«Я пишу реферат»

Татьяна Алексеевна Мудрая Я пишу реферат

Зимняя ночь. Темная ночь. Только пули свистят по степи. Надеюсь, не серебряные.

Я и мой верный ноутбук: мелкую мышь давить научилась, а вот на клаве одни большие пальцы умещаются. Или как там мои удалые потомки ее называют? Развернуться негде, в общем. Ну ничего: рукам тесно — зато дома просторно: детки в клетке, то есть у родичей с отцовской стороны, оттуда и в школу ходят, муж в ночной смене, как всегда, впрочем. Итак:

«Актуальность вышеизложенной работы заключается в том, что по данному вопросу практически отсутствуют опытные материалы, полевые исследования и научные разработки. Также следует заметить, что даже самые авторитетные письменные источники суть вторичны. Уверения их читателей или даже самого автора в том, что они видели живых особей исследуемого вида и даже советовались с ними: разрешат ли вышеупомянутые субъекты кому бы то ни было излагать строго засекреченную информацию об их жизни, — вполне могут оказаться чисто художественным — если не попросту беллетристическим — приемом. Большая часть источников этого рода откровенно третична и представляет собой эстетические и нравственные „упражнения на тему“, не скроем, зачастую весьма ценные с последней точки зрения, но фактически соединяющие крупицы фактов с морем вымыслов, как своих, так и чужих.

Реферат состоит из следующих разделов: Вступления, Основной части и Заключения. Во Вступлении автор пытается оценить имеющуюся в его распоряжении литературу по степени достоверности (практически никогда не достигающей ста процентов). В разделах Основной части рассматриваются следующие проблемы.

1. Способ поддержания исследуемым объектом своей жизни (точнее, не-жизни или не-смерти).

2. Сильные свойства исследуемого объекта: какие из них наиболее достоверны.

3. Слабые места его же; о них сходно.

4. Каким образом человек может использовать как слабые, так и сильные стороны объекта рассмотрения, чтобы избегнуть опасности и даже получить с них (сторон) некоторую прибыль.

5. Как уничтожить или подчинить себе объект рассмотрения — и стоит ли вообще это делать.

6. Объект как зеркало и икона.

Заключение посвящено некоторым выводам социально-психологического, этнологического и мифологического характера».

Уф. С планом покончено. Далее можно валять как Бог на душу положит — потом выправлю стиль, если успею.

«Заявку на тему в русской литературе дал писатель Иван Тургенев, однако не называя имени объекта: очевидно, из суеверия. Как говорится, позови волка — и он в дом. В дальнейшем граф Алексей Константинович Толстой широко развернул тему на материале славянских и позднеантичных преданий. Косвенное указание на разгул подобных существ в начале прошлого века дал не кто иной, как великий поэт Александр Блок в стихотворении „Скифы“, датируемом 1918 годом. Сопоставим две строфы:

„Да, так любить, как любит наша кровь, Никто из вас давно не любит! Забыли вы, что в мире есть любовь, Которая и жжет, и губит!“

И ровно через восемь строк:

„Мы любим плоть — и вкус ее, и цвет, И душный, смертный плоти запах… Виновны ль мы, что хрустнет ваш скелет В тяжелых, нежных наших лапах?“

Бросается в глаза, что слово „кровь“ в первой строфе коррелируется с тем же словом „любовь“, что и „плоть“ второй приводимой строфы. Таким образом, наиболее часто цитируемые строки знаменитой революционной поэмы следовало бы, вероятно, читать так:

„Мы любим кровь — и вкус ее, и цвет, И душный, смертный крови запах“.

Поэт в данном случае не почувствовал зашифрованного смысла и не внял своему же (инстинктивно выраженному) предупреждению. В результате, хотя имеющаяся в виду Европа и устояла перед нашествием „скифов“, — но „хрустнул“ сам поэт, безвременно и трагически погибший.

Что до наших личных предпочтений и авторитетов — их три: Полидори (секретарь лорда Байрона), без прикрас описавший своего хозяина, Брэм Стокер как признанный бородатый классик и Барбара Хэмбли как автор, которому удалось соблюсти необходимую меру и пропорцию в описаниях: не топить своих бессмертных героев в гламурном сиропе и не делать из повествования сплошной триллер. Ее героям свойственна практически вся гамма человеческих чувств — вплоть до самоотверженной и скрытной любви. Подкупает также, что вампир (sic! Первое упоминание!) по имени дон Симон Исидро ничуть не хуже и не лучше агента Его британских Величеств. Недавно у автора исследования появился и четвертый любимец (любимица): старушка Энн Райс. Но у нее куда больше романтики, чем достоверности, хотя слух о ее знакомстве с вампирами, очевидно, оправдан. У нее можно, однако, почерпнуть кое-какие важные сведения — из скрытого контекста и междустрочных интервалов.

По разделу первому основной части.

Основной промысел вампира, как известно, — пить кровь. Непременно человеческую и обязательно живую. Варианты: вместе с агонией, информацией, страстями и самой смертью, что пролетает мимо питающегося вампира как блистательный метеор. Пить досуха или частично. Иногда — от теплокровных животных, от амфибий, бомжей, сексуальных маньяков и маньячек, исключительно (или исключительных, что практически то же) негодяев и потенциальных самоубийц. Кровь в данном случае выступает не только как источник жидких калорий, но и как своеобразный наркотик, порабощающий самого реципиента.

Замечание: развить в разделе третьем.

В качестве пищевого суррогата могут выступать также консервированная донорская кровь, кровь трупа (исключительно опасная штука, но, по-видимому, не из-за трупного яда) и менструальная кровь. Однако если в первом случае над вампирами просто смеются, говоря, что они падки до мороженого, то в двух последних общество может опустить их ниже плинтуса — как падальщиков и „менструозников“ (монструозов). Также сомнительно, что последний род деятельности может легко сотворить из женщины сексуальную рабыню ее сосуна: оргазм в первые два критических дня, когда поверхность матки представляет собой сплошную рану, часто бывает весьма и весьма болезненным.

Обычную белково-углеводную пищу вампиры просто не умеют перерабатывать, тем более энергетическую (жиры), откуда и происходит миф об их особенной красоте — именно стройной осанке и отсутствии пивного брюшка. Но и это, возможно, следовало бы также упомянуть в разделе третьем.

По разделу второму основной части.

Вампиры способны обезвреживать любую скверну, растворенную в крови: бактерии и вирусы, наркотики, яды. Есть данные, что принятием вовнутрь некоторых веществ (шоколад, куда менее достоверно — бананы, ананасы, рябчики и грибное суфле) человек может доставить вампиру особенное удовольствие, но последнее требует тщательной экспериментальной проверки.

Вурдалаки довольно успешно множат себе подобных, хотя и неполовым способом: именно путем своеобразного кровяного брудершафта. Вряд ли для создания нового вампира достаточно просто занести в человека инфекцию (как говорит наиболее вульгарная их половина, тяпнуть): тогда полмира уже ходило бы в вампирской броне. К тому же это нерентабельно и создает нездоровую конкуренцию. Как говорил циник-кровосос в книге Терри Пратчетта: если Агнесса любит горький шоколад, с какой стати ей превращать шоколад в лишнюю Агнессу? (Заметим, как источник начальной информации этот автор совсем неплох, хотя использует чужие наработки.)

Кстати, имеются вполне солидные письменные источники, муссирующие именно тему повальной эпидемии вампиризма: вопрос питания „новоделов“ в них решается, однако, не на самом удовлетворительном уровне.

О том, умеют ли вампиры летать, мнения расходятся. Часто за полет принимают левитацию, гигантские шаги — как на спортивном снаряде с этим именем — и тому подобное. Так как тело их очень легкое, а мышцы сильно развиты, вскарабкаться на отвесную стену и спуститься с нее, вспрыгнуть на крышу четырех-пятиэтажного дома и заодно отвалить со своего пути каменную глыбу вполне солидного размера — для них несложно. Из этого следует, естественно, вывод о необычайной силе объекта нашего изучения.

Вопрос о невидимости вампиров или обращении их в туман, как нам кажется, остаётся открытым: так же, как невероятная для человеческого глаза скорость их передвижения, это может оказаться просто фокусом в стиле ниндзя, эксплуатирующим различия в прямом и боковом зрении человека.

Следует, однако, со всей серьёзностью отнестись к так называемому дару вампирского очарования: обычно его образует совокупность гипноза, внушения и природной кровососной прелести (вечная юность, элегантность, старомодно галантные манеры). При всей своей непреодолимости этот дар, тем не менее, не являет собой ничего сверхъестественного: человек, если поднатужится, сможет и поболее того.

Пресловутое бессмертие вампиров — это не что иное, как обращение их плоти (псевдоплоти) в прочную оболочку или скорлупу для духа (?), которая с возрастом и благодаря насыщению кровью делается всё крепче и всё менее способной к изменениям. Можно утверждать, что в вампирах своеобразно исполняется упование христиан на преображение смертной плоти в нечто иное, куда более качественное. Только вот происходит это здесь и сейчас…

В этом же русле можно говорить о потрясающей склонности вампиров регенерировать свои ткани — точнее, восстанавливать их в пределах, заданных первоначальной программой. Раны излечиваются, остриженные волосы вырастают, оторванные конечности (даже номер пятый — голова и номер шестой — специфически мужской орган для шестого же чувства) способны прирасти, если, разумеется, находятся в пределах досягаемости вампира. Особенно активно этот процесс идет в присутствии чужой (человеческой или вампирской же) крови.

Последняя — в разумных пределах, не ведущих к усыханию бессмертного донора — способна укрепить вампира до такой степени, что распитие человеческой крови станет ему попросту не нужно.

В связи с передачей крови от вампира к вампиру следует заметить, что это в какой-то мере заменяет им генетическую передачу родового опыта, которая свойственна животным, но (по крайней мере, согласно старым авторитетам) отнюдь не человеку.

По разделу третьему основной части.

Вампиров способен изобличить тот факт, что они не отражаются в зеркалах. Это, скорее всего, относится к разряду литературных вымыслов. Да, они избегают зеркал, но скорее всего по причине высочайшего самомнения. Однако, быть может, вампиры суеверны не менее людей и не хотят повторить дурной пример Горгоны Медузы, то есть нечаянно загипнотизировать себя („обратить в камень“).

Иные общеизвестные средства против вампиров, как-то: невежливость, выраженная в отсутствии формальных слов или иных знаков гостеприимства, проточная вода, священные символы, чеснок, лимоны, осиновый кол, серебро, огонь, дневной (солнечный) свет, — нуждаются каждое в отдельном рассмотрении.

Кровопийце вовсе не требуется особое приглашение для того, чтобы проникнуть в дом, новый или нет, безразлично. Исключение — вампиры старого закала, у которых правила этикета и приличия буквально записаны в крови. Но это правило в наше циническое время быстро себя изживает.

Проточная вода — явно не преграда для нашего кровососа, иначе в таких городах, как Венеция, Петербург, Астрахань, вообще в речных дельтах, посреди среднеазиатских арыков и кяризов вампиры оказывались бы в ловушке. А это не так. Разумеется, вампир не умеет ходить по воде аки посуху, будто Иисус Христос или один из героев Вадима Шефнера, но через мост и даже через мелкий брод перейдет без проблем.

Кресты, мандалы, анкхи, громовые ваджры, кинжалы пхурбу, синий глаз в треугольнике и так далее по списку… Каждый вампир, быв человеком, во что-то верил, каждый испытывает в разной степени угрызения совести — и страх перед всякого рода сакральностью объясняется не чем иным, как самовнушением. Добавить в раздел пятый: человеку использовать эту слабость для защиты и атаки — если уж совсем край не подошел — можно, но как-то даже стыдновато. Эксплуатация самых благородных чувств.

Серебро — преграда скорее для оборотней, чем для вампиров, и хотя нередко между этими двумя видами ставят знак тождества, это неверно. Да, вампир умеет ненароком создать иллюзию, что он обратился в нетопыря, сороку, волка, кота и так далее (список можно продолжать до бесконечности), но это скорее издержки дара очарования, чем реальное вампирское свойство.

Кстати, налицо логическое противоречие: если вампир — дитя ночи и, следовательно, луны, он просто обязан любить лунный металл.

Вкус лимона в натуральном виде — я имею в виду без сахара и именно кислые „лемоны“, а не сладковатые „лаймы“, — выносит лишь неоднократный победитель школьных конкурсов типа „слопай лимон в кожуре, не строя козьей морды“. То же относится к обонянию и поглощению чеснока. Не забудем, что вампиры не нуждаются в повышении своего иммунитета, и без того практически абсолютного, и не имели нужды воспитать в себе привычку подобного рода. Также не лишним будет вспомнить, что истинный идальго (а многие вампиры держат себя аристократами) отродясь не ест ни лука, ни чеснока, опасаясь дурного запаха изо рта и от зубов. Сошлёмся в данном случае на известную рекомендацию Дона Кихота Ламанчского, данную Санчо Пансе. Впрочем, аллергическая реакция на инородный белок — еще более простое объяснение данного феномена.

Осиновый кол в анус, афедрон, подекс или иначе задницу (общеизвестно) и нитрат серебра в вену (по Барбаре Хэмбли) — не такой уж комфортный способ смерти и для человека. Огонь способен покончить с человеком практически так же легко, как и с вампиром, хотя вампиры несколько более взрывоопасны. Всё три средства обоюдоостры (в переносном или буквальном смыслах) и по этой причине не могут быть рекомендованы нетренированному бойцу.

Примечание. Развить в разделах четыре и пять.

Что до гибельных свойств солнца, то это верно, особенно для вампирской молодежи, однако не вполне ясен механизм самого воздействия. Это не может быть „быстрое окисление“, как в случае огня, воздействие же радиации вполне вероятно и способно объяснить как обращение в золу, так и неизбежный даже в укрытии сон, более похожий на каталепсию, оцепенение или ступор. Именно последнее обстоятельство делает вампира столь уязвимым. Как говорила многоуважаемая Барбара Хэмбли, вампир днем беззащитен прямо до смешного. Мы бы добавили: совсем как лошадь, которую любой сквознячок пришибет».

Неуправляемый полет моей мысли прерывает эсэмэска, посланная на мобильник: супруг снова задерживается.

Без комментариев.

«Если вампиры, по словам некоторых авторитетов, воспринимают человека как живой термос для крови, то и человеку ничто не мешает смотреть на вампира как на полую фарфоровую куклу, по самую завязку наполненную инородной для хозяина жидкостью, которая, однако, довольно быстро перерабатывается в основной материал корпуса и тем самым отчасти утолщает его.

Совершенно очевидным изъяном вампира являются пониженная и даже находящаяся практически на нуле сексуальность и репродуктивная способность, иными словами — похотливость и чадородие. Если по поводу первого существуют различные мнения, многие источники, напротив, обвиняют вампиров в гиперсексуализме (как гомо-, так и гетеро-), то по поводу второго все сходятся в том, что если бы вампиру было возможно иметь настоящее потомство, он не зажигал так часто одну свечу от другой. Что касается тех редчайших случаев, когда вампир (как правило, мужчина) обладает нормальной половой потенцией и способен — при счастливом стечении обстоятельств — зачать подобное себе существо, то счастье и удача здесь весьма относительны. Обыкновенно женщина — реципиент вампирского семени рождает убийцу отцовского рода-племени, так называемого дампира, а сама гибнет. Увы.

По разделу четвертому основной части.

Ходят упорные слухи, что небольшие кровопускания, устраиваемые вампиром, способны продлить человеку жизнь (благодаря снижению внутрисосудистого давления и уничтожению склеротических бляшек) — хотя еще больше мнений прямо противоположного свойства. Судить, кто неправ, а кто виноват, автор (референт автора) не берется. Его личный опыт весьма ограничен и специфичен.

Вампир по своей природе отличается куда более тонкой и сильной перцепцией, и хотя это его свойство не передается человеку иначе, как вместе с так называемым „Даром Темной Крови“, плоды его, воплотившиеся в изделия народных ремесел, картины в стиле примитивизма, ювелирные украшения и прочие кустарные (в хорошем смысле; иначе — этнические и пр.) поделки, способны доставить ценителю истинное наслаждение. Следует, однако, твердо проводить грань между ремеслом и истинным искусством. На последнее вампиры, существа, как бы „застывшие в одной форме“ и по сути своей нетворческие, способны редко.

Кровь человека способна воздействовать на поглощающего ее вампира буквально магически. Как говорит русская народная пословица в лице рекламного ролика, „удержаться невозможно“. Остановиться тоже. Разумеется, в подавляющем большинстве случаев это ведет к гибели самого человека от массированной кровопотери, но не надо забывать, что именно вампир в этом невольном дуэте проявляет слабость воли.

О том, как человек может использовать в своих целях вампирскую мощь, сопоставимую обычно с подъемной тягой высотного крана средних размеров или ударной волной, получаемой от взрыва шести килограммов тринитротолуола (Примечание на полях: цифры не забыть уточнить у Владьки, когда вернется), не стоит упоминать, прежде чем оба разумных вида не найдут способа между собой договориться.

По разделу пятому основной части.

О том, что человек может с некоторым трудом выследить вампира и причинить ему непоправимые телесные повреждения, выставив гроб на открытое солнце, плеснув туда бензина и бросив зажженную спичку, а также пробив сердце или… хм… указанную выше неблагородную часть тела кровопийцы упомянутым выше осиновым колом (в придачу к нему нужна солидная кувалда), известно давно. Спортивность и этичность подобных мер можно, тем не менее, оспорить.

Защититься от вампира священным предметом вполне возможно, убить им одним — практически нельзя. Сбежит раньше. Впрочем, перед тем, как выбрать и употребить любое из этих средств, человеку придётся вступить с вампиром в небольшую теологическую дискуссию, что в силу всеобщего экуменизма и широты религиозных воззрений весьма чревато.

Насчет прочих традиционных средств уже было сказано ранее. Без пользы, но и без вреда, как и все плацебо.

Кстати. Тот из людей, кто решится преследовать вампира в тот момент, когда последний создает одну из своих любимых иллюзий, рискует поохотиться на Снарка-Буджума из поэмы Льюиса Кэрролла: побежал за относительно безвредной летучей мышкой, а встретился лицом к лицу с Жеводанским Волком.

Отметить особенно. В некоторых случаях конкретный человек способен „подсадить“ вампира именно на свою кровь и никакую другую. Но это для автора слишком интимный вопрос.

Что до необходимости нападения на вампиров с целью упреждения (не защиты, это по обстоятельствам может стать попросту неизбежным), можно сказать одно: сначала нужно понять, что именно вы упреждаете».

От работы меня отрывает робкий звонок в бронированную «новорусскую» дверь. И без смотрения в глазок ясно: благоверный притащился. Владислав Андреевич. С боевого поста и аж в четыре утра.

Открываю дверь, впускаю.

Ох! Вместо шикарного МЧСовского спецкостюма (серебристое защитное напыление снаружи, натуральный шелк-сырец внутри, экологичная базальтовая вата между этими двумя слоями, перед глазами щиток из темного поляризованного стекла, по всему по этому муженька на служебном транспорте к самому подъезду привозят) на нем потрепанная синяя куртка явно с чужого плеча. Тем не менее он, не моргнув ресницей, обнимает меня, говорит:

— Привет, моя старушка. Что было вчера вечером на обед?

— Куриные щи, — отвечаю.

— Всё шутить изволите.

— Никак нет. Под этому поводу было давнее разъяснение в «Науке и Жизни». Наши славянские прародители супов не ведали, жидкое мясное или рыбное хлебово было исключительно двух видов: «уха» и «шти». В первом случае сначала варился бульон из малоценного белкового сырья, который потом процеживали и добавляли туда куски хорошей рыбы, мяса или дичи. А шти готовились попросту и без церемоний: вали кулём, потом разберем. Так что для кура попасть во щи было куда менее почетно, чем в уху, хотя и то, и другое нередко становилось его горькой судьбой.

— Ладно, пускай будут щи, у меня вкусы простецкие, — Владик тянется, чтобы запечатлеть на мне поцелуй.

— Э, нет. Давай мойся сначала.

Пока он, кряхтя, перебирается через бортик ванны и становится под контрастный душ, я, забравшись на унитаз, подглядываю в окно между ванной и туалетом. Он такой стеснительный, что туда кружевную занавесочку привесил, а я такая наглая, что провертела в частом кружеве дырочку.

Ну конечно: чернющий ожог во всю спину.

— Ты что домой не в полной форме явился? — спрашиваю я, когда мужик выходит наружу, уже наряженный в мой любимый махровый халат бордового оттенка. Прямо с ихним братом нельзя: отмолчится или соврет в тему.

— Испортил по нечаянности. Там газ вторым разом полыхнул, когда мы обрушенный подъезд расчищали, — неохотно говорит он.

Ну конечно. Не «мы», разумеется, а «я». Кем еще, как не моим дорогим и ненаглядным, все дыры затыкать. И было там, небось, кое-что покрепче бытовой химии. Ладно, в первый раз, что ли?

Мы, тесно обнявшись, идем в его спальню и там опрокидываемся прямо на пожилой плед из клетчатой альпаки: я, как работала, в ночной сорочке с шикарным вырезом, Владик — распахнув халат спереди. Вообще-то спим мы, как аристократы, в разных углах квартиры: я ночью без занавесок, чтобы с первым лучом на пост, он — днем при наглухо закрытых стальных шторах.

М-да. Наслаждение, получаемое от вампирского укуса, сильно преувеличивают; правда, и я уж не молодая вдовушка, очарование новизны давно исчезло. Но вот головная боль — та проходит как не бывало.

— М-м, — бормочет он. — Я из тебя два здоровенных тромба вытащил. Стоило бы почаще заниматься сексом.

Насчет первого он явно привирает, мне не так много лет, чтобы полной развалиной заделаться. А вот что касается второго — тут я обеими руками за.

— Подарочек с тебя, между прочим, — говорю я.

— Какой?

— Обыкновенный. Крупная плитка горького шоколада, чтобы с красным перцем сварить на манер ацтеков. И полкило детского гематогена, только замаскируй под кофейные ириски, чтобы наши вегетарианские оглоеды не пронюхали.

Это у нас обоих рефлекс на первую встречу — тридцать лет тому назад, Нескучный Сад, юная мамаша, которая поздно вечером сбежала от дитяти, пребывающего на руках авторитарных деда с бабкой…

И на одной из скамеек увидела трудно опознаваемое существо, похожее на большой сморщенный апельсин. Разговорилась — откуда только смелость взялась! Ни красотой, ни очарованием, ни животным магнетизмом он в те времена не блистал. Умом — это да. Но не хитростью, которая отказала напрочь. И оттого поневоле был искренен.

А я? Пожалела его, что ли? Да нет. Просто почувствовала себя… пастушкой. Пастырем, который жизнь отдаст за любую черную овцу.

И без рассуждений, как говорят в старых любовных романах, позволила ему сделать с собой всё, что он хотел.

А потом и состоялся легендарный забег через Крымский мост со мною на руках. Час был еще не такой поздний, поэтому я удивляюсь реакции милиционеров — списали, наверное, на День Всех Влюбленных? И вообще, отчего это Влад побежал не посуху к Октябрьскому метро, а именно через воду — к Парку Культуры? Ближе к дому показалось, наверное.

У себя в подвале он первый раз напичкал меня адской смесью, которой лечились ацтекские императоры, пожертвовав богам кровь из своего священного пениса. Ну, приблизительно такой же. Настоящего горького шоколада почти без сахара тогда днем с огнем было в Москве не достать… И в самом деле — вздернуло за уши так, что я через полчаса с ним заговорила, а через часок-другой встала на ноги.

Влад же тем временем дозвонился до моих предков: будто бы он муж моей подруги и я, чуть захмелев, осталась спать у них. На следующее утро, ещё до того, как ему меня привезти, у него уже и паспорт был на руках — самую малость только и фальшивый. А потом он нашел себе работу в горячем цеху (МЧС тогда называлось как-то по-другому и не было особо популярным), и купил квартиру, и предложил мне руку, сердце — и заодно всю кровь из своих жил.

От последнего я отказалась и отказываюсь по сей день.

Вы поняли, в чем соль?

Он сразу на меня подсел.

Кормиться он чем-то там всегда умел, об этих скользких материях я никогда не спрашивала, как и о том, за что именно его бросили в тюремную психушку. Но для того, чтобы сохранять душевное здоровье и обходить стороной депрессию, ему с той ночи стала нужна я — и только я.

А человек в ответе за тех, кого приручил.

— Мог ты тогда, в Нескучном, отказаться от моего дара? — спросила я, уже будучи его законной женой.

— Не смел, это было бы такое неуважение к тебе, — ответил он.

…Наевшись, напившись и едва отойдя от посттравматического шока, Владик засыпает, уткнув длинный нос в ямку между моих тощих грудей. Свободной рукой я подтягиваю к себе здоровущий, полтора на полтора метра, старый пуховый платок, укрываю нас обоих. Под боком у него согреваешься быстро: теплопроводность большая. То есть, я хочу сказать, он, конечно, термос, но еще и вроде аккумулятора в смеси с электрогрелкой. Накапливает, как он выражается, «зряшную кровь», которая льется наземь при авариях, поножовщинах и прочих инцидентах, в урегулировании коих принимает участие, незаметно телепортирует в себя, а потом приносит домой и выпускает на меня в виде тепла.

Ну, хорошенького понемножку. Работать надо: печатать и еще поздний завтрак соорудить на всякий случай. Вегетарианский.

«По разделу шестому основной части.

Формулировка дается с учетом исследований высокочтимого профессора вавилонских библиотечных наук дона Хорхе Луиса Борхеса, который, хотя и не исследовал заявленную нами тему напрямую, разделил сакральные образы на две категории: „зеркала“ и „маски“. Первая категория имеет в виду буквальное отражение истины, вторая — метафорическое, скрытое и в то же время легко угадываемое посвященным. Иначе говоря, маска обычно подразумевает икону.

Первый вопрос, который следует задать себе исследователь, это: откуда есть пошли вампиры? Грязен, так сказать, или чист их источник?

Легенды относят их существование к самому началу возникновения земных цивилизаций: Шумер, Вавилон, Древний Египет. Демоны или, иначе, даймоны, один из которых, Акаша, разделил себя на четыре части по счету основных элементалей, что суть воплощения земных стихий. Можно не сомневаться, что подобные мифы о разумных кровопийцах существовали и в затонувшей Атлантиде, и в исчезнувшей Лемурии, и в далеком Тартессе. Однако нами не найдено никаких достоверных случаев или хотя бы поверий о невампирских источниках этого явления, помимо гениальной догадки уважаемой г-жи Райс, не лишенной, однако, глубочайшего смысла. Об этом позже.

Наведенный вампиризм подобен року или судьбе. Можно избавиться от него, совершив а) самоубийство (но не будет ли это грехом?) или б) противоестественно доброе дело. Так сказать, горделивый отказ. От обычного способа питания. Последнее сомнительно, описан только один случай. Но в большинстве случаев новый вампир остается один на один с проблемой, которую он для себя представляет, и вынужден искать ее решение.

Стоит также помнить, что все описываемые вампиры произошли (и не всегда по своей воле) от людей, и естественно поэтому ожидать, что им передаются все свойства и качества субстрата, вплоть до нравственных. В одну телегу впрячь не можно вола и трепетную лань; мать Терезу, академика Капицу и маньяка Чикатило никто не пытается выстроить под один ранжир. Отчего же мы пытаемся сделать нечто подобное с вампирами?

Да, среди них неизбежны убийцы, насильники, маньяки, просто безумцы, неудержимые честолюбцы, которые хотят весь человеческий род поставить на колени. Но ведь не только они. И сами они не только таковы.

Пока живо человечество, вампиры неистребимы. Кто они: паразиты, как комары, синантропы (т. е. близко живущие), как крысы, или часть природы, в которой есть место всему, даже и человеку? Всё равно: всякой твари есть место под солнцем.

Это относится к проблеме зеркала.

Теперь о проблеме маски, иконы — ложной или истинной.

Отчего человечество делает из вампиров пугало, иначе говоря — отрицательную икону: оттого, что они посягают на людскую жизнь?

Да, конечно, реальные жертвы даже одного вампира могут исчисляться тысячами, однако при их подсчете легко сбиться на подход, высмеянный Фарли Моуэтом в книге „Не кричи: волки!“: якобы все олени-карибу в Америке убиты этими хищниками. Мы имеем в виду, что, по всей видимости, нередки случаи, когда на вампиров списывают чужие грехи.

Оттого, что они стремятся контролировать человечество? Ну да, самая неприятная в них черта, особенно в их представителях мужского пола, — это стремление верховодить. Только ведь мы все, как говорил поэт Пушкин, глядим в Наполеоны.

Оттого, что они являют собой непонятное и уже по этой причине угрозу?

В яблочко!

Ибо корень всех зол — наша ксенофобия. Вампиры иные, чем мы. Проще их выдумать, чем понять.

Вампиры — хищники? Но на всякого волка найдется свой святой Франциск.

Они нас умерщвляют? Мы сами убиваем себя еще чаще.

Ах, всё дело в том, что распоряжаясь нашими жизнями или даже просто нашей волей, они автоматически ставят нас ниже себя. Как мы — животных.

Но мы имеем право, скажут мне.

Посмотрите на человека с точки зрения коровы, ждущей очереди на удар молотом или электрошок. С точки зрения кошек, которых тысячами жгли на кострах в честь восхождения короля на престол. С точки зрения обезьянки, головку которой зажали в тиски и выедают живой мозг десертной ложкой.

Нравится? Вы такого права добивались? Вот и нечего на зеркало пенять.

Ну, а если вампиры — не естественное образование, а болезнь человечества или природы?

Ложная проблема. Следует помнить, что ни одна бацилла не возникает у природы без цели. Наши предки, которые считали, что чума и холера — кара Господня, были в чем-то умнее нас.

Человек постоянно стремился расчистить поле для своего безопасного пребывания на Земле. И постоянно попадал в еще худшую беду, в еще худший тупик, стандартно получая по мозгам от „неукротимой планеты“ (метафорически описанной Гарри Гаррисоном). По схеме: мы давим на природу — природа постоянно стремится укротить, укоротить нас самих.

Заключение. Каков же сакральный и мифический смысл вампиризма?

Вампиры — не чужаки и не пришлецы с неведомых земель. Это воплощенный гнев Земли. Гончие Псы Великой Матери. Древние кровавые боги, низвергнутые христианством. Не столь важно, откуда они родом: то, что их породило, было непобедимым. Может быть, это новый виток генезиса, нужный, чтобы усмирить зарвавшегося хомо. Так вот: нам следует бороться не с вампирами, не с инфекциями, не с буйством растений и животных, а со своей алчностью, своей жадностью и своей непроходимой тупостью. Потому что без этого вся история человечества — лишь охота за яйцами ганзеров, птенцы которых охотятся на нас самих. Сказал Роберт Шекли».

Я за своей «машинкой» разгибаюсь и пытаюсь привести разбушевавшиеся мысли в порядок.

Но тут во входную дверь не просто звонят — «дербанят в парадное», как говорил Лев Кассиль. Долбят ногами, руками и головой.

Я распахиваю дверь — и вот они, мои дорогие оболтусы! Гошка и Стёшка. Близнецы. Две решки одной фальшивой монеты. Ряшки во всю ширину плеч, все шестьдесят четыре зуба оскалены в хитренькой улыбочке, одинаковые вязаные шапчонки сдвинуты на затылок, куртки распахнуты настежь, ранцы… то есть рюкзачки с наклейками в виде черепов, костей, кинжалов и прочей дряни — вываляны в глубоких уличных снегах.

— Баб, а шнурки в стакане? — спрашивает Гошка.

— Родители на зарубежной научной конференции, — отвечаю, — дома остался только один толстый черный шнурок, из таких, какие султан посылал виноватому паше, чтобы тот им удавился. Именно — я.

— А пожрать чего-нибудь? — вступает Стёшка.

— Для предвиденного стихийного бедствия приготовлены суп из красной чечевицы с луком и пряностями и соевый гуляш с картошкой под толстым слоем куркумы.

Восторженные вопли.

— Руки мыть немедленно! Предупреждение: супчик прямо из кастрюли не хавать, стальными вилками в сковородный тефлон не шкрябаться, вдвоем на один компьютер не наседать. Зря, что ли, я ноут завела?

Всё, моей научной деятельности пришёл полный конец. Пусть дочка сама переводит мою писанину на суконный язык и смывает следы моей личности, коли ей надо для отчета.

Пока ребятки оттирают грязные лапы под краном, чинно разливают варево по тарелкам и ковыряются в сковороде деревянными ложками, я осторожно выясняю:

— Вы что так рано и такие растерзанные?

— Сегодня дневники вечерникам пятаки начищали, — деловито объясняет Гошка. — Вот преподы и укоротили учебный день с большого перепугу.

Об этом обычае я наслышана. Не нужно, кстати полагать, что «вечерники» учатся в вечерней школе — и те, и другие в одинаковой мере гимназисты. Ритуальное мордобитие, раз в году спонтанно проводимое обоими отрядами, смертных и не очень, — отражение давней вражды между синеподкладочниками и белоподкладочниками.

— А на какой стороне вы воевали?

— На обеих, — ухмыляется Стёшка. — Разошлись для интереса.

— И что, на завтра родителей вызывают?

— Угу. Дед у себя?

— Спит, так что не очень шумите.

— Да он же днём как мертвяк!

Владик, с его видом вольноопределяющегося студента, не вызывает в них никакого пиетета. Более того, по моему недосмотру ему однажды случилось проснуться в позе йога, то бишь стоя строго вертикально на голове, среди всяких швабр и щеток. Еще раз близняшки умудрились заволочь его на антресоль «тёщиной комнаты» (такой большой двухъярусной кладовки), где Влад отлично выспался в обществе пустых чемоданов, подержанных ковровых дорожек и древнего электрического самовара. Поскольку я отправилась по магазинам, а оглоеды свалили на какую-то школярскую тусовку, пришлось ему планировать на пол ласточкой. Зато когда нужно произвести впечатление на учителей, он им сразу становится миленьким дедусенькой; хорошо, что подобные сборища организуются почти всегда в тёмное время суток. Фигурирует он, всеконечно, как юный дядя двояшек. Для близиру, как я говорю. Надо же соблюдать хоть видимость приличий!

Так вот. Однажды он явился туда прямо с боевого задания, в полном костюме, так что его приняли за второго Гаруна Тазиева, исследователя вулканических недр. Второй раз был в черном фраке с крахмальной манишкой и пластроном, и уж что там насчет него подумали, — не знаю. Что он по совместительству дирижер погребального оркестра? Еще однажды моя дочка смеха ради обрядила его метросексуалом: драная джинса и огромный алый шарф до самых ушей… В одном я точно уверена: держит он там всех учителей в страхе и трепете, особенно если учесть, что рабочие зубки у него хоть и небольшие, но выразительные. Как говорят, по когтю узнаешь льва, по клыку вампира.

Григорий и Степанида. Старые русские имена. Тот необъяснимый феномен, что истинные однояйцевые близнецы разнополы, приходится скрывать то на один, то на другой манер.

Вот еще и поэтому я не хочу пресловутого Владова бессмертия — факт они размножатся, а моих правнуков на меня же и навьючат. И праправнуков того же бешеного замеса.

Да уж. Сегодня они ставят на уши нас, завтра — весь мир, как сказал бы о них с похвалой А. Шикльгрубер.

Нет, вы не совсем меня поняли: их мать — просто девочка, которую я в тот эпохальный вечер оставила дома, и муж у нее, в общем-то, вполне человеческий. Просто веяния такие в воздухе, что ли. Сплошных оборотней и дампиренышей рожаем.

И насчет моего отказа от личного бессмертия вы не поняли тоже.

Понимаете, Владьке ведь человеческая кровь нужна, а не драконья какая-нибудь. Немного, ясное дело. Сто грамм в сутки для поднятия боевого духа. Так я и решила продержаться в человеческом виде, пока можно, — а это ещё лет по крайней мере сорок. Я старое просоленное корыто, чуток трещиноватое, в щёлки мусору понабилось, однако ведь меня поддерживают в очень хорошей форме. Мой лозунг: к шестидесяти пяти годам сохранить если не товарный вид, то хотя бы здоровье. И пусть так продолжится и далее!

Но рано или поздно я умру. Тогда остаётся надеяться, что моего красавчика-мужа подберёт какая-нибудь отчаянная бывшая молодуха — к примеру, из того же министерства всяческих крушений. Хотя не знаю: что-то уж больно часто мне видится во сне, как он стоит над моей скромной могилкой в полном рыцарском снаряжении, такой весь из себя элегантный, и из-под приподнятого забрала на мой гроб сочатся кровавые слёзы…

Нет, постойте. Так не годится. Скорее всего меня отправят не в сырую почву, а в крематорий. Да и он… ну, он же меня любит, если вы не поняли. Вампиры всегда привержены старине и не умеют изменять своим привычкам. А шанс обратиться в золу или вообще сгореть на работе у них всех ой как велик.

И ведь я в самом деле не знаю, можно ли поднять вампира из пепла хоть чьей-нибудь алой телесной жидкостью. Или смешать нас вместе и капнуть ею уже туда. И не возродятся ли тогда вместо нас — по причине несовершенства ритуальных услуг — два покрывала белых атласных с оборочками по пятьсот рублей каждое, две подушки такой же работы — ещё по пятьсот, тапочки белые, две пары — каждая по триста пятьдесят.

А мы сами к тому времени уже прорастём из тучной земли двумя перевитыми плетьми тёмно-алых роз.

© Copyright Мудрая Татьяна Алексеевна (Chrosvita@yandex.ru), 22/02/2010. Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg