«Дежавю»

Дежавю (fb2) - Дежавю 3295K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Татьяна Шмидко

Татьяна Шмидко Дежавю

Спасибо моему любимому мужу, без которого не было бы этой истории и книги.

Большая благодарность Стефани Майер за прекрасную историю, которая разбудила во мне писателя.

Фантастический роман-эпопея

Книга I Клан

Осень 2013 г., г. Сиэтл, Северо-западное побережье США

Старый байк ровно катился по влажной ночной дороге. Под колесами мелькали желтые пятна фонарей, а свежий запах дождя приятно дополнял вечернюю прохладу.

Рядом со мной ехало еще пятеро байкеров, которые под урчание моторов тоже наслаждались дорогой. Наша компания тихо приближалась к Сиэтлу, где в концертном холле через четыре часа должен начаться концерт популярной рок-группы. Но не он был нашей целью – мы катались по дорогам Северной Америки уже вторую неделю, объезжая все бары по дороге, стремясь попасть на самую крупную сходку байкеров Америки, которая пройдет под шумок фестиваля рок-музыки в Монтерее. Нам до него был всего один день пути от Сиэтла.

Было большой удачей то, что у нас получалось еще до фестиваля попасть на выступление этой рок-группы. Мы не успели купить билеты на концерт в Олимпии, а вот на концерт в Сиэтле их достать удалось. Сиэтл всегда был городом-портом со всей сопутствующей атрибутикой – рыбным рынком, грузовым портом, который топорщился стрелами кранов, барами и ремонтными доками. Вездесущие чайки перекрикивали металлический лязг порта и деловито парили над холодными водами бухты Эллиот, над которой возвышались белоснежные Олимпийские горы.

Прямо за мной ехал мой лучший друг, бывший банковский клерк среднего звена Сэм, который в данный момент искренне упивался тем, как ветер обвевает его лицо, запутавшись в длинных пепельных волосах. Он уже пять минут как молчал – это было странно, обычно он орет какие-то песни, или просто издает победный клич команчей. Но, глядя на морской залив, который был слева по борту его мотоцикла, он сейчас подумывал о том, почему Гарри зажал триста баксов, которые должен был отдать еще на прошлой неделе. Но простодушно решил, что тот просто забыл их вернуть, и затем с легким сердцем заорал:

– Вуху-у-у! – подняв сжатый кулак вверх. Мы повторили его жест и в шесть глоток повторили его крик. Кстати, сжатый кулак был символом нашей «банды». Странно, лет четыреста назад нас бы называли бродячими рыцарями и мы делали бы то же самое, что и сейчас – колесили по дорогам в поисках заработка, выпивки и приключений.

Гарри, который, кстати, был агентом ФБР под прикрытием, не отдавал деньги Сэму, потому что отдал их на экспертизу в криминалистический отдел. Их, наверное, уже протравили реактивами, постирали и высушили пару раз, но точно ничего не нашли. Я позаботился о том, чтобы в его руки попали купюры чище, чем чашка Петри после стерилизации. Гарри этого не знал, но его лицо время от времени посещала блаженная улыбка – он так и видел новые погоны на своих плечах и себя на месте зама начальника отдела по борьбе с преступными группировками. Мне до сих пор было непонятно, почему он выбрал именно нас? Моя банда была сборищем накачанных романтиков и забияк, но никакого отношения к преступному миру не имела. Ну, только чуть-чуть, если быть честными. Так что я на всяких случай подменил купюры, чтобы даже случайно не светиться с наркотой. Ее ни у кого не было – ее запах я чую за пару миль, и мы распрощались с парой человек за пристрастие к героину. Я ненавидел торговцев наркотиками и время от времени, тихо и без свидетелей, сворачивал шеи этим мерзавцам, особенно, если они специализировались на детях.

Мы тихо въехали в черту города и, заурчав моторами на холостом ходу, встали в первую пробку. Джо, как всегда, начал мечтать о том, чтобы проехаться по крышам скучных мини-вэнов, которые перегородили нам путь к набережной. Я улыбнулся и подумал, что сам бы не против так поступить – мы отчаянно опаздывали на концерт. А всему виной Хук – вчера он славно подрался в баре, и нам пришлось повозиться с бумагами и заплатить большой штраф в полицейском участке. Поэтому в Сиэтл приехали не утром, как планировали, а вечером.

Наконец-то зажегся зеленый свет светофора, и мы сорвались с места под опасливыми взглядами водителей, что было неудивительно – ведь байкеры имели репутацию нарушителей спокойствия в Америке. А для меня это был великолепный способ держать людей на расстоянии. Как всегда, это обеспечило нам «зеленый коридор» на шоссе, вот где порочная слава была жирным плюсом. Наконец-то удалось разогнаться до 80 миль в час, что было просто издевательством – это было как-то недостойно наших «Харлеев», потому что они могли развивать скорость в два раза большую!

– Чувствую себя, блин, скаутом на параде! – раздраженно заявил Хук, закипая все больше и больше. Его черная каска с рожками и так придавала ему звериный вид, но майка со Спанч-Бобом навевала сомнения в его звериной жестокости, которую он нам все время пытался показывать. Его Y-хромосома рвалась наружу, потому что в его рутиной жизни простым учителям истории запрещалось проявлять естественную агрессию. Наши поездки были эффективнее психотерапевтических сеансов, которые он посещал и которые не приносили ему успокоение. Вчера он с радостью заработал внушительный синяк под глазом, когда полез в драку в придорожном баре и стал спокойнее на пару атомных бомб. Хук создавал правильный антураж нашей банде. Остальные были простыми бездельниками, в компании которых было приятно проводить время. Единственные трудности возникали в солнечные дни – я не снимал шлема и перчаток, что вызывало массу шуточек. Для поддержания имиджа плохого парня пришлось наплести, что якобы скрываюсь от вездесущих камер наблюдения. Отчасти поэтому Гарри и появился в нашей компании. Такой легкий налет опасности развлекал меня, но как только я закончу здесь свои дела, то он «случайно» упадет на повороте и потеряет память, а все записывающие устройства выйдут из строя. Это будет печально, но это даст ему шанс начать жизнь заново и, может быть, он будет не такой задницей, как сейчас.

Уже была видна башня «Спейс Нидл», значит, мы уже подъезжаем к выставочному центру «Сиэтл сентр», где должен состояться концерт рок-группы «Муза». Мы оказались не единственными байкерами, так что мы просто влились в поток машин и мотоциклов, которые наводнили автостоянку. Перед нами ехали парни из «Бандитос», которые выглядели устрашающе – накачанные латиносы в черном, с настороженными взглядами. Они находились в состоянии непрерывной войны с бандой «Хэлс Энджелс» и были на третьем месте в списке самых опасных группировок Америки. Меня с ними связывало недолгое знакомство, и на глаза им попадаться не хотелось по некоторым причинам.

Наконец-то мы въехали на территорию парковки «Сиэтл сентр». В принципе, он был одним из самых высоких сооружений в городе, которое доминировало над низкими постройками одноэтажной набережной – излюбленным местом туристов и отдыхающих.

Не без труда удалось найти свободное место для наших «лошадок», и, после небольшой возни с парковочными талонами, мы прошли на территорию комплекса. На входе в «Сиэтл сентр» нас придирчиво обыскали, даже переписали номера водительских прав. Это делалось на всякий случай, – для будущих полицейских протоколов, – если у Хука снесет башню, и он снова полезет в драку. Его синяк под глазом обещал неприятности. Я снял шлем и улыбнулся барышне средних лет в полицейской форме, отчего она покраснела и неуверенно улыбнулась в ответ. Ребята, как всегда, захохотали, отчего брови этой суровой женщины в форме заняли свое прежнее место – у переносицы.

Гарри практически заскулил от тоски, глядя на униформу и табельное оружие полицейских. Сэм, Молот, Каска, Гарри, Хук и я наконец-то прошли процедуру идентификации. У нас впереди было три часа свободного времени до начала концерта. Мы пошли по длинному подземному переходу, стремясь попасть в самое людное место – торговый центр, который располагался в подвале башни «Спейс нидл». Пора было пополнить запасы сигарет и перекусить.

– Эльф! – проревел знакомый голос у меня за спиной. Я развернулся, уже зная, кого увижу. Глава северного дивизиона банды «Бандитос» Энрике Сайрус, убийца и наркоторговец, шел ко мне в окружении своей свиты, радушно улыбаясь. Свирепые на вид латиносы, перекачанные, с характерными татуировками по всему телу внушали ужас всем, кто хоть немного был связан с миром байков. Эти ребята принадлежали к так называемому «одному проценту» любителей мотоциклов, из-за которых боялись остальных девяносто девять процентов мирных романтиков дороги. Они занимаются перевозкой и производством наркотиков, торговлей оружием, торговлей людьми и убийствами на заказ.

Энрике Сайрус мог собственноручно скормить провинившегося подчиненного своему тигру или держать рабынь под кайфом годами. Он годами устранял конкурентов по одному, осторожно двигаясь к власти, к заветной вершине преступного мира. И когда оказался наверху, то остался в полном одиночестве, в окружении молодых бандитов, которые сами не прочь стать на его место. Каждый из них мог в любой момент сделать то же, что и он когда-то – приставить к его голове пистолет и нажать на курок.

Он улыбался мне не просто так. Год назад меня угораздило спасти ему жизнь – вовремя оказаться около одного парня с заточкой, которую тот собирался метнуть в шею Сайруса. Я сделал это больше из эгоистичных целей – смерть главы банды станет началом войны между «Хелл Анджелс» и «Бандитос», которые и так отчаянно друг друга ненавидели. А это повлечет обыски и аресты, может быть, даже появится пара трупов. Потом, конечно, снимут пару документальных фильмов из серии «Я – очевидец», потратят сотни миллионов долларов на исследования влияния выхлопных газов мотоцикла на уровень агрессивности байкеров. А какой-нибудь режиссер снимет фильм «Заточка» по следам нашумевшего дела с Николасом Кейджем и Джоном Траволтой в главных ролях, причем последний будет играть латиноса.

– Энрике, братан! – воскликнул я, радушно раскинув руки в стороны. Он подошел ко мне, и мы изобразили руками целый кордебалет жестов, который означал: «Я не под тобой, ты не подо мной, мы с тобой одной крови, мы – братья». Это поднимало самооценку в глазах окружающих и служило психотерапевтическим методом для Энрике – он верил, что после такой клятвы никто не посмеет его пристрелить.

– Ну, как житуха? – пробасил он и улыбнулся. – Все так же бесцельно палишь бензин на автострадах?

– Ну, ты просто в корень зришь! – сказал я и рассмеялся.

Хук от напряжения даже потерял аппетит. Он знал о репутации «Бандитос» и был готов защитить меня от любой опасности. А еще он очень хотел снова с кем-нибудь подраться. Сэм же спокойно ждал, когда мы перетрем последние новости и наконец-то пойдем ужинать. Он знал, что волноваться не стоит – Сайрус и пальцем не тронет своего спасителя. Молот молча переводил взгляд с одного охранника Сайруса на другого и прикидывал, как лучше их вырубить. Каска, наш самый молодой «кулак», грозно рассматривал «бандитос» из-под лба, стараясь показать, что не струсил.

– Парни, вы постойте тут, – сказал Сайрус и кивнул головой своему окружению, которые остались молча стоять напротив моих ребят, стараясь уничтожить их взглядами посреди опустевшего коридора. Мы отошли в сторону, и Гарри чуть из кожи не вылез, стараясь услышать, что мы говорим. Но его взгляд цепко держал татуированный верзила, которого было опасно злить.

Мы отошли на приличное расстояние, и Сайрус спросил:

– Ну, как твой фэбээровец, скучает? – спросил он лениво. То, что в моей банде был стукач, знали все, кроме Хука. Гарри строил из себя крутого парня, но мы просто развлекались – роняли возле него многозначительные фразы, шептались и делали вид, что что-то замышляем. Он тайно строчил доклады и волновался.

– Да мы не даем ему скучать. Мои парни глумятся над ним как могут! – сказал я, начиная раздражаться. Эта случайная встреча слегка нарушала мои планы, но деваться было некуда. – Правда, все время посылаем по ложному следу, но он надежды не теряет.

Сайрус понимающе кивнул головой.

– А хочешь, наконец-то, делать реальные вещи, а не тупо резину жечь? Можешь крутые бабки поднять, уважение заработаешь… – начал, было, он снова. Каждый раз, когда я его вижу, он снова и снова заводит эту тему. Пока что вежливо, но я видел, что его терпение не бесконечное, и он скоро перейдет к попыткам подкупить или запугать меня.

– Я благодарю за предложение, но вряд ли. Мне неприятности с законом не нужны. Да и ребята мои против. Они не готовы бросить привычную жизнь, – сказал я, пытаясь найти в его глазах понимание, но они только потемнели от отказа, как я и предполагал. Он насупил брови и недовольно затоптался на месте, потому что не привык к отказам. Низкий порог терпения – главный признак преступников всех мастей.

– Я тебе в последний раз предлагаю. Ты подумай хорошо, – сказал почти речитативом Сайрус, – подумай хорошо, чувак! – И, не дождавшись ответа, с мрачным видом пошел в сторону своих ребят. Он спал и видел меня в своей охране, потому что был уверен – я смогу его защитить и не буду рваться к власти. Знал бы он, чего просит…

Я вздохнул и подошел к ребятам, которые с чувством глубокого удовлетворения наблюдали удаляющиеся спины в кожаных безрукавках с логотипом «Бандитос».

Молот лучше всех подытожил результат нашей встречи:

– Редкое хулиганье… Пива бы.

Мы пошли в противоположную сторону, пока не заметили большой рекламный плакат ресторана «Звездный путь». Звучало многообещающе.

– Ну что, перекинем по стаканчику перед концертом? – воодушевленно спросил Молот.

Можно было и не спрашивать, у всех во рту с утра маковой росинки не было, так что пора было хорошо выпить и закусить. Наша компания под пристальным вниманием охраны отправилась на «минус третий» этаж, где, судя по запаху, все жарили на маргарине. Вообще, посещение любого кафе или ресторана было просто пыткой для меня. Симулировать процесс еды я научился давно, но вот спокойно переносить жуткое смешение запахов кухни было невероятно трудно. Я переставал дышать на пороге подобных заведений и только это позволяло в них находиться.

Пока мы спускались вниз по центральной лестнице торгово-развлекательного центра, то успели перепугать пару мамочек с маленькими детьми, потому что Хук обожал ребятню, отчего всегда старался радостно им улыбнуться. А когда не хватает одного переднего зуба, синяк под глазом, лицо бородато и брутально, то его попытки поделиться позитивом с малышней заканчивались бурными детскими слезами. Этот здоровяк всегда искренне расстраивался и потом ходил смурной.

Девушка, одетая в костюм французской фрейлины 18-го века, на входе в ресторан вручала посетителям какие-то пригласительные. На них было написано «Выставка произведений искусства 18-го века. Музей изобразительного искусства города Сиэтл, 3-й этаж». Она смело улыбнулась и вручила Сэму пригласительный, который, прочитав содержание, отдал его мне со словами:

– Эльф, это по твоей части!

Его же больше интересовал бифштекс и интригующая мушка на щеке девушки.

– Приходите, вам понравится! – бойко сказала она, решив, что мы ни за что не пойдем – не тот контингент, но глазки построить все равно стоит – ради поднятия самооценки.

– Вы просто обворожительны! – сказал Сэм, вдруг поцеловав ее изящную ручку. Как всегда это сработало: ее сердце забилось сильнее, а зрачки расширились. Сэм пристально посмотрел ей в глаза, ожидая ее ответного хода. Но девушка замешкалась и, не найдя что сказать, в ответ просто протянула ему пару пригласительных.

– Еще совсем зеленая! – вздохнул Сэм и первым зашел в «Звездный путь».

Парни разглядывали обстановку этого заведения с немым восхищением: какому-то гениальному дизайнеру пришло в голову оформить помещение в стиле сериала «Star Trek». Футуристические столики и стулья из прозрачного пластика на фоне оранжевых стен из плексигласа смотрелись довольно хорошо. Мигающие загадочным тиком лампочки имитировали на стенах тревожную обстановку открытого космоса.

Напитки, конечно же, подавались в футуристических колбах, а греческий салат на прозрачной тарелке выглядел как результат удачного эксперимента.

Администратор, одетый как доктор Спок из сериала «Стар трек», взметнул вверх нарисованные черные брови вразлет, когда увидел шестерых немытых байкеров на пороге своего футуристического ресторана.

Его жизненный опыт подсказывал, что мы перепутали сие высокое заведение со стрип-баром. Поэтому он стремительно подошел к нам и сказал скороговоркой:

– Рады видеть вас в ресторане «Звездный путь»!

Вам подсказать ближайшее заведение массового питания? Боюсь, что вы неверно поняли направление нашего ресторана…

– Здоровья и процветания! – сказал Гарри, вскинув руку с раздвинутыми пальцами, как это делал в фильме настоящий доктор Спок.

– Нам бы пожрать и выпить, если, конечно же, в концепцию вашего заведения входит кормление уставших и голодных, да к тому же очень злых людей.

Хук многозначительно отодвинул стул от столика администратора на входе и приподнял его, словно прикидывая его вес. Доктор Спок намек понял и сказал:

– Могу предложить вам столик у окна, – и живенько унесся в том направлении. Мы пошли за ним, ловя удивленные взгляды немногочисленных посетителей ресторана.

Усевшись за стол, Каска сказал восхищенно, проведя рукой по столу:

– Эх, красота!

Он вообще всему умилялся и восторгался, словно только вчера вылупился на свет.

– Да уж… – сказал Молот, рассматривая через плечо ассортимент бара.

Чернокожая официантка, пытающаяся затмить Охуру количеством и качеством завитков в прическе, принесла нам меню. Мы изучали его недолго, после чего выяснилось, что нам: первую, вторую и пятую страницы и пиво.

«Охура» убежала на кухню, неся новость жадным на сплетни поварам, что сегодня, может быть, случится драка, если они, как следует, не постараются. Те намек поняли и принялись быстро выполнять заказ.

Себе я заказал картошку фри, салат и жареную телятину. Все равно есть не буду, только делать вид, что ем. Сегодня было время проиграться, так что приступ язвенной болезни разыгрывать не буду, начну шоу, когда еда исчезает с вилки до того, как я стану ее жевать, где-то на полпути между тарелкой и зубами. На мое счастье, люди считали неприличным разглядывать другого человека, когда тот ест. Сегодня я буду прятать человеческую еду в вазу около столика. Пока нам несли заказ, мы болтали про всякую чушь, а я то и дело поглядывал на пригласительный билет на выставку. Вдруг захотелось снова побывать в атмосфере 18-го века. Это был прогрессивный и богатый на кровопролития век. Но какой же элегантный и красивый! Предметы изобразительного искусства, в частности гравюры и живопись, были просто безупречны, а музыка, а стихи! Архитектура и одежда были величественными, а люди – одухотворенными и прекрасными в своих заблуждениях. Эх, красивое было время!

– Парни, я бы хотел все-таки сходить на выставку, – сказал я, помахивая пригласительным. В ответ я услышал нестройное мычание. Хук закатил глаза и спросил:

– Эльф, ну скажи мне, как такому мужику, как ты, могут нравиться такие финтифлюшки? Я не понимаю! – сказал он, расстроено подперев рукой голову. Он хорошо помнил меня в драке и искренне не понимал моей тяги к прекрасному. Можно сказать, у него начинался от этого когнитивный диссонанс. Но Сэм, как всегда, выручил меня:

– Да там просто такие телки на картинах, ты бы видел!

– Телки? – воодушевленно спросил Хук.

– Да. Но размером с бензовоз! – вмешался Гарри.

– Ну, у каждого свои предпочтения, – сказал Молот, отчего Гарри притих – все знали его тягу к молоденьким мулаткам.

– Эльф, так что там латинос хотел? – спросил вдруг Гарри.

Решил спросить о главном, пока я думаю о прекрасном. Ну-ну!

– Как обычно, склонял к преступной деятельности. Предлагал дурь возить, но я, как всегда, отказался.

– А чего отказал? Деньжат бы подзаработал… – ответил мой фэбээровский друг.

– Да, Эльф, чего отказываться? – начал Молот, желая подтрунить над Гарри. – Ты мог бы в колесах возить, как все… А потом и оружие можно перевозить. Вот один мой друг… – сказал он и вдруг «поперхнулся» водой.

От досады Гарри чуть не расплакался. Ему очень нужно было хоть какая-то оперативная информация для отчета. Молот прокашлялся и сказал: – А, впрочем, ну эти разговоры! Мне не по себе от общения с этими тварями! Как их только земля носит?

– Вот и я такого же мнения. Так со мной кто-нибудь на выставку пойдет? – спросил я снова, желая завернуть разговор в другое русло.

– Телки, говоришь? – спросил Хук, многозначительно взмахнув бровями.

– В основном, слегка одетые… – с видом заговорщика прошептал Сэм.

– Хм, я, пожалуй, схожу… только сначала поем, как следует! – ответил Хук, поглядывая с надеждой на кухонные двери. Оттуда как раз бодро выпорхнула кучерявая «Охура» с ассортиментом первой страницы меню. Она быстро расставила все на столе и так же стремительно снова исчезла в жаркой кухне. Она решила, что безопаснее отсиживаться там и строить планы мести администратору ресторана, который посадил «банду убийц» именно за ее столик. Пока что она остановилась на жгучем перце, который завтра насыплет в его утренний кофе.

Я принялся совать в рот вилку с салатом, который быстро прятал в вазе, как и планировал. Парни налетели на закуски – они исчезали с тарелок с угрожающей скоростью.

Потом Охура порадовала нас всеми остальными блюдами, которые так же стремительно исчезли с тарелок. Сытые и довольные, байкеры были безопасны, как любые мужчины. Официантка прекрасно это знала и появилась около нашего столика с неземной улыбкой на лице и счетом в руке. Мы молча сбросились по сотне баксов и, не требуя сдачи, встали из-за стола. Охура облегченно вздохнула, довольная чаевыми. Администратор «Звездного пути», видя нас, удаляющихся из зала ресторана, решил сегодня поставить свечку в местном соборе в благодарность за неиспорченный интерьер ресторана. И каково же было его удивление, когда вся наша компания направилась не к выходу, а в бар. Парни расселись у стойки, но я не хотел терять ни минуты.

– Хук, так ты идешь? А ты, Сэм? – спросил я.

– А как же виски?

– А после концерта слабо?

– Лады. Парни, вы тут зависайте, а мы пробежимся и посмотрим на голых баб! – последние слова он громко выкрикнул, отчего в ресторане тут же стало тихо. Десятки возмущенных взглядов сверлили наши удаляющиеся спины.

На входе в музей нас встретил пожилой мужчина в твидовом костюме-тройке, который, казалось, сейчас потеряет свою вставную челюсть от удивления. Одинокие женщины и коллекционеры прекрасного были его публикой, но не байкеры, так уж точно!

– Нам три билета и каталог, пожалуйста! – сказал я.

– Да, да! Конечно, молодые люди, конечно! – сказал он. – У нас сейчас проходит выставка…

– Искусства средневековой Европы 14 – 16-х веков. Судя по каталогу, у вас представлены голландцы, испанцы и представители французской школы…

– Ну, пугай меня, брат, – сказал шепотом Хук, снимая со своей лохматой головы рогатый шлем, пригладив кудри огромной пятерней. На пороге музея он почувствовал себя, как в воскресной школе, то есть преисполнился благоговения и дал себе клятвенное обещание не шкодить.

– Хотя фламандцы представлены слабо, – закончил я и добавил: – Вы не возражаете, если мы начнем с них?

Удивленный старик только кивнул головой и показал пальцем на конец экспозиции.

Сэм с видом ценителя искусства шел по светлому и просторному залу, надеясь увидеть хоть одну голую женщину. Хук шел за ним, надеясь на то же.

Мы разбрелись по разным углам – Сэм нашел искомое, а Хук увидел симпатичную картину с бутылкой вина и свежей рыбой. Не знаю почему, но ему это понравилось. Он диву давался, что так натуралистично нарисовано, даже снова захотелось выпить.

Я же побрел в зал, где были выставлены редчайшие картины древних испанцев, которые были большой редкостью – ведь сохранилось немного картин того периода. Сэм подошел ко мне и спросил:

– Ну почему на картинах либо кто-то умирает, либо страдает? Женщины бледные, как моль, не на что посмотреть!

«Видел бы ты испанок того времени, друг мой!» – подумал я про себя, а вслух сказал:

– Ну, понимаешь, рисовали по канону, тем более, что рисовать-то только учились. Мне кажется, что если бы тогда существовали фотоаппараты, и можно было сфотографировать женщин того времени, то ты бы изменил свое мнение.

– Ну, не знаю… – сказал Сэм и пошел бродить по экспозиции.

А я остался стоять перед картиной Бермеджо «Иисус ведет патриархов в рай» и думал о том, что художник хорошо передал дух той эпохи. То было темное, полное страхов и напряжения время. Люди жили в неуверенности в завтрашнем дне, стараясь выполнить все немыслимые рекомендации по соблюдению праведной жизни, чтобы попасть в рай. И совсем не знали, что это бесполезно – ведь Бог никогда не давал такого списка требований к людям. Все намного проще – «веруй во Христа и спасешься». Но люди из корыстных целей превратили простое и светлое учение Христа в ужасную ношу, которая делала жизнь человека просто немыслимо тяжелой. Ведь требовать святости и праведности от тех, кто дать этого не может, – значит, заранее обрекать их на страдания.

Я рассматривал женские лица на картине, старательно пытаясь не вспоминать одно очень дорогое мне лицо. Почему-то я вдохнул запах картины, надеясь ощутить ароматы того времени – холст пах рыбьим жиром, засохшим медом, канифолью и еще чем-то очень знакомым… Но тут в нос ударил удушливый запах мокрой псины! Он был смешан с едва уловимым запахом вампира, который мне показался очень знакомым.…Не веря себе, я снова принюхался к картине. Нет, цветочные ароматы исходили не от нее. Это был запах живого человека, но в нем было еще что-то от запаха бессмертных. Такого я еще ни разу в жизни не встречал!

Тяжелый аромат оборотня уходил в соседний зал, где были выставлены картины фламандских мастеров. Недолго думая, я пошел туда, по дороге стараясь «прослушать» ментальные голоса посетителей выставки. Но, судя по мысленным диалогам, кроме нас, посетителей больше не было. Значит, аромат тянулся из следующего помещения. Поэтому я покойно зашел в зал, где, к моему величайшему удивлению находились двое – молодая девушка и парень. Невысокой девушке на вид было лет семнадцать, не больше, ее идеальная фигура и бледная кожа указывала на принадлежность к вампирам, но ее сердце билось, причем не как у людей, а лишь изредка! А кожа отражала свет мощных ламп едва различимыми бликами! Она была не человеком, но и не вампиром, странная помесь двух видов! Я даже закрыл и снова открыл глаза, думая, что это просто галлюцинация. Не помогло – она была реальна! Парень же около нее был однозначно оборотнем – высокий, мускулистый брюнет с растрепанными волосами. Они были одеты в дорогую одежду, которая только выглядела обычной – винтажное платье и пиджак у девушки, а также удобная обувь, а парень – в дизайнерских джинсах и белой футболке. На ногах тоже обувь для бега. Бензином они не пахли, значит, либо прибежали сюда из окрестных территорий, либо живут в Сиэтле. Я постарался прочитать их мысли, но что-то не давало мне это сделать, словно они были в коконе, не пропускавшем наружу ни одной мысли.

Терпение парня было на пределе – он стоял рядом с картиной, которую рассматривала девушка, и начал шутливо биться головой о стену, причитая:

– Зачем, зачем я согласился сюда зайти? Ну что тебе в этих картинах, а? Нет, повелся же на твои фирменные глазки! «Брукс, ну, миленький! Всего на пять минут, я обещаю!» – сказал он писклявым голосом, копируя голос девушки.

– Мог бы и снаружи остаться, – ответила та приятным низким голосом, практически носом касаясь полотна. Что она там рассматривала – было известно только ей. Она восхищенно произнесла: – Потрясающе!

– Опять! Нет! Даже слушать не хочу! Все нормальные люди сидят себе в кафе и едят пиццу, а я стою здесь, как последний болван! – ответил он, чуть не плача, при этом эмоционально жестикулируя руками.

– Мы вчера славно поохотились! Тебе мало двух оленей и одного зайца? И кстати, воспринимай это как расплату за бейсбол на прошлой неделе. Поверь мне, смотреть, как люди занимаются спортом, – сущее наказание!

– Да, ладно! Это лучше, чем пялиться на эту мазню!

Вон на стене, напротив, на гараже, картина не хуже нарисована! – сказал он, указывая рукой куда-то в окно.

Причем ближайшее здание было в ста метрах отсюда.

– …Правда, не совсем приличная, но ведь на этом старье все тоже нагишом, да и страшные какие!

– Ничего ты не понимаешь в живописи… – медленно ответила девушка, не отрывая пристального взгляда от картины. Ее густые темные волосы, словно завеса, не давали рассмотреть ее лица. Какой-то знакомый запах исходил от ее волос, но какой именно?

– Братан, вот ты где! – произнес Сэм, хлопая меня по плечу.

Дальше события происходили с невероятной скоростью – парень развернулся на резкий звук и сразу понял, кто я такой. Его глаза полыхнули ненавистью, а лицо перекосилось от злости. Он тут же схватил в охапку девушку и выбежал из зала так быстро, как только смог.

– Да что такое случилось? Терпение лопнуло, да? – послышался в соседнем зале вопрос девушки.

Ханна, не говори ерунду! Потом объясню! Бежим отсюда, я не шучу! – ответил оборотень, спрыгивая вместе с девушкой с открытой террасы вниз, прямо на улицу.

Всего секунда понадобилась, чтобы эта парочка исчезла из зала, словно их тут никогда и не было! От гнева у меня потемнело в глазах. Как Триумвират пропустил подобное? Как они проморгали существование такого… даже не знаю, как назвать?.. Союза? Вампир и оборотень, мирно разгуливающие вместе? Откуда они пришли? Кто создал девчонку? С какой целью? Большая ли стая, к которой принадлежит оборотень? Где они живут? Как такое вообще могло произойти?

Сэм хотел что-то спросить, но, посмотрев на меня, в ужасе отшатнулся. А я всего лишь на секунду потерял контроль над собой – в моих почерневших глазах плескалась ярость, кулаки сжались, и ненависть душными волнами расходились вокруг меня. Я читал в его мыслях лихорадочные догадки, которые были все ужаснее и ужаснее. Он остановился где-то между маньяком-убийцей и психопатом. Я не стал усугублять его душевую травму и сделал единственный подарок, который поможет ему успокоиться.

– Сэм, послушай меня, не бойся. Я не причиню тебе вреда, ты же друг мне, – сказал я, пытаясь улыбнуться, но это вышло плохо. Трудно изображать человека, когда ты прислушиваешься к торопливому бегу двух нелюдей в квартале отсюда. Вот они свернули к причалу парома, который курсировал между портом и островом Бейнбридж, а потом, судя по всплеску, прыгнули в воду. Все! Мне теперь не найти их! Я от разочарования негромко зарычал.

– Чувак, ты чего? – спросил Сэм, пятясь от меня.

Я вздохнул и закрыл глаза, приказав себе успокоиться. А когда открыл, то глаза снова были светло-желтые.

– Твои глаза меняют цвет? – спросил он дрожащим голосом.

– Да, когда злюсь – становятся темными, – ответил я как можно спокойнее.

Сэму вдруг стало очень неуютно рядом со мной и он беспокойно посматривал на выход, думая, как же отсюда слинять. Мне тоже пора было уходить – шутки кончились, пора заканчивать эту игру в байкера.

Я осторожно взял моего, перепуганного до смерти, друга за плечи и, посмотрев в глаза, сказал:

– Дружище, ты забудешь меня и все, что со мной связанно. Ты никогда не вспомнишь меня и не станешь искать. Женись на хорошей женщине и перестань курить дурь.

Потом проник глубже в его сознание и внушил забыть все, что было связано со мной. Его глаза стали словно стеклянными – не выражали ровным счетом ничего. Через пять минут он придет в себя и будет смутно помнить события прошлого, но только не меня.

Я напоследок обнял Сэма и с большим сожалением вышел из зала, направившись на поиски Хука. Он оказался в комнате для курения, куда недавно зашел, успев прикурить сигарету. Ввести его в бессознательное состояние было нетрудно – он по жизни непрочно держался в сознательном. Было трудно смотреть в отрешенные глаза Хука – мне было жаль с ним расставаться. Но стереть его память было просто. Напоследок я сделал ему небольшой подарок – внушил ему спокойствие, о котором тот всегда мечтал.

В баре ресторана «Звездный путь» я нашел остальную компанию – Гарри, Молота и Каску. Пришлось подозвать Гарри к себе. Он нехотя поднялся и подошел, слегка качаясь от выпитого спиртного. Он с непониманием смотрел на меня, когда я пристально посмотрел ему в глаза. Со стороны это выглядело как общение двух друзей.

– А теперь ты, фэбээровская крыса, возвращайся в Вашингтон и напиши подробный рапорт о том, что зря потратил год на наблюдение за нашей бандой. Мы оказались простыми бездельниками и прожигателями жизни. В справочнике по бандам отметь нас как «бесперспективные» и забудь навсегда. Займись спортом и перестань ненавидеть людей.

Я шел к остальным ребятам, которые как раз рассказывали друг другу истории из своей жизни. Прощаясь с ними, я сделал небольшие «подарки» – внушил Молоту надежду на лучшее, а Каске просто стер память о себе.

Уходя от них, старался не оборачиваться, испытывая сожаление, – они были неплохими людьми, и мы хорошо проводили вместе время. Но все равно момент расставания должен был когда-нибудь настать, ведь не могу же я быть с ними вечно, даже если мне этого очень хотелось.

Идя по гулкому коридору, я ощущал, как мой рассудок становится привычно холодным и расчетливым. Я понимал, что байки, бесконечная дорога, бары и вечеринки, а также прочая атрибутика кочевой жизни закончились. Прямо под моим носом произошло непростительное преступление – вампиры в открытую общались с оборотнями, а вся моя тщательно продуманная система управления не сработала. Однажды я уже с таким сталкивался и прекрасно знал, чем может окончиться подобный союз. У меня не возникало сомнений – этот случай намного опаснее, потому что девушка была непонятной смесью вампира и человека, что само по себе было недопустимо. Но раз она была наполовину такой же, как я, значит, знала о возможном наказании за общение с оборотнем.

Через четверть часа я выходил из концертно-развлекательного комплекса «Спейс Нидл» с записью камер наблюдения музея в кармане. На них я надеялся лучше рассмотреть странную парочку. На автостоянке было многолюдно – скоро должен был начаться концерт и люди спешили попасть внутрь огромного здания до его начала. Я вскочил на мотоцикл и помчался на предельно допустимой скорости в аэропорт Сиэтла, где намеревался взять билет на ближайший рейс до Рима, откуда потом бегом доберусь до Флоренции, где навещу Триумвират. У меня к ним было очень, очень много вопросов!

Ноябрь 2013 г. Остров Хелби, г. Бейнбридж, Канада

Я опять приблизила свое лицо ближе к зеркалу, чтобы лучше рассмотреть кожу – тональный крем был нанесен таким густым слоем, что лицо напоминало безжизненную маску. Алиса потратила кучу времени, собственноручно смешивая содержимое различных баночек, чтобы создать этот «шедевр». Солнечный луч, попадая на кожу, вызывал едва уловимое свечение, это выглядело, как будто я нанесла на кожу пудру с эффектом «алмазная пыль».

Мои неестественно светлые глаза цвета калифорнийского песка в данный момент были закрыты линзами, придававшими глазам не былой цвет расплавленного шоколада, а вызывали ассоциации с весенней грязью. Сильное и изящное тело пришлось драпировать необъятным свитером и мешковатыми джинсами. Волосы были собраны в хвост, а для полноты образа я одела тоненький обруч на голову. Вот уж не думала, что когда-нибудь придется потратить столько усилий, чтобы вернуть себе подобие прежней меня – болезненной, худой и нескладной Бэль Сигнет. Я не скучала по своей человеческой жизни, потому что бессмертие досталось мне нелегкой ценой.

И все-таки я продолжала вглядываться в свое отражение. Словно призрак смотрел на меня. Призрак, который против моей воли притянул из трудноразличимого прошлого старых знакомых, друзей и пару нерешенных проблем. Я раздосадовано нахмурилась.

Солнечный свет наполнил комнату золотым туманом, и мириады солнечных зайчиков осветили комнату – это солнце отражалось от рук Эдуарда, внезапно обвивших мою талию. За три года пребывания в новой ипостаси вампира я так и не привыкла к его внезапным появлениям, настолько быстр он был.

– Ты прекрасна, моя Бэль, – прошептал он мне на ухо. – Как всегда.

Прикосновение его губ к шее вызвали волну приятных мурашек, прокатившихся по спине. Как всегда, Эдуард пытался отвлечь меня от неприятных мыслей. Я рассеяно улыбнулась. Он заглянул мне в глаза и нахмурился. Через пару секунд взаимного молчания Эдуард нежно, но настойчиво сказал:

– Бэль, расскажи, что тебя так беспокоит, потому что я сейчас продумываю примерно сотую причину твоего выражения лица, и, честно сказать, они все ужасней и ужасней.

Я в ответ лишь покачала головой.

– Ну, тогда я зову Джека и Алису… – сказал Эдуард, лукаво улыбаясь мне.

Представив, что начнется, когда его брат и сестра сюда придут – Алиса начнет ужасаться от моего внешнего вида и что-то бесконечно поправлять, а Джек начнет уговаривать меня не волноваться – я решилась на откровенность. Повернувшись к Эдуарду, я ответила:

– Понимаешь, я похожа на… на плохую копию себя самой, как двойник. Моя мать Мо хоть и творческая натура, но очень наблюдательна. Она в два счета поймет, что что-то не так. Только посмотри на эти глаза, она моя мать и как никто другой знает меня!

– Все, зову Джека, – тихо сказал Эдуард, отстраняясь от меня.

– Нет, Эдуард, просто столько воспоминаний нахлынуло, я как будто вернулась в свою человеческую жизнь, – я пыталась удержать его за руки. Было приятно чувствовать себя наравне с ним, даже контролировать себя, чтобы не сделать ему больно.

Эдуард застыл на месте от моих слов.

– Бэль, прекрати хандрить, – весело произнесла изящная Алиса, появившись в дверях моей комнаты. Ее волосы сегодня были синего цвета, – видимо, она снова трудилась над новым образом. – Все пройдет просто отлично, можешь мне верить! – сказал она, как всегда, веселым голоском, остановившись за моей спиной. Потом осторожно поправила на мне свитер и ободряюще улыбнулась моему отражению.

Казалось, что от ее появления атмосфера в комнате наполнилась оптимизмом. В руке она держала пару простеньких кед. Она протянула их мне, морща носик.

– Все пройдет нормально, я почти уверена. Не верю, что это говорю, но я предлагаю тебе одеть кеды. Они придадут тебе более «человеческий» вид. Согласись, что люди ходят по осеннему городу именно в обуви, а не босиком.

Она указала своим пальчиком с идеальным маникюром на мои босые ноги.

– Алиса, спасительница, – констатировала я. – Я со всем забыла про кеды.

Воевать с ней по поводу содержания моего гардероба было занятием бесполезным, так как Алиса пускала в ход все свое обаяние, чтобы безгранично хозяйничать в моем шкафу. Однажды я устроила тихий бунт и самостоятельно купила себе пару джинсов и молодежных футболок с надписями. Все это я носила ровно неделю. И до сих пор не знаю, куда Алиса их дела. Могла и сжечь. Хотя она и ходила с невинным видом, я уверена, что это ее рук дело!

Эдуард с Алисой переглянулись, и мой муж незаметно кивнул головой. Опять они секретничают у меня за спиной! Алиса умчалась вниз, и через пару секунд (ровно столько было нужно, чтобы разыскать Джека) на меня нахлынуло неземное спокойствие.

– Джек, спасибо, но я пока еще не срываюсь с катушек. Пока что просто волнуюсь, – заявила я в никуда, зная, что он меня все равно услышит.

– Не уверен, – сказал он мне через окно, сидя на толстой ветке дерева прямо за моим окном и практически гипнотизируя взглядом. Муж Алисы «читал» эмоции и чувства любого существа, как открытую книгу.

Рядом с ним сидел еще один брат Эдуарда – Келлан, свесив босые ноги с ветки, и с любопытством меня разглядывал. По его испачканному кровью лицу я догадалась, что сегодня охота была удачной. Наверное, завалил парочку медведей.

Я поискала взглядом молодого оборотня Брукса и мою дочь Ханну, но ни у реки, ни в лесу их не было видно, значит, домой они еще не вернулись. Скорее всего, опять пропадают в Сиэтле, совершая набег на холодильник Брукса, хотя уже должны были вернуться и изображать нормальных людей, сидящих на диване перед телевизором в гостиной. Брукс жил в городе со своей семьей, которые в человеческом мире были дантистами, но на самом деле были оборотнями. Их сущность не мешала им жить в человеческом обществе, да и споров за территорию с нами не возникало. Мы фактически жили в Канаде, а они – в США. Они охраняли Олимпию от вампиров, за маленьким исключением – от всех, кроме Ханны. Потому что она не считалась вампиром – ведь была наполовину человеком, да и не питалась кровью людей, а еще могла есть обычную пищу.

Решение Брукса и Ханны встречаться вызвало бурю негодования с обеих сторон. Эдуард и Вилли даже встречались, чтобы обсудить проблему, в лучших традициях спагетти-вестерна. На нейтральной территории, с гарантиями безопасности и в людном месте. Отец Брукса Вилли был огорчен сильнее нас, потому что поступок его сына был чуть ли не предательством в его понимании. Но когда Эдуард объяснил ему из какой Семьи происходит Ханна, что мы не питаемся кровью людей, а ее дедушка работает онкологом в госпитале Сиэтла, то напряжение пошло на спад. Но все равно подозрительность, как глухая стена, стояла между нами до сих пор.

Но дети поступили мудрее нас – они обменялись кольцами и объявили всем, что теперь они – жених и невеста. Деваться было некуда и нам пришлось смириться. Тем более, что их свадьба должна была состояться в будущем году. Так что теперь они могли быть официально постоянно вместе, расставаясь только на время – Бруксу нужно было патрулировать территорию Сиэтла время от времени, вместе с родителями. В этом году он окончил школу, а осенью планировал поступать в один университет с Ханной. Какой – они еще не выбрали, но был вариант, что тоже в Принстон.

Ох уж эта парочка, они как одно целое – всегда вместе, живут друг другом, всегда счастливы, хотя, по сути, такие разные! Склонность Брукса к необдуманным поступкам сглаживается рассудительностью Ханны, хотя ей было всего три года отроду. Она даже заставила его закончить школу, и при том на отлично! До сих пор помню недоумевающие глаза директора школы, когда Брукс читал напутственную речь студентам как лучший ученик. Речь написала Ханна, поэтому я подозреваю, что значение некоторых слов директор потом тайком искал в толковом словаре. Только безграничная любовь Брукса к моей дочери помогла ему не свихнуться над спряжениями французских глаголов.

Ханна на людях все еще не появлялась, потому что о ее существовании знала только стая, мой отец Генри и Вилли. Росла она стремительно, опережая человеческих детей невероятными темпами. Но первой полувампирке-получеловеку это было позволительно. На семейном совете Диксон предложил Ханне подождать до того момента, когда она полностью подрастет, и под видом его племянницы явить себя тесному мирку Бейнбриджа. Потом мы планировали вместе продолжить обучение в каком-нибудь противоположном уголке страны, в престижном университете. После его окончания мы планировали прожить пару лет на Амазонке… Как бы мне не хотелось, но рано или поздно все равно придется уехать, как только Ханна достаточно подрастет. И грустнее всего было понимать, что вернуться сюда мы сможем уже не в этом поколении людей. Учеба в университете существенно не добавит Ханне знаний – ничего нового для себя она там не узнает. Уже сейчас она могла преподавать английскую литературу, потому что книги и картины были ее истинной страстью.

Спросите обычную девушку, что она хочет получить на день рождения, и, скорее всего, получите заказ на платье или новую машину, а наша Ханна с лихорадочным блеском в глазах выдаст целый список авторов. И неизменно получит их все. От папы. В первом издании. Количество выученных ею языков перевалило за десяток. Я еле за ней успевала.

В папином кабинете на полках была прекрасная коллекция музыки, у дочери в комнате на многочисленных полках – потрясающая библиотека. Бедный Брукс поневоле стал разбираться в мировой литературе, что было неизменным источником насмешек его стаи, которая сейчас состояла из двух оборотней – его двоюродной сестры Теи и старшего брата Мэта. Каждый раз, превращаясь в волка, он объединял свой разум с их разумом, и получасовая лекция Ханны об очередной отличной книге становилась достоянием общественности. Брукс спокойно реагировал на подтрунивание, потому что настолько обожал объект своей любви, что с радостью занялся бы даже вязанием крючком, только чтобы Ханна была счастлива.

Нам было пора в аэропорт, чтобы забрать Мо. В гараже Лили снова что-то «улучшала» в одном из семейных автомобилей и на наше появление отреагировала в «фирменном» своем стиле:

– Алиса, это будет чудо, если все сработает! Не лучше было просто уехать? Мы могли бы сейчас быть за тысячу километров отсюда, и спокойно, я подчеркиваю спо-кой-но, жить среди саванны! А не устраивать клоунаду с переодеванием! – она выговорилась и, нахмурившись, стала сверлить Алису недобрым взглядом.

– Ты, как всегда, несколько пессимистично смотришь на вещи, к тому же привычно недооцениваешь Алису, – сказал Эдуард, стараясь защитить сестру от нападок.

– Все равно это глупо и безответственно! – заявила Лили и, захлопнув капот машины, раздраженная, вышла из гаража, и я услышала, как Келлан спешит к ней, чтобы успокоить.

– Малышка, ты все еще нервничаешь? – сказал он нараспев, беря Лили за руку. Она взглянула на него, как обиженный ребенок, и Келлан осторожно ее обнял.

– Ты не волнуйся, Триумвират ничего не узнает! А если узнает – я головы лично всем откручу, обещаю тебе! – сказал Келлан, гладя ее по голове, как маленького, капризного ребенка.

– А я как раз работаю над тем, чтобы этого не произошло! – сказала Алиса с энтузиазмом. Мы с Эдуардом сели в машину, которая была достаточно скромная по его меркам, но для Бейнбриджа все равно была слишком заметна. Ну не ездят местные рыбаки на «Мерседессе-внедорожнике».

– Думаю, что все будет хорошо, – сказала, улыбаясь, Алиса. – Ханна и Брукс вернутся как раз вовремя, и мы успеем подготовиться к приезду Мо.

Эдуард кивнул и мастерски вывел машину из гаража, и мы помчались по единственной заасфальтированной дороге в округе, которая вела к парому до Сиэтла.

Я знала, что в ближайшие два часа Диксон вернется с дежурства в госпитале, а Элиза приготовит праздничный ужин для Мо и Ханны. Алиса приготовит ей комнату на втором этаже, рядом с комнатой для нас с Эдуардом (ведь люди, знавшие меня как человека, считали, что мы жили вместе с ними). А во флигеле уже была готова комната для моей дочери Ханны – якобы обычного американского подростка – постеры Рианны на стенах, гитара, книги и полный шкаф одежды. В общем, декорации для имитации нормальной человеческой жизни были готовы. Ничто не должно было натолкнуть мою человеческую маму, которая не знала о том, что я стала вампиром, на мысль, что Ханна – наша с Эдуардом дочь, а Рождество она встречает с семейством вампиров-вегетарианцев.

Алиса предупредила, что погода будет пасмурной и дождливой, как, впрочем, и всегда. Когда-то холод и сырость навевали только тоску, а сейчас я буквально благодарила провидение за свинцовые тучи, низко висевшие над землей. Мы ехали молча, слушая рев мотора.

Мистер Эдуард Ричардсон задумчиво смотрел на дорогу. Потом выключил радио и сказал:

– Бэль, я… мне так… Нет, я бы хотел, чтобы такая ситуация никогда не возникла.

Я удивленно посмотрела на него.

– Ты о чем?

Он нахмурился и сказал:

– Я считаю, что из-за встречи со мной ты перенесла многое… боль расставания… – при этих словах он слегка зажмурился и сжал руль сильнее, – испытала на себе ненависть бессмертных, твоя жизнь находилась под угрозой и, в конце концов, ты ее потеряла.

Я уже, было, открыла рот, чтобы начать яростно с ним спорить, но он сказал:

– Умоляю, дай мне выговориться!

Мне было невыносимо смотреть, как он мучается от чувства вины, не желая понимать одно – я все прожитое считаю платой за то, что я обрела с ним. Я обрела его. И это главное. Я сложила руки на груди и, понимая свое бессилие, уставилась на него.

– Мне только приходится догадываться каково это – видеть своих родителей живыми после перерождения. Я бы многое отдал, чтобы мои родители жили, но, увы…

Я понимала, что он издергался сам от переживаний, и сейчас не лучшее время, чтобы их обоюдно разделять. Поэтому я подняла палец и сказала:

– Эдуард Ричардсон!

Он запнулся и, не глядя на меня, сказал:

– Не желаешь слушать? – на его лице промелькнула гримаса боли.

– Нет. Ни сегодня, ни завтра, никогда. Мне больно видеть, как тебя съедает чувство вины. И не позволю дальше тебе продолжать в таком духе. Я тебя люблю и простила себя за все мои глупости, в которых ты винишь себя. Хочешь, выдам тебе индульгенцию? Думаю, что Джек поможет ее подделать, печать будет как настоящая!

Эдуард усмехнулся. Но глаза остались серьезными.

– Ты еще не улавливаешь все нюансы…

Закрыв глаза, я стукнулась головой о подголовник сиденья и сказала:

– Да, я маленькая, глупенькая вампирша, которая не понимает всю тяжесть сложившейся ситуации. И настрадаюсь еще, когда поумнею и пойму, что недостаточно намучилась. И тогда ты мне все это расскажешь.

Я зло уставилась в окно, сложив руки на груди, не желая продолжать разговор. Так мы проехали половину пути. Потом Эдуард шумно выдохнул и сказал:

– Я, наверное, опять преувеличиваю?

Мне не хотелось разговаривать, я просто утвердительно кивнула головой. Мы проехали еще пару минут.

Чтобы как-то разбавить тишину, Эдуард стал напевать мою любимую мелодию. Я стала тихонько подпевать. Он улыбнулся и запел увереннее, чувствуя, что ссора миновала.

На пароме было многолюдно, мы даже встретили пару соседей, которые радостно сообщили нам о своих рождественских планах. Они уезжали во Францию на две недели, где планировали посетить замок Тюильри и проехать на велосипедах вдоль Лазурного побережья.

Припарковавшись на стоянке у аэропорта, мы вскоре стояли в толпе встречающих, которые ждали прибывающий с минуты на минуту рейс. Мне было неуютно от того, что люди стояли так близко. Женщины и дети, мужчины и старики неимоверно аппетитно пахли. Мне казалось, что весь аэропорт до стеклянного верха наполнен биением тысяч сердец. А огромное количество стекол отражало это биение слабой вибрацией, смешиваясь с механическим бряцанием, лязгом эскалатора и лифтов. Честно говоря, они сливались в сплошную какофонию, которая все равно не заглушала звук сердец, качающих кровь. Это было настоящей пыткой. Но самое худшее было то, что окружающие до ужаса аппетитно пахли. Отчего-то тело решило, что мы на охоте, и рот наполнился ядовитой слюной; мне пришлось сильно сжать кулаки, чтобы удостовериться в послушании собственного тела. Я взглянула на Эдуарда. Он стоял как ни в чем не бывало и, спокойно глядя мне в глаза, сказал:

– Не нужно сосредотачиваться на этом. Просто думай о том, как обрадуется Келлан, если ты все-таки откроешь счет.

Я скорчила недовольную гримасу, почувствовав, что немного расслабилась. Келлан давно поспорил, что я стану кровожадной вампиршей, которая будет убивать всех направо и налево. Эдуард прекрасно знал, что я ни за что не позволю себе подобного. Хотя мне иногда до чертиков хотелось попробовать эту ароматную, теплую… Все, мне нужно было на воздух. Скорее бы Мо прилетела. Скорее бы убраться из аэропорта!

Я переступила с ноги на ногу и заставила себя двигать плечами, словно я дышу. Как только я перестала дышать, безумное пламя в горле стало жечь не так сильно. Мышцы постепенно стали расслабляться, и я просто наблюдала за происходящим. Эдуард, увидев, что кризис миновал, просто обнял меня за плечи. Потом с горькой улыбкой добавил:

– Все-таки мне следовало чаще бывать с тобой среди людей. Ты так совсем отвыкнешь от их запаха.

Я кисло улыбнулась в ответ и еще раз поправила большую куртку, которая, по плану Алисы, должна была прикрыть совершенное тело, создавая впечатление неуклюжести и беспомощности. Немного ссутулилась. Потом поправила волосы, собранные в хвост. Алиса стянула их максимально туго, чтобы зрительно уменьшить объем.

Наконец-то в дверях появилась загоревшая Мо, которая пыталась найти нас в толпе встречающих. Мама, конечно же, была одета не по погоде – какая-то легкомысленная куртка и джинсы. Правда, Мо обернула вокруг шеи несколько раз огромный шарф, надеясь, что он спасет ее от холодных ветров Северной Америки. Она немного поправилась, и седых волос стало больше, но это была все та же милая и задушевная Мо.

А когда я увидела ее теплые глаза с любимыми морщинками-лучиками вокруг, то моя внутренняя оборона вдруг рухнула. Я поняла, как соскучилась по ней. И если бы мои глаза могли плакать, то сейчас бы с удовольствием разрыдалась от счастья. Она искала нас глазами в толпе встречающих, несколько раз ее взгляд проскользнул по мне, но остановился только на Эдуарде. Потом она посмотрела на меня, и я услышала, как сбилось биение ее сердца, и она издала судорожный вздох. Я даже сделала шаг назад, на секунду решив скрыться в толпе, однако мягкое движение рук Эдуарда остановило меня. Он улыбнулся и повел меня к Мо. Минутный испуг прошел, и я словно очнулась. Страха и неуверенности больше не было.

Я бросилась к ней навстречу, правда, вышло несколько быстро для человеческих глаз.

Мы остановились напротив друг друга, и я с опаской ожидала первой фразы Мо. Она сказала:

– Моя девочка, как ты похорошела!

Но не настораживающее «Ты ли это?» или «Ой, что с тобой произошло?» Я почувствовала облегчение, хоть и мимолетное – Мо все-таки заметила разницу. Я не стала себя в этом обманывать. Она кинулась обнимать меня, а я только попыталась расслабиться, надеясь, что так мое каменное холодное тело будет более узнаваемым для мамы. Я неуклюже обняла ее, даже пыталась потерять равновесие при этом. Но не удалось. Какой-то встроенный гироскоп в голове не давал мне ни одного шанса на падение.

Эдуард беззаботно сказал:

– Многие женщины расцветают в счастливом браке.

– Какой самонадеянный! Мне это нравится! – счастливо заявила Мо. – Она в отличной физической форме! Ты занимаешься спортом? – спросила она у меня.

– И да, и нет. Если пешие походы в горы можно назвать спортом, то – да, – вежливо ответил Эдуард.

– О, и еще плаваньем иногда занимаюсь. В университете есть отличный бассейн, – добавила я, использовав на ответ весь кислород, который у меня был.

– И с чего бы это вдруг? Ведь ты спорт всегда не любила.

– Пришлось, Мо. Лихорадка, которую Бэль подхватила в свадебном путешествии, настолько подорвала ее здоровье, что Диксону пришлось разработать индивидуальный план занятий для нее. Прогулки, походы, плаванье, правильная диета, – он сказал это с самым серьезным видом, но в глазах затаилось веселье. – И вот результат!

– А почему же ты мне ничего не рассказывала? – спросила Мо с обидой.

– Мам, ну представь. Пишу тебе письмо: «А завтра мы идем в поход в горы. Эдуард говорит, что на два дня». А ты сидишь и думаешь, вернусь я или нет. И вообще, я хотела тебе сделать сюрприз!

– Удалось, тебе определенно удалось, милая. Жаль, что с голосом ничего не сделаешь… Эдуард, ведь тут ничего не сделать?

Эдуард грустно ответил:

– К сожалению, повреждение голосовых связок были настолько серьезными, что мы рады тому, что Бэль вообще может говорить. Голос изменился всего на парутонов. Мне очень нравится.

Мо посмотрела на него и, видя, как он искренне это сказал, решила вопрос закрыть.

Потом обняла и его. Эдуард мастерски избежал прикосновений к открытой коже, которая была ледяной для Мо.

– А где Элиза? А Диксон? Твои родители не смогли приехать? – вдруг спохватилась мама, когда мы направлялись к машине.

– Мои мама и папа ждут вас сегодня к ужину, – невозмутимо ответил Эдуард.

Мо немного стушевалась. Эдуард тут же добавил:

– Мы, конечно, могли бы пригласить вас остановиться у нас, но последнюю свободную комнату заняли мы с Бэль. – Мы по легенде приехали из университета на рождественские каникулы.

– Да, ничего. Я думаю, что гостиница мне подойдет, – сказала немного приунывшая Мо.

– Мам, ну зачем тебе гостиница? Генри согласился тебя приютить. Тем более, он целыми днями на работе. Он будет даже рад. С тех пор, как я вышла замуж, он похудел и отвык от нормальной пищи, – вот сама увидишь!

Мо неуверенно посмотрела на меня.

– Ты уверена, что это хорошая идея? – спросила она, когда мы подошли к конвейеру, на котором с минуты на минуту должен был появиться багаж мамы.

– Конечно. Ты дашь пищу для сплетен на два года вперед! Ты не можешь лишить Бейнбридж такого удовольствия.

Мама кисло улыбнулась и добавила:

– Я, наверное, до сих пор местная знаменитость. Но мне то что? А вот Генри это может навредить, – сказала Мо, нахмурив лоб.

Мо еще раз обняла меня. Меня обдало жаром ее тела, который только усиливал запах крови. Я напряглась, чтобы не наделать глупостей.

Мо мою реакцию восприняла неправильно – она неловко отстранилась и почему-то расстроилась.

– Нет, мама. Это не обсуждается. Мы уже все решили, – сказала я и взяла Эдуарда за руку, отодвигаясь от Мо как можно дальше. Пусть думает, что я от нее отвыкла, чем вглядывается в мои черты лица. Я вдруг поняла, что легкое отчуждение – это то, что нужно!

Я глянула на Эдуарда – он с непроницаемым лицом обратился к Мо:

– Я предлагаю ехать, пока нет вечерних пробок на дорогах. И кстати, Элиза приготовила в честь вашего приезда прекрасный ужин. Я надеюсь, вы любите красное вино, хотя мама припасла и белого… а поверьте, должен быть весомый повод, чтобы Элиза достала свое лучшее вино. Она так ждала вашего приезда…

За непринужденной болтовней мы добрались до нашей машины. Я шла сзади них, наблюдая как Мо, взявшая Эдуарда под локоть, слушала его с выражением детского восторга на лице. Как же легко ее отвлечь!

В машине Мо быстро, сбивчиво и эмоционально рассказала о последних событиях. Я слушала вполуха, потому что прекрасно знала обо всем из ее писем. Дела у Джо шли все лучше, но по-прежнему не настолько, чтобы купить новую машину. Они сейчас жили в Фениксе и планировали остаться там навсегда. Мо занималась йогой и хотела написать картину, сюжет которой пришел ей в момент пребывания в какой-то диковинной позе. Она завела кошку, потому что ее попугай улетел. Я еле сдерживала улыбку. Джо во всем ей потакал. И, судя по ее словам, баловал, разрешая делать все, что ей в голову придет. Но как ей запретишь? Я прекрасно знала затуманенный слезами и надеждой взгляд Мо, попав под прицел которого сделаешь все, что она попросит. А не дашь – возьмет сама на правах взрослой женщины. Ну, просто большой ребенок!

Город встретил нас классическим дождем с сильными порывами ветра. Меня это не волновало, а вот Мо продрогла, пока мы бежали с ней открывать входную дверь, которую я открыла своим ключом. В этом районе, который был официальной окраиной Сиэтла было на удивление тихо.

В небольшом доме было тепло и, главное, сухо. Легкий беспорядок напоминал, что в доме живет законченный холостяк, не хватало домашнего уюта. Мо со вздохом остановилась посреди маленькой кухни и, повернувшись, сказала:

– Так жутко. Вроде бы я только вчера отсюда сбежала. Он что, ничего не менял здесь?

В ее глазах читалась растерянность и удивление.

– Почему ничего? Удочки теперь стоят не в чулане, а гостиной!

Мо рассмеялась и ушла проверять холодильник. Раздался удивленный возглас. Генри забил холодильник до отказа в связи с приездом бывшей жены. И только готовой пищей. Видимо, он помнил о ее кулинаром антиталанте.

Эдуард как изваяние появился на пороге, грациозно неся весь багаж. В его глазах я заметила искорки веселья. Я вопросительно вскинула брови, но он только покачал головой. На холодильнике висела записка от папы: «Мо, с приездом! Чувствуй себя как дома. Буду поздно. Генри».

Ну вот, все прошло намного проще и лучше, чем я предполагала. И зачем было так нервничать? Я с облегчением наблюдала за Мо, которая бродила по дому, перебирая мелкие безделушки и рассматривая фотографии в рамках. Дом, благодаря ее присутствию, стал живее и радостнее. Как будто это было правильно, – то, что она здесь.

Позже Эдуард помог Мо поднять ее вещи на второй этаж, во вторую спальню. Она осталась обустраиваться, а мы попрощались и, пообещав заехать вечером, уехали домой, успев в последнюю минуту на паром.

К моему удивлению, Ханны снова не оказалось дома. Она отпросилась у тети Лили и ушла с Диксоном. Она просила передать мне, что вернется к ужину. О цели и месте путешествия меня в известность не поставила.

Надо будет ее попросить еще раз предупреждать, если куда-то уходит. Хотя я полностью доверяла Диксону, даже радовалась, что он находил время для прогулок с Ханной.

Элиза и Келлан, судя по запахам их кухни, готовили лазанью. Я направилась к ним, чтобы помочь, но дорогу мне преградила Алиса:

– Бэль, грим потечет! Оставайся в гостиной. Мы и без тебя справимся!

Да уж, супер-гримм, который не трескался на моей ледяной коже, был предметом особенной гордости Алисы. Она перепробовала килограммы разных средств, пока не получила нужную консистенцию. И если грим растает и потечет – меня ждет упоительных полтора часа повторной гримировки. Ну, уж нет!

Пришлось развернуться и отправиться в гостиную. Устроившись у окна, снова наблюдала за тем, как прибой перекатывает мелкую гальку, меняя облик пляжа. Я задумчиво разглядывала холодные волны Тихого океана и вспоминала, как узнала о приезде моей мамы.

* * *

Удерживать Мо на расстоянии становилось все труднее. Все-таки мы с ней не виделись более двух лет со дня нашей свадьбы. Всевозможные отговорки по поводу учебы в Принстоне или внезапной болезни начинали становиться подозрительными. Эдуард стал беспокоиться по этому поводу, ведь он считал себя ответственным за безопасность всего клана. Мы должны были вести себя так, чтобы не вызывать ни малейших подозрений у людей.

Диксон предлагал слетать к ней зимой, пока пасмурных дней на Южном побережье будет максимум, но мы все никак не могли уловить самый удачный момент для поездки. Он разрывался между двумя сроками – Рождеством или последней неделей февраля. Но случай, как всегда, решил за нас.

Прекрасным декабрьским вечером, когда Ханна заснула в своей половине дома (дядя Келлан постарался на славу, когда книги стало некуда складывать, достроил еще две комнаты), мы с Эдуардом удобно расположились у камина после удачной охоты. Я взглянула на Эдуарда, в объятьях которого полулежала. Он задумчиво смотрел на огонь в камине и был похож на прекрасную статую – его волосы были, как всегда, взъерошены, а блики огня делали глаза похожими на жидкое золото. Когда мой взгляд скользнул по широким плечам и рельефной груди, то я отчего-то счастливо вздохнула. Не знаю, о чем он думает в такие моменты, но он вдруг посмотрел на меня, улыбнулся и наклонился надо мной, чтобы поцеловать. Его руки при этом начали медленно спускаться вниз, но тут внезапно зазвонил телефон, который я оставила на низком столике у камина. От огорчения я зарычала, думая, куда бы его зашвырнуть. Но Эдуард глянул на циферблат и сказал:

– Это твоя мама. Поговори с ней, я никуда не денусь, честно! – сказал он и многозначительно поднял брови.

Я пробурчала что-то не совсем вежливое и взяла телефон. Мо стала звонить в последнее время все чаще и чаще, неустанно делясь последними новостями своей жизни. Меня это раздражало, потому что я, как заметил однажды Эдуард, фиговая врунья. А врать приходилось много и постоянно.

Мо бодро затараторила:

– Бэль, здравствуй, ты не занята сейчас, может быть, я отвлекаю тебя от учебы?

По официальной версии, мы сейчас должны находиться в Принстоне и уже заканчивать первый семестр обучения. На самом деле, руководство Университета согласилось на дистанционное обучение, приняв во внимание тот факт, что мое подорванное здоровье после тропической лихорадки, которую я якобы подцепила в свадебном путешествии, требует постоянного наблюдения у Диксона, хотя бы в течении года. Это ложь № 1. Вот ложь № 2: мой голос после жуткой болезни изменился и после проблем с кожей у меня на лице появились уродливые рубцы. Поэтому я пошла на пластическую операцию и немного не похожа на себя прежнюю на тех фотографиях, которые я высылаю маме по электронной почте. Да, кстати, и на солнце мне лучше реже появляться, чтобы кожу не повредить. Представьте, что я вынуждена все это рассказывать собственной матери! Правда, моя высокоморальная часть успокаивается тем, что я делаю это ради ее безопасности: мы ни каким образом не должны рисковать жизнью моих родителей.

Мама звонила мне исключительно на мобильный, потому что я якобы отказалась от телефонного номера в комнате общежития.

На радость Диксона в Принстоне я выбрала медицинский факультет, хотя подумывала и о профессии психолога. Со временем вариант с психологией отпал, потому что мне казалось, что сталкиваясь с темной стороной человеческого естества, я могу испытать соблазн отказаться от «вегетарианства».

Я планировала стать генетиком, хотя на самом деле моей целью есть и будет изучение особенностей двух интересующих меня видов – вампиров и оборотней, а еще – изучение генетической структуры собственной дочери. Ведь когда-нибудь, я честно стараюсь не думать об этом, она тоже станет матерью. А вот дети от союза получеловека-полувампирши и оборотня еще на свет не появлялись под этим небом. Возможно ли в принципе такое – неизвестно. Ведь в крови Брукса есть этот загадочный ген, который однажды превратил его в волка, а Ханна – вообще новый вид, если так можно сказать о собственном ребенке. Чего ожидать от их союза – было неизвестно, поэтому я хочу быть хоть как-то подготовленной к этому моменту.

– Да нет, мам, я тебя слушаю, – сказала я, глядя на Эдуарда, который, как всегда, невозмутимо играл с моими волосами, терпеливо ожидая окончания разговора.

В ближайшее пять минут Мо изложила все нехитрые подробности своей жизни.

У Джо дела пошли лучше, многочисленные усилия, наконец-то, давали результат.

У него был очередной подъем в бизнесе, и они снова переехали в Финикс. Мо снова устроилась на работу в строительный супермаркет. Из ее монолога я поняла, что она по-прежнему любит Джо и ей до смерти хочется меня увидеть. Я напряглась и дальше услышала:

– Бэль, ты не представляешь, как мне неловко за то, что я тебя совсем забросила в последнее время.

В этом была вся Мо. Она совсем забыла о том, что это именно я всячески избегала встречи с ней. Моя милая, непоследовательная мама.

– Так что я прилетаю в Принстон на следующей неделе, милая. Готовься, я заобнимаю тебя до смерти! Ужас как хочется увидеть, как ты там живешь! Так что сюрприз!

От неожиданности я чуть не сломала телефон, сжав его так, что затрещал пластик. Ужас, это была просто катастрофа! Я думала, что очередное обострение материнских чувств пройдет само собой по мере общения с ней, но оказалось, что наоборот – оно спровоцировало ее желание увидеть меня! А увидев меня, она начнет задавать логичные вопросы, которые могут привести к опасным ответам. Перед мысленным взором предстала картина – Триумвират, моя мама и…

Я готова была, схватив Ханну, Эдуарда, прямо сейчас сбежать на север Канады, где на Великих Озерах у нас был свой дом в лесной глуши. Решение было спонтанным и казалось, что это единственный выход из сложившейся ситуации. Я даже вскочила на ноги, мысленно составляя список того, что обязательно нужно взять с собой. Понадобилась всего секунда, чтобы найти паспорта и документы необходимые для поездки, и полностью одеться. Я застыла перед полураздетым Эдуардом, который все еще лежал перед камином и смотрел на меня с недоумением.

– Мам, ну я не знаю, мы планировали поездку в Бейнбридж на следующей неделе, – ответила я маме спокойным голосом, а сама тем временем пыталась знаками уговорить Эдуарда начать собираться.

Он никак не отреагировал, поэтому я сказала ему шепотом:

– Собирайся, разбуди Ханну! Нам нужно уехать куда-нибудь подальше от Мо! Она не должна увидеть меня такой…

Эдвард в ответ закатил глаза и с упрямым выражением лица лег на пол у камина, закинув руки за голову.

– Эдуард, ты слышишь меня? – прошипела я, начиная раздражаться.

– Так что в Принстон ехать нет смысла. Надеюсь, ты не брала еще билеты? – спросила я у мамы.

– Да, взяла уже… – сказала та расстроенным тоном.

– Ну, тогда сдавай их, пока еще есть время, – сказала я, думая о том, что этого увальня, по всей видимости, придется тащить на плече! Другого выбора не было. Он ко всему еще и глаза закрыл для верности, такой себе лежачий протест! Неужели он не понимает, как все серьезно? Лежит весь такой расслабленный!

– Думаю, что удастся вернуть хотя бы половину стоимости… – сказала та грустно. Зарплата работницы универмага была небольшой, а заработок у Джо был нестабильным. Думаю, что мама долго откладывала, чтобы купить эти злосчастные билеты. Я уже давно подумывала о том, как помочь ей, ведь семейство Ричардсонов, частью которого я стала, было невероятно состоятельным, хотя и не афишировало этого. Но помогать маме из их средств я не хотела – это выглядело бы как подачка, да и подозрительно – я ведь все-таки студентка. Был даже вариант создать фонд помощи работникам супермаркетов и втиснуть маме под официальным предлогом хорошую стипендию. Но это было только в проекте.

– Мама, знаешь, ты вышли мне номера билетов, у Диксона есть какая-то программа лояльности, думаю, что благодаря накопленным милям, мы сможем вернуть полностью стоимость билетов, – безбожно врала я. А Эдуард все таким же бревном лежал на полу. От злости я запрыгнула на него и села сверху, отчего тот открыл один глаз, словно ленивый кот, и сказал:

– Вот именно так я и планирую провести сегодняшнюю ночь! – произнес он спокойно и его руки оказались на моих бедрах. Я моментально забыла, о чем говорила с мамой, и он воспользовался этим моментом:

– Бэль, прекрати паниковать и подумай о Бруксе, Элизе, Лили и Диксоне – они не перенесут расставание с Ханной! И она не сможет без них тоже. Особенно без своего любимого Брукса, – сказал он, немного скривившись.

Его неприязнь к молодому оборотню была понятна – естественная межвидовая ненависть, как любил повторять отец Эдуарда Диксон Ричардсон. Но это не мешало ему спокойно общаться с молодым задирой и закрывать глаза на обстоятельства знакомства с Ханной.

В первую встречу они так сцепились, что чуть не поубивали друг друга. Их пути впервые пересеклись на охоте – Ханна пошла с Келланом и Лили, но убежала слишком далеко вперед и первой напала на след оленя, который на рассвете мирно пасся возле реки. Однако на противоположном берегу за ним тоже кое-кто наблюдал – большой черный волк намеревался перекусить этим же оленем. Ханна утверждает, что она первой вцепилась в его глотку, но Брукс до сих пор утверждает, что это не так. Как бы там ни было, – но они чуть не поубивали друг друга. Ханну спасла способность высоко подпрыгивать и то, что Брукс услышал биение ее сердца и увидел кровь, которая сочилась из ран, которые неестественно быстро заживали. Она воспользовалась его замешательством и напала, практически оторвав ему правую переднюю лапу. Но когда тот от боли перестал контролировать превращение, и перед Ханной на земле оказался молодой симпатичный парень, истекающий кровью, то ее человеческая часть дрогнула. Недолго думая, она взвалила его на плечо и отнесла домой, к дедушке Диксону, где мы как раз случайно оказались с Эдуардом. До сих пор помню тот шок, который я испытала, когда я увидела мою дочь, залитую кровью, с голым парнем, висящим без сознания на ее плече. Она без слов отнесла его в кабинет Диксона, где тот, недолго думая, стал оказывать ему первую помощь. Она прекрасно знала, что нет нужды долго упрашивать его проявить милосердие. Диксон охотно помог полуживому парню, тактично не спрашивая, при каких обстоятельствах это произошло. Вопросы он стал задавать позже, когда Брукс очнулся и попытался превратиться в волка, чтобы защитить свою жизнь в доме, полном его заклятых врагов. Элизе стоило трудов убедить его не паниковать, а Эдуарду удержать его на хирургическом столе. Помогло только появление Ханны, которая успела переодеться и до предела переволноваться. Она дрожала и все извинялась и извинялась, списывая свою агрессию на вампирские инстинкты. Парень был просто в шоке, но вся его злоба улетучилась, когда моя дочь просто разрыдалась, глядя на его окровавленные бинты. Она никогда еще никого не убивала, только животных, и с ужасом думала, что молодой оборотень из-за нее так пострадал. Его гнев тут же улетучился, и он спокойно улегся на столе, на котором из-за своего внушительного роста и комплекции еле умещался, спокойно сказав:

– Ну, и я тоже прошу прощения. Я не хотел на тебя нападать, просто отогнать от оленя. Для начала… а потом, может быть, проследить, кто ты и откуда. Нет, не для убийства, а чтобы познакомиться. Но ты вцепилась в меня, и мне пришлось отбиваться…

Тут уже я слетела с катушек, потому что через мгновение держала его за горло и рычала ему в лицо:

– Даже не думай об этом! По нашим законам за дружбу с тобой ей полагается смертная казнь! Ты лучше иди своей дорогой, а про мою дочь забудь!

Эдуард оттащил меня от оборотня, а Элиза осторожно встала между нами.

Напряжение спало, и потом, к вечеру, к нам приехали его родители и старший брат, которые с трудом поверили нам. Диксону пришлось проявить все свое ораторское искусство, чтобы убедить в нашем дружеском отношении. Он рассказал, что мы не питаемся человеческой кровью, что он – врач-онколог и что мы, вообще-то, сами изгои в мире вампиров. Это им явно понравилось, и тогда было заключено мирное соглашение, поделены охотничьи угодья, а Брукс отправился домой. Какое же было наше удивление, когда оказалось, что Брукс и Ханна тайно встречаются! Нам снова пришлось увидеться с семейством Вайтов, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию. Элиза еще больше сдружилась с мамой Брукса – Труди Вайт, я же после получасовых дебатов поняла, что у Ханны и Брукса это не просто симпатия, а настоящее чувство, с которым бороться бесполезно. Эдуард, похоже, понял это первым, поэтому особенного участия в разговоре не принимал, а больше наблюдал за Вайтами. Позже, дома, он сказал, что наша дочь в безопасности. Парень, хоть и оборотень – и брутальный качек на вид, но ответственный и неиспорченный. Этого в понимании моего мужа было достаточно для того, чтобы разрешить Ханне с ним проводить свободное время. Я же поставила условие – продолжать учиться и глупостями не заниматься. И за время, проведенное вместе, они так «спелись», что одна мысль о расставании была донельзя болезненной. А причинять боль своей дочери я не хотела – слишком любила ее, и она очень дорого мне досталась. Я умерла и стала вампиром, чтобы дать ей жизнь. Так что нужно придумать какой-то другой вариант.

Я закрыла глаза, по привычке резко выдохнув. Все равно это встреча должна была когда-нибудь произойти. Я не могла прятаться от матери всю ее жизнь. У меня было два варианта: либо я встречаюсь с Мо, либо я от нее снова бегу. Рано или поздно это приведет к тому, что мне придется разыграть свою смерть и мне даже думать не хотелось, как она это перенесет. Нет, я не могла так с ней поступить, это лишит и меня и ее покоя. Так что мне придется встретиться с мамой.

Только как она воспримет меня в новом обличии? Ведь во мне практически ничего не осталось от прежней Бэль Сигнет, теперь я была «самым роскошным хищником на Земле», как любил говорить Эдуард. Тигриную грацию, необычайно мелодичный голос и внутреннюю силу не скроет никакой камуфляж. Я даже не могла встретиться со своими друзьями. Угроза перед разоблачением была достаточно реальной. Ведь все члены моей семьи после того, как стали вампирами, в свое время покинули родные места, где их могли бы узнать. А я осталась в Бейнбридже, который был недалеко от Сиэтла, где я встретила Эдуарда и жил мой отец Генри Сигнет.

Чего только мне стоило лавировать между желанием друзей по школе увидеться со мной! Хотя я прекрасно понимала, что это, скорее всего, было вызвано любопытством – они ни разу не бывали у нас на острове.

Я все еще слушала, что рассказывает мне мама, когда Эдуард произнес:

– Пусть приезжает к Элизе на Рождество, у меня давно продуман план действий на такой случай, – с ленцой в голосе сказал Эдуард. – Я подозревал, что это может произойти.

Я с благодарностью посмотрела на своего мужа.

Эдуард неразличимым для людей шепотом изложил мне свой план. Было просто и изящно. Я спокойно улыбнулась.

– Мо, тогда приезжай в Бейнбридж на Рождество. Элиза собирается устроить грандиозное празднество. Она выведет представление о Рождестве на новый уровень! – постаралась сказать я как можно оптимистичнее.

– О, чудесно! А Ханна там будет? Генри мне все время про нее рассказывает. Я вчера звонила ему по поводу подарка тебе, и он сказал, чтобы я захватила пару книг для нее. Что ей подарить на Рождество? Бэль, почему ты мне про нее ничего не рассказывала? – спросила Мо с обидой в голосе.

Я от шока снова вскочила на ноги, застыв с трубкой в руках. Откуда она узнала о Ханне?

Эдуард мгновенно поднялся с пола на ноги, как всегда делал в момент опасности, и четко прошипел каждое слово:

– Если Генри все-таки рассказал про Ханну…

– Мы все понимаем, что это значит для нас, – сказала я, прикрыв трубку рукой.

Что она знает? Что именно Генри рассказал про нее? Я понятия не имела…

– Да… ой, мама, выбирай для нее подарок по своему усмотрению. Я тебе перезвоню, пока!

Я нажала на отбой. Эдуард аккуратно вынул трубку из моей неподвижной руки. Видимо, я застыла на некоторое время, потому что в голове роились примерно сотня вопросов, ответы на которые я могла получить только от отца.

– Мы немедленно едем к Генри! – сказала я безапелляционным тоном. На этот раз Эдуард не стал со мной спорить.

* * *

Генри, как всегда, сидел за компьютером после ужина и смотрел матч по футболу в записи, когда мы подъехали к его коттеджу. Я слышала сердцебиение отца еще за полмили до его дома. За все время пути мы с Эдуардом не проронили ни слова. Я беспокойно просчитывала возможные варианты событий, а он старался не оторвать руль своей любимой машины, настолько был взбешен.

Вдобавок обжигающий горло огонь жажды мучил меня с тех пор, когда на автозаправке опустила боковое стекло автомобиля, чтобы дать на чай работнику заправки, протершему лобовое стекло. Мне удалось прожить более полугода вне человеческого общества (спасибо телефону) и я отвыкла от запаха их крови.

Но в данный момент меня сильнее мучила неизвестность – ведь от того, что Генри рассказал Мо, зависит то, что нам придется делать на следующей неделе – разыгрывать спектакль, играя человеческие роли, или ловить медведей на севере Канады.

– Бэль! – радостно закричал Генри, буквально выскочив из кресла, когда мы зашли в гостиную его дома.

– Как же я рад тебя видеть!

Генри сверкнул глазами на Эдуарда. Это можно было и не переводить – и так понятно, что Эдуарда он не был рад видеть. Папа по-прежнему помнил те намеки, которыми мы пытались дать ему понять, что имеем отношение к пугающему его миру легенд и мифов. Он точно знал, что я стала частью этого мира, и что виной этому моя любовь к Эдуарду. Эдуард сдержано кивнул головой в знак приветствия.

– Как Ханна? Прочитала ли она те книги, которые я ей подарил? – Генри, как и все, встречавшиеся с Ханной, был полностью ею очарован.

– Да, пап, и просила передать, чтобы ты подарил ей новые. И чтобы иллюстраций было побольше.

На самом деле Ханна вырезала иллюстрации и наклеивала их в отдельный альбом с заголовком: «Современное изобразительное искусство США, постмодерный период». Я постоянно говорила ей, что это чистой воды вандализм, ну, а Ханна отвечала, что она только делает честь авторам, иллюстрации которых включает в свой альманах. И еще любила повторять, что эти книги пишут для тех, чей интеллект не превышает интеллекта хомяка. А дедушка ее простит, ведь она еще совсем дитя.

Генри практически не изменился за последнее время. Все так же сдержан, лаконичен и неприхотлив. На работе у него было затишье, так что основные события в его жизни разворачивались на многочисленных футбольных полях Америки.

Пока Эдуард сиял великолепием на стареньком диване возле папиного телевизора, я, по привычке, пошла на кухню проверить, чем он питается. Еще не дойдя до холодильника, я почувствовала запах заплесневевшей пиццы и испорченного сыра.

– Пап, ты когда в последний раз нормально ел? Я имею в виду что-то, кроме фаст-фуда?

– Да нормально я питаюсь, – нахмурился папа, видимо, я задела его больное место. Готовить Генри не умел. А пока я жила с ним, то успела приучить ко всяким вкусностям. Если учесть, какой серьезный разговор мне предстоит, то мне нужно его задобрить вкусной домашней едой.

– Пап, давай я сейчас тебе что-то вкусненькое приготовлю, у меня в машине есть продукты, которые Элиза попросила купить. На обратном пути мы просто заедем в супермаркет и купим все снова.

– Хорошо, а я, пожалуй, пока что схожу в душ, – сказал Генри, поднимаясь по лестнице. – Дочь, деньги возьми в шкатулке у зеркала!

Эдуард откашлялся и повернулся ко мне. Я премило улыбнулась и сказала:

– Эдуард, ты мне не поможешь? С очаровательной улыбкой Эдуард проследовал со мной к машине:

– Ты что задумала? Будем грабить прохожих?

– Да нет, у меня просто есть один знакомый вампир, который быстро бегает. А для подкупа Генри нужно отличное жаркое и салат. Да, и пиво. Ну что, наперегонки? – спросила я, видя, как Эдуард исчезает передо мной в густых зарослях, возле дома. Благо, что машина стояла в тени, и отец не мог даже случайно увидеть, как мы растворились в ночи.

Эдуард мчался впереди меня, я бежала сзади просто потому, что у меня отсутствовала хромосома, отвечающая за желание соревноваться. Да и зрелище бегущего Эдуарда того стоило. Сильными, мощными движениями он отталкивался от земли ногами, мышцы играли на нем, как на пантере во время прыжка, его глаза сияли от радостного возбуждения, на голове царил художественный беспорядок.

Через пару секунд мы бесшумно остановились у кромки леса возле супермаркета, вспугнув каких-то лесных птиц.

В супермаркете было всего несколько покупателей, на счастье – заезжие туристы. Я прошлась по рядам, постепенно наполняя тележку. Мягко открылись двери, и на пороге появилась высокая брюнетка, за ней зашел мой бывший одноклассник Френк, который пытался ухаживать за мной. Только этого мне не хватало! Что он здесь делал? На рыбалку приехал? Мы виделись с ним в последний раз на моей свадьбе. А это было в прошлой жизни. Сейчас я была мало похожа на себя прежнюю, и разница очень бросалась в глаза.

Я посмотрела на свое отражение в витрине супермаркета. Линзы делают глаза карими, как раньше, кожа до сих пор розовая после недавней охоты, короткое летнее платье в полном порядке, только вот открытые руки и шея дают возможность рассмотреть мышцы, которых у Бэль Сигнет и в помине не было. Эдуард тихонько сказал, находясь в противоположном углу у стойки с прессой:

– Я сейчас подойду, стой, где стоишь.

Потом непринужденной походкой медленно приблизился ко мне и, отобрав тележку, галантно повез ее на кассу хитрым маршрутом, старясь не встретиться с Френком.

– Френни, что ты будешь? – тоненьким голосочком спросила брюнетка у моего бывшего одноклассника.

– Бери на свое усмотрение, Мэнди, – раздраженным голосом ответил тот.

Мэнди вздохнула и пошла в отдел со спиртным. Я округлила глаза от догадки, что старина Френк, вечный шутник и «фонтан оптимизма», стал выпивать.

– Он что, алкоголик? – с испугом спросила я.

– Она за шампанским пошла и за клубникой, – тихо на ушко сказал Эдуард.

Мы стояли за стойкой в дальнем углу супермаркета, ожидая, когда эта сладкая парочка уйдет. Нет, я бы рада с Френком встретиться, но этот парень был на удивление наблюдательным. А нам не хотелось сейчас дополнительных проблем.

Через пару минут нам стало скучно прятаться за стеллажами и Эдуард начал развлекать меня оригинальным способом – рассказывать свои наблюдения.

– Мэнди очень надеется выскочить за него замуж. Для девочки из Огайо, которая поступила в колледж, скорее всего, по спортивной стипендии, Френк – просто золото – будущий наследник бизнеса его родителей. Хотя будущий жених, наверняка, злится, что она так настойчиво рвется под венец, но учитывая твое раннее замужество, это не будет выглядеть таким странным поступком.

Эдуард вдруг нежно провел пальцем по моей скуле, отчего я забыла, где нахожусь.

– У тебя романтическое настроение? – спросила я прерывисто.

Но в ответ Эдуард снова провел рукой по скуле и когда пальцы остановились на моих губах, сказал:

– Просто вспомнил тебя в день свадьбы, когда ты шла к алтарю… Ты была такой… нежной и храброй. Думаю, что никогда этого не забуду.

Я бы зарделась от счастья, да, увы, уже не могу.

– А о чем подумал ты тогда? – тихо спросила я, удерживаясь от желания повалить его на пол и разодрать его одежду в клочья. Мои вампирские инстинкты закипали все сильнее и сильнее.

– О, это трудно описать словами. Я был счастлив, как никогда в своей жизни до этого момента. А еще я думал об этом. Он слегка наклонился ко мне и страстно поцеловал в губы. Прикосновение его губ вызывали во мне бурю ответных чувств, казалось, что мы бы могли сжечь целый лес таким накалом страстей. Я с радостью обнаружила, что это не проходит со временем, даже становится глубже и ярче. Мои ноги обвились вокруг талии Эдуарда, и он сказал прямо в мои раскрытые губы:

– Бэль, может, подождешь, когда мы вернемся к себе?

В ответ я упрямо помотала головой и сильнее впилась губами в его губы.

Он немного отстранился и сказал:

– Я, конечно же, не против, даже очень «за», но прямо сейчас сюда идет Френк.

Эдуарду понадобилась всего секунда, чтобы поставить меня на ноги, поправить волосы и одежду мою, кстати, тоже. Однако это не уняло огонь внутри нас. Ох, сегодняшнюю ночь он надолго запомнит!

– Бэль! – сказал Френк, стоя возле соседнего стенда с пачкой чипсов в руках. Он, застыв, скользил по мне лихорадочным взглядом. Вот поэтому я и не любила бывать на людях, моя красота привлекала ко мне излишнее внимание, а этого я терпеть не могу.

Что он там увидел, не знаю, но Эдуард, увидев его многозначительный взгляд, тут же встал между нами и вежливо сказал:

– Добрый вечер Френк, как же я рад этой неожиданной встрече.

– Привет, Френк! – сказала я с улыбкой в голосе из-за плеча Эдуарда. Вся эта ситуация начала нас забавлять. Эдуард улыбнулся мне моей любимой кривоватой улыбочкой, посмотрев на меня через плечо. Потом повернулся к Френку и с тяжелым выражением лица сложил руки на груди. Я, как никто другой, знала это выражение лица. В этот момент даже мухи дохнут в радиусе одного метра вокруг него. Его вампирская сущность слегка пробивается наружу и людям становится очень не по себе от его присутствия. Френк нервно сглотнул и пробормотал:

– Я тут, мы это… с Мэнди зашли… за… ну, вы понимаете, свидание у нас, – сказал Френк, неопределенно махнув рукой в сторону зала.

Френк уже готов был пуститься наутек. Я решила срочно разрядить обстановку, не смотря на то, что он там думал про меня. Я вышла из-за Эдуарда, и Френк стал внимательно разглядывать свои шнурки. По-моему, он был готов исчезнуть в любой момент. Надо спасать ситуацию.

– Френки, я так рада тебя видеть! Как ты?

– Да нормально, учусь на менеджера туристического бизнеса. Папа решил расширяться…

Договорить он не успел, потому что в этот момент Мэнди наконец-то обнаружила Френка и пошла проверить, с кем он там разговаривает. Я вдруг поняла, что мой план быстро вернуться к Генри домой безнадежно провалился. Мэнди, стройная брюнетка, ненамного старше Френка, оценивающее окинула нас взглядом. Увиденное значительно расширило ее представления о возможном варианте замужества – парень вроде Френка, видимо, перестал быть пределом ее мечтаний. Она, открыв рот, разглядывала Эдуарда, особенно задержав взгляд на его дорогих часах и дизайнерской рубашке. Эдуард явно развлекался, потому что обнял меня за талию и прижал к себе.

Мэнди поджала губки и задрала повыше свой носик, глядя на меня. В ее глазах читалась разочарование от того, что ее кто-то опередил. Конечно, мы были прекрасной парой.

– Эдуард, Бэль, это моя хорошая знакомая Мэнди, – сказал Френк.

– Очень приятно, Мэнди. Позвольте мне представить мою жену, Бэль Ричардсон, – вежливо улыбаясь, сказал Эдуард.

– Очень приятно, Бэль, рада с тобой познакомиться, – вдруг очнувшись, сказала она.

Происходящее в ее голове не было секретом для Френка, он схватил Мэнди за руку и торопливо сказал:

– Нам пора, надеюсь, что мы еще пересечемся где-нибудь, – сказал она Эдуарду, тащась за своим бойфрендом к кассе.

Эдуард повернулся ко мне и сказал:

– Удивительно, но Френк до сих пор еще действует мне на нервы!

* * *

Когда мы приближались к кромке леса за домом, я вдруг увидела Генри, который в недоумении стоял возле нашей машины, крутя головой по сторонам. Он прикоснулся руками к капоту автомобиля. Ага, проверяет, горячий ли двигатель.

– Вот засада! – простонала я.

– Не совсем, – сказал Эдуард, беря меня за руку. Он потащил меня к противоположной стороне дома, где мы спрятались за углом.

Генри озадаченно брел ко входу в дом. Когда он подошел к двери, мы вышли из-за угла дома.

– Говорю ж тебе, что нет там того дерева, его бурей сломало, – сказал Эдуард.

– Да, а я надеялась, что оно устояло, – ответила я в тон, понятия не имея, о каком дереве он говорит.

– Генри, прошу прощения за опоздание. На Бэль нахлынула ностальгия по родным местам. Вот мы и решили немного прогуляться по окрестностям.

Генри вздрогнул, вряд ли нам удалось его одурачить. Но прицепиться было не к чему. Нас спасало его упорное желание воспринимать Ричардсонов без добавки мифических тайн. Мы молча вошли в дом, Эдуард нес пакеты с едой. Я же изображала немощность.

Пока папа досматривал очередной блок новостей, мы с Эдуардом, морщась и корча рожи, готовили человеческую еду.

– Ужас, как это можно есть, – шепотом жаловалась я.

Эдуард тихо хихикал рядом.

– Попробуй просто не дышать.

– Не-а, тогда мясо может пригореть.

На самом деле я чувствовала запах не только мяса и других продуктов. Я чувствовала запах клея, которым был склеен пакет с молоком, запах солидола на деталях плиты, вонь отбеливателя, который стоял с закрученной крышкой в ванной наверху. Но самым приятным запахом был запах горячей крови Генри, благодаря которому я уже целый час мучилась от невыносимой жажды. Она раздирала мой мозг, веля наброситься на бьющуюся жилку на шее родного отца. Но я держалась, беря пример с Эдуарда. В данный момент я почти ненавидела свою новую вампирскую сущность.

После второй порции мясного жаркого Генри улыбался, как довольный кот. Из вежливости он предложил нам к нему присоединиться. Но мы почти одновременно заявили, что не голодны. Генри молча опустил глаза и принялся за еду. Потом, попробовав мое жаркое, он улыбнулся и весело спросил:

– Бэль, может, переедете жить ко мне? А то я совсем истощаю от голода!

– Я бы с радостью, но только куда мы поставим рояль Эдуарда? – отшучивалась я.

– Я не против, только Ханну возьмите!

– О, тогда придется и Брукса с собой привезти! Эти двое просто не мыслят свою жизнь друг без друга!

– Эх, молодость, эх, любовь! – сказал он, и мы понимающе рассмеялись.

Эдуард, вдруг став серьезным, сказал:

– Генри, кстати, вы в курсе, что Мо решила приехать на Рождество в Бейнбридж и просто мечтает познакомиться с Ханной?

Над столом повисло тяжелое молчание. Генри заерзал на стуле и, хмыкнув в усы, сказал:

– Видимо, кулинария как средство смягчить собеседника перед тяжелым разговором – любимая стратегия семьи Сигнетов.

Спокойно смотря ему в глаза, я сказала:

– Папа, мы бы хотели знать слово в слово, что ты рассказывал Мо о Ханне. От этого многое зависит, – практически умоляющим голосом сказала я.

Генри ответил:

– Бэль, Эдуард, я должен попросить у вас прощения. Ведь я обещал, что сохраню вашу тайну от всех, включая Мо. Я был осторожен, как только мог. Никому ничего не рассказывал, придерживался в разговорах с другими «официальной версии». Мне ужасно хотелось повесить фото Ханны в доме или хотя бы поставить его на своем рабочем столе! Вы же знаете, как я ее люблю! Но я и этого себе не позволял. Я даже предположить себе не мог, что я так просто нарушу данное вам слово!

– Что же произошло, Генри? – сдерживая нетерпение, спросила я.

– На прошлой неделе я поехал на рыбалку на один из островов Броккен Исланд. Знаете, там есть такие заводи с рыбой, что уезжать не хочется. Значит, сижу я на берегу, тишина вокруг, удочка, я и пиво. Вечереет… – Генри вдруг запнулся. – Все было хорошо, пока в соседнем лесу я не услышал волчий вой…

По выражению папиного лица я поняла, что сейчас начнется самая интересная часть истории.

– Не волнуйся, Бэль, я же перед тобой сижу целый и невредимый. В общем, я взял дробовик в руки – вы же знаете, что в тех местах водятся медведи, и он всегда при мне. Я взвел курки… – От его слов я схватилась за голову – он же мог пристрелить Брукса! – Вдруг огромный черный волк задрал голову вверх и так завыл, что кровь в венах застыла. Я, конечно же, упал на землю, чтобы эта зверюга не учуяла мой запах.

Я зажмурилась, потому что мои самые большие страхи сбывались – нам не удалось удержать Генри на расстоянии от нашего мира.

Генри продолжал:

– Как раз наступили вечерние сумерки, и в свете неполной луны на поляну выскочил огромный черный волк, размером с лошадь, не меньше! Я сразу же прицелился, но заметил на его спине какой-то силуэт, который с хохотом скатился с лохматой спины.

Генри при этих словах внимательно на нас посмотрел.

– Ребята, я надеялся, что вы лучше присматриваете за моей внучкой. Одна ночью в лесу, с… Бруксом. Вам что, трудно самостоятельно выполнять свои родительские обязанности?

Я тихо охнула, Эдуард стиснул голову руками.

– А самое интересное было то, что произошло потом.

Я обреченно опустила голову, пытаясь остановить панику от осознания катастрофы, которая произошла.

– Брукс убежал в лес, а Ханна… швырнула тяжелый рюкзак на добрую сотню метров в Брукса. Одним точным движением.

Я удрученно вздохнула.

– А пока тот переодевался, уговаривала дочитать его первый том Кафки. А я как дурак ездил в Олимпию, чтобы выбрать ей в подарок «легкую» литературу с красочными иллюстрациями!

– Она бы их оценила, поверь мне, правда… по-своему, – тихо сказала я.

– Поверьте мне, я очень стараюсь не задумываться о ее невероятной силе или о превращении Брукса в волка. Меня только волнует один вопрос – что вы себе думаете? Моя внучка должна находиться под присмотром матери и отца, а не волка-оборотня.

– Генри, а при чем же тут Мо? – уже спокойнее спросил Эдуард, пропустив последнюю тираду мимо ушей.

– Дело в том, что когда они исчезли в лесу, я решил позвонить тебе, Бэль, чтобы дать чертей за такое материнство. Дело в том, что твой номер у меня в телефоне закодирован под цифрой «1», но я в темноте нажал на «4», а это номер Мо. Через пять гудков включилась голосовая почта, и я наговорил сообщение, в котором упомянул тебя, Эдуарда, Ханну и Брукса, по-моему, еще Господа всуе. На следующий день Мо мне перезвонила и в недоумении спросила, кто такая Ханна и как она связаны с вами. И почему ты должна лучше за ней смотреть.

– А что именно ты сказал, можешь повторить буквально дословно, это очень важно, – спросила я ледяным тоном.

Эдуард превратился в камень, закрыв глаза, – его привычная реакции на стресс. Я, по-моему, не отличалась от него в данный момент. Генри как-то странно на нас смотрел. Я вовремя одумалась и моргнула, Эдуард скрестил ноги под столом и начал имитировать дыхание. Я вслед за ним.

Генри отвел от нас свой взгляд и с усилием сжал пальцами переносицу, будто пытаясь забыть увиденное только что.

– Сказал: «Бэль, это папа. Ты, вообще, имеешь хоть какое-нибудь представление о том, где сейчас Ханна?

Ты могла бы лучше присматривать за ней? Если всем Ричардсонам, вместе взятым, тяжело присмотреть за маленькой девочкой, то я с удовольствием сделаю это за вас. Если тебя не затруднит, перезвони мне, как только сможешь». Все, – произнес Генри монотонным голосом.

Это катастрофа, Мо этого так не оставит. Перед моим мысленным взором проплывали картины арктического пейзажа и мерзкие, невкусные пингвины.

Эдуард убрал все эмоции со своего лица и, как можно вежливее, произнес:

– Генри, благодарим вас за гостеприимство. Очень прошу вас пока что воздержаться от разговоров с Мо о Ханне, пока мы не обсудим сложившуюся ситуацию с семьей.

Эдуард уже тащил меня к двери.

– До встречи, папа! – только и успела сказать я, пока шла к двери.

* * *

Диксон немедленно созвал всех на совет клана. Нам пришлось только подождать, когда Лили и Келан вернутся с охоты.

Мы сидели все за столом переговоров в гостиной Диксона и Элизы, включая Ханну. Брукс сидел возле нее, но напротив Эдуарда, и откровенно скучал.

Полчаса назад, когда он соблазнял Ханну съесть немного тушеного мяса, у меня с ним состоялся примерно такой разговор:

– Бэль, перестаньте дергаться! Да что вы все так переживаете? – недоумевал Брукс.

Я мигом подлетела к нему и его глаза рефлекторно сузились, когда вампир предстал перед ним нос к носу. Он как раз стоял перед большим кухонным столом, на котором восседала Ханна с видом неприступной царицы. Она симпатично морщила носик, перед которым застыла ложка с куском тушеного мяса. Брукс строил смешные рожицы, надеясь, что она засмеется и ему удастся просунуть ложку в ее рот, и при этом умудрялся разговаривать со мной.

– Я дергаюсь, потому что, как ты думаешь, что сделают Триумвират, когда у них появится информация о смертной, владеющей тайной существования нашего рода? А что станет с Генри, если он все-таки решит разобраться в том, что произошло со мной? Даже легкий намек на правду может решить его участь. Триумвират с радостью казнит моего отца, ты понимаешь это?

– Бэль, отойдите, пожалуйста, в носу от вашего запаха просто огонь полыхает! – сказал он умоляюще, и я послушно встала позади Ханны, не желая терять нить разговора.

– Потому что она невероятно наблюдательна! А там, где чего-то не заметит, то с радостью дофантазирует и напишет об этом в своем блоге!

Задумавшись над моим аргументом, Брукс в растерянности сам съел мясо.

Ханна даже просияла и изрекла:

– Еs o riebeklbu nepagalam nebu esmu![1]

Брукс, не поняв ни слова, негромко крикнул:

– Эдуард! Переведите, пожалуйста! – это было обычным делом в нашей семье.

Ханна испуганно сказала:

– Нет-нет, не надо! Элиза обидится! – добавила она шепотом.

В кухню зашел Эдуард и сказал дочке, беря ее за руки:

– Не переведу. Но я бы на твоем месте все-таки попробовал это отличнейшее мясо!

Ханна, обожавшая папу не меньше Брукса и меня, с грустным видом открыла пошире рот и зажмурилась.

Из гардероба на втором этаже донесся голос Джека:

– Пожалуй, сейчас будут слезы…

Эдуард серьезно спросил у дочки:

– Ханна, напомни мне, пожалуйста, для чего ты пытаешься привыкнуть к человеческой еде?

– Ради шоу в честь приезда бабушки Мо.

Эдуард довольно кивнул головой. Аргумент был мощный, и дочка послушно приняла кусочек еды. Кривясь, словно она ела целлофан, одолела свой первый кусок. И философски стала ждать результатов. Просияв, она заявила:

– Жажда уходит!

Брукс счастливо улыбнулся.

– Вот видишь, Бэль. У нас есть время, она ко всему привыкнет. Мы отыграем свои роли и потом дальше заживем обычной жизнью!

Звучало заманчиво, и мне так хотелось в это верить.

– Семейный совет начинается через тридцать минут. Диксон уже в дороге. Ханна, я бы хотел, чтобы ты на нем присутствовала, – сказал Эдуард и вышел из кухни. – И Брукса своего возьми.

– Ну, спасибо! – пробубнил тот, недовольно нахмурив брови.

– Ой, да перестань! – сказала Ханна и потащила его за собой. Он, как всегда, был не в силах сопротивляться и пошел за объектом своего искреннего обожания.

Когда все наконец-то собрались, Диксон на правах главы клана начал первым:

– Все прекрасно осведомлены в сложившейся ситуации, так что перейдем к делу. У нас, как всегда, есть два выхода из сложившегося положения: или мы тихо исчезаем, что, по сути, не решит проблему, а только ее усугубит, либо мы остаемся и притворяемся людьми в течении нескольких дней, что в наихудшем случае немного усложнит нашу жизнь.

Диксон был против отъезда, и по его словам было понятно, что он не считал приезд Мо катастрофой. Он выглядел не старше нас, но был самым древним вампиром среди нас, готовым положить жизнь ради любого из нас. Мы знали это и подчинялись его решениям, потому что они были приняты с мудростью и любовью, а это уничтожало любые сомнения.

Лили открыла было рот, но Джек слегка пнул ее стул, за что был вознагражден неприветливым взглядом. Не стоило даже спрашивать, что она хотела сказать – и так понятно, что довольной она точно не была.

– На мой взгляд, ситуация складывается таким образом, что нам просто необходимо остаться и принять Мо на рождественские праздники. Потому что наш внезапный отъезд в Гватемалу немного удивит ее и вызовет ненужные подозрения. Лучше будет принять ее, сыграть свои роли, а потом уж думать о возможном переезде.

Лили довольно улыбнулась, Келлан взял ее за руку. Они уже давно планировали поехать опять в Южную Африку. Келлан неоднократно вспоминал о прелестях охоты на львов. Мне было бы тоже интересно узнать, каковы они на вкус… наверное, намного лучше оленей.

– И я надеюсь, что мы сейчас продумаем наилучший вариант приема Мо.

Я старалась сосредоточиться на том, как осторожнее вести себя с мамой. Но думать только могла о том, какое выражение увижу на ее лице в момент встречи. Я прекрасно помнила реакцию Генри. А он намного сдержаннее Мо. Правда, она несколько ветреная особа и может легко отвлекаться. Если умело пустить пыль ей в глаза, то, в общем и целом, все получится.

Эдуард сидел, замерев, прослушивая все варианты, высказанные присутствующими. Кроме моих, естественно. Я, честно говоря, была несказанно этому рада, потому что в моей голове царили паника и хаос, а это не помогает принимать правильные решения.

Элиза взволнованно посмотрела на Диксона и начала:

– Я могу сказать, что это моя племянница, которая приехала погостить к нам на Рождество.

– А как ты объяснишь наличие кудряшек Генри и глаз Бэль? – спросил Диксон.

– А мы ее замаскируем, как и Бэль, – ответила Алиса.

Ханна схватила свои локоны и сиротливо прижала их к щекам, широко открыв глаза. Моя дочка любила свои кудри и ни за что не давала их стричь. Чтобы заставить ее укоротить волосы, нужно было немало постараться. Правда, уже полгода, как рост замедлился, и они доставали до пояса. Я, честно говоря, была не уверена, будут ли они расти у нее, если их подстричь. И какой ген тут сыграет большую роль – человеческий или вампирский, я не знала. Нужно скорее начинать исследования. Я тяжело вздохнула, с любовью глядя на дочь.

Странно, но, по сути, я не могла точно разобраться в том, что же именно меня больше беспокоит – наше возможное разоблачение, которое может повлечь за собой очередную схватку с Триумвиратом, или то, что моя невероятно проницательная мама – любительница мистики – будет очарована внучкой настолько, что решит перебраться поближе к нам. А она считала, что мы учимся в Принстоне. Мы регулярно высылали ей фальшивые фотографии, на которых мы были изображены то на фоне главного здания, увитого плющом, то в университетской библиотеке. Конечно, мы обучались дистанционно и честно сдавали вовремя необходимые тесты и письменные работы. Я даже делала большие успехи в изучении биологии, что было не сложно, когда твой свекор был врачом с двухсотлетним стажем. А муж имеет четыре научных степени по медицине. Правда, у меня были сложные взаимоотношения с человеческой кровью – как до обращения, так и после. Но я выбрала такую стезю ради дочери и не намерена сворачивать с намеченного пути!

Эдуард чему-то улыбнулся и с совершенно серьезным выражением лица сказал:

– Значит, решено! План примерно такой: мы представим Ханну Мо как племянницу Элизы.

Потом он нежно взял меня за руку и сказал:

– А твою красоту, любовь моя, к моему огромному сожалению, придется замаскировать. Причем нужно очень постараться, потому что Мо как твоя мать, пусть и в не общепринятой трактовке, почувствует перемены в тебе.

– Да кто ж их не заметит? – вдруг возмущенно сказала Лили. – Я до сих пор удивляюсь, как это Генри не пришел снимать ее отпечатки пальцев, чтобы удостовериться в том, что она действительно его дочь.

Внезапно все посмотрели на меня.

– Ой, да не волнуйтесь! Я загримирую ее так, что Мо ничего не заметит. И вообще, нужно принимать во внимание, что люди со временем немного меняются. Не так ли, Бэль? – с надеждой на мою поддержку сказала Алиса. – А в счастливом браке вообще расцветают!

Я согласно кивнула головой. Кто-кто, а Алиса умеет поработать над внешностью.

– Да, но у себя принять мы ее не можем, – категорично заявил Келлан.

Эдуард с улыбкой кивнул головой.

– Это почему же? – спросила я в недоумении.

– А ты готова трижды в день давиться человеческой пищей?

Ханна в ужасе закрыла рот руками. Я поежилась. Есть это липкое, мохоподобное месиво я не собиралась. Как, впрочем, и все остальные. Нужно было срочно искать другой вариант.

А если она остановится в гостинице или у Генри? И пусть только попробует мне отказать. Он виноват в сложившейся ситуации! Только вследствие его ошибки Мо узнала про Ханну и поэтому собирается провести рождественские каникулы в компании вампиров и оборотней. Он мне серьезно задолжал!

– Отлично, я это вижу, Бэль! В таком варианте у нас есть шанс на благополучный исход.

– А что, до сих пор не было? – в ужасе спросила я.

– Ну, ты бы не хотела этого знать, поверь мне, – сказал Эдуард, за приятной улыбкой пряча внутренне напряжение.

Я все равно смогла обрадоваться, ведь мы не станем срываться с места и уезжать из Бейнбриджа на неопределенное время. И бесконечно придумывать новые извинения для Мо. Мы останемся здесь и будем искать способы жить привычной для нас жизнью, не вызывая подозрений у окружающих. Я в тайне и надеялась на такой вариант развития событий.

Мы еще неспешно обсуждали детали приема Мо, пока я не заметила, что ритм биении сердца Ханны замедляется, а дыхание становится глубоким и медленным. Она заснула прямо за столом, положив голову на сложенные руки. И не удивительно – на часах было около полуночи. Эдуард бесшумно встал и, слишком быстро для человеческого глаза, приблизился к дочке. Брукс тут же оказался рядом.

– Даже и не мечтай! – зло зашипел Эдуард на будущего зятя.

– Но только до вашей хижины! – заныл Брукс, просто как маленький.

– Потом наносишься, а пока что она – моя дочь, и я буду носить ее, когда хочу и сколько хочу! – Эдуард ревниво отодвинул плечом Брукса от стола. Мне стало смешно – вспомнила, как Генри постоянно влезал в буквальном смысле между мной и Эдуардом.

Здоровенный Брукс стоял за стулом Ханны, по-детски выпятив нижнюю губу. Это напомнило мне о том, что вся эта груда мышц на самом деле простой парень, влюбленный в мою дочь. А это серьезно. Эдуард взглянул на него и, закатив глаза, сказал:

– Ну ладно, только не разбуди.

– О, я сейчас ее куртку принесу! – просиявший Брукс метнулся в прихожую и вернулся с коричневой паркой в руках.

Брукс укрыл Ханну курткой и аккуратно поднял на руки, стараясь не касаться ее руками. Температура их тел была разная – у Брукса слишком горячей, а у Ханны – холодной. Любое его прикосновение могло ее разбудить, да и за окном шел дождь, так что в любом случае куртка не помешает.

Мы тихо попрощались с семьей и растворились в прохладной ночи.

* * *

Брукс неслышно ступал по земле, не убавляя при этом довольно быстрого темпа ходьбы. Эдуард и я следовали немного позади, нетерпеливо поглядывая на широкую спину Брукса, из-за которой свешивалась рука Ханны.

Я бы тоже с удовольствием отобрала дочку у Брукса, но мне не хотелось опять затевать спор о том, что Ханна должна больше находиться дома с нами, чем в его компании. Это нас только расстраивало, потому что уходило в высокие материи, к которым относилась любовь. Я с большим пониманием относилась к его чувствам, но Эдуард… Сказывалось его воспитание. Он, скрепя сердцем, отпускал ее с Бруксом только потому, что был полностью уверен в его искренности, хотя с удовольствием увидел бы Ханну дома с книгой в руках. Я подозреваю, что так он пытался выглядеть более современным, разрешая дочери носиться по округе с влюбленным в нее оборотнем, который прямо сейчас счастливо мурлыкал себе под нос какую-то нежную песню.

На пороге дома он беспрекословно передал Ханну Эдуарду и в нерешительности остановился у порога.

Эдуард осторожно понес дочь в дом, стараясь не разбудить.

Я вдруг вспомнила, что совсем забыла поговорить с Бруксом по поводу приезда Мо. Мне нужно было удостовериться в том, что он будет вести себя максимально осторожно.

Я затащила его внутрь дома, и он уселся на диване. Потом взял подушку и стал дышать через нее. Однако отбросил ее со словами:

– Нет, так запах еще сильнее. Прости, никак не привыкну…

Я пропустила эту констатацию факта мимо ушей и сказала:

– Спасибо, что помог с Ханной. Ты спешишь домой? Мне нужно с тобой поговорить.

– Бэль, меня сегодня Вилли не ждет. Сегодня моя очередь бегать до утра по окрестностям Бейбриджа. Так что валяй, выкладывай, что там у тебя!

Ну вот, опять! Как бы не начать препираться снова… Я глубоко вздохнула и начала:

– Брукс, слушай, ты, конечно, крутой оборотень и все такое… но ты еще и по уши влюбленный Ромео. А это в условиях конспирации может быть проблемой.

Брукс с улыбкой сложил руки на груди и воинственно вздернул подбородок. Знала я такое выражение его лица. Живописное выражение несогласия. Ушел в глухую оборону.

– О'кей. Я только хотела от тебя услышать, что ты будешь скрывать свои чувства к Ханне. Потому что моя мама, хоть и путает дни недели, но интуицией обладает феноменальной. Она моментально заметит что-то между вами. Ну, а вероятность того, что вы оба успели так спеться за один день каникул, просто смехотворна.

Брукс театрально закатил глаза:

– Бэль, не дергайся! Ну почему мы опять это обсуждаем? Я не маленький и все понял – делать вид, что я ее недавно знаю, относиться, как к незнакомой девчонке. Не разговаривать и не переглядываться. Буду шарахаться от нее и жаловаться на несносность подростков.

Я довольно кивнула головой.

– И не шнырять с ней по округе, выслеживая гризли и оленей повкуснее. Не утаскивать ее на ночные сборища в Сиэтл. В общем, верни нам ее на пару дней, хорошо? – попросила я.

Бруксу польстило мое признание его роли жизни Ханны, и он задумчиво добавил:

– Честно говоря, мне не помешает небольшая передышка в изучении Чоссера. Я еще не дочитал книгу. Ее так неудобно носить привязанной к ноге вместе с джинсами!

Благодаря волчьей телепатии стая Брукса грозила стать самой образованной по части классической английской литературы.

Я негромко рассмеялась. Было приятно достичь такого взаимопонимания.

– Все, теперь я уверена, что ты сделаешь все, чтобы ничем ей не навредить.

Брукс согласно кивнул и поплелся к входной двери. Выйдя, он помахал рукой на прощание и пошел к кромке леса, которая начиналась прямо за домом. Я еще немного посмотрела на его удаляющуюся фигуру и закрыла входную дверь.

Наконец-то мы одни. Счастливо вздохнув, я пошла искать Эдуарда и застыла на пороге спальни, зачарованная увиденным.

Эдуард стоял около камина спиной ко мне, огонь мягко освещал его. Он успел расстегнуть рубашку, и красноватые блики отражались на его совершенном торсе, от чего казалось, что его взъерошенные волосы были цвета меди. Он стоял, слегка наклонив голову, и читал сообщение на телефоне. Потом закрыл его и, задумавшись, уставился на огонь. Мое тело моментально вспыхнуло от желания завалить его на ковер и воплотить в жизнь планы, которые возникли в бакалейном отделе супермаркета. А у вампиров трудно с самообладанием…

Улыбаясь, я стала осторожно подкрадываться к нему, стараясь не издать ни звука, словно на охоте. Но по дороге наступила на скрипучую половицу и тут же оказалась в железных объятьях, припечатанная к полу. У меня захватило дух от неожиданности и восхищения его скоростью. Эдуард смотрел на меня своими темно-охровыми глазами, которые излучали столько нежности и любви, что если бы мое сердце все еще билось, то точно бы выпрыгнуло из груди от волнения. Я обхватила его голову руками и нежно поцеловала. Эдуард издал низкий рык, который прошелся по моему телу волной удовольствия. Через секунду мы уже были на полпути к тому, чтобы освободиться от лишних деталей одежды, как услышали шумное сопение около входной двери.

– Убирайся! – продолжая меня целовать, крикнул Эдуард в сторону двери.

– Это кто? Это Брукс? – спросила я.

– Брукс, конечно! Он услышал грохот, когда я тебя поймал и решил проверить, не подверглись ли мы нападению.

Я была готова закричать. И совершенно точно не собиралась продолжать при свидетелях.

Завернувшись в покрывало с кровати, я распахнула входную дверь. Посреди дороги к домику развалился огромный черный волк. Он положил голову на лапы и спокойно на меня смотрел.

– Брукс, это уже переходит все границы! Ты можешь оставить нас хоть ночью? Нам бы не помешало немного уединения!

Потом я добавила трагическим шепотом:

– Ты разрушаешь мою жизнь!

Брукс недовольно заурчал. Но не сдвинулся с места.

Ну, хватит! Я напрягла все свои мышцы и, негромко зарычав, сказала:

– Брукс, я, конечно, ценю твою преданность и все такое, но… убирайся вон!!! – я стояла на пороге дома, указывая рукой в сторону Северного полюса. – Да, и можешь потеряться там на несколько недель…

– Или месяцев, – вполне слышно добавил Эдуард из глубины дома.

Брукс поднялся с тропинки и явно ухмыльнулся, если волки вообще могут ухмыляться.

– Брукс, мы этого бы очень хотели, – сказал Эдуард.

– И лучше не порть отношения со своей будущей тещей!

Брукс нагловато оскалился (или мне так показалось) и лениво потрусил прочь.

Я, закрыв глаза, стояла и слушала, как он удаляется все дальше от дома. Мне до ужаса хотелось швырнуть в него чем-нибудь тяжелым.

Эдуард стоял неслышно за мной, глядя в ночь.

– Ах, эта молодость, ах, эта любовь! – сказал он с еле сдерживаемым смехом. Я заставила себя расслабиться и улыбнулась ему в ответ.

– Так, на чем мы остановились? – спросил он деловым тоном.

Я готова была подробно ответить на его вопрос, но вместо этого сильные руки Эдуарда подхватили меня и мы исчезли в направлении спальни.

* * *

От приятных воспоминаний я немного забыла, где нахожусь, но меня привела в чувство Лили, которая носилась мимо меня, то со столовыми приборами, то с готовыми блюдами. Алиса же неистово наводила последний лоск на обстановку: появились многочисленные вазочки, фотографии в рамочке, в том числе наши свадебные. Я робко спросила:

– Может, я все-таки могу чем-то помочь?

Алиса, грациозно пробегая мимо, только зашипела в ответ. Правда, потом вернулась обратно и, осторожно чмокнув меня в щеку, сказала:

– Ты уже очень нам помогаешь тем, что не двигаешься и не портишь свой камуфляж. Ты сегодня у нас в центре внимания и главный игрок. Так что набирайся сил.

И будь умницей.

Да уж, сил. То, что я могла спокойно швыряться железнодорожными вагонами, она, видимо, не учла.

– Да знаю я, знаю! – кисло сказала я.

В просторной гостиной усилиями Лили и Алисы образовался шикарный фуршетный стол – розы в высоких вазах, много закусок и салатов. Как раз то, что любит Мо. Это давало прекрасную возможность делать вид, что мы что-то едим, на самом деле просто пряча повсюду еду. На столе стояло множество декоративных ваз с цветами. Ну, не знаю, кто куда, а я буду прятать там. Я подошла и, взяв вазу побольше, попробовала засунуть туда эклер.

– Бэль, и не вздумай! Это – для цветов.

Я, шутя, показала ей язык.

– Алиса, ну это… сделано с размахом, – сказал Диксон, заходя в дом вместе с Бруксом и Ханной, разглядев праздничный стол, украшенный цветами и свечами.

Увидев свою дочь, я ойкнула – она была одета как среднестатистический подросток. Конечно же, джинсы, футболка с дурацкой надписью, вязаная шапочка и кеды. Я была слегка разочарована – ну разве мог мой ангел носить такие заурядные вещи? На глазах у нее были голубые линзы, а «кудряшки Генри» безжалостно выпрямлены. Интересно, как Алисе это удалось?

– Мамочка! – крикнула Ханна и бросилась ко мне. Я обняла ее и, как всегда, с удовольствием вдохнула запах ее волос. Она аккуратно поправила мой свитер и, сморщив нос, вдруг серьезно сказала:

– Мама, но хотя это не совсем то, что я привыкла видеть, но все-таки ты все та же.

Я привыкла серьезно относиться к словам моего вундеркинда и серьезно спросила:

– Ханна, ты заметила какие-то недостатки в моей маскировке?

Она чарующе улыбнулась и сказала:

– Что ты! Просто ты – моя мама, и поэтому самая прекрасная на свете.

Я еще раз обняла ее и осторожно поставила на пол.

Диксон подошел к нам и спокойно спросил:

– Ханна, дорогая, прошу тебя, давай еще раз повторим твою «историю» для бабушки Мо.

Она села на диван и с видом профессора стала излагать:

– Я – племянница дяди Эдуарда. Мои родители уехали служить на военную базу в Европе и, зная, что Элиза просто обожает заботиться о детях, попросили приютить меня на ближайшие полгода. Правда, возможно, контракт моим родителям продлят, и я останусь здесь подольше. В школу я не хожу из-за редкого заболевания крови, которое вызывает понижение уровня гемоглобина. Поэтому я такая бледная. Потом я буду усиленно скрывать свою образованность и прикидываться глупым тинэйджером.

Эдуард появился из кухни и, окинув дочь взглядом, потрепал по макушке.

– Ой, кто ты и что сделала с моей дочерью? – спросил он, шутя, но Ханна вскочила, уткнулась ему в плечо, пробубнив:

– Дедушка Генри дорого мне за это заплатит! – сказала она ему в плечо. – Я устрою ему вечер поэзии!

Эдуард усмехнулся и сказал:

– Да нет, это будет не наказание, а пытка. Слушать Байрона он будет только в том случае, если эти стихи будут о рыбалке или спорте.

– Кстати, а где ты была?

Диксон и Ханна переглянулись, и дочь сказала:

– Дедушка решил, что мне не помешает проследить за повадками моих якобы одногодок. Чтобы я не переборщила с игрой на публику.

Я в недоумении посмотрела на Диксона.

– Бэль, мы просто провели пару часов вблизи школы и наблюдали за поведением детей из старших классов на спортивной площадке.

Я посмотрела на Эдуарда – он с интересом посмотрел на Ханну и спросил:

– И что ты такого интересного увидела, радость моя?

– Ну, я немного разочарована. Они оказали настолько физически слабыми, что вы теперь вряд ли уговорите меня есть человеческую пищу! У многих так билось сердце от простой нагрузки, что я не на шутку стала волноваться. Потом я наблюдала, как они играют и общаются между собой. Это было, в целом, любопытно. Только несколько слов я не поняла…

Тут Эдуард скорчил гримасу и сказал:

– Я прошу тебя стереть эти слова из своего обширного словарного запаса. Поверь мне, они не стоят твоего внимания.

Ханна озадаченно нахмурилась и кивнула. Я поняла, что она их теперь точно не забудет. Но была уверена, что использовать не будет.

– А потом нам пришлось ретироваться. Меня волновало, что подумает учитель, если вдруг увидит двух людей на вершине большой ели, – сказал Диксон и ушел, чтобы помочь Элизе на кухне.

Ханна тем временем побежала наверх в комнату.

Эдуард подошел ко мне и сказал:

– Бэль, я надеюсь, что ты уже перестала беспокоиться по поводу предстоящего визита Мо. Вот увидишь, мы применим все свое коварство для того, чтобы как можно искуснее ввести ее в заблуждение. Ей даже станет скучно с такими дикарями, как мы! – я понимающе улыбнулась его шутке.

В его словах был смысл: много лет притворства и вежливой дистанции от людей сделали Ричардсонов прекрасными актерами. Жаль, правда, что я так и не научилась врать, а Ханна – даже никогда и не пыталась. Будем надеяться на ее ум и мою сдержанность.

Все было готово к визиту Мо. По плану предполагалось, что мы будем усиленно ее развлекать, не давая времени присматриваться и анализировать. Главное – быстрая смена впечатлений. Ханну покажем вскользь, она просто поздоровается с Мо, потом посидит со всеми полчаса и уедет якобы на пижамную вечеринку к подружке. Я хмыкнула – как же, вечеринка. Если бы! Опять будет мотаться с Бруксом по окрестным островам или поедет с ним в Сиэтл. Мы уже привыкли к тому, что она была под присмотром у Брукса. Честно говоря, лучше и придумать нельзя. Он, как никто другой, не позволит кому-нибудь или чему-нибудь навредить его любимой Ханне.

Мо еще в аэропорту честно призналась, что не помнит дорогу к дому Ричардсонов. Она была там в последний день моей свадьбы. Поэтому Эдуард и я предложили заехать за ней вечером.

Мы выбрали для поездки неброский «Мерседес». Эдуард сел за руль и, когда я захлопнула дверцу возле пассажирского сиденья, машина рванула с места на предельной скорости в сторону парома. Это было ужасно медленно, мне хотелось как можно скорее доехать и крепко обнять Мо. Дочь-вампир должна будет постараться не убить в процессе свою теплокровную человеческую маму. И я заранее видела, как это будет, казалось, что могла даже это прочувствовать: нечеловечески сильные мышцы напрягутся против моей воли, затрепещут ноздри, расширятся зрачки, а рот наполниться ядовитой слюной. Инстинкты прикажут напасть, и только разум и сердце прикажут: «Стоп!». И я буду весь вечер держать под контролем свои инстинкты убийцы, а потом меня будет мучить совесть. Я непроизвольно вздохнула. Эдуард, прекрасно зная все выражения моего лица, сказал, глядя в практически непроглядную стену тумана за лобовым стеклом:

– Ты сможешь. Если бы я в это не верил, то мы бы сейчас мчались в противоположном направлении.

Я сокрушенно покачала головой и сказала:

– Я не об этом беспокоюсь.

Эдуард вопросительно поднял бровь. Я отвернулась от него, гладя на мелькавшие мимо нас огни, и замолчала. Через минуту я наконец-то сказала:

– Это так грустно – обманывать ее, обнимать, боясь раздавить или испугать ледяным прикосновением. Задерживать дыхание, врать про Ханну. Это ее единственная внучка – и она об этом никогда не узнает…

Я увидела, как напряглись плечи Эдуарда. О, нет! Он сейчас опять винит себя за то, что по его вине я лишилась человеческой жизни. Я сразу же пожалела о том, что сказала ему это.

Поэтому я потянулась к нему и с нежностью в голосе сказала:

– Прости меня, я не хотела расстраивать тебя. Просто пытаюсь быть честной с тобой. И я понимаю, что такова цена того, что я до сих пор существую. И так счастлива с тобой.

Эдуард улыбнулся мне вымученной улыбкой и сказал:

– Надеюсь, что когда-нибудь в это окончательно поверю…

Возле дома отца было малолюдно. Вечерний фонарь освещал площадку перед домом.

Я слышала, как работал телевизор и фен в душе, когда до дома оставалось полмили, а еще… как бряцают друг об друга крупные бусины любимого ожерелья Мо, когда она торопливо ходила по комнате. Начал моросить привычный для этих мест дождь.

Эдуард мягко притормозил около крыльца, и я открыла окно, чтобы почувствовать запахи. Пахло мохом, землей, сосной и еще сотней разных запахов – асфальтом, бензином, чистыми простынями и… дыней. И еще пахло удивительно уютно – Мо. Она надушилась своими любимыми духами, количество которых могло сбить с толку только людей. Но мое обоняние вампира это с толку не собьет. И жжение в горле не вызывало чувства вины – это была посильная плата, чтобы быть рядом с ней.

– И как она, как ты думаешь, готова к встрече? Никаких подозрений? – спросила я немного сорвавшимся голосом.

– Слышишь, как часто бьется ее сердце, и она суетливо бегает по дому, собираясь? Думаю, что Мо очень по тебе соскучилась и ждет встречи. Так что радуйся. В таком состоянии она логически мыслить не сможет.

Я посмотрела на Эдуарда. Он был уверен в том, что сказал. Что ж, попробую ему поверить и не дергаться от волнения.

Мы вышли из машины и, позвонив в дверь, изобразили на лицах искреннюю радость. Надеюсь, что мою тревогу в глазах скроют линзы, которые продержатся еще час.

Мама распахнула дверь и, словно маленькая девочка, порывисто обняла нас по очереди и затащила вовнутрь. Она была одета в скромное вечернее платье. Это было необычно, но приятно видеть. Антураж гостиной навевал подозрение о взломе с грабежом. Я только вздохнула и сказала:

– Мама, ты не меняешься.

Она виновато на меня посмотрела и сказала:

– Я только и могу думать о тебе и о том, что, наконец-то, приехала к тебе!

Она снова порывисто обняла меня и побежала собираться дальше. Вторая серьга была найдена через пятнадцать минут в заднем кармане джинсов, которые она уже успела сунуть в корзину с грязным бельем.

– Фух, на этот раз она далеко спряталась! – сказала она, виновато улыбнувшись.

– Да уж, эти коварные серьги всегда так делают.

Я усиленно изображала дыхание, моргала и переносила вес с одной ноги на другую.

Мо надела куртку, взяла сумочку и сказала:

– Я готова увидеть моих обожаемых родственников.

О да, она не раз передавала приветы в письмах Элизе, которые возвращались ей с вежливыми пожеланиями здоровья. Я была так рада, что эти двое, наконец-то, пообщаются без моего участия. А то это напоминало переписку через третье лицо, как в любовной драме.

Мы вышли из дому, надежно заперли дверь. Хотя можно было и не запирать – воры, которых у нас не было, могли бы подумать, что их уже кто-то опередил.

В машине Мо села на заднее сидение и нетерпеливо забарабанила по нему. Всю дорогу до парома мы мы с ней болтали о колледже, моих бывших одноклассниках и моей будущей карьере врача.

Я заметила, что Мо немного обеспокоена. Спросить о причине у Эдуарда напрямую не могла. Буду надеяться, что это выражение лица у Мо появилось от быстрой езды. Мне удалось разглядеть в зеркале заднего вида глаза Эдуарда. Внешне он выглядел спокойным, даже несколько беззаботным, но в его глазах промелькнула тревога. Я видела это выражение лица не один раз в прошлом. Мо как раз обернулась ко мне, улыбаясь, спросила:

– А как тебе Принстон?

– О, отлично! Правда, программа несколько сложная, и мне удается успевать благодаря Эдуарду.

Мо с уважением посмотрела на Эдуарда, который с самым довольным видом вез нас по лесной дороге к дому Диксона и Элизы. Зеленый свод деревьев удачно закрывал нас от солнца и делал свет, пробивающиеся через кроны деревьев, изумрудными. Снег превратил местные пейзажи в рождественские открытки, а Олимпийские горы выглядели нереально красивыми. Но Мо это занимало буквально пару минут. Она сосредоточила все свое внимание на блиц-опросе, словно стараясь выудить у меня максимум информации о тех годах, которые мы провели раздельно. Меня это раздражало, потому что все это я ей подробно описывала в многочисленных электронных письмах или рассказывала по телефону. Но если быть честной, то кислород из моих легких, который так необходим для поддержания беседы, у меня закончился, и пришлось сделать глубокий вздох. Это было так мучительно, что я даже немного повредила сиденье, слишком сильно сжав его пальцами. Пришлось сжать смертельно-опасные зубы и улыбнуться, чтобы не вцепиться зубами в горло собственной матери. Ее запахом пропитался весь салон автомобиля, вызвав у меня легкое помутнение рассудка.

Вдруг захотелось немедленно покинуть салон автомобиля и бежать босиком через заснеженные поляны, выветривая воспоминание об ароматной крови собственной матери. Это было так желанно, что я даже подумывала, как это провернуть, но Эдуард, который услышал, как я погнула край сидения, нажал на пульте управления автомобилем кнопочку, открывающую окно слева от меня. В зеркале заднего вида я увидела его быстрый оценивающий взгляд, в ответ на который я измученно улыбнулась. Он кивнул и начал засыпать Мо вопросами, от которых она оживилась и перестала меня донимать.

Мы какое-то время внимали сбивчивому рассказу Мо про разные школы йоги, когда в салон нашего автомобиля ворвался мощный запах бессмертного! Это был запах незнакомого нам вампира, мы с ним раньше точно не встречались. Видимо, мы проехали через ленту запаха, который, кстати, тянулся в сторону нашего дома! Не говоря ни слова, вдруг переменившийся в лице Эдуард нажал на газ и мы, к великому восторгу Мо помчались домой с максимальной скоростью, круто заходя в повороты и вздымая облака снежной пыли.

Я по неосторожности сжала в руке ключи от дома – они превратились в пыль. Сбывался мой самый большой кошмар – Триумвират, который только и ищет легальный повод для нашего уничтожения. Мы соблюдаем все законы, поэтому как они посмели беспокоить нас? Видимо, существование наших кланов было полностью взаимоисключающим. Ярость сжигала меня изнутри. Красная пелена стала сползать на глаза. Мне стало все сложнее контролировать себя.

Я заметила, как Мо напряглась – она, видимо, почувствовала на уровне инстинктов опасность, исходящую от меня. И мне стало стыдно. Я вздохнула, поправила прическу и представила себе по очереди лица моей семьи. Я понимала, что ради них я должна сейчас немедленно успокоиться и стать «нормальной» для мамы.

Потом, когда вечер закончится и мама уснет, у нас будет масса времени, чтобы все обсудить. А чтобы выпустить агрессию, можно будет раскрошить пару валунов за домом. Была их там парочка, которые закрывали мне вид на реку. Я немного успокоилась.

Мы затормозили около дома с такой скоростью, что машину занесло на любимый цветник Луизы, оставив там две больших рытвины. Я выскочила из салона первой и тут же принюхалась к запаху около дома. Все было чисто, все так же, как и раньше, – снег, земля, деревья, дом и мы.

Не рискнул, значит, появится на нашем вечере. Это означало одно – нас предупредили, но оставили пока в покое. В зависимости от развития событий будут приняты следующие шаги: либо мы где-то ошибемся с Мо, и Триумвират получат полное право забрать ее жизнь, что не устраивало никого из Ричардсонов. А это означало одно – войну. Либо, если все пройдет хорошо, они попытаются найти все-таки причину для стычки, что имело такой же результат, как в первом варианте.

Триумвират не оставят нас в покое просто так. Это было царским подарком, но не в их правилах дарить такое. Контроль, давление, интриги, уничтожение – вот те средства, с помощью которых они многие годы поддерживали свою власть.

Мо невольно стала пешкой в жестокой войне. У меня немедленно появилось желание срочно увезти ее обратно. Каким угодно способом, не смотря на то, как бы странно это не выглядело. Я смотрела в окно, размышляя о том, как бы это лучше сделать. Я могу разругаться с ней так, что мы перестанем общаться, а потом она узнает об ужасной автокатастрофе…

Внезапно зазвонил телефон Эдуарда.

На крыльце появились кадки с миниатюрными соснами, украшенные огоньками и лентами. Час назад их не было. У меня появились нехорошие предчувствия. Алиса наверняка разошлась не на шутку.

Навстречу к нам из дома вышли радушные Элиза и Диксон. Мо буквально выскочила из машины и первым делом крепко обняла Элизу, потом пожала руку Диксону. Они по очереди осторожно обняли Мо и провели ее в нарядно украшенный дом. А мне больше всего хотелось затащить Алису и Эдуарда куда-нибудь подальше от ушей Мо и спросить, как быть дальше. У Диксона был очень сосредоточенный вид, а Элиза слегка нервничала. Они тоже уже знали, потому что получили от меня СМС-ку. Но сейчас об обсуждении стратегии нашей защиты и речи быть не могло. У нас в программе выступления был Рождественский вечер.

Алиса превзошла саму себя. В доме было невероятно красиво. Все свободные поверхности были уставлены маленькими нарядными елочками, хвойными ветками и красными лентами. Талант Алисы к украшательству добрался даже до потолочных балок, на которых были закреплены веточки сосны с игрушками. Мне очень не хотелось, чтобы Мо задумывалась, как именно Алисе удалось туда добраться. Над каждым окном висел хвойный венок с множеством красных лет и искусственных огоньков. А в дополнение на полу были расставлены горящие свечи всех форм и размеров. Это было просто великолепно! Даже моя нелюбовь к праздникам как-то утихла перед такой красотой.

Эдуард подошел ближе и, заглянув мне в глаза, сказал:

– Ну вот, наконец-то я уяснил для себя твой стандарт праздника! Оказывается, дело было не в празднике, а в степени его накала! Теперь держись! На нашу годовщину свадьбы я арендую Оперный театр, а оформление доверю Алисе и Лили!

Ну да, она туда точно еще и слонов пригонит! От такой перспективы мне стало нехорошо, и я чуть слышно застонала. Эдуард засмеялся и обнял меня.

– Ну, если тебе не дорог Оперный театр, то ты можешь попытаться! – сказала я, почти шипя.

К нам подбежала Алиса и, поздоровавшись с моей мамой, сказала:

– Мо, мы так рады тебя видеть! Ты хорошо долетела?

Мо обняла Алису и просто кивнула головой. Она была слишком впечатлена.

– Как тебе наш дом? Красиво, правда? – скромно спросила Алиса, явно намекая, что она готова принимать комплименты.

– Алиса, я не видела ничего красивее! Как и ранее, я считаю, что ты просто обязана открыть фирму по организации торжественных мероприятий. У тебя не талант, а призвание!

В глазах Мо читалось искреннее восхищение. Алиса просто таяла от счастья. Она красноречиво задержала взгляд на моем мешковатом свитере, словно он нарушал вселенскую гармонию. Потом, переглянувшись с Эдуардом, спросила:

– Ты не против, если я украду Бэль на пару минут?

Не успела я опомниться, как меня уже тащили наверх. Я пыталась сопротивляться, но безрезультатно. Алиса затащила меня в свою спальню.

Я слышала, как Лили расчесывает волосы Ханне в соседней комнате, а Келлан, судя по всему, копался в шкафу и выбирал одежду понаряднее. Лили была счастлива. Ни для кого не секрет, что она проводила с Ханной столько же времени, сколько и я.

Алиса появилась перед моим носом с таким задорным видом, словно она мне сейчас подарит сокровище. В ее руках был чехол с одеждой.

– Ты этого не сделаешь! Я не стану это снимать! – первым делом заявила я, отчаянно вцепившись в свой свитер руками.

Алиса, закатив глаза, заявила:

– Посмотрим, что ты скажешь после того, как увидишь костюм.

Она мастерски раскрыла молнию, и на пол упала шикарная многослойная юбка из шелка цвета индиго, в комплект к которой шел великолепный черный корсет и скромное колье с сапфирами.

– Ну, не знаю, Алиса. А как же моя маскировка? – неуверенно спросила я. Хотя в мозгу плясала мысль – как отреагирует Эдуард, когда увидит меня в этом платье? Мне очень хотелось это узнать.

– Ты уже приняла решение, так что давай, быстрей. Мне еще нужно загримировать твои руки до локтя и декольте.

Я послушно разделась до белья и с помощью Алисы нацепила все это на себя. Потом ее руки замелькали над моей головой, и через минуту я увидела в зеркале скромную прическу, благодаря которой она пыталась ужать и скрыть мои густые волосы. Но тяжелый узел на затылке смотрелся симпатично. Алиса уже вовсю орудовала спонжем, нанося свой тональный крем на открытые участки кожи. Я застегнулась на все пуговицы и осталась довольна увиденным. Мои руки были закрыты, грудь замаскирована. Изящные туфли на невысоком каблуке. В целом та же Бэль Сигнэт, только более утонченная.

– И пусть не думает, что мы тебя тут держим в черном теле! Ты любимая жена и сестра. Пусть Мо видит, как мы тебя любим, Бэль.

Я осторожно обняла Алису и сказала:

– Спасибо тебе, Алиса. Но я все равно буду нервничать и волноваться.

– Да ладно, я уже привыкла. Ты только не переживай по поводу преследователя. В ближайшем будущем мы его найдем и…

– Что «и»?

Алиса смутилась и, спрятав маленькие ладошки за спиной, сказала:

– Ничего из того, о чем следует вспоминать на Рождество.

В отражении в зеркале я увидела, как она скрестила пальцы. Но, прежде чем я успела наброситься на нее с расспросами, Алиса упорхнула в коридор и аккуратно закрыла дверь. Побежала дальше поддерживать праздник в идеальном состоянии. Я чуть не зарычала от огорчения. Я все равно изловлю ее и допрошу! И она не отвертится!

Но был и второй вариант – спросить Эдуарда, который, кстати, стоял за дверью. Я в радостном волнении остановилась перед ней.

Он церемонно постучал в дверь.

– Могу ли спросить позволения войти, миссис Ричардсон? – галантно поинтересовался он.

– Да, конечно, почему бы нет? – подыграла я ему.

Эдуард открыл дверь, и я просто обомлела от того, насколько он был хорош в новом костюме. Его аристократичные черты лица говорили о благородстве. Он был словно греческий бог – мужественный, просто совершенство. Янтарные глаза на бледном лице и сдержанная улыбка сводили меня с ума. Спутанные волосы едва прикрывали лоб, и когда я заглянула в его глаза, то увидела точно такое же восхищение. Он по-прежнему смотрел на меня так, словно я была самым ценным призом в его жизни. Он подошел ближе и нежно провел пальцами по моей щеке. Если б мое сердце могло биться, то румянец сейчас залил бы мои щеки.

– Леди позволит мне? – спросил он, беря за руку.

Мне стало смешно. Вел себя как мальчишка.

Я протянула ему руку и через секунду была в его крепких объятьях.

– Ты сводишь меня с ума. И что самое интересное, это чувство, словно коньяк, становится со временем только более действенным и глубоким.

– Ты же не собираешься когда-нибудь окончательно свихнуться от любви? – с надеждой в голосе спросила я.

– О, ты это узнаешь первой! – сказал Эдуард и страстно поцеловал.

Казалось, что пол уходит из-под моих ног. Голова была окутана сладким туманом. Мне хотелось только, чтобы этот поцелуй не прекращался. Счастье просто захлестывало меня.

– О, прекрасно! Они опять целуются! – сказала Ханна Лили, которая выходила из соседней комнаты.

Эдуард отпустил меня и сказал:

– Это твоя мама виновата – она слишком прекрасна.

Я просто ничего не могу с собой поделать!

Она подошла ко мне, и я заключила ее в объятья.

– Милая моя, как ты? Мы не виделись весь день. Как ты? Готова?

– Лили и Алиса привели меня в это состояние среднего убожества и очень собой довольны, – серьезно сказала Ханна. – Я считаю, что они прекрасно справились. Я стандартный американский подросток.

Эдуард тоже взял ее за руку:

– Ну, уж нет. Только сегодня вечером. Ты – единственная, неповторимая и уникальная. И просто удивительная. И именно поэтому ты сегодня прекрасно сыграешь свою роль. Я тебе полностью доверяю. Ты готова?

Ханна кивнула головой, и Эдуард поцеловал ее в макушку.

– Все, ну пошли.

– Ну, да, только идите по очереди. Мы ее приведем, – заявил Келлан, своей могучей фигурой заблокировав коридор.

– Подвинься, медведь, – смеясь, сказала Лили, пытаясь отодвинуть его в сторону.

Он стал, уперев руки в бока, изображая викинга.

Лили мелодично засмеялась и сказала:

– Эдуард, ну скажи ему! Твой братишка сегодня шалит.

Эдуард, только смеясь, покачал головой и ответил:

– Он требует жертву, ну, или дань.

Лили, немного стесняясь, взглянула на Ханну, но та, отодвинув тетю в сторону, подошла к воинственному Келлану и заявила:

– Ты самый могучий, страшный и ужасный. Нет никого сильнее тебя!

Келлан довольно улыбнулся и стал в сторону, освобождая нам путь вниз.

– Вот, ребенок все понимает! – сказал он, заключив Лили в свои объятья.

Проходя мимо них, Ханна шепнула ему:

– После моего папы! – и гордо пошла и села на стул у стены, ожидая своего выхода.

Я взяла Эдуарда под руку, и мы вместе спустились вниз. Там застали такую картину.

Алиса и Джек о чем-то шушукались в углу, а Мо стояла возле рояля с Диксоном и Элизой. Эдуард галантно подвел меня к Мо, держа за плечи, наверное, чтобы не сбежала. Когда она увидела нас, то вся засияла от радости.

– Бэль, Эдуард! Вы такие красивые! У тебя такое платье, просто шик! Где ты его купила?

Я виновато посмотрела на нее и призналась:

– Честно говоря, понятия не имею! Это все Алиса!

Правда, я могу посмотреть на бирку…

Алиса тут же оказалась рядом и заявила:

– И не удивительно. Потому что это – творение молодого, перспективного дизайнера. Его имя еще не известно широким кругам, но, думаю, что это ненадолго.

Мо с большим интересом стала рассматривать платье.

– Да, я думаю, что у него талант.

Алиса просто засияла. Сегодня второй раз Мо признала ее таланты.

Эдуард шепнул мне на ухо:

– Все, Алиса окончательно полюбила Мо.

Диксон и Элиза принесли очередное блюдо и предложили снять пробу Мо, что она с радостью и сделала.

– Элиза, это очень вкусно! И если учесть, насколько тут красиво… и такой теплый прием! – Мо была готова расплакаться. – Это лучшее Рождество, на котором мне приходилось побывать!

Элиза, улыбаясь, сказала:

– Мо, мы так рады, наконец-то, тебя видеть у нас, – сказала Элиза, нежно обняв Мо за талию. – Мы все скучали и так хорошо, что наконец-то, есть возможность собраться со всеми вместе.

Мо улыбнулась, и я увидела детский восторг в ее глазах. Маму так легко было обрадовать. Конечно, мы праздновали обычно в узком кругу, украшая квартиру поделками из цветной бумаги. Но то, что создала Алиса, было похоже на сказку.

– Да, в последний раз мы виделись на свадьбе. Кажется, что это было совсем недавно! Подумать только – как быстро летит время! – сказала Мо.

Она посмотрела на меня глазами, в которых стояли слезы. Вот этого-то я и не хотела видеть. Нужно было срочно ее отвлечь. Эдуард незаметно кивнул головой в ответ на пристальный взгляд Брукса и спросил:

– Ты готова познакомиться с Ханной?

Мо заморгала глазами, прогоняя слезы, и сказала:

– Да, конечно! Я привезла ей подарок. Надеюсь, что ей понравиться. Это твоя племянница, Элиза?

– Да, она младшая дочь моего брата. Он уехал с женой и старшим сыном служить на военной базе в Европу, – прекрасно солгала Элиза.

– Ты так добра. Надеюсь, что тебя очень ценят твои близкие.

Я поднялась наверх и сказала Ханне:

– Ну, родная моя, твой выход. Постарайся не прикасаться к ней. Ты же знаешь о своем даре вызывать, таким образом, сильную симпатию. Если Мо привяжется к тебе, то это станет проблемой.

Я заметила, что Ханну расстроили мои слова. Я не подумала о том, что ей очень хотелось познакомиться, наконец-то, со своей бабушкой. У меня защемило в груди. Мо так и не узнает, что стала бабушкой. И я не смогу сказать ей правду, а еще мне придется усиленно врать ей.

Я обняла Ханну за плечи и прошептала:

– О, дорогая! Прости меня!

– Прощена, – ответила моя не по годам взрослая дочь, – я готова изображать идиотку.

Она вздохнула и, поправив одежду, решительно пошла по направлению к лестнице.

Я же зашла в ванную и заменила линзы. Это заняло не более одной десятой секунды. В зеркало решила не смотреть – чтобы не нервничать лишний раз.

Мы с Ханной неторопливо спустились вниз. Картинка была идеальной – нарядно украшенный дом, свечи, подарки, атмосфера праздника. Прекрасная семья, клан Ричардсонов. Диксон стоял рядом с Эдуардом, держа его за плечи, как отец, гордящийся успехами своего сына. Они смеялись над какой-то шуткой, которую рассказала Элиза про детство Эдуарда. Что-то про его упрямство. Моя мама была абсолютно счастлива и полностью сосредоточена на рассказе Элизы.

Алиса и Джек сидели за роялем, смеясь и толкаясь, играли рождественскую мелодию в четыре руки. Алиса безбожно перевирала мелодию, от чего она стала больше походить на рок-балладу. Возле них на крышке рояля стояли тарелки с закусками. Лили и Келлан о чем-то ворковали на диване, рассматривая старый семейный альбом с фотографиями. И где они его взяли? И среди этого человеческого праздника, в комнате полной народу, был только один настоящий человек, который понятия не имел, что происходит на самом деле. Все были осведомлены о неизвестном бессмертном, который следил за нами. О том, что это значило. Мне очень хотелось утащить Алису на кухню и подробно расспросить ее о том, что же она увидела в видении, если оно у нее было.

Мы стояли внизу, я все еще держала Ханну за руку. Затем легонько подтолкнула ее к отцу. Эдуард вздохнул и, перехватив руку Ханны, подвел ее к Мо:

– Мо, это – Ханна.

Ханна стояла, неуверенно выдвинув плечи вперед, глядя на Мо. Ее проницательный взгляд был скрыт линзами, но нельзя было скрыть то, как она смотрела. Столько внимательной мудрости: казалось, что она смотрит не на лицо, а в самую суть человека. Не по годам взрослый человек. Это было так заметно, что я чуть не подпрыгнула. И уже ничего не исправить! Я начала нервничать, наблюдая за мамой.

Мо посмотрела на свою внучку, и я услышала, как задержалось ее дыхание. Все остальные тоже это услышали. Брукс нахмурился, Эдуард, увидев реакцию Мо, сжал челюсти. Повисла пауза.

Элиза, которая играла роль опекунши, непринужденно сказала:

– Ханна, это мама Бэль, я рассказывала тебе о ней.

– Надеюсь, что только хорошее? – медленно спросила Мо, все еще смотря на Ханну.

Она подошла ближе – сказывался опыт общения с детьми – и приветливо протянула руку Ханне.

Я видела, как заколебалась Ханна – ей нельзя было касаться рук Мо. Но и отказаться было невежливо. Она мельком взглянула на отца, и тот незаметно кивнул головой. Видимо, спрашивала разрешения.

Ханна взялась за края свитера и исполнила прекраснейший книксен. Это было очаровательно и задиристо одновременно. Моя дочь отлично справлялась с ролью подростка.

Ханна оторвалась от изучения моей матери и, подойдя к Элизе, капризным тоном сказала:

– Элиза, а где мой торт?

От неожиданности у Элизы округлились глаза. Она не привыкла к такой бестактности.

– Ханна, дорогая, еще рано есть торт. Ты же знаешь – сначала закуски. Можешь пока что посмотреть телевизор.

Элизе удалось сказать это с видом человека, уставшего повторять одно и то же сто раз подряд. Ханна надула губки и картинно повернулась к Мо спиной. Потом задорно подмигнула мне и отцу.

Мо немного опешила от такой непосредственности.

Она смотрела с растерянной улыбкой на удаляющуюся Ханну. Она привыкла к безупречной воспитанности Ричардсонов.

Эдуард с недовольным лицом вручил Ханне пульт от телевизора и попросил, чтобы она выбрала музыкальный канал с каким-то сумасшедшим видеорядом: цветные кролики с бензопилами гонялись друг за другом по торговому центру. Я слышала, как он прошептал ей:

– Ханна, ты великолепна! Тебя ждет сцена!

Прекрасная Лили, которая, казалось, перепутала наш вечер с великосветским балом, незамедлительно пересела поближе к Ханне. Дядя Келлан подошел к столу и нагрузил на тарелку всего понемногу. Потом вручил это Лили, которая делала вид, что подкармливает Ханну. Еду, скорее всего, они прятали под диван.

Комнату заполонили резкие звуки перестрелки, и диалог главных героев на грани истерики. Было довольно громко. Я подошла к ней сзади и, наклонившись к уху, сказала:

– Я горжусь тобой. Ты прекрасно справилась!

Ханна чуть слышно проговорила:

– Лучше сразу установить дистанцию. Пусть это будет стена непонимания, чем животный страх.

Мне не понравилось, что в отношении бабушки она выбрала слово «животный». Слишком двусмысленно, если учесть, что наш вид кормится кровью.

С бокалом в руке я подошла к Эдуарду, который как раз терпеливо отвечал на вопросы Мо про колледж. Постепенно разговор плавно перешел в обсуждение дальнейших планов Эдуарда на будущее. Я с удивлением смотрела, как не моргнув глазом, Элиза расписывает преимущества работы врача, а Диксон с нескрываемой гордостью называет Эдуарда своим приемником. Мо была явно впечатлена. Алиса уже сидела на полу возле дивана и вместе с Бруксом что-то шутливо обсуждала, а мне нужно было срочно узнать, что у нее было на уме. Я просто взорвусь, если не выясню это сейчас.

План созрел быстро. Я подошла к столу и, выбрав первое попавшееся блюдо, пошла на кухню, по дороге бросив Алисе:

– Ты не поможешь мне с салатами?

Алиса подскочила и легко, словно танцуя, пошла за мной на кухню. Как всегда, с таким видом, будто этого ожидала.

Мучительно долго я вышагивала к кухне, хотя больше всего хотелось наконец-то уйти подальше от человеческих ушей мамы и спросить у Эдуарда, что случилось. А так же услышать у Алисы ее порцию новостей.

Как только мы оказались на кухне, я набросилась на нее с расспросами:

– Алиса, кто это был? Ты знаешь его?

Алиса сморщила свой прекрасный носик и, взяв меня за руки, заявила:

– Бэль, успокойся. Закрой глаза, и подумай, ответ на какой вопрос тебя по-настоящему интересует. А пока ты думаешь, я наведу тебя на одну простую мысль. Вспомни, что один вампир против девяти – это смешно и даже не интересно. А если добавить всю стаю Вайтов, то даже скучно. Так что ты хотела от меня узнать?

Мне стало стыдно, что я дергаюсь, словно маленькая девочка. Я опустила глаза и сказала:

– Алиса, мне главное знать, что Мо в безопасности.

Алиса засопела и сказала:

– Ты слишком драматизируешь. Это может быть проверяющий от Триумвирата – они же заглядывают к нам раз в лет десять, а может, кто-то из дикарей.

– Так, я поняла. Девять вампиров, толпа лохматых волков… в конце концов! Даже Триумвират не смогли нас одолеть. Так что волноваться нечего. Я пошла развлекаться. И… ура!

Алиса скорчила смешную рожицу, и мы в течение пары минут уже закончили приготовления салата.

– Только пижамная вечеринка с подругой отменяется, – сказал Эдуард, пока мы были еще на кухне.

Он неслышно зашел и стоял, прислонившись к косяку двери.

– А еще придется выставить охрану возле дома Генри. Так что ночь обещает быть нескучной.

Я услышала, как Келлан довольно заурчал. Это и понятно – он с радостью бы поучаствовал в драке. Я была полностью согласна с Эдуардом, даже готова сама дежурить.

Эдуард обнял меня за плечи и умиротворяющим тоном сказал:

– Джек считает, что настроение Мо сейчас – это смесь страха и недоумения. Я же думаю, что она нашла сходство с тобой в юности.

– Тогда уводим сейчас же Ханну якобы на пижамную вечеринку к подруге и ставим на знакомстве жирную точку.

– Нет, этого не стоит делать. Поверь мне, Бэль. Джек уже привел ее в состояние праздничной эйфории. Это раз. Во-вторых, любовь моя, ты забываешь о нашем преследователе. Кстати, о нем. Сегодня ночью пойдем на охоту, проверим окрестности. Вдруг найдем его след?

Я в замешательстве потерла лоб рукой.

– О нет! Бэль, ну что ты наделала? – простонала Алиса.

Я посмотрела на свои пальцы, которые были измазаны гримом. Разве об этом стоит сейчас беспокоиться?

Алиса подскочила на месте и бросила:

– Жди меня здесь! – и выбежала на улицу через кухонную дверь.

Я слышала, как ее легкие шажки в балетках пробегают по ветвям дерева, которые покоились на балконе верхнего яруса дома. Потом она влезла в окно на третьем этаже и, найдя нужную баночку, легко спрыгнула на парапет, а оттуда – на площадку перед дверью кухни. Все это она проделала очень быстро.

Сложив руки на груди, я хмурилась от злости, когда Алиса приводила в порядок мой грим.

– Бэль, расслабься! Крем ляжет неровно!

Она закончила наконец-то, осталась довольна. Я чувствовала себя холстом – безжизненным и без права задавать вопросы.

– Ты такая невозмутимая. Это раздражает! – заявила я.

– Нас ожидает много нового и немного неизбежного, – потом мягко добавила, – что-то понравится, а что-то нет. Это просто жизнь, Бэль!

Мы вернулись вместе, и я заметила, как все ожидали нашего появления. Мо была счастлива. Что ж, мы справились со своей задачей. Эдуард подошел к Диксону и стал обсуждать характеристики нового автомобиля.

Элиза вдруг сказала:

– Ханна, тебе пора ехать на вечеринку к подруге.

Иди собирайся.

Ханна охотно подскочила и побежала наверх.

Через пару минут мы наблюдали, как она гордо вышла из дома в сопровождении Келлана и Лили. Они обещали якобы довезти до дома. На самом деле они отведут ее домой и будут сторожить час, потом их сменит Брукс, конечно же.

Мо подошла ко мне и спросила:

– Такая интересная и необычная девочка. Чувствуется, что у нее сильный характер. Она, наверное, любит поспорить? – спросила Мо, когда мы уселись вместе с ней на диван у окна. Как же мне хотелось рассказать ей всю правду! Какая у нее замечательная внучка, способная и талантливая. А насколько умна и добра. Но нельзя. Это будет катастрофой. Ее запах волной окутал меня и заставил напрячься тело. При свете свечей было прекрасно видно, как под кожей танцует кровь… моей мамы. Я задвинула эту мысль подальше.

– С ней непросто, это правда! Но Элиза имеет опыт воспитания Эдуарда, Алисы, Лили и Келлана. Думаю, что она прекрасно справится.

– Да, она сможет! – сказала я и посмотрела на Элизу, которая вдруг задорно мне улыбнулась. Мне хотелось откровенно поговорить с мамой, только события последних двух лет никак нельзя было ей знать. А врать не хотелось. Приближалась ночь, и маме пора было ехать домой. Подарки будем открывать завтра.

К нам подошли Алиса и Джек.

– Мо, у меня к тебе вопрос: как ты относишься к концертам? У нас совершенно случайно оказался лишний билет на концерт в Олимпии. Правда это рок-группа…

Я увидела, как задорные огоньки заплясали в глазах Мо. Я знала про концерт, но пригласить туда Мо? Ведь завтра последний день рождественского уик-энда. А потом Мо улетит в Финикс. И неизвестно, когда я увижу ее снова.… Но раз Алиса так решила, значит, на это есть причины. Она старается увезти нас из Бейнбриджа?

Мо, с еле скрываемой радостью, сказала:

– Ну, если есть лишний билет, то я не против!

– Вот и прекрасно! Завтра в четыре мы выезжаем, так что будь готова.

Ничего себе! Концерт начинается в восемь, а на дорогу нужно от силы два часа – точно эвакуируют нас с острова.

Я посмотрела на Эдуарда, который сосредоточенно перемигивался с Алисой. У них была разработана просто тайная система вопросов и ответов. Совещались, как всегда, со скучающими выражениями лица. Со стороны ничего не заметишь, если не знаешь об их сговоре.

Через полчаса мы уже везли счастливую Мо домой, с целым подносом угощений для Генри. Хоть что-то будет использовано по назначению. Я веселилась, представляя, откуда Элиза и Алиса будут доставать спрятанные закуски и бутерброды, потому что видела, как Келлан, тайком засовывал канапе в вазу за роялем.

Думаю, что попробовав эти кулинарные шедевры, Генри слегка пожалеет, что выбрал Рождество с друзьями, а не с нами. Но я его понимала – по крайней мере, он их хорошо знал, поэтому чувствовал себя увереннее с ними. А о Ричардсонах не знал ничего, но подозрений у него набралось достаточно. И про меня, думаю, тоже знать не хотел. Очень не хотел. Поэтому провел этот вечер в резервации индейцев, а не в шикарном доме Ричардсонов. Я только надеялась, что он никогда не узнает правду: это его убьет.

Счастливая Мо выпорхнула из машины. Она радостно помахала нам из окна на прощание, когда наша машина отъехала от дома, который уже охраняли Лили и Джек, сдав Ханну Эдварду и Келлану.

* * *

Я сидела на краю скалы и, свесив босые ноги, смотрела, как Алиса передвигается по краю леса, играя в старую игру – подкрасться к оленю как можно ближе, не спугнув его. Именно подойти, а не прыгнуть. В прошлый раз ей оставалось всего два шага. Все еще нарядный Эдуард и настороженный Келлан сидели рядом и горящими глазами наблюдали за охотой. В этот момент в них было мало человеческого – два опаснейших хищника. Они даже немного нервничали, сопереживая Алисе.

Я уже утолила свою жажду, иссушив троих некрупных оленей. Эдуард был не в настроении и выпил кровь только двоих. Келлан же мечтал найти медведя. Наивный, разве только он вытащит его из берлоги собственными руками!

Алиса на охоте – это чарующее зрелище. Столько грации и смертоносной легкости. Она двигалась, словно танцевала танго. Я не уставала восхищаться ее грацией. До оленя оставался только один шаг, но крик ночной птицы спугнул его. Она издала разочарованное рычание и кинулась на вздрогнувшее от страха животное.

– Ну, почти, сестричка! – сказал Келлан и хитро посмотрел на Эдуарда, который сидел рядом со мной на корточках, словно изваяние.

– Ой, Бэль! – крикнул Келлан и бросился на Эдуарда.

Эдуард только слегка отодвинулся в сторону, и вся сила удара пришлась на скалу возле него. Каменная крошка посыпалась вниз, вызывая легкое эхо среди ночного леса.

– Келлан! Это же детский прием! – смеясь, сказала я.

– Хорошая попытка, – почти механически ответил Эдуард, не оборачиваясь.

Я посмотрела на него. Такой задумчивый. Я вздохнула.

Келлан с надеждой смотрел на брата.

– Давай, расскажи. Откровенность – залог крепкого союза! После секса! – сказал он, легко ткнув кулаком в плечо брата. – Эй, Алиса! Ну ты идешь? У нас еще четыре часа до рассвета. Идем, найдем что-нибудь повкуснее этих травоядных.

Алиса как раз насытилась и с довольным лицом приводила себя в порядок.

– Келлан, я только «за»! И кстати, нам скоро нужно будет возвращаться, потому что я обещала Лили сменить ее через час. Успеем?

– Конечно, сестричка! Я не хочу заставлять свою любимую сердиться.

Келлан деликатно оставил нас, видя, что нам нужно поговорить.

Он помахал нам рукой и через секунду стоял на соседнем выступе скалы, а потом вовсе исчез из виду. Я слышала, как он пробирался через лес, словно раненный бизон. А Алиса хитро шла на перехват, точно видя, в какой точке предстанет перед носом удивленного Келлана.

Мы просидели в тишине несколько минут. Потом я подсела ближе к Эдуарду и стала ждать. Мне не нравился такой пессимизм с его стороны. Я привыкла к более невозмутимому Эдуарду. Я все еще болтала ногами, ожидая, когда он, наконец, заговорит.

Эдуард вдруг зажмурился и, открыв глаза, осторожно сказал мне:

– Нам придется уехать, – сказал он едва слышно.

– Куда? – спросила я у него.

– В Принстон, конечно же! Будем жить среди студентов и ходить на пары.

– Звучит интригующе!

Он усмехнулся.

Я взволнованно взглянула на него. Это было не похоже на плохие новости. Мы поедем учиться в университет. Я не хотела себе в этом признаваться, но мне хотелось побывать, например, в Париже или ощутить атмосферу студенческого кампуса. Это меня манило. Хотелось немного расширить свои горизонты. Но и хорошими такие новости тоже не были. Переезд означал либо разделение семьи, либо то, что нам всем придется уехать из Бейнбриджа, Диксону оставить свою практику, а мне оставить Генри…

Но, с другой стороны, мы сможем спокойно, открыто жить в Принстоне. Посещать занятия, ходить на футбол. Я смогу, наконец-то, свободно появляться в городе, не соблюдая конспирацию. Надоело приобретать все необходимое через Интернет-магазины. Только вот как поступить с Бруксом? Брукс, как член стаи оборотней, не может оставить свою семью. Да, есть над чем подумать. Как бы там ни было – это точно влекло за собой перемены в привычном укладе жизни для всех. Все будет по-другому. Но почему он так расстроен?

Эдуард сосредоточенно следил за всеми выражениями моего лица и, когда я озадаченно на него посмотрела, сказал:

– Бэль, если мы уедем, то не сможем вернуться назад, в Бейнбридж, в этом поколении. И даже в следующем. Вернувшись из Принстона, Диксон не сможет заниматься практикой в местном госпитале, а ты – работать вместе с ним. Люди легко заметят отсутствие изменений в нашей внешности. А он без работы не может.

Ты же знаешь – она делает его счастливым.

Конечно, я предполагала, что это произойдет, но только через три-четыре года. И надеялась, что морально буду готова оставить Генри навсегда. Элиза как-то рассказала мне, что у них есть примерный план переездов с места на место. Весь клан перемещается по континентам в зависимости от обстоятельств и предпочтений. Келлан и Лили предпочитают Китай, Алиса и Джек любили Францию и Италию… Они аккуратно планировали свои перемещения на публике по какому-то определенному графику, тщательно отслеживая смену поколений.

Иногда Диксон занимался собственными исследованиями, скрываясь на пару лет в частном заповеднике в Канаде. Там была обустроена лаборатория, оборудованная по последнему слову тогдашней техники, а главное – обширные, хорошо охраняемые угодья, на территории которых паслись стада оленей. Келлан в шутку называл ее «резервацией Стрегони Бенефици». Алиса призналась, что первый год весь клан просто предается своим любимым занятиям. Келлан охотится и строит что-то монументальное. Лили наслаждается жизнью в собственном доме, который является точной копией ее родительского дома. Келлан даже соорудил ей палисадник у крыльца и огромные окна с витражами. Элиза просто отдыхает и помогает Диксону, пишет картины. Джек наслаждается тишиной и осваивает очередную боевую технику, иногда пишет рассказы и эссе по истории войны между Красной и Белой розами. Эдуард обычно учил языки или на пару дней застывал, словно изваяние, глядя в одну точку, но чаще – просто в небо.

Но потом начинались короткие вылазки, то за книгами, то на Бразильский карнавал… Потом визиты в Лондон. В общем, потом шел период путешествий инкогнито, без соприкосновения с миром людей. А когда наступало подходяще время, то понемногу начиналась подготовка к возвращению в общество. Просматривались новые изобретения, изменения в технологиях, культуре. Частенько заканчивалось все это покупкой новых автомобилей и, на радость Алисе, полным обновлением гардероба. А затем они с воодушевлением отправлялись на новое место жительства, готовясь в n-надцатый раз осваивать алгебру и геометрию в школе. Диксон работал и наслаждался жизнью, как, впрочем, и остальные члены его семьи.

Но я… была еще к этому не готова. Они были друг для друга всем – семьей, поддержкой, опорой. А я все еще была дочерью Генри и Мо. И была невидимая связь между нами, которую я не хотела обрывать.

– Ты хочешь сказать, что я больше не увижу Генри? – ошеломленно спросила я. – Просто пропаду и все?

Ни писем, ни звонков? – я была еще не готова к этому. Эта новость застала меня врасплох.

– Прости, но это неизбежно. Ты должна исчезнуть из Бейнбриджа, Сиэтла и из жизни его обитателей.

Я сокрушенно покачала головой.

– Это будет для него ударом.

– Да, он очень тебя любит… – тихо ответил Эдуард.

– И все из-за этого неизвестного вампира, который следил за нашей машиной.

Я вскочила на ноги, чувствуя, как внутри закипает ярость. Чертов вампир!

От досады я пнула ногой камень, часть которого рассыпалась в пыль, а часть скрылась за краем леса.

– И сколько у нас времени?

– Не много, я думаю. Ты не все знаешь. Пару дней назад Ханна и Брукс уже пересекались с этим незнакомым вампиром. Говорят, что встретили его на выставке в Сиэтле. Кто бы мог подумать, да?

– И промолчали? Ничего нам не сказали?

– Конечно, потому что не хотели попасть под домашний арест или уехать отсюда.

– Но это же так безответственно!

– Да, ей хватило духу признаться сегодня, после праздника. И на этом спасибо!

– Подростки! – сказали мы одновременно, не сговариваясь.

Мы помолчали, потом я спросила:

– Так, значит, – Принстон?

– Да, мы, по идее, должны появиться там после рождественских каникул, как раз вначале второго семестра.

Так, у меня еще есть время, уйма времени, чтобы попрощаться с отцом и Мо. Примерно две недели. Став вампиром, мои чувства стали более рациональными, а разум менее поддавался чувствам. Вернее, я могла задвинуть их на второй план.

И немного успокоившись, я поняла, что буду даже рада оставить Генри и Мо вдали от моих тайн. Так будет безопаснее для них.

Я смотрела на ледяное звездное небо, словно вглядываясь в будущее. Время перестало существовать для меня в новой ипостаси. Оно есть только для смертных. Я стала по-другому относиться к нему. Для нас, бессмертных, есть только времена и эпохи. Я точно понимала, что эпоха Бэль Сигнэт, всего, что с ней связано, рано или поздно закончится. Я жадно впитывала ощущения, запоминала цвета и запахи. В моей совершенной памяти хранились сотни воспоминаний о маме и отце. Я могла воспроизвести перед внутренним взором Генри, который сидит за обеденным столом, а в волосах серебрится первая седина. Или лучики-морщинки вокруг глаз Мо, когда она рассказывает мне смешную историю. Я тщательно коллекционировала воспоминания и знала, что они всегда будут жить во мне; и желала, чтобы Мо и Генри прожили настолько долгую жизнь, насколько это возможно для них. Поэтому мне нужно исчезнуть из их жизни.

Эдуард стал рядом и, вздохнув, посмотрел на звезды.

– Ты знаешь, почти восемьдесят лет я смотрел на ночное небо, мечтая выйти на свет без опасений. Я даже представлял себе, что звезды – это частички огромного солнца, которое просто раскололось на миллионы частей. Я верил, что есть смысл этого существования. Не в убийствах, не во мраке. Есть жизнь, значит, есть смысл, есть надежда, есть выбор…

Я обернулась к нему и улыбнулась.

Эдуард удивленно вскинул брови: я обняла его и, зарывшись руками в его волосы, поцеловала. Эдуард настороженно ответил, а потом отстранился, с удивлением заглядывая в мои глаза.

– Бэль, по-прежнему ты удивляешь меня.

– Эдуард, ты – моя семья… и Элиза, и Диксон, Алиса и Джек, Лили и Келлан. Я выбрала тебя и эту жизнь осознанно. И понимала, что это потребует жертв. Слишком многого я хотела. И получила. А за это нужно платить. Пусть лучше так. Я смирюсь с этим. А отец… ведь рано или поздно это произойдет, правда? Еще несколько лет я буду в поле его зрения. А потом… мне даже так будет спокойней. Чем дальше я от него, тем дальше он от Триумвират также. Я сделала свой выбор, когда одела обручальное кольцо.

– И ты готова уехать? – спросил он удивленно.

Я скрыла от него, как мне тяжело будет это сделать. Но когда-нибудь мне придется это сделать. Будет нелегко, но это неизбежно.

– Да. Только при одном условии! – сказала я вполне серьезно.

– Каком?

– Машину я сама себе куплю. Надоело водить танк. Хочу что-нибудь более скромное.

– Хм, согласен. Только при одном условии.

– И каком?

– Я прошу тебя ходить со мной на все балы и танцы!

И все танцы мои!

Я мелодично рассмеялась.

– Это нечестно!

В ответ Эдуард мягко прижал меня и мысли, как всегда, заплясали тарантеллу в голове. Я издала легкий стон и через секунду свалила довольного Эдуарда с ног. А тот и не сопротивлялся, но в то же время излучал уверенность в своей правоте. Он просто дразнил меня! Я же едва могла держать себя в руках. Только не сдаваться! Он притянул меня еще ближе.

– Ты не заставишь меня танцевать! – сказала я, отстранившись и сложив упрямо руки на груди. Ну, не любила я эти нелепые телодвижения под музыку. Раньше я думала, что это из-за моей неуклюжести, просто физический недостаток. Но когда я обрела идеальную форму, силу и грацию, то поняла, что дело в обыкновенном безразличии к этому занятию.

Эдуард ничего не ответил, только сказал:

– Ты представить себе не можешь, как мне хочется с тобой танцевать! Я люблю танго, сальсу и свинг, а кроме как с тобой, танцевать их ни с кем не хочу! Я просто представить себе не могу кого-то другого в своих объятьях под звуки музыки!

Я была сейчас в таком расположении духа, что слово «страсть» вызвало некоторый интерес. Я представила это со стороны, и мне стало любопытно. А если все дело в партнере? Ведь с Эдуардом это не могло быть плохо, верно? Как много я потеряю, не пережив эти ощущения? Я ждала пару секунд (а это много для вампира) и добавила:

– Думаю, что хочу попробовать…

Эдуард положил руки под голову и с интересом за мной наблюдал, лежа на холодном камне.

– Сегодня у тебя прогрессивный день. Ты готова уехать, учиться в университете, начать танцевать. Я когда-нибудь пойму ход твоих мыслей? Твой разум – самая интригующая загадка, которая не перестает меня дразнить, – вполне серьезно сказал Эдуард.

– Только разум? – спросила я, медленно расстегивая его рубашку.

– Если бы! – сказал он и, целуя руку, ответил: – Ты самое удивительное создание на этой планете.

Я, было, наклонилась к нему, чтобы доказать справедливость его слов, как в его кармане зазвонил телефон. Мы целовались под мелодию его мобильного, но потом Эдуард все-таки аккуратно достал телефон из кармана брюк и ответил на звонок. Это была Алиса, кто же еще? Она быстро затараторила в трубку:

– Бэль, прости, у тебя были планы на остаток ночи, но вынуждена вам помешать.

При ее словах я от стыда закрыла лицо руками.

– Алиса, поздравляю! Ты только что очень смутила миссис Ричардсон. А если учесть ее самообладание и стойкость… – он сочувственно дотронулся до моих рук. Я легла ему на грудь и подавленно затихла.

– Передай Бэль, которая, впрочем, и так все слышит, что женщине не нужно стесняться троих: мужа, доктора и священника. А ей персонально еще и чокнутую сестру, которая помимо своей воли в курсе всего происходящего.

Я засмеялась и, приподнявшись на локте, смотрела, как двигаются такие желанные губы Эдуарда, когда он, улыбаясь, слушал Алису.

– У тебя должна быть весомая причина! – заявила я ей. Хотя прекрасно понимала, что она есть. Иначе бы деликатная Алиса не прервала нас.

– И она есть, – ответил мне Эдуард.

– Ваша очередь дежурить возле дома Генри этой ночью. Если говорить точнее, то примерно через час.

– Хорошо, мы сейчас будем!

Мы с Эдуардом поднялись на ноги. Нам нужно было еще добраться до дома, чтобы переодеться. Нужно было избавиться от такого яркого наряда, раз уж собиралась приблизиться к дому Генри и остаться незаметной. Эдуарду тоже не мешало бы снять костюм… тут мои мысли сбились, потому что понадобилось четверть секунды, чтобы заставить мысли вернуться в более приличное русло. Мы неслись сквозь ночной лес, оставляя после себя лишь снежные вихри. В лесу стояла звенящая тишина, мы же не нарушали этот покой. Пару раз мы пересекали тропы волков. Видимо, Ромул, старший брат Брукса, проходила здесь совсем недавно. Странно, что они делали здесь, на нашей территории?

Внезапно резкий запах крови, оборотней и бессмертного ударили мне в нос. Мы резко остановились посреди небольшой поляны в лесу. Снег был истоптан. Мы остановились, читая следы, словно раскрытую книгу.

* * *

Повсюду на снегу были следы крови, даже на деревьях вокруг, – кто-то серьезно истекал кровью, только вот где сам пострадавший? Эдуард припал к земле и, принюхавшись, сказал:

– Это кровь оборотня, который, судя по всему, не жилец, только вот где его тело? – сказал он и стал осматриваться по сторонам. В наших краях жила только одна семья оборотней – Семья Вайтов, и это мог быть любой из них.

Я подняла горсть окровавленного снега и принюхалась:

– Как я и думала, запах похож на запах старшего брата Брукса, Ромула.

Эдуард кивнул головой и стал внимательнее вглядываться в картину битвы, которая была под нашими ногами. Среди крупных отпечатков лап и ребер вились следы ботинок с ребристыми протекторами. Это было подозрительно. Эдуард присел на корточки, трогая рукой след.

– Крупный человек, мужчина. Вес примерно 170 фунтов.

Я вдохнула знакомый запах оборотней и запах незнакомого бессмертного. Как обычно – словно сложный парфюм – и целый букет цветочных запахов, и резкий запах соли. И еще что-то… едва уловимый запах сигар, кожи, чего-то горького.

– Вот и наш неизвестный, – задумчиво сказал Эдуард.

Осторожно ступая по снегу, я увидела цепочку следов, которые уходили в сторону Бейнбриджа. Следы принадлежали неизвестному. А следы стаи волков уходили в сторону Сиэтла. Это было вообще черт знает что! Чтобы они остановили преследование и ушли, не добив вампира? И пустили его в Бейнбридж? Это было невозможно! Значит, случилось что-то из ряда вон выходящее! Ромул не очень-то жалует наше семейство, поэтому, видимо, не сообщил ничего нам.

Брукс был единственным, кто мог знать ответы. Я достала свой телефон и набрала его номер. Надеюсь, что сейчас он не болтается в джинсах, привязанных к мохнатой ноге волка-переростка.

Через пару гудков трубку взял сонный Брукс.

– Але! Бэль, Ханна спит, спасибо, что беспокоишься. У нас все…

Я резко перебила его.

– Слушай, сейчас не до этого! Ты с Ромулом давно связывался? Из дома звонили? Ты перерождался этой ночью?

– Что случилось? – обеспокоено спросил Брукс.

– Да непонятно! – я коротко описала ему то, что мы увидели в лесу.

– Мы свяжемся с отцом, – тут же перейдя на множественное волчье число, сказал Брукс. – Я перезвоню.

– Подожди! Не оставляй Ханну! Мы сейчас будем, – попросила я и, отключив трубку, посмотрела на встревоженного Эдуарда. Его ноздри трепетали, и он кружил вокруг меня, всматриваясь в ночь, пока я говорила по телефону. Эдуард успел позвонить Диксону и предупредить его; и мы побежали.

На пороге нашего дома стоял большой черный волк, низко пригнув голову к земле. Эдуард еще на полпути к дому сморщился, словно от резкой боли, он остановился прямо перед Бруксом, положив руку на его плечо, а я влетела в дом. Быстро переодевшись в удобные джинсы, куртку цвета хаки и черную водолазку, я собрала волосы и убрала с лица следы косметики. На всякий случай одела удобные кроссовки и закинула в маленький рюкзак наши документы и сменную одежду для дочки. Я просто психовала, потому что это было уж слишком. Но, на всякий случай, я все оставила как есть.

В комнате Ханны было темно. Я включила свет и аккуратно ее разбудила. Мой ангел спал, по-детски сложив ладошки под щекой. На секунду меня осенило смешанное чувство материнского счастья и тревоги. Но вампирские инстинкты говорили только одно – я разнесу полмира, но не позволю кому-либо или чему-либо навредить моей Ханне. Я нежно растолкала ее, целуя в щеку. Она открыла сонные глаза и, раскинув руки, обняла меня за шею.

– Мамочка…

Такая теплая и сонная. Я посадила ее себе на колени, укутав в одеяло. Заставлять ее одеваться сейчас было жестоко, поэтому я закутала ее плотнее, словно блинчик. Она тихонько засмеялась и сказала:

– Ты пользуешься моментом!

– А как же! – довольно промурлыкала я, поднимая ее с кровати. – Мы перебазируемся к Элизе. А ты спи!

Она устроилась удобнее и засопела носом. Такое безмятежное доверие придало мне еще большую уверенность, что я укокошу и вторую половину мира ради нее.

Брукса уже не было. Эдуард спокойно сказал, слегка растягивая слова:

– Думаю, что нам необходимо подстраховать Лили и Джека. Неизвестный ушел в сторону Бейнбриджа.

– Очень осведомленный неизвестный, – прошипела я. Это добавляло нам проблем. Нам нужно было и развлекать Мо, и охранять Генри, а по возможности найти неизвестного и выдворить его отсюда, пока никто не пострадал.

– А что случилось со стаей? – спросила я. Но Эдуард выразительно посмотрел на Ханну, которая усиленно делала вид, что спит, и отрицательно покачал головой, не желая при ней говорить.

Мы добрались до дома Элизы без проблем. Запаха неизвестного на пути к Бенбриджу не было. Я не знала – радоваться или нет. Это означало, что он не сунулся к Ричардсонам, но вполне мог наведаться к моему отцу, где сейчас была и моя мама.

Алиса помогла разместить Ханну, которая действительно уснула на свежем воздухе, в ее фальшивой комнате. Она будет здесь в безопасности. Я выдохнула с облегчением, потому что только ненормальный будет штурмовать этот дом, так что одной проблемой меньше.

Спустившись вниз, я услышала, как Эдуард, который успел позвонить Вайтам, сообщал о последних событиях ошеломленной Алисе. Келлан, словно скала, стоял за Диксоном возле Элизы, которая слушала рассказ Эдуарда с выражением крайней тревоги на лице. Мне бы очень хотелось тут увидеть еще Джека и Лили.

– Ромул и его отец Вилли почуяли запах вампира и гнали от берега океана до того места, где мы с Бэльувидели следы боя. Чужак бежал точно в Бейнбридж. – Эдуард многозначительно посмотрел на Диксона. – Преследуя его, Ромул, немного опередив Вилли, остался один на один с ним. А дальше – самое интересное: Ромулу стало казаться, что позади его зовет раненый отец. И даже увидел, как тот машет ему окровавленной рукой. А когда он снова посмотрел на чужака – тот просто исчез. Будто и не было. Ни следов, ни запаха.

– Но мы-то их видели! И запах совершенно точно был! – удивленно сказала я. То, что он не напал на Ромула с целью выпить кровь, говорило о том, что он сыт. Это немного успокаивало. По крайней мере, не было причин бояться узнать о новых убийствах. Хотя я не могла быть в этом уверенной.

– Вот именно! – ответил Эдуард. – Но самое интересное дальше. Когда Вилли догнал Ромула, то увидел, что тот стоит посреди поляны, словно завороженный, а к нему спокойно подходит чужак. Тогда Вилли бросился на чужака, но тот немедленно прыгнул на спину Ромула и сжал его руками и ногами. – Эдуард поморщился. – Вилли напал на незнакомца, буквально зубами сдернул его со спины Ромула.

Нападающий, как безумный, старался опять подобраться к Ромулу, но Вилли его не подпускал. Тогда незнакомец вдруг развернулся и умчался в сторону Бейнбриджа. Это паршиво. Очень.

– У него, вероятно, переломаны все кости… – с ужасом выдохнула Элиза.

– Эдуард, Бэль, я буду вам признателен, если вы присоединитесь к Лили и Джеку. Келлан и Алиса, останетесь здесь с Ханной. Я с Элизой отправляюсь в Сиэтл, чтобы помочь Ромулу. И прошу всех вас быть предельно осторожными. Пока что будем наблюдать, чтобы выяснить мотивы неизвестного.

Я согласно кивнула головой.

Рассвет должен был наступить через три часа, и Мо должна была приехать к нам к завтраку на церемонию распечатывания подарков. Скорее бы! Тут она будет в безопасности.

Алиса отправилась наверх, в комнату Ханны. Я знала, что она будет стоять, словно каменное изваяние у окна, вглядываясь и вслушиваясь в зимний лес.

Келлан уже встал на пороге дома. И даже могла представить его угрожающе-радостную улыбку на лице. Он был единственным, кто радовался происходящему. Он обожал щекочущее нервы ощущение опасности. Главным образом потому, что очень полагался на свою неимоверную физическую силу. И готов был применять ее, где нужно и где не нужно.

Эдуард проверил зарядку телефонов и перевел их в беззвучный режим. Но это только для людей. Мы же знали о том, что звонок зазвонит потому, что батарея телефона на сотые доли секунды разогревалась от повышенной работы принимающей антенны.

Диксон и Элиза уже умчались в сторону Сиэтла, чтобы оказать помощь Ромулу. Диксон предварительно позвонил Вилли, но, судя по его тону, визит Диксона был нежелателен. Еще бурлит адреналин в крови волков, которые только что чуть не потеряли члена стаи из-за такого, как мы… Надеюсь, что искренность Диксона и терпеливая вежливость Элизы помогут остудить их головы.

Мы с Эдуардом сразу же отправились в моему отцу, потому что чужака туда мог привести наш запах бессмертных. Мы переплыли через залив и вышли на берег в районе парков. Пришлось сделать приличный круг по окрестностям, чтобы обойти все людные места, а кое-где даже прыгать по крышам, пугая котов и голубей. Когда мы добрались к дому моего отца, то Лили и Брукс встретили нас не в лучшем настроении.

– И зачем мы торчали здесь весь вечер? Уж лучше б мы остались дома! Из всех опасностей тут был только кролик! – раздражению Лили не было предела.

Я расслабилась. Неизвестный направился в Бейнбридж, но явно не к дому Сигнэтов. Или он тут тоже побывал? А если он загипнотизировал их так же, как и Ромула?

– Тебе просто нужно срочно поохотиться… – начал, было, Эдуард.

– Да уж, не мешало бы! – рассержено завила та. – Джек, ты как считаешь?

Джек словно ее не слышал. Он посмотрел на Лили предельно внимательно, и было заметно, как расслабляются ее черты лица, пропадают злые морщинки вокруг губ.

– Это не поможет! – сказала более спокойно Лили.

– Да, вроде, последние четыре часа помогало, – сказал с улыбкой Джек.

Я мысленно закатила глаза. Он терпел ее раздражение четыре часа. Нужно умилостивить нашу принцессу, чтобы дать Джеку немного отдохнуть.

– Спасибо тебе за помощь, Лили. Я понимаю, как тебе было нелегко, – примиряющее сказала я. Да уж, жертвовать собой ради другого, тем более человека, – точно непосильная задача для нее. Так что мы оценили ее усилие над собой.

Эдуард коротко рассказал о бое в лесу, а потом мы обошли дом и встали прямо в противоположном конце от Джека и Лили.

Я осмотрелась. Холодный туман скрадывал звуки и менял очертания улицы. Казалось, что в целом мире только и есть этот плохо покрашенный дом. Окно за розовыми занавесками на втором этаже было темным, но мы прекрасно слышали легкое дыхание Мо, которой осталось спать пару часов. В соседней комнате выводил рулады отец, который сильно пах пиццей и пивом, а колеса его автомобиля – соленой пылью дороги вдоль океана. Эдуард мечтательно посмотрел на меня. Я вскинула брови в недоумении, потому что не была столь хладнокровна, чтобы позволить себе романтический настрой.

Эдуард обнял меня за плечи и тихо сказал на ушко:

– Если бы ты знала, сколь желанным для меня когда-то было это маленькое окошко. Я часами представлял, как аккуратно открываю его, чтобы незаметно проникнуть к тебе в комнату.

Вдруг я четко почувствовала неприятнейший запах мокрой псины – к нам прибыл Брукс собственной персоной. Я только ближе подошла к нему и провела рукой по его передней лапе. Он с видом бывалого вояки только кивнул головой. Брукс же устроился за нами, прикрывая тылы. Он сидел неподалеку и выглядел немного растерянным. Представляю, чего он натерпелся за последние пару часов. Я тихонько подошла к нему и спросила:

– Ромул в порядке?

Он только поднял на меня уставшие глаза, и я увидела в них боль. Конечно, он ведь был связан с Ромулом и мог знать, о чем тот думал, а также прочувствовал всю его боль.

Я только сказала:

– Мне так жаль…

Брукс посмотрел на меня и, поднявшись, скрылся в зарослях папоротника. Потом я услышала легкое дребезжание воздуха – он переродился в человека. Через минуту он пришел, как всегда, в коротких шортах и футболке, не смотря на холодную пору года. Я смотрела на него и не находила слов для того, чтобы начать разговор.

– Диксон – прекрасный доктор. Он собрал Ромула практически заново, – пробормотал Брукс.

Я подошла ближе, но он заговорил быстрее:

– У нас, конечно же, пакт о ненападении, но я обещаю – если он мне попадется, я его немедленно убью!

Пусть испытает хоть малую часть той боли, которую испытал мой брат!

Мне стало жутко от его заявления. Он говорил совершенно серьезно.

– Нет, только не это! Ты пообещай мне, что сам не станешь этого делать! Он явно обладает каким-то даром. И поэтому смог справиться с Ромулом, – стала горячо шептать ему я. – Он тебя так же поломает! Ты подумал, как Ханна это перенесет?

Эдуард в одно мгновение оказался рядом со мной и обнял за плечи. Я попыталась вырваться, чтобы добиться от Брукса обещания не рисковать собой. Джек тут же появился рядом со мной и, внимательно посмотрев в глаза Эдуарду, сказал:

– Мы поможем вам найти его и остановить. Я считаю, что его целью был именно Ромул. Он не тронул ни Вилли, ни кого-либо из нас. Так что пришло наше время охранять вашу стаю.

Брукс минуту размышлял над сказанным и, сердито кивнув головой, сказал:

– Согласен. По крайней мере, до тех пор, пока Ромул полностью восстановит свое здоровье.

Да уж. Брукс фактически стал главой оборотней и автоматически новой целью незнакомца. На данный момент мне было важнее уберечь Брукса от опрометчивых поступков. Ради его безопасности. Ради Ханны.

Шаткое подобие стратегии возникло в моем мозгу. Ричардсоны защищают Брукса, который защищает всю стаю. Но и мы параллельно вместе защищаем Бейнбридж и Сиэтл, не нарушая старой границы. Это было приемлемо.

– Джек и Лили уходят, чтобы поохотиться. Брукс решил остаться здесь, с нами. Через три часа Мо и Генри должны приехать к нам на остров на вручение рождественских подарков. Так что еще час можем посвятить тому, чтобы наслаждаться компанией наших друзей.

Когда туман стал светлеть, что, по местным меркам, означало рассвет, в доме зазвонил будильник. Было интересно слушать, как Мо сонно чистит зубы и проводит расческой по волосам. Ее запах сочился сквозь старую древесину дома, вызывая знакомую жгучую боль в горле. Генри встал чуть позже, и было слышно, как он роется в шкафу, чтобы выбрать одежду для похода в гости к нам. Он бурчал под нос, что нет ничего прекраснее полицейской формы, но этого, кроме него, никто не понимает.

Мо накрыла на стол, умудрившись пережарить яичницу. Я готова была поспорить, что Генри не удивился. Чувствовался запах утреннего кофе и свежей газеты. Они вполне мирно и молча завтракали. Знали бы они, что в данный момент их охраняют оборотень и два вампира, один из которых их дочь…

Первой разговор начала Мо, которая, как всегда, маялась от тишины:

– Как прошла твоя вчерашняя поездка на рыбалку?

– Да нормально. Было много пиццы, – ответил Генри.

Опять повисла тишина. Мо попыталась оживить беседу:

– Бэль рассказывала, что ты встречаешься с кем-то? – по-деловому спросила Мо.

– М-м… хм… ну, вроде да, – ответил Генри.

Я знала, что это предел его возможностей. Он не любил говорить о личном.

Мо замолчала на минуту, но потом порывисто выпалила:

– Генри, я так рада за тебя! Ведь я не могла даже подумать, что после развода ты так и не женишься опять.

Чувствую себя отвратительно из-за этого!

Генри засопел и ответил:

– Думаю, что одного раза для меня достаточно.

Мо подавленно замолчала.

Генри вдруг резко сменил тему:

– Ты готова ехать к Диксону и Элизе?

– Да, только приведу себя в порядок и еще по дороге хочу заехать в местный винный магазинчик…

– Отлично, а я еще почитаю.

Мне было невероятно приятно слушать их неспешный разговор, думать о том, что старые обиды забыты, и они просто идут дальше, но своими дорогами.

Солнце почти поднялось за тучами, и туман стал понемногу рассеиваться, но на горизонте снова появились спасительные низкие тучи с холодным дождем.

Днем нападение ждать было бесполезно, поэтому мы побежали наперегонки к себе.

* * *

Дома все ждали только нас. Не было лишь Брукса, который не мог оставить стаю, и еще Ханны, она все еще спала наверху.

Как только мы зашли, Диксон спустился к нам в гостиную и сообщил:

– Сегодня ночью мне удалось достигнуть взаимопонимания со стаей. Они были готовы разорвать договор, – Диксон внимательно посмотрел на каждого из нас, ожидая, когда до нас дойдет смысл сказанного. – Ромул пострадал настолько серьезно, что на полное восстановление уйдет не менее двух недель.

Учитывая поразительную скорость регенерации оборотней, это означало только одно – Ромул чудом остался жив! Эдуард подавленно молчал, внимательно смотря на Диксона.

– Я благодарен Бруксу за его вмешательство. Он буквально поручился за нас, и совет Вайтов сохранил договор в силе. Но второго шанса у нас не будет, мне четко дали это понять. Но я надеюсь, что мы восстановим шаткий мир, если нам удастся не допустить в дальнейшем новых нападений.

– Но мы же не нарушали договор! Почему они так взбеленились? – спросил Келлан.

– По их словам, мы виноваты в том, что своим присутствием создаем ситуации, когда подобные нам приходят на их земли. Все-таки это мы пришли на их землю.

Да уж, железная логика.

– Но почему именно Ромул? Это так похоже на провокацию… – невпопад спросила Лили.

Джек, немного подумав, ответил:

– Есть несколько вариантов. Первый – нападение на Ромула произошло чисто случайно. Чужак проходил по нашей территории, не зная об оборотнях.

Второй – оно было спланировано из-за того, что он – глава стаи, и напал тот неизвестный вампир, который видел Ханну и Брукса на выставке в Сиэтле. Он не успел убить Ромула, а это может означать одно – он либо будет кружить годами вокруг стаи оборотней, либо нападет в ближайшее время снова.

– Если бы мы знали, кто он или хотя бы как выглядит… – сказала Алиса задумчиво.

– Много мы про него не знаем – Ханна помнит, что одет был, как байкер, и все. Брукс слишком быстро ее утащил от него.

– И правильно сделал! – сказала я.

Стрелка часов на камине щелкнула на отметке 8:00 и все, как по команде, занялись своими делами. Сверху спустилась Ханна, которая только что проснулась.

– А где Брукс? – спросила первым делом она.

– В Сиэтле, солнышко, – ответил Эдуард, – у стаи проблемы. На Ромула этой ночью напал неизвестный вампир. Поэтому сейчас Брукс со своей семьей.

Ханна неожиданно для всех одним движением перелетела через перила и, встав передо мной, горячо заявила:

– Я должна быть с ним!

Я только отрицательно покачала головой.

– Он взрослый и сам справится! – начала, было, я.

Но Ханна, взглянув на отца, с самым обеспокоенным выражением лица, сказала:

– Папа, он ведь такой бестолковый! Побежит охотиться в одиночку на напавшего вампира или еще какую-нибудь глупость сделает! Ну, кто его образумит?

Он же уже на охоте, я уверена! – она обеспокоено стала озираться по сторонам, видимо, ища свои вещи.

Я подошла к ней и, взяв за руки, сказала:

– Самая главная помощь от тебя на сегодня – помочь нам с Мо. Ты будешь занята до четырех, но потом мы едем на концерт. А я лично отвезу тебя в Сиэтл, под охрану стаи, пока мы не вернемся. Поверь, мы не оставим стаю без нашей поддержки, правда, Диксон? – спросила я, не оборачиваясь.

Диксон, словно очнувшись, сказал:

– Конечно, они спасли нас однажды, мы в долгу перед ними.

Ханна немного поостыла, но все равно надо быть начеку.

– Попытаешься сбежать – поймаем! – нежно проворковала Алиса, убирая прядку волос со лба Ханны. Та только разочарованно выдохнула и, махнув рукой, убежала наверх. Лили сказала:

– Оставь это мне. Я разберусь, а тебе пора гримироваться! – Она спокойно пошла наверх усмирять влюбленного полувапира-подростка.

Через час я снова была Бэль Сигнэт внешне. Алиса решила не заморачиваться и просто повторила вчерашний номер, только вместо свитера на мне было серое вязаное платье и леггинсы. Волосы она опять собрала в тугой узел и, конечно, вынудила одеть туфли. Получилось что-то среднее между «ой, а у меня есть грудь!» и «вау, да у меня ноги стройные!» Эдуард выбрал себе черный свитер и джинсы.

В общем, Генри и Мо должны были прибыть с минуту на минуту и под елкой громоздились нераскрытые подарки.

Мне очень хотелось узнать, что же подарит Эдуард.

Потому что я опять надеялась подарить ему более крутой подарок, чем он мне. Но каждый раз я проигрывала. Мне кажется, что это Алиса помогала ему обыграть меня.

Саксофон самого Кертиса Джонсона лежал под коробкой с синим бантом. Это должно быть убийственно в нашей войне подарками!

Элиза и Каралайл переоделись и выглядели так, как и должны все обычные люди рождественским утром – умиротворенно и уютно. Я услышала, как авто Генри сворачивает с трассы на дорожку к нашему дому.

Лили и Ханна спустились тут же вниз. Лили каким-то чудом уговорила ее на две банальных косички и джинсовый сарафан. Ханна как раз с удивлением рассматривала кроссовки на своих ногах. После чего опознала меня под гримом и сказала:

– Ого, это грандиозно! Думаю, что Мо теперь точно что-то заподозрит! Ты выглядишь как модель в этом наряде!

Я подошла к окну и увидела себя в отражении. Да уж, это слишком. Под недовольным взглядом Алисы я поменяла туфли на обычные кеды и осталась довольна результатом – я стала посредственностью.

– Вандалы! – сказала та и недовольно отвернулась.

Эдуард поставил джазовое попурри на тему рождественских мелодий. Дом наполнился атмосферой праздника. Я еще раз проверила линзы у себя и у Ханны. Моя малышка была такой обеспокоенной! Эдуард подошел к нам и, наклонившись к Ханне так, чтобы глаза у них были на одном уровне, твердо сказал:

– Так уж случилось, что твои родители, дяди и тети, бабушка и дедушка Ричардсоны – члены могущественного вампирского клана. Нас не одолели даже Триумвират со своей армией. А ты – наше единственное сокровище. Но Брукс просто попадает под нашу защиту, потому что ты так его любишь, – он получил легкий пинок от меня в бок, – а еще он наш друг. Так что, думаю, тебе пора бы перестать беспокоиться и начать праздновать Рождество.

Но та стояла и обеспокоено покусывала губы.

– Ну, можно я хотя бы позвоню ему? – попросила она, чуть не плача.

– Ну, сейчас ты позвонишь ему, он сообщит тебе подробности, и ты точно разревешься! – сказал Диксон, обняв ее за плечи. – Уверяю тебя, все будет хорошо!

– Ханна, мы не дадим его в обиду! – сказал Келлан, поигрывая огромными мускулами.

– Я бы на твоем месте подумала лучше о том, куда прятать торт! – сказала я и чмокнула ее в лоб. Она немного повеселела и уселась на диван.

Мне не давала покоя мысль о том, что Алиса старается увезти нас отсюда любой ценой. Хотя я в последнее время такая мнительная. Видимо, выдумываю то, чего нет… Алиса как раз прошагала мимо меня, и я дружелюбно улыбнулась ей. Она просияла в ответ и слегка обняла меня за талию.

Вот в таком виде и застали нас Генри и Мо, когда зашли в дом. Генри осторожно приблизился к Диксону и Элизе. Мо же подлетела и с ходу обняла обоих. Ханна поднялась с дивана и подошла к ним. Она не стала разводить долгую канитель и сказала просто:

– Привет! – и пошла на кухню.

Нужно проследить за ней, чтобы она не убежала к Бруксу! Генри подозрительно рассматривал ее голубые глаза и прямые волосы. Не нужно быть телепатом, чтобы понять, что ему это очень не нравится. Он ненавидел вранье и обман.

Джек положил руку на плечо Алисы, и она отпустила меня, чтобы я поприветствовала родителей. Лили и Келлан уже тоже отметились. Остались только мы. Эдуард взял меня за руку и повел к Генри и Мо. Он только кивнул головой моим родителям, искренне улыбнувшись. Я аккуратно обняла их, всячески изображая немощность. Генри с чувством прижал меня к себе и попытался крепко обнять. Мне стало страшно – потому что он впервые так сильно меня обнял и попытался сжать мои каменные руки в объятьях. Я быстренько высвободилась, не глядя ему в глаза. Он немного покраснел, но быстро справился с волнением и пошел пообщаться с Ханной.

Элиза уже показывала что-то Мо в большом альбоме с фотографиями, а Генри вернулся к машине и принес подарки. Разноцветные маленькие коробочки были пристроены под рождественской елкой.

Я смотрела на мою семью и понимала, что счастлива, как никогда. Каждый из них был дорог мне, и без них я не представляла свое существование. И только беспокойство в связи с последним нападением не давало мне покоя. Я подсознательно вслушивалась в лес вокруг, воспринимая любой шум и квалифицируя каждый запах. А еще мне было не все равно, что произойдет с Ромулом и стаей. Наши бывшие враги стали на нашу защиту, когда, казалось, уже не было выхода. А теперь мы должны защитить их.

Мой взгляд случайно упал на изображение волка на стене. Простые литографии, множество которых висели на стенах. Черный волк спокойно стоял на утесе над рекой, глядя вдаль. Наш дом стоял в похожем месте. Словно вспышка в моем сознании соединила происходящее. Мы одно целое – без стаи нам не выжить. Только благодаря тому, что вместе с ними мы были не так уязвимы перед Триумвиратом, мы до сих пор здесь и живы. И Ханна жива, и Брукс. Я задумалась – какова вероятность того, что Аронимус так сильно желал заполучить Алису и Эдуарда, что готов уничтожать нас по одному? И когда мы, ослабленные и убитые горем, останемся в меньшинстве, он просто раздавит оставшихся и отберет то, что ему так нужно? А начинать нужно с волков – незаметно, словно случайность. И он прислал какого-то одаренного бессмертного, чтобы тот воплотил его планы в жизнь.

Мне нужно было срочно посоветоваться с Алисой.

Она как раз вытащила Джека на середину комнаты и лукаво на него посмотрела. Мне придется немного подождать со своим догадками.

Он прокашлялся и сказал:

– А теперь, я думаю, пришло время открывать подарки! – и, улыбнувшись, подтолкнул Алису к елке. Она схватила большую коробку, на которой изящным почерком было написано ее имя. Чмокнув Джека в щеку, принялась суетливо распаковывать. Внутри оказались билеты во Францию. Алиса радостно завизжала и бросилась на шею Джека. Он с покровительственным видом заулыбался и с удовольствием подставил щеку для поцелуя.

– Но это еще не все! – сказал он и с видом фокусника достал из кармана маленькую коробочку, по виду напоминавшую морскую раковину. Она была отделана белым шелком, а наверху стояли два инициала: «А и Д». Мо, как самая эмоциональная из нас, прижала руки в груди, готовая расплакаться. Она, как и все другие решила, что сейчас Джек сделает Алисе предложение. Это было уже не впервые, но Алиса была все равно взволнована. Она достала из раковины красивый кулон из белого золота в виде дельфина.

– А я думала, что там будет обручальное кольцо! – заявила простодушная Мо.

– Ну, до этого дело скоро дойдет, я уверена! – сказала Элиза. – Давайте, открывайте быстрее свои подарки! Мне хочется узнать, угодила ли я в этом году всем и каждому!

Мы не стали ждать еще одного приглашения и взялись за дело.

В одной из коробок со своим именем Мо обнаружила графический планшет и с восторгом прижала его к груди. Эдуард подарил Генри суперсовременный спиннинг, и он выпал из нашего общества на целый вечер – просто сел на диване и углубился в изучение инструкции. Он был настолько увлечен, что Мо приходилось то и дело подкармливать его закусками, снисходительно глядя на лихорадочный блеск в его глазах.

Потом Диксон подарил Лили кольцо с гербом Ричардсонов. А в своем подарке я увидела браслет с таким же гербом. Элиза получила кулон с ним же, как у Алисы, но только лев стоял не на фоне гор, а на фоне сердца. Да уж, – наш источник любви. Диксон при этом с любовью смотрел на озарившееся радостью лицо Элизы.

Мужская часть клана получила по кожаному браслету с гербом из белого золота.

Потом дошла очередь до Ханны. Она сорвала нарядную бумагу со своего подарка и с радостью уставилась на энциклопедию по изобразительному искусству от Диксона. Потом Генри подарил ей два билета в аквапарк в Брукссонвиле. Она лучезарно улыбнулась ему в знак благодарности. Генри чуть не лопнул от удовольствия. Потом настала очередь подарков для Мо и Генри от нас. В длинной коробке от Диксона и Элизы Генри нашел энциклопедию рыболова и не смог скрыть свою радость. Потом, смутившись, он сдержанно кивнул головой и вернулся к изучению конструкции спиннинга. Мо же получила от нас в подарок брильянтовые серьги и была так ошарашена, что не могла минуту ничего сказать. Ведь это были ее первые брильянты в жизни! Она прослезилась и кинулась благодарить нас.

Алиса подвела ее к зеркалу и помогла одеть серьги. Через минуту она, счастливая, позировала для семейного фото на память.

Эдуард достал саксофон из коробки и с восторгом рассматривал его полированные клавиши. Он держал его, как ребенка, почти с благоговением касаясь мундштука. А я просто была счастлива, потому что он был счастлив.

Настал и мой черед. Под елкой стояла небольшая красная коробка, перевязанная лентой. На ней изящным почерком было написано «Самой прекрасной женщине на свете». Немного стесняясь всеобщего внимания, я ее раскрыла, сгорая от предвкушения. Внутри я увидела… еще одну коробку. Эдуард подошел ближе, чтобы смотреть за моим выражением лица.

Под крышкой оказались три подвески в форме ключиков. Первой мыслью было «Ура! Я выиграла! Мой подарок круче! Я подарила ему саксофон известного музыканта, а он – какие-то ключики!» Я ехидно улыбнулась, в ответ Эдуард только загадочно поднял одну бровь, чем заинтриговал меня еще сильнее. Я посмотрела в его глаза, которые в свете свечей мерцали золотистым блеском, и снова потеряла дар речи. И кому нужны эти глупые соревнования?

– Эдуард, это так красиво! Спасибо тебе! – сказала я с чувством.

– Я рад, что тебе понравилось! – сказал он.

Мо подошла ко мне и стала разглядывать подвески.

– Ой, какие красивые! А вот этот словно ключ от машины, а этот похож на ключ от дома! – произнесла она удивленно. Понимание внезапно вспыхнуло в мозгу: это копии настоящих ключей, которые и были подарком! Я медленно подняла глаза на Эдуарда, который стоял, улыбаясь все шире и шире. У меня не было слов; я была поражена и только корила себя за то, что не умею бурно радоваться. Я так и стояла, с коробочкой в руках. А Эдуард подошел и, указав пальцем на третий, сказал:

– А это от моего сердца!

Я бы уткнулась ему в плечо, чтобы на секунду прижаться к нему, но грим испортится. Я только сказала:

– Это… это потрясающе!

Я посмотрела на свою семью. Каждый из присутствующих радовался нашему счастью. Алиса фактически мурлыкала, обнимая высокого Джека за талию, нисколько не завидуя нашей любви, Келлан и Лили тоже улыбались, а довольная Элиза стояла возле Диксона, который обнимал ее хрупкие плечи. Я запомню эту картину навсегда. Генри смотрел на меня влажными глазами, наверное, радуясь, что дочка любима мужем, и его семья прекрасно к ней относится. Мо смотрела на нас, словно завороженная.

Потом мы разобрали менее значительные подарки и Келлан, и Брукс стали, шутя, обмениваться подарками между собой. Алиса получила от нас билеты на двоих в Милан, на неделю моды. А Лили и Келлан – картину. Диксону и Элизе мы подарили авторскую вазу. Под самой елкой мы обнаружили батарею одинаковых пакетов с нашими именами. В них оказались черные футболки с большими, стилизованными под герб Ричардсонов логотипами. Это было нечто! Эдуард готов был примерить, но Алиса строго запретила одевать их до концерта! Ага, эта модница привнесла стиль и в простое посещение рок-концерта.

Остаток дня прошел спокойно и по-домашнему. Обстановка была семейная, и мне только два раза пришлось менять линзы и пару раз поправлять грим. Генри уселся смотреть мультики с Ханной, а Мо было не оторвать от Диксона и Элизы, которые щедро делились своими знаниями о садовом искусстве.

Эдуард не отпускал меня из своих объятий, от чего мне некогда было думать о жжении в горле или об оборотнях. Не сегодня. Он стоял за моей спиной, не выпуская из объятий, время от времени шепча нежные слова на ушко. Я не могла вспомнить более радостного праздника ни в своей человеческой жизни, ни в новой – вампирской.

– Вот видишь, это так просто и хорошо – радоваться жизни, ведь это – основа жизни, – говорил он мне на ушко, щекоча дыханием шею, от которого мои мысли разлетались, словно птички. Я бы согласилась сейчас с чем угодно!

Потом до нашего слуха донесся далекий волчий вой в лесу, и Ханна чуть не подпрыгнула на месте. Это вернуло меня к реальности. Я посмотрела на часы – было около трех часов. В четыре мы должны были выезжать на концерт в Олимпию. Не хотелось расстраивать Алису, но мне нужно было изложить ей свои догадки!

– Нам пора собираться на концерт! – заявила я серьезно и потащила Эдуарда наверх.

Поднимаясь по лестнице, заметила, как Эдуард приоткрыл слайдер и прочитал сообщение на телефоне. Оно было от Брукса. Он сообщил, что Ромулу стало хуже. Эдуард скрипнул зубами и переслал его Диксону. Тот незаметно его прочитал и, посмотрев на Эдуарда, дождался его кивка.

Видимо, нам следовало придумать нечто, чтобы увести Мо и Генри. И дать возможность Диксону отправиться к Ромулу на помощь.

Я быстро справилась с волнением и спросила:

– Мо, ты не думаешь, что слишком легко одета для вечернего концерта? Он будет проходить вечером, помнишь? – спросила я негромко.

Она растерянно осмотрела свою экипировку.

– Ты считаешь, что этого будет недостаточно?

– Думаю, что тебе стоит одеть свитер, – вполне серьезно ответила я.

– Да и чемодан захватить, – сказала она, – мне же на самолет нужно успеть. Рейс в четыре утра. Кажется…

– А ты его не брала? – спросила я, привычно не расстроившись. Я была готова к чему-то такому. Узнаю свою маму.

– Нет, я думала, что заедем перед концертом… – сказала она.

– Ничего, я помогу, – сказал Генри, который с серьезным видом стоял у мамы за спиной. – Поехали!

– Поторопитесь, – сказала я им вдогонку.

Просто с порога Мо вернулась и побежала в спешке прощаться с Диксоном и Элизой. Она порывисто обняла их и поблагодарила за самое чудесное Рождество в ее жизни. Потом, так быстро, что я бы не успела ничего предпринять, будучи в роли человека, подбежала к Ханне, чмокнула ее в макушку и обняла ее, прикоснувшись в шее, которая была непривычно холодной.

– Ой, да мы совсем ребенка заморозили! – сказала она, а Ханна в ответ чуть не разрыдалась, – она не хотела прощаться с бабушкой, поэтому нахмурила брови и снова уселась на диван.

Мо, сбитая с толку, заторопилась к двери, и после того, как многочисленные подарки были погружены, мы наскоро попрощались, договорившись встретиться через час возле парома. Я так понимаю, что Генри хотел убить двух зайцев сразу – передать нам Мо и купить себе что-то для рыбалки в магазинчике у причала. Когда машина Генри наконец-то скрылась за поворотом, я накинулась с расспросами на Алису:

– Зачем нам так рано ехать на концерт? Мы могли бы пару лишних часов провести вместе, – но вместо ответа Алиса, широко распахнув глаза, ответила:

– Да не волнуйся ты так! Думаю, что будет все в порядке. Никто не тронет Генри и Мо. Чужак просто прошел через нашу территорию, случайно встретив оборотней. Могу представить его удивление! Удивлюсь, если увижу его в ближайшее время здесь, в Бейнбридже.

– Я вот так не думаю! – серьезно сказала я.

Все в доме превратились в слух. Я кратко изложила свои подозрения и, сложив руки на груди, стала ожидать возражений. Тишину нарушила Лили:

– Да уж, это впечатляет. Ты не думаешь, что немного преувеличила степень опасности? – спросила она.

Джек же со вздохом сказал:

– Опыт подсказывает, что ты в таких вещах не ошибаешься. Значит, будем готовиться к бою!

Лили несогласно покачала головой и отправилась к себе в комнату. Диксон и Элиза стояли молча, и я все ждала их мнения.

– Все сходится. И, по крайней мере, ты увязала в единое целое разные события, которые объясняют хоть немного происходящее, – сказала Элиза.

– Бэль, я благодарю тебя за проницательность! Как говорят люди – предупрежден, значит вооружен! Я сообщу твои соображения стае, и мы разработаем общую стратегию по защите, – подвел итог Диксон.

Я разочаровано посмотрела на Алису. У меня создалось впечатление, что она на пару с Эдуардом что-то утаивает от всех. Я точно не узнаю всю правду. Внезапно она подошла ко мне и сказала:

– Хочу ответить на твой вопрос, почему я увожу всех раньше. Все просто – нам нужно время, чтобы проверить границы вокруг Бейнбриджа. Это раз. Потом нам не мешало бы появиться в Сиэтле. Это два. Ну и сюрпризы для Мо закончились – больше ее нечем отвлекать! – сказала она.

Да уж, нужно расслабиться, а то я порчу всем праздничное настроение.

В далеком лесу опять завыл волк. Ханна, швырнув кроссовки в телевизор, в два прыжка очутилась на лестнице, ведущей на второй этаж. Мы с Эдуардом застали ее в «фальшивой» розовой комнате. Она, волнуясь, застегивала куртку.

– Ты обещала! – быстро бросила мне она.

Мы переглянулись с Эдуардом, и я ответила:

– И я выполню обещанное, – заверила я ее. – Жди нас внизу.

Мы быстро переоделись, и Эдуард помог мне собрать сумку. Мы захватили пару джинсов для Брукса и еще запасную одежду для Ханны. Надев черные футболки и джинсы, а также элегантные пальто, мы спустились вниз. Спокойный Джек молча вручил Эдуарду объемный пакет с оставшейся едой для вечно голодного Брукса, добавив:

– Твоя дочь на грани истерики!

Ханна зло взглянула на него. Ну, уж нет, она поедет поддержать Брукса, а не создавать ему проблемы! Я тут же взяла ее за плечи и тихо сказала:

– Или ты немедленно успокаиваешься и едешь с нами, или остаешься здесь! Бруксу и так нелегко! Ему нужна поддержка сейчас.

Ханна закрыла глаза и стиснула кулаки. Потом шумно выдохнула и спокойно сказала:

– Я себя контролирую. Просто весь вечер корчила дурочку, но думала только о нем!

– Бедная моя! – сказала я, обнимая ее. – Моя любимая девочка!

– Все будет хорошо! – сказала Алиса спокойно. – Ты будешь в белом, а Брукс в свадебном фраке будет выглядеть потрясающе! – начала, было, она, но услышав грозное рычание Эдуарда, моментально замолчала, немного лязгнув зубами.

Она стояла с таким виноватым видом, словно ее застали за воровством конфет. Это было так комично, что Эдуард потрепал ее челку, накрыв рукой почти всю голову, и сказал:

– Маленькая, настырная оптимистка!

Он обернулся к нам.

– А пока что мы отвезем Ханну в Сиэтл и займемся Мо, – сказал Эдуард, галантно предлагая мне руку, словно для вечернего променада. Ханна схватила отца с другой стороны за локоть и мы вместе пошли в гараж.

Эдуард выбрал самый быстрый из наших автомобилей – черный бронированный мерседес.

За руль уселся, конечно же, он, с довольным видом завел машину, и под тихое урчание мы выехали из гаража. Ханна беспокойно ерзала на просторном заднем сидении. Элиза и Диксон погрузили в минивен какое-то оборудование в большом ящике и пару сумок с лекарствами и капельницами. Через минуту шум их мотора утих в направлении шоссе.

За нами Лили вывела из гаража огромный джип, в который на ходу запрыгнул довольный Келлан.

* * *

Вместо кухонного стола посреди дома Эмили стояла высокая больничная кровать. Вокруг нее на штативах висели какие-то мониторы и несколько капельниц, провода от которых тянулись к забинтованному телу. Ромул сильно исхудал, и его глаза ввалились, а дыхание поддерживалось с помощью искусственной вентиляции легких. Было страшно смотреть на этого, когда-то сильно вождя. Большая часть его тела была забинтована. И мне стало нехорошо, когда я увидела тонкую полоску едва зажившего рубца на предплечье. Судя по его рисунку, рука была практически оторвана. На шее, словно следы от когтей крупной кошки, тянулись фиолетовые бугры заживающей плоти. Весь корпус был забинтован, а левая рука собрана на спицы. Запах лекарств, крови и слез был просто удручающим. Возле его головы на стуле сидела его мама Труди, которая вытирала со лба Ромула крупные бусинки пота. На нее было страшно смотреть, потому что в ее глазах четко читалось отчаяние, которое она прятала, как только Ромул приоткрывал глаза.

Диксон стоял возле монитора и внимательно следил за показателями. Элиза, словно изваяние, стояла рядом, вздрагивая, когда Ромул начинал стонать.

На лестнице, ведущей на второй этаж, сидел Брукс, обхватив голову руками, и старался не смотреть на изломанного Ромула.

Только здесь, видя обстановку, я поняла насколько все серьезно. Ханна сразу же подбежала к Бруксу, и он аккуратно взял ее за руку. Она села рядом и положила голову на его плечо, маленькой ладошкой гладя его большущую руку. Она облегченно вздохнула, и черты лица Брукса стали мягче. Это было так трогательно…

Посреди гнетущей тишины Диксон сокрушенно сказал:

– Если бы я только мог перевезти его в больницу! Там есть необходимое оборудование! Но я не смогу списать его нечеловеческие показатели на сбой оборудования!

– А в Канаду к нам не довезем, – горестно сказала Элиза.

Но почему такое тяжелое состояние? Я посмотрела на Ромула. Он же оборотень! Я, откинув тактичность, спросила:

– Но почему его тело не восстанавливается так быстро, как обычно?

– Ромул еще и укушен, – тихо сказал мне Эдуард.

О нет! Он не только искалечен – он еще и отравлен!

– Только доза такова, что не убила его, но сильно ослабила. Вилли вовремя оторвал от Ромула незнакомца. По большому счету, яд и не дает телу восстановиться, замедляет регенерацию. Но организм у Ромула сильный, поэтому яд все-таки выходит из организма, – тихо сказал Диксон. Труди с надеждой посмотрела на него.

– А может сделать переливание крови? – вдруг спросила Ханна.

Диксон переглянулся с Эдуардом и поморщился.

– Мы не хотим, чтобы Диксон имел хоть какое-то дело с кровью Ромула. Мы боимся, что он… не сдержится и нападет. Да и все вы тоже! – сказала Труди достаточно резким тоном.

– Я понимаю ваши опасения, Труди, – ответил Диксон миролюбивым тоном, – и хочу от себя добавить, что переливание крови в данном случае слишком рискованная затея. Мы не знаем, как кровь оборотней ведет себя при переливании – возникнет конфликт антител или все пройдет хорошо – предсказать невозможно. У оборотней все по-другому. Мы не можем сейчас рисковать, – Ну почему же? – горячо спросила Ханна. – Ведь Ромул и Брукс – родные братья, и у них одинаковый ген оборотня. Это говорит в пользу их совместимости!

– Наш ответ – нет! – сказал старший Вайт безапелляционным тоном. Было видно, что настроен он отказывать до тех пор, пока бьется пульс у Ромула – волчья кровь сделает свою работу!

Вот упертый, суеверный упрямец! Ему бы сейчас так полежать на столе!

Брукс вдруг встал и подошел к столу, на котором лежал его старший брат.

– Я думаю, что решать должен Ромул, отец! – сказал он и аккуратно сжал руку брата. Ромул приоткрыл глаза, и Брукс, едва сдерживая слезы, спросил:

– Ромул, доктор хочет перелить тебе мою кровь, но не знает, чем это может закончиться.

– Я… все слышал… – сказал Ромул еле слышно.

– Вот и хорошо, милый! – сказала Труди, ласково ему улыбаясь. – Но я думаю, что ты сейчас не в состоянии принимать взвешенные решения. Давай подождем – твое тело молодое и справится с ядом.

Ромул закрыл глаза и задумался. Но потом сказал:

– Переливайте. Я так хочу. Это мое окончательное решение!

Брукс поднял голову и с надеждой посмотрел на старого Вилли. То покачал головой и ответил:

– Мой ответ прежний – нет!

– Да бросьте вы! Почему отказываетесь? Диксон – отличный врач и может помочь. Вы хотите растянуть мучения Ромула на несколько недель? Переливание очистит кровь и поможет вывести яд из организма! – сказала Ханна, наступая на упрямого Вилли. Тот попятился назад, и мне стала понятна причина его упрямства – банальный страх.

Тогда я решила помочь переломить ситуацию в пользу Ромула.

– Послушайте, у Эдуарда два высших медицинских образования, я учусь на медика. А у Диксона – без малого два века практики! Да и мы почти одна семья. Брукс влюблен в Ханну, а Ханна в него, мы вместе мирно живем на одной территории. Неужели вы думаете, что мы себе позволим обидеть Ромула?

Труди задумалась и потом сказала:

– Бэль говорит дело. И я полагаюсь на выбор Ромула. Так что я «за»!

Все посмотрели на Вилли, который после минутного колебания принял нелегкое для него решение:

– У нас нет другого выхода. Начинайте!

Вилли сжал зубы так, что скулы побелели, и вышел из дома на улицу.

В одно мгновение Диксон переместил аппаратуру в сторону и притащил еще одну кровать. Элиза подготовила жгуты, иглы и капельницу. Через минуту все было готово.

Брукс с готовностью улегся на соседней с Ромулом кровати и осторожно взял его за руку. Ромул, не открывая глаза, улыбнулся, и у меня появилась надежда на то, что все хорошо закончится.

Ханна подошла ко мне, и мы наблюдали за происходящим, обнявшись. Вот Диксон принес аппарат для переливания крови, и Эдуард помог ему подсоединить к ней братьев. Ромул, казалось, впал в забытье – его дыхание стало прерывистым, а пульс просто зашкаливал. Брукс с нетерпением ждал, когда же его кровь поступит в вены умирающего брата. Труди ушла за Вилли и привела его к нам. Его голубые глаза были опухшими от слез, он был недоволен решением сына и ужасно боялся, что это страшная ошибка. Но как только первые миллилитры крови поступили в катетер на предплечье Ромула, то ситуация начала меняться: его дыхание стало более ровным, а пульс начал восстанавливаться.

Достаточно долго мы напряженно вслушивались в сердцебиение Ромула, которое было похоже на барабанную дробь. Вдруг сердце, казалось, остановилось, и Ханна испуганно задержала дыхание. Ромул стал меняться – запах его крови стал больше похож на волчий, его дыхание стало глубже и спокойней. Страшные шрамы буквально на глазах затягивались и исчезали! Диксон просто улыбался, Элиза стояла, сложив руки под подбородком и внимательно следила за Ромулом. Дэвид подошел ближе, став возле Брукса, который заметно повеселел.

– Док, ты просто супер! – сказал Брукс, улыбаясь.

Тот немного опешил от такой фамильярности и сказал:

– Мой прогноз таков – примерно через неделю при соблюдении моих рекомендаций Ромул будет как новенький!

Труди не сдержалась и разрыдалась над Ромулом, ее теплые слезы оставили влажные следы на бинтах.

Вдруг зазвонил телефон, и Алиса затараторила в трубку:

– Бэль, мы ждем тебя и Эдуарда! Ты еще помнишь про концерт? Вы уже выезжаете?

– Да, прости… Тут такое было… Ромул поправляется, кстати.

– О, отлично, я в отце не сомневалась! – заявила эта маленькая гордячка и повесила трубку.

Я подошла к Ханне, которая стояла около Брукса и старалась незаметно вытирать слезы. Я сделала вид, что ничего не заметила и спросила у Брукса:

– Ты за ней присмотришь?

– Ну да, как всегда! – сказал он немного с обидой. – Если что, – передам под охрану Диксону. Книжку на ночь почитаю, уроки сделаю… все по списку, – сказал он серьезно.

Эдуард кивнул головой. Мы попрощались с Вайтами и, сев в машину, помчались в Бейнбридж.

* * *

Глядя на мелькающие за окном деревья, я только и могла думать о том, что, возможно, вижу Мо в последний раз. Пусть я и храбрюсь перед Эдуардом, но себя я не обману. Настал момент, которого я так боялась. Потому что нужно будет сдержаться и не броситься ей на шею, при этом ни словом ни обмолвиться о происходящем. Слова прощания сами складывались в голове: а ведь все могло бы быть иначе. Я бы еще лет двадцать могла откладывать момент расставания с мамой и Генри. Немного грима, мешковатый покрой одежды, липовые фото… Да еще и этот неизвестный вампир, который чуть не убил Ромула. Как только найду его – откручу голову собственноручно! Я стиснула кулаки и на запястье лязгнули друг об друга золотые ключики. Я посмотрела на них и вспомнила, что понятия не имею, где расположен подаренный дом.

– И когда ты мне покажешь свои настоящие подарки? – спросила я у Эдуарда, когда наша машина петляла по лесному серпантину.

– Когда ты будешь в лучшем настроении. Не просто достать ту марку авто, которая ждет тебя в гараже нашего нового дома.

Очень наблюдательный. Я зарычала от раздражения. Он опять все решил за меня! Мне что, даже выбор мебели не доверят?

– Я от всей души надеюсь, что там будут термиты и противные обои в желтый цветочек! – сказала я.

Эдуард удивленно вскинул брови.

– Прости, но я не понимаю тебя. Что плохого в том, что я забочусь о тебе?

Я закрыла глаза, чтобы подумать, как понятнее объяснить ему свои чувства. И кстати, самой в них разобраться. Немного помолчав, я перебрала все варианты и обнаружила причину. Это, как всегда, принесло успокоение. Уже обычным тоном я сказала:

– Эдуард, я не злюсь на тебя за то, что ты такой щедрый и так любишь делать мне подарки.

– Так в чем же дело?

– Просто, ну, знаешь… мне хотелось бы пройти весь ритуал с выбором дома вместе с тобой. И долго и упорно оценивать состояние веранды или планировать, что можно построить на участке… – я замолчала, думая, как он отреагирует на мои слова, – и поломать голову, как же обставить дом. Так все делают в этом столетии, – сказала с улыбкой я. – Это важный ритуал!

Эдуард внимательно посмотрел мне в глаза и спросил:

– В моем столетии слово «эмансипация» с непривычки произносилось по слогам. И мужчина приводил в свой дом жену. Причем ожидалось, что он полностью обитаем. Именно так я и мечтал сделать для тебя – готовый дом, которым ты будешь всецело владеть.

– А я немного из другого времени… – осторожно сказала я.

– И когда же я к этому привыкну? – спросил Эдуард серьезно, скорее, сам у себя. Он нажал на газ, и машина быстрее помчалась в Бейнбридж.

Я представила его замешательство – так готовился к этому торжественному событию и я так нетактично развенчала его усилия.

– А хоть где он находится? – спросила я.

– Теперь это не имеет значения. Еще есть время на расторжение договора о его покупке… – начал, было, Эдуард и достал мобильный телефон.

О нет, что же я наделала? Я совсем не этого хотела добиться! Просто немного участия в таких решениях, а не таких радикальных мер.

– Эдуард… – осторожно начала я, – я не хочу, чтобы ты отказывался от дома.

Мистер Ричардсон медленно нажал на кнопку отбоя и сказал:

– И от машины? – спросил он с надеждой.

– И от машины тоже, если на ней нет брони, и она ест меньше ста литров бензина на километр! – вполне серьезно ответила я. – И ты обещал мне, что я сама выберу машину!

Эдуард усмехнулся и ничего не ответил. Мои худшие подозрения, видимо, оправдались. Меня ожидал очередной танк.

Я театрально вздохнула.

– Давай так, я соглашаюсь на новый дом, на машину, но с правом творческой переделки, – сказала я увереннее.

– Меня пугает термин «творческая переделка», – с деланным ужасом сказал Эдуард, – но я согласен на такой компромисс.

– Зато ты получишь свои танцы! – буркнула я.

О да! Мне предстояло освоить танго!

Я сидела, все еще грозно сложив руки на груди, но втайне радуясь, что почти безболезненно обсудила с Эдуардом такую щекотливую тему.

Как раз мы остановились около пристани. Мама стояла на улице, несмотря на холод и сырость, и разговаривала с Алисой и Джеком. Лили с Келланом подъехали за нами, но остались сидеть в джипе, слушая новости по радио. Наверное, ждут сообщений о новых убийствах или похищениях. Все-таки незнакомец где-то неподалеку от Бейнбриджа и нам, после того, как улетит Мо, придется его разыскать…

Я опустила стекло в машине, аккуратно втянув носом воздух. После вчерашней охоты жжение в горле было практически незаметным, однако это не мешало мне напрячься. Как же спокойно перенести концерт? Такое количество разгоряченных людей, которые будут буквально напирать на меня со всех сторон? Это будет непросто…

Мама повернулась ко мне, и я увидела, что она оделась теплее, даже шапочку Генри надела. Я помахала ей рукой и вышла из машины навстречу, Эдуард последовал за мной.

– Бэль, ну что так долго? – спросила Алиса вполне серьезно.

– Да, понимаешь, пришлось заехать на заправку, – ответил Эдуард.

Алиса скорчила недовольную мину и сказала:

– Я надеюсь, что мы успеем осмотреть набережную и парк. Хотя при вечернем освещении будет еще красивее… – задумчиво сказала она.

О, прекрасно! Она поведет нас на экскурсию! И еще в ресторан и на концерт! Алиса…

Она оживленно спросила:

– Бэль, ты не против, если Мо поедет с нами? Мы как раз обсуждали с ней фэн-шуй, и она высказывает такие интересные идеи, что я, боюсь, не успокоюсь, пока мы с ней все не обсудим.

Джек посмотрел на меня, внимательно намекая на то, чтобы я проявила понимание, и я уступила. Ох уж эта конспирация!

– Да, конечно. На концерте вам будет не до теорий! – сказала я, рассмеявшись.

Хотя на душе кошки скреблись – мне очень хотелось провести с мамой пару лишних часов. Но чем дальше она от меня, тем меньше шансов на неудачу в маскировке. Как и шансов на то, что я буду настойчиво с ней прощаться.

Мы сели в машину, и наш кортеж отправился в Олимпию.

* * *

Когда машина Алисы свернула с шоссе направо, мы как раз допевали последнюю песню из альбома «Мьюз». Я пела основную партию, чтобы не перепутать ноты, а Эдуард своим тенором оплетал и добавлял основную мелодию. Думаю, Келлан и Лили слышали, как мы голосим, потому что Лили нам подпевала, сидя за рулем своего красного танка, а Келлан выстукивал ритм на коленках. Алиса же мурлыкала себе под нос, не имея возможности петь в полный голос.

Через пятнадцать минут мы остановились на пристани яхт-клуба, откуда открывался один из самых живописных видов в Олимпии. Белые яхты качались на легкой волне, а над самой водой кружили крупные чайки на фоне свинцовых облаков. Вдалеке виднелась цепочка больших островов, а соленый запах морской воды смешивался с густым ароматом высоких сосен, которые росли на предгорье. Жемчужно-серые тучи кое-где соединялись широкими полосками дождя с водами залива. Вдалеке, над горизонтом, ослепительно сверкало солнце на водной глади, каким-то чудом прорвавшись сквозь тяжелые облака.

Мо вышла из машины, разминая, затекши ноги. Я взяла ее под ручку мы стояли, рассматривая эту красоту. Для достоверности я ежилась от ветра, кутаясь в пальто. Мо посмотрела на меня и потрогала руки.

– Бэль, да ты просто ледышка!

Я радостно улыбнулась, потому что это была единственная возможность прикоснуться к маме. Низкую температуру тела можно было списать на то, что я замерзла на холодном ветру. На радостях я еще и чмокнула ее в щеку. Аккуратно, чтобы не испугать ее своими каменными губами.

Вокруг нее была словно собственная атмосфера: нежными водоворотами кружили тепло тела и аромат кожи. Во рту моментально собралась ядовитая слюна, и я в ужасе отпрянула от нее, борясь со своими инстинктами. Как же я сейчас понимала Эдуарда – ненависть к своей вампирской сущности промелькнула в сознании сама собой. Я заставила свои мышцы расслабиться и улыбнулась. Потом, уже не дыша, затянула шарф Мо потуже и надвинула ее шапку на самые брови.

– Бэль, как вы тут живете? Тут же можно околеть! – сказала она, засунув нос в воротник куртки. Она укоризненно смотрела на меня.

– Ну что ты, мама! Как можно променять эту первозданную красоту на шумный мегаполис? – сказала я с напускной серьезностью. Она немного приуныла, поэтому мне пришлось, шутя поддеть ее плечом. Мо улыбнулась.

– И притом, смотри – и тут есть солнце! – сказала я, указывая рукой на искрящийся вдали кусочек водной глади. Мо остановилась, очарованная увиденным, и пробормотала:

– Знаешь, кажется, я начинаю тебя понимать…

Я удивленно взглянула на нее.

– При всем этом холоде и слякоти, а также непрерывных дождях есть что-то в этом месте… знаешь, жизненная стойкость что ли… и такие красивые виды. Что-то вечное, да!

Я ничего ей не ответила, только обняла за плечи, и так мы стояли пару минут, любуясь видом. Через сотню лет останутся только эти горы и я.

Пока мы наслаждались красотами природы, Эдуард и Алиса, не выходя из своих машин, затеяли совещание, в котором остальные принимали активное участие.

Насколько я поняла, Алиса сообщила нам, что через сорок минут солнце будет повсюду! Эдуард раздраженно шипел на нее, а Лили требовала вернуться домой. Алиса только отбивалась от них, ссылаясь на ошибку в прогнозе погоды. Как бы там ни было, а ситуацию это не меняло. Нам нужно было спрятаться. На что Алиса довольно заявила, что не зря она говорила про ресторан. Да и солнце сядет через каких-то полчаса. Тогда мы сможем спокойно выйти на улицу и успеем на концерт вовремя. И ее непоколебимая уверенность передалась всем, поэтому все вышли из машин и подошли к нам. Алиса начала бегать вокруг нас с присущим ей задором и беспрестанно фотографировать. По большей части в объектив попадали я и Мо, а также ее возлюбленный Джек, который, словно полководец после битвы, рассматривал просторы бухты. Успела щелкнуть прекрасную Лили на фоне темного неба, светлые волосы которой вились от ветра вокруг головы, словно живые. А Эдуард и Келлан позировали на фоне океанского залива, по-братски обнявшись за плечи. Это было так естественно и по-семейному, что я чувствовала себя абсолютно счастливой.

Неунывающая Алиса предложила пройтись по каменной набережной и осмотреть достопримечательности. Их тут набралось целых две – памятная доска в честь открытия порта и обзорная площадка, на которой мы неистово позировали и фотографировались.

Потом Эдуард предложил мне взять его под руку, и мы так и прошлись до конца набережной – слева Эдуард, справа – Мо. Портовая кошка, противно шипя, удрала от нас в ближайший палисадник, который рос перед нарядно украшенным зданием ресторана. Было видно, что это заведение – одно из самых шикарных в Олимпии, потому что название, меню и внутреннее убранство было на французский манер. Мо тоскливо заглянула внутрь, готовая привычно развернуться и уйти, но тут Эдуард, как бы невзначай, спросил у сестер:

– Лили, Алиса, Мо, дорогие! Не хотите ли по чашечке кофе?

Алиса тут же взяла Джека под руку и потащила его вовнутрь, он развернулся и, якобы по секрету, сказал:

– Советую не отставать – Алиса единственная из нас, кто знает французский!

– Займи лучший столик! – сказал ему вдогонку Келлан.

– О, ну наконец-то! Я совсем замерзла – полушутя сказала Лили, грациозно дефилируя к дверям.

Эдуард же открыл перед нами дверь и сделал галантный жест рукой, приглашая войти. Мо, казалось, ничего не замечала вокруг, полностью поглощенная шикарной обстановкой ресторана.

На входе нашу компанию встретил флегматичный администратор и предложил столик у окна. Но Алиса настояла на том, чтобы нас посадили у рояля, в глубине. И, конечно, подальше от окна. Правда, она ничего об этом не сказала вслух. Мы расселись за круглым столом, который был безупречно сервирован, и стали изучать меню.

От смешения запахов соуса, газа, духов повара и вареных омаров голова шла кругом. Я воспользовалась умением не дышать и просто опускала и поднимала плечи. Приглядевшись, заметила, что это же делают и другие. После чистого морского воздуха этот коктейль был пыткой. Но мы счастливо улыбались. С помощью Алисы и комментариев Эдуарда мы выбрали седло барашка, салат и красное вино. За большим окном стало заметно светлее, и появились первые лучики света.

– О, Бэль, посмотри! – сказала Мо, указывая рукой на предзакатное солнце, которое залило все вокруг мягким золотистым туманом. – Стоило нам зайти в помещение, как солнце тут как тут! – и с тоской посмотрела на радостный пейзаж за окном. Потом вздохнула и спросила: – Так кто-нибудь посвятит меня в вашу тайну?

Я моментально напряглась, и тысячи вопросов засуетились в голове. Но Мо продолжила:

– Так на концерт какой группы мы идем?

Келлан даже откинулся на спинку стула, расстегнув пиджак на молнии, явно от облегчения. Эдуард же продолжал развлекаться, глядя на мое перепуганное лицо. Мне так и хотелось показать ему язык, но меня опередила Алиса. Мама ничего не заметила, потому что Лили всецело завладела ее вниманием, спрашивая:

– А вот эту мелодию узнаете? – и стала напевать самый известный хит группы.

Мо немного послушала и отрицательно замотала головой.

– Нет, не слышала, но мне нравится!

Еще бы не понравилось, от этой песни снесло крышу у миллионов людей по всему миру. Я, было, открыла рот, чтобы напеть Мо еще одну их композицию, но Эдуард опередил меня:

– Если вы мне позволите, Мо, то я сыграю эту мелодию, – сказал он и, усевшись за рояль, начал играть самый известный хит этой группы. Это была очень искусная аранжировка рок-баллады, от его дополнений она казалась более легкой и сложной одновременно, но легко узнаваемой. Эдуарду каким-то чудом удалось добавить больше оттенков в мелодию.

Я зачарованно слушала его, размышляя, когда же перестану восторгаться его талантами. Он исполнил мелодию до конца и резко перешел на танго! Я от неожиданности только глазами хлопала. Нет, только не сейчас! Но Эдуард знаком попросил Лили сменить его у рояля и направился прямо ко мне. У меня дух захватило от его грации. А глаза… Они горели желанием не только потанцевать. На пару секунд меня унесли воспоминания о недавней ночи, и Эдуард воспользовался этим. Я очнулась, когда стояла недалеко от столика в дурацкой стойке для танго. Я много раз видела этот танец в кино и начало меня неизменно смешило – просто нелепо стоять так близко друг к другу и делать вид, что мы не знакомы.

– Эдуард, я же ничего не умею… – шепотом сказала я. – Вот опозорюсь сейчас, и нас навсегда исключат из списков клиентов этого ресторана!

Казалось, что Эдуард мурлыкал от удовольствия:

– Ну уж нет! Я столько этого ждал! И не согласен ждать более ни секунды! – шутя ответил он. – Становись мне на ноги и сделай страстное выражение лица.

Все остальное я беру на себя!

Но с выражением лица проблем не возникло – я просто не стала скрывать обожания, с которым смотрела на своего мужа.

Лили ударила по клавишам, выдав пространное вступление, и мы… заскользили по паркету. Эдуарду удавалось танцевать, едва касаясь ногами пола. Я хихикала и старалась правильно делать повороты и па. Хотя уже на второй минуте уяснила себе как танцевать. Думаю, что еще пару тренировок, и я станцую с Эдуардом самое страстное танго, на которое только способна.

Когда музыка стихла, Мо восторженно зааплодировала, а Эдуард с легким поклоном галантно усадил меня на стул возле себя.

Алиса потянула танцевать Джека, и я впервые увидела, как они танцуют. Алиса была великолепной партнершей – она полностью подчинилась в танце Джеку, а тот, с довольной улыбкой, наслаждался танцем со своей любимой. Они целиком и полностью покорили нас своим исполнением. Без слов, только движения под музыку, а сколько сказано, сколько чувств… мы, словно очнулись от сна, когда музыка стихла. Вместе с нами зааплодировали немногие посетители ресторана.

Лили наконец-то решила, что с нее довольно музыки и, закрыв рояль, вернулась за стол. Ох, много бы я отдала, чтобы посмотреть, как танцует Келлан. Это должно быть зрелищно. Я их обязательно раскручу на танго когда-нибудь!

Официант принес каждому по большому блюду, на котором, к моему счастью, сиротливо ютился кусочек склизкого мяса, размером с ладошку. Все это было украшено двумя листьями салата и несколькими стручками фасоли. Мо в замешательстве смотрела на это произведение искусства и, видимо, подумала, что ее разыграли. Она привыкла к более сытной пище. Но тут главным было не насытить клиента, а порадовать сочетанием разных вкусов. Пища как искусство. Мама вздохнула и, взяв вилку, стала с философским видом ковырять угощение.

Я же с ужасом думала, куда девать еду. Эдуард под столом слегка придавил мой кроссовок, и я украдкой взглянула на него. Он глазами показал на свою тарелку. От его кусочка мяса осталась половина. Я вопросительно вскинула брови. Он самодовольно подмигнул мне и взглядом указал на тарелку. Тут я увидела, как он поступал: отрезал кусочек мяса и, пока на него не смотрели, молниеносным движением заталкивал его в сложенную салфетку. Мне стало интересно, и я осмотрела тарелки остальных участников застолья. Видимо, все делали так же, потому что тарелки были полупустыми. Я последовала их примеру и решила проблему точным запуском говядины в сложенную салфетку.

Мо запивала еду вином и продолжала сосредоточенно жевать. Наконец-то она подняла глаза и изрекла:

– Это поучительный опыт для меня.

Возникла неловкая ситуация. Я уже была готова услышать критику ресторана с ее стороны. Но она продолжила:

– Нужно было Генри пригласить во французский ресторан, когда мы только поженились!

Я вопросительно вскинула брови, а Эдуард улыбался все шире.

– Вот нечто подобное я как-то и приготовила, а Генри давился и критиковал мои кулинарные способности!

Бэль, а здесь это продают по сорок долларов за порцию!

Нет, ну где же справедливость? – смеясь, спросила она.

Мы еще смеялись, и я невзначай бросила взгляд на бухту за окном. Солнце уже село, и город погрузился в сумерки. Внезапно неуловимо быстрое движение за окном привлекло мое внимание – я увидела край черной куртки. Движение было нечеловечески быстрым! Я чуть было не подпрыгнула на месте! Это определенно был бессмертный.

Я быстро набрала СМС и послала его Эдуарду, в котором написала о только что пробежавшим мимо ресторана вампире.

Эдуард потянулся за телефоном и, прочитав сообщение, моментально собрался. Он первым делом небрежно накрыл своей рукой мою ладонь. Я посмотрела в его золотистые глаза и увидела просьбу успокоиться. Джек увидел мои эмоции, как и остальные, но виду не подал. Эдуард спокойно сказал:

– Бэль, хочу тебя сфотографировать с Мо на фоне рояля, если ты не против!

Я нерешительно поднялась. Я ожидала многого, – например, быстрой эвакуации или погони, но не очередного портрета! Довольная Мо улыбнулась моей любимой улыбкой, от которой морщинки вокруг глаз собрались лучиками. Мы встали в вполне обыденную позу, и Эдуард нажал на кнопку. Но фото не получилось сделать. Эдуард что-то нажимал и проверял настройки, но потом констатировал:

– Батарейки сели! Келлан, ты не проводишь меня к своей машине, чтобы я забрал у тебя последнюю пару батареек? – он шутливо глянул на Келлана и тот только горестно вскинул руки вверх и пробасил:

– О, доколе?

Потом поднялся и, дождавшись Эдуарда, вышел с ним на улицу. Я только видела, как их силуэты скрылись за высокими кустами парка. Но это был вариант для человеческого мира. На самом деле они уже следовали за запахом неизвестного, однако, осторожно. Не с целью напасть, а определить, куда он пошел.

Официант как раз подал кофе. Мо, сидя за столиком, разговаривала с Джеком. Он пространно пытался ей объяснить свои планы на будущее. Оставшись единственным кавалером за столом, он всячески поддерживал беседу, хотя беспокойную Лили это не утешило. Она так переживала за Келлана, что неосознанно барабанила пальцами по столу, от чего звенели бокалы. Я легонечко толкнула ее под столом и напоролась на полный беспокойства взгляд. Маска снежной королевы на мгновение пропала, и я увидела обычную встревоженную и влюбленную вампиршу. Но потом, она вздернула нос и отвернулась, недовольна тем, что я проникла в ее сокровенное. Я только тихо выдохнула: «Не волнуйся». И знала, что она услышит. Но она не повернулась ко мне, даже не кивнула головой.

Через десять минут Эдуард и Келлан вернулись, разгоряченные от бега, но спокойные.

Я чуть не кинулась на встречу с расспросами. Еле дождалась, когда они сядут и спросила:

– Как прогулялись?

Келлан взял за руку Лили, которая заметно расслабилась. Эдуард ответил за двоих:

– Прекрасно. Думали еще задержаться, но решили, что вы заскучаете без нас.

Я чуть не зарычала. Мне срочно нужна была информация! Эдуард строго посмотрел на меня, я так понимаю, это был призыв не горячиться. Мо заметила мое беспокойство и спросила:

– Бэль, в чем дело? Что-то случилось?

Ну вот, моя супернаблюдательная мама заметила переполох. Мне пришлось расслабленно ей улыбнуться и ответить:

– Я просто волнуюсь, что мы поздно приедем на концерт, и лучшие места нам не достанутся. А мы еще не сфотографировались у рояля. Что я буду делать без этого снимка? – шутливо сказала я.

Мы опять обнялись, и наконец-то нас запечатлели. Меня – недовольную, Мо – просто сияющую от счастья.

– Да, уже стоит поторопиться! – удивленно сказала Алиса вслух, глядя на изящный циферблат своих наручных часов. Словно по команде, мы стали торопливо собираться и, рассчитавшись, покинули эту ярмарку запахов.

Влажный морской ветер принес успокоение моему обонянию. Правда, ненадолго. Проезжающие машины наполняли воздух запахами горячего мотора, бензина, машинного масла и резины. Пешеходы, словно открытые флаконы с духами, расточали повсюду запах крови. Мы шли к машине, и я слышала, как интенсивнее заработали носы у моей семьи, которые тоже наслаждались сложнейшим смешением ароматов человеческой крови. Я могла дышать этим запахом вечно, но не стоило играть с огнем.

На счастье, мимо нас по автостраде над гаванью проехал рефрижератор с мороженной рыбой. Мощная струя вони перебила все волнующие мою сущность запахи.

Немного сожалея об утрате, я украдкой втянула запах Мо и перестала дышать. Она пахла замечательно.… Но вдруг я поняла, что еще какой-то едва знакомый запах был в воздухе. Идя с мамой к машине, я пыталась его идентифицировать. Что-то знакомое… я напрягла свою совершенную память и в нужном ящичке с запахами идентифицировала его – это был тот самый запах, который я учуяла в лесу, на месте нападения на Ромула! Да, запах бессмертного, с таким характерным горьким запахом! Интересно, а Эдуард об этом знает? Когда я оказалась около машины Алисы, куда садилась мама, то захлопнула дверь и, взяв Алису под руку, отвела от машины, чтобы задать пару вопросов:

– Алиса, я около ресторана уловила запах вампира, напавшего на Ромула. И из окна ресторана видела его.

Я теперь в этом уверена.

Алиса озадачено нахмурилась и только отрицательно покачала головой.

– Бэль, я ничего не стану менять. Эдуард и Келлан тоже ничего не нашли. И улыбайся – на нас смотрит Мо, – процедила она сквозь зубы.

Я очаровательно улыбнулась Алисе и сказала.

– Готова поспорить на что угодно, но он где-то рядом.

Эдуард подошел и, обняв меня за талию, сказал:

– Еще один спор, любимая?

Я обмякла в его объятьях и разочарованно спросила:

– Ничего-ничего не нашли?

Он мельком переглянулся с Джеком, который слушал нас с сидения водителя, и ответил:

– Абсолютно ничего. Думаю, что ты просто переволновалась, Бэль!

Так, мои родственники решили, что у меня не все в порядке с нервами. Я взглянула на Эдуарда, который обеспокоенно смотрел на меня.

– Ну, уж нет! Я вполне серьезно предупреждаю, что мне не показалось! – сказала я с очаровательной улыбкой, хотя внутри все кипело от злости.

– Бэль, ты видела только чью-то куртку и подсознательно связала их с определенными воспоминаниями… – начала, было, Алиса.

– Нет, я видела бессмертного и уверена в том! – сказала я, для конспирации беря из рук Алисы карту Олимпии для туристов. Мне огромных трудов стоило сделать это непринужденно.

– Послушай меня, Бэль! Такие большие сборища, вроде рок-концерта, притягивают вампиров, словно муху мед. Потому что там намного легче остаться неузнанным и безнаказанно выбрать себе жертву! – сказал Эдуард, спрятав глаза.

Мне стало не по себе от того, что я поняла, откуда он это знал. Да, «подростковый период» принес ему этот опыт. Я отбросила эту неприятную мысль и сказала:

– Как бы там ни было, а я остаюсь при своем мнении! – и, взяв Эдуарда под руку, пошла к нашей машине. Алиса только покачала головой и уселась в свою машину.

Подъезжая к парковке перед концерт-холлом, я вдруг услышала гул тысяч голосов, дыханий и биений сердец. Тысячи шаркающих звуков, смех, человеческая речь. Это было ошеломляюще. Кое-как опомнившись от потрясения, я сказала:

– Все, я уже получила незабываемые впечатления от концерта! – делая вид, что пристегиваю ремень безопасности, готовясь уехать домой.

Эдуард засмеялся и сказал:

– Ну, уж нет, Бэль! Гарантирую тебе – это только начало! Чего только стоят ударные! А запах горячей проводки… м-м-м! – шутя, добавил Эдуард.

Он мне сейчас напоминал мальчишку, которого ждет увлекательная игра.

Почти пятнадцать минут мы кружили по стоянке, пока нашли место для парковки. Джип Келлана грозно возвышался над малолитражками, занимая два парковочных места. Заинтригованная Мо рассматривала все с большим интересом – я точно знала, что она на таком мероприятии впервые, поэтому она оживленно крутила головой по сторонам, жадно впитывая новые впечатления – ее любимый наркотик.

Перед самым входом в здание в ряд выстроились шикарные мотоциклы байкеров. Несколько из них стояли рядом и отгоняли любопытных зверскими взглядами. Мое внимание привлек бородатый громила в нацистском шлеме с двумя рогами. Он был бородат, брутален и весел.

На входе мы прошли фейс-контроль и, получив на руку идентификационную ленту, прошли внутрь. Было смешно наблюдать, как Алиса морщилась от досады – ярко-салатовая лента не вязалась к ее изысканному наряду. До начала выступления оставалось пятнадцать минут, и мы поспешили сдать вещи в гардероб.

Осмотрев Эдуарда, я с удовольствием заметила, что выглядит он как всегда просто потрясающе! Его стройную, мускулистую фигуру подчеркивали джинсы и черная футболка, плотно сидящая на мощном торсе. И это было ничто по сравнению с совершенными, точеными чертами лица. А когда я заглянула в глаза, то практически забыла, где нахожусь. И к своему удивлению, готова была признать, что точно так же, с любовью и восхищением, Эдуард смотрел на меня. В этот интимный процесс вмешалась Лили, больно ущипнув меня за бок. Я ойкнула и отскочила от нее, возмущенно потирая больное место.

Она внимательно посмотрела на Эдуарда и сказала:

– И тебе могу помочь, если нужно!

Он только негромко зарычал и с небрежной улыбкой поправил на мне свитер, умудрившись томно провести ладонями по плечам и спине. Потом, словно ничего не сделал, с озорным видом, помог снять куртку Мо. Вполне официально и с самым серьезным видом.

В большом холле толпились сотни людей, заходя в зал через широкие двери. Мы оказались в самом центре толпы. Со всех сторон нас окружали любопытные взгляды. Особенно плотоядно рассматривали Келлана и Эдуарда. Последний болезненно поморщился, проходя мимо толпы ярко раскрашенных девиц.

– Ты бы не хотела этого знать, – сказал он, как всегда, отвечая на мой вопросительный взгляд.

Перед нами толпа становилась все плотнее, и мы были вынуждены вклиниться в самую ее середину. Мо, словно случайно, мы оставили в середине процессии, и тут сработал давно знакомый фактор. Инстинкты людей подсказывали им, что мы опасны. Что лучше отойти от нас подальше, не смотря на нашу красоту и грацию. Вокруг нас образовалось свободное пространство, и мы, не особенно смотря по сторонам, прошли внутрь. Это было непривычно, хотя удобно. Но Мо смутилась от такого эффекта и пробормотала:

– Просто мистика какая-то!

Джек полусерьезно сказал:

– Да, и мы вынуждены были с этим смириться! Мы несем бремя красоты и великолепия со смирением и покорностью.

Внезапно мощные аккорды электрогитары оглушили присутствующих, вызвав волну радостного визга. Переполненный зал зашумел, словно море в пятибалльный шторм. Мы шли практически клином, сквозь возбужденную толпу, без труда заняв приглянувшееся место, и Алиса стала фотографировать происходящее.

В зале погас свет, и под нестройные выкрики зал наполнило соло на гитаре. Я чуть не подпрыгнула от неожиданности. Столь глубокий звук вибрировал сквозь тело, вызывая резонанс, и я казалась себе живой электрогитарой. Я оглянулась на Эдуарда, который слушал, закрыв глаза. Вот что он имел в виду! Мо даже присела на месте, а потом захлопала глазами. Она прикрыла руками уши и сделала удивленные глаза. Я улыбнулась.

– Сюрприз! – сказал он и, аккуратно обхватив ладонями лицо, нежно поцеловал меня.

Я не сдержалась и кинулась ему на шею. Он задержал свои губы на моих губах и как раз вовремя повернул меня за плечи к Мо, которая поворачивалась, чтобы задать вопрос.

– Это всегда так громко? – спросила она, еле перекрикивая толпу.

Я активно закивала головой, которая немного кружилась от музыки и поцелуя, и стала смотреть на сцену.

На огромных экранах мелькали фотографии участников группы, а потом появилось живое изображение из зала, несколько зрителей показали крупным планом. Это вызвало волну восторга. Потом, в лучших традициях шоу, из-под купола опустился на сцену солист, страстно терзавший струны гитары. Это было эффектно. Через тело проходила музыка, вызывая неимоверное ощущение полета. Мы, живые камни, вибрировали в унисон с музыкой! Я обернулась к Эдуарду, который, как довольный кот, наблюдал на моем лице полный восторг.

– Это так классно! Джо просто не поверит! – сказала Мо и повернулась к сцене.

Потом солист поприветствовал зал, в ответ на который соседняя группка девчонок радостно завизжала. Над головой одной из них появился плакат с пронзенным сердцем. Однако некоторые из них опасливо косились на Келлана, который, подняв руки вверх, ревел, словно раненый буйвол. Взгляд одной из них уперся в Лили, которая спокойно облокотилась об Келлана, сложив руки на груди. Ее макушка была как раз под его подбородком. Лили почувствовала изучающий взгляд и улыбнулась этой девушке: больше я ее не видела около нас до конца концерта.

Я почувствовала, что мои линзы почти растворились, поэтому повернулась к Эдуарду и, закрывшись от Мо, молниеносным движением поменяла линзы. Да уж, еще немного и я стану мастером конспирации.

Осмотревшись, увидела, что вокруг нас образовался «периметр безопасности», который составлял примерно метр. Невзначай Келлан, Брукс и Эдуард стали за нами, словно охраняя.

Когда восторг толпы дошел до нужного градуса, солист опять ударил по струнам, и мы услышали первые звуки нашей любимой мелодии. К моему удивлению, Лили и Алиса стали радостно танцевать под нее, практически синхронно двигаясь. Лили великолепно танцевала – ее движения были похожи на струящуюся воду – сглаженные и гармоничные. Алиса танцевала не хуже, только больше прыгала. Я бы сама с удовольствием присоединилась к ним, но я, по легенде, ненавидела танцы…

Через полтора часа в концерте объявили перерыв, и вся толпа устремилась в фойе, чтобы купить сувениров или как-нибудь утолить жажду.

Мо взяла меня под локоть и шутливо сказала:

– Мне для коллекции нужна футболка! Бежим, пока все не раскупили!

– Ну, уж нет. Я вырву ее зубами! – сказала я и повела ее к выходу.

Алиса вдруг громко ойкнула, и я услышала, как она сказала:

– Только не это!

Волосы Мо уже было дрогнули при повороте головы в сторону Алисы, но я мигом встала между ними и сказала с небывалым энтузиазмом:

– Я куплю футболку и Джо! Мама, какой у него размер?

– Да, но Алиса как-то странно…

– Да ноготь, наверное, сломала! – сказала я и потащила растерявшуюся маму к выходу.

Меня терзало беспокойство, смешанное с любопытством. Что же она увидела? Как же не вовремя мы уходим!

Мы как раз остановились на пару секунд перед турникетом, и Эдуард, словно тень, оказался у меня за спиной, прошептав на ухо:

– Бэль, только не дергайся. Здесь представители Триумвирата.

Эдуард тут же стал за нами, незримо нас охраняя. Только огромное самообладание помогло мне не закричать и не подать виду. Мне захотелось тут же вывезти отсюда Мо и усадить на самолет на более ранний рейс. А потом встретить Триумвират. Как же не хватает оборотней! Ведь неизвестно, сколько свиты будет с Аронимусом, Каюсом и Мишелем! Как бы там ни было, а Мо сейчас без вопросов и подозрений отсюда не увезешь…

У киоска выстроилась очередь, Лили, Мо и я стояли вместе. Остальные – чуть невдалеке, но так, чтобы просматривать весь периметр фойе.

Лили спокойно рассказывала Мо историю создания группы, а я тем временем прислушивалась к окружающим звукам. Мама вдруг забеспокоилась, что-то ища глазами.

– Мама, ты что-то ищешь? – спросила я спокойно, хотя меня одолевали нехорошие предчувствия.

Мо виновато ответила:

– Не нужно было пить столько кофе сегодня. Мне бы не помешало посетить… – ответила она с виноватой улыбкой и скромно замолчала.

Я не хотела уводить ее далеко от защиты семьи, но что поделаешь!

– Хорошо, и я с тобой пройдусь! – сказала я. Мы пошли сквозь толпу, которая расступалась передо мной, как когда-то море перед Моисеем. Всему виной мои вампирские эмоции, которые нещадно кипели, вызывая страх у людей.

Через пару поворотов мы нашли нужное помещение, и зашли внутрь. Жутко пахло освежителем воздуха. Я для вида зашла в кабинку и, оказавшись в тишине, стала лихорадочно строить предположения.

Думаю, единственным поводом их визита могла быть Мо. Ведь это редчайший случай, когда такой молодой вампир, как я, продолжает общаться с человеческими родителями и имитировать нормальную жизнь. Думаю, что прецедентов было не мало. А судя по рассказам Келлана, еще меньше с хорошим исходом, потому что запах родственной крови вызывал особую заинтересованность у молодых вампиров. И часто такие встречи оканчивались довольно печально… Но вряд ли Триумвират интересовало благополучие моей мамы… Видимо, у них были другие цели, которые нужно было выяснить, а еще лучше постараться не встречаться с ними, а безопасно разойтись. С нами не было Диксона, бывшая дружба с которым еще как-то сдерживала Аронимуса, не было и Элизы. Только одно радовало меня в этой ситуации – как бы не закончился сегодняшний день, Ханне ничего не угрожало.

Я была готова позвонить Бруксу и сообщить о той ситуации, в которой мы оказались, но до боли знакомый звук перечеркнул мои планы. За соседней перегородкой, словно маленькая птичка, билось сердце. И знакомый запах не оставлял сомнений – это была Ханна! Как же среди этого гула тысяч сердцебиений я не распознала самого дорогого мне звука?!

Я тут же подтянулась на руках и заглянула в соседнюю кабинку. Ханна стояла под стенкой прямо напротив и виновато смотрела на меня. Я от неожиданности привычно улыбнулась дочке, но потом волна ужаса прокатилась по моему сознанию. Думаю, что это ее испугало, потому что она подбежала и положила теплые ладошки на мои руки, вопросительно смотря на меня снизу вверх.

Она была не загримирована, ее чудесные кудри закрывали спину, линз не было. А одела она довольно смелый наряд – модную блузку и стильные брюки. На лице красовался грамотный макияж, благодаря которому она выглядела старше лет на пять. Думаю, что у нее и фальшивые документы лежали в кармане! Я моментально определила, что с ней все хорошо, и она не ранена. Остальное было поправимо! Хотя разбор полетов ей предстоял серьезный.

Я показала ей жестом, чтобы она молчала и спрыгнула обратно. В беззвучном режиме написала сообщение Эдуарду: «Ханна здесь, со мной».

Тут же получила лаконичный ответ: «Брукс здесь?»

Я опять повисла на перегородке, показывая ей сообщение отца. Она закивала головой. Так, это вообще никуда не годится! Он же обещал за ней присмотреть! Я еле слышно сказала:

– Сиди тихо, здесь Триумвират! Они где-то в здании. Я сейчас за тобой вернусь и выведу отсюда! Бруксу сейчас лучше к Эдуарду не приближаться!

На личике Ханны отразился ужас. Она прошептала:

«Прости меня»! Потом быстро достала телефон из кармана и начала строчить сообщение Бруксу.

Потом я ответила Эдуарду: «Да».

– Бэль, ты скоро? – спросила Мо, суша руки. Казалось, что приятный вечер был в прошлой жизни – настолько круто изменились обстоятельства. Немного опомнившись, я спокойно ответила.

– Да, мам, подожди меня!

Нельзя было ее отпускать – она единственный козырь в нашем смертельном танце с представителями Триумвирата. Они сами ни за что не нарушат закон маскировки и не совершат такую оплошность – показать наше истинное естество человеку. Иначе сами станут жертвами, хотя и Мо не выживет… Да и отходить ей от нас тоже нельзя – опасно.

Мама включила сушку для рук, и я поняла, что времени очень мало для принятия решения. Мне нужно было срочно придумать, как увести отсюда Ханну, да так, чтобы ни Мо, ни Триумвират ее не увидели. Справа от входа, под самым потолком, располагалось небольшое прямоугольное окно. Ханна без труда сможет выбраться через него на улицу и добраться до нашей машины.

– Бэль, я буду у киоска с сувенирами! – вдруг сказала Мо, закрывая за собой дверь. Это было не очень хорошо, лучше бы ее удерживать около себя, но она уже ушла.

Одним резким движением я перепрыгнула через стенку кабинки и предстала перед Ханной. Дочка выглядела немного растерянной – она чуть ли не впервые разозлила маму-вампира!

– Я не буду сейчас тебя вычитывать, но один вопрос: чья это была идея? – спросила я, сложив руки на груди.

– Мне просто интересно, кого из вас первым ставить в угол?

Ханна вздернула носик и с вызовом спросила:

– А чего ты ожидала? Я выросла на этой музыке!

День и ночь вы ее то слушаете, то поете! Я тоже хотела на концерт, – а никто даже не спросил меня, хочу ли я поехать!

Она точно так же сложила кулачки на груди и склонила голову. В ее глазах заблестели слезы. Мое сердце дрогнуло, и я более мягко сказала:

– Я понимаю, что ты хотела пойти, но ты рисковала попасться на глаза Мо! И если бы ты попросила, то Диксон бы устроил для тебя персональное выступление группы!

– Ой, нет! Я планировала вывести из строя твою машину в аэропорту и вернуться с небольшим опережением домой… – сказала она, опасливо поглядывая на меня. Или она не первый раз такое проворачивает? Скорее всего, да.

На секунду закрыв глаза, я спросила:

– А Брукс где? – Ее друг, который бы в два счета обездвижил наш «Мерседес».

– Думаю, что там, где я его оставила! – сказала она спокойнее. – Мама, я прошу прощения, я не хотела… думала, что все обойдется, и вы ни о чем не узнаете!

– Да уж, план был хорош, – сказала я, открывая ей объятья. Она обняла меня в ответ, и я погладила ее по голове. – Никак не привыкну, что ты уже взрослая, моя милая. Так, а теперь тебе пора уходить. Сядешь в машину и подождешь ровно пятнадцать минут. Если я не появлюсь, тогда езжай к Диксону в Сиэтл. Поняла меня?

Я вывела ее за руку и подвела к окну.

Потом осторожно забралась на умывальники и просто выдавила оконную раму наружу. Сразу подул холодный ветер. Я снова подтянулась на руках и выглянула на улицу. За высокой металлической оградой начинался просторный парк. Идеально. Я втянула холодный воздух и в нос ударил резкий запах бессмертных. А приглядевшись внимательно, увидела между стволами сосен застывшую фигуру с очень бледным лицом. Так, Триумвират выставил охрану по периметру. Так что побег через окно отменяется.

Я прислушалась к происходящему за дверью. Сотни разных шагов… но не все из них сопровождало сердцебиение. Я узнала тяжелый, затхлый запах одежд Триумвиратцев – они не выходили из своих комфортабельных подвалов месяцами, и их затхлый запах было трудно спутать с любым другим. Я многое бы отдала, лишь бы не ощущать его снова! Легкие шаги и мерный топот Джека и Алисы, уверенная поступь Лили и тяжелые, уверенные шаги Келлана. Остановились они недалеко от нас.

Отчаянное положение требовало рискованных действий. План созрел мгновенно.

– У тебя есть темные очки? – спросила я у Ханны.

Она порылась в рюкзаке за спиной и молча вынула очки, которые зарывали практически половину лица. Я их точно видела на Алисе. Ханна их одела и стала практически неузнаваема.

Я вздохнула, заставила свои мышцы расслабиться и сказала:

– Так, тебе плохо. Я позвала тебя и попросила помочь – отвести к машине, где у тебя есть лекарства. Инсулин, хорошо? Я постараюсь тебя вывести или передам Бруксу, а потом ждите нас или уходите как можно дальше.

Ханна утвердительно кивнула. Я обняла ее еще раз и улыбнулась для успокоения себе в зеркало. Вышло устрашающе. Потом попробовала еще раз и на лице застыла каменная маска вежливости и легкой заинтересованности в происходящем. Ради Мо, повторила я себе; ради Ханны, ради моей семьи.

– А где вы прячете мою любимицу – Бэль? Пусть не думает уйти от меня! Я всенепременно хочу ее увидеть – игриво сказал Аронимус Эдуарду.

Я послание получила – «убежать не удастся». Ханна вполне правдоподобно повисла на моем плече. Волосы практически скрыли ее лицо. Я обхватила ее за талию руками и осторожно, ногой толкнула дверь. Словно в замедленной съемке я рассматривала, как невыносимо долго открывается дверь. Первым я увидела Келлана, который стоял с вежливой улыбкой, однако был очень напряжен. Дверь приоткрылась еще больше, и я увидела Джека. Он стоял, стиснув кулаки, и не очень собой владел. За ним стояла Алиса, вроде бы рассматривая с Лили брошюру. А на самом деле Лили держала ее за руку, пока Алиса тайком набирала сообщение для Диксона.

Потом, к своему облегчению, я увидела Эдуарда, который с самым вежливым выражением лица кому-то отвечал. А потом я увидела, с кем он беседовал. Это был Аронимус, который держал руку Мо в своей руке! Он как раз поднимал голову, видимо, поцеловал ее руку. Я чуть не вскрикнула. Только не это! Он слишком близко к ее крови!

Его красные глаза закрыли линзы, как и у Кунца, а вот Мишель просто одел темные очки. И никаких плащей, просто очень дорогие костюмы «от кутюр», в которых они были прохожи на людей, только что сошедших с обложки журнала «Форбс». Я была шокирована! Что заставило Триумвират вылезти из их фешенебельных подвалов и приехать сюда? Да еще и посчитаться с людьми и принять более современный вид? Это было непостижимо для меня.

Резко прозвенел звонок, и многочисленные посетители концерта заторопились уйти, почему-то выбирая для этого противоположный конец фойе. Я быстро вывела Ханну наружу, стараясь слиться с толпой. Но, к своему ужасу, увидела у выхода из фойе крупную фигуру Сержа, палача Триумвирата, так что выход был перекрыт. Ничего не поделаешь – Ханне придется остаться с нами.

Внимание Мо было полностью сконцентрировано на Аронимусе и его спутниках, да еще Келлан стал так, чтобы прикрыть нас от нее. Я вывела Ханну и, проходя мимо Келлана, оставила ее за его широкой спиной. Лили тут же стала рядом, заложив руку за спину. Я положила ладошку Ханны в ладонь Лили. Я знала, что Лили порвет на куски любого, кто посмеет приблизиться к Ханне. А Келлан с удовольствием поможет. Алиса стояла возле Брукса плечом к плечу.

Я оглянулась назад и увидела, что дочка хорошо спрятана и, улыбнувшись, под недоброжелательными взглядами Кунца и Мишеля стала возле Эдуарда.

– А вы знаете, что Эдуард является лучшим студентом нашего Университета? – практически с восхищением спросил Аронимус у немного растерянной Мо. Как же! Встретиться с людьми, которые имеют влияние в Принстоне. И где? В Олимпии? В ответ она только кивнула.

– Бэль очень повезло с мужем! Его ждет блестящее будущее! – пел соловьем Аронимус, наконец-то отпустив руку Мо.

Потом многозначительно посмотрел на Эдварда и мечтательно сказал:

– Талантливая семья. Исключительные способности к… обучению.

Эдуард ухмыльнулся, потому что все заметили разочарование в глазах Аронимуса. Мишель зло улыбнулся в ответ, хотя его улыбка была больше похожа на оскал. Эдуард сдержанно ответил:

– Мистер Аронимус слишком преувеличивает мои таланты, Мо!

Эдуард старался удержать беседу в дружеском ключе, сохраняя видимость случайной встречи хороших знакомых.

Аронимус на секунду замер от намека Эдуарда, но продолжил двусмысленный диалог:

– Но Эдуард, это ведь не вся правда! Я могу продолжить разоблачение! – сказал тот, хитро взглянув на Эдуарда. – Мы полагаем на него большие надежды!

Как же! Аронимус мечтает заполучить Эдуарда в свое окружение, то есть в вечное рабство.

Эдуард мягко улыбнулся и спокойно ответил:

– Я думаю, что дела моей семьи не позволят мне в будущем тесно сотрудничать с Университетом или с Советом Учредителей. Я планирую помогать отцу в клинике.

– Ах, какая жалость! – всплеснув руками, сказал Аронимус, поворачиваясь за поддержкой к равнодушному Мишелю.

– Жаль, что он не с вами. Я бы с радостью пообщался с доктором Ричардсоном, – сказал со вздохом Аронимус.

Внезапно в фойе буквально ворвался Брукс. Он был возбужден до предела, руки немного тряслись, но как только он отыскал глазами, а скорее всего, просто услышал единственно ценное для него сердцебиение за спиной Келлана, заметно успокоился. Он взял себя в руки, с нахальной улыбочкой прошелся мимо Триумвирата и подошел ко мне.

– Бэль, здорово! Вы тоже на концерт приехали? Похоже, половина Бейнбриджа здесь, – сказал он, намекая, что мы на виду.

Ха! Ситуация уже не выглядела такой безнадежной! Я слышала, как хмыкнула Алиса.

Мо удивленно смотрела на Брукса, который вел себя так, как давний друг нашей семьи. Он, словно гора, возвышался надо мной и вполне по-свойски себя чувствовал. Нужно было как-то объяснить такую степень дружбы между нами. Я непринужденно сказала:

– Мама, это наш друг Брукс Вайт, я рассказывала тебе о нем.

Мо немного неуверенно кивнула головой, силясь вспомнить то, чего не было.

Брукс по-простецки протянул руку, и мама автоматически пожала ее. Думаю, что у нее уже все смешалось в голове – слишком насыщенный день и много новых встреч. Она просто стояла и уже не удивилась бы встрече даже с самим президентом Америки.

Брукс как бы невзначай стал ближе к Келлану, и я услышала, как Ханна уткнулась лбом ему в спину. Бедняжка, ей было тяжелее всех – она переживала за каждого, и, к тому же, Триумвират был для нее самым ярким кошмаром ее недолгого детства. Она унаследовала мою человеческую эмоциональность, которую не всегда удавалось держать под контролем. Я даже знала, что она сейчас чувствует – она разрывается от неопределенности, панически боясь потерять хоть кого из своих родных. Брукс стоял рядом с ней, значит, не все так паршиво.

Эдуард что-то прочитал на лицах древних вампиров, потому что сильнее сжал мою кисть. Я взглянула на Аронимуса, интересно, что же задумал этот старый интриган? Но на его лице, как, впрочем, и на лицах остальных вампиров я прочитала нарастающий ужас. Это меня ошеломило. Испугать этих инквизиторов было невозможно! Это страх перед ними был главным сдерживающим фактором для всех здравомыслящих бессмертных!

Что же произошло? Я оглянулась назад и заметила такую же панику на побледневших лицах Ричардсонов. Я хотела поднять руку Эдуарда, но он застыл, словно в ступоре. Я слегка толкнула его плечом, но он никак не отреагировал. Все равно, что толкнуть каменную статую…

Мо застыла на месте с отрешенным выражением лица, – словно спала на ходу. Она, не моргая, смотрела на Аронимуса, который, тоже не моргая, смотрел на нее.

Не понимаю, что происходит! Триумвират, Ричардсоны и Брукс застыли, словно каменные изваяния. Я бросилась к Ханне, не беря в расчет конспирацию. Моя девочка стояла, обнимая руками талию Брукса, который склонился над ней, словно стараясь защитить от ветра. Ее немигающий взгляд перепугал меня. Она доверчиво смотрела в глаза Брукса, который замер, искоса смотря на Триумвират. Это было так трогательно и страшно. Словно я сплю и вижу кошмарный сон.

Я беспомощно стала оглядываться по сторонам. Людей не было, видимо, атмосфера ужаса отпугивала даже случайно забредших сюда посетителей концерта. Продавец сувениров испуганно сжался в уголке киоска, закрыв голову руками. Только стены фойе сотрясались от мощных толчков рок-музыки.

Я понимала, что опасность и парализующий эффект исходит извне. И мои врожденные вампирские инстинкты подсказали мне, что стоит бежать, но я не могла оставить Эдуарда, Ханну, маму, свою семью. Я понимала, что если я решусь уйти, успею унести с собой только кого-то одного – мужа или дочь. Но я так же знала, что не в силах сделать этот выбор, не коря себя потом все оставшееся существование за то, что не спасла остальных. Я просто не могла сделать этот выбор. Его не было. Ушла сотая доля секунды, чтобы принять решение – я остаюсь и вступлю в бой с любым, кто попытается напасть на Ричардсонов!

В голове сама собой созрела стратегия: я замираю, делая вид, что тоже парализована, жду появления незнакомого вампира, потом действую по обстоятельствам. Но главное, – я сделаю все, чтобы не позволить ему или ей навредить моей семье!

Я быстро передвинула Мо за Келлана, а сама подошла к Эдуарду и поцеловала его в застывшие губы. Открыв глаза, я увидела только безучастный взгляд, устремленный в сторону Аронимуса. Будто от Эдуарда, всего, что было смыслом моего существования, осталась одна пустая оболочка. Это было настолько ужасно, что я с трудом заставила себя оторваться от него. Едва теплящаяся надежда не давала чувству потери раздавить мое самообладание. Застегнула куртку, надела капюшон на голову. Если есть хоть какая-то надежда спасти семью – я ею воспользуюсь! Не глядя на Эдуарда, я подошла к Бруксу и Ханне. И тут я поняла, что сама приняла решение – я спасу ее. Вот ради кого я готова убивать, царапаться и вгрызаться зубами. Как можно аккуратнее я подошла к ней и закрыла своим телом дочку. Даже ручку прикрыла своей ладонью, набрала полные легкие воздуха и выдохнула ей на волосы. Пусть ненадолго, но это замаскирует ее запах. Потом замерла.

В конце коридора послышались уверенные шаги. В спешке решила смотреть на Аронимуса – так правдоподобнее. В фойе зашел бессмертный. Я не могла его рассмотреть, но слышала его шаги и чувствовала печально знакомый запах – горьковатый, словно полынь с нотками луговых трав. Обычно вампиры пахли замечательно – смесью ароматов цветов или горячего камня… А его запах был концентрированным и не таким, как у всех. Вот он зашел за мою спину, и я не могла его рассмотреть. Он подошел Келлану и глубоким бархатным голосом сказал:

– Да уж, действительно гора мышц. Судя по лицу, не страдает интеллектом. Полезное мясо.

Меня чуть не передернуло от его слов. Мои наихудшие предположения сбывались – он пришел совсем не с мирными намерениями.

Потом он остановился перед Джеком и утвердительно сказал:

– О, наш стратег. Реликт многих неизвестных человечеству войн бессмертных.

Вампир обошел Джека, окинув оценивающим взглядом, и переместился к Лили. Он цокнул языком и сказал:

– Вот это красавица! Да уж, мой яд не часто производит такую красоту. Исключительная!

Затем подошел к Аронимусу и щелкнул его по носу! Наконец-то я могла его рассмотреть.

Высокий, широкий в плечах, неимоверно красивый и властный. В его движениях можно было угадать независимую натуру, а чего только стоила манера держаться! И в нем было что-то такое, чего я не встречала в современных людях. Он был словно из другой эпохи – непривычный и другой. И если бы он сейчас не угрожал моей семье – я бы с радостью с ним пообщалась.

Внешне он выглядел как байкер – армейские ботинки, черная кожаная куртка, кожаные брюки и зеленая рваная футболка. Золотистые волосы были заплетены в длинную косу. Глаза я не рассмотрела. Я не могла следить за ним взглядом, чтобы не выдать себя, хотя была уверена, что они кроваво-красного цвета.

– Аронимус, мой старый друг… Я же сказал напасть, а не устраивать светский раут! – он недовольно покачал головой, глядя тому прямо в глаза. – Ради своего эго готов загубить все дело! – он дотронулся до висков Аронимуса и, наклонив свою голову, стал что-то бормотать на неизвестном мне итальянском диалекте.

Страшная правда докатилась до моего сознания – неизвестный… управлял Триумвиратом? Да еще и без их ведома… или они знали о том, что им помогают принимать решения? Весь мир бессмертных держался на их влиянии и беспощадности. Неужели они только марионетки?

Вдруг неизвестный резко опустил руки и, потеряв всякий интерес к Аронимусу, опять направился в нашу сторону. Он подошел к миниатюрной Алисе и, наклонившись к ней, тщательно обнюхал лицо. У меня все оборвалось внутри– я боялась не сдержаться, если он притронется к ней – она такая беззащитная!

– Маленькая цыганка! – он восхищенно рассматривал ее, – вот мы и встретились!

Я с ужасом ждала продолжения, но его не последовало. Неизвестный резко переместился к Эдуарду. У меня в горле застрял крик, но я сдержалась. Он недолго рассматривал моего мужа. Уперев руки в боки, он изрек:

– Второй компонент набора. Наш Ромео! Чуть не свел счеты с жизнью ради какой-то девчонки! Кстати, где же она? – сказал он сам себе и стал искать глазами меня.

Подойдя ближе, он произнес:

– Да, теперь понимаю Эдуарда.

Я замерла, даже старалась не думать, что же он там понял. Неизвестный оказался передо мной. Его ноздри резко затрепетали, и он поднял верхнюю губу, обнажая зубы. Жуткое рычание отразилось эхом под сводами помещения. Неизвестный, казалось, решал – нападать ему или нет. Но через секунду совладал с собой, словно очнулся, и рассматривал нас.

– Да уж, пес и вампир. Какая ирония! – он подошел ближе, и казалось, что от него просто несло холодом. Словно глыба льда. Мышцы на его спине сами подергивались от возбуждения. Он был словно кобра, готовая в любую секунду к резкому выпаду.

– Кто тут у нас? Знаменитая полувампирка? Он, видимо, захотел ближе рассмотреть Ханну, потому что потянул меня за руку, чтобы я ее отпустила. Он вцепился в запястье мертвой хваткой и потянул на себя. Я не позволила ему этого сделать. Вместо этого подняла на него глаза и, к своему удивлению, поняла, что смотрю в ошеломленные глаза цвета калифорнийского песка.

Воспользовавшись его замешательством, я прыгнула на него, сбивая массой своего тела с ног. Я схватила его за руки, пытаясь не дать ему ими воспользоваться. Удар был мощный, по инерции он проехался на спине почти через половину фойе и врезался головой в стену. Я спрыгнула с него, сняла мешающее пальто и быстро вернулась к Эдуарду, заняв перед ним оборонительную позицию, и угрожающе зарычала.

Неизвестный вскочил на ноги и низко присел, готовясь, напасть. Я слышала, как срастается каменная кожа – прямо на глазах исчезала сеть мелких трещин на правом виске. Сказать, что он был взбешен – не сказать ничего! Я имела везение очень разозлить могущественного бессмертного, который контролировал Триумвират, а еще, возможно, прошел тысячи тысяч битв и мои шансы на победу равнялись нулю. Но все равно отступать я не собиралась!

Он мельком глянул на Эдуарда, словно выбирая, на кого напасть.

– Не смей! – тут же рявкнула я.

Неимоверно быстрым движением он пробежал расстояние между нами и схватил меня за талию. Я попыталась вырваться, но он второй рукой вцепился в мои волосы на затылке. К счастью, только парик остался у него в руке. Я же лишь встряхнула головой, отчего густые волосы рассыпались, вокруг меня, словно грива. Одним точным движением я двинула ему лбом в скулу и с чувством лягнула по ноге. В ответ он хладнокровно швырнул меня через весь зал к противоположной стене. Я врезалась в нее с сильным треском. Тут же он оказался рядом и схватил меня в охапку, прижимая к себе.

Я услышала, как трещат мои ребра. Боль была невыносимой! На секунду я потеряла контроль над собой и слабо вскрикнула. Я понимала, что это конец. У меня был шанс, и я так бездарно его потеряла!

– С кем ты борешься? Со мной? – прошипел он мне на ухо и потащил меня через весь зал к Ханне. Я упиралась как могла, в ответ получая еще больше боли. Этот гад был сильнее, чем кто-либо из тех, с кем я встречалась!

Он поставил меня перед Бруксом и Ханной, держа за плечо мертвой хваткой. Мой взгляд, полный отчаяния был прикован к дочери. А неизвестный изучал меня. Он немного помедлил, видимо, изучая степень и глубину моего отчаяния, и сказал:

– Я предлагаю тебе сделку.

Это повергло меня в шок. Она вел себя непредсказуемо. Я не ожидала такого! Может, мне удастся его убедить не вредить нам? Я подавленно спросила:

– Что за сделка?

Он спокойно ответил:

– Все очень просто. Я разрешаю тебе забрать одного. Забирай и уходи! Мне понравилась твоя безбашенная смелость.

Он произнес это таким тоном, словно хотел сделать комплимент.

Я чувствовала, что это неспроста, но слишком уж заманчиво было предложение.

– В чем подвох? – спросила я его. – Зачем это тебе?

Он ухмыльнулся, от чего мне стало неспокойно, и ответил:

– Видишь ли, Бэль… Я уважаю в вампирах смелость суждений и красоту поступков. Вот такая у меня слабость… – сказал он, и на минуту его лицо стало таким открытым и располагающим, но в тот же миг его сковала гримаса злобы, – и ненавижу предательство! Это единственное, что жизнь научила меня не прощать. Оно слишком дорого обходится!

– Но почему я? – спросила я снова. – Мой муж или дочь, Диксон, Элиза или Брукс – они намного лучше, чем я! – сказала я горячо, и искорка надежды затеплилась в моем разуме. Может мне удастся убедить его, что они обладают необыкновенными талантами и достойны жить не меньше, чем я?

– Хорошая попытка. Но в подобной ситуации лучше задать не такой вопрос. У тебя все меньше времени для выбора. Если ты вдруг решишь выбрать свою человеческую мать, то учти, что кислорода у нее в легких осталось не надолго.

Я повесила голову и подавленно спросила:

– Что будет с остальными?

Неизвестный отпустил меня и сказал:

– Я их убью, – сказал он таким обыденным тоном, словно говорил о погоде. – Они нарушили главное правило для вампиров – его сообщают новорожденным, как только те переживут муки превращения. Помнишь его? – спросил он и склонил голову набок.

– Оборотни. Это наши враги и союз с ними карается смертью.

– Правильно! – сказал он и вздохнул. – Так что ты понимаешь, что вины тут моей нет, я просто поддерживаю порядок. Ты понятия не имеешь, к чему может привести такая дружба…

– Они же просто дети! Влюбленные вдруг в друга! – крикнула я ему в лицо, показывая рукой на Ханну и Брукса. – Посмотри на них! Какая угроза может от них исходить?

– Это не обсуждается, – рявкнул он в ответ и зарычал, подняв верхнюю губу.

– Тебя не переубедить, не так ли? – спросила я грустно, глядя ему в глаза.

Он сцепил руки на груди, самодовольно наблюдая мое поражение. Он напомнил:

– Ты все еще не спросила меня, что я потребую взамен.

Ага! Ему что-то от меня нужно.

– И каково же твое условие… не знаю твоего имени, прости.

Он подошел к Эдуарду, рассматривая его, словно скульптуру в музее, и просто ответил:

– Мое имя тебе ничего не скажет. Условие – ты должна снять свою защиту, из-за которой на тебя не действует мое забвение, а это мой коронный номер, кстати, моя гордость уязвлена. А потом можешь уйти.

– Снять что?

– Оу, а ты не знала? У тебя врожденная защита от ментальных воздействий. Я уже все перепробовал – ничего тебя не берет!

– Но я не понимаю, как это сделать! – практически крикнула я ему в лицо. – А мама задохнется, пока я буду пытаться это сделать!

– Я тебе подскажу как. Представь, что ты находишься в коконе… таком золотистом коконе. Представила?

– Да.

– Теперь сделай его в два раза шире.

Представить это удалось на удивление легко. Незнакомец вдруг подошел очень близко, и я почувствовала, как он пересек границу «кокона», зайдя в его внутреннее пространство. Я открыла глаза и посмотрела на Ханну, которая была бледнее снега и синюшного Брукса. Беспокойство и любовь к ним затопило мое сознание, и я почему-то вспомнила дочку совсем малышкой. Как она сидела на руках у Диксона, а Элиза, вне себя от счастья, тихо хлопала в ладошки, напевая детскую песенку. А потом, как Эдвард учил ее охотиться на зверей, а Брукс есть тушеное мясо; как Алиса подбирала мне кеды и джинсы, а Ханна принесла на плече окровавленного Брукса; как мы узнали про их роман, а потом встретились с не менее взбешенными родителями оборотня. Про наше мирное сосуществование; про наш домик в лесу, тихие, уютные вечера у камина и глаза Эдварда. Все это промелькнуло в моем сознании за пару секунд, и страшное открытие сбило с ног. Упав на колени, я закрыла глаза руками и поняла, что не смогу жить без них всех. Я просто не смогу и все.

Я не могла сделать выбор, просто для меня его не существовало. Жизнь без кого-либо из Ричардсонов не имела смысла. Поэтому решила по-другому – я выбрала Ханну вместо себя и свое право уйти отдала Бруксу. Я желала этим двоим долгих лет счастливого существования. Это было единственное решение. Боль внезапно утихла, и я твердо посмотрела в чужие желтые глаза. Кокон давно растаял, и незнакомец стоял, ошеломленный передо мной.

– Я приняла решение. Я не хочу жить без них, – сказала я и показала рукой на Ричардсонов, – поэтому отдаю свое право уйти Ханне, а вторым спасенным выбираю Брукса. Они не виноваты, что нам не хватило духу их разлучить. Так что вина на нас, а не на этих детях.

Это, по-твоему, справедливо?

Но незнакомец не ответил, он внимательно смотрел на Аронимуса и Кунца. Таким недобрым взглядом, что у меня появилась мысль о том, что Триумвират тоже уйдет с этой планеты вместе с нами.

Я заметила, как Брукс дернулся ко мне, но его снова сковало. Зато Ханна подбежала ко мне и бросилась на шею. Я закрыла глаза, вдыхая такой драгоценный для меня аромат. Я держала в руках свое самое большое сокровище. Брукс поможет ей выжить!

– Мама, мне так страшно! – сказала она и спрятала лицо у меня на плече. Я обняла ее и стала слегка покачивать, говоря:

– Ш-ш-ш, милая! Все хорошо, ты в безопасности!

– А ты? – вдруг спросила она…

Я провела рукой по теплой спине дочки и коротко кивнула, глядя на Эдуарда, застывшего Келлана и Алису. Как же тяжело было обрекать каждого из них на смерть своим выбором…

– Ты уверена? – спросил неизвестный, вопросительно на меня смотря.

Внезапно Ханна развернулась и стала шипя наступать на незнакомца, все случилось так быстро, что я не успела ее остановить. Я была так подавлена морально, что еле двигалась. Она сжала свои кулачки и зло закричала:

– Кто тебе дал право распоряжаться нашими жизнями? По какому праву ты решаешь, кому жить, а кому умирать?

Незнакомец, казалось, впервые по-настоящему посмотрел на Ханну. В его глазах я увидела изумление и откровенный испуг. Я тут же обхватила дочку руками, пытаясь оттащить от него, боясь, что он передумает…

– Доченька, уходи, уходи! – я тянула ее все сильнее.

У незнакомца внезапно хищно дернулись ноздри, и он стал активно изучать аромат Ханны. Это испугало меня еще больше! Неизвестно, что было у него на уме! Одним быстрым движением я сдвинула ее с места, но незнакомец успел схватить ее за запястье и стал жадно вдыхать ее аромат. Я заметила, что он с гримасой боли закрыл глаза и, подняв голову, издал стон, полный боли.

Я замерла, уже и, не зная, что же будет дальше. Может, подействовал талант Ханны всех к себе располагать? Дочка несмело посмотрела на него и спросила, заглядывая в его широко открытые глаза:

– Почему ты такой? Ты такой же, как мы, но отличаешься от нас…

Незнакомец вдруг отбросил ее руку, пятясь назад, словно увидел привидение. Он исчез из зала так же быстро, как и появился, а мы с Ханной смотрели ему вслед, до конца не понимая, что же сейчас произошло.

Книга II Хранитель двух миров

Испания, Королевство Арагон, г. Калелья, 1345 г.

Прохладный морской ветерок трепал разноцветные вымпела на городской башне и, пробегая по фруктовым садам, наполнял собой узкие улочки маленького приморского городка, раскинувшегося на выбеленных солнцем скалах. Деревянные и каменные дома, в окружении сочно-зеленых лужаек и высоких пальм, лениво спускались вниз, по скалистым холмам, к самому морю, где невысокие оливковые деревья и олеандры тянули свои ветви к бескрайнему синему небу, которое отражалось мерцающими бликами в изумрудных водах теплого моря. Белоснежные чайки кружились над одинокой лодкой рыбака, наполняя воздух протяжными криками.

Каменные двухэтажные дома, построенные совсем недавно, были украшены сосновыми венками и гирляндами из полевых цветов. Знатные горожане, одетые в свои лучшие наряды, в сопровождении свит, неторопливо прогуливалась по небольшой городской площади, обмениваясь вежливыми поклонами, или проводили свое время в неспешной беседе. Рыбаки и крестьяне заполнили кабаки и таверны, прилегающие к центральной площади. Им не часто выпадает возможность провести день не в таверне, повидать своих друзей и родственников, праздно болтая за бокалом свежего пива в ожидании начала вечерних танцев.

Около единственного фонтана, установленного в прошлом году к празднику Всех Святых, юный менестрель еще неокрепшим голосом пел популярную балладу о любви, аккомпанируя себе на лютне, пытаясь настроить прохожих на романтический лад.

Я медленно провел ладонью по стене одного из домов, уже успевшей испытать на себе всевозможные морские ветры и закаленной горячим южным солнцем. Закрыв глаза, вдохнул ее запах – терпкий соленый аромат, который знакомо пах вечностью.

Яркое солнце клонилось к закату, подходил к концу еще один день.

А в Калелье – так назывался этот городок – все только начиналось. Испанский виконт Бернат II Кабрерский лишь семь лет назад получил высочайшее королевское разрешение строить дома и развивать торговлю в этом бывшем рыбацком поселке. И не удивительно – через маленькую бухту Калельи, которая удачно прятала от зимних штормов южный городок, проходил «золотой» торговый путь из Африки в Европу. Как только появился обустроенный порт, большие торговые суда стали заходить сюда с завидным постоянством, взвинтив цены на воду и продовольствие. Работа нашлась всем – торговцам, строителям, плотникам, кузнецам, мясникам, пивоварам, трактирщикам, меновщикам, портным и просто портовым рабочим. Но это была только часть новоприбывших, потому что в Калелью ринулся всяческий сброд со всех сторон разноликой Европы: жулики, цыгане, монахи, купцы всех мастей, обнищавшие аристократы, желающие поправить свои финансовые дела, странствующие алхимики, в поисках философского камня, способного превратить любое вещество в золото. По моим наблюдениям, некоторым удавалось найти такой «камень». Обычно это был твердый лоб богатого, но недалекого любителя мистики, который щедро давал алхимику золото на его сомнительные эксперименты. В общем, сюда ринулись все, кто был пленен идеей быстрого, но не всегда честного обогащения. Городок развивался так стремительно, что его границы расползлись во все стороны света, а дома в центре города стали расти вверх, иногда гротескно соединяясь арками и балконами в самых неожиданных местах.

И я выбрал этот город не случайно. Всегда интересно быть у самых истоков, будь то империя, царство или будущий торговый центр страны. В этом городке заложен большой потенциал, это подсказывал мне большой опыт в таких вопросах.

Я не спеша шел среди прогуливающихся горожан, крикливых торговок овощами, лавок с тканями, поделками, и наслаждался каждой секундой, проведенной здесь, в этом жизнерадостном предрождественском водовороте. Хотя совершенно невообразимое смешение запахов вынудило меня не дышать уже примерно четверть часа – потные мужские подмышки, конский навоз, огненно-красные яблоки, дубленая кожа, восточные специи, сидр и пережаренное мясо – все эти запахи были насыщенными даже для простых людей, что уж тогда говорить обо мне?

Я еще раз осмотрелся вокруг. Думаю, что будет трудно найти городок с более предсказуемой, размеренной жизнью. Здесь все движется по годовому кругу, без изменений. Можно заранее сказать, что произойдет завтра или через неделю, когда соберут все овощи и будет самая низкая цена на цыплят или праздник урожая в местной церкви. Тут даже парни начинают ухаживать за девушками по расписанию – только после обмолота пшеницы – раньше нет ни времени, ни сил. А после сбора оливок начнется период свадеб. Это просто роскошно – никаких войн, только спокойное, расписанное на годы вперед существование. Знают ли местные, как они счастливы?

Я вздохнул и осмотрелся по сторонам. Но если быть честным с самим собой, а я стараюсь таковым быть, то я не дышал совсем по другой причине. Это было нужно, чтобы спокойно пройти мимо сотни пульсирующих глоток. Мир, царивший в моем сердце, дался очень нелегко и я не стану его разрушать из-за неосторожности. Слишком уж я наслаждаюсь тем, что моя жизнь до безобразия размеренна и спокойна.

Возвращаться домой еще было рано, тем более, что у меня были дела в городе, и я решил сначала отдохнуть в местном кабачке за кружкой пива, который располагался в тихом переулке, возле главной площади. Он стал моим любимым не по причине хорошего пива или красивой трактирщицы. Это было отличное место – площадь хорошо просматривалась, хотя я сам оставался незамеченным. Можно было легко наблюдать за людьми, слушать их мысленные монологи и вбирать нужную мне информацию.

Когда я зашел вовнутрь, то почувствовал, как сжался от страха хозяин трактира Агапито, который меня откровенно побаивался. Обладая врожденной интуицией и чувствуя опасность, исходившую от меня, он мечтал, чтобы я забыл про его трактир и ушел, наконец-то, в соседнее заведение, где регулярно пугал до чертиков его конкурента, ненавистного Габино.

Но так как я всегда хорошо приплачивал за его пиво, то он терпел меня. Недружелюбно сверкая черными, как уголь, глазами из-под густых бровей, он продал мне кружку янтарной жидкости, которая немилосердно терзала мое обоняние. Я взял дубовый стул с высокой спинкой и, пройдя через душное, темное помещение, вынес его на улицу, вдохнув свежий воздух, словно целительное вещество. Потом с наслаждением уселся около входа, в глубокой тени, расслабился и сделал вид, что отхлебнул глоток пива, поставив кружку на колено, обтянутое кожаными брюками. Мимо прошла степенная пожилая женщина с внучкой, подозрительно косясь на мой непривычный даже для этого города наряд, хотя местные привыкли к разным чудачествам.

Но я ее не винил, потому что в любой стране издавна наряд обозначал принадлежность к определенному сословию, а глядя на меня, трудно было понять, кто, же я: военный, дворянин или богатый иностранец? Да, мой персональный стиль одежды нес в себе отпечатки многих культур, что неизменно сбивало людей с толку, бессовестно нарушая «Закон о роскоши», недавно изданный королем Испании. Знающий человек мог бы определить, где меня носило в последние годы. После Японии я одевал только белые шелковые рубашки, которые, наконец-то, появились и здесь. Удобные высокие сапоги из воловьей кожи были застегнуты на многочисленные кожаные ремешки, а толстая подошва помогала не заботиться об обуви достаточно долго. Я сам их сшил, потому что к настоящему времени эта технология была забыта или еще не изобретена снова. Голубой жилет из иранского шелка прикрывал широкий кожаный пояс, в котором под серебряными пряжками хранилось много полезного добра: деньги, документы, оружие и даже, частично, моя переписка. И все это безобразие (по мнению пожилой, женщины) было прикрыто коричневым крестьянским плащом из шерсти костуордской овцы. Так что это выходило за общепринятый канон моды и вызывало легкое недоумение. А янтарный цвет глаз вообще сбивал с толку.

Я собрал свою длинную косу в узел на затылке и снова натянул капюшон как можно ниже на глаза, чтобы скрыть их неестественный желтый цвет от прохожих. Достаточно им мертвенной бледности и военной выправки. И так хватало с этим проблем.

Опустив голову, я закрыл глаза и примерно четверть часа вслушивался в мысли окружающих. Это было привычным, но не самым приятным занятием для меня. Хоть под моими ногтями иногда была земля, а мысли занимали заботы об усадьбе, но своей сути изменить я не мог.

Прирожденный воин и стратег. Хоть здесь мне не приходилось использовать свои умения, но суть оставалась прежней. Еще пару лет назад я мог бы по-своему распорядиться жизнями граждан Калельи. Я бы провел пару лет, отбирая, исподволь формируя обстоятельства и направляя развитие нужных мне детей. Под моим руководством собралась бы компания подростков, готовых стать частью бессмертной армии. Будущие разведчики, пехота или обладатели ментальных способностей. Затем я обратил бы их в вампиров, а остальные жители стали бы… отличным началом их деятельности и источником крови. Я столько раз проделывал подобное в разные времена и в разных культурах, что этот способ создания армии называли моим именем.

Прямо сейчас в этом городе подрастал отличный лазутчик, два командира и один берсеркер. Хотя я наблюдал еще за двумя подростками. Дочь скорняка, Амаранта, могла бы стать вербовщицей. Она чувствовала, на что способен тот или иной человек. Превратив ее в вампира, можно получить редкий ментальный дар – определение способностей для более ювелирного формирования бессмертной армии. А Доминго, сын аптекаря, мог бы стать хорошим проводником. Уверен, что с его помощью новая армия могла бы выбирать наиболее безопасные пути продвижения.

И так бы и случилось, но на их счастье я «сломался», если что-то вообще может сломаться в таком существе, как я.

Сделав вид, что отпиваю пиво, я снова поставил кружку на колено и посмотрел на семью, которую местные жители должны ежедневно благодарить за то, что до сих пор живы.

Невдалеке от меня мальчишка лет пяти сидел на корточках под телегой, закрыв рот руками, чтобы не рассмеяться. Его глаза светились от удовольствия, потому что он любил играть со своим отцом в прятки. Молодой мужчина усиленно делал вид, что не замечает мальчика. Он взял на руки годовалую дочь и показывал ей голубей, пытаясь незаметно подобраться к сыну. Маленький Поль любил отца, а сестричку и маму еще больше. Она как раз выбирала себе новые кружева, радуясь небольшой передышке и возможности подумать о чем-то другом, кроме как о муже и детях. Я снова закрыл глаза и вспомнил, как впервые увидел их.

Как только я прибыл сюда, примерно год назад, то сразу отправился на охоту в бедные кварталы города. Я запрыгнул на крышу рыбацкого дома с синей полоской на стенах, заглянул во двор, где услышал биение двух сердец и… еще три вечера подряд приходил сюда ради крови, не понимая до конца, что же заставляет меня наблюдать за ними, не нападая? Может, счастливое лицо этой молодой женщины или ее непоседливый малыш, которого она ласково ругала, вытаскивая то из бочки с водой, то из кормушки для лошади? Она много смеялась и пела сыну простые песенки, а вечером приходил ее муж и они вместе садились ужинать. Их глаза искрились счастьем, и они были всем друг для друга. Простой уют их дома манил меня и в то же время напоминал о моей проклятой сущности. Никогда мне не сидеть вот так за столом, не смотреть в счастливые детские глаза, видя свое отражение. Не обнимать женщину, которая была бы смыслом всего моего существования.

Я понял, что отчаянно завидую этому грубому, неотесанному рыбаку, даже был готов отдать все, что у меня есть, за то, чтобы оказаться на его месте. Я впервые не смог отнять жизнь у человека, видя, что я убиваю.

Наверное, в этот момент я и сломался – понял, что, лишая жизни человека ради крови, я убиваю нечто прекрасное – любовь, которая в нем живет и его окружает. Когда это открытие улеглось в моей голове, я ушел, так и не напав.

Сказать, что в тот вечер мой мир перевернулся с ног на голову – ничего не сказать… Пару недель меня мучила сильнейшая жажда, и я опустился ниже некуда – ушел в лес и загрыз нескольких животных. Их кровь была безвкусной, но принесла облегчение. Это была приемлемая плата за то, что та семья осталась в живых. К моему удивлению, физической силы не стало меньше, а даже наоборот – я внезапно почувствовал себя сильным, как никогда ранее. Думаю, это произошло из-за того, что меня перестали донимать постоянные укоры совести.

Затем я старался проводить все свое время в поместье, ведя самую обычную жизнь, только по необходимости пересекаясь с людьми. Я не строил планов на завтрашний день и просто наслаждался жизнью без убийств. Глаза перестали быть красными и стали странного желтого цвета, но реакция и сила не стали меньше.

Я достаточно подкосил популяцию горных козлов, и пастухи стали подозревать, что в горах орудует стая волков. Но сейчас это было не суть важно. Главное было то, что вечерами я сидел на веранде своего дома, глядя на заходящее над морем солнце, пытаясь впитать его тепло свой холодной, каменной кожей и ощущал, как мир и спокойствие светлой рекой кружатся в моем сознании.

Чтобы чем-то занять себя, я постепенно наполнил дом мебелью, сделанной вручную. Почему-то особенно нравилось украшать ее поверхность тонкой резьбой. Я кропотливо вырезал на ней сюжеты из своего прошлого и из той жизни, о которой я никогда никому не рассказывал. Это приносило мне успокоение. Я даже сложил камин и разводил в нем огонь, чтобы наполнить дом уютом, садился в самодельное кресло возле него и, закрыв глаза, представлял, что вот сейчас в мой дом зайдет Учитель, и мы с ним поговорим обо всем, что меня тревожит…

Вот так, в простых ежедневных заботах, в решении простейших насущных проблем и проходило мое исцеление. Я словно попал из штормового моря в тихое озеро с прозрачной чистой водой. Такого покоя я давно не испытывал.

Но как бы я ни старался, прошлое иногда возвращалось в мою размеренную жизнь, принося тот вид воспоминаний, от которых я с удовольствием бы избавился. Чаще всего это было сожаление о потерях в Мексике. Пару лет назад, во время отчаянного штурма крепости я мог выставить только одного моего бойца против пятерых из клана Монтеги. Не было времени создавать новую армию – толпа необученных новичков могла погубить все дело. Поэтому пришлось собирать остатки уничтоженных ранее кланов. Древние, хорошо обученные бойцы, прошедшие много войн, которые шлифовали свое мастерство еще со времен фараонов, стали плечом к плечу и последовали за мной в бой. В опасном сражении многие из них закончили свое существование на этой земле. Но многие выжили и, отпраздновав победу, снова разбрелись по лику земли.

Эти жертвы были необходимы – конфликты из-за богатых территорий, перераставшие в войны, были неизбежны, и, если их тщательно не спланировать, последствия будут непоправимы. Моей прямой обязанностью было поддержание баланса между миром людей и вампиров, а так же между различными кланами бессмертных, удерживание их от взаимного уничтожения.

Как будто нам не хватало проблем с оборотнями! Вампиры всегда тяжело шли на уступки – терпение и понимание не входят в список наших добродетелей. Поэтому мне приходилось просчитывать последствия конфликтов и выбирать, кому следует проиграть в войне, а кому – победить. Отступать приходилось заставлять силой, чаще всего упрямцы платили за это жизнью. Я уже не понимал, зачем я это делаю – нападаю, рву, уничтожаю? Неужели вечность дана для этого? Неужели я обречен на бесконечные бои, между которыми я опять и опять убиваю ради крови, которая дает мне силы снова убивать, но себе подобных? Это был безумный круг, из которого я мечтал вырваться.

Резкий звук заставил меня открыть глаза и очнуться от прослушивания мыслей и ощущений прохожих. К низкой телеге, возле которой стоял отец Поля, подбежала свора собак и стала облаивать отца мальчика. Обычный ребенок забился бы в ближайший угол или с плачем зарылся лицом в мамину юбку. Но Поль, мой любимец, нашел в прелой соломе толстую палку и бесстрашно выскочил из-под телеги, замахнувшись ею на вожака стаи, чтобы заслонить собой отца и сестру. Вожак стаи стушевался из-за такого неожиданного отпора, и собаки отступили. Палка полетела им вслед, заставляя опасливо поджать хвосты. Поль победно вскинул руки вверх и с радостным криком подпрыгнул на месте. Вот он, – перспективный, бесстрашный лидер, способный вести за собой в бой! Я с уважением посмотрел на него, на секунду наши взгляды встретились и я улыбнулся ему, видя в смышленых глазах интерес к моей персоне. Определенно талантливый парень – из него вышел бы отличный командир. Я так и видел его невероятно сильным, непобедимым, бессмертным… таким же монстром, как я.

Стоит ли бессмертие такой судьбы? Моя идеальная память услужливо предложила полный список моих «детей». Хотя я столетия назад сбился со счета, честно говоря, просто перестал его вести, перед моим внутренним взором пронеслась примерно сотня самых способных из них. Я сознательно лишал их человеческой жизни, превращая в практически неуязвимых монстров. Интересно, счастливы ли они сейчас? Я никогда не был человеком, поэтому не имел возможности о чем-то жалеть, а вот они? Ответ на этот вопрос сейчас я не получу, поэтому усилием воли прекратил этот «просмотр».

Все, с наблюдениями на сегодня покончено. И самоанализа тоже достаточно.

Я без сожаления вылил пиво на каменную мостовую и встал, размышляя о более приземленных вещах – мне нужно было разыскать толкового кузнеца.

Дело в том, что на территории моего удела рос старый дуб, в который попала молния примерно месяц назад. Не то чтобы я был брюзгой, но эта коряга портила вид на закат. Я собирался его выкорчевать вручную, а из ствола сделать доски для мостика через ручей, который убегал вниз, к морю, через дальние виноградники. Мост сам по себе как конструкция был абсолютно не нужен, но хотелось как-то украсить свою территорию. В планах была также беседка, а может, озеро с зеркальными карпами посреди сада… я еще не решил. В общем, на зависть соседям, которых я и в глаза не видел, здесь со временем будет лучшее поместье на всем побережье.

Пока я в мечтах возводил все более невероятные для этих мест сооружения, обоняние привело меня к кузнецу. Мускулистый седой мужик, пахнущий металлической пылью, предложил мне лучшее из своих произведений – огромную пилу, которая угрожающе топорщилась заточенными зубьями. С ее помощью старый дуб без труда превратится в ровные брусья и доски.

Довольный удачной находкой, я вытянул кошелек из-за пазухи, чтобы расплатиться и тут же прочитал в сознании у кузнеца, что он сейчас взвинтит цену втрое, так как его впечатлил золотой перстень на моем пальце. Особо не задумываясь, применил старый трюк – кровожадно улыбнулся. Этого хватило, чтобы получить с глубоким поклоном от продавца нужный товар. Оставив на пару монет больше, я поблагодарил человека и направился дальше. Так как двигаться приходилось медленно, чтобы не испугать людей мгновенными перемещениями, то времени на наблюдения оставалось очень, очень много. Все мысли присутствующих, цены на товары, цвет ленточки в волосах молочницы, тональность скрипа окна на втором этаже ратуши, индивидуальный запах каждого горожанина, связи между ними – легальные и тайные, все это без спроса навсегда осаждалось в моей идеальной памяти.

Добравшись до лотка бакалейщика, я не спеша размышлял, что же мне купить, ведь для виду приходилось покупать много чего бесполезного: овощи, муку и масло, свечи, веревку, смолу и прочие атрибуты человеческой жизни. В моем доме всем этим добром опасно наполнялась северная спальня, и я понимал, что примерно через год она будет заполнена от потолка до пола.

Я остановил свой выбор на муке. Поднеся к лицу горсть этого чудесного вещества, с наслаждением вдохнул ее сложный аромат, который напоминал мне о времени, проведенном у скифов.

«Вот чудак он! Стоит и улыбается, словно розу нюхает!» – подумал Антуан, руки которого были в муке, а мысли витали в районе местного кабака. Он желал поскорее сбыть свой товар, чтобы принять участие в празднике, поэтому его и раздражала моя медлительность.

– Фунт муки, пожалуйста, – сказал я, дружелюбно улыбнувшись.

«Вот, теперь лыбится. Как же мне не по себе от этой улыбки… аж мурашки по коже. И откуда он такой взялся?» – подумал Антуан и решил обслужить меня как можно быстрее, чтобы я скорее убрался восвояси.

Я расплатился и, стараясь не дразнить его воображение, молча, ушел.

Местные жители и так поглядывали на меня с опаской – слишком уж я отличался от всех, был словно белая ворона со своим высоким ростом, крепким телосложением и золотистыми волосами. А еще и глаза стали желтые… Поэтому я уже не удивлялся, когда читал в этих смутных сознаниях страх, а у женщин еще и смешанный с вожделением. Это неизменно развлекало меня. С моим-то прошлым такой накал деревенских страстей был просто отдыхом!

Пару месяцев назад мне пришлось услышать невнятные угрозы от мельника, когда он заметил томные взгляды его дочери, направленные в мою сторону. Девушка в самом расцвете лет, выросшая на свежем воздухе и постоянно занимающаяся физическим трудом, отчаянно мечтала о нашей романтической встрече. В ее фантазиях я то спасал ее из горящего дома, то при разнообразных обстоятельствах падал к ее ногам с предложением руки и сердца. Знала бы мою истинную природу и что может произойти, если она меня по-настоящему заинтересует…

Однажды ее отец даже махал кулаком перед моим лицом и призывал на меня все кары небесные, обещая скорую расправу за то, что я околдовал его дочь. Однако, если у него и был повод для беспокойства, то как раз тот, о котором он и не подозревал. Он размахивал руками перед существом, у которого были проблемы с самообладанием и молниеносные инстинкты убийцы. Поэтому я даже ухмыльнулся, думая о том, что же он сделает, если узнает, что перед ним стоит боевой генерал-вампир? Я точно знал, с каким звуком войдет мой кулак в его грудину, чтобы остановить поток ругательств, сыпавшихся на мою голову. Помню, что только немного поднял на него свои неестественно светлые глаза, которые были до этого скрыты низким капюшоном от длинной накидки и внимательно на него посмотрел. Моя верхняя губа при этом немного приподнялась, обнажая смертельно острые зубы.

Жаль, но после этого небольшого представления мне пришлось покупать муку в другом месте. И на том спасибо, а могло бы закончиться более плачевно. Не раз в моей истории бывали случаи, когда в меня стреляли из лука, бросали в львиный ров, устраивали ловушки, засады, пытались забросать камнями, сжечь или убить каким-то еще способом обезумевшие от страха или подозрений люди. Обычно я просто незаметно исчезал, оставаясь лишь ужасным воспоминанием, навечно оставившим тень беспокойства в душах своих преследователей.

Довольный удачной покупкой, я решил вернуться домой моим излюбленным маршрутом: через площадь, потом вниз, по извилистой улочке, до перекрестка. Если встать у калитки в определенной точке у высокого забора дома бургомистра, взору открывается невероятно красивый вид на серебристо-синее море. А после пары минут созерцания этой прекрасной картины я обычно шел вниз, почти к морю, мимо портовых построек, а затем – к виноградникам на соседнем склоне горы. Мне нравилось слушать вечернюю трель соловья в оливковых рощах, треск цикад и под эти звуки наблюдать, как зажигаются первые звезды на бескрайнем небе, становятся ярче туманности и протуберанцы соседних галактик. Через столько веков только они остались неизменными – мои вечные друзья и молчаливые слушатели.

Пересекая площадь сквозь толпу, я на минуту остановился около единственного в городе фонтана. Неизвестный скульптор изобразил Самсона, который разрывал пасть тщедушному льву. Почему-то из его глотки бодро лилась прохладная вода, хотя по сюжету это должна была быть горячая кровь. На самом деле это хороший знак. Он говорил о зарождении хоть какой-то культуры. Не пройдет и ста лет, как здесь может появиться даже собственный театр! Какой небывалый прогресс!

Мысли о крови вызвали знакомый дискомфорт в теле, и мышцы напряглись до предела. Со времени последней охоты прошло две недели, и я был на опасной грани. Я приказал себе успокоиться и, чтобы как-то отвлечься, осмотрелся вокруг.

Молодой мавр с ярким гримом и в напудренном рыжем парике изрыгал огонь на суеверно крестящихся зрителей. Видимо, это напоминало им об адских мучениях, о которых часто разглагольствовал местный священник. Это меня развеселило, и хищная хватка внутреннего убийцы стала понемногу отпускать. Однако вид полыхающего пламени снова напомнил о погребальных кострах на поле боя. Сцены насилия сами стали появляться в сознании, вызывая горькое отвращение к своей сущности, с которой я боролся постоянно. Я просто застыл у края фонтана, глядя на прозрачную воду, в которой кружился лепесток розы. Вот бы мои намерения были бы так же просты и умиротворены, как эта прозрачная вода…

«Да когда же это кончится? Неужели я обречен на вечную борьбу с внутренним монстром?» – подумал я, устало подняв глаза к небу.

«И почему ты такой?» – вдруг возникла у меня в голове мысль.

«Потому что я был создан как неуязвимая машина для уничтожения. Это цель моего существования», – ответил я, не особо задумываясь над вопросом, наблюдая за тем, как танцуют артисты, ловко вращая горящие факелы в руках под мерный бой барабанов. Мерцающее пламя словно гипнотизировало меня.

«Ты такой же, как все, но в тебе столько жестокости! Ты такой странный!» – снова сказал голос.

«Разве? Я всего лишь не дышу, не сплю, не ем и не пью ничего, кроме крови. Еще невероятно силен и обладаю необычными талантами, – с сарказмом ответил я сам себе, – а в остальном я обыкновенный». И сам себе усмехнулся. Да уж, нормальным меня вообще нельзя назвать, даже среди вампиров. Я всем превосходил своих сородичей, а про людей и говорить не стоило.

Закинув пилу на плечо, я смотрел в одну точку. Наверное, я ждал еще вопросов. Отвечая на них, я почувствовал некоторое освобождение: так много веков никто не спрашивал у меня подобного! Это было похоже на глубокий выдох. Только сейчас я понял, как же мне хотелось кому-то все рассказать. Стоп! Это вообще никуда не годится! Я не готов был уничтожать весь городок из-за раскрытия моей сущности. Снова голос зазвучал в моей голове: «Зачем столько жестокости?».

Этот вопрос принес мне боль, потому что затронул самое наболевшее… Невесело ухмыльнувшись, попытался отогнать от внутреннего взора бесконечную череду моих жертв. В основном на них была гримаса смертельного ужаса. Да, я обменивал свое бессмертие на боль и ужас. И у меня была тайна – я единственный знал, почему все так происходит.

В дальнем уголке сознания зашевелилась мысль, что разговаривать с самим собой – опасный признак. Интересно, а у вампиров бывает раздвоение личности?

До меня донесся звук срывающегося с гор холодного ветра, который будет здесь через пару минут. Подняв глаза к темнеющему небу, я увидел, что тяжелая дождевая туча с трудом перевалила через горный перевал и медленно спускается на городок. Ветер переменился, и огни факелов затрепетали, отбрасывая беспокойные тени на каменные стены домов. Я с наслаждением повернулся по направлению ветра и закрыл глаза, с нетерпением ожидая первого удара освежающих струй.

Но раньше ветра в нос ударил пьянящий запах крови, пошатнув мое самообладание. Это была кровь животного. Мышцы среагировали быстрее меня, яд наполнил рот и взгляд отыскал источник запаха.

В конце площади на перекладине за задние ноги была подвешена корова, которая была еще жива. Мясник быстрыми движениями вспарывал ее горло. Я подошел ближе, и запах стал сильнее. Аппетитно пахнущая кровь капала на соломенную подстилку, смешиваясь с грязью и миазмами улицы.

Вдруг тот же голос прошептал вслух с явным отвращением: «Да он же просто животное! Убийца!» – услышал я снова. И тут я впервые увидел ее.

Возле загона мясника стояла хрупкая на вид девушка в длинном голубом плаще. Ха, так значит, мой внутренний голос оказался ее голосом? И вопросы касались не меня, а скорее всего парня, за которым она наблюдала?

Стало ли мне легче от того, что с моей головой все в порядке? И да, и нет. Я впервые за много лет испытал облегчение от того, что кто-то говорит со мной, спрашивая о сокровенном. И испытал разочарование, потому продолжения этому не будет.

Но кто она, почему я раньше ее не видел? Может быть, она недавно приехала с новой волной поселенцев, которые отовсюду стекались в город? Что ж, отлично! Новый объект для изучения. Я присмотрелся к ней внимательнее. Судя по одежде, она принадлежала к дворянам, но отсутствие лоска выдавало скромный достаток. Остальные представительницы ее сословия сейчас важно прохаживались по главной площади Калельи, демонстрируя свои лучшие наряды перед потенциальными женихами. Что же она здесь делала?

Я подошел ближе, потому что мелькавшие силуэты прохожих мешали рассмотреть ее как следует. Она, как назло, повернулась ко мне спиной, прислонившись к деревянным брусьям плечом. Стиснув руки в кулаки, она вся кипела от негодования.

Мне оставалось только снова ее «слушать», рассматривая затылок и ссутулившуюся спину. О да! Девушка была совсем не похожа на местных жителей, совсем другая. Не знаю почему, но я это понял, как только «услышал». Она и мыслила необычно – логика сменялась потоком эмоций и образов, по накалу неимоверно страстными, порывистым, полными жизни. Мне стало любопытно и я, сражаясь с собственными мышцами, подошел еще ближе, чтобы якобы случайно взглянуть на ее лицо, при этом, не привлекая к себе внимания.

«Да и вообще, что я тут делаю? Джакоб? Это животное? Неужели мама шутит? Наше положение не настолько бедственное. И почему, почему я должна немедленно выйти замуж? Ох, ну почему я не родилась мужчиной? Они делают, что хотят. А я сижу как на привязи и не смею без разрешения даже спуститься в гостиную! А объезжать Уголька удается только, когда мама уезжает в город по делам. Ну что за несправедливость такая!» – к моему удивлению, девушка даже негромко зарычала, стукнув миниатюрным кулаком по деревянной ограде.

Тем временем мясник Джакоб, старался изо всех сил произвести на нее хорошее впечатление. Ему давно пора было жениться, пока еще не все зубы выпали. А эта обнищавшая аристократка была для него самой завидной партией. Она из знатного рода, правда, их состояние небольшое, да и девушка немного странная, и слава у семьи не очень, но зато «Джакоб-деревенщина» станет «Джакоб-господином»!

Его матушка прожужжала все уши о том, что она для него – лучшая партия. Последний месяц Джакоб всеми силами старался понравиться Адель, так звали девушку. Большей частью его ухаживания сводились к ублажению ее матери, Катарины, потому, что избегал общения с Аделью. При единственном разговоре с будущей невестой он понял только два слова в вопросе, который она задала. Свое имя и «думаете». Но все равно упорно посылал парное мясо на воскресный обед, на который был дважды приглашен в числе других претендентов на руку Адель. Джакоб до сих пор не мог прийти в себя от их серебряной посуды и дорогих гобеленов на стенах.

Мясник снова глянул через плечо на Адель, чтобы увидеть, насколько она впечатлена его физической силой. Еще раз обомлел: статная красавица, богатая наследница. Все его завистники просто умрут от зависти!

Он резким движением, желая показать свое мастерство, которое доказывало его состоятельность как будущего кормильца семьи, вспорол коровье брюхо. Он не видел, как девушка от ужаса открыла рот и чуть не закричала.

Все ее существо переполняло отвращение к молодому человеку, задорно свежевавшему корову.

«Да я лучше умру, чем выйду за него! Каждый день видеть его, говорить с ним, дышать смрадом от бойни, которая въелась под его ногти?» Она содрогнулась от одной этой мысли. В ярости девушка поклялась себе поговорить с матерью и отказать Джакобу от дома.

Я все еще не видел ее лица, она стояла ко мне спиной, хотя и слишком близко ко мне. Резкий порыв ветра, первый предвестник грозы, резко дул в ее лицо и донес до меня ее великолепный запах. На ее беду, мой самоконтроль уже подкосил запах крови животного и я понял, точно знаю, что сейчас произойдет – я незаметно для нее окажусь возле хрупкого горла, острые зубы вонзятся в ее пульсирующую сонную артерию, что принесет быстрое забытье и смерть. А потом она упадет на землю, и я больше никогда не услышу ее голос в своей голове. Я снова убью, заберу жизнь такого прекрасного создания, внутренний мир которого был так необычен. Мне понадобилось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не напасть на нее прямо сейчас.

Не дыша, я стал бесшумно отступать назад. Я не хотел снова убивать! В своей жизни я сделал множество неправильных поступков, но не на этот раз! Мне нужно было срочно уходить. Потому что я за себя не ручался. Я повернулся и пошел, чувствуя себя сейчас… уязвимым, что вывело меня из себя. К черту ее необычность и привлекательность! Из-за нее я чуть не сорвался сегодня!

Я решительно зашагал по улице вниз, к морю, не обращая внимания на резкие порывы ветра, которые гнули пальмы к земле, от чего те надрывно скрипели. Первые капли дождя достигли мостовой, и я слышал, как еще тысячи летели вслед, навстречу земле, рассекая с хрустальным звоном сумеречный воз дух.

Что-то тянуло меня назад. Я не понимал что. Неприятное чувство мешало свободно двигаться дальше – вроде бы я забыл в городе что-то жизненно важное. Такая несвобода разозлила меня, поднимая внутри волну раздражения. Я зарычал и встряхнул головой, чтобы отогнать это наваждение. Внутри меня разгоралась ярость, смешанная с бешенством. Это было то опасное состояние, когда здравый смысл может не успеть отговорить меня от нападения на человека.

Мне нужно было срочно поохотиться, чтобы выпустить внутреннего монстра на свободу. Сдержать его было невозможно, но управлять – да. Поэтому я свернул с привычного маршрута и пошел по извилистой тропинке, которая вдоль домов уходила резко вверх, к предгорью, туда, где начинался густой сосновый лес, обильно покрывавший местные горы. Под ногами скользила размокшая от ливня земля, а лицо заливал отрезвляющий дождь. Я оглянулся назад – на Калелью уже спустилась ночь, превращая ее в неясное скопление тусклых огоньков у темной кромки моря.

В лесу царил холодный сумрак. Как только я оказался далеко от человеческих домов, то сразу же сбросил с себя одежду, оставив только кожаные брюки, даже сапоги снял. Одежду завернул в плащ и спрятал под выступом небольшой скалы. Затем одним огромным прыжком забрался на нее и замер, прислушиваясь к звукам леса, постепенно позволяя моим инстинктам убийцы взять верх. Погружаясь в темный омут своего истинного естества, я полностью терял человеческое подобие, с облегчением стряхивал с себя опостылевший камуфляж.

Было наслаждением высвободить свою силу и мчаться через темный лес на пределе возможностей. Не нужно следить за своими движениями, словами, поведением. Улыбаться, прятаться, следить за тем, что говорю, быть терпеливым к человеческим слабостям. Сейчас я мог быть самим собой, превращаясь в настоящего монстра без признаков человечности.

Первым я напал на небольшого оленя, у которого не было никаких шансов на спасение. Он бешено вращал глазами и пытался пробить своими причудливыми рогами каменную кожу на моей груди, но только лишь раззадорил меня еще больше. Когда в нем не осталось ни капли крови, я бросил его тушу в местное ущелье, к которому даже вездесущим пастухам было не подступиться. Однако его крови было мало, поэтому я снова стал вслушиваться в ночь, ища любое сердцебиение. Два теплых тела уносились со всех ног на западную сторону скалистой горы. Это были еще двое оленей, которые услышали предсмертные хрипы сородича и спасались бегством. Через пару минуту я настиг их и, немного «поиграв» с ними, иссушил обоих. Избавившись от туш, я почувствовал, как внутренне расслабляюсь, даже снова смог мыслить рационально. Напряжение и жажда постепенно растворялись, хотя неминуемо они вернутся, и тогда мне снова придется носиться по лесу, ища новый источник крови.

Умиротворенный, забрался на ту же мокрую скалу, с которой начал свою охоту, подставил окровавленное лицо и руки под струи дождя, позволяя небесной воде смыть с моего лица следы звериной сущности.

Я сейчас находился на тонком рубеже моих составляющих – человека и хищника. Эту грань я особенно хорошо ощущал после охоты. Это был момент выбора – оставаться таким или качнуть маятник в любую сторону. Опыт говорил мне, что эта грань достаточно призрачная и только ценой неимоверных усилий мне удается оставаться цивилизованным существом – звериное легко берет верх. Но мне так нравилось эта свобода – когда не нужно сдерживаться и прятаться! После такой удачной охоты мне хотелось еще немного размяться. Я давно не давал волю своей силе, и поэтому помчался на вершину горы, радуясь, как мальчишка, ветру, который свистел в ушах.

Невысокие деревья густо росли на белых скалах, словно разрезанных неглубокими ущельями. Крупные валуны постепенно превращались в усыпанные камнями склоны, среди которых ввысь резко уходили отвесные скалы. Я планировал пробежаться по ним, перепрыгивая с одной скалы на другую до предместий Барселоны, а потом вернуться обратно, пока стена дождя закрывает меня от любопытных глаз.

Наверное, из-за этой эйфории я и потерял бдительность.

Мчась по склону горы вверх, обгоняя холодный ветер, я сильно оттолкнулся ногами от земли и одним порывом проскочил перед самым носом вороной лошади, перепугав ее до полусмерти. Конь истошно заржал и встал на дыбы, сбросив седока. Я услышал тихий вскрик и испуганный галоп лошади, в страхе несущейся вверх по дороге, в сторону виноградников. Я пару мгновений боролся с желанием помчаться дальше, прыгая с валуна на валун в плотной пелене дождя, понимая, что не скоро у меня появится шанс снова так порезвится – такая погода была редкостью в этих краях. Но что-то заставило меня вернуться и посмотреть, все ли хорошо с седоком. Ведь это по моей милости он сейчас лежит в холодной грязи посреди ночного леса. Я ухмыльнулся себе, похоже, что не такое уж я и чудовище.

Бесшумно подобравшись к кромке леса, я осторожно выглянул из-за старой сосны, увитой плющом, и ахнул: посреди дороги, в грязи сидела сжавшаяся от страха Адель! Она закрыла лицо руками и повторяла про себя: «Этого не может быть! Этого не может быть! Мне показалось! Неужели снова?»

Может, она заметила меня, когда я перепрыгивал дорогу? И раньше уже видела мне подобных? Я прижался к дереву спиной и, закрыв глаза, прислушался к ее воспоминаниям с некоторым сожалением, потому что знал: любой человек, ставший даже невольным свидетелем нашей охоты, должен быть уничтожен. Ее часы сочтены, и мне придется выполнить мною же установленное правило.

«Такая же быстрая тень, как в тот день, когда я увидела это в нашем амбаре. А потом погиб отец и брат…»

От ярости я негромко зарычал. Кто же из моих сородичей допустил такую ошибку? Позволил этой девчонке увидеть себя и оставил в живых? Да еще потом убил ее родных? Кто же у нас такой беспечный? От досады я скрипнул зубами. Это же азы. Этому учат всех новорожденных вампиров, буквально вдалбливают в голову. Хотя, если новорожденный дикий, – тогда все может быть. Но тогда мне непременно нужно изловить необученного новичка, пока его действия не привели к катастрофе. И хорошенько наказать. Если снова начнется охота на нас, то нам обеспечена жизнь в подвалах на ближайшие десятилетия, пока не уляжется страх в человеческих душах. Я снова стал просматривать мысли и ощущения Адель, которые прошли через мое естество мощной волной, оставив много информации, только не той, что я искал.

Она уже взяла себя в руки и решила не терять голову, понимая, что ей нужно было выбраться отсюда каким-то образом, а паника ей только помешает думать. Она сделала пару глубоких вдохов и стала до безобразия рационально мыслить. И теперь мне не добраться до нужных воспоминаний о ее встрече с вампиром!

Девушка снова огляделась вокруг и ничего не разглядела в темноте, кроме размытого просвета между деревьями над ночной дорогой. Но она, по крайней мере, знала правильное направление, куда двигаться. Собравшись с силами, она попробовала подняться, но вскрикнув, снова упала в грязь, схватившись за ногу.

– Да что ж такое! – сказала она расстроено. Дождь тем временем только усилился, да в придачу еще и северный ветер подул, раскачивая верхушки деревьев. «Как же я доберусь домой? Я же здесь просто замерзну к утру! Эх, если бы я могла чаще ездить на Угольке, то он бы не бросил бы меня здесь одну. Ну да ладно, что с него взять? Так. Нельзя сидеть на месте. Если Уголек прискачет домой без меня, то мама отправит слуг на мои поиски. Но если он застрянет у ближайшего пучка сочной травы, то мне конец. Вряд ли кто-то из Калельи в такой дождь проедет по этой дороге и спасет меня. А чтобы не замерзнуть, мне нужно двигаться. Мне нужно попытаться самой добраться домой. Попробую еще раз встать. Ну же, Адель, поднимайся. Вставай, не сиди, ты сможешь!»

Такая рассудительность при удручающих обстоятельствах вызвала у меня… уважение к этой промокшей до нитки девушке. Я снова выглянул из-за дерева, чтобы своими глазами увидеть ее попытки встать. Адель аккуратно приподнялась, стараясь не наступать на левую ногу, но ухватиться было не за что, поэтому не могла двинуться с места. Она искала глазами хотя бы палку, на которую можно опереться, но в такой темноте не нашла. Благодаря холоду было видно ее дыхание, дождь немилосердно заливал ее лицо, а зубы издавали мелкую дрожь. Ее поврежденная нога увязла в грязи, и она не смогла ее вытащить.

«Что ж, тогда останусь здесь и буду уповать на Божью помощь». Она осторожно села в грязь и плотнее закуталась в плащ. Чтобы не отчаиваться, она стала негромко напевать бравую песенку местных моряков.

Я прислушался к звукам леса. Миллионы взрывающихся от ударов об землю и листья капель дождя, сотни звериных сердцебиений, скрип деревьев и треск ломающихся веток. Но, ни одного биения человеческого сердца, кроме сердца Адель. Так что никто не придет ей на помощь.

Я оказался перед выбором. Я не должен был оставить ее здесь умирать, ведь она, скорее всего, погибнет позже от воспаления легких, даже если ее каким-то чудом спасут. Но по нашим законам я все равно должен буду ее убить – она видела бессмертного и вряд ли сумеет держать язык за зубами, начнет болтать как любая девушка, а потом пойдут слухи, которые обрастут гротескными небылицами, рождая темный страх и новую волну суеверий. Люди станут осторожными, подозрительными и поэтому более внимательными. А тогда уже вот так просто не будешь жить среди них.

Но если ее не станет, то я не смогу прочитать в ее воспоминаниях о неизвестном новорожденном вампире, который может быть еще большей проблемой. Она унесет с собой эту тайну в могилу. И снова проблема – опыт подсказывал, что такие мелочи пропускать нельзя – они могут, как снежный ком, со временем, разрастись в глобальную проблему. Что же выбрать? Личное спокойствие или безопасность рода – вопрос не стоял. Безопасность и выживание рода всегда были у меня на первом месте.

Значит, она нужна мне живой. Сегодня я спасу ее и постараюсь выведать все, что мне нужно. А потом – посмотрю по обстоятельствам. Хотя, если быть честным, – я знал, чем это закончится. Увы, девушка не доживет до следующего Рождества. Я с сожалением посмотрел на Адель, которая не знала, что только что решилась ее судьба. Что ж, решение принято и пора было действовать.

Максимально осторожно отошел от дороги и добрался до своих вещей, правда, пришлось сделать приличный крюк, перепрыгивая буреломы. Вещи остались практически сухими под плащом из овечьей шерсти – по нему вода просто скатывалась, не впитываясь. Я быстро оделся, убрал следы моего пребывания на этой поляне, взял пилу и быстро, как только мог, отправился туда, где застряла в грязи интересующая меня девушка.

Пока меня не было, Адель снова пыталась встать. Я услышал ее мысли, когда подошел к повороту лесной дороги, за которым она ждала помощи.

«Ну вот! Опять! Да что ж такое! – она горестно вздохнула. – Мое новое платье!» Она проворно встала, но тут же снова упала в грязь. Она подумала, что вот так просто и пропадают хорошенькие девушки в лесу – подвернула ногу на ночь глядя и сидишь, как привязанный козленок на веревочке. Ждешь, кто ж тебя первый съест.

Чтобы наша встреча выглядела естественной, я появился из-за поворота, небрежно неся пилу на плече. Она как раз подняла лицо к небу и зло выдохнула, белое облачко пара напомнило мне, что она, должно быть, прилично замерзла. Адель обернулась на звук моих хлюпающих по воде шагов и первой ее реакцией была радость, смешанная с облегчением.

Но когда присмотрелась внимательнее к неясному силуэту, то поняла, что поспешила с выводами. Она увидела неясные очертания мужчины вполне внушительных размеров, в темном плаще и кожаных сапогах, да еще с опасной штуковиной на плече. И лицо было скрыто капюшоном. Адель была в этих краях недавно, но точно знала, что я не местный – она не встречала никого похожего ни в церкви, ни на ярмарке.

Она внимательно следила за моим приближением, пытаясь определить, опасен ли я. Но потом она мечтательно засмотрелась на мои широкие плечи и высокий рост, что вызвало у меня ухмылку. Что ж, это будет просто.

Адель уговаривала себя, что все будет хорошо, а потом начинала вспоминать приемы самообороны на всякий случай. Она их знала?

Потом отвернулась, сцепив нежные пальцы, пытаясь прийти в себя от волнения. Она не знала, что сулит ей наша встреча, но в ее голове один за одним рождались образы, навеянными теми приключенческими и любовными романами, которые она читала в неприличных количествах. Среди них попадались и научные труды по истории, ботанике, медицине, даже о строении небесных тел, что было сюрпризом для меня. Сознание этой девушки было похоже на витраж: она смотрела на мир то сквозь прозрачное стекло реальности, то сквозь сказочные разноцветные стеклышки мира фантазии.

Адель ждала, когда я подойду, предусмотрительно нащупала на поясе тонкий клинок и как бы невзначай положила на него руку под плащом. Такая реакция отрезвила меня, я почувствовал даже уважение к ней – она была на редкость благоразумна. Однако секундой позже она вдруг внутренне успокоилась, решив, что солдат с пилой – это лучшее предложение судьбы для нее на сегодняшний вечер. Да что ж такое! Чехарда ее эмоций сбивала с толку, лишая возможности выработать стратегию поведения с ней. Ну да ладно, проведу разведку боем.

Я спокойно подошел к девушке и поклонился, заглянув в ее лицо. Она подняла на меня свои глаза, и я лишился дара речи. Большие карие, почти зеленые в окружении густых темных ресниц, они смотрели на меня оценивающе, с вызовом и надеждой одновременно. В их глубине таился целый мир, полный загадок и тайн. Смелость, смешанная с нежностью, решительность и желание быть защищенной, надежда на лучшее и след понесенных утрат. Словно это она, а не я, прожила долгую-долгую жизнь. Ее длинные золотистые волосы растрепались и несколько прядей мокрыми лентами висели вдоль бледного лица. Овал лица был правильным, с высокими скулами, носик точеный, а слегка полноватые губы были нежны, однако сжаты в упрямую линию. Адель была невероятно красива, да к тому же смела и нет так наивна, как мне бы хотелось! Я удивился: как другие не замечают ее исключительности?

– Мадемуазель, меня зовут Прайм Ван Пайер. Могу ли я предложить свою помощь? Мне кажется, что она вам не помешает, – сказал я, приходя в себя от потрясения.

Струйки холодного дождя стекали по ее лицу, на котором застыло престранное выражение. Она хотела заглянуть в мои глаза, чтобы составить мнение обо мне, но, не имея возможности это сделать из-за низко надвинутого капюшона, быстро окинула меня взглядом и безошибочно определила, что я опасен. Ее напугала не физическая сила или странный наряд, нет. Она обладала мощной интуицией и докопалась до сути, не впадая в романтические бредни. Она предположила, что я военный или моряк, ощутив властность, которая от меня исходила. Внутри ее боролись противоречивые чувства – она хотела выбраться из грязи и попасть домой целой и невредимой, только вот получится ли так, если я возьму ее на руки? Мне самому хотелось бы знать ответ на этот вопрос – я еще не вполне успокоился после охоты.

А холодный дождь уже промочил ее до нитки, это было видно по всей ее одежде. Так, еще пару минут, и я потеряю ее в расцвете лет. А меня это не устраивало. Поэтому начал действовать, включив все свое обаяние.

– Мадемуазель, не отрицайте, что ваше положение не оставляет места для отказа. Я буду счастлив помочь вам добраться домой до того момента, как вы окажетесь по пояс в холодной воде, – сказал я ей, вежливо поклонившись. Хотелось как можно быстрее получить ее согласие и поднять с раскисшей от ливня земли.

«Что за голос! Это вообще ни в какие рамки не лезет! Он просто нереален! Почему я его раньше не видела?» – промелькнуло в ее голове. Она выпрямила спину, и внезапная боль пронзила ее ногу. Я наблюдал, как ее большие глаза наполняются слезами. На это можно смотреть бесконечно. Она попыталась заглянуть в мои глаза и вдруг испугалась той власти, под которую попадала, находясь рядом со мной. Но резкий порыв ветра ударил по верхушкам деревьев. Это отвлекло ее, выветрив из головы пару пунктов о приличии. «Будь что будет! Мне самой домой не добраться!»

– Мадемуазель, хоть я так и не дождался ответа, я считаю своим долгом выручить вас из беды! – сказал я, осторожно поднимая ее с земли.

Девушка с легким вызовом вскинула бровь, метнув на меня оценивающий взгляд. Это мне очень понравилось.

– Буду очень вам благодарна! – сказала она наконец-то, пытаясь скрыть свое смущение, смешанное с радостью. Я прижал Адель к себе максимально осторожно, еще раз поразившись ее хрупкости. Ее сумку с покупками перебросил через плечо. «Он же весь испачкается!»– подумала Адель, пробуя пристроить ногу поудобнее, чтобы меньше болела. Она пару раз охнула, но потом с достоинство сказала:

– Раз вы мне помогаете, за что я вам весьма благодарна, то позвольте и мне вам помочь.

Меня позабавила ее попытка сохранить свое достоинство, даже будучи мокрой, грязной и беспомощной. Улыбнувшись, я вручил ей свою пилу. Раз она пытается быть на равных со мной – пожалуйста, это даже забавно!

Я с радостью отметил, что общение с ней было нескучным. Она, будучи полностью беспомощной, вела себя так независимо, словно храбрый котенок. Девушка молча прижала пилу к себе и полностью сосредоточилась на этой почетной миссии. Тем более, что эта штука будет надежнее ее тонкого кинжала. Она почувствовала себя спокойнее, и я ощутил, как расслабляется ее тело.

– Я не представилась, извините. Меня зовут Адель де Ламбрини. Я живу в доме, вон на том холме. – Адель показала подбородком в сторону своего дома, тщетно пытаясь не стучать зубами.

Тут я понял, что в придачу в холодному дождю она еще и прислонилась к моей ледяной одежде. Пришлось аккуратно отодвинуть ее от себя, чтобы не остудить еще больше. Она успела мельком глянуть на мой наряд и теперь снова металась в предположениях. «Дворянин? Немец? Он определенно образован и воспитан наилучшим образом. Что он забыл в этом городе?»

Адель, внешне казалась совершенно отрешенной, но внутри ее сердца бушевал настоящий ураган эмоций. Она отчаянно боялась быть такой уязвимой в руках незнакомца, затем она вспоминала мой голос и уговаривала себя, что все окончится хорошо. Ее желания и эмоции мелькали так быстро, что я еле улавливал их суть и направление. Я даже украдкой поглядывал на нее, потому что меня поражало ее самообладание – такая спокойная внешне и такая страстная внутри. Если бы я не слышал ее мысли, то мог бы подумать, что она практически спит.

Пару минут мы продвигались молча, я «слушал», вдруг она снова вспомнит тот пугающий эпизод из ее прошлого? Адель тем временем маялась от молчания, желала заговорить со мной, но не знала, стоит ли. А вдруг это будет ошибкой? Она еще крепче обняла пилу, а я просил небо, чтобы она не порезалась об острые зубья, иначе я могу не совладать с собой, если выступит хотя бы одна капля крови на ее руках. Но любопытство пересилило смущение, и она все-таки решила заговорить со мной.

– Надеюсь, сударь, что вы не очень устали? – сказала она, слегка стуча зубами от холода. – Моя матушка щедро отблагодарит вас за помощь, – добавила она негромко.

Но я только улыбнулся и кивнул головой, тем временем думая, как вызвать у нее нужные мне воспоминания. В крайнем случае, можно применить гипноз или просто спросить у нее практически напрямую.

– А где, позвольте спросить, ваша лошадь? Или вы шли домой пешком? – спросил я ее.

– Лошадь убежала… – сказала она неуверенно, думая как же объяснить, чего та испугалась.

Она запретила себе вспоминать о том инциденте в амбаре, просто захлопнула мысли «на замок», чтобы подумать об этом позже. Она вздохнула и неуверенно ответила:

– Знаете, мой конь просто не объезжен как следует. Он испугался… чего-то, скинул меня на землю и теперь, надеюсь, бредет домой…

– Да, такое часто случается с необъезженными лошадьми, – сказал я, пытаясь скрыть свою досаду от того, что мне не удалось хоть что-нибудь узнать. Ну, ничего, есть еще масса приемов вытащить из ее воспоминаний то, что меня интересует.

Прагматично строя планы, я почему-то украдкой посматривал на нее. Просто не мог оторвать взгляда от капелек дождя, дрожавших на кончиках ее ресниц, от тонких нежных рук, ее мокрых волос, которые обрамляли прекрасное лицо. Интересно, а она любила кого-то? Ее сердце свободно? Меня вдруг взволновал этот вопрос. Я же не знал на собственном опыте, как это происходит. А она знала? Жила ли когда-нибудь в ее сердце любовь?

«Лаванда, фрезия, бугенвиллея?» – гадала тем временем Адель, пытаясь определить, чем же от меня пахнет. Теперь она увлеклась моим привлекательным запахом. Было смешно видеть, с каким целомудренным видом она полулежала на моих руках, и читать ее полные восторга мысли.

Она была крайне смущена и заинтригована, пытаясь найти рациональное объяснение такой реакции на меня. Перебрав много вариантов, она интуитивно нашла успокоивший ее ответ. Решила, что я напоминаю ей о погибшем брате и отце. И тут, одним коротким всплеском, память вернула воспоминания о том дне, который она хотела бы забыть.

Она снова вздохнула и с горечью думала о том, как местный священник отказался хоронить отца и брата на местном кладбище, потому что их нашли в Проклятом Урочище. А там водилась нечистая сила и всякий, кто ходил туда, считался ведьмаком. Местные жители неизменно придумывали все больше небылиц про это место. Вокруг того Урочища находили мертвых птиц, лисиц и других лесных животных. Все это, по представлениям местных, считалось следствием колдовства. А ее папа и старший брат Жан были другого мнения. Они считали, что животные отравлены неизвестной субстанцией, которая, словно пары невидимого эфира, расточалась над землей в том месте. Ее отец всегда докапывался до сути вещей. Поэтому однажды взял свои приборы для исследования и ушел с Жаном якобы на охоту в тот день, когда она увидела бледного незнакомца в амбаре. Адель вспомнила, как смотрела на их удаляющиеся фигуры и плакала от того, что ей никто не поверил, когда она рассказала об опасном чужаке. Если бы она знала, что видит их в последний раз…

Через двое суток их нашли.

Так Адель наполовину осиротела, но это было не главное. На шее Жана мама нашла две раны, и он выглядел сильно исхудавшим. У отца шея была сломана, а на спине, словно от удара лапы медведя, зияли три глубоких раны. Она все это тщательно скрыла, похоронила мужа и сына под раскидистым кленом возле реки, и в страхе они покинули те места.

Я стал внимательнее вслушиваться в ее воспоминания. Некоторые события из моего прошлого всплыли в памяти. Жан, судя по всему, погиб от нападения моего сородича, а отец от нападения оборотня. Меня это обеспокоило, потому что, судя по ее воспоминаниям, это было не так далеко отсюда по меркам вампиров и оборотней. Мы измеряли расстояние континентами и время – десятилетиями, а это нападение произошло всего год назад.

Мы временами обнаруживали стаи оборотней и все силы бросали на то, чтобы выследить и уничтожить их, потому что их количество за пару лет могло возрастать в разы. А потом они нападали на нас, то по одному, то всей стаей. Поэтому, как только они появлялись на наших территориях – даже прекращались междоусобные войны между кланами, и мы прилагали максимум усилий для их уничтожения.

Когда мы выбрались из влажной долины, нас ожидал крутой подъем в гору. Учитывая дождь, это было непростой задачей. Для смертного. Я уверено зашагал вверх, не сбавляя темпа. Потому что девушка уже сильно продрогла, и не нужно было вдыхать ее запах, чтобы определить переохлаждение. Но она, казалось, совсем этого не замечала.

Девушка неловко пыталась плотнее закутаться в мокрый плащ и дрожала, неосознанно стремясь крепче прижаться ко мне. Она совершенно точно знала, что ни за что просто так меня не отпустит. И уже достаточно долго перебирала возможные вопросы и полные достоинства фразы, которыми надеялась продолжить наше знакомство. Больше всего на свете она не боялась заболеть и умереть от горячки. Нет. Она боялась, что я уйду и она больше никогда не увидит меня. Юная особа даже решила придумать какую-то причину, чтобы пригласить меня на ужин. Но боялась, что ее мама не допустит этого. Как снова заговорить, она не знала, хотя очень хотела услышать мой голос. Я бы рассказал ей, сколько раз этот бархатный голос давал приказ на уничтожение… А пока что мы продвигались к дому в полной тишине, которую только разбавляло мерное хлюпанье моих сапог по вязкой грязи.

Адель очень хотела посмотреть наверх, но ей мешала выбранная тактика отчужденности. И это было мудро с ее стороны, хотя ей очень хотелось увидеть мое лицо. Я для верности немного повернул голову в сторону. Чего только люди не думали, глядя на меня. Лидировали суеверный страх и подозрения в причастности к нечистой силе. А мне не хотелось, чтобы она снова испугалась. И почему меня это волнует? Мне не стоило и дальше ею очаровываться, потому что в таком случае мне будет труднее… выполнить требование закона.

Но она была такой ранимой и светлой, наблюдательной и мечтательной одновременно! Я словно окунулся в неведомый доселе мир. Более светлый, словно раскрашенный витраж в солнечный день и, к тому же, неразбавленно-чистый. Я не хотел потерять ее. И определено не хотел убивать.

Обнаружить такое стремление в себе мне было само по себе обнадеживающе. Невероятно, но за какой-то час общения с Адель я почувствовал такой прогресс на пути к внутренней свободе, что от этого открытия неосознанно остановился.

Чтобы не терзать свое сердце тяжелыми воспоминаниями, Адель волевым усилием заставила себя думать о чем-нибудь приятном. Например о том, как снова со мной заговорить.

– Вам, наверное, тяжело? – виновато спросила Адель, пытаясь заглянуть мне в глаза. Она по-своему восприняла мою внезапную остановку.

В ответ только неопределенно пожал плечами и продолжил путь. Моя молчаливость сбивала ее с толку, так как по правилам вежливости следовало нагородить ей пару десятков витиеватых фраз. Я и не против, но для этого нужно было вдохнуть воздух и, соответственно, ее запах. А я решил пока что оставить ее в живых.

Девушка подумала, что я не совсем доволен тем, что посреди ночи приходится тащить незнакомку неизвестно куда. Адель вдруг забеспокоилась, что до дома осталось всего ничего. Воспоминание о доме родило его образ в ее сознании. Двухэтажное здание с большими окнами я узнал сразу. Когда я приехал сюда, то думал купить этот пустующий особняк. Но он стоял слишком близко к дороге, а мне не хотелось часто пересекаться с местными жителями. Поэтому я приобрел более ветхое и непрезентабельное строение выше, в горах.

* * *

Последние метры до дома мы преодолели легко, хотя дождь еще больше усилился. Дом уютно располагался на холме, откуда открывался великолепный вид на море. Раскидистые ветви двух старых вязов, должно быть, отлично закрывали дом от полуденного солнца во время летней жары. А по фронтону каменного здания протянулись толстые виноградные плети, перепутанные с лианами бугенвиллеи и капсиса, образуя сплошной зеленый ковер, и доставали до оранжевой черепицы крыши, оставив в покое только окна. Новые хозяева хорошо потрудились над садом и лужайкой. Даже сейчас было видно, что садовник у них прекрасный. Хотя чувствовалось, что этот дом еще не обжит как следует – холодные камни стен и бревна перекрытий хранили давний холод, накопленный за пару лет запустения.

Внутри дома Адель билось пять сердец, а в камине ярко горел огонь. Отлично! Забота родных и тепло домашнего очага – это было все, что сейчас нужно Адель. Я уверенно постучал в дверь и служанка Адель, Жанна, торопливо побежала к дверям и резко их распахнула.

– Ох, госпожа! Что с вами случилось? Вы же должны были заночевать в доме госпожи Чанианни! – сказала она с ужасом, рассматривая бледную Адель, лежащую у меня на руках.

«Да, и слушать в двадцатый раз историю ее трагической любви… Лучше уж я поползу домой сквозь бурю и снег!» – подумала Адель.

– Добрый вечер! Вы позволите мне занести девушку внутрь? – спросил я терпеливо. – Желательно в комнату, где растоплен камин.

– Да-да! Конечно! Идите за мной, – сказала Жанна, уводя меня внутрь дома. – Как же вы так, госпожа? Должно быть очень замерзли, да? А где Уголек?

Но Адель не реагировала на причитание суетливой служанки. Она безучастно смотрела перед собой и думала о том, что вот и все, мы пришли – больше она меня никогда не увидит. Я уйду по своим дровосечьим делам, а она с горя уйдет в монастырь. Уголки ее губ поползли вниз и она украдкой вздохнула. Я решительно занес ее в гостиную, ловя восхищение служанки от такой романтической картины.

В комнате было просторно, обстановка была небогатой. На стенах висели портреты чужой семьи и старинные гобелены со сценами охоты на оленей. Мебель была довольно грубой, но зато крепкой. Видимо, новые хозяева ничего не стали менять или не могли себе этого позволить. Было видно, что в этот небогатый дом хозяева принесли остатки былой роскошной жизни – серебряные канделябры и посуда выглядели нелепо на деревенском столе, застеленном, однако, дорогой скатертью.

На шум, который подняла Жанна, сбежались все слуги, и спустилась со второго этажа мать Адель Катарина – немолодая уже женщина, когда-то очень миловидная. Но время и пережитое горе добавили седины в ее каштановые волосы, а тонкая линия губ говорила о строгом и скупом на эмоции характере. Юркие карие глаза смотрели оценивающе. Она успела прикинуть, что я гожусь в женихи, так что со мной следует быть повежливей, а само «героическое спасение» ее дочери можно раздуть до намерений жениться. Буду я свататься или нет, не важно – это добавит очков Адели как невесте. Ведь у дочки бургомистра целых четыре жениха и весь город это обсуждает, считая ее самой завидной невестой. Но только Катарина была уверена, что ее строптивая дочь будет снова вставлять ей палки в колеса и протестовать. И это произойдет только в том случае, если Адель выживет после такого пренеприятного инцидента. Но, мечтать было некогда, нужно было действовать. Так, у нее явно «пунктик» относительно женихов. И никакого беспокойства по поводу здоровья дочери, только глухое раздражение: «эта девчонка снова нашла неприятности!» Она попыталась унять раздражение и коротко сказала:

– Сюда, пожалуйста! – указала она на лестницу, ведущую на второй этаж. Я поднялся вслед за ней и вошел в просторную комнату, видимо, спальню Адель, в которой увидел низкую кушетку у камина, застеленную медвежьей шкурой, грубую кровать с белым балдахином, незаконченное вышивание, лук и стрелы, арбалет, рисунки, развешанные на каменных стенах, и пару стопок книг на небольшом столике у окна. Жанна торопливо кинула в камин два полена, и я осторожно положил девушку на кушетку. В комнату занесли несколько подсвечников, и стало намного светлее.

Адель настолько замерзла, что с трудом распрямилась, а ее зубы продолжали стучать от холода. Она во все глаза смотрела на меня, пытаясь разглядеть мое лицо, ведь оно было практически скрыто под капюшоном.

Она все еще с чувством обнимала мокрую, холодную пилу. Думала, что как только отдаст ее – все, я исчезну из ее жизни. Смешная девчонка, в твоих интересах чтобы именно так и произошло!

– Сударыня, вы позвольте забрать у вас это? – сказал я, опустившись около ее кушетки на одно колено. Я потянул пилу на себя, но Адель не отпускала.

– Руки… простите, но я совсем не могу пошевелить пальцами… – прошептала она смущенно, на ее щеках появился намек на долгожданный румянец, который говорил мне, что пора убираться отсюда как можно быстрее.

– Помогите, пожалуйста, – сказала она и устало положила голову на кушетку.

«Какой же он необычный. Мужественный, воинственный и такой… живой. Никогда такого не встречала. Интересно, а характер у него такой же суровый, как его внешний вид? Хотя видно, что в нем борется милосердие и долг. И отчего так бьется сердце, когда он рядом? Нужно об этом подумать». Я с трудом верил. Больше ничего? Ни страха, ни темных желаний? Она действительно так чиста, как мне показалось? Я с некоторым благоговением дотронулся до окоченевших пальцев, стараясь как можно осторожнее их разогнуть. Внезапно меня словно ударило: светлая молния прошла через руки в самое сердце и растворилось в моем естестве, навсегда изменив его. Я пораженный, замер, не зная, как быть дальше. Адель почувствовала то же самое и сейчас растерянно смотрела на меня, пытаясь понять, что же это такое случилось только что между нами.

Не знаю, как она, но меня словно пригвоздили к этому месту. Пораженный произошедшим, я застыл, глядя на нее. Она смотрела на меня с таким же удивлением, как и я, изучая меня. Ее удивило внезапное взаимное притяжение, которое появилось между нами. Словно сердца, естество каждого из нас, потянулись друг к другу против нашей воли. Я знал, что это такое, тысячи раз наблюдал у других – как у людей, так и у вампиров, только со мной такое было впервые.

И я знал, что есть возможность остановить это, пока это безумие не поглотило нас полностью. Я понял, что мне нужно срочно уходить из этого дома, уходить из этой страны, куда глаза глядят. Потому что вампир может полюбить только один раз. Так уж мы устроены. А влюбится в Адель означало катастрофу для обоих – я либо превращусь в отшельника, когда моя любовь умрет вместе со смертной девушкой, либо она превратиться в монстра, как и я, убивая людей ради крови. Я сломаю ее жизнь или она мою. Что я могу дать ей? Дом? Семью? Детей? Нет, это невозможно. Так что я должен исчезнуть. Я с сожалением посмотрел на эту необычную человеческую девушку, запоминая до мелочей ее прекрасное лицо, линию рта, изгиб бровей и такие удивительные глаза – они завораживали меня сильнее, чем яркие ночные звезды.

А тем временем кровь Адель стала нагреваться у огня. Мои глаза безошибочно нашли то место, где она кружилась максимально близко к коже. Тело неосознанно подалось вперед, а ноздри хищно раздулись. Адель испугалась, почувствовав опасность, которая исходила от меня. Я не совсем понял, почему это так неприятно задело меня. Я готов был сделать что угодно, чтобы она не теряла доверия ко мне. Я растерялся и сделал первое, что пришло в голову – снял капюшон и поднял на нее глаза, слегка улыбнувшись. Это могло бы расслабить ее, вызвать некоторое доверие ко мне. «Ну, давай же, не бойся меня…» – думал я, отчаянно расточая обаяние вокруг себя, словно пушистый котенок.

Но ее глаза расширились, рот приоткрылся от удивления, и она забыла, как дышать. Ее поразило, казалось, все. Она удивилась длинной золотой косе, длинным ресницам, высоким скулам и идеальным чертам лица, мертвенной бледности и сдержанности, и внутреннему контролю. Но больше всего ее заинтересовали мои неестественно светлые глаза, которые, по ее мнению, смотрели на мир предельно трезво. Я спокойно дал себя рассмотреть, с болью думая о том, что сейчас любопытство сменится влечением – и все. Так было много раз. Я с грустью ожидал этого. Но она снова удивила меня – с легкостью прошла сквозь маскировочную мишуру и увидела меня настоящего. Ей показалось, что мне очень много лет, не смотря на мою кажущуюся молодость. Ей не понравилось мое мудрое сожаление во взгляде. «Так смотрят на мир глубокие старики. Это так… неправильно. Я чувствую… как это сказать… отпечаток древности в нем. Как же это может быть? Опять я нафантазировала непонятно что! Слышал бы меня отец. Всегда говорил, что я вижу то, что другие не видят».

Я невольно отшатнулся от нее. Мне пора было уходить, только осталось узнать то, что мне было нужно и исчезнуть из ее жизни. Я знал, что нужно сделать. Служанка как раз занималась тем, что готовила постель, а мать на первом этаже кричала на кухарку, которая не слишком проворно готовила лечебное притирание для Адель. Удачный момент!

Адель все еще смотрела на меня. Или сейчас, или никогда! Я посмотрел в ее глаза, пытаясь подчинить ее волю своей, применяя технику быстрого гипноза.

– Ты засыпаешь, тело расслабляется, но твое сознание ясное как никогда, ты сейчас вспомнишь тот день, когда ты видела бледного незнакомца в амбаре, опишешь мне его, а потом все забудешь, – сказал я ей по-французски. Адель удивленно кивнула головой – на нее уже воздействовал гипноз, и она должна была расслабиться, даря мне свои воспоминания. Я хищно улыбнулся. Но вдруг произошло то, чего я никак не ожидал – Адель одним взглядом окинула мою бледную кожу, хищную улыбку, красивое лицо и тихо вскрикнула, теряя сознание от испуга. В ее памяти я успел увидеть скомканное воспоминание, которое она изо всех сил пыталась забыть. Вот она, младше на год, идет в амбар, чтобы откопать в сене спрятанный от мамы арбалет, подаренный старшим братом. У нее были четкие планы сегодня попасть хотя бы в ствол старой яблони, на которой висела самодельная мишень. Под ногами зеленая сочная трава, поет малиновка в саду, и у нее впереди прекрасный день, полный забот и приключений. Вот она забегает через широкие ворота в просторный деревянный амбар, сквозь дощатые стены которого мягко светит утреннее солнце. Странно, но там никого – обычно куры и утки копошатся здесь в соломе, попробуй только выгнать – набегут снова! Адель пожала плечами и достала из тайника арбалет, любуясь его смертоносным изяществом. Она вскакивает на ноги, прикладывает его к плечу, как учил ее брат, и целится в бочку с водой. Ей так хочется выстрелить! Но есть ли смысл портить бочку? Лучше выстрелить в крепкую балку под крышей – она точно не сломается. Она наводит арбалет на балку и ее взгляд вдруг фокусируется на неясной мужской фигуре, которая сидит под самой крышей. Юная Адель только успела открыть рот от удивления, а незнакомец, с невероятно бледным и красивым лицом, улыбнулся ей… так плотоядно, как хищник. Она мельком заметила его поношенную одежду и измученный, загнанный вид.

Я всмотрелся в его лицо и узнал! Это был Озахар, древний египетский вампир – моя правая рука! Он выглядел так, словно в бегах не первый месяц, судя по его одежде. От кого он прятался? Что, вообще, делал в… а где это произошло? Что вообще происходит в мире бессмертных? Чтобы согнать Озахара с насиженного места, нужно было его очень напугать, а это было практически невозможно! И все. Дальше она потеряла сознание и унесла смутный образ нужного мне вампира в небытие.

Все это произошло за пару секунд. Голова Адель упала на кушетку и дыхание практически пропало.

Я боялся еще раз прикоснуться к ней – я и так уже навредил ей. Неизвестно чем откликнется это эмоциональное потрясение. Но Адель нужно было привести в сознание и лучше мне не присутствовать при этом. Мне нужно уходить…

На счастье Катарина вернулась в комнату с подносом, на котором стояла чашка с каким-то варевом. Я искренне надеялся, что это поможет Адель задержаться на этом свете подольше. Наши судьбы должны разминутся в этом месте навсегда.

– Катарина, мне кажется, что Адель без чувств, – сказал я печально. Понимая, что пора уходить.

Я встал и отошел к камину, уступая место женщинам, понимая, что мне следует уйти как раз тогда, когда я меньше всего этого хочу.

– Да что же это такое? Как же я ей помогу? – спросила Катарина чуть не плача.

– Кровь! Ей нужно срочно пустить кровь! – сказала перепуганная Жанна. – Госпожа, это всегда помогает! Помните, у меня была простуда, так это просто вернуло меня с того света, клянусь вам!

Только не это! Не хватало еще ее лишить приличной порции крови! При мне…

– Простите, сударыня. Я могу предложить более быстрый способ? – спросил я Катарину. – Он менее болезненный и не менее эффективный.

Катарина посмотрела на меня так, словно только что вспомнила о моем присутствии. Она разрывалась между правилами приличия и желанием побыстрее выставить меня за дверь.

– Я учился у известного доктора Измаила Буганди. Он в таких случаях применял одно простое средство… – сказал я, гадая, знает ли она, что этот доктор жил триста лет назад в Сирии и учился у меня? Надеюсь, что нет.

– Да-да, конечно же, – решилась наконец-то Катарина, на которую произвело неизгладимое впечатление такое загадочное имя.

Я подошел к Адель, оставив злополучную пилу у камина, убрал со столика кружку с притиранием и сказал:

– Принесите простой воды, пожалуйста!

– Жанна, ты слышала? Быстро беги на кухню! – приказала Катарина, беспокойно поглядывая на бледную дочь.

Я осторожно положил свои руки на ее изящные уши и стал растирать их, комментируя свои действия Катарине:

– Видите ли, у нее простой обморок и чтобы привести ее в чувство достаточно вот так растирать уши.

К тому же у нее сильный жар. Советую вам перенести ее на кровать, подальше от открытого огня и давать ей много пить. Не давайте жирную пищу, сосредоточьтесь на крупах и овощах. Поморите ее голодом день, потом дайте отвар ромашки…

Я молол эту чепуху для Катарины, а сам не мог рационально думать от того, что прикоснулся к Адель. Обе ладони гудели от непонятного жара, который разогрел мои ледяные руки и поднимался все выше, к сердцу. Я даже посмотрел на них, чтобы убедиться, что они не охвачены пламенем.

Тем временем сознание Адель стало мерцать, и она стала приходить в себя, сделав вздох, не обращая внимания на резкую боль в горле. Я заворожено смотрел на нее, желая только одного – чтобы она могла открыть свои удивительные глаза, и я мог в них заглянуть. Однако она лежала с закрытыми глазами, что разочаровало меня. Адель наслаждалась холодом, который помогал ей прийти в себя, и прикидывала, что же это мама положила ей на голову? Где взяла лед в это время года?

Ей стало интересно, и она наконец-то открыла свои глаза. Она увидела меня, склонившегося над ней, и поняла, что целительный лед – это мои ладони и от удивления открыла рот. Она с напряжением всматривалась в мое лицо, боясь снова увидеть сходство с Озахиром. «Мне это только показалось. Наверное, это из-за горячки. Да уж, богатая фантазия – сущее наказание», – подумала она и снова закрыла глаза, стыдясь своей недавней реакции. «А она забавная!» – подумал я и слегка улыбнулся, поднимаясь на ноги.

Катарина же тем временем снова разрывалась между желанием загнать как можно быстрее дочку в постель и между правилами приличия, на которые уйдут драгоценные минуты времени, так необходимые сейчас Адель для выздоровления. Поэтому я решил ускорить процесс.

Плавно поклонившись, как было принято в этом времени, произнес:

– Прошу прощения за вторжение в ваш дом. Меня зовут Прайм Ван Пайер. Я нашел вашу дочь в городском предместье…

– Адель, – неосознанно уточнила Катарина.

– Я нашел Адель случайно, в лесу, когда возвращался к себе из города. Она повредила ногу, и я не смог пройти мимо, не оказав ей помощь…

Адель не на шутку разозлилась. «Он сейчас уйдет и все! Ведь такая заурядная девушка, как я, не может его заинтересовать. Он такой необычный, зачем я ему? Мама сейчас распустит перед ним перья. Бьюсь об заклад, что потащит его в винный погреб». Опять она удивила меня, потому что была, как никогда, права.

– Я благодарна вам, сударь, за помощь. Всегда будем рады видеть вас в нашем доме! И я прошу вас принять в знак благодарности бутылку нашего лучшего вина.

«Хоть какая-то польза будет от него. Может, потом купит парочку ящиков у меня?»

Хотя она мысленно пожелала, чтобы я моментально растворился в воздухе, потому что наконец-то разглядела как следует. Я попал в разряд ненадежных из-за необычного, для таких мест, вида. Она хотела оградить единственную дочь от всего потенциально опасного – хватит с нее потерь. Я мельком взглянул на Адель, в глазах которой я прочитал отчаяние. И в мыслях тоже.

«О нет! Что он про меня подумает? После общения с моей матушкой он будет обходить наш дом десятой дорогой! И я пропаду в ненавистном замужестве как птичка в силках! Ненавижу эту Испанию! Ненавижу эти порядки!» – подумала Адель, со злостью глядя в потолок.

Насколько я понял, единственным шансом обеспечить будущее Адель было выгодное замужество. Потому что ее главным капиталом была красота и юность. Виноградники не приносили большого дохода. Средств от продажи вина едва хватало на скромное существование. Вдова была не очень искусна в коммерции. Она еще как-то поддерживала семью на плаву за счет продажи фамильных драгоценностей. Время шло, дочь не молодела, и Катарина дала себе слово выдать Адель замуж как можно быстрее, не важно, за кого. Да, а мнение девушки, конечно же, никто не спрашивал.

Я еще раз быстро взглянул на Адель. Темп ее сердцебиения усилился, и я кожей чувствовал неестественный жар ее тела. Состав крови изменился, а значит и запах. Он стал тяжелее, с неприятными нотками. Что ничуть не сделало мою боль в горле меньше.

Если лихорадка не спадет к утру, то позовут местного лекаря, от «усилий» которого погибало больше пациентов, чем от болезней. Но меня это не устраивало. Я только ее нашел и не собирался терять!

– Покорно благодарю, сударыня! Но я вынужден отказаться. Я не пью вино.

Катарина потеряла ко мне коммерческий интерес, хотя пару непристойных мыслей у нее промелькнуло.

– Мадам, я вынужден покинуть вас, – сказал я с поклоном.

– О нет, сударь! Ну куда же вы пойдете в такой дождь, да еще и ночью! – горячо сказала Адель, привстав на локте. Ее глаза горели лихорадочным блеском, но она попыталась дружелюбно улыбнуться.

В ее мыслях уже царил полный бардак. Она то жалела, что умрет, то радовалась, что не выйдет за Джакоба замуж в связи с этим. Потом горевала, что не увидит Венецию. Потом жалела, что не проедется на верблюде и не увидит Сахару своими глазами. Но самое главное – она не узнает меня. Не разгадает мои тайны, не растопит мою сдержанность, не увидит, как мой контроль рухнет к ее ногам. Я наклонил голову на бок, изучая ее. Интересно, а сможет ли она принять меня таким, каков я есть?

С мыслью о несправедливости судьбы она упала на кушетку и ее сознание стало ускользать. Ей бы развязать корсет, чтобы она могла дышать! Но вместо этого служанка только накрыла ее теплой шкурой! Это при лихорадке и возле камина! Это будет глупая и бессмысленная стотысячная смерть, виденная мною. Но я был с ней не согласен!

Все, что я мог сделать сейчас, – это поклониться им обоим и уйти. На дворе было темно, и вода была повсюду. Мне почему-то было трудно сделать шаг наружу. Словно что-то тянуло меня назад. Я не привык к такому и со злостью переступил порог. Еще примерно минуту я вышагивал вверх по склону. Когда дом скрылся из виду, помчался через потоки воды к себе, наверх, доказывая себе свою свободу.

Но мои мысли сами возвращались к Адель. Я снова безуспешно попытался выкинуть ее из головы – знал ее не более трех часов, а она вторгалась в мое сознание вновь и вновь.

В моем доме было темно и тихо, как всегда. Я поставил пилу в угол и замер посреди комнаты, пытаясь осмыслить все перемены, которые произошли сегодня. И был поражен.

Я был уверен, что в моей жизни произошло все, что только могло произойти: слава, преданность, злоключения, победы – бесконечные победы, богатство, знания, поражения. И в некоторой степени ожидал заката своего существования. Но я был растерян и удивлен.

Не ароматом крови Адель, который был прекраснее все известных мне запахов. Не тем, что внезапно стал чувствовать вообще. Нет. Меня удивило осознание того факта, что смысл моего существования сейчас лежал с температурой в паре миль от того места, на котором я стоял. Как будто часть моей сущности отделилась от меня и стала самостоятельно существовать, призывая соединиться вновь. И то, что я стою здесь, а она практически умирает там, казалось мне нелогичным и большим промахом с моей стороны.

Я замер на месте и не знаю, сколько так простоял, но когда очнулся, то поклялся себе вылечить Адель и оберегать ее как самое дорогое, что есть у меня.

г. Калелья, апрель 1345 г.

Сегодня с утра было солнечно. Такие дни были для меня днями восполнения сил. Ночью, по старой привычке, я немного поиграл с животным, чтобы в крови было много адреналина – так кровь была вкуснее. После удачной охоты вернулся к усадьбе Адель. Я нашел место, из которого мог безопасно наблюдать за ней. Примерно в сотне метров от усадьбы гора круто шла вверх, и я привычно стоял за большой сосной на ее склоне. Дом был передо мной словно на ладони, а особенно – заветное окно.

Возле большого окна сидела Адель, исхудавшая и с синяками под глазами. Первый месяц, проведенный на пороге жизни и смерти, сделал ее мудрее и старше. Второй месяц, во время которого она восстанавливала свое здоровье, дал ей много времени для размышлений. Ее разум стал более прагматичным, словно она осознала суровые правила реальной жизни. Она поняла, что уйти из этого мира так же просто, как и попасть в него, но бессмысленно проживать отрезок времени между этими двумя событиями она не желала: слишком много всего неизвестного, манящего и стоящего изучения. Третий месяц она мечтала.

Сегодня, в это прекрасное апрельское утро воздух был как никогда невесом, и напоен запахом просохшей травы. Бугенвиллея только начала цветение, но все равно стена вокруг ее окна была похожа на лиловый ковер.

Адель делала наброски в альбоме, накручивая золотистый локон волос на палец левой руки. Снова и снова она рисовала лица, которое довольно часто видела в лихорадочном бреду: мамы, служанки, лекаря, отца, брата и… мое. Она все никак не могла нарисовать его так, как запомнила – будто я наклонился над ней и заглядываю в глаза.

Потерять осторожность – это вообще не было похоже на меня! Пару раз она открывала глаза, когда я поил ее горькими лекарствами из трав или прикасался к ее векам ледяными пальцами, чтобы проверить зрачки. Боялся, что температура повредит сетчатку. Надеялся, что она в бреду ничего не заметит. Но, оказывается, заметила. И теперь мучается от неизвестности – не могла решить: показалось ей или нет.

Было нетрудно тайком пробираться в ее комнату через окно каждую ночь. Неслышно ступать по комнате в темноте и рассматривать ее содержимое. Множество книг, довольно неплохие рисунки в альбоме. Засушенные травы и незаконченное вышивание. Детский деревянный меч в углу и коллекция минералов, и срисованный из книги атлас исследованных земель, который висел над ее кроватью. Она даже сделала несколько комментариев на полях и разметила маршрут пунктирной линией. Он пролегал через всю Европу и заканчивался на Ближнем Востоке, на фигурке смешного нарисованного верблюда.

И ее мать думала выдать ее за мясника? Она же сбежит от него или сойдет с ума от скуки! Мне нравилось смотреть, как меняются выражения ее лица, когда она спала. Ее сны были похожи на бесконечный рой картинок. Она перескакивала с одного на другое и только под утро могла увидеть четкие сны. Она то хмурилась, то беспокойно вскидывала брови, то недовольно воевала с одеялом, часто бормотала во сне. И главное, что все ее сны полны жизни. Она была переполненная ею и воспринимала все иначе, чем удивляла меня и интриговала.

В медицинских целях мне приходилось вдыхать ее запах несколько раз за ночь. Это было больно и волнующе одновременно. Я ждал этих моментов, хотя и боялся, что не сдержусь. Но с каждым разом становилось все легче и легче. Я определил, что воспаление в легких удалось вылечить, но до полного выздоровления было еще далеко.

Пару раз пришлось пробираться в дом местного лекаря. Этот жирный боров сам был болен. И его недомогания происходили от незнания элементарных правил гигиены. Но мне он был безразличен и нужен только в качестве марионетки. Я внушал ему новый подход к лечению Адель, который исключал кровопускание, применение пиявок и поедание сушеных корешков пиона. А еще приказал ему убедить Катарину совершать с Аделью пешие прогулки или просто отпускать гулять по усадьбе. Умеренная ходьба и свежий воздух помогут быстрей восстановить силы. Приказал исключить из рациона вино и жирное мясо. Катарина изумлялась, но выбора у нее не было, тем более что она видела, как Адель быстро идет на поправку и особенно не возражала против такого новаторского лечения.

Адель потянулась, вскинув руки вверх, и я довольно улыбнулся. Прошло три месяца с того дождливого дня, когда я встретил ее, а мне хотелось быть рядом с ней все больше и больше. Ночи дарили мне радость – я мог быть около нее, однако дни приносили мучении. Я же не мог среди бела дня просто так зайти к ней в дом и проверить состояние ее здоровья или быть рядом в момент кризисов…

Хотя это было ни к чему – со дня на день придет ответ от Аронимуса и придется уехать. Чтобы там ни происходило сейчас во Франции, откуда Адель родом, мне придется пойти и проверить. Я бы уже был там, если бы был уверен, что ее вылечат как следует. Теперь же, видя ее практически здоровой, я был рад и несчастен одновременно – мне пора уходить. Я и так здесь задержался.

Тем временем Адель осторожно поднялась и стала прохаживаться по комнате, негромко напевая любимую песенку местных рыбаков. Наконец-то она перестала резко вскакивать! Я чуть с ума не сошел, когда она однажды потеряла сознание, резко вскочив с кровати. Я кружил по лесу вокруг дома, готовый ринуться внутрь. Эта девчонка старалась выпрыгнуть с кровати при любом удобном случае, абсолютно не думая о последствиях! Она сведет на нет все мои усилия! На шум прибежала служанка, и после небольшого переполоха Адель привели в чувство и снова уложили в кровать.

Она облокотилась на подоконник, выглянув во двор, и я снова мечтательно смотрел на ее совершенное лицо, обрамленное волнистыми волосами, и думал, что неужели я никогда не перестану восхищаться, глядя на нее?

Что же случилось с легендарным Праймом Ван Пайером? Я прятался ото всех и предавался созерцанию женской красоты. Раньше у меня на такое не было ни времени, ни желания. Но теперь… теперь я понимал то легкое безумие, которое столько раз с непониманием наблюдал во влюбленных мужчинах. Помнится, Геродот сказал как-то мне, что любовь – просто добровольное безумие. Тогда я не поверил, но сейчас был согласен – лучше мое состояние словами не описать. Все, что она делала, любой поворот головы или задумчивый взгляд – все приводило меня в восторг. Доставляло трудов держаться на расстоянии. Мне хотелось приблизиться к ней, рассказать о своих чувствах… Но чем больше я восхищался ею, тем больше понимал, что должен просто исчезнуть из ее жизни. Мне пора было идти по следу убийцы ее брата, найти Озахара, узнать, что вообще происходит. Но впервые обязанности перед моим родом померкли на фоне моих чувств к ней. Я вздохнул. Бои и расследования будут потом, а сейчас было время Адель.

Она снова уселась в кресло у окна и подняла с пола приключенческую книгу, а я в предвкушении закрыл глаза. Видеть события этого посредственного произведения ее глазами было удивительно! Она посмеивалась над неудачными частями и полностью переносилась в иллюзорный мир в понравившихся главах. А мне больше всего нравилось, когда она придумывала то, чего не было в книге. У нее получалось замечательно. Я просто диву давался, откуда у нее столько фантазии! Примерно через полчаса ее мысли стали сбивчивыми, и она задремала, прикрыв книгой свои плечи.

Ее дыхание стало ровным и глубоким. Чего только мне это стоило! Я варил у себя дома настои из разных трав, потом пытался напоить, когда она практически не могла глотать из-за тотального воспаления горла. Пить и есть она могла с трудом, и поэтому медленно выздоравливала. Но она так хотела жить!

И я снова ею залюбовался. Немного злился – Адель заснула возле открытого окна, даже не закутавшись в теплый платок. А если снова поднимется температура? Я же только вылечил эту девчонку! А она снова простудится! Я зарычал и со злости пнул ногой камень, который улетел куда-то в центр Калельи. Ах, как жаль, что сейчас в доме полно людей, и мне нельзя туда соваться.

Пока она спала, я снова спорил с собой: разум подсказывал мне не приближаться к ней, не вмешиваться в ее короткую жизнь. Адель была исключительной во всех отношениях, и я искренне желал ей счастья. А потом мне становилось дурно от мысли, что я потеряю ее, если меня не будет рядом. А еще я не смогу находиться вдали от нее. Как же быть? Как поступить с ней? Выкрасть ее и все рассказать? Жениться и увезти? А потом? Что будет потом? Какую жизнь я мог ей предложить? Я был убежден – мне не место в ее жизни и был уверен, что буду следовать за ней инкогнито, оберегая столько времени, сколько это сможет продлиться.

Я не стал ждать ее пробуждения и решил предотвратить новую простуду очень просто – я бросал в ее окно камешки до тех пор, пока ее не разбудил шум. Но я мог и не вмешиваться – в комнату ворвалась ее суматошная служанка, нечаянно стукнув дверью об стену.

– Госпожа, госпожа! Просыпайтесь! Пора собираться на праздник!

Разбуженная Адель спросонья выглядела довольно забавно – надутые губы и взлохмаченные волосы. Она смотрела на Жанну из-под припухших от сна век и думала, почему у Иранского шейха такой противный женский голос? Ее только что разбудили на самом интересном месте – она, приставив кривой ятаган к шее подлого сластолюбца, требовала освободить ее из плена и почему-то у него были желтые глаза.

Но она, к сожалению, видела только Жанну, которая металась по комнате, собирая лучшие вещи для выхода в свет. Адель разочарованно откинула голову на спинку кресла и пару минут размышляла о возможном финале сна. Потом искала вескую причину, чтобы не отправиться на весенний праздник и не находила ее. При этом она прекрасно знала, что обычно девушки и парни идут на праздник парами, а потом, осенью, играют свадьбы. Конечно, матушка выведет ее в лучшем наряде на середину площади и постарается «продать» подороже. Катарина считала, что нужно поспешить в этом вопросе, потому что все приличные женихи могли «закончиться» прямо сегодня вечером. Да и выбор был невелик – прыщавый сын аптекаря, один сынок зажиточного ростовщика, Джакоб не в счет – он успел обручиться с другой девушкой. И все. Тем более что горожане уже давно сложили свое мнение про пришлую семью. Кто захочет взять в жены девушку, которая прочитала столько книг, сколько не наберется во всем городе? Или ездит на лошади в мужском костюме и не гнушается работать на винограднике? О ее независимом нраве знал каждый. А главное – непонятно, каким образом стало известно про таинственную смерть отца и брата девушки. И суеверный страх – скорее, просто опаска – покрыло доброе имя семьи легким налетом отчуждения.

Поэтому, хотя суетливая Катарина и надеялась заполучить в этом году зятя, Адель же прекрасно понимала, что вряд ли она получит сегодня предложение руки и сердца. Ей отчаянно не хотелось идти на танцы и смотреть на то, как другие веселятся, или совершать нелепые телодвижения под музыку. И она придумала, как избежать ненавистного праздника – она сбежит! Просто сейчас же! Вернется через пару часов, когда ехать на праздник будет уже поздно.

Я с надеждой ждал, когда слабость заставит ее передумать. Но Адель упрямо собиралась: услала Жанну с выдуманным поручением на кухню, надела теплое платье, кое-как причесалась, схватила теплый плащ и, надев рукавицы, тихонько улизнула из дома через окно на втором этаже! Просто вылезла из окна и, цепляясь за хаотично переплетенные лозы бугенвиллеи, пошла по внешнему фризу здания. Возле «слепой» стены она спустилась вниз и, словно воровка, побежала вверх, через рощу, к верхним виноградникам. В доме уже был слышен голос матери, которая энергично звала ее. Девушка побежала еще быстрее, от чего у нее сбился ритм сердца и она, задыхаясь, спряталась за большим камнем. Озорная улыбка оживила ее лицо. Она встала и проворно скрылась в высоком подлеске. Еще оставалось примерно часа три до захода солнца, а она бежала в горы! Адель просто наслаждалась свободой и только мельком подумала о том, что на винограднике никого из работников сегодня нет, и она будет там совершенно одна. Но не в ее характере было унывать и она, мурлыча какую-то простенькую песню зашагала наверх. Ее взял азарт – зайти как можно выше вверх по горе.

Нет, ну о чем она думает? Там же холодно и сыро! Эта глупая девчонка сведет на нет мои усилия по сохранению ее жизни! Я зло зарычал.

Пробираясь незаметно вместе с ней наверх, я услышал далеко в горах тяжелые порывы ветра. За перевалом шел холодный ливень. Ну что, она решила окончательно себя угробить? Но в ее сознании я не нашел ничего суицидального, просто радость от свободы. Она была рада, что осталась жива, но слишком засиделась дома и безрассудная жажда приключений тянула ее вверх, в горы. Все еще злясь, я, словно тень, преследовал ее. Адель уже заметно выбилась из сил и шла все медленнее. Ее пульс участился, и она снова плохо себя чувствовала. Корила себя за пылкий порыв и заметно приуныла.

Она прошлась еще через три ряда виноградника, поковыряла носком туфель землю, откопав черепок от глиняного горшка, остановилась посреди поля, оглядываясь по сторонам. Куда дальше идти – было непонятно. Она наконец-то заметила дождевые тучи, только показавшиеся над горой. И поняла, что ее ждет еще один холодный ливень. И вот выбор – пойти назад и попасть на ненавистный праздник или намокнуть и опять заболеть? Она, не особенно задумавшись, смело пошла вперед! Я был восхищен ее решительностью и смелостью. Такая редкая черта характера, которую я ценил и уважал в мужчинах, но в женщине встретить ее – было просто подарком для меня. Я слышал, как Катарина с прислугой уже ищут Адель, прочесывая территорию вокруг дома.

– Адель! Ну, попадись же ты мне! – кричала Катарина на всю округу. Мать все не могла понять, что побег дочери – это тонкий намек на то, что та не желает идти на «ярмарку невест».

Адель только оглянулась на секунду и быстрее побежала вперед, к моим землям. Я невольно закатил глаза. Ну до чего же ее тянет в сомнительные места! Но что мне стоило обхитрить маленькую человеческую девчонку? Я точно рассчитал ее маршрут и появился в нужной точке, потом издал утробный, леденящий душу вой, подражая волку. Даже потряс ветками кустарника. Адель как вкопанная остановилась, затаив дыхание. Этот звук отрезвил ее. Она стала тихонько отступать назад, все время оглядываясь по сторонам. У меня снова промелькнула мысль, что это очень похоже на охоту. Вроде бы я снова выслеживаю, заманиваю человека. Только ведь это Адель. Достаточно ее изучив, я понял, что это не ввергнет ее в панику. Она постояла немного и подумала: «Волк. Ну, ладно! Лучше вернуться домой. Я вроде не по ветру стою. В следующий раз я возьму нож или ружье!» О небеса! В следующий раз?!

Адель осторожно возвращалась назад, только и думая о том, как же ей не хватало отца. Он бы ни за что не поступил так со своей дочкой! В отчаянии она решила, что лучше бы вместе с ними отправилась в ту злополучную лощину! Сжав кулаки, пошла вперед, с пустым сердцем, не ожидая хорошего исхода дня.

Внизу показался дом. Она устало вздохнула и поспешила вниз, навстречу матери. Адель шла по широкой каменистой тропинке, а я бесшумно следовая за ней, но вдоль кромки леса. Когда я прочитал мысли Катарины, которая кипела от раздражения, то искренне пожалел, что Адель шла домой.

Взбешенная Катарина подбежала к дочери, без слов замахиваясь для пощечины. Я наблюдал, как медленно двигается рука, а глаза Адель устало закрываются. Ярость затопила мое существо. Я был готов оторвать эту руку, но вместо этого послал Катарине эмоцию замешательства, и ее кисть остановилась в дюйме от лица Адель. Катарина застыла, пораженная, воровато отдернув руку. Огонь внутри меня медленно угасал, я снова смог мыслить рационально.

Катарина неуверенно начала, постепенно распаляясь:

– Негодная девчонка! Все мои надежды возложены на твое удачное замужество! А ты сбегаешь? Ты подумала про меня? Про себя? Что будет с нами? – Катарина кричала в лицо побледневшей дочери, которая стояла, мысленно считая до двадцати. Обычно мамы хватало на двадцать секунд, не больше. Потом по расписанию были: один час слез и неделя обиженного молчания.

Со стороны мне казалось, что это Катарина – капризный ребенок, а ее дочь – невозмутимый взрослый. Адель тяжело вздохнула и вызвала перед лицом картину – отец, беззаветно любящий мать. Только отца больше нет и единственный близкий ее человек – несчастная мама, которая и кричит-то только от страха. Отец настолько окружил ее атмосферой любви, что Катарина была просто не готова к свалившемуся на ее голову реальным миром. Она выходила замуж за обожавшего ее мужчину, состоятельного и намного старше ее. И жила в атмосфере любви и достатка, от чего не успела толком повзрослеть. И в один злополучный день все резко изменилось – она овдовела и на нее свалились заботы о дочери, о винограднике, усадьбе… Это изменило ее навсегда. Адель просто подошла и обняла маму, которая немного постояла со стиснутыми кулаками, а потом расслабилась и обняла дочку. Они так постояли немного, пока Адель не сказала:

– Прости меня.

Катарина заплакала и ответила:

– Не делай так больше. Я так испугалась…

Адель отстранилась от матери, а Катарина смотрела на эти дорогие ей черты – глаза, нос, губы и видела в ней отца. Только и всего. А саму Адель, ее острый ум, смелый характер, который сочетался с нежным и любящим сердцем, она не видела. Странные были взаимоотношения в это семье.

Адель кивнула головой и взяла маму под руку. В полной тишине они вернулись домой. Перед моими глазами стояла картина, как перед пощечиной Адель безнадежно закрывает глаза. А я вернулся к себе, по дороге сломав пару деревьев. Мне нужно было куда-то девать накопившийся гнев.

Вопрос «идти или нет на праздник?» решился сам собой. Мне просто нужно было знать, что с ней все в порядке, защитить ее, если что. Только солнце еще не село – ему быть на небе еще минимум два часа. Значит, мне появляться в городе пока нельзя. Но это не большая проблема.

Когда я вернулся на свой наблюдательный пункт у дома Адель, то застал такую картину: вокруг Адель суетилась Катарина в красивом платье; в две руки со служанкой торопливо накручивали последние локоны и крепили их в замысловатую прическу, которая открывала шею и подчеркивала красивую линию скул Адель. Она при этом полулежала в кресле, прикрыв глаза, мечтательно думала о том, что скажет, если мы с ней встретимся в городе. Она не была сильна в искусстве обольщения и надеялась, что сможет удержать меня интересной беседой. Адель проигрывала наш возможный диалог вновь и вновь, оттачивая фразы, словно это было жизненно важно. Затем внезапная мысль отвлекла ее от этого занятия: она вспомнила о танцах! Она сидела в белом платье с серебряным шитьем и думала о том, что ее нога так не кстати снова здорова. Теперь ей придется выполнять все эти заученные па под заунывную музыку. Вместо этого она бы с удовольствием прокатилась на лошади без седла или даже прошлась по раскаленным углям! Потом придумала план похищения музыкальных инструментов у церковного хора и немного успокоилась, хотя еще достаточно долго думала о всякой ерунде, старательно игнорируя полные раздражения мысли. Она пыталась заставить найти что-то хорошее в танцах, но развлечения и флирт ее не интересовали. И вдруг шальная мысль заставила ее подскочить на месте: а танец с месье Праймом Ван Пайером не может быть скучным, тем более что есть шанс, что этот удар молнии снова пронзит ее сердце.

– Тише ты! Хочешь без волос остаться? – спросила Катарина. – Еще чуть-чуть осталось, потерпи!

Адель снова откинулась в кресле и от нетерпения выбивала ногой частую дробь.

Закончив с прической, Катарина торопливо вышла из комнаты, еще раз напомнив дочери о важности сегодняшнего дня. Адель заметалась по комнате, надев самую удобную обувь и белоснежный плащ, она побежала вниз, прыгая через несколько ступенек. Когда все было готово, то им подали лошадей, и они отправились на праздник в сопровождении нарядного конюха Санчеса. Я опередил их, пробежав как тень через густой лес, желая встретить их в городе.

* * *

До захода солнца оставалось менее часа, поэтому я пока что запрыгнул на стену города со стороны предместья и бежал исключительно по крышам. Внутри города было шумно и весело. Нарядные пары прогуливалась по темным, узким улочкам, освещенных факелами, а в кабаках и тавернах было шумно – в них отмечали праздник большие компании рыбаков, крестьян и артельщиков. Посреди главной площади на высоком шесте лежал огромный венок из трав и первых цветов, а внизу него на весеннем ветру вились белые ленты. На площади было много народу – в основном молодежь и их родители. На лотках продавали сладости и деревянные игрушки. Девушки обступили лоток с кожаными сандалиями и модными тканями.

Весь город вышел на улицу, пьянея уже только от одного весеннего воздуха. Теплые крыши опустевших домов были полностью в моем распоряжении. По ним я без труда продвигался в сторону центральных ворот.

Санчес встретил около ворот города свою теперешнюю любовь – местную прачку и просто ополоумел от счастья. Эта крепкая тетка с расплывшейся талией и мощными руками улыбалась ему, глупо хлопая ресницами. К тому же у нее не хватало одного переднего зуба. Случись внезапно война – я бы поставил ее во главе отряда, в первые ряды. Потому что один ее вид деморализовал бы противника. Но влюбленный конюх считал ее образцом женской красоты и задыхался от волнения. Я мысленно пожелал ему удачи.

Адель же, видя его полувменяемое состояние, сунула ему монету в ладонь и велела идти развлекаться:

– Чтобы я тебя до завтра не видела! – сказала она строго, отдавая ему поводья лошадей.

Адель хотелось оттянуть время встречи с местным обществом. Мать и дочь, взявшись под ручку, медленно продвигались вверх по улице, к центральной площади. Они рассматривали лотки со сладостями, нехитрыми поделками и медленно приближались к центральной площади.

Я засел на крыше ратуши, став еще одной застывшей фигурой на его портике. Отсюда открывался прекрасный вид на площадь. Мне без труда удавалось следить за всем происходящим и за Аделью. Ее дыхание было учащенным, пока она рассматривала толпу прохожих, надеясь увидеть меня среди них.

Добравшись до площади, они сразу же встретились с мэром Калельи, который низко поклонился дамам и пригласил их за свой столик на импровизированном помосте, где пировали за удобными столами все знатные семейства города. Катарина была польщена приглашением и с самым довольным видом уселась на скамью возле дородной жены градоначальника. Практически час Адель перманентно участвовала в беседе, но когда речь пошла о достоинствах вислоухих свиней, она перебила жену мэра и сказала:

– Мама, я, с твоего позволения, отлучусь ненадолго.

Мне очень хочется взглянуть на новые гребни для волос и браслеты…

Катарина, немного захмелев от выпитого, сказала:

– Да, дорогая, иди. Только не забудь еще и жениха себе найти!

Жена мэра глупо засмеялась, и раздраженная Адель встала из-за стола и ушла так быстро, как только смогла. Бесшумной тенью я следовал за ней по черепичным крышам домов.

Она некоторое время бродила по боковым улочкам, чтобы как можно дольше оставаться в одиночестве, а я неслышно ее преследовал. Адель дошла до лавки кузнеца и хотела было про меня расспросить, но увидев, что тот уже довольно пьян, ушла ни с чем.

Потом постояла около факира, наблюдая за его фокусами, также послушала песню уличного менестреля. Она пыталась зажечь в себе огонек веселья, но легкая эйфория праздника не тронула ее – она все время пробегала глазами по толпе.

В небольшой ювелирной лавке Адель увидела прекрасные серебряные гребни, которые великолепно бы смотрелись в ее волосах. Но зная, что они слишком дорого стоят, развернулась и вышла на улицу.

Все возможности увиливания от танцев были исчерпаны. Адель знала, что ради спокойствия мамы нужно станцевать хотя бы пару тарантелл, иначе получит новую порцию упреков от нее. Она вздохнула и, решив поскорее с этим расправиться, направилась в самую гущу толпы.

Солнце как раз спряталось за горизонт, и приятная южная ночь опустилась на неспящий город. Посреди площади на помост вышел мэр и довольно сумбурно прочитал праздничную речь. Он покраснел, пытаясь перекричать говор толпы, парик немного съехал на сторону с потной головы. Отмучившись с торжественной частью, он наконец-то объявил долгожданные танцы.

Молодежь охотно выстроилась в две длинные шеренги – парни напротив девушек. Адель стояла практически в середине муслиновой вереницы красоток, успев помахать матери рукой, чтобы та зачла ее попытку. Катарина величественно кивнула головой и, приосанившись, собралась отслеживать хмельным глазом, кто же все-таки покусится на ее дочь. И не одна она. Меня тоже интересовал этот вопрос. Увлечется ли она кем-то сегодня? Надеюсь, что если это будет так, то я смогу уйти, дав ей возможность прожить нормальную человеческую жизнь.

Когда над площадью полились первые бодрые звуки мелодии, Адель, дежурно улыбнувшись, вместе с остальными девицами на выданье шагнула навстречу разношерстным претендентам. Сложный рисунок танца выкинул ей навстречу восторженного юнца, тщедушного телосложения, разодетого в пух и прах. Он, едва окинув взглядом Адель, призывно посмотрел на нее с наигранным томлением. Она же едва сдерживала смех от того, как нелепо это выглядело. Парень, который нежно держал руку Адель, уже строил планы на сегодняшний вечер. Он планировал пригласить ее еще на один танец, а потом делать всю романтическую чепуху – песни под балконом, цветы и даже героический подвиг ради прекрасной дамы. То есть ухаживания ради самих ухаживаний. А Адель? Он что, слепой? Он не понимает, какой драгоценный дар у него в руках? Я не мог в это поверить. Поэтому стал читать мысли других парней. Вполне эгоцентричный набор: я, как я выгляжу, красив ли я в глазах девушек и крут ли в глазах парней?

Я с прискорбием вынужден был констатировать факт: никто не оценил ее по достоинству, никто. Все судили лишь по внешним данным, находя ее слишком худой, чтобы родить здоровых сыновей, не слишком богатой, чтобы брать ее в жены из-за наследства. Что она за человек, вообще никого не волновало. Она была обречена на одиночество или постыдный мезальянс.

А тем временем Адель, воплощение красоты и женственности, плавно переходила из одного хоровода в другой и передавала свою драгоценную руку от одного партнера к другому, думая лишь об одном – она вспоминала тот момент, когда впервые посмотрела мне в глаза. В ее сердце загорался огонь, который она не могла унять, словно крылья вырастали за спиной, и она начинала бесконтрольно улыбаться.

Катарина же, с явным удовольствием следила за происходящим, намечтавшись до того, что сам сын мэра города попадет под очарование ее дочери. В ближайших планах было пышное венчание, уважение горожан и обеспеченная старость.

Я с рычанием оторвался от чтения ее мелочных мыслей и сосредоточился на Адель. Как раз начался новый танец, в котором девушки переходили от одного партнера к другому, потом расходились и снова встречались. Нехитрый рисунок этого танца, который, видимо, придумала какая-то старая сводня, позволял парням получше рассмотреть всех претенденток и даже немного их пощупать. Так как Адель просто светилась от счастья, все находили ее привлекательной и даже не такой странной, как это было принято считать. Пару парней про себя даже назвали ее красавицей. Только моя любимая была счастливой недолго. Прагматичный ум подсказал ей, что в последний раз мы виделись три месяца назад, после чего я бесследно пропал. Даже не навестил ее, больную. И это не странно – потому что такой необычный, замечательный, загадочный человек, просто не мог ею заинтересоваться. Ее веселое настроение мгновенно испарилось, и она рассеянно переходила от одного партнера к другому с отсутствующим выражением лица.

«Я даже не хочу за него замуж, – думала она. – Мне не нужны подарки и комплименты. Мне не нужны богатства, даже если у него нет ничего за душой – мне все равно. Мне бы только быть рядом с ним, вот и все. Он так много пережил, это видно. Столько историй скрыто за его сдержанным, внимательным взглядом. Я просто не могу без него жить!» Она тоскливо осмотрелась вокруг, ища глазами меня и подумала: «Ну где же ты, Прайм?». Все вокруг закружилось вокруг нее, сливаясь в безумный водоворот. Ее вопрос повис в воздухе, оставшись без ответа и забирая у нее силы, звеня в моей голове. Не особо раздумывая, идя больше на поводу моего сердца, которое оказалось не таким уже мертвым, как мне казалось, я тихо спрыгнул на землю в безлюдном тупике.

В лавке местного ювелира купил понравившиеся Адель серебряные гребни. Не теряя ни минуты, направился в самый центр площади, туда, где были танцы. Было невыносимо видеть опустошение в ее сердце, было больно читать невеселые мысли. Хотелось закрыть ее от всех невзгод и увидеть долгожданную улыбку. Я больше не буду держаться от нее в стороне, я рискну, а там будь что будет!

Когда я снова оказался посреди площади, ища Адель, ее там уже не было. После пары неприятных мгновений я «нашел» ее ментальный голос среди гомона толпы. Она стояла около лотка с модными тканями и пыталась понять, что тут делает. Ей не было места на этом празднике жизни. Она чувствовала себя не в своей тарелке, потому что ей здесь ужасно одиноко. Про то, что господин Прайм Ван Пайер похитил ее сердце и исчез. И она его никогда не увидит. Чувство потери словно забрало у нее силы. Непрошенные слезы застелили ее глаза. Она развернулась и пошла, куда глаза глядят. Очнулась уже в водовороте шумной толпы. Горожане толкали ее, словно тряпичную куклу. Мысли Адель становились все мрачнее и мрачнее. Ее голова была полна никудышных планов – от сбежать из дому, до уйти в монастырь. Мое персональное солнце переживало кратковременное затмение.

Адель вдруг захотелось забраться под одеяло с головой и подумать, разложить все по полочкам и навести порядок в голове. Иначе она сейчас просто разревется посреди улицы у всех на глазах. Ей нужно было найти мать и уговорить ее вернуться домой. Она порывисто развернулась на месте и кинулась сквозь толпу, но врезалась в мою грудь. Она возмущенно глянула вверх, и я вполне насладился той реакцией, которую увидел. Распахнулись глаза, она задержала дыхание и счастливо улыбнулась, а ее сердце радостно забилось, словно маленькая птичка. «Он здесь! Я наконец-то нашла тебя!» Этого было достаточно для меня. Адель была счастлива, и я улыбнулся ей в ответ, от чего ее сердце пропустило пару ударов. Я даже испугался, хотя понимал ее реакцию – я практически искупал ее в своих давно сдерживаемых чувствах. Адель отвела взгляд и суетливо заправила прядь волос за ушко, пытаясь сообразить, что же сказать такого умного. Все заготовленные фразы испарились из ее головы. Я решил ей помочь:

– Адель, я рад видеть вас на этом празднике. Надеюсь, вы уже хорошо себя чувствуете? – спросил я после вежливого поклона. «Какое же счастье, что ты здесь», – подумала она, но ответила другое, с вполне светским выражением лица:

– Благодарю вас, господин Ван Пайер, мне уже лучше. Как видите, я даже смогла приехать на праздник. Она осторожно осмотрела толпу вокруг нас – не придет ли за мной неизвестная красотка. Вдруг я пришел на танцы не один. У нее в голове не укладывалось, что я могу быть без пары. Но она увидела только любопытные взгляды. Горожане рассматривали нас во все глаза. Многие считали, что Адель нашла себе под стать кавалера – такого же странного и необычного.

– Могу я поинтересоваться – вы прибыли на праздник со своей матерью?

– Да, с ней. Она сидит за столом мэра. Я… я решила пройтись и оказалась здесь…

Адель была в отчаянии. «Да я веду себя, как дура, – двух слов связать не могу! Что он обо мне подумает?!»

– Я как раз собиралась возвратиться домой, когда столкнулась с вами.

– Домой? Почему вы собираетесь уйти? А я боюсь, что не смогу отпустить вас, пока не станцую хотя бы один танец. Сударыня, осчастливьте меня! – сказал я с лукавой улыбкой. Надеюсь, что я не переигрываю.

Адель хорошо скрыла радость, протянула мне руку и с самым довольным видом пошла со мной в центр площади. Она шла и не верила, что держит меня за руку и повторяла про себя: «Это просто сон! Это сон! Он – нереален!» Меня же просто распирало от счастья. Я наконец-то мог к ней прикоснуться!

Мы как раз успели на начало медленного танца. Под аккомпанемент тамбурина и валторны мы то расходились, то приближались в толпе. Снова брались за руки, потом, с сожалением, расставались, чтобы через несколько секунд с облегчением взяться за руки, следуя сложному рисунку танца. Адель все время старалась смотреть на меня, я же не только смотрел в ответ, но и слушал ее мысли. Она была, наконец-то, счастлива. Для меня этого было достаточно.

Когда танец окончился, мы остались стоять друг против друга. Я все еще смотрел на нее – мое нежданное счастье – и почувствовал, что пустота, вернее что-то в моем существе, что всегда тосковало в одиночестве, впервые ощутило покой.

Какое-то притяжение буквально заставляло меня прикоснуться к ее руке, волосам, заключить в объятья. Судя по мыслям Адель, у нее были те же чувства. Мы молча стояли, сбитые с толку, и смотрели друг другу в глаза. Все вокруг словно исчезло. Мне показалось, что я шел через столетия, боролся за жизнь, проходил горы и побеждал в битвах ради этого единственного момента. Во мне еще ярче вспыхнул свет любви, который я видел и в сердце Адель.

Объявили следующий танец и мы, очнувшись, поспешно закружились в веселой тарантелле. Адель мелькала мимо меня во внутреннем хороводе девушек. Парни по бокам от меня ежились от страха, испытывая буквально физическую боль от прикосновения к моим рукам. Пришлось затуманить их разум, чтобы они перестали обо мне думать и сосредоточились на темпе. Адель просто светилась от счастья, стараясь не потерять меня из виду. Она все еще боялась, что я снова исчезну. Я осторожно следил за ней, не в силах оторвать взгляд, старательно выполняя па этого простенького танца.

Адель была так оживленна, что казалось, не осталось следов недавней болезни. Она радостно танцевала и стучала каблуками по брусчатке.

Наконец-то танец закончился, я подошел к Адель и сказал:

– Вы не перестаете удивлять меня – танцуете просто прекрасно!

– Я брала уроки! – сказала она, скромно улыбаясь.

– Не хотите ли выпить вина? – спросил я, потому что пульс у нее зашкаливал. Ей нужно было отдохнуть. Думаю, что сегодня вечером в лечебный отвар добавлю еще листьев брусники, чтобы помочь ее сердечку пережить волнение после такого бурного вечера.

Адель немного смутилась, но потом все-таки решила подойти к столику с семейством мэра. Она пыталась успокоиться и скрыть блеск глаз. Пару раз глубоко вздохнула и, уверенно вскинув голову, пошла к матери.

Катарина как раз увлеченно рассказывала смешную историю про местного пастуха, который сватался к девушке из приличной семьи.

Катарина наконец-то обратила на нас внимание и ее глаза подозрительно сузились.

– Адель, доченька! Ты уже натанцевалась? – спросила она певучим голосом.

«Надеюсь, что не с ним. От него у меня мурашки по коже!» – подумала Катарина, пропуская приличный глоток вина.

Мэр уставился на меня пьяным взором и пытался вспомнить, кто я такой. Он все-таки помнил, что я по каким-то делам здесь и не представляю особого интереса. И вроде бы дворянин, поэтому махнул мне рукой, приглашая сесть и подозвал управляющего, тут же потеряв ко мне интерес. Он озаботился количеством вина на столах для именитых горожан. Жена мэра смотрела на меня во все глаза. В ее ночных кошмарах пару раз мелькали образы с участием желтоглазых чертей, и она в ужасе сжала кулаки под столом. Я имитировал дыхание и решил произвести на дам приятное впечатление, ради Адель. Поэтому поклонился и, выбрав наиболее медовый тембр голоса, осторожно спросил:

– Как вы находите этот вечер, мадам?

«Ну, ничего себе! О святые угодники! Ха! Это интересно!» – одновременно пронеслись в моем мозгу мысли жены мэра, Катарины и Адель. Я, видимо, перестарался. Адель возмущенно сложила руки на груди и подумала: «Он нереальный. Я сейчас проснусь и пойду топиться от горя!» Я обеспокоено посмотрел на нее: может, ее ущипнуть? И себя заодно, чтобы не увлекался!

Жена мэра, благополучно пережив головокружение, спросила:

– Ка… какими … э-э-э… судьбами вы оказалась в нашем городе?

«Нет, это сенсация! Такой невероятный красавец! Мамочки, держите меня! И как долго он в городе? И есть ли у меня шанс его заполучить? Может, мои деньги или связи его заинтересуют?»

Ну вот, опять началось… Я вздохнул и посмотрел на Адель. Ее мысли были намного приятнее. «Он так воспитан! Какой тембр голоса, какая осанка, какие манеры. Видимо, он из знатной семьи… и эти удивительные глаза… словно яхонт. Я просто пропадаю, когда смотрю в них. Ну вот, опять!» – сказала Адель и закрыла глаза, чтобы опомниться, сидя напротив меня, как и положено молодой барышне, рядом с матерью.

– Я в городе совсем недавно. Я прибыл сюда по торговым вопросам.

Мэр значительно оживился и навострил уши.

– Мой дядя, у которого я нахожусь на воспитании, послал меня в вашу провинцию для поиска деловых контактов, – сочинял я на ходу. Э-хе-хе! Плакало мое уединение!

– Хм, вот как! – сказал мэр, в глазах которого я вдруг стал чрезвычайно интересным субъектом. – И что входит в сферу интересов вашего дядюшки? – спросил он как бы невзначай.

Я мысленно пытался вспомнить весь список своих торговых интересов и выдал:

– Ну, в первую очередь, предметы искусства и антиквариат. Затем торговля с Востоком, – от слова «Восток» Адель чуть не подпрыгнула на месте, – в основном пряности, драгоценные камни и шелк. Затем вино и лес.

Коммерческий механизм в голове Катарины натужно взвыл и завелся. Хмельной мозг путался в приоритетах – либо рассматривать меня как партнера по бизнесу, либо как жениха. А можно в обоих направлениях! Она вежливо улыбнулась, внутри ликуя, и тут же нашла мою необычную бледность даже благородной.

– Хотя неурожай винограда прошлого года делает торговлю вином наиболее выгодным занятием, – сказал я, обращаясь практически к одной Катарине. О, она все еще витала мыслями неизвестно где. Что-то про судьбу и благосклонность неба к честным вдовам. Да, нелегко придется. Повисло молчание. Адель стукнула носком ботинка ногу Катарины. Та вынырнула из глубин жалости к себе и спросила:

– Может быть, вас заинтересует наше вино. Знаете, по счастливой случайности я владелица довольно обширных виноградников. Мы торгуем красным полусухим и белым полусладким. Мы даже планируем выиграть в этом году звание лучшего винодела на осенней ярмарке! Мое вино очень любит семейство мэра! – сказала она с улыбкой.

«Кислятина!» – пронеслось одновременно в мозгу у мэра и его жены. Но они активно закивали головой в подтверждение слов Катарины.

– О да, что вы говорите! – сказал я радостно. – Мне нужно непременно осмотреть ваши виноградники! Я с нетерпением буду ждать возможности посетить ваши винные погреба.

Адель эта ярмарка притворства привела в бешенство. «Все знают, что наше вино – худшее в городе. Да нет, наверное, – в стране! Маму обманул прежний хозяин, заставив переплатить за эту усадьбу и виноградники. Солнца мало, почва кислая, вино гадостное. Мэр покупает его из жалости, и для того, чтобы угощать им не очень именитых гостей». Я сделал вид, что ничего не «услышал».

– Да зачем же тянуть? Давайте я вам сегодня все и покажу! – сказала радостно Катарина. Мэр мысленно покачал головой. Кто же так дела ведет? Но я желал загладить неловкость ради Адель, поэтому осторожно ответил:

– Конечно, госпожа. Если вы не против, я провожу вас домой и заодно осмотрю винные погреба.

– А потом как-нибудь загляните ко мне. Я с удовольствием предложу вам несколько старинных мечей и книг, – сказал мэр.

– Конечно, сочту за честь, – ответил я. – Тогда, с вашего позволения, мы покинем вас.

Адель вскочила первой, Катарина вслед за ней. Я поднялся и, поклонившись еще раз мэру, ушел вслед за дамами.

Возле городских ворот было шумно. Конюхи устроили пирушку, а Санчеса нигде не было видно. Адель просто подошла к лошадям и сама отвязала их от стойла. Я помог привести их к Катарине. Дамы довольно проворно взобрались в седла, и я взял под уздцы их лошадей, чтобы двинуться по знакомому уже маршруту к усадьбе Адель.

Я шел медленно, наслаждаясь счастьем и умиротворением, которое Адель источала вокруг себя, словно костер яркие языки пламени. Она рассматривала меня, надеясь запомнить как можно лучше каждую черточку, потому что была практически уверена, что снова пропаду из ее жизни так же внезапно, как и появился.

Катарина же, напротив, была уверена, что я навеки покорен прелестями Адель и никуда не денусь. Она самодовольно восседала на коне, приветливо кивая головой всем знакомым и незнакомым путникам. Но просто в тишине ехать она не могла, поэтому решилась начать разговор.

– Так, значит, вы торгуете антиквариатом? – спросила Катарина опасно кренясь в седле.

– О да. У меня много интересов, – ответил я сдержанно.

– Не сомневаюсь, – сказала Катарина. – «И один из них – моя дочь!» – добавила мысленно. – А Вы давно живете в наших краях? Что-то я не видела вас в церкви… – спросила она задумчиво.

– Мама, не стоит утомлять господина Ван Пайера расспросами, – сказала Адель как можно вежливее.

– Дочка, не перебивай мать! – сказала та и икнула.

«Кошмар… напилась и не понимает, что говорит. Как же ее остановить? Иначе нас ждет поток нескончаемых вопросов». Адель думала, как выйти из этой неловкой ситуации, сохранив последние крупицы моего уважения к ее семье. Чтобы помочь ей, я немного повлиял на Катарину. Она преисполнилась молчаливой задумчивости, вспоминая, как за ней ухаживал ее муж. Вот так, не очень тяготясь тишиной, мы добрались до дома Адель.

Я стоял посреди знакомой гостиной, отдав слуге плащ и сумку. Теперь у меня была возможность более подробно рассмотреть обстановку. Комната была старомодно обставлена и сохраняла давно пропавшие запахи: китового жира, сицилийской патоки и сурьмы. Я словно вернулся на сотню лет назад. А тем временем успевшая протрезветь хозяйка дома вела отвлеченные беседы, пытаясь успокоиться, чтобы не наделать глупостей, так как она мне все-таки не доверяла полностью. А я следил за каждым движением Адель, которую мать услала на кухню с поручением для кухарки приготовить ужин на троих. Она неторопливо передвигалась по дому, задумчиво проводя кончиками пальцев по шероховатым стенам. Немного посидела на кухне возле очага, наслаждая его теплом. А потом, полностью совладав с волнением и собрав последние силы, направилась к нам. Тепло очага раскрыло ее аромат чудесным образом. Румянец появился на щеках, хотя она выглядела уставшей после насыщенного событиями вечера.

Сделка с Катариной тем временем не продвигалась. Она все думала о цене, но мне главное было – не торопить беседу. Наконец-то Адель вернулась из кухни и села возле окна на небольшом диване. Ее появление словно внесло жизнь в эту комнату. Согласно правилам, девушке полагалось скромно молчать и не поднимать глаз. Но Адель не была бы собой, если бы ей это удалось. Она ерзала, вздыхала и маялась от невозможности участвовать в беседе.

Катарина опять принялась расхваливать свои вина:

– А главное, господин Ван Пайер, я располагаю информацией, что в этом году маэстро Пьеджо будет в наших местах. Он лучший специалист по винным лозам. Я планирую нанять его для того, чтобы он помог улучшить виноградники и посоветовал новые сорта для разведения.

– Ну, я мог бы помочь немного вам в этом вопросе. Знаете, я практически вырос на виноградниках. Мой дядя считает, что мужчина должен уметь все. Поэтому позаботился, чтобы я разбирался и в лозах.

Адель заинтересованно на меня посмотрела. Ее сердечко радостно забилось, и она еле сдерживала счастливую улыбку. Все это время она боялась, что как только сделка будет завершена – я уеду. «Он останется, он останется!» звучало в ее голове.

Я, наконец-то, посмотрел на нее, которая украдкой меня разглядывала. Она просто не верила, что я сижу тут, посреди ее гостиной. Она же успела мысленно попрощаться со мной. А я смотрел на нее и радовался, что больше не нужно прятаться. Я и придумал всю эту суету с вином, потому что больше не мог находиться на расстоянии. Мне нужна была Адель, словно она стала моим солнцем. Я удивлялся, что вообще мог прожить без нее раньше. Да и жизнь ли это была?

Адель несмело улыбнулась в ответ. В ее мыслях я увидел, что она просто не знала, как себя вести. Ей и льстило мое внимание, и пугало. Она не была уверена по поводу своих чувств ко мне и в то же время отчаянно радовалась моему присутствию. Я бы смотрел на нее, не отрываясь, любуясь, но она еще больше нервничала бы под моим взглядом. Да и не стоило показывать ее матери, насколько я заинтересован в Адель. Пусть думает, что это только коммерческий интерес.

Катарина колебалась – она не знала, как продолжать беседу. Она застряла на мысли, что ее проблемы решены. Она немного пожалела себя, и еще тысяча мелких воспоминаний пронеслось в мозгу. Я перестал ее «слушать». Адель же рассудила здраво, что само небо послало меня и стоит немедленно соглашаться на помощь. Она мельком глянула на мать, мысли которой витали где-то далеко и сказала:

– Господин Ван Пайер, мы с большой благодарностью примем вашу помощь. Вы даже не представляете, как мы будем вам обязаны. Но я думаю, что виноградники вы уже видели, а теперь хотите осмотреть коллекцию вин?

Катарина очнулась и согласно закивала головой. Я с облегчением ответил:

– Да, конечно! Я бы хотел иметь собственное представление о качестве и количестве товара.

О небеса! Я заговорил как какой-то торгаш! Я рад, что меня сейчас никто не слышит и не видит из моего рода. Мало того, что не нападаю на такую доступную кровь, так еще и торгую непонятно чем. Вино было чем-то недостойным нас. Я накопил уже такое внушительное состояние, что о деньгах давно не задумывался.

Катарина распорядилась принести огонь, и конюх повел меня в подвал. Хозяйка накинула шаль и последовала следом. Адель, к моей радости, осталась в доме и, когда все вышли из комнаты, почувствовала слабость. Эмоциональное потрясение и танцы забрали у нее достаточно много сил. Она неспешно поднялась к себе и, упав на кровать, лежала, ожидая, когда же пройдет головокружение, и незаметно для себя тихо уснула.

Подвал был сырым и мокрым, что, конечно же, плохо отражалось на качестве вина. Да и стены местами покрывала плесень, на голову капала вода. Я подумал, что если бы Аронимус видел это, то восторгался бы «следами вечности на стенах». Только он мог бы так поэтично обозвать эту дрянь.

Да, дела у них были не ахти. Катарина показывала мне бутылку за бутылкой. Мне очень понравилось стекло всех оттенков зеленого. Из этих бутылок выйдет отличная мозаика на стене над моим камином.

– А вот «Бордо» урожая прошлого года, – сказала Катарина, вынимая очередную бутылку со стойки.

Через пробку доносился убийственный запах кислятины. Дождей было много и в ягодах образовалось мало сладости. Я понимающе закивал головой.

– Ну вот, вроде бы все. Я могу устроить дегустацию! – заявила хозяйка, затаив дыхание.

– О нет! Я не пью вино, простите. Но был бы признателен, если вы дадите мне, скажем, по три бутылки каждого года. Дядя определит, что и сколько мне у вас купить. Я заплачу за образцы, вы не волнуйтесь, – сказал я как можно вежливее.

Конечно, она бы с радостью услышала от меня: «Отлично, беру все!» Но так никто дел не вел. Для вида мне требовалось недели три-четыре для завершения сделки. Я и так давал ей хорошие деньги за партию образцов. А это точно было не принято. Думаю, что этих средств хватит на некоторое время. И она перестанет панически искать женихов для Адель.

Выйдя из подвала, я поблагодарил и, сославшись на неотложные дела в городе, откланялся. Уходя, договорился о том, что образцы вина привезут завтра на пристань и погрузят на корабль плывущий в Венецию, который стоял в порту. Я же заплачу за фрахт и отправлю подробные инструкции касательно сделки. Мне придется обнаружить свое местонахождение для мира бессмертных. И еще я надеялся, что Аронимус не будет слишком смеяться, читая мое витиеватое послание.

* * *

Уже вторую неделю я открыто общался с семьей Адель. Катарина со дня на день ожидала от меня предложения руки и сердца ее дочери, потому что от нее не удалось скрыть мою заинтересованность в Адель. И Катарина даже не смотрела на то, что меня мало кто знал. Она только радовалась, что такой завидный жених – со связями и собственным капиталом попал ей в руки раньше, чем остальным мамочкам, у которых тоже дочки на выданье. Практически каждый день, за исключением солнечных, я проводил в обществе Адель и мне даже удалось немного привести в порядок виноградники. Более половины лоз были слишком старые и стоило больших трудов заставить Катарину их выкорчевать. Я даже уже собирался прибегнуть к гипнозу, но на счастье, ее упрямство сломила перспектива получить более дорогие сорта вин. Так что сегодня мы досаживали последний ряд нового сорта винограда.

– Господин Ван Пайер! Господин Ван Пайер, я всюду ищу вас! – сказала Адель, остановившись прямо передо мной. Я с нетерпением ждал ее появления, слыша ее легкие шаги еще от самого дома. Не оборачиваясь, я улыбнулся. Она доставляет мне столько радости просто своим присутствием! От нее просто веяло свежестью, и ее аромат сводил меня с ума. Задорный взгляд и счастливая улыбка говорили больше, чем любые слова. Она примчалась сюда хмурым весенним утром, так рано, как только смогла. Я как раз показывал работнику, как правильно обрезывать лозу и подсыпать корень винограда. Она надела одно из своих лучших платьев – светло-зеленое, с вышивкой позолоченными нитками. Ее волосы струились по плечам золотистым водопадом, а на щеках расцвел здоровый румянец.

Адель заинтересовано наблюдала за моими действиями, привычно неспешно ступая следом. Она все делала вид, что имеет чисто академический интерес к моим действиям, но на самом деле, она нуждалась во мне так же, как и я в ней. Я все больше понимал, что такие встречи приведут нас к моменту взаимных признаний. И что я мог ей предложить? Замужество? Дружбу? Я иногда с ужасом думал, что мне когда-то придется оборвать наше знакомство. Я не имел ни малейшего представления, как же мы оба это перенесем.

Многовековой опыт говорил, что ничего хорошего нас не ждет. Если она и захочет остаться со мной после того, как откроется моя страшная сущность, то что будет дальше? Что я смогу дать ей? Смирится ли она с бездетным увяданием рядом со мной, вечно молодым и бессмертным? И как уберечь ее от темной стороны моего мира? Я не видел выхода из этой ситуации. Было только два варианта – превратить ее в вампира или исчезнуть. Но я дорожил ею настолько, что не мог даже позволить себе думать о первом варианте. Она достойна лучшего, она достойна жить вот этой, такой простой и по-настоящему правильной жизнью. И мне становилось страшно от мысли, что придется покинуть ее. Однажды я даже подумывал подыскать ей хорошего мужа. Мне было бы достаточно просто знать, что она существует. Этого достаточно. Я так надеялся…

– Господин Ва Пайер… – начала было Адель.

– Прошу вас, зовите меня Прайм, – сказал я полушутя, глядя ей в глаза через плечо.

– О, хорошо. Что ж, хм… Прайм! Я вот хотела бы у вас спросить, когда вы путешествовали по Востоку, какой город вам больше всего понравился?

В ее голове было еще более сотни вопросов. Я решил использовать ее интерес к Востоку как нескончаемый источник тем для бесед. Она живо им интересовалась, потому что более личные вопросы были намного опаснее. Кто я? Откуда? Мне не хотелось врать. Я задумался, перебирая в памяти страны, города и эпохи.

– Ну, думаю, что Вавилон, – сказал я, понимая, что теперь она останется со мной до вечера. Она моментально вспомнила все истории, которые слышала об этом городе-государстве. Кстати, там была такая симпатичная смесь выдумки и догадок историков, что я невольно хмыкнул. Больше часа я неспешно отвечал на ее вопросы об этом проклятом Богом и людьми городе. Работники уже ушли работать на полях, а мы с Адель неспешно прогуливались вдоль ручья. Она весело шла со мной и продолжала задавать вопросы, в основном для поддержания беседы.

Над кронами высоких деревьев, среди тяжелых облаков появился небольшой просвет, и пятно весеннего солнца осветило соседние холмы. Проследив за движением туч, я понял, что менее чем через две минуты мы с ними пересечемся. Было пора прощаться и исчезать, тем более что впереди уже виднелся ее дом. Мне нужно было как можно скорее довести ее туда и спрятаться.

– …поэтому халдеи имели огромное влияние на политическую ситуацию. А вот уже и ваш дом, Адель!

– Вы так интересно рассказываете, Прайм, что я не заметила, как пролетело время!

«Как же дожить до завтрашнего дня без тебя?» – подумала Адель, пытаясь скрыть грусть в глазах.

– А кстати, вы согласны с описанием того периода историками? – спросила она, надеясь, что ответ на этот вопрос задержит меня еще ненадолго. Я улыбнулся ее «хитрости» и собрался было ответить, но вдруг ветер поменялся и я учуял в воздухе вонь оборотня!

Я прислушался к звукам леса и на расстоянии более мили отсюда нашел как минимум три мощных сердцебиения. Это были три огромных оборотня! Мысль заработала с бешеной скоростью – как они нашли меня? Они точно пришли убивать – в этом не могло быть сомнений. Но как быть с Адель – я же просто не успею отправить ее домой! Миля для оборотня – это менее минуты бега. Проводить ее до дома тоже нельзя – бой развяжется просто под его стенами и повлечет за собой ненужные жертвы. Но я же могу унести ее к себе. Там, в безлюдном месте я смогу дать врагам достойный отпор.

– Поэтому я не уверена, что Геродот… – говорила Адель, когда я внезапно взял ее за обе руки.

Она запнулась на полуслове и с непониманием на меня смотрела. Мне пришлось применить технику ускоренного гипноза, нагоняя на нее паралич и забвение.

Моя любимая обмякла, и я тут же подхватил ее и помчался вверх по горе, в свои владения. Длинный вой за моей спиной означал, что оборотни напали на след и бегут за нами.

Влетев в свой дом, я осторожно положил Адель на кушетку и убедился, что она дышит. Затем стал методично готовиться к бою. Столетиями отработанные движения: снял длинный плащ, сюртук и рубашку, собрал волосы в тугую косу, снял обувь. Встал на пороге дома и, закрыв глаза, вслушивался в гул земли от тяжелого галопа оборотней. В их мысленных голосах были только азарт выслеживания и уверенность в победе. Потом спокойно встал посередине просторной поляны перед домом, в котором находилось мое самое ценное сокровище в гипнотическом сне и превратился в слух.

«Он близко, мы его легко убьем! Мы его нашли! Моя первая охота и такая удача!» – доносились до меня мысли, полные ликования.

На меня нападет молодняк? Это будет детоубийство! Романтика кончилась. Я сейчас был смертоносным вампиром.

На поляну практически одновременно выскочили три огромных волка. Каждый из них был чуть больше средней лошади. Один, белый с серыми боками припал к земле, оскалив свои клыки, в его глазах плескалась ненависть. Двое других – рыжий и черный, стали осторожно заходить справа и слева от меня, сгорая от желания напасть. В их сознании я прочитал, что они прибыли из Сицилии. Их послала стая, чтобы убить меня. Стая? Да как же дошло до того, что в Италии появилась целая свора наших извечных врагов?

Вероятно, они узнали о том, где я скрываюсь, благодаря моему письму. Я чуть не закричал от боли, когда стал читать их мысли – оказалось, что они разгромили большую часть моего клана и заставили их покинуть Венецию и Рим! Разрозненные семьи вампиров, но больше одиночки, сбившиеся для самозащиты в пары, блуждали по всему континенту, а волки их выслеживали и уничтожали? Это было невиданное поражение!

Я внимательно рассматривал их, готовясь к битве. «Что это за мертвяк с желтыми глазами? Да какая разница? С красными, с желтыми… главное, чтобы орал погромче, когда мы его будем рвать на куски», – подумал черный волк.

Ярость затопила все уголки моего сознания и я окончательно превратился в машину для убийства, громко прорычав. Белый волк изо всех сил рванул на меня, отдав приказ: «Убить!» Двое молодых оборотней набросились с двух сторон, пытаясь вцепиться мне в руки. Веками наработанная практика спасла меня – я подпрыгнул вверх на метров пять и опустился на черную лохматую спину. Одно сжимающее движение рук и ног, и волк, скуля осел на землю, превращаясь в человека. Молодой парень в крови и уже мертвый навсегда, закрыл глаза. Ничего не дрогнуло во мне. Я услышал всхлип за спиной и обернулся.

В дверях стояла Адель, и с глазами, полными ужаса, смотрела на бой. Наши глаза встретились, и она вскрикнула, увидев в них животную ярость. Потом ее глаза скользнули на землю, где умирал молодой парень, из боков которого торчали острые края ребер, потом на мою окровавленную одежду, а потом она увидела оборотней. Паника и непонимание затопили ее сознание и она приняла импульсивное решение – убежать из этого ада. Самое неправильное решение, которое только можно было принять! Я протянул ей руку в останавливающем жесте, а Адель с ужасом смотрела на капающую с нее кровь.

Рыжий волк воспользовался тем, что я отвлекся и напал на меня, сбив ударом лапы на землю. Отработанным движением, практически не думая, что я делаю, я вскочил на ноги и с места прыгнул к волку. «Защити шею, дурак!» – кричал вожак, но было поздно. Я протянул руки к его шее и свернул ее. Через секунду на землю упал еще один парень, со странно висящей головой.

Тем временем Адель уже сделала пару шагов от дома за моей спиной.

– Адель! Уйди в дом! – рявкнул я, не оборачиваясь, следя глазами за белым волком. Я стоял так, чтобы закрывать собой Адель от взгляда вожака. Тот ухмыльнулся, наблюдая за этим.

«Хранишь еду дома?» – спросил он с ехидцей.

– А ты не боишься, что я и тебя убью? – спросил я спокойно. За мной тихо охнула Адель – она решила, что я это сказал ей.

«Я убил десятки подобных тебе!» – зло подумал оборотень, обходя меня справа.

– Кто тебя послал? – спросил я, чтобы возбудить в его сознании воспоминания, впитав их все. Адель открыла было рот, чтобы начать оправдываться, но наконец-то поняла, что я разговариваю с волком.

Белый волк упрямо покачал головой, ухмыляясь. Он понял, чего я добиваюсь? Думаю, что он знал про меня больше, чем я рассчитывал. Он крался вперед, посматривая на Адель за моей спиной, которая замерла от ужаса, прижавшись к стене дома.

«Убьешь меня – тогда сюда придут десятки таких же, как я! За меня отомстят!» – подумал он с вызовом.

– Не думаю. Они послали вас на убой. Против меня нужно было высылать всех! – сказал я, низко приседая перед прыжком. Но белый волк решил меня перехитрить – он прыгнул не на меня, а на Адель, высоко пролетев надо мной. Время словно остановилось. Волна страха за жизнь Адель прокатилась через мое сознание. Подпрыгнув высоко вверх, одновременно разворачиваясь в воздухе, я ухватил пса за лапу и с силой обрушил на землю в шаге от моей любимой. Огромные желтые зубы с лязгом сомкнулись перед ее лицом. Я неосознанно издал ужасающее рычание, которое отразилось эхом в горах. Ярость помогала мне действовать почти автоматически. Первым делом я отбросил его в центр поляны, подальше от дома.

– Не сметь ее трогать! – крикнул я в бешенстве.

«Ей все равно теперь не жить! Мы убиваем предателей!» – мстительно подумал волк.

Вместо ответа я, словно разжавшаяся пружина, прыгнул на добрый десяток метров вперед и мертвой хваткой вцепился в волка. Противный хруст костей и последующее превращение было печальным финалом битвы. Передо мной, захлебываясь темной кровью, лежал немолодой мужчина. В его предсмертных воспоминаниях я увидел четкие картины – лица его стаи и местность, в которой они жили. Я присел над ним, слыша, как трещат кости от регенерации, и сказал:

– Спасибо. Сардиния – не так далеко отсюда.

Он с ненавистью посмотрел на меня.

– Я клянусь тебе, что убью всех, кого ты знаешь.

Отомщу за каждого вампира, убитого вами. И не останется под этим солнцем ни одного оборотня, пока я жив!

А потом пробил кулаком его грудь, навеки останавливая сердце.

Я поднялся, весь в чужой крови и с перекошенным от злости лицом. Моя вампирская сущность слишком выбилась наружу и я со страхом подумал, что же дальше делать с Адель. Осторожно повернулся к ней. Она стояла очень бледная, не зная, что ей делать. Только что на ее глазах, я убил троих человек, пусть и волков-оборотней. И она прекрасно поняла, кто я такой. Подслушала мою клятву. И теперь я ждал ее решения. Заглянул в ее сознание, чтобы увидеть все ее глазами. Она видела меня – бледного, с застывшей яростью на лице, с горящими злобой глазами и запачканного кровью среди искалеченных тел. Я посмотрел на нее и мне стало не по себе. А вдруг она почувствует отвращение ко мне и навсегда уйдет из моей жизни? Адель развернулась и бросилась за дом, пытаясь убежать от меня. Нет! Только не это! Я побежал за ней, остановившись в десятке шагов. Адель натолкнулась на высокий забор и обернулась, испуганно задержав дыхание. Она глядела на меня глазами, полными ужаса.

– Адель! – тихо сказал я, вложив в свои слова как можно больше нежности. – Милая, я не трону тебя. Только не тебя! – сказал я почти с мольбой.

Прямо на ее глазах я снова становился прежним. Адель неуверенно посмотрела на меня и заметила, что звериное выражение лица стало пропадать, глаза стали снова светлыми, я расслабился, и горячечное возбуждение от недавней схватки покинуло меня. Но это были только внешние изменения, а внутренний зверь был силен. Я боялся, что мое возбужденное состояние может сыграть злую шутку – я не смогу сопротивляться влечению ее крови. Но я рискнул, понимая, что сейчас нельзя уходить от нее из-за страха напасть. Я закрыл глаза, сжал кулаки, загнал внутреннего зверя так далеко, как только мог. Потом, открыв глаза, осторожно вдохнул. Смрад от волчьей крови помог мне сдержаться. Я чувствовал, что смогу удержаться.

«Кто ты? Ты же не человек! Ты убийца! Ну зачем вся эта жестокость?» – вдруг, всхлипывая, подумала Адель и слезы закапали из ее больших глаз. «Какой в этом смысл?» – подумала она, сев обессиленно на землю. Шок от пережитого давал о себе знать, и ее била мелкая дрожь. Она обняла себя руками, все еще не смотря на меня.

Я стоял в стороне, а мне больше всего на свете хотелось подойти к ней, заключить в объятья и защитить, успокоить, не отпускать…

– Адель, я могу подойти к тебе? – спросил я подавленно, практически готовый к отказу.

Она молча покачала головой. Страх был еще слишком силен, но с ним уже боролась любовь. Она понимала, что раз я ее не тронул раньше, то и сейчас вряд ли трону. Внезапное озарение практически остановило ее сердце – она вдруг отчетливо поняла, что у нас нет будущего. Она вскинула на меня глаза и поняла, что все ее мечты рухнули, и нам не сидеть вечером у камина, наблюдая за играющими детьми. Что я не постарею и не умру, в отличие от нее. Не будет тысяч совместных пробуждений на одной залитой солнцем кровати. И буду вынужден скитаться по земле, следуя по неизвестным тропам моего темного мира.

И самое страшное было для нее то, что она поняла, что не сможет меня забыть и перестать любить.

– Адель… – сказал я, осторожно подойдя ближе.

Она уже не удивилась, что я переместился ближе, без звука или шороха. Она чувствовала себя настолько разбитой и беззащитной, что не издала ни звука, даже не пыталась бежать. Она закрыла лицо руками и тихо сидела, пытаясь прийти в себя после пережитого шока. Я опять сказал ей:

– Прошу тебя, не бойся меня. Я ни за что не обижу тебя… и не трону, – сказал я более уверенно.

Она посмотрела на меня внимательно и спросила:

– Мне стоит тебе верить?

Хороший вопрос, чертовски точный.

Я сел на землю напротив нее и сказал:

– Я бы предпочел, чтобы ты никогда не верила такому, как я. И не встречала, а главное, чтобы этим утром осталась дома. Но что случилось – то случилось, и нам нужно как-то жить дальше.

– Ты так… просто это сделал… играючи, совсем не боялся, – сказала она медленно.

– Я в моем мире руковожу армией… вернее, она была армией. Убил стольких за свое… существование, что давно сбился со счета. И потерял смысл жизни из-за всего этого. Уже несколько лет я живу здесь, бросив свою многочисленную армию. Я больше не могу убивать. И не хочу. И тем более, не тебя.

Искорка надежды вспыхнула в сознании Адель, и она вытерла ладонями свои заплаканные глаза, готовая слушать дальше.

– Но почему? – спросила она.

Я немного помолчал, думая, как же осторожно рассказать о моем помешательстве ею.

– Когда я впервые увидел тебя на ярмарке, то… не знал, что я способен на такое. Я считал себя воином, не более, просто прирожденным убийцей, зверем. Любовь и все, что с ней связано, было чуждо для меня. Но ты… ты пленила меня, как только я посмотрел в твои глаза. А когда услышал, о чем ты думаешь…

Глаза Адель испуганно распахнулись.

– Да, я слышу твои мысли, как, в прочем, и мысли других людей и… всех мыслящих существ, населяющих эту землю. И поверь мне – это совсем не дар, а скорее, проклятие. Но твои мысли, – словно тихая, солнечная гавань. Я наслаждаюсь общением с тобой. Моя жизнь снова обрела смысл, когда я встретил тебя. Она стоит того, когда в ней есть такой свет, как ты…

Адель тихо сидела, пытаясь осмыслить сказанное мной. Она ощутила отголоски давнего одиночества в моих словах и ни капли самодовольства или чувства превосходства. Она поборола внутреннее осуждение и подумала: «В конце концов, разве это его вина, что он такой? Как вообще можно желать такой жизни? И давно ли он такой?»

Я ответил вслух на ее мысленный вопрос, отчего Адель вздрогнула:

– Я всегда был таким. Никогда не был человеком, как другие вампиры. И никогда не стану. Даже не знаю, что нам делать дальше… Я впервые поддался чувствам. Знаю, что немного оторвался от реальности. Было удивительно наблюдать, как твоя увлеченность превращается в серьезное чувство ко мне.

– Так почему ты не остановил меня, пока я… я не влюбилась в тебя?! – спросила она, резко вскочив на ноги и сжав кулачки.

Я осторожно взял ее за руки и, посмотрев вверх, в ее глаза сказал:

– Потому что сам… сам полюбил тебя.

Это был самый страшный момент в моей жизни. Я как никогда раньше боялся услышать «нет». Это наверняка убило бы меня в конце концов.

– Ты любишь меня? Простую человеческую девушку? – спросила она недоверчиво, заглядывая мне в глаза. Адель сжала мои ладони, и радость, наполовину с болью, принесли непрочное утешение обоим.

Вместо ответа я осторожно поднялся и аккуратно поцеловал ее, глядя, как умиротворенно закрываются ее прекрасные глаза. И не стало моего темного прошлого, нашего неопределенного будущего. Были только мы, здесь и сейчас. Это прорвало плотину обоюдно сдерживаемых чувств. Адель задыхалась, и у нее закружилась голова, а я почувствовал, что мир кружится вокруг нас. Возбуждение пронеслось по нашим телам, и я позволил этому огню окутать нас на минуту. Наконец-то я отстранился от Адель и увидел, что она практически в обмороке – сердцебиение затихло, и она удивленно моргала. Я был готов привести в чувство, но она внезапно сказала первое, что пришло ей в голову:

– Мне все равно, кто ты! Я и так чуть не умерла, думая, что больше тебя не увижу!

Горестный довод, но это была правда.

– А я отпаивал тебя травами и заставлял лекаря правильно тебя лечить. Я не знаю, что бы было со мной, если бы тебя не стало!

– Так ты мне не снился? Ты был со мной, когда я болела?

– Да, каждую ночь. Ты достаточно беспокойно спишь.

Было так легко говорить эти банальные глупости.

Адель потянулась ко мне, и я опять поцеловал ее. На этот раз чувства были не менее сильными, просто мы были готовы к этому. Я поднял Адель, обхватив руками, а она обняла меня за шею. Наши губы медленно скользили в унисон, и я забыл обо всем на свете.

Во мне все сильнее закипала страсть, и я боялся, что не сдержусь и наделаю глупостей с невинной девушкой. Адель же вдруг вскрикнула!

– Ты слишком сдавил меня! – сказала она хрипло.

– Прости! Это ты виновата – ты такая желанная для меня и такая хрупкая!

Я поставил ее на пол, правда, на всякий случай держа ее за плечи. Она посмотрела на меня и вдруг неуверенно подняла руку к моим глазам. Ее теплая ладошка легла на мою ледяную скулу и она спросила:

– А почему они такие светлые?

Я осторожно взял ее руку и поцеловал ладонь, прислонив потом ее к моей щеке.

– Потому что я не обычный вампир. У меня они когда-то были красными, – я остановился, выжидая, какую реакцию это вызовет у нее, – а потом, когда стал питаться только кровью животных, они стали такими. Многие люди искренне считают, что я какой-то колдун и старательно меня избегают.

– А ты и есть колдун! Самый настоящий! – сказала она весело.

«Ты околдовал меня в ту же минуту, как я увидела тебя».

– Я действительно немножко колдун, – сказал я с улыбкой. – Думаю, что ты со временем все узнаешь. Мы находимся в твоем мире, но есть еще и мой мир. Тебе будет легче войти в него не спеша.

Вдруг Адель вспомнила недавнее нападение, и ее лицо приобрело растерянное выражение. Потом я увидел страх, она задрожала, вспоминая, как желтые клыки сомкнулись практически перед ее носом. Она смотрела в сторону поляны, на которой лежало три бездыханных тела. Я уже был готов к истерике. Но Адель просто вздохнула и спокойно спросила:

– У тебя есть лопата?

Она подумала, что нужно было похоронить погибших от моей руки оборотней.

Я неуверенно произнес:

– А… нет. Если тебе не трудно, то принеси из дому мне полотенце. Мне нужно привести себя в порядок.

Адель послушно кивнула и, развернувшись, скрылась в доме. Я воспользовался этим, чтобы избавиться от тел. Не стоит их закапывать. Через полминуты оборотни покоились на дне глубокого ущелья в горах. Когда вернулся, то Адель стояла на пороге моего дома с кувшином и полотенцем в руках, задумчиво глядя в небо.

Она думала, что небо ответило на ее молитвы. Она мечтала об интересной жизни и приключениях, и вот – она стоит в доме самого сильного вампира на свете. И реальность оказалось совсем не такой приятной, как она думала. Я просто появился возле нее, словно из ниоткуда.

Она осмотрела опустевший двор и спросила:

– Почему они напали?

Я вздохнул. Ну как рассказать ей эту запутанную историю?

– Потому что мы враги. И всегда такими будем. Или они, или мы. Нет других вариантов. Эта война длится очень-очень долго, и думаю, что надежды на то, что она когда-нибудь закончится, нет. Месть за погибших заставляет обе стороны постоянно нападать на противника.

– Но это так грустно… и бессмысленно, – сказала она грустно.

Бессмысленно? Да нет! Это изматывающее! Годами контролировать свои территории, защищая наш род. А смысл есть – выживание!

Адель спорила сама с собой. «Все равно – он защитил меня! А мог бы и убить ненароком. Но он не человек и очень опасен. Но не тронул меня. И нет более надежного места, чем рядом с ним!» Она колебалась, не зная, что и думать. Факты говорили о том, что нужно держаться подальше от меня, а сердце ныло от мысли о разлуке. «Подумаю об этом завтра!» – решила она и переключилась на более приземленные дела.

– Идем! Тебе нужно привести себя в порядок! – сказала она и, осторожно взяв меня за ледяную руку, повела к колодцу. – А ведь скоро нужно будет вернуться домой. Ты всегда такой холодный? – спросила она как бы между прочим.

В ответ я только кивнул головой, думая о том, как она отреагирует, когда я разденусь и повернусь к ней спиной. Адель зачерпнула воды и я медленно отвернулся от нее. Я знал, что на спине были отпечатки тысяч боев, в основном, следы от укусов. Сколько их там я точно не знал. Адель ахнула. Я осторожно обернулся и увидел, что она зажмурилась. Потом медленно подошел ближе. Она открыла глаза, виновато глядя на меня, не зная, стоит ли мне говорить то, что у нее на уме.

– Ты слишком красивый! – сказала она, покраснев. Ее щеки покрыл персиковый румянец. Она доверчиво заглянула в мои глаза. Я неожиданно для себя утонул в них. Но мне не стоило ей настолько увлекаться. Я обыденным тоном ответил:

– Конечно, как любой хищник.

Она вздрогнула, вернувшись на землю.

– Давай, я помогу, – сказала она, беря в руки полотенце. Она намочила его и стала аккуратно отмывать кровь и грязь с шеи и плечей. Это было вполне невинное занятие для нее. Она просто хотела помочь. Я же закрыл глаза, запоминая эти сказочно приятные ощущения. Но как только она перешла на грудь, то ее руки немного задрожали, и она остановилась, не понимая, что с ней. «Да что со мной? Руки дрожат, и голова немного кружится…» Я смотрел на нее и ничего не мог сказать. Она резко опустила руку и отошла на шаг от меня. На всякий случай. Повисла неловкая пауза, в которой слова были излишни. Она боялась поднять глаза. Но, Адель не была бы собой, если бы смущалась более пяти секунд. Ее мысли приняли практичный лад, и она потянулась рукой к моим волосам. Я послушно позволил ей.

– У тебя тут что-то застряло… ой! Фу! – она отпрыгнула от меня, пытаясь стряхнуть с руки что-то прилипшее. Я быстро провел по волосам и на пальцах увидел кусочки шерсти с кровью.

– Ой, мама, какая гадость! – говорила она, полоща руку в ведре с водой. – Фу!

Ее передернуло. Желание помогать мигом пропало. Ну и хорошо, потому что я последние пару минут еле удерживался от поцелуя. Она же чувствовала что-то похожее, только не осознавала этого полностью.

Нужно было как-то сменить остановку и отвлечься нам обоим. У меня появилась идея.

– Адель, а ты бы не хотела прогуляться к озеру?

– Прогуляться? – спросила она просто. – А-а, ну, наверное, да. – Она неуверенно поправила прическу, завязала плащ на шее дрожащими пальцами и наобум пошла вперед, в горы.

Я рассмеялся ее храбрости маленького мышонка, и она обернулась, удивленно смотря через плечо. Именно это и помогло ей не испугаться, когда я подхватил ее на руки и помчался вверх по склону, временами прыгая с камня на камень. Она вцепилась в мои плечи изо всех сил и сначала испуганно вскрикнула, но на следующем прыжке задорно завизжала, временами срываясь на смех. Ее смех эхом разносился в скалах, оживляя эти безжизненные места.

* * *

Среди упавших валунов было широкое и глубокое горное озеро, с тяжелой холодной водой. Берега его были слишком крутыми, поэтому пастухи не водили сюда свои стада на водопой, и озеро было всецело моим. Когда мы резко остановились на вершине самого большого камня на берегу, я опустил Адель на землю. Она была в восторге от «прогулки». Я просто залюбовался ее разгоряченным видом. Взлохмаченные волосы, яркий румянец, довольная улыбка, сияющие глаза. Она получала массу удовольствия от быстрого бега и ветра.

– Ну что? Как это обычно происходит? Ты раздвигаешь скалы и величественно погружаешься в воды озера? – спросила она насмешливо.

Она бросала мне вызов? Ну что ж, сама напросилась!

– Да нет, просто я делаю так… – сказал я и, подпрыгнув вверх так высоко, насколько вообще мог, стрелой вошел в воду практически в середине озера.

– Воображала! – закричала Адель мне вслед.

Я доплыл до дна и, оттолкнувшись, немного поплавал под водой, распугав стаю озерных рыб. Позже я трезво рассудил, что пора бы уже выплывать на поверхность, а то Адель может начать волноваться. Я подплыл к камню, на котором ее оставил и стал осторожно подниматься наверх.

С края валуна свешивалась Адель и обеспокоено вглядывалась в темную воду. Ее глаза были полны тревоги, и я осторожно поднимался к поверхности, понимая, что она меня видит. Она протянула мне руку, желая помочь выбраться. Но над ней ярко светило солнце! Это было уже слишком для нее на сегодня! Показаться ей, сверкающим? Мне бы не хотелось. Поэтому я отрицательно помотал головой и замер под водой, смотря на нее. Адель недовольно заворчала и показала пальчиком на свою голову: «Читай мысли. Я уже смирилась с тем, что тебе и воздух не нужен. Хватит красоваться перед девушкой – ты уже произвел неизгладимое впечатление! Ну, пожалуйста, выныривай!» – тоскливо попросила она. Но я отрицательно покачал головой и показал рукой на небо.

Адель повернулась и потом подумала: «Солнце мешает! Совсем забыла, он же сгорит на солнце! Ныряй глубже!». Она обеспокоено посмотрела на меня. Я улыбнулся и опять покачал головой. Мы немного помолчали, потом Адель мысленно спросила:

«Прайм, а ты часто плаваешь здесь?»

Я согласно кивнул.

«Вот и я люблю. А мама не разрешает в море купаться. Я сбегаю от нее частенько чтобы поплавать.» Я состроил ехидное лицо. «Да, я тебе сейчас завидую!» – она улыбнулась, хотя ей было и не по себе от того, что я так долго нахожусь под водой.

Солнце наконец-то зашло за тучи; я одним прыжком выскочил из воды и присел на камень напротив нее. С меня лилась вода, а Адель сказала, сев на камень:

– Так. Солнца боишься. И воздух тебе не нужен? Или задерживаешь дыхание надолго? Тебя не было больше десяти минут! – сказала она, уже с упреком. – Я так волновалась! «Сама не знаю почему! Это же глупо! Его, похоже, ничего не берет! Ой, ты же читаешь мои мысли! Как неловко!»

– Ничего, я привык. Да и страшного ничего не подумала. Я даже немного обеспокоен. Добропорядочная девушка должна была уже несколько раз упасть в обморок и суеверно креститься каждые десять секунд рядом с таким исчадием ада, как я.

Я думал, что Адель воспримет последнюю фразу как шутку, но она внимательно смотрела в мои глаза и увидела плохо скрываемую боль.

Она пересела ближе ко мне, и я замер, словно статуя, закрыв глаза. Я не хотел, чтобы эта проницательная девчонка читала скрытую в моих глазах. Адель осторожно убрала волосы с моего лица и положила теплую ладошку на холодную каменную щеку. Я открыл глаза и втянул носом благоухание крови этой чистейшей души.

Адель упрямо замотала головой и горячо сказала:

– Прайм, ты кто угодно, но не чудовище! Я не никогда не встречала кого-то более человечного, чем ты.

Я мало тебя знаю, но за это время ты спасал и защищал меня. И не важно, что было в прошлом – оно уже прошло, теперь ты другой. И для меня навсегда таким останешься.

Она еще говорила мне ободряющие слова, а внутри меня таяла какая-то огромная глыба льда от того, что в ее мыслях я не нашел ни капли фальши. За века моего существования я впервые сблизился с кем-то настолько близко. И как бы ни пугало меня это в принципе, оно было настолько прекрасно, что я даже представить себе этого не мог. Тысячи раз я читал мысли влюбленных людей и вампиров, но понял только сейчас, когда это произошло со мной. Вот я и нашел смысл жизни.

Я открыл глаза, пораженный этой мыслью и Адель замолчала на полуслове. Мне нужно было время, чтобы все обдумать.

– Нам пора возвращаться. Сначала зайдем ко мне, а потом я отведу тебя домой.

Адель удивилась такой быстрой перемене во мне и радостно пискнула, когда я снова взвалил ее на свое плечо. Она пыталась посмотреть за горизонт, пока я большими прыжками спускался вниз, к дому.

* * *

Я прислонился к дверному косяку и наблюдал, как Адель воевала с очагом, пытаясь развести огонь. Это было так близко к моей мечте – собственный дом, любящая жена и… стоп. А вот дальше заходить не стоило. Я деликатно кашлянул.

– Если ты пытаешься оживить этот очаг, то прими во внимание, что необходимость в огне есть только у тебя.

Она красноречиво уставилась на мой мокрый наряд и прислонила кочергу к стене.

– Так ты и холода не боишься? – спросила она задумчиво.

– И жары, и ветра, дождя.

– Но ты это… чувствуешь? – с надеждой спросила она.

– Конечно, но не так, как ты. Просто чувствую. Для меня это немного по-другому.

«Как же. Я теперь уверена, что тебя вообще все нипочем. И это очень хорошо!» Она оставила все попытки зажечь огонь и решила подробнее разглядеть мою обитель.

Адель остановилась около резного барельефа на стене, изображающего строительство Вавилонской башни. Она разглядывала мелкие детали с интересом, и догадка ошеломила ее.

– Это твоя работа?

Я только кивнул в ответ.

– Ты… ты там был? – спросила она, указывая пальчиком на изображение.

– Да, – только и ответил я.

– Так твои рассказы – правда? – спросила она возбужденно.

– О да! Записки путешественника, – сказал я с усмешкой.

Я прошел через просторную гостиную и сказал:

– Если ты не против, я отлучусь ненадолго. Мне нужно привести себя в порядок и вернуть тебя домой.

Я оделся и нацепил плащ с капюшоном, также одел длинные перчатки – на улице намечалось солнце.

Адель тем временем сидела за столом и пыталась осмыслить все, что произошло сегодня. Я открыл сундук и достал с самого дна кое-что для нее.

Когда я вошел в гостиную, она нюхала отвар трав в глиняном горшке, который стоял на столе. Я подошел ближе и аккуратно спросил:

– Знакомый запах?

Адель покраснела, потому что поняла, что я был в ее комнате, пока она спала, и не один раз.

– Да, на вкус редкая гадость, – сказала она тихо и потом спросила: – А о чем я еще не знаю? Что-то, что ты сам хотел бы сказать… – сказала она, боясь услышать мой ответ.

Я подошел ближе и взял ее за руку. Адель вздрогнула. Я просто повел ее на улицу. Она послушно пошла следом. Я с удовольствие заметил, что у нее не было и тени страха. Только интерес и полное доверие. Это было нечто. Я не привык вызывать такие эмоции у кого-либо. Мы вышли во двор, который был залит весенним солнцем.

Я по привычке накинул капюшон низко на глаза, а высокие перчатки закрывали мои руки. Она шла следом словно ребенок. Мы остановились посреди поляны, и я повернулся к ней. Это было нормально для меня, но слишком быстро для нее. Она подпрыгнула на месте от испуга:

– Никак не привыкну к твоим внезапным перемещениям.

– Ты испугалась? – спросил я насмешливо.

– Да уж, по-моему, мне уже нечего бояться. После того, что я сегодня видела, мне стоит перестать бояться пауков и темноты.

– И начать боятся меня? – неудачно пошутил я. Я не смог скрыть свои страхи от нее.

Адель порывисто взяла меня за руки и ответила:

– Нет, что ты! Не говори так! Ты же защищаешь меня постоянно. Ты и домой принес, и лекарствами поил и вот сейчас спас от волков. Я не боюсь тебя.

– Но ты понимаешь, что я не человек? Что я опасен?

– Да… Нет… Ты самый надежный… мой друг. Я конечно мало про тебя знаю, есть вещи, которые озадачивают, но я уверена в твоем хорошем ко мне отношении. И я прекрасно понимаю, что ты опасен.

Странно, но в ее мыслях я увидел, что она говорит правду. И неожиданно для себя ощутил такое облегчение. Я устало улыбнулся и сказал:

– Спасибо за откровенность. Мне очень нелегко. Потому что мне незнакомо чувство привязанности. Такое со мной… э-э-э… впервые.

Адель смутилась.

– Ну, я не знаю, что ты подразумеваешь под словом «такое», но со мной это тоже впервые. И я, кажется, знаю, как это называется. Ты уже говорил мне об этом сегодня.

– Адель, я безусловно и навсегда люблю тебя всем своим существом. И не представляю жизни без тебя. А что ты мне в ответ скажешь, любовь моя?

Адель подняла бровь и сказала:

– Что я скажу? Хм, интересно! Что же мне сказать? – она лукаво на меня посмотрела, постукивая пальчиком по кончику своего носа.

Ну вот, она сейчас подумает и решит, что такие сложности ей ни к чему. Я ждал, думая, что же она ответит. Она увидела грусть в моих глазах.

– Я люблю тебя, Прайм! – ответила она просто и улыбнулась.

Тихое счастье заполнило мое сознание, и я нежно обнял ее.

– Да, кстати, я хотел бы подарить тебе кое-что.

Адель выбралась из моих объятий и заявила:

– Сегодня не мой день рождения. К чему подарки? – спросила она подозрительно. Она не желала принимать подарков! Ну что ж, заинтригую ее немного.

– Ну, просто ты так интересуешься Востоком, а в частности Вавилоном… так что я бы хотел, чтобы кое-что из того периода принадлежало тебе. Когда-то этот медальон принадлежал…

Она упрямо замотала головой. Она решила, что это вещь моей бывшей пассии. Я уже почти вытащил коробку с подарком. Но она была непреклонна.

– Хорошо, не хочешь – так не хочешь, – я демонстративно засунул коробку поглубже в карман сюртука.

День становился все ярче, на небе исчезло последнее облачко. Я беспокойно глянул на небо и надвинул капюшон как можно ниже. Адель заметила это и спросила:

– Может быть, тебе спрятаться? В какой-нибудь подвал или еще куда-то? Солнце слишком яркое…

Я только рассмеялся в ответ.

«Ну вот, опять хохочет! Я же волнуюсь за тебя, Прайм!» – подумала Адель. В ее сознании появились возможные варианты несчастий, вызванные встречей моей кожи с солнцем. Все они заканчивались печально, и Адель усиленно продолжала себя пугать. Когда ее мысли хаотично сбились в кучу, я попробовал остановить это безобразие.

– Адель, прекрати немедленно! Я не сгорю.

Но Адель только с тревогой посмотрела на меня. Она подумала, что я специально ее успокаиваю.

– Но зачем тогда эти перчатки и капюшон? Нет, ты, конечно, во всем этом просто неотразим, но ведь это неспроста! – сказала она, довольная своей логикой.

Она воинственно сложила руки, глядя на меня в упор. Мне, по идее, должно было стать либо страшно, либо совестно, но я сделал то же самое. Примерно минуту мы пялились друг на друга. Сначала взгляд Адели был тверже гранита, как и ее мысли. Но постепенно удары ее сердца стали сбивчивее и для меня это тоже закончилось провалом. Я просто забывал на каком свете нахожусь, когда тонул в этих зеленых глазищах, в которых было столько храбрости и нежности одновременно.

Адель тянуло ко мне так же сильно, как и меня к ней. Она с тихим стоном прильнула к моим губам, окутывая своим пьянящим ароматом. Целовать ее было неимоверно приятно, но вместе со страстью во мне закипали инстинкты вампира. Я, чуть не плача, отстранился от ничего не понимающей Адель и сказал:

– Мне все еще непросто быть так близко к твоей… крови, – сказал я, опустив глаза.

Мысли Адель стали печальнее некуда. Она испугалась, что я решу вообще больше этого не делать. Она подумала, что недостойна меня! Это было так удручающе, что мне было необходимо вернуть ей душевный комфорт. Тем более, зачем тянуть?

Я посмотрел на нее и наконец-то решился.

– Закрой глаза и досчитай до десяти, а потом открывай!

Адель в предвкушении чуда закрыла глаза, но все-таки нотки беспокойства у нее в мыслях присутствовали.

Я как можно нежнее поцеловал ее и аккуратно снял капюшон. Все еще целуя меня, она радостно считала про себя: «Семь, восемь, девять, десять!» – и распахнула глаза.

Я с любовью смотрел в ее восхищенные глаза, видя свое сверкающее отражение. Она была изумлена увиденным, потому что «никогда не видела ничего более прекрасного», и была рада такой развязке загадки – я не сгораю от солнца, а становлюсь сам как солнце! Она практически прикасалась своим лбом к моему подбородку, чтобы рассмотреть сияющую кожу на шее, и я задержал дыхание. Она заметила это и отпрянула назад.

– Это… ты… это так удивительно! Я даже и подумать не могла, что такое бывает! Прайм – ты удивительный!

Это так красиво! Просто завораживает! – сказал она, пытаясь прийти в себя после такого потрясения. – Так все, что про вас рассказывают – просто детские страшилки? И солнце тебе не вредит, и ты не спишь в гробу и ты такой замечательный! – сказала она тихо стесняясь своей реакции.

Я молча надел капюшон обратно и ответил:

– Адель, мы намного страшнее детских страшилок. Я хочу, чтобы ты это прекрасно понимала. Вернее, особенно ты! Потому что с твоим ароматом ты просто деликатес для представителей моего рода. Поэтому я хотел бы чтобы это было всегда с тобой.

Я опять достал из кармана футляр и открыл его. На шелковой подкладке лежал медальон – украшенная рубинами монета древнего Вавилона. На ней был изображен мужчина в шлеме. Я прекрасно знал этого царя, но не стал вдаваться в подробности.

Адель поежилась от слова «деликатес» и по-другому посмотрела на подарок.

– И что мне с ним делать? – спросила она просто.

– Носи не снимая. Если ты не против конечно. У меня есть такой же. Все члены моего клана носят такие же. Вампиры прекрасно разбираются в таких кулонах, и поверь мне, никто не рискнет тронуть э-э-э… «моего человека».

Потому что это было чревато войной и уничтожением. Но это Адель тоже не стоило знать.

Адель пытливо посмотрела на меня, понимая, что я чего-то не договариваю. Чтобы избежать лавины вопросов, зарождение которых я уже услышал, я небрежно достал из-за пазухи такой же медальон и показал Адель. Она успокоилась, но не забыла. Я тут же одел ей на шею медальон и попытался скрыть свое ликование. Она спросила:

– То есть, если я встречу вампира – предположим, что это произошло – и увижу у него такой же, то это будет член твоей семьи?

– Клана, любимая, клана, – ответил я, поправляя ее волосы, – у нас нет семей и привязанностей. Только интересы. Чаще всего мы объединяемся перед лицом опасности. Да и тогда нужно быть начеку, – сказал я тоскливо. Игры, игры, игры… бесконечные интриги и перестановки сил.

Она с сомнением посмотрела на монетку.

– Неужели она может защитить?

– Не она, а репутация того вампира, с которым связана, – я посмотрел на нее внимательно, и она неосознанно замерла под взглядом, – никто не захочет так страшно закончить свое существование.

У нее мурашки пошли по телу. Ее руки задрожали и она сказала:

– Ты… теперь понимаю.

Потом смело подняла голову и улыбнулась:

– Я под защитой известного могущественного вампира, который одной левой уложил троих оборотней!

Я засмеялся и ответил:

– Ты теперь можешь смело ходить по ночам по самым отвратительным местам этой земли, и никто тебя не тронет!

Адель взяла меня за руку, и мы не спеша вернулись на виноградник. Время было уже послеобеденное, и я услышал, как Катарина опять ищет Адель. Правда теперь ее мысли были заняты не тем, куда она опять сбежала, а беспокойством о том, чем мы занимаемся. Слуги сказали ей, что мы остались вдвоем и мать теперь не находила себе места от беспокойства. Она даже проверила все любимые места Адель в округе и вернулась домой ни с чем. Она не проверила только единственное место – комнату. Мне в голову пришла идея – я верну Адель домой так, что все останутся довольны – через окно.

– Адель, ты мне доверяешь? – спросил я.

– Да, – просто и не задумываясь, ответила она, – а в чем дело?

– Катарина обыскала всю округу в поисках тебя. И уже начинает паниковать. Единственное место, где она еще не искала – твоя комната.

Адель закатила глаза и вздохнула.

– Я хочу тебя доставить в дом через окно, ты не против? – спросил я шутливым тоном.

Мы как раз стояли уже недалеко от дома, но как назло, появилась кухарка на заднем дворе. Адель невольно спряталась за меня, я обвил ее рукой и улыбнулся сам себе. Это было так правильно, мне доставляло много удовольствия возможность защитить ее, пусть даже от надуманной опасности.

– Но там же кухарка, – сказала она шепотом.

Я повернулся посмотреть на нее и, слегка оскорбленный ее недоверием, сказал:

– Смотри!

Наслать апатию и полностью обездвижить кухарку удалось практически мгновенно – чем проще разум, тем легче это сделать.

Она выронила таз с зеленью и замерла, безвольно опустив руки.

– Что ты с ней сделал? – спросила Адель возмущенно.

– Что, что… провал в памяти, и подарил нам пять минут времени. Можем вокруг дома пройтись, если ты не против…

Адель шутя толкнула меня плечем и ойкнула.

– Ты такой… твердый!

– Зато весь твой! – сказал я и подхватил ее на руки Через секунду мы уже стояли посреди ее комнаты.

Адель задорно осмотрелась и выдохнула:

– Я… я просто не знаю что сказать. Так много всего произошло за сегодня, просто голова идет кругом! – сказала она, садясь на кровать.

– Вот и ложись отдыхать. Или книгу почитай. Ты как раз остановилась на самом интересном месте…

Адель смотрела на меня во все глаза.

– Откуда ты… – потом запнулась, – и как долго ты «подслушиваешь»?

– Адель! Моя девочка! Ты дома? – послышался радостный голос Катарины из гостиной. Она услышала шаги в комнате и торопливо поднималась по лестнице. Как нельзя кстати. Мне пора было уходить. Нужно дать Адель прийти в себя после такого бурного дня. Столько всего нового, я не хотел более ее утомлять.

Адель быстро сняла плащ и упала на кровать поверх одеяла. Она притворилась спящей, хотя глазами следила за мной. Я уже был за окном, держась локтем за подоконник.

– Приятных снов, любимая! – сказал я.

Адель улыбнулась и сказала:

– И тебе приятно провести… время, любовь моя! – сказала она нежно.

Эти слова еще раз зажгли солнце счастья в моей душе. Я скрылся, но потом вернулся.

– Что еще? – быстро спросила Адель, потому что Катарина была уже за дверью, а кухарка начинала приходить в себя.

– Да, любовь моя, совсем забыл сказать! Так как ты надела мой личный медальон, то с этого момента мы помолвлены!

Глаза Адель полезли на лоб и она хотела что-то ответить, но не успела – Катарина зашла в комнату, с облегчением увидев «спящую» Адель. Я уже был далеко от дома в этот момент. Адель чуть не закричала от счастья. «Прайм, это – нечестно! Как я счастлива! Вау! Что мама скажет? Как быть со свадьбой и церковью? А ему можно туда? Можно, наверное! Ура!» – вот что я слушал с широченной улыбкой на лице. Адель с трудом удавалось лежать смирно и изображать глубокий сон. Успокоившаяся Катарина на цыпочках вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

* * *

Я мчался через горный перевал в нелепом счастливом мареве. Я едва мог заставить себя рационально думать и даже едкий запах оборотня не привел меня в чувство. Адель, ее запах, ее смех, ее невероятные глаза, все приводило меня в состояние восторга. Как она держалась сегодня! Она не испугалась меня, не стала звать на помощь или тыкать в меня распятием. Ее самообладание и трезвость мысли вызывали уважение. Я считал себя счастливейшим из влюбленных на этой планете – самая прекрасная и необыкновенная девушка ответила мне взаимностью! Самое удивительное – зная, кто я есть на самом деле – она не против, чтобы я находился рядом с ней! Исчезло давящее чувство одиночества, которое долгие годы высасывало радость существования. Я себя чувствовал живым как никогда раньше.

Пока пытался осознать весь масштаб перемен, которые возникли с появлением Адель в моей жизни, мои ноги безошибочно привели меня к плоскому мокрому камню в лесном овраге, вокруг которого лениво кружилась холодная вода лесного ручья. На нем была наспех брошена одежда моих визитеров. Три пары хороших сапог, недешевая одежда и сумы. Провизии я не заметил – значит, они не искали меня, а шли наверняка, не собирались задерживаться надолго. Первым делом я бросил в костер одежду и обувь. Огонь почти уничтожил тяжелый запах оборотней. После внимательного досмотра сумок я бросил в костер практически все, за исключением весьма интересной бумаги.

На простом листе аккуратным почерком был написан список имен с точной информацией о том, где можно найти каждого. И практически напротив каждого стояла надпись – убит. У меня подкосились на секунду ноги и потемнело в глазах. Если верить этой бумаге, то весь шотландский, испанский, итальянский и русский кланы были уничтожены. Мое имя стояло практически в конце списка. За мной было только трое – Аронимус, Кайсус и Мишель. А это означало, что во всей Европе можно найти не более десятка вампиров! Оборотни практически нас уничтожили! Эта находка охладила мой любовный пыл.

Никогда, никогда еще не случалось подобного! То, что вампиры долго время делали с оборотнями, они наконец-то сделали с нами! Стоило мне отойти от дел, как этим воспользовался кто-то и зачистил Европу от вампиров.

Я яростно пнул ногой большой валун, который тут же частично раскрошился и большая его часть улетела в ближайший подлесок.

Я сопротивлялся своему предназначению, наставлениям учителя и решил жить как все. Без войн, убийств, интриг и бесконечных заговоров. Я закрыл лицо руками, а перед мысленным взором моя совершенная память воскресила всех убитых. Я всех их хорошо знал. Десятки погребальных костров вознесли их к небесам… Я издал самый ужасающий рык, в который вложил всю силу моей боли. Ярость, вперемешку с отчаянием затопила мое сознание.

Стоп! Я опять взял проклятый список в руки и прочитал его снова. Напротив моего имени было написано подробное описание моей персоны и рекомендация «Крайне опасен. Обнаружить, напасть немедленно по причине крайней опасности». И кто же дал такую подробную информацию? Я написал письмо Аронимусу, высылая небольшую партию вина Катарины. Получается, что это он? Или кто-то перехватил письмо? Жив ли он вообще?

Что ж, как бы там ни было, белый волк не прислушался к предостережению, взяв с собой против меня только двоих новичков, поэтому сейчас лежит на дне ущелья. То, что я прочитал о себе, мог знать только вампир из моего близкого окружения. Это было прямое предательство, которое каралось смертью! Я невольно зарычал. Потом закрыл глаза и втянул ноздрями запах бумаги. Она хранила едва уловимый след сложного запаха бессмертного, трудно было уловить индивидуальные нюансы, – видимо, белый волк долго носил его за пазухой. Я осторожно спрятал улику в карман.

Я задумался, сидя над костром, в котором догорали остатки одежды оборотней.

Жизнь поставила мне шах и мат. Я хотел отойти от дел, зажить тихой, простой жизнью. Планировал жениться, и не знаю как, но прожить с Адель столько, сколько она захочет.

А тропы оборотней и вампиров причудливым образом переплелись снова и прошли через мой жизненный путь. Еще месяцем раньше я с легкостью принял бы решение. Но теперь в мою жизнь вошла любовь и ставила свои условия. Обязанности перед моим родом или зов сердца? Оставить Адель одну и ввязаться в войну? Или остаться и ждать, пока лавина войны сама докатится к нашим дверям? Что будет правильнее?

Муки выбора подняли волну раздражения во мне. Чтобы привести мысли в порядок, я отправился туда, где мне легко думалось.

Через пару минут молниеносного бега через лес я сидел на обрыве над морем. Созерцание необъятной морской глади всегда помогали мне неспешно размышлять. Присев на край скалы, я смотрел вниз на рокочущие волны и вглядывался в морские глубины, которые напоминали мне переменчивость и непредсказуемость судьбы. Как бы не был бесконечен океан – это замкнутая система. Как и мир, в котором я жил. Невозможно спрятаться от конфликта, он рано или поздно доберется до меня, а, значит, и до Адель… меня будут искать и не успокоятся, пока не найдут. Я понимал это, потому что сам бы так поступил. И тогда я уцелею, а Адель может не пережить столкновение с миром бессмертных. Я не смогу заточить ее в крепости и оберегать от всех опасностей. Это будет не жизнь. Выбор остается один – дать ответный бой и уничтожить источник опасности, подарив, таким образом, будущее нашей любви.

Я могу инкогнито вернуться в Италию. Как бы там ни было, но тот, кто послал убийц, рассчитывает, что я уже мертв. Зная крутой нрав оборотней, было смешно думать, что они не нападут. Предупреждение, скорее всего, было простой формальностью. А это даст мне преимущество – я немедленно выдвинусь на север Италии, соберу остатки кланов и начну зачистку. Я горестно схватился за голову. Опять убивать! Как же это невыносимо! С сердцем, полным любви, нести смерть…

Поймет ли меня Адель, если я сейчас исчезну на год или больше? Выдержит ли? Не передумает ли связывать свою жизнь со мной, убийцей и ночным монстром?

Отчаяние сильнее захватывало мое существо, и я услышал, как горные мыши в панике разбегаются от меня во все стороны. Птицы с криками улетели. Я излучал отчаяние, угнетая все живое вокруг себя. Редко я пользовался этим умением, но мне было не до самоконтроля. Я вскочил на ноги – пора взять себя в руки, пока не вымрет все живое вокруг. В кармане звякнули гребни, которые я хотел подарить Адель завтра. Я решил дарить ей небольшие подарки каждый день, пока она не взбунтуется. А это случится обязательно. Я уже достаточно хорошо изучил ее характер. На холодной ладони лежали серебряные гребни, я смотрел на них и мечтал увидеть их в ее волосах. И в эту минуту все встало на свои места. Учитель и моя армия в прошлом. Это пройденный путь. Впереди меня ждала новая эра. Эра любви, время Адель. Она центр моей вселенной, и я буду действовать в ее интересах и ради нее. Нужно будет убить оборотня – убью, плести интриги – пожалуйста, поджечь полмира, чтобы ничто не угрожало ей – сделаю! Я уничтожу оборотней и поставлю вместо себя кого-то для того, чтобы они выполняли мои функции хотя бы на какое-то время. Время– это бесценный ресурс! Каждый день был дорог мне. Я буду счастлив ровно столько, сколько живет и дышит Адель. А что будет дальше – мне пока что не важно.

Я осторожно сжал в кулаке подарок для любимой и помчался к себе.

* * *

На сбор вещей ушло мало времени. Сложнее было сидеть и ждать захода солнца – на небе как на зло не было ни облачка! Когда солнце наконец-то село, в порту удалось найти себе каюту в корабле, отплывающем на Сицилию завтра утром. До Италии я сам доберусь вплавь. Итак, у меня осталась всего одна ночь в этом городке. Каждая минута казалась мне драгоценной. Как только я ушел из города, то сразу бросился через лес к заветному окну.

В комнате горел свет, и Адель, сидя у стола с книгой в руках, время от времени с надеждой посматривала в распахнутое окно. Она надеялась разглядеть меня среди деревьев и беспокоилась – приду ли я к ней сегодня? Улучив момент, когда она снова попыталась занять свои мысли содержанием книги, я бесшумно встал за ее спиной и осторожно опустил в ее волосы два серебряных гребня. Адель вскрикнула и схватилась руками за волосы. Но, обернувшись, улыбнулась с облегчением.

К моей радости, она кинулась мне в объятья, и вместе с непередаваемым запахом меня окутал поток ее беспокойных мыслей. Она подумала: «Я боялась, что ты не придешь. Весь день какое-то дурное предчувствие, словно что-то плохое должно произойти. Какой же ты твердый! Но такой любимый!» Я только крепче прижал ее к себе. Слова были лишними.

– Ты не ответил, значит, не хочешь говорить, значит, что-то серьезное… – сказала она, отодвигаясь от меня и пытливо заглядывая в глаза.

Я потрогал медальон на ее шее, потом вздохнул и сказал те слова, после которых обратного хода не будет.

– Адель, мне нелегко тебе такое говорить, но мне… я просто вынужден уехать…

Адель резко вздохнула и замерла на секунду, глядя на меня, но взяла себя в руки и ответила:

– Надолго?

– Думаю, что не менее, чем на полгода.

Еще один судорожный вздох.

– А можно мне с тобой? Я готова убежать из дому с тобой! – горячо воскликнула она.

Я слышал в ее мыслях, что она просто так не сдастся, хотя понимает, что бесполезно меня уговаривать.

– Ты же все понимаешь… – я поцеловал ее в лоб и закрыл глаза. – Тебе нельзя со мной. Слишком опасно…

«Он так легко это делает… так просто покидает меня» – вдруг с болью в сердце подумала она. Я горестно покачал головой.

– Мне так… невыносимо трудно расставаться. Словно мое сердце остается здесь, с тобой.

– Тогда бери меня с собой. Я… я просто умру тут без тебя! Я не могу дождаться вечера, чтобы увидеться с тобой, а ты говоришь полгода! – сказала она, и слезы все-таки брызнули из ее глаз.

– Адель, любимая моя… я уезжаю только для того, чтобы ничто не помешало нам с тобой спокойно жить вдвоем. Если я не уеду, то такие нападения будут постоянными, пока оборотни не добьются своего. То есть убьют тебя, а потом меня.

– Не понимаю… неужели нет другого выхода?

– Нет, любимая моя. Они будут преследовать нас постоянно, куда бы мы не направились. Эта проклятая порода не знает ни жалости, ни усталости!

Я яростно стукнул кулаком по столу, от чего глухо вздрогнул дощатый пол.

– Пойми, мне… нужно ехать. Хотя я… не хочу этого делать. Я бы отдал все, что у меня есть только за возможность остаться здесь, с тобой!

Я резко закрыл руками лицо, чтобы скрыть от нее свое отчаяние. С любовью на кончиках пальцев Адель провела рукой по моим рукам. Все затрепетало внутри меня от ее прикосновения. Она потянула мои руки вниз и нежно, и с пониманием посмотрела на меня.

«Прости, я не думала, что тебе так тяжело уезжать. Я буду ждать столько, сколько понадобится!» Однако ее самообладание дрогнуло, и в глазах снова блеснули слезы.

– И еще, я обещаю тебя ждать и практически не бояться за тебя.

Но как Адель не храбрилась, я видел ту глубину отчаяния, в которую она скатывалась.

– Адель, послушай меня. Может быть, тебя это немного успокоит: я первый из вампиров на Земле и меня практически невозможно победить. Моя сила не уходит с годами, как у остальных вампиров, я не умру от укуса оборотня, могу читать мысли и заставить всех ослепнуть. У меня еще много подобных возможностей. Но самое главное – это то, что сердце мое может полюбить только один раз. И это навсегда. А ты, милое создание, покорила меня и завоевала на веки вечные. Я теперь не разрывно с тобой связан узами, крепче, чем клятвы и обещания. Ты теперь моя, а я – твой. И это никогда не изменится.

Слезы Адель высохли и она, с чувством собственного достоинства, ответила:

– А мне никто другой не нужен, только ты! – сказала она, с вызовом вскинув голову.

Я облегченно вздохнул.

– Может, объявим твоей матери о том, что мы обручены? Так будет правильно, да и защитит тебя от других кавалеров.

«Как будто они у меня под дверями стояли в очереди! Ой! Прекрати читать мои мысли!»

Я негромко засмеялся.

– Прайм, давай, через пару минут постучи в двери. Нанесешь матери и мне прощальный визит, после которого я останусь с кольцом на пальце, мама ошалеет от счастья, а всему городу будет о чем поговорить на ближайшие пять лет!

– Я согласен на это. Только обещай не переигрывать с восторгами и удивлением. Врать ты не умеешь!

Адель слегка оскорбилась, состроив обиженное личико. Но потом легко спросила:

– Когда именно ты уезжаешь?

– Завтра утром, – ответил я тихо, пытаясь совладать с голосом. Слишком много горечи, мне не хотелось угнетать ее еще больше. Адель вся внутренне сжалась, словно от удара и через секунду крепко обняла меня. Сверху я видел только светлый вздрагивающие локоны, и чувствовал ее горячее дыхание на груди от того, что она беззвучно плакала.

– Адель, любимая… – начал, было, я.

«Ужас, я жалкая трусиха! Что он про меня подумает? Я рыдаю, не просыхая!»

– Я… я смогу! – сказала она, всхлипывая. – Я сейчас успокоюсь, извини меня, – сказала она, глубоко вздыхая, чтобы прекратить рыдания. Она отстранилась и посмотрела на меня своими огромными глазищами. Не нужно было быть телепатом, чтобы узнать, о чем она думает. Она не желала расставаться со мной и на час. Она не представляла, как прожить без меня так долго.

– Любимая моя, я тоже не представляю… – сказал я ей и усадил на кровать. Потом принес воды. Она выпила немного и подняла голову вверх, чтобы осушить глаза от слез. «Прекрати, прекрати это немедленно! У тебя будет для этого уйма времени. Потом. А пока он рядом, будь добра, не трать время на глупости!» – говорила она себе.

Я встал на колени около нее и терпеливо ждал, когда она снова сможет заговорить.

Не прошло и минуты, как она смогла смотреть на меня спокойно. Ее глаза все еще блестели, а кончик носа распух и стал забавного розового цвета. Она так казалась мне еще милее. Она вздохнула и спокойно сказала:

– Прайм! Если ты не против, давай быстрее покончим с официальной частью. Близится время ужина и твой визит будет сейчас как нельзя кстати.

В ответ я поцеловал ее руки и сказал:

– Адель! Как существо, прожившее… нет, жившее еще до библейского потопа, заявляю тебе, что ты – самая храбрая и рассудительная девушка из всех, кого мне приходилось встречать!

– Только рассудительная и храбрая?

– Ну нет. Еще женственная, ранимая и безрассудная. И мудрая и великодушная. В тебе причудливым образом соединилось все, что приводит меня в трепет.

Адель удивленно хлопала глазами от такого признания. Никто еще не говорил ей подобного. Она привыкла, что все обращают внимание только на ее красоту, а что она за человек – никто и не утруждался рассмотреть. Ни мать, ни брат. Только отец знал ее немного.

– Адель! Спускайся к ужину! – крикнула из гостиной Катарина.

Адель встрепенулась и ответила:

– Иду! – она смотрела на меня, и в ее глазах переливалось жидкое золото счастья.

Мне стоило немалых трудов уйти от нее. Когда я с самым вежливым лицом постучал в дверь и снова увидел ее посреди гостиной, то у меня отлегло от сердца. Я с удивлением обнаружил, что мне было трудно находиться вдали от нее. Как я перенесу разлуку? Адель предусмотрительно спрятала от матери гребни, – видимо, не хотела лишних вопросов.

Потом спустилась вниз и, как подобает воспитанной девушке, чинно села на диванчик у окна, потупив взор. Катарина была удивлена моим визитом и нервничала, не зная чего от него ожидать. Она уселась у камина в свое любимое кресло и, взмахнув платком, спросила:

– Как там дела с виноградником? Поль сказал, что последняя лоза посажена. Что ж, нам остается только ждать и надеяться на лучшее, – сказала она официальным тоном.

Разговор с Катариной грозил перебраться в долгое обсуждение цен и перспектив для виноделов, что украло бы драгоценные минуты сегодняшнего вечера.

Я подошел к Адель и взял ее за руку. Мы заговорщицки переглянулись и подошли к Катарине, которая сразу поняла что сие означает.

Она с самым довольным видом поднялась из своего кресла. Мы с Адель встали перед ней на колени и я сказал:

– Госпожа Катарина, я имею честь просить руки вашей дочери. Мы с Адель любим и не представляем жизни друг без друга. Я буду бесконечно благодарен вам за согласие, равно как и за проявленное гостеприимство. Я клянусь сделать все, что от меня зависит для того, чтобы ваша дочь была счастлива и жила в любви и достатке.

Катарина с достоинством ответила:

– Господин Вам Пайер! За наше недолгое знакомство я привязалась к вам, словно к собственному сыну и считаю, что лучшей кандидатуры для моей единственной дочери и не сыскать!

«Какой красавчик! Надеюсь, что мои внуки пойдут в отца! О, они мне наделают их как минимум четверых! Не отвертятся!» – пронеслось в голове моей будущей родственницы и растаяло в долине несбывшихся мечтаний.

Адель смиренно склонила голову в ожидании решения матери, но мне было прекрасно видно, что она улыбается. Катарина не стала ломать комедию дальше и сказала:

– Я даю свое согласие на ваш брак. Живите счастливо, дети мои! – сказала она и театрально зарыдала в платок. На самом деле она в него улыбнулась.

Мы переглянулись с Адель и она подумала «в ней умерла великая актриса!» Я согласно кивнул головой и подмигнул. Катарина жестом пригласила меня за стол и разрешила сесть возле невесты. Адель сидела, вся розовая от смущения, и украдкой поглядывала на меня. Я как раз пользовался рассеянным вниманием Катарины, чтобы прятать куски холодной баранины под стол. Через три тоста я наконец-то решился сказать:

– Катарина, я собственно хочу поставить вас в известность, что завтра утром мне придется отправиться в Венецию к моему дядюшке. Это касается прав наследования. Мой дядя решил отойти от дел и передать их мне. Конечно же я собираюсь одновременно с изучением всех контрактов заниматься приготовлениями к свадьбе.

В памяти Адель всплыла картина боя с оборотнями и она вздрогнула.

Катарина очнулась от мечтаний и подозрительно сузила свои глаза, глядя на меня в упор.

– Я хочу закончить все свои дела и через полгода я вернусь к вам, и планирую открыть здесь филиал конторы моего дядюшки. Но для этого необходимо мое присутствие в Венеции…

Катарина смекнула, что это в перспективе приведет к росту продаж ее вина, а значит к расширению владений. А еще и дочка останется под боком, и зять, который поведет дела вместо нее. «Нет, жизнь определенно налаживается!» – решила она и спокойно ответила:

– Как жаль, что вы так быстро уезжаете. Не представляю, как Адель перенесет такую долгую разлуку!

Адель помрачнела и промолчала, ковыряя вилкой тушеные овощи.

– Я готова подождать, мама! – сказала она тихо.

Катарина сказала:

– Конечно, девочка моя, ты подождешь. Ты же умница!

– Когда я вернусь, мы устроим пышную свадьбу, – сказал я и увидел, как расчетливо поджались губы Катарины. Я знал, что у меня не было никаких шансов рассчитывать на меньшее – в ее планах было пригласить на свадьбу половину Калельи.

«Только пообещай, что потом увезешь меня отсюда!» – мысленно взмолилась Адель.

– А потом мы отправимся в Венецию. У меня там есть свой дом и магазин.

Катарина расстроилась – ее планам не суждено было сбыться, а Адель засияла от радости.

– Я подумывал прислать к вам моего управляющего. Он мог бы помочь вам с виноградниками. Он не раз жаловался мне, что затхлый воздух большого города вредит его здоровью. Он просто мечтает уехать куда-нибудь в провинцию и жить простой жизнью. А ваш город просто идеальное место – свежий воздух, прекрасный климат!

– Ах, господин Ван Пайер! Это было бы чудесно! – наконец-то искренне воскликнула Катарина.

– Думаю, что о лучшем и мечтать нельзя, – заявила довольная Адель.

После ужина мы еще немного побеседовали; в основном, говорила Катарина, а мы с Адель терпеливо слушали. Но когда время визита грозило перевалить за рамки приличия, я с облегчением откланялся и вышел в ночь.

Мне больше всего на свете хотелось быть возле Адель, но я боялся так близко приближаться к ней. Ночью, наедине. Ее близость все больше волновала меня, и я знал, что Адель также понимает, что ее волнение в моем присутствии происходит вовсе не из-за смущения. Что это что-то новое. А она – особа любознательная. Так что я решил пока держаться на расстоянии.

Я наблюдал со своего места между деревьев, как Адель бродит без сна по комнате. Она не могла уснуть – события сегодняшнего дня были настолько бурными, что она едва успевала обдумать все и дать всему свою оценку. Она практически не думала о том, что я оказался вампиром и об убийствах, которые я неосторожно совершил на ее глазах. Она только думала о том, что завтра я уплываю в Венецию на долгих шесть месяцев. Это оказалось для нее самым тяжелым – не видеть меня так долго. В два часа ночи я уже не мог смотреть на ее мучения. Ее тело молило о сне, а мозг не мог перестать думать. Она лежала на кровати под одеялом и смотрела в потолок. Поэтому я решился на отчаянный поступок – я, по привычному уже маршруту, бесшумно забрался в ее комнату. Я замер в глубокой тени у окна и сосредоточившись, стал вводить Адель в состояние сна. Она почувствовала, как замедляют ход ее мысли и тяжелеют веки. Она нашла это забавным. Потом она поняла, что это неспроста. Догадка помогла ей не уснуть.

– Прайм, это ты? – спросила тихо она.

Я только вздохнул и не вышел из тени.

– Прошу тебя, прекрати это, – сказала она устало.

– Адель, тебе нужно поспать. Ты совсем измучилась.

Я не могу на это спокойно смотреть.

Она сонно моргнула и спросила:

– А ты не уйдешь?

Я сел на край кровати и шепотом ответил:

– Если ты захочешь, то я буду сторожить твой сон до рассвета.

– А потом? – спросила она, борясь со сном.

– А потом ты проводишь меня в порт.

– А потом? – спросила она, словно слушала интересную историю на ночь.

– Потом я сяду на корабль и поплыву на Север Италии. Там найду последних вампиров, которые выжили; мы создадим армию и победим оборотней. А потом я сделаю так, чтобы ни один пес не бегал по этой земле! И тогда мы заживем спокойно и счастливо с тобой.

– А почему их нужно убивать? Почему не оставить их в покое? – спросила она снова.

Я задумался. Ну как ей объяснить? Я пошел по простому пути.

– Они не такие безобидные. На первый взгляд они не так опасны, как мы. Но это на первый взгляд. На самом деле вампиры больше всего жаждут крови, а оборотни – денег и власти. И трудно сказать, какой вид наносит больше вреда. Куда бы ни пришли оборотни, они порабощают и подавляют население, заставляют служить себе и, в конце концов, делают жизнь людей полностью невыносимой. Сотни городов и несколько империй сгинули в огне их алчности. Они пользуются своей силой для главенствования над остальными. И, в конце концов, разрушают все, к чему прикасаются. Это так, вкратце.

– Понятно, – ответила почти уснувшая Адель. Потом с трудом открыла глаза и сказала:

– Можно тебя еще попросить кое о чем?

Я неуверенно кивнул головой.

– Обними меня, если тебе не причинит это неудобств.

Я уверена, что так смогу быстрее заснуть.

Я колебался. Я не знал, как отреагирую на это. Но Адель, словно читая мои мысли, сказала:

– Ты мой жених – это раз. И во вторых, я уверена, что ты ни за что на свете не причинишь мне вреда. Я готова поспорить на все сокровища мира!

Я все еще не двигался. Я прочитал в сознании Адель, что ее мотивы вполне невинны. И решился. Я снял сапоги и плащ и осторожно лег на кровать рядом с ней. Адель сказала:

– Ты так приятно пахнешь!

– Ты тоже милая, поверь мне! – сказал я, пытаясь не думать о жестокой боли в горле, на которую я практически перестал обращать внимание. Я чувствовал себя неуверенно и не знал, как дальше себя вести.

Адель посмотрела на меня и засмеялась тихонько:

– Видел бы ты свое лицо! Вот уж не думала, что грозного вампира может смутить простая девушка!

– Смутить? Ты меня завоевала и покорила! – сказал я, улыбаясь.

И тут Адель совершенно естественно повернулась ко мне и положила голову на грудь. Я просто обомлел – так близко и так… уютно это было! Она обняла меня одной рукой и покровительственным тоном сказала:

– Теперь можешь меня усыпить.

Я поцеловал ее в макушку и наслал на нее глубокий сон. Последней связной мыслью Адель была «наконец-то я не одна».

* * *

Я смотрел в эти огромные глаза и не мог наглядеться. Адель просто говорила про себя: «Я люблю тебя, Прайм! И буду ждать сколько потребуется. Ты только возвращайся!» Она все больше отдалялась от меня по мере того, как корабль все дальше отплывал от берега. Я же махал рукой, надеясь, что она сможет меня разглядеть. Тонкий, хрупкий, бесконечно любимый силуэт в белом платье на фоне портовых строений. Она уже плохо меня видела, но я видел Адель и слышал ее мысли. «Прайм, я люблю тебя!» – это было последнее, что мне удалось услышать от нее, когда она стала практически неразличимой точкой на горизонте. Как только земля скрылась с глаз, и мы оказались в открытом море, я ушел в свою каюту и запер дверь.

Мне хотелось выпрыгнуть за борт и вернуться в Калелью. Мои руки дрожали от желания разгромить деревянный борт судна и броситься воду. Это была просто невыносимая пытка – бороться между желаниями влюбленного сердца и доводами разума. Наконец-то я как-то смог совладать с собой, и в этом мне помогла небольшая вещица. Адель перед расставанием подарила мне медальон со своим портретом и локоном волос. Миниатюра была написана довольно хорошо, но все равно не полностью передавала ее очарование и красоту. Знакомый запах привычно обжег огнем горло и зрачки расширились, словно я был на охоте. Но сердце мое горело желанием защитить и уберечь ее. Я взял себя в руки и принялся еще раз проверять свой план, силясь найти в нем слабые места. Я не имел право проиграть – от меня зависело выживание вида и счастье моей любимой.

* * *

Еще один день без Прайма подошел к концу, а я так и не вставала с кровати. У меня сегодня не было сил на то, чтобы изображать из себя нормальную девушку ради спокойствия матери. У меня не было желания поддерживать разговоры, тем более что они были на одну и ту же тему – чума, которая уносила каждый день сотни жизней. Мы так и не знали, что это за болезнь и как от нее спастись. Местный священник, отец Андрео постоянно призывал к покаянию, доказывая, что эта страшная болезнь результат многочисленных грехов горожан. Никто с ним и особенно не спорил, но все равно жили так, словно их цель – попробовать все удовольствия жизни одновременно, пока еще живы. Но были люди, которые ударились в религиозность, граничащую с фанатизмом.

Когда из Калельи приходили очередные вести, чаще всего их приносили слуги, мама все больше замыкалась в себе и уже не могла скрыть беспокойства. Я же не могла быть ей опорой, потому что Прайм Ван Пайер забрал мое сердце и увез его далеко-далеко, за синее море.

Первый месяц я храбрилась, второй – беспокоилась, а потом просто рыдала. Если бы я знала, что с ним все в порядке, что он жив, пусть даже отчаянно сражается, подвергается невероятным опасностям, но живой! А так я не находила себе места. Как только я вспоминала зубы огромных оборотней, которые напали на нас, то моя фантазия непременно разыгрывалась. Я представляла себе, как мой любимый сражается с десятками огромных волков, и испытывала гордость, смешанную с беспокойством за его жизнь. А вдруг их будет слишком много? А что если он не справится с ними?

От грустных мыслей мне помогало отвлекать все, что связанно с Праймом. Я любила сбегать в его дом на горе и бродить в окрестностях, вспоминая проведенное с ним время. Однажды даже пыталась добраться до его любимого озера, в котором он плавал, но заблудилась и вернулась обратно ни с чем. А еще бывала в Калелье, обязательно останавливаясь на городской площади у фонтана, потому что мы с ним здесь танцевали вдвоем. Из-за этого я даже любила рассматривать камни этой грязной мостовой. Мне все в городе напоминал о нем. Но в последнее время именно из-за этого я старалась поменьше там бывать.

Я то была уверена, что он победит во всех сражениях, то боялась, что оборотней будет слишком много… Эти мысли не давали мне покоя. И еще был главный вопрос: когда же Прайм вернется ко мне? Мама уже намекала мне как могла, что он может не вернутся, потому что хоть три месяца ожидания – небольшой срок, но вот тот факт, что он совершенно не пишет писем, наталкивал на невеселые выводы.

Катарина даже пару раз пыталась узнать, не опорочила ли я с ним свое честное имя. В общем, ее скептическое отношение к намерениям Прайма меня бесило и вынуждало избегать общения с ней. Даже пришлось начать вышивать большую картину, чтобы объяснить свое затворничество. И в город я не ездила – там чума… а в доме тоже было до жути тихо. А что, если я тоже заболею и умру? Как же будет страдать он? От беспокойных мыслей голова была готова взорваться. Еще немного, и я закричу от напряжения, которое накапливалось, грозя прорваться в любую минуту наружу очередной порцией слез.

Чтобы как-то отвлечься, я взяла со стола книгу и заставила себя встать с кровати, подойдя к окну. На столике стояла лампа, я зажгла ее и уселась в кресло, прикрыв ноги теплым пледом. Но как только я посмотрела в окно, то тут же вспомнила, как Прайм сообщил мне о нашей помолвке с самым счастливым выражением лица. Читать сразу же перехотелось, и я стала просто смотреть на надвигающиеся сумерки.

– Адель, девочка моя! Спускайся к ужину! – крикнула мама, стоя у моих дверей. – Ты что там делаешь, снова вышиваешь? Или книгу читаешь?

Я не ответила. Тогда мама открыла дверь и зашла в мою комнату.

– Снова сидишь у открытого окна? Ты давно встала? – спросила она, закрывая окно. – Адель, девочка моя. Ну что же ты так грустишь? Ты себя доведешь до истощения! Сколько мне трудов стоило привести тебя в порядок после болезни! Столько лекарств, нервов, молитв! – недовольно ворчала мама, застилая мою кровать. – Давай, приведи себя в порядок. Сегодня к нам должен зайти отец Антонио, так что давай, спускайся к ужину.

– Мам… я не в силах, ну, правда. Сидеть за столом и вести эти разговоры ни о чем…

– Ничего слышать не хочу, девочка моя. Давай, вставай, вставай! Ты же умница, ну не вредничай! – сказала мама, наклонившись ко мне.

Она пальчиками осторожно подняла уголки моих губ вверх, при этом так мило улыбнувшись, что я не нашла в себе сил дальше отказываться.

– Ну хорошо… – сказала я вяло.

– Вот и умница! Моя девочка дорогая! Ты даже покушаешь немного, я уверена! – сказала мама с таким энтузиазмом, что мне даже стало неловко за свое поведение. Ведь ей тоже было несладко – я ее единственная семья.

– Мама, я сейчас приведу себя в порядок и спущусь, честно! – сказала я ей бодро, раздумывая, где же взять на это сил.

– Хорошо, родная моя. Тогда я пришлю сейчас Жанну, она как раз закончила с ужином. Нам придется помочь ей накрыть на стол, Мари и Санчес ушли в Калелью на похороны. Эх, знала бы ты последние новости, – сказала она с грустью в голосе. – Поговаривают, что в этих краях появилась банда разбойников, которые грабят опустевшие дома, – сказала она с беспокойством. – И не удивительно, ведь столько богатых домов, заходи и бери, что хочешь. Вот и бродят банды бывших крестьян или обнищавших рыцарей по городам и селам…

Мама тяжело вздохнула и покосилась на мой арбалет, который люто ненавидела, считая его очень опасной штуковиной.

– Вот уж не думала, что настанут времена, когда эта вещь будет совсем не лишней! – сказала она с грустью в голосе. – Может, и правду говорят, что конец света не за горами? – сказала она и, вздохнув, вышла из комнаты.

Жанна пришла немного погодя и помогла мне одеться. Не спеша сделала праздничную прическу, уложив две косы вокруг головы, украсив их ожерельем из жемчуга. Она напевала негромко свою любимую каталонскую песенку про любовь, когда мама поторопила нас:

– Адель, Жанна! Ну где же вы? Отец Антонио будет с минуты на минуту здесь, а стол еще не полностью накрыт! Спускайтесь, – сказала она нараспев.

– Идем-идем! – ответила Жанна и улыбнулась мне.

На душе стало как-то теплее, и предстоящий вечер не показался мне таким уж паршивым.

В гостиной комнате корявый стол был застелен дорогой скатертью. Мама говорила, что эта вещь была частью ее приданного. Ее бабушка Флорентина была из Фландрии, и мне кажется, потратила полжизни, чтобы сделать этот шедевр собственными руками. Катарина не пожалела свое фамильное серебро и среди серебряных кубков, тарелок, чаш и соусниц торжественно стояли два серебряных светильника.

– Мама, ты превзошла сама себя! – сказала я совершенно искренне.

– Да-да-да! Ладно, раз ты такая душка сегодня вечером, то я признаюсь: у отца Антонио есть неженатый племянник, который заочно в тебя влюблен. Отец Антонио так расписал твои прелести, что тот готов жениться прямо сейчас!

Я даже задохнулась от возмущения.

– Мама, но как ты посмела без меня такое решать? Я люблю Прайма и ни за что не выйду замуж за другого!

Ты даже не смей думать, что я соглашусь! – по-моему, последнюю фразу я прокричала, топнув в запале ногой.

Выражение лица мамы стало несколько надменным, его можно было прочитать так: «Все решено, ты уже ничего не изменишь!» От моей новой гневной тирады маму спас стук в дверь.

Жанна пошла открывать, приговаривая:

– Просто миротворец, так вовремя пришел! Иначе эти двое сейчас сцепятся как кошки! Отец Антонио! Мы так рады вас виде… – сказала она, открывая двери.

Но вдруг вскрикнула и, издав странный хрип, покачнулась, держась за дверь правой рукой. Дальше все происходило так, словно время застыло: в свете ламп я увидела удивленное выражение лица Жанны, которая рассматривала длинный нож, торчащий из ее груди. Она посмотрела, как мокрое кровавое пятно расползается по ее платью, закатила глаза и упала на пороге, беспомощно раскинув руки. Мама застыла на месте, от ужаса прижав руки ко рту, а в это время через Жанну уже переступал коренастый мужчина, скалясь беззубой улыбкой. Он обшарил глазами комнату и быстро двинулся ко мне, перебрасывая из левой руки в правую толстую палицу. Он поглядывал на мою голову, и я была абсолютно уверена, что сейчас он проломит мне череп. Мама, не думая бросилась ко мне и закрыв от него, крикнула:

– Беги, доченька, беги!

Она взяла стул и выставила его перед собой, кряхтя от натуги.

Я посмотрела на его дубинку и вдруг вспомнила про арбалет, который сейчас стоял у меня в спальне около окна.

– Мама, я сейчас! – крикнула я и бросилась бегом через кухню в свою комнату. Мысли путались и дрожали руки, а перед глазами прокручивался момент, как Жанна падает на пол. Я не могла поверить, что ее больше нет; я надеялась, что ее можно спасти – вдруг нож не попал в сердце? Она же каких-то десять минут назад заплетала мне косы…

Я взбежала по лестнице наверх, перепрыгивая через три ступеньки. Я услышала еще один мужской голос в гостиной! Наверное, это был еще один мародер! Я толкнула дверь и практически ввалилась в свою комнату. Потом схватила заряженный арбалет, еще одну стрелу зажала зубами и бегом кинулась вниз. Когда я добежала до лестницы, внизу послушался сильнейший грохот и звон падающей на пол посуды. Катарина вскрикнула и в гостиной стало до жути тихо.

– Эй, иди наверх! Нужно еще дочку ее прибить! – сказал еще один грубый голос.

– А в доме точно больше никого нет? – спросил другой голос.

– Точно! Конюх со своей бабой сейчас в городе, я сам их видел. Так что не трусь! Бери только серебро и золото! У нас мало времени! Они могут вернуться в любой момент!

– Да не дрейфь! Мы и их прикончим тоже! Делов-то! – ответил второй.

Что же с мамой? Даже думать не хотелось. Я бы так и бросилась к ней вниз, но брат всегда говорил мне, что терпение – главный союзник в войне. Раз мародер идет меня убивать, то пусть идет, я встречу его здесь!

Я встала на самую верхнюю ступеньку лестницы, и подождала, когда голова разбойника покажется из-за поворота лестницы. Когда момент настал, я окликнула его:

– Эй, ты!

Молодой мужчина резко вскинул голову и взглянул на меня мелкими колючими глазками. Почему-то от его взгляда у меня волосы голове встали дыбом, словно я посмотрела в глаза самой смерти.

«Задержи дыхание и стреляй!» – словно услышала я голос своего старшего брата. Сколько раз он повторял мне эти слова. Я улыбнулась и выстрелила. Дротик вошел точно между глаз разбойника, и он с криком упал навзничь на спину, скатившись по лестнице.

– Эй, Ромундо! Что там? – спросил первый разбойник, и я услышала, как он гремит серебряной посудой, но так и не подошел посмотреть, что случилось. Видимо, жажда наживы затопила его мозг, и он потерял осторожность. Что ж, придется спуститься вниз. Я тихо шла вниз по лестнице, на ходу заряжая арбалет. Тугая тетива не хотела натягиваться, потому что руки сильно дрожали. Я еще раз взглянула на убитого мною мародера и почему-то моя стрела между его мертвыми глазами вызывала у меня не раскаяние, а злое торжество. Я пнула его в бок и удостоверилась, что уложила его навсегда.

Он лежал рядом с Жанной; я носком ноги отбросила его руку от ее лица. Потом осторожно заглянула в гостиную и увидела профиль убийцы Жанны – он как раз, сидя за столом, руками, как животное, ел горячую курицу и запивал ее нашим вином. Мама без сознания лежала на полу под противоположной стеной среди разломанного столика для цветов и, кажется, не дышала. Мне захотелось бросится к ней и узнать, что с ней, но меня сдерживал этот потный мародер, который, увидев арбалет в моих руках, резко вскочил из-за стола, подбросив его вверх, чтобы спрятаться от выстрела за ним.

Все, что на нем стояло, полетело в мою сторону и осыпало бездыханную маму. Я вскрикнула, потому что масло из светильника выплеснулось на пол и, попав в камин, зажгло огненную дорожку на полу и перекинулось на гобелен на стене. Юбка мамы вспыхнула, и я вскрикнула от ужаса – ее нужно было выносить из огня, ведь шелковая материя так быстро горит!

В кромешной тьме, которая освещалась только языками пламени, я увидела, как неясная тень метнулась мимо окна в сторону двери. Мне нужно было прикончить мародера и спасать маму, потому что вся комната была обшита деревом и скоро превратится в раскаленную печь. У меня была одна попытка – осталась всего одна стрела. Вдруг в меня полетело что-то темное – это была, наверное, небольшая лавка, которая стояла под стеной у входа. Последнее, что я помню – это то, что падая на пол, увидела темный силуэт, убегающий через парадную дверь в ночь. Последнее, о ком я подумала – это были мама и Прайм, я горевала о том, что, видимо, расстаюсь с ними навсегда.

г. Кутна Гора, Чешское королевство, 1345 г.

Вот уже второй месяц, как я покинул свою Адель. Я не написал ей ни одного письма, хотя ежедневно был готов посылать ей тысячи слов о своей любви. Хранить молчание приходилось по многим причинам. Во-первых, из соображения безопасности – любая ниточка от меня к ней может оказаться фатальной. Если несколько ящиков с вином привели ко мне троих оборотней, что может сделать переписка? Во-вторых, из-за нежелания рассказывать ей, чем я конкретно занят.

Меня радовал тот факт, что она меня не видела и не знала точно, чем я занимаюсь. В первые два месяца моя одежда часто оказывалась изорванной и вся в крови. Она была залита чужой кровью, а мои руки лишали кого-то жизни. В моей голове все еще звучало предсмертное обещание старого оборотня убить предательницу. А еще я спешил. Ведь если та троица, что напала на нас возле моего дома, не вернется, то посылавшие их могут послать еще один отряд. Мысль о необходимости защиты Адель и моих братьев снова превратили меня в смертоносное оружие.

Я начал свои поиски с севера Италии, как и собирался. Однако там я нашел только следы больших костров и руины домов моих братьев и сестер. Не осталось никого их тех, кому я надеялся помочь выжить. Не было также случайно спасшихся вампиров. Все были истреблены. Я искал Аронимуса, но не мог найти ни следа. Все мои старые соратники стали дымом. Были уничтожены целые кланы вампиров! Мне было не по себе от мысли, насколько легко это оказалось сделать. А всего лишь я на пару лет отошел от дел!

Поэтому я отправился на поиски на запад Французского Королевства, где тоже никого не обнаружил. Тогда мне стало по-настоящему страшно. Никого, кто много лет был мне знаком, никого из моих друзей.

Я понял, что больше не могу терять ни дня, и мне нужно как можно быстрее найти оставшихся в живых вампиров, которые, кстати, разбежались кто куда. Искать вслепую было просто роскошью – мне нужно было точно знать, где и кого можно найти. В этом мне могла помочь только одна персона, найти которую было не так сложно – нужно было послушать последние дворцовые сплетни.

* * *

Прислонившись к стене, украшенной гобеленом, я наблюдал, как Консуэллаетта Лангорини, любимая певица чешского короля, накладывала грим. Она старательно рисовала на своих смуглых щеках и изящной шее признаки сухой проказы. О ее состоянии было известно королю, но ее чарующее сопрано, словно заклинание, пленило монарха. Хотя Вацлав IV знал, что сухая проказа не заразна, все равно избегал прикосновений к певице, что делало ее недосягаемой мечтой, иначе она бы давно оказалась в его гареме. А так, распаленный ее недосягаемостью, владелец крупнейших серебряных рудников готов был выполнить любое ее желание. Чаще всего это были средства на лечение, которые монарх с радостью выделял, щедро задаривая красавицу серебром, золотом и драгоценными камнями.

Консуэллаетта должна была петь сегодня вечером для короля модную песню «Douce dame jolie». Эта композиция с рваным ритмом соответствовала духу эпохи, хотя вообще не подходила самой Консуэллаетте. Она была словно огонь, страстная и беспощадная, любящая жизнь. Я помню как она однажды задорно плясала возле костра, распевая очень фривольную шотландскую песенку. Я просто обожал их слушать в ее исполнении.

– Когда же ты и для меня споешь? – спросил я со вздохом, вертя в руках странный предмет, который напоминал детскую ладошку на длинной ручке.

– Прайм, брось эту чесалку! – сказала Консуэллаетта, с улыбкой опуская густую вуаль на лицо. Она смешливо сверкнула на меня своими красными миндалевидными глазами. – Этим предметом благородные дамы чешут укусы блох под неудобными платьями.

– Ну, а тебе она зачем? – спросил я, осторожно возвращая чесалку на стол. – Твою кожу не прокусит даже крокодил.

– Для антуража. Вот, смотри, что мне приходится делать для поддержания образа! – сказала она и вынула из кармана маленькую коробочку. – Это нюхательная соль.

Я вопросительно вскинул бровь.

– Любопытно, правда? – спросила она. – В этом веке каждая благородная дама должна пару раз в день падать в обморок. А если не удается, то хотя бы делать вид, что пыталась. Для этого достаточно вытащить коробочку и вдохнуть эту гадость якобы для того, чтобы предотвратить обморок. Все! Окружающие довольны – в их обществе находится такая экзальтированная особа, что-то и дело из-за тонкой душевной организации падает в обморок то тут, то там. Последний писк моды, кстати. И маскирует мой запах.

Консуэллаетта встала и поправила роскошное длинное платье из зеленого бархата. Густые черные волосы волнами лежали на спине, доходя до пояса. Руки были украшены золотыми перстнями и массивными браслетами с драгоценными камнями. Я окинул ее критическим взглядом и сказал, притворно вздохнув:

– И что стало с моей лучшей разведчицей? Откуда эта неуемная тяга к роскоши?

– Это тяга к самовыражению. А все эти милые вещицы – подарки от взволнованных поклонников, между прочим.

Я прочитал в ее мыслях, что эти поклонники были единственными людьми, на которых она не охотилась. Из-за их искреннего обожания и конспирации.

– Тогда они у тебя очень щедрые. Думаю, ты давно стала исчислять «подарки» в фунтах.

Консуэллаетта недовольно зарычала и молча отвернулась к зеркалу, якобы проверяя свой наряд. Значит, я угадал.

Я примирительно улыбнулся ее отражению в зеркале. Ее плечи расслабились.

– Я помню тебя, Нубира, еще маленькой девчонкой.

Ты вечно пряталась и воровала все, что блестит.

Нубира-Консуэллаетта, которую в мире бессмертных знали как Ищейку, питала непонятную мне любовь к золоту. Думаю, что у нее где-то припрятано не менее тысячи фунтов желтого металла, ведь у Нубиры было много времени для его накопления.

И я ничуть не удивлен. Когда я нашел ее много веков назад в индийской деревне, она была голодной, отчаявшейся сиротой, которая ради пропитания пела на рынках и площадях. Она была готова на что угодно ради золотой монеты, потому что в ее мире она означала выживание. Чаще всего она пыталась ее заработать, если не удавалось – попросить, а потом уже украсть. И у нее словно был нюх – она чувствовала, где находится то, что ей нужно. Я наблюдал за ней какое-то время, признал очень перспективной, а потом поставил на контроль – за ее судьбой наблюдал мой поверенный. Когда она достигла 22-х летнего возраста, то мой друг подарил ей проклятое бессмертие, после чего понадобилось пятеро опытных вампиров, чтобы удержать ее, бешенную, жаждущую крови, от преднамеренного убийства своих же бывших односельчан.

Ее воспитание заняло больше времени, чем кого-либо. Но это того стоило. Когда ее разум остыл, эмоции успокоились, то в нашем бессмертном мире появилась уникальная Ищейка. Она без труда, неведомым образом могла найти вещь или человека, если хотела этого больше всего на свете. И я ни разу не пожалел о тех усилиях, которые приложил для ее создания.

Нубира-Консуэллаетта стояла, охваченная воспоминаниями. Она вспомнила все: свою жалкую человеческую жизнь, превращение в вампиршу, все города и страны, в которых она побывала.

– Знаешь, для меня это не просто побрякушки. Это воспоминания. Время летит так быстро, уходят времена и эпохи, а этот металл – все, что у меня остается.

Я прекрасно понимал, о чем она говорила, поэтому спросил:

– Ты довольна своей жизнью?

Нубира резко повернулась ко мне, и я увидел под вуалью ее улыбку.

– Я так благодарна тебе. Это лучшее приключение, которое могло со мной произойти! Я понимаю, что быть вампиром – это не истинное бессмертие. Просто моя земная жизнь стала длиннее, чем у людей. Но все-таки когда-то я уйду, как и все из этого мира. Только моя жизненная история будет невероятно длинной.

– В следующей своей ипостаси становись писательницей, или философом, – сказал я полушутя. – А если серьезно, то ты готова оставить все это и уйти со мной сегодня?

– Un serment un sang («клятва крови» фр. – Прим. авт.), – сказала она со вздохом, вынув из-за пазухи мой медальон, который я дал ей как новорожденному члену моего клана.

– Она самая, – подтвердил я.

– Ты заставил меня дать клятву, что я приду тебе на помощь по первому зову при любых обстоятельствах. Получил ее от меня, как только я могла думать рационально.

– Да, мне пришлось немного подождать, – сказал я тактично, от чего Нубира тихонько засмеялась.

– Я не отказываюсь от нее. Тем более что на кону выживание нашего вида.

Да, Нубира дорожила другими вампирами, что было вообще несвойственно нам. Выросшая в большой семье, она ненавидела одиночество, поэтому была готова спасать сородичей.

– Вот и чудесно. Я знал, что ты не откажешь.

Она подошла к своему столу, на котором были разбросаны ее гребни, заколки, пудра и украшения. Она рассеяно провела пальцами по его поверхности и вздохнула:

– А я так удобно устроилась! – в ее голосе было так много сожаления, что мне стало жаль ее.

Я подошел к ней и сказал:

– Прости, мне жаль…

Она обернулась, и я заметил неподдельное удивление в ее глазах.

– Прайм Ван Пайер извиняется? Сожалеет? Передо мной, простым солдатом?

Я напрягся, потому что она подловила меня. Мне было не положено по статусу сожалеть и раскаиваться.

– Иди, выступай, – сказал я более властным голосом. – Я буду ждать тебя в условленном месте.

* * *

Под стрельчатыми сводами королевского театра звенел, переливаясь, чудесный голос Консуэллаетты Лангорини. Она стояла на сцене, в окружении сотен свечей, прижимая к груди желтую розу, исполняя полную трагизма песнь о прекрасной даме, которая томилась от неразделенной любви. Я же сидел на балке, практически под самим потолком, окруженный вибрациями высокого женского голоса.

Исполнение было просто идеальным. Вслушиваясь в слова, эмоции Консуэллаетты, вспоминал Адель. Перед моим внутренним взором предстали ее удивительные глаза, полные надежд и вопросов. Это было так, словно она была снова рядом со мной. Нубира околдовала своим голосом и меня.

«Мастер, готовьтесь, сейчас будет трагический финал!» – прошептала невероятно быстро Консуэллаетта. Я очнулся и посмотрел вниз, на нее.

Голос Консуэллаетты вдруг оборвался на самой высокой ноте, она схватилась за горло и, встав на цыпочки, издала мучительный вздох. Король, свита и присутствующие в зале слушатели, дружно ахнули. Консуэллаетта обвела зал мутным взором, схватилась за занавес и, пошатнувшись, упала среди декораций, оборвав их. Тяжелая ткань практически полностью накрыла певицу, снаружи осталась только рука, из которой выпала желтая роза. Вышла красивая сцена. Она еще и актриса прекрасная!

Из-за кулис выбежали танцоры кордебалета, которые должны были выступать следующим номером. Парень, одетый в костюм оленя, осторожно встал на колени около Консуэллаетты и прислонил ухо к ее груди, в которой сердце не билось уже очень давно.

Потом резко отшатнулся и, скорбно потупившись, склонил свою оленью голову в печали.

Присутствующие в зале люди поняли, что произошло непоправимое. Раздались женские вопли.

– Проказа все-таки прикончила ее! – сказал король Чехии Вацлав IV с самым несчастным выражением лица.

«Ну и эпитафия! Сказал бы, что она умерла как истинная актриса – на сцене!» – недовольно подумала Нубира.

– Ну все, заканчивай с этим спектаклем! – сказал я так, что услышать могла только Нубира.

«Легко сказать! В прошлый раз меня «хоронили» почти две недели!» – подумала она.

Я улыбнулся. Конечно, жрицу индейского племени нельзя было вот так просто взять и закопать в землю. Это было чревато осложнением отношений с миром духов в понимании индейцев. Так что Нубире пришлось подождать, пока те вволю напелись и наплясались около костра.

Мне здесь было нечего делать, поэтому я ушел по крышам к себе, в гостиницу.

Смерть Консуэллаетты Лангорини стала событием национального масштаба. В город прибыла масса скучающих эстетов, актеров и актрис всех мастей. Ее фальшивые похороны затянулись на неделю, чтобы все поэты успели прочитать свои эпитафии, певцы спеть прощальные песни, а король вдоволь настрадаться. На площадях то и дело показывали коротенький спектакль, где выбеленная мелом девица падала наземь с цветком в руках, завернувшись в простое одеяло. Женщины проливали слезы, но все равно приходили посмотреть еще раз.

После пышной службы в соборе, гроб со скучающей Нубирой пронесли через всю Прагу по дороге, усыпанной цветами.

Ее положили в монументальном каменном склепе, украшенном барельефами, со всеми почестями, в торжественной тишине. Дверь склепа закрыли и толпа стала постепенно рассеиваться.

Я остался один, дождавшись, когда пробьет четыре утра на городской башне. Самое время Нубире выбираться из склепа – даже вездесущие попрошайки сейчас мирно спят.

– Мастер Прайм, как мы разнесем этот великолепный склеп? – спросила она, выбираясь из гроба с некоторым сожалением.

– Нежно, – сказал я, открывая дубовую дверь ключом, который не без труда добыл сегодня утром.

Нубира, вся в черном, пахнущая ладаном и миртом, вырвалась наружу, как маленький ураган.

– Спасибо! Мне срочно нужно поохотиться! – сказала она, рыская своими почерневшими глазами вокруг, ища доступную кровь. – Я, пожалуй, начну с этих чертовых поэтов! Поэма «Фиалка-весталка» меня доконала!!! – воскликнула она, и я увидел, как ее глаза, а потом и тело развернулись в единственно правильном направлении. Так работал ее дар. Она сейчас хотела крови больше всего – она ее нашла.

Я спросил, внимательно всматриваясь в глаза:

– Животные подойдут? Тут чудесные леса неподалеку…

Нубира посмотрела на меня с удивлением.

– Так вот почему твои глаза желтые?

– Да, и совесть спокойная. Признайся, что тебе тоже не дает покоя этот вопрос.

Нубира потянула носом воздух и честно призналась:

– Иногда. Но сейчас мне на это плевать! – сказала она резко и вырвалась вперед. Я не стал ее преследовать. Охота вампира – дело интимное. Снова закрыл склеп на ключ. После чего раздавил его в кулаке в пыль.

Забрался на городскую стену, чтобы отслеживать передвижение всех живых существ в округе. Мой слух помог услышать охоту «народной героини».

Не прошло и пяти минут, как она присоединилась ко мне, усевшись на крепостной стене. Нубира мечтательно облизала губы и прокомментировала свое недавнее приключение:

– Монах… молодой. Пива и вина не пил, кровь – что нужно!

Я отвел взгляд, не желая далее участвовать в разговоре. Вдруг я почувствовал, что у нее возникло подозрение, что раз я перестал пить человеческую кровь, то и стал слабее, утратил хватку и лидерские качества. Охваченная сомнениями, она не заметила, как мои зубы оказались около ее шеи:

– Не зли меня! И не забывай, кто перед тобой, – сказал я, все еще раздраженный.

Нубира замерла, ожидая, когда я отступлю назад, смотря на меня расширенными от страха глазами. «Он что, мысли мои читает?» – подумала она с ужасом, но ответила:

– Не забуду, Прайм.

Устранив бунт в зародыше, я примирительно сказал:

– Не бойся меня. Ты – моя любимица и знаешь это.

Я же не зря к тебе первой пришел после Италии. Дело даже не в твоем уникальном даре. Нубира, ты мне как дочь, и на первом месте в списке тех, кого нужно спасти во что бы то ни стало. Насколько я понял, кто-то с помощью оборотней пытается уничтожить вампиров как вид, и я понятия не имею, кто за этим стоит. А твой уникальный дар поможет мне в этом.

Нубира смущенно опустила голову и улыбнулась.

– Я не знала, что дорога тебе… как дочь.

Я намек понял и ответил:

– О другом виде привязанности и речи быть не может.

– Да, я понимаю… – сказала она с видимым смирением, но в мыслях она уже прикидывала, как же меня соблазнить. Вампиры всегда руководствовались принципами личной выгоды. Ни любви, ни привязанности, ни верности. Вместо любви – выгода, вместо привязанности – самозащита, вместо верности – страх наказания. Так что реакция Нубиры была закономерна. Стать парой со мной означало для нее богатство, защиту и власть.

Пока она разглядывала дорогу, прислушиваясь к звукам ночи, в ее прекрасной голове рождались стратегии.

Чтобы отвлечь ее от такого занимательного занятия, я спросил:

– Ты знаешь Логуса Дрейка?

– Нет, а кто это?

– Это самый пронырливый и любопытный вампир из всех, кого я знал. Он веками собирает информацию обо всех вампирах, их создателях, существующих парах. Я хочу просить его помощи в розысках уцелевших. Очень надеюсь, что осторожность помогла ему выжить. Нам нужно с тобой как можно скорее добраться до Лондона, так что побежим налегке. Переоденься и закопай все свои драгоценности где-то в укромном месте. Я не знаю, когда мы сможем вернуться сюда снова.

Нубира вскочила на ноги и радостно сказала:

– Ну, наконец-то разомнусь немного! А то томная жизнь оперной дивы порядком мне надоела!

– Даю тебе на сборы час.

Ищейка кивнула головой и растворилась в ночи, как бесшумная тень.

* * *

Я очнулась от того, что лицо болело. Я пыталась позвать маму, но не получалось – из моего горла не вырывалось ни звука, тогда я попыталась шептать, но это не дало результата.

– Она очнулась! Санчес, она пришла в себя! – крикнула Мари, и я почувствовала, как она поцеловала меня в лоб. – Девочка моя! Госпожа Адель! Вы глаза открыли! Какая радость-то! Ох, знали бы мы, что случится такое, то ни за что не оставили бы вас втроем тем вечером! Вы уж простите нас, пожалуйста! – сказала она и зарыдала. Я не могла открыть глаза, но дрожащей рукой нащупала ее плечо и сжала. Она зарыдала еще больше.

Я разлепила пересохшие губы и смогла выдавить из себя:

– Пить, Мари, дай мне пить…

Она вскочила и через пару секунд поднесла к моим губам чашку с водой. Прохладная жидкость как облегчение прокатилась по моему горлу. Я попробовала снова сказать хоть что-то и спросила:

– Где моя мама? Что с Жанной?

В ответ я услышала только рыдания и сразу все поняла. В моих глазах появились пекучие слезы, и я заплакала вместе с ней, не зная, от чего – то ли от боли, то ли от горя.

– Ну, ну! Госпожа Адель, не стоит плакать! – сдерживая слезы, сказал Санчес. – Мы их похоронили как следует; отец Андрео так убивался, что не мог вести похороны. Он все горевал, что немного опоздал в тот вечер.

Он вас, кстати, и вытащил из огня. Дом сгорел дотла. Я пытался найти хоть что-нибудь ценное, но ничего не нашел, только небольшой слиток серебра – наверное, что-то из утвари расплавилось в огне. Так что у вас будут деньги, чтобы добраться до родни.

Я молчала. Папы больше нет. Брата больше нет. Теперь и мамы нет. И Прайма тоже рядом нет. Я одна. Я снова зарыдала, чувствуя, как горячие слезы струятся по моему лицу.

Большая теплая ладонь Санчеса легла на мою руку.

– Ну ладно, ладно! Не волнуйтесь. Мы не бросим вас, не волнуйтесь. Вы нам как семья. Вот мы собрались идти в Барселону, чтобы там устроиться на работу. Знаете, там рабочих рук жуть как не хватает. Вот что чума делает. А ваш дом сгорел, и нам нужно на что-то жить…

– Да, госпожа, мы хотим узнать, может, поедете с нами? – спросила Мари с надеждой в голосе.

Я хотела крикнуть «Нет!» Ведь Прайм вернется за мной сюда, в Калелью. Если я уйду в Барселону, то как он меня найдет? Мне нужно быть здесь и ждать его. Но что мне делать здесь одной и где жить? Город практически опустел из-за болезни и все мои знакомые – это Мари и Санчес… В Антверпене у меня остался родной дядя по матери Ренье Ван де Вурде. Он жил с женой на доход от нескольких торговых кораблей и у него было пятеро дочерей. Может быть, он примет меня к себе в семью? Я могу поехать к нему, а по пути искать Прайма! Да! Это и будет целью моего существования – поиски моего любимого, где бы он ни был! Это решение вернуло меня к жизни. Внутри зажегся огонь – у меня появилась цель, которая приведет к Прайму.

– Госпожа? – спросила Мари, ожидая от меня ответа.

Я молча кивнула головой и повернулась на бок, чтобы подумать. Впереди меня ждала новая жизнь без семьи и денег, но и это меня не пугало, потому что я знала, что однажды встречу Прайма, и мы будем очень счастливы вместе.

* * *

Мы с трудом пришвартовались около лондонских доков как раз во время вечерних сумерек. В доках работала целая армия рабочих, разгружая несколько торговых кораблей. Черные доски бараков пропитались запахом рыбы, угля, грязи и рыбьей требухи. Над нами кружили чайки, которые пытались выловить из воды внутренности свиней и коров, которые в невообразимых количествах плавали повсюду, вперемешку с городскими отбросами.

А еще над Лондиниумом, бывшей римской колонией, теперь Лондоном, стоял запах денег и гомон от невероятного скопления людей, что порадовало Ищейку. Она была голодна, и такая скученность людей сулила ей легкую охоту.

Она первой вышла на причал, осматриваясь вокруг. Я привязал лодку и выпрыгнул за ней на деревянный помост.

– Да, здесь много чего изменилось. С трудом узнаю это место, – сказал я.

– А когда ты здесь был в последний раз? – спросила Нубира с интересом.

– Шестьдесят лет назад. Но ты знаешь, меня всегда удивлял Лондон – сколько бы времени ни прошло, а его неповторимый дух все тот же – легенды и традиции. Хотя должен признать, что с трудом представляю, как такое количество людей здесь помещается.

Лондонцы все еще строили свои дома только в пределах старой римской стены, что окружала город. Поэтому, чтобы разместить всех жителей, городу пришлось расти вверх. Улицы были узкими, тесными, и дома стояли вплотную друг к другу. За пределами стены находились поля фермеров, леса и многочисленные аббатства.

От городского порта нам нужно было пройти несколько кварталов по Ватлинг-стрит до центра города, где располагалась хорошая гостиница. По крайней мере, она была там шестьдесят лет назад. Никто не обращал внимания на двух монахов-францисканцев. Мы надвинули капюшоны на глаза и, не дыша, стали пробираться через теснившую нас со всех сторон толпу.

Гостиница «Леди Годива» была на своем месте, как я и надеялся, правда в ней добавилось еще два этажа, и повсюду были следы роскоши: вазы в цветах, красивые гобелены в холле и чистый пол. Мы взяли номер на последнем этаже, чтобы была возможность передвигаться по крышам соседних домов. Комнатка оказалась тесноватой, но зато чистой.

– А мне нравится сочетание роскоши и легкой охоты! – честно призналась Нубира, распахнув окно номера и разглядывая город. Она стала мечтать о тех богатствах, которые хранились в подвалах столицы. Я посмотрел на нее, изучая. Не помешает ли ее стяжательство нашей миссии? Если она будет «настроена» на то, чтобы заполучить редкие экземпляры старинных книг или драгоценностей, то ее дар будет работать намного хуже.

А сейчас я не мог рисковать, и поэтому решил пожертвовать своей коллекцией драгоценностей ради удачного исхода дела.

– Нубира, ты знаешь, что я всегда плачу по счетам?

Она немного опешила от такого неожиданного вопроса и замешкалась с ответом, гадая, к чему я клоню.

– Конечно… – неуверенно ответила она.

– Я хочу, чтобы ты знала, что за каждого найденного и приведенного ко мне вампира я буду вознаграждать тебя одним предметом из моей коллекции древностей.

«Ну, ничего себе!» – услышал я ее мысленный вопль, – «У него ведь самая древняя история. Даже не могу себе представить, что у него в ней…» Ее мысли хаотично заметались между самыми невероятными вариантами.

Потом она опомнилась и сказала с чувством:

– Это очень щедро с твоей стороны!

– Вот и хорошо! Чтобы подогреть твой интерес, скажу, что во всем Лондоне нет ничего подобного!

Глаза у Нубиры лихорадочно заблестели, и она просто источала энтузиазм, напрочь забыв о сокровищах, которые хранились в этом городе.

– Отлично, когда мне начать?

Я тихо засмеялся. Она обиженно на меня посмотрела.

– Давай сначала переоденемся. Ты же не против, если мы будем по вечерам изображать с тобой французов?

– Только не это! Я бы хотела остаться простым английским монахом. Это удобно – могу носить на глазах капюшон и ходить среди белого дня…

– Хорошо, это делу не помешает. Предлагаю пройтись по городу, чтобы поискать следы бессмертных, если ты не против.

– Нет, конечно! Тем более, что мне необходимо поохотиться. Ты со мной пойдешь?

Я отрицательно покачал головой.

– У меня другие предпочтения, ты же знаешь.

Нубира пожала плечами, делая вид, что ей безразлично, но ее раздражение было хорошо заметно.

– И не помешает купить новую одежду. Вдруг наши поиски приведут нас к высшим кругам общества? – сказала Нубира, прикидывая, пройдет ли у нее этот номер или нет. В ее предложении был смысл, поэтому я согласился.

Мы отправились на поиски портного, который работал в такое позднее, по местным меркам, время. Да, Лондон заметно разросся в последние годы. Мы двинулись в богатые кварталы города, в центре которого располагались лучшие магазины. Даже там было невероятно грязно. Куда делась привычка постоянно мыться, оставшаяся от римлян? Неужели никто не понимает, что это приведет рано или поздно к эпидемии?

Я шел, мысленно составляя письмо Адель, а Ищейка нервничала, окутанная тревогами и подозрениями. В ее памяти я увидел воспоминание о том, что около сорока лет назад она покинула этот город, скрываясь от преследователей, в чьи намерения входило четвертование, а затем костер. Странно, она должна понимать, что от тех людей уже ничего не осталось. Продолжительность жизни здесь едва доходила до 38 лет.

– Перестань нервничать! – сказал я раздраженно. – Ты привлекаешь к нам ненужное внимание.

– Да я иду в порванном хитоне, который извалян в дорожной пыли и прополощен в соленом море. Ты вообще похож на гладиатора в полном расцвете сил! Неужели ты думаешь, что никто не обратит на нас внимания? – спросила она с деланной улыбкой, нежно держа меня под руку. Ее взгляд при этом пробегал по лицам в толпе.

– Хорошо, подожди! – сказал я и выпустил руку, и она тут же отошла в самую глубокую тень от дома.

Я закрыл глаза и, сконцентрировавшись на окружающих, наслал на них апатию. Все еще удерживая это влияние, открыл глаза и сказал Нубире:

– Теперь можешь петь и прыгать по стенкам. Никому до тебя нет дела.

Нубира все равно стояла в тени. Я зарычал и тогда она осторожно вышла ко мне, на середину улицы. Чтобы убедить ее, снял капюшон и подошел к молодому мужчине, который спешил к себе домой. Оскалил зубы и посмотрел на него очень недружелюбно. Он скользнул по мне взглядом и продолжил как ни в чем не бывало свой путь. Недоверие Ищейки растаяло как дым.

– А как это ты сделал? – спросила она с подозрением.

– Не могу тебе сказать. Это тайна. Прими это и смирись! – сказал я, улыбаясь, чтобы подразнить эту трусиху.

«Вечно у него так! Столькими тайнами себя окутал, что я начинаю подозревать, что половина из них – выдумка. Кто он, откуда, почему его никто не может победить? Ведь никто не знает! Да, мне не под силу это разгадать – себе дороже!» – думала Нубира, идя рядом со мной. – «Здесь такие портнихи! Такие магазины! Так много монахов! И Прайм рядом. Завоюю его своей красотой, и он будет мой!»

Мои же мысли снова были заняты составлением письма Адель, в котором я пытался выразить всю горечь от нашей разлуки, которая терзала мое существо. Перед моим мысленным взором проходили картины: вот я вижу ее впервые, вот заглядываю в ее прекрасные глаза, наше признание в любви, замешанное на крови… В который раз я счастливо улыбнулся, сжав на груди медальон с ее портретом. Моя Адель была для меня светом и надеждой в этом темном мире.

Королевство Арагон, г. Барселона

Когда наша повозка подъезжала к Барселоне, то я могла уже открывать глаза – ожег на лице практически прошел, но острое зрение все еще не вернулось. Весь мир вдалеке был как в тумане. Вблизи я видела сносно, но все равно это было подарком, ведь я могла полностью ослепнуть. Я трогала руками веки и с радостью ощущала, что рубцов нет. Потому что быть бедной, разорившейся дворянкой, которая к тому же круглая сирота и уродина – это точно прямая дорога в ближайший монастырь. Да еще Прайм. Будет ли он любить меня с уродливыми шрамами на лице? Ведь он такое… совершенство! Как же я буду смотреться на его фоне? Как замухрышка? Я еще раз судорожно вздохнула и потрогала пальцами глаза.

– Госпожа Адель, милая моя! Если вы все время будете трогать свои глазки, то они от этого быстрее не заживут. Вот если вы снова приложите к ним капустный лист, то отек быстрее спадет, ну честно! – сказала Мари, глядя на меня через плечо.

Она сидела на козлах простой повозки с матерчатым пологом, рядом с Санчесом, который держал вожжи. При пожаре конюшня не пострадала. И все, что уцелело после пожара, сейчас лежало в нашей повозке. Жаль, что книги сгорели, они скрасили бы долгую поездку. Платья, обувь, зимняя одежда тоже стали дымом. В моем кошельке лежало несколько золотых монет, которые дал мне на дорогу к дядюшке отец Андрео, да серебряный слиток, который отдал мне честный Санчес. Небольшое богатство, но этого должно было хватить на весь путь. Надеюсь, что чума не добралась до него, и с нем все в порядке.

Я снова постаралась присмотреться к огням большого города, отодвинув полог повозки. Они немилосердно прыгали перед глазами из-за тряски, но я с радостью отметила, что сегодня окружающие предметы я вижу намного четче.

Снова провела рукой по стриженым волосам – Мари пришлось их коротко остричь, потому что они пострадали от пламени пожара. Я постоянно трогала руками забавный ежик на затылке – он казался мне таким необычным на ощупь! Ну ничего, волосы снова отрастут, благо, что сейчас в моде длинные платки, которыми девушки закрывали волосы. Из– за траура я снова покрыла свою голову черной, траурной тканью и закрепила ее простым обручем.

Повозка мягко остановилась. Санчес расплатился за въезд в Барселону, и потом мы снова тронулись в путь, медленно продвигаясь вперед из-за похоронных процессий, которые шли одна за другой навстречу нам из города. Это зрелище было жутким и напомнило нам о недавней трагедии. Поэтому я опустила полог палатки – мне и своего горя было достаточно.

Когда стемнело окончательно, на город спустилась ночь, и мы остановились в дешевой гостинице на окраине Барселоны. Санчес снял для меня отдельный номер, а Мари принесла ужин, который состоял из сыра и винограда. Вина я пить не стала, зато Санчес хорошо приложился к кубку. Всю ночь были слышны его рулады – от храпа было не скрыться. Я старалась не плакать, чтобы глаза заживали быстрее, но под утро я все-таки тихо разревелась, вспоминая маму и Жанну, после чего смогла наконец-то уснуть коротким, беспокойным сном. Мне снился Прайм, который уходил по извилистым улочкам, я видела его широкую спину, звала, даже кричала, но он все не оборачивался. В конце концов, он растворялся в толпе, и я снова просыпалась вся в слезах. Это так изматывало, если честно!

Утром Мари принесла мне завтрак и повела к местному доктору, чтобы он оценил состояние глаз. Но мы его на месте не застали, слуга сказал, что он отсыпается после тяжелой ночи, а на дом к нему идти не хотелось. Санчес тем временем пошел искать работу в богатом квартале Барселоны. К обеду мы встретились в гостинице, и он с радостью сообщил, что его взяли конюхом в большое поместье, где лошадей было аж восемь голов! Сидя за столом с простой едой, он полчаса обстоятельно рассказывал, кто, как на него посмотрел и что спрашивали, а потом еще столько же про то, какие чудесные лошади теперь на его попечении. Мари счастливо слушала его, подперев голову рукой, и улыбалась. Жалование у Санчеса было вдвое больше, чем в моем имении, а еще она планировала устроиться служанкой.

– Через десять лет мы сможем купить себе кусок земли и построить ферму! – в конце концов, радостно подытожил Санчес, глядя в сияющие от радости глаза Мари. Не для кого не секрет, что коровы и гуси были предметом ее обожания.

– Но Санчес, мы же не имеем права покупать землю! Будет счастьем, если нас не словят и не продадут для работ на полях.

– Да кто нас ловить-то станет? Сейчас такой хаос и неразбериха! Да и мы госпожу сопровождаем. Правда, госпожа Адель?

– Да, Санчес, да, – ответила я спокойно.

Давно среди наших слуг такие разговоры ходили, так что я не удивилась.

– Но вот она уедет к дядюшке и что? Изловят же! – не унималась Мария.

– А пусть попробуют! Рабочих рук теперь не хватает везде! Если хочешь знать, то я вообще меньше, чем за пять сольдо работать не собираюсь! – сказал он, сложив руки на груди, словно поставил жирную точку в разговоре.

– Мама… – сказала я и вдруг замолчала от комка в горле, потому что поняла, как тяжело произносить это слово, – мама говорила однажды, что по всей Испании работники отказываются работать за прежнюю плату и требуют баснословных денег. Да еще и занимают опустевшие дома в селах и городах, – сказала я Мари, чтобы прекратить этот спор. – Так что вы вполне можете получить ферму или домик в городе. Времена меняются, и я верю, что у вас дела пойдут в гору.

– Спасибо, госпожа! – ответила Мари. – Но что с вами? Вы не подумайте, мы вас не выгоняем. Только как вам связаться с дядюшкой? – спросила она с искренней заботой в голосе.

– Пока не знаю, Мари, но в Антверпене есть францисканский монастырь, можно через их почту отправить дяде сообщение, – сказала я с энтузиазмом.

– Вот и хорошо, госпожа, – ответил Санчес радостно. – Мари, я завтра пойду на службу, а ты проводишь госпожу в монастырь. Я сейчас пойду к хозяину гостиницы и узнаю, как туда добраться, – сказал Санчес, встав из-за стола.

– Спасибо тебе! – сказала я с чувством, отчего Санчес как-то сжался и вышел из комнаты. Я знала, что он все еще винил себя за то, что его не было дома, когда на нас напали мародеры.

Следующий день я провела за составлением письма для Ренье Ван де Вурдена, родного брата моей покойной матери, где на десяти страницах описывала события последних трех лет, ведь именно столько я его не видела. Последнюю страницу пришлось переписывать заново – я закапала бумагу слезами. Ночью я заснула намного лучше – мне снилась мама, которая улыбалась, выглядывая из-за плеча брата. А отец обнимал их обоих, глядя на меня. Я снова проснулась вся в слезах, но горло не болело от криков, как в те ночи, когда мне снился Прайм.

После завтрака Санчес отправился на работу, а мы с Мари пошли в монастырь францисканцев. Понадобилось половина дня на то, чтобы добиться аудиенции у настоятеля этой обители веры и смирения. К моему счастью, он с радостью согласился помочь. Как раз один из его монахов отправлялся в Антверпен с поручением и мог передать мое письмо дяде уже через две недели! Это была небывалая удача, ведь приди я на день позже – я его бы уже не застала!

– Господь милостив и поможет вам, дитя мое. Пусть на вашу долю выпало немало испытаний и потерь, но они помогут вам взрастить настоящее смирение, которое приведет к спасению.

– Спасибо за слова, полные утешения, отче! – сказала я с чувством, потому что мне стало как-то легче от того, что я смогла поговорить с кем-то о своих бедах и услышала слова ободрения.

– Мы непременно пришлем ответ к вам в гостиницу, не волнуйтесь! – сказал старый монах, провожая меня к воротам монастыря. – Да, кстати, могу посоветовать вам хорошего хирурга. Сеньор Кристофер Бакли не какой-нибудь цирюльник, который и бреет, и вывихи вправляет, нет. Он называет себя ученым, из очень приличной семьи. Не знаю, сможет ли он помочь вам вернуть зрение, но все-таки попытаться стоит.

Я еще раз поблагодарила священника за помощь и, взяв у него адрес доктора, отправилась вместе с Мари к нему. Пока мы спускались с горы Монжуик, на которой стоял францисканский монастырь, Мари восторгалась прекрасными пейзажами, все твердила, что виды «ужас до чего же красивые». Я же щурилась от яркого солнца и пыталась рассмотреть хоть что-то, но видела вдали два размытых пятна – голубое и синее, думаю, что это были море и небо. Потом снова переводила взгляд на то, что могла рассмотреть – брусчатку под ногами, красивую плитку на домах – следы пребывания мавров на этих землях, оливковые деревья, пальмы и колоритных прохожих. А вдалеке я не видела ничего. Ох, хоть бы этот Кристофер Бакли чем-то помог! Вот Прайм точно бы вылечил мои глаза, я почему-то была в этом абсолютно уверена. Ведь он спас меня от инфлюэнции, поил какими-то диковинными травами. Найти бы его поскорее! Я тяжело вздохнула, и сердобольная Мари прижала к себе мой локоть – хоть она была старше меня всего на десять лет, но относилась ко мне по-матерински. Вчера я слышала, как она плакала за стенкой, когда они с Санчесом говорили о моем будущем. Они собирались пожениться, если оба переживут чуму, а я должна была, в лучшем случае, уехать к дяде в Антверпен и там уже дальше устраивать свою судьбу. Мари надеялась, что у дяди меня найдет Прайм, а потом женится. Она другого варианта и не представляла себе, я, кстати, тоже. В мои планы входило прибыть к дяде, написать письмо отцу Андрео в Калелью, и сообщить, где я остановилась, чтобы он был связующим звеном между мной и Праймом. Я очень надеялась, что все так и выйдет.

Мы спустились с величественного холма на центральную улицу Барселоны, столицы королевства Арагон, и я диву давалась насколько она отличалась от провинции – высокие каменные дома, мощные стены, солнечная каменистая равнина, по которой разбросаны дома. Было видно, что город создавался для королей и здесь пахло историей.

По пути нам встретились две похоронные процессии, которые вывели меня из восторженного расположения духа. Я снова вспомнила маму и Жанну, и хорошего настроения как не бывало. Я шла по улице, сдерживая слезы, а Мария вела меня дальше, к доктору.

Мы без труда нашли его дом, который стоял невдалеке от порта. Дело в том, что к нему стояла длинная очередь из страждущих, некоторые из которых лежали на самодельных носилках. Я наотрез отказалась подходить к больным – я была просто уверена в том, что среди них есть заразившиеся чумой.

– Мари, пойди и займи очередь, только прикрой лицо тканью и ни к чему не прикасайся! – сказала я ей, а сама, раздумывала, стоит ли вообще туда соваться.

Мой папа говорил, что такие эпидемии распространяются через зараженный воздух, грязную воду и руки. Но к доктору попасть нужно было – раз мы уже пришли и пока он сам жив. Мари заняла очередь, и мы отошли на противоположную сторону дороги, укутавшись в платки как мавританки. Мне хотелось присесть, но приходилось терпеть. Мы простояли на прохладном воздухе больше трех часов и, к моей радости, наконец-то зашли во внутрь.

Нас встретил слуга в очень странном наряде – в какой-то хламиде до пят, которая накрывала его с головой, оставив только прорези для глаз. На его руках были грубые перчатки, дышал и разговаривал он через ткань. Он с пониманием посмотрел нас, так же закутанных с головы до пят и сказал:

– Следуйте, пожалуйста, за мной! – сказал он, поднимаясь по лестнице на второй этаж.

Там мы прошли по небольшому коридору в светлую комнату, в которой стоял туман от приятного дыма – в небольшом горниле тлел розмарин и тысячелистник. Навстречу ко мне вышел высокий мужчина в наряде, похожем на одеяние слуги – такое же покрывало с головы до пят и перчатки.

– Добрый день, доктор! – сказала я. – Меня зовут Адель де Ламбрини, мы прибыли из Калельи, что в Каталонии.

Доктор спросил уставшим голосом:

– Кто из вас двоих болен?

Я немного опешила от такой фамильярности, но ответила:

– Это моя служанка Мари, а пострадавшая я. Мне вас посоветовал настоятель монастыря францисканцев, говорил, что вы хороший доктор и благородный человек, сеньор Кристофер Бакли, – сказала я, сложив руки на груди.

Я не могла рассмотреть выражение его глаз то ли из-за плохого зрения, то ли из-за легкого тумана.

– Да-да, простите… Я вторую ночь не сплю – слишком большой наплыв больных. На вежливость просто сил не хватает.

Мне тут же стало стыдно, и я сказала:

– Что ж, тогда не буду долго отнимать ваше время.

У меня вот какой вопрос: после пожара, из которого я чудом спаслась…

Мария тут же негромко всхлипнула и добавила:

– И осталась полной сиротой…

– Мари, цыц! – сказала я строго и продолжила. – Я стала хуже видеть. С каждым днем зрение понемногу возвращается, но все предметы на большом расстоянии такие нечеткие… ничего не могу разобрать.

– А при пожаре были удары по голове? – спросил он.

– Да, бандит бросил в меня небольшую скамейку и она ударила меня в висок, счастье, что ничего не проломила, а потом я упала на пол, – неуверенно посмотрела на доктора, – а потом потеряла сознание.

Доктор Бакли встал и подошел ко мне, указывая рукой на стул.

– Присаживайтесь, сеньора!

Я охотно села, ноги приятно загудели.

Доктор снял перчатки – это удивило меня, потом балахон, и я увидела перед собой мужчину средних лет, по всей видимости, англичанина, судя по костюму. Этот высокий брюнет имел уставший вид – мешки под серыми глазами и бледная кожа, оттенявшая черные, с проседью волосы. Черты лица были аристократичными как и манера поведения. Я сразу как-то прониклась доверием к нему.

– Я прошу вас снять покрывало. Комната обработана парами серы и другими субстанциями, так что можете не бояться заражения чумой.

Я отдала покрывало Мари и смущенно провела рукой по голове с коротким ежиком волос. Доктор Бакли слегка отшатнулся от меня – так заставляли брить головы неприличных женщин. Я увидела сомнение в его глазах.

– Волосы обгорели в пожаре и Мари, пока я была без сознания, решила их подстричь, – пояснила я.

Он кивнул головой и подошел. Тонкими пальцами он прощупал мой затылок и виски. Когда его пальцы прикоснулись к правой скуле и виску – я негромко вскрикнула. Он спросил:

– Сколько времени прошло после… инцидента?

– Да вот как уж вторая неделя закончилась… – грустно ответила Мари.

– Понятно, – сказал доктор и подошел к столу, заваленному какими-то исписанными листками и трактатами. Я жадно пробежалась глазами по корешкам книг: Плиний Старший, Диоскорид, Александр Тралесский. Доктор заметил мой интерес и спросил:

– Читали?

– Не все, – ответила я, смущаясь, что меня словили на излишней любознательности.

– А какая книга понравилась?

– Все, кроме трудов Серена. Если вы, доктор, его последователь, то я лучше пойду. Не хочу, чтобы меня лечили крыльями летучих мышей.

Доктор неожиданно задорно рассмеялся, чем напугал своего слугу и Мари. Я же неуверенно улыбнулась.

– Не волнуйтесь, я читал этого шарлатана, но полностью с ним не согласен. А вот труды Абу Ин Сина вы читали? Они, правда, на арабском…

– Доктор Бакли… арабском? – не поверила я своим ушам. – Вы читаете на арабском?

– Да, а что вас удивляет? Прошу вас, милое создание, зовите меня просто Кристофер. Я не намного старше вас, и обращение «доктор Бакли» заставляет меня чувствовать себя чуть ли не стариком, – попросил он.

– Ничего… просто я… меня интересует все, что связано с Востоком.

– Ближним или Дальним? – спросил он деловым тоном, листая какую-то энциклопедию.

– Думаю, что с тем, где есть верблюды, фараоны, шелк и императоры…

– Понятно, тогда вас интересует весь Восток Ну да хватит о нем, давайте лучше поговорим о вашем зрении.

Вот видите эту картинку?

Кристофер поднес к моим глазам жутчайшее изображение вскрытого людского черепа. Мари отшатнулась и пару раз испуганно перекрестилась.

Вот здесь, – он ткнул пальцем в висок на картинке у вас сильнейший ушиб. Он вызвал образование сгустка крови, который, в свою очередь, давит на глазное яблоко. Как только отек спадет – зрение придет в норму.

От услышанной новости я просто просияла.

– Спасибо, спасибо, доктор! – сказала я искренне.

– Меня то за что благодарить? Я только добавил вам терпения. Но хочу сказать, что вам действительно повезло – если удар был бы немного сильнее, то… – сказал он и многозначительно замолчал.

– Я поняла. Так я могу идти? – спросила я, вдруг поняв, что уходить не особенно хочется. В городе я никого не знала, а пообщаться с людьми моего круга было негде – Санчес и Мари вряд ли поддержали бы разговор про Александра-целителя. Но правила приличия, будь они неладны, предписывали мне, потупив очи, покинуть доктора и две недели теребить от волнения платок в ожидании вестей от дяди. Я с сожалением посмотрела на томик Диоскорида и подошла к доктору, чтобы заплатить за прием.

Он с улыбкой посмотрел на меня, и я разглядела задорные искорки в его глазах. Он неожиданно лучезарно улыбнулся и сказал:

– Сеньора, если бы великий Диоксиан мог увидеть какие страстные взоры вы бросаете на его труд, то написал бы еще один том, – и замолчал, потому что его явно развлекала моя реакция.

Я почувствовала, как покраснела, а потом даже открыла рот, чтобы что-то сказать. Но закрыла его и просто смотрела на него во все глаза. Я была не готова к таким разговорам и поэтому положила монету на стол и, развернувшись, вышла из комнаты. Мари поспешила за мной и в коридоре яростно зашептала:

– Нет, ну что он себе позволяет? Такое обращение с незамужней девушкой – просто верх невоспитанности!

– Мари, не нужно драматизировать простое озорство этого переросшего мальчишки! – сказала я как можно более ядовитым тоном, потому что знала, что он меня слышит – его слуга не закрыл за нами двери.

Мы вышли на улицу, снова укутавшись в длинные платки и, пройдя мимо длинной вереницы страждущих, отправились к себе в гостиницу, где нас ждал ужин и, надеюсь, Санчес с новой порцией новостей о состоянии зубов его подопечных.

На следующее утро в дверь моего номера постучали и, открыв дверь, я увидела юношу с небольшим пакетом в руках. Он вежливо поклонился и спросил:

– Сеньора де Ламбрини?

– Да, это я, – ответила я, все еще недоумевая, – в Барселоне я никого не знала, в магазинах ничего не заказывала. Я снова плохо спала и настроение было неважное, поэтому мне пришлось заставить себя вежливо улыбнуться парню. – Я вас слушаю.

– Это для вас, – сказал он и вручил мне пакет.

– Спасибо, но от кого он? – спросила я.

– Не велено говорить! – он подмигнул мне и, поклонившись, ушел.

Я закрыла дверь и подошла к окну, что бы лучше рассмотреть содержимое загадочного пакета. Развернув ткань, я обнаружила внутри томик Диоксиана, небольшой горшочек с горлышком, запечатанным сургучом, и записку.

Мне пришлось поднести ее почти что к самым глазам, чтобы прочитать мелкий почерк. В ней было написано: «Сеньора де Ламбрини! Как знаток человеческих сердец (в прямом и переносном смысле), я знаю, что ужасно вредно не получать того, чего это самое сердце желает. Так что я дарю Вам томик Диоксиана, который поможет скрасить ваше одиночество. К тому же прилагаю мазь для глаз с отваром календулы, которой следует смазывать Ваши прекрасные глаза дважды в день. Так же примите глубочайшие извинения за мое недостойное поведение и берегите зрение – не смейте читать при свечах! Жду Вас на осмотр через неделю. Доктор Кристофер Бакли».

Не знала – смяться или плакать от возмущения. Но любопытство взяло свое, и я уселась с книгой у окна, жадно ее читая. Я не заметила, как настал полдень, настолько увлекательной была книга. Правда, я трусливо закрывала глаза, когда в книге попадались картинки с изображением внутренностей, но, осмелившись, я осматривала их одним глазом, потом снова прикрывала ладонью картинку, чтобы спокойно читать дальше.

Солнце клонилось за нагревшиеся на солнце крыши соседних домов, и звуки города стали намного тише, когда в мой номер ворвалась Мари. Она была очень довольна, но заметно уставшая. И не удивительно – сегодня был ее первый рабочий день в доме богатого барселонца, того же, который нанял Санчеса. Она сыпала новостями и суетливо убирала в комнате. На мое счастье, она больше говорила, чем спрашивала, и я с удивлением обнаружила, что не думала о маме и Прайме целый день. Это было так странно, что я даже немного испугалась, но и стало радостно – наконец-то я отдохнула от грустных мыслей.

– Так вы завтракали или нет, мадемуазель Адель? – спросила, наверное, не первый раз Мари.

– Завтракала ли я? Нет, кажется, – сказала я неуверенно и улыбнулась.

Мария залюбовалась мной и сказала:

– Как же приятно снова увидеть вашу улыбку! Все наладится, я уверена! – сказала она с чувством. – Сегодня был такой большой день! Я все не могла дождаться вечера. Честно признаться, я немного отвыкла так много работать. А в имении сеньора Бартоломео Конти слуг не хватает – я сегодня, точно вам говорю, работала за двоих! И на кухне, и в погребе, и во дворе! – сказала она и устало села на стул у стола.

– Мари, да ты же совсем вымоталась! Посиди немного, – я схожу за едой! – сказала я и вскочила на ноги, ощущая необычный прилив сил.

– Да что вы, госпожа, не стоит! – сказала Мари уставшим голосом.

– Не смей вставать! Сиди и отдыхай! – сказала я и, выскочив из комнаты, побежала вниз по лестнице, чтобы найти повариху.

Ею оказалась пышнотелая женщина лет двадцати, которая окинув взглядом мой внешний вид, сказала:

– По вторникам не подаем!

Сказала – как отрезала и повернулась снова к своим котелкам и сковородкам. Я быстро окинула взглядом свой наряд и поняла – на мне же было платье Мари, моей служанки! Она одолжила его мне до лучших времен. А платье – это как документ. Да еще и короткий ежик волос, проплаканные глаза. Да уж, вид у меня не самый лучший. Я гордо вскинула голову и снова сказала:

– Я мадемуазель Адель де Ламбрини, я живу в этой гостинице и требую подать в номер ужин на троих!

Кухарка повернулась ко мне и расплывшись в заискивающей улыбке, сказала:

– Всенепременно. Простите, сеньора. Эти попрошайки просто замучили уже! Идут и идут со всех сторон, словно у нас тут медом намазано! Детей особенно много… знаете, как много сирот сейчас?

– Знаю, – сказала я тихо и ушла к себе, вспоминая адреса местных портных. Завтра же пойду и закажу два наряда – близится осень и мне нужен теплый плащ, желательно зимняя обувь и новое платье. Прикинув, сколько денег придется заплатить, я погрустнела. Еще и Кристоферу Бакли нужно заплатить за лечение. Скорее бы дядя ответил, потому что мне едва хватит денег на месяц с такими расходами. Я стала лучше понимать маму – она постоянно занималась такими вопросами. Она думала, как меня одеть, накормить, как вести хозяйство и еще о тысяче дел, о которых я только сейчас получила представление. Попыталась вспомнить, благодарила ли я ее, и не смогла. Я очень, очень надеялась, что я говорила ей «Спасибо!» не слишком редко.

Когда мы поужинали вкуснейшей рыбой, Санчес и Мари отправились к себе, а я осталась наедине со своими мыслями, однако они не были полны тоскливого ожидания, как обычно, а наоборот – мне хотелось, чтобы скорее настало утро и я могла снова читать Диоксиана. Я намазала глаза мазью и легла в кровать, задув свечу на прикроватном столике.

* * *

Мы сидели в своем гостиничном номере, на улице Корнхилл, пережидая несвойственный для этих мест солнечный день. За окнами шумел Лондон – крики зазывал, пение музыкантов, скрип колес повозок, шаги сотен прохожих сливался в один сплошной гул.

Нубира, одетая в просторное платье, отчаянно скучала, выцарапывая ногтем на столешнице герб Флоренции. Ей хотелось выскочить на улицу, снова пройтись по всем модным магазинам и примерить все, что там продается. Она даже уложила свои черные волосы на лондонский манер и страдала от того, что эту красоту некому оценить. Я в расчет не брался – потому что как чурбан сидел у стола и не двигался уже второй час.

– Ты очень хорошо выглядишь, Нубира! – сказал я дежурный комплимент, в ответ на который она тихо зарычала. – Извини, больше чувств своему голосу придать не могу.

Нубира перебирала в уме весь ассортимент модных новинок и составляла из них наиболее удачные варианты, стараясь приодеться как можно лучше. На улице, по вечерам она с наслаждением ловила восхищенные взгляды прохожих и мечтала о еще большем успехе. А еще в ее планы входило завоевание и соблазнение мистера Прайма Ван Пайера.

Я делал вид, что не догадываюсь об этом. Ищейка хотела приучить меня, одичавшего бродягу, по ее мнению, к цивилизации и роскоши, а потом стать незаменимой, очаровать и покорить. На все про все должно было уйти не больше месяца. Эта отработанная стратегия обычно не давала сбоев. Было бы, конечно, забавно поиграть с ней в эти игры, но только сейчас на эти глупости у меня нет времени.

Я был отчаянно влюблен и, к тому же, не в самом лучшем расположении духа. Не знаю, как там у людей, но у нас, вампиров, объект любви заменяет собой целый мир. Даже жажда крови, оказывается ерундой. Желание видеть Адель превышало все допустимые границы. Еще полгода назад я бы бросился в бой с радостью, круша и уничтожая всех врагов. Сейчас я с той же неистовой яростью мечтал переплыть море и оказаться у ее дома, услышать стук ее сердца, ощутить ее мучительно-обжигающий аромат, подслушать, как она читает книгу… О том, чтобы заглянуть в ее глаза и поцеловать, я старался не думать.

Благо, что я мог думать о нескольких задачах одновременно, иначе некому было бы спасать вампиров от полного уничтожения. Чтобы как можно дальше прогнать тоску по одной необычной девушке, я занялся чтением мыслей Нубиры. Она была приземленной и достаточно веселой натурой. Мне нравилась ее предприимчивость и жажда приключений. Она снова томилась взаперти, хотя ей до чертиков хотелось осуществить парочку международных интриг, вскружить голову мне или, на худой конец, какому-то графу. Ее природные таланты простаивали, а она к этому не привыкла. Если сравнивать ее с какой-нибудь стихией, то она больше всего походила на огонь. Разрушительная, опасная, страстная и такая живая. Я немного подумал и сказал ей:

– Я рад, что ты со мной.

Нубира удивленно вскинула брови и посмотрела с надеждой.

– Я рад, что ты выжила. Мне бы теперь собрать так много детей, как только можно, – пояснил я ей, чтобы не вызвать у нее ненужных надежд.

– Оу, ну, я тоже рада, если честно. Знаешь, мне говорили, что тебя невозможно победить. Это так? – спросила она, игриво склонив прекрасную голову на бок.

– В общем и целом – да. Это ободряет, не правда ли? – спросил я ее.

– Да. Главное – держаться в бою подальше от тебя.

– Это почему? – спросил я с недоумением.

– Потому что зная о своей непобедимости, ты полезешь в самое пекло. А я там могу не выжить, – сказал она честно.

– Нубира, ну к чему такой пессимизм? Кто тебя в это самое пекло пустит? Твоя задача – найти Логуса, а потом мы попытаемся собрать оставшихся в живых вампиров и защитим их. Если честно, то я хочу собрать их в надежном месте, потом найти того, кто всем этим управляет и разорвать вдоль, а потом, для верности, еще и поперек.

Нубира поежилась от моих слов и отвела свой взгляд. Потом она подумала и добавила:

– Я рада, что ты есть. Ты… правильный. Знаешь, Прайм, ты именно правильный. Никаких извращений и пороков. Мне спокойно с тобой, – сказала она, и я понял, что она говорит правду.

– Вот и отлично, Нубира Айшвари Каур. Я ценю твое доверие. Но ты серьезно подводишь меня.

Она аж подскочила:

– Я давно не слышала своего полного имени. Думала, что ты его не знаешь… И чем это я провинилась, а? – сказала она с вызовом.

– Из-за твоих прекрасных красных глаз мы сидим дома. А тем временем наши враги перемещаются под солнцем, среди людей абсолютно свободно. Мы можем действовать только треть от их времени. А мне нужны все двадцать четыре часа. Мне нужно, чтобы ты могла спокойно ходить по городу и не прятать глаза, если нужно, то общаться с людьми.

– Да, но что я могу с ними сделать? – спросила она.

– Ну, есть один вариант… – ответил я тоном, который не давал Нубире права на отказ.

* * *

– Пригнись, пригнись! Это же не люди! Лось будет тебя подозревать в недобрых намерениях, ведь на него не действует твоя бессмертная красота! – сказал я шепотом, наблюдая, как Нубира выбирает лучший момент для нападения.

– Я бы давно напала, только никак не могу заставить себя пить эту… гадость! – сказала она раздраженно.

Я вздохнул. Снова об одном и том же! У Ищейки было глубокое чувство отвращения к крови животных, потому что она искренне считала, что наш род не должен ее пить. Переубедить ее было сложно.

– Это же твоя вторая охота. После нее глаза станут как у меня – желтыми. Знаешь, я проверял, – этот цвет люди принимают намного лучше, чем кроваво-красный!

Сможешь соблазнять человеческих самцов посреди белого дня!

Нубира закатила глаза и, внутренне сжавшись, одним броском оказалась на спине лося, вонзая острые зубы в его шею.

– Вот и умница! – сказал я с некоторым облегчением, побежав за вторым лосем, который в панике ломился через ночной лес в сторону реки.

Утреннее солнце застало нас на краю леса, возле стен Аббатства Святой Клары. Мы пробирались к городской стене, под звуки утренней литургии в соборе аббатства. Лондон только просыпался.

– Сегодня – решающий день! – сказал я. – Мы доберемся до подвалов и, надеюсь, найдем там Логуса.

– Да, это будет великолепно! Пока ты там страдал над чистым листом бумаги, выдумывая письмо… – начала было Нубира.

– Ты догадалась? – спросил я с удивлением.

– Конечно. Трудно не заметить, как ты маешься от любви. «Хотела бы я знать, кто она. Кто эта «заноза», которая так впилась в его сердце», – подумала Нубира, когда мы вошли в город через ворота Алдгейт.

Я промолчал, не желая продолжать разговор.

– Пока ты сидел как столб над чистым листом бумаги, я, между прочим, времени зря не теряла. Обошла лучших портных Лондона и заказала для тебя целый гардероб. Так что сегодня утром нам его доставят, и ты выберешь для себя наряд для вечерней прогулки. Но я настоятельно советую выбрать белый наряд, потому что я буду в таком же.

В ответ я только зарычал. Единственное событие, на котором я планировал быть в белом – это свадьба с моим ангелом – с Аделью.

– А другие варианты есть? – спросил я у нее, когда мы проходили мимо Корнхильской церкви.

– Ну, есть, конечно.

– Вот и прекрасно, – сказал я, отвернувшись от нее. Мой взгляд случайно попал на витрину ювелирной лавки, в которой среди кубков, вилок и блюд я заметил красивые гребни для волос. Они были очень похожи на те, что я подарил Адель, только вместо цветов там были олени, застывшие в прыжке. В глаза у них были вставлены изумруды. Это хорошо бы смотрелось с ее любимым платьем и подчеркивало красивый каро-зеленый цвет глаз. Как же мне хотелось прямо сейчас купить их и отправить в Калелью, к ней! Но это было очень опасно, поэтому я отвернулся, сжав кулаки. Днем зайду сюда и куплю их. А когда вернусь в Испанию, то собственными руками опущу их в ее золотистые волосы, и это будет одним из моих подарков. Ей придется узнать, что такое щедрость, замешанная на обожании!

Приободренный этой мыслью, я предложил Нубире взять меня под руку, и мы направились к себе в гостиницу, лавируя между ранними прохожими и торговцами, которые готовили магазины к открытию.

В фойе не удивились нашему появлению – для конспирации мы говорили, что время от времени ходим на всенощную службу в дальнее аббатство. Кстати, хозяин местной гостиницы за это нас искренне уважал.

В номере Нубира в первую очередь подошла к зеркалу, всматриваясь в свое отражение. Ее глаза стали светло-желтыми, краснота сошла на нет. Это было непривычно, она все никак не могла принять себя такую.

– Ну как тебе? – спросил я ее.

– Странно! Никак не привыкну, – сказала она осторожно, не желая показывать свое недовольство. Она заметила, что я наблюдаю за ней, стоя у окна. Она стала крутиться перед зеркалом, принимая кокетливые позы и красиво строя глазки моему отражению.

– Куртизанка! – сказал я со смехом, не вызвав у Нубиры ни грамма стыда. Только раздражение, потому что она привыкла видеть, как мужчины падают к ее ногам, как перезревшие груши, а не насмешливо держаться в стороне. Мое поведение еще больше заводило ее.

Она повернулась ко мне и, наклонив голову набок, спросила вкрадчиво:

– Ты расскажешь мне когда-нибудь кто она? Я ее знаю? Она из нашего клана?

Я не хотел отвечать на эти вопросы. «Значит, все серьезно. Он не желает осквернять ее имя даже простыми сплетнями. Так дорожит ею. Ну почему меня никто так не любил?» – подумала Нубира, печально рассматривая пол.

– Нет, потому что ты можешь воспользоваться своим даром и найти ее. А я не уверен, что у тебя невинные намерения.

В комнате повисло напряженное молчание. Двое вампиров, забыв про вежливость, уставились в глаза друг другу, источая угрозу.

– Да, я не питаю к ней теплых чувств! – сказала она, дразня меня. Понятно, не получив желаемое, она решила заполучить хотя бы мое раздражение.

– Я и не прошу, – сказал я. – Ты просто должна знать, что мы здесь не для этого!

Нубира подняла верхнюю губу, зарычала, а потом… рассмеялась.

– С вами очень весело, мистер Ван Пайер! – сказала она, снова отворачиваясь к зеркалу. Да, резкие перемены настроения были частью нашей природы.

– С тобой тоже не скучно, вредная девчонка! – ворчал я, направляясь к себе в комнату.

Она игралась со мной, дразнила, словно маленькая обезьянка. Да, получить желаемое она не сможет, зато надолго запомнится своими попытками соблазнения, это я уже понял.

На счастье в дверь постучали, и она, радостно взвизгнув, распахнула их максимально широко – так она торжественно встречала наш новый гардероб. Теперь пару дней будет не до перепалок, хоть передохну немного.

* * *

Разыскать бессмертного в большом городе было нелегкой задачей, но разыскать бессмертного, которой еще и старательно прячется, оказалось вдвойне сложно. Счастье, что Логус так любит Лондон, что не станет переезжать в другой город или страну, иначе его найти было бы просто невозможно. В последний раз я изловил его в маленькой таверне. Он встречался со своим информатором, с помощью которого надеялся получить новую порцию сведений о последних событиях в Индии, где появилось несколько новых кланов вампиров, которые уничтожили другой, более старый клан. Его интересовали имена и даты. Но только он не знал, что этого информатора подослал я. Вот так я его и застал врасплох. Но второй раз на этот трюк его не подловить. Маниакальная подозрительность Логуса требовала большой изобретательности с моей стороны, нужно было выдумать что-нибудь новенькое.

– Если бы я знала, как он выглядит… – в который раз начала было Ищейка, когда мы шли мимо аббатства Серых капюшонов, – то мы бы не бродили по улицам, надеясь найти его след. Ты заметил, кстати, что мы не встретили до сих пор ни одного вампира? Ни пугающих следов охоты на людей, ни тени страха у прохожих. Неужели в этом городе совсем не осталось бессмертных?

– Хороший вопрос! – задумчиво пробормотал я в ответ.

Ни одного вампира. Это наводило на невеселые размышления. Но и запаха оборотней я тоже не учуял. Если они есть в этих местах, то не в Лондоне, или были здесь довольно давно.

Дар Нубиры не работал, как я надеялся. И не удивительно – у нее не было стимула. Конечно, живя в такой роскоши разве она захочет искать Логуса Дрейка и другие неприятности себе на голову?

Мне нужно было срочно что-то предпринять.

Пройдя еще два квартала, под навязчивым вниманием Нубиры, я наконец-то решил раскрутить небольшую интригу.

– Нубира, могу ли я говорить с тобой откровенно? – спросил я спокойным голосом.

Нубира напряглась, пытаясь просчитать, что же повлечет за собой это откровение.

– Конечно, Прайм, – сказала она, внутренне собравшись.

– Я никогда не говорил тебе, что в архиве Логус собирает информацию не только о местоположении вампиров, но и приблизительную опись состояния каждого? Чем владеет: недвижимость, предприятия, редкие артефакты… – при этом я почувствовал, как у Нубиры все внутри подпрыгнуло от предчувствия наживы.

Я постарался выглядеть как можно более расслабленным, чтобы моя откровенность сошла за желание посплетничать от скуки. Нубира заставила свои мышцы расслабиться и вся превратилась в слух.

– Вот, допустим, у меня в коллекции есть один самурайский меч «Янь», удивительный по своим свойствам – натренированный человек может без труда разрубить им врага пополам. Он был изготовлен специально для одного японского принца… Ты, кстати, была в Японии?

– Не-а, не была еще, – ответила Нубира.

– Побывай обязательно! Так вот, про меч. Уникальность его не в этом. Дело в том, что он был создан как пара к мечу «Инь». Его близнец сделан из чистого серебра, рукоять из черного дерева и отделана тонкой резьбой. Мой красавец «Янь», наоборот, сделан из темного металла, а рукоятка из светлого дерева. Знаешь, оплетка рукоятки темная, из тюленей кожи. Можешь ли ты себе представить, как смотрятся в бою эти мечи?

У Нубиры от быстрой догадки отпала челюсть:

– И твой меч и есть одна из наград для меня? – спросила она, взяв меня под локоть.

Я только улыбнулся в ответ и кивнул головой.

– Ну вот, ты слишком сообразительна. А теперь догадайся у кого второй меч, – сказал я, положив свою ладонь на руку Нубиры.

Одного взгляда на Ищейку было достаточно, чтобы ее понять, что такая вольность с моей стороны подогрело ее надежды заполучить меня. Но затем Нубире просто до смерти захотелось иметь у себя эти легендарные артефакты. Она представила себе мечи и случилось то, на что я надеялся: ее дар наконец-то сработал.

– Я, кажется, знаю, где находится меч! – сказала она, решительно надевая капюшон своего плаща-мантии.

* * *

– Ты, наверное, смерти моей хочешь! – сказал я растерянно, рассматривая мощные каменные стены королевского замка. – Нубира, сокровище мое, ты уверена, что он находится именно здесь?

Лондонский Тауэр – лучшее оборонительное сооружение во всей Англии, укрепленное даже в ненужных местах, совсем не подходило для резиденции вампира. Его мощные стены могли выдержать даже многомесячную осаду и выглядели совсем неприступными.

– Прайм, ну, «Инь», то есть, твой меч «Инь», находится именно здесь, – Ищейка закрыла глаза и без тени сомнений повернулась всем телом на запад, – если точнее, то под этой стеной, на глубине десяти футов… – сказала она, указывая пальчиком на основание крепости.

Я с сомнением посмотрел на нее. Если бы я не верил в ее дар и искренность, то мог бы заподозрить в недобрых намерениях. Тауэр известное здание в Лондоне, резиденция самого короля… Хотя хитрый Логус не смог бы найти более удачного места для таких смутных времен. Думаю, что отряд оборотней вряд ли сможет безнаказанно вломиться в это здание с целью кого-то убить. Кстати, я тоже не смогу… нужно как-то пробраться внутрь, чтобы оказаться в десяти футах под землей около западного угла.

– Эй, не околачивайтесь здесь! Давайте, проваливайте! – крикнул нам из бойницы в стене молодой капитан, который как раз обходил со своим отрядом периметр крепости по широкой стене. Он резко взмахнул рукой в кожаной рукавице, после чего соседние бойницы и промежутки между ними ощетинились направленными на нас арбалетами. Он служил второй месяц и мечтал о том, чтобы как-то проявить себя. Тем более, что в его голове прочно засели все эти бредни про рыцарей, которые благодаря Эдуарду III снова вошли в моду.

– Ты или я? – спросила Нубира, плотоядно вдыхая аромат крови, который невидимыми для людей ручейками струились вокруг нас, заставляя мышцы напрягаться, а руки сжиматься в кулаки.

– Не стоит утруждаться, мы уже уходим! Простите за беспокойство! – сказал я капитану с вежливым поклоном.

– Проваливай, и дружка своего забери! – ответил тот более развязным тоном.

– Доброй ночи! – сказал я, беря Нубиру под руку, которая думала сейчас исключительно о том, как поубивать всех к чертям собачьим.

– Ищейка, не стоит нарываться на неприятности.

Умерь свой пыл, – прошипел я ей как можно тише. – Не хватало нам еще затеять маленькую войну под стенами Тауэра.

Нубира из-за раздражения тихо зарычала, но все-таки молча развернулась и пошла в сторону городской стены. Я последовал за ней.

– И что теперь? – спросила она, все еще кипя от злости. – Прайм, он разозлил меня! Я бы разорвала его десятки кусков!

– Я бы тебе помог, поверь мне. Просто нам нельзя спугнуть Логуса. Любой шум или пара обезображенных трупов может насторожить этого старого параноика. Он забьется в свою самую надежную нору и все, нам его не найти. Свой меч ты получишь, но наша цель – Логус. Помни об этом.

Нубира была вынуждена согласиться. Она шла через лес, подняв подол длинного платья, чтобы он не запачкался в грязи. По старой привычке под платье она надела удобные брюки и обувь для езды на лошади. Раздражение покидало ее медленно, она могла уже думать о чем-то еще, кроме мести.

– И что теперь? – буркнула она недовольно.

– А теперь мы проберемся внутрь Тауэра. Я готов показать тебе свой любимый способ проникновения в неприступные крепости. Срабатывал и в Каире и в Китае…

В мыслях Нубира роились предположения, которые меня развлекали: подкоп, частичное разрушение стены, прямая атака, поджог и прочие радостные для нее моменты.

Как только мы дошли до городской стены, то приобрели вид добропорядочных граждан, а затем неспешно прогулялись до гостиницы, обсуждая план проникновения в Тауэр. В нашем номере мы переоделись в удобную одежду, скрыв ее плащами монахов из монастыря святой Маргариты. Вот и снова пригодился гардероб, который заказала для нас Нубира. Затем, через окно выбрались на крыши и спрыгнули на землю в другом районе Лондона, где деревянные двухэтажные дома плавно переходили в каменные дома знати. Роль простого монаха пришлась по душе Нубире. Она, как прирожденная актриса, ссутулившись и спрятав руки в длинных рукавах упеланда, шла, надвинув капюшон на глаза. Я шел следом, стараясь не привлекать внимания прохожих. Когда мы добрались до собора Святого Стефана, около которых располагались лучшие винные погреба во всем Лондоне, то уже наступил полдень. Там же был и рынок, который можно было по праву назвать истинным сердцем города. Здесь можно было найти все – ткани, обувь, специи, вино, овощи, книги, послушать истории бродячих менестрелей, напиться, подписать контракт, заплатить налоги, узнать последние новости и сплетни. И даже купить повозку с лошадью, которая была нам нужна для дела. За пару золотых монет мы купили то, что искали – хилую клячу, которая родилась, видимо, еще во времена, когда теперешний король ходил пешком под стол. Она апатично жевала траву, не обращая внимания на происходящее вокруг. Мне эта развалина понадобится ровно на один раз, так что сойдет.

Усевшись на повозку мы с трудом проехали два квартала Лондона за час времени. Всему виной ужасная толчея на улицах, которые были забиты другими повозками, людьми, лошадьми, коровами, курами, овцами, свиньями. И все это столпотворение месило ногами и копытами неимоверную грязь, которая состояла из того, что выливалось из ночных горшков из окон прямо на улицу, выбрасывалось из лавок мясников, таверн и харчевен. Лондонцы понятия не имели о том, что все это не только дурно пахнет, но еще может послужить причиной массовых эпидемий. Они беспечно плевали на личную гигиену, считая вшей и сифилис побочным явлением цивилизации. Смердело сильно. Нубира брезгливо морщилась, стараясь не смотреть на дорогу. Наша лошадь философски отнеслась к суматохе – она решила, что не будет принимать в ней участия. Она трусливо пропускала более молодых лошадей и игнорировала мои попытки заставить ее двигаться быстрее. Я уже был готов свернуть ее костлявую шею, когда мы наконец-то остановились около самого дорогого винного погреба в Лондоне. Нубира привязала уздечку к бочке с дождевой водой, и мы зашли внутрь.

Продавец магазина «Смит и сын» увидев двух монахов не удивился – представители духовенства были его постоянными клиентами.

– Добрый день, отче! Чего желаете? – произнес Николас Смит, сын хозяина, отработанным годами подхалимским тоном.

– Добрый день, сын мой! – сказал я важным тоном. – Нам, пожалуйста, шесть ящиков самого лучшего вина! Желательно итальянского, не менее пятнадцати лет выдержки.

Николас в уме быстро подсчитал предполагаемую стоимость покупки и его глаза радостно загорелись.

– Конечно, конечно! – сказал он и унесся вглубь магазина, не веря в свое счастье. Там он нашел отца и поставил слуг на уши, требуя вынести самое дорогое вино. Из подсобного помещения навстречу к нам выбежал толстый старый лондонец, который на ходу одевал кучерявый парик. Он суетливо поклонился нам и расплылся в самой искренней улыбке прирожденного торгаша.

– Добрый день…

– Отец Билл, – я, не раздумывая, назвал самое популярное имя в Англии.

– Очень, очень рад знакомству! Вы не пожалеете, что выбрали нас. У нас лучшие вина, поверьте мне! Мы не торгуем дешевыми винами, только самыми лучшими…

Торговец еще что-то говорил, а я вспоминал о том, как сажал виноград с Адель. Вспышка воспоминаний побудила во мне горячее желание вернуться как можно скорее к ней. Но только тогда, когда я найду Логуса. Тогда отправлю Нубиру собирать оставшихся вампиров, а сам ненадолго вернусь к ней. Даже не буду появляться у Катарины, пусть думает, что я все еще в Венеции. Но для этого мне нужно пробраться в Тауэр, а поможет мне в этом вино.

Во мне закипело нетерпение, граничащее с яростью. Улыбка на лице мистера Смита увяла, и он мысленно выругался, глядя на выражение моего лица. Не уверен, что в нем сейчас много человечности. Он затараторил деловито:

– У нас есть «Тосканское белое полусухое», очень неплохое вино из Португалии, а также хорошее вино из Италии. Что выберете?

– Давайте всего по три ящика.

– Отлично, отлично… Отец Билл, куда доставить вино? Вы назовете адрес? – сказал он с надеждой быстрее от меня отделаться, настолько испуган был резкой переменой настроения.

– Нет, мы сейчас заберем товар, если вы не против. На дворе стоит наша повозка. Погрузите, пожалуйста, вино в нее.

– Конечно, как вам будет угодно. – сказал он и поклонился, в мыслях желая, чтобы я убрался как можно быстрее.

Он подал знак рукой и слуги вынесли шесть объемных ящиков с вином на улицу и погрузили их на повозку. Нубира, все время молчаливо стоявшая рядом, скривила свое прекрасное лицо. Вино и пиво она люто ненавидела. В той культуре, в которой она родилась, употребление перебродивших продуктов было большим грехом. Даже через столько столетий это представление не выветрилось из ее головы.

Я расплатился за покупку и мы, не теряя ни минуты, отправились через лондонские улицы в Тауэр. Движение затруднялось не только из-за невозможной толкотни, но еще из-за шествия узников из Кале. Они несли Эдуарду III ключи от крепости. И им еще повезло – он хотел казнить их на глазах у остальных горожан, требуя шестерых добровольцев из знати города для этого выйти к нему, под стены крепости. Только просьбы беременной жены короля королевы Филиппы остановили это зверство. Поэтому четверо французов, изможденных длительной голодовкой и дальней дорогой, шли по улицам Лондона, стойко выслушивая злорадные шуточки и оскорбления англичан. Они были одеты в рубища, шеи обвязаны грубой веревкой, а волосы острижены намеренно небрежно. Мальчишки забрасывали их гнилыми овощами и просто кусками земли. Пленники мужественно принимали удары, но все-таки пару раз падали в липкую грязь под громкое улюлюканье толпы. Я старался не читать мысли окружающих, чтобы не погрузиться в это месиво. Всегда было забавно наблюдать, как человек теряет свою индивидуальность, когда попадает в толпу. Я пока что знал только одного человека, который повел бы себя по-другому. Интересно, как она там без меня, в Калелье? Сбор винограда окончен или еще нет? Как она проводит свои дни без меня? Не сильно ли скучает? Не делает ли глупостей? Как она справляется с моим отсутствием? Эти мысли не давали мне покоя каждый день.

Нубира смотрела на позорную процессию с нескрываемой злостью.

– А еще говорят, что мы монстры… – прошипела она тихо.

– Когда люди сбиваются в стаи – они дичают. Но ты не смотри на это как на правило. Они просто такие, какие есть. Если бы выиграли французы – то же самое происходило бы с англичанами, поверь мне, – сказал я Ищейке.

– Верю, – согласилась она, и мы молча смотрели на изможденных французов, прижавшись на своей повозке к стене какого-то дома, пока они не ушли по направлению к Тауэру. Пока мимо нас проплывало людское море, я снова вернулся в мечтах к моей любимой. Я представил, как открывается дверь, и она выбегает ко мне навстречу из своего дома, чтобы повиснуть на шее и поцеловать. Ее сияющие от счастья глаза, невероятный аромат – манящий и мучительный одновременно, ее бьющие через край эмоции – все это заставляло меня улыбаться снова и снова.

* * *

По случаю прибытия узников Кале с ключами от города, Эдуард III организовал пышный бал с рыцарским турниром. Гостей пригласили около тысячи, а их нужно было вкусно накормить и напоить. Этим я и решил воспользоваться.

Мы подъехали к большому проему в воротах – это был черный ход в замок, предназначенный для того, чтобы снабжать замок провизией. Около него, с внутренней стороны, раскрывала свои горячие объятья кухня, располагались помещения для слуг и королевская конюшня. Чуть поодаль находились ткацкие и швейные мастерские, плотницкая и кузница. В случае осады замок мог продержаться без внешней помощи около года. А высокие каменные стены делали замок вообще неприступным. Они служили оборонительным периметром для внутреннего замка, который был дополнительно укреплен четырьмя высокими башнями. Именно поэтому он был резиденцией английских королей уже второе столетие.

Пока я разглядывал и запоминал расположение внутренних построек в замке, к нам подошел охранник.

– Куда прешь? Ты кто таков и откуда? – спросил он.

– Мы прибыли после утренней молитвы из монастыря святой Маргариты. Наш настоятель с величайшим почтением, в столь знаменательный день, желает преподнести к королевскому столу великолепнейшее вино, которое оказалось у нас по случаю. Вы позволите нам почтить короля скромным подношением? – спросил я лилейным голосом.

– Вино? Это хорошо. А ну, открой ящики и покажи что привез! – потребовал солдат.

Нубира спрыгнула с повозки и осторожно открыла ящик. Солдат мельком отметил необычайную бледность ее кожи и тонкие пальцы рук, когда она держала крышку ящика. Но я успел предупредить появление вопросов у него:

– Отрок, что же ты стоишь? А ну вынимай бутылку да покажи стражнику замка поближе!

Нубира поняла мой намек и, откопав в сене одну бутылку тосканского, вручила ее солдату. Потом закрыла крышку и со спокойным видом уселась на свое прежнее место.

Солдат, недолго думая, сунул ее за пазуху и крикнул:

– Проезжай!

Двое стражников отошли в сторону. В их мыслях я прочитал страстное желание попробовать содержимое бутылки, поэтому им некогда было приглядываться к каким-то монахам на разбитой повозке. Мы проехали мимо, преодолев ворота.

Я по достоинству оценил толщину стен замка – они были семь футов в толщину, не меньше. Я от удивления даже присвистнул. Такой прогресс технической мысли был приятен. Может быть, человечество вскоре снова изобретет науку об элементах и силах природы? Еще не долго ждать, я надеюсь, ведь пока что я со своими знаниями подходил только под категорию колдуна.

Мы остановились около входа в кухню и повторили нашу легенду еще раз, только на этот раз сначала поваренку, затем старшему повару, а потом, наконец-то, королевскому мажордому. Как я и ожидал, он трезво рассудил припрятать такое ценное вино лично для короля. Зачем поить им гостей? Под конец пира им будет все равно, что пить.

– Отлично! Берите по ящику и несите за мной! – скомандовал он и скрылся в недрах замка. Он придумал спрятать вино в специальной комнате, где его никто не найдет. А вот через неделю, когда торжества по случаю взятия Кале будут завершены, и короля будет мучить вполне предсказуемое похмелье, он сообщит о даре из монастыря святой Маргариты. Что естественно обрадует короля, а это добавит ему очков в извечной борьбе с графом де Гизом-младшим за королевскую благосклонность. Мы охотно взяли по одному ящику и вместе с вереницей слуг, которые понесли остальное, направились вглубь замка. Мажордом вел нас то по узким коридорам внутри каменных строений, то через открытые переходы между башнями, продуваемыми всеми ветрами. В его мыслях я нашел причину такого странного маршрута – целью было обойти все точки, в которых нас могли заметить приближенные Де Гиза и разгадать его план.

Затейливый маршрут, как следствие придворных интриг, завел нас в главный зал, где слуги уже расставили столы для гостей и успели полностью их сервировать. Чтобы угодить Эдуарду III, их поставили в виде неровного круга, чтобы эта фигура напоминала стены завоеванного Кале. В середине, по идее, должны были выступать артисты и певцы во время трапезы. Наша процессия на секунду остановилась, и мы получили возможность спокойно, а не украдкой рассмотреть внутреннее убранство зала.

На стенах главного зала Тауэра висели десятки факелов, которые ярко освещали просторный каменный зал с деревянной балюстрадой. Длинные дубовые столы, застеленные тяжелыми гобеленами, были сервированы кубками для вина из серебра, такими же тарелками и вилками, а черные кованые люстры со свечами висели практически над головами гостей, чтобы достаточно хорошо освещать их роскошные наряды. Люстры висели на длинных цепях, концы которых терялись в высоких сводах. Всюду алели вымпелы с гербом Эдуарда III и правящего рода Плантагенетов.

Мажордом повел нас дальше, в сторону крыла, где находилась опочивальня короля. Мы шли в конце шеренги, поэтому могли без опасений рассматривать все вокруг, запоминая дорогу. В конце нашего небольшого путешествия мы прошли через коридор с высокими резными потолками и остановились около небольшой дубовой двери, оббитой крест-накрест железными полосками. Коридор освещался дневным светом через резные арки балюстрады, которые выходили в небольшой внутренний дворик.

Достав ключ, мажордом отворил ее и велел нам поставить ящики под стенкой. Мы так и сделали. Нубира всю дорогу жадно глядела по сторонам, пожирая глазами наряды придворных дам и богатое убранство замка. Но апофеоз наступил в этой кладовой – она увидела много ценных предметов. Я не удивлюсь, если вскоре обнаружится их пропажа. Слишком хорошо я знаю Ищейку и ее любовь к золоту.

Когда мы вышли из кладовой, мажордом запер дверь, и с самым довольным видом спрятал ключ в карман своей бордовой сюркотты. Нубира насмешливо хмыкнула.

– Эй, парень! Проводи этих монахов к выходу! – крикнул он мальчику, который шел по поручению придворной дамы к швее.

Я то знал, что никуда мы не уйдем – мы с Нубирой слышали, как к нам приближается кортеж с самим королем Англии Эдуардом ІІІ и его женой Филиппой. Не нужно было видеть это своим глазами – достаточно было слушать волну эмоционального возбуждения, которая прокатывалась по замку по мере его приближения к нам. Вспышки страха, почтения, подобострастия, зависти и восторга отмечали его путь. Его запах донесся ко мне через окна балюстрады. От него пахло чистотой и сытным завтраком. Кровь монарха ничем не отличалась от крови обычного человека, что даже немного расстроило Нубиру. Ей казалось, что она должна быть какой-то особенной. В последний раз я видел его пятилетним мальчиком, который любил драться на деревянных мечах. А теперь он – знаменитый король Англии, высокий немолодой мужчина. Он был одет в традиционную мантию с горностаем, бордовую тунику, отделанную золотым шитьем, а его раздвоенная бородка, как и длинные волосы, начинала седеть. Королевскую голову украшала довольно массивная корона, вся в драгоценных камнях. Королева была одета под стать ему – ее наряд подчеркивал царское положение и полностью гармонировал с нарядом супруга по цвету и покрою.

Королева Филиппа была как всегда беременна, ожидая рождения еще одного отпрыска. Это должен быть одиннадцатый ребенок, но девятый из ныне живущих. У королевы Филиппы и короля Эдуарда III подрастала их гордость – принц Эдуард, успевший получить прозвище «Черный принц» за свою любовь к этому суровому цвету. Два года назад этот высокий, красивый парень, участвовал вместе с отцом в походе в Нормандию, где заслуженно получил титул рыцаря и с тех пор играл важную роль в войне с Францией. В шестнадцать лет выиграл битву при Креси, а победа в этом году при Кале сделала его рыцарем Ордена подвязки.

Я спрятал свое лицо, склонившись в поклоне, прекрасно понимая, что если от кого-то и нужно было держаться подальше, так это от королей, царей или императоров человеческого мира. Ситуация всегда складывалась плохо, если они узнавали о существования мира бессмертных. Это всегда начиналось с заигрываний, потом переходило к подкупу взамен на определенные свободы. Чаще всего это была дань в виде людей. Потом следовали просьбы помочь в войне. Но это было не большая цена за спокойное существование. Трудности начинались потом, – когда проигравшая сторона узнавала, с помощью кого она побеждена. За этим следовала бурная деятельность, которая включала в себя подкуп, угрозы и шантаж, вследствие чего часть бессмертных присоединялась к противникам, подтягивались новые кланы вампиров или оборотней, и все заканчивалось кровавым месивом, в котором гибли и вампиры, и оборотни, и люди. Так сгинула цивилизация Ацтеков, потом канули в лету и Майя. Это был тот путь, от которого держались подальше как оборотни, так и вампиры.

Царствующая чета, исполненная собственного достоинства, прошла мимо меня в полном безмолвии. В моей памяти отложились все мысли, надежды и впечатления, которые испытала эта пара, за те две минуты, что я мог наблюдать за ними. Как тяготится сердце Филиппы, молодой еще женщины, от попыток удержать мужа в супружеском ложе. Как трудно отговаривать его от необдуманных поступков, от излишней жестокости. Как хочет она правильно воспитать детей, чтобы они были достойными королями Англии. Я с сочувствием посмотрел на нее – такую романтичную, хрупкую, честную и светлую. Теперь мне понятно, почему ее так любили англичане. Если Эдуард III был воплощением силы Англии, то хрупкая Филиппа была ее сердцем.

И теперь я знал, что война с Францией за право наследования ее престола закончится нескоро. Что получены сообщения о странной болезни, которая опустошила восточные страны, а теперь добралась и до юга Франции. Люди и скот умирали сотнями. Спасения от нее не было. Эта информация испугала меня – ведь юг Франции недалеко от Испании. Минует ли она Адель?

Я вслушивался в мысли всех присутствующих, желая найти хоть какую-то информацию про Логуса. И вдруг в нос ударил удушливый запах потной псины – в свите короля определенно был оборотень! Нубира вся подобралась и чуть не зашипела вслух. Я быстро поднял глаза и наткнулся на взгляд молодого парня крепкого телосложения. Этот кареглазый брюнет был одет по последнему писку моды и очень гордился своим положением. Начальник охраны Тауэра даже показал мне зубы, плохо контролируя себя. В мое сознания ворвались его мысли, и я получил вполне четкую картинку всех членов его стаи, перемешанную со способами моего скорого умерщвления. Лукреций Свифт, так звали этого оборотня, бывший сотник римской армии, сделал знак рукой своим натренированным солдатам не выпускать нас из замка. Так, ловушка захлопывается. Это было то, что мне нужно.

– Тут боя не будет, – сказал я так, что услышать могли только Нубира и Лукреций.

Он злобно усмехнулся.

– Тебе не уйти. Король тебе не поможет. Не будешь же ты крутиться около него весь вечер! – сказал тишайшим шепотом Лукреций. – Ты умрешь сегодня. Я обещаю!

Я почувствовал, как задрожала Ищейка от возмущения. Пришлось осторожно сжать ее локоть. Она подняла на меня глаза, и я ей подмигнул. Она в ответ сосредоточенно кивнула головой и стала неотрывно следить взглядом за охранниками, выискивая их слабые места перед неминуемой дракой. Вдруг Лукреций засомневался – он решил не убивать меня сразу, а сделать со мной то же, что и с… Логусом! Сначала вытянуть из меня всю информацию, а потом убить, только медленно. В его памяти всплыла картинка: Логус Дрейк, ослабевший и задеревеневший, с высохшей кожей. Я его еле узнал. Как они вообще смогли его изловить? Я скрипнул зубами. Ну ладно, пора освободить его. Одно радовало – поиски Логуса Дрейка окончились.

– Ну что, готова? – спросил я у Нубиры.

Она коротко кивнула головой, все еще не сводя глаз с Лукреция.

– Если будет бой, то работаем в паре. Я в центре – ты на периферии, – сказал я Нубире так тихо, что людям было не услышать.

Я вдруг сбросил капюшон и крикнул в спину удаляющегося короля:

– Да здравствует Франция! Да здравствует ее король Филипп IV! Вива ля Франсе!

Король Англии Эдуард III повернулся ко мне с таким растерянным лицом, что мне даже стало его жалко. Королева Филиппа удивленно моргала прекрасными голубыми глазами и задыхалась от неожиданности. Я стал посреди коридора и галантно поклонился царственной чете. Лукреций от злости побледнел. Я только что записал себя в категорию «политический заключенный» и меня следовало посадить в отдельную комнату с охраной. И конечно же, в подвале. Теперь, по законам этой страны и этого времени, меня следовало держать под следствием года три, и при этом беспардонно гноить в сыром подвале.

Охранники наконец-то меня окружили. Я довольно улыбнулся, не забывая играть свою роль. Нубира выскочила следом за мной и завопила своим высоким сопрано:

– Пусть наша крепость пала, но наш народ все равно останется непокоренным! Вива ля Франсе! Слава героям Кале!

Она вложила в свою речь максимум драматизма и с видом мученицы встала около меня.

– В темницу их! – сказал взбешенный король и ушел, бормоча проклятия себе под нос. Да, вечер я ему определенно испортил.

Когда царственная чета удалилась в свои покои, Лукреций скомандовал:

– В каземат их! Арестованных не бить!

Предусмотрительно. Не стоит ломать о нас руки и оружие.

Затем нас грубо толкнули в спину в сторону казематов. Я молча пошел вслед за солдатами, возмущенно бормоча себе под нос французские ругательства. Нубира же декламировала стих на французском – тоже эффектно создавала имидж патриотки Франции.

Лукреций шел за нами буквально по пятам и кипел от желания оторвать мне голову. Температура его тела подпрыгнула до нечеловеческой, а очертания рук и лица вибрировали, словно мираж в пустыне. Он готов был к перевоплощению, но доводы разума сдерживали его. Он был скован принципом неразглашения своей истинной природы так же, как и я. Мы могли бы вступить в бой в любом достаточно широком коридоре, однако, он побаивался делать это в одиночку против двух вампиров, да и убийство всего отряда охраны не пройдет незамеченным. А ему нужно было находиться при английском дворе. У него была определенная миссия, которую он с успехом выполнял по заданию главаря стаи до сегодняшнего дня. Ослушаться его он не мог ни при каких обстоятельствах.

Глядя на Нубиру, он гадал, кто мы и что здесь делаем. Он знал, что всех вампиров Лондона и его окрестностей уничтожили более года назад. Территория Англии сейчас находится под финальной зачисткой. Я на секунду зажмурился от такого «открытия». Вот почему мы не нашли здесь ни одного вампира!

«Может они приперлись сюда, чтобы найти уцелевших? Или они не в курсе что происходит? Откуда они вообще? Свои имена они не назовут, это понятно. Ну ничего, Логус за порцию крови опознает кто они и я смогу отправить информацию главе стаи. Думаю, что он хорошо заплатит мне. Но что-то я не помню упоминания о мертвяке с желтыми глазами. А их тут двое. Нужно будет все-таки поскорее выяснить кто они».

Значит, пока был в отпуске в Испании, мир бессмертных перевернулся с ног на голову, и теперь вампиры – исчезающий вид? Да такого никогда не было! Потому что я всегда был в строю и был в курсе всех событий, сдерживал и управлял угрозами для нашего мира. Но как только я позволил себе расслабится, отойти от дел на какое-то время – кто-то этим воспользовался.

Я посмотрел на Нубиру. Она была уникальна в своем роде. Как и любой вампир. Каждый из нас был шедевром – прекрасные, бессмертные, обладающие уникальными талантами. Сколько моих детей погибло в кострах за последние два года? Лица и имена всех известных мне вампиров пробегали перед моим внутренним взором, и я боялся, что это был похоронный список. Я пренебрег своим долгом ради любви, и вот результат – мы практически уничтожены… Я позволил себе всего пару секунд чувства вины, которое вылилось в ярость и решимость спасти оставшихся в живых вампиров. Нубира почувствовала мое настроение и решила, что это сигнал к бою.

– Не сейчас! – прошептал я ей, на что Лукреций фыркнул.

Он был просто уверен, что я никуда не денусь. Не буду же я крушить и ломать все вокруг! В его планы входило приковать нас посреди арестантского двора на цепь у позорного столба, на виду у всех и дождаться прибытия подкрепления. У него будет примерно день на это, так как вожак его стаи должен был прибыть в Лондон завтра. А потом он не задумываясь расправится с нами. Он чувствовал себя хозяином положения, потому что проделывал такое не раз.

Мы спустились в сырые подвалы Тауэра, которыми мамы пугали своих непослушных детей. По закопченным стенам стекала влага, в темных углах копошились крысы. Воздух был затхлым и пахло отвратительно. Отовсюду послышались шорохи и зловонные вздохи узников – они заметили свет факелов и бросились к дверям своих камер, чтобы напомнить о своем существовании. Бывшие маркизы, разжалованные капелланы, ослушавшиеся солдаты и разорившиеся меновщики превратились в подобие людей, которые спали на гнилой соломе, разбросанной всюду под ногами, ели ужасную пищу и мечтали о свободе.

Когда мы подошли к еще одной двери, то оказались именно в той точке, где по словам Нубиры находился меч «Янь». Стражник с трудом открыл тяжелую кованую дверь, и мы вошли в квадратный двор, куда, не смотря на летнее солнце, не проникали тепло и свет. По периметру двора располагались тесные одиночные камеры-карманы. В них не было доступа ни свету, ни свежему воздуху. В каждой из них я уловил человеческие сердцебиения и поток спутанных мыслей. Несколько заключенных уже навсегда утеряли связь с реальностью.

Наша процессия остановилась около столба посередине тюремного двора. Нубиру приковали первой. Она старалась подходить к этому философски, но на самом деле ей не терпелось начать охоту на стражников.

Меня приковали около нее, заключив в колоды ноги и руки.

Я закрыл глаза, чтобы не отвлекаться, и в самой дальней камере услышал обрывки мыслей, но не услышал сердцебиения. Я узнал этот внутренний голос. Там, в полной тишине и темноте, томился изможденный Логус Дрейк собственной персоной! Он был голоден настолько, что охотился на крыс и мышей. Этих крох хватало ему только на то, чтобы не потерять от голода способность трезво мыслить. Но почему он не выбрался отсюда? Он же мог легко разнести эти стены голыми руками! Он услышал наши шаги и забился в угол камеры, в самую густую тень.

Лукреций открыл камеру Логуса ключом, который висел у него за пазухой. Когда тяжелая дверь отворилась, оборотень приказал:

– Выходи!

На пороге появился изможденный, обессиленный вампир, который с трудом стоял ровно. Солдаты схватили его под руки и вытолкали на центр дворика, поближе к нам. Логус не удержался и упал в грязь прямо мне под ноги. Нубира негромко зарычала от возмущения.

– Отвечай, французская шавка! Ты их знаешь? Назови их имена! – крикнул Лукреций.

Для солдат, присутствующих здесь это был просто стандартный допрос. Они искренне считали, что перед ними три французских шпиона и воспринимали все происходящее как само собой разумеющееся.

Логус поднял голову наверх и, щурясь от дневного света, посмотрел в мои глаза. Сколько всего я прочитал и увидел в них! И ужас от предстоящего наказания, и стыд за свою слабость и надежду на спасение.

«Мастер Прайм! Он жив! Я спасен! Я уничтожен! Он ни за что не простит мне предательство! Как он сюда попал? Неужели и его шантажируют? Может, он пришел за мной? Скорее всего, да, чтобы наказать за то, что я давал информацию оборотням в обмен на жизнь моего клана. Он не простит меня… Как же стыдно. Я предатель».

Он опустил глаза и закрыл руками свое красивое бледное лицо. В человеческой жизни он был цыганом, поэтому обладал густой кучерявой шевелюрой, которая была сейчас не в лучшем виде, точеными чертами лица и врожденной верностью семье. Он не мог поступить иначе – если ему пообещали не трогать его клан, то он просто вынужден был поступить так. Но это привело к гибели сотен вампиров! Он предал нас, не особо задумываясь. Но ведь на кону была жизнь его семьи! Я подумал – а на что я пойду ради Адель? Да на что угодно! Вот, например, пытаюсь в кратчайшие сроки завершить эту войну, чтобы вернуться к ней. Как же важно, что есть куда вернуться… С удивлением, я констатировал факт – я понимал Логуса и не злился на него. Им руководила не корысть, а верность своему клану.

«Вот дурак! Сидит здесь добровольно, взаперти. Принес себя в жертву ради сохранения жизней своего клана и не знает, что мы давно его уничтожили! За порцию крови расшифровывает 5-10 имен из своего архива раз в месяц. Безмозглая пиявка!» – зло подумал оборотень. Я с сожалением посмотрел на Логуса. Его жертва была напрасной, и если он был виноват в смерти вампиров, то уже заплатил за это очень высокую цену.

– Эй, брат мой! – сказал я Логусу тихо. Он поднял на меня глаза, в которых читался стыд и раскаяние. – Ты свободен. Тебе больше некого защищать, они убили их. Мне очень жаль, – сказал я на французском языке.

– Ты знаешь его? – спросил Лукреций резким тоном.

– Нет, не знаю, – сказал Логус, до которого медленно доходил смысл моих слов, рождая темное отчаяние. Еще пара секунд и мы получим берсеркера, которым он и являлся. Холодную ярость, которая уже заливала его сознание, было невозможно остановить. Только сбросив накопившийся гнев, он сможет снова стать нормальным.

– Логус, притормози! У меня есть план. Мне нужно узнать, на кого работает этот пес. Не мешай! – сказал я ему на наречии его племени.

Логус коротко кивнул головой, пытаясь унять свою ярость.

– Простите Мастер, я тянул время как только мог. Я знаю, что вас невозможно победить и ждал вашего возвращения… где бы вы ни были все это время, – ответил он мне, борясь с восставшими мышцами, стараясь сохранить спокойствие.

«Мастер? Какой еще Мастер? Это его кличка? Я ничего не слышал о таком!» – думал тем временем оборотень, подслушавший наш разговор. «Так, это – Мастер, а девка кто?»

– Ты узнаешь эту стерву? – спросил он у Логуса, который с трудом держал себя в руках. Он заставил себя медленно подняться и спокойно пройти мимо оборотня, не напав. Он подошел к Нубире с бесстрастным лицом, даже не взглянув на нее.

– Нет, ее я тоже вижу впервые.

– А кем она может быть? Ты же знаешь всех… э-э-э… революционеров. Подумай еще раз! – приказал он.

– Я оторву твою голову, собака, если еще раз назовешь меня стервой! – ответила ему Нубира. Тем временем она подняла глаза на Логуса и встретилась с ним взглядом. Секунда взаимного визуального изучения произвела удивительный эффект: Нубира решила, что искала такого все свое существование, а Логус свернул с темного пути превращения в берсеркера утонув в ее восхищенном взгляде. Они рассматривали друг друга, и Нубира несмело улыбнулась ему. Между ними словно зажглось теплое солнце.

Лукреций видя их реакцию, понял, что Логус скорее всего лжет. Не могут же незнакомые вампиры вот так улыбаться друг другу! Для более подробного допроса ему мешали стражники, которые могли стать ненужными свидетелями.

– Логус Дрейк, предатель короны! Еще раз спрашиваю: знаешь ли ты этих шпионов французского короля?

Помни, что от твоего ответа зависят жизни многих людей.

Логус понял намек и в ответ только тихо зарычал:

– Нет, не знаю. Я буду молиться о душах тех, за чьи жизни я напрасно продал себя в постыдное рабство, – сказал он спокойно, поворачиваясь к Лукрецию.

Тот сделал пару шагов, беспокойно поглядывая на людей, которые нас окружали, направив на него свои острые алебарды.

Лукреций понял, что проиграл – Логус узнал правду. Теперь ничто не остановит его и нас с Нубирой – больше не было сдерживающего фактора. Назревал отчаянный бой не на жизнь, а на смерть.

Все. Пора было устраивать финал. Я сосредоточился и напустил душные волны апатии на всех присутствующих людей – и на стражников, и на заключенных.

– Нубира, можно, – сказал я, когда алебарды выпали из рук застывших на месте стражников. Я оставил в сознании только оборотня. Лукреций со страхом осмотрелся – его стража была полностью парализована. Он понял, что это дар либо мой, либо Нубиры, и единственный шанс на спасение у него появится, если его стражники снова очнутся. А для этого нужно вырубить новых вампиров – кто-то из нас обладает даром забвения.

Я легко снял с себя оковы, как и Нубира – она элегантно вышла из них, легко встряхнув руками. Логус с некоторой отрешенностью спросил меня:

– Ты узнал все, что хотел?

– Да, можешь делать с ним все, что хочешь, – сказал я, рассматривая стены крепости. Нам нужно было выбраться отсюда так, чтобы не оставить следов. Вообще.

– Логус, ты же понимаешь, что его нельзя убивать здесь? Он просто должен бесследно исчезнуть. Так что без крови.

Логус кивнул головой и припал к земле, готовясь напасть на оборотня. Тот тоже не остался в долгу – на наших глазах его контуры затрепетали и во все стороны полетели куски кожи и одежды – в тесном дворике появился огромный белый волк с черными подпалинами, который опасно скалил желтые зубы.

Оборотень бросился вперед, желая подороже продать свою жизнь. Логус поднырнул под него и через пару секунд на холодный пол крепости упал обнаженный Лукреций с переломанными ногами. Из-за сильной боли он не мог поддерживать превращение и валялся на земле, скорчившись от боли.

– Нубира, уходите в лес. У меня еще есть дела здесь. – Нубира кивнула головой и стала рассматривать стены, чтобы выбрать лучший путь наверх, по отвесной стене замка. Я отдал Логусу свой плащ со словами:

– Друг мой, я буду рад, если ты останешься с нами. Не уходи, хорошо? Ты нам нужен.

Логус сжался внутренне от такого обращения. Он осознавал свое предательство и мое доброе отношение только напоминало ему о тяжелом проступке. Он боялся наказания, но в то же время его разум был полон восторга от встречи с Нубирой.

– Да, Мастер Прайм. Я не уйду. Надеюсь, что я искуплю свою вину в бою…

– Конечно, нас ждут бои, но нужен мне живой и невредимый берсеркер, понял? Это приказ!

Логус наконец-то довольно улыбнулся в предвкушении хорошего боя с оборотнями. В нем поднялась жгучая ненависть к оборотням, которая судя по всему, станет хронически прочной.

Я подошел к корчащемуся от боли Лукрецию и спросил:

– Ну, так кто сегодня умрет, песик?

В ответ он попытался плюнуть мне в лицо, но я вовремя увернулся.

– И твоих дружков встретим и вожака стаи тоже.

– Откуда ты узнал? – спросил он удивленно.

– Секрет… Прими и смирись. Я знаю их имена и лица благодаря тебе. Все. Логус, Нубира, забирайте его. Я останусь ненадолго. Встретимся в гостинице.

Нубира подбежала к Лукрецию первой и легко взвалила его себе на плечо. Ослабевший Логус даже не стал спорить – ему сейчас не под силу было взобраться по отвесной стене с тяжелым мужиком на плече. Я проводил их взглядом и дождался когда они, словно светлые тени, перепрыгнули стену Тауэра и скрылись в ближайшем лесу. Зная Логуса, я мог предположить, что Лукреций умрет в мучениях, а потом подарит бывшему пленнику свою кровь.

У меня было предостаточно времени – в такой знаменательный день в замке о пленниках думали в последнюю очередь. Так что я спокойно прошелся мимо мерно дышащих воинов, которые были в глубоком трансе, и нашел на полу, в разорванных клочьях одежды оборотня, связку ключей. Затем нашел ту камеру, в которой должен был храниться меч Логуса – «Янь».

Помню, что я подарил его Логусу в обмен на помощь в битве с кланом Ярилы «Скверного». Логус тогда вышел на бой против такого же, как он берсеркера, молодого вампира. Силы были не равны – новообращенный вампир в разы сильнее более старого противника. Но пронырливый Логус Дрейк хитростью и мужеством победил яростного новичка, что спасло жизни многим в тот день. Когда мы праздновали победу в моем поместье на берегу Борисфена, я подарил ему этот прекрасный меч в знак уважения и благодарности.

Лукреций, наверное, уже покойный, придумал оригинальный способ спрятать такой артефакт – он хранил его в камере самого буйнопомешанного пленника. Никто не сунется в камеру к сэру Тибальту в трезвом уме и ясной памяти. Потому что это грозило нападением и членовредительством. Сейчас этот растлитель малолетних мирно спал на подстилке из соломы, на время отрешившись от своего мира галлюцинаций. Меч Логуса я искал по запаху, но все равно это оказалось не просто. Но когда я вытянул из тайника в стене меч, завернутый в плотную ткань, то даже улыбнулся – словно встретил старого знакомого. Его рукоять удобно лежала в руке, и меч был на редкость легким и прочным. Я взмахнул им в воздухе и ощутил прилив радости. Ну что ж, как бы его не любил, – его все равно нужно отдать Логусу – он его по праву.

В тайнике я еще нашел длинный свиток пергамента, на котором разглядел зашифрованные строчки. Многие из них были зачеркнуты. Понятно, это и есть легендарный список Логуса, а зачеркнутые строки – имена моих погибших братьев и сестер… плата за мою беспечность.

Все. Я нашел все, что мне было нужно и мне пора было отсюда уходить. С самого большого стражника снял верхнюю одежду, затем капюшон и перчатки. Не без труда заставил себя одеть пропахшую потом ткань. Напоследок сложил спящих стражников в бывшей камере Логуса и запер их на ключ, который с неким злорадством раздавил в кулаке. В два прыжка запрыгнул на стену Тауэра и потом спустился вниз, прямо в ров, наполненный водой. Если нас будут искать, то так собакам будет труднее взять правильный след.

* * *

Когда я запрыгнул в окно нашего номера на Корнхилл-стрит, то небо над Лондоном наполнилось золотистым предзакатным туманом. В окнах домов стали загораться огни, предвещая наступление коротких летних сумерек. Сегодня город будет шуметь до рассвета – Эдуард III приказал держать кабаки и таверны открытыми до самого утра, чтобы простые граждане тоже могли отметить победу над Кале.

В номере было тихо – Логус и Нубира еще не вернулись. По собственном опыту я знал, что только хорошая охота поможет Логусу вернуть былые силы. А Нубира будет рядом, чтобы подстраховать Логуса или соблазнить. По поводу последнего я не сомневался – в нашем мире появилась еще одна пара бессмертных. Хотя время для этого было не самое подходящее. Я мысленно пожелал удачи Логусу, прекрасно понимая, что жизнь с Нубирой будет самым большим приключением в его жизни.

Я скинул чужую одежду на пол, поставил меч около камина, сел на стул напротив открытого окна и закинул ноги на подоконник. Прямо передо мной был скат крыши соседнего дома, стоявшего практически вплотную к нашей гостинице, словно тропинка к моему окну.

Сидя в полумраке комнаты, наблюдал, как на Лондон спускается ночь, и не спеша размышлял.

Как я понял, оборотни нападали небольшими отрядами по трое-пятеро особей на одного или двух вампиров. Причем нападения происходили локально: сначала Англия, потом Франция, затем Испания. Кто-то методично уничтожал нас, планомерно зачищая всю Европу.

Чтобы организовать охоту на нас в таких масштабах, нужно было привлечь немалые силы – оборотней, в лучшем случае, должно быть вдвое больше, чем вампиров. Но было немыслимо, чтобы за два-три года в Европе родилось столько наших извечных врагов. Всякое было за нашу историю, но такое впервые!

Так что здесь задействована новая сила, с которой мы прежде не сталкивались.

Кто бы это мог быть? Я вспомнил всех возможных противников: церковь, тайные общества, оборотни, фанатики… Кто же это?

Я еще раз посмотрел на список Логуса и подсчитал сколько имен зачеркнуто – более 120 имен. Осталось не более 30. И схватился за голову. Нас осталось всего чуть больше 30! Представил себе вампиров, которые сражались за свои жизни против превосходящих сил противника. Ждали спасения и не дождались. И неизвестно где они сейчас те, до кого еще не добрались оборотни! Ведь многие снялись с места, как Озахар, и в многомесячных бегах. Где же их теперь искать, чтобы помочь? Ведь на севере Италии я находил только покинутые жилища. Ушли или погибли – вот в чем вопрос.

Я еще раз посмотрел на список и представил себе, куда бы я отправился на их месте? Все вампиры Европы знали, что в военное время вокруг меня объединяются основные силы. Хм, некоторые из них могли бы отправиться в Венецию за помощью и защитой. Но там, в моем замке, сейчас никого не было – только слуги и поверенный по части торговли – Стефан Марсельяни. Он был моим альтер-эго в человеческом мире. Совершал сделки и подписывал контракты, заботился о многочисленном имуществе и платил налоги, покупал предприятия и платил зарплату рабочим. Но у меня был еще один поверенный, который контролировал Стефана – мой побратим Аронимус. Этот экзальтированный эстет мог мигом открутить голову Стефану, если заметит с его стороны хотя бы намек на обман. Я мог ему полностью доверять. Когда я послал вино в резиденцию Аронимуса во Флоренции, то в ответ пришли оборотни. Значит, они добрались и до него. Я посмотрел на зашифрованные строки с горечью. Может, и его имя здесь? Если так, то дела обстоят намного хуже, чем я думал. А что случится, если к Аронимусу придут оставшиеся в живых? Они наверняка найдут там оборотней и смерть…

Скорее бы Логус вернулся, мне нужны ответы на вопросы.

За окном уже стемнело. Первые звезды замигали на вечернем небосводе. В соседней таверне кто-то разухабисто пел гимн Английского Королевства. Я вдохнул вечерний воздух, и в нос ударил смрад от одежды солдата, которая валялась на полу. Пора бы ее сжечь эту улику и привести себя в порядок. Я сам пах не лучше!

Развести камин оказалось несложно, и через пять минут в огне сгорала одежда, наполнив комнату едким дымом. Видимо, труба засорилась, поэтому дым пошел в комнату. Я слегка ударил по трубе, отчего та сотряслась до основания, и сверху посыпалась сажа, открывая путь сквозняку.

На этот шум через пару минут прибежала служанка вместе с хозяином гостиницы. Он довольно грубо постучал в дверь, кипя от злости. Мне стало любопытно. Я открыл дверь и увидел перед собой довольно неприятного субъекта – лысоватого старика с седыми бровями, губы которого были сурово сжаты, прикрывая практически беззубый рот. Его сутулая фигура вызвала во мне жалость. Он посмотрел на меня циничными глазками и подумал: «Громила какой-то! Вот вляпался!» Молодая служанка же наоборот, посмотрела и подумала: «Святые угодники! Да он же голый!» Я посмотрел на себя и удивился: разве мужчина в одних кожаных брюках считается голым? Да я наполовину одет! Мой друг Винауи из племени черроки даже бы решил, что слишком одет!

– Я вас слушаю, милейший! – сказал я спокойно, сложив руки на груди.

Хозяин гостиницы, Марк, глубоко вдохнул и издал гневную тираду писклявым голосом:

– Что за безобразие! Что вы тут творите, бесстыдник! У нас благочестивое заведение, а не бордель какой-то! Клянусь святой Мартой, я выгоню вас из гостиницы, если еще раз что-то подобное произойдет! Нет, это скандал! – сказал он, всплеснув руками. Хорошо, что не махал руками перед моим лицом, это стабильно отвратительно на меня действует – я становлюсь слегка раздражительным, что может привести к потере этих самых рук.

– Как хорошо, что вы пришли, господин Марк! Я как раз думал спуститься к вам, – сказал я подчеркнуто вежливо. – Знаете, мне угодно просить вас принести в номер самую большую лохань для стирки, которая есть в гостинице, и примерно десять ведер теплой воды.

– Что? – взвизгнул Марк.

Я услышал, как вернулись Нубира и Логус. Сейчас они стояли под окном и развлекались, слушая мою беседу с Марком.

Я молча развернулся и пошел вглубь комнаты, где на столе лежал мой кожаный пояс. Достал оттуда золотой нобль и, подмигнув своим друзьям, которые стояли под окном, вернулся к дверям.

Молодая служанка во все глаза смотрела на косу и подумала: «Хочу и себе такую!» и грустно вздохнула. Я наклонился к подслеповатым глазам Марка и, показав ему монету, еще раз повторил:

– Большая лохань, десять ведер теплой воды и чистую простынь, пожалуйста!

Хозяин гостиницы тут же сменил гнев на милость и ответил:

– Всенепременно. Принесем, не сомневайтесь.

«Десять ведер воды. Кому сказать – не поверит! Мальчиков просили, потаскух тоже, но вода – это невероятно!»

– О времена, о нравы! – сказал я, захлопнув перед носом Марка двери своего номера.

Логус и Нубира уже стояли внутри комнаты.

Не нужно читать мысли, чтобы понять их состояние – Нубира просто светилась от счастья, а радость Логуса стала меркнуть, как только он посмотрел мне в глаза. Боль от вынужденного предательства глубоко засела в его сердце. А такие вещи могли уничтожить вампира не хуже, чем стая оборотней. Мне стало жаль его. Я, недолго думая, подошел и обнял его. Он оторопело замер, неловко сжав руки в кулаки, потому что такого раньше никогда не было. Логус больше всех знал обо мне. Он ждал, что я раздавлю его в своих объятьях, оторву голову, что угодно, только не объятья. Я отстранился от него и сказал:

– Я считаю твой поступок чудовищной ошибкой. Но ты действовал так, чтобы спасти своих. Жаль, что без толку. Во мне нет гнева для тебя.

Логус опустил голову и ответил:

– Лучше оторви мою глупую голову, твой снисходительный тон хуже костра…

Нубира забеспокоилась, не зная, как я отреагирую. Она тревожно посмотрела на нас и решила вмешаться:

– Логус, хватит. Что было – то прошло. Нам нужно жить дальше и попробовать остановить оборотней. Правильно, Прайм? – спросила она с надеждой.

– Конечно, – сказал я. – Логус, мне нужна твоя помощь. Ты можешь расшифровать все, что здесь написано? – спросил я, протягивая ему помятый свиток.

– Конечно. Этот список в моей голове. Незачем мне эта бумага, – сказал он тихо, но потом решился и добавил раздраженно: – Я же специально посылал их во все стороны Европы! Думал, что ты выползешь на шум из своего логова и завалишь их! Даже начал с Румынии, потом послал их к чехам. Ходили слухи, что ты был у них. Откуда мне было знать куда ты ушел? Где ты был, пока мы здесь умирали? – наконец-то он задал вопрос, который крутился у него на языке с самой нашей встречи.

В комнате повисло напряженное молчание. Мы буравили взглядом друг друга, а Нубира в любой момент была готова броситься между нами, если случится драка. Я вздохнул и первым опустил взгляд, потом снял с шеи медальон с портретом Адель и локоном ее волос, открыл и молча протянул Логусу.

Он посмотрел на портрет и вдохнул запах моей любимой. Нубира из любопытства заглянула тоже через плечо Логуса.

– Влюбился впервые за все свое существование… – пояснил я просто.

– Красивая! – сказала Нубира с пониманием. – Она из твоего клана? Сколько ей столетий?

– Удивительная, – ответил я тихо. – Удивительная человеческая девушка.

Логус и Нубира удивленно ахнули, переглянувшись. Влюбится в человеческую женщину было еще большим позором, чем пить кровь животных. Если с кем-то такое и происходило, то это старались скрывать.

«Но зачем? Разве ему мало наших бессмертных? Это неправильно!» – подумала Нубира, упрямо мотнув головой.

– Так что мы с тобой квиты, Логус. Я из-за нее оставался вдали от мира бессмертных какое-то время, пока на меня не напали трое оборотней. Они чуть ее не убили, – сказал я, скрипнув зубами.

– Так она знает кто ты? – спросил Логус. – И ты оставил ее в живых?

– Да, знает, и жива до сих пор. Я понимаю, что это нарушение моих же правил, но вот ты мог бы убить прямо сейчас Нубиру? – спросил я его.

– Нет, но…

– Вот и я не смог…

Я вздохнул, проведя рукой по лицу. Потом забрал медальон и повесил его себе обратно на шею, прикрыв раскрытой ладонью. Нубира посмотрела на нее и сказала:

– Да, это у тебя очень серьезно, – потом задумалась и решилась спросить. – Ты обратишь ее?

Я в ответ зарычал – Нубира зашла слишком далеко. Она все поняла и сказала тихо:

– Извини, это не мое дело.

– Правильно! – сказал я раздраженно. Положи такой в рот палец – всю руку откусит!

В коридоре послышались шаги, и мои друзья мигом оказались снова на крыше, под окном.

В дверь снова постучали, и я открыл не торопясь. Мне нужно было прийти в себя, чтобы глаза из черных снова стали желтыми. На пороге стоял хозяин гостиницы и четверо слуг. Один тащил большую лохань для стирки, а остальные – ведра с водой.

– Оставьте все у камина, пожалуйста! – сказал я Марку.

– Выполняйте, чего стоите? – рявкнул тот.

Слуги послушно поставили лохань там, где я просил.

Остальные на меня вопросительно смотрели. Я закатил глаза.

– Выливайте воду в нее, чего смотрите? – сказал я, слушая, как Логус и Нубира самозабвенно целуются. Видимо, сегодня я буду ночевать один.

– А где еще четыре ведра? – спросил я у Марка.

– Греется на огне ваша вода! У меня же только четверо слуг. Можно подумать, что у меня здесь римская баня!

– А было бы неплохо! – сказал я рассеянно. – Грязь везде, вши… Лондон просто не узнать.

Знакомая служанка положила на кровать чистую льняную простыню и, заинтригованная, стала рыскать глазами по номеру, выискивая еще что-нибудь любопытное. Она заметила самурайский меч в углу и решила, что это посох. Потом мельком глянула на догорающее тряпье в камине. В ее голове рождались все более нелепые предположения. Она собралась уходить, озадаченная, на кухню. А там она станет болтать, это точно! Сплетни разлетались по Лондону с невероятной скоростью. Если добавить еще описание моей персоны, то это будет просто прямой наводкой на сбежавшего политического заключенного. Нельзя ее просто так отпускать.

– Эй, девушка! Принесите мне еще бутылку вина и кусок сыра! – крикнул я ей. – Да поживей!

Она кивнула головой и побежала вниз, на кухню. Было слышно ее торопливые шаги на лестнице, потом на кухне, и вот она уже спешит наверх, следуя за остальными слугами, которые вереницей поднимались по лестнице, неся ведра с водой.

– Поставьте у камина, – сказал я. – А вино и сыр – на стол.

Я подождал пока слуги выполнят свои поручения. Потом подошел к окну и закрыл глаза, сконцентрировавшись, навеял на присутствующих людей глубокое безразличие к моей персоне, и попытался внушить, что ничего необычного здесь они не видели. Надеюсь, что у меня это получилось, потому что мне мешал сосредоточиться образ, стоявший перед глазами, как только я их закрывал. Это было любимое, бесконечно прекрасное лицо Адель, которое сейчас смотрело на меня насмешливо. Я улыбнулся и открыл глаза.

Слуги разошлись по своим делам, а я наконец-то мог принять ванную, думая лишь о том, чтобы как можно скорее вернуться в один маленький городок на побережье Арагонского королевства, который стал для мня центром мира.

* * *

– Адель, могу сказать, что поражен тем прогрессом, который вижу. Вы не только похорошели, стали регулярно спать и есть, но и зрение у вас практически пришло в норму. Скажите, что же так помогло вам, как вы думаете? – спросил Кристофер, подперев голову рукой.

Он сидел за своим столом, развалившись в кресле, и его насмешливые глаза изучали меня. Сейчас, по прошествии двух недель, я могла рассмотреть его лучше, недоумевая, почему он показался мне таким старым? Ему не было тридцати, но выглядел он очень хорошо – ни морщин, ни тучности, все зубы на месте. Его пристальный взгляд заставил меня нервничать. Ну, не картина же я, чтобы меня так рассматривать! Я заерзала на стуле и, чтобы прервать затянувшееся молчание, сказала:

– Доктор Бакли…

– Кристофер, – поправил меня он.

– Хорошо, Кристофер. Я думаю, что мне помогли ваши рекомендации – режим дня, питание легкой пищей, уместная физическая нагрузка и ваше дружеское отношение. Но всему хорошему когда-то приходит конец, и сегодня вечером я должна быть на корабле, уплывающем в Антверпен. Мой дядя прислал ответ и дал денег на дорогу.

Кристофер задумчиво кивнул головой. И все. Неужели он больше ничего не скажет? Мне хотелось как-то отблагодарить его за ту доброту и внимание, которым он меня окружил! Что бы я делала без его книг и доброго отношения? Я просто оттаяла около него, и это меня немного беспокоило. Я разгладила складки нового платья. Его сшила мне портниха буквально за пару дней, но оно было просто великолепно – черное, приталенное, с широкими манжетами на плотно сидящих рукавах. Длинная юбка струилась при ходьбе, а теплый плащ из грубой шерсти не давал мне промокнуть под дождем или простыть на холодном ветру. Лучший наряд для путешествия по морю, которое обещало быть долгим, и, надеюсь, интересным.

Корабль, который увезет меня к новой жизни, по дороге зайдет в пару крупных портов, причем погода будет становиться все суровей по мере нашего продвижения на север Европы, заставляя пройти испытание ветрами и непогодой, так что я постаралась к этому подготовиться.

Кристофер тихо спросил:

– Как ваши глаза?

Я поморгала для верности и присмотрелась к башенке на соседнем доме, который был виден в окне.

– Башня не танцует, не раздваивается, не пытается раствориться в тумане… – прокомментировала я свои наблюдения и взглянула на Кристофера. – То есть, я в полном порядке, – попыталась бодро отрапортовать я.

– Как сон, наладился? Кошмары прекратились? – спросил он снова.

Я задумалась. Можно ли назвать кошмаром сон, в котором Прайм нападает на Кристофера и разрывает его на куски? Я не была уверена, потому что сон вызывал у меня двойственные чувства: я была рада снова увидеть Прайма, и ужасалась каждый раз его звериной жестокости. Но потом он поворачивался ко мне лицом, и я тонула в его глазах, полных нежного гнева. Затем я непременно оказывалась в его объятьях, и я прижималась щекой к его камзолу, испачканному кровью растерзанного Кристофера. Так что точно ответить на его вопрос не могла.

– Сплю я намного лучше, – сказала я уклончиво, размышляя, каков же будет следующий вопрос. – Да, я хочу вернуть вам книгу перед отъездом.

Я достала из сумы томик Диоксиана и не без сожаления положила на стол. Было жаль расставаться с таким автором – он четко и с легким юмором описывал свои наблюдения за человеческим организмом. Мне понравилось его читать, но меня интересовали еще и другие авторы. Видимо, воспитание отца не прошло даром, и любовь к естественным наукам передалась мне. Но больше всего мне было жаль расставаться с Кристофером. Около него моя боль притуплялась, и казалось, что появляется второе дыхание. Наверное, мне было очень легко с ним общаться из-за общих интересов.

Кристофер взял томик и спросил:

– Могу ли я писать вам?

Я открыла рот и захлопала ресницами. Это было верхом неприличия. Мы не были обручены и не состояли в родстве, так что переписка могла меня здорово скомпрометировать.

– Идея не из лучших, если честно! – сказала я, виновато улыбнувшись.

– Это вы только что вспомнили о приличиях? – сказал он и морщинки-лучики появились вокруг его серых глаз, в которых я разглядела легкую грусть.

– Да, о них самых, доктор.

– Очень не вовремя, если честно! Вы уезжаете в незнакомую страну, одна, без сопровождения дуэньи. Что говорят приличия по этому поводу?

– Здравый смысл подсказывает прекратить эту пустую дискуссию, но признаюсь, что мне очень интересно ее продолжать, – сказала я, не желая отвечать на его резонный вопрос.

– Значит, не хотите больше общаться со мной? – спросил он таким тоном, что что-то во мне дрогнуло, и я решилась.

– Ну почему же? – спросила я примирительно. – Общение с вами неизменно радует меня и служит невероятной поддержкой, если честно. Я оставлю адрес дяди и надеюсь, что вы будете писать мне регулярно, если вы не против, конечно! Назовитесь двоюродным братом и пишите. Мне очень хочется продолжать наши беседы о медицине. Эта тема невероятно заинтересовала меня.

Кристофер согласно кивнул мне головой и поднялся. Я еще раз удивилась, как же я не замечала его привлекательности? Он был статным и не таким уж субтильным, как мне показалось в день нашего знакомства. Я списывала это на плохое зрение и неопытность. Он подошел ко мне и вручил листок бумаги.

– Это мои адреса. Если не возражаете, то напишите мне летом по Лондонскому адресу. Я думаю вернуться туда и продолжить свою практику. Так что не забудьте, пожалуйста, об этом.

– Не волнуйтесь, не забуду! – сказала я со смехом.

Он стоял около меня и улыбался, а я только и могла думать о Прайме. Все что угодно бы отдала за то, чтобы на месте доктора стоял мой любимый. Я вздохнула и подняла глаза на Кристофера. Он заволновался, и я почувствовала себя очень неуютно: вдруг поняла, что мы одни в этой комнате. Я резко вскочила и сказала скороговоркой:

– Кристофер, я, пожалуй, пойду. У меня много дел перед отъездом в Антверпен.

Он вздохнул и отошел к окну.

– Я обещаю написать вам как только приеду! А вы напишите мне о своих исследованиях, хорошо?

Не знаю почему, но я чувствовала себя невероятно глупо. Кристофер и я понимали, что происходит, но я как последняя трусиха боялась продолжать разговор.

– Я желаю вам оставаться в живых и однажды вернуться ко мне, – сказал Кристофер и я увидела в его глазах столько любви, что слегка растерялась.

Это было так неожиданно, что я ничего более умного не придумала, как кивнуть головой и просто сбежать. Я вылетела из его дома и побежала по улице, в неизвестность, туда, где меня ждал Прайм.

* * *

Мари и Санчес махали мне с пристани руками, а я едва сдерживала слезы, глядя на их родные лица. Они заменили мне семью и были очень добры ко мне. Их ведь ничего не заставляло заботиться обо мне – ни состояния, ни связей у меня не было. Поэтому я была так благодарна им обоим и очень жалела, что не могу вознаградить их хоть как-то за их заботу.

Полноватая Мари рыдала в платок, а высокий и плотный Санчес одной ручищей обнимал ее за плечи, а другой махал мне. Я была уверена, что в последний раз их вижу, и от этого боль от расставания была еще сильнее. Я улыбнулась им, плохо видя их из-за слез и крикнула:

– Прощайте, дорогие мои! Берегите себя!

Мари неловко улыбнулась и кивнула головой, а Санчес поднес руку к глазам. Было непривычно видеть его плачущим. Я увозила в своем сердце их любовь и любовь Кристофера Бакли, которая спасла меня в самый темный час моей жизни.

Когда новейший торговый корабль французской короны килс «Изабелла» отошел в открытое море и поплыл вдоль берега, я все еще стояла, прощаясь с этой страной. Она приютила нас с мамой, здесь я познакомилась с Праймом Ван Пайером, который стал любовью всей моей жизни, и здесь я их потеряла. Сердце подсказывало, что мой любимый все еще жив, а разум напоминал, что мама осталась навсегда в сырой земле Калельи.

Я посмотрела на горизонт и подумала, что где-то там находится мой Прайм, который стал для меня всем в этой жизни. Надеюсь, что мы однажды найдем друг друга, чтобы больше никогда не расставаться. Я даже была готова стать вампиром, как он, только бы больше никогда не терять его. Но пока что плыла в неизвестность – я не знала, что ждет меня у дяди. Быть приемным ребенком у малознакомых людей, пусть даже и родственников – всегда несладко. Я надеялась, что его домочадцы отнесутся к бедной сироте по-христиански. В ближайшие планы входило дождаться письма от Прайма или увидеть его собственной персоной, потом выйти за него замуж, стать вампиром, чтобы не стареть и не умереть, оставив его безутешно оплакивать меня веками.

Я даже боялась думать о том, что меня ждет в новой ипостаси, но мне было все равно – я представить себе не могла, что оставлю его самого. Если мне так плохо без него, то что говорить о нем, ведь его чувства обострены сильнее, чем у меня?

А пока что мой корабль плыл вдоль потрясающе красивых, выбеленных солнцем скал и пляжей, которые тонули в сочной листве вечнозеленых кипарисов и сосен. Большие валуны, упавшие в воду при последнем землетрясении, создавали гротескные фигуры, напоминая гигантов, обессилено упавших в море, чтобы испить воды. Чайки носились над кораблем, и их белоснежные крылья легко парили среди холодных предрождественских ветров. Команда корабля не обращала никакого внимания на окружающую красоту – они привыкли к ней, и этот рейс был для них простой рутиной. Я же крепче вцепилась руками за поручень у правого борта корабля и полной грудью вдохнула соленый морской воздух, подставляя лицо под легкие брызги волн, врезающихся в темные бока корабля. Над головой матросы поставили основной парус, и корабль «Изабелла», резко дернувшись, легко полетел по волнам в сторону Сеуты. Я видела этот крупный порт только на карте, он располагался на испанском берегу в районе знаменитых «Геркулесовых столбов», которые недавно начали называть Гибралтаром. Я даже немного волновалась – это была такая удача – увидеть сразу два континента – Африку и Европу, буквально проплыв между ними. Эта мысль добавляла мне оптимизма, заглушая невеселые мысли.

Пока я любовалась видами, ко мне пришел старый, высушенный всеми ветрами капитан Тибо Мартенс и буркнул в густые усы:

– Не стоит тут стоять. Ветер поднимается, точно шторм будет. Вы бы, сеньора, спустились в каюту да переждали качку!

– Я не боюсь качки, не волнуйтесь! – ответила я быстро и снова отвернулась от него. Уж очень не хотелось сидеть в каюте всю дорогу. – Как только ветер усилится, я уйду. Но пока что постою здесь, хорошо? – спросила я с надеждой.

Капитан сдвинул густые седые брови и сказал:

– Если я сказал в каюту – значит в каюту. Это вам не танцульки, а опасное морское путешествие по зимнему морю. На этом судне я и папа, и мама, и король. Поняли? Так что марш в каюту, и носа не высовывать, пока я не разрешу!

Меня его тон оскорбил, но пришлось подчиниться – его власть на корабле была всеобъемлющей, а мне плыть на этой посудине еще четыре недели. Не хотелось портить с ним отношения.

– Хорошо, – сказала я и пошла в просторную надстройку на нефе – свою каюту. Я прошла мимо выбленки – веревочной лестницы, и завистливо посмотрела на проворного юного матроса, который свободно взбирался вверх, к верхушке мачты.

Другие матросы ворочали тяжелые бочки с пресной водой, прочно связывая их между собой. Трюм корабля был до отказа забит лучшим испанским вином, шелками и восточными специями, которые были дороже золота. Груз был таким ценным, что нас сопровождали два десятка рыцарей, которые жили на противоположной стороне нефа. Они были главной проблемой для меня, потому что на корабле я была единственной женщиной. Но капитан взял меня под личную охрану не бесплатно, конечно. Он выполнял роль моей «дуэньи» и должен был получить приличное вознаграждение, если я сойду на берег Антверпена целой и невредимой. Думаю, именно поэтому он так ревностно загонял меня в каюту. Значит, меня ждет заточение на время всей поездки.

Я зашла в помещение, стены которого были закрыты яркими гобеленами, которые хорошо защищали от морских сквозняков. В каюте пахло морской солью и свежими дубовыми досками, а потолок был закопчен лампами на китовом жире. Обстановка комнаты была простой – кровать с балдахином, письменный стол, белый столик для умывания и большая каменная чаша, которая могла служить камином при умелом использовании. Окно было всего одно и сейчас в нем неистово прыгал горизонт – начался шторм. Я закрыла дверь изнутри на тяжелый засов и улеглась на кровать, прибитую к полу гвоздями. Постоянная качка развлекала меня – вместо того, чтобы пытаться удержать в желудке завтрак, я представляла, что я катаюсь на санках по снежной горе – вверх – вниз, вверх – вниз. Это так успокаивало меня, словно колыбельная, что я вскоре заснула и увидела интересный сон.

Я снова гналась по узкой улице незнакомого города за Праймом, но в этот раз могла бежать за ним. Как только я догнала его, то оказалась около моего разрушенного дома в Калелье. Вокруг не было ни души. Мы вместе смотрели на сгоревший остов дома, но совершенно по-разному: я с сожалением, а Прайм с нескрываемым ужасом. Мне захотелось обнять его и утешить, сказать, что все будет хорошо, что он зря волнуется, ведь я жива! Поэтому попыталась положить руку Прайму на его длинные пальцы, которые сжимали медальон с моим портретом, но он не видел и не слышал меня.

Я в ужасе попыталась дотронуться до него, но видела только темное отчаяние, которое светилось в его глазах, раня меня, словно нож. Схватила его за плечи и попыталась обнять, но снова бесполезно – он не чувствовал моих объятий и не видел меня, не слышал моих слов, словно я была призраком. Он поднял глаза, и я увидела всю глубину его отчаяния, отчего бессильно заплакала. Вдруг в его глазах вспыхнула какая-то мысль и проблеснула надежда. Прайм резко повернулся по ветру и побежал, словно молния, в сторону Калельи. Я пыталась остановить его, но мои пальцы словили только воздух, и я громко крикнула ему вслед: «Прайм, остановись! Стой!»

Я проснулась от того, что в дверь громко стучали. За окном уже было темно и я не сразу поняла, где нахожусь.

Мысли медленно кружились в голове, возвращая меня на борт «Изабеллы». Как ни крути, а сон был вещим – однажды Прайм вернется к моему окну и увидит сгоревший остов дома. Что он подумает? А что он почувствует – даже страшно представить. Мое сердце сжалось от воспоминания. Как же жаль, что мама не оставила мне ничего – только незначительные долги, которые из-за чумы уже некому было отдавать. Мне бы тогда не пришлось уезжать в Антверпен, к дяде. Я бы осталась в Калелье и дождалась Прайма. Но этого не случилось, и мне, как козе на веревочке, приходится прибиться к ближайшему мужчине и покорно ждать решения своей участи.

Отец Андрео даже обещал попробовать продать землю с виноградником, что было маловероятно – он не приносил прибыли, да и лучших участков земли было предостаточно. Так что будет чудо, если кто-то на нее покусится и у меня появится небольшое состояние, которое поможет мне прожить какое-то время.

В дверь снова грубо постучали.

– Госпожа де Ламбрини! Госпожа де Ламбрини! Немедленно откройте дверь! – кричал капитан. – Эта чертова девка заперлась на твой засов, Мартин! Вот какого было делать его таким прочным? Мне что, теперь пушкой дверь выбивать? – кипятился капитан.

– Ну, так вы сами приказали, капитан! – ответил спокойно неизвестный мне Мартин. – Я же взял, как положено – мореный дуб и провозился с ним, как дурак, почти неделю. Сами же говорили – невинная барышня ехать будет, а эти черти уже перепились! Еще немного и начнут бузить! Как будто вы сами не знаете! – ответил Мартин.

– Да знаю, знаю! От этих рыцарей, разрази их гром, одни убытки и никакого толку! Только жрут, спят и пьют, как стадо верблюдов! – сказал капитан, стукнув кулаком по стенке моей каюты.

Я встала и, вытерев глаза рукавом, отперла засов и приоткрыла двери, увидев перед собой капитана, высокого и тощего мичмана Мартина, как я поняла, и еще кучку мужчин всех мастей и размеров – падкие до скандалов моряки пришли посмотреть на представление.

Капитан с облегчением увидел, что со мной все в порядке, и шумно выдохнул.

– Слушаю вас, – сказала я как можно более спокойным тоном.

– Ну, вы это… простите меня, барышня! Но вы кричали, и я подумал непонятно что, ну, сами понимаете… – сказал он и кивнул головой в сторону каюты рыцарей, откуда неслась разухабистая песенка.

– Спасибо за беспокойство, капитан, но вы, право, зря так волнуетесь. Я смогу постоять за себя, если что. Мне просто приснился дурной сон и все. Я в порядке, правда.

Капитан кивнул головой и сказал.

– Вот и ладненько! Через час подадут ужин. Сегодня у нас перепела в винном соусе и овечий сыр.

– Спасибо! – сказала я и закрыла дверь.

Я снова заперлась на засов и зажгла лампу, отчего каюта показалась немного уютнее, чем при первом осмотре. Бешенная штормовая качка прекратилась, и наш корабль плыл вдоль ночных испанских берегов, слегка качаясь на волнах. Мы еще не обогнули Пиренейский полуостров, но уже подплывали к границам христианского мира.

Дальше следовали поселения мавров-мусульман, которые неистово сражались с христианской реконкистой, не желая отдавать завоеванные когда-то земли. Война за освобождение шла уже второе столетие и ее конца не было видно. Я подсела к окну и стала вглядываться в берег. Может, я увижу их высокие минареты или небольшие города? Но сколько ни вглядывалась – видела только темные неясные очертания гор и слабые мерцающие огоньки приморских селений.

Но мне нужно было чем-то заняться, чтобы не думать о Прайме. Поэтому я села за стол, достала письменные принадлежности и задумалась: чего же мне ждать от жизни? Я ведь плыву в неизвестность. Если быть честной, то кому нужна бедная сирота? Мама и ее брат не очень любили друг друга, а его жена маму просто ненавидела. Что там произошло, я так и не узнала, но ненависть была обоюдной. Может, ее муж отнесется ко мне по-отечески? А кузины будут считать своей сестрой? Эх, это было бы просто замечательно!

Настроение улучшилось и мне захотелось рисовать, тем более, что новых впечатлений была масса – красивые пейзажи и колоритные личности повсюду.

Я собиралась изобразить капитана, но задумалась и… рука сама собой стала выводить знакомые черты: высокие скулы, миндалевидные, слегка раскосые глаза цвета спелой пшеницы, прямой, тонкий нос и волевой подбородок. Потом стала рисовать губы – верхняя губа была немного полнее нижней, но линия рта прямая, говорящая о многовековом покое и мудрости. Когда я дорисовала глаза, на меня посмотрел Прайм, и рука дрогнула, а из глаз скатились две горячих слезы. Но я решила не реветь и стала рисовать его волосы – длинные, развевающиеся по ветру.

– Вот и здравствуй, любимый! – сказала я, глядя на свой рисунок, который только чуть-чуть отражал все обаяние и все то, что я любила в нем. Я придирчиво посмотрела на результат и осталась недовольна – мой любимый был намного прекраснее, чем я смогла изобразить. Ну ничего, я попробую нарисовать еще один портрет завтра.

Я отложила портрет и прошлась по каюте, вдруг в дверь постучали. Я открыла дверь, и Мартин, одетый в чистый камзол, зашел в каюту с подносом. Он осторожно поставил его на стол и галантно сдернул свежую салфетку – передо мной было чудесно сервированный ужин. Где он взял серебряные приборы? Я с восторгом рассматривала эту роскошь.

– Это капитан вам прислал от своего стола. Вы будете столоваться у его повара. Так что и посуда тоже его. Угощайтесь, милая барышня! – сказал он и вежливо поклонился.

– Благодарю вас, Мартин! – сказала я и улыбнулась. За его спиной была палуба, по которой по своим делам сновали матросы. Мне до предела захотелось попасть на свежий воздух и немного пройтись.

– Мартин, скажите мне, могу ли я на минуту выйти из каюты? Мне срочно нужно к корабельному врачу, – сказала я и для верности попыталась очаровательно улыбнуться. Этот прием безотказно действовал на отца. Сработало! Моряк аж порозовел и ответил:

– Капитан сказал, что бошки нам оторвет, если мы выпустим вас на палубу. Но если взять в сопровождение еще одного человека, то думаю… а вам шибко нужно к доктору? – спросил он с надеждой, что я откажусь. Ха! Не на ту напал!

– Очень нужно, милый Мартин. Мне что-то нехорошо… – сказала я и приложила ладонь ко лбу, – тошнит и голова кружится…

– Ну, это дело понятное – морская болезнь это называется. Ничего страшного – от нее никто еще не помер, кажись. Ну, проблюетесь, и всех делов-то! – сказал он радостно, видимо, желая приободрить. Он широко улыбнулся, и я смогла сосчитать в его рту аж три зуба!

– Ну, все-таки мне бы следовало показаться доктору, потому что есть еще пару симптомов, которые я стесняюсь вам назвать… – сказала я, потупив взор.

Кошмар! Что же придется наплести доктору?

Было видно, как Мартин пытается сообразить, о чем это я, а потом закивал головой и сказал:

– А! Я понял! Это все ваши секретные женские штучки! Так бы и сказали сразу! Хорошо, я сейчас приведу юнгу, и мы проводим вас в каюту. Только это… лицо прикройте и плащ наденьте. Не стоит будить в наших вояках «мартовские желания», как говорила моя матушка!

– Ничего, не волнуйся, я из арбалета отлично стреляю! – сказала я, гордо вскинув голову.

– Ага, я мигом! – сказал Мартин и выскочил из каюты. – Только дверь заприте! – крикнул он напоследок.

Я его тот час же послушалась и услышала свист и улюлюканье, когда на миг показалась в дверном проеме. Да, Мартин, видимо, не шутил.

Пока я ждала его, то успела наспех поужинать и надеть плащ. Еда была отличная – в Барселоне такая была нам не по карману.

В дверь снова постучали и я с готовностью вскочила с кровати, готовая к походу.

На пороге стоял Мартин и жилистый темнокожий мальчишка-мавр. Его черные любопытные глазки светились от интереса, и мне он мне показался очень симпатичным. Он был одет в светлые полотняные штаны и грубую рубашку, а на голове была роскошная чалма.

– Знакомьтесь, барышня, – это Мусса. Сей шустрый постреленок – мой слуга и по совместительству юнга.

Он смышленый и наглый, так что спуска ему не давайте! – сказал он строго.

Я кивнула головой и накинула на голову капюшон, а на пояс повесила мой любимый тонкий кинжал и сказала:

– Я готова нанести визит доктору! – и гордо вышла на палубу.

Мартин и Мусса закрыли дверь, и я с наслаждением вдохнула густой соленый воздух. Мне показалось, что все на палубе замерли, рассматривая нашу троицу.

– А ты говорил, что будет под замком сидеть всю дорогу! – сказал кто-то.

– Фу! Тощая какая! – пробасил моряк, сидящий на бочке с китовым жиром и смачно сплюнул на палубу.

– Ну и цыпа! Не зря капитан от нас ее прячет! – сказал какой-то тощий субъект со шваброй в руках.

– Да ну! В Марселе знаешь какие дамочки! Ей до них далеко! – сказал еще кто-то, которого я не смогла разглядеть в темноте.

– Тише, вы! – неожиданно громко крикнул Мартин и добавил: – Сейчас самый большой знаток женских прелестей отправится на кухню драить котлы! – Тотчас воцарилась тишина, – видимо, драить котлы никто не хотел.

– Пойдемте, – сказал Мартин и потянул меня за рукав в сторону лестницы.

Мы спустились вниз, и я прошла по нефу, крутя головой по сторонам, пока мы не остановившись перед люком на мокрой палубе. Мартин открыл его, и там оказалась лестница вниз. Я спустились по ней на удивление легко, и мы пошли дальше, к носу корабля. Было непросто идти в полутьме и смотреть по сторонам, стараясь заметить все детали. Меня отчего-то все приводило в неописуемый восторг – большие бухты толстых канатов, сложенные запасные паруса, ящики и бочки с провизией, инструменты в переносных ящиках, складные двери и полотняные койки-люльки, в которых спали матросы, не обращая внимания на постоянную качку. Новенький корабль все еще нес аромат струганого дерева и краски, которой были покрыты борта судна перед самым отплытием из Барселоны. «Изабелла» все время поскрипывала и издавала массу долгих, протяжных звуков, кренясь на волнах, заглушая иногда даже плеск волн об свои покатые бока. Мусса взял в руки лампу, которую зажег, когда мы спустились в трюм корабля и посветил ею на дверь. На ней было написано: «Дж. Робертс». Мартин постучал в дверь и учтиво отошел в сторону.

Дверь открыл пожилой мужчина, с выцветшими синими и очень мудрыми глазами, одетый изыскано, с горящей лампой в руках. Этот пухлый, приземистый, лысоватый человек окинул меня быстрым взглядом и сказал:

– А-а, наша единственная пассажирка! Ну проходите, сеньора!

– Адель де Лабрини, – представилась я, вежливо поклонившись, и зашла внутрь.

Остановившись посредине, осмотрелась: в тесной каюте была практически спартанская обстановка – кровать, стол и стул и, к моему большому удивлению, огромное количество книг, которые стопками лежали на полу, под стеной, на столе и даже на кровати. Доктор заметил, как я их рассматриваю, и сказал:

– Меня зовут Джеймс Робертс, к вашим услугам.

Можете снять плащ, здесь довольно тепло, – сказал он радушно.

Я заметила тлеющие угли в каменной чаше около стола и последовала его совету.

– У вас столько книг! – невольно вырвалось у меня. – Я приятно удивлена!

– Да, книги – моя единственная страсть и предмет моей гордости. Годами, плавая по морям и океанам, я не зря терял время, как видите!

– Если честно, то я впервые вижу такую коллекцию! – сказала я.

– Благодарю вас! У меня есть древние философы, все известные христианские мыслители, а также великоуважаемые нехристи: Гомер, Платон и Плиний! – сказал он с гордостью, с задорным огоньком в глазах.

Я с завистью посмотрела на эту шикарную библиотеку, потом вспомнила зачем пришла и сказала:

– Доктор Робертс, я пришла к вам, потому что хотела получить небольшую консультацию…

– Да вы садитесь. Одну минуточку! – сказал он вежливо и, не смотря на тучность, стал бесшумно красться к дверям.

Он осторожно взялся за ручку и с силой открыл ее, навалившись плечом. На пол попадали пятеро матросов, включая Мартина и Муссу. Да, охранники из них еще те!

– Ану, проваливайте все! Вот сейчас скажу капитану и будете… а чтоб вам! Неучи окаянные! – сказал он и с силой захлопнул двери, поправив съехавший на затылок парик. – Вот так всегда. Толпа бабуинов. Вы знаете о ком я? – спросил он вдруг с живейшим интересом.

– Да. Я читала в одной книге о них. Достаточно настырные создания, насколько я поняла, – сказала я.

– Вы читали, а я их видел! Знаете, толпа бабуинов однажды напала на наш небольшой лагерь в джунглях… – сказал он и вдруг спохватился, с опаской посмотрев на меня. – Я могу быть болтливым до ужаса, вы останавливайте меня, а то я так могу до утра рассказывать!

– Вы знаете, я бы не прочь послушать вас. Мне до ужаса тоскливо сидеть в каюте, чувствую себя, словно в тюрьме. Я и к вам выпросилась только для того, чтобы пройтись, если честно. Капитан запер меня и собирается держать в каюте весь рейс!

– Так в чем вопрос? Я с удовольствием буду беседовать с вами, если вы не против. Тут трудно найти приличное общество, не правда ли? И мне будет с кем парой слов перекинуться и вам будет нескучно. Предлагаю совместные ужины и променад по палубе. Согласны?

– Да, конечно! – ответила я. – Я скажите, у вас есть книги по медицине? Мой лечащий доктор в Барселоне давал мне прочитать Диоксиана, знаете, не могла оторваться. Так интересно! Врачом мне не быть, конечно, но все равно меня это ужасно занимает!

– У Джеймса Роберта есть все! – сказал он с гордостью и достал из одной стопки две книги. Это были редчайшие экземпляры из энциклопедии Александра целителя! Они стоили целое состояние, и я теперь понимала, почему он возит все книги с собой. Такая библиотека была просто сокровищем!

– Это невероятно! – сказала я, не веря, что держу эти книги в руках. – Вы не против, если я немного… – сказала я, открывая первую из них. Я поднесла текст к глазам, чтобы прочитать и доктор Робертс просил:

– Давно зрение упало?

– Нет, после пожара и удара по голове тяжелой скамейкой, – ответила я рассеянно, рассматривая картинку в книге.

– Ай-яй-яй! – сказал он и показал головой. – Бедное дитя… И как это произошло?

– На мой дом напали мародеры, знаете, банды странствующих рыцарей и крестьян, у которых нет хозяев, бродят по Арагону и грабят опустевшие после чумы дома. Вот и мы с мамой пострадали, – дальше я говорить не хотела.

– И что? Как вы спаслись? – спросил Робертс таким участливым тоном, что мне вдруг захотелось ему все рассказать.

– Я застрелила одного из арбалета, но не успела спасти мать. Она погибла до того, что дом загорелся, а вот моя служанка Жанна была заколота ножом… – сказала я. Воспоминания, которые хранились за семью замками, вдруг снова ожили, и слезы без моего разрешения полились из глаз. Я беззвучно заплакала, закрыв глаза рукой. Робертс подскочил ко мне, участливо взял за плечи и усадил на стул.

– Давайте, я вам вина налью, милая моя, – сказал он и, налив рубиновую жидкость в кубок, протянул мне. – Испейте этого яда драконов, пусть он отравит горькие воспоминания!

Я немного отпила и сказала:

– Извините, что не сдержалась. Я не хотела вас расстраивать… Мне не с кем было об этом поговорить, и я думала, что справилась с этим…

– Да что вы, барышня! Такое горе, такой удар судьбы! Как мне вас жаль, бедное дитя! – сказал он без лицемерия.

– Спасибо за участие. Мне от ваших слов стало немного легче.

– Да что вы, это моя работа. Не забывайте, что настоящий доктор лечит не только тело, но и душу. И последнее, наверное, важнее, чем первое. Вот вы поплачете, порыдаете, и боль уйдет со слезами, ведь они исцеляют человеческое сердце.

Я с благодарностью посмотрела на него и сказала:

– Знаете, я вам почему-то верю, мне стало намного легче.

– Вот и прекрасно! Но не думайте, что это от вина!

Не вздумайте топить горе в этом напитке! Станет только хуже! – сказал он строго. – Ну, да ладно! Вам нужно поспать, а когда проснетесь, то почитаете после завтрака книгу, потом обед и прогулка вместе со мной по палубе. Я скажу всем, что вы еще не оправились после тяжелой болезни и вам нужно много гулять на свежем воздухе. А эти грешники пусть думают, что хотят! Слушайте, а вы правда хорошо стреляете из арбалета? – спросил он вдруг, заметно оживившись, и в его глазах зажегся задорный огонек.

– Да, не дурно.

– Вот так удача! Я чего только не умею делать, но это оружие никак не освою. Научите меня? – спросил он вдруг так простодушно, что это вызвало у меня улыбку. Я поглядела на его седые кудри и еще раз заглянула в глаза. В них читалась мудрость и понимание и в то же время живой юношеский задор.

– Я рада, что познакомилась с вами, доктор Робертс.

Вдруг мне вспомнился еще один доктор и его глаза, полные любви. Я беспардонно позволила Кристоферу влюбиться в себя, а потом уехала, использовав его любовь как эликсир для лечения той огромной дыры, которая осталась вместо сердца после отъезда Прайма и смерти мамы. Я была бесконечно благодарна ему, хотя легкое чувство вины перед ним не давало мне его забыть.

– И я рад знакомству, – ответил охотно доктор.

– А у вас есть арбалет? – спросила я, вытирая слезы.

– Да, вожу с собой на всякий случай. Все жду удобного случая пострелять в чаек, но все боюсь подстрелить кого-нибудь. Стрелы, эти мерзавки, летят куда попало, только не в цель… – сказал он с досадой.

– Хорошо, завтра начнем, с утра, – предложила я. – А капитан разрешит?

– Этот старый морской волк становится просто ручным после двух стаканов эля. А у меня с собой целых два ящика! Приходится возить с собой в рейс. А что поделать? Нужно же как-то лечить его просоленные нервы! – сказал он, лукаво улыбнувшись. Ох, непростой, очень непростой этот доктор! – А вас я не отпущу пока что. Служебные обязанности вынуждают меня задать вам пару вопросов, чтобы составить мнение о циркуляции четырех основных жидкостей в организме, а вы уже знаете, что от этого зависит здоровье человека…

– Доктор, вы серьезно будете спрашивать про все это? Я могу сама ответить на них после прочтения Диоксиана, – сказала я умоляющим тоном. – Поверьте, у меня все в порядке с ними!

– Так. Стыдливость тут ни к чему. Так что приступим: как вы потеете? Как часто у вас бывают…

Я закрыла руками лицо и густо покраснела, но потом с отчаянием сказала:

– Я на такие вопросы в последний раз отвечала лет в двенадцать своей служанке. Доктор, поверьте, волноваться совершенно не о чем. Меня даже морская болезнь не беспокоит. Я здорова как бык, даже инфлюэнция и огонь меня не победили. Так что я, скорее всего, пойду к себе, – сказала я, привстав со стула.

– Ну, хорошо, так и быть. Но если вдруг появятся недомогания – не забывайте, что вы прибыли к нам из очага чумы, так что следите, чтобы не было болей внизу живота. Хотя если у вас скоро должны начаться…

– Доктор! Хватит! Я все поняла! – сказала я и вскочила со стула.

– Ладно. Мартин! Мусса! – вдруг крикнул он. Потом отдал мне томик сочинений Александра-целителя со словами:

– Наслаждайтесь! Но помните наш уговор – утром вы учите меня стрелять из этого адского оружия, а я всячески развлекаю вас интересными историями, ладно? – сказал он и указал на арбалет, который вместе с кривым ятаганом лежал на полу у окна.

Я кивнула головой, снова задрапировалась в плащ и самодельную чадру, а потом вышла из каюты доктора. Возле дверей меня ждали Мартин и Мусса. Я шла за ними к себе в каюту, не особенно обращая внимания на то, что происходило вокруг, и с радостью прижимала к груди книгу. Предстоящая поездка показалась мне не такой уж скучной, а чтение обещало быть занимательным. Мне вдруг подумалось, что сказал бы Кристофер, узнай он, что я сейчас собралась читать при свечах, пока глаза не начнут слипаться? Я захихикала, как нашкодившая девчонка, и решила написать ему бодрое письмо, оправив его в Барселону из ближайшего порта.

Когда мы добрались до Малаги, письмо было готово. Я подробно описала мое четырехдневное путешествие, не забыв похвастаться доступом к шикарной библиотеке доктора Джеймса Роберта. Капитан с облегчением передал свои обязанности дуэньи доктору, который старался проводить время, свободное от лечения команды от последствий венерических заболеваний, в моем обществе. Мы придумали завтракать на баке, куда Мусса каждые утро подавал нам легкие кушанья. Рыцари иногда устраивали шуточные турниры во имя прекрасной дамы. Этой дамой избрали меня без моего согласия, и приходилось рассуживать этих задир. Конечно, трудно было быть беспристрастной судьей – я не считала геройством тыканье друг друга деревянными мечами. Это было как-то по-детски. Перед глазами стоял Прайм – в одиночку убивший троих огромных волков голыми руками. Вот это было достойно уважения! Я старалась присудить первенство тому рыцарю, который применял меньше запрещенных приемов, и потом возвращалась к чтению книг на свежем воздухе.

Иногда к нашей компании присоединялся капитан, и я с удовольствием слушала их беседы с доктором. Они обсуждали политику государств, цены на пеньку, вспоминали интересные случаи из своей бродячей жизни.

Через пять дней попутного ветра мы добрались до Геркулесовых столбов, и я во все глаза рассматривала Африканский континент – он казался мне диким краем, полным сказочных существ и небывалых чудес. Но корабль предсказуемо повернул к западному побережью Пиренейского полуострова и поплыл по водам Атлантического океана к северу, оставляя Африку, как несбыточную мечту, позади.

В Кадисе капитан сделал остановку, отпустив экипаж справить свои «естественные мужские надобности» в многочисленных портовых борделях. Доктор тоже исчез, но наутро все же явился немного пьяный, но довольный – ему удалось раздобыть пару манускриптов и какие-то старинные карты. Рыцари сползались на корабль кучками и требовали эля, чтобы залить похмелье, а на смену им в город уходила вторая смена. В этом круговороте невозмутимый капитан не забыл запереть меня в каюте, но я все равно умудрилась отослать письмо Кристоферу. Мусса отнес письмо на берег вместо меня. Я старалась написать веселое письмо, не забыв написать о своих опасениях. Доктор узнал от своего знакомого аптекаря, что восток Испании полностью поглотила эпидемия чумы, опустошая многие села и города. Поэтому я забеспокоилась – а вдруг отец Андрео, который был моим единственным связующим звеном с Праймом, не переживет эпидемию? А что, если заразится и унесет в могилу мои надежды связаться с Праймом? Я попросила Кристофера написать отцу Андрео и узнать, жив ли он, заодно рассказать, что со мной все в порядке. Ответ же попросила выслать на адрес моего дяди в Антверпене.

Сидя под замком в каюте, из своего окна я видела на улицах города многочисленные похоронные процессии. Чума добралась и сюда. Мусульмане хоронили своих родных в каменных склепах, в горах. Длинные вереницы людей, одетых в черное, поднимались туда в сопровождении душераздирающих воплей плакальщиц. Это было гнетущее зрелище, и я каждый день благодарила Господа, что все еще жива.

Капитан тем временем позаботился о запасах – наполнил трюм бочками с пресной водой, свежими овощами, солониной, мукой и прочим провиантом, не забыв про пиво, естественно.

Через три дня мы снова отправились в путь, огибая западный берег Пиренейского полуострова, в сопровождении стаи дельфинов. Они прыгали вокруг корабля, и их черные спины блестели на солнце, когда они стремительно выныривали из морских глубин. Я сделала пару набросков в своем альбоме и безуспешно попыталась остановить рыцарей, которые возжелали поохотиться на этих наивных детей моря. Никто и слушать не стал. Ни слезы, ни уговоры не помогли, и я заперлась в своей каюте, обиженная на весь мир, чтобы не видеть охоты. Я упала на кровать и, глядя на качающийся горизонт, думала, где же мой Прайм? Наверное носится по всей Европе, уничтожая своих извечных врагов. Помнит ли он обо мне? Любит ли еще? Я не знала точно. Я уткнулась лицом в одеяло и заплакала, то ли от невозможности остановить убийства, которые творились за дверьми моей каюты, то ли от того, что желала Прайму скорее поубивать оборотней и вернуться ко мне.

Когда я вволю нарыдалась, то села к столу и нарисовала еще один портрет Прайма. На этот раз он смотрел на меня так, как только мог смотреть только он – задорно, немного лукаво, с любовью и озорством, с каким-то внутренним спокойствием, которого я ни у кого не встречала. Не знаю зачем, но я нарисовала его медальон, срисовав с моего. Я сняла его с шеи и положила на стол, водя пальчиком по ярко-красным камням. Этот медальон держал в руках Прайм, он возил его из эпохи в эпоху, из страны в страну и вот отдал мне. Я вспомнила, как он рассказывал о том, что дарил его каждому члену своего клана – детям, которых он создал лично. Наверное, это был привилегированный клан, ведь его создавал лично Прайм. И теперь я его часть. А ведь где-то по земле ходят и другие существа с такими же медальонами на груди. Я снова посмотрела на бумагу, словно ожидая ответа от него.

– Ну где же ты, любимый мой? – спросила я и с тоской посмотрела на него.

В дверь постучали, и я не сразу открыла. На пороге стоял доктор и заглядывал внутрь каюты.

– Можно я зайду? – спросил он и, не дождавшись разрешения, шагнул внутрь.

Он с осуждением посмотрел на мои заплаканные глаза, и его взгляд случайно упал на стол, на котором лежал портрет Прайма и мой медальон. Его глаза расширились, и он со страхом взглянул на меня. Я растерялась: что же его так испугало? Он знал Прайма? Не мог же простой рисунок так испугать его. Я поспешно спрятала листок с портретом в папку и схватила медальон, зажав его в ладони.

– Я слушаю вас, доктор.

В его глазах читались страх и подозрения, а я не знала, как себя вести – сделать вид, что ничего не заметила или спросить в чем дело? Я решила ничего не говорить, потому что обещала Прайму никому о нем не рассказывать и даже не упоминать в разговоре.

– Знаете, я зашел по просьбе капитана. Он просит прощения за варварство охраны, но знаете, лучше пусть они спустят свою агрессию на этих тварях, чем начнут бить морды друг другу. Это жизнь, дорогая моя, ничего не поделаешь…

Я горько вздохнула и кивнула головой.

– Я принес вам новую книгу для чтения. Прошу вас сегодня отказаться от утренней прогулки, потому что эти звери сейчас разделывают туши. Кровь везде… – он выжидающе посмотрел на меня.

– Доктор, благодарю вас. Я, пожалуй, посплю немного, потому что утро выдалось тяжелым. – Я покачала головой и немного наигранно зевнула.

– Ну, хорошо, но вечером жду вас у себя! – сказал он бодро, но глаза излучали тревогу. Интересно, почему? Он наверняка узнал Прайма или, может, считает мой рисунок непристойным?

Когда он ушел, я с облегчением выдохнула и закрыла дверь на засов. Снова одела медальон и легла на кровать, думая, что если доктор знает Прайма, то откуда?

Лежа на удобной кровати, я размышляла, перебирая в уме все варианты. Так и не найдя подходящего, неожиданно для себя я заснула. Сон был беспокойным, потому что я видела Прайма, который отбивается от десятков огромных волков и побеждает их ценой неимоверных усилий. С немым бессилием я смотрела, как с глухой болью заживают его раны на плечах, шее и ладонях. Он устало стоял, опустив голову и ждал, когда же исцеление закончится. Вокруг него лежали тела поверженных врагов, а в его глазах читалась такая усталость, что мне стало стыдно – я подозреваю его в равнодушии ко мне, а стоило бы подумать о том, что ему намного труднее!

Дни сменялись днями, становясь все однообразнее. К концу путешествия доктор Роберто освоил арбалет, я прочитала три книги, погода стала мерзкой донельзя и еще я выучила все возможные портовые ругательства на четырех разных языках. Как бы гобелены не прикрывали звуки, доносящиеся с палубы, но когда мичман орет на провинившегося матроса, трудно не услышать его цветастую лексику.

Я даже стала разбираться в проститутках – матросы могла часами обсуждать кто из них лучше, где дешевле, а какие из них экзотичнее. Вчера мнения разделились снова – «высокое» общество не могло решить, какие лучше – парижанки или миланки. Дискуссия достигла апогея, когда матрос Смит разбил бутылку на голове своего соперника, и мичман мощными оплеухами поставил жирную точку в споре. Он довольно фигурально объявил, что сдаст обоих в ближайший бордель, чтобы они на собственном опыте могли познать прелести этой профессии. В общем, дни шли, и в моем альбоме появилась еще пара рисунков Прайма, а доктор Робертс разрешил ассистировать ему, когда он вправлял вывих руки, который получил бедный Мусса, взбираясь по веревочной лестнице.

Матросы, увидев, как я метко стреляю чаек, преисполнились ко мне уважением и обходили стороной, тем более, что я проводила почти что все свое время с доктором или капитаном. Доктор Робертс мог часами рассказывать про свои путешествия, и его истории никогда не кончались – из одной он плавно переходил в другую. Днем я либо читала, либо рисовала, а вечером после прогулки по палубе слушала истории доктора. Мне он казался бесконечным источником знаний, и однажды я решила задать вопрос, который давно меня интересовал.

Когда мы вышли из французского порта Булоньсюр-Мер, капитан и доктор устроили шикарный ужин, состоящий исключительно из французских блюд. Вино было просто прекрасным, я еще раз со стыдом подумала, какую же кислятину предлагал людям наш виноградник в Калелье.

Ближе к середине ужина я в тридцатый раз выслушала комплимент по поводу моих прекрасных глаз. Доктор уверял, что делает их с терапевтическим эффектом – якобы комплименты помогают сохранить женскую красоту. Я же научилась их принимать с легким достоинством и в ответ только невпопад кивала головой.

Доктор начал оживленно рассказывать нам про лечение артрита, и мне никак не удавалось узнать у него что-то о вампирах. Для этого я планировала свести разговор к мистическим темам или спросить напрямую. Но когда тема зашла про свертываемость крови, доктор Робертс рассказал, что один его пациент просто истек кровью и погиб из-за этого. Я оживилась и сказала:

– А кстати, сейчас я снова расстрою вас, рассказав еще одну мою семейную историю. Дело в том, что мой брат погиб при странных обстоятельствах – в его теле не нашли ни капли крови, а на шее было только два небольших отверстия, словно от укуса. Священник отказался хоронить его на христианском кладбище, и мы с мамой вынуждены были похоронить его вместе с отцом под большим деревом и уехать. И пошли слухи, что он погиб от укуса вампира. Хотя после вашего рассказа я могу предположить, что он мог погибнуть от несвертываемости крови…

– Знаете, Адель, мне нравится эта ваша революционная идея – отделить мистическое в науке от реальности, – сказал доктор, видимо, размышляя, стоит ли мне кое-что рассказывать. Он немного подумал, но потом решительно выдвинул подбородок вперед и стал рассказывать, уставившись в одну точку. – Это похвально, но в данном случае этого делать не стоит. Наш мир всегда был населен мифологическими существами. Кто сказал, что он принадлежит только людям? Всегда, во всех культурах говорилось о загадочных существах, которые населяют наш мир, образуя параллельные цивилизации. Например, вампиры, о которых вы так кстати упомянули. Историк Аристотель упоминал в своих трудах цивилизацию атлантов, которые в древности создали высокоразвитое общество. Они были неимоверно сильны, красивы и бессмертны. Никто, правда, не говорил про их жажду крови, но они, как никто другой, подходят под описание вампиров. Я даже однажды столкнулся с одним таким… существом. Он выглядел в точности как человек, старался держаться в тени, выходил из дому только с наступлением сумерек, а все дамы нашего городка были поголовно влюблены в этого странного красавца. Правда, он никому не отвечал взаимностью, а по окрестным селам прошла целая череда загадочных убийств. Погибали в основном крестьяне, но иногда целыми семьями, – сказал он и пристально на меня посмотрел.

Я беспокойно ковыряла вилкой полусырое мясо и, не поднимая глаз на доктора, все-таки спросила:

– И почему же вы решили, что он был причиной этих смертей? – спросила я.

– Потому что от него исходило нечто такое… опасное. Это приятно щекотало нервы дамам, но вот кто был умнее – держался от него подальше.

– Так, может, он был просто нелюдимым человеком? – спросил капитан. – Вот у нас матрос есть, Стенли Кирк. Ужасный человек – с ним даже не разговаривает никто. Ну, и если что случается нехорошее – команда сразу думает на него. Хотя я как-то разговорился с ним – потребовалось бутылки три эля, чтобы развязать ему язык – оказался хорошим парнем, просто несколько глуповатым.

– Да, бывают такие люди, но этот субъект был начитан, образован и сведущ, кажется, во всех сферах жизни. Я до сих пор уверен, что такое образование не получить в Европе, да и нигде в целом мире. Знаете, такое сочетание молодости и опыта…

– Ой, доктор! Вам просто хочется верить в своих атлантов! – сказал капитан. – Ерунда все это!

– Ерунда? А как вы прокомментируете тот факт, что после его отъезда загадочные убийства прекратились? – спросил доктор с вызовом. – Скажете, что совпадение?

– Нет, не скажу. А может, он был просто патологическим убийцей? – спросила я. – Кажется, я читала о таких персонах. Они просто больны и ничего не могут с собой поделать.

– Не соглашусь, больным он не казался. Ладно, не будем об этом! – сказал он, и я уже было успокоилась, что опасная тема пройдена.

Однако я мало узнала о мире бессмертных, и это меня расстроило. Хотя можно было сделать выводы: вампиры были состоятельны, владели имуществом, бывали в человеческом обществе и питались его представителями. Меня передернуло от этой мысли. Я посмотрела в окно – мы подплывали к границам Фландрии. Интересно, а сколько бессмертных живет на этой земле? Сколько вампиров, оборотней, чем они занимаются, под какими личинами скрываются?

– Но знаете… и здоровым тоже не назовешь, – неожиданно продолжил доктор, глядя мне в глаза. – Бледное лицо, глаза странного темно-красного цвета и золотая коса по пояс…

Я от неожиданности поперхнулась вином. Доктор подскочил и сказал:

– Ой, простите, Адель. Эта тема, наверное, испортила вам трапезу.

– Да, навевает неприятные воспоминания… о брате, – сказала я, когда смогла дышать нормально.

В дверь постучали, и зашел помощник капитана. Он извинился и сообщил, что капитан срочно нужен на камбузе. Тибо Мартенс тут же встал из-за стола и вышел на палубу. Дверь закрылась, словно дверца ловушки, и я поняла, что доктор просто так от меня не отстанет.

– Ну да, ну да, – ответил доктор с легкой улыбкой. – Это его рисунок я видел вчера у вас в каюте? – спросил он как бы невзначай.

Я замолчала, думая, как ему ответить. Сказать правду или солгать? Я посмотрела на него с вызовом и ответила быстрее, чем могла подумать о последствиях:

– Это мой жених! Мы обручились с ним полгода назад, в Калелье. Сейчас он отправился по делам наследства в Венецию.

Доктор был сбит с толку.

– Адель, это конечно не мое дело, но мне не безразлична ваша судьба. Вчера я сразу узнал того… человека, которого вы нарисовали. Ведь это и есть тот «загадочный красавец», о котором я рассказывал! – сказал он с возмущением. – И, судя по рисунку, он ни на грамм не постарел!

– Я знаю, кто он и что он, – сказала я, пунцовая от волнения.

– И вам все равно? Все равно, что он не человек? Что он вампир? – спросил доктор возмущенно.

Я встала из-за стола и подошла к доктору, чтобы наш разговор даже случайно не услышали.

– Он спас мне жизнь! Он не такое чудовище, каким был когда-то. Он вампир, да, но он пьет исключительно кровь животных! Он больше не охотится на людей! – сказал я шепотом, заглядывая в глаза доктору, силясь найти в них понимание.

– Но это же демон, порождение ночи! – воскликнул он снова. – Вы не боитесь вечного проклятия, которое принесет общение с ним?

– Ну, не знаю доктор… Он не плохой, это точно. Не знаю, каким вы его запомнили, но я помню только хорошее – он вылечил меня от инфлюэнции, поил отварами трав по ночам, когда я была в бреду. Он спас меня от… других «нелюдей» и был таким… замечательным! Он любит меня от всего сердца!

– А вы попали под его влияние и согласны бежать за ним на край света? – сказал доктор с укором в голосе, расстроенно покачав головой.

– Да, согласна. Но сейчас уезжаю туда, где он может и не найти меня, – сказала я с грустью. – Доктор, поймите меня тоже. Он – последнее, что у меня осталось в этом мире. Я люблю его больше жизни и не представляю, как проживу без него еще неделю, а вы говорите про проклятие…

Я села за стол и закрыла лицо руками.

Воцарилось молчание. Доктор сидел молча, было слышно, как трещит фитилек свечи.

– Вы так сильно его любите? – спросил он наконец-то.

– Да. Но он любит меня сильнее… – сказала я с полной уверенностью в своих словах, глядя на него.

Доктор встал и подошел к большому окну, в котором было видно холодное море и вспененный след корабля. Он постоял молча, а потом сказал:

– Я не знаю, принесет ли эта любовь счастье вам, милая Адель. Скитаясь по свету, прожив столько лет, я могу сказать только одно – там, где есть любовь – есть Бог.

Я вскинула голову и сказала:

– Вот и я на это надеюсь.

Доктор вдруг скинул с себя серьезность и, весело повернувшись на месте, сказал:

– А я все-таки был прав по поводу того, что вампиры существуют! И кто знает, кто еще…

– Оборотни. Сама видела. Такие огромные волки, почти размером с лошадь! – сказала я, передернув плечами от неприятного воспоминания.

– Да вы что! – воскликнул он, от восторга раскрыв рот. Его глаза засветились от неподдельного интереса, и я поняла, что от расспросов я не отделаюсь.

Вечер закончился удачнее, чем начинался, – мы с доктором объяснились, и теперь ничто не мешало нашей искренней дружбе.

* * *

Утром Логус и Нубира вернулись подозрительно чистыми, словно купались всю ночь в Темзе. Я не стал расспрашивать, тем более, копаться в их памяти. Логус выглядел еще лучше, чем вчера вечером – вернулась живость во взгляде и хорошее настроение. Нубира выдала ему кое-что из моего гардероба, который хранился в соседней спальне, а старые лохмотья арестанта отправились в то же камин, что и мой вчерашний камуфляж.

Он сложил свои полные губы в лукавой улыбке и спросил:

– Ну что, убьем сегодня пару оборотней?

Я кивнул головой.

– Да! – воскликнул он радостно, потирая руки. Он еще больше возненавидел наших извечных врагов, после того, как попытался быть с ними честным и в результате они его жестоко обманули.

– Только сначала перепиши свой список. Мне нужно спланировать маршрут по Европе, чтобы спасти оставшихся.

– Да, конечно. Но ты же должен понимать, что это будет неточная информация, да? – спросил он осторожно. – Многие сбежали или погибли…

– Да, мне нужно знать хотя бы примерное состояние дел. Ты мне очень поможешь, если честно.

Логус кивнул и сел за стол у окна, на котором лежала бумага и стояла чернильница с пером. Он бодро поднял руку над листом и замер, уставившись на строчки в середине листа.

Горечь потери затопила его сознание, когда он дрожащей рукой зачеркивал имена всего своего клана. Осталось только его имя. Нубира следила за ним, задержав дыхание. Когда Логус вычеркнул имя своего вожака, она подошла к нему и сказала:

– Вот уж истину говорят: где-то находишь, а где-то теряешь. Мы отомстим за них!

Логус угрюмо кивнул и принялся расшифровывать.

Нубира все это время перебирала гардероб, решая, в чем же будет правильнее поубивать к чертям собачьим оборотней: в наряде для езды на лошади или одеться в мужское платье? Потом подумала и решила, что в мужском костюме будет удобнее. Эта эстетка умудрилась подобрать для себя и Логуса наряды одинаковых оттенков.

Я тем временем сидел над чистым листом бумаги и придумывал письмо для Адель. Сегодня темой моего послания был рассказ об основании Лондиниума. «Дорогая моя любознательная девчонка! Сегодня я расскажу тебе еще одну интересную историю. В 43 году до Рождества Христова, я, к сожалению, немного опоздал и не видел лично, как император Клавдий, любимый ученик историка Сульпиция Флава, основал очередное поселение на захваченной у триноватов территории. Было бы интересно посмотреть, как исполненный собственного достоинства император, в багряном плаще и в венце победителя, сделал властный жест, приказав рабам проложить борозду, очерчивающую границы будущего города. Сейчас все это тривиальное мероприятие превратили в целое историческое событие. Поверь мне, говорят, что он сделал это, сидя за столом, апатично махнув рабам ножкой жареного цыпленка, которым как раз завтракал. Так что не верь книгам – они ужасно врут относительно этого императора». Я улыбнулся, представляя, как бы она смеялась, читая мое письмо. Из задумчивости меня вывел Логус, который протягивал мне новый список.

«Опять он с ней разговаривает! Хоть бы эта любовь не помешала делу!» – подумала Нубира.

Я быстро пробежал по списку глазами и навсегда запомнил имена погибших. Потом отдал его Нубире, которая жадно схватила список и стала читать, бормоча в слух:

– Ротильда мертва, ай-яй-яй! И ее брат Прасутагтоже. И Мотильшез с берегов Рейна. Как жаль, как жаль! Кастель из Испании, а где же Скапула? И он погиб… – она пробежала по всему списку и нашла имена всех своих друзей зачеркнутыми. Она молча бросила его в огонь, и мы наблюдали, как сгорает бумага, словно стирает навсегда память о наших погибших друзьях, но не из наших воспоминаний. Логус подошел к Нубире и обнял ее за плечи, пытаясь утешить.

Черное отчаяние, смешанное со злобой затопило меня сверху до низу и вырвалось наружу темными волнами, добравшись до Нубиры и Логуса. Им показалось, что даже солнечный свет померк. Я испугался, что навредил им и сказал:

– Простите, сейчас успокоюсь. Мои дети… Просто… уф… нелегко… понимать, что потеряно столько детей Солнца… – вздохнув, я попытался взять себя в руки.

У Логуса возбужденно загорелись глаза. Я по неосторожности сболтнул лишнее. Он и так собирал на меня досье, как на любого вампира, только в нем было очень мало информации. А только что я двоил его желание узнать больше. Ладно, потом разберусь с этим.

Потом продолжил:

– Что ж, по всей видимости в Южной Галии, Скифии, Италии, а также у прибалтийских славян еще можно найти остатки кланов. В Чехии, Румынии, Греции, Франции, Англии, Италии, между Рейном и Эльбой, Британии, на Дунае, на севере Азии не осталось ни одного вампира, – подытожил я прочитанное. – Остается еще большая надежда на одичавших бродяг, которые не вошли ни в какие кланы.

– Я не включал таких в свой список, – сказал Логус с надеждой.

– Но ты знаешь что-то о них?

– Не много. Я просто собирал информацию о них по обрывкам местных легенд и детских страшилок. Так что ничего конкретного сказать не могу. Если бы знал, то отправил бы собак Лукреция к ним в первую очередь.

– Даже если мы их найдем, то толку от них все равно мало – они, как боевые единицы, мало управляемы, – сказал я, – хуже новорожденных вампиров, если честно. Так что в расчет их не берем, тем более что не знаем, где их искать.

Я вскочил на ноги и стал бродить по комнате, продумывая нашу дальнейшую стратегию. Я сжал кулаки и сказал:

– Значит так. У меня есть еще один список, по которому шли оборотни, напавшие на меня в Каталонии. Это в Арагонском королевстве. Судя по списку Логуса, все из него, кого я надеялся спасти – погибли. Остались только два клана на берегу Балтики: три в Южной Галии и четыре в Скифии. В Италии остался только один клан. Так что предлагаю вам следующее: вы пройдетесь по берегу Европы вдоль Северного моря и попробуете спасти кого сможете.

– А дальше что? – спросила Нубира.

– Дальше по плану новая стратегия, – сказал я тоном, не терпящим возражений.

– Могу я узнать детали? – спросил Логус, параллельно складывая в голове два случайных слова из моего разговора: «мои дети» и «дети Солнца». Он с интересом посмотрел на меня, придумав кое-что.

– Да. Почему нет? Мы соберем всех в одном месте и сделаем все, чтобы они остались в живых. Для этого подойдет, например, Исландия. Я понимаю, что это решение вынуждает вас странствовать по континенту, кстати, рискуя своими жизнями.

Логус посмотрел на меня испытующе и сказал:

– Я согласен, только на одном условии.

Я кивнул головой. Условия и интересы – я даже удивился, если бы их не было.

– Ты ответишь на некоторые мои вопросы. Это касается твоей биографии и некоторых событий в прошлом, которые мне хотелось бы узнать.

Конечно! Информация – это его истинная страсть. Думаю, что это приемлемая цена за его помощь.

– Хорошо. Когда эта война подойдет к концу. Только у меня тоже одно условие.

– Какое? – спросил он.

– Больше никаких списков. Ничего, что касается вампиров, не должно храниться на бумаге. Ты должен уничтожить свои записи. Ты ведь и так все помнишь наизусть.

– Договорились, – сказал Логус, надеясь, что я никогда не узнаю про один его тайник, где хранится кое-какая информация, в виде манускриптов.

– Если ты нарушишь наш уговор – я об этом непременно узнаю, поверь мне.

– Знаешь, а я тебе почему-то верю! – сказал он с улыбкой. А сам подумал: «Плакал мой архив. Ну, ничего, мне жизнь дороже. С Праймом шутки плохи».

* * *

Время приближалось к восьми утра, и нам пора было выдвигаться в сторону Чаринг-кросс, чтобы организовать засаду на оборотней. От Лукреция я узнал, что Натаниель Абингдон, 18-ти лет от роду должен был сегодня прибыть в Лондон из Бристоля и встретиться с еще одним оборотнем, который направлялся туда же из Норвича. С ними должны были приехать около десяти оборотней, которые были простой пехотой. Такое количество было конечно же опасным для трех вампиров. Но если учесть, что у нас есть один берсеркер и Нубира, которая задорно отрывала голову любому, кто посмеет испортить ее прическу, то мы должны справиться.

Я посвятил своих друзей в детали предстоящего боя и увидел, как потемнели от ярости глаза Логуса, а у Нубиры в предвкушении хорошей драки, задрожали руки.

За окном начинался еще один солнечный день, и нам нельзя было попадать под его яркие лучи. Ведь никак не объяснишь потом людям, что мы не ангелы небесные, а нечто похуже.

Поэтому мы снова вырядились в монахов, правда, Логусу пришлось выпрыгнуть в окно, чтобы не сбивать со счета хозяина гостиницы. За номер платили двое, значит, и выйти из него должны двое. Мы спустились вниз по лестнице в дорожном наряде – Нубира прикрыла его плащом, я поступил так же. Она спускалась вниз, потупив взор и покорно держа меня под руку, что должно было вызвать приступ умиления у старика, но вместо этого он нахмурил брови и прошептал: «До чего же неприятная парочка!» Похоже, все, что могло умиляться, давно отсохло и отпало в этом старом пеньке.

Мы вышли на улицу, где встретили Логуса, который рвался в бой, да еще и столько людей было около него. Он себя еле сдерживал, теряя с каждой минутой остатки самоконтроля.

Если во время обычной охоты вампир превращался в зверя, который, не задумываясь, может убить ради крови, то берсеркер был существом иного ранга. Он убивал сознательно, не теряя рассудка и логики, и находил наибольшее удовлетворение в сложных комбинациях, которые заканчивались или четвертованием, или другим приятным для него занятием. Причем физическая сила у него была намного выше, чем у обычного вампира. Поэтому-то я и не наказал Логуса. Какой мотивацией нужно было обладать, чтобы сдержать себя от нападения и покорно умирать от голода в Тауэрской тюрьме? Только верность своему клану. А это вызывало у меня уважение.

Я навеял на него спокойствие и шел за ним вслед, но сохраняя в нем боевой настрой. Ему нужно было дотянуть до Чаринг-кросс, простой развилки в лесу, дождаться появления оборотней, а потом напасть и желательно порвать всех на куски.

Мы вышли на берег Темзы и направились через Лондонский мост на просторные поля «Южного парка». Это было место для увеселений, охоты на мелкую дичь и тайных свиданий. В такое раннее время мы встретили всего несколько человек и незаметно углубились в лес, где Нубира с радостью погналась за вырвавшимся на свободу Логусом. Он ломился вперед, круша на бегу любые препятствия, а Нубира легко перепрыгивала с одного дерева на другое, стремясь обогнать возлюбленного. Я легко бежал рядом, не отставая, но и не перегоняя. Было таким наслаждением наконец-то размяться, не беря во внимание постоянный сдерживающий фактор – людей. Когда мы добежали до Ламбермута, нам осталось только переплыть реку. Но Нубира не была бы собой, если бы не подумала в первую очередь о стиле. Она разогналась и одним огромным прыжком перепрыгнула Темзу на излучине реки. Мы с Логусом не стали мелочиться и проплыли под водой, чтобы не привлекать лишнего внимания. Вдалеке шла стройка Вестминстерского дворца, который должен был стать новой резиденцией короля, и там было полно рабочих. Нам не нужны были свидетели.

Когда мы вышли из воды, то Нубира неодобрительно взглянула на нас, но ничего не сказала, а потом, как девчонка, залюбовалась Логусом, который встряхнул гривой курчавых волос и улыбнулся ей так искренне, что мне стало неловко, словно я подглядываю за чем-то, что было предназначено не для моих глаз.

– А мы не опоздали, Мастер Прайм? – спросила Нубира, внюхиваясь в запахи леса. Мы стояли на обочине широкой дороги, в засохшей грязи которой отпечатались следы десятков карет. Высокие придорожные кусты скрывали нас от любопытных глаз.

– Нет, они должны быть с минуты на минуту. Предлагаю встретить их на перекрестке и дать там бой.

– А там не слишком многолюдно? – спросил Логус с сомнением.

– Я пришла сюда чтобы отправить на тот свет парочку оборотней! – раздраженно ответила Ищейка. – И мне плевать на конспирацию! Ну где же эти собаки?

Вдруг ее тело развернулось на северо-запад, и ноздри хищно затрепетали.

– Оборотни! Двое едут в карете, четверо снаружи, еще пятеро бегут через лес, патрулируют его, чтобы защитить хозяев.

Логус удивленно уставился на нее, вскинув брови, не понимая, откуда она это узнала.

– Разве она тебе не сказала? – спросил я у него театральным шепотом. – Она лучшая ищейка из всех, кого я знал. Как ты думаешь, мы тебя нашли?

Логус с уважением присвистнул, глядя на нее.

Глаза Нубиры вдруг резко открылись, и она сказала с ужасом:

– Это не волки! Их запах сосем не такой! Я с таким еще не сталкивалась!

Не сговариваясь, мы забрались на огромный дуб, который рос около перекрестка двух дорог – Чариннг-кроссе. Что-что, а прыгать по деревьям оборотни не могут.

Закрыв глаза прислушался к приближающемуся кортежу. Я услышал два незнакомых «голоса», один оформлял мыслеформы в итальянские слова, а другой думал на каком-то африканском диалекте. А еще примерно десяток мыслеформ, обращенных в образы – они были явно звериные. Я проник в сознание одного существа и посмотрел через его зрение на напарника и охнул! Это были не волки, а гигантские гиены! Времени оставалось совсем немного, поэтому я поспешил подготовить Логуса и Нубиру к предстоящему бою:

– Это не волки, а гиены, что еще хуже. Мне приходилось драться с такими в Африке. Они намного сильнее волков. Гиены никогда не идут в прямую атаку, нападают сзади таким образом: подбежала, укусила, убежала.

Они всегда стараются выгрызть позвоночник или оторвать руки. Не подпускайте их близко, защищайте спину друг друга! Как только я уведу отряд гиен, которые охраняют карету, в сторону – нападайте на остальных.

Никого не щадить, нет времени с ними играться! – сказал я, торопливо спускаясь с дерева.

Перед боем я проделал свой привычный ритуал – снял одежду, оставив только кожаные брюки, а длинную косу завязал в тугой узел на затылке. Закрыл глаза, сбрасывая с себя остатки цивилизованности и побежал в сторону кортежа, оставляя Нубиру и Логуса на деревьях, в засаде.

Я прекрасно знал, что победить меня они не смогут, максимум покалечить, но и то ненадолго. Но Логус вполне мог погибнуть… я взял его с собой только для того, чтобы он утолил свою жажду мести, но я рассчитывал на волков. А один оборотень-гиена стоит пятерых волков по силе! Мне нужно было сохранить моих подопечных во что бы то ни стало. Так как уходить было уже поздно, то я побежал в сторону колодца Святого Климента, уводя оборотней подальше от Нубиры и Логуса.

Я лесу послушался короткий вой и резкое тявканье – гиены заметили меня и тут же бросились в погоню. Я слышал, как их мощные лапы вырывают большие куски земли, когда они быстрыми рывками продвигались по лесу. Через две минуты бешеной гонки я резко остановился посреди поляны с поваленными деревьями и стал ждать, когда они же они догонят меня.

Я крикнул Нубире и Логусу на диалекте племени Нубиры:

– Mbele![2]

Было настоящим наслаждением слышать, как работает Логус: четко, как механизм. В его сознании моментально родился план, и он его осуществил за считанные секунды. Он приземлился на крышу кареты и одним движением, схватив за горло обеих возничих, выкинул их на дорогу, перекинув через карету, назад, к Нубире. Она встретила их тела в стремительном полете с помощью меча, который ей дал Логус, разделив их на две ровных половины, и затем зашвырнула далеко в лес.

Тем временем карету стало болтать из стороны в сторону, потому что лошадьми никто не управлял. Двое оборотней, которые стояли сзади кареты, на подножке, сообразили, что происходит, и через пару секунд на Нубиру мчались два огромных волка. Она позволила им погнаться за собой, а когда они прилично разогнались, то внезапно резко подпрыгнула вверх. Оборотни такого не ожидали, потому и не успели затормозить. Ищейка опустилась на спину одного из них и резко сжала его руками и ногами, дробя позвоночник и кости лап. Изломанный оборотень с Нубирой на спине резко рухнул на дорогу, подняв облако пыли. Когда из него появилась Нубира, то она несла в руке отрезанную голову, а с ее меча в придорожную пыль капала густая кровь.

Логус залюбовался ею, мысленно поклявшись больше не считать ее неженкой и принять во внимание, что женщина, которую он любит – опасна, как огонь.

Четвертого волка Нубира легко догнала, метнув в него меч. Он вошел в бедро задней ноги волка и сбил его с ног. Она одним прыжком добралась до последнего волка и точным движением крутанула его голову так, что хрустнула шея, и в ее руках огромная голова псины превратилась в маленькую голову рыжеволосого голого мужчины без признаков жизни. Она отшвырнула его тело в лес и догнала карету с оборотнями и Логусом. Потоми запрыгнула на заднюю подножку.

– Выходи за меня замуж! – сказал Логус с чувством.

– Докажи, что достоин меня! – сказала она с задорной улыбкой.

Логус кивнул головой и спокойно отогнул крышу кареты, откуда, словно игрушки на пружинках, выскочили двое оборотней, превращаясь в полете в двух огромных животных: черного волка и пятнистую гиену. Нубира и Логус вовремя спрыгнули на дорогу, следя за врагами, угрожающе скалящих зубы.

Лошади от такого поворота событий окончательно взбесились и, дико заржав, поскакали вперед, в сторону Лондона, но упавшая на бок карета зацепилась колесом за корень сосны, который торчал над дорогой, и они плашмя упали в большую лужу, заметавшись в сбруе.

Гиены, которые гнались за мной, услышали их и сообразили, что я их отвлекаю. Они развернулись и побежали в обратном направлении, чтобы защитить своих вожаков.

– Куда собрались? – рявкнул я, низко пригибаясь к земле перед прыжком.

Первой я догнал самую большую гиену – она бежала первой, и поэтому оказалась ближе всех ко мне. Не останавливаясь, идя параллельно ей, я цепко обнял ее шею и сделал резкий прыжок вперед, крутнувшись вместе с ее позвонками. Через пару секунд меня привалило большой тушей, которая вдруг замерцала и стала принимать человеческое обличье. Я вскочил, отбросив бронзовое тело подальше от себя. На земле лежал африканец мощного телосложения, тело которого было покрыто татуировками, а глаза подведены черными линиями. Судя по всему, он принадлежал к племени туарегов, к касте воинов-священников. Вот это был сюрприз! Как к ним попал блудливый ген оборотней? Нужно будет потом навестить их деревни…

Я бросился дальше – осталось еще четверо! Расстояние между Логусом и Нубирой постоянно сокращалось, что заставило меня поторопиться. Бежать на такой скорости и прицельно наводить апатию было непросто, и удавалось с трудом. Поэтому гиены не остановили свой смертоносный бег, а только замедлили. Но увидев меня, остановились, прикинув, что убить одного втроем легче, чем двоих.

Ну отлично! Тем более, что Логусу и так было чем заняться – он как раз перебил ноги оборотню, откинув его Нубире, которая теперь держала его рукой за горло, не давая нормально дышать. А сам тем временем думал как лучше убить скалящиеся чудище, которое мелко семенило вокруг, поджав зад с куцым хвостом, растопырив круглые уши с нелепыми белыми пятнами. Логус наблюдал за гиеной с любопытством. В его голове мелькали разные варианты нападения. Он точно определил, что нельзя идти в открытую атаку, прямо в сосредоточение зубов и мощных лап. Он решил прыгнуть на спину и попробовать свернуть мощную шею.

Я тем временем нагнал еще одного оборотня-бербера. Он успел развернуться ко мне, скаля огромные зубы. Еще двое гиен присоединились к нему, резко остановив свой бег. На меня смотрело три пары глаз, в которых полыхала откровенная ненависть. Но ничего, мне не привыкать. Я насмешливо поклонился им, провоцируя на нападение. Тем временем, следя за четверым монстром, который планировал напасть на Нубиру сзади и отхватить от нее кусок чего-то жизненно важного.

– Ищейка! Еще один заходит сзади! – крикнул я через лес. Она услышала меня и, бросив корчащегося от боли оборотня посреди дорожной пыли, мгновенно встала спина к спине с Логусом.

– Вот умница! – сказал я тихо.

– Я все слышала! – крикнула она мне сквозь рычание и булькающее тявканье гиен.

– Дорогой, ты будешь его убивать или нет? – спросила она у Логуса, и тот, уязвленный вопросом, тут же прыгнул на гиену. Только не вперед, а в сторону. Гиена, не раздумывая, высоко подскочила в воздух, надеясь ранить Логуса. Но только не рассчитала, что сама открывает свое уязвимое место – неповоротливый загривок. Логус точным движением выбросил руку в сторону, цепко вцепившись в него. Сделав невероятный кульбит, оказался на спине огромной гиены и сдавил ее ногами.

Хрустнули кости, и вот на дорогу упала большая туша, превращаясь в полноватого африканца. Он еще хрипел, захлебываясь своей кровью, когда Логус ломал его шею. Нубира вовремя услышала приближающийся топот и успела развернуться лицом к гиене, которая выпрыгнула из-за деревьев, словно летящая скала, хищно скаля зубы. Она подняла меч над собой и наклонилась назад, словно в танце. Гиена продолжила свой полет и пролетела над Ищейкой, напоровшись на невероятно острый меч. Когда гиена рухнула в ближайшем подлеске, Нубира подбежала к ней и вонзила меч в сердце оборотня со словами:

– Не сметь трогать моего будущего мужа!

Логус расплылся в широкой улыбке.

– Я так понимаю, что ты только что дала согласие? – просил он у нее, не веря самому себе.

Она просто пожала точеными плечами и ответила, встряхнув гривой черных волос:

– Наверное, да.

– Это было «да»! Ты не отвертишься! – сказал он и еще раз сломал обе ноги оборотню-волку, кости которого уже регенерировали с глухим треском.

– Прайм, помощь нужна? – спросил Логус.

– Нет, я сам! – сказал я, увернувшись от еще одного быстрого выпада гиены.

Ее зубы снова с лязгом словили воздух в том месте, где секунду назад была моя шея. В ее сознании были темные образы, среди которых я видел лица гибнущих вампиров. Этот оборотень так распалял свою уверенность в победе, снова скаля зубы. Никто еще не уходил от них. Ведь они нападали по трое-четверо на одного вампира, даже не задумываясь о честной битве.

– Жалкие трусы! – прошипел я со злостью.

Мне их жизни были уже не нужны – я прочитал все их воспоминания, которые хоть как-то прояснили картину происходящего. Вдруг одна из гиен стремительно бросилась вперед, а двое остальных за ней, планируя оторвать мне руки. Я сильнее уперся ногами в землю и принял удар первой гиены – схватил ее за открытую нижнюю челюсть, ломая острые зубы. Я даже не посмотрел, как она делает кувырок, ломая собственную челюсть. Я наблюдал за двумя остальными гигантскими гиенами – они уже отталкивались от земли в последнем, мощном прыжке, направляясь к своей смерти. Одним рывком я бросил тело визжащей собаки в ее сородичей, сбивая их с ног. Когда они упали на землю, я прыгнул в середину беспорядка, который устроил, и, не мешкая, пробил кулаком по очереди их сердца. Одна гиена успела вцепиться в мою лодыжку, но сил на то, чтобы ее откусить уже не было. Она оставила только след на моей каменной коже и порвала любимые брюки. Я выдернул свою ногу из ее пасти, наблюдая, как в оседающей пыли появляются тела троих африканцев. Нубира и Логус стояли невдалеке, еще не успокоившиеся после боя. Нубира держала в руках меч с запекшейся кровью и с ненавистью смотрела на оборотней.

– Я кое-что слышал о них, – сказал Логус, снимая порванную рубаху, – только слухи, никаких свидетелей. Никто не выживал после встречи с ними.

– Теперь я понимаю почему, – ответил я, переворачивая мертвого африканца носком ноги. – Такая сила и такая трусость. Они нападали всем отрядом на одного вампира. Чтобы наверняка убить. Точно зная, что это ничем им не грозит. Подлые, отвратительные… – дальше я продолжил ругаться на вавилонском диалекте, чтобы полностью выразить все, что я думаю.

– Вавилонский? – вдруг спросил он.

– Он самый! – ответил я, посмотрев на него. – Еще вопросы есть?

– Есть. Всего один. Где будем искать второго оборотня?

– Да, где? – спросила Нубира. – Мы нападем сегодня?

– Ну, если вы оба не против, то мы немедленно отправимся на дорогу из Норвича и узнаем, кого же хотел встретить в Лондоне Натаниель Абингдон, который, кстати, сейчас уползает с дороги в придорожные кусты.

Нубира виновато взглянула на меня и тут же убежала. Она изловила Натаниеля Абингтона, притащила его и бросила в пыль перед нами.

– Он мне нужен пока что живым! – предупредил я Логуса, который жаждал прикончить его как можно быстрее.

Я присел на корточки перед корчащимся от боли парнем и спросил:

– С кем ты должен был встретиться в Лондоне?

Оборотень нехорошо улыбнулся и сказал:

– Вопрос твоей смерти – это вопрос времени. Мы всех вас уничтожим. Нас – несколько сотен, а вас осталось жалкая горстка! Мы постарались, поверь мне. Наш руководитель, кто бы он ни был, мудро уничтожает вас, кровососов!

– Ты даже не знаешь, чьи приказы выполняешь, пес? – спросил насмешливо Логус.

– Я выполняю приказы и не спрашиваю, кто их отдает. Мы не обсуждаем приказы нашего лидера. Мы – непобедимая армия!

Я увидел в его сознании образы его стаи, которая была непомерно велика. Как я и думал, европейских оборотней было мало – они только руководили, а африканские оборотни, уроженцы племени берберов, которых была примерно сотня, выполняли их приказы. Но главного руководителя никто не знал. Глава клана получал от него подробные инструкции через их собственную сеть и выполнял их неукоснительно. Ослушание каралось жестокой смертью.

Абингтон представил себе такого же командира оборотней, с которым должен был встретиться сегодня. Высокий молодой мужчина, по всей видимости, флорентиец. Он должен был привезти последние инструкции для оборотней и получить отчет о последних событиях от Лукреция Свифта. Снова шесть огромных гиен были его охраной. Сегодня должна была состояться финальная встреча, после чего все оборотни должны были покинуть территорию Франции и отправиться в Люксембургское графство, которое было оплотом выживших вампиров. Я радостно посмотрел на Логуса:

– В Люксембурге еще есть вампиры! Они обороняются из последних сил! Нужно как можно быстрее туда отправиться!

«Откуда он узнал?» – подумал Логус. – «Говорят, что он может мысли читать. Может, и правда…»

– Прикончи его! – сказал я Логусу, вскочив на ноги.

Сейчас было самое время, чтобы отправляться на дорогу из Норвича.

Какое-то время мы убирали следы битвы: закапывали трупы оборотней, а потом распрягли лошадей и отпустили их свободно пастись в лесу. Эти животные к утру доберутся в город, их кто-нибудь подберет. Багаж и одежду нам тоже пришлось закопать. Я оставил себе только переписку.

Через полчаса мы ждали приближения кортежа с оборотнями. Когда их мысли стали доступны, то я не прочитал ничего важного: только обычные мысли скучающего путешественника, уставшего от разъездов. Он мечтал закончить проверку и вернуться к себе домой, в уютное поместье из белого камня, располагавшееся на высоких берегах Италии.

Его гнали вперед неизвестные ему силы, которые давали приказы и очень хорошо платили за их исполнение. На заработанные деньги он планировать выкупить поместье соседа, снести его дом, который портит весь пейзаж и развести корнхильских овец, образцы шерсти которых вез в своем багаже. Их руно не зря называли золотом, которое само растет буквально под ногами. Оборотень мысленно сравнивал длину и качество разных образцов и не мог выбрать какое же руно лучше – корнхильской или корнуольской овцы.

Одна из гиен услышала топот копыт лошадей, которых мы отпустили и бросилась к ним, чтобы вкусно пообедать. Оборотень услышал это и мысленно выругался: «Как же тяжело держать их в повиновении! Эти недалекие твари с каждым днем все больше забывают о субординации. А какие непривычно покорные они были вначале! Теперь с ними все больше проблем. Вот, например, одна тупая особь покинула свой пост в карауле и унеслась в лес, непонятно зачем. Когда вернется, нужно будет его проучить».

Он снова откинулся на сидение и подумал о тяготах такой кочевой жизни. Представил залитый солнцем стол с кувшином вина и головкой свежего сыра. Из блаженной мечтательности его вывел вой беглеца, переходящий в хрипы – Логус открутил ему по очереди лапы.

– Охрана! – закричал вне себя от возмущения оборотень. – Да что здесь происходит?

Его спутник, глава африканских оборотней крикнул примерно то же самое своим сородичам. Его татуировки были скрыты цветастым балдахином из синего шелка, а голова – чалмой, как у мавров. Мощный, пожилой оборотень люто ненавидел своего спутника, но не мог ослушаться. Недовольно бурча, он открыл дверцу кареты и выпрыгнул из нее прямо на ходу, превращаясь в отвратительного вида гиену.

Логус тем временем вернулся к нам, в засаду на невысокой скале.

– Минус один! – сказал Логус с самым довольным видом.

– Мой герой! – промурлыкала Нубира, ласково смотря на Логуса.

Он как-то приосанился даже. Я с грустью подумал: вот бы услышать подобное от Адель! Но мне нужно было гнать эти невеселые мысли, потому что я от них терял рациональность мышления. А она мне была очень нужна перед боем. «Ничего! Я скоро вернусь к тебе, любимая!»– подумал я и взглядом проводил Нубиру и Логуса, которые умчались на запад, заходя в тыл отряда гиен. По плану нашей маленькой партизанской войны мы решили ослабить противника, уничтожив гиен, а потом добраться до тех, кто в карете.

Нубира первой напала на молодую гиену, которая оказала минимальное сопротивление – их гнали пятые сутки через всю страну, и силы оборотней были на исходе. Поэтому Логусу тоже не составило труда перебить еще четверых. Пока у них кипела битва, я направился на поиски главной гиены, которая неслась в мою сторону. И не удивительно – я изо всех сил старался сделать так, чтобы она заметила мой запах – даже стал по ветру.

Запыхавшийся оборотень-гиена выскочил на поляну, вывалив язык. Через пару секунд к нему присоединился волк с шелковистой белой шерстью.

«Что это за мертвяк с желтыми глазами? Что-то новенькое!» – подумал флорентиец. «Нужно будет обязательно описать его в отчете!»

Гиена тявкнула на волка, подгоняя его начать драку первым. Волк нехотя зевнул и, преисполнившись собственного достоинства, пригнулся для прыжка. Эта компания меня рассмешила, и я решил задать несколько вопросов, выведя нашу стычку на новый уровень.

– Не боишься запачкать свою дивную, шелковистую шерсть? – спросил я, ухмыляясь, у волка. – В твоем облике есть нечто неуловимо знакомое. Не могу понять что… что-то похожее я видел на полях Корнхила. Ах, да! Овцы, замечательные конхильские овцы и их белое, волнистое руно. Даже жаль портить такую неземную красоту!

Похоже, я все-таки разозлили этого эстета, потому что он разъяренно зарычал и прижал уши к голове, оскалив желтые зубы.

– Ну, что же ты стоишь, песик? Пора бы уже напасть, пока вы в большинстве. Аж четверо против троих. Упс! Только что мы достигли с вами военного паритета. Теперь трое на трое, потому что мой друг как раз добил предпоследнюю гиену из вашего эскорта. А моя спутница прямо сейчас порубила в куски последнюю, и хрупкая грань военного превосходства по иронии судьбы качнулась в нашу сторону. Попробуете сразиться с нами на равных, а не прятаться за спинами непокорных шавок? Я конечно еще долго могу вести подобные разговоры, но мне срочно нужно отправляться со спутниками в Люксембург, ведь именно там находятся последние выжившие вампиры Европы, не так ли?

Глава оборотней низко зарычал, скаля зубы и не раздумывая побежал в лобовую атаку. Его разум был ослеплен ненавистью, и он думал только о том, чтобы оторвать мою голову, отомстив за гибель сородичей.

За моей спиной появились Логус и Нубира. Гиена забеспокоилась, потому что увидела их одежду, запачканную кровью. Подумать только! Глава гиен-оборотней боялся крови!

– Позвольте представить: Логус Дрейк, великолепный берсеркер, историк рода вампиров и просто хороший воин, – сказал я, и Логус насмешливо поклонился.

– А это его невеста Консуэллаета Лонгарини, известная оперная певица…

Логус снова удивленно вскинул брови и подумал: «Так вот что не давало мне покоя. Я же следил за ней последние сто лет. Подумать только – любовь давно ходила рядом».

– Она лучшая ищейка и, кстати, виртуозно владеет мечом.

– Прайм Ван Пайер – боевой генерал нашего рода. Предводитель, защитник и просто самый древний вампир на Земле, – сказал Логус, внимательно глядя на реакцию оборотней.

Белый волк трусливо поджал хвост и начал было пятиться, потому что он слышал обо мне кое-что. Информация была не совсем правдивая, но верно было одно– со мной лучше не связываться. Меня считали колдуном, легендой, призраком.

Старая гиена слегка прикусила холеный зад Масимо Берлутони, так его звали. Масимо оскалился и зарычал на гиену. Так, в рядах оборотней начался разброд и шатание. Мне надоела эта трусливая компания.

Трудно сказать, что произошло потом: помню только, что с удовольствием вылил весь свой накопившийся гнев за погибших вампиров на этих оборотней. Когда стук их сердец прекратился, меня больше ничего не держало в этой стране.

* * *

Логус и Нубира отправились в Люксембург по моему заданию – я спокойно опустил эту парочку – они несли письменное послание от меня всем оставшимся в живых вампирам. Их заданием было собрать и уберечь оставшихся, пока я буду искать неизвестного организатора тотальной травли детей Солнца. Честно говоря, не завидую тем оборотням, которые попадутся им на пути!

Примерно месяц я скитался по Европе, ища хоть какую-то информацию о настоящем организаторе самого масштабного геноцида в истории вампиров. Переписка, которую я забрал у Натаниеля Абингдона, состояла из писем к членам стаи, на которых я нашел адреса. А еще было отдельное письмо в тубусе из слоновой кости – подробнейший отчет об уничтоженных вампирах. Этот документ был составлен довольно скрупулезно, словно бухгалтерский отчет: дата, название местности, где найден вампир или группа вампиров. Потом фамилия оборотня, который убил вампира и примерное описание внешности его жертвы, за которым указывалось предположительное имя. Все это приводило меня в состояние тихого бешенства, потому что было бесполезным – адреса или хотя бы фамилии получателя на нем не было. Я не знал, кому предназначался этот документ. Поэтому мне ничего не оставалось, как бродить по Европе по адресам оборотней и методично всех уничтожать, ища хоть какую-нибудь зацепку.

Я был рад как никогда, что не веду переписку с Аделью, потому что врать не хотелось, а признаваться чем я занимаюсь у меня не хватило бы духа. А вдруг она решит, что я омерзителен и разлюбит меня? С ужасом приходилось думать о том, что когда-нибудь кровавая слава догонит меня и Адель поймет с кем она связалась.

Я бы так и бродил по Европе, но мне наконец-то повезло: однажды в одном немецком селении мне удалось найти воспоминание в памяти мальчишки, который оказался случайным свидетелем боя между оборотнями и вампирами. Они были так заняты истреблением друг друга, что не заметили его. Он успел увидеть только начало боя, пока с ужасом не убежал домой. Он молчал неделю, а когда наконец-то смог говорить, то родители решили, что он тронулся умом.

Я увидел его вечером, когда он сидел на бортике фонтана и пытался себя убедить, что все, что он увидел – была выдумкой. Он не спал ночами, боялся любого шороха; он теперь знал о том, что чудовища существуют. Его психика еле выдерживала пережитое.

Я подошел ближе, и он посмотрел на мое бледное, красивое лицо, и сразу же сам стал белее мела. Он научился угадывать вампиров среди простых смертных. Он знал кто я! Мальчик подскочил на ноги и стал пятиться от меня. Я протянул руку и сказал:

– Не бойся меня! Я не трону тебя! Тише! Успокойся! Я только хочу спросить тебя о том, что ты видел тогда в лесу.

Мой вопрос породил рой воспоминаний, и я словно очутился вместе с ним в том месте. Мне хватило этой кратковременной вспышки, чтобы узнать все, что мне было нужно. Пока мальчик бежал домой, чтобы привести папу и доказать, что он не врал по поводу вампиров и оборотней, я осваивал новое знание.

В воспоминаниях мальчишки я увидел сначала на поляне трех высоких господ, которые говорили на непонятном ему языке. Это был древнегреческий язык. Мой друг Плакидас был греком много столетий тому назад. Он стоял со своим кланом. Насколько я понял, то они ждали кого-то. И вот, на краю леса показался еще один силуэт – высокий статный мужчина, одетый по последнему писку венецианской моды. Было нетрудно определить в нем графа, либо маркиза. Слишком холеное бледное лицо, аристократичнее манеры. И ярко-красные глаза новообращенного. Чутье подсказало, что это и есть мой главный противник. Быть сильным мира сего, да еще и в придачу вампиром – это опасная смесь. Альфа-самцы человеческой породы обладают невероятной энергией поглощения всего и вся. А если добавить инстинкты вампира и бессмертие, помноженные на венецианскую склонность плести интриги, то и получится монстр, убивающий себе подобных.

Высокий человек с властным видом приблизился к Плакидасу. Поклоны не приняты между вампирами. К несчастью мальчик стоял слишком далеко, чтобы расслышать, о чем те говорили и только запомнил что происходило. Высокий вампир, которого я впервые увидел, что-то величаво говорил Плакидасу и его спутникам, от чего те отрицательно замотали головами и еще плотнее стали друг к другу. Тогда тот плюнул на землю перед ними и указал на них пальцем и отдал кому-то приказ нападать. Из леса выскочили на поляну три огромных волка, девять гиен и полностью заслонили собой вампиров. В стороны полетели части их тел, и за пару секунд все было кончено. Вот так расправились с моим другом. Это было невероятно! Этот венецианец-вампир руководил оборотнями? Да как он посмел? Как пошел на предательство, хуже которого и быть не могло? Все мое существо охватило отвращение. Предатель, убивающий себе подобных, да еще и вступивший в сговор с нашими врагами! В моем сердце навсегда укоренилось лютая ненависть к нему.

В дальнем переулке бежала небольшая толпа, которая соблазнилась поглядеть на монстра посреди городской площади. У многих в руках кроме огня были еще и топоры. Забавно, но на меня снова охотятся! Мне пришла пора исчезнуть и я скрылся в ближайшем переулке. Как только я дошел до конца улицы, то увидел, что она оканчивается тупиком у замковой стены. Одним прыжком я забрался на стену и стал недосягаем для толпы зевак.

Как-то привычно обернулся лицом к той стороне света, где ждала меня Адель. Я представил ее лицо, размышлял о том, что она сейчас делает. Мне показалось, что часть моей любви отделилась и полетела за горизонт, туда, где она меня ждала. Мне хотелось верить, что ее сердце примет мою любовь и ответит тем же. Что она тоже думает обо мне – Адель, любимая! Осталось еще немного ждать. Скоро я вернусь, – сказал я, отворачиваясь от манящего горизонта.

* * *

Мои поиски подошли к концу.

Примерно через шесть месяцев после моего отъезда из Калельи, пройдя множество боев и стычек, я смог определить местонахождение Венецианца – так я называл новорожденного вампира, который затеял войну на уничтожение себе подобных. Из обрывков известий о других вампирах, которые я собирал в своем путешествии, я понял, что он постоянно перемещался по Европе – руководил боями, направляя свою армию оборотней на оставшиеся разрозненные группки вампиров.

Искать его по всей Европе было все равно, что искать иголку в стоге сена. Проще было сделать так, чтобы он пришел туда, где я буду его ждать. Поэтому я вынудил его сделать перерыв – заставил вернуться в свое логово в Венеции. Таким образом, я надеялся сохранить жизни оставшимся вампирам, сделав себя целью номер один. Надеюсь, что это не будет напрасным трудом, и многие из оставшихся в живых смогут уйти от преследования.

На самом деле это было не сложно устроить. Две недели назад, преодолев за сутки огромное расстояние, я стоял в нанятой лодке и разглядывал издалека столицу Венецианской республики и всего Средиземноморья – Венецию. Лодка медленно приближалась к причалу и у меня было время еще раз все хорошо обдумать, разглядывая ровную гладь моря.

Словно молодящаяся старуха с толстым слоем грима на лице, Венеция сверкала фасадами дорогих домов и роскошью архитектуры. И только пожив здесь, понимаешь цену этим заигрываниям. Обнаруживается звериное, гнилое нутро этой старой куртизанки.

Социальное устройство Венеции было очень непростым – под начальством действующего дожа Бартоломео Градениго находился Большой совет, который контролировался Малым советом. И еще был Сенат, который контролировался советом Сорока. Но за всем этим неотступно следил совет Десяти – тайное общество, которое существовало благодаря полной анонимности членов и доносам всех на вся. Они имели право без суда и следствия казнить человека, если будут доказательства его предательства, или помиловать его, пусть даже это будет сам дож. Вот где мне нужно было искать информацию! Они знали все обо всех и даже больше. Правда, существовала определенная трудность – никто не знал ни лиц, ни имен членов Совета Десяти.

Поэтому, когда лодка причалила к берегу района Венеции Канареджо, я первым делом отправился бродить по району Сан-Поло, признанному торговому центру Венеции. Именно торгаши и менялы были основными доносчиками Совета Десяти в обмен на то, что глаза правосудия будут направлены в другую сторону.

На центральной площади Сан-Поло я безуспешно бродил пару часов, вслушиваясь в поток сознания, который давал мне массу информации о реальном состоянии дел в городе, но только ни капли информации о состоянии дел в мире его бессмертных граждан. Однако были воспоминания о том, что стали пропадать без следа люди, в основном богатые венецианцы, и это до чертиков пугало обывателей.

Я бы так и гулял по городу, если бы легкий ветерок не донес до меня вонь оборотня! Посмотрев по сторонам, я нашел глазами двух молодых мужчин, которые бродили по рынку, складывая в заплечную корзину слуги свежие продукты – мясо, хлеб, сыр и овощи.

Они так увлеклись процессом, что не заметили меня. Я поспешил убраться от них подальше, благо, что находился с подветренной стороны. Потом зашел в лавку старьевщика и выбрал для себя поношенный плащ, который до меня носил человек, что несколько замаскировало мой запах.

Вот времена настали – я скрывался, словно вор, на тех улицах, по которым когда-то мог свободно гулять! Свой дорожный плащ, не подходящий для такого теплого климата, я утопил в канале. Потом зашел в узкий переулок между двумя домами и быстро взобрался на покатую черепичную крышу дома, фасадом выходящего на площадь. Там я смог проследит за оборотнями – они определенно обжились здесь и не выглядели пришельцами.

Я сидел и слушал их сознания, пока они не отправились в сторону самого богатого района Венеции – Сен-Марко. Мне пришлось следовать за ними по нагретым солнцем крышам, распугивая голубей и кошек. Перепрыгнув через небольшой канал, я очутился в знакомом районе, уже догадываясь, куда меня приведет слежка.

Я не удивился, когда они вошли в парадные двери моего собственного палаццо, который находился рядом с Палацем Дожей.

Заняв наблюдательный пост напротив моего бывшего дворца, я с горечью размышлял – что же сталось с поверенным Стефаном Марсельяни? Он предал меня и служит теперь новому хозяину или остался верен и погиб? Я снова стал прислушиваться к тому, что происходило в здании, и услышал около трех десятков человеческих сердцебиений, многие из которых узнал – это были слуги. Потом тридцать одно получеловеческое сердцебиение – это были оборотни. Гиены и волки, которые жили в разных частях палаццо и враждовали друг с другом при любом удобном случае.

Из здания партии патрициев вышел курьер, зашел в главные ворота моего бывшего дома и с поклоном отдал какой-то свиток. Затем, на негнущихся ногах он удалился. Запах адреналина ударил в нос, перекрывая вонь от канала. Этот простой клерк очень боялся обитателей замка, потому что краем уха слышал о зверствах, которые происходили в его стенах. Ходили слухи, что в подвалах держат узников, и он сам лично слышал волчий вой однажды вечером. Так что все мужество ушло на то, чтобы дойти и передать письмо, после чего он уносил ноги так быстро, как только мог.

– О, принесли очередную откупную! – с ехидным смехом сказал один охранник другому, закрывая входные двери.

– Пьетро Сансовино, Якопо Сансовино, Марчелло Сансовино… так, вся семейка заплатила выкуп за свои жизни в этом месяце. О, здесь еще приписка добавлена: сумма за убийство сына их противника в Совете сорока – триста лир. Соответствующий вклад сделан в имя нашего повелителя. Отлично! – сказал один из охранников, стоя посреди внутреннего двора с фонтаном.

Да, к сожалению, случилось то, чего я так боялся и чего должен был не допустить всеми силами – политические силы самой развитой державы Средиземья вплотную сотрудничали с миром бессмертных!

Охранник с довольным видом свернул свиток и положил его за пазуху.

– Эй, ты, тварь тупая! Это тебе не речка! Это для красоты стоит, а ну не смей купаться в фонтане!

В ответ я услышал поток слов разъяренного бербера, который во что бы то ни стало решил наконец-то помыться. Однако охранник не отставал, тыкая в туземца пальцем, что взбесило последнего. Бербер за считанные секунды превратился в мокрую гиену и с радостью вцепился в руку охранника, откусив ему кисть руки. Последний взвыл от боли, и со всех сторон замка на шум драки начали сбегаться оборотни обоих мастей. Некоторые, предвкушая долгожданную драку, на ходу сбрасывали одежду. Пятеро гиен стояли кольцом вокруг раненного охранника, а с другой стороны слышались хлопки превращений – на светлые каменные плиты внутреннего дворика приземлилось около десятка огромных волков. Что ж, они сами сделают за меня всю работу – сейчас их ряды немного сократятся.

Нападать я не собирался даже в ближайшую неделю.

Сейчас было только ранее утро, поэтому сначала я отправился в гостиницу в районе Дорсодуро, которой владел мавр Абу-Бакри. Этот мусульманин не любил задавать лишние вопросы и мог приютить меня. Я нашел его, как всегда, на заднем дворе гостиницы, где он вальяжно курил кальян и наслаждался запахом утреннего кофе, которое стояло в малюсенькой чашке на низком столике. Когда слуга закрыл за мной дверь, ведущую на балкон, мы остались одни.

– Доброе утро, – сказал он, растягивая свои полные губы в довольной улыбке. Затем медленно поднялся, расправив полы дорогого халата, и поклонился, придерживая тюрбан рукой. На его пальцах перстней стало больше, значит, дела у этого торговца контрабандой шли в гору.

– Доброе утро и тебе, о почтеннейший Абу-Бакри! – сказал я с ответным поклоном.

Он показал рукой на подушки на полу, приглашая сесть около него. Я не стал отказываться, хоть и не любил сидеть по-турецки, на полу.

– Что привело вас к нам снова, почтеннейший Алессандро? – спросил он, раздумывая, почему я не постарел ни на йоту за прошедшие три года.

– Меня привели в Венецию торговые дела, как всегда. Вот снова планирую остановиться у вас. Найдется для меня комната? Желательно на последнем этаже. Знаете, я так люблю вид на Венецию!

– Конечно. Я выделю вам лучшую комнату! – сказал с готовностью Абу-Бакри, прикидывая, зачем мне этот номер. Он считал меня весьма подозрительным субъектом и планировал проследить за моими перемещениями по Венеции.

– А вы могли бы мне немного рассказать об обстановке в городе? Это поможет мне сориентироваться в моих коммерческих делах. Всегда полезно знать на чьейстороне сейчас Фортуна в этой столице мира. Ваши советы будут для меня на вес золота, почтеннейший! – сказал я как можно более искренно.

В сознании Абу-Бакри промелькнуло воспоминание о том, как к нему пришли люди Венецианца и сообщили о налоге на его жизнь, который он теперь должен платить каждый месяц. Это будет гарантией, что его не найдут в каком-то грязном канале однажды утром. А чтобы тот не сомневался в серьезности их намерений, мавр-бербер одним ударом кулака пробил каменную стену! Это так испугало Абу-Бакри, что он платил выкуп даже немного заранее.

Но рассказывать об этом не стал, и мы часа два вели великосветские разговоры, в результате чего картина стала немного проясняться, потому что я задавал провокационные вопросы, мавр говорил одно, а я читал то, что он на самом деле думал. Оборотни взяли верх над городом. Они управляли и делали свои дела путем угроз, похищений и разбоя. Даже Совет Десяти, на защиту которого все надеялись, бездействовал. Я решил выяснить, знает ли мавр хоть примерно, кто же входит в этот Совет Десяти?

– Абу-Бакри, почтеннейший, а есть ли изменения в Совете Десяти? Что люди говорят? – спросил я как бы невзначай. И удача! Он точно знал, что его давний знакомый, банкир из старинного рода Дандолло, которому он регулярно отправлял доносы – член Совета Десяти.

Дальше я плохо следил за разговором, с нетерпением следя за продвижением солнечного диска но голубому небосводу. Мне нужно было дождаться темноты, чтобы проникнуть в дом Семьи Дандолло и расспросить его лично. Удобнее всего застать человека в большом городе именно в его спальне, я проверял.

Абу-Бакри лично провел меня в номер на последнем этаже. Он с гордостью показал новые покрывала и балдахин над кроватью, дорогую мебель и персидские ковры. Мавр очень гордился этим номером и перечислил имена всех знаменитостей, которые здесь жили. Потом он распорядился подать сытный ужин и, раскланявшись, вышел, отдав приказ слуге следить за каждым моим шагом. Так он поступал с каждым постояльцем, получая за доносы хорошую плату.

Когда на башне собора Святого Марка ударил колокол, над ночной Венецией было непривычно тихо. Сегодня не было пышных вечеринок или маскарадов, опер или балетов. Город спал, задраив окна и двери от осеннего ветра, гулявшего сквозняками над темными каналами.

Пожелав слуге спокойно ночи я подпер изнутри дверь тяжелым столом и выпрыгнул в окно, одетый во все черное. После пары приятных минут пробежки по крышам и улицам опустевшего города я добрался до окна спальни господина Дандолло. Он как раз читал какие-то бумаги при свете ночника, лежа в кровати. Этот старый итальянец подслеповато щурился, пытаясь прочитать очередной отчет своего управляющего. Буквы и цифры разъезжались и прыгали перед глазами, что приводило старика в крайнее раздражение. «Нужно будет попросить Стефана прочитать мне это завтра утром!» – подумал он и задул пламя в ночнике, устало поворачиваясь на бок в кровати, как раз в тот момент, когда я забрался в комнату. Я осмотрел обстановку богато обставленной комнаты – целые картины были нарисованы на стенах, потолке. Резная позолоченная мебель и шикарные гобелены на стенах – все говорило о достатке хозяина дома. Но чем это состояние было заработано знали лишь не многие. Простой человек не попадет в число Десяти. Значит, этот человек был опасен не только для врагов, но и для друзей. В бумагах на его столе я нашел конверт без надписи, внутри которого была надпись: «Четверг, 15:00». Скорее всего это приглашение на тайное собрание. Что ж, сегодня среда, ждать осталось не долго. Я выпрыгнул в ночь и отправился на материк, чтобы поохотиться и набраться сил перед важным днем.

* * *

Двое оборотней смотрели на меня во все глаза. Я же с пониманием полной безнаказанности общался с венецианским дожем, дразня их своей недосягаемостью. Я пришел во дворец не без труда – с помощью гипноза и денег пройдя в это крыло Дворца Дожей. Он вел прием граждан, разбирая многолетние споры по вопросам наследования собственности, градостроительства и прочим делам, точку в которых мог поставить только он.

Двое охранника-оборотня стояли по обе стороны его шикарного стула с высокой спинкой, больше похожего на трон и раздумывали, как же меня изловить и убить.

Я нагло им улыбнулся, от чего их кровь к мой радости вскипела, и температура тела поднялась до нечеловеческих 47 градусов. Они были в шаге от превращения. Я разглядывал дожа – Бартоломео Градениго и пытался выяснить, знает ли он, что его охранники – представители мифологического мира? Судя по его сдержанному выражению лица и спокойному поведению, он не знал.

На дворе был полдень и ему нужно было успеть окончить все дела до заседания Совета Десяти. Дож раздраженно посмотрел на мое прошение и спросил бесцветным голосом:

– Так что привело вас ко мне, маэстро Ван Пайер?

«Вот странная фамилия! Никогда такой не слышал. Разве он местный?» – подумал дож.

– Уважаемый сеньор Градениго! Я обратился к вам как к последней надежде на восстановление справедливости. Дело в том, что мой дворец, который находится через площадь от вашего, захвачен неизвестными, которые открыто хозяйничают в нем и вредят моей собственности! Пока я был в долгом путешествии, эти подлые мерзавцы присвоили мое имущество и отказываются возвращать его назад мирным путем!

У дожа брови полезли на лоб. Он знал всех крупных владельцев недвижимости в Венеции, в конце концов, это было его работа, но мое имя он услышал впервые.

– Милейший, не могли бы вы более конкретно указать, какой именно дворец вы называете своим? – спросил Градениго осторожно. Он понял, что дело непростое, и решил получить больше информации, чтобы оценить возможные последствия.

– Я говорю о дворце «Фондако деи Турки»! – сказал я с вызовом.

Дож от гнева вскочил.

– Да как ты смеешь, подлый самозванец, присваивать себе право владения одним из самых величественных дворцов Венеции? После моего, конечно, – добавил немного погодя Бартоломео Градениго.

Я с видом оскорбленного достоинства встал и заявил максимально театрально:

– Да, именно я, Мастер Прайм Ван Пайер, – я проследил, чтобы оборотни-охранники как следует запомнили мое имя, – владелец палаццо «Фондако деи Турки»! Я заявляю, что на его территории сейчас творятся леденящие кровь преступления! Многочисленные свидетели заявляли мне, что неоднократно слышали вой волков и крики пленников!

Дож подозрительно сузил глаза, понимая, о ком я говорю. Он сам регулярно платил выкуп за свою жизнь. Но его мнение меня не интересовало – я передавал сообщение Венецианцу и заботился только о том, чтобы как следует объявить ему войну.

– Да! Справедливость попрана, баланс сил нарушен! Я уйду, только знайте, что я и мои многочисленные соратники не оставят так просто этого дела! Мы будем сражаться до конца!

Я величаво поднялся, пристально глядя в глаза дожу, чтобы он меня запомнил и смог описать кому-то из Совета Десяти. Потом вышел из его кабинета под пристальными взглядами оборотней. Я не знал точно, кто их них сотрудничает с Венецианцем, но точно знал, что мое сообщение тот получит.

Вечером, как и ожидалось, на улицы вышло пять отрядов оборотней, с заданием найти меня. Двоих из которых я благополучно прикончил. Остальные вернулись домой ни с чем и им оставалось только ждать завтрашнего вечера, так как предполагалось, что я не передвигаюсь по городу днем. Я ожидал их реакции на пропажу двух отрядов – по идее они должны были начать искать меня более усиленно, а значит, еще больше оборотней выйдут на улицы и мне будет проще их переловить и отправить на дно главного канала.

Днем я спокойно вышел на улицу и прошелся по магазинам, покупая лучшие шелка и кружева для Адель. Я старался выбирать лучший материал, чтобы он, словно оправа, подчеркивал красоту моей возлюбленной. В лавках и на улицах я услышал последнюю сплетню, которая обрастала все новыми и новыми подробностями – какой-то мошенник пытался присвоить себе право собственности на палац Фондако деи Турки, а еще на дворец Дожей. Он размахивал при этом оружием и чуть не убил дожа. Что ж, немного интриги и из тривиального события людская молва сделала практически мифическое. Довольный покупками я вернулся к себе и уселся за стол, чтобы сочинить еще одно письмо Адель.

«Любимая моя невеста! Сегодня целый день я провел в поисках лучших тканей для твоего подвенечного наряда. Хотя сейчас в моде красный цвет, и невесты по всей Европе идут под венец в алых платья, я был бы счастлив, если бы ты выбрала белый цвет. Это цвет невинности и чистоты, что так хорошо тебе подходит. Мне не терпится увидеть тебя в нем и, взяв за руки, дождаться, когда священник назовет нас мужем и женой».

Так хотелось написать эти слова на бумаге и отправить ей! Но обстановка не позволяла. С каждым днем я беспокоился о ней все больше; не видя ее, не зная, чем она занимается, я просто с ума сходил от желания увидеть ее и убедиться, что с ней все в порядке. Скорее бы закончить всю эту историю с Венецианцем и вернуться в Калелью, женится и… а дальше я не знал. Потому что дальше были одни вопросы без ответов. Как мы будем дальше жить? Что будем говорить людям, когда она будет выглядеть старше, чем я? Или мне обратить Адель и смотреть, как ее чистота и искренность превращаются в звериную жажду? Как ее глаза устремлены не в глаза собеседнику, а на пульсирующую вену на шее? Как она боится подходить к детям, потому что их кровь самая лучшая? Как я смогу сделать ее монстром? Я не знал. Поэтому даже был несколько рад тому, что дела держат меня на расстоянии, и я могу обо всем спокойно подумать.

Когда наступила ночь, то мне удалось уничтожить еще один отряд оборотней, отправив на дно морское четверых берберов. Делать это нужно было осторожно, – потому что мусульманская община города могла взбунтоваться и объявить о том, что христиане начали резню мусульман. Поэтому их тела уносило морское течение в Средиземное море, туда, где водились акулы.

Вот так прошли две недели, в течении которых я охотился на оборотней, они – на меня, а мои мысли были заняты моим будущим с Адель.

И вот настал день, когда мой враг вернулся в Венецию. Кто ему передал мое сообщение – не имеет значения. Главное, что этот дородный, статный венецианец, горделиво ступая, вышел из гондолы и вошел в двери моего дворца.

Мой маленький спектакль отвлек его от охоты на вампиров во Франции. В тот день, когда он получил мое «послание», его маленькая армия как раз напала на замок в Копенгагене, где уничтожила около десятка вампиров. У Венецианца не было времени искать тех, кто смог сбежать во время нападения, и он планировал вернуться и окончить начатое. Венецианец прекрасно понимал, что я не мог привести с собой армию, равную его по силе. Он был полностью уверен в своей непобедимости, я не заметил даже намека на сомнения. Вот и хорошо. Будет легко победить его.

* * *

Понадобилось две недели постоянных наблюдений, чтобы вычислить его политические связи в Парламенте и Обоих Советах. Идя за ним по следам, я уничтожал воспоминания о нем в умах его последователей, разрушая все, что Венецианец с таким трудом создавал пару лет. Выкупы перестали поступать, а отряды оборотней, которые отправлялись убить строптивцев – попадали в мои руки. Потом моими стараниями его просто перестали узнавать на улицах, давние знакомые проходили мимо, и никто не вел с ним коммерческих дел. Так я лишил его доходов и ввел в немалые расходы – содержать большую армию стало недешево. Он тихо бесился в замке от неизвестности, а его вера во всемогущество своей армии таяла вместе с тем, как уменьшались ее ряды. Это выводило Венецианца из равновесия, и его действия становились все более истеричными. Как вампир, он, перестал заботился о конспирации. Он открыто нападал на людей, отпуская невольных свидетелей его охоты в город, надеясь вызвать меня на бой – ведь он только так мог вынудить меня напасть. В его понимании лучше бы эта схватка произошла сейчас пока у него есть армия.

Передвигаясь по городу, я не единожды встречал в воспоминаниях людей темный, липкий ужас от слухов о безнаказанных убийствах в Венеции. Обескровленный труп, небрежно брошенный в воду или растерзанное тело молодой женщины в бедном квартале. Поговаривали о красноглазом монстре, который, не таясь, ходит по улицам, выслеживая новую жертву. И более того, ходили упорные слухи, что он принадлежит к высшим кругам знати, а значит, защиты и спасения от него простым людям не было. Несколько десятков семей поспешно выехали из города, сбегая, словно от чумы, которая повсюду наступала на пятки. Простые люди запасались свяченой водой и обвешивали дом чесноком. А главное, – стучались со своими мольбами во все небесные двери, умоляя о защите.

Еще пару лет назад это не затронуло бы меня. Но сейчас я проникся сочувствием (я с удивлением обнаружил его в себе) к этим беззащитным горожанам. Я не геройствовал, нет. Просто так захотела бы Адель, будь она рядом со мной. Я точно это знаю. Тем более что в мои планы входило расчетливое и медленно уничтожение сначала свиты Венецианца, потом его приближенных оборотней, а затем и его самого.

Этот предатель забаррикадировался в моем собственном замке, который стоял в лучшем квартале Венеции, рассчитывая, что я уничтожен. Я постарался, чтобы ему методично, пару раз в неделю приходили новости об уничтожении очередного отряда или маленькой стаи оборотней. Я желал ему стать свидетелем медленной агонии его честолюбивых замыслов о политическом господстве. Поэтому методично, день за днем до него доходили дурные вести. А по масштабам потерь он решил, что на него идет армия вампиров, поэтому его дом неистово охранялся. Мне удавалось создать впечатление, что выжившие вампиры прибыли в Венецию и действуют очень осторожно, уничтожая его солдат.

День за днем, одного за другим, я уничтожал оборотней. Мне как никогда приходилось соблюдать осторожность. Практически постоянно я затуманивал чье-то сознание, либо читал его, словно книгу. Информации удалось собрать предостаточно.

Из обрывочных воспоминаний оборотней, которые под действием внушения рассказывали все, что знали про хозяина, мне удалось узнать о том, что Венецианец происходит из древнего купеческого рода. Его дед и отец вели свою торговлю, казалось, со всем цивилизованным миром. Правда сделки носили сомнительный характер, но это не вызывало каких-либо вопросов. В те времена считалось, что деньги не пахнут, и процесс обогащения они превратили в смысл существования. Сам Венецианец, а именно Луиджи дель Касти, был достойным наследником этого семейства жуликов и мерзавцев. Он не чурался ничего, чтобы умножить свой капитал. Особенно хорошо ему удавалась работорговля. С ним считались, уважали и боялись, а также ценили за острый ум и отсутствие сомнений и страха. Менее двух лет тому назад он уехал на год в Африку и вернулся оттуда уже вампиром, привезя с собой целую деревню оборотней-гиен.

Что произошло, не знал никто, но известно точно, что после его возвращения дела у него пошли в гору.

В основном, за счет того, что умер его отец и странным образом стали исчезать все враги и конкуренты. Через полгода по Венеции поползли слухи о том, что в доме Дель Касти происходят страшные вещи. И появились свидетели, которые были готовы поклясться в том, что видели, как Луиджи не таясь охотится на прохожих и пьет их кровь. Но это продлилось не долго – венецианцы тонко намекнули ему, чтобы он убирался вон из города – сожгли его дом. Примерно в это же время ему попался мой поверенный Стефано Марсельяни, который обменял свою жизнь на информацию о Логусе. Тогда Венецианец лично отправился в Румынию и напал на ничего не подозревавших сородичей. Хитрый Венецианец предложил Логусу сделку – снова информация в обмен на жизнь. Только жизней было много, поэтому информация должна была быть очень важной – местонахождение всех вампиров Европы. Трудно поспорить, если за спиной оппонента огромные оборотни-гиены, а за твоей – все твои близкие.

Гиен Луиджи дель Касти привез из Африки. Когда он вступил в мир бессмертных, то распознал в очередной партии товара – рабах из племени берберов – редкого вида оборотней. Будь он человеком, то так и продал бы их на плантации Террафермы. Но он увидел истинную сущность этих пленников и понял, как можно воспользоваться таким подарком судьбы. Венецианцу удалось получить их полную лояльность подкупом. Он пообещал щедрое вознаграждение, но предупредил, что в случае предательства уничтожит их жен и детей. Так что гиенам пришлось выполнять все его приказания без лишних вопросов.

Вот так Дель Касти получил армию в свое распоряжение и уничтожил с ее помощью практически всех своих бессмертных сородичей в Европе.

Сегодня была среда. Тривиальная, суетная среда.

В человеческом мире ничего особенного не происходило – люди, как всегда просыпались, ели, разговаривали, продавали, покупали. По каналам с мутной изумрудной водой сновали гондолы, развозя богатых граждан по их повседневным делам. Близился вечер и прохладный ветер заставлял дам плотнее кутаться в меха.

Я снова сидел на крыше дома, напротив своего бывшего палаццо, и внимательно следил за его теперешними обитателями – оборотнями и одним вампиром, старясь отстраниться от того, что читал в их примитивных сознаниях. Меня приводила в ярость новость, что Венецианец перешел на своих слуг. Он настолько боялся выходить на улицу на охоту, а простые люди ни под каким предлогом не желали попадать в его логово, что он стал голодать. Один за одним погибали его слуги. Мне удалось распространить легкое забытье на его поставщиков провианта – никто и не задумывался, никому и в голову не приходила мысль о том, чтобы продать Венецианцу хоть что-то. Его армия вечно голодных оборотней тоже стала голодать, а значит, слабеть. И поэтому, то по одному, то группками, они делали вылазки за продуктами, но моими стараниями обратно в замок не возвращались.

Я подлавливал их в толпе, выманивал на околицы Венеции и беспощадно убивал. А если они не собирались нападать, то гипнозом уводил за собой и тоже убивал.

Дель Касти бесился в своем логове, получая каждый день сведения о новых пропавших воинах. Еще два-три года назад я бы смог уничтожить его за один день. Просто вырезать или убить все живое и неживое в замке, а потом разорвал бы его на куски. Но я изменился. Теперь невинные жертвы стали чьими-то детьми, женами, мужьями. Они перестали быть безликой массой.

Поэтому кухарка могла вдруг забыть, у кого она работает и не прийти на работу. Лакей просто терял сознание на улице и его отправляли домой лечить ушибы. Но оборотни не избегали такой участи. Они шли на корм рыбам. А больше всего я хотел, чтобы Венецианец своими глазами видел, как разрушается его маленькая империя. И все его планы на будущее. Я хотел, чтобы он испытал такое же отчаяние, как и я, когда понял, что разрушено все, что он создавал с таким трудом.

О да, он задумал великое дело! Дель Касти был хищником и понимал, как этим воспользоваться. Мысль о могуществе, которое он получил благодаря своему новому телу, окрыляла его и с каждым днем его амбиции все возрастали и возрастали. Он понял, что с его способностями и связями он неуязвим для человека, но уязвим для вампиров. Поэтому безнаказанно захватить и править всем и вся ему было не с руки.

Для начала он привлек на свою сторону одного древнего вампира – Ласло. Тот был крайне темным типом и беден по причине мотовства. Он прекрасно знал все о мире вампиров и был готов часами делиться своими знаниями с Венецианцем. Именно от него тот узнал об оборотнях, их силе и алчности. Венецианец сразу сообразил, как можно воспользоваться этим маленьким «недостатком» извечных врагов. Ласло рассказал ему, что оборотни сейчас в меньшинстве, и только благодаря неустанному их подавлению, они не бегают по Венеции, как у себя дома. Венецианец узнал про мое существование, про мою армию. И решил занять мое место. Он, собрав все ниточки вместе – получил полную картину происходящего. А план был прост – он подкупает, обольщает, обманом или шантажом вовлекает оборотней в свои ряды, потом один за одним уничтожает мою армию и меня самого. Далее у него в планах было захватить власть в человеческом мире, контролируя и управляя всем с помощью оборотней. И тогда-то, по его мнению, он достиг бы достойного положения. Властитель. Меня передернуло от этой мысли. А потом Ласло не стало, его сожгли в камине. Зачем Венецианцу ненужные конкуренты?

Сегодня по моим расчетам наступил день, когда Луиджи Дель Касто прожил без крови шестнадцать дней и его мучила жесточайшая жажда. Все возможности были исчерпаны и он подумывал закусить оборотнем, но природное отвращение удерживало его от такого поступка. Оборотни же сами голодали – третий день подряд разводили ячменную муку холодной водой и были рады даже этому. Эти псины совсем отощали, даже бока ввалились.

Я терпеливо ждал этого дня и наконец-то подкинул письмо для Луиджи. Я его написал уже неделю назад, только ждал подходящего момента. На дорогой рисовой бумаге красными чернилами было написано:

«Твое время истекло. Ты бездарно использовал время и силы, дарованные тебе. Сегодня ты умрешь предателем и трусом. Прощайся с солнцем – это твой последний закат».

Когда солнце спряталось в прохладной морской глади, я наконец-то увидел, как Луиджи дель Касти все-таки величаво вышел на балкон и рявкнул в темноту ночи:

– Трусы! Жалкие трусы! Если вы мужчины, то нападайте открыто! Или смелости не хватает?

Хотя бравада выглядело эффектно, она все-таки была уловкой. Я знал, что за каждым окном притаился оборотень, готовый напасть. Тяжелый смрад псины доносился до меня даже через канал с мутной водой.

– Как ты живешь в такой вони от псов? – спросил я его.

– Кто, кто это? – спросил он, беспокойно разглядывая мой силуэт на крыше дома напротив.

Одним движением я перепрыгнул канал и остановился около него. Венецианец жадно изучал меня, пытаясь понять, как меня победить. Я молчал.

Венецианец бегло осмотрел окрестности, и догадка придала ему сил:

– Ты один? – спросил он удивленно. А сам думал, как же подать знак о нападении оборотням.

– Получил мое письмо? – спросил я, изучая его.

Венецианец решил, что мои соратники погибли, уничтожая оборотней, которые делали вылазки за едой из замка. Он решил, что я остался один. И достаточно молод. Не стал его сразу убивать, – значит, слабак, любящий пофилософствовать. Он ликовал про себя, потому что считал, что сможет справиться со мной, если не силой, так давлением на слабые места. К тому же он обладал даром убеждения – не удивительно, что оборотни согласились с ним сотрудничать! У него появилась надежда дожить до утра. Он лихорадочно прикидывал чем меня подкупить. Ведь последний смертельный бой с намного превосходящим противником отменялся. А обольщать и увещевать он умел.

Я почувствовал, как волна ментального принуждения окатила меня. Щит помог справиться с атакой Венецианца. Он впервые почувствовал сопротивление и понял, что рассчитывать на сотрудничество не приходится. Тогда он щелкнул пальцами и, разбивая огромные витражные окна, на залитую лунным светом террасу выскочили последние выжившие оборотни. Вид у них был достаточно жалкий – ввалившиеся глаза и тусклая шерсть клочьями. В их мыслях я не увидел преданности Венецианцу, только страх за свою судьбу и желание выжить любой ценой. Если могли бы – давно бы сбежали.

Венецианец приготовился напасть, угрожающе зарычав, но я мгновенно наслал на его соратников полный паралич.

Подойдя к Венецианцу, я внимательно его рассматривал. Он обладал величественной осанкой, приятным голосом и безупречными манерами. В нем было что-то царское.

Такой, как он с легкостью поведет за собой массы, сможет установить законы и править всем железной рукой. И тут одна прекрасная мысль озарила меня, и я злорадно улыбнулся.

– Не надо было натравливать бедных собачек на меня, – сказал я, глядя ему в глаза.

Через пару секунд вокруг нас, на холодных каменных плитах, лежали семеро мертвых, истощенных мужчин. Мысль о том, что это было хладнокровное убийство с моей стороны, я отбросил – я отомстил им за убитых вампиров. Венецианец не мог двигаться, но понимал что произошло. Все его существо горело от ненависти ко мне и желанием жить. Я понимал его – только получить бессмертие и тут же его потерять. Но для таких, как он, нет будущего. Я подошел вплотную к нему и сказал:

– Так как это последняя ночь твоей темной и жалкой жизни, то я отвечу на твои вопросы. Я генерал Прайм Ван Пайер, в доме которого сейчас находишься. Это раз. Я один, потому что мою армию, друзей и врагов ты уничтожил, а тех, которые остались живы, я спрятал от тебя в надежном месте. Это два. И при другом стечении обстоятельств – не будь ты жадной, тупой скотиной, ты бы действительно правил миром вампиров. Мне как раз нужен тот, кто будет олицетворять политическую власть в мире бессмертных.

В глазах Венецианца я увидел алчный блеск. Он на секунду замечтался. Представил себя на своеобразном троне, в окружении бледной свиты. Хорошая идея, я ее использую. Только он представил себе еще кое-что. Толпа людей, живущие, как скот в загонах, существующих только для того, чтобы быть источником крови. И Земля, принадлежащая вампирам и оборотням. Бессмертные оборотни и вампиры, сосуществующие на условии главенства вампиров. Все богатства человеческой цивилизации принадлежали единственному властелину – Луиджи Дель Касти, бессмертному полубогу. Я видел такое не впервые, поэтому не очень удивился.

– Ого! Да у тебя были грандиозные планы относительно человечества! Вижу, что ты расстроен. Не быть тебе полубогом. А жизнь будет продолжаться своим чередом – люди, подобием которым мы с тобой являемся, все так же будут просыпаться и засыпать, плакать, радоваться и влюбляться. А от тебя не останется даже пыли. А теперь мне пора возвращаться домой, в Испанию.

Дель Касти ядовито подумал: «Тебе некуда возвращаться! Я заразил человечество такой болезнью, которая выкосит всех! Европа опустеет, останется только горстка людей! Понадобятся годы, чтобы все стало таким как сейчас. А Испания уже заражена! Люди там мрут, как мухи!»

Я представил Адель, которая умирает от этой болезни, и от ужаса вскрикнул. Когда эхо вернуло мой вопль, Венецианец дернулся – из-за шока я ослабил ментальное принуждение и тот смог пошевелиться. На его лице расползлась победная усмешка. Не долго думая, я схватил Венецианца за голову и, с треском раскалываемого камня, потянул ее на себя. Последней мыслью этого предателя было: «Ты всегда будешь одинок!»

Я с ненавистью смотрел на окаменевшие глаза врага, его самодовольную улыбку и от злости разбил его голову на тысячи мелких кусков, поставив точку в этой истории о жадности и предательстве.

Дель Касти завез в Европу чуму? Добрался ли вирус до Калельи? Эти вопросы роились в моем сознании. Меня охватило такое беспокойство, что я еле мог удержаться, чтобы не броситься через моря и горы к Адель прямо сейчас! Но сначала я избавился от тел оборотней, и останки Венецианца сгорели в большом камине на первом этаже. Тяжелый запах дыма смешался с невыносимым смрадом оборотней, который, казалось навсегда въелся в стены моего бывшего дома. Они, словно вандалы, разрушили и украли все, что было возможно сломать и унести. Прекрасные гобелены, фрески на стенах, изысканная мебель – все было испорчено. Дом потерял свое лицо и стал ненавистен мне, потому что из его стен отдавались приказы на уничтожение вампиров. Мне хватило минуты, чтобы все обдумать. Через четверть часа я без сожаления покидал дом, в котором разгорался пожар, а в камине лежали «доказательства» моей смерти.

Декабрь 1347 года после Рождества Христова

Испания, Королевство Арагон, городок Калелья

Ранний снег ложился на землю белым покрывалом. Он медленно гасил сочные краски осени на южных цветах. Снег покрыл ветки деревьев и тишина была наполнена легким звоном водяных кристалликов, которые падали на крышу опустевшего дома, в котором никто не жил уже достаточно долго. Он давно сгорел и опустел.

Я стоял перед ним и старался не сойти с ума. Адели нигде не было – иначе бы я почувствовал. Как часто я представлял себе возвращение – открывается дверь и счастливая Адель бежит в мои объятья. Ведь я же оставил ее на попечении матери и слуг, оставил Катарине немалые средства и беспокоился только о том, чтобы чума не унесла жизнь Адель. Но вот я стою около разоренного дома, а вокруг – ни души…

Эта мертвая тишина была неприятным дополнением к тому ужасу, который сковал все мое существо.

Мысли лихорадочно метались: может, Адель переехала в город, а дом сожгли мародеры? Правда, зачем?

Катарина не бросила бы только что посаженные лозы. Или того хуже – на них напали, а дом сожгли потом. Я решил обследовать сгоревшие руины, чтобы хоть как-то прояснить для себя ситуацию.

Дверь, сорванная с петель и перевернутая мебель. Было странно видеть снег посреди разрушенной гостиной. Ясно читались следы борьбы, словно звериные отпечатки лап в лесу. На столик у стены упали сверху, и он разлетелся в щепки. А до этого жертву швырнули в стену, и на деревянной доске остался кусочек дорогой ткани. Как только я представил на месте жертвы Адель, мое отчаяние переросло в бешенную ярость! Но ведь это могла бы быть не она, а служанка, еще Катарина, что тоже было ужасно. Но я все отказывался верить в то, что увидел и решил спуститься в город для того, чтобы что-нибудь разузнать о любимой.

Но на полпути в нос ударил чудовищный смрад смерти – на просторном лугу повсюду были холмики и кресты. Многие братские могилы были совсем свежие. От ужаса я окаменел – моя реакция на стресс. Прислушавшись, я вдруг понял, что город не издает привычного гула человеческих сердцебиений и голосов, мыслей… Город был практически пуст! Горожане лежали здесь – в чумных ямах…

Навстречу мне, по скользкой дороге, шла печальная процессия – истощенный священник и двое детей – мальчик и девочка, которые следовали за повозкой с наспех сколоченным гробом. Их мать умерла этой ночью, и они осиротели. На вид им было не больше 12-ти и 14-ти лет. И девочка уже была больна – я чуял это в запахе ее крови. Внезапная жалость заставила меня подойти к детям и священнику, который пытался заставить упрямую лошадь идти туда, куда ему было нужно.

– Добрый день, отче! – сказал я с поклоном.

– Да какой он добрый, сын мой? – ответил устало он и потянул лошадь за поводья, пытаясь сдвинуть ее с места. Я взял ее под уздцы и приказал слушаться. Она взбрыкнула, но пошла. Потом я помог похоронить бедную мать. Вероника, так звали девочку, даже не плакала, а Мишель, ее старший брат был настолько убит горем, что не мог даже сказать прощальные слова над могилой. Священник закончил обряд и наконец-то внимательнее на меня посмотрел.

– Мне кажется, что я вас знаю…

– Да, отче. Мы виделись с вами на весеннем балу. Я Прайм Ван Пайер.

– Да, да, теперь я вспомнил, – ответил отче, устало потирая лоб. – Совсем вымотался… Знаете, бывали дни, когда я приходил сюда утром и уходил поздно ночью… Столько горя! – сказал он и сокрушенно покачал головой.

Его доброе сердце уже едва выдерживало. Он собирал сирот к себе в церковный приход, хотя нередко приходилось хоронить и их.

Наконец-то я задал интересующий меня вопрос:

– А что же случилось с Адель и Катариной, хозяйками виноградников? В их имении пусто, дом разграблен.

Отче задумался немного – его память из-за постоянных недосыпаний была нетвердой и ответил:

– Дом пуст? Не удивительно – видимо, умерли все, или разграблен мародерами – их тут полно. А давно это произошло, как вы думаете? – спросил он.

– Месяца три назад, – ответил я.

Отче устало облокотился об повозку и сказал:

– Я тогда еще не хоронил, за меня это делал отец Андре. Только он умер недавно и остался только я. И в книги никто умерших на записывал – некогда. Рук не хватает на все. Мой приход фактически больница – я еле успеваю кормить, поить, убирать за больными, хоронить их…

Я стоял молча, читая его воспоминания. Пока я разбирался с Венецианцем, здесь был сущий ад. Болезнь пришла с юга – ее привезли моряки. Как только заболели первые горожане, в городе воцарился хаос. Крестьяне занимали опустевшие дома умерших богачей. Торговцы краденым в открытую ездили по городу и скупали все, что им приносили.

В обширной памяти священника я не увидел больше ничего полезного. Мы попрощались, и его повозка укатила прочь, а передо мной остались Вероника и Мишель, которые безмолвно наблюдали за мной. Я достал золотую монету и вручил ее мальчику. Мальчик посмотрел на меня и молча засунул ее в карман. Затем я развернулся и пошел бродить по кладбищу, пытаясь найти запах Катарины или Адель. Впервые в жизни я боялся учуять ее запах! Только плохо скрываемая злость на себя (за то, что оставил ее одну, без защиты), на Венецианца (за то, что заставил меня уехать), на оборотней сдерживали мой разум и мои руки – потому что нервный срыв у вампира – вещь крайне масштабная по разрушениям.

К моему счастью, я не нашел Адель. Она точно не была похоронена на этом кладбище! Это открытие придало мне сил и подарило надежду найти ее, где бы она ни была сейчас! Если нужно будет перевернуть всю Землю вверх дном – переверну!

Дети все это время стояли на краю кладбища и молча за мной наблюдали. Вероника не хотела идти назад – она боялась возвращаться в опустевший город, Мишель хотел сбежать. Он размышлял, как уговорить меня взять их с собой. Ему было все равно куда идти. Пусть даже и туда, откуда я пришел. Ему было бы достаточно добраться в моем сопровождении до ближайшего города. Главное – уйти отсюда, от этих безымянных холмиков с крестами.

Я не стал их прогонять. Их присутствие даже помогло мне не сорваться. Потому что боль от потери Адель была невыносимой. Я никогда ранее не испытывал ничего подобного. Мне казалось, что это сильнее меня, и я просто не выдержу – моя голова взорвется от горестных мыслей. Я пошел к себе, на верх горы. Позади меня плелись дети. Они видели, что я их не прогоняю, и молча, просто на удачу, шли за мной.

На середине подъема сердце заболевшей девочки не выдержало, и она, бледная, тяжело осела на сырую землю. Мишель подошел к ней и попытался поднять сестру. Меня удивило, что он даже не думал рассчитывать на меня. Он столько пережил за последние месяцы, столько увидел и понял, что повзрослел и знал цену этой жизни. Он сделал два неловких шага с сестрой на руках, а она еле прошептала:

– Поставь меня, Мишель, поставь. Это бесполезно! Ты же знаешь что это.

Ее сердце отбивало бешенный ритм, руки и ноги болели, сознание путалось. Ей осталось жить не больше трех дней. Брат тоже был заражен, и его смерть была лишь делом времени. Я поднял глаза к небу и пытался понять, что же пошло в моей жизни не так, что меня снова окружала смерть и тьма. Ни любви, ни жалости, ни счастливого будущего. Ни моей Адель.

Я живо представил, как оборотни вламываются в ее дом и бросают мою любимую об стену. А что было потом… темная, первобытная ярость поднялась в моем сердце. Мишель и Вероника притихли, почувствовав перемену во мне. Вдруг прекрасное лицо Адель с чистым взглядом появилось перед моим внутренним взором, и мне стало стыдно. Я отвернулся и постарался унять разъедающий меня гнев. Глаза стали снова желтыми, и я больше их не напугаю. Я подошел в Мишелю и взял его сестру на руки, затем мы молча дошли до моего дома.

Он уцелел, хоть что-то мне осталось от прежней жизни. Внутри было сыро, но я положил девочку на кровать, а Мишель быстро развел огонь. Дети были голодными. Через двадцать минут я принес в дом овцу и приготовил им мясо на огне. Старший брат трогательно заботился о Веронике – пытался накормить ее и давал много пить. Мне понравились эти дети – в них был заложен большой потенциал – стойкие, рассудительные и хладнокровные. Они пригодятся мне для осуществления моего грандиозного плана. Когда они поели, я просто сказал им:

– Вы оба умираете. У Вероники есть три дня, у тебя, Мишель, – не больше пяти.

Мальчик вздрогнул и посмотрел на меня испуганно.

– Откуда вы знаете? – спросил он.

– У Вероники кровь пахнет тухлой рыбой, а твоя только начинает. Сердцебиение у нее выше нормы, твое бьется тоже неправильно. Готов поспорить, что у тебя жар и холодеют пальцы рук?

Мишель молча посмотрел на меня и кивнул головой.

– Ну вот, просто, как в Намибии в 914 году… – сказал я сам себе и встал. Вероника смотрела на меня с беспокойством. Она понимала, что я не простой человек. И готова была драться, если что. А мне как раз такие и были нужны. И я решился.

– Я хочу дать вам шанс, но вам нужно принять очень непростое решение…

Январь 1348 года, г. Антверпен

Когда корабль причалил к берегу, в Антверпене был полдень. Сырой, холодный воздух пробирал до костей, и я поняла, что одета не по погоде. Доктор прощался со мной долго, оставил адрес своей родни в Англии и я действительно не хотела с ним расставаться. Капитан, сдвинув брови, сухо попрощался со мной и проводил до кареты, которую прислал мой дядя. Он лично не приехал, прислал за мной слугу, почему-то мне это не понравилось. Когда карета тронулась с места, то я высунулась в открытое окно и помахала рукой матросам и рыцарям, которые в ответ кричали не совсем приличные пожелания хорошо провести время на суше. Я, смущенная, спряталась в карете и задвинула шторку на окне – мне жить в этом городе какое-то время и совсем не хотелось начинать этот период жизни с плохой репутацией. Я покопалась в своей суме с пожитками и достала теплый платок, который купила Мари для меня перед отъездом, закутала плечи и голову, с ужасом подумав, что тут, скорее всего, всегда так холодно! Сердце заныло от воспоминаний о солнечной и теплой Калелье.

Ехали мы недолго. Карета вдруг остановилась около красивого двухэтажного дома под глиняной черепицей, который был обнесен невысоким деревянным забором, а на его лужайке копошились три огромных свиньи. Дом был добротный, с большими окнами, покатой стрельчатой крышей. В небольшом саду росла пара хилых деревьев и какие-то кусты. По сравнению с наполненным зеленью пейзажем Калельи здесь была арктическая пустыня.

Кучер, открыв двери кареты, молча взял багаж и понес его к парадным дверям. Я вышла следом, и когда мы зашли в дом, все семейство как раз сидело за обеденным столом. Служанка забрала у меня платок, а багаж куда-то унесла. Я осталась стоять около стола, сесть мне не предложили. Головы сидящих за столом как по команде повернулись ко мне, и я приветливо улыбнулась. Пятеро моих кузин были, скорее всего, погодками – старшей было около пятнадцати, а младшей – лет десять. Они были крепкими девицами, старшая и младшая – брюнетки, а остальные с льняными волосами. Лица довольно миловидные, но взгляды неприветливые. Меня удивило количество пудры на их лицах, но когда присмотрелась внимательнее – то заметила следы оспы. Судя по всему, переболели они недавно. У кузин были очень целомудренные прически, наряды тоже не отличались роскошью. Я сравнивала их с богатым убранством дома и не могла понять – к чему такая скромность? Да, кстати, все семейство немилосердно смердело. Видимо, они понятия не имели о личной гигиене.

– Вот и дочь моей покойной сестры Катарины, дорогая, – сказал своей жене мой дядя Ренье Ван де Вурден, дородный пожилой мужчина, в чертах лица которого я увидела сходство с моей матерью. Он не сильно постарел за последние годы, но зато заметно поправился.

Его жена сдержано кивнула головой, слегка поджав губы. Она была немолода и походила, скорее, на мумию, потому что ее скупые движения сочетались с полным отсутствием эмоций на лице. Ее диковинный чепчик был радикально накрахмален, а седеющие русые локоны торчали в стороны с пуританской строгостью. Черное платье оттеняли белоснежные воротничок и манжеты, а на груди висел внушительных размеров крест. Она тщательно рассмотрела меня и нахмурилась. Что ей так не понравилось?

– Это Рания, моя жена, – сказал дядя, вытирая жирный рот о белую скатерть. Туда же он трубоподобно высморкался. Обедать с ними за одним столом мне сразу же перехотелось.

– Дальше сидят мои дочери Оливия, Нора, Марго, Манон и Луна. И, конечно же, их воспитательница мадам Иман.

– Очень приятно познакомиться! – сказала я как можно вежливее, но на душе скреблись кошки – со мной обходились, как с прислугой – я не получила приглашение сесть за стол, что было верхом бестактности и точно указало мне на место в этом доме. Бедную родственницу не приняли в семью. Это было понятно. Рания смотрела на меня якобы беспристрастно, но я видела тихое злорадство во взгляде. Откуда такая ненависть? Я мило ей улыбнулась, от чего ее губы сжались еще больше.

– Ну как поездка? – спросила она. – Мой муж был столь великодушен, что заплатил за это недешевое удовольствие из своих скудных средств.

Я быстро быстро окинула взглядом обстановку дома и поняла, что средства у них отнюдь не скудные. Ну ладно, будем играть в эти игры…

– Я бесконечно благодарна вам, дядя, за помощь. Не представляю, как добралась бы сюда самостоятельно. Поездка на корабле заняла немало времени, а если бы ехала через охваченную чумой Европу… – я покачала головой и от души закашлялась, потому что пора было заканчивать эту унизительную процедуру знакомства. Тетя взвилась над столом и закричала:

– Анук! Живо сюда! Она может быть заразной! Девочки, дорогой, закройте носы!

Сестры испуганно посмотрели на меня и закрыли носы руками, а дядя поднес ту же скатерть к лицу и сморщил нос, глядя на меня, как на ходячую заразу. Мои надежды на теплый прием не оправдались – для семьи дяди я была досадной обузой, они этого и не пытались скрыть. Ну ничего, мне бы только дождаться письма от Прайма! Он приедет за мной и увезет меня отсюда!

В комнату вбежала пожилая служанка, невысокого роста, с вылинявшими глазами и бровями. Она торопливо сделал книксен и спросила, подобострастно глядя на Ранию:

– Что прикажете, госпожа?

– Возьми нашу гостью… Аксель, кажется?

– Адель, синьора Адель де Ламбрини, – сказала я, не ожидая ничего хорошего.

– Да какая разница? В общем, возьми ее и отведи в комнату, подай обед, и пусть приходит в себя после тяжелой поездки.

– Будет сделано, госпожа! – сказала служанка Анук и торопливо подошла ко мне.

– Идите за мной, барышня! – сказала она и практически побежала вглубь дома. Я поклонилась всем присутствующим в комнате и, развернувшись, пошла за ней, на ходу вытирая непрошеные слезы…

* * *

Сегодня был понедельник, и я со дня на день ожидала письма от Кристофера Бакли. По моим подсчетам, к которым я великодушно добавила еще неделю, я должна уже читать его послание. Но письма все не было. Дни проходили однообразно и уныло: хозяйка дома Рания не давала спуску ни себе, ни домочадцам. Работа, обязанности, труд и долг – вот были ее любимые слова. Она, словно грозный атлант, держала на своих хрупких плечах дом и гордилась тем непосильным трудом, который несла. Она не допускала даже мысли, что жизнь – это не череда тяжких свершений. Хозяйка дома была убеждена, что работать нужно тяжело и много, жить в напряжении, а если тяготы жизни отступают, то их нужно искать сознательно. Помимо домашней работы она умудрялась состоять в многочисленных церковных комитетах и вела активную общественную жизнь. Ее стараниями из города изгнали цыган, как разносчиков аморальной заразы, а компания, против мусульман, походила на малый крестовый поход. Казалось, что арктический холод сковал разум и сердце этой женщины, и достучаться до нее не было никакой возможности.

Меня поселили в небольшой комнатке, около кухни, окна которой выходили на живописный канал. Вид был потрясающе красивым – заснеженные дома напротив напоминали кремово-серые пряничные домики в лучах заходящего солнца, а по замерзшей воде канала ездили нарядно запряженные сани, за которые цеплялись дети и с хохотом волочились следом по льду.

Мои двоюродные сестры жили в просторных комнатах на втором этаже, а комната камердинера была вдвое больше моей. Рания продержала меня в комнате на карантине две недели, устроив «лечебный пост». Постные блюда помогли мне вернуть былую форму, потому что доктор Робертс откармливал меня жирной пищей, что сказалось на фигуре. Но теперь, потеряв пару лишних фунтов, я чувствовала себя прежней Аделью, а надежда на хорошие известия от доктора Бакли помогала мне с юмором переносить немилость тетки. Из-за нее, кстати, я провела под замком праздник Богоявления.

Когда я через две недели после приезда не умерла и даже перестала кашлять, она приставила меня к домашней работе, приказав закрывать «скандально короткие волосы» платком. Я с удовольствием проводила время на свежем воздухе, распевая песни и общаясь с курами и петухами. Я назвала их именами моих друзей и всегда от души хохотала, когда мистер Бакли со всех ног бежал по двору к миске с зерном, обгоняя на своих коротких ножках несушку Мари.

Из разговоров прислуги я знала, что у двух старших девочек – Норы и Марго, которые были на выданье, были женихи, но помолвлены они не были. Тетя Рания не скрывала, что в ее планы входило выдать меня замуж как можно быстрее, но после того, как ее дочки будут пристроены. Конечно, лучшие женихи должны достаться ее девочкам. Я не имела возможности толком поговорить с ней, но дяде сообщила, что я помолвлена и мой жених – видный коммерсант из Венеции. Он, правда, не придал моим словам большого значения и только пожал плечами. Я давно поняла, что большого веса в доме он не имел, но все-таки надеялась на родственные чувства ко мне. Оказалось, что зря.

Тетя пыталась даже приставить меня к другим домашним обязанностям, но я упорно отказывалась, не взирая на шипение моей опекунши. Что-что, а картошку чистить, колоть дрова я не собиралась! Рания заперла меня на два дня без еды, но я все равно не смирилась, доводя ее до белого каления непристойными песенками на испанском языке, которые выучила во время поездки на корабле. Я так часто слышала ее изречения про «черную неблагодарность», что завела специальную страницу в альбоме, где рисовала палочку, когда слышала это слово. Страница уже была зарисована наполовину. Рания устроила мой день так, что с сестрами я практически не пересекалась и не общалась, с чем было связано такое решение – можно было только гадать.

Вечерами на меня накатывала тоска, но я боролась с ней, вспоминая слова и лица моих родных и друзей, особенно Прайма. Заснуть я могла только тогда, когда представляла его – бесподобно красивого и любящего на пороге этого ненавистного дома. В моих мечтах он забирал меня под венец, мы праздновали пышную свадьбу… а дальше все было очень хорошо, не важно, где и как.

Примерно через два месяца после приезда, накануне дня Святого Валентина, дядя неожиданно вызвал меня к себе в кабинет.

Когда я вошла, он, не поднимая глаз от бумаг, сказал ровной скороговоркой:

– Радуйся, дитя, мы нашли тебе жениха! Это достопочтенный господин Мейо. Он недавно овдовел и твоя тетя была так любезна, что успела предложить твою руку и сердце раньше других. Так что готовь платье – через две недели ты выходишь замуж…

Мне показалось, что мир закружился вокруг меня и я, не помня себя от возмущения, закричала:

– Да как вы смеете выдавать меня замуж без моего согласия? Мало того, что вы держите меня на правах прислуги в комнате, которая чуть больше собачей конуры, так еще чихать хотели на тот факт, что я официально обручена и не желаю выходить замуж за неизвестного мне человека!

В кабинет ворвалась тетя Рания, которая, вероятно, подслушивала наш разговор под дверью.

– Негодяйка! Неблагодарная злодейка! Так ты отвечаешь человеку, который оказал тебе милость и принял в свой дом? – кричала она, тряся худыми кулачками над головой.

Я с удивлением смотрела на нее, которая наконец-то скинула свою мнимую благочестивую личину и показала свое истинное лицо.

– Приятно наконец-то с вами познакомиться, тетя Рания! Теперь я вижу ваше настоящее лицо. Думали, что ваш чопорный вид сможет меня обмануть? Я сразу увидела, что вы не хотите видеть меня в доме и приняли только из-за того, чтобы избежать сплетен! Лучше бы вы отказали мне в гостеприимстве, чем относиться ко мне вот так, как к служанке. Нет, но выдать меня за первого попавшегося старого холостяка!.. – сказала я, дрожа от возмущения.

– Да как ты смеешь такое говорить? Я запру тебя в комнате, посажу на хлеб и воду! Грешница! Такие, как ты, будут гореть в аду вечно! Вся в своего отца-язычника и мать! Такое же гнилое нутро! – визжала Рания, а дядя смотрел на нее, испугано прижав к себе бумаги.

– Твой отец всегда был безбожником! – продолжала Рания. – Он посмел смыть с себя воду крещения! Мы никогда не моемся! А он полоскался дважды в неделю! Поэтому ему и была послана ранняя смерть за такой огромный грех! И твоя мать упала в эту ересь вместе с ним! А еще они… они… – она вдруг запыхалась, схватившись за свое фанатичное сердце и побледнела. – Они придерживались непростительной ереси: они были лоллардами! Твой отец-грешник смел утверждать, что священная католическая церковь и достопочтенные отцы города должны считать себя равными с простыми крестьянами! Это просто безумие! – последние слова она прокричала.

– Дядя! – сказала я и подождала, когда он посмотрит на меня. – Я благодарю вас за гостеприимство, еду, тепло. Это были самые забавные дни в моей жизни. Но хочу сказать, что у меня действительно есть жених, который женится на мне и увезет в Венецию. Я прошу вас подождать вестей от него. Думаю, что он возместит вам расходы на мое содержание.

Я надеялась на его благоразумие, но он скептически усмехнулся и сказал:

– Ты уверена, что он найдет тебя?

Потом открыл папку и достал оттуда какие-то бумаги.

– Вот письмо от доктора Бакли…

– Что? Как вы оба посмели прочитать мое письмо? – сказала я, задохнувшись от возмущения.

– Мы твои опекуны и должны отвечать за моральный облик… – сказала тетя чванливо.

– Ой, да молчали бы уже про «моральный облик»! – сказала я и сжала кулаки. – Давно оно пришло? Я же каждый день ждала его!

– Давно, три недели назад, – сказала с явным удовольствием Рания.

Я подавлено замолчала от такого вероломства.

– Как бы там ни было, но доктор Бакли пишет, что… вот тут написано: «К сожалению, отца Андрео нет в живых. Я по вашей просьбе написал запрос в Калелью и мне ответил какой-то бакалейщик, который ведет переписку от имени этого города со всеми, кто пытается выяснить судьбу своих родственников. Так что если кто-то будет искать вас через отца Андрео, то не найдет, увы. В свою очередь, хочу сказать, что эпидемия чумы принимает катастрофические масштабы и…» – сказал дядя.

Он отложил письмо и торжествующе посмотрел на меня. Я стояла, пытаясь унять тот водоворот мыслей, который бешено вертелся в моей голове. Значит, тот сон про Прайма был вещим – он вернется, увидит мой дом сгоревшим и не будет никого, кто сможет рассказать про мою судьбу. Никто не направит его сюда, на север Европы и он будет носится по континенту, разыскивая меня повсюду, рассчитывая только на удачу! Но так пройдет непозволительно много времени и меня успеют выдать замуж! Это будет катастрофа, я уверена!

– Что? Прикусила свой острый язычок? – спросила торжествующим тоном тетя.

Я не ответила и, молча развернувшись, пошла к себе. Я не помнила, как дошла – стены и пол как-то странно кружились, а весь дом показался мне холодным и чужим. Я заперлась в своей комнате и рыдала до тех пор, пока не сорвала голос, а потом уснула тяжелым сном.

Мне вдруг приснился Прайм, который стоял на каком-то холме, небо было темным, освещалось только заревом от многочисленных пожаров, внизу, на бескрайней равнине, пылали села и города, тысячи крестов опоясывали их по кругу. Прайм смотрел на все это, понимая, что где-то там могу быть я, и вдруг схватился за голову и с отчаянием крикнул: «Адель!» Его родной голос сотряс все вокруг, прокатившись по мне, отчего я моментально проснулась и прошептала в темноте: «Я иду, любимый мой! Я иду к тебе!»

Потом встала и стала тихо собираться. Я словно очнулась от эгоистичного сна. То есть, до этого я жила, ждала, надеялась на счастливый конец нашей сказки, но сейчас реальность дала мне отрезвляющую пощечину, и я по-другому посмотрела на себя и свою жизнь.

– Тряпка, безвольная тряпка! Кто просил тебя ехать сюда? Осталась бы в Калелье и дождалась его. Он же наверняка думает, что меня уже нет в живых! – шептала я себе.

Мне не хотелось даже думать о том, что он сейчас чувствует. Я все поняла из сна. Не зажигая света, собрала в дорожную сумку свои вещи, одела платье, спрятала на груди гребни и медальон. Затем надела теплый плащ, свою зимнюю обувь и вылезла через окно, даже не обернувшись.

Я шла, не замечая холода и пронзающего до костей ветра, по обледеневшей реке прочь из этого города. У меня не было четкого плана, только биение сердца, которое знало, что я очень нужна одному практически разбитому от горя вампиру, сердце которого я однажды украла.

Весна 1348 года. Люксембург, г. Эхтернах

– Ну же, Адель, не дрейфь. «Я пришла, мой господин, о мой сладкий…» – шептал мне Мишель, желая меня поддержать. Я же растеряно смотрела на публику, чувствуя себя ужасно глупо в наряде невесты и с красными румянами на щеках.

– Я пришла, мой сладкий… мой господин. О мой сладкий господин… – сказала я негромко и неловко протянула руки к Мишелю, который играл Одиссея.

– О жена моя, о луноликая Пенелопа! Я скитался по морским водам, желая видеть только твой прекрасный лик. Но грозные волны несли меня вдаль от тебя… – продолжал тем временем Мишель, беря основную часть уличного спектакля на себя.

Питер за кулисами дернул за веревку и за нами развернулся линялый полог с небрежно нарисованной картинкой морского заката. Пьеса шла к финалу, и Пенелопа, наконец-то, встретилась с Одиссеем. Я слушала Мишеля, но на самом деле рассматривала толпу, ища бледных, высоких и неимоверно красивых зрителей. Вторую неделю я резала палец и оставляла капли крови на стенах, столбах, фонтанах в людных местах – везде, где мы выступали. Как еще помочь Прайму или другим вампирам найти меня, я не знала. Пробиться в их тайный мир было еще труднее, чем попасть в высшие слои общества. Но у меня созрел план – думаю, что провокация будет лучшим способом обратить на себя внимание мира бессмертных.

– Любовь! – сказали мы хором, и Мишель заключил меня в крепкие объятья, отлично симулируя поцелуй.

Пятеро зрителей, один из которых спал, подарили нам жидкие аплодисменты и три мелких монетки. Они молча разошлись, а мы остались в тесном тупичке, который арендовали для представления у городских властей.

Мишель и я собрали табуреты, сложили их на козлах, а потом залезли внутрь повозки, где было немного теплее, чем на улице – горел огонь в каменной чаше. Костюмы, декорации, бутафорские ослиные головы и даже весло – вот только небольшая часть того, что было развешено, привязано и прикручено ко всем свободным поверхностям кибитки. В этом бардаке мы и жили вчетвером.

– Да, не густо! – сказала грустно Клара, держа на ладони жалкое вознаграждение после выступления. – Снова хлеб и вода, а Милашке овес.

– Ну, хоть что-то, – сказал Мишель, стирая свои нарисованные углем брови. Черная пыль въелась в морщины, образуя как бы паутинку на лице. Ему было около сорока лет, он тщательно скрывал свое прошлое. Клара же наоборот, не делала тайны в том, что была уличной танцовщицей и этот фургон принадлежал ей, называла себя немкой, хотя я подозревала, что она – цыганка. Когда-то она подобрала на улице маленького сироту, который вырос в тощего Питера, хотя последний утверждал, что пробрался в ее повозку и там упрашивал Клару остаться, пока ее сердце не дрогнуло. Как бы там ни было, но мы, четверка людей с целым ворохом тайн, путешествовали по оттаивающей после зимы Европе, собирая жалкие монеты себе на пропитание с помощью досточтимого Гомера.

Клара знала о том, что у меня есть два ценных гребня – слиток серебра я обменяла на монеты еще в Барселоне, и мы уговорились добраться до них только в случае крайней необходимости, – когда голод постучится в наши двери. Как бы ни было тяжело, Клара ни разу на них не намекала, довольствуясь теми грошами, которые у нас были. Питер и Мишель еще подрабатывали плотниками, чиня заборы и делая табуретки на продажу, за что нам иногда перепадали то свежие продукты, то какие-то вещи. Мы с Кларой вышивали кошели и продавали перед выступлениями, а еще вели хозяйство. Вернее, вела его она, а я училась готовить, стирать, торговаться на базаре, шить и вязать. Она не задавала лишних вопросов, хотя и видела, что я не из простых крестьян.

Клара очень любила петь, а так как ее пышная фигура не вызывала у зрителей ассоциаций с юностью, то она играла роли старух и колдуний, а еще пела перед спектаклем неаполитанские песни, это если у нее было хорошее настроение, а если нет, то меланхоличные французские романсы. Тогда публика затихала и все зрители, ведомые ее великолепным голосом, уносились в страну любовных драм. Я тоже получила право бывать в этом печальном месте и не могла без слез слушать ее пение.

Питер зашел внутрь повозки последним, ежась от холода. Этот веселый паренек с волосами цвета меди был просто неутомимым шутником и излучал оптимизм так же неутомимо, как его волосы – огненные блики на солнце. Он слегка двинул локтем Клару в бок, чтобы она уступила место у самодельной печки. Она молча подвинулась и стала смотреть на огонь вместе с ним.

Мишель, закутавшись в яркую конскую попону, устало сел на кровать и сказал:

– Мы с таким репертуаром скоро вылетим в трубу. Сколько трупп ездит только по Люксембургскому королевству! Вчера еле нашли, где стать! А «Одиссея» на память знают даже дети! – сказал он возмущенно. Он вообще был вспыльчивым малым и любил часами дуться. Но мы знали его любовь к эффектному молчанию и не обращали на его выпады внимания. Но на этот раз я его поддержала.

– А знаете, Мишель, спешу с вами согласиться – нам нужно что-то новенькое! – сказала я с энтузиазмом, потому что это «новенькое» было давно мной придумано.

– Что? – спросила Клара, смотря на огонь в печке. Питер положил голову на ее плечо и сказал:

– Что-то радостное или захватывающее, новое. Эх, сказку бы какую-то показать людям, ведь время сейчас такое тяжелое… – сказал он и вздохнул.

Повисло молчание, каждый думал о своем, а холодный вечер трепал полог повозки. Милашка жалобно заржала.

– Отдай Милашке попону, изверг! – сказала Клара, улыбнувшись своей роскошной белозубой улыбкой.

Это была наша шутка: Мишель все время забирал попону себе, а Клара заставляла ею укрывать старую клячу на ночь.

– Простудится моя лошадка, запрягу тебя в повозку!

– Да ладно тебе! Я распрягу и поставлю ее на ночь за повозкой, там дует меньше, – сказал Мишель и, кряхтя, медленно встал. Его мучил ревматизм, и мы время от времени укладывали ему на поясницу теплые камни, которые обычно засовывали под одеяло, чтобы согреться. Камень остывал медленно, тепла хватало до утра. Главное было не сжечь постель. Я сначала по неопытности обжигала ступни ног, но сейчас привыкла и уже знала, когда можно было расслабиться и уснуть.

Стерев с лица румянец, я села у огня и сказала:

– Есть одна история, которая заинтересует зрителей.

И деткам будет интересно и взрослым. Там есть все – и драма, и любовь, героический поступок и счастливый финал.

Клара с интересом посмотрела на меня.

– Ну, рассказывай, Пенелопа! – сказала она.

– Может, подождем Мишеля? – спросила я.

– Я все и так слышу, только говори погромче! – сказал он где-то рядом, за полинявшим пологом повозки.

– Хорошо. Я сейчас расскажу историю, которую мне на ночь рассказывал папа. Это давняя ирландская легенда, которую я любила слушать на ночь. В одной деревне жила красивая девушка, которая очень любила ездить на лошади, драться на мечах и стрелять из лука. Она была молодая и прекрасная. Однажды в их село пришел таинственный незнакомец и между ними вспыхнула любовь, – сказала я, думая как же это воплотить на сцене.

– Мне уже нравится! – сказал Питер и добавил. – Я буду этим «загадочным незнакомцем»!

– Так, не перебивай! Сейчас будет самое интересное, – ответила я и продолжила: – Однажды они гуляли по лесу, и вдруг на них напали… огромные волки.

– Ничего себе! – воскликнул Питер.

– И наш герой защитил прекрасную даму, скрутив им шею. Когда они упали на землю, то они превратились в обычных людей. Потому что они были оборотнями, – сказала я и посмотрела на Клару, ожидая ее реакции.

– А как он их победил, мечом? – спросил Питер, который смотрел на меня во все глаза.

– Нет, голыми руками. Потому что этот прекрасный юноша был… вампиром.

– Ух ты! Я сделаю себе вот такие клыки из дерева и покрашу их в красный цвет… – сказал он.

– Да нет же, глупенький. В том-то и дело, что девушка не знала, кто он такой, пока не напали оборотни! – объяснила я ему. – Он ничем не отличался от обычных людей.

– Ну, это уже интригует, – сказал Мишель, забираясь в палатку. Он снова уселся на кровать и стал слушать.

– Конечно же, интригует. Представьте, какие эмоции можно разыграть: ее удивление, ужас, страх. Его уверенность, что она бросит его, желание удержать, и потом их примирение и ее полное доверие.

Клара внезапно сказала:

– А женщины будут рыдать и потом пойдут домой и поцелуют своих бывших возлюбленных, которые отрастили животы и полысели.

– Ты, как всегда, до ужаса прагматична, – сказал Мишель и добавил: – Ужин-то будет, или мои надежды тщетны?

– О раб желудка жидковласый, забудь про пиво и колбасы… – сказал было Питер, театрально разведя руками, но получил подушкой по голове и замолчал.

– Верни подушку, изверг! – сказал Мишель и скрючился на кровати, пытаясь согреться.

– Хватит дуться. Будешь оборотнем, Питер – вампиром, а Адель его возлюбленной. Я, так и быть, спою перед выступлением и сейчас буду ломать голову над костюмом волка, пока ты, жидковласый раб желудка, будешь ужинать.

Мишель подскочил на кровати и очаровательно улыбнулся. Клара тяжело вздохнула и встала. Я поднялась за ней, и мы сервировали импровизированный стол – на старую бочку поставили широкую доску, которую использовали как афишу и на черствых ломтях хлеба подали твердую кашу из желудей. Их скорлупа сейчас догорала в огне, даря зыбкое тепло. Нам еще повезло – вместе с чумой пришел голод, потому некому было обрабатывать поля – крестьяне вымирали целыми деревнями. Муки не было, мяса и яиц тоже.

Все ели руками медленно, наслаждаясь вкусом еды, потому что могли себе позволить это только раз в день. Я любила нюхать хлеб, вспоминая, как Мари пекла его по понедельникам. Она накрывала горячие буханки белой скатертью с вышитыми птицами, и в доме от этого становилось невероятно уютно. Я скучала по ней, по Санчесу, Кристоферу, Джеку Робертсу, капитану и Муссе. Как бы хотелось еще раз увидеть их! С тоской боролась как обычно – рисовала тех, по ком скучала. Вчера в моем альбоме появился капитан, а позавчера – снова Прайм. Он снился мне не часто – во сне я находила его и просыпалась абсолютно счастливая, не обращая внимания на холод или дождь, голод, грязь и чуму. Во мне горело мое персональное солнце, и все казалось такими мелочами!

Когда ужин закончился, я помыла руки в дождевой воде, чем снова всех напугала. Вода считалась особо вредной субстанцией, с помощью которой в тело человека входят болезненные вещества. Но я помнила все, что говорил мне отец по этому поводу. Он давал читать про римские термы и то, какую пользу от них получали люди. Прайм тоже постоянно купался и меня приучил – он говорил, что все болезни происходят от крохотных существ, которые живут в грязи или передаются по воздуху при чихании или кашле, что их нужно просто смывать с тела и я буду всегда здорова.

Мишель успел разложить нагревшиеся у огня камни по нашим кроватям. Питер, как всегда, улегся возле своей приемной мамы, уткнувшись в ее плечо лбом, а Мишель забрался в кровать и навалил на себя ворох костюмов для выступлений, чтобы было теплее. Я легла в мою кровать в противоположной от него стороне повозки и, закутавшись в плащ, укрылась старым одеялом. Я как всегда мечтала, что когда Прайм услышит о спектакле, который я задумала, то немедленно появится лично и мы с ним больше никогда не потеряем друг друга. Это будет именно то, чего мне хотелось сейчас больше всего. Снова вспомнила его улыбку, наши поцелуи и его слова, полные любви. Я счастливо улыбнулась и уснула.

* * *

Конечно, Мишель в роли оборотня был совсем не похож на то чудовище, которое я видела в лесу Калельи, но что делать? Его грим тоже был не настолько ужасен, как мне бы хотелось, – Клара не стала его делать кровожадным, как я ни спорила с ней. Ее аргумент был железным – нас смотрят дети и нельзя их пугать. Ради детей она была готова на любой подвиг и мне не удалось переубедить ее, что оборотень не должен быть похож на доброго волчонка из сказки. Так что Питер смотрелся крайне глупо в этом костюме – на нем был черный кафтан, брэ до колен и красивые белые чулки. На ногах весьма изящные туфли от костюма ирландского леприкона, а на голове подобие волчьей морды. Ее сделал Питер из старого деревянного ведра – пара дырок для глаз и нарисованный белой краской оскал. Выглядело смешно.

Но когда я повернулась якобы в ужасе, то чуть не рассмеялась – Мишель выглядел еще смешнее – он взял у Клары белила и густо нанес их себе на лицо. Для пущего эффекта он нарисовал кармином губы и пару кровоподтеков в уголках губ. Я просила его не чернить брови, но кто меня послушает? Он, к тому же, надел длинный черный плащ, а на голову нацепил шляпу с пером. На руках у него были перчатки с пришитыми медвежьими когтями. В общем, я смотрелась в этой компании крайне глупо в моем длинном белом платье и веночком в волосах. Такие себе разборки двух милых чудовищ и «нежная фиалка» между ними. Но другого выбора не было – мне нужно было учинить скандал в мире бессмертных!

Сегодня был очередной спектакль, и я все время поглядывала на зрителей, которые все прибывали и прибывали. Если я сегодня не встречу вампира, то точно получу мясо на ужин. Уставшие от Гомера зрители ринулись на наш спектакль только потому, что это было что-то новенькое, неся с собой серебряные и золотые монеты. Уже больше трех недель мы показывали его всем желающим. Клара радовалась, как дитя, потому что мы наконец-то досыта ели, и она смогла купить Питеру теплую зимнюю одежду.

Я по ходу пьесы в ужасе повернулась к Питеру и заслонилась от него руками. Клара требовала от меня чуть ли не максимального прогиба назад, но у меня этот маневр не очень получался. Мишель-вампир закрыл меня собой, многообещающе расправив плащ. Я знаю, он гордился этой сценой, потому что выглядел максимально мужественно, ну а я могла наконец-то выпрямиться. Я выглянула из-за его плеча и крикнула:

– Прайм, любимый мой! Защити же меня от этого монстра!

Мишель-Прайм кидался на оборотня под испуганные возгласы публики и стремительно хватал Питера-оборотня за шею. Одним фальшивым движением он «сворачивал» его шею и Питер падал на пол, снимая с головы ведро. Затем Мишель разражался длинной тирадой, поставив ногу на грудь поверженного врага. Одной рукой он обнимал меня и громко декламировал:

– О свет очей моих, любовь моя! На нас пришла година испытаний, которая принесет нам разлуку! Я должен уйти на войну, чтобы убить всех оборотней, которые мешают нам быть вместе, но моя любовь будет вечно с тобой! Я вернусь, жди меня!

Мы снова фальшиво целовались, и Мишель, завернувшись в плащ, стремительно убегал со сцены, оставляя меня в глубокой печали.

– Прайм! – кричала я, глядя ему вслед, и занавес эффектно падал.

– Публика в восторге! Мне просто не верится! – наконец-то прошептал Мишель из-за кулис. Он был на седьмом небе от счастья – зрители искупали его в овациях.

– У тебя сапоги очень тяжелые! – сказал Питер обиженно, поднимаясь с холодных досок пола и потирая грудь.

– Я был просто великолепен! – заявил Мишель и в счастливом мареве ушел на повторный поклон.

– Идите и вы оба! Да, поклонитесь, как следует! А я пойду собирать монеты, – сказала радостно Клара, поднимая для нас занавес.

Мы вышли на поклон, и я заметила роскошную карету, которой не было во время представления. Кто-то держал дверцу приоткрытой, видимо, наблюдая за нами. «Вот оно!» – вдруг пронеслось у меня в голове, а по телу пробежали мурашки от страха. Внезапно я поняла, в какую авантюру втянула Питера, Мишеля и Клару. Ведь все могло кончиться очень-очень плохо…

Клара неторопливо обошла зрителей, которые щедро заплатили за сегодняшнее представление. Она грациозно покачивала бедрами и подставляла для монет свой бубен, украшенный разноцветными лентами. На этот раз меня не радовал звон бубенчиков, который раздавался от брошенной монетки. Я выглянула из-за занавеса и во все глаза смотрела, как Клара подошла к карете, оббитой дорогой кожей. Клара красиво подбоченилась и спросила:

– Понравилось ли вам наше представление милостивая госпожа?

Из кареты показалась рука в перчатке, которая протянула золотую монету. Клара, не веря своим глазам, забрала монету и стояла, уставившись на нее. Это было целое состояние – на нее можно было купить новую лошадь!

– Я, к сожалению, не успела посмотреть ее целиком, поэтому я хочу пригласить вашу труппу на праздник, который устраивает мой господин в замке Вианден, – произнесла незнакомка необычайно мелодичным голосом.

Подслушивающий, как и я, Питер присвистнул от удивления. Замок Вианден был единственным фортом в городе. Он стоял на высокой скале, и его многочисленные башни были окружены мощной крепостной стеной. Никакая армия в мире не могла взять его приступом. Но, насколько я помнила, там сейчас никого не было – граф Люксембурга Ионан Слепой буквально месяц назад погиб в битве при Кресси довольно дурацким образом. Полностью слепой, он приказал привязать себя к седлу коня и поскакал в самую гущу битвы, где и погиб, оставив свою страну в пучине смут и с пустой казной. Ходили слухи, что на его место метит Карл IV, но семейство Виттельбахов страстно желает видеть Эдуарда III на его месте.

Тем временем Клара с поклоном ответила:

– Это будет большой честью для нас!

– Вот и чудесно! Ждем вас к ужину, – сказала незнакомка, захлопнув дверь кареты.

У меня мурашки пробежали по спине от многозначительности этой фразы – а не мы ли будем этим самым ужином, если его обитатели – вампиры?

Дверца кареты захлопнулась, и двойка вороных лошадей укатила вниз по грязной улице, оставляя глубокий след в зловонной жиже, которая была повсюду под ногами. Я не знала что делать, – может, рассказать правду и сбежать со всеми? Но что тогда? Мне и дальше ходить по Европе? Я осмотрелась вокруг – холод, грязь, нищета, болезни и невежество. И никаких перспектив… Да, мне никак не выбраться отсюда без Прайма.

Я закрыла глаза и стиснула кулаки – перед моим внутренним взором предстало воспоминание о сне, который я видела еще в Антверпене. Прайм, мой непобедимый генерал, с ужасом выкрикивает мое имя над погибающей от чумы землей. Его боль и отчаяние, словно удар кнута, погнали тогда меня в холодную ночь, где после двух недель скитаний меня подобрала сердобольная Клара.

Так что либо я иду в замок, либо я теряю шанс найти его в ближайшие годы. Мне уже девятнадцать лет, жить осталось так мало. Даже если меня не заберет чума, то оспа или разбойники заберут мою жизнь. Но я могла бы стать вампиром, а потом найти моего любимого будет не проблема. Но рисковать жизнями Клары, Мишеля и Питера не хотелось.

Рука сама собой потянулась к медальону, и в голове вспыхнула идея: если понадобится, то я попытаюсь получить защиту для нас, объявив себя невестой Прайма. Мне почему-то казалось, что его имя должно возыметь действие, иначе они лишатся головы.

– Вы слышали? Слышали? Богатая дама пригласила нас дать спектакль в самом великолепном замке графства! Ну ничего себе! – сказала Клара, держась за сердце. – Это просто невероятно! Адель, благодаря твоей идее у нас есть это! – она показала нам золотую монету. Я только кивнула головой и молча смотрела, как Мишель кружит в объятиях дородную Клару. Питер тоже радовался, а я поняла, что завтра решится моя судьба.

* * *

С громко бьющимся сердцем я вышла на сцену, устроенную посреди большого каминного зала – белые сводчатые потолки уходили вверх, встречаясь далеко вверху. Каменные стены были побелены и украшены охотничьими трофеями – головами кабанов, медведей, лосей и волков. Убранство было богатым – не зря замок считался резиденцией правящей династии графства Люксембург. Я старалась рассмотреть зрителей, но перед сценой стояли три железных чаши, в которых ярко пылали дрова. Поднимающиеся языки огня отделяли нас от темных силуэтов в зале, сидящих на стульях с высокими спинками. Я никого не смогла рассмотреть. Из всех обитателей замка видела только прислугу, да и те были какими-то странными. Нам помогли привести себя в порядок, выдали пристойную одежду – мне досталось платье из зеленой тафты и плащ из беленого льна. Служанка уложила мои волосы так, что создавалась иллюзия, будто меня не стригли вовсе, – завила локоны. Они доставали уже до плеча, и меня это радовало. Нас не накормили, поэтому Питер и Мишель недовольно ворчали – мужчины были в дурном настроении из-за пустых желудков.

Было странно играть перед зрителями, которые не выкрикивают с места непристойности, не вопят от восторга и не аплодируют. Тишина была давящей и мы с Мишелем нервничали, ведь он привык производить впечатление на публику своими эффектными появлениями и величественными позами. Но сейчас это никого не волновало – в зале воцарилась гробовая тишина. И мне стало по-настоящему страшно, когда я по ходу пьесы повернулась лицом в зал из-за того, что дрова прогорели, а стена огня исчезла.

В зале присутствовало десять бледных, неподвижных, неимоверно красивых… вампиров! Я испуганно вздохнула и тихо произнесла, не глядя на мнимого Прайма, который уже поставил победно ногу на грудь Питера-оборотня, совсем не по тексту:

– Я знаю, кто ты, но не скажу никому, не бойся, любовь моя!

Три громких хлопка остановили пьесу, отражаясь гулким эхом в коридорах замка.

Питер и Мишель в недоумении застыли, испуганно глядя в зал, откуда донесся вопрос:

– Кто автор этой пьесы?

Я, немного дрожа, поклонилась и ответила:

– Я, ваша светлость.

– Не называй меня светлым, дитя мое, – последовал ответ из зала. – Если твои спутники не против, я хотел бы задать тебе пару вопросов.

– Я с радостью отвечу на них, как только мои спутники покинут пределы этого замка.

– Адель, девочка моя, что ты задумала? – с ужасом спросила Клара. Я повернулась к ней и посмотрела на нее. Клара выглядела крайне растерянной и не понимала, что происходит.

– Прости меня, что я втянула тебя в это. Не задавайте вопросов и ступайте. Со мной будет все в порядке, – сказала я шепотом с мольбой в голосе. – Нет времени все объяснять!

Клара отрицательно замотала головой и сказала:

– Не уйду без тебя! Я за тебя отвечаю! – ответила она, упрямо поджав губы. У меня дрогнуло сердце – она стала мне почти родной и поэтому должна была немедленно уйти, пока вампиры, сидящие в зале, не решат, что она слишком много знает.

Понадобилось всего пару секунд, чтобы принять решение.

– Могу ли я попросить помочь моим друзьям найти выход из замка? – спросила я, вглядываясь в темный зал перед собой.

В ответ послышался тот же голос:

– Разумеется. Охрана!

– Простите меня! – сказала я вслед моим друзьям, которых из зала выводили под руки охранники. Клара шла, повесив голову, а Мишель и Питер были не на шутку испуганы. Когда они вышли, в зале стало невыносимо тихо – тишина буквально давила на меня. Я стояла одна на пустой сцене, когда передо мной, словно из-под земли, появился высокий, бледный, прекрасный мужчина. Он был неестественно неподвижен, внимательно вглядывался в глаза. Я их не опустила, хотя внутри все перевернулось от ужаса – его глаза были кроваво-красными. Он изучал меня еще какое-то время, но потом максимально учтиво спросил:

– Дитя мое, могу я узнать о том, откуда ты взяла сюжет для этой захватывающей пьесы?

Вот и настал момент, от которого зависит моя судьба – после моего ответа я либо умру, либо найду Прайма. Я смотрела на стоящего передо мной вампира, а в голове мысли устроили чехарду, и все слова, которые я готовила на этот случай, просто выветрились из головы, потому что он мне напомнил Прайма. Эта бледная и чистая кожа, умный взгляд, невидимые нотки опасности, от которых мурашки бегали по коже. Сердце защемило, и слезы выступили из глаз. Я стояла и понимала, что не готова…

– Простите, но я не могу сейчас… не в силах ответить на вопрос. Не могу… – пролепетала, замотав головой.

– Дитя мое, я даю тебе еще один шанс правильно ответить на мой вопрос. Это будет твой последний шанс. Подумай хорошенько перед тем, как отвечать на него.

Эти слова отрезвили меня лучше пощечины – реальность плохого конца моей затеи стала очевидной. Будь что будет – я вздохнула и ответила:

– Эта девушка, героиня пьесы – это я.

В зале пронесся вздох то ли возмущения, то ли восхищения.

– Хорошо, уже лучше. А кто этот прекрасный воин? – спросил незнакомец.

– Этот вампир, главный герой пьесы, – мой жених.

Одинокий смех в зале неприятно задел, но еще был слышан возмущенный ропот.

– Его зовут Прайм, говоришь? – прошипел мне в лицо неизвестный вампир.

– Да, Прайм Ван Пайер. Я – его невеста. Этот медальон – доказательство нашей помолвки, – сказала я и предъявила последний козырь присутствующим в зале.

Я не успела моргнуть, как на сцене передо мной оказалась невероятно красивая черноволосая вампирша. Думаю, что это она вчера была в карете. Она была одета в шикарное платье из красного шелка и выглядела просто потрясающе.

Она без лишних церемоний схватила мой медальон и внимательно в него вгляделась. Потом быстро вскинула свои красные глаза на меня и спросила:

– Ты видела, как оборотни напали на одинокого вампира, на Мастера Прайма?

– Да, видела. Прайм убил их на моих глазах. Эти трое были присланы, чтобы убить его. У них был длинный список. Там было много имен и многие из них были зачеркнуты.

Вампирша снова впилась в меня глазами, словно пытаясь найти подтверждение того, что я вру. Но мне пришлось выдержать его взгляд.

– Это очень многое объясняет! – раздался голос из глубины зала.

– Замолчи! Мы обсудим это отдельно, без посторонних, – ответил ему кто-то.

– Что ты еще можешь сообщить нам? – снова спросила вампирша.

– Я могу сообщить вам все, что знаю, но на одном условии.

– Это на каком же?

– У меня их два. Во-первых, я хочу, чтобы вы дали знать Прайму, что я ищу его. Во-вторых, я хочу стать вампиром.

В ответ я услышала звериное рычание, от которого у меня душа ушла в пятки.

– Все в каминный зал! – рявкнул вампир, который разговаривал со мной.

В один миг комната опустела, и я осталась одна, даже слуг не было поблизости. Потом зал так же внезапно заполнился вампирами.

– Мы принимаем твое условие. Только я хочу тебя предупредить. У вампиров мало правил и законов, но одно из них говорит, что человек, которому известно о нашем существовании, должен либо умереть, либо тоже стать вампиром. Это первое условие. Вот второе – твоей первой едой станут твои друзья из труппы. Это важно, потому что тебе, во-первых, будет все равно, поверь мне, когда ты получишь желаемое, а во-вторых, их нельзя оставлять в живых. Готова ли ты отбросить все правила так называемой морали, привязанности, дружбы и убить?

Я в ужасе отшатнулась, потому что поняла – наивность, скорее всего, меня погубила.

– Ну, что скажешь? – спросил вампир.

У меня задрожали руки и слезы покатились из глаз, когда я представила, как нападаю на любимую Клару или Питера. Кого же выбрать – Прайм или мои друзья? Стать убийцей или дать шанс выжить?

Немного помолчав, я ответила, с ненавистью глядя на вампира:

– Сделка отменяется! Я расскажу вам все, что знаю, а вы отпускаете моих друзей. А со мной… делайте что хотите!

Вампир нехорошо улыбнулся и ответил:

– Я бы рад сделать то, что ты просишь, но мы заключили сделку! Это непреложное правило! Так что у тебя нет выбора.

– Нет, выбор есть. Я не скажу ничего!

– Горан! Подойди сюда! – сказал вампир с грустью в голосе.

– Помоги девушке развязать язык! – сказал он и отошел в сторону.

Передо мною возник вампир внушительных размеров, который, казалось, весь состоял из мышц. На его лице застыла звериная улыбка, и я обреченно поняла, что сейчас познаю новый уровень понятия «жестокость». Когда его холодная рука легла на мое плечо, ужас сковал сердце, а затем наступила адская боль – а он всего лишь приложил немного силы. Слезы сами собой брызнули из глаз, но я упрямо замотала головой, сжав губы. Я улыбнулась сквозь слезы и спросила:

– Благородный способ уговорить. Часто пользуетесь?

– Кого ты строишь из себя? Думаешь, что Прайм появится здесь и спасет тебя? – спросил он с издевкой.

– Да! – выкрикнула я в его лицо, мысленно прощаясь с жизнью. В ответ Горан занес руку надо мной, и я закрыла глаза и прошептала:

– Прайм, я люблю тебя!

Но удара не последовало. Наоборот, рука Горана исчезла с моего плеча, а когда открыла глаза, то увидела перед собой черноволосую вампиршу, так близко ко мне, что я видела радужки ее глаз прямо перед собой. Она… обнюхивала мои волосы!

– О да! Теперь я вижу, что это действительно она. Хотя волосы короткие и эти шрамы на лице… Она не похожа на себя, вот почему я ее не сразу узнала. Дитя мое, что с вами приключилось?

– Что? – непонимающе пролепетала я.

– Мастер Прайм показывал мне медальон с твоим портретом, когда мы охотились в Лондоне на оборотней. Ты выглядела на нем намного здоровее и свежее. Но пахнешь ты в точности так, как тот локон, который был в нем.

Я быстро вытерла слезы и, просияв, спросила:

– В Лондоне? Вы его видели? И давно? Он жив? С ним все в порядке? Мадам, ответьте мне, я прошу вас!

– Меня зовут Нубира. А этот господин, который допрашивал тебя – это мой жених, Логус Дрейк. Видела его – да, но когда он уплыл в Венецию, то связь с ним прервалась.

Она вдруг переглянулась с Логусом, как я поняла, а затем сказала остальным вампирам:

– Господа! Прошу вас дать мне немного времени. Я бы хотела поговорить с Адель наедине. Она должна узнать кое-что перед тем, как принять решение. Потом вы получите ее, и мы завершим начатое.

В зале зашумели, но она очаровательно улыбнувшись, сказала:

– Прошу вас не волноваться – в мои намерения не входит убийство, – при этих словах я вздрогнула, – или побег. Я просто хочу посвятить эту юную барышню в подробности последних событий. Да и вас избавить от зрелища разбитого девичьего сердца.

Совершенно сбитая с толку такой резкой переменой настроения у собеседников, я ничего не придумала лучше, чем поклониться. Пусть эти твари думают, что я боюсь их.

Нубира схватила меня за руку и потянула за собой прочь из зала.

Мы оказались в длинном коридоре, который опоясывал внутренний двор замка. На город спустилась ночь, и вокруг на ветру полыхали факелы. Мимо нас прошла безучастная служанка. Вообще, мне показалось, что люди, работающие в замке, не совсем понимали, что происходит вокруг, может, кто-то затуманил их разум? Мы быстро прошли мимо вереницы таких же апатичных мужчин и женщин, которые куда-то молча шли. В их взгляде была полная покорность, от которой у меня мурашки пошли по коже. Я попробовала остановиться, но Нубира больно вцепилась в мое запястье, и я сказала, практически умоляя:

– Вы мне руку оторвете!

– И поделом будет! – ответила она со злостью.

Она затащила меня на узкую лестницу, по которой мы поднялись на верхний этаж самой большой башни замка. Наш безумный бег остановился, когда мы оказались в темном коридоре перед деревянной дверью. Нубира толкнула ее с яростью, отчего дверь с треском ударилась о стену. Вампирша затащила меня внутрь и, вздохнув, осторожно закрыла дверь.

Я стояла посреди богато обставленной комнаты с двуспальной кроватью и ежилась то ли от страха, то ли от холода.

– Кто эти люди, мимо которых мы пробежали? – спросила я.

– Ужин. Конечно, их сначала отмоют и приоденут, ну, а потом убьют. Но перед этим Миравел снимет с них апатию, и они будут пытаться спасти свою жизнь. Честно говоря, это никому еще не удавалось.

Я вскрикнула, прижав руки к лицу.

– А что ты думала, а? Что мы пушистые зверушки? Дурочка, ты пришла в логово настоящих монстров!

– Я искала бессмертных, чтобы узнать, где Прайм…

– Ну почему тебе дома не сиделось? – спросила Нубира.

– Его сожгли мародеры, убив маму и мою служанку. Я приплыла на корабле в Антверпен к дяде, откуда сбежала, потому что меня хотели выдать замуж за какого-то старика. Я оставила в Калелье сообщение для Прайма, где меня искать, но падре Андрео умер от чумы, и мне ничего другого не оставалось, как …

– Раздразнить десяток вампиров? Это, по-твоему, была хорошая идея? – спросила с недоумением Нубира.

– А что мне оставалось делать?

– Да что угодно, только не это! Ты бы видела, как Мастер Прайм с ума сходил от волнения за тебя! Он часами сидел, уставившись на чистый лист бумаги, сочиняя для тебя письма. Только и думал о тебе!

Я счастливо улыбнулась от мысли, что Прайм не забыл меня. Но нехорошее предчувствие появилось после ее слов.

– А почему вы говорите о нем в прошедшем времени, словно он… – я не смогла выговорить это слово.

Прекрасная вампирша вдруг погрустнела и посмотрела на меня с сочувствием.

– Дитя мое, у меня для тебя плохие вести. Мастер Прайм погиб, сражаясь за нас в Венеции два месяца назад. Мы нашли его останки в его бывшем доме, где он убил Венецианца, начавшего эту войну. Остатки плаща и сапог в камине…

Комната вдруг закружилась передо мной, ноги сами собой подкосились, и я упала на пол, чувствуя, как чудовищная боль раздирает мое сердце на куски.

– А она действительно вкусно пахнет, Нубира! – сказал кто-то над моим ухом.

В нос ударил какой-то резкий запах и я открыла глаза, пытаясь от него отшатнуться. Я все еще лежала на полу, но надо мной склонился Логус Дрейк, пряча что-то в карман.

– И не мечтай! Я хочу помочь этой бедной девочке выжить, в память о нашем отце. Она – член моего клана, хоть и человек.

Она увидела, что я открыла глаза, и улыбнулась мне, потом достала из-за пазухи золотую цепочку, показывая мне точно такую же монету с камнями, как и у меня. Только камни у нее были зелеными.

– Вот видишь, мы из одного клана. Считай, что мы – семья. Меня создал Прайм, – сказала она с гордостью.

От упоминания его имени в моем сердце словно открылась огромная рана. Слезы тихо побежали по щекам.

– Ну вот, теперь она без толку будет рыдать, теряя драгоценные минуты! – фыркнул Логус, отходя от меня в дальний угол комнаты.

Нубира посмотрела на меня и сказала:

– Ну, действительно, перестань же. Давай лучше придумаем, как спасти тебя, а потом ты сможешь вдоволь нарыдаться!

Я закрыла лицо руками и пару раз глубоко вздохнула. Потом медленно села и спросила:

– Что происходит?

– У нас на самом деле мало времени. Так что послушай меня внимательно. Наш отец подарил мне бессмертие, и я благодарна ему до сих пор. Знаешь, многие теряют себя, получив такой дар, но я думаю, что тебе такое не грозит. Ты – сильная.

Я меньше всего сейчас хотела стать вампиром – Прайм был мертв и это уже не имело никакого смысла.

– Я не хочу становиться вампиром.

Нубира взглянула на меня с сомнением.

– Я что-то мало в это верю. Ты прошла столько дорог, чтобы вот так отказаться, когда ты уже у цели?

– Да. Мне действительно теперь все равно. Я даже готова умереть. Мне только жаль, что из-за моей глупости погибнут мои друзья – Клара, Мишель и Питер… – сказала я тихо.

– Ну, с ними все будет в порядке. Я слышал, как их повозка на предельной скорости несется по южной дороге. Думаю, что мы их больше не увидим, – сказал Логус с усмешкой. – Что-то твои друзья не очень за тебя переживают, раз так бодро улепетывают.

– Они очень испуганы, – сказала я в оправдание, но сама скривилась от того, как нелепо это прозвучало.

– Но тот вампир сказал, что они станут моими первыми жертвами. Разве кто-то из вас не сможет их догнать и…

– Он любит нагнетать трагедию. Не думай о нем. Давай лучше поговорим о тебе. Ты понимаешь, что у тебя есть только два выхода – ты либо становишься одной из нас, либо обедом. Как тебя, кстати, зовут? – спросил Логус.

– Меня зовут Адель де Ламбрини.

– Так, Адель де Ламбрини. Даю тебе максимум пять минут, чтобы ты приняла решение. Ты должна знать, что наш род не особо переживает за других, мы крайне эгоистичны.

– Что-то слышала о таком, – ответила я, вспоминая слова Прайма. Его имя больно ударило по моим нервам. В голове не укладывалось, что его больше нет на этом свете. Голова слегка закружилась.

– Так что сильно уговаривать мы тебя не будем. Ты сирота, как я понял, у тебя нет средств к существованию. Ни друзей, ни перспектив удачного замужества… – сказал Логус сухим тоном.

– Ой, избавьте меня, сударь, от этого. Я жива и собираюсь оставаться таковой, сколько смогу. Но если мне и суждено умереть, то я хочу делать это в ипостаси человека, а не ночного монстра! – сказала я с жаром.

– Ну, подумай еще, Прайм говорил, что ты умная девочка, сказала Нубира, поднимая меня с пола за руки против моей воли. – Мы остались чуть ли не единственными вампирами на целом континенте! Еще, правда, не все оборотни уничтожены, но мы сейчас этим занимаемся. Так что ты станешь частью, считай, королевского клана! Мы веками будем править, все богатства и власть будут нам принадлежать. Жизнь такая интересная, столько всего ужасно занимательного и нового! Я помогу тебе прижиться в нашем мире, остановлю от убийства людей, научу охотиться на животных… решайся же!

Я отрицательно покачала головой, не желая больше говорить на эту тему. Вдруг в комнату вошло пятеро мужчин, которые вероятно и были теми загадочными силуэтами в зале, которые смотрели на мою бездарную игру. Они были одеты в самые дорогие наряды, которые можно было себе представить: золото и парча, шелк и пурпур. Они смотрели на меня безучастно. Самый старый на вид мужчина, видимо, его обратили в зрелых годах, подошел ближе и сказал:

– Твое решение?

– Она согласна! – заявила Нубира с вызовом, закрывая меня от них собой. Она, словно клещами сжала мне руку, и я поняла, что это знак заткнуться. Даже если бы я хотела – все равно не сказала бы ни слова, потому что просто задохнулась от боли.

Миравел, который смотрел на меня с отвращением, вдруг засмеялся.

– Конечно! Никто еще не отказывался от такого предложения!

– И я сама обращу ее! – заявила Нубира медоточивым голосом, обаятельно улыбаясь. Ей, видимо, пришлось применить все свое очарование, чтобы улестить этого вампира.

– Хорошо, нам нужны новые солдаты. Будем надеяться, что ты принесешь нам пользу своим даром, каким бы он ни был. Мастер Прайм никогда не ошибался, и думаю, не зря тебя выбрал. Так что готовься, дитя, последние два дня будут последними для тебя в качестве человека. Готовься с радостью принять дар бессмертия!

Нубира сильнее сжала мою кисть, и я снова задохнулась от боли, что помешало мне сказать какую-то гадость в адрес этого самоуверенного кровопийцы. Вампиры так же внезапно исчезли из комнаты, как и появились.

– Самодовольное бревно! – сказала она со злостью.

– Ну спасибо тебе, Нубира! – сказала я, потирая ноющую руку.

Она опустила голову и произнесла:

– Прайм отправил нас сюда, чтобы мы собрали остатки выживших вампиров, объединили их для самообороны и дождались его возвращения. Но вместо этого мы попали под власть этого самодура, который мнит себя королем нашего мира!

– Да, я заметила, как он наряжается. Думаю, что не у каждого короля на одежде столько золота.

– Да, ты права. Но это пустое. Ты должна понимать, что положение у нас очень шаткое. Миравел самодур, жестокий самодур. Нам приходится лавировать между законом, здравым смыслом и многочисленными интересами. Нет, представь себе – мы ехали сюда, чтобы их спасти от оборотней, а нам приходится лебезить и плести интриги, чтобы как-то удержаться здесь.

– У вампиров нет любви, только привязанность, нет дружбы – только интересы. Кажется, так говорил мне Прайм, – автоматически произнесла я, не думая щадить их чувства. Я устало села на просторную кровать и схватилась за голову. Мои планы, мечты и надежды в одночасье рухнули, оставив только пустоту внутри меня.

– И он был прав, – сказал Логус. Нубира, казалась тоже не обиделась. – Только вот почему я так тебя люблю? – спросил он у Нубиры.

Она мелодично рассмеялась и ответила:

– Потому что я люблю тебя! – сказала она нежно, и я почему-то отвернулась, пряча горячие слезы, которые снова потекли по щекам, когда я услышала звук поцелуя.

– Нам пора уходить вниз. Чтобы тебя никто не тронул, мы запрем тебя в этой комнате. Тут тебя никто не тронет, потому что по нашим законам ты «мой» человек. Да и с Логусом вряд ли кто-то связываться захочет.

– Спасибо, – сказала я мечтала только о том, чтобы забыться сном. Сил никаких не осталось, я была просто измотана, да и ноги просто не держали.

– Хорошо, отдыхай. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли поесть, – сказала Нубира, и Логус вышел вслед за ней из комнаты. Затем ключ трижды повернулся в замке.

Мне принесли сытный ужин, но я только выпила вина и заснула беспокойным сном.

Утром меня разбудил собственный крик: я кричала от ужаса, наблюдая, как языки пламени пожирают останки растерзанного Прайма, а вокруг него бегали очнувшиеся от гипноза Миравела люди, спасаясь от острых зубов вампиров. Я вскинулась в кровати и схватилась за бешено бьющееся сердце. Оно гулко стучало, больно толкая кровь. С трудом вспомнив, где я, снова откинулась на кровать и дала волю слезам.

Что же я совершаю ошибку за ошибкой? Ну с чего я взяла, что вампиры примут меня с распростертыми объятьями? Что я вообще нужна им? Но я же и подумать не могла, что мой любимый погибнет, и я останусь одна в этом мире, без помощи и на волоске от гибели. Слезы снова полились из глаз. Когда я успокоилась, то стало намного легче. Почти весь день пролежала в кровати, только встала поесть. Моим занятием было наблюдать за тем, как солнечный луч ползет по полу комнаты. Потом, снова уснула. Меня разбудил звук проворачивающегося в замке ключа. На улице была снова ночь, и я с ужасом вспомнила, где нахожусь.

– Адель! Это я, Нубира! – сказала она, торопливо заходя. – Ну и скандал ты подняла! Старейшины, так они себя называют, до сих пор не могут успокоиться.

– Да что ты? – спросила я безразлично.

– Понимаешь, – сказала она так, словно мы мило сплетничали после церковной службы, – вампир не может жениться на человеке – это просто противоестественно! Но не это всех удивило! Понимаешь, Мастер Прайм вообще ни с кем не встречался, хотя мог это делать так, чтобы никто не знал. Вот про тебя, например, нам было неизвестно!

Меня покоробил ее тон и то, как легко она ранит мои чувства, словно она говорила об обыденных вещах, а не о моем горе. И вообще, если Прайм говорил правду, а я в этом не сомневалась, то Нубира не могла вот так просто воспламенеть ко мне дружественными чувствами. Это не в ее стиле, как я уже поняла. Но что ей было от меня нужно? Придется быть с ней осторожной, иначе я могу стать ужином, как те несчастные, которых я вчера видела.

Я вдруг подумала, что моя новоявленная подруга вчера тоже в нем участвовала. Я вздрогнула и стала опасливо следить за ней взглядом.

– Тебе холодно? Давай я прикажу развести огонь и принести ужин, – сказала она, усмехнувшись.

Это был перебор с ее стороны, но я подыграла:

– Да, это было бы прекрасно, если честно! Я все не могу согреться, – сказала я и закуталась в свой плащ.

– Ну конечно, ты же можешь чувствовать холод! Я совсем забыла! – сказала Нубира. – Я давно уже была человеком, и поэтому прости меня за бестактность.

Она дважды хлопнула в ладоши, и я поразилась, как грациозно это у нее получалось. В мою камеру зашла служанка с отсутствующим взглядом и поклонилась нам.

– Что пожелаете, госпожа? – спросила она.

– Принеси-ка сюда одеяло из соболя и горячий ужин. Выбери из того, что готовят для вас на кухне самую приличную еду и неси живей сюда! И вина захвати!

Служанка еще раз поклонилась и вышла, закрыв за собой дверь.

– Я приказала ей дежурить у твоей двери и выполнять все твои приказания.

– Очень великодушно с твоей стороны, – сказала я, разглядывая эту совершенную хищницу.

Нубира была редкой красавицей – грациозной, гибкой, очаровательной и невероятно умной. Она напоминала мне кошку, которая могла ступать на мягких лапах вокруг тебя, но потом, по собственной прихоти, вцепиться зубами в горло.

– Мне можно выйти из комнаты? – спросила я прямо.

– Нет, если ты не хочешь подарить свою кровь или невинность, как я подозреваю, первому встречному. Ты для них сладкий кусочек, поверь мне! – сказала Нубира, словно невзначай.

– А вчерашнего «ужина» им недостаточно? – спросила я.

– Ну, знаешь, кто же откажется от десерта? – сказала она и облизнула губы.

Мне стало по-настоящему жутко, и я спросила первое, что пришло в голову:

– А почему ты охраняешь меня? Почему не убьешь?

Прайма ведь уже нет, а вампиром я быть не хочу. Какая от меня польза?

Нубира встала, мгновенно оказалась у окна и тихо сказала:

– Не буду скрывать, что я не испытываю к тебе теплых чувств. Даже наоборот – ты и только ты стала причиной гибели моего отца!

Она вдруг оказалась так близко около моего лица, заглядывая в глаза, что я могла чувствовать холод, исходящий от ее кожи. Она с ненавистью смотрела на меня и сказала, плохо скрывая раздражение:

– Что ты сделала с ним, с непобедимым Мастером Ван Пайером? Ему не было равных ни среди людей, ни среди бессмертных! Его история такая древняя, что даже Логус не знает ее начала. Прайм столетиями вел войны, выигрывая любое сражение. Страх перед его именем сдерживал от взаимного уничтожения заклятых врагов, а оборотни просто боялись нос показать из своих нор! Но как только появилась ты – все это рухнуло! Он стал слабым, перестал питаться человеческой кровью, отошел от дел! Встретив, я вообще его еле узнала!

– Да, но я… – сказала, было, я, но Нубира приложила свой точеный ледяной пальчик к моим губам и сказала:

– Тш-ш… Я не намерена слушать твои оправдания! Твоя любовь погубила самого могущественного вампира на земле, после чего воцарился хаос! Как будто не хватает чумы и войн! И чем ты так взяла его? – сказала она с недоумением, уже снова оказавшись у окна.

Тут внезапная догадка озарила меня. Я усмехнулась и спросила:

– Он отказал тебе?

Я еще никогда в жизни не видела такого быстрого перехода от спокойствия к ярости. В этом действительно было что-то нечеловеческое, звериное. Она немного пригнулась, посмотрела на меня из-подо лба и прошипела:

– Это не твое дело! Да если бы не нужна мне была для дела, я бы давно убила тебя! Так что не зли меня, девочка!

Наверное, во мне что-то умерло вчера, потому что меня сей монолог не особо затронул.

– Так чего ты тянешь тогда? К чему весь этот спектакль с фальшивой дружбой? Что тебе нужно от меня? – спросила я у нее, сложив руки на груди.

Нубира усмехнулась и ответила:

– Не такая уж ты и дура, как кажешься на первый взгляд!

– Я всего лишь следовала совету Прайма. – Ужас, когда же глаза перестанут наполняться слезами при упоминании его имени? – Он не раз говорил, что вы намного страшнее и коварнее, чем я могу себе представить!

– Да-да. Ни любви, ни привязанностей… Но я с ним не согласна!

В дверь постучали и она крикнула:

– Входите!

Зашла служанка с подносом. Она, словно неживая кукла, прошла в комнату и оставила еду на столе. Потом поклонилась и с таким же отсутствующим лицом, вышла. Снова тревожный вопрос повис в голове: а почему я не под гипнозом? Что им от меня нужно?

Нубира налила мне вина в кубок и протянула со словами:

– Выпей, от вина твой запах не будет таким аппетитным.

Меня передернуло от ее слов; я встала с кровати и подошла к столу. На подносе лежали сыр и виноград, а также свежий хлеб. Руки сами потянулись к едва теплой буханке, и я с наслаждением вдохнула ее запах.

– Словно дома очутилась… – сказала я рассеянно.

– А где твой дом? – спросила невзначай Нубира.

– Далеко отсюда, – ответила я уклончиво.

Нубира негромко зарычала, а потом сказала со злостью:

– Я знаю, что на юго-западе! Миравел не пускает нас, иначе я бы давно бежала в том направлении.

– Но зачем? Что тебе там нужно? – спросила я осторожно.

Нубира с минуту смотрела на меня, видимо, что-то продумывая, а затем сказала:

– Ты понимаешь, что сказочно богата?

Я в ответ только рассмеялась.

– Я? Да у меня из всех богатств только медальон и два серебряных гребня. Все.

– Покажи! – сказал Нубира, требовательно протянув руку. Меня ее бестактность уже не удивила. Я поняла, что она, скорее всего, сама их возьмет, если я ей откажу, поэтому вытянула их из-за пазухи и протянула гребни Нубире.

Она схватила их и, рассмотрев, сразу же потеряла к ним интерес.

– Это дешевка, им не больше ста лет, – ответила она, протянув их обратно.

Я забрала их и снова спрятала за пазухой. Мне они были дороже всего на свете!

– Я так и думала. Он ничего тебе не сказал? Не говорил о том, что невероятно богат? Вернее, уже был богат?

Я отрицательно покачала головой, понимая, что это же было очевидным, как я не подумала об этом? Прожив столько лет, неужели он не разбогател на торговле или в войнах? Ведь он упоминал о торговых делах, Венеции… Как же я этого не понимала?

– Нет, мне было все равно, если честно, но он что-то говорил о Венеции…

– Нет, мы там были. Там пусто, все разграблено до нас. Но должно же у него быть еще какое-то место, где он хранил свои артефакты! Мы были в его парижских, датских владениях, но ничего не нашли…

– А по какому праву вы… – спросила я, начиная закипать от ее делового тона, с которым она обсуждала свои планы заполучить наследство Прайма.

– Ой, брось нести всю эту околесицу про честность и порядочность. Прайм, как дракон, насобирал такое громадное количество артефактов, что подумать страшно! Теперь его нет, и Миравел считает себя правопреемником Прайма просто по той простой причине, что он глава последнего выжившего клана.

– А Миравел не думал о том, что, благодаря Прайму, он выжил?

– Понимает и благодарен за его героический поступок – один, без помощи уничтожить целую армию оборотней-гиен… Поверь мне, они действительно ужасны! Но жизнь продолжается, и тот, кто захватит его сокровища, получит колоссальные средства в свои руки! – сказала она с жадным блеском в глазах.

Мне все стало ясно – Миравел, Нубира и, наверное, все остальные думают, что я знаю, где Прайм спрятал свои сокровища, только поэтому я и жива до сих пор. Я тяжело вздохнула. И объяснять им, что я понятия не имею об их местонахождении, – бесполезно. Как же мне выкрутиться? Это был тот редкий момент, когда я пожалела, что сбежала от Рании. Ее придирки и замужество со стариком показались мне детской игрой по сравнению со смертельным водоворотом алчности и интриг, в который я попала.

Значит, мне жизненно важно поддерживать веру в то, что я знаю такой тайник. Придется кормить их намеками и тянуть время, пока я не найду способ сбежать от них. Но времени у меня нет. Завтра истечет срок, данный Мравелом на принятие решения – хочу я стать вампиром или умереть. Интересный выбор. Либо я стану мертвой, либо живым мертвецом. И если говорить честно, то оба варианта меня не устраивали.

Меньше всего мне хотелось стать бессмертным монстром, для которого имеют значение всего две вещи – кровь и деньги. Но для начала мне нужно было как-то выбраться отсюда… Тяжелые капли дождя забарабанили по крыше.

– Что-то весна никак не начнется… – сказала Нубира. – Этот дождь окончательно размоет дорогу к замку и пару дней в город будет просто не выбраться! Ах, какое невежество! Ты бы видела римские дороги в период расцвета империи! Лучше и мечтать нельзя – каменные, ровные, чистые! А тут что? Где не земля – там вода, где не то и другое – то помои. Адель, ты видела хоть одно чистое лицо? Я соскучилась по ним, если честно! Тут лица немытые, грязные, то после оспы, то с прыщами! Ты можешь мне объяснить, почему люди перестали мыться, а? Это же такая дикость! Руки, ноги, задницы не моются вообще. Я, к счастью, в воздухе не нуждаюсь и поэтому могу бывать в городе. Но как ты это выдерживаешь?

– Не без труда! – сказала я отвлеченно. – Мой отец был новатором в сфере медицины и считал, что мыться нужно не реже раза в неделю. Его дед участвовал в последнем крестовом походе и, вернувшись, рассказывал о том, что на Востоке моются часто и все – бедняки, богачи, мужчины, женщины и дети. Там считает позором ходить грязным. Это правда?

– Да, правда. Ты слышала про Китай?

Я кивнула головой.

– А ты начитанная. Так вот, в Китае чистота возведена в ранг культа! Там неприлично вонять и носить вшей в волосах. Там даже пользуются надушенной бумагой после похода в отхожее место! А тут отправляются друг другу на голову в прямом и переносном смысле. Ты знаешь, почему я никогда не выступала во Франции?

– Что значит «выступала»? – спросила я с удивлением.

– Пела, милая моя, пела! – она вдруг произнесла нараспев невероятно красивым голосом. – Я «оперная певица».

Я меня дух перехватило от красоты ее голоса. У меня даже появилась капля уважения к ней из-за таланта.

– Король и герцоги бросали к моим ногам богатства, дарили земли, бросали жен, – сказала она, поправляя прическу, – но при этом невероятно воняли! Лорд де Музьен прямо на моем выступлении облегчился в уголке! Ты можешь такое себе представить? – спросила она прямо.

Меня передернуло от отвращения, и я отрицательно покачала головой.

– Ну не это главное. Теперь времена изменились и на фоне всеобщего хаоса и эпидемии чумы пора переставить акценты в мире бессмертных.

– Интересно, а как вы поделите наследство Прайма? – спросила я. Нубира бросила на меня быстрый взгляд и ответила уклончиво:

– Это зависит от многих факторов.

– А я в эти «факторы» вхожу? – спросила я прямо.

Нубира наморщила свой прекрасный лоб и ответила:

– Тебе правду сказать или соврать?

– Я сама все поняла. Но в мои планы не входит умереть обманутой жертвой или стать бессмертным вампиром. Я желаю оставаться человеком и уйти, в конце концов, в путь всех людей. Именно поэтому я предлагаю тебе сделку.

– Какую? – спросила Нубира, воровато оглянувшись на двери.

Я набралась смелости и сказала:

– Я показываю тебе дом Прайма, в котором много комнат, а ты отпускаешь меня на все четыре стороны…

Нубира недоверчиво посмотрела на меня. Я поспешила добавить:

– Я не скрою, что часть его сокровищ мне совсем не помешает, но я же понимаю, что силы неравны. Если я умру сегодня, то какая мне польза от них, а если стану вампиром, то не получу точно. Да и конкуренты Миравелу не нужны. Так что я отдам все тебе в качестве выкупа за мою жизнь.

Моя последняя фраза повисла в воздухе, и я замолчала, вглядываясь в глаза Нубиры. Я всем своим видом изображала покорность и старалась выглядеть спокойной. От ее решения зависела моя судьба.

Она задумалась, сжимая и разжимая пальцы. Видимо, это предложение не на шутку взволновало ее. Даже я понимала, что, получив состояние, она сможет организовать собственный клан и не прислуживать у Миравела. Она быстро взглянула на меня и ответила:

– Мне нужно посоветоваться с Логусом! Посиди тут, я скоро вернусь! – сказала она и быстрее ветра выбежала из комнаты.

Для меня это было все равно, что услышать «да». Я бодро прошлась по комнате, чтобы унять волнение, за которым навалилась усталость – я и не думала, что общение с Нубирой заберет столько душевных сил. Мне бы только выбраться из этой истории и проспать неделю, это если сердечная боль от смерти Прайма не доконает меня. Я допила вино и закусила виноградом, от чего по венам побежало обжигающее тепло. В голове покоя тоже не было – мои предположения метались от наилучшего исхода событий, до самого худшего. Я всего на пять минут осталась в комнате одна, а нервы уже были на пределе. Поэтому, когда Нубира снова беззвучно предстала передо мной, я вскрикнула, вскочив с кровати:

– Ну, что?

Она схватила меня за руку и ответила:

– Мы согласны, можем уйти сегодня на рассвете, только есть одно «но»! Миравел пригласил тебя на ужин, хочет поговорить. Не думаю, что это из вежливости.

– Да, я поняла уже почему, – сказала я растерянно.

– Послушай, не бойся. Он не тронет тебя. Будь умницей и не расколись. Он будет пугать тебя, угрожать или льстить. Претерпи все это и согласись, в конце концов, ему помочь. Все. Потом мы убежим, и ты вряд ли его когда-нибудь его снова увидишь.

Я вздохнула и попыталась улыбнуться.

– Я поняла: улыбаюсь, соглашаюсь и бегу с вами в Арагон.

Нубира с интересом сверкнула глазами на меня и довольно улыбнулась. Это королевство находилось именно там, куда постоянно ее тянуло, по ее словам.

В дверь постучали и на пороге появились двое вампиров. Первый был стройным блондином, на вид примерно моего возраста, в красивом зеленом наряде и в черном плаще. Второй – намного старше и приземистым. Они выглядели, как два антипода, но на мир смотрели с одинаковым выражением лица – выжидающе. Да и какое еще выражение может быть в такие-то времена?

– Меня зовут Клио Костакис, – представился тот, что постарше, – я приношу свои искренние соболезнования вам, барышня, в связи со смертью мастера Прайма. Он был великим воином и сложил свою голову ради нас. Никто не был так предан нам, как он! – сказал Костакис и поклонился.

Меня глубоко тронули его слова, и я поклонилась в ответ.

– А я Мирон Затевахин. Мне рассказывали про Прайма, и я жалею, что не знаком с ним лично. У нас, в Скифии, о нем ходят легенды.

Я коротко кивнула ему головой, пытаясь удержать слезы.

– Благодарю вас, господа, за добрые слова! – сказала я.

– Наш господин Миравел просит вас присоединиться к ужину, – сказал Клио, учтиво поклонившись.

Я кивнула головой и вышла вслед за ним на темную лестницу. Мирон нес в руках факел и старался освещать мне лестницу, Клио шел первым. Мы практически дошли до входа в большой зал, в котором меня ждал Миравел, когда я услышала низкий, утробный вой. Кровь застыла в жилах, да к тому же окружающие меня вампиры в ответ угрожающе зарычали.

– Оборотни! – сказала с ужасом Нубира и в тот час оказалась около меня. – Не отходи далеко! Держись рядом!

От ужаса прислонилась к холодной стене, стараясь отступить назад, но Нубира схватила меня за запястье. Я с готовностью кивнула и спряталась за ее спиной. Она низко присела к земле и оскалила острые зубы.

Сквозняком принесло чудовищный запах мокрой псины, а в дверном проеме появилась морда большого волка.

Дальше все происходило так медленно, словно время застыло. За спиной волка я увидела, как огромная, уродливая гиена отрывает голову Горану, принося мне облегчение – больше он мне не угроза. Она отлетела под ноги другому волку и тот завыл, высоко подняв свою морду. Эхо покатилось по замку, переплетаясь со звуками ожесточенного боя… По всему залу шли бои – чаще всего два-три оборотня на одного вампира. Я ничего не понимала. Ведь Прайм должен был уничтожить всех врагов, откуда взялись эти?

Я увидела Логуса, который двигался то быстро, то еще быстрее, отбиваясь от трех оборотней одновременно, причем двое из них были гиенами! Когда одна из них схватила его за запястье и с глухим треском оторвала кисть руки, Нубира закричала и бросилась в зал, проскочив в небольшой просвет между холкой волка и низким потолком прохода.

Оборотень лишь мотнул головой, но, не поймав ее, решил не отвлекаться – его интересовали мы. Он сфокусировал свою агрессию на нас. «Господи, помоги! Сейчас он нас убьет!» – четко прозвучало у меня в голове, а губы сказали:

– Она бросила меня, бросила…

В этот момент волк кинулся вперед, и его зубы лязгнули в дюйме от шеи Костакиса. Старый грек выругался и дал пинка по морде огромной собаке. Оборотень заскулил, но не отступил. Он снова замотал головой и оскалился. Костакис снял верхнюю куртку и приготовился к нападению – присел низко, практически лег на пол.

– Спрячь ее где-нибудь! – сказал Костакис и ринулся на волка, оказавшись на его спине.

Что было дальше – я не знаю, потому что какая-то сила оторвала меня от земли, и я через пару секунд оказалась в комнате Нубиры, а еще через пару мгновений падала вниз из окна, лежа на плече Мирона Затевахина.

Я кричала так, что казалось мои уши лопнут, но долгий полет вниз, прыжки по крышам и стенам были полной ерундой по сравнению с болью от приземления. Мирон был холодным, твердым, как камень, вампиром, и поэтому лучше бы я упала на мягкий мох, чем вот так. Его плечо, казалось, встретилось с моей спиной изнутри, а потом я отлетела от него, не в силах дышать. Я лежала на спине, на мокром мхе, и капли дождя капали мне на лицо, а дыхания все не было. Пошевелиться тоже не получалось, и Мирон осторожно поднял меня и посадил спиной к ближайшему пню.

– Простите, я не подумал… – попытался извиниться Мирон, но я закрыла глаза и покачала головой. Наконец-то мне удалось вдохнуть воздух и я улыбнулась.

– Вы… спасли меня.

Он кивнул головой, то и дело оглядываясь на замок, в котором шел ожесточенный бой.

– Будьте здесь. Я вернусь за Костакисом, и мы поможем вам добраться домой. История клана Миравела подошла к концу, теперь каждый сам по себе. Мы идем в Грецию, а вы?

– Мне в Калелью, это Арагонское королевство. Там есть небольшой городок у моря под Барселоной.

– Хорошо! Ждите нас! – сказал Мирон и убежал обратно, по направлению к замку.

Я смутно видела, как он карабкается по стене быстрой тенью наверх, потом прыгает по мокрым глиняным крышам, а затем исчезает вовсе, спрыгнув во двор замка Вианден.

Я, не долго думая, осторожно встала, проверяя свою способность держаться на ногах. Разогнуться полностью не получалось, но идти я могла.

– К черту этих вампиров! И оборотней тоже! И их богатства! И это проклятое бессмертие! Вот дура! Дура! – кричала я посреди темного леса, который был очень мокрым и непроходимым. Мои нервы не выдержали, и я кричала и рыдала, я была готова самой себе дать пинка.

Успокоиться помогла боль в кулаках, которыми я колотила дерево. Я посмотрела на кровоточащие руки и подумала, что это – лишнее. Не стоит сходить с ума от злости. Мне стоит собраться и уйти отсюда, как можно дальше.

На счастье, я примерно знала, куда идти – замок служил хорошим ориентиром. Мне нужно было идти вдоль его северной стены, и я попаду в Эхтернах. Там я переночую в гостинице, а лучше попрошусь на ночлег в монастырь или в первый попавшийся дом. А что дальше делать – непонятно. Ну, ничего! Подумаю об этом тогда, когда поем, согреюсь и высплюсь – тогда смогу соображать трезво. Но сейчас мне нужно было добраться до города, не попавшись оборотням, волкам или бродячим рыцарям на расправу.

Я шла и ругала себя, на чем свет стоит, даже пригодились все словечки, которые я выучила на борту «Изабеллы».

– Наивная, наивная дура! Да тебе повезло, что ты осталась в живых вообще! Ты думала, что распахнешь двери в мир вампиров ногой и, показав медальон, добьешься своего? Как можно быть такой… такой… влюбленной дурой?

Запал кончился как раз в то время, когда я перелазила, вернее, переваливалась через скользкий ствол упавшей ели. На полпути я застряла и снова расплакалась – то ли от того, что избежала смерти, то ли от того, что была свободна, а может, потому что все мои мечты и планы рухнули. Слезы закапали одна за другой, и я поняла, что все рассказы деда и отца о крестовых походах, которые срывали меня из дома, зовя к невероятным приключениям, были просто приукрашенной правдой. Они много рассказали, но чего не рассказывали? Ведь, наверняка, были и позорные и страшные моменты? Было то, что хотелось забыть. Теперь и у меня они есть. Мне вдруг очень захотелось домой, в Калелью, завести дом, выйти замуж, родить детей. Больше не думать о несбыточном, стать обычной девушкой и постараться забыть Прайма. «Да, наверное, я так и сделаю», – решила я и заставила себя успокоиться. Я перелезла то судьбоносное бревно и, выйдя на кромку леса, пошла в город. Через час, мокрая и уставшая, я стояла на пороге первого попавшегося дома и просилась на ночлег. Дверь мне открыла дородная женщина и после долгих уговоров согласилась пустить в хлев переночевать в обмен на то, что утром я натаскаю две бочки воды для коровы и поросят. Я согласилась и улеглась на солому между поросятами. Они мигом окружили меня, и я уснула, положив под голову охапку свежей соломы.

* * *

Ночь прошла без сновидений. Хозяйка разбудила меня рано, и я пошла на речку за водой. Живот болел, но я старалась не показывать, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания.

У речки, которая пробегала среди тенистого леса, невдалеке от дома, я повстречала двух девушек, которые тоже пришли по воду. Пока я ждала свою очередь набрать ведро, то жадно подслушивала их болтовню. Наклонившись над водой, вдруг заметила, что виски стали седыми! Вчерашние события не прошли для меня бесследно… Но это не особенно меня испугало – я поняла, что в жизни бывают вещи и пострашнее.

Про вчерашние события в замке даже и слова не проскочило. Странно, ведь там была такая резня! А слуги что? Неужели все молчат или их пропажу никто не заметил? А может оборотни их не тронули? Вопросов было больше, чем ответов, поэтому в полном недоумении я вернулась к дому, в котором переночевала. Мне пришлось совершить еще немало ходок за студеной водой, прежде чем бочка наполнилась, но из разговоров путников я так ничего и не узнала. Словно вчерашней ночи и не было… Это было так странно!

Дородная хозяйка дала мне кусок хлеба и чашку молока за работу. Я поблагодарила и, получив ее пожелание быть под защитой святого Патрика, отправилась на юг. Кажется, на юг. В каком-то дворе я украла старые брюки и куртку, а потом в них переоделась. Я оставила только плащ и обувь, но и от них я постараюсь избавиться в ближайшее время. Если учитывать феноменальное обоняние оборотней и вампиров, то мне повезет, если я сбегу из графства Люксембург целой и невредимой.

Платье пришлось бросить в реку, а голову перевязать куском юбки на подобие повязки. Лицо и руки перепачкала грязью и в таком виде пристала к каравану бродячих монахов, которые тянулись на покаянную молитву по случаю чумы в ближайшее аббатство. Когда караван свернул, я целый день шла и шла, пока голод и усталость не свалили меня с ног. До ближайшего города было еще два дня пути, а сил идти уже не было. Я так бы и осталась сидеть в грязи, если бы не пожилая дама, скакавшая по лесу на коне. Она практически наехала на меня, но лошадь расторопно перепрыгнула «препятствие», чуть не выкинув ее из седла. Судя по одежде, она была из знатного рода и довольно состоятельна. Она остановилась, и после минуты отборной брани, я услышала:

– И как ты, паршивец эдакий, собираешься выбираться из этого леса? Тут волков полно!

Я прокашлялась и постаралась ответить как можно более грубым голосом:

– Я не знаю. Моя лошадь ускакала, а я не могу идти…

Эх, вчера своровала впервые в жизни, сегодня – вру напропалую. Что же будет завтра?

Она критически осмотрела меня и спросила:

– Откуда будешь? У тебя странный акцент…

Я стала лихорадочно соображать. Если назовусь французом, она мне не поверит, так что я сказала правду:

– Я испанец, возвращаюсь из паломничества. Злые люди напали на меня и обобрали. Я третий день иду через лес и чувствую, что тут и останусь, если вы, добрая госпожа, не поможете мне, – сказала я с почтением, встав с мокрой земли.

Пожилая леди окинула меня взглядом с ног до головы и сказала:

– Ну что ж, монах…

– Альвадорас де Кастилья.

– Альвадорес. Интересное имя, знаменитое. Я могу провезти тебя до следующего города, больше лошадь просто не выдержит, хоть ты и легкий, как я погляжу.

Я склонилась в поклоне, искренне сказав:

– Господь милосердный услышал мои молитвы! Да воздастся вам в трое за ваш добрый поступок!

– Ну ладно тебе, Господь и так мне всегда помогает. Пора и мне кому-нибудь помочь! Залезай, давай! – сказала она, делая нетерпеливый жест рукой, поглядывая по сторонам. Видимо, волки были реальный угрозой в этих краях.

Я мигом подбежала к лошади и забралась в седло.

– Меня зовут Мария! – сказала женщина и пришпорила лошадь.

Я схватилась за нее и познала всю радость от быстрой езды на лошади без седла. Меня трясло и подбрасывало, я стучала зубами и не думала даже пикнуть – мне и так неимоверно повезло! В лесу за нами послышался вой волков, от чего Мария пришпорила и так уставшую лошадь. Я нащупала на поясе свой кинжал, готовая в случае нападения отбиваться от волков. Но внезапная мысль пронзила меня: а вдруг это оборотни? Волосы на голове встали дыбом и я сильнее прижалась к Марии. Она не обратила на это внимание – впереди были огни небольшого города.

– Это Трир! Мы в безопасности! – сказала Мария, и мы поскакали дальше. Значит, и она слышала волчий вой.

Я обернулась и увидела две большие тени – нам в спину со злобой смотрели два огромных волка-оборотня, остановившись на кромке леса! Я чуть не закричала, но вовремя закрыла рот рукой. Значит, они все-таки выследили меня и знают, куда я направляюсь! Весь мой камуфляж, переодевания и слой грязи не помогли мне удрать от их суперчувствительного обоняния. Мысли хаотично метались в голове, и я абсолютно не понимала, что же делать дальше. Что им от меня нужно? Неужели они узнали, что я бывшая невеста Прайма и хотят отомстить мне за гибель Венецианца? Или убить как ненужного свидетеля? Или знают о сокровищах Прайма? Что же мне делать? Я зажмурилась и мне вдруг захотелось открыть глаза и проснуться в Калелье или Барселоне – там, где нет этих монстров с их войнами.

Когда мы с Марией подъехали к Триру, ее лошадь уже готова была пасть под нами от усталости. Мария ее просто загнала! Я спрыгнула на землю первой, а следом спустилась и она, взяла лошадь под уздцы и повела следом за собой. У бедного животного бока тяжело вздымались и опускались, а изо рта капала белая пена.

– Вы спасли нас, Мария! – сказала я с благодарностью. Та только кивнула в ответ и молча повела лошадь в центр города. Она остановилась около постоялого двора и сказала:

– Мне нужно отправляться дальше, и ищи себе попутчиков! Я дам тебе денег на ночлег и пристойную еду, но ты обещай мне путешествовать более осторожно!

Я от удивления не смогла ничего сказать и только Мария протянула мне маленький кошель с деньгами и спросила:

– Тебе есть куда возвращаться?

Я согласно закивала головой:

– Да, конечно! Я бегу от чумы, у меня есть родственники во Франции, – безбожно врала я. Не хватало мне еще и Марию втянуть в мои неприятности. Вероятность дожить до завтрашнего утра была минимальной, а взять на свою совесть еще и ее жизнь я не хотела.

Мария промолчала, сдвинув брови. Мы молча стояли, а она о чем-то размышляла, я же тем временем поглядывала по сторонам. Уходить с улицы не хотелось, потому что оборотни не станут нападать посреди белого дня у всех на глазах. Я неосознанно прижалась к стене дома и, казалось, перестала даже дышать.

Прятаться я всегда умела и сейчас это умение мне пригодится как никогда.

– Ну, удачи тебе, Альвадорас! – сказала наконец-то Мария и добавила: – Вымойся как следует и не броди по лесу ночью!

Я с готовность кивнула головой и сказала:

– Благодарю вас, Мария! Вы спасли мне жизнь сегодня.

Она посмотрела на меня со странным выражением лица, которое я не смогла прочитать, но мне стало не по себе. Она вдруг криво улыбнулась, так… плотоядно, как волк! Сердце запнулось и я поняла, что встреча с ней не была простым совпадением.

– Я послушаюсь вас, Мария, и эту ночь проведу в этой гостинице, приведу себя в порядок и, пожалуй, напишу родственникам. Глупо вот так бродить по Люксембургскому графству. Пора возвращаться домой.

– Вот именно! – сказала она и добавила: – Из гостиницы ни шагу!

Я кивнула головой и вошла во внутренний дворик. Трое лошадей перегораживали вход в двухэтажное деревянное здание. Я осторожно обошла их шагнула в темень холла под пристальным взглядом Марии, от которого у меня почему-то пошли мурашки по телу.

Я услышала, как копыта ее лошади зацокали вниз по грязной улице, вымощенной гнилыми досками. Сердце все еще гулко ухало, но в голове созрел план – мне нужно было срочно бежать отсюда! Нехорошее предчувствие говорило мне, что Мария неслучайно встретила меня в лесу. Я сжала в руке ее кошелек. Если она как-то относится к преследовавшим меня оборотням, то этот кошелек будет для них прямой наводкой.

Не долго думая, я зашла в ближайшую таверну, усевшись за более-менее чистый стол. Я вытрясла на стол содержимое кошелька. Было три монеты – одна золотая и две серебряных. Их действительно должно хватить на постой и на еду, но золотая монета была лишней. Она привлекла мое внимание – слишком уж необычная она была. Под портретом носатого императора я прочитала надпись на латыни «CAESAR». И выронила ее на стол, будто она была раскаленной. В голове мелькнуло воспоминание, вернее слова Прайма: «Трое напавших оборотней пришли из Северной Италии».

А золотая монета была римской! Да еще и древней, судя по портрету Цезаря на обороте. Я схватилась за голову и подумала, что виной всему моя наивность и беспечность! Мне не следует доверять никому! Перестать верить в чудо и очень постараться, чтобы выпутаться из этой истории живой. Ко мне подошел трактирщик и сказал довольно грубо:

– Ну чего расселся, рвань подзаборная? У меня приличный трактир! Или заказывай еду, или проваливай!

Я рассеянно сказала:

– Подай мне ужин, я заплачу!

– Деньги покажи!

Я убрала ладонь и показала золотую монету.

Трактирщик тот час же ответил:

– Сейчас подам, благородный господин! – и убежал на кухню.

Через минуту, которую я безуспешно отгоняла от себя воспоминания о Прайме, он вернулся с миской каши и тушеных овощей. Это был просто царский пир! Он принес еще вина и хлеба. Я жадно набросилась на кашу, вспоминая давно забытый вкус свежей еды.

Когда я доела, трактирщик подошел к столу и заискивающе улыбнулся. Я протянула ему монету и сказала:

– Хочу заказать самый лучший номер!

– У нас как раз есть такой! – сказал он с радостью.

Я протянула ему серебряный нобель и сказала:

– Желаю сейчас же пройти в него и отдохнуть. Так устал, что, наверное, просплю до завтрашнего вечера!

Хозяин кивнул головой, и я пошла за ним. Мы поднялись на второй этаж, и он провел меня в самый дальний номер, окна которого, как оказалось, выходили на задний двор. Это было то, что нужно. Я грубо вытурила любопытного мужичка из номера. На столе нашелся кувшин с грязноватой водой, но его хватило, чтобы обтереть тело мокрым куском ткани. Я с наслаждением избавлялась от грязи, чувствуя, как в голове рождается план. Вдруг стало совершенно ясно, как нужно поступить. Поэтому, не теряя ни минуты, я снова надела не очень чистую одежду и полностью экипировалась для побега. Предварительно свернула грязный половик и положила в кровать, укрыв одеялом, чтобы любой, кто посмотрит в замочную скважину, мог подумать, будто я сплю в кровати. Затем надела плащ и, выломав ивовые прутики, которыми привычно закрывали оконный проем, вылезла в окно. Под ногами оказалась дощатая крыша пристройки, в которой держали кур и гусей.

Мои шаги по крыше вызвали у них переполох, но я быстро спрыгнула на землю и, перебравшись через невысокий каменный забор, залезла в телегу с сеном, которая стояла около него. Мне повезло – хозяин телеги куда-то отлучился, и у меня была возможность как следует закопаться в сено. Оно было душистое и пахло летом, медом и домом. Я вдохнула его запах полной грудью и… задумалась. Я сейчас была в тысячах миль от дома, в неизвестной повозке, за мной охотились оборотни и мой дом был в очаге чумы. Но это было ерундой по сравнению с тем, что Прайма больше нет. Эти воспоминания больно ранили в самое сердце, хотя какая-то часть меня все еще отказывалась это признавать. Но если все так открыто охотились за его наследием, то его точно нет в живых. Я лежала тихо, стараясь не выдать себя, пока не заснула.

Сколько проспала – не знаю, но разбудил меня громкий шум: деревянные колеса телеги грохотали по каменной брусчатке. Я немного разгребла сено и выглянула наружу. Был вечер, и мы ехали по какому-то городку. На доме удалось прочитать надпись «Пивоварня Конца, лучшая в графстве!». Отлично, я попала в Конц! Я понятия не имела, где я нахожусь относительно сторон света и куда дальше идти. Я снова спряталась в сено и решила сегодня больше не предпринимать ничего героического. Я положилась на волю Божию и снова заснула.

Пробуждение было бурным – рядом с моим лицом в доски пола воткнулись острые вилы! Я вскрикнула и постаралась отодвинуться от них как можно дальше, но уперлась спиной в бортик. Я нащупала его рукой и слушала с громко бьющимся сердцем разговор двух французов, которые общались друг с другом где-то рядом со мной. Они обсуждали цены на сено в Люксембурге и последнюю новость – сгоревший дотла постоялый двор в Трире. Я даже не удивилась, потому что знала, кто его поджег. Сомнений не было – Мария была оборотнем и охотилась на меня. Но раз гостиница сгорела, то они должны думать, что я погибла! От радости я чуть не закричала. Но взяла себя в руки и тихо соскользнула с повозки на землю. На мое счастье поблизости не было собак, и мне удалось уйти незамеченной. Возница и его помощник как раз разгрузили половину сена на землю и, воткнув вилы, отдыхали, обсуждая последние новости. Я отбежала от телеги как можно дальше и осмотрелась: вокруг меня сновало невероятное количество народу всех возрастов и национальностей. Я посмотрела на дома и узнала в них романский стиль, а еще прочитала на фасаде солидного здания надпись: «Банк».

Сколько же я проспала? Я не стала гадать, потому что это было не важно. Надвинув повязку на глаза, пошла вниз по улице, в сторону ближайшего рынка. Мне нужно было купить приличную одежду, чтобы снова «стать» женщиной. Я могла больше не прятаться. Нубира и Логус вместе с другими вампирами, скорее всего, мертвы, а я мертва для оборотней. Словно гора с плеч свалилась и даже дышать стало легче.

Впервые за последние два месяца у меня появилось желание и время просто идти по улице и рассматривать красивые виды и архитектуру.

Это был небольшой город, но очень уютный – излучина реки Альзет огибала его практически по кругу, даря свежесть и чистую горную воду. Высокие стрельчатые крыши вперемешку с острыми шпилями соборов бодро подпирали чистое голубое небо с легкими облачками, а весеннее солнце игриво просвечивало молодую листву на вековых деревьях. Я вдохнула сырой, но уже ароматный запах коричневой земли и вдруг поверила, что все будет хорошо.

В местном банке я продала золотую монету и выручила неплохие деньги.

Довольная и спокойная, и выбрала на местном рынке ношенное платье и платок, купила за небольшую плату новый плащ, а также еще одну пару обуви и немного продуктов. У меня осталось достаточно наличных для путешествия через Францию. Воровато переодевшись в подворотне, я бросила всю старую одежду в костер, со злорадством представляя, как вместе с ними сгорают мои враги. Потом я купила мужское брэ, шоссы и сюрко. В довершение образа купила шляпу и кучерявый парик. Они пригодились мне в дороге, по которой я брела, переодевшись в мужчину, а потом выступала как женщина в кабаках, распевая все песни, которые слышала от мамы, Жанны и моряков «Изабеллы». Обычно за выступление я получала еду, но изредка и пару монет. Это было просто спасением для меня и давало силы для долгого путешествия.

Моя голова была полна радужных планов, и в следующие три месяца лета я познала вкус жареных ежиков, несравнимых с жареными крысами, но ворованные курицы все-таки были вкуснее. Я запекала их в глине на костре, и мясо получалось очень ароматным. Меня дважды пытались изнасиловать, но каждый раз мой кинжал оказывался в районе горла насильника и даже немного в нем. Я научилась без жалости и сожаления ломать носы желающим со мной развлечься, брать плату за выступление вперед и ни в каком случае не играть в кости на деньги.

Настоящей бедой были бродячие рыцари – они были повсюду и могли в любой момент решить, что мне пора за них замуж, причем срочно и в ближайшем сарае. При этом моего мнения никто не спрашивал, поэтому я научилась симулировать сумасшествие, отчего желание провести со мной часок-другой отпадало само собой.

К августу я добралась до долины Роны и первые холодные ветра принесли запах пожарищ: выжившие в чуме французы нещадно предавали огню зараженные селения и города. Целые города лежали в руинах. В них орудовали мародеры, а на дорогах – разбойники.

Я шла против толпы, которая убегала от вероятной смерти на север. Женщины, старики и дети брели по пыльным дорогам, надеясь найти спасение на севере Европы.

Зрелища, которые представали перед глазами, были ужасными – повсюду сироты, которые потеряли родителей. Они умирали от голодной смерти рядом с трупами своих родителей. Повсюду были тела погибших от чумы людей – никто даже не обращал на них внимания – настолько привычным делом этом стало. Преступники погибали порой рядом со своими жертвами от чумы. Я как-то видела мертвого мародера с целым мешком награбленного, который успел отойти от обворованной деревни всего на сотню шагов.

Повсеместно люди верили, что настал конец света и пускались либо во все тяжкие, либо в крайнюю степень религиозности. Шествия с крестами и хоругвями стали повсеместным явлением, и мне было очень удобно перемещаться вместе с ними из города в город.

Одевшись во вретище, я медленно брела с молящейся толпой, думая о своем: вспоминала прежнюю жизнь или думала о том, что же делать дальше. Каждый день я со страхом ждала появления симптомов чумы, но этого не происходило. Открыв глаза утром, искренне благодарила Бога за еще один день жизни и проживала его как последний. Что меня спасало от смерти – советы доктора Бакли или милость Божия – я не знала.

Чем дальше я продвигалась сквозь этот хаос, тем чаще вспоминала Прайма, его глаза, улыбку и полные мудрости слова. Ведь он прошел через сотни лет подобной боли, но остался прежним, даже стал лучше. Так и я постараюсь – буду стараться остаться человеком, несмотря на звериную жестокость моих сородичей, которая была повсеместно.

Я рассчитывала попасть в Арагон и как-то наладить жизнь, хотя понятия не имела, как это сделать без денег и связей. Для девушки в моем положении существует только два пути – в монастырь или замужество. И причем второй вариант тоже под вопросом, потому что кому нужна бедная сирота с не очень крепким здоровьем? Гнить заживо в монастыре я не собиралась, так что впереди меня ждала полная неизвестность.

По крайней мере, в Калелье меня ждал дом – единственная собственность, которая мне принадлежала, пусть и сгоревшая в пожаре. Мари и Санчес увезли меня в беспамятстве, поэтому я совсем не знала, в каком состоянии дом. Мне хотелось верить, что его можно восстановить.

Рассчитывать на многое не приходилось, но у меня не было другого выхода. В крайнем случае, поселюсь в моем старом доме и буду как-то обживаться. После многомесячной дороги стог сена для меня был шикарным вариантом, а дом после пожара, да еще мой – вообще предел мечтаний!

И все-таки, если честно признаться, я не верила, что Прайма больше нет. Я просто не верила – и все! Он же так легко расправился с теми оборотнями около своего дома! Еще тогда у меня поселилась уверенность в его несокрушимости, даже не могу сказать, почему. Ведь нашли только его одежду, а он мог ее бросить или снять. Это не важно. Ну а то, что его нигде нет – может, он не хочет, чтобы его видели? Эта теория придавала мне сил.

В начале августа я дошла не только до Роны, но даже до предместий Венеции. Мне посчастливилось пристать к каравану из двадцати трех паломников – мужчин, женщин и детей, которые шли в Собор Святого Марка в Венеции, чтобы вымолить прощение грехов и спасение от чумы. Мне не в первой приходилось изображать из себя монаха – я снова переоделась в мужской наряд и дотошно повторяла за ними молитвы и принимала участие во всех литургиях. Это приносило мне защиту, пропитание и покой. Вообще-то я не хотела туда плыть – но выбирать не приходилось. И потом, там можно было узнать что-нибудь о судьбе Прайма.

* * *

В Венецию мы приплыли на диковинных узких лодках, которые тихо плыли через спокойную гладь осеннего моря. Когда очертания берега остались в легкой дымке позади нас, то внезапно перед нами, посреди моря показались верхушки собора Святого Марка и еще с десяток таких же величественных зданий. Это вызвало ликование и приступ религиозности у моих друзей – в соседних лодках послышался торопливое бормотание молитв и восхищенное славословие Бога. Я их понимала. Ведь после тех ужасов, которых мы вдоволь насмотрелись по дороге сюда, купола соборов сулили долгожданное окончание трудного пути. Но нас ожидал неприятный сюрприз – город был закрыт для паломников, странствующих монахов, рыцарей и всех, кто искал спасение от чумы в стенах самого богатого города Средиземноморья. Патриции и священники закрылись в своих виллах и палаццо, ожидая момента, когда передохнут все заболевшие, а они унаследуют земли и имения после них.

Я смотрела на город с ненавистью, размышляя о том, что зря сюда приехала. Мне лучше было бы просто пойти в Калелью через Барселону. Гондольер, управляющий лодкой, в которой я сидела, сказал:

– Однако я могу отвезти вас в бедный квартал Венеции, Каннареджо. Мосты, ведущие из него к городу, охраняют гвардейцы дожа, но с моря пускают всех. Там сейчас такое делается! Ну что, плывем?

Мои попутчики, которые пребывали в самом мрачном расположении духа, не готовы были вот так просто взять и повернуть назад, на север Франции. Люк, который был самым воинственным из нашей компании, заявил:

– У меня важное дело к Святому Марку! Мне нужно лично с ним потолковать! Так что я «за».

Пожилая Марта согласилась поехать, чтобы переночевать и завтра уехать обратно, а ее муж, Пьер, согласен был на что угодно, настолько устал. Так что мы дружно закивали головой и наша гондола поплыла к западному берегу Венеции, где располагался Каннареджо. Остальные участники паломничества отправились в обратный путь, и мы их больше не видели.

На берегу Каннареджо стояла толпа желающих уплыть с этого острова, что немного меня насторожило. Но я собиралась разузнать о Прайме, а значит, мне придется ступить на этот грязный берег.

– Вот вам пример того, что делают достопочтенные господа с евреями! – заявил гондольер, показывая на нищих в странных балахонах, которые стояли с протянутой рукой в конце пирса. – Дож запретил им селиться где-либо, кроме этого гетто, и грамоты на занятие ремеслами тоже не дает.

Я с ужасом посмотрела на бедных, худых и изможденных людей, единственной надеждой которых были подачки приезжих. Марта, Пьер, Люк и я по очереди расплатились за поездку на гондоле и мы дали несколько монет нищим, которые были готовы драться друг с другом за мелочь. Я не знала, куда податься в первую очередь – в Венеции впервые, да и знакомых – никого. Но с моим опытом выживания это было сущей ерундой. Труднее будет найти кого-то, кто сможет ответить на вопросы, касающиеся недавних боев бессмертных на улицах этой древней столицы.

Пока я рассматривала блеск и нищету улиц Каннареджо, Мария заявила безапелляционным тоном:

– Нам нужно найти ближайшую церковь и возблагодарить всех святых за то, что мы доплыли до Венеции целые и невредимые! – она подобрала юбку и, ловко перепрыгивая лужи, устремилась в центр ближайшего квартала, где стояли ветхие лавки менял и торговцев продуктами. Мы покорно пошли за ней, потому что пока она помолится «как следует», а это как минимум два часа, с ней будет бесполезно разговаривать, и мы не сдвинемся ни на шаг в сторону центра Венеции. Я посматривала по сторонам, размышляя, можно ли узнать все у трактирщика или придется бросить всех и переплыть ночью морской канал?

Марта отчаянно жестикулировала, пытаясь выяснить у менялы, где находится ближайшая церковь и после взаимного складывания ладоней наконец-то наступил момент взаимопонимания – старик грязным пальцем показал в конец улицы и произнес:

– Санте Христофоро, Санте Христофоро!

Марта поблагодарила его, и мы побрели туда, куда показал меняла. На небольшом куске земли, которая была в большом дефиците в Венеции, стояла внушительных размеров церковь с красивым фасадом, большим круглым окном и двенадцатью апостолами, которые грустно смотрели на нас. Марта и мои спутники решительно исчезли в глубине церкви, а я последовала в холодный сумрак собора. Внутри пахло свечами, ладаном и почему-то соленой водой.

Людей было немного, и мы могла спокойно все рассмотреть. Внутреннее убранство церкви было не настолько роскошным, как мы ожидали: восково-желтая фигура Христа в золотых лучах, такая же Мария, и все это напротив простых церковных лавочек. Солнце проникало вовнутрь через простенькие витражи и было очень спокойно здесь находиться, не смотря на то, что мой отец всегда повторял, что статуи и иконы в соборах – большое богохульство, чем неизменно приводил в ярость маму. Я впитала его взгляды на вопрос поклонения статуям и не падала ниц перед ними, как сейчас делала Марта. Я считала, что этот обряд успокаивает ее и поэтому не спорила с ней. Пока мои друзья изливали на амвон потоки отчаянного уважения и смиренной покорности, я решила выйти на улицу, чтобы осмотреться еще раз. Вид справа от входа на Венецию показался мне интересным. Я шла вперед, смотря под ноги, потому что в глаза светило яркое солнце и с грустью думала, что мое теперешнее скитание по Европе – лишь жалкое подобие моей мечты увидеть мир. Он оказался грязным и неприветливым местом, в котором главное для меня – раздобыть еду и вовремя смыться.

Когда я делала последний шаг навстречу Венеции, дорогу мне вдруг кто-то перегородил. Я подняла глаза и ослепленная светом, увидела перед собой высокий силуэт в плаще. Капюшон закрывал глаза, и я подслеповато пыталась его рассмотреть, пока сердце отплясывало тарантеллу – в моей голове мелькнула только одна мысль: «Прайм»! Я распахнула глаза и улыбнулась сама не знаю почему, почти что готовясь прыгнуть ему на шею, уж очень мне хотелось верить в чудо. Видимо, эта черта характера во мне неистребима, сколько жизнь не била меня.

Мужчина снял капюшон и воскликнул:

– Адель!

* * *

Сдерживая слезы, я смотрела на знакомые черты лица, а самой хотелось рыдать – передо мной стоял доктор Бакли собственной персоной и жадно меня разглядывал. Он неловко схватил меня и обнял, сжав в крепких объятьях.

– Вы живая! Живая! Я так устал вас разыскивать! Я и не думал найти вас среди живых!

Он отпустил меня, все еще держа за плечи, потом провел пальцем по моему поседевшему виску и ничего не сказав, снова обнял. Столько времени прошло с тех пор, когда меня кто-то вот так обнимал. Я уткнулась ему в плечо и слезы то ли отчаяния, то ли облегчения сами закапали из моих глаз. Он провел рукой по моей голове и когда рука дошла до спины, вдруг ее резко отдернул. Но мне было все равно – я обняла его в ответ и сказала:

– Я, между прочим, странствующих монах Дионисий. Вы сейчас на виду у всех обнимаетесь с мужчиной!

Он усмехнулся мне в плечо и отстранился.

– Узнаю вас, монах Дионисий. Нисколечко не изменились!

– О нет, брат мой! Я стал умудреннее на четыре страны, десятки выступлений в кабаках и полсотни ворованных кур!

Он громко рассмеялся, отчего эхо пронеслось по собору Святого Христофора. Я успела рассмотреть, что его одежда очень чистая и довольно дорогая: шитая серебром сюркотта, черные брюки и хорошая обувь, а блузон был вообще белоснежным. Я смотрелась оборвашкой на его фоне в моей линялой одежде, которая была велика для меня. Я замешкалась и постаралась пригладить спутанные волосы, которые в последний раз встречались с расческой неделю назад.

– А что вы здесь делаете, Кристофер? – спросила я вежливо.

– Пришел проведать моего святого. Я не даю ему скучать – регулярно прошу прощения за грехи и еще о помощи в поисках одной девушки, которая сбежала холодной зимой из дома своего попечителя. Видимо, я очень надоел святому Христофору, поэтому он привел вас сюда. Ко мне.

Взгляд Бакли при этом полыхнул таким огнем, что мне вдруг захотелось провалиться сквозь землю. Потому что мне это очень понравилось. Я не узнавала себя. Почему я с таким удовольствием принимаю намеки и открытые ухаживания от Кристофера, словно любовь к Прайму… исчезла?

Бакли произнес последнюю фразу таким многозначительным тоном, что сомнений не оставалось – его любовь ко мне никуда не делась, возможно, стала еще сильнее. Полгода назад я сбежала бы от него и не стала даже слушать, но последние события сделали со мной что-то непоправимое и я с ужасом понимала, что это «что-то» контролю не подлежало – я с надеждой ждала продолжения.

Это жеманство или долго сдерживаемая женственность наконец-то вырвались наружу, и я чувствовала, как нас притягивает друг к другу. Мне стоило все это прекратить немедленно, поэтому я зажмурилась, стараясь не смотреть в его умные карие глаза.

– Так лучше? – спросил он насмешливо.

Вдруг в моем животе громко заурчало и я, открыв глаза, виновато посмотрела на Кристофера.

– Очень популярная мелодия в этом районе города! – сказал он с усмешкой.

Я кивнула головой и добавила:

– Не ела ничего со вчерашнего вечера. Голова кружится…

– Это легко исправить. В соседнем квартале у меня квартира. Могу предложить вам только холодное мясо и хлеб, не такой уж и шикарный обед, но… – сказал он с надеждой.

– Ну, как вы понимаете, я вряд ли откажусь, – сказала я с улыбкой, втайне сгорая от стыда. До чего докатилась Адель Де Ламбрини? Грязная, нечесаная, в мужском платье и голодная, как собака. – Доктор, если вы не против, я скажу моим спутникам, что встретил старого знакомого, и чтобы они меня не ждали.

Бакли кивнул головой и смотрел мне вслед, когда я торопливо шла к молящейся Марте, около которой на коленях стоял Поль. Люка нигде не было видно, но я решила не тянуть, начав с главного:

– Марта! Марта! – позвала я шепотом, сразу же получив осуждающие взгляды от Поля и католического священника. Я все равно позвала еще раз:

– Марта! Ну, ладно, слушайте меня тогда так. Я встретил только что своего старинного друга и думаю остановиться у него. Может быть, мне удастся найти место в местном монастыре доминиканцев. Так что не ждите меня и отправляйтесь домой!

Марта сделала нетерпеливый жест рукой, который можно было понять как «Убирайся отсюда поскорее» или «И я тоже буду скучать!». Ее муж Поль кивнул мне головой на прощание. Я с чистой совестью повернулась к ним спиной, идя навстречу улыбающемуся Кристоферу Бакли.

1348 год, Барселона

Кристофер и Прайм остались в гостинице в Барселоне, потому что у обоих был небольшой жар. Малыш скорее всего заразился от отца, но выяснить точно было невозможно, да и ни к чему – оба получали лечение и должны скоро поправиться. Кристофер, скрипя сердцем, отпустил меня в Калелью, но только потому, что мы, во-первых, скоро навсегда уезжаем в Англию, где в Корнуэле нас ждали родители Кристофера. У них была большая усадьба с фермами, полями пшеницы, садами и овцами; какие-то мастерские и своя библиотека! А мистер Кристофер Бакли-старший был известным мизантропом и любителем истории. Они неустанно звали нас к себе, желая увидеть маленького Прайма, они завлекали нас перспективой иметь свой дом и обширное имение. Их просьбы становились все более настойчивыми по мере того, как эпидемия чумы все больше и больше разгоралась. В конце концов, Кристофер сам стал опасаться за наши жизни, потому что недавно умер от чумы его ассистент, хотя, как и мы, применял все меры предосторожности: принимал омовения теплой водой, мыл руки, носил перчатки, стирал одежду и носил длинный плащ со специальной маской, заполненной целебными травами. Но его уже не было в живых, и смертность превышала все известные ранее пределы – даже свиньи, бродившие около трупов погибших людей, за час-другой тоже сдыхали. Это заставило нас согласиться с родителями Кристофера и отправиться как можно скорее в Англию.

А во-вторых, он знал, что это для меня значит. Я не смогла утаить от него печальную историю о моей первой любви. Кристофер не знал всех подробностей, связанных с его бессмертной сущностью, галантно делал вид, что не понимает, почему я так необычно назвала нашего первенца, но понимал, что мне нужно переболеть этим. А поездка в места, где все это произошло, могло помочь мне отпустить Прайма и зажить спокойной, счастливой жизнью с нашим сыном. И я сама этого хотела бы – Кристофер любил меня просто безумно, даже несколько параноидально – все время охранял и заботился о здоровье, старался радовать, а нашего маленького сына просто обожал! Эх, вот бы я любила его хотя бы в половину от того, как он любил меня! Он подарил мне семью, сына, свою любовь и искреннюю заботу, но…

Я старалась выкинуть Прайма из головы, забыть его и не думать о нас, вернее о том будущем, которое могло бы у нас быть. Эти мысли, вызывавшие то приступы злости, то уныния, все время отравляли мое существование. Я улыбалась, делала оживленный вид и с настоящей радостью нянчилась с сыном. Но иногда приходилось очень туго. Мне, как всегда, нравилось рисовать Прайма – то улыбающимся, то грустным, то задумчивым, то чем-то недовольным. Эти рисунки я прятала от Кристофера, а потом рвала в клочья, надеясь, что вместе с ними сгорит хотя бы часть моей любви к нему. Но если бы это помогало…

Сегодня я должна была посетить могилу матери и взять частичку родной земли с собой на новое место жительства. Это было глупо, но я помню такой мешочек у моей мамы в шкатулке. Она иногда доставала его и бережно держала в ладонях. Так что это тоже был акт памяти о ней.

В карете вместе со мной ехала моя служанка – молодая девчонка с юга Франции – Полетта. Мы наняли ее, когда я была беременной, и сейчас, в свои пятнадцать лет она была очень наивна и весела. Она, Кристофер и Прайм-младший, с его ямочками на щечках, курчавыми черными волосами, большими карими глазками были лучшим средством от хандры.

За окном проплывали летние пейзажи арагонских долин. Зеленые пашни и голубое небо с белыми облачками безмятежно нежились под теплым солнышком, навевая сон. Поэтому Полетта вскоре задремала. Я же смотрела в окно, пытаясь узнать местность, но, к сожалению, все сильно изменилось. Обезлюдивший край одичал – дороги заросли травой, на пастбищах не было коров, коз и овец. Время от времени показывались заброшенные дома с выбитыми дверями или провалившейся крышей. Зрелище было удручающим. Эпидемия чумы еще не прекратилась, и неизвестно было, закончится ли вообще. Кристофер говорил, что даже вещи в доме покойных были заразными, поэтому разбойники, воры и мародеры тоже ушли вслед за добропорядочными гражданами. Думаю, что на свете остались только эти чертовы вампиры! Я с ненавистью вспомнила о том, как еле ноги унесла из замка Вианден, а потом от Марии-волчицы. Хотя по поводу нее я могла и ошибаться – вдруг она была просто странноватой попутчицей?

Успокоившись в любви и уюте, который мне устроил Кристофер, я расслабилась и стала понимать, что мне невероятно повезло: я осталась жива и не стала вампиром, вышла замуж и все это было просто невероятной удачей. Но все это я бы променяла на то, чтобы сейчас быть рядом с Праймом. Я снова грустно вздохнула и сказала себе:

– Ты поедешь в Англию, родишь еще пару детишек и совершенно забудешь его…

Потом три раза вздохнула и сама себе улыбнулась. Моя мама тоже так часто делала после смерти отца. Как же ей было тяжело! И почему я этого раньше не понимала? Я сидела, вжавшись в угол кареты, и сдерживала слезы, думая о матери. В окошке показались кресты кладбища, и я крикнула вознице:

– Остановитесь здесь!

Карета мягко остановилась, и Полетта проснулась, смешно вскинувшись, спросила:

– Что, снова Прайм плачет?

– Да нет же, глупенькая! Все в порядке. Мы приехали. Пойдем, проведаем могилу моей матери.

Полетта потянулась, сладко зевнув, и вышла первой из кареты, спрыгнув на сочную траву, которая доходила до колен.

На улице было по-южному тепло и солнечно, легкий ветерок трепал верхушки зеленых сосен, а мягкий ветерок с моря приносил соленый воздух. Взяв под руку Полетту, я тихо бродила по заброшенному кладбищу, читая имена на тех могилах, где они были написаны, надеясь найти имя мамы. Но мы ничего не нашли. Тогда мы пошли в сторону немногих склепов, которые ютились на склоне холма над морем. На старых камнях были выбиты много знакомых имен. Тут покоился мэр Калельи, его глуповатая жена и дети, потом нашла доктора и отца Андрео. А в самом крайнем склепе покоилась Катарина Анджелина Агнесса де Ламбрини.

– Мама! – сказала я, тихо осев на высокую траву и обняв руками теплый камень склепа. Вдруг чувства нахлынули на меня.

– Прости меня, прости меня, родная, что не смогла защитить тебя! – сказала я и разрыдалась. Я вдруг поняла, что тяжелое чувство вины давило меня всегда. Я его не ощущала, пока оно вместе со слезами не стало покидать мое сердце. Полетта, кажется, рыдала вместе со мной, сквозь слезы я не видела ничего.

– Госпожа Адель, ну не надо! Не плачьте так! Ее уже не вернуть! – повторяла Полетта сквозь слезы, пытаясь поднять меня с земли. – Давайте поедем домой, к господину Кристоферу! Он же так вас любит! А сыночек какой у вас хороший, просто загляденье! Он так по маме скучает.

Ее слова помогли мне немного успокоиться. Дыра в сердце стала как будто меньше, и я поднялась на ноги.

– Да-да, Полетта! Конечно же, поедем…

Теперь они – моя семья. Я поцеловала ладонь и положила ее на камень склепа со словами:

– Люблю тебя, мама! Я уезжаю в Англию, с сыном и мужем. У нас все будет хорошо. Прощай!

Я взяла горсть земли возле склепа и положила в платок. Мы медленно побрели в сторону кареты. Сев на скамью, оббитую бархатом, я подумала, что, скорее всего, в последний раз вижу это место.

– Поедем обратно, госпожа! – взмолилась Полетта, захлопывая дверцу кареты. – Мне от этих мест не по себе! Ни одной живой души вокруг, словно в пустыне какой-то! – сказала она и поежилась.

Я еще раз глянула на нее и подумала о том, что как же мне хорошо рядом с таким искренним существом, как Полетта. Но перед дальней дорогой в Англию у меня осталось еще одно дело – я хотела посмотреть на мой бывший дом в горах. Даже не знаю, почему. Наверное, потому что в этих местах я впервые и навсегда влюбилась в Прайма Ван Пайера, здесь жила моя мама, тут прошли мои последние спокойные годы.

– Нет, я хочу увидеть мой дом, вернее то, что от него осталось. Там такой чудесный вид на море, Полетта!

Она недовольно нахмурилась, но тактично умолкла, хотя было и без слов понятно, что она недовольна моим решением.

– Не дуйся, дорогая! Мы быстро вернемся – просто туда и обратно, без долгой задержки.

Она просияла:

– Вот и чудесно! Честно признаться, я жуть как соскучилась по маленькому Прайму!

Я кивнула и громко крикнула:

– В горы, прямо по дороге!

– Да, госпожа! – откликнулся возница и пришпорил лошадей.

Ехали мы долго, потому что дорога еще не просохла после вчерашних дождей и колеса то и дело увязали в весенней грязи. Вознице даже пару раз пришлось выталкивать карету из луж, и я успела пожалеть о том, что решилась на эту поездку.

Но до дома на горе оставалось всего ничего, я даже увидела знакомые места: большой корявый дуб, знакомую развилку и большой камень около нее.

У меня поднялось настроение, и я крикнула вознице:

– Быстрее, вверх! На холм, мой дом там!

– Да, моя госпожа! – устало откликнулся возница и подстегнул натруженных лошадей. Они протащили по грязи нашу карету еще с полмили, когда ось гулко треснула, и вся конструкция завалилась назад, от чего Полетта с визгом свергнулась со своей лавки на меня. Я словила ее и сказала:

– Давай, вставай скорее! Полетта! Когда это ты успела стать такой тяжелой?

– Это все ваш повар, госпожа! – сказала со смехом она, неловко поднимаясь на ноги. Ей пришлось упереться руками в стену за моей спиной, чтобы подняться.

Массимо, наш возничий, шагая по колено в грязи, практически выломал дверь кареты и сначала вынес меня из нее, а затем и раскрасневшуюся Полетту.

– Ты только не влюбись в него, дурочка маленькая! – сказала я, со смехом наблюдая, как она пытается разобраться с внезапно сбившимся дыханием.

Она раскраснелась и потупила взор. Мы стояли на обочине дороги в этом диком краю и ждали вердикта Массимо, который залез под днище, чтобы оценить масштаб поломки.

– Сломано знатно! Ось треснула! – сказал он наконец-то и почесал от досады затылок.

– Да это и так понятно! – ответила я. – А сколько нужно времени, чтобы ее починить?

– Ну, дня три-четыре…

– Сколько?! – воскликнули мы вместе с Полеттой.

– Ну, говорю же – три, а то и четыре дня. Сначала нужно дойти до Кальдас-де-Эстрач. Там найти кузнеца и плотника, потом привезти сюда. И это в том случае, если они не померли, как все здесь.

– Да, перспектива не из лучших, – сказала я и нахмурилась.

– А еще можно расседлать лошадей и верхом вернуться в Барселону, – сказал Массимо, – но тогда мне нужно будет сначала соорудить седла из чего-то. Возьму сидения и занавески, в общем как-то справлюсь.

– Хорошо, а много тебе времени нужно для этого?

– Ну, час-другой, – ответил Массимо.

Я кивнула в ответ.

– Мы же почти добрались! – сказала я с досадой в голосе, глядя в сторону моего бывшего дома.

Там, стоял мой старый дом, до которого было рукой подать, и вот я нахожусь совсем рядом и не могу туда попасть. Мое сердце рвалось вперед, потому что я знала, что вряд ли вернусь сюда снова. Если я сейчас развернусь и пойду назад, то точно себе этого не прощу. Стоп! Ну уж нет, я все-таки туда пойду, если нужно – поползу!

– Массимо! Ты готовь лошадей, найдешь нас наверху. А мы с Полеттой доберемся туда пешком, правда, милая моя? – спросила я ее, увлекая вверх по дороге.

– О, да! Теперь еще и пешком идти вверх! – пробурчала Полетта, недовольно топая за мной следом.

Я же с энтузиазмом подхватила юбку и зашагала вверх по склону, не обращая внимания на неудобства.

– Ну же, где твои дух авантюризма и жажда нового? – спросила я ее, подразнивая и улыбаясь, как маленькая девчонка.

– Нет его уже. Остались только голод и усталость! – ответила она честно, нахохлившись, как недовольная птичка.

– Ну хватит дуться! Тебе там понравится. Там такой вид на закат! Могу поспорить, что ты такого не видела раньше! – ответила я ей.

– О, мы чудесно им перекусим! – сказала она и послушно потопала за мной, стараясь не пачкать свои синие бархатные ботинки с бронзовыми пряжками.

Когда мы дошли до верха горы, то остановились, вконец запыхавшись. Я опиралась на руку Полетты, которая тяжело дышала. Она быстро окинула взглядом открывшийся пейзаж и спросила:

– Бесподобно! Можно уже назад?

Я разозлилась на нее, но когда присмотрелась к моему бывшему дому и саду, то почувствовала даже угрызения совести – настолько картинка не отвечала моим рассказам и обещаниям неповторимых видов.

Двор непозволительно зарос бурьянами, скрыв когда-то прямоугольную лужайку с зеленой травкой. Тропинки и дорога полностью исчезли под травой, а обгоревшие бревна дома, которые торчали, как ребра какого-то невообразимого животного, поросли диким виноградом и навевали тоску. Тут даже запах поменялся – пахло сыростью, мятой, крапивой и… землей. Кто бы мог подумать, что когда-то кареты подъезжали ко входу в усадьбу, а внутри жила семья? Я замерла и даже перестала дышать, наблюдая эту унылую картину – еще год, и лес поглотит это место, не оставив даже воспоминания о нем. Но к моему удивлению я заметила, что мне все равно, мое сердце рвалось не сюда, а к дому Прайма, который стоял еще выше, за виноградниками. Но как туда дойти? Полетта не согласится идти со мной, но если ее немного заинтересовать, то все может получиться…

– Я никогда не говорила тебе, почему назвала сына Праймом? – спросила я как бы невзначай.

Она с интересом посмотрела на меня и ответила:

– Я всегда подозревала, что за этим скрывается какая-то тайна, если честно!

Я кивнула головой и продолжила:

– Вон там, – я указала в сторону дома Прайма, – жил один… молодой человек, который однажды спас меня от ужасной смерти в лесу. Я возвращалась домой, а моя лошадь чего-то испугалась и скинула меня прямо в грязь. Лил жуткий дождь, и я не могла идти, потому что подвернула ногу…

Рассказывая все это, я снова взглянула на дом, и вот он преобразился, благодаря воспоминаниям: у него появилась черепичная крыша, окна, второй этаж, увитый виноградной лозой, входные двери… Я улыбнулась сама себе и продолжила рассказ:

– И вот, сижу я в грязи и думаю, что моя песенка спета, но тут появляется он… Высокий, сильный, невероятно красивый…

Перед моими глазами появился образ Прайма – он идет по дороге и мое сердце отплясывает тарантеллу, а рука… сжимает острый кинжал.

– Прайм? Это тот самый Прайм? – спросила Полетта, обожавшая романтические истории.

– О, да! Он взял меня на руки и понес сюда, домой.

Полетта прижала ладошки к щекам и сказала:

– Как же… романтично! А что вы?

– Я? Заболела, конечно же. Но перед тем, как впасть в лихорадочное беспамятство, увидела его и отчаянно влюбилась.

Перед глазами появилось его лицо, высокие скулы, немного раскосые глаза, такие притягательные уста. Я снова улыбнулась и вспомнила, как он спускался вниз по горе, спеша на свидание ко мне. Это когда он изображал для Катарины человека. Но еще он умел появляться передо мной, обжигая таким взглядом, от которого кружилась голова… Из задумчивости меня вывела Полетта, которая трясла меня за рукав, видимо, ожидая продолжения рассказа.

– Он жил, кстати, там, на горе. Я хочу подняться туда… – сказала я, и, не сомневаясь больше в правильности моего решения, двинулась вперед, через заросли болиголова.

Полетта, у которой испарилась куда-то усталость, пошла за мной, засыпая вопросами:

– И что? Какой он был? Ну, расскажите, госпожа, страсть как интересно! Он приходил к вам? А почему вы не поженились? Он был бедным и не мог на вас жениться?

– Да нет же. Он был богат, просто находился здесь какое-то время, по торговым делам. Был скромный и не любил роскошь. Жениться мог и хотел, я тоже, но ему пришлось уехать и он погиб…

Полетта ахнула и крепче вцепилась в мою руку. Она смотрела на меня распахнутыми от ужаса глазами, и я видела, что она готова зарыдать. Ну что за чувствительная девчонка! Я нежно похлопала ее плечу и сказала:

– Ну, вот и вся история. Не реви!

Я больше не могла сказать ни слова, потому что старая сердечная боль могла вернуться, и тогда я просто разрыдаюсь здесь, посреди леса и развалин. Я взяла юную Полетту, исподволь вытиравшую нос и глаза рукавом платья, под локоть, и мы молча отправились в сторону виноградников.

Когда мы добрались до них через высокий кустарник и бурелом, то открывшийся вид огорчил меня. Снова запустение и ни намека на то, что здесь когда-то жили и работали люди. Ухоженные, в прошлом, лозы одичали, оплетя все вокруг, даже стволы близко стоящих сосен. Повсюду висели гроздья молодого винограда, еще совсем зеленые. Я вздохнула, вспомнив, что их когда-то лично посадил Прайм. Вот он усердно копает ямку, а потом бережно садит туда маленькую виноградную лозу с изумрудными листиками. Его светлые глаза смотрят с нежностью, мечтательно, и я не могу на него наглядеться. А потом задаю и задаю вопросы, чтобы он никуда не уходил, и чтобы снова слушать его голос, радуясь терпеливым объяснениям. Тайком ликую и пугаюсь, заметив, что и он не спешит расставаться – готов делать что угодно, лишь бы я была рядом. Было ли у меня так с Кристофером? Нет. Могло бы быть? Не знаю, я всю любовь, без остатка, отдала Прайму, и ничего с этим не поделать. Чувствовала ли я вину перед Кристофером за обман? Да и постоянно.

Я снова вздохнула и мы, обойдя дикое буйство винограда через лес, примерно через час вышли на поляну, на которой стоял дом Прайма. Ноги ныли от усталости и я не представляла себе, как мы преодолеем обратный путь до кареты, к Массимо, а потом еще будем скакать на лошадях в Барселону. Появилась даже идея переночевать в бывшем доме Прайма, а потом отправиться в обратный путь.

Казалось, что он стала меньше – деревья и кустарники заметно разрослись, а трава была по колено. Я ждала, что его дом будет так же заброшен, как и мой, но была удивлена – окна и двери на своих местах, а стены дома были даже побелены известью! На какой-то миг мне поверилось, что это Прайм вернулся. Сердце радостно подпрыгнуло, но Полетта вернула меня на землю:

– Госпожа, нам лучше уйти отсюда! Кто-то живет в вашем бывшем доме! – шепотом сказала Полетта, – Нас некому защитить, если что!

Часть меня, чуждая романтике, которая расчетливо вышла замуж за Кристофера, ойкнула, и я напомнила себе суровую правду: время чудес осталось в прошлом. Если бы Прайм остался жив, то обязательно нашел бы меня, а не белил стены своего старого дома… А здесь могли поселиться люди, сбежавшие от чумы или беглые крестьяне. В мире творится такая неразбериха – вот они и отсиживаются в лесу до лучших времен.

Я осторожно нащупала на поясе свой верный кинжал, вынула его и спрятала за спиной. От прежней беззаботной радости не осталось и следа. Я сердцем чувствовала какую-то угрозу, которая исходила от дома. Над его трубой взвился дым, и я стала отступать назад, заслоняя собой юную Полетту.

– Давай, быстрее спускайся вниз, слышишь меня? – сказала я ей шепотом, а она была рада исполнять мое приказание – побежала бегом вниз, я следом за ней, надеясь, что высокая трава быстро скроет нас от чужих глаз, но Полетта зацепилась ногой за что-то и упала в грязь, громко вскрикнув. Я поспешила к ней, чтобы помочь подняться и услышала, как дверь дома со скрипом отворилась. Я оглянулась и увидела на его пороге Марию-волчицу! Старая женщина была достаточно прилично одета, на голове повязан шелковый платок, а руки уперты в бока. Она рассмотрела нас и вдруг так зловеще улыбнулась, что кровь застыла у меня в жилах.

Она шла к нам, говоря на удивление громким голосом:

– Ну здравствуй, Адель де Ламбрини, Альвадорес де Кастилья, монах Дионисий, Адель Бакли или как там еще тебя зовут? Невеста кровососа, который убил моих детей! Я долго ждала тебя! Ну, куда же ты бежишь? Ты думаешь уйти от меня, глупая девчонка? Я не зря сидела здесь столько лет. Я знала, что однажды ты сюда притащишься. Мы наблюдали за тобой, следили. Ты думала, что спрячешься от возмездия в доме этого жалкого докторишки?

– Но почему? Почему ты это делаешь? Ты же спасла меня тогда от оборотней, которые гнались за мной в лесу? – спросила я у нее, поднимая Полетту из грязи.

– Глупая девчонка! Я отбила тебя от конкурентов, только и всего! Ты принесешь нам сказочное богатство!

Кошмары из моего прошлого вдруг снова стали реальностью! Следом за Марией из дома вышел Люк, якобы паломник, которого я последний раз видела в Венеции, в соборе Святого Христофора. Безумная мысль проскочила в голове – а вдруг он здесь случайно? Хотя вряд ли… Он путешествовал и следил за мной, вот откуда они узнали, где меня искать. От злости я просто зарычала.

– Что… что происходит? – спросила напуганная Полетта, когда я быстро поднимала ее из грязи.

– Это моя старая знакомая. Я думала, что она потеряла меня навсегда, но, как видишь, нет.

Старуха вдруг задрожала, упала на землю и через пару секунд превратилась в серую волчицу, угловатую, с запавшими боками, но с самой отвратительной мордой, какую мне приходилось видеть. Она подняла морду и громко завыла, отчего я поняла, что нам конец – мне и со старухой-то не справиться, что уж говорить про тех оборотней, которых она сейчас созывала своим ужасным воем? Люк стоял в дверях, облокотившись о косяк и сложив руки на груди, спокойно наблюдал на нами.

– Беги, беги отсюда к Массимо! – сказала я Полетте быстро и добавила: – Садитесь на коней и скачите от сюда так быстро, как только можно! Передайте Кристоферу и Прайму, что я люблю их!

Полетта взглянула на огромную волчицу за моей спиной и, кивнув головой, побежала вниз со всех ног. Я надеялась от всей души на то, что никто из стаи оборотней ее не догонит. Я попрощалась с моей любимой щебетухой и повернулась в подкрадывающейся в предвкушении расправы волчице и сказала:

– Ну, чего ты ждешь? Боишься простой смертной женщины? – и выставила перед собой тоненький кинжал, понимая, как это безнадежно – оборотня не убить всем существующим оружием, вместе взятым.

Она остановилась в шаге от меня и даже пришлось задрать голову вверх, чтобы смотреть в глаза врагу. В голове сама собой проскользнула мысль: «Как было бы хорошо, чтобы он оказался рядом».

Волчица обнажила зубы и открыла огромную пасть. Я же успела произнести:

– Я иду к тебе, мой любимый!

Но вместо ожидаемой боли услышала звук, напоминающий стук двух столкнувшихся камней. Меня отбросило в сторону, я ударилась о дерево и, раскрыв глаза, увидела, что лежу под большим дубом, а на поляне перед домом идет бой между молниеносной тенью и старой волчицей. Тень двигалась так быстро, что сомнений не оставалось – это был вампир. Огромная собака, казалось, танцевала какой-то безумный танец – то с лязгом что-то ловила своими желтыми зубами, то падала на землю, подпрыгивала высоко в воздух с ужасающим рычанием. Клочья шерсти и комки грязи летели во все стороны, и во мне появилось странное чувство, что я уже видела подобное когда-то. Как бы там ни было, но я хорошо понимала, что мне пора убираться.

Я попыталась подтянуть ноги, чтобы встать, но мне не удалось сдвинуться ни на дюйм – в спине стрельнула ужасная боль и оказалось, что мои ноги меня не слушаются. Мне оставалось только лежать и ждать окончания боя, страдая от невыносимой боли. В любом случае я проиграю – вампир или оборотень – не имело большого значения, мне все равно смерть.

Тем временем на поляне появилось еще двое вампиров, и бой стал горячее, Люк превратился в волка в бросился в самый центр сражения. Через какое-то время на землю упал сначала один из вампиров, которого я не успела рассмотреть, потом Люк, а следом старая волчица с переломанным хребтом. Стало тихо. И страх ушел. Куда он делся? Я так боялась встречи с бессмертными и тут поняла, что я их не боюсь. Больше нет.

Закрыв глаза, стала вспоминать мою жизнь: детство, папу, брата, маму и Прайма. Потом Жанну, служанку Мари, огромного Санчеса, доктора, капитана и Кристофера. Перед моими глазами стояла картинка – мои любимые Кристофер и Прайм спят утром на кровати, которая залита солнечным светом. Мои мальчишки останутся, а я уйду к Прайму, маме и отцу с братом. Мое время кончилось. Мне не страшно. Я не боюсь.

– Смотри, чудная какая! Улыбается, хотя ей должно быть очень больно. У людей такие травмы несовместимы с жизнью, – видишь, как странно лежит, – сказал знакомый голос. – Невеста самого легендарного мастера Прайма! Какое совпадение! Мы охотились на оборотней, а они, оказывается, охотились на нее. Какая удача!

Я открыла глаза и увидела перед собой Мирона Затевахина собственной персоной!

– Я же просил ждать меня, милая барышня, а вы смотались! Да как талантливо! Никто найти не мог! Просто уникум!

– Иди вон! Я не знаю, где Прайм хранил свои сокровища и никогда не знала! – прохрипела я в ответ, отмахиваясь от него, как от ночного кошмара.

Мирон и неизвестный мне вампир рассмеялись в ответ.

– Ну да, наследница Креза, ты думаешь нам от тебя нужны его сокровища? Да что нам с ними делать? Все время дрожать и бояться, что другие нападут, чтобы отобрать их? Ну уж нет. У нас пока что мало сил для этого. Нужно клан создать и все такое.

– Костакис где? – спросила я просто ради интереса, приходя в себя от потрясения.

– Потерял свою кудрявую голову в замке Вианден, как, впрочем, и Миравелл, Нубира и Логус. Славные были ребята, но нас было слишком мало. Я сам чудом ушел, только благодаря рассудительности. Я вовремя рассудил, что пора бежать, – сказал он и рассмеялся своей шутке.

– Я плакать не буду, – сказала я. – Так что тебе от меня нужно?

– Мне? Ничего, только выразить свою благодарность Прайму Ван Пайеру, самому могущественному вампиру на Земле, который сложил свою голову, спасая нас от уничтожения. Вампиры умеют быть благодарными.

– Что? Но я-то тут при чем? – спросила я, практически теряя сознание.

– Ты его бывшая невеста и ты сейчас умираешь. Это наш дар тебе, благодарность покойному Прайму за спасение нашего рода.

Потом я почувствовала укус в шею и все, что я смогла сказать, пока адская боль растекалась по моему телу, перебивая боль от сломанного хребта:

– Я не хочу! Не хочу! Лучше умереть человеком, чем быть такими, как вы! – зашептала я, руками пытаясь оттащить голову Затевахина от своей шеи.

Но мое уплывающее в объятья адского пламени сознание запомнило только издевательский смех двух вампиров и близкий вой еще трех или четырех волков.

«Как глупо и некрасиво я умираю…» – подумала я, глядя в глаза испуганной сойки, которая смотрела на меня с верхушки дерева, под которым я лежала.

– Прайм, я люблю тебя! – прошептала я и погрузилась в немую тьму, в которой один за одним гасли образы моих любимых – маленького сына, Кристофера и Прайма, в глаза которого было смотреть больнее всего.

Эпилог

Кристофер Бакли, г. Калелья

Поиски Адель, моей любимой жены, а так же двух слуг длились почти месяц. Я не мог поверить, что ее нет, хотя все говорило об этом. Я лично ездил в Калелью, эту жуткую дыру, чтобы своими глазами увидеть место, которое забрало и не отдало назад мою любимую. Мы даже нашли остатки ее плаща – он был пропитан кровью и порван на пару частей. Но ее не нашли – ни мертвую, ни живую.

Я знал, что у нее есть тайны от меня, и думаю, что одна из них ее и настигла. Боль не проходила, разрывая сердце. Я же сделал все, чтобы обезопасить, защитить ее – но не усмотрел, позволил себе расслабиться, и вот результат – моя дорогая птичка упорхнула от меня навсегда. Когда я смотрел на Прайма, то видел ее взгляд, полный вопросов и какого-то внутреннего света и уже не раз думал, что же рассказать ему про мать, которую он вряд ли будет помнить? О ее красоте, жизнелюбивом характере, добром сердце?

Сейчас я держал его на руках и показывал чаек, летавших над нашим кораблем, который навсегда увезет нас в Англию, на мою родину. Прайм улыбался и ловил ручками воздух, будто хотел словить птиц. Он был, наконец-то, здоров, и мы могли спокойно пересечь ЛаМанш. Мы оставили пустую могилу матери на кладбище Барселоны, этих проклятых французов и чуму за бортом корабля. Думаю, что буду ненавидеть Каталонию всю мою жизнь. И всегда помнить мою Адель, моего веселого ангела, которая оставила меня одного на этой грешной земле.

Прайм Вам Пайер, Греция

Более трех лет я носился по миру в поисках Адель. Я не мог поверить, что ее нет в живых; я не мог поверить, что она умерла, но и не мог доказать, что жива. Думаю, что эти поиски спасали меня от безумия.

Все свои силы я сосредоточил на восстановлении рода. Вероника и ее брат Мишель были первыми членами моего нового клана. Дети оказались еще лучше, чем я предполагал – они были рады своей новой ипостаси, да еще к тому же обладали редкими ментальными талантами. Вероника могла принуждать к повиновению, а Мишель с легкостью мог распознать в человеке ген оборотня. Мы пережили непростой первый год после их обращения. И в общем и в целом у меня было два верных союзника.

В Болгарии, в глухом селе я обнаружил Аронимуса, Кайсуса и Кунца. Они, словно партизаны в подполье строили планы мести – один другого грандиознее. В их сознании я не прочитал и мысли о предательстве. Они скрывались по двум причинам – спасали свои жизни и не хотели сотрудничать с врагом. Я не общался с ними открыто – ведь по легенде я погиб в Венеции. Пришлось применять гипноз снова и снова. Я просто внушал им определенные идеи и следил, чтобы они их выполняли. А пока они трудились над их выполнением, продолжал поиски Адель.

Я велел им разыскивать оставшихся вампиров, уничтожать остатки оборотней и создавать новую армию. Это было непростым делом – нужно было тщательно отбирать претендентов. Со всеми предосторожностями они перебрались в Италию. Когда наше число перевалило за две сотни, я стал постепенно отходить от дел. Много отсутствовал, переложив свои обязанности на Аронимуса, который успешно заменил меня в мире вампиров.

По моему внушению он проявлял интерес к искусству и культуре – опекал художников, поэтов, писателей в человеческом мире. Кайсус больше интересовался наукой, а Кунц – политикой. Постепенно практически уничтоженный Европейский клан стал невидимым центром покровительства науки и искусства. Они жили в шикарных дворцах, держались с достоинством королей, принимали законы, которые защищали от возможных угроз наш вид.

Мне удалось практически все, что я задумал – восстановить род, создать централизованную власть, установить законы, подчинить вампиров общей идее. Осталось всего ничего – убедить вампиров перейти на кровь животных и потом умереть. Я даже назначил себе день для этого.

Но непомерная жажда власти Аронимуса нарушила мои планы.

Мои попытки внушить им перейти на кровь животных были приняты, казалось бы, сдержанно, но на самом деле это вызвало бурю страстей – одни были за, другие против. Опять начались распри, склоки. Причем Аронимус старался воспользоваться ситуацией в свою пользу. Я убедился, что на него нельзя оставлять судьбу этого мира. Он не справится, его болезненная жажда власти погубит всех. Вероника и Мишель перешли на сторону Аронимуса – им нравилась человеческая кровь, и я с болью смотрел, как они превращаются в расчетливых чудовищ.

Я же тоже не становился лучше. Потеряв Адель, я редко находил радость в чем-либо. Боль то стихала, то возвращалась. И я снова тонул в отчаянии. Мне было тяжело читать мысли бессмертной свиты, которые постоянно боролись за власть. Нужно было побыть какое-то время одному. Поэтому, в одни прекрасный момент я ушел, однако, продолжая регулярно «навещать» их, и, вводя в состояние транса, внушал необходимые идеи и планы действий. Очнувшись, они даже не понимали, что были под внушением, не замечали провалов во времени и следов моего присутствия. Это была самая гениальная идея. Годами я управлял ими, сдерживал их, направлял действия целых кланов. Я нес за них ответственность. И никто не знал о моем существовании.

Постепенно образ Адель стал утихать в моем сердце, и вместе с ним все светлое и доброе исчезало из моего сердца. Я правил железной рукой твердо и жестоко. Последняя моя попытка уйти от этой власти окончилась катастрофой. Больше я не ошибусь так. Адели нет, счастья нет, любви тоже. Осталось только выживание. Жизнь без любви…

Книга III Наследие

Когда он выбежал быстрее ветра из холла, только звуки ревущей толпы и глухие толчки басов за стеной нарушали тишину. Было еще слабое дыхание Мо, которое с трудом вырывалось из скованных параличом легких.

Он ушел! Просто ушел! Неимоверное облегчение, смешанное с шальной радостью, наполнило меня. Я поняла, что испытывает человек, которого помиловали перед смертной казнью. Мы опять выжили, и это было невероятно!

Но странное оцепенение так и не прошло, хотя его действие должно было вот-вот закончиться. А это означало, что и наши враги вскоре придут в себя. Я смотрела на них, словно видела впервые – марионетки, простые куклы! Я всегда боялась могущества Триумвирата, как только узнала о их существовании и в моем понимании для нас не было угрозы страшнее, чем они. Но страшная правда открылась внезапно – все эти годы у нас был скрытый противник, серый кардинал мира бессмертных, который обладал редкими ментальными талантами, неимоверной силой и безмерной властью. Как же так произошло, что никто не знал о его существовании?

И мне потребовалось сделать над собой усилие, чтобы заставить поверить, что по счастливому стечению обстоятельств он не убил нас только из-за странной реакции на Ханну. Я с удивлением посмотрела на нее – она как раз стояла, сжимая и разжимая кулачки, вглядываясь в лицо Брукса, который вот-вот придет в себя.

Я не знала, сколько еще члены Триумвирата пробудут в трансе, но помнила, что Ромул потерял память о достаточно большом промежутке времени после нападения этого байкера. Буду надеяться, что это продлится достаточно долго, чтобы мы успели уйти. Мне придется поторопиться, чтобы все успеть сделать. Я снова одела куртку, Ханна подобрала мой парик. Потом я осторожно подняла Мо с пола – это была так странно – нести свою маму. Она была легкая для меня, словно пушинка. Я только боялась заморозить ее своими прикосновениями. Мы с Ханной подошли к Эдуарду, который еще не очнулся. Я сейчас все бы отдала за то, чтобы увидеть его кривоватую ухмылку или грозно сдвинутые брови. Мне было страшно видеть его таким неживым… Некоторое время ничего не происходило, но не прошло и полминуты, как Эдуард расслабился и настороженно взглянул на мое улыбающееся лицо, потом на испуганное личико дочери.

Он оглянулся вокруг, увидел все еще застывших Ричардсонов. Потом взял у Ханны парик из руки и спросил:

– Что произошло? Что с Мо? Почему твоя одежда порвана? Был бой?

Я отрицательно покачала головой, показывая на Мо, которая могла нас слышать. Он поднял голову вверх и тяжело вздохнул. Видимо, опять не может простить себя, что я подверглась опасности, а он не смог меня защитить.

Потом он стиснул зубы и осторожно спросил:

– Ханна, а ты в порядке?

Та кивнула головой. Я понимала – стоит ей заговорить и она расплачется.

– И что же это было?

Эдуард увидел у меня за спиной огромную вмятину в бетонной стене Когда он увидел мою разорванную одежду, то глухо зарычал.

Я сказала:

– Это неважно сейчас, мы все равно в безопасности.

Давай расскажу все позже, нужно помочь Мо – она слишком долго была без кислорода.

Эдуард угрюмо кивнул головой и уже через мгновение щупал пульс на синюшной руке Мо.

Ему не удалось скрыть свое беспокойство от меня. Я слишком хорошо его знала. Он взял ее на руки и сказал:

– Ее нужно срочно доставить в больницу! У нее гипоксия… Так как я самый быстрый, то понесу я.

– Но остальные, Триумвират? – начала было я говорить, но Эдуард прервал меня:

– К черту Триумвират! Потом разберемся! Дорога каждая минута!

– Да что тут происходит? – прогремел Келлан, словно раненый медведь, который проснулся после долгой спячки.

Я услышала, что Брукс тоже пришел в себя, а за ним Алиса, Лили и Джек. Моя семья в полном недоумении оглядывалась по сторонам, и, в конце концов, оказалась около Эдуарда.

– У тебя есть десять минут до полной остановки сердца! – сказала Алиса с выражением ужаса на лице.

Было видно, что Брукс еще не полностью пришел в себя, был в раздраженном состоянии, но он сказал:

– Я ничего не понимаю, но все же думаю, что нам следует убраться, пока Триумвират не заподозрил нас в применении какого-то гипноза. Даже не хочу думать о том, во что же это выльется!

Лили согласно кивнула головой.

– Ханна, ты отправляйся домой, забирай Брукса! – сказал Эдуард практически на пороге холла.

Я вскрикнула:

– Нет, она нужна нам в больнице, не обязательно внутри, главное – чтобы рядом! Джек, я позвоню из больницы и все объясню!

Эдуард на мгновение задержал на мне взгляд, как бы говоря: «Окончательно не понимаю, что происходит!», но не стал ни спрашивать, ни спорить, и мы выскользнули из этого проклятого холла.

Мы все бежали по длинным коридорам, а я думала, что же случится, если мы встретим охрану Триумвирата на своем пути?

Эдвард сказала на бегу:

– В машине довезти к врачу вовремя не успеем! Будем бежать через лес и парк!

Все, не сговариваясь, свернули за угол автостоянки – Эдуард знал правильное направление. Брукс в облике волка несся за нами, на его спине сидела, тесно прижавшись к холке, Ханна. Слишком взволнована – так много событий сегодня. Мы очень много от нее ожидаем, совсем не думаем о том, что она, по сути, еще ребенок. Она тихонько всхлипнула, глядя на закатившиеся глаза бабушки. Брукс жалобно заскулил, и Ханна сказала:

– Все, я больше не буду, правда!

Мне так хотелось обнять ее и утешить, но сейчас главное – спасти Мо.

Огни городских кварталов мелькали мимо нас, и мы остановились буквально перед входными дверями госпиталя. В приемном покое дежурила одна сонная медсестра, которая искренне испугалась толпы бледнолицых красавцев и красавиц, которые взялись неизвестно откуда. Еще и здоровенный Брукс подошел следом, после того, как превратился в человека и оделся. Эдуард прошел просто в больничный бокс и аккуратно уложил Мо на кушетку. Он мог вполне провести процедуру реанимации сам, но вместо этого пришлось ждать, когда спустится доктор. Доктор пришел буквально сразу – благо, что врачи пребывали в режиме повышенной готовности в связи с рок-концертом.

Лили и Келлан пришли первыми, а за ними в холле госпиталя появилась Алиса и Джек. Они усиленно изображали взволнованных родственников, но на самом деле были в состоянии повышенной боевой готовности, потому что нападение незнакомца могло повториться. Джек, Келлан и Эдуард вполголоса обсуждали дальнейшую стратегию – была идея уехать из страны, но Джек настаивал, что это бесполезно, потому что наш враг найдет нас где угодно. Да и Мо была в больнице – не могли же мы просто так уехать, бросив ее одну. Пока что договорились все время находиться вместе, чтобы отбить возможное нападение сообща. Я стояла, обнимая Ханну, и терпеливо отвечала на вопросы медсестры, которая заполняла бланк, поглядывая на нашу компанию. Видимо, решила, что Мо директор модельного агентства, а мы ее обеспокоенные сотрудники.

Когда в холл гостиницы вошли Элиза и Диксон, мама сделала первый судорожный вздох, и Ханна расплакалась. Я бы тоже заплакала, если бы смогла, но дочь сделала это за всех нас.

Из реанимации вышел довольный доктор и, снимая перчатки, сказал:

– Ну, что я могу сказать – пару дней, и все будет хорошо. Только я бы хотел задать пару вопросов о том, что привело ее к такому тяжелому состоянию…

Эдуард посмотрел на Алису, и она кивнула. Эдуард включил свое обаяние и начал рассказывать с таким кротким видом и выражение страдания на лице, что я снова восхитилась его актерским талантом!

– Доктор, понимаете, дело в том, что… – дальше можно было не слушать, потому что я знала, что Эдуард расскажет удивительно правдивую историю и доктор примет ее за чистую монету. Медсестра сообщила, что ранее, чем через двенадцать часов, нас к Мо не пустят.

Оставаться в больнице дальше не имело смысла, и мы вышли на улицу, где растворились в толпе, а потом незаметно юркнули в ближайший лес. Нам было нельзя возвращаться за машинами и вещами Мо – там были очнувшиеся члены Триумвирата, которые могли решить, что мы виноваты в том, что с ними случилось и начать новую войну против нас.

* * *

Посреди ночного леса в гористой местности мы сделали остановку. Брукс держал на руках Ханну, которую утомили все эти перипетии, и она подавленно молчала. Я достала телефон и позвонила папе, чтобы он был в курсе дел. Он очень расстроился, и мне пришлось его уговаривать не мчаться в больницу прямо сейчас. Осторожно и не спеша я рассказала, как Мо стало душно в толпе, и она потеряла сознание, ударившись головой о поручень ограждения. Пообещала заехать к отцу на днях и держать его в курсе состояния Мо. Потом мы попрощались, и я положила трубку.

Генри же долго молчал, видимо, соображая, что из все этого правда, а что – ложь, но потом пробурчал что-то про то, что нельзя и шагу ступить в большом городе, чтобы не вляпаться в неприятности. Он тоже остался в Бейнбридже, потому что ночью паром не курсировал между островом и Сиэтлом.

Настало время для самого трудного – мне нужно было подробно и без эмоций рассказать Ричардсонам все, что случилось с того момента, как они были парализованы. Я говорила долго, в полной тишине, когда закончила, то реакция на сказанное была разной. Лили подошла к Келлану, и они обнялись. Джек все не мог успокоиться и расспрашивал меня о внешности незнакомца, и как тот вел себя в драке. Эдуард просто отвернулся, и я только видела, как играют мышцы на его руках – он то сжимал, то разжимал кулаки.

Алиса первая подошла ко мне и, обняв, сказала:

– Ты снова спасла нас!

– Ну, уж нет! Это Ханна!

Алиса упрямо замотала головой и сказала:

– Нет, все равно – спасибо! Ты могла убежать, но не сделала этого!

Я задумалась на секунду и ответила:

– Я не могу представить мою жизнь без вас…

Эдуард подошел и обнял меня, а Келлан схватил нас обеих в охапку и приподнял над землей. Мы оказались, словно в стальном кольце, но его сила все равно была ничем по сравнению с хваткой незнакомца.

Диксон, осознав, что чуть не лишился всех нас, побледнел и замер, схватившись за голову. Никогда еще я не видела его таким подавленным. Сама возможность остаться без «детей» была для него ударом. Он горестно покачал головой, и Элиза подошла к нему, обняв за плечи.

– Мы все могли сегодня погибнуть! А что, если он вернется? – она с ужасом посмотрела на Диксона, который, видимо, думал о том же. Он взял телефон и позвонил Вилли Вайту, чтобы предупредить об опасности. Он время от времени поглядывал на меня, когда рассказывал о произошедшем, и снова отвечал на вопросы.

– Да, Брукс с нами, с ним все в порядке! – сказал Диксон. – Стоит рядом и держит на руках уснувшую Ханну. Бэль передает вам привет!

Потом он сказал, прикрыв трубку рукой:

– Бэль, позвони Джо, сообщи о том, что произошло.

С Джо я говорила полчаса, наверное. Он до смерти перепугался за жену и собрался прилететь завтра же первым рейсом, но мне удалось его отговорить. Я клятвенно пообещала, что буду сообщать ему о состоянии ее здоровья, и на этом он немного успокоился. Было около двух часов ночи, и нам пора было вернуться домой. Было решено отправиться в Бейнбридж, переплыв через морской пролив. Машины пришлось остануться около концертного холла Олимпии, мы заберем их завтра.

Я бежала вслед за Бруксом и думала, что же сказать Мо, когда та очнется. Спишу все на обморок, а там посмотрим. Мы, словно тени, пересекали ночные автострады и перепрыгивали горные ущелья, оставляя после себя только едва видимые завихрения холодного воздуха. Звезды были так низко над нами, что казались крупнее, чем обычно, или это потому, что мир стал казаться прекраснее оттого, что мы остались живы, хотя были на волоске от смерти? Как бы там ни было, но клан Ричардсонов в полной тишине остановился на берегу морского пролива напротив нашего острова. Измученную Ханну пришлось разбудить и уговорить окунуться в холодную воду. Она со страдальческим выражением лица погрузилась в соленые воды пролива и поплыла вместе с нами, быстро удаляясь от береговой линии. Выбравшись на противоположный берег, мы вспугнули пару ночных птиц, и это было единственное наше приключение по дороге домой. Без труда добрались до нашего поворота на развилке, откуда до дома было всего пару минут бега.

В теплом доме было тихо и спокойно. Брукс отнес Ханну в ее бутафорскую подростковую комнату, где она счастливо растянулась под розовым одеялом, которое, как всегда, обернула вокруг головы. Он завалился спать рядом, на неудобной софе. Элиза и Диксон уши к себе, а Лили с Келланом – на охоту. Алиса засела за компьютер и стала что-то искать в Интернете, сосредоточенно перелистывая странички поиска.

Мне хотелось после всех потрясений побыть наедине с Эдуардом и просто привести себя в порядок. Но у меня было незаконченное дело.

Я нашла Джека сидящим на диване у выключенного телевизора. Он о чем-то размышлял, просчитывая, видимо, возможные действия нашего врага.

– Джек, а ты слышал о нем раньше?

Тот задумался и медленно покачал головой.

– Нет. Никогда.

– Но как так может быть? О таком, как он, должны ходить легенды! Совсем ничего?

– Я удивлен не меньше тебя! – сказал Джек и резко встал, плохо скрывая свое раздражение. – Он все это время крутился около нас и мог напасть в любой момент. Но нет, притащил Триумвират и устроил судилище.

– Это так… древне, правда же? – спросил Эдуард с ленцой в голосе, растягивая слова.

Я с удивлением посмотрела на него. Это его выражение лица… Я его прекрасно знала – он что-то знал, что было известно только ему одному.

Я стала наступать на него, предупредительно подняв палец:

– Эдуард, в виду последних событий мое терпение немного подорвано, и я не собираюсь упражняться до утра в мастерстве светской беседы, ведя куртуазные разговоры…

– Красиво излагает, правда? – спросил он, явно развлекаясь. – Но спешу тебя разочаровать, дорогая моя. Это просто выводы, которые я сделал, больше ничего.

– Ну, прекрасно! – сказала я, всплеснув руками.

– Да, это уже что-то! – ответил Джек.

– Он управляет Триумвиратом, его никто не знает, он ведет себя, как какое-то ископаемое. Думаю, что он старше всех нас, – продолжил Эдуард, – и тщательно соблюдает конспирацию не только в мире людей, но и в мире бессмертных. Он имеет какую-то власть, но не афиширует ее.

– А он собирается на нас нападать снова, как ты думаешь? – спросила я тихо. – Если да, то мне срочно нужно тренировать свое умение защищать всех своим «коконом». Я же могу простирать его от себя на метр, я недавно пробовала и получилось, но мне еще учиться и учиться… – начала я говорить, беспокойно ходя с места на место.

– Не сейчас, это точно. Мы готовы к нападению и ему больше не застать нас врасплох, хотя это слабое утешение. По-моему, ему все нипочем, – буркнул Джек недовольно.

– А тебе срочно нужно успокоиться и… поохотиться. Ты много сил потратила сегодня! – сказал Эдуард, нежно беря меня за обе руки. Потом он обернулся к Джеку и сказал:

– Спасибо тебе за оптимистичный прогноз. Мы вернемся к себе, хотим побыть в тишине…

Джек понимающие кивнул головой брату и пошел к Алисе, которая что-то увлеченно читала. Я тяжело вздохнула и приказала себе успокоиться, потом вышла вместе с Эдуардом за порог в темную ночь.

* * *

Мы безмолвно бежали в сторону нашего дома, совершая практически синхронные движения. Наверное, Эдуард, как и я, не хотел говорить о произошедшем. Пока что. Мне просто хотелось скорее очутиться в его объятьях и почувствовать тихое блаженство, которое я всегда испытывала, когда он меня обнимал. А потом уже освободить себя от этого ужаса – обсудить все с ним. Думаю, что это будет для него непросто, но нельзя возводить между нами барьеры упрямого молчания и нарушать драгоценную проникновенность нашего союза.

Так что я мчалась за ним, наблюдая, как его бронзовые кудри развеваются от быстрого бега, а мышцы словно танцуют на спине. Я просто чувствовала, сколько облегчения приносит ему этот беззаботный бег. Он обернулся и попытался весело мне улыбнуться. Получилось не супер, но душевно. Я несмело улыбнулась в ответ, и он сказал:

– Хватит любоваться моей широкой спиной, а то врежешься в дерево! Представь себе, как расстроится лесник!

Я наконец-то беззаботно расхохоталась и показала ему язык.

Он резко остановился, и я врезалась в него с громким треском, сбив с ног. Упав на него сверху, заявила:

– Эдуард, я ни за что не встану и не отпущу тебя, пока ты страстно не поцелуешь меня!

Его глаза после мимолетного удивления широко распахнулись, а потом потемнели, приобретя тот любимый оттенок, который гарантировал мне нескучную ночь.

Он сел, бережно взял меня за затылок и нежно поцеловал, от чего мысли спутались, и я опять забыла, кто я и где нахожусь. В целом мире для меня существовали только его губы, руки и… весь Эдуард. Все мои чувства и мысли расплавились в огненную смесь, и я даже открыла глаза, чтобы проверить, не полыхаю ли огнем. Это было лучшее лекарство от того ужаса, который мы только что пережили.

Когда на восходе заалела полоска зари, мы лежали счастливые и перемазанные землей. Эдуард приподнялся на локте и, смотрел, как я рассматриваю розовеющие облака над нами. Это было чарующее зрелище – будучи человеком, я его неизменно просыпала. Столько стало красоты в каждом дне жизни! Или, может, это благодаря Эдуарду и его любви? Я посмотрела в его золотистые глаза, в которых увидела любовь, любовь и еще раз любовь. Это и было тем неизменным ответом, который не переставал меня удивлять.

– Знаешь, я иногда не понимаю, за что мне такое счастье, – сказал он мне и снова поцеловал.

Я ничего не ответила, чувствуя себя удивительно умиротворенной и счастливой. Он снова откинулся на спину, и мы оба наблюдали, как все больше алеет небо. Где-то в его брюках, которые висели на ветке ближайшей сосны, завибрировал телефон. Как они там оказались? Я не помнила. Эдуард поморщился, и мы одновременно сказали:

– Алиса…

Мой обожаемый муж достал наконец-то телефон и произнес в трубку:

– Алло…

– Эдуард, ну наконец-то! – произнесла Алиса с облегчением.

Только наша деликатная сестра точно знала, когда нам уже можно позвонить, если мы были немного «заняты». Это было постоянным поводом для шуточек Келлана, которыми он постоянно изводил меня и Эдуарда. Он не раз доставал меня намеками или вопросами о моей сексуальной жизни. Унять веселящегося Келлана было практически невозможно – это могли сделать только Диксон или Элиза. Поэтому мы слышали, как гогочет на заднем фоне Келлан, видимо, уже немало повеселился, наблюдая, как Алиса смотрит на часы, ожидая подходящего момента. Эдуард уже успел надеть жалкие остатки одежды, и я тоже нацепила джинсы и свитер. Мы посмотрели друг на друга, и он недовольно скривился, потому что считал своим долгом следить, чтобы на мне было надето все самое лучшее.

– Эдуард, вот сейчас ты опять скажешь мне спасибо! – затараторила Алиса. – Бэль, кстати, тоже! Я уже привыкла к тому, что вы тщательно уничтожаете ту одежду, которую я любовно выбираю для вас. Чтоб ты знал: те брюки, которые сейчас, скорее всего, уничтожены самым варварским способом, только через неделю появятся в модных магазинах! Им просто цены нет!

Я услышала, что и Лили хихикает где-то рядом в комнате. Ужас! Лучше бы Алиса говорила с нами с крыши дома! Хотя с нашим слухом ничего друг от друга не утаишь.

– Бэль сегодня поедет к Мо в больницу, а ее парик и ужасная куртка безнадежно испорчены! – Готова поклясться, что я слышала, как Алиса зарычала от злости.

– В каком виде она собирается ехать в госпиталь? – Я скорчила рожицу и забрала у Эдуарда трубку.

Вздохнув, я сказала:

– О, Алиса! Ты, как всегда, права и просто великолепно о нас заботишься! Мы неблагодарные, непослушные…

– Бэль, ты переигрываешь! – сказала Алиса, но уже не так строго. Эдуард сверкал белозубой улыбкой. Мы переглянулись с ним – оба беззаветно любили Алису и готовы были сделать все, что она попросит. И она это знала и бессовестно этим пользовалась.

Тон Алисы сменился на деловой, и она затараторила:

– В общем, запоминай: второй парик находится на верхней полке справа от входа, в желтой коробке. Ищи запах клея, Эдуард. На туалетном столике – запасной комплект линз. В холодильнике «твой» тональный крем. Наноси спонжем в три слоя. Потом, в левом шкафу внизу, в синем пакете джинсы. Смотри, они последние такие! Они чудно скрывают твои точеные ножки, что непросто… В общем, с Эдуардом проще, пусть выбирает, что захочет, хотя я знаю, что он выберет брюки и рубашку. А мы пока что пошли готовить завтрак Ханне и Бруксу. Все, пока!

Она отключилась, и мне стало немного жаль, что умолк ее бодрый, милый голосок…

В дом мы зашли через пару минут – Эдуард галантно открыл передо мной двери. Все было так же – наше уютное гнездышко, деревянные стены и мягкий диван посреди гостиной. Сонный дом. Оказаться здесь было счастьем. Мы, не сговариваясь, пошли в душ и устроили шумную возню – Эдуард пытался незаметно запустить в меня мочалкой, однако, ему это ни разу не удалось, но вся ванная была залита водой. Еще пару дней назад я бы вопила о том, что это безобразие и обижалась бы на него за такой кавардак, но сегодня – нет. Сегодня первый день новой, чудом подаренной жизни.

Эдуард помог расчесать мне волосы – нелегкое занятие. Привести в порядок эти кудри стоило немалых[трудов. Но Эдуарду не надоедало помогать мне – он медленно и спокойно распутал все, мурлыкая под нос какую-то новую мелодию. Только из-за этого я и терпела. Обычно я расчесывалась с космической скоростью, от чего расческа была полна вырванных волос. Потом он галантно предложил мне руку, и мы в банных халатах пошли в гостиную, словно на светский раут, под ручку. Он подвел меня в двери и распахнул ее, однако, я так и застыла на пороге. Впрочем, как и Эдуард.

На нашем диване сидел тот самый вампир. С длинной золотистой косой, в потертой кожаной куртке, таких же брюках и тяжелых шнурованных ботинках. Он расточал вокруг себя свой особый горький запах. Тот, с которым я дралась не на жизнь, а на смерть меньше, чем сутки назад. Он не выглядел так браво, как при последней встрече. Я стояла и никак не реагировала, наверное, это было слишком неожиданно. Но Эдуард моментально угрожающе зарычал и был готов напасть. Как хорошо, что Ханна осталась с Алисой и Лили! Хотя ее присутствие могло нас снова спасти, потому что из-за нее он остановил нашу казнь. Все тело заныло от воспоминаний об ударах, которые он мне нанес, требуя снять защиту. Я знала на что он способен в бою. То, что мы ему проиграем – было очевидно. А еще я поняла, что от него не скрыться – он легко нашел нас и здесь, в лесной глуши.

Эдуард напряженно следил глазами за врагом, который, кстати, совершенно спокойно сидел у камина, не проявляя ни малейших признаков агрессии. Это сбивало меня с толку. Что он тут делает? Что ему нужно? Почему не нападает? Пару секунд мы смотрели на него, а он поднял на нас глаза, полные боли и устало сказал:

– Я прошу прощения за инцидент на концерте. – Он тяжело вздохнул и мотнул головой. – Это было так… – он как-то изможденно провел рукой по лицу и продолжил: – Так неразумно с моей стороны.

Эдуард неуверенно выпрямился, удивленный таким тоном. Но все же задвинул меня к себе за спину. Я выглядывала из-за него, подозрительно разглядывая незнакомца.

Он медленно поднялся с дивана и сказал:

– Это невежливо с моей стороны. Я так и не представился. Меня зовут Прайм Ван Пайер.

Эдуард резко вздохнул – это было некой смесью удивления и восхищения. Видимо, он все-таки что-то про него знал.

– Бэль, прошу не бояться меня. Мне бесконечно жаль, что я так грубо обошелся с тобой.

Я только теснее прижалась к Эдуарду, но слегка кивнула головой. Эдуард же напрягся, и я видела, как трудно ему быть вежливым сейчас.

– Я был в плену… предубеждения. Мне дали недостоверную информацию, я сделал неверные выводы и в результате чуть не уничтожил… то, что так долго искал.

И тут Эдуард качнулся и с удивлением посмотрел на меня. Он осторожно взял меня за руки и сказал:

– Бэль, не волнуйся. Господин Ван Пайер не собирается нападать. Наоборот…

Я ничего не понимала, отчего раздражалась все больше и больше.

– И я прошу прощения за то, что без спроса вторгся в ваш дом.

Мы с Эдуардом стояли все так же на пороге собственной гостиной комнаты, в банных халатах, и не понимали, что происходит.

Повисла неловкая пауза. Я сказала:

– Если ты не против, мы на секундочку отлучимся.

Я потянула Эдуарда за руку в сторону гардеробной комнаты и, закрыв дверь, набросилась на него с вопросами:

– Эдуард, что у него на уме? Что он собирается делать?

Эдуард удивленно вскинул брови и ответил:

– Ничего не собирается делать, он пришел поговорить.

Я удивленно посмотрела на Эдуарда и, не найдя что ответить, отвернулась. Так, сделаем все по порядку – сначала оденемся, потом разберемся.

– Будем звонить Бруксу и Келлану? – спросила я шепотом, хотя понимала, что это не поможет.

Эдуард задумался на секунду и ответил:

– Думаю, что будет лучше без них. Келлану только дай повод, ты же сама это прекрасно знаешь.

Я одела легкое белое платье из поплина, а Эдуард – рубашку и брюки от костюма.

– Эдуард, я заметила, что ты не удивился, услышав его имя. Ты что-то о нем знаешь? – спросила я, пытливо заглядывая в его глаза.

Он явно не хотел мне отвечать, но нехотя сказал:

– Да, читал в некоторых книгах легенды о первом вампире и слышал кое-что от Диксона. Аронимус рассказывал ему о нем. Только все считали, что он давно погиб. Видишь, все ошибались.

К моему удивлению, я обрадовалась. Ведь если такой могущественный вампир будет на нашей стороне, то это совсем неплохо!

Мы осторожно вышли из гардеробной и застали Прайма возле камина – он держал в руках наше свадебное фото. Его руки немного дрожали. Я совершенно ничего не понимала, поэтому мы просто стояли и смотрели на него. Он наконец-то оторвал взгляд от фотографии и сказал:

– Знаешь, Эдуард, я завидую тебе. Ты не побоялся обратить свою любимую. И получил все – ребенка, жену и семью. Я же настолько был занят делами вам пиров и оборотней, что просто поставил мою Адель на второе место. Это самая большая ошибка в моей жизни.

Я все еще не понимала ничего, хотя в глазах Эдуарда появилось понимание. Прайм осторожно подошел ко мне и, показав на мою прическу на фото, сказал:

– Эти гребни я купил на городской ярмарке в 1345 году в Калелье, в лавке ювелира. И подарил их самой замечательной девушке на свете – Адель де Ламбрини.

От удивления я, кажется, открыла рот.

– Но ведь эти гребни принадлежали моей бабушке, а она тоже получила их в наследство…

Неужели Прайм был влюблен в мою далекую прародительницу? Это много объясняло – почему он так отреагировал на Ханну, ведь она сохранила мой человеческий запах, который был таким же сильным, как и мой когда-то. Я развернулась и исчезла в соседней комнате. Там достала из шкатулки свои гребни и вернулась в гостиную. Я молча протянула их Прайму. Он осторожно взял их, бережно держа на своей ладони.

– Интересно, камни раньше были белыми… – сказал он, нежно проводя по сапфирам пальцами.

Я обхватила себя руками и попыталась улыбнуться. Эдуард только сказал:

– Удивительно…

Прайм взглянул на меня и пояснил:

– Я уехал почти на год, а когда вернулся, то не застал ее. В 1346 году свирепствовала черная чума. В живых никого не осталось. Дом был разграблен и сгорел. О ее судьбе ничего не было известно. Она просто пропала.

Я был занят восстановлением порядка в Европе после того, как оборотни практически уничтожили нас. Они действовали под руководством новообращенного вам пира. Это послужило причиной моего отъезда, и того, что Адель осталась совсем одна, без моей защиты.

Он устало сел на диван с фотографией в руках.

– Но это меня не оправдывает. Я мог обратить ее и забрать с собой. А я, слишком скованный долгом, оставил ее, поэтому потерял навсегда. Я до сих пор не знаю, что с ней случилось. Как она… погибла. Но вчера, когда вдохнул запах вашей дочери, то понял – у нее остались потомки.

Ненависть к Прайму улетучились сама собой. Этот несчастный, озлобленный одиночка, провел в своем собственном аду слишком много времени, а теперь у него появилась надежда на то, что Адель выжила – иначе меня бы не было на свете.

– Ну, довольно обо мне. – Прайм поднял голову и протянул мне гребни обратно. – Давайте поговорим о вас.

Мы с Эдуардом насторожились. Неизвестно, что он хотел обсудить или предложить.

– Я уже занялся изучением твоей родословной, Бэль.

Думаю, что и тебе будет интересно узнать о том, как же выжила твоя… моя Адель.

Он так нежно произносил это имя, что я невольно улыбнулась.

– Удивительно! Столько времени прошло, но вот ты сидишь тут и улыбаешься точно как она.

– Прости, – только и сказала я.

– Не стоит извиняться. Но это так, пролог. Главное в том, что я хотел бы встретиться с Диксоном и всеми Ричардсонами. В мои намерения не входит уничтожение, завоевания и прочее непотребство. Я был бы рад, нет, был бы польщен, если бы Диксон уделил мне немного времени.

Мы с Эдуардом молчали. Прайм добавил:

– Я, конечно, не прошу поверить мне на слово. Также не могу как-то доказать свои добрые намерения.

Просто хочу сказать, что как только учуял запах Ханны, то поклялся себе хранить и оберегать потомков Адель.

Словно вы – мои дети тоже.

Я задохнулась от такого признания. Это было то, что убедило меня.

Эдуард глубоко задумался.

– Могу я говорить начистоту, Мастер Ван Пайер? – сказал, наконец-то, Эдуард.

– Я буду очень признателен, – ответил тот.

– Вы выбрали нас, чтобы мы уговорили Диксона?

Прайм усмехнулся и откинулся назад. Он скрестил руки на груди и тоже спросил.

– Хотите честный ответ, мистер Ричардсон?

Эдуард насторожено кивнул.

– Дело в том, что мы с вами похожи. Романтики, верные, бесстрашные, способные глубоко и страстно любить. Поэтому я вижу в вас себя и знаю, что вы все поймете правильно. И поможете мне. Я могу, ворвавшись в прекрасный дом клана Ричардсонов, сдавить всех апатией или гипнозом и добиться своего. Но не хочу этого.

Хотите верьте, хотите нет – насилие и манипуляции – не мой стиль.

Я скептически посмотрела на него. Он годами контролировал Триумвират и других вампиров и говорит о том, что это не его стиль? Поэтому я возразила:

– Но простите, господин Ван Пайер…

– Прайм, дорогая, зовите меня просто Прайм.

– Хорошо, Прайм, – я медленно произнесла это имя. – Ваши действия говорят об обратном. Вы словно кукловод руководите Триумвиратом. Напали на нас. Это как-то не вяжется с тем, что вы заявили только что.

Прайм понимающе улыбнулся и ответил:

– Правильно, не вяжется. Но это только на первый взгляд. Если посмотреть на проблему с моей стороны, то появится понимание моих действий.

Эдуард удивленно вскинул брови.

– Бэль, я руковожу монстрами, чтобы сдерживать их и не давать им устраивать кровавые пиры по всему миру. Иначе на Земле давно бы существовали фермы по выращиванию людей, а мир был бы поделен меду кланами вампиров. Это, конечно же, было бы очень удобно, но, в конце концов, привело бы к войнам за лучшие «стада» и гибели нас как вида. Такое пару раз уже происходило – в Перу, например. Вампиры могут процветать только в условиях постоянного сдерживания, чем я и занимаюсь. А если еще добавить оборотней, которые всегда идут по нашему следу, то можете себе представить, какой железной рукой нужно править, чтобы поддерживать порядок. Ну, а когда я увидел вашу дочь в обществе оборотня, то поступил так, как всегда, – натравил Триумвират, чтобы пресечь предательство на корню. Да, Триумвират мои цепные псы. Свод правил, законы – все направленно на то, чтобы защитить людей от нашего вида, тем самым его защищая. Вот такой маленький парадокс. – Он немного помолчал и потом добавил: – Если бы это от меня зависело, то все вампиры давно были бы с желтыми глазами… Но такое, к сожалению, невозможно. Вы все еще удивлены, – спросил он, склонив голову на бок, словно изучая нас.

– Не то слово! – сказала я искренне.

Эдуард спросил:

– Так ты напал на нас, потому что думал, что мы объединились с оборотнями ради захвата власти?

Прайм сжал кулаки и ответил с еле сдерживаемым гневом:

– Да, жизнь однажды преподнесла мне болезненный урок относительно союза оборотней и вампиров. Четыреста лет назад новообращенный вампир, Венецианец, использовал свой талант убеждения и организовал армию оборотней, которые, один за одним, уничтожили всех вампиров старой Европы. Вот почему нет никого старше 1348 года. Остались только я и Триумвират.

Мне пришлось немало потрудиться, чтобы восстановить прежнюю численность нашего вида. Так что все современные вампиры Европы и обеих Америк – работа моего яда.

Мы удивленно переглянулись с Эдуардом, и я спросила:

– А как ты думаешь, что стало с Адель? То есть с моей пра-пра не знаю сколько раз «пра» бабушкой?

Прайм спокойно посмотрел на меня и ответил:

– Она выжила. И это радует, и не радует одновременно. Как она была без меня? Кто ее защищал, пока меня не было рядом? Была ли она счастлива? Хорошо ли о ней заботились? Окружил ли ее муж заботой и любовью? Эти вопросы мучают меня. Но ничего, как только я разберусь здесь, с вами я отправлюсь по следам твоих предков и найду ее. Это теперь будет не так сложно.

Он сидел, сгорбив плечи, держа в руках мотоциклетные перчатки. Мне вдруг стало жаль его и я села возле него на диван.

– Я верю тебе, и мне искренне жаль Адель! Я надеюсь, что ты найдешь ответы на свои вопросы.

«Надеюсь, что это прозвучало искренне, потому что это так и есть», – подумала я про себя и вздохнула.

Прайм улыбнулся и кивнул головой.

– А это и было искренне, Бэль, – ответил Прайм.

Мои брови от удивления, казалось, взлетели на лоб.

– Я телепат и знаю, о чем вы оба думаете прямо сейчас.

«Вот блин!» – подумала я.

– И это тоже, Бэль!

– Ой, прости! – сказала я, смутившись.

– Ничего, я привык! Ну что, вы позволите мне поговорить с Диксоном? – спросил он снова.

Эдуард взял телефон, стал смотреть на него, явно колеблясь.

– Уверен, Эдуард! Как только ты сообщишь о том, что я здесь, у вас, то не пройдет и трех минут, как все Ричардсоны как один будут стоять под дверью этого дома боевым клином! – улыбаясь, сказал Прайм. Видимо, он успел нас хорошо изучить.

Эдуард улыбнулся своей кривоватой улыбочкой и набрал номер отца.

– Диксон слушает.

– Доброе утро, отец! С нами все в полном порядке. Прямо сейчас у нас в гостиной находится гость. Это Прайм Ван Пайер, тот самый вампир, который напал на нас на концерте. – На том конце трубки удивленно охнули. – Он хотел бы встретиться с тобой и обсудить наше дальнейшее сосуществование. Он более не намерен нападать, хотел бы познакомиться с тобой и принести извинения за вчерашний инцидент.

– Эдуард, мы сейчас прибудем. Если то, что ты сказал, – правда, то нам ничего не грозит. Если нет, то мы вас там самих не оставим. Ждите нас, мы скоро будем!

– Я же сказал! – уверенно сказал Прайм.

Да уж, Диксон не в восторге от предложения Прайма – это очевидно. Мы вышли из дому, чтобы на краю поляны встретить свою семью. Прайм стоял посередине поляны и смотрел в лес – он, как и мы, услышали бегущих Ричардсонов.

Первым на поляну выбежал Брукс и Келлан. Они подозрительно сверкнули глазами на Прайма, неосознанно сжав руки в кулаки, готовясь напасть.

– Бэль, сестричка, стань за мою спину! – сказал Келлан, не сводя взгляда с Прайма.

Тот стоял спокойно, даже не шелохнулся. Теперь уже и остальные Ричардсоны выстроились рядом. Элиза стояла с Диксоном, беспокойно поглядывая на опасную близость между Эдуардом и Праймом. Я же сказала:

– Келлан, расслабься! Мы уже достаточно долго общаемся, все нормально.

– Может, он вас загипнотизировал или обманул! – сказал он злобно. Но в ответ Эдуард спокойно подошел к Прайму и стал около него.

Элиза испуганно вздохнула, глядя с ужасом на своего сына возле нашего злейшего врага.

Я стала по правую руку от Прайма и улыбнулась.

Прайм поморщился и сказал:

– Лили, откуда эта вульгарщина в вашей прекрасной головке?

– Он еще и телепат! – расстроено сказал Диксон.

– Диксон, поверь мне! Я бы не стал рисковать вашей безопасностью так сильно, если бы не был уверен в том, что вам ничего не грозит! – сказал Эдуард.

Диксон задумался и после минуты созерцания нашей троицы согласно кивнул головой.

– Я согласен на переговоры, если, конечно, вы действительно тот, за кого себя выдаете.

Диксон горделиво вскинул голову, ожидая ответа.

Прайм согласно кивнул головой и сказал:

– В начале нашего разговора хочу представиться – я Прайм Ван Пайер, первый из вампиров. Я знаю, что вы слышали обо мне от Аронимуса и Кунца. Они некоторое время меня разыскивали, пока я не создал иллюзию своей гибели. Я хотел отойти от дел и заняться поисками своей возлюбленной, Адель. Но все эти столетия я держал руку на пульсе мира вампиров. Пользуясь своими способностями, я внушал план действий Триумвирату, а те руководили миром вампиров вместо меня. Но это не помогло мне избавить Аронимуса от его властных амбиций, а Кунца и Кайсуса – от садисткой жестокости. Хотя не это главное. Я приношу свои глубочайшие извинения. Дело в том, что как только мне стало известно о семье вампиров, которые сотрудничают с оборотнями, я заочно приговорил вас к смерти.

Келлан оглушительно зарычал, Брукс двинулся вперед, но Диксон умоляюще на них посмотрел, и те остановились.

– Вампиры и оборотни – это два взаимоисключающих вида. Где есть одни – другим не жить! Так было всегда, и я думал, что никогда не изменится. Но союз вашей семьи и стаи оборотней – это нечто новое! Он создан на любви, а не на жажде денег или власти. Только благодаря случайной встрече с Ханной, я понял свою ошибку. Она показала, насколько тесно переплелись истории ваших жизней. И самое удивительное – что это ответ на мое самое горячее желание! Я столетиями мечтал остановить это безумие! Столько погибло в огне от этой ненависти… а то, что удалось вам – это уникально! Я буду защищать вас столько, сколько буду ходить по этому свету. Я пришел не только лично извиниться, но сообщить всем вам, что запретил Триумвирату нападать на вас. В моих планах сосредоточить их внимание на чем-то другом. Думаю, что они начнут инспекцию Африканского континента.

Он немного задумался, а я тем временем наблюдала, как на лице Элизы расцветала счастливая улыбка, а Диксон был настолько удивлен, что я впервые увидела своего свекра настолько беспомощным. Джексон перестал играть мышцами от напряжения и Алиса чему-то улыбалась, рассматривая небо. Только Лили и Келлан были темнее тучи – Лили, как всегда, была чем-то недовольна, а Келлан понял, что долгожданной доброй драке не быть.

На какое-то время воцарилась тишина, и Элиза поспешно сказала:

– Думаю, что нам будет более комфортно беседовать в домашней обстановке.

Она посмотрела на меня, и я сказала:

– Да, Прайм. Лучше бы нам поговорить в нашей уютной гостиной.

Прайм искренне улыбнулся и пошел за мной в дом.

* * *

Генри помог осторожно выйти Мо из машины на стоянке возле аэропорта. Мы кружили более десяти минут, чтобы причалить как можно ближе ко входу в аэропорт. Мо нельзя много ходить, да еще и под дождем. Эдуард и я «с трудом» несли все подарки. Это было нелегко – Диксон и Элиза задарили ее не только рождественскими подарками, но еще и по случаю выздоровления.

Согласно огромному табло, ее самолет вылетал через 35 минут. Мы стояли посреди аэропорта и неловко обнимались. Я избегала прикосновения к ней своей твердой ледяной кожей, а мама берегла свои пострадавшие легкие и не позволяла себе плакать.

В общем, после сотни добрых слов, сказанных друг другу, она улетела домой с самыми приятными воспоминаниями. И твердой уверенностью, что нельзя мешать дорогое красное вино со снотворным, потому что опыт показал, что это заканчивается остановкой дыхания. Врачи удивились такой реакции и наперебой просили разрешить обследовать ее более тщательно, но мы отказали им в этом.

Диксон пребывал в приподнятом расположении духа после разговора с Праймом, который только вчера попрощался и снова исчез. Куда – мы не знаем. Наверное, ушел искать следы Адель. Я мысленно пожелала ему удачи. Пусть все-таки узнает хоть что-то о ее судьбе из истории моей семьи и наконец-то отпустит ее с миром. Мир – это то, что я искренне желала его измученному сердцу.

* * *

Все оказалось просто и сложно одновременно. Мне пришлось через подставных лиц подкупить с десяток историков и работников архивов, чтобы обнаружить едва уловимый след моей любимой на древних дорогах Европы. Ее жизнь, словно пазл, складывалась из страниц чужих дневников, сухих судебных или церковных записей. Сначала пришлось пройти по генеалогическому древу Бэль Ричардсон так далеко, как только было возможно. На рубеже 17-х и 18-х веков ее родословная грозила прерваться в районе города Бигеля. Далее все пошло легче – я добрался к концу 14-го века. Как раз первый поселенец в новой колонии Англии ступил на землю Нового Света. Это был некий Прайм Бакли, дипломированный врач. Он был молод и полон амбиций, а главное – участвовал в основании города Бостона. И едва видная запись чернилами на пожелтевшей бумаге перенесла мои поиски в Европу – я выяснил, что прибыл он из Английского Королевства.

В добропорядочной Англии провел еще некоторое время. Мне приходилось действовать незаметно, соблюдая неспешный темп этой страны, чтобы не привлечь внимание к своим активным поискам. Архивы оказались просто сказочно богатыми – я проследил родословную до середины 14-го века и с нетерпением ожидал отчета моих архивариусов, которые за приличную плату перерывали странные записи для меня. Понадобилось пять месяцев, чтобы найти хоть какой-то след родственников этого Прайм Бакли.

Мой кабинет в небольшом имении на севере Испании был похож на кабинет детектива – все стены увешаны копиями документов, портретами, сделанными от руки, и картами, маршрутами и схемами… Я как безумный ловил повсюду исчезающий след Адель.

Последняя найденная запись говорила о том, что Прайм учился в приюте для мальчиков в ордене францисканцев, в Южном Уэльсе. Там он получил образование, работал в госпитале, потом получил университетское образование. Он словно появился ниоткуда – ничего определенного мне так и не удалось узнать. Что сталось с Адель, кто отец этого ребенка? По возрасту, он мог быть ее сыном. Только Адель могла назвать его моим именем.

Противоречивые мысли одолевали меня – я ненавидел и любил его одновременно. Любил, потому что это был ребенок Адель, но ненавидел, потому что это был не мой ребенок! Я понимаю, что это незрелая реакция, но все же не мог ничего с собой поделать. Ох, если бы мне только вернуться назад! Ведь я был в Англии несколько раз. Где я только ее не искал! И нашел бы ее, будь она жива. Что же произошло с ней? Неизвестность убивало во мне надежду на добрые вести. Недобрые предчувствия стали одолевать меня.

Только долгие телефонные разговоры с Алисой помогали мне. Ей удалось вернуть мне надежду. Неизменно любящая, спокойная и доброжелательная – она помогала мне не отчаиваться. Остальные члены клана Ричардсонов относились спокойнее к моим поискам – Бэль и Эдуард учились в Принстоне, и им было просто интересно узнать родословную Сигнетов. Бэль всегда с сочувствием смотрела, как я стараюсь быть ближе к Ханне и часто вдыхаю ее аромат, словно самый приятный парфюм на свете, в те дни, когда я приезжал к ним.

С Эдуардом мы тоже часто общались. Он понимал мое состояние и позволил мне прочитать его воспоминания о том, что он почувствовал, когда думал, что Бэль мертва. Это было так обжигающе больно, что я несколько дней не мог прийти в себя. Эдуард уговаривал меня прекратить поиски, потому что не желал мне пережить то же самое. Я знал, что пока не узнаю правду о ее судьбе, – она жива в моих воспоминаниях. Она жива! И я с остервенением берсекера продолжал изучение архивов. Алиса же была уверена, что это мне необходимо, чтобы завершить мою личную драму, длящуюся уже пять веков. Она спорила с Диксоном, доказывая, что только так я смогу избавиться от горечи потери и начать жизнь с чистого листа. Это будет освобождением через боль.

Если поиски в Европе прошли удачно, то об этом я узнаю сегодня.

Я ехал по одной из улиц Нью-Йорка, лавируя на своем байке между автомобилями. Людские мысли, словно гул прибоя, окружали меня со всех сторон привычной суетливостью. Это было так уютно и привычно.

Я ехал на встречу с подставным лицом, который был моим человеческим альтер-эго – на его имя были зарегистрированы многочисленные компании и фонды, недвижимость по всему миру и редкие коллекции, принадлежащие мне на самом деле. Мы встречались с ним, как всегда, в фешенебельном здании на Манхэттене, принадлежащем одной из моих компаний. Охранник у входа не заметил меня – я слегка ударил его забвением, а камеры слежения были выключены еще до моего появления. Лифт быстро поднял меня на последний этаж.

В просторном кабинете с изысканной обстановкой в кресле сидел мой поверенный. На столе перед ним лежала папка с документами. Он настороженно наблюдал за тем, как носки моих тяжелых ботинок остановились как раз на границе света и тени.

Тод заметно сдал в последние годы. Когда мы познакомились с ним двадцать лет назад, он был полон сил и энергии. По желтоватому цвету лица и тяжелой одышке я понял, что его мучает астма. Этот неровный ритм сердцебиения… Тод был болен, это очевидно. Да еще мысли, суетливые, злобные. Удивительно, сколько бы денег не было у человека – это не даст ему счастья. Я это знал всегда и наблюдал одну и ту же картину из века в век: сначала мои поверенные чувствовали себя королями мира, имея такой капитал на руках, потом, из года в год, они исправно приумножали его. А к старости становились издерганными невротиками.

С Тодом произошло то же – он был на пределе. А жаль, я выбрал его именно за непоколебимый альтруизм и безразличие к деньгам. Он относился к ним, как к удобному инструменту для развития цивилизации. Простой идейный революционер и упрямый идеалист. И все. А теперь мой друг стар и недоволен. Пора ему на отдых.

Тод же жадно смотрел на мои ботинки. Он видел только свет на них. И тут я прочитал в его мыслях, что он знал обо мне! Это шокировало меня! Откуда? Я увидел четкое намерение в его глазах.

– Тод! Не стоит так поступать! – сказал я ему.

Он торопливо поднялся с места и подошел к окну.

– Я хочу знать! – возбужденно прошептал он. – Ты ни чуть не постарел, пока я годами работал на тебя! Я потратил свою жизнь на тебя! А теперь хочу получить ответы и… компенсацию! – сказал он, дрожа.

Я молча смотрел на него из тени.

– Не надо, Тод. Я благодарен тебе. И ты должен тоже быть мне благодарен. Насколько я понимаю, ты имел неплохую работу и не просыпался в холодном поту от мысли, чем же завтра кормить свою семью. Дорис и Вэлл учатся в престижном университете, у тебя есть дома и машины, у жены есть драгоценности, и даже внуки могут не бояться за завтрашний день. О какой компенсации можно говорить? И что ты хочешь знать?

– Это все не то! Не то! – он смотрел на меня мутными глазами, поправляя дрожащими пальцами очки. – Я тоже хочу быть бессмертным! Это самый большой твой капитал, это настоящая ценность, которая мне нужна! Да спроси любого! Кто откажется? – спросил он с вызовом.

– Ты удивишься, но я знаю пару таких людей.

Он хмыкнул и недоверчиво посмотрел на меня. Как же меняются люди в старости! Не многим удается сохранить себя такими, какими они были в молодости. Тод – не исключение.

Я отрицательно покачал головой. Тод в ответ достал из кармана зажигалку и, став в защитном круге света, поднес ее к папке.

– Здесь все, что ты хотел знать! Эта папка стоит несколько миллионов долларов! Я знаю, что случилось с ней! Ты получишь эту папку, если ты только ответишь мне на один вопрос…

– Как стать таким, как я?

Тод быстро кивнул головой.

– И ты тогда не сожжешь документы? Думаешь, что я боюсь солнечного света и сделаю что угодно ради этой папки?

– Да, ты угадал.

– До чего же печальная ситуация… Ты прав и не прав одновременно. Только вот в чем вопрос: в чем именно ты ошибся?

Я осторожно поставил ногу на освещенную часть ковра, и Тод побледнел еще больше. Я сделал еще пару шагов, и только лицо осталось в тени. Потом шагнул дальше и распростер руки в стороны. В глазах Тода отразились огненные всполохи солнца на моей коже. Я спокойно забрал папку из его рук и увидел его разочарованное лицо. Он на секунду пожалел о том, что устроил такую безобразную сцену. И понял, что ему конец. Он обреченно смотрел на меня. Я же подумал, что это печальный финал нашего знакомства.

– Как ты был прекрасен, Тод! Столько надежд и планов, столько идей! Я выбрал тебя за то, что ты не был зациклен на деньгах и власти. И я ошибся – человеческая природа все-таки берет свое – она отвратительно взаимодействует с богатством.

Он осел на пол, прислонившись спиной к стеклу. Я тоже опустился рядом.

– Бессмертие не сделает тебя молодым. Ты будешь вечно таким, как сейчас… Сила будет, болеть не будешь, но молодость не вернется. Мне жаль, поверь…

Тод кивнул головой и подавленно спросил, не глядя в глаза:

– И что теперь? Ты убьешь меня? Выпьешь мою кровь?

– Нет. Зачем мне это? Ты же мой друг… – ответил я просто.

– Но я знаю твой секрет…

– Да, и это проблема. Но мне не нужно убивать тебя, чтобы ты не раскрыл его.

– Тогда что?

Я положил руки ему на виски и сказал:

– Просто попрощаюсь с тобой. Тебе пора на покой.

Ты передашь все дела своему заместителю и выйдешь в отставку. И забудешь обо мне. Навсегда.

Я вышел из кабинета, в углу которого, у большого окна, уставший человек приходил в себя после гипноза.

У меня под мышкой был пакет с ответом на вопрос, который мучал меня долгие годы. Я боялся своей реакции на прочитанное, поэтому положил папку себе за пазуху. Не стану читать ее на людях – кто знает, чем это может кончиться? Я помню воспоминания Эдуарда – чистая ярость и невыразимое горе одновременно, и полное безразличие ко всему – я смогу разрушить половину города и не заметить… Поэтому несколько мрачных дней я гнал свой байк на запад, туда, где этот континент встречается с водами Тихого океана.

* * *

Анни из города Джуно, штат Аляска, все не отлипала от Эдуарда. Он отшучивался, вежливо отодвигаясь от нее. Она же все напирала на него, пока тот не оказался у полки с книгами.

По его лицу я видела, что за шутливым разговором скрыто напряжение – она знала, что я не прочитаю ее мыслей, только буду беситься. Она вежливо выспрашивала про нашу учебу и все вспоминала свою учебу в Институте благородных девиц в России. А сама старалась, как бы невзначай, прикоснуться то к плечу, то к руке Эдуарда. У нее, что, человеческие мужчины кончились в ее вечных снегах? Поубивала всех и не к кому приставать?

Я злилась все больше, прикидывая, чем же швырнуть в нее. Алиса как всегда оказалась рядом и взяла меня за руки, потом подвела меня ближе к окну и улыбнулась. Она показала глазами на машину, в багажнике которой были упакованы многочисленные покупки Анни. Мы вчера совершили набег на модные бутики. Так Эдуард мог отдохнуть от нее, а я была рада тому, что ее неудовлетворенное сексуальное желание вылилось в хаотическую скупку вещей. Она уезжает через час, мне осталось мучиться совсем недолго.

Вечер был нескучным, немного нервным.

Мы были дома, когда к нам в гости на уикэнд приехали Диксон и Элиза, взяв с собой нашу общую знакомую – Анни. Алиса и Джек сейчас жили с нами в маленьком домике в лесу. Лили и Келлан обитали в нашей резервации в Канаде. Они решили уединиться, пока мы учимся в Принстоне. Келлан как раз начал строительство нового дома, такого, чтобы хватило места на всех, и мы друг другу не мешали. С появлением семьи у Эдуарда старый дом стал тесноват. Еще мы хотели сделать сюрприз – готовили крыло для Прайма.

При первой встрече с Диксоном он долго извинялся, а потом предложил свое покровительство и защиту. Диксон не мог отказаться, тем более Элиза. Прайм в перерывах между поисками потомков Адель, он часто останавливался у нас, хотя мы понимали, что это из-за Ханны. Он старался быть ближе к ней, что неизменно бесило Брукса. Он страшно ревновал ее к красавцу Прайму. И сколько я не убеждала его, что ему нечего бояться конкуренции – ничего не помогало. Прайм любил обсуждать литературу и искусство с Ханной, а бедный Брукс мог едва поддерживать разговор. Он был обладателем ветхой квартиры в Сиэтле, а Прайм был неимоверно богат. Вот и все. Поэтому наш друг даже похудел от горя. Прайм же, читая его мысли, старался как можно вежливее общаться с ним, но тот принимал это за снисходительность и бесился еще больше.

Вот такие чудесные семейные вечера у нас были. Я только посмеивалась над нашим Ромео, пока не приехала Анни… Теперь я его прекрасно понимала. Как же хочется поотрывать ее шаловливые ручки!

С шоссе к нам завернул мотоцикл – это был шум мотора Прайма – мы его прекрасно знали. Эдуард воспользовался моментом и оказался возле меня. Я стала между ним и Анни, которая надула губки, а Эдуард, наоборот, расслабился.

– Кто это? – спросила она.

Мы переглянулись. Про Прайма никто не знал, кроме нас. Алиса сладко защебетала:

– Анни, это наш новый знакомый. Он живет здесь, неподалеку. Мы делим с ним охотничьи угодья. Он тоже не охотится на людей, мы с ним подружились, и думаю, что и ты сможешь!

– Оу, это интересно! Я думала, что знаю всех «вегетарианцев»! – воскликнула она с интересом.

Эдуард поморщился. Думаю, что не хочу даже знать, от какой именно мысли, хотя догадываюсь… Наконец-то Прайм въехал на крохотную площадку перед домом. Было интересно наблюдать за реакцией Анни – она просто обалдела! Взрослая вампирша стояла с открытым ртом и круглыми от удивления глазами, наблюдая за статным красавцем Праймом. Эдуард, видя ее реакцию, все больше улыбался. Думаю, что теперь у нее появился новый кумир, и Эдуард официально свободен от ее приставаний!

Это радостная мысль сподвигла меня на небольшую шалость: я вылетела на крыльцо и в качестве приветствия слегка обняла Прайма. Зубы Анни лязгнули, а Эдуард злобно вздохнул. Но потом, посмотрел в глаза Прайма, я забыла про наши маленькие войны ревнивцев. Прайм был напряжен и в его глазах читалось страдание. Неужели он что-то узнал об Адель?

Я сняла щит и спросила его:

– Есть новости?

Прайм похлопал себя по куртке, в которой был толстый конверт с документами. По запаху было понятно – бумага очень старая, но есть и фото, и свежие листы.

– Уже читал?

Он отрицательно мотнул головой. На крыльце все вышли встречать Прайма. Диксон подошел первым, за ним Элиза, а потом Алиса и радостный Джек – он был в нелепом восторге от знакомства с таким легендарным генералом-вампиром. Прайм же не страдал манией величия и, видимо, ждал, когда Джек это перерастет. Потом вышли Эдуард с Ханной, которая спокойно подошла и поздоровалась. Ноздри Прайма усиленно заработали, и я увидела, что это принесло ему некоторое облегчение. Ну, а затем выплыла Анни… Это было эпически!

Если собрать вместе весь многовековой опыт обольщения и устроить мастер-класс, то это было бы самое оно! Прайм был не готов к такой атаке плоти и томных взглядов и сдержанно кивнул головой. Ханна, так же, как и ее отец, закатила глаза и ушла в дом.

Анни не сдавалась – она подошла ближе и, протянув руку, сказала кокетливо:

– Аннуэтта, из клана Джуно.

Прайм галантно поцеловал ее ручку и ответил:

– Прайм, друг семьи Ричардсонов.

– Очень приятно! Как же мы не встречались раньше? Вы были в России в 18-м веке? – начала было светский разговор Анни, увлекая Прайма в дом.

Он обреченно посмотрел на нас и пошел за ней – уж слишком был воспитан.

Глаза Эдуарда светились весельем, однако внешне он был спокоен, словно ленивый кот. Прайм же кидал на него беспокойные взгляды, отчего тот веселился еще больше. Что же происходит между ними? Что узнал Эдуард, что хотел бы скрыть мистер Ван Пайер? Я была готова нарушить все правила приличия и вытянуть Эдуарда на безопасное расстояние от дома и расспросить в чем дело. Но спокойствие, только спокойствие. Будем соблюдать приличия. Незачем Анни знать про Прайма больше, чем следовало.

Прайм и Анни разговаривали уже пару часов. Говорила, впрочем, больше она. Прайм же удостаивал ее односложными ответами. Анни, казалось, не замечала этого.

– Знаете, у меня есть странное чувство, что мы с вами уже раньше встречались… – сказала Анни приветливым тоном.

Эдуард сидел спиной к ним и загадочно вскинул брови, глядя на меня. Так вот в чем дело! Они уже были знакомы! Я посмотрела на нее с интересом.

Она стояла около Прайма, едва сдерживая свой бешеный темперамент. Она, словно загипнотизированная птичка, смотрела на прекрасного вампира и временами теряла нить разговора, увлекаясь фантазиями. Был момент, когда она обернулась и показала язык Эдуарду, который в ответ осторожно покачал головой, словно отговаривая от чего-то. Она норовливо дернула точеным плечиком и отвернулась, стараясь при этом эффектнее встряхнуть золотистыми волосами. Если бы она знала, что и Прайм может прочесть ее мысли… Мы с Элизой наблюдали за происходящим, словно зрители в партере. Думаю, что она была рада, что Анни обратила свое внимание на Прайма, потому что Ричардсоны ни за что не позволили себе чем-то обидеть Анни, даже замечанием о ее недостойном поведении с женатым мужчиной. А Анни знала это и вела себя словно ребенок, который был уверен, что его не накажут за шалости.

И кто знает, может, она составит ему партию? Элиза сидела, мечтательно глядя на них. Прайм же с благодарностью посмотрел на Элизу, но когда перевел взгляд на Анни, в его взоре читалось вежливое безразличие. Это было печально. Неужели он так и будет наказывать себя одиночеством? Эдуард медленно встал и перешел к роялю. За домом послышался привычный шум – гулкие удары лап об землю и хлопок превращения – к нам пожаловал Брукс.

Он самопровозгласил прилегающие к Принстону леса своей вотчиной и рьяно ее охранял. Правда, не понятно от кого. Все известные вампиры сконцентрированы в этом доме и совсем не собираются на него нападать. Более того, мы практически его родственники. Думаю, что ему просто нравилось носиться по лесам с высунутым от задора языком. К моему удивлению, Брукс не заморачивался всякими «волчьими штучками» на счет охраны земли своей семьи и согласился на переезд в Принстон, оставив свою стаю. Хотя, если честно, нам его особенно уговаривать не пришлось – даже страшно подумать, что бы произошло, если бы мы его с собой не взяли. Вилли с пониманием отнесся к его переезду, потому что знал – любовь не отменишь. А разлука с Ханной принесла бы столько проблем семье Вайтов, что легче было отпустить младшего сына с нами.

Брукс в местном кафетерии зарабатывал неплохо, даже попытался однажды предложить нам оплачивать комнату, которую занимал. Но я решительно ему отказала! Потому что он был почти членом нашей семьи. Ну, и другом Ханны, конечно. Поэтому остаток свободных средств он использовал на увеселение моей дочери и потихоньку копил на собственный дом.

Подойдя к байку Прайма, он сначала присвистнул от уважения к этому чуду техники, но потом опомнился и грозно засопел носом. Он невзлюбил мистера Ван Пайера и всячески ему это показывал. Благо, что Прайм был мудрым существом и относился к подобному проявлению ревности индифферентно. Когда Брукс появился в комнате, создалось ощущение, что дом лопнет по швам от бьющей через край энергии, смешанной с ревнивым раздражением.

– Всем добрый вечер! – сказал он с порога, но когда его глаза уткнулись в Прайма, казалось, что и волоски на руках стали дыбом. Но потом он увидел Анни, которая старалась стать как можно ближе к Прайму, и его лицо озарила нагловатая ухмылка. Он поздоровался со всеми в комнате и плюхнулся на диван, закинув руки за голову с самым довольным выражением лица.

Эдуард стал перебирать клавиши на пианино, и постепенно мелодия становилась все прекраснее и прекраснее. Это была старинная мелодия, простая, но лиричная. Он добавил витиеватый аккорд; она зазвучала по-новому. Прайм слушал ее, словно завороженный, и будто очнулся, когда Эдуард доиграл до конца.

– Прайм, скажите, а вы давно обитаете в этих краях? – спросила Анни.

– А, хм… Нет.

Элиза нахмурилась от такой бестактности. Было видно, что Прайму не терпится наконец-то прочитать содержимое конверта. Совсем не вовремя появилась Анни. Но главное преимущество вампира – это возможность не торопиться. Время – этого богатства было у нас в изобилии.

Я, было, даже подумывала, как бы спровадить Анни, которая так не вовремя увлеклась Праймом. Но не стала вмешиваться и заметила, что Ханна не спустилась вниз.

– Бэль, а где Ханна? – спросил Брукс, внезапно встревожившись.

– Наверху. Я сейчас ее позову, – сказала я и взбежала вверх по лестнице. Ханна сидела в своей комнате, которая была больше похожа на королевскую библиотеку, и слушала музыку. Огромные наушники смотрелись как чужеродное тело на ее прекрасной головке, но она только довольно качала головой в такт музыки.

– Рахманинов? – спросила я ее.

Она сняла наушники и бодро отрапортовала:

– Это Рахманинов, да. Думаю, что он на третьем месте моего хит-парада.

– А на первом Бах и Моцарт?

– Да, они по-прежнему там! – сказала Ханна с улыбкой. Она наконец-то прислушалась к голосам внизу и радостно вскочила с глубокого кресла, вокруг которого были кипы книг.

– Брукс вернулся! – радостно воскликнула она и была готова побежать вниз. Но я остановила ее жестом.

– Знаешь, если бы ты не была полувампиром, твое зрение от постоянного чтения равнялось бы минус сто!

Ханна удивленно захлопала ресницами и сказала:

– А я и не связывала раньше эти два факта – физическую ограниченность людей и уровень их образования.

– О, Ханна! Я же просто пытаюсь пошутить, а ты уже выдвинула, пользуясь, случаем, новую теорию.

Потом я взяла ручку и в блокноте написала ей: «Нужно спровадить Анни. Она на Прайме висит второй час. Есть идеи?» Ханна прочитала и, подумав немного, кивнула головой.

Она подошла к кабинету Диксона и сняла со стены первую попавшуюся гравюру. На ней был изображен лекарь, который распятием пытается изгнать нечистого духа из страждущего. Ханна взяла ее под мышку, и мы с ней спустились в гостиную. Анни как раз выпытывала у Прайма о его знакомствах в Штатах. Думаю, что самое время их побеспокоить.

– Нет, мам, это не было вспомогательным лечением, это было вместо него! Изгнание нечистых духов считалось основным лечением! – заявила она мне вдруг безапелляционным тоном.

Все восприняли этот диалог нормально – Ханна любила устраивать подобные споры. Она даже Диксона иногда загоняла в угол своими доводами. Келлан вообще боялся таких разговоров. Он всегда молчал, разгромленный в конце спора, а потом говорил, что он самый сильный и любит Ханну больше всех. Дочка, довольная собой, потом усаживалась рядом на диване, и они до одури резались в очередную слэш-игру на приставке.

– А я говорю, что это было средство на крайний случай! – сказала, потому что поняла, чего Ханна добивается.

– Ну ладно, пусть тогда рассудит… Прайм! – сказала она, решительно сунув ему в руки гравюру.

Он некоторое время молчал, рассматривая рисунок, но потом с явным оживлением сказал:

– На самом деле спор ваш решить однозначно нельзя.

Были настоящие врачи, которые подходили к вопросу болезни с научной точки зрения, которая была смешана с верой в то, что жабья слюна лечит от всех болезней, – добавил он с улыбкой, – но потом, появилась теория о том, что болезнь – следствие влияния нечистой силы и врачей сменили священники. Поэтому смертность была ужасающей…

Прайм элегантно взял Ханну под руку и подвел к окну, оставив Анни одну. Брукс моментально оказался рядом с Ханной и она, лучезарно улыбнувшись ему, сразу с самым серьезным выражением лица снова повернулась к Прайму. Я наблюдала это со стороны и думала – ну какая же тут может быть ревность? Все и так видно невооруженным взглядом. Брукс – это все для Ханны, а Прайм… словно самая большая и бесконечная книжка. Столько, сколько он знал и видел за свою жизнь… это делает его весьма интересным для моей дочери. Думаю, стоит сообщить о моих соображения на этот счет Бруксу. Может, перестанет терзать Прайма своим ревнивым поведением?

Анни заскучала немного, мы прекрасно знали, что от слова «наука» у нее сводило челюсти. Она посмотрела в окно, снова поправила свои роскошные волосы и с вежливым выражением лица стала слушать разговор.

– Да, но Диксон говорил, что это не так! – сказала Ханна, упрямо глядя в глаза Прайма. Он немного побледнел, словно заболела старая рана. В такие моменты я думаю: а не вспоминал ли он Адель? Может, Ханна была на нее чем-то похожа?

– Думаю, что это можно решить только единственным способом: давай спросим у Диксона, – он сын священника и лечащий врач. Думаю, что только он сможет рассудить этот спор! – сказал Прайм.

– Он примерно в миле отсюда, – сказал Джек, который стоял у колонны и смотрел на бескрайний лес через балконное окно.

– Хм, а что для нас расстояния? – спросила Ханна. – Мама, можно?

Анни метнула на меня недовольный взгляд, но я повернулась к Эдуарду и спросила:

– Эдуард, ты не против?

Он встал из-за рояля и, подойдя к Бруксу, самым серьезным тоном сказал:

– Брукс, прошу тебя, верни ее домой не позже одиннадцати, – при этом так грозно взглянул на него, что казалось искры из глаз полетели. Но Брукс, которого не обмануть, уловил несерьезность угрозы. Он тихонько отвернулся к окну, чтобы Анни не могла видеть его веселые глаза.

Алиса подошла к Джеку и, протянув руку, сказала немного капризным тоном:

– Джек, ну идем! Ну, кто же еще поможет Элизе с установкой нового планшета? – она состроила самую несчастную рожицу, и Джек, попрощавшись с Анни и Праймом, пошел наверх, в рабочий кабинет Элизы, держась при этом с достоинством короля.

Анни как раз поняла, что Прайм тоже уходит и, вероятнее всего, она его сейчас потеряет из поля зрения надолго. И тут она решилась на отчаянный шаг – подошла к Прайму и, взяв его за руку, затараторила, увлекая во двор:

– Думаю, что мы с тобой еще увидимся. Мне пора уезжать, только вот никак не найду ручку, чтобы записать твой номер телефона или адрес… Думаю, что нам стоит держаться вместе. Потому что вампиров-вегератианцев так мало, и мне не хотелось бы упускать тебя из виду, – добавила она томным голосом, многозначительно вскинув ресницы.

Ужас, тут же дети! Она вытащила Прайма во двор и быстро захлопнула за собой входную дверь. Хотя это чисто формальное действие, но создавало хоть какую-то приватность. Бежать за ней было бестактно. Я с Эдуардом переглянулись, он подошел ко мне и, обняв за плечи, сказал:

– Ох уж эта Анни!

Я почувствовала, как всегда, волну приятных мурашек, которые пробежались по спине. Прикосновение рук Эдуарда и его запах, совершенное тело и абсолютная любовь… Это было то, что неизменно выбивало меня, словно вырывало из реальности. Мне пришлось взять себя в руки и заставить себя думать рационально. Хотя тело приказывало немедленно наброситься на Эдуарда с поцелуями…

– Нужно проводить… – сказала я, пытаясь, высвободиться из объятий Эдуарда и заняться спасением Прайма. На фоне его затянувшейся личной трагедии домогательство ошалевшей от перспективы найти себе пару Анни было не вовремя и некстати.

Эдуард мягко удержал меня, шепнув на ухо:

– Подожди пару секунд.

За дверью послышался звук небрежного поцелуя и… тишина.

Эдуард поспешил открыть дверь, и мы увидели на пороге парализованную Анни. Она стояла, опустив руки с безразличным выражением лица.

– Хорошо, что Диксона сейчас нет дома. Отец был бы против, – недовольно пробурчал Эдуард.

Элиза осмотрела Анни, но ничего не сказала, только уточнила у виноватого Прайма:

– Это ей не навредит?

Прайм только отрицательно мотнул головой.

– Не в первый раз, – сказал он, уходя вглубь леса к Диксону.

Эдуард за спиной, так, чтобы не видел Прайм, показал нам четыре пальца.

– Он проделывал с ней такое раньше? – изумленно спросила Элиза у сына.

– Да, этот раз уже четвертый по счету!

* * *

Диксон ждал меня у лесной реки, в которой отражалось северное закатное солнце. Уже стало холодать и по вечерам легкий морозец сковывал воду между темными валунами. Он сидел лицом к солнцу, и мягкие золотистые блики от его кожи укрыли берег. Диксон терпеливо ждал меня последние пару часов. Мы оба знали, что общение с Анни немного отвлекло меня, но сейчас я собрал все свое мужество, чтобы получить ответ, который в любом случае подкосит меня. Я только надеялся, что присутствие Диксона, его непоколебимая вера в добро и врожденное милосердие поможет смягчить удар. Мне нужен был как раз такой понимающий и великодушный свидетель моего горя; не безупречный Эдуард, не стойкая Алиса или непобедимая Бэль…

– Ты знаешь, я пытался представить себя на твоем месте. Чтобы было, если бы я потерял Элизу… – он сокрушенно покачал головой. – Да, в принципе, любого из моей семьи. Мне даже больно думать об этом…

Я тяжело вздохнул и, усмехнувшись, сказал:

– А я живу с этим уже много лет, мой друг. Я не обольщаюсь, я знаю, что она погибла. Иначе я бы ее нашел. Мне просто хочется расставить все точки на «і».

Ты же не считаешь, что это персональный мазохизм?

Диксон задумался и ответил:

– Я восхищаюсь твоим мужеством, Прайм. Не все хотели бы так узнать о смерти любимой, имея такие ресурсы и не имя возможности защитить ее, либо отомстить. Но нужно поставить точку в этой истории и жить дальше. Ты готов?

Я протянул пухлый конверт немного опешившему Диксону и, отвернувшись от него, стал разглядывать медленные воды реки. Диксон поколебался немного, потом открыл конверт и осторожно вынул содержимое.

Отчет представлял собой простые белые страницы со скучным мелким шрифтом. К нему кто-то педантично приложил оригиналы и копии старинных документов, на которых было указано «Приложение № 1», «Приложение № 2»… Ничего личного, сухая статистика. Фамилия, рост, вес, цвет глаз «Объекта», место рождения, дата рождения, напротив даты смерти стоял знак вопроса.

Диксон методично изучал документы. Мне было легче «читать» их вместе с ним, он пропускал информацию через свое гуманное восприятие мира. Я знаю, это был нечестный трюк, но это помогло мне не сорваться, уничтожая в ярости все вокруг.

Меня бесило определение «Объект», потому что я как мог, отгонял от своего внутреннего взора эти необыкновенные, ранимые, бесконечно любимые мною глаза. Для меня за каждой прочитанной строчкой стояла Адель. Она словно ожила, и все воспоминания вспыхнули с новой силой: вот она на ярмарке впервые проходит мимо меня, оборотень падает около нее, она с тревогой вглядывается в глубину горного озера, беспокоясь обо мне. А еще этот непослушный локон на ее лице во время сна…

За столько лет и столько знакомств я не повстречал подобную ей. Я до сих пор был глубоко убежден, что она была создана для меня лично, а я был ее единственным. Это и убивало меня больше всего. Я так и не дал ей счастья, погубил, хотя должен был хранить как самый драгоценный дар! Но я не справился, и это сводило меня с ума уже много лет. Даже не чувство вины, а бессилие. Я легко манипулирую людьми, вампирами и обстоятельствами, но самое важное мне недоступно. Я посмотрел на небеса, которые преподали мне такой урок, и знал, что не испытываю к ним ненависти. Я виноват во всем сам. Я перевел взгляд на Диксона, который сидел рядом. Он заметил, что я ушел в себя, и прекратил читать.

– Значит, она каким-то образом спаслась после нападения банды мародеров на усадьбу. К тому времени в доме осталась только она с матерью. То есть одни, без охраны слуг, в смутные времена, – сказал я Диксону, сокрушенно качая головой.

– Да, далее нигде не встречается упоминание о Катарине или информация о том, что она кочевала с театром вместе с Адель.

– Вероятно, Катарина погибла. Я видел лоскут дорогой ткани на стене, на уровне моей головы в их доме. Видимо, Катарину сильно швырнули об стену… – сказал я, не поднимая взгляда на Диксона. – Думаю, что, в конце концов, они ее убили, или она умерла от чумы. Да кто знает точно? Это невозможно выяснить сейчас, – вздохнул я и продолжил: – Как бы там ни было, но Адель, оставшись одна, решила найти меня. Как же иначе? Она была решительной особой. И ни за что не стала бы сидеть сложа руки! Судя по документам, она села на корабль и отправилась на север Европы. Как она там жила у чужих людей?

Я зарычал и услышал, как испуганно взлетают птицы.

Она была одна и без средств к существованию! Я в это время как раз держал в осаде Венецианца, будучи в слепой уверенности, что она всего лишь тихонько вздыхает у окошка, ожидая моего возвращения окруженная материнским теплом и заботой.

Затем ее видели в Анверпене, куда она приплыла на корабле. Она могла бы остаться там, у дяди – крыша и еда ей были обеспеченны, но это же Адель! Упрямая мечтательница снова сбежала, отправившись на мои поиски. Она пристала к кочевому табору актеров, которые промышляли уличными спектаклями и просто пытались выжить всеми законными и незаконными способами.

Я хотел окружить ее брильянтами и шелком, серебром и золотом. Но она спала на земле и вряд ли ела досыта. Я скрипнул зубами, и холодная ярость стала просачиваться, распространяясь вокруг. Заметил, как заерзал Диксон. Он положил руку на мое плечо и сказал:

– Прайм, успокойся, ты ничего уже не изменишь, но если ты не против, дочитаем позже. Куда спешить? – сказал он с сочувствием.

– Спасибо, я уже успокоился, – сказал я, заставляя себя мыслить трезво.

Я услышал, как завибрировал телефон в кармане у Диксона. Он тут же поднес его к уху, и мы услышали Бэль, которая стала быстро говорить в трубку:

– Здравствуй, Диксон! Элиза, Джек и Алиса повезли Анни в аэропорт. Та ничего не помнит о Прайме, только удивлялась, что время так быстро пролетело, так что она в норме, если это слово для нее вообще применимо.

Диксон смешно поморщился, пропустив последнюю фразу мимо ушей.

– Диксон, Ханна очень волнуется или сгорает от любопытства, мы еще не решили. Она порывается прийти к вам, но я уже устала повторять, что это нетактично.

Скажите ей это сами, если вы не против, хорошо?

Диксон коротко произнес:

– Дай ей трубку, пожалуйста.

– Алло, дедушка? Как вы там? Может быть, Прайму понадобится наша моральная поддержка? Может, нам стоит присоединиться к вашей компании? – спросила Ханна с надеждой в голосе. – И я, так понимаю, что мне нужно твое разрешение и… Прайма, – она буквально захлопнула рот, чтобы услышать желаемое «да».

Диксон вопросительно посмотрел на меня, и я вдруг понял, что их присутствие – не такая уже плохая идея. Раз уж я решил перестать быть отшельником, то мне пора впускать других вампиров в свою жизнь. Так почему бы не начать это делать прямо сейчас?

Я кивнул головой, и Диксон объяснил внучке, где мы находимся, и отключил телефон, нахмурившись.

– Диксон, не волнуйтесь, я меньше всего хочу навредить Ричардсонам. Я даже испытываю некоторый дискомфорт от того, что вовлек вас в мою личную трагедию. И я бесконечно благодарен за готовность помочь.

И это так… необычно… что кто-то волнуется за меня…

Диксон в ответ подумал: «Я тоже хорошо знаю, что такое одиночество».

Я кивнул головой – одиночество – бич вампиров.

Один за другим на поляне появились Бэль, Эдуард и Ханна.

Эдуард увидел мое эмоциональное состояние и предупредительно стрельнул свирепым взглядом на дочь, которая уже было открыла рот, чтобы произнести проникновенную речь. Та как-то сникла и уставилась на закат, размышляя, что это момент очищения моей кармы и что-то еще очень позитивное, ужасно забавное.

Эдуард сдержано наблюдал за мной, а Бэль переживала еще больше, чем я. Она приняла мою историю слишком близко к сердцу и теперь мучилась от неизвестности. Она буквально изнывала от желания услышать о судьбе своей прародительницы, теребя пальцами пуговицу на модном пиджаке.

– Если не смогу сдержать ярость или гнев, то убегу как можно дальше на север, – сказал я вслух и потянулся за оставшейся пачкой документов, которую уже читал Диксон.

Молча пробегая глазами по сухим строчкам отчета, я добрался до ксерокопии старинного манускрипта, на котором была изображена прекрасная юная дева в окружении волков и красноглазых чудовищ с косматыми волосами и большими клыками. Нарисовано было очень примитивно, но легко узнавались оборотни и вампиры, а девушка отдаленно напоминала Адель. Я был знаком с литературой и искусством 14-го века, но подобную картину нигде не встречал. Интересно, почему это прошло мимо меня? Я рассматривал эту мазню, и не имел ни малейшего представления о ее происхождении. Но я мог спросить у самого большого эксперта в живописи, которая как раз привстала на цыпочки за моей спиной, чтобы рассмотреть картинку.

– Ну, что ты думаешь об этом? – спросил у Ханны, и она с готовностью забрала листок из моих рук. Пару минут она что-то бормотала себе под нос, водя пальчиком по листку бумаги. Эдуард и Бэль стояли около Диксона и терпеливо ожидали комментариев своей дочери.

– Эх, если бы была возможность увидеть оригинал… – сказала она и покачала головой, – так мало информации! Но пока что могу сказать одно – эту работу рисовали не монахи – нет традиционных, канонических форм. А выбранная экспозиция…

Потом Ханна вскинула голову, посмотрев на ничего не понимающих родителей, и сказала:

– Так, рисовал сельский художник и это, скорее всего, афиша к спектаклю. Насколько я поняла, кто-то рассказал им историю, которая произошла между тобой и Адель, правильно? А они, конечно же, захотели сделать из нее спектакль, к которому нарисовал такую вот афишу, – сказала Ханна, рассматривая Адель на картинке.

– Ты правильно поняла. Только эту историю никто не знал, кроме Адель, и поэтому можно сделать вывод, что она сделала это сознательно.

– И она могла свободно переезжать с места на место и искать тебя, Прайм. Люди не могли даже заподозрить, что история правдивая, потому что герои были намеренно чересчур ужасными, а события – заведомо нереальными! – сказала радостно Ханна.

– Да, она всегда любила приключения и путешествия. Удивительная девушка! – ответил я тихо.

– Вот как? Очень интересно! – сказал Диксон. – Она поставила спектакль, в котором рассказала историю вашего знакомства? А она была смелой и неглупой девушкой… и наверняка понимала, что привлечет к своей персоне внимание вампиров.

– А что ей оставалось делать? Она была сиротой, без средств к существованию и не знала, как найти Прайма. Не думаю, что она могла выбирать. Ее жизнь заставила, – сказала Бэль, словно стараясь оправдать действия своей прародительницы.

– Значит, она бродила по дорогам Европы, зимой, одна, играя в дешевых спектаклях на городских площадях. Среди чумы и вшей, стараясь найти вампиров, чтобы узнать, где я и что со мной? Я в этот момент был не так далеко от нее – во Франции, мы просто разминулись! А что б тебя, Венецианец! – рявкнул я и стукнул по камню, на котором сидел, из-за чего от него откололся большой кусок и оказался глубоко в земле.

Ричардсоны переглянулись между собой, и я понял, что меня ждет новая порция расспросов. Чтобы не начать лекцию на три часа о Венецианце и его компании, я стал сосредоточенно читать оставшиеся документы. Большая половина из них была простой ерундой, не имеющей отношения к Адель, но было и кое-что стоящее внимания. Песня менестреля на древнем французском диалекте, на котором тогда говорили на Севере Франции, Фландрии и Люксембурге, которая воспевает юную деву, потерявшую своего любимого на войне.

– О, вот что-то интересное! – сказал я и стал читать, параллельно делая перевод. – В общем, если опустить массу сравнительных описаний и восторженных похвал, то от истории останется всего два предложения. Судя по всему, эта дева погибла смертью храбрых в замке Вианден, что в Люксембурге. Чего не может быть, потому что тогда на свете не было бы Ханны и Бэль. А в то время в этом замке находились собранные со всей Европы вампиры, которые пытались выжить, прячась от оборотней, которые, в свою очередь, прятались от меня. Но история такова: на замок напали оборотни, и вампиры погибли, как и люди, которые в этом замке были рабами.

– А что же такое случилось, что вампирам пришлось прятаться? – спросил вдруг Эдуард, сбитый с толку такими новостями.

– Я как-нибудь расскажу об этом все, что знаю, обещаю тебе. Но сейчас важнее другое…

– Что же случилось с Адель? – закончила за меня фразу Ханна.

– Да, именно это! – сказал я, листая папку дальше.

Тут на глаза попался листок, от которого красная пелена стала застилать мои глаза, от безумной реакции меня спасло только понимание того, что если отчет только на середине, то она выжила. Эдуард забеспокоился – он заслонил Ханну собой от меня и внутренне был готов напасть и попытаться меня повязать. Я открыл глаза, унимая растущее бешенство, и отрицательно покачал ему головой.

– Не советую пытаться меня остановить…

Я отдал отчет Диксону и сделал знак рукой, чтобы прочитал за меня. Он помедлил немного и тихо сказал:

– Тут какой-то список трат на поисковую партию.

Оплата лесникам, оплата за работу гончих, провиант и оружие для бродячих рыцарей и прочая бухгалтерия.

Внизу надпись: «За сим милостиво просим произвести расчет и выплатить компенсацию за поиски молодой госпожи Адель Бакли. Всего, по нашему рассуждению, мистер Кристофер Бакли должен выплатить сорок серебряных монет в качестве награды Гансу Штруберту, лесничему графа Фитца…»

– Ой! – сказала Ханна и запахло слезами, отчего мне стало еще паршивее.

Она старалась не расплакаться, но жалость и сострадание затопили ее сознание, а ведь она так надеялась на счастливый конец.

– Я же говорил тебе, что не стоит выяснять, – пока ты не знал точно, она была жива для тебя! – сказал Эдуард и замолчал, зло, уставившись на реку. Бэль положила руку на его плечо, и его гнев растаял как дым. Он накрыл ее руку своей и облегченно вздохнул.

Диксон стал читать дальше. В досье появилась запись, что в Испании, в семье Адель Бакли, урожденной де Ламбрини, и Кристофера Бакли родился сын.

Все ахнули от такой новости. Это было прямое доказательство того, что Адель вышла замуж, родила сына и назвала его моим именем. А потом что произошло?

Диксон стал рыться в бумагах и нашел запись из регистрационной книги церковного прихода Барселоны, в которой было написано напротив имени Адель: «Пропала без вести».

Как пропала? А как же их сын? Я схватил документы из рук Диксона и стал жадно искать хоть какую-то информацию об Адель. Это было бесполезно – далее следовали документы о ее ребенке и его потомках. Одной из живущих была Бэль и ее родственники по отцу в Юте. Я разочарованно опустил документы.

– Прайм, ты же знаешь, что тогда черная смерть была повсюду…

Значит, она умерла… тени вокруг меня вдруг показались темнее, ветер стал холоднее, и казалось, что кто-то выкачал из мира все тепло и радость. А чего я хотел?

Я оставил ее одну, наивно полагая, что с ней все будет в порядке, что я вернусь на крыльях победы. Я был в слепой уверенности, что наша любовь – гарантия счастливого будущего.

– Ты не виноват, – сказал, было, Эдуард, но это только усилило мое горе.

«Я же говорил: пусть загадка Адель останется в прошлом. Зачем было ее беспокоить?» – мысленно спросил Эдуард.

– Так правильно. Теперь ты знаешь правду и сможешь освободиться от этой трагедии, – мягко сказала Бэль.

Я слабо улыбнулся ей, понимая, что она хочет помочь мне.

Я десятилетиями искал Адель, не зная, что она прожила всего-то пару лет после нашего расставания! Я не вполне себя контролировал, поэтому был опасен для Ричардсонов. Я был благодарен им за помощь, но для их же блага мне нужно было уходить как можно дальше. Думаю, что озера Канады мне подойдут. Но я почувствовал себя очень старым и одиноким… Впервые мой возраст навалился на мои плечи, и все занервничали, ощущая это вместе со мной. Я вернул документы Диксону и сидел, стараясь не показывать свое состояние ни в чем не повинным Ричардсонам. Внутри образовалась какая-то немая пустота, я тупо смотрел на свои ботинки и думал, сколько же дорог прошагал я по этой Земле. И сколько пройду, и главное – зачем? Со всей своей силой и непобедимостью я толкнул ту, которую должен был хранить как величайший дар Небес, на опаснейшее путешествие по континенту, в результате которого она скиталась с бродячими артистами, прошла через ад агонирующей Европы и, в конце концов, умерла от чумы. Было бы намного легче узнать, что она прожила в счастливом браке до старости… Я закрыл глаза и мои плечи опустились вниз. Не было сил для маскарада – я был раздавлен.

Вдруг теплая ладошка опустилась на мой сжатый кулак. Я открыл глаза и увидел Ханну, которая с сочувствием мягко улыбалась мне. И она произнесла, наверное, самые правильные слова:

– Я здесь, Прайм! С тобой!

Она просто хотела подержать меня в тяжелый момент, но сама не поняла до конца, что сказала. Понимание пришло, ошеломило меня – да, Адель здесь, все еще со мной. Она в Бэль, Генри и Ханне. Так и должно быть, только так можно сделать человеческую жизнь на этой Земле вечной – через детей. Это прощальный дар мне от моей возлюбленной. Я уцепился за эти слова, словно утопающий за спасательный круг, и увидел, что в моей жизни снова появился смысл. Обстоятельства связали меня с Ханной и Эдуардом, Бэль и остальными Ричардсонами. Они – моя семья, и я им не чужой. Я искал любимую, а нашел себе семью. Как бы мне хотелось иметь право так их называть… Я посмотрел на прекрасные глаза Ханны, потом мать и отца. Он молча улыбался, обнимая за талию свою любимую жену, а Диксон все еще читал бумаги. Это было так уютно и… по-семейному. Он перебирал в памяти свои воспоминания. Это был ярчайший калейдоскоп. Я знал, что ничего так не бодрит и занимает, как неразгаданная тайна.

Бэль подошла ко мне и сказала:

– Думаю, что тебе важно это видеть. Вот, я дарю их тебе, – сказала она и уверенно протянула руку, на которой лежали два серебряных гребня, которые я когда-то подарил Адель. – Только камни были другими, – добавила Бэль.

Я осторожно провел пальцем по узору – с металлом ничего не произошло за столько столетий. Гребни остались практически такими же. Но не моя любимая… Не знаю, почему, но я улыбнулся. Это было нереально – держать в руках вещь, попавшую в руки из далекого прошлого. Тяжесть в груди стала потихоньку исчезать.

– Я рад, что они ко мне вернулись. Жаль, что медальон не удалось сохранить.

– Медальон? Я ничего о нем не слышала, – сказала Бэль. – А что за медальон?

– Медальон, который я подарил Адель вместо обручального кольца. Золотая монета из Вавилона, на витой цепочке.

Бэль нахмурилась немного, но отрицательно покачала головой.

– Ничего о нем не слышала. Но я спрошу у матери, если хочешь, – сказала она серьезно.

– Да, буду тебе благодарен, – сказал я и попытался улыбнуться.

Вдруг в воспоминаниях Диксона я увидел неясную картинку – золотая монетка на цепочке. Которая сверкает на маленькой ладони. Это же мой медальон! Мы с Диксоном переглянулись. Он, немного подумав, сказал:

– Думаю, это была Италия, примерно сто пятьдесят лет назад.

Повисла тишина. Я вскочил с камня и сказал:

– Привезу вам оттуда сувениры!

Бэль недовольно нахмурилась, потому что она желала бы, чтобы я прекратил поиски, и сказала:

– Да уж. Но помни, ты обещал вернуться на наш выпускной! Все-таки мы первый раз заканчиваем второй курс университета!

Я пожал руку молчаливому Эдуарду, который переживал за меня больше, чем хотел показать. Диксон отдал мне документы и сказал:

– Когда выяснишь все для себя, возвращайся к нам.

Мы всегда рады тебя видеть.

– Это будет честь для меня, – ответил я.

Это были те слова, которые я хотел от него услышать.

Я помахал им рукой на прощание и уже через пять минут мчался на своем байке на восток земного шара. Свои поиски начну, пожалуй, с Неаполя, там сейчас мало туристов и много музеев и архивов.

* * *

Да что же это такое?! Ни одна блузка не застегивается! Особенно моя любимая – зеленая, с желтыми вышитыми цветами. Я все-таки заставила упрямую пуговицу влезть в петлю, отчего стало неудобно дышать, стоять, а наклониться, чтобы завязать кеды, было вообще нереально! Вот бы Брукса попросить помочь с кедами. При упоминании о нем уголки губ сами как-то поползли вниз. В нашей с ним идиллии настали смутные времена. Что-то любовь начала давать сбои! Алиса с тревогой, исподтишка, как всегда, наблюдала за нами, а Джек волновался и бросал предупредительные взгляды на Брукса. Хотя, не это главное! Потому что они почти всегда так себя вели, наблюдая за нами. Но Брукс! Нет, ну как можно постоянно молчать, хмуриться и вообще стараться как можно меньше времени проводить со мной? Он мнется, заикается, отвечает невпопад и старается поскорее улизнуть в свои дурацкие леса! Ну а я остаюсь одна, под присмотром Алисы, Джека, Лили и Келлана, потому что мама с папой усердно учатся в далеком Принстоне.

Эти четверо не дают мне расслабиться или скучать. Но все-таки они не могут заполнить брешь, которая возникает внутри из-за отсутствия Брукса. А потом я злюсь на него, и когда перестаю злиться, то понимаю, что мне очень одиноко без него.

Я стояла у окна и беспокойно теребила пуговицу на блузке, размышляя. Вот жаль, что невозможно заглянуть в будущее, а то я стала немного беспокоиться за наши отношения. Может, мы принадлежим к тем парам, которые любят друг друга больше жизни, но на расстоянии? Чтобы сохранить царства и жизни многим, подобно древним королям?

Мне стало жутко от такой мысли, и я резко села на кровать, стоящую у окна. От этого маневра треклятая пуговица все-таки отлетела, со звоном врезалась в зеркало, в котором отражалось мое раздосадованное лицо. Медные кудри доросли до пояса, и я сидела, словно в водопаде каштановых волос. Брукс так любил их расчесывать… От воспоминаний о нем из глаз брызнули горячие слезы. И почему-то я так много плачу в последнее время? Нужно будет сходить на сеанс психоанализа к Алисе, может, она поможет мне? Я вытерла рукой слезы, а в комнату бесшумно вошла Лили. Она тихо села на кровати возле меня и обняла за плечи, как всегда, вдохнула запах моих волос и спросила:

– Кто обидел мою маленькую девочку? Я учуяла запах слез стоя посреди кухни. Для меня это было было неожиданностью – ведь над завтраком ты плакала в последний раз, когда ты училась есть овощи и мясо. А сегодня я собиралась предложить тебе свежие булочки и молоко.

Я опустила голову, чтобы вытереть глаза и улыбнулась. Кроме мамы, ближе всех была мне Лили. Я помню каждую улыбку, каждый восторженный взгляд, который она дарила мне с рождения. Но все-таки мне так не хватало именно мамы! А она сейчас на другом конце страны. Все слышали, как они шутя препирались с отцом, кому вести машину. Папа победил, пообещав маме довезти ее с ветерком. Она рассмеялась и села в машину, правда, назвала отца узурпатором. Ну вот почему у них все так гладко?

Я тяжело вздохнула и, обернувшись, обняла Лили.

Она такая холодная, сердце не бьется, но в нем каким-то странным образом живет любовь. Я заглянула в искрящиеся счастьем глаза Лили и привычно увидела там любовь и понимание.

– Ты говоришь меньше, чем хочешь сказать? – спросила я ее.

– Как всегда, Ханна, как всегда… – сказала она и отодвинулась от меня.

– Дай-ка я на тебя посмотрю, красавица! – сказала она, и мне пришлось встать с кровати.

Тут в мою комнату ворвалась Алиса, которая тащила разноцветные пакеты и бормотала при этом:

– Ну вот, вроде все. Что же еще я планировала? – спросила она сама у себя, постукивая кончиком пальца по носу. – Ах, да! – вспомнила она и убежала, оставив возле меня кучу пакетов.

– Доброе утро! – сказали мы хором с Лили.

Из-за косяка двери показалась виноватое и улыбающееся лицо Алисы, она кивнула головой и опять исчезла. Ох, уж эти вампиры!

Лили многозначительно рассматривала разъехавшуюся на моей груди блузку. Алиса, которая появилась за ее спиной с чем-то в чехле, остановилась как вкопанная.

– Ты понимаешь, что это значит? – спросила Лили у Алисы, разглядывая мою узкую блузку.

– Да, и с размером я угадала, – затараторила она, – но я вижу, что эти коробки лучше разбирать Ханне с Бэль. Неловкая ситуация, девичьи секреты и все такое… Тут нужна мама.

Да, мы попытались удивить нашу проницательную Алису! Как же!

– Ты невозможна, Алиса! – сказала Лили, раскрывая первую попавшуюся коробку.

В оберточной бумаге лежало красивое бюстье. Из розового атласа, с бантиком. Я в полном недоумении уставилась на него. Зачем оно мне? Я ведь только год назад перестала носить бантики! Я издала нервный смешок. Но Алиса восприняла этот смешок как неуверенность и сказала:

– Да, Ханна. Ты уже не маленькая девочка! И тебе нужно учесть твой феноменальный рост. Скажи спасибо, что это произошло сейчас. Потому что могло быть и хуже…

После укоризненного взгляда Лили она добавила:

– Я имела в виду раньше.

Я взяла холодную ткань двумя пальчиками и рассматривала бюстье, словно неведомую зверушку.

– Да, сложна конструкция…

– Милая, согласись, что, не смотря на сложность, в ней удобней бегать, по деревьям лазать. Ничего не мешает…

Алиса замолчала и засопела носом. Она не знала, как объяснить мне такую очевидную вещь. Я со вздохом обернулась к зеркалу и еще раз себя осмотрела.

Я стала почти одного роста с мамой, ноги и руки вытянулись, и мускулатура сформировалась. Грудь и бедра округлились, черты лица стали резче. Никакого намека на пупса в розовом пальто, нет даже милых ямочек на щеках!

– Хочу свои ямочки обратно! – полушутя завопила я.

Лили спокойно развернула следующий пакет, в котором оказались модные джинсы, потом передо мной постепенно появились туфли, пиджак, блузка, шарфик, сумочка, кошелек, платье… Все такое элегантное и хорошо подобрано! Видимо, Алиса давно была готова к этому дню.

– Алиса, а давно ты ждала этого дня?

Она не ответила на вопрос, только коротко кивнула головой, будто пытаясь что-то вспомнить.

– А, вспомнила! – сказала она и исчезла на пару мгновений, вернувшись с большим раскладным чемоданчиком в руках.

О, это был самый роскошный переносной спа-салон! Она хранила в нем все, что позволяло выглядеть женщинам нашей семьи просто сногсшибательно, если, конечно, Алисе удавалось нас уговорить подпустить ее к себе.

Она поставила его на кровать с довольным видом и заявила:

– Переодевайся, а потом позовешь меня – я наведу последний лоск.

Это было подозрительно – мы никого не ждали в гости.

– Алиса, ну зачем мне это все? Мы ждем гостей? – спросила я, чуть не плача. А вдруг случится чудо, и мне вернут мою любимую блузку и джинсы?

– Поверь мне, это тебе сегодня пригодится, – сказала она и всем своим видом показала, что не скажет больше ни слова.

Она с заговорщицким видом взяла Лили под локоть и увлекла в коридор.

Причин не доверять Алисе у меня не было, и я с покорным видом стала надевать все это безобразие. Да, с размером и цветом она угадала. Брюки были под цвет темного изумруда, пиджак цвета светлого ореха и белая блузка. А туфли были просто произведением искусства – высокий каблук и сложное плетение кожаных шнурков, которые сходились в центре вокруг медного кольца. Если у меня еще были сомнения по поводу наряжаться во все это или нет, то туфли вынудили меня согласиться! Я мигом нацепила все это великолепие и побежала в коридор, чтобы показаться Лили и Алисе.

Но по пути попала в отражение в зеркале и остановилась как вкопанная. Я осмотрела себя с ног до головы и не узнала – передо мной в зеркале была молодая, привлекательная и очень взрослая на вид девушка. Мне от чего-то показалось, что я больше раздета, чем одета. Все, что не нужно – на виду, и теперь меня постигнет участь всех женщин нашего вида – мужские шеи будут сворачиваться мне вслед с безотказным постоянством. Я вдруг подумала, что если тетки ведут меня туда, где будут мои родители, то флора и фауна в радиусе километра серьезно пострадают. Папа и мама постоянно отгоняли от меня Алису и Лили, а особенно строгий контроль проходила предлагаемая ими одежда. Поэтому я сменила обалдевшее выражение лица на обеспокоенное и выскочила в коридор с вопросом:

– А мама с папой там будут?

Алиса появилась практически мгновенно, и по бегающим глазкам я поняла, что они не в курсе ее планов.

– Ну, зачем им знать? У них экзамены на носу. Зачем их нервировать? Думаю, что ты сохранишь нашу вылазку в тайне, – сказала с нажимом на последнем слове Алиса, – ведь правда, Ханна?

Мне не нравилась идея иметь секреты от родителей, но ужасно хотелось прогуляться. Я с минуту играла в гляделки с Алисой, но потом сдалась и ответила:

– Надеюсь, что мы избежим встречи с мистером и миссис Ричардсон. А то последствия непредсказуемы.

– Да ладно тебе! Эдуард просто обожает меня и злится не долго. Главное, выжить в первые три минуты, – сказала она, смеясь, и мы пошли с ней в комнату.

Пока Лили выезжала из гаража, Алиса успела нанести мне макияж.

– Чувствую себя куклой, которую одевают и переодевают по десять раз в день! – сказала я, когда Алиса наносила тушь на ресницы.

– Ой, могла бы и привыкнуть уже! – сказала она ворчливо. – Замри, а то тушь размажу, и все придется переделывать.

Я покорно замерла, задержала дыхание.

– Все, иди и любуйся! – сказала Алиса торжественно, взмахнув кисточкой для румян в сторону зеркала.

Я подошла и увидела себя, словно в первый раз. Кто эта девушка с густыми ресницами, пухлыми губами и серьезным взглядом? Я разглядывала себя. Незнакомка, но все же я. Но все равно мне было не по себе. Алиса встала около зеркала, явно ожидая моих восторгов и комплиментов в свой адрес. Я улыбнулась ей и краем глаза увидела в зеркале, что получилось эффектно.

– Это невероятно! Думаю, что мне нравится. Хотя чувствую себя в этом не очень уютно, если честно! – сказала я сама себе и стала чесать спину об дверной косяк. Было впечатление, словно я в чужой шкуре. Бррр!

Алиса отмахнулась от моих слов, заявив:

– Ерунда! Через месяц ты без помады жить не сможешь! А туфли! М-м-м! Келлану придется пристраивать еще одно крыло дома для них!

Ну, уж нет! До такого точно не дойдет! Но не стала говорить этого вслух. Мы вышли во двор, где за рулем новой машины Келлана сидела Лили, поправляя без того идеальную прическу. Странно, но я не видела в доме ни Келлана, ни Брукса.

– А где остальные? – спросила я.

– Так, по делам уехали, – ответила Лили и включила зажигание. – Выглядишь, просто прелестно! Почти как я, – сказала она, улыбаясь. – Ты просто великолепна!

Я осторожно проковыляла по гравию к машине, и мы умчались по лесной дороге в сторону парома с максимальной скоростью.

В машине Алиса напевала последний хит своей любимой рок-группы, а я вглядывалась в лес, гадая, пробегал ли этими тропами Брукс? Может, он был здесь сегодня ночью? Как же мне хотелось поохотиться вместе с ним, а потом заснуть, уткнувшись носом в пахнущий лесом бок! И мне вдруг в голову пришла мысль, что я хочу учуять его запах. Поэтому я опустила стекло, отчего в салон машины ворвался порыв холодного и влажного воздуха. Пахло землей, мхом, мокрой и гниющей древесиной, кровью оленей, но запаха Брукса не было. Волосы от влаги и ветра пришли в ужасное состояние, и маленький пальчик Алисы властно нажал на кнопку, заставляя окно закрыться. Она обернулась и спокойно спросила:

– Ну что теперь делать с твоими волосами?

Нет, она не злилась, просто интересовалась.

– Думаю, что соберу в хвост, и все будет отлично.

Тем более непонятно, для чего вообще этот парад. Что-то вы обе темните…

Алиса переглянулась с Лили, которая чему-то улыбнулась и нажала на газ. Алиса молча протянула мне резинку и расческу. Я соорудила на голове высокий хвост и устало откинулась на спинку заднего сиденья машины. Из головы не шло воспоминание о Бруксе – мысли сами возвращались к нашим счастливым временам. Вот, закрываю глаза и вижу, как он смешно морщит нос, пытаясь накормить меня ужасной на вкус выпечкой. Или, как специально прихрамывает, чтобы успела первой вцепиться зубами в оленя. А бесконечные, совместно прочитанные книги и ворох общих секретов! Я вдруг поняла, что Брукс был в каждом воспоминании, в каждой моей истории из прошлого. Как же мне его не хватало! Предательские слезы заблестели в глазах, и я подняла глаза вверх, чтобы они не скатились по щекам. Лили нахмурилась, глядя на меня в зеркало заднего вида. Алиса точным движением протянула платок.

– Алиса, скажи мне что-нибудь вечное и мудрое на тему любви. Мне нужно успокоиться, прошу тебя, – сказала я дрогнувшим голосом.

– Но у Алисы не было возможности испытать на себе несчастную любовь, милая. Она моментально покорила и влюбила в себя Джека! – полушутя возразила Лили.

– А у тебя есть? – спросила я с надеждой.

– Есть, правда, их две. Одна с печальным концом – я умерла и стала вампиром. Но я думаю, что это не то, что ты хочешь услышать сейчас, правда?

Я кивнула головой. Лили задумалась и спросила:

– А ты знаешь о том, как я познакомилась с Келланом?

Я задумалась. Мы все знали эту историю только в общих чертах. Лили не посвящала никого в подробности их встречи. Папа точно знал полную историю, но не рассказывал никому.

Нам оставалось ехать примерно полчаса, поэтому Лили торопливо начала:

– Мы в то время жили на нелегальном положении. Поверь мне – паспорта, собственный дом, водительские права – все это просто дар небес! Годами днем прятаться в подвалах и в заброшенных домах на окраинах городов, либо жить в лесу, рискуя одичать без целительного действия цивилизации. Поэтому мы выбрали средний вариант – мы жили на окраине леса, недалеко от Бостона. Мы хорошо платили леснику и он не задавал лишних вопросов. – Лили внезапно замолчала и мило улыбнулась какому-то воспоминанию.

– И вот однажды днем к нашему дому подъехала машина, в которой сидела развеселая компания – четверо парней, которые были не вполне трезвыми. Ружья, патроны, ножи, одежда – все указывало на то, что они приехали поохотиться. Мы немедленно оставили дом, скрывшись в лесу. Диксон и Элиза отправились в наше запасное убежище – это было на другом конце штата.

Эдуард и я забрались на верхушку ели и издалека за ними наблюдали. Нам нужно было узнать, куда они отправятся, потому что сегодня тоже планировали поохотиться. И вот на поляну из машины вывалился Келлан. Я до сих пор не понимаю, что именно произошло в тот момент, когда я его впервые увидела. Это так удивительно. Как только я увидела его, то все вокруг словно остановилось, и я поняла, что я хочу в жизни только одного – прожить с ним все время, отведенное мне на этой планете.

Твой папа сказал:

– Да уж, хорош…

Я неотрывно следила за Келланом. Он выбил дверь нашего домика ногой и зашел внутрь. На стене висел мой портрет, который нарисовала Элиза. Келлан увидел его через некоторое время, и Эдуард сообщил мне:

– О, радуйся, ты ему очень понравилась.

Но нам было пора уходить, и я с трудом заставила себя уйти. Я бежала и хотела, чтобы быстрый бег развеял этот лихорадочный пыл внутри меня. Было такое впечатление, что молния ударила в меня посреди ясного дня. Жизнь моя определенно изменилась с этого момента. Я просто почувствовала, что наша встреча неизбежна. Вопрос был только во времени.

Алиса слушала историю с большим любопытством.

Лили повернула на шоссе и теперь мы ехали под тихий шелест шин по асфальту.

– А что же было дальше? – спросила я.

– Дальше? Дальше я следила за ним повсюду. Он вел себя очень уверенно, а я все больше влюблялась в него. До сих пор не знаю, как поступила бы, если бы он благополучно уехал тогда.

– А что было дальше?

– Он вызвался загонять дичь на своих друзей, которые устроили засаду. Думаю, что стада оленей им показалось маловато. Ну, да вы же знаете Келлана – он был человеком с широкими взглядами на жизнь, с непомерным аппетитом. В общем, пока он шел, то немного отклонился от маршрута, и я поняла, что он идет как раз к берлоге медведя, дыхание и вонь которого я хорошо ощущала. Думаю, что Келлан не понимал, куда направляется. Сейчас он говорит, что плохо помнит тот момент, но я помню прекрасно: он увидел берлогу и пошел быстрее! Я слышала, что медведь почуял его запах и внимательно следит за ним. Келлан подошел еще ближе и остановился в каких-то десяти метрах от входа. Я понимала, что он ни за что не успеет убежать, а шансы на то, что он одним выстрелом убьет зверя были очень невелики. Я просто не могла вмешаться! Конспирация и тайна, эта постоянная тайна… Я была просто в панике. И когда медведь вышел из берлоги и встал на задние лапы, то Келлан, видимо, понял, что это его последняя охота.

Я даже задержала дыхание, слушая Лили.

– И что же он делает? Как вы думаете? – спросила она с некоторой гордостью. – Он кладет ружье на землю, снимет пиджак и, пока медведь раскачивается из стороны в сторону, спокойно закатывает рукава. Этот спокойный взгляд, уверенность в себе… Даже то, с каким достоинством он встречает мучительную смерть, покорило меня навсегда.

Я тогда уже ни о чем не думала, а только о том, что ни за что на свете не позволю ему умереть. Правда пока я решалась вмешаться, Келлан успел получить лапой по ребрам, а медведь – правой в челюсть. Из раны умирающего охотника хлестала кровь, пока я одним ударом останавливала бьющееся сердце медведя. Я подхватила Келлана на руки и пронесла довольно большое расстояние по горам и лесам. Он то приходил в сознание, то почти умирал.

Лили поморщилась от этих слов.

– Знаете, это было действительно страшно! Потом, он как-то открыл глаза и увидел, как сияет моя кожа на солнце. Он по-детски улыбнулся, при этом ямочки, такие детские, показались на его щеках. Я чуть не заскулила – ведь он был просто пределом моих мечтаний. И тихо так мне сказал:

– Ангел…

Когда я принесла его, то почти бросилась в ноги Диксону, умоляя спасти Келлана. Но Диксон сказал, что его спасет только превращение в вампира. В ответ я не смогла скрыть своей радости, а Эдуард только фыркнул и ушел за Элизой. Я путано объяснила им, что, кажется, люблю его, рассказала, как спасла, как несла и про медведя что-то. А Элиза расстроилась – она думала, что я составлю партию Эдуарду. Но Диксон даже слушать дальше не стал и после секундных раздумий осторожно укусил Келлана за запястье. Алиса, ты бы слышала, как он орал при перерождении!

– Да уж, представляю! Легкие у него были, видимо, будь здоров!

Я сидела в оцепенении. Вряд ли этот рассказ принес мне облегчение.

– Спасибо, что поделилась. Я знаю, ты не любишь рассказывать подобное, – проговорила я тихо, – только в чем мораль истории?

– Ханна, в том, что ни разница в видах, ни смерть, ни расстояние и прочие величины не смогут остановить любовь, если она – настоящая.

Я резко вздохнула и, все еще находясь под впечатлением от рассказа Лили, наблюдала, как мимо проносятся машины.

* * *

В клубе был просто аншлаг. Играла модная группа, и в небольшое помещение набилось столько людей, что мы еле прошли к сцене. Я уж подумала, что мы простоим весь концерт, хотя это не было проблемой для нас, но Алиса повела нас через толпу к крутой лестнице на второй этаж, которая вела на просторный балкон. Когда мы поднялись наверх, то увидели, что возле перил, гладя вниз, пританцовывают в такт музыки Джек и Келлан. Они смешно танцевали, потому что Джек решил научиться это делать недавно, и в его движениях сквозило очарование мазурки. А Келлан перепутал ушу с танцами. За ними у стены, в полумраке горящих свечей, стоял накрытый стол. Когда Келлан увидел Лили, то прикрикнул:

– Вуху-у! – обнял Лили за талию и звонко поцеловал.

Давно я не видела его таким радостным. Может, ему стоит заменить охоту на медведей танцами?

Алиса уже была возле Джека, изящно двигаясь вокруг него в такт музыке. Я подошла к перилам и стала с удовольствием пританцовывать и подпевать. Главное было не перестараться – хор Ричардсонов тихонько пел лучше группы. Келлан рассмотрел меня внимательнее и с притворным удивлением спросил:

– Кто ты такая и что ты сделала с моей малышкой Ханной?

В ответ я высунула язык и, смеясь, отвернулась.

Джек упер руки в бока и с довольным видом констатировал:

– Теперь у него просто нет шансов. Все ловушки расставлены, пути к отступлению отрезаны!

– У кого? – спросила я испуганно, но Алиса успела мирно двинуть ему локтем в бок и он осекся, уперев взгляд в толпу.

Я проследила глазами за его взглядом и увидела, что в клуб вошел Брукс. Не знаю почему, но я просто задохнулась от радости, и мое сердце стало выбивать неровный ритм. Он, годами натренированный слышать мое сердцебиение, по привычке поднял голову, и я улыбнулась, пытаясь сдерживать свои эмоции. Хотя я была и зла на него немного, и безумно рада видеть. Хотелось почему-то разрыдаться от облегчения и демонстративно обидеться. Был такой богатый выбор возможностей, что я просто растерялась. Вдруг появилось такое чувство, словно у меня что-то долго болело и… все прошло.

А тем временем огромный парень, словно ледокол, прошел через клуб и направился к нам. Толпа сама расступалась перед Бруксом. На нем был – я не верю своим глазам – красивый костюм, изящного темно-серого цвета, который подчеркивал его великолепную фигуру. Но это был бы не Брукс, если бы он не наплевал на правила: он был в кедах и с оригинальной прической – стильным безобразием, на котором были видны попытки расчесаться.

Алиса вдруг воскликнула:

– Джек, это же моя любимая песня! Я хочу танцевать! – капризно сказала Алиса и потащила его вниз.

Она грозно посмотрела на Лили и та, схватив Келлана под руку, увлекла и его к лестнице. Там все перездоровались со смущенным Бруксом и спустились вниз.

О, прекрасно! Мы наконец-то остались одни. Брукс стоял в трех шагах от меня и было видно, что он очень неуверен в себе. Я тоже. Ситуация была несколько дурацкой, появилось отчетливое ощущение, что Алиса нарядила нас и играется, словно куклами. Я рассерженно вздохнула и села за стол, затем налила себе воды и, наконец-то, решила взглянуть на Брукса.

Он стоял, облокотившись на перила, и рассматривал меня. Его красивые глаза странно светились в темноте. Словно огоньки вспыхивали в его почти гипнотическом взгляде. Это было что-то новенькое. Мне стало как-то неловко от этого. Какое-то неизвестное чувство шевельнулось у меня в душе, перемешав все мысли в голове. Я почувствовала, что мне неимоверно сильно хочется прикоснуться к нему. Словно какая-то магия притягивала нас друг к другу… Я сразу осадила это желание, оно показалось мне неуютным и странным, словно вся та одежда, которую нацепила на меня Алиса.

– Ты такая… красивая сегодня, – сказал он, лениво растягивая слова.

Это было неожиданно. Чтобы скрыть смущение, я отпила пару глотков воды и тихо поставила стакан на стол.

– Спасибо. Ты тоже ничего себе.

Брукс довольно фыркнул и ответил:

– Алиса чуть голову мне не отгрызла, пока заставляла надеть этот костюм.

– Да, но ты оставил кеды.

– У нее не было времени на еще один час ругни, видимо, куда-то спешила, – сказал он с довольной улыбкой.

Я не нашла что сказать в ответ, только произнесла подавленно:

– Ясно.

Алиса может видеть его, спорить, просто ругаться. А на меня у него времени нет! Предательские слезы в который раз чуть не брызнули из глаз. Я хотела бы быть жутко взрослой в его присутствии и показать, как мне на все наплевать, но обмануть свое сердце мне не удалось.

Брукс внимательно посмотрел на меня, и на секунду его оборона пропала – по лицу побежала тень беспокойства. Он неосознанно подался вперед, но остановился. Опять. Это протрезвило меня. Я гордо вскинула голову и спросила как можно спокойнее:

– Где ты пропадал в последнее время? – Голос дрогнул и предательски выдал мои чувства. Получилось не так бесстрастно, как мне бы хотелось.

Брукс тяжело вздохнул и предположил:

– Дай угадаю. Твои тетки тебя накрасили и нарядили, а поесть ты не успела.

Как всегда уходил от прямого ответа, значит, не хотел говорить правду. Значит, он мне не понравится. Брукс подошел к столу, и я неуверенно улыбнулась. Черт знает что! Моя голова поссорилась с сердцем! Было жутковато плохо контролировать себя.

– Давай я что-нибудь тебе закажу! – сказал он и, отодвинув стул, сел напротив меня.

Какое-то странное напряжение возникло между нами, когда он приблизился. Невидимое, без запаха и цвета, но оно отчетливо вибрировало между нами. Я даже повела носом в воздухе, словно на охоте, но кроме привычного запаха Брукса ничего не учуяла.

– Тут подают живых оленей или кабанов? – спросила я.

Брукс фыркнул и сказал:

– Было бы неплохо. Тут есть только углеводы и испорченное жаркой мясо.

Я скривилась и сказала:

– Думаю, что мясо подойдет. Давай, только сначала расскажи, где ты… – я набрала воздуха, с целью совладать с голосом, и как можно равнодушнее, спросила: – Чем ты занимался в последние дни?

О, да! Ему больше не увильнуть!

– Ты хочешь получить ответ на свой вопрос?

Я решительно кивнула головой.

Он тяжело вздохнул и, медленно проведя ладонью по своим волосам, сказал:

– Ханна, ты хоть представляешь себе, каково это – любить тебя? Еще полгода назад ты была прекрасным подростком-полувампиром, я читал тебе книги, сидел с тобой по вечерам, когда родители были заняты, и вот сейчас обнаружить тебя взрослой девушкой? И к тому же чертовски сексуальной?

У меня даже челюсть отвисла от такого поворота событий. Я успела предположить все что угодно – даже выдумала себе мнимую соперницу, но все оказалось так просто!

– Брукс, но я все та же! – сказала я, понимая, что это не так. Уже не так.

– Та же? Я не могу даже просто посмотреть на тебя без того, чтобы не подумать о твоей шелковой коже или о том, как будет замечательно все-таки, наконец-то…

Он замолчал, просто захлопнул рот на полуслове.

– Что? – спросила я.

– Твой «новый друг» читает мысли. Мои между прочим! Брукс, Алиса, Лили и даже Келлан постоянно за мной следят. Я устал от предупредительных, взволнованных, угрожающих, обеспокоенных взглядов твоей семьи! Можно подумать, что я могу это контролировать!

– Оу! – вырвалось у меня.

Брукс вымученно улыбнулся и сказал:

– Я так больше не могу. Быть постоянно на виду с моими… э-э-э, – осекся он.

– Чем?

Брукс молчал. О нет! Опять молчание!

Я завопила чуть ли не на весь ресторан:

– Да скажи же мне, наконец!

Брукс неуверенно посмотрел на меня и покорно ответил:

– В твоих книгах я вычитал определение, оно мне нравится. Это называется «страстный порыв».

Кажется, мои щеки стали пунцового цвета. Я задохнулась на некоторое время и сидела, просто ошарашенная этим. Брукс? Страстные порывы? Я же знаю его так давно! Он меня буквально вырастил. Еще недавно помогал мне охотиться. И теперь я выросла, и он воспринимает меня как… как женщину?! О, какой кошмар! Это все объясняет… От стыда я уронила голову на руки.

– О нет! – простонала я в свою очередь.

Я услышала, что Брукс было протянул руку, чтобы успокаивающе погладить мою голову, как когда-то. Но почти дотронувшись до моих волос, остановился и сжал руку в кулак. Потом он грохнул немного им по столу и сказал:

– Дурацкая ситуация!

Я подняла на него глаза и с недоумением спросила:

– Ты называешь эту ситуацию дурацкой?

Во мне просто вскипела злость. Он просто трус! Он боится своих чувств, нет, боится моих родителей! Или того и другого одновременно?

– Ты просто не можешь набраться смелости и наконец-то… сделать хоть что-то! – сказала я и почувствовала, что попала в его больное место. Он медленно встал и, сделав неопределенный жест, который должен был означать прощание, пошел к лестнице. Я увидела его сгорбленную спину, опущенные плечи. Неужели я сделала больно Бруксу? Моему любимому, единственному Бруксу?

Я, не раздумывая, в течении одного взмаха моих ресниц, была возле него и настойчиво перегородила дорогу на лестницу. Он широко раскрыл глаза и не успел опомниться, как я крепко обняла его. Как раньше – положила голову на грудь и слушала торопливые, такие родные удары сердца. Он осторожно обнял меня за плечи, и я облегченно вздохнула. Это было почти то, чего я так желала. Я посмотрела на него и почувствовала, как счастливая улыбка расползлась по моему лицу.

– Прости меня. Я просто не понимаю, что со мной творится в последнее время! Хожу сама не своя – скучаю по тебе, и все время хочется плакать. Я просто разваливаюсь на части без тебя! – сказала я, уткнувшись лбом в его грудь.

Брукс сильнее сжал меня, и я подняла голову, чтобы заглянуть ему в лицо. Но Брукс неожиданно поднял меня вверх и впился в губы с такой страстью, что голова закружилась, и вокруг завертелись стены, словно в смерче. Ничего больше не существовало в этом мире – только Брукс и я. Все остальное было не важно.

Он приподнял меня над полом, а мне показалось, что я просто лечу. Словно тысячи звезд взорвались в моей голове. Это было так мощно и неожиданно, что я открыла глаза и, потеряв дар речи, с восхищением посмотрела на него.

– Брукс… – тихо прошептала я.

– Кхе-кхе… – послышалось внизу лестницы.

Я посмотрела вниз и увидела обеспокоенную Лили, довольную Алису, смущенного Джека и ухмыляющегося Келлана. Они появились так не вовремя!

Брукс отстранился от меня и сказал:

– Теперь понимаешь, о чем я? – сказал он. – Я так не могу, – прошептал он мне одними губами.

Я ничего не успела сказать, только запомнила его горькое выражение лица и удаляющийся силуэт.

Я стояла в легком ступоре и не знала, что мне делать.

Алиса попыталась обнять меня за плечи, но я вырвалась и побежала вниз, за Бруксом. Пока я проталкивалась сквозь танцующую толпу, Брукс был уже на улице. Когда выбралась из клуба на улицу, то среди тысячи звуков услышала мерный топот лап огромного волка, который бежал на север.

Я прислонилась к стене, и чудовищное опустошение отняло у меня даже способность двигаться. Не знаю, сколько просидела так, но когда очнулась, то набрала мамин номер и сказала в трубку, почти плача:

– Мама, забери меня отсюда, пожалуйста!

* * *

Мы с Эдуардом неслись в своем спортивном автомобиле по автостраде настолько быстро, насколько позволяли мотор и законы физики. Звонок Ханны застал нас на лекции по микробиологии, которую читал нам профессор Смит. Эдуард как раз внимательно слушал и вел аккуратный конспект. Впрочем, как и я. Хотя записывать было не обязательно – новые знания легко усваивались, и моя память не позволила бы мне забыть ни слова. Я смутно помнила свои мучения в школе, пока еще была человеком, но сейчас удивлялась: как можно было не понимать алгебру? Это же так просто!

Но вести конспект было необходимо. Так же, как и медленно бежать стометровку. Это было, наверное, самым мучительным – наблюдать, как заветный финиш приближается, словно в замедленной съемке, а также не реагировать на невыносимое желание рвануть к финишу изо всех сил. Или демонстративно просить Эдуарда поднести мой рюкзак. Или задерживать дыхание и не обращать внимание на сотни биений горячих сердец, качающих такую желанную кровь. Эта игра «в человека» сначала забавляла меня, потом раздражала, ну а потом я смирилась. Это была небольшая плата за то, чтобы узнать больше о собственном ребенке.

Я выбрала специализацию «Генетика», а Эдуард взялся за «Гематологию». Теперь Келлан каждый раз, охотясь с нами, называл брата профессиональным вампиром-гематологом и шутил на эту тему без устали.

Время от времени Эдуард поглядывал на меня – следил, чтобы я вовремя поднимала плечи, изображая дыхание, или показательно ерзала на стуле. От его нежных взглядов я бы покраснела, но увы, не могла. Я сразу вспоминала ночи, которые полностью принадлежали нам. Я даже старалась реже смотреть на него, потому что заводилась, и это чувствовали окружающие. Но было, в целом, неплохо, потому что сокурсники и сокурсницы чувствовали себя немного неуютно в нашем присутствии. Я уже привыкла. В Универе учащиеся были больше обособленными, чем дружелюбными. Каждый выбирал свою специализацию и посещал нужные ему лекции. Было бы удачей, если бы мы нашли хотя бы десяток людей, с которыми посещали одни и те же предметы. Мы могли бы познакомиться ближе с сокурсниками в общежитии, но после того, как Эдуард купил нам дом в лесной глуши – у нас не было шансов. Мы старались привлекать как можно меньше внимания и появляться только в Универе или в кафе на ланче. Никаких дискотек, никаких неофициальных клубов, вроде местного «Дельта-каппа-ню».

Эдуард едва заметно повел бровью, глядя на меня, и я демонстративно перенесла вес на левую руку, опираясь на стол. Я вопросительно посмотрела на него и увидела, что он расслабился.

Он, как всегда, переживал за меня, хотя это было лишним. Лучше бы переживал за здоровье мистера Смита, потому что если он еще раз посмотрит на мою грудь, то я за себя не ручаюсь! Для Эдуарда не было секретом, что мистер Смит не просто так старается стоять как можно ближе к моему столу и дает мне трудные темы для самостоятельной работы. Наверное надеется, что я все-таки прибегну к его консультациям. Появлюсь на пороге его кабинета со слезами на глазах и с мольбой о помощи.

Да, знал бы он, что ему вряд ли удастся осуществить свой план, то оставил бы эти глупые попытки. Но это была не самая большая проблемы. Вторая половина проблемы заключалась в том, что как я ни старалась поменьше привлекать к себе внимание, это не удавалось.

Наша пара была обречена на определенную популярность, что делало учебу несколько неудобной для меня. Эдуард уже привык к такому повышенному вниманию к своей персоне, и терпеливо ждал, когда ажиотаж вокруг наших персон стихнет, но до этого было еще далеко. Только одно было хорошо – красота служила некоторым барьером межу нами и остальными студентами.

А Эдуард умело окружил нас полосой отчуждения – любые попытки завязать с нами знакомство разбивалось о стену вежливого безразличия моего мужа. Хотя пару человек все-таки не обращали на это внимание – Питер Фаррел и Моника Брайс. Питер был старостой Университета, ему подчинялись старосты всех факультетов. Обычно ими становились студенты из самых именитых семейств либо отличники колледжей. А Эдуард учился на «отлично». Питер все пытался заполучить его под свое руководство, но Эдуард успешно отмахивался от навязчивых предложений, умудряясь оставаться с ним в хороших отношениях.

Моника же была девушкой Питера. Мне кажется, что они были, скорее, союзниками, чем парой влюбленных молодых людей. Оба – отпрыски богатых семейств, их будущее было расписано от рождения – престижный садик, школа, университет, политическая партия отца, губернаторство и, если повезет, то президентство. Когда я видела, как Моника с идеальным маникюром и прической идет по коридору Универа в своем костюме «аля Шанель», мне так и чудился красно-синий флаг за ее спиной. Думаю, что лучшей кандидатуры не найти. Только ей удавалось пробиться сквозь ту неофициальную полосу отчуждения, которую мы создали вокруг себя. Она просто игнорировала ее. Если Питер общался с нами, значит, и она обязана. Идеальный политик.

Парни побаивались Эдуарда, сдержанная холодность которого была обманчивой, судя по тем взглядам, которые он кидал на них. Видимо, ему не нравилось то, о чем они думали, рассматривая меня.

Ну, а мне приходилось иногда ловить ненавидящие взгляды – трудно было найти девушку, которая бы не млела, глядя на Эдуарда, и я их хорошо понимала. Мы демонстративно носили наши обручальные кольца, и только ленивый не обсудил тот факт, что мы женаты. Думаю, что в первые пару месяцев мистер и миссис Ричардсоны были самыми популярными в Универе. Но нашлись и те, кто открыто нас не жаловал. Видимо, мы казались им зазнавшимися выскочками.

Вот, к примеру, Надин Шрайвер. Она сидела за моей спиной на одном из тех предметов, которые я посещала без Эдуарда и сверлила мою спину недобрым взглядом. Я же чувствовала кислый запах барбитуратов в ее крови, что свидетельствовало о том, что она глушит свое недовольство жизнью антидепрессантами. Это был нехороший сигнал, но она прятала свою боль за агрессивностью и полным неуважением к правилам. Я временами еле заметно морщилась, когда слышала злобный шепот Надин на задней парте, которая неустанно распространяла о нас самые нелепые слухи. Больше всего она любила рассуждать на тему, что преподаватели нас переоценили, и злилась все больше, когда этому не находилось подтверждений.

Когда пары наконец-то закончились, Эдуард галантно помог мне встать из-за стола, получив недовольный взгляд и, улыбаясь, повел меня в коридор. Именно тогда зазвонил мой телефон, и я услышала в трубке рыдающий голос Ханны.

Судя по голосу, она была очень расстроена. Только бы была не ранена. Я понятия не имела, что произошло, но Эдуард, который сейчас был в состоянии среднего бешенства, звонил Алисе, пока я была на связи с Ханной и пыталась ее успокоить.

– Ты все-таки сделала это? – рявкнул он в трубку. – Зачем ты устроила этот цирк? Я же просил тебя угомониться! Я просил не вмешиваться в их отношения!

На том конце провода Алиса что-то спокойно объясняла.

– Ты расскажи это моей дочери!

Эдуард отключил телефон, да так сильно, что передняя панель треснула. Он молча протянул руку за телефоном, и я отдала ему свой. После секундной паузы он говорил уже более спокойным голосом, практически ворковал:

– Да, моя милая! Конечно! Сейчас будем. Маму? Да, солнышко мое!

Эдуард, уже не такой хмурый, передал мне трубку.

– Мама! Попроси, пожалуйста, папу ничего не отрывать у Алисы и у всех остальных! Они хотели помочь мне и, в конце концов, желали только добра.

Я посмотрела на Эдуарда и спросила:

– Ты слышал?

Эдуард угрюмо кивнул головой. Когда мы садились в его машину я положила руку ему на плечо и сказала:

– Успокойся, она в безопасности. Просто расстроена. Думаю, что Алиса просто так не стала бы устраивать подобное, рискуя остаться без важных частей тела. Эдуард упрямо мотнул головой, и мы круто зашли в поворот – визг шин по асфальту был впечатляющим.

Через двенадцать часов такой езды мы остановились около дома в Бейнбридже, в котором ждала нас Ханна. Джек беспокойно взглянул на Алису, когда Эдуард вышел из машины.

– Брателло, остынь! – протянул лениво Келлан. – Ну хотели ее развлечь немного. Она же все время ходит с таким кислым лицом! Из-за спины Келлана вышла Ханна и подошла к отцу. Он осмотрел ее и сказал:

– Дома поговорим.

Новая одежда на Ханне смотрелась хорошо, но только было видно, что ей в ней неуютно. Мне захотелось отвезти ее домой и, как совсем недавно, переодеть в пижаму, накормить, почитать с ней что-нибудь и уложить спать. Я обняла ее и почувствовала, как она немного расслабилась.

А тем временем Эдуард стоял напротив Алисы. Это было нечто – оба стояли напротив и сверлили друг друга взглядами. Алиса при этом уперла руки в бока и стояла с самым воинственным видом, задрав голову вверх, чтобы глядеть Эдуарду в глаза. Такой «бой» продолжался не больше минуты, после чего Эдуард сказал:

– Ты не должна была этого делать, – и спокойно пошел к машине.

Я посмотрела на Джека и Алису, Лили и Келлана. Они были расстроены не меньше нас, и я вскинула брови, потом слегка улыбнулась, и мы уселись с Ханной на заднее сидение. Она легла, положив голову мне на ноги, а я тихо гладила ее по голове. Эдуард буркнул что-то нечленораздельное, когда захлопнул дверь машины и завел двигатель. Наша машина сорвалась с места и мы выехали на дорогу. Сначала ехали молча, но я хотела узнать подробности личной катастрофы Ханны.

– Ханна, ты могла бы мне объяснить, что произошло? – спросила я как можно нежнее.

Ханна вспомнила, видимо, что-то неприятное и ее глаза наполнились слезами, отчего мне стало только хуже. Я тревожно взглянула на Эдуарда, который был мрачнее тучи.

– А произошло то, что мы слишком увлеклись учебой и пренебрегли самым дорогим, что у нас есть – нашей дочерью. Думаю, что Алиса хотела… – сказал он, но Ханна перебила.

– Она хотела свести нас с Бруксом, чтобы я могла, наконец-то, выяснить, почему он избегает меня.

– Оу, – тихо вырвалось у меня.

Значит, Алиса пошла в атаку – она терпеть не могла несчастные любовные истории.

– Но оказалось, что он просто трус! – сказала она тихо.

У меня чуть ли не в глазах потемнело! Брукс – трус? Да такого быть не может!

– Нет, Ханна, ты, видимо, не так что-то поняла. Брукс очень любит тебя и ни за что не предаст и не оставит. От него практически невозможно отделаться! Правда, Эдуард?

– Да уж, – сказал он глухо. – Он может быть навязчивым, если захочет.

– Но сейчас другая история – он избегает меня сознательно! Он сказал, что это невыносимо – любить меня, когда все вы ходите за мной по пятам и все контролируете!

Я замерла. Это было невероятно – я верила в их счастливое будущее, но то, что происходило, было неожиданным. Я посмотрела на Эдуарда, который, видимо, решался: говорить или нет что-то, чего мы не знали. Я вопросительно вскинула бровь и Эдуард решился.

– Ханна, ты не по годам взрослая девочка. Ты уже девушка. И я хочу знать – могу ли быть с тобой откровенным?

Ханна моментально оживилась, и ее сердечко забилось быстрее. Она даже привстала на локте, чтобы видеть отца.

– Нет, это не связано с кем-то другим, кто мог бы украсть у тебя внимание Брукса. Это связано с тем, что ты… Бэль, я просто не могу сказать подобное своей дочери! – сказал он и захлопнул рот, словно на замок закрыл.

Ханна плюхнулась обратно на мои ноги, немного разочарованная.

– Тогда я спрошу у Келлана! – сказала она спокойно.

– Нет! – крикнули мы с Эдуардом практически одновременно.

Ханна лучезарно улыбнулась и сказала:

– Я прекрасно знаю, о чем ты хотел мне сказать. Я же начитанная девушка, но мне просто хотелось узнать, что ты мне скажешь, – сказала она Эдуарду.

– Тогда ты понимаешь, что некоторое время тебе лучше с ним не видеться. Это не значит расставание навсегда. Просто, я думаю, ему нужно немного времени, чтобы привыкнуть к тебе, новой. Ему сейчас нужно переварить все это. Думаю, что пару месяцев ему хватит.

Ханна вскочила, практически стукнувшись головой об крышу, и выпалила:

– Как пару месяцев? Я не выдержу столько! Я не смогу без него! Я просто с ума сойду!

Эдуард сочувственно посмотрел на дочку через плечо и ответил:

– Думаю, что я знаю, как тебе это пережить. Если твоя мама не против, а я на это очень надеюсь, то ты проведешь несколько месяцев в солнечной Испании.

У нас Ханной было до смешного одинаковое выражение растерянности на лицах. Это было неожиданно!

– Эдуард, что ты задумал? – спросила я у него.

Он, немного помолчал, и ответил:

– Это не я задумал, а следствие попыток Алисы свести наших влюбленных вместе. Я предлагаю отправить Ханну в Испанию, в компанию Прайма. Думаю, что так им будет удобнее дописать книгу про дворцовые интриги периода Медичи. Это лучше, чем телефон или Скайп, с помощью которых они сейчас общаются.

Я скептически посмотрела на Эдуарда. Прайм? Можно ли ему доверить Ханну?

– Эдуард, ты уверен? – спросила я его.

– Да, я уверен. Думаю, что все будет отлично. Алиса меня убедила в этом. И к тому же, Ханна всегда мечтала увидеть Испанию, не так ли, любимая?

Ханна лежала тихо, видимо, обдумывала все, что сказал отец.

– Думаю, что это неплохое предложение.

Я промолчала, потому что при упоминании о Прайме у меня перед глазами возникали воспоминания о том, как мы познакомились. Однако в последствии я увидела его совершенно в новом свете, и он вынудил нас доверять ему своими неоднократными дружескими поступками и помощью. Я осознавала его могущество, но и доверяла ему. Думаю, что Ханна занимала в его жизни особое место – он как-то признался, что она очень напоминает ему Адель. Вот так, сложно и запутанно, но безопасно. Да и Ханне это пойдет на пользу – новые впечатления и знания. А еще ее отсутствие вынудит Брукса быстрее принять решение. Пусть едет.

– Я – «за»! – заявила я.

Эдуард согласно кивнул головой, а Ханна задумалась. Потом сказала.

– Я поеду при одном условии.

– Слушаю, – сказал Эдуард.

– Мама, папа, я бы хотела получить удостоверение личности и права на вождение машины!

* * *

Как же было здорово мчаться по горному серпантину, не думая о том, что скажут родители! Теплый морской воздух, заходящее южное солнце и бескрайнее море справа от меня. Это так контрастировало с вечнозелеными сырыми лесами севера Штатов! Думаю, что мотоцикл – это перебор, но как же сладостно было ехать практически в состоянии полета, на грани человеческих возможностей! Которые в моем случае плавно переходили в вампирские.

Прайм остался верен себе – ворота его усадьбы гостеприимно распахнулись как раз вовремя, и я эффектно затормозила в метре от стены его старинного дома, крутанув мотоцикл вокруг переднего колеса. Гравий, которым был усыпан двор, словно мелкий дождь, простучал по большому витражу на первом этаже. На пороге появился недовольный Прайм – у него «пунктик» на счет этого дома.

Как он помрачнел, когда я чуть зацепила локтем вазу в гостиной! Не дом, а музей! Я, конечно, понимаю, что тут жила Адель, но это же ненормально – хранить весь этот ветхий антураж! Чего только стоит гобелен на стене! Это была точная копия, из аутентичных материалов. Оригинал сгорел в пожаре, но Прайм нарисовал подобный эскиз по памяти. Потом осуществил его реконструкцию у известного мастера и заплатил столько, что можно было бы выстроить за эти деньги новый дом! Но для него это было пустяком. То же касалось всего остального: ваза, которая была сделана вручную из какой-то редкой глины или совершенно гротескная люстра из оленьих рогов. Это все было так… древне!

Он осторожно передвигался по дому, не трогая и не задевая ничего на своем пути. Единственным нормальным помещением был флигель, в котором хозяин дома обустроил вполне современный кабинет. Думаю, что там Прайм и проводил дневное время. Ах да, и гараж конечно. Практически вырубленный в скале, на десяток автомобилей и такое же количество байков, самый «легкий» из которых я сейчас заводила в гараж под внимательным взглядом Прайма. Он же стоял на пороге дома, причем полоска яркого света пролегала в районе его колен, освещая джинсы и армейские ботинки. Он с завистью смотрел на то, как свободно я передвигаюсь под яркими лучами солнца. Он же выходил во двор только тогда, когда спускались долгие сумерки, которые плавно превращались в сочную южную ночь.

Когда я подошла к нему, то почему-то улыбнулась надписи на его футболке. Там значилось: «Спасите китов».

– Вижу, что поездка «с ветерком» немного тебя развеселила.

Я довольно кивнула головой.

– Ну и чудесно.

Он отошел в сторону, пропуская меня в дом, потом нажал кнопку на каком-то мудреном пульте и тяжелые кованые ворота закрылись. Потом он захлопнул входную дверь и сказал:

– Тебе повезло, что я не зануда. Иначе долго бы тебе объяснял, что обещал родителям, чуть ли не клялся, что с тобой все будет хорошо. Я же прекрасно понимаю, что максимум, что тебе грозит – это превратиться в большое красное пятно на капоте какого-нибудь грузовика!

Я обернулась и непонимающе посмотрела на Прайма. Он стоял, скрестив руки на груди и ждал, видимо, моего оправдательного лепетания.

– И не подумаю извиняться! – сказала я воинственно и добавила: – Сам как гоняешь? Думаешь, что только тебе нравится скорость? Ты бы видел, как мой папа носится! Его радары засечь не могут! – сказала я и с чувством собственного достоинства отвернулась. Я услышала, как Прайм довольно хмыкнул за моей спиной, и направилась в дом, при этом, правда, демонстративно подняла обе руки вверх и шла, пытаясь ни за что не зацепиться. А на лестнице, держась за перила, со всем почтением к древним половицам, осторожно поднялась наверх. Прайм не стал меня обгонять и позволил первой зайти в кабинет.

– Ну, как продвигаются дела? – спросила я, по обыкновению усаживаясь на подоконник. Это было «мое» место в этом доме-музее. Я уселась на него в первый день совместной работы над книгой, и теперь там заботливый Прайм положил небольшой пуфик, чтобы было удобнее. Конечно! Ему же надо вернуть меня родителям в целости и сохранности.

– Пролог сыроват. Думаю, что ты не до конца изучила первоисточники. Как-то неубедительно, – сказал он, усаживаясь в кресло за рабочим столом.

Я тут же вспомнила весь текст и вынуждена была признать, что он прав. Сейчас я увидела в нем только недостатки – написано было поверхностно и немного небрежно. Я лихорадочно соображала, как исправить положение. Думаю, что мне нужно будет еще раз заглянуть в библиотеку аббатства, чтобы перечитать их альманах.

– Да зачем в аббатство? – спросил он спокойно.

– Оу… никак не привыкну. Знаешь, телепаты обычно скрывают то, что читают чужие мысли. В смысле, не афишируют это, – осторожно сказала я.

– Хорошо, буду делать это аккуратнее. Вот, держи свой первоисточник! – сказал, протягивая мне коробку.

Я спрыгнула с подоконника и взяла ее, чуть дыша. Дрожащими руками раскрыла ее, достав увесистый том, завернутый в чистую ткань. Я не удержалась и с удовольствием вдохнула запах старины, который источал альманах аббатства. Это была совершенно потрясающая смесь запахов мирры, ладана, воска, сырости и вековой пыли.

– Вот еще книжный червь, каких поискать! – сказал Прайм, улыбаясь.

Я подошла к специальному столу с подсветкой. Потом надела перчатки и развернула это сокровище. Стала жадно вчитываться в написанное – на этот раз осторожнее и внимательнее. Страница за страницей. Новая информация укладывалась в голове в нужные ячейки, добавляя уже известную, либо становясь открытием. Когда я очнулась от щелчка, то за окном уже было темно, а Прайм выжидающе смотрел на меня, стукнув карандашом по столу.

– Ты есть не хочешь? Сегодня день охоты, – напомнил он.

Я промычала что-то в ответ, приходя в сознание и пытаясь выгнать из головы всех вместе взятых Медичи.

– Хотя, если хочешь, могу свозить тебя куда-нибудь поесть. Мой садовник говорит, что есть небольшая харчевня недалеко отсюда. Очень хвалит ее.

Я задумалась, что же мне выбрать: Прайм будет вежливо улыбаться и не дышать в харчевне, пока я буду жевать малоприятную мне пищу, а вот Брукс… – это совсем другое дело! Он объел бы весь ресторан и заказал бы еще пончик! При воспоминании о Бруксе стало тоскливо на душе. Мне так его не хватало!

Прайм вскочил на ноги и казал:

– Значит, охота. Собирайся! Я, правда, планировал ехать туда на байке, но мы возьмем машину…

Я очнулась от своих страданий, представив, что Прайм, как настоящая дуэнья, будет носиться со мной, как с той самой вазой… Бр-р…

– А может, на байках прокатимся, а? Я обещаю не лихачить! – сказала я с максимально покорным видом.

Как же хочется снова погонять по горной дороге! Ой, он же прочитал это! Вот блин!

Прайм задумался.

– Хорошо, только пункт «погонять по горной дороге» мы не будем осуществлять, хорошо? Я еду первым, просто потому что я старше, а ты за мной. Будешь хитрить – заставлю ездить на автобусе!

– Согласна! – сказала я и, осторожно положив альманах обратно в коробку, помчалась вниз, в свою комнату. Это было небольшое помещение, с окнами, выходящими во внутренний двор, а если посмотреть вверх, то можно было увидеть горы. Я бы хотела жить на втором этаже, но там была единственная комната – спальня Адель. А Прайм на это не согласился бы.

Я быстро переоделась в чистые джинсы и футболку, надела кожаные сапожки и куртку для мотогонок. Потом взяла на всякий случай паспорт и любовно посмотрела на водительские права. Я их получила, сдав просто супер-экзамен! Сначала Джек и Диксон долго расспрашивали меня о правилах дорожного движения, потом я водила машину перед всеми Ричардсонами на поляне около дома вокруг затейливо поставленных столбиков, «убив» при этом мамину лужайку. Когда я и это сдала, то пришлось еще сдать стресс-тест для Лили – я «вписывала» машину в мнимые повороты и уклонялась от «лобовых» столкновений. Только после того, как я со всем справилась, мама и папа вручили мне фальшивые водительские права. Они так гордились мной, я это видела. Просто светились от счастья! Келлан даже сфотографировал нас на память!

На фото я улыбалась и называлась Ханна Ричардсон. День рождения и месяц были настоящими, а год был на 13 лет больше, чем в действительности. Но не это главное. Главное, что это были права! Мне порой казалось, что я унаследовала отцовскую страсть к быстрой езде. Было такое чувство, словно меня выпустили на свободу – дали в руки руль.

Раздался деликатный стук в дверь.

– Ты готова? Я буду в гараже! – сказал Прайм.

– Да, минутку, уже иду! – сказала я, рассматривая свое фото в документе. Даже сейчас, через две недели я выглядела заметно старше, чем эта девушка на фото. Через пару месяцев нужно будет делать новое фото. Я вздохнула и, положив права и мобильный во внутренний карман куртки, вышла из комнаты.

Прайм был уже в гараже и закручивал какую-то гайку на топливном насосе моего мотоцикла.

– Это немного уменьшит скорость, – сказал он просто и сел на свой шикарный «Харлей». Я иногда подумывала, как бы уговорить Прайма дать мне на нем прокатиться…

– Даже не думай! – сказал он.

Я фыркнула и пошла заводить свой байк. Ворота снова открылись, мы выкатили байки на площадку за воротами, и Прайм снова пошаманил своим «космическим» пультом. Я знала, что он так включил все мыслимую и немыслимую сигнализацию в своем «музее».

– Не отставай! – бросил он мне и рванул с места.

Я от радости чуть не задохнулась – думала, что, словно две старушки будем ехать, но Прайм удивил меня – он выжал из своего байка все лошадиные силы и мы под рев моторов укатили в сторону набережной.

Это было не совсем то направление, которое сулило мне увлекательную охоту на травоядных, однако я не стала задавать лишних вопросов. Через десять минут мы остановились на набережной, около бара. На тротуаре возле него стояли, как минимум, два десятка разношерстных байков. Две тетки с татуировками стояли у входа и пили пиво из жестяных банок, рассматривая меня с нездоровым интересом.

– Где ты ее откопал? В местной школе? – спросила одна их них Прайма.

– Марта, не нарывайся! – сказал Прайм, вставая с байка. – Ханна, ты не против, если я заскочу внутрь ненадолго? – бросил он мне через плечо, глуша мотор.

Когда он выпрямился во весь рост, глаза у девушек заблестели.

– Нет, конечно, – твердо ответила я, принюхиваясь к запаху крови байкерш.

Да, они только начали пить пиво – кровь была еще восхитительно вкусной. Я тяжело вздохнула, ощущая привычное жжение в горле.

– Я не надолго, – еще раз сказал Прайм, многозначительно глядя на меня.

Я поняла это так: «держи себя в руках и не заходи внутрь».

Когда он зашел в бар, я осмотрелась по сторонам. Старинная улочка, грохочущая музыка в баре, магазин сувениров неподалеку, гуляющие туристы, которые косились на нас и сворачивали в другом направлении, желтые фонари. Осмотрела и бар – одноэтажное каменное здание, с яркой вывеской и кучей прибитых к фасаду колес. Мне стало интересно – я слезла с байка и подошла ближе. На каждом их них была надпись: имя и две даты. Понятно, это стена в честь погибших байкеров. Выглядело кошмарно, если по правде. Теперь слова Прайма про красное пятно на грузовике приобрели зловещий смысл.

Из бара вышел угрюмый дядька. Я мельком заглянула во внутрь и мне вдруг очень захотелось зайти туда – я ведь никогда не была в таком заведении! И чего мне бояться, в конце концов-то? Прайм напрямую не запрещал, но и после запрета я бы все равно зашла внутрь. Мне этот бар казался пещерой Алладина – столько всего нового и неизвестного было внутри! Я потопталась немного на пороге в нерешительности и толкнула дверь рукой, заходя вовнутрь.

В баре было накурено, пахло немытыми мужиками и горьким пивом. Возле стойки сидели суровые байкеры, а в углу за двумя бильярдными столам играли две девушки с татуировками почти по всему телу. В полутемном помещении стояли столы и стулья, за которыми сидели посетители. Все взгляды на пару секунд остановились на мне, я услышала свист и смех.

– Эй, бамбина, давай к нам! – крикнул мне парень за соседним столиком, махнув рукой.

Я не стала отвечать ему. Поискав глазами Прайма, я нашла его в углу – он разговаривал с каким-то бородатым типом. Он заметил меня и нехорошо стрельнул глазами. На одну маленькую секунду он стал тем самым страшным вампиром, которого я когда-то смертельно боялась. Мое сердце пропустило два удара от страха, и я увидела, как на лице Прайма проступает паника – он понял, что испугал меня. Это было нерационально – убегать или ссориться с ним, поэтому я закрыла глаза и выдохнула, собираясь с мыслями. Потом открыла их и попыталась небрежно махнуть ему рукой, мысленно сказав: «Я подожду тебя на улице», и вышла на двор. Как только я уселась на байк, пытаясь собраться духом, как в кармане зазвонил телефон:

– Ханна! Привет, как ты там? – радостно спросила Алиса. – Я могу приехать к тебе, мы не так далеко – в Лондоне, – начала она.

– Алиса, я рада тебя слышать. Со мной все в порядке, – сказала я поспешно, пытаясь остановить ее. – Мы сейчас едем на охоту. Если Прайм еще собирается меня туда отвезти, – сказала я немного грустно.

– А что случилось?

– Я его разозлила, кажется…

– И что? Он что-то сделал тебе? – спросила она с нотками паники в голосе.

– Нет, что ты. Он испугался больше моего. Сейчас он освободится и мы поедем охотиться. Думаю, что завалю пару медведей, если повезет, – сказала я как можно более спокойным тоном.

– Храбришься? – спросила она смеясь.

– Как всегда! – потом немного подумала и все-таки решилась спросить: – Алиса, а можно тебя спросить?.. Как там Брукс?

Алиса вздохнула, что было нехорошим признаком и сказала:

– Он на время вернулся в Сиэтл, к отцу. Думаю, что в ближайшее время его ждет довольно скучное времяпрепровождение – охота, охрана границ и жалость всей семьи.

Да уж, представляю, как Вилли будет потешаться. Мне вдруг стало его жаль.

– А как ты думаешь, он не собирается ко мне приехать? Я просто так спрашиваю, потому что не знаю, сколько еще тут пробуду. Прайм раскритиковал пролог к нашей книге.

– Э-э-э… не думаю, Ханна. На сегодняшний день прогноз таков: ты в Испании, он в Сиэтле, мы с Бруксом – в Лондоне. Остальные в Принстоне и Бейнбридже. Это пока что все. Извини меня, малыш, – сказала она нежно.

– Алиса, спасибо! И предавай привет Джеку! – сказала я и отключила телефон.

Как пусто стало вокруг без ее родного голоса. И внутри меня засела нехорошая боль. Словно я несла непосильную ношу. Он не приедет! Слезы сами подступили и мне пришлось запрокинуть голову вверх, чтобы они не скатились по щекам. Я посмотрела на небо и вспомнила, как Брукс разухабисто выл для меня на луну, пытаясь повторить мою любимую песню. Я почему-то улыбнулась и мне стало легче. Я почувствовала, что мое сердце навсегда отдано ему и, нет никого, кто смог бы заменить его. Но все равно было паршиво. Я посмотрела на бар и решительно зашла внутрь, прошла к барной стойке и сказала бармену:

– Один бокал пива, пожалуйста.

«Ферментированный хмель поможет расслабить мои получеловеческие нервы. А вампирская кровь спалит алкоголь за пять секунд. Я могу пить, как лошадь, и не опьянею», – «сказала» мысленно я Прайму и уставилась на бокал с вонючей жидкостью, который поставил передо мной бармен. Я не могла заставить себя это попробовать, даже из терапевтических соображений. Я даже неуверенно посмотрела по сторонам, не веря в то, что это можно залить в себя без серьезных последствий для организма. Грозные дядьки пили это, даже не кривясь. Я выдохнула и взялась за бокал, когда твердая ледяная рука накрыла мою руку, мягко останавливая.

– Если ты хочешь напиться, имей в виду, что я знаю более подобающее для тебя место, с шампанским и икрой, – сказал тихо Прайм, склонившись над моим ухом, – а если хочешь успокоиться, то я предлагаю поохотиться, – сказал он еще тише.

– Гарри, забери пиво! – бросил он бармену. Я подумала, что он прав и нехотя встала со стула. Хотя я была рада, что мне не пришлось выпить эту гадость. Прайм, словно хозяин бара, протопал к выходу, и я последовала за ним. А кто его знает, может, это его бар? Когда за нами закрылись двери, пару десятков глаз следили за нами из окна.

– Вот это красотку он себе отхватил! – сказал кто-то.

– Я же говорила, что он не голубой! – заявила Марта.

Услышав это, я стала чересчур внимательно изучать строение переднего колеса байка. Потом одела шлем и включила зажигание. Прайм тем временем уже выруливал на дорогу. Оглушая вечерний город ревом наших моторов, мы умчались в сторону соседней деревушки.

* * *

Прайм сидел рядом со мной на дереве и сказал очень тихо:

– Смотри внимательно! Сейчас научу тебя одному фокусу.

Он прошел босыми ногами по толстой ветке, раскинув руки в стороны для пущей театральности, и вдруг легко оттолкнулся и взмыл в прыжке в воздух. Сделав пару переворотов, точно приземлился на спину оленя, сжал его бока коленями и, когда раздался хруст костей, отскочил в сторону. За пару минут он осушил его и с невозмутимым лицом спросил меня:

– Уловила? Так больше похоже на травму при падении и тушу прятать не нужно. Никаких подозрений у лесников не возникнет. Главное – сложить потом под какой-нибудь скалой.

Я кивнула головой. Это действительно было удобно.

Ну, теперь моя очередь охотиться! Я услышала биение четырех сердец на северо-востоке леса. Это были определенно олени – их пресная кровь пахла травой и можжевельником.

– Догоняй! – бросила я Прайму и побежала в сторону такой желанной крови.

Прайм бежал внизу, я еле успевала прыгать с ветки на ветку. Думаю, что он мне поддавался, потому что я добралась первой. Прайм взобрался ко мне на большой дуб, и я сказала:

– Ну, смотри.

Почему-то улыбаясь, я прошлепала голыми ступнями по самой толстой ветке и приготовилась к прыжку. Я взлетела вверх не так высоко, как Прайм, но зато после двух переворотов в воздухе отлично приземлилась на спину оленя и сдавила его бока коленями. Потом, осушив его, я с самым довольным видом сказала:

– Ну как?

Прайм, сидя на ветке, словно тень, ответил:

– Даже лучше, чем я ожидал. Ты легко обучаешься.

Он спрыгнул вниз и спросил:

– Ну что? Повторим?

– А ты покажешь мне еще пару таких приемов?

– Конечно, Ханна. Я просто обязан тебя обучить кое-чему из того, что знаю сам.

Я непонимающе уставилась на него.

– Слишком многим ты дорога. И ты уязвимее нас, вампиров. Сильнее людей, но все-таки не так защищена, как мы. Тебе нужно быть осторожной и беречь себя, не идти на глупый риск, поняла?

Я задумалась над его словами и поняла, что он прав. Что станет с моими родителями, с Бруксом и остальными Ричардсонами? Они будут горевать не годы, нет, столетия, если со мной случится непоправимое! Думаю, что Прайм понимал это.

– Ты прав. Я готова научиться всему, чему ты хочешь научить меня.

Прайм довольно кивнул головой и сказал:

– Давай начнем с того, что охотиться лучше на земле, а не проверяя ветки на прочность, согласна?

Я кивнула головой и принюхалась – желанная кровь убегала от нас в панике тремя горячими точками на юг. Я открыла глаза и сказала:

– Еще один олень! – И умчалась на юг.

– Маленькая обжора! – сказал он и побежал вслед за мной.

* * *

Сидеть на паре по философии было нескучно. Помимо прослушивания лекции и ведения конспекта мы успевали переписываться с Алисой и Ханной, отсоветовать Джеку покупать новый автомобиль и уговорить Прайма свозить Ханну в Рим на экскурсию. Профессор Берксли даже и не подозревал о такой активности – руки Эдуарда практически не двигались над его айпадом, когда он строчил очередное сообщение Джеку. Я же параллельно переписывалась с девочками – Алисой и Ханной, положив руки с айфоном на колени.

Эдуард уже дважды изучал этот предмет, и я удивлялась его терпению – более занудную информацию было трудно найти. Но она навеки оседала в моей памяти, и я бы не смогла забыть эти знания, даже если бы захотела.

За последние два часа я получила такие сообщения:

«Мама, все хорошо. Пишу книгу. Прайм дал мне первоисточник! Целую, твоя Ханна».

От Прайма:

«Бэль, Ханна освоила охоту на дельфинов. Выяснили, что у нее сильный хук левой. Книга почти дописана, пока что учим тхэквондо».

«Бэль, как ты смотришь на то, чтобы я забрала себе ту сумку, которую хотела купить тебе. А тебе я нашла очень красивую сумочку, которая больше подойдет к твоим туфлям, ну, которые с зелеными вставками. Тут есть еще обалденное платье от Веры Вонг. Я его уже зарезервировала. Думаю, что ты будешь просто великолепна в нем!»

Потом настала моя очередь отвечать:

«Ханна, как на вкус дельфины? Как успехи в тхэквондо?»

«Прайм, она – девушка, а не солдат. Лучше свози ее в музей, пожалуйста».

«Алиса! Я вообще не собираюсь на бал, так что не стоит беспокоиться о платье. Но все равно спасибо».

И получила ответы:

«Мама, я честно собиралась тебе рассказать! Тебе Алиса сказала?»

«Бэль, я завтра везу ее в музей искусств. Но сегодня еще одна тренировка – с учетом завтрашнего дня. Девочка делает большие успехи!»

«Ха! Это ты так думаешь!»

Я что-то недовольно проворчала, на что получила вопросительный взгляд Эдуарда. Он как раз окончил переписываться с Джеком и, подперев подбородок руками, следил за передвижением профессора около доски. Я подсунула ему свою переписку, и он усмехнулся. Потом осторожно взял лист бумаги и написал мне: «Она будет великолепно натренирована!» Я закатила глаза, скомкав бумажку в ответ. Они делают из моей девочки смертельное оружие! Я даже стала подумывать, чтобы прекратить ее каникулы, но нам оставалось учиться всего две недели. Потом мы поедем и посмотрим, чем она там занимается.

Эдуард нахмурился, и я увидела, что он бросил неодобрительный взгляд на сидящую неподалеку Надин. Неудивительно – она как раз шепотом, в котором мы прекрасно разбирали каждое слово, подговаривала свою подружку Эмбер одеться как готы, по случаю праздничного вечера в честь окончания второго курса. Судя по безвольному выражению лица Эмбер, ей придется согласиться, чтобы не потерять расположение Мариссы. Это так глупо. Но нас это не касалось, и я только слегка пожала плечами, а Эдуард поморщился.

Потом посыпалась новая порция сообщений:

«Бэль, Ханна просит помочь подобрать ей вечернее платье. Какой у нее размер на сегодняшний день? Она высылала тебе сегодня данные?»

«Мама, я сегодня иду вечером в музей».

Я усмехнулась и ответила дочке: «Ханна, это чудесно! С каких пор в музей надевают вечерние платья?»

Я нервно барабанила по столу пальцами, ожидая, когда окончится пара, а в другой руке держала наготове телефон, чтобы позвонить Прайму. Эдуард нежно накрыл мою руку своей и вопросительно вскинул брови.

Я вздохнула и написала ему на чистом листке, вырванном из конспекта: «Ей понадобилось вечернее платье. Ты уверен, что он не имеет на нее планов? У них романтический вечер? Это опасно, в свете его драмы с Адель, ты так не считаешь?» Эдуард взял карандаш и настрочил мне ответ: «Не вижу проблемы. Уверен, что это ее инициатива. Потащила его куда-нибудь в историческо-литературное место. И в ней я уверен. А Брукс тоже хорош – ее бы там не было, если бы он был смелее».

Я немного успокоилась и задумалась. Эдуард прав – если Брукс не поспешит, то может, в конце концов, потерять Ханну, чего боялись все. Нужно его подтолкнуть как-то: может, рассказать, чем она занята?

Я вздохнула и решила поступить так: дописать конспект, дождаться конца лекции и позвонить Ханне и Бруксу. Поэтому, как только закончилась пара, я собрала вещи, и Эдуард снова подхватил мой портфель. Я укоризненно посмотрела на него, а он, улыбаясь, сказал:

– Бэль, ты же на целую голову ниже меня! Это дает мне право носить за тебя такую тяжесть!

– Спасибо, – пробурчала я, и мы вышли в шумный коридор. У нас было время ланча, поэтому мы спустились в большой холл с колоннами и вышли на улицу. Благо, что погода, как всегда, была дождливой, и мы могли спокойно пройтись по бульвару.

В местном кафе мы сели за дальний столик и заказали себе бургеры и кофе. Думаю, что никто так и не заметил до сих пор, что мы их выбрасывали на выходе. Принстон был местом сосредоточения на себе – все, о чем беспокоились студенты – это учеба, полезные связи и будущая карьера. Цвет нации, что ни говори! Я не испытывала никакого дискомфорта от отсутствия полноценного общения с сокурсниками – мне вполне хватало моей семьи. Хоть мы и находились сейчас довольно далеко друг от друга, но создавалось впечатление, что мы по-прежнему живем все вместе.

Я набрала номер Ханны и услышала в трубке любимый голосок:

– Мама, мы сегодня идем на закрытую выставку в Барселоне, в Музее искусств. Там будут выставлены картины, которые полиция изъяла у подпольного коллекционера. Думаю, для того, чтобы селебритиз смогли там опознать свое имущество.

– Я рада, Ханна. А что ты сегодня еще делала? – спросила я.

– Сегодня была тренировка по тхэквондо. И э-э-э… ты не пугайся только…

У меня, наверное, глаза вспыхнули от беспокойства, но я сказала как можно более заинтересованным тоном:

– Я слушаю.

– Ну, в общем, Прайм пробовал научить меня парализовывать окружающих.

– Ну и как? Получилось? – спросила я, чувствуя, что начинаю заводиться.

– Ну, в общем, это несложно. Целая толпа байкеров в баре замерла на минуту! Представляешь! – сказала она с восторгом.

– Байкеров? Каких байкеров? Какой бар?

– Наш, то есть Прайма. То есть он ему принадлежит… Все! Мое терпение лопнуло!

– Солнышко, дай трубку Прайму, пожалуйста!

Он повел ее в место, полное пьяных мужиков? Я была готова наговорить лишнего и как раз набирала воздух в легкие, чтобы это сделать, как телефон исчез из моей руки, и Эдуард сказал медовым голосом:

– Радость моя, мама пока что не может говорить.

Расскажи мне, как дела у тебя?

Ханна стала повторять вышесказанное отцу, а мне до жути захотелось выбросить ланч, выйти на улицу, спокойно пересечь территорию Универа и сломать в ближайшем лесу что-нибудь большое.

– Да, родная, мы тебя тоже любим, – сказал Эдуард с чувством и отключил связь.

Я непонимающе уставилась на Эдуарда.

– Как ты можешь так спокойно реагировать? Он же водит ее по злачным местам, обучает боевому искусству! Ты этого хотел для своей дочери?

Эдуард спокойно посмотрел в мои глаза и ответил:

– Я в долгу перед Праймом. Он, будучи мудрее меня, готовит Ханну к реальной жизни. Я же, слепо любя ее, не стал учить азам выживания. Она совершенно неподготовлена к нашему миру. А ей придется бороться, ты понимаешь? – сказал он, переходя на неуловимый для человеческого уха шепот. – Она не человек, не вам пир, не оборотень. Дочь между этими мирами. А вдруг с нами что-то случится, и она останется одна? Как она выживет?

Я опустила глаза, признавая его правоту. Я всего лишь хочу получить обратно свою милую девочку, которая выросла слишком быстро. Это эгоистично и недальновидно.

– Хорошо, но Бруксу я все равно позвоню! – сказала я и протянула руку за своим телефоном.

Мы как раз вышли из кафе и отправились на последнюю пару по физкультуре. Эдуард и я посещали ее вместе. Я изо всех сил отбивалась от предложений стать чер-лидером местной команды по футболу. Эдуард с легкостью уклонялся от предложений играть за нее. Трубку взял Вилли и сказал, что Брукса нет дома больше недели, и он понятия не имеет, где он. Эта новость расстроила меня.

* * *

На выставке было немного людей, но они были донельзя колоритными и экзальтированными. Элегантно одетые парочки прогуливались между картинами, стоящими на мольбертах и сдержанно высказывали свои восторги либо сомнения. Я прислушивалась к фразам, которыми перебрасывались посетители и узнавала много нового. Прайм шел следом, невероятно красивый в черном костюме. Он с трудом заставил себя надеть его и вообще прийти сюда. Но зато он заплел косу каким-то хитрым плетением, да и вообще привлекал к себе всеобщее внимание. Он был крайне безразличен к живописи и надел пиджак только потому, что его не пустили бы сюда в кожаной куртке и армейских ботинках. Явно скучая, он ходил за мной, словно охранник, и не обращал ни на кого внимания. Я же переходила от одной картины к другой и снова начинала свой осмотр. Тело ныло от тренировок, и будь я человеком, меня покрывали бы с головы до ног синяки и ссадины. Но красивое бордовое платье, которое так хорошо контрастировало с моими рыжеватыми волосами, открывало только белоснежные руки и спину. Высокая прическа и гранатовые серьги дополняли образ. Я старалась как можно осторожнее передвигаться – потому что длинный подол так и норовил запутаться вокруг моих ног, и в руке держала бокал с кислым шампанским. Мне его выдали на входе, и я еще не придумала, куда его поставить или выбросить.

В конце павильона, у окна, я заметила старинную картину, сюжет которой меня заинтересовал. На переднем плане, спиной к зрителю, стояла девушка, волосы которой были заплетены в косу и уложены тяжелым узлом. На ней было старинное платье, но ткань была дорогой, словно из черного атласа. В левой руке она держала медальон на длинной цепочке и гроздь красного винограда, а открытой ладонью правой руки опиралась на стену, словно обессилев. Девушка стояла, отвернувшись лицом к окну, из которого хорошо просматривалось ночное море под большой луной. По морю уплывал корабль, почти что скрывшись за горизонтом. Сама атмосфера картины была настолько грустной, безрадостной, что я вообще удивилась, откуда у подпольных коллекционеров появилось желание иметь подобное у себя в трофеях. Я почти что уже уходила, но, бросая прощальный взгляд на картину, я просто замерла от неожиданности – в волосах девушки я увидела два серебряных гребня моей мамы! Я присмотрелась к ним внимательнее и, не говоря ни слова, обернулась, разыскивая Прайма. Он стоял спиной ко мне, почти что в коматозном состоянии. Я взяла его за руки и развернула к картине. Когда он увидел ее, то его зрачки расширились и он побледнел.

– Это ее медальон! – выдохнул он. – Адель! Это… она!

Я перевела взгляд на картину и стала рассматривать внимательнее. Эта картина была необычна, и все, нарисованное на ней, было похоже на какие-то знаки. Я не хотела оставлять Прайма в таком состоянии одного, поэтому жестом подозвала к себе официанта. Молодой испанец приветливо улыбнулся, и я попросила его привести к нам распорядителя выставки и наконец-то отдала ему свой бокал. Когда я повернулась к Прайму, он уже пришел в себя и, вглядываясь в картину, спросил:

– Что ты можешь сказать об этой работе, периоде написания, художнике?

Я задумалась. На первый взгляд картина казалась довольно старинной, но она была написана такими красками, которые использовались примерно двести лет назад. Особенно кармин, который сверкал на гроздьях винограда.

В ответ Прайм только кивнул.

– Она старше Адель на двести лет, не меньше! – радостно сказала я.

Как он улыбнулся! Я никогда еще не видела его таким счастливым. Он, вечно собранный и сосредоточенный, улыбнулся, словно мальчишка! Я невольно заулыбалась тоже, радуясь вместе с ним.

– Я так и знал! – сказал он.

– Что вы знали? – спросил вежливо распорядитель выставки. – Вы нашли свое утерянное сокровище?

– Думаю, да! – сказал Прайм.

– О, как же я рад это слышать! Правду сказать, мы были немного удивлены, когда нашли ее среди остальных украденных картин. Неизвестный художник, странный сюжет. Словно прощание и одновременно надежда на встречу…

Прайм, казалось, его не слушал, – Я готов приобрести эту картину. Надеюсь, это возможно? – спросил он.

– Думаю, да. Нужно только дождаться окончания закрытого просмотра и связаться с юристами нашего музея. Если не найдется собственник картины, то вы вполне сможете ее приобрести. Будьте спокойны – картину не планировали приобретать для экспозиции. Она все равно попала бы на открытые торги. Так что вы даже, в некотором смысле, выручите нас.

Прайм согласно кивнул головой:

– Разумеется. Могу ли я завтра направить к вам своих юристов?

– Конечно… м-м-м…

– Месье Марини.

– Да месье Марини, конечно же. Мы будем ждать ваших представителей послезавтра. Наш директор будет рад встретиться с ними около десяти утра.

– Благодарю вас.

Мы вышли из музея, и Прайм был сам на себя не похож. Он шел, смотрел под ноги и улыбался! Я еле успевала за ним, но он, казалось, не обращал на это внимания. Когда мы дошли до его машины, он очнулся и сказал:

– Прости меня, Ханна! Я совсем забыл, что ты в неудобной обуви. Ты голодна?

– Нет, вчерашней охоты было достаточно, – сказала я, снимая ненавистные туфли. До машины я дошла босиком, на цыпочках. Оказавшись внутри, я достала из-под сиденья свои кеды и одела их с нескрываемым облегчением.

Мы проехали пару кварталов молча. Прайм вез нас домой по шумным улочкам Барселоны.

Я же мечтала только об одном – засесть в кабинете Прайма за компьютер и на просторах Интернета собрать как можно больше информации об этой картине. Там у нас будет время подумать о значении сюжета и все обговорить. Машина шла тихо, и мы остановились на светофоре около винного магазинчика. На витрине была нарисована большая гроздь винограда, из которой вытекало вино и лилось в бутылку. Я чуть не подпрыгнула на месте.

– Прайм! Ты же рассказывал, что за домом Адель рос обширный виноградник?

– Да, а что, Ханна?

– А что еще было, связанное с виноградом? Ну, девушка на картине держала медальон и гроздь винограда, верно? Может, это подсказка?

Прайм удивленно посмотрел на меня, и я увидела, что он догадался. Он вжал педаль газа машины на максимум, и мы помчались с домой.

По дороге он торопливо говорил, скорее рассуждал, вслух:

– На картине изображена Адель. Она смотрит на корабль, на котором уплываю я. Она была так печальна, когда я видел ее в последний раз. Думаю, что эта картина как раз и передает ее чувство одиночества. Она в руке держит медальон – это единственная вещь, которую я не нашел.

Мне вдруг стало стыдно. Я и не думала, что музей «имени Адель» появился в результате долгих поисков ее самой.

– Я был уверен, что потерял ее навсегда. Но сегодня, – Прайм снова улыбнулся, – я получил надежду на то, что она, каким-то образом… ее жизнь не окончилась так рано. Ведь картина написана через двести лет после ее смерти! Это видно по стилю написания.

Хорошо прослеживается влияние французской школы, которая сформировалась намного позже ее предполагаемой смерти.

Я удивленно посмотрела на него. Откуда такие познания?

– Ну, никто не запрещает мне читать мысли окружающих, – весело сказал он и добавил: – Я ошибался все эти годы!

Мне было радостно видеть его таким ожившим.

Он замолчал и потом проговорил:

– Она знала, кто я такой и искала подобных мне.

Ведь никто лучше вампиров не мог ей помочь найти мастера Прайма Ван Пайера. Учитывая наше небольшое сообщество и тщательно оберегаемую нами тайну существования рода, думаю, что в конце концов она стала вампиром!

Я только кивнула в ответ, потому что пришла к такому же выводу.

Прайм продолжил:

– Я же практически сразу ушел в тень. Тайно руководил вампирами через Триумвират. Даже они не знали о том, что я существую. Все считали меня погибшим от рук оборотней Венецианца. Кстати, о них…

Вдруг Прайм резко ударил по тормозам, из-за чего я ударилась головой о сидение напротив. Когда я посмотрела через лобовое стекло, то увидела Брукса, который стоял перед воротами дома Прайма! Как обычно: руки в карманах джинсов, взгляд из-под лба, ноги на ширине плеч. Я просто задохнулась, когда увидела его. Я забыла все, что было неправильного между нами, все обиды – все словно испарилось. Главное, что он приехал! Что он тут, со мной!

Я выскочила из машины и, не помня себя от радости, бросилась ему на шею, обвив ногами его талию. Я всегда так делала раньше. Мне некогда было думать о приличиях. Это же Брукс!

– Ханна? – произнес он, внимательно всматриваясь в меня. – Ты так повзрослела!

Я закивала головой, чувствуя, как слезы катятся по лицу. Я сдержанно всхлипнула и сказала:

– Брукс Вайт! Ты больше никогда так не поступишь! – сказала я с плохо скрываемой обидой в голосе, глядя ему в глаза.

– Прости меня! – сказал он мне на ухо тихонько.

Он аккуратно стер скатившуюся слезу с моей щеки своей огромной ручищей, а потом просто поцеловал.

Это было так правильно, словно мы простили друг друга и заключили перемирие. Когда я снова открыла глаза, то увидела, что Брукс улыбается. Он поставил меня на землю и сказал:

– Эти недели, которые ты провела без меня, будут единственными в твоей жизни!

Хотелось бы в это верить. Я не запрыгала от радости, у меня были основания сомневаться. Раз он оставил меня один раз, то возможен и второй раз.

– Думаешь, что мне хватит твоих слов? – спросила я серьезно.

Брукс посмотрел на меня и сказал:

– Я могу поклясться тебе!

Тут нас прервал сигнал клаксона автомобиля Прайма. Он сидел за рулем и просто просигналил, чтобы мы дали закатить машину во двор. Мне была непонятна его сдержанность. Мог бы выйти из машины, хоть поздороваться с Бруксом. По его лицу я не поняла – рад он ему или нет.

Брукс забрал свой рюкзак, и мы зашли во двор. Прайм спокойно вышел из гаража, закрыл ворота. Потом неторопливо пересек двор и подошел к Бруксу. Сказать, что тот напрягся – ничего не сказать.

– Долго же ты собирался! – сказал Прайм. – Я думал, что ты так и не приедешь.

Он остановился и внимательно посмотрел на Брукса. Я была готова к тому, что тот сейчас взорвется и наговорит глупостей, но он спокойно ответил:

– Прилетел, как только узнал, что она здесь.

– Ну и прекрасно! А то я уже стал волноваться за вас. Алиса сказала, что единственный способ придать тебе уверенность – это увезти Ханну на другой континент. Она опять оказалась права.

– Алиса! – воскликнули одновременно я и Брукс.

Прайм кинул Бруксу ключи от гаража и сказал:

– Выбирай любую машину и свози Ханну поужинать. Она расскажет, как проехать к ее любимому заведению.

– Спасибо! – сказала я Прайму и потащила недоумевающего Брукса к гаражу, где мы выбрали красивый «Мазератти», под мерный гул мотора которого уехали в сторону ночной Барселоны.

* * *

Когда дети уехали, и во дворе стало тихо, я поднялся к себе в кабинет и наконец-то переоделся. Потом спустился и обошел дом. Найти месторасположение винного погреба оказалось несложно – я хорошо знал где его искать. Сейчас на его месте был небольшой холм, который пришлось разрыть, чтобы добраться до каменной кладки. Одним ударом ноги я пробил трухлявые остатки массивной деревянной двери, оббитой ржавым железом. В нос ударил затхлый воздух подземелья. От удара обвалилось несколько камней из потолочной арки, которые гулко рухнули вниз, проламывая остовы деревянных бочек. Когда я шагнул внутрь, ноги по колено оказались в грунтовой воде. Осмотревшись, увидел только следы многолетнего тления. Не попади сюда вода, может быть, все сохранилось бы намного лучше. Беспокойная мысль не давала мне покоя: а вдруг то, что оставила здесь Адель, просто истлело и не дождалось меня? Я ускорил поиски, как будто это могло спасти тайник. К моей радости, я обнаружил стеллажи с серыми от пыли бутылками с вином. Насколько я помню, вино изначально было ужасным, но сейчас это уже просто раритетный уксус. Потом проверил каждый закоулок, каждый поворот подвала и ничего не нашел. Мне пришла в голову мысль, что тайник может находиться в бочке или в бутылке, поэтому я принялся методично разбивать их одну за другой. Думаю, что найдется пару коллекционеров, которые бы отдали что угодно за них. Но это меня не волновало в данный момент. Через пять минут я бродил по дну, усеянному битым стеклом, в смеси кислейшего вина и грунтовой воды.

Я ничего не нашел. Я еще раз и еще раз обдумывал тайные знаки на картине и размышлял, что же я не так понял. Может, мне стоит перекопать холм с виноградником? Есть ли вообще смысл в поисках? От переполнявших меня чувств я зарычал. С потолка посыпался песок от вибрации, и мне на голову упал камень. Я поднял голову и обомлел – на потолке, под толстым слоем грязи еле просматривался рисунок виноградной лозы, сделанный дегтем. В нем не хватало пары кирпичей, и вся конструкция была достаточно непрочной. Я прикоснулся к нему рукой, не веря своим глазам. Поэтому я стал осторожно убирать грязь с рисунка. Через пару минут удалось расчистить все. Он занимал не больше десяти кирпичей. С виду они были одинаковыми, но на одном из них я увидел нацарапанный символ. Это был неаккуратный рисунок медальона Адель, словно неизвестный художник очень спешил!

Недолго думая, я вытащил этот кирпич и, рассмотрев, заметил, что с тыльной стороны он замазан глиной. Тут было не самое лучшее место для того, чтобы открыть тайник. Через пару секунд я уже был в своем кабинете.

Осторожно, словно хирург, разобрал тайник, добравшись до простой деревянной шкатулки, даже без замка. Я включил настольную лампу и открыл ее. Внутри оказался свернутое в трубочку письмо, обвязанное пожелтевшей лентой, а также сам медальон.

Трудно описать словами, что я почувствовал, снова взяв его в руки. Это было совсем не то, что я ожидал увидеть. Словно Адель вернула его мне, расторгла нашу помолвку.

Мне пришлось собраться духом, чтобы распечатать письмо. На нескольких страницах, выцветшими от времени чернилами было написано:

«Прайм, любовь моя.

Я так много не успела тебе сказать, и мое сердце разрывается от горя. Я пишу это письмо просто потому, что упрямо не хочу верить в твою окончательную смерть. Разум приводит много доказательств, но сердце требует, чтобы я считала тебя живым. Один верный друг передал мне точную информацию, что тебя больше нет.

До сих пор не знаю, как я не лишилась рассудка от горя. Я хочу сообщить тебе, что я всегда буду любить тебя. Эта любовь никогда не покинет мою сущность, мне кажется, что она течет по моим венам и я ею дышу.

Я благодарю судьбу за то, что она послала тебя мне. И проклинаю за то, что забрала. Я не знаю, как выразить то, что я чувствую, мне невероятно тяжело покидать это место. Все здесь напоминает тебя, и я могу дышать, думать, хоть как-то жить.

Да, еще я предала тебя, Прайм. Я вышла замуж за нелюбимого человека, который сделал для меня очень много добра. Он согласился взять меня без приданого, нищую и разбитую. Но не дал мир моему уставшему сердцу, как я надеялась, хотя увез меня из этих мест, и я попыталась как-то жить без тебя. У меня родился сын, и я назвала его твоим именем. Это в память о тебе, моя любовь. Но обстоятельства сложились таким образом, что я снова одна и мне необходимо срочно уехать.

Я искала тебя повсюду, но не нашла. К счастью, ты есть для меня в этом доме, в этих горах, этом лесу и горных озерах. Все вокруг напоминает тебя. Поэтому я попрощаюсь с этим местом, которое помнит твои шаги и присутствие. Мне больно расставаться с твоим подарком, но старая рана открывается в моем сердце, когда я вижу его и снова вспоминаю о тебе.

Прости меня, любовь моя. Мысль о непрожитой жизни с тобой – это самый настоящий ад. Я буду всегда любить тебя.

Твоя Адель».

Я запер все свои чувства под тяжелый замок. Встал, подошел к окну, выпрыгнул на улицу и помчался в горы. Пробежка немного помогла спастись от той раны, которая снова разъедала меня изнутри. Когда я добрался до самой вершины горы, то из моей груди вырвался полукрик, полустон. Горы вернули мне его слабое подобие многократным эхом. Все вокруг померкло. Я был разбит. Я сидел на краю скалы и мечтал упасть вниз и прекратить чувствовать эту боль, которую невозможно унять. Это мой персональный ад, который снова разверз свои врата. Пошел дождь, стирая очертания окружающего мира. Только бы она была счастлива! Все равно, как и с кем! Но я принес ей столько боли. Любя, уничтожил. А все ради своих амбиций, долга. Как я не понял, что она – мой главный смысл и долг. Я корил себя за это уже не одно столетие и никогда не перестану корить. Вся многовековая мудрость тут не поможет. Это – область любви. Тут свои законы. Я привычно закрыл глаза и замер, желая превратиться в камень. Когда над морем стало начало подниматься, я открыл глаза и спустился в дом Адель, минуя место, где когда-то стояла моя хижина.

В моем кабинете, на подоконнике сидела Ханна и что-то читала.

– Ханна, позволь мне войти, – сказал я бесцветным голосом.

Она обернулась и сразу спрыгнула с подоконника.

Когда я зашел внутрь, то увидел, что письма она не тронула.

– Где твой Ромео?

– Он спит в гостинице. Привез меня в полночь домой, а сам уехал.

– Как погуляли?

По сияющим глазам Ханны я понял, что все у них отлично. Я сел за стол, открыл шкатулку и протянул ей письмо. Она в нерешительности замерла и спросила:

– Это ее письмо? Ты уверен, что хочешь мне его дать?

Я просто кивнул головой. Она присмотрелась внимательнее и спросила:

– Как ты, Прайм?

– Плохо, чего скрывать. Ты читай, – сказал я и закрыл глаза.

Ханна успела прочитать только три предложения, как до меня дошел запах слез. Она читала, затаив дыхание и сжав плотно губы. Потом отвернулась к окну и вытерла слезы.

– Нечего реветь, – сказал я, втайне благодарный ей за сочувствие.

Она обернулась и сказала:

– Это такая грустная история… – потом она приосанилась и серьезным тоном заявила: – Она уехала, потому что все считали ее мертвой и ей нужно было скрыться. Думаю, что она от кого-то бежала, иначе, зачем ей понадобилось скрываться? Она рисковала, заехав сюда. Да, и я думаю, что она стала вампиром. Ведь иначе она бы не бросила своего сына!

– Да, это было бы неплохо, – безразлично сказал я.

– Прайм! – почти крикнула Ханна. – Как ты можешь так спокойно говорить? Это возможно! Ведь картина написана почти через двести лет после ее смерти, с такими деталями, о которых знали только вы оба. Ну как ты не понимаешь? Она искала тебя и нашла вампиров. Может, кто-то обратил ее?

– Прости меня, Ханна. Просто я сейчас немного не в настроении…

– Раскрылись старые душевны раны? – спросила она тихо.

– Да, а это единственное, что может погубить вампира, ты же знаешь.

Ханна решительно подошла ко мне и сказала:

– Как ты не понимаешь? Ты можешь ее вернуть! Это просто дело времени! Неужели ты этого не хочешь?!

– Еще как хочу! Вопрос в том, достоин ли я ее? Ты читала письмо? Ты поняла, что я с ней сделал?

Ханна ничего не ответила, она искала доводы, чтобы ободрить меня, но не находила слов. Повисла тишина. Она уселась на подоконник и задумалась. Потом сказала:

– У тебя есть только один выход.

– Предположим, что я найду в себе смелость посмотреть ей в глаза. Что ты придумала?

Глаза Ханны задорно загорелись, и она затараторила:

– Она ведь думала, что ты погиб, верно? А ты всячески скрывался, пользуясь забвением и гипнозом? Откуда ей было знать, что ты ее ищешь? Откуда знать, что ты жив? Ты внимательно читал письмо? Я уверена, что она так же скорбит по тебе, как и ты по ней. И не продолжить поиски – очередная ошибка!

– Продолжай, – ответил я Ханне.

Она замолчала и после раздумий заявила:

– Я считаю, что раз ты так и не смог найти ее, то единственный способ – это объявить миру вампиров, что ты существуешь. Пусть она найдет тебя. И если это произойдет, значит, ты ей нужен.

Она замерла, ожидая моей реакции. Даже немного ссутулилась, потому что знала, чего просит.

– Разрушить все, что я создал? Ты представляешь, что предложила? Триумвират этого просто так не оставит! Они не захотят отдавать власть. Будет война.

– Ну, я не уверена, что прям так уж и война… – начала было Ханна.

– Не уверена? А как ты считаешь, как отреагирует Триумвират, узнав, что они были моими пешками? Аронимус превратился во властолюбивого диктатора и просто так не отступит!

– А тебе обязательно забирать власть?

– Ханна, ты, конечно, добра мне желаешь, но ты не совсем понимаешь ситуацию. Так сложилось, что мне место только вверху иерархии вампиров. То, что ты видишь сейчас байкера-отшельника – это просто бутафория. Моя миссия – руководить и хранить. Я бывший генерал-вампир. Боевой. И как только я появлюсь, то всегда найдется две-три враждующих группировки, желающих заполучить меня в свои ряды.

– И чем это закончится? – спросила она расстроенно.

– Закончится тем, что, проведя сбор данных, я сам определю победителя и помогу ему выиграть.

Ханна устало села на подоконник и стала размышлять:

– И ты выберешь тех, кто максимально соответствует критерию «тайна, тайна и еще раз тайна»?

– Да, – честно ответил я.

– Тогда я знаю, что мы сделаем. Мы отправимся домой и на семейном совете, на который я тебя приглашаю, решим, как поступить.

Меня заинтересовало по этому вопросу мнение Диксона, Брукса и Эдуарда.

– Это неплохая идея, – сказал я Ханне, – только дождемся покупки картины и тогда решим, что нам делать. Я с радостью приму советы Диксона и Элизы, а особенно хитрющей Алисы.

Мы почти одновременно услышали звук моего автомобиля в паре миль от дома. Брукс Вайт направлялся к нам. Глаза Ханны засияли, и она побежала вниз прихорашиваться, но около двери остановилась и сказала:

– Прайм, у меня будет единственная просьба на сегодня!

– Все что угодно после урока тхэквондо! – ответил я серьезно.

– Пожалуйста, прими душ! Этот запах кислятины просто невыносим!

– Конечно, прости.

Мы услышали, как на заднем дворе обрушился свод старинного винного погреба, который столько лет хранил то, что я безуспешно искал по всему миру.

* * *

Профессор Паула Джонс была настоящей причиной, ради которой нам пришлось покинуть Бейнбридж и переехать в Принстон. Эта худая и сутулая женщина средних лет со светлыми глазами и мышиного цвета каре была нашей единственной надеждой.

Диксон и Эдуард убедили меня, что если мне удастся втереться к ней в доверие и стать ее помощницей в лаборатории, то это укрепит мои познания в генетике, а использование ее новаторской научной базы поможет выяснить, чего ожидать от союза Ханны и Брукса. Ведь любовь любовью, но они представители враждующих видов! Ханна получеловек и полувампир, а Брукс – прекрасный представитель расы оборотней, и неизвестно чем это может кончиться.

Никто не говорил об этом вслух, но перспектива скорой женитьбы заставила нас усиленно искать ответы. Главный вопрос: что произойдет, когда они решатся завести детей? Конечно, это произойдет не в ближайшем будущем, о чем нас неустанно уверяла Алиса. Ведь когда-нибудь это произойдет, и, казалось, спешить некуда… Но профессор Паула Джонс не вечна, неизвестно, сколько времени она еще сможет преподавать в Университете. В человеческом мире все так быстротечно и непрочно! Что угодно может подорвать ее положение среди преподавателей. Она достаточно не от мира сего, чтобы быть отшельницей, и слишком удачный ученый, чтобы вызывать профессиональную зависть.

Поэтому сейчас я сижу в ее лаборатории после занятий и мою использованные пробирки и чашки Петри. Это можно назвать игрой с водой. Потому что я бесконечно долго смотрю на то, как вода струится по стеклу, смывая результаты экспериментов. А ведь могла бы сделать это за пару секунд!

Профессор Джонс только недавно перестала стоять у меня за спиной и ревниво следить за тем, как и что я делаю в ее лаборатории. Она, конечно, формально принадлежит Университету, но Джонс так не считала. Это выстраданное детище, было ей дороже всего на свете. Лаборатория досталась ей непросто. В то время как ее сверстницы бегали по свиданиям и по классам йоги, она упорно занималась наукой и не успела оглянуться, как ее неброская красота увяла, а сверстники обзавелись семьями. Перспектив выйти замуж и состояться как женщина у нее, на сегодняшний день, не было. Поэтому эта лаборатория – нечто вроде единственного ребенка для Джонс. А ту тематику, которую она разрабатывала, можно считать прорывом в генетике.

Однажды мы с Эдуардом сидели на ее лекции. В конце второй пары Джонс предложила нам задать ей вопросы. Конечно, желающих не было, но тут Эдуард вдруг шепнул мне:

– Тяни руку!

Я удивленно вскинула бровь, глядя на него. Эдуард ободряюще кивнул головой, и я сдалась – вряд ли он втянет меня в авантюру, поэтому подняла руку.

– Да… э-э-э… – удивленно протянула профессор Джонс.

Я была первой, кто решился на такое в этом семестре на ее лекции.

– Ричардсон, Бэль Ричардсон, – представилась я вежливо.

– Да, миссис Ричардсон, – сказала она.

В аудитории послышались шепот и смешки. Смеялись, в основном, девушки, которые все не уставали обсуждать мое ранее замужество. Как только я встала, то увидела, что Эдуард подвинул мне только что исписанный лист. Я зачитала его и поняла практически половину сказанного, но на Джонс это произвело сильное впечатление!

Эдуард же делал вид, что не при чем, у него просто талантливая жена.

– Миссис Ричардсон, я думаю, что ответ на ваш вопрос займет достаточно много времени, которым мы сейчас не располагаем, но вкратце могу сказать, что… – Профессор повернулась к доске и увлеченно стала чертить на доске схемы и формулы, которые Эдуард аккуратно записывал для Диксона, пока не прозвенел звонок.

Я еще раз с восхищением посмотрела на Эдуарда. Он сосредоточенно писал, но успел наклониться ко мне и шепнуть:

– Она поражена. Наверное, планирует поговорить с тобой после пары.

– Что я ей скажу? – спросила я, фактически паникуя.

В ответ Эдуард открыл какую-то книгу на нужной главе и дал мне ее прочесть. Это было как раз по теме моего вопроса. Память идеально запомнила каждую буковку, и я, наконец-то, поняла, о чем спросила Джонс. Мне стало спокойнее. Я была вполне готова к обсуждению метахондриальных ДНК.

Разговор вылился в час обсуждения вопроса, потом в обмен электронными адресами. Профессор была несказанно рада, что у нее появился заинтересованный слушатель и помощница в моем лице. Мне даже пришлось оформить кучу бумаг, чтобы получить доступ в лабораторию. Но не это главное. Главное, что у меня появилась возможность как следует разобраться в ее методике и использовать на благо Ханны.

– Миссис Ричардсон, сегодня нужно сделать еще серию тестов, чтобы прогнать оборудование, проверить погрешности и определить максимальную нагрузку.

Джонс хотела еще что-то сказать, но явно колебалась. Она ревниво посматривала на меня, все еще не доверяя свое детище. Мне пришлось только согласно кивнуть головой, преувеличенно аккуратно складывая пробирки. Я медлила, просто боялась спугнуть ее хрупкое доверие. Если сейчас Джонс решится оставить на меня лабораторию, то я смогу, наконец-то, сделать первые тесты. Поэтому я спокойно улыбнулась, стараясь выглядеть как можно сосредоточеннее и послушнее. Джонс зажмурилась и спросила:

– Вы не могли бы сделать это вместо меня? – спросила она.

Я немного нахмурилась. Нужно было изобразить студентку, которая рвется, скорее, в ночной клуб, чем в лабораторию. Потом я ответила:

– Хорошо, только скажу Эдуарду.

– Э-э-э… миссис Ричардсон, – начала было профессор Джонс.

– Бэль, просто Бэль, – сказала я на удачу.

Немного фамильярно, но так будет проще с ней общаться – незачем лишний раз уточнять мой семейный статус.

– Хорошо, Бэль так Бэль, – не совсем приветливо откликнулась Джонс. – Мистер Ричардсон не будет сердиться, что остался без ужина сегодня из-за твоей помощи мне?

– Думаю, что Эдуард с пониманием отнесется к сложившейся ситуации, – ответила я ей.

Джонс кивнула головой и снова уселась за свой стол. Такой оживленный диалог был прорывом для нее. Я вышла в коридор и набрала номер Эдуарда. Я преувеличенно громко сказала:

– Эдуард, я сегодня задержусь в лаборатории. Профессор Джонс попросила помочь ей с тестами новой аппаратуры.

Новая аппаратура. Ха! Диксону и Элизе пришлось организовывать специальный фонд помощи для ученых-генетиков, которые работают над спасением фауны планеты, для того, чтобы была возможность дать гранд на покупку этого оборудования профессору Джонс.

На что Эдуард ответил:

– Поздравляю! Сделай сегодня серию тестов на совместимость ДНК Ханны и Брукса. Осталась всего неделя до начала экзаменов, ты же знаешь. А потом выпускной и каникулы. Времени осталось немного!

– Конечно, любимый! – сказала я и, улыбаясь, добавила: – И не ешь одну пиццу!

Эдуард хмыкнул и отключил телефон. Мы собирались на охоту послезавтра вечером, мои глаза были уже почти черными. При постоянной работе с Джонс я опасалась, что она заметит изменение их цвета. Но она не обращала внимания на такие мелочи. Джонс жила в каком-то собственном мире, в котором не было места таким глупостям, как цвет глаз ее ассистентки.

– Ну, я пошла? – спросила она, неуверенно топчась на пороге. Ей явно не хотелось уходить. Она слишком переживала за свое детище. Нужно было ее как-то успокоить.

– Профессор Джонс, если я правильно поняла, то вы ждете от меня следующее: я должна, согласно установленному вами протоколу, провести серию прогонов на граничащих показателях. Потом аккуратно зафиксировать максимально высокие пределы и внести в журнал. Затем уничтожить материал исследования, согласно инструкции, записать результаты и выключить оборудование. Электронный ключ от лаборатории завезти к вам домой. Я правильно поняла?

– Да, а еще и журнал с результатами исследований.

– Хорошо, профессор.

Профессор Джонс кивнула головой и решительно вышла из лаборатории.

Как только дверь закрылась за ней, я немедленно приступила к работе. За полтора часа я быстро провела серию необходимых исследований на тканях мыши и жабы. При обработке данных оборудование сработало прекрасно; результаты были занесены в журнал, а пробирки отмыты. Но потом я достала из рюкзака криоконтейнер с образцами крови Ханны и Брукса и провела с ними серию экспериментов. Данные списала на флешку и тщательно уничтожила образцы. Потом закрыла лабораторию и покинула здание кафедры. На улице витал легкий аромат акации, а я была неимоверно довольна собой и результатом исследований. На стоянке меня ждал Эдуард в своем полуспортивном автомобиле, который выглядел, как инородное тело на фоне старинных зданий. Сияющая поверхность черного авто отражала огни университетского парка.

Эдуард, как всегда, галантно распахнул передо мной дверцу, и я уселась на светлое кожаное сидение.

– Бэль, как все прошло? Хотя могу и не спрашивать – ты просто светишься от удовольствия! – сказал Эдуард, привычно выполняя крутой поворот на основную трассу городка.

– Да, все получилось. Теперь осталось расшифровать данные, и мы получим представление о своих внуках.

Эдуард задумался и ответил:

– Бэль, ты только посмотри на нас! Двое молодых людей, которые не так давно поженились и у которых уже есть взрослая дочь! И мы планируем внуков! – он внезапно расхохотался.

Я тоже не удержалась, как только увидела его молодое, прекрасное лицо, и вспомнила Ханну, которая смотрелась с нами, словно одногодка.

– Мы уникальная семья! – сказала я с гордостью.

– Да, но эта уникальность заставляет нас искать ответы. Столько неизвестных! Как будет выглядеть Ханна через десять лет? Будет ли она выглядеть старше нас?

Придется ли выдавать ее за нашу тетку? Или старшую сестру Элизы? Избежит ли она «вечной школы»? Сможет ли она иметь детей? И какими они будут? – Эдуард замолчал, задумавшись.

– Ну, ответ на этот вопрос мы частично получим сегодня, – сказала я спокойно, когда наша машина остановилась около дома профессора Джонс.

Двухэтажный домик из красного кирпича и с глицинией у входа выглядел очень уютно, впрочем, как и остальные такие же дома преподавателей на этой жилой университетской улочке. Я вышла из машины и мне пришлось напустить на себя утомленный вид, ведь, по идее, я только что пожертвовала семейным ужином ради науки. Эдуард же остался в машине, скрытый за затемненными стеклами. Я осторожно нажала на звонок. Судя по звукам, профессор Джонс сидела в гостиной и ждала моего появления. Она торопливо открыла дверь, тщательно скрывая свое беспокойство. Она уставилась на меня, ожидая по привычке, что с ней заговорят, а она только будет односложно отвечать на вопросы.

– Добрый вечер, профессор! – сказала я сдержано.

– Да, да… Добрый вечер! – сказала она, топчась на пороге. Приглашать меня в дом она не собиралась, значит, будем говорить на пороге.

– Я привезла вам ключ от лаборатории и журнал.

– О… ну да. Спасибо, что заехали. Миссис… э… Бэль.

– Пожалуйста! – сказала я веселее и заставила себя оторвать взгляд от бьющейся жилки на шее профессора Джонс.

Та немного расслабилась и все хотела еще что-то спросить, но не решилась.

– Спокойной ночи, профессор! – сказала я и, развернувшись, ушла.

По дороге я нашла камень и демонстративно об него споткнулась. Смущенно оглянулась на Джонс, которая как раз закрывала двери, и пошла к машине.

Все, концерт окончен! Я села на свое привычное место возле Эдуарда за рулем и, когда захлопнулась дверь, воодушевленно сказала:

– Не терпится показать результаты исследований Диксону! – сказала я оживленно.

– Оу, какой энтузиазм! – сказал Эдуард задорно.

– Конечно! Наконец-то есть возможность выполнить мое обещание, которое я дала себе? когда Ханна была совсем маленькой. Я обещала себе узнать как можно больше о ней, чтобы быть готовой ко всему.

– Мы выполним его, не волнуйся. Жаль, конечно, что ты не планируешь выполнять еще одно свое обещание.

Я удивленно посмотрела на него. Эдуард ничего не ответил и нажал на газ. Мы проехали в полной тишине пару миль. Эдуард ждал, когда же я наконец-то пойму, о чем это он.

– Бэль, я просто возмущен! – сказал он наконец-то в притворном негодовании.

– Что? – спросила я непонимающе. Я только что, как супер-шпионка, провела серию пиратских тестов в научной лаборатории, а он возмущен!

– Ты, оказывается, не собираешься выполнять данное слово! Ты помнишь наш уговор?

– Какой именно? – спросила серьезно.

Сколько у нас было этих договоров и сделок.

– Тот, в котором ты дала мне обещание ходить на все танцы взамен на право самой выбрать себе машину!

Я открыла рот от удивления. Это было словно в прошлой жизни – столько всего с тех пор случилось… Я задвинула это обещание на задворки моей обширной памяти.

– Но, Эдуард… – сказала я жалобно.

Я была не готова сейчас осваивать эти нелепые телодвижения! Я страдальчески наморщила лоб, надеясь на его милосердие.

– О, да! – ответил Эдуард. – Я не хочу смотреть, как моя великолепная жена топчется на месте, словно ученица младших классов! Я мечтаю скользить с тобой по паркету в страстном танго и невесомом вальсе… – продолжил Эдуард мечтательно.

Я пару раз стукнулась головой об приборную доску и потом сказала с надеждой:

– А может, я верну тебе машину?

Тут Эдуард решительно ответил:

– Ну, уж нет! Я почти век нормально не танцевал! А ни с кем, кроме тебя, я этого делать не собираюсь!

– Почему? – поинтересовалась я, чтобы потянуть время. Может, придумаю, как открутиться…

– Почему? – переспросил он.

– Да, почему? – повторила я с вызовом.

Он ухмыльнулся и внезапно свернул с привычного маршрута, сделав крутой поворот в сторону центра Принстона. У меня появились нехорошие предчувствия.

Эдуард притворно вздохнул и заявил:

– Придется объяснить тебе на практике!

Посреди вечернего клуба бушевала вечеринка. Я с кислым лицом наблюдала за резвящейся молодежью. Те, кто умел танцевать, топтались, подпрыгивали и качались в такт и не очень музыке. Я тоскливо посмотрела на разгоряченных девиц, которые визжали в конце каждого куплета незамысловатой песенки. Парни все больше топтались на месте. Эдуард взял меня за руку, провел к дальнему столику и помог мне справиться со стулом. Как галантно с его стороны!

– Конечно, мы одеты не по случаю, но сейчас никто не будет выгонять нас с позором за это, – сказал Эдуард весело. – Я сейчас вернусь!

Его неизменно веселил мой священный ужас перед танцполом.

Он грациозно пробрался сквозь толпу девушек, которые провожали его восхищенными взглядами. Эдуард добрался до диджея и о чем-то с ним договорился.

Когда он пробирался назад, его уже ждали. Две девушки встали у него на пути в попытке познакомиться. Мне не нужно было даже напрягаться, чтобы услышать запах алкоголя, который придал им уверенность. Эдуард вежливо поздоровался и проскользнул к нашему столику, оставив этих наяд ни с чем.

– Я совершенно не умею танцевать! – с вызовом заявила я. – Сейчас выйду с тобой в центр зала и грандиозно опозорюсь!

– Бэль! У тебя просто не может не получиться! Перестань волноваться. Идем танцевать!

Я не сдвинулась с места. Тогда Эдуард применил нечестный прием. Он наклонился надо мной, и его глаза оказались настолько близки к моим, что я не видела ничего, кроме его совершенного лица. Это заставило меня разволноваться.

– Бэль, я не позволю тебе опозориться… – сказал он мне хрипловатым голосом, гипнотизируя меня своим чарующим взглядом.

Я просто почувствовала при этом, как наши тела потянулись друг к другу. Он провел рукой по моей щеке и сказал:

– Всего один танец…

Мое тело предательски отреагировало – я была готова набросится на мужа прямо здесь!

– Ты манипулируешь мной самым бессовестным образом! – сказала я.

Он осторожно потянул меня за руку и я встала. Эдуард с явным удовольствием приобнял за плечи и повел в центр танцпола. Как только мы туда добрались, диджей сразу же среагировал: зазвучала мелодия танго.

– Любимая, я неимоверно польщен твоим согласием! – заявил Эдуард.

– Не пытайся подсластить пилюлю! – сказала я.

Эдуард сказал настолько тихо, что никто из окружающих не смог бы услышать сказанное им:

– Это так просто, что я боюсь, ты будешь разочарована. Столько лет бояться и все впустую! – улыбаясь сказал он.

Я зыркнула на него, и он спохватился:

– Левой рукой возьмись за мое плечо, правую руку предложи мне.

Я так и сделала.

– На следующий такт начинаем танцевать.

– Да что делать-то? – спросила я в панике, пока музыка звучала, словно в замедленном темпе.

– Что-что? Страстно смотри в мои глаза, держи спину и представь, что ты охотишься на меня, а я – на тебя. Только цель не убить, а поцеловать. Это словно игра – мы рядом и в то же время недоступны друг другу.

Я себе это живо представила. Мне почему-то стало интересно и мои вампирские инстинкты взыграли не на шутку.

Когда мы начали танцевать, то окружающие решили, что мы профессиональные танцоры, наверное. Девушки расступились и освободили нам достаточно места для танца. И хорошо, что никто из них не слышал, как Эдуард подсказывает мне каждое движение.

Мы танцевали, не отрывая взглядов друг от друга, и я смотрела, как глаза Эдуарда темнели от страсти. Было приятно чувствовать всю красоту и совершенство друг друга, и то физическое желание, которое становилась все сильнее. Мы кружили, наступали, преследовали друг друга, и когда в воздухе повис последний аккорд танго, я оказалась практически над танцполом, в крепких объятиях Эдуарда. Он торжествующе посмотрел на меня и, гладя в глаза, поцеловал, едва сдерживая бушевавшую, словно огонь, страсть. Раздались редкие аплодисменты, и мы словно очнулись.

Эдуард поднял меня, и я не знала, куда деваться – настолько неловкой была ситуация. Вокруг блестящие глаза. У кого восхищенные, у кого скучающие. На мое счастье, ди-джей поставил какую-то медленную мелодию и молодежь, разбившись на пары, затанцевала тоже. Эдуард зашептал мне на ухо, отчего мурашки пробежали по спине и собрались тугим узлом внизу живота:

– Едем домой или еще потанцуем?

Я решительно спросила:

– А тебе дорога машина и наш дом? Боюсь, что разнесем его на куски!

Он прижался ко мне и ответил:

– Есть неплохое местечко у реки, недалеко отсюда…

Но я его не дослушала и потащила к выходу, заявив на ходу:

– Я согласна учиться танцевать! Только, если ты будешь учителем!

* * *

На площади было многолюдно, хотя это и не удивительно – в разгаре был карнавал. Нарядные актеры прохаживались по площади перед музеем, соревнуясь с местными жителями в вычурности нарядов. Ярко светило солнце, поэтому мне пришлось идти через освещенную площадь в мотоциклетном шлеме и перчатках, не считая куртки и брюк, весь черный с головы до ног. Не думаю, что сияние моей кожи на ярком солнце удастся выдать за хороший грим.

– Эй, а ты не перепутал карнавал с Хелловином? – насмешливо крикнул за моей спиной парень в костюме Пьеро, рассматривая меня с вызовом, особенно мои мотоциклетные сапоги.

Я развернулся и посмотрел на него через стекло шлема. Невысокий парень решил зарисоваться перед своей девушкой, до чертиков завидуя моей крутизне. Неудачная идея – задирать байкера. Хотя он и не понимал, что я до ужаса завидую ему – он стоял со своей довольно посредственной невестой, и та млела от счастья в его объятьях. Я посмотрел на них и почему-то улыбнулся. Может, и мне скоро повезет и я смогу вот так же просто стоять рядом с Адель? Я закрыл глаза и снова увидел ее – мою любимую. В этот раз я вспомнил, как она улыбалась мне из окна своей комнаты, когда я сообщил ей, что мы помолвлены. Это воспоминание добавило красок в мой день, окатив волной светлой грусти. Когда я раскрыл глаза, то шумная музыка показалась мелодичнее, а лица людей вокруг меня – красивее. Это всегда было так. Это помогало мне жить.

Я приветливо помахал рукой Пьеро и двинулся дальше – к зданию величественного музея, где меня ожидала картина неизвестного художника, которая была на самом деле посланием мне из глубины веков. Оригинальный способ победить время.

Я с облегчением снял шлем в темном коридоре – очень тяжело жить без запахов. В пустых коридорах мои шаги были единственным источником звука. Я словно очутился в позапрошлом веке. Помнится, какие пышные балы устраивал здесь когда-то граф Агапэто Альварэс. А сейчас вот, висит его изображение в тяжелой раме у входа. Столько величия и надменности во взгляде. Перестарался художник, желая подороже продать картину старому весельчаку и пьянице, которому до величия было ой как далеко!

Два моих адвоката, прилетевших чартерным рейсом из Нью-Йорка, одетые в одинаковые костюмы и с одинаковыми портфелями в руках, ожидали меня возле дверей директора Музея искусств Барселоны. Я вызвал их для того, чтобы они уладили всю бюрократическую волокиту с передачей художественной ценности из одних рук в другие. Они были мастерами в этом деле. Я приветственно кивнул им головой, и мы вместе вошли в кабинет.

Директор сего «храма искусства», стареющий педант с сияющей лысиной, сидел за столом и сочинял, как бы покрасивей сообщить мне неприятную новость, чтобы не расстроить меня. Он не хотел потерять такого клиента, поэтому собирался как можно витиеватее сообщить, что нашелся настоящий владелец картины, который предъявил на нее права и картина уже готовится к отправке в какую-то азиатскую страну. Он не сильно волновался, просто хотел как можно скорее закончить свои дела и попасть на ужин к маме, на котором собиралась его большая итальянская «фамилия». Он внутренне собрался и повернулся ко мне с почтительным выражением лица, которое не обещало мне ничего хорошего.

– О, мистер Марини, как я рад вас видеть! Вы почтили нас своим присутствием в сей знаменательный для всей страны день… – пропел директор на одном дыхании и уже делал внушительный вдох для следующей тирады, но я был не в настроении для таких пышных словесов. Мне нужно было срочно составить план действий, чтобы моя картина не уплыла в неизвестном направлении. Она была мне уж очень нужна!

– Простите, что перебиваю вас, однако я бы хотел побыстрее забрать картину, ведь сегодня праздник, и банки работают только до обеда… – начал я, мысленно умоляя его поторопиться.

Ведь картину могли уже увезти из музея. А мне нужно было проследить ее маршрут.

– Мистер Марини, понимаете, у нас произошла внештатная ситуация, которая, надеюсь, не повлияет на наши взаимоотношения. Я целиком и полностью осознаю, насколько эта картина пришлась вам по вкусу и вы были готовы выкупить ее у нашего музея.

«Что такого в этой мазне, что все словно с ума от нее посходили?» – подумал директор между прочим.

– В процесс передачи картины вам вмешался владелец картины и мы, после изучения всех документов, были вынуждены признать право собственности. Как ни прискорбно мне сообщить вам это, но мы не можем продать вам эту картину. Но наш музей может предложить вам картины того же периода и не менее интересные, известных мастеров живописи…

Было самое время прекратить этот словесный поток, и я ответил:

– Думаю, что на правах несостоявшегося покупателя я имею право узнать о том, кто увел у меня картину?

«Чтобы я мог выкупить ее во что бы то ни стало», – мысленно добавил я.

– Да, обычно это так принято, но владелец предпочел, чтобы эта информация осталась конфиденциальной. Надеюсь, вы понимаете это, мистер Марини. Не всякий коллекционер хочет признаваться, что его картину удалось украсть. Это означает, что его хранилище можно попытаться взломать еще раз. Так что это ему не на руку, как вы понимаете…

Так… не получу я прямого ответа сейчас. Ну, ладно. Есть множество других способов… Все, пора прекращать эту комедию!

– До свидания! – только и ответил я, вставая.

Я поднялся, оставляя своих адвокатов в кабинете директора Музея Искусств Барселоны. Я прекрасно понимал, что через час они выйдут из кабинета со всей возможной информацией о моем конкуренте и хорошо, если директор после их встречи не напишет прошение об отставке. Я был веселый и одновременно злой. Я знаю, что сделаю что угодно для того, чтобы получить картину! Я как никогда почувствовал всю свою силу. Картина будет моя – это только вопрос времени!

Зло улыбаясь, я натянул шлем на голову, в последнюю секунду почувствовав острый запах бессмертного! Это был неизвестный мне запах, который я ранее не встречал, но в нем было что-то знакомое. Я прислушался и услышал тихие шаги в восточном крыле музея. Так тихо мог передвигаться только бессмертный! Это не оставляло сомнений. Инстинкты сработали сами собой – я уже крался, ведомый новым запахом. Как только я незаметно пробрался в главный зал и заглянул в длинный коридор, то увидел, как темный силуэт слишком быстро для человека скрылся за поворотом.

Я осторожно пробежался следом и очутился на улице, на границе света и тени. Натянув шлем на голову, смешался с толпой, разыскивая необычный запах. Это было непросто, потому что тысячи сердец бились в неровном ритме, вторя музыке карнавала. Запах растворился в чужих ароматах, поэтому я перестал доверять обонянию и положился на прослушивание чужих мыслей. Голоса привычно слились в потрясающую какофонию. Я немного постоял посреди большой площади, вслушиваясь в мысли окружавших меня существ, а потом просто побрел наугад сквозь толпу.

Тысячи голосов в моей голове говорили на паре десятков языков мира. Однако мне удалось уловить слабый оттенок чего-то древнего и певучего. Это было не суахили, не древнеперсидский, а что-то давно забытое в современном мире… Чтобы найти источник звука, я стал быстрее передвигаться сквозь толпу, отчаянно пытаясь подобраться ближе. Внезапно звук оборвался на возгласе: «Невероятно! Этого не может быть!» и… все. Как я ни прислушивался, больше не услышал ни слова. Вокруг меня толпились люди в маскарадных костюмах, громко играла музыка, кто-то пел, развлекая туристов. Я стал еще внимательнее прислушиваться к происходящему вокруг: музыка в наушниках, мысли многочисленных участников карнавала, шум подземного метро… и ничего более!

Я остановился и стал в отчаянии вертеть головой по сторонам и наконец-то увидел ее. Тонкая фигура, закутанная в темный плащ, стояла, прижавшись к каменной стене, и не издавала ни запахов, ни звуков, словно в том месте никого не было. Это было просто невероятно! Как такое вообще могло быть? Лица я не видел – оно было скрыто под маской.

Мы стали осторожно изучать друг друга, потому что по негласному этикету вампиров мы не должны были бесследно исчезнуть – это не вежливо и означает начало охоты друг на друга как за конкурентами за территорию. В Барселоне было немало вампиров, и я бы не хотел затевать с ними войну. Поэтому я слегка поклонился даме и выпрямился, ожидая ее хода.

Вдруг недалеко от меня послышалось характерное шипение бикфордова шнура и резкий хлопок – мальчишка бросил под ноги прохожих связку петард, взорвавшихся с треском белыми вспышками. Всего на секунду я отвлекся, чтобы посмотреть в его сторону, а когда снова посмотрел через площадь, то незнакомки и след простыл! Не раздумывая, я побежал за ней, только вот была проблема – я не знал, в какую сторону она направилась, стараясь скрыться от меня. Ни запахов, ни звуков!

И тогда я побежал наугад, стараясь найти в воспоминаниях окружающих темный силуэт в плаще. Пробегая по тесным улочкам или вынужденно пробираясь через плотную толпу, я наблюдал за происходящим через глаза окружающих, бессовестно копаясь в их недавних воспоминаниях. Я кружил и выслеживал на улочках вокруг площади, но все было безрезультатно! Меня не оставляла мысль, что картина и эта незнакомка как-то связаны между собой. Я не мог объяснить, почему я так считаю, но интуиция гнала меня вперед.

Через полчаса смеющиеся, орущие, праздные, жующие, пьющие лица смешались в одно большое пятно, и мне пришлось признать, что я потерпел фиаско. Незнакомка исчезла, словно ее и не было здесь и, скорее всего, я только что развязал локальную войну. Что ж, вторая неудача за сегодняшний день! От злости я зарычал и стукнул кулаком по каменной кладке старинного отеля.

Примерно через час мне нанесут недружественный визит представители местных кланов. И мне придется влиять, манипулировать или вводить в заблуждение древних испанцев, чтобы избежать конфликта.

Я прошел немного дальше и увидел маленькое уличное кафе, с уютной террасой, утопающей в южных цветах. Возле входа в кадках росли апельсиновые деревья, укрытые пышными белыми цветами, которые источали густой, маслянистый аромат.

На террасе было малолюдно, поэтому я решил остановиться здесь – вряд ли местные вампиры захотят устраивать разборки на публике. Как же хорошо, что со мной нет Ханны! Не хватало еще и ее втягивать в этот глупый конфликт.

Я присел за крайний столик, который выгодно стоял в тени и, наконец-то, снял мотоциклетный шлем. Привычно встряхнул головой, чтобы освободить длинную косу, снял перчатки и приготовился делать вид, что пью горячий кофе. Официантка не сразу решилась подойти, потому что решила, что я ей померещился. Ее одинокое сердце заколотилось, как бешенное, и она готова была выпрыгнуть из кожи, только как-нибудь со мной познакомиться.

А я с отстраненным видом слушал все, что происходило в радиусе двух миль о того места, где я сидел. Взмах крыльев голубей, шелест шин по старинной брусчатке, скребущие звуки от метлы дворника, шарканье тысячи ног и гул от множества сердцебиений… Все как обычно, бессмертные пока что не появились.

– Приветствуем вас в нашем кафе. Что будете заказывать? – срывающимся голосом спросила официантка, для верности втянув живот и улыбнувшись. «Он нереальный!» – пронеслось у нее в мозгу. – «Я сейчас проснусь и напьюсь с горя!»

Она рассмешила меня, и я легко улыбнулся, что она тут же приняла как подтверждение своей привлекательности и раскраснелась. Я посмотрел на нее более серьезно и сказал:

– Один кофе, пожалуйста!

Мне следовало быть более сдержанным, чтобы не привлекать к себе человеческих женщин. Тем более, что сейчас сюда должны прибыть вампиры. Если будет хоть какой-то намек, что официантка меня интересует, то она может стать разменной монетой в переговорах. А девушка мне не нравилась: она и близко не была похожа на Адель.

Она встрепенулась и спросила томным голосом:

– Американо, латте, капучинно? Что желаете?

– Американо, пожалуйста! – сказал я и отвернулся. Она еще постояла рядом, пытаясь придумать, что еще спросить, но потом потопталась на месте и ушла на кухню, чтобы приготовить кофе и засунуть голову в морозильник. Это всегда помогало ей прийти в себя.

Когда она таки ушла, то воспоминания нахлынули на меня. Я, как никогда, ощутил свое вечное одиночество, от которого меня спасали только воспоминания об Адель. Мне так не хватало ее улыбки, робких взглядов, нежных слов… Я достал из-за пазухи золотой медальон, который висел на шее на золотой цепочке, открыл его и приложил к губам любимый образ. Потом я посмотрел на него снова и с сожалением спрятал за пазуху. Он висел под одеждой на уровне сердца и я положил ладонь на него, подняв глаза, чтобы снова рассматривать толпу в поисках моих бессмертных визави.

Мой взгляд вдруг наткнулся на взгляд знакомых глаз, густо обведенных черным карандашом, как это принято на востоке. Передо мной, посреди толпы, стояла та самая незнакомка, за которой я гонялся недавно по улицам Барселоны. Она стояла и рассматривала меня, была одета не в плащ, как мне сначала показалось, а в паранджу и абая. Когда я снова посмотрел в ее глаза, то в голове пронеслось: «Ханна? Что она здесь делает?»

Но это была не Ханна. Я присмотрелся внимательнее и от шока потерял дар речи – хоть глаза этой бессмертной и были желтого цвета, густо подведены черным, но все же смотрели на меня с таким выражением, которое преследовало меня многие годы… Я вскочил на ноги, опрокинув стол, не думая о последствиях.

– Эй, что ты делаешь? – закричал на меня хозяин кафе.

Понадобилось всего секунда, чтобы все посетители кафе и официанты оцепенели в гипнотическом сне. Все замерло вокруг, только по телевизору продолжался репортаж с футбольного чемпионата Испании, а на плите закипал очередной кофе.

Она развернулась на месте и, воспользовавшись тем, что я пребывал в шоке, улизнула в соседний дворик. Мне понадобилось несколько драгоценнейших мгновений, чтобы побежать за ней. Почему она убегает? Это она или я обознался? В небольшом дворике-колодце никого не было, как я и ожидал. На крыше трехэтажного дома послышались легкое шуршание ткани. Ага, вот и она!

Одним прыжком запрыгнув на крышу, я тут же помчался за удаляющейся от меня фигурой в черном. Она бежала в сторону центральной площади, туда, где я снова не найду ее, когда она спрячется в толпе.

Она еще раз испуганно обернулась назад, чтобы в последний раз посмотреть на меня перед тем, как спрыгнуть с крыши, а потом встала на краю, готовясь к прыжку вниз.

Я в отчаянии протянул к ней руку, словно желая удержать, и сказал:

– Сеньора, не нужно меня бояться! Я не причиню вам вреда и прошу прощения, если испугал вас. Я проездом на этой территории, она мне не принадлежит, и я не собираюсь ее отвоевывать. Я принял вас за другую, поэтому так настойчиво преследовал…

Она замерла в нерешительности, ссутулившись, словно кто-то ее ударил. Она молча стянула с головы паранджу, и по ее спине рассыпались длинные золотистые локоны, цвет которых я тут же узнал. Потом она медленно повернулась и с растерянным выражением лица тихо спросила:

– Это действительно ты, Прайм?

А я не мог ответить. Я все рассматривал бесценные черты лица и не мог поверить, что это правда. Это была Адель – такая же прекрасная, только бессмертная. Блики солнца делали ее кожу похожей на алмазную пыль, а глаза были желтыми, но это была моя Адель!

Вместо ответа я подошел к ней и, не говоря ни слова, поцеловал, нежно обняв руками. Сначала это был робкий поцелуй, но когда Адель, наконец-то, поверила, что это я, то тогда крепко обняла меня, словно боялась снова потерять. «Это не может быть! Этого не может быть! Это не Прайм, он ведь погиб много столетий тому назад! Это не может быть правдой! Может, я сошла с ума?»

Сколько мы так стояли, я не знаю, только когда я открыл глаза, то мир вокруг меня изменился навсегда.

Передо мной стояла потрясенная, настоящая и невероятно прекрасная Адель. Она вдруг погрустнела и сказала:

– Я… так долго оплакивала тебя! – проговорила она неуверенно, положив руку на небьющееся сердце. – Но где? Где же ты был все это время?

– А ты? Я много лет провел в поисках тебя! Почему не нашел? – прошептал я, боясь, что сейчас проснусь, и все это окажется просто сном.

Я снова прижал ее к себе, и бешеная радость затопила все мое существо. Я закружил ее, легкую и хрупкую, и, поставив снова на ноги, сказал:

– Это ты! Ты жива! Все остальное – неважно! Но где ты была все это время? Я всю Землю перевернул, чтобы найти тебя!

Адель слегка нахмурилась и ответила:

– Наверное, потому, что я умею очень хорошо прятаться.

Я непонимающе посмотрел на нее.

– Это моя… хм… способность. Прятаться. Я годами избегала контакта с миром бессмертных, мне пришлось скрываться… – сказала она, пряча глаза.

Все еще не отойдя от легкого шока, я не переставал рассматривать ее. Она улыбнулась и добавила:

– Думаю, что ты можешь меня отпустить, я никуда не убегу, честно! – сказала она и рассмеялась. Ее смех был похож на звон серебряных колокольчиков. У меня перехватило дух от его красоты. – И можешь моргать.

Я рассмеялся в ответ и сказал первое, что пришло на ум:

– Я просто боюсь закрыть глаза. Вдруг открою, а ты снова исчезнешь…

Я снова стал целовать ее глаза, волосы…

– Я… никуда… не исчезну. А ты? – спросила она тихо, с сомнением.

Старая боль стыда пронзила меня, и я слишком поспешно заговорил, вглядываясь в ее глаза, чтобы найти в них прощение:

– Прости меня! Прости! Я бросил тебя ради какого-то призрачного долга. Я как последний дурак обрек тебя на страдания и смерть…

Адель резко вырвалась из моих объятий и сказала сдавленным голосом:

– Не тебе стоит извиняться. Ты не все про меня знаешь, я тоже… хм, виновата.

Что она натворила? Убила кого-то? Убивает? Что?

Мои мысли лихорадочно метались, пытаясь найти верное предположение. Я изучающе посмотрел на нее.

– Прайм, я уже не та наивная девушка, которую ты знал когда-то. Столько лет прошло, столько всего произошло… – она осеклась на последнем слове и замолчала, отвернувшись.

Я бережно положил руку на ее плечо и столь же бережно повернул к себе. Мне было невыносимо не видеть ее лица.

– Я знаю о том, что случилось с тобой. Я нашел твое письмо и знаю про сына. И даже этому рад.

Адель грустно посмотрела на меня и спросила:

– Ты так спокойно это говоришь.

– Послушай, это была моя ошибка. И если хочешь, мы можем провести пару лет на Тибете, замаливая наши грехи. А пока что я слишком счастлив, чтобы говорить о трудном.

Адель недоверчиво посмотрела на меня, но я внутренне увидел, что она готова согласиться.

– Карнавал сегодня… мы на карнавале и познакомились, помнишь? – спросила она тихо.

Вдруг в моем кармане завибрировал телефон. Адель осторожно наблюдала за мной.

Я достал трубку и, нажав на прием звонка, услышал радостный визг Ханны:

– Прайм! Прайм!

Сколько же горьких мыслей пронеслось в сознании Адель! Она, видимо, перестала контролировать свой ментальный щит и я смог прочитать в ней страх, что она опоздала, и у меня есть другая, так как, по ее мнению, я просто не мог быть один все эти годы. Я увидел десятилетия ее одиночества, которые она провела в уверенности, что история ее любви закончилась. Она находила отраду в живописи, путешествиях, науках, литературе… Занималась чем угодно, лишь бы не думать о том, чего лишилась. И тут она стоит и смотрит на меня, и не верит сама себе, своим глазам, находит меня великолепным и чувствует себя предательницей. И недостойной любви. Это ранило меня. Что ж, я докажу ей, что она неправа!

– Ханна, я позже перезвоню, извини.

Я нажал сброс и протянул руку моей любимой. Она неуверенно приняла ее, и я молча увлек ее в сторону толпы веселящихся горожан.

* * *

Мы мчались на мотоцикле по шоссе над морем, и мне казалось, что я сейчас взлечу от счастья, даже придерживал одной рукой ее руки, которыми она обвила меня. Снова и снова читал ее мысли и ощущения. Адель не верила самой себе – она все-таки нашла меня. Временами умудрялся поглядывать на нее через плечо. Она улыбалась и крепче прижималась ко мне.

Подъехали к дому, в котором когда-то жила Адель, мягко затормозив перед широким крыльцом. И плевать на гальку, которой я замусорил палисадник! Адель стояла, удивленная, перед своим бывшим домом.

– Не может быть! – тихо прошептала она.

Я снял шлем и бросил его на землю.

– Дама позволит? – спросил я Адель и открыл перед ней дверь. – Только после вас!

Адель осторожно вошла в дом, внимательно осматривая все внутри. Я превратился в тень и позволил ей бродить по комнатам и рассматривать все, что там хранилось. На что-то просто смотрела, а кое-что брала в руки. Воспоминания нахлынули на нее, и она молчаливо переходила из комнаты в комнату, переживая снова свое далекое прошлое. Наконец-то она добралась до своей спальни и когда зашла туда, вдохнула воздух и повернулась в мою сторону:

– Здесь никого не было, кроме тебя, – и первым делом присела на кровать, трогая руками покрывало и ламбрекены.

– Нахлынули воспоминания? – спросил я, пытаясь скрыть свое волнение за бесчувственной маской.

– Конечно! – сказала Адель и быстрым жестом сбросила длинный карнавальный плащ, под которым оказалась вполне современная одежда – джинсы и элегантная бежевая блузка. Как же восхитительно она выглядела! Я не мог оторвать глаз от ее совершенной красоты. Она подошла ближе и потянула за цепочку на моей шее, вытащив у меня из-за пазухи свой золотой медальон.

– Я нашел его совсем недавно, в твоем винном погребе после того, как увидел картину.

– И ты прочитал мое письмо, – грустно подытожила она, снова садясь на кровать.

Я сжал медальон в руке и увидел, что Адель размышляет.

– Что ты по поводу всего этого думаешь? – спросил я ее.

– Это все так необычно! Словно я пытаюсь забраться в свою старую кожу. Я так далека от всего этого… Не думала никогда, что попаду в собственный музей, – сказала она с улыбкой.

– Это не музей, а мой дом, – поправил я ее, – кабинет находится рядом. Хочешь, покажу?

– Я не против.

Она грациозно поднялась с кровати, и я еще раз восхитился ее красотой.

– Ты так прекрасна! Бессмертие тебе к лицу! – сказал я ей со вздохом восхищения. Она улыбнулась, словно это была старая шутка. Могу представить, сколько раз она слышала подобное.

Она вошла в мой кабинет, и я снова просто наблюдал, как она перебирает мои бумаги, карты, листает документы. Потом долго рассматривала стену, увешанную картами, схемами и ее портретами, нарисованными мною от руки.

– Ты никогда не оставлял надежды? – спросила она наконец.

– Никогда, – ответил я твердо.

Она закрыла глаза. В ней росло новое чувство, крепла уверенность в том, что она достойна меня и у нас все получится.

– И ты все еще любишь меня? – спросила она, открыв глаза.

– Да. И никогда не перестану. Ты же знаешь это, – сказал я спокойно.

Она подошла ко мне и запустила в мои волосы тонкие пальцы, притянув меня для поцелуя. Столько радости, освобождения и надежды в нем было. Я был на седьмом небе от счастья, когда Адель внезапно отстранилась и зашипела.

– Это еще кто? Оборотень? Здесь у тебя?

Она встала под стеной и полностью утратила запах и звук.

– Так вот как ты это делаешь! И долго так можешь простоять?

Адель настороженно зыркнула на меня. Что же у нее в прошлом такое произошло, что она так боялась оборотней и вампиров? Ладно, узнаю у нее подробности позже. Я подошел к окну и увидел на лужайке под окном встревоженную Ханну и спокойного Брукса.

Я помахал им приветственно рукой и потом отошел вглубь комнаты, где стояла моя Адель. Я осторожно взял ее за руку и сказал:

– Любимая, тебе не стоит их бояться. Это «принцесса» клана Ричардсонов, Ханна Ричардсон и ее жених, оборотень Брукс Вайт. Их семьи живут мирно много лет и считают себя чуть ли не одним кланом. Ричардсоны полностью цивилизованны и миролюбивы и тоже питаются кровью животных.

– Что, все? – спросила не веря Адель.

Я кивнул.

– Я даже был рад, если бы они считали меня частью своей семьи.

– Мы все слышим! – смеясь, сказал Брукс.

Я улыбнулся, и Адель, наконец-то, расслабилась. Но я видел сомнение в ее глазах.

– Но там же оборотень! – сказала она почти шепотом.

– Да, и он твой будущий родственник, между прочим!

– Что?! – спросила она, уже явно сбитая с толку.

Мне захотелось ее подразнить:

– Там, под окном стоит твоя очень далекая пра-пра-правнучка!

– Не может быть! – пробормотала Адель и подскочила к окну, вцепившись пальцами в деревянный подоконник.

Ханна во все глаза рассматривала свою прародительницу, и я прочел в ее мыслях изумление: она поняла, что действительно очень на нее похожа. Больше всего мне понравилось сообщение от Брукса: «Теперь понимаю, почему ты так за ней убивался! Она красавица. И я перестану ревновать к тебе Ханну!»

Все, пора было приступать к процедуре официального знакомства. Я взял Адель за руку, и мы вышли через парадную дверь. Она осторожно подошла ближе и остановилась, рассматривая парочку:

– Адель, позволь мне еще раз представить тебе Ханну…

– Прости, но я не верю своим глазам! – сказала Адель взволнованно. – Ты потомок моего сына? Но ведь мне сказали, что он умер, не оставив детей. Ничего не понимаю… – сказала она растерянно.

– Нет, он перебрался в Новый Свет с английскими переселенцами, там женился и у него родилась дочь. Позже я покажу тебе генеалогическое дерево Ханны. Единственный живой потомок – отец Бэль – Генри Сигнет, он сейчас живет в в Сиэтле, что на севере США, – сказал я.

Адель кивнула головой, и еще раз вдохнула аромат Ханны и радостно сказала:

– И запах у нее… мой! Но… она же не вампир! – сказала Адель ошарашенно, прислушавшись к сердцебиению Ханны.

– И не человек, – добавил я, стараясь заинтриговать ее еще больше.

– И это тоже долгая история, – пробурчал Брукс.

Адель вдруг рассмеялась и крепко обняла Ханну.

– Это просто невероятно! Я столько лет жила в полном одиночестве, думая, что одна на свете, но вот пришел новый день и Прайм возле меня, во что мне до сих пор трудно поверить, честно говоря. И еще потомки моего сына…

К Адель осторожно подошел Брукс и представился:

– Я Брукс Вайт, друг семьи. Миролюбивый оборотень, который не нападает на вампиров с желтыми глазами. Это далось мне не легко, честно признаюсь, но любовь творит чудеса.

– Еще одна долгая история, – добавила Ханна, улыбаясь. – Прайм, я понимаю, что тебе сейчас не до нас, но ты хочешь узнать, почему я звонила?

– Ну да, конечно же! – сказал я и снова сгреб в охапку мою Адель.

Она была немного скованной, но ничего, я не буду спешить – мы слишком долго жили порознь. Поэтому осторожно отпустил ее и немного отошел в сторону. Адель заметила это, но ничего не сказала.

– А у меня очень хорошие новости. Брукс сделал мне предложение стать его женой, и я…

– Ответила согласием! – заявил довольный Брукс, выпятив грудь. Он явно гордился собой, хотя непонятно почему – их свадьба была просто делом времени.

– Я не стану делать вид, что удивлен… – сказал я и добавил, – я и не сомневался, что все закончится свадьбой! Ты матери и отцу уже сообщила?

– У тебя есть мать и отец? Приемные? – спросила с интересом Адель, внимательно рассматривая Ханну.

– Нет, биологические, – ответила Ханна, понимая какой эффект произвели ее слова.

– Мама вампир, а папа – человек? Я что-то ничего не понимаю… – пролепетала сбитая с толку Адель.

– Мама и папа – вампиры, но зачали меня, когда мама была человеком, во время медового месяца.

– Сколько же я пропустила… – сказала Адель грустно. – Как же можно было так бесталанно все это упустить? – добавила она и тяжело вздохнула. – Но хватит о трудном. Я бы хотела с ними познакомиться. Это было бы большой честью для меня.

– О, с удовольствием. То, что Прайм вас наконец-то нашел – просто нереальное счастье! Весь наш клан будет рад с вами познакомиться. Это будет круто! – сказала она и подпрыгнула на месте от радости.

– Раз ты так считаешь…

– Но мы собрались лететь послезавтра, вечерним рейсом, я думаю, что может не быть свободных мест…

– А зачем нам эти места? Возьмем мой самолет… – сказал я и посмотрел на Адель с самым невинным лицом.

«Да он же богат, как Крез. Чертово золото и алмазы! Именно из-за них я прожила как отшельница столько лет!»

– Что? – спросил я у нее, понимая, что этот разговор не для посторонних ушей.

Адель поняла, что я прочитал ее мысли, и закатила глаза. Она выглядела действительно недовольной.

– Прости! – сказал я и попытался не слушать ее мысли.

– Тогда я сдаю билеты и мы ждем твой самолет, – сказал Брукс безрадостно.

Моя состоятельность вызывала у него только раздражение. Он так старался произвести впечатление на Ханну, стремился к полной независимости от ее богатых родителей, и пока что до этого было далеко. Но цель у него была правильная.

– Прайм, я понимаю твое рвение, но сейчас я не смогу полететь в Америку в ближайшее время, – сказала Адель, и у меня внутри все оборвалось. Она, видимо, заметил это и продолжила: – У меня неотложное дело в противоположном конце света. Я связана определенными обязательствами.

В моей голове пронеслась сотня предположений, в конце каждого почему-то маячил образ какого-то вампира, который украл сердце Адель. Не знаю почему, но я заранее был уверен, что откручу ему голову!

– Хм… это проще показать, чем рассказать! – сказала осторожно Адель и посмотрела на меня с вызовом.

Я его принял и ответил:

– Могу я помочь тебе в этом деле, в чем бы оно не заключалось?

– Я буду только рада! – сказала Адель, и у меня отлегло от сердца.

* * *

Мы оставили дом и все что в нем хранилось на Ханну и Брукса, которые с радостью согласились провести лишнюю пару недель в Европе. Но их радость была недолгой – к ним все-таки приехала Алиса с Джеком и им предстоял марафонский забег по модным бутикам и показам дизайнерской одежды.

– Нет, ну как ты себе это представляешь? – спросил я Адель, когда наш джип остановился в раскаленных песках неизвестной пустыни. – Ты предлагаешь просто так зашагать дальше, сияя, как дискотечный шар на солнце?

Адель негромко засмеялась и молча открыла багажник. Она достала мне длинный балахон черного цвета, а себе белое одеяние женщин Востока.

– Ты, конечно, можешь идти дальше в своем кожаном мотоциклетном костюме… это так сексуально и эффектно, но как я объясню Мохаммеду, почему ты не умер по дороге от жары? – спросила она серьезно.

Я закатил глаза от раздражения.

– А почему мне нужно думать о том, что скажет какой-то Мохаммед? – ответил я недовольно.

– Потому что он – кто-то вроде мэра моего города, – сказала Адель, вглядываясь в горизонт.

У меня отвисла челюсть. Адель темнила уже неделю по поводу того, куда мы едем и зачем. А теперь, посреди раскаленных добела песков я узнаю, что у нее, оказывается, есть собственный город!

– Ты собираешься мне что-то объяснять? – спросил я, наблюдая, как моя великолепная невеста исчезает под безликим балахоном.

– Конечно! Только забери из машины все ценное и запри ее хорошенько.

Я вытащил всю свою электронику и сумку с вещами и документами, два объемных баула Адель, оставив в машине только ненужный нам запас еды и воды, который мы возили с собой ради прикрытия.

Потом Адель начертила пальцем на грязном капоте какой-то символ. Что-то похожее на глаз и пару символов поменьше.

– Лучшая охранная сигнализация в этих краях, поверь мне! – сказала она, беря в руки свою сумку.

Не знаю, что она имела в виду, но за пару недель с ней, после нашего воссоединения, я понял, что она ни за что не позволит мне помочь ей с ношей, оплатой счетов и не станет отвечать на вопросы, если посчитает это лишним. Но это меня устраивало. Это небольшая плата за то, что я сделал с ней.

– Что это за символ? – спросил я у нее, переодеваясь в черный балахон с капюшоном, скинув только куртку и рубашку. Тяжелые армейские ботинки и кожаные брюки я решил оставить.

Адель наблюдала за мной, словно во сне. Я усмехнулся и сказал:

– Я настоящий!

Она фыркнула и ответила:

– Мне иногда так не кажется, если честно! – она запнулась и продолжила: – А это знак одной могущественной колдуньи, которая нагонит порчу на всякого, кто посмеет ограбить этот джип. Слава ее настолько велика, что устрашит последнего тупоголового кочевника. Особенно его. Так что за машину можешь не переживать.

– И эта колдунья… ты? – спросил я, застыв на месте и не веря своей догадке.

– О, да! И еще какая! – сказала она и рассмеялась, словно ручеек зажурчал. – Ты так мило удивляешься! Особенно мне нравится твоя отвисшая челюсть!

Я еле удержался, чтобы не показать ей язык; в последнее время, наверное, ополоумел от счастья. И ловил себя на том, что дурачусь и смеюсь, как мальчишка. В ответ просто счастливо улыбнулся. Она все поняла без слов и ответила:

– Я лечу людей, помогаю животным, а у моих врагов начинает пропадать скот и происходят всевозможные необъяснимые вещи. Знаешь, местным этого достаточно, потому что они наивные, как дети. Может быть, поэтому я здесь и прожила так долго?

– Но как? Как тебя не рассекретили? Ведь ты не стареешь?

– Ой, любимый, это такие пустяки! Я нагнала столько таинственности на свою особу, что мне позавидовал бы самый большой аферист! Я появляюсь всегда бесшумно и в нужный момент, меня невозможно обмануть, потому что я знаю по биению сердца, когда человек лжет, по запаху могу определить, чем болен, хорошо знаю травы и современные лекарства, прячусь под паранджой… В общем, никто меня толком и не знает. Это такая себе отработанная технология. За много лет я привыкла, а местных это вгоняет в трепетный ужас и они не задают лишних вопросов, потому что знают – я могу уйти и неизвестно когда вернуться в любой момент.

Адель подошла ко мне, я обнял ее и она продолжила:

– Однажды в оазис, где я поселилась, пришла семья кочевников. У женщины начались стремительные роды, а разродиться она не могла, потому что ребенок не повернулся, как положено. Я помогла ей родить, и на свет появилась красивая девочка, которую мать назвала Алима, в мою честь. Потом я вылечила глаза ее отцу, и счастливое семейство отправилось дальше в пустыню, рассказывая всем по пути о врачевательнице, которая может победить любой недуг. С чего они это взяли, я не знаю, – сказала Адель, тяжело вздохнув. – Я отправилась в Бухару, а когда вернулась в свой оазис после длительного путешествия, то обнаружила пару палаток с людьми, которые принесли своих страждущих родственников, ожидающих моей помощи. Когда я их вылечила, то они не могли не поделиться с остальными кочевниками своей радостью. Так что постепенно мой дом оброс целым городом. – Адель как-то по-детски виновато улыбнулась. Но в глазах я прочитал радость и некоторую гордость. – Я постаралась, чтобы любой мог прийти за помощью, если что. Так что мне было не скучно, как ты понимаешь. Годы практики. Я принимала роды у прабабушки Мохамеда… Я нежно поцеловал ее в макушку.

– Теперь я буду называть тебя моей Колдуньей, моей Целительницей. Я и не сомневался, что все эти столетия ты творила добро. Это ты. И по-другому не смогла бы.

Я не видел лица Адель, но чувствовала как она улыбается, уткнувшись лицом в мою грудь.

– Ты меня сильно идеализируешь.

– Вот уж нет! Только чуть-чуть! – сказал я ей.

Она подняла на меня свои прекрасные глаза и вдруг спохватилась:

– Ой, тебе нужно подвести глаза и закрыть лицо платком. Не стоит рисковать. Ты – якобы мой проводник-охранник. Местный. Так что молчи и с воинственным видом излучай дикую энергию пустыни.

Через секунду ее руки уже порхали над моими глазами – она густо обводила их черным, пока я стоял, театрально выпятив грудь вперед, изображая «дикую энергию пустыни».

– Какой красавец! – сказала восхищенно Адель.

Я вскинул бровь.

– Я что, сказала это вслух?

– Да уж. Но я не против. Можешь еще что-то такое сказать. Я люблю звук твоего голоса.

Она рассмеялась и сказала:

– Теперь нам на запад. Бежать примерно час до стоянки верблюдов. Там возьмем парочку, чтобы в подобающем виде явиться к Мохаммеду.

– Лучше еще парочку. Чтобы не думать о еде. Не знаю, на кого тут охотиться? На тушканчиков, что ли? – пробурчал я в ответ, разглядывая безжизненный пейзаж. – Как же я ненавижу пустыню! Песок, солнце, мелкие пресмыкающиеся, которых нужно ведро наловить, чтобы утолить жажду. А пока наловишь, то снова охотиться нужно!

Адель заливисто рассмеялась.

– Пошли уже!

И мы помчались через пески на закат.

* * *

Я искренне удивился, когда увидел город в центре самой безжизненной пустыни на Земле. Все кочевые племена обходили стороной это гиблое место. Внутри огромной скалы посреди унылого пейзажа когда-то была огромная карстовая пещера с подземным озером. Но однажды потолок пещеры частично обвалился, и яркие лучи солнца преобразили ландшафт: вокруг красивого озера выросли деревья и экзотические кустарники с яркими цветами. Днем высокие отвесные скалы защищали от палящего солнца, а ночью отдавали тепло и закрывали от пронзительного холодного ветра. Место было просто райским уголком в этих бесконечных песках.

«Город» Адели оказался не таким уж и маленьким: чего только стоила огромная стена вокруг него! А большие стада верблюдов, лошадей и ослов выглядели как шведский стол.

– Защищает от пыльных бурь, ветров и врагов. Очень удобная вещь! – сказала Адель, когда спустилась со своего верблюда, который был не в восторге от того, что находится в непосредственной близости от двух вампиров. Она взяла его под уздцы и мы вошли в ее город.

– Если что, обращайся ко мне на…

– Японском, албанском, французском? – спросил я у нее на чистом арабском языке.

Она ответила:

– Хватит выпендриваться!

– Я только начал! – заявил я вполне серьезно. – Иди за мной… кстати, а куда нам идти?

Сейчас перед входом в роскошный оазис паслись стада верблюдов и лошадей и это меня немного успокоило. Я все еще скептически относился к пустыне, потому что считал – жить здесь просто безумство! Я постоянно уговаривал Адель переехать в Европу, предлагал выбрать любой город и проект дома, только бы выманить отсюда.

Адель вела своего верблюда молча, о чем-то размышляя. Она снова «закрылась» от меня в непроницаемом коконе. Мне не хотелось спрашивать ее, о чем она думает, потому что боялся, что мы снова поссоримся. Я упрямо не желал смириться с мыслью, что она не собирается возвращаться в Европу. Снова объяснять ей мою точку зрения было бесполезно, потому что это начало нас раздражать.

Адель решила привезти меня сюда и все показать, а там уж мне решать – оставаться с ней или нет. Она не делала секрета из своего отношения к Европе, особенно к культуре и жизненной философии. Она не раз говорила: кочевники, которые жили в грязных палатках, были на порядок добрее и человечнее, чем самый большой филантроп Старого Света. И поэтому не хотела уезжать из пустыни и перебираться снова в самый центр «безумной ярмарки тщеславия», как она любила называть Европу.

Когда мы оказались внутри оазиса, Адель с нескрываемой гордостью показала красивейший водопад и широкое озеро, окруженное высокими деревьями, потом любовно похлопала по скале и сказала:

– Добро пожаловать в Алиму!

Ее верблюд тут же осторожно толкнул меня в спину теплыми губами. Он хотел пить и торопил с разгрузкой. Эти верблюды не боялись вампиров – они выросли в непосредственной близости к Адель, поэтому привыкли к запаху. Она никогда не пила их кровь, они были ее друзьями, а жажду утоляла за счет их диких сородичей, которых ловила в пустыне.

Я взял своего дромадера под уздцы, и мы прошли через символический вход в Алиму, над которым хной был нарисован знак колдуньи.

– Так где твой дом или пещера?…

– В самом центре города. Видишь вон тот дворец? Нам туда.

– Ничего себе! – сказал я, глядя на стены древнего дворца, которые гордо устремлялись ввысь. Ее дом стоял над большим водоемом с высоким водопадом, окруженный скалами. Она очень гордилась минаретом и высокой башней, а также красивой мозаикой на внешней стороне стен. Гордилась, что сама придумала узор и свозила сюда материал много лет, чтобы получилось это великолепие.

Мы возвышались над толпой бедуинов, словно взрослые в толпе детей. Они с присущей им непосредственностью разглядывали нас, щелкая от удивления языками. Белый человек здесь был редкостью, многие видели такого высокого человека впервые. Адель молча последовала за мной, скромно потупив взгляд в землю. Я обернулся к ней и, окинув взглядом такую искусную мимикрию, тихо прошептал:

– Ты просто невероятно убедительно изображаешь покорную жену кочевника. Столько грации и покоя!

Через вырез паранджи на меня полыхнул янтарный взгляд, полный обожания. Показалось, что счастье жидким золотом заполнило все мое существо.

– Как же я жила без тебя все эти годы? – услышал я вдруг мысли Адель.

Я остановился, как вкопанный, и через секунду оказался около Адель. Она испугалась, что я услышал ее мысли и прочитал ее боль, а еще предположила, что меня начнет мучить чувство вины. Я бы хотел прямо здесь, на виду у всех обнять ее и успокоить. Прижать к себе и помочь ей забыть все горе, которое разлучило нас. А потом посвятить всю вечность на то, чтобы утолить все ее печали, забаловать и утопить в любви. И… никогда больше не терять!

Видимо, Адель поняла это без слов, потому что только и сказала:

– Я знаю, любимый.

Мы так и стояли молча, посреди площади, смотря друг другу в глаза. Я с трудом заставил себя развернуться и пойти к верблюду. Трудно сказать, что я сейчас чувствовал. Это была гремучая смесь решительности, радости и злости, а также доброй дюжины клятв самому себе. Главной из них была такая: «Она больше не будет страдать!».

Мы пробирались сквозь толчею на улице, мимо прилавков со специями, лавки жестянщика, торговцев сладостями и одеждой. В мою голову ворвались сразу сотни голосов; я шел и впитывал местные обычаи и культуру, чтобы как-то унять свое разбушевавшееся сердце. Адель шла следом за моим верблюдом и внимательно смотрела по сторонам. В мыслях я видел вместе с ней множество людей с различными недугами, которые преспокойно ожидали чуда – появления в городе колдуньи. Слышал сотни воспоминаний о том, как эта колдунья помогала другим. На этом было основано радостное ожидание момента исцеления. Я просто поражался – они были абсолютно уверены в том, что Адель их вылечит!

Неспешно мы подошли к воротам замка.

– Любимая, а куда дальше?

– Давай в лазарет, это вон там! – она показала на обширный двор за высокой аркой.

Мы прошли через небольшую площадь и остановились перед дверями старинного здания. Навстречу нам вышел невысокого роста старик, вежливо поклонился по восточному обычаю. Адель сделала неуловимый знак рукой. В ответ лицо старика осияла радостная улыбка, он всплеснул руками, после чего немедленно успокоился и подбежал к Адель.

– Приветствую тебя, Ибрагим!

– Ветра пустыни снова занесли мою госпожу в этот благословенный город… – Она представилась служанкой великой колдуньи. Ну и ладно. Это умно и удобно.

Ибрагим почтительно поклонился. Потом он выпрямился и с надеждой посмотрел на большие тюки, привязанные к бокам обеих верблюдов. Он надеялся, что там лекарства. Ибрагим не ошибся. А еще противомоскитные сетки, марля, бинты, противостолбнячная сыворотка, прививки для детей и многое другое. Я гордился Аделью. Она была милосердием в этих суровых краях.

Потом Ибрагим с надеждой посмотрел на окна высокой башни и шепотом спросил:

– Я тешу себя надеждой, что госпожа Алима уже у себя? – спросил он с волнением в голосе.

Адель кивнула головой и ответила:

– Можете не сомневаться.

Ибрагим радостно пожал руки Адель и воскликнул:

– Пойду, обрадую господина Мохамеда! Пусть все знают, что сама госпожа Алима в городе! Нужно организовать прием больных и много еще чего! – и Ибрагим радостно поспешил вглубь лазарета, преисполненный решительности. У него было действительно много дел.

Адель сказала мне мысленно: «Ну все! Теперь началось!

Пошли в сторону дворца».

Перед нами, за деревянными воротами, находился прекрасный дворик с фонтанами и цветущими розами. Я почувствовал их запах, который разливался вокруг благодаря жаркому солнцу. Адель же была занята тем, что передавала верблюдов с драгоценной поклажей пожилой семейной паре. Она бегло говорила с ними на местном диалекте, не замечая, к счастью, моего удивления. Когда те ушли, мы перепрыгнули через стену и оказались внутри. Она молча взяла меня за руку и увлекла за угол, вдоль высокой стены внутреннего дворика. Мраморные скамьи и резные беседки выглядели маняще и просто прекрасно.

– Мое представление о рае, – сказала Адель.

Я снова внимательно посмотрел на устройство сада – это было воплощение ее мечты. Я запоминал каждую деталь, пока мои глаза не увидели в глубине сада скульптуру, и замер на месте, перестав имитировать дыхание. Потом она подошла ко мне, и я с трудом смог посмотреть ей в глаза. Это была скульптура из белого мрамора. В общем, это был я. Я сидел на скамье, глядя вдаль, облокотившись на спинку скамьи. Но не это меня поразило… справа было свободное место для еще одного человека. Так вот. В этом месте скамья была очень потертой. Словно на ней сидели так часто, что мрамор не выдержал и стерся, как и плечо статуи. Страшная догадка озарила меня. Если бы я мог плакать, то заплакал бы – ведь моя Адель столетиями сидела здесь, оплакивая мою смерть. Это было невыносимо. Это было место боли. Тут страдала моя любимая.

Я не выдержал и отошел в сторону, бездумно глядя в небо. Адель подошла сзади, потом нежно провела рукой по спине и положила голову мне на плечо. Мы молча стояли некоторое время. Адель сказала:

– Знаешь, я всю дорогу думала, стоит ли тебе это видеть. Ведь ты до сих пор винишь себя за все, что со мной случилось…

Я не решался на нее посмотреть.

– Но я поняла, что это нужно тебе, словно лекарство. Ты должен был увидеть, насколько сильно я люблю тебя. Моя любовь намного больше того, что ты сделал. Не важно, что было. Ты сделал мне огромный подарок, просто невероятную вещь!

– И какой же? – спросил я бесцветным голосом.

– Ты жив. Ты снова подарил мне себя. Это просто сказочно! – сказала она уже совершенно спокойно.

Я с недоумением посмотрел на нее.

– Но ведь я толкнул тебя на опасное путешествие, скитание и бедность. Ты прошла зачумленную Европу, разыскивая меня. А потом… – я не смог договорить.

– Да, и я благодарна тебе за все это. Ведь ты подарил мне настоящее чувство, дал надежду и цель. Это того стоило!

– И ты вынуждена была выйти замуж, родила сына, оставила его и скрылась! Это мучает меня больше всего.

Адель замолчала, отойдя в сторону. Она вздохнула и ответила:

– Оставить малыша была не моя идея. Я была вынуждена… нет… так получилось.

Адель замолчала, закрыв лицо руками. Ну что я наделал! Я осторожно забрал ее руки от лица. Эти по-детски дрожащие губы, несчастные глаза…

– Я опять заставляю тебя страдать? – спросил я ее.

Адель вдруг разозлилась. Она выдернула руки и продолжила:

– Нет, ну как ты не понимаешь? Ты тут не при чем! Это все просто нелепое стечение обстоятельств!

– Адель, – сказал я спокойно, – прости, но я действительно не понимаю. Ты же не рассказываешь мне ничего. А я бы хотел знать. Но я пойму, если ты не захочешь вспоминать то, что было столько лет назад.

Адель вдруг стала серьезной и решительно сказала:

– Нет, я хочу! Я действительно хочу. Я готова, наверное. Тем более, что у нас не должно быть секретов, правда?

– Да уж, секреты нежелательны! Тем более с моим умением читать твои мысли.

С момента нашей встречи Адель так старательно пыталась не вспоминать о прошлом, что мне не удалось «подслушать» ровным счетом ничего из ее воспоминаний. Она подошла к воротам сада и закрыла их деревянными ставнями. Потом, взяла меня за руку и мы, пройдя через сад, очутились около деревянной двери. Адель открыла ее, и мы прошли внутрь. Запах древности, такой родной запах, окутал нас с головы до ног. В это помещение не ступала нога человека. Это была территория бессмертных.

– Я первый бессмертный, который переступил порог этой башни? – спросил я Адель.

– Да, это мой дом, а смертные до сих пор слагают легенды – одна другой страшнее и невероятнее – о том, что находится в этой башне. Одни говорят, что здесь я прячу своих жертв, другие, что свои несметные сокровища.

– А что же ты прячешь здесь, любовь моя? – спросил я Адель.

– Сам увидишь, – сказала она, немного смутившись.

Через мгновение мы стояли наверху огромной лестницы, которая состояла из тысячи ступенек. Адель открыла последнюю дверь, и я зашел в ее комнату. Это было большое, просторное помещение, оформленное со вкусом и в то же время очень просто, по-восточному. Все лаконично, женственно. Стопки книг, полки с безделушками и атласами. Большинство книг – классика, но еще большая часть о медицине и истории. На стенах было множество картин и репродукций, но, к моему смущению, из многих рамок на нас смотрел… я в разных ипостасях. Адель подошла к окну и зажгла огонь в большой чаше, стоявшей у окна.

– Все, теперь поток страждущих потянется сюда со всех сторон. Но у нас есть время до рассвета, – сказала Адель, спокойно глядя мне в глаза.

Она прошла в дальнюю часть просторной комнаты, зайдя в гардероб.

– Ты не хотел бы принять ванну?

– Это было бы невероятно классно, если честно. Я уже попрощался с мыслью о такой роскоши, как только ступил в горячие пески пустыни.

– А тебе, я так погляжу, пустыня не очень нравится, да? – спросила Адель, вдруг расстроившись.

Она заметила, что пребывание здесь не доставляет мне такую же радость, как ей.

– Ты правильно подметила. Мне больше по душе места, где вольно растут деревья и повсюду вода. А здесь, в пустыне… очень пустынно.

– Зато тут есть прекрасная возможность погрузиться в себя и свой внутренний мир.

Я прочитал ее воспоминания – пустыня стала для нее спасением. Потому что, погружаясь в свой внутренний мир, она лучше вспоминала события своей жизни до того, как стала вампиром. Это снова вызвало во мне волну угрызений совести.

– Тогда подожди до вечера – я провожу тебя в местный водоем – там можно будет искупаться.

Я кивнул головой и стал рассматривать картины на стенах. Адель тем временем, переоделась в чистую одежду – на этот раз вполне современную – простое белое платье и подошла ко мне.

– У нас есть весь день и вечер, ночь для того, чтобы рассказать друг другу о самом сокровенном, – сказала она, с надеждой смотря мне в глаза. – Я вижу столько вины и боли в тебе. Я бы хотела, чтобы ты был максимально откровенен, потому что страдаю, видя твои мучения.

Я задумался. Быть откровенным с ней – это не трудно. Только я никогда не открывал своего сердца никому. Эта мысль заставила меня напрячься. Но ведь мое сердце и так принадлежало ей. Если говорить правду – то такой момент настал.

Я тяжело вздохнул и сказал:

– Я не очень умею это делать, но ради тебя постараюсь.

– Я тоже постараюсь. Ведь мне придется рассказать тебе то, что никто никогда не должен был узнать. Это так непривычно. Но у нас не должно остаться никаких тайн и ложного чувства вины. Нам нужно освободиться от этого тяжелого груза. Ты согласен?

Я был согласен. Почти. Я не хотел говорить ей, что с трудом перенесу момент, когда она будет рассказывать мне о своем покойном муже, ребенке и своем превращении в вампира. Это будет нелегко.

Я прошел вглубь комнаты и увлек за собой Адель, потому что огонь в окне башни, которого ожидали уже больше месяца, вызвал лихорадочное возбуждение у ожидающих ее пациентов, а также привлек взоры к этому окну.

– Там тотальные волнения и суетливая радость, – пробурчал я, увлекая ее на широкую кровать.

Она не сопротивлялась.

– Это для чтения книг, так удобнее, – сказала вечно бодрствующая красавица. – Удобнее читать свитки и карты, когда они расстелены на кровати, а не на полу…

Мы уютно устроились на кровати, я раскинулся во весь рост, а Адель прилегла рядом, положив мне голову на плечо. Мы достаточно долго лежали молча. Адель начала первой.

– Меня обратил в вампира Мирон Затевахин.

– Что?! Мирон? Этот обалдуй? – чуть ли не завопил я, подскочив на кровати.

Адель вовремя успела от меня отстраниться. Я испугался, что сделал ей больно. Поэтому я опять лег на кровати и притянул ее к себе, осторожно обняв руками, и постарался расслабиться.

– Прости меня, любовь моя. Это было… неожиданно.

– Даже не знаю, стоит ли продолжать, – сказала она серьезно. – Я ведь только начала свой долгий рассказ.

Я глубоко вздохнул и ответил:

– Я постараюсь держать себя в руках. Продолжай, пожалуйста. Тем более, что у нас не так много времени на объяснения – люди со всего города стекаются к твоим воротам.

– Ничего, раньше заката я не выйду – они это знают. Хотя, будь моя воля – я была бы уже внизу, ведь они так долго меня ждали. Но соблюдать конспирацию нужно, и наконец-то все рассказать тебе, – сказала она, глядя на меня такими доверчивыми глазами.

– Даже не знаю, с чего начать…

– Тогда начни с того места, когда мы расстались с тобой в порту, – сказал я спокойно.

Адель немного помолчала и начала свой рассказ:

– Я, как любая девушка, проводившая своего возлюбленного в дальнее путешествие, неделю самозабвенно прорыдала, не на шутку обеспокоив мою маму, она даже начала волновалась за мое душевное здоровье. Потом крепилась, потому что представила, что раз ты ушел на войну – мой удел стойко ожидать твоего возвращения.

Но после того, как отдала дань всем стереотипам, поняла, что все не так просто. Жизнь намного сложнее и интереснее сказок.

Я была вынуждена признаться себе, что каким-то неведомым мне образом ты увез с собой мое сердце. И при том большую его часть. Поэтому я еще некоторое время крепилась, но потом, не выдержав, стала частенько забегать в твой домик в горах. Разводила там огонь, перебирала твои вещи, представляла, что ты рядом. Это приносило мне облегчение, хоть и кратковременное. И это было моей ошибкой. Попробовав малую радость, я всем сердцем захотела получить тебя всего. Я как раз строила планы, как бы мне отправиться на твои поиски.

Я невольно захихикал:

– Ты воистину храбрая девушка!

– Да, представь себе. Я была полна уверенности, что стоил только мне выйти на дорогу, как ноги сами приведут меня к тебе. Такая наивность. Но все же я трезво оценивала обстановку. Путешествовать самой мне было невозможно. Поэтому я думала уговорить маму отправиться со мной. Но, к сожалению, в то время у нас разыгралась страшная эпидемия чумы. Люди и животные падали от страшной болезни просто посреди белого дня. Нас спасло то, что мы жили довольно далеко от города и мало с кем общались вообще. Это не дало болезни добраться до нас. В то время, когда эпидемия бушевала в городе и окрестностях, мы жили, словно отрезанные от внешнего мира. Это нас и погубило… – Адель горестно вздохнула.

– Мы оказались легкой добычей для грабителей.

Банды мародеров заполнили наши края. Опустевшие богатые имения притягивали к себе бедных крестьян и батраков. А мы – две беззащитные женщины – не могли за себя постоять, да еще Санчес с Мари ушли на похороны, осталась только Жанна. Помнишь ее? Так что нас было трое, когда на дом напали двое мародеров. Жанна погибла первой, а вот мне повезло – я умела стрелять из арбалета. Одного я пристрелила, а вот второй успел убить маму и меня покалечить.

Адель зажмурилась, пытаясь отогнать неприятные воспоминания. Вот откуда лоскут ткани на стене, который я нашел в гостиной! Страшно подумать, что пришлось пережить Катарине.

– Когда я теряла сознание, то увидела чью-то спину в дверном проеме и языки пламени повсюду.

Я судорожно вздохнул и прижал к себе Адель. Она посмотрела на меня так спокойно, словно говорила не о себе. Это было так давно, боль притупилась, хотя воспоминания не стерлись. Она стала вспоминать свое человеческое прошлое, не в силах говорить об этом вслух. Я видел это, словно реку образов, которая хлынула в мое сознание.

Вот она сидит в Барселоне у открытого окна, подслеповато глядя на размытые силуэты крыш, потом ощупывает свежие шрамы на лбу и висках. Одна, посреди незнакомого города, без родных и знакомых. Лечит глаза и старается не думать о черной смерти, которая повсюду, об одиночестве и нищете, в которой оказалась.

Затем она постаралась мельком вспомнить доктора Кристофера Бакли, который стал в последствии ее мужем. Он сначала ей не понравился, но помог развеять хандру интересными книгами. Потом проводил на корабль до Антверпена, где ее ждало семейство дяди. Она не скучала по Бакли, и это меня порадовало, хотя я уже заранее его возненавидел.

– Как же было интересно плыть на корабле! Я до сих пор люблю вспоминать ту поездку! – сказала Адель вслух. – Тебе интересно?

– Конечно, интересно, люблю подслушивать! – сказал я, плохо скрывая свое недовольство.

Яркими пятнами коротких воспоминаний я прошел с ней всю историю вражды с женой дяди, которая пыталась сделать жизнь сироты просто невыносимой. Как Адель была вынуждена бежать из дома, чтобы ее не выдали замуж за старика. Как, почти замерзая на зимней дороге, она остановила на дороге кибитку с уличными актерами. Бродячий народ умеет помогать тем, кто в беде. Они с радостью приняли Адель в свою труппу и дали ей роль Пенелопы в незатейливой пьесе, которая неизменно пользовалась популярностью у рыночного люда. Адель танцевала по вечерам на представлениях. Только она не просто так танцевала. Она незаметно оставляла капли крови на стенах площадей, чтобы привлечь меня этим запахом. Она надеялась, что наши пути внезапно пересекутся, и так я найду ее.

– Мои романтические мечты о путешествии в поисках тебя внезапно осуществились, только совсем не так, как я это себе представляла. Это было отрезвляюще, – сказала Адель, – но это помогло мне избавиться от иллюзий и стать взрослее и крепче.

– А я в это время как раз уничтожил Венецианца и бродил по твоему опустевшему дому, надеясь найти хоть малейший намек, где тебя теперь искать.

Я бы мог быть рядом с тобой, когда ты была голодна и беззащитна, нуждалась в помощи. Это убивает меня больше всего!

– О чем ты сейчас думаешь? – спросила Адель, проводя пальчиком по моим закрытым векам.

Я не сразу ответил.

– О том, что будь я рядом… – сказал я и умолк.

– У меня было много времени подумать о том, что тогда произошло с нами. Я могла никуда не уезжать из Калельи, но, скорее всего, погибла бы от чумы. Я могла остаться у дяди в Антверпене, но тогда вышла бы замуж за старого холостяка и каждый день понемногу умирала от тоски. Тем более, что все говорили одно – ты погиб в Венеции. Все, что со мной происходило, привело к тому, что мы с тобой встретились. Не так быстро, как мне хотелось, но все-таки встретились, – улыбаясь сказала она и села, свесив ноги с кровати. – Только я отвечаю за то, что со мной тогда произошло.

Я вскочил и через долю секунды был у ее ног.

– Все равно мне больно думать о том, сколько страданий выпало на твою долю из-за того, что я оставил тебя одну. Но я восхищен твоей жизнестойкостью и смелостью. Не каждый мужчина, не говоря уже о беззащитной девушке, смог выжить в то безжалостное время.

Адель посмотрела на меня и сказала грустно:

– Все равно все мои уловки ни к чему не привели.

Моя Пенелопа ненатурально улыбалась и от души заливалась слезами в неподходящих местах пьесы. Я была словно картонная кукла. Раскрашенная, но… неживая.

От горя меня отрезвили… злость и решимость. Я проанализировала все, что со мной произошло и пришла к интересному выводу – будь я сильнее… то есть вампиром, я бы смогла защитить маму, преодолевать с легкостью невзгоды, холод и расстояния. Мне было бы все нипочем.

Адель встала и подошла к окну, рассеянно смотря вдаль.

– А что еще могла решить одинокая девушка во враждебном мире? – она повернулась и виновато улыбнулась мне. – Я тогда совсем не понимала, что неприятности и проблемы – это возможность стать сильнее, это благо на самом деле. А я захотела избавиться от всего – просто стать неуязвимой для уроков жизни. Чтобы мне не было холодно в стужу, а зной не иссушал тело, чтобы голод не заставлял меня – гордячку – принимать помощь. Поэтому я с горячностью стала искать тебя. Мы проезжали много городов и селений, и везде я пыталась что-то узнать о тебе. Сама придумала и поставила пьесу, в которой очень поэтично рассказала о нашей любви.

Это была чистая провокация! И эта идея сработала – нас пригласили на банкет в богатое поместье.

– И о чем же была эта пьеса? – спросил я с интересом, хотя уже благодаря правильной догадке Ханны, знал ответ. Это была аллегория – там очень подробно рассказывалось о войне заклятых врагов – бессмертных вампиров и оборотней, а еще про любовь прекрасного вампира и юной девы.

– О, так вот откуда эта картинка! У меня есть копия великолепной мазни, нарисованной к этой истории.

– Да, дети обожали эту страшилку, взрослые, завороженные и испуганные, крестились от страха. Меня не волновало то, какой эффект это производит на зрителей, хотя это был неизменно успех; меня волновало только то, когда же мир бессмертных узнает обо мне. Я не совсем понимала, что заигрываю со смертью, но все равно со злым отчаянием пыталась привлечь их внимание. Я провоцировала, уверенная в том, что как только появится бессмертный, сразу же гордо заявлю, что я твоя невеста, предъявлю доказательство – медальон, и меня сразу же сопроводят к тебе.

– Это было так глупо! – сказала она в сердцах. – Надеюсь, ты не увидел в моих воспоминаниях, чем это закончилось. Я не хотела бы, чтобы ты увидел все. Это ужасно… – она посмотрела на меня такими виноватыми глазами! – Я бы не хотела, чтобы ты узнал, что случилось дальше.

Но было поздно. Я погрузился в воспоминания Адели: вот она заходит в богатый дом, в котором всюду горели свечи. Богатое убранство, ковры и прислуга. Их приглашают в зал, где они отыгрывают пьесу перед полутемным залом. Она не видит лиц сидящих людей. Они не аплодируют, они внимательно слушают. Тогда Адель стало по-настоящему страшно. Она напряженно вглядывалась в силуэты, заметив красоту лиц и их невероятную бледность.

Три громких хлопка остановили пьесу. Актеры замерли в недоумении как раз на сцене моей победы над тремя оборотнями.

Из зала донесся вопрос:

– Кто автор пьесы?

Адель сделала книксен и ответила:

– Я, ваша светлость.

– Не называй меня светлым, дитя мое, – последовал ответ из зала. – Если твои спутники не против, я хотел бы задать тебе пару вопросов. Наедине.

Актеры, почуяв угрозу, нехотя оставили Адель посреди сцены одну, их спровадили за ворота усадьбы.

– Дитя мое, могу я узнать о том, откуда ты взяла сюжет для этой захватывающей пьесы? – спросил незнакомец.

Адель испугалась не на шутку, проклиная свою горячность.

– Я взяла сюжет… у одной пожилой дамы. Я…

– Дитя мое, я даю тебе еще один шанс ответить на этот вопрос. Это будет твой последний шанс. Подумай хорошенько перед тем, как отвечать на мой вопрос.

Адель поняла, что она пропала и поэтому решила ответить правду.

– Эта девушка, героиня пьесы – это я.

В зале пронесся вздох то ли возмущения, то ли восхищения.

– Хорошо, уже лучше. А кто этот прекрасный воин? – спросил незнакомец.

Адель на секунду закрыла глаза, и когда распахнула, то перед ней, вплотную, стоял красивый мужчина с кроваво-красными глазами.

– Это мой жених – Прайм, – сказала Адель смело.

Опять общий ропот негодования.

– Прайм говоришь? – прошипел ей в лицо Логус.

– Да, он. Я его невеста. Этот медальон – доказательство нашей помолвки, – сказала она и предъявила его присутствующим в зале.

Потом появилась Нубира, и я с грустью смотрел на мое потерянное дитя. Она спасла Адель от неминуемой гибели скорее из любопытства, ревности и жадности, чем желания помочь. Она хотела выведать, где хранятся мои несметные сокровища, путем уговоров или пыток. Как бы там ни было, но оборотни расстроили ее планы – напали на замок Вианден. Мирон Затевахин вынес Адель из замка, оставив в лесу, чем она тут же воспользовалась – просто сбежала.

– Я чудом выбралась из дома и когда осталась одна, то я была рада, что осталась жива! Мне уже не хотелось становиться вампиром, быть частью этого безжалостного народа. Помню, как села под старым деревом и думала, думала, думала. Я разделила мои желания на части и поняла, что мое желание быть вампиром – было частью желания быть с тобой. Я обманывала себя и я была рада, что разобралась в этом.

– А что же произошло дальше?

– Дальше я бродила по умирающей Европе и, в конце концов, снова встретила Бакли.

– Знаешь, мою жизнь на тот момент нельзя было назвать очень счастливой, поэтому, когда он стал ухаживать за мной, я растаяла. Теперь видишь, что я не мученица? Я ведь… вышла замуж за него, родила ему сына, назвала его Праймом, в честь моей первой и единственной любви.

Я напрягся, потому что не хотел думать о подробностях. Но я понимал ее.

– Я не сержусь и не стану любить тебя меньше из-за этого. Я даже рад, что ты была под защитой и тебе не было одиноко.

Адель вдруг замерла, а потом рассерженно спросила:

– Рад? Да как ты можешь такое говорить? Я изменила тебе! Я предала тебя!

Она сердито замолчала, отвернувшись.

Я поднялся и сел около нее на кровати.

– Да, это случилось. Но я не сержусь. Ты же думала, что я погиб. И я рад, что ты не стала хоронить себя заживо, оплакивая меня всю жизнь. Пойми, в этом – ты вся. Ты – жизнь в чистом виде. Сколько девушек отважились отправиться в путешествие, не сильно заботясь о здоровье и как выжить? А сколько бы стали играть Пенелопу? – Это немного развеселило Адель и она глянула на меня смелее. – А кто бы не стал предавать друзей? Кто бы решился вообще выйти из дому без разрешения? Так что я зол на того врача и горжусь тобой! Я ревную, страшно ревную, если честно! Не уверен, что встреть я его, смог бы оставить в живых… – я замолчал, представляя, как ломаю его шею. Мы молча сидели.

– Ты когда-нибудь покажешь мне свои воспоминания про сына? – спросил я тихо.

Адель покачала головой.

– А ты бы на моем месте показал бы?

– Нет! – не задумываясь, ответил я.

– Вот и я «нет». Думаю, ты смиришься с этим.

– Я постараюсь, любимая. Но как ты стала вампиром?

– О, это интересная история, – Адель вздохнула и, смотря в окно стала рассказывать дальше. – Я как раз родила сына, моя жизнь была полна забот о нем. Родители Кристофера предложили нам переехать к ним в Англию, и я решила напоследок съездить в Калелью. Знаешь, я думала, что так смогу забыть тебя, ну, или как-то облегчить свою сердечную боль. Только толку от этого было мало, как всегда.

Она вспомнила, как увидела старуху-оборотня, которая оккупировала мой дом и своего бывшего попутчика Луку. Они бы открутили ей голову, но вовремя появился Мирон Затевахин и успел укусить Адель до того, как она умерла. Я старался не думать о том, от какой травмы она умирала. Но думаю, что у нее был сломан позвоночник и ребра.

Этот пижон, Затевахин, не мог обойтись без театральщины. Перед тем, как укусить, он успел произнести: «Это наш дар тебе, благодарность покойному Прайму за спасение нашего рода!»

– Потом я почувствовала укус в шею, и все – мой мозг очутился в жидком огне, который уничтожал меня изнутри. Я плохо помню, что произошло, и как я очутилась в доме Затевахина, но помню тот сумасшедший голод, который охватил меня, когда я открыла глаза.

Мне не давала покоя мысль о чем-то важном, что важнее жажды крови. Перед моим внутренним взором появилось личико сына и параллельно мысль о том, как удобнее перегрызть его горло, чтобы ни капли крови не пропало. Это повергло меня в такой ужас… Я поняла, что теперь не смогу вернуться к нему. Затевахин меня успокаивал, что мол, вампиры не обращают внимания на такие мелочи. Что теперь он и его братья – моя семья. Он привел ко мне в комнату мою служанку Полетту, с которой я приехала в Калелью. Она дрожала от голода и плакала от страха, видя мои бешенные красные глаза. Мирон довольно цинично объяснил, как мне лучше выпить ее. Тогда я прогнала его, чтобы он не мешал мне. Потом открыла окно, взяла ее в охапку и выпрыгнула наружу. Мне стоило немалых усилий отпустить ее и не стать преследовать. Это было так невероятно сложно! Но я смогла – я представляла тебя. Ведь ты мог так сделать, значит, и у меня получится. В ту ночь на свете стало меньше на две коровы и одну козу. Когда наступил рассвет, мне не пришлось прятаться – было пасмурно, и я без труда добралась до дома, где оставила маленького Прайма.

Когда я услышала стук его крохотного сердечка, любовь и жажда снова стали бороться во мне с неистовой силой. Это заставило меня бежать. Бежать так далеко, как только могла. Я не сумела оставить сыну и Кристоферу ничего на память о себе. Только имя и свою любовь. Я поняла, что потеряла и их двоих. Моя жизнь с ними была бы невозможной. Как же я ненавидела Затевахина за это! Но надеялась, что мне удастся находиться инкогнито по близости от Кристофера и Прайма и не пытаться при этом их убить. Но как с собой ни боролась – я все равно оставалась смертельно-опасным новообращенным вампиром. Решила, что уеду на пару лет, пока не стану более управляемой и спокойной, а потому вернусь, и мы заживем с ним вместе. Поэтому я собралась и отправилась сначала к себе домой, где оставила тебе послание в погребе. Их есть еще несколько, кстати, ты еще не все нашел. Потом я отправилась туда, где нет людей, которых мне так хотелось выпить, а только верблюды и минимум растительности. Поэтому я выбрала пустыню. Вот там, постепенно успокаиваясь, я нашла себя снова. У меня была уйма времени переосмыслить свою жизнь, все, что произошло. И я поняла, что раз мне дана такая долгая жизнь и такие возможности, значит, мой долг использовать это во благо, а не во зло. Как-то само собой получилось, что я стала помогать людям, лечить их. Потом появился этот город. Когда я решила, что пора проведать сына – я узнала, что он умер и с трудом смирилась с этим. Теперь ты представляешь, как я обрадовалась, когда ты познакомил меня с Ханной? И еще я обнаружила, что моя любовь к тебе стала только крепче. Отсюда эта статуя, которую ты видел в саду, картины.

– Тебе придется снять некоторые из них, потому что я чувствую себя их жалким подобием.

Адель весело улыбнулась.

– Ну вот, теперь, когда мы прошли с тобой эту трудную часть объяснений, я думаю, что ты мог бы рассказать мне о себе. Не думаю, что твоя жизнь после нашей разлуки была менее драматичной, чем моя.

– С радостью, только не все сразу. Это займет какое-то время.

– Ну и ладно! Мне пора переодеваться и спускаться вниз, в лазарет. Там уже собрались люди. А ты мог бы подождать меня здесь.

– И не надейся! Я же твой охранник, «излучающий дикую энергию пустыни».

Она рассмеялась. Потом вскользь спросила:

– Тебе стало легче после того, как ты все узнал?

Я задумался. Я определенно испытывал облегчение.

– Да. Стало немного легче. Твой хитрый план с терапией моего чувства вины сработал. Пустыня, смена обстановки и твое очарование – лучшее лекарство.

Адель радостно подбежала ко мне и, взяв за руки, поцеловала.

– Я так рада! Я надеюсь, что ты свое чувство вины закопаешь в этих песках.

– И оно останется здесь на веки вечные! Обещаю!

* * *

В ресторане было шумно, играла музыка и переговаривались парочки за многочисленными столиками. Так как этот ресторан был лучшим в городе, то свободных мест не было. Не могу себе представить, чего стоило Алисе все это организовать. Или она забронировала столик заранее? Эта хитрая лисица ведь ни за что не признается! Нужно будет спросить у Эдуарда, который, кстати, сидит за столиком рядом со мной с не самым лучшим настроением и то и дело поглядывает на Ханну и Брукса. А моя дочь просто светилась от счастья! Она не могла дождаться знакомства с Адель и собиралась задать ей миллион вопросов.

– Мама, представляешь, встретить свою прародительницу! Это ведь уникальное событие! Я уверена, что раньше такого не случалось никогда! Она молода и прекрасна! А сколько же она всего может рассказать! Это просто невероятно!

– Ханна, угомонись, а то подавишься салатом! – сказал шутливо Брукс.

Тут в зал вошли Прайм и Адель – на красивую пару сразу обратили внимание посетители ресторана. Конечно! Адель выглядела просто потрясающе – одета в восточный наряд, чем-то похожий на сари, из легкого изумрудного шелка и черные джинсы. Волосы были уложены на восточный манер в толстую косу, красивые глаза смотрели на мир с любопытством и радостью. А Прайм, с самым гордым видом, вел свое сокровище к нам, одетый в шикарный черный костюм и классические туфли.

– Приветствуем всех! – сказал весело Прайм. Я давно не видела его таким счастливым! Он был доволен до кончиков волос! Это было так необычно. Вечно сдержанный и рассудительный, сейчас он был похож на беззаботного мальчишку. Он помог сесть за стол Адель и расположился около нее. Конечно, его рука сразу нашла ее руку, и они счастливо переглянулись, улыбнувшись друг другу с заговорщицким видом. Это было так мило.

Эдуард увидел, что я любуюсь Праймом и Аделью и с пониманием на меня посмотрел.

Когда эта великолепная пара подошла к нашему столику, Прайм галантно предложил своей даме сесть и тут же начал нас с ней знакомить:

– Друзья мои, позвольте вам представить мою невесту – Адель де Ламбрини, о которой вы знаете из моих рассказов и которая, по удивительному стечению обстоятельств, оказалась жива и бессмертна.

– Приветствую всех! – сказала она спокойно и располагающе улыбнулась.

– Я Эдуард Ричардсон, а это моя жена – Бэль Ричардсон, а нашу дочь Ханну Ричардсон вы уже знаете, а также ее жениха Брукса Вайта, с которой вы уже знакомы, – сказал Эдуард и слегка поклонился на средневековый манер, что Адель тут же оценила – было приятно встретить человека из прошлой эпохи.

Элиза, к моему удивлению, заговорила с ней на чистом испанском языке, а Диксон подключился к разговору, который прервался, только когда он представил Лили, Келлана, Джека и Алису, которая вообще была подозрительно сдержана – сидела с интригующим видом и молчала, что на нее было не похоже. Ну, да ладно! Что бы ни задумала – мы все вскоре узнаем.

Когда официант наполнил наши бокалы вином, что было лишь прекрасной бутафорией, Элиза произнесла тост:

– Предлагаю выпить за любовь, поборовшую разлуку и время!

Мы дружно чокнулись бокалами, стараясь не разбить столь хрупкое великолепие, и отлично сделали вид, что отхлебнули. Брукс попробовал вино и с горечью произнес:

– Такой виноград испортили!

Ханна уже было открыла ротик для того, чтобы сказать что-то поучительное, как Прайм произнес:

– У нас есть хорошая новость!

Адель набралась смелости и, преодолев робость, заявила:

– Прайм согласился на мне жениться!

– Да нет же, это ты согласилась выйти за меня!

Мы рассмеялись, а Алиса, словно чародейка, щелкнула пальцами. Из кухни к нам направилась целая процессия: два официанта и квартет музыкантов торжественно направились в нашу сторону. Официанты везли на нарядной тележке торт внушительных размеров, на котором элегантным образом было написано: «С Днем Помолвки!». Все это великолепие оставили около нашего стола. Под приятную музыку Прайм и Адель радостно поцеловались. Когда официанты и музыканты удалились, растроганная Адель сказала:

– Спасибо, Алиса! Это так чудесно! И неожиданно!

– Как жаль, что это несъедобно! – заявил Келлан с кислым выражением лица, разглядывая это великолепие. – Опять все съест этот волк-переросток! Хотя здесь недалеко есть зоопарк, и думаю, что нас никто не заметит, если мы решим отметить помолвку по-нашему…

За что и получил локтем в бок от Лили.

– А что? Ведь я тоже имею право отпраздновать! – ответил он, насупившись.

– Мой обжора! – сказала Лили, смеясь.

Снова появились официанты, чтобы подать седло барашка с каким-то чудным соусом. Ханна радостно накинулась на эту склизкую гадость, не отставая от Брукса. Нам же оставалось только время от времени делать вид, что мы в восторге от предложенных блюд.

Элиза наклонилась немного в сторону Адель и спросила:

– А вы уже определились с датой и местом проведения свадьбы?

– Мы как-то еще не думали об этом, – сказал просто Прайм.

– Знаете, вы поступите правильно, если дадите возможность Алисе все организовать. У нее просто талант. Это будет очень красиво!

– Да, я могу все организовать. Вот на юге Франции есть небольшое поместье с чудесным видом на море. Оно достаточно камерное, и думаю, что как раз нам подойдет…

Брукс переглянулся с Ханной и сказал:

– А когда вы собираетесь устроить свадьбу? Я спрашиваю, потому что нам тоже пригодятся услуги Алисы.

Я тут же взвилась на месте:

– Что?

– Мама, успокойся. Просто Брукс сделал мне предложение. Мы давно все решили, и лучше мне выйти замуж, пока я не выгляжу старше Брукса. Только не говори, что мне всего-то пару лет от роду и прочую трогательную чушь, – сказала она, задумчиво царапая ногтем край бокала.

– Ну, вообще-то, мы с мамой не зря провели время в Принстоне, – ответил Эдуард, пока я приходила в себя от услышанного. – Ты, наверное, слышала, что там есть уникальная лаборатория, в которой Бэль подвизалась работать ассистенткой. Мы провели серию тестов, потом сотню раз перепроверили данные и, в общем, выяснили, что вам с Бруксом нечего бояться. Та часть, которая досталась тебе от меня… хм, неживая. А наследие матери поможет тебе и Бруксу стать родителями.

Ханна радостно вскинула глаза на Брукса и так красиво зарделась, что мне стало неловко. Я даже закрыла глаза, чтобы не подглядывать за таким интимным моментом.

– А какие они могут быть? Такие, как я, или оборотнями? – спросила она оживленно, словно хотела изучить что-то новое.

– Ну, если честно, то это будет сюрпризом! – сказал Эдуард, разводя руками. – Время покажет.

– Но ты еще слишком молода, чтобы задумываться о подобных вещах и у вас с Бруксом впереди уйма времени! – выпалила я, не особо задумываясь о последствиях.

– Мама, но это же не так! Когда же ты сможешь так говорить? Я уже полностью самостоятельный субъект и хочу жить отдельно!

Я молчала, пытаясь прийти в себя от заявления Ханны. Эдуард нежно сжал мою руку. Я очнулась.

– Что ж, я всегда знал, что этот момент рано или поздно настанет. В нашей нестандартной семье это случилось немного раньше, чем в обычных человеческих семьях, но я не вижу причин оттягивать это событие.

Бэль, мы будем самыми молодыми родителями, выдающими замуж дочь, – сказал он серьезно и вдруг задорно улыбнулся.

Нервное напряжение отпустило меня, и я рассмеялась. Действительно! Брукс уже сейчас выглядел старше Эдуарда, а Ханну можно было принять за мою ровесницу.

Алиса, уже явно развлекаясь, еще раз щелкнула пальцами, и мы увидели как из кухни повторно выходит процессия с еще одним тортом и музыкальным квартетом. Официанты под музыку оставили около нашего стола торт с поздравительной надписью: «Для Брукса и Ханны!».

– Алиса! – почти хором произнесли все присутствующие за столом.

В ответ мы услышали ее довольный смех.

* * *

Жаль, что я не могу плакать. Когда настал черед Адель ответить Прайму «да» у алтаря, мне искренне хотелось разрыдаться. Столетия разлуки не уничтожили ни их любовь, ни их самих. Они нашли друг друга и снова счастливы. Прайм как-то неуловимо изменился после поездки в пустыню с Адель. Не знаю, что там произошло, но его сосредоточенное и несколько угрюмое настроение сменилось на радостное и светлое состояние духа. Он был необычно приветлив и расслаблен.

Адель же, после своего добровольного заточения в пустыне, наслаждалась общением с Праймом и новоприобретенными родственниками. Видимо, они оба простили друг друга, или какая-то преграда между ними пропала. Это было настолько заметно, что мне показалось, что они даже светились от счастья. Но это могло быть обманом зрения, так как мы все сияли в предзакатных лучах солнца.

Я навсегда запомню их прекрасные лица, которые приближались друг к другу для нежного поцелуя. Когда они снова на нас посмотрели, гости радостно зааплодировали, отпустив белых голубей, которые взвились ввысь, заполняя собой небо над алтарем. Двое индейцев, одетых в благопристойные белые костюмы и с вплетенными орлиными перьями в иссиня-черных волосах, издали какой-то замысловатый клич, на который Прайм показал им большой палец. Они радостно подпрыгнули на месте, а остальные громилы радостно загалдели. И вообще, со стороны Прайма было на удивление много гостей – практически полсотни вампиров, которые выглядели, как последние головорезы, только в белых костюмах.

Со стороны Адель был только наш клан. Перед свадьбой она встретилась с Элизой и деликатно спросила, не может ли клан Ричардсонов оказать ей честь и сесть на места, предназначенные для ее родственников? Элиза, не задумываясь, ответила «да», потому что мы и так были ее родственниками. Теперь мы стояли небольшой группой напротив толпы приглашенных со стороны жениха. Прайм дал личные гарантии безопасности Бруксу, который стоял с недовольным видом возле Ханны, крепко сжав ее ладошку в своей огромной руке. Он делал вид, что ничего не замечает и время от времени потирал нос. Могу себе представить, как у него пекло в носу от запахов многочисленных вампиров! Я видела, что ему некомфортно находиться в присутствии стольких незнакомцев, которые время от времени окатывали любопытными взглядами его красавицу Ханну. Он, наверное, все не мог успокоиться и ревновал ее ко всем вампирам в мире, потому что она была больше из их мира, чем из его. Надеюсь, что это у него пройдет, когда моя дочь вот так же скажет ему «да» у алтаря.

Адель и Прайм, невероятно прекрасные, спустились к гостям, и мне показалось, что в этот момент для них существовали только они двое во всем мире. Они все время держались за руки и невнимательно слушали поздравления от друзей Прайма. Жених все время улыбался, – такого раньше вообще не было!

Ханна и Брукс подошли первыми – Адель обняла свою пра-пра-правнучку нежно и с чувством, а жених Прайм Ван Пайер крепко пожал руку оборотню, что само по себе было для него подвигом. Прайм уже пару раз извинялся перед семейством Вайтов за то, что покалечил Ромула, но извинения были не такими уж искренними, потому что он считал произошедшее досадным недоразумением, а они – попыткой убийства.

Прайм твердо пожал руку Эдуарду, а меня просто поцеловал в лоб. За пару дней до свадьбы, когда мы срочно уехали в ближайший город, чтобы забрать заказанные скатерти с вензелями, Прайм сказал, что все еще чувствует себя виноватым за ту нашу драку на концерте; что иногда с ужасом думает, что бы мог натворить, если бы я не набралась смелости остановить его.

– Поздравляю тебя, Прайм! И тебя, Адель! Я уверена, что теперь у вас все будет хорошо! – сказала я невесте и поцеловала ее в щеку, от чего она немного смутилась. Многие годы она жила практически отшельницей и сейчас ей приходилось привыкать к такому тесному общению с другими вампирами.

Потом Лили и Келлан по очереди поздравили молодоженов, особенно расчувствовался Келлан – он был до ужаса сентиментален. Он долго тряс руку ошеломленной Адель и говорил красивые глупости про вечную любовь и счастливую совместную жизнь.

Алиса и Джек были, как всегда, приветливы, к тому же Джека еще распирало от гордости, когда Адель стала благодарить его жену за великолепно организованную свадьбу. Она не знала, что и как будет происходить – Прайм устроил для нее сюрприз. Алиса, получив неограниченный кредит, разошлась не на шутку – если в свадебном бизнесе есть премия «Оскар», то она ее однозначно получила! Белоснежные скатерти с золотыми вензелями, розы и фрезии были повсюду. Алтарь она соорудила под белыми шатром в восточном стиле, который защищал нас от прямых солнечных лучей. Даже стулья для гостей выглядели шикарно, хотя трудно сказать почему: то ли потому что были частью роскошного ансамбля, то ли потому что напоминали старинную мебель. Алиса решила сделать смешение эпох, воссоздав то время, когда зародилась любовь жениха и невесты. Думаю, что ей это удалось.

Я снова осмотрелась по сторонам. Старинный замок, в котором проходила свадьба, стоял на скале над широкой голубой лагуной, а на волнах мирно покачивались белые яхты, на которых прибыла часть гостей (в том числе – Ханны и Брукса). Старинный особняк – двухэтажное великолепие с массой барельефов и колонн – выходил широкими окнами на море, а просторный балкон перед ним был, по большому счету, огромной смотровой площадкой над скалистым берегом. Архитектор воплотил в жизнь этот необычный проект, создав невероятно романтичный уголок на французском побережье.

Зеленые склоны близлежащих гор щедро поросли оливковыми деревьями и соснами, акациями и пальмами. Над нами кружили чайки, соленый ветерок приносил прохладу в раскаленный от южного солнца день и, судя по всему, впереди нас ждал прекрасный вечер. Прайм и Адель отправились переодеваться в наряды «после венчания», которые Алиса любовно хранила в шкафу и никому не показывала. Вся концепция свадьбы делала ее похожей на театральную постановку, но Прайму нравилось. Мне казалось, что он хотел сделать это событие торжественным до неприличия – ведь он так долго этого ждал!

Алиса как раз находилась у столика с напитками, мягко отчитывая молоденького официанта, который не справлялся со своими обязанностями, потому что не мог отвести глаз от Лили. Она сверкала великолепием, как всегда, затмевая красотой закат. Даже присутствие могучего Келлана не останавливало молодого человека от восхищенных взглядов, которые он бросал на Лили.

Алиса пыталась вернуть в чувство пылкого юношу, но внезапно запнулась на полуслове – на освещенную закатным солнцем террасу вышли собственной персоной Аронимус, Кунц и Кайсус!

Сказать, что это была неожиданность – ничего не сказать. Присутствующие на свадьбе люди не заметили приближения катастрофы – всего лишь еще одни гости, правда, сильно опоздавшие и тоже невероятно красивые. А вампиры прекрасно понимали, что ничего доброго этот визит не мог принести. Триумвиат появлялся без приглашения примерно в конце существования тех вампиров, к которым они внезапно наносили визит. Это был их фирменный стиль совершать правосудие.

Я тут же посмотрела на официантов и священника, которые были единственными людьми на этом мероприятии – они были шаткой надеждой, что при них Аронимус будет вести себя сдержанно. Они сами установили правило скрывать наше существование от людей, а лишние свидетели ему были не нужны, хотя ради расправы над нами они могли уничтожить маленький городок.

Диксон на правах главы нашего клана вышел вперед и, приветственно раскинув руки, сказал:

– Аронимус, Кунц, Кайсус! Какими судьбами вы здесь оказались?

– Да вот, птичка на хвосте принесла, что здесь просто свадьба века! Вот мы и решили заглянуть на огонек, чтобы лично поздравить молодоженов!

Кунц после этих слов так нехорошо улыбнулся, что я поняла – живыми они нас не отпустят. Эдуард тоже это понял, поэтому непринужденно обнял меня за плечи и как бы невзначай повел к Ханне и Бруксу. Тот уже осторожно заслонил ее собой, причем Эдуард стал рядом с ним плечом к плечу. Дочь уткнулась головой в спину отца, потому что Триумвират был самым ярким кошмаром ее детства.

– Диксон, Элиза, вижу, что наш визит взволновал ваше семейство… – сказал Кайсус, как всегда, елейным голосом.

Но все прекрасно знали, что это только искусная симуляция доброжелательности. Кайсус любил собственноручно отрывать головы провинившимся. Кунц, например, к такому не стремился, он был старым интриганом, который исподтишка манипулировал другими. Но Аронимус был «шоуменом», у него великолепно получались сцены, полные трагизма и проникновенности. Он, как никто другой, умел изобразить отеческую заботу, зная, что его возлюбленный собеседник через пять минут умрет. Думаю, что это доставляло ему удовольствие.

Эта компания испорченных властью бессмертных сейчас стояла посреди свадебного шатра с видом хозяев положения и даже не скрывали своих враждебных намерений. Думаю, что вокруг нас стоит армия Триумвирата, потому что они в одиночестве не путешествуют.

– Вы сами, без охраны? – спросила Алиса, радушно протянув руки Аронимусу для рукопожатия, как милому другу.

Она склонила голову набок и радушно улыбнулась, а Аронимус подыграл ей – радостно принял ее руки в свои холодные ладони и мягко их пожал. Со стороны могло показаться, что они души друг в друге не чают и безумно рады встрече. Джек тут же оказался рядом, оценивая ситуацию: за незваными гостями появились шестеро охранников, которые выглядели одинаково – темные костюмы и черные очки, под которыми они прятали от людей кроваво-красные глаза. Он коротко кивнул головой Аронимусу в знак приветствия и молча обнял Алису за плечи.

– Алиса, ну как же без моих бравых ребят? Мы были проездом по Европе, решали некоторые административные дела, как вдруг узнали о свадьбе! Ну, мы просто не могли проехать мимо! Как ты могла скрыть такое событие? Не каждый день ведь сочетаются священными узами брака столь прекрасные создания!

Он тут же посмотрел на Брукса, у которого от ярости тряслись руки – он был готов к превращению. Моя Ханна все еще стояла за спиной отца, закрыв глаза от страха. Часть друзей Прайма как бы невзначай стала подходить ближе к ней и Бруксу, закрывая их собой от Труимвирата. Я определенно не понимала, что происходит.

– Эдуард, а где твоя дочь? Не пристало будущей невесте прятаться от гостей!

Эдуард взял меня за руку и мы подошли к Аронимусу.

– Боюсь, что произошло недоразумение. Ваша «птичка» неверно напела: сегодня свадьба не Ханны и Брукса…

– Который по совместительству еще и наш кровный враг! – сказал вдруг Кунц, зло щелкнув зубами в конце фразы.

– …а совсем другой пары, – продолжил Эдуард как ни в чем не бывало, крепче сжав мою руку.

– Да, интересно! Еще один противозаконный союз? – спросил Аронимус с деланой веселостью, оглядывая толпу, чтобы удостовериться в эффектности его последнего пассажа. – Еще одно преступление против нашего рода? Еще одно… извращение?!

– Не знаю, о чем ты! – сказал Диксон, оказавшись слева от меня. Он положил руку мне на плечо, словно призывая не бояться. – Думаю, что произошло досадное недоразумение. Ханна и Брукс уже назначили дату свадьбы, которая непременно состоится, но не сегодня.

– Вот как? Ты, как глава рода, смеешь противиться нашим законам, которые были установлены сотни лет назад?

– Не думаю, что мы нарушаем какой-либо закон, – сказал Диксон спокойным голосом.

– Да? Тогда я тебе его напомню, если ты забыл некоторые пункты. «Под страхом смертной казни запрещается вступать в любые отношения с представителями… – тут он зыркнул на людей-официантов, которые слушали его с нескрываемым любопытством, – враждебного клана. Любые попытки установить с ними контакт, а так же скрыть их местонахождение, карается смертью». Ты нарушил его по всем пунктам, поэтому тебя и твою семью ждет немедленное наказание! Охрана! – сказал он со злорадным выражением лица, щелкнув пальцами.

Шестеро охранников выдвинулись было вперед, но головорезы Прайма тут же встали плотным кольцом вокруг нас.

– Идемте! – сказал Диксон и увлек нас в глубину этого «кольца», где я тут же нашла Ханну и обняла ее.

Брукс беспокойно на меня посмотрел, но я сама не знала, что происходит, поэтому только лишь пожала плечами. Все Ричардсоны собрались вместе. Возле меня стоял один из индейцев, который внезапно поднес палец ко рту и подмигнул. Эти друзья Прайма точно что-то затеяли, только вот что?

Кайсус тут же оказался около Аронимуса и величаво произнес, рассматривая превосходящие силы противника:

– Мы даруем прощение каждому из вас, кто перейдет на нашу сторону. Мы обещаем, что не станем преследовать вас по закону, и каждый из вас получит хорошую компенсацию за верность!

– Запугивание и подкуп? Это так ты руководишь вверенными тебе… подчиненными? – вдруг послышался голос Прайма среди тех, кто стоял вокруг нас.

Он не бросил нас? Он рядом? Я закрутила головой по сторонам и увидела его широкую спину впереди, когда он спокойно выходил из толпы навстречу к Аронимусу. Возле меня вдруг появилась Адель, словно ниоткуда – я не слышала ни ее шагов, ни ее запаха. Она дотронулась до перепуганной Ханны и сказала мягко:

– Все будет хорошо! Не бойтесь! Вы все под нашей защитой!

– Кто? Кто это сказал? – вдруг прошептал Аронимус, который от чего-то не на шутку перепугался.

– Я сказал, – ответил Прайм, встав перед перепуганным вампиром, дав возможность хорошо себя рассмотреть. Он стоял спокойно, словно король перед вельможей.

– Этого не может быть! – зашипел Кайсус, обнажая острые клыки.

– Ты же погиб в Венеции! – потрясенно произнес Кунц, посматривая по сторонам, словно ища пути к отступлению.

– Ну, не совсем погиб, как ты видишь! – спокойно ответил Прайм. Повисла тяжелая тишина.

– Самозванец! – вдруг завопил Аронимус, беспокойно разглядывая Прайма. – Мастер Прайм Ван Пайер, наш легендарный генерал, сложил свою голову в Венеции много лет назад в бою за нашу свободу!

– Мастер Прайм Ван Пайер, твой прародитель сейчас празднует свою свадьбу! – ответил Прайм спокойно. – И просит тебя удалиться вместе со своей свитой и армией, которая засела в близлежащих горах! Я и моя армия, – он с гордостью показал рукой на вампиров, которые нас обступили, – просим вас покинуть это место. Я позже приеду во Флоренцию и все тебе объясню, если ты не против, конечно же. Не забывай, что мне известны твои истинные намерения! Даю тебе последний шанс!

Аронимус оглянулся на Кунца и Кайсуса, которые практически одновременно отрицательно покачали головой. Аронимус повернулся и, сложив руки лодочкой, сказал:

– Мы не уйдем, потому что вынуждены исполнить закон, между прочим, тобой установленный!

– Я не вижу его нарушения, но вижу желание уничтожить клан, который может стать угрозой для Триумвирата, – заявил Прайм, наступая на Аронимуса. – Ты всегда действовал по моей указке, все эти годы я тайно руководил вами, чтобы вы не делали глупостей! Но я отвлекся от контроля на пару месяцев и вот результат, – ты собираешься уничтожить уникальный клан, который ближе всех подошел к окончанию тысячелетней вражды, которая веками уносила жизни таких, как мы. Ты слеп и недальновиден! Союз этих двух молодых людей – просто благословение для нас!

– Я здесь решаю что правильно, а что нет! Ты мне не указ! Я сам закон и покараю Ричардсонов во что бы то ни стало! – заявил Аронимус, с презрением выплевывая слова.

– Ты видимо забыл, кто я? – спросил Прайм, склонив голову набок.

– Ты еретик и самозванец! – закричал снова Аронимус, отступая назад, за спины своей охраны. – Я приговариваю всех вас к смерти! – кричал он с безумными глазами.

– Да что ты говоришь? – спросил с усмешкой Прайм, и вдруг вокруг него упали без чувств все присутствующие на свадьбе люди.

Затем он издал какой-то замысловатый свист и показал рукой на Триумвират. Тут произошло неожиданное: армия Прайма как по команде сняла обувь и стала окружать Триумвират и их охранников. Все! Маски сброшены, теперь конфликта не избежать!

– Я лишаю тебя власти, Аронимус! А будешь сопротивляться, то и жизни! Предлагаю сдаться без боя! – сказал четко Прайм, глядя в упор на Аронимуса.

В ответ один из охранников что-то сердито сказал на неизвестном мне языке и угрожающе показал зубы. Думаю, что это был отказ.

– Ты хорошо меня знаешь, Прайм? – спросил Аронимус, нехорошо улыбнувшись. – Играл ли я когда-нибудь без козырей в рукаве? Загляни в мои воспоминания и дай отбой своим цепным псам! Иначе, стоит мне только крикнуть, и он умрет! Ты же не захочешь омрачать свою свадьбу такой трагедией! – сказал Аронимус, уверенно складывая руки на груди.

Прайм на секунду замер, а потом вдруг резко на меня посмотрел, причем в его глазах было замешательство. Я не сразу поняла, что этот козырь как-то связан со мной, но потом меня вдруг озарило: это мог быть только один человек…

Я сжала руку Эдуарда и вся обратилась в слух, закрыв глаза. Если мои предположения верны, то я услышу поблизости одно знакомое сердцебиение.

Сначала я не слышала ничего, только тысячи звуков и шорохов в близлежащем лесу… Но вот, с западной стороны горы появился едва слышный звук трепетания человеческого сердца, которой я слишком хорошо знала.

Я открыла глаза и выдохнула:

– Отец…

Эдуард и Диксон переглянулись, а Элиза прижала ладони к губам, чтобы сдержать вскрик. Она любила Генри, как и всех остальных членов своей семьи, поэтому с широко распахнутыми глазами смотрела на Аронимуса, словно видела перед собой чудовище.

Звук сердца Генри приближался неестественно быстро для человека, видимо его несли на себе солдаты из армии Триумвирата.

– Ну что? Все еще будешь угрожать мне, своему брату, и убьешь ради того, чтобы человек выжил? Ради этого животного, топчущего Землю, живущего только для того, чтобы дать пищу нам, высшим существам? – спросил Аронимус с вызовом, рассчитывая склонить чашу весов на свою сторону.

Он решил сыграть на естественном убеждении в превосходстве, которым страдали все вампиры без исключения. Да, превосходство было очевидным, только его значение понималось каждым по-разному. Диксон был глубоко убежден, что раз нам дана большая власть и способности, то это и большая ответственность, что мы созданы для того, чтобы охранять и помогать более слабым. Так считали и мы, его дети, но остальные вампиры привычно упивались своим всемогуществом и властью отнимать жизнь у любого человека без зазрения совести. Повисла тишина. Не дыша, я ждала, что ответит мудрый Прайм, и надеялась на то, что этот ответ подарит жизнь отцу.

Я стояла и с ощущением полного бессилия слушала, как Генри приближается к замку. И вот, из-за спин свиты двое охранников вывели его под руки. Они отпустили его, и он рухнул на пол, – кажется, у него были сломаны обе ноги.

– Отец! – крикнула я, бросившись к нему. Но Эдуард остановил меня, схватив за плечи.

Генри поднял глаза на меня и побледнел. Конечно, – я была без грима, без линз, и моя кожа сияла в лучах заходящего солнца. Я неосознанно попыталась спрятаться от него за спину Эдуарда. Опять же – слишком быстро для человеческого восприятия.

– Бэль? – услышала я его неуверенный вопрос.

Моя тайна была раскрыта и не было больше нужды скрывать ее. Я неуверенно вышла из-за спины Эдуарда и посмотрела отцу в глаза. Испуг. Боль. Непонимание. Боль от потери. Страх. Генри побледнел, а потом начал краснеть – у него от волнения повысилось давление. Я слышала, как бешено колотится его сердце и, испугавшись за его здоровье, быстро заговорила, желая успокоить:

– Папа, ты только не волнуйся, твое давление зашкаливает!

Потом я зло спросила Аронимуса:

– Что он здесь делает?

– Я проводил расследование, – глухим голосом ответил Генри вместо Аронимуса.

– Генри, мы же просили не искать ответов! – воскликнул Эдуард.

– Теперь я понимаю, почему, – ответил тот, повернувшись на спину.

– Он следил за нами! Диксон, твоя безответственность и отступничество от законов в конце концов привела этого человека к нам, на верную смерть.

– Окончательный ответ он получил, увидев здесь Бэль, – строго сказал Прайм. – Если бы ты не привез его сюда, он никогда не узнал бы наверняка – только бы подозревал. Так что ты сам нарушил закон!

– Нарушил? – злобно прошипел Аронимус. – А твой Эдуард не нарушил? Женился на человеке, она родила ему дочь, умерла и стала вампиром!

– Как… как умерла? Как вампиром? – спросил Генри.

Эта новость окончательно подкосила его – он схватился за сердце, а его лицо начало синеть. Я рванулась к нему, но Диксон опередил меня – он уже стоял на коленях около Генри, щупая его пульс, не обращая внимания на Триумвират.

– Вот тебе и ответ, Аронимус. Ты великий моралист, любитель пофилософствовать. Кто больше имеет право на жизнь: тот, кто не думая, бросается спасать чужую жизнь или тот, кто эту жизнь жаждет отнять?

В нашем окружении воины Прайма одобрительно зашумели, и у меня появилась надежда, что Генри останется жив, если, конечно, его сейчас же отправить в больницу.

Аронимус понял, что проиграл, потому что он вдруг резко вскрикнул:

– Вперед!

Через секунду балкон заполонили мрачные фигуры – это был карательный отряд Триумвирата. В ответ Прайм снова издал свист, и все вокруг завертелось в бешенном танце боя – две армии по странному стечению обстоятельств: Прайма – в белом и черная Триумвирата сцепились в смертельной схватке. Двое индейцев-гуронов, Адель и Джек с Келланом уже сражались вокруг Брукса, который тут же превратился в огромного черного волка и, с перепуганной Ханной на спине, пятился к перилам балкона. Он сделал огромный прыжок и через секунду падал вниз, унося мою дочь в теплые морские воды залива, подальше от смертельных клыков разъяренных вампиров. У меня отлегло от сердца, потому что я не могла разрываться между ней и Генри. Тем более, что сейчас Диксон делал ему непрямой массаж сердца, которое остановилось пару секунд назад. Я, не обращая внимания на кипевший вокруг бой, бросилась к отцу, и, встав на колени, взяла его холодеющую руку в ладони. Вокруг меня летали стулья, кто-то вылетел за пределы шатра, пробив высокий полог своим обезглавленным телом, в ожесточенной схватке сминались каменными телами столы и мраморные барельефы. Отвратительные звуки отрываемых конечностей и скрежета зубов по каменной коже перемежались с рычанием и проклятиями на сотне разных языков. Эдуард кружил вокруг нас, помогая Лили и Алисе защищать нас от нападения. Он неистово работал руками и зубами, расталкивая всех так, что вокруг образовалось свободное пространство.

А я сидела и смотрела на ресницы Генри, желая только одного – чтобы они хотя бы немного пошевелились. Диксон уже сломал ему одно ребро, пытаясь реанимировать, но пульса все не было. «Ему нужно в реанимацию! Ему нужно к врачу!» – пронеслось у меня в голове, и я закричала что есть силы:

– Отец, не умирай!

На какую-то секунду сотни глаз, черных от ярости, желтых и красных, уставились на меня и увидели, как я осторожно поднимаю бездыханное тело Генри с холодного каменного пола.

– Прайм, помоги! – крикнула я, делая первый шаг к замку, на противоположной стороне которого стояла моя машина. Мне бы только до нее добраться!

Прайм вдруг отдал серию коротких приказов на каком-то неизвестном мне языке, после которых произошло невероятное: большая половина армии Прайма бросила охоту на противника, и вокруг меня образовалось широкое кольцо вампиров в белом, которые прикрывали нас от нападения. Я осторожно делала шаг за шагом, а они передвигались вместе со мной. Я видела, как Прайм держит за горло смертельно перепуганного Аронимуса и заставляет смотреть на фиаско его знаменитой армии. Тела Кайсуса и Кунца валялись бесформенными грудами рядом, а вокруг них кипел бой. Прайм немного отпустил Аронимуса и сказал:

– Столетиями я гасил твои неразумные порывы.

Сколько раз я спасал тебя, убеждая поступать спокойно и не спеша. Я устал от тебя, очень устал… За все эти годы ты не понял одного: большая власть – большая ответственность! Все мои законы созданы не для того, чтобы угнетать и властвовать, а защищать людей от нас, вампиров. Мы все часть одного целого, а ты этого так и не понял!

Дальше я не смотрела, а только слышала ужасный звук рвущейся плоти вампира и предсмертный крик Аронимуса, который был похож, скорее, на визг. Я не могла сказать, что обрадовалась, просто мозг отметил, что опасности стало меньше, меня сейчас интересовало только одно – выбраться отсюда как можно скорее и доставить Генри в ближайшую больницу, пока не стало слишком поздно.

Когда мы пробрались сквозь это безумие до машины, часть солдат Прайма снова исчезли, а две фигуры в черном – женщина и мужчина, вдруг резко остановились на месте. Их глаза безвольно закрылись, а руки повисли вдоль тела, значит, Прайм стал воздействовать на окружающих так, как мог только он один. Тут же появились индейцы и практически синхронно оторвали головы застывшим врагам. Потом они по-деловому осмотрели нас и, поклонившись, быстрее ветра убежали дальше.

Когда я увидела это своими глазами, то испытала шок, но сейчас была абсолютно спокойна, потому что знала – под руководством Прайма все пройдет правильно – Ричардсоны в полной безопасности.

Эдуард и Алиса появились около меня и, молча, без промедлений, помогли положить Генри на заднее сидение нашей машины. Эдуард сел за руль, Алиса – справа от него, а я осталась стоять на коленях около отца.

Когда наш автомобиль на максимальной скорости выскочил на автостраду, ведущую к Монако, я слышала, как звуки боя становятся тише. Алиса уже звонила в местную больницу, требуя подготовить отдельную палату в реанимации, а также, чтобы нас на входе ждала бригада врачей. Она ругалась, уговаривала и врала на чистейшем французском языке, чтобы вынудить их адекватно отнестись к нашей ситуации. Рассказала, как неизвестная машина сбила на дороге американского туриста, а мы подобрали его и везем в реанимацию. Что пульс есть, но очень слабый, переломаны ноги и пару ребер. Я зажмурилась и старалась не думать, как было больно отцу, когда ему ломали кости.

Но потом в моем кармане завибрировал телефон, и я увидела на экране, что это звонок от Ханны. Я включила телефон и услышала ее родной голосок:

– Мама! Мама!

– С нами все в порядке, мы везем Генри в больницу. Как вы? С тобой все в порядке?

– Да, мы прыгнули в море и добрались до нашей яхты, так что мы в полном порядке! Стоп! Ты сказала Генри? Что он тут делает? Почему вы везете его в больницу?

– Его привез Аронимус, твой дед выследил их и попался. Ох, Ханна, он не дышит уже пять минут! У него остановка дыхания и сердце не бьется. Мы везем его в реанимацию…

– Мама, – сказала вдруг Ханна очень прагматичным тоном, – не волнуйся! Его еще можно спасти! Ты, главное, держись! Нам приехать?

– Нет, не вздумай! – сказал Эдуард, прекрасно зная, что дочь его услышит. – Лучше всего заводите двигатель и плывите в порт, будьте все время на виду у людей, пока мы не узнаем, чем закончился бой. Поняла меня?

– Да, конечно! Брукс, заводи двигатель, мы плывем в Монако! – сказала она скороговоркой. – Как приплывем – сразу позвоню! – быстро проговорила она и положила трубку.

Ее деловой тон успокоил меня, и мысли перестали хаотично метаться между страхами и предположениями.

Драгоценные минуты ползли так медленно! У нас было примерно еще минут пять – десять, чтобы спасти папу. Мы влетели на стоянку больницы, и так как был ясный день, то подъехали практически к центральному входу, напугав какую-то пожилую пару. Эдуард открыл дверь и осторожно взял Генри на руки, словно маленького ребенка. Я придерживала его голову, а Алиса влетела в приемный покой и тут же стала требовать бригаду реаниматологов, которые, конечно же, еще не собрались. Эдуард не стал ждать специального приглашения и пошел с Генри на руках мимо открытых дверей, пока не нашел свободную комнату с незанятой кушеткой.

– Расстегивай его рубашку! – сказал он, сосредоточенно рассматривая лекарства в закрытом на ключ шкафу.

– Алиса! Как по-французски будет «обезболивающее»? – сказал он вслух, зная, что сестра его прекрасно услышит.

– Аnalgésique! – сказала она и добавила: – Эти болваны до сих пор совещаются, кто пойдет спасать безнадежного пациента! Боятся нести ответственность за его смерть!

– Не волнуйся! Я проведу реанимацию сам! Бэль, ты сможешь подсоединить его к аппарату искусственного дыхания?

– Я попробую! – сказала я и схватила маску, которую тут же положила на лицо отца.

Потом в моей идеальной памяти возникла инструкция к этому аппарату – я как-кто читала медицинскую энциклопедию от скуки и вот, она пригодилась!

Когда аппарат начал мерно качать кислород в легкие Генри, Эдуард успел сделать с десяток уколов, после чего снова начал делать непрямой массаж сердца. Это была самая страшная минута моей жизни, потому что все усилия казались напрасными – папино сердце не билось, как мы не пытались его запустить.

– Ну же, Генри! – шептал Эдуард и продолжал нажимать на грудь.

Прошла еще одна минута, и Эдуард убрал руки с его груди, а я медленно сползла по стенке, жалея, что физически не могу плакать. Алиса вбежала в палату и, когда увидела две ровных линии на мониторе над головой Эдуарда, то тихо охнула и подошла ко мне. Она молча села рядом со мной и положила голову на мое плечо.

– Я так и не сказала, как люблю его! – сказала я, закрыв лицо руками.

Она погладила меня по голове и ответила:

– Это жизнь, дорогая…

Но я не желала смириться с его уходом, какая-то бешенная надежда на чудо заставила меня подняться и снова подойти в отцу. Он лежал, словно поломанная кукла – ноги неестественно вывернуты, а лицо было безмятежным и белым. Я была виновата в его смерти, поэтому не сдамся! Я снова стала нажимать на его грудную клетку, внимательно считая вслух:

– Раз, два, три, четыре. И раз! Раз, два, три, четыре! И раз! Папа, ну давай же! – взмолилась я и поцеловала его в лоб.

Эдуард подошел ко мне и мягко взял за плечи, чтобы оттащить, но остановился, потому что мы услышали драгоценный удар сердца, который вернул нам надежду и жизнь Генри.

В палату наконец-то зашли врачи, которые после короткой перепалки с Алисой взялись за дальнейшую реанимацию отца, выгнав нас из палаты.

Мы стояли под палатой, прекрасно слыша все, что происходит внутри. Как рвались кожа отца от прокола иглой шприца, как адреналин растекался по его венам, делая кровь горькой и живой. Как его тело снова начало жить. Нам было не до конспирации, мы знали, что стоим в грязной праздничной одежде, словно неживые статуи под дверями палаты, но все равно не шевелились. Мы сдвинулись с места только тогда, когда доктора вышли, обсуждая ставки на ближайший чемпионат «Формулы-1».

– Доктор, как мой отец, будет жить? – спросила я, борясь с соблазном вцепиться в его горло зубами в отместку за его халатность.

– Жить? Конечно, он будет жить, только, к сожалению, он в коме.

Потом, с удивлением разглядев наши наряды, сказал на ломанном английском:

– Сердце его мы запустили, но он впал в кому. Так что наберитесь терпения и надейтесь на лучшее… – сказал он тихо и ушел.

Мы с Эдуардом прекрасно поняли, что это означало – он мог пролежать так до конца своих дней, или очнуться через пару минут. Это была катастрофа! Страшная правда про мою сущность догнала Генри, как мы ни пытались этого избежать!

– Это все из-за меня! – сказала я и отвернулась от всех, не в силах посмотреть кому-нибудь в глаза. Эдуард не стал меня успокаивать, зная, что это бесполезно.

Диксон позвонил Эдуарду, чтобы узнать о состоянии Генри, а также сообщить о последних событиях: Триумвират полностью уничтожен, от былой армии никого не осталось. Воины Прайма сейчас усиленно работают над тем, чтобы избавиться от такого количества тел. Сжигать их было нельзя – такой костер сразу же привлечет внимание людей, а топить в море тоже неправильно. Мне не было дела до того, как исчезнут с лица Земли эти убийцы.

Я перестала слушать разговор и ушла в сторону, чтобы подумать. Снова достала из кармана телефон и задумалась, стоит ли сообщить о случившемся Мо, ведь столько врать я просто не могла. Но потом подумала, что такое скрыть будет просто невозможно, да и бессмысленно. Вздохнула и набрала знакомый номер. Когда в трубке прозвучал родной голос, я осторожно рассказала о событиях сегодняшнего дня, которые привели к тому, что отец очутился в больнице, правда, не упоминая в рассказе оборотня и войну двух кланов бессмертных вампиров. Мама, конечно же, испугалась, и успокаивать пришлось ее – она плакала и клялась, что немедленно прилетит в Монако. Я даже разволновалась, потому что ее визит был бы ненужной нагрузкой для нас. Я с трудом отговорила ее прилетать, а потом пообещала звонить чуть ли не каждый час и сообщать о состоянии отца.

– От нее только одни проблемы! – сказала я и с раздражением нажала на кнопку «отбой» да так, что треснул корпус телефона. Эдуард забрал из моих рук поломанный аппарат и обнял меня. Я уткнулась лицом в его плечо и сказала:

– Я так испугалась! Он же почти умер!

– Да, но твоя любовь воскресила его! Все будет хорошо, вот увидишь! Генри теперь под надежной охраной, а Диксон будет наблюдать за его лечением. Все самое страшное уже позади. Триумвират ушел в небытие со своими законами, мы теперь можем жить спокойно.

Его спокойные слова вселили в меня уверенность, что все будет хорошо. Остаток для я провела около постели отца.

* * *

Мы сидели в кабинете у декана нашего Университета. Ощущение было сюрреалистичным – мы снова мы играли роли обычных подростков, которые маялись от скуки в кожаных креслах. Просторный кабинет с высоким потолком, стены, оббитые дубовыми панелями и шикарная библиотека, мягкий ковер ручной работы и прочая атрибутика, которая должна была внушить гордость за наш Университет. За спиной профессора висели многочисленные дипломы и фотографии известных выпускников с дарственными надписями. Насколько я поняла, это были 30 квадратных метров гордости мистера Уолкера.

– Бэль, Эдуард, у меня отличная новость! Совет попечителей нашего Университета проголосовал за то, чтобы выдвинуть Эдуарда на соискание звания студента года.

Мистер Уолкер расстегнул пиджак и положил руки со сплетенными пальцами перед собой на стол, ожидая приступа нашей буйной радости.

Я взглянула на Эдуарда, который как раз изображал удивление и еще раз приятное удивление. И я прекрасно понимала, что сейчас он придумывает, как бы предотвратить это событие.

Такое признание нам ни к чему, нам не стоило лишний раз привлекать к себе внимание, мы здесь учимся не для этого. Нам это не нужно. А звание «Студент года» повлечет за собой некоторую публичность. Думаю, что разразится нешуточная «подковерная» борьба между президентами многочисленных студенческих обществ за нас. Конечно – такой трофей! Я вспомнила: в Принстоне было отделение общества по защите китов в северных морях США, и представила мужа на фоне их логотипа с дипломом «Студент года» в дурацком свитере с китом на груди. Мне стало смешно, и я улыбнулась Эдуарду. Он улыбнулся только уголком губ, продолжая вежливо смотреть на мистера Уолкера.

Но главная причина была в том, что нам сейчас совсем не до этого! Мой отец лежит в коме уже четвертый месяц, а наша дочь выходит замуж! Столько всего нужно подготовить и продумать! Ведь непросто собрать под одной крышей ничего не подозревающих людей, семью оборотней, вампиров и священника! И чтобы все прошло гладко, и все остались довольны!

Алиса и Элиза отнеслись к приготовлениям, как к битве века: в дом постоянно приходили образцы тканей, какие-то каталоги и посылки. Они с фанатичным блеском в глазах обсуждали цвет роз в букетах на столах. Даже планировали рассыпать натуральный жемчуг на столах для украшения. Диксон, похоже, тоже немного был не в себе. Он собирался пригласить настоящий симфонический оркестр на свадьбу! Ну и я немного тоже того…

Все время хожу за Ханной и ловлю ее любое слово и взгляд. Прихожу в восторг от того, как она уплетает яичницу на завтрак или накручивает на пальчик локон волос, читая очередную книгу, сидя на подоконнике в пижаме. Она так быстро выросла! Еще бы пару лет подождала с замужеством… Слишком быстротечное материнство у меня было. Но мне жаловаться не стоит – ведь я благодарна за Ханну. Это счастье – быть бессмертной матерью. Этого лишены Лили, Алиса, Элиза… Но они тоже считают Ханну своим ребенком и поэтому так стараются устроить свадьбу столетия – единственная дочь выходит замуж!

Я с трудом заставила себя снова вслушаться в разговор моего прекрасного Эдуарда с профессором Уолкером.

– …поэтому вам не стоит возлагать на меня столько надежд, ведь научной карьерой заниматься я не намерен. Я глубоко убежден, что главное для меня – практика. Я мечтаю о месте хирурга в стандартном госпитале. Вправлять ушибы, проводить экстренные вмешательства, спасать жизни, одним словом. И было бы прекрасно, если бы это происходило в какой-то африканской стране…

– Но мистер Ричардсон, совет уже вынес свое решение!

– Ну, тогда сообщите им, что я беру самоотвод. Думаю, что у вас еще есть кандидатуры кроме моей.

Профессор Уолкер задумался и сказал:

– Что ж. Как ни печально, но мне придется смириться с вашим решением. Надеюсь, что вы знаете, что делаете, мистер Ричардсон.

– Да, мистер Уолкер, знаю. И еще раз благодарю вас за оказанную мне честь.

Декан сдержанно кивнул, и мы покинули кабинет. Да уж, не висеть фото Эдуарда в том кабинете.

Сегодня был последний день занятий на этой неделе. Вчера мы сдали последний экзамен и были свободны и счастливы. Погода стояла ясная, и поэтому мы поставили машину с затемненными стеклами под навес утром и теперь могли спокойно сесть в нее и уехать в свой лесной домик. Эдуард закинул мне руку на плечо, и мы шли с самым беззаботным видом по коридорам Университета.

– Эдуард, так давай все-таки договоримся. Ты даришь им дом, а я – машину. Не думаю, что Ханна от кажется. Хотя, вот Брукс…

– Что Брукс? Ему придется смириться с мыслью, что он берет в жены девушку из очень состоятельной семьи, и жить в лачуге на берегу залива она не будет!

– Да уж. Хотя бы потому, что книги отсыреют!

Эдуард рассмеялся и поцеловал меня в макушку. Я посмотрела на него и наконец-то решилась задать давно мучивший меня вопрос:

– Эдуард. Мне все-таки хочется знать. Как ты смирился? Мне до сих пор жутко от мысли, что Ханну придется отпустить. Она стала взрослой и мне уже ее не хватает, а я не представляю, как смогу прожить без нее даже пару дней.

Эдуард остановился и внимательно на меня посмотрел.

– Бэль, ты воспринимаешь ее свадьбу с ненужным трагизмом. Вот подумай, что такого ужасного произойдет после того, как она выйдет замуж?

Я закусила губу, размышляя.

– Ну, я буду ее реже видеть…

Эдуард рассмеялся, и эхо его смеха растворилось под сводами старинного здания.

– Ты думаешь, что она так просто забудет тебя? Что она не будет скучать по тебе?

Я закрыла глаза, чтобы медовые глаза Эдуарда не сводили меня с ума. Мне же нужно вести себя здесь, как подобает приличной женщине, а не думать о… Картинки вчерашней ночи возникли перед глазами, и мне пришлось их срочно открыть. И вдруг я просто поняла, что я надумала себе все эти страхи и мне пора сдаваться.

– Будет, – ответила я покорно.

Но Эдуард продолжал:

– Ну вот видишь. К тому же ей не придется ехать в другую страну, чтобы увидеть тебя. Мы же дарим им дом, до которого от нас двадцать минут быстрого бега.

И к тому же она просто не сможет жить без советов Алисы по гардеробу, помощи Элизы в обустройстве дома, твоих блинчиков с медом, в конце концов…

Я посмотрела на Эдуарда с благодарностью в глазах. Он снова рассеял мои сомнения.

– Ты добрый волшебник, вот что я тебе отвечу!

– Просто я люблю тебя больше жизни! – сказал Эдуард и подтвердил свои слова самым нежным поцелуем на пороге аудитории, в которой нам предстояло слушать лекцию по философии.

Она более походила на приятное общение друзей. Профессор Догерти была дружелюбна и интересно подавала материал. Поэтому когда я получила СМС от Алисы, была расслаблена и не готова к новостям. На экране я прочитала: «Генри начал приходить в себя, мне только что звонили из госпиталя». Я показала это Эдуарду, от волнения чуть не раздавив телефон.

Я тут же изобразила предобморочное состояние, и, после небольшой суматохи, профессор Догерти дала задание Эдуарду отвести меня к врачу.

Как только мы зашли за ближайший угол, то быстро вышли из здания и как можно быстрее забрались в машину. Нам понадобилось всего четверть часа, чтобы добраться до домика в лесу, где мы переоделись в спортивную одежду, более подходящую для дальних походов. Заперли дом и помчались через три штата к отцу. Так будет быстрее, потому что трафик и правила дорожного движения помешали бы нам прибыть вовремя.

Я бежала на пределе своих возможностей, а Эдуард просто держался рядом. Мы бежали, словно тени, оставляя после себя череду неясных шорохов, стараясь избегать людных мест. По пути несколько раз пришлось переплывать судоходные реки и пересечь две горных гряды.

Я бежала и понимала, что мое появление может снова практически убить отца – ему опять придется осознать то, что я стала вампиром. Однако не быть рядом с ним в момент пробуждения было выше моих сил. Когда огни Сиэтла показались на горизонте, я ускорила бег.

– Не спеши, Бэль. У нас еще есть время. Не стоит врываться в его палату, как только он очнется, – сказал спокойно Эдуард. – Это неразумно.

– Знаю, но я ничего не могу с собой поделать! Он же будет обо мне думать, беспокоиться. Пусть увидит, что со мной все в порядке.

– Нет, нам придется сделать это деликатно. Выберем удобный момент.

– Но как? Ждать под окнами?

– Я могу провести для тебя небольшой мастер-класс по незаметному пребыванию в комнате любимого человека, – сказал Эдуард с усмешкой.

– Да, у тебя богатый опыт! – сказала я, чувствуя, что настроение у меня поднимается. – Ты месяцами подглядывал за мной, пока я спала!

– Ну вот, ты улыбаешься! Словно солнце взошло в твоих глазах!

Я резко остановилась, вдруг осознав, что прошедшие четыре месяца я ходила в постоянном напряжении, думая об отце. А Эдуард? Он же терпеливо ждал, страдая от моей замкнутости. Это так несправедливо!

– Бэль, но что за выражение лица! Ты снова страдаешь! Ты с ума меня сведешь!

– Эдуард, прости меня! Я только что поняла, что забросила тебя. Я была одержима только одной мыслью – что бы еще сделать, чтобы Генри быстрее очнулся. А ты? Ты же все для меня. Я…

Эдуард нежно прикоснулся ладонями к моим щекам и нежно поцеловал.

– Я люблю тебя. Но рад, что ты это сказала. Мне было трудно наблюдать за тем, как ты страдаешь. И я рад, что избавление близко – мы в пяти минутах от Генри.

Практически одновременно посмотрели на больницу, которая располагалась у пологого холма на окраине города. Мы посещали ее достаточно часто, потому что там работал главным врачом друг Диксона.

– Ну что, идем? – спросила я.

– Конечно, – сказал Эдуард, и мы направились к больнице.

Обычно мы заходили через главный вход, регистрировались у старшей медсестры и поднимались в палату Генри на лифте. Но сегодня у нас был другой маршрут. Мы приблизились к зданию со стороны леса. Частично по кондиционерам, просто перепрыгивая с окна на окно, попали на седьмой этаж, и тихо забрались в палату Генри.

Я тут же подкралась к постели отца, который, наверное, задремал. Смотрела на родные черты и не могла наглядеться – папа похудел, его лицо заметно осунулось, а на висках добавилось седых волос. Но выражение лица было такое… умиротворенное, такое родное. Я не посмела его будить, и мы простояли около кровати, как тени, около получаса. Эдуард все время следил за мониторами и листал историю болезни Генри. Ничего не происходило, как вдруг Эдуард предупредительно поднял палец и указал мне на Генри.

– Я… оставлю вас наедине, – сказал он, ретируясь за окно. Я могла только гадать, куда он делся.

– А как же мастер-класс? – прошипела я в ответ.

– Отменяется. Он готов. Вот увидишь! – сказал он мне уже из-за окна.

Я ошарашено оглянулась на Генри – его веки как раз подрагивали. Я не сдержалась:

– Папа! Папа! – сказала я, нагнувшись над ним.

Он медленно открыл глаза, и я встретилась с ним взглядом.

– Бэль! – прошептал он едва слышно, просто выдохнул мое имя.

– Папа! – сказала я и обняла его осторожно, словно хрупкую вазу.

Генри попытался поднять руки, чтобы обнять меня, но из-за проводов не смог этого сделать.

– Не стоит, потом! Как ты? – спросила я, нежно смотря на него.

Генри закрыл глаза и слабо улыбнулся, потом ответил:

– Словно грузовик переехал. Насколько все серьезно, милая?

Я не стала скрывать от него правду и ответила:

– У тебя был инфаркт, потом ты впал в кому. Это вкратце. Ты в Сиэтле и проспал четыре месяца.

– Как четыре? – спросил он, округлив глаза.

Датчик давления запищал быстрее.

– И тебе категорически нельзя волноваться, а то прибегут медсестры, и мне придется сбежать! – сказала я спокойно, но твердо.

Генри улыбнулся и ответил:

– Знаешь, когда узнаешь, что единственная и любимая дочь стала вампиром, умерев при родах, то остальное – такие мелочи! – сказал он и на его глаза навернулись слезы.

– Папа, не надо! Я не выдержу! – сказала, закрыв лицо руками.

Генри засопел, и я снова взглянула на него.

– Я не хочу сейчас выяснять отношения. Ты не готов. Это может тебя… я тоже не смогу. Я хочу только, чтобы ты знал – я в порядке, очень даже в порядке. У меня есть муж и дочь, я учусь в университете. Самое главное сейчас – это твое здоровье!

– Бэль, в порядке? Ты серьезно? – спросил Генри, внимательно вглядываясь в мои глаза, словно старался уличить в обмане.

– Ты же… ты же… из-за этого парня…

– Выжила и узнала такую любовь, о которой только можно мечтать! Если бы не Эдуард, то я погибла бы еще в первые дни проживания в Бейнбридже! Меня бы раздавил грузовик! А потом он спасал меня так часто, что прозвал меня ходячей катастрофой. Он буквально с ума сходил, если не был рядом, все думал, что со мной что-то случится. А его родители и братья, сестры – самая удивительная семья на свете! Столько любви и самопожертвования я нигде не встречала! – сказала я как можно спокойнее.

– Но ты же… вампир! – сказал Генри и я заметила как трудно было ему произнести это слово.

– Да, это факт. Ничем не могу возразить, – сказала я, пожав плечами, – но ты не все знаешь! Мы не нападаем на людей, мы… существуем за счет животных. Считай, что мы охотники, пару раз в месяц два оленя и все. Ты можешь смириться с этим?

– Олени? Не люди? – спросил он с сомнением. – Думаю, что да, – неуверенно сказал папа.

– Еще мы не спим и очень быстро бегаем, неуязвимы… не умираем от старости.

– Я рад, – произнес Генри.

– Ханна тоже будет жить и не стареть. Она – уникальна. Она спит и ест обычную пищу, а может пить кровь, – при этих словах Генри поморщился, – она может иметь детей и всегда будет такой, как сейчас.

– Слушай, а я точно проснулся? Такое впечатление, что из-за шторы сейчас выпорхнет фея и подарит мне пони.

Я не обиделась. Генри порозовел и выглядел лучше, чем минуту назад. Его пульс успокоился, и дыхание стало ровнее. Я рада, что мне удалось вернуть ему хорошее расположение духа.

Он вдруг закрыл глаза и сказал:

– А что с теми красноглазыми мерзавцами? – спросил он.

– О… ну, о них можешь больше не беспокоиться. Их просто нет. Прайм, то есть жених, ты его помнишь?

– Да.

– Он самый древний вампир на Земле, иногда мне кажется, что на самом деле первый. Он позаботился о них и гарантировал тебе неприкосновенность. Он сейчас со своей женой Аделью где-то на Востоке, но они должны приехать на свадьбу Ханны и Брукса. Так что ты можешь жить спокойно – этот кошмар больше не повторится, папа! – сказала я радостно.

Генри закрыл глаза, а когда открыл – возле кровати стоял Эдуард.

– Ты доконаешь его этими появлениями из ниоткуда! – прошептала я ему.

– Я прошу прощения, по нам нужно на некоторое время скрыться. Сюда идут врачи! Даже бегут!

– Я буду рядом, вернусь, когда тебя оставят в покое! – сказала я и запрыгнула на подоконник, лучи солнца попали на мое лицо и руки, и мириады солнечных зайчиков заполнили палату. Я счастливо улыбнулась отцу. Он уверенно произнес в ответ:

– Ты прекрасна, моя Бэль!

Я спокойно ответила:

– Поправляйся быстрее, у твоей внучки через месяц свадьба, так что не вздумай мне снова умирать, хорошо?

Генри отмахнулся от меня рукой и откинул голову на подушку, ожидая появления врачей в его палате. Я спрыгнула вниз, где меня ожидал Эдуард. Он просто сиял от радости.

– Теперь ты окончательно прекрасна, моя Бэль! – сказал он, целуя меня.

– Я не просто прекрасна, я абсолютно счастлива, любимый!

* * *

Низкое южное небо, казалось, специально наклонилось, чтобы заглянуть внутрь нашего оазиса. Прохладные воды безмятежного озера отражали его с поразительной точностью. А еще казалось, что в целом мире есть только мы – я и лежащая на мне Адель. Я рассеянно водил пальцами по ее спине, а она улыбалась, нежно обнимая меня изящными руками. Небольшая рябь расходилась вокруг нас, и казалось, что волны пробегают по далеким звездам и протуберанцам галактик.

Мы молча слушали звуки ночной пустыни и свист ветра на гребнях высоких барханов.

– Берлин?

– Не-а…

– Москва?

– Ни за что!

– Ну, тогда Париж.

– М-м-м… а это интересно! Заодно проведаем мой чердачок на Елисейских полях…

– О, какое облегчение! А может, тогда случайно заглянем на мою виллу? Там прекрасный вид на Париж и всего два этажа, я обещаю! Никакой прислуги, мажордомов и водителей.

– Оу, я уже сбилась со счета. Сколько у тебя недвижимости? И зачем тебе столько домов? Это же кошмар, ну честно! – сказала она с легким упреком и посмотрела мне в глаза.

Я было задумался и, покопавшись в своем обширном эго, сказал:

– Терпеть не могу гостиницы! Там столько запахов от всех предыдущих постояльцев! Создается впечатление, что я живу на оживленном перекрестке. А потом, я по привычке анализирую все, ну ты же знаешь. Мозг не может отключиться от вычисления и оценки возраста, цели пребывания, состояния здоровья. В общем, одна нервотрепка. В моем доме стоит минимум мебели и все вещи – только мои.

– А кровать там есть?

– Ну да, а как же еще? Для красоты стоит много лет. Между прочим, очень красивая и просторная…

– А прочная? – спросила Адель и так на меня посмотрела, что я понял две вещи: мы едем в Париж и кровати каюк.

– Ну, жизнь покажет, но если у тебя войдет в привычку крушить все кровати, то могу тебя успокоить – мои дома стоят по всему миру и тебе понадобиться не один год, чтобы все переломать!

– Как же романтично это звучит! Меня это заводит… – она тут же обхватила руками мою шею и подтянулась выше, чтобы поцеловать меня. Я закинул руки за голову и не сопротивлялся, пока в отдалении не послышался свист.

– Эти чертовы гуроны Кровавый Клык и Орлиный Коготь! Они, что, решили испортить нам медовый месяц? Иногда мне кажется, что я и за них вышла замуж! Они все время где-то поблизости!

– Адель, месяц? По-моему уже медовый год! И мои лучшие разведчики здесь по моему приглашению, выискивают кое-что. Ты не можешь себе представить, как Кровавый Клык полюбил эти места! Он носится по пустыне, обгоняя ветер, и даже хохочет от радости.

– Ну да, – сказала она, опускаясь в воду вместе со мной. – Но я рада слышать, что хоть кто-то разделяет мою любовь к этим местам.

– А ты знаешь, что примерно пять тысяч лет тому назад здесь были густые тропические леса и разгуливали боевые рептилии, которые сейчас называют динозаврами? Я как-то уничтожил один такой отряд, правда, получил вот этот шрам… – сказал я, протянув запястье, и получил массу положительных эмоций, когда увидел, как распахнулись от удивления глаза Адель.

– Ди… динозавр?! – спросила она и схватила мою руку, чтобы лучше рассмотреть след от зубов тиранозавра.

– Да, от него. Будешь себя хорошо вести – я расскажу тебе все подробнее!

Она смешно зажмурилась, а потом с горячностью сказала:

– Что? Что мне нужно сделать, чтобы ты рассказал про те времена?

Я закрыл глаза и начал перечислять, стараясь скрыть довольную усмешку:

– Ну, во-первых, ты перестанешь возвращать мне бриллианты, которые я тебе дарю.

Адель тихо взвизгнула и подняла указательный палец, чтобы что-то возразить, но перспектива узнать больше про мое прошлое и динозавров заставила ее сцепить зубы и промолчать. Я притворился, что ничего не видел и продолжил:

– Во-вторых, ты разрешишь мне построить в ближайшем городе медицинский центр имени Алимы… мои гуроны как раз нашли для него подходящее место.

– Что? Да берберы никогда туда не пойдут!

– Ты их плохо знаешь! Я разрешу им разбивать палатки на его территории и жечь костры.

– У тебя ничего не получится! – заявила она и резко встала, снова взволновав небесный свод.

Я немного забыл, о чем говорил, потому что залюбовался ее красотой. Бессмертие подчеркнуло все самое лучшее в ней – бархатистость кожи, прекрасные черты лица и идеальное тело. Но это была только внешняя сторона, а сокровенная красота внутреннего человека, раскрываясь с каждым днем, восхищала меня все больше. Адель с независимым видом сложила руки на груди и начала:

– Если бы ты знал их так же хорошо, как я, то ни за что такое бы не предложил. Они не доверяют современной медицине и верят только в силу заклинаний и фитотерапии. А если принять во внимание их отношение к жизни вообще…

Тут я ее перебил и сказал:

– В нашем отряде было всего трое людей: один был моим учителем, который меня создал, а остальные – его инженеры. Мы как раз исследовали территорию, чтобы уничтожить новые кладки велосерапторов, как на нас напали пятеро хорошо вооруженных противников…

Я испытующе посмотрел на Адель – она зажмурилась и сказала:

– Не честно так играть на моей любознательности!

Я поманил ее к себе, затем потянул за руку, и она смешно нахмурилась, словно размышляя – сдаваться или нет. Потом улыбнулась и сказала:

– Ну ладно, на этот раз победа за тобой! Придется берберам привыкать к палатам и гигиене! А мне пора одеваться, потому что я слышу, как Кровавый Клык ползет по краю провала сюда.

– Да, ему пора принять ванну, а нам поохотиться на трусливых дромадеров, но если повезет, то мы встретим кого-нибудь более кровожадного!

– Кого? Скорпиона? – спросил Кровавый Клык, смеясь.

– Орлиный Коготь убил последнего шакала сегодня, и вон – сидит и пялится на луну.

Адель испуганно села в воду, прикрыв грудь руками.

– Скажи ему, чтобы ушел, пока я не оденусь! – смущенно прошептала она.

– Он не смотрит, я же знаю, о чем он думает. Гуроны прекрасно воспитаны, уверяю тебя! – ответил я тоже шепотом, но решил войти в положение и помочь своей любимой жене.

Я вылез из воды и дошел до камня, где мы оставили одежду, потом принес Адель ее джинсы и футболку, чтобы она могла одеться и оделся сам.

Она сделала это со скоростью света, как обычно, потом подозрительно оглянулась, ища глазами гурона. Но он сидел спиной к нам и слушал пустыню.

– Ну что, могу я начать выполнять условия нашего соглашения? – спросил я, любуясь ее прекрасными глазами.

– О, да! У меня миллион вопросов! – сказала она и уже было открыла ротик, чтобы засыпать меня ими, как замолчала, потому что я на вытянутой руке перед ней держал небольшую коробочку.

– Что это? – спросила она строго.

– Это обмен на те четыре предложения из рассказа про мое прошлое.

Адель засопела носом и, стиснув губы, резко забрала коробочку. Она открыла ее без особого энтузиазма, но когда увидела то, что в ней лежит, восхищенно посмотрела на меня, сказав:

– Это ты придумал?

– Да. Ты помнишь их?

– Но это же чудесно! – сказала она и бросилась мне на шею, сбив с ног. – Я люблю тебя, Прайм!

– И я тебя, бесценная моя Адель! – и осторожно поцеловал ее, лежа на спине на теплом каменном полу пещеры.

Рядом с нами, в футляре, лежали серебряные гребни Адель, в которых красовались самые большие бриллианты, которые туда только смог вставить ювелир.

– Я просто не представляю, как вообще мог жить без тебя все эти бесконечные годы! – сказал ей.

Адель посмотрела мне в глаза долгим взглядом и в ответ подарила самый нежный поцелуй, который дал покой моему сердцу – теперь всегда будем вместе.

Список пояснений

Абайя – длинное традиционное арабское женское платье с рукавами. Не подпоясывается. Предназначена для ношения в общественных местах. Обычно чёрного цвета, но встречаются также разноцветные. Часто абайя обильно разукрашена вышивкой, бисером, стразами.

Абу Али Хусейн ибн Абдалла ибн Сина, или Авиценна (Афшана близ Бухары, 16 августа 980 года – Хамадан, 18 июня 1037) – средневековый персидский врач, учёный, философ и поэт. Жил в Средней Азии и Иране, изучал в Бухаре математику, астрономию, философию и медицину, занимал должности врача и везира при различных правителях. Всего написал более 450 трудов в 29 областях науки, из которых до нас дошли только 274.

Александр Тралесский (около 525 года – ок. 605 года) – греческий врач VI века; жил в Риме, написал сочинение по патологии, в котором выказал себя оригинальным мыслителем; оно имело большое влияние на развитие медицины в Византии и у арабов.

Ацтеки (астеки) – индейская народность в центральной Мексике. Численность свыше 1,5 млн человек. Цивилизация ацтеков (XIV–XVI века) обладала богатой мифологией и культурным наследием. Столицей империи ацтеков был город Теночтитлан, расположенный на озере Тескоко (Тешкоко), там, где сейчас располагается город Мехико.

Байкеры (англ. biker, от bike motorbike motorbicycle «мотоцикл») – любители и поклонники мотоциклов. В отличие от обычных мотоциклистов, у байкеров мотоцикл является частью образа жизни. Характерным также является объединение с единомышленниками на основе этого образа жизни.

Борисфен – греческое название реки Днепр.

Брэ (фр. braies) – деталь мужского костюма, разновидность кальсон в Средние века. Брэ носили кельтские и германские племена в античный период, позже их переняли европейцы в средневековье. В позднее средневековье брэ носили исключительно как предмет нижнего белья.

Бюстье (фр. bustier; от фр. buste – бюст, грудь) – предмет женского нижнего белья, представляющий собой короткий узкий топ. Подобно бюстгалтеру, основной функцией бюстье имеет поддержку груди.

Вавилон (от аккад. Bili(m) «врата бога») – древний город в Месопотамии на берегах реки Евфрат. Основан не позднее III тысячелетия до н. э.; в шумерских источниках упоминается под именем Кадингирра. Во II–I тысячелетиях до н. э. – столица Вавилонского царства (Вавилонии).

Винтаж (англ. Vintage) – стилизованное направление в моде, особенно в одежде и предметах домашнего обихода, ориентирующееся на возрождение модных направлений прошлых поколений, эпох.

Гуроны – некогда могущественное индейское племя в Северной Америке. Гуронский язык (ныне мёртвый) принадлежал к большой ирокезской группе.

Дож (Венецианский дож) – титул выборного главы Венецианской республики на протяжении более чем десяти веков – с VIII по XVIII века. Возник в 697 году, когда Венеция входила в границы Византии. Первые дожи выполняли функции наместников Византийской империи.

Инфлюэнция (Influenza) – это острое инфекционное заболевание, которое клинически проявляется как катаральное поражение верхних дыхательных путей. Возбудителем этого заболевания является грамотрицательная палочка (Haemophilus influenzae), передающаяся от больного к здоровому воздушно – капельным путем.

Иоанн (Ян) Слепой – Иоганн Люксембургский (10 августа 1296 – 26 августа 1346) – граф Люксембурга с 25 июня/3 июля 1310, король Чехии с 31 августа 1310 (коронация 7 февраля 1311), титулярный король Польши с 1310.

Килс – французский торговый корабль с одной мачтой. Суда этого типа называли нефы, бузы, килсы, хулки. Отличительным внешним признаком являются округленные в носовой части и прямые в корме высоко поднятые штевни. Грузоподъемность такого корабля немного превышала 200 т. На килсе были асимметричные пристройки к кормовым и носовым надстройкам. Они делались в качестве дополнительных помещений для размещения рыцарей, использовавших подобные суда для крестовых походов. Ограждения надстроек украшались гербовыми щитами рыцарей.

Леггинсы или лосины (англ. leggings от leg – нога) – разновидность штанов обтягивающего фасона. Изначально лосинами называлась разновидность мужских штанов, которые использовались как элемент военной формы. Современные леггинсы – женские брюки, которые можно также носить в сочетании с платьем или юбкой. Существуют как мужские, так и женские спортивные леггинсы для бега, гимнастики, акробатики и других видов спорта.

Лолларды (от ср. – нидерл. lollaert (d) – бормочущий) – средневековая религиозная христианская община социально-уравнительного характера, возникшая из религиозно-благотворительных братств, появившихся в начале XIV в. в Германии и Нидерландах. Лолларды отрицательно относились к католической церкви и подвергались преследованиям.

Майя – цивилизация Мезоамерики, известная благодаря своей письменности, искусству, архитектуре, математической и астрономической системам. Начала формироваться в предклассическую эру (2000 г. до н. э. – 250 г. н. э.), большинство её городов достигло пика своего развития в классический период (250–900 гг. н. э.). К моменту прибытия конкистадоров была в глубоком упадке. Майя строили каменные города, многие из которых были покинуты задолго до прихода европейцев, другие были обитаемы и после. Календарь, разработанный майя, использовали и другие народы Центральной Америки. Создали эффективную систему земледелия, имели глубокие знания в области астрономии.

Монжуик (кат. Montjuc) – знаменитая гора в столице Каталонии Барселоне. Высота Монжуика составляет 173 м.

Реконкиста (исп. и порт. Reconquista – отвоевывание) – длительный процесс отвоевания христианами – в основном испанцами, каталонцами и португальцами – земель на Пиренейском полуострове, занятых маврскими эмиратами.

Сальса (исп. salsa – «соус») – музыкальный жанр, популярный в основном в Латинской Америке и среди выходцев из нее. Сальса включает много стилей и вариаций; в широком смысле термин можно использовать для практически любой музыки кубинского происхождения.

Сан-Поло (итал. San Polo) – один из шести исторических районов Венеции. Расположен в центре, между районами Сан-Марко и Санта-Кроче. Название района переводится как «Святой Павел», и связано с находящейся здесь одноименной церковью.

Совет десяти (итал. Consiglio dei Dieci) – орган Венецианской республики, основанный указом Большого совета в июне 1310 года. Совет десяти занимался только охраной политической и социальной структуры венецианской Коммуны.

Спонж, Спонжик (sponge) – тонкая губка небольшого размера для нанесения макияжа.

Сюркотта (фр. surcotte или surcote, дословно «на-котту», «поверх котты») в словоупотреблении почти немедленно смешалась с формой мужского рода «сюрко» (фр. surcot), причем оба слова стали полностью синонимичны. О сюрко известно, что этот тип одежды появился в XI веке и представлял собой изначально верхнюю рубаху или нарамник, носившийся поверх воинских лат, которые таким образом предохранялись от загрязнения, а во время Крестовых походов и от перегрева. В гражданском варианте мужская сюркотта превратилась в крестьянском быте в широкую и плотную верхнюю рубаху, доходившую до середины икры или до лодыжек. Дворянская разновидность сюркотты (или сюрко) имела вид короткой рубахи с широкими короткими рукавами, из которых виднелись длинные рукава котты. Женский вариант сюрко представлял собой верхнее платье, как правило, без рукавов и не имевшее пояса, с глубокими вырезами на боках, доходившими до середины бедра.

Тарантелла (итал. Tarantella) – итальянский народный танец в сопровождении гитары, тамбурина и кастаньет (в Сицилии), музыкальный размер – 6/8, 3/8.

Терраферма (итал. Terraferma arte, от лат. Terra firma – «твердая земля», от firmum – «крепкий, прочный»). Террафермой называли в XV–XVI вв. владения Венецианской республики на материке в отличие от г. Венеция, расположенного на островах лагуны.

Туареги – народ группы берберов в Мали, Нигере, Буркина-Фасо, Марокко, Алжире и Ливии.

Тхэквондо – корейское боевое искусство. Характерная особенность тхэквондо – ноги в поединке используются более активно, чем руки. Сверхзадачей тхэквондо в древности было выбивание всадника из седла.

Уппеланд – дворянское одеяние. Уппеланд мог изготовляться из шерсти, сатина, бархата, шёлка. Характерной его особенностью следует считать двуслойность. Верхний и нижний слои обязательно должны были контрастировать между собой по цвету, например, зелёный упеланд мог иметь алую подкладку, а ярко-алый – синюю. Вместо тканевой подкладки употребляться могла замша, или же упеланд подбивали бобровым мехом, горностаем или шкурками серой белки. Рукава, как правило, украшенные фестонами, обязательно выворачивались наружу, демонстрируя цвет и фактуру нижнего слоя ткани.

Джеффри Чосер (англ. Geoffrey Chaucer; ок. 1343, Лондон – 25 октября 1400, там же) – английский поэт, «отец английской поэзии», первым начал писать свои сочинения не на латыни, а на родном языке.

Чума (лат. pestis – зараза) – острое инфекционное заболевание группы карантинных инфекций, протекающее с исключительно тяжёлым общим состоянием, лихорадкой, поражением лимфоузлов, лёгких и других внутренних органов, часто с развитием сепсиса. Заболевание характеризуется высокой смертностью и крайне высокой заразностью.

Шоссы (hose) штаны-чулки в XI–XV вв.; проще говоря, плотные чулки, натягивавшиеся отдельно на каждую ногу и прикреплявшиеся специальными застежками к поясу. Только в XIV в. обе половинки были соединены в один предмет мужского туалета – штаны современного типа.

Примечания

1

я эту гадость ни за что не буду есть (лат.)

(обратно)

2

«Вперед» – суахили.

(обратно)

Оглавление

Книга I Клан

Книга II Хранитель двух миров

  Эпилог

Книга III Наследие

Список пояснений Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg