«Восемнадцать Безбожных лет»

Восемнадцать Безбожных лет (fb2) - Восемнадцать Безбожных лет 1372K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лианна Гейл

Пролог

Сгрудившиеся над берегом тучи не пропускали ни луча света. Мрачные, свинцовые гиганты облаков ожесточённо наваливались на землю, огромные волны одна за другой накатывали на песок, с шумом разбиваясь о прибрежные камни. Страшно стонал ветер, гоня солёные брызги. Вода накатывала с такой силой, что мелкие лодочки, в спешке оставленные рыбаками, с грохотом выбрасывало далеко от кромки воды и разбивало и землю. Море бушевало всю ночь, и где-то в полночь, когда в скалах особенно прерывисто вздохнул ветер, волны выбросили на берег обломок судна, которое, должно быть, нашло свою гибель далеко отсюда. Промокшее насквозь дерево облепила тина, обтесала вода, сделав его гладким и скользким. Скорее всего, раньше это был кусок мачты, а то, что судорожно отцепилось от него и теперь яростно поползло прочь от вновь надвигающийся волны, когда-то, видимо, было человеком. Это бледное, худощавое создание больше походило на скользкую змею или угря, так извивалось оно на песке, силясь вырваться из лап смерти. Оно было не в силах двигать закоченевшими, сведёнными судорогой руками и ногами, спутанные, мокрые волосы залепляли лицо, не давая видеть, но существо чувствовало, куда ползти, где находится спасение.

Новая волна, в бешенстве, видя, как ускользает её добыча, накинулась на бедную жертву, пытаясь вновь утянуть в свои ледяные объятия. Чувствуя, как его завлекает обратно в бездну, существо со всей силой вцепилось в землю. Но такая звериная мощь была в этой хватке, что даже когда волна в последней попытке стала смывать спасительный песок, жертва сумела удержаться, хватаясь за острые, ранящие руки камни. И вот, последний раз горестно и разъярённо взвыв, вода, шипя и пенясь, уползла прочь, признавая поражение. Секунду фигура лежала без движения, можно было подумать, что вся её жизнь ушла на эту последнюю попытку спастись…

Но вдруг, по худому телу прошла судорога, и фигура вновь рывками заскользила прочь, стараясь убраться подальше от проклятого моря, сулящего смерть и муку. Преодолев ещё несколько страшных метров, изорвав одежду и руки об острые камни, это создание опустилось на землю, тяжело, прерывисто дыша. Вокруг выл ветер. Волны где-то с грохотом разбивались о скалы, и сквозь этот шум и вой вдруг послышался страшный, надменный, истерический смех. Спасшееся существо сотрясалось от хохота, не в силах сдержать своего безумного восторга.

– Жива. Ха-ха-ха, жива! – раздался хриплый, сдавленный голос, а потом создание разразилось кашлем, отплёвывая воду. Освободив лёгкие, оно перевернулось на спину, глядя вверх раскалено голубыми, пронзительными глазами. Две растрёпанные косы разметались на песке. Грудь бледной, худой как призрак девушки, ходила ходуном, дыхание с тяжёлым хрипом вырывалось из лёгких, но губы её улыбались, гордо и страшно.

– Бог не может погибнуть в море! Не быть мне твоей добычей, водяная могила! У меня есть цель куда более ценная, чем сдаться твоим водам!

Вокруг продолжала свирепствовать буря. Вскоре, утомлённая нечеловеческой борьбой, измученная до последнего предела, девушка впала в беспамятство. Она не знала, что когда она родилась, над миром разразилась буря ещё страшнее этой.

Часть I. Барон Горвей

Ее душа была из тех,

Которых жизнь – одно мгновенье

Невыносимого мученья,

Недосягаемых утех…

М.Ю.Лермонтов «Демон»

Глава первая. Ночь Бури

Каждые пять сотен лет умирает старый Бог. И это событие таит в себе ужас для обычных людей, ведь это означает восемнадцать безбожных лет – страшное, тёмное время, когда над миром никто не стоит, защищая слабых, исцеляя больных, благословляя людей. Бог, вершащий правосудие, движущий силами природы, исчезает, и мир погружается в хаос, объятый страшной бурей. Но и во мраке теплится луч надежды – на смену старому Богу рождается новый. В эту страшную ночь, один человеческий ребёнок родится с родимым пятном во всю спину – изображением солнца. И в этом маленьком комочке, дремля, сокрыта божественная сила, которая пробудится восемнадцать лет спустя, когда он явится в храм, предъявив права на Божий Престол. Кем родится этот ребёнок – благородной ли крови или нет, в нужде или в богатстве, мальчик это будет или девочка – неизвестно. Божественная искра может вспыхнуть в утробе любой женщины, крестьянки, королевы или же…

Но что же произойдёт, если ребёнок попадёт не в те руки? Что если новый Бог, надежда мира, будет расти среди злобы, ненависти и порока? О, тогда, спустя восемнадцать лет, мир погрузится ещё в большее отчаяние, чем прежде. Пятьсот лет с немилосердным, жестоким Богом! И, чтобы этого не допустить, орден Божьих монахов, предвидя скорую кончину старого Бога, отправляет в каждый город, в каждую деревеньку своих паломников, чтобы те собирали в Ночь Бури всех беременных женщин под своды храмов, дабы сразу найти и узнать божественное дитя. И многие поколения старых Богов, давно ушедших, попадали в руки добрых монахов, чтобы пройти обучение мудрости, доброте, кротости и смирению в Божьем храме. Они путешествовали, познавая мир, роднясь с ним, узнавая. За изучением старинных летописей, окружённые добром и чистотой, они учились сострадать людям, помогать слабым, уважать сильных. И так должно было быть и в этот раз, но судьба решила распорядиться иначе, видимо, чтобы проверить стойкость и силу людских сердец.

* * *

Тюремщику показалось, что сквозь страшное завывание ветра за узким, решётчатым окном, донёсся душераздирающий крик. Удивлённо подняв голову с груди, он весь насторожился, судорожно вцепившись в связку с ключами, будто у него хотели её отнять. На землистом, изъеденном оспой лице отразился благоговейный страх. Никто бы не хотел услышать крик в такую ночь! Дождь хлестал по каменным стенам замка с чудовищной силой, так, что, казалось, вот-вот пробьёт камни и хлынет внутрь. Ветра гнали чёрные тучи прямо к земле, всё вокруг выло и стонало, словно разверзлись пучины океана, и тысячи утопленников звали и плакали о помощи. Не хватало ещё и криков в ночи…

– Проклятый Бог, – прорычал охранник, сплюнув на пол и стараясь вновь устроиться удобно на стуле, прислонённом к стене. Пламя факела мелко подрагивало. – Он всех нас угробит такой то бурей. Ещё не хватало воду вычерпывать из темниц…

Но вдруг, стоило ему вновь сонно опустить голову на грудь, новый, отчётливый, ужасный вопль пронёсся по холодным, сырым коридорам темницы. И в этот раз охранник в ужасе вскочил, бешено вращая глазами. Единственное, чего ему сейчас хотелось – это бежать куда глаза глядят, но отлучаться с поста было строго запрещено. Его могли наказать, отсечь руку или ещё что похуже, поэтому он продолжил стоять, трясясь и вздрагивая от воя ветра. Крик стих и теперь по стенам пополз жалобный, тягучий стон. Осторожно двигаясь вперёд, надсмотрщик двинулся на него, постоянно останавливаясь и молясь, хотя знал, что молиться уже некому. Потянулась длинная череда темниц, где по углам ютились озябшие, тощие, словно призраки, заключённые. Обычно здесь не было так мертвенно тихо. Но пленники, напуганные это тёмной, страшной, судьбоносной ночью, сидели молча, провожая охранника с факелом округлыми, ошалелыми глазами. Видимо, крик и их ввел в трепет. Серый, склизкий камень сменяли ряды решёток, а замки, давно не открывавшиеся, были покрыты слоем ржавчины. Стараясь не оступиться на мокром полу, охранник двигался дальше, пламя подрагивало на бледных лицах пленных.

Послышался плачущий стон и шелест надтреснутых, высоких голосов. Тюремщик приблизился к камере, в которой ютилось несколько оборванных, перепуганных женщин. Куртизанки. О, таких камер тут было достаточно! Барон Горвей, владелец замка и темниц, не выносил этих падших женщин! Стоило хоть одной появиться на улицах его города, как её тут же хватали и заталкивали, с визгами и воплями, к остальным, стонущим, молящим о прощении. И отбиваться от солдат не было никакого толку, только зубы все выбьют. Но этот город боялись и старались обходить стороной не уличные девки и прочие мелкие воришки, нечистые на руку, а только честные торговцы и путешественники. Несмотря на суровее наказание воров и бандитов, этот замок с высокими, угрюмыми стенами и мрачными темницами притягивал к себе всякий сброд, шатающийся по улицам ночью. Угроза быть заточёнными в тюрьму, казалось, не пугала, а даже развлекала их, приманивая со всех уголков королевства, и, сколько бы ни бился барон, его город считался рассадником порока и гнили. Поэтому, Горвей неистовствовал, стараясь очистить свои владения, но всё было тщетно.

Тюремщик остановился и выше поднял факел. Худые, оборванные тени бросились врассыпную от лучей света, будто это был святой огонь, слепящий их нечистые взоры. Вытянутые, бледные, некрасивые лица следили блестящими, чёрными глазами, в спутанных волосах застряли сор с покрытого редкой соломой пола. Подняв руку выше, тюремщик прищурился, стараясь разглядеть, что же тут могло издавать такой стон? В тёмном углу кто-то возился. Послышался слабый писк.

– Эй, что у вас там? – крикнул охранник, ударив по решётке дубинкой. Внутри заметались, прячась по углам. Раздался жалобный визгливый плач. – Я спрашиваю, что там? А, проклятые! А ну отвечай!

Он схватил за волосы девушку, старавшуюся прошмыгнуть мимо. Она была совсем молоденькой, лет шестнадцати. Вскрикнув, она повисла на его руке, тщетно стараясь высвободиться.

– Прекрати орать! – тюремщик хорошенько встряхнул её. – Говори, в чём дело?!

– Там Рыжая родила! Ой, ой! Дитё. Ааа! Отпусти!

– Чего? – у стражника по спине пополз неприятный, первобытный мороз, и он досадливо отшвырнул девушку. Та, всхлипывая, быстро поползла в спасительную темноту.

Перебрав ключи, он открыл тяжело поддавшийся замок и шагнул в камеру. Вокруг зашипел змеиный клубок.

– Кто сунется к двери – все кости переломаю, ясно?! – рявкнул он разъярённо, со всей силы треснув дубинкой по решётке. Та глухо задребезжала, напоминая удар колокола. Вокруг всё затихло.

Темница была небольшая. Сделав пять или шесть шагов, стражник остановился, не решаясь подойти ближе. Тут в углу, на соломе, которая была собрана со всей камеры, лежала на спине женщина. Юбка её была бесстыдно задрана, грудь тяжело, облегчённо вздымалась, к себе она прижимала что-то маленькое, сморщенное, красное, всхлипывающее. Рыжие волосы женщины были размётаны по каменному полу.

Охранник был не в силах сделать больше и шага. Незримая, могущественная сила удерживала его. Как и любой мужчина, столкнувшийся с таинством рождения, он не мог заставить себя приблизиться. В такие моменты кажется, что врата, открывшиеся, чтобы впустить в мир новую жизнь, могут захлопнуться, забрав с собой того, кто не успел отскочить.

Но тут раздался пронзительный, полный негодования детский крик, и тюремщик будто пришёл в себя.

– Проклятая! – крикнул он, делая шаг вперёд. – Не хватало нам тут ещё твоего ублюдка!

Женщина, распахнув глаза, вдруг приподнялась с пола, прижимая ребёнка к груди. Она вжалась в стену, глядя на охранника безумными, горящими глазами. Этот взгляд, отчаянный и умоляющий, даже грозящий, заставил его приостановиться. Ему вдруг вспомнилась мать, далёкая картина, когда та, в муках, родила ему сестру…

– Не тронь, – прошептали губы женщины, налитые, кроваво красные от укусов. Она прижимала к себе вздрагивающего малютку.

Рассвирепев, тюремщик только открыл было рот, но тут его взгляд упал на спинку ребёнка, которая теперь была ему хорошо видна…

– Это ещё что? – проговорил он удивлённо, почти брезгливо, сощуриваясь. Женщина прикрыла дитя одеждой, продолжая сверлить мужчину горящими глазами.

«Не тронь!»

* * *

Барон сидел перед пылающим очагом, погружённый в свои мысли. Огонь приплясывал и гудел, но всё равно не мог заглушить грохота бури, разразившейся за прочными стенами. Но даже стенания стихии не могли вывести Горвея из его угрюмого, мрачного настроения. Ему не нужна была тишина. Большинству людей, чтобы спокойно сосредоточиться, нужно, чтобы вокруг было относительно спокойно, но старый барон мог погружаться в свои чёрные, словно тина вязкие мысли, даже в окружении толпы людей. Что же тут говорить о грозе?

Он, вообще то, не был старым. Это был мужчина лет сорока или может чуть больше, крепкий, величавый, словно лев, но с жестокими, холодными глазами, один взгляд которых заставлял кровь стыть. И пусть время ещё не сделало из него старика, но по тёмным его волосам уже бежали серебристые струйки седины, стекая на потускневшую бороду. Две жёсткие морщины, пролёгшие между густых бровей, никогда не сглаживались, всё его лицо было иссечено шрамами годов, хотя прожил он не так уж и много. Да, барону было около сорока, но седина, морщины, и этот страшный, пронизывающий насквозь взгляд, делали его похожим на старика, прожившего много десятилетий, пережившего всех своих родных и стерегущего свой век в одиночестве и угрюмой злобе.

Многие говорили, что будь у Горвея жена, она бы уж смогла справиться с его невыносимым характером, смирив в нём жестокость и гордыню, сделав его более терпимым и добрым правителем для города. Барон, слыша за спиной эти толки, только зло усмехался, зная, что ни одна женщина не смогла бы не то что изменить его, но даже и сама выдержать его характер! Он не женился не потому, что не хотел портить жизнь какой-нибудь молодой девушке, но потому что сам не хотел тратить время на такую ерунду. Жена? В бездну. Связать себя с какой-то семьёй, которая станет нуждаться в покровительстве? Терпеть в своём замке капризную, слабую, глупую женщину, окружённую мамками, няньками, служанками, гувернантками и ещё толпой прочих бесполезных слуг? Нет, в бездну.

Кроме неприязни к женитьбе, барон, ко всему прочему, сам по себе не выносил женщин.

«Они как глупый скот, только толку от них ещё меньше» – думал всегда он, с неприязнью глядя на дам, прогуливающихся по залам на пирах и приёмах, где ему было необходимо появляться, как одному из Тридцати баронов, каждому из которых были пожалованы замок, земли и люди, чтобы управлять ими и оберегать. Любой из этих баронов мог сделаться королём, поэтому пренебрегать приёмами было никак нельзя, но слушать этот визгливый, непрекращающийся лепет, глупые разговоры и неуместный смех! Каждый раз Горвей с негодованием думал, как этих куриц вообще пускают в зал, где восседает король! Вот если сам барон Горвей сделался бы королём…

От сладостных мыслей по его губам проскользнула улыбка. О, как он мечтал об этом, должно быть, это и была его единственная мечта! Король был стар, и уже начинал выбирать себе преемника из своих Тридцати баронов. Никогда в их стране дети короля не получали престол просто по наследству, разве что они были действительно этого достойны. Лишь выслужившись, получив титул одного их Тридцати баронов, наследник мог рассчитывать на власть отца. Только так. Но среди баронов не было детей короля. Его дочери уже все вышли замуж, сын был ещё совсем ребёнком, и Горвей чувствовал, что у него есть все шансы получить желанную им власть. Никто пока не смел заговаривать об этом, но честолюбивые мысли рождались далеко не у него одного…

Барон знал, что находится среди фаворитов короля, но были там и другие кандидаты. Он испытывал жалкую беспомощность, чувство, несвойственное ему. Чтобы быть достойным власти, он решил очистить свой город от сброда, заполнив тюрьмы и темницы до отказа. Но, почему-то, в город сразу нахлынула волна оборванцев, с которой он был не в силах справиться. Проклиная всех их, Горвей казнил воров и разбойников, надеясь, что это заставит остальных убраться, но они будто объявили ему войну! То и дело до него доходили новости о новых нападениях на жителей, об ограблениях, изнасилованиях и убийствах. Разорялись фермы, вырезались целые семьи. Город и окрестности заполонили сироты, бродяги и куртизанки. Бросая на эту борьбу всю свою ярость и власть, Горвей уже начинал чувствовать, как тают его силы, как опускаются руки и как его накрывает волна беспомощности. Другие бароны уже посмеивались, глядя на его безнадёжные потуги справиться с этой бедой.

«Хороший король, который даже со своими владениями справиться не может»

Слыша усмешки, Горвей мрачнел всё больше. Если бы у него была достаточная власть или армия, он бы, после смерти короля, пошёл на других баронов войной и отбил у них трон. Но он и сам чувствовал, что неприязнь к нему объединит остальных, и его просто раздавят. Бессилие делало его мрачным, желчным и злым. Ему хотелось выплеснуть свою жестокость.

Да ко всему прочему ещё и Ночь Бури. Она не предвещала для него ничего хорошего. Восемнадцать Безбожных лет! И это ещё при жизни старого Бога его город заполонили бандиты и потаскухи! А дальше, когда некому будет отвечать на молитвы, что будет дальше? От этой мысли барон ещё больше нахмурился, вглядываясь в искристый огонь. У него в голове вдруг всплыла страшная, пугающая мысль, заставившая невольно вздрогнуть: «Это конец»

Он не сразу услышал осторожный голос слуги, в страхе остановившегося у двери. Все боялись барона, когда он был в таком настроении.

– Что? – злобно, не оборачиваясь, переспросил Горвей, досадливо кривя губы. Он не хотел никого сегодня видеть. Чертова Ночь Бури рождала в голове слишком много мыслей, и всё надо было обдумать.

– Там пришёл тюремщик, господин, – промямлил слуга.

– Зачем ещё?

– Говорит, что ему непременно нужно что-то вам сообщить. Что это очень важно.

– Почему ты не прогнал его? – барон холодно посмотрел на слугу. Тот весь озяб под этим взглядом.

– Я прогнал, но он упёрся, встал, как вкопанный, всё бормотал про проклятую ночь, проклятую бабу и вообще всё проклинал. Господин, всё, что случается в такую ночь, – он затих, голос его вдруг сломался, – всё в такую ночь может оказаться важным…

Барон устало откинулся в кресле и бросил с досадой через плечо:

– Ладно, зови его сюда.

Слуга вылетел вон. Горвей же продолжил сидеть у очага, в красках представляя, как четвертовал бы и тюремщика с его неотложным делом, и бестолкового слугу, и всех двадцать девять баронов, с их насмешками в его адрес! Будь только его воля!..

– Мой господин, – донёсся немного взволнованный, грубый голос. Горвей обернулся, взглянув на уродливого человека, сгрудившегося у двери. Весь он был будто перекошен набок, неуклюж и грязен. Барона передёрнуло от отвращения.

– Зачем ты явился? Кто позволил тебе оставить пост?

– Я, господин, ну… Знаете, – его нескладная, запинающаяся речь выводила барона из себя. Изо всех сил он сдерживал нарастающий гнев. Ему сейчас хотелось думать о своём, а не выслушивать лепет этого никчёмного, грязного оборванца!

– Там у нас такое дело, господин. Одна из этих, как их там, куртизанок, она, хозяин, вроде как разрешилась.

– Что? – Горвей уже потихоньку начинал возвращаться к своим размышлениям, перестав слушать невнятный говор.

– Ну это, как бишь его там, родила дитё, – неловко переминаясь с ноги на ногу и поглядывая на богатое убранство зала, ответил тюремщик. Ему, уже привыкшему к своим холодным, сырым темницам, было тут неуютно и жутковато, как уличному псу в доме. Барон же, злясь, что его отвлекают по всяким пустякам, выпалил:

– И что теперь? Утопите. И не смей больше беспокоить меня.

Тюремщик испуганно закивал, боясь гнева своего господина и начал быстро и задыхаясь бормотать:

– И правильно это, хозяин! Очень правильно! Другие заключённые волнуются из-за криков этого ублюдка. Да и он, похоже, больной какой-то…

– Кто? – не понимая, почему этот невыносимый человек ещё здесь, зачем-то переспросил Горвей.

– Ребёнок. У него во всю спину какое-то огромное, родимое пятно. Уродливое, как шрам. Бог знает, что это может быть за зараза! Мать пыталась спрятать его, но я то успел заметить. Точно больной! Правильно, лучше уж утопить…

Но барон не стал слушать дальше его бормотание и грубый лепет. Он даже не понял, что его ум споткнулся на словах тюремщика. В его голове, словно вспышка, вдруг возникла смутная догадка. И он вдруг вцепился в эту догадку, словно коршун в добычу.

«Бог знает что».

Да быть этого не может. И эта мысль, как что-то мимолётное, как ветерок, начало нарастать в сознании. Горвей даже не следил за этой мыслью, и она кружилась в мозгу барона, завихряясь и танцуя, увлекая все остальные мысли куда-то глубоко в подсознание, где зрела идея.

Быть того не может! Сегодня ночью умер старый Бог, барон это точно знал, ведь в его город уже несколько дней назад прибыли монахи, которые собрали всех беременных женщин в Божий храм, в надежде, что сумеют узреть рождение нового Бога. Не может же быть, чтобы божественное дитя родилось у…

– Паж! – вдруг неистово взвыл Горвей, очнувшись и осознав, что тюремщик уже удалился исполнять вынесенный приговор. На несколько секунд им овладело отчаяние и ужас, вдруг его догадка верна и теперь…

Слуга, испуганный внезапным криком господина, влетел в зал.

– Давно ушёл тюремщик?! – барон вне себя даже схватил бедного человека за одежду, встряхнув изо всех сил.

– Н-нет… Он вышел только минуту назад!

– Верни его, немедленно! И вели позвать Арахта, он мне нужен, – и, облегчённо вздохнув, Горвей отпустил бедного слугу, который, не чувствуя под собой ног, помчался догонять тюремщика. Барон стал нетерпеливо мерить шагами зал. В голове молотом стучало: «Вдруг это он? Возможно ли такое?»

Конечно возможно. Всем было известно, что новый Бог может родиться у любой женщины, но поверить в то, что Бог мог родиться к темнице? Горвей не верил в совпадения или судьбу, он никогда и не надеялся, что удача может свалиться вот так, ни за что. Он не верил. До этого дня.

Напуганный ещё более прежнего, тюремщик вернулся. Барон, сверкая глазами, решительным шагом придвинулся к нему.

– Ты сказал, что у ребёнка на спине отметина?

– Да, хозяин. Во всю спину…

– Ты хорошо её разглядел?

– Нет, господин, но она, вроде как, похожа на рисунок.

– Какой?! – Горвей так вперился в несчастного глазами, что тот весь просел и попятился.

– Я не рассмотрел, клянусь, хозяин! Проклятая девка сразу укутала ублюдка в тряпьё, даже не подпустила меня ближе! Она словно свихнулась!

Взор барона поплыл куда-то мимо неприятного, коричневатого лица тюремщика, заскользил по высоким сводам, устремившись на пламя в очаге. На его губах вдруг мелькнула улыбка.

– Принеси его сюда, – бросил он через плечо, подходя к огню.

Перекошенный человек замялся.

– Но вдруг он заразный, господин? И эта чёртова ведьма мне глаза выцарапает…

– Так прибей её хорошенько! И чтобы ребёнок был у меня здесь, немедленно! – рявкнул Горвей с таким гневом, что тюремщик, вздрогнув всем телом, мгновенно исчез с глаз долой.

Барон стоял, вперившись глазами в кованую каминную решётку, когда лёгкий шорох заставил его обернуться. Как ворох сухих листьев, внеся с собой запах старости и пепла, в зал вошёл старый колдун Арахт. Его косматая, выбеленная временем голова была чуть наклонена вперёд и в сторону, отчего он постоянно глядел снизу вверх, заискивающе, даже дерзко. Светлые глаза были глубоко спрятаны в провалах глазниц, укрыты длинными, свисающими по бокам бровями. Длинную бороду он обычно, чтобы не мешала, убирал в карман мантии, которая волочилась за ним по полу, шурша. Шорох – это единственный звук, который слышался при приближении странного, пугающего слуг старика.

Магов всегда недолюбливали. Если Божьих монахов почитали, как хранителей знаний о Боге и его защитников, то колдуны были лишь теми, кому были открыты тайные, невидимые людям потоки силы, из которых они, не скупясь, черпали энергию, чтобы превращать камень в золото, воду в вино, исцелять или наводить порчу. Поэтому, иметь в замке собственного мага, уже много веков было сомнительной и даже опасной привилегией, но барону Горвею было всё равно. Старый маг для него был исключительным кладезем знаний, которыми он без зазрения совести пользовался. И если другие бароны обходили колдунов и ведьм стороной, то Горвей, пользуясь их услугами, частенько оказывался в почёте и у короля, и у прочих вельмож, просто следуя иногда наставлениям Арахта. Старик служил ещё у отца Горвея, так что барон привык к нему с детства, уже в юности перестав бояться странного, уже тогда казавшегося ветхим человека, шагов которого никогда не было слышно, лишь шуршание. Арахт жил в замке, занимался своими опытами, книгами, летописями. Он читал судьбу по звёздам и лечил болезни, хотя многие слуги барона и отказывались от его услуг, уверяя, что скорее умрут, чем подпустят к себе «старого ворона». Барон был по-своему привязан к этому человеку, хоть это было практически невозможно понять, потому что Горвей почти никогда не менялся в лице или голосе. Разве что иногда из сурового его выражение становилось преисполненным гнева.

– Ты звал меня, барон? – этот шуршащий старик был единственным из слуг Горвея, который смел называть его на «ты».

Барон отодвинулся от очага и начал медленно бродить туда-сюда по залу, словно измеряя его длину. Арахт терпеливо следил за ним глазами.

– Что говорят тебе звёзды, колдун? – произнёс Горвей немного взволнованно.

– Что грядут большие перемены, хозяин.

– Это все знают, Арахт! Ведь сегодня Ночь Бури! – досадливо возразил барон.

– Ты прав, об этих переменах известно всем, господин. Но я говорю о том, что перемены ждут тебя.

Горвей вздрогнул от довольного нетерпения.

– Какие же?

– Ты обретёшь такое могущество, о котором даже не мечтал. В своих руках ты будешь держать саму власть, саму силу! И только от тебя зависит, как этой силой воспользоваться, и сможешь ли ты получить то, о чём мечтаешь.

– И тебе это сказали звёзды? – взгляд барона сверкал молнией. Казалось, что он вот-вот не выдержит и затанцует от восторга!

– Сказали звёзды, прорычали звери, шепнули тени, бродящие по замку. Всё вокруг пульсирует от предвкушения, господин.

Сухой, шипящий голос мерно отдавался эхом от высоких стен. Горвей был в восторге. Старый маг пока подтверждал все его витающие в воздухе надежды и мечты! Осталось дождаться, пока принесут сюда ребёнка…

– Скоро тюремщик вернётся, хозяин, не стоит так метаться, – проговорил тихо Арахт. Барон удивлённо на него взглянул.

– Недаром ты славишься своей силой, колдун! Тебе открыты все тайны.

– Не обязательно быть колдуном, чтобы заметить, как быстро помчался в подземелье охранник, – возразил старик с лукавой улыбкой.

Барон отвёл взгляд. Старик всегда находил что сказать, и так, чтобы все вокруг призадумались – с пренебрежением это сказано или с учтивой покорностью.

– Если это окажется тот ребёнок… – задумчиво произнёс Горвей. И Арахт подхватил его слова:

– Тогда всё переменится. Ты всё изменишь, хозяин.

Барон улыбался.

Несколько минут спустя за дверью послышались торопливые шаги и шёпот. Горвей нетерпеливо вскочил с кресла и метнулся было к двери, когда Арахт приостановил его жестом.

– Не торопись, хозяин.

Барон хоть и был сильно взбудоражен, всё же покорился старику, который редко оказывался неправ. Через приоткрывшуюся дверь осторожно просочился слуга.

– Снова пришёл тюремщик, господин. И принёс… Ребёнка.

– Впусти, – быстро проговорил Горвей, вперившись взглядом в тёмный провал за дверью, откуда доносились странные, причмокивающие звуки. Неуклюже в зал проковылял тюремщик. Выглядел он ещё более напуганным, сконфуженным, а, увидев ненавистного всеми мага, совсем встал и начал оторопело оглядываться. В руках он держал подёргивающийся, попискивающий свёрток.

– Подойди ближе, – прошелестел Арахт, и безобразный, испуганный человек покорно поплёлся вперёд, озираясь, как загнанный зверь. Барон не смел сдвинуться с места. Всё его существо, его взгляд, слух и мысли устремились к этому грязному, живому свёртку в руках тюремщика. От волнения, барон даже пошатнулся, и схватился за спинку кресла, чтобы не упасть. Маг бросил на него укоризненный взгляд. Не пристало господину показывать свою слабость при слугах.

– Эта ведьма меня чуть не убила, – проговорил сгорбленный человечек, неловко отдавая ребёнка колдуну. – Взвыла, как зверь, вцепилась в меня, пришлось позвать на подмогу. Её загнали в угол, но и там она рычала и билась, как одержимая. Видать, привязалась к этому ублю…

– Это уже не важно, – быстро произнёс Горвей, сгорая от нетерпения и раздражения. – Ты выполнил свою работу, теперь иди. Вон! – вдруг вырвалось у него неожиданно. Тюремщик вздрогнул, а грязный свёрток разразился неистовым, громким плачем, кнутом рванувшим воздух. Опустив взгляд, пятясь, охранник убрался прочь.

Барон жадно глядел на мага, который неторопливо разворачивал плачущего ребёнка. Наконец, он бросил на пол грязное тряпьё, в которое тот был обёрнут, видимо, лоскут от юбки его матери. На руках Арахт держал маленькое, красное, вздрагивающее от рыданий существо. Борон всем телом подался вперёд. Ему казалось, что никогда раньше его сердце не билось так неистово, так нечеловечески быстро и зло, готовое сломать рёбра изнутри. В висках стучало, голова наливалась свинцом от детского плача, но он не чувствовал раздражения. Только нарастающее быстрее и быстрее нетерпение!

– Арахт… – не в силах больше терпеть, простонал он сдавленно. И тогда старый маг произнёс:

– Барон, запомни хорошенько этот день. Сегодня родился ребёнок, который подарит тебе славу и власть. Это дитя, рождённое в темнице куртизанкой, сделает тебя самым могущественным королём, который когда-либо правил королевством! Узри, это знак Бога!

И Арахт, подняв дитя, показал изумлённому, сразу осевшему Горвею большое, красноватое родимое пятно на спине ребёнка, которое напоминало узорчатое солнце. И барон, не чувствуя под собой ног, рухнул в кресло, закрыв лицо руками. Всё внутри него клокотало. Его догадки оказались верны! В его замке родился новый Бог! Бог, рождающийся раз в пять сотен лет родился тут, попал к нему прямо в руки! Никогда он не думал, что такое может произойти, никогда не надеялся! И вот, удача свалилась на него, небывалое, невозможное могущество! Вдруг он увидел, как сбываются все его мечты, как он становится королём, уничтожив всех остальных баронов! И от сладостных мыслей он вдруг забыл, что впереди ещё восемнадцать безбожных лет, и что сейчас он сидит в своём замке, объятом бурей.

– Я смогу покорить весь мир, – проговорил он, задыхаясь, поднимая ликующий, восторженный взгляд пронзительных глаз на мага.

– Ты станешь величайшим и сильнейшим из людей, – спокойно ответил Арахт, укутав ребёнка полой мантии.

– Я стану королём, и если понадобится, я для этого пойду войной на всех остальных баронов! – Горвей встал и начал метаться по комнате, не зная, как дать выход переполняющим его чувствам. – Я соберу армию и сумею всех победить, потому что на моей стороне будет сам Бог!

– Да, барон. Но для начала, дитя надо будет многому обучить.

– Да, обучить. Военному искусству, владению оружием. Никаких Божьих Монахов, которые отнимут у меня этот шанс!

– Горвей, – голос мага заставил барона остановиться. – Ты должен дать ей имя.

– Ей? – немного недоумённо переспросил мужчина, подходя ближе.

– Да. Это девочка, – и Арахт отдал дитя барону, который неуклюже взял её и уставился в маленькое сморщенное личико. На большой головке пушились рыжие мягкие завитки, крохотные пальчики сжимались в кулачки. Вдруг её глаза раскрылись, и на Горвея устремился серьёзный, пронзительный взгляд. Барон смутился и умоляюще взглянул на мага.

– Я не знаю, как её назвать.

– Ты помнишь, как звали твою мать, хозяин?

– Конечно помню, – проговорил с внезапным теплом барон. – Лианна.

– Думаю, это подходящее имя.

Горвей ещё раз взглянул на ребёнка, который начал потихоньку засыпать, и улыбнулся, почти нежно. Но вдруг его лицо перекосила едкая усмешка.

– Ты подаришь мне власть, Лианна. Ты будешь дочерью, которая сделает своего отца королём!

Глава вторая. Остров в океане

Только спустя месяц, когда все божьи монахи вернулись в Главный храм, вдруг стало ясно, что в этот раз Бог был упущен. Многие считали это невозможным, ведь слишком уж тщательно велись приготовления, слишком дотошно и внимательно монахи искали всех женщин, носивших под сердцем дитя на позднем сроке. И каково же было всеобщее отчаяние, когда ни один из монахов не принёс на руках Божьего наследника! Некоторые уверяли, что Новый Бог так и не родился, что настал конец света, и это первый его ужасный знак. Но большинство всё же осознавало, что просто в этот раз момент был упущен, и ребёнок родился в неведении. Но где? Как его отыскать?

На поиски были отправлены сотни и тысячи гонцов, которые обыскивали все захудалые деревеньки, цыганские таборы и стоянки бродяг, тщательно разыскивая драгоценное дитя. Было найдено множество детей, которые родились в Ночь Бури, но все они были рождены людьми. Бога же нигде не было.

Барон Горвей выделил на поиски как можно больше своих людей, чтобы отвести от себя подозрение. Он даже лично объехал свои владения, дабы показать, как сильно он встревожен и изумлён подобным происшествием! И везде ему приходилось сдерживать злую, победоносную улыбку, находился ли он в зале короля, стоял ли в толпе переговаривающихся, обеспокоенных баронов или монахов, причитающих и испуганных. Нет, нужно было держать себя в руках во что бы то ни стало! Стоило лишь раз широко улыбнуться, внимательные, злые глаза сразу это заметят!

И Горвей сдерживался, позволяя себе неистово радоваться, только когда оставался наедине с собой. С каждым днём его мечты и чаяния только крепли, наливались, словно зрели под ласковыми лучами нового взошедшего для него одного солнца. Никто не догадывался, что Новый Бог, тщательно скрытый от посторонних глаз, находится в замке Горвея.

Маленькая Лианна была здоровой и крепкой девочкой. Для неё взяли кормилицу, настрого запретив ей распелёнывать малышку, чья опасная для чужих глаз метка теперь была спрятана чистой, мягкой пелёнкой. Горвей вообще не подпускал бы к Лианне никого кроме старика Арахта, если бы её не нужно было кормить. Маг сам заботился о новорождённой, испытывая радость из-за оказанной ему чести, ведь в его руках была жизнь Нового Бога! Барон догадывался в глубине души, что колдун, наверняка чувствовал в девочке скрытую силу, которой, возможно, даже питался, но ничего не говорил. Ребёнок был здоров, не хворал и не чах, значит нечего и беспокоиться, даже если Арахт использует её Божественную искру.

Сам Горвей мало принимал участие в её жизни. Барон объезжал свои земли, притворяясь, что тщательно разыскивает Бога, находился при дворе короля. Но однажды, когда он вернулся в свой замок, после почти месячного отсутствия, его встретил нахмуренный Арахт.

– Хозяин, – начал маг, стоя в стороне, пока Горвей обедал в одиночестве, – слуги беспокоятся.

– О чём ты?

– Они слышат детский плач и лепет, суют нос куда не следует. В городе скоро пойдут толки о том, что в замке ты скрываешь ребёнка.

– А ты не можешь сделать так, чтобы она была тише? – раздражённо спросил барон, пригубив кубок с вином.

– Это ребёнок, господин.

– Я знаю, что ребёнок! Если не пускать слуг в восточное крыло, если она будет там жить, изолированно от всех, это сойдёт?

– Разве ты хочешь вырастить зверя, а не человека?

– Что ты несёшь, Арахт? – Горвей был явно не в настроении. Его последний визит к королю кончился не очень удачно: один из баронов перед всеми выставил Горвея лукавым гордецом, делающим всё из своей выгоды. На эту открытую насмешку он не мог ответить ничем, кроме злобного взгляда. Ещё не хватало теперь голову ломать из-за ребёнка…

– Ты забыл, что это не простой ребёнок, хозяин? Если ты запрёшь её, какой Бог будет у этого мира? Никчёмный, слабый, калека. Ей нужна воля, воздух. Нужно место, где она сможет жить и учиться, где познает свой мир, но где будет в безопасности. И ещё ей нужен ты, Горвей.

– Что?! – изумился барон.

– Ей нужен отец. Если ты хочешь, чтобы новый Бог был предан тебе, чтобы был на твоей стороне – ты должен заслужить это. Она не станет тебя уважать и любить просто так. Стань её учителем, стань примером, будь отцом.

Горвей хмуро молчал. В его планы это не входило… Возиться с ребёнком, учить его. Нет, барон никогда не хотел иметь детей. Когда-то у него был младший брат, единственный человек, которого он любил по-настоящему. Но с тех пор утекло много воды, и больше никто не вызывал в замершем сердце барона подобных чувств. Никто. И эта девочка тоже пока не вызывала у него никаких эмоций.

– Это точно нужно? – спросил барон с досадой, рассматривая серебряный нож, зажатый в его ладони.

– Это твоё решение, хозяин.

Горвей вздохнул.

Через неделю они собрались в путь. Уложив вещи на повозки, Горвей, старый Арахт, кормилица с малышкой Лией на руках, некоторые слуги, которых лично выбрал маг, и стража, отправились в путь, лежавший почти через все земли барона. Их провожали удивлённые, но скорее облегчённые взгляды людей. Суровый барон уезжал!

Почти на самой границе своих владений, в море, у Горвея был замок. Эти мрачные, суровые, готовые к осаде стены были возведены на острове, далеко от материка. Чтобы добраться до него, нужно было пять дней плыть по бурным, изменчивым водам моря. Туда то барон и решил перевезти свою дочь.

Рядом с замком раскинулась крохотная деревушка, где в основном жили огородники, ремесленники да слуги, работающие в замке. Все они были такими тихими и робкими, так редко видели людей, что приезд хозяина немало их напугал и всполошил. Заметив на горизонте корабль со знаменем барона – чёрным вороном, несущим в когтях змею, они мгновенно начала готовить замок к приёму гостей. Были затоплены камины, с запылившейся мебели снимали простыни, убирали комнаты. По старой памяти, ведь барон иногда приезжал сюда охотиться на оленей, слуги приготовили лишь несколько комнат, но, когда явился паж хозяина и велел передать, чтобы убирали весь замок, они впали едва ли не в отчаяние. Неужели жестокий господин явился сюда не на двухнедельную охоту? Что если он останется? Слуг ждало глубокое, страшное разочарование.

Остров встретил своего хозяина бурным шёпотом. Уставший от качки, барон с благоговением оглядывал каменистую бухту, куда направлялось их судно. Ветер скулил в скалах, крики чаек, кружащих над сушащимися рыбачьими сетями, разносился далеко по морской глади. Пушистые волны, беспокоясь, накатывали на каменистый берег, омывая зелёные и серые, покрытые водорослями камни. К запаху моря примешался далёкий дух костров и пищи. У Горвея в животе что-то свернулось в узел. Ему не хотелось признаваться ни себе ни другим, что недолгое морское путешествие подкосила его. На еду он смотрел с отвращением, боясь, как бы она не попросилась у него наружу, поэтому совсем воздерживался от пищи.

Пока они огибали остров, чтобы войти в бухту, барон успел хорошенько рассмотреть и вспомнить свои владения, которые уже давно не посещал. Кое-где скалистые берега так вздымались вверх над водой, что было едва видно деревья, гнездящиеся на самой вершине. Густые леса, лоснящиеся высокими соснами, могучими дубами и елями, худенькими берёзками и лиственницами, кое-где сменялись долинами, по которым бежали быстрые речки, узкие и холодные, словно ручьи. Остров был не таким уж и маленьким, за один день его было бы сложно обойти, но резвый конь смог бы обогнуть его и в половину этого срока.

Наконец, когда корабль вошёл в бухту и заскользил по спокойной водной глади, Горвей увидел и свой дом, тот, где он родился и вырос. Старый замок возвышался на скале, стрельчатыми окнами устремляясь к морю, глядя на него, словно хищная, горделивая птица, сторожащая утёс. Фундамент его давно покрыла зелень, потому что в дни самых сильных штормов удары волн достигали самых стен, и они всегда были влажными. Четыре строгие, высокие башни были устремлены каждая к своей стороне света, будто следя десятками пустых окон-глазниц за морской гладью, не появится ли кто на горизонте.

Когда Горвей родился, этот остров и замок – это было единственное, чем владел его отец. Их род был старинным и знатным, но всё, что у них осталось за долгие годы – это обветшалый, но крепко держащийся за скалу замок, да бедствующий остров. Отец Горвея, Лейган Серая Чайка, обнищавший и озлобившейся, погряз в долгах и разврате. Его жена и сыновья ежечасно подвергались грубому, жестокому обращению и побоям, но были не в силах ничего с этим поделать. Когда же отец, наконец, к великому счастью Горвея скончался, сын сам стал управлять замком, сменив ненавистный герб их дома, серую чайку, на чёрного ворона, несущего в когтях змею. С этого дня Горвей Змееносец решил, что добьётся такой власти и могущества, что никто и не посмеет больше напоминать ему о его деспотичном, развратном отце, погубившем всех, кого барон когда-либо любил…

На берегу протрубил рог.

– Они ждут нас, – проговорил тихо Арахт, вставая рядом с господином.

– Я всегда ненавидел это место, – произнёс Горвей задумчиво, оглядываясь кругом. Всё было до боли знакомо. – Я сбежал отсюда, как только у меня появился другой замок. И вот я вновь возвращаюсь сюда, но уже для того, чтобы воспитать здесь дочь, которая станет Богом. Что если этот остров проклят, и она будет так же несчастна, как и я?

– Ты – не твой отец. И ты преследуешь другую цель.

Барон удивлённо посмотрел на мага. Тот сурово взглянул на господина из-под косматых бровей.

– Тебе нужно, чтобы она стала сильной, а не счастливой. Твоя цель требует этого, господин.

Барон кивнул, устремив бессмысленный взгляд на берег, где собирались люди. Родной остов приветствовал его непогодой. Сквозь собирающуюся пелену дождя Горвей видел, как на воду спускают лёгкие лодки, как они скользят по воде, взмахивая вёслами, словно крыльями. Горвей поискал глазами кормилицу. Та осторожно выглянула из каюты, держа закутанную, спящую девочку на руках. Барон смущённо отвёл взгляд. По крайней мере, здесь не придётся её запирать…

* * *

– Они не в восторге, что я вернулся, – заметил с усмешкой Горвей, когда они с магом остались одни. Библиотека была тускло освещена горящими лампами и камином, жадно пожирающим поленья. Всё здесь выглядело пыльным и старым. И мёртвым.

– Они боятся тебя, господин, – без особого участия ответил Арахт.

Барон скривился в усмешке, вспомнив понурые, скорбные взгляды людей, провожающие его от берега до самых ворот замка. Шёл дождь. Усадив кормилицу с Лианной в крытый экипаж, Горвей сел верхом на гнедого коня, и, окружённая стражей, их процессия двинулась вверх по дороге, ведущей к замку. Под копытами лошадей хлюпала грязь. Сзади оставались грязные, маленькие домишки, из которых вились тонкие струйки дыма. Добрый плащ барона, подбитый мехом, уже давно промок, и Горвей мечтал о пылающем очаге. Арахт решил ехать в экипаже.

Оглядываясь вокруг, борон со смесью тепла и боли вспоминал это место. Рыбачьи сети, раскинутые на берегу, разномастные лодочки, разбитая, изрытая колёсами дорога. Деревушка встретила его толпами молчаливых, угрюмых людей, глазеющих на хозяина и на повозку, в которой то и дело мелькало лицо женщины. Никаких криков приветствия, никаких возгласов. Ни звука. Все встречали Горвея Змееносца с немой ненавистью. Пусть он и не пустился по стопам отца, отдал все долги, не распутствовал и не пьянствовал. Всё же, люди не любили его, видя, с какой бесчеловечной жестокостью он расправляется с преступниками и провинившимися слугами. Ни один человек ни разу не был удостоен его похвалы. Народ чувствовал, что этот новоиспечённый барон, всё же кровь от крови Лейгана Серая Чайка, жестокого, развратного зверя, в облике человека.

Когда за ними закрылись решётчатые ворота, Горвей вдруг почувствовал облегчение. Нет, этим людям придётся смириться с его присутствием здесь! Иначе им не поздоровится.

– Лучше пусть боятся, чем презирают, – проговорил барон. – Когда-нибудь я стану их королём.

– Да, станешь. Но впереди ещё много лет упорных трудов. Где девочка?

– Не знаю. Кажется, кормилица с ней, – Горвей раздражённо поморщился. Как только они приехали в замок, Лианна разразилась громогласным рёвом, который никак не смолкал. Барону пришлось удались её как можно дальше от своих покоев, чтобы этот звон затих в его ушах. Всё-таки, он не выносил детей.

– Ты меня совершенно не слушаешь, господин, – угрюмо проговорил Арахт. – Ты должен заняться её воспитанием, не кормилица, не слуги, и не я!

– Не вижу в этом такой необходимости. Я рос без влияния своего отца. Более того, если бы эта скотина приложила руку к моему воспитанию, я бы, скорее всего, впал бы в то же ничтожество, что и он! – губы барона ненавистно скривились. – И ведь видишь, чего я достиг без него! Каждый сам куёт свою судьбу и характер, Арахт.

– Это верно, – заметил маг, – но скажи, что ты сделал, как только умер твой ненавистный родитель?

– Я стёр его имя из всех летописей и книг, из всех записей. Предал его забвению, – с окаменевшим лицом проговорил Горвей, взглянув на пустующую стену над камином. Светлый квадрат на камнях говорил, что раньше там век за веком висели портреты.

– Каждый куёт свою судьбу, – повторил Арахт. – Но это ты и должен сделать. Твоя судьба – это девочка с отметиной на спине. Запомни это, если хочешь стать королём.

Барон, не поворачиваясь, медленно кивнул. Маг вскоре удалился.

Горвей долгое время оставался без движения, погружённый в какие-то внутренние, тягучие, как смола раздумья. Его голова отяжелела от долгого путешествия, от крика Лианны, холода и сырой погоды. И эти покои, такие родные и угрюмые, совсем не радовали его. Со стены над камином на него бессмысленно глядела пустота. Там, на протяжении веков висели портреты их предков. Глава семьи всегда наблюдал с этого места, будто следя за порядком. И в детстве, Горвей частенько был вынужден стоять в этой комнате, с ужасом ожидая отца, который принесёт с собой отчаяние и наказание. Мальчик был не в силах пошевелиться, потому что, даже когда отца и не было в комнате, его портрет, тёмный, страшный, всё равно сверлил его пронзительным взглядом, сулящим страдание.

Когда отец его умер, барон не позволил послать за живописцем, чтобы повесить на стену свой портрет. В своей дикой жажде уничтожить всё, что могло бы напоминать об Лейгане, Горвей сорвал картину со стены и в звериной радости разорвал его голыми руками на тысячу маленьких кусочков. И он не собирался продолжать традицию своего отца, потому что отрёкся от его имени. Никогда его портрет не будет висеть здесь, потому что этот замок не останется навсегда единственным его владением! Он достигнет большего, он покорит мир, он получит власть! Он станет королём.

Резко вздрогнув, Горвей вдруг очнулся. Он и не заметил, как сон сморил его. Барон сидел в своём кресле, видимо, перед этим он о чём-то размышлял. В голове неприятно саднило. Потерев переносицу, он попытался вспомнить, что же ему снилось, но ниточка сновидения, которая, казалось, попалась ему, вдруг лопнула и растворилась, когда до слуха барона донёсся детский плач. Видимо этот звук и разбудил его.

– Проклятье, – ругнулся он, поднимаясь и разгибая затёкшую спину. Да, его возраст уже не тот, чтобы спать где попало, пренебрегая мягкой постелью. Ему стоило бы отправиться спать в свои покои, но раздражающий, неумолкающий плач сводил с ума.

Выругавшись уже менее сдержанно, Горвей двинулся по сумрачным коридорам на нарастающий детский рёв. У раскрытых дверей в крыло, где он позволил разместиться кормилице с Лией, он приостановился и украдкой заглянул внутрь. Сам не понимая почему, он вдруг решил проследить, достаточно ли внимательно и осторожно кормилица обращается с девочкой. Красивая полная Герда ходила взад и вперёд по тускло освещённой комнате, прижимая к себе ревущего ребёнка, стараясь укачать его. Её светлые волосы растрепались, под глазами виднелись синяки. Выглядела она сильно измотанной. Девочка продолжала кричать, надрывая свои маленькие, но громогласные лёгкие. Горвей бесшумно вошёл. Когда кормилица заметила его, она в страхе замерла, вытаращив глаза. Видимо, это было как раз то, чего она боялась.

– Хозяин, – пробормотала она, уложив девочку в колыбель, откуда донеслась новая разъярённая волна рёва. – Господин, она побеспокоила вас?

– Да, побеспокоила, – процедил барон, стараясь не глядеть на красивую кормилицу, чья обширная грудь бесстыдно колыхалась от тяжёлого дыхания. – Неужели нельзя было её успокоить?

– У малышки небольшой жар, – начала тараторить она, стараясь справиться со страхом. – Я покормила её, но она никак не успокаивается.

– Что же ты не послала за Арахтом?! – барон начал чувствовать гнев, клокочущий где-то глубоко внутри. Несмолкаемый плач и лепет этой женщины выводили его из себя.

– Боже упаси! – начала бормотать Герда. – Чтобы подпускать к детю колдуна?! Нет, я молитву прочла, от порчи и сглаза. Что вы, хозяин, мало я таких деток выходила что ли?

Но, увидев горящий взгляд Горвея, она вдруг умолкла.

– Дура! – закричал он вдруг вне себя. – Идиотка! Проклятая баба! Молитву ты прочла?! Идёт первый безбожный год, кому ты читала свои молитвы?! Несносная женщина, хочешь загубить ребёнка? Иди сейчас же за Арахтом, пока я не велел высечь тебя как следует!

Ей вслед ещё летели ругательства, когда Герда выскочила из комнаты и помчалась разыскивать мага, молясь, чтобы её после этого не пороли. А у Горвея руки тряслись от гнева. Он вдруг понял, что его мысли, относительно глупости женщин не были безосновательны. Напуганная Лианна заревела с новой силой. Немного поостыв, барон подошёл к колыбели. Покрасневшее от слёз, перекошенное лицо младенца заставило его поморщиться. Он никогда не питал иллюзий по поводу красоты новорождённых, в чём вновь убедился. Большая голова была безобразно непропорциональна к телу, короткие ручки и ножки выглядели словно кочерыжки. Красная, всклокоченная, орущая девчонка могла бы показаться детёнышем какого-то зверя, если бы Горвей не знал, что это будущий Бог. Чтобы на всякий случай убедиться в этом, он перевернул её, поглядев на метку, расползшуюся по спине. Большое солнце, испещрённое узором. Лиа закричала от негодования и гнева. Вдруг барону стало жаль её.

– Ну что ты, тише, – постарался как можно спокойнее и величественнее произнести он, помня, к кому обращается. Ответом ему послужил новый приступ детской ярости. Не зная, что делать, Горвей немного покачал колыбель, но, поняв, что это не помогает, а, кажется, только усугубляет дело, он неловко поднял Лианну на руки и попробовал успокоить.

– Тише, тише, – повторял он, медленно бродя по комнате, от стены к стене, слегка покачивая ребёнка. Странно, но постепенно она начала успокаиваться, сменив крик и рёв на короткие, нервные всхлипывания. Барон не понимал, что же заставило её замолчать, но улыбнулся. Ему показалось, что сердце его начало наполнять тепло, поднимающееся изнутри. Теперь он глядел на пушистые рыжие волосы и успокоившееся лицо девочки без прежнего отвращения. Ему вспомнилось лицо его брата, с тёмно-серыми глазами и чёрными волосами, как его собственные, так близко от лица его матери, улыбающейся, на минуту счастливой. Барон улыбнулся. Его брат и мать были светлым воспоминанием его детства. Но и оно походило на одно короткое мгновение, так быстро их у него отняли.

Лицо его вдруг омрачилось.

– Ты не будешь похожа на моих мать и брата. Ради тебя же самой. Ты станешь самым сильным Богом, который когда-либо существовал! Не волнуйся, я сделаю тебя сильной.

Девочка причмокнула во сне губами. Навряд ли она услышала обещание отца.

Дверь тихонько скрипнула.

– Господин, – произнёс Арахт, на вопросительный взгляд хозяина, когда Горвей обернулся.

– У неё небольшой жар, посмотри, – сказал барон, смутившись, отдавая девочку в руки магу. Сам он задержался у двери на несколько секунд, обернувшись, но потом решительным шагов вышел прочь. От смешанного чувства ему было не по себе.

Глава третья. Безбожные годы

Годы сменяли друг друга с обычной неспешностью, хотя барону казалось, время замедлилось, или даже остановилось. Раньше, когда он говорил себе, что ждать осталось каких-то восемнадцать лет, ему становилось легко и торжественно на душе. Теперь же эта цифра маячила перед ним, как насмешка. Восемнадцать лет! Прошёл год, а Лианна только и научилась кое-как держаться на ногах! Горвей частенько поднимал голову на неверный топот детских ножек в коридорах, смех и лепет, беспокойные оклики кормилицы. Активная, весёлая девочка везде совала свой нос, всё хватала, щупала, кусала, разглядывала, пыталась сломать. Барон только и удивлялся, откуда у неё столько энергии?

Иногда он сам заходил в её комнату, садился в сторонке, наблюдая, как кормилица возится с Лией. Дочь сама подходила к нему, глядя голубыми, добрыми глазами. Горвей почти никогда с ней не возился, только в особо хорошем настроении. Большую часть времени он пропадал на охоте, гоняя свору по зелёным холмам. А так же в деревне, где решил навести порядок. Объехав все дома и фермы, он понял, что многие нуждаются в ремонте, потому послал корабль за материалами. В замке он велел залатать пробоины в стенах, привести в порядок конюшни и оружейную. Двор убрали, вывезли весь сор, скопившейся за годы запустения. Постепенно замок оживал, хоть и продолжал выглядеть заброшенным. Он был слишком велик для крохотной семьи и нескольких слуг.

– Я отправлюсь ко двору короля, – однажды известил Арахта барон. – Несмотря на то, что я собираюсь получить трон с помощью Нового Бога, мне всё ещё нужно появляться там, пока я один из Тридцати Баронов.

– Мудрое решение, господин. Но не забывай, где ты действительно нужен!

Горвей поморщился. Он не признавался магу, на самом деле ему совершенно не хотелось уезжать с острова и от дочери. Им вдруг всё чаще стало овладевать беспокойство, как бы с ней ничего не случилось в его отсутствие. Кроме кормилицы он приставил к ней ещё двух служанок, но всё равно никогда не мог быть до конца спокоен.

– Смотри за девочкой, – сказал он колдуну, глядя в сторону.

– Не волнуйся, господин. Я позабочусь о ней.

Горвей с тяжёлым сердцем покинул остров.

На материке было неспокойно. Безбожный год тяжело сказался на людях, а незнание, где же находятся Новый Бог – приводило их в отчаяние. Начавшийся раньше срока голод уже косил бедное население, заставляя лордов страшиться набегов бандитов на свои поля. Лишённые надежды и божества, люди творили безумные поступки.

Король был обеспокоен. Он призывал своих баронов пустить все силы на поиски пропавшего Бога, но в ускользающих, опущенных взглядах встречал только извинение и грусть. Они боялись. Баронам было страшно далеко отпускать своих воинов, так как города постоянно нуждались в защите и охране. К тому же, мало кто питал надежду на то, что Бог найдётся. Горвей молча стоял в стороне, стараясь не привлекать к себе внимания. Ему не нужны были лишние толки, ведь, начни он громогласно клясться, что отыщет Бога – на него могут пасть подозрения. О его переезде на отцовский остров никто ничего не сказал, хотя Горвей знал, что многие бароны в глубине души и осуждали его, видя в этом побег, и одновременно радовались, что один из самых сильных их противников как будто сдался. О, если бы они только знали, насколько ошибаются!

Как ни странно, именно в это беспокойное время большинство воров и разбойников покинули владения Горвея! Боялись ли они гнева барона, или же надеялись найти наживу в другом месте, не известно. Но барон воспринял эту новость, как хороший знак. Будто Божественная благодать уже была с ним.

Проведя при дворе около трёх месяцев, услышав все новые толки, разузнав новости и настроения, Горвей, объехав ещё раз свои земли, потратив на это ещё около четырёх месяцев, и вернулся домой. С собой он привёз ещё больше слуг, свой личный отряд воинов, лошадей, вина и припасов, чтобы спокойно пережить зиму. Лианна, только увидев отца, кинулась ему навстречу.

Горвей изумлённо наблюдал, как через грязный двор к нему бежит розовощёкая малышка, резво перебирая ногами и протягивая руки. Они только въехали в замок, миновав подвесной мост. За лошадью барона и его слугами тянулась длинная вереница повозок, нагруженных вещами, и пешие воины, каждый из которых нёс на плече копьё. Дворовые высыпали встретить хозяина.

Лианна, вырвавшись из рук кормилицы, бежала, то и дело поскальзываясь на липкой грязи, пачкая платье. Но счастью её не было предела. Горвей только и успел остановить лошадь, когда девочка подлетела к нему, сияя улыбкой. Конь захрапел, опасливо косясь на маленькое существо, снующее у него под ногами. На секунду барон почувствовал жгучий ужас, когда ему показалось, что злой скакун затоптал Лианну, но тут она снова выскочила из-под брюха лошади, глядя вверх и смеясь.

– Папа! – повторила она несколько раз восторженно. Чувствуя смятение от пережитого испуга, Горвей раздражённо крикнул: «Уйди с дороги!»

Подбежала нянька.

– Никчёмная баба! – злой голос барона эхом прокатился по стенам крепости. – Тебе разве не было сказано следить за ней?!

Бледнее молока, женщина схватила расхныкавшуюся Лию на руки. Сдерживая новую волну гнева, Горвей пришпорил коня, даже не обернувшись на зовущую его дочь. Чувство досады не отпускало его. Пока двор наводняли люди, разбирая кладь с повозок, барон отдал лошадь конюху, а сам, мешая грязь сапогами, направился в замок.

С Лианной он увиделся только через несколько часов. После обеда он велел привести её. Переодетая, умытая, в сопровождении другой служанки, она появилась на пороге его покоев, словно маленькая леди. Но, уже успев забыть страх перед отцом, она тут же бросилась к нему. Горвей остался спокойно стоять, разглядывая её. Рыжие волосы пушились, падая на круглое хорошенькое личико. Барон изумлённо глядел, как расплываются в улыбке её губы.

– Папа, – пропищала она. Горвей был потрясён. Его так ещё никто не называл, ещё ни один ребёнок не обнимал его колени, так страстно желая внимания! Но барон не смог позволить себе сантиментов.

– Здравствуй, Лианна. – Сухой его голос напоминал скорее скрежет камней, чем приветствие отца. – Девочка здорова? – обратился он к служанке, замершей у двери.

– Да, господин. Она здоровая и крепкая. И для своего возраста она очень развита.

– Прекрасно, – не зная, что ещё сказать, барон опустил руку на макушку ребёнка. Лия залепетала что-то, улыбаясь. Возможно, в какой-то момент ему и хотелось обнять дочь, поцеловать её, сказать ей что-нибудь ласковое и нежное. Но это мгновение, если оно и было, он упустил.

– Сообщайте мне о её здоровье, – произнёс он, решительным шагом направляясь прочь. Комната показалась длинной, как никогда, но ни встревоженный и хнычущий лепет, ни всхлипывания дочери не смогли заставить Горвея остановиться. «Ты хочешь вырастить Бога войны, а не дочь» – повторял он себе раз за разом, чувствуя, как в груди что-то каменеет.

* * *

Когда Лианне исполнилось пять лет кормилица и няньки были ей больше не нужны. Горвей не собирался делать из неё юную изнеженную леди, поэтому, поощряя её буйные игры с дворовыми мальчишками, драки и шалости, он позволил ей расти, словно сильному сорняку. Ей оставили только одну служанку, но остальной круг её общения составляли конюхи и псари, повара и слуги, оборванные ребятишки, стражники и старый Арахт, который превратился в её наставника. Она была ещё слишком мала, чтобы начинать серьёзное обучение, но именно от колдуна она узнавала большинство историй и преданий об окружающем её мире. Но он был невелик.

Весь замок от подземелий до чердаков и башен был ею исследован, обыскан и облазан. Не было ни единой щели, в которую она бы не забралась, ни одного тёмного угла, откуда бы её не пытались вытащить. Однажды она даже провалилась в колодец, но мужественно сохраняла спокойствие, пока сын конюха бегал за подмогой, а потом помогал её оттуда извлекать. Лианна молчала всё время, и расплакалась только тогда, когда её вызволили, и она увидела отца, стоящего в нескольких метрах, глядящего на неё с холодным разочарованием. Она была с ног до головы покрыта грязью и илом, промокла, дрожала от холода. Жалкая и босая, она сцепила руки, уставилась в землю, и только тогда горячие слёзы покатились по её щекам. Страшные стыд и чувство унижения накрыли её так сильно, что она даже не заметила смертельной бледности на лице Горвея. Дочери он ничего не сказал, как и она ему.

Лианна почти не видела других детей. Сын конюха, поварята, нескольку служек – всё это были мальчишки, которые постоянно были заняты какой-то работой. В деревню её выводили очень редко, и то ей позволялось только смотреть из окон кареты, когда они ехали по широкой улице. Лия высовывалась из окошка вместе с плечами, едва не выпадая.

– Я хочу погулять по деревне! – просила она Арахта, который всегда сопровождал её. – Я вижу там других детей! Можно мне с ними поиграть?

– Нет, Лианна. Ты должна смотреть на них только из повозки. И не пытайся с ними заговорить.

– Почему, учитель?

– Не к чему тебе разговаривать с крестьянами, девочка. Они грубы и неотесанны, они могут причинить тебе вред. Запомни, они твои слуги, а не друзья.

– Тогда я прикажу им не обижать меня и немного поиграть!

– Когда ты станешь старше, ты поймёшь. А сейчас не высовывайся. Сохраняй достоинство, не то твой отец рассердится.

Тут Лианна всегда садилась и замолкала, страшась вновь увидеть разочарование в глазах отца. Она не боялась боли или наказания, не боялась того, что её запрут на весь день в её покоях, не боялась лишиться ужина. Нет, одно единственное могло повергнуть её в ужас – гневный, ледяной взгляд барона, который прожигал её насквозь. Всеми силами Лия старалась быть хорошей дочерью, но почему-то отец всегда был недоволен ею. Он никогда её не хвалил, если она хорошо выучивала урок, если одевалась опрятно, начисто отмывала руки и была вежлива за столом. Он всегда лишь отводил взгляд и холодно говорил: «Молодец», но Лия не чувствовала в этом слове никакой похвалы.

Барон велел всем своим слугам обращаться с Лией как со своей госпожой. Никто не холил и не баловал её, но все беспрекословно подчинялись. Подражая отцу, девочка, вскоре, научилась приказывать, требуя полного исполнения своих желаний. И только отец и Арахт контролировали её прихоти, указывая, чего она может добиться от слуг, а о чём стоит и забыть. Она во всём подражала отцу, копируя его безжалостное отношение к провинившимся, холодное и презрительное к подчинённым, безучастное к редким гостям. А когда Лианне исполнилось семь лет, отец привёз ей с материка два подарка.

Горвей прибыл поздно ночью, когда всё вокруг заливал дождь, размывая дороги, бушующим потоком скатываясь со скалы. Промокнув до нитки, он, обогнав слуг на лихом коне, разбрызгивая грязь, влетел в ворота замка. Факелы мерцали сквозь пелену воды. Скинув плащ, с которого стекала вода, барон вошёл через тяжёлые двери в башню. Помогая ему раздеться, паж проговорил опасливо:

– Хозяин, ваша дочь ждёт вас в главном зале.

– В такой поздний час? – немного удивился Горвей, ведь был уже второй час ночи.

– Да, господин. Она отказалась идти спать, пока не увидится с вами.

– Вот упрямая девчонка, – проворчал барон, скрывая удовлетворённую улыбку от пажа. – Хорошо, я сейчас приду.

Надев сухую одежду и выпив горячего вина с имбирём, Горвей неторопливо двинулся к залу. Все факелы там остались гореть, должно быть Лианна приказала не гасить их. Камин пылал. Девочка, услышав шаги отца, вскочила со стула, зажав в руках книгу. Специально для барона она надела своё темное, красивое платье, хотя обычно носила штаны и рубашку с кафтаном поверх, как и все здешние мальчишки, потому что в них было удобнее бегать и заниматься фехтованием. Ещё год назад отец велел капитану стражи начать давать девочке уроки, и она неплохо справлялась. Волосы её сейчас были убраны служанкой в красивую причёску. Она поклонилось вошедшему барону.

– Отец, я рада, что ты так скоро вернулся, – проговорила она, стараясь скрыть волнение. Горвей, наклонившись, поцеловал дочь в лоб и сделал шаг назад, чтобы хорошенько её рассмотреть. Маленькая, остроносая, огненно рыжая, она глядела на него голубыми льдинками глаз, охваченных тёмными ресницами. Костяшки пальцев побелели, сжимая переплёт старой книжки.

– Почему ты не в постели? – строго спросил барон.

– Я так хотела увидеть тебя, отец!

– Ты могла бы увидеться со мной завтра. Никто не позволял тебе ложиться так поздно.

Она опустила взгляд, подёрнувшийся влагой, закусила губу. Горвей почувствовал жалость и неловко кашлянул.

– Ладно. В следующий раз не придумывай всякие глупости.

– Хорошо, отец.

Она молчала, боясь вновь зажечь угасший было гнев. Барон прошёл и сел к камину, указав дочери на стул напротив. Она присела на краешек, словно вместо подушки там были иголки.

– Как твои занятия по фехтованию?

– Мастер Торос говорит, что у меня начинает получаться, – вышколено начала говорить она. – Я тренируюсь каждый день, делаю упражнения и зарядку, Торос гоняет меня по двору, так, что к концу урока я едва стою на ногах.

– Если ты не будешь достаточно сильной, ты не сможешь стать хорошим бойцом, – сурово заметил барон, видимо и сам забывая, что перед ним дочь, а не сын. Но ведь Лианна не знала, как в других семьях воспитывают девочек. Она была уверена, что так и должно быть. Ведь так говорил барон.

– Да, отец, конечно. Поэтому я очень старательна. И Торос учит меня стрелять из лука.

– Неужели?

– Да, и у меня получается лучше, чем у Сэмми и у Лукаса. Они даже тетиву натянуть нормально не могут! – заносчиво проговорила она, выпрямляя спину.

– Это сын конюха и служка? – спросил строго Горвей. Лианна прикусила язык. – Я велел тебе не водиться с ними. Они тебе не ровня, и друзьями тебе быть не могут. Они слуги.

– Я знаю, отец! Я и не дружу с ними. Просто они попросили немного пострелять из лука, вот и всё. Я и позволила.

– Ты обещала мне, Лианна. – Его голос, твёрдый как камень, заставил сердце дочери сжаться от страха.

– Это больше не повторится, отец…

Горвей смерил её долгим взглядом и попытался смягчить голос.

– Я понимаю, что тебе хочется играть с другими детьми. Но ты ведь знаешь, кто ты.

– Да, – пробормотала она.

– Ты знаешь, что они всего лишь слуги, что их дело подчиняться, а тебе быть им госпожой.

– Да, отец.

– И ты знаешь, почему ты должна научиться повелевать. Тебя ждёт твоя миссия, ты готовишься к ней.

– Да, я должна стать Новым Богом, – стараясь выпрямиться и говорить твёрдо, ответила она. Горвей удовлетворённо кивнул. Арахт долгие дни рассказывал Лианне о её судьбе, о её предназначении, об отметине на её спине, которую нужно было от всех скрывать. Она знала всё. И чувствовала, как отец ждал от неё великих свершений.

– Я рад, что ты это понимаешь, Лианна. – Горвей хотел было подбодрить её, но промолчал. – И, чтобы тебе было не так скучно, я привёз тебе подарок.

– Правда? – её взгляд жадно загорелся. Барон окликнул пажа, и тот ввёл в зал человек десять детей, от шести до девяти лет. Это было несколько мальчиков и две девочки, сносно одетых, перепуганных, заспанных. Некоторые выглядели худыми и осунувшимися, с впалыми щеками и глубоко провалившимися глазами. Все беспокойно озирались, глядя на огромные стены зала и высокие потолки, увешанные флагами, щитами, шкурами и головами животных.

Лианна вначале жадно глядела на толпу детей, нервно волнующуюся, неловко ступающую по покрытому соломой полу, а потом удивлённо уставилась на отца.

– Этих детей я привёз тебе, чтобы они могли составить тебе компанию. Все они станут пажами и слугами, но с ними ты можешь играть, я позволяю. Каждый из них будет обращаться к тебе, как к госпоже.

Переводя взгляд с отца на толпу детей, Лианна вдруг вскочила, уронив книгу на пол. В глазах её зажёгся восторг, но она осадила себя, вспомнив, что на неё смотрит отец, и проговорила:

– Спасибо! Это замечательный подарок.

Она стала рассматривать своих новых приятелей. Они стояли толпой, глядели исподлобья, словно загнанные зверьки. Лианна обошли их по кругу, стараясь всмотреться во все лица, но все опускали взгляд, смотрели в пол и на свои ноги.

Горвей оставался сидеть у камина, глядя, как дочь рассматривает своих новых питомцев. Всех этих детей он собрал по своим владениям, подумав, что это неплохая идея. Лучше уж так, чем Новый Бог станет якшаться с сыном конюха. Кого-то он взял из приюта, кого-то подобрал прямо на улице. Беспризорники, бастарды, бродяжки, они были слишком благодарны за еду и тёплую одежду, так что барон не сомневался в их верности себе и дочери. Да, это была замечательная идея.

– Выбери того, кто станет твоим личным пажом, – проговорил он.

– А можно? – изумлённо и радостно воскликнула она.

– Я позволяю.

Детям велели выстроиться в ряд. Словно выбирая лошадь, Лианна шла прогулочным шагом вдоль их, рассматривая. Выпрямившись, зная, что отец смотрит, она не хотела выказывать своего волнения. Её встречали опущенные, отвёрнутые, испуганные взгляды. Мало кто решался поднять голову. Девочка уже дошла почти до самого конца шеренги, когда шаг её вдруг замедлился, а глаза удивлённо расширились. Среди опущенных голов и спрятанных взглядов, она увидела мальчика, который один стоял выпрямившись, высоко держа голову. У него были тёмные волосы и светло-карие глаза. Смотрел он куда-то вперёд, не замечая, казалось, Лианны, которая замерла у него перед носом.

– Как тебя зовут? – спросила девочка громко. Мальчик опустил на неё взгляд (он был выше её на полголовы).

– Кай.

Голос его показался Лианне дерзким. Она вся вспыхнула.

– Ты должен добавить в конце – госпожа, – проговорила она, задрав нос.

– Не должен. Ты мне не госпожа.

Лия даже остолбенела от такой наглости, а Кай вновь стал смотреть поверх неё.

– Как ты смеешь? Ты знаешь, кто я?!

– Знаю. Ты дочь барона Горвея, моего господина.

– Значит я твоя госпожа! Тебя мне подарили!

– Нет. Я человек, а человека невозможно подарить.

И Лианна, не выдержав, влепила ему пощёчину. Дети вокруг в страхе отшатнулись. И тогда Кай как будто впервые взглянул на Лианну, но не было в этом взгляде ничего, что могло бы удовлетворить или обрадовать её. Он не собирался ни бояться, ни повиноваться ей! И он остался стоять так же неподвижно. Лия тяжело дышала, свирепо глядя на строптивого мальчишку перед собой, который продолжал бесстрастно сверлить её взглядом! Она почувствовала жгучую злость, и уже замахнулась для второй пощёчины, когда барон вдруг подал голос:

– Довольно, – произнёс Горвей, вставая. Лианна в страхе смотрела, как приближается отец. На барона то этот Кай глядел во все глаза! Встав перед мальчиком, Горвей положил руку на плечо Лии.

– Это моя дочь, я хочу, чтобы к ней ты тоже обращался, как к госпоже.

– Хорошо, хозяин, – покорно ответил Кай. Лианна вся вспылила, но промолчала.

– Ты хочешь, чтобы он стал твоим пажом? – обратился Горвей к дочери. Та, подумав пару секунд, и взглянув в дерзкие глаза мальчишки, выплюнула ему в лицо: «Хочу!»

– Как скажешь. Тогда с этого дня этот мальчик будет везде сопровождать тебя, и выполнять все твои приказы. Ты понял, Кай?

– Да, господин, – спокойно ответил юный паж.

– Хорошо. Сейчас слуга покажет вам вашу комнату. Идите и отдохните, завтра утром вы приступите к своим обязанностям.

Детей гурьбой вывели прочь. Лианна смотрела им вслед, сверля взглядом спину уже ненавистного ей Кая, и думая: «Ничего, я выбью из тебя эту спесь, несносный наглец!»

На следующий день Горвей подарил дочери второй свой дар: с материка он привёз изумительно красивого, породистого, вороного жеребца. Конь бил копытом, рычал, словно лев, не подпуская к себе никого, но барон считал, что это как раз подходящий подарок для Лианны, если она хочет научиться покорять своей воле. Девочка с восхищением глядела на коня. Раньше она ездила только на пони, покладистом и скучном. Этот же зверь, разгоняющий своим ржанием слуг, оказался ей по нраву. Ему было около двух лет, ему ещё только предстояло вырасти, но уже сейчас он поражал своей дикой, свирепой грацией. Широкая спина блестела от пота, грива вздрагивала на изогнутой, лебединой шее. Он храпел и рвался, будь у него крылья, он, должно быть, взлетел.

– Он просто потрясающий, отец! – воскликнула Лианна, подходя ближе, без страха глядя в глаза лошади. Та смотрела подозрительно и злобно. Барон улыбнулся.

– Его зовут Буран. Если ты не сможешь приручить его и совладать с ним, он останется таким же диким и непокорным.

– Я смогу, отец! – уверенно ответила Лия.

В стороне гурьбой стояло несколько детей, в ужасе и восхищении разглядывая страшного коня. Кай тоже был тут. Лианна взглянула на него, надеясь увидеть и в его глазах страх, но со злостью поняла, что кроме любования красотой лошади в его глазах нет ничего. Девочка фыркнула.

– Паж! – крикнула она, стараясь придать голосу больше пренебрежения. Кай послушно подошёл.

– Да, госпожа?

– Скажи, кем были твои родители?

– Я не знал своих родителей. Я вырос в приюте, госпожа.

– Ха, так ты, наверное, и верхом то ездить не умеешь! – Лианна не скрывала презрения и усмешки, надеясь задеть его. Губы Кая дрогнули тонкой улыбкой.

– Умею, моя госпожа. Меня отправляли работать и на кухню, и на конюшню, и в кузню. Так что верхом я не уступил бы и вам. Да и многое другое я умею лучше вас.

Барон засмеялся дерзости мальчика, видя, как зарделась от негодования дочь. Лианна, взглянула на отца с недоумением, не понимая, неужели он поощряет такое поведение слуг?

– Это мы ещё посмотрим, – пообещала она, отворачиваясь.

Ей было и больно, и обидно. И она почувствовала, что пока не покорит этого Кая, то не сможет спать спокойно.

Глава четвёртая. Паж

Новым маленьким слугам быстро нашлась работа. Они помогали и на кухне, и в оружейной, и в кузне. Мальчишек часто посылали в город по всяким мелким поручениям, девочки в основном трудились в замке, учась у горничных и служанок. И всем этим детям позволялось играть с Лианной. Даже для самой девочки это было странно, ведь раньше её окружали только взрослые. Но ей так хотелось наконец завести приятелей по играм, что она всеми силами старалась занять детей. И вскоре, несмотря на смущение и страх перед юной госпожой, её новые питомцы стали ей ближе, хотя и продолжали сохранять дистанцию. Вместе они бегали по замку, играли в прятки, Лия показала им все укромные местечки, показала все лазы и ходы, про которые знала. Играть в куклы с девочками она и не собиралась, это было ей не интересно, поэтому она в основном играла только с мальчишками, притворяясь, будто они рыцари и воины, завоеватели и разбойники, моряки и охотники. Проносясь шумной гурьбой по двору, они всегда представляли собой пёстрое, разномастное зрелище: мальчишки разного роста и возраста, возглавляемые рыжей, словно лиса, невысокой девчонкой, одетой, однако, тоже как паренёк. С появлением друзей-мальчиков, Лианна совершенно перестала надевать платья, решив, что в них слишком трудно бегать и лазать.

И везде, во всех играх и на всех уроках, в любой час с ней был Кай. Одного его она отправляла по всем поручениям, заставляла выполнять свои приходи. Во всех играх он был грушей для битья, если её маленькой армии нужно было победить врага, им становился её паж. Но Кай, казалось, никак на это не реагировал. Всегда покорно исполняя её приказы, он этим неимоверно злил Лианну, заставляя её постоянно придумывать всё новые и новые способы унизить его. И вскоре и для всех остальных детей он стал козлом отпущения. Не было дня, когда кто-нибудь не пытался задирать его, но, в отличие от оскорблений, которые он слышал своей госпожи, Кай не терпел, когда кто-нибудь из детей выказывал к нему неуважение. Любой обидчик, открывая рот, рисковал быть вдавленным в землю несколькими тяжёлыми, беспощадными ударами кулаков пажа. Он нападал быстро, словно волк, безмолвно и свирепо, заставляя любого из мальчишек кричать и вырываться. Лианна, видя расквашенные носы приятелей, пыталась приказать Каю не сметь их трогать, даже если они злословят на его счёт, на что он холодно ответил: «Твои оскорбления я буду терпеть сколько угодно, госпожа. Но терпеть оскорбления от других – это приказать не в твоей власти». Единственное, чем смогла ответить ему Лия – очередной тяжёлой пощёчиной.

Презираемый всеми сверстниками, постоянно вынужденные сносить нападки Лианны и обороняться от других детей, Кай, всё же, был выделен среди них, возвышался над ними, ведь ему, как пажу Лии, позволялось учиться вместе с ней. На всех её уроках с Арахтом он был с ней, когда госпожа училась фехтовать – он был её противником. Когда ей всё же удалось приручить Бурана, Кай вместе с ней ездил верхом, учась держаться в седле на высокой серой в яблоках лошади. Будучи постоянно вместе, они вынуждены были постоянно противостоять друг другу. Лианна больше всего на свете хотела сломить его, заставить полностью, беспрекословно подчиниться ей и признать её! Она хотела, чтобы он стоял перед ней всегда со склонённой головой, глядел на неё со страхом и благоговением, как остальные слуги. Но вместо этого всегда получала отпор, гордый взгляд и величественно расправленные плечи, словно перед ней был не мальчишка, подобранный в приюте, а настоящий король. Сколько раз она подавляла в себе желание плюнуть ему в лицо словами о том, что она то Бог! Что её ждёт великая миссия, а он всего лишь жалкий человек, не более чем букашка! Но помня приказ отца, она молчала. Никому нельзя было знать…

Барон Горвей, видя, какой растёт его дочь, довольно улыбался в седеющую бороду. Беспрекословно подчиняющаяся ему и подчиняющая себе, гордая, сильная и надменная. Когда ей исполнилось четырнадцать лет, одного её взгляда хватало, чтобы превратить провинившегося слугу в жалкий комок страха. И он всегда повторял ей: «Помни, кто ты есть. Помни, что они твои слуги, а не друзья». Да, она была рождена повелевать. Вбив в неё дисциплину, Горвей любовался её покорностью отцовским приказам. Арахт учил её языкам и грамоте, счёту, преподавал ей историю. Книги она поглощала с жадностью, словно боясь чего-то не успеть, упустить что-то важное. Но всё же, самыми её любимыми занятиями были фехтование и верховая езда. Она отлично держалась в седле. Её конь Буран, когда Лия садилась на него, из демона превращался в ручного пса, покоряющегося любому её приказу. А держа в руках меч, она точно танцевала, извиваясь, словно кобра, кольцами вьющаяся вокруг противника.

Но всё же, Кай оставался тем единственным противником, которого она никак не могла покорить. Вместе с ней он фехтовал, но, в отличие от других детей, отказывался поддаваться ей, и даже если проигрывал поединок, всегда упрямо поднимался вновь, готовый сражаться дальше. Его упорство не давало Лианне спокойно спать по ночам. В этом мальчишке она видела единственное, над чем она была не властна, единственное препятствие к тому, чтобы стать достойной дочерью для своего отца. И делом всей её жизни стало сломить его.

* * *

Лианна к пятнадцати годам превратилась в симпатичную, жёсткую и гибкую, как лук девушку, худую, поджарую. Она затягивала свои огненные волосы в тугую косу, отчего её красивое лицо вдруг становилось холодным и каменным. Она изумительно держалась в седле, но ни танцевать, ни даже грациозно двигаться, как подобает молодой леди, она не умела. Вместо этого по замку резко отщёлкивал стройный стук её сапог.

Но стоило ей только сесть в седло, как Лия начинала чувствовать себя в своей тарелке. Пренебрегая платьями, она, как и в детстве, продолжала носить мужской костюм, лишь по случаю наряжаясь, чтобы казаться благороднее перед отцом. Сидя же верхом, укрытая плащом, задвинув кожаные сапоги в стремена, она позволяла себе дышать свободнее, пуская коня галопом. Со сворой своих товарищей они объехали весь остров, исследовали все леса и пещеры, все заводи и болотца. Отец часто брал Лианну на охоту, но в эти моменты она чувствовала себя слишком скованно, чтобы наслаждаться изумительными полями и долинами, окружающими её. Отправляясь же в эти путешествия с товарищами или с Каем, Лия хоть ненадолго забывалась.

Остров был красив. Нескончаемые леса, пересекаемые узкими лентами рек и ручьёв, покрытые вечным туманом и смогом болотца, золотящиеся осенью поля, долины, поражающие яркостью цветов и пронизывающим морским ветром! Кромку воды резали скалы, заключая берег в кольцо, но кое-где волны выбегали на землю, там, где раскинулись длинные, каменистые пляжи, покрытые тиной и раковинами, и привязанными рыбацкими лодками. Иногда, свешиваясь со скал, вниз, на пенящуюся пасть моря, заглядывались сосны, глубоко уходящие корнями внутрь камня, каждую бурю рискуя сорваться. Всегда разное море: то спокойно-бирюзовое, то чёрное, покрытое одеялом давящих туч. Единственное, что почти всегда оставалось неизменным, это ветер, окутывающий землю невидимым плащом. Слабый или сильный, он всегда сопровождал Лианну в её путешествиях.

Только проснувшись в своих покоях, она уже слышала его гудение в стенах замка. Сквозняками он проникал внутрь, заставляя сотрясаться от холода даже в самые жаркие летние деньки. В замке всегда было холодно. Одевалась Лия сама. Когда она была совсем маленькой, ей помогал одеваться Арахт. Никто не подпускался к девочке, никто не должен был видеть её отметину. Став старше, Лианна была предоставлена сама себе, но, во всём самостоятельная, она не жаловалась. Она привыкла обходиться без всех. Единственное, в чём ей помогала служанка – это расчесывать и заплетать в косу волосы, потому что они были слишком длинными, чтобы Лианна могла сама с ними справиться. Девушка не любила свои волосы. Слишком рыжие, ведь отец её был благородно темноволос. Рыжие волосы и веснушки по всему лицу были у сына повара, поэтому Лия злилась, что хоть чем-то похода на простолюдина. И они были слишком длинными, такими неудобными для верховой езды и фехтования, но отец не позволял их состричь. Сама девушка не видела в них никакой красоты.

Однажды она охотилась. В сопровождении небольшой свиты псарей, слуг и Кая они вышли из замка ранним утром. Стояла поздняя осень. Мешая грязь копытами, лошади шли по деревне. Отовсюду к статной, возвышающейся на большом чёрном коне девушке были прикованы странные, не то восхищённые, не то ненавистные взгляды. Но Лианна даже не отвечала на них. Она высоко держала голову, как учил её отец. Ей, знающей свою судьбу, не пристало смотреть на них, грязных, оборванных, недостойных. Её боялись. Даже не зная её, ни разу с ней не заговорив, каждый житель был в ужасе перед этой рыжеволосой девушки. Если её отца боялись за его характер, Лианну боялись за то, чей дочерью она была. Когда они проезжали площадь, она обернулась на голоса. Кай, ехавший сзади, приветственно помахал какому-то старику, стоящему у стены кузни и что-то дружелюбно крикнул. Кузнец улыбнулся в ответ. Встретив всё ещё улыбающийся взгляд Кая, Лия раздражённо пришпорила коня. Пустив лошадь галопом, она не обратила внимания на людей, которых окатила брызгами воды и грязи. Никто ей никогда не улыбался.

И только вой собачей своры, взявшей след, топот и ржание коней, крики, в конце концов заставили её опомниться. Лия в душе была счастлива свежему ветру, шуму, в котором можно было и забыться, и потеряться. Мимо проносились цветные всадники, размахивающие кнутами, псы с воем мчались куда-то к далёкой кромке леса. Поддавшись порыву, Лианна послала Бурана вперёд и могучий конь, вскоре обогнав всю свиту, чёрным ураганом помчался по полю. Впереди была видна свора. Девушка, поднявшись в стременах, увидала впереди красную точку, тщетно пытавшуюся убежать. Лианна почувствовала в груди искрящийся восторг. Ветер, бешеная скачка, погоня! Пришпорив коня, она вытащила из колчана стрелу и натянула лук. И затаила дыхание.

«Нужно попасть до того, как собаки её разорвут»

И лёгкая стрела с жужжанием сорвалась с тетивы. С коротким визгом, лиса как-то взвилась в воздух и кубарем покатилась по земле. Через секунду на неё налетела свора, погребя добычу под массой рычащих, двигающихся тел. Лианна осадила лошадь и, тяжело дыша, улыбнулась. Меткий выстрел. Отец всегда учил её, что нет ничего эффективнее, чем один меткий, смертельный удар.

«Всегда помни это. Тот, кто бездумно бросается на врага, кто не рассчитывает свои силы – проиграет. Тот, кто умеет ждать, кто бьёт без промаха – тот истинный победитель»

Пока Лианна пыталась справиться с бешеным стуком сердца, к ней подъехал Кай. Юноша соскочил с лошади и двинулся к своре. Собаки, завидев его, радостно завиляли хвостами, заскулили, стали прижиматься к его ногам и высовывать красные языки. Потрепав псов за ушами, Кай осторожно пробрался к центру и вытащил за хвост то, что осталось от лисицы. Клыкастые пасти изрядно изорвали шкуру, но она оставалась всё такой же дивно красной, пышной, красивой. Лианна победоносно улыбнулась.

– Эта шкура достойно украсить мантию моего отца! Мне же останется слава за ловкое попадание.

Кай взглянул на неё, и Лианне на секунду показалось, что в его глазах мелькнуло сожаление.

– Да, госпожа. И это не единственная твоя слава, заработанная сегодня.

– Какую же ещё славу я сыскала, паж?

– Теперь, таких огненных волос, как у тебя, нет ни у кого на этом острове.

Лицо Лии болезненно, зло искривилось. Бросив на Кая ненавидящий взгляд, она приказала: «Отдай её псам», и послала коня прочь. Специально он сказал это или же случайно – она не знала, но чувствовала страшную боль и ненависть. Он задел её за живое. И больше всего её злило, как нелепо это было! И почему этот проклятый мальчишка никогда не может промолчать?! Он никогда не сдаётся. Сколько бы они ни дрались, сколько бы ни состязались, о чём бы ни спорили – Кай был единственным, кто никогда ей не уступал! Каждый ребёнок в конце концов сдавался ей, поддавался, признавал её власть и силу, но только не он. Кай, который был ей как раб, продолжал раз за разом одерживать над ней верх, даже не побеждая её, а просто не покоряясь, что было ещё унизительнее.

В себе Лианна постоянно чувствовала непримиримую борьбу. Два противоречия бились в ней: желание, чтобы все подчинялись ей, как её отцу, и мечта о том, чтобы её любили. Девочка чувствовала, что не может соединить это, ведь чтобы ей подчинялись и чтобы отец гордился ею, ей приходилось повелевать, быть жёсткой, жестокой, иногда и просто злой! Так хотел отец. И перед глазами всегда был Кай – мальчишка, который одной улыбкой, одним ласковым словом заставлял всех любить себя. В замке его побаивались и недолюбливали, зато в деревне к нему все прониклись теплом и нежностью. С собой он нёс свет и добро, когда, казалось, дочь барона приносит с собой только мрак и ужас. Едя верхом на чёрном как ночь коне, она заставляла сердца трепетать. Лия чувствовала своё величие, свою силу, гордость своего отца, и своё безграничное одиночество в этом мире. И чтобы хоть как-то не сойти с ума, она винила во всём Кая.

* * *

Из-под тяжёлых копыт летел щебень, поднималась туча пыли. Две лошади, идя бок о бок, вылетели из чащи и теперь, словно вихрь, мчались по склону к кромке воды. Ноздри их раздувались, с шумом втягивая воздух, изогнутые шеи дыбились длинной гривой. Лианна ударила Бурана хлыстом.

– Давай! Давай! – кричала она, с силой опуская хлыст на конские бока, с которых катилась пена. От ударов лошадь начинала храпеть и рваться, уходя влево. Буран вырвался вперёд, и Лия с усмешкой оглянулась на отставшего Кая. Его серая в яблоках лошадёнка, подаренная бароном Горвеем, стелилась по земле, словно вода. Она не скакала, а будто плыла, как быстрый горный ручей, холодный и стремительный. А Кай, слившись с лошадью, став одним целым с её крупом, прижался к гриве. Его взгляд, устремленный вперёд, вдруг обратился к Лианне. На губах его играла улыбка.

Беспощадно работая кнутом, Лия погоняла Бурана. От бешеной скачки в её висках стучала кровь, но это был стук восторга. Победа была близка. У старой, брошенной на берегу лодки был их финиш, был её триумф! Конь под ней тяжело дышал, но продолжал отбивать яростный галоп по гальке, и когда серебристая грива лошади Кая поравнялась с ними, в первую секунду Лия не поверила своим глазам. Но, вновь увидев улыбку на губах юноши, она вдруг похолодела.

«Нет, я не позволю победить какому-то грязному простолюдину!» пронеслось у неё в голове, но, прежде чем она вновь опустила хлыст на круп Бурана, лошадь Кая вдруг скользнула вперёд, словно льдинка, обогнала Лию на целый корпус и пересекла воображаемую финишную линию. Не в силах поверить, что это конец, девушка ещё не скоро остановила коня, хотя, когда она обернулась, Кай уже осадил Снежку и спешился. Буран остановился, тяжело дыша и фыркая. Лианна чувствовала, как мелкой дрожью вздрагивают его ноги, но ей было далеко до сострадания лошади или до благодарности. Её руки сжались в кулаки на удилах. Развернув коня, она заставила его вернуться галопом и спрыгнула на землю. Кай легко поглаживал лошадь.

– Ты! – крикнула Лианна, подбегая. – Проклятый паж! Как?! – и она, замахнувшись, с силой ударила Кая по лицу хлыстом, который был всё ещё зажат в её руке. Юноша пошатнулся и упал на землю. – Как?! – яростно повторила она, с ненавистью ударив его ещё дважды. По щеке, лбу и руке Кая, которой он закрылся от последнего удара, пролегли кровавые отметины. Лия, тяжело дыша, отступила, стараясь сдержать себя. Взгляд Кая, устремившийся на неё, был полон ледяной бесстрастности.

– Как ты заставляешь эту клячу так скакать?! Мой Буран породистый конь, он лучших кровей! А твоя кобыла только соху тащить годится! Как ты это делаешь?!

– Просто, я никогда не бил её. – Его сухой голос обрушился на Лию больнее, чем удар её собственного хлыста. Застыв, она продолжала глядеть на Кая, тяжело дыша. Его взгляд не походил ни на что. В нём не было ни злобы, ни ненависти, ни страха. Вдруг выпрямившись, девушка развернулась и двинулась прочь. Буран опасливо попятился от хозяйки, но она поймала повод, вскочила в седло и с новой озлобленностью хлестнула коня по окровавленному боку. Лошадь вся пошатнулась, сгрудилась, взяла с места прерывистым, нестройным галопом и поскакала прочь, мимо Кая, мимо старой рыбацкой лодки. Вскоре пыль за ней улеглась.

Юноша тяжело поднялся с земли. Ушибы саднили, а рубцы от ударов хлыста просто горели огнём.

– Ну и силы же в ней, – пробормотал он, стирая кровь с лица. Напуганная Лией, Снежка осторожно подошла к хозяину и прикоснулась к нему головой.

– Что ж, думаешь победа того стоила? – сказал он, ласково поглаживая лошадь. Кобыла преданно и непонимающе на него взглянула.

До замка Кай добрался пешком, дав лошади хорошенько отдохнуть. Стража с подозрением покосилась на него, бессовестно разглядывая сияющие свежей кровью рубцы.

– Чем ты провинился перед госпожой, паж? – со смехом окликнул его Роп – славный малый, если не считать совершенной его бестактности и глупости. По его нелепому из-за отсутствия подбородка и слишком уж огромного носа лицу пролегла кривая улыбка. Но Кай привык к нему и не обижался.

– Смотри, только у неё не спрашивай! А то больше моего получишь.

Сзади донёсся дружный, глуповатый смех. Юноша расседлал и почистил Снежку. Кобыла благодарно фыркнула, когда Кай задал ей корм и, помахивая длинным белым хвостом, стала жевать овёс. Кай ещё немного побыл с ней и вышел во внутренний двор замка. Повсюду сновал народ. Стражники на стенах неторопливо расхаживали туда-сюда, зевая, от скуки позвякивая наконечниками копий о стены башен. С псарни доносилась дружная и нестройная грызня, крики Красавчика Тодда, старавшегося унять собак, разносились по всему замку. Главный псарь получил своё издевательское прозвище за разорванное псами ухо и прокушенную челюсть. Когда он только был служкой у бывшего псаря, он имел неосторожность сунуться к гончим, когда они только настигли зайца. Чудом оставшись в живых, столько лет спустя он сам стал напоминать собаку, подранную во многих драках. Даже двигался он теперь не шагом, а какой-то смесью рыси и собачей трусцы, пересекая двор быстро и полу-присев.

Из кузницы, пышущей жаром, валил печной дым. Кузней и его подмастерье – молодой совсем мальчишка, один из тех, кого Горвей привёз в приятели Лианне, покрытые потом и копотью, выбрались на минутку передохнуть.

– Здравствуй Саймон! Привет, Теодор, – с улыбкой поприветствовал их Кай. Подмастерье-Теодор со смесью злобы и презрения взглянул на пажа. Каждый из тех, кому выпала участь днём и ночью работать или в кузне, или в конюшне, или в оружейной – терпеть не могли Кая. Каждый из них считал, что участь пажа это просто сказка. Как они ошибались.

Один Саймон, ответив на приветствие, и заметив шрамы на лице юноши, присвистнул:

– Ого! Я смотрю, с юной госпожой шутки плохи.

– Какие уж тут шутки, – грустно улыбнулся Кай и заметил ехидную, злую исподлобья ухмылку Теодора.

– Чтобы не зарывался, проклятый паж, – прошипели его злые, закопченные губы. Саймон тут же отвесил ему тяжёлую, словно наковальня в их кузнице, затрещину.

– А тебе кто слово давал, подлец?! Не расслабляйся, марш работать! И чтобы я ещё хоть раз услышал твой мышиный писк, ну!

Пнув его ещё раз хорошенько, Саймон обернулся к Каю с сочувствием на лице.

– Не заслужил ты такого, парень. Вот лучше бы ты ко мне в подмастерье пошёл, а не этот лентяй. Уж поверь, я бы не оставлял тебе таких отметин…

– Другая у меня судьба, наверное, – с благодарностью улыбнувшись, ответил Кай и двинулся прочь, мимо маленькой часовни, мимо колодца, где кухарка набирала воду.

– Помоги ка мне, паж, – произнесла она, кряхтя и с трудом разгибая спину. Передник её был пропитан жиром и припорошён мукой, которая осела ещё и на тусклых, жидких волосах. Кай помог ей снять полное ведро с крюка, перелил воду с два других ведра, стоящих тут же, и, взяв их, понёс в кухню. Женщина засеменила следом, то и дело охая и жалуясь на свою негнущуюся спину. Из двери, ведущей в обширную кухню, вился душный, пряный пар. Воздух здесь был ароматным, полным неразберихи. Невозможно было понять, что же сейчас здесь пекли, жарили или тушили, разделывали, чистили или засаливали. В полумраке, при свете одних только больших печей, повара и кухарки работали, засучив рукава. Казалось, что эти люди и сами полностью пропитались жиром и запахами, которые не улетучивались даже после бани. Их блестящие лица лоснились от пота, волосы всегда липли ко лбу и вискам. Загрубевшими руками они резали, мяли, мешали и раскладывали. На широких столах лежали овощи, дичь, в чане, булькающем над очагом, мешали похлёбку. Резкая вонь рыбы, запах сырого мяса, прогнивших очистков от овощей заставили желудок Кая неприятно сжаться. Следуя за кухаркой, он пересёк кухню и поставил вёдра у печи. На него пахнуло жаром и запахом хлеба, так сильно, что юноша поморщился, так засаднили рубцы на лице. Он отшатнулся от печи и случайно натолкнулся на толстяка повара, которого здесь все просто звали Рыло. Его лицо и правда мало чем напоминало человеческое, а его характер и подавно.

– Смотри куда прёшь! – рявкнул он злобно, а обернувшись и увидев, кто перед ним, весь затрясся от ярости. – Вы смотрите, кто к нам явился! Сам паж нашей госпожи!

Все в кухне притихли, с любопытством наблюдая за разворачивающейся сценой. Кай сейчас всё бы отдал, чтобы оказаться не здесь.

– Как это ты забрёл к нам, простым смертным, а, счастливчик-Кай? Неужели ты снизошёл до нас? Или, изукрасив тебя, госпожа решила, что уже не хочет, чтобы ей прислуживал такой вот изуродованный раб? – кругом нестройно загоготало. Рыло улыбнулся во всю ширь своей однозубой улыбки. Его собственная шутка показалась ему весьма забавной. Кай же тихо произнёс:

– Я не раб. И я только хотел помочь.

– Помочь! Вы только гляньте на него! Да кому нужна твоя помощь, рабёныш? Держи стремя своей хозяйке, служи ей собачкой, да не суйся к простым людям, которые выполняют настоящую работу!

Дружный, одобрительный ропот раздался вокруг. Послышались оскорбительные выкрики. Кай шагнул к повару и остановился перед самым его носом, который пятачком глядел вверх.

– Тогда выполняй сам эту «настоящую работу» и не посылай женщину таскать вёдра с водой! Легко тебе здесь репку резать, когда слабым остаётся вся остальная работа, а, Рыло?!

И через несколько секунд, поняв, что это был выпад в его сторону, повар, взревев, дал Каю мощную оплеуху, такую, что парень отлетел к стене и свалился на мешки с картошкой и репой.

– Щеня! – с рёвом, бросился на него Рыло, сопровождаемый дружным хором голосов, завывающих в отчаянии и в поддержке. – Сейчас я научу тебя, как надо себя вести! Пожалеешь, что на свет родился, ублюдок! Я тебя…

И повар, должно быть, убил бы Кая, если бы добрался до него. Но вдруг, сквозь толпу к нему кто-то подлетел и на Рыло обрушился сокрушительный свистящий удар. Повар отшатнулся и, обернувшись, хотел было ответить, но замер со смесью недоумения и ужаса на лице.

– Госпожа!..

А Лианна, тем временем, вновь со всего размаху ударила повара, повалив его на землю. Тот закрылся руками и закричал, а девушка, в наступившей тишине, продолжала снова и снова бить его хлыстом, в каком-то злобном, ненавидящем исступлении, пока хлыст не переломился. Но она продолжала до тех пор, пока Кай не поднялся и не перехватил её руку налету.

– Довольно, – проговорил он внушительно, почти строго глядя на хозяйку. Лия, посмотрев на него, ничего не ответила. Высвободившись, она швырнула сломанный хлыст на пол и быстрым шагом удалилась. Слуги в страхе, расступались перед ней и низко склоняли головы. Когда за ней захлопнулась дверь, все облегчённо вздохнули и начали перешёптываться. Рыло продолжал лежать на полу, мелко вздрагивая всем своим тучным телом. Кай подошёл и с помощью двух других поваров поднял его. Рыло в недоумении поглядел на юношу, которого он прежде хотел едва ли не убить, и который сам спас его, но ничего не сказал. Выходя из кухни, Кай слышал перешёптывания слуг и кухарок:

– Вы слышали? Стража видела, как госпожа вернулась в замок. И она вернулась без коня!

Глава пятая. Время отправляться в путь

У самой двери Горвей вдруг замедлил шаг. Сквозь щель из зала в тёмный коридор проникал мягкий свет, внутри было тихо.

«Может, это не такая уж и хорошая идея» – вдруг вновь пронеслось у барона в мыслях. Но, преодолев эту минутную нерешительность, он отворил дверь и вступил в зал.

– Лианна, мне нужно с тобой поговорить.

Дочь обернулась к нему. Одетая в строгое, чёрное платье, она стояла у окна, заложив руки за спиной. Волосы, как всегда, были беспощадно затянуты назад в длинную косу.

– Да, отец?

Барон изумился холодности, отчуждённости знакомого голоса. Её ледяной взгляд сверлил его, пронзал насквозь, так, что было даже неловко. Дочь изменилась. Изогнутая, как лук, такая же жёсткая, до изумления красивая и пронизывающая, как ледяной северный ветер. Ни один мускул в её лице не дрогнул, когда отец вошёл в зал. Да, за эти годы она научилась держать себя. Горвей подумал, что если бы такими девушками стали все те, кто наполняет залы короля, возможно, когда-нибудь он бы и женился. Лия казалась ему венцом его трудов и стараний. Идеалом. Верхом совершенства, в котором, впрочем, Горвей всё же не видел чего-то, что его завершало. Не хватало какой-то детали, какой-то одной единственной черты, которая сделала бы его дочь близкой, родной. Может частички тепла в её глазах?

«Последнее, что дополнит её – это Божий венец!» – решил про себя барон, остановившись в нескольких шагах от дочери.

– Через месяц у тебя день рождения. Тебе исполнится семнадцать. – Лианна не проронила ни слова. Горвей думал, что когда настанет день и он произнесёт эти драгоценные слова, он будет безумно счастлив! Но вместо счастья он чувствовал сосущую тоску внутри, которой не находил объяснения. – Уже совсем скоро день, когда ты войдёшь в Божий храм и предъявишь права на свой престол.

Она лишь покорно кивнула. Барон продолжил:

– Ты достойно прошла обучение. Ты выросла такой, какой я бы хотел тебя видеть, я горжусь тобой.

Лианна думала, что когда она услышит эти слова, она будет, наконец, счастлива. С безразличием она поняла, что не чувствует ничего.

– Ни один мужчина не сравнится с тобой в бою, никто лучше тебя не держится в седле. Ты изучила сотни книг и летописей, ты знаешь историю, ты изучала тактику. Ты станешь Богом, которого запомнят на все века. И я решил, что перед своим восхождением на Божий престол, ты должна увидеть мир, которым ты будешь править. Мы отправимся в путешествие, в котором ты увидишь земли и народы, города и деревни, замки и дворцы. Наконец, ты увидишь мир.

Стараясь произнести это как можно более торжественно, Горвей сам понимал, как нелепо это выглядело. Лия, пока он говорил, бесстрастно и безучастно глядела на него своими голубыми, раскалёнными глазами. Под тёмными ресницами чернел провал зрачка. Когда барон закончил, она подождала пару секунд, не продолжит ли он, а потом сухо ответила:

– Как скажешь, отец. – И она вновь устремила взгляд в окно, где под утёсом раскинулась гладь воды. И Горвей вдруг почувствовала себя так, будто не он здесь господин и хозяин, а она! Вновь почувствовал это. Впервые это было в тот день, когда Лианна явилась к отцу и сказала, что загнала своего коня до смерти. Это не было похоже на покаяние. Такой вызов, такая ледяная бесстрастность были в её голосе, что Горвею и в голову не пришло бранить дочь. Он лишь сказал, что конь был её, и что она имела право делать с ним всё, что ей захочется. После этого она взяла себе другую лошадь, простенького гнедого скакуна.

Да, с того дня она изменилась. Казалось, что в ней исчезла жестокость, исчезли злоба и ненависть. Но, несмотря на то, что она почти ни с кем не разговаривала, её молчаливая фигура, тихо движущаяся по замку, пугала и настораживала его обитателей. Она больше не водилась с приятелями, не бранила и не наказывала слуг, даже почти не разговаривала с ними. Чаще всего она сидела в библиотеке за чтением, или в зале у большого окна, откуда было видно всю широту моря. И она выезжала из замка. Обычно, её сопровождал один только Кай, с которым она, казалось, тоже примирилась. Она больше не пыталась задеть юношу, не измывалась над ним, не унижала. Они постоянно были вместе, и он был бы самым близким ей человеком, но это было очень трудно назвать дружбой. Иногда они разговаривали, но Лианна всегда говорила неохотно, сдержано, холодно, с трудом подбирая слова. Кай не позволял себе досаждать ей, потому чаще всего их выезды из замка были абсолютно безмолвны.

Теперь, вместо её прежней жажды повелевать, жажды сломить всех, кто ей не покоряется, в ней поселилось желание покоя. Она постоянно искала уединения, то в тёмных закоулках замка, то в мрачной, затхлой библиотеке, то на просторах острова, который всё больше стал тяготить её тем, что был окружён со всех сторон водой, что некуда было ей скрыться. Кай, её верный спутник, не мог развеять её тоску. Иногда ему часами приходилось ждать её, пока Лианна сидела на утёсе под вековым дубом, обхватив колени руками и глядя куда-то за линию горизонта. В такие моменты она представляла себе, что же там за водой? Какие страны? Какие города? Она изучала карты, читала книги, слушала рассказы Арахта, и её воображение тут же рисовало ей огромные крепости, обнесённые стенами, и роскошные дворцы, величественные города и башни, и Божий Храм, где ей предстояло принять её Благодать.

И вот, теперь перед ней открывалась возможность увидеть всё наяву. Но, почему-то, Лианна не испытала ни счастья, ни восторга. Кроме непомерной усталости и безразличия в её душе не вздрогнула ни единая струна. Она сделает так, как хочет отец. Если это всё, что от неё требуется, тогда так тому и быть. Она отправится в путь и увидит свои земли, она наконец узнает, каков же мир за этим беспокойным морем, она, высоко подняв голову, войдёт в Храм и скажет во всеуслышание, что она, Лианна, дочь Горвея Змееносца, Новый Бог! Она подарит своему отцу корону, и славу, и богатство…

И всё это она сделает, только бы её оставили в покое.

Поняв, что означает остекленевший, прикованный к горизонту взгляд дочери, барон молча удалился.

«Это очень плохая идея» – подумал он опять.

– Это верное решение, мой господин, – вспомнил Горвей слова Арахта. Маг явился в его покои, и своим предложением заставил Горвея метаться из угла в угол, словно безумному.

– А если кто-нибудь узнает о том, кто она? Что тогда? Здесь мы можем её защитить. Почему нельзя отправиться в Божий Храм перед самым её совершеннолетием?

– Потому что она тает, хозяин.

– О чём ты? – вдруг весь похолодел Горвей. Он не замечал в дочери никаких признаков болезни. Но вдруг она больна?

– Лианне одиноко. Всю жизнь она провела здесь, взаперти, вдалеке от людей. Она не видела мира, но в книгах родилось её желание увидеть свет. Она не доживёт до восемнадцати лет, если ты не дашь ей увидеть её мир.

– Она увидит мир таким, каким его не видим даже мы! – возразил раздражённо барон. – С вышины неба она станет взирать на землю, оттуда она изучит каждый краешек земли, каждый камень. На это у неё будет пятьсот лет, неужели ты не можешь объяснить ей этого?

– Она всё понимает, господин. И она не просит свободы. Но я клянусь тебе, если ты продолжишь держать её в клетке – можешь проститься со своей мечтой, быть отцом Бога Войны.

Барон молча остановился, глядя куда-то в сторону. Сердце неприятно стучало по рёбрам, отбивая беспокойство и недовольство. Арахт осторожно добавил:

– Она потеряет рассудок, если ты не вмешаешься.

Тогда Горвей взглянул на него с недоверием и злостью. Потеряет рассудок? О чём говорит этот ветхий, выживший из ума стрик? Он дал дочери то детство, которого не было и у него! Он никогда не избивал её и не унижал, она жила в достатке, окружённая слугами и учителями. И главное, у неё был отец, которым она могла гордиться и которого не ненавидела! Или всё же ненавидела?..

Он очень часто задавался себе этим болезненным, таким важным вопросом. Что если, дочь всё же ненавидит его? Но каждый раз этот вопрос разбивался об восстающую в сознанию стену – «она лишь инструмент к моей цели, остальное не имеет значения».

Да, ничто не имело значения, кроме золочёной короны, которая с каждым днём виделась ему всё яснее. Старый король умирал. Горвей поразился тому, как совпадал этот срок со временем восхождения Лианны. Не иначе как сама судьба подсказывала ему, что вот он, шанс!

Но если Лия потеряет рассудок…

Прозрачный, ничего не выражающий взгляд, полное беспристрастие и безразличие дочери даже не встревожили, а напугали Горвея! Она и правда, как говорил Арахт, выглядела так, будто её разум начинал таять. И он надеялся, что ещё не поздно. Она почти не разговаривала, реагировала на всё вяло или вообще не реагировала, слушала со скукой, мало ела. Только после разговора с ней барон припомнил всё это. Неужели, он всё же был точно таким же, как его собственный отец?..

И всё же он никак не мог понять – почему? Он дал ей семью, дал дом, друзей, учителя, слуг, которые подчинялись ей во всём. Он подарил ей пажа, с которым она могла делать всё что угодно. Почему же его дочь сходила с ума?.. Горвей не видел всего ужаса её существования. Он и не подозревал об этом, теряясь в догадках. Лишённая материнской ласки, имея отца, который растит тебя только с одной целью, который ждёт от тебя только одного, Лианна постоянно находилась в нервном, настороженном состоянии. С друзьями, которым велено было с ней дружить, окружённая слугами и селянами, чьей любви она в глубине души страстно желала, но которой никак не могла, да и не пыталась уже добиться, не имеющая понятия о добре и зле, Лианна не понимала, где кончается её власть над людьми и начинается жестокость к ним. С самого детства, огороженная от всех, особенно от женщин, она не представляла, как подобает вести себя девушке, поэтому представляла какую-то немыслимую пародию – горделивого молодого лорда в теле прекрасной девы. Лишённая возможности хоть кому-то открывать свои мысли, она уже даже и не думала о том, что такое возможно. Она не представляла, что такое ласка. Ни одна собака или кошка не решались подойти к ней близко, зная, что от этой стремительной госпожи можно ожидать чего угодно, и пинка, и крика. Отец и Арахт ни на секунду не позволяли ей забыть, для чего она рождена. Кто знает, если бы она не была вынуждена всё время держать голову гордо поднятой, презрительно глядеть на окружающих её людей, быть непоколебимой и суровой – кто знает, какой бы она стала.

На секунду Горвей задумался. Что если бы он не отгородил Лию от мира? Что если бы он позволил ей расти среди сверстников, окружённой женской заботой и теплом? Если бы оставил ей хотя бы няню, чтобы та ухаживала за девочкой? Неужели та бы выдала секрет своей возлюбленной госпожи? И вдруг барону представилась странно сладостная картина: он сидит перед камином, отдыхая, а в комнату вдруг вбегает Лианна, малышка, в красивом платье, с распущенными, рыжими волосами. Она смеётся, забирается к нему на колени и обнимает его, повторяя: «Папа! Я так рада, что ты вернулся!»

И барон улыбается, гладя её по пушистым завиткам волос, любуясь лучистым лицом дочери. Она без умолку щебечет. Милая картина…

Но тут перед ним вновь, словно призрак, встала его нынешняя дочь, их встреча, её жесткая поза, её безучастный взгляд и начинающий шуршать, словно у Арахта, голос. Барона пробрала внезапная дрожь. И это была его дочь? Но не это ли была его цель? Сильная и непоколебимая, беспрекословно подчиняющаяся? Чего же ты ждал, Горвей? Мягкая, податливая глина в твоих жёстких руках стала подобна стали. Лия теперь больше напоминала скалу, на которой стоял замок – неподвижную, бесстрастную, каменную. Из прежнего ребёнка в ней остались только рыжие волосы, да метка на спине, которая из неясного, красного пятна превратилась в потрясающей красоты узор, испещрённый линиями и знаками, завитками и символами. Плащом метка скатывалась по плечам девушки, падая до самого крестца. Иногда борон со смешанным чувством горького смеха и страха думал, что не заметь оборванец-тюремщик этого пятна, Лианну ждала бы совсем другая, короткая судьба. Нового Бога утопили бы в канаве у стены. Но вот если бы её не убили… В конце концов, она бы попала в Божьим Монахам, была бы воспитана ими совсем в другом месте, в других традициях, с другими целями. Какой бы она была? Слабовольной? Умиротворённой? Жалкой или стала бы воплощением чистоты и добродетели? Какой?

Горвей с раздражением встряхнул головой. Лия родилась в его темницах не просто так. Сама Судьба распорядилась таким образом, и было бы глупо отказываться от подобного подарка.

Размышляя, он вышел на балкон, откуда был виден внутренний двор. Осенние дожди превратили его в грязевую лужу, где нельзя было пройти, не замарав сапог до самой щиколотки. Хлюпая, по двору шагали слуги, вёл лошадь конюх, иногда пробегали поджарые, худые дворняги. Начальник стражи развлекался, заставляя юнцов нападать на себя. Все они отлетали, словно щенки, от второго-третьего удара. Торос, даже не надевший кольчуги, притворно-яростно бранился, называя мальчишек остолопами и калеками.

– Дерётесь как бабы! – кричал он, дав под зад одному пареньку, не успевшему ещё подняться. Тот ткнулся лицом в грязь. – Где вас, таких сопляков, понабрали, а? Кто следующий?

Ребята замялись, зашевелились.

– Пусть паж идёт, – вдруг сказал кто-то, и все дружно поддержали. Кай, всё это время стоявший в сторонке, поднял взгляд и, пожав плечами, вышел вперёд. Товарищи дружно подбадривали его. С того случая на кухне, когда Кай спас повара от Лианны, его стали невольно уважать. Трудно было сказать, что его начали любить, но больше никто не позволял себе насмешек в его сторону. Скорее все поняли, что мальчишка не зарвался от своего положения, чем снискал себе снисхождение среди других слуг. Даже сейчас его послали вперёд не из ненависти, а только потому что знали, что он лучший из фехтовальщиков. Торос, хоть и не признавался, любил парня.

– Значит ты, паж, будешь отрабатывать за всех? – улыбаясь в побелевшие, но густые усы спросил начальник стражи. Кай достал меч.

– Похоже на то. – В его глазах зажглись лукавые огоньки. Торос придал себе суровости.

– Только не думай, что я дам тебе расслабиться! Раз бьёшься за всех, я тебя жалеть не стану! – расправивший плечи старик представлял собой величественное, грозное зрелище. Казалось, что годы не только пощадили, но и преумножили его силы, оставив таким же высоким и могучим, как в дни юности.

Когда они сошлись, взглянувший со стороны мог бы подумать, что сейчас здесь будет учинена расправа – так, на первый взгляд, были неравны силы. Кай, стоя в гуще товарищей, мало чем среди них выделялся, разве что своим полным спокойствием. Он не был выше остальных, его мускулы ещё только обещали стать крепче стали, обхватив широкую грудную клетку и плечи. В его чертах не было ничего такого, что заставило бы сразу обратить на него внимание. Но знавшие Кая, видя, как тот выходит один на один с могучим Торосом, знали, что юноше ничего не грозит. Вступая в бой, он следил за противником во все глаза, отмечая каждый его шаг, каждое движение рук. Видя, что противник быстр, как молния, паж занимал оборону, отбивая многочисленные, внезапные атаки, а потом бил сам, в нужный момент, точно и хладнокровно. Если, как с Торосом, противник был силён, как скала и так же медлителен, Кай превращался в рысь, танцующую вокруг противника, нанося молниеносные, короткие удары. Сверху, снизу, снова снизу, справа, выпад! С Торосом он дрался не в первый раз. Первые раз пятьдесят, когда Кай ещё только был зелёным мальчишкой, он, как и все, летел через весь двор, словно разбившееся о скалу судёнышко. Но, вытирая кровь, упрямый паж поднимался и, держа наперевес деревянный меч, снова кидался в бой. После всех ушибов, падений и унижений, Кай всё же нашёл слабое место своего противника, после чего ему стало значительно легче удерживаться на ногах.

Теперь же, восемнадцатилетний паж служил едва ли не путеводной звездой для остальных учеников Тороса, показывая на своём примере, что матёрого волка можно если не одолеть, то хотя бы выстоять в схватке с ним.

В их бешеной пляске начал угадываться исход. Начальник стражи стал двигаться чуть медленнее, отвечал ленивее, казалось, что меч в его руке с каждой секундой тяжелеет всё больше. Кай же, напротив, всё это время берёгший силы, вдруг стал нападать ещё яростнее, удары стали более меткими, злыми, наносились в самые уязвимые места. Старый воин был слишком хорош, чтобы сдаться так просто. Несмотря на усталость, он продолжал отбиваться, в надежде на удобный случай. Но его не было, Кай казался неуязвимый. Бой затянулся настолько, что по лбу Тороса начал катиться пот, даже паж запыхался в своём неистовом танце. Но тут главе стражи, казалось, надоел бой. Словно разъярённый бык, он вдруг вышел из обороны, ринулся на врага и мощным ударом выбил оружие у того из рук. Кай, как бывало в детстве, отлетел в сторону, на губах его показался сгусток крови. Товарищи разочарованно поникли.

Торос, с трудом отдышавшись, бросил меч и подошёл к поверженному ученику. Кай приподнялся на локтях, сплюнул кровь и улыбнулся учителю.

– Что, мальчишка? Не настолько я ещё стар, чтобы всякие сопляки бросали мне вызов! – грозно пробасил Торос, хмуря брови.

– Всегда настаёт день, когда ученик превосходит учителя, – всё улыбаясь, глядя в глаза старику, произнёс юнец. Его приятели были готовы поклясться, что это были последние слова Кая в жизни. Но Торос, вместо того чтобы проучить наглеца, расхохотался, поднял пажа с земли и с силой хлопнул того по плечу.

– Настанет такой день, я не сомневаюсь, но не сегодня! Нет, Кай, знаешь, я в какой-то момент решил, что ты меня заморишь!

– На это я и рассчитывал.

– Нет, парень, если хочешь меня победить – меняй тактику! Я ещё не настолько стар, чтобы поддаваться юношеской юркости. А вы, щенки, учитесь! Он был таким же сопляком, как вы!

Поражённые приятели восхищённо загалдели. Горвей, всё это время наблюдавший с балкона, усмехнулся. Этот мальчишка, которого он подобрал едва ли не на улице, был подобен лорду, вынужденному жить среди простолюдинов. Его спокойному достоинству можно было только позавидовать. И он оказался отменным бойцом! Для своей дочери барон не смог бы найти более надёжного телохранителя. Вот только это ненадолго…

– Паж! – крикнул Горвей. Кай поднял взгляд, и барон знаком велел ему подняться. Юноша скрылся в дверях замка. К Горвею у Кая сохранилось особое, почтенное и благодарное отношение. Если со всеми остальными, даже с Лией, он позволял себе быть подчёркнуто гордым и полным достоинства, то для барона он был верным, преданным слугой, готовым исполнить любой приказ. Мальчишка понимал, какую честь оказал ему его хозяин, забрав из грязного приюта и дав кров. Даже, не стань Кай пажом, получив при этом море привилегий, возможность учиться наукам и фехтованию, стань он простым кузнецом или пекарем, он бы всё равно чувствовал себя в неоплатном долгу перед этим человеком. Главное, он имел бы дом, крышу над головой, свой кусок хлеба и возможность отплатить долг.

Кай вышел на балкон и поклонился господину.

– Ты превосходно владеешь мечом, – заметил благосклонно барон.

– Благодарю вас, хозяин. Всё это заслуга мастера Тороса.

– Вскоре ты и его сможешь превзойти.

– Очень не скоро, как мне кажется.

– Чушь. Ты владеешь мечом едва ли не лучше всех в замке. За исключением моей дочери.

Кай, выпрямившись, заложил руки на спину. Это движение напомнило Горвею Лианну.

– Моя госпожа – самый быстрый и острый меч на этом острове, милорд.

– Да, но я знаю, что она не может победить тебя. А ты её.

Горвей часто наблюдал за их схватками и успел заметить, как яростно дочь бьётся со своим пажом, и как она никак не может выбить меч у него из рук.

Кай молчал.

– Значит ли это, что моя дочь слаба?

– Нет, господин.

– Тогда, что же это значит?

– То, что мы не можем друг другу уступить.

– Почему же?

– Потому что она дочь Горвея Змееносца и не имеет права уступить. А я свободный человек и не желаю уступать.

– Свободный человек. А что же ты скажешь на то, что тебя здесь называют рабом?

– Это ложь, – голос Кая вдруг напрягся, хотя до этого он говорил спокойно. – Я не раб. Человек не может быть рабом.

– Тогда почему ты здесь? Зачем служишь госпоже, единственное желание которой – сломить тебя?

– Из верности, хозяин.

Горвей вскинул брови.

– Верности?

– Я поклялся служить вам и вашей дочери. Я поклялся быть её верным слугой и защитником. Меня держит здесь верность.

– Значит, если я скажу тебе, что ты можешь покинуть мой замок, и никто не будет тебя преследовать, ты не уйдёшь?

– Нет.

– А если тебе дадут денег. Так много, что ты будешь жить всегда в достатке, сможешь выстроить свой собственный замок и сделать лордом, тогда ты тоже останешься?

– Да.

– Почему?

Тут Кай впервые взглянул в глаза Горвею. Его чистый, прямой взор застиг барона врасплох и даже смутил.

– Потому что вы дали мне дом, господин, которого у меня никогда не было. Дали мне семью, растили меня как сына. Мой долг невозможно оплатить.

Горвей не хотел себе признаваться, насколько был растроган. Вместо этого он нахмурился и отвернулся от чистого взора юноши.

– Прекрасно. Раз ты так предан мне, слушай, паж. Через месяц с острова отправится корабль. Ты будешь сопровождать мою дочь в её путешествии. Вначале корабль отправится к южным островам, а оттуда дальше на юг, к материку и в его глубь. Ты везде будешь сопровождать Лианну в качестве её телохранителя, ясно?

– Да, хозяин, – тихо ответил Кай. – Госпожа знает?

– Да, я ей уже сообщил. Вы отправитесь вперёд меня, я двинусь следом, мы встретимся уже на материке. Ты отвечаешь за её безопасность, паж, слышишь?

Барон грозно взглянул на юношу. Кай поклонился.

– Я отдам жизнь за неё, хозяин.

– Отлично. Потому что если с ней что-то случиться – твою жизнь я сам заберу.

* * *

Вскоре снарядили корабль. Селяне с удивлением и трепетом наблюдали за этими приготовлениями. Столько лет никто почти не покидал остров, а сейчас на отремонтированное судно погружали тюки с провизией, бочки с водой и вином, сундуки и прочую поклажу. Никто и не предполагал насколько важное событие совершалось. Новый Бог готовился вступить на свой престол. Но Горвей всё знал. День ото дня он становился всё беспокойнее, озлобленней, слугам доставалось от него чаще и резче. Он то и дело гонял бедного служку на берег и обратно, самостоятельно проверял крепость мачт и руля, сам отбирал стражу для дочери.

А Лие, казалось, было всё равно. Она безразлично собирала вещи, со спокойным достоинством осматривала корабль вместе с отцом, тихо ждала путешествия. Никаких расспросов, никакого волнения не читалось на её лице. В детстве она часто представляла себе, каково ей будет покинуть дом, вступить в неведомые ей земли? Это будет восторг и пыл? Она клялась себе, что не будет спать целыми ночами, глядя в морскую даль, в надежде увидеть первые очертания берега. Нет. Лианна теперь с лёгкой грустью понимала, что от путешествия ей нечего ждать. Это странствие было лишь отсрочкой, только развлечением, чтобы скоротать время до того дня, когда она должна будет выполнить свой долг. От этого путешествия ничего для неё не изменится, так есть ли в нём смысл? Лия лишь чувствовала, как внутри неё начался внутренний отсчёт, как по крупинке уходило отведённое её на земле время. Один только жалкий год. Что она успеет увидеть? Потому, чтобы забыться, не чувствовать в себе этой сосущей пустоты, она сдержанно и холодно глядела вперёд, где уже маячил её Божий трон.

В день, когда отправлялся корабль, стояла немного ветреная, но ясная погода. Холодные порывы трепали одежду Горвея, который, принарядившись, стоял на берегу и глядел на корабль, пришвартованный вдали. Худые вертикали мачт крестами разрезали небосвод. Солнце беспощадно жгло глаза, барон щурился, стараясь рассмотреть небо вдали, не виднеются ли тучи. Всё было чисто и бело.

Вскоре появилась Лианна. Послышалось конское ржание и глухой топот копыт по песку. Горвей, обернувшись, увидел дочь, одетую в тёмно-красное платье, впервые едущую в женском седле. Соскочив с песочного цвета лошади, он швырнула вожжи слуге и направилась прямо к отцу, выпрямившись, гордо неся рыжеволосую голову. Позади неё шёл Кай, на прощание улыбнувшийся приятелям, выстроившимся на берегу, слугам, которые кротко махали ему руками. Он был вооружён, одет не хуже сына лорда, в отличную кожу, на плечах его лежал тёмно-синий плащ, перехваченный серебряной застёжкой – вороном, несущим змею. Горвей с удовольствием подумал, что из мальчишки вышел отличный воин, и что его дочь теперь точно в безопасности. Взгляд у Кая, подошедшего к господину, стал вдруг серьёзным, рука сжалась на рукояти меча.

Лия двигалась стремительно, не глядя по сторонам, будто шла по коридору в замке, а не окружённая толпой людей, следящих за ней. Даже на шёпот: «Эк, рыжая то» – она и бровью не повела, хотя внимательный глаз и мог бы увидеть, как скривились её губы. Подойдя к отцу, она, словно вспышка молнии, глянула на Арахта, стоящего рядом. Его верхняя губа поднялась в улыбку, представив беззубый рот. Лианна более не удостоила его взглядом. Она смотрела на отца и ждала. Горвей медлил.

Что он видел перед собой? Семнадцатилетнюю девушку, в которой не осталось ни следа от ребёнка. С её лица была безжалостно стёрта улыбка, в глазах не были ни единой искры. Никакой радости или возбуждения в преддверии путешествия. Никакого азарта. Она стояла, выпрямившись, будто проглотила клинок, заложив руки назад, словно солдат перед командиром. Она глядела прямо и пронзительно, глаза её жги, как два раскалённых добела куска железа. Точки зрачков сверлили самое сердце барона. Он чувствовал себя неловко рядом с дочерью, и облегчённо вздохнул, когда она вошла в лодку и та отчалила от берега. Отец не обнял её на прощание.

– Настал день, когда ты покидаешь дом, – произнёс он торжественно перед этим. – Ты отправляешь в путь, мы скоро встретимся, а пока я поручаю твою защиту Каю и охране, которую я тебе подобрал. Они смогут постоять за тебя.

Лианна презрительно окинула взглядом солдат, окруживших её.

– Я сама смогу себя защитить, – процедила она, но добавила, смягчившись: – Благодарю за заботу, отец.

Горвей лишь протянул руку и прикоснулся к её плечу, и когда Лия опустила взгляд на неё, и он её тут же отдернул и кивнул.

Вёсла выбросили в воздух радужный вихрь брызг. Лодка, качнувшись, заскользила по волнам, к кораблю. Бирюза переливала под бортом, облизывала бока судёнышка, играла пеной. Барон провожал взглядом дочь, которая ни разу даже не обернулась назад. Он вздохнул, но тут же выпрямился и заставил себя почти что улыбнуться.

«Пришло время, – произнёс он про себя. – Остался всего лишь год. Он пролетит так быстро, что я и заметить не успею, как она сделает меня королём! Скоро мы с ней встретимся на материке. Скоро»

Но тайное беспокойство поселилось в его душе, мешая уснуть.

Часть II. Лианна

Глава первая. «Чёрный невод»

Скрип мачты и канатов, удары волн о борт, упругое трепыхание паруса и окрики матросов превратились для Лианны в своеобразную мелодию, которая сопровождала её изо дня в день.

Изо дня в день.

Всё повторялось. Солнце поднималось из-за далёкой кромки воды, алым вздохом приветствовало путников, взбиралось всё выше по небосводу, карабкаясь среди облаков, а вечером устало падало в гостеприимные перины океана. И вокруг не было видно ни единого уголка земли. Создавалось впечатление, что весь мир составляет один лишь этот бескрайний водный простор, тяжёло-синий, могучий и непредсказуемый.

Лианне было скучно. На неё почти не подействовала морская болезнь, поэтому она со смесью презрения и отвращения смотрела на свою свиту, не привыкшую к морю, которая, свесившись за борт, извергала в воду содержимое желудков. Кай держался лучше остальных, хотя после первых нескольких дней почти не решался есть. Паж ходил бледный и осунувшийся, но, несмотря на это, каждый день с восторгом наблюдал за закатом и восходом солнца. Лия с безразличной холодностью следила за ним, но потом спросила, что же он такого особенного видит в этом ежедневном явлении?

– Только не говори, что ты один из тех глупых поэтов-романтиков, которые воспевают красоту природы, сравнивая её с человеком, – спросила она. – Каждый день будет восход. И каждый вечер закат. Так было и так будет, невозможно восхищаться этим каждый день.

Кай улыбнулся.

– Один никогда не похож на другой, госпожа. К тому же, если я завтра умру – это будет мой последний закат. Я бы хотел запомнить его. А вы?

Лианна бесстрастно на него взглянула. Лицо её скорее напоминало каменную маску статуи, нежели девушки.

– Я не умру завтра. И послезавтра. Таких закатов я увижу ещё столько, что успею их возненавидеть. А ты – тешь себя иллюзией, что перед лицом смерти будешь вспоминать красоту солнца.

– О чём же следует вспоминать, умирая? – спросил её Кай, глядя на госпожу ореховыми, пытливыми глазами. Рот её искривился.

– О том, чего ты достиг. Сколького добился, сделал ли ты то, что тебе было предписано судьбой.

– И что же, по-вашему, предписано вам, госпожа?

Лианна взглянула на него как-то грустно и вместе с тем зло улыбнулась.

– Скоро узнаешь, паж.

Уже четыре дня длилось их путешествие. Больше всего Лианна любила сидеть на носу и глядеть, как корабль своим деревянным, грузным телом разрезает воду, как бегут брызги пены по его покатым бокам. Устроившись там, крепко ухватившись за канат, Лия вдыхала порывы солёного, щекочущего лёгкие воздуха, который трепал ей волосы и платье. В такие моменты, когда скрип мачт, окрики и прочий шум заглушались, когда она слышала лишь плеск волн и гудение паруса, Лие казалось, что у неё за спиной вырастают крылья и она взлетает…

Небо манило её, раскрывало объятия и жестоко насмехалось, когда Лианна, вдруг очнувшись, вновь оказывалась на провонявшем рыбой судне, окружённая позеленевшими от морской болезни слугами, и грубыми, грязными матросами, более похожими на попрошаек с базара.

Лианна с какой-то мрачной настороженностью ждала прибытия на материк. Отец и Арахт годами убеждали её: «Люди злы и коварны. Если бы Бог попал в их руки – они поработили бы его». Отец, казалось, никогда не принуждал её ни к чему. Он дал ей свободу, дал людей, которые служили ей, дал лошадей, чтобы она могла ездить везде, где захочет. Она забывала лишь о том, что он ограничил её мирок пределами одного небольшого острова.

«Тебя растили бы как зверя в клетке, госпожа, – говорил Арахт. – Ты бы сидела на цепи, не умела бы ни читать, ни писать, ни даже говорить. Запуганная и загнанная, ты бы вступила на Божий престол такой, чтобы тобой могли управлять. Твой отец спас тебя!»

И сейчас Лия не знала чего ждать. Она не признавалась себе, как страшно ей было…

Она боялась людей, которых встретит там, боялась даже матросов, которые работали на корабле! Даже своей страже она не до конца доверяла. Поэтому она должна была сама за себя постоять. Никогда она не покидала острова, замка и отца.

Она не могла спать по ночам. Скрип и скрежет, топот ног над головой, храп мужчин из соседней каюты – по ночам это начинало сводить её с ума. Иногда она выходила на палубу и устраивалась на канатах, неотрывно глядя в звёздное небо. Оно успокаивало её. Лианна повторяла себе, что скоро оно станет её домом.

Действительно, скоро. Ещё на острове она заметила, что её отметина начала расти. Солнце, и без того раскинувшееся на всю спину девушки, начало обхватывать и живот. Оно спускалось по бёдрам, подкрадывалось к рукам. Стоя у зеркала, Лия с удивлением и внутренним трепетом наблюдала за этой переменой. Да, ничто не давало ей забыть о её судьбе…. Отец не давал, Арахт тоже, даже её собственное тело день ото дня напоминало об этом всё больше и больше! Но Лианна за столько лет научилась одной важной для неё вещи – смиряться со своей судьбой и принимать её. Горвей дал ей кров и семью – он получит корону, Арахт дал ей образование – он получит власть. Это то, что от неё требуется.

Однажды ночью она вновь не могла уснуть. Тяжёлые, надоедливые мысли давили ей голову, Лианна ворочалась и, в конце концов, не выдержав, встала и выбралась на воздух. Ночь встретила её мягким лунным светом, который серебрился на горизонте. Вода у бортов мягко бухала, ветер слабо, лениво надувал паруса. На борту было удивительно тихо. Лишь рулевой возвышался широкой тенью, да и он, казалось, задремал, склонив голову.

Лия прошлась вдоль борта, глубоко вдыхая солёный воздух. После душной каюты ей казалось, что эти порывы ветра слаще мёда. Тихонько скрипело дерево, парус лишь иногда вздрагивал, а потом снова лениво опускался. Девушка подумала, жаль, что днём на палубе нет такой же тишины! Как ей не хватало покоя и уединения в этой суете.

Лианна хотела было вновь устроиться на канатах или на мешках, но то тут, то там её встречал громогласный храп матросов, которые в ясную ночь перебрались спать наверх. Дойдя до самого носа корабля, Лия, потерявшая надежду найти себе место и начавшая злиться, вдруг приостановилась. Она заметила мужчину, спящего, на мешках у самого борта. Его черты показались Лие знакомыми. И точно, подойдя ближе, она узнала Кая. Девушка в недоумении на него уставилась. Только матросы спали на палубе. Её свите были выделены каюты, так что же паж делал тут? Лианна с любопытством стала разглядывать его лицо. Прежде она никогда не заставала его спящим. И впервые на его губах не играла улыбка, глаза не щурились в усмешке, а лоб и брови не хмурились. Его лицо выражало полный покой. Таким Лия его никогда не помнила. Тут паж зашевелился и, вздрогнув от свежего ветра, свернулся как кот, прикрыв лицо рукой. Лианна поспешила уйти, внезапно почувствовав неясное смущение. Ей показалось, что её щёки вспыхнули огненным румянцем.

На следующее утро, наткнувшись на Кая, она в конце концов спросила его, почему тот спал на палубе.

– Тебя что, выкурили из каюты остальные слуги? – пыталась она скрыть своё смущение язвительным замечанием. Кай, казалось, смешался на минуту, а потом, неловко улыбнувшись, сказал:

– Нет, не в этом дело. Просто я не очень люблю каюту…

– Отчего же? – спросила Лианна, про себя удивившаяся совпадению.

– Я боюсь тьмы. Ночь она другая, в ней есть дыхание, есть простор. Но каюта, четыре стены, перекрытые потолком, которые словно душат тебя. – Кай замолчал, будто задумавшись. Лия пыталась справиться с бешеным стуком сердца, который никак не могла объяснить. Что с того, что пажу тоже страшно в каюте? Какое ей до этого дело?

Вдруг, Кай, казалось, нашёлся и тихо улыбнулся.

– В детстве, когда я жил в приюте, нас наказывали, запирая в подвале. Это было тёмное помещение, там не было окон, не было даже огарка свечи. Отбывая наказание, я несколько дней сидел один в полной темноте. До меня не доносился ни единый звук, воздух с каждым часом становился всё тяжелее и смраднее, я чувствовал, что начинаю задыхаться. А когда воздуха становилось совсем мало, из тьмы начинали восставать невообразимые видения, полные кошмаров и ужаса… Мне казалось, что я уже умер, а это и есть забытье, где нет ни света, ни звука, ничего. А когда меня выпускали, я ещё много дней не мог прийти в себя, боясь вновь оказаться в заточении. Поэтому я не переношу каюту. Там меня настигают детские кошмары.

Он замолк. Лианна чувствовала, как у неё в груди поднимается горячая волна. Девушка, не понимая что с ней, вся вспыхнула и разозлилась на себя, на Кая, и на его глупые страхи! Она отвернулась, случайно толкнув юношу плечом, и постаралась сказать как можно более холодно и колко:

– Если ты думаешь, что меня волнуют твои детские страхи, то ты ошибаешься, паж. Не думала же, что ты окажешься таким трусом.

Выплюнув злые, несправедливые слова, она быстро двинулась прочь, словно скрываясь с места преступления.

* * *

Погода начала портиться на шестой день. Однажды утром Лия вышла из каюты и сразу почувствовала, как крепчает ветер. Вода волновалась, потемнела, заставляла корабль мелко вздрагивать, будто в лихорадке. А вдалеке уже был виден южный архипелаг. Размытая группа островом маячила среди взволнованной воды, в небе были видны птицы. Лия взглянула на экипаж: матросы не выглядели встревоженными, видимо близость земли позволяла им не беспокоиться из-за портившейся погоды. Капитан внимательно вглядывался в небо, словно в надежде увидеть солнце сквозь пелену облаков. Свита Лии, не привыкшая к морским путешествиям, боязливо жалась к бортам корабля, стараясь не попасться под ноги снующим туда-сюда матросам.

Лианна поднялась к капитану и встала рядом. Статный, одетый опрятнее остальной команды мужчина учтиво ей поклонился. Его заросшее черной щетиной лицо не вызывало особого расположения, но глаза, порой, казались добродушными.

– Мы успеем причалить до бури? – спросила девушка, повысив голос, чтобы перекрыть им гул ветра. Капитан выпрямился.

– Юная леди, не волнуйтесь, не будет никакой бури. Это так, баловство. Скоро вы уже будете пировать в каком-нибудь трактире, в тепле, у огня, как вы и привыкли. Не думаете же вы, что такой бывалый путешественник, как я, испугается лёгкого бриза? – его косматое лицо растянулось в улыбке. Возможно, из-за того, что Лие пришлось перекричать ветер, её голос мужчине показался взволнованным. Девушка презрительно взглянула на него, вскинув бровь.

– Не думаете же вы, капитан, что я, прожив всю жизнь на острове, не знаю когда начинается настоящая буря? – её голос подействовал на мужчину, как лезвие, приставленное к горлу. Эта ледяная волна презрения тут же смыла улыбку с его лица. Развернувшись, Лианна бросила через плечо: – Это будет сильный шторм, лучше вам привести корабль в гавань до его начала. И для вас я госпожа, а не «юная леди».

Оставив капитана озадаченно и смущенно почёсывать бороду, Лия неторопливо двинулась к носу корабля. Матросы проходили мимо, бросая на неё голодные, опущенные взгляды. Девушка даже не глядела на них. Наконец она заметила Кая, который стоял, почти полностью свесившись за борт, и пытался что-то разглядеть. Немного удивившись, Лия подошла к пажу.

– Что ты там высматриваешь?

– Там какая-то тёмная полоса на воде, госпожа. Вдалеке, глядите, – и он указал рукой, где действительно что-то темнело. Лия тоже свесилась вперёд и прищурилась.

– Это же «Чёрный невод», дурень, – вздохнула она, опять выпрямившись. – Одно из самых крупных морских течений, которое соединяет архипелаги вдоль материка. Чем ты слушал, когда Арахт рассказывал нам?

Кай поднялся и встал рядом с ней в полный рост. Он уже давно стал выше Лианны на целую голову, чем раздражал её сильнее прочего.

– Разве он рассказывал нам? Я не припомню.

– Значит, я прочла в книге. А ты, как я смотрю, нет? – съязвила она.

– Должно быть, это была одна из тех книг, которые он задавал. Тогда нет, не прочитал. Но я прочёл все остальные книги в библиотеке, а вы, госпожа?

Паж легко улыбнулся, когда Лия, покраснев и раздув ноздри, отвернулась от него и вперила взгляд в горизонт.

– Я, хотя бы, не боюсь своей каюты.

– Да? Тогда почему спать вы можете лишь на палубе? – Кай, не обидевшейся совершенно на её выпад, усмехнулся.

Нет, снова не в этот раз. Кая было очень трудно задеть. Несколько лет назад ещё можно было вывести его из себя, но теперь паж всегда, на каждое колкое слово Лианны лишь улыбался и ловко парировал, не доставляя ей удовольствия посмеяться над ним. Что ж, её это теперь задевало лишь отчасти. Перед маячившим перед ней долгом всё это было ничто.

– Мы не успеем в гавань до бури, – проговорила Лия, глядя, как в небе гонятся друг за другом чёрные тучи. Кай кивнул.

– Скорее всего не успеем. Но не бойтесь, госпожа. Ваш отец не зря выбрал именно это судно. Моряки зовут его «Буресмешник», ни разу он не напоролся на скалы.

Лианна долго не отвечала.

– Тот, кто насмехается над бурей – от неё и погибнет, – произнесла она, наконец, и льдинкой взгляда кольнула пажа. – И не думай, что я боюсь, Кай. Я не боюсь ничего.

– Я знаю, – ответил он, проводив её взглядом. Лия спустилась в каюту. Шум, поднимающийся на палубе, вызвал у неё мигрень. Девушка вытянулась на узкой койке и закрыла воспалённые глаза. Над ней то и дело бухали шаги, повсюду стоял гул, она слышала, как вода вздыхает у бортов корабля. Пищали мыши. Впервые за долгое время её начало укачивать. Ей казалось, что всё внутри неё поднимается и переворачивается, желудок неприятно сводило, голова беспощадно кружилась. Она чувствовала досаду на свою слабость.

«Девчонка! Даже не думай расклеиваться! Не пристало Богу…»

Что-то бухнуло, затем заскрежетало, и раздался сильный удар, такой, что Лия всем телом вздрогнула. Сверху раздался крик и стон, ещё удар и треск. Девушка вскочила с койки и тут же угодила в лужу, которая расползлась по полу её каюты. Она промочила ноги до щиколоток. Лия с удивлением и трепетом следила за тем, как вода потихоньку взбирается вверх по её голени. «Что это?»

Выскочив из каюты, девушка увидела, что люк трюма открыт и матросы вычерпывают из него воду. Ведра передавались из рук в руки. Вода замочила весь товар, всю поглажу, пустые бочки свободно дрейфовали, так что Лие пришлось обходить их. Но, несмотря на то, что воду вычерпывали все, кто мог, она продолжала прибывать, лилась сверху вместе с дождём. Крысы с писком взбирались вверх по лестнице.

Лианна, придерживая отяжелевшее, промокшее платье выбралась на палубу. Буря успела превратиться в настоящий шторм. Должно быть, Лия спала около часа или чуть меньше. И как такой шум не разбудил её раньше?! Вспенившееся, взбунтовавшееся море с рёвом и бешенством бросалось на корабль, билось о его бока, кружилось и выло вокруг. Ветер рвал паруса, которые беспомощные матросы пытались сложить. От удара волны корабль качнулся, и Лианну швырнуло к мачте.

– Почему парус складывают только сейчас?! – крикнула она изо всех сил стоящему рядом матросу. Тот, совсем ещё мальчишка, испуганно взглянул на неё, морская соль ела ему глаза.

– Капитан хотел успеть добрать до бухты! Не успели!

Вновь корабль качнуло, и мальчишка покатился куда-то вниз, поскользнувшись на мокрой древесине. Лианна уцепилась за канаты и почти повисла на них, когда корабль снова опустился.

Сквозь вой ветра было почти не слышно криков матросов. Вода заливала глаза, Лианна едва видела. Она разглядела какие-то тени, мечущиеся туда-сюда, они что-то тянули и толкали, и поднимали.

«Надо добраться до капитана» – пронеслось у неё в голове. Зачем это было нужно – Лия сама толком не знала. Отчитать она его хотела за самонадеянность? Или, может, могла чем-то помочь? Но, не зная что ещё предпринять, она стала потихоньку пробираться рулю, где непременно надеялась найти бородатого, находчивого морского волка. Каждый раз, когда корабль взбирался на очередную тёмную волну, Лия старалась ухватиться за что-нибудь, чтобы её не сбросило за борт. И, когда судно носом ударялось в воду, выравниваясь, девушку с силой швыряло о палубу, так что неизвестно, как она не разбилась.

Вдруг на неё кто-то налетел в пелене дождя. Сбитая с ног, Лия откатилась на несколько метров и выругалась.

– Прочь с дороги! – рявкнул здоровенный матрос, которого этот толчок даже не пошатнул, и размашистым шагом двинулся дальше. Скорее всего, он даже не понял, кого сбил с ног, но Лианна в порыве ярости поклялась, что ему это с рук не сойдёт! Но было некогда предаваться мыслям о мести.

Она не успела ни подняться, ни ухватиться за что-нибудь, когда волна, пумой прыгнув через борт, обрушилась на палубу. Лия не видела её, только почувствовала, как её беспощадно, неодолимо потащило куда-то, всё дальше и дальше. Девушка пыталась уцепиться, но гладкие, мокрые доски выскальзывали из-под пальцев. Она почувствовала, как вода заполняет её рот, нос, уши и глаза, и почувствовала себя совершенно беспомощной, жалкой и маленькой.

– Нет! – вырвался у неё крик. Что-то ударило её, а потом Лианна вдруг почувствовала, как её кто-то с силой схватил. От удара у неё на секунду вышибло дух, но потом она очнулась.

– Держись! – крикнули ей. Она поглядела вниз и увидела, что под кораблём будто разверзлась бездна. Борт накренился, она бы упала вниз, если бы её не схватили. Кай изо всех сил держал её, обмотав другую руку канатом. Лия видела, как, смытые водой, с криком соскальзывают в пучину матросы и члены её собственной свиты. Она отвернулась и вцепилась в пажа.

С тяжёлым скрипом корабль опустился обратно, вода схлынула. В небе стрекотал гром, где-то виднелись молнии, но по большей части дождь заливал глаза, почти лишая зрения. Лия с трудом держалась на ногах, палуба то и дело вздрагивала.

– Ты не ранена? – донёсся до девушки уже второй крик Кая. Юноша отматывал от своей руки канат. От локтя и до самой кисти сочилась кровь из содранной канатом кожи. Лия кивнула, непонимающе глядя по сторонам. Весь корабль жалобно стонал, его, казалось, сжимают и разрывают безжалостные тиски.

– Послушай, я привяжу тебя к мачте, слышишь! – кричал паж, держа её за голову, стараясь привести в чувство. Она не понимала, чего он хочет. – Слышишь? Сейчас, идём!

Он держал её за руки и что-то ещё говорил, Лианна это запомнила, но вдруг перед её глазами выросло нечто огромное, чёрное и неизбежное.

– Кай! – только и успела выдохнуть Лия, прежде чем корабль сотряс смертельный, сокрушительный удар. Дерево под ними подпрыгнуло, треснуло, взорвалось брызгами щепок. Всё поползло по швам и лопнуло. Корабль налетел на скалу. Лианну вместе с Каем отшвырнуло к другому борту. Девушка перестала видеть. Она только чувствовала, что не может удержать рук Кая, что её тянет слишком сильно, что они выскальзывают…

И тут стало очень тихо. Так тихо, что Лия почти удивилась и успокоилась. И было очень темно. Или у неё зажмурены глаза? Лианна подумала, что это, должно быть, она умерла. А как иначе? Но, как же так? Она не успела выполнить свой долг перед отцом… Папа.

Лия вздохнула, и вдруг её лёгкие обожгло невыносимой болью. Она не должна дышать, если мертва! А в лёгкие хлынула вполне реальная вода. А потом девушку с силой обо что-то ударило. Лия судорожно вцепилась в кусок дерева, о который её швырнуло. Вокруг снова стал нарастать шум, грохот, невыносимый и злой. Обломок, за который она уцепилась, бросило вон из воды, закрутило, вновь перевернуло. Девушка чувствовала, что пальцы её постепенно разжимаются, и она новой силой вцепилась в древесину, найдя какую-то выбоину, пыталась телом врасти в спасительный обломок. Её несло куда-то с головокружительной скоростью. Вой стоял непередаваемый, ужасный, волны силились раз за разом сбить её, похоронить под своей толщей, но кусок дерева, неся на себе маленькую, едва теплящуюся жизнь, продолжал нестись куда-то, дальше от бури, дальше от корабля.

Лианну, уцепившуюся за обломок, уносило в открытое море. Если бы на то была воля случая, то, когда море успокоилось бы, её, возможно, вскоре нашли неподалёку от разбившегося о скалу корабля. Но, по прихоти судьбы и течения, «Чёрный невод» нёс её прочь от южного архипелага, прочь от родного острова, прочь от погибшего «Буресмешника». Не в силах ни справиться с течением, ни даже полностью прийти в сознание, она лежала, уткнувшись лицом в дерево, только её пальцы, казалось, вросли в древесину, ни во сне, ни наяву они не разжимали своих тисков. Осколок жизни мчался по бескрайнему, бурному морю, не зная пристанища, не видя надежды.

А море никак не успокаивалось. Оно начинало бушевать то сильнее, то слабее, но ветер и тучи, казалось, навечно зависли над Лией, преследовали её беспрестанно. Но, несмотря на волны, которые вздымали её к небу, а потом швыряли вниз, пытались залить, похоронить среди морских чудовищ и кораблей, которые затонули много лет назад, несмотря на это маленький её кораблик продолжал выныривать и продвигаться дальше.

Спасшаяся от смертоносной скалы, которая в дребезги разбила корабль, Лианна, всё же, не была уверена, что спасена. Потерянная для всех, одинокая и беспомощная, она не представляла, где находится и куда плывёт. Но, к её счастью, она почти не приходила в сознание. Странные, фантасмагорические видения неслись перед ней, как водные потоки. Вот она идёт по коридорам своего замка. На стенах пылают факелы, гул её шагов разносится вокруг. Эти мрачные пути известны ей с самого детства или это ей только кажется? Это так похоже на её дом. Где-то за стенами бушует страшная, ненасытная буря, но Лия знает, что защищена внутри. Но вдруг по стенам начинает бежать вода, и девушка понимает, что её уютный мир подвергся опасности! Тонкие струйки сочатся сквозь камни, всё вокруг становится склизким, мокрым. Факелы тускнеют, и вдруг по левую руку от Лианы начинаются ряды решёток. Одна за другой, они бесконечно тянутся, зияя тёмными пастями. Они покрыты ржавчиной, на них висят замки, которые не открывались годами. Девушка в страхе хочет быстрее миновать их, а из темниц за ней следят сотни тусклых глаз, к ней начинают тянуться худые, прозрачные руки, цепляясь за край платья. Вдруг раздался душераздирающий, отчаянный крик. От него Лианна вся вздрогнула, будто это её крик разнёсся по коридорам. Лия бежит от него вперёд, где видит своего отца. Барон Горвей угадывается лишь по очертаниям, такой сильный свет бьёт ему в спину. Он протягивает руки, и Лианна бросается в объятия отца.

«Я нашёл тебя! Ты сделаешь меня королём!»

«Сделаю, папа! Только убери эту воду!»

Но тут вода начинает подниматься всё быстрее, и Лию вырывает из спасших её рук.

«Лианна!» – кричит Кай, когда её судорожно-сжатые пальцы теряют его ладони. И Лия вновь с головой погружается в пучину.

Очнувшись, она пыталась приоткрыть глаза. Их жгло от солёной воды, губы вспухли и болели. Лия не видела вокруг ничего, возможно, была ночь. Мокрое платье облепило тело, словно тина, неприятное, липкое. Пальцы с содранной кожей кололо от боли, но от пронизывающего холода она их почти и не чувствовала. Древесина хлюпала о воду, Лианну вновь начинало мутить от качки.

– Папа, – звала она сдавленным, тихим голосом, всё ещё чувствуя его спасительные объятия. – Кай…

Но никто не отзывался, только где-то в небе что-то раскололось, и полился дождь. Лианна подставляла лицо под эти благодатные струи, которые смывали соль с её глаз, открывала рот, чтобы напиться. Никогда прежде она не радовалась сильному дождю, который теперь каждый раз немного продлевал ей жизнь. Она слышала, как вокруг всё бурлило и пенилось, но тучи были черны, слишком черны для её зрения.

Дождь лил очень долго. Лианна уже перестала чувствовать холод, но тело её продолжала бить мелкая дрожь. Сколько она ещё так протянет? День, может два? Насколько она могла судить, прошло уже трое суток. Лию постоянно мучила жажда, дождевой воды ей хватало едва-едва пригасить огонь внутри. Она понимала, что если в ближайшее время её не подберёт какой-нибудь корабль – она не жилец. Да, даже если её и найдёт кто-нибудь – какова вероятность того, что эти люди будут с ней добры? Что они не продадут её в рабство, не надругаются, и не используют Нового бога для своих целей?

«Так это всё? – думала она, с трудом открывая глаза и глядя по сторонам. Едва было видно, как плещется вода. – Это и есть мой конец? Тут, в море, одна. Не выполнившая свой долг. Ха, а ведь Кай прав. Как можно перед смертью думать о том, что ты совершил, когда ты не совершил ничего?! Ха-ха-ха!». Её тело вздрагивало от смеси кашля и смеха. На раздражённых, вспухших губах играла улыбка.

«Кай… Должно быть он погиб. Интересно, а он что вспоминал перед смертью? Тот закат? Как жаль, что я не запомнила его хорошенько. Какой он был? Или наши детские драки? Небось жалел, что так и не смог меня одолеть… Хоть бы раз сам мне сдался…». И в груди у неё кольнула горькая обида на пажа, который так и не покорился ей, но и сам не смог выполнить того, чего хотел. Глупый мальчишка!

Всё вокруг осветила яркая вспышка. В ней Лия из-под полузакрытых век успела разглядеть, что уже не только морская гладь обступила её. Совсем недалеко от себя, метрах в трёхстах, она увидела высокие скалы. Они вспыхнули и сразу погасли, но девушка вдруг пришла в сознание. Эти каменные гиганты, нависшие над водой, могли обещать ей спасение! Раздался запоздалый гром, и несколько новых вспышек осветили гряду скал и, кажется, берег! Не веря своим глазам, Лия вдруг нашла в себе силы и попыталась грести. Занемевшие, обессилившие мускулы едва слушались, но девушка понимала, что это, возможно, последняя её надежда на спасение! Барахтаясь изо всех сил, она стремилась покинуть проклятый «Чёрный невод», который утащил её неизвестно куда. Лианна чувствовала, что её относит прочь от спасения, дальше от берега, ещё немного, и она потеряет его из виду!

«Борись!» – крикнула она себе, толкая жалкий свой обломок вперёд, находя в себе ещё и ещё силы. Треснуло небо. Из расщелины полилась новая порция дождя, и, в свете молнии, Лианна вдруг увидела берег так близко, как и не ожидала! В порыве к жизни она, оказывается, уже почти добралась до него. И, наконец, волны, одна за другой накатывающие на пляж, разбивающиеся о камни, вышвырнули её на землю, где она осталась лежать, не в силах поверить в то, что выжила. Она глядела вверх, где клубились облака, откуда на неё лилась вода. Она смеялась.

«Не сегодня. Не сегодня!»

Разъярённое море разразилось воем. Ему, могучему и беспощадному, было не по душе, что какая-то жалкая жизнь выскользнула из его цепких лап и теперь насмехалась над ним! Но пена морская теперь не могла дотянуться до Лианны, которая отползла так далеко от воды, насколько смогла. Обессиленная, она, наконец, позволила себе провалиться в тяжёлый, болезненный сон. Вынужденная спасаться на пределе своих возможностей, теперь она хотела лишь спать.

Смутные грёзы окружили её страшным, болезненным водоворотом. Её раз за разом разбивало о скалу, а руки Кая не могли удержать её рук. Она падала и тонула, заглатывала морскую воду, не могла вздохнуть. Если бы она пришла в сознание – она бы поняла, что у неё лихорадка. От холода, голода и жажды она превратилась почти в скелет, измученный, сломленный, прозрачный. Платье на ней было изорвано об острые камни, руки кровоточили. Приди она в сознание – она бы поняла, что всё ещё умирает, одинокая, беззащитная и слабая. Приди она в сознание, она увидела бы, что высоко, на скальной гряде, вдруг вспыхнул огонёк и начал спускаться к ней. Очнись она, Лианна увидела бы человека…

Глава вторая. Выжившая

Тиль, сорок три года проживший на берегу моря, только раз в своей жизни мог припомнить такой же сильный шторм! Ему, рыбаку, сыну рыбака, привыкшему и к дождю, и к ветру, вдруг стало казаться, что стены их небольшого, но ладного дома не так уж и крепки. Как и семнадцать лет назад, когда Ночь Бури заставила всех жителей их деревни попрятаться по хижинам, Тиль, укутавшись в плащ, вышел взглянуть, не снесло ли сарай. Животных его жена забрала в дом, так что за них он не беспокоился. Дождь хлестнул его по лицу с такой силой, что мужчина охнул.

«Ну и шторм» – пробормотал он, не слыша собственного голоса. В кромешной тьме он различил, что крышу сарая оторвало, и теперь та мчалась по ветру прямо к отвесным скалам. Тиль досадливо вздохнул.

«Ну, хорошо хоть дом стоит себе».

Вспыхнула молния, осветив море, раскинувшееся под скалой. Сквозь струи дождя, мужчина вдруг заметил тёмную точку у самого берега, дрейфующую на волнах. Он прищурился. С такого расстояния трудно было что-либо различить, да ещё и этот несносный дождь застилал глаза. При следующей вспышке он вновь увидел привлёкший его внимание предмет, который волна с силой бросила на берег. И вновь всё вокруг проглотила темнота. Сколько бы Тиль ни напрягал зрение – тщетно. Берег окутала непроницаемая тьма. Мужчина вздохнул и направился к дому, но что-то странно сжималось у него в груди, когда он слышал далёкий говор волн. Какое-то предчувствие не давало ему покоя.

Дом встретил его горячим теплом.

– Ну что там? – спросила его жена, выходя из-за перегородки, где в люльке спал их трёхлетний сынишка. Её живот, округлившийся от нового бремени, сделал её грузной и неповоротливой. Камила, тяжело переносила новую беременность, потому выглядела осунувшейся и бледной, словно призрак, но всё равно не утратила прежней своей красоты. Тиль с любовью и беспокойством взглянул в её светлые, ласковые глаза. Камила всегда была для него светом, вдруг проникшим в его убогое, пропахшее рыбой жилище. Он, оставляя на полу мокрые разводы, подошёл ближе и прикоснулся к её животу, осторожно, почти с опаской.

– Буря бушует, – пробормотал он, всматриваясь в заострённое, осунувшееся лицо жены. – Как ты себя чувствуешь?

Она улыбнулась.

– Со мной всё хорошо, Тиль. Это не первая моя беременность, уж как-нибудь справлюсь.

Он нахмурился. Повитуха, принимавшая предыдущие роды Камилы, предупреждала, что вновь рожать ей будет опасно. Но жена его, почему-то, отнеслась к этим словам лишь со смехом, сказав, что если на то будет воля Небес, у них будет ещё много детей. Но Тиль всерьёз опасался за её здоровье.

– Я хочу сходить на берег, – сказал он, смиряя страх в груди. – Хочу проверить, в порядке ли лодка.

– Ты ведь привязал её, что с ней может случиться? – удивлённо возразила Камила, наблюдая, как муж зажигает масляный фонарь. – Из-за чего ты беспокоишься на самом деле, скажи?

Он улыбнулся её проницательности.

– Мне кажется, я видел там что-то, – проговорил он, закутываясь в плащ. – Может просто обломок лодки, но я лучше проверю.

Камила молча кивнула, но в глазах её зажглось беспокойство. Тиль был раздосадован тем, что лишний раз заставил жену волноваться, но, делать нечего.

С трудом добравшись до скал, он ещё раз заглянул вниз. Мгла, окутавшая море, не давала ничего рассмотреть. Где-то впереди шевелилось тело воды, освещая себе дорогу фонарём, Тиль стал осторожно спускаться. По этой тропинке, знакомой с детства, он мог бы пройти с закрытыми глазами. Она петляла среди камней, местами превращалась почти в дорогу, но иногда становилась узкой, как ручеёк. Сейчас мокрая ненадёжная земля расползалась под ногами, грозя падением и лютой смертью. Но не зря же рыбак прожил здесь почти полвека.

Фонарь тускло освещал путь. Тиль успел промокнуть до нитки, когда, наконец, спустился на каменистый берег. Отсюда ему стали видны взбешённые волны, бесновавшиеся в своих берегах. Клокочущая пена ползла по камням. Подняв фонарь выше, Тиль осмотрелся. Ни единый звук не доносился до него сквозь рычание воды и вой ветра. Но вот дождь немного поутих, и свет разлился шире, осветив берег. Прищурившись, мужчина заметил какой-то деревянный обломок, выброшенный из воды. Подойдя ближе, Тиль решил, что это кусок какой-то лодки или корабля. Дерево облепила тина, оно было раздроблено, словно разбилось где-то о скалы. На остром краю висел обрывок какой-то красной ткани. Мужчина наклонился, чтобы снять его и рассмотреть, когда свет упал на землю. Тиль застыл. От обломка тянулся длинный след, будто кто-то старательно разгребал песок и камни руками, чтобы уползти прочь. Волны почти всё смыли, но камни указывали на извивающийся след. Рыбак распрямился и поднял фонарь. И тогда впервые увидел вытянувшуюся в десятке метров фигуру, неподвижную и безмолвную. Тиль подбежал к ней, чувствуя, как в нём бешено заходится сердце. Предчувствие не обмануло его, это человек!

Потемневшая, изорванная одежда облепляла худощавое, будто сведённое судорогой тело. А взглянув на растрёпанные длинные косы, Тиль ахнул. Девушка! Рыбак решил, что она мертва. Белое, острое лицо её было неподвижно, глаза не дрогнули от яркого света. Она лежала на спине, устремившись закрытыми глазами куда-то вверх, будто глядя в небо. Губы её были упрямо сжаты. Тиль опустился рядом на колени и поставил фонарь. Её кожа была холодна, как лёд, рыбак взял её руку и попытался прощупать пульс. Ничего. Он приоткрыл ей веки, но она не пошевелилась. Но вдруг, когда Тиль прикоснулся к её шее, ища сонную артерию, по телу её вдруг пробежала судорога, и девушка с нечеловеческой силой перехватила его руку! Рыбак весь отпрянул от суеверного ужаса. Он вдруг вспомнил рассказы своего деда о русалках, которые выбрасываются на берег, чтобы заманивать рыбаков. Но девушка, так резко схватившая его, вдруг снова вся обмякла и рука её, разжавшись, слабо упала на землю. Теперь Тиль увидел, как слабо, слабо поднимается и опускается её грудь.

– Живая, – пробормотал он, не то испуганно, не то радостно. Но жизнь эта едва теплилась теперь в ней, так что нельзя было терять время! Тиль поднял её на руки, лёгкую, как пушинка. Он ужаснулся этому, ведь на ней была насквозь промокшая одежда! Насколько же она, тогда, исхудала!

Осторожно, чтобы не оступиться, он двинулся к дому. Девушка ни разу не пришла в себя.

* * *

Камила качала сына. Светловолосый, здоровый мальчонка сосал во сне палец и чему-то сладко, детски улыбался. И мать его тоже улыбалась. Тяжело описать полноту счастья, то переполняющее тепло, когда женщина качает ребёнка. Когда он здоров и сыт. Камила с благодарностью принимала то счастье, которое пришло к ней с появлением в её жизни Тиля. Каждое утро она просыпалась, чувствуя сильные, защищающие её руки мужа, ощущала его тепло, видела любовь в его глазах. Он часто говорил, что она достойна дворцов и великолепных садов, а не их маленького дома и огорода, но Камила только обнимала его, не произнося ни слова. Они были излишни. Она была по-настоящему счастлива и никогда не понимала, зачем муж так переживает? Всегда спокойный, уравновешенный, он начинал сходить с ума, стоило ребёнку в её утробе толкнуться чуть сильнее обычного. Камила чувствовала и знала, что сможет выносить его, но вся её уверенность не могла успокоить Тиля. Что ж, время покажет.

Она с трудом поднялась. Малыш внутри неё сегодня не давал ей покоя, он постоянно двигался, пихался, так, что иногда Камила охала. Но это была настолько сладостная усталость, что улыбка не сходила с её губ.

Вдруг в дверь что-то стукнуло.

– Родная, открой скорее! – раздался приглушённый, неразборчивый из-за шума голос. Камила сразу почувствовала, что что-то случилось. Муж никогда не просил её открывать. Вдруг он ранен?! Замершее от страха сердце больно кольнуло, и женщина поспешила к дверям.

– Тиль! – открыв, Камила прижала ладони к лицу. Муж держал на руках обмякшее, жалкое тело, ещё совсем девочку, как ей показалось, не больше шестнадцати лет! Вся белая, с синими губами, будто мёртвая! Запыхавшийся Тиль тяжело ввалился в дом.

– Она едва дышит, – проговорил он. Камила заперла дверь и поспешила к мужу. – Куда её положить?

– Сюда, – женщина быстро освободила скамью у камина. Тиль осторожно опустил несчастную. Та выглядела безжизненно. Камила издала горький, рыдающий стон.

– Она жива, – поспешил успокоить её муж, указывая на едва поднимающуюся грудь девушки. Но побелевшее лицо жены напугало его. Она держалась за живот. Тиль вскочил и быстрыми шагами подошёл к ней.

– Ты в порядке? Ребёнок?..

– Нет, всё хорошо, – пробормотала она и попыталась слабо улыбнуться, но губы её искривились. – Боже, Тиль, где ты нашёл её?! Бедняжка, она же ещё совсем девочка!

– Её выбросило на берег. Вначале я нашёл обломок судна, а потом её. – Он взглянул на скамейку, с которой ручьями стекала вода. – Я думал, что она мертва, но она так схватила меня за руку…

Камила тоже глядела на девушку. Несчастный ребёнок! Сколько же она вынесла, прежде чем её выбросило на берег? Но видя, как тяжело та дышит, Камила почувствовала в себе прилив сил.

– Нужно снять с неё мокрую одежду и обогреть, – произнесла она, придя, наконец, в себя. – И ты тоже раздевайся, ещё простудишься.

Тиль с беспокойством взглянул на жену, но на её щеках даже появился небольшой румянец, поэтому он лишь кивнул.

Камила принялась за дело. Она, как могла, обтёрла девушку, смысла морскую соль с её воспалённых губ, растёрла хорошенько руки и ноги, расплела спутанные косы и вытерла волосы. С трудом ей удалось развязать тесёмки на её платье. Из-за воды это было почти невозможно. Но, стоило Камиле приподнять девушку и начать раздевать её, как та вдруг пришла в себя. Она вся напряглась и вздрогнула, словно её ударили, и с силой отпрянула.

– Нет! – прохрипел её осипший, яростный голос. Широко раскрытые глаза напугали Камилу, столько в них было ужаса.

– Дитя, всё в порядке! Я тебя не обижу. Ты в безопасности, – постаралась она ласково уговорить девушку, которая бессильно рухнула на скамью, но продолжала вздрагивать.

– Нет, нет! – продолжала та шептать одними губами.

– Тебя выбросило на берег. Мы поможем тебе, нужно снять мокрую одежду. Всё хорошо, милая, – но, стоило Камиле вновь протянуть руки к девушке, как та вдруг страшно закричала и забилась. Тиль подошёл к жене.

– Может подержать её? – спросил он тихо, решив, что их неожиданная гостья лишилась рассудка от своих страданий. Камила покачала головой.

Девушка умоляюще и зло на них глядела. Было видно, что она хочет говорить, но слова причиняют ей боль. Она с трудом ворочала языком, её горло сводило. Она часто и с хрипом дышала, старалась двигать руками, но это выходило с трудом. Наконец, она сумела пробормотать, так тихо, что только Камила услышала: «Сама». Женщина всё поняла. Даже не поняла, а почувствовала сердцем, и его пронзила старая боль.

– Хорошо, дорогая, я понимаю, – произнесла она ласково. – Тогда мы отнесём тебя в комнату, а там ты разденешься сама, ладно?

Девушка кивнула, казалось, почти с радостью. После некоторых уговоров она позволила Тилю отнести её в комнату. Камила взяла с собой длинную рубашку, выпроводив мужа из комнаты, взглянула на испуганную, исхудалую девочку, прислонившуюся к стене. Бедняжка сидела на скамье, но всё равно еле держалась чтобы не сползти и вся дрожала.

– Ты сможешь сама снять платье? – спросила Камила ласково. Девушка опустила взгляд и попробовала прозрачными руками стянуть с себя промокшую, тяжёлую ткань. Та не поддалась.

– Хорошо, тогда давай я распорю его, а дальше ты сама, хорошо? Его ведь уже и так нельзя будет носить.

Гостья тяжело выдохнула: «Да».

Ножницами Камила осторожно вспорола отяжелевшую, хрустящую от соли ткань. Девушка следила за ней внимательными, немного подозрительными глазами. Закончив и отложив ножницы, женщина поднялась и улыбнулась.

– Теперь, как снимешь его, дай мне знать, я разотру тебя простынёй, клянусь не смотреть.

Похоже, Камила правильно поняла свою гостью. Та удовлетворительно кивнула, и хозяйка отвернулась. Увидь она, с каким трудом и усилием бедная, обессиленная девушка снимает платье, сердце в ней заныло бы от боли. Через несколько минут она услышала, как мокрая ткань тяжело шлёпнулась на пол.

«Всё» – тихо, тихо прошептал голос. Камила, не глядя, укутала девушку в простыню и спросила: «Сейчас можно открыть глаза?»

«Да».

На неё был устремлён пронзительный, горящий взгляд. Усталый, с тёмными провалами под веками, но всё такой же ясный. Камила улыбнулась и хорошенько растёрла девушку.

– Как тебя зовут, дорогая? – спросила она, вытирая длинные, рыжие волосы. Девочка с минуту помедлила.

«Лианна» – тяжело проговорила она длинное слово.

– Лианна. Красивое имя! Всё будет хорошо, Лианна, не бойся. Меня зовут Камила. А мужа моего – Тиль.

Девушка не отвечала. Камила чувствовала, как выступают кости у той под кожей. Сколько же она провела в море?.. Но Женщина чувствовала, что сейчас не время спрашивать об этом.

«Пить» – вдруг произнесла Лианна.

– Сейчас, милая, сейчас. Давай ка оденем тебя в рубашку, вот, – приговаривала Камила, с трудом, с закрытыми глазами помогая гостье одеться. – Вот, ложись. – Она укутала девушку в одеяло и уложила на их с мужем постель.

«Пить» – ещё раз, попросила измученная, почти прозрачная девочка.

Камила выглянула из комнаты.

– Она просит пить.

Тиль подал ей кружку с подогретой водой и мёдом, разведённым в ней. Камила наспех поцеловала мужа.

– Ты читаешь мои мысли, – произнесла она с улыбкой.

Лианна пила жадно, долго, едва ли не захлёбываясь. Камиле пришлось придерживать ей голову, чтобы та не задохнулась.

– Ещё, – пробормотала гостья.

– Нет милая, позже. Тебе сейчас можно пить по чуть-чуть, потерпи.

Девушка, казалось, с досадой прикрыла глаза и вздохнула. Через пару минут она уснула. Камила долго вглядывалась в её острые черты, смотрела на её плотно сжатый рот, вздрагивающие веки. Бедный, потерявшийся ребёнок… Сострадание и любовь горели в сердце хозяйки. Из глаз её покатились слёзы.

Когда она вышла из комнаты, Тиль мгновенно вскочил со скамьи. Увидев, как жена утирает слёзы, он в ужасе шагнул к ней.

– Всё хорошо, – ответила она, опережая вопрос. – Просто мне так жаль её! Сколько же она выстрадала! – и Камила прижалась к груди мужа, мелко вздрагивая. Тот гладил её по спине.

– Теперь с ней всё будет хорошо, не плачь.

– Да, думаю, она справится.

– Как думаешь, почему она не позволила её раздеть? – спросил Тиль. Камила вся напряглась и мелко задрожала. Почувствовав это, муж крепче прижал её к себе.

– Кто знает, как она жила, – произнесла хозяйка. – Но знаешь, когда я срезала платье, я заметила… Тиль, оно очень богатое! Вышито золотой нитью!

Мужчина нахмурился.

– Так значит, она благородных кровей?

– Я не знаю. Знаю только, что это забитый, испуганный ребёнок. – Камила вздохнула и подошла к колыбели, где спал их сын. Тиль встал рядом, с беспокойством глядя на жену.

– А ты как? – спросил он, осторожно касаясь её живота. Камила улыбнулась.

– Ты здесь, рядом со мной, наш сын тут, и ещё один малыш с нами. Я в порядке, я счастлива, Тиль.

* * *

Лианна приходила в себя хоть и долго, зато без осложнений. Сутками она спала, много пила, а вскоре начала понемногу есть. Камила радовалась, что у девушки не началась пневмония. Молодой, сильный организм быстро восстанавливался, наливался жизнью. Лианне повезло, что ей было всего семнадцать лет, хотя, узнав это, рыбаки крайне удивились, до того крошечной, худой и маленькой она стала за время своего страшного путешествия.

Но даже это они узнали у девушки с трудом. Как забитый зверь, она сидела на кровати, поджав ноги и глядя исподлобья. Говорила она мало, с неохотой, долго обдумывая слова, запинаясь, так долго, что рыбаки решили бы, что она дурочка, если бы не её проницательный, умный взгляд, от которого ничего не ускользало. Гостья изучала их.

– Почему она ничего не говорит? – спрашивал с раздражением Тиль у жены, когда она в очередной раз выходила из комнаты, не узнав ничего нового. Камила поглядела на него с укором.

– Она очень боится.

– Чего боится? Нас? Мы же спасли её!

– Да, но она всего лишь ребёнок. Мало ли, где она жила раньше и почему она боится людей. Ты же знаешь…

– Я знаю, – пробормотал он смущённо. Жена поцеловала его.

– Дай ей время. Она раскроется, я чувствую.

Камила была терпелива, и вскоре начала замечать, что Лианна расположена к ней. Раньше, если хозяйка заходила в комнату, девушка сразу же напрягалась, иногда забивалась в угол и запрещала к себе прикасаться. Но, каким бы злобным и подозрительным ни был её взор, Камила всегда ласково и очень тихо с ней говорила, спрашивала, как та себя чувствует, не нужно ли ей чего. Постепенно она начала замечать, что Лианна как будто даже рада её приходам, она уже не пряталась, не ершилась. Женщина садилась рядом на стул и просто разговаривала, в основном сама с собой, потому что гостья отвечало редко, хрипло, будто выдавливая из себя слово за словом. Камила рассказывала, как они тут живут, рассказывала об их маленькой деревне, где было то всего двадцать человек жителей. Она говорила о муже, о сыне, даже привела его один раз. Пухлый мальчик, робкий, как олень, выглянул из-за юбки матери и, встретив холодный, горящий взгляд Лианны, убежал из комнаты.

– Он у нас такой стеснительный, – со смехом проговорила Камила, всплеснув руками. – Но к знакомым так и ластится. А у тебя есть братья или сёстры, Лианна?

Девушка уставилась куда-то в угол.

– Нет.

– Жаль, братья и сёстры это замечательно! У меня их было много, всё детство я с ними нянчилась…

Так и продолжался их разговор, Лия иногда отвечала.

Камила видела, что в девушке идёт какая-то внутренняя, свирепая борьба. Иногда хозяйке казалось, что Лианне так хочется заговорить, рассказать что-то, но она вдруг вся сжималась и замолкала. Какие-то слова готовы были сорваться с её губ, но что-то удерживало их внутри, безотчётный страх, а может что-то другое.

Спустя две недели, проведённые Лианной в их доме, рыбаки знали о ней только её имя, её возраст, то, что её корабль разбился, и всё. Но осторожные расспросы Камилы позволили ей узнать немного больше её мужа. Например то, что девушке нельзя было обнажать тело. Это не была прихоть, не был каприз, это был жёсткий, суровый запрет. Если Лианне надо было умыться, несмотря на слабость, она не позволяла Камиле помочь ей, и дело было совсем не в стеснении или страхе черед чем-то. Это был закон.

Так же хозяйка поняла, внутренне, что эта девочка такая тихая и неразговорчива не из-за страха, а просто потому, что это её натура. Камила ощущала, что молчать, скрывать свои чувства – обычно для Лианны. Почему, женщина не знала, но горькие мысли шли ей на ум. Лианна с удивлением, с непониманием воспринимала ласку, внимательно и изумлённо слушала тихий, мягкий голос Камилы. Не понимая, она наблюдала, как Тиль обнимает жену и целует её круглый, большой живот. Изумлёнными глазами смотрела, как родители ласкают сынишку, слушала его смешной лепет и смех. Внимательный, материнский взгляд Камилы приметил всё это, и в сердце её начала вырисовываться жизнь этой девочка, попавшей к ним в дом. Но вскоре, ей удалось всё же разговорить гостью.

Однажды вечером Камила заглянула в комнату. Лианна сидела, устремив взгляд в окно, где лил нескончаемый дождь. На звук шагов она обернулась.

– Я принесла тебе одежду, дорогая, – проговорила ласково Камила, протягивая Лие что-то из шерстяной, тёмной ткани. – Оно не такое красивое, как твоё, но по размеру должно подойти.

– Спасибо, – ответила девушка, взяв одежду. Камила немного помедлила.

– Одевайся, и выходи, если хочешь. Посидим у камина, я приготовила ужин.

Лианна долго, пристально смотрела на хозяйку. Камиле уже показалось, что девушка откажется, таким вдруг тоскливым показался ей этот взгляд, но та вдруг ответила: «Хорошо», и взглядом попросила женщину выйти.

Вернувшись к мужу, Камила судорожно вздохнула.

– Она согласилась выйти, – сообщила она Тилю. Тот изумлённо и недоверчиво посмотрел на жену. Камила улыбнулась.

– Я же говорила, нужно дать ей время.

Маленький Байри, их сынишка, игравший в уголке с деревянной лошадкой, поднял взгляд на мать.

– Странная девочка выйдет? – спросил он.

– Не называй её так, Байри! Это невежливо. Её зовут Лианна.

– Я её боюсь. Я не хочу, чтобы она выходила, – упрямо проговорил мальчик, надув губы. Камила подошла к нему и погладила по голове.

– Не бойся, она очень хорошая. Ты её просто пока плохо знаешь.

– Как и мы с тобой, – произнёс Тиль. Укоризна во взгляде жены заставила его смутиться.

– Я прошу тебя, – начала женщина, но Тиль только закивал головой и показал всем видом, что будет вести себя подобающе.

Вскоре из комнаты показалась Лианна. Простое тёмно-серое платье висело на ней мешком, особенно на плечах, но обещало быть впору, когда девушка совсем оправится. Длинные, огненные волосы она заплела в тугую косу. И, несмотря на болезненную худобу и бледность, её горделивая, строгая осанка, голова, которую она держала высоко и благородно, изумили и немного смутили обитателей скромного дома.

– А вот и ты, – нашлась, наконец, Камила, подходя к девушке, улыбаясь. – Прошу, садись за стол. Я сделала рыбу и пирог. Ужин у нас скромный, зато все сыты и согреты.

– Благодарю, – ответила тихо девушка и села на скамью. Тиль сел во главе стола, Камила напротив Лианны, а маленький Байри устроился совсем рядом с гостьей, но из-за этого почти ничего не ел, а только с опасной и смущением искоса на неё поглядывал. Ужин был бы неловким, если бы не Камила, которая спокойно и тихо поддерживала разговор, говорила о хозяйстве, о доме, о погоде. Она иногда смеялась, ухаживала за Лианной, которая почти постоянно молчала, а отвечала лишь односложно. Тиль, казалось, был невозмутим, но жена видела, как нервно вздрагивают иногда его руки, верный признак глубокого беспокойства. Когда они поели, Камила убрала со стола. Мальчик мгновенно скрылся с глаз долой, спрятавшись где-то. Лианна, поблагодарив хозяйку, продолжала сидеть у камина, глядя в огонь. Она выглядела задумчивой, будто что-то решала внутри себя. Наконец, она обернулась и встретилась взглядом с Камилой, которая, казалось, этого и ждала.

– Я благодарю вас за помощь, которую вы мне оказали, – начала она тихим, сдержанным голосом. Тиль весь напрягся, даже Камила затрепетала, так удивительно было слышать от Лианны длинное предложение. – Оказавшись на том берегу, я не была уверена, что выживу. Благодарю, что спасли меня, что дали мне кров и пищу.

Девушка кивнула головой Тилю, в знак признательности. Он нахмурился и коротко кивнул в ответ. Ему не нравился её официальный, сухой голос. Говорила она чётко, быстро, словно заучив речь.

– Я прошу извинить меня, что я так долго ничего вам не говорила, я не могла доверять вам до конца. Но, убедившись, что вы достойные и честные люди, я расскажу вам, кто я. Меня зовут Лианна, я служанка у дочери барона Горвея Змееносца, одного из Тридцати баронов короля. Я плыла вслед за своей госпожой к Южному архипелагу, когда наш корабль разбился о скалы, а меня унесло в открытое море. Обломок, за который я уцепилась, попал в «Чёрный невод», и только здесь, у Северных островов, меня выбросила на берег. Если вы окажете мне помощь и как можно скорее доставите на материк, к моей госпоже, вас ждёт достойная награда, всё, что вы пожелаете.

Воцарилась тишина. Камила и Тиль долго, изумлённо глядели на гостью. Они, конечно, слыхали о Тридцати баронах, да, возможно, и о Горвее Змееносце. И вполне можно было себе представить, что одна из его слуг попала на их остров. Но её надменный взгляд и голос, снисхождение, сквозившее в каждом слове, заставили Тиля нахмуриться. Несмотря на его простое происхождение, этот человек обладал глубоким чувством собственного достоинства, к тому же ему чудилось, что Лианна сейчас своим тоном оскорбляет и его жену. Не выглядела она как обычная служанка, даже если она и прислуживала дочери барона. Поэтому, когда он заговорил, голос его был сух и холоден.

– Сейчас сезон бурь, госпожа. А после него придёт зима, воду скуёт лёд, ни один корабль и ни одна лодка не выйдет в море. До материка тут плыть много дней. Такое путешествие можно будет предпринять только через четыре месяца.

Лианна, словно не понимая его слов, резко на него взглянула.

– Мне нужно попасть на материк немедленно. – Жёсткий её голос зазвенел приказом. – Четыре месяца – это немыслимо.

Удивительно, как из напуганной, молчаливой девочки она вдруг превратилась в жёсткую, не терпящую отказа особу. Тиль весь вспыхнул гневом.

– Никто не отправится сейчас в путь, – повторил он, сдерживая злость, хмуря брови. – И к тому же, моя жена беременна, я не оставлю её сейчас ради какой-то…

– Тиль! – резко оборвала его гневную речь Камила, всё это время молчавшая в стороне. Она видела, как вспыхнули возмущённым гневом глаза Лианны. Да, Камила и не подозревала, какая на самом деле эта девочка. Но она всё же оставалась ребёнком и их гостьей.

– Мой муж говорит правду, – произнесла женщина осторожно, стараясь говорить как можно ласковее. – В сезон бурь опасно выходить в море. Останься у нас, пережди зиму, а потом мы поможем тебе попасть домой, обещаю.

Лианна глядела на женщину долго, внимательно, будто стараясь различить, не обман ли это. Но взгляд той был настолько чист, полон заботы и ласки, что сердце девушки почувствовало какое-то тепло, никогда не ощущаемое прежде. Камила вдруг поняла, что Лианна ей доверяет.

– Хорошо, – проговорила гостья, и снова отвернулась к огню. Камила, выдохнув, быстро обернулась к мужу и велела ему молчать. Тот лишь вздохнул и покорно кивнул ей.

Глава третья. Дом рыбаков

Лианна осознавала, насколько ей повезло. Кроме того, что она выжила, она попала к людям, которые о ней позаботились, и не причинили ей никакого зла! Возможно, Арахт был не так уж и прав. Не все люди ищут выгоду для одних себя. Но ей понадобилось довольно много времени, чтобы начать им верить.

Было чудом то, что она пришла в себя раньше, чем кто-то их них увидел её отметину. Что бы она стала делать, различи Камила тонкий, проступающий на коже узор, уже замкнувший её живот поясом, и теперь спускавшийся вниз по бёдрам? Она не видела, как свет фонаря Тиля ударил ей в лицо, не ощутила, как рыбак поднял её и понёс прочь от берега. Но невозможно описать её ужас, когда Лианна почувствовала, что платье соскальзывает с её плеч под чьими-то руками. Испуганная, взбешённая, она бы убила человека, прикоснувшегося к ней, если бы силы не оставили её. Всё что ей оставалось, это шептать: «Нет! Нет!». Что бы она стала делать, если бы её не послушались? Какой жалкой она показалась сама себе!

Но её услышали! Она помнила, как мягкий, ласковый голос женщины проник в её помутнённое сознание. И он вдруг успокоил её совершенно, будто она оказалась в полной безопасности. Такого прежде она не испытывала. Если бы у Лианны была мать, она бы лучше поняла это чувство. Каждый раз, когда Камила приходила к ней в комнату, несмотря на то, что Лия жалась к стене, всё её сердце, вся душа тянулись к хозяйке, словно растение к солнечному свету. Как заворожённая, она слушала мягкий голос, сама не в силах отвечать. Иногда ей хотелось заговорить, всё рассказать Камиле, которая, казалось, всё и так понимала. Но Лия заставляла губы оставаться сомкнутыми. Смущённая этим странным, непонятным ей чувством, она старалась не доверять Камиле, но у неё не выходило. До времени она не знала что делать, стоит ли вообще хоть что-то рассказывать? Но, видя, что к ней относятся с теплом, и, не видя другого выхода, она рассказала ту полуправду, которая могла бы помочь ей вернуться домой. Она решила, что награда обеспечит ей скорейшее возвращение на материк, что бедный рыбак захочет подзаработать. Она даже не подозревала, что этим лишь оскорбила его и отсрочила своё возвращение. С того их разговора Тиль, казалось, стал на дух её не переносить.

Сейчас девушка старалась держаться холодно и отчуждённо, хотя Камила, всё же, почему-то неистово её тянула к себе. Как магнит она выманивала Лию из тёмных углов, на улицу, самим своим нежным взглядом звала за собой. Безотчётно девушка хотела быть рядом, потому что только когда женщина тихо говорила, была занята каким-то делом, Лия начинала чувствовать себя чуть спокойнее. Но чувство безопасности редко оставалось с ней надолго.

В какую же беду она попала! Застряла на Северных островах, не имея возможности выбраться, а срок близился! Она верила, что Тиль отвезёт её на материк, но что если отец не найдёт её сразу? Что если она не выполнит свой долг, если не взойдёт на Божий трон? Никогда прежде она не оставалась одна, без барона, без слуг, Арахта и Кая. Ни разу ещё она не чувствовала себя настолько одинокой и испуганной. Правда, Тилю так не казалось. Настолько презрительным и холодным делался взгляд девушки, когда он приближался, что рыбак никак не мог взять в толк, что его жена увидела такого в этой девчонке?

– Эта служанка ведёт себя словно избалованная дочка лорда! Почему ты её так любишь? – не унимался он, расспрашивая жену. Та пожимала плечами.

– Я не знаю, Тиль. Она другая внутри. Ты не видишь этого, а я всем сердцем чувствую.

– Я уверен, что ты ошибаешься, – упрямо отвечал он.

Теперь Лия спала на соломе в другой комнате, с крошечным окошком. Второй кровати в доме не было, а Тиль сказал, что Камила и так достаточно спала на лавке.

– Ты всё же беременна, не забывай. С неё не убудет поспать на соломе. Я не верю, что она служанка, но если она сама так говорит – пусть радуется тому что есть.

Девушке, действительно, как будто было всё равно. С молчаливым достоинством она стала спать на полу, укрывшись рогожей. Она понимала, что, чтобы сохранить свою тайну, ей следует помалкивать. Но как же всё-таки её уязвил этим Тиль! Чтобы она, Новый Бог, спала на соломе?! С этого момента она поняла, что в этом доме он хозяин, но как тяжело ей было смириться с тем, что выше её был какой-то рыбак! Но она снесла и это, лишь бы попасть домой. Положение её было шатким, неясным ей самой. То ли она была здесь гостьей, то ли госпожой. Не понимала она так же, как ей вести себя с этими людьми. В душе её таилась благодарность, которую она не умела никак выразить. Её сухое: «Спасибо», вызывало скорее раздражение, чем удовольствие. Тиль видел лишь эту оболочку, в которой усматривал пренебрежение, Камила глядела глубже, где чувствовала запуганного, ничего не понимающего ребёнка.

Дни потянулись нескончаемой вереницей. Дождь и непогода окутывали дом, то погружая его в пелену тумана, то засыпая градом. Во время болезни Лия просто лежала, глядя то в потолок, то в окно, думая о доме, о том, где же сейчас её отец, ищет ли он её. Она, возможно, даже скучала по нему, хоть и не могла дать названия этому чувству. Перед отцом она чаще испытывала долг, чем нежность. Но, быть может, он даже не знает о том, что она жива! В эти мгновения она чувствовала что-то похожее на раскаяние перед ним. И была в ней мысль, о которой она себе запрещала думать, тяжёлая, как непосильный груз. Кай, жив ли он? Думая о нём, она испытывала жгучую, ужасающую горечь, такую, какой не испытывала прежде. Каждый раз, когда он всплывал в её памяти, она заставляла себя забыть, закрыть это в себе, потому что пустота в её груди начинала расти и причинять боль. И это чувство пугало её своей отчётливостью и яростью. Она не знала, жив ли он. Она запрещала себе знать.

Теперь, когда она поправилась, Лианна не знала чем себя занять. Она бродила по дому, иногда выглядывала на улицу, но неизменный дождь и сырость загоняли её обратно. Маленький Байри её совсем не занимал, все его детские игры и шалости она воспринимала с подозрением и угрюмым выражением лица. Мальчик тоже не доверял ей, прятался за мать, убегал на улицу.

А Камила постоянно была в своих заботах. Она потрошила и сушила рыбу, готовила для семьи, доила коз, убирала в доме. Своей лаской она окружала не только своих домочадцев, но и Лианну, и, казалось, весь мир вокруг. Девушка с удивлением следила, как эта женщина из небольшого домика, делает уютный, радостный мир, где царит гармония. Но Лия чувствовала, что не принадлежит к нему. Словно мёртвая среди живых, уже похоронив свою жизнь, она с жадностью наблюдала и не могла насытиться этим зрелищем чужой семьи. Частенько в её голове всплывал вопрос: «А что, если бы я жила в такой же семье? Где есть мать, отец. Если бы у меня были братья, что тогда? Жили бы мы так же?» Но она всегда знала ответ, с самого детства. У неё не могло быть иной семьи, кроме её отца, казалось спасшего, но на самом деле просто огородившего её от всех. Ещё не до конца это осознав, она начала чувствовать в душе какую-то горечь потери. Потери жизни.

Однажды маленький Байри простудился. Кашель мучил его всю ночь, а на утро начался жар. Его уложили в постель, и Камила почти не отходила от него, вытирая пот с его маленького лба. Лианна молча сидела у огня, глядя куда-то внутрь него.

Вскоре хозяйка вышла из комнаты, сама вспотевшая и измученная. Она устало упала на скамью, тяжело держась за живот и трудно дыша. Лия взглянула на неё.

– Как он? – выдавила из себя сдержанно девушка, посчитав нужным это спросить. Впервые Камила не улыбнулась, услышав, как Лия сама начинает разговор.

– Жар немного усилился. Но я думаю, всё обойдётся.

– Хорошо, – пробормотала Лианна и снова уставилась в огонь. Тиль, собиравшийся в деревню за знахаркой, вдруг застыл у порога. Взгляд его с нарастающей злобой застыл на девушке, неподвижной, как камень. Его как стрела пронзил её сухой, безучастный голос. Он не знал, что Лианна почти переживала из-за Байри, чувствовала внутри себя тревогу, но не могла выразить её никак иначе. Её неумелая попытка осталась незамеченной, Тиль видел в ней лишь пренебрежение и холод.

– А ты как, Камила? – спросил он, продолжая глядеть на гостью.

– Устала немного. Отдохну сейчас и пойду доить коз. Поторопись за знахаркой, Тиль, я боюсь, что жар может усилиться.

– Я сейчас пойду. Ты лучше ляг, отдохни, а Лианна пусть подоит коз за тебя.

Он сказал это будто невзначай, но Камила вся даже вздрогнула. Лия медленно взглянула на Тиля, который спокойно встретил этот вопросительный, прищуренный взгляд. Возможно, если бы мужчина попросил её, Лианна и согласилась бы, гордо и надменно, как она умела. Но он не просил, а практически приказывал ей. Этого она снести не могла.

– Почему ты думаешь, что я стану это делать? – спросила она сухо. – Я не крестьянка, чтобы выполнять чёрную работу.

– Сейчас ты не просто крестьянка, – произнёс, закипая Тиль. – Ты нахлебница, неблагодарная девчонка!

– Тиль! – воскликнула Камила, но он грозно взглянул на неё, и женщина замолчала.

– Я вынуждена здесь находиться, ты знаешь, – выговорила Лия, с трудом сдерживая гнев. – Как только ты доставишь меня на материк, ты получишь награду, большую награду. Она покроет все твои расходы, все убытки.

– Мне не нужно, чтобы кто-то покрывал мои убытки! Я хочу, чтобы ты проявила хоть немного благодарности к женщине, которая выходила тебя, когда ты была едва живая! – его суровый голос вызвал бы невольное уважение в Лие, если бы не его слова, задевающие её гордость. – Дни и ночи напролёт она проводила с тобой, ухаживая, давая тебе воду и еду. И теперь, когда она валится с ног от усталости, ты отказываешься помочь ей, говоря, что слишком хороша для крестьянской работы. Камила неделями уверяла меня, что в душе ты добрая и отзывчивая. Как жаль, что это неправда!

Его голос ещё не затих, когда Лианна вскочила с места. Такая ярость клокотала в ней, что девушка сжала кулаки до хруста пальцев. Злые слова хотели сорваться с её языка, когда она мельком взглянула на Камилу и вдруг остановилась. Женщина смотрела на неё не то с сожалением, не то извиняясь. Её глаза, чистые и глубокие, поразили Лию. Внезапно она почувствовала приступ жгучего стыда. Покраснев, она быстро вышла из дома, не глядя ни на кого. Камила устремила на мужа укоризненный, жалкий взгляд и заплакала. Тиль сел рядом с ней.

– Ты не прав, не прав! – шептала она, прижавшись к его груди. – Ты не прав, Тиль. Я чувствую это в ней.

Муж ей не отвечал.

А Лианна быстро шла по тропинке к берегу. Она задыхалась, не в силах справиться с переполнявшими её чувствами. Наконец, она остановилась, глядя на скалы и воду, раскинувшуюся впереди. Выдался на удивление ясный день, тучи бежали по небу, но не было ни дождя, ни тумана, и море было видно до самого горизонта. Лия невольно вздрогнула. От вида пенящихся волн, набегающих на камни, её замутило. Вода всё ещё немного пугала её воображение, не до конца оправившееся от потрясения.

Так она простояла с десять минут, глядя вдаль. Неприятное, тоскливое чувство собственной неправоты мучило её, но если бы было лишь оно, Лие было бы во сто крат легче. Уязвлённое достоинство гневно возмущалось. Руки её, то сжимались, то снова бессильно падали вдоль тела, она не знала, что же чувствует сильнее. Отец учил её, что никто ей не указ.

«Кто может указывать Богу, Лианна? Ты одна решаешь что верно, а что нет. Ты рождена повелевать, а не подчиняться».

Да, отец всегда говорил одно и то же. Но ведь именно отец указывал ей на то, что добро, а что зло.

Но сейчас сердце, смирённое годами беспощадного холода, кричало, будто его разбудили. Оно говорило не замолкая, словно странник, пробывший в изгнании многие годы, а теперь встретивший людей. Оно, не в силах принять и осознать все чувства, переполняющие его, просто разрывалось.

Лианна резко выдохнула и заставила себя собраться. Медленно, едва волоча ноги, она вернулась к дому. Он немного возвышался над всем, окружённый жухлыми лугами. Из трубы гостеприимно поднимался дымок. Она сама не поняла, почему оказалась не у дверей дома, а у сарая, откуда доносился резкий, тёплый запах коз. Лия стояла в нерешительности. Куда проще ей было бы взять в руки меч, чем прикоснуться к козе, которую она считала одним из самых отвратительных зверей. К ноге девушки вдруг прижалось что-то мягкое и огромное. Обернувшись, Лия увидела гигантскую, лохматую, песочного цвета собаку, которая глядела на неё глуповатыми, доверчивыми глазами. Эта псина, Барта, была самым неподходящим сторожем. Она всем верила, всех встречала, радостно виляя хвостом, словно приглашая в дом. Никогда она не лаяла, а только высовывала язык и громко дышала. Лианна, не очень любившая животных, раздражённо отпихнула её ногой. Барта, совершенно не обидевшись, села тут же и склонила голову набок, будто спрашивая: «И что ты теперь намерена делать?»

Девушка вздохнула и вошла в сарай. Куры метнулись в разные стороны от резкого удара двери в перекладину. Внутри было светло, но Лия не сразу нашла ведро, стоявшее в углу. Взяв его, она направилась было к пятнистой, на первый взгляд послушной козочке, но та вдруг взбрыкнула и спряталась за перегородкой. Лианна с досадой швырнула ведро об пол.

– Что б тебя! – рявкнула она, не понимая, что же ей делать дальше. Животные, не привыкшие к крику, попрятались по углам. Она, никогда прежде не бывавшая в сарае, никогда не видевшая, как доить козу, поняла, что эта задача для неё куда тяжелее, чем даже спастись с тонущего корабля. В отчаянии она рухнула на маленькую скамеечку и оперла голову на руки.

Тут до неё донёсся звук неповоротливых, но лёгких шагов. Подняв взгляд, она увидела приближающуюся Камилу.

– А, ты тут! – проговорила женщина радостно, входя внутрь. Лия, смутившись, потупила взгляд, уставившись на опрокинутое ведро. Камила, кряхтя, подняла его с пола и улыбнулась.

– Когда я впервые доила козу, меня, кажется, даже лягнули, – произнесла она весело, указав на крошечный, едва заметный шрамик у себя над бровью. – Дай ка это мне сюда. – Она заставила Лианну подняться со скамеечки и, привязав козу к столбику, села и поставила перед собой ведро.

– Главное, это никаких резких движений, животные этого не любят, как и люди. Очень спокойно. – Камила погладила козу. Та взглянула на Лию своим грустным глазом и отвернулась. – Смотри, вот так, – Лианна присела рядом на корточки и с изумлённым любопытством глядела, как постепенно наполняется ведро молоком. Руки Камилы, не знающие усталости, работали быстро, отточено. Когда она позволила попробовать Лианне, та сразу поняла, что всё не так просто. Но вскоре и ей почти удалось наловчиться. Когда они закончили, Лианна сама отнесла ведро в дом. Камила тяжело следовала за ней, переваливаясь с боку на бок. Уже в доме, когда Лия разлила молоко по кувшинам, она, смущённо глядя в сторону, обратилась к хозяйке:

– Если понадобится моя помощь – я готова помочь.

Женщина, чувствуя, как тяжело далось Лие это короткое предложение, молча кивнула, решив, что слова будут излишни.

* * *

Постепенно, Лианна стала выполнять различные поручения. С трудом пересиливая себя, она чувствовала, что обязана перед Камилой, и заставляла себя делать то, что было ей чуждо. Руки её, не привыкшие ни к чему, кроме как к рукояти меча или поводьям, часто ныли. Но, как бы сильно ни заходилась в ней гордость, Лианна стала замечать, что эта работа доставляет ей почти что удовольствие. Любопытная по натуре, приученная к прилежанию, она осторожно бралась за что-то новое, и это увлекало её. Преодолев отвращение перед сырой рыбой, которую нужно было чистить, она поняла, что есть её куда вкуснее, когда знаешь, что сам приложил к этому руку. Она кормила животных, и вдруг поняла, что ей любопытно наблюдать за тем, как они едят. Она вспомнила старое, детское, забытое чувство, как она кормила своего коня и испытывала от этого почти радость. Пока отец не сказал, что на это есть конюх.

Нельзя сказать, что работала она с яростным удовольствием. Часто ей хотелось просто сидеть, молча, глядеть в одну точку, но постепенно она начала замечать, что скучает. За работой хоть как-то проходило время. В доме не было книг, не было развлечений. Была Камила, которая занимала её разговорами. С Тилем Лианна старалась говорить как можно реже. Хоть он и был прав, она до сих пор не простила ему его слов в свой адрес. Гордость была в ней сильнее рассудка. Да хозяин дома и сам не очень то стремился сближаться с девушкой, которая глядела на него с презрением и холодом. Один раз он отвёл её в деревню, показал куда они относят молоко и масло для обмена, показал дом знахарки на всякий случай, и с тех пор Лианна ходила одна. Лошади у рыбаков не было, потому девушка совершала эти прогулки пешком, но они даже развеивали её. В дороге она глядела по сторонам, осматривала окрестности. Жители деревни, наслышанные о ней, глядели на пришелицу с удивлением, тайной робостью и страхом. Своей осанкой и походкой она вызывала неловкое чувство в этих простых людях, привыкших к таким же простым соседям. Служанка барона, сама похожая на госпожу, ни с кем не здоровавшаяся, презрительно холодная, не вызывала ни сочувствия, ни доверия.

Лианна за пару недель, отлучаясь, обошла весь маленький остров. Он состоял из скалистых берегов, в которые врезалось море, из лугов, которые летом, должно быть, пышно цвети, да деревни. Домики то жались друг к другу, словно греющиеся птицы, то были рассеяны поодиночке, как дом Тиля, например. Тут не было леса, лишь крохотная рощица, засаженная соснами, липами и маленькими, хилыми дубками.

Северные острова липли близко друг к другу, так, что с одного было видно почти все остальные. Центральный остров, где, по словам Камилы, находился Каменный город, был самый крупным, являлся центром и главной гаванью островов. К нему зимой прокладывали мост, сделанный из лодок, поверх которых клались доски, а летом между островами всегда сновали легкие плоты и лодочки. Сейчас в гавани почти не стояло кораблей, все они или ушли в плавание до весны, или вернулись домой, пока лёд не запер их тут. Лианна с тоской глядела на тонкие, одинокие мачты, лишённые парусов. Покрытое серой пеленой небо обещало скорую, долгую зиму.

Лианна тосковала. Она скучала по родному острову, где всё было так знакомо, который теперь казался ей так велик. Сколько рощиц там было, лес густел на холмах, по долине бежали резвые речушки и ручьи. Прохладные пещеры манили своей тенью в жаркие летние дни, а когда всё скрывал снег, и кони утопали в нём по брюхо, Лия любила совершать долгие прогулки, длившиеся до самой ночи, когда луна так зябко и ясно освещала дорогу. Она скучала по отцу, суровому, непреклонному, но всё же родному и надёжному. По редким, тихим, немного неловким вечерам, которые они проводили вместе, сидя в зале. Редко они разговаривали, Горвей больше любил ездить с дочерью на охоту – там было легко отвлечься, не приходилось долго глядеть ей в глаза. Но такие вечера Лия ждала терпеливо и долго.

Она скучал по замку, где знала каждый уголок, где было столько укромных мест, столько занятий! Где она могла целыми днями упражняться в фехтовании, читать, играть в шахматы с Арахтом или Каем. Не позволяя себе признаться в этом, она скучала и по пажу. Она чувствовала себя так, будто у неё отняли её тень, которую не замечаешь, пока её не лишишься. Они всегда были вместе, неразлучны с детства. Его исчезновение давалось ей с трудом. Иногда ей снилось, что они снова фехтуют. Кай никак ей не уступал, и она злилась, злилась! Но, просыпаясь в мокром поту, она чувствовала горькое разочарование не потому, что не победила, а потому, что это был сон!

Однажды, после долгих сборов, Тиль вытащил из сарая весла и стал смазывать их жиром. Лиана, заинтересовавшись, искоса наблюдала за ним. В её душе родилась робкая надежда, что рыбаку она опостылела настолько, что он готов отвезти её сейчас на материк, но это было глупо. Тиль собирался в море рыбачить. Он не заплывал далеко, чтобы можно было вернуться, если начнётся буря. Оставались последние недели перед тем, как в воду будет выходить слишком опасно, рискуя застрять среди льдов слишком далеко от берега. Взглянув на Лию, застывшую у дома, он подозвал её:

– Поможешь мне отнести всё к лодке? – попросил он, и даже почти улыбнулся. Лианна, если бы ей не было так интересно, скорее всего отказалась бы, но она ещё ни разу не видела лодку Тиля, потому, взяв кое-что из его поклажи, поплелась следом за ним к берегу. Они дошли до крохотной гавани, где стояли лодки почти всех жителей деревни. Укрытые за скалами, они не могли пострадать при даже самом сильном шторме. Паруса были у всех спущены. Лодка Тиля стояла дальше всех, она была аккуратной и ладно сделанной, выкрашенной тёмной краской. Казалось, с такой любовью она была сколочена, так вычищена, смазана и отлажена, будто хозяин очень любил её. И правда, закинув вёсла, Тиль ласково, осторожно провёл рукой по боку своего судёнышка, которое для него, должно быть, было дороже всех великолепных кораблей! Лие лодка понравилась. Она выглядела ловкой и манёвренной, не как грузный «Буресмешник», которого погубили скалы.

– Куда ты направляешься? – спросила она Тиля, уже забравшегося на борт.

– Рыбачить. Нельзя упускать возможность, когда ещё можно выходить в море. Зимой придут голодные деньки, госпожа.

Лианна поджала губы. Естественно, Тиль называл её «госпожой» в усмешку, хоть и звучало это почти безобидно.

– Покажи мне острова, – вдруг проговорила она бесстрастным голосом. Рыбак удивлённо на неё взглянул.

– Что?

– Покажи мне острова. Я хочу их увидеть.

Тиль довольно долго, молча глядел на неё, то ли подбирая слова для отказа, то ли просто думая. Но потом пожал плечами и протянул Лие руку.

– Как скажешь, госпожа.

Оказавшись на борту, девушка почувствовала лёгкую дрожь в руках. О, она подозревала, что неудачное мореплавание оставит след в её памяти, который, возможно, не сотрётся никогда. Но она с удовольствием осознала, что страх не так уж и сильно гложет её. Лишь лёгкое беспокойство заставило её поскорее сесть и крепко взяться за скамью. Тиль с любопытством изредка на неё поглядывал, сам размышляя над тем же. Рыбак отметил её мужество, хоть и решил про себя, что одна смелость не сможет покрыть все остальные недостатки.

За бортом предательски плескалась вода, а когда Тиль легко столкнул лодку с места, Лианна на секунду затаила дыхание. Но прошло немного времени, а ничего страшного не произошло. Девушка взглянула на берег, который медленно пополз в сторону, отдаляясь. Заскользили острые скалы, другие лодки скрылись из виду, и они вышли в море. Знакомый ветер, запах солёной воды, качка, всё это вернуло Лианну в те дни, когда она плыла на корабле навстречу с миром, ещё неизвестным ей. Кто знал, что это путешествие обернётся для неё так? Таков этот мир? Им ей предстоит править? Лия размышляла, как же выглядят другие города? Каковы они, так же малы, или насколько велики? Все ли живут маленьких домиках, где пахнет рыбой и козами? Она ведь ничего этого не знала, лишь по рассказам догадывалась. Отец не посчитал нужным познакомить будущего Бога с жизнью простых, бедных людей. Он научил её лишь презрению к ним. И Лианна в глубине души начала чувствовать, что не знает о мире чего-то столь важного, что именно поэтому он не принимает её.

– Сколько здесь островов? – спросила она, вглядываясь в пелену, в которой начали возникать серые пятна. Постепенно они вырастали, очерчиваясь скалами и бухтами.

– Четыре. Наш остров называют «Малый скат», потому что гряда скал, выходящая в море, напоминает его хвост. Другой остров – «Зелёный скат», кроме скал его покрывает густой лес. Там почти никто не живёт, это каменная, острая гряда и торчащими везде елями и соснами. «Старший остров» – самый большой, там стоит Большой город. Ты увидишь, что на самом деле он никакой не большой, просто название такое. Но там сосредоточена вся наша торговля. Скоро ты увидишь его.

– А четвёртый?

– Четвёртый мы называем «Дельфин». Он самый маленький, изогнутый, на нём стоит всего то пять или шесть домишек. И от остальных он лежит дальше всех. Там живёт мой брат со своей семьёй.

– Ты живёшь здесь всю жизнь, да? – спросила Лия, следя глазами за «Зелёным скатом», медленно проплывающим мимо.

– Да.

– И Камила тоже?

Если бы девушка смотрела на Тиля в эту секунду, она бы увидела, как дрогнуло лицо у рыбака.

– Нет. Она не местная.

– А ты никогда не хотел повидать мир?

– Я видел мир. Каждое лето с самого детства я отправлялся на материк, чтобы продавать шкуры морских котиков и рыбу.

– Но ведь дальше Большого порта ты не заплывал, так? – с тонкой усмешкой сказала Лианна, которая сама, однако, слышала о самом крупном портовом городе только из книг.

– Не все могут путешествовать вдоволь, госпожа. Для меня всегда была важнее моя семья и дом.

Лия ничего не ответила.

Лодка их мягко прошла мимо Старшего острова, который весь зарос домиками. Так как город взбирался вверх по холму, с воды девушка видела, как вьются и путаются улицы, поднимаются тут и там башенки, белеют стены. Вблизи она разглядела большие торговые корабли, казалось, заснувшие. Они грузно поднимались над берегом, словно моржи. Всё было серо и пасмурно, и сердце Лии окутала тоска. Зачем люди живут на таких хмурых, отдалённых островах? Далеко от мира, где жизнь кипит и плещет через край? Мира, о котором она слышала. Она знала, что есть города, где ни днём, ни ночью не смолкает музыка и песни. Что на юге, где днём палит солнце, а ночью на мир опускается непроницаемое одеяло, живут люди, с почти чёрной кожей, настолько их выжгло солнце. Она слышала, что сквозь материк тянутся тысячи дорог, всегда полных торговцев и путников, что деревни вырастают из-за поворота, словно грибницы. Она читала о горах, где по узким, опасным путям движутся длинные караваны, нагруженные поклажей и драгоценными тканями.

Так почему же её забросило сюда?.. И какая-то злоба, неясная и леденящая начала охватывать её сердце. Страшась этого чувства, она начала злиться на отца. Почему он запер её? За какое преступление она провела семнадцать лет, заточенная на одиноком, почти диком острове, окружённая всем и лишённая всего? Почему она, всю жизнь окруженная слугами, почестями, никогда не нуждавшаяся в пище и крове, чувствует, что люди, бывшие лишёнными всего этого – на самом деле являются богаче и счастливее её? Почему, если отец всегда говорил ей правду, она чувствует себя обманутой?..

Пока Лианна молча сидела, Тиль вёл лодку дальше, и они уже приблизились к «Малому скату», подойдя с другой стороны.

– Отсюда ты дойдёшь до дома? – спросил Тиль, высаживая Лианну на песочный пляж. Она кивнула и молча, вжав голову в плечи, двинулась прочь, даже не поблагодарив его. Но на этот раз Тиль почему-то не обиделся. Такой растерянный и грустный взгляд был у неё…

– Бог знает что, – пробормотал он.

Вскоре Лианна добрела до дома. Камила, немного встревоженная, встретила её у порога.

– А, вот оно что, – выдохнула она, узнав, что Тиль показывал Лие острова. – А то я разволновалось уже, подумала, куда ты делась! Ну, хорошо. Здорово, что вы теперь не грызётесь! Муж бывает иногда резковат, но он очень добрый человек! – но, мельком взгляну на лицо девушки, Камила осеклась. Какая-то холодная, неясная злоба выразилась на нём, исказив красивые черты. Не успела женщина ничего спросить, как Лия, горделиво распрямившись, произнесла:

– Мне всё равно, как относится ко мне твой муж. Если бы меня не выбросило на берег, если бы у меня был выбор – я бы даже не взглянула на вас, рыбаков. Зря ты думаешь, что я другая. Я такая, какой меня видит Тиль, и всё.

И она, оставив Камилу, скрылась в доме. Женщина, поражённая этой неясной, злой переменой, стояла, как громом поражённая. Но единственное, что она смогла произнесли, было: «Бедная девочка».

А Лианна, забившись в свою комнатку, укрывшись с головой рогожей, лежала, отвернувшись, и с какой-то тупой ненавистью глядела в стену. Её душил гнев, обида, раскаяние и страшный стыд. И, не в силах справиться со всем этим, она вдруг тихо заплакала.

Глава четвёртая. Страх у порога

Следующие несколько дней она ходила, как потерянная. Невнимательная, несобранная, Лианна практически не выполняла никакую работу, лишь замирала и глядела в одну точку, словно засыпая. Но никакая гордость, даже взращиваемая с самого детства, не смогла заглушить в ней тоскливого плача сердца. Камила, несмотря на слова Лии, была всё так же ласкова с ней, так же заботлива и внимательна. Казалось, она нисколько не помнила обиды, будто её и вовсе не было! И, наконец, чувствуя, что далее не выдержит, Лианна, краснея, попросила прощения. Женщина лишь нежно улыбнулась ей.

– Не волнуйся, дитя. Я тебе тогда ни на секунду не поверила.

Лианна удивлённо на неё взглянула.

– Но почему?

– Не знаю. Просто я чувствую то, чего не видят глаза, вот и всё.

Девушка не поняла её. Она вообще не всегда могла понять доброго, самоотверженного нрава Камилы. Почему та заботится о чужой? Почему она так ласкова? Зачем? Какая ей выгода? Но постепенно, с невероятным трудом, в сердце Лианны начали всходить побеги новых чувств, которые раньше безжалостно затаптывали. Она начинала любить Камилу, и не так, как любила отца, уважая и страшась. Она не признавалась себе, не могла дать этому название, но вскоре сумела показать это всем обитателям дома.

Начинались морозные деньки. Пасмурное небо, как одеяло, легло на землю, не пропуская сквозь себя солнце. Иногда начинал идти лёгкий снег. Лианна скучала по охоте, когда она, садясь на коня, могла мчаться по заснеженному полю, догоняя свору. Все свои старые забавы она теперь вспоминала с лёгкой тоской и неприятным чувством, слово это было нечто постыдное. «Малый скат» был лишён леса, а в роще жили разве что птицы, так что об охоте она могла забыть. Ловить морских котиков для неё не представляло никакого интереса. В эти дни Тиль как раз собрался за ними, вместе с другими рыбаками. Камила, отяжелевшая, неповоротливая, собирала ему в дорогу еду, чинила прохудившиеся штаны и шапку. Одевшись, рыбак стал напоминать медведя, зашедшего в дом. Он поцеловал жену на прощание.

– Я вернусь через несколько дней. Береги себя.

Камила уверила его, что с ней всё будет в порядке. Байри просил отца взять его с собой, но тот лишь взъерошил его волосы и пообещал взять его на следующий год. Лианна смотрела с утёса, как его лодка отходит от берега. Другие мужчины, отвязывая свои судёнышки, разглядывали застывшую на утёсе девушку с подозрительным любопытством.

– Странная она, – говорили они Тилю, посмеиваясь и переглядываясь. – Небось не привыкла к крестьянской работе!

– Вы её недооцениваете. В доме она помогает, жена её полюбила. Хорошая девушка, – отвечал Тиль, сам себе удивляясь.

Когда лодки скрылись из виду, Лианна спустилась к берегу. Обломок корабля, на котором её сюда принесло, до сих пор валялся на песке, покрытый снегом. Лия подошла ближе и присела на него. Ветер день ото дня становился всё ощутимее, всё холоднее, гнал ленивые облака с севера. Кутаясь в шаль, Лия обхватила себя руками. Редко она задумывалась о том, что зима может быть холодной и жестокой. В замке она не размышляла об этом, ведь его всегда щедро отапливали, камины пылали днём и ночью, так что девушка и забывала иногда, что за стенами может бушевать буря. Здесь было другое дело. Шерстяное платье Лии уже не так согревало её, приходилось идти очень быстро, чтобы не окоченеть. Да и в доме был всего один очаг. У себя в каморке девушка съёживалась калачиком под рогожей, стараясь сберечь тепло. Она бы даже согласилась, чтобы огромная, лохматая Барта спала вместе с ней, если бы от той не воняло так нестерпимо псиной. Лианна старалась не подавать виду, как ей плохо. Гордыня не давала. Даже сейчас она через силу заставляла себя сидеть тут, пронизываемая ветром, говоря себе, что не пристало Богу быть такой тряпкой. Подумаешь, холодно! В небе пиликали чайки, тоскливо и торжественно. Лия не была сентиментальной, но вдруг ей подумалось, а вдруг эти чайки когда-то пролетали над её родным островом? А если бы они могли говорить, она бы попросила их разыскать её отца, сказать ему где она, чтобы он забрал её. А ещё она бы попросила их узнать, что сталось с кораблём, с её командой, и её Каем.

Однажды Камила спросила её, остались ли у Лии дома семья и друзья. Девушка ответила, что нет у неё никаких друзей.

– Как такое может быть? – изумилась женщина, опустив шитьё и уставившись на Лию. – У всех есть друзья!

– У меня всегда были только слуги, – заметила девушка с тонкой улыбкой, в которой не было ничего радостного.

– Неужели рядом с тобой никогда не было человека, который готов был всегда прийти на помощь? Который не оставлял тебя ни в радости, ни в горе, который слушал тебя, давал советы? Друга, которому ты смогла бы доверить свою жизнь?

И, взглянув на Лианну, Камила увидела, как изменилось её лицо. По нему пробежала лёгкая судорога, а на щеках разлился румянец. Девушка отвела взгляд.

– Отец дал мне охрану, которая готова была меня защищать, дал слуг, которые всегда были со мной. Он дал мне учителя, который давал мне советы.

– Да, но ведь был человек, которому ты могла доверять? – осторожно спросила женщина. Лия отвернулась.

– Был, – коротко ответила она и больше не разговаривала в тот день.

Она не задумывалась ранее, кем был ей Кай. Она называла его раб, паж, слуга, мальчишка, но никак не друг. Само понятие дружбы было дня неё чем-то неясным, тем, что ей не объяснили в детстве. Ей это представлялось как слабость, неумение человека самому постоять за себя, а потому нужда в ком-то, кто тебя поддержит.

«Я сильная, мне не нужны друзья» – говорила она себе.

Так кем же был Кай? Он всегда был с ней, и он всегда был готов обнажить меч, чтобы защитить её. Он был практически единственным, кому она что-либо рассказывала, сухо, коротко, но всё же иногда она рассказывала. С ним она отправлялась в самые дальние уголки их острова, не боясь ничего. Но, стоило ей сейчас задуматься, Лианна жестоко оборвала свои мысли. Он был её слугой, которого подарил ей отец. Он не был ей другом, он служил ей, как верный пёс. И дело было в долге.

Но как же тоскливо ей стало от этих мыслей!

С трудом разогнув окоченевшее тело, Лианна побрела к дому. Камила играла с сыном. Мальчик прятался по углам, а женщина закрывала глаза и вслух считала. Байри пищал от восторга, когда она вдруг находила его и крепко целовала. Лианна скептически на них взглянула. Что за глупые игры? Но, похоже, мать и сын были совершенно счастливы. Они смеялись и шумели, с грохотом двигали стулья и стол. Лия тихо присела в уголочке и стала наблюдать. В детстве она тоже играла в прятки с мальчишками, но взрослые никогда не принимали участия в их забавах. Невозможно даже представить, чтобы её отец, такой благородный, такой могущественный, вдруг встал в угол и стал громко считать, пока она прячется! Нет, должно быть, есть люди, которым это позволено, и те, кому нет. Но почему же она родилась там и, главное, тем, кому этого нельзя?..

В это время Камила тяжело опустилась на стул и выдохнула. Такие игры в её положении быстро изматывали, а сын продолжал прыгать рядом, прося ещё. Женщина погладила его по голове.

– Нет, милый, мама больше не может. Ох, что-то у меня голова кружится…

Она прикрыла глаза, а потом с трудом подняла голову и посмотрела на Лианну.

– Мне бы прилечь, – сказала она, словно прося. Девушка помогла ей подняться и отвела в комнату. Камила улеглась на кровать, тяжело кряхтя и вздыхая.

– Лия, милая. Посмотри, пожалуйста, за Байри, хорошо? – попросила она вдруг, ласково прикоснувшись к руке девушки. Лианна почувствовала, как волосы поднимаются у неё на голове, но не от прикосновения, а от просьбы!

– Я… – пробормотала она в нерешительности, чувствуя, как холодеет что-то внутри. – Я не уверена, Камила…

– Ты справишься. Просто присмотри за ним, чтобы он никуда не убежал, ладно? Думаю, он сам сейчас сядет играть и не станет тебе докучать.

Как Лианна мечтала отказаться! Но лицо женщины было таким измученным и серым, что девушка тяжело вздохнула и утвердительно кивнула.

– Вот спасибо! – и Камила со спокойным сердцем уснула.

Выйдя из комнаты, Лия поискала глазами мальчика. Он действительно сидел в углу и играл с вырезанными для него отцом деревянными игрушками. Солдатика он посадит на маленькую лошадку и стучал ею об пол. Девушка присела на скамейку, и Байри поднял на неё глаза.

– Где мама? – спросил он тоненько.

– Она плохо себя чувствует и прилегла отдохнуть.

– Плохо?

– Она очень устала, не буди её.

– Ладно, – он пожал плечиками и продолжил своё занятие.

Лианна искоса за ним наблюдала, разглядывая его черты. Он был похож на отца, с такими же светлыми волосами и голубыми глазами. Но вот губы его, мягкие и улыбчивые достались ему от матери. Мальчик играл в пиратов, захватывая на своём небольшом деревянном кораблике с тряпичными парусами стул, на котором стоял солдатик на лошади, должно быть рыцарь. Лия так засмотрелась на его игру, показавшуюся вдруг такой привлекательной, что не сразу услышала голос Байри.

– Хочешь поиграть со мной? – повторил он терпеливо, когда девушка подняла на него глаза. Лия изумилась. Ей казалось, что мальчик боится её, избегает. Но его прямой и простой вопрос заставлял убедиться в обратном. Он смутил её.

– Я не знаю, я не умею играть в солдатиков…

– Это очень просто, я покажу! – он охотно подошёл к ней и поставил на скамейку свои игрушки. – Вот, возьми охотника, а я возьму рыцаря, потому что я мальчик, а только мальчик может быть рыцарем. Вот, хорошо. А теперь: «Здравствуй охотник!»

Лия недоумённо вертела в руках игрушку. Байри нетерпеливо вздохнул.

– Ну, отвечай!

– Что я должна ответить?

– Ну, я не знаю. Например: «Приветствую тебя, благородный рыцарь».

– Приветствую тебя, благородный рыцарь.

– Скажи, охотник, нет ли тут поблизости замка, который нужно спасти от чудовища? Я хочу совершить подвиг! Ну, что ж ты молчишь?

– Я не знаю где тут замок.

– Ты должна придумать. Ну, вот, скажем, пусть это будет замком, – Байри указал на дрова, сваленные кучей у камина.

– Эм… Благородный рыцарь, тут действительно есть один замок, который захватил страшный и ужасный… Грифон!

– Кто? – изумлённо уставился на неё мальчик.

– Это зверь с телом льва и головой и крыльями орла. Он захватил замок и держит принцессу в заточении. Только благороднейший из рыцарей сможет её спасти.

– Здорово! – Лия улыбнулась от того, как загорелось восторгом лицо Байри. Он тут же направил своего рыцаря к замку из дров, чтобы спасти принцессу, вместо которой взяли фигурку голубя. Так девушка и не заметила, как пронеслось много часов. Она, то играла с мальчиком, то принималась наблюдать за ним, находя в этом удивительное, странное удовольствие. Теперь она начинала понимать, почему Камила могла находить силы и радость, лишь наблюдая за сыном. Его детские, наивно простые и доверчивые слова вдруг заставили сердце Лианны смягчиться, почувствовать лёгкость. Ребёнок вызывал в ней тихое, ласковое чувство, которое не пугало её, не настораживало, а только грело. Чувствуя, что за ней никто не наблюдает, Лианна позволяла себе играть, как никогда не играла в детстве. Они разговаривали и смеялись, она вертела в руках игрушки, такие простенькие, но сделанные с любовью и старанием. Байри, похоже, тоже был рад этому их сближению.

Вскоре, утомившись, мальчик задремал, улёгшись на скамейке. Лия сидела рядом, думая о чём-то своём, тихом и приятном, унёсшим её куда-то глубоко, возможно в детство, когда до её слуха вдруг донёсся слабый стон. Как будто он пробудил в её памяти что-то далёкое и жуткое, девушка вся напряглась и прислушалась. Из комнаты Камилы послышался какой-то шум, и вновь сдавленный, мучительный стон повис в воздухе. Лия поднялась и тихо открыла дверь, чтобы не разбудить Байри.

Камила сидела на кровати в длинной рубашке, опустив ноги на пол. Её серое, покрытое испариной лицо мгновенно дало понять Лианне, что что-то не так. Волосы её сбились, липли на лоб, прядями падали на влажные глаза. Женщина одной рукой опиралась на кровать, а другой держалась за живот, с трудом дыша. И тут Лия увидела, как у той по низу рубашки расползается красное пятно. Камила, поймав смертельно испуганный взгляд девушки, попыталась изобразить спокойствие, но губы её предательски искривились. Лия почувствовала, как внутри у неё всё сжалось от ужаса.

– Милая, – слабо, едва шевеля губами, пробормотала Камила. Её лицо, пронзённое новой болью, скривилось, изобразив невыносимую муку. – Лианна, мне понадобится помощь…

Девушка замерла у двери, остолбенев. Она не могла сделать ни шагу, не могла даже вздохнуть. Всё внутри неё бешено клокотало, но она лишь глядела на кровь, проступающую на одежде женщины. Но в эту секунду Лия отдала бы всё, чтобы это она истекала кровью, а не Камила.

– Лия, дорогая. Ты должна сходить за повитухой. Ты знаешь куда идти. Ты носила туда масло и молоко. Ты сделаешь это?

– А как же ты? – выдавила девушка, не смея приблизиться.

– Я не смогу дойти, тебе придётся привести её сюда. Ты сделаешь, Лианна?

И Камила вдруг вся согнулась, едва подавив крик. Лия подалась вперёд и упала рядом с кроватью, прижавшись к коленям женщины. Девушке показалось, что ей в сердце вонзили нож и теперь медленно поворачивают. Она пыталась заглянуть в зажмуренные глаза Камилы, сама не зная зачем. Когда они приоткрылись, Лия выдохнула:

– Дождись меня! Прошу, только дождись! – Женщина с трудом ей кивнула.

И Лия, уложив Камилу в постель, быстрым шагом вышла из комнаты.

«Не оставляй Байри одного» – помнила она слова роженицы. Лия разбудила мальчика.

– Пойдём, малыш, – произнесла она, лихорадочно его одевая. Её горящий, нахмуренный взгляд испугал его.

– Куда? В чём дело?

– Мы с тобой прогуляемся, хорошо? Совсем немного, до деревни и обратно.

– Но я не хочу! Где мама?

Лианна закусила губу. Руки её дрожали, когда она укутывала Байри в свою шаль. Но, взглянув в подёрнутые слезами, перепуганные глаза ребёнка, она вдруг почувствовала в себе твёрдую решимость и силу. Она улыбнулась.

– Мама отдыхает. Она попросила меня сходить в деревню, а тебя не с кем оставить. Сходи со мной, ладно? А то одной мне будет совсем скучно.

Мальчик несколько секунд глядел на неё, а потом согласился. Они вышли на улицу. Стемнело, чёрное небо скрадывало всё очертания, но выпавший снег делал землю светлой. Лия сразу нашла знакомую тропинку и, взяв Байри на руки, быстро двинулась вперёд. Она чувствовала, что сердце её вот-вот выскочит их груди, ей казалось, что она всё ещё слышит измученный, ужасный стон Камилы. Ночь для Лианны казалась мертвенно-красной. И, когда кончилась опасная, скалистая тропинка, и началась широкая дорога, девушка побежала. Она едва чувствовала под собой ноги, ребёнок замедлял её бег, но Лия, вдруг нашла в себе нечеловеческие силы, и не останавливалась до самой деревни. И когда ей на секунду показалось, что она потерялась, смертельный ужас, словно ледяная удавка, сдавил ей горло, и Лия едва не зарыдала. Она отдала бы всё, чтобы это оказался лишь кошмарный сон! Сколько раз она шла этой дорогой, и при свете дня, и ранним утром, когда всё вокруг было черным черно! Но страх и отчаяние затуманили её рассудок, запутали, но и гнали её вперёд. И, наконец, увидев знакомые деревья, девушка вздохнула почти счастливо и прибавила шаг.

Почему, почему Камила?! Почему сейчас, когда Тиль уехал на несколько дней? И Лианна так боялась не успеть, что вновь и вновь едва не плакала, но глаза её оставались сухими. Раньше она не знала подобного страха. Она до конца не понимала, что происходит с Камилой, но чувствовала, что так быть не должно. Срок родов ещё не пришёл.

Скользкий снег разъезжался под ногами, и Лия каждую секунду боялась упасть, а ведь на руках у неё был Байри! Она чувствовала, что если не успеет, то его мать умрёт…

«Если бы я могла! Если бы только могла! Будь я уже Богом, я бы спасла её, я бы точно не дала ей умереть!»

Мысленно девушка проклинала восемнадцать безбожных лет, проклинала себя за то, что сейчас так беспомощна. Какой смысл становиться Богом на пятьсот лет, если она не может спасти одну женщину сейчас? Зачем ей сила, если она бессильна исцелись Камилу?!

И когда впереди замаячили первые огни деревни, Лианна едва дышала. Хрип вырывался из её груди, ноги гудели, но она лишь прибавила шагу и вихрем влетела во двор дома, где жила старая повитуха. С разбегу девушка стала колотить в дверь.

– Откройте! – закричала она, едва владея собой. Байри прижался к ней, испуганный этим криком. Лия обняла его, пытаясь успокоить. Вскоре дверь открылась и женщина, уже не молодая, но ещё и не старуха, с подозрением и вниманием взглянула на задыхающуюся, раскрасневшуюся Лианну.

– Камила, – выдохнула девушка, стараясь восстановить дыхание. – Она рожает. Раньше срока. У неё кровь…

По напрягшемуся, встревоженному лицу повитухи, Лия поняла, что смысл сказанных слов дошёл до неё. Женщина кивнула, быстро вернулась в дом, пробыла там минуту, а потом быстро вышла, укутанная и с сумкой.

– Идём, нельзя терять время, – проговорила она коротко, и они пустились в обратный путь.

Лия постоянно порывалась бежать, даже уставшая, неся на руках Байри, но женщина не могла за ней поспевать, и девушке приходилось её дожидаться. Лианне хотелось хорошенько ударить повитуху от досады.

«Почему она идёт так медленно? Почему?! Вдруг Камила умирает!»

Но женщина размеренно быстро шла, и Лия понимала, что ей нужно беречь силы, чтобы помочь роженице. Но сама девушка мчалась на пределе своих возможностей. Она находила в себе больше и больше сил, столько, сколько потребуется. Если будет нужно, она и повитуху понесёт на плечах, только бы Камила осталась жива!

Со звёзд осыпалась алмазная, сверкающая крошка. Горячее дыхание путников поднималось паром, две фигуры быстро шли среди каменистых утёсов. Крепчающий мороз делал всё вокруг колким и острым, вырезая грани. Лианне показалось, что дорога от деревни до дома никогда не была такой длинной! Но вот из-за поворота, в снежной дымке, стало слабо виднеться освещённое окошко и труба, из которой струйкой вился дым. Это был их дом. Лия выдохнула. Дошли. У дверей повитуха обернулась к ней и остановила девушку, уже хотевшую войти.

– Нет, не надо вам двоим туда, – произнесла она строго, взглянув на Байри.

– Но Камила! Я должна быть там, с ней! Вдруг понадобится помощь?!

– Я справлюсь, а если понадобится помощь – позову. Подумай о мальчике. Не стоит ему это слышать.

Лианна, не до конца понявшая, хотела возмутиться и начать кричать от досады и обиды, но вдруг почувствовала тяжесть ребёнка, который был у неё на руках. Байри всхлипывал, чувствуя, что происходит что-то плохое, и жался к девушке. И тут ей показалось, что ноги её вот-вот подкосятся. Лия кивнула повитухе, и та скрылась в доме.

– Идём, – пробормотала она, погладив Байри по голове. Подумав несколько секунд, Лия отворила дверь хлева. Тепло животных, их запах, встретившие её, в этот раз не оттолкнули, а показались такими гостеприимными, такими родными. Она поискала фонарь и зажгла тусклый огонёк, который осветил лишь стойло, в котором они устроились, зарывшись в солому. Козы с удивлением и некоторым подозрением косились на них, но потом снова, как ни в чём не бывало, стали медленно жевать.

– Что с мамой? – хныкал Байри.

Лианна прижала его к себе, ёжась от холода.

– С мамой всё будет хорошо. Она поправится. А скоро вернётся Тиль и всё будет просто замечательно, да?

– Мне страшно, Лия, – и мальчик обнял её крепче. Девушка почувствовала, как предательские слёзы подступают к её глазам. Она всхлипнула и попыталась улыбнуться ребёнку.

– И мне страшно. Но всё будет хорошо.

Лохматая Барта, скромно сидевшая в углу, подошла к ним ближе, громко дыша и высунув язык. Лианна притянула собаку к себе и обняла за шею. От той пахнуло теплом и уютом, которого девушка прежде не замечала. Собака легла вместе с ними, грея и оберегая их.

Байри очень скоро уснул, утомлённый долгим путешествием. Но вот Лианна ещё долго не смыкала глаз, судорожно прислушиваясь. Ей всё казалось, что сквозь шум ветра она слышит стоны, доносящиеся со стороны дома. И каждый вздох ночи казался ей жутким и полным муки, словно призраки бродили вокруг хлева, ища входа. Лия и хотела, и страшилась бы быть сейчас с Камилой. Она знала, что утром надо будет идти в дом, и она одновременно ждала этого часа, и хотела, чтобы он никогда не настал! Какое же мучительное это было ожидание! Если бы не Байри, спавший прижавшись к ней, Лия, должно быть, металась сейчас по двору, не зная, что делать. Она была благодарна, что мальчик с ней. Ей казалось, что если она будет этой ночью разгонять его страхи, то сделает хоть что-то полезное и нужное.

Неизвестность, стоявшая за дверьми их пристанища, представлялась Лианне странной, двухголовой химерой, которая могла или ласково встретить её, или растерзать, изорвать сердце в мелкие клочья. Девушка так боялась, что кровь стыла в жилах, что бледность разбегалась по её лицу, словно маска. Но, даже самым сильным людям нужен сон. Вскоре, измученная, встревоженная, она забылась, просыпаясь от каждого звука. Но всё же это был отдых.

Рано утром, так, что было ещё темно, её разбудил стук в дверь. Кто-то снаружи пытался попасть в хлев. Байри сонно щурил глаза, Барта уже виляла хвостом у входа. Лианна быстро вскочила и подбежала, чтобы открыть. Ей было уже не важно, какая из двух голов химеры встретит её. Ужас ожидания куда хуже, чем самые страшные новости. Рывком она отодвинула засов.

Повитуха, осунувшаяся, сразу постаревшая, стояла на пороге. Лианна в каком-то отупении замерла перед ней, глядя молча, с умоляющим, вопрошающим лицом. Женщина велела ей идти за собой и направилась к дому. Девушка шла по пятам, стараясь сдержать дрожь в руках. Почему она ничего не говорит? Что это может значить?! Что?

– Камила?.. – с трудом выдавила Лия, замерев у самой двери, не смея ступить за порог. Повитуха устало на неё взглянула.

– Она жива, и ребёнок тоже. Но оба они очень слабы, я не знаю, выживут ли они. Тебе придётся взять хозяйство на себя. Я буду приходить и помогать. Идём. – И она открыла дверь в дом.

Лианна вошла, едва передвигая ноги. Всё тут дышало усталостью, болью, надрывом сил и чувств. В погасшем камине тлели угли, там остался чан с нагретой водой. У входа в комнату валялось окровавленное тряпьё. Девушка застыла посреди комнаты, поражённая окружившим её хаосом и страхом. Что за ужас орудовал здесь ночью? Но главное было то, что Камила жива!

– Можно её увидеть? – шёпотом спросила Лия, осторожно и с опаской глядя на комнату.

– Можно, только ненадолго, она очень слаба. Иди. – И повитуха уступила Лианне дорогу.

Девушка, едва позволяя себе вздохнуть, просунула голову в дверь, и только потом заставила себя зайти. Тут было темно. Окошко было занавешено, у кровати тускло тлела свеча. От духоты и страха у Лианны закружилась голова, она быстро схватилась за стену, чтобы не рухнуть на пол. С постели донеслось слабое шевеление.

– Лия, – раздался усталый, но всё же радостный голос. – Подойди! Я так рада тебя видеть.

Девушка, пошатываясь, приблизилась к кровати. Камила, растрёпанная, похудевшая, жалкая, глядела на неё черными впадинами глаз. И улыбалась.

– Посмотри, какой он красивый, – пробормотала она, приподнимая краешек одеяла и ласково глядя на крошечного, сморщенного младенца. Лия так старалась разглядеть в этом неприятном, красном личике хоть что-то, что Камила называла «красивым», что вздохнула от досады. Но женщина этого не заметила. Она лишь с покоряющей, всеобъемлющей любовью и трепетом глядела на новорождённого.

«Неужели все её мучения этого стоили?» – удивлённо подумала девушка. Она даже чувствовала неприязнь к этому ребёнку, едва не убившему Камилу! Почему так?

Женщина, наконец, заметила тяжёлый, задумчивый взгляд Лианны.

– Это мальчик. Он так похож на Тиля, да?

– Я не знаю, – ответила девушка и осторожно присела на край кровати. – Как ты себя чувствуешь? Прости, я не могла быть с тобой…

– Я всё знаю, милая, – Камила легко коснулась её руки. – Спасибо, что присмотрела за Байри! Он ещё слишком мал…

– А ты?

– Я просто очень устала. Но всё будет хорошо. Я чувствую, что во мне достаточно сил, чтобы выкарабкаться. Бог нам помогает.

От этих слов Лия почувствовала, как волосы поднимаются у неё на голове. Но после быстрого взгляда на Камилу она поняла, что женщина имела в виду. Значит, она всё же не догадалась. Но как она близка!

– Сейчас семнадцатый безбожный год, – сухо и немного встревожено проговорила Лианна. – Бога нет.

– Я знаю. Но я чувствую, что, несмотря на это – он с нами! Ведь главное это верить.

Женщина с улыбкой взглянула на младенца. Тот причмокивал губами и морщился во сне. Лианна вдруг почувствовала, как что-то жжёт ей глаза. Она хотела было отвернуться, но Камила вдруг спросила:

– Лия, что такое?

– Я… – пробормотала она и, всхлипнув, опустилась на постель, вжавшись лицом в одеяло. – Я так испугалась, Камила! И я ничего, ничего не могла сделать!

Она так долго держалась, терпела, чтобы не дать волю слезам. Но пережитый страх вдруг навалился всей силой. Вся её беспомощность вдруг показалась ей такой жалкой! Лие было так стыдно за свои слёзы, что она хотела убежать, но что-то приковало её к месту, быть может рука женщины, которая прикасалась к ней.

– Милая, – услышала она мягкий голос. – Это ты спасла меня! Не плачь. Всё позади.

Но девушка ещё долго не могла прийти в себя.

* * *

Лия взяла на себя заботу о хозяйстве. Ей было тяжело и непривычно, она часто чувствовала, что что-то делает не так, но всё же заставляла себя работать. Ведь она делала это для Камилы. Женщина лежала в постели. После тяжких родов ей нужна была пара недель, чтобы выздороветь, и ещё много отдыха, чтобы окончательно восстановить силы. Но, по крайней мере, было ясно, что жизни её больше ничто не угрожает. Повитуха действительно иногда приходила помогать, и это оказалась вполне приятная и милая женщина, но Лия сторонилась её, чувствуя, что не готова до конца доверять ей и её длинному языку. Байри держался молодцом. Скорее всего, он не до конца понял, что произошло, и был в восторге от своего нового братика, хоть тот ещё и ничего не умел, кроме как спать да есть. Лианна к новорождённому не относилась никак. Он не раздражал её, но и тепла она к нему не испытывала, слишком противоположные чувства он вызывал своим рождением. Девушка одёргивала себя на злых мыслях, что лучше бы было без него. Она не хотела бы расстраивать Камилу, которая души в нём не чаяла.

Однажды Лия отправилась в деревню. Ей нужно было отнесли молоко и зайти к повитухе за лечебными травами. Камиле было куда лучше, Байри спал, и девушка могла никуда не торопиться. Она шла не спеша, много глядя по сторонам, и с удовольствием вдыхала солоноватый, ледяной воздух. Он чем-то напоминал ей дом, но в нём было меньше запахов кораблей и жилищ. Лишь иногда ветерок приносил едва заметный запах дыма, но потом исчезал, растворяясь. Снег лежал повсюду, смягчая острия скал. Иногда в сером небе проносились белые чайки, стремительно и юрко. Дальше они скрывались за утёсами, где оставили свои гнёзда.

Лианна добралась до деревни, где её встретили приветственными окликами. Остров был маленький, новости на нём разносились мгновенно. После случая с Камилой жители, если и не стали любить девушку, то, по крайней мере, начали уважать её. Смелый поступок, зимней ночью, с ребёнком на руках, мчаться среди ледяных опасных скал в деревню, чтобы спасти роженицу! Лию, пожалуй, смущали эти приветствия и вопросы, которые начали ей задавать.

«Как там Камила? Ей лучше?»

«Может нужна какая помощь?»

«Я тут собрала вам кое-что, мёд из города, орехи. Возьми, дорогуша, не стесняйся»

«Вот, овечий тулуп! Возьми, милая! Ты, верно, совсем замерзаешь, пока туда-сюда из дома в деревню ходишь. Возьми, подарок»

Девушка, не привыкшая к соседству, сперва глядела с подозрением, исподлобья, пока Камила не объяснила ей, что в этом нет ничего плохого.

«Соседи часто общаются, разговаривают, иногда что-то дарят. Не бойся, тебя никто не обидит».

И действительно, никто не говорил ей ни единого грубого слова. Лия с трудом здоровалась в ответ, осторожно улыбалась, скованно поводила плечами и сцепляла руки, отвечая на вопросы о здоровье Камилы. Женщины ласково махали ей рукой издалека, старушки старались дать ей какое-нибудь угощение. Иногда Лия готова была сквозь землю провалиться от смущения, но всё же признавалась себе, что есть в этом всём что-то радостное, приятное.

Закончив в деревне, девушка двинулась в обратный путь. Ей было легко и почти хорошо в это мгновение, несмотря на все заботы, которые ожидали её дома. Но, уже двигаясь по узенькой тропинке, ведущей вверх в дому, она увидела, как из дверей выходит мужчина. Он был легко одет, в штаны да рубашку, несмотря на мороз. Выйдя, он замер, глядя куда-то вверх и шевеля губами. А потом он опустил взгляд на Лианну, замедлившую шаг. И вдруг, сорвавшись с места, он двинулся к ней. Лия узнала Тиля, когда он был уже в десяти шагах от неё. Его лицо, превратившееся в каменную маску, напугало её, девушка остановилась. Голова его была вжата в плечи, губы не то зло, не то упрямо сомкнуты. Он налетел на неё, не успела девушка что-либо сказать. Ей показалось, что он сейчас ударит её, и уже приготовилась защищаться, когда вдруг почувствовала, как кольцо рук заключило её в железные тиски. От страха и изумления девушка застыла, словно окаменев. Но Тиль не пытался её задушить, не пытался сделать ей больно. Он крепко обнял её, и Лианна услышала сдавленный, срывающийся голос: «Спасибо! Спасибо!»

Глава пятая . История Камилы

Вскоре Тиль пришёл в себя после потрясения. Узнав, что он был так нужен жене, но отсутствовал, рыбак испытал и горе, и страх за то, что уже случилось. Сколько бы Камила не уверяла его, что его вины тут нет, мужчина ещё долго ходил хмурый и почти злой, но только на себя. Зато на Лию он теперь взглянул новыми глазами. Если раньше он относился к ней предвзято, помня то, как она себя сперва вела, сейчас Тиль сам увидел то, что с самого начала разглядела его жена – добро, которое было скрыто глубоко под гордыней и высокомерием. Но теперь, увидев его раз, Тиль знал, что не каждое резкое и презрительное слово Лии означает её пренебрежение. А Лианне было от всего этого не по себе. Она была бы рада как прежде избегать общения с рыбаком. Она не была готова открываться перед ним, и Тиль, похоже, понял это. Уважая её личное пространство, он не лез к ней, хотя говорил теперь чаще и ласковее. Всё изменилось.

Лианна сама в себе ощущала перемены. Она больше не чувствовала, что этим людям надо показывать «кто тут главный», она больше не считала себя госпожой, попавшей к беднякам. Ей вдруг начинало казаться, что она дома! Едва заметное чувство принадлежности к семье поселилось в ней и начинало расти. Ей больше не было одиноко, когда она сидела в общей комнате, наблюдая, как Камила и Тиль играют с сыном. Теперь Байри так часто звал её играть с собой, женщина звала её посидеть с ней и поговорить, что девушка ощущала себя частью всего этого. И гордыня в ней молчала.

И всё же она постоянно чувствовала нарастающее беспокойство. Снова и снова, ложась спать, она решалась снять платье и глядела, как проклятое солнце растёт на ней!

На плечах уже раскинулся ненавистный узор, начиная взбираться по шее. Он спускался вниз по рукам, как приговор, вынесенный ей уже при рождении. Ничто не давало ей забыть, да и в деревне и у них дома об этом судачили. Все задавались вопросом, появится ли новый Бог? Что с ним могло быть? Где он? А что если он не явится? Лия бежала от этих разговоров, но они доносились до её ушей отовсюду, словно укор. Но что она могла сделать, застряв тут?! Дни бежали, лёд ещё не сошёл. Никаких вестей с материка не приходило. Северные острова впали в зимнюю спячку.

Камила поправилась. Она вновь начинала потихоньку браться за работу, хоть и быстро уставала. Девушка поразилась тому, как изменился облик женщины: бледня и худая, осунувшаяся, она иногда пошатывалась при слишком сильном ветре. Беременность высосала из неё все соки. Сына они с Тилем назвали Олли. Лианна редко его видела, он много спал и хныкал, когда Камила убаюкивала его. Часто по ночам её будил его истошный крик, и девушка поражалась, как мать только справляется с ним? Неужели все дети такие? И неужели все матери любят своих детей так же самоотверженно, как Камила? Однажды Лианна спросила у Горвея, где её мать. Только однажды. Отец сказал, что она умерла. И запретил говорить об этом. Запретил с такой злобой во взгляде, что девочка уже не смела об этом заикнуться. Какой она была? Как её звали?

Тот день выдался таким холодным, что никто из обитателей дома не решался высунуть на улицу и носа. Коз и кур Тиль загнал в сарайчик, пристроенный прямо к дому. Там было теплее. За стенами дома скулил ветер, скребясь в двери и окна. Большая Барта лежала у очага, вытянув свои длинные лапищи.

Тиль рано ушёл спать, всю прошлую ночь Олли не давал ему сомкнуть глаз, и рыбак валился с ног. Камила качала ребёнка на руках, сидя у очага, Лия пристроилась рядом. Они разговаривали. Речь их вдруг зашла о короле, и когда Лианна, не поведя бровью, сказала, что скоро будет война, Камила вдруг вся напряглась и уставилась на девушку с изумлением.

– Какие ужасные вещи ты говоришь, Лия! Почему должна начаться война?!

Девушка, сперва, смутилась негодованию в голосе Камилы, но потом спокойно ответила:

– Король умирает. Вскоре бароны начнут битву за трон. Кого бы ни выбрал король наследником – другие не согласятся, войны не миновать. Вскоре весь мир изменится.

– Но ведь, если вовремя появится Новый Бог – он может и предотвратить войну!

«Зря ты так думаешь» – хотелось сказать Лианне, но она только произнесла:

– Быть может Бог станет лишь способствовать этой войне. Вдруг у него есть фаворит среди баронов? И Бог захочет видеть его королём.

Камила улыбнулась.

– Глупышка. У Бога не может быть фаворита! Он не несёт войну, он несёт с собой мир и гармонию!

– Но если мира можно достигнуть лишь через войну?

– Чтобы выдвинуть того человека, которого хочет видеть Бог на троне?

– Да!

– Тогда пусть лучше у нас вовсе не будет Бога, – с грустной усмешкой произнесла женщина. Лия изумилась.

– Но почему это лучше?!

– Неужели ты не понимаешь? Разве может править миром Бог, который хочет достигнуть лишь одной цели, всеми средствами, на которые способен? Бог не заботится о будущем одного человека, он следит за порядком и гармонией во всём мире! И если он стремится только к одной цели, то какими ещё средствами кроме войны он готов пользоваться? Это страшный Бог…

Лианна ничего не понимала.

– Но предыдущие Боги! Они были слабы, немощны. Сколько тысяч людей погибло, потому что они допускали ошибки, подпускали к власти тех, кто не был её достоин.

– А кто решает, кто достоин власти или нет?

Девушка подавилась своими словами. Её мысли были внушены ей отцом и Арахтом. Но что же она сама думала на этот счёт?

– Лия, война ужасна! Это не просто захват одним человеком трона. Это реки крови, которыми истекают целые народы. Это голод, это нищета и страх! Если Новый Бог схлестнёт страны в войне, погибнут сотни тысяч.

Девушка молчала. В её голове кипел десяток колких ответов на слова Камилы, но ни на один не отзывалось сердце. Оно болело, чувствуя, что его загоняют в угол. Девушка никогда не представляла себе войну глазами обычных крестьян. А ведь Камилы была права! Что ждёт тех, кого коснётся её железный кулак, когда войска начнут сцепляться, словно голодные звери? Что будет делать Лианна, когда до неё донесутся молитвы отца: «Лия, убей моих врагов! Сделай меня королём любой ценой!» Что она станет делать, если для этого придётся погубить тысячи жизней?..

– Тогда каким же должен быть Бог?.. – пробормотала она исступлённо, не зная, что ещё сказать.

– Я не знаю, Лия. Но Бог думает сразу обо всех тех, над чьими судьбами он властен. Бог следит за равновесием, за гармонией в мире. Восемнадцать Безбожных лет страшны тем, что гармония нарушается. Людям кажется, что они совсем одни. Люди думают, что только Бог помогает им, и в своих неудачах винят его отсутствие, а везение называют простой случайностью и не радуются ему. Бог забирает тех, у кого пришёл срок, у него не может быть личных симпатий. Он не может сделать всех одинаково счастливыми, да это и не его цель!

– Тебе легко говорить! – вдруг выпалила девушка зло. – Ты счастлива, Камила! Тебя окружает семья, которая любит тебя! У тебя муж и дети, и все вы любите друг друга! Тебе незнакома ненависть и злоба, и страх. Легко быть доброй, говорить о гармонии, когда вокруг тебя тепло. Когда тебе не твердят о долге, когда тебя не запирают, не делают из тебя монстра.

Лия не хотела всего этого говорить, само вырвалось. И она виновато и вызывающе взглянула на Камилу. Женщина задумчиво глядела на ребёнка, лежащего у неё на руках. Блуждающий и грустный взгляд её упал на очаг, а потом на Лию, которая выжидающе молчала. Но она не ожидала услышать того, что ей рассказала Камила.

– Знаешь, я ведь не всегда жила на Северных островах. Мой дом лежит далеко на Западе, так далеко, что я бы хотела забыть, где это, но никогда не смогу. Наш город, окружённый цепью холмов, он никогда не сотрётся из моей памяти. Летом всё начинало цвести так ярко, что иногда казалось сном. С одного края города подступал лес, другой обхватывала широкая река, а потом катилась на запад, к морю. Когда я была совсем девчонкой, я часто бегала и в лес, и на речку. Мы там купались и играли, летом собирали ягоды на лесных полянах, а зимой катались с холмов. И весной, когда цвели поля, воздух наполнялся удушливым, пряным запахом, так, что даже дышать была тяжело, но очень приятно. А потом мне всегда приходилось идти домой…

У нас была большая семья. Бабушка, я едва помню её. Отец, сутуловатый и угрюмый, с загорелым, усталым, злым лицом. Мать, всегда кашлявшая, худая. У неё было восемь детей! Восемь! И всех нужно было кормить и одевать. Я была старшей. И всё своё детство, начиная с пяти лет, я сидела с младшими братьями и сёстрами. Я их кормила и купала, гуляла с ними, шила, помогала матери. И меня били. Били нас всех, но я помню, что мне доставалось больше остальных. Должно быть, я заступалась за младших. Я не имею права винить своих родителей. Они были измученными, усталыми людьми. Непосильная работа сломала их, налоги были высоки, и одиннадцать голодных ртов! Бабушка была моей защитой. Но, когда мне было восемь лет – её не стало. И в тот день я поняла, что всё вокруг изменится. Мы много работали. В огороде, в сарае, нас отправляли на рынок, и в мастерские, и везде, где можно было заработать краюху хлеба. И били по вечерам. Это превращалось в ритуал. Мы возвращались домой, отдавали родителям деньги, и получали побои, а потом иногда и ужин. Я всегда боялась за младших и старалась сама отдавать родителям их деньги, но не всегда удавалось. Иногда кто-то из братьев и сестёр заболевал, и тогда я долгими ночами сидела рядом, унимая жар и снимая боль.

Я смутно помню это время. Помню, что постоянно было страшно и хотелось есть, – Камила умолкла на минуту, будто провалившись в воспоминания. Лия молча, широко раскрыв глаза, глядела на неё. – Но годы шли, и мне исполнилось шестнадцать лет. И однажды, когда я пришла домой, мать не стала меня бить, как раньше. Она заставила меня вымыться, расчесала мне волосы, заплела, надела на меня новое, красивое платье. Не помню, какого оно было цвета… Кажется, голубое или серое. Оно показалось мне просто прекрасным! Никогда прежде я не надевала ничего подобного. Я была так удивлена, что не смогла спросить, что же это значит. Вместе с отцом и матерью мы вышли и куда-то направились. В городе было много народу, шумно, но мы втроём молчали. Я покорно шла следом, не зная, что и думать. Меня напугало то, что меня не били сегодня. Вскоре мы добрались до лавки сапожника. Меня удивило, почему родители привели меня сюда. Из лавки вышел мужчина лет сорока пяти и стал разглядывать меня, как корову на рынке. Родители о чём-то с ним говорили. Я стояла, уперев взгляд в землю, не в силах взглянуть на человека, который должен был стать моим мужем. Я догадалась, когда он, глядя на меня, пожал руку моему отцу. Я поняла, и мне захотелось бежать, но я не смогла сдвинуться с места.

Придя домой, я увидела в стойле двух новых кляч и корову. Так вот какова была моя цена, подумалось мне.

На следующий день нас обвенчали. Было тихо, никто не пришёл поздравить меня со свадьбой. Были только мои родители, да два брата и сестра, самые старшие. Остальных оставили дома. Моего мужа звали Ирвиг. Он не был плохим человеком. Наоборот, он принял меня в семью, без приданого. Он был обеспечен, его ремесло приносило ему хорошие деньги, и я не голодала. Наконец я не голодала! У меня был тёплый дом, где я стала хозяйкой, была еда, был защитник. Ирвиг был вдовцом, и от первого брака у него был сын, который был младше меня только на год. Кажется, его звали Илио. Он меня не любил. Он не мог простить отцу то, что его мачехой стала девчонка, на год его старше. Но я старалась с ним не ссориться и жить в мире.

Была ли я несчастна? Не знаю. После жизни дома, где меня постоянно избивали, где я голодала, теперь я была благодарно Ирвигу за то, что он мне давал. Но, была ли я счастлива? Нет. Я не любила своего мужа, но это не мешало мне быть благодарной ему. А через год у меня родился ребёнок. Милая девочка, как же я была тогда счастлива! Она была такой красавицей! Темноволосая, смугленькая, улыбчивая! А как она смеялась. Я не отнесла показать внучку родителям. Я вообще с ними не виделась. Лишь братья и сёстры иногда забегали ко мне, проведать как я живу, иногда поесть. Я подкармливала их, пока Илио не видел. С появлением ребёнка он стал ещё злее, ещё больше ненавидел меня и всё время пытался поссорить с Ирвигом, но мой муж, спокойный человек, был чаще на моей стороне, видя, каков его сын.

Но я тогда была счастлива. Девочка, появившись в моей жизни, развеяла тоску, в которой я жила. Она стала смыслом моего существования. А потом судьба отняла её у меня… – голос Камилы сорвался, но она продолжила, уже ровно. – Она заболела. Простыла, когда играла на улице. Ей было полтора года. Посылали за врачом, знахаркой, даже колдуньей, но всё без толку. Моя девочка гасла, как свеча. Я долгие дни сидела у её постели, молясь, чтобы она осталась жива, только бы она осталась жива! Я готова была отдать свою жизнь, лишь бы она жила! Но тогда уже шёл Пятый безбожный год. Я знала, что меня никто не слышит. И она умерла. Тихонько, словно кто-то задул свечку. И всё.

А через год умер Ирвиг. У него было слабее сердце, и однажды он вдруг замер посреди своей мастерской, и упал. И больше не поднялся.

Тяжело описать, что я чувствовала в тот год. Это была тупая, ноющая боль, невыносимая, нескончаемая. Когда умер муж, я почти не плакала, уже не могла. Я думала, что хуже уже не будет. Но стало. Илио, унаследовавший дом и дело отца, превратил мою жизнь в кошмар. Вновь начались долгие дни, полные тяжёлой работы, побоев и голода, грызущего, постоянного голода. Илио открыто издевался надо мной, но я всё терпела, потеряв интерес и к жизни, и к людям. Но видя, что этим меня не пронять, он решил добить меня. Он сказал, что женится на мне, и тогда я стану его собственностью. Стала бы я тогда жить хуже? Не думаю. Но одна мысль о том, чтобы принадлежать этому человеку, вызывала во мне смех и гнев одновременно. Я открыто сказала ему, что этому не бывать. И тогда он выставил меня из дома. Что я могла сделать? Соседи смотрели, как он выталкивает меня за порог и захлопывает дверь, но ничего не сделали. А я стояла одна посреди улицы и не могла даже плакать. Слёз у меня не было.

Когда я пришла в свой родной дом, меня встретила всё та же бедность, как и пару лет назад. Лошадей родители уже продали, а корова совсем отощала и готова была издохнуть. Один из моих братьев сбежал из дома с караваном торгашей, две сестры умерли, не вынеся голода и холодной зимы. Меня встретили голодные, впавшие глаза остальных братьев и сестёр. Но меня даже не впустили в дом. Мать, встретив меня на пороге, загородила собой проход. Никакие мои мольбы не смогли её умилостивить.

«Ты теперь отрезанный ломоть» – сказала она мне.

«Но куда же я пойду?!» – выпалила я, чувствуя нарастающий гнев и слёзы, скатывающиеся по щекам.

«Куда знаешь. Это уже не моя забота».

И вот ещё одна дверь захлопнулась пред самым моим носом.

Что я могу сказать, это было горько. Это было неописуемо обидно, несправедливо, зло и жестоко! И всё это я хотела выкрикнуть в воздух, но не стала. Какой был в этом смысл? И я просто побрела прочь. Мне хотелось есть, спать, я замёрзла холодным весенним вечером. Ещё не везде сошёл снег. Я не знала, что мне делать. Кто-то из знакомых дал мне краюху хлеба, в ручейке я напилась, а спала на соломе в чьём-то сарае, откуда утром меня выгнали, угрожая спустить собак. Никто не хотел брать меня на работу. Я подозревала, что Илио распустил про меня какой-нибудь слух, но мне не хотелось даже знать какой. Мне было всё равно. Я потеряла всё.

Однажды, сидя на пристани, я глядела, как уходят по реке корабли. Мимо проходила худенькая лодчонка, и я спросила, куда она плывёт.

«В Главный порт» – ответили мне. Я вспомнила рассказы про этот город, про то, как всегда там жарко и душно, как огромные, нагруженные товаром корабли уходят в море, идут в разные страны. И вдруг меня потянуло туда. Добрый человек согласился подвезти меня. И тогда я покинула свой родной город, в надежде, что никогда туда не вернусь. Мне было всё равно куда идти, так, почему бы не в Порт?

Мы добирались больше недели. По реке, по узким протокам. Вскоре я почувствовала, как становится всё жарче. Горячий воздух нёсся над волнами, и вдруг я увидела впереди море. Я никогда не видела его прежде. Оно и восхитило, и напугало меня! Необъятное. Сверкающее! И огромный белоснежный город на берегу. Это был Главный порт, портовый город. Таких огромных кораблей я прежде не видела никогда. Они были нагружены товаром, казалось, их бока распухают от пряностей, вин и тканей, скрытых внутри. Они были похожи на пузатых зажиточных купцов, стоящих бок о бок в гавани. Сотни мачт и парусов, мелкие лодки, снующие среди больших судов. Город гудел и невероятно шумел! И солнце! Горячее и яркое, оно постоянно освещало белоснежные, высокие, каменные стены. Я была рада солнцу, ведь зимы я боялась больше всего. А сезон дождей был для меня не так страшен.

Целый день я ходила по городу и порту, разглядывая корабли, глазея на прохожих, таких разных! Здесь были купцы с востока, разодетые в яркие одежды, смуглые и черноволосые. За ними плелись полуголые слуги, худые, но подобострастно гнущие спины перед хозяевами. Были угрюмые северяне, даже здесь, на солнце, укутанные в меховые шаровары и тулупы. Их серые лица меня чем-то пугали, но сами люди казались очень стойкими и сильными. Чернокожие люди, прибывшие с юга, вовсе заставили меня открыть рот и глядеть на них во все глаза.

Город кипел, бурлил жизнью, и я мечтала тут раствориться. Но и здесь мне не спешили давать работу. Я была слишком тощей, слишком оборванной и жалкой. Два года я провела в портовом городе, переходя с места на место, подрабатывая как получится, живя где придётся. Через два года я превратилась в самую настоящую бродяжку, загорелую, растрёпанную, дикую. Я была больше похожа на уличную собаку, нежели на человека. Вспоминаю, как хватала куски хлеба, если проезжающий торговец случайно ронял что-то со своей тележки. О, сколько раз меня за это огрели хлыстом по спине! Но я научилась не чувствовать боль и быстро бегать, скрываясь в тёмных закоулках. Я хорошо узнала этот город, а он почти не знал меня.

Однажды я, как и много раз до этого, сидела в порту, устроившись у каменной стены в тени. Здесь сновало множество народу, и я глядела на них жадными глазами. Здесь сидело много таких как я – попрошаек. Многие были воришки, но у меня не хватало смелости срезать кошельки. Я задумывалась над этим, признаюсь, но ни разу не решилась на это. Люди сновали взад и вперёд, и никому, как всегда, не было до меня дела. И тут какая-то тень упала рядом. Подняв взгляд, я увидела мужчину, нависшего надо мной. Я вздрогнула, и хотела было бежать, но человек не выглядел злым или опасным. Он просто стоял и рассматривал меня. На мне было какое-то тряпье, которое я нашла или украла, и мужские шаровары. Платком я завязала волосы, и скорее всего напоминала паренька, а не девушку. Мужчина протянул мне сушёную рыбину. Я с удивлением глядела на него.

«Ты что, не голодный?» спросил он, из чего я заключила, что он правда принял меня за парня. Я осторожно взяла рыбину и спрятала в складках одежды. Он продолжал смотреть на меня.

«Как добраться до рынка, не знаешь?»

«По лестнице, господин, а дальше увидите, туда все идут» – ответила и заметила, как изменилось его лицо. Но он кивнул и двинулся прочь. Я смотрела ему вслед, а потом достала рыбу и жадно её съела. Она мне показалась жутко вкусной. Я мысленно поблагодарила незнакомца. Его лицо запомнилось мне, он был одет как все северяне, топал в мягких лохматых мокасинах, слишком жарких для этих мест. Я оглянулась, но его уже не было.

Когда на город спустилась удушливая ночь, я уснула, свернувшись на больших тюках. Мне нравилось спать в порту, нравился звук болтыхающейся воды, который убаюкивал меня. Мне нравился портовый город, наверное тем, что тут меня никто не знал. Так я спала, пока не услышала оклик. Открыв глаза и увидев пред собой тёмный силуэт, я напугалась. Но спокойный голос казался очень дружелюбным.

«Так ты тут живёшь, да?»

Я узнала его. Это был тот же мужчина, который дал мне рыбку! Я почти обрадовалась.

«Иногда здесь, иногда в городе, господин»

«У тебя нет дома?»

«Нет»

«Хм. Есть хочешь? Пойдём со мной, я тебя накормлю» – и он двинулся вдоль по причалу. Вначале я колебалась. Я знала, что нельзя доверять незнакомцам, особенно мужчинам. Но что-то в сердце кольнуло меня. Я почувствовала, что этот человек не причинит мне зла. И я осторожно побрела следом, готовая в любую секунду пуститься наутёк.

Рядом со своей рыбацкой лодкой мужчина, прямо на плитах, развёл маленький костерок и поставил котелок с водой.

«Можно сделать похлёбку!» – выпалила я, увидев, как он достаёт рыбу и овощи. Он улыбнулся.

«Сделаешь?»

«Конечно!» – и я, как много лет назад, принялась за готовку. Я почистила рыбу, порезала овощи и всё покидала в котелок, а мужчина сидел рядом и наблюдал за мной. Мне было и неловко и приятно от его взгляда. От запаха еды у меня свело и заурчало в животе.

«Давно ты живёшь на улице?» – стал расспрашивать он. Сколько мне лет, живы ли родители, как зовут? На последнем вопросе я запнулась и долго молчала. Он улыбнулся.

«Я знаю, что ты девушка. Не бойся. Я не стараюсь тебя заманить. Можешь не отвечать». Спустя минуту я всё же выдавила из себя смущённо: «Камила».

«А я Тиль» – проговорил он дружелюбно и просто.

Когда похлёбка была готова, он налил мне большую миску и дал ложку. Я жадно и быстро ела, словно у меня в любую секунду могли отнять еду. И я так давно не ела горячего супа! Понаблюдав за мной, он дал мне добавки и улыбнулся, когда я откинулась назад, впервые за долгое время чувствуя полное насыщение.

«Можешь поспать сегодня у костра, Камила. Если хочешь»

Я тогда осталась. Мне было сытно и спокойно. С неба глядели яркие, маслянистые звёзды. В портовом городе их всегда было очень много. Они мигали.

Я уснула и очнулась, когда Тиль назвал меня по имени. Он дал мне хлеба и немного сыра, дал несколько медных монет, богатство, которого у меня прежде не было, и отправился опять на базар, чтобы распродать весь свой оставшийся товар и вечером отплыть. Я, сжимая деньги в кулаке, побрела прочь. На эти деньги я могла прожить две недели. Могла через день есть горячую еду, или растянуть хорошенько и есть впроголодь месяц. Но почему-то я не испытывала радости. Я была благодарна Тилю, безумно благодарна. Но мне было так тоскливо и плохо, что я едва не плакала. Но я решила не злоупотреблять его добротой и не попадаться ему больше на глаза. Целый день я бродила по городу, не зная чем себя занять. Деньги я не потратила, не чувствуя, что мне что-то нужно. Спала я в какой-то подворотне, а утром, стоило подняться солнцу, побежала на пристань. Я знала, что его там не будет, но мне хотелось поскорее убедиться, чтобы потом спокойно жить себе дальше. Я влетела в гавань и добежала до того места, где стояла его лодка. Пусто. Так и есть, он уплыл. Я стояла, сжав монетки в кулаке, глядела на проплывающие мимо лодки и не то улыбалась, но то плакала, не помню. Помню, что мне было очень горько. Я поплелась прочь, едва замечая, как на меня наталкиваются люди. Я уже почти вышла из порта, когда услышала чуть слышный окрик:

«Камила, погоди!»

Я обернулась. И увидела его. Тиль стоял в лодке, пришвартованной другом месте! Я изумилась, но ноги сами понесли меня туда. Он спрыгнул на каменные плиты и быстро пошёл мне навстречу.

«Я думала, вы вчера вечером уплыли, господин» – выдавила я из себя, чувствуя, как мой рот растягивается в улыбке.

«Да, уплыл. Но я просто забыл про одно дело… Да не важно. Я хотел спросить тебя…» – он запнулся и долго не знал, как сказать. В конце концов он выпалил:

«Если хочешь, поезжай со мной! Я живу на Северных островах. Там не так жарко, как в Большой порту, но у меня есть тёплый дом! Там ты сможешь жить совсем по-другому. Я понимаю, как глупо это звучит, но если…»

«Я поеду» – вырвалось у меня, не успел он договорить. Ещё до того, как он предложил, я была согласна. Это было безрассудно, скажут многие, но моё сердце говорило, что это оно! Я отдала монеты мальчишке, который сидел у каменной стены. Он с удивлением взглянул на меня.

«Куда ты?» – спросил он. Я улыбалась и плакала.

«Я плыву домой!»

Тиль забрал меня из Главного порта, забрал из нищеты. Он дал мне дом, дал еду, подарил свою любовь, а через несколько месяцев мы поженились. И он, это самое лучшее, что случилось со мной за мою жизнь. И я всем сердцем благодарю судьбу за мою жизнь, какой бы она ни была. Ведь если бы я не прошла все те испытания, жила бы я сейчас так? Были бы у меня такие замечательные дети и ты, Лианна?

Камила улыбалась. Ей было тяжело говорить, часто слёзы наворачивались ей на глаза, но женщина утирала их и продолжала рассказ. А Лия всё это время сидела, не в силах ни пошевелиться, ни вздохнуть. Она окаменела, руки её были ледяными, взгляд потухшим и неясным. Она чувствовала, как от этого рассказа в её душе поднимается настоящая волна, огромная, дикая! Ей было больно внутри, горячо.

– Я не знала, – выдавила из себя девушка, с трудом ворочая языком. Камила кивнула.

– Ты и не могла знать. Но я тебе это рассказала не для того, чтобы упрекнуть в твоих словах, Лия! Я просто хотела поведать тебе о том, что какой бы страшной ни была жизнь, всё равно можно сохранять в себе добро и любовь! И я рассказала тебе о самом страшном в своей жизни, потому что я доверяю тебе и люблю! И я знаю, что ты не станешь смеяться надо мной или порицать.

Лия почувствовала, как что-то с силой кольнуло её в груди.

«Доверяю тебе и люблю». И она почувствовала, что не выдержит больше. Она вдруг вылетела на улицу, прямо на мороз. Её лицо, залитое слезами, обожгло невыносимым холодом, почти как огонь. Но это не шло ни в какие сравнения с пламенем, которое терзало её изнутри. Ей было так больно, что она хотела бы упасть оземь, прямо тут, на промороженную насквозь каменистую землю. И разбиться на мелкие кусочки, как льдинка…

Она почувствовала жуткую боль утраты и стыда, невыносимого, нестерпимого. Она вдруг поняла, что наделала столько вещей, которые уже никогда не исправит! Она уничтожила самое дорогое, что когда-либо у неё было!

Минут пятнадцать спустя, вся оледеневшая, она приплелась обратно в дом. Камила, уложившая сына, с тревогой на лице встала ей навстречу.

– Лия… – прошептала она. Девушка, пошатываясь, подошла ближе и упала на скамью, опустив голову на руки. Женщина села рядом.

– Камила, – проговорила Лия, едва слышно. – Я должна рассказать тебе что-то… Я не служанка Барона Горвея. Я его дочь, Лианна. Прости, что не сказала вам.

О том, как тяжело дались ей эти слова, говорили побелевшие её щёки.

– Я знаю, милая, – ласково проговорила Камила. Её встретил изумлённый взгляд.

– Как?..

– Ты не умеешь врать. Твои привычки выдали тебя в первую неделю, но это не имеет значения. Я думаю, что у тебя были причины не говорить правду.

– Да, были…

– Так это всё что тебя гложет?

– Нет. Я натворила что-то страшное…

– О чём ты?! – испугалась женщина.

– Я сделала ужасную вещь. Я потеряла единственного человека, который всегда был со мной, всегда мне доверял!

– Твой друг?

Лианна кивнула и всхлипнула.

– Кто он?

– Мой паж. Я издевалась над ним с самого детства! Я называла его рабом, во всех играх я делала его козлом отпущения, я постоянно дралась с ним, стараясь сделать как можно больнее! И, несмотря на всё это, на то, что я оставила шрамы у него на лице, унижала его перед другими слугами и постоянно задевала, всё равно он доверял мне, и я могла доверять ему! И когда он, как ты, рассказал мне о своём детстве, о том, что его пугает темнота, о том, что его били и мучили, я посмеялась над ним! Я не знала что сказать, и поэтому рассмеялась! Я сказала, что он трус! А ведь он доверился мне, Камила! Впервые!

И Лианна уткнулась женщине в колени, разрыдавшись. Камила гладила её по голове.

– Милая, не плачь. Если твой друг знает тебя так же хорошо, как я, то он ни капельки на тебя не обиделся. А ведь он знает тебя с самого детства!

Лия подняла на неё заплаканное, удивлённое лицо.

– Почему?

– Ведь я на тебя не обиделась, когда ты была расстроена и наговорила мне всего? Думаю, что он тоже не обиделся.

– Всё равно, я поступила чудовищно.

– Не кори себя. Ты росла там, где не был любви. Не твоя в этом вина. Я вижу, какая ты на самом деле. Добрая, отзывчивая, заботливая.

Лия с удивлением слушала эти новые в её адрес слова.

– Я никогда не смогу перед ним извиниться, – произнесла она. – Никогда.

– Думаешь, он погиб?

– Скорее всего. Я не знаю. Я боюсь узнать.

Камила обняла её, отгоняя страхи.

– Как его зовут, твоего друга?

– Кай. Его звали Кай.

– Ты скучаешь по нему?

– Я не знаю. Он всегда был со мной, с детства. А теперь его нет. Это будто у тебя отняли часть тела, и ты вроде можешь без неё, но ты уже не целый.

Женщина понимающе улыбнулась.

– Я знаю это чувство. Не переживай, милая. Вскоре ты вернёшься домой, к отцу. И вдруг тогда окажется, что Кай жив? Тогда ты сможешь извиниться и вновь обретёшь свою потерянную часть.

Лианна молчала. Она знала, что если Кай и вернётся к ней – то ненадолго. И от этого ей было больнее, чем если бы он был мёртв.

– Не рассказывай никому обо мне, – попросила она тихо.

Женщина дала слово.

* * *

На следующий день Лианна встретила во дворе Тиля. Он рубил дрова, и они, оледеневшие, со звоном разлетались на две половинки. Он встретил девушку взглядом и продолжил свою работу. Она, поколебавшись с минуту, подошла ближе.

– Камила рассказа мне о своей прежней жизни.

Руки Тиля едва заметно дрогнули, и он внимательно и долго посмотрел на девушку. И улыбнулся в конце концов.

– Она тебе очень доверяет.

– Да, я знаю. И ценю это! – Лия немного волновалась. Воспоминания об этом рассказе заставляли её сердце возмущённо и жалобно биться. И трепетать от восторга.

– Скажи, когда ты её увидел, то сразу понял, что любишь её?

Рыбак, не ожидавший настолько откровенного вопроса, смешался. Но, не чувствуя не доли презрения или гордыни в искреннем голосе, он опустил топор и, облокотившись на него, широко улыбнулся Лианне.

– Думаю что да. Наверное, это была судьба. Я каждый год отправлялся в порт продавать шкурки котиков, жир и рыбу. И всегда я спешил по пристани мимо нищих, стараясь на них не глядеть. Иногда я давал кому-нибудь монетку. А тут… Меня будто потянуло туда. Сперва я решил, что это сидит обычный паренёк. Но, когда она заговорила, я понял, что это девушка. И мне хотелось слушать этого голос как можно дольше, но я поскорее убрался. И я не надеялся вновь её увидеть! Но, когда я вдруг увидел её, спящей на каких-то грязных тюках…. Мне сразу захотелось защитить её. Это было такое странное чувство. И ведь на следующий день я правда уплыл! Я закончил с делами, приготовил лодку и всё в тайне надеялся, что она снова появится в порту, возможно, чтобы ещё раз увидеться со мной. Но с закатом солнца я отплыл. И я провёл несколько самых мучительных и одиноких часов в моей жизни! Никогда открытое море не казалось мне таким пустым, таким безжалостно огромным и глухим ко мне! Мне казалось, что в порту я оставил часть себя. И я вернулся. Сам не помню, на что я надеялся. Ведь вполне могло оказаться, что девушка, получив деньги, не захочет вернуться в порт. Но какое-то внутреннее чувство говорило мне, чтобы я возвращался. И когда я вдруг заметил её, понурую, медленно плетущуюся прочь, я уже не раздумывал. И невозможно описать моего счастья, когда она согласилась ехать со мной! Мне показалось, что я вдруг стал целым, полным, будто воссоединился со своей недостающей частью. И она, по дороге на Северные острова, всё мне рассказала, всю свою жизнь, без утайки, без прикрас. Просто и трогательно. И я не мог поверить, что человек, переживший такое, способен оставаться таким же чистым и добрым, как она! И она подарила мне куда больше, чем дал ей я. Наша жизнь, наши дети. Иногда я думаю, за что же мне досталось подобное счастье?

– Вы оба его заслужили, ваше счастье, – тихо и задумчиво проговорила Лианна.

«Мне казалось, что в порту я оставил часть себя» – эти слова врезались ей в ум. Лия задумывалась над ними, понимала и снова терялась в догадках. Она живо это ощущала, всей кожей, всеми чувствами, и никак не могла осознать. Но одно она чувствовала точно: ей не хватает чего-то, что-то важное у неё отняли.

Глава шестая. Рыжая красавица

Прошло два месяца. На Северных островах весна приходила поздно, но в воздухе уже отчётливо чувствовались её дуновения. Солнце всё чаще показывало из-за туч заспанное лицо, постепенно согревая каменистые утёсы. Снег становился рыхлым и сырым. Лёд ещё сковывал воду, но всё чаще начинали виднеться на нём желтые пятна, днём иногда доносился его скрежет, но по ночам всё вновь подмерзало. Но все жители чувствовали – холода позади!

В доме рыбаков всё шло своим чередом. Малыш Олли подрастал. Вначале он много хворал, видимо потому, что родился раньше срока. Но теперь он быстро рос, крепчал, его голубые, забавные глаза с интересом и серьёзным вниманием разглядывали всё вокруг. Байри хотел научить его играть в солдатиков, но братик ещё ничего не понимал и только жевал деревянные игрушки.

– Он глупый, – жаловался мальчик Лианне, показывая обслюнявленную деревянную лошадку. Девушка подавила смех, чтобы его не обидеть.

– Ничего. Уже скоро он вырастит, и вы сможете играть вместе. А пока что пойдём на улицу, там солнце!

– Идём! – весело отвечал ей мальчик.

Камила с удивлением и улыбкой наблюдала за переменами в Лие, а они были поразительными! Казалось, что Лианна просто позволила себе жить. Без утайки, без смущения она играла с Байри, развлекая его и сама наслаждаясь. Она нянчила младенца, давая Камиле отдохнуть, помогала женщине чем могла. Выглядело так, будто она старалась с лихвой наверстать всё упущенное, и будто постоянно куда-то спешила. Камила это чувствовала и не могла объяснить. Лия, казалось, пыталась увидеть и почувствовать как можно больше, насытиться полностью. Словно у неё был отведённый срок…

Женщина часто задавалась вопросом, что же это? Она не верила тому, что чувствовала, возможно, впервые в жизни. Она не находила объяснения тому, что молодая девушка так боится за время! Это выражалось даже не в её действиях, а в её жадном, поглощающем взгляде, который старался всё охватить, как можно больше и внимательнее. Но, стараясь подавить пугающие догадки, Камила радовалась тому, что Лианна казалась счастливой.

И девушка сама себя такой чувствовала. Измученная ожиданием, когда она попадёт домой, она в какой-то момент дала себе свободу и перестала об этом думать. К чему ежечасно грызть себя? К тому же её окружала настоящая жизнь! Вдали от одиночества, презрения ко всем и гордыни. Вдали от ежедневных упражнений во владении оружием и изучения военной стратегии и истории. Она старалась не вспоминать об этом.

Но скоро должен был сойти лёд.

* * *

Тиль обнял жену, встретившую его у порога. На руках у неё был сынишка, рыбак крепко его поцеловал, и карапуз радостно запищал.

– Он узнаёт тебя, – произнесла Камила, улыбаясь.

– Не правда, он всем так радуется.

– Клянусь! Только когда ты приближаешься, он так смеётся, гляди! – Олли тянулся к отцу ручками. Тиль взял его и ласково взглянул на жену.

– Надеюсь, ты права. Знаешь, лёд уже скоро сойдёт. Я смогу отвезти Лианну на материк. Наверное, уже через пару недель.

Его удивило, как помрачнело лицо жены.

– Ты в порядке? – спросил он озабоченно.

– Да. Тиль, не говори ей пока, ладно?

Он изумился.

– Почему?

– Просто не стоит.

– Но ведь она сама так рвалась домой! Думаешь, она передумала?

– Я не знаю. Но взгляни, – и Камила указала взглядом на Лианну и Байри, которые вдвоём бежали через двор, в сопровождении лохматой Барты. Они играли в пятнашки. Звонкий смех этих двоих иногда перекрывало глухое вуханье собаки, которая тоже очень хотела играть, но, похоже, не совсем понимала правила. Лия, подобрав платье, убегала от Байри, петляя среди грядок, прячась за забор и выглядывая из-за сарая. Мальчик и писком удовольствия мчался следом, крича что-то о рыцарях и грифонах.

Тиль улыбнулся.

– Они и правда очень спелись. Но ты думаешь, что ей здесь лучше?

– Я не знаю, Тиль. Но мне кажется, что она впервые живёт по-настоящему, и впервые позволяет себе привязываться к людям. Она любит и Байри, и Олли, и нас с тобой.

– Тебя, – поправил рыбак с усмешкой.

– Ты не прав. Тебя она тоже любит. По-своему, может не так заметно. Как отца или брата. Но, скорее как брата, отец у неё уже есть…

– Ты знаешь что-то, чего не знаю я? – с любопытством посмотрел он на жену.

– Ты многого не знаешь, но только потому, что невнимательно наблюдаешь. – Камила поцеловала его. – Пускай она сама спросит о путешествии. Ты же помнишь, как раньше она спрашивала каждый день. Последний раз она спросила о материке месяца два назад. Что-то изменилось.

– Как скажешь, – покорился Тиль.

Лианне они действительно ничего не сказали. Но она и сама всё чувствовала. Но не с радостью, а с тревогой и внутренним страхом она следила, как начинает постепенно двигаться лёд на воде, как снег медленно, но неизменно тает, как сверкают сосульки, свисающие с крыши.

«Ещё не время. Ещё рано» – говорила она себе. Но срок, похоже, приближался. О, как ей хотелось потянуть ещё время! Часто она ловила себя на мысли, что не хочет потерять то, что есть у неё теперь. Она мечтала как-нибудь утром проснуться дочерью Камилы и Тиля, а не Барона Горвея, хоть она и любила своего отца, и скучала по нему. Но страх вновь вернуться к прошлому, к холодному, бесчувственному, одинокому, пугал и заставлял её в страхе вскакивать по ночам, чувствуя, как горит по всему телу клеймо. Она не знала, что будет делать, когда отметина покроет её руки и лицо. Не знала и не хотела знать.

В один из солнечных деньков, когда от белизны снега становилось трудно видеть, Камила предложила Лие сходить в город, на Старший остров.

– Ты ведь там ни разу не побывала. Я хочу сходить на рынок, и мне может понадобиться помощь с Олли.

Тиль, к невыразимому счастью Байри, взял того с собой на рыбалку. Мальчик весь светился гордостью, когда отец вручил ему крохотную удочку и, усадив на плечи, зашагал вниз по тропинке.

Лианна задумалась. Она и правда не была на главном острове, но её немного пугало то, что там будет много людей. Раньше она проезжала рынок только верхом, не останавливаясь и не оглядываясь, в сопровождении свиты или, по крайней мере, Кая. Идти туда, ходить среди людей? Но почему-то ей это показалось заманчиво. Когда ещё она сумеет рассмотреть всё вблизи?

И она согласилась.

– Замечательно. Давай приоденем тебя, – радостно воскликнула Камила и побежала в комнату. Лианна вскочила.

– Это ещё зачем?!

– Как? Ты ведь идёшь в город! Это целое событие!

– Вот так событие. Что за глупости, Камила? Мне нравится моё платье.

– Но оно ведь совсем старенькое. У меня есть более нарядное, тебе понравится!

– Нет, спасибо, – постаралась улыбнуться Лия.

– Ну, тогда давай хотя бы волосы тебе распустим.

– Нет.

– Лианна! – женщина с досадой всплеснула руками. – Ну почему ты такая упрямая?!

– Зачем расплетать волосы? С косой куда удобнее.

– Но ведь они у тебя такие красивые!

– Глупости. Волосы как волосы, – упрямо надулась Лианна. Камила присела рядом, стараясь заглянуть в её немного раскрасневшееся лицо.

– Лия, ты очень красивая девушка. Почему ты не хочешь показать это? Чего ты боишься?

– Зачем это? Я не понимаю.

– Потому что, если Бог дал тебе красоту – нельзя её скрывать!

– Бог ничего мне не давал.

«Он только всё у меня отнял» – хотела добавить она, но вовремя осеклась. Камила грустно улыбнулась.

– Можешь думать, как хочешь. Но всё же. В мире столько красивых вещей! Ты думаешь, что люди украшают дома, одежду и волосы просто так, от скуки?

– Да, – честно выпалила Лия. – Я не вижу смысла в этих глупостях.

– Может сейчас и не видишь. Люди хотят видеть вокруг красоту. Каждая душа тянется к гармонии, а что есть красот, если не гармония? Она одна может скрасить серую, трудную жизнь. И в этом нет ничего плохого. В этом нет праздности. Счастливое сердце так же важно для человека, как и сытый желудок.

– Да, но счастливое сердце не утолит голод!

– А сытый желудок не заставит человека «хотеть» жить. Можно жить, забывая красоту. Но что это тогда за жизнь?

Лия помолчала. Она не до конца поняла слова Камилы, но что-то в её сердце отозвалось на простые и искренние слова. И девушка, вздохнув, расплела тяжёлую косу. Огненная лава волос потекла по её плечам, падая на спину. Женщина радостно вздохнула.

– Милая, не прячь их! Ты такая красавица.

Лия смутилась.

Так и не уговорив девушку надеть красивое платье, Камила сдалась, и они, вскоре, выдвинулись в дорогу. Отражаясь от снега, солнце слепило глаза, и Лия с трудом различала дорогу. Но знакомая тёмная тропинка вела их вперёд.

Мост ещё не разобрали. К городу шли и другие жители «Малого ската». Камила, помахав им рукой, стала их догонять. Лия была этому не очень рада. Куда больше ей бы хотелось идти с одной только Камилой, но что поделаешь. Соседка с любопытством взглянула на девушку и ахнула.

– Лианна, какие у тебя красивые волосы! Дай я на тебя взгляну, – она покрутила покрасневшую до кончиков ушей Лию. – Прямо как огонь!

Девушка пробормотала в ответ какую-то благодарность. Что угодно она бы отдала в это мгновение, лишь бы провалиться сквозь землю! Ей было стыдно и неловко, но нельзя отрицать того, что что-то в её груди отозвалось удовольствием. И она действительно теперь выглядела по-другому! Раньше, с убранными, безжалостно зачёсанными назад волосами, она выглядела строгой, неприступной и холодной. Её сияющие, остро голубые глаза кололи льдом, страшно было встретить этот взгляд. Теперь её распущенные, пушистые локоны, наивно растрёпанные, обрамляли лицо, делая его мягче, сглаживая хищность взгляда и твёрдость сжатого рта. Она напоминала робко распускающийся цветок, которому с самого рождения не хватало света.

Все вместе, разговаривая и смеясь, они взошли на мост. Он состоял из лодок, перевёрнутых вверх дном, поверх которых были уложены доски и вбиты шесты, вдоль которых тянулись канаты, вроде перил. Схваченный льдом, мост был крепок, но кое-где уже начинал пошатываться, там, где лёд тронули трещины. Приходилось быть осторожным. Лианна не до конца доверяла этому «мосту». Первые метров тридцать она судорожно цеплялась за канаты, словно за единственное спасение, но видя, как спокойно идут другие люди, почувствовала себя увереннее. Не пристало и ей бояться.

Постепенно нарастал гул, исходящий от Старшего острова. Трудно было назвать этот город большим, но, по сравнению с крошечными деревеньками, разбросанными по Северным островам, он был действительно велик. Ещё издалека Лия видела, как растут дома и башенки, раскидываются улицы и площади. Городской порт встречал кораблями, заиндевевшими, хмурыми мачтами, серыми, поседевшими раньше срока людьми. Девушка, привыкшая только к деревне и замку у себя дома, глядела жадно и долго, рассматривая каменные и деревянные домики. Ей нравился небольшой рыбный базар, развернувшийся прямо у выхода в порт, где темнились лавки, нагруженные селёдками, сушёной рыбой, стопками из шкур морских котиков, жира и снастей. Большие бочки, громоздящиеся друг на дружке, многим служили и стульями и спальным местом. По деревянным помостам они вошли на остров. В небе кружили чайки, то и дело падая вниз. Здесь они расхаживали важно, пока кто-нибудь не отгонял их раздражённо ногой. Лианну немного смущало количество этих птиц, которые, казалось, заполнили собой всё. На острове Горвея их было меньше. Должно быть, дело было в том, что здесь промышляли рыбной ловлей. Дома всё не так.

По дороге их то и дело окликали, здоровались. Камила была вежлива и приветлива со всеми, отвечала, расспрашивала о здоровье и скромно отзывалась о своём. Показывала сынишку тем, кто его ещё не видел. Лианна в эти моменты старалась отвлечься на что-нибудь и не привлекать к себе внимания. И тут, слава богу, было на что отвлечься! В шуме и суете она выхватывала осколки чужих жизней, чужих судеб. Прогрохотала телега, которую тащил небольшой лохматый ослик. Мужчина, шедший рядом, глядел куда-то в землю, не замечая ничего вокруг. Когда его повозка толкала кого-нибудь, он даже не оборачивался на гневный оклик, а просто продолжал свой путь. Вот две женщины, одна уже в возрасте, дородная и величественная, а рядом молоденькая, робкая девушка, глядящая из-под скромно опущенных ресниц живыми, немного блестящими глазами. Ей, видимо, как и Лие хотелось во все глаза смотреть по сторонам, но она не смела. Паренёк, высокий и худой, быстро куда-то шёл, с руками занятыми какими-то чертежами. Он был так озабочен, так сосредоточен на дороге, что не замечал, что свёртки бумаги один за другим переваливаются через его локоть и падают прямо в грязь. Он быстро скрылся из виду. Из окна свешивалась чья-то любопытная голова. Кажется, ей надлежало развешивать бельё, но голова только сидела, подбоченясь, и наблюдала за улицей. Огнём вдалеке вспыхнул шпиль, освещенный солнцем. Проковыляла собака с перебитой лапой. Она хромала, но, подойдя к какому-то мальчугану, завиляла хвостом. Тот, похоже, только и дожидался её. Вдвоём они побежали прочь, и собака уже не выглядела такой несчастной калекой. Мужчины катили куда-то пустые бочки. Те смешно бухали и подпрыгивали по камням, но, похоже, были достаточно крепкими. Медленно-медленно прошло старуха. Ветхая, как листы истлевшей бумаги, она выглядела так, будто любой порыв ветра снесёт её. И все старались не сбить её с ног, а она ползла себе дальше. Красивые женщины, розовощёкие, здоровые, выходили из лавок на воздух. От них, запыхавшихся от работы, валил пар, их улыбки, широкие и добродушные, встречали всех проходящих. Камни под ногами блестели от влаги и солнца, облака гнались друг за другом в небе, птицы пересекали свод от крыши до крыши, прерывая шум толпы жалобным плачем. Всё вокруг двигалось, дышали и жило.

И Лия была во всём этом. Она алчно поглощала всё, что мог предложить ей мир. Она внимательно всматривалась, переводила взгляд с предмета на предмет и не могла насытиться. Она хотела объять всё, и всё упускала, и негодовала на себя. И на отца.

«Так вот какая она, жизнь среди людей! Они такие, они разговаривают друг с другом, делятся новостями. Они собираются в города, чтобы не чувствовать себя одинокими. А я? За что я была лишена этого?»

Она чувствовала и горькую обиду, и восторг, и радость. То и дело она ловила на себе любопытные, долгие взгляды. Должно быть, чем-то она всё же привлекала внимание. Наконец она почувствовала, как кто-то упорно сверлит её глазами. Лия обернулась и уставилась на светловолосого, крепкого парня, который, казалось, забыл куда шёл и смотрел на неё в упор. Лианна удивилась. А потом смутилась. Ей вдруг стало не по себе, слишком долгим и открытым был взгляд, слишком явно парень улыбнулся, когда Лия на него взглянула, слишком ярко вспыхнул румянце у него на щеках. Девушка быстро отвернулась и подошла к Камиле. Женщина как раз хотела зайти в лавку.

– Вот ты где, а я тебя уже потеряла! Ну, как тебе город?

– Он велик.

– Ну что ты! Это очень маленький городок, Лианна. Ты не видела Главного порта! Вот он действительно необъятен. А тут почти что все друг друга знают. Смотри, вон там, например, племянник Тиля, Ханок. Ей! – она помахала рукой. – Здравствуй, Ханок!

Лия, быстро обернувшаяся, почувствовала, как внутри неё всё вдруг опустилось. Но как раз тот парень, что так долго на неё глядел, теперь уверенно и быстро к ним приближался. На губах его светилась улыбка.

– Здравствуй Камила, – проговорил он радостно. – Как ты себя чувствуешь? Это малыш, да? – он ласково взглянул на Олли, смотревшего по сторонам сердито и насуплено.

– Да, он. Я в порядке, а как дела у тебя дома? Я слышала, отец простыл?

– Нет, с ним всё в порядке. Два дня лежал, а потом снова на лёд. Никак матери его не удержать. – Юноша рассмеялся.

Лия всё это время стояла рядом, упорно глядя в землю. Она хотела бы снова начать глазеть по сторонам, но этот Ханок почему-то смущал её. Она молилась, чтобы он договорил с Камилой и ушёл поскорей. Но тут женщина вспомнила про неё.

– Кстати, Ханок, познакомься, это Лианна. Ты, должно быть, слышал о ней.

– Да, слышал.

Лия быстро и гордо подняла взгляд. Её вдруг задели его слова. Да кто он такой, чтобы… И тут она поняла, что юноша смотрит на неё не с праздным любопытством, а с теплом и добродушием. Его взгляд не вызывал сомнений, что он слышал только самое хорошее, что он более чем расположен к девушке. Лия смутилась.

– Привет, – пробормотала она сдавленно.

– Здравствуй. Я сразу заметил вас в толпе. Я очень рад познакомиться.

Лианна хотела выдавить что-то в ответ, но запнулась и взмолилась в душе, чтобы Камила увела её. Женщина, кажется, всё поняла.

– Рада была повидать тебя. Передавай всем дома привет. – Она обняла юношу.

– До свидания Камила! До свидания, Лианна!

– Пока, – буркнула девушка и, подняв взгляд, проследила, как Ханок удаляется. Когда он обернулся, Лия быстро юркнула в лавку вслед за Камилой. Скрывшись, она свободно выдохнула.

– Он хороший парень, – вдруг сказала Камила, с улыбкой глядя на Лию. Та кисло усмехнулась.

– И что?

– Ничего. Просто говорю тебе, что не стоит его так дичиться. Я думаю, ты ему понравилась.

Девушка почувствовала, как лицо её вспыхнуло. И она разозлилась.

– Что ты такое говоришь, Камила?! Я не знаю что это за человек, и вообще, какое мне дело? И откуда ты это взяла?..

Женщина улыбалась.

– Я видела, как он смотрит на тебя. Как он замер, когда заметил тебя в толпе. Думаю, ты запала ему в душу.

– Как он вообще нас заметил в такой гуще людей, – недовольно буркнула Лия.

– Тебя трудно не заметить, милая.

Девушке не хотелось отвечать. Иногда она была благодарна Камиле за простой нрав, за умение говорить открыто и прямо. Но иногда, как вот сейчас, например, это просто выводило её из себя. Лия бы даже не заметила Ханока, через минуту он бы скрылся из её жизни, как и десятки других, проходящих мимо людей. Но теперь девушка, сама коря себя за это, размышляла и прикидывала, что такого он в ней заметил. Как он на неё глядел?

Камила тем временем, дав Лианне подержать Олли, выбирала какую-то ткань. Девушка, медленно бродила по лавке, показывая малышу на прилавки, покрытые расписными коврами, на яркие материи. Они подошли к окну и Олли радостно запищал, увидев, как снаружи проходят люди. Теперь Лианна была не против, когда Камила просила её посидеть с сыном. Вдруг она начала в полной мере наслаждаться чувством, когда малыш был с ней. Что-то тёплое, заботливое поднималось в её душе, охватывая и ребёнка, и весь мир вокруг. Ей нравилось пеленать его, растирая маленькие ручки и ножки, купать в тазу, играть с ним. Иногда он засыпал у девушки на руках, и та часами не смела двинуться, пока Камила не забирала ребёнка. Лия никогда ни о ком не заботилась прежде. И странное чувство не вызывало в ней ни презрения, ни гордости. Только тепло.

– Тебе нравится? – обратилась к ней Камила, показывая светлую ткань. Лия прикоснулась к материи, та приятно заскользила по коже.

– Да.

– Тогда ты станешь носить такое платье, если я сошью?

Девушка смутилась.

– Зачем? Меня устраивает и это.

– Ну нет! Если мне не удаётся надеть на тебя нарядное платье, то я, хотя бы, сошью тебе новое! Всё, это решено!

Лия покорно вздохнула.

– Только пусть оно будет закрытым, Камила, – попросила она. Женщина удивлённо на неё взглянула.

– Но ведь скоро лето! Тебе будет жарко.

– Прошу, пожалуйста.

Голос её был тихим и почти умоляющим. Камила поняла бы капризные нотки, но эта тоска, откуда она?

Лианна просила об этом не просто так. Метка на её теле росла невыносимо быстро. Девушка уже не могла себе позволить засучить рукава выше локтя. Она знала, что вскоре ей понадобится повязывать на шею платок, чтобы скрыть её. Что будет, когда узор доберётся до лица, она и боялась думать…. Она вообще боялась думать о своём долге. Она знала, что кроме неё этого не сделает никто. И всё же надеялась на какое-то волшебное избавление.

Камила не стала возражать, лишь утвердительно кивнула. Она верила, что когда-нибудь Лианна всё ей расскажет. Раскроется до конца.

Они вышли наружу.

– Идём, я покажу тебе главную площадь. Там всегда поразительно красиво, особенно когда солнце светит так же ярко, как сегодня.

Лия пожала плечами, показывая, что пойдёт за Камилой куда угодно. Они двинулись вверх по извилистым улицам, миновав множество домов и трактиров, лавок, мастерских и закоулков, откуда высовывали головы тощенькие собаки. Площадь тоже оказалась маленькой. С одной стороны высилось здание суда, с другой Лия с удивлением заметила высокие, красивое строение из камня. Оно поднималось над другими, ярко сверкая шпилем. Девушка как заворожённая уставилась на него. Это было очень красиво. Купол, широкий, тёмно-красный, алым цветком распускался на солнце. Над широкими дубовыми дверями раскрылся витраж. Лия приблизилась.

– Что это? – спросила она у Камилы, идущей рядом.

– Неужели ты такого никогда не видела?

– Нет.

– Это Божий Храм, Лия. Сюда в Ночь Бури собирают всех беременных женщин. Тут живут Божьи монахи, сохраняющие память о Боге в течение Восемнадцати безбожных лет. Ты правда никогда не видела храма?

Лианна молчала. Да, теперь она поняла. Витраж, так привлёкший её внимание, теперь она разглядела его со всей ужасающей отчётливостью. Это было солнце, её собственная метка, только перенесённая тысячами маленьких стёклышек в это окно, с такой насмешкой следящее за ней. Лия чувствовала, как внутри неё поворачивается нож. Как бы она ни хотела забыть, как бы ни старалась стереть это из памяти, её долг, её проклятье не давало ей жить спокойно.

– Ты в порядке? – обеспокоенно спросила женщина, заглядывая в потемневшее, заострившееся лицо Лии. Девушка покачала головой.

– Всё хорошо, я задумалась.

– Ну хорошо. Я хочу повидать одну подругу, она живёт тут недалеко. Пойдёшь со мной?

– Иди, – тихо ответила Лия, и женщина поняла её.

Когда Камила ушла, Лианна осознала, что какой бы решительной она себе ни казалась, она не смеет и шагу ступить ближе. Запрокинув голову, она стояла и смотрела, как солнце медленно ползёт по кровле, приближаясь к витражу. Ей хотелось увидеть, как вспыхнет метка, такая знакомая и страшная.

«Должно быть внутри так красиво» – пронеслось у неё в голове, но девушку сразу же передёрнуло. Нет, она не сунется туда. Кто знает, вдруг один из монахов почувствует в ней то, что она пытается скрыть. И в эту секунду Лия вдруг с ужасом поняла, что внутренне уже отказалась от своего долга. Что она больше не хочет возвращаться, не хочет становиться Богом, не хочет делать Горвея Змееносца королём и проливать за него кровь!

Ей стало страшно. Всю жизнь она знала, кем будет. Всю жизнь готовилась именно к этому, не к мирной жизни, а к власти. И вдруг, испытав другое, она почувствовала страх. Лишить себя жизни на земле или лишить землю надежды?

Она не услышала, как её первый раз окликнули. Заметила она человека, только когда он встал перед самым её носом. Какой-то парень, высокий, с насмешливым лицом и глазами, которые Лианне сразу не понравились.

– Как тебя зовут, красавица? – должно быть, повторил он свой вопрос, скаля зубы. Лия взглянула на него ледяным, пронизывающим взглядом. Вокруг собирались другие парни. Девушка оглянулась по сторонам. Всего их было четверо, включая этого долговязого. Остальные пытались казаться такими же задиристыми и храбрыми, как их предводитель, но одного взгляда девушки хватило, чтобы они остались в сторонке. Но долговязый, похоже, не понимал с кем связался.

– Не твоё дело. – Её холодный, хлёсткий голос мог бы любого заставить отстать, но парень, похоже, почувствовал азарт. Он хищно облизал губы.

– Какая дерзкая лисичка. Пренебрегаешь нами, да? Зря, мы отличные ребята! Идём с нами.

Лианна почувствовала тошноту. Нет, это был далеко не страх. Это было презрение, понимание, что перед тобой самое ничтожное создание, какое только можно вообразить. Перед ними она не испытывала смущения, как перед Ханоком.

– Тут даже пренебрегать нечем. Исчезни, – проговорила она холодно, видя, как нервничают товарищи долговязого парня. Они явно хотели найти в ней жертву, но та выглядела слишком опасной. Но их вожак этого не осознавал. Лия задела его, и он начинал злиться.

– Зря ты так, красавица. Ведь мы хотели по-хорошему, подружиться.

– Если сейчас же не уберётесь, ты подружишься с камнями на площади, ясно? – звенящий голос её разнёсся в воздухе. Многие на них оборачивались. Долговязому это явно не нравилось. Его приятели и готовы были бы уйти, но предводитель не мог снести такую обиду.

– Следи за языком, чертовка! – рявкнул он и схватил Лию за руку. Девушка ждала этого. Ей бы хотелось избежать рукоприкладства, но этот парень вывел её из себя. Лия рванула схваченную руку на себя, и парень завалился вперёд. И девушка с силой ударила его коленом в живот. Долговязый согнулся. Следующий удар пришёлся ему в лицо, и он откинулся назад, грохнувшись на спину. Вокруг повисла тишина. Никто не двигался. Остальная компания с ужасом переводила взгляды с Лианны на своего вожака, у которого лицо было залито кровью, льющейся из носа и разбитой губы. Прохожие тоже застыли.

Лианна, к которой было приковано столько пар глаз, вдруг очнулась. Она поняла, что позволила себе слишком много. Сколько людей видело, что она дерётся не хуже мужчины? Половина площади? Или вся. Вдалеке девушка заметила Камилу, беспокойно глядящую в её сторону. Лианна быстро сорвалась с места и скорым шагом приблизилась к женщине.

– Идём, – пробормотала она, не давая женщине вставить ни слова. До причала они дошли быстро и молча. Только зайдя на мост, уже на середине, Лия заговорила.

– Почему ты молчишь, Камила?

– Мне казалось, что ты не хочешь разговаривать.

– Ты видела?

– Что видела?

– Как я напала на того парня?

– Ты не нападала на него, не говори глупостей. Я видела, как он схватил тебя. И как поплатился за это.

Лия помолчала.

– Так ты не думаешь, что это неправильно?

– Защищать себя? Конечно, это правильно.

– Все это видели…

– Да, и теперь никто не посмеет к тебе приставать!

– И то хорошо.

– Ты дома научилась так драться?

– Да.

– Кто тебя научил?

– Мой отец.

– А зачем?

Что Лия могла ответить? Чтобы постоять за себя? Но не для этого ли он окружил её слугами, чтобы они защищали её? Чтобы убивать?.. Она сама толком не знала.

– Лия, просто я не могу понять – зачем дочери барона учиться драться? Я уверена, что ты бы справилась со всеми теми ребятами, ты выглядела как боец. Но…. К чему тебя готовили?..

«Значит, она начала догадываться, – с ухмылкой подумала Лианна. – Начинает понимать, что меня не растили, а готовили».

– Ты можешь доверять мне, милая, – голос Камилы был мягок, но и он не сумел стереть злобной усмешки с губ Лианны.

– Я доверяю тебе, Камила. Но всё, что ты обо мне уже знаешь – это конец. Прошу, не мучай меня, не спрашивай больше.

– Если ты просишь.

– Да, прошу.

Глава седьмая. Ночные гости

Тиль узнал о происшествии от каких-то знакомых, Камила ему ничего не рассказывала. Мужчина не пытался расспрашивать Лию, но в воздухе повис вопрос.

«Кто ты такая на самом деле?»

Ловя на себе этот его долгий, задумчивый взгляд, Лианна чувствовала глубокую досаду. Ну зачем, зачем она согласилась идти в город?! Всё могло быть тихо и спокойно, ей не хотелось этого излишнего внимания, этой слежки. Она понимала, что рыбак стал меньше ей доверять. И понятно почему. Сколько у неё ещё секретов?

В город она теперь возвращаться боялась. Даже в деревню она ходила теперь с неохотой, чувствуя, как её провожают долгие, встревоженные взгляды. Ей хотелось выть от злости. Лианне ведь так понравилось в городе! Где много людей, где есть на что посмотреть, где каждую секунду происходит что-то новое! Дома её мучила тоска. Её охватило алчное чувство увидеть всё, почувствовать всё, побывать везде. И снова она вынуждена быть взаперти. Потому что она не такая как остальные…

Дни стали длиннее, лёд тронулся. Скрежет льдин, находящих одна на другую, часто будил девушку среди ночи. Она лежала, глядя в темноту, и слушала далёкий, настороженный гул. В доме никогда не было тихо: то ребёнок заплачет, то мышь пискнет в углу. Но этот шум заглушал всё. Потому что он говорил именно с ней. Она слышала зов, на который не отвечала.

Часто она задумывалась, почему Тиль не стремится выпроводить её из дома? Почему не предлагает отвезти её в главный порт? Но почему же и она сама не просила? Откладывать решение стало для неё привычным. День за днём она повторяла, что ещё не время, рано, она ещё может позволить себе пожить…

Иногда она могла целыми днями просиживать на берегу, следя, как желтеющий лёд ползёт прочь от островов. Солнце начинало припекать, согревая её закоченевшие руки, и Лианна долго щурилась на него. Эта весна была особенной, ведь она должна была стать последней.

«Зачем так преувеличивать? Ведь я не умру. Наоборот, я стану больше чем жизнь. Я стану миром» – так она иногда думала, меряя пляж шагами, пока откуда-то из сердца не вырывался сдавленный, жуткий вопль: «Нет! Не хочу!!!»

И ей так хотелось рассказать. Сколько раз она порывалась открыться Камиле. Лианна доверяла ей больше, чем кому-либо когда-либо доверяла. Но всё же…

Иногда Камила говорила о Боге. Невзначай, бывало несколько слов, но и из них Лия прекрасно понимала – женщина тоже ждёт его, и надеется. Что бы она сказала, приди Бог к ней и скажи, что он не хочет своего трона? Что не хочет своей власти? Что бы Лианна сама ответила на такое? Ей выпала нелёгкая задача. Слишком большая ответственность для семнадцатилетней девушки. Оставить ли мир в одиночестве, без той опоры, которую он ждёт? Камила говорила об этом. Она рассказывала, что во многих городах царят хаос и разруха, неизвестность и страх, что мысль о том, что Бог не явится, заставляет людей совершать безумства, что они теряют надежду. Люди могут пятьсот лет не замечать своего Бога, но стоит его отнять…. Это было тяжело для всех.

– Я думаю, что мы могли бы жить без Бога, – говорил Тиль. – Если бы люди не знали о его существовании – всё было бы по-другому. Людям страшно остаться одним, многие верят только в высшее правосудие. Но если люди будут действовать и своим умом, жить по своей справедливости, то всё может быть иначе. Но все они боятся, и сразу начинают завывать от ужаса. Мол, «кто же нас защитит?».

– Ты говоришь, что Бог по своей сути бессилен и бесполезен? – Лия старалась скрыть надежду в голосе, и придать ему негодование.

– Нет. Своей силой Бог может направить события так, чтобы они привели к какому-то определённому, ему подвластному исходу. Но, для чего нужны Восемнадцать безбожных лет? Для того, чтобы люди сами воспитали своего Бога, придали ему те черты и качества, которые они хотели бы видеть. Люди отдают власть тому, кого создают сами. Так неужели, если эта власть никому не достанется, то мир рухнет? Нет, думаю, всё будет идти своим чередом. Но наш мир не готов к этому.

– Ты говоришь о тех, про кого рассказывает Камила?

– Да. Есть люди, слепо верящие, что только один Бог властен над всем. Они и пальцем не пошевелят, веря, что если на то Его воля, то и пища к ним придёт, и здоровье, и счастье. Таким людям Безбожные годы даются тяжелее других. И если Бог не явится, они этого не вынесут.

– Но, неужели они совершенно неправы? Неужели, если у такого человека не будет хлеба, Бог не пошлёт к нему спасение?

– Ты знаешь, сколько людей умирает от голода? Нет, ты не знаешь. То, что Камила выжила на улицах Главного порта – это чудо. А ведь шли безбожные годы. Никто не посылал ей «благословенный» кусок хлеба. Бог не безжалостен, ему не доставляет удовольствия смотреть, как гибнут люди, а они гибли всегда. Но он и не всесилен, чтобы сделать счастливым каждого. Человек сам куёт своё счастье, а Бог следит за тем, чтобы мир оставался в гармонии. Если он сделает так, чтобы у одного архипелага море прямо кишело рыбой, то на других островах люди начнут голодать. Если где-то не начнутся масоны, то в другом месте затопит все поля. Понимаешь, о чём я?

Лианна кивнула. Она понимала. Слова Тиля и подбодрили её, и заставили снова задуматься. Он так и не сказал своего конечного мнения. Но глупо было надеяться, что человек станет решать такое. Ему не нужно.

А ей приходилось.

* * *

Одним угрюмым днём Лия вышла из дома и неспешной походкой направилась к берегу. Целый день её грызла неясная тоска, и девушка едва заставляла себя хоть что-то делать. Камила, заметив это, выпроводила её поскорей.

– Иди, милая, погуляй. С таким пасмурным настроением ничего нельзя делать.

Лианна недолго сопротивлялась. Несмотря на плохую погоду, её действительно тянуло на улицу. Такие свинцовые тучи часто висели над её родным островом…

Иногда это находило на неё – тоска по дому. Теперь редко, чаще это были приступы неясного страха, словно она что-то забыла и знает, что отец будет на неё злиться. Но вот только она точно знала, что забыла.

Лия очень медленно брела по песку. Волны одна за другой набегали на берег, цепляя край её платья, перешёптывались между собой. Мимо лодок, мимо рыбацких сетей, расправленных на ветру, она двигалась дальше, и вскоре добралась до уединённого маленького грота, откуда никто не мог её заметить. Здесь она сидела иногда, если ей хотелось остаться совсем одной.

Стальное море было покрыто крупной рябью, звонко ударялось о скалы, ухало под камнями. Чайки тут не летали, поэтому их жалобный клич слышался лишь издалека, очень тихо. Лианна, обхватив руками колени, прикрыла глаза. Она вспоминала свой дом. Её остров, деревня на нём. Такие же лодки, такие же сети, только их куда меньше. Или столько же? Как именно выглядела та деревня? На самом ли берегу она была, или в глубине острова? Лия уже и не помнила. Неужели возможно такое забыть?! Ведь это был её дом! Но, она же ни разу не задержалась в деревне, ни разу не приостановилась, чтобы рассмотреть дома и жителей…

Она хорошо помнила замок. Его узкие, каменные галереи и коридоры, залы, освещённые светом камина, её собственная комната, пустая и одинокая, словно келья. Лианна почувствовала, как по её спине побежал холод. Воспоминания о замке вызывали скорее страх, чем радость. Будто она вспоминала тюрьму. И своих тюремщиков. Отец, всегда строгий, молчаливый. Он много наблюдал и редко хвалил. Не давал ей забыть. Лия не знала, что больше чувствует: страх или боль? Обиду на отца или ужас перед его гневом? Что, что?! Если бы Горвей появился сейчас рядом с ней, Лия бросилась бы прочь или кинулась ему на шею?

Девушка вздрогнула и открыла глаза. На секунду ей показалось, она слышит чьё-то дыхание рядом. Отец? Нет, это всего лишь ветер вздохнул в скалах и утих. Лия поёжилась. Нет, Горвей никогда не сумеет её найти. Она хорошо спряталась.

Здесь было спокойно. Обняв колени, уложив на них голову, Лианна даже задремала. Рядом дышала вода, доносился свист ветерка. Донёсся запах леса, Лия поднялась и побрела вверх по тропинке. Она узнала это место, так часто она здесь бывала. Большой дуб, нависающий над скалой, своей кроной он тянулся к воде. Ветер трепал его тяжёлую листву, а дерево, казалось, спало, словно старик, склонившейся над книгой. Лианна села у корней. Приятно было прислониться спиной к шершавой, бугристой коре. В такие мгновения девушка представляла, что врастает в дерево, и остаётся здесь навсегда, вместе с ним, вечно глядя на воду, вечно стараясь дотянуться до неё. Вдруг в кроне послышался шум. Лия подняла голову и увидела свисающие вниз ноги. Листья затряслись, и раздался сдержанный смех.

– Сможешь залезть? – послышался спокойный голос. Но Лия почему-то почувствовала раздражение. Она злилась.

– Не хочу я туда лезть. Что за глупости? Разве я деревенская девчонка, чтобы лазать по деревьям?

– Просто скажи, что не умеешь лазать, – раздался ответ, и, раздвинув ветки, вниз свесился мальчишка. Его глаза выражали самую лёгкую, самую невинную усмешку, от которой девушка вся вскипела.

– Я умею.

– Ты же дочь барона, разве ты пробовала?

– Я умею! Просто не хочу. И хватит сыпать мне на голову ветви! Слезай.

– Я постараюсь не сыпать.

– Я сказала, слезай, паж!

Мальчишка пожал плечами и ловко спрыгнул на землю. В его светло-каштановых волосах остались листики. Он устроился рядом с Лией, а девушка раздражённо отвернулась. Проклятый мальчишка, вечно не выполняет приказы с первого раза!

– Почему ты любишь это место? – спросил он, после некоторого молчания. Лианна не оборачивалась.

– Не твоё дело.

– Ну правда, почему? Я думал, ты любишь только сидеть верхом или бегать по двору с мечом наперевес.

– Зря ты так думал.

– Уж такое впечатление ты производишь.

– Ты тоже во мне ошибся, как и все…

– Я в тебе никогда не ошибался. Наверное, единственный.

Лианна обернулась. Кай, такой, каким она его запомнила, уже взрослый, сидел рядом и с улыбкой глядел на море. Девушка никогда не замечала, какой у него простой, красивый профиль, и каким теплом светятся орехового цвета глаза. Паж взглянул на неё.

– Так почему я люблю это место? – спросила Лианна. Кай улыбнулся ей.

– Потому что здесь ты чувствуешь себя свободной.

– А ещё?

– Потому что только здесь ты можешь забыться и улететь за море, в другие города и страны, где тебя не знают и не найдут.

– А ещё?

– Потому что я здесь.

Они помолчали. Он действительно знал её лучше других. Даже она себя так не знала.

– Давай останемся здесь, вдвоём, – произнесла она тихо, глядя на свои колени. – Навсегда.

– Я с тобой навсегда.

– Тогда где ты был все эти месяцы?! Я скучала! Я думала, ты погиб!

Он обнял её.

– Я с тобой навсегда.

И Лия вдруг очнулась. Она сидела, опустив голову на колени, и спала. Всё тело занемело, и разум с трудом возвращался к ней. Несколько секунд она помнила свой сон, а потом он пропал, растворился, как утренний туман. Осталось лишь сосущее, тоскливое чувство одиночества и потери. Она размыто чувствовала, что ей снился кто-то важный, тот, кто важнее и отца, и её долга, и всего на свете.

Тот разговор у дуба с Каем правда был, сейчас она его вспомнила. Но только с чувством досады и стыда. Тогда всё было по-другому. Кай не добился от неё ничего. Только сухое и грубое: «Не твоё дело, паж». И всё. Тогда она могла бы ему всё рассказать! Могла бы открыться ему, стать с ним друзьями! Там, у подножия старинного, огромного дерева, у неё появился бы друг, всё могло быть иначе. Но маленькая глупая девочка не смогла справиться со своей гордыней, своей ожесточённостью на мир. Она оттолкнула его, и ещё много, много раз так же оттолкнёт, ещё более жестоко и зло.

Лия схватилась за голову и съёжилась. Эти воспоминания теперь всегда вызывали боль. В груди что-то невыносимо сжалось, и готово было разорваться. Девушка почувствовала, как по щекам побежали слёзы. Она всхлипнула.

– Кай, – позвала она тихо, одними губами. Но ничто не отозвалось в камнях, только море продолжало рокотать. Начинало темнеть.

Тучи не пропускали света, а мрак быстро окутывал берег. Лия, ещё немного поглядев не воду, пошла домой. Она тяжело тащила ноги, словно они вязли в песке. Жуткое чувство тоски никак не отступало, должно быть, эта рана не затянется. Она не боялась темноты, так хорошо успела запомнить дорогу, узкую тропинку среди скал. Поднявшись, она неспешно побрела к дому, так приветливо сияющему окошками. И вдруг она приостановилась. Так странно. Кроме света окон, который просачивался сквозь ставни, Лианна заметила другое свечение. Две размытые точки петляли вдалеке, было видно, что они движутся по дороге.

«Гости в такой час?» – подумала она недоумённо. Кто бы это мог быть? Обычно все, кто навещал Камилу, приходили днём, но не в сумерках. Быть может, что-то случилось?

Странное беспокойство охватило её сердце, и ещё больше усилилось, когда оба огонька вдруг погасли! Очень странно. Они не успели подойти к дому, ведь они могут потеряться, не увидеть дороги…

Или они сами не хотят, чтобы их заметили. Лия вся напряглась. Спустя минуту огни не появились, значит, не случайный порыв ветра их погасил! И девушка почувствовала страх. Сомнение, поселившееся в душе, начинало разворачиваться лентой неприятного подозрения. Кто это? И Лия быстро и бесшумно двинулась вперёд. По её расчетам она должна была добраться до дома одновременно с ними. Как кошка, она скользила по тропинке, иногда останавливаясь и прислушиваясь. Ничего. Вот, миновав невысокую ограду, дойдя до сарая, она услышала голоса. Неясные, заглушённые, и вдруг она явно заметила, как какая-то тень мелькнула и скрылась за хлевом. Лия застыла. Нет, её не увидели. Это действительно были какие-то люди, и они скрывались в тени. Мысль, промелькнувшая в её голове, самой Лианне показалась бредом: «Отец нашёл меня?». Она знала, что Горвей не станет прятаться, чтобы выследить её. Но эти люди явились сюда явно не просто так. Девушка ничего не слышала. Она осторожно скользнула в приоткрытую дверь хлева. Животные мало обратили на неё внимания, так они к ней привыкли. Лия тихо подошла к стенке, за которой слышались голоса. Она различила разговор нескольких мужчин или юношей, сложно было разобрать. Зато их слова она слышала хорошо.

– Ты уверен, что она живёт здесь? – немного сиплый голос был довольно неразборчивым.

– Да, уверен. Это ведь та самая девчонка, которую выбросило на берег, так? Значит здесь.

– Это плохая идея.

– Страшно, да?

– Нет.

– Нет, ты точно трусишь, щенок! Беги к мамочке!

– Я не боюсь!

– Ну смотри мне, если сдашь нас!..

– Погодите, так что мы, собственно, будем делать? – вступил третий говорящий, спокойный, размеренный, словно они обсуждали погоду.

– Подпалим их немного.

– Ты спятил?! А если кто-то погибнет? – воскликнут сиплый, и все на него зашикали.

– Да мы только дыму напустим, выманим девчонку. Когда она выскочит, мы схватим её и уведём с собой, в суматохе никто и не заметит. А заметят, так будет поздно.

– Думаешь, не будет брыкаться?

– Нас здесь сколько? Пять человек? А она одна жалкая баба!

– Ну, как я помню, не такая уж и жалкая.

– Что ты сказал?

– Прости.

– Нет, повтори.

– Я не хотел, Алек. Успокойся.

– Она от меня так просто не отделается. Рыжая ведьма! – Лия вся затряслась от этого голоса. От ненависти и злобы. – Нас сегодня ждёт славная гулянка, если мы её выкурим.

– А если Тиль первым выйдет?

– Возьми, оглуши его этим. Тогда всё будет по плану.

– Ладно, Алек, твоя взяла. Но если кто-то пострадает…

– Уж она у меня пострадает, это я гарантирую! – прорычал сухой, грубый голос, и раздался сдержанный смех нескольких людей.

Лианна застыла посреди хлева. Одна из коз начала пожёвывать платье девушки, но та даже не сразу заметила. Руки её были сжаты в кулаки, а взгляд горел. О, Лия прекрасно их узнала! Так долговязого парня, которого она унизила прилюдно, зовут Алек! И теперь он привёл всю свою шайку, чтобы напасть на её семью?! Этого девушка не могла стерпеть. Она бы не злилась так, если бы они хотели схватить её одну в темноте. Нет, они могли причинить вред Камиле, детям, поджечь дом! В эту секунду Лианна готова была выйти из хлева и прямо броситься на них с голыми руками. Разорвать их на части!

Но, услышав их шёпот, девушка справилась с собой. Нужно было что-то предпринять, но только очень тихо и быстро. Она понимала, что, чтобы поджечь дом, им нужно подойти ближе и зажечь факелы. Значит, у неё было немного времени. Но предупредить Тиля она всё же не успеет.

Двигаться она вдруг стала так, словно всю жизнь провела в темноте. Глаза быстро привыкли к мраку, и Лия различила древко старой метлы. За стеной началось шевеление, они выдвинулись. Девушка понимала, что они станут двигаться тени, а потому им пришлось бы пройти мимо двери в хлев. На это она и надеялась. Лия стояла в темноте, не видимая никем и слушала. Мимо протопали одни шаги, вторые, третьи как раз перед дверью…

Сейчас! Молниеносно, она ногой ударила дверь и та, распахнувшись, сбила наземь человека, стоящего перед ней. Но никто ещё не успел опомниться, как стремительная тень вспорхнула в воздухе, и раздался мужской крик. Затем чей-то сдавленный, тяжелый стон и снова удар. Лия с размаху влепила одному из бандитов древком в лицо, и тот сразу рухнул, другому удар пришёлся в живот. Он весь согнулся, и Лия уложила его сокрушительным ударом по спине. Ей бы очень хотелось, чтобы это оказался Алек, но, к сожалению, он вдруг возник рядом с ней и грубо схватил, прижав её руки к телу, не давая пошевелиться. Лия начала брыкаться, зная, что это может помочь, но железный обруч этой хватки стал сжиматься всё сильнее, и девушка уже почувствовала, как трещат её кости, как дыхание быстро уходит из её лёгких. В глазах начинало темнеть, уголёк светящегося окна становился всё меньше. С трудом она глотнула воздух и почти потеряла сознание, когда вдруг раздался глухой рык, а потом Алек с криком отпустил её. Лия, отлетев в сторону, попыталась найти своё оружие, но оно куда-то откатилось. На земле была страшная возня, крик и глухое рычание. Барта, ни разу в жизни никого не облаявшая, всегда трусливо прятавшая хвост при виде дубинки или слышавшая грозное слово, сейчас безжалостно рвала Алека, который никак не мог от неё отбиться. Собака вступилась за Лианну! Девушка, быстро сообразившая, что это ненадолго, снова поискала глазами древко метлы, но в густой темноте ничего уже нельзя было различить. Перед Лией поплыли круги, голова её кружилась. Она не знала, пришли ли в себя другие два бандита, куда делись ещё два. Один из них, отшатнувшийся от собаки, случайно шагнул к девушке. Удар в живот и в лицо положили его на землю, словно тряпичного. На крик и возню распахнулась дверь дома.

– Что происходит? Лия! – крикнул Тиль, выбегая наружу. Яркий свет, лившийся их открытой двери, обжёг девушке глаза, она зажмурилась и отвернулась. Голова у неё нещадно кружилась, всё вокруг шумело, ревело, рычало, билось. И Лианна вдруг поняла, что падает.

«Что, меня сбили? Алек оглушил меня?» – услышала она свою тихую, безразличную мысль, а потом всё окончательно потемнело.

Без сознания Лианна пробыла совсем недолго. Очнулась она, лёжа в доме на лавке, куда её осторожно кто-то перенёс. Она старалась не шевелиться, но, кажется, никакой шишки у неё не было. Так значит, её не оглушили?

– Камила? – тихо позвала девушка, и сразу же увидела лицо женщины, склонившееся над ней. На нём было написано и облегчение и беспокойство.

– Я тут, милая. Как ты?

– Где они? – сразу спросила Лия. Она чувствовала, что с ней всё в порядке. Но что с бандитами?

– Тиль связал их, они заперты в сарае. Утром он отведёт их в город к судье.

– Скольких он связал?

– Пятерых.

Лианна удовлетворёно выдохнула. Она боялась, что кто-то из мерзавцев мог скрыться, и попробовать потом освободить остальных.

– Камила, что произошло? Ничего не помню с момента, как потеряла сознание. Как Тиль справился с ними?

Женщина изумлённо уставилась на девушку.

– Да это лучше ты скажи, что произошло?! Я надеялась, что ты объяснишь. Тилю ни с кем не пришлось справляться. Когда мы выбежали на шум, то перед нами предстала такая картина: какой-то человек отбивался от Барты, а ты стояла, окружённая четырьмя мужчинами, корчащимися или лежащими без движения на земле! А потом ты сама упала. Тиль сразу понял, что это какие-то негодяи, поэтому быстро схватил одного и связал. Я осталась с тобой. Остальных Тиль вскоре привёл в чувство и согнал вместе в сарай. А тебя мы отнесли в дом. Я узнала одного из них, это ведь тот парень, который приставал к тебе на площади, так?

Лия утвердительно кивнула, а Камила издала тяжкий стон.

– Лианна, почему ты не позвала на помощь?! Ведь они могли убить тебя, их было пятеро! О чём ты только думала?!

– Я боялась за вас, – пробормотала девушка смущённо. – Они хотели поджечь дом, чтобы выманить меня. Я не могла этого допустить. Я бы скорее убила их, чем позволила причинить вам вред!

Её голос вдруг окреп и зазвучал стальной яростью.

– Это была случайность, что я их заметила. Настоящая удача.

Камила молчала. Железные, жёсткие нотки в голосе девушки напомнили ей, какой Лия была, когда попала сюда. Женщина не хотела, чтобы Лианна возвращалась к тому же.

– Милая, неужели ты одна одолела пятерых мужчин? – спросила она, наконец, недоверчиво и восхищённо.

– Если бы не Барта, я бы не справилась. С ней всё в порядке?

– Да, но она немного напугана, – Камила улыбнулась. – Боится подходить к сараю.

И Лианна вдруг засмеялась. Женщина посчитала это хорошим признаком, хотя и не знала, как девушке тяжело на душе. Нигде, даже на самом отдалённом клочке земли, там, где её никто не знает, Лия не могла стать обычной. Как бы она ни старалась, как бы ни прятала свою суть, та всё равно вырывалась наружу, притягивая к себе неприятности. И девушка вдруг начала понимать, что люди, которые ей близки, не могут быть с ней до конца в безопасности.

«Я могу их защитить, – думала она. – И именно потому, что я это могу, к ним будут притягиваться опасности. Из-за меня».

Так быть не должно.

Тиль, тихо вошедший в дом, задавал ей те же самые вопросы: как это произошло, кто эти люди, почему Лия не звала на помощь. Мужчина был в недоумении, в шоке, но не мог не признать, что девушка вновь спасла его семью.

– Ты не расскажешь мне, откуда знаешь боевые приёмы?

– Нет.

Тиль вздохнул.

– Ладно. Да это и не важно. Но только пообещай мне, Лианна! Если вновь что-то случится – не лезь на рожон, позови меня! Не вздумай больше подвергать себя опасности, слышишь?!

Повелительные нотки его голоса в этот раз не разозлили девушку. Она почувствовала, что Тиль за неё испугался. Так значит, он тоже любит её, как и Камила?..

Лианна поняла, что привязалась к этой семье слишком сильно. Теперь, будучи её частью, она не смогла бы выкинуть её из сердца, даже если бы от этого зависела судьба всего мира. Лианна слишком любила их.

* * *

Утром, лишь только неохотно поднялось солнце над согретой землёй, Тиль повёл своих пленников в город. Они шли нестройной гурьбой, со связанными за спиной руками, без конца бранились, но никто и словом не обмолвился о Лианне. Позже она узнала, что и перед судьёй никто из них и не заикнулся, что их побила девчонка. Тиль, по её просьбе, все лавры взял себе. Вслед за мужем, чтобы подтвердить его слова, в город отправилась Камила. Байри она оставила с Лией, а малыша взяла с собой.

– Вам не страшно тут будет одним? – беспокойно спросила женщина, когда Лианна наотрез отказалась идти с ней.

– Камила, ну что нам будет? Скажи, разве после произошедшего, ты всё ещё боишься за меня?

Женщина попыталась улыбнуться, но беспокойство затмило улыбку.

– После произошедшего я стала бояться за тебя ещё сильнее. Но, если ты так хочешь, не ходи. Не стану тебя принуждать.

И Лианна с Байри остались вдвоём дома. Мальчик ничего не знал о случившемся сегодня ночью, поэтому, как всегда, был весел и игрив, предлагал Лианне то одно развлечение, то другое, но вскоре почувствовал, что с девушкой что-то не так. Она, хоть и играла с ним, постоянно замирала, прислушиваясь к любому звуку. Сама себе она не признавалась, что всё же боится. Каждую секунду она ждала чего-то, какого-то зла, которое могла обрушиться на них. Ведь она здесь. Уверять себя в том, что это глупо, не было никакого смысла. Лия это и так прекрасно знала. Но слишком сильные гнев и страх она испытала этой ночью, чтобы так легко забыть. Байри беспокоил её. Она старалась не спускать с него глаз, но всё время боялась, чувствовала, что если с ним что-нибудь случится – это будет её вина.

Погода была сносная, и они пошли погулять. Мальчик бежал по тропинке, петляющей и проваливающейся среди лугов и скал, а Лия неспешно шла следом, то и дело крутя головой. Здесь, на открытом пространстве, ей стало чуть спокойнее. Кто сумеет подкрасться к ним тут?

– Лия, Лия! – кричал Байри, заливаясь смехом. – Тут зайчик, смотри! Иди сюда!

Девушка улыбнулась. Братишка всегда умел вызвать в ней улыбку. И от тёплой, внезапной мысли ей сделалась хорошо. У неё теперь есть брат.

Часа два спустя они вернулись домой. Байри, утомлённый прогулкой, быстро уснул, а Лианна просто сидела и смотрела в один угол. Всё же, она не была всесильной. Отец недостаточно её подготовил. Ещё несколько секунд, и девушка задохнулась бы в железных руках Алека. Только собака спасла её от смерти. Как же Лианна защитит эту семью, если не может защитить и себя?..

Она много времени так просидела, когда вдруг внезапный, близкий звук заставил её всю напрячься. Шаги. Она отчётливо их слышала, слышала, как они приближаются по тропинке, как Барта, выйдя из будки, крутится рядом с подходящим человеком. Донёсся глухой голос. Лианна вскочила. Она не была готова, они никого не ждала! Тиль с Камилой должны были вернуться лишь вечером, а сейчас на дворе стоял день! Кто?!

Раздался стук. Лия не двигалась с места. Три лёгких, спокойных удара будто молотом били ей по голове. Но, будь это враг, стал бы он стучать прямо в дверь? Кто же?

На второй стук Лианна медленно, на ватных ногах подошла к двери и осторожно прикоснулась к ней, словно хотела почувствовать, кто же там, снаружи. И, кажется, снаружи почувствовали её.

– Лианна, – донёсся осторожный, вопросительный голос. – Это я, Ханок. Ты дома?

И девушка облегчённо и почти радостно выдохнула. Но дверь она открыла всё же очень осторожно, выглянув наружу довольно подозрительно. Нет, это действительно был он! Выглядел парень немного запыхавшимся и потрепанным, но лицо его сияло улыбкой и теплом. Он не пытался войти в дом.

– Я встретил в городе Тиля, он рассказал мне всё.

Лия напряглась. Выполнил ли рыбак её просьбу?

– С тобой всё в порядке, они тебя не обидели?

– Нет, всё хорошо, – с благодарностью думая о Тиле, ответила Лия.

– Я пришёл проведать вас, узнать, не нужно ли чего. – Он так неловко топтался на пороге, что девушке сделалось немного смешно.

– Проходи, – произнесла она, уступая дорогу. Парень покорился. Вблизи она действительно убедилась, что одежда его слишком уж потрёпана! Лианна удивлённо спросила:

– Что с тобой произошло?! Ты будто подрался с кем-то!

– Ну… – он смущённо почесал затылок. – Не скажу, что я ни разу не приложил Алека о стену…. Нет, говорить этого я не буду.

Лианна изумилась.

– Зачем?!

– Чтобы неповадно было! – гневно ответил Ханок, и руки его сжались в кулаки. – Я бы и сильнее отделал его, если бы Тиль не оттащил меня. Надеюсь, что их всех повесят, мерзавцы!

– Тише, Байри спит, – шикнула на него Лия, и парень, смутившись, замолчал. Но девушка теперь глядела на него совсем другими глазами. Он ведь за неё вступился! А потом пришёл сюда, узнать как она. Странное чувство благодарности и тепла заполнило её сердце.

– Спасибо что пришёл, – проговорила она тихо. – Если честно, ты меня немного напугал, я никого не ждала.

– Извини. Если я помешал, я лучше уйду.

– Нет, оставайся.

Лианна едва не сказала, что так ей будет спокойнее. Но, должно быть, Ханок и так всё понял. Когда Байри проснулся, втроём они пошли к берегу. Девушка изумлённо наблюдала, как парень обращается с мальчиком, как самозабвенно играет с ним, дурачится, катает на плечах. Они носились у кромки воды, поднимая брызги и смеясь до слёз. Лия играла с ними, тоже смеялась, и вдруг почувствовала себя в полной безопасности. Она знала, что вдвоём с Ханоком они не дадут Байри в обиду, а Ханок не даст в обиду её. Он был для мальчика, как старший брат, но девушка поняла, что когда-нибудь он будет замечательным отцом. Все вместе они вернулись домой, парень нёс Байри на плечах, мальчик радостно вскрикивал, когда они подпрыгивали на кочках. Лия шла рядом и тихо радовалась. Рядом с Ханоком ей было хорошо. Она чувствовала покой, и безопасность. Он был добр и явно расположен к ней. Девушка сама это видела. Но что-то в её душе молчало.

Глава восьмая. Дар моря

Лето на Северных островах было суровым и коротким, но всё же настали довольно жаркие дни. Несмотря на солнце, щедро поливающее землю своими лучами, Лианна ходила в закрытом платье, скрывающем её запястья и шею. Его ей сшила Камила. Женщина взяла лёгкую ткань, чтобы девушка не задыхалась, и сшила платье таким, каким просила Лианна, не споря с ней. Видимо, Камила поняла, что для девушки это слишком важно. И, хоть Лия была бы счастлива одеть что-то более лёгкое и открытое, чтобы не мучиться так, она была благодарна хотя бы за то, что ей не задают лишние вопросы. Она научилась довольствоваться малым.

Постепенно, шумиха вокруг ночного нападения утихла. Соседи, почти каждый день приходившие поохать и посетовать на этот счёт, дать хороший совет, предложить злую сторожевую собаку – все они, в конце концов, успокоились и занялись своими делами. И Лианне стало чуть легче. Каких усилий ей стоило сохранять самообладание и покорно рассказывать что произошло, а потом выслушивать утешения. Все, как Лия и надеялась, решили, что она была всего лишь жертвой, и что всех спас Тиль. Лучше так, чем снова косые взгляды и шёпот за спиной. Девушка столько раз рассказала, как она напугалась, как они с Камилой спрятались в доме, а рыбак заступился за них, что уже и сама была готова в это поверить.

Тиль теперь часто уходил в море. Иногда он просил Лианну о помощи, и девушка с радостью соглашалась. Её страх перед водой прошёл. Ветер, свистящий в ушах, трепыхание паруса, удары вёсел о волны – это стало дня неё музыкой. Она начала понимать рыбаков, которые часто смеялись, что если пропадёт земля, то они возможно и не погибнут, а если исчезнет море – то не смогут жить. Тиль не просил её о чём-то сложном. Последить за горизонтом, помочь с сетями, подержать что-нибудь. Лия догадывалась, что он просто развлекает её этими поездками, но ничего не говорила. Ведь она ничего не имела против! Такие поездки начинались, когда Тиль видел, что Лианне не по себе. Это случалось изредка, наплывами. Девушка становилась беспокойной, нервной, огрызалась. Часто уходила одна, пропадала часами, возвращалась затемно, почти не разговаривала. После морских путешествий её будто отпускало на несколько дней или недель. Но потом всё начиналось заново.

Не произошло ничего нового, всё было то же. Лианна не знала, что ей делать. Она чувствовала, что День Восхождения всё ближе и ближе. Она не знала дат, но прекрасно видела изменения, происходящие с ней. Клеймо росло, переплетаясь сетью узора. Оно обещало вскоре достичь лица. Прячась в гроте, Лианна иногда снимала платье, чтобы дать телу насладиться прохладным ветерком. Пока её никто не видел. В эти моменты она долго разглядывала свои руки и ноги, они были словно чужие. Метка не стиралась, её нечем было закрасить. Она не смывалась водой и не сдиралась вместе с кожей. Лия пыталась стереть её шершавым камнем – тщетно, узор проступал вновь. Девушка злилась. Ей было страшно. Но всё же, все те моменты и мгновения, которые она проводила с Камилой и детьми, когда она бродила вдоль пляжа, плыла под парусами вместе с Тилем, разговаривала с Ханоком, ходила в деревню, работала – всё это она чувствовала и принимала с благодарностью. Не зная, останется ли это с ней или она вскоре этого лишится, девушка не давала себе впадать в тоску. Она хотела жить, пока это можно. Но всё же…

Разве можно было забыть то, что тебе скармливали всю жизнь? То, с чем ты рос, для чего ты жил. Нет. И Лианна больше всего на свете хотела найти ответ. И она знала, где смогут его дать.

* * *

– Что? – Камила изумлённо, непонимающе глядела на девушку.

– Я вернусь к вечеру, обещаю, – уверила её Лия.

– Ну… – женщина мялась. Она думала, что Лианна не решится идти в город одна. Но девушка ясно дала понять, что пойдёт в одиночестве, и точка. – Ты уверена, ты не заблудишься?

– Я всё запомнила, Камила. Я знаю дорогу. И Ханок обещал привезти меня обратно на лодке.

– Так ты пойдёшь с ним? – в её голосе послышалось облегчение.

– Нет, он только вернёт меня домой. У меня дело в городе.

– Лия, какое дело?! Что за секреты?

Но ничто не могло заставить девушку отвечать. Казалось, на губах её повис замок. Камила вздохнула.

– Ну, я не могу тебя ни остановить, ни отговорить. Вот, возьми это, заплатишь перевозчику.

В ладонь Лии упало несколько медных монет. Девушка благодарно поцеловала Камилу.

– Если бы я могла, я бы рассказала, клянусь, – виновато пробормотала Лия. Женщина улыбнулась.

– Ты всегда так говоришь. И я всегда верю. Береги себя!

Как же выразить свою благодарность этой женщине? Лия не знала. Камила всегда всё понимала, никогда не спрашивала. С самого первого дня она чувствовала, когда нужно перестать задавать вопросы и просто ждать, чтобы Лианна сама открылась. И всегда оказывалась права. Девушка не понимала, как ей это удаётся? Сама Лия не разбиралась в людях так хорошо. Она могла задать вопрос, который вгонял человека в ступор, смущал его, злил. И ей после этого было неловко и обидно. У Камилы был дар понимать других людей.

До города Лианна дошла быстро. У неё была цель, и девушка, если честно, побаивалась задерживаться и медлить, боялась передумать. У пристани она замерла на минуту. Старший остров возвышался в отдалении. В гавани стояли корабли, теперь они ожили, играли парусом, многие собирались в путь. Даже отсюда девушка чувствовала, какая жизнь кипит в городе! И ей стало жутковато.

– Вам на Старший остров, госпожа? – раздался рядом хрипловатый голос. Один из перевозчиков, опираясь на весло, стоял в лодчонке и без особого интереса разглядывал Лианну. Его смуглая, сморщенная кожа складками собиралась на лбу, а на щеках дрябло висела. Лия видела его раньше, и он не вызывал в ней подозрений. Девушка, поколебавшись, проговорила:

– Да. Отвези меня.

– Три медяка, – ответил он и сплюнул, всем своим видом показывая, что у него ещё найдутся клиенты, если Лия чем-то недовольна. Но ей было всё равно. Она легко соскочила в лодку и отдала старику плату. Тот, пожав плечами, оттолкнул судёнышко от причала, и они резво поплыли к Старшему острову, петляя среди других таких же лодок и торговых больших судов. Быстро стал нарастать гул, окрики, плеск. Резкий запах рыбы и пряностей ударил Лией в нос. Должно быть, на Северных островах началась торговля. Девушка видела незнакомые суда, длинные, словно ящерицы, из чьих боков торчало несколько рядов вёсел. Здесь были и другие корабли, с огромными парусами, которые, как белые лебеди, возвышались над остальными. Маленькие юркие лодки сновали туда-сюда, лавируя и петляя. Лия всегда изумлялась, как они умудряются не сталкиваться? Но Тиль говорил ей, что такое тоже иногда случается. Ничего серьёзного, но иногда кто-нибудь переворачивался вверх дном.

Перед ними вырос деревянный причал, и девушка осторожно выбралась из лодки. Старик, накинув верёвку на столбик, пожелав Лие хорошего дня сухим, безразличным голосом, так и остался сидеть, видимо, поджидая другого клиента. Лианна, собравшись с силами, побрела в город.

И всё оказалось не так страшно, как она предполагала. Выяснилось, что её почти никто и не замечает. Одиноко идущая девушка не привлекала внимания, пусть кто-то и оглядывался на её огненные волосы. Город кипел, не замечая ничего вокруг. Лианну почти никто не знал, а кто знал, те, должно быть, были заняты своими делами. И её это вполне устраивало! Она двигалась целенаправленно, вверх. Туда, куда она так боялась попасть раньше.

На площади раскинулся летний рынок. Среди красочных, заморских тканей, горшков, покрытых тонким рисунком, корзин с цветными пряностями и невообразимыми фруктами, музыкальными инструментами, оружием в драгоценных ножнах, ходили разодетые, довольные люди. Лие на секунду показалось, что она попала в Главный порт, а не на Старший остров. Но всё это разнообразие товаров быстро закончилось, а дальше площадь совсем опустела. Перед Храмом, залитым светом, никого не было.

Девушка замерла в отдалении, вновь не смея приблизиться. Она сохранила уверенность в себе до самой площади, а вдруг её решимость куда-то улетучилась, освободив место для сомнения. Стоит ли? А если её узнают? А если её схватят прямо на пороге? Оправдан ли этот риск? Но Лия чувствовала, что поздно отступать. Она совершила это путешествие сюда, чтобы развернуться и броситься прочь? Нет, только не она.

Лианна неторопливо подошла к дверям. Высокие стены сияли в солнечном блеске. Девушка не была уверена, что сумеет войти. Зачем держать Храм открытым в безбожные годы? А может, именно поэтому его и не закрывают? Коснувшись большой деревянной двери, Лия почувствовала тепло нагретой древесины. Под пальцами она ощутила резьбу, перебегающую снизу доверху. И от лёгкого толчка дверь поддалась и отворилась. Лианна, помедлив, вошла внутрь.

Она выбрала самое удачное время, чтобы побывать здесь. Солнце светило ровно в витражное окно, и внутри храм ярко сиял сотней цветов, захватывая дух. Лия замерла, поражённая этой красотой. Ничего подобного она в жизни не видела, это не шло в сравнения с серостью, окружавшей её на родном острове. Там не было витражей, лишь решётчатые, узкие окна, в которые и голову было сложно высунуть. А тут…

Внутри Храм представлял собой круглое помещение. Вдоль стен стояли колонны, теряющиеся наверху, потолок имел форму купола и был весь расписан. В центре зала, на возвышении, поднималось вверх и тянулось лучами в стороны солнце, то же, что и на витраже. Знак Бога. Всё в храме, словно растения, подчинённые законам природы, тянулось к центру, к этому солнцу, которое было и жизнью, и надеждой. У стен ютились небольшие скамейки, должно быть, для стариков, решивших прийти и помолиться. Лианна пыталась представить, как люди приходили сюда сотни лет до неё, о чём они просили Бога, о чём рассказывали ему? И слышал ли он?

Она долго разглядывала внутреннее убранство. Под куполом виднелся рисунок: существо, похожее на человека, покрытое тонким узором, возносилось в снопах света к небесам. Невозможно было понять, мужчина это или женщина. Видны были лишь очертания фигуры. Вокруг сияли звёзды и луна. Лианна, закинув голову, долго смотрела туда, наверх, где, как пророчество, была нарисована её сущность и её судьба. Она знала, что так было предначертано, что она должна была пройти этот путь. Но станет ли она?..

– Красиво, не правда ли?

Лия вздрогнула и быстро повернула голову. Недалеко от неё стоял высокий, седой старик, облачённый в светлые, длинные одежды. Его морщинистая голова была немного склонена на бок, и он с улыбкой наблюдал за девушкой. Он не выглядел опасным или злым, но Лианна попятилась.

– Я напугал тебя?

– Немного.

– Прошу, извини меня! Не стоило мне так делать. Сюда редко приходят люди, и я слишком обрадовался, чтобы думать о приличии. Как тебя зовут? Я раньше тебя не видел.

– Лианна, – пробормотала девушка.

– Ааа, Лианна – Дар моря. Я слышал о тебе.

– Что? – не поняла она. Старик снова широко улыбнулся.

– Так тебя называют – Лианна – Дар моря. Я слышал как-то раз. Ты та девушка, которую выбросило на берег?

– Да. А вы кто?

– Меня зовут Охавор, я Белый монах. Приглядываю за Храмом, принимаю прихожан. Рад с тобой познакомиться.

– И я рада, – смущённо, запинаясь, выдавила Лия. Ей было немного не по себе. Она и не знала, что у неё есть кличка на островах. Неужели её знаю всё? Охавор медленно прошёлся по залу и присел на одну из скамей. И взглянул на Лию.

– У тебя есть вопросы, дитя?

– А это вы откуда знаете? – Девушка сразу пожалела, что съязвила, но старик, похоже, совсем не обиделся.

– Это по тебе видно, милая. Спрашивай меня обо всём, ты ведь в Храме Бога! Я, наверное, даже знаю, о чём ты хочешь спросить.

– Неужели? – Лия подсела на краешек скамейки.

– Как и все. Ты хочешь знать, что будет, если Бог так и не явится…

Лианна остолбенела. Проницательный старик, каким бы простым ни казался, попал точно в цель. Это был её главный вопрос.

– Что же будет? – спросила она осторожно.

– Я не знаю, – проговорил он, совершенно спокойно. – Такого ещё не было, а если и было, то давно забыто.

Лианна вздохнула.

– Я пришла за ответом, а это не ответ.

– Это не тот ответ, который ты бы хотела услышать.

– Да, не тот.

– А что же ты хотела услышать?

– Что если он не явится, всё будет в порядке.

– Почему ты думаешь, что он всё же не явится?

– Ну…. Почему же он до сих пор пропадает?

– Наверное, он ещё не решился.

Девушка вся встрепенулась.

– Что?

– Бог не может не знать о том, кто он. Это точно. Значит, он ещё не решился.

– Да разве Богу позволено решать?!

– Конечно. Если Бог – человек, значит, у него есть выбор. И из века в век люди решали за себя.

Лия внимательно разглядывала свои руки.

– Я не знала. Я думала, что он вынужден быть тем, кем является.

– Никто не вынужден быть кем-либо. Мне ясно одно – для появления Бога нужна Воля человека.

Они помолчали.

– Разве тот, от кого зависит судьба мира, может принять решение обречь его на гибель?

– Я не думаю, что мир погибнет. Но то, что возможен хаос – однозначно, гармония будет нарушена.

– Предыдущим Богам тоже приходилось делать такой выбор?

– Раньше всё было иначе, дитя. – Охавор вздохнул. – Когда на свет появлялся Бог, его окружали любовью и заботой. Его скрывали от людей, но те знали, что он появился, и потому надежда в них не угасала. Бог рос, познавая справедливость и доброту, милосердие и сострадание. У него не было родителей, но он знал, что его семья – весь мир. Путешествуя с учителями по свету, он узнавал другие страны и народы, знакомился со своей будущей землёй. Он учился у всех и всему, каждый ему был брат, все ему были сёстры, и отцы, и матери, и дети. Не Богу принадлежали все, а он всем. И к моменту восхождения на трон, это был уже не обычный человек. Это было создание, готовое принять на свои плечи заботу о мире, он представлял себе всё таким, каким оно было на самом деле. Ни один народ не был им забыт, ни одна страна не была любимой. Все перед ним были равны, и царь, и слуга, и женщина, и младенец. Сейчас всё иначе. Я не знаю, как и где жил Бог все эти годы. Я не знаю, какие цели преследовали люди, воспитавшие его. Но я знаю, что он не может не бояться своего трона. Ему страшно, как ребёнку, которого отлучили от матери и бросили среди шумящего города. И поэтому я не знаю что хуже – остаться на пять сотен лет вовсе без Бога, или с Богом, который, возможно, призван служить целям определённых людей. Боюсь, что тот, к кому попал ребёнок, не упустил свою возможность.

Голос его сделался грустен. Лианна услышала в нём тоску по всему миру, словно старик хоронил его. И ей самой было невыносимо больно. Папа, что же ты наделал? Ты не уберёг свою дочь от «губительного воспитания кучки фанатиков». Никто бы не заключал её в клетку, стараясь сделать рабом своих желаний. Нет, на самом деле, рабыней всю жизнь делал её собственный отец! Быть может, он даже не был ей отцом…. Он просто не упустил удачной возможности. А как сохранить видимость того, что человек свободен, и при этом управлять его волей? Стать суровым родителем. Всё это вдруг стало так ясно девушке, что она едва не потеряла сознание. Голова у неё закружилась от потока мыслей, ей сделалось дурно, хотелось заплакать.

– Неужели, – пробормотала она, стараясь справиться с голосом, – Неужели, если Бог решит остаться неузнанным, если захочет жить, как живут все люди – все его станут ненавидеть?

– Я не стану, – ответил Охавор.

– Почему?

– А ты бы стала ненавидеть сына, если бы вместо барона или короля, он захотел стать обычным крестьянином и земледельцем?

– Не стала бы, – пробормотала девушка.

– Вот и я не стал бы. Многие возненавидели бы Бога, если бы узнали, что он сам отказался от своей власти. Но и многие бы сумели понять. Мир полон противоречий, в нём нет чистого белого и чистого чёрного цветов. Но всё зависит от воли человека.

Лия задумчиво смотрела вперёд. По полу полз яркий блик от витража. Ещё несколько минут, и он взберётся на соседнюю стену.

– А сможет ли Бог жить, как человек? – спросила она вдруг. – Его метка – её знают все. Это всё равно, что смертный приговор.

– Цветок, дав жизнь другим цветам – сбрасывает листья. Я думаю, что и божественная метка исчезнет, если Бог упустит свою силу. Ведь знак – это как печать, чтобы Божья благодать была отдана тому, кому она принадлежит. Божественный ключ.

Пока монах говорил, Лианна пыталась стереть с губ восторженную, счастливую улыбку. Она вдруг поверила в то, что у неё есть выбор. Поднявшись со скамьи, она обняла старика. Он усмехнулся в бороду.

– Я рад, что сумел развеять твои сомнения, Лианна – Дар моря.

– Спасибо, Охавор. – Ей было больше нечего сказать. Да и не нужно было. Монах кивнул ей, и девушка быстро вышла прочь из Храма, навстречу лету. Старик ещё немного посидел на своей скамейке, вновь окружённый такой знакомой тишиной. Наконец, он поднялся и тихонько двинулся по залу. В центре он остановился и поднял глаза, вглядываясь в расписной потолок, и вздохнул.

– Удивительно. Не думал, что доживу до этого дня. Какой славной она оказалась, Надеюсь, я помог этой девочке найти правильный путь.

* * *

Домой Лианна вернулась совершенно обновлённая. Ни Камила, ни Тиль, ни даже Байри не узнали её сначала. Такой радостной, чистой улыбки никогда не было на её лице, её голос никогда не был так нежен, а смех так звонок. Даже Ханок, который обещал отвезти её на лодке домой, в первую секунду замер, глядя, как Лианна со всех ног бежит к нему. Волосы её растрепал ветер, но девушке было всё равно. Они почти столкнулись, и Лия засмеялась.

– Всё в порядке? – осторожно спросил он, глядя на её пылающие щёки. Он никогда не видел Лианну такой.

– Всё просто замечательно, Хан! Замечательно!

Юноша улыбнулся. Так она его назвала впервые. Они сели в лодку и всю дорогу разговаривали. Лианна спрашивала то об одном, то о другом, предложила зайти к ним в гости, рассказала, что в роще видела семью зайцев, что у Олли появился первый зуб, что Байри теперь иногда отправляется с отцом рыбачить, и ещё море всего. Ханок изумлённо, немного настороженно, но всё же радостно слушал её. За эту поездку Лианна сказала ему больше, чем за все их предыдущие встречи. Она, казалось, расцвела.

И было от чего. Выйдя из храма, Лия расплакалась. Она спряталась в какой-то подворотне и долго сидела, уткнувшись лицом в колени, сотрясаемая тяжелым рыданием. Ей было больно, и страшно, и радостно! Она осознала всю свою жизнь, какой пустой и несчастной она была, как несправедлив и порой жесток был к ней человек, называвшийся её отцом, как глуп и мелочен был Арахт, рассказывая ей небылицы и страшные сказки. Лия поняла, что прожила во лжи и заточении семнадцать долгих лет, когда могла бы жить совершенно иначе! Должна была жить иначе! И, испытав эту злобу, эту ярость и негодование, она поняла, что заслужила счастья. Лия решилась. Она не станет Богом этого мира. Ей всё равно.

И, приняв это решение, она почувствовала себя, будто парящей над всем. Такой лёгкости, такой радости она ещё никогда не испытывала. Это было похоже на полёт, свободный полёт вольной птицы, которая и не знала раньше, что у неё есть крылья. И Лианна расправила свои крылья во всю их ширину.

Камила не сразу поняла, что же произошло. Лия вся светилась, и женщине стоило бы обрадоваться, но она даже испугалась. Это походило на лихорадочное, болезненное счастье в преддверии беды. Она несколько дней внимательно следила за Лианной, силясь понять, что случилось. Но всё казалось по-прежнему, только девушка стала открытой для всех, словно книга. Не скрывала свои чувства, не боялась своих эмоций. Она не жалась как раньше, размышляя, можно ли засмеяться, или это будет излишним. Она позволила себе чувствовать так, как не чувствовала никогда. И вскоре Камила убедилась в искренности Лииной перемены.

Тогда они сидели на улице, глядя, как Байри бегает вслед за Бартой. Олли, следя за братом, полз в его сторону, но никак не мог догнать, а потому постоянно начинал хныкать. В это мгновение к нему подбегала собака, утешала, и всё начиналось заново. Лианна рассказывала Камиле, как она побывала в гостях у Ханока. Брат Тиля, отец Хана, оказался пятидесятилетним, задорным, весёлым мужчиной, смех которого не замолкал ни на минуту. Они с Лией сразу нашли общий язык, и он долго рассказывал ей, как торговал рыбой и жиром на востоке, где на него глядели, словно у него вместо ног копыта, а на голове заячьи уши. Мать Ханока была тучной, серьёзной женщиной, которая старалась уравновесить весёлый характер мужа постойным брюзжанием, но и в её сердце нашлось тепло для девушки, которая так искренне восхитилась их домом.

– У них такой дивный домик! Весь в зелени, окружён деревьями и лужайками. На «Дельфине» природа совсем не такая как здесь, да? – говорила Лианна Камиле.

– Да. Думаю, что давным-давно этот остров отделился от затонувшего материка и приплыл сюда, присоединившись к нашим каменистым и полупустым скалам. Так и образовался архипелаг.

– А такое возможно?

– Я думаю, что возможно всё.

Лианна засмеялась. И вдруг замерла. Камила, удивившись этой перемене, спросила всё ли в порядке. Девушка странно и долго поглядела на неё.

– Можно я останусь? – спросила она, наконец.

– В смысле?

– Здесь? Камила, можно я останусь здесь, навсегда?

Какой умоляющий у неё был взгляд!

– Милая, – проговорила женщина, взяв Лию за руку. – Тебя никто никогда не гнал отсюда! Ты можешь остаться, если хочешь, я буду только рада!

– Спасибо! – Лианна бросилась ей на шею. Но Камила мягко отстранила её и серьёзно взглянула в голубые ясные глаза.

– Но я прошу тебя, Лия, подумай хорошенько! Я люблю тебя, все мы любим. Но, неужели не осталось у тебя дома никого, ради кого ты хотела бы вернуться?..

Девушка опустила взгляд и помолчала. Казалось, она подыскивала слова.

– У меня никогда и не было дома, – сказала она, наконец. – То место, где я жила – было тюрьмою. Человек, который звался моим отцом – был моим тюремщиком, а учитель – надзирателем. Мне некуда возвращаться, кроме как в клетку, и не к кому, кроме как к моим мучителям.

Женщина почувствовала, как её сердце сжимается. Никогда Лианна не была так откровенна, никогда не говорила она так жестоко и зло о своём доме. И, должно быть, так правдиво.

– А как же твой друг? Как же Кай?

И Камила поняла, что ударила в самое больное место, сама того не желая. Лия вся будто померкла. Губы её с трудом произнесли.

– Кай мёртв. Его больше нет.

– Ты этого не знаешь.

– Знаю!

– Откуда?

– Потому что он поклялся, что всегда будет со мной! – вдруг почти крикнула девушка, и на глазах у неё выступили слёзы. – Он обещал, а рядом его нет! Значит, он мёртв. Будь он жив, он бы уже нашёл меня, понимаешь?!

И она уткнулась женщине в колени, плечи её тихонько вздрагивали. Камила пожалела, что спросила о Кае. Она подозревала, что он был не просто другом для Лианны. Теперь она убедилась точно.

– Ты можешь остаться, милая. Здесь твой дом, а мы – твоя семья.

– Спасибо, – пробормотала девушка, поднимая лицо и улыбаясь сквозь слёзы.

Лия была счастлива, хоть боль никогда и не оставляла её насовсем. Воспоминания иногда начинали всплывать в памяти, полные тоски и одиночества. Кай снился ей каждую ночь, каждую ночь беспощадная силы вырывала его руки из её рук, забирала его, отнимала, чтобы уничтожить. А её раз за разом выбрасывало на берег, одну одинёшеньку, и никто не приходил, чтобы её спасти.

Но ночь всегда кончалась, и приходило светлое, ласковое утро. Каждый день был наполнен теперь радостью и любовью, жизнью и работой. Семьёй. И Ханок всегда был рядом. Лианна и не заметила, что он теперь почти постоянно находился на «Малом скате». На своей лодке он показал ей «Зелёного ската», все бухты и гавани, которые знал, все пещерки, куда мог забраться. Не было дня, чтобы он не старался удивить её чем-то, показать новое и захватывающее, порадовать её. Они вместе рыбачили, гуляли в роще и по лугу. Иногда Хан отвозил её в город, чтобы вместе посмотреть на прибытие нового диковинного корабля или на отправление тех, кто собирался домой. Ей было хорошо с Ханоком. Он был прост, искренен, добр. Он не пытался казаться лучше, чем есть, не клялся принести к её ногам горы золота или драгоценные шелка. Он просто был с ней, и это её грело. Никогда он не заходил дальше объятий на прощание, но Лия, наверное, всё же чувствовала, что парень привязался к ней. И, хоть она и любила его по-своему, сердце в ней упрямо и угрюмо молчало, не желая отвечать.

Однажды, они сидели у берега. Байри играл в песочные замки, таская горсти мокрой грязи и делая окна из камушков. Хан и Лия пристроились на лодке, перевёрнутой вверх дном. Она была строй и брошенной, уже вся продырявилась, и служила только в качестве скамейки для тех, кто был на берегу. Внутри иногда гнездились чайки. Девушка молчала, с наслаждением, полной грудью вдыхая солёный, мягкий воздух, тянущий с моря. Спокойная вода мягко плескалась, переливаясь на солнце, которое то и дело пряталось в облаках. Вдруг Хан достал что-то из-за пазухи и, смутившись, протянул Лианне.

– Что это? – удивилась она, разглядывая серовато-пурпурную раковину.

– Это моллюск. Я нашёл его недавно в одной пещере.

– А почему ты не взял меня с собой?

Тут Ханок смутился ещё больше, пробормотал что-то про сюрприз и осторожно отворил раковину. Там, на мягкой подушке, лежала жемчужина. Полная, лилово-тёмная, она сияла тёплым светом, словно маленькое солнце. Лия изумлённо на неё уставилась.

– Ты не знала, что их добывают из моллюсков? – спросил Хан с улыбкой. Девушка покачала головой. Парень засмеялся.

– Да, настоящее сокровище внутри такой простой, невзрачной раковины. Как Дар Моря на нашем архипелаге.

Лианна не сразу поняла, что он говорит о ней. Девушка взяла двумя пальцами жемчужину и положила себе на ладонь.

– Такая тяжёлая! Очень красиво.

– Это подарок тебе.

– Мне? Но за что?

– Просто. Подарки дарят не за что-то. Я хочу, чтобы она была у тебя.

– Спасибо, – пробормотала она и неловко улыбнулась. Ей вдруг стало не по себе. И она почти вздрогнула, когда Ханок прикоснулся к её руке.

– Лия, – произнёс он тихим голосом. Девушка подняла на него усталый, тоскливый взгляд, надеясь, что он поймёт его. И он понял. И грустно улыбнулся. – Скажи, Лианна, кто забрал твоё сердце? Кто сумел сделать это?

Девушка опустила взгляд и тоже грустно улыбнулась.

– Тот, кто ни разу не поддался мне. Кто ни разу мне не уступил. И у кого я ни разу не смогла выиграть.

Они умолкли. Каждый, видимо, думал о своём. Лианна думала, если бы она познакомилась с Ханоком раньше Кая, сдался бы он ей когда-нибудь?

– Я понимаю его, – вдруг произнёс Хан. Лия взглянула на него. – Я бы тоже не стал сдаваться. Тот, кто проиграет тебе хоть раз – никогда не станет твоим другом.

– Это слишком жестоко, – ответила грустно Лианна. Но слова парня были вполне правдивы.

– Нет, не жестоко. Если ты любишь человека, ты не станешь его рабом.

– Да, никогда, – пробормотала она задумчиво. С самого первого дня, как они познакомились, Кай отказывался быть рабом. Ни разу он не покорился ей, ни разу не уступил. Кай любил её всегда, и она всегда его любила.

– Я рада, что у меня есть такой друг, как ты, – попыталась как можно ласковее и нежнее сказать Лия. Но Ханок, похоже, не был сильно разочарован. Скорее всего, он знал, что Лия для него всегда будет загадкой, выброшенной из моря на берег. Недоступной и прекрасной. Он улыбнулся.

– Если тебе понадобится помощь, если кто-то посмеет тебя обидеть – я всегда буду рядом, чтобы помочь. Обещаю.

* * *

Лето подходило к концу. Уже закончились жаркие деньки, которые давались Лианне особенно тяжело, солнце больше не прожигало её насквозь, удушливый воздух стал прозрачнее и свежее. Но и метка её разрослась. Теперь уже даже платье с воротом не могло укрыть отметины, которая покрыла всю шею и перекинулась теперь на нижнюю челюсть. Лианна стала носить платок, пряча подбородок и голову. Это было похоже на косынку, хотя ещё не было достаточно холодно. Камила, привыкшая не задавать вопросы, наблюдала за этими переменами с беспокойством. Но ничто не могло заставить её спросить, раз Лия сама не говорила. Но девушка понимала, что, похоже, женщине придётся всё рассказать. Страх этого часто заставлял волосы подниматься у неё на голове. Она доверяла Камиле, но раскрыть свою самую заветную тайну, от которой зависела сама её жизнь?.. Но Лия знала, что выбора у неё нет.

Ветер крепчал, гоня большие тучи по небу, суля скорую и дождливую осень. Иногда начинало моросить, но это почти не приносило беспокойства. Наоборот, Лианне нравился дождь.

В один из пасмурных, прохладных дней, когда всё небо заволокло непроницаемой пеленой, Лия была на берегу. Она развешивала рыбачью сеть, расправляя её, распутывая где нужно, вытаскивая застрявшие водоросли и раковины. Она закончила почти половину, когда её внимание привлекла одинокая фигурка, возникшая вдалеке. Девушка сразу обратила на неё внимание и удивилась, потому что человек шёл не оттуда, где была деревня, а с той стороны острова, где никто не жил!

«Как странно, – подумала тогда девушка. – Кто это? Может Хан?»

Человек шёл вдоль воды, он никуда не спешил. Заметив Лианну, он направился прямо к ней, а девушка, оставив работу и отряхнув руки, сделала несколько шагов навстречу. Платок съехал с её головы, волосы рассыпались по ветру. С трудом с ними справившись, Лия вновь взглянула в сторону воды. Незнакомец, вдруг застыл. Его тело словно превратилось в железный стержень, он замер прямо в шаге. Девушка удивилась и сделала ещё несколько нерешительных шагов вперёд. И тут, словно стрела, незнакомец сорвался с места. Лианна испугалась, так резко он ринулся к ней, ей даже захотелось броситься прочь, позвать на помощь. И вдруг сердце её пронзила острая боль. Внезапная тоска и смятение охватили её всю, ноги стали ватными, в голове застучало. Шаг за шагом она двинулась вперёд и вдруг поняла, что бежит. И она почувствовала, что по щекам у неё текут слёзы, горячие, чистые и радостные, потому что по берегу к ней навстречу бежал человек, ни разу ей не сдавшийся, её Кай.

Часть III. Кай

Глава первая. Сокровище «Малого ската»

Первые несколько секунд Кай просто не мог поверить своим глазам. Сколько раз они уже его обманывали, даря надежду, а потом безжалостно отнимая её. Сколько раз он верил, что нашёл Её! И сейчас, стоя, как вкопанный, на этом заброшенном, пустынном берегу, мог ли он поверить, что она действительно перед ним? Сомнений быть не могло. Ещё раньше, чем он увидел пышную копну огненных волос, он что-то почувствовал сердцем. Что-то вспыхнуло в нём, беспощадно кольнуло, когда он взглянул издалека на девушку, обычную крестьянку, развешивающую сети. Тогда он не понял, решил, что слишком утомился от длительной быстрой ходьбы по острову. Голова кружилась, и Кай с досадой подумал, что измотал себя. Нет, он сдастся не раньше, чем отыщет её. Или её могилу.

Девушка подняла голову и направилась к нему. Надо спросить её. Юноша неохотно, медленно пошёл к ней, зная, что сейчас услышит. В тысячный раз.

«Нет, господин, я не знаю такой».

«Что вы, дочь барона мы бы сразу отправили к королю!»

«Лианна? Ммм…. Нет, не припоминаю. Поезжайте на север».

На Север. Все слали его туда, будто седой старик Север знал все ответы. Кай объехал много, очень много островов, и всё без толку. Она исчезла бесследно. Но он не желал признавать того, что она мертва. Только когда он найдёт её тело. А до этого он вынужден будет искать её, хоть целую вечность. Потому что Кай не мог иначе. Потому что он обещал ей, что всегда будет рядом, и пока он ищет – он не нарушает данное слово.

Поэтому он и был здесь. Ещё один архипелаг, ещё одни остров. Здесь было пустынно и дико, юноша не был уверен, что на такой жестокой земле могут жить люди. Обойдя остров, он не нашёл никаких признаков жилищ, если они и были, то на другой его стороне. Тут не было леса. Небольшая роща, пустынные луга, да острые скалы, зубьями торчащие в разные стороны. Эти серые осколки напомнили Каю время, когда они с Лией были детьми. Слишком много времени они проводили на берегу, исследуя его, слишком много времени вместе. Она была горделивой и жестокой, злой, неумолимой в своём стремлении сломить его.

«Что ж, – подумал он вдруг с улыбкой, – возможно, я и правда раб, если так неистово ищу госпожу, для которой одно удовольствие – мучить меня». Но значения это не имело. Бросали его на поиск не долг и служба, а только сердце. А его словно вырвали из груди вместе с Лианной.

В своих ночных кошмарах, которые преследовали его уже больше полугода, он раз за разом терял её, а когда просыпался, чувствовал, что из его рук что-то безжалостно вырвали, а он продолжал искать это наяву. Как он мог отпустить её тогда? Ему врезалось в память, так, что невозможно было бы забыть и через сотню лет – её лицо, изумлённое и испуганное, её глаза, увидевшие то, чего не видел он. А потом она всегда исчезала.

Сапоги его тонули в песке, Кай медленно шёл, чувствуя, как всё сильнее и бешенее начинает биться сердце. И недоумевал. Что это? Почему? Он видел огненный дождь, посыпавшийся по плечам крестьянской девушки, и вдруг вспомнил: «Теперь, таких огненных волос, как у тебя, нет ни у кого на этом острове». Откуда эти слова? Кто произнёс их и как давно? Кому?

И Кай вдруг замер, не в силах сделать больше ни шага. Он будто натолкнулся на стену, дыхание его оборвалось, как от удара.

«Не может…»

Она, поправив волосы, глядела изумлённо, в недоумении. А Каю казалось, что он теряет сознание, так закружилась голова, в глазах потемнело. Но она, вспышкой, оставалась перед ним, она, Она!

В очень простом, крестьянском платье, с косынкой на голове, выглядела она немного испуганной, настороженной. Кай сделал один тяжёлый шаг, давшийся ему с таким трудом, словно на него обвалилась гора. Но как застонало от счастья его сердце, ведь он на целый шаг стал ближе к ней! На целый шаг, когда столько месяцев он не мог даже представить где она, что с ней. А она здесь!

И вдруг ноги его сорвались с места, Каю казалось, что чем быстрее он бежит, тем дальше она становится. «Только бы не упустить! Не в этот раз!»

Она испугалась, так сильно, что хотела позвать на помощь. Но вдруг замерла.

«Узнай меня, вспомни!» – крикнуло его сердце, когда губы были не в силах проронить ни звука. И она узнала, услышала. И побежала, к нему, очень быстро, а когда они столкнулись, Кай вдруг почувствовал себя целым, словно долгое время его была только жалкая половина. Сердце в нём вовсе остановилось, сделалось и сладко и больно одновременно.

От столкновения они рухнули на песок, или ноги просто не в силах были их больше держать. Дождь огненных волос посыпался Каю на лицо, он обнимал Лианну так крепко, что, казалось, хотел или задушить, или вдавить в себя, чтобы она стала им.

– Кай! – собственное имя никогда не ласкало его слух сильнее, чем произнесённое из её уст. Она повторяла снова и снова, а он не мог ответить. Лия обхватила его шею руками, пальцами запуталась в волосах, и вдруг жадно, почти зло поцеловала его. Кай никогда прежде не чувствовал её так близко, настолько рядом с собой. Когда он целовал её, ему казалось, что Лия и есть он сам, что вдвоём они становятся единым целым. Но всего этого, конечно, он не думал. Чувствовал глубоко в себе, а единственной его мыслью была: «Лианна!»

Она целовала его лоб, глаза, щёки, губы, шрамы, оставленные её собственной рукой. Казалось, что её губы слишком долго искали этого. От слёз они были такими солёными, горячими, такими требовательными, а потом, Лия, отпряв от него, схватила руками его голову и долго смотрела Каю в глаза, прижимаясь лбом к его лбу. Они тяжело дышали, задыхались от счастья, так внезапно обрушившегося на них, и просто глядели друг на друга, словно говорили, но только без слов. И понимали.

«Я ждала тебя. Всё это время!»

«А я искал тебя. И искал бы до конца своей жизни».

Те же голубые, пронзительные глаза, но Кай не узнавал их. Не было в них ни холода, ни злобы. В них были слёзы, незнакомые ему прежде. Те же губы, но без жесткой усмешки, а ласковые, родные, влажные и солёные. Только сейчас юноша почувствовал и осознал – она ждала его.

– Лианна, – прошептал он, наконец, словно боясь, что от звука его голоса наваждение рассеется. Но она осталась. Улыбнулась широко и радостно и снова с силой обняла его, уткнувшись лицом ему в грудь. Кай гладил её волосы, чувствуя, как Лия мелко дрожит.

– Ты жив, – пробормотала она. – Ты жив, Кай! Я думала, что ты погиб там, при кораблекрушении!

– Разве я смог бы тебя оставить, госпожа? – ответил он с улыбкой, в забытьи касаясь губами её волос. Нет, лучше быть рабом с ней, чем остаться вовсе без неё. Но девушка вдруг сильнее прижалась к нему.

– Не называй меня так. Никогда больше.

И тогда он понял, что произошло: его хозяйка, Лия, которую он знал прежде – исчезла. Должно быть, она и правда погибла в водах океана, потому что эта девушка была другой. Она так нежно, так любяще на него смотрела, так крепко жалась к нему. Но от этого он не стал меньше её любить. Ведь он любил её всегда. Каждый день, каждый раз, когда она его унижала, когда он не желал сдаваться ей, когда открыто сопротивлялся. В любую минуту дня и ночи его сердце стремилось к ней одной, возвышенной, недоступной, но всё же неспособной его одолеть. Не потому ли он не сдавался ей? Чтобы приблизиться к её высоте, стать ближе, хотя бы через её ненависть, свою непокорность. Но, потеряв её раз, он готов был бы стать самым жалким её псом, лишь бы быть с ней. Иначе, зачем ему его свобода?

Но она изменилась. Если бы он предложил ей свою покорность, она бы и не взяла. Потому что это не было ей теперь нужно. Только он, такой, какой есть.

Но Кай, почему-то, всё же отстранил её от себя. И, хоть он продолжал глядеть на неё радостно и жадно, глаза его сделались вдруг беспокойными.

– Лия, как ты здесь оказалась? Что с тобой произошло?

Она продолжала улыбаться, слёзы ещё блестели у неё на щеках, и Лианна не выпускала рук Кая из своих.

– Я едва не утонула, но Чёрный невод принёс меня сюда. Знаешь, я много дней не была уверена, что выживу, что увижу берег! Но меня спасли. Рыбак Тиль и его жена, Камила. Кай, какие это славные люди! Они выходили меня, обращались со мной, как с собственной дочерью! Они просто замечательные. Они…

И тут она запнулась. Лицо Кая было мрачно, а на душе было ещё мрачнее. И девушка вдруг прочла мысль, написанную в его ореховых, печальных глазах. Юноша почувствовал, как Лианна мелко задрожала, всем телом, словно в лихорадке.

– Он здесь? – прошептала она. – Мой отец. Горвей, он здесь?

Кай хотел бы не отвечать. Он видел, что с Лией что-то случилось. Это была другая девушка, это была не дочь барона. А барон искал прежнюю свою Лианну.

– Они направились в деревню, расспросить жителей. Я осматривал остров.

Он видел, как стало белее полотна лицо Лианны. Она, казалось, вот-вот потеряет сознание, но девушка, справившись, быстро поднялась с песка. Кай вскочил следом, Лия продолжала держать его за руку.

– Бежим, скорее, – бросила она и потянула его вперёд. Он хотел возражать, задержать её, хоть на минуту, чтобы ещё хоть немного побыть с ней, потому что чувствовал – больше этому не бывать. Но Кай покорился и побежал следом. Её волосы трепал ветер, но Лия ничего не замечала. Страх гнал её вперёд, преддверие беды. Юноша тоже чувствовал эту беду.

Неумолимый Горвей, сколько семей он склонил перед собой в ужасе, выпытывая, не видел ли кто Лианну. Сколько коней загнал, людей замучил. Как он и обещал, он едва не убил Кая, узнав, что Лия пропала. Юноше было всё равно. Боль, причинённая бароном, не шла в сравнения с болью от потери самого главного в жизни, чувства, будто у тебя отняли сердце. Горвей бил его, но внутри Каю было всё равно больнее. Он даже с долей благодарности принимал эту боль, словно кару за то, что потерял Лию. Он был бы счастлив, забей барон его до смерти, но смерть не пришла. Мучитель остановился, чувствуя, что его злоба тщетна, что паж не виноват в случившемся. А взгляд Кая, устремлённый с каменного, забрызганного кровью пола, говорил: «Почему ты остановился? Я заслужил это, я потерял её. Убей меня, умоляю!»

Тогда Горвей, чувствуя, что в смерти пажа не найдёт утешения, убрался прочь. Кай мог только догадываться, какая боль, какая мука его охватила тогда, какое бессилие. Он слышал его глухие рыдания. И тогда юноша продолжил свои поиски.

Он начал искать её, как только пришёл в сознание, ещё тогда, снятый со скал рыбаками. Очнувшись в лодке, он уже звал её, метался, просил вернуться.

«Там больше нет выживших, господин. Только вы, да ещё пять человек».

«Там была девушка?!»

«Нет, только мужчины, господин».

Сколько времени он провёл у этих скал, исследуя их вдоль и поперёк, бродил по берегу, расспрашивая всех, кого встречал. Тщетно. Кай не думал о бароне. У него была лишь одна мысль: «Пока он не здесь, я могу искать. Когда он приедет на зов – я умру, и не смогу искать дальше». И он раз за разом брался за поиски, не из страха, а просто потому, что не мог иначе. А когда барон даровал ему жизнь, Кай почувствовал, что Лианна жива. Будь она мертва, в его жизни не было бы никакого смысла. Или ему было суждено найти её живой, или, хотя бы, мертвой.

Остров за островом, город за городом, сотни людей, корабли и лодки, и ни слова о ней…. И когда надежда оставляла его, Кай прикасался к длинным полосам шрамов на лице, словно это был её самый важный подарок. И начинал искать вновь.

И в эту секунду, был ли он счастлив, что нашёл? Лианна бежала так быстро, так торопилась вверх по извилистой тропинке. Неужели ей не терпится вернуться к отцу? К человеку, который искалечил её душу и жизнь, сделав рабыней без её ведома? Нет, тут было нечто иное. Она спешила не к Горвею. Так к кому?

Вскоре они взобрались наверх и помчались по лугу, разделявшему каменистую гряду и дом, который Кай увидел вдали. Гостеприимно поднимался дым из трубы, но даже юноша, бывший тут впервые, понял, что что-то неладно. Дом был окружён, снаружи бродили люди. Кай узнал их. Они проделали вместе слишком долгий путь, чтобы не узнать их сразу. И сердце его похолодело. Лианна знала, что они тут, почувствовала, что уже успели добраться до её дома.

– Он нашёл меня! – услышал Кай её задыхающийся, отчаянный голос. Он мог понять её страх. Барон в своём гневе мог сделать что угодно. В деревне ему наверняка рассказали, что Лия тут.

– Лианна, прости! – вдруг крикнул Кай. Девушка на бегу к нему обернулась. – Прости меня!

Она не ответила. Только сильнее сжала его руку и прибавила шагу. Издалека их заметили, и Кай махнул рукой, чтобы предупредить их. Лианна не проронила ни звука. Они влетели во двор, девушка, не глядя ни на кого, пронеслась сквозь сборище людей, которые оглядывались на неё с изумлением, но почтительно расступались. Кай, как мог, следовал за ней. Лия направилась прямиком к дому, не обращая внимания на часовых, распахнула дверь и влетела внутрь, продолжая крепко держать юношу за руку, словно боясь снова потеряться. Да и он не хотел отпускать её.

Когда они вбежали, внутри повисла тишина. На них взметнулись все взгляды. Мужчина, должно быть рыбак, Тиль, стоял рядом с камином. На лавке сидела женщина с испуганными глазами, прижимая к себе двух детей, мальчиков, одного грудного, другого лет пяти. Выглядели они озабоченно, рыбак был угрюм. Но к этому мужчине, который стоял, заслонив собой семью, Кай сразу почувствовал уважение.

Лианна не шевелилась. Она поглядела на испуганную семью и вздохнула, не то с облегчением, не то с тоской. А потом подняла взгляд на Горвея, застывшего посередине комнаты.

– Лианна, – произнесли его губы. Девушка вздрогнула. Отец. Как он изменился! Теперь седина покрывала его волосы целиком. Морщины на лбу сделались глубже, словно вросли в кожу, грубее очерчивали глаза, оставшиеся такими же ясными и пронзительными. Он сильно похудел, осунулся, состарился, но всё же оставался тем грозным, несгибаемым бароном, наводящим ужас одним своим голосом. Это было видно по испуганным лицам женщины и её детей. И по хмурому, вызывающему взгляду рыбака.

И вдруг Горвей сделал то, чего от него мог ожидать только Кай, провёдший с ним столько месяцев в поисках. Быстрым шагом он пересёк комнату и заключил Лию в крепкие объятия и долго не мог справиться с дрожью в голосе и теле. Девушка окаменела, изумлённо слушая отца. Но она даже не попыталась обнять его в ответ.

– Наконец! Лия, наконец-то я нашёл тебя! Мы думали, что ты погибла, но я то знал! Дочь Горвея Змееносца не может просто сгинуть в водах океана.

– Да, не может, – выдавила она из себя, и Кай отчётливо услышал пронзительный холод в её голосе. Барон нет.

– Ты сильная, ты справилась! И я клянусь, я накажу всех, кто держал тебя в плену! Им это так просто с рук не сойдёт!..

– Нет! – резко ответила девушка, оттолкнув Горвея. Он застыл, изумлённо, вопрошающе глядя на неё. Только тут он заметил её ледяной, ненавидящий взгляд. – Никто не держал меня взаперти! Эти люди спасли мне жизнь, они выходили меня, дали мне кров и пищу! Ты не посмеешь к ним прикоснуться.

Лицо Горвея почернело.

– Неужели? – голос его вдруг налился свинцом. В нём больше не слышалось ни нотки отеческого тепла. Он вдруг начал чувствовать то, что Кай понял ещё на берегу, когда Лия только вцепилась в него мёртвой хваткой. – Тогда почему же ты до сих пор здесь? Почему они не отвезли тебя в Главный порт? Ты знала, что там найти тебя было бы проще, стоит тебе прийти в любой из Божьих храмов! Почему ты до сих пор здесь, отвечай?!

Последнее он почти выкрикнул, и младший из детей заплакал от страха. Лия стояла, словно загородив собой этих людей. Глаза её решительно загорелись.

– Потому что я не желала возвращаться.

– Что?! – он даже отшатнулся, изумлённый и разгневанный. Перед ним стоял кто-то иной. Его дочь, Лианна, всегда была сильной, но никогда своевольной! Он не помнил случая, чтобы она серьёзно ослушалась его или посмела перечить! Эта же девушка не собиралась ему подчиняться.

– Я не уйду отсюда, слышишь, барон? – Это словно, вместо обычного «отец», хлестнуло его, словно плетью. – Здесь у меня есть семья, которой ты меня лишил. Люди, которые знают меня всего полгода, но любят меня, как дочь, в отличие от тебя, который всю жизнь называл себя моим отцом!

– Как ты смеешь, девчонка?! – прорычал он и шагнул к ней, но между ними вдруг вырос Кай. Он не мог напасть на своего господина, но и позволить ему причинить вред Лие. Горвей с силой ударил его по лицу.

– С дороги, паж! – рявкнул он, но юноша, пошатнувшийся от удара, не двинулся с места. И Горвей вдруг испытал полную беспомощность. На секунду ему показалось, что всё рухнуло, что ему никогда не вернуть Лию себе. Но это была лишь секунда, помутнение разума, при виде холодного, твёрдого взгляда дочери, прежде чем он вспомнил о том, что они лишь два ребёнка, которые возомнили себя взрослыми.

Барон обернулся к своей страже.

– Схватить семью рыбака, – сказал он тихо и, казалось, абсолютно спокойно, хотя внутри него всё клокотало. Три воина шагнули вперёд, и Кай не знал, что ему делать. Ослушаться барона, и защитить Лию – это был его долг. Но вот препятствовать исполнению других приказов…

Лианна решила за него. Никто не успел ничего понять, когда девушка, словно молния, подскочила к ближайшему стражнику, выхватила у него из ножен меч и направила на своих врагов. Её холодный, бешеный взгляд пригвоздил всех к месту.

– Любой, кто попытается причинить им вред – лишится жизни, – отчеканила она.

За её спиной простонала женщина:

– Лия!

Девушка обернулась на этот умоляющий, испуганный голос. Глаза женщины округлились от страха, дети жались к ней, с испугом переводя глаза с Лии на барона.

– Лианна, не надо, – проговорил вдруг тихо рыбак. Кай сразу понял, что Тиль тоже хотел бы защитить её, что он видит в ней дочь, а не воина, сжимающего в руках меч. Девушка улыбнулась.

– Я никогда не дам в обиду мою семью, обещаю.

Она вновь взглянула на отца. Барон двинулся к ней, обойдя поникшую стражу, которая не знала, что ей и делать. Не нападать же на дочку хозяина. К тому же, все они с детства знали Лианну, и никто не решился бы сражаться с ней один на один.

Между ними снова встал Кай.

– Прочь, – зло выдавил из себя Горвей, ненавистно глядя на проклятого пажа. От него он не ожидал такого предательства! Он клялся ему в верности, а теперь стоял у него на пути! Лия осторожно коснулась руки юноши.

– Кай, пожалуйста, – тихонько попросила она. Он подчинился, и Лианна замерла напротив Горвея, опустив оружие. Все же, она не могла направить меч на отца. Барон подошёл к ней вплотную и, склонившись, тихо сказал:

– Стоит мне пожелать, и эту семью повесят, как предателей, державших в плену Бога. Ты не справишься со всей стражей, да и с разъярённой, отчаявшейся толпой.

Лия стояла с непроницаемым лицом, хотя чувствовала, как внутри неё всё холодеет. Да, Горвей способен на это.

– Я скажу им правду, – ответила она. – Скажу, что это было моё решение.

– И что же? Ты скажешь людям, что просто не хотела выполнять свой долг? Хотела оставить мир без нового Бога?

– Это только твоя вина! Ты лжец! – прорычала она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. Она действительно ничего не сможет сказать людям.

– Не смей так со мной говорить, девчонка! Я растил тебя с самого детства! Я дал тебе образование, дом, слуг, власть!

– Ты запер меня на острове, подальше от людей! Семнадцать лет ты учил меня ненавидеть и презирать всех! Я знаю, что могла бы жить иначе, познавать мир, любить его, быть любимой другими людьми! Признайся, ведь ты мне даже не отец!

Кай видел, как посерело лицо барона. И как ярость вспыхнула в его пронзительных глазах, но он сдержался, и только прошипел Лианне на ухо:

– Это не имеет значения. Если ты откажешься добровольно идти со мной, я заберу тебя силой, но тогда я перебью всех в этом доме. Тебе решать!

Воцарилась тишина. Последние слова Горвея слышали только Лианна и Кай, но все в доме чувствовали, что происходит что-то страшное. Даже стражники глядели как-то пристыжено и робко. Лия стояла, опустив меч, опустив голову, немного пошатываясь. Кай хотел к ней приблизиться, но не посмел, чувствуя, что её муки слишком тяжелы, что ничто не в силах ей сейчас помочь. И он чувствовал такую боль от того, что нашёл её…. Лучше бы он утонул тогда, при кораблекрушении.

И вдруг Лия подняла голову и взглянула на барона.

– Хорошо, – произнесла она, и протянула меч его стражнику. Тот осторожно принял его, а Лианна обернулась к рыбакам и быстрыми шагами к ним приблизилась.

– Я люблю вас, всех вас, – сказала она с улыбкой, и обняла детей. Пятилетний мальчик что-то спросил у неё. Лианна попробовала засмеяться:

– Скоро Олли вырастет, и вы будете играть вместе на берегу.

Что-то в груди Кая отозвалось резкой болью. Такая тоска была в глазах Лии. Она обняла женщину, которая, не в силах ничего говорить, только плакала. Лианна с такой любовью поцеловала её, так ласково гладила её волосы, стараясь утешить. Она называла женщину Камилой, с таким теплом и любовью, что оно звучало как слово, которое ни Лия, ни Кай никогда в своей жизни не произносили – мама. Глаза самой девушки были неестественно, болезненно сухи.

– Почему вы забираете её силой? – не выдержав, воскликнул вдруг рыбак, на глазах которого вдруг засеребрились злые слёзы негодования. Лия быстро на него взглянула.

– Тиль, не нужно…

– Почему?! Если она не хочет уходить!

– Это не твоё дело, крестьянин, – рявкнул Горвей.

– Нет моё! Я люблю эту девочку, как свою дочь! И она свободный человек, если она хочет остаться…

– Поверь, она уже не хочет, – усмехнулся барон, направляясь к двери. Тиль грозно крикнул ему вслед:

– Ты этого не знаешь! Позволь ей самой решать!

Барон обернулся, и зло и насмешливо поглядел на рыбака.

– Ещё одно слово, и тебя запомнят как человека, которого повесили за то, что он скрыл от всех Нового Бога. Попридержи язык.

И он вышел вон. Все в доме смолкли.

– Нового Бога?.. – непонимающе пробормотал Тиль и взглянул на Лию. Девушка стояла, уперев взгляд в закрывшуюся за Горвеем дверь. Он выдал секрет. Сказал это при всех, при страже, при семье рыбаков, при Кае…. Зачем? И, только взглянув на лица Камилы и Тиля, она поняла зачем…

Взоры их были наполнены изумлением и благоговейным ужасом. Они не верили до конца, но Лия чувствовала, как их сердца всё больше и больше понимают, что это правда. Горвей за одну секунду выстроил между нею и её новой семьёй стену, которую она уже не сумеет преодолеть. Теперь она для них стала чем-то настолько далёким, как холодные звёзды в ночи. Недостижимым, пугающим.

Лианна попыталась слабо улыбнуться, но это больше походило на гримасу боли.

– Я всегда буду любить вас, – произнесла они очень тихо, почти одними губами, и, отвернувшись, вышла прочь. Только Кай продолжал держать её руку.

Горвей ждал её снаружи. Каким же победоносным сделался его взгляд, когда Лианна вышла из дома и направилась к нему. Но в её взгляде не было ни смирения, ни покорности.

– Думаешь, что для достижения цели хороши любые средства, да, Горвей?! – его поразил её гневный, ненавидящий голос.

«Что с ней случилось здесь?» – пронеслось у него в голове.

– И всё же, я добился чего хотел, – ответил он, гордо взирая на неё. Но это было глупо. Девушка, которая была ниже его на голову, вдруг показалась ему высокой и величественной, настолько, что рядом с ней он сам себе показался ребёнком. Полный презрения вздох, заставил Горвея вновь затрястись от злости.

– Делай со мной что хочешь, – произнесла она и отвернулась. Голос её был очень усталым.

Их процессия двинулась к деревне. На острове была всего одна или две лошади, так что сюда барон со своими людьми прибыли пешком. Лианна шла в центре, окружённая стражей, будто могла в любую секунду сбежать. Это было смешно. Девушка и не думала убегать. Наоборот, с каждым шагом её ноги, словно всё больше врастали в землю, она едва их волочила, но никому из воинов не позволяла взять себя под руку.

Кай шёл неподалёку, внимательно следя за ней и за бароном. Да, Горвей был поражён и разозлён, произошедшей в Лие переменой. Он искал всё ту же послушную, надменную, холодную девушку, готовую, во что бы то ни стало, выполнить своё предназначение. А нашёл другого человека. Кай почувствовал, насколько Лианна полюбила ту семью, насколько они все привязались друг к другу. Он это понял по тому, как она спешила к ним, как защищала от барона. И главное, она покинула их, чтобы уберечь от ненасытного гнева своего отца. И Кай всем сердцем желал бы облегчить её боль.

Когда они отошли от дома почти на километр, им пришлось обернуться на крик. За ними вприпрыжку мчался мальчишка.

– Байри, – выдохнула Лианна и поспешила ему навстречу. Её хотели было остановить, но Кай не позволил.

– Она не сбежит. Дайте ей попрощаться, – произнёс он и твёрдо взглянул на Горвея. Тот высокомерно отвернулся, не сказав ни слова.

Кай видел, как Лианна приблизилась к мальчугану, и тот с разбегу обнял её, что-то быстро-быстро говоря. С минуту они разговаривали, Лия поцеловала его несколько раз, гладила по голове. Юноша удивлённо, зачарованно следил за тем, как девушка ласково и нежно обращается с ребёнком, как говорит с ним. Кай не помнил её такой, Лию боялись даже дворовые собаки. Она никогда не ласкала детей, живущих в замке.

Поцеловав его последний раз, Лианна велела ему возвращаться домой. Мальчишка издалека помахал ей рукой, Лия помахала в ответ, и вернулась к отряду. На губах её остался отпечаток прежней счастливой улыбки, а в руке она держала деревянную игрушку – маленькую лошадку. Горвей, не сказав Лианне ни слова, велел всем двигаться дальше. Девушка шла, иногда крепче сжимая в руке подарок, а Кай видел, как то и дело ей приходится утирать слёзы, катящиеся по щекам. В такие мгновения ему казалось, что он вот-вот сам заплачет.

Каю тоже было тяжело. Найдя Лианну, он чувствовал, что сразу же потерял. Он был уверен, что Горвей вскоре убьёт его за неподчинение, знал, что найдя Лию – сам отдал её в руки беспощадного отца. Найдя её, он её погубил. Лучше бы их поиски затянулись на долгие десятилетия. Возможно, когда-нибудь, он бы и нашёл Лию, тут, на острове. Он шел бы по берегу, и увидел вдалеке взрослую женщину, играющую со своими детьми. Все они были бы рыжеволосыми и красивыми, как она, а рядом с женщиной шёл бы её муж, добрый, простой человек. Тогда Кай, даже если бы и узнал её, прошёл мимо. Его сердце никогда бы к нему не вернулось, но он бы знал, что Лия счастлива…

Но паж прекрасно понимал, что Лианна не смогла бы жить так. И, видя всю безвыходность этой ситуации, он мечтал взять на себя хотя бы крошечную часть её мучений.

Дорога заняла меньше часа. В деревне их встретили десятки любопытных, встревоженных взоров. Лианну, окружённую кольцом солдат, которую вели, словно пленницу, провожали испуганные взгляды. К ней никого не подпускали, и люди начали волноваться и выкрикивать:

– Куда вы её ведёте?

– Что сделала вам эта девочка? В чём дело?!

– Лианна, не волнуйся! Мы всё расскажем судье, всё будет хорошо!

– Мы не дадим тебя в обиду!

Поднимался гул. Лия как-то виновато, с робкой улыбкой глядела на этих людей, старалась хоть каким-то ласковым словом успокоить их. Но чем грубее солдаты отталкивали крестьян, тем сильнее те волновались и свирепели. Кай изумлённо наблюдал за всем этим. Лианну любили! Девочку, которая на своём родном острове ни разу даже не замедлила шаг коня, чтобы поздороваться с кем-нибудь, любили здесь так сильно, что готовы были уже напасть на солдат! Только её мягкий голос и мог приостановить толпу, следовавшую за ними по пятам. Одну старуху Лия велела пропустить. Девушка пригнулась к ней.

– Милая, что происходит?! Кто эти люди? – хриплым, слабым голосом спросила она.

– Всё хорошо, бабушка. За мной явился мой… Мой отец.

– Отец? Как же так? Почему же у тебя глазки красные от слёз?

– Просто, я очень буду скучать по всем вам. Прошу, когда увидишь Камилу – передай ей, что я её очень люблю.

С этими словами Лия двинулась дальше. Вся деревня провожала их до причала. Когда лодка, в которой сидела Лия, отчалила от берега, и направилась к Старшему острову, все, кто был на берегу, махали ей вслед руками. Девушка была не в силах даже приподнять руку. Лианна просто молча глядела назад, взгляд её стекленел с каждой секундой.

Кай понимал, каково этим людям, которые сейчас остались на берегу. Наверняка они чувствовали свою вину, как и он, ведь это, должно быть, именно они указали людям барона, где дом рыбаков, которые приютили рыжую девушку. Они выдали её. Теперь они ещё многие месяцы будут чувствовать горечь и страх за Лианну. Они все её предали, сами того не ведая. Как и он, Кай.

* * *

Быстро пройдя город, они вошли в Божий храм. Здесь было совершенно пустынно и тихо, они не встретили никого, кроме белоснежного монаха, встретившего их внутри. Лианна стразу подошла к нему, и старик, грустно вздохнув, обнял её. Каю показалось, что это объятие было преисполнено горечи и боли.

– Так ты вернулась, Лианна – Дар Моря?

– Не по своему желанию, – призналась девушка.

– А по чьему же?

Не ответив, Лия обернулась и тяжело взглянула на Горвея, стоявшего у входа. Барон скривил губы и приблизился к монаху.

– Как тебя зовут, служитель?

– Охавор, господин.

– Мне нужно отправить письмо. У вас есть почтовые птицы?

– Голуби, господин. Но они знают дорогу только в другие Божьи храмы.

– Отлично, мне надо отправить срочное письмо в Главный храм.

Лицо Горвея исказила усмешка.

– Какое письмо вы хотите отправить?

– О том, что Новый Бог нашёлся, – жёстко ответил барон. Лия глядела на него непроницаемым, ненавидящим взглядом. И вдруг Горвею невольно захотелось скрыться от этих глаз. Сопровождаемый Охавором, он удалился в башню. Кая он больше не удостаивал даже взглядом.

Юноша, потеряв Лианну из виду, медленно побрёл вдоль помещения, стражники остались у дверей, так что никто не мог выскользнуть или попасть внутрь. Кай рассматривал внутреннее убранство, но оно его не трогало. Что ему красота этого места, когда на сердце было невыносимо тоскливо? Наверху, в полумраке, он видел изображение Бога, возносящегося к небу. Нелепо. Как глупо это ему показалось – собирательный образ для всех Богов во все времена. Как же это ничтожно и оскорбительно!

Тут, в одной из ниш, он заметил Лианну. Она сидела на скамейке, низко склонив голову. Кай двинулся было к ней, но девушка подняла на него усталый взгляд и покачала головой. Она не хотела никого видеть. Даже Кая. Юноша почувствовал горечь, но Лия имела право злиться на него за то, что он нашёл её. Но если бы она кричала на него, попыталась его ударить, тогда ему было бы куда легче, чем этот тяжёлый, обречённый взгляд человека, приговорённого к смерти…. И будто Кай сам вынес этот приговор и занёс меч.

Он убрался прочь, чтобы она его не видела, сел в какой-то нише и остался так без движения. Несколько часов они провели в храме. Горвей, велев сторожить Лианну, отправился на причал, договориться о немедленном отплытии. Вернувшийся Охавор, присел рядом с Лией, и Кай из своего угла следил, как они тихо разговаривают. Казалось, что старик утешал девушку. Лия слушала, кивала, благодарно смотрела на монаха, но даже издалека Кай видел, какой безнадёжный у неё взгляд. И, стоило ей поймать на себе взор юноши, как девушка тут же отводила глаза. Каю было горько, но он понимал, что Лия, должно быть, уже никогда не сможет ему доверять.

Вскоре, Горвей Змееносец вернулся. Увидев Лианну, сидящую поодаль от своего пажа, он усмехнулся. Этого Кай и опасался, барон решил избавиться от него. Когда юноша приблизился, тот грубо оттолкнул его.

– А ты останешься здесь, паж, – зло прошипел Горвей. – Мне не нужны в свите люди, которые не подчиняются моим приказам.

Кай холодно взглянул на барона.

– Я поклялся защищать Лианну. Не важно, от кого. Так что я выполнял свой долг.

– Ты не сядешь на этот корабль, – отвечал Горвей, подойдя к юноше вплотную. Но рядом вдруг выросла Лианна.

– Он поедет с нами.

Барон недоумённо уставился на неё. Он был уверен, что Лия не простит Кая. Он вспомнил те тысячи её обвинений, когда он, Горвей, лишь посмеивался, раззадоривая ярость дочери. И теперь она защищала ненавистного ей пажа? Почему?

– Здесь я отдаю приказы, – ответил он сухо. Но лицо Лианны нисколько не изменилось.

– Он плывёт с нами. Я сяду только на тот корабль, на котором будет Он. Тебе никогда не бывать королём, если ты оставишь его здесь.

Горвей просто остолбенел от подобного шантажа. Но ещё больше он поразился непоколебимой твёрдости в голосе дочери, тому величию, с которым были произнесены эти слова, её желанию оставить Кая подле себя. Раньше ему казалось, что она готова в любой момент от него избавиться. Барон фыркнул и досадливо отвернулся.

– Как хочешь. Бери с собой любых домашних животных, мне нет до этого дела. Всё равно через два месяца тебе от него не будет проку. Идёмте, корабль ждёт.

И Лианна, опустив голову, даже не глядя на Кая, вышла из Храма. Юноша последовал за ней, не понимая, что происходит. Она не желала на него смотреть, но не хотела плыть на корабле без него. Он не знал что думать, но мечтал со временем понять. Правда, времени у них почти не осталось.

По переполненной площади, где на них все оборачивались, по узким улочкам, через весь город, они спустились к пристани. Лёгкий, быстрый корабль Горвея возвышался дальше всех, и за Лианной следили десятки пар глаз, пока они шли по деревянным мосткам. Девушка пыталась идти твёрдо, быстро, не глядя по сторонам, будто, стоило ей засмотреться, и она уже не сможет заставить себя ступить на борт корабля. Они уже почти добрались, когда Лия вдруг вздрогнула и остановилась. Кай не понял, что произошло, но тут заметил, что впереди Лия увидела человека. Русый, высокий парень быстро двинулся ей навстречу. А девушка, казалось, не знала куда деть глаза. Ей хотелось спрятаться, стать очень маленькой, но человек уже заметил её! Стражники его остановили.

– Лианна! – крикнул он отчаянно, и она не смогла больше отводить взгляда. Протиснувшись сквозь воинов, Лия обняла его. Сердце Кая пронзила острая ревность.

– Хан, всё в порядке.

– Ты уплываешь?! Кто эти люди?

– Прости, я не успела бы сказать…. Я возвращаюсь домой.

Столько горечи было в её голосе, что Хан, должно быть, не поверил ей. Он поднял её лицо и внимательно в него вгляделся.

– Я же обещал помочь тебе, если что-то случится! – почти с укоризной сказал он. Лианна улыбнулась.

– Теперь меня защитит тот, кто ни разу мне не сдался.

Кай удивился такому ответу, а русый парень поднял на него глаза и вдруг улыбнулся. У него было доброе, открытое лицо, ясные глаза и, должно быть, доброе сердце. И, когда Хан подошёл к Каю, тот понял, что уже не чувствует ревности.

– Береги её, пожалуйста, – попросил Хан искренне и серьёзно, крепко пожав руку юноши. Кай улыбнулся ему в ответ.

Корабль, прибывший утром, отплыл сразу, как только на него погрузили запасы провизии. Ханок продолжал сидеть на причале, пока белый парус не скрылся за линией горизонта. Ему было предательски больно и страшно, он чувствовал, что Лия уплывает не к счастью, а будто к своей погибели. Но почему-то он был спокоен за неё. Должно быть потому, что рядом с ней был тот человек, который ни разу не сдался ей.

Глава вторая. Ночь на корабле

Она почти не разговаривала, едва притрагивалась к пище, спала только по два-три часа в день. В какие-то минуты Каю казалось, что Лианна просто пытается загубить себя, чтобы не выполнять ненавистный долг ради ненавистного отца. Она тосковала так сильно, что у юноши иногда просто разрывалось сердце, и ему хотелось хорошенько встряхнуть её, крикнув: «Что ты с собой делаешь?!»

Но он не смел. Её глубокое горе было слишком сокровенно и священно. Она потеряла семью, хотя та и не умерла. Она сама покинула любимых, чтобы их спасти. Разве Кай смел порицать её боль, попрекать её? Он и не пытался, а Лия была ему за это безмолвно благодарна.

Он старался быть рядом, хоть и оставался поодаль. Лианна постоянно глядела на горизонт, назад, откуда они уплыли. Иногда она закрывала глаза, и Кай понимал, что девушка всей душой возвращается домой, чтобы хоть сердцем прикоснуться к той доброй женщине, ставшей ей матерью. Но потом шум или говор матросов выводили её из оцепенения, и Лия вновь тускнела, делалась хмурой и задумчивой. Кай с радостью позволил бы ей продлить эти мгновения. Если бы он только мог.

Но хотя бы Горвей оставил её в покое, если это можно было так назвать, конечно. Его хмурый, изучающий взгляд преследовал Лию, словно она могла сбежать, окружённая водяной клеткой. Кай чувствовал его изумление, даже какой-то внутренний страх. Дочь пугала его. Она была чужой ему, слишком далёкой, непонятной. Раньше всё было проще – барон ждал от неё подчинения, и она подчинялась. Ему не нужно было напоминать ей о её миссии. Казалось, что именно этого она и желала. Но эта девушка хотела вернуться на Северные острова, хотела, чтобы ей вернули её дом и семью. Свободу.

Лия почти не заходила в свою каюту. Там ей было тесно, душно, девушка всё время проводила на палубе, устроившись в каком-нибудь уголке. Она много глядела на воду, в небо, будто обдумывая что-то, или просто предаваясь воспоминаниям. Кай страстно желал узнать, о чём она думает, расспросить и утешить, но не смел даже заговорить с ней. Он чувствовал, что это что-то очень личное. Но, спустя несколько мучительных для них обоих дней, Лианна вдруг очнулась. Она подружилась с матросами, весело разговаривала и шутила с ними, иногда помогала, чем могла. Она болтала с капитаном, он рассказывал ей о своих странствиях и был польщён вниманием столь милой юной особы. Мнения или позволения барона Лия не спрашивала, а он не смел ничего ей говорить, хоть и кривил презрительно губы, когда она обращалась с чернью, словно с равными. Всю жизнь он учил дочь презирать тех, кто ниже её родом, и, за какие-то полгода, она так изменилась! Стала чуткой и отзывчивой, могла заговорить с любым юнгой, который драил палубы! Горвей хотел бы поставить её на место, напомнить, кто она, но вдруг стал чувствовать, что Лия знает правду о своём рождении. И что эти простые люди ей куда ближе, чем барон.

Кай с удивлением наблюдал, как девушка перевешивается за борт, с восторгом указывая на стаю дельфинов, проплывающих мимо. Она кричала и смеялась, и юноша начинал чувствовать и на своих губах улыбку. Он был уверен, что Лия готова прыгнуть к ним прямо в воду, если бы только могла. Даже жители моря были свободнее её. Она часто смеялась и улыбалась, много говорила и шутила, её голос чистым звоном разносился над палубой, и юноша, хоть она и продолжала избегать его, радовался за неё. Казалось, что Лианна забыла о своём горе. Но это была неправда.

По ночам Кай продолжал спать на палубе, не вынося свою каюту. Он вытягивался на мешках, прислушивался к ленивому скрипу мачт, к трепыханию паруса. Иногда слышались сонные, приглушённые голоса. Юноша мог долго так лежать, с закрытыми глазами, или же глядя в рассыпанные на небе звёзды, следя, как кое-где они срывались вниз. В последние полгода он вообще не любил спать. Сон означал неизбежные кошмары, от которых он просыпался с криком ужаса. Сейчас они иногда возвращались. Какой невообразимой мукой было вновь потерять её во сне! Зная, что нашёл, снова упустить, опять! Желать как можно быстрее проснуться, и не иметь возможности… Он начинал верить, что сон – это явь, и просыпался, чувствуя горячие слёзы отчаяния на щеках. Это было мучительно больно.

Он помнил то время, когда они с Лией покинули их остров и плыли на «Буресмешнике» к южному архипелагу. Тогда, она казалась потухшей, слабой и безразличной. Ей ничего не хотелось, даже этого путешествия, только бы выполнить данное слово, и сгинуть.

«За что это с ней случилось? – думал Кай с болью. – За что ей эта мука? Зачем ей дали попробовать счастья, чтобы вновь отнять? Это слишком жестоко».

Хотя кто знает, должно быть, так тому и суждено было случиться. Где-то в глубине души он чувствовал, что кроме Лианны с таким грузом и такой болью не справился бы никто.

Кай почти уснул, когда вдруг услышал лёгкие шаги и открыл глаза. Рядом с ним застыла тёмная фигура, но родные черты лица он сразу узнал.

– Лия…

– Ты всё ещё не можешь спать в каюте? – спросила она тихо.

– Да. Думаю, никогда не смогу.

– Я теперь тоже не могу. Слишком темно, душно, я там словно задыхаюсь, – она притихла и села рядом. – Подвинься.

Сердце Кая замерло и тяжело забилось, когда она легла рядом, сложив руки на животе и глядя в небо. Он чувствовал её на своём плече, как её голова склонила к нему. Распущенные волосы Лианны рассыпались у него на груди, Кай с жадностью вдыхал их запах, чувствуя, как внутри всё загорается. Никогда прежде он не видел, чтобы Лия распускала косу. Даже лицо её менялось, когда его обрамляли локоны, когда она не затягивала волосы назад, ненавидя их. Но как он их всегда любил! И он старался не шевелиться, боясь, вдруг он проснётся, и она исчезнет.

– Понимаю, почему ты предпочитаешь спать здесь, – проговорила она, продолжая глядеть вверх. – Нет ничего более вольного, чем небо…. Вот только я и там буду, как в клетке.

В голосе её послышалась горечь.

– В клетке ты только на земле. Там ты будешь свободнее, чем кто бы то ни было, – ему хотелось подбодрить Лианну, но это оказалось жалкой, смешной попыткой. Он верил в свои слова, вот только не знал, будет ли Лие там лучше, чем здесь, на земле, с ним.

– Я не хочу, – донёсся её усталый, надтреснутый голос. – Не хочу туда, – девушка словно угадала его мысли. – Я хочу остаться здесь. И тогда все станут ненавидеть меня и бояться. И ты тоже.

Кай весь вздрогнул и повернулся к ней.

– О чём ты?!

Лианна взглянула на него с грустной улыбкой.

– Теперь ты тоже знаешь кто я. И должен бояться меня, разве не так? Я хотела оставить мир без Бога. Я заслуживаю ненависти.

– Замолчи, – резко оборвал он её речь. Внутри Кая всё просто клокотало. – Как ты могла решить, что я стану тебя ненавидеть?

Лия, казалось, смутилась.

– Я всегда поступала с тобой просто ужасно, Кай. Я всегда была к тебе несправедлива, а когда ты открылся мне, рассказал о своём самом большом страхе – я просто посмеялась над тобой. О, я уверена, что меня можно ненавидеть! Особенно тебе.

– Какая же ты бестолковая! – воскликнул он с чувством, крепко, до боли сжимая её руку. – Думаешь, я рассказал бы тебе это, если бы не знал достаточно хорошо?! Я видел твоё лицо, когда рассказывал. Ты не посмеялась, я помню. Это был шок, даже ужас. Ты словно потерялась, и не знала, что тебе делать. Я вывел тебя из обычного состояния безразличия и покоя. И ты сделала единственное, что умела. Но я ведь тебя знаю, Лия! – Кай повернулся к ней, его глаза были серьёзными и пронзительными. – И я никогда не стану тебя ненавидеть! Я всегда знал, почему ты такая, всегда знал, что ты проклята с самого рождения, что отец готовит тебя стать Богом.

Лианна обомлела. Глаза её расширились, губы не могли произнести ни звука, кроме тихого, короткого:

– Как?..

Кай улыбался, глядя в её испуганное, такое красивое лицо.

– Я догадался, отчасти. Когда Арахт рассказывал нам о Боге, я слушал очень внимательно, а ещё внимательнее я следил за твоими глазами. Ты выглядела и восторженно и скучающе, будто уже сотню раз это слышала. И я знал о метке, – Кай осторожно опустил край её ворота, руки Лии взметнулись, чтобы остановить его, но потом бессильно упали обратно. Какая разница, ведь все и так знают. Рисунок мелкой сеткой покрывал её шею, взбираясь на подбородок.

– Один раз на тренировке, когда мы с тобой сражались, ты порвала рубашку на спине. Тогда то, я и заметил этот рисунок. Я прочёл много книг, чтобы убедиться, и всё понял. – Лианна глядела на Кая не то восхищённо, не то с испугом. А потом опустила взгляд и всхлипнула.

– Ты всю жизнь знал меня, а я, словно слепая, не видела ничего, кроме себя! И ты всегда знал, что у меня нет жизни! Кай, я думала, что смогу остаться жить там, у Камилы и Тиля, стать им дочерью, сестрой для их сыновей! Я хотела жить в домике на берегу моря, помогать отцу с лодкой, и матери по дому, нянчиться с детьми, дружить с соседями! Я бы ходила в город, научилась шить, чтобы наряжаться на праздники, и видеть новых людей! Я думала, что много лет спустя смогу забыть старую жизнь, выйти замуж за Ханока, родить ему детей, и жить тихо, словно, и не существуя вовсе, быть важной лишь для близких мне людей! Я желала навсегда забыть и о своём долге, и о своём прошлом доме, и о Горвее. И даже о тебе! Кай, я хотела забыть тебя насовсем, даже зная, что ты самый важный человек в моей жизни! Я похоронила тебя в своей памяти, чтобы было не так больно вспоминать! Прости меня!

Она заплакала. Прижав её к себе, Кай начал убаюкивать Лию, словно ребёнка. Он не злился, не ревновал. Слова Лианны не вызвали в нём ни обиды, ни чувства, что его предали. Он понимал, почему ей было легче похоронить его, чем жить в неведении. Он бы и сам желал того же, но никогда не сумел бы забыть эту девушку, которая вдруг показалась ему такой хрупкой. Горвей сломал её, обезобразил душу, но, несмотря на это, Лианна сумела найти себя настоящую, ту, какой всегда желала быть.

– Если хочешь, – прошептал он. – Мы сбежим. Вдвоём.

Лианна подняла на него заплаканные, большие глаза. Кай говорил серьёзно.

– Я всегда думал, что быть Богом – это единственное, чего ты хочешь. Но после того, что я увидел… Лианна, если ты не хочешь жертвовать собой ради мира – брось его, забудь. Ты не должна! Давай сбежим! Я увезу тебя так далеко, как только смогу, мы будем путешествовать из города в город, пока, наконец, не найдём тихое место, где ты захочешь остаться. Я построю дом, где ты сможешь жить в покое, забыть о Горвее, о своей проклятой миссии и вообще обо всём мире! Я смогу защитить тебя. Только если ты попросишь!

Она хотела что-то ответить, её глаза засветились, и вдруг вновь быстро потухли.

– Лия? – спросил он осторожно.

– Нет, Кай, – пробормотала она. – Я обещала защищать свою семью.

И тогда он понял. Обретя семью, Лианна захотела жить, как обычная девушка, любить и быть любимой, окружённая заботами и семейными делами. Но, обретя семью, она обрекла их на опасность. Если она сбежит – Горвей вернётся за ними. Только сделав то, чего желает барон, она может защитить их! Кай почувствовал всю горечь, всю безнадёжность, которые испытывала Лия. И обнял её крепче.

«О небо! – думал он, прижимая к себе её голову, прикасаясь губами к волосам, – Если бы я мог забрать её боль! Пусть вся её горечь будет на мне! Перестань её мучить!»

И, казалось, его услышали. Постепенно девушка успокоилась, прерывистое её дыхание выровнялось. Они лежали, глядя вверх, наблюдая, как звезды пересекают мачты корабля и скрываются из виду. Кай с Лией говорили всю ночь. Девушка рассказала ему всё о своей семье, о том, как попала к рыбакам, как они были добры к ней, а она всеми силами пыталась их презирать. Она не утаивала ничего, говорила честно и открыто, даже если ей было до боли стыдно. Юноша слушал с изумлением. Его удивлял не рассказ, а то, как самозабвенно, как искренне и с любовью она говорила о людях, которых знала так мало! Какую бесконечную благодарность она к ним испытывала, как уважала. Он понял, что Камила в сердце Лианны заняла особенное место.

– Я даже не представляла, каково это – иметь мать, Кай! Это было так просто, она так естественно со мной себя вела, была так добра, осторожна и внимательна. Она узнала меня раньше, чем даже я сама! Ты понимаешь?

– Да, понимаю, – улыбался он в ответ. А потом Лианна попросила его рассказать, что было после кораблекрушения. Кай поморщился. Эти воспоминания пробирали его до костей. Самые первые дни после бури, те, когда он ещё не до конца осознавал – Лианна исчезла. Её больше нет с ним. Та бездна отчаяния, в которую он провалился – её невозможно описать. Пустота. И мрак, и холод. Кошмар наяву, голые скалы, о которые разбивается вода, запах тины, крики чаек, постоянные, непрекращающиеся поиски, и ничего. Ни одного ответа на призыв, ни намёка.

Но Кай рассказал. Ведь Лия нашла в себе мужество говорить о потерянном доме. Он рассказал, как очнулся на лодке, как умолял рыбаков вернуться к скалам. Рассказал о долгих днях тщетных поисков, о том, что выжило всего пять человек, и все они пытались помочь, но надежда оставила их уже в первые несколько дней. И, когда один из матросов, положив руку Каю на плечо, сказал, что дальнейшие поиски тщетны, юноша едва сдержался, чтобы его не ударить. Нет, он не готов был сдаваться.

А потом, Кай рассказал о прибытии барона.

– Его корабль прибыл пару недель спустя, – говорил Кай. – Я послал письмо, как только смог, и снова принялся за поиски. Барон отправился в путь, стоило ему получить весть. Я встречал его на причале. Лия, он поседел! Сразу, за эти несколько недель! Когда мы с тобой покидали остров, седина лишь тронула его волосы и бороду, а теперь… Я не узнал его сразу. Похудевший, весь, словно перекошенный. С бледным, злым лицом, я знал, что он не в себе. От слуг я узнал, что, как только произошло несчастье, он прогнал Арахта из замка. Он дал ему корабль, сражу, и велел высадить мага как можно дальше на материке, а если тот будет сопротивляться – убить. В каком бешенстве он был, он обвинял старика во всём, что с тобой произошло…

– Глупец, – проговорила Лианна. – Ему не смириться с тем, что это только его вина.

– Лия, я думал, что он умрёт от горя, клянусь, – голос Кая не давал сомневаться в том, что это правда. – Барон совсем не ел, не пил, он лично обыскал все скалы, весь берег и города на южном архипелаге, словно ищейка. И он не желал слышать, что ты мертва, как и я.

Лианна молчала, глядя вверх. Вдруг она повернулась к Каю и осторожно коснулась рукой его лица, юноша вздрогнул, так ласково её пальцы пробежались по его подбородку. Но лицо девушки было мрачно.

– Это он с тобой сделал? – спросила она, касаясь нового глубокого рубца, оставшегося на его лице. Кай смутился. – Я знаю, что это он! И ты никогда прежде не прихрамывал, Кай! И ещё, когда я беру тебя за левую руку, ты вздрагиваешь от боли, разве не так?!

Она схватила его за запястье, и юноша охнул от жгучей волны, пробежавшейся вверх по руке. Да, сильный ушиб до сих пор до конца не зажил…

Лия отпустила его руку.

– О, Кай, – пробормотала она, опустив голову ему на плечо. – Ни я, ни он не заслуживаем твоей верности. За твою преданность тебе всегда платили болью.

– Верность не имеет цены, и я бы не смог жить иначе. Но я могу его понять, Лианна. Ведь я потерял тебя, он был в ярости, сам собой не владел. Но, он ведь оставил меня в живых.

– Вот так благородный! – воскликнула девушка зло. – В чём твоя вина? Это ты направил корабль на скалы? Ты вызвал бурю? За что ты поплатился, скажи?!

Юноша попытался её успокоить.

– Не вини его. Ему было слишком больно и страшно, чтобы проявлять милосердие. Прости его.

– Никогда, – прошептала она зло. А потом добавила: – Он мне даже не отец.

Кай притих. В глубине души, он, должно быть, догадывался, что родства между рыжеволосой, голубоглазой Лианной, чья душа стремится к воле и семье, и чёрным, угрюмым Горвеем – и быть не может. Они были похожи на огонь и лёд, на чистоту жизни и мрачное существование, которое себя уже похоронило. Горвей словно вышел из склепа, а Лия – спустилась с небес, как ясная звезда.

– Всё же, он вырастил тебя, – постарался защитить он барона, но тут же пожалел о своих словах.

– Вырастил?! Так ты это называешь? Он всегда использовал меня, манипулировал мной, превратил в какое-то злое, безобразное животное, которое за всю жизнь только и научилось, что ненавидеть и презирать! Знаешь, почему тебе казалось, что я хочу свой Божий трон? Потому что я его действительно хотела, желала больше всего на свете! Чтобы сбежать от барона, чтобы больше не видеть его, не слышать его ненавистного голоса! Я думала, что это моя единственная возможность спастись, спрятаться. И, кажется, это действительно так. Он нашёл меня, даже когда меня, будто специально, унесло подальше от него. Я была свободна, была счастлива, а он всё снова у меня отнял! Какую жизнь он мне подарил?!

Она умолкла, но Кай чувствовал, как внутри девушки всё продолжало клокотать. Юноша не собирался сдаваться.

– Я знаю, что он сделал с тобой. Это чудовищно, Лия. Но знаешь, как бы он ни избил меня тогда, как бы ни пытался сделать нас врагами, заставляя ненавидеть друг друга, я всегда буду благодарен ему. Он забрал меня из приюта. Это страшное место, и оттуда я попал в другой мир, где мне дали дом, образование и… Тебя.

Юноша сам улыбнулся своим словам, таким правдивым и точным. Если бы не Горвей, главное, чего он бы не получил – это Лия. Девушка грустно усмехнулась.

– Тебе было бы лучше дальше от меня, Кай. Я приношу людям боль.

Он почувствовал, как внутри загорается гнев. Юноша вдруг схватил Лию и встряхнул хорошенько, она даже охнула.

– Прекрати! – рявкнул он зло, не сдерживая голоса. – Почему ты так говоришь? Почему вновь и вновь отталкиваешь меня, Лия?! Я никогда не буду тебя ненавидеть, единственное, чего я когда-либо желал в жизни – это быть с тобой, хотя бы в роли пажа! Ты – это самое сказочное, что со мной произошло! Я бы ни за какие блага мира не отказался от этого, ни за что! – она испуганно на него уставилась, но Каю было всё равно. – Скажи, почему ты всё время это повторяешь? Почему ты сторонишься меня?!

– Я люблю тебя, – пробормотала она несвязно, тихо.

И юноша замер, перестал до боли сжимать её запястья.

– Мне кажется, я причинила тебе так много боли, Кай. Я думала, ты станешь ненавидеть меня после всех моих слов и поступков, после того, что ты узнал обо мне.

Он понял. Она его сторонилась, боясь его ненависти, его гнева. Она не хотела на него даже смотреть, боясь увидеть злобу и страх в глазах. Кай прижался губами к её холодному лбу.

– Глупая, – прошептал он, убирая волосы с её лица. – Ты всегда была такая глупая!

– Извини, – улыбнулась она.

– Лианна, я искал тебя не потому, что хотел найти для Горвея. Не потому, что это был мой долг. Я чувствовал, что потерял часть самого себя, что никогда не смогу жить, не зная где ты, жива ли ты! – Лия слушала его, затаив дыхание. – Я объехал сотни островов и городов, увидел тысячи людей, и ни в одном городе мне не захотелось остаться, ни с кем я не хотел бы подружиться, потому что не было тебя! И я знал, что если однажды найду твою могилу, узнаю, что ты погибла в той буре, и мои поиски окончатся так – я бы отдал дань твоей памяти, а потом сам бросился в море.

Его спокойный, ласковый голос всё же заставил Лию вздрогнуть. Но Кай говорил правду.

– Зачем?! – воскликнула она. – У тебя бы могла быть совсем иная жизнь! Ты бы мог стать настоящим воином, любой барон принял бы тебя на службу. Ты бы стал героем, сам стал бы со временем бароном, у тебя могла быть семья и дети! Зачем отдавать жизнь ради мёртвой?!

– Это была бы не жизнь. Такая жизнь мне не нужна.

– Не говори так! – она взглянула на него со злостью. Но глаза Кая оставались спокойны, на губах играла улыбка. Он выглядел как человек, который принял решение, и его уже не переубедишь.

– Не будем об этом, ладно? Ведь ты жива.

«Я мертвее, чем когда-либо» – но этого она не произнесла вслух. Они помолчали. Звёзды медленно плыли над головой, занимался тусклый рассвет.

В сердце Кая поворачивался нож. Она исчезнет, совсем скоро. Уже через два месяца, когда барон привезёт её в Божий храм – Кай потеряет её вновь, на этот раз навсегда…. Раньше, при мысли о том, что Лию нужно найди, юноша не задумывался над тем – для чего он её ищет. Теперь он вдруг понял, что совершил непоправимую, страшную ошибку. Прижимая Лианну к себе, чувствуя, как мерно бьётся её сердце, Кай понимал, что сам лишил любимую жизни. От невыносимой мысли он почувствовал, как глаза начало предательски жечь. Он закусил губу. Что это за злой, беспощадный рок?! За что такая мука им обоим?! Оба они не могут жить друг без друга, Лианна сама призналась, что все эти месяцы чувствовала себя пустой, словно у неё похитили часть. И Кай не мыслит жизни без Лии! Но, обретя друг друга, тем самым они друг друга и разлучили. Вернее нет, это он, Кай, погубил её. Но, разве мог он не искать?.. Оставить эту мысль. Нет, всё было предрешено. Кто знал, что Лианна, вдали от отца расцветёт, словно цветок весной? Что она больше не захочет выполнять его прихоти?.. И сколько бы зла он принёс, не найдя её для Божьего трона? Быть может, барон своим злым, бесчеловечным похищением Лии от её родных, тем самым спас целый мир? Смог бы Кай поступить так же для миллионов людей? Нет, он знал, что не стал бы. Сколь бы эгоистично это ни было, Лианна для него важнее вселенной. Если бы она только пожелала, Кай спрятал бы её, увёз прочь, укрыл и от барона, и от людей, чтобы она жила так, как пожелает, так, чтобы она была счастлива. Но Лия хотела защитить любимых, а юноша не мог укрыть её против её воли. Кай чувствовал, как удавка безнадёжности затягивается на его шее.

Он не заметил, как уснул. Кай вдруг оказался в незнакомом ему месте. Он стоял, утопая в траве, покрытой холодной росой, с неба лился мягкий белый свет. Это была луна. Почти полная, она зависла над головой, отражаясь в крохотном прудике, поблескивающем рядом. Кай чувствовал беспокойство, почти страх, и вдруг кто-то взял его за руку, и страх тут же исчез, растворившись в этой тёплой ладони.

«Пообещай мне» – услышал он родной, любимый голос. Лия пристально, не мигая, глядела на него, всем взглядом, всем сердцем требуя ответа. Каю не хотелось обещать, он сопротивлялся, всей душой. Но не мог. Он вздохнул, чувствуя пустоту в груди.

«Я обещаю» – ответил он покорно. Лианна поднялась на цыпочки и поцеловала его. Оба они стояли босиком прямо на сырой траве.

И вдруг Кай проснулся. Небо было светло-лиловым у горизонта, над головой ещё зияла тёмная синева. Юноша почувствовал, что во сне пообещал нечто очень важное, вот только что? Он никак не мог припомнить, о чём же они говорили, где были…

Лианны рядом не было. Ему вдруг стало одиноко и страшно, словно она уже покинула его. Хотя Кай знал, что это иллюзия, а вскоре будет ещё больнее. Приподнявшись, он улыбнулся, увидев, что Лия поблизости – она вновь смотрела на море. Вдруг сейчас кто-то там, на Северных островах, тоже смотрит на воду и вспоминает её? Кай подошёл ближе, и Лианна обернулась к нему, улыбаясь.

– Я думаю, они тебя помнят, – ответил он на безмолвный её вопрос.

– Я принесла им много боли, – проговорила она грустно. – Даже покинув их, я причинила им боль.

– Этого не изменить. Просто помни ту любовь, которую они тебе дарили.

– Добро не забывают, да?

– Верно.

Девушка вздохнула, и поглядела на ту сторону корабля, где возвышался, с неудовольствием и злостью глядел на них Горвей.

– Добро не забывают, – повторила она задумчиво, и коснулась руки Кая. Он сжал её ладонь в своей, словно отвечая.

Несколько дней спустя, когда прошло десять суток с тех пор, как они покинули Северные острова, корабль их приблизился к Главному порту. Лианна и Кай с любопытством рассматривали высокие белоснежные башни, приближающиеся к ним.

– Неужели ты совсем не запомнил город?! – с недоумением и негодованием расспрашивала Лия юношу. Тот безразлично пожал плечами.

– Я не запомнил ни одного города, где не нашёл тебя. Зато Северные острова я не забуду никогда.

Лианна улыбнулась, но это, скорее, была грустная улыбка.

– Всё именно так, как рассказала мне Камила, – проговорила она задумчиво, провожая глазами огромные, нагруженные товарами корабли.

– Она бывала здесь?

– Да, бывала, – коротко и неохотно ответила она.

Разномастный город, где мешались деревянные постройки, каменные здания, порт, где то взмывали вверх башни, то струились улочки – Главный порт поразил их шумом и гомоном. Сотни незнакомых, удивительных людей, корабли, лодки, разные языки, диковинные товары. Лианна во все глаза смотрела по сторонам, жадно улавливая обрывки разговором, новые запахи и цвета. Казалось, что даже этот переполненный людьми и жизнью город, не может удовлетворить её ненасытного, ищущего внимания. Кай чувствовал, как хочется ей туда, в самую гущу людей, слышать их, прикасаться к ним, разговаривать с ними! И она словно не решалась себе позволить это. Словно боялась глотнуть слишком много свободы.

Главный порт называли городом изобилия, и ещё городом попрошаек. Лия вскоре тоже увидела их, разбросанных по всей пристани. Худые, очень загорелые, одетые во всё, что можно было найти, они ютились в тени, чтобы спастись от палящего солнца, прятались от стражи. Некоторые важно расхаживали по порту, словно это были их личные владения. Мимо то и дело пробегали полуодетые, диковатые на вид дети. Лианна всех их провожала задумчивым, немного печальным взглядом. Кай видел, что она испытывает к ним жалость, даже какое-то родство, но не мог понять, почему. Когда она подошла к молодому пареньку, сидящему прямо на нагретых солнцем камнях, и протянула ему несколько монет, тот удивлённо, долго смотрел на её улыбающееся лицо. Для него это было слишком большое богатство.

– За что? – пробормотал он невнятно, не веря, не решаясь протянуть руку и взять деньги.

– Моя мать так хотела бы, – ответила девушка мягко, уронила монеты в его протянутые ладони и быстро пошла прочь.

Барон ей не препятствовал. Он не трогал её на корабле, словно её и не было, не требовал от неё ничего. В порту он позволял ей раздавать деньги нищим, практически не держал её, зная, что теперь Лия никуда не денется. Единственное, чего он не мог выносить и едва терпел, это то, что Лианна шла, постоянно держа Кая за руку.

Третья глава. Барон и его дочь

Дорога, по которой двигалась их процессия, была совершенно разбита. Она тянулась вверх среди скалистых уступов и кривых, некрасивых деревьев, цепляющихся корнями прямо за серые камни. Было сыро, накрапывал дождь, холод сковывал дыхание и заставлял пальцы болезненно неметь. Карета и десяток всадников медленно двигались вперёд. Их проводник, скрюченный, как деревья у дороги, худощавый человек, ехал верхом на муле, то и дело ударяя его плетью, но зверь не желал ускорять шаг, и осторожно ступал среди мокрых камней. Эта мрачная, тоскливая погода вполне соответствовала настроению нескольких путешественников, ведь они приближались к Храмовым горам.

Кай ехал верхом, пристроившись рядом с каретой, в которой сидели Лианна с бароном. Девушка, всю дорогу тоже ехавшая на лошади, только после долгих уговоров Кая согласилась спрятаться от дождя. Невозможно передать, как она упрямилась, и сдалась с сокрушенным стоном. Горвей не уговаривал дочь. После посещения Главного порта они вообще не разговаривали.

Уже месяц прошёл с тех пор, как они покинули портовый город, так поразивший их своим богатым великолепием. И люди, жившие там, словно почувствовали, что прибывший корабль привёз необычных гостей. А, возможно, распространился слух. Кай помнил взгляд Лианны, в котором всё больше и больше зажигалось беспокойство, когда толпа начала окружать их. Они двигались по широкой улице, а народ скапливался вокруг, следил за ними, гудел и перекликался. Люди высовывались их окон, бросали свои дела и двигались вслед за общей процессией. Только несколько минут спустя Кай осознал, что Горвей ведёт их к площади, но было уже поздно. А Лианна, похоже, догадалась и того раньше. В её взгляде появилось выражение затравленного зверя.

Вокруг нарастал гул. Невозможно было разобрать голоса или слова, лица мелькали и смешивались в одну массу, преследовали их. Их защищала городская стража, оцепившая Лианну кольцом. Горвей возглавлял процессию. Кай не выдержал. Он подошёл к барону и крикнул, стараясь заглушить шум:

– Что вы делаете?! Не нужно, Горвей!

Барон весь встрепенулся от подобной наглости.

– Это не твоё дело, паж.

– Вы что, не видите?! Ей страшно! – Кай был в отчаянии и задыхался от злобы. Неужели Горвей настолько слеп?! Или он и правда не любит свою дочь?

Барон мельком взглянул на Лианну. Она шла быстрым шагом, обхватив себя руками, и глядела в землю. Она выглядела как человек, мечтающий исчезнуть, раствориться, чтобы его никто не видел. Ей было жутко поднять взгляд. Горвей на секунду замедлил шаг, и Кай был готов с облегчением вздохнуть, но барон только зло взглянул на пажа.

– Пусть привыкает. Это только начало нашего путешествия.

И, не произнеся больше ни слова, он двинулся дальше, рассекая толпу. А Кай, не в силах остановить этого безумия, обнял Лианну за плечи, пытаясь спрятать от сотен любопытных глаз. Он чувствовал, как девушка дрожит.

Они добрались до широкой, светлой площади. Здесь, как и во всех городах, возвышался Божий храм. Люди высыпали из окрестных домов и улиц, заполонили собой всё. Горвей, Лианна и Кай, окружённые стражей, едва протиснулись к каменной кафедре перед храмом, откуда читались проповеди. В шуме терялись слова, звуки сливались с тысячами голосов и криков, Кай с трудом мог слышать собственные мысли. Он только чувствовал, как вздрагивает и словно упирается Лия, видел, с каким ужасом она смотрит на кафедру, куда вталкивала их беснующаяся толпа. Горвей, поднявшись по ступенькам, рывком подтянул к себе дочь, и та, пошатнувшись, едва не упала. Барон как-то яростно, зло поставил девушку рядом с собой, сжимая её запястье. Кай пытался подняться к ним, но стражники загородили собой проход, больше никого не пропуская. Юноша с отчаянием глядел на Лианну, чьи глаза, наполненные ужасом, осматривали толпу. Она едва держалась на ногах, готовая в любую секунду упасть, но отец не поддерживал её, лишь до боли сжимал её руку, как будто дочь могла броситься прочь. Жестокое, холодное выражение застыло на его лице.

Толпа зашевелилась и загудела. Их дверей храма показался служитель. Как и Охавор, он был облачён в белоснежные одежды, которые ещё больше оттеняли его тёмное, загорелое лицо. Старец быстрыми, напряжёнными шагами направился к Горвею. Как Кай ни старался, за гомоном толпы он не мог расслышать ничего. Служитель быстро, взволнованно говорил с бароном, то и дело бросая недоверчивый и вместе с тем испуганный взгляд на Лию. А Горвей отвечал очень спокойно, горделиво держа голову. И тут все смолкли. Кай удивлённо взглянул на толпу, люди замерли, широко раскрыв глаза, всё своё внимание устремив на кафедру. Служитель Храма, на чьём вспотевшем лице горели восторг и испуг одновременно, обратился к людям. В повисшей тишине Кай хорошо слышал его слова.

– Жители Главного порта! Наконец, спустя долгие Семнадцать Безбожных лет, случилось чудо! Я знаю, что многие из вас потеряли веру, что многие потеряли надежду! Но сегодня случилось то, чего мы так ждали! Этот человек, благородный, великий благодетель, Горвей Змееносец, сегодня принёс миру самый замечательный дар! Он нашёл и спас нашего Нового Бога! Знайте же, что все наши молитвы услышаны!

По толпе пронёсся настороженный, недоверчивый ропот. Он волной бежал от человека к человеку, разносясь по площади. Служитель торопливо обернулся к Горвею.

– Покажите им, господин!

Кай похолодел, но стражники не позволили ему приблизиться. Барон толкнул Лианну вперёд, к толпе, и шагнул следом. Девушка отпрянула от жадных, голодных глаз, устремившихся на неё, словно они были готовы её растерзать. Лицо её выражало ужас. Горвей подошёл и схватил её за руку.

– Покажи им! – приказал он, глядя на Лию. Она подняла на него умоляющий взгляд.

– Горвей…

– Покажи! – крикнул он зло, и вдруг разорвал рукав её платья до самого плеча, а затем с силой рванул платок с её головы. Кай видел как лава её волос рассыпалась по ветру, а толпа в благоговейном ужасе вздрогнула и загудела ульем. Лианна не двигалась. Одной рукой она придерживала разорванную на плече ткань платья, другую продолжал неистово сжимать Горвей. Её взгляд застыл на толпе, которая словно перестала дышать. Всё глаза были устремлены на неё. И Кай знал почему. Он сам видел это, и в который раз у него мороз побежал по коже. Её руки, её шея и подбородок – они целиком были покрыты мелким узором, переплетающимся на её коже. Эти отметины были так отчётливо видны, что невозможно было в них сомневаться. И тогда, несколько секунд спустя, толпа взревела от восторга. Лия отшатнулась от этого неистового воя, от этой волны дикой радости, которая сулила ей один только ужас. Служитель Храма кричал что-то о чуде, люди плакали и обнимали друг друга, вопили от безумной своей радости. Горвей почти с гордостью глядел на дело своих рук, он чувствовал ту благодарность, которую к нему испытывали. Но, стоило ему взглянуть на дочь, как сердце его съёжилось. Такого ненавистного, такого испепеляющего и невыносимого взгляда у Лианны он ещё не видел. Ему вдруг показалось, что на него смотрит не дочь, а все замученные им в темницах заключённые, все ненавидевшие его слуги, все бароны, даже его собственный отец, не переносивший сына. От этого взгляда он невольно отпустил её руку.

Кай тоже видел её глаза. В эти секунды он делил с Лианной всю её злобу, всю её ненависть к барону, и, если бы она бросилась на него, Кай, должно быть, помог бы ей расправиться с мучителем. Но Лия ничего подобного не сделала. Она повернулась к толпе и просто стала на них глядеть, надменно наблюдая, как эти люди, даже не удостоившись узнать её имя, радуются её появлению.

С тех пор прошёл уже месяц. Они, двигаясь к горам, посетили множество городов, и в каждом Лианну выталкивали перед толпой, которая приветствовала её, но главное – барона. Лия больше не боялась, не дрожала при крике и гомоне. Она лишь надменно и устало глядела на них. Ненавидела ли они их всех? Нет, вовсе нет. Она понимала, что они к ней испытывают, знала, что они даже не считают её за человека. Да ей это было и не нужно. Единственного, кого она считала для себя важным, она всегда держала за руку в такие мгновения. Кай больше не отходил от неё ни на шаг, Горвей больше не прикасался к ней. Лия спокойно опускала воротник, показывая вязь узора на своём лице. Вскоре, она уже смогла показывать одни только ладони.

Весть о внезапном появлении Нового Бога разлетелась вместе с осенними ветрами. Вскоре об этом знали все, города, в которые они прибывали, встречали их с распростёртыми объятиями, чествовали Горвея, как героя. Отовсюду, со всех окрестных деревень сбредались вереницы людей, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на рыжеволосую девушку, носившую в себе Божественную искру, надежду для всех. К любому, кто относился к Лианне с теплом и сердечностью, девушка отвечала тем же. Были такие люди. Они не шли за общей толпой, возвеличивая Горвея и его заслуги. Они шли прямо к Лие, которая, обычно, скрывалась внутри очередного Божьего Храма, приютившего их в городе. Эти люди узнавали её имя, они говорили с ней. Девушка чувствовала в них робость, ненавистную ей покорность, но всё же испытывала тепло. Они видели в ней ещё и человека! С ней говорили, как с живой! Однажды, какая-то женщина спросила её о Лииной семье. Девушка, помолчав, ответила, что ей пришлось их оставить.

– Бедное дитя! – Лия вдруг поняла, что эта простая крестьянка сочувствует ей всем сердцем! – Я знаю, что твоя миссия слишком велика для понимания обычных людей, но каково же это – оставить свой дом ради целого мира?!

Лианна почувствовала в груди укол тепла и боли.

– Это тяжело, – ответила она тихо. Ночью, Кай нашёл её плачущей на одном из балкончиков Храма, и до самого утра просидел с ней.

Дни шли за днями, их путь всё продолжался. И вот, теперь дорога их лежала прямиком к Храмовым горам, в которых была сокрыта святая святых – главный Божий храм, центральный. Именно оттуда Лианне предстояло попасть в свои чертоги. И горная дорога вела их всё дальше.

На скалы одеялом лёг туман. Кай слышал стук колёс о камни, цоканье копыт, но почти ничего не видел в молочной пелене. Он стал бы опасаться обрыва, если бы не широкая дорога и проводник, то и дело подающий голос. Рыжий конь Кая, то и дело встряхивал гривой, прижимал уши, его бока и круп покрылись влагой. Юноша завернулся в плащ, стараясь укрыться от сырости. Лошадь шла рядом с каретой, и юноша видел в приоткрытое окошко Лианну. Она не видела его, глядела себе куда-то вперёд, но словно витала в своих мыслях. Её лицо не выражало ни беспокойства, ни страха. Кай чувствовал их куда острее её. Почему же? Лианна выглядела совершенно умиротворённой и словно… смирившейся? Отчуждённой? Уже много дней она была такой. Даже посещение последних двух городов далось ей на удивление легко, она совсем не волновалась, почти улыбалась толпе людей, приветствовавшей её. И Кай не чувствовал в ней тревоги, но почему-то беспокоился сам. Это её смирение пугало его больше, чем её обычный страх. Неужели она покорилась так быстро? Всё приняла, со всем согласилась? А, может, так оно и лучше…

Тогда почему же Каю было так больно?..

Вдруг до него донёсся тихий, задумчивый голос Лианны.

– Странно, я думала, что за нами будет идти целая толпа.

Юноша удивился, и хотел было ответить, когда голос подал Горвей.

– Им нельзя идти по горной дороге. Служители Храма выставили везде стражу, чтобы никто не препятствовал нашему путешествию. Мы и так достаточно медлили.

Голос его звучал удивлённо и раздражённо. Барон даже не думал, что дочь ещё когда-нибудь заговорит с ним, но Лианна выглядела так, словно совсем на него не злилась.

– Ну, это промедление не принесло зла, я надеюсь, – проговорила девушка тихо.

– Кто знает. Но если и принесло, в этом твоя вина.

Кай видел, как Лианна вскинула брови и поглядела на отца.

– Моя вина? Я не думаю, что ты тот человек, который может меня винить.

– Я твой отец! – взорвался гневом Горвей. – Я всегда был с тобой!

– Не смеши меня, – она вздохнула. – Я знаю, что ты не мой отец.

– Я растил тебя как родную дочь, Лия. Не забывайся! Ты всю жизнь прожила в роскоши и заботе, которые некоторым и не снились! Сотни детей были бы счастливы жить, как жила ты. Я дал тебе дом, где ты была госпожой, дал слуг, которые выполняли все твои приказания. Арахт дал тебе прекрасное образование, ты могла читать любые книги, какие желала. Ты никогда ни в чём не нуждалась, потому что всё это дал тебе я! Я мог держать тебя, словно пленницу, в подземелье, где ты бы не видела ни лучика света. И ты выполняла бы все мои приказания, ты бы не знала другой жизни, и стала бы Богом в своё время – Богом-рабом. Я подарил тебе волю, жизнь, свободу. Чтобы ты обладала своим разумом, своими желаниями, будучи Богом.

– Ты дал мне красивую клетку, спасибо! – раздражённо ответила она. – Всё, что ты делал – было ради твоей цели. Разве ты не стремился покорить меня своей воле? Для кого я стала воином? Ради кого я день и ночь изнуряла себя тренировками с мечом? Для своего отца, чтобы он хоть раз взглянул на меня с гордостью! Но этого бы всё равно не произошло до тех пор, пока я бы не подарила ему трон. Нет, пока этого не случится – мне никогда не видать похвалы. Ты никогда меня не любил.

Горвей весь побагровел.

– Это ложь! – крикнул он свирепо. – Ты просто глупая девчонка, ты не знаешь что такое – жизнь с ненавистным отцом! Думаешь, что я был жесток с тобой? Ты всегда была для меня, как равная, знала, что я буду защищать тебя и никогда не подниму на тебя руку! Ты не представляешь, каково это на самом деле – когда твой отец тебя избивает.

Он замолк, тяжело дыша. Лия пристально глядела на барона, словно стараясь понять, не уловка ли это.

– Лейган Серая Чайка всегда был мразью. Не помню дня, чтобы я переставал его ненавидеть. Первое моё воспоминание об отце – как он бьёт мою мать. И я ничего не мог сделать с этим. День за днём я наблюдал, как он издевается над ней, наслаждаясь своей ненасытной злобой, а потом упивался вином до беспамятства. Я помню постоянный страх, за неё, за себя, он не оставлял ни на секунду. Потом у меня родился брат, и мне стало ещё страшнее. Он был похож на лучик света, на ясную звезду, спустившуюся с небес, он был чист и добр, наивен до глупости. Он любил отца несмотря ни на что. И мать любила, и оба они поплатились за свою любовь.

Голос его оборвался. Лианна чувствовала, что барону было тяжко говорить это, но она хранила молчание. Ждала чего-то.

– Мать не вынесла побоев, а брат мой заболел и вскоре тоже умер. Я недолго оплакивал их смерть. Чувство куда более сильное поселилось в моей душе – я хотел убить Лейгана. Я был тих и покорен, следил за каждым его шагом. Он почти перестал измываться надо мной, я был послушен и молчалив, но он не знал, что я только и искал случая, чтобы наброситься на него. Если ты никогда не хотела задушить меня спящим, значит ты никогда не ненавидела меня по-настоящему, Лия. Судьба сама решила его участь – он, будучи мертвецки пьяным, упал с лошади и свернул шею. Я запретил хоронить его на семейном кладбище, и в этот же день сорвал его портрет со стены и разорвал голыми руками. Скажи, разве ты ненавидишь меня так же?

– Нет, – тихо ответила она.

– Я не был плохим отцом. Я никогда не унижал тебя, ни разу тебя не ударил. Ты должна быть благодарна.

– Я благодарна, Горвей, – она подняла на него грустный, усталый взгляд. – Я благодарна за всё, но ты лишил меня чего-то важного. Семнадцать лет я не знала, что такое любовь и забота! Ты лишил меня обычной детской радости, друзей, общества женщин.

– У тебя были друзья.

– Неправда. Ты привёз мне с материка дюжину слуг, но не друзей. Между нами всегда стояла непреодолимая стена. Мы были детьми, они боялись меня, а я боялась тебя разочаровать. Это не дружба. Кай единственный, кто стал мне другом, да и этого я не разглядела за своей гордыней, которую ты подпитывал.

– Кай, – барон фыркнул. – Ты ведёшь себя с ним так, словно он тебе ровня!

Лианна холодно взглянула на отца.

– Он мне ровня.

– Нет, он проклятый паж, и всё! Твой слуга, а ты постоянно с ним, постоянно держишь его за руку, словно…

– Словно, я люблю его?

Сердце Кая подпрыгнуло в груди.

– Не говори ерунды! – вскипел Горвей. – Он обычный слуга!

– Какое тебе дело, Горвей? Ведь срок уже близок, скоро я исчезну навсегда, а он останется тут.

– Не важно! Я не позволю какому-то проклятому сироте прикасаться к тебе! Он просто безродный щенок!

– А я тогда кто?! – крикнула она вдруг. – Зачем ты привёз его ко мне? Ты сделала его моим другом, моим братом, моим соперником, для чего?! Кай единственный, кто всегда видел меня настоящую, ту, что была под маской гордыни и ненависти! А ты, все вы видели только холодную, надменную куклу, которая выполняла волю отца.

– Я дал тебе всё, что мог дать! Свои владения, свою власть. Я хотел, чтобы ты ни в чём не нуждалась, сделала тебя своей дочерью!

– Ты ковал себе меч, Горвей. Дочь не бросают взбесившейся толпе, словно кусок мяса! То, что ты сделал там, в Главном порту – отвратительно. И во всех остальных городах тоже. Я не была готова.

– О чём ты говоришь? Ты всю жизнь готовилась именно к этому! Ты всегда знала, кем станешь, я не врал тебе, я говорил правду. Я не скрывал твоей роли, а ты не готова?! Что за глупости? Что с тобой случилось на том острове, что они с тобой сделали? Я знал тебя всю жизнь, всю жизнь ты была сильной и стойкой, шла к своей цели, не оглядываясь назад, не смотря по сторонам. Как ты стала не готова всего за полгода?! Как стала такой тряпкой?!

– Я изменилась, если ты не заметил. – Голос её теперь был так спокоен, что Кай в полном изумлении слушал этот напряжённый разговор. Лия казалась такой умиротворённой. – Да, ты говорил мне правду о том, кем я должна быть. Но как же другая правда?

– Нет другой правды.

– А Божьи монахи?

Повисла тяжкая тишина.

– Ты говорил, что они заточат меня в клетке, вырастят, словно зверя.

– С чего ты взяла, что это неправда?

– Зачем им это? Их орден стремится к тому, чтобы подготовить Бога, сделать его таким, чтобы он мог сохранять гармонию в мире, не отдавая предпочтение никому. Теперь я это точно знаю. Попади я к ним, мне бы не внушали, кого я должна сделать королём. Я бы училась, путешествовала, и никто не был бы моим фаворитом. Ты меня использовал.

– Я дал тебе дом.

– Ты дал мне цель – сделать тебя королём, любой ценой. Более эгоистичного поступка я ещё не встречала.

– Не забывай, – воскликнул разъярённый барон, – что это ты, Новый Бог, не желала своего трона! Это ты хотела спрятаться на островах, остаться жить там, среди этих паршивых рыбаков! Обычная крестьянская жизнь, да? Тяжелый труд, работа, семья, ты готова была променять священную миссию на это! Я не собирался оставить мир без Бога, в отличие от тебя!

– Да, зато ты хотел создать Бога войны, подчинённого тебе, – заметила Лия, пристально глядя на барона. Тот закусил губу.

– Я не плохой человек, Лианна. Я мог бы сделать тебя рабыней, держать в темнице!..

– Как мою мать?

Барон вдруг замер, словно окаменев. Лия смерила его долгим, усталым взглядом.

– Где женщина, которая родила Нового Бога? Почему её нашли не Божьи монахи, а ты?

Барон молчал, а девушка продолжала глядеть на него.

– Кем она была, Горвей?

Спустя минуту, он тяжело выдавил из себя:

– Твоя мать была куртизанкой. Она родила тебя в одной из моих темниц, в Ночь Бури. Я подарил тебе дом, которого у тебя никогда не могло бы быть, сделал тебя своей дочерью, Лианна.

Она отвела взгляд.

– Ты бы не сделал этого, если бы не видел выгоды для себя, Горвей. Всё что ты делал – имело свою цену.

Они долго молчали. Кай, слышавший весь разговор, погрузился в тяжкие, безрадостные мысли. Ему было и горько, и страшно. Горько от безнадёжности в голосе Лии, страшно от того, что юноша почему-то не мог возненавидеть Горвея. Как он ни старался, как ни говорил себе, что этот человек практически погубил жизнь Лианны, Кай внутри ощущал, что за злыми поступками и словами барона скрывается нечто совершенно иное. Он не смог бы объяснить это словами, но он видел это во взгляде Горвея, видел в его движениях. Кай знал его много лет, он наблюдал за своим господином, и не просто так чувствовал к нему такое уважение, безропотную преданность. Если бы не любовь к Лианне, Кай никогда бы не усомнился в своём хозяине. Но, даже после всего, что произошло между бароном и его дочерью, паж чувствовал, что оба чего-то недоговаривают. Чего-то столь важного, что без этого разговор мог бы закончиться вечным взаимным молчанием. Все самые злые и жестокие слова были уже сказаны, дело осталось за чем-то иным.

– За эти полгода, я обрела семью, которую ты не сумел мне дать, Горвей, – услышал Кай её тихий, задумчивый голос. – Меня там приняли, не потому, что я была важна им для чего-то – меня полюбили за то, какая я есть! Я долго сопротивлялась, ты и представить не можешь, как долго! Всеми силами я противилась тому теплу, что загоралось во мне день ото дня. Я горделиво отказывалась от добра, от заботы, от любви, в память о твоих уроках. Я чтила эту память несколько месяцев, пока не начала понимать, что не могу так больше жить. Это невыносимо, Горвей! Всю жизнь я прожила в замке, где у меня не было ни единой души, которая отнеслась бы ко мне с теплом и добротой. Той, к которой я бы и сама потянулась! Я всегда видела только страх и ненависть в чужих глазах, потому что они видели во мне только жестокость, только холодную, стальную волю, неспособную на любовь. Я желала тепла, мечтала о любви, но скрывала их в себе, видя, что мой отец ждёт от меня иного. Я знала одно чувство долга. Если бы я хоть один раз получила от тебя частичку тепла, если бы ты хотя бы намекнул мне, что на самом деле любишь меня, что тебе важен не один твой королевский трон, но и я сама!

Она затихла. В повисшей тишине Кай слышал прерывистое дыхание барона.

– Лия… – его голос предательски срывался. – Лианна, я гордился тобой всегда. Но моя цель – стать королём, не позволяла мне быть с тобой нежным отцом. Нет. Живи ты среди монахов, у тебя бы вообще не было отца.

– Я бы жила в другом мире, где его и не могло существовать. Моей семьёй с самого рождения был бы весь мир! А тут я была одна, у меня был отец, но он был слишком далёк от меня.

– Но он был! Я был с тобой, я сделал из тебя прекрасное, сильное создание, великого воина!

– Я хотела не этого.

– Ты родилась не для того, чтоб быть счастливой, Лия! Ты родилась страдать, трудиться, учиться, чтобы стать великой, чтобы быть величественным Богом, а не счастливой дочерью.

– Но я могла бы быть счастливой! Тебе выпал шанс подарить мне семью! Скажи, неужели ты ни разу не хотел обнять меня, поцеловать? Сказать, что гордишься мной, поддержать, помочь идти?! Скажи, я всё равно беспрекословно исполню твою волю, я сделаю тебя королём, только скажи мне правду!

– Лианна, оставь это! Столько лет прошло, мы уже на пути к Храму! – Кай поразился его умоляющему, жалкому голосу. Но Лианна не отступала.

– Я хочу знать. Я хочу знать, что ты всю жизнь хладнокровно притворялся моим отцом только ради одной цели – быть королём. Если твоё желание так велико, если твои помыслы так глубоки – ты станешь прекрасным правителем. Ты сможешь править мудро и справедливо, с холодной головой и чистым сердцем. Ни одно чувство не повлияет на твоё решение, никогда эмоции не возьмут верх над разумом. Но если твоё сердце так же холодно, как и твой ум, я хочу знать, Горвей! Я имею право знать, что ты всегда лишь использовал меня!

– Всё это ложь! – выкрикнул он, не выдержав. – Я любил тебя с первого дня, как увидел, как взял на руки и дал тебе имя моей матери! Иногда я не мог уснуть по ночам, если ты болела или была напугана, я постоянно беспокоился за тебя, приставлял новых охранников, искал новых слуг. Я спрятал тебя, только чтобы никто не отнят тебя у меня, Лия! Как я мог отдать тебя каким-то монахам, зная, что больше не увижу? Я смотрел, как ты растёшь, какая ты умная и славная девочка, и мечтал подхватить тебя на руки, сказать, как я тобой горжусь, но боялся. Я думал, что дарю тебе всё, чтобы ты была счастлива, ведь я был бы счастлив в детстве, если бы отец даже не любил меня, а просто уважал! И я дал тебе всю власть, какую только мог подарить. И всегда одёргивал себя, стоило моим чувствам дать о себе знать, говорил, что ращу не дочь, а Бога, что я не имею права проявлять слабость. Мне было страшно приближать тебя к себе, ведь я знал, что срок твой короток. И, когда я вдруг потерял тебя, я думал, что умру. Я не верил, и словно оказался один в темноте, не зная, куда мне идти, где искать. Для меня больше не осталось солнца, не осталось ветра, только море, которое украло тебя у меня! Я чувствовал не то, что потерял свою корону. Нет, я осознал, что потерял родную дочь! Мне не стало дела до власти или силы, я не мог жить, зная, что ты пропала без вести. Ты можешь не верить мне, Лия, но я искал не корону, не Бога, я искал только тебя! Я готов был рыскать по дну морскому до скончания времён, пока ты не найдёшься. Я пустил на это все свои силы, все ресурсы, что у меня были. И, когда я нашёл тебя, ты встретила меня таким холодом, такой злобой, что я едва поверил, что это моя дочь. Ты не желала меня ни видеть, ни слушать, и тогда я разозлился. Я почувствовал себя преданным, и поклялся, что любыми силами заберу тебя с собой. И с каждым днём становилось всё хуже и хуже, моя злоба росла. Я видел, как ты изменилась, как ты стала добра и отзывчива, как ты ласкова к людям, а меня ты стала ненавидеть. Я так хотел, чтобы ты и ко мне проявила сострадание, немного тепла и любви, как к отцу, но ты сторонилась меня, боялась. Я знал, что, должно быть, заслужил всё это, но ты не можешь представить, как мне было больно видеть, что даже с пажом, которого ты всегда так ненавидела, ты нежнее и ближе, чем со мной. Ты не желала знать, что я счастлив найти тебя, только тебя, а не Бога. Прости, что я так поступил с тобой в Портовом городе, что выталкивал тебя перед толпой раз за разом, во всех других городах. Я ждал, что ты хотя бы раз испугаешь, попросишь у меня помощи, будешь слабой, нуждающейся во мне, как раньше. Такая безумная ревность, такая обида съедали меня! Я никак по-другому не мог с ними совладать! Я видел, как ты сжимаешь руку Кая, но на себе ловил лишь полный ненависти взгляд! После всех месяцев поисков, после всех бессонных ночей и изнуряющих дней, я чувствовал, что дочь ненавидит меня так же, как я ненавидел своего отца! Это было невыносимо, Лианна! Мне нет оправдания, в том, как я растил тебя, был лишь расчет. Всю любовь, которую я испытывал – я год за годом заставлял себя прятать, глубже и глубже. Нет оправдания тому, что я потерял тебя, а потом оторвал от людей, которых ты любишь, и бросил толпе. Прости меня!

И, немыслимо, барон заплакал! Лианна видела, как по его щекам хрусталём покатились слёзы, падая на его опущенные руки. Горвей не мог глядеть на дочь, лицо его было опущено, плечи вздрагивали от рыданий. Лия приблизилась к нему и дотронулась до большой руки барона, которая едва не отдёрнулась от ласкового, осторожного прикосновения.

– Папа, – прошептала она, – я не виню тебя! То, что было – уже в прошлом. Я всегда любила тебя за твою силу, за то, как ты оберегал меня. И я люблю тебя.

Она наклонилась вперёд и обняла его, прижав его заплаканное лицо к своему плечу. Но всё равно в это мгновение Лия чувствовала, какой большой, какой сильный и могущественный её отец, что рядом с ним она всегда будет в безопасности. И Горвей, прижав к себе дочь, испытал огромное облегчение и неописуемое, великое счастье! Он и не подозревал, что всю жизнь мечтал именно об этом – услышать, что дочь, несмотря ни на что, любит его! И она прощает ему всю ту несправедливость, какую он проявил к ней. Вся его жизнь, вся та правда, которую он избрал для себя – вдруг оказалась ложью. Он врал сам себе, год за годом, и Лия от этого страдала! И слёзы раскаяния и счастья, капая ей на плечо, словно очищали его сердце, зачерствевшее и превратившееся за эти годы в камень. Теперь оно словно начинало вновь дышать.

– Я тоже тебя люблю, дочка! Прости мне всё, если можешь. Прости, что поступил так с тобой, что открыл всем лицо Нового Бога! Я сделал это, чтобы ты уже не могла скрыться…

– Я знаю. И я не злюсь, отец.

– Почему? Если бы не я, ты бы ещё могла жить по-другому…. Уйти!

– Я не должна уходить, – она улыбнулась. – Я должна стать тем, кем родилась. И ты сделал то, что должен был, не кори себя, прошу.

– Я не могу. Я словно уничтожил тебя, своими руками…

Лия продолжала обнимать отца. Она гладила его по голове, всю жизнь ей не хватало этой близости, этой открытости между ними. То доверие, с которым он отвечал ей – было дороже всего.

– Отец, – заговорила она тихо, – я хочу, чтобы ты сделал кое-что. Когда я исчезну.

– Что же? – он поднял на неё вопросительный взгляд. Голубые внимательные глаза говорили о том, что Горвей готов выполнить любую просьбу. Лианна улыбнулась.

– Стань королём.

Барон удивлённо, почти испуганно на неё уставился.

– Я не понимаю…

– Горвей, ты должен им стать! Я не буду проливать ради тебя кровь, не стану потворствовать тебе ни в чём! Знаешь почему? Потому что это и не нужно. Ты сам можешь стать королём.

– Лия! – воскликнул он. – Если ты думаешь, что я всё ещё хочу использовать для этого тебя!..

– Нет, не думаю, правда. Но я знаю, чувствую, что ты в душе – правитель. Когда ты, желая трон, губил свою и мою жизнь – ты не был королём. Ты не мог бы им стать, даже если бы я стала тебе помогать, оттуда, даже если бы сама надела корону на твою голову. Но я то знаю, какой ты внутри! Ты добрый, ты сильный, ты умеешь заботиться и любить! Король должен быть мудрым, он должен быть сдержанным и милосердным. Если ты перестанешь скрывать это в себе – ты станешь правителем без моего вмешательства, а его точно не будет!

Он продолжал недоумённо смотреть на дочь, но, постепенно, во взгляде Горвея начало появляться какое-то понимание.

– Будь милосерден. Отпусти из своих темниц всех попрошаек и куртизанок, и… Мою мать, если она ещё жива. Дай им кров, работу, сделай так, чтобы люди в твоих владениях жили в достатке. Начни следить за другими городами, стань добрым другом и союзником для других баронов. Ведь твоя цель – это не корона, твоя цель – сделать эту страну богатой и процветающей! И другие бароны – они твои соратники, а не враги! Помни об этом, оставайся твёрд в решениях и милосерден в поступках, и тогда ты станешь королём.

– Лия, я не знаю. Неужели, после стольких лет ты ещё веришь, что я могу быть хорошим правителем? Ведь все эти годы я был жесток, был суров, немилосерден к людям! Как я могу измениться?!

– Тебе не нужно меняться, ты добрый внутри! Я знаю, отец. Я слышала, что остров, на котором я росла, раньше был совсем запущен и беден. За годы, которые мы с тобой провели там, он расцвёл! Разве люди теперь там не живут лучшей жизнью? Всё потому, что ты делал то, что считал нужным. Если ты проявишь доброту к людям – они сами выберут тебя королём.

Горвей молчал, словно обдумывая её слова. Было видно, что ему тяжело представить себе мысль о том, что народ может сам выбрать его правителем. После стольких лет, когда он надеялся лишь на одну Лию. Он уже не верил в свои собственные силы.

– Ты сделаешь это? Выпустишь заключённых? Тех, кого нужда сделала попрошайками и куртизанками?

– Да, выпущу. Я сделаю всё, как ты просишь, чтобы люди больше не жили в бедности! Чтобы ты могла гордиться своим отцом.

– Я и так им горжусь, – улыбнулась Лия, поцеловав барона. – Делай это не для меня. Меня уже, считай, нет, – она засмеялась, грустно так засмеялось, и у барона сжалось сердце, но она тут же придала голосу бодрости, стала болтать, просто и звонко, как колокольчик, и Горвей заслушался этим звоном, тихо улыбаясь.

А Кай продолжал ехать рядом с каретой, чувствуя, как в груди страшно стучит сердце. Он слышал всё, он ощущал, как и по его щекам побежали предательские слёзы, ведь дорогие ему люди, те, кого он считал семьёй – снова вместе. Он слышал, как барон и Лианна теперь спокойно разговаривали, радуясь друг другу и своей идиллии. Но Кай не испытывал радости. Слова Лианны, о том, что «её уже, считай, нет» – ножом вонзились ему в сердце, и юноше казалось, что внутри него открылась смертельная рана.

Глава четвёртая. Обещание

День спустя туман, промочивший их до нитки, вдруг рассеялся, и перед путниками открылась горная долина. Дорога тут не срывалась вниз, а шла вдоль хребта прямо к горе, возвышающейся посередине. А на её вершине, частично вырезанный прямо в камне, частично выстроенный, вырастал Большой Божий Храм, место, которое было домом для многих поколений Богов и Божьих монахов. Но Лианна, вновь севшая в седло, рассматривала это место с печальным любопытством. Кай видел в её глазах вопрос: «Что мне думать? Это мой дом или моя могила?»

Зеленеющая, покрытая кое-где густым лесом, долина заползала на покатые склоны, мхи и кустарники карабкались вверх, но не достигали каменистой, заострённой вершины. Храм и долина, охваченные кольцом гор, казались недоступными, но внизу, у реки, виднелась небольшая деревенька.

Было светло, вязкий туман остался позади, но путников ожидала долгая дорога. Лошади уверенно шли по широкой тропе, оставленной множеством повозок, пеших и всадников. К Храму вело сразу несколько путей, чтобы путешественникам не приходилось пробираться через дикие горы или идти в обход, но этот путь считался самым надёжным. По дороге им встречались сторожевые башни, по большей части заброшенные, но, чем ближе они приближались к горе, тем чаще им стали попадаться монахи, почти отшельники, живущие в сторожках. Они выходили, чтобы смиренно поприветствовать Нового Бога, едущего в Храм. Эти люди, в большинстве своём старики, долго разглядывали Лианну, словно стараясь угадать, с каким же сердце она едет к своему трону? С чистыми, как солнечный свет, или с порочными, страшными, способными погубить этот мир? С детства, как только они решили посвятить себя служению во Храме, их готовили к тому, что Бог будет им известен. Они будут знать его имя, его характер, будут ему учителями и наставниками, самыми близкими друзьями. И никто не испытал большего горя, чем эти люди, когда Бог исчез. Эту девушку они видели впервые, она появилась ниоткуда, вдруг просто возникла, как из воздуха. Они не знали, где она жила прежде, кем были её родители и кто её вырастил? Кто окружал её всю её жизнь, знала ли она о своём происхождении? И теперь она должна была принять на плечи самый тяжёлый в мире груз. Могли ли они доверять ей?

Лия читала эти вопросы в их взглядах, но никак она не могла ответить. Лишь ободряющей улыбкой, ласковым словом, и всё. Как она могла объяснить им всё то, что камнем лежало у неё на сердце? Ни один ответ не убедил бы их лучше, чем её действие. Лия знала, что в своё время они всё поймут сами.

Уже к вечеру, когда солнце начало закатываться за голубые горы, путники увидели, что навстречу им движется небольшая группа людей. Проводник, обладавший самым острым зрением, сказал, что это служители Храма идут их встречать. И действительно, чем ближе они подходили, тем яснее можно было различить светлые одежды нескольких людей, идущих впереди. Все остальные были одеты в тёмное.

– Мы рады вас здесь приветствовать, господа, – первым к ним обратился мужчина, чьи каштановые волосы и бороду ещё только тронула седина. У него был открытый, ласковый взгляд, и Лие он сразу понравился. – Вы Лианна, да?

– Я рада знакомству, – девушка соскочила с лошади и подошла к монаху. Тот взял руки Лии в свои и пожал, тепло улыбнувшись.

– Надеюсь, по дороге всё было в порядке?

– Да, ведь с нами столько проводников! Мы никого не встретили, кроме монахов в сторожевых башнях.

– Мы велели перекрыть на время все дороги, чтобы ничто не задержало ваш путь сюда. Меня зовут Ирилит, и я счастлив, что имею честь встречать тебя по дороге в Храм, Лианна. Мы все так долго тебя ждали!

После Охавора, это был первый служитель Храма, который отнёсся к ней так…. По-человечески! Хоть его слова и напоминали слова многих других, Лия почувствовала, что этот человек рад ей, как своей дочери, словно она всегда была с ним знакома! Её наполнило тёплое чувство, слово Лианна вновь встретила Тиля.

– Я тоже рада познакомиться с вами. Благодарю, что вышли нас встретить.

– Тогда идём, к ночи нам стоит уже быть в Храме.

И процессия двинулась дальше. Теперь Лианна шла, окружённая кольцом монахов, и ей было не по себе. Она чувствовала на себе любопытные, испуганные, и даже упрекающие взгляды! Они щекотали ей кожу и шевелили волосы на затылке, настолько сильно она их ощущала. Кай, чувствуя её сильное беспокойство, взял девушку за руку и крепко пожал. Лия с благодарностью улыбнулась. Ей было страшно сказать хоть слово, чтобы не навлечь беду на Горвея, чтобы не выдать своей прежней жизни. Уже несколько дней она ломала голову, как же ей выкрутиться, какой представить монахам свою жизнь? Что будет с отцом, если они узнают правду? Что станет с Каем? Невозможно было сказать и доли правды, чтобы не навредить им. Потому Лианна решила молчать. На изредка проскальзывающие вопросы о её доме, о семье, девушка или не отвечала, или говорила, что это не важно. Она знала, что её всё же ожидает допрос, но хотела показать монахам уже сейчас, что её невозможно будет расколоть. Какая разница, где она была, если сейчас она здесь?

Встречать их отправилось четверо белых монахов и ещё несколько тёмных. Сан Белого монах получал, когда ему исполнялось сорок лет, и если он своими трудами и стараниям заслуживал его. Это были почитаемые, умные, благородные люди, которые становились учителями и наставниками для Тёмных монахов. В Тёмном сане не было ничего осуждающего, он не имел ничего общего с тьмой и злом. Невзрачный цвет их одежд символизировал землю, из которой всё выходит, чтобы стремиться к свету. Будучи послушниками, они трудились на нужды Храма, работали, но и учились. Только те послушники, что жили и трудились в стенах Главного Храма, могли получить Белый сан и стать хранителем любого храма. Те же, кто так и не смог или не захотел получить этот сан, оставались работать, трудиться в библиотеках, могли прислуживать при храме или жить отшельниками в сторожевой башне. Тёмные монахи, решившие не принимать сан Белых, могли иметь жен и детей, поэтому иногда можно было увидеть, как в одной из полуразрушенных башен, превратив её в мельницу, трудится целая семья. Такие же семьи работали и в Главном Храме, поэтому там всегда были кухарки, прачки и ткачихи. Обитель монахов практически не зависела ни от кого. В тёплое время года скот пасли на склонах горы, зимой их загоняли на первые круги Храма, где были стойла, псарни, конюшни и склады. На втором витке, который был чуть меньше, располагались кухня, прачечная, мастерские, кузница и прочие хозяйственные помещения. Тёмные монахи со своими семьями жили в основном там, трудились на благо всего Храма. А ещё выше, ближе к свету и солнцу, располагался третий виток. Это была обширная библиотека, хранилище бесконечных знаний, накопленных за многие века трудов. Там жили Белые монахи, здесь они обучали всему своих учеников.

Когда путники достигли ворот, вырезанных в скале, на гору уже падали последние блики солнца. Свод этих дверей был выбит прямо в камне, ворота не были закрыты.

– Их редко закрывают, – сказал Ирилит. – Только если храму грозит опасность. Но сегодня ночью ворота запрут.

– Чтобы я не сбежала? – улыбнулась Лианна, глядя на тяжёлые засовы, которые с трудом запирали несколько сильных мужчин.

– Нет, я верю в тебя. Ворота всегда запирают, когда для Бога приходит время вступать на трон. Это чтобы никто посторонний не проник в Храм и не навредил тебе.

– Разве не все счастливы возвращению Бога? – удивилась она.

– Не беспокойся об этом, прошу! Там, внутри, тебя не дадут в обиду!

– Да, запрут, но защитят, – проговорила она тихо.

Ирилит с пониманием кивнул, не то подтверждая её слова, не то отвечая на скрытую горечь в голосе девушки.

Миновав ворота, они двинулись вверх по каменной дороге. Впереди уже виднелись стены Храма, взмывающие вверх вместе с острыми зубцами скал. Приходилось совсем запрокидывать голову, чтобы увидеть вершину. Первый виток Храма, начинающийся за высокой стеной, был по большей части выбит в скале. Складные помещения, конюшни, загоны для скота – здесь было шумно, стоял сильный, сладковатый запах. Путники видели двор, где работники катили бочки, распрягали лошадей, грузили повозки. Лианну и остальных повели не то по дороге, не то по улице, кругом огибающей склады и дворы, постепенно поднимающейся вверх. Тогда то девушка и поняла, почему эти уровни называют витками. Они не были идеально правильной формы, и правда напоминали спираль. Первый уровень был очень велик, они шли так долго, что успели запыхаться от подъёма.

На втором уровне их встретили Тёмные монахи. Их было человек двадцать, с жёнами и детьми. Узнав о прибытии Бога, они побросали работу и высыпали на площадь. Удивление, испуг, радость – вот что читалось на всех этих лицах. Лия и Кай удивились тому, как Второй виток похож на обычный город! Здесь стояли и дома, и мастерские, было несколько кухонь, откуда валил пар. Вода, бившая из недр горы, была проведена каналом вдоль улиц, в центре площади был вырыт небольшой колодец. Вокруг поднимались всё те же высокие стены, перебитые скалами, Белые монахи повели их дальше вверх, а жители Второго витка приветственно махали им вслед руками. Лианна заулыбалась. Это вдруг напомнило ей Старший остров. Такие же работящие, приветливые люди! Только нет запаха рыбы и не слышно крика чаек.

Вскоре, запах еды, тепло кузни и людские голоса остались позади. Эти горы были не так уж и высоки, потому сейчас здесь было не особенно холодно, но путники почувствовали, как дышать вдруг стало тяжелее, а воздух будто сделался более острым. Впереди выросли ещё одни ворота – белоснежные, с мраморными плитами, на которых был знакомый Лианне узор и солнце посередине.

– Белые ворота, – пояснил Ирилит. – Здесь живут монахи, получившие Белый сан, и сюда ходят ученики, чтобы получать знания. На Третий виток не допускаются женщины, если это не Новый Бог, конечно.

– А если бы со мной была моя мать? Её бы тоже не пустили? – Кай почувствовал, что голос Лианны отдаёт ледком. Но монах не смутился.

– У Бога нет родителей. Ты уникальна, Лия.

Девушка не ответила. Ворота медленно отворились, и они вошли внутрь. Третий виток сильно отличался от предыдущих. Его, как и остальные, окружала высокая стена, но, если на других уровнях дома высекались прямо в серой скале или строились из дерева, здесь стояло только одно большое здание, похожее на огромный белый собор. Его вершина, башня, возвышалась даже над стенами, купола не было видно. Всё здесь казалось белым, чистым, под стать монахам, встретившим их. Человек пятнадцать-двадцать, они чинно стояли на ступенях собора, ожидая, когда гости подойдут. Ирилит приблизился к ним и поклонился.

– Я привёл гостей, братья. Я привёл ту, что воплощает собой надежду – это Лианна, Новый Бог.

Она стояла, не шевелясь. По толпе прошёл неясный ропот, монахи словно не были к этому готовы. Кай мог их понять. Ни в одной летописи не было сказано, каково это – встречать неизвестного Бога после Восемнадцати безбожных лет отчаяния. Они не знали. Обнять эту девушку, броситься ей в ноги? Или настороженно стоять в стороне? Если бы Белый сан давали только самым кротким и милосердным, таким как Охавор или Ирилит, возможно Лию встретили более ласково. Но сан не зависел от характера. Только от мудрости и заслуг служителя.

Несколько монахов, переговорив между собой, выступили вперёд.

– Мы рады приветствовать тебя здесь, Лианна. Мы счастливы, что дорога твоя была лёгкой. Скажи, с чем ты явилась в наш Храм?

Повисла тишина. Даже Кай потерял дар речи, чувствуя всю абсурдность этого вопроса. Но монахи ждали.

– Я пришла, чтобы занять Божий престол, служители, – произнесла, наконец, Лианна, казалось бы спокойно, но Кай почувствовал, как она мелко дрожит всем телом. Но он не смог бы сказать, от страха или от гнева.

– А какое право ты имеешь на этот престол, Лианна? – раздался второй вопрос.

– Только я одна имею на это право. Я – Новый Бог.

– Как ты докажешь нам это?

Лианна отпустила руку Кая и, подняв рукава, показала свои кисти, испещрённые узором. По рядам монахов прошёлся ропот.

– Этого недостаточно! – крикнул кто-то. Толпа заволновалась.

– Разве вы не видите? – с раздражением произнесла Лия, сняв платок и показывая шею и лицо, которое до самых губ уже изрисовала метка.

– Покажи нам знак Бога! Покажи нам солнце!

И вдруг Кай понял, чего они требовали, и внутри у него всё вскипело. Он быстро шагнул вперёд и зло крикнул:

– Ещё чего! Вам что, этого недостаточно! Разве вы видели ещё людей, у которых был бы подобный узор?!

Служители в страхе отпрянули, несколько Тёмных монахов, совсем ещё молодые парни, угрожающе выступили вперёд. Но Лия осторожно коснулась руки Кая.

– Не нужно, – попросила она тихо, и, взглянув на монахов, сказала: – Я покажу, если вы просите.

Многие из них удовлетворённо кивнули, некоторые покачали головой. Кай чувствовал страшную злобу, он испытывал почти ненависть к этим проклятым старикам! Но тёплая, мягкая рука Лианны всё ещё покоилась на его плече. И он попытался успокоиться.

– Братья, – выступил вперёд Ирилит, – прошу вас, Лия согласилась доказать вам свои права на Трон. Но прошу, позвольте путникам отдохнуть с дороги. Они проделали слишком долгий путь. Отложим до завтра.

Некоторые недовольно поморщились, но все осознавали честность и справедливость слов монаха. Гостей проводили до их покоев, которые располагались в соборе, на первых этажах. Каю было не по себе от того, что всех их разделили – его поместили в комнату на первом этаже, а Лианну увели куда-то вверх по мраморной, великолепной лестнице. Юноша проводил её беспокойным взглядом, но Лия, обернувшись, ободряюще ему улыбнулась.

Ночью Кай не мог уснуть. Он долго ворочался в постели, потом, не выдержав, вскочил и сел на балконе, откуда видел весь третий виток. Впереди возвышалась стена, закрывающая обзор долины. Ему было тошно, но он чувствовал, что Лианне сейчас, должно быть, ещё хуже. Даже он не ожидал такого от монахов! К ним пришёл Новый Бог, что им ещё нужно? Какие доказательства, кроме меток, которые покрывают всё её тело?..

Он недоумевал, неужели эти слепцы и правда ей не верят? И тогда в его душе рождался ответ – а почему они должны? Лианна им неизвестна, она как закрытая книга, по чьему переплёту невозможно сказать, что же в ней написано. Там могло быть всё что угодно.

Так он и просидел всю ночь, совсем не поспав, и очень удивился бы, узнав, как спокойно и безмятежно спала этой ночью Лия. Если бы Кай знал, как сильно она устала от всего, что её окружало, от всех этих людей, глядящих на неё со смесью страха и надежды. Она не думала о монахах, о метке, о дне, когда ей придётся принять свой дар. Она, как подкошенная, рухнула в постель и до самого утра не просыпалась. Казалось, что и тело её, и душа, измотаны совершенно.

Утром Кай, с чувством тревоги внутри, стоял у дверей зала Белого совета. Он провожал угрюмым взглядом монахов, которые высокомерно, но всё же торопливо проходили мимо него. Юноша глядел на них так, словно зверь, готовый к атаке, и становилось понятно, почему старикам было не по себе. Прошедший мимо Ирилит дружелюбно пожал Каю руку и постарался улыбкой и добрым словом приободрить его. Юноша хотел бы ответить тем же, но лишь скривил губы. Горвей, с каменным, напряжённым лицом тоже вошёл в зал. Каю он лишь кивнул, но это движение и его взгляд говорили больше слов.

«Мне это тоже не нравится. Но так нужно, и она сама приняла решение. Держись».

На вершине горы всё же было довольно холодно. Комнаты обогревались, но в длинных пустых коридорах стоял зябкий морозец, от которого дыхание становилось паром. Кай уже успел озябнуть, когда, наконец, показалась Лианна, и сердце его болезненно сжалось. Она шла босиком по каменному полу, накинув на плечи дорожный плащ, но юноша видел, как при шаге из-под ткани показываются обнажённые ноги. Он приблизился к ней скорым шагом.

– Ты же замёрзнешь насмерть! – зло, с испугом проговорил он, прикасаясь к её холодной, словно лёд руке. Лицо её было бледно, румянец едва-едва теплился на щеках, но девушка улыбнулась.

– Не бойся за меня, – попросила она. – Если ты поцелуешь меня – мне будет не так холодно.

Кай вздохнул, и чувствуя, что не в силах ничего больше сделать, наклонился и обнял Лию, коснувшись её губ. Но, почувствовав, как она с силой обвила руками его шею, он весь вспыхнул.

– Теперь я и правда согрелась, – с тихим смехом произнесла она, поцеловала его в переносицу и быстро пошла к дубовым дверям. Кай покорно двинулся следом.

Внутри было шумно и людно. Кроме Белого совета здесь собралось, по меньшей мере, человек сорок Тёмных монахов. У Кая волосы зашевелились на голове, но он, хмуро оглядев всё это сборище, встал у одной из колонн, чтобы быть ближе к Лианне, если она его позовёт. Он чувствовал себя, как сторожевой пёс, и надеялся, что это поймут и остальные. Лия вышла на середину зала, и всё затихли. На высокой кафедре, окружённые служителями, восседали Белые монахи. Одни глядели очень важно, словно на суде, другие старались придать взгляду мягкости, чтобы хоть как-то сгладить весь этот отвратительный балаган. Со всех сторон глазели и шептались, словно это было какое-то представление. Кай изо всех сил заставлял себя стоять молча, скрестив руки на груди, но внутри него бушевало беспощадное, злое пламя ненависти. Больше всего на свете он мечтал увести Лию отсюда. Горвей сидел за столом среди почитаемых служителей. Лицо его походило на камену маску.

Один из Белых монахов, возможно, самый мудрый и уважаемый, медленно поднялся и обратился к девушке, застывшей перед ними:

– Лианна, позволь ещё раз приветствовать тебя в нашем доме! Мы рады, что ты появилась здесь, в этот час, чтобы подарить нам надежду.

Она глядела на него холодным, колким взглядом. Если бы она не поцеловала Кая сейчас так горячо, юноша мог бы подумать, что эта девушка состоит изо льда.

– Вы хорошо принимаете гостей, монахи, – проговорила она громко. – А всех своих гостей вы заставляете раздеваться догола перед толпой?

Вокруг зашумел смущённый, настороженный улей. Некоторые неловко отводили взгляд. Белый монах призвал всех к молчанию.

– Ты должна понимать нас, Лия. Ты являешься сюда, когда срок уже на исходе! И ты хочешь, чтобы мы поверили тебе на слово? Прости нам наше неверие, но слишком долго мы ждали!

– Если вы считаете, что ваше дело правое – к чему эти оправдания? – спросила она жёстко, оглядев ряды служителей. Некоторые угрюмо на неё смотрели, хмуря брови и кривя рот. Некоторые улыбались, как будто извиняясь.

– Наше дело правое, мы знаем, – монах повелительно поднял руку. – Покажи нам! Покажи нам знак Бога.

Повисла настороженная тишина. Всё замерло, дыхание толпы оборвалось. Лианна обвела всех собравшихся долгим, тяжёлым, как свинец взглядом. В нём была такая огромная усталость, такое презрение ко всем этим людям! Лишь на Кае она задержала взгляд, тепло улыбнулась и, вновь повернувшись к Белому совету, сбросила с плеч свой дорожный плащ.

По залу прокатился дружный вздох. В нём не было трепещущего восторга, который испытывает человек, видя прекрасное, молодое, нежное тело девушки. В этом возгласе был благоговейный ужас. Никто не отвёл в смущении взор, никто не потупил взгляд. Все глаза были устремлены на Лианну, которая, обнажённая, стояла в центре зала.

– Теперь вы верите, монахи? – спросила она громко, и только тогда, когда люди вновь вспомнили, что она живой человек, а не вещь, которую они могут рассматривать, сколько им угодно, они стали быстро отводить взгляды. Стоило им встретиться с голубыми глазами Лии, они отворачивались, как нашкодившие дети. – Теперь вы верите, что я вам не вру?!

Ей пришлось несколько раз повернуться, чтобы все смогли увидеть узорчатое солнце, раскинувшееся у неё на спине. Горячие, рыжие волосы падали на плечи, рисунок сбегал по спине, по бёдрам, падал до самых лодыжек. Все взгляды устремились на Белый совет, пока хранивший молчание. Наконец, поднялся старший монах. Говоря, он смотрел не на Лианну, а куда-то мимо неё, словно робея, не решаясь поднять на неё глаза.

– Да, теперь мы верим. Мы убедились, что ты действительно наш Новый Бог, – по толпе пробежал одобрительный, радостный вздох. – Оденься, дитя.

Лия ещё какое-то время стояла так, вызывающе смотря по сторонам. На губах её застыла болезненная, победоносная улыбка. Она чувствовала горечь. Все эти люди считали её своей собственностью. Когда они хотели, они могли раздеть её, выставить её тело на всеобщее обозрение. Но всё равно продолжали смущённо отводить взгляды.

Тут она почувствовала, как что-то опустилось ей на плечи. Лия подняла взгляд и увидела Кая, укутавшего её в свой подбитый мехом плащ. Лицо его оставалось каменным, каким-то посеревшим. Лианна тепло ему улыбнулась и поблагодарила, и Кай остался стоять рядом с ней, пока вокруг нарастал шум.

Наконец, совет вновь обратился к Лие, теперь они старались говорить мягче.

– Скажи нам, дитя, когда ты узнала, что тебе суждено стать Богом?

Она насторожилась.

– Какое это имеет значение?

– А почему ты не можешь сказать?

Похоже, началось, решила Лия. Но она знала, что и как будет отвечать.

– О моей метке и о моём предназначении мне поведал барон Горвей. Он открыл мне правду, он привёз меня сюда.

– Да, мы знаем, и мы благодарны ему. Но скажи, где ты жила всю свою жизнь?

– Это не важно.

Монах нахмурился.

– Мы должны знать.

– Нет.

– Кем были твои родители?

– Это не имеет значения.

– Они не догадывались о том, кто ты?

– Не важно.

– Ты лжёшь! – вдруг резко выкрикнул один из Тёмных монахов. Все взгляды устремились к нему. – Разве вы не видите, что она лжёт!

– Замолчи, – строго произнёс один из старейшин, но и Белые монахи были недовольны.

– Ты должна сказать нам кто ты!

– Твои родители скрывали тебя, они должны понести наказание!

– Они хотели оставить мир без Бога, такое нельзя простить!

– Ты не имеешь права…

– Довольно! – громко произнесла Лианна, и все вдруг затихли, столько власти она вложила в этот окрик. – Я уже всё вам сказала, ясно? Ничего от меня вы больше не узнаете.

– Так как мы можем позволить тебе занять Божий трон, если даже не знаем – где и как ты жила?! – проговорил старейшина. – Как можно дать такую власть человеку, которого мы впервые видим?

– А разве у вас есть выбор? – спросила она, подняв бровь. – Вы можете это решать? Кто из вас, старейшин, возложит на себя ответственность – лишить мир Нового Бога?

Она обвела их долгим, вопрошающим взглядом, но все молчали.

– Я сама пришла к вам, чтобы выполнить мой долг. Я оставила семью, дом, любимых, чтобы мир не остался погружённым в отчаяние и смуту! – голос её крепчал с каждым словом. – И сейчас вы говорите мне, что не готовы отдать власть неизвестному вам человеку? Если вы мне только скажете – я сразу уйду. Я выйду в ворота, и вы никогда больше обо мне не услышите, а мир на пять сотен лет, а может и навсегда, останется без Бога. Если вы готовы принять такое решение – я буду только рада! – и тут голос её предательски сорвался. – Мне не нужна эта власть, не нужен Божественный трон! Мне ничего этого не нужно, я хочу только попасть домой, к моим родным! И если вы меня прогоните – то я буду только счастлива, потому что это Я нужна вам, а не вы мне!

Она почти кричала, и её голос с силой разносился по замершему в тишине залу. Кай обнял Лианну за плечи и почувствовал, что её всю трясёт. Он понимал, с каким трудом, с какой невыносимой болью давались ей эти слова, как несправедливы и жестоки оказались к ней монахи! Она, считай, положила всю жизнь к их ногам, а они ею брезгали. Юноша сильнее прижал её к себе, надеясь, что хоть часть её боли уйдёт к нему. Лианна тихо всхлипнула.

Наконец, поднялся один из старейшин. Это был невысокий, пухлый человек, чьё лицо отмечала нежная кротость. Его ласковый голос был тих, но все молчали, пока он говорил.

– Не думай, Лианна, что мы не ценим твоей жертвы. Мои братья и я слишком долго прожили в страхе и сомнении, прости нам это! Мы не смеем препятствовать восхождению Нового Бога, не нам это решать. И если ты захочешь уйти – мы тебя не станем держать. Но если ты останешься – тебя никто больше не обидит, я тебе обещаю.

Девушка подняла на него взгляд. Этот голос, такой тихий, такой отечески-нежный, успокоил и предал ей сил. Лианна кивнула и выпрямилась.

– Теперь, иди, отдохни, – проговорил снова монах, улыбаясь.

И Кай вывел её прочь, подальше от вновь нарастающего гула восторженных голосов. Лия едва передвигала ноги, они совсем не слушались, и юноша, в конце концов, поднял её на руки и отнёс в её комнату, уложив на кровать. Он быстро укрыл её несколькими одеялами, чтобы она скорее согрелась, и Лия свернулась калачиком, словно котёнок. И она так вцепилась в руку Кая, что он не смел разжать её пальцы, так и просидел рядом с её кроватью, положив голову на перину. Ночная бессонница сказалась тяжёлым, беспокойным сном, но, стоило Лие шевельнуться, Кай сразу же просыпался и долго вглядывался в её спокойное, мирное лицо. Затем он снова засыпал.

Проснулись они примерно в одно время. Вернее Кай весь вздрогнул, когда Лия осторожно пожала его руку. Её голова тяжело поднялась с подушки, но на губах застыла улыбка.

– Пол холодный, – произнесла она тихо. За окном уже опускался вечер. Кай с трудом поднялся, чувствуя, как ломит затёкшие мышцы и кости.

– Разве я мог тебя оставить? – улыбнулся он, разминаясь. Лианна села в постели и долго задумчиво глядела в окно, где багровело закатное небо.

– Как ты? – спросил Кай осторожно. Её пустой, стеклянный взгляд насторожил его.

– Всё хорошо. Скажи, ты уже осмотрел собор?

– Нет.

– Тогда идём, – она быстро поднялась с постели и вдруг замерла, всё ещё завёрнутая в плащ Кая. Юноша смущённо опустил взгляд и вышел из её покоев. Отвратительный балаган, устроенный старейшинами, всё же не умерил его уважения к Лианне. Хоть он и чувствовал её тело так близко, когда нёс Лию на руках, Кай был, словно её рыцарь. Он бы вступился за её честь перед любым человеком.

Вскоре она вышла, в своём самом простом платье, песочного цвета, накинув плащ на плечи. Они прошлись по длинным высоким коридорам собора, обширным, пустым залам, где потолок подпирали колонны, нашли библиотеку, молельню, и вдруг наткнулись на одного из Тёмных монахов. Он приветственно помахал им рукой и приблизился.

– Если вы желаете осмотреть собор – я могу вам тут всё показать, – дружелюбно предложил он, и Лия с улыбкой согласилась. Кай покорился её решению, и монах, весело болтая и рассказывая о том, о сём, провёл их дальше.

Он рассказал им, что раньше, много веков назад, здесь не было Храма. Богу приходилось почти в одиночку подниматься на вершину горы, откуда он возносился на небо. Позже там выстроили небольшую башню, а ещё спустя века там уже вырос Главный Храм. Много сил ушло, чтобы закончить его, но монахи работали упорно и долго, целые поколения трудились на благо обители, и теперь она превратилась в настоящую жемчужину!

Монах рассказывал с таким восторгом и упоением о своём доме, что Лианна невольно улыбалась. Даже Кай испытывал к этому добродушному, открытому человеку некоторое тепло, хотя и не мог до конца ему доверять, после всего, что произошло в эти дни.

– Башня – это самое древнее строение Храма. Она сохранилась с тех самых пор, как сюда пришли первые служители. Уже вокруг неё начал расти Храм, саму башню иногда обновляют, но никогда не перестраивают, она, как здешняя святыня. Иногда её называют четвёртым витком – ведь туда почти не заходят, и она слишком возвышается даже над третьим уровнем.

Монах провёл их по собору, и вскоре они вышли в сад, раскинувшийся у высокой каменной стены. Служитель рассказал, что землю сюда привезли из долины, и разбили этот садик для самых старых монахов, которым уже не под силу спускаться с горы и любоваться деревьями и цветами. Под одной из арок, в прохладе, они и остановились, глядя, как постепенно на сад опускается сумрак. Синеватая трава блестела от вечерней росы, немного запущенный, садик показался им таким славным, что Кай и Лианна захотели остаться здесь. Монах кивнул, и на прощание он взял Лию за руки и крепко пожал. И произнёс с улыбкой:

– Лианна, я так рад, что познакомился с вами! Для меня такая честь показать вам мой дом! Ведь вы изменили мою жизнь!

Девушка удивлённо на него взглянула.

– Не думайте обо мне ничего дурного, – продолжил он торопливо. – Но, когда вы не появились, когда монахи не нашли Божественное дитя – я совсем отчаялся. Я мечтал стать Белым монахом, чтобы всю свою жизнь посвятить служению Новому Богу, его воспитанию. И вот, когда вы пропали, я вдруг осознал, что не готов к этому. Мне было двадцать пять, и я женился на девушке, которая мне давно нравилась, но которую я считал недоступной из-за своей мечты. Теперь у нас четверо замечательных детей, и я так счастлив! Всё благодаря вам, Лия!

И он, продолжая улыбаться, отпустил её руки и ушёл. Девушка почувствовала, что и на её губах застыла задумчивая, тёплая улыбка.

– Хоть кому-то моё исчезновение принесло счастье, – произнесла она, и положила руки на каменные перила. Кай встал рядом с ней.

– Мне твоё исчезновение для мира тоже принесло счастье, – заметил он осторожно, но Лия к нему даже не обернулась. Какая-то тяжёлая, неприятная мысль отразилась на её лице.

В саду запел соловей. Постепенно сумерки совсем опустились на собор, погрузив всё в прохладную темноту. Всё стало словно мягче, чище, звонче пел где-то ключ, в свете набирающейся луны поблёскивал маленький пруд. Похоже, Храм уже погрузился в сон. Стена была так высока, что кроме неба, на котором уже начали зажигаться звёзды, ничего не было видно. Ни гор, ни других витков. Бледно зелёное небо казалось очень близким, огромным, оно как одеяло укрывало Храм.

Вдвоём они медленно спустились по ступеням и двинулись вглубь рощицы. Вокруг разрастались дикие кусты, плодовые деревья склонялись к земле ветвями, на которых ещё висели тяжёлые груши и яблоки. Здесь стоял сладковатый, тягучий запах, спелые фрукты падали на землю, переполненные соком и жизнью. Благоухание цветов волновало грудь, дышать было почти тяжело, но так приятно. И было на удивление тепло, солнце согрело сад, поэтому Лия и Кай скинули обувь ещё на террасе, и теперь шли босиком, утопая во влажной росистой траве. Наконец они остановились.

Лианна глядела в заросли кустов, разглядывала бутоны цветов, закрывшиеся от ночной прохлады. И вдруг заговорила.

– Кай, эти монахи, они даже не считают меня за человека.

Её тихий голос болью отдался ему в сердце.

– Не говори так.

– Я почувствовала себя такой беспомощной, такой жалкой! Я стояла там, окружённая всеми этими людьми, в самой толпе, и чувствовала, что я так одинока! Ни один их них даже не хотел знать, что я чувствую, как мне было тяжело! Они словно проверяли меня, проверяли мою решимость. И мне было страшно.

Кай услышал, как задрожал её голос, Лия обхватила себя руками.

– Мне было всё равно, что я стояла там без одежды, мне это было не важно. Но мне было так больно от того, что для них я всего лишь предмет! Словно у меня и нет чувств! Словно, я принадлежу всем им, что они могут делать со мной что захотят! Кай, я ни для кого никогда не была человеком!

И вдруг она со стоном опустилась на колени и заплакала. Юноша обнял её, чувствуя, как Лию сотрясают рыдания. Он ощущал всё, всю её боль. Как долго она держалась, не позволяя этим чувствам выйти наружу! Сколько она вынесла, придя сюда, отдав себя этим людям.

– Это неправда, Лия! Для меня ты всегда была человеком, и для Горвея тоже! А эти люди… Они сами словно перепуганные дети, не знают, что им предпринять, что решить. Они тебя боятся. А для меня ты всегда была больше, чем человек.

Кай прижимал её к себе, стараясь успокоить. Девушка начала постепенно затихать.

– Всегда ты была для меня чем-то иным. Я даже до сих пор не могу этого понять, но ты – словно часть меня. Будто мы когда-то были одним целым, а потом нас разделили. И только рядом с тобой я чувствую себя полным. Лианна, – он перебирал её волосы, гладил их, целовал её лоб, её закрытые глаза, заплаканные щёки. Дыхание её потихоньку выровнялось, слёзы высохли. Она открыла глаза и внимательно, долго глядела на Кая, словно искала в ореховых глазах ответа на какой-то свой, внутренний вопрос.

– Я бы хотела увидеть пруд, – проговорила она, наконец. Они поднялись и двинулись к воде, которая мирно поблёскивала из-за деревьев. Прудик был совсем крохотный, заросший камышом, но вода в нём была чистая и искристая. Они стояли, смотря на гладь воды, Кай обнимал Лианну, касаясь щекой её головы. Ему бы хотелось вечно стоять так, прижав её к себе, затаив дыхание. Вдруг он услышал её голос.

– Кай. Я хочу, чтобы ты пообещал мне кое-что.

– Что же? – спросил он тихо.

– Поклянись мне. Клянись, что когда я…. Когда я исчезну, когда приму свой Божий венец – ты останешься жить.

Лианна сразу почувствовала, как напряглось, вздрогнуло его тело, и быстро к нему обернулась. Юноша хмуро, почти зло смотрел в сторону.

– Пообещай мне! – проговорила она настойчиво, требовательно заглядывая ему в глаза.

– Нет, – выдавил он, взглянув на Лию. – Я не могу дать это обещание.

– Ты должен поклясться мне! Должен! – она яростно вцепилась в его руки, не желая отпускать. И впервые в жизни Каю захотелось оттолкнуть её.

– Лианна, я не могу.

– Кай, ты должен поклясться мне! Клянись, что ничего с собой не сделаешь! Что не бросишься в море, что не будешь искать смерти! Как я смогу уйти, если ты не пообещаешь мне?

– Я не могу, Лия! – воскликнул он в отчаянии, странно отстраняясь, словно пятящийся от опасности зверь. – Как ты не понимаешь?! Жизнь без тебя – для меня это не жизнь! Это будет, словно кошмар наяву! Если все эти месяцы я жил одной только надеждой, что ты можешь быть жива, как я смогу жить на земле, где тебя нет?!

– Я буду, всегда буду с тобой! – она быстро и сильно к нему прижалась. – Я буду всегда оберегать тебя. В каждом порыве ветерка ты будешь слышать мой голос, в каждом прикосновении воды ты будешь ощущать мои руки! Я всегда буду с тобой! Я никогда тебя не оставлю.

– Это неправда! – он зло мотнул головой. – Ты уйдёшь, и я останусь один на целом свете. Я буду жить, и у меня не будет ни лучика надежды. Я буду бродить, словно во мраке, как тогда, в детстве, когда меня запирали в подвале. Но тогда я знал, что меня выпустят. А тут я буду знать, что это навсегда. Лия, если я умру… Мы тогда будем вместе!

– Нет! Ты должен поклясться мне! Ты должен остаться, должен прожить эту жизнь! И потом, когда ты состаришься – я приду к тебе, и заберу с собой. И тогда уже ничто, ни расстояние, ни время не сможет нас разделить, потому что мы станем едины!

Она внимательно, долго смотрела ему в глаза, её взгляд светился, словно два раскалённых кусочка льда пронзали ему сердце. Кай медлил. Душу его терзал страх, обида, горечь. Он отвернулся от Лианны, и стал смотреть на пруд. В нём отражалась почти полная, холодная луна. Вода тихонько сияла, по ней пробегала рябь.

– Как ты не понимаешь, Лия, – произнёс он, стараясь унять боль. – Неужели ты готова обречь меня на жизнь, полную боли и отчаяния? Полную тоски и муки, которую ничто, кроме смерти, не в силах утолить?

– Эту тоску утолит жизнь, – произнесла она, подходя ближе. – Пообещай мне.

И Лия осторожно взяла Кая за руку. В этом прикосновении было больше просьбы, чем во всех её словах, оно было таким доверительным, таким осторожным, что юноша почувствовал тепло во всём теле. Ему на мгновение показалось, что он уже бывал здесь…

– Обещаю, – произнёс он тяжело. Внутри словно что-то опустилось и потемнело. Каю показалось, что он уже падает в бездонную пропасть, но Лианна вдруг обняла его.

– Я люблю тебя, – проговорила он тихо, поднявшись на цыпочки и поцеловав его. Губы её заставили сердце Кая на мгновение остановиться, по телу пробежал жар. Он стиснул её в объятиях, так сильно, что даже сделал ей больно, словно бы мстя за слова, которые она почти силой вырвала у него!

– Кай, – прошептала она тогда, обхватив его шею руками. – Кай, ведь ты никогда прежде не сдавался мне.

Он вздохнул, и поглядел на неё. Но она не дала ему заговорить.

– Я всегда мечтала о том мгновении, когда ты мне сдашься. Невероятно, всю жизнь я этого ждала! Но сегодня я хочу, чтобы это Ты победил меня! Я сдаюсь, Кай. Ты победил! Наш с тобой бой, который продолжался все эти годы – окончен, ты победил Кай!

Она улыбалась, глядя в его удивлённые, ласковые глаза. Он усмехнулся.

– Я не возьму эту победу, Лия. Разве я её заслужил?

– Только ты её заслужил. Ты один никогда не шёл у меня на поводу. Один ты никогда не сдавался, никогда не потворствовал мне, и никогда не оставлял меня! Только ты всегда был рядом, такой невыносимый, и такой родной!

– Ты даже не представляешь, как часто я хотел отдать победу тебе. Бросить всё, сдаться. Слишком много сил это требовало, раз за разом подниматься, видеть ненависть в твоих глазах. Но я всегда знал, что если сдамся – ненависть в твоём взгляде сменится не любовью, а только презрением. Иногда я едва подавлял желание все бросить к твоим ногам.

– Но ты этого не сделал! А сегодня – ты победил!

– Нет, Лия, – он провёл рукой по её волосам. – Я приму победу, только если ты примешь моё поражение. Я больше не буду сражаться с тобой.

– Значит, это ничья? – засмеялась она.

– Я думаю, что это наша общая победа.

– Неужели в детстве это было для нас так важно?! – изумилась она вдруг.

– Да, было. Как мог я сдаться тебе, моей госпоже? Тогда бы я доказал, что я и правда твой раб. Разве я мог? И разве ты могла сдаться мне, обычному пажу? Наша вражда сделала нас ближе, чем смогла бы дружба.

– Кай, – пробормотала она, касаясь его волос, – Кай, я больше не госпожа тебе. И ты мне не паж. Мы просто целое, которое кто-то разделил.

От того, как близко Лия к нему прижалась, по телу Кая пробежала волна дрожи. Он с силой обнял её, а затем поднял на руки и отнёс под сень плодовых деревьев. Той ночью небо было свидетелем их свадьбы, а мягкая трава стала их брачным ложем.

Глава пятая. Лианна

Время разлуки приблизилось так скоро, что они едва это заметили. Казалось, что они только едва-едва успели вкусить друг друга, когда настал День Восхождения. Ни Кай, ни Лианна не могли в это до конца поверить, но оба чувствовали, что между ними скоро рухнет бездонная пропасть, а потому не отпускали друг друга ни на минуту. Но те несколько недель, что они провели вдвоём, не заботясь ни о ком, не разлучаясь, не таясь – врезались Каю в память и сердце, словно их выжгли там раскалённым железом. И радость этих дней приносила такую же жгучую боль.

Иногда он не мог уснуть целую ночь, с силой прижимая её к себе. Кай старался уловить каждое мгновение этих часов, когда она мирно спала, положив голову ему на грудь. Он гладил её волосы, касался лица, вслушивался в тихое, глубокое дыхание, вдыхал родной запах её тела. Он боялся спать, желая запомнить её такой, близкой.

О Дне Восхождения они не говорили. Между ними будто возникло какое-то молчаливое согласие: никто не говорил о будущем, не вспоминал о прошлом. Оба знали, что им отпущен слишком короткий срок, чтобы терять драгоценные минуты настоящего. И они наслаждались каждым днём, и друг другом.

Им не было дела до недовольных, встревоженных взглядов Белых монахов. Те даже представления не имели, как вести себя с этими двумя. Ни одна летопись, ни одна книга не могла их к этому подготовить. Но всё же, и среди них, и среди Тёмных братьев нашлись люди, с которыми Лианна подружилась. Это были те, кто не расспрашивал её о прошлом, кто не пытался узнать о её семье, кто не провожал их с Каем долгим сердитым взглядом. Это были добрые, мудрые люди, которые в Лие, прежде всего, видели человека, со своими мыслями, с чувствами и желаниями. Они много рассказывали о Храме, о своих семьях, о жизни общины, о старых Богах. Много часов Лия и Кай сидели в библиотеке, где кто-нибудь из старейшин рассказывал им о прошедших веках, о том, как обучались и росли Боги в прежние времена. Лианна сама просила их рассказать. Но, сколько бы она ни спрашивала, никто не мог сказать ей, что же именно становится с Богом, когда он попадает в свои чертоги. Как и умершие не могут рассказать о том, что происходит после смерти, так и Бог не мог рассказать людям о себе. А может, не хотел. Вскоре Лия перестала расспрашивать на этот счёт. Чем ближе подходил День Восхождения, тем реже она заходила в библиотеку, всё свое время уделяя Каю и Горвею.

Барон тоже старался лишний раз не напоминать дочери о грядущем. Он был ласков и осторожен с нею, они много разговаривали и бродили по саду у собора, но ни разу он не сказал ей ничего о Кае. Лия думала, что он знает всё, или хотя бы догадывается, но барон почему-то ни словом, ни намёком не упоминал об этом. Он принял всё, он любил её, и знал, как сильно она любит Кая. Часто Лианна обнимала отца, безмолвно благодаря за немое понимание. Она не знала, как ему тяжелы были такие мгновения, словно каждое прикосновение дочери напоминало ему о её скором отдалении.

В Лие Кай не чувствовал никаких изменений. Каждый день он с тревогой вглядывался в её лицо, но на нём всегда сохранялось лишь тихое счастье, которое она дарила и ему, и отцу, и всем вокруг. В глазах её не осталось ни прежней тоски, ни скуки, ни усталости. И иногда юноша ловил себя на чувстве обиды и досады. Она заставила его обещать жить, когда сама для него исчезнет. И теперь только он чувствовал страх и отчаяние. Но волю им он давал только ночью, когда она крепко засыпала. Тогда его лицо каменело, брови хмурились, и Кай растил и лелеял в себе ужас и то одиночество, которое ожидало его вскоре. Он злился на Лию за то, что она была так беззаботна и счастлива, за её улыбку, за её поцелуи, которые, словно укусы змеи, оставляли в его душе раны. Он знал, что навсегда запомнил их вкус, ядовитый от потери…

В одну из таких ночей, он стиснул Лию так сильно, что случайно разбудил. Она приподнялась и в слабом свете луны увидела его злое, искажённое мукой лицо. И страшно испугалась.

– Кай, что с тобой?! – она прикоснулась к его щеке, но он отвёл её руку.

– Мне кажется, что я умираю, Лия.

– О чём ты говоришь?! – испуганно ахнула она. – Ты болен?

– Нет. Но я чувствую, словно из меня по капле выливают кровь. Лианна, я не смогу пережить День Восхождения. Я умру раньше.

– Кай, перестань, пожалуйста! – она села и попыталась обнять его. – Ты не должен говорить так. Не надо. Пусть эти дни останутся радостным воспоминанием для тебя.

– Радостным?! – воскликнул он зло. – Таким ли уж радостным, Лианна?! Они будут для меня, как бич всю мою жизнь! Как раскалённая плеть, как ночной кошмар! Сейчас эти дни для меня – мука, потому что они уходят слишком быстро! Как я могу радоваться им, если знаю, что по крупице это время уходит, и я никогда не смогу его вернуть?! Ты оставишь меня одного, и никогда не будет мне покоя, так как я могу быть счастлив, скажи?!

Он с силой вцепился Лие в руки, но она терпела боль, пристально и грустно глядя ему в глаза.

– Кай, прости, что не могу забрать твои страдания.… Прости, что не могу никак их облегчить. Если бы я только могла, я бы все твои муки взяла себе! Но я не могу. И если всё это время ты злишься, что я не плачу по уходящим дням…

– Нет, Лия, прости! – начал было он, чувствуя, каких глупостей сейчас наговорил, но она коснулась пальцами его губ.

– Я понимаю тебя. Я знаю, что ты чувствуешь, ведь мы целое, которое разделили. Но я не могу оплакивать время, Кай! Его так мало у нас с тобой! Я благодарна за каждое мгновение, которое нам оставили. Даже если этих мгновений всего ничего. Но, каждый раз, когда у меня к глазам подкатывают слёзы, каждый раз, когда я смотрю, как закатывается солнце и говорю: «Ну вот, как быстро кончился ещё один день!» – каждый раз я себе повторяю – если бы я не была Богом, если бы моя жизнь сложилась иначе – этих мгновений могло бы не быть вовсе.

Кай молчал, чувствуя, как в горле поднимается болезненный комок.

– Если бы я не родилась с отметиной, которая вскоре перечеркнёт нашу с тобой судьбу, то меня утопили бы вскоре после рождения. А может, я бы осталась жить на улице, стала попрошайкой, и мы бы никогда не встретились. И, даже если бы я родилась дочерью Горвея, и мы с тобой росли вместе – разве мы стали бы близки? Разве он позволил бы нам с тобой быть вместе? Кай, наша судьба не могла сложиться иначе. Мы с тобой – целое.

Горло Кая сдавило рыдание, и Лианна прижала его голову к себе, баюкая его печаль. Он прижимался к ней, плача, не в силах удержать слёзы боли, страха и радости. Он вдруг понял, что некоторым и за всю жизнь не выпадает столько счастья, сколько ему досталось за эти несколько недель.

– Прости меня, Лия! Я просто дурак.

– Я люблю тебя, пусть ты и дурак, – она улыбнулась и поцеловала его заплаканное лицо.

С того дня с глаз Кая вдруг спала какая-то пелена. Теперь он видел всё таким же светлым, таким же радостным, как и она. Боль туманила его рассудок, и теперь, когда осталось совсем немного времени, он почувствовал странный покой. Он с величайшей благодарностью принял всё то время, что им отводилось, и теперь, ночами прижимая её к себе, лишь улыбался, и вскоре тоже засыпал.

Им нравилось бывать в саду, валяться на мягкой траве и смотреть, как ветер гонит по небу стада облаков. Деревья клонились к земле от плодов, и вокруг стоял сладкий аромат. Иногда Кай, который с каждым днём спал всё меньше и меньше, вдруг начинал дремать, а Лия долго вглядывалась в его умиротворённое лицо. И только улыбалась чему-то.

Один раз, уснув так, он проснулся и не увидел её рядом. Кай даже не думал, что испытает такой ужас, и вдруг страшно закричал, зовя её. Оказалось, что она просто ушла напиться воды из ключа, но когда она прибежала на его зов, юношу всего трясло, и он потом долго сидел, опустив голову на руки.

– Мне приснилось, что тебя уже нет, – пробормотал он сдавленным, дрожащим голосом. – Когда я проснулся – я вдруг поверил в это!

И Лия пообещала ему, что больше ни за что не уйдёт, пока он спит. Кай бормотал, что вообще не хочет больше никогда спать, но этой ночью усталость свалила его с ног, а Лианна до самого рассвета гладила его волосы, не смыкая глаз, оберегая его сон.

Так и пролетели те недели, которые им ещё оставались. Последние две ночи оба они не смыкали глаз. Им даже не нужно было разговаривать, чтобы каждый знал мысли другого, чтобы чувствовать одно и то же. Оба испытывали странный, словно бы волшебный покой. Кай с удивлением понимал, что ни страха, но боли не испытывает. Должно быть, это его уставший разум, измученный бессонницей, хотел хоть как-то смягчить подступающее беспокойство. Странные это были ночи. Лианна иногда поднималась и медленно бродила по комнате, то подходя к окну, в которое смотрела половинка луны, то возвращаясь к кровати и садясь на её край. Кай мог часами следить за ней, не произнося ни слова. Лия не выглядела ни встревоженной, ни напуганной. Замёрзнув, она забиралась под одеяло и долго целовала Кая, иногда говорила и смеялась, откидывалась на подушку и подолгу рассказывала о жизни на Северных островах, о том, как они вдвоём с Камилой готовили ужин долгими вечерами, как было тихо и тепло. Кай внимательно слушал, иногда отвечал, но продолжал пристально глядеть в её лицо. В его голове отчётливо и постоянно возникала одна и та же тревожная мысль: «Скоро мне придётся попрощаться с ней». Но он старался гнать эту мысль как мог.

Когда наступила последняя ночь, они много разговаривали, о детстве, друг о друге. Лианна вспоминала прошедший год.

– Я помню один вечер, – произнесла Лия тихо, когда они лежали, обняв друг друга. – Я тогда была ещё очень напугана, ни с кем из них почти не разговаривала. Мне даже и не хотелось, я сидела в углу и смотрела на огонь, как пламя съедает поленья. Тиль вырезал для Байри новую игрушку, сынишка стоял рядом с ним, жалуясь, что он уже не может ждать, спрашивая, когда же отец закончит. Рыбак посмеивался и гладил мальчика по голове. Вскоре Камила стала укладывать Байри. И он так просил её спеть! Я тогда подумала, что это такая глупость. Как можно засыпать, когда кто-то поёт? Но вдруг я вся обомлела. Как же красиво она пела! Даже я, не желающая слушать, вся напряглась и подалась вперёд. Мне никогда не было хорошо так, как когда она пела по вечерам!

– А мне ты споёшь? – попросил вдруг Кай, улыбаясь.

– Не уверена, что у меня получится…

– Ну пожалуйста, Лия. У тебя дивный голос. Спой мне то, что тебе пела Камила.

– Это колыбельная.

– Так даже лучше, ведь сейчас ночь.

– Ну хорошо, если ты просишь.

Она села на постели, подумала немного, припоминая слова, и тихо запела:

День медленно приблизился к закату,

И звёзды зажигаются вдали.

В моём саду уж дивным ароматом

Наполнен воздух, дремлют соловьи.

Прозрачен, чист и тих там воздух,

Деревья лишь шевелятся слегка.

А высоко, теряясь в бледных звёздах

Течёт молочная широкая река.

По ней ладья плывёт златая и резная,

Ей правит седой старец – капитан.

И шляпу ясная звезда венчает,

И перехвачен Орионом стан.

В тиши небес плывёт он одиноко,

За ночью ночь всё продолжая путь,

А я слежу за ним, таким далёким,

И не могу ни дня назад вернуть.

Я провожаю его долгим взглядом,

Смотрю, как проплывает лодка мимо.

И тот, кто засыпает со мной рядом,

Прошепчет вдруг тихонько моё имя.

Голос её был тих, нежен, он касался воздуха, словно струн. От него у Кая сразу дрожь пробежала по телу. Ему показалось, что он и правда засыпает, будто кто-то тихонько наигрывал на арфе, осторожно, ласково. Но это был Её голос. Лианна остановилась и мягко взглянула на юношу, словно спрашивая: «Ну как?»

Вместо ответа, он поднялся и обхватил её руками, и они долго так сидели, в тишине.

– Я бы хотел, чтобы ты каждую ночь пела мне вот так, – проговорил он, наконец, очень тихо.

– Я буду.

– Нет. Завтра уже не будет ночи. И дня не будет, Лия. Завтра время для меня остановится.

– Я буду петь тебе каждую ночь. Я обещаю тебе. Где бы ты ни был, что бы ни произошло – знай, что я всегда буду с тобой, и каждый раз, когда ты будешь ложиться спать, я буду петь тебе, как сегодня.

– Лия…

– Я клянусь тебе, – она прижалась губами к его лбу, и вздохнула.

– Спасибо.

Этой ночью они спали лишь несколько часов. Рано утром Лианна разбудила Кая. Только занимался рассвет, юноша с трудом разлепил тяжёлые веки и взглянул на её улыбающееся лицо.

– Вскоре за мной придут монахи, – сказала она тихо и почувствовала, как его рука сразу сжала её кисть. Но девушка мягко отстранила его от себя. – Мне нужно будет пойти.

– Но я думал, что это… Что это произойдёт в полдень, – впервые за долгое время они заговорили о том, что предстояло.

– Да, но так нужно, Кай. Они хотели сказать мне что-то важное. И мне нужно немного побыть одной.

Он попытался испытать обиду, но не смог. Она смотрела так ласково, с такой любовью, что Кай мог только покорно вздохнуть.

– Я буду ждать тебя там, хорошо?

– Ты уверен, что тебе нужно туда идти? – осторожно начала она, но Кай обнял её, не дав договорить.

– Да, уверен.

Он долго не был в силах отпустить её из объятий, хотя знал, что они ещё увидятся. Но на эти мгновения воля оставила его, и Кай не мог заставить кольцо своих рук разжаться. И Лианна тоже замерла, она, казалось, даже задержала дыхание. Но вот, прошло несколько минут, а они даже не двигались, застыв посреди комнаты. Наконец, девушка осторожно высвободилась из его объятий и ласково взглянула в карие глаза.

– Мне уйти? – спросил он тихо. Она кивнула, и Кай быстро вышел прочь, стараясь не оглядываться. Он боялся, что мужество оставит его, и он вновь вернётся, и тогда не сможет уже отпустить её.

Было раннее утро, и юноша загнал себя в холодный сумрак сада. Там он долго бродил вдоль стены, не в силах усидеть на месте, наблюдая, как солнце медленно освещает белый собор. Сегодня он глядел на солнечный свет почти с ненавистью, зная, что в полдень, когда диск светила застынет над самой вершиной, Лианна исчезнет. Он никогда не думал, как проведёт это последнее утро, как будет проходить церемония. Только сейчас он понял, что даже лучше, что Лия попросила его уйти… Последние часы – самые горькие.

«Слишком быстро» – шептал его воспалённый ум. Всё происходило слишком скоро, так несправедливо! За что такой короткий срок? Но, в конце концов, он вдруг рухнул на землю, прислонившись спиной к дереву, и застыл. И постарался успокоить бешеный стук сердца. Ему вспомнились Её слова: «Я не могу себе позволить оплакивать время, его и так осталось слишком мало». И Кай чувствовал, что в этих словах – вся истина жизни, не только их. Время было для них дорогим подарком, кому-то его доставалось больше, кому-то меньше. Кому-то его не давалось вовсе! Так стоит ли оплакивать его уход, теряя это самое время, то, что ещё осталось?

Становилось всё светлее, сад ожил, в деревьях начали петь птицы. По пруду пробегала редкая рябь, солнце сверкало в нём, слепя глаза. Кай сидел, из-под полуопущенных век глядя, как по зеркалу воды бегут круги. Он слушал голоса птиц, ощущал тепло солнца, но словно был далеко отсюда. Покой, окутавший его, напоминал смерть или сон.

Так же сидящим в саду, его нашёл Ирилит. Монах подошёл и какое-то время стоял рядом, пока Кай, наконец, его не заметил. Юноша сразу поднялся.

– Не волнуйся, ещё не время, – мягко произнёс служитель. – Но нам уже пора. Идём, я отведу тебя на четвёртый виток.

Кай покорно двинулся следом, чувствуя, как внутри сворачивается комок страха.

– Как проходит церемония? – спросил он тихо, пока они поднимались по широким лестницам, ведущим вверх.

– В этот раз всё иначе. Лианна изменила все правила, сама того не желая, – Ирилит улыбнулся. – Никогда прежде на церемонию не допускались люди, не получившие Белый сан. Монахи встревожены, многие требовали, чтобы вас с Горвеем не допустили в башню, но разве можно запретить Её мужу и отцу попрощаться с ней? Не беспокойся, ты будешь там.

Кай на секунду остолбенел. Неужели монахи знали, что Горвей Лие все эти годы был отцом?.. Но, по мимолётной, ласковой улыбке Ирилита, он понял, что только тот, да, может, ещё несколько мудрейших догадались. А слово «муж» теплом отозвались в его встревоженном сердце.

Они миновали несколько пролётов, и теперь поднимались по длинной винтовой лестнице, вдоль которой вырастали окна. Кай прежде тут не был, эта часть собора была закрыта. Из окон он отчётливо видел остальные два витка, потому что они уже поднялись выше стены. Виднелись высокие скалы, окружающие Храм, дорога, по которой они сюда поднялись, и долина, подступающая к подножию горы. Там внизу словно шевелился улей.

– Что это? – изумлённо спросил Кай, остановившись и вглядываясь в это движение, которое иногда скрывали пробегающие низкие облака.

– Люди. Они собрались, чтобы увидеть сегодня Восхождение Нового Бога, – ответил монах, застыв рядом. – Уже много недель там собирается народ, вы, должно быть, не видели, ведь собор отделяет стена. Сегодня большой день, Кай. И вы с Горвеем – первые непосвящённые люди, которые будут присутствовать на церемонии и увидят её вблизи.

Юноша поднял на монаха тяжёлый взгляд.

– Мне от этого совсем не радостно, Ирилит.

– Я знаю, сынок, – служитель положил руку ему на плечо, а потом они продолжили путь.

Вскоре ступени закончились, и Кай вдруг почувствовал дуновение свежего воздуха. Белая башня, четвёртый виток – оказалась открытой площадкой, окружённой лишь кольцом колонн и каменными перилами. Потолка не было, небо нависало так низко, что даже как-то давило. От холода и разряженного воздуха перехватывало дыхание. Они были очень высоко, Кай сквозь арки мог видеть всю долину и горы, лежащие далеко на востоке. Юноша с трепетом глядел вниз, где узкой лентой, словно нитка, бежала сверкающая на солнце река. Отовсюду поднимались струйки дыма от костров, раскинутые яркие шатры вырастали то тут, то там. Гору окружило столько людей, что землю почти не было видно. Все они явились сюда, чтобы приветствовать Нового Бога. Над долиной витал дух восторга и величайшей радости. А здесь, наверху, Кай испытывал только одну тоску и нестерпимую боль. Он желал бы злиться на тех людей внизу, но не мог.

– Идём, – произнёс Ирилит, двинувшись вдоль колонн.

– Но ведь церемония ещё не началась.

– Нет, но Лианна ждёт тебя.

– Она здесь? – встрепенулся Кай.

– Да. Я хотел дать вам время попрощаться.

Юноша не смог найти слов, чтобы отблагодарить монаха. Они прошли вдоль колонн, и Кай внимательно рассмотрел высокий постамент в самом центре зала, к которому вели ступени. Самая верхушка достигала высоты колонн, отсюда её не было видно.

– Здесь? – спросил Кай тихо, взглядом указывая на эту трибуну, на которой сиял знак солнца.

– Да, – кивнул Ирилит.

Но вот они дошли до маленькой двери, скрытой в нише, и Кай сразу же забыл и о монахе, и о постаменте, вызвавшем в нём такой страх, и о толпе, собиравшейся в долине. Войдя в комнату, он увидел Лианну, стоящую у окна. Она, обернувшись на звук, быстро подбежала к Каю и повисла у него на шее, почти смеясь. Дверь за ними тихо затворилась.

Это было похоже на то мгновение, когда Кай нашёл её два месяца назад, спустя полгода разлуки и поисков. Сейчас, хоть он и не видел Лию всего несколько часов, он испытал то же самое чувство, огромное облегчение, и боль, и радость, всё сразу. Тяжесть на сердце давила его к земле, и он упал на колени, не в силах стоять. Лианна опустилась рядом, и долго, ласково целовала его лицо. Она была одета в лёгкое, белоснежное платье, которое, скорее, напоминало тунику. Оно было почти прозрачным, накинуто на плечи и перехвачено маленьким золотым солнцем. Ткань струилась сквозь пальцы Кая, и он ощущал под ней её тело, родное, тёплое, но уже почти не принадлежащее ему. Сквозь тонкую материю отчётливо был виден рисунок, покрывающий нежную кожу. Теперь этот узор, светлый, но всё же ясно видный, заключился на её лице, сойдясь на лбу. Там оставалось лишь крохотное пятнышко чистой кожи, и Кай осторожно прикоснулся к нему губами, слово только там Лия оставалась прежней. И почувствовал горечь внутри.

– Тебе не холодно? – спросил он, когда они присели на край подоконника. Сквозь цветное стекло всё же было видно горы.

– Нет, совсем нет. Хотя знаешь, мне приятно испытывать хоть какую-то прохладу, – она улыбнулась. – Монахи говорят, что вскоре ни холод, ни жара больше не будут мне страшны.

Но она вдруг прижалась к нему.

– И всё же, ты ещё можешь меня согреть.

– Ненадолго.

– Да. Времени почти не осталось…

Они помолчали. Кай проводил рукой по её волосам, путаясь в них пальцами.

– Горвей?..

– Он уже был здесь. Мы долго разговаривали. Я так рада, что мы всё же с ним помирились, Кай! Я всю жизнь мечтала разговаривать с отцом так, как в эти последние недели. Он любит меня.

– Да, он всегда тебя любил. Просто раньше ему было сложно сказать об этом.

– Да. И мне тоже было сложно. Но я так счастлива, что сумела это сказать ему. И тебе.

Кай стиснул зубы, стараясь унять боль в груди. Что-то там невыносимо поворачивалось, ему было даже трудно дышать.

– О чём с тобой говорили монахи? – спросил он, стараясь скрыть дрожь в голосе.

– О церемонии, о том, что я должна буду сделать. Они напомнили мне о том, что Бог не отдаёт никому предпочтения, говорили о том, о сём, но я почти не слушала. Я знаю, что когда попаду туда – мне всё само станет ясно.

– Хотел бы я, чтобы и мне всё вдруг стало ясно, – пробормотал он, уткнувшись губами ей в макушку. Лианна высвободилась из его рук, повернулась и прижалась холодным лбом к его горячему, воспалённому лбу.

– Ты всё знаешь, Кай. Ты должен помнить о своём обещании.

Он грустно, долго на неё глядел, словно желал найти в её голубых глазах утешение для себя. Но в них были лишь твёрдость и ожидание.

– Я не нарушу слова, – сказал он, наконец, не отводя взгляда. И как бы ему ни было больно, Кай знал, что не сможет нарушить данного обещания. Он знал, что пройдёт через всю эту муку, только ради неё.

Время беспощадно. Оно имеет свою особенность – чем больше его желают, тем быстрее оно проходит. И, когда в дверь осторожно вошёл Ирилит и сказал: «Пора», оба, и Кай и Лия покорно поднялись. Они не размыкали рук, и так вышли, вдвоём, на звук поднимающихся к небу голосов. Всё вокруг тонуло в свете. Белые монахи стояли вокруг трибуны. Они пели глубокими, гулкими голосами, но ни Кай, ни Лианна даже не вслушивались в слова. Казалось, что они оба были вовсе не здесь, пальцы их переплелись, крепко сжавшись. Их провожали взглядом, кто-то улыбался, а кто-то хмурился. Каю показалось, что где-то мелькнуло лицо Горвея, но юноша слишком сосредоточился на кончиках своих пальцев, которые сейчас были самой важной частью его тела. Ведь они касались Лии! Он чувствовал, как в её руке собралась вся любовь, всё тепло и нежность, которые она испытывала. Эта мягкая ладонь стала для него всем миром на эти несколько секунд. Он не думал ни о чём, не видел ничего кругом. Была только она, ускользающая от него. Они приблизились рука об руку к служителям. Ирилит глядел на них с тёплой, отечески доброй улыбкой. Он кивнул. Сейчас.

Лианна обернулась к Каю. Он не мог до конца поверить, что это то самое мгновение, когда он в последний раз сжимает её руки. Её глаза сияли радостью, они светились от какого-то внутреннего восторга и счастья, которое Кай желал бы постичь, но не мог. Сердце его билось с таким трудом, что грудь постоянно сводило болью.

Девушка приблизилась к его лицу и снова прижалась ко лбу Кая, глаза их были открыты, они были так близко, что юноша видел переливы серебристо голубого ободка вокруг зрачка.

– Кай, прошу тебя, – прошептала она так, что слышал только он. – Помни, что мы с тобой – целое, которое кто-то разделил. Помни это всегда, и тогда я всегда буду с тобой. Бог везде, он во всём и во всех. Помни, мы – целое.

И она ещё раз поцеловала его, очень ласково, будто благословляя. А потом их руки разъединились, и Лия утонула в толпе белых мантий. Кай остался стоять один, глядя в ту точку, где несколько секунд назад были её глаза. Он ещё ощущал кончиками пальцев её руки, к нему снова вернулось ощущение, что из них что-то вырвали. Словно он что-то потерял…

На плечо ему легла широкая ладонь.

– Идём, – тихо произнёс знакомый голос. Кай едва узнал Горвея, который отвёл его к одной из колонн. Отсюда было видно всё. Белые монахи продолжали петь. Должно быть, это было древнее наречие, песня эта родилась ещё в далёкие века, и смысл её должен был потеряться в столетиях. Но юноша чувствовал, что эта песня приветствия. Лианна показалась в центре зала. Она шла под руку с Ирилитом, и смотрела себе под ноги, пока монах что-то тихо говорил ей. Девушка подняла на него взгляд и, улыбнувшись, кивнула. Тогда монах отпустил её и встал в общий круг. Лия стала медленно подниматься по крутой лестнице. Кай жадно улавливал каждое её движение, каждое колыхание ткани на её теле. Распущенные волосы свободно ложились на спину, и, когда Лия расстегнула крошечную золотую застёжку на тунике и та соскользнула с её плеч, то волосы посыпались ей на грудь, опускаясь до самого живота.

Как заворожённый, Кай запомнил, что она поднялась на самый верх, откуда была отчётливо видна, словно статуя. Солнце застыло почти в зените, и все увидели, как рисунок на её теле словно бы начал сиять. С каждой минутой он разгорался всё больше и больше, начиная слепить глаза, но Кай продолжал смотреть, хоть ему и было больно. Волосы Лии засияли красным, отражая свет, и девушка вдруг обернулась, и взглянула ему прямо в глаза. Он почувствовал, как его дыхание оборвалось. Лианна улыбалась, широко и радостно, всё её тело начинало светиться, словно раскалённое. Сквозь яркий свет ему показалось, что её губы прошептали: «Жди!» и она вдруг, подняв руки к небу, вспыхнула такой ослепительной вспышкой, что Кай с криком закрыл лицо руками. Этот свет, это бесконечное божественное сияние так оглушило и ослепило его, что юноша не мог бы сказать, ни где он, ни что сейчас произошло. Вокруг стоял неясный гул, какие-то приглушённые крики, перед его затуманенным взором двигались странные тёмные силуэты. Постепенно он начал различать белые мантии, людей, которые обнимали друг друга и плакали от счастья, услышал возгласы. Везде, на всех витках, из самой долины, поднимался радостный, восторженный рёв тысяч людей. Но Кай не испытывал ничего подобного. Он, оглушённый, почти ослепший, застыл среди поздравляющих друг друга, смеющихся людей. Он был недвижим, безмолвен, он глядел в одно только место, где раньше была она. Солнце, повисев немного над самой их головой, уже скатилось за край колонн.

Кто-то к нему подошёл, но Кай оттолкнул тянущиеся к нему руки, и, шатаясь, двинулся прочь. Он с трудом добрался до лестницы и почти кубарём по ней спустился, держась за стену, падая на перила. Как пьяный, он прошёл по высоким, пустым коридорам собора, которые провожали его бесчувственным глазницами высоких окон. Ему иногда встречались монахи, он всех отталкивал, не понимая, чему они радуются? Из-за чего ликуют? Он был, словно лунатик. Так он, пошатываясь, вдруг оказался у выхода в сад. Там было так светло, так сияло солнце, так счастливо, беззаботно пели птицы, что Кай почувствовал отвращение. В тени арки, он прислонился к стене и вдруг тяжело по ней сполз, опустившись на холодный камень. У него не было больше сил ни идти, ни думать, ни терпеть это больше. Прислонив к стене горящую голову, он потерял сознание.

* * *

Проснувшись, Кай подумал, что лучше бы он умер во сне. Кто-то бережно перенёс его в комнату, уложил на постель, раздел и закутал в одеяло. За окном был беспощадно красивый закат, но Каю не хотелось даже шевелиться. Он много часов пролежал совсем без движения, даже моргать ему было тяжело. Но сон не возвращался. Возможно, он проспал и так слишком много. В голове было так пусто, что почти смешно, ни единой мысли, вообще ни одной! Очень гуманно. Спустя долгое время, всё, что он заставил себя сделать – это сесть. Словно больной, почти не шевелясь, он сидел и глядел, как за окном опускается занавес ночи, как в небе зажигаются звёзды, просыпается луна. Да, лучше бы он умер. Теперь время тянулось безжалостно медленно, будто уснув. Минуты замирали в своей бесконечности.

Произошедшее осталось в памяти, словно болезненная вспышка. Вначале Она была, а потом её не стало. Время разделилось, на «тогда, когда она была с ним» и «сейчас». Самым страшным было то, что это «сейчас» никогда больше не изменится. Это навечно.

Сидя без движения, не моргая, Кай против своей воли начинал медленно приходить в себя. Его разум словно чувствовал, что нельзя возвращаться так сразу. Слишком жестоко, слишком страшно. Поэтому мысли текли так тяжело, так вязко, Каю приходилось двигаться в них, словно человеку, увязшему в болоте. Он окинул взглядом комнату. Кто-то оставил ему еду и воду, но юноша с удивлением взглянул на неё, почти не помня, что надо есть. Когда-нибудь придётся, ведь он обещал, но сейчас он чувствовал, что не сможет проглотить ни кусочка. Он бы даже не дышал, если бы не приходилось. На самом деле, Кай в тайне мечтал, что действительно умрёт. Что, не нарушая обещания, просто не сумеет проснуться, задохнётся во сне, или с ним ещё что случится. Но, час за часом приходя в себя, он понимал, что так просто это не кончится. И в груди наливался свинцовый комок.

Время тянулось так лениво, что когда кончилась ночь, Каю казалось, что прошло уже несколько дней. Утром, так и не сумев уснуть, он заставил себя всё же подняться на ноги. Они были ватными, не слушались, но Кай, посидев немножко, всё же встал. Всё тело ныло, как во время болезни, да юноша и не знал, зачем бы ему подниматься? Но он доплёлся до балкончика, сел там, и там остался на весь следующий день. Кто-то к нему приходил, ему что-то говорили, спрашивали, но он мало это запомнил. Приходил Ирилит, говорил он очень тихо, осторожно, посидел рядом с Каем, а потом ушёл, не произнеся больше ни слова, когда юноша спросил его: «Где Горвей?». Это было больше похоже на бред, но Кай ждал барона. Он всем сердцем желал видеть его, хотел чтобы тот пришёл, но Горвей не приходил. Ни монахи, ни добрый Ирилит ему не были нужны. Кай хотел видеть только одного жестокого барона, который всю жизнь называл его пажом. Юноша сам не знал откуда это странное, навязчивое желание. Возможно, оно возникло потому, что только один Горвей мог понять разрывающую его боль.

Юноша не хотел выходить. Вообще больше никогда. Он долгие дни продолжал сидеть в комнате, только иногда подходя к окну, редко ел, ещё реже спал, а если сон и подкашивал его – часто просыпался в холодном поту и с криком ужаса. Он был не в силах справиться с этими своими кошмарами. Хотя кошмарами это другие не смогли бы назвать. Просто ему снилась Лианна. Во сне он видел её так отчётливо, так близко, он снова сжимал её в своих руках, она улыбалась, целовала его лицо, глаза, волосы, что-то говорила, Кай не мог разобрать. Но, просыпаясь, и не чувствуя её рядом, не найдя её руки, которая могла бы отогнать его кошмары, вновь и вновь вспоминая, что её нет, Кай и начинал кричать, не в силах совладать с собой. Он разгромил всё в своей комнате, разбил зеркала и окна, перебил мебель, разорвал все подушки и простыни, разбил посуду и лампады! К нему не решались зайти, монахи толпились у двери, робея перед необузданным гневом и страшной болью, которая уничтожала всё, к чему прикасалась. И только один Горвей решился зайти к нему. Он захлопнул за собой дверь, не говоря ни слова, быстрым шагом подошёл к тяжело дышащему Каю и с силой прижал его голову к своему плечу, обняв рукой. Юноша стал вырываться, кричать что-то, биться, словно схваченный зверь, но барон не отпускал его, пока крик Кая не сменился тяжёлым рыданием, и юноша не застыл. Горвей гладил его по голове, успокаивая, словно маленького ребёнка.

– Что же ты делаешь, дурак, – повторял он. – Ты обещал ей, помнишь? Не смей обманывать доверие моей дочери! Слышишь?

Кай только всхлипывал, с силой вцепившись в барона, как в спасительный обломок дерева в бушующем океане. Если бы не Горвей, юноша бы, возможно, так и не сумел выбраться.

Тяжело поверить, что именно барон оказался тем, кто сумел вытащить Кая из его отчаяния! Прошло около недели, и каждый день Горвей навещал его, заставлял есть, пить, выходить на свежий воздух, следил за ним, словно за больным сыном, и вскоре юноша уже стал больше походить на человека. Он бродил по собору, говорил с монахами, иногда даже улыбался чему-то, но его взгляд, тяжёлый, как свинец, продолжал пугать и отталкивать. Внутри Кая всё было сковано льдом. Встретившись с ним, люди просто не знали что сказать. У него были глаза человека, потерявшего всё.

Много часов юноша проводил в саду, сидя где-нибудь в тени, глядя на воду в пруду или следя за облаками, бегущими наперегонки по небу. Он выглядел так, словно просто отдыхал на природе, но судорога, иногда пробегающая по его телу, говорила об обратном. Это происходило, когда он вдруг вспоминал. Теперь эти мгновения были не так страшны, но, когда он вдруг в шелесте листьев слышал Её голос, сердце его сдавливалось такой болью, что Кай весь на секунду сжимался, словно от ужаса. Тянулось несколько беспощадных мгновений, и всё проходило, он снова чувствовал тепло солнца, дуновение ветерка, а её голос пропадал в листве. Действительно ли это была она? Ведь она тоже дала ему обещание.

Монахам явно не нравилось, что Кай и Горвей уже две недели оставались в Храме. Казалось, что один только Ирилит всегда им рад, всегда добр и отзывчив, но и он был не в силах умилостивить остальных братьев. Да, впрочем, гости и так уже собрались в дорогу.

За это время, проведённое в соборе, Кай и Горвей стали очень близки. Они почти жизненно нуждались в обществе друг друга, и вскоре стали совсем как отец и сын. Юноша проникся теплом и благодарностью к барону, который в минуту отчаяния нашёл в себе тепло для совершенно чужого человека. Но, когда барон предложил Каю ехать с ним ко двору, тот наотрез отказался.

– Мне нужны верные люди, сынок. Ты станешь рыцарем, будешь служить при дворе, а если я стану королём – моя милость не оставит тебя, я сделаю тебя бароном, – Горвей говорил от сердца, но в его глазах было правды даже больше, чем в словах. Он мечтал, чтобы Кай, ставший ему сыном, ехал с ним! Его можно было понять, он был уже немолод, Кай чувствовал, как тяжело далось ему смириться с тем, что он натворил…. Но Кай ни разу так и не сумел, даже в душе, обвинить Горвея в том, что произошло с Лией. Он испытывал только тепло и сострадание к этому человеку.

Юноша грустно улыбнулся в ответ на просьбу барона.

– Я не могу. Простите, господин, но я бы никогда не смог стать ни рыцарем, ни бароном, да я никогда и не хотел.

– Отчего же?

– К чему мне двор, почести, слава? Я всего этого не хочу.

– Так чего же ты хочешь?

– Покоя. – Горвей понимающе кивнул и положил руку Каю на плечо.

– Это редкий товар, сынок. Тебе придётся очень долго искать его, и дорого заплатить. Ты уже знаешь, куда отправишься?

– Думаю да.

– Тогда пришли мне оттуда весточку, чтобы я мог найти тебя.

Больше он не уговаривал Кая, поняв, что это тщетно. Юноше было тяжело находиться в гуще людей, даже тут, в Храме, где жили только монахи. Что бы с ним стало в большом городе?

Пару дней спустя, собрав припасов в дорогу, барон, простился с Каем и монахами, и отправился к королевскому двору. Он тоже дал одно обещание, которое теперь следовало выполнить. Кай понимал его. Сам юноша тоже вскоре отправился в путь. Горвей подарил ему рыжего коня и оставил кошелёк с монетами. Но Кай не взял денег. Он оставил их на нужды Храма, а сам взял с собой лишь немного провизии. До ворот его провожал Ирилит.

Они медленно брели по каменной дороге, и молчали. Кай чувствовал, как сзади всё отдаляется гора и Храм, представлял, как взмывают вверх башни, но глядеть на это совсем не хотел. Довольно с него, это место и так достаточно у него забрало. Монах тихо шёл рядом, иногда украдкой глядя на юношу.

– Ты мог бы остаться здесь, насколько пожелаешь, – сказал он, наконец.

– Мне здесь нечего делать.

– Быть может, ты мог бы принять сан монаха. Со временем ты бы стал Белым братом, чтобы посвятить себя служению…

– Я не могу.

– Почему же?

– Я всю жизнь был ей слугой, – улыбнулся Кай. Перед ними открылись ворота, и юноша быстро вскочил в седло. – Но теперь всё иначе, мы оба приняли поражение, а потому никто из нас не смог бы служить другому. Я не могу вновь стать рабом.

– Это твоё решение, – Ирилит удовлетворённо кивнул. Должно быть, он радовался тому, как изменился Кай. В юноше теперь уже не чувствовалось той постоянной тоски, что прежде снедала его изнутри. Его глаза беспокойно сияли, оглядывая долину, он радостно вдыхал свежий воздух, даже самый ветер плясал вокруг, разметая волосы. Он твёрдо держался в седле, конь под ним, чувствуя дорогу, нетерпеливо бил копытом.

– Увидимся ли мы снова, Кай? – спросил монах, улыбаясь.

– Надеюсь, что никогда, – но в его ответе не было ни злобы, ни желчи. Он улыбался. – Но, если ты когда-нибудь будешь на Северных островах, Ирилит, найди меня!

И конь, взяв с места, поскакал прочь от Храма, прочь от ворот. Монах помахал им на прощание рукой.

– Она хранит тебя, Кай, – проговорил он тихо, и, развернувшись, медленно побрёл обратно.

* * *

Почти три месяца Кай добрался до Северных островов. Он не торопился, но и не останавливался нигде, чаще объезжал большие города, предпочитая просёлочные дороги и лесные тропы. В людных местах было слишком много разговоров, вызывающих в сердце тоску. Люди ликовали. Никто не скрывал своей радости, своего восторга и счастья! Повсюду расцветали праздники и ярмарки, но Кай лишь с изумлением глядел на это. Добравшись, наконец, до Главного порта, он продал лошадь и стал искать корабль, идущий на Север. На одном судне ему удалось устроиться матросом, так он и добрался до архипелага, работая на корабле. Часто ночами, такими похожими на ту ночь, он лежал на палубе, вслушиваясь в скрип дерева, и ему казалось, что он слышит знакомую колыбельную…

Он долго убеждал себя, что ему лишь чудится, что его тоскующий, жаждущий ум слышит то, что хочет. Но слишком отчётливы были слова, когда он в полудрёме слушал их, слишком знаком голос. Часто Кай размышлял, как она там? Не одиноко ли ей, не страшно ли? Что она почувствовала, получив свою силу? Он пытался представить себе, каково это – вдруг стать сразу всем и всеми, слышать всё, знать всё, видеть всё. Жить, окунаясь во время, быть самим временем…. Но, не уловив никакого ответа, он вскоре засыпал.

Корабль, на котором Кай прибыл на острова, остался там зимовать. Как раз кончалась осень, лёд ещё не сковал воду, но уже поползли первые тучи, предвещающие скорые бури. Юноша, с одной лёгкой дорожной сумкой, шёл по пляжу, как и пять месяцев назад. Он брёл той же дорогой, обогнув остров с безлюдной стороны, сам не зная почему. Возможно, он ещё надеялся, что выйдя на песчаный пляж, вновь увидит вдалеке девушку, развешивающую сети. Но, пройдя немного, он увидел лодку, перевёрнутую вверх дном, миновал её, прошёл ещё дальше, но тут было пусто. На камни набегали барашки волн, вдалеке, в маленькой бухте покачивались рыбацкие судёнышки, воздух пропах рыбой и тиной, как и раньше кричали чайки, но Лианны здесь больше не было. Кай постоял тут немного, прислушиваясь к окружающим звукам. Здесь она прожила новую жизнь, иную, чем на острове барона. Тут она узнала и любовь, и родительское тепло. Поэтому он и вернулся именно сюда. Кай двинулся вверх по тропинке, скользящей среди скал.

Внутри было странное чувство тревоги. Он не представлял, куда ещё мог бы податься. Где бы его приняли? Он был сиротой, безродным щенком, несмотря на то, что Горвей предлагал ему блестящее будущее. Кай сам знал кто он. Но примут ли его тут? Кем он был для этих людей? Он почти украл у них дочь, сердце его сжималось от страха, когда Кай пытался представить себе, как они встретят его. Но что-то внутри шептало, что это был единственный верный выбор. Словно Лия шла с ним рядом, ведя за руку. Он почти чувствовал её.

Из трубы, как и прежде, гостеприимно поднимался дымок. Юноша шёл по тропинке, бегущей среди лугов, впереди поднимался невысокий забор, знакомый дом. Навстречу ему выбежала большая лохматая собака и стала дружелюбно вилять хвостом. Из двери дома показалась женщина, держащая на руках ребёнка. Кай вошёл через калитку и медленно приблизился. Интересно, она его узнает?..

Она неторопливо двинулась к нему навстречу и улыбнулась.

– Здравствуй, чужеземец. С чем вы пожаловали к нам в дом?.. – и тут её лицо изменилось, улыбка исчезла с губ, и Камила замерла. Сердце Кая пронзила резкая боль. Она узнала его. Он видел это, чувствовал, и вдруг у него возникло желание развернуться и быстро уйти прочь, подальше от этого взгляда. Чего ещё он ожидал? Тёплого приёма? После того, как он похитил у них Лию?!

Он уже хотел было убраться восвояси, когда женщина вдруг подбежала к нему и обняла, заплакав.

– Кай! – говорила она, и юноша весь вздрогнул. – Ведь ты Кай, да? Наконец ты пришёл, сынок! Я так рада!

Юноша стоял, не в силах ни пошевелиться, ни сказать что-либо. Он был до того поражён, что не отвечал, даже когда Камила начала у него что-то спрашивать, утирая слёзы со счастливого, заплаканного лица. Но он чувствовал, как и его глаза предательски защипало, и женщина снова быстро обняла его.

– Проходи в дом, милый, – ласково сказала она. – Мы тебе всегда рады!

– Вы словно знали, что я приду, – пробормотал он тихо. Она улыбнулась.

– Знаешь, несколько дней назад мне приснился сон. Я как раз вышла на улицу, не знаю зачем, а по тропинке от берега шла Лианна, и вела тебя за руку. Она подошла ко мне, улыбнулась, и сказала, что привела домой своего мужа. Я тебя сразу узнала.

Странная радость и тоска охватили его сердце. Кая ввели в дом и накормили. Вечером вернулся Тиль, и тоже встретил юношу, как родного. Все в доме словно бы давно его ждали! Кай прежде никогда не испытывал ничего подобного. Словно, он вернулся домой…

Тиль и Камила просили, чтобы он остался у них жить. Для них это было, как нечто само собой разумеющееся, будто домой пришёл их сын. Кай был тронут, но всё же согласился только на время. Он хотел построить себе дом, и Тиль предложил ему помощь. Пока они строили небольшой домик неподалёку от их собственного, Кай оставался у них, и некоторое время спустя рассказал им всё, что произошло с Лианной после того, как она их покинула. Камила слушала со слезами на глазах, часто она плакала, но всё же и улыбалась. Он рассказал и о Дне Восхождения, с трудом, едва преодолевая боль в груди, но всё же он чувствовал себя обязанным перед этими людьми. Он рассказал, как Лия тосковала по своей семье. Даже Тиль, сдерживающий себя, не выдержал, и горячие слёзы покатились по его щекам. И вскоре Кай понял, что ни рыбак, ни его жена, узнав, кем именно была Лианна – не изменились к ней. Они не стали её бояться, не стали ненавидеть. Они просто вдруг поняли, почему она была такой! Почему дичилась, так медленно и неохотно подпускала к себе людей. Они жалели только об одном – они не успели сказать Лие, что им не важно, кто она. Что с этим знанием для них не изменилось ничего, что они по-прежнему любят её! Но юноша чувствовал, что Лианна об этом уже знала.

Когда же Камила рассказала Каю о том, как Лия жила у них, юноша поразился тому, как сильно эта женщина привязалась к девушке! Она была для неё, как собственная дочь! Кай понимал, почему Лианна так тосковала по дому на берегу моря. Здесь её приняли такой, какая она есть, не пытались её поменять. Только высвободили на волю её настоящую.

Потянулись новые для Кая дни, неизвестные ему прежде. Пустота в его сердце не заполнилась, но она, хотя бы, перестала расти.

Дети Камилы сразу полюбили своего нового брата. Кай играл с ними, разговаривал, катал на спине, помогал Тилю делать деревянные игрушки. Он чувствовал, что с первого взгляда привязался к ним. И Байри тоже рассказывал ему про Лию!

– Однажды мы ночевали в хлеву, представляешь! – с гордостью рассказывал мальчик. – Мама болела, поэтому Лия взяла меня в деревню, а потом мы спали на сене вместе с Бартой. Лия рассказывала мне сказки, и я ни сколечко не боялся темноты!

Слушая рассказ с тёплой улыбкой, Кай с удивлением понимал, что уже не испытывает той прежней жгучей боли, когда произносили её имя. Лианна не исчезла до конца. Она осталась в воспоминаниях и сердцах многих людей. От этого ему было словно легче. Больше всего он боялся, что никто не будет помнить её. Но все обитатели этого дома, вся деревня, да и многие из города – они помнили и любили Лию.

Вскоре неподалёку от дома рыбаков вырос ещё один небольшой домик. Тиль с радостью помог Каю, и вскоре юноша поселился там, но всё же он постоянно бывал у Камилы с Тилем. По весне он тоже стал выходить в море вместе с другими рыбаками, ловил рыбу, работал, выстроил свою собственную лодку, не без помощи Тиля, конечно. Он познакомился со всеми жителями «Малого ската» и многими на Старшем острове, стал там своим человеком. Поначалу его сторонились, как чужака, но, увидев, как хорошо к нему относится Тиль и Ханок, стали чуть дружелюбнее. Хан и Кай стали лучшими друзьями. Однажды юноша явился к Каю, и с тех пор они были не разлей вода. Одно яркое, радостное воспоминание роднило их, а общая потеря – связала. Иногда они говорили о ней, редко, но то тепло, которое она оставила им обоим, заставляло сердце согреваться.

Кай зажил тихой, размеренной жизнью. Он работал, трудился вместе со всеми, переживал и радости, и невзгоды. Здесь его приняли, он чувствовал, что нигде не чувствовал себя дома так, как здесь. Но он не был счастлив. Он много смотрел на море, сидя на большом камне в гроте, спрятавшись от ветра, и холодный воздух гнал из его головы все мысли. Если его руки не были заняты работой, если он не трудился, не строил, не чинил ничего, то горькое, болезненное чувство восставало в его сердце, лишая покоя. Он тосковал по Лианне, и ничто не имело силы этого изменить. Тиль и Камила любили его. Они его приняли, поделились всем, что у них было, а Кай отвечал им такой же любовью и преданностью, помогал им всем, чем мог. Но и их любовь и привязанность не могли заполнить пустоту в его душе. Кай думал, что ничто бы не смогло.

Однажды, уже год спустя после Дня Восхождения, когда за стенами дома мягко падал снег, Кай дремал, сидя у очага. В его маленьком доме было тепло и тихо, потрескивал огонь, под ногами юноши дремал щенок, которого он взял в дом, чтобы тот не замерзал на улице. Кай не любил зиму. Работы было мало, и оставалось слишком много времени для раздумий, которые давили своей тяжестью. Он прислонился головой к стене, прислушиваясь к окружившим его звукам. Тепло побежало по телу, охватив его целиком, Кай почувствовал странный покой, но он будто оставался в сознании. Всё вокруг было чуть мутноватым, расплывчатым, и тут, словно всё вокруг залил мягкий, ласковый свет. Кай захотел прикрыть глаза ладонью, но он не сумел поднять руку, та словно налилась свинцом. Но свет не причинял боли, он сиял тихо и нежно, а нём вдруг появилась линия силуэта. Кай осознал, что спит, потому что в этом сиянии он увидел знакомый, любимый образ. Лианна, улыбаясь, мягко ступила к нему, приблизилась и наклонилась, поцеловав в губы. Удивительно, но юноша не почувствовал ни тоски, ни боли, хоть он и знал, что это просто сон. Он был счастлив, а потому сердце его замерло, когда он почувствовал прикосновение её губ. Но он не сумел поднять рук, чтобы обнять её. И Лианна тоже не обняла его, она что-то держала.

«Кай, – донёсся до его сознания тихий голос. Он звучал отовсюду, словно бы в его голове. – Кай, я люблю тебя. Я видела всё, видела, как ты страдал, видела и чувствовала всю твою муку. Ты никогда не был один».

«Ты всегда была со мной» – ответил он мысленно, улыбаясь.

Её глаза засветились ласковым теплом.

«Да, я всегда была с тобой. Но теперь ты никогда не будешь одинок. Я хочу подарить тебе последний подарок, самый важный» – Кай опустил взгляд на то, что она держала в руках. Лианна с нежностью взглянула на крохотное создание, которое держала, приблизила его к своему лицу и поцеловала.

«Кай, береги её, – и она положила ему на колени спящего младенца. Юноша осторожно прижал его к себе, Лия улыбнулась. – Помни, всегда помни…»

«Что мы – целое, – ответил он, глядя на ребёнка. Малышка шевелила во сне ручками, причмокивала маленькими губками. Кай взглянул на Лию. – Как жаль, что я проснусь, и это окажется сном, Лия!»

Она взяла его лицо в свои руки и поцеловала.

«Просыпайся, Кай» – её шёпот растворился в воздухе, сияние пропало, лишь огонь из очага освещал маленькую комнату. Кай тяжело открыл глаза и почувствовал, что всё ещё улыбается. Было так тепло и спокойно, словно Её свет действительно только что освещал тут всё. Но сколько раз она ему снилась! И ни разу это не оказалось правдой. Юноша тяжело вздохнул и пошевелился. И сразу замер, словно его поразил гром. На коленях, в своих руках он почувствовал что-то живое, тёплое, шевелящееся. Не в силах не вздохнуть, ни пошевелиться, Кай опустил взгляд, и сердце его остановилось. Он не мог поверить, несколько минут он сидел, держа на руках ребёнка, не веря, не находя в себе сил двигаться. Но это была правда. Это была маленькая девочка, месяцев четырёх от роду. У неё были мягкие завитки рыжих волос, крохотные пальчики сжимались и разжимались в кулачки. Она то хмурилась, то улыбалась во сне.

Кай глядел на неё, и чувствовал, как внутри словно бы что-то поднимается. Как весной, там расцветало нечто огромное, счастливое, как сама жизнь. Он видел, и он верил этому! Он не спал, он держал на руках ребёнка, их с Лианной ребёнка. И, как бы невероятно это ни было, он всем сердцем чувствовал, что это правда. Он мог бы и не верить глазам, но сердце в нём отвечало, что это так. Лианна сделала ему самый важный подарок, она подарила ему дочь! По его щекам побежали слёзы, счастливые, чистые! Он никак больше не мог высказать своих чувств, Кай прижал к себе маленькую Лианну, повторяя внутренне: «Мы – целое. Наконец я понял. Мы стали едины в ней!»

* * *

Не к чему рассказывать, как Кай рассказал об этом Камиле и Тилю. Они поверили ему сразу, беспрекословно. Слишком девочка была похожа на Кая и Лианну. Камила плакала, обнимая ребёнка, и Кая, и мужа. Она была слишком счастлива, чтобы говорить. Никто и не сомневался, как следует назвать ребёнка. Камила без лишних разговоров решила, что станет кормилицей для маленькой Лианны, у неё у самой теперь была дочь примерно такого возраста, и Кай согласился. Он на время вернулся жить к рыбакам, Камила занималась детьми, а Кай с Тилем достраивали жилище Кая, потому что юноша хотел расширить дом. Весной они снова начали рыбачить и работать, но всё свободное время Кай посвящал только Лие. Она росла здоровой и сильной, редко болела, и была так похожа на мать, что у Кая сердце просто пело, когда он гладил дочь по рыжеволосой голове. Ей достались его орехового цвета глаза, но взгляд был такой же пронзительный и вместе с тем добрый, как у Лии. Дочь стала центром его жизни. Словно маленькое солнышко, она сияла с каждым днём всё ярче, всё теплее, заставляя сердце отца согреваться любовью. Он мог часами смотреть, как она играет, как спит, учить её ходить. И когда Лия сделала первый шаг, когда она произнесла своё первое слово, в каждое из мгновений Кай чувствовал, ощущал всем телом, что её мать рядом с ними, будто видел её светлый образ.

Шли годы, с материка пришли вести о том, что король, прежде чем умереть, выбрал себе преемника – им стал барон Горвей. Остальные бароны были не против, потому что Горвей сильно изменился за эти годы, став более милосердным, но оставшись таким же деятельным и мудрым. После некоторых раздумий, Кай всё же отправил к нему письмо. Барон явился почти сразу же. Вернее, уже король. Он прибыл тайно, чтобы не привлекать много внимания. Оставив слуг на Старшем острове, он один прибыл на «Малый скат» и пешком дошёл до дома Кая. Жилище его уже достаточно расширилось, рядом с ним появился маленький садик и хлев для скота. Хозяин, Кай, встретил Горвея, как отца. Король поразился, что мальчик, которого он знал, стал мужчиной. Он был высок и строен, с широкими плечами и работящими, сильными руками. На красивом, загорелом лице сияла улыбка.

– Как мне называть вас, господин, – спросил Кай, обняв бывшего своего хозяина. Горвей улыбнулся.

– Если я считаю тебя сыном, то тебе стоит звать меня отцом.

– Хорошо, отец. Я рад, что вы посетили меня. Мы живём очень скромно.

– У тебя прекрасный дом. Но я хотел бы увидеть внучку…

Кай кивнул, и громко позвал:

– Лия, выйди ка на минутку!

Послышался топот детских ножек, и из дома показалась пятилетняя, красивая девочка в простеньком, коричневом платье.

– Что, папа? – спросила он, подозрительно взглянув на гостя.

Горвей замер, не в силах оторвать от неё взгляда.

– Иди, поздоровайся с дедушкой.

Девочка нахмурилась.

– Ну же, Лия. Он приехал издалека, чтобы посмотреть на тебя.

Тогда она быстро спустилась по ступенькам, подошла ближе, спрятав руки за спину и, насупившись, пробормотала: «Здравствуйте».

Горвей не произносил ни слова. Он продолжал смотреть на маленькую Лианну, которая водила носком по земле, явно недовольная тем, что гость молчит. Кай положил ему руку на плечо, и Горвей словно ожил.

– Здравствуй, дитя, – проговорил он тихо и присел на корточки, чтобы лучше её рассмотреть. – Какая ты большая.

– Мне уже пять! – гордо проговорила она, явно польщенная тем, что Горвей это заметил. – И я уже ездила в настоящем седле! Папа сказал, что когда я вырасту – у меня будет своя лошадь.

Он слушал её лепет, и улыбался. Глядя в её смеющиеся, ясные глаза, Горвей словно бы вновь видел свою маленькую дочь, такой, какой она могла бы быть. Старику было и больно и радостно от этого.

Горвей остался у них на пару дней. Он играл с Лией, которая проявила большое добродушие и дружелюбие к гостю, слушал её весёлые разговоры, и никак не мог насытиться этим. Кай не мешал им, понимая, что вскоре королю придётся покинуть остров, и что общение с Лией – такая радость, которую он может не часто себе позволить.

Уезжая, Горвей вновь предложил Каю денег на содержание дочери. И вновь тот отказался.

– У нас всё есть, отец. Нам не нужно больше.

– Она могла бы жить, как принцесса, – но бывший барон сам усмехнулся на свои слова. – Ты прав, здесь она будет счастлива. Но, если что-то понадобиться – я хочу, чтобы ты сразу дал мне знать.

– Я обещаю, – улыбнулся Кай и обнял его на прощание.

Горвею удалось его уговорить только на то, чтобы он прислал Лие в подарок пони, на котором та сможет ездить по острову. Кай, в конце концов, согласился, и король уехал с теплом на сердце.

«Со мной она бы жила, как принцесса, – размышлял он. – Но, ведь не зря Лия отдала дочь отцу, а не деду. Должно быть, она знала что делать».

Одним тёплым летним днём, Кай повёл детей на берег. Байри, Олли, маленькая Сара, дочь Камилы, и Лианна, играли, бегали по песку, строили замки, представляли, что они пираты и разбойники. Шумной ватагой они проносились мимо Кая, который, утомившись с ними играть, сидел на перевёрнутой вверх дном лодке и наблюдал за ним с усталой улыбкой. Вскоре к берегу причалило небольшое судёнышко, и на песок выскочил Ханок, неся через плечо сумку. Дети тут же облепили его, прося покатать на лодке, но он сказал, что придётся вначале пообедать, и вытащил из сумки хлеб, сыр и рыбу, несколько яблок, и велел им устроиться в тени и поесть. Взяв с него обещание, что после он обязательно даст им порулить, дети набросились на еду, а Хан, усмехнувшись, сел рядом с Каем.

– Как ты ещё не сошёл с ума от их затей? – спросил Ханок, подмигнув своему другу, который с улыбкой наблюдал, как дети уплетаю хлеб и рыбу.

– Они каждый раз придумывают что-то новое, как тут можно устать?

– Да, наверное так.

Они посидели так немного, с трудом глядя на воду, от которой с силой отражалось солнце. По небу бежали огромные, словно горы облака, иногда они надолго закрывали светило, но всё равно было очень тепло.

– Она так на неё похожа, – произнёс с улыбкой Ханок, глядя, как Лианна скачет вокруг Байри, пытаясь отнять у того кусок яблока. Мальчик отбивался как мог, но потом яблоко у него выхватила Сара, и начался бой, но только понарошку.

– Да, и с каждым днём всё больше и больше. Её мать принесла мне столько счастья.

– И не только тебе, – Хан усмехнулся. – Со Дня Восхождения изменилось всё. Люди, обретя надежду, уже не приписывают всё горести отсутствию Бога. Теперь они трудятся, работают, сносят все невзгоды, говоря, что Бог всё равно следит за всем. Лия вернула гармонию. Для мира она сделала больше, чем кто-либо может представить.

– Да, это так.

Кай не произнёс вслух, что ему всё равно, стал мир лучше или нет. Его не волновали ни катаклизмы, ни щедрость урожая, ничего. Живя здесь, вместе с дочерью, рядом с друзьями, он, наконец, обрёл тот покой, о котором всегда мечтал. А перед тем, как уложить дочь спать, он пел ей колыбельную, которую её мать пела ему перед сном. Каждую ночь, когда он засыпал.

Эпилог

В большом доме, где свет сегодня был приглушён, умирал старик. Он лежал на кровати, под его голову было подложено много подушек, поэтому он полусидел, так ему было легче дышать. Иногда он просил пить, и тогда красивая женщина, приблизившись, осторожно подносила к его губам чашу с подогретой водой и мёдом. Но с каждым часом его дыхание становилось всё слабее, и женщина часто плакала, сидя рядом с ним на стуле.

Вдруг, старик очнулся. Он шевельну рукой, и женщина тут же взялась за неё и пожала, как бы говоря, что она здесь.

– Лия, – тихо, надтреснуто проговорил старик и попытался улыбнуться. – Лия…

– Я здесь, отец, – ответила женщина, и убрала с заплаканного лица длинные рыжие волосы.

– Лия, а где дети?

– Они внизу, спят. Сейчас ночь, отец, они очень устали. Позвать их?

– Нет, не нужно. А где твой муж?

– Байри? Он с ними, укладывал маленького Тиля, тот совсем расхныкался. Отец, как ты себя чувствуешь?

– Мне так хорошо, Лия, – старик действительно улыбался, несмотря на то, что каждое движение, каждый вздох давались ему с величайшим трудом. Вдруг дверь приотворилась и тихонько вошла красивая светловолосая девушка, лет семнадцати, и четырнадцатилетний мальчик. Они замерли у двери.

– Как дедушка? – спросила она осторожно.

Лия, ничего не сказав, вдруг заплакала и опустила голову на кровать. Дети бросились к ней.

– Мама, – бормотала девушка, гладя ей волосы.

– Лия, – прошептал старик, и женщина подняла голову. – Не плачь, дочка. Посмотри, какие у тебя прекрасные дети. Не горюй, не заставляй сердце старика томиться печалью. Ведь я ухожу к любимой…

– Но ты оставляешь нас, отец! – тоскливо проговорила женщина, сжимая его руку.

– Как и когда-то она оставила меня. Но ты должна помнить – мы – целое. И когда-нибудь мы все воссоединимся.

Вскоре вокруг его кровати столпилась вся семья. Его дочь, Лианна, её обнимал и успокаивал Байри, её муж, теперь взрослый мужчина, так похожий на своего отца. Их дети, две дочери и трое сыновей, младший, Тиль, ещё совсем маленький. Всё они провожали Кая, говорили какие-то тёплые, ласковые слова, но он был уже не здесь. Он улыбался, глядя куда-то, потому что в таком знакомом сиянии к нему приближалась родная фигура, протягивая к нему руки. Он пошёл навстречу, и как много, много лет назад, они прижались друг к другу с такой силой, что едва не упали. Почувствовав в объятиях Её, он испытал покой и счастье, какие не испытывал никогда. Кай приблизил к себе смеющееся лицо Лианны, целовал её волосы, глаза, губы, а она повторяла, не в силах сдержать слёз счастья: «Теперь мы целое! Теперь мы – одно!»

Оглавление

Пролог

Часть I. Барон Горвей

Часть II. Лианна

Часть III. Кай

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg