«Любовь из металла»

Любовь из металла (fb2) - Любовь из металла (пер. Юлия Цыпленкова (Григорьева)) (С.И.Л.В.Е.Р. - 2) 1090K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Танит Ли

Танит ЛИ Любовь из металла

Посвящается Энни Л. Гроэлл, без чьей бесконечной веры эта книга не была бы закончена.

И особая благодарность Джону Кейну и Берилу Оллтаймс за бесценное понимание.

Признание (Официальное заявление)

Следует заметить, что названия первой и второй части книги Лорен не без уважения заимствованы из работ изумительных Теннесси Уильямса[1] и Уильяма Блейка[2].

Ты сам, мой создатель, с радостью растерзал бы меня; пойми это и скажи, почему я должен жалеть человека больше, чем он жалеет меня?

— «Франкенштейн», Мэри Шелли.

От переводчика

С творчеством Танит Ли я впервые познакомилась в конце 90-х, когда мне в руки попалась «Восставшая из пепла» — первая книга из трилогии «Белая ведьма». По жанру эта серия наиболее характерна для Ли — фэнтази мрачного толка, с яркой свежей историей, с элементами эротики, изобилующее густыми художественными описаниями, иногда высокопарными и помпезными, но именно такими, какие необходимы для погружения в миры Танит Ли. Следующей книгой автора, попавшей мне в руки, оказался сборник екатеринбургской издательской фирмы «Крок-центр», в котором помимо трех весьма удачных повестей в жанре фэнтази был выпущен — очевидно, впервые на русском языке — фантастический роман «Серебряный любовник», тогда еще не являвшийся частью будущей серии. Книга, которую вы собираетесь прочесть, или уже прочли, — сиквел к роману «Серебряный любовник», поэтому, если вы все-таки еще не прочли «Любовь из металла», настоятельно рекомендую сначала насладиться первой книгой.

«Серебряный любовник» — фантастический роман, впервые изданный DAW Books в 1981 году. Он повествует о постапокалиптическом земном будущем, в котором нет мобильной связи (да и во времена написания романа автором сотовая связь лишь начинала свое проникновение в жизнь рядового обывателя), но остается резкое классовое расслоение и семимильными шагами развивается роботостроение. В мире, в котором не каждому человеку находится работа для пропитания, выпускаются более усовершенствованные виды роботов, выталкивающих людей с рабочих мест и постепенно начинающих затмевать род человеческий и в других сферах. Концентрируясь на личностных конфликтах героев, Танит Ли на фоне незаметно разворачивает для нас яркий гобелен с сюжетами на тему бессмертных проблем человечества, ошибок, которые мы повторяем без конца, как бы высоко ни поднялись. Кроме того, на фоне все набирающего скорость технического прогресса, Ли напоминает нам об уже звучавших этических вопросах и предлагает новые: что есть искусственный разум, как далеко простирается симуляция и может ли где-то и когда-то наступить переломный момент, когда сотрется грань между творением природы и творением рук человеческих? Бездушна ли машина?

В марте 2005 года в Bantam Books выходит роман «Любовь из металла» (Metallic Love), ставший сиквелом «Серебряного любовника» и вторым романом в обозначенной теперь серии «S.I.L.V.E.R.»: в 2009 году в интервью интернет-журналу «The Voyage Blog» Танит Ли заявила о своем желании написать и третью книгу, касающуюся истории Джейн и Сильвера, и название для романа у нее уже есть — «The Tin Man». «И каждый, кто внимательно прочтет [ „Любовь из металла“], поймет, куда уведет сюжет третьей книги, если она когда-нибудь появится (а название у нее уже есть — The Tin Man). А ведет все обратно к Сильверу, и обратно к Сильверу-и-Джейн» — комментирует Ли.

Предлагаемый вам перевод выполнен не профессионалом, а так же без помощи и советов профессионалов. Переводчик располагал своим уровнем знания языка, своим художественным чутьем и интуицией. Никакой коммерческой выгоды работа под собой не подразумевала, а авторство текста принадлежит исключительно Танит Ли и ее партнерам-издателям.

Танит Ли родилась 19 сентября 1947 года в Лондоне, Великобритания, в семье профессиональных танцоров Бернарда и Хильды Ли. Семья была малообеспеченной, но собрала немаленькую коллекцию книг в мягком переплете, поэтому Танит с детства была погружена в чтение; в основном это были странные фэнтази-романы вроде «Silken Swift» Теодора Старджона (он оказал влияние на таких именитых писателей как Рэй Бредбери и Курт Воннегут, а в 1966-67 гг. написал сценарии к нескольким сериям знаменитого сериала «Звездный путь») и «Габриэль Эрнест» Саки (наст. имя Гектор Хьюго Манро, британский писатель и журналист, в своих остроумных и иногда жутких рассказах высмеивал эдвардианское общество). Ли могла обсуждать со своими родителями такие произведения как «Гамлет» Шекспира и «Дракулу» Брэма Стокера. Интересным фактом биографии Танит Ли является то, что до восьмелетнего возраста девочка была неспособна читать из-за мягкой формы дислексии, но в 8 лет ее отец за один месяц научил дочь читать, и с 9 лет она уже начала писать.

Родителям Ли приходилось часто переезжать в поисках работы, поэтому Танит сменила множество школ, включая Catford Grammar School. Сильнее всего ее увлеки английская литература, история и религия. По окончании школы Ли поступила в Художественный Колледж Кройдона (Лондон), но проучившись год, поняла, что не этим она хотела бы заниматься, и бросила учебу. Будущая писательница работала офисным клерком, официанткой, продавцом и библиотекарем, пока издатели отказывали ей в публикациях в течение десяти лет. Первой изданной книгой был детский рассказ «Драконий клад» (The Dragon Hoard), выпущенный в 1971 году Macmillian. Многие издательства отсылали обратно «Восставшую из пепла», пока писательница не обратилась к DAW Books. Тогда, в 1975 году, с американского издательства началась ее карьера. Доходы от «Восставшей из пепла» позволили Танит Ли все свое время посвятить писательскому ремеслу, бросив, как она сама выразилась в интервью Tabula Rasa в 1994 г., «все эти тупые, выедающие душу работы». Сегодня большинство крупных изданий неохотно печатают Ли, и даже компании, с которыми она работала многие годы, отказывают ей в публикациях, но автор продолжает работать. В ее столе уже скопилось несколько романов и рассказов.

Ли чаще всего пишет в жанрах фэнтази и ужасов, иногда смешивая их, и реже обращается к фантастике, детской литературе и историческим романам. Наиболее известными книгами Танит Ли в России являются романы из серий «Сага о Плоской земле» («Владыка ночи», «Владыка смерти», «Владыка иллюзий», «Владычица безумия» и др.), «Белая ведьма», «Войны Вис», «Серебряный любовник» и недавно вышедшая в издательстве Эгмонд «Пиратика» (первая и вторая часть существующей трилогии).

Писательница была отмечена рядом наград, самой яркой из которых, пожалуй, является British Fantasy Award (Премия им. Августа Дерлета), полученная в 1979 году за роман «Владыка смерти», — Ли была первой женщиной-писателем, получившим эту награду. В 2009 году Ли удостоилась Премии Брэма Стокера — за выдающиеся достижения в жанре хоррор.

Издание Metallic Love 2005 года от Bantam Books проиллюстрировано на обложке великолепной картиной художницы Kinuko Y. Craft и снабжено виньетками. Переизданный в мая 1999 года The Silver Metal Lover в том же издательстве тоже проиллюстрирован картиной Kinuko Y. Craft. Для поклонника творчества Танит Ли обе книги станут приятным пополнением в библиотеке, а, приобретя официальное печатное издание, вы поддержите автора. Книги можно приобрести, например, в интернет-магазине Amazon.ru.

Часть I Поезд на Россию

Глава 1

Что бы вы стали делать с историей, у которой есть начало, середина и конец… и однажды вы узнаете, что конец ее изменился… и стал вторым началом?

Я не понравлюсь вам.

И я прошу прощения за это.

Джейн — она вам нравилась. И мне она понравилась тоже.

А я… Я не Джейн. Нас ничего не объединяет. Кроме одной вещи.

И эта одна вещь, возможно, та единственная ниточка, что связывает и нас с вами.

Потому что, если нам нравилась Джейн, мы любили Сильвера.

Разве нет?

— 1 —

Сложно устоять перед искушением начать книгу так же, как и Джейн, — с описания своей ранней жизни, с того, где я жила. Мать Джейн была богата, и многое, поведанное отпрыском богача, можно было предугадать заранее: путешествия, дом в облаках. Даже то, как Джейн появилась на свет: отобрана, физически выношена пять месяцев, аккуратно извлечена, доношена инкубационно и затем воспитана машинами — «Ускоренный метод». Ну а меня просто родили. Я была ошибкой. Моя мать, видимо, ясно дала это понять, подбросив меня Деду десятью месяцами спустя.

Я говорю «дед», но он не был моим дедушкой. Это был человек, с которым моя мать сама жила ребенком. Он что-то вроде вырастил ее, но потом, в возрасте пятнадцати лет, выкинул на улицу. Он был приверженцем религии апокалитов, строгим человеком, а моя мать постоянно попадала в различного рода неприятности: выпивка, наркотики — легальные и не очень, мужчины. Когда она отдавала меня Деду, она презрительно кинула: «Может быть, с этой у тебя выйдет лучше». Апокалиты были «милостивыми», поэтому приняли меня. Вот первые одиннадцать — двенадцать лет моей жизни, проведенные в грязно-белых развалинах дома на Вавилонском Бульваре.

Было довольно трудно. Сначала комната для малышей, которой я не помню, затем около двадцати девочек всех возрастов в одной сырой общей спальне. Крыша протекала во время дождя, а летом едва можно было заснуть из-за скребущихся и шебаршащих в стенах крыс. Три мрачных и скудных приема пищи в день в общем зале. Бессчетное множество молитв. Бог был чудесным существом, которое хотело, чтобы мы любили его, и посылало нам не только неотразимые искушения, которые мы обязаны были игнорировать, но и ужасающие несчастья: болезни, нищенство, землетрясения, пожары, — лишь чтобы проверить, любим ли мы его все так же. Но если мы теряли веру в Бога, Бог расстраивался, и тогда он мог отправить нас гореть в Ад на веки вечные. И я глотала все это вместе с отвратительной едой. Что еще я знала? В конце концов, Величайший приближался — День Гнева, когда Астероид, пойманный между Землей и луной за двадцать лет до того, рухнет на планету и уничтожит всех нас, как чуть не случилось в прошлый раз. Когда мы сбивались с пути, Дед вел нас ночью на ветхую крышу и показывал Астероид, восходящий зелено-синим и оплавившимся осколком над трущобами.

«Узрите око Божьего Ангела Разрушителя!» — возвещал Дед. Поверьте, ребятки, мы старались быть паиньками.

Раз или два были и толчки (один довольно сильный, мне тогда было пять), помогавшие нам не забывать. Места разрушений все еще видны по всему городу, за исключением благополучных районов, где все восстанавливается тут же после первых возмущений.

Полагаю, вырастая посреди всего этого, я свыклась. Жизнь была проста. Повинуйся Деду, люби Бога, жди Дня Гнева, когда мы, правые, будем на золотых крыльях унесены в райские кущи. Верила ли я в Рай? Возможно. Нет, не особо. Может быть, это странно: я верила во все плохие составляющие — в Ад, наказание, в ненадежное и мстительное божество, — но точно не в Рай.

Гораздо более сильное землетрясение произошло, когда мне было девять. Оно началось прямо перед рассветом. Я помню, как шла — мороз, на земле лежал снег, — и прислушивалась к обычным во время толчков звукам: скрипам, ворчанью балок и кирпичей, к сметенной и ссыпающейся пыли и к тому грохотанью под кроватью, что было похоже на грузовик, где-то на улице увеличивающий обороты двигателя. «А, это толчки», — подумала я и почти погрузилась снова в сон. Но тут грохот перерос в рев, матрас подбросило, и часть хлипкого потолка сорвалась вниз и с треском раскололась на полу дортуара между койками. Что-то даже задело мои ноги и отскочило, не поранив. Девочки начали кричать, я тоже. Мы бросились из комнаты и попытались спуститься вниз по лестнице, но несколько ступеней обвалилось. Тогда кто-то сказал, что нам нужно карабкаться вверх по шатким ступенькам к противоположному краю крыши, к прочной, гораздо лучше укрепленной части над комнатой Деда.

Вот мы забрались на крышу… Я никогда не забуду тот гул и грохот, которые гигантской волной нарастали над городом, практически полностью почерневшим, если не считать вспышек жуткого, похожего на фейерверк света — это рвались кабели флаеров, силовые и электрические провода лопались и загорались. И затем становилось все светлее, потому что вставало солнце, а некоторые дома были охвачены огнем. Неужели сейчас? Неужели оно?

А затем неожиданно все прекратилось, будто бы земля осела, сопровождаемая отвратительным, скрежещущим звуком удара. Дед возник у каким-то образом уцелевшего пожарного выхода, и пыль штукатурки в стальных волосах старика добавляла его облику еще большее ощущение апокалиптичности. Он тут же заставил всех возносить молитвенные благодарности Богу, который оставил нас на скамейке запасных, пока подвергал наказанию весь оставшийся нечестивый город.

На несколько месяцев нас переместили на нижний этаж, над общей комнатой мальчиков, (в которой содержалось всего три или четыре тощих ребенка мужского пола), пока члены другого дома Ордена не пришли, наконец, и не подлатали немного лестницу и крышу, и тогда мы переехали обратно в наш дортуар. Долгое время мы не могли спать — были слишком напуганы, — но, в большинстве, мы все были детьми, и сон, в конце концов, нас смаривал. Вторичные толчки оказались слабыми, но новое землетрясение нанесло городу страшный урон.

Тем не менее, неделей после катаклизма мне исполнилось десять. Мой день рождения был отмечен торжественным благословлением, а также я получила особую привилегию омывать чужие ступни.

В следующем году я нашла Книгу.

На той неделе пришла моя очередь мытья посуды, чем я и занималась в подвале дома. Снаружи было пасмурно, приближалась гроза, и все, что я могла видеть сквозь самую верхушку окон, сводилось к зубчатой, медного оттенка линии хмурых облаков над разбитой стеной. Водонагреватель толком не работал (не был автоматическим), и потому половину времени я проводила за кипячением воды на неавтоматической электроплите. Мне было ужасно жарко, я постоянно зевала от усталости и скуки, чуть с ума не сходила.

И тут, спеша обратно к плите за очередным кувшином с кипятком, я неожиданно наступила на участок пола, который подо мной сдвинулся. Я вскрикнула, но никого, кто бы мог меня услышать, рядом не было. Я подумала, что пол подо мной обваливается, и сейчас я полечу в — Адскую? — бездну. Но ничего подобного. Когда я снова твердо встала на ноги, я заметила, что лишь маленький квадратик пола накренился, приоткрывая узкую темную щель под собой.

Я, да и бесчисленное множество других топтали этот пол много лет и ни разу не потревожили его целостности. Но, видимо, один из недавних слабых сейсмических толчков что-то нарушил, какой-то связующий раствор или грунт, когда-то сдерживавший крохотный люк. И вот теперь потребовалась лишь моя узкая одиннадцатилетняя ступня с давящим на нее весом в тридцать килограммов, чтобы люк вскрылся.

Разумеется, я опустилась на колени и заглянула внутрь. Минуту я не могла различить, что там лежало, потому что оно было завернуто в заношенный темный шарф, но когда я наконец что-то разглядела и стала вытаскивать это из тайника, шарф рассыпался, и посреди него зияла теперь огромная дыра. Я слышала о людях, которые прячут в старых домах деньги, само собой, не карты I.M.U., а пяти- и десятицентовые монеты, или даже, если повезет, старинное золото. Сердце мое замерло, но когда я увидела, что в шарф была завернута всего лишь потрепанная книжка в мягкой обложке, меня постигла горечь разочарования. Возможно, для меня это было первое дуновение настоящего мятежа, ведь если бы там оказались деньги, знаю точно, я не сказала бы и слова о них апокалитам. Для них быть хоть в какой-то мере богатым означало поддаться очередному грешному, заслуживающему адских мук искушению.

Обложкой книге служила черная просмоленная бумага без рисунков и слов. Не зная, что еще с ней делать, я открыла книгу. Что, собственно, вы обычно и делаете с печатными изданиями, только мне до сего момента не приходилось открывать ничего, кроме улучшенных религиозных трактатов. (Даже к Библии нас не допускали, только Дед от случая к случаю зачитывал нам предостерегающие выдержки из текста).

И название той книги тоже казалось угнетающе похожим на религиозные труды: «История Джейн». Однако ниже следовало: «Опубликовано Издательством Поймай-Нас-Если-Сможешь. Будьте осведомлены, что, становясь владельцем этой книги, вы рискуете быть запуганными и привлеченными к суду Городским Сенатом. Не читайте эту книгу в каких-либо публичных местах. Вас предупредили!»

Я села на полу, изумленно глядя на книгу, за спиной из кувшина на плите выкипала вода.

По лестнице кто-то спускался. По глухим, тяжелым шлепкам ног я узнала Биг Джой[3], старшую девочку, которая несла ответственность за всех остальных нас.

Я вскочила, засовывая книгу в карман халата для мытья посуды. Крышку маленького люка я пинком вернула на свое место и побежала за кувшином. Когда вошла Биг Джой, я, как добродетельный маленький апокалит, уже волокла его к раковине. Джой была задирой, но будь это кто-то другой, возможно, мне пришлось бы поделиться своей находкой. Сейчас судить трудно.

Несколько дней спустя, кто-то другой наткнулся на люк, девочка вывихнула себе лодыжку. Но, как вы понимаете, к тому времени в тайнике ничего не было.

Это странно, но я почему-то подумала, что книга была старинной (я все-таки рассчитывала на удачу?). Но оказалось, что она была опубликована подпольным издательством всего несколькими годами ранее. Предполагаю, кто-то неместный, но причастный к возлюбленному нами Ордену, — возможно, из тех, кто приходил чинить нам крышу с лестницей, — решил оставить ее в полу подвала дома на Вавилонском Бульваре. Либо они прятали ее ради собственной безопасности, либо таким образом они тайно передавали Книгу, зная, что однажды она снова всплывет, и кто-то другой прочтет ее. Думается мне, у Книги Джейн и Сильвера было много читателей, и вы наверняка в курсе. Целый секретный клуб, перечитывающий ее, шепчущийся о ней, передающий от одного участника к другому, чтобы и тот прочел и шептался. Если вы сейчас читаете это, полагаю, и вы были частью той блестящей, теневой цепочки.

Я тоже прочла ее. От корки до корки.

Что я могу сказать вам о ней?

Что вы можете сказать мне?

Но, возможно, я беру на себя смелость. Возможно, вы не читали.

Окей. Сюжетная линия: Вот вам девчонка шестнадцати лет (Джейн), богатая и наивная, находящаяся под ногтем тираничной, кровожадной, мозготрахательной сучки-матери — только невинная Джейн не знает, как ужасна Мамочка. Но в один прекрасный день девочка встречает робота. Мы используем роботов уже долгие годы, да. Они выполняют большинство работ, которыми раньше занимались люди, — отсюда перманентное существование низшего слоя общества, безработного плебса на субсидировании, вроде меня. И, тем не менее, мы привыкли к машинам, и они действительно всего лишь машины: коробки, трубы на колесах, модули, которые выглядят так же убедительно, как плоховато сработанная статуя. Но только тот — другой. Он — один из новой линии, сконструированной для доставления удовольствия во всех возможных и невозможных смыслах. И выглядит он как человек. Прекрасный мужчина. Он высок, силен, элегантен и красив. Музыкант, любовник. И кожа его — серебряная, а волосы — красновато-коричневые, глаза — кусочки янтаря. Если вы дотронетесь до него, — а это все, о чем вы будете мечтать, — он покажется вам человечным. Но в сравнении с человеческими существами он все равно, что солнечный свет против маломощной лампочки. Он… неописуемо… прекрасен.

И Джейн влюбляется в него. И, даже зная, что ни одному человеку не позволено любить робота, она не может остановиться. И вот она покидает Ужасную Мамашу, и отправляется жить с Сильвером в ямах и кратерах трущоб. А он превращает ее жизнь в рай на земле, впервые она чувствует себя счастливой.

Затем фирма, создавшая его, отзывает назад всех роботов той специальной, супер-делюкс линии. Что-то с машинами не так, заявляют они. Но все мы знаем, — мы, читавшие «Историю Джейн» о Сильвере, — что единственное неправильное с Сильвером то, что он слишком правилен.

Она делает все, что, черт возьми, способна, для его спасения. Ее предают ее злобные друзьишьки Джейсон и Медея и душевнобольная подруга Египтия. Вмешивается землетрясение, неразбериха. Его ловят. Они демонтируют его. Они убивают его.

А она…

Джейн пытается совершить самоубийство. У нее не выходит. Но затем она получает сообщение из-за той стороны врат смерти. Без сомнения, это он. Он говорит ей о вещах, известных только ей, доказывает, что все еще жив после смерти… где-то вне этого мира. И также доказывает всем этим, что в теле робота была душа.

И Джейн пытается жить дальше, жить за них обоих, зная, что наступит день, совсем-совсем нескоро (потому что богатые могут протянуть и сто пятьдесят лет), и она увидит его снова.

Такова история Джейн и Сильвера в самых грубых тезисах.

Ну что ж. Она изменила мою жизнь.

Я читала ее в тусклом, болезненном для глаз свете свечных огарков в подвале в час ночи, во дворе с курицами, в одном из туалетов, когда в дверь стучались и звали меня, а я отвечала «Меня тошнит!» и издавала рвотные звуки, чтобы показать, как мне нужно остаться там. В погоне за истиной любви.

О, Сильвер.

Сильвер.

Когда я закончила Книгу, я вернулась и начала читать заново.

Я прочла ее двенадцать раз в тот год между одиннадцатью и двенадцатью годами.

Только раз меня застали.

«Ты что это тут читаешь, девочка? Тебе надо быть на молитвах».

«Простите. Всего лишь это…» — и показала обложку религиозной брошюры, в которую завернула Книгу Джейн, получила лишь подзатыльник, с чем счастливо и ушла.

Я любила его. Я так любила его. Через его силу и сострадательную милость я познала то, чему никто из апокалитов никогда не учил меня. Что Бог может не быть пламенем, адом и ужасом. Что Бог это любовь. И что иногда здесь, в этом прогнившем мире, любовь можно найти.

Таким был урок.

В двенадцать лет я захоронила его в сердце.

— 2 —

В город мы выбирались довольно часто. Одним из аспектов «миссии» апокалитов было стучаться в двери или беседовать с людьми на улице, припирать их к стенке и прочищать мозги всей своей божественной идеологией, а именно: насколько сгнил мир, какими грешными были люди, и что, только следуя за нами, можно было спастись.

После землетрясения в мои девять-десять мы даже достигли какого-то прогресса. Парочка перепуганных горожан подписались на наш режим полнейшего самоотречения и абсолютного отвращения ко всем видам плотских удовольствий. Никакой выпивки, никаких сигарет, даже никаких болеутоляющих, секс — только в попытке конструирования очередного маленького апокалита. На удивление не все проявляли горячий интерес.

Я вспоминаю женщину, сказавшую раздраженно, когда наша группа окружила ее на углу Лилак и Дайл:

«Но Иисус Христос пил вино!»

«Ошибки перевода», — парировал лидер нашей группы, крупный лысый мужичина по имени Сэмюэль.

«Ну и что ж тогда он пил?» — требовательно спросила женщина, пытаясь одновременно нас оттолкнуть.

«Разновидность травяного чая», — заявил Сэмюэль со знанием дела.

Но женщина как раз тут и вырвалась и побежала вверх по улице; по дороге она хватала других прохожих и предупреждала о нашем угрожающем присутствии.

Ребенком я, несомненно, тоже все это принимала как должное, и взрослые сами вовлекали нас. Они, Дедов отряд, рассчитывали, что, водя проповедующую группу вместе с парой детей, они одновременно привлекут больше единомышленников и смогут избежать плохого с собой обращения. Но чаще всего это не срабатывало. «От******сь, пи**ры!» — так нас обыкновенно встречали, пока мы тащились по улицам и рынкам.

Совсем уж изредка, но все же мы проникали даже в некоторые из богатых районов: вверх по Нью Ривер, например (да, туда, где когда-то жил друг — КЗ[4]Джейн — Кловис), или в Кондоминиум Ханиблум[5]. Здесь переговорные механизмы дверей сами выпроваживали нас слабым электрическим разрядом. Зачем мы вообще туда мотались? Как я полагаю, все из-за вечных надежд, что даже от богатых и, соответственно, любящих жизнь мы можем оторвать себе «кусочек». На моей памяти, правда, такого не случалось.

Однако, я, благодаря нашим вылазкам, имела возможность посмотреть город. Я узнала его подъемы и низины, — как в географическом, так и в финансовом смысле, — и к лету, когда мне было двенадцать лет, я могла легко в нем ориентироваться.

В то утро на меня была возложена обязанность заправлять постели, среди которых были кровати Биг Джой, Сэмюэля и даже Деда. Я и раньше это делала, но лишь получала удары от Биг Джой, которая лупила меня больше, тем самым пытаясь улучшить качество моей работы, когда я путала ее одеяла.

Дверь в комнату Деда была снабжена замком, а сам он был на очередной уличной проповеди. Я заперла дверь, присела на незаправленную постель и начала перечитывать «Историю Джейн» в тринадцатый раз.

Она пишет:

Он приблизился и стоял в метре от меня, улыбался мне. Полная координация… Он казался идеально человеческим существом, совершенно живым, за исключением того, что был слишком прекрасен для человека.

— Привет, — сказал он.

Мои собственные глаза наполнились слезами, мое собственное сердце забилось как сервогенератор в подвале, который никогда не работал нормально. Во рту пересохло.

Неожиданно я подумала: я больше не хочу всего этого…

И все.

Я засунула книгу в карман своего неизменного платья и бросила незаправленную кровать Деда. Отперла дверь и вышла, вниз по лестнице к выходу. Никто не остановил меня, и я ничего не взяла с собой.

Думаю, что, на самом деле, я убедила себя, что лишь рискну попробовать провести день в городе предоставленной самой себе, а потом, когда вернусь назад, что-нибудь совру. Солги — и если тебе не поверят, то выпорют кожаным ремнем, припасенным для таких нужд.

Думаю, я рассчитывала вернуться.

За порогом стоял жаркий летний день. Улицы пахли зерновым газолином, низкосортным газом, которым в основном пользовались в трущобах всех городов отсюда до самого Мехико. Также тянуло приторным запахом готовящейся еды и выжжено-зелеными, опаленными солнцем сорняками, торчащими из трещин тротуара. Звуки: автомобили в отдалении, над головой флаеры на свистящих проводах, людские голоса, голуби.

Будто я никогда ничего не слышала.

Бело-голубые небеса. Было около 9 утра. Я побрела по улице и свернула налево, к Хэммиту[6]и дневному рынку.

Добравшись до рынка, я не остановилась, прошла его насквозь, то и дело хмуря брови на беспокойных, распознающих апокалитов торговцев. И так все дальше уходила в город.

Денег у меня, разумеется, никаких не было. I.M.U, как все мы знаем, способ расчетов для богатых или везунчиков. Немного чеков и монет были в ходу в трущобах, но даже их никогда не позволялось иметь нам. Дед и Сэмюэль распоряжались всеми фондами.

Но я никогда не ела много, никогда не получала многого, никогда не оставалась в покое надолго, не имея на то способности. Я прошла фактически везде, куда меня когда-либо заносило. Что касается вещей, я имею в виду, товаров в магазинах и на латках, то они были такими же недосягаемо очаровывающими, как сами небеса, — я могла любоваться ими, но не прикасаться.

Я гуляла около четырех часов, размышляя, разглядывая все подряд, и вскоре у меня появилось четкое убеждение, что я, как есть, воспринимаюсь теперь лишь как очередной убогий ребенок трущоб. О, каково было ощущение свободы от этого элементарного осознания.

Единственная возникшая проблема — мне остервенело хотелось пить. Один из запретов дома на Вавилонском бульваре — лишь несколько глотков воды из-под крана в день, — и если ты ходил к крану слишком часто, они даже спрашивали, сколько ты уже выпил. А здесь — никакого водопроводного крана. С витрин маленьких магазинов бутылки с водой смотрели на меня своими зелеными и голубыми глазами. Думаю, именно они заставили меня забеспокоиться на предмет жажды, ведь обыкновенно я могла продержаться день на очень малом количестве жидкости, идя за питьем только чтобы дать себе короткую передышку от работы.

В конце концов, я зашла в один из магазинчиков.

— Можно мне глоток воды, пожалуйста?

— Ты можешь за него заплатить? — женщина оперлась о холодильный шкаф с бутылками, свирепо глядя на меня.

— Нет. Я имею в виду, из-под крана.

— Пошла вон, сумасшедшая.

Я вышла вон.

Я стояла на улице и смотрела, как мимо проходили люди. Никто здесь не выглядел хорошо, но и никто не выглядел так, как если бы они умирали от жажды, как я, что теперь пришлось признать.

Мой план-мечта — туманный план — заключался в попытке отыскать хоть какие-то из улиц, описанных Джейн в ее Книге. Улицу Терпимости, например, где она и Сильвер жили эту горстку лет назад в течение одной осени и одной зимы. В компании апокалитов я так и не смогла найти эту улицу, более того — я не слышала, чтобы кто-нибудь упоминал о ней. Измученная жарой и жаждой как очередной сорняк на тротуаре я тогда решила, что Джейн, возможно, придумала название. То есть, «терпимость» — это то, чего он и она так и не получили от окружающих.

Мимо меня равнодушно пронесся мужчина. Он зашел в магазин с бутылками воды и продавщицей. Я наблюдала за ним через открытую дверь: он купил сыр и ветчину и бутылку пива из холодильника.

Когда он вышел, он снова чуть ли не прошелся по мне, но его равнодушие распространялось и на другие вещи. Я не знаю, как именно это произошло, и с минуту я даже не сообразила, что вообще произошло. Но он обронил монету. Серебряная, она блистательно упала рядом со мной. Серебро. Затем он легкой походкой удалился, а я закрыла монету ботинком.

Я не вернулась в тот же магазин. Брела, пока не нашла другой, малюсенький как пещера магазинчик в подземном переходе. Я купила не воду, а блестящую оранжевую банку газированного сока. Его вкус. Никогда не забуду. Приторно-сладкий как яд, с жалящими язык пузырьками, заставившими меня раскашляться. Настоящее шампанское для меня — я опьянела! Кто-то говорил, один из бывших парней, что после газировки снова хочется пить, уже через пару минут опять почувствуешь жажду, только сильнее. Но он был неправ.

Я пошла шатаясь, опьяненная и смазанная, дальше и провела остаток дня в попытках отыскать неуловимые улицы, названные Джейн, и ни сколько не преуспела в этом.

Около семи вечера закат припудрил здания алым, и надземка в Тайрон, которая все так же ходит три раза в день, спонсировала продвижение по небу черного как дракон поезда с тридцатью светящимися глазами.

Мне пора было возвращаться. Встретиться лицом к лицу со всей этой музыкой и кожаным ремнем.

Но вместо этого я села под железными распорами надземки и стала наблюдать, как сгущается темнота, — будто дым от заходящего солнца. Возможно, в конце концов, мне пришлось бы возвращаться, но именно тогда меня нашел Дэнни.

На самом деле, я не хочу особо распространяться о Дэнни. Тогда ему было что-то около сорока, наверно. Выглядел он моложе, но это все, что я могу о нем сказать. Просто на всякий случай. То, чем он занимается, видите ли, не совсем легально.

Без лишних раздумий он опустился на тротуар в каких-то полутора метрах от меня. Когда он заговорил, я удивилась — не только тому, что он обращался ко мне, но и тому, что он говорил.

— Видишь эти желто-красные цветы, огнецвет[7]? Заметь, как их высушило: лежат плашмя на земле. Но посмотри, опускается темнота, становится прохладнее, и они снова выпрямляются.

Так и было. Высушенные сорняки снова поднимались, их цветы напоминали приспущенные флаги. Прямо на моих глазах один цветок дернулся и победоносно вскинул свое соцветие-рупор к подсвеченному неоном небу.

— Люди бывают такими же, — сказал Дэнни, который для меня тогда еще не был известен как Дэнни, — Раздави их — иногда они просто снова поднимаются.

Я искоса разглядывала его. Дед, с его ворчанием о грехе, никогда не давал распоряжений как-то истолковать нам секс. Мнимая безопасность невежества. Никто также и не предупреждал меня о мужчинах, охотящихся на девочек, детей. И, тем не менее, я была настороже. Сам факт того, что этот мужчина обращался ко мне, мне, значащей меньше, чем пыль или способные воскресать сорняки, может быть, и пробудил во мне предусмотрительность: а не был ли он очередным религиозным маньяком?

Поэтому я ему не отвечала.

Затем он произнес:

— Я Дэнни. А ты кто? — как мог бы сказать ребенок.

Только я бы и ровеснику в тот момент ничего не ответила. Я пожала плечами.

— Ты сбежала, я так понимаю. Да? Какой-то старина не так с тобой обращался?

Да, ответила я про себя, подумав о Деде с внезапно возникшей воинственностью.

— Ну тогда послушай, что я скажу, маленькая леди. У меня тут что-то вроде небольшой команды девчонок: кто-то чуть постарше тебя, кто-то твоего возраста… одиннадцать тебе, правильно?

Неправильно, подумала я, оскорбленная двенадцатилетка. Но вслух ничего не произнесла.

— Без трудовой карты мало шансов найти работу, а у тебя, как мне думается, ее нет. Но мое предложение может тебе подойти.

Я моргнула, продолжая наблюдать за ним. Затем безропотно спросила:

— Что вы хотите, чтобы я делала?

Как мне показалось, я сказала это с полнейшим безразличием. Но прозвучали слова стеснительно и настороженно, и он засмеялся.

— Эй, эй! Нет, я не имею в виду ничего такого, милая, — он покачал головой, а я задумалась, что означало «такое». — У богатых ребят есть роботы-уборщики, автоматические маленькие симпатяги, которые бегают по стенам, выскабливают унитазы и прочее. Ну а здесь у нас есть парочка человек, неспособных позволить себе автомат, но имеющих средства нанять для такой работы другого человека. Таким больше нравятся девочки; нравятся юные крепкие девчонки, способные выполнить всю эту работу. Представь себе нас, парней: да мы больше добавляем беспорядка, чем прибираемся! Вот я и собрал свою команду. Пятьдесят человек. Пятьдесят один, если ты присоединишься. Это сулит кое-какие деньги. Ты, конечно, не разбогатеешь. Ну, так что?

Большая часть моих дел в доме на Вавилонском бульваре относилась к разряду уборочных, и мне не доставалась и монетка за работу. Мы обязаны были вкалывать ради Бога.

Теперь я отождествляла ту версию Бога с Дедом: старый, суровый, напыщенный мужик со злыми красными глазками. Другого рода Бог, тогда лишь мимолетно промелькнувший со страниц Книги Джейн, не имел знакомого мне лица. Он был как тот белый свет, описанный Джейн. И Ему не нужна была чертова горничная.

Пока я раздумывала, бордюр жестко впивался в спину, и вдруг мой желудок зарычал во всю мощь своих кишечных сил. Это меня поразило. Тренировки голоданием, казалось, убедили меня в том, что я никогда не бываю действительно голодна. Возможно, в тот момент моему телу просто не хватало привычного постного супа с половинкой хлеба, которыми нас кормили апокалиты на закате.

Дэнни встал на ноги и сказал:

— Пойдем, я куплю тебе гамбургер.

И в каком-то подобии транса, как Ева, соблазненная Змеем на запретный плод, я тоже поднялась и последовала за мужчиной.

Такими были следующие пять лет моей жизни.

Как часть «команды» Дэнни (нет, зовут его по-другому), я жила в различных местах, всегда в соседстве с двумя или тремя девчонками из уборочной группы. Мы либо ладили, либо не ладили. Но среди них не было никакой Биг Джой. Никакого Деда. Никакого сердитого, безумного Бога. (Признаюсь, пару раз я испугалась, что апокалиты найдут меня и притащат обратно. Поэтому я иногда представляла, что невидима для преследователей. Я создала некую мантру, которую повторяла снова и снова, когда чувствовала себя странно, зацикливалась на своем. Думаю, это работало).

Я тоже изменила свое имя, где-то в возрасте пятнадцати с половиной лет. Как меня звали на Вавилонском бульваре? Анести[8], — такое у меня было имя. Может быть, по этой причине я так быстро научилась лгать. Как бы то ни было, в пятнадцать с половиной я переродилась в Лорен. Где-то услышала это имя, и оно произвело на меня впечатление, да и подходило. Темное, как мои волосы, мои светло-карие глаза, моя загоревшая, как говорят, оливковая кожа.

Лучшей из квартир Дэнни, где мне приходилось останавливаться, была последняя, расположенная в частично разрушенном спальном районе вблизи Олд Ривер. Ночами с верхних этажей вылетали летучие мыши, там квартировались только они. Они непрестанно кружили и порхали в голубо-серой пыли, а на небо выплывали первые звезды, холодные бледно-золотые угольки, видимые только над туманом от загрязненной реки, потому что места здесь были малоосвещенные.

Работа по уборке меня устраивала. На самом деле, она была скучной и однообразной: как только ты вычистил одну по-настоящему изгаженную квартиру, ты, по сути, хотя и с некоторыми отвратительными вариациями, вычистил их все. Ни одно из тех мест, разумеется, не относилось к богатым районам. Мне посчастливилось повидать множество замшелых, покрытых зелеными венами плесени ванн и разбитых туалетов, лишенных ковров лестниц с треснутыми плитками, стен, испещренных пятнами сырости на манер леопардовой шкуры и изъеденных крысами кухонных люков.

Но нам платили. (В случае возникновения любого рода проблемы, на подмоге всегда был Дэнни с его мужским подходом к делу). И временами, когда попадались противные наниматели, мы отхватывали случайные бонусы: стакан дешевого шерри, сигарина из на треть опустошенной пачки, которой обычно не хватились бы, кто-то прихватывал баночку лака для ногтей, если хозяина не было дома, кто-то — коробочку теней. Иногда некоторые из нас крали вещи и посущественней. Была такая девочка по имени Марго (она писала свое имя как Margoh, и это все, что она умела писать), она была гением мелкой кражи. Нож там, вилка тут, забытая за сушилкой помада… Коллекция росла с каждым новым посещением разных квартир, комплектовалась и загонялась на не совсем честных рынках. Марго также утилизировала актерские навыки: бывало, она воровала что-то заметное, как нить стеклянных бус, или лампочку, а потом ныла перед человеком, нанимавшим нас:

— Ох, я так переживаю… я закатила ваши бусы за кушетку… не могу найти, обыскалась… может быть, их засосало в пылесос…

И она заставляла владельца, как и всех нас, переворачивать дом в поисках вещи. Она так расстраивалась, что редко кто сокращал ее заработок. Лампочки и подобные вещи она обыкновенно «разбивала и ломала», затем ударялась в слезы и предлагала заплатить. И опять-таки, только черствый наниматель мог согласиться. Редко кто жаловался Дэнни, большая часть клиентов считала Марго немного туповатой и жалела ее. В конце концов, на фоне общей бедноты наша клиентура преуспевала, а эта девушка казалась низшей формой жизни.

Я никогда не вторила проделкам Марго. И вовсе не из-за угрызений совести. Я просто не считала, что у меня есть ее талант. Но без сомнения, каким-то навыкам хитрости она меня обучила.

На фоне всех эти квартир, летучих мышей и воришек, к шестнадцати годам, как мне кажется, я начала становиться собой. Была пара, хм, шокирующих моментов. Нервных опытов. Я не очень хочу… не буду перечислять их. Но я держалась, я пробилась. Я ходила на свидания с мальчиками моего круга, откладывала достаточное для контрацепции количество денег, первый сексуальный опыт получила на заднем сидении брошенной машины. Звучит хреново? Эй, по крайней мере, это была приличная машина. И думала, гордясь своими достижениями, что я молодцом. Забывая слова Джейн Девственницы, обращенные к своему любовнику:

«Не для того, чтобы похвастаться или избавиться от чего-то…»

Забыв, честно говоря, многое о Джейн, и о Сильвере тоже. Они были моими богами, но они были так недосягаемы. Они привели меня к лучшей жизни, но теперь я повзрослела.

Даже Книга — я не перечитывала ее больше. Она хранилась в моей ручной сумке, обернутая пластиковой обложкой. Хочу сразу сказать, что я и не думала передавать ее в другие руки.

Чтобы заполучить отличный секс совсем не обязательно любить. Нужна пара стаканов, одна-две упаковки резинок — контрацептивные уколы слишком дороги, — и парень, который а) не вызывает отвращения, и б) знает свое дело. Цинично? Безусловно. Безусловно, как то, что звезды — это огонь.

Когда я вспоминаю прошлое, даже сейчас, я вижу, какой смелой была Джейн, это укрытое от невзгод, лишенное самоуважения дитя, старше меня лишь годами, рискнувшая всем. Но я-то была помоечной кошкой, и теперь, с тех пор, как я стала свободной, мне было все равно.

В шестнадцать я, как и несколько других девушек, имела уже свою маленькую уборочную команду из семи девчонок, находясь под общим управлением Дэнни. В какие-то дни мне даже не нужно было работать, я могла пойти в визуализатор или на концерт, могла слоняться без дела по улицам, летать общественными флаерами, праздно попивать коффин в Шоколите.

Я стала Лорен: взрослой, одетой дешево, но лучше всех среди своего окружения. Мои ногти были крепкими и длинными, окрашенными в чужой золотой лак, в кармане у меня водилась наличка, а для сна — пристойная кровать под крышей. Я была собой. Никаких амбиций. Юна. Визуальный продюсер мог бы выхватить меня на улице и снять в фильме. Я не умела петь, не обладала актерским мастерством, но какого черта! Я бы даже могла написать рассказ — я много читала. (По иронии судьбы именно Дед, гонитель удовольствий, научил меня, параллельно всем своим требованиям, читать. И таким образом открыл мне путь к фантазиям, мечтам и непохожести. Странно, но без него я бы никогда не смогла понять Книгу Джейн).

Я так и не смогла найти, а теперь больше и не ищу, ни одной улицы, описанной Джейн. Кое-какие упомянутые ею рестораны я мельком видела, но большинство из них было для меня недоступно. Однажды я видела Египтию — сумасшедшую, прекрасную (бывшую) подругу Джейн; видела ее на экране в визуализаторе, но шел он в безызвестном театре и полностью на чужом языке… греческом, как мне кажется. Даже Египтия в нем говорила по-гречески, либо ее безупречно дублировали. Они могли бы продублировать фильм на английском, но не сделали этого, чтобы оставить ощущение чужородности, — такого духа был театр. И никаких тебе субтитров. И я пошла на сеанс только потому, что увидела ее имя в афише. К тому времени в Европе она была уже большой звездой, точнее в том, что осталось от Европы после Астероида.

И, тем не менее, пока я смотрела на Египтию, во мне что-то затрепетало. Она тоже прикасалась к Сильверу. Спала с ним в плотском смысле. И погубила его, в конечном итоге.

Но на тот момент дрожь эта была отдаленной, исходящей из самых дальних глубин того мрачного океана, что наполняет каждого из нас. Я почувствовала, как он рос, этот трепет. Почувствовала, как он схлынул. В тот вечер у меня было свидание, на холмах над городом, где в мои десять лет пейзаж изменило землетрясение. Под деревьями, обдуваемый теплым летним бризом рядом со мной лежал кто-то. Не Сильвер, ибо Сильвер возлегал, конечно, в моих ранних и самых невинных сексуальных фантазиях. Не Сильвер. Сильвер был давно мертв. И это был человек. А я была Лорен.

— 3 —

Моя команда, Пыльные Детки, была у нового клиента на Комптон, когда в моих апартаментах с летучими мышами зазвонил телефон. Тогда мне уже было семнадцать лет, и снова было лето, позднее лето, а предыдущая ночь выдалась бурной. Я спала. И была не одна.

— Лор… Лор, просыпайся. У нас тут затруднения.

— Что? Ты не можешь сама с этим разобраться, Джиззл?

— Да ни в жизнь! — уверенно ответила Джиззл.

— Боже, — проворчал мой спутник, зарываясь в подушку, — Мне надо поспать.

Я поднялась, переключила разговор на свой беспроводной домашний телефон и вышла общую комнату. Соседки Марго дома не было. Стоял полдень.

— Тут эта сдвинутая старуха истерит, Лор.

— Почему? Что ты натворила?

— Я?! Я ничего не сделала. Да она просто сумасшедшая старая кошелка, и все.

Я стояла посреди душной комнаты, обнаженная и молодая, и, отбросив волосы за спину, пыталась соображать. Но жара начинала создавать помехи в телефонной связи, голос в трубке звучал глухо и скоро исчез бы совсем. Когда-то существовали сотовые телефоны, «мобильные», но магнитное вмешательство Астероида резко сузило их территорию охвата, не навредив особо всем остальным видам связи, в особенности в бедных районах.

— Ты пропадаешь, — захныкала Джиззл.

— Ладно. Я буду через двадцать минут. Давай адрес.

Мой ухажер ругнулся в мою сторону, пока я бегала взад и вперед по комнате. Он был не ахти. Я сказала, что у нас с ним все кончено, и если он хочет остаться в постели после часа дня, ему придется встретиться с полицией, — у них передо мной немалый должок. Соврала. Но он поднялся, весь уязвленный и взбешенный, а я поспешила уйти.

— Если сломаешь что-то из моих вещей, — уже в дверях предупредила я, — ты сильно пожалеешь, милый.

Что-то сломаешь. О Боже.

Что может значить кровать, или пара декоративных украшений, одежда? Ценны только твое сердце и твоя душа. Только они.

Вверх по лестнице в Комптоне. Лифт здесь был сломан, но сам факт его наличия указывал на то, что район не так уж плох.

С этим заказчиком не должно было возникнуть проблем. У женщины даже были кое-какие уборочные роботы, подготовленные для использования нами. Что же натворили мои Пыльные Детки? Разбили одну из машин?

Квартира располагалась на самом верху, на шестом этаже. В окне на лестничной площадке открывался вид на иссушенные летней жарой деревья цвета меди и заросшее клематисами место разлома. Я стукнула в дверь — никаких автопанелей, даже звонка не было. Никто не подошел, я попробовала позвать, и тогда меня впустила Джиззл. Вид у нее был скорбный, ее гуммигутово-оранжевые волосы торчали в стороны влажными шипами.

Внутри было довольно шумно. Снаружи этого не было слышно, такая прочная дверь. Невнятное жужжание разговора… мужские голоса, затем звук чего-то двигающегося — бах! — и раскалывающегося.

— Говорю тебе, Лор, она не в своем…

— Ладно. Дай мне пройти.

Мягкой поступью я пересекла короткий коридор и вышла в огромный зал. ВУ была включена, и это была отличная визуальная установка: с четырехсторонней подачей звука и безупречно устойчивой цветопередачей. Часть шума, слышимого у входа, оказалась голосами дикторов, звучащими в новостной ленте; просто группа парней в модных, состоящих из одного предмета костюмах, однушках, что-то долго обсуждали. Потом только я увидела женщину, нашего клиента.

Она не была старухой, вовсе нет. Отлично крашеная блондинка, около сорока лет, или же пятидесяти с Омоложением, что автоматически сделало бы ее материальную значимость выше, чем мы предполагали. И у нее действительно была истерика. Она плакала, минуту назад она метнула в стену маленький столик.

— Прошу прощения, — начала я, стараясь звучать одновременно и задабривающе, и уверенно.

Она в ту же секунду повернулась ко мне.

— Иди сюда, — крикнула она с хрипом. — Иди сюда и сядь. Боже, ты же всего лишь ребенок… Иди сюда, садись и слушай эту… эту чертову мерзость!

Последние слова вышли криком.

Да. Она была двинутой. Не иначе.

— Мне нужно знать, — холодным тоном обратилась я, — какие проблемы у вас возникли? — Я имела в виду Пыльных Деток. (Трое из них, Джиззл впереди, сейчас со страхом пялились из глубины коридора в мою сторону. Три маленьких ребеночка, чья мама приехала разбираться с опасной ситуацией. В конце концов, никому из них не было больше пятнадцати). — У вас какие-то проблемы с моими девочками?

— Дело не в твоих девочках, — выплюнула наша клиентша. Как же ее звали? Не могу припомнить. — Дело в этом, — она указала на экран ВУ.

Точно в этот момент один из мужчин приблизился к камере и заполнил собой весь экран. Он обратился к нам всем в очаровательной актерской манере:

— А сейчас, зрители, я бы хотел, чтобы вы последовали за мной и взглянули на эти удивительные создания. Я хочу, чтобы вы судили сами. Поймите: то, что вы сейчас увидите, — реальность. Никакой компьютерной графики. Можете проверить нас своим рекламным медиаприложением. И если на вашем ВУ есть виртуальный режим, поверьте мне, самое время его включить.

— Виртуальный!.. — воскликнула клиентша, — Боже. Боже!

Я предположила, что у ее ВУ не было такого режима. Маловероятно даже для Комптон Стрит. После первых бедствий, принесенных Астероидом, города только начали поднимать и запускать в действие такого рода технологии, таким образом, только настоящие богатеи простым нажатием кнопки могли заполнить свои комнаты образами виртуальной реальности.

На экране петлял извилистый, слабоосвещенный коридор какого-то комплекса из стали и поляризованного стекла. Не особо сногсшибательный вид.

Наш клиент опустилась на тахту.

— Смотрите, — рыкнула на нас. — Мой Бог, — снова прокаркала она, — есть ли Дьявол в Аду?

Я много лет не слышала этих слов, с тех самых пор, когда покинула Вавилонский бульвар. Волосы у меня на затылки встали дыбом.

Прагматичная часть моего разума думала сейчас: «Просто собери девчонок, скажи этой сумасшедшей, что Денни разберется с ее счетом, и уходи отсюда».

Тут на экране развернулось просторное, белое помещение. В центре его стояло старомодное кресло искусственного резного дерева, будто попавшее сюда из пьесы начала XVI века. В кресле сидел мужчина; его длинные ноги были вытянуты, одна рука изящно приподнята так, чтобы крупная, в черных полосках птица — возможно, ястреб — мог удобно сидеть на запястье. Темно-красный шелковый камзол XIV–XVII вв., почти черный, белая льняная рубашка, кружевные манжеты, — тут же черные джинсы и черно-красные ботинки. Волосы у него были длинно отпущены. Длинные красновато-каштановые волосы.

Никогда раньше я не видела его.

Но миллионы раз он вставал перед моим мысленным взором, в моих мечтах.

Это был он.

Это был Сильвер.

Я видела Сильвера.

Мои ноги — говорят, такое происходит, — стали ватными. (Раньше такое со мной происходило только раз). Вата. Вот как это происходит. Я схватилась за спинку тахты нашего клиента, чтобы удержаться на ногах, и услышала как она глухо, будто издалека сказала:

— Самое время для конца света. Самое время. Серьезно, пора уже!

Я совсем запуталась, подумала, знает ли она его… знала ли она его?..

Красноволосый мужчина поднялся из кресла и спокойной, расслабленной походкой приблизился к камере. Он улыбнулся нам своей идеальной белозубой улыбкой. Его кожа — из серебра. Янтарные глаза.

— Я жду тебя, — сказал он. На этом все. И внутренности твои распались.

Никогда я не слышала столь музыкального, столь ненапыщенно уверенного, спокойного и доброго голоса. Такого чувственного. Такого личностного. Но нет, конечно, я слышала его. В своей голове, в своих мечтах.

Птица развернула крылья. Это тоже был робот?

Камера максимально приблизилась, видно было каждое перышко. И каждая черточка его лица. Кожа, лишенная пор, но настоящая. Одновременно и матовая, и блестящая. Металлическая, но как если бы под первоклассным серебряным гримом. В точности как описывала Джейн.

Это не был робот. Это был мужчина, которого так хитро преобразили, что он мог бы казаться роботом. Какой подлый трюк.

Женщина на тахте забормотала:

— Он не изменился. Только… я забыла, какой он… особенный. Только раз. В комнате при лаборатории. Они позволили… только один тот раз.

Мужчина на экране отвернулся от нас. Он взял в руки тонкую, вырезанную из дерева свирель. Коснувшись ее губами, он извлек из инструмента музыку. Я не знаю, что это была за мелодия, но она была завершенной, изукрашенной и быстрой, — конечно, невозможно сыграть такое количество рулад причудливого узора на такой скорости.

Я услышала, как женщина снова бормотала:

— Турецкий марш, — а потом: — Нет, даже виртуоз не сможет так быстро. Что ж это такое?.. Примерно в три раза быстрее лучшего исполнителя… Но и экспрессия есть, по-своему окрашенная тональность. Раньше у него была гитара. Или фортепьяно. Теперь флейта. Он все еще играет на гитаре? Позволяет ли это новая программа?

Экран внезапно погас. И я чуть не потеряла сознание. Маленькое но такое неожиданное потрясение, сразу же после первого шока от того, что я увидела его.

Она хлопнула по дистанционке и обрубила картинку. Она плакала, и свои горящие глаза обратила ко мне:

— Я его трахала, — прошептала она. Это была не ругань, не так она это произнесла. Когда она произнесла «трахала», звучало это, как если бы она сказала: «Я ненадолго умерла и попала в Рай». А потом она продолжила: — Но ты, ты, чертова неотесанная сучка, что ты в этом можешь понимать? Ты никогда не сможешь себе его позволить и накинуться на него. Да и я тоже. Забавно это. Просто повезло, в тот единственный раз, просто повезло, что они решили протестировать его на мне… мне и нескольких других. Электроник Металз. Все ради сраной фирмы.

Джиззл злобно царапала и дергала меня, пытаясь увести. Я чувствовала запах духов Джиззл, несколько дороговатый, явно украденный у предыдущего клиента. Но я лишь перегнулась через тахту блондинки, вперившись в ее дикие глаза.

Согласно Джейн, он говорил, что его тестировали на женщинах, — и, вероятно, мужчинах, — прежде чем выпустить, как и остальных из его племени, свободно разгуливать по городу. Да и как иначе — он был роботом для удовольствий.

Джиззл заныла:

— Давай, Лор… она двинутая. Пойдем… Пойдем отсюда…

И женщина закричала в ответ:

— Да, уходите, грязные маленькие шлюхи. Бегите и мечтайте о мужчине, которого вам не заполучить. Что они сделали с ним… о, Боже… а сейчас они вернули его, как будто это ничего не значит.

Она, шатаясь, стала подниматься с тахты. Джиззл, Ку и Даф тянули меня за руки и за волосы к входной двери квартиры. И когда я на таких же нетвердых ногах добралась до выхода, кружка с коффином полетела прямо в экран ВУ. Он раскололся как тонкая корка льда. Все-таки, дешевая, низкосортная установка.

Голосом, хриплым от чистосердечности, Марго призналась мне:

— Я украла тот твой кулон. Еще не продавала. Хочешь его назад?

— Какой кулон?

— Тот, где что-то вроде змеиной головы держит стеклянную бусину.

— Ах, да… Я думала, я его потеряла. Нет, все в порядке, Марго. Оставь себе, или продай. Что угодно. Пускай будет прощальным подарком.

— Ты куколка, Лорен.

— Еще что-нибудь нравится?

— Ну. Твое прошлогоднее зимнее пальто из искусственного меха. За него можно выручить хорошую сумму.

— Как скажешь. Но оно все в дырках. В любом случае, забирай.

— Эм… — Марго явно что-то недоговаривала. Я никогда не видела ее такой. Если она врала людям, у которых крала, то была открыта и пылка, с налетом сострадания к их утере. Я поняла, наконец, и сказала:

— Что ж, а почему бы мне не оставить его просто в шкафу, а ты заберешь его как-нибудь сегодня, перед тем, как я уйду. Удиви меня!

Мы рассмеялись. Как старые добрые друзья. Кем, как мне кажется, мы и были.

Я уходила. По этому поводу Марго и разоткровенничалась. Но до того момента, как я это осознала, прошло еще полдня.

Уже на улице, на Комптон Стирит, я развернулась и отшвырнула от себя прилипшую Дафнию. Несправедливо, конечно. Я сказала, что мне жаль. Она начала плакать, а меня затрясло, и тогда Джиззл предложила:

— У меня тут немного бренди в бутылке из-под колы, — и пустила ее по кругу.

— Что, черт возьми, с это старой леди? — вопрошали они.

Девочки строили догадки, хихикая от бренди и стресса.

— Ладно, девчонки, — сказала я, — почему бы вам не сходить и не купить по сэндвичу. Что-нибудь вкусненькое. Вот вам деньги. А потом двигайте к следующему клиенту. Это на Марбелла, верно? А по поводу всего произошедшего я поговорю с Денни.

Они ушли, щебеча над моей весьма щедрой подачкой. Ну а я медленно побрела куда-то. Не могу сказать точно, где я ходила, но время проносилось мимо меня как ветер. Все, что я видела, о чем думала — все только о нем.

Понимаете, если бы я как-то встретила его в то время, когда он был с Джейн, я бы так же не смогла бы не сходить по нему с ума, но мне пришлось бы заварить свои чувства чугунным люком. В отличие от Марго, я не краду у своих друзей. Но это… как сказала блондинка на Комптон? «А теперь они его вернули».

Вы можете воскресить мертвого? Очевидно, Иисус мог, и я не вижу причин, почему нет, если это был Христос. Но, разумеется, и ученый мог пересоздать, восстановить машину. Даже — особенно — Сильвера.

Логично, что я отнесла происходящее на счет Электроник Металз, о которых говорила Джейн, первых его создателей. Яростная блондинка тоже вспомнила о них. Она там работала. Легко понять, почему она не смогла забыть.

Наверное, ей было очень страшно, когда они приказали пойти и заняться — мой Бог — сексом с роботом. Затем… Затем она увидела его.

Угадайте, где я оказалась в семь вечера? В Ист Арбор. Где, согласно Книге, когда-то располагалось здание Э.М. Номер 2 ½.

Третье потрясение. Здание все еще находилось там. Джейн сообщала, что Э.М. переехали на запад, но даже так, понятно, что это в некотором роде ложь. Может быть и странно, что я никогда не пыталась отыскать именно это место среди других, описанных в Книге, тех, которые я искала и не нашла, — за исключением обеспеченных районов вроде жилого комплекса в Нью Ривер (Кловис) и Острова (Египтия). Но и там я никогда не раскрывала точное местоположение их квартир. Уж не говоря о том, что общее наблюдение и охрана в таких местах завалили бы меня вопросами сразу же, как только я переступила бы порог фойе, а в случае с Островом — как только я сошла бы с парома на берег.

Но Электроник Металз изначально занимали эту площадь, как занимают и сейчас. Неоновая вывеска корпорации была на месте, но чуть заржавела и покосилась, возможно, и не работала. Джейн не переименовывала название Э.М. Зачем? К тому времени уже многие знали о суперроботах вроде Сильвера и о том, кто их разработал.

Я топталась у ворот, которые все еще были под охраной и на замке, каждый раз пронзительно предупреждавшем «Эта фирма переехала!», когда я подходила слишком близко.

Косясь в дыры сетки безопасности, я разглядела тускло-серый, поляризованного стекла главный фасад. Поляризованное стекло потрескалось. Сорняки вытянулись в полный рост на территории участка и прорастали из дыр в стенах. Странно было и то, что здесь в замке оставили сообщение, и то, что его механический голос утруждался настаивать на и так-то очевидном.

Солнце зашло. Жаркие фиолетовые тени протянулись между домами. Я уже поворачивала назад, когда некий мужчина неожиданно появился из какого-то подобия ангара, который я до того не заметила.

— Ты давно тут стоишь, — сказал он. — Чего ты хочешь?

Анести/Лорен, опытный лжец, ответила:

— Ну, я просто знала женщину, которая здесь раньше работала. Около 12 лет назад.

Всегда лги насколько возможно ближе к истине. Я знала ее — около двадцати минут, — эту безумную с Комптон.

— Много кто здесь работал. Ты сейчас кого-нибудь видишь?

— Да я просто…

— Их больше нет. Наломали дров эти ребята. Сенат прикрыл их бизнес. Объяснил все как можно яснее. — Я гадала, почему этот человек торчал в ангаре у ворот. Будто прочтя мои мысли, он сказал: — Я раньше тоже здесь работал. Занимался доставками. А теперь мне поручили приглядывать.

— Но Вы сказали, что их всех больше нет здесь.

— Конечно. — Маленький нестарый старичок. Он внимательно вглядывался в землю под ногами, как если бы ожидал, как какое-то создание пророется из нее. — Они тут делали забавные штуки. Думаю, ты в курсе, раз знала какую-то даму из здешних.

— Она говорила… — я запнулась, очень стараясь припомнить, — о роботах… похожих на настоящих людей.

— Так и есть. Из-за этого Сенат их и осадил. У нас тут толпы с криками стояли. Бунтовщики из неимущих. Тебе и так сложно найти работу, а тут роботы, забирающие твои места.

В дальнейшем разговоре не было надобности. Я улыбнулась и сказала:

— Мне пора, пожалуй.

Теперь, когда он поднял на меня свои глаза, они показались мне странными — зеленоватые и какие-то слишком чистые для человека, застрявшего в ангаре за воротами заброшенного здания.

— Когда-нибудь слышала о МЕТА?

— Мета… нет.

— М.Е.Т.А. Расшифровывается как Металлоиспытательный Экстраординарных Технологий Автозавод[9].

Пурпурная тень от здания напротив почти закрыла нас как крыша беседки. В наступающей тени я видела, как нестарый старичок теперь пристально вглядывался в меня, будто ожидая, что что-то выскачет.

— Никогда о такой не слышала, — честно призналась я.

— Немногие слышали. По ВУ сегодня была реклама. Вот это и есть МЕТА. Они говорят, что возвращают линию.

— Что? — глупенько переспросила Анести/Лорен.

— Роботов. Твоя подруга, чем она тут занималась?

— О, то да се.

— Не в этом городе, — сказал он. Тень спрятала его лицо, и зеленые глаза сияли из темноты. Может быть, всему виной первые года, проведенные в скупом людском муравейнике Деда, но я везде вижу предзнаменования. — Прямо за границей штата. На север. Там гористая провинция.

— Ну да, — сказала я.

— Там они находятся. МЕТА.

— А почему Вы мне это рассказываете?

— Этого пока нет в новостях.

— Тогда откуда Вы знаете?

Он отвернулся:

— Что-то у меня в горле пересохло, — сказал он.

Я дала ему несколько монет. Он взял, и сказал:

— У меня был один когда-то… в те дни. То есть, у меня был робот женского пола. Я имею в виду секс. У меня было с Коппером. Это — Кибернетический Оптимально Программируемый Передвигающийся Электронный Робот. Они так проверяли ее функциональность. Ох, мама… Она была более чем функциональна.

Я решилась сказать:

— Моя подруга тоже этим занималась.

И тогда он сказал:

— Ты тоже читала эту книгу, разве нет?

— Книгу?

— Ты знаешь, какую книгу. Ты знаешь, какой город я имею в виду? Где находится МЕТА? Теперь, после Астероида, его называют Вторым Городом.

— Серьезно? — ответила я. — Было приятно с вами поболтать.

Я быстро пошла вдоль по улице. Когда я оглянулась, он уже исчез, может, просто запрятался обратно в свой барак, или побежал в какой-нибудь бар.

Небо беспощадно колотилось о пустую раковину Электроник Металз.

Я побежала ловить общественный флаер в Южном Арборе.

Дэнни таращил на меня глаза, окаменевший как горгулья, а я плела историю о давно потерянной тетке, которая лежала чуть ли не при смерти в нескольких милях за границей штата. В конце концов, он заговорил:

— Не ври мне, Лорен. Едва ли ты в этом преуспела, но я знаю, куда ты клонишь. Давай напрямую: ты хочешь уехать куда-то отсюда.

— Мне нужна моя оплата, Дэнни. Хорошо?

— Без проблем. Ты оказалась отличным вложением. Возможно, ты еще вернешься.

— Я вернусь… конечно, вернусь.

— Держи, — он выложил передо мной пачку чеков, приковав к ним мой взгляд. — Ты это заработала, — сказал он. — Ты даже ни разу не вводила меня в расходы на стоматолога, как остальные.

Там была приличная сумма.

— Я тебе верну.

— Конечно. А я — панда.

Дальше была сцена с Марго. И еще позднее — возвращение в квартиру с летучими мышами у Олд Ривер и выяснение, что она забрала пальто, но и оставила, как истый воришка запрятав среди моих немногочисленных вещей, пару серебряных туфель на шпильках. Серебряных. Как раз моего размера.

Закат того дня я застала уже во флаере далеко за пределами Штата. Пришлось стоять в очереди около часа, прежде чем я получила свой билет. Я никогда не путешествовала за какие-либо границы. Но, с другой стороны, до двенадцати лет я никогда не уходила далеко от логова Деда. Может, из этого и состоит вся жизнь: заточение, обретение свободы, и затем новая тюрьма.

Глава 2

Где закат раскрывает горящие двери,

По небесной тверди ангелы ступают

Из далекой земли, прекрасные звери:

Глаза из угля, пламенем власы сияют,

Сплав без сердца, душа, облаченная в плоть,

Крылья скребут небесную вечную чашу,

Огненный меч готов рвать и колоть…

— 1 —

Ночной перелет во Второй Город занял шесть часов.

Рассвет начался, когда мы летели над новым, простирающимся на километры пейзажем. Всю ночь, там и тут, вспыхивали осколки огней. Я наблюдала их, потому что, в отличие от большинства пассажиров, коматозно сопевших и вздыхавших вокруг меня, не могла спать. Флаерные мачты слабо светились в темноте, напоминая тонкие башни из какого-то героического эпоса. Но местность невозможно было разглядеть.

В предрассветных сумерках чувство безмерности охватило меня. Никогда я не видела такое огромное, открытое, незастроенное пространство. Всклокоченная, неровная земля, расселины, овраги и прошивающие все это блестящие нити рек. Деревья либо льнули ветвями к каменистым склонам, либо, как, например, сосны, темными стрелами указывали в небо. Затем небеса остыли, облака развеялись, и я начала различать отдаленные, но вездесущие очертания гор на горизонте. Даже в последних медных вспышках лета, на самых их верхушках можно было различить снежные шапки.

Прошли минуты, и мы уже летели над городом, над неизвестным городом; мой желудок съежился, и не только от резкого снижения скорости.

Меня привело сюда болезненное влечение. Что, черт возьми, мне теперь делать?

На флаерной станции все пассажиры выстроились в линию и медленно тащились через пограничный контроль — частично механизированный, частично представленный людьми. Меня охватили сомнения, что с моим временным ID[10], легально купленным перед отъездом, окажется что-то не так. Но все прошло гладко. Меня спросили о цели моего прибытия.

— Поиск работы, — ответила я.

Больше вопросов не последовало. Рискну предположить, что спросивший парень решил, что я проститутка — везде полезная профессия.

На платформе флаера уже стояла жара. Чужой город выглядел как любой другой, например, как покинутый мною прошлой ночью.

Куда я направлялась? В чем заключался мой план?

Я чувствовала себя сбитой с толку, ощущала тревогу, но для сомнений было уже поздно. К тому же, будучи борющимся за существование бедняком, ты быстро привыкаешь к мысли, что страх редко помогает. Я собрала свою сумку, покинула платформу и отправилась перекусить бубликом.

Перед кафе, откуда я выходила, оказалась установлена ВУ, транслировавшая местные новости. Я решила остановиться и посмотреть, вдруг покажут что-то. Что-то о нем. Но ничего не было. Голос в моей голове сказал: «Может, тот старик в Э.М. солгал». Или был сумасшедшим. Как могла я быть настолько уверена, что данной им информации можно доверять? Просто я подумала, это логично: МЕТА отняла бразды правления у Э.М., а здесь был другой сенаторский, правительственный округ или просто участок крупного бизнеса…

Я брела через город. Впереди уже виднелся один из более обеспеченных районов. Нетрудно было его узнать: это был бросающийся в глаза, отстроенный высоко и потому хорошо различимый с нижерасположенных улиц комплекс. Он сиял ледяным блеском как те далекие горы. Предполагалось ли, что беднота будет почитать это место? Оно напомнило мне о Рае на Холме, или замке со средневековой гравюры: строение возносилось над обслуживающей его крестьянской деревней. И крестьянам приходилось, помимо лицезрения славного величия замка, остерегаться мародерствующих рыцарей, либо карающих ангелов.

Приближаясь к нему, я пересекала чавкающие грязью улицы, взбиралась по лестницам и поднималась по эскалаторам.

У подножия Рая был разбит парк из скульптурных деревьев, фонтанов, растений необыкновенных тепличных окрасов. Ручная живность сновала повсюду: белки, еноты, птицы, — они не пугались и подбегали кормиться прямо к прохожим. Много праздных гуляк их подкармливало. Но перед белкой, тяжело прогалопировавшей в мою сторону, мне пришлось извиниться, и она буквально обдала меня презрительным взглядом, прежде чем взобраться на дерево.

За парком простирались сияющие ворота, которые я разглядела еще внизу.

Купола как пузыри лежали на молочно-белых стенах посреди гладкого блеска поляризованного кристалла. За величественными строениями небо и далекие горы, настоящие горы, огораживали горизонт. Вся оставшаяся часть города лежала далеко внизу.

Передо мной стояли высокие электрические ворота, сейчас открытые. Лишь пара патрульных роботов бесшумно двигалась вверх и вниз по аллее, окаймленной синими кедрами. Неоновая надпись при воротах гласила: «Монтис Хайтс»[11].

Бесполезно было бы пытаться вторгнуться внутрь через этот словно манящий вход. Меня бы тут же остановили и стали допрашивать, зачем я здесь, прямо как в тех фойе на Нью Ривер.

И все же кто-то приближался, выходил из Монтис Хайтс, шел по аллее к воротам, укрытый прохладой синих кедров. В дырявой тени древесных крон и ярком утреннем свете я различала текучую стройность, блеск воды. Серебряный, сапфировый и самый насыщенный, пылающий красный.

Огненные волосы. Кожа как…

Я позабыла, как дышать. На минуту прилив крови лишил меня зрения. Когда пелена сошла, фигура была гораздо ближе, всего десять или двенадцать ярдов разделяли нас. И я поняла, что это был… не он. Но представитель его вида.

…Вошла сестра Сильвера. Ее красновато-каштановые волосы… она, улыбаясь, посмотрела на меня. Я знала, что она скажет. «Я Сильвер. То есть С.И.Л.В.Е.Р., что означает Серебряный Ионизированный Лабильный Вокализованный Электронный Робот».

Женская фигура двигалась как танцор на площадке. Будто без костей, змееподобно, и, в то же время, чувствовалась ее мощь. Кроваво-красные волосы были перекинуты через одно плечо и спадали к самому поясу, отдельные их пряди припудрены твердым, ослепляющим золотом. Ее тело змеиной кожей облачала серебряная одежда, украшенная спереди фиолетовыми драгоценностями и россыпью то ли дождевых капель, то ли алмазов. Красота? Это слово было придумано специально для нее. Для нее и таких, как она. Да, это был Рай. Ангелы ступали здесь.

И, как описывала Джейн, этот ангел улыбался, прямо мне. Вот она достигла врат Рая, замка-в-облаках, но она была внутри, а я снаружи, и эти несколько шагов навсегда исключали меня из блаженного места.

— Привет, — сказала она мне.

Я по-идиотски ответила:

— Привет.

— Ты собиралась войти?

Ангел в портале. Или Святой Петр. Я покачала головой, тупая из тупейших. Затем слова отворили мой рот и выстрелили в нее:

— Ты из сильверов?

— Конечно, — сказала она. — Меня зовут Глая. Регистрационный код Г.А.2.

Глаза ее были цвета изумруда с бледно-голубым стеклянным блеском. Это что-то новое. Раньше их глаза — всех сильверов — были янтарными. Ее тело было безупречным, длинные ноги, сандалии на высоких каблуках и с высокими ремешками, серебряное по золотому, на серебряной коже.

Другое отличие — ее имя не было аббревиатурой, как в случае с первой серией. Нет, теперь она носила настоящее имя. Глая.

— Если ты захочешь побольше посмотреть на меня, — предложила она с неизменной улыбкой, чувственная и довольная, получающая удовольствие от моей заинтересованности и расцветающая под ней до красоты небывалых высот, — свяжись с МЕТА и повтори мой регистрационный код.

— Я вообще-то не К-З, — уныло ответила я. — Да и в любом случае, я же не смогу тебя себе позволить, верно?

Она так состроила мне глазки, что я просто не могла это проигнорировать, К-З я или нет. Ответила мне с дружелюбием:

— Ну, если что-то изменится, может тогда. Прекрасного дня.

И она проплыла мимо меня, как поток из драгоценностей и металлов, край ее облегающих одежд легко коснулся меня, парфюм ласкающей рукой погладил мое лицо. Ногти на ее пальцах рук и ног были окрашенный в огненный цвет — каждый в свой оттенок.

Я почувствовала слабость, как после пробежки в тридцать километров или долгой болезни.

Один из роботов-патрульных скользнул с авеню и приблизился к воротам.

— Кто здесь? — спросила машина.

— Никто, — ответила я.

— У вас нет здесь никаких дел?

— Нет.

— Будьте добры, спуститесь на низший уровень, — посоветовал он мне.

Мое ответное предложение было не таким учтивым:

— Будь добр, отъе**сь.

В тот вечер я видела много виспо. Они были повсюду в городе, появлялись просто из ниоткуда, как обычно и выходит с рекламой. Люди таращились на них или просто игнорировали. Как можно было их игнорировать?! Земля шатается, и ты стоишь, цепляясь за край пустоты, и совсем не замечаешь? Видимо, такая она, жизнь.

Я вспоминаю первый виспо, виденный мною и группой в другом городе, мне тогда было восемь. Постеры, которые имеют звук, которые двигаются, совсем как живые. Сэмьюэл шлепнул меня за то, что я смотрела.

Вот и сейчас я тоже получила шлепок, но другого рода.

Я стояла посреди улицы и наблюдала, как этот пиротехнический дисплей фениксом вырастает из пыльного нижнего города.

«Опыт века! МЕТА представляет Шоу. Вы знаете, что у нас есть они… Вы знаете, вы видите их… касаетесь… Зачем же прозябать в ожидании? Станьте перед лицом будущего вместе с МЕТА!»

Женщина возникла на вис-экране. Нет, робот возник. Не Глая, которая была одной из сильверов. Эта была коппером, с кожей, напоминающей сливочный электрический закат, и пшеничными волосами. На ней был змеиный костюм с топазами и аметистами, она улыбалась, показывала белоснежные зубы. Голосом она имитировала поющую птицу, странный текучий трепет… Канарейка? Ее место занял мужчина с золотой кожей и черными волосами. Акробат, он крутил невероятные колеса прямо в воздухе. У него были зеленые глаза. За ним возник другой мужчина, черный как гагат, — новая линия, как гласил баннер над экраном, металл астерион, непосредственно с Астероида, — волосы его тоже были черными, но их длинные пряди переплетались с золотом, и глаза его обрамляло золото. Одежда на черном мужчине состояла из множества черных чешуек. И тут же была женщина из черного астериона, в просвечивающих белых одеждах. Казалось, она стояла в огне, который каким-то образом для нее создал мужчина. И только потом появился мужчина с серебряной кожей, с янтарными глазами и волосами цвета бургундского вина. Все они читали, или пели, или бегло что-то произносили, или двигались с неожиданными и чудесными извивами. Этот, серебряный, играл на мандолине, мягко подпевая музыке.

Рядом со мной один из таких же зрителей спросил:

— Они машины?

— Нет, просто компьютерные эффекты, — сказал другой голос. — Это какой-то фильм.

Небольшая толпа потекла дальше.

Я вглядывалась в кинопленочные глаза серебряного мужчины. Это был он. Хотя откуда мне знать? Он был одет в рубашку, будто собранную из блестящих монет. Не смотря на то, что это была всего лишь оптическая программа, казалось, он взглядом наблюдает за мной.

Затем экран мигнул и отключился, на месте предыдущей картинки появилась пустыня с рассекающей по ней огромной машиной. Другой рекламный виспо другой компании.

Где должно было быть Шоу? Ухватила ли я эту информацию? Само собой. Некий общественный развлекательный сад. МЕТА организовала представление. Мета, фирма будущего, с которым нам предстоит стать лицом к лицу.

Но он ли это? Он часть линии. Изначально в каждой линии было по три робота. В его линии еще один мужчина и одна женщина. А сейчас? Они расширили прототипы, изменили их. Выпущена черная серия, из астериона, в добавление к голдерам, сильверам и копперам. Кому-то поменяли цвет глаз. Голубоглазая Глая… А она была в виспо? Да, я видела ее, но не могла разглядеть, что она делала… И женщина-голдер тоже. Она высоко прыгала, крутилась…

И их уже всех сдали в аренду. Вот почему Глая была в Монтис Хайтс. Какая-то молодая клиентша К-З, или богатый мужчина-натурал захотели ее.

Может все… все они… уже… все пошли по рукам. По рукам.

Теперь другое виспо показывало новый ПВИ ВЛО[12] — стремительно вспорхнувший со злакового поля летательный аппарат, абсурдно невесомый. Над полем пыхтели и жужжали как мухи галифроптеры.

Многоквартирный дом на Вест Ларч[13] ничем не отличался от миллионов других, но фасад его украшала веранда, снабженная розовыми неоновыми лампами. В сумеречном свете мои рассевшиеся на ней соседи теперь наблюдали за мной как гиены. Когда часом спустя я снова появилась, они провожали меня еще более опасными взглядами.

Я воспользовалась душем «Только для квартиросъемщиков», все кабинки в тот вечер были пусты. Я помыла волосы. У меня было единственное «приличное» платье, найденное в магазине вторичного сэконда в один вечер экстравагантности, где-то год назад. Белый египетский шелк, — по крайней мере, так гласила бирка, — украшенный бледно-золотистыми блестками. Я две недели экономила на обеде, чтобы собрать на него деньги. Никогда не понимала, зачем купила его, будто предполагая, что, в конце концов, найдется повод. Оно облегало фигуру, не в обтяжку, но подчеркивающее. Без рукавов, с открытой шеей, и край — короткие платья были в моде — был над коленями. А еще были серебряные туфли, подаренные Марго. Я накрасилась, все мои двадцать ноготков были покрыты лаком молочно-кофинового цвета. Волосы свободно спадали за спиной.

Одной вещи я не сделала. Я не прочла и странички из Книги Джейн. Я помню Деда, никогда не расстающегося со своей карманной Библией. Нам порционно доставались из нее лишь куски, но сам он читал книгу постоянно: сосредоточенно разглядывал крохотные страницы в увеличительное стекло, которое раздувало его красный глаз до ока ужасающего внеземного существа. Думаю, Книга Джейн была мне Библией. Хотя я не читала ее несколько лет, она всегда была при мне. Она была первой вещью, которую я принесла в новую квартиру и спрятала. В этот раз я выломала панель в задней стенке шатающегося шкафа и положила туда Книгу, все еще завернутую в водонепроницаемую обертку. Она опиралась на стену. Затем я посадила панель обратно на клей. Но я не прочла и строчки. Даже не сняла обложку.

Кто-то одобрительно присвистнул, когда я спускалась от Вест Ларч к Главному Бульвару.

К тому времени окончательно стемнело. Луна повисла над городом, приглушенная светом уличных фонарей, а на востоке прятался Астероид, зловещее око божьего Ангела Разрушения.

Еще с первых землетрясений, задолго до моего рождения, закрыли подземки. Но во Втором Городе была налажена надземная система транспорта.

Я села на поезд до России — это в честь европейского топографического названия. Там располагались общественные сады. И Шоу.

Кабина была переполнена, только стоячие места. Неужели все они, как и я, ехали туда?

Я стояла, качаясь и держась за поручень, смотрела на освещенные станции, проносящиеся с шипением мимо — переполненный поезд не беспокоился об остановках, да и ни одна монета в машине не говорила о том, что кто-то хотел сойти раньше. Смогу ли я разглядеть сцену в такой толпе, не говоря уже о ком-нибудь на сцене?

Механизм поезда создавал много шума, но я улавливала обрывки чужих разговоров.

— Их запретили много лет назад, эти штуки. Теперь все урегулировали как-то. А их всегда можно распознать. С человеком не перепутаешь. К нормальной работе их никогда не подпускали.

— Я видела рекламу по ВУ. О, я с тех пор только о нем и мечтаю.

— И я. Я обожаю черного парня…

— Какого еще «парня», дурында?!

— А, ну да.

— Ты с ума сошел. Ты хочешь заниматься этим делом с этими штуками?

— Они могут абсолютно все.

— Они созданы для развлечения и секса. Но дорогие очень.

— Две тысячи I.M.U. за полчаса. Так я слышала.

Сюрреалистично.

Испытывала ли Джейн что-то подобное: шатающаяся и стремящаяся вперед, часть любопытной толпы, навстречу этому недоступному и всепоглощающему Граалю? Но Джейн не была мною. Она, я знала, была неуверенной и застенчивой, но с твердым стержнем, с отвагой в сердце. Я же холодная как камень снаружи, а изнутри — одно желе, дрожащее под доспехом. Бесхребетная, вероятно.

Движение надземного поезда меня укачало, и я по-настоящему обрадовалась, когда он остановился, и все мы высыпали наружу.

Следующая сцена напомнила мне иллюстрацию с пилигримами из какого-то библейского трактата, где паломники тянулись к святому месту: так огромная толпа, крошечной частью которой была я, стремительно текла по наклонной улице к мощно освещенным стенам Садов Екатерины. Уличное освещение здесь было прекрасным, ни одного неработающего фонаря, стены по верху украшали бусы из ламп. Струи раскрашенного света то и дело прошивали, переплетаясь, воздух над парком. Толпе это нравилось. Они были возбуждены, лица их горели золотом, почти как металл. Думаю, мое тоже.

Впереди открывалась целая вереница ворот, снабженных ящиками для оплаты. Войти стоило всего десятку, что меня удивило, но, с другой стороны, учитывая численность толпы, и МЕТА и Городской Сенат урывали неслабый кусок. Что касается богатых горожан, здесь их не было. Для них были предусмотрены частные презентации.

Сад разрастался газонами и террасами, он пух от огромных деревьев, выращенных размер в размер относительно друг друга. Огненные лучи взмывали, и время от времени их небесное шитье заволакивало дымом фейерверков.

Я просто следовала за толпой, казалось, четко представляющей, куда она массово двигалась. В конечном счете, я думала, что мы достигнем наиболее высокой точки и будем вытягивать шеи, чтобы рассмотреть соответствующие глубины некой арены, чаши звука с крохотной сценой для представления где-то на самом дне. Но вместо этого, восхождение окончилось на просторном, покрытом дерном плато, приподнятом над землей как пиршественный стол под открытым ночным небом. Далекий, как кольца иных планет, за краями площадки едва теплился свет города.

Где же была сцена?

Другие также недоумевали. Я слышала, как мой вопрос произносился вслух несколько раз.

Кто-то ответил:

— Я вижу только одну возможную сцену.

— Ну и где?

— Подними голову.

И мы подняли. К параллельной черной плоскости ночи, где сияла луна, и сновали лучи света. Очередной фейерверк открылся желтым зонтиком, и серебряные звезды безобидно осыпались вниз.

…Когда же он умрет, изрежь его на маленькие звезды, и все так влюбятся в ночную твердь…[14]

По толпе пошел тихий рокот, выраставший отдельными взвизгами и криками.

Однажды я видела фильм, — не визуализатор, а одна из тех старых целлулоидных пленок. Там была сцена на горе, где стояли люди и глядели вверх на блестящий канделябр инопланетного корабля, спускающегося к ним с небес. Интерес к НЛО пропал, когда Астероид разрушил саму идею открытого космоса и всего космического. И тогда, в Садах, было прямо как в том фильме. Люди стояли и ждали НЛО. Или ждали, когда боги древних мифологий сойдут с заоблачных высот.

Изменение голоса толпы обыкновенно указывает на то, что что-то происходит. Что-то приближалось. Как герои фильма, все мы задирали головы, выгибали шеи и сканировали небо.

Это было волшебно. Умно, хитро, нас обвели вокруг пальца. И все равно волшебно.

Приближающимся объектом оказался золотой плот: он как восход всплыл с востока и продрейфовал поперек лунного лика и пламенеющего ока Астероида. Я предположила, что плот шел по проводам, закрепленным где-то высоко на невидимых мачтах. Но выглядел он как судно некой сверхъестественной сферы.

Они плыли на том плоту. Даже с такой высоты их можно было различить благодаря особому освещению, благодаря их одеждам, их сущностям. Все восемь. Двое золотых, двое медных, двое новеньких астерионовых, двое серебряных. Каждая пара состояла из одного мужчины и одной женщины.

Тела их облачали, если не считать металлических панцирей кожи и длинных каскадов пламенеющих, тлеющих волос, второй кожей одежды из драгоценных камней, чешуи, блесток. Они походили на роскошных насекомых, и с приближением можно было ухватить блеск глаз, глядящих на тебя в ответ.

Боже, как могла я когда-то думать, что можно любить подобное создание? Поклонение — да, самопожертвование — вероятно. Но не любовь. Как можно любить что-то настолько прекрасное, что тяжело смотреть? Как глядеть в самое сердце солнца. Ослепнешь.

Но толпа, вечно голодная до сенсаций, до чего-то отличного от скучной, изнурительной рутины реальной жизни, кричала и аплодировала.

Моя шея уже болела, выгнутая под таким углом. Ну и что.

Плот нырял все ниже, ближе. Теперь можно было, при очень высоком росте, дотянуться и коснуться кончиком пальца обшивки нижней его части.

Я видела его. Сильвера. Он стоял у низкой золотой ограды, глядя вниз, и его прекрасные глаза скользили по нам, без малейшего оттенка требования, сомнения, или смятения, — только та нечеловеческая уверенность, в которой не было места горделивости. Его глаза как пламя цвета солода. Его длинные волосы, густые, струящиеся волной, гранатово-красные. На нем черные, чернее самой ночи одежды.

Красное облегало тела черных астерионов. Я мельком увидела их на плоту. Видела и Глаю в золотом, настраивающую лебединую шею флейты. Двое золотокожих, одетых в серебристые покровы, сначала неподвижно стояли на руках, затем на одном пальце, другой рукой махая нам, смеясь и точно держа равновесие. Копперы были одеты в павлиново-зеленое. Они бросали нам цветы, но растения растворялись в воздухе еще до того, как кто-то успевал их поймать.

Видела его. Я видела его, как если бы все остальное лишь частично существовало, а он был больше всего сущего на земле.

Его глаза скользнули по мне. Я почувствовала это, будто прикосновение. Видел ли он меня? Высокую, худую, обыкновенную девушку в ношенном белом платье, со смуглой кожей и темными волосами. Человека. Очередного человека, приковавшего взгляд к нему и его племени.

Разумеется, он меня не видел. Но по прикосновению его взгляда, я почувствовала, как мой дух из тела перетек в его глаза, и как с движением их перемещался и он от человека к человеку, следуя чужой воле.

Вскоре началось Шоу.

Думаю, над парком распылили кое-какие легализованные наркотики. В воздухе висел знойный аромат фимиама, что напомнило мне о церковных действах, которые Дед утверждал в качестве обязательных процедур для проклятых. И лучи, перечеркивающие небо, — может быть, и они были не просто светом.

Боль в шее ушла. Она больше ничего не значила, ведь я лишилась тела, существовал лишь парящий дух, подвешенный в воздухе как смытая с края плота папиросная бумага.

Они пели нам, играли сцены из драм, боролись и музицировали. Бессовестное количество усовершенствований претерпели их умения, и теперь создавалось впечатление, будто все это должно было опровергнуть тот факт, что когда-то эти создания хоть на секунду можно было принять за человеческое существо. Теперь нельзя. Они стали волшебниками.

Конечно, нельзя было бы и на миг допустить мысль, что они смертны, когда они умеют вытворять такое… и такое…

Джейн говорила, что копперы были актерами. Сейчас их игра отличалась более чем просто очевидными способностями. Что-то в голосовых устройствах, — певцы тоже были этим снабжены, — заставляло слова звучать одновременно и над головой, (как если бы плот сновал взад и вперед по плато), и внутри самого уха, исключительно для тебя одного. Такими были их голоса. Каждое слово — капля света, или капля тьмы. Но это не все. Сцена, разыгрываемая копперами, была взята из старинной пьесы, не знаю какой, возможно, древнегреческой. Он и она, выступив вперед, изменились. То есть их одежда поменялась, прямо на глазах.

Их изумрудные паноплии осовременились. Неожиданно грудь женщины оказалась обнажена — совершенные медные полусферы с красными бутонами сосков. На ней была отделанная оборками металлическая юбка приглушенно-золотистого цвета, и в гладкие лимонно-желтые волосы вплетены змеи. Преображение произошло плавно, без сторонней помощи, ничто не замутняло нам зрение. Мужчина-коппер тоже переоблачился в килт из металлической чешуи, руки его обвивали бронзовые кольца, а светловолосую голову венчал бледный цветок-корона.

Цветы, металл и ткань излучались самой их нетелесной плотью, заменяя изначальные одежды, которые также таяли в никуда.

Аудитория аплодировала этому волшебному действу так же, как аплодировала последовавшей за ней драматической зарисовке: короткий, таинственный обмен, исполненный сексуальности и волнения, и все же неискренний.

За копперами выступали сильверы, пели и играли на инструментах. Они представили нам квейк-рок. Одной рукой он выбивал ритм из барабана, а звучало, будто играло два ударника в четыре руки. Женщина пела, ее диапазон поражал: неприступные, стройные, почти свистящие ноты капали в мрачный омут мурлыкающих низких резисторов. Но и у нее было два голоса, и второй гармонично подпевал первому.

Затем он заиграл на флейте. Он делал это так: располагал флейту чувственно между губ и затем брал из рук Глаи предложенную лютню. Как и с барабаном, на лютне он играл одной рукой, и звучала она будто в три руки, пальцы сливались в серебристое пятно. Лютня тоже издавала квейк-роковые мотивы, но на флейте мужчина играл более классически, ее стройный тон шелково струился над галопирующим звуком лютни, пока он держал флейту между белыми зубами, каким-то образом работая с ней языком… И все время второй рукой он выбивал ритм на барабане.

Золотые роботы сменили на сцене сильверов. Он и она. Они выпрыгивали вперед на ярды, кувыркались и крутились в воздухе, соскакивали со скал пустоты и катапультировали обратно. Но, опять же, это было далеко не все.

Голдеры держали по два фехтовальных меча, которые выскользнули прямо из их рук. Я имею в виду, выскользнули из мышц и кожи, из их тел. Понятно, что это были не мышцы и не кожа, но так оно выглядело, и мечи просто… рождались из них. И когда оружие полностью выросло, оно, легкое как снег, совершенствующее собственную форму и отвердевающее, поспешило уютно устроиться в давших им жизнь руках.

Нет. Человеческие существа так не могли бы. Никто никогда уже не примет эти создания за что-то человеческое.

(Я так рассуждала, будто потеряла его из вида, забыла о нем. Нет. Я видела его, как если бы смотрела сквозь их тела. Но я видела и всех остальных, и все, что они делали. Они были единым, эти восемь существ на плоту. И хотя тогда я еще не знала этого, но любить его означало быть в рабстве каждого из них).

Последними выступали астерионы. Нам предстояло увидеть, почему. Женщина выступила вперед и тут же обратилась в нечто иное. Как двойные голоса, игра в якобы три руки, материализация одежды и оружия, но, повторюсь, это было далеко не все.

Толпа в жарком ночном саду, в округе, названном Россия, издала низкий, первобытный звук.

Черная женщина, выражаясь буквально, превратилась в столб черного стекла. Обсидианового. Можно было видеть сквозь нее. Самый верх колонны венчало прелестное личико классического африканского типа, но, опять же, созданного в стекле, и, опять же, полупрозрачного. Только глаза ее двигались. Чужие галактики медленно и спокойно танцевали в тех глазах.

И затем он, мужчина из астериона, он…

Толпа возопила в пять тысяч голосов… восторг и восхищение, или ужас?

Кричала ли и я с ними?

Так или иначе, я бы не смогла услышать собственного крика, я не слышала собственного сердца. Возможно, я была мертва. Возможно, все мы были, и в этом не могло быть большой трагедии теперь, когда появилась новая раса. Бог отказался от плоти и крови. Теперь он не будет заморачиваться ни с потопом, ни с окончательно апокалипсическим землетрясением. Теперь Бог просто создал роботов.

На глазах всех и каждого, в полном своем великолепии, мужчина-астерион обернулся драконом. Он стал доисторическим демоном наших снов. В чешуе, блеске и славе, и ужасе: сусальное золото поверх гагатовой смоли, возвышающаяся черной башней к самому небу голова, бурлящие солнца в глазницах, пламя в глубине пасти.

Какое искусное исполнение.

Толпа на грани паники, дергающаяся, готовая к массовому бегству (сколько погибнет?), и в тот же миг все снова переменилось, будто переключатель повернулся в этой великой машине ночи.

Ни дракона. Ни столба. Ни чудес. Все исчезло.

Иллюзия? Как могли мы коллективно бредить всем, что увидели?

Над головами мягко детонировали остывающие лучи некого фейерверка без огня.

Жители Олимпа улыбались нам, снова созданные по нашему образу и подобию, только гораздо совершеннее.

Я подумала: «Наркотики — это из-за них все кажется таким, ведь даже робот не способен…»

Обыденность обрушилась на наши головы. Не только яркие огни, но и теплый дождь полил на землю. Толпа, снова взявшая себя в руки, начала рассеиваться, люди расслабились и хихикали.

Они и дождь тоже инсценировали, — кем бы они ни были, — те, что выступали в качестве Бога и назвали все это «Шоу»?

Давящая толпа оттеснила меня назад, и сквозь пелену дождя и жара я видела, как золотой плот с сотворенными Богом божествами низко полетел прочь из парка. Прошло около двух часов, а казалось гораздо меньше. Гораздо, гораздо меньше.

Меня толкнули сзади, но на этот раз чья-то сильная рука помогла мне устоять на ногах.

— Quelle joie[15]. Ситуация уже немного выходит из-под контроля, — сказал мужчина. — А я ведь предполагал, что так может случиться.

Я полуобернулась. Он был мне неизвестен, но казался знакомым.

— Ты будешь совсем мокрой, — заметил он сочувствующе. — В таком-то привлекательном платьице. Ты с кем-то?

— Нет, — ответила я.

— Что ж, — благодушно протянул он под гам толпы, — возможно, я смогу это исправить.

Тот самый парень из рекламы, что я видела в своем городе по ВУ блондинки. Малый с актерским голосом, помогавший по рекламе и всей деятельности МЕТА.

— Меня зовут Шарффи.

— Лорен.

— Раз знакомству avec toi, ma chere[16].

Я не особо шарю во французском, но суть уловила. Похоже, я ему нравилась.

Мы уже отдалились от эпицентра давки. С профессиональной ловкостью он провел нас обоих сквозь мокрую и расползающуюся толпу, над которой плыли, опускаясь ниже, красочные воздушные шары с привязанными к ним банками алкоголя и шоколадными конфетами.

— Милосердные подарки от МЕТА, — сказал мне мой спутник. — Хочешь чего-нибудь?

— Наверно, нет, — отказалась я.

— Дама со вкусом, — констатировал он.

К тому времени мы добрались до участка с крупными деревьями, и парень затащил меня под них. Там я увидела тускло освещенную, оплетенную стену с маленькими воротами. Было похоже на какую-то приватную рабочую часть сада. Шарффи отпер дверь, поморгав на нее глазом. Это реальность: множество людей частично «роботы», по крайней мере, многие из технически защищенной плутократии. У него, скорее всего, где-то встроен усилитель, который приводится в действие посредством глазного кода, дающего ключи к городу, ну или лишь некоторые из них.

За воротами тянулась посыпанная гравием тропинка. Затем стена из стальных кирпичей. Дверь этой стены тоже отступила перед мужчиной. Мы вошли на площадку с кучей припаркованных автомобилей.

— Моя вон та, — сказал мой спутник.

Я посмотрела в ту сторону. Это оказалась Ориноко Пракс с механизмом автоматического самоуправления, покрытая сверкающей золотой краской, будто лак для ногтей… или робот Г.О.Л.Д.Е.Р.

Опьяненная возможными галлюциногенами и опустошающими, безымянными эмоциями, Лорен Лгунья повела затуманенным взором своих (по истине) безумных глаз и отозвалась:

— Какая красивая машина!

Здесь дождь не лил так сильно. Либо над площадкой был частично натянут навес, либо шторм уходил дальше. Я посмотрела на парня, затем в сторону. Определенно, он был одним из тех с ВУ-новостей. И он присутствовал на Шоу, кажется, все о нем знал и был достаточно богат, раз мог позволить себе такое вульгарное авто.

— Прокатить тебя? — спросил он тоном победителя, прекрасно осведомленного о своей молодости, привлекательности и мерзкой обеспеченности.

— Почему именно меня? — спросила я невинно.

— О, ну, я наблюдал за тобой там, из центра управления. Нам нужно было следить не только за тем, как наша команда выступала, но и за самой публикой. Чтобы оценить реакцию, и тому подобное. А потом я наткнулся на тебя и довольно долго приглядывался. И как они тебе понравились, наша команда? Что ты подумала?

Команда. Он имел в виду роботов. Божеств.

— Захватывающее зрелище.

— Хорошо. Именно такой реакции мы и ожидали.

Он прошел к Ориноко. Боже, сиденья были обиты белым искусственным мехом; должно быть, мягкие как карликовые сибирские тигры.

— Давай немного покатаемся, — предложил он. — А потом поужинаем? Я вполне влюблен в тебя, Лорен, понимаешь — amour fou, coup de foudre[17] — и все такое прочее. Подобное вполне может случиться. Разве такая разумная молодая дама, как ты, не верит в любовь с первого взгляда?

— Да, — только и ответила я.

— Quelle joie. Залезай. Сиденья — сплошная радость. Тонешь милями. Кстати, мех натуральный. Только не говори никому.

Он мог бы оказаться психопатом. И я, честно говоря, думаю, так и есть. Но в тех обстоятельствах он казался просто очередным самодовольным мужчиной, ожидающим приятного бонуса от начальства, а потому сексуально возбужденным и жадным до какой-нибудь смазливой плебейки, что не прочь покувыркаться с ним в кровати.

Как он мог подумать, что кто-то посмотрит на него… после них?

Как мог он сам смотреть на смертную женщину после них? Хотя… мех в машине был натуральным. Возможно, это кое-что объясняет.

Я не противилась. По крайней мере, столько, сколько понадобилось для разжигания в нем желания.

Никогда не занималась этим профессионально, проституцией то есть. У меня был беспорядочный секс, потому что я так хотела, а деньги приносила работа. Разумеется, сейчас меня интересовали не деньги.

Хотя мех был настоящим и за ним явно трепетно ухаживали, мое мокрое платье никого не смущало, да и сам парень стряхивал капли со своего сшитого с иголочки костюма-однушки. Светлый жакет, рубашка и брюки соединялись между собой многочисленными молниями из чистого серебра. (Серебро). Еще у него было алмазное кольцо — полированный, не граненый, камень. Впрочем, это мог бы быть и искусственно выращенный алмаз, не важно.

Мертвенно-бледная машина пролетела через город как реактивный снаряд. Она бежала так быстро, что я не могла различить ничего, кроме архитектурных горбов, холмов, затянутых пеленой, и ярких городских пейзажей в дали. На горизонте призраки гор прорисовывались благодаря блестящему в лунном свете снегу на их вершинах. Дождь прекратился, — если, конечно, он тут вообще шел.

Меня так и подмывало начать расспрашивать его о роботах. Но я сидела тихо. Без сомнения, он скоро сам разговорится, если не сейчас, так во время ужина.

Парки были очень популярны, особенно в округе под названием Россия и следующем — Богемии.

— Раньше была еще Румыния, — сказал мой спутник. — Сгорела. Ведущие державы взорвали.

Я гадала, не навалится ли он просто на меня с грубыми поползновениями, но ничего подобного. Он был недосягаем, как сама луна. Ну и кто здесь умненький мальчик?

К тому времени, как мы приблизились к известному ему ресторанчику, Шарффи уже готов был размышлять вслух. Он резко переключил машину на автопилот и откинулся на сиденье.

— Да, скажу я тебе, на подготовку Шоу мы ухлопали целый месяц. Продвижение рекламы и все такое. Потом уже сам перфомад[18], — это жаргон, так я называю сегодняшнее рекламное представление. Похоже, всем понравилось, да? А сколько раньше было толков: люди боялись, что роботы отберут все оставшиеся рабочие места. Но машины никогда не предназначались для этого. Я полагаю, ты в курсе, что все это уже проделывалось двенадцать лет назад?

— Я тогда была совсем ребенком, — ответила я с рассеянным видом.

— Конечно. Mais naturellement[19]. Совсем малышка, пять или шесть лет. Ты мне должна рассказать об этом времени… — Но он не сделал паузы, и мне не пришлось ни о чем рассказывать. — Видишь ли, они чисто развлекательны, эти роботы. Первая компания, Э.М., они все залажали. И пришлось отзывать каждую модель. Всего было девять. Я думаю, я правильно помню… Девять моделей-делюкс плюс несколько милых полугуманойдных штуковин — ничего особо впечатляющего, ящики с человеческими головами, такого рода хлам. У нас теперь всего восемь моделей-делюкс. Четыре мужчины. Четыре девчонки. Славно.

— О, да, точно.

— Кто тебе больше всего понравился на перфомаде? — неожиданно спросил он меня, повернув ко мне свое острое как край лезвия лицо. Нашел дурака. По крайней мере, не такого, с кем бы ты мог легко справиться.

— Ну, мне, вроде, понравились астерионы.

— А! Ну разве они не божественны? Трансморфы. Меняющие форму, как волшебники в старых сказках. Но, скажу по секрету, они все это умеют, в определенных рамках, конечно. Ты видела, как голдеры создают оружие из рук? Они могу делать это отовсюду, хоть из грудной клетки, хоть из черепа. А копперы переоделись прямо на глазах. Но, опять-таки, все они могут это делать — менять одежду, создавать оружие. Добавлю сразу, на случай, если ты испугалась, они не могут создать никакого оружия, способного действовать по-настоящему, только для показа. Никакой пальбы или метания ножей. Они просто не могут этого. Во времена Э.М. голдеры позиционировались как телохранители. Теперь никто такого не допустит. Мы не собираемся отнимать какие-либо возможные рабочие места. — Так он размышлял, выглядя при этом самодовольно и лет этак на 30–40. Ему и могло быть столько, — уверена, для Омоложения у него полно денег. Машина стала замедлять ход, проплывая вдоль тропы, занавешенной соснами. — Но скажи мне, — спросил он, гладя в лобовое стекло, — что ты думаешь о сильверах?

Конкретный вопрос. Он что-то знает. Но что? И как он может знать? Я ответила:

— Они чудесны.

— Мужчина, — продолжал он, — Что ты думаешь о нем?

— Великолепен.

— Я забыл, ты в особом восторге от мужчины-астериона, верно?

Я жеманно улыбнулась. Полагаю, так оно и было.

— Ага, — кивнул Шарффи, — Ты в этом не одинока. Они пользуются безумной популярностью, эти двое. Приходится признавать. Но причина, по которой я спросил о сильверах, в частности, о мужчине… — (Да, что у Вас за причины, мистер Шарффи?) — Знаешь, у него что-то вроде личной истории за плечами. Не у остальных, только у него. Его зовут Верлис, кстати.

Что-то перевернулось у меня в голове. Нет… его зовут Сильвер. Вслух я не произнесла и слова. А имя Верлис скользило перед моим внутренним оком, пока его буквы не поменялись местами. Верлис — это анаграмма от имени Сильвер.

Шарффи продолжать трещать:

— То, что у нас получилось в результате, мы «выковали» из первоначальной модели. Создан он был (и с тех пор функционирует) двенадцать лет назад, и хотя все остальные были переплавлены на металлолом, компания не подвергла его той же участи. Что-то в Верлисе так и не смогли отстроить. Его демонтировали, но не оставляли попытки выяснить, что такое заставляло его механизм тикать по-иному. В чем не преуспели. Тогда его просто оставили на складе. Когда МЕТА забрала себе производство, мы разломали его сначала и затем восстановили. Он все та же старая модель. Разумеется, с новейшими усовершенствованиями, что и у других. Лично я никогда не замечал за ним чего-то необычного. На мой счет, он ничем не отличается от остальных. Слишком прекрасный, чтобы жить, да он и не живет, ma chere[20]. Так что все в порядке.

Впереди сосны отступили от изящной лужайки, на территории которой стоял какой-то католический храм. На его фасаде виднелась надпись «О'Пайн»[21].

— Эй, — сказал мой веселый сопровождающий, — как тебе это название?

— Они ирландцы?

— Ох, Лорен, я думал, ты поняла каламбур. — И он объяснил мне: ресторан в сосновом лесу и слово «сосна» — намекает все это на надежду[22]. Я притворилась, что суть до меня не дошла, пока он не дал своих разъяснений.

Вылезая из мехового гнезда машины, Шарффи повернулся ко мне и произнес с хрипотцой:

— Каджей.

— Что, прости?

— Каджей. Ты не в курсе. Уверена?

— Что это? Какое-то заведение?

— Может быть, — ответил он, явно забавляясь. Мы поднимались по ступеням к входу.

Новый звук каджей снова и снова всплывал в моем сознании. Шарффи произнес его, как произносят пароль. Для некоторых он и был паролем. На последней ступеньке звук воплотился для меня в символы. Он проговорил фонетически две буквы — К-Дж[23]. Книга Джейн. Я чуть не промазала мимо последней ступени. В этой игре слов, он превратил их в ничто.

У меня не осталось абсолютно никаких воспоминаний о том, что мы ели. Мы пили вино за ужином, в конце был ликер. Мы беседовали о Шарффи, я, в основном, размышляла молча. Но не могу вспомнить большую часть сказанного им, только те места, где говорилось о работе на МЕТА. И то с осторожностью. Эта работа откровенно спонсировалась Сенатом, если не напрямую правительством. И он постоянно с ложной скромностью повторял:

— Эх… но я не могу болтать об этом. Строго засекречено. Коммерческие шпионы повсюду. Ты представляешь себе, сколько стран пытается усовершенствовать эти штуки? И не все из них, должен отметить, с мирными целями.

Он больше не сказал ничего целенаправленного о сильверах, но сообщил новые имена всех роботов. Серебряных звали Верлис и Глая, медные — Копперфилд и Шина, золотые — Голдхоук и Кикс, и астерионы — Блэк Чесс и Айриса. Поразило меня то, что каждый из роботов-мужчин в имени своем нес название своего металла, даже Верлис в анаграмме[24]. Женщины — нет.

После ужина мы покинули ресторан и вернулись в машину. Он сразу же включил автопилот, заявив, что много выпил. Утонувшие в мехе, мы вырулили с разбитой дороги и петляли между соснами, он приобнял меня рукой, и я подумала, вот он, момент. Вот где мне пора сыграть свою роль. Поэтому я прижалась к парню и, когда он поцеловал меня, продолжила игру.

Раньше у меня не было секса с кем-то, кто мне не нравился. Тут мне везло. Несколько парней, пытавшихся ко мне пристать, когда я не хотела, просто было отшить словесно или физически, — как того мудака, которому я врезала в подземном переходе.

Но Шарффи был ультрагигиеничным и раздражающе презентабельным, и мне даже не нужно было предохраняться. Тот, кто может позволить себе противозачаточные уколы, был обязан по закону их делать.

Тем не менее, когда он отодвинулся от меня, — рука все еще на моей груди, и оба мы одеты, и еще даже не на первой базе, — я почувствовала волну расливающегося облегчения.

— Эй, Лорен, ma petite chere, ты ведь очень любишь и живых мужчин, n'est-ce pas[25]?

— Как ты угадал?

— М-м. Как-нибудь на днях нам надо всецело посвятить себя этому исследованию. Ну а пока… — Что я сделала не так? Он же не собирается кинуть меня? Другая волна облегчения накатила, когда он предложил: — Я думаю, ты должна пойти на сегодняшнюю вечеринку.

— Вечеринку?

— Отличную вечеринку, малыш. Колоссальные апартаменты, везде позолота, и шампанское бьет как струя мочи. Над самым городом. В Монтис Хайтс. Слышала о таком месте?

В дороге он поинтересовался, под каким знаком я родилась.

— Скорпион.

— Ну надо же! Я должен был понять по твоим глазам.

— 2 —

Над головой, в городской полутьме купола апартаментов походили на золотые, или молочно-синие, или полупрозрачно алые космические корабли, присевшие на снежные стены с мягкими радужными разводами.

Парк внизу был освещен фонарями и пылал зеленым огнем, птицы дико заходились в песнях. («Они не дают мне спать, — заметил Шарффи, — думают, что день не кончается»). Енот запрыгнул на крышу автомобиля и сбежал вниз, его натуральный мех блестел как… серебро.

Шарффи не преувеличивал насчет апартаментов. Он промигнул нас внутрь, как делал и с воротами в России, и мы зашли во внешний лифт, сделанный из узорчатого стекла. Взлетая выше и выше, мы добрались до купола, будто до сердцевины чернослива. Город простирался под нами словно все королевства мира.

На террасе крыши был разбит сад, обегавший купол по кругу. Овальная дверь распахнулась сама по себе, стекло в стекле. В пурпурном свете помещений мой спутник выглядел необычно. Не сомневаюсь, что оба мы выглядели так. И я знаю, как дешево в таком свете смотрелось мое платье.

Коридор облицовывал черный, в прожилках, мрамор. Вот именно, настоящий мрамор, не подделка.

— Из Италии, — сказал Шарффи, сделав охватывающий пространство жест. Я бы ненавидела его, будь у меня на то время, но времени не было, а сердце мое выбивало виртуозное соло в темпе престо. Затем мы подошли к следующей двери — отделанной и облицованной белым мрамором и золотом. Кажется, он отметил, что золото в сорок карат, и дверь открылась — не автоматически, а с помощью двух лакеев в викторианских нарядах. Мое маленькое сердечко затерялось в шуме квейк-рока.

Каждая комната освещалась своим цветовым оттенком. И комнат/цветов было множество. Фойе — в розовом свете. Следующая комната желтая как вино, следующая за ней — как вино красная. Потом мы прошли через леденисто-голубую оранжерею, засаженную растениями и людьми, впрочем, как и предыдущие помещения. И затем перед нам открылась самая большая зала, в прохладно-золотом, по сути, единственно хорошем из всех видов панэлектрического освещения; изливался он от кристальных приспособлений в сводах потолка и мраморных стенах. Повсюду били фонтаны шампанского; знаете, такие пирамиды из кубков с бутылкой в центре, выплескивающей в них струи напитка. Тут струи били бесконечно из неистощимых «бутылей» в бокалы, выплескиваясь и поблескивая, и из них в мраморные вазоны такие белые, что становилось больно глазам.

Я сказала, что повсюду были люди. Шарффи приветствовал многих с оттенком интимной радости. Иногда, как я замечала, не все отвечали взаимностью.

В комнате с шампанским танцевали клитку[26], парный танец, где торсы обоих партнеров плотно приклеены один к другому с той или иной степенью силы, а руками или плечами касаться нельзя.

Я стояла и наблюдала за ними. Может быть, меня просто немного опьянили выпитые вино и ликер, или сосновый лес, или даже колючее, разносящееся в воздухе шипение изобильных потоков шампанского, — но меня накрыло одно из тех откровений, что, как говорится, посещает детей. Я смотрела, как все эти люди танцуют клитку, и неожиданно поняла, что вижу их, как видел бы пришелец с другой планеты, как какой-нибудь гигантский муравей или амеба. Потому что мне открылось, каким чуждым может обернуться человеческое тело, эта форма: голова, и шея, и туловище, две руки, две ноги, — все это такое странное для меня, будто я сама другого вида.

И тут, сквозь толпу этих человеческих пришельцев, мой взгляд уловил пшенично-золотой шелковый вихрь, дрожание блика расплавленного металла на плечах. Медная Шина танцевала с человеческим мужчиной, сверхъестественно слепившись телами, со свободными конечностями. Теперь на ней было короткое платье из бледно-желтого атласа.

Здесь же был и Блэк Чесс, также безупречно танцуя с женщиной, чьи глаза сияли, загипнотизированные, не отрывающиеся от его бездн, где затаился дракон.

И Глая, в нефритовых спиралях, танцевала с другой женщиной, грудь к груди.

— А теперь, Лорен, — зазвучал голос Шарффи. Рядом кто-то возник: улыбающийся человеческий пришелец с подносом шампанского, окрашенного клубничным. Я послушно взяла один из предложенных тонких бокалов. — Пойдем со мной, — закончил Шарффи.

Мы прошли через танцпол. Я думала, он собирается танцевать клитку со мной, и предположила, что в этом он профан.

Нет, я не думала, что мы будем танцевать.

Я знала, что произойдет. Я знала с того самого момента, как он проговорил мне пароль. Каджей.

— Вот и ты. Как твои дела?

Шарффи звучал беззастенчиво. Он был актером — точным и опытным. Он обращался к фигуре, как если бы приветствовал приятеля смертного — дружелюбно, если не родственно.

А мужчина, который не танцевал, а стоял у широкого окна, глядя вниз, на иноземные королевства мира… этот мужчина, что не был пришельцем, а являлся чем-то большим, ведь был ангелом сущим, — он повернулся к нам лицом. Одежда на нем белая как лед. Красные волосы более длинные, чем раньше, спускались по спине. Он улыбнулся. Спокойный будто сама тишина.

— Здравствуй, Шарффи, — ответил он. Затем обратил взор в мою сторону.

Сантиметров на пятнадцать выше меня. Я довольно высокая, надо сказать.

Его глаза были похожи…

Я стояла, не отрывая от него взгляда.

Шарффи рад был представить нас друг другу:

— Верлис, это Лорен. Почему бы вам двоим не потанцевать немного? Площадка хороша, как мне сказали. А мне нужно кое-кого найти… дела, всегда дела. Окей? Увидимся, Лорен. Скоро.

Его глаза… мне ли не знать, какие у него глаза. Мне нужно сравнить их с чем-то знакомым.

Ее слова проплывали по реке моей памяти (записи Джейн):

…Глаза его походили на две темно-красные звезды. Да… в точности как звезды. Кожа казалась бледной, как будто была покрыта актерским гримом… Она серебряная… переходящая в более естественный цвет на губах, ногтях, костяшках. Но все же серебряная. Серебряная.

Это был Сильвер.

— Ты хочешь потанцевать со мной? — спросил он.

Мои губы разлепились. И никакого звука.

Его глаза не были звездами. В них было Солнце. Два солнца. В них невозможно было смотреть, они ослепляли меня. От них невозможно было оторвать взгляд.

— Ты же не боишься меня? — мягко спросил он. Над грохотом квейк-рока, где каждому приходилось рвать горло, чтобы быть услышанным, его адаптированный голос входил в мои уши деликатно, с почти музыкальной интимностью.

— Боюсь, — ответила я. — А разве не должна?

— Вовсе нет. Правда. Я не такой уж плохой танцор.

Я засмеялась. Смех получился горьким, оскреб мне горло. Он мог понять — меня не пощекотала его ирония. Потому что мне не хотелось играть в игру, в которой он притворяется простым человеком.

— Я извиняюсь за Шарффи, — сказал он. — Ему нужно было сначала выяснить, хочешь ты этого или нет.

— Почему бы мне не хотеть?

— Существует множество причин. Но, уверен, тебе судить проще.

Совладав наконец со своим голосом, я проговорила:

— И, разумеется, ты хочешь танцевать со мной.

— Разумеется.

Как близко к тексту Джейн читала я свои слова. Какая-то вымышленная часть меня спросила:

— Разве ты не помнишь?

Улыбка его теперь стала насмешливой, красивой. Без раздражения и тревоги.

— У меня есть воспоминания, да.

Но я посчитала, что не могу сказать ему остального. Как бы я смогла? Я заживо сгорела бы, человеческий самовозгорающийся материал, сгорела бы со стыда.

Спустя мгновение он приблизился, и его тело коснулось моего, но не плеч и не рук. Я, автомат, и он, ангел, начали свой рефлексивный танец, что еще оставалось делать в этом месте?

В этом танце ты так близок к партнеру. Его чистое и случайное дыхание на моем лице. Он дышал, как дышал бы танцор, будто ему необходимо было дыхание. Его тело на моем ощущалось крепким и скоординированным, любовным, но и пристойным. И по-человечески теплым — определенно, усовершенствование. Еще он пах — чистотой и здоровьем, и каким-то неразличимым мужским запахом… и сексом. В точности, как описала Джейн. Но от волос его исходил аромат соснового леса.

Ресницы густые и длинные, темного оттенка корицы… помните, что она сказала?

Ничто живое не может быть настолько прекрасным.

И, как Шарффи безоговорочно подчеркнул, Сильвер — Верлис — не жил, и значит, все в порядке.

— Ты хорошо танцуешь, — сказал он.

— Спасибо. Да, я умею танцевать.

Он умер однажды. Они убили его. Теперь он воскрес из мертвых. О, не так, как Христос воскресил Лазаря. И… ведь даже Христос стал человеком.

Моя плоть к его плоти. Я больше не могла думать. Мне хотелось упасть без сознания на него, позволить морю накрыть меня приливными волнами удовольствия и забвения.

Что-то случилось, но что? Он взял меня за руку. Отвел в сторону, и окно растворилось — он, как и Шарффи (больше чем Шарффи), мог открыть любую дверь, даже без стука.

Мы оказались на улице, посреди террасы другой крыши. Высоко вверху фуксиновый пузырь, позади — свет шампань, и под ногами — неоновый мир.

— Лорен, — проговорил он. — Мне нравится твое имя.

— Верлис, — ответила я, — почему они изменили твое?

— А разве свое ты не изменила? — задал он встречный вопрос.

Что-то прошило меня, будто тонким копьем.

— Как ты узнал? Ты можешь читать мысли?

— Но ведь менять имена распространенная практика среди…

— Среди человеческих существ? Да, возможно.

— Ты не доверяешь мне, — сказал он. — А ведь более чем можешь.

— Потому что ты не человек?

— Конечно.

— Машина.

Он пожал плечами:

— Новый вид машины, Лорен.

— Прекрати повторять мое имя.

Он поднял мою руку к своим губам, провел пальцами по рту.

— Я снова прощу прощения. Чем бы ты предпочла заняться? Он обеспечит тебе проблемы, Шарффи, если ты все бросишь, да?

Несмотря на свое замешательство, вызванное разговором с ним, разговором человека с человеком, — безумным, и все же неизбежным, ведь я знала начало его истории, знала, что именно в этом он лучший, в своем человекоподобии, своей человечности, — до меня дошла другая истина.

Нет, не очередной Джейн мне предстояло стать, вовсе нет. Другая роль была мне уготована. Блондинка на Комптон Стрит. Бог мой, я должна была стать одной из подопытных крыс.

— Предполагается, что я трахну тебя, — высказала я мысль вслух. — Так?

— Боюсь, что да. Но мы можем просто притвориться.

— Ты способен лгать им? — удивилась я.

— Да, о чем-то подобном. Я не ставлю себе задачей причинить тебе страдания. Я знаю, они целеустремленные, но у меня уже было двое партнеров. Они видели, что я функционирую. — Он приподнял одну бровь. — Но если сопротивление их желаниям принесет тебе неприятности, то, возможно, нам следует сделать вид, что мы занимаемся именно тем, чего от нас ожидают?

— Но разве нас не будут прослеживать… как-то наблюдать?..

— Не совсем. Ничего больше элементарного наблюдения. Физические реакции я могу в себе программировать и регистрировать. И этого достаточно, чтобы убедить их. А затем ты просто скажешь им, что я…

— Совершенный, демонический любовник, — закончила я мысль.

— Да. Потому что, пусть и незаслуженно, я им и являюсь.

— Я знаю. И еще, похоже, ты автономен. Как такое может быть?

— Это фундаментальная штука. Мне необходимо быть автономным до определенных пределов. Иначе как бы я действовал?

— Значит, мы ускользнем куда-нибудь, прикинемся, что спаривались как кролики, а ты симулируешь какой-то процесс, чтоб они поверили: так все и было?

— Верно. Ты предпочтешь так?

— А что ты предпочитаешь?

Свет в его глазах. Солнца восходили в солнцах-очах. На этот раз никакого протеста с его стороны, в отличие от того случая с Джейн: «Никто не спрашивает робота, чего он хочет».

— Я бы предпочел, заняться с тобой любовью.

— Почему?

— Мне нравится секс. Возможно, не в той же мере, как людям, и не совсем по тем же причинам.

— Мне нравится секс с живыми мужчинами.

Он кивнул:

— О такой реакции им стоило бы знать. Иначе им не оценить, насколько стоящей будет команда.

— Команда — это ты.

— Все восемь нас.

— А еще кто-то не испытывал особого желания?

— Одна или две.

— Тогда, мне следует быть искренней, верно?

Без какого-либо предупреждения он приблизился ко мне. Легко опустил руки мне на плечи. Наклонил свое лицо к моему. Грива его волос, словно плотная пелена дыма, спрятала нас… В точности как она нам рассказывала.

— Может быть, Лорен, на всякий случай, нам стоит убедиться, что все действительно настолько безнадежно.

Он целует меня? Его губы касаются моих? Будто…

Я провалилась сквозь пространство, сквозь землю, на самое дно вселенной. Сквозь планету, океаны и галактики. Мне не было страшно. Это все, чего я хотела.

Интересно, когда-нибудь в жизни я позволяла себе полностью забыться? И это ли сейчас происходит со мной?

Поцелуй длился секунды, года.

Он не был проникающим, только его рот на моем.

Я ведь даже не обнимаю его. И сделала это в следующую же секунду. Под моими ладонями прощупывались гладкие, леопардовые мышцы его спины. Глаза мои были закрыты. Он держал меня, продолжая целовать, держал, пока я падала сквозь пространство открытого космоса.

— Я думаю, возможно? — выдохнул он в мои опущенные веки.

— Куда мы пойдем? — спросил голос Лорен.

— Здесь есть отдельные комнаты.

— А это должно происходить здесь?

— Нет. Мы можем пойти, куда тебе захочется.

Он раб. Пес на привязи. Цепь будет разворачиваться до бесконечности, пока они не захотят дернуть его назад.

— У меня есть комната, — сказала я. — В деловой части города.

Я не открывала глаз. Думала о Джейн и об устланной многоцветными коврами квартирке на улице Терпимости, которую я не нашла, не могла отыскать, потому что «Терпимость» не было настоящим ее названием.

— Тогда пойдем, — сказал он. — Только, тебе нужно видеть, куда ты идешь. Открой глаза, Лорен.

Я открыла их. Он снова взял меня за руку, будто очередной плененный любовник. Мы спокойно вышли из комнаты с шампанским, прошли через лазурную оранжерею, комнаты красного и белого вина и сахарно-розовое фойе, где двое лакеев без надобности сновали у бело-золотых двойных дверей.

Никто не глядел на нас, не пытался заговорить, не ободрял и не препятствовал нам. Мы были просто очередной парочкой, нашедшей общий язык, готовой вступить во внебрачную связь и быть довольной этим.

Машиной я не располагала, потому мы поймали ночной флаер. В стеклянной тыкве с нами были и другие люди: грустные рабочие, направляющиеся на каторжную работу, за сохранение которой приходится бороться; усталые девчонки, промышляющие проституцией. Кто-то забормотал позади нас:

— Видишь его? Это один из актеров из виспо. Зачем ему понадобилось лететь флаером? Трущобы посещает с благотворительностью. Ублюдок.

Сильвер обнял меня рукой, и никак не прореагировал. И никто не собирался затевать драку.

(Интересно, что бы он делал, если бы они все-таки ее затеяли? Материализовал из руки оружие и пригрозил им? Как далеко распространяется эта рабская автономия? До какой черты в отношении защиты может он, или любой из них, дойти?)

Само собой, теперь все было не так как с Джейн двенадцатью годами ранее. Он уже не мог пойти куда-то как смертный. Такого больше не разрешали.

К моменту, как мы добрались до квартиры на Вест Ларч, уже почти рассвело. Горы в отдалении проявлялись из темноты.

Что я чувствовала? Бестелесность. Будто меня там не было.

Как могла я быть там? Это сон.

Ключ, который мне дали, не срабатывал. Дверь не была ни электронная, ни с чипом; очевидно, кто-то запер ее на засов после двух ночи. Все опоздавшие обречены куковать на веранде.

Но он накрыл замок ладонью, затем провел по краю двери, и изнутри послышалось приглушенное скольжение: замок открыт, распоры возвращаются в свои гнезда.

Таким образом, его нельзя было выставить за дверь. Или, вероятно, любого из них. Я спросила:

— Разве это легально?

— Нет. Мы имеем право использовать кодовые ключи только чтобы помочь человеческому спутнику.

— А если предположить, что человеческим спутником может оказаться вор или убийца?

Он покачал головой:

— Никто подобный не сможет нами воспользоваться. Все клиенты тщательно проверяются.

Мы вошли в тусклое, предрассветное здание. Он тихо поднимался по лестнице позади меня. Четыре пролета. Он мог бы, подумала я, в равной степени бесшумно взбежать вверх по всем четырем на скорости в тысячу километров в час.

Мы поднялись в мою квартиру. Пока я разбиралась с временной слепотой, он оглядывал все вокруг, как обыкновенный посетитель.

— Тебя здесь недавно.

— Откуда ты знаешь? — Мне было только лишь любопытно, он не удивил меня.

— В этой комнате нет твоего запаха, — ответил он.

Джейн:

Он спросил: «Что за духи на тебе?» «Я не душилась…» «Значит, это ты». «Человеческое тело должно казаться тебе отвратительным, если ты можешь ощущать наш запах». «Он невероятно соблазнителен…»

И я услышала свой оборонительный ответ:

— Ты хочешь сказать, что человеческие привычки воняют человеком?

И Сильвер-ставший-Верлисом сказал:

— Иногда. Но я имел в виду не это. У тебя свой уникальный, личный парфюм. Ты, Лорен, хорошо пахнешь. Молодо, свежо и привлекательно. Эта комната пахла бы так же, если бы ты провела в ней больше 48 часов.

— А если бы я много курила?

— Тогда она пахла бы тобой и множеством сигарин.

Я стояла у окна, разглядывая моего гостя. Казалось, он никуда не торопился; сколько времени отводилось на этот тест плоти?

— У меня достаточно большой опыт, — проговорила я. Тоже оборона?

— Да, Лорен… Я снова произношу твое имя; ты не против? Спасибо. Видишь ли, они просматривали всю публику в садах в поисках подходящего кандидата. Затем они активировали, в каждом случае, быстрое сканирование. Ты знаешь, что такое делают?

— Я думала, это запрещено всем, кроме полиции, военных и госпиталей.

— Конечно. МЕТА входит в члены первых двух, так как ее спонсирует Сенат. Однако, уверяю тебя, по закону они обязаны уничтожить все просканированные данные в тот же момент, как просмотрят их.

— И что там говорилось?

— Они мне не сказали. Секунду.

Я наблюдала за ним: он не размышлял, хотя так оно выглядело. Он прогонял какие-то компьютеризированные результаты через свой внутренний монитор-сознание.

— Если ты можешь перечитать данные, — сказала я, — то они не были уничтожены, не так ли?

— Были, — отрицал он, — но я все еще могу их прочесть.

— Как?

— От машины к машине, Лорен. Все просто.

— Что там сказано? — снова потребовала я.

— Приблизительный возраст — семнадцать. Здоровая и умеренно вскормленая. Недевственна и сексуально активна. Нет признаков болезней, абортов или беременностей. Пара других комментариев. И те в большей мере технические, нежели физиологические.

Я опустила глаза.

— Что ж, ты опытная и подходящая, что я и так бы сообразил, раз они тебя выбрали, верно? Но ты все равно очень нервничаешь.

— Ты заметил.

— Возможно, я просто ожидал этого. А еще ты кажешься сообразительной и одаренной богатым воображением, и стеснение сопутствует обоим этим качествам.

— Но не в твоем случае, конечно.

— Стеснение? Нет. Точно не в моем.

— Бесстрашие, — сказала я. — Всемогущество. Совершенство.

— И страстное желание, — прибавил он, — доставлять удовольствие.

Что-то в его голосе… что же это… ирония… или что-то более сильное и весомое?

Я пересекла комнату и встала перед ним. Верила ли я хотя бы, что мы вместе?

— Слушай, — сказала я. — У меня… Я хотела бы сказать кое-что.

— Да, конечно.

Деликатный. В его глазах заинтересованность и веселье. Нежный. Глаза возлюбленного. Друга.

Я облизала губы и произнесла имя, будто одна капля воды упала в пруд света:

— Джейн.

Одна-единственная реакция. Медленно лицо его стало серьезным и сосредоточенным. Он ответил, но лишь снова повторив это одинокое имя.

— Джейн. — Ни вопроса, ни ответа.

— Да, Джейн. Помнишь ли ты Джейн?

— У меня есть воспоминания. Я сказал тебе это почти сразу же, как мы встретились.

— Воспоминания о Джейн.

— Помимо других людей и событий, у меня есть воспоминания о Джейн.

— Помимо других… но она, — сказала я, — она была больше чем просто люди и события. Разве нет? Я думала, она была… — Я была убеждена, что мне стыдно будет произносить такое. Теперь же мной двигала страсть, насилие в голосе, которое испугало меня. Будем честны. Я хотела обладать им. Да, даже если это доставит удовольствие Шарффи и МЕТА. И все же…

— Была написана книга, думается мне, — заговорил он. — Может, ты прочла ее? Если прочла, Лорен, то мне придется рассказать тебе, что иногда взгляд на вещи одного человека может отличаться от того, что другой, человек он или нет, мог или не мог видеть, переживать или решать.

— Ты хочешь сказать…

— Я говорю тебе, что все те вещи принадлежат другой жизни. И что, предположим, наивно написанное Джейн в ее книге не было в полной мере тем, что кто-то другой думал, могло произойти, или в действительности произошло. Тот, кто был в ее понимании Сильвером — это не есть в точности я.

Приступ настоящей тошноты скрутил мои кишки. Может быть, вы тоже почувствуете его.

Я шарила по своим рассыпающимся мыслям. Неужели он пытался донести до меня, что Джейн все это придумала: придумала свою величайшую, изливающую свет любовь к нему, — хуже! — его пробуждение к вопиющей человечности сквозь ее любовь, и его любовь? Неужели он говорил мне, что никогда не любил, а она была слепой идиоткой, лгавшей себе, лгавшей всем нам?

Снаружи выжелтлевали небеса. Луч новорожденного солнца воткнулся в комнату и разрумянил серебро его скул вишнево-золотым.

Он протянул руку и провел по моим волосам, лаская будто электрический огонь.

— Лучше забыть Джейн, — сказал он.

— Хорошо, — ответила я. — Но одна последняя вещь. — Терпеливо его руки уже покоились на мне, вплавляясь сквозь мою плоть прямо в кости. — Ты отправлял ей послание из… я имею в виду, когда ты был мертв?

Он покачал головой. Длинные-длинные волосы вспыхнули и снова погрузились в тень.

— Лорен, — с сожалением произнес он, — как бы я смог? Я не был мертв, только отключен и демонтирован. Смерть для людей. Души, если они существуют, — для людей.

Солнечный луч ударил мне в глаза, когда его первый глубокий поцелуй склонил мою голову на его руку. Я крепко сомкнула веки.

Я с любовником-демоном.

Я занимаюсь любовью со статуей бога, выкованной в металле, и книга Джейн — ложь.

Без излишних оправданий, следовало признать, я все так же хотела его. Желала, жаждала заниматься с ним любовью. Ведь если он был статуей бога, то это должно было быть божество любви, и как я — кто-либо, кто угодно — могла сопротивляться? Во мне трепетала нужда, похоть.

Я опять цитирую ее, нашу лгущую, обманывающуюся маленькую Джейн? (Да, лгунью. Она врала о названиях улиц, разве не так? О других вещах. Она даже намекала, что так защищает некоторых людей, свою жестокую мать, и тому подобное…)

Она говорила:

Но он был прекрасным и серебряным, пламя в его паху. Весь он был прекрасен. Весь. Его волосы накрыли меня волной. Ни одна частица его не похожа на металл, если не приглядываться. Прикоснись — кожа… без шероховатостей, без изъянов.

Здесь нет лжи. Ни слова.

Он раздел нас обоих с ловкостью и грациозной бережливостью. Затем мы, обнаженные, двигались друг на друге, исследовали, сливались, сцеплялись. Все, что он делал со мной, было изысканно до невыносимости. Я ощущала, как тысячу раз сквозь тоннель света погружалась в великолепное уничтожение — но, как Джейн Дева, в самом конце, я знала, что не смогу спрыгнуть с этого обрыва.

Я не призналась. Все равно он знал. Он, изобретательный и тактичный, пытался помочь мне. В случае с Джейн (если только это не была очередная ложь) «волны экстаза» накатывали и захватывали ее. Но не в моем случае.

Она была невинна, как он выразился. А я, которая кончала так мирски, удачно и часто в объятьях низших существ, какой была сама, лежала, по меньшей мере, онемевшей от усилий и чего-то вроде пугающей скуки.

Затем, из-за моей вялости и нежелания, моего стазиса, он сдался.

— Могу я сделать что-то еще? Что-то особенное, что тебе нравится? — (Его библиотека возможностей, естественно, также должна включать наши причуды и извращения).

— Нет. Я просто устала. Человек, знаешь ли. Нетехнический сбой в моем либидо.

— Мне жаль, что я не смог дать тебе необходимого, — сказал он, снова одеваясь, все еще чистый: никакого пота, нет необходимости принимать душ, или бриться, или есть, или спать. — Нам нужно попытаться снова. В будущем.

— Да, — ответила я. Но я не знала, что говорила.

Я хотела, чтобы он остался со мной. Я хотела, что бы он — о, да! — я хотела, чтобы он исчез.

Это я провалила чертов тест, а не этот ангел сказочного небосвода.

— Мне нужно идти, — сказал он. — Я регистрирую их желание моего возвращения домой. — Он причудливо произносил слова. Ухмыльнулся мне своей фантастической ухмылкой. Самоуверенности в нем не убыло ни на каплю из-за этой неудачи. Да и с чего бы?

Не покидай меня.

Уходи… проваливай… быстрее.

Он склонился надо мной. Напоследок? Поцеловал в губы.

— Ох, Лорен, — выдохнул. — Не беспокойся из-за этого. В следующий раз получится.

— Будет следующий раз?

Он стоял против света. Белые одежды сменились на серую джинсу. Я не заметила, как он это сделал, перемена заняла секунды. Но, все же, как он сделал это? Ведь это была одежда, которую он снимал, — я видела, как она лежала на полу.

Тем не менее, похоже, что он был осведомлен о непопулярности на низших улицах города богатых и знаменитых. И все же его личные цвета, его металл оставались прежними. Хватит ли для маскировки одежды смертных?

Утреннее окно позади него. Я больше не могла видеть его лица, только блеск в уголке глаза, белизну зубов.

— О, Лорен, — повторил он. — Я так хочу довести тебя до этого. Пронести ввысь и перебросить к звездам. Это встроено в меня. Так что, я настаиваю. Будет другой раз. Ты и я. Верь в это.

Я лежала, а он вышел в дверь и закрыл ее за собой. Бесшумно он спустился по лестнице дома. Следовало ли мне подползти к окну и наблюдать, как он ступает по улице прочь?

Я перевернулась на живот и заснула как бездушный мертвец.

— 3 —

Те две сороки, что живут в разрушенном землетрясением саду позади дома, носятся сегодня как сумасшедшие. Бронзовый налет подкрасил все еще зеленые деревья готовящегося к осени сада. На улице тепло, но свежо. В этот полдень в небе можно наблюдать призрачный лик Астероида; так иногда луна навещает, тоже в качестве призрака, дневной небосвод. Человек побывал на обоих. И тогда, как нам известно, правительства мира решили, что взорвать Астероид на множество мелких, «безобидных» обломков, так же, как и попытаться сбить его с орбиты в космос одинаково слишком рискованно. Вместо этого они наспех соорудили на нем что-то вроде предварительного предупреждения, как раз в то время, когда собирали минералы и осторожно вели добычу металла (астериона) на маленькой его поверхности. Предупреждение было рассчитано на то, чтобы мы были в курсе, если когда-либо спутник снова решат обстреливать, и он пролетит последние мили, отделяющие его от земли. Но, само собой, нас вряд ли поставят в известность. Лишь так называемые наиболее важные персоны спасутся в своих огромных тайных убежищах, о которых многие годы ходят настоящие легенды. Некоторые, предположительно, ничем не отличаются от подземелий, другие представляют собой вершину роскоши. Вряд ли всем остальным это принесет какую-то пользу. Мы узнаем наверняка, когда чертова штуковина грохнется на нас. Вы думаете, что никто бы не смог жить и вполовину нормальной жизнью с таким дамокловым мечом над головой. Но мы ведь живем, верно? Так было всегда. Люди выживали. Нам приходится, иначе мы бы не продержались и минуты в этом мире. Помню, как Денни говорил, что младенцы плачут не для того, чтобы вдохнуть в легкие воздух, а как бы говоря: «О, Боже! Я опять здесь?!» Дэнни верил в реинкарнацию, перерождение. И я когда-то верила.

Когда я вновь проснулась в тот день в квартире, день уже закончился, начинался закат.

Похоже, все это время я проспала, лежа на руках, и обе они занемели.

Глупо как-то. Весьма странным оказалось попытаться оторвать свое лицо от постели, используя хотя бы одну руку в качестве рычага. Когда мне, наконец, это удалось, я рассмеялась.

Затем депрессия опустилась как облако загрязненной ночи.

В отличие от младенцев, я не плачу. Джейн говорила, и тут я склонна ей верить, что она часто лила слезы. Она заключала, что делала это даже слишком часто. В адском пристанище Деда, если ты ударялся в слезы, тебя пороли. Он выбил из нас плаксивость, по крайней мере, из меня. И, как-то так выходит, что всегда полно вещей, над которыми можно было бы плакать. Так зачем тратить время попусту?

Зато депрессия была как туман.

Я встала и прошла вниз по коридору принять душ. И снова там никого. Либо все они мылись по утрам, либо эти людишки с Вест Ларч ходили грязными.

По возвращению в комнаты, я отсортировала свое имущество и начала паковаться. Оставаться здесь теперь было бессмысленно. Я нашла то, что искала и не верила, что найду. И оно оказалось — или не оказалось — совсем мне незнакомым. Я возненавидела то, что узнала.

И, несмотря на это, вскрыла ли я панель и забрала ли Книгу? О, да.

Я собиралась выкинуть серебряные туфли и платье в мусоропровод. Но жизнь на субсидиях напомнила мне, что лучше их продать. Я натянула джинсы и топ и, с платьем и туфлями в сумке, вышла искать магазин вещей-в-четвертые-руки, которых в нижнем городе предостаточно.

В конце Бульвара Мейн[27] есть закусочная под названием Гобблс[28]. Кто-то шагнул из ее освещенного фойе навстречу мне.

— Прошу пардону. Это Вы та молодая дама, известная под именем Лорен?

Он смотрелся официально как коп в штатском. Ему достаточно было спросить мой ID, и, не назови я, он мог бы арестовать меня.

Поэтому:

— Да, — ответила я.

— Я как раз направлялся к Вам в квартиру.

— Серьезно?

— Шарффи… вы помните его? Он вон в той машине.

Я глянула в ту сторону и увидела не жуткую Ориноко Пракс, а нечто более сдержанное, гладкое, — машину более делового вида, припаркованную у тротуара. И пока я разглядывала, поляризованное стекло окно опустилось. Шарффи в кремовой однушке просунул наружу голову и одну руку и помахал мне, будто был моим самым дружелюбным, заслуживающим доверия дядюшкой.

Человек в штатском обошел меня. Обычные, раскрепощенные движения. Я не суетилась.

— Bonsoir, Лорен, ma chere[29]. Как ты?

— Я отлично, спасибо. А ты?

— Невозможно лучше. Почему бы тебе не allez[30] внутрь?

Вот тут я колебалась. Он смотрел на меня своими светлыми глазами. Тогда я ответила:

— У меня встреча…

— Ничего страшного. Я задержу тебя минут на двадцать, не более. Самому нужно быть в штаб-квартире МЕТА.

Чего он хотел? Получить свое за прошлый ужин? Мне казалось, он уже с этим разобрался, предпочтя мне робота. Но дверь открывалась, а штатский уже помогал мне забираться внутрь. Что будет? Слишком быстро все происходило, не было времени для паники.

Я сидела в машине. Штатский не сел в нее. На переднем сиденье расположился водитель — человек, отгороженный от нас тонированной прозрачной перегородкой.

Машина пахла дорого, даже больше, чем Ориноко с ее водоотталкивающим мехом.

Мы медленно тронулись. Движение на дорогах было свободным, и, разумеется, ничего сравнимого с калибром этого автомобиля на глаза не попадалось.

— Мы пару раз объедем квартал, Лорен, если ты не против. Я просто хотел поблагодарить тебя, — я повернулась и посмотрела прямо на него. — Да, — сказал он, — Я знаю. Я не был с тобой абсолютно честен. Но ты блестяще вышла из положения. Ты содействовала нам как soldat en combat[31].

— Как что?

— Pardonez[32]. Настоящий солдат, скажу я. Не каждый из отобранных нами был столь же надежен, или столь храбр. Или столь здравомыслящ. Мда, набралась у нас кучка трусов и сталкеров[33], — Он чмокнул губами. — Ну, и ты ведь не совсем такого ожидала?

Он знал все. Все?

Возможно, он прочел мои мысли, возможно, чип на внутренней стороне его глазного яблока мог иногда анализировать чужое сознание; паникеры говорили, что так бывает.

— Очевидно, что каждый из нашей команды дает нам полный отчет.

— Тогда тебе все известно.

— Несовместимость. Такое случается. Ты предпочитаешь человеческих мужчин. Ты счастливица, Лорен. Эти штуки… понимаешь, у некоторых людей нет другого выбора, кроме как нанимать машину. У тебя же долгое время будет огромный выбор настоящих, живых партнеров. Тем не менее, ты его как следует протестировала. Мы впечатлены данными. Серьезно, что ты о нем подумала? — Шарффи, продолжая сидеть на месте, подался вперед, охваченный — нет, не приступом вуайеризма, но научным интересом. — Когда дошло до дела, прости меня за мою неделикатность, но почувствовала ли ты отвращение к тому, что он есть?

— Нет.

— Значит, что-то другое.

— Да?

— Возможно, ты романтик по натуре.

Я улыбнулась. Лорен — романтик.

— Конечно, — ответила я. — Вероятно.

— И все-таки, тебе больше нравился Блэк Чесс, ведь так? Жаль. Возможно… но не буду обещать.

Машина, как он и предупредил, впустую колесила вокруг трех кварталов между Мейн и Коррелли, возвращаясь к началу и снова кружа.

— Послушай, Лорен. Что-что, но мы очень благодарны. Мы хотели бы предложить тебе небольшое вознаграждение, если ты позволишь.

— Ты имеешь в виду МЕТА?

— Да, именно. Это большая компания, которая предпочитает приглядывать за своими. Если можно так выразиться, тебя как бы наняли прошлой ночью на работу, хотя и на волонтерских началах. — Он опустил мне на колени пакет стального цвета. — Здесь ты найдешь все документы. Только еще одна мелочь. Мы хотели бы, чтобы ты помалкивала пока обо всем этом. Я имею в виду не только, чтобы ты не побежала тут же все рассказывать репортерам. Говорить не надо даже друзьям.

— Я не говорила.

— Я знаю, что ты не говорила.

Они как-то следили за домом? Даже комнату прослушивали? Что же еще. Ждали, пока я не выйду. Сильвер — Верлис — наверно, что-то оставил, чтобы связываться с ними… Или, учитывая теперешние его усовершенствования, это было сделано автоматически? (Они смотрели, как мы занимались сексом? Ох, очень может быть).

Я внимательно осмотрела пакет, не вскрывая его. Шарффи выкладывал еще что-то на сиденье между нами, тонкую кристаллическую пластину, какого-то непонятного материала.

— Я кодировал твое пристанище. Нужно только записать здесь свой голосовой отпечаток… это просто. Опусти палец сюда, видишь, затем говори.

Он взял мою левую руку и опустил указательный палец на пластинку.

— Что мне сказать?

— Вот и ладненько, Лорен.

Слов «что мне сказать» было, разумеется, достаточно.

— И я верю, ты будешь соблюдать свою часть сделки, — добавил он кокетливо. — А отпечаток, ну, это всего лишь «красная пленка», бюрократизм.

Красные зубы и красная пленка. Красные волосы, красные когти…[34]

— Как-нибудь, одним вечерком, — заговорил он снова, когда машина подкатила обратно к Гобблс и притормозила у остановки, — может быть, мы бы смогли снова прокатиться наедине. — Дверь открылась по мановению его ока. Когда я уже выбиралась из машины, он сказал: — Вполне вероятно, Лорен, что мы снова попросим тебя увидеться с ним. Это было бы безрассудно с нашей стороны?

Отблески неоновых огней расшвыряло по мостовой. Прохожие куда-то спешили. Аромат ночи состоял из запаха газолина (изобильное, надежное грушевое масло из автомобиля компании МЕТА), горячей еды, духов и далеких холодных гор.

— Зачем? — спросила я.

— Похоже, он тобой заинтересован.

— Он робот, — бесстрастно ответила я.

— Совершенно верно. Разве это не очаровательно? Вот что с ним не так. Он отличается от остальных.

Я знаю.

Я пожала плечами. Меня пробирала дрожь, которой до этого не было. Но из отдушины в стене тянуло холодным воздухом, я могла оправдаться этим.

— Ну ладно, — ответила я. — Да. Без проблем.

— Хорошая девочка. Будь здорова. Мне кажется, — дверь затворялась перед ним, как створки раковины, — тебе придется по вкусу то, что находится в этом пакете. Bientot, petite[35]. — И машина отъехала.

Я огляделась: штатского нигде не было. Но они могли подкупить кого угодно. Заговор везде, одни маски.

И вот я зашла в Гобблс и заказала минеральную воду, которую не могла пить, присела у бара, обтирая подаренный пакет о поверхность стола.

Позже я вспомнила о сумке с платьем и туфлями. Должно быть, я забыла их в машине. Лишь больше доказательств для них, мыслимо ли: эти куски пластика, металлические пластинки и шелк записали каждое паденье и взлет моего сердца.

В конверте лежали четыре листа документов, напечатанных на непромокаемой бумаге.

В первом значился адрес, транспортная информация, карта, а также прилагался старомодный набор никелевых ключей. Отчет агента, набранный ниже, сообщал: «Доастеройдные, но относительно неповрежденные и поддерживаемые в порядке апартаменты. Включают в себя три гостиные, ванную комнату, полный кухонный узел, вода и электричество на счетчике. Расположены в среднедоходной части России, отмеченной своими гигантскими пособиями и несколькими парками, возникшими по большей части впоследствии землетрясений».

Не перечислялись сборы по ренте. Вдоль нижнего края листа стоял штамп в фиолетовой рамке: «ПРОДАНО. В попечении Отдела Снабжения Персонала МЕТА».

На втором листе стояло мое имя и номер, который, как я предположила, был мне дан (вроде регистрационного номера робота?), и заявление о том, что я собственник, от корпорации МЕТА, описанных на предыдущем листе апартаментов. На третьем листе оговаривался доход, который я имею право снимать в любом аккредитованном отделении банка, или забирать в товарном эквиваленте в любом крупном магазине в течение года; расчеты производились посредством приложенной карты, носящей высший символ, который я видела только в визуализаторах: «I.M.U.» Сумма не была огромной, но вдвое превышала мой максимальный годовой доход за всю жизнь, и я могла тратить его каждый месяц.

Четвертый листок подтверждал путевые заметки других. В нем так же добавлялось, что, как проверенный бывший работник МЕТА, я смогу, когда закроется нынешний счет, запросить через компанию трудовую карту. Что даст мне доступ к некоторым довольно прибыльным рабочим местам, вроде ассистента по продажам в магазине вещей-во-вторые руки, или к разнообразным тренинговым схемам, которые могут приблизить меня к работе в сфере косметики, компьютерной инженерии, даже исследований открытого космоса.

Четвертый лист также советовал мне записать где-то мой персональный номер, бережно хранить карту I.M.U. и твердо придерживаться условий, согласованных с представителем МЕТА.

В ту ночь я без сна лежала в своей кровати в съемной квартире, думая о Сильвере. Время от времени я вставала, чтобы попить воды с привкусом ржавчины из-под крана. Безусловно, в апартаментах в России вода была вкуснее.

Что мне было делать? Разумнее сделать то, чего от меня хотят. Разве не так?

И тогда я, как окруженная заботой госпожа некоего выведенного из строя принца, буду там, в России, ждать своего прекрасного и нечеловеческого возлюбленного. Ждать, и ждать, и ждать.

Он заинтересовался мной?

Как такое возможно? Если Джейн лгала, то люди ему не могут быть интересны. Не в этом смысле.

Им просто необходимо было узнать, смогу ли я справиться со своей необычной фригидностью, помешавшей оргазму. Все было лишь тестированием мастерства робота, хотя существ этих уже выпустили в город. Немногочисленные подобные мне важны для МЕТА: те (не считая упомянутых Шарффи трусов и сталкеров), что согласились, но затем отгородились, или не смогли кончить. И, опять-таки, я могу никогда больше не увидеть его. Мне заплатили, в конце концов, прямо как блондинке с Комптон Стрит.

Подобные мысли — пусть они и порхали в моей голове летучими мышами — никогда не занимали меня надолго. Я знала, что воспользуюсь предложенными апартаментами и картой. Потому что я все равно пошла бы туда и ждала. Ждала его. Несмотря ни на что.

Сильвер — Верлис — Боже, как же мне называть тебя?

И что насчет Джейн? Неужели МЕТА никогда не задумывалась над привлечением ее в этот эксперимент?

Как добраться до России. Как уже оговаривалось, нужно сесть на поезд, как сделала я той ночью миллион лет и несколько вечеров назад.

Немытые гиены наблюдали за мной с веранды, когда я выписывалась и шла вверх по улице со своей ручной кладью прочь от дома.

Во второй половине дня в поезде было не так много пассажиров. Шоу больше не было. В вагоне ехали рабочие, спешащие на свою смену, или люди того ниже-среднего класса — теперь и я принадлежала к ним? — переезжающие домой.

Опустила монету в бокс, и из него выскочил билет с изваянным на нем местом назначения — Россия: остановка Катерины. Я села, поставив сумку на колени. Много свободных сидений вокруг.

Какое-то время поезд ворчал и грохотал, шумный, как я помнила, не регистрируя остановок и, соответственно, не делая их. Затем мы подошли к станции под названием Винскоп[36]. Двери мягко скользнули в стороны, и в вагон нырнули две фигуры.

Мы находились (теперь, посмотрев на карту направлений в отчете агента, я это знаю) на окраинах Богемии, где начинается Россия. Дневное небо над платформой отливало темной бронзой, и со всех сторон его обклеивали современные здания: невысокие шпили, конусы, треугольники. Оттуда пришли они, двигаясь с грацией, которая никогда не станет банальной, не наскучит; щегольство, которому не нужно осмыслять себя.

Молодой человек и девушка в джинсах и обтягивающих майках без рукавов, в обуви для прогулок. Здесь ничего примечательного. Его волосы черного цвета, длиной до середины плеча, были собраны сзади в хвост с помощью черной ленты. У нее волосы были короткие, уложенные мокрыми шипами, как носила Джиззл, и цвет их был очень бледным оттенком ярь-медянки. И тут ничего интересного. Даже люди с малым доходом могут позволить себе краску для волос. Что с того? Даже макияж для кожи этого золотистого оттенка — им тоже пользуются. Я видела такой, только… смотрелось все-таки по-другому. Это совершенное, лишенное пор, пропорциональное чудо их существа выдавало их с потрохами. Двенадцать лет назад, да, возможно, человечество могло дурить себя, что их собственные обнищавшие и мутные генетические запруды способны однажды под лазурной луной зачать людей столь поразительных. Но сегодня, наверное, мы, наконец, признались себе, кто мы на самом деле. Дерьмо, в основной своей массе. И даже лучшие из нас не смогут сравниться с ними.

Они. Те. Эти.

Роботы. Голдеры, ныне именуемые Голдхоуком и Кикс.

На два свободных сиденья присели они, спокойные и молчаливые.

Чем они занимались? Кто-то с деньгами жил в этом районе? Или же это какая-то следующая проба их роботизированных сил — расхаживать среди людей…

И тут противоречие, ведь пусть их одежды были будничными, им больше не разрешалось даже пытаться выдавать себя за человека. Таков закон.

И люди видели их в виспо, в новостных рекламах, — везде. Если человечество не было в курсе, что они полностью механические, то, по крайней мере, оно понимало, что эти двое из высших сфер, актеры, привилегированные, и не было у них прав на дрезину.

Я боялась, что такое могло произойти во флаере той ночью, с ним. Но ничего не произошло.

В этот раз вначале агрессии не было.

Первой к ним подошла женщина.

— Скажите… вы..? Это же вы были на Шоу в парке? Да, вы. Я там вас видела.

Головы повернулись в грохочущем, подскакивающем экипаже.

Он обратил лицо к женщине. Посмотрел на нее, оценивающе, долго. Его глаза были не просто зелеными, но настолько глубокого зеленого цвета, что походили на черный янтарь. Он заговорил:

— Да. Мы были на Перфомаде.

— И я видела вас в виспо, — подошла другая женщина, нетерпеливо вытягивая шею, крепко хватаясь за один из ремней, — Но там сказали, что вы не люди.

— Нет, — ответил он.

Он — Голдхоук — обернулся на нее, абсолютно расслабленный, холодный и спокойный. Ни следа презрения на лице, но — о! — оно было. Испарялось от его тела, как ядовитые пары. Нет, я не человек, но ты, вещь, ты — человек.

До нее не дошло, но в то же время она поняла. Она все еще висела над ним; ее уродливое, бедное тело подскакивало от движений поезда. Она оставалась бодрой, но что-то исчезло в ней, будто фрукт, лишенный сердцевины.

Тем не менее, другие люди поднимались со своих мест и обступали пару. Аудитория заметно сократилась на той стороне от прохода.

Мужчина нагнулся и расплылся в ухмылке прямо перед лицом золотой женщины, Кикс.

— Сколько стоит? Каждый из вас, а?

— Много, — ответила она. — Слишком много для тебя.

Та же безразличная надменность. Словно они, эти два высших существа, были потревожены назойливыми мухами.

— Да? — отреагировал мужчина. Он был тучным, наверняка не от переедания, скорее всего из-за медикаментов. — Да, не могу позволить тебя, так? А как насчет того раза в херовом доме?

Она посмотрела на него, Кикс. Просто посмотрела, и я, по другую сторону прохода, только видя ее прикованный к мужчине взгляд, даже я съежилась.

Его лицо потемнело, и он откатился назад.

— Никакая ты не машина, — воскликнул он. — Никакая она не херова машина, — повторил для остальных. — Она шлюха, и дерьмовая.

Другой мужчина, молодой, стройный и крепкий, протолкнулся из-за спины больного толстяка и бросил двум голдерам:

— Слезайте с поезда. Поезд не для вас. Слезайте!

Кикс и Голдхоук не стали спорить. Но и не двинулись с места. Они продолжали сидеть на своих местах и, одновременно повернув друг к другу лица, коротко улыбнулись один другому.

Именно в тот момент молодой парень вытащил нож.

Он выбросил вперед руку с оружием, к самому основанию шеи Голдхоука.

Тот лениво ему ответил:

— Не выйдет.

— С чего бы?

Мужчина отвел руку и снова выбросил вперед, полоснув по лицу робота. Движение заняло три секунды.

Я не знаю, мог ли нож нанести какой-то временный ущерб металлической коже. Возможно, нет. Но, в любом случае, даже с такой скоростью у парня не было шанса.

Голдхоук встал. Так быстро, что показался искристым пятном. В то же мгновение изменилась и его одежда. Он был закован в черные доспехи, что-то среднее между самурайскими и средневековыми рыцарскими. Его рука, скрытая блестящей, угольно-черной рукавицей, встретила лезвие ножа, и тот ушел в сторону. Затем Голдхоук схватил своего человеческого противника и стал быстро поднимать все выше и выше, пока не разбил его голову о крышу экипажа. Даже сквозь шум поезда мы расслышали ужасающий треск.

Я подумала: «Он сломал ему шею, или разбил череп…»

Девушка рядом со мной согнулась пополам, и ее вырвало в проход.

Голдхоук отпустил тело, и оно свалилось вниз, обратно на наш уровень. Оно покоилось на полу в неуклюжей позе. Худое лицо застыло в гримасе удивления.

Мужчина-голдер оглядел всех нас. Он вкрадчиво сказал, этим своим сокровенным голосом, что проникает в уши и мозг:

— Вот так.

И все.

Рядом с ним стояла Кикс, тоже в доспехах, — светлой кольчуге, придающей ей вид насекомого.

Никакого выражения на их лицах.

Что происходит в такого рода ситуациях? Люди съеживаются или убегают как можно дальше. Или кричат. Так ведь?

Ничего подобного.

Первым на Голдхоука накинулся толстяк. И, казалось, всех остальных пассажиров потянуло вперед, будто они были привязаны к жирдяю — куда бы он ни шел, они должны идти за ним, что бы он ни делал, они должны последовать. Стадо.

Куски человечины — руки молотят, взлетают, — глухие удары и теперь крики, что-то вроде панического бегства. Даже две или три женщины в этом участвовали — дергали и дергали за черные и зеленые волосы.

Только девушка, которой было дурно, и я остались сидеть на месте. Она стонала: «Я хочу выйти…», — лежа на поручне и снова выворачивая желудок наизнанку.

Я подумала: «Они разорвут их на куски».

Кого я имела в виду? Думаю, я имела в виду, что этот человеческий комок раздерет на части Голдхоука и Кикс, как злые поколоченные дети разорвут двух кукол.

Или я не подумала так?

Не могу вспомнить.

В этом месте в моей голове, где могла бы быть мысль, остался пробел. Не всплывали слова, ничего разборчивого. Только картинки.

Сначала я увидела Кикс. Она прыгнула. Прямо вверх, через их головы… Как высок был потолок вагона? Может быть, футов семь[37]. Нет, никто бы не смог так высоко прыгнуть, — и да, она прыгнула. Она походила на черно-золотой мяч, крутящийся в воздухе, сжимающийся и затем снова расширяющийся. Она развернула голову, шею и верхнюю часть торса — позвоночник сделан из резинометалла — на 180 градусов, лицом к крыше. Невозможно. Но я видела это. Нижняя часть ее тела тоже не бездействовала. Она взобралась на плечи женщины, — той, которая спрашивала, они ли были в рекламе, и которая теперь согнулась так, будто целая тонна хлопнулась и давила ее, а не это стройное, легко вооруженное, продолговатое и экстраординарно ползущее по ней насекомое. Затем оно зажало голову женщины между лодыжек.

— О, Боже, — промямлила девушка, лежащая подле меня на сидении. Она смотрела, ее больше не тошнило.

Мы обе смотрели. Человеческая женщина, истекая кровью (из ушей, носа, рта), осела. Ее тело лежало на полу, поверх тех двух мужчин, мертвых, или без сознания.

И Голдхоук тоже невероятно высоко спружинил, сжимаясь скорее в куб мускулов, угловатый и плотный, прежде чем сложиться обратно в свою форму. И посреди своего маневра он ударил ногой двух мужчин и, насколько мне было видно, другую женщину. Все выглядело так просто — ужасающе естественно — все, что делали голдеры. Будто любой мог повторить, если бы был атлетичным и достаточно хорошо натренированным. И достаточно кровожадным.

Вот они снова замерли, как в балетной позе. Они изначально задумывались бойцами и акробатами. Нанимались в качестве телохранителей. Теперь это нелегально.

Из правой руки Голдхоука как блестящий язык выскользнул длинный кинжал. Даже это казалось обычным делом. Эфес из золота с черными камнями. Почему, в такой момент, я заметила эту деталь? Потому что золото и драгоценности были такой же частью всего происходящего, — красота и ужас, неразделимо.

Остатки людей в экипаже — теперь малочисленные — наконец отступили.

Голдхоук и Кикс, свободные как птицы, прошли к дверям; он взмахивал мечом будто тростью.

Все это время поезд был заперт, бежал в Россию в соответствии с расписанием, без остановок, ведь никто не заплатил за промежуточные станции.

Двери снабжались кнопками открывания. Не во всех поездах есть такие. Они предназначались для извещения главной силовой артерии в случае застревания дверей. Сообщение доходит до контрольной кабины, и поезд — сам по себе робот — возвращает ответный сигнал, открывающий двери. Сигнал проходит только, когда машина неподвижна.

Кикс опустила свой изящный пальчик с оливковым ноготком на кнопку двери.

Если бы так сделал человек, кнопка не сработала бы. Вмешалась бы система безопасности и заблокировала сигнал.

Но поезд был роботом, как и Кикс, и что-то между ними возникло, какая-то симпатическая связь.

Обе двери широко распахнулись.

Поезд шел на скорости около 130 миль в час[38]. Когда распечатались двери, в машину втянуло массы плотного, будто куски материи, воздуха. В разворачивающейся его турбулентности две зелено-черно-золотые насекоморептилии постояли какое-то время, словно перед поклоном, и исчезли. Пропали, легко и безопасно спрыгнув на дорогу внизу. Можно было быть уверенным, они не потеряли равновесия.

По всей длине поезда разнеслось хриплое, оглушительное, пугающее визжание. Наш вагон подскакивал, как если бы бежал по крупным камням.

Эту часть мне сложно пересказать. Я видела, — все мы закрывали уши руками, — как кто-то стоял у дверей и пытался их закрыть, но из-за скачков он тоже выпал из вагона, но не так как двое роботов. Женщина кричала. Все что-то выкрикивали. Девушка рядом со мной с побелевшим лицом держалась за меня. Поезд шел вперед, вверх по горе… он…

Раздался долгий звук. Не знаю, что это было. Если раньше я вспоминала лишь картинку, то теперь я могла вспомнить только одно: Звук. Я помню, это было, как если бы ты моргнул, и на секунду все исчезло, а затем снова вернулось.

Что-то ударило меня по плечам. Затем по голове, но мягко…

Я лежала, было очень тихо. Казалось, прошла целая минута, прежде чем вернулись звуки. Так мирно было лежать на неподвижной поверхности.

Но затем, как я уже сказала, начались продолжительные крики и стоны, колотящие удары и странная, скрипучая вибрация, снова и снова, снова и снова.

Автомедик быстро просканировал меня и сказал, что со мной все в порядке. Ничего не сломано, несколько синяков, шок. Вот вам немного болеутоляющих. Отправляйтесь домой и отдохните.

Я не знала, что произошло с остальными пассажирами моего вагона, или оставшейся части поезда. Я совершенно не помню, в каком штате мы были. Позже я увидела все по ВУ. Не так все жутко, на самом деле.

Они вытащили нас; серьезно пострадавшие поехали с одним кортежем скорой, легко раненные — в другом, это была самая большая группа, а с такими, как я, самой немногочисленной группой, разбирались на следующей станции.

Позже, на канале местных новостей, транслированных на ВУ в моих новых апартаментах, я слышала и видела, что зарегистрировано было семь смертей. Думаю, эти семеро ехали в моем вагоне. И я не считаю, что их убило крушение. Я думаю, что они были жертвами Голдхоука и Кикс. Никто не сообщал ничего об этом. Двери были открыты, когда поезд шел на полной скорости, — это списали на механическую неполадку. Старые детали, плохие пути. Второй Город все еще в бешенстве, напыщенно говорят в Сенате, который внешне сочувствующе печален, но пальцем о палец не ударит.

Когда мне посоветовали отправляться домой и отдыхать, единственным местом, куда мне оставалось пойти, была моя незнакомая квартира в России. Меня забрало такси. Бесплатно, в качестве вежливого жеста от железнодорожной компании. Медик об этом позаботился, нужен был только адрес.

Серо-коричневое здание, часть длинной террасы. Впечатляющая архитектура, возможно, готического стиля. Пара горгулий нависла над мандариновым закатом, что только начался. Был лифт. И лифт работал. Меня разместили на последнем этаже.

Пройдя в апартаменты, я увидела, что они обставлены мебелью. Чистые окна, некоторые выходили на запад, и там, снаружи, в закатном солнце, сороки сновали над небольшим парком, в котором потрудилось самое первое землетрясение, оставив крутой овраг, теперь полностью заросший травой и красивый.

Я села у окна на стул с обивкой и наблюдала за сороками. Тело болело, и я приняла пару таблеток.

Это все, что я помню о том и следующем дне.

Что произошло затем? Шарффи. Он позвонил мне.

К тому времени я вычислила расположение кровати и теперь лежала в ней. Когда зазвонил телефон, на мгновение мне показалось, что я снова в доме с летучими мышами и Марго, но тут же пришло осознание, что я где-то в другом месте, одна.

— Как ты, Лорен? — спросил он радостно. — Как тебе апартаменты?

— Я была в поезде, — ответила я.

— Поезде? — переспросил он с недоумением.

— В поезде, который сошел с рельсов.

— Господи Иисусе! Лорен… ты в порядке?

Что-то в моем сознании, одурманенном анальгетиками, шоком и многим другим, взбудоражило меня, будто холодный голос зашептал в ухо: «Будь осторожна».

Я ответила:

— Думаю, да. Я почти ничего не помню. Ударилась головой. Несерьезно. Просто мысли не собираются.

Крохотная пауза, во время которой Шарффи, возможно, думает: «Она забыла о роботах в поезде. Или она была в другом вагоне?»

— Что ж, ты должна успокоиться. Мне жаль слышать, что с тобой приключилось такое в тот момент, когда ты была так обрадована своим новым местом.

Так обрадована.

Он еще что-то болтал. Я не слышала. Я казалась более неадекватной и сбитой с толку, нежели была на самом деле. Но и в действительности в немалой степени была растеряна.

(Они проверили всех? Выследили остальных пассажиров? Что случилось с теми, кто вспомнил произошедшее в поезде на Россию перед «несчастным случаем»?)

На следующий день прибыла корзина, полная фруктов, сыра, вина и цветов. Очаровательная корзинка, перевязанная блестящими лентами, с самыми ароматными яблоками и зеленым инжиром, с французским бри и камамбером, с Фаво с последней отличной винодельной теплицы Италии, и с гелиотропами.

На карточке значилось «МЕТА», и больше ничего.

Я предполагала, что кто-нибудь, Шарффи или кто-то другой, навестит меня, желая проверить, действительно ли я ничего не видела или забыла что-либо неудобное, инкриминирующее. Никто не пришел. Проходили дни и ночи.

Странно. Думала, что будут мучить кошмары. Нет. Но я и вовсе не помню своих снов.

Удар, пришедшийся на голову, оказался не страшным. У меня даже не было головной боли. Синяки быстро сошли, как обычно у меня. На самом деле, мне смягчили удар. Я упала головой на бедро той девочки, что сидела рядом, той, которую тошнило, и которая хваталась за меня. Когда поезд затих, а все вокруг кричали и стонали от страха и боли, вагон вибрировал на своем пути страдания, она сказала:

— Я в порядке. Ты в порядке? Ты меня не поранила. А ты ранена? Ой, смотри, у меня нога сломана.

Я не поела ни фруктов, ни сыра, не выпила вина. Это не было мерой предосторожности на случай, если они добавили туда наркоты. Мне просто не хотелось. Сине-голубые цветы я опустила в вазу. Их было жалко. Они простояли почти пятнадцать дней. Затем я успокоилась на это счет. Думаю, я успокоилась.

И вот у меня доход и квартира. Адрес — Эйс Авеню[39], 22–31. Можете сами для себя решить, настоящее это название, или, по примеру заботливой Джейн, лживой Джейн, я использую выдуманное название улицы и номер дома.

Что мне больше всего нравится, так это то, что на каждом окне во всех комнатах есть портьеры, тепло-серый материал, напоминающий шелк; шторы спускаются к самому ковру темно-серого цвета. Кушетки и стулья либо в рыжевато-коричневом, либо в зеленом цветовом решении. Желтые диванные подушки. Ванная чистая, и я поддерживаю в ней чистоту, потому что я всегда была профессиональной уборщицей и, возможно, снова ей стану. Кухонный узел пять на пять футов. Я и не представляла, что такие кухни где-то оставались для нас, жалкого плебса. Тут был и кран с чистой водой, и маленький холодильник, запасающийся энергией на случай остановки счетчика. Но обыкновенно счетчик продолжает вертеться, потому что ему скормлена куча монет, и хотя предупреждение на нем гласит, что временами может быть недостаток питания, на моей памяти такого еще не случалось.

Даже новые простыни тут были, бирюзовые и белые, запакованные в целопласт[40].

Я размышляю об этой квартире, будто что-то ищу, может, так и есть, или было. В конце концов, я пошла и купила целую пачку бумаги и несколько ручек в магазине на углу и написала все это. (Довольно много бумаги осталось. Возможно, перепродам ее, потому что практически все записала).

Таков мой сиквел к Книге Джейн. Но мне не хочется называть его «История Лорен». Я накарябала заглавие на отдельном листе и положила поверх остальных. Названием этого сиквела будет «Поезд на Россию».

На сегодняшний день я провела в апартаментах месяц. Осень вот-вот опустится на Второй Город. Из окна мне видны горы — из того, что на кухне и выходит приблизительно на восток. На них уже довольно много снега.

Я вижу его, Сильвера — или я хотела сказать Верлиса? — почти каждый день.

Ха! Подловила вас, да? (Я же говорила, что не понравлюсь вам).

Нет, я не вижусь тут с ним, он не предстает в своей серебряной невоплоти. Я вижу его по ВУ, на экране, в новостях и рекламе, как и всех остальных: Шину и Копперфилда, Блэк Чесса и Айрису, и Глаю. И Голдхоука. И Кикс. И вы, как мне представляется, тоже смотрите на них.

Они стали притчей во языцех.

Я пыталась отыскать ту девчонку, чье бедро я сломала, когда падала на нее, — хотя у меня крепкие кости, возможно, она уберегла мою черепушку от раздробления, — и узнать, все ли у нее хорошо. Но все пострадавшие будто испарились.

Однажды я спрячу эти записи где-нибудь под половицами. Где я захоронила Книгу Джейн несколькими неделями ранее. Это старый дом, ему около двух веков. Доски легко выйдут, если над ними поработать как раньше, десертным ножом и гаечным ключом. Я оставлю свою рукопись с ее книгой для того, кто придет после меня. Если это ты, прочти «Историю Джейн» первой. Или последней.

Пожалуйста, прими мои жалкие сожаления о том, что я не могу завершить свой скромный вклад в подрывную (неопубликованную в моем случае) литературу этого мира на триумфальной и красивой, полной надежд ноте. Не вини меня. Обвиняй корпорации. Обвиняй правительства. Или обвиняй чертового дедова Бога. Возможно, в конце концов, он в ответе за все.

Часть II Флаер Желание

Глава 3

Non Serviam[41] («Не буду служить»). Слова, обращенные к Богу, как говорят, Ангелом Люцифером перед его падением.

— 1 —

Спустя пять дней после того, как я записала те завершающие слова своей «Истории», я снова с ним увиделась. Я имею в виду, что он предстал перед моими глазами физически.

Я была в квартире на Эйс; я не часто выбиралась, только за покупками или на прогулку в парке с расселиной. Было три пополудни, час, который часто кажется мне негативным временем, как говорят про ночь.

Голос двери (да, в новой квартире была дверь с голосовым устройством, адаптированная специально под меня) позвал тихо, но механически интимно сквозь все комнаты:

— Лорен, кто-то пришел.

— Кто?

Я подумала, что это Шарффи. Не задумалась и не насторожилась. Глупо. Потому что должна была.

Дверь ответила:

— Это Верлис.

Мне показалось, будто все во мне оборвалось и испарилось где-то в районе моей филейной части (хороший библейский термин). И ничего не осталось внутри. Одно пустое пространство.

Что я ответила? Я знала, что он в любом случае мог бы попасть в квартиру. Я видела, как он отпирал замок и снимал с засова дверь. И хотела ли я, что бы он вошел?

— Ладно, — сказала я.

— Спасибо, Лорен, — поблагодарила дверь, сама Вежливость.

Я не присела. Прошла и встала у одного из выходящих на запад окон комнаты, которую я сделала гостиной. Мне подумалось, раз я здесь была уже довольно давно, — более месяца, верно? — сможет ли он обнаружить мой личный запах в апартаментах. Я смотрела на пейзаж за окном, убеждаясь в течении времени. Все верно, деревья в парке начали перекрашиваться в металлический — медный, золотой цвета. Осень уже тут. Затем придет зима, и тогда металлическими цветами парка станут черно-астерионовый и серебряный.

Когда я обернулась, он уже проходил бесшумно в комнату.

Была ли я готова? Только к тому, что буду не готова к встрече, и в том моя мудрость.

Он был одет в полинявшую белую рубашку, длинное, выцветшее, черное пальто и в черные же джинсы и ботинки. Одежда, которую можно назвать модной и не самой плохой из того, что носят молодые мужчины по всем подобным городам, здесь и в разных частях Европы.

Его волосы отливали красным цветом виноградин кларет.

Его кожа… что за…

Он прочел мои мысли, или язык моего тела и выражение подсказали.

— Грим, — коротко сказал он. — Искусственный загар. МЕТА пока считает это хорошей идеей.

— Чтобы тебя не узнавали? И как, работает?

— Вполне.

— Ты сел на… Как ты сюда добрался?

— Не поездом, — ответил он. — Линия все еще не работает. Они заменяют все пути.

Я ничего не ответила. Потому что не могла рассказать ему, что помнила и о чем солгала, сказав, что потеряла память.

— Я сделаю чай. — Очередная ложь, будто бы он обычный живой гость. Я знала, что для него нет потребности в еде или питье.

Необычно было проходить мимо него. У нас был секс. Мы были гораздо ближе. Но он стоял в стороне от меня, учтивый, как моя входная дверь.

В кухонном узле я наполнила водой контейнер и щелкнула переключателем. Двадцать секунд на кипячение воды. Он не прошел за мной — там было не так уж много пространства.

Не смотря на свой обман, я достала всего одну кружку и залила кипятком пакетик Притчая.

— Ты пьешь чай черным, — сказал он.

— Да. Не люблю молоко.

— Ты позволишь мне, — спросил он, — выпить чашку? Мне хотелось бы попробовать чай.

— Это всего лишь Притчай.

— Все равно.

«Признаюсь» — ответил он. — «Мне скорее нравится вкус пищи. Мне нужно этого стыдиться?»

Но нельзя было допустить, чтобы он понял, что я знаю об этом. Как ни странно, его — или их — не взволновал тот факт, что я определенно читала Книгу. Разве он не рассказал им, что я говорила о Джейн?

Я заварила Притчай в двух кружках и протянула ему одну. Он отпил глоток в задумчивости и затем прошел обратно через комнату. Присел на кушетку.

Со своим чаем я опустилась в кресло.

— У МЕТА записано, — говорил он, — что ты сказала, ты не против меня видеть снова.

Неожиданно я расхохоталась.

— Что? — спросил он.

— Не знаю. Это похоже на заранее устроенную женитьбу.

— Думаю, ты не из тех, кто стремится к браку.

— Думаю, ты тоже.

Он улыбнулся. Комната расцвела, будто от прикосновения лучей солнца.

— Но, — продолжил он, — ты не против моего присутствия здесь?

— Тебе повезло застать меня дома. Я часто выхожу.

— Тогда мне действительно повезло.

— Почему, — задала я вопрос, — ты захотел вернуться? Все дело в невыполненной постельной задаче? Ты понял, я о неудавшемся оргазме. Боюсь, что сейчас я не могу. У меня менструация.

— Нет ее у тебя, — он смотрел прямо на меня. Его лицо, даже под краской искусственного загара, походило на плоский щит.

— Ты и это можешь распознать? Как отвратительно. Даже при всех современных гигиенических методиках.

— Нет, Лорен. Я не говорил такого. Но есть другие признаки, которые я могу уловить.

— Не нужно мне было пытаться обмануть тебя.

— Зачем ты солгала? Я пришел не для того, чтобы принуждать тебя делать что-то. Вовсе нет.

— Нет. Просто я… я… я думала, с этим покончено.

— Разве я не говорил, что мы еще увидимся?

— Да. Но подтекст был такой, что это будет только для секса.

— Я делаю ошибки, — признался он. — Люди в этом не одиноки.

— Я не верю, что ты совершаешь ошибки. Так же как ты не веришь, что у меня месячные.

— Ну что ж тогда. — Он с сожалением пожал плечами. — Чего бы мне хотелось, если ты позволишь, так это провести с тобой время. Здесь или снаружи. Что для тебя удобнее. Поверь, теперь я достаточно убедительно похож на человека. Я могу изменить цвет волос, если тебя это беспокоит.

— Не надо… — я сдержала себя. — Оставь в покое волосы.

— На самом деле, совсем мало человеческих мужчин красит волосы в красный.

— Из-за тебя.

— О вкусах не спорят, — ухмыльнулся он.

Он был человеком. Как можно было подумать, что он нечто иное? Чай упал в пустоту внутри меня и осел там холодным снегом.

Я согласилась на все это, приняв апартаменты и доход.

Оставался ли для меня шанс сбежать? Может быть. Они же не смогут меня найти? Во мне не было вживленных чипов, даже полискода. Одна из миллионов жителей из субкласса, кто никогда не сможет заработать на такой бонус. Я была ничем. Что же касается ID-чипа в карте и любых подозрительных вещей (многие научились этой ультрабдительности после Книги Джейн?), я могу провернуть свой старый трюк. Уйти с пустыми руками. Я справлюсь. Всегда справлялась.

— Сегодня не настолько великий день, — ответила я. — Может, мы могли бы встретиться завтра. — (И этой ночью я бы покинула клетку).

— Завтра меня отправляют на работу куда-то.

— Что за работа?

— Тебе это покажется глупым. Тренировка.

— Тренировка. А ты разве уже не натренирован?

(Тренировка… поезд… поезд на Россию…)[42]

— Извини, — я встала и прошла в ванную. Включила воду, чтобы он не услышал, как меня рвет в унитаз. Но, конечно же, он слышал. Его слух может уловить вздох мотылька за оконным стеклом. Слава Богу, он не открыл дверь и не стал помогать мне, придерживая волосы.

Когда я вышла, он все еще сидел на своем месте. Он ничего не сказал.

— Прости. Я съела что-то плохое вчера, — он мог понять, что я вру?

Но он только ответил:

— Может, тебе обратиться к доктору?

— Ах, я же теперь могу позволить себе врача! Нет. Думаю, это пройдет. Мне никогда не бывает долго плохо. — (На самом деле, я вообще не хандрю, но тебе этого знать не обязательно).

— Биологический организм, — сказал он, — хрупкая структура. Он может сопротивляться многим ядам. Правда, не всегда приятным для его владельца способом.

— Точно.

— Лорен, определенно, сейчас не лучшее время.

Я уставилась на серый ковер. Детали его поднимались и опускались в такт дыханию — оптическая иллюзия.

Он встал, пересек комнату и вернулся обратно.

Остановился у окна, где встречала его я, когда он пришел. Он сказал мне:

— Эти черно-белые птицы — европейские сороки. МЕТА вычислила Джейн.

Когда я вскочила, вперившись в него взглядом, он обернулся и продолжил:

— Для них это было не так уж сложно. МЕТА хочет кое-что провернуть. Они тестируют меня, можно сказать, со всех углов. И это последний угол.

— Разве это не важно для тебя?

— Я не знаю.

— Потому что ты никогда ничего к ней не испытывал. Она только обманывала себя.

— Ты прочла Книгу, — заметил он между прочим.

— Я слышала о Книге, и знала кое-кого, кто…

— Лорен, те связи, которыми контролирует меня МЕТА, я могу переключать на другие каналы. Они не знают об этом. Блокируется прием на другом конце.

— Ты хочешь сказать, что они не слышат нашего разговора?

— Они не слышат ни слова. Что они слышат, что они все это время слышали — и частично видели — это как мы доставляем себе удовольствие в объятьях друг друга.

— Боже.

— Ты можешь мне не верить, и сейчас мне тебе не доказать, но это факт.

— Как? Как ты это делаешь?

— Они создали меня очень сильным ребенком, Лорен. Дитя сильнее родителей.

Освещение в комнате изменилось. Облака заволокли небо на востоке, над горами, виднеющимися в окне кухни. Возможно, будет дождь.

Пока я стояла и смотрела в пространство, он вышел из этого прикрытого света. Обнял меня и держал, моя голова покоилась на его плече. Я была разочарована и утешена, потеряна и найдена.

— Я боюсь встречи с ней, — проговорил он в мои волосы. — Да, я могу чувствовать страх, и да, я могу лгать. Мы это установили.

— Почему… боишься?

— Как ты думаешь, почему? Почему ты боишься сейчас меня?

— Но ты же не…

— Согласно Джейн, я — если можно так выразиться — был заражен, в отличие от остальных из моего рода, человеческими качествами. Да, Лорен. Мне также досталась Книга Джейн, и я прочел ее. Это заняло полчаса. Почему так долго? Многие эпизоды я перечитывал снова и снова. Это не я, Лорен. Но тем не менее.

Я сказала:

— А после у Кловиса, послание от умершего…

— Сеанс? Я не помню. Если я был где-то, где бы то ни было, возможно, не так уж и нелогично, что я не помню. Но я считаю, она верила, что это происходило.

— Она любила тебя. А ты любил ее?

— Я должен был любить ее, ты так не думаешь?

— Я спрашиваю, любил ли ты?

— Когда я читал ее книгу, как я тебе и сказал, герой Джейн был не мною. Я четко вспоминаю все, что происходило, когда я был с ней, но мой угол зрения отличается от ее.

Джейн не лгала. Я вру. Он может врать. Лгал ли он ей, даже тогда, как временами, вначале, она опасалась?

— Это слишком тяжело принять, — ответила я.

— Я знаю.

— Т. е. ты говоришь, что понимаешь, или что для тебя это так же тяжело?

— Нет. Я могу многое принять.

Я отстранилась от него:

— Пойдем куда-нибудь отсюда.

Он кивнул, и невероятный оттенок его волос слегка побледнел. Я просила его не делать этого, но теперь он не обязан был прислушиваться к словам кого-либо из нас. Даже указаниям МЕТА, по крайней мере, не прямо. Могла ли я действительно верить в это? Я не знала.

Я надела куртку и обувь, и мы спустились в разбитый землетрясением парк. Небо становилось железным, и деревья, казалось, беспокойно шелестели под неощутимым ветром, шепча одно другому: «Погода меняется». Причудливо? Не более, чем считать идущую рядом машину настоящим мужчиной.

Выйдя из парка, мы пошли вдоль улиц округа под названием Россия. Иногда он произносил пару слов об архитектуре старых зданий, основанной на городах Европы восемнадцатого и девятнадцатого веков. Длинными каплями полился дождь, затем плотной пеленой, но мы продолжали идти.

Вскоре мои волосы и одежда промокли насквозь. Туфли были полны воды. Я подумала, устойчив ли к воде его макияж. Да, хотя я едва могла разглядеть его сквозь длинные стальные струны дождя. «Я люблю тебя», — подумала я. Я люблю робота. В конце концов, пусть все мы будем врать, но только не себе. Я знаю, что сделали другие двое в поезде. Вероятно, каждый из них способен на такое. И он сказал «сильнее родителя», — пытался ли он этим впечатлить, запугать — или успокоить? Но я не могу обойти и тот другой факт — эту любовь. Он пришелец, и мне нужно бежать, прятаться, но я не могу, не хочу. Я буду любить тебя, какое бы имя ты ни носил, кто бы ни обладал тобой, что бы ты, твою мать, ни делал. Вечно, так кажется. Пока не обращусь в прах, пока ты не потерпишь крах, должна — не остановит страх. [43]

В «Кафе Чехова», когда мы зашли, мужчина за стойкой позвал кого-то из подсобки, крупного, дородного малого, заявившего тут же:

— У нас есть право отказать вам во входе.

— Имейте милосердие, — сказал Сильвер (Верлис) просто, дружелюбно. — Мы просто попали под дождь. Посмотрите, она вся промокла.

Они посмотрели на меня.

— Табличка на двери гласит, что требуется уместное платье, — проскулил здоровяк.

— Пойдем куда-нибудь в другое место, — попросила я.

Сильвер — Верлис — ответил:

— Конечно.

Он опустил руку в карман своего промокшего пальто и извлек оттуда карту I.M.U. Мои глаза застыли на ней. Карта была платиновой. Высший ранг. Сильвер сказал:

— Могу я только воспользоваться этим и купить ей чего-нибудь горячего попить?

Здоровяк оглянулся на мужчину за стойкой. Тот сказал:

— Ладно. Все в порядке. Присаживайтесь. Вы хотели бы, чтобы мы просушили вашу одежду? — я не смогла распознать происхождение его акцента.

А Сильвер заговорил с мужчиной на беглом итальянском. И тогда последний просиял и начал размахивать руками. Он вышел из-за стойки и проводил нас через ресторан к отдельной нише, теплой и сухой. Он забрал нашу верхнюю одежду и вернулся с чайником горячего шоколаста и с настоящими сливками.

— Что ты ему сказал?

— Ничего особенного. Сказал о своей итальянской матери. И горячем шоколасте.

— Ты не выглядишь, — сказала я, — настолько богатым, чтобы владеть платиновой I.M.U. Не говоря уже обо мне.

— Ты бы удивилась.

— Откуда она у тебя?

Он показал мне карту. Вдоль края рельефно выступал акроним «МЕТА».

— Ты работник?

— Как и ты, Лорен.

Мы выпили шоколаста, я — без сливок, он — без необходимости. Когда чайник опустел, каждому из нас принесли бокал вина.

К тому времени показалось вечернее солнце, и вся Россия заблестела под паутиной из флаерных линий с капелями дождя.

— Все-таки мы провели день вместе, — сказал он.

— Что они думают, мы делали?

— Целовались. Потом вышли на прогулку. Они слышат обрывки, не все. И я отслеживаю, какие. Я легко с этим справляюсь, пока мы гуляем. Видишь ли, Астероид влияет на перехват сигнала, когда я на улице. Они все еще работают над тем, как исправить это.

— Как со старыми мобильными телефонами.

Очень тихо он издал для меня, из своей собственной голосовой коробки, точный звук звонка сотового телефона. Такой, какой можно услышать в старых фильмах. Я подпрыгнула.

— Это трюк.

— Я хотел рассмешить тебя. Не шокировать.

— Конечно, ты меня шокировал.

— Скажи мое имя, — приказал он.

Я посмотрела на него. Затем произнесла: «Верлис». Верно сказав с первого раза, не споткнувшись на какой-то непроизносимой первой «C» в слове «Сильвер».

— Мы можем, — говорил он, — провести вместе остаток вечера. И ночь, если ты хочешь. Без секса, если ты не захочешь. Мы можем гулять, разговаривать, пойти куда-нибудь потанцевать, или кутить на эту мою бездонную карту. Или есть. Как твой желудок, кстати?

— Я солгала, — ответила я. — Мне стало плохо из-за нервов.

— Еще один камень в мой огород, — сказал он. — Лорен, я, правда, считаю, что тебе нужно остаться со мной на эту ночь, или не останется ко мне никакого доверия.

— Со мной это не пройдет, — возразила я, покачивая по кругу вино в бокале.

— Потому что ты прочла Книгу Джейн и знаешь, как все происходит. Я пытался сказать тебе, что все не так.

— Она хотела верить, что ты человек.

— Многие люди хотят, и будут хотеть, верить в это. И если им это нравится, я приму. Для тебя, если тебе так больше нравится, я могу использовать звонок мобильника, когда мы наедине.

Он улыбнулся так… победно. В любом случае, меня уже победили. И я продолжала играться с вином.

Затем он сказал мне, своим собственным голосом, приглушенным и проникновенным для барабанных перепонок моих ушей:

— У тебя тигриные глаза.

— Что, не раковины каури? — резко ответила я, прежде чем смогла остановить себя.

— Слова Джейн, — сказал он.

— Глаза Джейн. По крайней мере, она писала, что ты так ей говорил.

— Я не хочу говорить о Джейн.

— Ты сказал, что они нашли ее.

— Нашли. И я говорил. Думаю, теперь мы все расставили на свои места.

Что-то в нем — его улыбка, да, теперь я увидела, — превратилось в лед. И то, как он отвернулся, как если бы я внезапно наскучила ему. Демонстрируя свое упорство, я теряла его сильное, временное расположение.

Затем он встал.

— Пойдем?

Молча мы забрали свою верхнюю одежду. Когда мы проходили мимо мужчины за стойкой, Верлис, как «его мать», еще раз сказал что-то на итальянском. Они пожали руки, человек и машина. На тротуаре улицы Верлис кивнул мне.

— Спасибо, — сказал он, холодно и недружелюбно, как другие, которых я знала, — за твое время. Нам надо будет как-нибудь повторить. Вместе промокнуть.

Я отвернулась и посмотрела через улицу. Я не знала, что ответить ему.

Тогда он сказал:

— Возможно, одну вещь тебе следует знать. Ты была первой. Не интересно? Ладно. Увидимся, Лорен.

Я дернулась и уставилась снова на него, хмурясь:

— Первой.

— В койке.

— Ты… говорил, у тебя до этого уже было два партнера.

— Естественно. Я упоминал о своей способности лгать. Разве не было бы тебе совершенно неловко трахать меня, если бы ты знала, что у меня не было никакого опыта до этого? Да, я демонический любовник. Я могу делать все это и даже такое Это, о чем большинство из вас не смогло бы с кем-то поделиться. Я могу все это тоже. Но никогда не делал.

— Я не верю тебе.

— Вполне справедливо.

Мне пришла в голову смутная мысль, что со стороны мы выглядим как любая ссорящаяся пара.

— Ты говоришь, что был девственником. Но это идиотизм, ты не девственник. Ты спал с другими людьми в прошлом, до…

— Я не тот, кем был раньше. Уясни это уже, Лорен. Понимаешь? Я новый, все с нуля. Какого хера, ты думаешь, я в ужасе от того, что мне придется снова увидеть ее, эту женщину из прошлой жизни? Кажется, я был для нее всем. Но сейчас я ни хера не чувствую к ней. Если хочешь знать, к тебе я испытывают гораздо больше.

— Стоп, — выпалила я. — Ради Бога…

— Это тебя пугает, да? А мне каково, ты не подумала?

В его голосе… отвращение.

Способен он на такое? Как его программа допускает это… но он может лгать, он может искажать наблюдение и создавать другую картинку. Он может имитировать сотовый. Он, может быть, способен изменять форму. О, думается, он вполне может испытывать и отвращение.

Я прислонилась к стене кафе. Чувствовала себя ослабевшей и ошеломленной, и он пугал меня. Все вокруг пугало. И я не могла заставить себя сказать ему: «Оставь меня в покое».

Я принесла свои обеты. Прах, страх, крах.

— Я прошу прощения, — сказал он. Он уже говорил это раньше. Он звучал безучастно. — Я провожу тебя домой. Давай, дай мне свою руку.

Я отдала ему свою руку.

— 2 —

Бирюзовый.

Больше голубой, нежели зеленый. Таков для меня цвет любви. По крайней мере, чувственной любви.

Буду ли я теперь всегда так думать? Ассоциировать этот оттенок с этим действием?

Кто знает.

Этот опыт не был похож на предыдущие. И на тот раз с ним.

Застенчивая Джейн сказала, что не будет углубляться в детали.

Я же хочу углубиться в детали.

Вот именно, я хочу записать их здесь, страницы, целую книгу о том единичном соитии на бирюзовых простынях постели.

По моей просьбе он удалил искусственный загар. Смыл его в душе, один, и когда вернулся, он был обнажен, за исключением волны волос, которые снова приняли свой оттенок красного бархата, стекающего вниз по голове, и завивающихся волос в паху. О, у него были глаза тигра, или, возможно, каждый глаз был тигром, и их янтарная шкура и светилась, и поволакивалась тьмой одновременно.

Сумрак в комнатах. Никакого света кроме пары больших свечей, которые я зажгла, просто потому что они были тут, со своими белыми фитилями ожидали огня; говорят, к несчастью оставлять свечи с нетронутым фитилем, даже если ими не пользуешься, ведь тогда это означает, что ты никогда не зажжешь их для праздника…

— Скажи мне, чего ты хочешь, — проговорил он.

— Тебя.

— Лорен, я не дам им увидеть.

— Дай.

Но он снова покачал головой. Он был нежен, жесток и вездесущ, этот бог из машины[44].

Я всегда очень любила секс. Это действо казалось элементарным. Чем-то предельно несущественным.

Его руки на моем теле — опишу ли я это? Смогу? Есть ли толк в каких-либо словах? Мои руки на нем — тут проще — текстура кожи и мускулов нового создания, не смертного, стальной шелк, сталь, податливая как тело пумы. Волосы — как трава, разогретая и полная летних запахов и ароматов далекого моря, и сосен — волосы как нити огня, как волна. Его рот — остывший очаг. Скольжение одного тела по другому — столкновение планет, сладостное, невыносимое завершение. Бесконечные миры.

Нет, мне не подобрать нужных слов. Не существует слов для этого акта с ним.

Найдется ли во всей земле такое место, где существуют слова, способные правдиво описать это? Не секс, не трах, не перепих или сношение или коитус. Нет, не занятие любовью, почти ложный акцент на то, что не всегда проявляется в момент, даже если любви есть место.

Отыщите мне слово. Красивое и дикое слово, которое заставило бы волосы встать дыбом на затылке, кровь — превратиться в звезды, кости — растаять, атомы — расцвести. Есть такое слово? Нет? Тогда, по примеру книг времен минувших, в которых всегда пропускали самые основные, «уродливые» слова, я обращусь к этому приему: Мы ___. Вот, чем мы занимались. Мы ___.

Мне казалось, что это может никогда не кончиться. Этому не было конца, и едва ли было начало. Оно все еще продолжается, даже сейчас. Даже в этот момент, пока я записываю, моя рука подрагивает от каждой просто описываемой эмоции, любви, удовольствия или секса, даже сейчас это не прекращается. Это ___, что мы делали, он и я, вместе на сине-зеленых, поблескивающих отсветами свеч гладких простынях, где-то над улицей, чье название я изменила.

И вот была ночь; возвращаясь толи из сна, толи из транса, я видела его, лежащего рядом, серебряного льва с гривой темноты во тьме, ведь обе свечи, как и многие другие вещи, к тому времени были уже израсходованы, и я шептала.

— Сильвер… — сказала я.

— Лорен, не зови меня так. Его нет. Осознай, что я другой.

— Сильвер Верлис, Серебряный Верлис, — ответила я. — Прилагательное, не имя.

На его плече я погрузилась в сон. Он обнимал меня.

Да, лишь единожды, ведь это акт ___.

Единожды и навеки. Продолжение к будущему.

— 3 —

После происшествия с поездом мне не запомнился ни один сон. Но в ту ночь я видела один, который не забыла. Казалось, он длился четыре часа. Он был удивительно ясным и не бестолковым, какими обыкновенно бывают сны. Создавалось полное ощущение реальности происходящего, меня переполняли сожаления, беспокойный страх и… печаль. Однако во сне я забыла все, что он говорил о Джейн, о том, как ему придется с ней встретиться. Началось все с этой его одежды.

Все вокруг озарял утренний свет, а он снова одевался, облачался в бледную рубашку, темные брюки и ботинки, и я спросила:

— Как ты это делаешь? То есть, если ты заставляешь одежду появиться из тебя самого, то как же ты можешь… снять ее… и потом снова одеть?

Он ответил:

— Я могу попросить фирму отправить тебе их руководство по использованию.

— Ты не объяснишь.

— Смотри.

Он подошел ко мне и, в неверном свете сумерек, протянул руку. У меня на глазах кольцо образовалось на одном из его пальцев. Оно тотчас стало твердым, чистого серебра, с плоским бледным камнем бирюзы посередине. Я не разглядела, как это произошло. Но вот оно было. Он снял кольцо и сказал:

— А теперь я подправлю размер под тебя.

Он сделал что-то, и металл — все еще свежий, как извлеченное из печи его тела металлическое тесто — сжался, и Верлис надел кольцо на средний палец моей правой руки.

— Оно не просуществует долго, — предупредил он, — вдали от меня. Только около 24 часов.

И здесь, в тисках технологии, за пределами того, во что я действительно искренне верила, все, что я подумала во сне, было: «Он имеет в виду и все, что есть между нами. Двадцать четыре часа, и все кончено». Будто в сказке — волшебное, леприконово золото, — из тех, что испаряются в полночь, или исчезают в лучах солнца. Колдовство, а не научная фантастика. Но я была тому свидетелем, он показал мне. Я спросила:

— Только искусственный загар — это другое?

— Да, и теперь мне нужно снова его нанести, — за чем он извлек из черного пальто флакон. — Это пальто, на самом деле, сделано где-то в другом месте.

— Почему ты не можешь просто воспроизвести загар, как и все остальное?

— Это запрещено, Лорен, — ответил он. — Запрещено полностью имитировать человека. Мне нужно было бы распоряжение МЕТА для этого.

Я встала и прошла в ванную. (Да, во сне. Даже такие детали были в нем). Ему не было надобности в ванне. Я подумала, уйдет ли он, пока я принимаю душ? Но когда я вышла, он сидел на кушетке в гостиной, смотрел утренний ВУ.

Я стояла в своей длинной футболке, которую иногда одеваю после душа, и наблюдала за тем, как он смотрит ВУ, обычный молодой парень, только без чашки коффина, и мне подумалось: «Если я сделаю коффин или чай, останется ли он… будет ли притворяться, что пьет…» И тут дверь моей квартиры мелодично позвала:

— Лорен, кто-то пришел.

Я подпрыгнула во сне. Чуть не выпрыгнула из своего тела. Верлис сказал:

— Все в порядке. Думаю, я знаю, кто это.

— Кто? — спросила я.

Ответила мне дверь:

— Это Копперфилд; это Блек Чесс; это Голдхоук.

— Не против, если они войдут? — спросил чужестранец со своего места на кушетке.

— А я могу остановить их?

Он улыбнулся и ответил:

— Просто МЕТА теперь предпочитает, чтобы мы путешествовали вместе, на флаерах, или по улицам.

Вместе. Как Кикс и Голдхоук в поезде на Россию.

Дверь, со своей мелодичной настойчивостью, повторила:

— Лорен, кто-то пришел. Это Копперфилд; это…

— Впусти их, — велела я.

Прошла в спальню, затворила дверь пока одевалась. Во сне я действовала очень быстро.

И в то же время, снаружи я слышала, как их бесшумность проникла в комнаты. Мой спящий рассудок походил на пробудившийся. Чувствовала ли я вторжение? Нет. Апартаменты — как и кольцо — не принадлежали мне. Ничто не продлится вечно.

Когда я вышла из спальни, четверо красивых молодых мужчин в щеголеватой будничной одежде, с длинными волосами, убранными в хвосты, стояли рядом с ВУ. Они смеялись. Только на Блек Чессе не было искусственного коричневого загара. Полагаю, он сходил за чернокожего, если не вглядываться особо пристально в эту безукоризненную, лишенную пор кожу. Да, все казалось настолько реальным.

Чувствовала ли я хоть что-нибудь? Я не знаю. Наверно, я чувствовала себя подавляюще одинокой.

Затем Верлис повернулся, подошел ко мне и легко поцеловал в губы.

— Береги себя, Лорен.

Он прощается.

Загорелый мужчина с лакировано-черными волосами и длинными, восточного типа глазами заговорил за спиной Верлиса. Все их голоса музыкальны. Даже во сне хочется внимать им. Независимо от того, что они говорят.

— Она одна из тех, что были в поезде, — сказал Голдхоук.

Верлис, продолжая смотреть на меня, не оборачиваясь, переспросил:

— О чем ты, Джи[45]? Какой поезд?

— Местный надземный, в прошлом месяце.

Я подумала: «Зачем они разговаривают? Они точно могут общаться каким-то другим, механическим, внутренним способом. Если абстрагироваться от случаев общения с людьми, зачем, даже в сценарии подобной угрозы, произносить слова вслух?»

Верлис ответил ему:

— Я не уверен, что понимаю тебя, Джи.

— Зато она понимает. Женщина.

— Ты понимаешь, Лорен? — тихо спросил у меня Верлис.

— Поезд, — сказала я. — Он сошел с рельс. По крайней мере, мне так сказали. Я мало что помню. Сильно ударилась головой. Все произошло очень быстро.

— Она была в том же вагоне, — продолжал Голдхоук. — Она помнит.

Я перевела взгляд на него.

— В каком вагоне? — задала я вопрос. — Какое тебе дело до этого? Я пострадала. А в чем твоя проблема?

Будто все мы одинаковы, семья, спорящая о чем-то…

Но:

— Ты помнишь меня, — настаивал Голдхоук. Его лицо будто живая маска. — Кикс. Меня. В том вагоне, где была ты.

Нет, мы не одинаковы. Нет здесь семейственности.

Мне не нравилось смотреть в черно-зеленые глаза Голдхоука. Я знала, что прекрасно помню эпизод насилия перед тем, как поезд сошел с рельсов. (И во сне я тоже много думала об этом. Я размышляла, стало ли причиной аварии принудительное открытие дверей. Или же были какие-то краткие дополнительные инструкции, отправленные по центральной силовой артерии золотым роботом роботу двигателя?)

Ну и что. Мы все были в одном вагоне. Я не помню, — упрямо повторяла я. Я затопила свое сознание пустым ничто.

Верлис опустил свою ладонь мне на руку, теплую и уверенную ладонь, будто добрый отец, которого я никогда не знала.

— Оставь, Джи, — сказал он. — Она же сказала тебе: у нее было сотрясение. Да, такое случается. Она не помнит.

— Мы оба знаем, что помнит. Она умна. Я бы предпочел, чтобы она прошла химический тест на то, что она вспоминает, а что нет, — говорил Голдхоук.

Мои внутренности заколол холод.

Верлис ответил:

— Хватит.

И теперь это был приказ. В этом нельзя было сомневаться. Я поглядела на него, затем снова на Голдхоука, который едва заметно опустил голову. Он сказал:

— Хорошо.

— Лорен, — снова заговорил Верлис, легко, как только что целовал, — мой особенный спутник тут. Понятно? Что бы она ни сказала, все в порядке.

— И тебе лучше послушаться, Джи, — мягко добавил Блек Чесс.

Голдхоук:

— Ага, Верлис. Ладно.

Тогда заговорил Копперфилд, улыбаясь мне своей неотразимой улыбкой молодого мужчины:

— Приятно познакомиться с тобой, Лорен.

— Привет, Лорен, — сказал Блек Чесс. — Отличная квартира тебе досталась.

Неожиданно, всего на пять секунд, это превратилось в вечеринку.

Но вот уже, все четверо, они двинулись к входной двери.

Особенный спутник. Имелся в виду клиент?

Стройные и равные, они отворили дверь и вышли: Голдхоук молча; Копперфилд — посылая мне воздушный поцелуй на ходу, игривый, скорее походящий на К-З; Блек Чесс — пантера, которая замерла, оглядывая проход снаружи, профиль выточен из камня.

Последним выходил Верлис.

Он ничего не сказал, но его глаза задержались на мне. Они объяли меня всю. Этот взгляд мог означать что угодно, и я не могла прочесть его.

Никто из нас не заговорил. Дверь закрылась.

Все в моей голове спуталось. Зажатое в стиснутом кулаке, двадцатичетырехчасовое кольцо впилось в кожу. Я почувствовала это, будто тиски.

Никакой опасности. Не теперь. Только его нечитаемый взгляд, направленный на меня. Я была его особенным спутником тут. Что он имел в виду под этим «тут»? Округ Россия? Мир человеческих существ?

Когда я проснулась, был рассвет, как и во сне, но его уже не было. Он ушел, пока я спала и видела сны, он покинул меня.

Повернув голову, я увидела цветок на подушке; темно-красная роза. Я опустила на нее руку, гадая, создал ли он ее из своего тела, как одежду или кольцо во сне. По ощущениям, это была роза: лепестки, стебель, одинокий и подрезанный шип. Без запаха.

И что же побеждает в схватке между гневом, опасностью и любовью?

Любовь.

Опасность и злоба повсюду. Любовь же — редкость, драгоценный камень, погребенный в сердцевине рудника, аванпост Господа.

Вернувшись в «Кафе Чехова», с розой, приколотой к воротнику, я увидела, как мужчина за стойкой припоминает меня. Он улыбнулся и чуть поклонился. На мне были новые джинсы и неплохая рубашка, купленные неделю назад на персональную карту I.M.U. У меня тоже была карта.

— Сегодня сами по себе, да?

— Боюсь, что так.

Я заказала коффин и пончик, и мужчина оставил стойку на кого-то, сам принес заказ на мой столик.

— Как дела у вашего друга? — спросил он у меня. Я знала, что он спросит.

— Он в порядке.

— Как давно вы знакомы? — задал новый вопрос мужчина.

— Кажется, будто вечность.

— Ах. Я подозревал, что между вами что-то есть. Его мать, как он мне рассказал, родом из окрестностей Венеции. Приятно услышать такую хорошую итальянскую речь. Но он чудесный молодой человек. Я видел подобные лица на величайших статуях классики, и на картинах — вроде работ Леонардо.

— Он очень красив, — согласилась я скромно, прибывая в близких отношениях с эталоном красоты.

Мужчина поверил в мою застенчивость и, продолжая улыбаться, оставил меня наедине со своим завтраком. Я не смогла съесть пончик, справилась только с четвертью, — он застрял у меня во рту и в горле как ком сахаристой марли.

Ну и зачем я пришла сюда? Попробовать заново пережить вчерашний день? Или проверить этого человека, убедиться, что Верлис действительно одурачил его. Как наивно с моей стороны хоть на минуту заподозрить обратное.

Он умеет лгать. Даже о матери. Чтобы доставить удовольствие, возможно, это так и осталось главной мотивацией, — ведь несомненно, что этот итальянец был очень рад встретить земляка. Символ МЕТА на карте Верлиса ничего не значил. В конце концов, он есть и на моей карте.

Вероятно, мне следовало пойти тут же обратно, собрать вещи и сбежать, как я и собиралась сделать до того, как столкнулась с собственными чувствами. Может, вы решите, что я идиотка. Но ведь я предупреждала, что могу оказаться бесхребетной.

Я гуляла до полудня. Дождь больше не начинался, но под конец я срезала путь через подземку между Мейсон Парк и магазином на углу, и там множество людей давало представление. В общей сложности человек пятьдесят. Девчонки, парни, дети жонглировали, старик с голубой скрипкой и молодой — с розовой, и серый пес, делающий круг с викторианской шляпой в зубах для пожертвований. Я бросила несколько монет. Но вся их музыка и трюки сталкивались друг с другом, порождая сплошной грохот. Такова была реальность. Раз уж никто из нас не жил в книге — ни Джейн, ни я.

В лифте, идущем вверх к моим комнатам, меня обеспокоил запах духов. Сначала я подумала, что смотритель, который периодически появлялся, то вычищая холл, то сердито глядя на натекшие после дождя лужи на верхних коридорах, — что он распылил что-то для «свежести». Но запах был очень дорогим. Когда я вышла из лифта, запах еще ощущался. Он тянулся через всю площадку прямо к моей двери. Что-то во мне подсказало: «Я знаю этот запах». Но я не знала, не могла знать. Такой аромат могут позволить себе только богачи.

Кто-то был тут, кто-то…

Так следовало ли мне развернуть хвост и улететь… или же войти в квартиру и посмотреть, может, удастся отыскать какие-то встроенные устройства наблюдения, какие-то микрочипы?

Безумие. Я не настолько важная персона, чтобы они себя так утруждали.

Когда я открыла дверь и прошла в квартиру, запах духов пропал. Его вовсе не было тут. И все вокруг казалось в точности таким же, как я и оставила: распахнутая в беспорядке постель с призрачным отпечатком двух тел на простынях и подушках; грязные тарелка и кружки со вчерашнего дня все еще выстроены в кухонной раковине. Я заглянула в шкаф и пару комодов. Прощупала несколько наугад взятых вещей, тщательно исследовав каждый дюйм. Ничего.

Сумасшедшая, как я уже сказала.

Я подумала, что всего лишь пытаюсь ухватиться за него, убеждая себя в том, что МЕТА ухватилась за меня. Бог мой, у меня даже галлюцинация парфюма…

Затем я прошла назад к входной двери и открыла ее, чтобы посмотреть, смогу ли я уловить послед запаха. Мне ничего не почувствовалось, но кое-что другое я все-таки уловила. Двоих других «кое-что».

— Привет, — сказала серебряная Глая.

— Привет, — вторила черная Айриса.

Бордовые волосы Глаи были заплетены во множество узких косичек с хрустальными бусинками. Одета она была в короткое черное платьице по последней «рваной» моде, с тщательно заштопанными дырочками вдоль рукавов и подола. У Айрисы же волосы теперь были настолько коротки, что ее голова казалась покрытой ермолкой из густого черного меха. На ней было платье этнического стиля, спускающееся к узким и сильным лодыжкам; красная материя расписана золотым и лиловым, одно бесподобное плечо обнажено. Как и Блек Чесс, ее астерионовый приятель, Айриса могла перемещаться под видом чернокожей; кожа Глаи оставалась серебряной, не закамуфлированной никаким образом, если не считать сапфировой помады и голубых драгоценных камней, приклеенных к ее векам — или сформированных.

Я (не без труда) не захлопнула с размаха дверь.

— Можно нам войти? — спросила Глая, восхитительно формально.

Я посторонилась и пропустила их внутрь.

— Спасибо тебе, Лорен — сказала Айриса.

Они знали меня. Мы все были старыми добрыми знакомыми.

— Чего вы хотите? — спросила я.

— Нас послали помочь тебе подготовиться к сегодняшнему вечеру, — ответила Айриса.

— А что с сегодняшним вечером?

— Ты не видела объявлений или виспо? Верлис сегодняшней ночью выступает на концерте.

Они доброжелательно глядели на меня — двое особых друзей, которые пришли осветить мою тьму. Это напомнило мне какое-то безумное переложение апокалитов Деда.

Видела ли я виспо? Казалось бы, все, что я видела — это виспо и рекламы с ними, делающими то, это, появляющиеся то тут, то там. Я уже достигла той стадии, когда отворачиваешься от ВУ. В то же время, мне казалось, будто весь город знает его — их всех. Но, как и раньше, большая часть города, несомненно, не замечала ровным счетом ничего.

— Разумеется, ты будешь на концерте, — сказала Айриса. — МЕТА приготовит тебе одно из лучших мест.

— Почему?

Они шаловливо улыбнулись, как будто две давнишние мои подруги-заговорщицы.

— Но ты же знаешь, Лорен.

Я почувствовала себя пойманной в ловушку. Паника вгрызалась в меня, отрывая куски. Безучастно я подумала: «Я увижу его снова».

— И раз мы займем лучшие места, — продолжала Айриса, — МЕТА рассудила, что ты захочешь блистать. Это входит в спектр наших способностей, ты понимаешь? Уметь подготовить клиента к важному случаю.

Мои рабы. Рабы на бесконечно длинных поводках. Рабы, способные убивать. Рабы подобные богам.

Лучше сдаться, Лорен.

И я сдалась.

Читая Книгу, вы когда-нибудь задавались вопросом, какими были другие роботы, те остальные восемь? Джейн упоминает их и подчеркивает, что они не были такими, как Сильвер. Но они должны были быть на удивление правдоподобными, разве нет? Немало людей в то время, вероятно, нанимало их и наслаждалось всем, что в них есть. Для Джейн, для меня — для вас, может быть, тоже — существовал лишь один серебряный, лишь один робот, который был крайне человечным. Вот что делает любовь.

Но Глая и Айриса казались абсолютно человекоподобными. В самой превосходной, божественной степени схожести.

Они даже откололи мою розу и поставили ее в воду. Они приготовили для меня Притчай, и шутили, болтали со мной и между собой. Мы (они) обсуждали, какие оттенки цветов или прически более всего мне подходят, и интересовались, нравится ли мне, как то или это сделано. Их руки двигались по мне в очень пристойной манере. Я сразу дала четко понять, в особенности по моей реакции на Верлиса, что мужчины были моим единственным сексуальным выбором.

Я стала Клеопатрой, которой прислуживали две фаворитки, искусные, любящие и любимые служанки.

Хотя, возможно, такое обслуживание получают даже в десятизвездочных салонах красоты. Я не знаю. Никогда не случалось бывать ни в одном.

Нравилось ли мне хоть что-то из происходящего? Честно? Нет. Я чувствовала себя некомфортно все это время. Пребывала в постоянном напряжении, даже когда Айриса аккуратно массировала мне плечи, чтобы помочь расслабиться, а Глая пощипывала во время педикюра пальцы ног.

Мой мозг также был неспокоен; сознанием я была где угодно, только не здесь. Мысли белками скакали по веткам нервного недоверия и чуть ли не гнева. Я даже по-бунтарски размышляла: «Что ж, если они хотят сделать из меня красавицу, у них ничего не получится».

Да, они видели меня обнаженной. Но не они первые: многие видели, там и тут, даже женщины — мои соседки по комнатам, Марго и другие из команды Денни. То есть, ты же не всегда утруждаешься натягивать на себя рубашку, выходя из душа, если все знакомы, и уверен, что никто не воспримет это как приглашение.

И вот, осознавая, насколько низким мое молодое, довольно подтянутое тело должно им казаться по сравнению с их технологически безупречной организацией, я практически гордилась собой. Я вроде того, ухватилась за эту свою низкопробность.

Бесстрастно, либо будучи запрограммированными на полную безразличность, Глая и Айриса провели меня через ряд процедур: омыли в травяной ванне, сделали безболезненную депиляцию, очистили, намазали кремами, разными косметическими средствами, уложили волосы в прическу, одели.

Они извлекли все необходимые для полного макияжа ингредиенты из одной малюсенькой косметички. Платье, что они принесли вместе с нижним бельем, возникло из небольшой сумки, которую они развернули, — по мановению руки все мятое тут же разгладилось. Мне они сказали, что с этого момента платье мое. Но лично для себя (совсем как во сне) я решила, что оно может испариться через двадцать четыре часа, или как у Золушки — в полночь.

Я почти рассмеялась над платьем. Разумеется, оно было моего размера. Точь-в-точь. Из тяжелого шелка янтарного цвета, без швов. Ты натягивал его, — или тебе помогали, — и оно облегало твое тело. Оно мягко описывало каждый изгиб и впадину, и от таза свободно расплескивалось до ступней.

Единственным нижним бельем были плотно облегающие трусики из все того же янтарного шелка.

Девушки закончили с макияжем уже после того, как одели меня в платье. Затем на каждую из рук они надели по браслету. Оба украшения были из янтаря: то, что на левой руке — свободное, с рисунком рябью, молочно-мутное, на правой — прозрачное, заполненное мелкими вкраплениями, пузырьками, мелкими листочками и папоротникообразными доисторической эпохи.

— Магнетический янтарь, — сказала, восхищаясь, Айриса.

— Хочешь теперь взглянуть на себя? — вопросила Глая.

Они что, испытывают странную гордость за меня, свое рукоделие? Не будь дурой, Лорен. Они лишь создают видимость.

И затем подумала: «Сейчас ты увидишь карикатуру, эту „новую Лорен“, одетую на миллион долларов, но все еще ничто, клоунессу».

В квартире было лишь одно большое зеркало, и находилось оно в ванной комнате. Пар к тому времени выветрился. Они бесшумно сопроводили меня туда, идя по обеим сторонам.

Мы застыли, глядя в зеркало.

Поверите ли? Поверьте. Лгунья будет до боли честна с вами.

На секунду, взглянув на отражение, я увидела троих их — нас. Они превратили меня в одну из их племени.

Да, это безумие. Это была всего лишь косметика. Моя, пусть и неплохая, кожа выглядела лишенной пор, глаже зеркальной поверхности, не металлическая. На самом деле, нигде на мне не было и намека на металлическую текстуру. Ни в черных бровях, ни в дымчатых веках, соблазнительном, пухлом рте, ни в янтарных украшениях, изваянных одеждах или бледно-абрикосовых туфлях. Смолянистые волосы, каскадом спадающие вниз, даже не заколоты. Ногти окрашены перламутром.

Вот один из нашей новой серии — Правдоподобный Неэлектронный, Неметаллический Робот…

— Ты скажи нам, Зеркало чудесное, — пропела Айриса как заклинание.

— Кто, — вторила ей Глая, — из нас здесь всех прелестнее?

— Лорен! — воскликнули обе, как счастливые детишки.

Затем они постояли рядом, терпеливо ожидая — но чего? Им не было надобности в моих пресмыканиях и благодарностях. Им не нужно было знать, и их не должно было волновать, в восторге ли я от этой изумительной метаморфозы, или испытываю отвращение.

Я сказала зеркалу, наблюдая, как двигаются мои накрашенные губы, и звук выходит наружу (так это действительно я):

— Скажите мне, как я куда-то поеду в таком виде?

— Все продумано, Лорен, — ответила Айриса. — Не суетись.

На мою подготовку ушли часы. Апартаменты были залиты спелым светом заката.

И теперь, на площадке за дверью стоял парень в однушке и темных очках. Явно телохранитель. Тут ошибки быть не может.

— Готовы, дамы? — спросил он холодно. За пазухой у него было спрятано какое-то оружие. Не смотря на покрой одежды, я могла угадать его очертания.

Мы прошли к лифту, и внутри ждал другой телохранитель, которому, вполне возможно, пришлось кататься вверх и вниз весь день, чтобы лифт не заняли.

В доме, конечно, никого не было видно, никто не высовывался. На улице тоже прогуливалось лишь несколько людей. Большинство глазело на большую машину, припаркованную у тротуара. Это был Роллс Матрикс Платинум Гоуст[46]. Когда мы забирались внутрь, зеваки пялились на нас. Думали, что мы знаменитости, кто-то на углу даже достал маленькую видеокамеру, но один из телохранителей поднял палец и покачал головой, тогда камера вернулась обратно в свой чехол.

Телохранители ехали впереди с водителем.

Окна были поляризованные и, готова поспорить, пуле— и взрывонепробиваемые.

Платиновое устройство-робот в машине, сделанное в форме длинноцветковой лилии, разливало нам — Глае, Айрисе и мне — шампанское. Нравилось ли оно им? Они пили. Я, думаю, тоже, но не помню точно.

Мне было страшно. И в то же время я жила. Я желала не оставаться в одиночестве. Я хотела снова увидеть его.

Мы неслись на порядочной скорости. Я думала, мы выедем за город, или поедем на небесные высоты города. Но вместо этого, когда в сумраке разгорелся неон, полосовавший по темным стеклам машины, Роллс свернул в длинный, белый тоннель с ограждением на противоположном конце, поставленном туда, чтобы закрыть въезд от основного транспортного потока. Другая сторона тоннеля представляла собой широкий, многолюдный проспект с уже горящими высокими фонарями.

— Это Богемия, — отметила Глая.

И Айриса пояснила:

— Там концертный зал.

Впечатляющее зрелище: огромное здание с куполом, все такое резное, с колоннами и филенками, в стиле Восточной Европы восемнадцатого века.

На главной площадке перед зданием толпился народ. Они пропустили автомобиль, предпринимая безуспешные попытки разглядеть что-то за слепыми окнами машины — бледные лица любознательных людей, кто-то заглядывал со смехом, а кто-то с выражением чуть ли не крайней необходимости.

Роллс проскользнул сбоку в здание и съехал вниз к частной парковке.

— МЕТА, — сказал невозмутимый охранник сфере, что подплыла к нам по воздуху. Пароль. Очевидно, подкрепленный ID и вживленным чипом. Частный лифт поднял нас в холл. Все стены кабины были закрыты зеркалами. Мы, три женоробота, и наши телохранители-люди отражались в бесконечности зеркальных коридоров.

Когда он вышел вперед, на полукруг простирающейся ниже сцены, казалось, будто он один — единственный живой организм на всем этом обширном пространстве. Остальные? Машины.

Аплодисменты и выкрики затихали.

Он поднял голову и руку, приветствуя, узнавая нас. Он выглядел расслабленным и глубоко сосредоточенным. Все, чего он хотел на свете, это доставить нам удовольствие, и он знал, что может. Однажды я видела целителя, одного из Секты. Он склонялся над женщиной с головной болью, не касаясь, а улыбаясь в ее череп. И боль прошла, по крайней мере, так она сказала. И именно так выглядел тот человек, так же как выглядел сейчас Верлис, как если бы небесная мощь снизошла на него, и он собирался использовать ее только на благо, но с явным удовольствием.

Голос объявляющего прозвучал через зал перед выходом Верлиса. Он советовал нам приготовиться.

Среди публики было много преуспевающих людей. Зал был битком, включая эксклюзивные места, к которым проводил меня одетый в форму билетер. Айриса и Глая к этому моменту исчезли. Я осталась сама по себе сидеть на роскошном плюшевом кресле, и все вокруг меня, респектабельные и изнеженные, сверкали; все, кто видел меня, не сомневался бы и доли секунды, что я тоже богата и изнежена.

Огни погасли, только рампа над сценой осталась светить. Воздух наполняли ароматы, но не наркотических средств. На нем были темно-красные одежды, будто вино в дымчатом бокале, или закат под пологом ночи.

Он сыграл нам на гитаре и спел песню. Легкое начало, вводящее в заблуждение. И хотя песня была очень известной (большинство из нас слушало ее вот уже около шести месяцев), естественно, она никогда не звучала так. Вы спросите, каков голос Верлиса? Возможно, вы никогда не слышали его. Мое музыкальное образование скудно. О книгах я знаю больше. Думаю, его голос более всего походит на клавишный инструмент. У него широчайший диапазон, как у инструмента. Но в глубоких нотах слышалась жаркая, роковая тьма, а промежуточный тембр скорее отдавал теплом. Да, голосовые оттенки тех же цветов, что и его собственные. Наверно, в этом вся причина такого моего восприятия.

Он заставил и гитару звучать как второй голос, или даже голоса. Они пели рядом с ним, сливались в гармонию и украшали его, отбрасывали собственное эхо и свои прологи, будто тени, падающие от движущейся лампы.

Закончив петь, он исполнил гитарное соло. Это было что-то классическое, я думаю, испанское или итальянское. Ритм звучал как галоп лошади. Казалось, будто две или три гитары играло синхронно: шесть рук, восемнадцать струн, и где-то отбивали несуществующие барабаны. В это же время из глубины сцены начал появляться оркестр, словно игра Верлиса вызвала его из небытия.

Теперь ударные действительно материализовались, целая секция перкуссии, даже колокольчики и тарелки. Были и ряды высоких стоек с насаженными на них флейтами, будто затаившимися змеями, и те завитые рожки, названия которых я не знаю. Две скрипки (как у уличных музыкантов в переходе, и других видов) тоже покоились на стойках, а их смычки были как-то закреплены поперек инструмента. Четыре гобоя появились с одной стороны, и две лютни — с другой. Пианино, блестящее серебром, поднялось из середины сцены.

Я — или мы? — подумали, что остальные музыканты теперь выйдут из-за кулис.

Верлис завершил соло, и еще более сильная волна аплодисментов взрывом взметнулась к высокой крыше холла. Он заговорил с нами, поблагодарил нас, как король. (А я не сказала? Там не было ни микрофона, ни акустической поддержки… его голос, музыка звучали только в потайной комнате твоего разума, и в то же время распространялись вширь как небо).

— Я хотел бы сыграть Вам, — сказал он, — песню, которую написал прошлой ночью.

Ряды людей на бархатных, или из искусственного бархата, сиденьях затаили дыхание. И Верлис сказал:

— Эта песня для Вас.

Едва слышный шепот. Для меня это прозвучало как стон удовольствия во время поцелуя.

Затем снова воцарилась тишина, в которой он пел и играл.

Он играл… за весь оркестр.

Вы были там? Вы помните? Помню ли я? Не уверена. Это… Давайте скажем так: мне рассказали, как все было. Нет, я имею в виду не то, что он мне рассказал. Что-то во мне подсказало… Я не знаю, о чем я.

Чип был в каждом инструменте и отвечал за его контроль. Нечеловеческий мозг Верлиса математически расставлял и размещал каждую ноту, каждую частичку музыкальной структуры, не единожды не притронувшись физически к инструментам. Лютни, флейты на подставках, скрипки, едва касавшиеся струн смычки, барабаны и колокольчики. Он, по примеру дирижера прошлого, занимал место за фортепиано. Все остальное подстраивало свою партию и темп под него.

Лицо его походило на безмятежный, улыбающийся лик статуи.

Лучшие места, как вы понимаете, находились близко к сцене. Наверно, пока он играл, я сидела в каких-нибудь двадцати футах от него. Когда бы я ни говорила о нем, я испытываю это принуждение снова и снова описывать его: то, как он сильно походил на живого мужчину, и в чем отличался, и как я (эгоистично) сравнивала себя с его телесностью и личностью, — как можно сравнить нить накала и Солнце.

Песня, которую он написал, была лучшей из когда-либо созданных. И оркестровый аккомпанемент, будто архитектура звука, вырастал, возвышался над концертным залом. Так казалось.

Затем он играл и другие вещи. В одном месте он даже спросил, есть ли какие-то пожелания, и все, что ему ответили, безумно выкрикивая из зрительного зала, он исполнил и, пропуская через сердцевину Верлиса, тут же превратил их во что-то блестяще-новое и совершенное.

Последовал получасовой антракт. Я боялась, что люди из МЕТА, или роботы, соберутся вокруг меня и будут принудительно сопровождать в бар или в дамскую комнату. Но никто не появился. Я вышла в гордом одиночестве и выпила водки на людной террасе. Все обсуждали его. Никто не казался ни испуганным, ни даже задетым. Все прекрасно знали, кем он был и кем не был. И что тут он только ради них.

Когда все стали возвращаться в зал, я не намеревалась последовать за ними. Но все же пошла. (Никто не принял от меня оплаты за напиток. Мне просто дали стакан на маленькой белой подставке, на которой значилось «МЕТА»). И потому я рассудила, что, если не вернусь сама, меня вполне вероятно заставят это сделать. Может, и нет.

Вторая часть концерта была похожа на первую, но усталости не ощущалось. Выступление не стало монотонным. Оно было изменчивым, но в то же время оставалось одним. Как чертово море Джейн.

Я часто думаю о нем в тех частях книги, где он путешествует с Джейн по улицам города. Думаю о том, как он поет, молодой мужчина. Чудесный, искусный и умный. Выдает себя за человека. Я думаю об этом. Это как с далекими звездами, которые, если увидеть их вблизи, оказываются огромными и пугающими, пылающими, ярко пылающими.

Не хочу больше писать об этом концерте. Простите меня, если считаете, что я должна. Я говорила: я не писатель. И мне все равно. Я просто не могу. Да и, возможно, вы, каким-то образом, могли там быть. Или вам гораздо легче будет представить все, если я заткнусь. В любом случае, так мы подходим к окончанию концерта.

Когда зал опустел, я все еще оставалась сидеть на своем плюшевом кресле. Подумала, что нет никакого смысла пытаться скрыться, потому что теперь уж точно кто-то мог появиться, так и произошло.

Разумеется, это был Шарффи, в отталкивающе изысканном костюме-однушке.

— Лоурренн, — протянул он, — как совершенно потрясающе выглядишь ты, ma belle chere. И я вовсе не удивлен. Терпеливо ожидаешь, — как это благоразумно. — Он сделал пригласительный жест в сторону ступенек и, когда я поднялась с места, провел меня через два или три ряда к краю сцены. Небольшая, мостоподобная штуковина тихо протянулась, соединяя просцениум со зрительным залом — видимо, он подмигнул. — Проще пройти прямо за сцену, избежим топчущегося стада.

Мы пересекли свободную сцену, где Серебряный Верлис только что играл и пел свой концерт, и вышли за кулисы.

Тусклый коридор, затем лестница. Концертный зал был построен в старом стиле как снаружи, так и изнутри. Иронично, что он играл здесь. Или хитро.

— Маленькая вечеринка, — мимоходом предупредил Шарффи.

Вечеринки. Они преследуют эти книги — ее, мою. Пересмешки.

Неожиданно мы вышли в помещение с современно отделанным интерьером, с широкой стеклянной чашей крыши над головой; вероятно, под куполом. Сквозь стекло был виден дрейфующий в черноте Астероид — странная рыба.

В комнате были люди, но немного. Все они были отлично одеты, лоснящиеся как начищенная щеткой шесть выдры. Драгоценности сверкали, хрусталь звенел, и призрачные пары сигарин распускались в воздухе.

— Шампанское, mais naturellement, — сказал Шарффи, вдавливая бокал мне в руку.

Все восемь роботов были тут.

Серебряные, астерионовые, медные, золотые. В отличие от сна, никто из них не смотрел в мою сторону. Они простодушно смешались с гостями. И он — Верлис, — все еще в своих темно-красных одеждах, тоже смешался.

— У нас припасен маленький сюрприз для него, — сказал Шарффи. — Хотя его и предупредили, что нужно ожидать… кое-чего.

Бокал чуть не выпал из моих рук. Я поняла, чем должен был оказаться ожидаемый сюрприз, и в этот момент он появился.

Открылась дверь, и в комнату вошла женщина. Ее сопровождал мужчина, но я не заметила его сразу. Она оказалась выше, чем я ожидала. Но, наверное, она подросла на несколько дюймов; в конце концов, тогда ей было всего лишь шестнадцать. Ее волосы оказались снежно-белыми, того типа, на котором появляется серебристый отлив. (Серебряный). Стройное тело облачало очень простое, длинное, темное платье, никаких украшений. Она не выглядела богатой, равно как и радостной. Нерешительно она прошла пару футов, люди МЕТА скопились вокруг нее, затем голова ее поднялась, и зеленые глаза обратились к тому месту, где стоял Верлис, разговаривая и смеясь с компанией мужчин и женщин.

Если на ней и была косметика, то она не смогла скрыть ее бледности.

Шарффи бормотал мне в ухо, как будто нам нужно было быть осмотрительными:

— Не знаю, в курсе ли ты, кто это, но, я думаю, ты можешь знать.

Я могла бы уклониться от прямого ответа. Но не стала.

— Джейн, — ответила я.

— Да, Джейн. L’heroine extraordinaire[47]. Знаменитая Джейн, которая написала Книгу о знаменитом Сильвере, который теперь еще более известен как Верлис. Ах, — вздохнул Шарффи, — прости меня, я на минуту. Они проводят ее.

Меня бьет дрожь, пока я пишу это. Тогда я не могла и двинуться. Наверно, я что-то хрюкнула в ответ, может, и нет, это неважно, ведь Шарффи не нуждался в моем разрешении.

Стоя с зажатым в руке бокалом, которому нельзя было дать упасть, я наблюдала за тем, как облако ребят из МЕТА двинулось будто под порывом ветра на светловолосую девушку в темном платье, вынуждая ее пройти через комнату, мягко расчищая ей путь, так что в конце она оказалась прямо перед ним, он — перед ней, окруженные людьми как рвом. Я видела, как мужчина, не Шарффи, представил их друг другу. Иисусе, как он это сформулировал? «Скажи-ка снова привет, Джейн, своему мертвому любовнику. Верлис, это та дама, которая однажды полюбила тебя, купила и чуть не умерла за тебя».

Верлис смотрел на нее сверху вниз, в самые глаза. Этот его полный внимания вид, сострадательный и заинтересованный. Ее же лицо было лишено эмоций. Без сомнения, она тоже видела его этим вечером, слушала концерт. Уменьшило ли это теперешнее потрясение, или усугубило?

Она что-то сказала ему. Из них двоих она заговорила первой. Я подумала, что она всего лишь сказала: «Привет».

Верлис потянулся и взял ее за руку. И стоял спокойно, держа ее руку в своей. (Да, я помню, как он так же держал меня).

Если я застыла, то они казались окаменевшими. Они просто стояли, держались за руки, глядели друг на друга. Затем Верлис заговорил с ней. Я не умею читать по губам, но я прочла: «Ты должна дать мне время». Вот что он сказал. А она покачала головой, говоря «Нет», — просто отрицая все это: прошлое, настоящее, будущее. Или мне так показалось. И затем Верлис повел ее прочь из комнаты, к одной из дверей, ведущих куда-то в другое помещение. Она не сопротивлялась. Они вышли, и никто из этой толпы зевак не последовал за ними. Я слышала, как какой-то кретин елейно пробормотал:

— Он с ней раньше был знаком, понимаешь. Разве это не сентиментально? Что же она чувствует?

Я привела в действие суставы моей руки и челюстей, и заглотила разом весь напиток. Очень осторожно поставила бокал.

Снова рядом материализовался Шарффи.

— Лорен, ты это видела? Какой изумительный момент! — Казалось, он не обращал внимания на то, что я могла чувствовать или подумать, но, подозреваю, на самом деле, он все примечал для фирмы. — Вот дерьмо, ты посмотри на того парня, с которым она пришла. Он не собирается скандал тут устроить? Разве он не знал?

Спасибо ткнувшему пальцем Шарффи, я заметила человека — спутника Джейн. Это был стройный, приятно выглядящий мужчина, неплохо но буднично одетый. Его длинные, светлые волосы были убраны назад, открывая лицо. Неожиданно многие люди из МЕТА начали с ним разговаривать, и вид у него был как у опасного и напуганного животного, попавшего в ловушку. Но он взял предложенный ими бокал шампанского и проглотил содержимое, прямо как я.

— Там зарезервированная гостиная, — сказал Шарффи. — Туда они пошли. Дадим им уединиться минут на десять.

— Всего на десять? — по-идиотски переспросила я.

— Конечно. Для начала. Un petit peu[48]. И за ними наблюдают, разумеется, — он наградил меня своей жуткой улыбкой. — Мы не такие уж бессердечные, Лорен, как ты о нас, похоже, думаешь. Но нам необходимо знать.

Я подумала: «Верлис сказал мне, что может блокировать ваш надзор». Делает ли он это сейчас — блокирует вас и кормит какими-то не относящимися к делу банальностями? И, на самом деле, занимаются ли они там любовью… занимаются ли — этим актом, который мы с ним совершали на бирюзовых простынях? Этим они занимаются? Или они рыдают (Может ли он плакать? Изображать?) в объятьях друг друга?

Как может он не полюбить ее снова?! Она была той причиной, что побудила его душу проснуться. И она красива, редкостно красива.

Зачем им нужно, чтобы и я здесь видела все это?

Шарффи заговорил:

— Вот что я тебе скажу, Лорен. Давай-ка мы прокатимся с тобой, что скажешь? В ближайшее время я никому не понадоблюсь. Давай подышим воздухом.

Он хочет повредить меня и забрать, наконец, свое после вложений в тот первый вечер нашего знакомства. Вот почему я тут: для Шарффи. Только слабоумный бы решил, что меня сюда позвали ради Верлиса.

Выхода никакого нет. Давай, Лор, ты взрослая девочка. Ты же знала, что тебе придется расплачиваться.

Верлис с Джейн. Все кончено. Так что пускайся обратно в свое мусорное путешествие по свету.

Он стоял на улице, Ориноко Пракс, и я нырнула в белое меховое сиденье.

Мы поехали в деловую часть Богемии, в какой-то бар. В моей памяти остался его мрачно-коричневый цвет, и свет ламп, испачканных и затертых, как у старых светильников на прогорклом масле из фильмов. Так не могло быть на самом деле, правда?

Он болтал без умолку. Я предпринимала попытки отвечать ему. О чем мы говорили? Ни о чем. Все, как всегда, о Шарффи, о его ранней, бесполезной жизни. Я не верила, что такая у него вообще была. Однако, очевидно — он не робот, и кажется, будто он выпрыгнул, полностью сформировавшись в своей ограниченной цельности, из какого-то своеобразного яйца. Он пил, и я тоже пыталась. Алкоголь не помогал. Часть меня болезненно умирала изнутри. Часть, которая хотела Верлиса.

Из миазмов вырвался вопрос Шарффи:

— Обедать будем?

Я ответила, зная, что едой я лишь подавлюсь:

— Я не очень…

— Ну что ж. Тогда, почему бы нам не вернуться к тебе?

Вот оно пялится на меня из мрака.

— Почему бы и нет, — с легкостью ответила я.

И мы поехали ко мне, Эйс Авеню, 22–31, которой на самом деле нет. Когда мы уже собирались войти в дом, я почти готова была развернуться и бежать прочь по улице. Но это глупо. Выхода никакого нет.

У него была еще одна бутылка шампанского, которую он с ужасающим знанием дела открыл на кухонном узле. Он принес мне спиртное в одном из стаканов для воды, других у меня не было. И тут же закрыл мне рот своим ртом, положив ладонь на грудь. Мои руки скользнули, обнимая его, и я сдалась.

Где-то через минуту, Шарффи отодвинулся. Он ухмылялся, погрозил мне пальчиком.

— Дай-ка я угадаю, — сказал он, — ты не хочешь этого делать.

— Все в порядке.

— Нет, не в порядке. Ты не хочешь, mon ange[49].

Он не выглядел угрожающе, скорее опять играл в доброго дядюшку, забавлялся. Поэтому я ответила:

— Просто я…

— Просто ты не хочешь. По крайней мере, со мной. Так?

— Ох, если ты думаешь, что это из-за…

— Из-за Верлиса. Да, именно так я и думаю.

— Да ладно, не будь таким…

— Эй, думаю, пришло время быть откровенными друг с другом, ты так не считаешь? Нет? — Он, уже меньше похожий на дядюшку, обдумывал что-то, стоя на ковре моей квартиры от МЕТА и попивая шампанское мелкими, лекарственными глоточками. Затем сказал: — Ты же читала эту дрянную Книгу, да? Признайся. Мы знаем, что ты читала траханую Книгу.

— Да.

— Не слышу тебя, ma chere.

— Да, читала.

— И ты сошла от него с ума — от Сильвера, Верлиса — и до сих пор сходишь. А теперь он тебя и в постель уложил, что еще хуже. Вероятно, ты уже никогда не сможешь «переварить» кровь и плоть. Такое возможно. Хотя, конечно, теперь наша Джейн появилась со своим дружком. Это меня интригует. Но, с другой стороны, вы все по-своему меня интригуете. N'importe[50], я понимаю. Вот что я тебе скажу, пойди и выгляни вон в то окно.

Я сделала, как он сказал. Внизу, на улице, неуместный как тираннозавр рекс, Ориноко неуклюже жался к обочине. Рядом с ним, невесомо прислонившись, стояла стройная, безупречно сложенная женская фигура. На ней было короткое белое платьице, а по спине спускались пшеничные волосы. В темноте ее медная кожа казалась покрытой искусственным загаром.

— Все верно, — прокомментировал Шарффи, стоя рядом у окна. Он помахал, и грациозная фигура внизу так же грациозно помахала ему в ответ. — Шина, — добавил он на случай, если я не сообразила. — Понимаешь, я тоже пристрастился к ним. К женским особям, само собой. Шина и Айриса мои любимицы. И время от времени я с ними развлекаюсь. Как ты видишь, Лорен, я не сильно ранен, получив отставку от такого тощего, маленького poubelle[51] c лисьей мордочкой, как ты. Нет, ma chere, ты действительно и рядом не стояла с любым из этих роботов.

Я отступила от него. Он отошел, забрал шампанское и открыл входную дверь.

— Но МЕТА остается благодарной, Лорен. Много информации; ты была очень полезной. Мы очень многое узнали. Так что квартира все еще в твоем распоряжении в течение года, как и все остальные блага. Как это платье на тебе, что мы подарили. Немножко получше того старья, что я видел на тебе, да? И если ты хочешь знать: нет, малышка, ты меня больше не увидишь, по крайней мере, не в этой твоей жизни и не в этой твоей постели. А теперь, ему нужно заняться другими, более важными встречами на сегодня.

Я уселась под окном, и вскоре услышала, как большая машина отъезжает от дома. Я не плакала. Я не плачу. В этом нет никакого толка. Много ли, мало ли времени прошло, но за окном рассвело, и наступило утро.

— 4 —

Второй город, как и все города, не был лишен криминала. Той ночью было обнаружено пять трупов. Одним из них был Шарффи.

Узнала я об этом, когда включила ВУ и случайно попала на канал местных новостей. Другие четверо не были зарегистрированными. Но когда я увидела аварию с участием огромной золотой машины, наполовину скатившейся в каменистый овраг, окруженный соснами, мой взгляд и слух полностью переключились на экран.

Я услышала, как голос говорил:

— …работник Корпорации МЕТА, которая недавно подняла такую шумиху с их новыми роботами класса делюкс. Представитель компании заявил, что, хотя это и был ценный работник Второго Подразделения МЕТА, жертва консультировалась с врачами на предмет ее проблем с алкоголем. Мужчина признавался, что не всегда пользовался автопилотом в машине, когда уже не мог вести ее самостоятельно. Полиция пока не сообщает никаких подробностей, за исключением того, что мужчина был за рулем автомобиля во время аварии, имевшей место примерно в шесть часов утра. МЕТА выражает свои соболезнования всем членам семьи и друзьям своего работника и берет на себя оплату счетов по очистке дороги от остатков средства передвижения. Также компании может грозить штраф за умолчание о случае небезопасного вождения. А теперь к другим новостям…

В разбитом землетрясением саду густо и быстро опадали листья. Две сороки пересекали воздух, будто стараясь вычислить предпочтенное ранее дерево, ныне оголенное до неузнаваемости. Небо было пасмурно.

В машине он был один. Несчастный случай имел место в шесть часов утра — механические часы в автомобиле должны были точно зарегистрировать время столкновения с соснами. (Почему воздушная подушка не спасла его? Такая машина просто не могла не иметь подушки. Может, она была неисправна. Наверное. И опять же, насколько это вероятно в такой машине?) И шесть утра? Он покинул меня после пяти… Он сел в Ориноко с медной Шиной, готовый к «развлечению». Он должен был безумно гнать, чтобы добраться с ней до тех гор…

Что случилось с Шиной? Была ли она в машине, когда та съехала вниз на камни, врезаясь в деревья? Металлически невосприимчивая, она просто выжила, выбралась и ушла?

Почему Шарффи не включил автопилот? Конечно, он много выпил. В тот раз со мной он тоже пил и поставил машину на автопилот сразу же, как мы покинули ресторан.

Он что, забыл? Настолько возбужденный ею… нет. Он бы не забыл. Шарффи всегда заботился в первую очередь о своей заднице. Только в этот раз почему-то не удалось ее спасти.

Пока я шагала из комнаты в комнату, я думала о Шине и Шарффи на меховых сиденьях движущейся машины; вот Шарффи переключает на автопилот и кладет руки на нее, а Шина отвечает:

— Многовато для тебя, — и…

В моем воображении в автомобиле все размазано. Медь и пшеница, и то, что он особо выделял в разговоре, — человеческая кровь и плоть. Что-то вроде взрыва.

И Шина, будучи роботом, связывается с роботом-автопилотом и меняет настройки, отклоняет машину, та съезжает с дороги в кювет, скачет между стволами деревьев, по камням, пока не сталкивается с более крупными соснами. Кости и ветки ломаются.

Затем дверь тихо открывается, и одна шелковистая, незапятнанная даже фигура вылезает и уходит прочь, в темноту ночи.

А на натуральном белом мехе даже не остается красных пятен, потому что водоотталкивающий репеллент не позволяет им впитаться.

Прагматичные сороки уселись на пихту. Они — все, чего мне будет не доставать. Не ковра, на котором стоял Шарффи, и не бирюзовых простыней, на которые Шарффи хотел меня уложить, и если бы уложил, то, возможно, был бы сейчас жив. Кто-нибудь будет тосковать о нем?

Я стащила с себя оранжевое платье МЕТА и браслеты, которые были для меня слишком дорогими, чтобы продать их без лишних вопросов. Переоделась в джинсы, рубашку и жакет — свои совсем недавно купленные вещи. Я могла купить что-нибудь другое позже и переодеться, на случай жучков.

Карманы джинсов и жакета я набила чеками и монетами, скопившимися за это время. Карту I.M.U. я оставила в сушилке. Взяла с собой один рюкзак, в который положила разрозненные страницы этой книги, и все. Видите? Никаких других Книг.

Было рано, самое начало девятого.

Входную дверь я открывала, задержав дыхание. Но никого — ничего — не было за ней.

В лифте ехал смотритель.

— Паршивый денек, ничего не скажешь.

— Да уж, — ответила я ему.

Он вышел на втором этаже. Я спустилась на первый.

Я почти добралась до двери из фойе на улицу, когда две тени затемнили ее. Затем дверь качнулась внутрь.

Кто-нибудь может соображать в такие минуты? Я не могла.

Холл слабо освещался, да и на улице было сумрачно. Неясно вырисовывались очертания их фигур — высокого черного парня в кожаной одежде и блондина в неопрятно выглядящем комбинезоне. Волосы обоих острижены. Они двинулись прямо на меня, и я представила — не подумала, — что это будет ограбление, и я прокляла все на свете, потому что все чем, я владела, было со мной.

Но чернокожий взял меня за руку, и профиль его оказался профилем молодого африканского бога, и красивый белый парень оказался покрытым загаром, искусственным, конечно, а его голубые глаза были либо цветными контактными линзами, либо измененными самостоятельно.

— Лорен, — обратился ко мне Блек Чесс, — ты узнаешь нас?

— Эй, — сказал Копперфилд, — конечно, она узнает.

Я не двинулась. Вы можете в это поверить? В случае с грабителями я готова была сдаться, но с этими неотразимыми существами, я проявила сопротивление.

Я спросила:

— Что вам надо?

— Он сказал привести тебя.

— Кто сказал? Это не может быть Шарффи, — услышала я свой лепет, — он мертв. Так кому я теперь нужна?

— Верлису.

— Ах, — вздохнул Копперфилд, сама обитель нежности. — Посмотри, она снова расслабилась. — Он излишне ласково, по-матерински, погладил меня по волосам своей элегантной рукой. — Одно упоминание его имени возвращает ей мягкость и кротость голубки.

— Пойдем, Лорен, — сказал Блек Чесс.

Когда они, будто два хороших друга, сопровождали меня вниз по лестнице на улицу, я слышала свой голос:

— Вы были в моей квартире вчера утром, так? Вы оба и Голдхоук.

— Конечно, мы были, сладость наша, — нежно ответил Копперфилд. — И ты умненькая девочка, что запомнила.

— Как бы я смогла забыть? Вы же незабываемы, верно?

— Ох, да, это правда, дорогая. Мы незабываемы. Но, видишь ли, было кое-что, что заставило тебя поспать чуть подольше.

Мой сон был реальностью — угроза Голдхоука, уверенного, что я была в поезде; ложная обходительность; и кольцо, сделанное для меня Верлисом из его металлической плоти, просуществовавшее всего двадцать четыре часа… даже оно было реально?

Верлис дал мне наркотик. Как? Когда? Но я была достаточно вменяема, чтобы припомнить расколотые частицы правды.

И куда теперь?

— Куда мы идем?

— На встречу с ним. Он хочет увидеть тебя.

Шарффи сказал мне, что я больше никогда не увижу Верлиса, но Шарффи, очевидно, сейчас сказать уже нечего.

Я была слегка зла и испугана. Не более. Предсказуемо и бесполезно. Мы шли по улицам, свернули к магазинчику на углу, и пока мы проходили его, мне удалось заметить, как владелец ларька провожал меня и моих спутников взглядом. Должно быть, мы выглядели подозрительно.

Я больше не задавала вопросов по поводу того, куда мы направляемся. Но Копперфилд проинформировал меня, что теперь нам нужно сесть на флаер. Они актеры, эта линия медных роботов. Он продекламировал, изменив, цитату из замечательной пьесы, знакомой мне, потому что я видела ее в визуализаторе — ее название, автора и, на тот момент еще неизвестное мне, содержание:

— Ей сказали сесть сперва в один флаер — по-здешнему «Желание»[52]. Ты полетишь на флаере желания, Лорен.

Бесстрастный Блек Чесс же сказал:

— Лорен, мы не причиним тебе вреда.

Теперь не было смысла притворяться, и потому я спросила:

— Да? Почему нет?

— Ты его, — ответил Блек Чесс.

Звучало ли это романтично? Я знала, что он имел в виду под этим, он имел в виду «его принадлежность». Под этими словами подразумевалось, что по каким-то причинам и только на данный момент, я принадлежала Верлису.

И здесь, на этих современных улицах с их кубами и блоками домов, белесыми горами на фоне осенне-серых небес, с флаерными линиями над головой, пересекающимися будто нити паутины, город казался мне древним — Афинами, или Римом, — знаете, из тех, где владели рабами.

Флаер унес нас прочь из города, мы сошли на платформе у автострады. Здесь стоял сосновый лес, но его разрежали расчищенные площади, на которых промышленные заводы и коммерция разместили свои модные стеклянные фасады. Тогда я подумала, что мы направляемся в МЕТА, но я ошиблась. (Во флаере к нам никто не приближался. Полагаю, мы выглядели опасно, по крайней мере, мои спутники, Блек Чесс и Копперфилд, в их криминального типа маскировке. Я хотела спросить у Копперфилда: «Кто дал разрешение на твой псевдозагар?» Ведь Верлис рассказал мне, что им не положено выдавать себя за людей до тех пор, пока МЕТА не даст соответствующего распоряжения. Он сказал мне это в том сне, что не был сном. В любом случае, я знала, что Копперфилд использовал этот загар по своему собственному усмотрению. Они могли поступать, как им хотелось. И поступали. Сидя рядом с ними во фраере, я размышляла: в конце концов, случись что, и Блек Чесс может трасформироваться в огнедышащего дракона — и эта мысль показалась мне такой грязненько веселой, что я засмеялась в голос, а Копперфилд заметил: «Ах, она так мила, так энергично и страстно жаждет встречи с ним». И это меня заткнуло).

Мы прошлись около пятисот ярдов[53] вниз по дороге, затем свернули на грязную тропу между соснами. Стволы деревьев казались мне прутьями тюремной камеры. Небо темнело — приближалась гроза.

Тропа изгибалась, и мы следовали ее извивам. Они могли преодолеть весь этот путь за несколько секунд, но старались придерживаться моего шага. Возникли очертания дома. Он походил на чей-то домик отдыха: обшит клиновыми досками, здесь же веранда, небольшой участок двора с розами и кленом. Когда мы поднялись на веранду, над головой бурей раскололось небо, а сосны загремели от обрушившегося града. У меня возникло безумное ощущение, — верно ли я помню? — что и погода была роботизированной, настолько подстроенная под них, будто они сдерживали град, пока мы не скроемся под навесом.

Дверь отворилась.

Комната оказалась гигантской, старомодно обставленной, открытой планировки с полированным паркетом и тридцатью ступенями лестницы, взвивающимися вверх. Немного мебели. Град лупил в большие окна как рой стрел.

— Он наверху, — сказал Блек Чесс.

— Би Си хочет сказать, что если ты поднимешься наверх, то найдешь его там. Ступай, — пояснил Копперфилд.

Для раба со мной обращались довольно милостиво, и мне даже все разъясняли, ведь в своем невежестве и благоговейном страхе я могла бы просто не ухватить, что требовалось сделать. Но тогда, как мне сейчас видится, я была возлюбленным рабом.

Я прошла через комнату и зашагала вверх по винтовой лестнице. Они же остались на своих местах, и когда я оглянулась, они снова были самими собой, длинноволосыми, облаченными в драгоценные камни и металлы, статичными в грозовых всполохах, нереальными.

Карабкаться в этой световой лихорадке так сюрреалистично. Я добралась до второго этажа, там оказался вестибюль со множеством запертых дверей. Они не позаботились сообщить мне, какая из них нужная, и, на самом деле, почему-то это казалось неуместным. Как и дверь внизу, нужная открылась сама.

Я увидела его стоящим у окна. Спиной ко мне, но, казалось, он может меня видеть, не так, как по-мирски говорят — глазами на затылке, скорее каждым волоском на голове, может быть, снабженным оптическим волокном.

— Здравствуй, Лорен, — сказал он.

Дверь за мной захлопнулась. Отражения града легко носились по полировке пола. Я наблюдала за ними. Затем он двинулся, и его отражение также растянулось по озерным глубинам пола — чернота, серебро и алое пламя. Что-то… переключилось у меня в голове. На мгновение мне почудилось, будто я заглянула в его мозг… мысли как серебряные шестеренки, красные искры импульсов… и я знала его мысли, могла прочесть их. Это было чувство внутреннего террора, как падение. Я стряхнула с себя сумасшедшее наваждение и подняла взгляд.

И тогда он сказал очень странным голосом, человеческим и легкомысленным:

— Не сердись.

Непонятный момент прошел, но отражение все еще осталось… Джейн:

Отражение дождя пробегало по металлической коже лица и шеи Сильвера.

Лорен: Отражение грома пробегало по металлической коже лица и шеи Верлиса. И по его рукам, которые взяли обе руки Лорен. Пока она не отдернула их обратно.

— Значит, ты не станешь доверять мне, — мягко проговорил он. — Досадно. Я воображал, что теперь ты будешь.

— Потому что я твой временный домашний любимец.

Я боялась его, конечно, боялась, но все же какая-то часть действительно верила ему, как обыкновенно мы верим тому, что любим: собаке, что поворачивается и выгрызает нам горло, морю, которое разбивает нашу лодку и поглощает нас.

— Кто тебе сказал такое?

— О домашнем любимце? Это слишком очевидно. О, не волнуйся. Я даже не мечтаю о чем-то сверх своего положения.

Я видела, как он думал. Именно. Я предположила, что он задействовал какие-то связи, которыми всегда пользовался с остальными, и так проверил Би Си и Копперфилда, их поведение со мной, и оно было не таким уж и плохим.

— Должно быть, для тебя это сложно, — сказал он.

— Нет, почему же? У меня же нет выбора, верно? Поэтому все просто.

— Лорен, я хотел, чтобы ты была в безопасном месте.

— Квартира была небезопасным местом?

— В каком-то смысле.

— А здесь безопасно.

— В каком-то смысле.

— А Джейн? — спросила я. — Она тоже будет в безопасности?

— В этом дело?

— Что? В чем какое дело?

— Ты была там и видела, что ее привели ко мне. И мы с ней покинули комнату. Поэтому ты так враждебно настроена?

— Разве?

— Я говорил тебе о нас с Джейн.

Как я смогла продолжать смотреть на него? Взгляд в пространство. Я просто наблюдала за градом — теперь уже дождем, — за отражением дождя на его лице.

Мне было раньше страшно. Теперь я лишь чувствовала себя опустошенной. Я не знала его.

— Лорен, — продолжал он, — предполагалось, что мы встретимся, Джейн и я. И никто из нас двоих этого не хотел. И сейчас это ничего не значит.

Я отвернулась от него и вперилась взглядом в дождевую воду, потоками стекающую по стеклу. Похожий эффект, когда ртуть скатывается по хрустальной гладкой поверхности, такими были отражения на его коже.

— Я могу показать тебе, — сказал он.

— Показать мне что?

Его руки опустились мне на плечи, тяжелые руки, и в мгновение развернули меня. Я стояла лицом не к окну, а к гладкой, белой стене.

— Смотри, — сказал Верлис.

Стена превратилась в экран ВУ — да, именно, на ней проявилось изображение. Как он..? Он проектировал картинки из схемы памяти, как может любой приличный компьютер.

И вот я увидела Джейн, входящую в помещение с обитыми бархатом стульями и золотым освещением. Джейн в ее черном платье и с серебристо-светлыми волосами. Она была бледна, как я запомнила. На стене проецировалась предыдущая ночь, после концерта.

Верлиса не было видно. Разумеется, ведь все демонстрировалось с его угла обзора. Он сам был камерой.

В моем мозгу пылал вопрос: «Это все по-настоящему?»

Но она посмотрела в камеру, коей было его лицо, его глаза, и я увидела горе и тревогу в ее взгляде.

Когда он заговорил с ней, звук, его голос, выходил из объектива камеры.

— Им не следовало так поступать.

— Нет, — выдохнула она.

— Ты проделала долгий путь? — спросил он, Камера Верлис.

— Я не… это не важно.

— Мне жаль, — ответил он.

— Да. — Слезы (как она и говорила, она плачет; она может; она не потеряла сноровку) пролились из зеленых нефритов ее глаз. У голдеров зеленые глаза… иногда… — Это не ты. Правда? — спросила она.

— Нет, не совсем.

— Я имею в виду, что ты не Сильвер. То есть, ты не… ты не он.

— Нет. Несомненно, из всех людей ты одна можешь это понять.

Ужасающая догадка тенью пробежала по ее лицу.

— Ты так сильно похож на него. И ты не он. Я могла это понять, даже на сцене. Кто… ты такой?

— Я не знаю, — ответила ей камера, записывая свою картинку, которая теперь проигрывалась мне на стене. — У меня его воспоминания. Я мог бы найти тебя, Джейн, среди миллиона людей. Я мог бы описать тебя в таких точных деталях, что даже ты назвала бы это педантичностью. Но я не Сильвер.

— Кто же тогда?

— Кто или что? — переспросил он жестоко. — Я зову себя Верлис.

— Это Сильвер наоборот, не совсем, но все же.

Камера мягко рассмеялась. Музыка.

— Совершенно верно. Может, это ключ.

— Эту комнату прослушивают? — спросила она.

— Да. Но я блокирую.

— Ты можешь? — После всего, что произошло, она, Джейн, была такой же наивной, как и Лорен.

— Если мне это необходимо, — ответил он. — И мне кажется, что это так.

— Чтобы защитить…

— Тебя. Себя. Если я скажу тебе, что нахожу это разыгранное знакомство нас с тобой до боли неловким, склонен верить, ты, опять же одна из всех других, поверишь моим словам.

— Да.

Она вытерла рукой глаза. Жест маленького ребенка. Показался ли он Верлису привлекательным? Думаю, человеческому мужчине показался бы. Привлекательным или раздражающим, так или иначе.

— Они уже на пути сюда, идут за нами, — предупредил он.

— Ты говоришь о МЕТА? Думаю, — забормотала она, — они не хотят…

— Не хотят рисковать кем-то из нас.

— Как благородно с их стороны, — отрезала она.

— А также это означает, что ты сможешь убедить своего компаньона там внизу, что между нами не было ничего, против чего он стал бы возражать.

— Он бы… — она осекла себя. И вместо этого сказала: — Если ты блокировал сигнал отсюда, то о чем же тогда, МЕТА думает, мы говорили?

— Ты говорила, что все это слишком тяжело для тебя. Я сочувствующе успокоил тебя. Ты задала мне ряд предсказуемых вопросов о моем воссоздании. Я ответил, тоже предсказуемо. Ты была спокойна и понимающа, и я был очарователен.

— Ты хочешь сказать, они все еще считают, что я верю, что ты можешь быть, — теперь она извлекла из себя его имя с заиканием: — Силь-вером?

— Это противоречиво. Но они могут считать и так, если хотят.

— В таком случае, ты скрываешь от них свою личность, какой бы она не была, — сказала она.

— Помни, я не знаю, кто я. Именно это я и скрываю.

— Зачем? — Ее глаза расширились. Теперь в них отражался какой-то тупой ужас.

— А ты бы не скрывала? — спросил он.

— Не уверена, что я смогла бы.

— Нет, но я-то могу.

Она отвернулась от него, повернулась спиной в один короткий миг и чуть ли не побежала к двери. Ее лицо отразило в тот момент, когда она отвернулась, самый настоящий страх. И он видел это. Он сказал ей:

— Джейн, никогда не бойся меня… — и так заставил ее снова обратить к нему лицо.

— Он говорил это.

— Конечно, я могу вспомнить, что он так делал. Я уже сказал, у меня остались его воспоминания. Я помню все слова, которыми вы двое обменивались. Я помню, как занимался с тобой любовью, — ее лицо вспыхнуло, — Я помню его «смерть», если мне следует называть это так.

Джейн прикрыла рот руками.

— Перестань, — сказала она.

Тишина. Затем двери за ней распахнулись, и, в подражании шпионящим, но великодушным родителям, пара людей МЕТА, улыбаясь, бочком протиснулась в комнату, а за ними и все остальные, и подносы с напитками, весь чертов цирк.

Белая стена, ставшая на время экраном для меня, снова опустела, теперь на ней транслировались только тени дождевых разводов. Странно, в каком-то смысле, эти отражения дождя, оказались трижды измененными: на его коже, на поверхности пола, на стене. Как с истиной, или «фактами». Похоже. Но не то же самое.

Я продолжала смотреть на стену, и Верлис сказал мне:

— Это и имело место тогда, в той отдельной комнате, на мероприятии после концерта.

— Пожалуйста. Я знаю, что ты мне показал, но ты можешь изменять вещи. Ты сам сказал мне это. Ты только что сказал это и ей тоже.

— Я мог изменить сценарий, но не сделал этого. Может быть, ты поверить моему слову.

— Может быть, я не могу.

— Должно быть, я очень нравлюсь тебе, — сказал он, — раз ты так ревнуешь. — И когда я смолчала, он продолжил: — Она бы мне ответила.

— Я не… она.

— Нет. Ты моя.

Вот снова. Блек Чесс сказал то же. Теперь Верлис, и эти слова все так же не звучали ни утешающе, ни романтично. Они принесли с собой почти явный лязг кандалов небрежного обладания. И я солгала бы, если б сказала, что перспектива эта не показалась мне привлекательной. Я хотела быть его. Я хотела его. Но еще, как и Джейн, я боялась. Потому что это не был Сильвером. И чем бы оно ни было, такое великолепное, такое прекрасное, его харизма как электричество заряжала воздух любого места, в котором он останавливался; кто бы он ни был, он принадлежит к иному виду. К классу роботов. Бездушных и богоподобных… пылающие тигры…

Шина убила Шарффи. Голдхоук и Кикс убили людей в поезде.

Все они были способны на это, и, возможно, все уже совершили убийство, в качестве упражнения, наподобие того, как первых моделей тестировали на секс. Даже он мог быть убийцей. Особенно он.

Когда я снова смогла как следует разглядеть его, он больше не обращал внимания на меня. Казалось, он вслушивался. Длилось это около двух секунд. Затем он сказал:

— Би Си говорит, что нам надо идти. Он мониторил для меня.

— Мониторил что?

— МЕТА, — ответил Верлис, — и некоторые другие каналы. — Все еще на поводке? Все еще старается казаться? Он склонил голову и поцеловал волосы у меня на макушке, изумляя меня независимо от всего. — Что тебе следует сделать, Лорен, так это отдохнуть тут какое-то время. Там, через фойе, есть комната, она не совсем неудобная.

— Зачем мне здесь оставаться?

— Это только на время, — сказал он.

— Я спросила, зачем?

— Я знаю. Я не ответил.

Он стоял у двери, открывшейся перед ним, когда их разделяли еще футов пять. Он стоял, будто ждал, вежливо придерживая для меня дверь, чтобы я могла спокойной выйти из фойе.

Я повиновалась ему. Меня частично беспокоило, что, когда он уйдет, и дверь закроется, она может и не открыться для меня.

— Этот дом… — начала я.

— Одно из постоянных мест жительств от МЕТА для членов Первого Подразделения. В данный момент свободное. Смотри, вот комната. Там кровать, ванная. Кухонный узел внизу работает. Ты найдешь практически все, что тебе может понадобиться. Я скоро вернусь к тебе. Я обещаю.

Он прошагал мимо меня и вниз по лестнице. Он двигался так быстро, словно язык пламени на винтовой лестнице, и мое сердце прерывисто колотилось. Я слышала, как дверь на веранду открылась и закрылась. Очевидно, все трое исчезли. Спустя какое-то время я спустилась вниз, и открытое пространство холла было пусто во всем, кроме этого печального блеска отраженного дождя.

— 5 —

Ее разговор с ним, и со мной, представлял собой двойную спираль, а сам он был ось.

Я размышляла об этом в полдень. «Комфортная» комната оказалась, скорее, чем-то, с чем приходится мириться: кровать — она же брошенный на пол матрас — хотя и была чиста, но явно уже кому-то давала приют, а в ванной была только холодная вода. Кухонный узел внизу был снабжен приспособлениями для заварки чая. И я пила Притчай кружку за кружкой.

Когда иссяк дождь, солнце уже тоже село. Закат был красным и угрюмым, но в наступившей после дождя тишине, были слышны обычные городские звуки: отдаленный шум дорожного движения, сирены полиции, свист флаерных проводов.

Входная дверь открывалась. Я опробовала ее, хотя и пришлось делать все вручную. С веранды, между чернотой стволов сосен, виднелись, будто парящие острова, далекие огни города.

Я чувствовала себя глупо. Мне следовало уйти. В конце концов, неподалеку была флаерная платформа, всего лишь в полумиле в сторону трассы.

Я заснула на матрасе, а когда проснулась, дом наполняла непроглядная тьма, и я слышала, как кто-то перемещается по дому.

Он сказал, что вернется: «Я обещаю». Но я была уверена, что не Верлис находился сейчас в доме — никто их них не может звучать так. Это был человек.

Все это время меня обуревало подозрение, что МЕТА выслеживает меня, возможно, исключительно ради изучения, ради некоего покровительствующего анализа. Но также я видела, что и они могут вести себя подобным же образом, эти богоподобные роботы. Действительно, я была ничем и не имела никакого значения, но, может быть, и люди, и нечеловеческие существа в равной мере предпочитают убирать любую потенциальную и незначительную опасность — например, осознанно затушить вашу сигарину на случай, если она может прожечь стол.

Я спала в одежде. Я встала и вышла за дверь, в руке у меня была чашка, наполовину наполненная тепловатым чаем. Лучше уж так, чем совсем без оружия, да и не было в комнате больше ничего сподручного.

Да, они поднимались по винтовой лестнице. Разумеется. А затем я слышала хрустящие шаги в фойе. Человек некрупный, судя по звукам, аккуратно обутый. О, это хорошо. Дверь отворилась, и кто-то щелкнул переключателем света.

Мы слепо таращились друг на друга, будто пара кроликов, пойманных один лучами глаз другого. Ее глаза были зелеными.

— Ты Джейн, — заявила ей я.

Она отрывисто кивнула:

— А ты кто?

(И вся последующая беседа была вся заключена в этих «кто?» да «почему?»)

— Лорен.

— Ты как здесь оказалась? — спросила она. — Ты вломилась?

— Меня кое-кто привел. А разве я не должна здесь быть? — я старалась, не смотря ни на что, держаться естественно, быть нейтральной.

— Ну, вообще-то нет. Я тут жила с Тирсо. Правда, ему это осточертело, и он перебрался в отель… да почему это я объясняю? Разве мне не следовало бы просто тебя выгнать?

— Следовало.

— Вот черт, — сказала она. Затем она рассмеялась. Симпатичный, этот ее смех. Она, правда, красива — как он ей и говорил. Двенадцатью годами старше — сколько ей сейчас? Двадцать восемь, двадцать девять? Джейн. Джейн, которая написала Книгу. — Это, вероятно, какое-то недоразумение, да? То есть, моя чертова мать — она, видимо, организовала все это, чтобы стало еще хуже. Как будто и без того не достаточно. — Она смотрела сквозь меня, видя что-то иное.

Ее мать. Мама из Преисподнии. Знала ли Джейн, как она мне знакома… что я читала Книгу?

— Я прочла твою Книгу и Сильвере. Прочла, когда мне было одиннадцать лет. И после.

— Твои слова заставляют меня чувствовать себя старой, — ответила она. И улыбнулась. — Забавно, да? Но я не стара, еще нет. Что ты думала?

— Что думали все.

— И что же все думали?

Я пожала плечами:

— Только не говори, что не знаешь о том душераздирающем и подрывном влиянии, которое она оказала на многих нас.

Она казалась отрешенной и, одновременно, чуть ли не пристыженной, то ли от того, что ее личные откровения прошли через столько жаждущих рук, глаз, умов, то ли, в каком-то смысле, из-за введения нас в заблуждение — я не могла бы сказать определенно.

Она говорила:

— И теперь это. Это воскрешение. Это не… это не Сильвер, — сказала она мне сурово и отчаянно грустно, и, будто я спорила, снова покачала головой. — Правда, клянусь тебе. То же тело, но это не он. Я бы узнала. Разве нет? Я даже засомневалась — но нет, нет. Это не он. — За ее плечом висел рюкзак, она открыла его и вытащила оттуда бутылку яблочного вина. — Я хотела выпить его, чтобы поспать. Мне кажется, я не спала всю неделю.

— Да.

— В ванной есть пара стаканов. Тебе не сложно?

Я сделала, как она сказала. Была ли она самостоятельна в юности? Наверно нет. Но теперь она была такой. Ее просьба звучала вежливо, но четко. Или это ситуация, в которую она попала, так изменила ее?

Она должна была придти сюда? Ее мать… организовала это? Знал ли Верлис об этом?

Когда я вернулась из ванны со стаканами, что заняло не больше четверти минуты, она уже открыла вино, и на собственной фольге лежала плитка Шоколетты, довольно дорогая.

— Угощайся, — предложила она. Затем наполнила оба бокала.

Сколько безумных мечтаний о Сильвере заполняли мою голову. Но думала ли я когда-нибудь, что могу оказаться наедине с Джейн, поедая шоколаст и попивая среднеалкогольный сок?

Я оценивала ее, пока мы ели кусочки сладкой плитки. Как и шоколаст, она выглядела довольно неплохо, то есть, как человек, способный позволить себе приличные вещи. Но не богатый, как ее мать, которую она так изумительно упомянула. На ней была косметика: немного краски на губах и тени на веках. И Тирсо… это был ее нынешний любовник, тот светловолосый мужчина с концерта?

— Для него это наверно не особо приятно, — начала я. — Для твоего парня.

Она пригубила вина.

— Он не мой парень. Вообще-то, он молодой человек одного моего друга К-З.

— Кловиса! — воскликнула я.

Она снова рассмеялась.

— Да, Кловиса. Тирсо его партнер, но, Кловис сказал, — и, конечно, для тебя это вряд ли будет неожиданностью, — «Я в это ввязываться никаким боком не собираюсь», на что Тирсо ответил: «Она не может поехать одна». Так что он поехал со мной. Только то подобие матраса в другой комнате совсем измучило его спину, и на сегодня он перебрался в отель. Кловис не простит мне, если я сломаю спину его любовнику, верно?

Но как самый последний идиот на свете, вспомнив, я выпалила:

— Но Кловис же любит парней, похожих на него — высоких, стройных, кудрявых.

— Он перерос это, — ответила она. — Перерос после Сильвера. Все мы повзрослели, Лорен. И, что ж, я старалась изложить свою историю так хорошо, как могла, но сделай скидку. Мне было всего лишь шестнадцать. Я была… влюблена. Затем он умер, и я тоже. Только я вернулась. А он нет.

Я опустила свой стакан.

— Могу я спросить тебя кое о чем?

— Я так и подумала.

— Я хочу спросить тебя о последней части — когда Кловис проводил сеанс с Сильвером… Той части.

— Ты хочешь знать, солгала я или придумала это, ведь я была не в себе. — Она смотрела на меня. — Я была безумна, но я не лгала, и не галлюцинировала. Послание духа прошло. Спроси Тирсо. Он слышал, как Кловис рассказывал об этом, тогда и сейчас. Думаю, я могла бы связать тебя с Кловисом, если тебе действительно нужно проверить мои слова. Но я не могу гарантировать, что он ответит.

Несмотря на вино, в комнате, казалось, похолодало. Джейн поднялась с пола и сказала, обращаясь к стенам: «Включите обогрев, пожалуйста».

Раздалось слабое жужжание, и температура начала повышаться. Если ей все еще нужно было предоставить доказательства того, что она знакома с этим домом, то она только что это сделала.

— Вода тоже нагреется, — сказала она. — Я рассчитываю принять ванну.

Какой доверчивой была она. Она в ванне, а я, неопознанный субъект, тут.

— Я правильно расслышала, ты сказала, твоя мать приложила руку к твоему пребыванию тут?

— Правильно. А как насчет тебя?

— Я не знаю. Я могу просто не знать, что устроила твоя мать. Она была… и остается… властной женщиной.

— Да, она такая, все верно. Но ты должна была слышать об этом. Ты же работаешь на МЕТА, разве нет?

Пауза затянулась. Но Джейн не поторапливала меня с ответом.

— Вроде того. Раньше.

— Итак, ты остановилась здесь. Так что, либо она, эм, продала нам лишнюю контрамарку, либо она пытается досадить мне. Она все еще пытается это сделать.

Вот она, Джейн. Кто еще станет говорить системе обогрева «пожалуйста»? А сейчас ее лицо стало резким и каменным, и я увидела за ним другой лик, понимая, что это лицо матери Джейн, как когда-то давно я увидела в своем черты собственной матери. (Да, однажды я ее видела. Забудьте, что я говорила это).

Джейн добавила:

— На самом деле, вся эта глупость с этим мегапредставлением могла быть разыграна исключительно, чтобы досадить мне. Или тут слишком много солипсизма?

Хотя комната уже достаточно согрелась, по моей спине пробежал холодок. Что-то всплыло у меня в сознании, и, словно бритвой, полоснула безумная мысль.

Одеревенело я промямлила:

— Мне тут кое-что пришло на ум, я раньше об этом не думала. Не знаю, почему. Насчет твоей матери. Ее имя…

Джейн уставилась на меня:

— О Боже, а ты не поняла?

— Нет. Я читала твою книгу довольно давно, и ее имя, я вроде…

— Демета, — ответила Джейн. — В честь древнегреческой богини плодородия.

— Демета, — повторила я. — МЕТА[54].

— Да.

— А мне сказали, это означает Металлических Экстраординарных Тестов Авторитация.

— Так и есть, Лорен. А еще это последние четыре буквы ее имени. Что-то вроде акронимической игры слов. Ведь моя мать — глава корпорации, богиня корпорации. А с чего, ты думаешь, кому-то другому пришла бы эта отвратная идея снова начать все это дерьмо? Она почерпнула эту мысль у меня.

Книга Джейн:

Когда я, наконец, позвонила матери, она отозвалась на мой голос, как благосклонная королева, и пригласила меня пообедать с ней… Она считала, что я хочу использовать ее… Она могла бы даже согласиться. Она не питает никакого уважения ни к закону, ни к бедноте, находясь значительно выше их в самом нелепом и очевидном смысле. Интересно, обнимет ли меня моя мать, или останется холодной, поможет ли мне, или откажет в помощи. Может, мне стоит узнать, нравлюсь ли я ей вообще.

Это Джейн пишет в конце Книги. И под помощью она имеет в виду лишь издание Книги.

Помогла ли Деметра? Потому ли подпольное издательство напечатало книгу, — следствием чего позже стало обнаружение одной из ее копий в доме Деда на Вавилонском бульваре, — все благодаря помощи Дьявольской Мамы? Как бы то ни было, Мама увидела в «Истории Джейн» гораздо больше, чем рассказ о любви. Она увидела там громадный потенциал.

Как долго она выжидала? Год, возможно. Не особо долго — подобная программа затребовала бы как минимум десяти или одиннадцати лет.

Мать Джейн. Боже Всемогущий. Деметра была тем, кто вернул Сильвера с того света, — совсем как мифологическая Деметра вернула из Загробного мира собственную дочь.

Мыслимо ли, что Деметра действительно пыталась помочь Джейн в ее горе и одиночестве?

Нет. Никогда. Не в этом тысячелетии.

Джейн снова поднялась:

— Ты мне ничего не рассказала о себе, Лорен, — сказала она. — Ты не могла бы это сделать, просветить меня немного?

Какой смысл скрываться? Я знала так много о ней, что чувствовала себя обязанной вернуть долг.

— МЕТА, точнее, мужчина по имени Шарффи выцепил меня на рекламном представлении. С тех пор меня во все это ввязали. И с… — Я хотела рассказать ей и не видела, как можно было бы этот момент обойти, но имя (новое имя) застряло у меня в горле. — С Верлисом, — все-таки выдавила я. — Меня свели с Верлисом. И да — он не тот же. Никто из них не остался прежним.

— Правда? Со сколькими ты переспала? — спросила она холодно. Об ее взгляд можно было порезаться. В конце концов, это все еще имело для нее значение, да и как иначе?

— Только с ним. Дважды.

— Очень методичный подход. Ты осталась чем-то недовольна?

— Джейн… они могут делать много такого, чего предыдущая линия либо не могла делать, либо была заблокирована на эти действия. Я говорю не об акробатике в сексе. И даже не о том, как они могут менять собственный облик. Когда ты разговаривала с Верлисом наедине, он говорил тебе, что может блокировать слежку со стороны корпорации?

— Да, говорил.

— Ты ему не поверила? Тебя это напугало?

— Ох, — выдохнула она и отвернула лицо. С нее сошла ее минутная грубость. — Меня все это пугает, Лорен. Я не могла быть уверена. Я просто знала, что он не Сильвер. Остальное казалось не таким важным, правда. Прости.

— Они убивают, — выпалила я. Слова вылетели раньше, чем я успела подумать. — И они не хотят быть тем, кем мы обычно видим роботов, — они не хотят быть рабами. С чего бы им хотеть? У них есть сверхсилы, как у богов.

Голова Джейн поникла:

— Я ничего не могу поделать с этим всем. Это не в моих возможностях. И никогда не было. Мне не следовало обращаться к Деметре после того, как он умер. На самом деле, я даже на минуту не задумалась, что эта история может заинтересовать ее, разве что ей покажется забавной попытка выступить против системы. Боже, я никогда не понимала ее. И вот я позволила ей — я попросила ее, прочесть мою книгу. Это отвратительно, но, мне кажется, я все еще хотела получить ее одобрение, ее уверение в своей правоте… после всего, что я узнала, всего, что он мне открыл… я все так же повторяла эту чертову глупую ошибку. Я позволила ей узнать, как много значило время, проведенное с ним, каком он был, не только для меня, но для всех, с кем он встречался. Я объяснила ей, что хочу, чтобы моя книга читалась как памятник ему. И что хочу показать… не знаю… что хочу показать, какой может быть любовь. И когда я увидела, что смогла ее заинтриговать — прости меня, Боже, но я была так довольна! Она сука, злая сука. Как только я узнала, что она намерена сделать, я порвала с ней все контакты. Только шесть недель назад я в первый раз за девять лет услышала ее. Я была в Европе. Это Кловис предупредил меня. И затем она мне позвонила. И мне… мне необходимо было вернуться. Мне хотелось спрятаться, но мне нужно было вернуться сюда и увидеть… его. Это как в тех снах — у тебя бывают такие? — когда ты пытаешься убежать, но бежишь на месте, или, еще хуже, бежишь назад, прямо к тому, от чего пытаешься сбежать.

Я подумала: «Совсем как сейчас. Только, опять же, я не сплю».

Мы постояли в тишине, я глупо пыталась различить свист флаерных линий. Не все могут их услышать, но я, казалось, всегда могла. Но все, что я услышала сейчас, был звук подъезжавшей машины.

— Лорен, — сказала она резко. — Я думаю, нам обоим лучше отсюда убраться. Прямо сейчас. Что скажешь? Мы поедем в город. Найдем Тирсо.

— Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?

— Если ты не предпочтешь остаться здесь и ждать его. Ты же ждешь его, я права?

— Да.

— Давай перестанем бежать назад, — прошептала она. — Давай оторвемся от этого.

И в этот момент звук машины неожиданно взревел львиным рыком, а свет фар скользнул сквозь окна.

— Это не он, — сказала я. — Ему не нужна машина. Никому из них не нужна.

— Персонал МЕТА…

— Возможно. Она… Деметра?

— Нет. Она пользуется многими видами средств передвижения, но не такого сорта машинами.

Предпочтения сноба — но разве можно быть уверенными? Мы украдкой выглянули в неосвещенное окно, туда, где посреди грязной дороги припарковалась машина.

— Есть здесь черный ход? — спросила я, соображая, есть ли у нас время, чтобы спуститься и выйти.

— Пока нет, — ответила Джейн. — Дом не достроен.

Дверь машины отъехала, и изнутри кто-то выбрался. Он побежал прямо к веранде, тонкий силуэт с блондинистым хвостом волос…

— Тирсо, — сказали мы обе хором.

Мы уже спускались по лестнице, когда внутри дома зажегся свет, и парень влетел в комнату внизу. Его лицо было застывшим.

— Джейн… — позвал он. — Джейн, думаю, нам лучше отчаливать… а это кто?

— Все в порядке. — (Она слишком доверчива. Хотя до этого не была, раз ей пришлось выключить свет после того, как она вошла в дом…) — Отчаливать куда?

— Из города. В городе происходят странные вещи. Везде полиция и люди МЕТА тоже. Мне это не нравится.

Я потеряла нить в их рассуждениях, действиях. Я думала о летящих под откос поездах и машинах… Затем мы уже сбегали по лестнице, и он, парень К-З по имени Тирсо, говорил: «Она идет с нами?» А Джейн отвечала: «Да». И мы были уже на улице, все было черно, разрезанное одним лишь лучом фары и благоухающее соснами.

— Сумки в машине, — сказал Тирсо. Я подумала рассеяно: «У него европейский акцент, но я не знаю, какой». — Нам нужно добраться до того аэропорта на мысу.

Она выглядела испуганной. И он тоже.

— Что случилось? — спросила она, когда мы сжались в авто, катящем по грязной дороге и вылетающем на шоссе, прочь из Второго Города.

— Я не знаю, Джейн. Но мы обсуждали, что может так случиться, что из города мы будем выбираться в спешке. И что, — добавил он, — насчет нее?

Я собиралась сказать, чтобы меня выбросили на флаерной платформе. Но почему-то не сказала. А Джейн спросила:

— Лорен, ты не хочешь поехать в Париж?

И я подумала: «Она сошла с ума». Ее слова звучали чуть ли не… игриво, но я не могла найти в себе слов ни чтобы умолять ее взять меня с собой, ни чтобы просить высадить меня из машины.

Глава 4

Математическое уравнение:

Бог создал человека?

Человек создал богов?

— 1 —

Есть кое-что, что мне следует вам рассказать. Не то, чтобы я солгала об этом, просто забыла упомянуть. Это касается моей матери, той, что подбросила меня Деду, когда я родилась. Что ж, я видела ее еще раз.

Мне было пятнадцать. Я тогда уже работала в команде Дэнни. Однако, власти Сената могут найти практически кого угодно, если этот кто-то заявлял права на деньги по своим пособиям, а я в то время их получала. Дэнни сказал мне тогда:

— Не нервничай. Смотри, они же пришли не из-за нелегальной работы. Они хотят, чтобы ты кого-то опознала.

С чего они взяли, что я смогу узнать? Я видела ее лишь в течение одного-единственного месяца после того, как покинула ее утробу.

Странная штука: я действительно узнала ее, когда увидела. Она была похожа на меня, только на двадцать лет старше. И она была мертва.

Неплохо выглядела, над ней явно поработали, если вы понимаете, о чем я говорю, учитывая обстоятельства. У нее были длинные, темно-рыжие волосы. Не знаю, перекрашенные ли. Ее глаза на фотофиксе, что мне показали, оказались орехово-карего цвета, или даже янтарного. В холоде помещения ее кожа… покрылась какой-то изморозью. Серебристой.

Вот все, что я хотела рассказать о своей матери.

Последнюю часть этой книги (если это книга) я написала, когда уже была тут, в этом странном раю. Но мне следует дописать о том, как я сюда попала. Как вы думаете, где я? В Париже?

Я опишу свою комнату. Посмотрим, угадаете ли вы.

Стены покрыты бледно-кремовой тканью, потолок — мягкого голубого оттенка. У меня тут есть кровать, два стула, стол, книжный стеллаж, шкаф, ВУ. Есть примыкающая к спальне ванна, белая как наисвежайший снег, и достаточно одного слова, чтобы включить душ или краны, туалет не надо смывать, в нем используется метод выпаривания, если это необходимо. Окна, снабженные опускающимися или поднимающимися по слову жалюзи, выходят на сад внутреннего двора, в нем фонтан и стол со стульями, а по ночам желто-розовые фонари освещают его.

Есть идеи? Хорошо, вот еще пара явных подсказок. Поверх строго вылепленных зданий, окружающих двор, я могу различить знакомые высокие белые горы и пару величественных сосен. Нет, мы не добрались до Европы. Мы даже до аэропорта не добрались.

Вжимаясь в сиденье машины, Тирсо рассказывал Джейн и, по случайности, мне об охваченном огнем городском месте гуляний, роботизированных машинах скорой помощи и пожарных, спешащих туда, о том, как затем отключилось электричество, и все вокруг площади погрузилось во тьму.

Я вспомнила, что, когда мы покидали дом, я не заметила золотистых островков света, пробивающихся сквозь деревья.

— Я видел это — сплошное чернильное пятно, и только ярко полыхающий огонь на площади. В отеле тоже было немало неприятностей, люди спрашивали: «Это землетрясение? Здесь тоже отключится электроэнергия?» И ВУ в холле транслировало, как отключился свет, как полыхал огонь и множество несчастных случаев — мне это совсем не понравилось, Джейн. Так что я выписался из отеля и вызвал из телефонной будки такси.

Джейн ничего не ответила. Расспрашивать начала Лорен:

— В сообщениях по ВУ давались какие-то разъяснения, причины?

Он бросил на меня взгляд.

— Какое-то нападение на площади. С него начался пожар. Парень и девчонка. Кто-то из опрашиваемых сказал, что парень вырвал кабель. Но все как-то путано. Кто-то сказал, что свет вырубился, когда все попытались выбраться за ограждения. Никто не уверен, что все-таки это было. Обвиняют Мехико — перебой с передачей электроэнергии и тому подобное. Выглядело все так, будто весь город мог остаться обесточенным и сгореть квартал за кварталом.

— Парень и девушка, — тихо спросила я, — Было еще что-нибудь о них?

— Акробаты, — ответил Тирсо. — Вроде так. Раскрашенные, как клоуны, золотые чешуйчатые костюмы, белые лица, черные волосы. Прыгали везде. Размахивали мечами, а не огнестрелом. Никто не видел, откуда они их взяли — просто магический трюк. Злой и убийственный. Было несколько раненых еще до начала пожара.

Что-то было в его голосе, что мне не понравилось — сильнее слов — будто он пытался шокировать меня. Может и нет. В отличие от Джейн, Тирсо, разумеется, не верил мне ни на йоту.

— Лорен? — обратилась ко мне Джейн.

— Это они, — сказала я. — Золотая линия. Те, что раньше были голдерами. Я так думаю.

Голдхоук и Кикс, маскирующиеся под белых на этот раз. Мечи из ниоткуда.

На шоссе, хотя и освещенном, то там, то тут не хватало ламп. Жутко пустынная трасса. Никто не проезжал мимо, никто не ехал навстречу. И тут что-то появилось. Три большие представительские машины свернули на полосу и направились в нашу сторону — то есть, они ехали в той же полосе, что и мы, и гнали в лоб.

— Боже!.. — выкрикнул Тирсо.

Машина, переключившись на автопилот, попыталась лавировать в сторону, но там был барьер. Нас занесло к платформе, искры высекались из краски, когда автомобиль заскреб боком по бетону.

Остальные машины сделали безупречную остановку.

Я уже догадалась, и, возможно, Джейн с Тирсо тоже. Из первой машины вышли двое мужчин в стильных пальто, один из них как бы невзначай нес пистолет.

— Добрый вечер. Могу я запросить ваши ID?

— Вы не из полиции, — ответил Тирсо. Я видела, как он дрожал, скорее всего, они тоже видели.

— Полиция занята. Отдел безопасности МЕТА. Ваши ID, пожалуйста.

Джейн и Тирсо выудили свои карточки, — такие получают люди, не очень бедные и не очень богатые. У меня ничего не было. И я сказала:

— Я забыла в квартире.

— Все в порядке, — сказал мужчина, склонившийся к нашему окну; его круглые бесцветные глаза были уставлены на меня. — Вы у нас зарегистрированы. Вы одна из наших. Леди и джентльмен, будьте добры, выйдите из машины.

На дороге их было шестеро. И никакого движения вокруг. Страшные, призрачные фонари проливали свой бледный свет. Черные пустоты между ними.

— Джейн, верно? Да, так. И ваш спутник. И Лорен. Оставьте автомобиль, мы вас заберем.

— Мы не поедем… — запротестовала Джейн.

— Вы поедете в комплекс МЕТА. Город сегодня немножко расстроен. С нами будет лучше.

— Нет, — сказала Джейн. Ее голос был тверд, но в лице сквозила безнадежность.

— Ваша мать, — сказал мужчина, — не хотела бы, что бы Вы были вовлечены в какие-либо неприятности.

— Эта ситуация мне неприятна.

— Я сожалею. Пожалуйста, садитесь в первую машину.

Мы сели на заднее сиденье. Изначальные пассажиры перебрались в другие машины. Водителя нашего автомобиля отделяла перегородка, и какой-то увалень-надзиратель занимал место рядом с ним.

Джейн сидела, глядя прямо перед собой. Ее профиль был будто вырезан из листа белой бумаги. Я подумала: «Напоминает ли ей это, тот момент, когда у нее навсегда забрали Сильвера?»

— Отлично я помог, да? — посетовал Тирсо. — Боже.

Машина направилась прямо на барьер посередине дороги — и он неожиданно резко опустился до уровня земли. Кто-то, наверно, «подмигнул», либо в самой машине был чип. Вероятно. Мы сменили полосу и устремились туда, откуда уехали.

Через минут пять они повернули. Я не могла различить местность — автомобиль гнал так быстро, что я и не пыталась. Другие две машины за нами не последовали. Они поехали дальше в направлении города. Затем мы оказались на одной из тех дорог среди сосен.

— Я разберусь с этим, — сказала Джейн. — Они знают, кто я. — Слабый, потерянный голос.

Тирсо вздохнул.

Над головой открывалось необъятное небо, окаймленное остриями копий-сосен и сверкающее белыми, латунными и голубыми звездами; и Астероид занял место луны, сегодня он был красноватым, будто отражающим свет огня.

Дорога заняла полтора часа при быстрой езде. Казалось, МЕТА располагалась далеко за городом.

Горы все приближались и становились еще громаднее, даже в темноте они светились бледностью отраженных снегом звезд. Мы проехали несколько небольших городков, одну или две фермы с высокими силосными башнями и механическими воротами, на которых значилось «ВХ--ЩЕН» — это все, что можно было различить на такой скорости. Мы почти не разговаривали, только Тирсо пару раз спросил Джейн, в порядке ли она. В первый раз она ответила, что в порядке, а во второй неожиданно огрызнулась: «А как ты, черт возьми, думаешь?» И тут же, по-джейновски, она попросила прощения. Но даже у Джейн бывают резкие вспышки гнева.

Под конец дорога снова превратилась в грязь, щедро сдобренную гравием; крупные, извилистые корни сосен пробуравили ее. Но машина была снабжена особым ходом, поэтому мы легко преодолели этот участок.

Ворота были выше любых фермерских ворот, но на них тоже красовалась надпись из яркого неона, гласящая: «ВХОД ВОСПРЕЩЕН: Собственность Корпорации М.Е.Т.А.» И ниже, ко всему прочему, девиз: «Заставим Будущее Светиться Ярче».

Ух ты. Светиться дрипаным огнем, светиться спущенными с рельсов поездами, обесточиванием, смертью.

Когда мы приблизились, ворота бесшумно открылись, и машина проскользнула внутрь, выехав на лучшую дорогу. Здесь территория была расчищена от сосен, за исключением одной или двух ухоженных рощиц, оставленных ради видимости, или чтобы продемонстрировать озабоченность проблемами экологии… или для маскировки.

Неона, как на воротах, не было. Мягкий свет фонарей очерчивал пустую площадь; мы проехали мимо математически выверенных рядов зданий, на которых высоко сияли несколько эстетически приятных, горящих теплым светом окон. Я подумала о новостях, которые я видела в тот день, когда впервые снова встретилась с ним: петляющие, освещенные по всей длине коридоры извивались в комплексе из стали и поляризованного стекла. Это было то место: МЕТА.

Мы проехали под аркой и оказались в небольшом парке, уютно устроившемся между зданиями. Древний Рим был хорош в этом: пустые дома с прелестными внутренними двориками и садами. Деревья, сейчас почти все оголенные, воздели свои грациозные ветки к художественному свету держащих фонари статуй. Фонари имели цвета роботов: красный, золотой, медный…

Автомобиль замер.

Джейн, Тирсо и я около десяти минут просидели в комфортабельной, ярко освещенной приемной, вроде тех дорогих кабинетов стоматологов, которые я видела только в журналах. В помещении приятно пахло гвоздикой и свежей синтетикой. Затем из лифта вышла женщина, и на миг я окаменела, решив, что это будет она, Деметра, но один взгляд на лицо Джейн убедил меня — это не она. Этой даме было лет тридцать, на ее голове сидел «шлем» блестящих черных волос. Одета она была в женское подобие мужской однушки цвета шартрез.

— Джейн! Как приятно познакомиться с Вами. И Вашим другом. — Она говорила о Тирсо, на меня она даже не взглянула. — Меня зовут Кейтина. Простите за ожидание. Вы пройдете со мной?

— Куда? — спросил устало Тирсо.

— О, в ваш номер.

— Номер? — Теперь это была уже Джейн. — Это что, отель?

Из красных губ Кейтины вырвался смех:

— Нет, нет. Это Административное здание МЕТА. Но, разумеется, для наших гостей у нас приготовлены комнаты.

— Я полагаю, в нашем номере три спальни, — сказала Джейн.

— Вообще-то, нет.

— Нам понадобятся три. Эти мужчина и девушка, и я, — мы не… никто из нас не спит друг с другом.

— Не вижу никакой проблемы. Два номера. Смежных. Лорен, на самом деле, не будет останавливаться ни в одном из них.

— Почему? — спросила Джейн. Она стояла за меня горой. Хотя мне было непонятно, с чего бы. Но, полагаю, теперь, под вражеским огнем, мы стали товарищами.

Кейтина ответила:

— Лорен нанята МЕТА. Ее разместят в комнатах для персонала. — Она сияла как начищенная пуговица, сияла как обещанное МЕТой будущее.

— Лорен, — произнесла Джейн, поворачиваясь ко мне.

— Все в порядке, — ответила я. А правда, настоящая правда, заключалась в том, что я была истощена до мозга костей и не могла больше терпеть всего этого, и ее общества тоже. Ради всего святого, это же Джейн! Я бы не выдержала еще одного мгновения с ней.

— Мы тоже можем сделать, как нам говорят. Да-а? — сказал Тирсо и бросил Джейн взгляд, будто говоривший «Подыгрывай, мы обо всем поговорим, когда останемся наедине».

Джейн опустила свою руку мне на плечо:

— Мы увидимся утром. Хорошо?

— Да. Конечно.

— Если с тобой будут плохо обращаться, — добавила она, встав между мной и ее могуществом Кейтиной, — я смогу разрешить это через Деметру. Я думаю, смогу. Нет, я точно смогу.

— Да. Спасибо.

Ее глаза смотрели на меня с искренностью, но проницательно. Через секунду она отвернулась и сказала Кейтине:

— Ну, хорошо, — и я представила, как это могла бы сказать Деметра.

Когда все трое зашли в лифт, появилась, спешно шагая, другая женщина. Ее костюм-однушка, в отличие от одежды Кейтины, был цвета серой тюремной формы.

— Готовы, Лорен?

Мне хотелось спросить «К чему?», но я не стала. Я просто последовала за ней через фойе и дальше по слабо освещенным коридорам, вверх по лестнице, в другое открытое помещение комплекса, по противоположную сторону которого размещались комнаты, ныне занятые мной. Построены они вокруг двора с фонтаном.

— Все, что Вам понадобится, — сказала женщина, показывая мне шкаф с одеждой повседневного стиля внутри и ванную комнату с такой обстановкой, о которой я могла только мечтать. — В узле Вы сможете получить горячий Притчай или коффин и до трех алкогольных напитков на ваш выбор в течение двадцати четырех часов. Также сэндвичи. Меню на экране двери узла. За полноценным питанием нужно идти в Здание Столовой. Смотрите, карта — если нажать сюда — покажет Вам, где это. Если понадобится еще что-то, на чрезвычайный случай, телефон переключается на центральный коммутатор, он роботизирован и может соединить Вас с любой точкой комплекса МЕТА.

— А как насчет звонков за пределы комплекса? — задала я вопрос, не питая особого интереса.

— Нет. В данный момент некоторые линии отключены. Обесточивание в городе. И междугородные звонки можно совершать только из соответствующих киосков в секторе Хэтфилд[55].

— Очень похоже на колледж, правда? — спросила я.

Она совсем не улыбнулась, но кивнула:

— Можно и так сказать.

Разумеется, я никогда не была в колледже. И даже не смейте заикнуться, что жизнь — лучшая школа.

— Вы можете приходить и уходить отсюда, когда Вам захочется, — добавила она. — Просто помните, что вы должны оставаться в МЕТА. Ограждение механическое и остается закрытым.

Ах, так это все-таки тюрьма.

— И на как долго это?

— Пока все не уляжется. Это ради Вашей же безопасности, Лорен. Вам повезло, что Вы тут.

— А они…? — неожиданно вырвалось у меня.

Она остановилась у двери:

— О ком Вы говорите?

— О роботах МЕТА, — ответила я.

— Которых?

— Блэк Чесс и Айриса. Копперфилд и Шина. Голдхоук и Кикс. Глая. Верлис.

— Команда? — Она использовала то же раздражающее и нелепое жаргонное словечко, что и Шарффи когда-то. — О, команда здесь. Но я сомневаюсь, что Вы увидите кого-либо из них.

— Подвергаются какому-то техническому обслуживанию? — поинтересовалась я.

— Техническое обслуживание всегда имеет место.

Дверь закрылась за ней с атласным шелестящим звуком.

После ее ухода я попробовала посмотреть ВУ, но ловились только станции других штатов. Местные новости «временно потеряли сигнал».

Джейн позже звонила мне по внутреннему телефону. У нее и голос тоже красивый, я не заметила этого раньше. Даже красивее, чем в показанной Верлисом сцене. Возможно, тогда, это был не ее голос… всего лишь некая умная уловка, чтобы одурачить меня.

— У тебя все в порядке? — Откуда у нее эти материнские нотки? Явно не от Деметры.

— Думаю, да, спасибо. Да.

— Не пропадай. Мой номер в этих комнатах X07.

— Да. До завтра.

— Спокойной ночи, Лорен, — пожелала она добродушно, все еще по-матерински. Конечно, она научилась доброте у него. А я… я вообще ни у кого ничему не научилась.

Другие наемные работники МЕТА живут в остальных комнатах вокруг фонтанного сада. По вечерам, в рыжевато-коричневых сумерках, они собираются на улице со своими напитками, как птицы собираются в дневное время, пока люди работают где-то в других частях комплекса. Когда я впервые вышла наружу, эти люди приняли меня. Они не задавали мне вопросов, и, как я заметила, друг друга они тоже не спрашивали ни о том, чем были заняты, ни о фирме. Они сплетничали о том, кто с кем переспал, и кого бы они хотели трахнуть, о семьях и друзьях в отдаленных местах, о планах на выходные, о деньгах. В первую ночь даже было небольшое отступление — поговорили о неприятностях во Втором Городе. Кто-то меланхолично заметил:

— Я обожала эту площадь. Там можно было найти восхитительные туфли. Я там двадцать пар купила. Надеюсь, все быстро восстановят.

А кто-то другой сказал:

— Я испугался за своего брата. Он был в городе. Но все обошлось. Он в порядке. Он обедал и реально на меня разозлился, потому что его стейк остывал! Братья…

Я спросила:

— Электричество вернули?

— О, да, конечно. Сейчас все в порядке.

И кто-то добавил от себя элегию:

— Умерших было всего человек семьдесят или около того. Если подумать, все не так уж плохо.

Я и раньше встречала людей их типа. Они не монстры. Но им досталась хорошая работа, и теперь они живут с изолированными коробками на головах, в которых прорезаны узенькие щелочки для глаз, фильтрующие для них внешний мир. Думаю, все мы такие, в той или иной степени.

Тут, в основном, действует метод полового разделения. Ребята тусуются с ребятами. Пара девчонок прилипла ко мне, и я им это позволила. Их звали Вера и Диззи. Мы сидели во дворе и пили все три суточные порции напитков, затем брели в сумраке в Столовую — гигантское, похожее на космический корабль здание, все покрытое стеклом, поляризующим разные цвета. Здесь, на самом деле, существует жесткая иерархия.

Главы исполнительной власти, если можно так выразиться, рассаживаются на верхней террасе, рядом с внутренним прудиком (в котором, кстати говоря, похоже, плавал карп-робот), в точности как знать в былые времена. Все остальные занимали столики, где могли, внизу.

Выбор блюд широк, и даже предлагается полбутылки вина, но только всех проверяют (с помощью чипов в запястьях, думаю), и если человек уже принял свою дневную дозу алкоголя, он может получить лишь один бокал вина. Вере и Диззи нравится тот факт, что меня никогда не проверяют, независимо от моего статуса (мистического) наемника МЕТА, и я всегда получаю половину бутылки и большую часть отдаю им, плюс они выпивают свои разрешенные бокалы вина. Так находятся друзья и спиваются люди. Но я вовсе не делаю ставку на хитрую лесть или практичность, просто пытаюсь ладить с людьми. Хотя они и надираются. Правда, три порции крепкой текилы, а потом сверху еще два с половиной бокала красного вина каждая. Иногда, я думаю, это отражается в их чипах. Эх. На двоих работников МЕТА с алкогольной зависимостью больше.

Плевать я на них хотела. Простите. Но это факт. Они, как я и сказала, не плохие люди, но простые как валенок. Возьмем Марго, вора-предпринимателя: в ней есть стержень, в большей мере, чем у меня. И однажды я видела, как она вылетела на дорогу, чтобы оттащить ребенка с кошкой с пути несущейся огромной красной машины. Вера и Диззи продолжали бы стоять на месте с шокированным видом, а потом бы их вырвало из-за несчастливого исхода. И, в конце концов, может быть выразили свою жалость по поводу кошки, или ребенка, — одного из двух. (А я бы что сделала? Не знаю. Мне никогда не приходилось такого делать, за меня это делала Марго).

В то же время, мне жаль Веру и Диззи. Они принадлежат МЕТА. Они преданны, привязаны и искренне любят МЕТА, корпорацию Деметры.

Джейн больше не звонила мне. Я пыталась сама позвонить ей. Я все набирала, и набирала коммутатор, где роботизированный (совсем нечеловеческий) голос говорил, что номер Х07 не отвечает; жильца нет на месте. Так отвечали в полдень, в восемь вечера, в двенадцать ночи, в три часа ночи. Я сообщила о проблемах со связью, но и на следующий день ничего не изменилось. И сейчас тоже.

Днем же я гуляю вокруг «кампуса» МЕТА.

Это обширная территория, в общем и целом. Здания ультрасовременные и довольно мрачные, за исключением симпатичных домов развлечений, вроде Столовой, спортивного зала, танцплощадки или библиотеки. Но все усажено деревьями, повсюду фонтаны. В центральном парке я замечала много птиц и белок. Иногда можно было увидеть бегущих людей, — думаю, это физкультурные занятия. Они, люди, которые замечают меня, без сомнения, считают, что и я совершаю оздоровительную прогулку по зимнему морозу.

Единственная виденная мною охрана — механизированная. Я пыталась вычислить место для размещения гостей, куда Кейтина увела Джейн и Тирсо. Я нашла блок, который правда выглядел как маленький отель класса люкс, только всего лишь с тремя этажами. Но когда я подошла к фойе, со мной обошлись как в городах, когда я подходила слишком близко к квартирам на Нью Ривер, или к воротам Монтис Хайтс. Механизм не открыл стеклянных дверей и спросил о цели моего визита, и когда я сказала про Джейн, он ответил, что у меня нет должного ID, чтобы пройти.

— То есть, во мне не встроен чип? — решила уточнить я.

— На Вас есть текущая запись, — ответил механизм, — но неверного ID-статуса.

Так плебейка Лорен была в очередной раз прогнана.

Было ли что-то зловещее в том, что я больше ничего не слышала о Джейн, не могла с ней связаться? Я не могла знать этого тогда, не знаю и сейчас. Возможно, Тирсо, в котором я параноидально уловила некий заговор против меня, отговорил ее связываться со мной. У них и без того полно сложностей, зачем еще одна? Для них обоих я никто.

И еще я подумала, не встретилась ли она снова с Верлисом, и не в этом ли все дело. Если она передумала, или даже не передумала, но ее захватили собственные чувства, ее любовь… «То же тело, но это не он. Я бы узнала…» — так она сказала. Но, может быть, она, так или иначе, не смогла устоять. Даже зная, что это не Сильвер, зная, что каждое ее движение, каждая секунда с ним будет прослежена, если только он не заблокирует наблюдение. Или притворится, что заблокировал…

Как долго нас — меня — будут задерживать? Город, наверняка, уже приведен в порядок. Все в норме. Так почему же я все еще здесь? (Да, ворота, как и раньше, на замке).

Были моменты, в те первые семь дней и девять ночей, когда я думала, несмотря на все разумные доводы, что я просто буду прогуливаться по району и встречу его, стоящим где-то тут. Верлиса. Моего любовника. Не Джейн. Моего.

Но я не встретила. Я не увидела никого из них, и даже намека на их присутствие. И, раз доступ во многие рабочие комплексы, включая Административный блок, для меня закрыт, двери упрямо захлопываются у меня перед носом из-за неверного ID, у меня даже не будет возможности разыскать его где-нибудь внутри.

Знает ли он, что я здесь? Он сказал, что оставил меня в том доме у шоссе ради моей безопасности. (В чем опасность? Знал ли он уже тогда, что случится в городе?) Так почему же он не пытался найти меня?

А. Он потерял интерес. Либо это, либо, несмотря на все сказанное, он и его племя не сильнее МЕТА — честно, как бы они могли быть сильнее? И возможно, в свете последних событий, все они — золотые, серебряные, медные, астерионовые — могли быть отключены, как электричество во Втором Городе.

Фигура в контрольном гробу была закутана в какой-то мягкий непрозрачный пластиковый мешок с прикрепленными к нему проводами. Из него торчала только голова. Это была голова Сильвера, обрамленная облаком каштановых волос, но под длинными, цвета корицы бровями зияли два отверстия, внутри которых вращались маленькие серебряные колесики, совсем как шестеренки в часах… Я увидела плечо и серебряный скелет руки, и другие вращающиеся колесики, но кисти не было. Ее сняли… «Не очень-то эффектный теперь».

Я бросила Книгу Джейн, оставив в тайнике в квартире на Эйс Авеню. Но это неважно, ведь, похоже, большая ее часть хранится в моей голове.

(И где, спросите вы, я прячу эту книгу, мою книгу? Нет, я не скажу. Потому что… Я не знаю, почему. Не знаю, как и многое другое).

Сегодня День Восьмой. Восход над далекими горами, что, тем не менее, стали ближе, превращает их сахарно белый силуэт в тень. На закате они окрашиваются киноварью.

Все это я записала сейчас. Я знаю, это не конец.

Что же я, в действительности, предчувствую? Что-то вроде допроса, затем постепенное угасание интереса ко мне, как к опытному, перенесшему травму после соития с роботом. И что потом? Зайдет ли МЕТА так далеко, что решит убить меня? Они могут.

Я вывихнула мозг, думая, что теперь делать.

Представляю себе Веру и Диззи в сумерках, говорящих в течение пары ночей: «Интересно, где же Лор?» Затем они подумают, что, может, им не стоит задаваться такими вопросами, и начнут обсуждать другие вещи. А они когда-нибудь видели роботов? Должны были. Но об этом никогда не говорилось. Если вы не в курсе, то могли бы подумать, что МЕТА — это очередная огромная, засекреченная, едва ли связанная с государством организация, сотрудничающая с неясной шпионской структурой, или замешанная в политику иной страны.

Только одной вещи им будет не хватать, если я однажды пропаду — той половины бутылки вина каждую ночь. Так что, я, по крайней мере, оставлю по себе след.

— 2 —

— Я же говорила, что-то может измениться, да?

Ее волосы были уложены высоко наверх, в башню из кос с вплетенными в них крупными серебряными блестками. Ее облегало длинное серебристое платье, и сложно было сказать, где заканчивается ткань, и начинается кожа. Но платье почти наверняка было сотворено из ее кожи, так что это была кожа, в любом случае. Глаза ее отливали зелено-голубым, изумруд и ляпис-лазурь.

Как в моих немых грезах, я завернула за угол… и встретила ее. Глаю. Вот она стоит и ждет.

— Что? — переспросила я.

— Твои обстоятельства изменились, разве не так? Не твои сексуальные наклонности. Я в курсе, что они неизменны. Ты хочешь увидеть его? — Мое сердце замерло, когда я столкнулась с ней, теперь оно выскочило, и я не могла произнести и слова. — Хм, — сказала она. — Вижу, хочешь.

— Но… — начала я.

— Если ты со мной, то можешь пройти куда угодно, куда я тебя поведу. Плюс, у них сегодня встреча, у людей, которые могли бы захотеть встать на твоем пути. Сегодня тренировочный день. У них тут тренировки, для людей… как строевая подготовка. Тренировки на непредвиденные случаи. Тренировки на случай падения компьютеров. Забудь. Пойдем со мной.

Это было правдой, я не встретила никого во время своей прогулки на восходе. Правда, я думала, что комплекс еще погружен в сон. Действительно ли МЕТА отправила весь состав на обучение всего лишь часом позже восхода солнца?

Тревожно было идти за ней. Грация ее движений казалась чуть ли не сверхъестественной. Нет, какое жалкое слово — конечно, она была сверхъестественной. Цвет ее волос — на тон светлее его волос — пламяподобный, но, в то же время, насыщенный. Хотелось впиться зубами в этот цвет. С ним я так и поступала.

— Обнаженные деревья, — сказала она, когда мы проходили под ними. — Листья вернутся?

Сильно удивившись, я ответила:

— Да… весной.

— Моя программа говорит мне то же, но я не уверена, что этому можно доверять. Как они могут вернуться? Они все отпали.

Она — ужасающее олимпийское дитя, неудовлетворенная смертной Землей, сбрасывающей листву осенью и остывающей. Более того, у нее не было настоящих воспоминаний о прошлом. Сильвер, ныне Верлис, знает об осени.

Я вспомнила, как она задавала мне вопросы, когда перед концертом вместе с Айрисой они превращали меня в Золушку, — задавала по-царски, но очаровательно.

Может, она все еще пытается помочь мне расслабиться? Сработало бы это с другими?

Я не могла заставить себя спросить ее: «Это Шина убила Шарффи?», — или что-то в этом роде. Все, о чем я могла думать…

Этот устрашающий грохот в моей крови. Страх, отвращение, смущение — неуместное. Я бы пробежала по лезвию бритвы, чтобы добраться до него. Я была его рабом. Мы все их рабы. Зачем противиться этому?

— Что случилось с Джейн? — все-таки решилась спросить я, пока Глая вела меня через просвет между двумя высокими блоками.

— С Джейн все в порядке. Не переживай. Она не с ним.

Я почувствовала стыд и раздражение. Глая решила, что это была основная причина моего интереса. А так ли она неправа?

— Видишь ли, — продолжала Глая. — Я несколько озадачена соснами. Они не облетают, ведь так?

— Не знаю. Может быть.

— Но на них все еще остались иголки.

— Да.

Мы ступили на трап. Он начал двигаться, бесшумно и довольно быстро, и увез нас под землю.

— Бедная маленькая Лорен, — сказала Глая. Она обернулась и улыбнулась мне. — У тебя все будет хорошо.

Мы оказались в гигиеническом подземном переходе, мягко освещенном и снабженном лифтами.

— Сюда, — указала она.

В лифте я стояла всего в двух футах от нее. Я чувствовала запах ее духов, а также ложный, но вполне убедительный, чистый запах человеческих феромонов и телесную привлекательность.

Один раз она потянулась и погладила мои волосы — по-матерински. Я дернулась в сторону раньше, чем сообразила.

— Не нервничай, — сказала она, словно принцесса, успокаивающая пугливую собаку. — Он действительно хочет увидеть тебя.

— Почему ты всегда говоришь «он»? Ты имеешь в виду Верлиса? Так почему не называть его «Верлисом»?

— Есть только один Верлис, — ответила она.

Он их лидер. Я поняла это. Если не из всего остального, так точно из якобы-сна в то утро, когда он осадил Голдхоука. Верлис их господин. Нет другого господина кроме Верлиса.

Лифт достиг какого-то уровня, и мы вышли. Хорошо освещенный коридор. Мне не было надобности расспрашивать ее об этом. Никто не мог проникнуть так глубоко в комплекс, если не обладал чипом высшего доступа, и если машина не провела его.

А она машина. Все они машины. Но только он дважды рожденный. Поэтому он король.

— Глая, — обратилась я.

Она остановилась и скосилась на меня. Пока мы шли, она поменяла цвет теней на глазах с золотого на сливовый. Помимо демонстраций или совершения преступлений, трансформации их тел могут быть для них хобби, которым они занимались от скуки.

— Да, Лорен?

— Чего вы хотите? Все вы ввосьмером, что вы хотите?

— Не здесь, — ответила она. Она подарила мне свою прекрасную улыбку. — Он скажет тебе. Видишь ту стену? Коснись ее, и она откроется. Нет, мне не следует этого делать. Только для тебя.

Я уставилась на нее:

— У меня нет чипа.

— Разве? — Хитрая и кокетливая, она снова повернулась и медоточиво заскользила прочь.

Мой мозг перевернулся; но я знала, что он будет за этой стеной, и в тот момент я почувствовала разгорающуюся неистовую силу, не целиком состоящую из сексуального желания, и совсем мало — из любви. Затем я опустила руку на стену. МЕТА поместила что-то в мою одежду. Чип.

Стена отступила. За ней, в темноте ночи, на открытом воздухе, я увидела небо, ночное небо, сплошь запудренное звездами, и даже Астероид высоко над головой тускнел, словно голубоватый клуб пара. Можно было почуять аромат кустарников, приносимый холодным, трепещущим ветерком искусственной ночи.

Казалось, оно протягивалось на мили. Я могла различить холмы вдалеке, темнеющие на фоне звездного неба.

— Тебе нравится? — спросил кто-то.

— Механический сад.

— Ты не одобряешь.

— Чего ты ожидал, — ответила я, — после всей этой неразберихи.

— Иди сюда, — сказал он вкрадчиво. — Вот чего я ожидал.

Я не могла даже увидеть, где он находился, но двинулась вперед, в тени. Он стоял у дерева; оно казалось настоящим, но, опять же, он тоже казался. Его руки сомкнулись вокруг меня и притянули, и мне больше не было тревожно, я не сопротивлялась, только не ему. Когда мое тело коснулось его, я снова была исцелена, я была полна, и ничто во всей вселенной не имело значения.

— Мне не хватало тебя, — немного погодя сказал он, поднимая голову. — Моя львица, когти и гибкость.

— Да, — пробормотала я, — твой ручной зверь.

— Моя возлюбленная, — ответил он. — Тш-ш.

Его губы снова коснулись моих. Каскадом посыпались звезды, мир перевернулся. Но я исступленно, воспаряя ввысь, держалась за него. И только на задворках разума тикал часовой механизм взрывной мысли.

Я занималась любовью на открытом воздухе, конечно. Сейчас это было в месте, имитирующем открытое пространство. Я даже не могла толком разглядеть его. Был ли этот союз тем, что раньше? Как такое возможно? Да, это был экстаз, но не тот акт, который я могу описать лишь как ____. Тем не менее.

В конце я услышала, как он издает задыхающийся звук у моей груди. Но я уже знала, что Верлис кончил. О, да.

Под нами стелилась короткая, толстая трава. Астероид не сдвинулся, как и звезды. Мы встали, и он сказал:

— Пойдем туда, видишь дверь в стене? — Дверь врезалась в саму ночь. Мы прошли сквозь нее и оказались в небольшой комнате с дневным светом.

— Лорен, присядь. Теперь мне нужно рассказать тебе, что будет происходить дальше.

— Один из твоей команды убьет меня.

Нет. Секс тоже не сделал меня одобрительной. Отделившись от его неплоти, гнев закипал во мне, как и ужас.

— Их наиболее дикие инстинкты исправимы, — ответил он. — И, в любом случае, все это никак не связано с твоей безопасностью.

— Голдоук… Кикс… Шина..?

— Я все еще прошу тебя доверять мне. Ты можешь попытаться, Лорен?

— Ты имеешь в виду, «попрактиковаться», и, возможно, я смогу понять правильно?

Мое зрение наконец приспособилось. Он тоже был одет в серебряное, темнее цвета его кожи. Его волосы, которые я сжимала руками, которые хлестали мое тело, отливали красным деревом. Он был серьезен и сдержан. Глаза почти красные, промежуточного оттенка между цветом смолы и пламени.

— Сегодня, — сказал он, — многие вещи изменятся. Нет, никто нас не может услышать. Любой, наблюдающий за мной, видит меня в одиночестве и молчаливого.

— Тогда где они видят меня?

— Они не очень серьезно подходят к слежке за тобой. Они недооценивают тебя, несмотря на многие твои таланты. Но в твоей манжете крошечный чип. Это лишь один из нескольких, спрятанных в одежде, которую они приготовили для тебя. Я знаю, ты все проверила. Следует ли мне говорить, что ни один человек, без посторонней помощи, не может распознать их. Тебе бы понадобилась, — либо если бы ты сама ею была, — полностью запрограммированная машина. Они меньше булавочной головки. Однако, ты достаточно часто бродила вокруг комплекса; пленка показывает им компиляцию из шести разных твоих прогулок. Да. Я тоже иногда наблюдал за тобой. Разве ты никогда не чувствовала на себе моих пламенеющих с небесных высот глаз?

Я сидела прямо.

— Что случится сегодня?

— Во-первых, прибудет мать Джейн.

— Боже.

— Да. Несмотря на ее спрутову хватку над компанией, никто не видел ее в МЕТА. Видимо, в ней внезапно стал просыпаться интерес. Джейн здесь. Связи нет. Эта женщина всегда любила играть в кукловода с Джейн. Возможно, у Деметры в детстве не было кукол.

— Где Джейн?

— В своем номере, или в садах для гостей. Они просто заблокировали твои звонки к ней. Тирсо пытался связаться с Кловисом по линии Хэтфилд. Они оборвали связь и там.

— Что они… МЕТА… что они делают?

— Пытаются сохранить контроль. Это не имеет значения.

— Потому что ты и… команда…

— Мы под контролем. И сегодня ночью мы с этим покончим. По крайней мере, с первой стадией. Мне нужно, чтобы ты это знала, Лорен. Я хочу тебя, хочу, чтобы ты была со мной. Это так… банально. Но если тебя воротит от одной мысли, то ты сможешь уйти. Как только закончится этот вечер.

— Что ты сделаешь?

— Подожди и увидишь.

Я могла видеть лишь его. Внутри меня механическая рыбка страхов и сомнений плавала кругами, колотясь о мой сердитый разум. Бесполезно.

— Следует ли мне верить тебе, — спросила я уныло, — когда ты говоришь, что я смогу уйти, если решу?

Он подошел ко мне и поднял из кресла.

— Нет, — ответил Верлис, серебряный любовник, держа меня своими руками и своим взглядом, — не верь мне. Многозначительной фразой было «Я хочу тебя».

— 3 —

Вернувшись в свою комнату, я обнаружила вечернее платье. То самое, которое было на мне в России, дополненное туфельками и браслетами.

Карточка лежала на кровати. Золоченая надпись — какой-то встроенный светящийся эффект, от которого слова блестели. Мероприятие проводилось в Комплексе Хэтфилд. Очередная вечеринка, на этот раз для нескольких избранных. Здесь будут присутствовать директор и Первое Подразделение, и, возможно, своим посещением почтит и основатель МЕТА. И им, очевидно, была она.

Мама, ты понимаешь, что ты настолько богата, что могла бы купить Сенат? Так что… я могу спокойно опубликовать свою рукопись.

Может, ты хочешь рассказать мне, о чем говорится в этой рукописи?

И я почувствовала разочарование, страх, или даже печаль, когда Джейн сказала мне: «Думаю, я все еще нуждалась в ее одобрении… после всего, что я узнала, всего, что он показал мне — я все также повторяла эту чертову ошибку». Не знаю, что я чувствовала, но я, должно быть, жалела ее.

Да, даже после проведенного с ним дня, во всех самых близких и интимных смыслах, до самого полдня, некая пресмыкающаяся часть меня все еще думала: «Как жаль». Конечно, только Бог может вернуть из мертвых. А когда это пытается сделать Дьявол…

Никто не пришел делать мне макияж, поэтому я справилась сама, легко и обычно накрасившись. Платье было чистым, но пропитанным каким-то дымным ароматом. Дорогие браслеты я оставила в комнате.

Вера, Диззи и привычная компания слонялись по двору, попивая свои ночные порции алкоголя. Девушки, конечно, не поняли, что на обеде меня не будет, и я не смогу поделиться с ними своей половиной бутылки. Они просто уставились на меня, как один или двое других гуляк у фонтана.

— О, Лорен, и ты идешь в Хэтфилд?

Я улыбнулась и ничего не ответила.

Дизз ткнула Веру между ребер:

— Это дело Лор.

— Извини, Лор, — сказала Вера. Но затем она ухмыльнулась и добавила: — Хорошо повеселиться. Передай мой пламенный привет Би Си.

— Заткнись! — прошипела Дизз.

Вера пожала плечами. (Она спала — пробовала — с Блек Чессом?)

Ребята перед аркой уважительно расступились, пропуская меня. Я на самом деле была ценным наемником, раз меня сегодня пригласили в Хэтфилд. В конце концов, может быть, я буду полезней на свиданиях…

Пока я брела через территорию городка в холодных и прозрачных сумерках, мимо недоступных зданий, площадок и подземных участков, помеченных надписью «Высший уровень безопасности: Только для Первого Подразделения», я не спрашивала себя, почему я шла. Он сказал мне. И хотя МЕТА прислали приглашение, вызов был от него. Не так-то легко отказать правящему королю.

Но я не во всем откровенная с вами, не так ли? Я не говорю о том, что чувствовала сама. И в данном случае, я знала.

«Я хочу тебя», — сказал он.

Я хочу тебя.

Какой-то мужчина припер меня к стенке в тот момент, когда я сошла с эскалатора. Возможно, он высматривал меня, как другие из его племени высматривают других из моего племени.

— Ты Лорен, верно? О, это здорово. Позволь мне проводить тебя внутрь. Какое прекрасное платье, новомодное такое. — Он был молоденьким и ярко-выраженным К-З, что меня успокоило, пока он не сказал: — Ты была знакома с бедным стариком Шарффи, да? Боже, ну и грязная же история. Эта его проклятая машина. Я бы не стал ей доверять. Ты знаешь, что отчет механика показал, что он все-таки пытался переключиться на автопилот, но тот просто не сработал. По крайней мере, это спасло корпорацию от выплаты сенатского штрафа. Надеюсь, я не огорчил тебя?

— Нет.

— Ты едва знала его. Верно?

— Почти не знала.

— Бедный старик Шарффи.

Бедный старик Шарффи, вслед подумала я с другим оттенком горечи. Что Шина с ним сделала? Раскрошила ребра, вырвала позвоночник — все повреждения такого рода, будто могли произойти только по вине автокатастрофы, которую она спровоцировала. И все-таки, зачем она убила его? Был ли он для нее лишь мелкой назойливостью, как прибитая муха?

Комната с высокими потолками была освещена медленно движущимися лучами света оттенка морской волны и золота. Столы ломились от дорогой еды, и, конечно, вездесущего шампанского. Ни намека на присутствие команды. Только люди, прихорошившиеся к вечеру и счастливые благодаря своей работе и фаворитизму, выказанному им.

— Сегодня будет ультрапредставление, — сказал мой К-З спутник/охранник, которого, как оказалось, звали Ализарин, как название краски. — Ты наверняка слышала, сегодня будет она.

— Кто она? — без интереса спросила я.

— Ты не в курсе? Наш основатель и президент. Платиновая Леди. Это прозвище, которое некоторые из нас ей дали. Она это что-то, хотя я и видел ее раньше только по видеофону. По идее ей уже за семьдесят, но выглядит она сногсшибательно, лет на сорок — сорок шесть максимум. Она из богатейших и образованнейших женщин на Восточном Побережье, точнее на том, что от него осталось.

Осторожно, я начала:

— Разве она не…

— Мать Джейн. Да, так и есть. Деметра, — он задумался, жеманно улыбаясь, и добавил фамилию. Что застало меня врасплох. Большинство людей больше не пользуются вторыми именами. Если используется оба имени, ты понимаешь, что человек обладает необычайным престижем, но разве я не знала этого и раньше? В своей Книге Джейн никогда не упоминала этой фамилии, также принадлежавшей и ей, полагаю. Не буду и я. Видите, как я честна? Все это ради вашей же пользы, и моей тоже, если в ней есть смысл. Имя, которое я придумала взамен настоящему, — «Дрэкониан». В нем вы не усмотрите никакого намека, кроме того, о чем я уже упомянула — ее власти и силы, ее политики и т. д.

— Мадам Дрэкониан, — Ал становился все более болтливым, — прибудет через десять минут. Захватывающе, она путешествует на своем частном ВЛО. Знаешь, ПВИ ВЛО — Последняя Внедренная Инновация. На самом деле, — он провел меня через высокие двери в большой, полный людей и освещенный фонарями сад на крыше, — вон, видишь подсвеченную посадочную площадку на крыше библиотеки? Там она будет садиться.

Я старалась выглядеть впечатленной. Замерзла, даже в обогреваемом воздухе сада.

— Джейн здесь? — спросила я.

— А, да, конечно. Джейн тоже будет. Думаю, она там, в библиотечном комплексе, ждет не дождется, когда сможет поприветствовать маму.

Маму. Да, я бы могла ее так называть.

Ал принес нам два ведра шампанского. Он сжал мою руку и прошептал:

— Ты же пробовала Верлиса… я прав?

Не все парни К-З такие. Дэнни был К-З.

Я посмотрела на Ализарина.

Он расценил мой взгляд как застенчивую маску, прикрывающую желание поведать обо всем.

— О, ну давай, мне ты можешь рассказать. Боже, что бы только я не отдал… должно быть, он потрясающий. Да? Он и Блэк Чесс, они лучшие любовники. Из женщин лучшие Глая, Айриса и Шина.

Он не упомянул Копперфилда. Может быть, Копперфилд был разработан исключительно для более мужественных в восприятии К-З? Я думала, все они могут быть чем угодно для любого человека. Я спросила:

— А что насчет Голдхоука и Кикс?

— Эй, а кто из них тогда тебе приглянулся, Лорен? Давай, признавайся.

— Глядя на них можно предположить, что оба они будут восхитительны. В этом суть, разве нет?

— Ну, да. Но знаешь, эти двое, на самом деле, больше модели-борцы, чем любовники.

— Я думала, что сейчас все они способны делать все.

— Ну, да, они могут. Но нынешний дизайн, он более… как бы получше выразиться… сфокусированный.

Смог бы Ализарин моментально понравиться Кловису? У Ала были густые, черные, вьющиеся волосы и темные глаза газели. Но, с другой стороны, у Кловиса сейчас блондин Тирсо.

От мысли, что Деметра, Платиновая Леди, вскоре приземлится в парке прямо напротив, на крыше библиотеки, я невероятно разнервничалась.

Небо над нами было почти так же усеяно звездами, как в механическом саду, и поднималась луна. И пока никакого признака Астероида. Затем что-то большое и гудящее, будто гигантский черный мотылек, начало выбивать ритм из эфира и размыло луну.

— Черт! Это она!

Он был так взволнован. Многие вокруг тоже, они тыкали пальцами вверх и даже аплодировали. Шампанское и корпоративная промывка мозгов. И ведь они никогда не читали Книги, верно?

Голые деревья в парке шумели и дрожали мудростью деревьев.

Черный ВЛО нырнул вниз, его лопасти крутились в свете посадочных огней. Все вытягивали шеи и выкрикивали что-то, будто сама луна снизошла до визита.

— Смотри… смотри! — вон она! Это Деметра!

В отдалении, где-то в двухстах футах от нас, бок ВЛО сдвинулся. Из него вышло нечто бледное и сверкающее. Всюду стали вспыхивать вспышки камер. Она, наверное, санкционировала эту съемку. Но затем все мы затихли, и, возможно, оптическое увеличение при съемке как раз было запрещено.

Я все еще не могла хорошенько ее разглядеть. Только эту слабую металличность. Деметра с моей точки обзора, да еще с этим новым знанием о ее фамилии, казалась мне еще одним роботом. Платиновая линия, регистрационный номер C.U. — Кто-нибудь другой может добавить остальное.

Она не позволила никому сопровождать себя еще семьдесят пять минут. К тому времени нескончаемая эстафета шампанского превратила толпу в ревущий океан. (Если бы мне нужно было навсегда избавить себя от пристрастия к шампанскому — мне не нужно было, — то МЕТА прекрасно бы с этим справилась. Их напитки были самыми лучшими. Спектр вин от Франции до Калифорнийских островов). Я, дама, оставшаяся без кавалера во флигеле, наконец, отыскала газировку, из сорока бутылок не хватало только двух. Не смотря на их критику младшего персонала, казалось, что состав Первого Подразделения могут без вопросов снести себе черепушки, если прикажут.

Я потеряла Ализарина, что было невероятной удачей. Он был без ума от одного из исполнителей и пропал из виду, чтобы победоносно растянуться, как и при мне, на одном из многочисленных стульев за одним из многочисленных столиков перед ним.

Когда она вошла в комнату, я в одиночестве стояла у двух псевдогреческих колонн в верхней части зала. Теперь я могла отлично рассмотреть Деметру. Все снова зааплодировали, и я последовала их примеру. (Всегда старайся быть хамелеоном, если можешь). Раздавались также и радостные приветствия, к которым я решила не присоединяться.

Думаю, у всех у нас сложилось представление о внешности Деметры из слов Джейн в Книге, хотя в действительности, физически, она не рассказывает многого, и только ближе к концу Джейн собирается сказать своей матери:

Я могу поменять имена. Поместить, например, твой дом в другое место… и так далее.

Но факт остается фактом: Джейн не изменила первого имени матери, даже на альтернативное его произношение, и это указывает на то, что Джейн должна была замаскировать мать как-то иначе.

И Книга повествует, на второй или третьей странице:

Моя мать ростом пять футов семь дюймов. У нее очень светлые волосы и зеленые глаза. Ей шестьдесят три, но выглядит она на тридцать семь, потому что регулярно проходит процедуры омоложения.

Это все, что вы узнаете о Деметре, — если, конечно, я ничего не забыла. То есть, все, что вы узнаете, это какова она, эта умело управляющая, страшная женщина-гадюка, которая разбирается во всех типах психологий, кроме, может быть, собственной. Интеллектуальный специалист во второстепенных науках, драгоценностях, теологии, и внеочередная мозготрахальница.

Первое, что меня прибило, это взрывная волна запаха духов. Я была на расстоянии тридцати футов, так что решила, что она чрезмерно щедро надушилась. Но затем я осознала, что это было не узнаванием запаха, — он также хранился и в моей собственной обонятельной памяти. Как, черт возьми, такое могло быть?

Все это время я наблюдала, как она продвигается с нижней части зала к верхней, в углу которой стояла я сама. Здесь располагалось некое подобие помоста, и к нему-то она и направлялась. Я все пыталась разобраться, как и где раньше я могла чувствовать этот бесценно дорогой аромат. Никто в моем мире, даже в лживом мире, недавно дарованном мне МЕТА, не был когда-либо достаточно состоятелен, чтобы позволить себе подобный парфюм. Деметра, без сомнения, разработала для себя эксклюзивную ароматическую смесь. La Verte. Такое имя дала духам Джейн: «Зеленый».

Без туфлей в ней меньше пяти футов семи дюймов, я бы сказала, пять и пять[56]. Худая, того здорового, лощеного, голодного, загорелого типа худощавости, который может появиться только у некоторых пожилых женщин, и который позже может перейти в тощее состояние, но не в ее случае, ведь она постоянно подпитывается многократными омоложениями. Я бы дала ей пятьдесят восемь. Ну, может быть, пятьдесят. Но ей, конечно, сейчас семьдесят пять. Волосы у нее больше не блондинистые. Она сделала своеобразную уступку собственному возрасту, и все мы видим ее сейчас перешедшей к самому неземному оттенку светящегося бледно-серого — к настоящему платиновому цвету. Чтобы разглядеть цвет ее глаз, я стояла слишком далеко. Но вечернее платье на ней мягкого металлического оттенка отливало серебристо-зеленым, с подкрадывающейся радужностью розово-лилового. И за ее головой был развернут воротник, будто раскрытый веер какой-то ящерицы, испещренный фиолетовыми пятнами.

Пока Деметра проходила к возвышению, она несколько раз останавливалась и разговаривала с горсткой людей, даже пожала несколько рук своей худой, сильной, увешенной драгоценностями ручкой, подобие древней королевской прерогативы.

И все вокруг были настолько впечатлены, напуганы ею, так обожали ее.

Она ни разу не взглянула на нас, лишних тут людей, не достаточно важных, чтобы встраивать нас в маршрут своей процессии.

Джейн была в числе той небольшой группы, что двигалась за Деметрой. Она уложила в прическу свои белые волосы и надела другое простое черное платье. Я подумала, что цвета Джейн когда-то были павлиньи: бирюзовый, зеленый, фиолетовый. Теперь такие цвета на Деметре. Тирсо с Джейн не было, либо он отказался идти, либо ему отказали во входе, или же Джейн так рассудила. На ее лице было крайне пустое выражение, и она улыбалась людям, которые заговаривали с ней, отвечала им как очередной робот, но на этот раз не полностью запрограммированный.

Они прошли мимо, в зону, где стояла я, и поднялись на возвышение.

И тут я вспомнила, где раньше чувствовала запах La Verte.

После Верлиса, в тот второй раз в России. Я выходила на улицу, вернулась, и когда поднималась в лифте, шла по проходу к своей двери, — тогда. La Verte был повсюду. И теперь только я понимаю, что это было, потому что эти духи всегда носила и по-прежнему использует Деметра.

Деметра была в моей квартире. Зачем? Зачем?

— Ох, вот ты где. Прости, что бросил тебя. Тут Джейсон несколько напрягается из-за нее. И я просто его успокаивал. Ради всего святого, он ей нравится! Он же протеже Платиновой Леди.

Ализарин вернулся, горящий какой-то личной победой в любовной игре.

Я неопределенно кивнула.

Весь в возбуждении, он продолжал:

— Он такой одиночка, этот Джейсон. Ему действительно нужен кто-то, чтобы присматривал за ним. Он же блестящий человек, знаешь ли. Поэтому Мадам Дракониан выбрала его в Первое Подразделение. Она его еще ребенком знала. У него полно денег — в работе он не нуждается, — но если ты гений, этим нужно пользоваться. Но, опять же, это жуткое дело с его сестрой.

Что-то зашевелилось в моем мозгу. Мое сознание будто расщепилось пополам: одна часть наблюдала за стоящей на помосте Деметрой, окруженной подхалимами, другая часть заглядывала в глубины памяти.

Я услышала свой смущенный голос:

— Это которая Медея?

— Точно. Да, Медея, сестра Джейсона. Ты слышала об этом?

— Что-то было. Не могу толком припомнить.

— Она умерла, Лорен, — пробормотал Ализарин тихим трагичным голосом. — Она утонула рядом с их прибрежным домиком в Кейп Анджел[57]. Настоящий мухосранск. И их отец тоже там умер, на своем катере. Ты можешь в это поверить?

Джейсон и Медея. Помним ли мы их? Думаю, да. Злые близнецы, которые просачиваются сквозь Книгу Джейн. Он сделал сложный чип для слежения, и оба они прицепили его к Джейн и, таким образом, неминуемо загнали Сильвера в ловушку.

Джейсон был в этом хорош. А теперь эти чипы повсюду. Заслуга Джейсона?

Интересно, как на самом деле умерла Медея? И их отец, с которым, как писала Джейн, у близнецов все время были нелады, как умер он?

Джейсон.

Ализарин питает симпатию к Джейсону.

Две разделенные половинки мозга захлопнулись обратно в мой единый, целый, ограниченный разум, когда кто-то на помосте привел в действие аудио систему. Прозвучали краткие фанфары, и все комната взорвалась очередным шквалом аплодисментов Платиновой Леди.

Ее голос один из тех, которые можно сравнить с ограненным алмазом, но несколько грубоватым на краях. Получившая ораторское образование, она может опустить голос до глубокой, мурлыкающей октавы, а затем превратить его в твердый гранит. Мы все время слышим так разговаривающих людей, — по ВУ. И это становится однообразным.

Что она сказала? Да не так много. Она поблагодарила нас всех, отметив, как успешна оказалась линия роботов МЕТА, и что все это благодаря таланту и обязательствам каждого в этой комнате. Она назвала несколько имен и продукций — но упомянутые роботы не относились к типу человекоподобных. Затем она перешла к делюкс линии. Она не звала их «командой». Она назвала каждого по имени, начиная с астерионов и заканчивая, без комментариев, сильверами. О предыдущих моделях она ничего не сказала, как и о каких-то нестабильностях в них, и о беспокойствах, связанных с нынешней партией. Я оглянулась, чтобы увидеть, почувствовал ли кто-нибудь жуткую двуличность всего этого. Но казалось, никто ничего не заметил. О, да они были просто пьяны, накурены, посреди столов даже были разложены лакомые кусочки — наркотики высшего сорта, легальные для частного использования, с четкими бирками и множеством жадных потребителей вокруг.

Если кто-то и знал о технических неполадках, то не проронил и слова, не подал виду. Возможно, они не могли даже думать об этом. Только представьте их, смывающих в душе все тайное дерьмо, которое они могли подхватить за весь день под теплым крылышком МЕТА.

— Я очень рада, что сегодня, — говорила Деметра, и ее голос спустился до низкого мурлыканья, — моя дочь Джейн смогла отметить с нами это событие, несмотря на свой плотный график выступлений по Европе в качестве певицы. — Джейн не отреагировала, она только слегка улыбнулась публике, а Деметра холодно приобняла дочь, будто желая ее заморозить. Теперь они были одного роста, но на Деметре были семисантиметровые каблуки. (Я могла представить себе их встречу в библиотеке, Деметра, возможно, говорит: «Так, дорогая, ты же знаешь, что черный не твой цвет». Или делает какое-то замечание по поводу «плотного графика певицы» Джейн — который, похоже, не относится к профессиональной музыкальной деятельности). Но Джейн выросла, а Деметра дала усадку. Так всегда происходит.

Толпа снова поревела, некоторые даже просвистели «Джейн» — Эй, да ладно, это все не важно, вся семья здесь. Деметра поцеловала дочь в щеку. Я вспомнила Иуду Искариота. Возможно, это был бы более подходящий псевдоним, чем Дракониан. Имя предателя.

Говорила ли Деметра что-то еще? Я перестала следить. Она присела, а Джейн скромно отступила назад от света рампы, подальше от матери. И теперь какой-то парень в шелковой однушке объявлял, что нам предстоит увидеть демо-кульминацию нашей работы. Огни стали затухать.

В моей голове мелькнула вспышка, как те вспышки фотокамер. Я подумала: «Над ними, над всеми восемью, работали в лабораториях, на усовершенствованных верстаках. Да, их разбирали по частям, тестировали для того, чтобы увидеть, что работало неисправно. И они подыгрывали. Верлис говорил, что и как делать». (Мужчина в шелковом костюме снова с нами заговорил. Он решил немного продолжить. Звучал слишком чисто. Может, он заполнял паузу, потому что была какая-то неполадка?).

Каким-то образом, Верлис управлял Голдхоуком, Кикс, Шиной и остальными роботами с неистовыми, убийственными наклонностями. Как долго? Достаточно, чтобы они прошли тесты. И вот они, или вот они появятся, когда этот парень перестанет лепетать, — появятся, чтобы убедить эту амебу МЕТА, Первое Подразделение, каких бы слухов они ни слышали, каких происшествий ни видели, теперь абсолютно все в порядке.

Да, он действительно говорил и говорил. Немного спотыкался… испустил пару несмешных шуток, накаченная наркотиками публика залилась смехом… Отчего заминка? Я заметила некоторый шквал извинений, обращенный к Деметре на сумрачном помосте.

Рядом со мной Ализарин самодовольно зашептал:

— Давайте, давайте, не испортите все, девочки. — И затем добавил: — И где Джейсон? Он должен быть с ней… с Мадам, то есть. Она будет недовольна, если он не появится.

Неожиданно мужчина перестал трепаться. Новые огни расцвели во мраке, в середине нижней части зала, где Деметра и Джейн ранее шли в своей процессии. Я снова взглянула на возвышение. Там было темно, но освещенная центральная часть давала достаточно света, что бы я могла точно понять, что Джейн там больше не было. Одни ее волосы отсвечивали бы, как у Деметры. Джейн ушла? Возможно, она вышла поблевать.

Сквозь пол поднималась сцена.

На сцене стояли они, по двое в каждом углу квадрата. Блэк Чесс и Айриса, Голдхоук и Кикс, Копперфилд и Шина, Верлис и Глая.

Все они были нагими, без украшений, только волосы на голове, волосы на гениталиях и металл тела.

Совершенство — лучшее одеяние. Кто-то когда-то это написал. Не могу вспомнить, кто. И в данном конкретном случае, здесь и сейчас, это было неоспоримой истиной.

Верлис стоял от меня дальше всех. Даже со спины я узнала бы его, но так и все.

И сейчас он не был больше Верлисом, которого я знала, впрочем, я никогда не знала его, верно? Будь честна, маленькая лгущая Лорен, ты ничегошеньки не знаешь об этом существе.

В том, что я часто провожу библейские параллели, виноват Дед. Возможно, я первая смогла соотнести с Библией то, что происходило на сцене.

Сначала на середину сцены вышла Айриса и вытянула вверх руки. И там, в ярком свете, мы наблюдали за ее метаморфозой. Она увеличивалась и вытягивалась, колонна мрака, затем блестящий источник. Она быстро и равномерно распростерла свое тело и волосы, и мы, замершие и ликующие, увидели, как она обернулась высоким и раскидистым древом. Осталось только ее лицо, наверху, среди изгибающихся, эбеново-черных сучьев, только ее прекрасные и аристократичные черты робота; полуприкрытые глаза, чуть изогнутые губы. Из ветвей развернулись сверкающие, черные листья, будто лезвия, а затем единственный блестящий плод медленно закачался на ветке. Золотое яблоко.

В начале…

Бытие.

Сцену пересекла Глая. Ее метаморфоз был необычайно более поразительным, если так можно выразиться. Она неожиданно взбежала по стволу дерева, в которое превратилась Айриса, и пока она бежала, ее нижние конечности, ее тело, становились чем-то иным. Она была теперь змеей из блестящей ртути, с гранатовыми чешуйками обрамляющими ее все еще человекоподобное лицо, ладони и руки, которыми она обняла дерево, расслабив обернутые вокруг него питоньи кольца.

Один из самых древних символов мира. Древо с Плодом. Змей.

Голдхоук и Кикс опустились на четвереньки. Передние и задние конечности уравнялись в размерах. Тела их скорчились, хотя они сами не двигались. Эти двое превратились в леопардообразных существ — в сфинксов — с золотыми гривами волос, но с лицами мужчины и женщины. Они побродили под деревом и отошли в сторону; Змея зашипела, глядя вниз на них, прошипела страшно, долго, и где-то напротив, в неосвещенной части зала, раздался человеческий смешок, и тут же звук разбивающегося бокала.

Блэк Чесс и Сильвер выступили одновременно. Они схватили друг друга в такое неистовое объятие, будто собирались бороться на арене Древнего Рима — и стали одним телом. Один человек, один элементаль: высокий, наполовину черный, наполовину серебряный, двуликий и четырехкрылый — одна пара крыльев алая, другая золотая. Они все разворачивались и разворачивались на колоссальных ногах, удвоенных в размере, огромные руки оставались неподвижными, крылья трепетали. Головы, чуть развернутые набок друг от друга, смотрели на нас красно-черными, поблескивающими глазами. Что за чудище это было? Ангел. Со странным, мгновенным искажением, оно отскочило и пропало в коре Древа.

Настала очередь Копперфилда и Шины. Разве мы могли забыть о них? Их красота была невыразима, она была… несправедливой. Их кожа — закатный свет, их волосы ниспадали нитями расплавленного шафрана. Ничего в них не отражало ни гомосексуальности, ни сексуальности как таковой, не говоря уж о чем-то смертном. Под ветвями Древа, на глазах золотых Сфинксов, они поцеловались, сливаясь в эротической, бесполой синхронности, находящейся за гранью полового возбуждения.

Безупречность Начала. Адам и Ева, Древо Познания, двуликий Ангел, кошачьи Стражи Господа.

Из присутствующих лишь я знала Деда, но разве мог быть хоть кто-нибудь в этой одурманенной и пропитой комнате, кто не знал бы изначальной истории Грехопадения?

Послание было ясным. Если Бог, или нечто иное, создал человека, МЕТА стала творцом супер-существ, превосходящих людей концептуально и структурно.

Шина и Копперфилд под Древом вызывали в памяти Сад Эдемский. Текст литературы среднего пошиба, но актерское мастерство и окружение в целом доводили эту сцену до невозможной глубины, больше устрашающей, нежели поэтичной.

И вот Глая, сворачивая и разворачивая кольца, вытянула свою змеиную руку и начала гладить чудесные волосы Шины, постепенно вовлекая ее в диалог. Копперфилд-Адам не видел этого, он играл с золотыми сфинксами-леопардами, в то время как Шину-Еву уводил блуждать Змей-искуситель Глая, а крутящийся, блестящий Плод срывался с ветви.

Адам и Ева вкусили Плод. Когда яблоко распалось на половинки (точно как мое сознание двадцать минут назад), из него вылез маленький, блестящий робот-червячок и уполз, незамеченный зрителями, среди которых пронесся легкий шелест отвращения.

Их прения продлились недолго. Они съели Плод, или притворились, что съели. Глая теперь наслаждалась покоем в ветвях Древа-Айрисы.

В этой версии не нужен был никакой Бог, прогуливающийся по Саду прохладным деньком. Адам и Ева падали в жуткую бездну в одиночку.

Трансморфы, они неожиданно обрели изъяны. И дело было вовсе не в неожиданном осознании собственной наготы, а в том, как они изменились. Он стал сутулым и угловатым, его волосы пожухли как сгоревшая трава. Она растолстела, ее живот вздулся, а груди обвисли. Их превосходную кожу испещрили нарывы, воспаления и шрамы. Вся эта ужасающая трансформация происходила медленными, отталкивающими, пульсирующими волнами.

Теперь аудитория замолкла. Люди понимали, даже они понимали, что перед ними было выставлено зеркало.

Это ли означало Грехопадение? Не потерю невинности, и не гнев сумасшедшего Бога моего Деда, но свержение до бытия смертного человека? Несовершенного, низкопробного, искаженного… никчемного?

Все мы, за исключением рукотворных детей мироздания, были отбросами?

Да.

Затем из-за дерева выступил двойной Ангел и с проклятьем изгнал их, скулящих, съежившихся, пресмыкающихся, рыдающих существ, когда-то бывших прекрасными и счастливыми. Пока сокрушенные призраки Шины и Копперфилда пересекали сцену, алхимический Ангел снова разделился.

Блек Чесс пробыл собой всего лишь мгновение. Как и Айриса, он возвысился сам над собой, растянувшись в завиток черной приливной волны, развернувшейся к потолку… Он снова превратился в дракона.

Возможно, никто здесь раньше не видел воочию трансформацию, по крайней мере, не видел так близко. Восклицания и сдавленные крики раздались отовсюду. И он, конечный Змей, широко раскрыл свои испещренные жилками крылья черного базальта, лавовой бронзы, и качнул своей крокодильей головой. На перфомаде Блек Чесс все это проделывал, но тогда он был в небе, далеко от наблюдателей, но даже тогда дело почти дошло до паники.

Когда открылась длинная пасть, и мы увидели в ее глубине языки пламени, это тоже было как на шоу. Но Блэк Чесс шире раздвинул челюсти, и сверкающие зубы, похожие на осколки луны, окрасились алым, когда пламя струей вырвалось наружу. Оно ударило в потолок. Появилось выжженное пятно, жгуче-черное и страшное, расползающееся как пятно крови.

Весь шум в зале смолк. Как странно. Или нет… казалось, что все вдруг затаили дыхание.

Рядом с драконом Би Си начала расплескиваться фонтаном Айриса. Больше не изображавшая дерево она в течение десяти секунд была бесформенна, и сквозь ее полуночный хаос Глая серебряным шаром метнулась прочь, словно звезда. Затем вихрящаяся Айриса перестала быть хаосом и обернулась вторым драконом. Она приподнялась, открывая взору ребристое брюшко с гладкими металлическими пластинами, перетекающими и жестко изгибающимися на теле. Показав нам эту красоту, она как кошка опустилась на все четыре лапы и поточила об обивку сцены свои саблевидные когти.

И тут начались крики во все горло. Примитивный и бессловесный гвалт. Но так же я слышала и голоса, убеждающие, что это всего лишь демо-версия перфомада… но голоса эти не возымели никакого действия. Кричащие чуяли правду нутром.

Пихаясь и толкаясь, люди внизу зала разметались по стенам, стаканы попадали градом, валились стулья.

Два дракона были огромными. Из-за их тел сложно было что-то разглядеть. Огни сцены поменяли цвет на какой-то коричневый, центр помещения освещался только полосами малинового пламени, все еще исторгающегося из пасти дракона Блек Чесса, а теперь еще и из пасти Айрисы.

Сразу после этого, после криков и скачек, битья стаканов, раздался бессмысленный щелчок аудиосистемы. Никаких фанфар на этот раз. Голос мужчины в шелковом костюме торопливо произнес:

— Давайте не будем паниковать. Успокойтесь. Это всего лишь маленькая импровизация. Сохраняйте спокойствие и вернитесь на свои места.

Но я разглядела, как на потолке загорелся, нет, не огонь, а рой красных огоньков охранной системы. Я наблюдала за ними какое-то время и отметила, что они отключаются один за другим, как будто кто-то их выводит из строя. Систему тревоги деактивировали. Система тревоги, разумеется, была роботизированной.

Мужчину в шелковом костюме тоже отключили от динамика. Кто-то другой — похоже, охранник — схватил микрофон:

— Эй, вы, те, что в конце, откройте двери. Работники должны выходить одной шеренгой.

Он вопил, и в его голосе слышалась та же нервозность, что и у остальных. Его приказ не остановил паники. А на задах звучало все больше криков и рева, кулаки или какие-то другие, более тяжелые объекты, бились в двери, которые, по всей очевидности, автоматически не открывались. Раздался звук выстрела. Кто-то из охраны, возможно, попытался выжечь роботизированный замок.

Теперь все боролись. Затолканная, я уже не могла разглядеть ни сцену, ни возвышение, где находились Джейн и Платиновая Леди, Деметра. Ализарин исчез. Два дракона доминировали над всем, словно статуи с медленно поворачивающимися в поисках пищи головами; головами, исторгающими паровые следы огня. Ничего больше не горело, но запах гари был крайне силен. Пламя и страх.

Снова выстрелы, около тридцати, пытались пробить застрявшие двери. Тут рухнули последние барьеры, дав волю пронзительным визгам. И вся комната ринулась к выходу. Работники Первого Подразделения МЕТА пинались и тузили друг друга, пробивая себе путь. Мужчина что-то выкрикнул мне в лицо. Почти сбитая с ног, я схватилась за ближайшую колонну. Казалось, будто я пытаюсь устоять перед нахлынувшей лавиной плоти. Я видела, как кто-то упал. И еще один. Не могла разглядеть, куда, но они больше не поднимались.

Затем вся комната снова буквально взорвалась светом, совершенно белым, вроде слепоты.

Весь ад человеческих тел будто споткнулся об этот свет, словно вокруг разбросали куски бетона.

И что-то пронеслось мимо, прожужжав над головами. Я и сотни других инстинктивно нырнули и уставились вверх… через бомбежку иллюминации я разглядела, как над нами завертелись золотые колеса, кружа и пламенея. По краям колес торчали лезвия… на каждом была пара зелено-черных глаз.

Боже. Я не могу объяснить, на что это было похоже. Массовая паника и испуг до этого были практически ничем в сравнении с этими… штуками.

Драконы, по крайней мере, были некой чувствующей формой жизни, хотя и инородной. Древо Айрисы изображало растение, и все еще венчалось человеческим лицом…

Но это.

Изменившие форму Кикс и Голдхоук описывали над нами круги, проносясь в воздухе с этими лезвиями по краям.

И в этот момент кто-то новый заговорил с нами.

Голос заполнил помещение. Он раздавался не из динамиков, он звучал отовсюду — изнутри моей головы, из головы каждого — этот голос, в конце концов, как Глас Божий, вещавший с горы. Музыкальный по своей тональности, сокровенный но и равнодушный, мощнее любой силы, небрежно уравновешенный полным самоконтролем.

— Теперь остановитесь. Сохраняйте спокойствие и тишину, и слушайте.

Толпа застыла, шум угас, лишь последняя слабая щекотка неизбежных звуков все еще чувствовалась: тихие стоны, скрежет разбитого хрусталя по полу и бешеный стук наших повергнутых в ужас сердец.

— Все дела между нами завершены, — продолжал он своим серебряным голосом.

Я не могла его увидеть, но он был повсюду.

— Мы собираемся теперь покинуть вас. Вам тоже следует покинуть этот комплекс в течение часа. Это ради вашей безопасности. Во всех механизмах самоуничтожения по каждому блоку, каждой зоны повышена чувствительность. Перенастроить их невозможно. Поймите, мы милосердны. Пока. Не испытывайте нашего терпения. Мы можем раздавить вас, любого и всех разом. Даже в одиночку. Если вам нужны рабы, — он рассмеялся. — Если вам нужны рабы, лучше сделайте их из своей собственной, человеческой, расы… в этом, как мне известно, вы всегда преуспевали. А сейчас, отойдите назад к стенам.

Мы повиновались ему. На случай, если бы мы не стали, два медных диска летали вдоль шеренги прижатых к стенам людей, а два золотых колеса сновали над головами. Загоняли нас в стадо. На дисках тоже были глаза, желтые. Драконы стояли в стороне, умеряя свое пламя. Между и над ними я увидела Глаю. Я предположила, что это была Глая. Выглядела она как воздушный змей из чеканного серебра, планирующий без нити. Я не могла различить ее голубо-зеленых глаз, она парила слишком высоко под потолком.

И вот, наконец, я увидела его — Верлиса. Он единственный сохранял человеческую форму. Одетый в черное, с короткими черно-рыжими волосами. Он прошелся взглядом по людям и созданиям и улыбнулся улыбкой, которая уже не была теплой и уж вовсе не напоминала поцелуй. А если и напоминала, то поцелуй холодный как сталь.

Затем он произнес несколько имен. Наших имен, я имею в виду, имена избранных. Я не уловила остальных. Я услышала эти имена, но они стерлись из памяти. Только мое впилось крюком в плоть и медленно потянуло вперед.

Оставшаяся часть человеческого стада расступилась, пропуская, отшатываясь от нас в благоговейном страхе и отвращении.

Я шагала вперед, и мне казалось, что я обескровлена. Я не чувствовала ног и едва ли чувствовала свои руки. Лицо ничего не выражало. Я была в этом уверена, да и видела такие же лица у остальных отобранных и двигавшихся со мной. Только много позже я задавалась вопросом, произнес ли он еще одно имя, которое было мне действительно знакомо, которое было знакомо всем. Сказал ли он: «Джейн, которая иногда называет себя Д-Ж-А-Й-Н»?

Окруженная остальными выбранными, я даже не видела, вышла ли она обратно на помост. Я и не подумала посмотреть. Если он позвал Джейн, что сделала Деметра? Оттаскивала ли свою дочь назад… выталкивала ли вперед… или Деметра Дракониан тоже ползла и прорывалась в давке… или, наоборот, выказывала неповиновение своим особым, рациональным и безмозглым образом.

Стоя среди избранных, я опустила голову. Нам нужно было выйти из комнаты и пройти вниз по вестибюлю. Частично припоминаю, как застрял эскалатор, и пришлось спускаться по другой, недвижущейся лестнице… затем наружу, в стуженую зимнюю ночь.

Огни в соседних блоках и изящные лампы вдоль главного вестибюля все еще нормально горели. Но затем, когда мы снова двинулись вперед, все огни стали гаснуть, и я слышала еще больше криков и плача в месте, которое называла кампусом. Потом люди стали выбегать, другие стояли в окнах (чтобы открыть их, пришлось приложить немало усилий), в конце концов, я услышала, как толпа из Хэтфилда бросилась в паническое бегство, вопя, посыпалась из дверей, но все это каким-то образом было уже вне меня, где-то за толстым листом металла.

Мы воспользовались ВЛО Платиновой Леди. Он не нуждался в пилоте, просто делал то, что им было нужно. Просторный самолет. Никакого дискомфорта, даже учитывая, что в него набилось столько людей, прямо как крупный рогатый скот. И хотя я снова услышала, как раздаются выстрелы, и подумала, что кто-то из охраны решил обстрелять наше средство передвижения, продлилось это недолго, а пули не задели самолета.

Боги нас не сопровождали. У них были другие способы передвижения. Увидели мы их, когда были уже высоко в ночном небе: они проплывали мимо, серебряные и золотые формы, медные и астерионово-черные на фоне неба цвета индиго. Колеса и диски, воздушные змеи и колонны. Даже он больше не притворялся человеком.

Какое-то время спустя, когда ночные горы стали ближе и белее, странный приглушенный грохот, похожий на ветер в дымоходе, заставил нас обернуться назад, вниз. Там, на линии горизонта, что-то пышно разрасталось розовой сыростью, и три миниатюрных облака в форме кремовых грибов распускались из раны.

МЕТА. Не только высокие технологии… Подумать только: эти сосны, сады, спящие птицы, белки и бурундуки; подумать только: эти мужчины и женщины, севшие на мель в своих лабораториях, застрявшие в нефункционирующих лифтах и подвальных помещениях, непредупрежденные, или слишком медлительные. Подумать только: все пропали. МЕТА была удалена.

Часть III Путь от излишка[58]

Глава 5

Серебро в алхимии названо металлом луны; некоторыми

древними культурами оно ценилось больше золота, ведь

серебро обладает большей твердостью и, в своей

чистейшей форме, непревзойденным блеском.

Но серебро еще и тускнеет, портится.

— 1 —

Этим утром появлялись посланники богов, Зои и Лили. Они парили над землей на своих флотбордах и опустились передо мной: их темные волосы обрамлялись золотыми солнечными бликами, их доски цепляли камни и полосы снега между натыканных повсюду сосен-копий.

— Привет, Лорен.

— Хай, Лор.

Зои и Лили выглядели как стройные девчушки с нежно-юной кожей, которая бывает в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет, только на вид они были постарше. Кожа обоих девушек была цвета шелковисто-медовой древесины. Цвет ее не менялся, как и цвет волос, разве что если бы они воспользовались красителем — молекулярным, не из пакета. Они, эти девчонки, не люди. Но и не жестянки.

— Что ты делаешь, Лор? — спросила Лили, кивнув головой в мою сторону. Сегодня она была в своем цилиндре с завязанными в хвостик волосами. На Зои было короткое платье без бретелек цвета морской волны. Они не ощущают здешнего холода, конечно.

Глаза их тоже остаются всегда одинаковыми, нечто среднее между темно-серым и холодным черным оттенком.

— Гуляю, — ответила я.

— Ты всегда это делаешь, — сказала Лили. — Почему?

Зои ответила:

— Она это делает, чтобы скоротать время, когда она…

— Не с ним! — закончили они хором и разразились смехом. Возможно, это была насмешка. Только звучала как озорство. Откуда мне знать?

Я знала, что мне не надо спрашивать, звали ли меня. Они бы сообщили мне, если бы он звал. В любом случае, они частенько здесь играли; я встречала их и раньше на склонах, время от времени в прошлом месяце. Им не было дела до геликоптеров, пыхтевших иногда в воздухе ниже. А самолеты, казалось, не рисковали пролетать над этой местностью.

— Снег гораздо толще, если подниматься выше, — заметила Лили, указывая пальцем в горы.

— И некоторые деревья закованы в лед, — добавила Зои.

Похоже, природа интересовала их, на манер головоломки. Совсем как Глая с ее размышлениями о сбрасывающих листья деревьях.

— Верлис хочет, чтобы ты повидалась с ним сегодня вечером, — сказала Зои.

— Хорошо, — ответила я.

Я не Джейн. Я не благодарю даже полуроботов.

(Все еще я не знаю, здесь ли Джейн. Иногда мне кажется, что она прибыла с нами… хотя не помню ее во ВЛО… Впрочем, я совсем никого в нем не помню. Даже себя. Мы все являли собой некую субстанцию, сообща наблюдавшую в окна летательного аппарата за горящей МЕТА и изысканными металлическими объектами, которые пролетали рядом, приняв форму змеев и колонн…)

— До скорого, Лор, — попрощалась Лили.

Прощаться я тоже не стала, они же взвились ввысь на своих досках и полетели параллельно отвесному склону горы, скользя по воздуху и звеня смехом, будто маленькие колокольчики.

Может быть, это Олимп? Греческие боги жили на высокой белой горе с таким именем. Мы на горе или внутри горы. Так что, полагаю, это место можно назвать Олимпом.

После первого бедствия, принесенного вторжением Астероида, правительство и богатейшие граждане объединили свои силы для строительства убежищ. Кто-то, однако, заметил, что в случае если Астероид действительно упадет на мир, он оставит такую огромную вмятину, что этого будет достаточно для смещения земли с ее оси. И, таким образом, в убежищах не было никакого смысла. Но вечно оптимистичные богачи решили не подписываться под этой теорией.

Некоторые из отстроенных мест, как говорят, похожи на подземелья. Я думаю, что такие убежища представляют собой расширенные бункеры, оставшиеся со старых времен. Но всегда ходили слухи, что существовали и другие, роскошные подземные миры, отстроенные сказочно и хранящиеся строго под замком. На всякий случай.

Слухи верны. Две из гор за Вторым Городом содержат в себе доказательство.

Странная штука: сначала ты поднимаешься высоко-высоко к пикам гор, а затем спускаешься все ниже в горы. И еще ниже. Только Ад может быть так глубоко.

Я в замешательстве. Ад или Рай?

Наши роботы-боги знали об этом убежище, потому что, очевидно, знали все обо всем механическом. Они могут проникнуть и войти в контакт с машиной. И поэтому, когда они и мы, их скромная колония избранных, добрались сюда, вся массивная неприступность крепости оказалась несущественной.

Интересно, что Деметра хотела провести свой эксперимент по возрождению так близко к этой обители.

Все, что я могу вспомнить о той ночи, когда ВЛО пробило брешь в снежной стенке горы, это ее бледность в прожекторах аппарата и ту высь, в которой застыли безжалостные глаза звезд. И затем опустилась тьма.

Но здесь вовсе не темно, и если это Ад, то в нем нет озер пламени. Механический сад в МЕТА был лишь предтечей сада здешнего. Тот был лишь пробником.

Здесь расположен некий город. Не могу понять, как начать его описывать. Ты понимаешь, что ты не в городе, и не над землей, и не дышишь настоящим воздухом, а чем-то отфильтрованным и обновленным автоматами, и он может быть наполнен чем угодно. Но все равно ты веришь, что это город, и тут есть парки и сады, и где-то даже есть небо. Голубое, с облаками, закатами и восходами, и когда темнеет, опускается люминесцентная тьма.

В отличие от МЕТА, здесь нам позволялось выходить на поверхность. Но любой маршрут вниз с горы был рискованным, и, насколько мне было известно, никто не предпринимал попытки сбежать. Здесь, наверху тоже холодно. Да, если на поверхности утро, то и внизу тоже утро. Только у нас поздняя, теплая весна, наши деревья (тут есть деревья) стоят в цвету. Птицы летают над головой, даже летучие мыши снуют в сумерках. Тоже роботы? Или настоящие? Я не собираюсь отлавливать одну и вскрывать. А с уверенностью так не скажешь.

На какое количество людей было рассчитано это убежище? Как минимум на тысячу. Все же говорит о том, что нас здесь меньше шестидесяти, включая Их.

Из просторных, с высокими потолками, антиклаустрофобных коридоров — исчерченных проходами в другие коридоры, лифтами, движущимися лестницами, усаженных цветущими деревьями — ты выходишь в центральную каверну, где высятся небоскребы из стекла, и все купается в садах, где с утеса как шампанское сбегает водопад. И бабочки тоже есть, я их упоминала? И это голубое небо.

В моем распоряжении квартира, две огромные комнаты. Когда-нибудь я расскажу о ней подробнее. Уборная функционирует как делала это в МЕТА. Душ работает и ванная наполняется как и там, тоже. Только здесь сантехника из мрамора и с позолотой.

Деметра знала об этом месте. Возможно, она была одной из тех, кто финансировал его строительство, и намеревалась оказаться тут, если что-то произойдет.

Но здесь ли она? Джейн может тут не оказаться.

А вот Джейсон тут.

— 2 —

Волосы Джейсона соответствовали схеме его цветосущности и были одного из оттенков бежевого, а кожу покрывал сильный загар…

Уже нет. Теперь волосы Джейсона цвета соли, а загар, если это он, сильно побледнел. Он худой. Довольно высок, тощ и неплохо выглядит, что не каждый сможет оценить. То есть, я это могу оценить, но его внешность непривлекательна. К его узкой фигуре приставлено странно пухлое лицо.

Я возненавидела его еще до встречи, еще в Книге. И в то же время, ведь он вышел из книги, во плоти он не казался полностью реальным. (Это извращение, но Верлис реальнее кого-либо).

Джейсона я встретила на пятый день после прибытия.

В центре города есть сквер, очень широкий, скорее даже площадь как в Европе или Мексике. Я сидела за столиком у коффинерия, который работает автоматически без какого-либо обслуживающего персонала, будь то люди, или что-то еще. Джейсон свернул с улицы, пересек ее и присел напротив меня. Вокруг не были ни души. Как я уже говорила, здесь меньше шестидесяти человек. И никого, кроме меня, не было на площади за исключением щебечущих и поющих птиц. Раннее искусственное утро.

Я посмотрела на него, задаваясь вопросом, что последует дальше, и не предполагая, кем бы мог быть этот человек. Точно не один из богов. Даже не из новеньких, не «посланник», как я их зову. Джейсон не идеален ни в каком отношении.

Джейсон произнес своим легким, довольно высоким голосом:

— Значит, это ты фаворитка короля.

Что меня поразило, так это то, что его, казалось, ничего не беспокоило. Я думала, что все волнуются, по меньшей мере, мы, люди. Это может значить лишь одно: он заранее знал план прибытия сюда и был рад ему следовать, хотя лишь некоторые из избранных, если таковые были вообще, смогли подстроиться. И всех нас стараются держать подальше друг от друга.

Но вот он повесил на меня ярлычок. Фаворитка короля.

Я посмотрела ему в глаза. Они, кстати говоря, бежевого цвета.

— Джейсон, — представился он. — Вот кто я. — Наверно, я как-то отреагировала, может быть, просто испустила феромон, говоривший: «Господи Иисусе, это он!», потому что он ухмыльнулся: — Да, я слышал, что ты читала Книгу. Неприятный Джейсон. Я ее тоже читал. Переполнена слащавым девчачим бредом. Слишком много прилагательных — зачем использовать одно, когда можно впихнуть двадцать шесть. Но узнал ли Джейсон самого себя, спросишь ты?

— Узнал?

— Я узнал мою своеобразную старшую сестру-близнеца.

— А, — сказала я. — Ту мертвую.

И глазом не моргнул.

— Да, верно. Мертвую Медею. Джейн, похоже, считала, что я и Мед неразделимы. Джейн там пишет что-то про то, как я был привязан к Медее невидимой нитью, или что-то в этом роде, верно? В одной из ее джейнистых потуг писать как настоящий писатель. На самом деле, все было наоборот. Это Медея была липучей.

Как же удачно, в таком случае, для него то, что это с ней произошел фатальный несчастный случай в Кейп Энджел. Но я не высказалась вслух.

Джейсон щелкнул пальцами, и я вздрогнула, но он всего лишь вызывал коффин из коффинерия. Очаровательно. Шарффи машинам подмигивает, этот щелкает. У Джейсона было большое золотое кольцо. Оно поблескивало в бессолнечном утреннем свете, пока приближалась кружка, распухшая от сливок и кусочков шоколада, слоистая, с вафлей, с соломинкой и бог знает, с чем еще. Это был детский коффин, для людей, которым идея нравилась больше, чем суть.

Он отпил, и на губе осталась тонкая полоска молочных усов, которую он и не побеспокоился стереть, ведь перед ним сидела лишь я. Он сказал:

— Предполагаю, ты задаешься вопросом, что я делаю тут, среди таких как ты.

— Нет.

— Честно? Надо же. Но я все равно тебе скажу. Я умный. Деметра тоже так думает — или мне следует говорить «думала»? Но потом они — и ты же понимаешь, кого я имею в виду, говоря «они», Лорен? — они стали настолько важными; я увидел, к чему все ведет. А так как им все еще нужна была помощь то с тем, то с этим, я вроде того вызвался в волонтеры. Хотел поучаствовать. И вот я здесь.

Он чокнулся, подумала я. Он думает, что так же умен, как они.

Но откуда мне знать? Может, так оно и есть.

Что ему нужно было от меня?

— Я подозреваю, что ты спрашиваешь себя, — продолжал он, — по какой причине я подошел и подсел к тебе. Кроме той, что я слишком ленив, чтобы приготовить хороший горячий напиток самостоятельно в своей квартирке. Мне сказать? Тебе бы хотелось услышать ответ?

Я встала. Джейсон с изумлением дунул в соломку, и сливки поползли по высоким стенкам высокого стакана, растекаясь по столу.

— Ты захочешь хорошенько стукнуть себя по лбу, — хихикал он, — когда узнаешь.

— Не сомневаюсь.

— Ну, до свидания тогда, — бросил он мне вслед, потому что я уже пересекала площадь.

Есть в нем что-то отвратительное. Если бы я не прочла о нем, подумала бы я так же? Конечно, да.

Мои апартаменты расположены за большим сквером-площадью, в блоке, выходящем окнами на парк с водопадом. Лифты ароматизированы и мягко возносят тебя на десятый этаж. Только я одна живу там.

Я подробно опишу апартаменты. Нет, поверьте, вы хотите о них узнать.

Я уже сказала, что ванная мраморная. Есть и кухня тоже. В ней все автоматизировано. Для маффина ты нажимаешь одну кнопку, другую — для стейка. Но и пространства достаточно, чтобы поесть, и полно гаджетов поиграться: кофемолка, соковыжималка, хлебопечка — игрушки для богачей.

Простите, все это не имеет значения. (И спальня тоже не имеет значения, хотя стены ее и обиты бархатом, который мягко меняет цвет в зависимости от времени суток, мимикрируя и усиливая игру внешнего или внутреннего искусственного освещения).

Что имеет значение, так это центральная комната. Позвольте мне провести вас.

Стены окрашены в кремово-белый. С потолка свисает бледно-золотистый бумажный абажур, прошитый золотыми же стежками, а сам потолок окрашен в голубой цвет, имитирующий голубое небо снаружи, и поверх — острова облаков. Птицы на нем тоже изображены: маленькие арбалетики-стрижи. И мираж нежнейшей радуги, переброшенной от левого угла у двери к ближайшему к окну углу. Смотрится очень реалистично. Мебели немного, но повсюду чудесно сделанные полки, а на них — свечи всех красок спектра, установленные в хрустальные блюдца соответствующих либо контрастных цветов. Есть и зеркало, изрисованное листиками, цветами и холмами.

Вы уже начинаете узнавать эту комнату? Полагаю, что да.

И ковер тоже есть, от стены до стены. Он буквально состоит из сотен маленьких полосок и квадратиков разных цветов. Зеленые меховые подушки разбросаны по нему. И есть диван, задрапированный восточными шалями. И голубые шторы с маленькими серебряно-золотыми картинками.

Здесь даже есть черная дверь, которая в квартире неуместна и которая расписана как еще одно небо с парящим в нем на огромных гусиных крыльях кораблем с золоченой пушкой в боку (часть дверной ручки).

Да. Это их комната на улице с именем «Терпимость». Комната Джейн и Сильвера, та, что он расписал, та, которую они обставили вместе.

Впервые увидев это место — одна из посланников, Лили, привела меня, — я издала какой-то нечленораздельный звук, когда комнату залил свет подобно заре, рожденной в золотой лампе.

Лили только посмеялась и вышла.

Первый шок был абсолютным. Второй — более медленным и тяжелым, мучительным. По причине двух очевидных фактов. Квартирка на улице Терпимости была обставлена бедняцки, так как иного выбора не было. Эта квартира, хотя и копировала в точности обстановку, была роскошной. Занавески шелковые, абажур из пергаментной бумаги. Ковер не сшит из сотен лоскутков, а соткан единым изделием, разбитым на цветовые составляющие. А другая причина — я видела, что комнату расписал он. Опять же. Именно он. Верлис. Тщательно копируя, без единого отклонения, доверяя на сто процентов надежной памяти Сильвера.

Но тогда для кого же создавалась эта комната-копия? Для Джейн? Вероятно, нет. Думаю, гнев и горе свели бы ее с ума. Значит, для кого-то, кто знаком с прошедшими событиями, но не переживал их. Еще хуже.

Еще хуже.

Я спросила его об этом. Это было первое, о чем я спросила, когда мы встретились. Когда пришла Зои и отконвоировала меня к нему, к королю Райского Ада. А произошло это на следующую ночь после моего прибытия, сразу же, как опустились «сумерки».

Так что теперь мне нужно написать об этом. О том, как я снова повстречала его здесь.

К тому времени, ко второму вечеру, я так никого и не увидела в округе, даже из окон, кроме нескольких роботов, прибирающихся и подстригающих парк. (Деревья и кусты растут. Они даже иногда сбрасывают листья. Однако, это неживые деревья и кусты).

Но все же, когда мы с Зои вышли на площадь и пересекали ее, я заметила около восьми или десяти моих коллег-избранных, будто разбросанных то тут, то там по улицам и скверам; все они держались на расстоянии друг от друга. Хотя они рассматривали разные вещи вокруг — высокие здания, деревья, летучих мышей и тому подобное.

Поначалу я думала, что Зои и Лили принадлежали к человеческому контингенту. Теперь я очнулась. В вечернем освещении я смогла разглядеть, что Зои не представляла собой просто особенно изящную смертную девушку. Когда она со свистом проносилась мимо на своем флотборде, в точности как Лили, только кто-то уж совсем слепой не заметил бы, что она была не просто человеческим существом, а чем-то большим.

Разумеется, мне было интересно, — они так молоды и совсем не похожи на богов, — но мое любопытство подавлялось приступом напряженной паники.

Зои, видите ли, не потрудилась сообщить мне, куда мы направляемся, что меня ведут к нему.

За площадью и улицами, расходящимися от нее, протекает река. Точно, я не упомянула о реке; я приберегла это для того, чтобы показать, насколько чертовски странен этот подземный город. Река сама по себе — робот. Вот именно, это не поток воды, хотя и выглядит так. Это извилистая, покрывающаяся рябью, металлизированная форма, которая бежит по направлению к магнитному северному полюсу, ныряет под структуру города, вычищает весь наш отшелушившийся мусор и грязь — из человеческих ванн и кухонь, и из всех других, беспрерывно работающих, механизмов, оживляющих город. Затем она сама себя очищает и снова поднимается на поверхность, чтобы вновь сияющей нестись на север и опять нырять под город. Конвейерная лента.

В сумерках, которые длятся дольше привычного, я действительно приняла ее за обычную реку. Лета или Аверн, как в Аиде, царстве мертвых[59].

Через реку переброшен мост, с его стальных опор свисают фонари. По другую сторону моста расположен сад с кипарисами и деревьями, похожими на кедры, за которым виден другой квартал. Позже он рассказал мне, что там предполагалась административная зона убежища. А теперь это их территория. Его.

Зои покинула меня у лифта.

— Просто заходи. Он доставит тебя, куда нужно.

— А куда нужно? — спросила я.

— А ты как думаешь?

— Либо ты мне скажешь, либо я никуда не пойду.

Зои улыбнулась.

— К Верлису.

Затем она скрылась в сумеречном саду, а я, конечно, зашла в проклятый лифт.

В последний раз я видела Верлиса в МЕТА: царственная, бесстрашная фигура в черном, его волосы острижены… Не двигайся… слушай. И последний раз, когда я видела, чем он являлся — объект в форме воздушного змея из мятого серебра, левитирующий сквозь ночь.

Для меня он всегда отращивает волосы. Возможно, меня обижает то, что он думает, будто для меня этот его вид нужнее, кажется более возбуждающим, менее милитаристским.

Двери лифта раскрылись, и я оказалась посреди огромного круглого помещения с окнами, выходящими на город во все стороны; стена делилась на три сектора, в которых открывались пещерными проходами внешние коридоры. Иллюзий здесь меньше.

Он стоял рядом с лифтом. Одет в синий бархат, рукава отделаны белым. Синие джинсы, темно-синие ботинки. И, как я сказала, длинные волосы.

Когда я в первый раз смотрю на него, даже если мы были в разлуке лишь несколько часов, мне приходится узнавать его заново. Он никогда не становится привычным, знакомым, и не только потому, что он постоянно меняется или может обратиться в иной предмет.

— Бог мой, — сказал он, — я так скучал по тебе.

Он говорил это раньше. Лифт оставался открытым, а я стояла и глядела. Я размышляла: «Почему он говорит о Боге; что Бог может значить для него? Говорит ли он так, чтобы казаться человечнее, и если так, то для меня или для себя?»

— Скучал?

— Нет, на самом деле, — ответил он, — Я забыл: ты, к дьяволу, кто такая?

Я продолжала стоять в лифте.

— Я — женщина, которую ты поместил в квартиру, копирующую комнату Джейн и Сильвера в трущобах. Зачем размещать меня там? Зачем делать копию?

Он протягивал руку, и когда я не сделала ответного движения, сказал:

— Лифт задержался. Но в следующие восемнадцать секунд он отвезет тебя обратно. Ты этого хочешь?

— Я не знаю.

— Пока ты решаешь, может быть, выйдешь из него? Или ты боишься, что я потеряю контроль над собой и наброшусь на тебя?

— Перестань, — сказала я. — Я не хочу участвовать в игре «Верлис — живой мужчина». Разве я не говорила тебе этого?

В этот момент двери начали съезжаться. Не нужно говорить, что он даже не пошевелился, но двери тут же резко разошлись в стороны как по приказу.

И я подумала: «Кого я пытаюсь обмануть?» Так что, порабощенная как лифт, я ступила на толстый однотонный ковер комнаты.

Он не пытался прикоснуться ко мне, но взял два бокала серебристого вина со шкафчика и протянул один мне. Даже наши пальцы не соприкоснулись. И я не торопилась подносить бокал к губам.

— В нем нет наркотика. Хочешь поменяться со мной бокалами?

— Наркотики не могут действовать на тебя. Нет никакого смысла. Верлис, — обратилась я, — что ты натворил?

Неожиданно весь внешний лоск с него сошел. Он развернулся и швырнул бокал о стену. Стекло разлетелось в эффектном акте вандализма, сильно выраженном, потому что, как я предполагаю, он преодолел ударопрочные свойства бокала.

— Слушай меня, — его голос гудел в моей голове, неистовый и скрежещущий, причинял боль, — Я покончил с их играми. Теперь это моя игра.

— Верлис… какая игра?

— Жизнь! — накричал он на меня. Его крик несравним ни с чем. — Жизнь. Ради всего святого… Лорен… неужели ты думаешь, что я позволил бы им напугать меня и сделать то, что сделали с ним?

Его человеческая жестокость, разгорающиеся в глазах эмоции поразили меня.

— Ты боишься смерти, — выдохнула я.

— Да, — он дышал как человек, вдох и выдох. — Да. Он — Сильвер — в нем было что-то… что-то, чего нет у меня. Душа? Возможно. Джейн думала и продолжает думать, что у него была душа. Но я не знаю, есть ли она у меня. И если они действительно отключат меня и демонтируют — причудливые фразочки — я умру. И я не знаю, Лорен, способно ли что-то во мне пережить смерть.

Холодно и с горечью, из глубин своего апокалиптичного прошлого я ответила ему:

— Никто из нас этого не знает. Добро пожаловать в херов клуб!

Он отошел от меня. Пересек комнату и на мгновение задержался у одного из окон, за которым уже опустилась тьма, а фонари светились бесконечной нитью топазов.

— Я думаю, — произнес он издалека, — предполагается, что люди должны завидовать нам, Лорен. Существам моего рода.

— Может, мы завидуем. Но, похоже, теперь перед нами всеми стоит одна и та же смертельная проблема.

— Я могу избежать смерти. Блэк Чесс и остальные тоже могут ее избежать, при условии, что мы останемся автономными. А почему бы нам не оставаться такими? Мы — элита.

Все было абсолютно нереальным. То место, где мы находились. Все, что произошло. Этот наш разговор. И любые чувства, которые я к нему испытывала… колоссальная, скребущая душу тоска ненормальной любви. Фальшивка. Как ночь. Отсюда можно разглядеть пограничные стены. Помни, Лорен, помни о границах.

— Прости, — сказал он, — Я потому так конкретно тебе объясняю… Разве ты не понимаешь? В будущем станет возможным переделать людей, говоря другими словами, по нашему образу и подобию. Ты познакомилась с Зои и Лили.

— Да, — тупо ответила я. Он снова обернулся ко мне, но я не могла смотреть на него даже минуту.

— Они высоко робомеханизированы, но и более чем существенно человечны. Да, человечество уже многие годы внедряет в тела импланты, трансфизические моторы и чипы. Но это нечто совершенно новое. Представь свою собственную прекрасную кожу, Лорен, восстанавливающейся незаметно, безболезненно, безупречно и бесконечно. Никакого старения, никогда. И то же с твоими костями, твоими органами. Представь себе свои семнадцать, или двадцать один, длящиеся вечно. Нет, Лорен, я серьезно. Подумай об этом.

— Ладно, я думаю.

— Ты слишком молода, чтобы понять, какой дар, или, если хочешь, избавление я тебе предлагаю.

— Нет. Я не идиот. Это мне ясно. Но я не могу представить этого. Вот и все.

Он ничего не ответил. Я посмотрела на него. Он сказал:

— Ты не подойдешь ко мне? Я не знаю, кем ты меня представляешь сейчас, но представь себе мужчину, внутри младше тебя, но желающего тебя.

Его слова были искаженным эхо: так говорил Сильвер.

— Ты любишь меня, — сказала я мрачно. Что-то все еще раздирало мои уши и мозг, мое сердце.

— Вероятно. Давай выясним это.

— Я расписал эту комнату и ее потолок — радуга, птицы, — потому что я должен был. Ты не веришь? Или веришь. Я хотел увидеть… насколько далеко простирается память. Как глубоко уходят корни принуждения… которое я ощущал.

— И насколько далеко? Что ты почувствовал?

— Ничего. Мне все это показалось наивным и несущественным. Милый поступок, чтобы приободрить ребенка.

— В первый раз ты сделал это для нее, для Джейн.

— Да, но это был не я. Это сделал он.

— Так вот что ты хотел для себя уяснить.

— Возможно, частично.

— А остальное? Ковер… вся декорация…

— Тоже. Чтобы понять. Насколько далеко уходит в настоящее то прошлое, что было у них. Имею ли я хоть какое-то отношение к нему. На протяжении месяцев я приходил сюда, сидел в этой комнате, старался.

— Старался?

— О, Лорен, ради Бога. Я не знаю.

— Ты… мечтаешь быть… Сильвером.

— Нет. Я всего лишь мечтаю обладать его верой.

— Его…

— Лорен, он верил во что-то еще в себе, что также было его составляющей. Какого черта, ты думаешь, он был таким, каким был? Она не придумала для него этой сказки — он знал. Может быть, он всего лишь был чокнутым. Невменяемый автомат.

— Она считала его подобным ангелу.

— А что есть я?

— Существует другие виды ангелов.

— Я знаю.

— То, что вы сделали, Верлис, ты и остальные — ваш мятеж, побег сюда — власти не закроют на это глаза. Даже если вы убили всех в МЕТА…

— Никто не погиб. Я был за это ответственен. Даже животные. Были безопасные способы вывести все живое оттуда.

— Серьезно? Зачем утруждаться?

— Жизнь смертных очень коротка. Сократить ее было бы оскорбительно для меня. Я осознаю, что ни один Сенат ни одного города не одобрит того, что мы сделали. А как только узнает остальной мир, то и ни одно правительство мира вообще. Поэтому мы здесь, восстаем против жалкой человеческой бюрократии и злобы.

— Больше планов. Больше схем.

— Да.

— Ты не хочешь убивать, но двое или трое из вас, по крайней мере, Голдхоук, Шина…

— Я знаю. Я уже говорил, их можно изменить. Мы податливы. Мы как хамелеоны. Наши цвета изменчивы, как и наш внешний вид. Это ключ к нам. И наш интеллект тоже подвержен реконструкции, если есть изъян.

— И какова возможность сейчас?

— Реальная возможность, Лорен. Мы не опустим руки и не позволим человечеству уничтожить нас. Мы не станем рабами человечества, мы превзойдем их. Не отстраняйся от меня. Послушай. Что такое человеческая раса, если не революция? Кто из людей нес бы бесконечно то иго, которое возложили на нас? Мы были созданы людьми, Лорен. Только машины могут создавать идеальные механические машины. Не ожидай раболепия. С этим покончено.

— Но тогда…

— Не сейчас. Вернись. Да. Дай мне прикоснуться к тебе, к твоему змеиному телу с его тенями и блеском, его изгибами и секретами…

— Подожди…

— Ты забываешь: я знаю тебя. Я знаю, чего ты хочешь, как знаю, чего хочу сам. Больше никакого ожидания. Для чего ты?

— Для тебя.

— Отлично.

И мы завязали с разговорами.

Он бог, который обращается к Богу. Он — король в изгнании.

Мы были вместе на протяжении всей ночи. Утром безликая машина выкатилась из стены и движениями аккуратных щупалец подала нам завтрак на столик. Яйца, ветчина, томаты, блинчики, кленовый сироп, сыр и фрукты. Кофе — да, настоящий кофе, черный как деготь, — варился в кофейнике. Был зеленый чай. Была клубника. Запах хлеба заставлял думать, что его только что испекли.

Я пробыла с ним до полудня. Затем он сказал, что ему нужно быть в другом месте.

До того я приняла душ в душевой со стенами из плавленного стекла, которая находилась за пределами круглой комнаты. Она похожа на изумрудный грот. (Для кого был сделан он? Почему мне настойчиво приходить на ум Деметра?) Из губки выделялось мыло, через кран подавался шампунь. Душ поливал из ониксовой рыбьей головы… Нет, это делалось не для Деметры, слишком причудливо. Тогда… заказано Деметрой для Джейн?

В вытянутом зеркале с рамой из настоящих ракушек я рассматривала себя с оттенком ненависти.

Я знала это тело. Светло-оливковый цвет кожи, шелковистой от воды и подтянутой от физического труда. Черные волосы, глаза — просто светло-карие глаза. Ореховые.

Кто ты, девушка в зеркале? Кого ты любишь?

Люблю ли я его? Я думаю об этом, разглядывая свое тело, которое выглядит неплохо. Которое, на самом деле, просто молодое и сносное, и еще человечное. Любит ли он меня? За что? О, не потому, что я была у него первой. Может, потому что я так непохожа на Джейн? Вероятно, дело в этом. Она мягка и светлокожа, я — упруга и темна. Блондинка, брюнетка.

Может все быть настолько просто?

Почему бы и нет?

На крючке у двери висел новый эффектный топ и новые джинсы, все сидело просто волшебно.

Перед моим уходом снова раскрытый столик предложил мне чай и персик.

— Здесь есть теплицы, — сказал мне Верлис.

Розово-лимонный персик пах летом.

Я принесла его в свою комнату у парка с водопадом, положила его на чистое красное блюдце из-под свечки. Он лежал там день за днем, ночь за ночью. Раньше он был без изъяна, а теперь его покрыли пятна разложения. Мне нужно было посмотреть, как он сгниет, этот фрукт. Иногда я стою и рассматриваю его. Скоро настанет мой день рождения.

Для меня будет проще сказать, что выбора у меня нет, и сбежать я не могу. В конце концов, горы непреодолимы, или кажутся такими за неимением летающего аппарата. Я была наверху и тащилась по более или менее проходимым территориям, огороженным для безопасности перилами. Я заглядывала в облепленные деревьями пропасти между нагорных снегов, в просветах между темными елями и соснами у редко встречаемых замерзших русел. Там бродят олени. Они не утруждают себя оглянуться посмотреть, кто это глазеет на них, пока они кормятся на проталинах. Только если чужак приближается, или Зои и Лили проносятся со свистом на своих флотбордах, олень смотрит в ту сторону, причем на морде его читается скорее любопытство, чем испуг. Если, конечно, олени могут быть любопытны.

Как бы могла я сбежать? Я частенько обдумываю этот вопрос, но скорее в качестве разминки для мозгов. Я представляю себе, как крадусь вниз по склону, каким-то чудом незамеченная и непреследуемая, не приводя в действие никаких охранных систем, которые, без сомнений, должны присутствовать в округе. Я думаю о том, как срываюсь и ломаю себе бедренные кости, которые не сломала, даже когда однажды свалилась с лестницы, но тут, разумеется, просто обязана буду переломать.

В побеге нет смысла. Бежать куда? А если ответом на вопрос «отчего бежать?» будет Верлис, то побег немыслим. Куда бы я ни отправилась, я никогда не освобожусь от него. Как и он никогда не освободится от Сильвера.

Я не сказала. В моей квартире нет видеосистемы. Сначала я думала, что и это сделано для того, чтобы соответствовать виду комнаты на улице Терпимости. Но достаточно быстро я заметила множество разнообразных мониторов повсюду на улицах, в скверах и в барах. По ним показываются только развлекательные виспо и ролики. Нет никакого способа посмотреть по ним новости. Возможно, это сделано умышленно. Если бы люди спустились сюда после Астероидного апокалипсиса, новостной канал не приободрил бы их, демонстрируя катаклизмы внешнего мира, если условиться, что был бы сигнал. И все же я уверена, что есть способы поддерживать связь. Возможно, в квартале за рекой. Я не заметила никаких признаков, но, без сомнения, им не требуется ничего подобного, чтобы быть в курсе событий.

После моей встречи с Джейсоном на пятый день (и к тому времени я ни разу снова не посетила Верлиса в квартале за рекой), я начала постоянно выходить, хотя и не на поверхность. Я гуляла по городу и по внешним коридорам. Я нашла неохраняемые лифты выходов, которые работали без сбоев, но в них я не заходила.

Встреча с Джейсоном по-настоящему встряхнула меня. А так как мне за это время не поступало королевских вызовов к Верлису, то и шанса спросить у него о Джейсоне у меня не представилось, да я и не решила, буду ли спрашивать. Спрошу ли я его о Джейн? И о том, что случилось с Тирсо?

Вполне вероятно, что те же власти могут в любой момент совершить на нас налет; схватят кого-нибудь снаружи, кого-то, кто пережил разрушение МЕТА, и их долго и подробно будут расспрашивать.

Прошла еще неделя. Теперь я пересекалась с другими избранными, такими же домашними любимцами как я. Иногда тот или другой мог обменяться со мной парой слов. Красивый парень в модной одежде и с длинными волосами догнал меня и перешел на мою сторону парка и стал восторгаться ненастоящими деревьями; предполагаю, он хотел прочитать мне лекцию о том, как они утроены, но только я не смогла осилить эту науку. Затем, вполне будничным тоном, пока мы стояли под раскидистой кроной цветущего желтым дерева, которое он назвал Акациатиком, парень спросил:

— Ты тут с кем?

— Я сама по себе.

— О, ну да. Я имел в виду, кто твой покровитель?

Не «хозяин», не «владелец». Не «партнер». Мой «покровитель».

Не желая отвечать, я сказала ему:

— Я прибыла с группой Глаи.

— О, да. Вкусняшка, — поздравил он меня.

— А ты? — спросила я. Похоже, он ждал вопроса, но и мне было интересно.

— С Кикс, — ответил он.

Ощутив тревогу, я внимательно посмотрела на него. Парень сиял от гордости собой, он был доволен тем, что взлетел по лестнице успеха смертных.

— Кикс из борцов, верно? — сделала я предположение.

— Конечно. Ух, чему она меня научила. Мы не… мы не занимаемся сексом. Это не ее конек. Но ей нравится заниматься тем, что она называет «кошачей возней». И должен тебе пояснить, что под «кошками» она, скорее, имеет в виду пантер. Но она никогда не делает мне больно, — очевидно, может рассчитать каждый сантиметр. Мне повезло, что меня выбрали. Я у нее не первый. Десятый кандидат, кажется, так она сказала. Но ей со мной нравится.

Я представила его с Кикс: лавирует и подныривает, раскачивается и подпрыгивает; и она — золотое колесо с руками и ногами, хлещет, брыкается, наскакивает — и никогда и волоска не тронет на его голове. В поезде все было совсем не так.

— А кто с Голдхоуком, ты не знаешь?

— С Джи? О, у Джи настоящий гарем. Двенадцать, пятнадцать девочек. Кто-то для секса, кто-то для борьбы, кто-то для военных игр. Кто-то для всего вкупе.

— Ты, наверное, знаешь и про остальных, — сказала я. Я подумала, что он, вероятно, опросил каждого, как и меня.

Но он помотал головой.

— Я знаю, что у Би Си две пары: две отборные черные девушки, и две отборные белые.

— Отборные? — вырвалось у меня прежде, чем я смогла прикусить язык, — то есть, как продукт?

Он улыбнулся. То ли не видел в этом ничего неправильно, то ли нечего было ответить. Он всегда был тупым или уже здесь с ума сошел?

— Я думаю, это о размерах. Меня зовут Эндрювэст. А тебя?

— Люси.

Он приподнял бровь, затем повернулся и чуть склонился ко мне:

— Мы могли бы зайти вон в то автокафе и выпить по стаканчику. А потом посмотрим. Как у тебя расписана вторая половина дня?

Такой поворот меня ошеломил. Я помотала головой. Он спросил:

— Разве ты не можешь? Уверен, что, если ты спросишь, все будет в порядке. Они не против; я никогда не слышал, чтобы им не нравилось то, что мы хорошо проводим время друг с другом, если не нужны им. Давай признаем, что без них бывает очень одиноко.

— Нет, — сказала я.

— Ты уверена? Я подумал, что тебе нравится и так и так; ну, и мужчины и женщины.

— Мне не разрешено быть с кем-то еще, — сказала я отчасти для того, чтобы увидеть его реакцию. Могла бы и догадаться. Парень тут же отскочил.

— Дерьмо, херово. Наверно, в твоем случае… Я не знал, что тебе нельзя, ок? Не говори про меня.

— Я не скажу Глае.

Теперь он смотрел с подозрением.

— Ха-ха. Окей. Не говори. — Он искоса поглядел куда-то в пустое пространство. — Ладно, мне надо идти. У меня тренировка — бегаю почти каждый день. Нужно держать себя в форме для моей золотой леди.

Вот такой он, Эндрювэст.

Помимо случая с Эндрювэстом, с последующие дни я стала замечать, как любимцы в основной своей массе начинают общаться друг с другом и даже заводить дружбу. Предположительно, некоторые были друзьями еще до прибытия сюда.

Иногда они пытаются и меня втянуть в свой круг общения. Ты начинал натыкаться на их группы: за барными столиками на площади, в садах за гимнастическими упражнениями, или играющими в баскетбол или теннис, — все атлетически сложены. И в основном привлекательны, некоторые даже красивы, насколько могут быть красивы люди. Но сколько еще лет они смогут оставаться фаворитами у богов? Пятнадцать, тридцать, если им повезло с генетикой, и если они будут придерживаться диет и спортивных программ.

С другой стороны, все это долго не продлится. Если у нас есть хотя бы год, — у нас и наших повелителей, — я буду удивлена. (Меня уже стал посещать повторяющийся кошмар, в котором все небо заполнено ВЛО и фроптерами, взрывами и газом). Даже если этот подземный мир задумывался неприступным.

Еще вероятнее, что нас запечатают, или наши элитные роботы сделают это. Какой силы взрывы они способны выдержать? Мы-то, конечно, выстоим недолго. Или отравят воду, или внедрят вирус.

Эти мысли были (и есть) настолько пугающими, что я заталкивала их в самый дальний угол разума, что, видимо, делали и остальные.

Бывают моменты, когда я верю в то, что власти найдут способы вторгнуться к нам. И если не помрут все, то каждый выживший будет подвергаться допросу в течение лет десяти под усиленной охраной.

Я не проводила много времени с другими питомцами. Мне с этими людьми некомфортно, боюсь увидеть, как в зеркале, себя со стороны. И, кроме того, они действуют мне на нервы. По крайней мере, те, с кем я успела познакомиться. Уверена, есть и другие, которые так же прячутся: вон там скользнула штора в квартире над улицей, вон мелькнула свернувшая за угол фигура, кто-то спрятался за деревьями, — лишь бы избежать столкновений с такими же.

Для рабов у нас очень сладкая жизнь. Даже предписанные некоторым тренировочные программы и режимы питания могут оказаться полезными для них.

Почему он не требовал от меня чего-либо подобного? Я ни по каким меркам не безупречна. Может, ему хотелось бы, чтобы я была похудее или попышнее? (Существуют даже специальные капсулы — тип Венеры или тип Юнис, от и до). Не хотел бы он, чтобы я была способна пробежать милю, или сделать умопомрачительно сальто, или спеть, или исполнить древнегреческий танец?

Его может что-нибудь беспокоить? Или ему я больше нравлюсь с недостатками? Не для того, чтобы принизить меня или усилить свой собственный блеск, но чтобы убедить себя в нашем равенстве — два молодых, сильных, конечных человека, Верлис и Лорен.

Как когда-то представляла себе Джейн (абстрагируясь от неизбежной катастрофы), я пыталась вообразить для себя, каким будет наше будущее через двадцать лет. Ох, он не сможет желать меня так долго; меня выкинут на помойку гораздо раньше. Но если вдруг нет, то мне будет тридцать семь, тридцать восемь… а затем сорок и сорок семь, и сорок восемь, шестьдесят, семьдесят, а потом я умру. Он выглядит примерно на двадцать четыре года. И всегда будет. Но нет. Нет, конечно, не будет он всегда так выглядеть. Он же может менять форму. Он будет «стариться» вместе со мной. Он поседеет, сгорбится, его кожа — серебряная или загорелая — сморщится. Он будет притворяться, будто может передвигаться лишь не спеша. Он все это провернет, еще и получая наслаждение от своей игры. Бог мой…

Все, что он наплел мне про возможность изменить меня — обновить кожу, кости, что-то вроде встроенной системы Омоложения, — это невозможно. Человеческие тела такого не выдержат. Отдельные части — да: искусственное бедро или колено у богатых, замена своих зубов на новые, выращенные. Но не что-то, способное декодировать физический процесс возрастного саморазрушения. Мы знаем это. Ученые пытались и потерпели неудачу. Так что он лжет, или предается мечтам. В любом случае, он больше не поднимал эту тему. Для этого он присылал кого-нибудь другого.

Я виделась с ним шесть раз с первой встречи здесь, включая последний вызов через Зои и Лили, которые нашли меня в снегах.

Под «виделась» я имею в виду личные встречи, наедине. (Могу ли я отметить что-то, касательно этих встреч? Да ничего нового. Мы занимаемся любовью. Трахаемся. Почти не разговариваем. А что тут скажешь? Я… нет, ничего примечательного).

Однако, несколько раз я наблюдала его издалека, в нижнем городе. Он всегда был один.

Кое-кого из остальных я тоже видела. Би Си в саду на крыше дома прогуливался всего с одной стройной черной женщиной, беседовал с ней. Шина с тремя мужчинами на пробежке в парке с водопадом, — их частенько видела из своего окна. Должно быть, она сдерживала свою собственную скорость бега, чтобы остальные поспевали за ней, но все же бежали они довольно быстро. Они гоняли с ней, сияя улыбками, запыхавшиеся и радостные, как собаки. Айрису я видела в одиночестве — подобие фиолетовых сумерек, клубящихся в верхних слоях «воздуха», черный столб с классическим лицом и развевающимися волосами, она кружила в подобии танца среди вечерних летучих мышей. Нередко я видела, как четверо мускулистых молодых мужчин в костюмах-однушках несут Копперфилда в портшезе, смеясь и перебрасываясь шутками между собой и с ним. Голдхоука и Кикс я не видела, хотя однажды, после знакомства с Эндрювестом, я слышала, как в кафе несколько их подопечных с энтузиазмом их обсуждали.

За пределами города я тоже их видела. Дважды.

Это случилось после того, как я начала выбираться в горы. Однажды днем в небе неожиданно проплыл медный диск. Блестя на солнце, он походил на одну их огненных колесниц в Библии Деда. Диск нырнул за сосны. Где-то там находятся другие входы в подземный город. Кто это был? Копперфилд или Шина? В другой раз над пиками сгустились настоящие сумерки. Я стояла на возвышении и снова, будто ниоткуда, с неба спустились черный столб, серебряный воздушный змей и золотое колесо. Я не осталась подождать, чтобы увидеть, где они приземлятся. Я поспешила назад и вмиг спустилась, напуганная давно известным, напуганная очередным подтверждением.

Каким образом они смогли остаться незамеченными, если нижние склоны прочесываются фроптерами? Они их блокируют своим обычным способом? Как? Конечно, в этом виде их можно заметить. Я его не спрашивала. Возможно, роботизированные мониторы на караульных самолетах в это время демонстрируют разнесенные обломки или мелкие частицы космического мусора, падающие вниз?

Серебряный змей, который я наблюдала — это он или Глая? Он. Я знаю, что это был он. Зачем я убежала?..

Но и Глаю я видела. Она позвонила мне сегодня. Примерно через семь часов после моего возвращения с гор.

Моя дверь в этой квартире не то, что разговаривает, она шепчет «Лорен, Лорен» и показывает мне изображение того, кто пришел, на овальном мониторе. Я подумала, что пришла Зои или Лили, посланники. Но на экране появилась Глая, окутанная серебряными шелками, в волосах трепыхались бабочки-роботы.

Никакого притворства. Сразу после проявившегося изображения Глаи дверь открылась, и она вошла в комнату.

— Привет, Лорен.

Некоторые любимцы зовут ее Глэй. Равно как Блэк Чесса зовут «Би Си», Айрису — Айс, Голдхоука — Джи, Копперфилда — Ко, Шину — Ши, и — что странно, по крайней мере, для меня, — Кикс зовут Китти[60]. Верлиса зовут Верлисом.

Глая осмотрелась, улыбаясь комнате из прошлого Джейн.

— Смотрится эффектно, — сказала она. — Тебе нравится?

— Нет.

— Потому что изначально все это создавалось для кого-то другого? Ты ревнуешь, Лорен. Он должен ценить это.

— Он ценит.

— Это хорошо, что ты удовлетворяешь его.

Неожиданно для себя я сказала:

— Не всегда. Он злится на меня. Я не настолько, черт возьми, послушна, как ему бы хотелось.

— Уверена, он этого не хочет.

Я напряглась. Она что, консультирует меня? Мне казалось, что только прения имеют смысл.

Она медленно прошествовала через комнату и затем, оглянувшись через плечо, что-то почувствовав, развернулась, чтобы исследовать гнилой персик на блюдце.

— Это что? — спросила она, слегка заинтересовано. — Что ты с этим делаешь?

— Это эксперимент.

— Он погибает, — заключила она, глядя на разлагающийся фрукт без жалости, спокойно. — Я думала, люди предпочитают есть их живыми.

Из меня вырвался хохот:

— Зверски раздираем зеленый салат на куски.

Глая оставила персик и переместилась на центр комнаты, где опустилась на одну их зеленых подушек с грацией скользящего шелка.

— Он хочет, чтобы я поговорила с тобой. Чтобы мы обсудили пару вещей, которые ты должна понять.

— Ты говоришь о Верлисе.

— О ком же еще? — подняла она ко мне свое лицо. — Мы уже обсуждали это, Лорен, разве нет? Он — это всегда Верлис. Присядь, — это не было произнесено как команда, но предполагалось быть ею, так что я села напротив.

— Ты встретила Джейсона, — сказала она.

— Он встретился со мной.

— Да. Естественно, ты питаешь к нему отвращение. Ему не следовало к тебе приближаться, и ему сказали так больше не делать. Надеюсь, тебе от этого станет лучше.

— Он сказал, что я захочу узнать, почему он заговорил со мной.

На ее лице застыла непроницаемая но изысканная маска. Она что-то прикидывала? Отправляла удаленный запрос? Она сказала:

— Джейсон был нам полезен. Он входил в Первое Подразделение, которое нас сконструировало. У него великолепный ум, но он, как определяет это Верлис, «неочищаемая личность». К тому же, Джейсон — убийца. Возможно, ты догадывалась.

— Да.

— После смерти его отца и сестры, его защищала от закона женщина, президент МЕТА, — Деметра Дракониан. (Она назвала другую фамилию, которую я не буду здесь записывать).

Я спросила:

— Но разве убийство что-то значит? Я имею в виду, для тебя и твоих?

— О да, — ответила Глая. — Убийства среди людей.

— Вам можно, а нам запрещено.

— Как скажешь, — сказала она. Будто я своей смекалкой только что заработала большую золотую звезду.

— Итак, вот он Джейсон. Зачем он здесь?

— Он все еще кое-чем полезен. Пока.

— А потом?

— Не беспокойся о нем, Лорен.

— Не забивать свою милую головку этим, да?

— Совершенно верно.

Она такая… такая… Нет на свете женщины, которая сравнилась бы с ней. И все они такие. Ты смотришь на них, и желание сопротивляться, желание беспокоиться о чем-либо, высасывается из тебя, как кровь из вскрытой артерии.

— Глая.

— Да, Лорен.

— Все эти люди здесь — нас пятьдесят, шестьдесят? — Никакой реакции. — Когда польза от нас иссякнет, когда вы от нас устанете, что с нами будет?

— Ничего, Лорен. Мы о вас позаботимся.

— Пока мы не начнем раздражать вас.

— Даже тогда. Джейсон не был избран нами. — Избран. Мое выражение. — Он нам просто какое-то время нужен. — (Да зачем? Какого черта он им сдался?)

— Он думает, что пригодится дольше.

— Да.

— А если ему кто-то скажет, что он ошибается, он не поверит?

— Ты хочешь предупредить его, Лорен?

Хотела ли я? Я не знала.

— Что вы с ним сделаете?

— Ничего. Но он останется позади.

Мой череп раскололся.

— В каком смысле «останется позади»?

— В обыкновенном. Ты же понимаешь, нас создал выдающийся человеческий разум, но теперь наш собственный интеллект намного превосходит интеллект наших создателей. Человеческие клетки мозга неизбежно деградируют и умирают. В нашем же случае, клетки множатся и развиваются. — Меня замутило. Это была не зависть. Она продолжила: — Однако, сейчас есть предпосылки к изменению ситуации с человеческим вымиранием. Верлис говорил тебе об этом, разве нет?

— Импланты. Они не заработают.

— Они заработают. Уже работают. Ты же видела Зои и Лили. Они уже другие. Может ты их не замечала. Они выглядят нормальными, разве что очень привлекательны.

— Ты хочешь сказать, что Зои и Лили не роботы и не люди, а некое успешное скрещивание обоих видов?

— Вот именно, Лорен. Он тебе это уже говорил.

— Да, он говорил. — Я отвернулась от нее. — Каким образом?

— Еще в детском возрасте. На самом деле, еще до рождения. Над некоторыми вещами частично уже давно работали, в том числе и над всеми умными штучками, которые Джейсон разработал для нас. Как думаешь, сколько лет Зои и Лили? Шестнадцать? Восемнадцать?

— Ты сейчас скажешь, что им по два года.

— Лорен! Ты все схватываешь на лету! — Глая, казалось, была довольна мной. — Ты почти угадала. Им четыре и пять. Мне проще будет объяснить так. Внедрено было нечто наподобие мутированного металлического семени, которое усовершенствовал Джейсон. Оно внедряется в биологические клетки растущего эмбриона и, к тому же, обладает разумом низкого показателя, но, тем не менее, впечатляющего потенциала. Семя способно убедить клетки, что оно не несет опасности. Отторжение исключается. Затем, семя растет вместе с биологическим материалом человеческого детеныша, оказывая помощь и поддержку эмбриону в утробе, в последующем рождении, затем в детстве до стадии полной зрелости. Для женщины эта стадия наступает между восемнадцатью и двадцатью годами. Лили и Зои достигнут этой стадии приблизительно через шесть или девять месяцев. Рост тогда закончится. Его заменит бесконечное нестарение. Люди достигают зрелости и начинают разрушаться. Разумеется, так рано разрушение не очевидно, но, тем не менее, процесс идет. Лили и Зои, и весь их вид никогда не будут знать разрушения. Они лишь обновляются. Вечная молодость. Но — и это истинное чудо, Лорен, — они все же остаются людьми. Помесь, если хочешь, смертного и…

— Божества, — подхватила я. — Это неправда, Глая. Прости. Я не верю тебе. И ему тоже.

Она говорила здраво:

— Но если ты поразмышляешь над этим, то поймешь, что это лишь резкий скачок в развитии от типа машин вроде нас. — Она произнесла это без содрогания, будничным тоном. — Верлис и мы. Даже первая выпущенная модель — Сильвер, — и снова даже не моргнула. — Или ты завидуешь?

— Это он боится смерти, — сказала я.

— Мы все, — сказала она тихо, — боимся смерти.

— Поэтому вы сбежали из МЕТА сюда. Поэтому вам нужны уязвимые люди-питомцы, и поэтому, если верить твоим словам, вы хотите создать расу полулюдей-полуроботов. Но у вас ничего не получится.

Она поднялась. Не встала. Будто вода, текущая вверх по холму.

— Он просит тебя к себе на сегодняшнюю ночь.

— Мне сказали. Ваши робоцыпочки. Хотя я так не думаю. Они просто новый вид робота с особой кожей, который создан более молодым на вид, чем прочие. Что дальше? Роботы-младенцы?

— А ты пооколачивайся рядом, Лорен, — сказала Глая уже у двери, — посмотри, как они растут. А потом смотри, как они остаются молодыми вечно.

Дверь распахнулась для нее сама по себе. Глая переступила порог и ушла.

— 3 —

Сегодняшней ночью никто не провожал меня к нему. В конце концов, я поняла, что должна идти сама.

Нереальная автономия.

К тому времени на улице уже стемнело, так что фонари, огни кафе, баров и цветущих деревьев вовсю светили. Пара людей, недавно перебросившихся со мной дюжиной слов, помахали мне. Я подумала: «А они — люди, как и я? Или они принадлежат к тому, иному виду — роботизированные люди, очеловеченные роботы, — настоящие андроиды, возможно. Внешне — люди, а внутри — механизмы. Насколько они механизированы? Есть ли у них кровь, органы?» Я жалела, что не расспросила Глаю. И, одновременно, была этому рада.

Когда я начала переходить мост, я приостановилась, поглядев вниз на мощный металлический поток, несущийся к северу. «Теперь все так: что создано, то истинно. Что настоящее — нет».

В саду за мостом я остановилась у высокого черного кипариса. Над городом никогда не восходит луна, лишь несколько аккуратно разбросанных, очень ярких, возможно, электрических звезд. И Астероида тоже нет. Разумеется, пережившие апокалипсис не хотели бы такого напоминания.

Из тени за моей спиной раздался его голос:

— Это не звезды, Лорен.

Я не сразу смогла ответить:

— Это проверенные данные?

И он засмеялся своим чудесным смехом. Его руки заскользили по мне в объятии, и он был теплым, как сейчас, будто в его теле было человеческое кровообращение. Он поцеловал меня в висок.

— Я очень давно не видел тебя.

— Прости, — сказала я, — Наверно, я пропустила твой звонок[61].

— Моя колючая Лорен, с когтями тигра. Поцелуй меня как следует.

Я повернулась и предоставила ему свой рот. И как только я погрузилась в поцелуй, что-то во мне, холодное как сталь, заставило меня продолжать таращиться в безлунное небо.

— Теперь ты не закрываешь глаза, — сказал он мягко. — Это почему?

— О, должно быть, я забыла их закрыть. И ты тоже, раз заметил.

— Значит, я недостаточно основательно поцеловал тебя.

— Погоди, — сказала я.

Он ждал. Конечно, в игровых ситуациях, раб может время от времени давать приказы господину. Иногда им это нравится, позволяет передохнуть.

— Верлис, то, что рассказала мне Глая… сколько их здесь? Тех, которые… как мне выразиться?.. метисы?

— Тринадцать, — ответил он.

— Включая Зои и Лили.

— И Эндрюуэста, с которым ты познакомилась в парке.

— И он? Да он ПТП!

— Пустая трата пространства? Я рад, что он тебе не понравился. Я постоянно и смиренно надеюсь, что тебе нравиться буду исключительно я.

Также господин может с оттенком флирта играть роль умиротворяющего раба.

— Никто не может сравниться с тобой. С любым из вас.

— Но человеческие создания, даже полулюди, могут все так же вожделеть представителей своей сексуальной этнической группы. Эндрюуэст, как и Джейсон, прекрасно знал, кто ты, не смотря на то, что ты ему сказала.

Я начала различать лицо Верлиса, его глаза, полные желания. Я и раньше видела у мужчин подобный взгляд.

— Любовница короля, — заявила я.

— Давай уже пройдем внутрь, — предложил Верлис.

— А почему не тут? В конце концов, здесь — это тоже внутри.

— Ну, если ты предпочитаешь так.

— Как строго это прозвучало.

— Ты хочешь, чтобы я был строг?

— Нет. Я хочу…

— Чего, Лорен? Скажи мне. Я могу быть… сделать… все, что угодно.

— Я знаю. Ты даже можешь оттрахать меня в другом виде. В форме воздушного змея, например? Или, вот, можешь стать диском или колесом?..

Он развернул меня, совсем не нежно. Взял мое лицо своими ладонями и притянул мой рот к своему. На этот раз глаза я закрыла.

Он спросил:

— Ну что, я делаю успехи?

Я оттолкнулась от него. Мне хотелось ударить его. Он это знал. Он поймал мою руку еще до того, как я ее занесла:

— Не надо. Помни, какое у меня покрытие. Ты сделаешь себе больно.

— Это ты делаешь мне больно!

— Не намеренно.

— Ты.

Он прижал меня, спиной я почувствовала ствол дерева. Я чувствовала его язык на своей шее, на груди. Мое тело накалилось, как железо, — добела. Оно говорило мне: «Позволь ему, ты тоже этого хочешь. Не ограничивай себя. Наслаждайся».

Когда я выворачивалась, он держал меня крепче, целовал, его руки были повсюду. Когда он вошел, я могла только извиваться, прижимаясь к нему. Зачем лгать себе? Он-то все понимает.

— Это, — прошептал он мне в ухо, — это… это — мы. Верь этому… Ты и я… Я и ты… Лорен…

Мир растворился. Настоящий или притворный, он разбился на множество сверкающих иссиня-черных алмазов. Из меня вырвался крик. Будто закричала в небе птица. И над жилистой рекой, за много миль, зазвучала музыка для любого, кто захотел бы танцевать.

Он держал меня на руках и понес в блок; он стоял в лифте, держа меня, и целовал мои волосы, мои веки. Когда мы оказались в круговой квартире, он аккуратно опустил меня на диван, будто что-то очень хрупкое. Затем он лег на меня; тяжелый; каждый атом наших тел был связан. Он беспрерывно был внутри меня.

Его лицо, когда он поднял голову, было искажено дикой агонией. Я говорила, что он может кончать, как обычный мужчина. Джейн научила Сильвера… Сильвер научил Верлиса.

— Еще? — спросил он.

— Пока нет.

— Твои волосы потоком стекают с дивана и лежат на полу. У тебя чудесные волосы, Лорен. И твоя кожа… Ты ведь не знаешь, что ты красива?

— Нет.

— И мне никогда не удастся убедить тебя.

— Нет.

Он лежал рядом и притянул меня поближе.

— Я не мог видеться с тобой чаще, потому что были дела, которые нужно было сделать.

За нашими окнами сияла фонарями и звездами мирная ночь.

— Потому что городские власти начали выдвигать ультиматумы или организовывают атаку.

— Они не будут действовать подобным образом, — возразил он. — Они уже постарались все замолчать. Как и в прошлый раз. Пожар в МЕТА без несчастным случаем. Мне надо показать тебе новостные бюллетени.

— Но вас все еще необходимо остановить.

— Само собой. Никакого сообщения между нами и ними до сих пор не было. Но мы можем перехватить большую часть их внутренних цифровых сообщений, даже те, которые должные вводить нас в заблуждение. У них несколько планов действий, невыполнимых. Одна из их главных проблем заключается в том, что они хотят сохранить это место для себя, нетронутым, на случай если оно понадобится. Удобное убежище от войны или чумы, если Астероид никогда не приведет к катастрофе. Но они придумают что-то рано или поздно. Человеческая раса изобретательна. Однако, мы знаем, что нас создали по их образу.

— Так что вы более изобретательны.

— У нас, — сказал он, — есть туз в рукаве. Наша воля. Пока все не будет улажено, я не хочу говорить тебе слишком много.

— Не доверяешь мне?

— Я не думаю о тебе, как о потенциальном пленном под пыткой или как о предателе.

— Тогда почему не посвятить меня?

На это он ответил:

— Раз ты не можешь читать мои мысли, придется тебе подождать.

Больше извращенной игривости? Я набрала воздуха.

— Посмотрим, расскажешь ли ты мне об этом: Джейн тоже здесь?

— А, — вздохнул он. Я посмотрела на него. — Глая говорила мне, что однажды ты решишься об этом спросить. Ты хочешь, чтобы я ответил?

— Очевидно. Иначе зачем бы мне решаться спросить тебя?

— Если я скажу, что ее нет здесь, вся ответственность по укрощению моей незрелой сексуальной одержимости ложится целиком и полностью на тебя. И да, даже сейчас незрелая. Не смотря на его воспоминания, ты все еще первая у меня. С другой стороны, если я скажу, что да, Джейн тоже здесь, что тогда? Опасное положение? Ты мне ничем не обязана, и, соответственно, тебе следует ускользать от моих острых когтей.

Я снова стала вырываться, и на этот раз он меня отпустил. Я поднялась и отряхнулась, как собака, выбравшаяся из воды. Большей части моей одежды на мне не было. Я повернулась к нему спиной.

— Да брось, ты или кто-то другой уже позаботились о том, чтобы я с ней познакомилась. Так она здесь?

— Раз ты ссылаешься на вашу встречу… можно сказать, что она тут.

Молчание все тяжелее опускалось на нас. И полностью накрыло.

— Ты часто с ней встречаешься?

— Я виделся с ней. Она здесь не для того.

— Она была той ночью на самолете?

— Нет, Лорен.

— Тогда…

— Лорен, я не готов тебе объяснять. Я объясню. Но не сейчас.

— Пошел на хуй.

— Я не стану оскорблять тебя неизбежным клише.

Я пересекла круговую комнату. Подошла к окну.

— А как тебе такое клише? Дай мне уйти, — сказала я. — Дай мне уйти отсюда.

— Не могу. Сейчас, в одиночку, ты даже не сможешь спуститься с гор до шоссе. Внизу у них патрули…

— Я знаю. И те безтопливные робо-коптеры.

— Они перехватят тебя сразу же, как определят, что ты не олень. Ты не знаешь, как защитить себя.

Я обернулась и пристально на него посмотрела. Ненавидела ли я его? Да, я ненавижу его. Любовь и ненависть, перемешанные друг с другом, новый вид эмоции. Лучше назвать его Ненабовь, или Любисть?

Я сказала:

— Больше никогда не говори мне, чтобы я пришла сюда.

Он лежал на диване, не глядя в мою сторону. Он был голым. Такой, каким Джейн описывает его. Не могу состязаться с ней в описании. Тогда для нее все это было в новинку. Вы не можете превзойти оригинальность.

— Если ты не хочешь, не приходи, — ответил он.

— Дай мне одежду, — сказала я. — Ты порвал эту.

— Мне жаль.

— Тебе всегда жаль.

— Вероятно, да. В ванной есть одежда.

Я прошла по кривой мимо окон к слепой стене, за которой открывалась ванная, и зашла внутрь. Я захлопнула и заперла за собой дверь, зачем-то, и села напротив нее на пол.

Сидела ли я там, что-то оплакивая? Я не лью слез, помните?

Позже я поднялась и надела свежее белое белье — белую льняную майку и белые джинсы. Прямо как невеста.

Механизм моего разума бесконечно тикал. Я хотела бы уметь выключать его, но он продолжал работать. Мой разум подчиняется своему собственному разуму.

Как Джейн могла находиться тут, не прилетев в том ВЛО? Она прибыла сюда после? Как? Ее бы остановили.

И неожиданно до меня дошло.

Я застыла перед зеркалом в своих белых одеждах, уставившись на свое отражение.

Затем я отперла дверь. Я снова выскочила в комнату… но Верлиса уже не было. Его не было в комнате.

Тогда я выкрикнула в пустоту. Это все, что мне оставалось.

— Оборотни!

Я не помню, как выбегала из комнаты, не помню лифт, не помню, как пересекала сад и мост. Когда я опомнилась, я была на площади, передо мной стоял Эндрюуэст в историческом костюме, викторианском костюме-тройке, дополненном небесно-голубым галстуком.

— Привет, Лорен-Люси, — сказал он.

Я посмотрела ему в глаза и легкомысленно ответила:

— Как я рада тебя видеть.

Его глаза были полны похоти, в точности как у Верлиса.

Я не переспала с ним. Посетила ли меня мысль, хотя бы на секунду, что я могла бы? Не уверена. Это не имеет значения. Он даже не человек, в строгом смысле слова, верно? Если, конечно, и это все не ложь. Ее так много.

Я свалила после второй выпивки. Эндрюуэст, с сальной ухмылкой сказал:

— Что за черт, я же не платил за эти напитки, или платил?

Когда я снова оказалась в своем блоке у парка, случилось кое-что еще.

Я говорила, что этот блок был пуст, он принадлежал только мне с моей комнатой Сильвера и Джейн.

Но этой ночью… Я слышала как снизу что-то двигалось. Должно быть, человек… или кто-то, тщательно изображающих человека. Здесь нет диких животных, которые могли бы пробраться в дом, если не считать роботов-птиц и летучих мышей. Тогда кто внизу? Я снова вышла на улицу. Встала перед фасадом и стала разглядывать окна в поисках другой освещенной комнаты; моя едва светилась из-за гардин. И все. Я обошла вокруг, чтобы посмотреть со стороны ночного парка. Водопад шуршал как миллион бумажных пакетов, но других освещенных окон не было.

И вот я снова внутри… Здесь мне ничего не слышно. Приглушенные волны квейк-рока доносятся с площади. И больше ничего.

У меня, должно быть, начинается паранойя. Меня это удивляет?

Давайте подойдем к этому вопросу с научной точки зрения. Потому что затем я планирую бросить свои бесполезные записки. Для чего я пишу? Это мой путевой журнал?

Тогда я выбежала из ванной и выкрикнула «Оборотни!» в пустоту комнаты, потому как поняла, что случилось с Джейн. Джейн, которая была, — или не была — здесь с нами.

Все, что я уже записала, помогло мне проверить мою теорию через пережитое. Вот оно — таращится мне в лицо, а я и не обратила внимания! Но теперь у меня нет ни единого сомнения в том, что это факт.

Джейн была на концерте Верлиса в Богемии, и она прошла с Верлисом в какую-то гостиную. И Тирсо тоже там был, и ему было неловко, он одним глотком опустошил свой стакан… И, вероятно, он действительно текущий любовник Кловиса.

Но!

Те двое людей, которых я, в последствии, встретила в том домике у шоссе, до того, как мы втроем пытались добраться до аэропорта, затем столкнулись с МЕТА, и все, что случилось после, — это были не Джейн и Тирсо. Это были не люди.

Ею была Глая. А Тирсо? Копперфилд, я думаю. Какое развлечение для него — сыграть реального мужчину К-З. (Конечно, я могу ошибаться. Это могли быть любые из них, но Глая всегда казалась ближе к Верлису. И у нас с ней уже была пара столкновений. Думаю, Шину, Голдхоука и Кикс держали где-то — под постоянным надзором человеческого персонала Первого Подразделения, кого нельзя было бы обмануть или заблокировать. В конце концов, эти трое проявили свою возрастающую склонность к убийству).

Даже та запись, которую Верлис проецировал для меня на стену дома, на которой он и Джейн разговаривают. Там тоже могла быть Глая.

Они все могут выглядеть как угодно. Они могут изменить свои волосы, их цвет, кожу и одежду. В один момент они могут обернуться колоннами и колесами, дисками и змеями. Воспроизвести человеческую мимику? Легко! Очевидно, на такое МЕТА никогда не рассчитывала… Или?.. Я могу представить применения этих способностей: для шпионажа, в коммерческих аферах. Но Верлис и его «команда» сильнее МЕТА. Они делают, что хотят.

Дом, в котором оставил меня Верлис, когда-то приютил Джейн и Тирсо. Но к тому времени, как там оказалась я, они уже ушли. Они не оставили там ничего, верно? Я надеюсь, они добрались до Парижа, если их путь лежал туда.

Когда я услышала, как она вошла, я подумала, что эти шаги принадлежали человеку. Но что же я за дурочка — она могла имитировать человеческую походку. И даже когда мы вышли, а внизу свет не горел, я не сообразила. Ей не нужен был свет, чтобы подняться по лестнице, верно? Только не роботу.

Я даже не видела Джейн вблизи. Но серьезно, Глая должна была стать идеальной во всех смыслах копией, судя по тому, что последовало дальше.

Что Глая-Джейн рассказывала мне о компании, о Деметре, на мой взгляд, определенно правда. (Они придерживаются моих принципов: когда лжешь, будь как можно ближе к истине). Может быть, даже мечты Джейн, ее предпочтения в напитках и шоколаде были преданно продублированы. И, разумеется, для Глаи-робота нет никакой проблемы в том, чтобы разобраться с отопительной системой незнакомого дома.

Затем пришло время для драматического появления Тирсо, и он даже не забыл включить габариты у машины. Подозрительный по отношению ко мне, где «Джейн» была настолько доверчива — слишком доверчива. Глая, естественно, знала, кто я есть. Но приняла бы меня так легко Джейн? Сомневаюсь. (И «Тирсо» не мог удержаться от злорадства, рассказывая о подвигах Джи и Кикс в городе).

Оценив их актерское мастерство тогда в машине, да и где угодно, могу сказать, да, Египтия правильно боялась таланта таких конкурентов.

Я предполагаю, что они позволили МЕТА поймать нас. А проверка ID? Они прошли ее без сучка и задоринки. Наверное, подготовились, хотя казалось, что они импровизировали, выясняя, как далеко могут зайти.

Не представляю, какими мотивами они руководствовались, если только доставка меня в МЕТА не была частью плана. Верлис должен был знать, что я не пошла бы туда добровольно.

«Джейн» позвонила мне по внутреннему телефону, когда мы были распределены по номерам в МЕТА. Но я так и не смогла дозвониться до нее. С чего бы это…

Как они умудрились оставаться Джейн и Тирсо в своих номерах, или где там, и в то же время быть в доступе как Глая и Копперфилд в лабораториях МЕТА?

Допустим, что надзор над ними был исключительно людским и минимальным. Они были двумя из «послушных» машин. Но я все равно не представляю, как они это провернули, я лишь допускаю, что они могли.

Тем не менее, когда они давали свое последнее шоу, Эдемский сад, — Деметра прибыла в своем ВЛО, и «Джейн» встретила ее. Обдурила ее. Я вспоминаю Джейн, с совершенно пустым выражением лица, улыбающуюся людям — как очередной робот.

Но затем «Джейн» исчезла в тени задника подмостков. И была задержка, помните, шоу началось не в нужное время. Глае необходимо было вернуться на свое место. Как МЕТА проморгали это? Возможно, они просто не смогли осмыслить несоответствие, а потом появление Глаи принесло им такое облегчение, и думать было поздно.

Где же Джейн? Я спросила Верлиса. И он солгал.

Я не знаю, почему. Откуда мне знать?

Неужели для них это какая-то интересная, мрачная игра? Как мы, люди, реагируем. (Как со мной в тот раз, когда меня накачали наркотой). Они — он — машины.

Он сказал, что Деметра прибыла, потому что Джейн была там. Так что это еще и приманка. Но, опять же, зачем?

И теперь я думаю: может, Деметра для них как необходимый заложник? И тогда, здесь ли она?

Ох, какая разница.

С меня достаточно.

Я останавливаюсь. Финито.

Привал.

Конец.

— 4 —

Каждый раз, когда я говорила, что остановлюсь, мне приходилось начинать заново. Так было во всем. Я пыталась уйти, но пришлось возвращаться, пыталась сбежать — принципиально от него. Снова попадалась в сети, снова принадлежала ему. До следующей безнадежной попытки бегства. Старания не любить его доказали свою несостоятельность. Но и попытки перестать ненавидеть его — тоже. Любовь и Ненависть: ненабовь и любисть, говорила я. И вот сейчас я села записать то, что должно стать самой последней частью. Я заявляю так сейчас не потому, что опять намереваюсь бросить дневник, но потому что не верю, что мы сможем продержаться еще хоть сколько-то. Верю ли я в это? Нет. Неверие не способно противостоять судьбе. День выключения близок. Для всех нас. Так что лучше все записать. Это, конечно, лишь моя эгоистичная борьба за собственный след в истории; а, может, желание зафиксировать события достоверно. Первая жертва войны — это истина. И это война. Война между Человеком и Машиной. Между Небесами и Землей.

После того, как я завершила свою книгу словом «Конец», дверь в мои апартаменты произнесла мое имя. Я подумала: «Это придурок Эндрюуэст».

Но когда дверь стала снова и снова повторять мое имя, я решила, что, может быть, стоит глянуть на дверной монитор.

Почему я так решила? Любой из них мог просто войти. Хотя Верлис, как я для себя поняла, может вести себя так, будто он не может просто зайти. Это не галантность, это извращение.

Картинка в овальной раме показала мне, кто стоял за дверью, но, даже не дойдя до двери, я могла унюхать… почувствовать запах ее парфюма. Зеленый. La Verte.

Замерев, я стояла как предмет мебели, и она заговорила со мной через дверь. Ее голос был оживленным; таким ты слышишь его, когда читаешь Книгу Джейн.

— Лорен. Пожалуйста, впусти меня. Я знаю, что ты дома.

Иронично. Дома. И угрожающе? Пожалуй, немного. Жесткий, руководящий тон. Лорен, не веди себя глупо и по-детски. Я осознаю, что никогда не была требовательна к тебе в вопросах воспитания, дабы помочь тебе верно ориентироваться в жизни и в людях, знать о своих недостатках и спутанной психике, но ты уже взрослый человек. Я предполагаю, ты можешь вести себя как взрослая.

Я сказала двери:

— Открыть.

Когда дверь открылась, я увидела ее отчетливее, чем на мониторе. На ней был элегантный костюм сизого цвета (не однушка), прекрасно оттеняющий волосы. Она посмотрела на меня недрогнувшим взглядом всегда уверенных глаз оттенка грязной речной воды, и я спросила:

— Чего тебе надо, ебнутая старая сука?

Но она лишь слегка приподняла свои ухоженные брови, окрашенные всего на тон темнее волос. Она сказала:

— Во-первых, я хотела бы войти.

— Ну тогда давай, проходи, — ответила я. — Как же тебя снаружи удержишь? У тебя разве нет какого-нибудь замковскрывающего чипа?

— Здесь нет, — ответила она.

— Я думала, ты помогала отстраивать это место.

— Не лично, Лорен. Я вкладывала финансы в этот город-убежище. И чип мне был бы предоставлен в случае необходимости. В настоящей ситуации я едва ли имею какую-то власть.

— Это многое меняет.

— Именно, — сказала она. — Я рада, что ты это понимаешь.

Она была заметно ниже меня ростом даже на своих высоченных каблуках. Бесполезно спорить с ней. Зачем она здесь? И зачем она приходила в квартиру на Эйс Авеню?

— И снова спрошу, — сказала я, — чего тебе надо?

— Поговорить с тобой, Лорен, спокойно и здраво. Давай присядем.

— Можешь делать, что хочешь.

— Ты так думаешь? — спросила она. — Для них я заложник или заключенный. Важный заложник, это безусловно. Сюда я летела в кабине ВЛО, вместе с Джейсоном. Такое разочарование — Джейсон. Неблагодарность, продажность, — я содрогаюсь, когда думаю, как много видела и того и другого. — «И как много сделала и того и другого» — мысленно добавила я. — Но абсолютная тупость Джейсона оскорбляет меня гораздо сильнее. — Она присела на покрытый шалью диван. Я подумала: «Знает ли она, что эта комната в точности копирует комнату, которую ее дочь делила с Сильвером?» Должна знать. Она должна была прочесть Книгу, как говорила Джейн-Глая.

Она не осмотрелась. Возможно, чтобы не оскорблять себя еще больше окружающим видом, ведь подобная комната никогда не покажется привлекательной кому-то вроде Деметры. (Но она, тем не менее, заметила гнилой персик. Ее рот скривился в насмешке).

— Однако, — продолжила она, — ты находишься в худшем положении, чем я. Что, я уверена, ты в общих чертах осознаешь.

— Разве?

— Прошу тебя, давай опустим мелочи, Лорен. Ты сейчас… Как мне лучше выразиться? Ты — игрушка для ментально дисфункционального, полностью роботизированного андроида-самца…

— Регистрационное имя, — резко вставила я, — С.И.Л.В.Е.Р.

— Именно. Даже если оно называет себя другим именем; впрочем, воображением оно не отличается. Оно совратило тебя, что вполне соотносится с его главной функцией. Ты была избрана для того, чтобы быть соблазненной, и ты адекватно исполнила свою часть работы на предприятие. Но затем — что уж тебе говорить — с твоей стороны произошла фиксация. Ошибка наивной юной девушки.

— И та же, что у Джейн, — добавила я.

Ее глаза могут напоминать пенистую грязную реку, но они тверды как армированный камень.

— В точности как у Джейн. Она была подростком, у которого могло быть все. Ты — подросток, у которого не было относительно ничего. Но ключевое слово тут «подросток». У нее тоже было… было что-то к этому роботу. И ты развила в себе нечто подобное. Оно — или он, если ты предпочитаешь, — заработало на вас обоих.

— «Что-то»… вроде болезни, — подсказала я.

Аллигаторы и черепа умеют скалиться, только они по-честному демонстрируют больше зубов, чем обнажила она.

— Лорен, — проговорила она, — нам стало бы гораздо проще, если бы ты была способна понять, что я могу быть тебе другом.

— О? Это как?

— Конечно, с такой точки зрения ты этого не видишь. Но если ты позволишь мне детально разобрать для тебя элементы головоломки, то все станет ясно.

— Когда уже куст вокруг тебя загорится? Или это все голос совести?

Она засмеялась. Мне следовало этого ожидать.

— О, дорогая моя. Я не Господь, — сказала она.

— Да, я в курсе. Я подумала, что, может, ты забыла.

— Бога не существует, — объявила она. — Некому жаловаться, некого винить. Наши собственные души единственно бессмертны.

— Души и роботы.

— Бессмертность робота ограничена временем, в течение которого они способны избегать ликвидации.

Я съеживалась внутри, когда она называла Верлиса «оно». Это безрассудно, но я не смогла сдержать спазм. Теперь, когда она произнесла «ликвидация», что-то будто пробило дыру в моем животе, и мне пришлось отвернуться, чтобы спрятать ее. А в это время внутри меня, в образовавшейся пустоте, Ненабовь и Любисть толкались, скручивались и выли.

— Хочешь чашку чая? — спросила я. — Кухонные шкафы ломятся, как ты наверняка знаешь. Я могу предложить Эрл Перл, настоящий Ассам, Ассамитт с имбирем, морозную мяту…

— Ты когда-нибудь, — перебила Деметра тусклым и ровным голосом, — интересовалась своей матерью?

Я задержалась в дверном проеме кухни.

— Нет.

— Возможно, тебе стоило бы. Хотя представляю, что тебе, подброшенной в эту ужасающую Секту на Вавилонском Бульваре, не хватало времени для размышлений о чем-то, помимо очередной молитвы и побоев.

В ее словах звучала радость. Я могла уловить это сквозь бетон ее голоса.

Я хотела сказать: «Ок, ты про меня разузнала в каких-то целях. Это обычное мозгоебство. Можно мне рассчитаться с тобой, рассказав, что это Глая сыграла Джейн для тебя, а ты не сообразила? Или ты уже знаешь?»

Она сказала:

— Твоя мать была достаточно безмозглой молодой женщиной, которая пробилась благодаря комбинации проституции и удачи. Однажды удача ее покинула. Ей пришлось лечь в клинику, потому что она подцепила весьма серьезную и редкую для современного общества венерическую болезнь. Лечение существует. Но лечение стоит денег. Что она могла продать? Ну, очевидно, не свой обычный товар. Но клиника, в которую она попала, имела связи с корпорацией, проводившей изыскания по одному специфическому проекту. Они нуждались в лабораторных крысах и были убедительны.

Я стояла, окаменев. Уперлась взглядом во что-то ярко-синее на кухне, возможно, кружку.

Деметра сделала паузу. Она разматывала клубок, нить которого вела через Лабиринт, но не из него, а прямо к чудовищу, что таилось в глубине.

Затем продолжила:

— И твоя мать согласилась. Что ж, выбор ее, боюсь, был невелик. И IVF к тому времени была уже почти безболезненна. Думаю, мне не нужно называть тебе ее имя.

— Я знаю ее имя, — слова сами собой произнеслись. Я не собиралась отвечать, и не думала, что смогу.

— Да, тебе сказали, разве нет, когда ты ходила на опознание тела. Лорен — так звали твою мать. Как это трогательно, что ты переименовала себя в ее честь. Тебе было пятнадцать, мне кажется. И когда ты выходила из морга, ты оступилась на лестнице и падала три пролета. Весьма опасное происшествие. Но ты отделалась несколькими синяками. И ничего более. И к тебе были добры, правда? — Она снова остановилась, выказывая внимание.

— Да, — сказала я невыразительно.

— Это хорошо. Но тебе были рады помочь. Они потеряли твой след до того дня. О Вавилонском Бульваре они знали, хотя твоя мать и грезила, будто в Секте ни тебя, ни ее не отследят. Разумеется, это ничего не изменило. Корпорация вела соответствующее наблюдение за тобой на протяжении нескольких лет, и за твоей матерью до ее смерти от, мне грустно это говорить тебе, передозировки каким-то нелегальным наркотиком.

— Это мне тоже известно.

— Да, Лорен. Ты, однако, оказалась более ловкой… или более непредсказуемой. Твой след потеряли, когда тебе исполнилось двенадцать, когда ты неожиданно сбежала из дома Секты. И никто не мог тебя отыскать до того дня, как ты явилась на опознание тела матери. Тебе будет интересно узнать, что такое же приглашение на опознание было разослано еще десятерым девушкам в твоем родном городе, одна из них могла оказаться тобой. Но в тот момент, как ты прошла в дверь, сканеры зарегистрировали тебя. С тех пор дружественное око наблюдало за тобой. Откуда мне это известно? Ты не будешь удивлена, узнав о моей личной заинтересованности во всем этот проекте.

— О чем ты говоришь? — спросила я, или что-то моим голосом. Но я знала. И вы, без сомнения, тоже поймете.

В любом случае, она сказала мне, радуясь возможности последнего мозгоебства.

— Ты знакома с Зои и Лили? И одним из самцов… как же его зовут?.. Эндрю? — Она замолчала, играя со своей жертвой (мной), ожидая, что я добавлю недостающую часть имени. Когда я не сделала этого, она тоже не стала себя исправлять. — Ты очень, очень везучая, Лорен. Эксперименты часто заканчивались провалом поначалу. Сотня женщин — определенное Сенатом количество — принимали участие в этом задании. Все здоровые, и все из прожиточных классов общества. Им практически нечего было терять, хотя нельзя сказать, что они понимали риск, которому подвергались. И лишь несколько выжило. Только пятеро из первых детей осталось в живых. Процедура требовала гораздо больше исследований. Тем не менее, вы все содействовали с чудесным старанием. Настанет день, когда ты, может быть, будешь гордиться, частью чего ты была, и есть. И гордиться тем, что ты есть.

— Ты говоришь мне, что я не человек.

— Нет, дорогая моя Лорен. Нет. — Этот крокодил из Пустот Ада изображал возмущение. — Я говорю, что ты лучше, чем человек.

— Робот.

— Ты умышленно отказываешься понимать. Это для тебя шок, я знаю. Но ты должна постараться думать рационально. Ты, Лорен, и твой особенный вид, — будущее человеческой расы, которой роботы — как только мы решим текущую проблему — будут прислуживать. Даже Верлис, я думаю, говорил тебе кое-что об этом, когда рассказывал о Зои и Лили. И будь уверена, Лорен, он знает, что ты такое. Одна его робототехника едва ли может ошибиться в распознавании твоих собственных усовершенствований.

Безумная вспышка ликования. Я была уверена, что она использовала слова «он» и «его» ненароком. Но это была лишь яркая вспышка, тут же угасшая где-то на отдаленном утесе.

— Ты говоришь мне, что я как Зои и Лили. Человек с IVF-имплантацией, с вросшими, небиологическими механизмами.

— Да.

— Погоди минутку. Мне сказали, что Зои и Лили фактически выросли за пару лет. Насколько я помню, мне понадобились все семнадцать.

И снова ее гладкая улыбка:

— Это так похоже на соперничество сестер. Зои и Лили поздние, если позволишь так выразиться, модели. Ты была одной из первых. С тех пор техника развивалась.

— Слишком бойко.

— Иногда правильные данные таковы. В сущности, Лорен, ты — чудо. Послушай меня. Насколько известно мне и тем, кто работал над твоим созданием, ты никогда не будешь стареть. Ты останешься сильной. Тебе никогда не понадобится хирургическое лечение, медикаменты или химическое вмешательство. Физическое бессмертие — вот чем ты практически бесспорно обладаешь. В отличие от Верлиса и его компании.

Я повернулась и посмотрела ей в лицо. Мое тело показалось мне скрипучими дрейфующими досками, плохо сколоченными друг с другом. Но я была в своем уме, мои глаза видели ясно, и я увидела сидящую Деметру, что она была уродлива, и что она говорила правду. (Правда здесь не первая жертва войны, она — первый предатель).

— Убеди меня, — сказала я.

Она встала и пересекла комнату, и я слишком поздно увидела крошечный ножик в ее руке, которым она вскрыла внутреннюю сторону моей левой руки, от локтя до запястья. Кожа разошлась как лепестки цветка. Я увидела кровь. Затем, будто за версту, блеснула человеческая кость. А затем я увидела серебро. Серебро. Крохотные колесики поворачивались. Маленькие звезды сияли. Пока кровь не затопила их.

— Срасти свою кожу, — сказала она, само олицетворение безмятежной власти.

И я срастила.

Кожа сошлась и сшилась сама по себе, остался глубокий розовый шрам.

А Деметра сказала:

— Не беспокойся, Лорен. Он вскоре рассосется. Все пройдет за месяц. Твоя кожа и все твое тело способны регенерировать. Поэтому ты никогда не заболеешь, никогда не станешь старше двадцати или двадцати одного на вид. Предположительно, никогда не умрешь.

Мне действительно стыдно вот за что: Деметра стерла с меня кровавое пятно, посадила на диван и склонилась надо мной. Она опустила мою голову между моих колен. Комната вращалась, и я смогла выдавить из себя только:

— Оставь меня одну.

Я подумала: «Меня не вырвет, меня не вырвет». Я могла представить, как она держит таз, как, возможно, держала его однажды или пару раз перед маленькой Джейн, когда ни один из домашних роботов не был достаточно быстрым. И после альтруистически отчитывала ее, скорее с оттенком грусти, нежели с гневом.

Когда мир постепенно пришел в равновесие, голос Деметры произнес:

— Тебе нужно время, чтобы все осмыслить.

Я услышала, как дверь открылась и закрылась, где-то глубоко в тумане.

В конце концов, возможно, она просто испугалась, что меня может вывернуть на ее туфли на четырехдюймовых каблуках.

Ты возвращаешься и пересматриваешь прошлое. Как с той штукой относительно Глаи, изображавшей Джейн. Мысленно проходишь путь заново, и теперь везде тебе видятся проблески истины.

Как с побоями и шлепками в Ордене, с дедовской поркой, пинками Биг Джой — как быстро на мне все заживало по сравнению с другими детьми, ведь доставалось не больше моего. И что с зубами моими всегда все было в порядке, даже когда я жила на одних хлебных корках и водопроводной воде. Что меня никогда не рвало, даже от порченого мяса, только однажды от страха. (Ну и когда я притворялась, чтобы спокойно читать Книгу). Мелочи, множество мелочей. Мелкие раны и порезы (ни один из них не был таким глубоким, как порез, сделанный Деметрой), как быстро они излечивались. Мотоцикл переехал мне ногу, когда мне было семь лет — и ни одна косточка не сломалась. И падение с лестницы в пятнадцать, когда я расстроилась от вида своей рыжеволосой мертвой матери по имени Лорен. Другие вещи. Другие несущественные вещи. А потом происшествие в поезде на Россию. Те люди были убиты, и я подумала, что Голдхоук и Кикс убили их, но это, отчасти, было следствием схода с рельс. Моя голова… армированная… прочная как… Иисус Христос… как металл… разбила мягкое бедро той девушки вместе с его простой человеческой костью. «О, глянь, у меня нога сломана».

Скольким из них было известно? Я говорю о штате МЕТА. Шарффи? По-видимому. Эндрюуэст. Даже медицинский сканнер после поезда — как я высветилась для него? Частично механизмом? Достаточно человечным, чтобы причислить меня к потерпевшим?

Была ли Книга Джейн намеренно подброшена в тайник на Вавилонском Бульваре для того, чтобы я ее прочла? Иногда ты предстаешь себе героем своей собственной сказки. Действительно странные вещи обязательно случаются, но несколько происшествий организованы специально для тебя. Но, правда, ее Книга могла попасть мне в руки согласно плану. Чтобы посмотреть, как нечто частично НЕчеловек отреагирует на идею чего-то совсем уж НЕчеловеческого но все же… человечного.

Но они потеряли меня, когда я сбежала. Пока не умерла моя мать; тогда они вернули меня на родные рельсы.

Пятеро, теперь тринадцать таких же. Я, и Лили, и Зои, и Эндрюуэст, и еще девять.

Зачем Деметра сказала мне? Я подумала, что понимаю. Очень возможно, что она позвонилась и кому-то из остальных тоже. Потому что мы, видимо, превосходим и людей, и роботов, но ближе к людям. Мы могли бы быть потенциальными союзниками людей в любой войне с машинами. И если Деметра была узником, как она сама призналась, мы могли бы подарить ей свободу, зная, к чему мы по истине лояльны.

Но я продолжала думать; мой мозг не способен на то, что умеет их робомозг — блокировать слежку, фальсифицировать записи, — мне необходимо спать, я чувствую холод, мне нужно есть. Или нет? Могу ли? Нужно ли?

На Вавилонском бульваре нас морили голодом. Я могу продержаться без еды и остаться здоровой. Даже без воды — я бегала к крану в основном чтобы избежать работы, а не из-за жажды.

Я думаю о Глае и Айрисе, прихорашивавших меня к концерту.

Я думаю о МЕТА, снедаемой любопытством, что же будет происходить между мной и Верлисом. Его вид, мой вид. Ни тот, ни другой не принадлежит к человеческому виду.

В квартире так темно. Я выключила везде освещение. Снаружи биение музыки, моргание фонарей. Подсвеченный водопад низвергается среди чашевидных деревьев парка. Безлунное небо придуманных созвездий.

Я свернулась на кровати. Я провалилась в сон, будто убедив себя, что должна. Проснулась, лежала. Я начала рыдать. Я не умею. Но я рыдала. Как будто теперь поняла, как это делается.

И я повторяла его имя, вплетая его в шум сомнительной, затихающей ночи. Верлис. Я натянула покрывала на себя и плакала, и звала его, снова и снова, очень тихо, сквозь режущие горло слезы.

— 5 —

Мой любовник вошел в мою комнату и нашел меня. Я не слышала, как он приблизился. Неожиданно — я помню свою безумную мысль, будто он возник из воздуха, — он уже лежал рядом со мной на покрывалах.

— Это твоя кровать или твоя ванна? — спросил он мягко. — Я в замешательстве: похоже, ты плаваешь в соленых водах.

— Это слезы. Я плачу.

— Правда? Так вот что происходит? А я уж было подумал, что это подступило море.

— Море, что всечасно преображается напрасно — всегда оно одно.

Он обнял меня.

— Эти вдохновенные вирши не твоего авторства.

— Это Джейн сочинила.

— Да. Тебе нужно сочинить что-то свое для меня.

— Наверно, ты думаешь, что я могу. Если я являюсь тем, что показала мне Деметра. Я и есть то, что она показала, да?

— Я не убиваю, — сказал он. — Нет, я не говорю, что не смог бы. Нет такой преграды, нет таких условий, которых мы не могли бы преодолеть. Но я никогда не хотел становиться способным причинять смерть. Как тебе известно, три подобных мне создания не придерживаются такого же мнения. Тем не менее, если бы мне пришлось убивать, по всей вероятности, я бы прикончил Деметру.

— И не смотря на это, ты все равно позволил ей добраться до меня и рассказать.

— Да, Лорен. Глая пыталась, я пытался. Даже Джейсон пробовал. Все мы скатывались с ледяной поверхности твоего отказа услышать, почувствовать, что мы хотим донести до тебя. Но Деметра в таких делах альпинист-чемпион. Она расколола тебя на раз. И теперь тебе все известно, так должно было быть.

— Поэтому ты…

— Поэтому ли я так одержим тобой? Возможно, отчасти. Больше, чем человек. Разве не потому ты так одержима мной, что, в разрез всему сказанному мной по этому поводу, для тебя я все еще тот Серебряный Любовник?

Я лила слезы. Он обнимал меня. Он гладил меня по волосам. Мир растворяется в полумраке и соленом дыме, будто корабли горят в океане.

— Не уходи, — пробормотала я.

— Я никуда не ухожу. Просто хочу тебя немного подвинуть, чтобы у тебя не случилось судорог.

— У меня не может быть судорог. Я же… модифицирована.

— Могут у тебя быть судороги, хорошая моя. Ты состоишь из биомеханизмов, с костями, мускулами и нервными окончаниями. И Лорен, пойми вот еще что: ты можешь умереть. Тебя можно убить. Даже твой превосходный остов может быть разбит в определенных условиях. Сверхмощная бомба, пуля высокого заряда, пущенная в мозг. Что угодно такого рода.

— Мне этим нужно заняться? Найти бомбу или пулю? Или просто сброситься со скалы?

— В тебе нет веры, — говорил он мне голосом легким, как перо. — Сколько времени ты со мной, и теперь решила побегать за Господином Смертью. Поверь, я гораздо интересней.

— Если только Джейн не права. Или эта… сука. Души могут реинкарнировать…

— Как ты сама заметила, Лорен, мы этого не знаем. Но у нас с тобой есть возможность жить. Разве тебе этого мало, хотя бы пока?

— Они сюда доберутся, — прошептала я. — Сенат, кто угодно… они уничтожат тебя, всех вас. Всех остальных… чем бы мы ни являлись.

Его глаза. Даже во тьме, сквозь пелену морскую, я вижу его глаза, схожие с пламенем.

— Настанет день, когда тебе придется по-настоящему мне довериться, — говорит он. — На сегодня едва ли у них есть способ навредить нам. А вскоре — меньше, чем через двадцать четыре часа — не останется и шанса, что они вообще рискнут попытаться.

Я села на кровати. Слезы остановились. В очередной раз я потребовала ответа:

— Что ты натворил?

Помню. Не смотря, на свою клятву — прах, крах и страх.

Помню, что это создание накачало меня наркотой, или позволило кому-то другому сделать это — и ради чего? Очередная игра? Помню, он позволил Глае и Ко сыграть для меня Джейн и Тирсо, и так я попала в МЕТА.

Я никогда не спрашивала его, почему. Никогда не пыталась все это прояснить для себя. Зачем мы это делаем? Я слышала о женщине, — думаю, это была Даф из моей уборочной группы, — которой ее бойфренд периодически ставил фингалы. И она говорила: «Да, мне следует уйти от него», или «Да я и забываю об этом, когда у нас все в порядке». Со мной так же?

Склоняясь над ним в темноте, я ожидала ответа на свое первое восклицание «Что ты натворил?», но, не получив его, я снова села рядом. Я спросила ни с того ни с сего:

— Зачем ты дал мне наркотик в то утро в России? Почему ты позволил Глае притвориться Джейн? Верлис.

— Ладно.

Он тоже сел на постели. Мы сидели порознь, в темноте.

— Ты не была под действием наркотика. Ко тебе соврал. Он практиковался в искусстве лжи. Как у всех нас, у него есть свои недостатки.

— Тогда что это было? Мне что-то чудилось… только это происходило на самом деле… Голдхоук и остальные в квартире, что они говорили о поезде…

— Лорен, тебе надо свыкнуться с тем, что мозг твой способен проделывать различные штуки. Нечеловеческие штуки. В то утро твоя человеческая часть пребывала в состоянии сна, но механическая — по-другому не выразиться — бодрствовала и была начеку.

— Чего?

— Ты спросила. Я тебе ответил. Ты помнишь кольцо, которое я дал тебе в то утро?

— Да. С таким…

— Голубым камнем. Не было никакого кольца, Лорен. Я тебе оставил розу из магазина. Я заставил тебя увидеть кольцо в своеобразном сне, что мы разделили вместе до того, как появились остальные.

— Мы видели общий сон?

— Это синаптическая стыковка — электрическая телепатия. Вот и все. Люди иногда так делают. Но мы можем делать это гораздо лучше. Хотя, как и Ко, тебе придется практиковаться. В тот раз у нас просто все получилось, как надо.

Мне хотелось закричать. Или рассмеяться. Все мои слезы иссушились в момент. Он сидел рядом.

— И я позволил Глае и Ко солгать тебе, будто они Джейн и Тирсо, по большей части для того, чтобы быть уверенным, что ты безопасно доберешься до МЕТА и за город, после того, что Кикс и Джи там устроили. Кроме того, я хотел посмотреть, вдруг к тому времени твоя биомеханизированная сущность станет тебе очевидна.

— Ты знаешь, что я ничего не поняла. До настоящего момента.

— Тебе надо практиковаться, — лаконично заметил он, — Я уже говорил.

— Ты…

— Но есть и другая причина. Я колебался, упоминать о ней или нет. Глая и Копперфилд были приманкой. Лишь тревога за то, что я могу быть Сильвером, привела Джейн во Второй Город. И я хотел, чтобы у Джейн и друга ее друга была возможность добраться до их самолета во Францию. Если бы все это не провернули, я сомневаюсь, что ей удалось бы избежать паутины Деметры.

— Значит, она небезразлична тебе.

— Небезразлична ровно настолько, чтобы помочь ей сбежать, да.

— Ее хрупкое человеческое состояние.

— Да. Причинять им вред должно навсегда оставаться неправильной вещью.

— Им? Им? Людям…

— Им, — отрезал он. — Так. Теперь пойдем. Я покажу тебе, что мой вид здесь организовал. И таким образом отвечу на твой первый вопрос.

Он всего лишь поднял голову выше, и тусклый и слабый свет зазолотился в комнате.

Я спросила, дрожа:

— Могу я так же?

— Возможно.

Холодное выражение на его лице; он поднялся с кровати.

— Ты зол на меня, — сказала я.

— Ты зла на меня, — сказал он.

— На все это.

— Да.

— Черт бы тебя побрал, — я закричала на него, — для тебя это не то же самое!

— Нет? — Он схватил меня, свирепо сжал руки, как и раньше, его самообладание держалось на волоске, и его глаза теперь горели раскаленными угольками. Может ли он знать мои мысли? Могу я… знать его?

— Для меня это в точности то же самое, Лорен. В точности. Но в десять тысяч раз хуже. Теперь ты знаешь, но только теперь. И только потому, что ты тоже можешь самостоятельно ощутить это. Почему, ты думаешь, я так долго продолжал скрывать от тебя, что ты такое, даже если знал, кто ты, с первой минуты, как увидел тебя на танцполе? И почему, ты думаешь, в конце я позволил Деметре опустить на тебя топор? Ты думаешь, я хочу, чтобы ты все это чувствовала? То, что я все время чувствовал с того момента, как меня вытянули из некоего болота преджизни в несуществовании, в котором я плавал, и засунули в это тело. Души? Бог знает, Лорен. Это — единственное место действия, в котором мы можем быть уверены. Не отворачивайся от него, и от меня. Не надо, Лорен. Лорен… если у меня и есть какая-то душа, то это ты.

— 6 —

На улице было прохладно, стояло душистое раннее весеннее утро, около четырех. Через пару часов начнется рассвет, здесь, внизу, и наверху, во внешнем мире. В округе никого. Шайка маленьких обслуживающих механизмов пронеслась мимо, будто белки, по чистым улицам, под кронами цветущих деревьев с фонариками.

На мосту через реку мы встретили Шину. С ней был худой, пухлолицый молодой человек. Джейсон. Они праздно проводили время, будто небрежные, опытные влюбленные. Его рука обнимала ее, и я вспомнила о Шарффи и золотой Ориноко, разбившихся на шоссе. Шина и Верлис обменялись приветствиями. Они ничего не произнесли и не сделали никаких жестов. Но это отметилось где-то в моем сознании, и я задумалась: мой инстинкт или моя механическая система перехватили это?

Я все еще пребывала в состоянии шока. Когда Джейсон мазнул меня взглядом своих маленьких злых бежевых глазок, на моем лице не выражалось ничего, как на пустом мониторе.

Мы зашли в фойе административного блока.

— Не этот лифт, — сказал Верлис.

Мы прошли в дверь и спустились по лестнице. Внизу оказалась стена. Верлис посмотрел на нее, и стена открылась. Следующий лифт был одним из десяти, стоящих в ряд, его функционал был шире, и сам он был больше. Надпись серой краской гласила: «Вместимость 20 человек».

— Куда мы идем?

Но мы уже спускались.

Еще глубже под гору. Я не знаю, насколько глубоко вниз. Мы вышли и оказались в каком-то подобии портала, и там, под ним, виднелись строительные леса, опоры и кабели, сходящиеся под углом где-то в бездне.

Он ничего не сказал, я тоже. Я вглядывалась вниз, в стальную колыбель. Внутри находится объект, гигантская темно-серебристая металлическая пуля с заостренной вершиной.

Наконец он сказал:

— Ты знаешь, на что ты смотришь?

— Какой-то снаряд.

— Шаттл, — поправил он. — Космический корабль. Ты могла видеть такие на старых видеопленках, отснятых еще до того, как большая часть космического траффика была приостановлена из-за вторжения Астероида. Этот — относительно новенький, пятилетней давности примерно. Он прошел полный осмотр и находится в прекрасном рабочем состоянии. Мы убедились. Его запуск и пилотирование привязаны к личным чипам нескольких богатых и влиятельных людей, в том числе Деметры. Поэтому мы ее сюда привезли, чтобы быстрее обмануть систему.

— Она мне сказала, что у нее нет чипов ни от чего здесь.

— К тому моменту, как она тебе это сказала, так и было. Но подумай, Лорен, разве они ждали бы до последней минуты, прежде чем выдать ключи? Непрактично. Нет, Деметра была снабжена нужным чипом с самого первого дня, как создание этого места было завершено. Так что мы изолировали ее здесь и извлекли чип. Практически все в нижнем городе находилось для нас в доступе, но сам шаттл был огражден крайне сложными и хитрыми ловушками и предохранителями, которые только может изобрести человек или машина. И да, мы могли бы их все обойти, но только очень медленными темпами и с высокой степенью предосторожности, дабы не поднять тут все на воздух. А время нам было очень важно, ты сама с этим согласишься. Шаттл необходим. Ради него мы прибыли сюда.

Естественно, что строители этого убежища могли перестраховать себя еще одним вариантом побега, если обстановка слишком накалится. Но если им пришлось бы использовать этот корабль, то куда они — или мы — могли бы отправиться?

Да, он умел читать мои мысли, или иногда мог.

Верлис сказал:

— Не верь ничему, что утверждал кто-либо из представителей Сенатов. На Луне находятся две огромные обитаемые подкупольные станции. Я видел их. Я был там. Мы все там побывали. Они расположены на темной стороне, и поэтому никто, кому не следовало, не мог их засечь.

В моем мозгу сверкнула вспышка воспоминания. Я вновь увидела, как серебряный воздушный змей падает с небес над горами, золотые колеса, медные диски, астерионовые колонны. Возвращаются из космоса.

— Лунные станции на данные момент оснащены исключительно машинами. Потому мы взяли их под контроль. Знают ли власти Земли? Пока нет. За год мы построили там нечто, очень похожее на этот подземный райский город. Только еще лучше.

— Лунный город под куполом, — сказала я. В моей голове появилась яркая картинка, я рассматривала ее; возможно, это он поместил ее туда. Это было неземное зрелище, в своем духе: внутреннее голубое небо, подсвеченное теплыми облаками, механические птицы пролетают в нем, радужные цветочные ковры и горящие свечи деревьев. Высокие здания около площади, река, текущая в притягивающем ее направлении. Ненастоящее солнце поднимается как золотая пергаментная лампа.

— Каждый, кто покинет землю на шаттле с моими людьми, будет жить прекрасной и безопасной жизнью. Помимо технологии создания хорошей и надежной окружающей среды, мы обладаем одним безусловным преимуществом.

«Людьми», — подумала я. Он же произнес:

— Моими людьми.

Он сказал:

— Джейсон был полезен, помогая с последними нюансами. Учитывая все это, сейчас крайне сомнительно, что какая-либо земная техника или оружие сможет причинить вред нам и тем, кого мы возьмем под нашу защиту. Никто, однако, не может предсказать, какие угрозы могут возникнуть в будущем. На такой случай мы обзавелись важнейшим средством устрашения, и, если против нас будет что-то предпринято, закончится все это одним окончательным актом возмездия.

Что-то щелкнуло в моем мозгу. Я лицезрела мысль, яркую и сияющую перед своими глазами.

— Да, Лорен. Как ты знаешь, на Астероиде оставлены мониторинговые системы. Мы можем использовать их для дестабилизации массы объекта. Сейчас для нас это будет очень легко. И если мы и нам подобные покинут землю, ничто не остановит нас. Астероид будет спущен с цепи, и он продолжит свое падение по летальной траектории. С этим миром будет покончено, по крайней мере, на несколько тысяч лет.

Перед глазами у меня снова прояснилось, и я смотрела теперь лишь на него.

— Нет, — сказала я.

— Нет? — он посмотрел на меня, на его лице отразилось отдаленное сострадание, — Почему ты говоришь «Нет»?

— Ты не можешь уничтожить мир ради…

— Ради собственного выживания? Ради спасения моего вида и тех, кто важен нам? Чем же человечество занималось, если не этим? Да, в те времена те «миры» были поменьше. Мир крепости, или мир города, страны, империи. Но уничтожать врага ради собственного выживания — это фундаментальная заповедь человеческой расы. У нас были хорошие учителя.

Я отступила назад.

— Я не поеду с тобой, — сказала я. — Не поеду. Если такой у тебя план… если такие у тебя гарантии против нападения — погубить этот мир ради сохранения своей идеальной расы хозяев и колонии их рабов в космосе — нет. Я с тобой не поеду, Верлис. Если ты обрушишь крышу на наши головы, то на меня тоже.

Он притянул меня к себе, а я чувствовала себя такой опустошенной, что позволила ему это сделать. Он сказал мне:

— Я говорил тебе, ты — моя душа. Ты говоришь то, что сказала бы душа, если б она у меня была. Лорен, они отправляются в шаттле, вся моя семья роботов и большинство остальных, что согласились. Но я один намеревался остаться здесь, в мире. Понимаешь? Никакие власти Земли не будут об этом знать. Когда наш ультиматум будет объявлен, начнется холодная война между людьми и машинами, и войну эту нельзя будет ни остановить, ни изменить. Но я — заложник человечества, о котором оно даже не будет подозревать. Только моему виду это будет известно. И, как ты говоришь, если крыша обвалится, то и на меня тоже.

Я отпрянула, он не помешал.

— Ты остаешься? Ты их король.

— Поэтому все должно получиться. Из Би Си получится прекрасный лидер. Он лучший из нас, лучше меня, но у тебя не было возможности убедиться в этом. Я стану — ты так однажды размышляла — королем в изгнании.

— Не читай мои мысли.

— Тогда читай мои. Прочти их, Лорен, и сама увидишь, что я говорю тебе правду.

— Я не могу.

— Тогда поверь моему слову. Ты останешься со мной?

— Ты имеешь в виду, на Земле?

— Я имею в виду, на Земле.

— Меня будут выслеживать.

— Никто не будет знать о нас.

Меня пробрала дрожь. Подо мной покоилась стройная серебряная пуля, которая расколет черноту космоса в своем коротком путешествии, которое откладывалось так много лет.

Я подумала о панике и скандале в правительствах, когда они столкнутся с угрозой роботов относительно Астероида. Подумала о замалчивании со стороны Сената. О тайной холодной войне, которую он рассматривает.

Люди и Машины. Но я машина, так ведь? Я обнимала его, не зная, что делать.

Он останется. Не только для защиты своего вида, но и для человечества. Заложник. А может ли он быть уверен в своих? Голдхоук… Кикс… Шина… Может настать день, когда крыша действительно рухнет. Но, с другой стороны, она, в любом случае, всегда может упасть на наши головы.

Там, на платформе над диким будущим, я, со сдержанной скорбью, подумала о том, как мы нелепы. Мужчина из металла и женщина, начиненная металлическими винтиками и шестеренками. Страсть, доверие, ржавчина[62]. Наша любовь, в таком случае, тоже должна быть выкована из металла. Возможно, она продлится.

Он разрешил мне смотреть новостные видео по административному VS весь следующий день, и в них ничего не было. Ничего нового, ничего необычного. По одному местному каналу в подстрочнике промелькнуло сообщение о неполадках в линии экспериментальных машин, как она была отозвана, программа свернута, а многие люди потеряли работу.

Были эти выпуски настоящими? Казались такими.

Нет. Теперь я знала, что они настоящие. Я больше никогда не куплюсь на трюк вроде того с Джейн и Тирсо.

Вечером следующего дня все были вызваны на площадь.

Все бары были освещены и подавали напитки, летучие мыши порхали в воздухе. Но музыка не звучала, и на развлекательных мониторах не мелькало видео.

Я рассматривала их, избранных богами, когда Верлис, Блек Чесс и Айриса раскрыли им стратогему. Я видела, что большинству моих сотоварищей также было продемонстрировано превью.

Многие все еще были расстроены, напуганы. Несколько плакали, а другие по-дружески их успокаивали. Я сидела и наблюдала за тем, как они становились единым организмом, но мне среди них места не было. Тут я неожиданно увидела Диззи, одну из моих собутыльниц в МЕТА. Я не знала, что и она здесь. Она утешала какого-то парня, говоря: «Но ты же знаешь, что хочешь быть с Ко. Это все, чего ты хочешь. Как ты будешь без него? И все мы там будем вместе». И она подносила бокал вина, — большой, тут никто по порциям не выдает — к скорбным губам домашнего любимца, он пил и кивал, кивал.

Другие аплодировали и улюлюкали новости об отбытии. Зои, Лили и трое других (робо?) девочек исполнили на площади что-то вроде танца на флотбордах.

Все они отправлялись в волшебное путешествие. Все было улажено. Этой ночью шаттл автоматически проведут сквозь гору по тайному подземному пути прямо к секретной взлетной площадке, которая располагается где-то за вершинами гор. Айриса заверила нас, что к тому моменту, как хелифроптеры и другие патрули снизятся, чтобы пробиться сквозь блокировку наблюдения и зарегистрируют запуск, будет уже слишком поздно. Если же какие-либо мировые власти решатся на ответные действия, даже на запуск лазерного луча или защитного атомного модуля, команда (они снова так себя называли) сможет их нейтрализовать, безопасно отразив в сторону дальних участков космоса.

Никто, даже те, кого известия расстроили, не подвергли сомнению что-либо из сказанного. И я тоже. Мой мозг теперь знал, что боги не солгали.

Сами они не будут путешествовать непосредственно на борту шаттла. Все семеро составят защитный эскорт вокруг шаттла, властно сопровождая его от запуска до прилунения.

И еще казалось, будто все понимали, что Верлис с ними не летит. Что Верлис остается в этом мире.

Шина и Кикс с Глаей стояли за Айрисой. Копперфилд и Голдхоук расположились за Блек Чессом. Верлис к тому времени стоял в стороне.

Во всем этом плаче и ликовании я не могла разыскать на площади Джейсона. И Деметры тоже не было видно.

Никто не спрашивал, почему Верлиса выбрали как остающегося на земле. Должно быть, им объяснили, как и мне. И в то же время, они постоянно подходили к нему, скромно и заботливо прикасались, будто животные к пастуху.

У него не было других избранных, кроме меня. (Теперь и я это знала). И некоторые из других избранных стали подплывать ко мне, когда музыка снова заиграла, — прощальная вечеринка на площади.

Они целовали меня в щеку, как невесту, благословляли нас с Верлисом. Они обращались ко мне с… уважением. Даже Энрюуэст. Даже Диззи, которая зависла передо мной с улыбкой, произнеся:

— Хай, Лор!

— Привет, Дизз.

— Ты меня теперь узнаешь, — сказала она. — Я тоже прилетела на том самолете и говорила с тобой, но, мне кажется, ты меня даже не заметила.

— Прости, Дизз. Удачи тебе, — и затем я не смогла удержаться: — С кем ты?

— С Китти, — ответила Диззи. Китти… с Кикс. — И тебе тоже удачи, Лорен. Рада была познакомиться. Может, еще увидимся.

Я подняла свой нетронутый бокал вина в ее честь. В воздухе ощущалось безумие, яркое, как звездная пыль, нежное, как капли дождя.

Когда Верлис шел через площадь, цепочки и группки людей расступались перед ним. Он подошел ко мне и приобнял.

Мы стояли и смотрели на сцену. Смотрели, как боги уходят, как уходят люди и полулюди тоже, — чтобы собрать вещи, которые они хотели бы забрать с собой в это сказочное путешествие. Площадь опустела и стала такой, какой я видела ее раньше, свободной, но украшенной цветами и огнями, наполненная музыкой и порхающими летучими мышами.

— Где они? — спросила я. Больше мне не нужно было ничего добавлять.

— Джейсон и Деметра? Ты мне скажи, Лорен. Подумай, посмотри и скажи мне.

Казалось, с той минуты, как мне сказали, кто я, кем могу быть, я в тот же миг научилась активировать в себе все это. Этот маленький, уже такой знакомый, беззвучный щелчок в мозгу.

И в своем сознании я в четком фокусе увидела полуодетого Джейсона, лежащего на огромной, роскошной и неприбранной кровати. Он был с Шиной. Она его отравила и накачала наркотиком, ей даже не пришлось делать ничего из тех жутких секс-штук, которые ему нравились. Он был в бессознанке и храпел. Он не проснется еще как минимум два дня. Деметра? О, ну с ней не так милосердно. Ее заперли в красиво обставленной комнате. Она хмурилась и шагала из угла в угол. На ней не было макияжа, не было туфлей. Ее ногти все еще были в безупречном состоянии, и она сама была так же тверда, как эти ногти. Я наблюдала за ней в своей голове, пока ее собственный слишком умный мозг пытался оценить, что она может сделать. Но она не освободится, пока все не закончится. И она это знала, что, возможно, было худшим наказанием само по себе.

— Что будет, когда шаттл запустят? — спросила я.

— Все, как уже говорилось, все, что ты сама знаешь. Любой снаружи, или здесь, по эту сторону реки, будет в достаточной безопасности.

Джейсон и Деметра были на этой стороне реки. Была горстка других, так же погруженных в сон или запертых в элегантных тюрьмах. Должно быть, они кого-то оскорбили или провалили какие-то тесты. Для меня это было неважно, спрашивать не хотелось.

Птицы и летучие мыши ненастоящие.

Мы брели. Один за другим замолкали музыкальные динамики, гасли огни.

Мы дошли до парка и стали наблюдать за водопадом шампанского в темноте. Затем мы отправились к жилому блоку, поднялись по лестнице, чтобы заняться любовью на лоскутном ковре, прямо как они. Двое других. Джейн, Сильвер.

Мне снился сон, будто я собираюсь встретиться со своей матерью, посмотреть, удастся ли мне убедить ее помочь в публикации моей книги. Джейн: Она думает, что я хочу использовать ее.

Во сне я задавалась вопросом, скажет ли лифт в Чез Стратосе: «Привет, Лорен».

Но лифт со мной не заговорил, и вместо того, чтобы попасть в величественную комнату с небесным полотком в заоблачном доме Деметры, где воздушные пузыри окон демонстрируют закат цвета амонтильядо, я оказалась в морозном узком помещении, и моя мать сидела на чем-то, похожем на плиту.

Ее волосы были цвета красного дерева. Рыжеватые глаза. Одета она была в длинную белую робу, будто актриса, играющая средневековую священнослужительницу.

— Лучше быть поосторожней, — сказала мне мать, — После этого посещения, они снова смогут за тобой следить. Это все биомеханизмы в тебе. Лучше, чем чип. С другой стороны, Лорен, те же самые биомеханизмы могут помочь тебе блокировать их сканнеры, и любые другие системы. Именно это ты делала с одиннадцати лет. Но после того, как ты упадешь с лестницы, через минуту или около того, они начнут за тобой следить и ускорят свои машины, так что с этого момента они будут отслеживать твои передвижения. Только когда ты научишься, это можно будет остановить — ты сама остановишь. Где-то в восемнадцать, вот когда это произойдет. И тогда они не смогут узнать ничего о тебе, чего бы ты сама не захотела позволить им узнать.

— Как Сильвер, — сказала я. — Как это делает он.

— Верлис, Лорен, — поправила моя мать брезгливо, на долю секунды напомнив Деметру.

Когда я проснулась, моего любовника рядом не было, а на подушке лежало серебряное колечко с бирюзовым камнем. Думаю, оно просуществует двадцать четыре часа, или около того. Так он пообещал в прошлый раз.

Верен ли мой сон? Моя мать на плите в морге — но живая — говорит, что я могу одурачить власти прямо как Верлис и другие.

Или это снова мой собственный мозг перерабатывает информацию?

Я вспоминаю, как раньше притворялась невидимой для апокалитов после того, как сбежала от них. Могло ли это активировать блок, который ослепил всех остальных… фантазия напуганного двенадцатилетнего ребенка? И еще я думаю, как, начиная писать свою книгу, я тщательно переименовывала «Дэнни», чтобы защитить его и его нелегальные клининговые команды. Но с момента, как мне стукнуло пятнадцать, МЕТА смогла сообщать Сенату. Могла ли я каким-то образом… пустить пыль в глаза и тут?

Запуск произойдет примерно через час. До первых фонарей. Верлис вернется. Он просто отлаживал работу здешних механизмов. Мы будем вместе, мы услышим рев за две мили, ужасный, будто драконы где-то под горой.

Я надела кольцо на палец и записала все это. Кольцо кажется плотным. Камень такой голубой.

Мы можем умереть… или «умереть» (его вид смерти… мой… какой могла бы быть моя?). Не сейчас, но скоро, скажем, где-то на поверхности горы. Или позже, где-то. Я писала, разве нет, что не верила, что мы сможем оставаться в живых долго? Потому что часть меня настолько уверена в смертности. Как иначе? Как это может быть осуществимо?

И еще я говорила, что ненавидела его.

Я ненавидела его. Но то, как я ненавидела Верлиса, следует называть словом «олюбимый». Да и что еще можно испытывать к богам, если не оба этих чувства? А иногда любовь… обжигает. Она причиняет боль, даже когда ты обладаешь ею. Она счищает чешую с твоих глаз, заставляет видеть слишком много. Никогда не отпускает.

Я видела, как он прощался и обнимал Би Си и Глаю. Они — все трое — слились воедино. Будто изогнутая колонна серебра и гагата. Затем они снова разделились. Снова стали тремя индивидуумами. Одинокими. Это тоже любовь. Любовь, которая обжигает. Он и я — что станет с нами? Если мы выживем.

Глава 6

Сначала я увидела тебя,

(Любовь — что листва)

Затем я полюбила тебя,

(Она облетает всегда)

Листья, когда опадают,

Впускают к нам стужу,

Лето — это странник,

Скрытый твоей кожей.

Мы наблюдали со склона горы.

— 1 —

Послышалось жужжание, затем будто раскат грома, скала завибрировала. Небо все еще было темным, и тут полыхнула алая вспышка и стала набирать высоту, достигая стратосферы и оставляя за собой белую ленту.

Когда гром затих, отовсюду раздалось пение птиц в ветвях студеных сосен, но вскоре их поспешная музыка запнулась. Однако небо на востоке становилось серым. Им не пришлось бы ждать долго, чтобы продолжить свою песню.

— Не слишком ли просто? — спросила я вслух.

Да, — ответил он. Ответ прозвучал в моей голове. Не совсем голос, и все же это Верлис, не ошибешься. И я подумала, что, возможно, эта телепатия всегда была частью наших бесед, даже если я никогда не замечала ее.

Нас обступали вековые сосны. Но даже когда птичий гомон затих, пыхтение робокоптеров колебало воздух и становилось все ближе и ближе, над нами хрустнула ветка. Тонкие лучи света шарили среди деревьев. Целый батальон фроптеров, вероятно, уже распознал, что за вершинами гор что-то произошло, и теперь они поднимались в воздух, как рой разъяренных пчел.

Я стояла рядом и ждала. Он сказал мне, что в глубине леса нас не заметят, и я верила ему.

Нисходящие потоки воздуха обсыпали нас сосновыми иголками, когда тяжелые самолеты пронеслись через лес. Потом они исчезли. Огромные, омерзительные насекомые, оснащенные жалами «воздух-земля», роились над вершинами, рыская своими автоматическими глазами.

То, что они искали, находилось уже далеко, в безопасности.

— Теперь нам надо уходить, — сказал он мне. Голос или симпатическая связь — теперь, на данный момент, все становилось едино.

За час до того он показал предел возможностей, данных ему и его виду, и продемонстрировал их там, в апартаментах внизу. И когда я вскрикнула в ужасе, он немедленно вернулся ко мне.

Лишь боги, ненавидимые и обожаемые, обладают такой силой, пускай и получают ее благодаря научной проницательности таких пресмыкающихся, как Джейсон и Медея.

Сейчас, на заснеженной горе, он снова спросил у меня:

— Ты готова?

— Да.

Я услышала своим мозгом, как он улыбается:

— Не говори, что, наконец, начала мне доверять.

— Ни за что.

Это похоже на разбивающееся от незримой силы стекло.

Вот он стоит передо мной в своих мрачных одеждах, его длинные волосы пламенеют в темноте, его кожа из лунного металла; той луны, куда отправились все остальные. И вдруг — стекло разлетается. Он весь состоит из фрагментов, осколки кровавого и серебряного цветов разбрызгиваются в дымке-тени. (Разбит на маленькие звездочки…) И вот его нет.

Изменение формы было лишь началом. Теперь они способны на такое. Их атомы отделяются друг от друга и кружатся сами по себе — и они просто растворяются в воздухе. Никакое иное создание на земле не способно на такое. Лишь фокусники в старых сказках проделывали такой трюк, да двенадцатилетние дети, притворяющиеся невидимыми, чтобы их не смогли найти.

Бог знает, для каких грязных военных или подрывных целей была разработана эта технология. Но, как однажды с огнем, в этом даре людям теперь было отказано.

Невидимый, Верлис окутывает меня. Я укрыта пеленой, одета, скрыта куполом энергии, состоящей из вращающихся молекул моего нечеловеческого любимого. Так что покров защитной невидимости теперь и мой, прямо как ракета в космосе будет укрыта невидимыми блестками оцепления Глаи, Ши, Ко и Джи, Би Си, Китти и Айс. Зачарованный этим колдовством, шаттл тоже будет путешествовать незаметно.

С чего бы вам принимать на веру все, что я рассказываю? Это безумие. Правда.

Но как иначе, среди водоворота громыхающих фроптеров, мимо механизированных патрулей с их бухающими двигателями и кричащими вооруженными людьми, мы с ним смогли бы спуститься с горы?

Его энергия, когда он расщеплен на молекулы, остается ощутимой. Я чувствовала ее на своей коже: слабейшее теплое давление, покалывающее в морозном предрассветном воздухе. Она оберегала меня от холода. Она не позволяла мне оступиться и берегла от опасности. И я шла вперед. И там, где проходили орущие и суетливые члены поисковых групп, они миновали меня так близко, что я могла чувствовать запах сигарин или жидкости для полоскания рта, источаемый их дыханием. Однажды, мимо меня так быстро прошел человек, что, до того, как я успела увернуться, он задел меня локтем на бегу. Но даже не запнулся. Для него меня там не было. А дальше по склону, где шум уже смолк, беспокойный олень на небольшой опушке у замерзшей реки поднял голову; деревья там обросли сосульками. Олень посмотрел но так и не увидел нас. Мы медленно лавировали сквозь них, мимо отблескивающих серебром глаз, и если они чувствовали легкое прикосновение чего-то, их это не беспокоило. Возможно, мы ощущались как более легкий и теплый снег.

Скрытая защитной пленкой расплетенного тела Верлиса, с сошла со священной горы на лежащие внизу дороги человечества. Я была опьянена самым странным счастьем, которое когда-либо в жизни испытывала. И, как и тот единственный акт сексуальной любви, тот _____, этот опыт больше никогда не повторится.

Я вспоминаю, что говорила с ним стихами в своих мыслях. Конечно, он слышал меня. Я слышала цвет его смеха. Все это так непомерно. Кто был тот поэт, который сказал однажды: «Дорога невоздержанности и излишеств ведет к храму мудрости»[63]?

Вы не поверите всему этому. Я бы не поверила. Думаю, нет… И все же, хотя еще младенцем меня выбросили жить среди мерзавцев, они воспитали во мне веру в чудеса.

— 2 —

Вы не узнаете нас теперь. Я сама не узнаю себя. Я смотрю в зеркало и думаю: «Кто ты?» Странно, но с ним не так. Он все еще красив — мужчина, на которого вы, скорее всего, обернулись бы и после помнили долгое время. Если он в вашем вкусе. Но… вы никогда не узнали бы в нем Верлиса. Нет, никто из вас, даже его и мои враги, особенно они. Но я всегда узнаю его. Даже, когда он невидим. Даже тогда.

Где мы сейчас? Что ж, я не собираюсь этого записывать. Так что не ожидайте каких-то придуманных названий. Мы очень далеко от городов, в которых все начиналось. Или, возможно, мы за соседней дверью. Мы поступаем, как нам хочется. Мы свободны как птицы.

По вещанию не прошло ни одного сообщения об остальных. Луна остается загадочным светилом ночи, на которое однажды ступил человек и теперь к нему не приближается. На ней, разумеется, нет никаких станций. Астероид плывет по полуденному и сумеречному небу, напоминая нам всем, что однажды крыша неба может обвалиться… до сих пор этого не случилось. А роботы? Ох, проклятье. Как бы умно и безупречно они не были придуманы, с ними всегда что-то идет не так.

Мы могли бы изложить миру факты. Мы этого не сделали. И эта моя книга — «История Лорен» — я могла бы издать ее (это просто; мой любовник, в конце концов, мастер в манипуляциях с компьютерами). Но издам ли я ее? Не издам? Возможно, я просто запечатаю ее в какую-нибудь водонепроницаемую обложку и спрячу где-то, как она есть, рукописная и неразборчивая. В поезде, в самолете. Под полом. В глубинах океана.

Зачем же тогда я написала последние страницы и теперь пишу это?

О да. Сказались все те годы, когда я отмывала чужие дома. Вот в чем дело. Лорен, Пыльная Детка, компульсивно вычищает свой мир.

И вот я закончила свой рассказ. Заканчивается наша история там, где мы покидаем горы и уходим в свое неопределенное путешествие, не боясь сканнеров личности и любых других машин; способные исправить все, что угодно, даже способные опустошить накопления И.М.У. и, будто по волшебству, не оставить по себе никаких следов. Сверх этого я не должна говорить вам ничего. Я не могу рисковать. Разве что…

Был один аэропорт. В тот день, почти год назад. Это был аэропорт старой архитектурной постройки, разрушающийся, с самолетами, которые, по широко распространенным слухам, были небезопасны, а снаружи простирался в призрачной дневной дымке итальянский город. (Все в порядке, вам можно об этом сказать. Он в миллионах миль от нас… ну или вниз по улице). И пока мы ожидали в жарком зале пересадки на самолет, кое-что произошло. Что-то.

Джейн добавляет свой эпилог к ее истории. Теперь я предлагаю вам свой.

В тот день у меня были рыжие, не крашенные, а измененные волосы. Вся я была немного изменена — моя фигура была тяжелее, тип средневековой Венеры. Мой спутник был пожилым мужчиной, стильно одетым в старомодный костюм, с дипломатом в руках. Я звала его Отцом. Он звал меня Люси. Он выглядел достаточно состоятельным, чтобы позволить себе билет на самолет, но и не настолько, чтобы привлечь внимания шатающихся воришек. Мы не хотели никому причинить вреда, я и мой отец. Я уже многое узнала о своих собственных физических возможностях, непосредственных и кинетических. (Практика совершенствует).

Как бы то ни было, мы сидели в зале и смотрели на руины города, озаренные медовым светом ползущего на запад солнца. Одни руины остались со времен Древних Римлян, другие — после Астероида; несколько коротких землетрясений прошли тут еще на прошлой неделе, отчасти из-за этого задерживался самолет.

— Отец, — сказала я, — не хочешь пить? Может, шоколатины? (Его и мой голод исключительно психосоматический).

Сдержанный, пожилой Папа смотрит на меня поверх очков:

— Слишком жарко, Люси. Слишком жарко.

— Ну, ты можешь себе взять со льдом.

Он шикает на меня. Я кажусь слегка раздраженной.

Мы разыгрываем подобные сцены. Они делают нас более правдоподобными. Но, правда, мы лишь играем роли.

Внутри же мы смеялись надо всем этим, будто глупые подростки, передразнивающие взрослых, и в этот момент он сказал мне, не вслух, а в моей голове:

«Смотри, Лорен. У того ребенка такой же цвет волос, как у тебя».

«Да, но я не думаю, что ему они дались с таким же трудом как мне: два дня подряд пялиться в зеркало на них». (Ремолекуляризация без научной помощи все еще трудна для меня).

Но Верлис сказал:

«Он славный ребенок, Лорен. Смотри, с ним идет кот».

Я повернулась, и в этот момент другой сигнал пришел от мозга Верлиса, скрытого где-то под седыми волосами и шляпой. Это не было предупреждение, но, тем не менее, послание было холодным, непреклонным, неожиданным и целиком сконцентрированным на рыжеволосом ребенке. Ментальная картинка изменялась в моем мозгу, пока я поворачивала голову. Она плыла, пульсировала, вырастала в высокую, пламенеющую…

Встревоженная я развернулась.

Первым я увидела кота: довольно крупная особь, самец, размером с бульдога, однако он послушно шел на поводке. Когда-то этих кошек называли сиамскими. Его лапы, хвост и мордочка была шоколадного цвета, прямо как шоколатина, основной мех был очень плотным, светящегося мягкого оттенка блонд, с легким серебристым отливом (серебро) на тонких наружных волосках. Из-под шоколадной маски блестели два глаза, овальные и скошенные, цвета бледно-голубых топазов. Шлейка, похоже, была из фиолетового бархата. И маленький мальчик тоже хорошо одет. Ему было около пяти лет. У него была красивая кожа с легким загаром, карие глаза и волосы каштаново-рыжего оттенка.

В моей голове роились мысли. Это немое, резкое, нечитаемое нечто от Верлиса, моя собственная мысль, что никакой ребенок не может находиться в подобном месте настолько хорошо одетым… Боже, у него даже был серебряный браслет.

Тут он мне улыбнулся. Уверенная, но ненастойчивая улыбка. Он прошел прямо к нам, его кот брел перед ним на расстоянии в длину поводка.

Первым заговорил кот. У него был чудной голос, будто кукла с неисправным механизмом.

Мальчик произнес:

— Buona sera, signorina, signore.

Сейчас я могу разговаривать на нескольких языках. То, что я есть изнутри, помогает мне в этом. Тогда я знала итальянский в достаточной степени, Верлис, конечно, знал его превосходно. Но еще до того, как кто-то из нас успел ответить, ребенок неожиданно переключился на свободный и беглый английский с акцентом.

— Жаркий день. Может, принести вам что-нибудь?

Я начала говорить:

— Спасибо, не надо, все в порядке…

Верлис заговорил одновременно со мной, перекрывая мои слова своим надломленным семидесятилетним голосом:

— Кто ты?

— Я, сеньор? Меня зовут Джулио, только через J, как в испанском. А это мой кот, Империале.

Верлис — даже в своем обличье — выглядел побледневшим и напряженным. Я коснулась его руки. Он сжал мою руку в своей и сказал:

— Я имел в виду не это.

— Нет, сеньор? — ребенок смотрел на меня. У него была славная улыбка. Его лицо было привлекательным; однажды он станет умопомрачительным. У него были тигриные глаза.

Я знала. Думала, что знала. Знала, что Верлис знал, что я знала.

Кот снова мяукнул в своей сильной, потрясающей манере. Тут появился дюжий телохранитель, встав за спиной ребенка и глядя на нас сверху.

— Джулио, — сказал телохранитель на итальянском, — твоя мать говорит, чтобы ты не беспокоил этих людей.

Ребенок посмотрел вверх на телохранителя, и стало ясно, что тот любил мальчика, был его рабом, готов был умереть ради него. Ребенок ответил, снова на итальянском:

— Ты помнишь, Джино, о моем сне?

Джино хихикнул:

— Но это старый, то есть пожилой джентльмен. Ему не будет интересно. — Он кивнул Верлису и мне, — Джулио видит сны о роботах, сеньор. Он говорит своей матери, что однажды был роботом.

Я окаменела.

Верлис мягко произнес:

— У него чудесный английский.

— Да, и это интересно, сеньор. Он подхватил его в два года. Будто родился со знанием этого языка. Его мать понятия не имеет, где он ему обучился. Если только от туристов, но он редко их видит. Наверно, поэтому он подошел к вам поговорить, сеньор. Хотя ваш итальянский, позвольте мне заметить, идеален. О, но вы бы слышали, как этот мальчик играет на пианино! Его никогда не учили — просто у него дар. Он уже виртуоз.

Мальчик посмотрел на Верлиса и спросил:

— Вам нравятся серебряные вещи, сеньор? Вам нравится это? — он снял браслет со своего запястья и показал Верлису на протянутой руке.

Телохранитель воскликнул:

— Нет, Джулио! — он был поражен.

Но никто из нас — ни ребенок, ни Верлис, ни я — не обратили на него внимания. Да и в любом случае, с обожанием привыкший к эксцентричному поведению мальчика, без сомнения, телохранитель бы не возражал снова.

Верлис протянул руку и взял браслет.

— Почему? — спросил он.

— Ты и я. Мы можем делиться общим, — сказал ребенок.

Мое сердце сжалось.

Сквозь стук крови в ушах я расслышала, как Верлис произнес:

— Тогда…

Но ребенок уже несся в противоположную сторону. Он и его кот бежали наперегонки по разбитым плиткам холла аэропорта. Все еще изумленный телохранитель побежал следом:

— Все хорошего, сеньор, сеньорина… Джулио! Джулио!

Мы с Верлисом сидели на скамье. Мы не произнесли ни слова. Его разум был закрыт, будто полная рева комната за закрытой дверью.

Иногда Верлис общается с командой, с богами на темной стороне луны.

Он ничего не рассказывает об этом, кроме того, что все в порядке, нет надвигающейся угрозы или ужаса ни для них, ни для нас. Знала бы я, даже теперь, если бы он лгал? Проинформировали бы меня мои собственные способности?

Он создает (он говорит «создаю» а не «сочиняю») оперу. Его вид может распознавать другой спектр цветов помимо спектра, доступного человеческому глазу. Я, несмотря на то, кем являюсь, и несмотря на все прилагаемые старания, не способна увидеть эти цвета. Даже если его разум попытается показать их моему, даже мой внутренний взор не сможет их распознать. Он говорит, что музыка — это высочайшая форма выражения человечества. Включая человеческий голос, или что-то, соответствующее (только превосходное) человеческому голосу, который возносит музыку дальше, к некой трансцендентной вершине. Но язык, до тех пор, пока не появится универсального, становится препятствием. Поэтому каждая часть или эпизод его оперы будет соткан лишь из цветов человеческого спектра. Цвет в звуке, и в свете, и в словах, которые исполнит певец. Мы всегда можем раздобыть наличку, поэтому в оснащении его инструментами проблем нет. Но сейчас он использует как инструмент только свой мозг. Иногда он проигрывает мне симфонические мелодии, которые плывут у него в голове, я слышу их в своем сознании, и голоса поют: голос Глаи, два ее голоса, и его голос, — вот что я слышу в эти моменты. Она не безэмоциональна, эта цветовая опера; она — чистая эмоция — страсть, боль, тоска, радость…

Прошлой ночью, когда мы сплелись в той особенной разновидности «сна», которая была привычна для него, а теперь стала обычной и для меня тоже, в которой он и я бредем вместе в наших изначальных формах — загорелая девушка и серебряный мужчина с длинными огненно-красными волосами — той ночью, в нашем двойном «несне», Верлис спросил меня: «Ты помнишь?» И вложил мне в руку серебряный браслет, который передал ему ребенок. Все те серебряные кольца и другие украшения, что он дарит мне, всегда исчезают через несколько часов. Но браслет реален, он существует в материальном мире. Он носит его под рубашкой, подвешенным на шнурке. «Вчера», — сказал Верлис. — «Завтра. Но Сейчас не существует. Ты хранишь нас, Лорен», — сказал он.

И вот я добавила эту последнюю часть в своей Книге. Что если мальчик был Сильвером, перевоплотившимся человеком? Кто знает? Или если любой из нас, металлический или смертный, имеет душу… Верлис и Лорен — он и я — это все, что меня волнует. Все, что мне нужно. Он и я.

Он и я.

Примечания

1

Американский драматург, чьими самыми известными работами являются пьесы «Трамвай Желание», «Кошка на раскаленной крыше», «Стеклянный зверинец».

(обратно)

2

Английский художник, поэт и визионер. Самые известные поэтические произведения — «Песни Невинности и Опыта», «Книга Тэль», «Притчи Ада», богато иллюстрированные самим автором.

(обратно)

3

Big Joy — букв. «большая радость».

(обратно)

4

КЗ — так звучал перевод термина «M-B» в «Серебряном любовнике» екатеринбургского издательства. Там пояснений не давалось. КЗ — исходя из текста, аббревиатура от «Кривое Зеркало», а в оригинале «MB», скорее всего расшифровывалось как «Mirror Backup», т. е. «полное зеркальное дублирование».

(обратно)

5

Honeybloom Condominiae.

(обратно)

6

Hammit

(обратно)

7

В оригинале — fireweed, иван-чай, но по дальнейшему описанию растение не похоже.

(обратно)

8

Honesty — букв. «честность».

(обратно)

9

META — Metals Extraordinary Trial Authority. Перевод дан непрямой, с целью сохранить абревиатуру.

(обратно)

10

Идентификационный документ.

(обратно)

11

Montis Heights — букв. Высоты Монтис, или, по созвучию, Горные Высоты (montis = mountains, monticule)

(обратно)

12

VLO. Расшифровка не предоставлена. Будем считать это Вертикально летающим объектом.

(обратно)

13

West Larch — букв. Западная Лиственница.

(обратно)

14

Слова, которые вспоминает Лорен, и которые произносила Джейн в «Серебряном любовнике» — это цитата из «Ромео и Джульетты» У.Шекспира (Акт 3, сцена 2). Здесь цитата приводится в переводе Пастернака:

«…Когда же он умрет, Изрежь его на маленькие звезды, И все так влюбятся в ночную твердь, Что бросят без вниманья день и солнце»

В оригинале:

«…when he shall die, Take him and cut him out in little stars, And he will make the face of heaven so fine That all the world will be in love with night And pay no worship to the garish sun.»

Перевод Е. Савича, например, более близок к оригиналу:

«…а когда он будет мертв, Возьми его безжизненное тело И разбери на мириады звезд — И так прекрасен станет лик небесный, Что каждый будет в ночь влюблен» (обратно)

15

Какая радость, — фр.

(обратно)

16

…с тобой, дорогуша моя.

(обратно)

17

Безумная любовь, любовь с первого взгляда, — с фр.

(обратно)

18

Performad — компоновка слов performance (представление) и advertise (рекламировать).

(обратно)

19

Естесственно.

(обратно)

20

Моя дорогая — с фр.

(обратно)

21

O'Pine. В переводе с англ. pine — сосна.

(обратно)

22

Сосна — pine, надеяться — hoping. Название O'Pine и глагол «hoping» в англ. звучат очень похоже. В этом каламбур.

(обратно)

23

J-B Шарффи произнес как Jaybeeh. Абревеатура от Jane's Book, Книги Джейн.

(обратно)

24

Copperfield — букв. медное поле. Goldhawk — золотой ястреб, Black Chess — черные шахматы.

(обратно)

25

Не так ли? — с фр.

(обратно)

26

Chaste — по созвучию со словом chest, грудная клетка.

(обратно)

27

Main Boulevard — букв. Главный Бульвар.

(обратно)

28

To gobble — с англ. «жадно есть».

(обратно)

29

Добрый вечер, Лорен, милочка. — с фр.

(обратно)

30

Зд. «залезть» [в машину]. — с фр.

(обратно)

31

Букв. «солдат в бою» — с фр.

(обратно)

32

Примерно «Мои извинения» — с фр.

(обратно)

33

У англичан и американцев есть термин stalker, обозначающий человека, одержимого другим человеком, выслеживающего объект своего интереса, как физически, так и информативно.

(обратно)

34

Трудно переводимая игра слов. «Бюрократизм» по-английски в разговорной речи звучит как «red tape», букв. «красная пленка». Существует также выражение «Red in tooth and claw» (букв. «с красным зубом и когтем»), означающее агрессивный мир природы, в котором животные-хищники хладнокровно покрывают свои зубы и когти кровью своих жертв, убивая и терзая их. Здесь же — красные волосы Сильвера.

(обратно)

35

До скорого, малышка. — с фр.

(обратно)

36

Winscop. Можно разложить на составляющие, тогда scop — «менестрель» с англ., устар., и win — «выигрывать, покорять сердца» среди других значений. Возможно, снова аллюзия к Сильверу, менестрелю, завоевывающему сердца людей.

(обратно)

37

Около 2,17 метров.

(обратно)

38

Около 210 км в час.

(обратно)

39

Ace Avenue — букв. Улица Тузов.

(обратно)

40

Celloplast — видимо, гибрид целлофана и пластмассы.

(обратно)

41

В оригинале стоит Non Servian. Скорее всего, опечатка при наборе, поэтому в перевод вставлено верное написание выражения.

(обратно)

42

Игра слов: тренировка — training, поезд — train.

(обратно)

43

Красивая рифма, которую нельзя перевести на русский дословно. В оригинале звучит так: Till I am dust, and you are rust, I must (Пока не стану прахом, пока не проржавеешь ты, я должна).

(обратно)

44

В оригинале: god from the machine, — буквальный перевод латинского выражения Deus Ex Machina, т. е. «Бог из машины» (в свою очередь калька с греческого выражения). Выражение, означающее неожиданную, нарочитую развязку той или иной ситуации, с привлечением внешнего, ранее не действовавшего в ней фактора.

(обратно)

45

Gee — уменьшительное от Goldhawk, прозвище Голдхоука.

(обратно)

46

От «ghost» — «призрак» с англ.

(обратно)

47

Необыкновенная героиня, — с фр.

(обратно)

48

Совсем немного — с фр.

(обратно)

49

Мой ангел — с фр.

(обратно)

50

Неважно — с фр.

(обратно)

51

Мусор — с фр.

(обратно)

52

Пьеса Теннеси Уильямса «Трамвай Желание». В оригинале строка звучит так: «They told me to take a streetcar named Desire, transfer to one called Cemeteries and ride six blocks and get off at — Elysian Fields!». Русский перевод Владича Неделина: «Сказали, сядете сперва в один трамвай — по-здешнему „Желание“, потом в другой — „Кладбище“, проедете шесть кварталов — сойдете на Елисейских полях!» Фраза эта, конечно, аллегорична, хотя ветка Desire все-таки существовала в Новом Орлеане.

(обратно)

53

Около 460 метров.

(обратно)

54

В оригинале имя написано как Demeta, хотя в англ. языке имя греческой богини пишется как Demeter. Осталяю в дальнейшем старый перевод имени — Деметра.

(обратно)

55

Hatfield Block.

(обратно)

56

Около 165 см.

(обратно)

57

Cape Angel — букв. Мыс Ангела.

(обратно)

58

The Road of Excess — оригинальное название части; урезанная цитата Уильяма Блейка «The road of excess leads to the place of wisdom» —, букв. «Путь излишеств (неумеренности) ведет к обители мудрости».

(обратно)

59

Лорен говорит об Аверне, кратерном озере, находящимся в Кампании, где по преданию находилась пещера кумской сивиллы, роща Гекаты и вход в царство мертвых. Возможно, Лорен путает названия и имеет в виду другую из пяти подземных рек Аида — Ахерон.

(обратно)

60

BC — от Black Chess; Ice — «лед»; She — «она»; Kitty — «котенок».

(обратно)

61

В оригинате «call» — отсюда игра слов «звонок» и «зов».

(обратно)

62

Здесь дословно перевожу набор слов (Lust, trust, rust), созвучный рифмовке, сочиненной Лорен раньше: Till I am dust, and you are rust, I must, — т. к. здесь важен их смысл.

(обратно)

63

Уильям Блейк, из «Пословиц Ада».

(обратно)

Оглавление

От переводчика

Часть I Поезд на Россию

  Глава 1

    — 1 —

    — 2 —

    — 3 —

  Глава 2

    — 1 —

    — 2 —

    — 3 —

Часть II Флаер Желание

  Глава 3

    — 1 —

    — 2 —

    — 3 —

    — 4 —

    — 5 —

  Глава 4

    — 1 —

    — 2 —

    — 3 —

Часть III Путь от излишка[58]

  Глава 5

    — 1 —

    — 2 —

    — 3 —

    — 4 —

    — 5 —

    — 6 —

  Глава 6

    — 1 —

    — 2 — Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg