«Тайна деторождения: практика и теория»

Елена Саринова Тайна деторождения: практика и теория

Глава 1

Зима… Зима. Зи-ма… Вот как это слово не произноси, смысл останется прежним. Потому что зима, это — непременные холода, снега, гололед и праздники, праздники, праздники. А еще дрова у камина, плед в каждом кресле, горячий кофе с корицей по утрам и гора подарков к праздникам, праздникам, праздникам. На Солнцепутье, на День воркующих голубей[1], на годовщину свадьбы родителей. Та-ак… Серебряное блюдо я им купила… Тетке Гортензии кружевной палантин тоже… Ага. Ага… Ага! Нинон! А что подарить на Солнцепутье Нинон?.. Набор мясницких ножей? Станок для бритья ног? Да тысь моя майка, что ж Нинон-то подарить? Уф-ф… В кадетстве с этим как-то проще было. Да и в глухой Бередне тоже. И это, не говоря о том, что я теперь — хозяйка собственной квартиры в Куполграде, опекун семилетнего «не ребенка» и вполне взрослая и цивилизованная дама, обязанная уметь, хотя бы, жарить картошку. Кстати, о картошке: ее ж еще купить надо. И в мясную лавку по дороге не забыть. И в…

— …в кладовую, не перекрестясь не заходим… полтора месяца уж… и это, несмотря на замок, тудыть его оглоблей поперек, госпожа Вешковская… Госпожа Вешковская?

— Что? — встрепенулась я, мигом придав лицу выражение пылкой работы.

Хотя, по-моему, оценили не все. Потому как хозяин дома в столичном Аптечном переулке, господин Барклей, а по совместительству, матронай[2] Главной ладменской канцелярии, облапал пятерней бороду и, обозрев выстроившихся полукругом домочадцев (строгая супруга, сын при жене, внук и востроглазая молодая служанка), изрек:

— Нам господин Анчаров лично и очень серьезно обещался помочь и мы, собственно, его и дожидались. А тут…

— Он сейчас, к сожалению, занят. Поручением от Главного канцлера, — весомо вставила я и поднялась со стула. — Так что… у меня к вам вопрос. Ко всем: кто-нибудь из присутствующих это явление лицезрел? В процессе?.. Как воруют из кладовой?

— А-а-а. Нет. Только результат… лицезрели.

— Маркос, что ты? — поджала губки супруга главы дома. — А как же Иви?

Мужчина снова взметнул к бороде руку:

— А и точно! Хотя, чего она там могла лицез… Иви?

Румяная во все щеки девушка с туго спеленатым младенцем на руках, закатила к потолку глаза:

— Я и вправду, почти ничего. Только чуть-чуть. Его матушка напугала и он…

— Иви! — обратила та собственные губы в пучок. — Как это, «почти ничего»? А рога? А копыта, которыми он, когда с кругом колбасы удирал, горшок с маслом зацепил?

— Рога и копыта? — уже с интересом прищурилась я.

Девушка сделалась малиновой, как бархатные шторы на окне:

— Ну да. Бы-ли у него и рога и копыта.

— Мама, да чего ты пристала-то к ней? — вскинулся за жену молодой мужик с челкой набок. — Она сама тогда весь вечер от страха из спальни не вышла. У нее чуть молоко не пропало.

— Да что я-то? — выкатила на него «мама» глаза. — Вон, госпожа Вешковская интересуется.

— А того, что ты сама всегда к ней цепляешься. То она Егорку неправильно купает, то пеленает не так. И…

— А мне, в общем-то, все уже понятно! — пришлось срочно в семейный скандал встревать.

Глава семьи, выпустив на сына пар носом, уточнил:

— И что именно?

— Господин Барклей, мне нужно осмотреть место преступления и пообщаться с предполагаемым преступником. Вы меня туда проведете?

Желающими вызвались все, исключая, пожалуй, младенца Егорку. Однако после пары весомых слов, в коридоре меня нагнал лишь насупленный господин Барклей. И, обойдя боком, распахнул дверь с уходящей за ней глубоко вниз, темной лестницей… Н-да. А шубка-то в прихожей на вешалке висит…

— Вот тут все и происходит, — через шестнадцать ступеней, застыли мы с ним напротив покрытого инеем засова, на правом конце которого торчал боком точно такой же «посеребренный» замок. Я, запустив к потолку световой шар, благородно предоставила право его вскрытия хозяину. И через пару секунд была пропущена в холоднющую святая святых с такими, ударившими в нос ароматами… И вот значит, как она выглядит в приличных домах?.. А мои четыре полки в чулане с купленными еще по осени двумя банками соленых огурцов и одиноким лукошком с луком… Здесь же, на площади с мою, кстати, весьма просторную кухню, чего только не было… Не было, разве галлюциногенной хурмы с острова Парабис, запрещенной по всему Бетану. Хотя, если хорошо ее поискать… — Госпожа Вешковская, а мне…

— Совсем не обязательно, — сглотнув слюну, развернулась я к хозяину закромов.

Тот выдохнул. Кажется, с облегчением:

— Ну, так я за дверью вверху вас подожду.

— Ага. Идите, — и зашарила глазами теперь уже в поисках: куда бы тут сесть.

В конце концов, остановив свой выбор на бочонке с… судя по запаху, солеными груздями, тут же на него уселась и… от души громко вздохнула… Третий месяц! Третий бесов месяц страдать подобной ерундой. Вот вернется мой бывший-настоящий начальник со своего джингарского «поручения», уж я ему рот открою… Призрак любимой кошки бывшей театральной примы, ожившая садовая статуя, домогающаяся настоятеля церкви «Пятидесяти Богоизбранных», говорящий чайник с кухни матери столичного градоначальника. Чем же я карьеру свою закончу при такой «элитной работе»? Дрессировкой мышей в королевском дворце? Кстати, нет ли их и тут? И вообще, пора заканчивать эту очередную «ерунду»:

— Мне тебя долго ждать? Почему на призыв не отвечаем?

Из-за короба с картошкой в дальнем, самом темном углу кладовой вздохнули в ответ. Получилось тоже душевно:

— Не было печали — мага навещали… Это делал не я.

Домовой, дородный бородатый мужичок, проявился уже сидя на коробной крышке. И в правду, похож. Вылитый господин Барклей, если его… закончить же хотела?

— «Не ты делал» что именно?

— Воровал местную снедь, — хмуро пояснил домовой.

— Действительно — верх глупости воровать из собственного же дома. И по этому поводу у меня к тебе имеется один единственный вопрос.

— Так ты меня не забирать отсюда явилась? — весьма неуверенно уточнили у меня.

Вот ведь, делать мне больше нечего, как таскаться по столице со «списанным» домовым?

— Нет. Но, если будешь скрывать от меня факты…

— Какие такие «факты»? — вмиг осмелел тот. — Я и взял-то себе за тридцать четыре года только пуговицу ржавую да ложку погнутую и…

— Факты, это — информация. О-о… рассказывай давай: как здешнее семейство между собою живет?

— Ох, ты ж! А я же… ладушки! А кто здесь колбасу с окороками копчеными ест?

— А то я и сама уже знаю, — отмахнулась я от воспрявшего духа. — Ну-у?

— Рассказываю, маг. Все, как на этой, как бишь ее, исповеди, — и воодушевленно заерзал на крышке короба с картошкой…

Четверть часа спустя происходящая в данном доме «ерунда» стала сильно смахивать на театральный водевиль «Будни Прокурата», сцена «Допрос с пристрастием и без», где главными действующими лицами выступила я сама, на кухне с кружкой горячего, отогревающего после погреба, чая и члены важного семейства Барклей, каждый по очереди. Впрочем, начала я со служанки… Уф-ф…

— Так про то, как мне жалованье три раза на два дня задержали, точно не надо?

— Нет.

— А про то, как в прошлую пятницу хозяин выпивши из Родниковых бань пришел, а хозяйка его…

— Нет!

— А про…

— Свободны! И позовите сюда младшего Барклея… пожалуйста.

— Так-то ж… Может, чаю еще, госпожа?

— А вот это можно и сами…

— Во-от… И уже убегаю…

И дальше в подобном жанре:

— Я вообще отвечать не обязан. Вы ведь не из Прокурата, да и без…

— …следственного предписания.

— Его самого. А если насчет маминых окороков и колбас, то она сама, небось, их своей куме-попрошайке вдохновила, а теперь…

— Достаточно. Спасибо и…

— И всё?!

— Ага. Жену свою сюда позовите, пожалуйста.

— Хо-рошо…

И теперь напротив — румяная Иви с крепко фиксированным наследником на руках:

— Здрасьте.

— Добрый вечер… Иви, может, сами?

— Чего, «сами», госпожа…

— Можно, просто Агата.

— Просто Агата…

— Понятно… Иви, я ведь не враг вам. Да и время наше с вами мне жаль. Так может…

— Я их не брала.

— Ну, не выносили, так точно.

— Откуда?

— Из кладовой. Прямо там и употребляли за обе щеки.

— Госпожа Агата?

— Иви… уф-ф… А давайте, я сама вам все расскажу? А вы потом решите, тоже сами, как нам с вами дальше поступить?

— Ла-дно. Рассказывайте, — кивнула она, осторожно перехватив на руках малыша.

Ох, и открою я рот своему начальнику за такую работу…

— Вам живется здесь не совсем хорошо, Иви. Свекровь — натура категоричная. Свекор — преисполнен важностью в соответствии со службой, а муж большинство времени пропадает на своей. Так?.. К тому же маленький Егорка требует постоянного внимания и… ограничений. В первую очередь, в питании. Вы ведь грудью его кормите. А иногда нам, женщинам, так хочется маленьких радостей, которые скрашивают жизнь и сглаживают нервные вспышки… Запасной ключ от кладовой хранится в общей связке подобных, наверняка, где-то здесь, в одном из кухонных ящичков. Это — традиция такая. Вы его нашли и очень быстро пристрастились к многочисленным вкусностям. Я и сама там едва удержалась от искушения от чего-нибудь откусить, — поймала я слабую девичью улыбку. — Вы начали ходить туда регулярно, но, совсем недавно обнаружили, что ваши «тайные радости» сказались на здоровье малыша. Именно поэтому вы стали купать его в одиночестве. И перепеленывать тоже. При первом ребенке опыт лишь набирается, и вы не на шутку испугались. Начали лечить его тоже сами. Его аллергические пятна. Где они? На сгибе локтей? Под коленками и на…

— … маслом подсолнуха, — выдохнув, закатила Иви глаза.

— Что?

— Я его кипячу тайком на кухне, а потом мажу Егорушку. Маслом подсолнуха. Но, оно помогает нам мало.

— Понятно… Послушайте, Иви, — вздохнув, потерла я лоб. — Давайте с вами договоримся так: у моей семьи есть лекарь, очень хороший и живет недалеко от Аптечного переулка: Яблоневая улица, три. Вы к нему сходите сами вместе с Егоркой. Скажете, что прислала я. Вы же часто с ним гуляете?.. Ага. Он вам подскажет и с лечением и с вашим питанием: чем можно себя радовать, а от чего…

— А как же…

— Тот, что с рогами и копытами?

— Да-а?

— Если вы мне пообещаете больше в кладовой не промышлять, я улажу это дело… Иви?..

— Ла-дно. И… спасибо, Агата.

— Пока, не за что. Зовите теперь сюда своих новых родственников. Обоих…

Тысь моя майка, я уж и сама не знаю, до чего со своей новой «элитной работой» дойду.

Еще через полчаса я шла по украшенной в честь Солнцепутья разноцветными фонариками и гирляндами Музейной улице Куполграда. Гололеда на оживленном тротуаре не наблюдалось. Выпавший вчера снег прикрыл его собою с лихвой. Так что ботинки на каблуках не доставляли проблем. В кармане короткой шубки об ключ от квартиры приятно брякали четыре, честно заработанных в доме Барклей, сребеня, которые я так же честно вознамерилась истратить на пополнение собственных продовольственных закромов. И с чего бы это дело начать?.. Пожалуй, с бакалеи на углу…

— Агата! Заходи быстрей, а то мы без тебя вечерить не начинаем! И смотри, как мы с тетей Катаржиной все здорово красиво развесили!

Вид и ароматы моей собственной квартиры смогли бы неожиданно достойно посоперничать и с кладовой Барклей и с предпраздничными улицами столицы. Да и сама Варвара, обмотанная красной гирляндой из бумажных цветов, тоже была хороша и румяна.

— А вот я…

— Агата, ну ты чего? — «не ребенок», взмахнув шуршащими концами, нетерпеливо подпрыгнул. Справа из кухни послышалось усиленное посудное бряканье:

— Агата, ты почему на призыв не отвечаешь?!.. Ух, ты!.. Давай свой набитый пакет, раздевайся, мой руки и за стол.

Я, уже наполовину босая, расслабленно выдохнула:

— Ник…

— Угу, — сграбастал он мою бакалейную добычу и свободной рукой прижал к себе. — Я час назад «пост» от твоей мамы принял. Так почему на призыв… — собственным носом по холодному моему.

— Мне было сильно некогда, — тут же обхватила я шею Ника руками. — Я такой ерундой страдала.

— Очередное личное поручение от начальства?

— Ага. Потом расскажу… А Глеб… ох, вернется он из Джингара, я ему… его…о-ох…

— Эй, хватит вам целоваться! Вы меня сначала накормите! — праведно огласились снизу в аккурат между нами. — И вообще мы сейчас на каток идем. Вот! — прямо нам в носы взлетела пара коньковых лезвий, зажатых в кулачке. Чем не аргумент?

— О-о.

— Угу, — усмехнувшись, покачал головой Ник. — И ты еще три дня назад обещала. Так что, любимая, все предшествующие предписания, а потом…

— Ник, я на коньках лет восемь уже не стояла, — мигом скуксилась я.

Мне в ответ уже из кухни строго уточнили:

— Семь с половиной! И у тебя тогда неплохо получалось!

— Что значит, «неплохо»? Да я вполне уверенно скользила, — мгновенно клюнула я на провокацию… и расплылась в улыбке. — Ладно. Я поняла. И надеюсь, у тебя есть, чем компенсировать мои будущие синяки.

— Это — само собой, — обернулся ко мне от плиты Ник.

«Не ребенок», шустро усевшийся за стол, взмахнул вилкой:

— Только не при мне про такое. Иначе тетя Катаржина меня отсюда вовсе арнет… арет… арендует, как и грозилась.

— Варь, да я про вкусный ужин. Агата, садись, давай за стол.

— Сажусь, — подтянув рукава свитера, состроила я маленькой моралистке мину. Хотя, действительно, иной раз могли бы с Ником вести себя и поскромнее. Иначе наш психологически устойчивый «не ребенок» на самом деле раньше времени повзрослеет по некоторым «жизненным сторонам». — А что у тебя в сковородке так вкусно пахнет?

— Цыпленок с сыром, — опустились под наши с Варварой носы две благоухающие тарелки. — Я тебя потом научу. Это — не сложно.

— Ну, да-а, — без явной уверенности протянула я.

— Но ведь, уху же ты варить научилась?

Вот как же это сложно, на самом деле. Быть взрослой цивилизованной дамой. И если в первый месяц своей самостоятельной столичной жизни я списывала собственную «дремучесть» частью, на отсутствие опыта, частью, на наличие такового у Ника, имеющего в родителях владельцев ресторанчика в Бадуке, то теперь… положа руку на сердце… Хотя, уху готовить я действительно, научилась. Причем настоящую — с гнусом (для пикантности) и водкой (для аппетита), но тому были о-очень «благоприятные обстоятельства».

Выражались оные в полнейшей двухнедельной эйфории, проведенной нами на морском побережье Чидалии в домике среди зрелых садов, снятом у древнего сморщенного дедка. Сразу после событий с архидемоном Велиаром. Ник тогда выбил себе этот срок в качестве отпуска, а я продолжила свой, отмахнувшись от старого-нового начальства подробным отчетом о «происшествии». И чем мы тогда все это время занимались? Кроме варки настоящей ухи, рыбалки на длинном-предлинном мостке, совместном хождении на деревенский развал и вечерними танцами в ближайшей траттории? Наверстывали семь долгих потерянных лет. Да так, что лишь при воспоминании уже мурашки по коже и тепло внизу живота. И как же прав был мой знакомый Святой, говоря о «наивысшей усладе», что возможна только в одном единственном случае…

— Так что ты внушила в итоге той своей семейной чете?

— А-а?

Ник, прожевавшись, повторил:

— Я про старших супругов Барклей.

— А-а… Ну-у, то, что данное явление в природе имеет место быть, и вызвано, вероятнее всего, нестабильной психологической обстановкой в семье. Выражается которая в постоянных конфликтах и ущемлении интересов отдельных ее членов.

— Ого!

— Ага. А явился домашний дух именно Иви потому, что она и есть, эта самая…

— … «ущемленная сторона», — покачал головой мой бывший коллега. — Все понятно.

— Ты думаешь, я зря так поступила?

— Ты? — пристально глянул на меня мужчина. — Я думаю, что «данное явление» на самом деле вполне обосновано. Мы подобное еще в учебном корпусе разбирали. Помнишь? Когда домашний дух в дисбалансном состоянии «бил» по самому слабому звену. И главное, что оно, если довериться твоей подопечной, больше не повторится. Ведь так?

— Думаю, да. Но, я к ним, на всякий случай еще загляну. Через недельку.

— Угу.

— А я уже надета-готова! — и когда только успела из-за стола улизнуть?

Варвара в толстенном свитере и точно таких штанах, украшенных сверху длиннющим меховым жилетом, поддернула со лба шапку. Я в ответ праведно распахнула рот:

— Ты без куртки никуда не пойдешь. Иди переодеваться.

— Это почему? — изумилось дитё. — Я раньше только так всегда и гуляла.

— Варвара, на улице холодно и…

— Ну, хорошо. Только я и его тоже надену. На куртку, — и, взметнув косичками, скрылась из дверного проема.

Мы с Ником лишь переглянулись — а что тут еще скажешь? Мамин жилет. А мама у нас… «ангел». И переубеждать в данном факте Варвару ни у кого точно желания нет. Правда, сомнения есть, но, главное здесь — детский душевный покой. Сейчас. Хотя, начиналось все три месяца назад гораздо драматичней…

* * *

— Агата, ты хорошо все обдумала? Ведь это — ответственность. Агата?

Вот за что я его уважаю… Моего бывшего-настоящего начальника, Глеба Анчарова, так за необходимую помощь. И именно тогда, когда она больше всего нужна. И пусть он не всегда со мною согласен, но, в том что обязательно выручит, это — факт. Правда, я тогда ему и на собственное «прошлое» надавила. В лице сомнительно осужденной на ссылку в Грязные земли беременной травницы из Стожков. Но, факт остается фактом:

— Да, хорошо, — хмуро обозрела я расставленные по периметру вокруг избушки посты из службы Главного канцлера.

Глеб скривившись, почесал за ухом:

— Она ведь могла ее и сама за забор отослать. Уже давно. По действующему закону Бетана.

— Это который гласит: «Грехи отцов детей не касаются»?

— Ну да.

— И по которому подобных «сирот» пристраивают в интернаты с ремесленным уклоном и всю жизнь потом контролируют каждый их шаг?

— Агата, ты утрируешь ситуацию.

— Да неужели? Тогда назови мне хоть один случай карьерного взлета среди них? Да их выше должности «главного мастера» не пускают. Боятся, что добравшись до власти, эти бывшие детки сильно озаботятся воссоединением семьи. Или, не дай все Боги оптом, начнут мстить за вынесение приговора родителю. Разве не так? Глеб, да я даже знаю, какая прокуратская служба этим надзором занимается. И не говорю уж о том, что в подобных интернатах они лишены семейного тепла и заботы.

— Агата, ты… Ладно.

— Вот и хорошо… Ну что, я пошла. А ты?

— А я останусь здесь. Зови, если что.

— Ага, — заглянула я в помутневшие фиолетовые глаза некроманта. Видно, у каждого из нас есть своя грань. И встретиться лицом к лицу с собственным прошлым, тоже дано не каждому. — Я постараюсь недолго.

— Иди уже, — вздохнул, глядя мне вслед Глеб…

Хотя задержаться в маленькой избушке Стэнки Дивнич пришлось в итоге часа на два с лишним. Да это и понятно. И поначалу все мое присутствие там сводилось к тупому повторению: «Варенька, так надо» и тяжелым вздохам самой Стэнки в ответ на громкий рев дочери. Пока травница не вскинула лицо из ладоней:

— Варвара, послушай: у нас с тобой кроме друг друга никого больше нет. Кхе-кхе. Мы с тобой — единственная наша семья. Ведь так?

— Аг-га, — шмыгнув носом, оповестилась та с края печных полатей.

— Но ведь, и Агата тоже может стать нашей семьей. И ты тогда согласишься с ней отсюда уйти?

— Как это? — заинтересованно уставились мы на женщину обе.

Та посмотрела на меня почти умоляюще:

— Агата, есть такой древний «ритуал породнения».

— То есть? — склонила я набок голову.

— То есть, совершенно… безопасный, но важный, Варвара, кхе. Настоящий.

— И в чем он выражается?

— Клятва, кхе-кхе, и обрядовое распитие священного напитка, — скосившись на дочь, таинственно изрекла Стэнка.

— Ага-а…

— Агата?

— Варвара, а если мы с тобой… породнимся, ты тогда…

— Да-а, — кивнуло дитё, вытирая с подбородка ручьи. — Тогда, да. Раз маму Батюшка забирает к себе на небо, и она там будет служить «ангелом», то я стану жить с тобой, а не тут одна.

— Уф-ф… Хорошо… Стэнка, готовь все для вашего «священного обряда».

Через пятнадцать минут мы со второй его участницей уже торчали за столом друг напротив друга. Разделенные глиняной плошкой с темной жидкостью, сильно отдающей хмелем, и двумя горящими свечами. Травница, возвышаясь сбоку, вещала:

— Глядя друг другу в очи, повторяйте: «Облац — нем. Сунце — да».

— Это ведь береднянский.

— Да, Агата. Повторяйте за мной обе разом: «Облац — нем. Сунце — да».

— Облац — нем. Сунце — да, — старательно огласили мы вместе с Варварой.

— Худо — нем. Добро — да, — кивнув, продолжила травница. Мы вновь за ней повторили. — Код нас радост заувек… Страху — нем. Вера — да… Зайдно ми с тобий навек…[3] Добро. Это повторять не надо. А теперь — каждая по глотку священного напитка… Агата?

— Я поняла, — и через пару секунд едва не скривилась от щедро сдобренного алкоголем разнотравья… Да сколько их тут? Не меньше десятка. А то и… И дальше мир для меня поплыл…

Однако вначале озарился множеством радуг прямо внутри избушки. И я вообще, спиртное переношу хорошо, но, здесь видно, все дело именно в травах. Вот Варварин детский организм среагировал не в пример моему, адекватно. И дитё просто вынесли спящей на руках. Сначала собственная мать, поцеловав на прощанье в разрумянившееся лицо, потом, всю дорогу до глухой повозки, охранник. Меня же, прощающуюся со Стэнкой у порога, подхватил под локоть Глеб:

— Здравствуйте, Стэнка.

— Доброго дня и вам, — громко выдохнула та. — Агата?

— Да-а?

— Ты прости меня за такое, но я не знала, как еще ее…

— Да все нормально. Главное, ребенок теперь… Хотя, она «не ребенок». Стэнка, все будет хорошо. И, насчет «Батюшки»… Святой отец обещал… о-о, а вот, кажется и он.

— Где? — заозирались по сторонам от избушки и некромант и травница.

Я же ткнула пальцем в явно различимый сейчас столп света справа:

— Да вот. А, впрочем: всему свое время, — и обхватила Стэнку руками…

Уже в повозке, Глеб, дернув меня за рукав, буркнул:

— А, ну-ка, дорогая, дыхни.

— Х-ху!

— У-у-у…

— Что сие значит?

Мужчина почесал за ухом:

— Вы чем занимались?

— Стихи читали и пили.

— Угу…

— Глеб, — качнула я его плечом. — Ты чего?

— Сома.

— Что?

— Пили вы сому. Священный напиток, сильнейший галлюциноген, применяемый древними жрецами даже не нашего мира. Рецепт его считается давно утерянным.

— Ну, видно, не всеми «считается», раз ты эту сому узнал.

— Агата, во что ты опять ввязалась?

— Я? — сфокусировала я взгляд на переливающихся всей цветовой гаммой, мужских глазах. — Да ни во что, Глеб. Просто, мы с Варей теперь — родственники. Со всеми вытекающими отсюда поселед… пос-сл…

— Последствиями, — вздохнув, покачал Глеб головой…

Глава 2

После цыпленка с сыром и горячего чая со сдобными ватрушками из бакалеи организмы наши напрочь отказались реагировать на покрепчавший столичный мороз. Поэтому к катку, залитому в двух кварталах на Вольной площади, мы шли не спеша. Глазея по сторонам и тыкая пальцами в разноцветные витрины и прохожих. Точнее, Варвара все это проделывала за нас. Мы с Ником лишь головами вертели и иногда открывали рты. Она, вообще — большой молодец. И я, честно сказать, зря боялась, что наш «не ребенок» в новом магическом мире замкнется от страха перед его габаритами. Да где там! Дитё поглощало этот новый мир со скоростью оголодавшего после спячки дракона, выплевывая лишь иногда, в виде костей, «явно лишнюю информацию». Жаль только, что к таковой относился почти весь первый гимназический курс. За исключением естествознания, к которому у Вари был явный талант, да еще арифметики. Эту «проблемную» сторону жизни взял на себя Ник, регулярно таскающийся в Варину гимназию на беседы с дамами-педагогами. Хотя, я думаю, явись туда я, у нее «проблем» бы не убавилось точно. А вот молодой приятный мужчина, иногда при полной прокуратской экипировке… Н-да… Я, кстати, жутко ревнива. Но тут ревновать — себе дороже. Так что, помалкиваю. Ник же относится к Варвариным «неудам» философски, считая их явлением временным: «У нее материнская наследственность. Вот и фильтрует на „нужное“ и „ненужное“ в жизни». И отчасти, он прав, потому как свечение ее явно то подтверждает, переливаясь золотисто-бурыми волнами мага земли. Будущая аптекарша. А, может и парфюмер. А, может и…

— Ой, Агата, смотри! Вон там за стеклом цветок в горшке с красными листьями! Называется «Царица молочаев», пуансеттия. Мне учительница по естеству отросток обещала дать от своего. Я, когда вырасту, садовницей стану, чтоб такие же самой, ну, или зельеотравительницей. Я еще не решила.

— Ага-а.

— А что? Мы с Ником, когда в музее были, про одну прочитали, Генриетту Пегую. Краси-вая. И умная.

— Варь, она ж кончила плохо? Значит, не такая и умная. А вообще, мы уже пришли. О-оп! — Ник, обхватив потенциальную «прокуратскую клиентку», потащил ее через мостовую. — Агата, а ты чего у витрины застыла? — обернулся уже на ходу.

— Иду, — тряхнув головой, опомнилась я. — Ник!

— Что, любимая?

— Это, в какие же вы сомнительные музеи с Варей ходите? — нагнала я их уже с другой уличной стороны. — В следующий раз все вместе пойдем.

— Да с удовольствием.

— В… вернисаж или театр.

— О-о-о, — огласились разом оба моих спутника. Потом один из них, подправив косички, добавил уже с земли:

— Только, чтоб там танцы были. Мы тебе сейчас свой покажем, который без тебя тут выучили. Каварел Ник, где мои коньки?

— Сейчас достану из сумки, дама Варвара, — важно оповестил тот. — Агата, а потом мы ей тоже покажем наш с тобой старый танец. Ты его помнишь?.. Агата, ты чего?

А «чего» я?..

— По-мню… И обязательно покажем. Где мои коньки, «каварел Ник»? — поправила я концы длинного полосатого шарфа.

Каток на Вольной площади ничуть не отличался от множества других, расцвеченных сейчас точно такими же высокими фонарями по всему Куполграду. И здесь точно так же, как и на остальных слышна была музыка. Правда, в данном месте — в лице сидящего на складном стульчике в центре у фонтана пожилого аккордеониста. Мужчина в задорной шапке с помпоном, играл с большим воодушевленьем, помогая себе отстукиванием ритма ногой. И ведь не маг, а замерзнуть не боится. Хотя торчащая из нагрудного кармана куртки фляжка… Варвара, едва обвязав вокруг ботинок коньковые шнурки, направилась именно к нему. И действительно, уверенно держится… Мужчина, сжав ладошку, кивнул и сунув в противоположный карман монету, важно прокашлялся:

— Вальс танцующих мотыльков! Дамы приглашают кавалеров!

Катающиеся вокруг фонтана горожане среагировали с не меньшим энтузиазмом, быстро перестроившись в румяные пестрые пары. Я же со своей скамейки лишь рот открыла. И такое чувство, будто полжизни неизвестно где проспала, пока эта наша пара…

— Агата, смотри! Ник, и-и…

И «каварел Ник» с «дамой Варварой» плавно закружили по льду… И раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три… Мотыльки, тысь моя майка… И пусть две трети танца «дама» проторчала на ногах или в руках «каварела», аплодировала я в конце, уже стоя:

— Ну, вы и даете!

— Тебе понравилось?

— Конечно.

— А надо было с нами ходить. Ты бы тоже так лепо научилась, — вздернула нахалка свой маленький нос. — Ну, показывайте теперь мне.

А я лишь теперь рот захлопнула, правда чтоб ей, как надо, ответить, но Ник в этот момент потянул меня за собой:

— Смотри внимательно, Варя!.. Агата?

— Да-а?

— И-и…

— Ой… Погоди, я правый конек подправлю…

— Может и тебя на руки?

— Не здесь и не сейчас, мой любый.

— Угу… Теперь готова?

— Готова.

— И-и, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

Поначалу он держал меня очень цепко, страхуя в поворотах и кружениях. Но, потом… потом все как-то само собой и заскользило и вспомнилось. Мы лишь в глаза друг другу неотрывно глядели… Хотя, не сшибли ведь никого? Но это, благодаря только Нику. И даже не заметили, как кончилась музыка и заиграла другая. А, подумаешь?

— Ты о чем сейчас думаешь и почему улыбаешься?

— Я?.. В следующий раз вместо штанов юбку надену. Чтоб выглядеть действительно, «дамой».

— Ты и так, «дама». «Дама моего сердца». Хоть в штанах, хоть…

— … без них?

— Агата! — мужчина, запрокинув голову, рассмеялся.

— А ты о чем сейчас подумал? — праведно дернула я его за руку. — Ник, у нас точно мама моя Варю заберет.

— Да ни за что не отдадим. Мы ведь — семья. И только одного не хватает, — затормозив, сделался он серьезным. — Агата…

— А здорово у вас получается! — бух! Влепилась Варвара в аккурат между нами. — Я тоже так хочу научиться. А еще вот так вот, глядите! — и, оттолкнувшись, развернулась на ходу.

— Варя!

Хлобысь!..

— А-а-а! — конопатая девочка, сидящая на льду напротив нашего, растирающего лоб, дитя, хлебнула воздуха и заголосила с удвоенной силой. — А-а-а! Ма-а-ма!

Родительница не замедлила появиться и я только подумать успела об их с дочкой сходстве, как та, рухнув рядом с ней на колени, огласилась не хуже:

— Это — не ребенок, а проклятье! Да сколько же может продолжаться?! Кристиночка, где болит? — и поддернула той сползшую шапку.

Мы с Ником в четыре глаза и руки «разобрали» Варвару:

— Чем вы столкнулись?

— Чуток лбами. Да, ничего, Агата.

— Ага, вижу. Синяк вылечим. Надо холодное что-нибудь. У меня монеты в куртке… ой, в шубе остались. Ник…

— Вы нас извините, не глядя, маневрировали.

— Да как же ее извинить?! — метнули молнию теперь прямиком в Ника. — Кристиночка, где болит?

— Везде, ма-а-ма, — всерьез разошлась «потерпевшая». — Она меня убить заду-ма-ла, эта…

— Кто?! — неожиданно вскинулась Варя, уже стоя на ногах. — Кто я?!

— Я что-то… не поняла.

— Они — одноклассницы, — хмуро бросил мне Ник. — И у них — хронический конфликт. Варя, нам…

— «Грязная»!

О-ох… Слово это вылетело и, кажется, рикошетом ударило от Варвары в меня. «Грязная». Так называют детей, переправленных из-за стены в этот большой и магический мир. Да и не только детей. Это слово сопровождает их всю оставшуюся…

— Рот свой… закрой.

— Дочь уймите, мамаша. Агата, Варя, пошли.

— Это почему это? — открыла теперь его мама Кристиночки. — А что — не правда? Да этот ребенок — исчадье от таких же родителей и вы с ним еще хлебнете.

— Обе рты свои! — во все горло гаркнула я. — Вот они у вас, действительно, «грязные». И вы понятия не имеете, о чем говорите.

— И чтоб вы знали: я — не ребенок. Моя мама — ангел. А ты, Кристинка — скобан!

— Ах, вот, значит, как?

— Варвара, Агата, мы уходим, — попытался Ник встрять между нами.

— Она искалечила мою дочь, и я вас по судам затаскаю!

— Да неужели? — отдернув мужскую руку, прищурилась я. — Синяк на лбу — это да. На правой коленке — уже давно пожухлый. Царапины, вероятно, от кошки, ниже левого локтя. Следы на заднице, вероятно, от ремня. Вот они — свежие. Рукоприкладство или издержки воспитания? Так что там насчет судов?.. Уф-ф… А вот теперь мы уходим… Варвара? — и обе, с гордо поднятыми носами, заскользили по льду…

Аккордеонист, крякнув нам вслед, разродился «Маршем галопирующих победителей»…

Луна за окном, набравшая силу лишь наполовину, светила сейчас с полной ответственностью, вырисовывая на ковре у кровати узоры от кружевной занавеси. Каким-то странным замысловатым сюжетом из линий, пятен и фигур. Будто две сказки сложили вместе друг с другом. И они даже двигались. В такт ветру из форточки, всего чуть-чуть приоткрытой в тихую ночь. И это сегодня она — тихая. А вот завтра, в Солнцепутье… А я так и не купила Нинон подарок.

— Придется с утра озадачиться уже всерьез, — вздохнула и, оторвав от собственного колена руку, потерла ей нос. Рука пахла ландышем и ванилью. Как и выкупанная недавно Варвара, спящая сейчас в соседней комнате. Надеюсь, что спящая. Очень надеюсь.

— Ты почему не ложишься? — Ник, звучно потянувшись по дороге, упал в кровать с другой ее стороны и, устроившись на спине, отогнул одеяло. — Давай ко мне под бочок.

— Ага, — нырнула я туда, скоро обхватив его рукой. — Тебя ждала. Варя уснула?

— Угу, — дунули мне в макушку теплом. — Сегодня одной сказки хватило… Я в камины подбросил — на ночь хватит. А завтра с утра дворник дрова принесет, так что…

— А ты сам от нас убежишь?

— Ненадолго. Начальство собирает перед праздником. Надеюсь, поздравить. Вернусь, будем все вместе стряпать праздничный пирог. А то, с пустыми руками к твоим родственникам.

— Понятно, — вздохнула я в мужскую грудь. — Ник?

— Да, любимая?

— Что за коробка стоит в гостиной на камине? Ленточкой перевязана.

— Неужели не просветила? — хмыкнул он.

— Времени не было. Так что за…

— Это подарок Нинон от нас троих. По дороге купил.

— Подарок Нинон? — подскочила я на локте. — А что там?

— Кофемолка. У нее же сломалась.

— Когда?

— Ну, помнишь, мы в среду там были, и ты еще сказала, что у кофе привкус странный: перец и тмин?

— Ну-у?

— А тетушка твоя ответила, что грохнула банку с полки прямо на чашку кофемолки и та разбилась. И кофе Нинон теперь мелет в мельнице для пряностей.

— Тысь моя майка. А я и не вспомнила даже. Вот ведь, скобан. А ты — молодец… Как всегда.

— Ты не скобан, любимая, — засмеялся Ник. А потом вздохнул. — Скобан…

— Ага, — присоединилась я к нему.

— Она сильная.

— Варвара? Да, сильная.

— Помнишь ее рассказ о том, как они с матерью в своей избушке двое суток держали оборону от луда?

— Помню… Но, ей с этим всю жизнь, Ник.

— Агата, — вздохнул он, проведя мне по скуле ладонью. — От такой «грязи» не спрячешься. Просто надо знать, что есть место, где тебя любят, каким бы ты ни был, с каким бы прошлым. И в этом месте нет… «грязи».

— Ага, — запустила я пальцы под его распахнутую рубашку. — Нет «грязи»… Ник, откуда у тебя этот шрам? Почему ты мне не рассказываешь?

— Этот шрам? — перехватил он мою ладонь у себя на шее. Там, откуда вниз и наискосок шла, уже бледная длинная «нить». — А что о нем говорить? Он — старый.

— Ага. Лет пять-шесть и непростой. Обычный бы рассосался. А этот…

— Сувенир из Джингара, — выдохнул Ник. — Почти шестилетней давности.

— И-и? — сцепила я свои пальцы с его.

— И… от демона.

— Ага… Ты тогда первый год служил там в охране нашего посольства.

— Так точно, — оттолкнувшись, перебросил меня мужчина на спину и завис сверху. — Теперь все, любимая? Можем переходить к неофициальной части нашего диппротокола?

— Ну, если вы настаиваете, господин, секретный агент.

— Нет, «агент» теперь у нас ты, — провел Ник своим носом вдоль моего. — «Особый агент Главной канцелярии». Звучит, по-моему…

— Лучше чем то, чем я на самом деле за… ух… — запустив пальцы в волосы Ника, выгнулась я навстречу его губам, но уже через мгновенье, застыла. — Ты это… слышал?

— Что? — приподнял он голову.

— Варвара! — и, выскользнув из-под мужчины, подорвалась с кровати. — Плачет. Тихо плачет.

— Угу. Я сей…

— Ник, я сама с ней. Должна же я хоть что-то сама, — обернулась я уже из двери, услышав вдогонку:

— Хорошо… Зови, если что.

Наш «сильный не ребенок», действительно, плакал. Тихо. Для души, не для жалости. Она вообще, редко это делает и всегда — именно так. Значит, все-таки, достало то «грязное» слово, чтоб его.

— Варя? — опустилась я сбоку на постель.

Девочка вскинула мокрое лицо из подтянутых коленок:

— Агата! — и совсем неожиданно рванула навстречу, обхватив меня руками.

А вот я… растерялась:

— Варя, Варенька. А хочешь, мы прямо сейчас с тобой пойдем и им стекла повышибаем?

Дитё, шмыгнув носом, удивленно отпрянуло:

— Кому?

— Ну, так… Кристиночке этой.

— А-а, — и снова нырнуло ко мне. — Мне сон приснился плохой. И теперь очень страшно.

Ну, ты и скобан, Агата Вешковская, хоть и агент:

— Так это сон ведь, Варенька. А сон — лишь иллюзия. Посмотри вокруг, здесь все по-прежнему. Тихо и спокойно.

— А сон был, как настоящий. И в нем меня пытали и маму… забрали, — вновь захлюпало дитё носом. — И совсем не на небо.

— Ох ты ж… Но мы-то с тобой знаем, что она — ангел? И не во сне, а на самом деле.

— Это — да. Она — там. А я…

— А ты здесь, с нами. И… Варя? — закусив губу, обхватила я детское лицо руками. — А ты помнишь тот стишок?

— Нашу клятву? — моргнула она.

— Ага, клятву? Которая нас с тобой породнила? Ты забыла что ли, что мы с тобой тоже — родственницы? Правда, не знаю: дочь ты мне или сестра. Да, какая разница? Мы же — навеки вместе. И как там в ней?

— Облац — нем. Сунце — да.

— Точно. Облац — нем. Сунце — да. Код нас зрак ньего… навек.

— Худо — нем. Добро — да.

— Код нас радост заувек. Страху — нем. Вера — да.

— Зайдно ми с тобий навек, — последние слова мы произнесли с дитём уже вместе. И на следующем моем вдохе… бу-бух…

Волна силы, глухим импульсом ударившая между нами, вмиг ослабила в моих руках детское тельце. Варвара обвисла, уронив набок голову, и напоследок всхлипнув… окончательно провалилась в сон. Я — ошарашено застыла с дитём на руках.

— Что здесь только что… — Ник, влетевший в комнату, удивленно прищурился. — Хобья мать. Агата, ты какое заклятье… Я волну от него…

— Ник, я понятия не имею. Мы с ней лишь стишок тот повторили, — опустила я Варвару на подушку и нервно прикрыла одеялом. — Я понятия не имею, что это… — и прищурилась сама. — Тысь моя майка.

— Вот и я о том же. Ее свечение изменилось.

— Но, как?

— Та-ак, — упал он на колени рядом с нами. — Давай думать… Тот стишок. Тебя ведь Глеб предупреждал. Хотя, что теперь…

— Да причем тут…

— Агата, — открыв рот, вскинул на меня мужчина глаза. — Вы с ней сделали дубль.

— Какой еще «дубль», Ник? Причем здесь энергокопия?

— Да не тот. «Дубль», значит: два действия в один присест. Активировали отсроченное заклятье, что вполне объяснимо, ведь закладывалось оно в Грязных землях. И влили этим новую силу в Варвару.

— Поэтому ее свечение изменилось?

— Так точно, — кивнул, не отрываясь от спящего дитя, Ник. — И отсюда вопрос…

— Кто у нас… папа? — выдохнула я, глядя туда же. На словно отмытые до яркости цвета с новыми, сиреневыми прожилками. — Не человек, точно. И ты знаешь, что интересно: это ведь не заклятье защиты, а что-то совсем другое. Я будто до сих пор ее сердцебиение чувствую рядом со своим. Ну, Стэнка, деревенская травница со священной сомой в заначке.

— Древний ритуал породнения.

— Что?

— Это старая магия. Я читал о ней, но на практике сталкиваться не приходилось. Она — из предтечного мира и, если взять за факт, что Бередня — молодое государство, то такие обряды там могут быть до сих пор в ходу. Особенно, в глуши. А аналог травкам для сомы можно найти даже в Грязных землях. Было бы время для экспериментов.

— Семь лет, — покачала я головой. — Значит, она тогда, при прощании, на будущее передо мной извинялась. Хотя, за что? Я-то, вроде как, без изменений… Ник?

— Ты — да, — обозрел он меня с профессиональным прицелом. — А вот Варвара… Теперь надо следить.

— Ага. В четыре глаза, — вздохнула, подправив одеяло, я.

— Ты про родственников своих забыла.

— О-о.

— И про начальство.

— О-о-о… Вот теперь-то он точно расскажет: кто семь лет назад был тем «таинственным моральным уродом».

Ник, глядя на меня, лишь головой покачал… Надеюсь, из сострадания к Глебу…

Глава 3

Праздничное утро началось с громкого стука и встряски, вмиг дав понять: «вот оно я!».

— Просыпайся, Агата! Дрова принесли! — мутный силуэт, прыгающий надо мной, замер и угрожающе взмахнул широкими рукавами ночнушки.

— Не-е надо.

— Ну, так вставай… — сдуло его на пол вниз, — или я сама сейчас дяде Мичу открою.

— Я тебе открою. И ведь, наверняка, принеслась босой. Быстро обуваться, одеваться, умываться. И желательно, в этом порядке… А, ну, постой! — протертыми глазами поверх растрепанной детской головы. — Теперь лети… мотылек, — да… За ночь новых переливов в свечении явно не появилось. Зато прежние радовали своей «яркой красой» даже мои, едва проснувшиеся глаза. А вот ощущение «внутреннего единения» ушло. Правда, еще ночью, через пять минут после появленья… Вот же загадка природы. — Да иду я!.. Лбом он что ли, там стучит? — и, запахнувшись в плед, пошлепала тапочками к двери.

Дрова с мороза и румяный, присыпанный снегом дворник Мич, разбудили меня окончательно и бесповоротно. Поэтому, к возвращению Ника мы с Варварой уже вовсю носились по прогретой квартире, наводя в ней последний предпраздничный блеск.

— Ты в комнате своей…

— Угу-у.

— И горшки с цветами с учебного стола убе…

— Угу-у.

— И… Вар-вара?

— Ой! Агата, я его быстро пересажу, а то ему в старом тесно. И мне горшков не хватает.

— Вот ничего себе! Да ими вся твоя комната уже заставлена, этими горшками. Они скоро и на кровати вместо тебя будут спать. И, вообще, сейчас не время для пересадок. Скоро…

— Привет, Ник!

— Ух, ты!

Ник, запахнувший меня сзади в свою прокуратскую куртку, звучно чмокнул в щеку:

— Привет, девушки. М-м-м… Какая ты вкусная.

Я извернулась внутри бортов:

— А ты, видно, голодный?

Мужчина оторвал меня от пола:

— Я очень-очень голоден, любимая.

— Ой, только не при мне! — вскинулась Варвара от своего горшка. — А то…

— Да мы про завтрак, — пришлось уточнять, получив секундой позже на ухо:

— А я бы не был так уверен.

— Вот! Я ж говорила!

— Э-э… я яйца с ветчиной пожарила и салат настрогала. Пошли… на кухню. А ты, садовница, заканчивай. И, сильно надеюсь, что это не какой-нибудь сорт белены.

Мой кулинарный «изыск» был сметен его постоянным ценителем очень скоро, вдогонку за быстрым обменом информацией, пока в кухню не влетело дитё. Успели немного:

— Как вы тут? Я утром на нее глянул: без изменений.

— Ага, — зевая, прикрылась я ладошкой. — Блистает. Про ночное — явно не помнит. Остальное — пока в норме.

— Слушай, — замер Ник с куском хлеба у рта. — Надо ее показать надежному специалисту. Я в этих «межрасовых оттенках»…

— Как и я сама. И ты сейчас канцлера Исбурга имеешь в виду?

— Угу.

— Ладно, сводим. И сочетание, действительно, странное. Как… ну…

— Песня и куплет, — усмехнулся Ник. — Будто «песню» мага земли им усилили. Этим новым куплетом неизвестного «автора». И появился совершенно иной смысл.

— Ну, ты и даешь. С чего вдруг, подобные «картины»?

— Не знаю, — скривился мужчина. — Солнцепутьем навеяло. И у меня, любимая, новость.

— Какая? — насторожилась я.

— Отправляют на задание. Но сегодня — я с вами, — быстро добавил Ник.

— А потом?

— А потом… — шумно выдохнул он. — Потом — по обстоятельствам. Начинаю с Тайриля. Там в одном нелегальном игорном доме вчера взрыв был.

— А причем тут ваша комтурия? Игорщиками ведь седьмая занимается?

— А притом, Агата, что пострадала от того взрыва очень важная персона, приближенная к королевскому дворцу до расстояния балдахина.

— Его фаворитка, что ли? — наморщила я лоб. — Госпожа Калантия Лойд?

— Угу. От наших командируют двоих. И мне разрешили присоединиться завтра.

— О, благодарю вас, великодушные прокуратские боги! — вскинула я над столом руки.

— Не богохульствуй, Агата! — вот в этом месте дитё и влетело. — А что это за боги такие?

— Один с клювом, как у грифона, только стальным, а другой — в глухом шлеме с ржавым забралом, — смеясь, пояснил Ник.

— А почему с ржавым? — со знанием дела, протянула Варвара, усаживаясь за стол.

— Да потому что заклиненным намертво. Вот он и тыкает неизвестно куда, выдавая это за справедливость. Хотя, там еще один есть, — глянул мужчина на меня. — Наш с Агатой любимый.

— И самый из этой троицы сомнительный — святой Авось, покровитель прокуратских кадетов. Но, думаю, он и тебе подойдет.

— Почему? — напряглось дитё.

— Потому что, — придала я лицу серьезность. — при твоем рвении к учебе, остается полагаться лишь на удачный случай. Например, при правописании.

— На удачу? Хм-м… — задумалась Варя. — Это мне, пожалуй, подходит.

— Да неужели? Тогда может ты и сейчас «удачно угадаешь», где у нас в квартире лежит мой резной гребень с бирюзой? А то я его месяц как потеряла.

— Я попробую, — сползла Варвара со стула и важно удалилась из кухни.

Ник усмехнулся ей вслед:

— Ты это видела?

— Ага. И, кстати, у нас для тебя тоже новость. Недавно мама «оглашалась»[4]: праздник переносится в Гусельницы. Тетка Гортензия с Нинон горку залили специально для Вари и спектакль какой-то подготовили. Папу в него впрягли. Он там с самого утра репетируется. Не то конем, не то кентавром.

— Понятно, — протянул Ник. — А как же столичные фейерверки?

— Думаю, подвалами туда-обратно. Как такое шоу пропустить? Я сама столько лет…

— Нашла! — взъерошенная Варвара с гребнем в вытянутой руке хлопнула его между тарелками. — Вот!

Мы с Ником удивленно переглянулись:

— И где? — первой открыла я рот.

— А-а, — махнула Варя ладошкой. — Он за ванну упал в самый угол.

— Ага. Но я и там тоже смотрела.

— Так он же не просто так упал, а за трубу. Его и не видно было.

— Понятно. А ты, значит, увидела?

Варвара вздохнула, поправляя «ореховые» косички:

— Святой Авось помог. Хороший святой. Надо ему свечку в церкви поставить…

Ну что тут еще сказать?

— Та-ак, — прокашлявшись, огласился Ник. — Варвара — молодец. Агата, спасибо за вкусный завтрак и всем — за работу. Пора стряпать праздничные пироги.

— Еще вчера один намечался? — оторвала я взгляд от просиявшего «не ребенка». На что наш начальник кухни недоуменно изрек:

— Так теперь-то компания расширяется? Так что, за работу, девушки.

— Чур, я — мешать! — подпрыгнула Варвара.

— Я вообще-то, наоборот, на помощь рассчитывал?

А вот теперь, наконец, мой момент «блеснуть»:

— Она имеет в виду перемешивание ингредиентов, мой любый.

— Да! И желательно, вкусно-сладких.

— Ладно. Договорились, — важно кивнул Ник, обозревая кухню. — Ну, что, девушки?.. — и работа понеслась…

Вообще, Солнцепутье в Ладмении по своей важности уступает, пожалуй, лишь дню рожденья. Да и то — юбилейному. И отмечается с большим размахом, собрав воедино людей, алантов и магов. Но, думаю, и другим расам сегодня напиться будет «не грех». За такую-то компанию? Хотя, магическая часть страны начинает гулять еще раньше, со дня зимнего солнцестояния, а остальные к ним по ходу дела «вливаются». Вот в Бередне все гораздо строже. Двадцать пятого декабря — Христово Рождество и без вариантов. Да и традиции там куда серьезней. Один поход в лес за поленом из молодого дуба чего стоит: пришел на рассвете, троекратно поклонился, трижды тюкнул топором с разных сторон света и, не дай Бог, не завалил его сразу. Придется выкорчевывать самолично и руками. А дальше — на плечах и до избы. Там бревно обряжают в рубаху и выставляют напоказ. Целые дубовые парады вдоль улиц — от незнанья поседеешь. А уже вечером — в дом его родного, ближе к очагу. Целовать всей семьей, медом обмазывать, пшеном обсыпать и в таком виде — в огонь. И, опять же, не дай Бог, на три дня не хватит. Удар хватит всю семью. И это — лишь часть многочисленных праздничных заморочек. Там вообще все Рождество — один сплошной «символический ряд» на год вперед, за соблюдением которого зорко бдят старухи. Причем, каждая с такой авторитетной страстью, будто самолично принимала роды у Святой Девы.

— А я тебе говорю: бигос[5] надо на Новый год готовить, а не на Солнцепутье. Его у костра едят, когда на санях накатаются.

— О-о, Катаржина, у костра колбаски жарят, а не бигос хлебают. С тарелок стоя, что ли?

— Нет, ты вспомни, как ты вся им вечно и уливалась, а мама тебя за это…

— Ай, и точно!.. И что теперь делать? Нинон его натушила целую кастрюлю.

Вот в нашей семье «авторитет» по Солнцепутью был один… до нынешнего года:

— А мне он нравится, тетя Катаржина — так вкусно пахнет. И его нельзя есть?

— Конечно можно, Варенька!

— Давай я тебе прямо сейчас наложу? А то до праздничного стола еще столько терпеть.

Зато наши пироги пришлись, как нельзя вовремя, благоухая сейчас на отдельном столе «для чая». И традиционный, щедро сдобренный коньяком, и из вишни со сметаной (специально для «нового авторитета»). Который, кстати, вскоре свалил на горку. Вместе с Ником и сбежавшим от театра папой. Мы вчетвером, закончив с сервировкой стола, умильно глазели сейчас на них из окна. Сквозь налепленные на стекло и мерцающие магией снежинки. Только жаль, что не молча. Потому что тема…

— Агата, мы с твоим отцом на свою годовщину свадьбы решили пригласить родителей Ника, Оливет и Роберта.

— Хорошо.

— И это все, доча?

— А что я еще должна сказать?

— Ты сама-то их когда видела в последний раз?

— Я?.. Не помню. Лет восемь — девять назад.

— Вот-вот, — воззрилась на меня родительница. — А, позволь узнать: почему?

— А позволь узнать: зачем? — развернулась я к ней от окна.

— Но, Агаточка, — вступила моя тетка. — Вы же с Николасом, вроде как…

— Вот именно, Гортензия, что они с Николасом — «вроде как». А пора бы уж и о серьезности подумать. Ведь, не дети шестнадцатилетние.

— Мама, у нас все замечательно. И не порти мне праздник.

— Да как же «замечательно»? — вскинула она брови. — Неужели он тебя… — и ненадолго замялась — замуж не звал… доча?

Вот, чует мое сердце, я сейчас пожалею о том, что скажу:

— Звал.

— Когда? — замерли все три дамы разом.

— Еще в Чидалии. Но… мама, зачем все усложнять? Нам и так…

— «Замечательно»?

— Так точно.

— А зачем он тогда тебя замуж звал? Значит, ему это надо. А тебе, видно, нет.

— О-о… Да почему, «нет»-то? — застонала я. — Мама, давай закроем эту тему?

— Она боится перемен, — развернулись мы все трое к Нинон. Та сочувственно скривилась. — Я по себе это, Агата, знаю.

Вот, какие «знающие» здесь все собрались!

— Доча, ты что, боишься… свободу потерять?

— Мама, а я сейчас сильно свободна? Я Ника люблю и если б не любила, не жила бы с ним вместе. А все остальное…

— Ты поэтому купила сама и квартиру, а не дом с ним напополам, как он предлагал? — покачала головой родительница. — А может, вопрос до сих пор в доверии?

— Мама! Этот «вопрос» давно закрыт. У меня только один остался, да и то — не к нему.

— А к кому, Агаточка? К этой, как ее…

— Ксении, Гортензия. Видимо, к ней, — прозорливо прищурилась мама. — Так давно пора забыть, доча.

— Вот и вы тогда забудьте. Сегодня праздник семейный или судебный процесс с воспитательным уклоном?

— Доча, о чем ты говоришь? Какой «процесс»? Мы все здесь за вас переживаем. Ты когда решила взять к себе Вареньку, да, мы с Гортензией сначала, высказались по этому поводу. Но, потом решили, что все к лучшему. И тебе этот ребенок…

— Варвара — не ребенок. И я тебя очень прошу: давай эту тему…

— А мы вернулись! Агата, надо было с нами идти. Там так здорово. Мне Ник такие салазки навещал. Я на них, как стрела летала.

— Точно, надо было с вами идти, — запахнулась я в кофту.

Ник, сдернув шапку, внимательно осмотрел всю нашу компанию:

— Мы что-то пропустили? Что-то важное?.. Агата?

— Уф-ф… Нет.

— Ну, раз вы пришли, тогда сейчас будет спектакль, — срочно хлопнула в ладошки тетя Гортензия. — Людвиг, где твой костюм?

Папа, переступивший порог, не то радостно «заржал», не то простонал. И Солнцепутье в семейном кругу понеслось дальше…

Спектакль получился интересный. С историческим уклоном, правда, неизвестно в какой век и страну. Зато все три актера старались на славу. И папа, изображавший рыцарского говорящего коня, и сам рыцарь в исполнении Нинон, и прекрасная дама в виде моей тетки. Особенно запомнилась финальная сцена, в которой рыцарь усаживал свою избранницу на скакуна и все трое галопом устремлялись вдаль… Бедный папа. Мы ему аплодировали стоя. Он, не разгибая спины, кланялся. Еще одна «жертва» семейного праздника. Потом были карточные фокусы от Нинон, сменившей кольчугу на, почему-то, тюрбан. Но здесь вышла заминка, так как ее главная «клиентка», Варвара, угадывала все карты, припрятанные в куче остальных для кульминации. В конце концов, Нинон плюнула и огласила свой секрет. Хотя мы и так уже догадались, но, зачем фокусника расстраивать? После настала очередь подарков. И больше всех свезло опять же, Варваре, с достоинством принявшей ушастую куклу из теткиной лавки, глиняный домик с магической подсветкой от моих родителей и набор цветочных горшков от нас с Ником (просто, он подарок покупал). После чего даритель и одариваемая пожали друг другу руки. Мне же достались дамский зонт и кошель, расшитый бисером. А от Ника — теплые кожаные перчатки «Мечта мага». Я зарделась и сунула ему аналогичные, только мужские. Мама — молча покачала головой. И, наконец, после торжественного стихотворения тетки Гортензии, довольные уселись за стол. По традиции надо было попробовать все двенадцать праздничных блюд. Я «сошла с дистанции» на шестом. Ник продержался дольше — до девятого. Варвара дошла до финиша вместе с оклемавшимся папой. За это их наградили десертом. Потому что чай с пирогами отложили на потом:

— С Солнцепутьем всех! — скосившись на часы, провозгласила тетя Гортензия. — А теперь чокнемся и в столицу! Смотреть фейерверки!

— Ура! С праздником!

— Здоровья! Удачи! Радостей полный дом!

— Чтоб не сквозило и не капало!

— Поздравляю, любимая. Есть такая примета: с кем Солнцепутье встретишь, с тем весь год и проживешь.

— Ага… Я люблю тебя.

— Агата, ты чего?

— Ничего. Давай в Куполграде при первой же возможности?

— Давай, — склонившись, шеркнул Ник своим носом по моему. — Но, ты же фейерверки хотела посмотреть? Впервые за семь лет.

— А, подумаешь, — и подтянулась к его уху. — Тебя я больше хочу. Очень сильно.

— Кху — кх-ху.

— Ник, ты подавился? По спине постучать?

— Нет… Спасибо, господин Людвиг…

О-ох… Первое утро «сочной недели»[6]. Я его встретила на теткиной гусиной перине, правда, спущенной на этаж. Просто лежала и блаженно пялилась в потолок. Снизу слышались голоса: мамин (значит, и родители тоже остались), тетушкин и Варварин, бодро звенящий. А еще пахло кофе и горячими булочками. Пироги-то еще ночью смели. Но, уже без нас с Ником…

— «Ник?»

Нет ответа. Значит, уже далеко. Хотя, нет. Он — здесь. На моих губах, на моей коже… «Я это Солнцепутье никогда не забуду».

— И я тоже. Я… тоже.

— Агата, ты проснулась? — и прыг ко мне в кровать. Румяная и довольная. — А я уже…

— На горке каталась.

— Откуда ты знаешь? — выкатило дитё глаза.

— По твоему румянцу, — обхватила я ее горячее лицо и чмокнула в нос. — Доброе утро, мотылек. Чем сегодня займемся?

— Тети Катаржина и Гортензия на здешнюю площадь зовут. Там представление будет. А я…

— Домой рвешься пересаживать в новые горшки цветы.

— А это — откуда?

— Тебя знаю, — подскочив, набросила я на нее одеяло. — А, давай домой и махнем. Только, по дороге заскочим в наше с Ником учебное заведение. Я тебе его покажу.

— Ладно, — пыхтя, выбралась Варвара. — А меня там учиться не заставят?

— Нет. Тем более — каникулы.

Вот с каникулами я и просчиталась. Канцлера Исбурга на месте не было. Вот же скобан. И это лишь на младших курсах дозволено заблуждаться, что педагоги — боги без перерывов на сон и еду. Но сейчас-то? Однако по гулким пустым этажам мы с Варварой прошлись. И даже в некоторые аудитории заглянули… Странное ощущение: будто детство украли. Вроде — вот оно, а уже — не твое. И другие дети бегают по коридорам, делятся другими своими тайнами и целуются… Нет. Вот этого у меня даже Бередня не отняла:

— А вот здесь мы с Ником… — застыла я у простенка между шкафов.

— Целовались, — хихикнула Варвара.

— А ты откуда знаешь?

— Просто, — вздохнула она, поправляя косичку. — Я вас знаю.

— Ах, ты ж! Ну, держись!

И, тряхнув стариной, понеслась за визжащим дитем по коридору к лестнице. Ба-бах!

— Ой. Извините, — женщина, в которую Варя влепилась, опустила руки:

— Ничего, — и подняла красивое улыбающееся лицо. — Ага-та?

— Ксения… — вот и встретились. Тысь моя майка.

— А я тут к госпоже Лэшок заходила, — неловко мотнула Ксю рукой. — Она меня пару лекций первому курсу читать звала… С Солнцепутьем тебя. Вас. А это и есть та самая Варвара, которую… Мне Ник рассказывал.

— Да неужели?

— Ну, не он сам… Агата, я тебя еще не поблагодарила за свое…

— Не стоит, Ксю.

— А-а… А, может, пойдем сейчас куда-нибудь втроем? Посидим, поболтаем?

— О чем?

— О чем? — вскинула она свои голубые глаза. — Да…о жизни. Ведь давно пора уже забыть и… Ника же ты простила?

О-ох. Ну… ты сама напросилась:

— Варя!

— Что, Агата?

— Пойди на первый этаж. Там картины висят. Посмотри их пока, — не отрываясь от голубых глаз. — Я скоро догоню.

— Хорошо.

Хорошо… Вот сейчас мы и выясним. И почему и зачем. Потому что вопрос есть. Возник, когда схлынули эмоции. Очень полезно их отбрасывать в сторону и тогда многое, вдруг, проясняется. Особенно, когда пишешь подробный отчет. Как я тогда Глебу. Например: сходство в признаках «угнетенного состояния» после дриадского дурмана и (спасибо за наглядность Велиару) в койке с «моей лучшей подругой». А еще сразу вспоминается, что эта «лучшая подруга»…

— Ксю, я согласна забыть и простить. Если ты мне сейчас на вопрос ответишь. Честно и правильно.

— Какой вопрос? — прищурилась она.

— Почему ты Нику не рассказала? Не мне, ему?

— О чем? — и удивленье в глазах. Вот после него мне плечи и передернуло:

— О том… что ты его «угостила» тогда?

— Чем?

— Тебе название сказать? — а, блефовать, так блефовать. — Или, может, все же, сама? Как моя лучшая подруга? Или ты забыла, что я там тоже была? В Грязных землях? Правда, позже тебя на семь лет, но — два раза. У тебя ведь в дипломе одна из глав так и называлась: «Остаточные природные рефлексы у дриад, лишенных магии». А может, тебе охотницу по имени назвать, которая тебя той бодягой снабдила? Кстати, незаконной. Она сейчас очень о том факте сожалеет и готова дать показания в обмен на…

— Не докажешь!

Уф-ф…

— Да неужели?

— Ты ничего не докажешь, — зло выдохнула Ксю. — Ни-че-го.

— Да? А мне и не надо. Валяйся в своей грязи одна. Но, если хоть на дюйм приблизишься к Нику, так и знай, подруга, я это сделаю. Теперь-то уж точно, — и, брякнув в сумке Вариными горшками, пошла к лестнице.

Ни разу в жизни я еще так откровенно не блефовала. Но, оно того стоило. Это точно…

Глава 4

Каково общее число картин в столичном вернисаже? С чем самое вкусное мороженое в «Ледяной птичке»? Во сколько начинается дневной спектакль в кукольном театре и почему принц Игорь из книжки оказался таким недогадливым? Ну, так я вам отвечу: четыреста тридцать восемь, с черничным сиропом и мармеладом, в три часа и… потому что, от природы — идиот. Уф-ф… Все эти «тайны» я постигла за два минувших дня, проведенных с Варварой. И это, не считая ключевой разницы между комнатной сентопией и фиалкой, выраженной в девяти пунктах, повторенных три раза… И как Ник все это переносит? И как мне после всего перенесенного сохранить трезвость ума? Хотя, это уже вопросы к нему. И я их обязательно задам, как только этот «дезертир с детского фронта» окончательно вернется. Пока же он забегал к нам лишь вчера вечером и на три минутки. Спросил: «Как вы тут?», отчитался: «Влез по самые уши и неизвестно насколько» и, чмокнув нас по порядку выстраивания в прихожей, срочно смылся за дверь. Оставив после себя запах морской соли вперемешку с казенным кухонным ароматом… Запах свободы…

А вот к вечеру двадцать седьмого у меня появился прекрасный повод хотя бы спустить пар — в нашу дверь воспитанно постучался…

— Да, неужели? — открыв ее, плотоядно оскалилась я.

Мой начальник, Глеб Анчаров, ненароком оглянулся:

— Это ты мне?.. Варя, здравствуй. У меня для тебя подарок из Джингара… Зайти-то хоть можно?

— Спасибо большое и, конечно, дядя Глеб, заходите, — великодушно прошуршала та пакетом, набитым, вероятно, сладостями.

— И вам благодарствую, — профессионально прищурился ей вслед некромант.

Пришлось запускать:

— Проходи… Как там? — поинтересовалась, уже брякая посудой на кухне.

— Где? — откликнулся мужчина, устраиваясь за стол.

— На свободе. Где ж еще?

— А-а… Да, по разному. Капает или метет… А у вас, я вижу, тоже перемены?

— И кто бы знал, какие? — поставила я перед начальством чай.

— Ощутимые, Агата.

— Глеб, не томи давай. Говори: что по этому поводу думаешь? Что за новые цвета и да, я его активировала, это отсроченное заклятье.

— Ага, — почесал тот за ухом, пялясь в вазу с печеньем. — Активировала, значит?.. Ну так, поздравляю.

— Спасибо. И с чем?

— А вот это — пока загадка.

— И даже для тебя?.. Верится с трудом. Тем более, если учесть факт твоего знакомства с ее отцом.

— Э-э…

— Глеб, не юли. Нам с Ником знать надо: чего ждать дальше.

— А чего вам ждать? — прищурился он на меня. — Агата, я, действительно, не знаю. Пока не знаю.

— И почему?

— Потому как, во-первых: изменения могут коснуться чего угодно. Такая здесь специфика последствий. А во-вторых: назвать тебе ее геройского папашу не могу.

— Это еще почему? — сузила я глаза. — Сие вновь: «выше моих полномочий»?

— Совершенно верно, особый агент Вешковская, — отхлебнул наглец чая. — М-м, очень вкусно. Я, ты знаешь, пока в Джингаре был, тоже к чаям пристрастился и…

— Ага. Даже так, — застучала я пальцами по столу. — А ты знаешь, что?

— У меня для тебя задание.

— Ух ты! Опять у кого-нибудь чайник заговорил?

— Не-ет, — протянул Глеб. — Не чайник, — и прямо посмотрел на меня. — Агата, еще семь лет назад ты мне заявила, что ненавидишь политику. Как раз после… случая с матерью Вари. Я очень ценю тебя, как профессионала и, отчасти, считаю своей ученицей. Но, вся наша с тобой работа, настоящая работа, и есть — сплошная, чтоб ее, политика. Скажи мне честно: ты готова погрузиться в нее полностью?

Вот ничего себе, поворот. Хотя, действительно: чего я ждала от новой службы? Здесь, либо — говорящие чайники, либо…

— Да, Глеб… Что за задание?

Мужчина, хмыкнув, покачал кудрявой головой:

— А ведь меня в твоей семье почитали почти за Святого, после того, как я тебя из Прокурата выдернул.

— Не богохульствуйте, ваше некромантство. Что за задание?

— В Бередне.

— Где?!

— В Бередне, Агата…

— Тысь моя майка… И когда, Глеб?

— Завтра с утра отбываешь, — сосредоточенно глянул он на меня. — Одна не поедешь. Я черкну письмо в Крылатую башню, чтоб, по старой памяти, дали тебе сопровождающего по стране. Луговины, ты там уже бывала. Западное окраинное княжество. Князь Драгомир из рода Светичей. У него большая «конфиденциальная неприятность». Так что башенника оставишь на ближайшем постоялом дворе, а сама к нему — при полном параде.

— Это как? — сглотнула я слюну.

— Это — готовой послужить на благо родины… Агата, — не выдержав, зашелся некромант. — Он — серьезный правитель, но вид почти юной девушки в качестве специалиста высшего класса…

— А-а… Я поняла. Сделаю умное лицо, — этого-то я и в нашей столице насмотрелась.

Глеб с сомнением хмыкнул:

— Главное, внимательно его слушай, а отчет потом — мне в руки и больше никому. И еще: завтра перед отбытием заскочи к нам в канцелярию забрать нужные бумаги и получить деньги… Агата?

— Да-а? — оторвала я взгляд от окна.

— А теперь давай о деталях. Их немного, но, если возникнут вопросы — задавай сразу же. Потому что в Бередне отвечать за все будешь уже сама.

— Я тебя слушаю, Глеб. Рассказывай.

И какое же это сладкое слово — «свобода». Правда, сомневаюсь, что в моем варианте оно будет пахнуть… морской солью…

Северный ветер носился над просторами надежно сцепленной в льды реки Петли. Взмывал круто вверх вдоль высоких каменных стен и с налету рассеивал густой серый дым из труб за ними. Труб было много. Обещающих путнику непременное тепло и горячую еду. Скромную, но сытную. Надеюсь, в этом плане здесь ничего не изменилось, и моя свобода будет пахнуть именно так: печным дымом и вкусной кашей. Ибо бр-р… подмерзаю. К концу этого бесконечно длинного дня. Потому что до того, как очутиться у ворот островного монастыря Крылатой башни, еще много чего было. Начиная с Куполграда в уже далекой Ладмении. Варвару — под временную опеку родителей. И здесь дитё, как всегда, оказалось на высоте («служба есть служба, но, с тебя за каждый день — по сказке»). Что же касается самих «временных опекунов»… «страшное» слово «Бередня» свое дело сделало. Ну так, не на семь же я туда долгих лет?.. А потом — длинные, в половину Бетана, подвалы и пограничные заставы. Целых четыре на три страны с неизменными сквозняками внутри и постно-бдительными физиономиями дозорников. И на первой же я постигла разницу между простым гражданином Ладмении и гражданином — особым агентом Главной канцелярии — и коридоры короче (хоть с теми же сквозняками в них) и физиономии расцвечиваются интересом. Но, как бы там ни было, до Петли домахнула уже в морозных сумерках двадцать восьмого, выплеснув по дороге две трети своего энергозапаса. Так что, сильно уповаю сейчас на… Там-м-м-м!.. Там-м-м-м!.. Там-м-м-м! Под скрип открывающейся в воротной створке двери.

— Добрый вечер! — перекрикивая колокол, проорала я, перейдя на береднянский. Там-м-м-м! — Агата Вешковская из… — там-м-м-м! — У меня письмо… — там-м-м-м, там-м-м-м! — к Отцу-настоятелю! И я бы хотела… — там-да-дам-м-м-м! Там-да-дам-м-м-м. — … в общем, войти.

Монах с обветренным лицом взмахнул мне руковицей:

— Заходите. Я сейчас… — Там-м-м-м! Там-да-дам-м-м-м! — … все время, потом прямо, по расчищенной… — Там-м-м-м! Там-да-дам-м-м-м!

Вот и поговорили. Под колокольный звон перед вечерней. Хотя я здесь и так неплохо ориентируюсь. А посему, прямо от ворот резво стартанула к теплу и еде.

Ни то, ни другое ничуть не разочаровало. Реализовавшись за одинокой трапезой в протопленной комнатке для гостей. С белеными стенами, высокой кроватью под вязаным покрывалом и непременным иконостасом в «красном» углу. И лишь потом состоялась моя местная «высокая аудиенция». Отец Северин, низенький мужчина с круглым лицом, очень похожий на популярный атрибут открыток к Солнцепутью — «счастливого селянина», был немногословен. Впрочем, он всегда такой — а о чем ему со мной долго общаться? Приют дал, сопровождающего пообещал и на том — большое магическое спасибо. А, уже выйдя под редкие монастырские фонари, я свернула в противоположную от «гостиницы» сторону.

На острове посреди широкой Петли, открытом всем четырем ветрам, подветренных мест априори не бывает. И все ж, поляна под южной, задней стеной всегда оставалась самой незаснеженной. Вот и сейчас четко различались под почти скрытой в тучах луной узкие дорожки вдоль продолговатых бугров со скромными деревянными крестами. А на крестах — таблички. Тоже скромные. Я на самом углу прищурилась, определяясь в «свежести» новых захоронений. Ага… И уверенно двинула прямо. Вскоре нашлось то, ради чего пришла: строгим толстым шрифтом «Божий воин Илия. Пал в бою за веру и Господа нашего. Липень, 2571 года». Вот так вот… Ни точной даты рождения и смерти, ни фамилии не полагалось. Таким, как он. «Божьим воинам». И ни секунды не задумавшись, сдернула с правой руки перчатку… Маленький букет из васильков, наполовину утонув в снегу, тут же всколыхнулся под ветром и замер.

— Колдуешь? На Святой земле?

— Спас…

Мужчина за моей спиной хмыкнул, хватив пятерней по вечно небритому подбородку:

— Будь здрава, нечистая адвокатша. Как она, жизнь? Как здоровье?

— Все хорошо. А я — к вам с заданием. Заночую и…

— Знаю. Я только от Настоятеля.

— Ага… — рванув вперед, обхватила его широкие плечи руками. — Здравствуй, Спас. Как же я тебе рада.

— Ну-ну, — смущенно протянул он, обнимая меня в ответ. — Поработаем снова вместе.

— Так тебя ко мне в сопровождение выделили? — шмыгнула я носом.

— Угу. А теперь пошли, Агата, — и похлопал мне по спине. — Чего на морозе торчать? Выспись хорошо, а после заутрени выдвигаемся с удобством. От нас как раз жена суконщика из Ключениц с ребенком съезжают. А у нее — крытая повозка с печкой.

— Значит, до Ключениц вместе с ними? — послушно отстранилась я. — А дальше?

— А дальше: заночуем там и двадцать четыре версты — на лошадях до нужной точки, Луговин. Тебе ведь туда?

— Ага… Пошли… Как Петар?

— А что, Петар? — вышагивая, хмыкнул Спас. — Так и работаем в паре. Понатаскал его чуток. А ты на повышенье пошла, раз к князьям нашим в гости выезжаешь?

— Получается, так. Мне-то замену нашли?

— А-а, — махнул он рукой. — Присылали одного из вашего Совета магов, да он через два месяца назад удрал. После переделки с низинными дрибзами.

— Да что ты? — открыла я рот. — Так теперь…

— Одни мотаемся. Как в старые времена, — и со смехом добавил. — Без «посредников в переговорах». Но, тебя вспоминаем.

— Я представляю, — и вместе с мужчиной от души рассмеялась…

Весь следующий день запомнился лишь чередой снежных обочин и деревень, мелькающих за оконцем низкой санной повозки. Снаружи было холодно и ветрено. Внутри — тепло и иногда шумно. От маленького сына такой же маленькой госпожи Радуны. Поначалу они оба меня настороженно сторонились, что, в условиях тесноты было крайне затруднительно. А потом свыклись. Верст через сорок. Я же, вполглаза бдя за этой борьбой страха с любопытством, откровенно дремала, закутавшись в выданный Спасом тулуп. Сам же он точно в таком разделил скамейку с кучером, грея себя и оного за компанию крепким монастырским самогоном, в народе прозванном «Крылья». Так и катили по снежной Бередне. Один — греясь изнутри. Другая — снаружи. И я даже сны видела — странные оборванные вязи из вялотекущих мыслей, картин за окном и воспоминаний. Да и мысли эти тоже… странные. И что-то постоянно летало над головой прикрытой сверху пахучей овчиной, а вот вовнутрь, под нее… «Одна не поедешь. Я черкну письмо… чтоб, по старой памяти… сопровождающего… Луговины, ты там уже бывала» Вот именно, что «бывала». А, значит, могла бы запросто домахнуть подвалом сама. Тогда как, ни один башенник в здравом уме не полезет в магический подвал. Да он лучше займет место под персональным крестом у монастырской стены. И Глеб о том знает. Однако, несмотря на срочность отъезда, сознательно продлевает сам путь. Зачем?.. Мысли странные…

Не доверять своему начальнику у меня оснований не было никогда. Хотя отношения наши дружескими назвать можно было с натяжкой. Помнится, на первом моем году в Бередне мы с ним едва не перешли к совершенно иным «граням», но вовремя тормознули. Дело было в местную Пасху. Второй по величине (после Рождества) праздник в стране. И отметив его в какой-то столичной корчме, мы, вдруг, решили… нет, поначалу лишь излить друг другу душу. Начала, помнится, я. Глеб продолжил, выложив из тайных закромов историю о некой ладменской магичке, своей единственной любви, которая не дождалась его из Бередни еще до того, как он туда отбыл. Правда, она ему перед тем дала официальный отказ, предпочтя вскоре коллегу Спаса… Запутанная история, вспоминаемая мною с трудом… В общем, проснулись мы с Глебом следующим утром в одной кровати. Одетые, но крайне пораженные свершившимся фактом. И с тех пор попыток «излить друг другу душу» даже в трезвом виде не предпринимали… «Одна не поедешь…» Странные мысли… Но одно я знала доподлинно: моему начальнику, как и мне самой было прекрасно известно — от Луговин до деревни Стожки всего три с лишним версты… «… ты там уже бывала. Западное окраинное княжество… из рода Светичей. У него… большая…» Странные… мысли…

Кукольный спектакль — чудная игра теней и света. Мы с Варварой — в средине пустого зрительного зала смотрим на сцену. Вдруг, рука моя дергается и взмывает высоко вверх. Варин рот удивленно открывается:

— Агата, ты — кукла. На веревочках, — и смеется. Я легкомысленно улыбаюсь — подумаешь? — Ой, а у меня ножницы с собой. Давай их обрежем?

— А-а, они мне не мешают, — и тяну руку вниз. Рука послушно возвращается на боковину сиденья. Варвара, видя это, заходится еще громче:

— Вот, ничего себе, Агата!.. Агата!.. Ага…

— Агата, просыпайся! Мы приехали.

— Уф-ф… Ключеницы?

— Угу, — хмыкнул Спас и захлопнул дверцу повозки.

Я, потянувшись, села… Внутри — совершенно одна. За оконцем — очередные сумерки на этот раз тускло подсвеченные огнями постоялого двора.

— Бр-р… Что ж ночью-то делать буду?

Однако следующую ночь я тоже прекрасно спала…

Западное окраинное княжество Луговины. Резиденция князей рода Светичей. Край ручьев и пещер. Иногда одно вытекает из другого, гордо именуясь «подземной рекой». Хотя грань между ней и простым ручьем лично мне уловить сложно. Да и о том ли я вообще думаю?.. Кашлянула для храбрости и двинула дальше. По широкому паркетному коридору. Вдоль семейных портретов.

Последний из них (его оригинал) встретил меня в гулком зале приемов, сразу дав понять: уважение такой важной персоны мне придется заслужить. Вздернул густые брови и носом орлиным повел (насколько я успела портреты изучить, фамильным). Я — запоздало придала лицу осмысленность:

— Здравствуйте, Ваша светлость. Агата Вешковская, особый агент Главной канцелярии Лад…

— Я помню, какому заведению писал свое письмо. Присаживайтесь, госпожа Вешковская, — и первым опустился в резное полукресло… Несколько секунд молчания (не то послать меня по тому же адресу, не то рискнуть) и, наконец, решился. — У меня… небольшая проблема. Специфического характера. Настолько специфического, — обвел он глазами высокий потолок. — что привлекать к ее решению местных специалистов чревато. Вы меня понимаете, госпожа Вешковская?

— Если вы имеете в виду Божьих воинов из Крылатой башни, то да.

— Ага… Их и имею… в виду… Вы где остановились?

— В «Радушном очаге».

— Ага… Я думаю, от обеда в моей компании не откажитесь?

— Нет, Ваша светлость. Почту за честь.

— Ага… — содержательная у нас беседа. И ее «вступительная часть» что-то затягивается. — Вот уже месяц, как мой дом тревожит нечистая сила, — вдруг, взял князь с места в бугор.

— И чем она себя проявляет?

— Чем проявляет?.. Громит мою оранжерею. Бьет горшки с цветами и воет. И то и другое — ночью. Почти каждой.

— Очевидцы происходящего есть?

— Что? — вскинул князь прищуренные глаза. — А-а… Я сам… очевидец. В этом-то все и дело, госпожа Вешковская.

— Я вас слушаю, — подалась я в своем кресле вперед.

— Эта «нечистая сила». Я ее узнал. По силуэту и лицу, когда однажды решил устроить личную засаду.

— И-и?

— Моя дочь…

— Кто?

Мужчина вздохнул, приложив узкую ладонь ко лбу:

— Моя единственная дочь, Малинка.

— А можно узнать…

— Подробности ее кончины?

— Так точно.

— Да. Раз уж я сам вас… сюда пригласил, то, конечно… Она умерла шесть с половиной лет тому назад. Предшествовала этому продолжительная болезнь, лучшими лекарями страны диагностированная, как «крайняя степень меланхолии, перешедшая в глубокую депрессию». А вслед за ней, медленное, но верное угасание жизни.

— Странный диагноз, — потерла я лоб. — А причина «угасания» вам известна?

— Понятия не имею, — скривилась Его светлость. — Совершенно не вижу тому причин. Я купал ее в любви и заботе, заменяя давно умершую мать. Женихов вокруг нее не вилось. Моя дочь их сразу отшивала, а я не настаивал — не хотел ее от себя рано отпускать. Мы много путешествовали по Бетану. И Малинка всегда была жизнерадостна и довольна всем. А тут… — замолчал он.

— Ваша светлость, а подруги у нее были?

— Подруги?.. Нет, госпожа Вешковская. Ее другом, отцом и, если хотите, подругой, был я.

— Ага. Понятно… Давайте вернемся к «нечистой силе». Точнее, к призраку вашей дочери. С чего все началось? Ее появления?

— С чего началось? — передернулся мужчина. — Да как вам сказать?.. Месяц назад. В оранжерее. Я же вам говорил?

— Та-ак… — прищурилась я. — Она это место при жизни любила? Или, возможно, наоборот?

— Ни то и не другое, — отрезал князь.

— Не поняла?

— Я пристроил ее к основному зданию пять лет тому назад, уже после ее смерти. Хотя, Малинка любила цветы. А сейчас вот… — потупил он очи в паркет. — Там растения, собранные со всего континента и есть даже экземпляры совсем экзотические с экваториального архипелага. Я создавал атмосферу по крупицам, весьма увлеченно. И оформлял их, можно сказать, в естественную среду обитания, используя в качестве этого местных идолов, статуи, глиняные сосуды. А теперь вот… Первым делом, как только все началось, я, конечно, пригласил нашего Архиепископа. Но, он отказался освящать оранжерею.

— Почему?

— Как раз из-за… «естественной среды», — буркнул князь.

— Языческих идолов?

— Да, госпожа Вешковская. Идолов. Но, убирать их, не нарушив сами растения, теперь не представляется возможным. Там все так густо переплелось, — глянул он на меня.

— Я поняла, Ваша светлость. Теперь вы мне скажите: чего хотите от меня? Поговорить с усопшей дочерью или просто, чтобы она ушла?

— Я?.. — растерянно выдохнул тот. — Чего я хочу?.. О-ох… Пусть уйдет… с миром.

— Ага… И у меня еще один вопрос: могу я осмотреть весь ваш… дом?

— Да. Конечно.

— Спасибо, — вставая с места, еще раз внимательно глянула я на высокородного отца крайне странного местного призрака…

Странности продолжались…

Глава 5

Сапожник из маленького городка на юге Бередни очень любил свое ремесло. И с ночи до утра долбил молотком по обувной деревянной колодке. Пожилая дама из здешней столицы раз в год возлагала цветы на могилу любимого мужа. Затем звучно рыдала на зависть неискренне скорбящим посетителям кладбища. Маленький мальчик из деревни в северном предгорье до того не переносил склок родни, что, стоило лишь одному поднять голос, стучал в смежную стену избы. Что между всеми ними общего? Они — обычные призраки. Каждый со своей миссией, «неуважительно» оборванной мною в разное время. Давно классифицированной и понятной миссией. Что же касается данного потустороннего «гостя»…

— Княжна Малинка сама ухаживала за ними? — оторвала я сосредоточенный взгляд от подоконника.

Худощавая экономка, стоящая рядом, скосилась туда же — в тонкий бледно-коричневый круг на доске. Один из трех, имеющихся в наличии:

— Близко к своим сокровищам не подпускала. Его светлость их из Тинарры привезли еще ростками. А потом тут такое выросло, прости Господи.

— Понятно, — и как знакомо. Со своей-то «доморощенной садовницей». — А теперь они где?

— Кто?

— Горшки с цветами, что стояли здесь, на подоконнике в ее комнате?

— А-а. Так Его светлость приказали их забрать. Давно уж. Пять лет тому как.

— И куда?

— В свою оранжерею. Куда ж еще-то?

— Ага-а.

— Я могу идти, госпожа? Вы ведь все помещения уже осмотрели?

— Нет. Она и осталась — оранжерея.

Лицо экономки вытянулось и вмиг побледнело:

— Хо-рошо. Вас туда… проводить?

— Чуть позже, — глянула я на закатное небо за окном. И, немного подумав, добавила. — Но, если вы мне кое-что проясните прямо ЗДЕСЬ, ваше личное присутствие ТАМ будет… не обязательно.

— Что вы хотите знать? — живо поинтересовались у меня.

— Самую малость. Вы ведь давно тут на службе?

— Да.

— И усопшую княжну знали хорошо?

— С трех лет, госпожа.

— Ага… Меня интересует период перед самой ее болезнью. Вы его помните?

— Естественно, — хмыкнула женщина и неожиданно смутилась.

Я в ответ… передернула плечами:

— И много было с ней… «странностей»?

— «Стран…» — мельком зыркнула та на дверь. — «Странностей» — не то слово. Вся тогдашняя весна была — одна сплошная «странность».

— И в чем она выражалась?

— А в чем?.. Днями — все как обычно. Его светлость — в трудах, княжна — в рукодельях и чтении. А ночами…

— Что было ночами?

— У нас в то время горничная одна служила. Та еще, блудованка, прости Господи за словцо, так даже она краснела под этой дверью. От охов и стонов за ней. И так — почти каждый Божий день. Точнее, ночь.

— Да неужели? — прищурилась я на настенный девичий портрет. — И кто сей «ночной гость»? Ведь должны же были его засечь после таких… звуковых эффектов?

— Так в том-то все и дело, — перешла женщина на шепот. — Его светлость самолично караулили, и посты выставляли в коридорах, под окнами и по парку.

— И что?

— И ничего.

— Вы хотели сказать: «никого»?

— Да нет, госпожа: что хотела, то и сказала. Потому как обычные ухажеры, перед тем, как в койку к зазнобе нырнуть, в комнату должны войти. А потом из нее выйти.

— А этот, значит, не сюда и не туда?

— Точно.

— Понятно… И сколько сие продолжалось? Всю весну?

— Угу. А потом, как-то враз стихло, и вскоре княжна Малинка слегла. И на этой же самой койке… — со свистом вдохнула экономка. — Так сейчас-то я могу идти?.. Госпожа?

— Что? — оторвалась я от «ложа буйной страсти». — А-а. Идите… И-дите. Моя ж ты мать! — и, профессионально прищурившись, пошла по второму кругу…

Вокруг было сумрачно и до испарины на лбу душно. Во влажном терпком воздухе кружили ночные бабочки и бились в высокие оранжерейные стекла, подсвеченные снаружи парковыми фонарями. А за спиной тихо журчала вода, падающая из раззявленной каменной пасти в прудик. В прудике, под огромными кувшинками, схожими с крутобортыми сковородами, спали перламутровые рыбы…

— А-а-а!!! Не дочь ты мне!

— Да чтоб тебя, — и резво подпрыгнула на бортике. — У-уф-ф.

Попугай, сдернув с ветки пальмы, унесся в темноту центральной оранжерейной аллеи, оглашаясь по пути:

— Не дочь ты! Изыди!.. Изыди! А-а-а!

Хотя беднягу даже жалко — жить в таких «стрессовых» условиях. И вот интересно: попугаи седеют?.. Будто больше нечем озадачиться? А ведь должна думать совсем о другом. О том, например, каким ветром задуло в этот огромный княжеский особняк противозаконного инкуба. Данные сущности от природы отнюдь не честолюбивы. Мало того, избегают больших скопищ людей в одном месте, так как пекутся о своем «инкогнито». А здесь тогда что? И бедная девочка — у нее практически не было шансов. Инкуб меняет «энергетическое блюдо» лишь в том случае, если оно ему самому надоест. Или когда найдет замену на другое. Одолеть же его обычными церковными средствами невозможно. Разве что окуриванием. Но, это уже из другой «песни». Да и то — мера временная (пока дымит). Зато потом можно огрести по полной от прокашлявшегося «демонического любовника». И в этой роли он мало отличен от обычного рассерженного мужика. С одной лишь разницей: синяки, оставленные инкубом, через определенное время имеют свойство исчезать. Что же касается магических средств защиты, то тут варианты, конечно, есть. Да только прибегнуть к услугам мага или некроманта в подобной «щепетильной ситуации» мало кто отважится. Взять хоть Его светлость… И невольно вспомнилось выражение на данном высокородном челе. Смесь трагизма с растерянностью (неужто до сих пор сомневается или элементарно боится, что узнаю больше, чем надо?).

— У меня к вам последний вопрос, Ваша светлость, — огласилась я тогда у самых оранжерейных дверей.

— Я вас слушаю, — в ответ замер он.

— Мне надо знать: какие цветы были в комнате вашей дочери и где они стоят теперь?

— Хм-м. Это уже два вопроса, госпожа Вешковская.

— Если принципиально, ответьте лишь на второй.

— Я отвечу на оба, — вздохнул князь. — Лианы — кувшиночники. Вы их легко опознаете по продолговатым пурпурным мешочкам на концах листьев. А стоят они все вместе в…

— Привет… А я тебя жду, — вернув свечение, машинально навесила я на себя защиту.

Женский мерцающий силуэт в паре ярдов левее, дернулся:

— О-о. Изыди, магиня.

— Вот ничего себе? — хотя чему удивляться? В Бередне даже призраки, и то — жутко набожны. — У меня к тебе дело есть… Ку-да?!

— Уо-уо-уо-о! — и погоня понеслась по недогромленной ночной оранжерее…

Бегать мне в итоге пришлось долго и неудобно: через кусты, скопища горшков и архитектурные композиции. А где-то на середине трассы к нам присоединился окончательно ошалевший попугай, на этот раз разнообразив свой лексикон отборными матами (неизвестно в чей адрес). И, наконец, минут через пять я ее словила-таки. Наброшенным заклятьем сетки. Сама же попыталась скоро отдышаться:

— У-уф-ф… Жарко-то как.

— Что тебе от меня надо?! — зависла столбом внутри ячеистого кокона Малинка.

— Я ж говорила уже — есть дело, — напоследок выдохнув, обтерла я лоб. — Успокоилась? Поговорить теперь можем?

— Тебе ли, магиня, не знать, что покоя у таких как я нет? — вздернула княжна свой фамильный орлиный нос. Ну, прям — родной папочка.

— А очень хочется?

— Чего?

— Так, покоя?

— Издеваешься? — прошипела она.

Я хмыкнула:

— Нет. Напротив, хочу помочь. И мало того, если ты пообещаешь больше не сквозить, уберу кокон. Ну, так что? — и скрестила на груди руки.

Княжна не на шутку задумалась:

— Как я могу тебе доверять?

— Да как хочешь. Мое дело предло…

— Ладно!

— Давно бы так, — и черкнула в воздухе знак.

Сетка мигом растаяла. Малинка так и осталась торчать над дорожкой:

— И это всё, магиня?

— Ага. Возвращаемся ко второй официальной части. Повторяю еще раз: есть дело.

— Какое? — отмерла, наконец, она.

— Какое?.. Ты ведь это здесь целый месяц искала?

Зажатый в моей руке пухлый кожаный конверт, извлеченный из заднего кармана штанов, оставил на призрачном лице лишь глаза:

— Откуда он у тебя?!

— Недалеко тут нашла.

— И где именно? — выказал призрак любопытство.

— В ближнем правом углу. Под зилийским идолом.

— Изыди!!!

— Заткнись! — синхронно гаркнули мы обе на попугая. — Значит, там?

— Так точно. Сильнейший языческий оберег от духов умерших — еще б ты до горшка дотянулась. К тому же Его светлость приказал перекрасить его вместе с остальными в тон общей островной тематики… Теперь о деле.

— Что ты хочешь, магиня, за то, чтоб вернуть эту вещь моему отцу?

— Так это значит, его «вещь»?

— Да-а, — уныло кивнул призрак.

— Ага… Тогда поступим так: ты рассказываешь, зачем зарыла ее в своем горшке, а я возвращаю пропажу хозяину. Договорились?..

Малинка, едва вновь не перейдя на вой, протяжно вздохнула…

Через полчаса я сидела в кабинете Его светлости. За круглым полированным столиком, перед лежащим прямо в его центре кожаным конвертом. Здесь, при нормальном освещении он казался жутко старым. И было удивительно: как без применения магии можно было вообще не истлеть? Возможно, все дело в масляной пропитке? Или в прочности швов?.. А бес его…

— Госпожа Вешковская? — князь, курсирующий от камина до книжного шкафа, в развороте замер. — Может, все же…

— Нет, спасибо, Ваша светлость, — мотнула я опущенной на сцепленные руки головой.

— А я еще выпью, — и широким шагом вернулся к разносу с бутылками. — У меня к вам вопрос, — сказал и усмехнулся. — Теперь — у меня к вам.

— Я вас слушаю.

— Вы утверждали, что она… моя дочь, возвращалась именно для того, чтобы вернуть мне пропажу?

— Так точно. Это была ее миссия. Теперь она ее выполнила и обрела покой. Хотя… — замолкнув, вздохнула я.

Мужчина развернулся с наполненной рюмкой в руке:

— Что вы хотели сказать?

— Вы знаете, не мне вам в этом плане давать советы, но… закажите по княжне церковную службу за упокой души. Ей там станет легче.

— Где «там»?

— Где? Вам лучше знать.

— А-а…А вот я не уверен… Вы же знаете, конечно, о том, что было до ее болезни?

— Да. И, если вы насчет демона, то, здесь ваша дочь была бессильна, уж вы мне поверьте. Бывали случаи и покруче. И даже на Святой монастырской земле. Она же, наверняка, поначалу боролась. Вспомните: ездила внеурочно в храм и расставляла по всей комнате иконы?

— Ну да, — наморщил мужчина лоб. — Что-то такое… припоминаю… А как вы узнали про конверт в горшке?

— Я ее вычислила. Она ведь в виде призрака сначала в свою комнату вернулась. Там еще свежая энергетика. А уж потом запустила ее фантом. И он мне все показал.

— И его? — скривился князь.

— Его?.. Нет. С ним — сложнее. Он лишь след от руки оставил на стене над кроватью. Да и то — большая удача. Инкубы ведь редко материализуются в «процессе» и обычно действуют лишь на уровне сознания, перед этим полностью лишая свою жертву воли. Создают его видимость, так сказать.

— Тогда в чем вы видите причину смерти Малинки? — опустился князь на противоположный стул.

— В чем ее причина? — глянула я на него. — Во-первых: энергетическое истощение. Если говорить профессиональным языком: пробитие всех семи чакр. Хотя, вам это знать…

— А, во-вторых? — мотнул он головой.

— На самом деле «крайняя меланхолия». Она по нему, действительно, тосковала. Потому что успела впасть в зависимость. Это — тоже во власти инкубов и не единичный случай.

— Ага… — глянул мужчина на конверт между нами. Потом перевел взгляд на так и не тронутую рюмку с янтарной жидкостью внутри и одним глотком ее осушил. — Госпожа Вешковская… Я ведь так вам и не сказал. Хотя, это обстоятельство могло заметно облегчить вашу, и без того, безупречную работу.

— Ваша светлость. Владение данной информацией не входит в мои должностные полномочия, — откинулась я на стуле. — И если моя работа, действительно, закончена, то… могу я быть свободна?

— Да, конечно, — удивленно посмотрел он на меня. — Конечно. И… вы позволите вас пригласить остаться со мной на празднование Нового года?

Моя ж ты мать! А я про него совсем позабыла!

— Благодарю вас, Ваша светлость, но у меня до этого праздника еще есть дела, — и резко встав со стула, подорвала вслед за собой князя…

«Ваша светлость, владение данной информацией не входит в мои должностные полномочия»… Пафосно сказано, агент Вешковская. Тем более, если учесть, что «данную информацию» вы накануне получили от дочери Его светлости:

— Он меня мучил, — заломив руки, выдохнула призрачная Малинка.

— Это — понятно, — согласно кивнула я.

— Вряд ли тебе, магиня, такое понятно. Полное повиновение. Будто ты не живешь, а лишь плывешь в глубокой огненной реке, где берегов нет. А потом…

— Что «потом»?

— Потом он приказал мне принести ему это. Этот конверт. Но, — вдруг, вскинула девушка глаза. — я решила прежде заставить его поклясться, что он за то меня освободит. Раз и навсегда. И спрятала конверт в горшке, полив сверху Святой водой.

— Ага… А он больше не появился?

— Нет, — мотнул головой призрак. — Не пришел. А про те письма я сама вскоре напрочь забыла.

— Те письма?

— Ну да. Там лежат письма от какой-то знатной ладменской дамы к моему отцу. Я ее видела однажды, когда мы с ним по дороге в Чидалию заезжали в Куполград. И, думаю, у них был роман. А месяц назад она стала требовать вернуть их. Для отца это — дело чести.

— И поэтому ты вернулась…

Вот значит, как? Обычная любовная переписка. Хотя, если учесть значимость обоих адресатов… Береднянский князь Драгомир Светич и ладменская баронесса Пион. Тогда еще — вполне свободная дама, обремененная лишь самую малость… близкой связью с Его Величеством, Василием Вторым. А сейчас, вот уж месяц как законная невеста вассального правителя, графа Курубы. Хотя, сия информация — уже «детали перед отъездом» от моего начальника…

И зачем баронессе срочно понадобились назад свои письма?.. И зачем эти письма срочно понадобились семь лет назад здешнему инкубу?.. Да нет… Хотя… Политика, чтоб ее…

— Ух, ты, Спас!

Мой подвал, нацеленный другим концом на дверь номера в «Радушном очаге», чуть не завершился весьма неожиданно — мечом в лоб. Мужчина, прокрутив оный в воздухе, сунул обратно в ножны:

— Здрава будь. Как оно?

— Нормально. А ты с утра пораньше упражняешься в коридоре?

— Угу… Значит, закончила? — вытер Спас рукавом пот. — И мы теперь можем…

— Спас, у меня к тебе просьба. Личная.

Мужчина усмехнулся:

— И какая?

— Мне нужно в Стожки. Это отсюда всего в трех с небольшим верстах.

— А что там, в тех Стожках?

— Там ответ на вопрос. Очень важный. И если ты согласишься махнуть до них со мной, я по дороге расскажу… Спас?.. Хотя, я могу и…

— Ладно, — кивнул башенник. — Когда выдвигаемся?

— Дай мне два часа на помывку и восстановление запаса. Это…

— Я помню, Агата. Не первый год с тобой знакомы, — и, круто развернувшись, запрыгал по лестнице вниз…

На рассвете тридцать первого декабря хлопьями повалил снег. Вмиг исчезли из видимости и высокие дорожные обочины, и притихший за ними лес. Да и сами мы со Спасом превратились в два сугроба на лошадиных, переступающих по дороге ногах. Одна радость — мороз сразу спал.

Однако вывернув из-за последних берез, разглядеть ее я все же сумела — деревню Стожки. Очень схожую сейчас с Вариной игрушкой — шариком. Сказка, да и только. Причем, новогодняя.

— Ага… Погост возле оврага я вижу. Дом Стэнки… правее развалин… вижу. Кстати, ты не знаешь, чьих именно развалин?

Спас, смахивающий с тулупа налипший снег, прищурился туда же, в низинную даль:

— А Бог его… Вроде как, семья там жила. Не то графья приезжие, не то князья местные. У них на погосте склеп есть семейный. Вот это я знаю — четыре года назад упыря вокруг него гоняли с Ильей.

— Понятно, — протянула я. Вряд ли «князья», конечно — уж больно плотная их численность получается на квадратную версту. Да это так — из чистого любопытства был вопрос. А, если по существу. — Спас, я личину наброшу. А то меня здесь узнать могут. Так что не шарахайся. И зовут меня теперь…

— Хе-х. Пашута, — с прищуром обозрел меня Спас — значит, и это помнит. — «Оригинал» в гробу не перевернется?

— Не должен, — оскалилась я. — Ну что, до дома Стэнки сначала? — и, сжав шенкеля, дернула свой «сугроб» за поводья.

Внизу избы, утонувшие в снегу, выглядели гораздо выше, не смотря на свои «пышные юбки», а окраинная улица, удивив своей предпраздничной пустотой и тишиной, вскоре круто взяла влево. И повела вдоль внешней изгороди к нужной нам цели. Ну, почти до нее. Потому что в самом конце пришлось пробираться сквозь снег…

Все-таки странное отношение у местных к нужным им людям. В который раз убеждаюсь. Захворали — бегут к травнице: «Пожалуйста, помоги». В глазах — мольба. В кармане — кукиш. А случилась с ней самой беда: «Знать не знаю, как ей там жилось. Я с ней в церкви рядом не стоял», «Да у нее мужиков этих было, как лебеды в огороде. Мож, кого лишнего и до этого прибрала», — «А? Чаво? Да я — не тутошний, так что, отступитесь».

— Да-а. Поработали на славу.

— Ага, — поправив шапку, и я обозрела разобранную наполовину крышу когда-то красивого светлого дома, черные дыры вместо оконных рам и одинокие поперечины вместо забора палисадника. — Попользовали Стэнку до самого конца. Хотя, нет — крыльцо уцелело.

— Еще бы, — зло хмыкнул Спас, сползая с седла. — Под ним же ведьмин оберег зарыт, охрана дома. Вдруг, чиреи на носах повыскакивают? — я с удивлением глянула на Божьего воина. Потом тоже ухнула со своего прямиком в снег, утонув в нем до колен. — Руку давай, Агата. Тфу ты, Пашута.

— Даю!

Через две минуты мы уже были внутри дома. В отличие от фасада, на удивленье, не тронутого. Толи причуды воспитания не позволили и сюда влезть, толи (если верить Спасу) инстинкт самосохраненья, но здесь даже половики на полу уцелели. А вялый ветер качал потемневшие вышитые занавески, щедро пуская хлопья вовнутрь. На рассохшемся комоде — глиняный горшок с букетом из высоких сухих стеблей. Что там было? Пижма. Ею тогда густо несло. На лавке у стены — детская деревянная люлька, теперь занесенная снегом. Готовилась к появлению дочки. Для нее и недошитая распашонка, торчащая из корзины с клубками… Моя ж ты мать…

— Ты чего?

— Уф-ф, — громко выдохнула, сглотнув. Загоняя обратно подступивший ком злости. — Ничего… Та-ак. Надо работать, — и сдернула с рук перчатки, сунув их за край тулупа. — Надо работать… Где он тогда лежал со своим колом в груди?.. Ага, точно, здесь.

Спас, вздохнув, вышел из дома в сени. И чем-то там брякал потом, ругаясь, тоже, невесть на кого. Я была занята, чтоб уточнять, сосредоточенно изучая пространство. А через час, наконец, застыла. Полностью ошарашенная результатом. Но, осознать его мне помешал вернувшийся Спас. Потому что вернулся не один:

— Пашута, тут к тебе… пришли. Хе-х, гости.

Щуплый мужичок, сдернув ушанку с седой лохматой головы, сначала огляделся по сторонам. И лишь после, мимо Спаса, переступил высокий порог:

— Здравствуй, дЕвица. А я тута мимо проходил, гляжу… — и для наглядности сосредоточился на мне, видно, на предмет ведьминского чирея.

— Ну, здрасьте, — в ответ прищурилась я.

Мужичок оживился:

— Ага. А вы по делу в этой избе или тоже — по пути?

— По делу, — гаркнул Спас так, что любознат вздрогнул. — Это — племянница вашей бывшей травницы. Зовут Пашута. Наводила в Крылатой башне справки про родню, ей и поведали о случившемся. А я ее сопровождаю от монастыря.

— Кхе-кхе. Да неужто? — и скосился на два «опознавательных» меча башенника. Ну, теперь дело пойдет. — О-о, — в подтвержденье, уважительно протянул мужик. — Раз так, то… А чего вы, миллюди, хотели? Сгребли да увели Стэнку. Уж семь годочков, как. А травница хорошая была. Мне зубы лечила и бабке моей ноги… Или наоборот?.. Да не помню. Говорю ж, хорошая была — все излечила.

— Зовут- то вас как? — решила и я пойти на сближение.

— Зовут? — расплылись мне во всю физиономию. — Прохор. Прохор Гуревич. Живем с бабкой наискось отсюда, вот я вас и заприметил.

— Ага. А староста ваш где? Мне бы в книгу глянуть с записью о тетке, чтоб точно удостовериться в родстве.

— Так вы, миллюди, сегодня его не найдете.

— Это еще почему? — вздернул брови Спас.

Селянин на всякий случай отступил от него к косяку:

— Тверёзым не найдете. Праздник ведь. Вся деревня — в корчме Гргура или возле, на площади, гуляет. И вы бы туда пошли? Праздник ведь, Новый год.

— Значит, и староста там? — строго уточнила я.

— Ага. Я ж говорю.

— Про то мы слышали, — Спас, напоследок пугнув мужика бровями, подошел вплотную ко мне. — Что будем делать?

— А что будем делать? — в задумчивости протянула я. — Надо идти к…

— Гргуру! — спешно встряли из-за широкой Спасовой спины. — Я и провожу вас. Там и заночевать можно. А то тут-то? Околеть разве что, — и так прочувствованно вздохнул, что мы с башенником переглянулись: точно, чего-нибудь вынес.

— Ладно, Прохор Гуревич, — развернулся к нему Спас. — Веди к этому…

— Гргуру.

— К нему. Хе-х. Корчмарь и с таким именем?

— Это — не имя. Это проверка целая! — радостно огласились нам уже из сеней. — Бабы наши стожковые так мужиков своих проверяют: если затрудняешься внятно сказать, у кого весь вечер проторчал, значит, нетверёзый. И тогда… Проверка еще та!

— По-шли, — в последний раз окинув глазами дом, качнулась к порогу и я. Вслед за Спасом…

Деревенское гулянье мы застали уже в полной красе. И вдоль и поперек. И вширь и в глубину. Вот «в глубину» вначале и занырнули. Оставив у корчмового входа лошадей подскочившему шустрому пареньку. Вроде, пока «тверёзому». И сразу попали в Новый год. Здесь он выражался во многом: во-первых, сам факт непотребной пьянки с утра — селяне даже зимой в обычный день себе такого позволить не могут. Во-вторых, щедро натыканными по щелям между бревен еловыми ветками с кое-где уже объеденными на них кренделями. И в третьих:

— С праздником, милгости! Бог — на небе, Новый год — на земле! — вот этим приветствием сразу от входа.

— Гыгур, тащи нам сюда еще своего этого!

— Да погоди ж ты! Проходите. У меня как раз два места освободились. Прохор, и ты здесь? Тож проходи! — длинный корчмарь с залихватски подкрученными черными усами, радостно раскинул нам руки. — О, Божий воин, у меня для вас квас шиповниковый найдется.

Спас в ответ воздел глаза к потолочным расписным балкам. Я хмыкнула:

— Так Новый год же? Он для всех на земле. Спас?

— Так а мы…

— Все нормально. Можно.

— Ладно, — кивнул мне башенник, пытаясь спрятать в щетину улыбку. — Куда нам?..

И мы, все трое, считая местного Прохора, гармонично влились в стожковый Новый год.

Сначала время тянулось на удивление медленно. Мы со Спасом, слушая краеведческую лекцию от втиснувшегося рядом Прохора, просто с удовольствием поглощали еду. Иногда, правда, кивали и задавали лектору наводящие вопросы. В основном, сворачивая от местной флоры и фауны в мою «родственную» тему. И я еще четко помнила, что сегодня надо много успеть… Потом Прохор в порыве энтузиазма, начал знакомить нас с местным населением. Их мы тоже «опрашивали». И чем дольше, тем больше узнавали подробностей о моей родной «тетке»:

— Она вообще добрая была. Отзывчивая. И брала недорого: двух кур за настой. Настой хороший. Да и куры у меня — тож… Зачем ей столько кур? — и задумчивым взором в рюмку перед своим курносым носом. — Ну, будем! С Новым годом, миллюди!

Потом — следующая с откровениями:

— А и жилось Стэнке трудно. Все время — одна. А что с этих мужиков-то? Мы ведь с ней подруги были. Да. Лучшие. Бывало, придет ко мне, и сядем с ней на завалинке семечки грызть. Она мне про все рассказывала. И про мужиков своих. Трех или четырех. Только про последнего всегда молчала… О-ох. Ну, за упокой ее души, прости Господи. Да, и с Новым годом, — смахнув кончиком косы скупую подружью слезу.

Но, больше всего «порадовала» меня лично третья. Самая, пожалуй, осведомленная и непредвзятая. Как и положено хозяйке деревенской лавки:

— А что о ней, о Стэнке, говорить? Тетка у тебя была — простая баба. И налюбилась всласть и натерпелась. Но, молчала всегда. Не то что некоторые — на пол деревни орут. Я один раз лишь видала следы от этой ее «любви». Роковой. И, знаешь что? Все ж, ведьма она была. Хоть и баба… Почему? А, пришла тогда ко мне в лавку за солью и руку с деньгами через прилавок протянула. У нее выше ладошки — след от мужской пятерни. Смачный такой. И вдруг… — сглотнула лавочница слюну. — исчез. Прям у меня на глазах. Стэнка тогда рукав одернула, на меня зыркнула и вон бежать… Долго после не приходила… Вот так вот… Ну что, Пашута, давай, за наше с тобой бабье счастье. Не чокаясь…

Уф-ф… А вот старосту мы со Спасом так и не дождались. А, не надо уже. И без него больно «весело».

— Ты чего это загрустила невзначай?

— Не знаю, Спас.

— А я вот знаю, А… Пашута. Думаешь, слепой?

— Сколько пальцев? — растопырила я перед мужским носом пятерню.

Спас сосредоточенно скосился в самый ее центр:

— Много.

— Значит, не слепой, а просто… как это, «нетверёзый».

— А даже и так, — мотнул башенник головой. — И поэтому тебе скажу, девица: что-то тебя гнетет.

— О-о, только вот исповеди сейчас недостает. Хватит с меня и одного Святого.

— Не богохульствуй.

— А ты не лезь в душу.

— А ты… — смолкнув, прищурился Спас. — Что, так и не скажешь? По старой-то дружбе?

— А-а… А ты ведь мне и вправду, друг.

— А то?

— И как я раньше не догадалась?

— И-и? — склонился ко мне через стол Спас.

— И-и… гнетусь, друг.

— Во-от!

— Еще как гнетусь. Понимаешь… Я ведь люблю его.

— Кого?

— Ника, — недоуменно уточнила я. — Я его люблю. И все у нас замечательно. Даже слишком.

— А такое бывает? — выгнул башенник бровь.

— Ага. Бывает, — вздохнула в ответ я. — Только, он замуж меня хочет взять.

— А ты?

— А я?.. Спас, ну какая из меня «жена»? Это ж — обязанности. Одни сплошные обязанности.

— А ты их боишься?

— Ага. Боюсь. Я вообще жизни боюсь. Настоящей. Цивили… цивилизован-ной.

— Все с тобой ясно.

— И что? — подняла я от стопки глаза.

— А то, что пора тебе.

— Куда?

Мужчина насмешливо хмыкнул:

— Замуж. Иначе так и будешь бегать от жизни. Настоящей. С настоящими радостями и обязанностями. Их никакая служба не заменит. Ни здесь, ни у тебя в твоей канцелярии. Потому, как это — не жизнь. Это — служба.

— И где-то я уже подобное слышала, — скривилась я, глядя в разрисованное мелом окно. — Точно. Лекарь мой прежний тоже самое вещал. Господин Дучи… Все, Спас.

— Что, терпение лопнуло? — ехидно уточнили у меня.

— Нет. Просто, уже пора.

— Куда?

— Дело еще есть, — сказала и, как можно тверже поднялась из-за стола.

Спас мою попытку повторил:

— Что за дело?

— На местном погосте. Осталось последнее уточнить… кое-что.

— Милгости! Куда ж вы? Скоро все на площадь — костер жечь.

— Господин Гр-р-гу-р, мы — ненадолго. Туда-обратно…

Глава 6

— Глухо и уныло, — громко вздохнула я.

— Тихо и спокойно, — поправил, стоящий сбоку Спас.

— А может, повеселимся? — прищурилась в погостную даль я.

— А может, через плечо тебя да обратно — в корчму? — поднял брови он.

— Фу, как невоспитанно. А еще дру-уг… Ладно. Сейчас сторожа вызову, чтоб процесс ускорил.

— Какого сторожа? — уточнил Спас. — Где ж ты видела, чтоб на деревенских погостах и… А-а. Этого.

— Ага-а, — и сдернула с рук перчатки… хотела сдернуть — они у меня уже из карманов распахнутого тулупа торчали. — Один… момент.

— Х-хе-х!

— А ты — назад, к воротам, чтоб «нимбом» не отсвечивать.

У меня за спиной послушно заскрипели ботинками. Я же оборвала травяной стебель, и пальцем расчертив на снегу пентаграмму, воткнула его в самый центр. После произнесла слова… Еще раз произнесла… И еще… Да, моя ж ты мать! «Амнистия»[7] нынче или нет? Или она на таких древностей не распространяется?.. О-о! Появился.

«Сторожем», выражаясь некромантским языком, а попросту, первым захороненным на данном погосте, оказался мужик с явными язвами на почти размытой временем физиономии. Лет триста, не меньше стожковому старожилу. «От того, видно и недослышит» — подумала и хмыкнула. Сторож над пентаграммой зло оскалился:

— Чаво баламутишь тута, ведьмино отродье? — не то ветер по верхушкам прошел, не то — камыш зашуршал. Хотя, откуда здесь камышу?

— Что-что вы сказали? Погромче извольте.

— Чаво приперлась, говорю?

— А дальше? — в вышеозначенном образе прищурилась я.

Мужик старательно напыжился:

— Ведьма богомерзкая, чаво надоть?

— О-о, теперь хорошо расслышала, — и подбоченилась. — Ты, хамло, как с вызывающим разговариваешь? Отрыжка болотная, светлячок, лопатой пристукнутый. Или тебя оставить здесь колыхаться, детей на Пасху пугать?

— Больно борза ты, — вякнули мне в ответ, впрочем, тут же благоразумно сдулись. — Чаво хотела? А то, ходите тута, покоя нет которую пору.

— Да неужто? И много нас таких «прохожих»?

— А-и… — растерялся тот и вовсе поник. — Так ты молвишь, али…

— Молвлю, — буркнула я. Ох уж мне эти духи береднянские. Общаться — сплошная «эстетическая радость». Толи дело — в Ладмении. Там меня еще в кадетскую пору один почивший артист даже закадрить попытался. А тут… — Уф-ф. Мне нужна могила семилетней давности. Предположительно, мужская, — добавила, глядя в расширившиеся мутные глаза. — Почему, предположительно? Потому что, думаю, она должна быть сейчас пустой. И, возможно, где-то в стороне от остальных, так как хоронили при мерах предосторожности и в спешке, без отпевания. Ты меня понял?.. — дождалась я кривого кивка. — Ну, а если понял — веди… путеводная звезда, — и черкнула в воздухе «размыкающий» знак.

На резвом старте к нам с метнувшимся в сторону духом примкнул и Спас. Ему конечно, как Божьему вояке, подобная «компания», что Святой воде грязная плошка, но и вправду, привык. Хоть и демонстративно пыхтел за моей спиной. А спустя пару минут маневров вдоль и поперек скучных деревенских могил, все ж не выдержал:

— Ты этой роже потусторонней доверяешь?

— Так точно, — бросила я на ходу. — Потому как выхода у этой «рожи» нет. Пентаграмма — некромантская. Попробуй, не подчинись… Ух, ты.

— Кажется, пришли, — погостный сторож, наконец, замер. Колыхаясь сейчас под идущим снегом над одиноким бугром у западной заборной стены. Впрочем, ничем не отличным от остальных. — Что делаем дальше?

— А дальше — всем закрыть рты и… сдвиньтесь в сторонку, будьте любезны. Оба, — призрак с башенником шарахнулись в разные стороны от спорной могилы. Я, глубоко вдохнув, занесла над ней руку, закрыла глаза, старательно прислушалась и… ти-ши-на… Что и требовалось доказать. Лишь промерзлая на полтора ярда земля да обвалившиеся полати над сгнившим пустым гробом… — А вот это интере-сно. Хоть и предсказуемо, — усмехнулась, переместив руку в сторону деревянного креста. — Скажи-ко мне, старожил: когда гроб зарывали, «покойник» еще внутри был?

Дух, вне зоны моей видимости, тихо «прошуршал»:

— Из него «покойник», как из тебя Святая Богородица.

— Что?

— Да. Был.

— Ага…

— Вот я сейчас не пойму, — душевно огласился с другого бока Спас. — Зачем вообще надо было его хоронить?

— Интересный вопрос для коренного береднянина. Не деревенский что ли?

— Не-ет, — недоуменно протянул башенник.

— Тогда все равно местный менталитет должен знать. В деревне ведь каждый всё про всех ведает и видит сквозь любую преграду не хуже мага. И если бы «убиенного» тогда с собой уволокли, то позже возникли б вопросы по поводу судебных мер против его «убийцы». А так…

— Кто его «уволок»-то?

— Как это, «кто»? Неужели и сие не осознал?

— Выражайся понятней, девица.

— Ой, вот только погоди. По-годи, — повела я пальцем над могилой. — Дай мне всего минут…

— Балаган шутовской. Святотатство на освященной земле. И крест сюда же…

— Не трогай его! Руку… — х-хлоп-п!!!

Силовая волна разнесла нас троих на несколько ярдов с разными результатами на финише. И если местный сторож с завываниями срочно унесся прочь, то нам с башенником свезло на время тут зависнуть. Хотя он, как раз возлежал. Пробив могучей спиной брешь в хлипкой погостной огороже и через пару секунд огласившись из лесной тьмы негодующим ревом. А я вот, действительно, «осталась». Правда, в последний момент успела-таки скорректировать срочное приземление меж двух соседних холмиков. Поэтому последующим зрелищем насладилась первой и с лихвой: мужской фантом «в исполнении». Мы так еще в учебном корпусе их попросту называли и запускали сами ради развлеченья или воспитназидания тем, кто «не в курсе». Здесь предполагалась, судя по всему, цель вторая. Потому как, мужик, театрально раскинувший над могилой руки, придал лицу суровость и с патетикой заорал:

— Прочь с моего пристанища покоя, мерзкие люди! Ибо я суров с теми, кто пришел сюда, дабы вершить свои грязные дела! Прочь!

Я, воздержавшись от заслуженных оваций, придала телу сидячее положение и обтерла снег с лица… Интересно, надолго его хватит? Максимум, повтора на три.

— Агата, это что еще за хрень? — показался из пробоины в заборе злющий и тоже протрезвевший Спас. И как раз вовремя:

— А не надо было! — тут же окрысилась я на башенника.

— Чего именно? — огибая оратора по дуге, подскочил тот ко мне.

— Хвататься за крест не надо было.

— А кто ж то знал?

— О-о… — ну что с него взять? — Теперь наслаждайся и это только первый акт. Не мог просто постоять? Еще немного и я бы их расцепила.

— Что «расцепила»?

— Два заклятья, — сплюнула я изо рта сор. — Прокуратское охранное. То, что сейчас над могилой блажит, и второе, которое «покойник» после «воскресенья» добавил. Для подстраховки. А теперь вот…

— Чтоб тебя демоны за своего взяли.

— Спасибо. И про демонов тоже вовремя, потому как именно он и расстарался.

— Демон? — прищурил глаза Спас.

— Ага. Инкуб… Моя ж ты мать, — и подпрыгнула из снега на ноги. — Начинается.

— И я… чую, — хмуро расправил плечи Божий воин.

В следующий миг уши мои заложило от пронзительного воя, пронесшегося над погостом, и через секунду земля изнутри в первый раз вздрогнула. Б-бух… Б-бух. Б-бух. Беспокойное кладбище. Вот что это такое. Чтоб тебе, тварь демоническая, где бы ты сейчас не был. Б-бух. Б-бух. Б-бух. Десятками настойчивых рук, долбящих по крышкам собственных гробов и стылым комьям земли. Скреб костей об нее и отчаянные бессильные стоны:

— Не вылезут, — угрюмо констатировала я. — Сезон не тот. Проверено. Но…

— Ты уверена? — оскалился мне за спину башенник.

— Ага. Проблема в другом, Спас.

— Да нет, Агата. Проблема пока вот в этом. Оглянись-ко.

— Моя ж ты мать! — а вот про него-то я и забыла — местный склеп не то приезжих графьёв, не то местных князей… Да какая теперь в том разница? Потому что сквозь нескончаемый снег к нам сейчас медленно шла вся дружная кособокая семья. — Спас, прикроешь? — глядя на силуэты в узком проходе, выдохнула я.

Мужчина, вынимая мечи из ножен, кивнул:

— Ладно.

— А я попробую знак его порвать.

— Получится? Все ж — демон «расстарался».

— Придется, Спас. Иначе огребу и от Прокурата и от… да от всех сразу и огребу.

— Хе-х… Ну, пробуй, — и, выйдя передо мной, вскинул обе руки.

Первым делом было — заткнуть до сей поры горланящий прокуратский фантом, что вышло без заминок и скоро (исходя из собственного богатого опыта). Заминка вышла чуть позже… И если забыть, что демон. И вспомнить из курса демонологии… Тогда сразу вспоминаешь, что он — демон… После пятой безуспешной попытки влезть под прочную защиту я вскинула глаза к валящим с неба хлопьям. Под молитвы с придыханиями от скачущего с мечами Спаса, хруст костей атакующих его драугров и настырный подземный шум… Вот же, сволочь. Балаган шутовской… Святотатство на освященной земле. И скосилась на могильный крест… Знак креста. «Это — мой личный. Действует только там, в Бередне. Там — земля намолена»:

— Ну, Глеб… Чего уж там! — и шандарахнула в бурую вязь своей последней надеждой на успех…

— Агата, ты уж прости, раз так вышло…

— Ага.

— Значит, повеселились и по домам?

— Ага… Спас?

— Что? — башенник, стоящий у погостных ворот, оторвал взгляд от подсвеченных луной могил. И когда ж снег идти перестал? Я и не заметила. Наверное, пока за собой «прибирались». — Что, Агата?

— С Новым годом, друг!

— И тебя, — мужчина хмыкнул и уже через секунду зашелся на пару со мной в громком смехе.

— Уф-ф… Что в Стожках-то расскажешь? Ведь, наверняка, кто-нибудь услышал наше «представленье».

— А, скажу, как есть, — скривился башенник, вытирая слезу. — Гоняли упырей. А ты, значит, прямиком домой? В Куполград?

— Так точно, — кивнула я. — Спасибо за помощь. Правда, спасибо.

— Значит, ответила на свой «вопрос»?

— Ага. Тайна деторождения раскрыта. Осталось дело за малым.

— И зачем это? — вскинул Спас брови.

— А, не бери в голову.

— Ладно. Но, если понадоблюсь…

— Я знаю. И за это тебе тоже спасибо.

— Да, не за что, — неловко взмахнул он пятерней и, вдруг, замер. — Постой, ты обронила за могилой. Я в снегу нашел, когда кости в кучу сгребал. Вот, — сунул он мне в руку одинокую влажную перчатку.

— Благодарю еще раз, — пихнула я ее в карман тулупа. Потом опомнилась. — А-а…

— Подарок тебе от монастыря на Рождество. Носи, не мерзни и… пошел я. К Гргуру. Догуливать… Ну, доброй дороги, нечистая адвокатша.

— И тебе тоже, Божий воин, — вздохнула, глядя вслед развернувшемуся к деревенским новогодним огням мужчине. — Доброй дороги…

Моя собственная обратная «дорога» вышла на этот раз быстрой. А на родной ладменской границе меня и вовсе пропустили прямиком по рассветному коридору, лишь смачно напоследок зевнув. Не то медянской медовухой, не то тинаррским медовым ликером:

— С Новым годом, госпожа особый агент. Чудесная у вас работенка.

— Не то слово, — с уже хлопнувшей за спиной дверью, охотно согласилась я. — Бр-р… — и выдернула из карманов перчатки… шлёп. — Ух, ты!

На утоптанном снегу у казенного крыльца все так же одиноко лежала та самая. Найденная Спасом в погостном сугробе… Третья. Совершенно идентичная моим и мужская. Подобрав, я без раздумий натянула ее на правую руку… Тысь моя майка… Какой Новый год без «чудес»…

Из другого конца подвала я шагнула сразу в свою тихую прихожую. И первым, что заметила, когда бросила на пол сумку и стянула с плеч тулуп, был накрытый в гостиной стол. На двоих. Нетронутый. С двумя, так и не подожженными красными свечами среди множества расставленных тарелок.

Мерцающие в камине угли отражались в бокалах и гранях заполненного чем-то темным графина. И в их тепле густо пахло хвоей. А еще лилиями, стоящими в вазе на каминной полке. Потом я увидела Ника. Мужчина, облокотившись на учебный Варин стол, крепко спал. Среди кучи своих бумаг. Значит, долго ждал меня. И, значит, Варя до сих пор — у родителей.

— Привет, — Ник вздрогнул от поцелуя в макушку и откинулся на спинку стула. — С Новым годом, мой любый.

— Агата, — и сгреб меня к себе на руки. — М-м-м… А я тут уснул, пока…

— Я вижу, — обхватила я его шею руками. — Раньше не получилось, извини.

— Угу… Я сам лишь около одиннадцати сюда. Сначала к родителям твоим заскочил, а потом… М-м-м.

— Давай, просыпайся! Я жутко голодная.

— Ну, судя по запахам, тебя где-то, все ж, накормили. И напоили.

— Ага. Но, это было так давно. И после этого столько было.

— Да что ты? — хмыкнул мне в ухо Ник. — Тогда пошли, — и, подхватив меня, с шумом отодвинул стул.

— Пошли. Хотя, по дороге к столу мы можем и завернуть.

— Это — само собой, — оповестили меня уже в дверном проеме. — Если ты, точно с едой дотерпишь.

— А ты, видно, до сих пор не проснулся?

— Звучит, как провокация. И ты за нее ответишь… Любимая… — в тесном сплетении рук.

— Да-а? — все же пытаясь стянуть с него свитер.

— С Новым годом.

— М-м… О-о-ох… — а все остальное — после…

«После» наступило лишь поздним утром первого января. И как-то совсем некстати. Просто, пришлось глаза разлеплять, потому что… В общем, утро было совсем «поздним»:

— Агата, половина второго! Вставай! У меня сегодня — единственный выходной и надо провести его с пользой.

— А-а… Почему «единственный»? — во всю длину конечностей потянулась я. — Вы свое тайрильское дело еще не закончили? Уф-ф… Доброе утро.

Мужчина, строго склонившись надо мной, огласил:

— Нет. И конца ему пока… — вроде как, скривился. Не разглядела. — А у тебя как?

— Все нормально, — лаконично выдала я. — И даже успела… Кстати, Ник.

— Что, любимая? — надевая штаны, обернулся он.

— Почему не рассказываешь мне о своем «загибе» от Моря радуг в Бередню?

— Что? — замер мужчина.

— Как это… «что»? — села я.

— Агата, я не понял?

— В Бередню?

— И-и?

— Да тысь моя майка, Ник, я теперь тоже «не поняла». Ты в Бередне на днях был? — на мужском лице отобразился сложный мыслительный процесс. — Та-ак, зайдем с другой стороны, — подскочив с постели, ускакала я в прихожую и вернулась оттуда уже с перчаткой. Протянула ее Нику. — Это — твоя?

Ник отступил на шаг:

— Откуда?.. Я ее потерял.

— В Бередне. На погосте в Стожках. Или не так?.. О-о, да что ж ты молчишь-то?

— Ла-дно, я там был.

— А что за тайна тогда? — сузила я глаза. — Нет, я, конечно, понимаю: открытие того, что отец Варвары — инкуб, не относится к особо приятным. Тем более, беря в расчет его общее с Прокуратом, «темное прошлое», но…

— Агата, откуда ты это знаешь? — тихо произнес Ник.

— Про что? — выкатила я глаза. — Про его…

— Да?

— Вычислила, исходя из многих фактов. Так ты на вопрос мой не ответил.

— Какой?

— О-о! Ты опять?

— Да, Агата, я там был. Но не потому, что был занят нашей проблемой. А… а…

— Тысь моя майка, — хлопнулась я обратно на кровать. — Вы его «ведете»? По своему делу?

— Так точно, — хмуро выдохнул Ник. — И я бы тебе обязательно рассказал о результатах… посещения того места, но…

— Значит, это про тебя сторож говорил: «ходите тута, покоя нет».

— Какой сторож, Агата?

— Ведете по своему делу. Этого странного инкуба.

— Агата, ты меня слышишь?

— Да, Ник, — подняла я на мужчину глаза. — Я знаешь, что думаю? Это — хорошо. Это — даже отлично. Ведь, когда вы его возьмете, обвинение в убийстве будет со Стэнки снято. И Варвара сможет полноценно жить. Это замечательно, Ник.

— Да, конечно, — отстраненно кивнул он. — Замечательно. Только не все так просто.

— Почему?

— Потому что инкуб этот из Ладмении растворился. Бесследно.

— И что? Это — проблема? — непонимающе уточнила я. — Для Прокурата это — проблема?

— Ты сейчас под Прокуратом лично меня имеешь в виду?

— Ну, ты же это дело ведешь?

— Да, я. А ты, любимая, не вздумай в него влезть.

— Да с чего, вдруг, мне в него «влазить»?

— С того, что я тебя знаю.

— А-а… — скривилась я. — Ты меня «знаешь».

— Так точно.

— И в мыслях не было куда-то лезть.

— Хорошо. Хоро-шо, — со странной решимостью выдохнул Ник. — Тогда скажи мне, любимая, почему после разговора с тобой Ксения ушла из пятой комтурии?

— Она от вас ушла? — вскинула я на Ника глаза. — Да неужели? И куда именно? В монастырь? И перед этим поведала о нашем с ней разговоре? Простилась с грешным прошлым? Какая ж молодец!

— Нет. Она ушла на повышение.

— А-а. Тогда, очень сильно надеюсь, что ее «повысили» высоко-высоко. Так, чтобы с этих высот она до тебя…

— Агата, я сам в том виноват.

— В чем, Ник?

— В том, что произошло семь лет назад между мной и ей. И я прекрасно осознаю, что прежней дружбы между всеми нами не будет никогда. Мало того, я за эти годы с ней и десятком слов не обмолвился. Но, любимая…

— Ник, я должна тебе что-то сказать, — подобралась я на кровати. — Раз это не сделала она. Ксю.

— Что, Агата? — в ответ насторожился он.

— Я… Я ее вычислила.

— То есть?

— Сначала у меня были лишь предположения, но потом… В тот вечер Ксю тебя «угостила». Перед тем, как затащить в свою койку. Дриадским дурманом. Она сама в том практически призналась.

— Что?! — осел Ник передо мной на колени.

— Ага, — кивнула я, глядя ему в глаза. — Я все думала, сопоставляла симптомы, как лекари говорят, и проводила параллели между твоим состоянием в Грязных землях и картинкой, которую показал Велиар. Но, в разговоре с Ксю, все ж, напропалую блефовала. А она клюнула и прокололась… Ник?.. Ник?

— Да? — глухо отозвался он.

— Она тебя «угостила». Ты был тогда невменяем. Ты меня понимаешь?

— Семь лет, — криво качнул он головой. — Семь хобьих лет я с этим жил. С этим… фактом. И все ломал голову: как, почему?

— Не ты один «ломал себе голову».

— А она все это время была рядом и молчала. Вот же… курва, — подскочил Ник на ноги. — Вот же…

— Курва, — сорвалась я вслед за ним. — Согласна. Но, знаешь, что я теперь думаю?

— Что, Агата?

— Думаю, что настал момент, на самом деле все это забыть. И жить дальше.

— Забыть? — хмуро хмыкнул он. — Даже те причины, по которым я туда… пришел?

— Ага. Потому что как раз в этом мы виноваты с тобой оба. Я хочу это забыть. И ты — забудь. Очень прошу. Ник?

— Виноваты оба, — эхом повторил он. — Забыть… И жить дальше… Агата?

— Что, Ник?

— Я так тебя люблю…. И я тебе обещаю.

— Уф-ф. Вот и…

— Но и ты мне, любимая, в ответ тоже пообещай.

— О чем? — удивленно нахмурилась я.

— Не лезть в это дело с инкубом, — ага… А вот теперь он заинтриговал меня уже всерьез… — Агата?..

Глава 7

«Инкуб (в переводе с латыни „лежать навзничь“) — демоническая сущность четвертого низшего уровня. Среда обитания на поверхности — малонаселенная местность, территории с замкнутым пространством. Источник питания — сексуальная энергия жертвы. Последствия нападения — от полного истощения всех чакр до летального. Первые признаки нападения: 1. неестественное состояние „полусна“; 2. паралич конечностей и голосовых связок; 3. замедление мыслительных процессов; 4. ощущение навязчивого страха и душевного смятения. Примечание: пункт четвертый (страх и смятение жертвы) обычно является причиной пункта второго (полного ее паралича)»… Ага. Заметалась муха в паутине и увязла в ней по самые…

— Агаточка!

— Что, тетя Гортензия?!

— Ты ужинать спускаться собираешься?!

— Ага-а…

Так, та-ак… «Особенностью данных сущностей является способность корректировать восприятие окружающего у жертвы. Инкуб, подстраиваясь под ее желания, сам моделирует свой дальнейший „сценарий“. При этом стоит упомянуть, что, в отличие от суккуба, опирающегося, в основном, на внешний эффект, инкуб может выглядеть для жертвы вполне посредственно с точки зрения канонов красоты». Ну конечно. Зачем ему золотые локоны и лепной торс, если он и так — самая смелая наша бредня? Суккуб сшибает с ног «формами», а этот гад гораздо глубже копает. Значит, и на финише имеет соответственно…

— Доча! Ты чем там занимаешься?! Ужин стынет!

— Мама! Я не рожаю, так что, начинайте без меня! Я еще в библиотеке посижу… — ох, чую: зря я это сказала.

И, как результат — вмиг нарисовавшаяся родительница. С прицельным прищуром в дверном проеме:

— Агата, ты о чем это, доча?

— Да ни о чем, — прикрыв книгу, мотнула я ногами со стола.

— А-а… Вот и я теперь…вижу, что «ни о чем». Пошли есть, а то нам с твоим отцом скоро обратно в столицу. А вы с Варенькой?

— Мы тут заночуем, — потому что я еще не все дедовские закрома перерыла и много вопросов есть. — На горку ж Варе обещала и Ник сегодня все равно не вернется.

— Ну-ну. А что читаешь?

— Сказки, мама. Для взрослых.

— Ну-ну, ну-ну, — еще раз прищурилась и усквозила по лестнице вниз. Уф-ф…

Так. На чем я…

«…с точки зрения канонов красоты. Исключение составляет лишь копирование инкубом дорогой жертве особы. Еще одной характерной чертой данного демона является его абсолютная незримость для третьих лиц, позволяющая действовать в условиях их весьма близкого соседства. Хотя в этом случае инкуб обычно предпочитает подстраховаться и наложением знака глубокого сна…»

— Б-бу!

— Ух, ты! — вновь срочно пришлось мне прикрыть свою книгу.

— Я тебя, что ли, не испугала? — удивленно уточнил «не ребенок». — Совсем-совсем? — и уткнулся носом в первый же распахнутый на столе толмуд. — О-о.

— Ого, — хлопнула я его пыльными корками перед самым любопытным носом. — Мала еще для таких картинок.

— Ну-ну, — поджала губки Варвара — четыре дня с мамой явно не прошли даром. — Пойдем есть, а то на горку поздно потом будет. И ты еще обещала меня научить фонарики развешивать.

— Эх, — соскакивая с дедовского стола, вздохнула я. — Не «фонарики», а световые шары. Пойдем, волшебница малолетняя.

— Я не… — привычно вскинулась та. — Какая-какая?

— Юная, дерзкая и полная неимоверных сил.

— А-а… Это мне подходит… А что такое «фартовая», Агата?

— «Фартовая»? — обернулась я, уже скрипя «фамильными» ступенями. — Везучая, значит. И это тоже ты?

— Меня так тетя Нинон огласила, когда я на Новый год все ее «счастливые пирожки» с монетками в общем блюде нашла. Все семь штук. Представляешь?

— Ага. Представляю, — только у меня к данному моменту такой «фартовости» немного другой синоним сформировался.

И, как выяснилось чуть позже, не у меня одной…

Тема эта всплыла на принудительном для всех членов семьи ужине и в лучших ее последних традициях. То есть: солирует мама, желающие подтягиваются по очереди:

— А что ты думаешь, доча, о Варенькином образовании?

На этом месте напряглись мы обе с оглашенной:

— Мама, ты о чем?

— Как это? Глянь на ее свечение. Пора учиться им управлять.

— «Управляют» кобылой. А магическое свечение, есть лишь характеристика самого мага.

— Тетя Катаржина, я еще где-то должна учиться? — настороженно встряло дитё.

— Да нет же, Варенька, — срочно хихикнула тетя Гортензия. — Что ты? Мы про другое сейчас. Ведь ты владеешь… определенной силой, с которой тебе нужно научиться…

— Ездить верхом? — пораженно пискнула Варя.

— Нет, детка. Хватит в нашей семье и одной «наездницы», — скосилась родительница на меня. — Мы имеем в виду…

— Мама, может, этот разговор вообще прекратить? И я сама Варе объясню ЭТУ сторону ее натуры? Будто больше не о чем за столом речь вести.

— И в правду, Катаржина. Уж лучше б про погоду, — неожиданно вступил басом папа. — Или, хоть про Тайриль. Оптимальный вариант: объединить обе темы в одну.

— Хо-рошо, Людвиг, — одарили оратора красноречивым взглядом. — Надеюсь, наша дочь не сбежит и от этой своей ответственности.

— О-о…

— Так что там, Агаточка, с Тайрилем?

— Все нормально, тетя Гортензия… Через два дня туда отбываем. Ключ от дома знакомого Глеба уже у меня.

— Это очень хорошо, Агаточка. Скоротаем с пользой свой «мертвый» торговый сезон.

И над длинным семейным столом повисла тишина…

— Надеюсь, морской воздух нам ВСЕМ пойдет на пользу… И хорошая солнечная погода, — вот после этих слов тишина «повисла» окончательно. Естественно, маминых.

Я же, погрузив взор в собственную тарелку с пельменями, глубоко задумалась… И не то, чтоб сама вылазка к «морскому воздуху» всей женской частью семьи сильно тревожила мой душевный покой (я ж ее с подачи Глеба и предложила), а вот другие перспективы будущего… Ну да, Нику я пообещала. Конечно, пообещала. Несомненно. Безусловно… Но, тысь моя майка!

— Скажи мне, мама: Софико и Годард сейчас в Куполграде? Не уехали куда-нибудь?

— Кхе-кхе! Кхе!

— Тетя Катаржина, вы подавились? Вам по спине похлопать?

— Кхе… Спасибо, спасибо, Варенька… В столице, доча. А ты к Софико… — и, боясь вспугнуть счастье, замерла. — в го-сти?

— Ага, — вздохнула я. — Завтра после обеда планирую. Варя, пойдешь со мной?

— Ой, Варенька, там тоже… как это…

— Дети, мама. И, да, Варвара — не ребенок, но с детьми общается.

— Ну, конечно. И там, Варенька, тебе будет интересно. Славек — твой ровесник и большой умница, а Кети — вылитая Софико. Очень милая девочка. Хотя, ты ведь тетю Софико еще не знаешь.

— Ладно, тетя Катаржина, — важно кивнула Варвара. — Я пойду с Агатой. В гости.

— Вот и чудесно! Вот и замечательно, — выдохнула моя родительница, обведя сидящих за столом сияющим взглядом.

Да… Специалисты говорят, что чувство вины одного из членов семьи заметно укрепляет ее в целом… Вот я сейчас как ее «укрепила». Вот я — «молодец»…

— Агата… Варвара.

— Здравствуйте. Это — вам. Я сама торт выбрала.

— Молодцы… что пришли.

Бежать — остаться. Продолжать молчать — оглашаться. Да хоть в глаза им посмотреть… Уф-ф… И стало, вдруг, тепло и спокойно — Софико, сунув за ухо темный локон, первой мне улыбнулась. И, будто не было семи лет, прошедших среди чужих лесов. Все тоже вновь в моей жизни. И глаза ее с поволокой под густыми ресницами, и вечно торчащий рядом на вытяжку, вихрастый Года:

— Привет, — буркнула неловко и тоже в ответ скривилась.

— Девушки, проходите. Варвара, давай первой свою шубу, и будем знакомы: это — тетя Софико, я — дядя Годард. Но, можно и просто…

— Дядя?

— Годард. Мы ж с твоим «дядей Ником» — ровесники. Впрочем, как и с двумя этими «тетями».

— Ох, сколько ровесников в одном доме. А где мой?

— На отведенной территории. И с утра весь в трудах.

— Умных? Тетя Катаржина сказала, что ваш мой ровесник — «умница».

— Да как тебе сказать, Варвара?

— Умных, Варенька. Говорящего ворона своего сначала выучил стишок один «умный» декламировать, а теперь переучивает. Зато Кети уже свободна… Дорогой?

— Угу. Пойдем знакомиться сначала с ней. А у тебя — чайник.

— Ой!..…….

— Ага… Ну что… А я тогда здесь пока… постою…

— Агата! Ты где?! По коридору прямо и направо!

— Иду-у!

И будто прошедших семи долгих лет совсем в моей жизни не было…

Да нет. Конечно, были они. Пронеслись мимо, оставив на память округлившиеся бедра у Софико и широкую трость ее мужу. Хотя Года старался передо мной не хромать. Но, Склочные болота в этих пролетевших годах тоже были. Как и два рожденных ребенка: высокий и вихрастый в отца, Славек и маленькая Кети с точно такими же, как у ее матери, глазами. Только оба они в данное время отсутствовали. И, судя по громкому «… не дурак, а чудак, Крош. Чу-дак чу-даком» из дальней комнаты слева, занимались переучиванием ворона уже вместе, считая Варвару.

— А она — смышленая, ваша с Ником Варенька. И взгляд, у нее, как у взрослой.

— Ну, так, «не ребенок», — провела я пальцем по фарфоровому краю чашки.

— Не ребенок, — с расстановкой повторил за мной Года. — Я там был. Еще во время службы в Прокурате, — и глянул на свою жену, сидящую рядом за столом. — Правда, в центральных землях… Шальные места… Агата?

— Да?

— Можно профессиональный вопрос?

— Спрашивай, — отодвинула я недопитый чай.

— Свечение у нее… специфическое.

— Демоническое, Года.

— Что? — вскинули на меня оба глаза.

— Мать Варвары — маг земли, а отец — инкуб. Отсюда в нем и сиреневые «переливы».

Софико недоуменно сощурилась:

— Инкуб, это ведь…

— Ага. Демон и есть. А Варвара — «темная полукровка». Как и я сама.

— Ну, этим у нас никого не удивишь. Здесь весь вопрос в «специалитете». Вы с Ником его уже выяснили? — заинтересованно уточнил Года.

— Выясняем. Ник пока очень занят на службе, а я, в меру своих сил… В общем, есть некоторые соображения, — и глянула на него.

— Говори, — подался вперед мужчина.

— Инкуб ведь обычно награждает своих потомков «супер инджениум», сверхспособностями в определенной среде. В довесок к таланту в темной магии. Я, после того, как активировала заклятье, наблюдала за Варей и, ты знаешь, кое-что заметила: скорее всего, инкуб одарил ее «фортунатос».

— Извините, что вмешиваюсь, но: что это?

— «Везение», любимая, — чесанул бровь Года. — Один из видов «инджениум». Там их несколько может быть. А здесь, значит… Ты думаешь…

— Ага. И чем дольше, тем больше убеждаюсь. Пока проявляется лишь на первичном уровне: элементарное угадывание, но, если его со знанием развивать…

— Из Варвары выйдет первоклассный специалист, — продолжил он мою мысль. — Кстати, торт она «угадала» наш самый любимый… Что же касается второго, то здесь…

— Извините меня еще раз.

— Что, Софико?

— Я про «талант в темной магии».

— А-а, — уныло скривилась я. — Это — сложно. И очень опасно.

— В каком смысле?

— Понимаешь, есть такое понятие в психологии…

— О-о, — откинулась Софико на стуле. — Если вы перешли со своей магии на психологию, то я здесь — специалист не хуже. Потому что мать двоих детей. И, знаете, что думаю, господа маги? Весь вопрос в воспитании и личном примере. А дурной наследственностью, как ты сказал, дорогой «у нас никого не удивишь». Это, если вы — про психологию.

— Ну, да, — удивленно хмыкнула я. — В вопросе воспитания я, честно говоря, совсем не подкована… И есть еще проблема… — уф-ф. А вот теперь переходим к основной части нашего визита. — Контроль за переправленными через стену.

Года, отвернув в сторону взгляд, кивнул. Еще бы.

— Чей контроль? Государственный?

— Да, Софико. Ведет их учет Прокурат. Он же следит за тем, чтоб не высовывались по жизни. А с таким «диагнозом», как у Варвары, ей вообще придется сидеть как мышке за печкой от начала и до самого конца.

— И что ее ждет? — хлопнула та ресницами.

— «Карьера» сельской травницы, в лучшем случае.

— О-о.

— Ага. Но, выход здесь есть. У нас, действительно, полукровок всех мастей — не сосчитать. Не даром под «переливы» свечений в учебном корпусе Прокурата целый специалитет отведен, но, к ним отношение другое. Непредвзятое. Не как к тем, кто «родом» из Грязных земель.

— И в чем же здесь выход?

— Он — единственный, Софико.

— Найти отца Варвары, — покачал головой Года. — Агата, а ты уверена, что он до сих пор на поверхности?

— Уверена, Года. И у меня нет цели его найти. Я пока лишь хочу подтвердить или опровергнуть одну свою теорию.

— Какую?

— А вот это, к сожалению — профессиональная тайна двух о-очень уважаемых в стране контор.

— К одной из которых относимся и мы с тобой, — прищурился догадливо Года.

— Так точно, — оскалилась в ответ я.

— Дорогой, о чем вы? — встряла недоуменно Софико.

— Агата, подобные данные — не в моей компетенции.

— Но, ты же занимаешься госстатистикой? А вся информация хранится в одном общем архиве Главной канцелярии.

— Ну да. Только уровни допуска к ней у всех разные.

— Агата, о чем вы?

— Даже у заведующего отделом? Года, данные о нем обязательно должны там быть. Я уверена: случаев подобного «сотрудничества» — раз-два и расчет окончен. А мне очень надо.

— Только лишь для «теории»?

— Ага.

— Да в конце концов, мне из вас двоих кто-нибудь что-нибудь объяснит?

— О-ох… Любимая, Агата просит ей помочь найти сведения об отце Варвары.

— Да? — удовлетворенно выдохнула Софико.

— Так точно, — в подтверждение кивнула я.

— О-о…….. Дорогой, надо помочь Агате.

— Не смотря на то, что я при этом противозаконно влезу в секретную базу?

— И Варе, дорогой.

— Но, любимая?

— Годард?..

— Ла-дно… Но, за успешный результат не ручаюсь.

— Уф-ф… Спасибо вам. В любом случае, спасибо.

И за надежду на него и за наглядный урок «воспитания». Причем, не только детей.

Два дня спустя я тихо сидела на безлюдном ветреном берегу Моря радуг. Сидела на облезлой скамейке и смотрела в серо-сиреневые шумящие просторы. Где-то за спиной на веранде, спрятанной в пожухлой листве сада, чадил самовар. Он, как символ нашего фамильного гнезда перетащился и в местный каменный домик. А прямо напротив по берегу бродила Варвара. Уже долго бродила. В поисках красивых камушков. За три дня их коллекция разрослась до пары дюжин и грозила составить конкуренцию цветочным горшкам. Три дня у тихого сиреневого моря. В таком же тихом зимнем Тайриле с полупустыми магазинчиками и кофейнями, где самым популярным заказом был сейчас чай с молоком вприкуску с горячей маковой булочкой… Три дня ти-ши-ны… Уф-ф…

— Агата! Смотри!..

— Ага, красивый!

— Нику покажу! — Варвара, сунув новый голыш в карман куртки, скривилась от ветра.

— Ты не замерзла?! — поежившись, проорала я.

— Не-ет! А Ник сегодня вернется?!

— Ага… Должен! Обещал!

Да, тысь моя майка! Когда ж он это дело закончит? Практик… А я вот — теоретик. С уже «подтвержденной теорией». Потому что не далее, как вчера, свершилось. Как раз во время нашей с Варей отлучки «полить дома цветы». Ну, и, за одно, забежать в гости к Софико и Годе.

— Ты была права — данные на него существуют, — вздохнул тогда очень выразительно мой соучастник.

Я в ответ сделала стойку:

— И-и?

— Числится под именем «Ясон». Кроме него инкубов в картотеке прокуратских «спецагентов» больше нет. Привлекался в пяти случаях еще бывшим Верховным рыцарем. Специалитет — добыча информации через приближенных к «целям» дам. Семь лет назад, как раз — последний, и незаконченный случай. Там цель была — перехватить корреспонденцию, которая могла навредить кое-кому.

— Ага. Это — понятно.

— Угу. Это-то меня в тебе и пугает.

— Не бойся, Года. Дальше.

— А что, «дальше»? Агент прокололся на параллельных личных связях. Пришлось его срочно от дел отводить. Причем, за пределы Ладмении.

— И-и?

— Куда именно?

— Да. Куда?

— В Джингар, Агата. Там он загнездился. Для инкуба — халва, а не страна.

— Это ты про гаремы?

— А то. Ешь, сколько влезет и, причем, безнаказанно.

— Согласна. Вариант — оптимальный. Так значит, он — там?

— БЫЛ там, — сделал Года ударение. — Где сейчас — понятие не имею. В информации на него — жирная красная черта: отработанный шлак.

— Ага, — закусила я в задумчивости губу.

Мужчина со своего кресла вздохнул:

— Агата, можно личный вопрос?

— Давай.

— Скажи, ты к нам, ну… только за тем, чтобы…

Я, подняла на него глаза:

— И то и другое. Это — правда, Года. Но, если б не хотела вас видеть, не пришла бы совсем. Даже по причине острой в тебе нужды. А теперь… — и неожиданно для самой себя, засмеялась. — Оказывается, я по вас с Софико соскучилась. По обоим.

— Да? — вскинул брови мужчина. — Это — хорошо. Потому что, и мы — тоже. И… Агата…

— Что, Года?

— Мой искренний тебе совет: не встревай в это дело.

— О, и ты — туда же…

— Доброго дня! — а вот этого… некроманта, совершенно не вписывающегося в тишину морского пейзажа, я совсем не ожидала увидеть. Мой уважаемый начальник, приложил ко лбу ладонь. — Варвара! Как жизнь?!

— Хорошо! — издали помахала ему рукой та.

— Чем обязаны? Новое задание?

— Задание? — вернулся ко мне взглядом Глеб. — Да нет… Я же тебе обещал неделю передышки… Кстати, — и, хмыкнув, шлепнулся рядом на скамью. — На мой адрес письмо пришло из Бередни. От Его светлости, князя Драгомира. Благодарит за оказанную услугу и тебе в похвалах разливается.

— И что? — прищурилась я на некроманта.

— Молодец… Там, кстати, дата стоит с точным временем. Обычай такой у высокородных особ — придавать данной конкретикой солидность любой бумажке… Тридцать первое декабря. Пять часов, тридцать две минуты. А ты в Куполград вернулась…

— Глеб, что ты хочешь?

— Да ничего, — пожал он плечами. — Подумаешь, на обратном пути ненадолго задержалась… Ну, так вот… Я зачем сюда к вам заскочил?

— Та-ак… — передернула я плечами.

— У меня к тебе просьбочка будет. Небольшая и личная: ты в Джингар не смотаешься? Надо завтра с утра письмо передать в наше посольство. А то мне через час назначено в столице Тинарры. И сколько я там пробуду…

— Куда-куда? — уточнила я.

— В Джингар. В наше посольство. Это — очень быстро, если таможни не считать.

— Я поняла.

— Агата, ну так что?..

— Хо-рошо, Глеб. Хорошо…

Глава 8

Ладмения, замкнутая с трех сторон света в поднебесные Рудные горы, государство небольшое, если сравнивать его со всем нашим материком Бетан. Зато имеет на этом материке самую выгодную, центральную диспозицию. А по форме сильно смахивает на череп, развернутый в сторону сопредельной Тинарры. Ее мы еще в кадетстве окрестили «рукой» из-за неровных границ — «пальцев» с Бередней, идущих по реке Петле. Юго-западный сосед Ладмении, Эйфу, с большой натяжкой (на восток) напоминает узкую «тазовую кость». Что же до Джингара, то он с незапамятных времен выразительно именовался «ногой». Хотя, по мне, так больше смахивал на валенок (выбиваясь из общей «скелетной» темы). Широкий такой самокатный валенок с голенищем вдоль наших восточных границ, пяткой, повернутой к нам же (что не раз удостоверялось вечно натянутыми с Ладменией отношениями) и самой ступней, омываемой Морем радуг. Если вдаваться и в климат, то самый суровый он, пожалуй, в Бередне, дальше всех наших соседей замахнувшей на север материка. А самый жаркий — в Чидалии, кстати, «лопатки». Но, и там и там переселенцам «подфартило» на равных, потому как условия жизни в предтечном мире оказались почти аналогичными местным. Вот Джингару в этом плане откровенно не свезло. Привыкшие к теплу, огненные дэвы и тонкокожие девы страдали от здешних вьюг, срочно заимствуя из общеладменского специальные слова и выражения («чтоб у тебя…… на морозе зазвенели», например, или: «пусти к огоньку погреться»). В кадетском же курсе арабская «стратегическая ошибка» характеризовалась выражением «за что боролись, на то и напоролись», где под первым и вторым имелись в виду богатые алмазные залежи вдоль всех Рудных гор с той их стороны. Правда, почти одновременно не меньший размах приобрела и угледобыча. Но, уже человеческим населением страны. А вот маги арабские боролись с «шайтан-природой» своими профсредствами. Куполами. Наподобие того, что накрывал собой и наш Куполград, только, поля действия совершенно иного. Целые города под защищающими от холода и ветров, прозрачными сводами. С зелеными садами внутри, высоченными минаретами и многомильными лабиринтами дворцов. То еще зрелище. Представляю. Говорят, самым красочным был вид зимней столицы Джингара, приморской Тахвалы, обозначенной на «скелетной» карте в самом центре «ступни». Но, я ее воочию никогда не видела… И вот такая возможность, наконец, появилась. Сразу завтра с утра.

Что же касается вечера сегодняшнего, то, он пока был в полном разгаре. Точнее, «разгорался». И, по всей видимости… скандалом…

— Ах, как же воздух кристально свеж и синий вечер морозно прозрачен, — нет, начиналось все очень даже спокойно и благостно. И тетка моя, стоящая у открытой в сумерки форточки, уютно запахнулась в палантин — вот-вот стихи начнет декламировать на почве умиленья, как, вдруг… — А какая нынче дата? А то я из серых будней своих…

— Девятое нынче января, — откликнулось лежащее на животе у камина дитё и возложило на ковер свой очередной голыш. — Шесть дней до конца каникул.

Она с этого текста каждый свой «отпускной» день начинала (лишь меняя убывающее число), а тут решила им же закончить. Мученица на алтаре правописания.

— У нас во втором семестре вводится новый предмет — танцы, — поддал ей «горя» Ник и внес дополнение прямо мне в ухо. — Нужна форма специальная, в гимназии сказали.

— Ага, — устраиваясь удобнее в мужских руках, зевнула я. — Еще же «шесть дней до конца каникул», — хотя произносить это надо не так, а с трагичным надрывом… А лучше вообще помолчать. И послушать, как трещат в огне смолянистые кедровые дрова. И запах их вдыхать исключительно молча, разбавленный ароматом любимого тела, что сейчас совсем рядом. Близко-близко. Так, что голову кружит, и ноздри сами собой раздуваются… Бесова «морская романтика». Прямо, зараза какая-то. Вот мама к ней совершенно нейтральна. Оттого и дремлет теперь в кресле в углу. Хотя Нинон еще раньше наверх свалила — ей завтра самой первой вставать. Жарить свои любимые оладушки. Но, они все равно будут пахнуть не так… как мой любый. — Ни-ик?

— Угу? — шеркнул он небритой скулой мне по щеке.

— А пошли…

— Девя-тое января… Значит, именно сегодня в Джингаре отмечают Тсанс Он![8]

— А что это такое, тетя Гортензия? — мотнула ногами Варвара.

— Танцы с бубном. И вообще, не пора ли нам всем… — решила срочно встрять я.

— Танцы там будут завтра, — недоуменно прервала меня тетка. — Ты что, Агаточка? А еще самая большая в году торговля. Ох, как я давно мечтала попасть на этот их «базар кабир». Там обязательно будет знаменитая осмерская мебель. Она по имени мастера именуется, хоть тот и умер сто сорок лет назад.

— И такое чувство, будто настрогал своих расписных комодов еще лет на сто сорок, — хмыкнул, обхватив меня, Ник. — По-моему, меня куда то звали? Пошли.

— Это почему же, Николас?

— Да, потому, госпожа Гортензия, что их на каждом «базар кабире» строят длинными этажами. И все под старым авторским клеймом.

— Ой, да пусть хоть и так? Стиль то его неподражаемый сохранился, геометрически-растительный. А самые лучшие, непременно будут в Тахвале… Агата?!

Не успела…

— Что? — развернулась от самой двери.

— Я завтра — с тобой!

— Это куда? — тормознул, идущий впереди Ник. — Агата?

— Как это, «куда», Николас? В Джингар, в Тахвалу. Она туда завтра с утра… А ты что…

А вот раньше надо было рот закрывать, тетя Гортензия. Чтоб слова из него ненужные не выпадали.

— А-гата?

— Ага… Да подумаешь? Меня Глеб с очередным своим личным поручением. И только письмо на твое прежнее место службы…

— В наше посольство?

— И всё… Да что ты так смотришь то на меня?

— А почему мне не сказала?

— Потому что, вечер еще не закончился.

— Угу? — угрюмо уточнил Ник. — Значит, «не закончился»?

— А что здесь такого то, в самом деле? Или, я чего-то не знаю?

— Про что ты не знаешь?

— Про Джингар?

— Доча… ох, я, кажется… Кричите то чего?

— Катаржина, Варенька, нам лучше… пора. Давайте-давайте, — просквозили мимо три разномерные фигуры. Последняя, прямо напротив, зевнула:

— А я тоже ей… говорила. Спокойной ночи.

— О-о, мама, — скрестила я руки на груди. — Так что там с Джингаром?

— Хобье место там, — выдавил свой «аргумент» Ник.

— Да неужели? Страшнее Бередни?

— Хобы разные, но суть не меняется.

— Ага. Значит, весь вопрос только в этом?

— Вот именно.

— И ни в чем другом?

— Тебе статистику огласить? Сколько в Джингаре ежегодно женщин пропадает? Причем…

— … боевых магов? — сузила я глаза. — Ну, если так рассуждать, то мне вообще дальше собственной прихожей соваться не стоит. Если так рассуждать.

— Агата, не утрируй. Данный вариант для нас с тобой…

— … недосягаемая идиллия?

— Что? — наморщил лоб Ник.

— Закрыть меня дома наедине с поварешками и тряпками.

— Агата, куда тебя несет? Хотя ты знаешь… — и взглянул мне прямо в глаза. — Раз уж пошла такая тема… Скажи: ты именно этого боишься?

— Поварешек?

— Поварешек, хозяйственных забот, размеренной стабильной жизни и…

— И чего?

— И меня в роли своего мужа.

— Да откуда ты подобное взял?

— Вычислил, — мрачно хмыкнул Ник. — выражаясь твоим языком. Агата, сколько наша «помолвка» будет еще продолжаться?

— Да у нас ее и не было. О чем ты?

— Вот именно. У нас даже ее не планировалось.

— А тебе с нами плохо живется? Без кольца на моем пальце?

— Дело не в кольце, любимая. Дело далеко не в кольце. Ты до сих пор мне не доверяешь. Весь вопрос в этом. Ведь так? Будь честной сейчас. Мне нужно знать.

— Я тебе… доверяю, — выкатила я глаза.

— Угу. Но, не до такой степени, чтобы связать со мной всю свою жизнь?

— Вот ты скобан.

— Даже так? — оскалился он. — А, действительно, «скобан». Потому что думал: у нас с тобой есть будущее. Общее будущее. И причем здесь это хобье кольцо, которое болтается в моих карманах три месяца? Оно, лишь знак того, что ты готова. А ты…

— Ник, я…

— Что, любимая?.. Молчишь? Вот и мне больше сказать нечего. Я не знаю, что тут еще сказать, — и, качнувшись, вышел из гостиной…

Договорились… Начали про базар, а закончили… О-о, да что же это такое?! Я ему не доверяю. Вот, значит, что моего любого тревожит больше другого. А меня саму?.. Поварешки, тряпки… «Нет, я от службы отказалась. У меня вечером — пирог с грибами, на завтра — магазины, а через день роды назначены. И когда тут успеть?»… Я ему не доверяю. Прорвало, наконец, «плотину долготерпенья». А что, если уйдет?.. Ушел? Насовсем? Насов… Вот же, скобан. И я… тоже…

— Агата, ты что ли, плачешь?

— А ты что ли… не спишь? — уставилась я в «размытую» Варю.

Та вздохнула:

— Не-ет. Там наверху никто не спит. Давай… — и, вдруг, обхватила меня ручонками.

— Варя… ты чего? — ошалело выдала я.

— Мама так всегда делала, когда я ревела.

— А-а… Мама.

— А ты не плачь. Все будет хорошо. Потому что я тебя люблю.

— Это тоже мама тебе…

— Нет. Это — я тебе.

— Варя! — взвыв уже всерьез, стиснула я ее в объятьях. — Ва-ренька… И я тебя… тоже…

— И мы всегда вместе будем.

— Ага-а…

— Ты, я и Ник.

— И Ни-ик… И камушки твои, которых — полные карманы.

— И камушки, — погладило меня дитё по спине. — И камушки… А вот и…

— Ник!.. Какой же ты… Я ведь люблю тебя. А ты…

Мужчина, подхватив Варю, прижал к себе меня:

— Я воздухом подышал… Немного…

И дышать, и двигаться в такой возбужденной толпе было крайне затруднительно. И пару раз подпрыгнув (с трудом удержавшись от соблазна зависнуть), я, наконец, разглядела дальний конец забитой ладменцами площадки. Упирался он в суровое одноэтажное здание таможни, которое, вот-вот и снесут прямиком на сопредельную зону. «Базар кабир», бес его. Хотя в Джингаре шайтаны. Что, как говорит Ник, «сути не меняет»… Ник…

— Любимая… пожалуйста, тише.

А как это смочь, если…

— О-ох… я стара-юсь… Н-ник! — и оба кубарем с кровати вниз.

Я, уперев руки в пол, сверху зависла, пытаясь сдержать смех. Ник запрокинул голову:

— А-ха-ха-ха-ха.

— Тиш-ше… хм-м, хм-м-м.

— Угу-у… И-и с того же места продолжим, — меня — в охапку…

Мой любый… Мой самый-самый родной…

— Доброе утро, Агата. Мне пора, — уже на позднем морском рассвете. А за окном — выползающее из-за гор, ленивое зимнее солнце. — Мне пора, — провел своим носом по моему, низко склонившись.

— Ага-а… И когда все это закончится?

— Ты про что? — насмешливо скривился он. — В нашей с тобой служебной жизни одно — заканчивается, другое — начинается.

— Это точно. Значит, со мной у тебя не получится? В Джингар?

Ник, пристегивая ножны, сосредоточенно глянул в окно:

— К сожалению, нет, — и повернулся ко мне. — Мне пора.

— Ага… Да и мне… тоже…

— Да и мне тоже…

— Уф-ф, еле нашла тебя в такой-то толпе! Чтоб ее, твою мать, с нескончаемыми заказами. Могла бы и сама с нами махнуть, — тетя Гортензия решительно поправила лямку огромного ридикюля… да в него все поддельные комоды войдут. — Варенька до самого подвала провожала. Агаточка, а может ее…

— Ну, уж нет. Это — точно, нет. И вообще, пора нам. Уже давно пора, тетя Гортензия. Пошлите.

— Куда? — прицельно сузила та глаза в самую гущу.

— Прямо и по служебному коридору! — проорала я на ходу. — Обычными гражданами мы здесь весь ваш «базар» проторчим. Там одних подвод грузовых у ворот с тройку дюжин.

— Так быстрее давай! Ох, Агаточка, ты не представляешь, что это за… мебель…

Зато я другое представляла прекрасно. И заранее настраивалась. Вот только Варвара… Что-то тихая она была сегодня с утра. Я бы сказала, сосредоточенная. И даже если подслушала вчера весь наш с Ником «скандал», неужели так глубоко впечатлилась? «И мы всегда вместе будем». Вот в чем разница между взрослыми и детьми? То, что для нас — слова, пусть, сказанные к месту и во благо, но, просто, слова, для них — клятва. Настоящая…

— Это сумасшествие настоящее! Я же вам объясняю? Агаточка?!

— Что?

Нервозный смуглый дозорник перекинул свой взгляд с тетушки на меня. Пора брать себя в руки, агент Вешковская. Хватит витать в лабиринтах:

— Эта дама — со мной в допустимом сопровождении. Мы — в вашу столицу. Остальное оглашать по бетанскому пакту не положено, — и кивнула на бумагу в руках у джингарца. Хорошо хоть «знак языковой» наложить не забыла еще перед входом (внутри таможни магия под запретом).

Дозорник, вновь скосившись к печатям, дернул плечом:

— Проходите, да-а.

Тетя Гортензия громко выдохнула. Я, вернув грамоту, качнулась по коридору на выход… Здравствуй, Джингар, страна-халва.

Хотя сразу за обитой дверью нас встретили все те же ладменские лица, еще недавно маячившие у ворот. Правда, еще с другой их стороны. «Лица» поправляли после досмотра тенты на подводах и, настраиваясь на дорогу, тихо переругивались с женами и между собой. А что вы хотели? Нет, я — ничего. Пока, ничего. А вот тетка моя, пожалуй, ожидала прямо тут обнаружить комоды. Вереницей до самой Тахвалы.

— Сейчас выйдем из пограничной зоны за забор и — в подвал до столицы, — озираясь по сторонам, уточнила я.

— А здесь тогда что?

— Понятия не имею. Но, до Тахвалы еще восемьдесят четыре мили. Или двадцать восемь местных атуров.

— Агаточка, а как же мы туда, если, ну, подвалом то…

— В конце без ориентира? — скосилась я в сторону. — В таких местах они стандартные. В виде герба страны на столбе в спецместе. Герб Джингара я знаю. Так что… — ага, а вот и другие «сопровождающие» проявились — целых двое моих бывших коллег. Хотя сначала я вычислила одного, еще на таможенном выходе. А теперь и второго, щурящегося на солнце у одной из подвод. Но, должен быть еще кто-то… Я его спиной чую… И кто же он?..

— Уф, упрятала я свой паспорт подальше. Ну, пошли?

— По-шлите, — и плавно развернулась по кругу… Да, тысь моя майка. Где?!

— Ёшкина кобелина! Откуда это… — здоровый мужик, громко огласившийся от крайней подводы, вдруг, прихлопнул рот пятерней. И продолжил сквозь пальцы. — А ну… вылазь наружу. Быстро. Это ж надо? Чуть ведь не влип. И из-за кого?

Внутри высокого натянутого тента также тихо раздался хлопок, сильно схожий со стуком тонкой крышки, и на январское солнце из темного нутра выпрыгнуло… дитё… Наше «дитё».

— Да, тысь моя майка. Это что ты здесь делаешь? Как вообще до такого…

— Агата, не ругайся.

— А-а-а!

— Тетя Гортензия, ти-ш-ше.

— Агаточка… Ва-ренька…

— Я же сказала, что мы теперь вместе будем?

— Ты… бес тебя забери, что вытворяешь? Это же — государственная граница?

— А я в телеге в сундук дальний влезла. И, Агата, не ругайся в этом «хобьем месте».

Ох, «влезла» она. «Хобье место» тут. Конечно, с ее-то везением и на самом тенте смогла б… беспрепятственно. В лучах сияющего солнца. И что теперь с ней…

— Агаточка, а как мы теперь? Варенька, ну разве так можно? О-о… Агаточка.

— Тише, тетя Гортензия. Я думаю.

— И что ты… думаешь? — замерли обе дамы разом.

— Да хорошего ничего, — скосилась я на ближнего к нам рыцаря Прокурата. Тот, тоже, видимо, «думал»: кто ж из всех нас предвидел такой поворот?

— Та-ак… Обратно ее нельзя — без опекунских документов со мной назад не пропустят. А они у меня…

— Дома в верхнем ящичке секретера, — скоро встряла «диверсантка».

— Много ты… Обратно — нельзя. Значит, надо в наше посольство. А вы, тетя Гортензия — за документами. Потому что я ее больше без присмотра не…

— Агаточка, а как же…

— О-о, ваши комоды! — я их заранее ненавижу. Одни неприятности от них. — Ладно. Сначала — на базар. Потом — в Куполград.

— Здорово!

— Ротик свой сейчас!

— Ну… Варенька… Агаточка, так чего ж мы стоим то? Базар ведь?

— Базар, тысь моя майка…

А вот третьего я так и не вычислила. Придется вновь попытаться по ходу.

— Агата, руку мне свою, пожалуйста, дай…

Глава 9

Вы когда-нибудь пробовали ловить двух мух одновременно? Не тупо бьющихся о стекло с единственной целью: гудеть, а в полете? Неудержимом, полном радости и жажды познаний? Причем, в совершенно разные стороны? Нет?.. И не пробуйте. Такое даже архимагу не по силе. Потому как он сперва вопросит: «А с какого хоба сие?», а потом обязательно плюнет. Потому что умный. А вот я, видимо:

— Варвара, стоять! Варвара!.. О-о, да, тысь моя… — и вновь подорвалась, маневрируя в потоке по длинному базарному ряду. Лишь обернулась на миг. — Тетя Гортензия! Ни дюйма с того места!

И так пару к ряду часов. А ведь еще и думать пыталась. Осмысливать. Однако единственное, что «осмыслила» пока: накинуть на обеих «мух» поисковики и охранки.

— Агата, глянь, какой браслетик красивый!

— Я тебя, Варя, сейчас к себе привяжу… Уф-ф.

— А чем же? — в ответ уточнили совершенно серьезно.

— О, прекрасная госпожа желает что-то купить? Есть наипрочнейшие кожаные шнурки — и мула удержат на себе.

— Сами экспериментировали?

— Что вы сказали, госпожа? — торговец, склонившийся через прилавок, тоже показался мне очень серьезным. Потому и я не стерпела:

— А двоих шнурки ваши удержат?.. Так, чтоб не сорвались, не разбежались?

— Э-э. Да-а.

— Не надо!.. Ты мне руку свою просто снова дай.

— То-то же. Показывай «красивый браслетик». Зря, что ли, сюда принеслась? И сразу назад, пока вторую не потеряли.

А «потеряться», действительно, было где. Даже с поисковиками и охранками. Да и с двумя «сопровождающими», которых я сама уже давно потеряла. И третьего, кстати, не нашла. Хотя, присутствие его ощущала. И, что странно: не привычной липкой навязчивостью, а будто легким пером по щеке. Но, это про «действующих лиц», а что касается «сцены»…

«Базар кабир». Разноцветный крикливый мирок в центре зеленого острова среди ветров и сугробов. Да, Тахвала хороша, но, «базар кабир» — ее ожившее буйное «сердце». С лабиринтами не хуже дворцовых, узкими проходами, где от ковров и платков не видно небес, громкой музыкой и горами из бус и сладостей. И еще место, где я впервые в жизни ощутила себя «дамой». То есть, женщиной в нормальном смысле этого слова. Потому что так с пристрастьем глазеть на гроздья из сумок и сомнамбулой замирать в ароматах духов могут только они… А еще чуть-чуть и на другое потянет… Уф-ф, агент Вешковская, пора брать себя в руки.

— Ага, а это, видимо, они и есть?

Тетушка моя, не отрывая взгляда от штабелей мебели через проход, сглотнула слюну и кивнула:

— Да-а, Ага-точка.

— Как много их, — сморщив нос, почесала его Варя свободной рукой (вторая-то мной занята).

— Ну, так, чего мы стоим? Не в музее ведь, — и, на мой взгляд: мебель, как мебель. Ну, разве что, раскрашенная в яркие сочные квадраты. Но, может это у меня уже глаз к такой «лепоте» привык? — Тятя Гортензия?

— О-о, да погоди же ты. Мне бы глаза сначала на одном чем-то… сконцентрировать.

А вот этот процесс заинтересовал нас с Варварой обеих. И мы даже перегнулись, чтоб лучше было видно. Как тетя Гортензия, внезапно, отмерла:

— Та-ак! Что меня интересует?.. Придиванный столик, платяной шкаф, два. Потом, диван… жесткий, буфет…

— Мягкий?

— Ой, Варенька… значит, буфет. Еще комод на три ящика… — и так далее в течение минут пяти. Хотя, там еще повторы были (как варианты) и философские отвлечения (на тему красоты вообще и осмерской мебели, в частности). В общем, в ридикюль ее точно все не войдет и, если это, лишь «список», то каким же будет его реализация… — А вы пойдите пока, погуляйте. Все равно ж, ничего в этом… не смыслите.

— Ну, уж нет, — хмыкнула я. — Мы с Варей здесь останемся и будем вашим «голосом совести». Периодически напоминающим о себе.

— Что-что? — рассеянно обернулась к нам тетка. — А, ну, ладно… Мужчина! Можно вас?! Мне консультация нужна! Да-да! — и про «голос совести» в паре ярдов тут же забыли…

Еще пару часов спустя я имела сведения о всех достоинствах продаваемых в радиусе двадцати ярдов товаров. Просто, вещалось о них очень громко и одним и тем же текстом. А потом и вовсе внимание на этот ор обращать перестала, примостившись на любезно предложенном торговцем сладостями стульчике. Именно это обстоятельство (близкое соседство «вкуснятины») и удерживало до сих пор Варвару. Хотя, она уже откровенно зевала, сидя у меня на коленях с растопыренными «сладкими» пальцами. У тетушки же до сих пор полным ходом шла «консультация»:

— Двадцать третий раз, — вздохнув, изрекло дитё.

— Ага, — прикрыв рот пятерней, поддакнула я. — Хотя они с этим «обреченным» еще один раз до середины ряда дошли.

— То не считается. Надо от начала и до конца, — авторитетно возразила Варвара. — Ой, попить бы чего-нибудь.

— Прошу вас, вода теплая, но, из чистейшего ключа, — опустилась перед нами волосатая рука с наполненной водой пиалой.

— Спасибо, дядя продавец, — тут же облапало ее дитё и принялось жадно глотать. Еще бы, столько лукума до этого стрескать. — Уо-о… Агата? А чего он тебе лыбится, этот продавец?

Вот это да.

— На новые покупки вдохновляет, но, надеюсь, в тебя больше не влезет, — вздохнула я. — А то до чайханы ближайшей не дойдешь.

— Ой, ну, надо же, — строго скосилась Варвара на усача за прилавком. — Еще раз залыбится, и я ему скажу, что у тебя жених есть. Или муж. И пусть не лыбится больше. А до этой… ханы нам с тобой еще…

— Ага, — обхватила я покрепче дитё. — сидеть и сидеть.

И обе вперились взглядом в торчащую возле комодов тетушку:

— «Тетя Гортензия, голос совести слышите?»

— «… чтоб два раза не распаковы… Ага-ага, Агаточка. Еще чуть-чуть. Я уже расплатилась и насчет доставки до Гусельниц выясняю»…

Еще через час мы с Варварой были морально готовы остаться здесь навсегда. На этом складном стульчике у боковой стенки прилавка, благоухания от которого уже давно не ощущали. Да и остальные внешние раздражители… Только слабый ветерок, щекочущий щеку Вариными выбившимися из кос волосами и самой ее тихое посапывание на моем плече. Вот искренне жаль «нашедшихся сопровождающих»: им то за что страдать в обоих концах прохода? И я эту тетушку с ее «красотой»…

— «Темно и тихо…»

С ее… «красотой»…

— «Темно, тихо и здесь буду».

Что еще за «клиент»? И зашарила глазами по сторонам… Текст вновь повторился с придыханием и паузами. Словно местная, незримая пока нечисть успокаивала саму себя. Я уже с пристрастьем прищурилась и через несколько секунд уловила слабое сизое свечение, идущее из платяного шкафа, выбранного в числе прочих, теткой:

— «Темно… Страховито мне. Хозяин велел… Сижу».

— Тысь… моя майка.

— Агата… ты чего? — вскинула голову сонная Варя.

— Ничего, мотылек. Посиди пока тут одна. Я ноги разомну, — и, ссадив ее на нагретый стульчик, подорвалась первым делом к тетке. — Вы еще долго?

— А-а? — не закрыв рта, обернулась та. — Не-ет. Договор пишут, второй экземпляр. А то, знаю я их: случись что в доро…

— Тетя Гортензия, последите за Варварой. Вы меня слышите?

— Да-да, Агаточка. А ты куда?

— Прогуляюсь, — и медленно пошла вдоль ряда мебели к светящемуся шкафу.

Нечисть внутри, будто предчувствуя такой поворот, вовсе смолкла. Лишь свечение не «сгребла». А у самых дверных створок, уже с пальцами на ручке я, вдруг, замерла. Интуиция сработала безотказно, опередив лишь на миг осознание того, что там сейчас меня ждет. И уже не таясь, я развернулась к мужчине:

— Портал, — рыцарь без раздумий сорвался в мою сторону. Все последующее уложилось лишь в пару секунд. — Варвара!!!

Дитё удивленно обернулось, взметнув со стула косичками и бах, ее больше там нет. Лишь хвост мощной магии, напоследок взметнувшийся вдоль длинного ряда и отлетевший с его пути наш второй, несущийся к Варе, охранник…

— Да чтоб тебя, сволочь. О-о!.. Варя…

— Действительно, «чтоб тебя», — голос моего начальника был глухим, но теперь вполне узнаваем.

— Агаточка, — а вот тетка моя так и стояла посреди прохода и хлопала глазами. — А где… Варенька? — скосилась на присевшего рядом со мной торговца лукумом. — Я ничего-ничего тут не понимаю.

— А что тут понимать? — отняла я ладошки от лица. — Доигрались.

— Это из-за меня, что ли ее украли?

— Да причем здесь… Я сама виновата. И ты, Глеб, мне сейчас доходчиво объяснишь: как из этой задницы теперь вытаскивать Варю и какого беса весь твой «личинный балаган»?

— Госпожа Вешковская? — рыцарь Прокурата оторвал руку от своего кровоточащего правого плеча. — Госпожа Вешковская, я думаю, опасность еще есть и вам всем лучше прямо сейчас попасть, наконец, в здание нашего посольства.

— Агата, он прав. Вставай. Здесь уже всё. А там… я отвечу на все вопросы. Обещаю.

— Жду не дождусь, Глеб… Тетя Гортензия?

— Что… Агаточка? — вконец растерялась она.

— Это относится и к вам тоже. Базар окончен…

Посольство Ладмении в Джингаре занимало небольшой столичный особняк в два этажа, которым логически обрывалась длинная абрикосовая аллея. И такая «глухая» тишина стояла вокруг, что я ненароком потрясла головой.

— Ох, что же теперь будет?! — а вот тетушка еще и рот громко открыла. Да так, что воробьи шарахнулись из зеленой тени, а Глеб, идущий рядом, нервно вздрогнул:

— На пол тона ниже, пожалуйста, Гортензия.

— Что ты мне говоришь?!

— Глеб, отстань от нее, я сама после этого базара глухая, — и тут же решила перейти к «злобе дня». — А ты, разве, нет?

— Агата, потерпи еще немного. Разговор у нас будет длинный, конфиденциальный и требует замены третьего участника, — кивнул он в сторону моей тетки.

Вот, значит, как? Ну что ж, потерпим «еще немного». Немного я могу. И с этими мыслями переступила низкий дипломатический порог.

Внутри все оказалось совсем не так, как я себе два дня рисовала. И вместо ожидаемых коридоров с казенными панелями и табличками сразу за дверью нашлась вполне типичная прихожая, вся сплошь в родных «умеренных» тонах. Следом за ней мы прошли в «типичную» ладменскую гостиную, из распахнутых смежных дверей которой был видел угол накрытого стола в такой же «типичной» столовой. Было тут лишь одно одновременно и странным и уместным — ладменский государственный герб. Как атрибут декора, заменитель ковра на стене и даже в виде паркетной мозаики. Ага… Вот собирается вся здешняя «семейка» на ужин за столом. И всё, «как у людей». Только, вместо обсуждения уличных сплетен и последних новостей со службы — тайные интриги и госперспективы. Бр-р. По-литика.

— Добрый день, гости дорогие, — а вот и член «здешней семейки». Низенький толстяк, стремительно войдя, начал крайне воодушевленно, но, скользнув по нам цепким взглядом, вдруг, рот свой закрыл. На секунду. — В любом случае… я вам рад. Все остальное обсудим и решим. Проходите. А вы — по коридору и до второй двери. Моя супруга сейчас вас осмотрит, — и добавил, будто извиняясь. — Она у меня — маг-лекарь, а половина штата — дома на каникулах, так что…

— Благодарю, господин, главный посол, — обогнул нас раненый рыцарь и исчез в указанном направлении. Второй, впрочем, тоже следом отбыл. А я, глянув ему в спину, на миг представила: куда он теперь и кому он потом всё в мельчайших деталях и с плачевным итогом… и на душе сделалось совсем смердяще-пакостно:

— Так может, прямо сейчас и начнем? Обсуждать и решать?

— Мэйсон, это — Агата Вешковская, — срочно встрял Глеб. — Она…

— Я понял. А-а…

— Ее родственница, родная тетка, госпожа Гортензия. И, где ей можно… отдохнуть перед обедом?

— Очень приятно, госпожа Гортензия. Диана!

— Глеб, я совсем… — возразила та, но, понимающе сникла. — Хорошо. Мне тоже… очень приятно.

Ох, извините, тетушка, но, успокаивать вас или бодрить у меня нет ни времени ни аргументов. Вот когда сама этот бесов «туман» разгребу… и проводила теперь уже ее взглядом, понуро бредущую за вызванной горничной. Мы же шустро втроем прошагали в маленький личный кабинет господина главного посла, где я сразу оседлала боковину громадного кресла. Мужчины чинно расселись кто куда и синхронно кашлянули в кулаки… Это знак что ли такой? Или элементарно до сих пор мнутся?

— Агата…

— Да, Глеб?..

— Глеб, может, мне начать?

— После, Мэйсон, — потер некромант лоб. — После. Сначала… Бывшим прокуратским агентом по кличке Ясон я, Агата, интересуюсь последние полгода, — решившись, начал он. — Плотно интересуюсь. До этого просто краем глаза отмечал по Бетану знакомый почерк. Но, пока дело не касалось интересов Ладмении, соваться к нему ближе нужды не было… Ты понимаешь, о ком я сейчас?

Вот вопрос замечательный. Как бы на него ответить не хуже?

— Продолжай.

— Угу, — внимательно прищурился Глеб. — Значит, полгода. И за это время Ясон успел подобраться… как бы так сказать? Весьма близко к нашему королевскому дворцу, используя при этом приближенных Его Величеству особ. Система отработана еще в Прокурате с одной лишь существенной разницей — результатом. И теперь этот бывший агент работал исключительно на себя. Ты слышала что-нибудь про скандал со всплывшими подробностями визита Его Величества в Эйфу?

— Нет, — недоуменно выдохнула я.

— Угу. Там на приеме одна из сторон позволила себе некорректное замечание в сторону другой, но это дело обоюдно замяли, а потом оно выскочило в джингарской столичной газете… Причем со ссылкой на одного из участников… В общем, утечка от дамы произошла.

— Фаворитки Его Величества?

— Да.

— А Ясону этому зачем подобная «грязь»?

— О, он в политику не лезет. Примитивно, постой отрабатывает принимающей стороне. Джингарский постой… Далее последовало еще несколько склок поменьше и он на время затих, пока не обнаружил себя взрывом в Тайриле в конце прошлого декабря. Здесь-то ты уж наверняка в курсе?

— Глеб, продолжай. Я слушаю.

— Хорошо… После того взрыва основной источник информации Ясона исчез вместе с ним.

— То есть, как это, «исчез»?

— Испарился. Хотя несколько дней числился погибшим, пока рыцарь Прокурата, небезызвестный тебе и мне, и ведущий это дело, не докопался до обратного.

— Ага.

— Угу. Дальше — больше. И вскоре было взято несколько подельников Ясона, а так же, обнаружено два его тайника на территории Ладмении: под Тайрилем и в северной части Рудных гор. Еще с прокуратских времен. Он уже тогда свои «трофеи» на два делил. Откладывал на будущее. Оно у таких… личностей всегда шаткое. Вот и подстраховывался.

— У таких «личностей»? — сузила я глаза.

— Да, именно, у таких.

— Глеб, долго ты будешь вилять восьмерками? Почему прямо не скажешь? «Сущностей», а не «личностей», раз у нас такой «долгий и конфиденциальный разговор». Или ждешь, когда я сама начну? Да, я была в курсе, что ты меня «направлял». Подозрения возникли еще в Бередне, но, удостоверилась я в этом после нашего с тобой разговора в Тайриле. Ты целенаправленно совал мой длинный нос в нужном тебе направлении, вплоть до этой вылазки в Джингар. Так может, сейчас мне честно объяснишь: в чем тут логика? Зачем я сдалась этому Ясону? Инкубу Ясону?

— Почему, именно ты?

— А кто? На меня он портал ставил, и сведения обо мне собирал, иначе б не догадался в качестве приманки использовать мой малумслух. А в итоге сграбастал Варвару, предвидя нужный ему исход. Ведь я за ней все равно попрусь. Его логика очевидна. А где твоя? Я твою хваленую «просчитанность» постичь пока не в…

— Твой мужчина, Агата, — хмуро глянул он на меня.

— Что?!

— Личные счеты, — прокашлялся со своего стула главный посол и, поймав мой недоуменный взгляд, вздохнул. — Рыцарь Прокурата, Николас Подугор. У них с инкубом давние личные счеты.

— Тысь моя майка…

— Шесть лет назад именно в этом здании между ними произошла, выражаясь вашим языком, драка. Большая драка. Поводом к ней послужили «визиты» этого инкуба к дочери тогдашнего главного посла. Я в то время числился его первым помощником, но все произошедшее помню прекрасно. Результатом ее, если не вдаваться в подробности, стал полный «отворот» демона от несчастной Томы, а рыцарь Подугор тогда чуть не погиб. Пройдись инкуб когтем на десятую часть дюйма левее, по главной шейной артерии. Мы после усилили всю охрану, но, я думаю, в нашем королевском дворце она и теперь не хуже. Это я к тому, что, шанс остановить данными мерами такую сущность крайне мал. Но, инкуб сюда больше не сунулся, однако, по сведениям моей агентуры, злобу на Николаса затаил и оповещателей по всему Джингару натыкал. Все ждал реванша, — отвернувшись к окну, смолк посол.

— Агата, у меня все было просчитано до мелочей. Последние корректировки я вносил уже по ходу, на основании твоего сопровождения, но…

— Не досчитал.

— Не досчитал, — мотнул Глеб головой. — Я его ждал до базара и после. У меня по всем улицам были ловушки, а он решил идти напролом. И такой исход…

— Скажи, стоило оно того?

— Что «того стоило»? — прищурился некромант.

— Риск. Я хочу знать вес ценностей таких, как вы. На одной чаше весов — жизни четырех «личностей», в том числе… ребенка. На другой — эта компроматная «сущность».

— Агата, у него очень ценные документы, — сполз с подоконника Глеб. — Они исчезли вместе с Калантией Лойд. Две последние разработки Совета магов, относящиеся к системе безопасности всей страны. Труд трех лет и внести в него корректировки очень быстро нельзя, а если этим воспользуется кто-то извне…

— Понятно, — качнула я головой. — Цена — достойная. Даже, если кому-то из нас придется присовокупить к ней и свою жизнь.

— Агата, я прекрасно понимаю твой сарказм, но…

— Да что ты? — зло окрысилась я. — Верится с трудом. Да мне плевать на ваши игры, на ваши просчитывания ходов, но, если с Варей что-то случится, если Ник пострадает, я тебя с того света достану, политик.

— Это все можно исправить, — выдохнул Глеб.

— И как?

— Есть один вариант, Агата. Если ты меня сейчас внимательно и беспристрастно выслушаешь.

— Я тебя… слушаю, — глубоко вдохнула я.

Глеб заерзал:

— Вся эта затея с тобой была крайне вынужденной мерой по причине того, что местоположение Ясона вычислить не удалось до сих пор. Я излазил весь Джингар вдоль и поперек, вплоть до двух его островов в Море радуг, но…

— Дальше.

— А дальше — детали. Если ты получишь возможность оказаться внутри его «блуждающего оазиса». Ты к этому готова?

А вот это — скобан вопрос. И мне, действительно, плевать на многое, но теперь… теперь главное успеть. Успеть вытащить из этой задницы Варвару до того, как туда влезет Ник. Потому что, у каждого из нас — свои ценности. А все остальное — потом…

— Я тебя очень внимательно слушаю, Глеб. Говори…

Глава 10

Как-то так в жизни моей происходит, что понимаю я некоторые вещи с большим опозданием. И, что всего непростительнее, вещи главные. Бесценные. Сколько не дочитала сказок Варваре? Сколько родителям раз не сказала еще: «Я вас все равно люблю»? И почему до сих пор не научилась варить любимый Ников лагман[9]?.. Хотя последнее, наверно, лишнее… И вот это сейчас — поцелуй в тетушкин лоб, тоже лишний. Потому что моя родная тетка, свернувшись в комок, тихо тревожно спит. Так и не дождавшись от племянницы слов ободрения… Скобан. Скобан выпендрёжница.

— Агата?..

— Она и есть.

Глеб во тьме ночного чердака, казался сейчас, как и я сама, странно и неуместно для предстоящего потерянным. Даже кудри его отяжелело обвисли, прикрыв целиком большие некромантские уши.

— Все будет хорошо. Я в этом уверен. И… я еще хотел сказать, — потер он сосредоточенно лоб. — У каждого есть свое слабое место. Даже у него. Тем более, у него. Он — инкуб, а значит, существо крайне зависимое и это, как правило, вырабатывает стойкие привычки.

— «Шаблон восприятия», я знаю. И мне пора.

— Угу. И-и…

— Глеб, что еще? — протянула я с досадой.

Мужчина сунул руку в карман штанов:

— Повесь это, — через секунду качнулся в ней на конце шнурка тяжелый овальный камень. Аметист. Ну, конечно.

— Ладно, — нетерпеливо сунула я «защиту» под рубашку. — Теперь — всё?

— Всё… Я не хотел, чтобы так получи…

— Доскажешь, когда вернемся, — и качнувшись в сторону, пошла по чердаку прочь. Хотя, думаю, тот же текст моему начальнику придется повторить гораздо раньше. И не нам с Варварой. И, опять же, не уверена, что его дослушают до конца. И от нарисовавшейся картинки на душе вдруг, стало злее и веселей — настрой выправляется, — Пока! — дверца люка откинулась, явив мне ночное, по-зимнему, низкое небо, подсвеченное рассеянным из-за купола светом луны. А некромант так и остался в темноте…

Выпуклая узкая черепица, кажущаяся теперь бордовой вместо обычной, малиновой (еще одна ладменская традиция), была теплой. И приятно грела мой, примостившийся на самом краю крыши тыл. Низкое зимнее небо. Зеленые, шумящие деревья под ногами и прогретая под январским солнцем крыша… Та еще ломка «шаблонов восприятия». И если вернуться к «первоисточникам», то… много их. И мнения диаметрально противоположны. Потому как одни исследователи «сути инкубов» полагают их движущей силой простой «голод». Другие не исключают и специфичную «тягу к романтике». Якобы, инкубы, на самом деле увлекаются собственными жертвами, маниакально преследуя их. А вот третьи ставят во главу угла «разрушительную суть» демона, как такового. Что касается меня лично, то, не претендуя на оригинальность, решусь, все же, выдвинуть свою версию: азарт. Элементарный азарт охотника, идущего к своей поставленной цели. И чем она тяжелей, тем меньше у нее шансов спастись. Хотя, есть и исключение из моей версии. Как ее там? Тома. Дочь главного посла в отставке. Да и сам этот Ясон — одно сплошное «исключение». Инкуб-шпион. Тысь моя майка, куда катится этот мир? И в какой учебник по демонологии впишут данный «феномен»?.. А что, может, действительно, согласиться на предложение канцлера Исбурга и начать преподавать демонологию самой? В родном учебном корпусе?

— «Все же, пришла?» — вопрос заставил меня вздрогнуть, а вот тон его показался даже обыденным.

— «Пришла».

Инкуб обчертил меня «невесомым перышком» взгляда, и, замкнув свой незримый дозор, вновь огласился:

— «Ну, тогда, здравствуй, Агата», — на сей раз эмоций в голосе явно добавилось.

— «И тебе привет, Ясон».

— «Ясон?» — удивился демон.

— «А что? И кличка и диагноз. Мне нравится».

— «А-ха-ха-ха-ха! Вот с этого с тобой и начнем. Прыгай!»

— Куда?! — заорала я, уже подхваченная в воронку портала, развернувшегося прямо подо мной. И… не то, прыгнула. Не то, полетела…

Демонический «лаз», испытанный на моих конечностях всего лишь единожды, на этот раз выкинул прямиком (о, радость!) в мягкие… подушки (судя по тому, как те разметались скользкими боками). Да и я подскочила, запнувшись о крайнюю напоследок. Но, оглядеться не успела:

— Агата!

— Варя! — о-ох… и сгребла дитё к себе.

— Агата, а я тут… — выдохнули мне в бок. — Я тут… Мне отец весь свой дворец показал и…

— Отец? — сволочь, а не отец! Манипулятор, чтоб его…

— Мы сейчас и гостье нашей его покажем, — вот теперь самое время оглянуться и… тысь моя майка…

Инкуб-исключение. А как можно было назвать то, что стояло в паре ярдов от меня и гостеприимно скалилось белозубой физиономией? Что я там выискала из мудрых дедовских книг? «Может выглядеть для жертвы вполне посредственно с точки зрения канонов красоты?». Да, где уж там! Здесь «наступление» велось явно по всем фронтам. А как еще объяснить сей «скульптурный шедевр»? И пресловутый лепной торс под «небрежно» распахнутыми полами рубахи, и золотые кудри до плеч. Даже открытые синие глаза и пухлые губы работали на «громкий восторженный стон» — симбиоз мужской мощи с подкупающей детской простотой. Гремучая смесь. И мой большой шанс. Почему? Да, потому что, ничего он в чужой душе по-настоящему не смыслит. И, если б, понимал (это я сейчас про свою душу лично), то никак не предстал «переслащенным чаем вприкуску с зефиром».

— Агата?

— Я думаю, ей, дочь, надо пока… отдохнуть, прийти в себя, — и снисходительно покачал головой. — Так ведь?

— Не-ет, Ясон, — тряхнула я в ответ своей.

— Неужели?.. Вот и по чаще себе повторяй, прекрасная дева.

— Что именно?

— То, что я… — криво усмехнулся он, — всего лишь, «сон». Наваждение… Ну что ж, идемте, тогда. Покажем нашей гостье ее новое жилье. Варя, руку!

— Варвара?

— Отец… — растерянно отстранилась та от меня. — Я — с Агатой пойду.

— Ну, хорошо, — прищурился на нас по очереди демон. — Ей сейчас поддержка нужна, — и первым развернулся к арке выхода из комнаты.

«Дворец» инкуба оказался под стать своему неотразимому хозяину. Впрочем, он во многих зеркалах, пока мы шли, отразился. И кроме бесконечных зеркал в фигурных рамах, на пути нашем встретились еще фонтанчики в мозаичной глазури, укромные ниши с диванами, высокие арки, тканевые драпировки, деревья в горшках, птицы в клетках, ковры всех форм и цветов и обильное травяное благовоние, исходящее с высоких подставок на ножках (заботится, сволочь, об восстановлении чакр, кстати, а, кого?).

— Это всё? — через час упала я на ближайший по ходу диван. За окнами — красное марево от излучающего его, личного купола (как выяснилось, еще и незримости), а на моих «внутренних» часах — давно глубокая ночь. И если вспомнить, каким был день до этого…

— А что ты еще хотела увидеть? — опустился рядом со мной Ясон. — По-моему…

— Где тетеньки живут, которые тебе на ужине песни пели и танцевали.

Ого! Культурная жизнь.

— Да? — неожиданно замялся сам «зритель». — Это — завтра. Вы не голодны?

— Нет! — на пару выдали мы с Варварой. — Агата, а пойдем тогда назад, в мою комнату? Там и спать вместе будем?

— С удовольствием, — подскочила я, протягивая дитю руку.

А демон так и остался провожать нас взглядом с дивана…

— … а еще мне здесь цветы сильно нравятся. Их много везде — замучаешься, наверно, поливать. Только я названия не запоминаю. А еще, знаешь, что… — и дальше, «ручейком» с придыханиями, местами восторженно подпрыгивая на кровати под муаровым балдахином.

Я, естественно, слушала. И тоже местами распахивала от удивления рот. Сама же в это время подводила «экскурсионные» итоги. И вносила корректировки. Первая касалась версии Глеба о передвижении «оазиса» по источникам силы. Ну, так я вам скажу: здесь он сильно ошибся. Карту ее подземных «ручьев» и «озер» по всему Бетану я знала еще из прокуратского курса, а об изменениях (крайне редких) оповещалась (всего один раз). Что же касается здешних «путей», то они не пересекались и не совпадали никак. Северо-запад Джингара, сорок пять миль до границы с Грязными землями — здесь мы сейчас (опираясь на мои топографические навыки). И в этих краях кроме морошковых пустошей и болот никаких отметок уж нет точно. Значит, демон «путешествует» вполне вольно. И его маршрут нельзя просчитать.

Теперь, что касалось самого «парящего дворца». Сплошная иллюзия, под стать ее создателю-инкубу. И фонтанчики эти, и птички в клетках и даже бесшумные слуги, тенями скользящие по всем этажам. Сплошной, тысь моя майка, и весьма качественный обман, подвязанный целиком на его «автора». И моя собственная сила вязнет в нем, как в густом меду, не достигнув и малейшей поставленной цели. Но, это — не корректировка, а констатация ожидаемого на финише. Иначе…

— Агата, а тебе здесь нравится?

— Мне?.. Да-а. Здесь — красиво.

— Ага, красиво, — зевнув, кивнула Варвара. — И отец мне сказал: мы можем у него погостить столько, сколько захочем. Он — интересный. Важный и красивый, а меня не знал, потому что их с мамой разлучили. Как это? — почесала она наморщенный носик. — «Печальная правда жизни».

— Еще какая, «печальная», — поскребла я пятнышко на штанах. — Очень «печальная».

— Агата?

— Что, мотылек?

— А, как ты думаешь: Ник сможет здесь с нами тоже погостить или у него — служба?

Вот как мне с ней на такие темы разговаривать? Кто б подсказал.

— Я думаю… спать тебе давно пора. Весь режим — насмарку. Так что, давай, укладывайся.

— А сказку? — послушно откинулось дитё на подушки.

— Какую сказку?

— Ну, я не знаю, — и вновь, во весь рот зевнуло. — Помнишь, ты книжки у тети Гортензии читала с картинками?

— Ну-у?

— И я там тоже успела прочитать. Одно слово, — смущенно глянула на меня Варвара.

— И то и другое — не удивляет, — ущипнула я ее за бок. — И любопытство твое и скорость чтения. Что за слово то? — и в ожидании замерла. Варя тихо выдохнула:

— «Инкубус».

Тысь, моя майка…

— Инкубус?

— Ага. Это — кто?

— Это — демон, Варвара. Очень сильный и опасный, потому что, сначала предлагает свою дружбу и любовь, а потом заставляет за нее слишком дорого платить.

— Демон — обманщик? — пискнула Варя.

— Так точно.

— А ты с такими воевала?

— Нет, — мотнула я головой. — Пока… не приходилось.

— А кто сильней: ты или он?

— О-о, у каждого — своя сила. Один силен магической мощью, другой — хитростью. Третий — мудростью.

— А ты?

— Я?.. — нет, такие разговоры, точно — не для меня. — Всего — понемногу. Кроме, третьего, пожалуй.

— Ну, а если встретишься с этим инкубусом? — подскочила Варя на локте.

— Буду полагаться на удачу, — невесело засмеялась я. — И на парочку антидемонических заклятий.

— А что за заклятья?

— Тебе-то зачем? Они — профессиональные и взрослые.

— Тоже — «на удачу», — серьезно ответило дитё. — Да ты просто, скажи.

— Просто? — глядя ей в глаза, протянула я. — Текст, манипуляции и ловушка. Если совсем «просто».

— Ловушка? — выкатила Варя глаза.

— Ага. Куда этого демона нужно загнать. Природного происхождения с собственной «вялой» энергетикой. Например, камень-голыш. Мой начальник, Глеб, именно в него своего первого демона упрятал. Правда, не инкубуса, но, тоже, очень опасного[10].

— «Камень-голыш», — с расстановкой повторила Варвара.

— Так точно. И… сия сказка окончена. Теперь давай спи.

Варя, вскоре, и правда, засопела. Я — так и осталась на кровати торчать, подогнув под себя ноги и усиленно думая… думая… думая…

— Aut Caesar, aut nihil![11] — и сползла вниз на пол.

Аметистовая «защита» на шнурке, усиленная некромантской магией до грани полноценного оберега шестого уровня, беспрепятственно прошла сквозь иллюзорный ковер и широкие доски пола. Я лишь на секунду замерла, мысленно распрощавшись и… разжала ладонь. Камень, вместе со шнурком ушел сквозь преграды и этажи далеко вниз. Не знаю, на сколько этого «ориентира» хватит, но надеюсь, что Глеб, все же, успеет его местоположение засечь. Иначе — зря. И обернулась к спящему «не ребенку». Он по-прежнему спал. Я — решила присоединиться и бдить. Хотя б, до рассвета. Пусть, он в этом месте лишь на моих «внутренних» часах. Но, так, как-то спокойнее. Ложное ощущение, будто ситуацию держишь под контролем… Контролируешь… Лишь жаль, что без возможности влить для этой цели дополнительных сил… Чтобы контролировать… Контр-ро-лллли…

Что-то я, видно, в этом процессе упустила. Потому что очнулась уже лежа на спине. И с крепко сомкнутыми веками. Попыталась их разлепить — тщетно. Вернуть себе сидячую позу — никак. Да, даже просто шевельнуться… в итоге лишь дернула рукой, закинутой за голову, и сглотнула слюну. В душе от осознания вихрем взметнулась к горлу, лишающая разума паника.

— О-о…

— Тихо-тихо, — обдали мне жаром шею. — Тихо, любимая. Я так тебя искал и нашел.

— Ты? — теперь получилось у меня выдохнуть. — Ник? — чтобы через миг провалиться в самую жгучую бездну, хлынувшую в меня через его поцелуй. Отяжелевшими руками я его обхватила, едва сомкнув пальцы в родных волосах и дальше уже не почувствовала ничего кроме его одного, выгибаясь навстречу волнам, исходящим от поцелуев и рук. Больше ничего во всем мире. Ничего. Лишь я и он… Он. Один только он. И чтобы это никогда не кончалось. Вот так утонуть в этой реке из огня и, раскинув руки, плыть по ней. — О-о, Ник. Я… люблю тебя, — сквозь полуоткрытые веки — мутный овал его лица. Он, кажется, улыбается и исчезает, обдавая меня новой волной. Одной за другой. Все глубже и глубже. Что еще в жизни надо?.. Надо… Что?

Во всей запредельной картине, лежащая совсем рядом Варвара, как главный абсурд. Что она здесь делает? Спит, лежа на боку, подложив под голову ладошку, а другой… вздохнула и накрыла мою. Сжала, пытаясь подтянуть под себя. Такая у Вари привычка… Варя… Варя! Ник! Хватив ртом воздух, на миг вынырнула из глубины. Он бы… никогда, чтобы вот так. О-о… Варя, прости… и стиснула детские пальцы в ответ… Маленькая живительная струйка без сопротивлений потекла через наши соединенные руки. От нее ко мне. Медленно. И мгновеньями она казалась безнадежно тонкой, чтобы суметь дать нужные для сопротивления демону силы… Очень маленькая надежда. Мотылек против страшного жара.

— Любимая, — он склонился надо мной совсем низко. Так, чтобы видеть глаза и, скользя своими пальцами вдоль моей руки, выдернул ее из Варвариной, закинув себе на шею. — Любимая, скажи мне.

— Что?

— Ты — моя.

— Я… твоя. Твоя. Навеки.

— Это… превосходно, — обхватил он мои пылающие щеки руками и с нажимом повел ими вдоль всего тела, поднимая следом новые волны огня. Потом выпрямился целиком, будто любуясь итогом. — Это…

— Я еще хочу сказать тебе.

— Позволь, я вначале избавлюсь…

Вот, долей секунды бы позже, и я б взлетела за ним следом, ухваченная за свой же ремень. А так… инкуба отнесло в гордом одиночестве и приложило спиной о стену спальни. Он, прямо оттуда обиженно взвыл, потом тихо выругался, сметая с меня остатки своей магии, с себя — образ Ника и дамского идеала. Вот спасибо.

— Ногами ты сильна.

— Ага. И… пошел прочь к своему гарему.

— Неужели, ревнуешь? — с кряхтением, поднялся Ясон на ноги.

— Идиот, — констатировала я. — Пошел прочь от нас.

— Хорошо, но… — быстрый взгляд в сторону спящей Вари. — завтра я приму меры, — растворился он там где стоял. Словно ничего вовсе не было.

Я, превозмогая бьющую дрожь, сползла на край смятой постели:

— Примет он меры, — и тоже обернулась к Варваре. Явно, до сих пор — под заклятьем. Но как сильна. И я совсем уж не думала, говоря ей: «буду полагаться на удачу», что «удачей» станет именно она… — Значит, стоит подумать, — вынесла вердикт и, на подгибающихся ногах, пошла в здешнюю купальню, стягивая по дороге распахнутую напрочь рубашку.

Красное марево из окна, залившее все пространство вокруг, отражалось в зеркалах, белых плитках и глянце пустого бассейна. А теплая вода желанной бодрости телу и духу не дала. Сплошная «красная безнадега», как отблески той реки, из которой мне посчастливилось вынырнуть. Сегодня. И такая же «глубокая» вокруг тишина. Но, уже на пороге купальни, ее нежданно нарушили: неужели, вернулся? Нет. Силуэт у нашей с Варей кровати, вдруг качнулся, поправляя в руке длинный нож. Силуэт — явно женский. Цель визита — явно не поболтать.

А у меня вот напротив, желанье такое возникло:

— Руку свою сейчас…

— А?! — женщина, дернувшись спиной вперед, развернулась. Не здешняя ладменская физиономия, вполне красивая, исказилась от смеси растерянности и злости. — Ты…

— Я-я… — боком, очень медленно двинула я по кругу, втягивая незнакомку в ответный скользящий маневр. А когда между ней и спящей Варей расстояние возросло, метнулась в прыжке, сшибая с ног на спину. — Лежать, — прошипела уже сверху, выбив в сторону нож — победа, которую даже «легкой» назвать нельзя. Однако теперь не до «рыцарской чести». Да и я давно не рыцарь. — Поболтаем, если не ошибаюсь, Калантия? — и пережала коленями оба дамских запястья.

— О-оййй, — скривилась она от боли.

— Что, неприятно? — подтянулась я за ножом. — А нам с ребенком было б «приятно» вот этой твоей «игрушкой», — и приткнула самый ее кончик к женской переносице. Пленница моя мгновенно застыла, скосив к оному по-джингарски «расписные» глаза. — Вот, молодец. Так болтать-то начнем? Или мне «игрушкой»…

— Я не убивать вас пришла, — не отрываясь от лезвия, выдохнула она.

— А что же тогда? — удивленно вскинула я брови.

— Удостовериться. А нож… — легкое замешательство. — Для «на всякий случай».

— Ух, ты!.. Значит, «поболтать» не получится. Тогда, знаешь что? Давай к твоему любимому инкубу. Ему про «всякие случаи» и расскажешь, — и для наглядности сверху качнулась.

Калантия от такой перспективы, не выдержав, застонала:

— Не-е надо… А что ты хотела? — и уже вполне искренне оскалилась. — Явились одна за другой. Думаешь, я не знаю, зачем?

— Я думаю, ты на мыслительные процессы вовсе «забила». Иначе б, не оказалась здесь.

— А ты-то сама?!

— Не ори, — угрожающе ткнула я ей лезвием в нос. — Не буди мне ребенка… Значит, мы с Варей — лишние в этом «очаге любви»?

— А то, — фыркнули мне осмотрительно тихо.

— Тогда поможешь нам отсюда выбраться.

— Зачем?

Вот же скобан! А еще бывшая «высочайшая фаворитка»:

— Долго объяснять… В общем, жизнь за куполом тоже есть, хотя тебе это понять уже сложно. И еще… — сурово глянула я сверху вниз. — Мы не уйдем без бумаг, что ты сперла у Его Величества.

— Каких «бумаг»? — сузились в нить «стрелы» на глазах.

— Последние, из магического ведомства, — обмерла я от такого уточненья.

— Ни за что. Иначе и мне тогда вслед за вами придется.

— Да с удовольствием провожу. Через Прокурат и до самых рудников. Видать, ты много чего сюда в клювике натаскала, птичка яркая.

— О-о, — простонала подо мной жертва страсти. — И какого хоба вы сюда обе заявились? Ведь так все замечательно без вас было.

— Это ты у любовника своего демонического спросишь. Потом. А сейчас? — и выжидающе прищурилась.

— О-о… Ладно. Только, я их сама достать не смогу. Они — в сейфе. А сейф — в подвале. Открывает и то и другое всегда лишь сам Лоди.

— Кто? — открыла я рот. Калантия гневно выдула ноздрями. — А, без разницы. Хоть «Любаб». Теперь о деталях других: охрана, способы внешних контактов, слабые места защиты.

— Чего?

— Кто сей дворец сторожит?

— Да почти никто, — выдохнула Калантия. — Болтаются по нижнему этажу тройка баргестов[12], но… Лоди здесь сам все контролирует. Так что выбраться вам отсюда…

— А вот это — не твое дело, — подскочила я с зажатых женских рук. — Сиди пока тут и не вякай. Я ножи хорошо метаю даже по бегущей цели. Понятно?

— Ладно, — выкатила дама глаза.

Я же срочно подорвалась к кровати, через секунду нависнув уже над крепко спящим дитём:

— Ох, Варя… прости меня еще раз, — и осторожно обхватила ее теплую ладонь…

Через семь минут мы уже бесшумно скользили по здешним кривым коридорам. И, минуя два лестничных пролета, оказались на самом нижнем и темном этаже, подсвеченном лишь тусклым фонарем в самом тупиковом конце. Хотя нет: вместо стены там оказалась низкая закрытая дверца и когда между мной и очумевшей Калантией оказалась еще одна, слева… Ба-бах!!! Едва успев отскочить я лишь пронаблюдала, как из нее лихо вылетела и припечаталась к противоположной коридорной стене огромная лохматая псина.

— Святые небеса и-и… баргест. А-а-а!!! — моя сопровождающая с широко распахнутым ртом, проявив завидную скорость, смылась и захлопнула за собой низкую дверцу, оглашаясь за ней стремительно удаляющимися воплями ужаса.

Я, отмерев, ломанулась в ту, что «гостеприимно» между нами с ней распахнулась, уже предчувствуя что, точнее кого за ней разгляжу. Так и есть:

— Ник!

Мужчина, отражающий одновременную атаку оставшейся двойки баргестов, и мне лично оскалился не менее дружелюбно:

— Какого хоба, Агата!?

Но, ответить на этот философский вопрос, подразумевающий под собой слишком многое, я не успела, так как один из псов, вдруг, круто развернувшись, попер к двери на меня. Пришлось тратиться своей драгоценной «ношей». И, удивив всех троих, в псину влетел полновесный магический заряд. Тот, взвыв еще в полете, рухнул, проехавшись пузом по полу и оставляя за собой темный след, и безжизненно затих. Ник, отойдя от такой феерии первым, ударом меча снес голову вместе с рогами третьему. Вот теперь можно и поговорить…

— Какого хоба ты полезла в это место одна? — но, не так же?

— А ты, я вижу, всей пятой комтурией сюда нарисовался? Кстати, где они теперь?

— Они… — выдохнул мой любый. — Агата, это — Джингар. Даже не Бередня. Сколько раз тебе повторять? И у Прокурата здесь…

— Тоже «приглашение на одну персону»?

— Если б ты меня дождалась. В посольстве…

— То так бы там и сидела, — насмешливо закончили сразу за нас двоих.

И уже через секунду в стену за огласившимся вошли меч и нож. Инкуб, прямо сквозь них, сполз на пол с пузатого сейфа:

— Браво! Хотя осиновый кол от моей любимой мне больше пришелся по душе. Аромат древесный и фактура опять же…

— Что б тебя в том гробу…

— Прекрасная дева! Не оскверняй свой… — прищурился Ясон на меня. — вкусный язычок подобными грубыми словами.

— Хобий извращенец! — метнулся Ник в сторону инкуба, но, через миг, согнувшись пополам, рухнул на колени.

— Ник!

— Стоять! — с лучезарного лица Ясона в мгновенье слетела вся его бравада. — Стоять, Агата! И внимательно слушать. Обоим… То, что «приглашение» мое приняли — молодцы. За все прежние твои, мною проигнорированные, рыцарь Прокурата, прости. Не интересны они мне. То ли дело — теперь, когда вся семья, — усмехнулся он. — в сборе. Игра начинается по-крупному. И ставки в ней — не только жизни. Выбирать будете сами.

— Что выбирать? — оторвала я взгляд от распрямившегося Ника.

— «Избранника судьбы», — скривился Ясон. — Ну, или попросту, «лишнего». Есть в вашей семье такие?

— Что ты хочешь? — поднимаясь на ноги, выдавил Ник.

— О, я же сказал: выбор за вами. Даю на него время до рассвета. Надеюсь, вам хватит. Кто остается у меня, а кто, помахав ему ручкой, сойдет на «первой станции». Рыцарь, его возлюбленная или…

— Вот ты — мразь. Она же — дочь твоя.

— Тем более, — развел руками инкуб. — Значит, я имею на нее все права. Выбирайте сами. Больше повторять не стану и еще… даю слово, что оставшиеся двое уйдут отсюда в целости. А так же в ней и останутся, если, конечно, не надумают вновь нанести сюда внеурочный визит, — и подмигнув мне, растворился… там, где стоял…

Рубанувшая об косяки дверь, заставила меня вздрогнуть, но, тут же отрезвила:

— Я не буду играть в его игры. Ник, еще есть надежда.

— Надежда всегда есть, — глянул он на меня. — Иди ко мне, — и с силой прижал к груди. — Надежда всегда есть, любимая…

— Ник.

— Что?

Я не знаю… Я не знаю, о чем можно в таких случаях говорить? О том, как мы докатились до этого хобьего места? О том, какие ошибки при этом совершили? О том, что будет, когда наступит за здешним куполом рассвет?..

— Я так люблю тебя, — заглянула я в вечно смеющиеся, гранитно-серые глаза. Они сейчас едва различимы в красном мареве из мизерного окошка. — Я так тебя люблю. Прости меня за все, что я…

— У тебя морщинка на лбу появилась.

— Что?!

— Когда ты хмуришься, — неожиданно улыбнулся он. — Не хмурься.

— Не буду, — мотнула я головой. — Но, если считать наши морщины, то…

— Мужчину они красят.

— Шрамы вас красят и синяки. Хотя в твоем случае, с такой Дамой сердца, — и провела ладонью до его «клятвенного клейма» под рыцарским панцирем.

— Угу. А помнишь, как его пытался прочесть тот старик, что сдавал нам домик у моря? Все думал: на чидалийском написано.

— Ага. Неделю на твой голый торс искоса щурился, а потом не вытерпел и, все же спросил… И следующую неделю щурился уже на меня.

— Мужская солидарность.

— Конечно. Если при этом еще и демонстративно вздыхать, разводя руками.

— Ну, так, весело же было?

— Ага. Особенно после того, как он, прощаясь, сказал: «Я, вообще-то — вдовец». И перекрестился.

— Но, зато мама твоя оценила, — засмеялся Ник.

— Это — да. Она тебя всегда высоко ценит.

— А, помнишь, как мы на восьмом курсе под дождь попали, и я тебя привел к вам домой насквозь мокрую? А она тогда, сразу с порога…

— Ну да. Еще бы…

— И всегда так было….. нет, нос я сам разбил…

— … неделю потом стороной его кабинет……… Ник…

— Ник… Ник?.. Ник!!! — мутный рассвет за тем же маленьким окном. Туши псов на полу в лужах темной крови. Я — в углу у стены, прикрытая мужской курткой. Дверь в комнатку — нараспашку. И его… нет. Ник!!! Он все решил за нас троих. Он так решил. — Ну, уж нет, мой любый! — и подскочив на онемевшие ноги, криво понеслась к двери.

Ба-бах! Где вчерашний темный коридор? Хобий инкубов дворец сменил «декорации» и я, прямо от треклятого сейфа вымахнула в огромный, освещенный десятками факелов по стенам зал. Вымахнула и через пару ярдов застыла…

Вдоль уходящих ввысь каменных стен, под факелами — «зрители». Стайка дев в арабских легких платьях. Им тут зябко, но, жутко интересно — тянут на меня свои шеи. Рядом, на высоком стуле — их «господин». С одной стороны от него — Калантия, шмыгает носом и тоже косится. С другой… Варвара. Глаза — мутные и будто стеклянные. Сволочь. Какая же он — сволочь… «Сволочь» сидит, облокотившись на боковину стула и тоже глазеет. С выжиданием переводя взгляд с меня на… Моя ж ты… мать. В самом центре этого «театра инкуба» — огромное металлическое колесо, подвешенное на оси, прикрепленной к невидимому в темноте потолку. А по всему его диаметру, на веревках за руки подвязаны над черной круглой ямой… Мне сначала показалось: обман восприятия…

— Доброе утро, Агата!

— Что ты тут… вытворяешь? — просипела вмиг пересохшим горлом. — Что ты тут…

— Действие последнее, как видишь. Твой рыцарь совершил поспешный ход, решив самовыдвинуться в «избранники судьбы». Но, за него это, еще раньше, сделала моя дочь, — и кивок на Варвару. Та — не шелохнулась. Лишь глаза «незрячие» на меня подняла. — Она со мной остается. А мы сейчас развлечемся напоследок.

— Зачем ты его…

— Увеличил в количестве? — подскочил со стула инкуб. — А чего ты боишься, Агата? С твоей-то интуицией ты за пять минут вычислишь «подлинник» Ника.

— «Вычислить подлинник»? А если, нет?

— Пять минут, — вздохнув, скосился демон вверх. Потом веревки все разом оборвутся.

— Ты, с-сволочь… Ты что с ними сотворил?! Я сама здесь останусь. Отпусти их.

— Агата, послушай, — произнес Ясон, понизив голос. — Я бы рад. Честно сказать, меня этот вариант устраивал гораздо больше, но, твоя семья сама все за тебя решила. На то она и семья… Ха! Если вспомнить мою, семилетней давности попытку семейной жизни, то и она закончилась почти аналогично — за меня тоже тогда всё ре…

— Варя! — рванула я по краю ямы.

— Ну, уж нет! — преградил дорогу инкуб. — На этот раз использовать мою родную стихию против меня же я не позволю. И… твое время пошло. Время, Агата! Начинай!

Что-то внутри меня и в правду, щелкнуло. Словно удар метронома, инстинктивно начинающего обратный отсчет. Я обреченно замерла. И только теперь смогла взглянуть на него… на них… Дюжину висящих Ников. Безмолвно, с закрытыми глазами, качающихся над черным холодом и пустотой. Дюжину… И, медленно пошла по диаметру ямы…

— Почему вы меня здесь одну бросили? — вопрос ударил мне прямо в спину. И сам он и «убийственно ледяной» тон.

Я в ответ замерла:

— Варвара, это — не так.

— Нет, так, — припечатало туда же дитё. — Вы меня с Ником здесь бросили.

— Варенька, это — неправда, — мысли мои мухой в паутине путаются в голове. Я пытаюсь сконцентрироваться лишь на поиске Ника, но… ничего не выхо…

— Отец сказал: ты ушла одна.

— Варя… — сглотнула я пересохшим ртом. — Варя, я бы вернулась за тобой. Обязательно. А ушла одна, потому что, там, куда направлялась, были опасные злые псы. И…

— Ты меня использовала, чтобы навредить ему!

— Да, — выдохнула я… о-о, и где же эта моя хваленая интуиция?! Почему она молчит? У меня ничего не выхо…

— Значит, ты меня не любишь. Вы с Ником меня не любите, потому что я — дочь демона. Исчадье тьмы.

— Варя, мы с Ником…

— Не любите! Вы меня предали! Оставили, как и мама!

— Да нет же! — развернулась я к ней, тяжело дыша. — Нет! Я люблю тебя! Ты — мой мотылек! Ты — самый лучший «не ребенок» на свете… Варя, пожалуйста, поверь мне… Мне сейчас нужно…

— Забрать Ника и уйти… Ну и уходите.

— Я без тебя никуда не уйду, — до боли сжала я кулаки. — Мы — семья. Одна семья… — и это — тоже правда. Самая главная и настоящая в моей жизни. А все остальное — шелуха… И почему до меня… так медленно доходит?.. — Варя!

— Что, Агата? — сквозь множество подвешенных двойников и один «подлинник» моей семьи — оскорбленное детское личико в слезах. Значит, есть надежда. Она всегда есть.

— Варя, вспомни, пожалуйста, наш с тобой стишок?.. Варя?! — метроном в моей голове все отсчитывает секунды до исхода.

— Я… помню его.

— Что за «стишок»? — заинтересованно уточняет со своего «трона» инкуб.

— Там про нас с Варей. Не мешай!

— Л-ладно.

— Варя! Облац — нем. Сунце — да. Код нас зрак ньего навек!

— Код нас… зрак ньего навек.

— Варенька, повторяй: худо — нем. Добро — да. Код нас радост заувек!

— Худо — нем. Добро — да. Код нас радост заувек.

— Страху — нем. Вера — да… Варя?

— Страху — нем. Вера — да. Зайдно ми с тобий навек… Агата?!

Четыре… Три… Две секунды… и на пределе всех своих сил рванула к тому одному, что по «счастливой удаче» в самый последний миг, полыхнул мне своим свечением. Одна… Щ-щёлк! Ба-бах!!!..….

— Н-ник… — и разлепила глаза в дюйме от крепко прижатого к себе мужчины. — Мой… Никому не отдам.

Ник, осев в моих руках, без сил рухнул на колени, явив мне зрелище демона-инкуба во всей «первозданной красоте»:

— Вы меня обманули! — гневно протрубил инкуб на весь зал, хлопком расправляя свои крылья.

— Ух… ты, — агент Вешковская, а что дальше то?

Яркая вспышка, очертив собой внушительный силуэт демона, угасла так же неожиданно, как и озарила, через миг втянув в себя целиком всего бывшего Ясона. А по каменным плитам гулко застучал к самому краю ямы серый морской камень-голыш.

— Варя!!! — осознав произошедшее, истошно заорала я, уже проваливаясь вместе с Ником, полом и оплывающими вокруг стенами прямо в резанувший по глазам, ослепительно белый и гостеприимно мягкий снег. — Варя!

— Поймала! — откуда-то сверху. — О-о-ой! — и уже совсем рядом счастливое детское личико с целым сугробом в волосах. — Я его поймала, Агата, в этот мой… камушек.

— Иди сюда… Я и тебя никому не отдам.

— У-ух!.. — упала ко мне в объятья Варвара.

— Я же говорил! Я говорил, что все будет хорошо! — запыхавшийся радостный Глеб, украшенный под правым глазом фонарем, рухнул в снег рядом с нами. — Что с Ником?.. Угу, вижу. Поправимо. Варвара…

— Дядя Глеб, а я — вот! — срочно сунула ему та под нос «ловушку».

— Да что ты! А, ну-ка…

— Руки свои!

— Агата, ты чего?

— Ничего. Этот трофей Главной канцелярии не достанется. И вообще, давай мне помогай.

— Да конечно, — выдохнул некромант, уже примеряясь с открывшему глаза Нику. — Я твой ориентир засек час назад… Веревку сначала… развяжем… Теперь… оп-па… И потихоньку… И сразу — сюда. По дороге джингарских коллег развернул. Так что, теперь у нас — теплая повозка с покрывалами, горячим чаем и одеждой. Сейчас вас туда, его «обработаю» и…

— Откуда «сияющий фонарь»? — на ходу поддернула я Варю на руках. — Хотя… можешь и не отвечать. И так…

— Обмен аргументами, — смеясь, обернулся некромант к нам. — Считай, я еще удачно «в том диспуте парировал» — спешил Ник очень.

— Отойду и… продолжим, — в ответ тихо пообещал тот.

— Угу… О, а вот и наша повозка…

Нет, мне точно, везет… Мне самой. И без помощи моего «мотылька». Беспрекословно везет. И уже — не впервые. Потому что, я в который раз испытываю на себе прочность пословицы: «Лучше поздно, чем никогда». И именно поэтому сижу сейчас, укутанная в одно на троих огромное верблюжье (судя по колючести) покрывало. И мне тепло, не смотря на сугроб под ним. И спокойно, не смотря, на все недавно пережитое. Сижу и отвлеченно наблюдаю как джингарцы «при исполнении» ловят по этим же сугробам разбежавшихся из бывшего гарема, дев (Калантию, кстати, самой первой поймали). И как мой начальник брачующимся петухом скачет вокруг утонувшего в снегу пустоши сейфа… Но, самое главное мое везение — они. Сидящие сейчас со мной рядом.

— Ник? — вздыхаю, выпуская в утренний январь пар.

— Что? — повернувшись через Варю, щурится он.

— Ты как?

— Уже нормально.

— Ага…

— Да, тысь моя майка! Женись на мне, Ник, в конце-то концов!

— Что?! — разворачиваемся мы оба к Варваре.

— Я говорю: женись на мне, Ник, — строго повторяет она. — Это Агата так сказать тебе хочет. Я знаю.

— Она знает, — смеюсь я сквозь слезы, не то счастья, не то от слепящего снега вокруг. — И говорит правду, потому что до сих пор — под действием «родственного» заклятья. Оно — двустороннее. Я и забыла.

— Ага, — кивает Варвара. — Но, ты мне это… «анти-демоническое» снова расскажешь. На всякий случай… Ник?

— Это сейчас кто из вас двоих меня спрашивает? — улыбаясь, смотрит он с прищуром в небо.

— Так ты на мне женишься? — толкаю я его через Варю.

— Угу… Женюсь. Только кольцо свое вместе с курткой найду.

— А зачем оно мне? — задумчиво изрекаю я.

— Что?!

— Ну, потом купишь. Или я — сама. Когда-нибудь.

— Ну, уж нет!

— Ник, подожди! Я тебе искать помогу! — подрывается вслед моему любому Варя.

— И я вместе с вами! — отбросив теплое покрывало, бегу за ними я…

Глава 11

Чайки с криками носятся над бликующей под солнцем рекой и желтым песком пляжа, спрятанного за зарослями ив-плакальщиц. И не лень им, чайкам, гонять очумелых от жары бабочек и стрекоз? Конец мая и толи еще будет, а мне уже «лень». Так лень, что жаль собственных сил перевернуться со спины на живот. И вернуть глаза в толстенный учебник по алхимии, который я сейчас успешно использую в качестве подушки… И вот бы знания из него сами текли… прямо через затылок… Текли и… расплывались… Расплывались и…

— Агата, ты обгоришь, — вялый голос Софико справа сносит теплым порывом ветра. — Ты меня слышишь? — зевает она. — У тебя живот красный.

— Ага-а… Сейчас.

— Синий йод.

— Что ты, Ксю, сказала? — вопрошает она удивленно.

Моя левая соседка по покрывалу авторитетно поясняет:

— Hyacinthum iodum и все дела. Проверенное алхимическое средство. Клин клином, как говорится… Агат, у тебя еще и нос обгорел.

— Ага-а… Тогда мы с ним и животом все остальные части тела подождем. Чтоб уж не мелочиться… в росписи.

— Ой, да ну вас с вашей алхимией! Мне и своих «латыней» хватает. Экзамен завтра, а в голове, кроме «Diu vivere in iustitia!», ничего.

— «Да здравствует справедливость»? — заливается смехом Ксю. — Вот с этого завтра и начинай. Сразу от двери.

— Если я с этого завтра начну, то, боюсь, воодушевлю нашу госпожу…

— А на латыни как будет слово «помолвка»?

— «Помолвка»?.. «Proelio». Кажется, так.

— А «невеста»?

— «Sponsam». Тебе зачем? Замуж собралась?

— Я? — хмыкает Ксения. — Я то, нет, а вот наша Агата теперь точно «sponsam». «Proelio sponsam». Ник ведь у ее отца вчера руки дочери попросил.

— Неа. Часть речи то другая и звучит, как: «sponsam sponsus». Потому что…

— Вам двоим больше не о чем поговорить?

— Ну, почему же, «не о чем»? — рывком перекидывается Ксю на живот. — О вашей предстоящей свадьбе, например.

— О-о. Нам — по шестнадцать и кадетам вообще жениться нельзя. Так что, данное мероприятие откладывается на далекое-далекое будущее.

— А вот я нашу с Годардом свадьбу уже точно представляю, — неожиданно присоединяется к Ксении Софико. — Она будет в строгих…

— Моральных нормах?

— Нет, Ксю. Классических тонах. Иначе мои родители не разрешат. Они и так при каждой встрече интересуются у Годы: когда он сострижет свои вихры.

— Они у него от природы торчат. «При любой длине и направлении ветра», — с улыбкой цитирую я Ника, прислушиваясь к их с Годой и Ло воплям с воды.

— Угу. Вот и я — о том же, — вздыхает через паузу «аристократическая дочь». — А они все равно.

— Значит, на вашу свадьбу подарят вам станок, — хмыкает Ксения и добавляет. — для бритья… А вот моя будет точно знатной: много-много гостей, я — в пышном платье и фате, чтоб четыре пажа ее несли. И жених — в белоснежном фраке.

— И гости тоже все «пышно-белые»? — уточняю, не разлепляя глаз, я.

— А, не знаю. Здесь — без разницы. Лишь бы — много, чтоб и подарков тоже — много.

— Станков для бритья? — не удерживается Софико.

— Он у нее заранее лысый будет, — вношу я предположение. — Ксю ему своими запросами еще накануне «знатную» плешь проест.

— Ой, да ладно тебе, — смеясь, пихает она меня горячим локтем. — Я буду милой и ласковой, как и подобает невесте. А скажите: какой бы вы свадебный подарок хотели получить больше всего?

— Я? — задумчиво замолкает моя правая соседка. — Свой дом. Потому что с жалованьем рыцаря Прокурата на него служить и служить.

— Это — точно. А ты, Агат?

— Ой, да отстаньте от меня обе… Не знаю.

— Не знает она, — вздыхает Ксю. — Зато я, знаете, что знаю?

— Знать не знаем, — вот ни учить, ни отдыхать не умеют. И другим не дают.

— Какие подарки на свадьбу дарить категорически нельзя.

— Да что ты? — ухватившись за мою руку, подпрыгивает на бок Софико. — И какие это?

Нет, ну точно: ни одно, ни другое. А ведь так здорово всё началось… Свободных два дня. Погода — прекрасная. Колено после ристалища уже не болит. Ник с самого утра…

— Привет.

— Ни-ик, — наконец, открываю я глаза под накрывшей сверху лицо тенью. — У тебя с волос и носа вода капает прямо на меня.

Тот, усугубляясь, трясет своей мокрой гривой. И вот теперь с покрывала срываемся мы все трое. С визгом (Ксю и Софико) и воплями (я, конечно):

— Ты что делаешь то?!

— Уже ничего, — еще с колен, с прищуром глядит он на меня. — Я — за тобой, Агата.

— А я не хочу, — подбочениваюсь в ответ я.

— Почему? — сдвигает Ник брови. — Вода сегодня — теплая.

— А-а просто…

— Понятно. Рычаг нужен, — и рывком, подрывается с колен.

— Ник!.. А-а-а!

От нашей лежанки до кромки воды — пять ярдов, не больше. И я истошно ору, вцепившись в мокрые его русые лохмы. Наглец, рискуя их потерять, на ходу отдирает меня от себя и с усилием подбрасывает… Ну, уж нет! Воздушник я или кто?! И через долю секунды зависаю в полете:

— Сам ныряй! — ногами в лицо ему брызги.

О-о, связаться с магом воды?! Две встречные волны с обеих сторон, не дав раскинуть рук, схлестываются в аккурат на мне, вмиг накрыв с головой. И через мгновенье летят уже в Ника. Нарвавшись на пущенную от него. Да мы так речку всю вдвоем…

— Рыбу, баламуты магические, мне спужнёте! — трясет на нас рукой дед-рыбак с того берега. — Чего творите на пару?!

— Агата?! — сквозь шум падающей вниз воды кричит мне Ник.

— Кхе-кхе!

— Агата, — и, рванув вперед, притягивает меня, продирающую глаза и горло, к себе.

— Ага, — обхватываю я его руками и ногами. — Кхе-кхе… Ник?

— Что… любимая? — слово это, произнесенное им впервые, звучит, будто тайную дверцу настежь распахнули. Да и не закрыли.

— А просто меня попросить?

— А ты бы пошла «просто»? — упирается он своим носом в мой.

— Неа, — смеюсь в ответ я.

— В том то все и дело. А теперь, набери в грудь воздуха. И-и…

— Ник!!! Да чтоб тебя!!!..

— Ник! — и, уже наяву в постели выдыхаю…

С одной стороны от меня — Варя, лежа поперек с ладошками под щеками. С другой — сама причина «ора», стоя и низко склонившись:

— Доброе утро, любимая, — с сосредоточенным прищуром изрекла она. — Что, опять тот самый сон? И я тебя снова топлю?

— Ага, — прихлопнув рукой рот, зевнула я. Хотя мы в реальности просто целовались тогда. Вроде как.

— Тетя Катаржина говорит: у нее этот… «типичный предсвадебный манраж».

— Мандраж, вероятно, — скосился на Варвару Ник. — Агата, что: так плохо?

— Ох, как плохо, Ник, — с надеждой заныла я.

— Ничем не могу помочь, любимая. А ты, Варвара?

— И я, — сдула та с лица густую прядь. — Агата, вставай. Мне идти скоро, а я еще не заплетена.

— О-о, вы меня оба нисколько не любите.

— Мы тебя любим. Поэтому собрались на свои службы сами. Почти собрались. А ты вставай — пора за стол завтракать и плести Варю. У нее сегодня пять уроков, так что из гимназии ее надо будет забрать…

— Я помню. В двенадцать, сорок.

— Так точно. А еще у тебя…

— Пара у шестого курса, свадебный салон и…

— И-и?

— Вечером — семейный ужин в Гусельницах.

— Молодец!

— А за это поощрить? — воздела я вслед развернувшемуся мужчине руки.

Тот, не оборачиваясь, распрямил плечи:

— Хорошо. Давай!

— Даю! — и, поддернув сорочку, запрыгнула на него со спины.

— А я?!

— И ты — давай, — поймал Ник в объятья Варвару. — Поощрительный заезд с остановками по требованию! Готовы?

— Ага!

— По-ошли!.. — и так почти каждое наше утро. Марта месяца 2572 года.

Первый месяц весны обозначился на улицах нашей столицы пока лишь темными проединами в снегу на тротуарах, да осевшими сугробами в городских скверах и дворах. Но, пахло уже по-особенному: влажной корой, талой водой и, отчего, не пойму, набухшими почками верб. Хотя до них еще… Минимум, две недели. Как до моей с Ником свадьбы. Две недели… А единственное желание сейчас: застыть, уткнув нос в небеса и в таком «стихийном» виде дышать…

— Варенька! Варежки свои брось на решетку камина. Пусть просохнут, — вот чем еще весна моя сейчас пахнет — мокрыми шерстяными варежками Варвары. Запах — из собственного детства. — Агата! От окна оторвись. Мы с Гортензией новый список гостей написали.

— Опять?

— Последний, — скрипнула старым креслом моя тетка. — Куда уж тянуть-то? — и, хмыкнув, добавила. — Я и сама, честно сказать, не ожидала, что у нас столько родственников в наличии. Мозг вывернуть.

— Так, может, не стоит? — хлопнулась я на стульчик рядом с ней. — Не знали их, и жили ведь как-то?

— Нет, доча, — поддернула мама на переносице очки (наверняка, для важности нацепила — магу и в очках?). — Традиция.

Ох уж эти мне «традиции». Напасть данная имеет свойство «проявляться» в самых неподходящих (и без того ответственных) семейных делах, еще больше их усугубляя собой. Мы, когда в первый раз с Ником эту «тайну ритуала» постигли… в общем, ломанулись с места и одновременно прямиком наверх в библиотеку деда с оригиналом рассказ мамы сверять. В итоге оказалось страшней во много раз:

— Я не буду делать этого! Не буду и все!

— Чего именно? — оторвался мой жених от книги «Свадьба через миры и века».

— Выслушивать твой бред на этих, как их? — и снова зашарила по мелким буквам пальцем, — «заручинах». Что это за текст: «Не имеете ли вы для продажи телки? Не пропала ль курица у вас? А нельзя ль гусыню купить?»

— Ну, так, любимая, — почесал тот пятерней свой затылок. — Вряд ли в хозяйстве держали раньше «зорек ясных» или «немеркнущих звезд». Хотя, я где-то подобные клички слышал. У коров.

— Я тебя сейчас пришибу, ценитель «скотской красоты».

— А я-то здесь причем? — взъелся тот. — Ваши ведь семейные традиции. У нас — все гораздо проще: пришли, руки пожали и ушли.

— Ага-а, — протянула я, вспомнив, и в правду, потрясенные лица родителей Ника, оставшиеся внизу. — Все равно, не буду.

— Ну, как зна… а если я отредактирую текст?

— В каком смысле?

— Ну, кое-что заменю, сглажу?

— О-о… Я не знаю, — закатила я к световому шару глаза. — А дальше?

— Что, «дальше»?

— Ну, если невеста соглашается, то ставит на стол к принесенной сватами водке рюмки, все дружно ее пьют и едут смотреть хозяйство жениха.

— Как это? Куда… едут?

— Видимо, в Бадук. Не в пещеру же твою? Хотя, я б туда, честно говоря, не заезжая в другие места.

— Угу, — прищурился мой жених. — Ты это — серьезно?

— Серьезно… Так что с «хозяйством» то?

— Ну, раз надо. Предупрежден, значит, вооружен, — мужественно выкатил Ник грудь.

И в результате, действительно, «кое-что отредактировал»:

— А не в этом ли доме живет… птичка?

— И что за «птичка» сия? — игриво уточнила у него моя тетка.

Отец Ника, господин Роберт, с благородной проседью в бакенбардах и гриве, замер, скосясь на впряженного в это дело за компанию Году. Тот уверенно скривившись, взмахнул рукой. Мой жених воодушевленно изрек:

— Точно, не курица и не гусыня, — разнос с пустыми рюмками в моих руках угрожающе брякнул. — А многокрылая! Та, что счастье мне принесет. Я ее из клетки выпустить пришел.

— Ну-у, — подбоченилась вошедшая в раж тетя Гортензия (с ней у меня после отдельная беседа была). — Эту птичку в клетке и семья удержать не смогла. Уж больно у нее клюв крепкий. И лоб. А ты, славный молодец Николас, и подавно.

— А у нас новая клетка есть — моанитовая! — смело уточнил Года.

— Мы ее будем прикармливать, — пообещал господин Роберт, видно, имея в виду кулинарные таланты сына и свой в Бадуке ресторан.

— И чем именно? — сглотнул слюну отлученный с утра от стола папа.

— Чем именно? — прошелся по «фамильному» затылку отец Ника. — Соленый язык, грибочки по-тинаррски, куриный рулет с зеленью, сыр во фритюре, паштет из печени…

— А мороженое с черничным вареньем и мармеладом у вас есть? — пискнула с рук мамы Варвара, обтирающая платочком ее слезу (вот почему та молчит).

— Это — конечно, Варюша! Так, может сразу тогда к нам?

— А чего тянуть?

— Людвиг?! — заговорила.

— Гортензия? — с мольбой в глазах всем нашим скопом.

— О-ой, — растерялась та от поворота в сюжете. — Так а…

— Я замуж согласна!

— Уф-ф! — это мой жених отчего-то громко выдохнул.

— Так стоим то мы тогда что?! — пристукнул своей тростью Года.

В общем, про меня с пустыми рюмками в итоге все позабыли. Почти все:

— Любимая? Как тебе «часть первая»? — со смехом протолкался ко мне сквозь толпу отбывающих в Бадук Ник.

— Как? — тоже выдохнула я. — Выпить… хочется. Давай с тобой?

— А, давай. Потом их нагоним, когда про нас вспомнят.

На этом «фольклорную часть» свадебного забега все посчитали закрытой. Оставив из нее лишь «самую пару крупиц» (это — мамины слова) без всяких отсылов к теме хозподворья (мое главное условие). А вот что касается остального…

— Вы не знаете, к чему снится, что тебя топят?

— Нет, Катаржина, дядя Горн из Лучей, это не тот, который в детстве в молотилку упал, а… что ты, Агаточка, сказала?

— Доча, ты о чем? — взглянула на меня поверх очков мама.

— Ну-у, мне в последний месяц часто сон снится, будто Ник меня пытается утопить. Не по-настоящему, а в шутку. А до этого мы с ним обязательно силами меряемся.

— Силами?

— Ага.

— Та-ак, — и вовсе стянула мама свои линзы. — Давай, рассказывай всё.

Ну, я им и рассказала. Зато выводы получила совсем не те, что ждала:

— И не мог он тебя в Море радуг утащить, — мечтательно вздохнула моя тетка, а на мой немой вопрос снизошла. — Купаться, плескаться со своим возлюбленным в чистой, до того, как вы ее сами сбаламутили, воде, значит… о-о, погрузиться в пучину страсти. Это — хорошо, Агаточка. Это — очень хорошо.

— Ага? А вот…

— А меня вот, другое больше интересует, — вступила со своим анализом моя мама. — Обычно сон повторяется либо, как предвестник определенного события, либо в виде предупрежденья. То есть, знака. И в твоем случае, я думаю, имеет место второе.

— Ага? Это…

— В следующий раз надо слушать и глядеть по сторонам во сне внимательно. Где-то он обязательно должен быть.

— Кто? — открыли мы вместе с теткой рты.

— Твой знак. Где-то ты его, доча, просвистела.

— Ага… — а вот с управлением снами у меня всегда был напряг. И во время учебы и сейчас.

Да я вообще не про то хотела. Это — отступление. Есть у меня заботы и по круче иллюзорных волн. И основной из них была — Варя.

Сразу после возвращения из Джингара камушек ее трофейный с геройским папашей внутри был под подпись сдан в Прокурат и отчасти забыт. А какой смысл мусолить эту тему в семье, если она — жутко болезненная? Выводы сделаны, признания и откровения — произнесены. Остается лишь жить дальше, имея все вышесказанное в виду (раз в неделю личные занятия по управлению энергией у канцлера Исбурга). Но, это — одна часть забот. Второй неожиданно стало снятие над Варварой госнадзора. И вот тут мне открылась самая большая «неожиданность» — место повышения по службе рыцаря Ксении Штоль. Нет, не до этой «дальнозоркой» структуры, а гораздо ощутимее.

— И что теперь нам с Ником делать со всем этим — ума не приложу, — приложила я ладонь к пылающему вместе со щеками лбу.

Канцлер Исбург, сидящий в своем неизменном, весьма вышарканном мускулистой хозяйской спиной и задом кресле, скривился в пасмурное окно:

— Да, дело сложное.

— Но, почему?

— Да потому что, Агата — межгосударственное. Мать Варвары — гражданка Бередни и осуждена была на ссылку в Грязные земли по решению их суда.

— Но, за убийство нашего гражданина, — прихлопнула я ладонь к столешнице. — Разве не так? Нет убиенного — нет состава преступления. К тому же, за убийство демона ни в одном государстве Алантара даже в каталажку не потащат, а, наоборот, руку пожмут. В худшем случае.

— «В худшем случае», — не отрываясь от голых деревьев за стеклом, повторил канцлер. — В худшем… Что Николас говорит?

— Николас? — вспомнила я и слова его, и сжатые кулаки, да и постеснялась повторять — бывший мой педагог, все ж. — Я боюсь, как бы мне накануне собственной свадьбы без жениха не остаться, — лишь выдохнула зло и ожесточенно заскребла ногтем чернильное пятнышко на красном сукне стола. Вот сколько лет стол этот помню, оно — всегда на месте. Тоже, видно… «традиция»…

— Да-а… — вздохнул тем временем ее ценитель и, вдруг, неожиданно выдал. — Агата, а ты прессу читаешь?

— Что? — удивленно сузила я глаза. — Не-ет… А зачем?

— В сегодняшнем «Куполградском фонаре» на второй странице статья интересная есть, — уткнув взгляд в тоже пятнышко, буркнул он. — Занимательная статья. Обязательно ее прочитай. А потом мы с тобой снова… увидимся. Когда у нас следующее занятие с Варварой?

— В следующую среду, — совсем опешила я. — Так, а…

— О, а я и забыл: ты ведь теперь здесь работаешь. Вот же… и самому в отставку пора. Значит, завтра и приходи, как прочитаешь. И скажи: как тебе в родном заведении?..

А как мне «в родном заведении»? Недурно. Если отбросить соседство по преподавательской с престарелой госпожой Лэшок (ехидство которой до сих пор — в цвету) и все перипетии с тоже бывшей моей «родной конторой». И вот уж мне этот канцлер Исбург, педагог-иносказатель! Это Нику хорошо такие намеки на обстоятельства с умным видом втирать. Он, в отличие от меня, прекрасно в столичной «мути» гребет. А вот я…

А я так и сидела сейчас с этой статьей, перегнутой пополам и отброшенной на самый край стола, в зале для кадетов таверны «Бесхвостый дракон». Вот эту «традицию» можно теперь и нарушить. Да только не тянет меня в соседнюю, «преподавательскую трапезальню». Здесь как-то уютнее, что ли: и стол родной, с теми же, семилетней давности, бороздами, и зал сейчас, в разгар утренних занятий, почти пуст.

— Доброго дня! — вот насчет «пустоты» я точно, съурочила:

— И тебе того ж. По старой памяти меня нашел? Я ведь…

— Угу, больше на меня не работаешь, — упал Глеб на противоположную скамью от стола. — А что, так просто нельзя? Может я соскучился?

— Ты?.. Тебе скучать некогда. Ты у нас — весь в политике, чтоб ее.

— У-ух, — демонстративно выдохнул некромант, повернув голову к моей свежей прессе, и удивленно хмыкнул. — Читала?

— Ага, — ткнула я вилкой в кусок мяса.

— И что?

— Да ничего. Не поняла там ничего.

— А что надо было там понять?

— Глеб, я в тебя сейчас этим куском вместе с вилкой запущу.

— Да ладно тебе, — на всякий случай откинулся назад некромант. — Лучше, давай: спрашивай меня.

— Спрашивать? — а что, в самом-то деле? Если он мне не объяснит, то кто тогда лучше?.. И спросила. — Вот скажи мне: какая связь между воссоединением алмазной корпорации «Грань» и снятием с Варвары госнадзора?

— «Какая связь»… — с расстановкой повторил за мной некромант и неожиданно хмыкнул. — Представь себе, Агата, не такая уж и длинная. Я сейчас расскажу, — и качнулся ко мне через стол. — В чем все дело… «Грань» эта, лет сто, как процветающая по всему нашему континенту, прошлым летом, вдруг, дала внутри себя трещину. И развалилась на две составляющие ее семьи. Тут же подоспели конкуренты, скупившие под эту ситуацию часть вполне перспективных в плане добычи алмазов шахт и, ей бы и вовсе сгинуть, если б не этот торжественный момент, как раз описанный в данной статье.

— Так она семейная получается? — брякнула я вилку обратно в тарелку.

— Угу. Еще какая.

— А почему тогда распалась?

— Видишь ли: одна из ее сторон, вдруг, перестала внушать доверие своим постоянным покупателям. Оскандалилась, попросту. А в деле, где часть договоров годами заключается под одно «честное слово», это — непростительный ляп.

— Глеб, я все равно ничего не поняла.

— Слушай дальше, — взмахнул он рукой. — Почти полгода ушло на восстановление доброго имени. Сколько алмазов ради этого продали по дешевке, я не знаю, но, наконец, свершилось и «Грань» воссоединилась под прежним общим клеймом. Аллилуйя!

— Не богохульствуй. И-и?

— И теперь — главное. Фамилия одной из сторон — Бенгальские. А другой — Сирок… Тебе она ни о ком не…

— Сирок? — выдохнула я. — Тысь моя майка. Ну так… а как же он?

— Не он, а его родной брат.

— Родной брат бывшего Верховного рыцаря Прокурата?

— Совершенно верно, Агата.

— Того, что в спешке ушел в отставку после инцидента с Велиаром?

— Угу. Но, это еще не все, — довольно откинулся на спинку скамьи Глеб. — Ты знаешь, как звучит девичья фамилия матери Ксении Штоль?

— Неужели? — выкатила я глаза.

Некромант скрестил на груди руки:

— Тоже Сирок. Она — их двоюродная сестра.

— Чтоб меня демони супрезел аних.

— Аних, аних, — зашёлся в смехе Глеб. — А теперь представь себе картину: дело инкуба Ясона всплывает на пересмотр, причем, межгосударственный. Вслед за ним непременно туда же — его бывший «мутный» покровитель. И всё вновь повторяется для только что, с таким трудом воссоединенного общего семейного «блага»… Ксения Штоль решает: давать ли ему ход?

— Ага, — почесав лоб, выдохнула я. — Она. В ее компетенции рассмотрение данного…вопроса… Да, тысь моя майка! Глеб!

— Что, ненавистница политики, преследуемая ей?

— А делать то теперь нам…

— Сложно.

— Будто я сама то не знаю. И… — вдруг, дошло до меня. — Ник…

— Конечно, он — в курсе. И, видимо, «кипит»?

— Еще как «кипит». Боюсь, как бы «крышку»… не сорвало. Вот теперь, по-настоящему боюсь, — потрясенно глянула я на Глеба.

— Та-ак, — медленно поднялся тот из-за стола. — На какое число вам назначили оглашение вердикта?

— Что? — рассеянно прищурилась я. — А, на двадцатое марта. Через день после свадьбы.

— Понятно, — протянул некромант. — Я-то на нее…

— Тебя повторно пригласить? С поклонами?

— Не надо, — оскалился Глеб. — Открытки достаточно. И мой тебе совет.

— Как моего «дважды бывшего начальника»?

— Как «погруженного на дно политики некроманта». Забудь.

— Что?

— Пока забудь. И готовься к своей свадьбе. А я попробую… по своим каналам. И… ты сейчас никуда не спешишь?

— Тысь моя майка! — подорвалась я из-за стола, зашарив по карманам. — Мне ж Варю из гимназии через пять минут! У нее танцы вот-вот… О-о!

Глеб, глядя на меня, лишь кудрявой головой покачал…

«Забудь»… Забыть… Всю следующую неделю у меня этот процесс получался с трудом. Хотя некромантский совет слово в слово был повторен и канцлером Исбургом. А потом жизнь нас с Ником так закрутила, что…

— А как меня зовут?

— Ты меня пугаешь, любимая. Вставай.

— Тысь моя майка.

— Что?.. Платье? Туфли? Серьги?..

— Не-ет… Сегодня же…

— День нашей свадьбы. И мне уже пора. Осталось лишь последнее.

Вот ради этого «последнего» я окончательно все на свете забыла. Ради одного этого поцелуя. Утром, наспех, уже убегая, чтоб больше никогда в жизни не расстаться…

— Я тебя никому не отдам.

— Ух ты… Вообще то, это — мой текст. Зато теперь я спокоен.

И ушел прямо в рассветную мартовскую муть.

Но, сам день нашей свадьбы выдался на удивление солнечным. И родственники мои, два дня, как оккупировавшие все этажи нашего родового гнезда, тоже лучились и переливались яркими тонами своих праздничных нарядов, но краше всех была Варвара, которая, кажется и спала всю ночь в обнимку с корзиной «цветочницы». Ей в пару был срочно выдвинут и «паж», серьезный Ников кадет, Игнат, прибывший сразу после казарменной побудки. И дети сейчас, едва познакомившись, путались у всех под ногами. Один — с подушечкой для обручальных колец. Другая — со своей, пока пустующей, корзинкой. Пока Софико не увлекла их в самый дальний уголок накормить (спасибо ей, а то я сама… н-да).

— Деточка, счастья тебе, — подхватила меня за длинный кружевной подол старушенция с красными намалеванными губами.

— Спасибо… мама, а кто это?

— Ой, я вас не успела познакомить. Это — твоя двоюродная бабка по отцу из Медянска, Доротея.

— А-а.

— Чтоб здоровья на много чад и в доме без чада, — подмахнул к нам крепыш с глазами, скошенными прямиком в курносый нос.

— И вам… спасибо.

— А это — твой дядя по моей линии, тот, который в детстве в молотилку упал. Он плохо слышит… Мы потом все вместе их с женихом поздравим!

— Мама! Я-то слышу хорошо.

— Ой, а ты пойди пока куда-нибудь, не провоцируй народ своим… с-своим…

— Мама!

— Я не буду, доча. Не буду…

— Тетя Катаржина, вам платочек принести?

— Ох, Варенька… Софико! А где те розы, что надо срочно на лепестки Вареньке порвать?

— Славек и Кети этим как раз занимаются!

— Агаточка, дай ленточку в волосах поправлю. И вообще, переплести бы их еще раз.

— Тетя Гортензия, кыш! Фу!

— Едут!.. Едут!!! — я еще удивиться успела, до того, как сердце мое упало вниз на два этажа, что самым первым этот факт разглядел мой дядя из молотилки. Да, тьфу! А откуда он? — Приехали! Вы-во-ди!..

Ник, внизу, у самого основания нашей скрипучей лестницы, показался мне рыцарем-спасителем в своих надраенных до блеска черных доспехах, а глаза его, гранитно-серые, которые вечно смеются… и почему я так долго к этому мигу шла? Да ради одного этого зрелища…

— Ты — прекрасней всех на свете. И… я тебя никому не отдам.

— Ага, — с последней ступени уткнувшись в его холодный после улицы нос. — Теперь это — твой текст… Веди.

От Гусельниц до Бадука — всего тринадцать с половиной миль. Мы их промахнули в одно морозное дыхание на двоих. Вдвоем в украшенной цветами и лентами крытой коляске. А у входа в городское здание бадукской управы нас уже ждал коридор из выстроенных в струнку рыцарей Прокурата. Вся родная комтурия Ника со своими пафосными шлемами в одной руке и вскинутыми в салютах мечами — в другой. И как же это… красиво. До того красиво, что весь наш семейный «шабаш» моментально проникся и притих (может, боялись, что мечами зашибут?). А вот нотариус, ждущий нас в большом гулком зале, струхнул не таясь. Но, Года его плечом поддержал (или путь заслонил до спасительной внутренней двери). Так, что ритуал бракосочетания начался без заминок: гости вдоль узкой дорожки, Варвара, сеющая лепестки роз, Игнат, строевым маршем с подушечкой и заключающими — мы с папой, тихо шмыгающим носом. Ах, да, еще — музыка. Но, я музыкантов не разглядела.

— Вы что-то имеете сказать своему жениху?

— Имею. Вообще-то, по традиции, он мне должен первым сказать.

— Ах, извините… Вы что-то имеете сказать своей…

— И таки я ей скажу, — под хихиканье Вари, болтающей уже пустой корзиной. — Любимая, клянусь тебе в своей преданности. И обещаю оберегать от всех несчастий.

— Ты еще хотел…

— Что, Варя?

— Ты еще…

— Я помню. Агата, ты — моя Дама сердца навеки.

— У вас — всё?

— Я могу еще…

— Я понял. А вы теперь имеете…

— Да. Я теперь «имею» все, чего только хотела. Ты со мной и это — самое главное. Все остальное мы разделим напополам, но, душа моя без остатка — твоя… Ма-ма…

— Я не буду, доча, не буду…

— Тетя Гортензия, тетя Нинон, тетя Софико… у меня столько платочков нет…

— Ну а теперь, пока мы не потопли в общем море восторга и умиленья, поставьте свои подписи вот здесь и здесь, обменяйтесь кольцами и… а… ну… можете и с заключительного поцелуя начать… Чего уж там? И так не свадьба, а полная оккупация города…

— Ну, хватит вам опять целоваться… Как всегда…

Как вместил нас целиком, всей «оккупацией» ресторан родителей Ника — загадка, но, танцевали мы в шатре во дворе. Кстати, во время танцев всплыла очередная наша семейная традиция, оглашенная мамой. Я весь процесс еще пыталась… нет, не контролировать, просто, отмечать, но вот момент ее появления почему-то просмотрела. Просто, вынырнула прямо ниоткуда и заголосила:

— А теперь платный танец!

— Кому мне заплатить?!

— Людвиг, не со мной танец, а с Агатой. И… не мешай. Кто первый?!

— Мама?

— Доча, традиция… Так-так, господа, в очередь.

И куда это Ник теперь делся? Это ж — беспредел. Но, танцевать, все ж, пришлось. И, если бывшие коллеги мои это делали без ущерба для ног, то вот с родственниками пришлось потерпеть. Зато в конце концов, познакомились (дядя мой, тот, что в детстве упал, из Либряны оказался. Ювелир… хороший, наверно). А когда очередь дошла и до Глеба…

— Вы позволите мне?

И вот как же хорошо, что он меня в этот момент поддержал. Буквально. Потому что тот, кто стоял сейчас при полном параде, улыбаясь самой модной в Ладмении улыбкой, мог одним видом скосить не хуже чумы.

— Да-а.

— Добрый вечер, Ваше Величество, — сделал некромант учтивый шаг в сторону и назад, оставив меня дурой торчать перед ним.

— Вы меня извините, я — без приглашения, — выдало Оно… Его в накрывшей, кажется весь Бадук тишине. — Но, с подарками. За танец с вами ведь платить надо?

— Да-а, — дура, рот закрой!

— Так я заплачу! — развернулся Василий Второй на каблуках. — Господин Главный канцлер! — тысь моя ма-майка, и этот тоже здесь. — Мою папку… Так. Во-первых, указ о повышении в ранге рыцаря Прокурата, Николаса Подугора до звания «Старший рыцарь» с назначением его на должность начальника пятой комтурии!.. А где он сам?

— Временно отсутствует, — прищурился в замершую разноцветную кучу Глеб.

Его Величество понятливо оскалилось:

— Бывает… Во-вторых, заверенная копия письма из береднянской госканцелярии о снятии с гражданки этой страны, Стэнки Дивнич, судимости, а так же полном восстановлении ее «доброго имени»! И, в-третьих, — неожиданно понизил он голос. — Лично для вас, госпожа Вешковская-Подугор. Дарственная на дом в нашей столице. Я думаю, вы примете от меня этот знак признательности за проявленные вами и вашим супругом заслуги? Ведь, вы его примете?

— Да-а… Спасибо, Ваше Величество, — не то прошептала, не то прошипела.

Однако он расслышал:

— Вот и замечательно. Я танец ваш заслужил?.. Кстати, а где музыка?

И хорошо, что музыканты наши оказались на высоте. В смысле, духу у них дуть в трубы хватило. У меня вот на танец этот… уж лучше бы по лесу от дрибз. Или…

— Мне жаль, что вы, Агата, решили оставить свою службу.

Вблизи он оказался не таким уж и высоким. Так что вопрос прозвучал в аккурат в мое ухо.

— Я уверена, что не пожалею… Ваше Величество.

— В жизни всякое бывает, госпожа Вешковская-Подугор.

— Но, есть ценности, в которые…

— Хочется верить, как в вечные? — насмешливо выдул он мне туда же.

— Да.

— Вы еще слишком юны и полны идеалов. Но, если, вдруг, разочаруетесь, знайте, что у вас есть преданный друг, благодарный вам. И где его найти, вы, Агата, знаете.

Тысь моя майка…

— Тысь моя майка… — несколькими минутами позже выдохнула я, стоя между канцлером Исбургом и некромантом, и потрясла головой. — Тысь моя…

— Я знаешь, что сейчас думаю? — сосредоточенно почесал за ухом Глеб.

— Что? — подняла я на него шальные глаза.

— Если отбросить все наши обстоятельства и мотивы… хорошо, что ты из Главной канцелярии ушла… Подальше тебе надо быть.

— От чего?

— От королевского гнева и королевской милости, — буркнул канцлер. — Полностью с вами согласен, господин Анчаров… Полностью.

— Вы меня сейчас так не… Ник! Где ты был?!

— Я? — недоуменно оглядел весь притихший шатер мой муж. — А что здесь… мне кто-нибудь расскажет?

Еще через несколько минут мы, расширившейся на одного компанией, сплотившись за столом, пили вино. И осмысливали… Но, потом…

— Доча! Счастье-то какое! Николас! Я вас так… поздравляю!

— Агаточка, а чего сидите то? Давайте дальше гу-улять?

А потом мы на это дело плюнули… и продолжили гулять. Вплоть до последнего раунда семейных традиций. На этот раз — раздачи подарков молодым.

Я к тому моменту решила «наплевать» и на все странности в течение грядущих ста лет. Поэтому очередной «подарок судьбы» встретила во всеоружии безразличья:

— Это что? — лишь глазами резкость навела.

А вот мама моя, наоборот, сильно взбодрилась:

— Хобье веретено, — и слово то такое откуда? — Откуда? Кто принес? Передал? Точно, не свои подарили.

Мужчина в форменной одежде официанта недоуменно скривился:

— Полчаса назад с посыльным занесли.

— А в чем дело то? — уставились мы на пару с Ником в шкатулку. Шкатулка, как шкатулка. Правда, дно — зеркальное и на нем — одинокий белый лебедь.

— Агата, это… — выдохнула тихо Софико. — Нельзя это дарить. Запрещено.

— Кем?

— Примета запрещенная. И зеркало, и символ птицы. И… я, кажется, знаю, от кого, — хлопнула она глазами.

— Ага-а… — а мне, кажется, открылся мой «знак» из сна. — От Ксю?

— Ну да. Она когда-то и рассказала нам с тобой. А потом я сама и слышала и читала.

— Значит, так? — распрямил плечи мой муж.

— Ник, я знаю средство, — выпалила Софико. — Понятия не имею, как у вас, у магов эта гадость «снимается», но, у людей…

— Элементарно выдиранием косм? — оскалилась я.

— Нет. Деньги за подарок послать. Ты мне медень дай, я сама ей, тоже — с посыльным.

— Да нет, — скривился Ник. — Спасибо, конечно, но, лучше, при личной встрече.

— А еще лучше, знаешь что, муж мой? — развернула я его к себе. — Пока и об этом тоже забыть. А то, не свадьба у нас с тобой, а сплошные… «традиции».

— Доча, а они-то тут причем?

— Традиции, говоришь? — хмыкнул Ник. — Госпожа Катаржина, последней из них у нас что?

— Ой… Провожаем молодых! — неожиданно огласилась их главный хранитель. — Молодых провожаем! Все сюда!

И нас, наконец-то, «проводили». Хотя меня заставили глаза закрыть. А когда я их распахнула… Свечи на всех каменных выступах, полках и по углам. В центре — пылающий костер, а сразу за ним — предел всех моих сегодняшних невестиных грез — широкая супружеская кровать:

— Вот значит, ты куда отлучался? — потрясенно развернулась я к Нику.

— Угу, — обхватил он меня руками. — Ты же сама хотела? Или…

— Да. Именно так, в твою Отшельничью нору. Всё правильно. Всё… О-ох…

— Любимая? — оторвался он от моих губ.

— Да?

— И… кричи, сколько хочешь…

Октябрь — Ноябрь 2013 года

Примечания

1

Праздник всех «влюбленных сердец», отмечаемый 14 февраля, на который принято дарить фигурки пары голубей во всевозможных интерпретациях (съедобных и не очень).

(обратно)

2

Заведующий хозяйством или попросту, завхоз.

(обратно)

3

Перевод с береднянского:

Тучам — нет. Солнцу — да. С нами луч его всегда. Худу — нет. Благу — да. С нами радость навсегда. Страху — нет. Вере — да. Вместе мы с тобой всегда. (обратно)

4

Сленговое выражение, обозначающее ментальное общение.

(обратно)

5

Традиционное новогоднее блюдо из квашеной и свежей капусты, свинины, шпика, колбасы, сушеных грибов и чернослива с разными пряностями. Хотя, здесь возможны «местные» варианты.

(обратно)

6

Первая неделя после Солнцепутья, на которой принято ходить друг к другу в гости. Заканчивается встречей Нового года.

(обратно)

7

Период от второго дня Рождества и вплоть до вечерни Крещения, ознаменованный массовым сходом в подлунный мир мелкой нечисти и душ умерших. Объясняется оный тем, что счастливый после рождения сына, Бог, дарует им «временную волю».

(обратно)

8

В переводе с арабского — «Чистый День». Самый главный духовный праздник в Джингаре во время которого праведникам и грешникам воздается справедливо и многократно. Так что и те и другие готовятся к этому дню основательно. В честь него строго запрещается исполнение супружеских обязанностей, курение кальяна и торговля. Зато с 10-го января по всему Джингару разворачивается недельный «базар кабир», «большой базар». О-очень «кабир».

(обратно)

9

Суп, состоящий из двух частей: домашней, тонко раскатанной лапши и тушеного мяса с овощами.

(обратно)

10

Имеется в виду история с демоном витхой, описанная во второй книге ладменского цикла, «Сотой бусине».

(обратно)

11

Древнее изречение на латыни, дословно звучащее, как «Или Цезарь, или ничто». В ладменском ходу также и более простые его аналоги: «Иль грудь в крестах, иль голова в кустах», «Или всё, или ничего», «Или пан, или пропал».

(обратно)

12

Весьма крупные псы с черной косматой шерстью, большими светящимися глазами и рогами на голове. Близкие родственники хобгоблинов… чтоб их.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg