«Гимн Рождества»

ЧАСТЬ 1 ЧЕПУХА

Глава 1

Лондон, 1993

Зная о неприязни леди Августы к любому событию, требующему раздачи подарков или денег, все ее близкие сочли, что распрощаться с этим миром 18 декабря – вполне в ее духе. Таким образом она ловко избежала необходимости вручать рождественские подарки своим слугам и тем немногочисленным торговцам, у которых еще не пропало желание приносить к ее дверям бакалею, вина и мелкую галантерею. То есть к тем ее дверям, что предназначались для слуг и торговцев. Парадной же дверью ее особняка теперь пользовались редко. Даже Кэрол Ноэлли Симмонс, компаньонка леди Августы, которая могла бы при желании пользоваться парадной дверью, почти всегда ходила через черный ход. Но во вторник 21 декабря лакей Крэмптон то и дело открывал и закрывал тяжелую парадную дверь, ибо это был день похорон леди Августы.

Кэрол не могла не восхищаться мужеством старой девы. В начале осени та заявила со всей резкостью и определенностью, на которые была способна, что не поедет ни в интернат, ни в больницу. Она оказала полное неповиновение своему врачу, который пришел в полное отчаянье. Выяснилось также, что она не собирается оплачивать услуги сиделки. Поэтому Кэрол и немногим оставшимся слугам пришлось мыть ее, кормить и переворачивать, когда она уже не могла вставать.

Ярость, которую леди Августа испытывала из-за своей все возраставшей беспомощности, обрушивалась на всех слуг, но по большей части – на Кэрол. До самой смерти оставаясь особой с невозможно вздорным характером, леди Августа в течение нескольких последних месяцев жизни даже лишила Кэрол полагавшегося ей еженедельного выходного.

Кэрол возмущалась этим, но противоречить хозяйке не осмеливалась. Карманных денег у нее было очень мало – леди Августа считала, что комната и стол составляют большую часть жалованья ее слуг, а Кэрол была с ее точки зрения не более чем прислуга. Только ей платили немного больше, чем другим.

Но ведь в Лондоне можно найти такие удовольствия, которые почти ничего не стоят. Для этого требуются только пара удобных расхожих туфель, зонтик и уличная одежда, защищающая от непогоды. Но с конца сентября, когда леди Августа оказалась прикованной к постели, эти одинокие прогулки стали для Кэрол недоступны. Теперь это драгоценное время очень скоро вернется, ибо Кэрол стоит сейчас в холодной бледно-желтой гостиной в Марлоу-Хаус и прощается с участниками похорон.

Их было немного, и уходили они полуголодными. Поняв, что конец близок, леди Августа приказала подать на поминальном «пиру» только чай и бисквиты. Даже после ее смерти ее приказы должны были исполняться. Уж не боятся ли слуги, подумала Кэрол, что им явится призрак леди, если они откупорят для гостей бутылку шерри? Сама она намеревалась накануне сделать именно это.

– Ни в коем случае, мисс Симмонс, – возразил на это Крэмптон с плохо скрытым ужасом. – Никакого вина не будет. Леди Августа лично составила меню для этого случая, и мы, как всегда, в точности последуем ее указаниям.

Так они и сделали. В камине разожгли горстку угля, на один из изящных столиков в стиле Регентства поставили поднос с чайником и блюдом бисквитов, и Кэрол подумала, что гостиная так же холодна и уныла, как в начале XVIII века, когда Марлоу-Хаус только что был построен.

К Кэрол подошел преподобный м-р Люциус Кинсэйд, ректор соседней церкви св. Фиакра, отслуживший похоронную службу. Полагая, что он собирается уходить, она протянула ему руку. Но священник явно не хотел покидать Марлоу-Хаус, не получив кое-какой информации.

– Я очень надеюсь, – сказал он, – что леди Августа не забыла в своем завещании Благотворительный комитет «Щедрый стол» при нашей церкви.

Это был высокий худой человек с темными седеющими волосами, в плохо сшитом костюме. Кэрол смотрела на него с неприязнью, потому что, как и ее покойная хозяйка, не интересовалась религией. Она даже не помнила, посещала ли леди Августа церковь. 0, ратиться к преподобному м-ру Кинсэйду предложил Крэмптон.

– Мы еще ничего не знаем о благотворительных распоряжениях леди Августы, – заметила, подойдя к ним, жена ректора. В отличие от своего плохо одетого мужа миссис Кинсэйд была облечена в весьма модный туалет – необычайно короткую юбку и шляпу, прибывшую, вероятно, прямиком с Американского Запада. – Должна признаться, что материальные дела церкви плоховаты. Перед Рождеством бедняки так нуждаются в нашей помощи, что мы должны немало сделать, чтобы помочь бедным. Мы готовы обеспечить их всем необходимым, если у нас будут средства. Или хотя бы обещание, что они у нас будут.

– Я не уполномочена делать пожертвования от имени леди Августы, – холодно ответила Кэрол. – Если вам нужны деньги, поговорите с ее поверенным.

– Тогда, может быть, вы сами захотите помочь нам в наших праздничных хлопотах, – настаивал ректор, улыбаясь Кэрол, на что та никак не ответила.

– Нет, не захочу, – отрезала Кэрол.

– Конечно же, – продолжал Люциус Кинсэйд, – получив от леди Августы щедрое вознаграждение за ваши преданные заботы о ней в течение последних пяти с лишним лет, вы не откажетесь великодушным даянием помочь в это святое время тем, кто не так счастлив, как вы.

Прикусив язык, чтобы не бросить ему, что она – самый разнесчастный человек на свете, Кэрол пристально взглянула на преподобного м-ра Кинсэйда. До сегодняшнего знакомства с ним она не представляла себе, что можно выражаться в такой манере. Его изощренная речь звучала так, будто он жил в Викторианскую эпоху. И как он смеет клянчить у нее деньги чуть ли не на похоронах?

– Церковь святого Фиакра, – пробормотала Кэрол, испытывая злорадство при мысли о том, что собирается сказать, – знаю я, кто такой этот святой Фиакр.

– Мы – нация садовников, – ответил ректор, – и потому многие о нем знают. Ибо он – святой покровитель садовников.

– Это не все, – продолжала Кэрол, – святой Фиакр – типичный женоненавистник, ирландский монах-отшельник, он жил в шестом веке. Как я припоминаю, у него было правило, запрещавшее женщинам входить в ограду, окружавшую его драгоценную хижину.

Кэрол и сама не понимала, почему она ведет себя так нелюбезно. Обычно она держалась совсем иначе, но что-то в чете Кинсэйдов раздражало ее. Почему-то в их присутствии она чувствовала себя виноватой. Она этого не любила.

– Святые пользуются славой трудных людей, самая их святость заставляет окружающих чувствовать себя неловко, – улыбнувшись, сказала миссис Кинсэйд, делая вид, что грубость Кэрол ее не обидела. – Есть даже легенда о том, как одна знатная дама нарушила это правило и осмелилась войти в ограду. Она попыталась заговорить с ним. Конечно, ее тут же постигла ужасная смерть. Но это было – если было вообще – более четырнадцати столетий тому назад. Глупо в наше время негодовать на отношения, бытовавшие в таком далеком прошлом. Напротив, в наше время следовало бы простить бедному святому его прегрешения против слабого пола, если таковые вообще имели место, и, возможно, время от времени пробуждать его садоводческий дух-, когда у нас появляются трудности с нашими садами. – Улыбнувшись, она кончила свою речь.

– Я не занимаюсь садоводством, – сказала Кэрол, – и никогда не занималась. – Она с удовольствием наблюдала, как гаснет улыбка миссис Кинсэйд.

– Если бы вы пожелали научиться этому, – дружески предложил Люциус Кинсэйд, – весной мы всегда пользуемся услугами добровольцев, помогающих нам в садике при церкви.

– Нет, спасибо, я горожанка. – Кинсэйды, вероятно, надеются, что она будет дарить растения для их жалкого садика. А Кэрол вовсе не намеревалась выбрасывать деньги на ветер.

– Послушайте, – сказала она, – хотя это вас и не касается, но вы хотя бы перестанете терять время зря, обращаясь ко мне с просьбами. Леди Августа не оставила мне ничего.

– Совсем ничего? – изумилась жена ректора.

– Совсем. – Расспросы казались Кэрол нескромными, и она отвечала по-прежнему грубо. – Если вы проявляете такой неподобающий интерес к завещанию, разрешите сообщить вам, что сказал сегодня утром поверенный мне и остальным слугам. Леди Августа действительно оставила небольшие суммы Крэмптону и миссис Маркс, кухарке. Горничная Нелл, судомойка Хетти и я не получили ничего, кроме разрешения пользоваться комнатой и столом в течение месяца, считая со дня смерти леди Августы, – за это время мы должны найти работу.

– Боже мой, – казалось, ректор был потрясен, – распоряжение никак не назовешь щедрым.

– Вы правы, черт побери. Надеюсь, вы не ожидали, что леди Августа проявит щедрость. – Свою безрадостную усмешку Кэрол адресовала и ректору, и его жене. – Это была самая скупая и равнодушная женщина из всех, кого я знаю.

– Ну-ну, мисс Симмонс, – возразил ректор, – каково бы ни было ваше личное разочарование, о мертвых всегда нужно говорить хорошо.

– Именно этим я и занимаюсь. Я восхищаюсь скупостью леди Августы и тем, что она никогда не прислушивалась ни к какой чепухе, от кого бы она ни исходила. Она жила и умерла так, как ей хотелось и как было лучше для нее.

– Большую часть жизни она прожила в одиночестве и умерла в одиночестве, если не считать слуг, – заметил ректор и добавил одну из своих старомодных фраз:

– Люди надеются, что в конце жизни рядом с ними будет близкий родственник или по крайней мере дорогой друг.

– Вместо этого у нее была я, и она считала, что я стою немногого. Она доказала это своим завещанием. – Кэрол не сказала, что все, кого она когда-либо знала, тоже, кажется, считали, что она стоит немногого. И будут считать, пока у нее не будет достаточно денег, чтобы вызывать у людей интерес. Она заставила себя отбросить мысли о прошлом. Она давно уже поклялась себе забыть о равнодушном человеке, который…

– Кстати о родственниках, – начала жена ректора, нарушая невеселые размышления Кэрол, – почему здесь нет Николаса Монфорта? Кажется, это единственный здравствующий родственник леди Августы?

– Да, – вставил ее муж, – м-р Монфорт – племянник леди Августы, единственный сын ее сестры.

Кэрол с трудом удержалась, чтобы не спросить у любопытствующей пары, не собираются ли они копаться в генеалогии семейства Марлоу – Монфортов. Вместо этого она разумно и вежливо объяснила отсутствие Николаса Монфорта:

– М-р Монфорт не смог сразу же выехать из Гонконга. Его там удерживают деловые интересы. Он прислал телеграмму, в которой настаивал, чтобы леди Августу похоронили без него. Очевидно, он приедет в Лондон где-то на той неделе, чтобы переговорить с поверенным о наследстве.

– Можно было предположить, – заметила жена ректора, – что он захочет отложить похороны до своего приезда.

– Без сомнения, м-р Монфорт был привязан к своей тетке ничуть не больше, чем все остальные. – Глаза Кэрол сузились, когда она обратилась к ректору. – Интересно, ведь я никогда не встречала вас у леди Августы, пока та была жива. Вы обратились бы к ней за пожертвованием?

– Обращался, когда посетил ее как пастырь несколько лет назад. Она отказалась пожертвовать Святому Фиакру и сказала, что не желает больше видеть меня в своем доме. Все же из христианского милосердия можно было надеяться… что в завещании… в эти рождественские дни… – Люциус Кинсэйд многозначительно смолк.

– О да. – Кэрол не могла, да и не пыталась удержаться от насмешливого тона, потому что эта церковная пара вызывала у нее все большее раздражение. – Праздник. Боюсь, я – последний, кто мог бы помочь вам ради этого праздника. Рождество меня мало трогает.

– Рождество вас мало трогает? – повторила, как эхо, миссис Кинсэйд.

– Да. – Хватит с нее расспросов. Она заметила взгляд, которым обменялись муж и жена, и добавила:

– В наши дни празднование Рождества превратилось просто в безудержную погоню за прибылью. Истинного духа этого праздника уже не осталось.

– Если вы так считаете, значит, вы проводили этот праздник не с теми людьми, – сообщил преподобный м-р Кинсэйд. – Я знаю место, где истинный дух Рождества живет круглый год.

Кэрол бросила на него уничтожающий взгляд:

– Что ж, желаю вам счастливого маленького Рождества где-нибудь в таком месте. Но не приглашайте меня на этот праздник и не надейтесь, что я приму участие в ваших любимых благотворительных делах.

И она повернулась к супругам спиной, не заботясь о том, будут ли они огорчены или шокированы ее словами. У нее были личные причины ненавидеть рождественские праздники, но она не собиралась обсуждать их с преподобным м-ром Кинсэйдом и его женой.

Кэрол не хотелось, чтобы кто-нибудь строил догадки насчет ее финансового положения, как это делал ректор. Всех всегда это интересовало. Молодые люди, глядя на расточительный образ жизни ее родителей, принадлежавших в 80-е годы к верхушке общества нуворишей в Нью-Йорк-Сити, считали, что она унаследует хорошее состояние. Но ее отец разорился в результате махинаций деловых партнеров, замешанных в незаконные финансовые сделки, и торжественные уверения в вечной преданности разом прекратились, и все эти молодые люди, в том числе один особенный молодой человек, в которого, как ей казалось, она была влюблена, утратили к ней всякий интерес. Подруги тоже стали ее избегать. И ни один из этих так называемых друзей, считавших, что состояние ее отца необъятно, и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ему, когда он изо всех сил старался выплатить долги партнеров. В ответ на финансовый крах мужа мать Кэрол развелась с ним и вышла замуж за человека куда более богатого, чем когда-либо был Генри Симмонс. Бывшая миссис Симмонс отправилась в долгое свадебное путешествие.

Кэрол ничего не знала о теперешнем местопребывании матери, а после их последней крупной ссоры и не желала знать.

Потеряв состояние, брошенный женой. Генри Элвин Симмонс взял старинное ружье из своей коллекции и размозжил себе голову. Это произошло на рождественский сочельник, который в то же время был двадцать первым днем рождения Кэрол.

Осиротев и оставшись без гроша, Кэрол стала искать место и обнаружила, что ушла из своей прежней обеспеченной жизни совершенно неприспособленной к какой-либо практической работе, которая могла бы понадобиться в конце 80-х годов, когда экономика страдала от снижения покупательского спроса. Компьютеры представлялись ей совершенной загадкой. Она могла бы преподавать французский – она хорошо говорила на этом языке – или английскую литературу и историю, но ни в одной школе, куда она обращалась, не проявили интереса к молодой женщине без всякого преподавательского опыта.

Несколько месяцев она работала официанткой, но свою работу ненавидела и примирялась с ней только потому, что каждый день могла прятать к себе в сумку продукты и съедать их дома, в комнате, которую ей пришлось снять. Когда управляющий объяснил ей слишком ясно, что именно ей нужно делать, чтобы увеличить свой скудный заработок, она уволилась. Не так уж она была голодна, чтобы продаваться за еду или за обещание денег.

Она была экономна по натуре, и поэтому ей удалось скопить небольшую сумму, но она знала, что этого хватит ненадолго. Тогда-то она и стала подумывать, не кончить ли ей так же, как отец, и вдруг ей попалось объявление, приглашающее платную компаньонку. Нужно было ехать в Лондон. Предлагали комнату, стол и небольшую плату. Уехать из Нью-Йорка! После долгих расспросов по телефону Кэрол получила место. Ее денег хватило как раз на один конец в экономическом классе.

Ранним утром, бодрая после ночного перелета, держа в одной руке свой единственный чемодан, а в другой – адрес новой хозяйки, Кэрол оказалась на ступеньках Марлоу-Хаус. Сначала она почувствовала огромное облегчение, обретя устойчивое положение в такой престижной британской семье. Недели в Марлоу-Хаус оказалось достаточно, чтобы она поняла, почему леди Августа поместила объявление в Штатах. Ее скупость и дурной характер стали легендой. Но характер старой дамы вполне соответствовал настроению Кэрол, и постепенно она приспособилась к ее трудновыносимым странностям. Эти две женщины были и на самом деле удивительно похожи. Как и леди Августа, Кэрол в глубине души была убеждена, что единственно важная вещь на свете – деньги. На примере своей собственной жизни она видела, что можно купить на деньги, – для доказательства ей достаточно было посмотреть на свою экстравагантную мать и ее многочисленных поклонников. По тому, как мать бросила отца, а предполагаемые влюбленные отступились от нее, Кэрол поняла, что происходит, когда человек остается без денег.

Поэтому она с уважением относилась к леди Августе, которая не питала никаких иллюзий насчет человеческих привязанностей. Или насчет благотворительности. Или насчет того, что праздники должны сопровождаться необыкновенными пиршествами, подарками и приемами. Особенно это относилось к Рождеству, которое утратило всякий смысл и превратилось просто-напросто в коммерческое мероприятие для выманивания денег у простых работяг. По всем этим вопросам мнение Кэрол полностью совпадало с мнением старой леди.

– Все ушли, мисс Симмонс. Я пришлю Нелл убрать посуду. – В гостиную вошел Крэмптон, и Кэрол поняла, что, глубоко погрузившись в свои мысли, не заметила, как попрощалась с преподобным м-ром Кинсэйдом и его женой, с поверенным и с гостями. – Вы будете обедать в своей комнате?

– Нет, я буду обедать не дома. – В голосе ее было столько сарказма, что Крэмптон высоко поднял брови.

– Простите, мисс? – В голосе лакея слышалось неодобрение.

– Ну конечно, я буду обедать у себя в комнате. Когда же было иначе?

В начале ее пребывания в Марлоу-Хаус предполагалось, что она будет обедать каждый вечер в столовой с хозяйкой, но когда во время последней болезни леди Августа оказалась прикованной к постели, Кэрол попросила, чтобы поднос с едой приносили к ней в комнату. Только так она могла хотя бы часок побыть наедине с собой после полного хлопот и неприятностей дня, проведенного у постели раздражительной больной старухи.

Выйдя из гостиной, Кэрол поднялась наверх по широкой изогнутой лестнице. Когда ее рука коснулась перил, ей показалось, что полированное дерево дрожит под ее пальцами. Конечно, это просто дурацкое воображение. Она очень устала и чувствовала естественный упадок сил после похорон. Не говоря уже о том, что леди Августа решила забыть в своем завещании о пяти с половиной годах честной службы своей компаньонки.

– Хотя бы небольшую сумму, – пробормотала Кэрол, поднявшись по главной лестнице и направляясь через холл к маленькой лесенке, ведущей на верхний этаж Марлоу-Хаус. – Сотню фунтов, ну самое большее две. Бог мой, это ведь всего пятьсот долларов или около того, а ведь всем известно, что леди Августа была баснословно богата. Она дала бы мне понять, что оценила все, что я для нее сделала.

Из комнаты леди Августы послышался негромкий циничный смех. Кэрол замерла на мгновение у закрытых дверей. Все было тихо.

– Померещилось, – громко сказала она, – в комнате никого нет. Я уверена.

Все-таки она открыла дверь. Занавеси были опущены, и в комнате был полумрак. Кэрол нашарила на стене выключатель, и лампочки засияли в хрустальной люстре, свисавшей с середины потолка.

– Так я и думала. Никого. В ванной тоже никого. И в туалетной. – Кэрол прошла из ванной в зеркальную туалетную и обратно в ванную, продолжая говорить сама с собой:

– Леди Августа принадлежала к тому разряду людей, которые оставляют на всем свой отпечаток, не исчезающий после их смерти. Вот это-то на меня и действует. Завтра скажу Нелл открыть здесь окна и хорошенько прибраться, чтобы уничтожить все следы пребывания старой девы, в том числе и этот ужасный запах лаванды.

Кэрол направилась было в холл, но остановилась. Она знала, что этого не может быть, что она только что осмотрела все комнаты, но все же покалывание между лопатками подсказывало ей, что в спальне кто-то есть. Она обернулась, но в комнате по-прежнему было пусто. Откуда-то потянуло холодом по ногам, и пахнуло лавандой. Она быстро выключила свет, выбежала в холл и плотно закрыла за собой дверь. Потом поспешила в тот конец холла, откуда шла лестница наверх. Она ни разу не оглянулась, пока не поднялась на свой этаж.

Когда-то это была комната для гувернантки, а теперь нечто среднее между помещением для прислуги и комнатой, куда можно поселить какую-нибудь незначительную особу, когда Марлоу-Хаус бывает переполнен гостями. Комната находилась в передней части дома, и из двух ее окон открывался вид на сквер, который в летнее время выглядел очень симпатично – деревья, трава, цветник, кованая ограда. Сейчас в центре сквера стояла елочка, украшенная в честь рождественских праздников. В тумане и измороси раннего вечера весело горели разноцветные лампочки. Погода скорее напоминала начало ноября, День всех святых, чем Рождество. Если бы Кэрол верила в привидения, она сказала бы, что сейчас для них самое время. Но она в них не верила. Кэрол вообще почти ни во что теперь не верила. Она задернула занавеси, чтобы отгородиться от веселого праздничного зрелища.

Горничная Нелл уже была в комнате и разводила огонь в камине. Языки пламени отбрасывали пляшущие тени на потолок и на стены. Обстановка была очень простая. В комнате стояла старомодная кровать с четырьмя колонками, между которыми гордо висели занавески из потертого бархата. Пыль и затхлый запах старой ткани время от времени вызывали у Кэрол приступы чиханья, так что вскоре после водворения в Марлоу-Хаус Кэрол сама убрала эти занавески. Кроме кровати, в комнате был комод, письменный стол со стулом, а у камина – кресло с подушечкой для головы. Завершали обстановку торшер, скамеечка для ног и столик, располагающиеся вокруг каминного кресла. Ванная была через три двери, пройти туда можно было только через холл.

Кэрол не заботило, что в комнате не было никаких безделушек, что кровать без занавесок выглядела голой, что зеленое покрывало и старый турецкий ковер порядком истрепались. С чего это она будет тратить с таким трудом заработанные деньги на легкомысленные украшения? Спартанская нагота комнаты соответствовала ее подавленному состоянию, хотя Кэрол не считала себя подавленной. Она считала себя человеком, сохранившим трезвость взгляда среди постигших его несчастий.

Поскольку никаких дел на этот вечер у нее больше не было, она сняла скромное темное платье и туфли на низком каблуке и надела фланелевую ночную сорочку и теплый купальный халат.

Появилась Нелл с подносом:

– Ваш обед, мисс Симмонс. Вы собираетесь ложиться так рано? Не хотите спуститься вниз и пообедать с нами вместе? В кухне ведь куда приятней, да и теплей. Вы замерзнете здесь наверху совсем одна.

– Не хочу. – Кэрол жестом указала девушке поставить поднос на столик у каминного кресла. – Больше ничего не надо, Нелл.

– Не стоило бы вам так много бывать одной. – Нелл нисколько не обиделась, что Кэрол говорила с такими же интонациями, что и леди Августа, когда обращалась к горничной. Ничья сдержанность не могла остудить молодой пыл, исходивший от Нелл; ее широкое розовое лицо выражало только заботу о Кэрол. – Особенно сегодня вечером не нужно бы вам сидеть здесь одной. После похорон и всякого такого.

– Я устала. Я хочу побыть одна.

– Ну тогда ладно, если вы так думаете. Но завтра вы должны прийти на кухню и присоединиться к нам. Мы задумали устроить небольшой пир на Рождество, пока мы все еще тут. И вас приглашаем. Ладно, спокойной ночи, мисс. Спите хорошенько.

– Доброй ночи, Нелл.

Как частенько замечала леди Августа, Нелл не знала своего места в иерархии слуг. В высшей степени неуместное дружелюбие девушки леди Августа считала признаком упадка эпохи. Во времена леди Августы прислуга знала свое место. Если бы старая дама услышала приглашение Нелл, она, вероятно, заявила бы, что компаньонка леди не должна получать приглашение на кухню, чтобы разделить рождественскую трапезу со слугами. Кэрол не полностью разделяла аристократические взгляды леди Августы. Просто ее не интересовали никакие праздники – ни на верхних, ни в нижних этажах дома.

Кэрол села у огня, поставила ноги на скамеечку и взяла тарелку с дымящимся супом. Мисс Маркс была отличной кухаркой. Ограниченность средств, отпускаемых леди Августой на продукты, заставляла ее не опускать руки, а бороться. Кэрол черпала ложкой густой куриный суп с тонко нарезанными грибами и размышляла о том, так же ли хорошо питается прислуга, как она. Подняв куполообразную металлическую крышку над блюдом, она обнаружила внушительную порцию курицы с горохом, нарезанной кубиками свеклой и горсткой риса. Кусок яблочного пирога в сопровождении большого чайника завершал обед.

– Глупая экстравагантность.

Она что же, разговаривает вслух? Нет, конечно. Но кто кроме нее мог сделать это замечание? Все было тихо, только потрескивал огонь в камине. Кухня была слишком далеко, и никакой шум оттуда не мог достичь ее комнаты.

Равно как никто не услышал бы ее криков. Сказав себе, что она действительно сверх меры утомлена, Кэрол не обратила внимания на странный холодок, пробежавший у нее по спине. Она закрыла крышку над блюдом с курицей, чтобы та не остыла, и принялась доедать суп. Конечно, у нее были основания нервничать, но вовсе не потому, что она была одна на верхнем этаже большого старого дома. Ее дальнейшие перспективы могли встревожить кого угодно. Что ей делать, искать работу в Лондоне? Или потратить немалые деньги, вернуться в Нью-Йорк и попробовать устроиться там? Будучи компаньонкой леди Августы, она самостоятельно научилась печатать и придумала некую простейшую стенографическую систему, так что теперь она могла бы, скажем, вести деловую переписку. Но Кэрол не надеялась, что эти навыки существенно помогут ей в огромном мире за пределами Марлоу-Хаус.

Почему, ради всего святого, родители не обучают своих дочерей уже в юности делать что-нибудь полезное? Мать Кэрол была слишком погружена в общественную жизнь, а отец занят делами и зарабатыванием огромных денег, и они не могли уделять дочери достаточно внимания. Все свое детство и юность Кэрол плыла по течению, без всяких целей и устремлений. От нее требовали только, чтобы она выглядела привлекательной, была вежливой и не создавала родителям проблем. У нее были светло-каштановые волосы, вьющиеся от природы, ясные серые глаза, округлые формы и довольно спокойный характер, поэтому хлопот с ней не было никаких.

– За все это я теперь расплачиваюсь, – пробормотала она, глядя в тарелку с супом. – Моя жизнь была сплошными каникулами, которые кончились перед самым Рождеством шесть лет тому назад. И что я теперь? Если бы у меня был миллион долларов! Нет, десять миллионов! Это совсем немного по сравнению с теми деньгами, которые папа заработал для себя и для других.

– И что бы ты с ними сделала?

– Что? Кто это сказал? – Она чуть не пролила суп, резко выпрямившись и оглядывая знакомую комнату. Конечно, она никого не увидела. И слов никаких она не слышала. Просто ветер зашумел в дымоходе. Кэрол опять откинулась на спинку кресла, собрав у горла отвороты халата. Она опустила ложку в тарелку. Если не съесть этот суп сейчас же, он совсем остынет, не говоря уже о курице и овощах. Они все еще ожидали на блюде.

Ветер? Полчаса тому назад было тихо и туманно, моросил дождь. Как мог завыть в дымоходе ветер в такую погоду? И как может он сотрясать дверь ее комнаты, вот как теперь? Кэрол замерла, удивляясь внезапной перемене погоды. Ложка повисла на полпути между тарелкой и ртом. Ветер снова завыл, сотрясая оконные стекла и раздувая на окнах старые выгоревшие занавеси.

А потом у камина появилась леди Августа. Сначала фигура, которую увидела Кэрол, была полупрозрачной, постепенно леди Августа обрела плотность, хотя, как заметила девушка, отсветы огня на нее не падали. Но чем бы ни был этот призрак, породила его тьма, а не свет. И был ли он на самом деле или только мерещится ей? Как зачарованная, Кэрол не могла отвести от него глаз, но страха не испытывала.

Леди Августа выглядела почти так же, как и пять с половиной лет тому назад, когда она была хотя и старой женщиной, но еще не разрушенной болезнью и приближением смерти. Седые волосы, на редкость густые для семидесятилетней старухи, были уложены, как обычно, узлом на затылке. На ней было шифоновое одеяние цвета бледной лаванды, которое развевалось и раздувалось вокруг нее, как бы под действием легкого ветерка.

– Добрый вечер, Кэрол. – Голос тоже был таким же, каким его помнила Кэрол, хотя тембр немного изменился, поскольку смягчились его обычная резкость и раздраженность.

– Что вы здесь делаете? Вы же умерли. – Рука Кэрол дрогнула, бульон пролился на халат. Он был холодный и явно уже не съедобный. Кэрол поставила тарелку на поднос и взглянула на то место, где возникла леди Августа. Она все еще была там.

– Я не верю в привидения, – продолжала Кэрол, стараясь говорить твердо и ровно. – Уходите.

– Если ты не веришь в меня, значит, меня здесь нет. – Логика леди Августы была неопровержима. – Если меня здесь нет, я не могу отсюда уйти.

– Прекрасно, значит, вы – создание моего воображения или послание от моего подсознания. Скажите мне то, что я должна узнать, и уйдите.

– Именно это я и собираюсь сделать. – И, к изумлению Кэрол, леди Августа уселась наискосяк от камина, там, где не было никакого стула. Она просто опустила свою призрачную протоплазму и села, раскинув лавандовое одеяние так, будто находилась в своей элегантной гостиной на одном из обитых шелком диванов – своем обычном месте. Когда она уселась, подол ее платья продолжал развеваться от несуществующего ветерка. Она откинулась на спинку несуществующего дивана. Кэрол это совершенно выбило из колеи.

– Что… что вам нужно? – Голос ее сорвался и прозвучал совсем не так уверенно, как ей хотелось бы. Она с трудом сглотнула и сделала еще одну попытку:

– Вы в самом деле призрак или это мне снится?

– Соберись с мыслями, Кэрол. Плод ли я твоего воображения или сновидение? Разве твое подсознание ничего тебе не говорит? Призрак ли я? Или я реальна? Не могу же я быть всем этим одновременно. – Леди Августа ждала ответа, склонив голову набок.

– Вы забыли еще один вариант, – сказала Кэрол. – Ваше внезапное появление у меня в комнате – злая шутка, которую кто-то хочет сыграть со мной. Может быть, вы – голографическая проекция или что-то в этом роде.

– А кому это нужно? – спросила леди Августа. – Слугам? У них на это не хватит воображения. Кроме того, они к тебе хорошо относятся, хотя я и не понимаю почему. Ты держишься с ними так же неприветливо, как и я. Нет, Кэрол, в глубине души ты знаешь, что я реальна.

– Но вы действительно умерли?

– О да. – Леди Августа улыбнулась. Кэрол не помнила, улыбалась ли она когда-нибудь при жизни. Но, не дав ей прийти в себя от этого нового изумления, леди Августа продолжала:

– Смерть – замечательное ощущение. В каком-то смысле это просто восхитительно. Я не чувствую больше физической боли, и это большое облегчение.

– Рада слышать это. Я знаю, последние дни были просто ужасны для вас.

– Есть вещи пострашней физической боли, – сказала старая дама.

– Не могу поверить в это, – отсутствующе заметила Кэрол. Одна часть ее сознания все еще изучала внешность призрачной гостьи, пытаясь понять, как удаются такие трюки. Даже для спасения собственной жизни она не смогла бы понять, как это сделано, но ведь она мало разбиралась в электронной технологии. Не больше знала она и о том, кому могло понадобиться так подшутить над ней, как верно заметила леди Августа.

– Обрати внимание, Кэрол, – леди Августа возвысила голос, и Кэрол заставила себя думать о том, что говорит призрак. – Как я уже сказала, гораздо хуже любой физической боли – сознание, что ты не выполнила своего жизненного назначения. Так же как и ты, я пережила в молодости разочарование, и мое сердце ожесточилось против жизни и любви.

– Вы ничего обо мне не знаете! – воскликнула Кэрол, вцепившись в ручки кресла. – Вы ни разу не поинтересовались, как я жила, прежде чем стала работать у вас. Вы были слишком рады, что обзавелись дешевой компаньонкой, чтобы разузнавать, кто я такая. – Кэрол прикусила язык, с которого готовы были сорваться жалобы на то, как леди Августа обошлась с ней в завещании.

– Бедная глупая девочка, – грустно покачала головой леди Августа. – Конечно же, я разузнала все о твоем прошлом. Не думаешь ли ты, что та недоверчивая особа, которой я была при жизни, наняла бы человека, который может ограбить или убить ее в собственной постели? Ты, Кэрол, на самом деле очень наивна и, как и твой отец, слишком малодушна, чтобы нанести ответный удар, когда жизнь стукнет тебя по голове.

– Не смейте оскорблять моего отца! Он был честный человек.

– Да, конечно, и теперь он сожалеет, что покончил с собой в минуту слабости.

– Теперь? Вы познакомились с моим отцом? В этом… этом… там, где вы сейчас находитесь?

– Там, где я сейчас нахожусь, – ответила леди Августа, – там все понимают, все прощают. Хотя ошибки, совершенные на земле, требуется исправлять. Да, я общалась с твоим отцом и знаю все, что нужно знать, о твоей юности. От всей души желала бы, чтобы ты не позволила этому молодому эгоисту извлекать для себя выгоды из вашей любви. Он совершенно не знал тебе цены.

– Замолчите! Сейчас же замолчите! – Кэрол подскочила к леди Августе, словно собиралась ей угрожать. – Я не хочу говорить о Роберте.

– Конечно, не хочешь. Ты убедилась на горьком опыте, что было ошибкой впускать его к себе в сердце. Роберт Драммонд любил не тебя, а деньги и положение твоего отца. Никто никогда не любил тебя самое.

– Прекратите! – Кэрол дрожала от ярости. Одного упоминания имени Роберта Драммонда было достаточно, чтобы кровь ее похолодела, словно тень от этого давнишнего предательства все еще могла омрачать ее жизнь.

– Я вижу, что огорчаю тебя, – сказала леди Августа. – Возможно, об этом вообще не стоило говорить. Боюсь, я еще не совсем избавилась от своей бестактности. Нужно постараться и избавиться от нее. Сядь, пожалуйста, милочка, и не смотри так, будто хочешь меня убить. Ты же понимаешь, что не можешь причинить мне никакого вреда.

Кэрол, все еще злая и неудовлетворенная необычным для ее покойной хозяйки извинением, хотела схватить леди Августу за руку. Но ее протянутая рука свободно прошла сквозь тело сидящей леди. Испуганно вскрикнув, Кэрол отдернула руку, которая похолодела так, будто ее окунули в ледяную воду.

– Вы не существуете, – упрямо заявила Кэрол.

– Существую, – возразила ее призрачная гостья. – Но существую таким образом, который будет непостижим для тебя еще много лет. Сядь, Кэрол, и дай мне объяснить, зачем меня к тебе послали.

– Послали? – Кэрол села, не сводя глаз с леди Августы.

– Как я уже сказала, я провела свою земную жизнь в скупости, раздражительности и злобном нежелании понимать кого-либо. А должна я была любить, а также делать людей счастливыми при помощи своих денег.

– Вот именно, – ответила Кэрол с некоторой долей цинизма. – Об этом я все знаю. Если у тебя есть деньги и ты склонен их тратить, тебя все любят. Мне еще не было двадцати одного года, а я уже это усвоила. Но это не настоящая любовь. Люди притворяются – вроде как Роберт – и думают, что им удастся наложить лапу на ваши деньги. Я восхищаюсь вами, леди Августа, потому что вы не позволяли подобным паразитам использовать вас.

– Я вижу, что тебе нужно многому научиться, – грустно поглядела на нее старая дама. – Не все люди интересуются только деньгами. Ты должна понять, что главное – сердце и дух, а не земное имущество, Кэрол. Неужели ты никогда не спрашивала себя, почему ты так несчастна?

– Я это знаю, – ответила Кэрол, – и раз уж вы знаете всю мою жизнь, нет надобности это объяснять. Отчасти и вы в этом виноваты.

– Потому что я не оставила тебе денег? – Леди опять улыбнулась призрачной улыбкой. – Да, я была очень скупа ко всем, кто у меня работал. Теперь я за это расплачиваюсь.

– Вот и чудно, – отозвалась Кэрол злобно, – поделом вам. Вы были чудовищно несправедливы ко мне.

– Ты можешь помолчать и выслушать меня или нет?

– Говорите. – Кэрол старалась подавить гнев, все еще кипящий в ней и угрожающий прорваться в любой момент. – Что вы хотите сказать?

– Спасибо. – Леди Августа наклонила голову с изяществом герцогини. – Поскольку я прожила жизнь, никого не любя, я обречена скитаться целую вечность на земле, созерцать счастье, которое я не могу разделить, и быть свидетелем бедности, которой теперь уже не могу помочь.

– При жизни вас мало беспокоила проблема помощи беднякам. Стало быть, и теперь она не должна вас занимать.

– Она меня занимает. Видишь ли, переход из вашего измерения в мое теперешнее состояние очень меняет человека.

– Наверное, это так. – Кэрол невольно заинтересовалась этим неожиданным поворотом мысли.

– Сердце, которое некогда было жестоким и равнодушным, преображается, – продолжала леди, – и я страдаю от неосуществленной любви. Но мне не на кого направить ее. Я вижу бедность и несправедливость, я хотела бы помочь, но ведь теперь я в ином мире и не могу использовать свое состояние для добрых дел. Эту возможность я навсегда упустила.

– Вы могли бы оставить деньги на благотворительность и вашей прислуге. Вам было бы теперь легче. Но сейчас уже поздно изменять завещание.

– Вот именно, – кивнула леди Августа. – Я рада, что ты это понимаешь. Слишком поздно – для меня, но не для тебя. Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь страдала так, как я сейчас. Более того, милая, с твоей помощью я могу достичь вечного блаженства.

– Это вы о чем?

– Мне поручили заниматься тобой. Если я смогу сделать так, что ты изменишь свой жесткий взгляд на жизнь, откроешь сердце для любви, милосердия и красоты, – короче говоря, если я смогу превратить тебя – с собой я не смогла этого сделать – в человека щедрого и любящего, мои скитания по земле прекратятся и я займу надлежащее место в ином мире.

– Увы, – начала Кэрол, подняв руку, чтобы остановить поток этих страстных слов, – увы, сей сюжет я видела в каком-то старом кино. А также читала рождественский рассказ на эту тему. Это что-то вроде плановой работы, да? И чей же это план? Вот чего я никак не пойму.

– А от кого, ты думаешь, создатели этих старых фильмов и книг получили сюжетные линии, как не от Величайшего Планировщика? Эти истории остаются в сердцах простых людей потому, что добрые души узнают в них вечные истины. Это не игра, Кэрол, и не трюк. То, что я тебе говорю, – правда, но она слишком проста и очевидна, и твой замкнутый и ограниченный земной ум не может этого усвоить. В свое время, предоставленная самой себе, ты поймешь – как поняла это я, – что главное в человеке – любовь, милосердие и добрая воля по отношению к тем, кого ты встречаешь. Но тогда уже будет поздно пытаться изменить ту вечную жизнь, которую ты себе уготовила. Но как бы то ни было, ты не можешь остановить то, что сейчас произойдет.

– Произойдет сейчас? – повторила Кэрол недоверчиво. – Что вы имеете в виду? Что вы хотите делать?

Так вот, – леди Августа словно и не слыхала слов Кэрол, – именно это время, с зимнего солнцеворота до двенадцатой ночи, мне дано для того, чтобы обратить тебя к лучшей жизни.

– Не люблю слова «обратить».

– Неважно. Называй это как хочешь. Изменить, преобразовать, трансформировать, трансмутировать – что ты предпочитаешь. Мне все равно. Считая по вашему земному времени, до рождественского сочельника остается три ночи, чтобы начать нашу работу. Окончательная перемена произойдет позже и будет делом только твоих рук.

– Вы хотите сказать – «вашу работу», – заметила Кэрол. – Надеюсь, вы не ждете моей помощи в осуществлении вашего проекта? Я не люблю пожертвований. И настроение у меня отнюдь не рождественское. – Оно будет рождественским, когда я все сделаю. – Бледное лицо леди Августы посерьезнело. – Обязательно будет, Кэрол, ибо будущее моей души зависит от твоего преображения. Борись изо всех сил с тем, что будет происходить. Если перемены в твоей душе произойдут в результате борьбы, они будут более значительны. В моем мире, как и в вашем, не ценят того, что дается с легкостью.

Леди Августа встала, ее одеяние развевалось вокруг нее, хотя Кэрол по-прежнему не замечала никакого ветра. Старая дама протянула руку, но Кэрол отпрянула в глубину кресла.

– Никуда я с вами не пойду, – заявила Кэрол.

– Я не могу предоставить тебе право выбора, чтобы ты не отказалась от возможности, которая никогда больше не представится ни тебе, ни мне. Ты обязательно пойдешь со мной, Кэрол, и отдашь всю себя – и сердце, и душу, и ум – тому, что будет с тобой. Начнем же!

Леди Августа широко развела руки. Полы ее развевающегося одеяния взлетели навстречу Кэрол, вцепившейся в подлокотники кресла. Девушка твердо решила не принимать участия в том, что по-прежнему считала либо комедией, либо трюком. Лавандовые шелка реяли все ближе и ближе, обвиваясь вокруг кресла, пока Кэрол вместе с креслом не оказалась полностью закутанной в дымчатую тонкую ткань.

– Не надо! – Кэрол вцепилась ногтями в эту ткань, отчаянно сопротивляясь, боясь задохнуться в бледной дымке, пропитанной запахом лаванды, окрашенной в цвет лаванды. – Перестаньте! Пустите!

– Сопротивляйся как хочешь. – Леди Августа обняла ее. – Случится то, что должно случиться. Я тебя не оставлю. Я буду рядом.

– Я не хочу! Уходите, откуда пришли! – кричала Кэрол, все еще пытаясь отбросить ткань от лица. Она не могла вздохнуть, запах лаванды был так силен, что она задыхалась, и ей стало так страшно в холодных объятиях леди Августы, что сердце почти перестало биться. Никогда в жизни ей не было так холодно. Холод был просто могильный. Она закричала…

ЧАСТЬ 2 РОЖДЕСТВО В ПРОШЛОМ

Глава 2

Лондон, 1818

– Кэролайн, дорогая, проснись. Как ты можешь спать в такой чудесный вечер?

– Кто… что? – Кэрол отбросила последние обрывки дымки, пахнущей лавандой, в глубину сознания, чтобы понять, кто это говорит с ней. Голос был какой-то знакомый.

– Дорогая сестрица, ты задремала. – Молодое личико, обрамленное короткими завитками бледно-золотых волос, появилось перед растерявшейся Кэрол.

– Задремала? – повторила Кэрол и добавила, вспомнив:

– Нет, это затеи леди Августы.

– О Боже мой! – прожурчал голосок хорошенькой девушки. Склоняясь над Кэрол, она с трудом подавляла смех. – Неужели тетя Августа приготовила свои любимые целебные травы и дала тебе снотворного? Ведь ты должна не спать, а быстрее готовиться к балу!

– Тетя? – повторила Кэрол. – Какой бал?

– Рождественский бал, глупышка. Да проснись же, Кэролайн, ведь пора одеваться, а ты обещала, что только я буду тебе помогать. Выбирайся же из своего кресла скорее!

Кэрол ничего не оставалось, как подчиниться. Кресло с подушечкой на спинке было то самое, только обитое другой тканью, кресло, в котором она сидела за своей одинокой трапезой и позже – беседуя с призраком леди Августы. Но комната, в которой она теперь находилась, была совершенно другая. Это была роскошно обставленная, красивая и просторная комната, с бледно-голубыми обоями и богатым белым карнизом, шедшим по периметру потолка. По верху стенных панелей шел карниз попроще. В камине горел яркий и жаркий огонь, на широкой каминной полке пылали свечи; свечи горели и на столах, и в стенных канделябрах. А прежняя зеленая обивка на кресле превратилась в парчу ярко-голубого цвета.

– Все-таки тетя Августа права, – сказала белокурая девушка, приподнимая подол вечернего платья, лежащего поверх голубого покрывала на широкой, увенчанной балдахином кровати. – Персиковый цвет тебе идет больше, чем белый.

Само же это очаровательное создание было одето в белое платье с высокой талией, низким округлым вырезом и рукавчиками-буфами. На шее висел простой медальон на тонкой золотой цепочке, а серьги были из маленьких жемчужинок со свободно свисавшими жемчужинами-капельками. На личике у нее не было, кажется, и следа косметики. Хотя Кэрол никогда не видела эту девушку, она почувствовала, что любит ее, давно ее знает и что девушка играет важную роль в ее жизни.

– Снимай свой капот, – сказала девушка, берясь за пояс на талии Кэрол.

Взглянув вниз, Кэрол увидела, что на ней уже не было старого купального халата и фланелевой ночной рубашки. Вместо этого она была одета в бледно-желтое шелковое одеяние с кружевными оборками. Она позволила девушке снять его с себя и с изумлением увидела незнакомое белье. Вышитая льняная сорочка покрывала легкий корсет, в который были вставлены какие-то тонкие планки. Прозрачные чулки персикового цвета держались у колен на подвязках. На ногах были плоские туфли нежного персикового цвета.

– Вот, пожалуйста! – Девушка подвела Кэрол к кровати. – Подними руки. Теперь осторожней. Оно очень тонкое, а мы ведь не хотим его порвать.

Кэрол следовала указаниям молодой девушки без всякого сопротивления. Она стояла не шевелясь, а облако прозрачной бледно-персиковой ткани окутало ее голову, опустилось на плечи и упало до полу. С необычайной быстротой помощница Кэрол застегнула мелкие пуговки на спине. Потом легкими прикосновениями привела все в окончательный порядок.

– Вот. Разве я не замечательная горничная? Дорогая, ты никогда еще не была такой хорошенькой. Монфорт будет восхищен. Посмотри на себя.

– Монфорт?

Девушка повернула ее за плечи, и Кэрол посмотрела в высокое зеркало, стоящее в углу. То, что она увидела в этом зеркале, ее потрясло.

Лицо было ее, но каштановые волосы, говорить, чтобы не нести лунатический бред. Девушка в белом платье опять рассмеялась:

– И то и другое, ты же прекрасно знаешь. Мы трое и Монфорт договорились об этом. И нужно сказать, что тетя Августа очень хорошо все устроила: так много цветов и лучшие музыканты! Ну и потом, ей нравится Монфорт. Клянусь, она сама вышла бы за него, будь она помоложе.

Монфорт. Кэрол закусила губу. Эта хорошенькая девушка права: у нее действительно появилась привычка повторять ее слова. И только одно имя помогло ей понадеяться на то, что она сможет найти какой-то смысл в этой путанице.

– Тетя Августа? – переспросила она.

– Да. Она хочет оглядеть тебя, когда ты будешь готова. Держи. – И девушка взяла с кровати пару длинных белых перчаток и подала их Кэрол. Они доходили почти до плеч. Девушка помогла застегнуть пуговки.

– Теперь веер.

Эта принадлежность туалета была сделана из шелка персикового цвета, расписанного изящными цветами и листьями и натянутого на пластинки из слоновой кости.

– Ты пойдешь со мной? – Кэрол не знала, что лучше – чтобы девушка пошла с ней или чтобы она осталась здесь. Если тетя Августа – это та самая леди Августа, которую Кэрол знала и которая создала всю эту путаницу, Кэрол с удовольствием предстала бы перед ней, не беспокоясь о том, что ей говорить. С другой стороны, если это не леди Августа, Кэрол нужна поддержка этой девушки, которая, судя по всему, очень ее любит.

В этой юной особе было что-то мучительно знакомое, как будто Кэрол когда-то видела и слышала ее во сне или, может быть, мельком встречалась с ней в далеком прошлом. Кэрол попристальней посмотрела на девушку, жалея, что никак не рискнет спросить ее имя, но уместно ли устанавливать личность собственной сестры? Особенно если учесть, что Кэрол прекрасно знала – девушка ей не сестра. При мысли об этом Кэрол почувствовала что-то вроде сожаления. Совсем неплохо иметь такую сестру.

– Меня она уже осмотрела, – сказала девушка в ответ на вопрос Кэрол. – Иди одна. Я скоро приду. Хочу еще раз пройтись щеткой по волосам, чтобы выглядеть наилучшим образом.

– На тот случай, если лорд Симмонс появится на балу?

Ласковое поддразнивание, прозвучавшее в ее голосе, поразило Кэрол. В ее голосе слышится нежность!

– О да, я надеюсь, что он придет. – Мягкие голубые глаза засияли, нежные юные губы тронула робкая улыбка. – Если да, он пригласит меня на вальс.

– Да, тут есть из-за чего волноваться. И, сознавая, что она не может больше оставаться в этой комнате и оттягивать момент встречи с «тетей Августой», Кэрол вышла в длинный холл, освещенный свечами, горящими в настенных канделябрах.

Холл был ей незнаком, но она пошла туда, где свет был ярче, и вдруг узнала это помещение. Помогла лестница. Нельзя было не узнать этот красивый разворот ступеней и перил, коль скоро ты проходила здесь вверх и вниз по несколько раз за день в течение пяти с половиной лет. А впереди, в нескольких шагах, была дверь, ведущая в комнаты леди Августы. Глубоко вздохнув, Кэрол подошла к этой двери и постучала, надеясь, что не ошиблась. Дверь тотчас же отворила женщина средних лет в черном платье и белом переднике.

– Кто это? – спросил знакомый голос из глубины комнаты.

– Я, – ответила Кэрол, проскальзывая мимо служанки.

Убранство комнаты изменилось. На стенах – белые и кремовые панели, на высоких окнах – бледно-зеленые занавеси из тафты, на кровати – гармонирующие с ними занавеси, – но это определенно та же самая комната, в которой бывала Кэрол, служа у леди Августы в компаньонках. Женщина, сидевшая у туалетного столика перед шкатулкой с драгоценностями, явно походила на ту леди Августу, которую Кэрол знала прежде.

– Войдите и покажитесь мне, – велела леди Августа. – Мэри, вы можете идти. Я позову вас, когда будет нужно.

– Ой, мадам. – Сделав реверанс, служанка исчезла в дверях, оставив Кэрол наедине с женщиной, которую она считала призраком. А может быть, несмотря на сходство, это вовсе не был тот призрак, что явился к Кэрол в начале этого вечера? Кэрол решила быть осторожней.

– Добрый вечер, леди Августа. Услышав это приветствие, женщина за туалетным столиком подняла брови.

– В этом доме в этом веке тебе лучше называть меня тетей Августой. В противном случае все, кого ты знаешь, будут удивлены.

– А вы действительно та, за кого я вас принимаю? – спросила Кэрол. – Если так, то должна сообщить вам: я больше не желаю играть в эту игру, которую вы затеяли.

– В чем дело, Кэрол?

Услышав свое настоящее имя, Кэрол облегченно вздохнула, а потом разозлилась:

– Как вы смеете бросать меня одну, без всякой помощи, с девушкой, которая считает меня сестрой? Если бы у меня не хватило ума сохранять спокойствие и слушать, вместо того чтобы рассказать все, что я знаю, эта бедняжка потеряла бы рассудок. Как, по-вашему, воспримет она мое заявление, что я – жертва садистического трюка, который устроило привидение?

– Но ты не стала ее пугать, рассказывая правду, не так ли? Интересно почему. Может ли быть, что ты почувствовала некий проблеск сестринской нежности к этой девушке?

– Не надейтесь, – ответила Кэрол, – она для меня ничто. Кстати, как ее зовут? И почему она упорно зовет меня Кэролайн?

– Если она ничего не значит для тебя, зачем тебе знать ее имя?

– Вы перенесли меня сюда против моей воли, – сказала Кэрол, – и, видимо, отождествили меня с другим человеком. На мне одежда вроде той, которую могла носить какая-нибудь героиня Джейн Остин, а девушка, называющая меня своей сестрой, заявляет, что сегодня званый вечер в честь моего обручения. Я даже не знаю, кто мой жених! Если вы не хотите, чтобы я при гостях совершила какую-нибудь ужасную ошибку, которая смутит вас или эту бедняжку в соседней комнате, расскажите мне побольше.

– Что мне надеть вечером, рубины или сапфиры? – вопросила леди Августа. – Думается, к этому темно-синему подойдут сапфиры, но я вовсе не хочу затмевать тебя на твоем празднике. У тебя замечательное ожерелье, не так ли? Я помню, покойная матушка Монфорта часто его надевала. Ты знаешь, что это была одна из моих лучших подруг?

– Нет, – от раздражения Кэрол даже скрипнула зубами, – не знаю. Откуда мне знать?

– Да? – Леди Августа приподняла два ожерелья, одно из которых сияло рубинами и бриллиантами, другое – тяжелая золотая цепь – сверкало тремя крупными сапфирами в золотой оправе, усыпанной бриллиантами. – Так как ты думаешь, какое мне надеть?

– Наденьте эти чертовы сапфиры. Только расскажите мне то, что я должна знать, чтобы не свалять дурака на балу, на котором ожидается мое появление. А еще лучше – отошлите меня обратно, где мне следует быть.

– Ты до крайности нетерпелива. – Она приложила к груди сначала одно, потом другое ожерелье, глядя на свое отражение в настольном зеркале. – Думаю, ты права. Хорошо, пусть будут сапфиры. – Она застегнула ожерелье, встала и подошла к Кэрол. – А ты и находишься там, где тебе следует быть. Сейчас 1818 год. Ты живешь в Марлоу-Хаус, как это и было в то время.

– Кто же я? – вскрикнула Кэрол.

– Леди Кэролайн Хайд. Твоя младшая сестра – леди Пенелопа. Вы всегда были очень дружны и стали еще дружней с тех пор, как ваши родители погибли в дорожной катастрофе четыре года тому назад. Эти годы я, на правах тетки, слежу за вашим образованием и руковожу вами в обществе. Тебе посчастливилось сделать одну из лучших партий в этом сезоне, хотя в свои двадцать четыре года ты считаешься староватой для подобной удачи. Ты выходишь за Николаса Марлоу, графа Монфорта, который, по случайному совпадению, приходится дальним родственником моему покойному мужу.

– Он имеет какое-нибудь отношение к Николасу Монфорту, который приходится вам племянником? – Имя Монфорта Кэрол повторила особенно старательно.

– Который будет моим племянником в будущем веке, – поправила леди Августа. – Мой будущий племянник – прямой потомок лорда Монфорта.

– Но тогда люди, о которых вы говорите, совершенно реальны? – Кэрол помолчала, размышляя, потом продолжала:

– Значит ли это, что вы и я обитаем в телах других людей? Если так, то где теперь личности этих людей? Что вы сделали с леди Кэролайн? И с ее теткой?

– Пока мы находимся в этом времени, ты и леди Кэролайн, я и покойная леди Августа – одно и то же. Можешь не бояться за их безопасность. Тот, кто послал меня с этой миссией, не допустит, чтобы мы чем-нибудь повредили этим женщинам. При этом чувства, которые ты будешь испытывать, будут ТВОИМИ чувствами. То есть в конечном счете цель нашего посещения прошлого – расшевелить чувства, которые давно в тебе умерли, вызвать чувства, которых ты у себя и не предполагала.

– Эта затея представляется мне совершенно безнравственной, – заявила Кэрол, ничуть не укрощенная полученным объяснением, которое ее практическому уму показалось бессмыслицей. – Разве я не могу разрушить всю жизнь леди Кэролайн, если сделаю какую-нибудь глупость и ее жених расхочет на ней жениться?

– На этот счет можешь не волноваться. Монфорт не расторгнет помолвки. И пока ты здесь, ты никоим образом не сможешь изменить общий ход событий, разве только откроешь, что ты из будущего.

– Вы уверены? – Кэрол вспомнила научно-фантастический роман, в котором рассказывалось, как самые незначительные перемены в прошлом вызывали огромные перемены в будущем.

– Полностью. Хотя я и рада слышать, как ты выражаешь озабоченность судьбами людей, которых даже не знаешь. Уверяю тебя: все, что от тебя требуется, – это молчать о своем происхождении, держать глаза, уши, а главное – сердце широко открытыми и плыть по течению.

– Плыть по течению? – Кэрол удивленно рассмеялась. – Вот уж не подумала бы, что могу услышать от вас такие слова.

– Да, не правда ли? – На мгновение леди Августа выглядела очень довольной собой, потом снова стала деловитой:

– Слушай внимательно, Кэрол, ибо, прежде чем начнется бал, тебе нужно многое узнать, а Пенелопа может войти в любую минуту. Ты увидишь, что дом несколько изменился. Настоящий Марлоу-Хаус вдвое больше того, который ты знаешь. Его перестроили после второй мировой войны и превратили в два дома, с тем чтобы второй дом можно было сдавать.

Затем последовал залп сведений о семействах Марлоу и Монфорт, какими они были в начале XIX века, одновременно с перечнем строгих правил этикета того времени. Через десять минут Кэрол воскликнула:

– Не думаете ли вы, что я смогу все это запомнить?

– Если запутаешься, советую глубоко вздохнуть, расслабиться и позволить инстинктам леди Кэролайн руководить собой.

– Это безумие! Вы же знаете это, не так ли?

– Мне это кажется совершенно несложным. – Эти слова старой дамы прозвучали несколько самодовольно.

Леди Августа повернулась к зеркалу, чтобы надеть сапфировые серьги, подходящие к ожерелью. Затем последовал золотой браслет с сапфирами, надетый поверх белой перчатки. Разведя руки, леди Августа опять повернулась в Кэрол:

– Как я выгляжу? Обожаю модные картинки этого времени. Высокая ампирная линия талии разрешает проблемы с фигурой, которые неизбежно возникают перед женщиной среднего возраста.

– По вашему поведению не скажешь, что вы в отчаянье пытаетесь спасти свою душу. Мне кажется, вам все это очень нравится! – Кэрол оглядела высокую стройную фигуру в темно-синем платье.

Огонек, вспыхнувший в глазах леди Августы, заставил Кэрол сильно смягчить слова, которые готовы были сорваться с ее языка и которые она считала себя вправе произнести, если учесть, что с ней сделали против ее воли.

– Вы выглядите прекрасно. У вас изменился цвет волос. Они теперь не совсем седые, скорее соль с перцем. Леди Августа, то есть тетя Августа, вы уверены, что сегодня вечером я не сделаю какой-нибудь дурацкой ошибки?

– Я совершенно уверена, милочка. – Услыхав легкий стук в дверь, леди Августа посмотрела поверх плеча Кэрол. – А вот и Пенелопа. Вы опаздываете, мисс. Спускаемся вниз? Скоро начнут съезжаться гости.

Когда она сходила по лестнице, Кэрол поняла, что имела в виду леди Августа, сказав, что Марлоу-Хаус изменился. Входной холл с черно-белыми мраморными плитами, расположенными в шахматном порядке, был в два раза больше, чем тот, который помнила Кэрол. С одной стороны холла была приемная, куда вела широкая дверь в виде арки, которой уже не существовало во времена появления Кэрол в этом доме в XX веке. За приемной был большой зал, сверкающий великолепием кремовых стен, багетом из позолоченных лепных листьев, зеркалами и канделябрами, украшенными по случаю праздника зеленью и пылающими сотнями тонких восковых свечей. Вдоль стен стояли золоченые стулья для пожилых дам и для нетанцующих гостей. Паркетный пол был навощен и натерт до блеска.

Двойные двери в конце зала вели в огромную столовую, где должны были подать поздний ужин. Еще одна комната была уставлена столиками для карточной игры. За столовой, в той части дома, которую Кэрол хорошо знала, библиотека давала возможность уединиться и отдохнуть тем, кто устал от толпы. Позади дома был большой сад, окруженный стеной.

Рассматривая дом, еще не подвергшийся перестройке, Кэрол поняла, почему она не узнала верхний холл. Спальня леди Кэролайн помещалась именно в той половине здания, которой уже не существовало во времена Кэрол.

– Какая жалость, что все это не сохранится, – тихо сказала она леди Августе.

– Налоги, – так же тихо, но решительно ответила та. – Налог на наследство моего деда. Посягательства современной жизни на старинные привилегии. Жаль, я согласна с тобой, тем более что впоследствии мой отец нажил огромное состояние, и оно позволило бы ему сохранить дом в прежнем виде. Впрочем, в конце двадцатого века никто не устраивает больших балов. – И, понизив голос, леди Августа добавила:

– Кэролайн, кажется, идет ваш жених.

– Я не могу… я не готова…

– Готова или нет – вот он. Добрый вечер, Николас.

– Миледи. – Николас Марлоу, граф Монфорт, склонился над рукой хозяйки, затем поцеловал ее в щеку.

– Чем целовать такую старуху, как я, лучше бы поцеловали Кэролайн. – И леди Августа легко ударила его по руке сложенным веером.

– С удовольствием, миледи. – Монфорт повернулся к Кэрол, устремив на нее блестящие глаза.

От этого взгляда у Кэрол закружилась голова. Монфорт был высок, широкоплеч, тонок в талии. Черный вечерний костюм был сшит у хорошего портного в том строгом стиле, который ввел в моду лорд Бруммель. Черные вьющиеся волосы были коротко подстрижены, нос аристократически удлинен, а рот, казалось, был создан для улыбки. Или для поцелуев.

Взяв Кэрол за руку, обтянутую перчаткой, он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, как велела леди Августа. Кэрол уловила запах лимонного одеколона.

– Пожалуйста, попробуйте улыбнуться, – прошептал он ей на ухо, – я же не чудовище.

Она чувствовала на своей руке силу и жар его пальцев, проникавшие через безукоризненно белую лайку его перчатки. Он выпрямился.

Кэрол смотрела на него не отрываясь, не в силах заговорить.

– Как романтично! – воскликнула Пенелопа, прижав руки к груди. – При виде жениха моя чувствительная старшая сестрица потеряла дар речи!

– Здравствуйте, милочка Пенни! – улыбнулся Монфорт будущей сестре. – Увидев вас сегодня, все молодые люди просто впадут в любовное исступление! – И он потрепал засмеявшуюся Пенелопу за подбородок.

– Монфорт, – остановила его леди Августа, – я буду вам весьма признательна, если вы переключите ваше внимание на мою старшую племянницу. Разумеется, в том случае, если вы не собираетесь заводить гарем.

– Ах, тетя Августа, какая возмутительная идея! – вскричала Пенелопа, все еще продолжая смеяться. – Я уверена, что для Монфорта не существует никого, кроме Кэролайн.

– Никого, уверяю вас. – Никола взял Кэрол под руку. – Если бы я сделал предложение вам. Пенни, полагаю, вы отказали бы мне и тем разрушили бы мне сердце. Если не ошибаюсь, ваши пристрастия отданы молодому Симмонсу, который, как я понял, прибудет на бал с твердым намерением протанцевать с вами вальс.

Личико Пенелопы покрылось густым румянцем, но Монфорт этого не заметил. Его внимание было устремлено на Кэрол, и, как ей показалось, вовсе не потому, что он был поражен ее прелестью. В его взгляде было нечто преднамеренное.

– Кэролайн, вы как будто чем-то расстроены? Что-то случилось?

– У меня просто немного кружится голова от волнения.

На самом же деле Кэрол думала о том, каковы на самом деле чувства этого человека к леди Кэролайн Хайд. Ей было ясно, что леди Августа была просто очарована им, а его слегка насмешливое обращение с Пенелопой выражало лишь нежность к будущей свояченице, невинной девушке, к тому же много моложе его. Но каковы отношения Кэролайн и лорда Монфорта, этого она не понимала. Жаль, что она не спросила у леди Августы, получила ли Кэролайн Хайд наследство от родителей и богат ли Монфорт.

– Я счастлив, что вы надели мое ожерелье, мой подарок.

Монфорт смотрел на жемчуг и сапфировую застежку, потом его глаза скользнули ниже, к глубокому вырезу ее платья, и Кэрол почувствовала, что он наслаждается запахом ее кожи. Она ощутила легкое дрожание его руки, на сгибе которой все еще лежали ее пальцы. Эта дрожь передалась и ей.

«Боже, – подумала Кэрол, – во что меня втянула эта леди Августа! Как я буду сопротивляться этому человеку, если он решит, что его невеста должна принадлежать ему до свадьбы? Или Монфорт и леди Кэролайн уже любовники? Да какое мне дело? Эти люди ничего для меня не значат».

Но долго раздумывать ей не пришлось. Стали прибывать гости. Леди Августа повела племянниц в приемную, где они стали в ряд, чтобы встречать тех, кто приехал поздравить обрученных. Монфорт стоял между леди Августой и Кэрол, по другую руку Кэрол стояла Пенелопа. Кэрол была не в восторге от такого расположения, поскольку леди Августа не могла потихоньку информировать ее о тех, кого она должна была приветствовать, а ведь предполагалось, что большинство из них она знает в лицо. Кэрол нашла выход в вежливой болтовне – точно такая же болтовня звучала на званых вечерах с коктейлями, которые когда-то устраивали ее родители.

С каждой минутой Кэрол все сильнее ощущала присутствие мужчины рядом с собой, и в то же время она слушала – с вежливой улыбкой и несколько невнимательно – пожилого джентльмена, которого Монфорт назвал лордом Феллонером. Он сообщил ей, что погода для этого времени года была чересчур холодна. По подагрической боли в большом пальце на ноге, сказал лорд Феллонер, он может предсказать, что еще до Рождества будет сильный снегопад.

– Бог мой, – сказала Кэрол старому лорду, – я была так занята в последнее время, что совершенно забыла о числах. Сколько же осталось до Рождества?

– Еще ровно три дня, – последовал ответ, – держу пари, что Монфорт задумал для вас какой-то особенный подарок. Ха-ха-ха! Я-то знаю, что подарил бы вам, будь вы моей невестой.

Кэрол стоило многих усилий не покраснеть от этих слов, и она старалась не смотреть на Монфорта, чтобы не видеть, как он на них реагирует. Вместо этого она протянула руку следующему гостю, шедшему вдоль их ряда. Гостей было очень много, и ей показалось, что она упадет в обморок от окончательного изнеможения прежде, чем все они пройдут через приемную в зал. Она подумала, что лицо у нее станет морщинистым от бесконечных улыбок.

По крайней мере, ей не нужно было почти ничего делать, чтобы не поставить в неудобное положение ни себя, ни кого бы то ни было. Первое серьезное затруднение возникло, когда настало время открывать бал в паре с женихом. Монфорт взял ее за руку и, не сказав ни слова, повел по блестящему полу на середину бального зала.

– Надеюсь, это вальс, – сказала Кэрол, раздраженная его долгим молчанием и боясь того, что может произойти через несколько минут.

– Вы прекрасно знаете, что любой бал открывается менуэтом, – холодно сказал Монфорт. – Музыку менуэта выбирали, как мне кажется, несколько дней тому назад.

– Если это так, то мне ничего не сказали. Кэрол не трогалась с места, и глаза всех гостей устремились на нее. Она не умела танцевать менуэт. Какие еще танцы были популярны в эту эпоху, она тоже не знала. Ей представились сложные па и запутанные фигуры, и она поняла, что будет выглядеть совершенно по-идиотски, если попытается танцевать. Жених ее, вероятно, будет недоволен. Но вот вальс танцевать она умела.

– Кэролайн. – Глаза Монфорта потемнели от гнева, и она убедилась, что ему нет никакого дела до леди Кэролайн Хайд. Он женится не по любви, а по какой-то другой причине. Не нужно заглядывать в свое далекое прошлое, чтобы понять, что это за причина. Она выпрямилась, вздернула подбородок и посмотрела ему в глаза.

– Я буду танцевать вальс, или я вообще не буду танцевать. Это бал в честь МОЕЙ помолвки. Я открою его так, как хочется мне.

Она увидела, что он пришел в бешенство. И еще кое-что она увидела. В глубине его глаз промелькнула насмешка и что-то вроде уважения.

– Миледи, а не попытаетесь ли вы изменить также текст клятвы, которую мы будем давать перед алтарем?

– Там видно будет. Я говорю сейчас не о том, что будет дальше.

– Неужели? – Несколько мгновений Монфорт изучал ее лицо, потом повернулся на каблуках и пошел прочь.

Кэрол замерла, не зная, что делать, опасаясь, что он решил бросить ее одну среди зала. Монфорт что-то сказал лакею, а тот поспешил к хорам, где расположился оркестр. Потом, к великому облегчению Кэрол, Монфорт подошел к ней:

– Если вы изволите подождать, пока музыканты переменят ноты, они сыграют вальс.

– Благодарю, милорд.

Кэрол старалась, чтобы ее голос звучал ровно и не дрожал. Заиграла музыка, сильные руки обхватили ее. Теперь она должна была слушаться его, но делала она это с удовольствием – он был прекрасный танцор.

– Вы меня поражаете, – сказал Монфорт, кружась с ней по залу.

– Чем же, милорд? – Кэрол решила, что самым безопасным будет придерживаться прохладного, независимого тона. С первой же минуты их встречи она поняла, что Монфорт опасен для нее. Если она не поостережется, он может поколебать душевное равновесие, которое она обрела с великим трудом после того, как любимый человек нанес ей такую рану. Давным-давно она поклялась, что никогда больше не допустит этого в свою жизнь. Даже если размякнет и позволит себе какие-то чувства к мужчине, было бы чистым безумием давать волю этим чувствам в подобной ситуации.

– Я думал, что хорошо знаю вас, – ответил Монфорт на ее вопрос, – но сегодня вас как будто подменили.

– Как это, милорд?

– До этого времени вы никогда ничего от меня не требовали.

– Возможно, мне нужно было сделать это гораздо раньше. Если время от времени предъявлять человеку какие-либо требования, это будет полезно для его души.

Кэрол заметила, что уголки его губ начали приподниматься в улыбке, но он быстро подавил свою веселость и заговорил очень строго:

– Я полагал, что найду в вас такую покорную жену, как мне нужно, которая принесет мне приданое и не будет вмешиваться в мою жизнь.

«Ах ты несчастный самец, шовинист свинячий!» – она чуть не произнесла этого вслух, но вовремя остановила себя. Конечно, он и самец и шовинист: в начале XIX века все мужчины были такими, и особенно английские аристократы, свято верившие, что мир принадлежит им. Наверное, у него есть парочка любовниц, для которых он снимает хорошенькие квартирки здесь же, в Лондоне, он будет навещать их, покинув супружеское ложе, и это будет в порядке вещей. Кэрол решила дать бой за леди Кэролайн.

– Господи Боже, сэр, – сказала она насмешливо, взмахнув ресницами, – для чего же и существует жена, как не для того, чтобы мешать развлечениям мужа? – Надеюсь, вы выполните условия нашего брачного договора?

– А если нет? – Кэрол остановилась, бродив Монфорта на середине фигуры вальса с поднятой ногой. На миг его лицо показалось ей похожим на грозовую тучу, и она почти была уверена, что он сокрушит ее молнией. Неожиданно он улыбнулся. Схватив обе ее руки, он поднес ее пальцы к своим губам. Сторонний наблюдатель подумал бы, что он восхищается какими-то словами своей невесты или поздравляет ее с остроумным замечанием. Но говорить он начал сквозь зубы и так тихо, что Кэрол едва слышала его слова:

– Не знаю, Кэролайн, в какую игру вы играете, но я не позволю вам устраивать сцены и потешать сплетников.

– Расторгните помолвку, если вам не нравится мое поведение.

– Не расторгну, – сказал он, все так же улыбаясь своей прекрасной сияющей фальшивой улыбкой. Он вел разговор так, чтобы наблюдавшие за ними подумали, что он шепчет ей нежные признания. – И вам не позволю сделать это. Мы заключим сделку, Кэролайн, и вы будете выполнять все ее условия. Все.

Конечно, она не могла разбить чужую помолвку. Это поставит в затруднительное положение леди Кэролайн, когда сама Кэрол отбудет в свой век, а леди Кэролайн станет женой этого человека. Кэрол мало знала о брачных законах этой эпохи, но подозревала, что у мужа было право распоряжаться и женой, и ее состоянием, и, может быть, каждой минутой ее жизни. Ради леди Кэролайн нужно быть осторожной. Но она не хотела сдаваться полностью.

– Боюсь, у меня от всех этих волнений кружится голова. Если бы я могла побыть одна хотя бы несколько минут, я почувствовала бы себя в своей тарелке. Я, видимо, пройду в библиотеку.

– К вашим услугам, сударыня. Я провожу вас. – Монфорт поклонился, и Кэрол ответила ему реверансом, которому ее научили в школе танцев. Когда он провожал ее из зала, музыканты заиграли новый танец. Мужчина толпились вокруг нее, приглашая ее на танец, но прежде чем девушка успела сказать что-либо, Монфорт принес за нее извинения. Вслед им устремились понимающие взгляды. Пожилые леди зашептались у нее за спиной.

– Прилично ли будет закрыть дверь? – спросила Кэрол, оказавшись наедине с Монфортом в библиотеке. – Не стоит ли пригласить сюда кого-нибудь? Может быть, тетю Августу? – спросила она с надеждой.

– Я предъявлю свои права жениха и скажу, что хочу немного побыть с вами наедине, – ответил Монфорт. Закрыв дверь, он подошел к ней с угрожающим видом человека, который решил быть ведущим в разговоре. – Итак, Кэролайн, я хочу, чтобы вы поняли, что я не разрешу вам нарушить слово, которое вы мне дали.

– Я никогда в жизни не нарушала своего слова, так же, как и мой отец. Подобным предположением вы меня оскорбляете.

– Рад слышать это. Некоторые мужчины полагают, что у женщин нет чувства чести. Я к ним не отношусь. Я ожидаю от своей жены честного поведения.

– Монфорт, вы женитесь на леди Кэро… то есть на мне, из-за денег?

– Это вряд ли вероятно, если учесть, насколько мое состояние больше вашего. – Он смотрел на нее так, словно пытался разгадать все ее тайны. – Всю свою жизнь вы знали, какое у меня состояние. Почему же вы спрашиваете о нем сейчас? Кэролайн, сегодня вы сами на себя не похожи.

– Это истинная правда. – Она вздохнула с облегчением, узнав о его богатстве, и продолжала более дружелюбно:

– Простите меня. Я сказала не подумав.

– Скажите мне, в чем дело, и я постараюсь помочь вам.

– Если я это сделаю, вы и в самом деле подумаете, что я сошла с ума. – Его испытующий взгляд чуть смягчился, и, заметив это, она всерьез собралась было рассказать ему о своем положении. Но тут же передумала. Монфорт не поверит в эту странную историю. Кроме того, если Кэрол через несколько часов вернется в XX век, бедной леди Кэролайн придется дать ответ за все эти невероятные поступки, которых она, скорее всего, и понять-то не в состоянии. Все решат, что леди Кэролайн сошла с ума.

Для Кэрол было совершенно ново думать не только о себе, но и о другом человеке, и притом добровольно, без всяких надежд на награду, кроме разве чужого благополучия. Это ее утомляло. Она подняла руку, чтобы потереть лоб. Монфорт придвинулся к ней, как бы желая защитить ее от чего-то.

– Теперь вы, конечно, понимаете, что можете мне доверять? – спросил он.

– Могу ли? Как я хотела бы в это верить!

– Откуда эта внезапная неуверенность, если в тот день, когда вы согласились на нашу сделку, вы не выразили ни малейшего сомнения?

– Освежите мои воспоминания, Монфорт. Объясните в точности, что это за сделка и почему я согласилась на нее.

– Вы не могли забыть подробностей, столь важных для вашего будущего и для будущего вашей сестры.

– Возможно, мне хочется услышать их от вас, чтобы убедиться, что ВЫ не забыли.

Кэрол помолчала, надеясь, что он сообщит хоть какие-то факты, которые предохранят ее от ошибок. Ведь расплачиваться за эти ошибки придется леди Кэролайн. Она заглянула ему в глаза и улыбнулась:

– Будьте снисходительны к моей глупости, Монфорт, прошу вас.

– Вы кокетничаете? Совершенно на вас не похоже. – Он был в замешательстве. Потом сказал:

– Что же, если вы решили выслушать все еще раз, пожалуйста. Наши отцы всю жизнь были друзьями. После смерти вашего отца мой отец сделал все возможное, чтобы устроить вашу жизнь и жизнь вашей сестры. Именно мой отец попросил леди Августу взять вас к себе, с тем чтобы она была вашей наставницей в светской жизни. Сначала она отказывалась, считая, что это доставит ей много хлопот и будет дорого стоить. Мне нет надобности говорить вам, что леди Августа бывает по временам скупа до неразумия. Тем не менее я уверен, что она никогда не жалела о том, что согласилась. Она сделала все возможное, чтобы ввести вас в общество как полагается и найти мужей для вас обеих. После смерти отца ко мне перешел титул графа Монфорта вместе со всеми отцовскими обязанностями. – Монфорт помолчал.

– Вы хотите сказать, что женитесь на мне из жалости? – Вызов, прозвучавший в ее голосе, заставил его резко поднять голову.

– Вовсе нет. Благодаря отсутствию крупного состояния вы необычайно удобная жена. Отец одобрил бы наш брак. У нас с вами всегда были дружеские отношения. Поскольку мне нужен наследник титула, наш брак – разумное разрешение множества проблем.

– Я должна произвести для вас наследника, – уточнила она.

– А также еще одного-двух детей, – добавил он, – поскольку дети часто умирают в первые годы жизни. Лучше быть уверенным, что после меня останется хотя бы один взрослый наследник. Со своей стороны я оформил прекрасное завещание в вашу пользу, так что даже если я умру в молодости, вы никогда не будете нуждаться в деньгах. А пока мы живем вместе, я обещаю содержать вас так, как подобает графине Монфорт.

– Вот как, – пробормотала Кэрол, – денежное обеспечение в обмен на использование моего тела для производства ваших наследников. Практично. Но какой хладнокровный подход к устройству семейной жизни!

– Вы согласились на него так же хладнокровно, как я его предложил. Впрочем, мне показалось, что вы рады моему предложению – на свой бесстрастный манер. И потом, речь идет ведь и о вашей сестре.

– А что такое? – В голосе Кэрол послышалась готовность к обороне, которую она и не пыталась скрыть. Эта славная девушка заслуживала того, чтобы старшая сестра ее защищала. Кэрол не раздумывала, откуда взялись эти чувства, они просто появились, пока она слушала Монфорта.

– В день нашей свадьбы я назначу Пенелопе солидное приданое, чтобы она могла сделать хорошую партию. Не удивлюсь, если ей сделает предложение лорд Симмонс.

– Значит, я выхожу замуж ради сестры?

– Я питаю слабую надежду, что наше соглашение приятно вам и ради вас самой. – Казалось, он был в затруднении. – Вам трудно выйти замуж с вашим маленьким, приданым, а так как вы несколько старше того возраста, который предпочтителен для вступления в брак и у вас нет других подходящих поклонников, то… – Он замолчал, но Кэрол легко представила себе, что он мог сказать. В это время и в этой стране замужество и материнство были единственной достойной карьерой для знатной женщины. У леди Кэролайн нет выбора. Лорд Монфорт красив, хорошо воспитан и богат. Это прекрасная партия – только любовь не является частью этого уравнения. Кэрол стало жаль леди Кэролайн.

– Какое четкое деловое соглашение, – подумала она вслух.

– Я тоже так считаю. – Он взял ее пальцем за подбородок и повернул ее лицо к себе. – Считал до этого вечера. Вы превратились в другого человека, и я едва узнаю вас.

– Вас сердит эта перемена? – прошептала она, почти не дыша, потому что он был так близко.

– Она меня интригует. Я знаю – вы достаточно любите сестру, чтобы пойти для нее на все, даже на замужество с человеком, которого считаете чем-то вроде повесы. Я думал, что хорошо знаю вас, Кэролайн, и знаю, чего от вас ожидать. Никогда не предполагал, что за вашим чинным поведением скрывается столь живой нрав.

Его губы были так близко, что Кэрол охватила паника.

– Недавно я узнала больше, чем мне хотелось бы, о живых нравах, – заявила она.

– Да? Перемены, происходящие с вами, становятся особенно привлекательными в данный момент. Не позволите ли испытать ваш новообретенный нрав?

– Думаю, что это неразумно. – Она произнесла эти предостерегающие слова, задыхаясь так, что они вовсе не походили на предостережение.

– Почему нет, если я ваш будущий муж? – Обняв ее за талию, он притянул ее к себе. – Кто осмелится порицать меня? Ведь я попробую то, что скоро будет полностью моим?

Кэрол чувствовала мускулистую плотность его тела. Это нужно прекратить сейчас же. Ее испугало, что она совершенно не защищена от обаяния красивого мужчины, как ей представлялось. А этот человек принадлежал к тому же другой женщине.

Она приготовилась бурно запротестовать. – Милорд, я не… – Слишком поздно. Его губы коснулись ее губ, пальцы, которыми он держал ее за подбородок, впились в ее короткие кудряшки, не давая ей отвернуться. Его рука еще крепче сжала ее талию.

Более шести лет прошло с тех пор, как ее целовал мужчина, и никто никогда не целовал ее с таким знанием дела. Сопротивляться было бесполезно. Он был гораздо сильнее. Но ужас заключался в том, что ей вовсе и не хотелось сопротивляться. Застонав, она разняла губы.

И обняла его с безнадежным отчаяньем. Пусть ею руководят чувства.

Губы его были страстны и горячи, и Кэрол отвечала ему со все возраставшей готовностью. Она растворялась в его желании. Они стояли, прижавшись друг к другу. Кэрол поднялась на цыпочки, чтобы достать до его губ. Поцелуй длился так долго, что она потеряла всякое ощущение времени и чувствовала только блаженство. Когда он наконец оторвался от ее губ и поднял голову, лицо его было страстно напряженным, а серые глаза говорили о желаниях, слишком примитивных для цивилизованного человека.

– Господи, Кэролайн, – как-то проскрежетал он, – как я мог так ошибаться в вас? Никогда не предполагал, что вы способны на такую реакцию! О, как я хочу вас!

Он спрятал лицо у нее на груди. Она все еще обнимала его, прижимая к себе, – нет, требуя поцелуев, которыми он покрывал ее тело у выреза персикового платья.

– Я не знала… не представляла себе, Монфорт!

– Николас, – простонал он, – меня зовут Николас. Зовите меня по имени.

– Николас. – Она закрыла глаза, чтобы лучше ощущать происходящее. – Николас!

– Ай да Николас! – раздался осуждающий голос леди Августы. – Монфорт, как вы себя ведете с моей племянницей?

Он поднял голову, и на мгновение в его глазах появилось то же примитивное выражение, только теперь это была жгучая ярость. Кэрол знала, что он чувствует. Ее тоже рассердило вмешательство леди Августы. Ей захотелось крикнуть, чтобы та убиралась вон и оставила их в покое.

– Итак, Монфорт? – Голос леди Августы стал еще резче, и по шелесту шелка Кэрол поняла, что та приближается.

Монфорт медленно выпрямился, загораживая Кэрол широкими плечами, пока она не привела себя в порядок. Затем он так же медленно повернулся, по-прежнему прикрывая девушку своим телом и давая ей возможность прийти в себя.

– Милорд, я к вам обращаюсь!

– Простите, леди Августа. Я не сразу услышал вас, потому что целовал свою будущую жену.

– Вижу. – Леди Августа устремила взгляд в сторону Кэрол. Благодаря неторопливости Монфорта она могла ответить старой даме довольно спокойным взглядом.

– Полагаю, вы получили удовольствие, – сказала леди Августа Николасу, не сводя глаз с Кэрол.

– Я нахожу, что это восхитительнейшее ощущение, – ответил Николас, – я намерен испытывать его как можно чаще.

– Кэролайн, я хочу поговорить с вами. – Леди Августа не сводила с Кэрол обвиняющего взгляда.

– Вы должны простить нас, сударыня, – возразил Николас, – но Кэролайн обещала мне следующий танец, и я не желаю оставаться разочарованным.

Повернувшись к Кэрол, он протянул ей руку:

– Надеюсь, моя дорогая леди, что следующий танец за мной?

И взглядом дал ей понять, что отныне между ними существует заговор – заговор страсти.

– Да, милорд. – Кэрол положила пальцы на его согнутую руку, и он повел ее в зал мимо леди Августы, стоявшей с открытым ртом и словно потерявшей дар речи.

Глава 3

Трижды в этот вечер Николас танцевал с Кэрол. У пожилых наблюдательниц это почти не вызвало разговоров, поскольку они были обручены, но всякий раз, попадая в объятия Николаса во время вальса или переходя от одного кавалера к другому в более сложных танцах, Кэрол чувствовала на себе взгляд леди Августы. Она знала, что придется давать объяснения по поводу поцелуя в библиотеке, но пришла к выводу, что ее ничуть не заботит возможный выговор. Поцелуй, которого не должно было быть, вызвал в ней такую вспышку радости, что ее хватило на несколько часов, и Кэрол улыбалась, смеялась, болтала так, словно ее место на самом деле было в бальном зале Марлоу-Хаус, словно она родилась для того, чтобы танцевать здесь.

Она быстро поняла, что танцы не так сложны, как она опасалась. Однажды, когда она была еще подростком, родители одной из ее подруг устроили в честь дня рождения дочери вечеринку с бальными танцами, и специально приглашенные учителя показывали юным гостям танцевальные па. И Кэрол увидела, что большинство танцев, которые танцевали в зале леди Августы, похожи на те, а фигуры, которых она не знала, она выучила очень быстро.

– Ты выглядишь сегодня такой счастливой, Кэролайн, – заметила Пенелопа во время короткого перерыва между танцами. – Я никогда не видела тебя такой оживленной.

Кэрол показалось, что мягкие голубые глаза девушки смотрят излишне проницательно, и это может нарушить ее покой. Она попыталась направить любопытство Пенелопы по ложному пути.

– Николас говорил мне то же самое, – ответила она, беря Пенелопу под руку. Я объяснила, что это от волнения. Надеюсь, тебе тоже хорошо? Лорд Симмонс уже приехал?

– О да, и Николас прав: лорд Симмонс приехал именно для того, чтобы протанцевать со мной вальс. Он даже спросил у тети Августы разрешения сопроводить меня к ужину.

Глянув через плечо Кэрол, Пенелопа вдруг порозовела. Заинтересованная, Кэрол обернулась и увидела, что к ним идет Николас вместе с человеком годом или двумя старше Пенелопы. Она собралась было выяснить, кто это новое лицо, но по поведению девушки поняла, что это лорд Симмонс. Кэрол внимательно посмотрела на молодого человека. Она не нашла в нем ничего общего ни с кем из известных ей родственников, кроме фамилии. Лорд Симмонс был высок, светловолос, хорош собой. Молодые люди были явно в дружеских отношениях, и Кэрол задалась вопросом, рассказал ли Монфорт Симмонсу о приданом, которое он дает за Пенелопой, и не поэтому ли лорд Симмонс так внимателен к девушке.

Когда начался вальс и она вновь оказалась в объятиях Монфорта, Кэрол спросила его об этом. Она спрашивала настойчиво, и, к его чести, он не стал отшучиваться и не рассердился.

– Я уверен, что Симмонс интересуется Пенелопой. Однако я знаю его достаточно хорошо и уверен, что он никогда не станет навлекать на себя неудовольствия своего властного отца, сватаясь к девушке с маленьким приданым. То, что я дам за Пенелопой, просто позволит Симмонсу следовать влечению своего сердца. При этом осуществится главное желание Пенелопы. Вы не можете возражать против этих условий, потому что мы с вами давно договорились обо всем.

– Я просто хочу, чтобы она была счастлива, – сказала Кэрол, – и не пару месяцев или лет, а до конца своих дней. Она такая милая, славная девочка. Я уверена, что она ни разу в жизни не подумала ни о ком дурно.

– Я согласен с вами. – Монфорт улыбнулся и добавил с очаровательной насмешливостью:

– Но о вас, дорогая, я, увы, не могу сказать того же. Я просто уверен, что по некоторым поводам вы думали обо мне очень дурно.

– Не буду отрицать, милорд. Он принял это признание с понимающей усмешкой:

– Кэролайн, если вы и впредь будете такой, как сегодня вечером, я постараюсь никогда не подавать вам повода думать обо мне плохо.

– Это обещание, милорд? – Кэрол хотела произнести это шутливо, но против ее воли голос прозвучал несколько резко.

– Самое что ни на есть торжественное обещание, – последовал немедленный ответ. – Новые черты вашего характера кажутся мне необычайно привлекательными.

Его глаза, устремленные на нее, были дымчато-зелеными. Кэрол почувствовала, что он с трудом сдерживает страсть. Она была уверена, что он жаждет поцеловать ее. А потом прикоснется губами к ее груди… Она вздрогнула, вспомнив его поцелуи, и увидела по его лицу, что он все понял.

– Если вы будете такой, как сегодня, вы плените меня навечно, и я совершенно забуду обо всех других женщинах.

– Вечность – большой срок, – прошептала она. – Тем не менее…

В этот миг танец кончился. Пенелопа и лорд Симмонс оказались рядом с ними, и им пришлось прервать свой слишком интимный разговор. Но Кэрол была убеждена, что Монфорт возобновит его при первой же возможности.

Все в его поведении убеждало, что разговоры об обожании не были набором пустых комплиментов, – и то, как он смотрел на нее, как шел рядом, когда они вчетвером направились в столовую, и как искусно пресекал все попытки других мужчин выразить ей свое внимание.

И с вызовом, который был совершенно не в характере Кэрол Симмонс и, судя по тому, что она узнала о Кэролайн Хайд, вне понимания этой леди, Кэрол решила наслаждаться вниманием мужчины, пока она пребывает в Лондоне XIX века.

Столовая была огромным помещением, которое выглядело бы официально, если бы в этот вечер его не украшали свечи и зелень, а также белые и красные цветы в честь праздника. Все это придавало комнате более интимный вид. Вместо одного длинного стола в комнате были расставлены маленькие столики на четыре либо на шесть персон.

Кэрол, Монфорт, Пенелопа и лорд Симмонс заняли столик на четверых. Джентльмены принесли дамам тарелки с ветчиной, ростбифом и салатом и, пока те ели, попивали белое вино. Во время легкой необязательной болтовни Кэрол постоянно чувствовала внимание Монфорта. И еще она ощущала пронизывающие взгляды леди Августы и знала, что в какой-то момент в недалеком будущем ей придется отчитаться за свое поведение в библиотеке.

Несмотря на это, Кэрол замечательно проводила время. Лорд Симмонс был остроумен И галантен, и спустя несколько минут Кэрол убедилась, что он любит ее сестру. Она поймала себя на этом слове. Как бы ни была ей симпатична Пенелопа, она ей не сестра, так почему же Кэрол испытывает к ней такую нежность и желание оберегать ее? Как Кэрол ни старалась, ей не удалось прогнать эти чувства.

И еще Николас. Ей льстило его внимание, и она не могла остаться к нему равнодушной. Она все сильнее сознавала, что происходит, и мечтала об объятиях Николаса и о том, чтобы опять с наслаждением ощутить его губы на своих. По его взглядам было ясно, что он хочет того же.

Ситуация была немыслимая. Кэрол пришла к выводу, что настоящая леди Кэролайн держала жениха на расстоянии вытянутой руки. Если Кэрол вернется в свой век и леди Кэролайн, воцарившись в принадлежащем ей теле, оттолкнет Монфорта, когда он захочет ее ласк, как ему будет больно! Мысль об этом пронзила ее холодное сердце.

Тут же в ней вспыхнул гнев на леди Августу. В качестве призрака, который утверждает, что все знает о Кэрол, леди Августа должна бы знать, сколько эмоциональной энергии потратила Кэрол за последние шесть лет на то, чтобы избегать страданий. Как же тогда могла леди Августа подвергать ее возможности новых душевных мук? Какая злоба! Какая несправедливость!

И все же, возмущаясь тем, как дурно с ней обошлись, Кэрол не могла не признаться самой себе, что в этот вечер она не хотела бы оказаться ни в каком другом месте. А самое удивительное – что она счастлива здесь.

После позднего ужина опять были танцы, которые кончились только ранним утром. Уезжали последние гости. Кэрол хотелось спать, глаза у нее слипались. Она подала руку Николасу и позволила вежливо поцеловать себя в щеку, с трудом подавив зевок. Он, конечно, заметил это.

– Надеюсь, не мое присутствие тому виной, а поздний час, – съязвил он и, пользуясь ее рассеянностью, поцеловал в другую щеку, слишком близко к губам для этого часа, как решила Кэрол. – Могу ли я зайти за вами во второй половине дня и отвезти вас покататься?

– О, пожалуйста, Николас! – воскликнула Пенелопа, прежде чем Кэрол успела ответить, а леди Августа – возразить. – Я уверена, что Кэролайн будет в восторге. До обеда у нас нет никаких приглашений, потому что тетя Августа считает, что мы переутомились за ночь. Но я совсем не устала, и Кэролайн тоже, я полагаю.

– Кэролайн? – Николас ждал ответа, высоко подняв брови. Мог ли кто-нибудь – в том числе и леди Августа – подумать, что она откажется? Кэрол улыбнулась и кивнула в знак согласия, и Николас ушел.

– Кэролайн, – сурово сказала леди Августа, – нам нужно поговорить.

– Не теперь, – возразила, удивляясь собственной смелости, Кэрол, – я слишком устала для жарких споров. Поговорим позже, если хотите. Сейчас я иду спать. «А если вы отправите меня в XX век до того, как мы сможем поговорить, – добавила она про себя, – тогда то, что вы хотите мне сказать, не имеет никакого значения».

– Прекрасно, я буду ждать вас у себя в будуаре около полудня. – Леди Августа стала подниматься по лестнице. – Я непременно должна поговорить с вами до того, как вы отправитесь кататься с Монфортом. Теперь же вам обеим следует быть в постели.

– Хорошо, тетя Августа, – ответила Пенелопа. Кэрол в этот момент была занята очередным зевком. Смеясь над сестрой, Пенелопа шепотом добавила:

– Дорогая сестрица, я тоже хочу поговорить с тобой и услышать все, что говорил тебе сегодня Монфорт, но засыпаю на ходу. Тетя Августа выглядит ужасно раздраженной, и поэтому я, для контраста с той лекцией, которую она тебе прочтет, подбодрю тебя очень приятной новостью.

– Дай-ка я попробую угадать, – отозвалась Кэрол, – это связано с лордом Симмонсом?

– Тебе придется подождать до утра, – сказала Пенелопа. Она ласково обняла Кэрол и протанцевала по коридору к дверям своей комнаты, которая, как только теперь заметила Кэрол, была рядом с дверью леди Кэролайн.

* * *

Проснувшись утром, Кэрол с удивлением обнаружила себя в той же красивой, белой с голубым, спальне, а значит, все еще в XIX веке. Она была уверена, что откроет глаза в противной голой комнате, где она спала и ела более пяти с половиной лет.

Горничная раздвинула драпри, и в окна заглянуло бледное декабрьское солнце. Кэрол лежала, спокойно оглядывая комнату. Красивые бело-голубые фарфоровые вазы на каминной полке, удобное голубое вышитое кресло, ковер, затканный изящным узором из роз и лент, тафтяные и прозрачные кружевные занавески на окнах, новые, крепкие, смягчающие дневной свет, – во всем этом было что-то в высшей степени успокаивающее.

– Доброе утро, миледи. – Горничная подала ей подносик с изящной фарфоровой посудой, покрытой сине-розовым узором. – Булочка и чай, как вы любите по утрам.

Заняв сидячее положение, Кэрол помогла горничной поставить подносик себе на колени.

– Какая у меня приятная комната! – сказала Кэрол. – Никогда не замечала раньше. И как успокаивает самое раздраженное состояние сон в такой уютной обстановке!

– О миледи, никто в жизни не назвал бы вас раздражительной, – ответила служанка, – у вас нрав спокойный и тихий, и вы любимица всей прислуги, если можно так сказать.

– Да? – От прислуги Марлоу-Хаус такого не услышишь.

– Конечно. И мы все так рады, что вы идете за такого знатного господина. Он красивый, этот лорд Монфорт. – По ее вздоху было ясно, что девушка вполне оценила мужские достоинства Монфорта.

Когда она ушла, Кэрол все еще нежилась в постели, размышляя над удивительными событиями вчерашнего дня. Судя по всему, впереди ее ожидали события не менее удивительные, иначе ее уже вернули бы в XX век.

Николас. Вспомнив о нем, Кэрол выпрыгнула из постели и бросилась к гардеробу, чтобы найти подходящее дневное платье. Горничная принесла кувшин с горячей водой. Кэрол умывалась, когда девушка опять вошла в комнату.

– Ах, миледи, вот уж не ожидала, что вы так рано встанете! Не нужно вам самой одеваться. Это моя обязанность. Вы разве не помните, когда вы только что приехали в Лондон, вы думали, что сами должны заботиться о своих туалетах и причесываться тоже, а мы договорились, что вы позволите мне все взять на себя, как и подобает горничной знатной леди?

– Вы правы. Я не смогу застегнуть все эти пуговки на спине. Это утреннее платье?

– Точно так, миледи. А теперь стойте смирно и дайте Элле управиться с застежкой.

Платье было из муслина в белую и желтую полоску; вряд ли оно могло защитить от зимнего холода, но Элла явно не считала, что ее хозяйка должна надеть что-то посущественней.

На плечи Кэрол она накинула шаль в желто-зеленых цветах. Шаль была мягкой и хорошо согревала, и Кэрол решила, что это кашемир.

– А теперь, миледи, – сказала Элла, удовлетворенная нарядом Кэрол, – я знаю, что леди Пенелопа ждет вас у себя. Я кончила ее одевать как раз перед тем, как прийти к вам.

Спальня Пенелопы была очень похожа на спальню Кэрол, только выдержана в розовых и белых тонах. Когда Кэрол вошла, Пенелопа сидела за изящным дамским бюро, держа в руке гусиное перо. Заметив сестру, она отбросила перо, поднялась и поспешила к ней.

– О Кэролайн, я дала торжественное обещание, что никому, кроме тебя, не скажу ничего, так что обещай сохранить мою тайну, – воскликнула она.

– Какую тайну? – Кэрол подумала, что она, скорее всего, знает, о чем речь. Оказалось, что это так и есть.

– Элвин… то есть лорд Симмонс, объяснился, – сказала Пенелопа. – Он говорит, что любит меня.

– Он просил твоей руки?

– Конечно нет, глупышка! – Девушка рассмеялась. – Ты же знаешь, что по правилам он не может просить моей руки, не получив разрешения своего отца. Когда речь идет об отце, Элвин всегда придерживается правил.

– Но тогда я весьма удивлена, что он забыл о своих правилах и не обсудил все сначала с отцом, прежде чем говорить с тобой.

– Элвин сказал, что Монфорт советовал ему повременить, но он боялся, что мне сделает предложение еще кто-нибудь, поэтому он открыл мне свои чувства, когда мы танцевали вальс вчера вечером. Ты ведь помнишь, он нарочно приехал на бал, чтобы повальсировать со мной?

– Я помню, Монфорт говорил, что лорд Симмонс должен приехать. – А про себя Кэрол подумала: «Интересно, какую роль в этом романе играет Монфорт?»

– Ну вот, – продолжала Пенелопа, – Элвин хотел удостовериться, что мое сердце отдано – так же, как и его.

– И ты уверила его, что это так?

– О да. – Личико девушки пылало от возбуждения. – Я понимаю, мы не можем объявить о своей помолвке публично, пока отец Элвина не даст согласия, и тетя Августа тоже, но мы по крайней мере уверены, что наши чувства взаимны. Элвин говорит, что Монфорт очень одобряет нашу помолвку и обещает пойти вместе с Элвином, когда тот будет беседовать обо мне с отцом. Элвин убежден, что отец согласится, если его поддержит такой человек, как лорд Монфорт.

– Похоже, что Монфорт и лорд Симмонс на пару решили все за нас, – пробормотала Кэрол.

– Ну конечно. Так и подобает мужчинам. Ты не должна возражать, Кэролайн, ведь ты хотела, чтобы я сделала хорошую партию, и вот мы обе нашли богатых титулованных мужей. Какая знатная леди могла бы желать большего? Ты счастлива, правда?

– Божественно счастлива. Пенелопа не заметила суховатых ноток в голосе Кэрол и продолжала беззаботно болтать о своих радужных планах на будущее в качестве супруги лорда Симмонса.

Кэрол не хотелось портить радостное настроение Пенелопы и обсуждать вопрос о ее приданом. Лучше умолчать об этом, раз она не уверена, знает ли сама Пенелопа об этом условии.

После откровенного разговора с Николасом накануне Кэрол поняла, что тот пользуется приданым Пенелопы для того, чтобы оказывать давление на леди Кэролайн. Он действительно не сделает этого важного распоряжения относительно девушки до тех пор, пока Кэролайн не выполнит свою часть договора, выйдя за него замуж, и – Кэрол была уверена – пока у него не появится перспектива заиметь наследника. Граф Монфорт вовсе не был злодеем с лихо закрученными усами, но леди Кэролайн должна играть ту роль, которую он ей отвел.

– Простите, миледи. – В дверях стояла личная горничная леди Августы, Мэри. – Хозяйка хотела бы видеть у себя леди Кэролайн немедленно.

– О Боже, – воскликнула Пенелопа с шутливым ужасом, – хочешь, я пойду с тобой и буду защищать тебя от дракона?

– Думаю, что сама справлюсь. – Кэрол на мгновение обняла девушку и поцеловала ее. – Мы еще поговорим о твоих планах. Если ты счастлива и уверена в любви лорда Симмонса, прими мое благословение и наилучшие пожелания.

Только на полпути к комнате леди Августы Кэрол поняла, что она сделала. Вряд ли за последние годы она обняла кого-нибудь, повинуясь просто порыву. Но она обняла Пенелопу, и ей было хорошо. На сердце у нее было непривычно тепло. Но вот она постучала в дверь леди Августы, и увы – все это исчезло.

Леди Августа не стала терять время на светскую болтовню:

– Я ждала тебя больше часа. Будь добра объяснить, что ты делала вчера вечером с Монфортом, по твоему мнению.

– Ему захотелось поцеловать свою невесту. Не могла же я протестовать, не так ли?

– То, что я видела, было гораздо большим, чем просто поцелуй.

Это и вправду было так, и при воспоминании о жадных губах Николаса Кэрол опять охватило возбуждение, которое она испытала накануне. Кажется, она совершенно не способна устоять перед Николасом. Она разозлилась, поняв, как она податлива. Уверяя себя, что злится из-за леди Кэролайн, она попыталась объяснить леди Августе, что произошло:

– Лорд Монфорт убежден, что он полный хозяин в их отношениях с леди Кэролайн. Он набит деньгами и посему считает, что может делать все, что ему угодно. Вы знаете, что он дает приданое Пенелопе? Но только когда Кэролайн будет его женой.

– Да, я знаю. Это довольно обычное условие, если человек так богат и так щедр, как Монфорт. Ты думаешь, я поверю, что вчера в библиотеке ты благодарила его за участие в судьбе сестры? – Оттенок сардонического удовольствия в голосе леди Августы заставил Кэрол задуматься. Что же собирается делать этот раздраженный призрак?

– Я попыталась показать ему, что леди Кэролайн не такое уж бесхребетное создание.

Я надеялась, что он будет получше с ней обращаться.

– Я не знаю, плохо ли он с ней обращается. – Леди Августа сверлила Кэрол взглядом. – И очень сомневаюсь, что ты вела себя таким образом из чисто альтруистических побуждений, как ты утверждаешь. Ведь Монфорт сокрушительно красив. – Она замолчала, по-прежнему не сводя глаз с Кэрол.

– Я не интересуюсь красивыми мужчинами, – ответила Кэрол, – вот уже шесть лет, как я сыта ими по горло.

– Во всех смыслах, кроме одного.

– Если вы собираетесь швырнуть мне в лицо ту давнишнюю историю с Робертом Драммондом, я ухожу.

– Кэрол, ты должна научиться быть честной с собой. Это самое первое условие успеха моего предприятия. Признайся в своих истинных чувствах к Монфорту.

– У меня нет к нему никаких чувств. Леди Августа грустно опустила голову. Кэрол всплеснула руками:

– Хорошо. Если вы хотите, чтобы я сказала это, я скажу. Он красив. Он привлекателен как мужчина. Он обходителен и требователен.

Не потому ли леди Кэролайн держалась с ним прохладно?

– Разве она держалась с ним прохладно? – Леди Августа склонила голову набок, явно заинтересованная этим открытием.

– Так он сказал.

– Как ты думаешь, в чем здесь дело?

– Откуда же мне знать? Только вы одна знаете все об этой ситуации. И вы не сказали мне то, что я должна знать об отношениях этой пары. Мне пришлось разговорить Николаса, чтобы узнать то немногое, что я знаю об их договоре. И это только его деловая часть. Но это все вы знаете, да?

– Что же ты собираешься делать?

– Я? – Кэрол воззрилась на леди Августу. – Что вы скажете. Это ваше дело, а не мое.

– Я полагаю, нельзя ожидать, что ты сразу во всем разберешься.

– Я ничего не понимаю, потому что вы не говорите мне то, что я должна знать, – воскликнула Кэрол. – Вы толком не объяснили, для чего мы здесь, вы сунули меня к этим незнакомым людям, и я сама должна во всем разбираться. Это нечестно. Послушайте, сделайте милость, верните меня в мое время.

– Никто из нас туда не вернется, пока мы не выполним то, для чего мы сюда посланы.

– Да для чего же?! – Окажись у нее под рукой что-нибудь подходящее, Кэрол швырнула бы это в старуху – такое неистовое отчаянье охватило ее.

– Об этом мы узнаем, когда все сделаем, – ответила леди Августа со спокойствием, которое могло привести в ярость. – А теперь вы должны извинить меня, Кэролайн, меня ждут обязанности хозяйки.

Она махнула рукой в знак прощания. Кэрол не двинулась с места.

– Это все, что вы хотели сказать? – Не получив ответа, Кэрол задала другой вопрос:

– Сколько мы здесь пробудем?

– Столько, сколько понадобится, – последовал загадочный ответ. И леди Августа повернулась к ней спиной, лишив Кэрол всякой возможности дальнейших попыток. Тут же, словно по волшебству, появилась Мэри и стала у открытой двери, ожидая, пока Кэрол уйдет.

Поостыв после этой беседы, Кэрол почувствовала, что несмотря на строгий тон, леди Августа не очень рассердилась на ее поведение в библиотеке. Почему она не рассердилась – этого Кэрол не понимала, но знала наверное, что от леди Августы она не получит никакого ключа к разгадке. Придется самой узнавать все, что она хочет знать о леди Кэролайн. Единственное, в чем нельзя сомневаться, что Кэрол пробудет в XIX веке еще какое-то время. А значит, опять увидит Николаса, когда он зайдет за ней во второй половине дня. Ее охватило радостное предвкушение, и она испугалась.

– Не знаю, что мне надеть, – говорила она сама с собой, направляясь по коридору в свою комнату, – и что еще важнее, я не знаю, чего мне ждать и как вести себя.

Дойдя до двери Пенелопы, она остановилась и постучала.

– Помоги мне, – попросила она, когда девушка открыла ей. – Что мне надеть к приходу Николаса?

– Я так и знала, что ты спросишь, – сказала, смеясь, Пенелопа. – Ты ведь всегда спрашиваешь. А я всегда даю тебе неплохой совет, правда?

С помощью Пенелопы, притворяясь несколько рассеянной и сонной после бала в честь своей особы, Кэрол провела утро и середину дня, на которую пришелся визит трех молодых леди, видимо хорошо знавших сестер Хайд. Гостьи были переполнены новейшими сплетнями о помолвках, свадьбах и прочих происшествиях в аристократических кругах. Кэрол слушала их болтовню с жадностью, пытаясь запомнить все, что они говорят. Когда она отвечала невпопад, Пенелопа, ласково смеясь, тут же приходила сестре на помощь. Кэрол обнаружила, что гостьи глуповаты и легкомысленны и что на Пенелопу можно положиться. Ей начали открываться достоинства этой девушки.

Она нисколько не возражала против шпилек, которые подпустила ей Пенелопа по поводу прибытия огромного букета от Николаса. А когда спустя короткое время от лорда Симмонса прибыл почти такой; же дар для Пенелопы, Кэрол вернула девушке ее шпильки. Как замечательно иметь подругу, с которой можно поболтать, которая заботится о тебе! На пару часов Кэрол почти забыла, что она не леди Кэролайн Хайд.

К приходу Николаса Кэрол была с помощью Пенелопы одета как полагается. На ней было платье в серо-голубую полоску, сверху – длинная синяя шерстяная ротонда на пуговицах и шляпка гармонирующего голубого цвета с большим бантом, завязывающимся под подбородком.

Кэрол совершенно не представляла себе экипажа, в котором они поедут. Единственное сиденье, на которое усадил ее Николас, было, по привычным для Кэрол стандартам, чем-то вроде высокого и ненадежного насеста, и первое время она крепко за него держалась. Но он правил уверенно и легко, и вскоре ее напряжение ослабло, и она поняла, что этот легкий лакированный экипаж заменяет в начале XIX века спортивную молодежную машину. Ей даже стала нравиться такая езда.

Вслед за Николасом она кивала и улыбалась встречным знакомым. Одновременно краешком глаза она следила за ним, чтобы, улучив момент, завести с ним серьезный спор. Она собиралась дать еще один бой за леди Кэролайн. В то же время она восхищалась его внушительной фигурой в бутылочного цвета пальто с несколькими воротниками и в касторовой шляпе.

Николас повернул в парк, придержал лошадей и направил их к веренице разнообразных экипажей, в которых сидели все те, кто выехал людей посмотреть и себя показать, а заодно и полюбоваться ясным холодным днем. Тут Кэрол решила, что настало время начать разговор.

– Милорд, я хочу взять реванш, – заявила она.

– Прошу прощения? – Он удивленно посмотрел на нее.

Кэрол прикусила язык. Надо тщательней выбирать слова. Николас наверняка и не слыхал такого выражения.

– Я хочу сказать, – поправилась она, – что, по-моему, вы и лорд Симмонс манипулируете леди Кэро… мной и моей сестрой, чтобы вынудить меня выйти за вас замуж.

– Кэролайн, вы сошли с ума? – Он опять кинул на нее быстрый взгляд, отвлекшись от лошадей. – Мы с Симмонсом пытаемся обеспечить Пенелопе счастливую жизнь, которой она желает и заслуживает. Вы не станете возражать против моих намерений быть ей полезным, ведь вы неоднократно одобряли их. Что же до вас, наша помолвка всем известна. У меня нет надобности манипулировать вами.

– Разве женщина не имеет права принимать решения? – воскликнула Кэрол.

– Конечно, имеет. Вы могли отказаться от нашего брака.

– Понятно, – резко сказала Кэрол, – тогда вопрос исчерпан. Обсуждать больше нечего.

– Напротив, я думаю, нам есть о чем поговорить, – возразил он тихо и непреклонно. – Без сомнения, мы с вами поженимся. Тот брак, в который мы вступаем, нам весьма подходит. Признаюсь, сначала я полагал, что это будет обычная сделка, которые так часто заключаются в высшем обществе. Однако после вчерашнего вечера я стал надеяться на нечто большее.

– Большее, милорд?

– Я стал мечтать о таком браке, когда моя жена не будет скрывать свою любовь ко мне. Я знаю, что любовь между мужем и женой не принята в высшем обществе, но я поверил, что мы с вами будем жить не так, если сможем хорошо узнать друг друга. Разве вы не хотите попытаться, Кэролайн? Вы можете поверить, что я не предам вашей любви?

Он наклонился к ней, чтобы посмотреть ей в глаза, и Кэрол увидела, что под блестящей внешностью привыкшего главенствовать самца и расчетливого светского человека таятся огромные запасы доброты и нежности. Николас хотел бы любить леди Кэролайн – если бы она позволила. Но Кэрол не была леди Кэролайн и не имела права отвечать за нее.

– Я… я… я не уверена… – Она безуспешно пыталась найти слова – и не могла. С горечью увидела она, что он выпрямился и глаза его опять стали холодными.

– Я сознаю, что такие мысли новы для вас, – сказал он, – может быть, вы подумаете и дадите мне ответ позже.

Прежде чем Кэрол успела что-либо ответить, их окликнули из встречного экипажа. Николас остановил лошадей, и другая карета тоже остановилась.

– Леди Феллонер. Лорд Феллонер. – Николас приподнял шляпу. – Добрый день.

В стоящей рядом с ними карете Кэрол рассмотрела пожилого господина с подагрическим пальцем и его жену, которых она видела на балу. Кэрол поклонилась им, скопировав манеру кланяться у знатных особ, которых она разглядывала во время поездки.

– Ну, я вижу, что вы такая же румяная и хорошенькая, как всегда, – крикнул ей лорд Феллонер. – Молодости недосыпание не вредит. Скажите, дорогая, вы будете сегодня на балу у леди Линнвиль?

– Тетя Августа, сестра и я – мы все будем.

– Хотел бы я просить вас оставить за мной вальс, – продолжал лорд Феллонер, – но моя подагра не позволяет мне танцевать. Вы передадите вашей тетушке, что я надеюсь встретиться с ней за вистом?

– Конечно, милорд. Передам. А вы, леди Феллонер, тоже собираетесь играть в карты?

– Я вывожу племянницу и буду занята, – ответила леди.

Когда их карета отъехала, Кэрол вернулась к своим мыслям о Николасе. Она была рада перерыву в разговоре – это дало ей возможность передохнуть и направить разговор на менее интимные темы, чем будущие семейные отношения Николаса и леди Кэролайн.

– Вы тоже будете на балу у леди Линнвиль? – спросила она.

– Я собираюсь. – Наклонясь к ней, Николас сказал:

– Если бы я мог просить вас обещать все танцы мне!

– Если вы этого хотите, я обещаю. – Правильно она ответила или нет – она не могла ответить иначе, когда он смотрел ей в глаза. Он действительно был очень красив, когда улыбался вот так насмешливо.

– Это было бы совершенно неприлично. – Взяв поводья в одну руку, он накрыл ее руку другой. Сквозь двойной слой его и своих перчаток она чувствовала тепло его руки. Ее охватила слабость.

– Кэролайн, вы просто мучите меня ложными надеждами. Вы хотите вызвать скандал?

– А разве мы могли бы? – Его пальцы сжали ее руку сильнее. – Я хочу сказать, разве обрученные могут стать изгоями только потому, что слишком часто танцуют друг с другом?

– Я начинаю думать, что ради вас я с радостью забуду все приличия, – Она сплела свои пальцы с его пальцами, и он добавил:

– Берегитесь, Кэролайн, вы сведете меня с ума.

– Я не знаю, долго ли я здесь пробуду, – пробормотала она, размышляя вслух, – это не может продолжаться бесконечно, и когда я уйду, у меня уже никогда не будет возможности разобраться в этой жизни и понять, что это значит – знать вас.

– Я как-то не ожидал от вас философских рассуждений, – отозвался он удивленно.

– Я хочу узнать все, что можно, пока не поздно. Николас, где мы будем жить после свадьбы?

– В моем доме, как мы решили. В Монфорт-Плейс.

– Это в Лондоне?

– Да, вы же знаете, Кэролайн. Это связано с нашим предыдущим разговором?

Она заметила, что странные вопросы сбили его с толку. И еще она заметила, что в его глазах опять вспыхнула надежда. С болью она напомнила себе, что надежда относилась к леди Кэролайн, но, решив разузнать о нем как можно больше, продолжала:

– Я хочу увидеть ваш дом, – Она взяла его руку обеими руками и притянула ее к себе. – Пожалуйста, Николас, я хочу знать, как он выглядит, тогда я смогу воображать, как вы живете там, когда меня здесь… – Она прервала себя как раз вовремя, чтобы не сказать лишнего.

– Хорошо, – сказал он, – но вы должны отпустить мою руку, иначе поднятых бровей у публики будет еще больше. На нас смотрят.

– Все, что мы делаем, дает пищу для скандала, да?

– Вы знаете, как подобает вести себя в обществе. – В его голосе появились строгие нотки. – Я буду рад, если вы станете выражать нежность наедине со мной, но не хочу, чтобы мы стали предметом пересудов. Я предостерегаю вас ради вашей репутации, дорогая.

– Конечно. Я должна была бы это понимать.

Все, что она видела и слышала за день в гостиной Марлоу-Хаус в обществе Пенелопы и ее приятельниц, показало ей, что молодым женщинам следует вести себя с большей сдержанностью. Отпустив руку Николаса, Кэрол сложила руки на коленях:

– Простите, Николас. Я не подумала. Но вы покажете мне ваш дом?

– Если хотите, мы проедем мимо него. Вы знаете, что принять вас без провожатого я не могу.

– Я понимаю.

Дом, похожий на белый разукрашенный свадебный торт, находился в Мейфэар. Никакой струны в памяти Кэрол он не затронул, хотя она, бродя по Лондону, часто проходила по этой улице.

– Какой большой, – прошептала она.

– Я не сомневаюсь, что вы разберетесь, как вести дом. Ваша матушка воспитала вас как хорошую хозяйку именно такого дома.

К тому времени, когда Николас повез ее к Марлоу-Хаус, голова у нее трещала от обилия сведений, которые она пыталась рассортировать. Она смотрела вслед уезжавшему экипажу и понимала одно: трудно будет дождаться встречи с ним у леди Линнвиль.

Глава 4

Кэрол, Пенелопа и леди Августа сначала поехали в театр, а потом уже на бал. Огромный бальный зал был переполнен элегантной публикой.

– Какая давка, – изумилась Пенелопа, – леди Линнвиль будет в восторге, потому что все будут говорить, что бал имел большой успех.

– А разве успех тем больше, чем меньше удобств для гостей? – спросила Кэрол, пробираясь сквозь толпу. – Если так, то наш бал был неудачный, да? В Марлоу-Хаус столько помещений для гостей.

– Неужели ты это заметила? – Пенелопа как всегда насмешничала, и ее хорошенькие голубые глазки весело сияли. – Клянусь, ты видела только Николаса и никого больше, и потом, ты провела с ним столько времени в библиотеке.

– В этом доме прекрасная библиотека, – раздался голос позади Кэрол. – Буду счастлив показать ее вам, дорогая.

– Николас, – воскликнула Пенелопа, – вы не должны предлагать мне этого. – Взглянув на человека, стоящего рядом с Пенелопой, она слегка покраснела. – Добрый вечер, лорд Симмонс.

Спустя несколько мгновений Пенелопа и лорд Симмонс уже танцевали, а Кэрол кружилась в объятиях Николаса. Ее второй вечер в Лондоне начала XIX века казался Кэрол чем-то вроде череды неясных картин: переполненные, жарко натопленные комнаты, непрерывная легкомысленная болтовня, незнакомые мужчины, во что бы то ни стало желающие танцевать с ней. Николас то и дело возникал рядом, и Кэрол воспринимала его как единственный устойчивый элемент среди чужого, меняющегося и беспорядочного окружения. Пенелопа большую часть времени проводила в обществе лорда Симмонса, если не считать нескольких танцев с другими мужчинами, чьи приглашения она приняла только из приличия. Леди Августа пребывала, вероятно, за карточным столом с лордом Феллонером. Только Николас был неизменен.

– Вам нехорошо? – спросил он, когда спустя какое-то время после полуночи нашел ее на террасе за раскрытым французским окном.

– В зале слишком жарко, – ответила она, глубоко вдыхая жгуче-холодный воздух. – И все так крепко надушены. Мне захотелось прочистить легкие.

– А кончится это воспалением легких, – предостерег Николас. Затем, после минутного молчания, он спросил:

– Отвезти вас домой? – Сейчас? – Она повернулась к его высокой, темной фигуре. В этот вечер он опять был в черном. Они стояли в тени, и видны были только смутные очертания его лица и яркая белая рубашка. – Вы хотите сказать, что мы можем покинуть эту… эту ужасную давку, как выражается Пенелопа, не вызвав волнения у пожилых дам и не задев чувств хозяйки?

– Это можно устроить, – сказал Николас, – если вам желателен ранний уход. – Что-то в его голосе сказало Кэрол, что это было не просто предложение доставить ее в Марлоу-Хаус. Внезапно ей показалась невыносимой перспектива провести еще несколько часов, танцуя с незнакомыми мужчинами и притворяясь, что она их знает, или болтая с молодыми леди, которых в основном интересовало, как подцепить богатых и титулованных мужей.

– Я, кажется, чудовищно устала, – сказала она, безукоризненно копируя одну из этих леди. Она распахнула веер и стала изящно им обмахиваться. – Я уверена, что у меня начинается головная боль. Не говоря уже о кашле, который может привести к воспалению легких.

– Это превосходные причины для немедленного возвращения домой. – Он говорил совершенно серьезно, но она понимала, что все это его забавляет.

– Не будете ли вы так добры устроить наш скорый, но незаметный уход?

– С удовольствием. Обопритесь о мою руку, сделайте милость.

Он чудесно обставил их отбытие. Он разыскал хозяйку, описал плохое самочувствие леди Кэролайн и умолял леди Линнвиль простить их. В это время Кэрол отвела в сторонку Пенелопу и шепотом выдала ей свое собственное объяснение, чтобы сестра не беспокоилась. Леди Августы нигде не было видно, но Пенелопа обещала все ей передать.

– Не представляю, где она может быть, – сказала Пенелопа. – Я только что заглянула в комнату, где играют в карты, но ее там не было. Лорд Феллонер тоже ищет ее. Интересно, подумала Кэрол, не отбыла леди Августа с бала еще куда-то, чтобы получить новые инструкции, как мучить свои жертвы. Она не стала об этом задумываться. И жертвой она себя больше не чувствовала. Закутав ее в теплый отороченный мехом плащ леди Кэролайн, Николас торопливо провел ее по лестнице особняка леди Линнвиль к своему экипажу. Это была закрытая карета с кучером и двумя ливрейными лакеями, которые помогали войти и выйти из нее. Внутри карета была отделана роскошной мягкой обивкой из серой кожи, на сиденье лежала меховая полость. Николас укутал ее в эту полость и сел рядом на заднее сиденье.

– Как хорошо! – сказала она. – Благодарю вас за то, что вызволили меня оттуда. Все это было как-то чересчур.

– Я помню, вы однажды сказали, что не очень любите большие собрания.

– Никогда не любила. – Это была чистая правда.

– Я рад слышать, что, по крайней мере, в этом отношении вы не изменились, поскольку я, как вам известно, тоже предпочитаю спокойную жизнь за городом непрерывному светскому коловращению.

– Вы постоянно говорите, что я сильно изменилась. – Кэрол помолчала, надеясь, что он подкинет ей еще какие-нибудь сведения о настоящей леди Кэролайн. Она получила больше, чем ожидала. Он схватил ее за руки, крепко сжал их и заговорил с нескрываемым жаром:

– Я не знаю, почему ваша манера держаться так непохожа на обычную вашу манеру – холодную и бесстрастную, но я умоляю вас, Кэролайн, никогда не возвращаться к себе прежней, какой вы были до вчерашнего вечера. Если это произойдет, я не вынесу.

– А мне было показалось, что вы не одобряете моей пылкости, – сказала она, старательно подбирая слова, чтобы избежать возможных ошибок в будущем и не навредить леди Кэролайн.

– Я ею удивлен. Перемена была такой внезапной, Кэролайн, когда мы решили пожениться, мы едва коснулись этой темы, и сегодня вы также уклонились от ответа. Теперь я должен снова заговорить об этом. Я знаю, что мое предложение пришлось вам по душе – из практических соображений, как вы сами мне сказали. И я понял – по вашим же высказываниям, – что я вам нравлюсь и что вы меня уважаете. Но у меня сложилось впечатление, что некоторые ваши будущие супружеские обязанности вызывают у вас дрожь – чтобы, не сказать отвращение.

– Вы так подумали? – Кэрол старалась выиграть время, пока не узнает побольше, в каком направлении развивались отношения между графом Монфортом и леди Кэролайн до того, как она, Кэрол, не появилась на сцене.

– Смею ли я надеяться, что у вас было время, чтобы сжиться с перспективой – могу ли я сказать это прямо? – с перспективой разделять со мной ложе? Ваша новая манера поведения заставляет меня надеяться, что причина именно такова. Иначе я не разговаривал бы так смело сегодня днем.

– Милорд, вы заставляете меня краснеть, – прошептала Кэрол, все еще надеясь, что ей удастся что-нибудь узнать.

Что же такое было с леди Кэролайн, Господи помилуй! Почему она ничего не чувствовала к этому человеку? Может, она фригидна? Какое воспитание получали девушки в эту эпоху? Во всяком случае, из того, что она заметила, Кэрол поняла, что молодых женщин учили подавлять на людях любое проявление льющей через край молодости. Она не сомневалась, что, учитывая правила приличия и строгий надзор многочисленных наставниц, большинство хорошо воспитанных девушек были девственны, когда выходили замуж. Но каким образом им объясняли, как вести себя, оставшись наедине с женихом или мужем? Совершенно непонятно.

– Вчера вечером я целовал вас, и это не заставило вас покраснеть, – сказал Николас, и внезапные стальные нотки в его голосе напомнили ей, что, как бы ни был он чуток со своей невестой, в глубине души он остается все-таки упрямым и высокомерным барином. В карете было темно, но свет с улицы проникал в окна, и Кэрол видела, что он многозначительно посмотрел на нее. Когда он опять заговорил, его тон был все еще строгим:

– Ответьте мне честно, Кэролайн.

– Вы правы, – медленно сказала она, – я изменилась. Зная, что наше совместное будущее устроено, что мне не нужно больше интересоваться…

– Да, – прервал он, – вы говорили мне, принимая мое предложение, что какое-то время вы беспокоились о своем будущем и о будущем Пенелопы.

– Вы действительно помните каждое мое слово? – спросила она, понуждая его пересказать этот разговор.

– Вы говорили, что намереваетесь стать компаньонкой леди Августы или найти унизительное место гувернантки, если это единственная возможность для вас жить достойно, но вы не хотите такой жизни для вашей сестры. Насколько я помню, тогда вы собирались отдать Пенелопе свое маленькое приданое, чтобы увеличить ее часть наследства и таким образом помочь сестре сделать хорошую партию. К счастью, я убедил вас, что Пенелопа наверняка откажется от этого плана, сочтя его несправедливым по отношению к вам, и поэтому вы приняли мое предложение. Полагаю, что мое предложение дать за Пенелопой хорошее приданое сыграло главную роль в вашем решении.

– Пенелопе можно желать только хорошего.

– Именно ваша любовь к сестре привлекла меня к вам поначалу. У меня нет ни сестер, ни братьев, и я рассматриваю вашу привязанность друг к другу как нечто прекрасное и священное.

– А я вам дорога? – прошептала она.

– Вы с каждым днем становитесь мне все дороже.

Кэрол подавила легкую вспышку ревности, поняв, что ей не дождаться любви Николаса. Ревновать к леди Кэролайн у нее не было никакого права. Не по вине этой леди Кэрол оказалась в теле женщины XIX века.

На самом же деле Кэрол начинала нравиться леди Кэролайн. Девушка, которая хотела выйти замуж, чтобы обеспечить счастливое будущее сестры, заслуживала восхищения в эту эпоху, когда возможности женщин были так ограничены. Кэрол только хотелось бы узнать истинные чувства леди Кэролайн к Николасу. С ее же точки зрения, выйти замуж за Николаса, спать с ним каждую ночь, вынашивать его детей отнюдь не было уделом худшим, чем смерть. Жизнь с ним могла стать интересным вариантом жизни в раю.

– Вы не можете утверждать, что боитесь меня, – прошептал Николас ей на ухо, – после вчерашнего вечера.

– Я не боюсь вас. В том смысле, как вы это понимаете. Просто есть вещи, которых вы обо мне не знаете, – я имею в виду обо мне настоящей. Я не то, чем кажусь.

– Как бы то ни было, я хочу держать вас в объятиях и молю Бога о том времени, когда вы будете приходить ко мне со всеми вашими надеждами и светлыми ожиданиями, когда мы станем мужем и женой. Не могу выразить, как был бы я счастлив, если бы вы признались, что испытываете ко мне нежность. Вы так ответили на мои поцелуи, что мне показалось – вы не остались равнодушной к моим попыткам сближения. Уверяю вас, это совершенно естественно.

– Вы говорите о физической любви, – с трудом прошептала она. Сердце ее сильно билось. Его удары отдавались у нее в ушах, и она вся дрожала. Это была не только реакция Кэрол Симмонс. Это как-то было связано с телом леди Кэролайн. Девушка не понимала, что с ней, и никак не могла перестать дрожать. – Я должна вам объяснить…

– Могу ли я надеяться, что эта сторона наших супружеских отношений станет для вас источником радостного ожидания, поскольку мы теперь начали ближе узнавать друг друга и использовать возможности, которые у нас есть?

– Да, но… – Она хотела рассказать ему о леди Августе и о том, как та перенесла ее в другую эпоху. Она хотела признаться, что в юности глупо и неразумно вела себя с Робертом Драммондом и это привело ее к эмоциональному срыву, и пусть он скажет, узнав правду, что это не имеет значения. Она хотела, чтобы он знал о ней все и по-прежнему любил ее, потому что ему нужна именно она, Кэрол Симмонс.

Она пыталась говорить – и поняла, что не может. Предостережение леди Августы в сочетании с ее собственным страхом перед тем, как может сказаться в будущем нарушение этого запрета, удержали ее от рассказа, уже сложившегося у нее в голове и готового сорваться с языка.

– Все это так сложно, – прошептала она.

– Тогда давайте поищем вместе, как все упростить. – Николас обнял ее и крепко поцеловал.

Она не сопротивлялась, поскольку сама этого хотела. Поэтому же она не обращала внимания на непрекращающуюся дрожь всего ее тела и странный голосок, панически твердящий где-то в глубине сознания, что всякое мужское прикосновение должно вызывать у нее отвращение. Другой голос, более громкий, перекрыл его, утверждая, что ничто, связанное с Николасом, не может быть отвратительным. Кэрол встретила его поцелуй, охваченная волной нарастающего желания.

Не прерывая поцелуя, Николас расстегнул ее плащ. Его руки скользнули под тяжелые полы плаща из толстой шерсти, отбросили их. В этот вечер на ней было платье из желтого газа. Между низким вырезом и высокой талией было совсем мало ткани, и ему легко удалось стянуть с нее лиф платья. Ее обнаженная кожа чувствовала холодный воздух и его горячие губы. А руки! Ничьи руки не прикасались к ней с такой нежностью и не вызывали такой сумятицы в чувствах.

Кэрол застонала, прижимаясь к нему. Он еще сильнее потянул вниз ее желтое газовое платье. Мгновение спустя она предстала перед ним обнаженной от талии до подбородка, и он прикасался к ней, целовал и ласкал.

– Красавица моя, – шептал он с обожанием, хотя, конечно же, ничего не видел в темноте кареты. Кэрол охватило блаженное тепло. Его руки ласкали ее все ниже. – Ты прелестна, Кэролайн!

Жесткая от крахмала льняная рубашка Николаса царапала ей грудь, бриллиантовая головка булавки, воткнутой в галстук, попав ей на губы, показалась кусочком льда, когда она прижалась к нему, ища его губы… и нашла…

Карету тряхнуло, и она остановилась. Кэрол слышала – как будто это происходило где-то очень далеко, – что один из лакеев спрыгнул на землю и пошел по хрустящему льду открывать дверцу кареты.

– Бог мой, что я делаю?

Николас поспешно натянул ей на плечи платье. Кэрол услышала звук рвущейся ткани. Она путалась в плаще, пытаясь надеть его до того, как дверца откроется. Ее руки в перчатках так дрожали, что она не могла застегнуть крючок. Она всхлипнула от отчаянья – отчаянья не только по поводу неподдававшейся застежки.

– Я застегну. – Отведя ее пальцы, Николас застегнул крючок и запахнул полы плаща как раз в тот момент, когда лакей широко распахнул дверцу и опустил лесенку. По обе стороны двери Марлоу-Хаус горели факелы. Их бешеное пламя отразилось в глазах Николаса. Он вышел из кареты и подал руку невесте.

Ее изумило его самообладание. Ни единая черта в его надменном лице не говорила о том, что происходило между ними в карете. Он благополучно ввел ее в дом, сохраняя холодноватую сдержанность истинного аристократа.

– Я не сомневаюсь, что мы увидимся завтра утром. – Он поклонился, а лакей с явным одобрением созерцал его прекрасные манеры. – А также на следующем балу. Вы оставите первый вальс за мной? И позволите проводить вас к ужину?

– Конечно, милорд. – Поняв его намек, она протянула дрожащую руку для поцелуя. – Если я верно подсчитала дни, завтра рождественский сочельник.

– Это верно. Когда мы встретимся на балу, я воспользуюсь случаем и пожелаю вам особенно радостного Рождества. – На мгновение огни, пылающие в его глазах, сверкнули для нее одной, придав скрытый смысл его словам, прежде чем он вернулся к своей прохладной манере. – Доброй ночи, дорогая, до завтра.

Лакей закрыл за ним дверь и повернулся к Кэрол.

– Ваш плащ, миледи? – Он протянул руки.

– Я, пожалуй, не буду раздеваться, пока не поднимусь к себе и не окажусь у огня, – сказала Кэрол. – Я очень озябла – было так холодно, пока мы ехали.

На самом деле она дрожала отнюдь не от холода. Она вся горела от поцелуев Николаса и его слишком смелых ласк. Она не знала, как сильно он разорвал тонкую ткань ее бального платья, и потому боялась снять плащ прежде, чем окажется в более укромном месте, чем прихожая.

Ей следовало бы знать, что для светских людей укромных мест практически не бывает. В спальне леди Кэролайн ее поджидала горничная Элла, и не было никаких поводов не давать ей снять с себя плащ.

– Кажется, я наступила на подол, когда выходила из кареты. Наверное, платье порвалось. – Это объяснение Кэрол придумала в последний момент.

– Совсем немного. – Элла не стала оспаривать это объяснение. – Это нетрудно починить. Ой, как вы дрожите! Ложитесь в постель, миледи, а я положу вам к ногам горячий кирпич, а то вы расхвораетесь.

Наконец через полчаса Эллины заботы и хлопоты кончились, и Кэрол оказалась в долгожданном уединении. Закутав хозяйку в нагретые простыни и выслушав уверения Кэрол, что у нее все в порядке, Элла ушла.

Горячий кирпич, завернутый во фланель и положенный в ногах, не умерил дрожи, которая охватывала ее теперь, казалось, до мозга костей. Она чувствовала, что это связано с ласками Николаса, потому что началась эта дрожь именно тогда, когда он заговорил о будущем супружеском ложе.

– Леди Кэролайн, – прошептала она, не понимая, откуда исходят слова, они словно звучали у нее в сердце, – он будет любить вас. Вам не нужно больше его бояться. Он никогда не причинит вам зла. Вы можете ему верить.

Медленно-медленно утихала дрожь. Казалось, что испуганная птица, посаженная в клетку, перестала биться и, устав, уснула.

Что это такое? Кэрол замерла, не желая ни движением, ни словами снова пробуждать испуганное существо, которое, очевидно, было сознанием леди Кэролайн.

«Леди Августа сказала, что мы с леди Кэролайн будем единым целым и что я не стану причинять ей вред. Почему же тогда она пробудилась в таком малодушном страхе, когда Николас начал ласкать меня?»

Долго Кэрол лежала, глядя, как мерцающие отблески огня освещают красивую комнату леди Кэролайн. Она пыталась не думать ни о ней, ни о ее женихе. Но это последнее было совершенно безнадежно, поскольку Кэрол поняла с мучительной определенностью, что о Николасе она будет думать всегда. Она полюбила его – того, кто не принадлежал ей и никогда не будет принадлежать.

* * *

Марлоу-Хаус преображался. Парадные комнаты – приемная, бальный зал и большая столовая – были украшены еще раньше для бала в честь обручения леди Кэролайн, а жилые комнаты, согласно традиции, украшались утром, накануне Рождества, чтобы в праздничный день все выглядело свежим.

Спустившись в холл, Кэрол чуть не столкнулась с лакеем. Его было практически не видно за огромной вазой с еловыми лапами, плющом и остролистом, которую он нес.

– Прошу прощения, миледи. Я не видел вас.

Лакей поставил вазу на стол посреди холла и поспешно вышел, чтобы исполнить последние указания дворецкого.

В кремово-белой гостиной пахло зеленью. Кэрол знала, что обычай ставить на Рождество украшенную елку возникнет только в конце века. Она и не ожидала увидеть ее там. Но ее поразил праздничный вид букетов из вечнозеленых растений, остролиста, красных и белых тепличных цветов, обвитых ярко-красными лентами.

Букеты, присланные от Николаса леди Кэролайн и от лорда Симмонса Пенелопе, стояли тут же и добавляли к рождественскому убранству свои запахи и многоцветье.

– Николас. – Кэрол взяла визитную карточку, прикрепленную к букету, который предназначался для леди Кэролайн. Дрожащими пальцами тронула она розу глубокого красного цвета. – Что же мне делать с тобой, Николас? Как могу я продолжать эту ложь?

В дверь гостиной заглянула Пенелопа:

– Тети Августы нет дома. Ты еще спала, и она велела мне присмотреть, как будут украшать комнаты. Почти все уже готово. Пойдем завтракать, в столовой тихо, и мы сможем поболтать.

Пенелопа обняла ее за талию, и Кэрол пошла с ней рядом, тоже обняв девушку. Большую часть жизни Кэрол прожила одна – или, по крайней мере, предоставленная самой себе – и до самого последнего времени думала, что так и должно быть. У нее никогда не было ни с кем обычных дружеских отношений, и она не понимала, как ей этого не хватает. В Пенелопе она нашла настоящую сестру. Удовольствие, которое Кэрол испытывала в обществе этой девушки, не могло испортить даже воспоминание о неизбежном возвращении в XX век.

В веселой бледно-желтой утренней столовой в окна било солнце морозного дня. Солнечные пятна лежали на фарфоровой вазе с остролистом, стоявшей в центре стола. Стол был уставлен тарелками с почками, беконом, яйцами и разными сортами хлеба. Кэрол села за стол, и горничная налила ей кофе.

– Ты говорила с тетей Августой до ее отъезда? – Кэрол не видела старую даму со вчерашнего вечера, и ей хотелось бы знать, как обстоят дела. Она почти привыкла, что леди Августа наблюдает за ней, и ей казалось странным, что ее призрачная спутница куда-то исчезла. Кэрол хотела рассказать ей о том, что она ощутила присутствие леди Кэролайн. Может, леди Августа объяснит ей это.

– Она сказала лакею, что у нее дела, – ответила Пенелопа, откусывая кусок булочки, покрытой глазурью.

Кэрол улыбнулась, увидев, как забавно слизывает девушка розовым язычком крошку глазури с нижней губки. У Пенелопы были красивые зубы. Кэрол заметила, что под рукой у Пенелопы, где бы она ни находилась, всегда стояла тарелка со сладкими хлебцами, пирожным или конфетами. Девушка проглотила кусок булочки с коринкой и продолжала:

– С украшениями мы почти кончили и на сегодняшнее утро предоставлены самим себе.

– Утро? – Кэрол засмеялась. – Да ведь уже давно день. Чем ты хочешь заняться?

– Покупками, – последовал немедленный ответ. – Мне необходимо купить несколько пар перчаток. Они так быстро пачкаются, и мне их вечно не хватает. А Мэри Энн Хамптон сказала вчера вечером, что в витрине у мадам Салль выставлена очаровательная шляпка. Я хочу ее примерить. Мы можем взять с собой Эллу.

– Значит, за покупками, – с готовностью согласилась Кэрол, обрадованная возможностью отвлечься на какое-то время от мысли о леди Кэролайн и о Николасе.

Молодые девушки приятно провели около часа в лавках на Бонд-стрит. Кэрол воспользовалась возможностью сравнить эти элегантные магазины с теми, которые она видела на той же улице в 90-е годы XX века. Она тоже купила себе перчатки и флакончик духов, пахнущих розой. Ей не удалось совсем изгнать леди Кэролайн и Николаса из своих мыслей, но она прилагала максимум усилий, чтобы слушать, что говорит Пенелопа.

Та восторженно болтала о бале, который состоится в канун Рождества в одном из лучших домов Лондона, о планах тети Августы посетить с племянницами завтра утром рождественскую службу и о праздничном обеде, который готовят по указанию тети Августы.

– Я так люблю рождественские обеды, – говорила Пенелопа, – кухарка с помощницами уже готовят угощение. Я заглянула к ним сегодня утром, до того, как ты встала, дорогая. Будет удивительно жирный гусь, и пирожные с глазурью, и самый большой рождественский пирог, какой ты когда-либо видела! Столько всего! Хорошо, что Николас тоже будет. Без помощи мужчин мы все это не съедим. Тетя сказала, что лорд и леди Феллонер тоже приглашены, и их племянница. Хорошо бы отец Элвина не заставил его провести весь этот день дома!

– Может быть, это и к лучшему, – сказала Кэрол очень серьезно. Пенелопа вопросительно посмотрела на нее, и Кэрол добавила:

– Если лорд Симмонс увидит, сколько сладкого ты поедаешь, он от отчаянья разорвет вашу помолвку.

– Не издевайся надо мной. – И Пенелопа рассмеялась.

Переходя из одного магазина в другой, они время от времени останавливались, чтобы поздороваться со знакомыми дамами. Джентльмены также появлялись на Бонд-стрит, и Кэрол не удивилась, узнав среди них лорда Симмонса. Разглядев Пенелопу, он тотчас же подошел к ним, и хотя он поздоровался с Кэрол очень вежливо, было очевидно, кто его интересует на самом деле.

– Могу ли я пригласить вас выпить чашку шоколада с пирожным? – спросил лорд Симмонс.

– Конечно! – восторженно выдохнула Пенелопа, устремив на него голубые глаза. – Больше всего на свете мне хочется именно этого!

Молодой человек посмотрел на Кэрол, ожидая, что она примет приглашение, но она уже все решила. Она подозревала, что встреча была не совсем случайной. Также она считала, что лорд Симмонс и Пенелопа не были безответственными людьми, которые могут нарушить границы благопристойности. К тому же за Кэрол стояла Элла, нагруженная покупками. С лордом Симмонсом Пенелопа будет в безопасности, и никто не упрекнет ее в неблагоразумии, раз Элла будет ее сопровождать.

– У меня еще есть дела, – сказала Кэрол лорду Симмонсу, – но я не знаю, почему бы Пенелопе не пойти с вами. Я куплю все, что надо, и возьму извозчика, чтобы добраться до дому.

По удивленным взглядам своих собеседников Кэрол поняла, что леди не пристало нанимать извозчика, но ей было все равно. Все эти ограничения, накладываемые на незамужних леди, казались ей невероятно скучными. Она решила сделать некое дело, для которого ей не нужны сопровождающие. Но прежде всего надо узнать, где Николас.

– Может быть, я встречу лорда Монфорта где-нибудь в лавке. Он отвезет меня домой. – Говоря это, она не сводила глаз с лорда Симмонса, и он тут же ответил:

– Вряд ли это возможно. Монфорт сказал мне вчера вечером, что у него какие-то дела дома, поэтому он никуда не пойдет, только вечером на бал. Видите ли, леди Кэролайн, перед Рождеством состоятельные люди обычно заняты несколько больше, чем всегда. Монфорт будет решать, какие подарки сделать своим слугам.

Узнав то, что ей нужно, Кэрол улыбнулась и кивнула в ответ на это терпеливое мужское объяснение простого факта. Ей нравился лорд Симмонс, и по тому, как Пенелопа смотрела на него, она не сомневалась, что младшая сестра леди Кэролайн будет счастлива в любви.

– Что же, тогда я найду дорогу домой сама. Не беспокойтесь обо мне, все будет в порядке.

Кэрол послала молодым людям сияющую улыбку, пожелала им насладиться шоколадом с пирожными и ушла. Она знала, что они не очень огорчены ее уходом. Как только она потеряла их из виду, она стала ловить извозчика, но большинство экипажей были частными, а те, которых можно было нанять, явно не привыкли останавливаться перед одинокими женщинами. С таким же успехом можно ловить такси в дождливый вечер в Нью-Йорке.

В конце концов Кэрол отказалась от этой мысли. Она решила идти пешком. До дома Николаса было не очень далеко. Она знала этот район и часто совершала гораздо более далекие прогулки. К несчастью, ее ботинки не годились для долгой ходьбы, и вскоре ноги у нее промокли и озябли. Пару раз она оскальзывалась на льду. Однажды чуть не упала самым неприличным образом, но все же смогла удержаться на ногах. Ей показалось, что прошло больше часа с тех пор, как она ушла с Бонд-стрит, и наконец, поднявшись по ступенькам Монфорт-Плейс, она позвонила.

Открывший ей лакей уставился на нее так, будто не знал, что сказать. Или, может быть, он хотел бы сказать, что леди не приходят к дому знатного господина пешком и без сопровождающего, насколько ему известно по опыту. Кэрол осенила забавная мысль, какого сорта женщиной она ему представляется, несмотря на элегантный вид.

Но за эти два дня пребывания в прошлом Кэрол уже кое-что узнала об аристократическом этикете. Подняв голову, она прошла в холл мимо лакея.

– Я леди Кэролайн Хайд, – сообщила она, – мне нужно немедленно видеть моего жениха по делу чрезвычайной важности.

– Миледи, – лакей склонил голову, сохраняя на лице отсутствующее выражение, – я не знал, что милорд вас ждет. Если вы соблаговолите подождать в приемной, я доложу, что вы прибыли.

Лакей провел ее в маленькую, просто обставленную приемную, в которую вела дверь из холла. Лакей не поверил, что она та, за кого себя выдает, подумала Кэрол, глядя на эту комнату. Но он пошел за Николасом, а все прочее не имеет значения. Она решила увидеть его во что бы то ни стало и сказала лакею чистую правду. У нее действительно было важное дело.

Все утро, занятая самыми разными занятиями, Кэрол потихоньку прокладывала путь к трудному решению. Она любит Николаса, а раз это так, она не может больше лгать ему. Она решила рассказать ему правду – несмотря на предупреждение леди Августы, несмотря на свой страх перед тем, как повлияет это признание на ход истории и на ее отношения с Николасом. Она скажет Николасу, что пришла к нему из будущего.

Глава 5

– Это действительно вы? Я не поверил Бэскому, что вы здесь. – Николас вовсе не был счастлив видеть ее у себя. – Что могло случиться такого невероятно важного? Почему вы, рискуя своей репутацией, приходите ко мне без провожатого?

– Пожалуйста, не сердитесь. Я должна вам кое-что рассказать. Это очень трудно. |Я надеюсь, что леди Августа не заберет меня отсюда. Хотя очень может быть, что и заберет, потому что она не хочет, чтобы вы знали. Вероятно, вы мне не поверите, но я должна рассказать все. – Кэрол заметила лакея и еще одного человека в холле рядом с дверью в ту комнату, где она разговаривала с Николасом. И тут же замолчала.

– Кэролайн, вы потеряли рассудок. – Кинув быстрый взгляд на слуг в холле, Николас обратил все свое внимание на нее. – Ради Бога, что случилось?

– Нельзя ли пойти в другое место, где мы будем одни? Я не хочу говорить в присутствии посторонних. – И, чувствуя, что он сейчас отрицательно покачает головой, что с его губ готов сорваться отказ, Кэрол сказала умоляюще:

– Пожалуйста, Николас! Если я дорога вам, как вы сказали вчера вечером, выслушайте меня!

Еще мгновение он не сводил с нее взгляда, как бы недоумевая, что с ней делать, потом кивнул.

– Подождите здесь, пока я закончу дела с секретарем, – сказал он и ушел. Кэрол слышала, как он говорил с лакеем, Бэскомом. Она слышала, как открылась и снова закрылась входная дверь, и неясное продолжение разговора. Спустя несколько минут Николас вернулся:

– Пойдемте.

Когда он вел ее наверх, ни в холле, ни на широкой лестнице не было никого.

– Вы отослали секретаря, чтобы спасти мое доброе имя? – спросила Кэрол. – И слуг тоже?

– Мне показалось это разумным. – Через просторную лестничную площадку он провел ее в комнату, которая, судя по всему, была его кабинетом. По стенам шли книжные полки, письменный стол был завален бумагами, рядом стояли два кожаных кресла и стол с графинами и стаканами. В камине горел огонь.

– Пожалуйста, закройте дверь. – Кэрол потянула завязки шляпы. Потом сняла ее, бросила на кресло и провела рукой по своим коротким кудрям. Обнаружив, что все еще в перчатках, она сняла их и положила поверх шляпки вместе с ридикюлем. Повернувшись, она увидела, что Николас созерцает ее так, будто она давала сеанс полного стриптиза. Она остановилась, не кончив расстегивать пуговицы ротонды.

– Закройте дверь, – еще раз сказала она, – я не хочу, чтобы кто-нибудь еще слышал то, что я вам скажу.

– Я оставил дверь открытой ради вашей репутации, Кэролайн. Но если вы хотите, я ее закрою. А теперь, – он подошел к ней, – что же это за важное дело, из-за которого вы решились пожертвовать своим добрым именем?

– Дайте мне отдышаться. Теперь, когда я у вас, я не знаю, как начать. И я не уверена, что вы мне поверите.

– Я вам поверю. – Он стоял прямо перед ней, совсем рядом, опустив руки, уравновешенный, сохраняющий самообладание, будто ожидал услышать нечто такое, от чего задрожит земля.

Кэрол охватил страх. То, что она хотела рассказать, действительно может потрясти его мир, и она вдруг засомневалась, имеет ли право сделать это.

– Кэролайн? – Его зеленые глаза изучали ее лицо. Он ждал.

– Я начну свою исповедь с того, что я люблю вас, – прошептала она. – Если вы не поверите ничему из того, что я скажу дальше, поверьте этому.

– Было время, когда я не верил в такую возможность. Но после этих дней я начал надеяться.

Его напряжение ослабло, и он улыбнулся.

Кэрол поняла, что нужно быстро кончать с откровениями, или он подумает не то, что нужно.

– Я не кончила. Еще не все.

– Мне все равно, что вы пришли сюда одна. – Он схватил ее за руки. Его глубокий голос стал грубым от нескрываемой страсти. – Ваше дело в том и состоит, что вы полюбили меня и пожелали мне это сообщить?

– Подождите, Николас, – сказала она умоляюще, – остальная часть моей исповеди вам не понравится.

– Какова бы она ни была, она не может идти ни в какое сравнение с даром, который вы мне только преподнесли.

Кэрол проглотила слова, которые были у нее наготове. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она ответила ему со страстью, желая еще хотя бы несколько минут наслаждаться его любовью, перед тем как нанести ему удар и, возможно, навсегда уничтожить всю его нежность к ней. Его объятия становились все жарче; страсть, проснувшаяся накануне вечером, разгоралась заново.

– Вы дрожите, – пробормотал он, – бедняжка моя, у вас руки и лицо холодны как лед. Снимите ротонду и подойдите к огню.

– Огонь – это вы, – прошептала она, сбрасывая шерстяное уличное одеяние. Теперь признание, которое она собиралась ему сделать, казалось неважным. Оно может и подождать.

– Согрейте меня, Николас. Держите меня крепче. Не отпускайте.

– Ни за что, – выдохнул он, – ни за что, пока мы живы. Идите сюда, здесь теплее.

Перед камином лежал толстый восточный ковер. Став на колени, Николас притянул ее к себе. Так они стояли, коленопреклоненные, держась за руки и не сводя друг с друга глаз. Потом Кэрол сказала:

– Поцелуйте меня еще раз, прежде чем я скажу вам что-то.

– С радостью. Не смотрите так испуганно, дорогая. Разве вы не знаете, что я никогда не отвернусь от вас, что бы вы ни сказали? Мы вместе разрешим все ваши затруднения, каковы бы они ни были.

– Это не такие затруднения… – Но он губами закрыл ей рот.

Она не могла оторваться от него. Очевидно, он тоже не мог прекратить то, что происходит, потому что в мгновение ока она уже лежала на ковре и его руки расстегивали пуговицы ее платья. Серо-голубое полосатое платье исчезло как по волшебству. Исчезли ее ботинки, чулки и сорочка. Николас снял сюртук и рубашку. Он помедлил, держась руками за пояс брюк.

– Кэролайн?

Она знала, о чем он спрашивает.

– Конечно, – прошептала она, – продолжайте.

Спустя минуту его горячее, плотное тело протянулось рядом с ней. Николас привлек ее к себе, помедлил, давая ей привыкнуть к ощущению его обнаженной плоти рядом с собой. Коснувшись его, она вздрогнула от страха, а потом намеренно замкнула ту часть своего сознания, которая опять сжалась и задрожала, как испуганный зверек. Кэрол не понимала, был ли этот ужас вторичным проявлением сознания леди Кэролайн или он явился из ее собственного прошлого. Что бы это ни было, оно не запрещает ей выразить свою любовь к Николасу. Она заставила себя расслабиться.

Николас почувствовал ее колебания. Взяв ее пальцем за подбородок, он поднял ее лицо и посмотрел ей в глаза.

– Я буду нежен, – прошептал он, – но если вы находите, что не хотите этого, нужно остановиться сейчас. Еще несколько поцелуев – и будет поздно.

– Вы не сделаете мне больно, а если и сделаете, это все равно, – воскликнула она, прижимаясь к нему, чтобы показать, как она его хочет.

И все равно он был удивительно нежен с ней, как если бы она и на самом деле была невинной, нетронутой девушкой, за которую он ее принимал. Умело и нежно, как и обещал, он пробудил в ее теле страсть.

– Я прав, – прошептал он, – вы – та страстная женщина, о которой я мечтал. Не нужно сдерживать себя, Кэролайн. Дайте волю вашим чувствам. Отдайтесь мне без страха. Я буду осторожен.

– Дело не в осторожности, – сказала она, задыхаясь, – а в том, что мне кажется, я могу в любой момент взорваться.

– Это свобода, – ответил он, – свобода говорить и делать что хочется, когда мы вот так вместе. Судя по всему, вы хотите, чтобы я прикоснулся к вам вот здесь.

Она изогнулась от мучительного удовольствия, когда его руки стали гладить ее грудь легкими, скользящими движениями. Но вскоре поняла, что от этих прикосновений ей стало только хуже, и ей показалось, что она теряет рассудок.

Не торопясь, лаская, Николас трогал ее тело, вызывая в ней все больший накал желания, пока Кэрол не стало казаться, что огонь в камине и она – одно целое. Расплавленный жар пел в каждом ее нерве, в каждой жилке. Она сходила с ума от желания – Кэролайн? – Он помедлил.

– Все хорошо. Я люблю вас. – Повернув голову к языкам пламени в камине, Кэрол почувствовала, что она и Николас – одно целое с ними, полыхающими сухим и слепящим жаром.

Долго никто из них не мог произнести ни слова. Николас нежно обнял ее, стараясь, чтобы огонь согревал ее спину.

– Тише, любимая, не надо плакать. – Он вытирал слезы, струившиеся по ее щекам. Ты же знаешь, что я люблю тебя, никогда тебя не оставлю и не буду думать о тебе хуже из-за того, что мы сейчас сделали.

– Ты имеешь в виду это? – Она не была уверена, что он слышал ее, потому что он продолжал так, будто думал вслух:

– Как могло это случиться со мной? Я же никогда не любил раньше. Но сейчас я люблю, и так сильно, как никогда и не мечтал. Я уверен, что умру без тебя.

И тут Кэрол поняла, что теперь не сможет рассказать ему правду. Рано или поздно ей придется вернуться в XX век, а он останется здесь и женится на леди Кэролайн. И если он полагает, что умрет без нее, то она просто сойдет с ума, если заставит его всю жизнь страдать из-за потери любимой женщины. Боль, которую он ощутит, когда она исчезнет, ощутит и она, потому что они связаны чем-то большим, чем время и пространство. Единственным выходом из положения, наилучшим для Николаса, будет оставить его в убеждении, что любимая им женщина – настоящая леди Кэролайн.

– Какая нежданная радость, – пробормотал он, роскошно вытянувшись рядом с ней, по-прежнему держа ее в кольце своих рук. – Мы решили быть практичными и исполнять свой долг, а обрели любовь.

Поцеловав ее долгим нежным поцелуем, он высвободил руки из-под ее плеч и лег, опираясь на руку и глядя на нее сверху. Он говорил мягко, ласково, словно желая полностью покончить с ее страхами, которые еще могли у нее оставаться после этого долгого часа любви.

– Кэролайн, любимая, я должен кое о чем спросить у вас. Пожалуйста, не стесняйтесь и не бойтесь сказать правду. Думаю, об этом вы хотели сказать мне вчера вечером, когда мы ехали с бала, и пытались объяснить сегодня, придя ко мне. Только нечто жизненно важное могло заставить вас презреть правила приличия. Видите, я хорошо вас знаю, несмотря на недавние перемены в вашем поведении. – Улыбнувшись, он замолчал.

– Что вы хотите знать? – Кэрол была убеждена, что он не может заподозрить правду. Его беспокоит что-то другое.

По-прежнему мягко он сказал:

– Я с трудом поверил своему открытию, потому что вы всегда – за исключением нескольких последних дней – были образцом хорошо воспитанной леди.

– Я сделала или сказала что-то обидное для вас?

– Я не могу ответить на этот вопрос прежде, чем услышу ваше объяснение. Я знаю, что объяснение может быть самым невинным, Кэролайн, и собираюсь выслушать его без гнева и без обвинений в ваш адрес.

– О чем вы говорите? – Она села и немного отодвинулась от него, чтобы ее не отвлекало тепло его тела.

– Дорогая, – сказал он спокойно, – вы не девушка.

– О Боже! Неужели? Да, конечно. Вот почему вы остановились на секунду как раз посреди всего, да? Ах, что же вы должны обо мне думать! Я знаю, как важна для мужчины этого времени девственность невесты. Николас, – спросила она, задыхаясь, – значит ли это, что вы хотите разорвать помолвку?

– Это значит, что я хочу знать, что с вами случилось. Бывает, что девушка слишком много ездит верхом, это одно дело, но ведь вы никогда не увлекались лошадьми. Так что же, Кэролайн?

Теперь он тоже сидел и смотрел ей в лицо. Он не казался рассерженным, но Кэрол думала, что он страшно разочарован в своей невесте.

– Я не жду, что вы сохраните обо мне хорошее мнение после того, как я пришла сюда, отринув все правила поведения. Конечно, вы не захотите жениться на мне, узнав, что я… как бы это сказать? Была в употреблении? Это будет точное слово? – Она увидела, как он поморщился, услышав это грубое выражение.

– Просто расскажите, как это было. Я имею право знать и готов выслушать вас.

– Полагаю, вы обращаетесь со мной куда лучше, чем большинство мужчин в такой момент. И хватило же у меня глупости все разрушить и для себя, и для леди… – Она запнулась, глядя на него. Лицо у него побледнело, взгляд стал тяжелым. Когда она пошевелилась, чтобы отодвинуться, он схватил ее за руку и удержал.

– Ответьте на мой вопрос, Кэролайн. – Он держался так повелительно, что она сделала то, что он требовал. Она рассказала ему правду.

– Я думала, что он любит меня. Он говорил, что мы поженимся. Но потом наши обстоятельства изменились, и он меня бросил.

– Когда? Когда это произошло?

– Почти восемь лет назад.

– Восемь лет? Вам было всего шестнадцать! Вы же были еще девочкой! Кэролайн, куда же смотрели ваши родители? Как они это допустили? – Не получив ответа, он продолжал беспощадно холодным голосом:

– Как долго продолжались эти отношения?

– Это не были отношения, – воскликнула она, – это было только один раз. Все произошло очень быстро и не доставило мне никакого удовольствия. Честно говоря, мне было больно. Он ушел, а я осталась замаранной и оцепеневшей. После этого я не позволяла ему подойти ко мне. Но все же я надеялась, что он на мне женится. И еще я думала, что он любит меня, хотя он получил все, что хотел, не считаясь с моими чувствами. Некоторые девушки невероятно глупы, не так ли? – По ее лицу бежали слезы, но она не обращала на них внимания.

– Кто он? – Вопрос прозвучал так, словно Николас собирается убить этого человека. Во всяком случае, с этим проблем не будет.

– Его имя Роберт Драммонд, – ответила она. – Вы его не знаете.

– Сэр Роберт Драммонд? – Его голос стал жестче. – Я знаю о существовании этого человека, хотя некогда отказался от знакомства с ним.

– Нет, это невозможно! – Она охнула, испугавшись худшего. Даже после той ужасной ночи, когда Роберт так грубо лишил ее девственности, Кэрол думала, что у них не все кончено. Он исчез из ее жизни, когда о разорении ее отца стало всем известно, и она никогда больше не встречала его. Но воспоминание о нем не оставляло ее, где бы она ни была, воспоминание, похожее на неотвязную злобную тень.

– Счастье его, что он в прошлом году уехал из Англии, иначе я был бы обязан вызвать его.

– Уехал из Англии? – повторила она, удивляясь, что могло существовать два таких холодных, равнодушных человека, как Роберт Драммонд. И добавила с болью, накопившейся за все прошлые годы:

– Надеюсь, он попадет прямо в ад.

– По правде говоря, он эмигрировал в Америку, чтобы не драться на дуэли с одним разъяренным отцом. Насколько мне известно, дело было похоже на ваше, дорогая. Мне жаль, что с вами так дурно поступили, Кэролайн, и что семья так плохо оберегала вас. По-моему, ваши родители отчасти виноваты в том, что случилось.

– Я полагаю, теперь вы разорвете нашу помолвку, – прошептала она, глядя больше на свои руки, чем на его лицо. – Я знаю, что дворяне считают себя вправе требовать от невесты девственности, ведь они должны быть совершенно уверены, что их наследники действительно их дети.

Он поднял ее за подбородок и заставил посмотреть на себя, хотя ей хотелось спрятать лицо – ее снедал стыд из-за того, что она оказалась хуже, чем он думал. Он долго молчал, глядя ей в глаза. Когда же он наконец заговорил, то сказал вовсе не то, чего она ожидала:

– Как могу я упрекать вас, если я только что сделал то же самое?

– Совсем не то же самое! – воскликнула Кэрол протестующе. – На этот раз я делала все не с отвращением, а с готовностью. Вы несколько раз давали мне возможность сказать «нет». Если бы я сказала «нет», вы остановились бы. И вы видели, что все это доставляет мне удовольствие. Это совершенно разные вещи, Николас.

– Теперь я понял, почему вы всегда были так холодны со мной и с другими. Не удивительно, что вы дожили до двадцати четырех лет, не получив ни одного предложения. Причина в том, что в глубине души вы не желали иметь дело с мужчинами – после того как ваше наивное доверие так трагически предали. Это почти чудо – что вы преодолели отвращение к этому акту, который не мог вам не показаться после того ужасного дня чем-то крайне грубым. Я никогда не забуду, что именно меня вы полюбили настолько, что поверили: я не причиню вам боли. – Он провел пальцем по ее щеке до уголка губ. – Теперь я многое понял, Кэролайн. Я хочу изменить условия нашего договора.

– Я знаю. Вы не хотите жениться на мне. – Она посмотрела ему в глаза несколько вызывающе. – Хорошо, Николас. Спасибо на добром слове, но это было не обязательно. Я согласна разорвать помолвку и не поднимать шума, так что никакого скандала не будет. Теперь я знаю, как важна для вас хорошая репутация. Однако, – продолжала Кэрол, пытаясь спасти хоть что-то от разгрома, который сама же и устроила, поддавшись глупой страсти, – однако я ставлю одно условие, соглашаясь на ваше желание. Обещайте мне, что вы все равно дадите Пенелопе приданое, чтобы она могла выйти за лорда Симмонса. Пенелопа не должна страдать за мои юношеские грехи. И я не хочу, чтобы она узнала об истинной причине нашего разрыва. Мы можем сказать ей, что пришли к нему по обоюдному согласию.

Николас улыбался, а когда он заговорил, она не поверила своим ушам.

– Кэролайн, я с радостью начинаю понимать, какой вы удивительный человек. И я благодарю небо, что вы смогли наконец преодолеть холодность, защищавшую вашу душу от зла, которое вам причинили. Пенелопа получит приданое. Не беспокойтесь об этом. Пенелопа всегда будет мне как сестра.

– Спасибо. – Только бы он перестал улыбаться как сумасшедший! Ей казалось, что она вот-вот выплачет все глаза. Она не только разрушила свою жизнь, ей удалось разрушить еще и жизнь леди Кэролайн, несмотря на предсказание призрака леди Августы, что ей не дано изменить прошлое. Непростительная ошибка! Ведь леди Кэролайн не сделала ей ничего плохого!

– Я вижу, дорогая, что вы меня не поняли, – сказал Николас, все еще улыбаясь. – Я не хочу ни разрывать нашу помолвку, ни менять свои денежные распоряжения. Я хочу только изменить наши личные условия.

– О чем вы говорите?

– Думаю, что вы это понимаете. Я пошел на этот брак, так же как и вы, преследуя только практические цели. Мне нужен наследник титула, а вы нуждаетесь в материальном обеспечении для себя и приданом для сестры, чтобы та могла последовать влечению своего сердца. Мы оба забыли, что у брака есть еще и эмоциональная сторона. И я еще раз повторяю: я глубоко полюбил вас за эти три дня. То, что я сейчас узнал, ничуть не изменило моих чувств.

– Вы любите меня, несмотря на мою ужасную историю? – воскликнула она, еще не веря.

– Я удивлен этим не меньше вашего, – грустно ответил он. – Скажу откровенно: если бы кто-нибудь намекнул мне о возможности сегодняшних событий, я отказался бы от такой женщины. Но выяснилось, что я не могу от вас отказаться. Да, я люблю вас всем сердцем и люблю еще больше за то, что вы презрели условности и пришли ко мне рассказать о вашем печальном прошлом. Вы представляете хотя бы немного, что значат для меня ваше доверие и честность? – Став перед ней на колени, он взял ее руки в свои. – Леди Кэролайн, – сказал он официально, – я хочу снова обручиться с вами, здесь и сейчас. Я торжественно обещаю, что буду любить, и защищать, и беречь вас до конца моей жизни. И буду верным мужем. Клянусь честью.

– Николас, вы совершенно в этом уверены? – воскликнула она испуганно. Он неверно истолковал причину ее появления в его доме, и что же будет, когда, он женится на реальной, по-видимому, девственной леди Кэролайн?

– В жизни не испытывал ни в чем большей уверенности. – Поднеся ее руки к губам, он поцеловал их, а затем поцеловал ее в губы, чтобы закрепить то, что он назвал их новым обручением.

– Я тоже люблю вас, – прошептала Кэрол, – я всегда буду любить вас, все равно где и когда я буду жить.

– Вы всегда будете жить рядом со мной, – шепнул он, – потому что после свадьбы я не позволю вам находиться где-либо в другом месте. – Он потянул ее на ковер и снова стал ласкать.

На этот раз он снова и снова повторял то, что было у него на душе, а Кэрол, навсегда связанная с ним узами любви, отвечала ему из самых глубин своего сердца. Для обоих это было и сильнейшим потрясением, и полным удовлетворением.

Потом он помог ей одеться, вызвал свой экипаж и отвез в Марлоу-Хаус.

– Не забудьте о сегодняшнем бале, – напомнил он, пока они ждали, чтобы лакей отворил им.

– Не забуду.

– Теперь, когда мы должным образом обручены, мне позволяется отдавать вам приказания.

– Действительно, милорд? – Она не могла сдержать ответной улыбки. – И какие же будут приказания на этот вечер?

– Вы оставляете все вальсы за мной, в память о том вальсе, которым вы потребовали начать бал в честь нашей помолвки. Именно тогда, Кэролайн, я впервые заметил, что в ваших глазах сияет какой-то новый душевный настрой, и полюбил вас.

– Николас, – пообещала она, – я никогда ни с кем не буду танцевать вальс, кроме вас.

Как только тяжелая парадная дверь закрылась за Николасом, лакей сообщил ей:

– Миледи, леди Августа в гостиной и хочет видеть вас, как только вы вернетесь.

В гостиной, на фоне праздничного убранства неподвижно, как статуя, стояла леди Августа в темно-зеленом платье с высокой талией и длинными рукавами и смотрела на Кэрол.

– Нет надобности спрашивать, чем ты занималась во время своего отсутствия, – произнесла леди Августа ледяным голосом, который Кэрол столько раз слышала за время службы в качестве компаньонки старой дамы. – Взглянув на твое горящее лицо и сияющие глаза, и дурак поймет, что ты стала любовницей Николаса.

– Не стану отрицать, какое бы наказание вы мне ни подумали. Я не стыжусь того, что сделала сегодня. – Тем не менее Кэрол старалась держаться подальше от леди Августы. – Одно меня заботит в связи с этим – не изменится ли ход событий так, что жизнь леди Кэролайн будет разрушена?

– Почему тебя это волнует? – Казалось, взгляд леди Августы жжет душу Кэрол. Под этим пронзительным взглядом Кэрол могла говорить только правду, идущую от сердца.

– Леди Кэролайн ничего плохого мне не сделала. Я полюбила ее, прожив этот день в ее теле. Я уважаю ее твердое решение создать для сестры счастливую жизнь. Я не могу причинять ей боль или внести в ее жизнь путаницу, вызванную моими поступками.

– Рада слышать, что теперь ты способна заботиться о ком-то, кроме себя. Твое беспокойство насчет леди Кэролайн означает важную перемену в твоем характере.

– Не совсем так. – Поняв, что проницательный взгляд леди Августы не смягчился, хотя на словах та ее и похвалила, Кэрол была вынуждена сказать правду:

– Я полюбила Николаса. Я всегда буду его любить.

– Жаль. – Никакой жалости в голосе леди Августы не было.

– Почему?

– Потому что нам пора возвращаться в XX век.

Глава 6

– Возвращаться? – воскликнула Кэрол. Нет, прошу вас, не теперь!

– Сначала ты не хотела отправляться в прошлое, а не успев попасть туда, пожелала вернуться в свою жалкую комнатушку, к своему бесчувственному существованию.

– Знаю. Но тогда я еще не встретила Николаса.

– О любви к которому ты и сообщаешь, – неприязненно сказала леди Августа.

– Я люблю его. Вы не можете этого изменить.

– А может быть, я и не хочу ничего менять. – Подмечая все оттенки реакции Кэрол своим проницательным взглядом, леди Августа холодно поинтересовалась существом дела:

– Как сильна твоя любовь?

Кэрол очень хотелось, чтобы леди Августа смотрела ей не в глаза, а куда-нибудь еще. Тогда она могла бы соврать насчет своих чувств и покончить с этим разговором. Она боялась, что ей и, возможно, Николасу будет угрожать какая-то опасность, если леди Августа узнает всю силу и глубину ее любви. Но она не могла ни солгать, ни увильнуть от прямого ответа, процитировав какие-то старинные стихи о том, что если, мол, человек может рассказать о силе своей любви, значит, он вообще не любит. Ей пришлось сказать правду:

– Я люблю его всем сердцем, всей душой и… да, и всем телом.

– Достаточно ли ты любишь его, чтобы отказаться от него и тем предоставить ему возможность жить той жизнью, для которой он создан?

– Что вы имеете в виду?

– Ты не можешь изменить ход событий, попав в XIX век, но можешь изменить отношение Николаса к невесте.

– Он любит МЕНЯ. Он полюбил потому, что его невеста стала совсем другим человеком. Так он сказал. А этот другой человек – я.

– Не путай, пожалуйста, – предупредила леди Августа. – Николас предназначен леди Кэролайн. Не ты, а она будет носить его детей и проживет с ним до самой старости.

– Тогда зачем же вы беспокоитесь, допрашиваете меня, достаточно ли я его люблю, чтобы от него отказаться? Очевидно, что выбора у меня нет, так какая разница, хочу я или нет отпустить его?

– Ты сделала то, что должна была сделать в этом веке.

– Это не ответ. Мне кажется, то, что я сделала, повредит нескольким симпатичным людям. Благодаря мне Николас уверился, что леди Кэролайн отдала свою девственность другому. – На нее нахлынули воспоминания о горячих объятиях Николаса, о том, как он обнаружил, что она не девушка, какое удивительное понимание проявил, когда она рассказала о своем первом неудачном романе с Робертом Драммондом. Но ведь, признаваясь в содеянном, Кэрол говорила о прошлом не леди Кэролайн, а о своем.

– Леди Кэролайн не отдавала своей девственности, – сказала леди Августа подобревшим голосом. – Ее взяли силой и обманом, почти так же, как и тебя.

Кэрол раскрыла рот, ошеломленная этим открытием. Потом поняла, что леди Августа наверняка разузнала в подробностях, как поступил в XIX веке Роберт Драммонд с леди Кэролайн. Очевидно, леди Августа обладала умением добывать все сведения, которые могли быть ей полезны.

– Короткие и страстные отношения Роберта Драммонда в издании начала девятнадцатого века и леди Кэролайн, – продолжала леди Августа, – сковали холодом все ее чувства, и она не могла испытывать любовь ни к какому мужчине. Сегодня ты устранила последствия этого происшествия из ее жизни.

Возможно, совершая это, ты вылечила и свою собственную рану, поскольку ты тоже любишь Николаса. Такое можно вылечить только любовью.

– Значит, с леди Кэролайн и со мной случилось одно и то же, и это сделано было мужчинами с одинаковыми именами и одинаковыми характерами. Не потому ли мне сразу показалось, что мы с ней так близки? – размышляла Кэрол, ни минуты не сомневаясь, что леди Августа говорит правду, хотя ее и удивило такое странное совпадение. – Вот почему я чувствовала ее ужас, когда мы с Николасом готовы быть упасть друг другу в объятия! Бедная испуганная женщина! Я-то хорошо знаю, что она чувствовала.

– Как я уже сказала, твой сегодняшний поступок изгнал и навсегда уничтожил страх леди Кэролайн перед физической близостью.

– Значит, я ей помогла, а не навредила? Как я рада! – Кэрол боялась, что она расплачется от обилия разнородных чувств, обуревающих ее.

– Последнее и самое важное, что ты можешь сделать для леди Кэролайн, – отказаться от своей любви к Николасу. Между тобой и леди Кэролайн есть некоторая разница. Подсознательные затруднения, которые вызывает у Николаса эта разница, он выражает, постоянно повторяя, что ты очень изменилась, потому что эту разницу он принимает за перемену в своей невесте. Пока ты не захочешь добровольно освободить его от своей любви, он никогда не полюбит по-настоящему свою будущую жену, потому что ты исчезнешь из этого времени, а ему всегда будет в ней чего-то не хватать. Единственный способ все уладить – освободить его.

– Если речь идет о том, что я должна разлюбить его, – сказала Кэрол, – это невозможно. Я не могу просто взять и отключить мои чувства.

– Я не говорю «разлюбить». Я говорю «отказаться». Добровольно. Пожертвовать по доброй воле своими эгоистическими желаниями ради счастья другого человека – вот главное, чему ты научилась, побывав в этом веке.

– Полагаю, вы надеетесь, что это сделает меня лучше, – буркнула Кэрол на свой прежний саркастический манер.

– Уверена, что да. Выбирай, Кэрол. Ты, и только ты, можешь дать Николасу свободу, чтобы он полюбил женщину, на которой женится. – Леди Августа ждала ответа напряженно, не спуская острого взгляда с лица Кэрол.

Той потребовалось меньше секунды, чтобы принять решение. Ее удивила легкость, с которой она это сделала, но все-таки ей стало больно.

– Как я могу сделать что-либо, отчего Николас станет хотя бы чуточку несчастлив? Или бросить тень на его будущее с леди Кэролайн? Я отказываюсь от него. Я не могу сделать это с радостью, но делаю это добровольно, как вы требуете.

– Превосходно. – Леди Августа глубоко вздохнула, и напряжение ее ослабло. – Ты хорошо усвоила свой первый урок. Мы сейчас отправимся в двадцатый век.

И она подняла руки, словно намереваясь обнять Кэрол, как сделала, отправляя ее в прошлое.

– Нет, подождите! – Кэрол резким движением остановила старую даму.

– Как, ты передумала? Так быстро? – воскликнула леди Августа, глядя на нее с высоко поднятыми бровями. – Стыдись, Кэрол, я уже начала думать о тебе лучше.

– Я вернусь с вами, но не в эту минуту. Я ведь сделала то, зачем меня послали в это время. Вы сами сказали.

– Сделала, не зная, что делаешь, – напомнила леди Августа. Кэрол решила пренебречь этим замечанием, потому что собиралась попросить ее о чем-то очень важном.

– Я хочу получить кое-что за то, что я сделала.

– Значит, ты осталась эгоисткой. – Бледное лицо леди Августы стало холодным и тяжелым.

– Это немного, – продолжала Кэрол, – всего лишь еще несколько часов. Разрешите МНЕ поехать сегодня на бал. Разрешите мне протанцевать вальс с Николасом, просто чтобы ощутить в последний раз, как он меня обнимает. Я ведь никогда его больше не увижу. – Ее голос прервался, и она замолчала, боясь задохнуться от горя.

– Не уверена, что это разумно. – Тем не менее казалось, что леди Августа обдумывает просьбу. – А вдруг ты скажешь что-нибудь не то?

– Не скажу, – пообещала Кэрол, – я буду взвешивать каждое слово. И еще я хочу в последний раз обнять Пенелопу. Странно, но я стала думать о ней как о родной сестре, и так скоро! Пожалуйста, леди Августа, умоляю вас. Это так много значит для меня. Подарите мне один танец с Николасом, и в тот миг, когда он кончится, мы исчезнем. Я не буду устраивать никаких сцен. Вы же можете переместить нас, когда вам угодно. Исполните одно мое желание, чтобы я могла попрощаться с ним по-своему. Он ничего никогда не узнает, но я смогу положить конец всему в моем сердце и знать, что наше с ним время истекло.

– Поклянись, что будешь взвешивать каждое слово.

– Я уже сказала, что так будет, но хорошо – клянусь своей любовью.

– Я не очень рада твоей просьбе, но вижу, что ты действительно любишь Николаса. Сейчас тебе горько расставаться с ним, и ты мне не поверишь, что тебе везет. За всю свою долгую жизнь на земле я никогда не любила, как ты теперь. Возможно, если бы я разрешила себе любить вот так, от всей души, сейчас я не испытывала бы таких трудностей. Хорошо, я дарю тебе несколько часов, начиная с этого момента и до конца первого вальса. Но помни: мы исчезнем, как только затихнут последние звуки музыки.

Торопливо направившись к своей комнате после разговора с леди Августой, Кэрол обнаружила в холле слоняющуюся без всякого дела Пенелопу.

– Я жду тебя! – воскликнула та, едва увидев Кэрол. – Сообщила ли тебе тетя Августа мою замечательную новость?

– Нет, – ответила Кэрол, – мы говорили только о Николасе. Что случилось, дорогая? – Ей показалось так естественно обнять сестру леди Кэролайн, будто она и впрямь была ей родня.

– Мы выпили шоколад и съели очень вкусные пирожные, и Элвин, то есть лорд Симмонс, – поправилась девушка, покраснев, – повез меня домой, а дома он поговорил с тетей. Он настоял, чтобы я была при разговоре, хотя тетя сказала, что это не положено. Лорд Симмонс сказал, что получил разрешение своего отца на наш брак. – Пенелопа помолчала, а потом закончила:

– Кэролайн, Элвин официально просил моей руки, прямо при мне, и тетя Августа согласилась. Мы поженимся весной, вскоре после вас с Николасом.

– Ах, Пенелопа, – Кэрол обняла и поцеловала девушку, – желаю тебе счастья на всю жизнь, моя дорогая сестричка. Ты сестра моего сердца.

– Кэрол, ты плачешь от радости за меня? – Пенелопа нежно и заботливо вытирала слезы Кэрол. Откуда ей было знать, что та плакала не только от радости за нее, но и из-за скорой разлуки. Это ведь было их прощанием. Хотя Кэрол и будет присутствовать на обеде с Пенелопой и леди Августой, а потом они поедут на бал, побыть наедине им больше никогда не удастся.

Но Пенелопа была отнюдь не слепа, хотя и не могла знать истинную причину слез Кэрол. Она заметила:

– Кэролайн, ты чем-то расстроена. Ты небрежно одета, а это на тебя на похоже. Что-то случилось? Я начала беспокоиться, когда мы с Элвином вернулись и тетя Августа сказала, что тебя еще нет. Где же ты была?

– Я ходила повидаться с Николасом. Мы провели некоторое время вместе… мы поговорили. – Кэрол почувствовала, что краснеет.

– Ты пошла к нему одна, без провожатого? Глядя на тебя, можно подумать, что вы не только разговаривали. Неужели Николас позволил себе вольности?

– А я и не возражала, – совершенно честно ответила Кэрол.

– Кэролайн, – Пенелопа раскрыла рот, а потом хихикнула, – как это можно?

– Я люблю его.

– Ах, какое облегчение! – Пенелопа шумно вздохнула. – А то я думала, что ты идешь замуж ради меня, чтобы добыть мне приданое.

– Тебе не следовало бы этого знать. Откуда же ты знаешь?

– Ты думаешь, я совсем дурочка? Я догадалась об этом, когда несколько недель тому назад тетя сообщила, что я буду хорошо обеспечена в соответствии с твоим брачным договором. Я думала, что ты согласилась выйти за Николаса только поэтому.

– Она никогда не говорила мне, что ты все знаешь! И я так старалась не проронить ни слова, чтобы даже не намекнуть тебе ни о чем! Ты хочешь сказать, что мы с тобой скрывали друг от друга одну и ту же тайну?

– Похоже, что так. – Послышался короткий смешок. – Славная шутка! И все это время я раздумывала, как отблагодарить тебя за готовность пожертвовать собой ради меня – ведь ты столько лет твердила, что никогда не выйдешь замуж. Как замечательно, что Николас помог тебе изменить свои взгляды… да и чувства тоже.

– Я люблю тебя, Пенелопа. – Оказывается, это совсем просто – взять и сказать этой симпатичной девушке, что она к ней испытывает.

– Я тоже люблю тебя. Ты – лучшая из всех сестер на свете. – И с радостной улыбкой Пенелопа добавила:

– А как удачно, что Элвин и Николас – такие друзья, правда? И поместья у них расположены рядом, так что замужество нас не разлучит, как это обычно бывает с сестрами.

– Не представляю себе, что в этом мире могло бы разлучить с тобой твою сестру, – ответила Кэрол, совершенно уверенная, что леди Кэролайн с ней согласится.

Бал в честь рождественского сочельника давали владельцы одного из самых больших домов Лондона, в который часто приглашали леди Кэролайн с сестрой и теткой. Этот дом был убран к Рождеству еще пышнее, чем Марлоу-Хаус. Тяжелые гирлянды из вечнозеленых растений украшали зеркальные позолоченные стены бального зала и соседние небольшие комнаты. К резкому запаху богатой зелени примешивался запах оранжерейных цветов, наполняющих вазы. Сотни тонких восковых свечей в сверкающих канделябрах лили свет на разодетую толпу. В ожидании бала гости обменивались рождественскими приветствиями.

Кэрол отметила, что праздничное веселье плохо сочетается с ее грустным настроением, хотя по ее виду вряд ли можно было что-то заметить. На ней было шелковое платье нежно-розового цвета и ожерелье из сапфиров и бриллиантов, которое Николас подарил своей невесте.

Леди Августа была великолепна в жемчугах и драпированном платье цвета лаванды. Увидев ее теперь, когда они готовились покинуть Марлоу-Хаус, Кэрол похолодела: она вспомнила о платье леди Августы в ту ночь, когда та впервые появилась в комнате Кэрол. Мысль о том, что ее опять окутают эти лавандовые драпировки, была тем более невыносима, что на этот раз Кэрол оторвут от людей, которых она по-настоящему полюбила.

Три леди поздоровались с хозяином и хозяйкой и направились в бальный зал, и тут же появился лорд Симмонс, встретивший их так приветливо и радостно, что Кэрол поняла, почему Пенелопа так тянулась к нему. Он сразу же записал за собой на бальной карточке три танца, допускаемых этикетом, и дважды написал свое имя на карточке Кэрол.

– Могу ли я несколько расширить правила приличия и просить у Пенелопы четвертый танец, поскольку она моя невеста? – спросил он у леди Августы. – Пусть сплетничают вволю, скоро о нашей помолвке узнают, и все объяснится.

Леди Августа дала согласие, и лорд Симмонс повел Пенелопу занять места в первом танце. Кэрол смотрела им вслед, чувствуя, что все кончено, что ей никогда больше не разговаривать с девушкой, которую она привыкла считать сестрой.

– Расскажите мне о них, – прошептала она, – об их дальнейшей жизни.

Леди Августа ответила не сразу. Она тоже смотрела на Пенелопу и ее жениха. После долгого молчания она сказала, по-прежнему глядя на молодую чету:

– Конечно, они поженятся. У них будет четверо сыновей и дочь.

– А как же имя? Лорда Симмонса зовут Элвин. Это второе имя моего отца.

– Ах да, думаю, что ты правильно догадалась. Через тридцать лет младший сын Пенелопы и лорда Симмонса совершит путешествие в Америку и останется там жить. Эта танцующая пара – твои отдаленные предки.

– Пенелопа – мой предок? – Кэрол широко раскрыла глаза, а потом захлопала ресницами. – Спасибо, что сказали. А что же Николас и Кэролайн?

– В самом деле, что же Николас и Кэролайн? – спросил любимый голос у Кэрол за спиной. – Уж не переиначиваете ли вы наши свадебные планы? – продолжал он шутливо. – Если так, умоляю перенести свадьбу поближе. Кажется, я начинаю терять терпение. – Последние слова он произнес, с такой нежностью заглянув в глаза Кэрол, что у нее чуть не разорвалось сердце.

– В действительности, – сказала леди Августа, – мы говорили о Пенелопе и Элвине.

– Он уже стал Элвином? – разговаривая с леди Августой, Николас все еще улыбался, глядя в глаза Кэрол. – Значит ли это, что помолвка состоялась официально?

– Я дала согласие сегодня днем, и вам это прекрасно известно, поскольку вы помогали на пути к осуществлению их сердечных желаний, – ответила леди Августа. Внезапно ее голос стал резче. Это показалось Кэрол странным, а та добавила:

– Я полагаю, вы появились для того, чтобы пригласить вашу невесту на следующий танец. Кажется, в карточках написано, что это вальс. Я пойду сыграю партию в пике с лордом Феллонером, пока вы не кончите.

Кэрол хотела было попросить Николаса подождать, посидеть с ней где-нибудь, не выводить ее на середину зала до следующего вальса. Но леди Августа глянула на нее так сурово, что она не осмелилась даже попробовать получить отсрочку и побыть с ним подольше. Сердце у нее ныло от любви и горя, и она вложила свою руку в его и вышла на середину зала. Николас обнял ее, и танец начался.

Кэрол знала, что у нее есть лишь несколько минут, чтобы касаться его и запоминать его лицо, сильное и красивое. Они кружились по залу, и она не сводила с него глаз. Он вел ее уверенно, и она с легкостью слушалась, не думая о том, что делает. Они были созданы для того, чтобы быть вот так, вместе, чтобы Кэрол чувствовала себя в безопасности в его объятиях, чтобы Николас смотрел на нее с любовью и не пытался скрыть эту любовь. Последние короткие мгновения они были вместе, кружась и скользя в их собственном очарованном пространстве, куда остальной мир и остальное время не могли проникнуть.

– Я так люблю тебя, – прошептала она. – Что бы ни случилось потом, не забывай этого никогда и никогда не сомневайся, что я благодарна тебе за то, как ты поступил со мной сегодня днем. Я не жалею о том, что мы сделали, и никогда не пожалею.

– Я тоже не жалею об этих минутах. – Она чуть не разрыдалась от его ласковой улыбки.

– Я люблю тебя, Николас! – Она не знала, слышит ли он ее. Но вместо него она услышала голос леди Августы, хотя та была по-прежнему за карточным столом. Только теперь, очевидно, это была настоящая леди Августа, играющая в пике с лордом Феллонером, и ни один из них не подозревал, что происходит. Та леди Августа, которую знала Кэрол, была рядом с ней в зале, и эта леди Августа была невидимой.

– Танец, который я разрешила тебе протанцевать в виде особой милости, окончен. Мы отбываем.

Еще мгновение – и Кэрол перестала ощущать объятия Николаса, и его фигура начала превращаться в неясное пятно. Кэрол показалось, что в зале стемнело, а музыканты, которые заиграли следующий танец, стали удаляться от нее все дальше и дальше, и она их уже совсем не слышала.

– Леди Августа, пожалуйста, – умоляюще сказала Кэрол, – подождите минутку. Позвольте мне увидеть, что он счастлив с ней.

Позвольте мне убедиться, что мое сердце разбито не напрасно.

– У меня нет права оттягивать время твоего отбытия, – начала леди Августа, но ее прервали. Другой голос, более глубокий, заговорил так, что звуки его отдались у Кэрол в голове подобно громовым раскатам, и все же этот голос был легче вздоха.

– Ты любила от всей души, – произнес голос, – и будешь вознаграждена. Смотри же!

Мрак, окружавший ее, рассеялся, и Кэрол опять увидела бальный зал, ярко освещенный свечами и украшенный к Рождеству. Леди Кэролайн стояла рядом с Николасом, державшим ее за руку. Как показалось Кэрол, леди колебалась, прижав другую руку ко лбу. Николас наклонился к ней с нескрываемым беспокойством. Она что-то сказала, и Николас улыбнулся. Он взял ее под руку и повел из круга танцующих к французским окнам, выходившим в сад. Каждая линия его фигуры, взгляд, которым он смотрел на свою невесту, – все выражало готовность любящего человека защищать и охранять любимую.

– Они будут счастливы, – сказал голос, – и это счастье – дело твоих рук.

– Благодарю, – сказала Кэрол вслух, хотя и не знала, что тот, кому принадлежит голос, услышал бы ее, даже если бы она произнесла эти слова мысленно.

– Идем, Кэрол, – это говорила леди Августа, – мы были здесь дольше, чем нам отпущено.

И опять кольцо ее рук окружило Кэрол. На этот раз Кэрол была лучше подготовлена к этим ледяным прикосновениям. На этот раз ледяной холод был ничто по сравнению с горечью разлуки и с острой как нож болью в сердце от сознания своего полного одиночества.

– Николас! – сорвалось с ее губ, и это было подобно воплю потерянной души, брошенной во внешние пределы мрачной преисподней.

– Ах, Кэрол, – пробормотала леди Августа, – ты ничего не понимаешь. Еще так много всего… так много всего впереди…

ЧАСТЬ 3 РОЖДЕСТВО В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

Глава 7

Лондон, 1993

Она проснулась от того, что по ногам сильно потянуло холодом. Первые мгновения Кэрол сидела не шевелясь в старом кресле перед кучкой мертвой золы, в которую превратился вчерашний огонь. Она пыталась сообразить, где она. Все ее тело окоченело и затекло, будто она долго спала в одном положении и без одеяла. В голове была полная путаница, и самая простая мысль казалась неимоверно сложной.

Заметив слабый серый свет, проникавший в комнату сквозь щель между занавесями, она вскочила и, отдернув их, посмотрела на маленькую площадь перед Марлоу-Хаус. Туман исчез, солнце сияло, и яркие разноцветные лампочки на рождественской елке, стоявшей посреди площади, мерцали, когда ее ветки шевелились от утреннего ветерка. Деловито шли ранние прохожие, одетые в одежду XX века.

– Что случилось? – Отвернувшись от Этой веселой картинки, Кэрол оглядела свою обшарпанную, некрасивую комнату. – Что я здесь делаю? Я же была в голубой спальне, рядом с комнатой Пенелопы. Это, наверное, комната прислуги, но почему я здесь?

Только когда она распахнула дверь и вышла в холл, память стала к ней возвращаться. Она увидела стену, которая вскоре после второй мировой войны разделила некогда просторный Марлоу-Хаус на два дома поменьше. Голубая спальня – спальня леди Кэролайн Хайд – была по ту сторону этой толстой стены, этажом ниже.

– Так это был сон? Разве это возможно? Такой долгий и подробный! – Кэрол вернулась к себе и закрыла дверь, глубоко задумавшись, по-прежнему плохо понимая происходящее. – Должно быть, сон. Другие варианты просто немыслимы. Призрак леди Августы? Смешно. Я не верю в призраки. Ни один разумный человек в них не верит. Наверное, я чем-то отравилась. Несвежая пища может вызвать кошмары.

На столике у кресла стояла тарелка с полусъеденным куриным супом, поверх бульона плавал тоненький почерневший кусок гриба. Подняв над блюдом куполообразную металлическую крышку, Кэрол увидела застывшую смесь из цыпленка и овощей. Нетронутый кусок яблочного пирога выглядел так же неаппетитно. Кэрол быстро опустила купол на место.

– Если я ничего не ела, значит, и отравиться не могла, – решила она. – В жизни не слыхала, чтобы на пустой желудок снились дурные сны. Скорее, я не смогла бы уснуть не поев. Так что же произошло ночью? И какой ночью – этой или прошло несколько дней?

Она опять опустилась в кресло, напряженно раздумывая и пытаясь вспомнить во всех подробностях свое путешествие в начало XIX века. Должно же быть рациональное объяснение этим событиям! Она ведь помнила их так живо, так подробно! Призрачное появление леди Августы поздно вечером… Пенелопа… Николас…

Николас. Ее пронзила резкая боль, горечь и чувство ужасного одиночества наполнили сердце. Путаница все еще не прояснилась, но в одном она была твердо уверена: любовь, которую она испытывала к Николасу, реальна.

– Николас, – прошептала она, – любовь моя. Мой дорогой, мой утраченный любимый. – Слезы потекли по лицу. Она не вытирала их. Она съежилась в кресле, ища утешения в его знакомых объятиях. Она плакала до тех пор, пока Нелл, горничная, не постучала в дверь и не вошла с подносом, неся Кэрол завтрак. Тогда Кэрол быстро вытерла лицо рукавом купального халата и села, немного выпрямившись и притворяясь более спокойной, чем была на самом деле.

– Вы уже не в постели? – удивленно спросила Нелл и добавила, приглядевшись:

– Нет, вы ЕЩЕ не в постели. Вы так и не ложились, да? Всю ночь просидели в этом допотопном кресле? Ох, мисс, вы заработаете пневмонию или чего похуже, если не будете держать себя в тепле.

– Я не больна. Просто немного озябла. – Только это Кэрол и смогла из себя выдавить, но ей не хотелось беспокоить девушку. Нелл очень старалась скрасить пребывание Кэрол в Марлоу-Хаус, и Кэрол понимала, что могла бы платить ей большей любезностью. Впервые она почувствовала себя виноватой перед Нелл.

– А вы попейте чаю, покушайте, вам и станет лучше, – посоветовала девушка. – Горячая ванна тоже не помешает, – добавила она, наливая чай и подавая его Кэрол.

Та глянула на горничную сквозь парок над чашкой и подумала, что она удивительно похожа на Эллу, которая прислуживала ей в последние дни.

– Нелл, – спросила она, – а какой сегодня день?

– Среда, двадцать второе декабря. Еще три дня до Рождества. Понятно, что вы забыли, какой сегодня день: вы так заняты были в последнее время, за леди Августой ухаживали, потом похороны устраивали и все такое.

– Похороны. Нелл, а вы или другие не слышали или не видели чего-нибудь странного сегодня ночью?

– Это как это – странного?

– Ну, необычные звуки или кто-то, кого здесь не должно быть.

– Вроде грабителей? Нет, Крэмптон проверил все замки, когда гости ушли, и сигнализацию включил. Вы же знаете, как леди Августа носилась с этой сигнализацией. Все думала, что ее ограбят, а после убьют в постели, если не включать ее каждый раз на ночь, а Крэмптон не такой, чтобы менять старые привычки. – Нелл помолчала, и Кэрол показалось, что девушка слегка побледнела. – А почему вы спрашиваете, мисс? Вы что-то видели? Мне бабушка часто рассказывала, что покойники, случается, и приходят домой после похорон как призраки, понимаете? Они пока не готовы отправиться на небеса или куда-нибудь еще. Вроде и осуждать-то их за это нельзя. Это ведь страшно – живешь-живешь столько лет, а потом вдруг раз – ив рай. А что до пекла там, внизу, ну туда уж навряд ли кто захочет попасть, да?

– Не знаю, что именно я видела и слышала, – сказала Кэрол, – может быть, просто ветер.

– Не было ночью никакого ветра. Только ясное небо и пара звездочек. Но ведь много звезд и не увидишь, когда город весь в огнях, верно?

– Значит, приснилось. – Кэрол не хотелось продолжать разговор. Нелл заявила, что ночь была ясная, но сама она отчетливо помнила, что был густой туман. И она слышала ветер, без сомнения. – Я так устала, что уснула в кресле и – вы угадали – до постели так и не добралась.

– В таком неудобном старом кресле только и видеть, что страшные сны, – согласилась Нелл. – А вы, мисс, сделайте, как я вам советую: погрейтесь как следует в горячей ванне.

– Хорошо, – пообещала Кэрол и добавила:

– Я уйду почти на весь день, так что передайте, пожалуйста, мисс Маркс, что ленч мне не нужен.

– Передам. – Взяв поднос с обедом, Нелл оставила Кэрол за ее обычным завтраком – чаем с простой булочкой.

Поев и приняв горячую ванну, Кэрол почувствовала себя лучше. Войдя к себе после ванны, она внимательно рассмотрела помещение, в котором прожила столько лет. До этого утра комната соответствовала ее душевному настрою, но теперь Кэрол с удручением увидела, что ее окружали выцветшие и изношенные вещи.

За свое короткое пребывание в XIX веке она заново научилась ценить удобства, которые когда-то принимала как должное. После разорения отца и особенно после его самоубийства она отказалась от хорошей мебели, красивой яркой одежды, живых цветов, музыки, театра и прочих земных радостей, словно стала кающимся средневековым монахом с власяницей на теле.

Но маленькие радости повседневной жизни леди Кэролайн разбудили в ней способность к чувственному восприятию, и Кэрол охватило раздражение. Почему в ЕЕ жизни нет никакой красоты! Она тяжело вздохнула, вспомнив бело-голубую спальню леди Кэролайн, ее красиво выделанные туалеты, духи, пахнущие розой, а главное – возможность часто видеть широкоплечую фигуру Николаса в отлично сшитых костюмах.

– Самая большая радость в той жизни, которую мне одолжили на время, – это твое присутствие, Николас. Если бы я знала, что жить без всякой надежды на встречу с тобой так тяжело, я бы вряд ли отказалась от тебя. Даже ради твоего блага.

Неожиданно придя в раздражение от немного затхлого запаха своей комнаты, к которому она так привыкла, что уже не замечала его, Кэрол распахнула окно, впустив холодный воздух и свет водянистого декабрьского солнца.

– Как же я могла так жить? – бормотала она, – у меня же были какие-то деньги, когда я работала у леди Августы. Можно было бы купить диванные подушки или новое покрывало, чтобы в комнате стало повеселее. Иногда можно было побаловать себя и сходить в ресторан.

Она стояла у окна и постепенно осознавала, что на улице тепло, как весной. Солнце и тепло магнитом притягивали ее к себе. Она вынула из гардероба свое некрасивое, но удобное старое пальто коричневого цвета и, еще раз взглянув на комнату, бросилась прочь.

Торопясь на улицу, Кэрол прошла мимо комнат леди Августы, расположенных этажом ниже. Нелл занималась уборкой, и все окна и двери были распахнуты настежь. Свежий ветерок, задувавший в холл, доносил еле уловимый запах лаванды.

– К вечеру все натру до блеска, – заявила Нелл, заметив Кэрол. – А когда появится пропавший племянник леди Августы, у него здесь будет неплохая спальня. Это самые хорошие комнаты в доме. Леди Августа была скупердяйка, но свои комнаты поддерживала в наилучшем виде. Пока под конец не заболела.

Кэрол задержалась на пороге, словно хотела войти, и Нелл сказала:

– Идите же, мисс, вы и так просидели взаперти столько времени, пока ходили за леди Августой. Побудьте на воздухе да на солнышке, погуляйте хорошенько, вы же всегда много гуляли, – и будете спать получше, чем вчера.

– Думаю, вы правы, Нелл. – И Кэрол начала спускаться по главной лестнице, но остановилась, охваченная воспоминаниями. В ее восприятии сливался Марлоу-Хаус, каким он был в начале XIX века, и теперешний, и она совсем запуталась. Пол в холле, выложенный черно-белой плиткой в шахматном порядке, остался прежним, но сам холл показался таким трогательно маленьким! Еще вчера они с Пенелопой спускались по этим ступенькам, и каждая немножко надеялась встретить на Бонд-стрит своего возлюбленного.

Кэрол с трудом подавила желание стукнуть по стене, разделяющей холл надвое. У нее было очень странное ощущение, что, если ей удастся проломить эту стену или каким-нибудь образом пройти сквозь нее, она найдет по другую сторону тех, кого любит, и ту жизнь, которой она жила последние несколько дней.

– Не дней, – напомнила она себе, – только одну ночь. Именно столько реального времени мне понадобилось, чтобы полюбить.

Но когда она стояла у подножия лестницы, глядя на стену и подняв кулак для удара, здравый смысл заявил о своем присутствии. Во второй половине Марлоу-Хаус сейчас живет некий бизнесмен с женой и двумя маленькими детьми. Ничто там не ждет Кэрол.

Поскольку Крэмптона в холле не было, Кэрол сама открыла тяжелую входную дверь и вышла из дома. Задержавшись на верхней ступеньке, чтобы перевести дух и успокоить нервы, она вспомнила, как Николас отвез ее домой и как чудовищно благопристойно держался перед лакеем, хотя только что, сидя наедине с ней в карете, занимался самой чудесной и возмутительной вещью в мире.

Неимоверным усилием воли, на которое она только была способна, Кэрол сказала себе, что все это имело место 175 лет тому назад. Если вообще имело место. Если то, что она принимает за воспоминания, не сон.

– Нет, – сказала она вслух немного срывающимся голосом, – я знаю, что это было. Если это только сон, я бы не чувствовала такой утраты и такой боли в сердце. Я помню то, что чувствовала во сне, только несколько минут после пробуждения, самое большое – час, а потом все исчезает. А эти воспоминания становятся тем ярче, чем дольше я о них думаю. Это было на самом деле. Я люблю Николаса и никогда его не увижу. Нужно принять это как данность. И нужно научиться жить без него. Дело только в том, что я не уверена, смогу ли сделать это.

Охваченная воспоминаниями о Николасе, Кэрол весь день бродила по Лондону, отыскивая знакомые по прошлому места. Блестящие современные рождественские украшения, которые она встречала повсюду, смеялись над ее горем и вызывали тоску по более простым проявлениям праздничного настроя, присущим утраченному и недосягаемому Лондону эпохи Регентства.

Она оставила напоследок самое важное для нее место в городе и пошла туда, начав с Бонд-стрит, так же, как она шла когда-то в прошлом, таком далеком! Но для ее сознания, для ее памяти это происходило только вчера. Сегодня дойти туда было гораздо легче. На ней практичные ботинки для прогулок, а на тротуарах нет ни снега, ни льда. Нужную улицу она нашла сразу же, но дома Николаса там больше не было. Изобразив из себя преподавательницу колледжа, занимающуюся эпохой Регентства, она остановила пожилого хорошо одетого человека и спросила его, не знает ли он, что сталось с Монфорт-Плейс.

– Я знаю дом, о котором вы говорите, – ответил тот, – я помню эти места с детства. Здесь тогда все было по-другому. Старинные дома в этом квартале разбомбили во время второй мировой войны. Вы знаете что-нибудь о блицкриге?

– Да. – Комок в горле не давал ей говорить.

– Вы, должно быть, ужасно разочарованы, что не нашли этого исторического здания, которое хотели увидеть, – сказал старый джентльмен, – но в Лондоне есть другие интересные места, уцелевшие со времен Регентства.

Кэрол кивнула и поблагодарила его, и он пошел дальше, а она осталась смотреть на скучное современное здание, занимавшее место красивого белого дома, в котором когда-то они с Николасом любили друг друга.

– Так давно, – вздохнула Кэрол, – а для меня только вчера. О Николас, почему я не чувствую здесь твоего присутствия? Куда ты ушел? Наверное, в загробную жизнь с леди Кэролайн, – ответила она на свой собственный вопрос. – Ты уже умер – постарел, одряхлел, – умер и похоронен более ста лет тому назад.

Эта мысль была невыносима, и она поспешила прочь и бродила, ничего не видя, по оживленным улицам, пока ранние декабрьские сумерки не положили конец ее блужданиям.

На обратном пути в Марлоу-Хаус она прошла мимо маленького цветочного магазина. Дверь открылась, вышел какой-то покупатель. Запах праздничной зелени, смешанный с запахом роз, ударил ей в ноздри и заставил остановиться, когда она почти уже прошла мимо. И снова ее одолели воспоминания. Когда-то давно, накануне Рождества, так пахло в гостиной Марлоу-Хаус. И Кэрол сказала себе:

– В конце концов, может быть, цветы и не пустая трата денег? Сколько радости доставляли мне букеты, которые я получала от Николаса!

И она вошла в магазин, привлеченная яркими цветами, наполнявшими различные емкости, и миниатюрными рождественскими елочками, выставленными в витрине и сверкающими белизной и зеленью. Она купила несколько красных роз и веточки вечнозеленых растений. Потом, повинуясь внезапному импульсу, купила еще красный стеклянный контейнер с луковицами белых нарциссов, посаженных в белые камушки. Бутоны на концах стеблей, казалось, вот-вот раскроются.

Когда она вернулась в Марлоу-Хаус, было почти время обедать. Кэрол не стала входить через парадный вход. Она отворила дверцу в железной ограде перед домом и спустилась по ступенькам вниз во двор, где был вход для прислуги. Открыв старомодную застекленную дверь, она прошла через опрятную прихожую, а оттуда – в кухню. Кухарка встретила с неожиданное появление удивленным взглядом.

– Добрый вечер, мисс Маркс. Не найдется ли у вас вазочки для этих цветов?

Оглядевшись, Кэрол увидела явные приготовления к празднику. Сильный запах специй говорил о том, что имбирный пряник уже в печи, а две прекрасные пышные булки из пшеничной муки остывали на доске. На другой доске лежала гора печенья, которое мисс Маркс посыпала красным и зеленым сахаром. Хетти, судомойка, резала сельдерей и лук.

– Наверное, найдем что-нибудь. Хетти, оставь-ка ты нож, пока не отрезала себе палец, и пойди поищи вазу в кладовке, где фарфор на каждый день.

Мисс Маркс разговаривала с Кэрол как обычно – вежливо, но не очень доброжелательно. Кэрол давно подозревала, что кухарка недолюбливает ее. Раньше ее это не трогало, но сегодня прохладный взгляд, брошенный кухаркой на цветы, почему-то подействовал на нее раздражающе.

– Вообще-то, – начала Кэрол, разворачивая бумагу и доставая розы, – я купила их сюда на стол. Нелл сказала, что вы задумали рождественский обед, и я решила, что вам захочется поставить на середину стола какое-нибудь украшение. – Покупая розы, она ни о чем таком не думала, она хотела поставить их себе.

– Ой, какие красивые! – Хетти вернулась из кладовой с вазой. – Мне страшно нравится, когда зеленое с красным. Такой рождественский вид. Спасибо, мисс Симмонс. Они будут здорово смотреться у нас на праздничном столе, а мы полюбуемся.

Но мисс Маркс сказала, охлаждая восторги Хетти:

– Наш обед будет через два дня. К этому времени цветы завянут.

– Если завянут, – ответила Кэрол, увидев, как погрустнело лицо девушки от этого предсказания, – я пойду и куплю еще.

– А вы, может, покушаете с нами в сочельник? – предложила Хетти, не замечая сердитого неодобрения кухарки. – Я знаю, Нелл вас приглашала, она мне говорила.

– Жаль, но я не смогу, – сказала Кэрол, – у меня есть свои планы и на сочельник, и на Рождество. На праздники приезжают мои старые друзья из Штатов, и мне очень хочется повидаться с ними. Хетти, я оставляю цветы на вас. Поставьте их, как вам нравится.

И, сунув букет девушке в руки, Кэрол ретировалась.

– Хм, – услышала она ворчание кухарки, – а я и не знала, что у мисс Симмонс есть друзья.

– Ой, как не стыдно! Друзья у всех есть. Я надеюсь, что она не одинока, – ответила Хетти. – Но все равно, цветочки очень красивые.

Когда Кэрол добралась до своей комнаты, она дала волю своей ярости – ярости на самое себя.

– Зачем я придумала эту дурацкую отговорку? Теперь мне придется уйти из дома в праздничный день, даже если мне этого вовсе не хочется. Иначе они подумают, что я наврала, чтобы не сидеть с ними за столом. Не хочу я больше притворяться! Большую часть жизни я притворялась, и меня мутит от этого.

Резким движением Кэрол сорвала обертку с контейнера с луковицами. На одном из стеблей бутоны почти раскрылись. Кэрол изучающе понюхала их:

– По крайней мере, лавандой не пахнет. При мысли об этом она остановилась с контейнером в руках, так и не поставив его на столик у каминного кресла. Когда леди Августа переносила ее из XX века, последние ее слова были о том, что многое у Кэрол еще впереди. И следовательно, призрак может опять появиться. Кэрол не хотела больше видеть леди Августу. Она хотела забыть о том, что случилось прошлой ночью. Кэрол была уверена, что Николаса она никогда не забудет, но твердо решила оставить все необъяснимые события в прошлом и захлопнуть туда дверь. Это, видимо, единственный способ сохранить здравый рассудок. И все-таки она не могла отказать призраку леди Августы в известной доле привлекательности.

– Мертвая она интересней, чем живая. При жизни это была просто жалкая и сварливая надоеда.

Кэрол поставила цветочный контейнер на стол и отступила, чтобы проверить произведенный эффект.

– Не очень хорошо. Может быть, на тумбочку у кровати? – Она взяла цветы и направилась к кровати.

– Мисс Симмонс?

– О Господи, Нелл, зачем же так подкрадываться! Я чуть не уронила все это.

О том, как она рада, что Нелл не привидение, Кэрол умолчала.

– Ой, вот будет красота, когда все распустится! – Нелл с одобрением смотрела на нарциссы. – Да, им место тут, прямо у кровати, и вы как проснетесь, так сразу же их и увидите. Хетти сказала, что вы ей подарили розы. Она говорит, что у нее в жизни не было лучше подарка на Рождество.

– Это не подарок, просто чтобы всем было приятно.

– Не говорите Хетти, а то у нее сердце разобьется. Она считает вас замечательным человеком. – Нелл поставила принесенный поднос. – Мисс Маркс сказала, что вы уходите в гости на сочельник и на Рождество, так, значит, не нужно на вас готовить?

– Нет, не нужно. – Кэрол еще раз ругнула себя за вранье, которое приводило к все большим неудобствам. Она не знала, открыты ли в праздник рестораны, а если и найдется какой-нибудь, это стоит денег, а в Марлоу-Хаус ее кормят бесплатно.

– Уж сегодня-то вы не упустите обед, как вчера, правда? – посоветовала ей Нелл, поднимая металлический купол над подносом, чтобы продемонстрировать блюдо, заполненное рыбным ассорти с кэрри, рисом и горохом. Рядом стояла чашечка с острой приправой. На десерт были свежая груша и имбирный пряник.

– Чудесный запах, – сказала Кэрол, – а я проголодалась. Сейчас принесу воды полить нарциссы, а потом съем все дочиста, обещаю вам.

Но когда она вернулась из ванны, все мысли о еде вылетели у нее из головы, как только она перешагнула через порог своей комнаты. Она резко остановилась, сжав руками полный стакан, чтобы не расплескать воду. Гостья, наклонившаяся над цветами, выпрямилась и повернулась, когда Кэрол ногой захлопнула дверь. Большая часть комнаты тонула во мраке, потому что горела только одна лампа у кресла. Но хотя Кэрол не могла ясно рассмотреть гостью, она сразу же поняла, кто это.

– Добрый вечер, – сказала леди Августа. – Я жду тебя.

Глава 8

– Что вы еще от меня хотите? – спросила Кэрол. – Разве мало зла вы мне причинили?

– По-моему, я сделала тебе только добро, – ответствовала леди Августа, – а сегодня ночью я сделаю тебе добра еще больше.

– Я отказываюсь от путешествий во времени, – заявила Кэрол, – я еще не пришла в себя от предыдущего.

– Я знаю, как трудно переделывать свое сердце, – сказала леди Августа необычно сочувственным голосом. – При жизни я так и не смогла этого сделать, хотя у меня было много возможностей измениться. Ты можешь утешаться тем, что, пребывая в прошлом, получила парочку очень ценных уроков и предотвратила многие горести, ожидавшие тех, кого ты полюбила в это время.

– Одна известная женщина как-то сказала, что ни один добрый поступок не остается безнаказанным. – Кэрол не смогла скрыть горечи, прозвучавшей в ее голосе. – Вот теперь я расплачиваюсь за свою щедрость к леди Кэролайн.

– Да, ты была щедра. За то, что ты совершила, ты будешь пользоваться полным доверием. И все же я замечаю, что ты еще не изжила себялюбия, лежащего в основе твоего характера. Тебе предстоит многому научиться за две следующие ночи. Мы начнем прямо сейчас.

Она направилась к центру комнаты, отойдя от кровати и войдя в полоску света. Тогда Кэрол впервые ее рассмотрела.

– Вы собираетесь на костюмированный бал? – спросила она, оглядывая свою незваную гостью. – И кем же вы одеты?

– Тебе нравится мое платье? Лично я вполне довольна производимым эффектом.

На леди Августе было одеяние из темно-красного бархата, поверх которого спирально закручивались длинные побеги плюша. Местами эти гирлянды подхватывались остролистом с красными ягодами или маленькими букетиками из зелено-белой омелы. Высокий воротник из рубинов и бриллиантов окружал шею, а рубиновые и бриллиантовые серьги падали сверкающим потоком почти до плеч. На запястьях горели такие же браслеты. Блестящие черные волосы, в которых по этому случаю не белело ни единой сединки, были высоко зачесаны и украшены бриллиантовыми снежинками.

– Вы похожи на рождественскую елку, которую я видела сегодня в витрине цветочного магазина, – сказала Кэрол.

– Это очень кстати, поскольку сегодня ты увидишь, как празднуют Рождество в наше время. – Леди Августа подошла к Кэрол, которая пятилась от нее, пока не уперлась в дверь. – Ну же, Кэрол, ведь ты больше меня не боишься?

– Почему вы не оставите меня в покое? – грубо спросила Кэрол.

– Боже мой, – голос старой дамы звучал удивленно и несколько обиженно, – а я-то надеялась, что уроки, которые ты получила вчера ночью, запомнятся тебе надолго. Я с сожалением вижу, как быстро ты вернулась в свое прежнее «я».

– И воображаете, что я рада вас видеть, когда вы оторвали меня от единственного человека в жизни, которого я люблю?

– Я тебя не отрывала. Ты рассталась с ним добровольно. Ты все еще не поняла. Но и не можешь понять. Полей цветы, милочка, и пойдем. – Отступив в сторону, чтобы дать Кэрол пройти, леди Августа подняла крышку с подноса. – Вижу, мисс Маркс приготовила кэрри по своему ужасному рецепту, ведь теперь ей не нужно кормить меня. Терпеть не могла эту мерзость. – И леди Августа отвернулась, презрительно фыркнув.

– Я люблю кэрри, – возразила Кэрол, выливая воду на нарциссы. – Но, полагаю, съесть его мне не удастся. Если вы будете упорно являться ко мне перед самым обедом и забирать меня отсюда, я, видимо, умру с голоду прежде, чем вы оставите меня в покое.

– Это маловероятно. – Леди Августа улыбнулась, а Кэрол задрожала.

– Что вы собираетесь сделать на этот раз?

– Пойдем. – Леди Августа протянула руку. Кэрол не шевельнулась, и улыбка призрака сменилась сердитым взглядом. – Не будь же ребенком, Кэрол. Нам нужно делать дело, а не терять время попусту. Если ты не возьмешь меня за руку, мне придется тебя обнять, как в тот раз.

– Хорошо. – Кэрол неохотно протянула ей руку и почувствовала, как в нее вцепились холодные пальцы.

– Неплохо, не так ли? – Леди Августа улыбнулась.

– Куда мы отправляемся?

– Сегодня у нас два визита. Первый – на кухню.

– Зачем? – Кэрол попыталась высвободить руку, но леди Августа держала ее крепко.

– У тебя привычка не правильно ставить вопрос. Пойдем со мной, и по дороге я тебе все объясню.

Через мгновение они были в теплой, светлой кухне Марлоу-Хаус.

– Как вы это делаете? Мы не спускались по лестнице. Мы даже не вышли через дверь.

– Не правда ли, это восхитительно? Что касается транспортации, то этой частью моей миссии я просто наслаждаюсь. Кэрол почти не слушала ее. Она смотрела на Нелл, Хетти и мисс Маркс, суетящихся на кухне.

– Чем вы заняты, Нелл? – спросила она, протянув руку, чтобы привлечь внимание девушки. Нелл прошла совсем рядом так, словно Кэрол здесь не было.

– Она не может ни видеть, ни слышать тебя, – сказала леди Августа.

– Почему? Что это за трюк? Леди Августа ответила подчеркнуто терпеливо:

– Ты упорно продолжаешь думать, что я занимаюсь трюками, хотя происходящее настолько серьезно, что ты просто не в состоянии это понять. Никто из тех, кого мы встретим сегодня вечером, не заметит нашего присутствия. Тебе не позволят изменить ход событий в настоящем, пока твоя суть не станет иной раз и навсегда. То, что ты видишь перед собой, – это Рождество в Марлоу-Хаус. Твой долг наблюдать, обдумать увиденное и решить, как ТЫ можешь облегчить жизнь других людей.

На это Кэрол ничего не сказала. Она смотрела, как девушки готовят и расставляют праздничное угощение под руководством кухарки. Маленькая жареная индейка с каштанами, соусник с подливкой, миски картофеля с взбитыми сливками и яйцами, клюквенный соус и блюда с овощами – все это отнесли в столовую для прислуги, где стоял стол, покрытый белоснежной, без единого пятнышка скатертью и уставленный тарелками с золотым ободком.

– Они взяли лучший фарфор моей матушки, – заметила леди Августа. – Что ж, почему бы и нет? Если они ничего не разобьют, никто не узнает, а когда они кончат, мисс Маркс проследит, чтобы все было поставлено на место.

– А где Крэмптон?

– В винном погребе. – Не успела леди Августа ответить, как появился лакей с двумя бутылками, покрытыми пылью.

– Они крадут ваше вино для своих обедов?

– По традиции нашего дома, слугам дозволено взять для себя пару бутылок на Рождество. И выбор вина я всегда оставляла на Крэмптона. Это вино соответствует этому празднику, он не взял другого, лучшего, которое есть в погребе. Он знает, что слуги не смогут его оценить, а мой племянник – сможет.

Кэрол не очень обращала внимание на то, что говорит леди Августа. Ее гораздо больше интересовало, чем заняты слуги. Когда женщины сняли передники, она поняла, что все три надели, должно быть, свои лучшие платья. Крэмптон, который теперь открывал бутылку, тоже принарядился – он был в куртке и при галстуке.

– Это то самое рождественское угощение, на которое тебя приглашали и от которого ты отказалась.

– Я бы сейчас поела, если бы могла, – заметила Кэрол. Хотя она и была невидимой, это не мешало ей чувствовать аромат индейки, овощей и свежеиспеченных булочек. Она знала по собственному опыту, что мисс Маркс готовила прекрасно, и теперь глотала слюнки. – Я хочу есть. Сегодня я не завтракала, а сейчас благодаря вам пропустила второй обед за два дня.

– Ты бы проголодалась еще сильнее, если бы стала дожидаться этого угощения, – возразила леди Августа, – оно ведь будет только в первый день Рождества. То, что ты увидишь сегодня ночью, происходит во время нынешнего Рождества, и никакие твои поступки здесь ничего не изменят. А теперь слушай.

– Правда, красивые цветочки? – спросила Хетти, садясь за стол. – И нисколько не завяли. Очень мило со стороны мисс Симмонс подумать о нас.

– Конечно, – сказал Крэмптон, заглушив ироническое фырканье мисс Маркс.

– У мисс Симмонс доброе сердце, правда же? – сказала Нелл. Она сидела напротив Хетти, Крэмптон – во главе стола, а мисс Маркс – напротив него.

– Мисс Симмонс – сноб, – сказала мисс Маркс.

– Ой нет, мисс Маркс! – воскликнула Хетти, явно огорчившись такой характеристикой, – она не сноб. Она всегда разговаривает со мной.

– Успокойся, Хетти, – приказала мисс Маркс, – что может знать о мисс Симмонс невежественная девушка вроде тебя?

– Знаю, что она мне нравится, – ответила Хетти.

– Давайте без разногласий в такой особенный вечер, – сказал Крэмптон. – Ты, Хетти, радуйся вкусной еде и будь за нее благодарна.

Как только Крэмптон разрезал индейку, разложил овощи, гарнир, подливку и бульон, все погрузились в молчание до тех пор, пока не кончили обедать.

– Мисс Маркс, – сказал Крэмптон, откинувшись на спинку стула и оглядывая пустые тарелки, – позвольте мне поздравить вас. Угощение превосходно.

– Еще будет десерт, – отозвалась та, вставая.

– И бренди к нему. – Крэмптон тоже поднялся и исчез в буфетной, мисс Маркс направилась в кухню, а Хетти и Нелл убирали со стола.

– Он взял самое лучшее бренди! – воскликнула леди Августа, когда Крэмптон вернулся с серебряным подносом, на котором стояла бутылка и стаканчики.

– Какая вам разница? О вине же вы не беспокоились? – спросила Кэрол, у которой слюнки текли, пока слуги обедали. – Нельзя ли мне съесть кусочек индейки? Я умираю от голода.

– У тебя нет времени на еду, – ответила леди Августа, – ты здесь для того, чтобы получить ценный урок, глядя на то, что происходит. Ты обратила внимание на Хетти?

– А что Хетти? – Кэрол с трудом отвела взгляд от соблазнительных остатков индейки и картофеля и посмотрела на судомойку. – Выглядит она прекрасно. Как всегда.

– Именно. Как всегда. А ты знаешь, почему Хетти не меняется?

– Полагаю, вы сейчас сообщите мне об этом, – ответила Кэрол, по-прежнему погруженная в мысли о еде.

– Хетти никогда не станет никем, кроме как судомойкой, потому что не умеет ни читать, ни писать.

– Чепуха. В Англии все ходят в школу.

– Всегда были и будут дети, которых не учат тому, чему должны учить. Хетти не настолько отставала в развитии, чтобы на нее обратили внимание школьные руководители, у которых всегда избыток работы и недостаток кадров и совсем нет времени выискивать проблемы, если они не лежат на поверхности. Хетти умеет написать свое имя и складывать небольшие числа, но научиться бегло читать она так и не смогла, и, конечно, она не может написать письмо или заполнить сложную анкету при поступлении на работу. Она окончила школу, делая вид, что умеет читать, и запоминая большую часть заданий, но по окончании школы получила такое свидетельство, согласно которому она может быть только судомойкой.

– Какой позор, – сказала Кэрол. – Хетти славная девушка, и я думаю, что она неглупа.

– Совсем неглупа, – согласилась леди Августа. – Она много достигла бы в жизни, если была бы грамотна. Но у нее никогда не будет возможности узнать, чего она может достичь, если не…

– Если не – что?

– Хетти нужен учитель. Кто-то, кого она уважает, мог бы наставить ее на путь истинный.

– Если вы думаете, что я должна научить ее читать, забудьте об этом. Я не знаю даже, как за это взяться.

– Можно начать, просто ободрив девушку. Или поискать школу, где учат читать взрослых. Ты могла бы работать в такой школе бесплатно.

– Бесплатно? Вы, вероятно, не в курсе моего финансового положения. Мне нужно искать платную работу для себя, а не заниматься Хетти.

– А какую работу может найти Хетти, как ты думаешь?

– Я не отвечаю за Хетти. – Но, сказав так, Кэрол почувствовала укол, будто была в чем-то виновата.

– Смотри же, – сказала леди Августа. Мисс Маркс только что вынула большой пудинг из формы и клала его на серебряную доску, которая могла появиться только из запасов фамильного серебра леди Августы. Кухарка воткнула в пудинг веточку остролиста, потом облила его бренди и подожгла.

– Все готово, – объявила она.

Три женщины направились в столовую, где их ждал Крэмптон. Возглавляла шествие мисс Маркс, неся пылающий пудинг, за ней шла Нелл, неся миску с густой подливкой, а Хетти замыкала шествие, неся блюдо с печеньем, украшенным сахаром.

– Ну, – сказал Крэмптон, озаряясь одобрительной улыбкой, – прямо рождественская сцена из романа Диккенса. Мисс Маркс, вы устроили достойное завершение нашей многолетней службы в Марлоу-Хаус.

Тут, как будто слова Крэмптона послужили сигналом, расплакалась Хетти. Нелл, бросив встревоженный взгляд на мисс Маркс, быстро поставила миску с подливкой на стол и взяла блюдо с печеньем из рук Хетти, прежде чем та уронит все это на пол.

– Хетти, – сказал Крэмптон, – когда такое радостное событие, плакать не полагается.

– А оно вовсе не радостное, – причитала Хетти, – это последний праздник, что мы вместе. А на тот год мы с Нелл будем в работном доме.

– Работных домов больше не существует, – сказала мисс Маркс очень строго. – Господи милостивый, девочка, что же ты, совсем глупая?

– Я окажусь на улице, – плакала Хетти, – я буду бездомная. Мне ни в жизнь не найти работы. Я ни на что не гожусь, мне только на кухне быть. Вы же сами говорили мне это, мисс Маркс, и это правда. Да, правда!

– Тише, Хетти, – Нелл обняла рыдающую девушку, – я о тебе позабочусь. Я же говорила: мы найдем какую-нибудь работу. Начнем искать во вторник, после Дня подарков. (День на Святках, когда слуги получают подарки. – И. Б.) – Почему Хетти так расстроилась? – спросила Кэрол у леди Августы.

– Потому же, почему ты расстроилась вчера. И потому, что я тебе только что рассказала: Хетти знает, что шансов найти работу у нее почти нет. Как может полуграмотная молодая девушка найти работу в этом суровом мире? И у нее не будет дома, когда мои дела разберут и Марлоу-Хаус будет заперт и продан.

– О таких людях заботятся социальные службы.

– Возможно. Я думаю, что Хетти нужен скорее заботливый наставник, а не перегруженный делами сотрудник социальной службы.

– Нелл говорит, что будет ей помогать.

– У Нелл положение не более надежное, чем у Хетти. – Леди Августа помолчала, глядя на двух молодых служанок, обнявшихся и промокших от слез, на Крэмптона и мисс Маркс, выглядевших так, словно они не знают, что сказать или сделать.

– Я знаю, что Крэмптон и мисс Маркс работали на вашу семью с конца второй мировой войны, так что они-то, по крайней мере, хорошо обеспечены, – сказала Кэрол. Она безуспешно старалась избавиться от все возрастающего чувства неловкости и вины, вызванных только что увиденной сценой. Она твердила себе, что не виновата ни в одном из несчастий, свидетельницей которых была, и что нельзя ожидать, что она чем-то может здесь помочь.

– С сожалением должна сказать, что ни мой отец, ни я никогда не платили слугам как полагается, – ответила леди Августа на замечание Кэрол. – И Крэмптон, и мисс Маркс оставались у меня по двум причинам: из чувства преданности и по привычке, а также потому, что им не хотелось расставаться друг с другом. Теперь они остались с тем, что скопили из своих жалований и с небольшими суммами, которые получат по моему завещанию.

– Но ведь все четверо – достойные, трудолюбивые люди, – воскликнула Кэрол. – Вы можете предвидеть их будущее? Что с ними будет?

– Крэмптон и мисс Маркс объединят свои средства и вместе удалятся от дел. Нелл и Хетти попытаются найти работу, но в наши дни почти не осталось таких домов, как у меня, где девушка может начать с судомойки и дослужиться до кухарки, или экономки, или личной горничной хозяйки. Нелл и Хетти придется переменить род деятельности.

– Но если Хетти не умеет как следует читать, – возразила Кэрол, – значит, она права – она не найдет работы.

– Для молодой отчаявшейся женщины всегда есть некая работа. Древняя профессия. Ни Хетти, ни Нелл не дурнушки. Немного краски на лице и яркое облегающее платье…

– Нет! – воскликнула Кэрол. – Даже и не думайте об этом, особенно если учесть все эти жуткие болезни, которыми можно заразиться в наши дни. Для них проституция будет просто смертным приговором. То, чем они будут заниматься каждый день и каждую ночь, разобьет им сердце и сокрушит дух, даже если они выживут. Они этого не заслуживают.

– Если им никто не поможет, выбора у них нет. – Леди Августа пожала плечами, облеченными в бархат. От этого движения ее бриллиантовые серьги рассыпали брызги чистого ледяного света на лица и поношенные платья четырех человек, находившихся в столовой. Это сверхъестественное сияние видела только Кэрол. А леди Августа добавила как бы невзначай:

– Что же ты хочешь? Работники социальной службы слишком заняты и не могут уделить больше минуты двум малообразованным безработным девушкам.

– Вы пытаетесь заставить меня чувствовать личную ответственность за то, в чем нет моей вины, – сказала Кэрол сердито, борясь со своими чувствами. Она нарочно отвернулась от того, что происходило в столовой, как если бы могла таким образом выбросить все это из головы. – Если кто-то и виноват в положении Хетти и Нелл, так это вы, леди Августа. Вы тот самый человек, который их обманывал, который не платил как следует и не обеспечил их будущего, чтобы у них было хоть немного денег про запас после вашей смерти.

– Совершенно верно, – кивнула леди Августа, снова обрызгав комнату светом. – Я никогда не перестану сожалеть о своей скупости. Теперь я знаю то, чего не знала при жизни! Если рядом с нами беспомощный человек, мы за него ответственны. К сожалению, теперь мое положение таково, что я не могу помочь ни Нелл, ни Хетти. Но ты можешь что-то сделать, если попытаешься.

– Как вы можете надеяться, что я что-то сделаю для них, когда я обеспечена ничуть не лучше, чем они? – закричала Кэрол. – Заберите меня отсюда, я видела достаточно.

– Не совсем. Есть еще кое-что. Повернись, Кэрол. Смотри и слушай.

Пока леди Августа и Кэрол спорили, оставаясь невидимыми и неслышимыми, Нелл наконец успокоила Хетти и уговорила ее сесть за стол. Крэмптон стоял у своего места во главе стола, разливая по стаканчикам янтарную жидкость из бутылки, в которой, как заявила леди Августа, было ее лучшее бренди.

Стаканчики он раздал женщинам.

– Я бы хотел предложить пару тостов, – сказал Крэмптон, поднимая стаканчик. – Сначала – за этот святой праздник.

– За праздник, – как эхо повторила мисс Маркс и выпила с Крэмптоном. Молодые женщины пригубили бренди, как будто оно их мало интересовало.

– А теперь, – продолжал Крэмптон, – прошу выпить и помянуть нашу покойную хозяйку. За леди Августу!

– За леди Августу, – мисс Маркс глотнула еще бренди, и Крэмптон наполнил ее и свой стакан.

– Леди Августа! – воскликнула Нелл. – Леди Августа!

Хетти выпила бренди, запрокинув стаканчик.

– Как славно, – улыбаясь, одобрила тост леди Августа.

– Учитывая вероятность, что нам уже недолго быть вместе, – снова заговорил Крэмптон, – я бы желал предложить тост за всех нас. Я считаю, что мы хорошо работали вместе, и, честно говоря, мне будет не хватать тех членов нашего маленького общества, которые собираются перейти на другую работу.

– Очень хорошо сказано, мистер Крэмптон, – заметила мисс Маркс. – Подобные чувства соответствуют этому празднику. Пьем за нас четверых.

За это выпили все.

– Я тоже хочу произнести тост, – Нелл встала со стаканчиком в руке. – Нельзя забыть и о мисс Симмонс. За ее здоровье!

– За мисс Симмонс, – сказала Хетти, мужественно стараясь удержать слезы.

– По обычаю, тосты предлагает лакей, – заявила мисс Маркс, неодобрительно посмотрев на молодых женщин.

– Ради праздника, – отозвался Крэмптон, вновь берясь за бутылку, – я выпью за доброе здоровье мисс Симмонс, Сейчас не время для мелочности, мисс Маркс. И вы и я – мы оба знаем, что славные дни этого дома прошли. Давайте же проведем наше последнее Рождество в этом доме, не скупясь на сердечную щедрость. – Проговорив это, он еще раз наполнил стаканчики, и все выпили за здоровье мисс Симмонс.

– Нам пора, – сказала леди Августа. Мы должны сегодня сделать еще один визит, а час уже поздний.

– Что же с ними будет? – прошептала Кэрол. Ее взгляд и мысли были прикованы к Нелл и Хетти. – Что я могу сделать для них, когда я сама нуждаюсь в помощи?

– Будущее всех моих четверых слуг безрадостно, если мрак, который я предвижу, не будет рассеян добрыми и любящими сердцами. Но как бы то ни было, время для действий еще не пришло. Сначала нам предстоит еще кое-что увидеть.

И прежде чем Кэрол успела придумать какой-нибудь предлог, чтобы остаться дома, обстановка вокруг нее опять изменилась. Вместе с леди Августой она оказалась вынесенной за пределы Марлоу-Хаус на лондонские улицы таким же необыкновенным способом, который до того мгновенно перенес ее из спальни в кухню. Хотя рождественский обед, который наблюдала Кэрол, происходил вечером, теперь она оказалась в городе средь бела дня.

– Это канун Рождества, – объяснила леди Августа, словно читая мысли Кэрол. – Как и в кухне Марлоу-Хаус, так и здесь, никто нас не увидит и не услышит. Менять что-либо в настоящем тебе не дозволяется до тех пор, пока ты сама не изменишься.

– А что, если я не хочу меняться? – спросила Кэрол с мрачным упорством.

– Это в тебе говорит не что иное, как остатки твоего прежнего «я». Ты слишком разумна, чтобы не измениться, узнав все, что тебе полагается узнать.

– Мне бы хотелось, чтобы вы перестали говорить загадками, – пробормотала Кэрол. – Я уже знаю больше, чем хочу, и все, что я узнаю, делает меня несчастней, чем я была, пока вы не восстали из мертвых.

– Я не восстала, – возразила ее спутница, – та леди Августа, которую ты знала когда-то, мертва навеки.

– Так же как Николас. – Слова эти вырвались у нее прежде, чем она успела остановить себя.

– Николас, – повторила леди Августа, подняв брови. – Кэрол, ты меня разочаровываешь. Общение со мной должно же научить тебя, что дух бессмертен.

– Вы только что сказали, что вы мертвы. И Николас также мертв. – Кэрол помотала головой от отвращения к бессмысленному, с ее точки зрения, разговору. – Леди Августа, вы опять говорите загадками.

– Нет, я говорю простые истины, а ты еще слепа и нетерпелива, чтобы их понять. Ага, вот мы и пришли.

Они подошли к старой церкви неподалеку от Марлоу-Хаус.

– Я знаю это место, – сказала Кэрол, – это церковь святого Фиакра. Здешний настоятель отслужил заупокойную службу по вас.

– Преподобный м-р Люциус Кинсэйд – прекрасный человек.

– Да? Не замечала. – Кэрол состроила гримасу, вспомнив настоятеля и его разодетую по моде жену. – Он пристал ко мне на ваших похоронах, пытался выжать из меня пожертвования.

– И ты, конечно, отказала ему. – Леди Августа, кажется, развеселилась. – Я бы тоже отказала когда-то. Теперь-то я все поняла.

Кэрол еще раньше заметила, что, будучи рядом с леди Августой, она может проходить Сквозь стены или перемещаться по улицам так же, как и ее спутница, без всяких усилий со своей стороны. Таким же образом они прошли сквозь стены церкви, основательной постройки из старых камней, и оказались позади нее в уютном садике, устроенном в честь покровителя храма. В углу стояла статуя святого Фиакра, опирающегося на лопату и созерцающего по-зимнему пустые цветочные грядки у своего подножия.

– Бедный старый святой Фиакр. – Кэрол замедлила шаг, чтобы получше взглянуть на статую. – Столько веков прошло, и кто теперь знает, какой житейский кризис выгнал тебя в пустыню и заставил жить отшельником? Я сама сделала нечто в этом роде, и потому у меня нет никакого права критиковать тебя. Я сожалею о том, что сказала в твой адрес.

– Рада слышать, что ты говоришь с ним так хорошо, – сказала леди Августа и добавила более резко:

– Но твои сожаления не могут помочь святому Фиакру. Было бы разумней приберечь участие для живых.

Через мгновение Кэрол и леди Августа прошли через каменную стену сада и оказались в ярко освещенном холле, ветхом и непривлекательном. Здание казалось очень древним, так как лепка на высоком потолке почернела от дыма, а стены потрескались и явно нуждались в покраске.

Середину холла занимало несколько металлических столов, покрытых бумажными скатертями с рождественскими мотивами. К столам были придвинуты дешевые металлические стулья. В дверях висело несколько красных и зеленых колокольчиков, потому что потолок был слишком высок для таких украшений. В стороне стояла искусственная елка, сверкая разноцветной канителью. Раскрашенные глиняные ангелы с кривыми крыльями и блестящие цепи из бумажных петелек – все говорило о трудолюбии учащихся воскресной школы.

– Где мы? – спросила Кэрол, – Я опять слышу запах индейки.

– Это то самое мероприятие, на которое преподобный мистер Кинсэйд просил тебя пожертвовать денег. Ты отказалась, но другие – нет. Вчера ему подарили шесть индеек. В рождественские дни пожертвования становятся щедрее, хотя этим славным людям помощь нужна круглый год.

– Помощь в чем? Это что, буфетный стол там, в конце холла? Это званый вечер? А где же тогда гости?

– Их пригласят войти через несколько минут. Добро пожаловать к «Щедрому столу» святого Фиакра.

– Столовая для бедных, – догадалась наконец Кэрол. – Здесь кормят бедняков.

Теперь она заметила, что из помещения, прилегающего к дальней стене холла, слышится какая-то возня и суета. По запахам Кэрол заключила, что там кухня. Оттуда гуськом появилось несколько человек, часть из которых Кэрол узнала. Сходство с процессией слуг в Марлоу-Хаус было полным, ибо оба шествия знаменовали собой дух рождественского веселья перед лицом жесткой экономической реальности.

Кэрол и леди Августа наблюдали, как вошли преподобный мистер Кинсэйд и его жена, неся на дешевых алюминиевых подносах куски жареной индейки. Вошли две пожилых леди, торопливо неся миску с гарниром. Остальное угощение внесли другие добровольные помощники. Даже трое маленьких Кинсэйдов, выделяющиеся сходством со своей светловолосой голубоглазой матерью, помогали при трапезе – каждый из них что-то поставил на буфетный стол.

Трое или четверо мужчин зажигали спиртовые горелки для подогревания пищи. Затем они стали перед столом, чтобы толпа голодных не опрокинула его и не начался пожар. На раздаче у досок и мисок расположились пожилые леди с большими ложками в руках.

– Теперь, – сказал преподобный мистер Кинсэйд своим помощникам, – я думаю, мы готовы отворить двери.

– Возблагодарим Господа, что погода достаточно теплая и люди, ждущие на улице, не замерзли, – заметила миссис Кинсэйд. – Пока каждый получит свою тарелку, бывает такая сумятица.

По случаю праздника миссис Кинсэйд была одета в ярко-красную юбку до щиколоток и такой же яркий зеленый свитер с высоким воротником. На каждом из маленьких Кинсэйдов тоже было надето что-нибудь красное или зеленое, и всех их как следует вымыли и причесали. Преподобный мистер Кинсэйд оглядел свое семейство с законным удовольствием.

– Как я благодарен, что вы все рядом со мной, – сказал он жене, а та в ответ засмеялась и чмокнула его в щеку. Пожилые леди, ожидавшие, когда понадобится раскладывать еду на тарелки, заулыбались и одобрительно закивали при виде этого семейного счастья.

– Миссис Кинсэйд не стесняет себя расходами на одежду, – угрюмо сказала Кэрол. – Готова поспорить, что она могла бы внести свою лепту в это угощение, если бы не так увлекалась модой.

– Ты ничего не знаешь о положении Кинсэйдов. – Голос леди Августы звучал очень грустно, особенно на фоне веселой атмосферы, царящей в холле. – Священники получают небольшое жалованье, особенно те, кому досталось назначение в приходы некогда фешенебельные, но в наше время пришедшие в упадок. Что же до Люциуса Кинсэйда, он отдает приходу больше, чем церковная десятина, чтобы иметь возможность заниматься благотворительностью. А Абигайль Кинсэйд покупает одежду для себя и для детей, в основном выискивая ее на распродажах. Каждую вещь она чистит, чинит и гладит своими руками. Если не может купить чего-то, шьет сама. Она и ее дети одеты по последней моде, потому, вероятно, что она унаследовала чувство моды от своих предков, которые когда-то были почти так же бедны, как она теперь. Может быть, ей кажется, что если она будет хорошо выглядеть, это подбодрит ее мужа, который очень много работает, и поддержит в нем самоуважение и радость. Ты могла бы поинтересоваться и узнать побольше о Кинсэйдах.

– Действительно, замечательная женщина, – согласилась Кэрол. – Очевидно, я судила о ней слишком поспешно.

– И так же не правильно судила о ее муже. – Леди Августа замолчала, заметив оживление в холле. Входная дверь открылась, и вереница людей быстро двинулась к буфету. Кэрол с удивлением смотрела на непрерывный поток мужчин, женщин и детей, черных, белых, индейцев, которым протягивали тарелки с едой и провожали их к столам. Не было ни давки, ни толкотни. Все были вежливы, но само количество голодных действительно создавало сумятицу, о которой говорила миссис Кинсэйд.

– Я и не представляла себе, что в нашем районе столько бедных, – заметила Кэрол. – Большая часть из них старики, а некоторые – подростки и даже дети.

– Бедные всегда рядом с нами, – ответила леди Августа.

– Не особо оригинальная мысль, – отозвалась Кэрол и прибавила:

– Расскажите что-нибудь о миссис Кинсэйд. Из того, что я узнала, пока мы тут стоим, мне показалось, что именно она устраивает эти угощения.

– Ты угадала. Муж – духовная сила, стоящая за попытками насытить голодных, но практический склад ума Абигайль Пенелопы Кинсэйд позволяет организовать это дело и руководить им так, что оно не превращается в хаос.

– Пенелопы? – Кэрол уставилась на миссис Кинсэйд, вдруг увидев фамильное сходство, которое не заметила, когда впервые рассматривала ее.

– Я все думала, сколько времени тебе понадобится, чтобы разглядеть семейные черты. Миссис Кинсэйд, как и ты, потомок леди Пенелопы Хайд и, стало быть, твоя дальняя родственница. Очень дальняя, нужно признать. Но ведь если разобраться в далеких предках каждого, окажется, что все люди – родня.

– В жизни бы не пришло в голову, если бы вы не сказали. Когда мы встретились в первый раз, я ее не рассмотрела. Я была слишком занята своими чувствами, чтобы обращать внимание на нее или слушать, что она говорит.

И Кэрол закусила губу, глядя, как Абигайль берет тарелку у какой-то старухи, стоящей у буфета, предлагает ей опереться о свою руку и, улыбаясь и подбадривая, ведет к столу и помогает найти место.

– Щедрость сердца, кажется, передается по наследству, – заметила леди Августа.

– Не по моей линии. Я была сознательно груба и с ней, и с ее мужем.

– Ты можешь исправить свои прежние ошибки. Они, конечно же, примут извинения, если их сопроводить предложением помощи.

– Я могла бы помогать какое-то время, пока не найду работу в Лондоне и не решу, возвращаться мне в Нью-Йорк или нет. Почему бы вам не сделать меня видимой прямо сейчас, чтобы я могла с ней поговорить?

– Как я тебе уже объяснила, ты не можешь предпринять никаких действий, которые изменят настоящее, пока не усвоишь все уроки.

Кэрол не смогла возразить, потому что все вокруг опять изменилось, и она с леди Августой снова оказалась в церкви святого Фиакра. Теперь все свечи горели, многие из них были вставлены в старинные медные подсвечники, свидетельствующие, что когда-то церковь могла похвастаться богатыми покровителями. Им были по карману такие дары – в память об умерших родственниках, либо в честь избавления от тяжелой болезни, или в благодарность за рождение долгожданного дитяти.

При золотистом свечном освещении Кэрол разглядела, что позади алтаря стояла прекрасная резная перегородка орехового дерева. Кафедра была ей под стать. Оба эти предмета были натерты до блеска женщинами из алтарной гильдии, и вообще вся церковь была прибрана и опрятна. Покровы на алтаре и жертвеннике были без единого пятнышка, накрахмалены и отглажены. Но несколько веток вечнозеленых растений, украшающих алтарь вместо цветов, говорили о бедности прихода. А в нефе окна, некогда сиявшие цветным стеклом, теперь были заколочены досками. По сырому холодному воздуху чувствовалось, что церковь не отапливается.

– Когда-то это была симпатичная церквушка, – сказала Кэрол.

– И может стать таковой снова, – добавила леди Августа. – Ее нужно как следует отреставрировать.

– На реставрацию нужны деньги, – ответила Кэрол. – У этих людей денег нет, а если бы и были, они, скорее всего, потратили бы их на то, чтобы подкармливать еще больше голодных.

Леди Августа ничего больше не сказала, так как началась служба. Пришла миссис Кинсэйд со своими сонными детьми и села на свое место на второй скамье. Младший, у которого был такой вид, будто он уснет, как только ему разрешат, вскарабкался на деревянное сиденье рядом с матерью. Она ласково обняла его за плечи, а его брат и сестра искали нужное место в сборнике гимнов.

Хор состоял всего лишь из шести человек, трое были из тех бедняков, что обедали в холле несколько часов назад. Штопаные-перештопанные одеяния хористов были выстираны и отглажены в честь праздника. Узнав из рассказов леди Августы о деятельности Абигайль Кинсэйд, Кэрол предположила, что это дело рук ее дальней родственницы.

Участники маленького хора пели со всей возможной громкостью, когда вошли в храм вслед за молодым человеком, несшим старинный, богато украшенный медный крест. Каждый пел по слуху, потому что органа в церкви не было. Десятка три прихожан, составляющих паству храма, присоединились к пению гимнов, и радостные приятные звуки заполнили храм.

Проповедь Люциуса Кинсэйда была краткой. Не много можно добавить, сказал он слушающим его, сверх того, что говорится в прекрасном требнике об этой благословеннейшей из ночей. Он читал Евангелие глубоким и звучным голосом и произносил молитвы, а затем благословил свою невеликую паству и сказал ей идти по домам. И вот Кэрол стоит дрожа в темной и пустой церкви.

– Леди Августа!

Но ее спутница исчезла. Кэрол была одна.

Глава 9

– Леди Августа, где вы? – крикнула Кэрол. – Сейчас не время для шуток. Вы же знаете, что сама я не найду дорогу в Марлоу-Хаус среди ночи. – Она дважды повернулась, ища леди Августу, но убедилась, что по-прежнему одна в пустом храме.

И вдруг, совершенно не ощутив, что она перемещается над городскими кварталами, которые находились между церковью и ее домом, она оказалась в своей комнате. Огонь, с вечера разведенный Нелл, погас и превратился в холодную золу, обед, дожидавшийся Кэрол, тоже остыл. Кэрол охватила ужасающая дрожь – она разделась и нашла свою теплую ночную рубашку из фланели. Надев ее, она легла, но дрожь не прекращалась.

– Это не от страха, – сказала она себе, – я уже начинаю привыкать к тому, что с помощью привидения перемещаюсь по всему мирозданию. Нет, просто леди Августа бросила меня замерзать в этой неотапливаемой старой церкви. Она хочет, чтобы я умерла, что ли? Разве смерть поможет ей попасть туда, куда ей нужно? Наверное, она хочет не уморить меня, а переделать.

«Может быть, – решила Кэрол, поразмыслив, – скорее всего, леди Августу отозвали внезапно. Видимо, она должна была рассказать об успехах в проделанной работе. Надеюсь, там, наверху, повелят ей отказаться от своей миссии и оставить меня в покое».

С этой фантастической мыслью Кэрол погрузилась в глубокий сон и спала до тех пор, пока не появилась Нелл с завтраком на подносе.

Новый день застал Кэрол у церкви святого Фиакра. На этот раз она пришла сюда сама, но обнаружила, что войти вовнутрь нельзя. Двери были заперты, возможно, из предосторожности – поблизости слонялись какие-то мужчины весьма отталкивающей внешности.

«У них такой вид, будто они готовы украсть даже подсвечники с алтаря, – заметила Кэрол про себя. – Я лучше пойду, а то меня еще стукнут по голове и вырвут сумку».

Поглядывая на этих типов, пока они не скрылись из виду, она свернула за угол, вышла на улицу позади церкви и нашла вход в холл, где они с леди Августой наблюдали за приготовлением угощения в сочельник. Дверь была открыта, здесь было оживленно, какие-то люди несли сумки с продуктами. Кэрол показалось, что она узнает кое-кого из помощников миссис Кинсэйд, которых она видела вчера вечером. Взгляд, брошенный на утреннюю газету, убедил ее, что сегодня – канун Рождества, сочельник. Кэрол решила, что люди с сумками начинают заранее готовить угощение.

Она хотела было подойти к ним, но ее опять что-то остановило. На этот раз не физическая преграда, просто она не могла заставить себя войти в холл, представиться, извиниться перед преподобным мистером Кинсэйдом и его женой, если они там, и предложить помощь.

«Я в самом деле не могу ничего для них сделать. Я буду только мешать. И мне будет неловко, после того как я безобразно с ними разговаривала в последний раз, и к тому же я не смогу встретиться с потомком Пенелопы и не сказать ей что-нибудь такое, отчего она примет меня за психа».

Кэрол прекрасно понимала, что это всего лишь оправдание, и все-таки пошла прочь и от холла, и от церкви. Опять она шла по оживленным улицам, почти не замечая рождественских украшений и людей, спешивших мимо по своим предпраздничным делам. Она думала о себе, и мысли эти были неутешительны. К безнадежной тоске по Николасу добавились пугающие опасения за будущее Нелл и Хетти и стыд за свое поведение с четой Кинсэйдов в день похорон леди Августы.

«Я чувствую подавленность потому, что не ем как следует, – решила она, когда подошло время вечернего чая. – Мне нужно хорошо поесть, но вот уже дважды леди Августа не дает мне пообедать, и нет никакой гарантии, что она даст мне поесть сегодня. О Господи! Интересно, какие еще ужасы она припасла для меня?»

Проблема питания была самой легкой по сравнению с теми испытаниями, которые выпали ей на долю за последнее время. Перед тем как вернуться в Марлоу-Хаус, Кэрол зашла в кафе и съела большой сандвич с жареным мясом и выпила чашку крепкого чая. Поддержав таким образом свои силы для вечернего сопротивления неизвестным планам леди Августы, она шла в сумерках, пока не добралась до стороны площади, противоположной той, где стоял Марлоу-Хаус. День был облачный, и теперь между домами и на площадь опускался туман. Лампочки на елке посреди скверика горели как-то нечетко.

Обычно на площади было хотя бы немного прохожих, а перед домами стояли машины. В этот вечер Кэрол не видела ни машин, ни людей и было на редкость тихо. Сгущающийся туман заглушал шум транспорта на соседних улицах.

Когда она шла по усыпанной гравием дорожке, пересекавшей скверик, ее шаги звучали очень громко по сравнению с окружающей тишиной. Подойдя к украшенной елке, она остановилась. Ей показалось, что за ней кто-то идет. Тишина стала еще глубже, и в ней появилось что-то угрожающее. Кэрол подумала, что туман тоже стал гуще. Дышать было трудно, и она слышала стук собственного сердца.

Во мгле она с трудом различала впереди очертания Марлоу-Хаус. У входной двери и в окнах не горел приветливый свет, не было даже лампочки над входом для прислуги. Но Кэрол хорошо знала дорогу.

– Еще споткнешься на этих крутых ступеньках, – бормотала она, двинувшись вперед, – приду и сразу же поговорю с Крэмптоном. Смерть леди Августы еще не повод для того, чтобы не включать свет. Кажется, что в доме никто не живет, а это небезопасно.

«О Боже мой, – ей пришла в голову внезапная мысль, и она остановилась, вглядываясь сквозь дымку, – а что, если они все пошли в кино или за покупками? И мне придется самой входить в этот огромный старый дом? Наверное, нужно идти через парадную дверь. Легче найти выключатель в холле, чем у них внизу. Но почему же они выключили весь свет в доме?»

Не успела она так подумать, как лампочки на елке у нее за спиной тоже погасли. Туман стал очень холодным и сырым. Кэрол чувствовала на лице капли влаги.

«Наверное, пробки сгорели, – решила она. – Я не собираюсь пугаться. Неполадки с пробками – обычное дело. Скажу Крэмптону, он знает, кого нужно вызвать починить их. По крайней мере, горят фонари, хотя толку от них в этом тумане, похожем на гороховый суп, маловато».

Фонари погасли.

Кэрол затаила дыхание и приказала себе сохранять спокойствие.

– Это может быть общая авария, – сказала она вслух. И осторожно сделала шаг к Марлоу-Хаус. – Если Крэмптон дома, он зажжет свечи. Я спущусь по ступенькам очень осторожно и постучу в заднюю дверь. Кто-нибудь услышит и откроет Мысль о симпатичном личике Нелл и даже о кислой физиономии мисс Маркс приободрила ее. Вечер был невероятно темный, и при таком тумане вполне можно было вообразить, что впереди кто-то или что-то только и ждет, чтобы схватить неосторожного пешехода. Но сильнее всего действовало на нервы полное отсутствие звуков. Кэрол по-прежнему слышала только стук собственного сердца.

– Кто-то должен же выйти из дому узнать, что случилось, – пробормотала она. – Почему нет полисмена? И в связи с этим почему нет грабителей, пользующихся удобным случаем? В таких обстоятельствах я бы с радостью встретилась с симпатичным дружелюбным грабителем, если бы у него при этом был электрический фонарик.

Она шла, осторожно ступая. Она считала, что идет к Марлоу-Хаус, но не была полностью в этом уверена. Она смутно ощущала впереди очертания чего-то большого и плотного и думала, что это и есть нужный ей дом. Или, может быть, один из соседних домов.

– Ничего, если я выйду не к тому дому. Я все дома здесь знаю и, если подойду к одному из них, спокойно доберусь и до своего.

Несмотря на попытки сохранять спокойствие, тишина и мрак постепенно лишали ее мужества. Никогда в жизни Кэрол не видела такой ужасной, пугающей темноты, такой полнейшей тишины. Она не понимала, что происходит. Она знала, что в других домах на площади живут люди, значит, должен быть виден свет свечей или фонариков. Должны быть слышны голоса, спрашивающие, почему нет света. Подавляя желание идти побыстрее, чтобы оказаться в знакомом месте, где она будет в безопасности, Кэрол ощупывала дорогу перед собой то одним, то другим носком ботинка. Она была уверена, что температура понизилась градусов на десять. Руки у нее застыли, а капли влаги на лице словно превратились в лед.

– Вчера ночью я думала, что замерзаю, но тот холод не идет ни в какое сравнение с этим. Надеюсь, газ хотя бы есть и можно выпить чаю.

Она сознавала, что говорит вслух сама с собой, чтобы не закричать и не заплакать. Стоит признаться себе, как ей страшно, и она потеряет контроль над собой и впадет в панику.

Ощупывая ногой землю, она поняла, что усыпанная гравием дорожка кончилась. Она ступила на асфальт и пошла по-прежнему осторожно, зная, что близка к цели. Громада, успокоительно маячившая впереди, придвинулась, убеждая ее в том, что она вот-вот окажется в Марлоу-Хаус, в тепле и безопасности.

Что-то пошевелилось впереди. Какая-то тень отделилась от темноты и пошла к ней навстречу. Кэрол различала некоторую разницу между этой тенью и чернотой ночи.

– Кто это? – окликнула она. И тут же устыдилась своего дрожавшего голоса. Но все-таки продолжала:

– Это полисмен? Или вы живете здесь на площади? У вас нет случайно фонарика?

– Будь я соседом с фонариком, стала бы я разгуливать тут в темноте?

– Леди Августа! – Услышав знакомый голос, Кэрол чуть не упала в обморок от облегчения. Потом разозлилась:

– Зачем вы так пугаете меня? Эта авария – ваших рук дело? Если да, то немедленно включите свет. Вы подумали, сколько бед вы натворите? Дорожные катастрофы, люди, застрявшие в лифтах, заблудившиеся и покалечившиеся в темноте пешеходы.

– Дело идет к улучшению, – прервала ее леди Августа. – Пару дней назад тебя волновали бы только твои личные трудности. Уверяю тебя, остальные лондонцы даже и не заметят, что что-то не так.

– Так эта темнота предназначена для моего просвещения?

– Ты становишься еще и остроумной.

– А почему вы появились на улице, а не у меня в комнате?

– Но ты по-прежнему не правильно ставишь вопрос.

– Может быть, это потому, что вы сводите меня с ума. Но сегодня я хоть поела. И какие у вас планы на эту ночь?

– Собираюсь показать тебе будущее, каким оно будет, если ты не предпримешь никаких шагов, чтобы оно было другим.

– Какое будущее? Следующий месяц? Следующее Рождество?

– Я начала с того, что показала тебе прошлое, каким оно было сто семьдесят пять лет назад, – сказала леди Августа. – Сегодня ночью ты увидишь, каким будет Марлоу-Хаус в будущем, через сто семьдесят пять лет.

– Вы думаете, я могу повлиять на то, что случится через сто семьдесят пять лет? Это же невозможно, – сказала Кэрол насмешливо. – Я не такая важная персона, чтобы от меня зависело что-то в будущем. Особенно если я решу вернуться в Нью-Йорк искать работу.

– Твое решение уехать или остаться может повлиять на будущее.

– Вы не чувствуете холод, а я замерзаю. Нельзя ли войти в дом – там я согреюсь? Еще мне хотелось бы видеть вас, пока мы все это обсуждаем.

– В Марлоу-Хаус ты не согреешься. Но немного света я могу устроить.

Кэрол почувствовала, что тень, бывшая леди Августой, сделала движение. Вокруг нее появилось слабое белое свечение. При этом свете Кэрол увидела лицо и руки старой дамы. Они были бесцветны, как пепел. Под глазами у нее были темные круги, лицо и руки стали гораздо тоньше, чем при предыдущем появлении, словно плоть исчезала с костей. Волосы под черным платком, накинутом на голову, были седые, какого-то грязного оттенка и висели по обеим сторонам лица незавитыми прядями. Одета она была в длинное простое черное платье и грубую серую шаль. Она вздохнула:

– Тебе не нравится моя внешность. Мне тоже. Но зато она подходит для того, что я должна тебе показать сегодня.

– А что, будущее такое мрачное? – спросила Кэрол. Она подумала, но не сказала вслух, что в таком виде впору на похороны.

– Не исключено, что тебе оно покажется мрачноватым, – последовал грустный ответ.

– На этот раз мы будем опять только наблюдателями, или люди, которых мы встретим, смогут видеть нас и говорить с нами?

– Те несколько дней, которые мы там проведем, мы будем принадлежать к этому времени, как если бы мы родились в нем. Твоя возможность повлиять на будущее существует только в настоящем, поэтому ты не сможешь ничему повредить. И все же я надеюсь, что испытания, уготованные тебе, превратят тебя в совершенно нового человека.

– Думаю, что я переменилась достаточно после наших перемещений в прошлом и настоящем, но если, по вашему мнению или по мнению тех, кто выше вас, мне нужны еще испытания, давайте проделаем это. – Кэрол глубоко вздохнула, собираясь с силами перед тем, что ей предстоит. – Перенесите меня туда, куда собираетесь.

На этот раз леди Августа не обняла Кэрол и не взяла ее за руку. Она просто положила свой бесцветный костлявый палец ей на плечо. Тут же слабый свет, исходивший от призрака, исчез, и тишина и мрак снова обступили Кэрол. Ощущение было такое, будто ее закутали в сырой черный бархат. Кэрол почувствовала, что что-то движется. Не земля – земля была по-прежнему твердой у нее под ногами, – но она ощущала нечто смутное, исходящее из самых земных недр и сообщающееся ее телу. На миг у нее закружилась голова, а потом прояснилась. Леди Августа убрала руку с ее плеча, и теперь Кэрол стояла без ее помощи.

Звуки снова стало слышно – громкие, неприятные шумы, будто заводили какой-то ржавый механизм, все детали которого скрежетали друг о друга. Кэрол закрыла уши руками, но это не помогло.

Постепенно мрак рассеялся, и появилось мутное серое небо. Шел сильный холодный дождь, превращаясь у земли в ледяную крупу.

Кэрол уставилась на механизм, работающий посреди площади. Затем посмотрела вокруг и ужаснулась.

– О Боже, – только и могла она выговорить.

Закутанная в черное фигура рядом с ней шевельнулась, протягивая руку.

– Добро пожаловать в двадцать второй век, – сказала леди Августа. – Добро пожаловать в будущее.

ЧАСТЬ 4 РОЖДЕСТВО В БУДУЩЕМ

Глава 10

Лонд, 2168

– Что это за штука? – Машина, стоящая в середине площади, смотрела на Кэрол, как огромное ржаво-красное насекомое. – Что она делает?

– Сейчас время устанавливать Мировое Древо этого года, – ответила леди Августа.

– Это что, вроде рождественской елки? Вряд ли это сооружение украсит площадь.

И тут Кэрол замолчала, потрясенная увиденным. Прекрасные дома, некогда окружавшие площадь, лежат в развалинах. Только три-четыре дома, кажется, обитаемы. На месте прежних жилых домов тут и там зияют дыры, как пустоты в челюсти между разрушенными зубами. Через одну такую дыру даль видно до самого горизонта.

Кэрол поискала глазами дом, который она знала лучше остальных, а когда нашла, то поняла, почему леди Августа не явилась к ней в ее комнате. Ее спальня, как и комнаты самой леди Августы, исчезла. От Марлоу-Хаус остался только один этаж. Груды камней перед зданием и по обеим его сторонам – очевидно, остатки верхних этажей. Парадная дверь забита досками самой разной толщины, укрепленными железными скобками.

Площадь по-прежнему существовала как незастроенное пространство, но трава, деревья, кусты и цветочные клумбы исчезли, а на месте всего этого появилось прочное покрытие серого цвета. На этой площадке несколько человек в висящей лохмотьями черной одежде суетились у скрежещущего непослушного механизма.

Кэрол содрогнулась. Все, что попадалось ей на глаза, было грязно-серым или черным, сломанным, противным, шумным. И холодным. Все еще шел ледяной дождь, капли его потоками бежали по ее плащу. Влага просачивалась сквозь толстые подошвы удобных расхожих ботинок. Вода капала с волос и стекала по шее.

– Если это Рождество будущего, оно совершенно не похоже ни на какое известное мне Рождество. И елки тоже нет.

Предмет, который устанавливали на площади при помощи ржавого механизма, был не настоящим деревом, а тяжелым сооружением из металла, такого же серого и тусклого, как и небо над площадью. Его ствол достигал по меньшей мере двадцати футов в окружности, а в длину был раза в три выше суетящихся вокруг него людей. Вдоль громоздкого ствола шли искривленные выступы, видимо, изображающие ветви. Вверху металлическое чудовище разделялось натрое, и распростертые, как руки, ветви оканчивались такими же искривленными пальцами. Все это обвивала толстая металлическая проволока – гротескная имиация виноградной лозы.

– В жизни не видала ничего отвратней, – сказала Кэрол, глядя на пятнадцать пальцев, устремленных вверх. Казалось, они ждут – или алчно жаждут – схватить нечто огромное.

– Лучше, чтобы тебя никто не слышал, – предупредила леди Августа.

– Это и есть Мировое Древо, о котором шла речь? – И когда леди Августа кивнула, Кэрол спросила:

– А зачем оно?

– Я расскажу тебе кое-что, чтобы ты не наделала бед. Рождество больше не празднуют. Спустя столетие после твоего времени его забыли, так же как и прочие праздники, связанные с религиями. Великие Вожди Народа объявили, что эти празднования приобрели чересчур материальный и коммерческий характер и посему утратили свое истинное значение. К тому же праздников было очень много, около двухсот в году. Постоянные празднования мешали производительности труда. Поэтому в интересах экономического возрождения после ужасной двадцатилетней депрессии, которая привела мир на грань хаоса, ввели Новый Календарь, и все старые праздники упразднили.

– Как, и Валентинова дня нет, и Дня всех святых, и денег на них нельзя потратить? – спросила Кэрол легкомысленно, но, поразмыслив, сказала серьезно:

– А я думаю, что уничтожение праздников могло только помешать экономическому оздоровлению. Одно запрещение Рождества могло вызвать падение спроса.

– Напротив, когда не стало праздников и люди перестали уделять столько времени подготовке к ним, продуктивность труда возросла, и надежды Великих Вождей оправдались. Нововведения оказались очень успешными.

– Но если у людей нет выходных, это несправедливо. Такая жизнь не может нравиться простым людям.

– Рада слышать, что тебя заботят простые люди. Было время, когда они тебя не заботили. Время, когда ты приветствовала бы запрещение любого праздника, в особенности Рождества. – И леди Августа продолжала:

– Великие Вожди немного разбирались в элементарных потребностях простых людей. Так, они установили четыре главных праздника, по одному в начале каждого астрономического времени года. Празднуют зимний и летний солнцеворот, весеннее и осеннее равноденствие. В честь каждого из этих событий проводят трехдневные торжества.

– Довольно долгие выходные, – заметила Кэрол.

– Именно, хотя по Новому Календарю еженедельных выходных нет. Просто после каждых десяти рабочих дней дается день отдыха и три дня сверх того в начале нового года. – Леди Августа помолчала, чтобы Кэрол усвоила сказанное.

– Судя по всему, это ужасная эпоха.

– Это мирная эпоха. Хотя, возможно, ей и не хватает очарования, – ответила леди Августа. – После десятилетий этнических и религиозных войн, терроризма и экономических переворотов большинство людей благодарны за прекращение насилия и не протестуют против репрессивных законов. Большинство, – повторила она с ударением, – но не все.

– Экономическое возрождение, о котором вы упомянули, очевидно, еще не дошло до этой части города. – Кэрол перевела взгляд с полуразрушенных зданий на ржавую машину, отъехавшую в сторону, и на мерзкую скульптуру, водруженную на низкое бетонное основание точно в центре площади. – Видимо, правительство еще не расчистило этот квартал после последней войны или потратило деньги на обновление промышленности. У этих рабочих вид явно не процветающий.

– На самом деле они счастливчики, – сказала леди Августа. А когда один из рабочих заметил двух женщин и что-то сказал своим товарищам, те замолчали, уставясь на них, и леди Августа добавила:

– Нам лучше войти в дом.

Она провела Кэрол мимо груды обломков сбоку Марлоу-Хаус, потом по остаткам ступенек вниз на двор к черному ходу. Когда-то здесь была прихожая и дверь с четырьмя большими стеклами в верхней части. Теперь эта очаровательная низкая дверца исчезла, ее заменили прочной деревянной преградой, закрывающей доступ в нижний этаж дома. Леди Августа постучала. Не получив ответа, постучала еще раз, посильнее, но, как и в первый раз, сохраняя определенную последовательность различных ударов.

– Это условный знак? – спросила Кэрол.

– Всегда лучше знать, кто идет. Где же этот человек? Нас могут арестовать, пока он откроет.

Кэрол уже приготовилась спросить, почему их могут арестовать, хотя они ничего не сделали, но деревянная преграда подалась, и человек средних лет с прямыми грязными волосами уставился на нее.

– Впусти нас, БЭС, – приказала леди Августа. – Я привела гостью к твоему хозяину.

– Я никого не называю хозяином. Я свободный человек. – Но БЭС еще немного приоткрыл дверь, чтобы впустить их.

В темном, неприбранном, заставленном вещами помещении Кэрол узнала бывшую кухню. В соседней комнате, где когда-то была столовая для прислуги, она разглядела кровать и комод – очевидно, здесь помещался БЭС. Сам он был одет в многослойную поношенную одежду темного цвета.

– Он в книжной комнате, – сказал БЭС, указывая пальцем на лестницу для прислуги, которая вела наверх. Не сказав больше ни слова, он водрузил на место деревянные засовы и запер их.

– Сюда. – Леди Августа стала подниматься по лестнице.

Кэрол шла за ней. Единственный уцелевший из верхних этажей содержался в чистоте, но нуждался в капитальном ремонте. Прекрасная ореховая обшивка холла была сильно повреждена, а мраморный пол покрыт трещинами. Нескольких черно-белых плит недоставало. Электричества, видимо, не было, потому что на столах и скамьях стояли свечи и масляные лампы. Искусственное освещение было необходимо – все окна забиты неотесанными досками в несколько слоев и не пропускают дневной свет.

Подойдя к библиотеке, леди Августа не остановилась и не постучала. Показав жестом, что Кэрол должна идти с ней, старая леди распахнула дверь и вошла.

На окнах были задернуты тяжелые коричневые занавеси, и поэтому не было видно, что здесь, как и во всем доме, окна и двери, за исключением одной, забиты досками. Книжные полки были почти пусты. На письменном столе горели две свечи в надбитых подсвечниках. Ковра не было. Но несмотря на грустные перемены в обстановке, комната все же странным образом походила на ту библиотеку, которую Кэрол помнила со времени своей службы в Марлоу-Хаус и какой она видела ее в далеком прошлом. В этой комнате граф Монфорт поцеловал ее в тот вечер, когда давали бал в честь их обручения.

За столом сидел мужчина – в этом нельзя было ошибиться; он сидел, наполовину отвернувшись от двери, закутавшись до плеч в одеяло оливкового цвета. Он что-то писал, но Кэрол видела, что его рука замерла, а плечи напряглись, когда они вошли.

– Это ты, Авга? – Услышав этот голос, Кэрол остановилась.

– Я. – Леди Августа шла к нему. – Я привела друга.

– Твоим друзьям здесь всегда рады. – Человек встал, сбросив одеяло с плеч. Он повернулся. Кэрол увидела его лицо и убедилась воочию, что слух ее не обманул.

– Николас!

– Не совсем так, – поправил он, – я Ник.

– Это та женщина, о которой я тебе говорила, когда была здесь в прошлый раз, – сказала леди Августа тому, кто назвал себя Ником. – Она сможет вам помочь.

– Я не буду спрашивать, можно ли положиться на ее честность, – ответил Ник. – Если бы ей нельзя было доверять, ты ее не завербовала бы.

Он протянул правую руку, и Кэрол, словно загипнотизированная, вложила в нее свою и почувствовала, как крепко обхватили ее его длинные мозолистые пальцы.

– Как тебя зовут? – Голос был таким же, каким она его помнила, глубоким и слегка насмешливым. Его мужское обаяние было так велико, что Кэрол потеряла всякое соображение, слыша его голос и чувствуя прикосновение его руки, и не могла произнести ни слова – так заныло у нее сердце. Ник по-своему истолковал ее колебание.

– Здесь ты можешь назвать себя другим именем, если хочешь, но мне нужно знать и твое настоящее имя, – сказал он настойчиво, еще крепче сжимая ее руку. – Мои друзья считают, что назвать свое настоящее имя – значит проявить доверие и дружелюбие.

– Я Кэрол Симмонс, ЗОВИ МЕНЯ «ЛЮБОВЬ МОЯ». СКАЖИ, ЧТО ТЫ МЕНЯ УЗНАЕШЬ.

– Ты будешь Кэр. – Он отпустил ее руку, и Кэрол почувствовала себя осиротевшей, одинокой, заброшенной в чужом мире. Это был ее Николас, и все же это был не он. Сердце говорило, что это тот человек, которого она любит, но рассудком она понимала, что это не так, что этого не может быть.

Он стал разговаривать с леди Августой, и Кэрол воспользовалась этим, чтобы как следует рассмотреть его. Теперь она увидела разницу между Николасом, графом Монфортом, и Ником, человеком из будущего. Волосы у Ника такие же черные и блестящие, но прямые, на затылке завязанные тесемкой в конский хвост. Одет он в такое же поношенное темное одеяние, какое она видела на Бэсе и на рабочих на площади – толстую черную рубашку с раскрытым воротником, темно-серые брюки, свободную серую куртку. На локтях и коленях заплаты, но одежда чистая.

Ник выше, тоньше и как-то крепче, чем тот, кого она любила в XIX веке. Скулы выдаются больше. Но крупный, красиво изогнутый рот тот же, и глаза такие же острые и испытующие, как были, хотя ей не хватало таящихся в них привычных насмешливых искорок. Впрочем, она понимала, почему этих искорок нет. В это время и в таком месте не до смеха.

– Значит, ты придешь на собрание? – спросил Ник у леди Августы. – Будь осторожна, Авга. Вчера забрали еще двоих.

– Не бойся. Со мной ничего не случится.

– Вы оставляете меня? – воскликнула Кэрол, не понимая, как она обойдется без своей спутницы в таком странном месте.

– Я оставляю тебя там, где ты должна быть.

– Я позабочусь о твоей безопасности. – Ник слегка прикоснулся к ее руке. Кэрол потерялась в его взгляде, а когда смогла оторваться от его глаз и оглядеться, леди Августы в комнате уже не было.

– Примемся за дело, – сказал Ник. – Сначала расскажи, что ты умеешь.

– Думаю, ничего – из того, что может быть вам полезно. Я не знаю, зачем леди… зачем Авга привела меня сюда. Что она говорила обо мне?

Кэрол пыталась сосредоточиться. Конечно, леди Августа намеревалась дать ей еще какой-то урок здесь, в будущем, и нужно понять, что это за урок.

К несчастью для планов леди Августы, Кэрол сбивала с толку неожиданная встреча с человеком, так похожим на того, кого она любила и кого потеряла, как ей казалось, навсегда. Ей хотелось упасть в его объятья, но она знала, что, если она это сделает, он примет ее за сумасшедшую. Она твердила себе, что это не Николас, что это другой человек, но не могла убедить себя в этом. Леди Августа ушла, и Кэрол не могла получить от нее подтверждения тому, что она чувствует. Ее предоставили самой себе в мире, который, судя по уже увиденному, полон опасностей.

– Авга сказала, что ты замечательный и изобретательный человек, который может во многом помочь мне. Из ее рекомендаций я заключил, что ты обладаешь какими-то особенными уменьями.

– Какими уменьями? – Она надеялась, что получит от него какие-нибудь сведения о том, чем они будут заниматься. Но в ответ встретила задумчивый взгляд, такой знакомый, что у нее чуть не остановилось сердце.

– Авга, конечно, говорила тебе, что мне можно доверять, – сказал он.

– Мне нужно знать больше, – уклончиво возразила она.

– Мне тоже. – Он прислонился к письменному столу и стоял, скрестив руки на груди. Кэрол изо всех сил боролась с желанием подойти к нему, охватить руками его шею и поцеловать. Потребность почувствовать, как его руки обнимают ее, была всепоглощающей.

– Может быть, ты подробней изложишь, зачем Авга привела тебя?

– Честное слово, я не знаю, зачем она меня привела и чем я могу вам помочь. – В эти мгновения Кэрол окончательно убедилась в своих чувствах и поэтому сказала то, что велит ей сердце:

– Но я точно знаю, что мы с тобой встречались прежде, в другое время и в другом месте. Я была поражена, найдя тебя здесь.

Он схватился за край стола, словно боялся упасть, потеряв опору. А может быть, испугался, что будет падать сквозь века? Он смотрел на нее так, будто изучал каждую ее косточку, кровеносный сосуд, нерв, каждую клеточку, изогнутые ресницы и прядь светло-каштановых волос. Какое-то время он смотрел на ее губы, потом встретился с ней глазами и заговорил. У Кэрол сложилось впечатление, что за эти безмолвные мгновения он совершил долгое увлекательное путешествие и прибыл, куда стремился.

– Ты из прошлого, – сказал он так спокойно и тихо, словно речь шла о погоде.

– Разве Авга не предупредила тебя? Он не отрывал взгляда от ее глаз, и ей трудно было говорить разумно.

Возможно, я не должна была ничего говорить. – Но она знала, что все сделала правильно.

– Авга сказала только, что я тебя узнаю.

– И ты узнал? – Она ждала ответа, уже зная в глубине души, каким он будет, и едва дыша от страха, что ошибается.

– О да, – его голос был еле слышен, – я хорошо тебя знаю. Ты столько раз снилась мне по ночам. Когда ты вошла в комнату, мне показалось, что ты тоже меня знаешь.

– Знаю. Совершенно точно. Небольшая разница есть, но ты – тот самый человек. Теперь я уверена.

– Мы были любовниками?

– Очень недолго. – Кэрол удивилась, почувствовав, что краснеет. – Слишком недолго.

– Вот как. – Он улыбнулся, и ей показалось, что солнце вышло из-за туч, чтобы покончить с холодом и мраком.

– Кэр, – сказал он, и это короткое тяжелое слово прозвучало для нее как ласка.

– Здравствуй, Ник. – Она подошла к нему так близко, что могла бы до него дотронуться. Он все еще стоял, прислонившись к столу, и не изменил позы, чтобы обнять ее, как она ожидала. Он просто поднял руку, погладил по волосам и привлек ее голову себе на плечо. Она тоже подняла руку и положила ему на грудь, чтобы ощутить биение его сердца и понять, что это на самом деле ее любимый. Им было достаточно стоять так. И они стояли долго-долго, пока Ник не заговорил, все так же не двигаясь.

– Раз это дело рук Авги, я больше не спрашиваю, зачем ты здесь. – Она чувствовала на своей коже его теплое дыхание, его слегка шершавая щека касалась ее лба. – Авга – замечательная ведьма.

– Она не ведьма, – пробормотала Кэрол, касаясь губами его крепкой, как колонна, шеи. – Она призрак.

– Не говори мне больше ничего. Я не хочу знать, как она перенесла тебя сюда. Мне достаточно, что осуществилась мечта моей юности.

– Если ты жил раньше, возможно, какая-то потаенная часть твоего подсознания помнила меня и вызывала эти сны.

– Тише. Я уже сказал, что не хочу объяснений. Причины и здравый смысл здесь ни при чем.

Ей очень хотелось послушаться, но она не могла не думать о том, где находится и что происходит. А также о том, каких поступков ждала от нее леди Августа на этот раз.

– Ник. – Она подняла голову с его плеча и посмотрела ему в глаза. – Что за опасность я здесь ощущаю? Почему все вокруг такое серое, унылое, бесцветное?

– Насколько Авга посвятила тебя в ситуацию? Нет, пойми меня правильно, – быстро продолжал он, – я вижу, что выражение твоего лица изменилось. Это не отговорка с моей стороны. Просто мне будет легче рассказать, чем я занимаюсь, если я буду знать, что тебе рассказала Авга.

– Она говорила о Великих Вождях, которые, по-видимому, восстановили мир после эпохи насилия. Еще она упомянула новшества с календарем. Судя по ее словам, большинство людей с радостью приняли реформы этих Великих Вождей, кто бы они ни были.

– Реформы? – Он коротко иронически рассмеялся. – Великие Вожди занимаются только законами и требованиями, а теперешнее Правительство так давно у власти, что большинство людей просто не знают, что значит свобода.

– Авга говорила, что не все согласны с Правительством. Ник, а кто они, эти Великие Вожди?

– Это совет из трех человек, возглавляющий Всемирное Правительство. Если кто-то из них стареет и умирает или погибает от вероломства двух остальных, что случалось несколько раз за последние десятилетия, Правительство выбирает из числа своих членов нового Вождя. Народ в этих случаях ничего не решает. Я, а также некоторые другие находим, что эта система не правильна.

– Это диктатура. Или, точнее, хунта.

– Детям преподают только тщательно отобранные куски истории. И они вырастают, не зная, какой была жизнь до прихода к власти этого Правительства. Все, кто лично помнит прежние времена, уже умерли, кроме горстки стариков.

– Авга говорила о насилии и войнах.

– Последние сто лет до прихода к власти Вождей были ужасны. Для тех, кто знает, где искать, сохранились кое-какие записи; Я нашел и прочел некоторые из них. Первая группа Вождей действительно установила мир, это правда, и нашлось очень немного неразумных людей, ставших к ним в оппозицию, потому что все устали от постоянного кровопролития. Семьдесят лет мы живем в мире, но мы заплатили за него чересчур высокую цену. Свободы больше не существует. Правительство указывает, где жить, какую работу выполнять и даже какую носить одежду. Заговорила Кэрол:

– Авга сказала, что старинных праздников тоже больше нет. С тех пор как принят Новый Календарь. – Она покачала головой. – Вот уж не ожидала от себя такого! Но, понаблюдав, с каким безразличием устанавливают на площади это безобразное Мировое Древо, я возжаждала увидеть живое деревце, которое там обычно ставят. Мне не хватает шума и суеты рождественских дней, не хватает духа радости, который их сопровождает. Что же с того, что торговцы и агенты коммерциализировали праздники? Истинный дух Рождества не купишь, это знает любой, у кого есть хотя бы пара мозговых клеток. Вся коммерческая чепуха – не более чем глазурь на пышном и питательном пироге старинной традиции. Ведь в понятие Рождества входит еще и забота о ближних. – Она замолчала, потому что Ник смотрел на нее блестящими глазами.

– Ты – именно то, что нам нужно, – сказал он. – Что мне нужно.

– Нам, – повторила Кэрол. – Ты говорил о друзьях. Они относятся к Правительству так же, как ты?

– Мы решили изменить нынешний способ правления. Мы хотим, чтобы простые люди могли высказывать свою точку зрения на законы и на наказания за их нарушения.

– Никто, имеющий власть, не отдаст эту власть добровольно. Если вы хотите настоящих перемен, а не косметического ремонта, вам предстоит борьба. И придется убеждать Людей присоединиться к вам. Эта работа слишком велика для маленькой группы.

– Мы все знаем. Мы готовы рискнуть жизнью. Ты будешь с нами?

– Кажется, я уже с вами. Но, Ник, – предупредила она, увидев, с какой радостью он услышал ее ответ, – я же не знаю, сколько времени леди Августа разрешит мне оставаться в этом веке. У нее своя повестка дня, и меня она не послушает.

– Леди Августа? – переспросил он. – Так зовут Авгу на самом деле? Я читал о дворянских титулах. Теперь их не существует. Великие Вожди стали контролировать всю жизнь, и титулы и фамилии были упразднены.

– Когда я знала тебя раньше, ты тоже был дворянином. Думаю, ты им и остался.

– Ты торопишься с выводами, – сказал он в той насмешливой манере, которую она так любила. – Ты меня не знаешь. Я мог стать совсем другим человеком.

– Если бы это было так, я не чувствовала бы к тебе того, что чувствую.

– А что ты чувствуешь? – По-прежнему опираясь о стол, он обнял ее за талию и притянул к себе. – Скажи мне это, Кэр.

– Дело в том, – начала она, пытаясь противиться мощному эмоциональному давлению, которое он на нее оказывал, – что леди Августа… Авга может вдруг решить, что я усвоила тот урок, который она хотела мне дать, переместив меня сюда. Если я исчезну не попрощавшись, не думай, что я захотела бросить тебя. Я просто могу не успеть ничего сказать перед отбытием.

– А может, тебе вообще не придется отбывать?

– Не тешь себя напрасной надеждой. Я здесь не надолго. – Было мучительно трудно смотреть в его зеленые глаза, произносить эти слова и не расплакаться. Сердце у нее разрывалось при мысли о том, что ей суждено опять потерять его.

– В таком случае я постараюсь, чтобы мы не тратили времени зря. – Его руки скользнули по ее спине. Он прижал ее к себе, а она положила руки ему на плечи, а потом обняла его. – Можно тебя поцеловать, Кэр?

– Конечно, можно. – Она увидела, что его губы изогнулись в очаровательной улыбке. Она протянула ему губы, и он поцеловал их, сначала осторожно, как если бы не был совершенно уверен, что ему хочется того, что она предлагает.

Она понимала, почему он так нерешителен. Она чувствовала примерно то же самое. Но если Ник, которому она снилась, сомневался, совпадает ли реальность с фантазией, Кэрол нужно было заглушить воспоминания о действительности. Она была не настолько глупа и не думала, что перед ней было физическое осуществление того Николаса, который когда-то ласкал ее. Но она верила, что душа или дух Николаса, которые она по-прежнему любила, ожили в человеке, обнимающем ее. Хотя эта уверенность лежала за пределами логики, она знала, что это так, потому что не испытывала никакой вины или угрызений совести из-за охватившего ее желания. Если бы он не был новым воплощением того Николаса, которого она любила, она не захотела бы – да и не смогла бы – принадлежать ему.

Он немного отодвинулся, чтобы лучше видеть ее.

– Да, ты – та самая, – прошептал он. – Теперь я уверен. Я узнал вкус твоих губ и вспомнил, что ощущал, обнимая тебя, словно это уже было на самом деле. Но ты права: тебя могут забрать от меня. Всякий мой сон о тебе кончался нашей разлукой, и я просыпался в слезах. – Он отпустил ее. Оторвавшись от стола, он пошел в дальний конец комнаты и остановился у книжных полок, повернувшись к ней спиной. – Считается, что слезы не к лицу мужчине. Но для времени, в котором я живу, я не обычный человек. – Он сделал жест в сторону немногочисленных книг на старых полках. – Я слишком много читаю и в результате слишком много думаю о разных опасных вещах. Я пытаюсь успокоить нетерпение своего сердца, слушая старинную музыку. Мне снятся сны, которые не могут осуществиться. И все же один из этих слов – здесь, со мной. Если может осуществиться один сон, почему не могут остальные? Твое присутствие придает мне храбрости, Кэр. – Он повернулся к ней, лицо его посветлело. – Если ты здесь и мы с тобой понимаем, что мы значим друг для друга, быть может, я со своими друзьями смогу одолеть тиранию Великих Вождей и Всемирного Правительства. Глядя на тебя, я преисполнился надежды. – Но тут он замолчал, и все тело его напряглось. В холле раздались шаги.

– Это мы, Ник, – сказал мужской голос, и напряжение Ника ослабло.

– Боже мой, как же можно так жить! – воскликнула Кэрол. – Когда ты слышишь чьи-нибудь шаги, ты каждый раз готовишься к нападению?

– Я на свободе только потому, что очень осторожен, – ответил Ник и, возвысив голос, сказал:

– Я здесь. Входи, Эл.

Вошел мужчина, одетый, как и все, в темную поношенную одежду, за ним еще кто-то. Оба были среднего роста: каждый был укутан так, что Кэрол не сразу различила: второй вошедший – женщина. Пол ее нельзя было определить, пока она не заговорила.

– Я же знала, что мы вернемся в полной сохранности. – Женщина сняла большую вязаную шапку, из-под которой показались белокурые волосы, заплетенные в косу. Ее голубые глаза искрились от смеха. Ник обнял ее. – А ты беспокоился.

– Я всегда беспокоюсь о вас. – Ник повернул ее так, что свет упал ей на лицо.

– Ни царапинки – ни на мне, ни на нем. – Она заметила Кэрол. – Кто это? Я никогда не встречала ее в Лонде.

– Кэр – наш новый член. Ее привела ко мне сегодня Авга. Кэр, это моя старшая сестра, Пен. И ее любовник Эл.

– Пен? – Заглянув Нику в глаза, Кэрол увидела, что он заметил ее реакцию и понял, что этих людей она тоже узнает. Конечно, он спросит о них позже. Сейчас у него были другие заботы.

Вас никто не видел? – спросил он у Эла. Нет. Мы были осторожны. Но все же стоит показаться на люди до захода солнца. Тогда не придется объяснять, где мы были вчера и сегодня. Ясно, что сидели дома из-за дождя и гололедицы, как и все. Теперь проясняется, и Мировое Древо уже установили, так что будет естественно, если мы выйдем посмотреть на него.

– Я пойду с вами. Кэр, ты тоже пойдешь. – Ник взял ее за руку. – Если мы не будем достаточно часто появляться на улице, Правительство решит, что мы что-то замышляем, и к нам пришлют малоприятных агентов для расследования.

– Ты хочешь сказать, что правительственные шпики постоянно следят за вами? – в ужасе спросила Кэрол.

– Почти все время, но их трудно заметить, – сказала Пен.

– Что за жизнь у вас! Вроде как в бывшем СССР.

– Из книг я знаю, что наша гораздо хуже, – сказал Ник. – Пен, Эл, быстро докладывайте, пока мы не ушли.

– Мы побывали в четырех группах, – сказала Пен. – Все согласны с твоим планом. Мы начинаем действовать на следующий день после торжеств в честь Зимнего Солнцеворота.

– Я, – заявил Эл, – думаю, что мы не должны зависеть от группы Бена. Женщин в этой группе нет, а мужчины немногим лучше простых головорезов. От них больше беспокойства, чем помощи.

– Пока нас так мало, выбирать не приходится. Нужно использовать любого, кто хочет с нами работать.

Ник подождал, пока его сестра и Эл выйдут из комнаты, а потом обратился к Кэрол:

– Позже мы с тобой доведем до конца то, что начали. Я обещаю, Кэр, что это «потом» у нас будет.

– Но ты скажешь мне, что ты и твои друзья собираетесь делать? Мне кажется, вы устраиваете что-то вроде забастовки против Правительства?

– А если так, ты будешь со мной? Авга сказала, что тебя прислали помогать нам.

– На самом деле меня прислали учиться, хотя я никак не могу догадаться, что это за урок. – Она глубоко заглянула в его зеленые глаза и увидела там такую же страсть, какая пылала и в ней. По его улыбке она поняла, что он оценил двойной смысл ее последующих слов:

– Да, Ник. Я с радостью буду с тобой.

Глава 11

Все четверо пробрались по развалинам, окружавшим Марлоу-Хаус, и вышли на площадь. Рабочие ушли, видавший виды ржавый механизм уехал с ними, и теперь несколько человек стояли вокруг Мирового Древа, рассматривая его.

– А у этих пальцев есть какое-нибудь назначение? – спросила Кэрол, глядя на искривленные металлические ветви.

– Они для Шара, – ответила Пен. – На рассвете первого Дня Зимы Шар прилетает отдохнуть на ветках Мирового Древа. Он остается там до конца празднования Солнцеворота и напоминает нам о том, что тепло вернется.

– Не задавай здесь вопросов, – шепотом предупредил Ник, наклонившись к ней. – Услышат и поймут, что ты не из Лонда.

– Ах да, шпионы, – так же шепотом ответила она, улыбаясь так, словно они с Ником любезничали, – буду осторожна.

Как верно заметил Эл, погода прояснялась, но становилось все холоднее. Неожиданно подул сильный ветер, из туч, все еще медливших на небе, повалил снег, и вся площадь, и Мировое Древо, и люди – все покрылось белым. Ник, смеясь, подставил лицо летящим хлопьям.

– Люблю снег, – сказал он Кэрол, – на какое-то время все в мире становится чистым, резкие очертания и безобразие сглаживаются. Когда идет снег, я почти готов поверить, что мир может опять стать свежим и новым.

– Глубокой зимой даже это чудовище в центре площади кажется живым деревом, – согласилась Кэрол. Она посмотрела на Мировое Древо не так враждебно: на его металлических ветвях теперь лежал тонкий белый покров. – Посмотри – и снег, и солнце.

В воздухе еще порхали снежинки, но тучи, отдав обременявшую их влагу, утончились и уже не закрывали солнце. Мутное рассеянное желтое сияние постепенно растекалось по небу, само же солнце было подернуто тонкой пеленой. Налетел последний снежный шквал, снежинки сверкали в неярком свете солнца, словно крупинки золота.

– Как красиво, – прошептала Кэрол, глядя на Ника, стоявшего, подняв лицо к снежному потоку и золотому свету. Снежинки усыпали его черные волосы. На лоб и щеки тоже падал золотой порошок, который тут же таял, соприкоснувшись с теплой кожей. Она подумала, что навсегда запомнит его таким тонким, прямым, смеющимся, с мерцающими каплями золотой влаги на лице, окутанным дымкой и солнечным светом.

Глядя на его мужественную красоту и силу, она ощущала такую любовь, что сердце у нее просто разрывалось. Она знала, что радость, которая охватила ее в эту минуту, не продлится долго. Очень скоро время и леди Августа разлучат их. Это неизбежно. Но пока… теперь…

Он посмотрел ей в глаза. Ласково улыбнулся – ив зеленой глубине его глаз она увидела Вечность.

Позже, вечером, Ник попросил:

– Расскажи, как выглядят дома и площадь в твое время.

Солнце село, и снежная буря кончилась; но по мере того как небо очищалось, начинало подмораживать, и все четверо, дрожа от холода, были вынуждены перебраться с площади в относительно теплый дом. Они собрались в кухне; Ник и Кэрол сели рядом на деревянной скамье в конце комнаты, несколько в стороне от своих товарищей, чтобы поговорить наедине, насколько это было возможно. БЭС, совмещающий в своем лице лакея, кухарку и вообще всю прислугу Ника, тушил мясо в большом горшке на открытом огне, разведенном на месте бывшей плиты, так что дым выходил через старый дымоход. Пен, которая отказалась от предложенной Кэрол помощи, сообщив, что сегодня ее очередь работать на кухне, двигалась между посудным шкафом и столом. Она поставила на стол по меньшей мере десяток надбитых тарелок и разномастных приборов, а Эл открыл покрытую пылью бутылку вина, только что принесенную Бэсом из подпола. Они переговаривались между собой, и никто не обращал внимания на то, что Ник и Кэрол говорили друг другу.

Кэрол рассказывала, каким был район вокруг Марлоу-Хаус в ее время, она говорила быстро, не сводя глаз с остальных, чтобы прервать свой рассказ, как только кто-нибудь подойдет поближе.

– Цветы и трава в летнее время, – сказал Ник задумчиво.

– А на рождественской елке в центре сквера – маленькие разноцветные лампочки. – Кэрол продолжала описывать украшения и праздничную атмосферу Лондона.

– Никогда не видел рождественской елки, – сказал Ник.

– Если бы ты спросил меня несколько дней тому назад, я ответила бы, что их видела слишком много. Теперь я думаю, что рождественских елок не может быть слишком много. А что будет, Ник, если ты найдешь елку и украсишь ее?

– Никто не поймет, что это такое. – Он отрицательно покачал головой. – К тому же в Лонде больше нет деревьев, их нет и на много миль вокруг. А если бы я и нашел елку, мне бы не разрешили принести ее сюда. Остается смириться и видеть чудесные рождественские елки твоими глазами, так же как я вижу весь тот исчезнувший мир.

Говорить дальше они не могли, потому что пришли еще люди. Каждого впускали только после того, как БЭС убеждался, что это действительно член их сообщества. Последней появилась леди Августа, по-прежнему в драном платье. Как теперь понимала Кэрол, леди Августа, оделась так, чтобы не отличаться от остальных. Но жалкая одежда не могла скрыть ни врожденной манеры держаться с достоинством, ни повелительного характера этой женщины. «Авга» играла важную роль в маленькой группе Ника.

– Это наша собственная ведьма, – шепнула Пен, – она приходит и уходит, когда ей вздумается, и никто не знает, где она, когда ее нет в Лонде. Мне кажется, она умеет становиться невидимой. Ник говорит, что это невозможно. Но я не уверена.

За столом в этот вечер сидело четырнадцать человек, включая Авгу и Кэрол. И их действительно «включили» – никто не оспаривал решения Ника принять Кэрол в группу, и все открыто говорили в ее присутствии о своих планах.

– Почему вы решили начать восстание через два дня после Зимнего Солнцеворота? – спросила Кэрол, немного послушав разговоры собравшихся. – Почему не в тот же день, ведь полиция и прочие официальные деятели будут заняты торжественными церемониями?

– Как раз по этой причине предыдущие попытки переворотов предпринимались именно в дни торжеств. – Говорившую звали Джо, это была невысокая женщина с рыжими волосами, неравнодушная, как показалось Кэрол, к Бэсу. – В результате Правительство теперь усиливает охрану на все торжественные дни, мобилизуя Народную Гвардию.

– А если переждать Солнцеворот, Правительство отзовет их и какую-то часть отправит в отпуск. – Это сказал Люк – гибкий, черноволосый, с оливковой кожей и темными томными глазами. Он посмотрел на Пен, кивнувшую в знак согласия с его словами. – У нас больше шансов преуспеть, если мы нанесем удар, когда Великие Вожди расслабятся и будут поздравлять друг друга с благополучным завершением еще одного празднества.

Кэрол совершенно очаровали отношения конспираторов друг к другу. Она была убеждена, что Люку очень нравится Пен, и все же они с Элом были друзьями, и Люк часто следовал советам Ника и Авги. Но мнение выслушивали все. Поэтому Кэрол решила сказать то, что думает:

– На что вы надеетесь, поднимая восстание против системы, управляемой Всемирным Правительством, если вас так мало? Даже если есть другие группы, похожие на вашу, которые собираются координировать свои действия с вами, все равно это ничего не меняет, вас слишком мало. Восстание будет подавлено, и Правительство позаботится, чтобы никто никогда не узнал, что вы сделали.

– Мы знаем, что рискуем, но идем на риск, – сказал Ник. – Мы должны попытаться. Рано или поздно какой-нибудь группе мятежников повезет. Тогда поднимутся другие и присоединятся к нам, и движение начнет расти, на сторону оппозиции перейдет большинство населения, а это откроет дорогу реформам. По крайней мере, каждый получит право голоса в принятии законов. Мы сформируем новое, лучшее правительство, которое будет считаться с волей народа.

– Не так-то это просто, как вам кажется, – воскликнула Кэрол. – Истинная демократия основана на свободолюбии, а вы привыкли к подчинению. Я слушаю ваши разговоры вот уже два часа, и мне ясно, что вы в меньшинстве. Живя под властью Великих Вождей, большинство людей перестало думать своей головой. Они хотят, чтобы им указывали, что делать. Такую инерцию очень трудно преодолеть.

– И все же мы попытаемся. – Лицо Пен посветлело от того, что она видела внутренним взором и что вместе с ней видели остальные. – Мы будем продвигаться постепенно. Первая задача – свергнуть Всемирное Правительство, и мы собрались здесь для того, чтобы обсудить тактику восстания.

– Простите меня, – сказала Кэрол, – я не собиралась выливать на ваши мечты ведро холодной воды. Я просто хотела указать на некоторые ловушки, которые вас подстерегают.

– Нам нужны твои предостережения, – заметил Ник. – Иногда надежды и мечты о будущем заводят нас слишком далеко.

– Не хотелось бы мне разрушать чьи-то мечты. Я согласна с тем, что вы пытаетесь сделать. Но я не хочу видеть, как кто-то из вас будет страдать.

– Придется чем-то жертвовать, – продолжал Ник. – Здесь каждый готов отдать жизнь за наше дело. Но запомни, Кэр: когда мы победим, любой человек сможет праздновать любой праздник. Тогда, обещаю тебе, мы поставим рождественскую елку.

– Что поставим? – Пен в недоумении посмотрела на брата, но Ник улыбался, глядя в глаза Кэрол.

Она улыбнулась в ответ. Его энтузиазм и надежда действовали вдохновляюще. Кэрол могла бы рассказать и побольше насчет свержения репрессивных режимов. Она могла бы привести примеры из опыта XX века, рассказав о странах, где совершенно непохожие группы работали вместе, пока не завоевывали свободу, а после этого начинали кровавую борьбу друг с другом, в которой гибли самые слабые и беспомощные члены общества.

Но Кэрол ничего не стала рассказывать. Вместо этого она целый вечер слушала споры, и на сердце у нее с каждым услышанным словом становилось все тяжелее. Некоторые из тех, кто сейчас сидит рядом с ней за столом – а возможно, и все, – погибнут в этой борьбе. Но они верят, что игра стоит даже и такой цены, ибо наградой будет политическая и религиозная свобода. Несмотря на страх за этих людей и на свой еще не изжитый цинизм, Кэрол понемножку впитывала их идеализм и надежды на будущее.

К концу вечера Кэрол заметила, что леди Августа наблюдает за ней и на ее морщинистом лице написано одобрение.

– Вы этому хотели меня научить? – спросила Кэрол, когда все разошлись.

– Отчасти. Но это еще не все. Самый трудный урок будет и самым последним.

– А что это будет?

– Придет время получить этот урок – и ты узнаешь, что делать.

– Кэр, – прервал их Ник, – Пен и Джо проводят тебя в женскую спальню.

– Но… я думала… – Кэрол в замешательстве посмотрела на него. Она думала, что они проведут ночь вместе.

– Я должен уйти, – сказал Ник. – Сегодня ночью у меня важные дела. Не спрашивай какие. Иди с Пен. Она тебя ждет.

– Что ты собираешься делать? – вскричала Кэрол, глядя, как Ник, БЭС и Люк надевают тяжелую уличную одежду. Ей сразу же представилось, как трое заговорщиков пытаются взорвать железную дорогу или электростанцию.

Ник, казалось, прочел ее мысли.

– Никакого насилия, уверяю тебя. Среди прочего мы хотим навестить еще одну группу диссидентов, обсудить окончательно кое-какие планы, чтобы не пришлось встречаться во время торжеств, когда гвардейцы особенно подозрительны.

Он засмеялся, и все ее опасения улетучились.

– Авга пойдет с нами, так мы в безопасности.

– А я могу пойти?

– Лучше останься. – Он положил руку ей на плечо, и она убедилась, что он понял причину ее беспокойства. – Завтра начнутся праздники, они продлятся три дня. Каждый сможет свободно заниматься тем, что ему нравится. – Он подождал, пока Кэрол не наклонила голову в знак согласия, и убрал руку.

– Делай как он говорит, – еле слышно шепнула леди Августа.

– А завтра я еще буду здесь? – спросила у нее Кэрол. – А послезавтра? Я бы хотела посмотреть на эти знаменитые торжества.

– Ты пробудешь в этом времени три, а может быть, и четыре дня. Столько, сколько понадобится.

– Благодарю вас.

– Благодарить будешь, когда увидишь, что будет впереди, – отрезала леди Августа с оттенком прежней резкости в голосе. И добавила, глядя на Кэрол так, словно ей было жаль молодую женщину:

– Ты такой же великий оптимист, как и Ник. Удивительно. Вот уж никогда не подумала бы.

Спальни находились под кухней, на месте бывшего погреба для хранения продуктов. В обеих комнатах было чисто, но меблированы они были скудно, и в воздухе чувствовался слабый запах сырой земли.

– В одной комнате спят женщины, в другой – мужчины, – объяснила Пен, провожая Кэрол в женскую спальню. – БЭС каждый раз запирает наружную дверь и задвигает все засовы, так что мы в безопасности.

– Неужели все спят здесь? Вроде Ник сказал, что ты и Эл… то есть разве вам время от времени не требуется уединение?

– Наверху есть комнаты, – сказала Пен, – просто здесь внизу мы в большей безопасности.

– Как ужасно жить так!

– Я мечтаю о другой жизни, – сказала Пен, – мне бы хотелось, чтобы у меня была комната с окнами, которые не страшно открыть, чтобы впустить свежий ветер, когда жарко. Иногда я мечтаю о ярких красках. Однажды я видела жену одного из Великих Вождей, когда он приехал в Лонд с визитом. На ней было длинное одеяние в точности такого же цвета, как небо. Как, наверное, замечательно одеваться в разноцветную одежду.

– А почему вы не делаете этого? Это запрещено?

– Обычному человеку не по карману крашеные ткани. Если бы я надела такую одежду, мои друзья заинтересовались бы, где я ее взяла и как заработала на нее деньги.

– Не удивительно, что вы готовы рискнуть жизнью, лишь бы сменить правительство, – пробормотала Кэрол. – Вы, простые люди, на положении рабов.

Матрас на кровати был тонкий, выданное ей одеяло тоже, но после разговора с Пен Кэрол не склонна была сетовать на такие мелочи. Оказалось, что расслабиться в этой подземной обстановке трудно, и лампа, горевшая всю ночь, долго не давала ей заснуть. Утром она узнала, что Ник с товарищами еще не вернулся.

– Куда они пошли? – спросила она у Пен.

– Не знаю. Ник тщательно скрывает, чем он занимается во время своих ночных вылазок.

Пен посмотрела на нее с легкой улыбкой, потом обняла за плечи. И Кэрол, тронутая нежностью, зародившейся три века тому назад, тоже обняла девушку.

– Они вернутся, Кэр. Не забудь, ведь с ними Авга.

Тут вмешалась Джо:

– Если не хочешь сидеть без дела, пойдем с нами на рынок. БЭС дал мне список продуктов, которые нужно купить к празднику.

Кэрол согласилась – интересно посмотреть, каким станет Лондон в будущем. Утро уже было в разгаре, когда три женщины пустились в путь. Каждая надела поверх уличного одеяния что-нибудь еще, поскольку был сильный мороз. Кэрол была одета в свой плащ на теплой подкладке, а поверх него укуталась в нечто, напоминающее шерстяную накидку. Ее туалет дополняла вязаная шапка и толстые рукавицы. Ясно, что никто никогда не заподозрит в ней гостью из другого века.

Они шли пешком. Общественного транспорта, по-видимому, не существовало. Кэрол спрашивала себя, было ли отсутствие транспорта сознательной тактикой Великих Вождей, не желавших, чтобы население уезжало далеко от мест своего обитания. Таким образом можно препятствовать общению людей друг с другом и возникновению мятежей. Если цель Великих Вождей была такова, особого успеха они все равно не добились.

В городе оставались незастроенными огромные пустые пространства, но это не были парки, которые помнила Кэрол. Исчезли все следы деревьев, травы, городских садов, и многие кварталы «Лонда» лежали в развалинах. Увиденное напоминало фотографии конца второй мировой войны. Разница только в том, что свидетельства той войны поспешно ликвидировались и на месте разрушенных домов быстро строились новые. Разрушения, которые Кэрол видела теперь, были более чем десятилетней давности. Пен и Джо рассказали ей, что в полуразрушенных домах с заколоченными окнами, мимо которых они проходили, живут люди, так же как Ник с друзьями. Свой дом они называли Мар-Хаус.

– По крайней мере, Букингемский дворец уцелел, – пробормотала Кэрол. – Но он явно не в лучшем виде, Кованая ограда исчезла, одно крыло дворца наполовину разрушено, и большинство окон тоже заколочено досками. Там, где некогда простирались ухоженные королевские сады и озеро, возвышалось отвратительное современное здание. Этот дом – единственная новостройка, увиденная Кэрол в будущем. У входа во дворец по-прежнему стоял караул, но вместо яркой формы, существовавшей во времена Кэрол, стража была одета в темно-коричневые шинели и брюки и вооружена каким-то устрашающего вида оружием. На головах – металлические каски.

– Здесь находятся правительственные учреждения всей страны, – сказала Пен, увлекая Кэрол прочь. – Не подходи близко к этим зданиям, если ты не идешь по какому-нибудь официальному делу. Я знала людей, которые вошли туда, и больше их никто никогда не видел.

Рынок, куда они шли за покупками, расположился на Мэлле. Здесь стояли примитивные киоски из камней и кирпичей, оставшихся от разрушенных домов. Кэрол увидела старинные двери, приспособленные под прилавки, но в основном продукты лежали в корзинах, стоящих на земле или поверх куч строительного мусора. Везде толпился народ, потому что это был первый день трехдневных торжеств и большинство работяг могли свободно тратить время на приготовления к празднеству.

– Самая обильная трапеза бывает в праздник Осеннего Равноденствия, – сказала Пен, отвечая на вопрос Кэрол, – потому что это разгар сбора урожая, когда в город привозят много излишков продуктов. А разве там, где ты живешь, не так? Ник не сказал, откуда ты.

– Наверное, будет лучше, если я не скажу, где живу.

– Понятно. Скрытность – лучшее убежище. – Готовность, с которой Пен приняла ее неискренность, подействовала на Кэрол угнетающе. Молодая женщина с открытым и добрым нравом, который Кэрол так хорошо знала, должна прибегать к подобным предосторожностям и на каждом шагу опасаться за свою жизнь! Нынешнее Правительство действительно необходимо смести.

– Вот здесь самые хорошие овощи, – прервала Джо невеселые размышления Кэрол.

Продавались в основном корнеплоды. Женщины купили репы, свеклы и моркови. Пен добавила к этому маленький пучок зелени и немного пряных трав, и они пошли туда, где продавали мясо и птицу. Здесь за дело взялась Джо, поскольку БЭС в точности объяснил ей, что покупать.

– Мне курицу, если не очень дорого, – сказала Джо, обозревая нескольких птиц, висящих на металлической стойке. Она поторговалась с хозяином, после, чего получила самую лучшую курицу, какую можно купить на ее деньги. Этой тощей птицы явно маловато, подумала Кэрол, чтобы накормить всю группу, но она промолчала, не желая разочаровывать Пен и Джо.

– Дальше к сладостям, – сказала Пен. – Это лучшая часть празднества.

Производство сладостей, очевидно, было самым выгодным праздничным бизнесом, ими торговали по меньшей мере десяток киосков, и перед каждым лежали на лотках сладости, сделанные из твердого формованного сахара или из чего-то очень похожего на сахар. Кэрол уставилась на эти лотки.

– Слюнки текут, правда? – спросила Пен. – Обожаю сладости! Я бы ела их каждый день, если бы это разрешалось. Может, и хорошо, что Правительство позволяет продавать их только четыре раза в год.

– Уверена, что при таком законе у вас не портятся зубы, – сухо сказала Кэрол. Она рассматривала сладости с неприязнью, проистекающей из всего, что она узнала о всемогущем Правительстве. – Да ведь это деревья! Маленькие деревца из сахара с оранжевым сахарным шариком на ветках. Видимо, это изображение Шара, о котором ты вчера говорила, Пен.

– Нужно купить по одному на каждого, – вмешалась Джо, – Ник дал мне столько денег, что хватит на четырнадцать штук.

– А когда мы будем их есть? – спросила Кэрол, по-прежнему неодобрительно глядя на миниатюрные скульптурки.

– Не раньше, чем в День Солнцеворота, – ответила Джо.

– Я, наверное, не выдержу, – сказала Пен, смеясь, – сначала рассветная церемония, потом праздничная трапеза. И только потом – сладкое. – Оглядевшись вокруг и убедившись, что ее никто не услышит, она добавила шепотом:

– Я надеюсь, что после смены Правительства у нас все равно будет сладкое по праздникам.

– Если вам удастся сменить Правительство, – сказала ей Кэрол, – есть сладкое разрешат каждый день. Это решение будете принимать вы, и многие другие решения тоже. Надеюсь, вы подумали об этом? Выбор – утомительная вещь.

– Тише, – предупредила Джо, и Пен улыбнулась, покачала головой и ничего не сказала в ответ на замечание Кэрол.

Кэрол почувствовала, что время, проведенное с двумя женщинами за пределами Марлоу-Хаус, сбило ее с толку. Во-первых, из-за множества зримых перемен в городе, который она так хорошо знала, во-вторых, ей стало грустно, потому что признаки радостной праздничной атмосферы были так скудны. Ей не хватало сверкающего искусственного снега, красно-зеленых украшений, мишуры, ярких разноцветных лампочек, которые когда-то освещали магазины.

Ей также не хватало уличных фонарей. В этой заброшенной части Лондона их вообще не было. Пен сказала, что, по идее, с наступлением темноты люди на улицу не выходят, и поэтому фонари не нужны. Во всяком случае, электричество было только в правительственных учреждениях и в домах высокопоставленных чиновников. Магазинов тоже не было, только киоски, и еще то там, то тут товары выкладывались прямо на землю, без всяких прилавков и навесов. Очень скоро Кэрол захотелось, чтобы хоть кто-нибудь радостно пожелал ей веселого Рождества.

Ник, БЭС и Люк вернулись в Марлоу-Хаус к вечеру, вскоре после того как Кэрол с подругами кончили распаковывать и убирать купленные припасы. Трое мужчин неторопливо вошли в кухню, как если бы их приключения немногим отличались от приключений женщин, ходивших на рынок. Авги с ними не было, но никто по этому поводу ничего не сказал.

– Сегодня доедаем вчерашнюю тушенку, – решил БЭС, снимая уличную одежду и направляясь к огню, который поддерживала Джо, подкладывая кусочки дерева. – Но завтра устроим большой пир. – И они с Джо занялись обсуждением завтрашних блюд.

Глаза Ника встретились с глазами Кэрол поверх голов людей, толпившихся в кухне. Ей не нужно было ни прикасаться к нему, ни говорить с ним – она и так знала, что он часто вспоминал о ней в этот день. Так же как и она вспоминала его, потому что его образ был с ней, когда она смотрела на развалины некогда великого города, и потом, когда помогала своим новым подругам нести домой жалкие, бесцветные продукты, из которых нужно приготовить угощение в честь праздника, ничего для нее не значащего.

Но для других Зимний Солнцеворот значил очень многое. Кэрол оставила при себе свое мнение о нем, потому что эта маленькая группка людей нравилась ей все больше. За обедом она сидела рядом с Ником на скамье, чувствуя, как он время от времени касался ее бедра своим.

– Мы сделали, что хотели, – сказал Ник, обращаясь к присутствующим. Отодвинув надбитую тарелку с остатками ужина, он подался вперед и заговорил, переводя взгляд с одного лица на другое:

– Есть еще двенадцать групп вроде нашей, и все собираются присоединиться к нам ночью, когда окончатся праздники. До начала восстания для безопасности связи между группами не будет. Итак, друзья, наслаждайтесь праздниками, но будьте бдительны, уходя из дома, и не забывайте об обычных способах сигнализации, когда уходите и приходите домой.

После этого собравшиеся разошлись. Те, на ком лежали кухонные обязанности, стали мыть и убирать посуду. Некоторые отправились в подвал спать. БЭС и Джо ушли в комнату при кухне, откуда была слышна любая попытка проникнуть в дом. Пен и Эл направились к лестнице, что вела наверх. А когда все разошлись, Ник взял Кэрол за руку и привлек к себе. Посмотрев на него, она увидела в его глазах то же знание, что хранилось в ее сердце. Ему не нужно было спрашивать, и ей не нужно было отвечать, но все же она ответила.

– Да, – сказала она спокойным и ровным голосом, в котором не было ни сомнений, ни вопросов.

Глава 12

– У меня есть аппарат, который может проигрывать записанную музыку. – Войдя в библиотеку. Ник зажег две початых свечки в подсвечнике, стоявшем на столе. – Иногда, когда я видел тебя во сне, там звучала моя любимая мелодия, и я обнимал тебя, и мы двигались одновременно, как если бы я умел танцевать какой-то давно забытый танец.

– Мне бы хотелось услышать эту мелодию.

Он достал из ящика письменного стола два диска и плоскую черную коробочку размером примерно с его ладонь.

– Это старый аппарат. Мы нашли его, когда расчищали одну из комнат. Люк разбирается в технике, он работает механиком на водоочистной станции и поэтому сумел заставить этот плэйер работать.

Кэрол думала, что звук будет шипящим, как из древнего фонографа, но, очевидно. Люк хорошо знал, что делает, когда чинил плэйер.

Звук был четкий и чистый. Мелодия старого вальса наполнила библиотеку, подобно отзвукам давно отшумевшего бала. Кэрол затаила дыхание, и на глаза у нее набежали слезы.

– Я знаю этот танец только по моим снам, – сказал Ник, протягивая к ней руки, – ты меня научишь?

Она показала ему, как держать руки, и стала отсчитывать такт. И постепенно ее сердце стало биться в лад со старинным рефреном. Музыка захватила ее слух, ее сознание, разбудила ощущение счастья.

– Совсем не трудно, – сказал Ник спустя несколько минут. – Правда, у меня замечательная учительница.

А Кэрол подумала: «Конечно, не трудно, если какая-то часть твоего „я“ уже умеет это танцевать».

Когда музыка кончилась, он подошел к плэйеру, и опять завел тот же вальс.

– А во сне ты слышишь всегда одну и ту же мелодию? – спросила она, глядя, как его длинные пальцы прикасаются к плэйеру. – Или бывает и что-нибудь другое?

– Всегда одну и ту же. Но я не могу точно решить, была ли эта мелодия у меня в голове или я выучил ее, когда наконец-то смог пользоваться плэйером. Когда я впервые услышал запись, мелодия показалась мне знакомой.

«Конечно, знакомой, – подумала Кэрол, – триста пятьдесят лет назад ты ее хорошо знал».

Когда они танцевали во второй раз, он уже был гораздо уверенней и в себе, и в вальсовых па. Он обнимал Кэрол и кружил ее по почти пустой библиотеке, словно они танцевали на натертом паркете огромного бального зала. И, глядя в его глаза, видя его улыбку, Кэрол почувствовала, что трех столетий словно и не бывало, что они опять обручены, опять любовники, поглощенные только что зародившейся страстью, надеждами и мечтами о совместном радужном будущем. Когда музыка опять кончилась, он остановился, внимательно глядя на нее, и она поняла, что он читает все это в ее душе.

– Как странно, – прошептал он, часто моргая, словно пытался прочистить глаза, – как чудесно. Как сон наяву. Мы были не здесь, а в каком-то прекрасном помещении, освещенном множеством свечей.

– Я знаю. Я тоже это видела. – Она улыбнулась ему дрожащими губами.

– Это не просто музыка или воспоминание о моих снах, – продолжал он. – Это происходило на самом деле.

– Да, здесь и теперь. – Вторжение прошлого в настоящее было невыносимо. Каким-то таинственным, непостижимым для нее образом он был Николасом, но также был и Ником, и тот, кем он был в этом будущем, был человеком смелым и благородным. Он тоже был достоин ее любви.

Она знала, что скоро они потеряют друг друга, но кем бы он ни являлся к ней – Николасом или Ником, – она всегда будет его любить, и эта любовь – самое важное в жизни. Во всем мире, в любом веке, любовь – единственное, что имеет значение.

– У меня не было женщины несколько месяцев, – сказал он тихим голосом, – пожалуй, с прошлого Зимнего Солнцеворота. Я поглощен нашими планами, заботами о безопасности друзей, и у меня нет времени для себя. А эти дни, что остаются до восстания, – ты будешь со мной, Кэр? Ты проведешь со мной ночь?

– Я уже сказала «да», – напомнила она.

– Я подумал, что лучше сказать об этом словами, чтобы не было непонимания. Ты видишь, как я живу. Земного имущества у меня мало, и жизнь моя опасна. Я не могу тебе предложить ничего, кроме моего сердца, и еще надежду.

Она прошептала:

– Любовь и надежда – величайшие дары в мире.

Он обхватил ее лицо обеими руками, улыбнувшись, потому что она тоже подняла руки и тоже обхватила его лицо. Медленно, растягивая предвкушение, они сближались все теснее, и наконец их губы встретились и растворились в жарком и блаженном единении губ, языков и пышно расцветшего желания.

Долго он не отпускал ее. А когда отпустил, она пошатнулась – от поцелуя у нее закружилась голова. Он взял глиняный подсвечник и протянул ей.

– Держи и не подожги себя, – велел он.

И прежде чем она успела спросить, что он хочет делать, он взял ее на руки.

– Ник, это же опасно, – воскликнула она, стараясь не погасить пламя и в то же время прижимаясь к Нику.

– Это самая безопасная вещь из всех, какими я когда-либо занимался.

Пройдя через холл, он отнес ее в комнату. Ему удалось сделать это и не поджечь ни ее, ни себя. Но, глядя на огни, отразившиеся в его глазах, когда он положил ее на кровать, Кэрол подумала, что недалеко то время, когда оба они погаснут.

Дрожащей рукой она поставила подсвечник на пол. Потом огляделась. Это была почти пустая комнатушка, выгороженная в одном конце бывшей гостиной. Знакомый лепной карниз, идущий по потолку, внезапно обрывался там, где путь ему преграждала стена, возведенная сравнительно недавно. Единственное высокое окно было занавешено одеялом цвета зеленых оливок. Конечно, отверстие за одеялом забито досками. В комнате стоял небольшой комод и деревянный стул, в спинке которого не хватало двух перекладин. Кровать, покрытая также оливковым одеялом, была широкой, но жесткой и бугристой. Стены, занавешенное окно, кровать, комод, стул, две свечи – вот и вся обстановка. Кэрол казалось, что она в раю.

Ник сел на кровать рядом с ней. Пока она разглядывала комнату, он разделся до пояса. Кэрол пробежала пальцами по страшному выпуклому шраму, пересекавшему его грудь.

– Откуда это?

– Это мне подарил гвардеец лет десять тому назад. Мне еще повезло. Они не успели установить мою личность, и моим друзьям удалось вызволить меня. С тех пор я стал осторожней.

– Тебя могли убить! – воскликнула она. – Тебя могут…

– Ни слова больше, – приказал он. – То, что случится через три дня, – в будущем. Я не хочу портить тревогами эти дни и ночи, когда я могу обнимать тебя.

Говоря это, он расстегивал пояс и пуговицы ее плаща. Дом отапливался так плохо, что Кэрол сразу же, по примеру своих товарищей, стала надевать на себя как можно больше одежды. Выходя из дому, она надела поверх плаща еще и старую накидку, которую нашла для нее Пен.

– Так много одежек, – пробормотала она, позволив ему снять с себя плащ с теплой зимней подстежкой и длинный свитер. Под этим на ней был серый шерстяной джемпер с высоким воротником и такие же серые шерстяные брюки.

– Одежда делает тебя еще соблазнительней. Я провел много замечательных минут, воображая, что скрыто под ней.

Он замолчал, с интересом глядя на ее простой хлопчатобумажный лифчик и трусики, потом снял и их. Потом подождал, пока Кэрол кончит раздевать его.

В комнате было холодно, как и повсюду в доме. Кэрол начала дрожать. Издав глубокий горловой звук – то ли смех, то ли стон, – он быстро накинул на нее одеяло и лег рядом. Тонкие заплатанные простыни были холодными, одеяло не грело. И только Ник был горячим. Она прижалась к нему, как будто вся ее жизнь зависела от его тепла.

– Ты боишься или просто замерзла?

– Как я могу тебя бояться? – Она положила руки ему на грудь, пробежав пальцами по шраму. Он стал покусывать ее за мочку уха, и она вздохнула от удовольствия. – Мне холодно, но я уверена, что ты знаешь, как побыстрее меня согреть.

– Попробую.

Когда Кэрол пришла в себя и обрела способность соображать, она все еще была в его объятиях, и он все еще был одним целым с ней. Она удивилась, что комната показалась ей холодной.

– Прости, – он прижался к ней шершавой щекой, – это было слишком быстро. Я должен был бы быть осторожнее, но, Кэр, я сошел с ума. Никогда… никогда раньше…

– Все в порядке, – Она поцеловала его, чтобы остановить ненужные извинения. – Именно то, что мне нужно. Еще будет время не торопиться.

– Хотел бы я быть уверен, что оно будет.

– У нас есть эта ночь.

Никто из них не притворялся невинным. Они не обсуждали свои предыдущие романы, не говорили об общем будущем, которого, как они знали, у них нет. Вместо этого они посвятили ночь наслаждению – беря и давая друг другу как можно больше до самого рассвета. БЭС постучал в дверь предупредить Ника, что тому пора вставать и одеваться, если он хочет попасть на площадь до начала торжественной церемонии, а Кэрол вытянулась рядом со своим любовником, поцеловала его в щеку, потом поцеловала шрам на груди, потом губы и не ощутила никакой обиды или неудовольствия, когда он откатился от нее, выпрыгнул из постели и начал одеваться.

Она лежала и смотрела на него при свете оплывших свечей, чувствуя душевный покой и удовлетворение, которых никогда не испытывала раньше. Как в течение этой ночи, так и теперь, в эти короткие мгновения перед началом торжественного дня, она не думала ни о каком другом времени, другом месте, другом человеке. Только о нем.

– Поторопись-ка, – сказал он, заметив, что она натянула жесткое одеяло до самого подбородка. – Народу набежит много, и трудно будет найти на площади место, с которого что-нибудь будет видно.

Завтрак был прост: кусок грубого черного хлеба, оставшегося от вчерашнего ужина, и чашка горячей душистой воды, которую БЭС называл чаем, хотя на вкус это был не чай, к которому привыкла Кэрол, а скорее смесь сушеных трав. Но она проглотила его без какого-либо неудовольствия, чтобы согреться и запить черствый хлеб. БЭС уже начал готовить праздничное угощение с помощью Джо, и в кухне было удивительно тепло. Кэрол обнаружила, что в камин встроена печь, и очевидно, ее заранее затопили. БЭС связал ножки и крылышки курицы, которую женщины купили накануне, и положил ее в посудину для жарки. Курица была такая маленькая, что в посудине осталось еще место для овощей, составляющих основной продукт питания в холодное время года. Очищенные кусочки репы, пастернака, моркови и картошки расположились вокруг курицы. Сверху БЭС положил нарезанный лук, а Джо накрошила немного трав. Затем все закрыли крышкой и поставили в нагретую печь.

– Жариться она будет медленно, и к полудню ее можно будет есть, – сказала Джо. – Хлеб я уже испекла, а Ник выставит вино из своих таинственных погребов.

– А увенчают пиршество сладости, – добавила Пен.

– Если мы отберем у тебя сладости, интересно, ты так же радостно будешь отмечать этот праздник? – спросила Джо, смеясь.

– Вряд ли, – отозвалась Пен и подмигнула брату, а потом Кэрол.

Продолжая смеяться, они вышли из теплой кухни в сырой холод предрассветной площади.

– У вас зимой всегда так холодно? – спросила Кэрол у Ника. Они пробирались через завалы вокруг Марлоу-Хаус. Поскольку остальные шли далеко впереди, Кэрол не боялась, что кто-нибудь ее услышит.

– Бывает и холоднее, – ответил Ник. От его дыхания образовалось морозное облачко.

– В мое время в этом городе декабрь гораздо мягче. – Кэрол помолчала, взбираясь на кучу битых кирпичей и спускаясь с другой стороны. – Какие бомбы применяли в этой войне? Могли ли взрывы поднять столько пыли в верхние слои атмосферы, что это вызвало похолодание климата?

– Не знаю. Может быть. – Голос Ника стал жестче. – Очень многого нам не говорят. Думаю, что вскоре все изменится, и любая информация будет нам доступна. Кэр, я должен предупредить тебя: следи за своими словами, когда ты вне дома. На площади много народных гвардейцев. Некоторые из них в штатском.

– Понятно. Я больше не буду касаться запретных тем. А о церемонии можно задавать вопросы?

– Если ты будешь осторожно их формулировать и задавать их шепотом. – Они выбрались из завалов на ровное вымощенное место. Ник взял Кэрол за руку. – Стой рядом со мной.

Уличных фонарей не было. Дорогу к центру площади освещало только слабо мерцающее небо. Народные гвардейцы в касках и коричневых шинелях окружали небольшую территорию вокруг Древа, не давая никому подойти к металлическому артефакту. Никто не толкался и не лез вперед, и в основном толпа была спокойной. Только иногда детский плач прорывался сквозь тихое бормотание людей и шарканье множества подошв. Небо светлело бесконечно медленно, и атмосфера ожидания нависла над толпой.

– Идут, – прошептала Пен. Они с Элом стояли рядом с Ником и Кэрол, но в полутьме Кэрол не смогла определить, есть ли рядом с ними еще кто-нибудь из своих. Очевидно, БЭС, Джо, Люк и остальные растворились в толпе.

Гвардейский офицер кивнул, и толпа раздалась, открыв проход от угла площади к центру. По этому проходу двинулась процессия высших чиновников. Впереди шел человек в развевающихся золотых одеждах. Его лицо под золотым головным убором было торжественно, как у жреца, и Кэрол тут же решила, что он и есть жрец. За ним шли две женщины в небесно-голубых одеяниях. От холода они не дрожали, и Кэрол стало интересно – не было ли на них белья с подогревом. Ее руки и ноги приближались к стадии полной окоченелости, и она не понимала, как можно так легко двигаться в тонких и свободных одеждах, если под ними не спрятан какой-нибудь источник тепла.

– За ними идет один из Вождей, – еле слышно шепнул Ник. – Его зовут Фэл.

Это был толстый, напыщенный человек, немного хромающий. Его рубаха, штаны и ботинки были густого красного цвета, и какая-то круглая медаль на тяжелой цепи висела на его чересчур широкой груди. Его окружало около дюжины сопровождающих лиц в черном и сером. Завершали процессию народные гвардейцы в коричневом и группа военных в серой форме.

– Личная охрана Вождя, – прошептал Ник на ухо Кэрол. – Сегодня здесь только один Вождь. Остальные проводят праздник в других местах.

Церемония продолжалась недолго, потому что солнце восходит быстро, но Кэрол задалась вопросом, не холод ли заставил участников проиграть свои роли с максимальной скоростью. Жрец в золотых одеяниях приблизился к Мировому Древу и запел монотонные заклинания, которые через несколько минут подхватили женщины в голубом, а потом и все собравшиеся. Словно повинуясь приказу человека, протянувшего свои золотые руки, на небе стали появляться желтоватые оттенки рассветных красок. На этом бледном фоне умоляюще устремлялись ввысь пальцы Мирового Древа.

– Нашу площадь используют для этой церемонии потому, – тихо сообщил Ник, – что благодаря разрушениям отсюда открыт вид на ту часть горизонта, где сегодня встает солнце.

Как только он замолчал, верхний край солнечного диска начал подниматься над горизонтом. И в тот момент, когда засияли первые лучи солнца, появился Шар.

Он возник ниоткуда, этот огромный золотисто-оранжевый шар с металлически блестящей поверхностью. Никаких звуков от него не доносилось, и пока Кэрол, как и все, смотрела на восход солнца и на жреца, она размышляла о том, что Шар появился не постепенно, а прямо материализовался в воздухе над площадью, словно по волшебству, и повис там без движения. Люди, стоя под Шаром, смотрели на него с изумлением, выражая свои чувства приглушенными благоговейными голосами.

«Очень умно», – думала Кэрол, оценивая эффект, произведенный Шаром на толпу, хотя сама не разделяла чувств, вызванных Шаром у большинства зрителей.

– Интересно, что, у него двигатель внутри, а может, и пилот тоже? Или им управляют на расстоянии, вроде как теми игрушечными самолетами, которые запускают в парке по воскресеньям? – И поскольку Кэрол не могла найти никаких щелей на ровной поверхности Шара, говорящих о наличии дверцы, через которую входит пилот, она решила, что эта штука управляется издали. И управляется очень точно, если судить по последовательности его перемещений.

Спустя несколько минут парящий Шар задвигался. Он медленно пошел вниз, опускаясь над площадью с удивительной размеренностью. Точно в тот момент, когда солнечный диск возник полностью над юго-восточной частью города, Шар опустился в руки Мирового Древа, простертые к нему навстречу. Металлические пальцы обхватили его, удерживая на месте.

Толпа заволновалась. Кто-то смеялся, кто-то, не скрываясь, плакал от радости, а кто-то и смеялся и плакал одновременно. Кэрол отметила несколько цинично, что Вождь и его охрана были среди тех, кого зрелище не растрогало.

– А теперь, – возгласил облаченный в золото жрец, перекрывая своей речью тихое пение женщин в голубом, – теперь Солнцеворот снизошел на нас. Можно предвидеть конец холодной зимы. С этого момента дни начнут удлиняться. Теперь мы можем верить, что весна действительно придет и с возвратом тепла обновится вся наша жизнь. – И он опять воздел руки к Древу:

– Вознесем же благодарения! Вот мы видим Благословенный Шар в объятиях Священного Мирового Древа, где он будет в целости и сохранности! Нас не оставит его тепло и его свет.

Еще какое-то время он продолжал в том же духе, но Кэрол скоро надоели его однообразные заклинания. Она тронула Ника за руку, и когда он наклонился к ней, прошептала свой вопрос ему на ухо:

– А люди на самом деле верят, что таким образом солнце укрепляется на ветвях дерева?

– Убежден, что кое-кто в это верит, – ответил он. – Это красивое зрелище. Однажды под вечер я видел на фоне закатного солнца ветки сухого дерева, и это было очень похоже на Шар, сидящий на Мировом Древе. Я бы принимал эту церемонию, если бы она была просто символической, – ведь дни действительно будут теперь удлиняться. Но это поклонение Древу и Шару – государственная религия, и все другие запрещены. Много мужчин и женщин погибло, потому что они считали что не правильным.

– Значит, Правительство прибегает не только к политическому, но и к религиозному насилию.

– Не говори здесь на такие темы, – предупредил Ник, и Кэрол покорно замолчала.

Когда церемония подошла к концу и чиновники удалились так же торжественно, как и появились, атмосфера на площади стала другой. Какой-то молодой человек вынул из куртки самодельную флейту и заиграл веселую мелодию. Кто-то прихватил с собой маленький барабанчик и теперь руками отбивал на нем ритм. Третий достал какой-то струнный инструмент и стал извлекать нежную мелодию в унисон партии флейты.

Запела женщина. К ней присоединился другой голос, потом еще один. Это совсем не было похоже на официальное пение во время церемонии. Это была народная музыка, веселая и бурная, требующая сопровождения хлопающих ладоней. Музыканты заиграли громче, теперь они сопровождали пение женщин.

Потом начались танцы. Появился Люк, схватил за руки Пен и Кэрол. Эл взял Пен за другую руку, Ник взял за руку Кэрол. Незнакомая Кэрол женщина взяла за руку Ника, к ней присоединился мужчина, и пошло – взявшиеся за руки встали в круг. Они вели хоровод по площади, сначала описав круг, потом длинную спираль, а Мировое Дерево и Шар все время оставались в центре движения. Не обязательно было знать фигуры этого танца – достаточно просто следовать за остальными.

От танцующих исходило тепло. Над площадью повисло облако от горячего человеческого дыхания. Над головами танцоров оранжево-золотым светом вспыхивал Шар, когда лучи низкого зимнего солнца падали на него, и казалось, что от него изливаются тепло и свет на тех, кто собрался праздновать начало возвращения солнца из южных краев.

Почти целый час Кэрол чувствовала свою общность с весело поющими и танцующими людьми. Мир будущего был так сер и бесцветен, так полон всяческих ограничений, что зимний холод, дождь и снег действительно прибавляли трудностей к жизни каждого. Поворот к весне оживлял надежды. Конечно, лето принесет свои беды – жару, паразитов, болезни, – но из глубины зимы другое, теплое время казалось светлым обетованием. Появятся свежие продукты, кончатся холода и сырость, от которых все коченеет. Выпить мрак, как когда-то в древности пытались викинги, они не могли, но могли пением и танцами провожать самые короткие дни и самые долгие ночи в году.

Вскоре после полудня непогода положила конец уличным празднествам. Ибо, несмотря на свое золотое сияние, солнце стояло слишком низко и не могло по-настоящему согреть эту северную половину мира. После нескольких часов, проведенных на холоде, носы у людей покраснели, губы посинели и перестали слушаться. Толпа разбилась на группки: семьи и дружеские компании расходились по домам, к праздничным столам. Как бы знаменуя официальное окончание торжеств, отряд гвардейцев промаршировал через площадь плотными рядами, не обращая внимания на людей, глядя только вперед, расшвыривая веселящихся налево и направо.

Сбив с ног пару малышей, гвардейцы шли дальше. Раздалось раздраженное ворчание взрослых. Отряд не остановился, но прошествовал в том же направлении – к противоположной стороне площади. Прямо у них на пути стоял трех-четырехлетний малыш, так укутанный в куртки, свитера и шарфы, что нельзя было понять, мальчик это или девочка. Ребенок словно примерз к месту, глядя на подходивших гвардейцев огромными круглыми глазами.

– Нет! – Кэрол видела, что происходит, и поняла, что отряд не остановится. Они уже сбили с ног нескольких детей; еще один ничего не значит для них; граждане на площади их не заботят. Простые люди не имеют никакого значения. И Кэрол поняла, что почему-то – может быть, люди совсем запуганы и потому боятся реагировать? – никто не попытается предотвратить неизбежное столкновение. Ник с кем-то разговаривает, стоя спиной к происходящему. Кэрол не видела, кто еще может помочь, а время летело.

Она бросилась вперед, к ребенку, застывшему на месте, расталкивая тех, кто был между нею и малышом, которого вот-вот собьют с ног и, вероятно, затопчут.

– Стойте, черт вас побери! Проклятые лунатики!

Никакой реакции в глазах начальника не появилось. Кэрол поняла, что ее крик пропал зря. Они не остановятся. Выбросив вперед руки, она на ходу схватила ребенка и побежала дальше. Отряд прошел по площади и скрылся.

Все происшествие заняло лишь несколько мгновений, и в эти мгновения глаза Кэрол встретились с глазами начальника только на секунду, и все же ее охватил холод куда более лютый, чем тот, который царил на площади.

Что-то в безразличном выражении этого лица и пустых глаз, не видящих ничего, кроме прямой траектории через площадь, впилось Кэрол в душу. Она не знала этого человека – никогда не встречала его, – и все же каким-то смутным, алогическим образом она его УЗНАЛА. И испугалась так, словно он наложил на нее проклятие.

– Кэр! – Рядом с ней стоял Ник и та женщина, которая взяла его за руку, когда начались танцы, очевидно, его знакомая.

– Сью! – Женщина выхватила расплакавшуюся девочку из рук Кэрол. – Я не видела, что происходит. Я думала, она с кем-то из взрослых.

– С тобой все в порядке? – спросил Ник у Кэрол. Она кивнула, не в силах произнести ни слова, потому что ее била дрожь.

– Как мне благодарить тебя? – Женщина протянула Кэрол руку. – Сью для меня все. После смерти мужа у меня ничего, кроме нее, не осталось.

Предоставив Нику отвечать ей, Кэрол пыталась овладеть своими чувствами. Не раскисать же прямо на глазах у людей.

– Думаю, она невредима. – Оставив Кэрол, Ник занялся девочкой. – Она хорошо укутана, и благодаря Кэрол гвардейцы ее не тронули. Кэрол, это Лин. Она… она хороший друг. – Ударение, сделанное им на последних словах, сказало Кэрол, что Лин входит в какую-то диссидентскую группу. Возможно, Лин тоже будет участвовать в восстании.

– Понятно, – сказала Кэрол, встретившись глазами с Лин. – Вы не хотите, чтобы ваша дочка жила в мире зла. Вы хотите, чтобы жизнь ее была счастливой и спокойной.

Лин кивнула, прижав Сью к груди.

– Отнеси ее домой и смотри, чтобы она не зябла, – сказал Ник. – У тебя есть для нее праздничные сладости?

– Ох, нет. – Лин растерялась. – Я не могла их купить. Денег хватает только на еду.

– Подожди здесь. – Ник побежал к Марлоу-Хаус и исчез за грудами камней и кирпичей, сбежав по ступенькам во двор. Он скоро вернулся, неся маленькое сахарное деревце – одно из тех, что Пен купила на рынке.

– В День Солнцеворота у всякого малыша должно быть сладкое, – сказал он, протянув Сью деревце. Сняв толстые перчатки, он провел пальцем по нежной щечке ребенка. В его голосе было столько осторожной ласки, что у Кэрол сжалось сердце. Сью засунула основание деревца в рот, и Ник засмеялся, глядя, с каким явным удовольствием она пробует угощение.

– Спасибо, Ник, – начала было Лин.

Но он прервал ее:

– Убедись, что она в безопасности. Обе женщины поняли двойной смысл его предупреждения. Лин участвует в восстании, и ребенка нужно оставить на таких людей, Которые скроют, чья это дочь, если мать убьют или схватят.

– Завтра вечером я отведу ее к подруге, – сказала Лин.

Глядя ей вслед, Ник обнял Кэрол за плечи.

– Какие они страшные, эти гвардейцы, – сказала Кэрол. – Ник, их начальник уставился прямо на меня, и его взгляд привел меня в ужас. Я почти слышала, как у него в голове поворачиваются колеса. Он понял, что я нездешняя. Может ли мое присутствие причинить вам неприятности?

– Вряд ли. Жители пригорода приходят на праздник Солнцеворота. В это время на площади всегда много пришлых людей. Одним больше, одним меньше – это дела не меняет.

– Я кричала на него, я его выругала, – настойчиво продолжала Кэрол. – Он узнает меня, если еще раз встретит.

А про себя подумала: «И я узнаю его. Почему меня охватывает ужас при мысли об этом?»

– Не о чем беспокоиться. Ты замерзла, устала и расстроилась, когда чуть не зашибли ребенка. – Ник направился к Марлоу-Хаус, увлекая Кэрол за собой и по-прежнему обнимая ее за плечи. – Пойдем в дом. Джо напихала в печку столько дров, будто у нас про запас куча бревен, а не остатки сломанной 1Ьбели. Ты быстро согреешься, а стакан вина и сытная еда поднимут тебе настроение.

Кэрол охотно пошла с ним, от всей души радуясь возможности согреться. Войдя в кухню, они обнаружили, что курица, которую БЭС поставил в печь рано утром, почти готова. Пока женщины готовили салат из зелени, купленной Пен накануне, а Люк с остальными мужчинами накрывали стол. Ник повел Кэрол на самый нижний, подземный этаж дома.

– Здесь был винный погреб, – рассказывала Кэрол. – Он запирался, и ключи хранились у лакея Крэмптона. Он охранял вино так, будто это золото. Я никогда не бывала в этом помещении.

– Я думаю, оно использовалось во время войны как бомбоубежище. Этим винам меньше ста лет – по отношению к твоему времени они сделаны не очень давно. – Ник помолчал, высоко подняв масляный светильник, который принес с собой. Найдя нужное отделение, он передал светильник Кэрол, а сам протиснулся между пыльными стеллажами и достал две бутылки.

Он появился, высоко подняв руки, держа в каждой по бутылке. С дьявольским хохотом и нарочито плотоядным взглядом он прижал Кэрол к каменной стене, которая являлась частью фундамента Марлоу-Хаус. И поцеловал.

– У тебя явно потребность играть с огнем, – заметила она, подняв светильник так, что пламя оказалось на расстоянии дюйма от его подбородка. – Сначала свечки, теперь вот это.

– Убери его в сторону, и я поцелую тебя более обстоятельно.

– Если масло прольется, свет погаснет, и мы будем блуждать здесь до бесконечности.

– Вряд ли, – засмеялся он, – все страшно голодны и не будут ждать вина к обеду дольше пяти минут.

– Значит, нужно идти сейчас же.

– Не сейчас же. Я ждал этого весь день. Через мгновение она опять почувствовала его губы на своих и вся растворилась в его поцелуе и пылкой страсти, жалея только, что его руки заняты бутылками и он не может ее обнять.

– Ник, – раздался сверху голос Пен, – мы умираем с голоду. Празднества еще не кончились, и нам нужно поесть и выпить, если мы хотим их продолжать.

Ее перебила Джо, которая прокричала сверху, заглушив нежный голос Пен:

– БЭС просит передать вам, что он раскладывает курицу, и если вы хотите есть, поторопитесь. Иначе ее съедят без вас.

– Она права, – сказала Кэрол, тоже рассмеявшись, – курица не ахти как велика.

– Ты требуешь от меня немыслимой жертвы. – Он прижал ее к себе. – Но не думай, я не буду удерживать тебя.

Он опять поцеловал ее «обстоятельно», потом отпустил и жестом велел освещать дорогу наверх.

Глава 13

Никогда еще Кэрол не попадала в общество людей, которые, за исключением двух-трех человек, были ее ровесниками и которые шутили и посмеивались друг над другом и не скрывали взаимной привязанности. Дружеские насмешливые замечания, которыми собравшиеся встретили ее с Ником, когда они наконец появились в кухне, сначала вогнали ее в краску, а потом заставили почувствовать себя совершенно счастливой оттого, что она сюда попала. Всей душой она погрузилась в атмосферу праздничной трапезы.

Угощение было обильным, чему она очень удивилась. Каждый из двенадцати человек, сидящих за столом, получил кусочек курицы, много овощей и свежий хлеб, испеченный Джо еще до рассвета. Голодным не остался никто. Вино добавило праздничной атмосферы. Никто ни словом не обмолвился о том, что им предстояло после праздника. Обсуждали в основном, кто чем будет заниматься вечером.

– На площади будут еще торжества, – сказала Пен, – кое-кто пойдет в гости навестить друзей. Пойдем с нами? Мы вернемся очень поздно.

– А кое-кто, – сказал Люк, доканчивая второй стаканчик, – кое-кто не вернется до утра. Кое-кто пойдет навещать своих дам. – Он засмеялся, а вместе с ним засмеялись еще двое мужчин, у которых здесь не было пары.

– Но до вашего ухода, – сказала Пен, не реагируя на это заявление, – до вашего ухода нужно съесть на десерт сладкое.

Пен принесла поднос, на котором заранее соорудила небольшую рощицу из сахарных деревьев, каждое из которых обнимало ветками оранжевый шар. Она поставила поднос перед братом и торжественным жестом сдернула с него салфетку.

– Ой, – разочарованно вскрикнула она, – кто-то взял одно деревце. Кто же мог это сотворить?

– Я, – отозвался Ник. – У Лин не было сладкого для дочки. Я отдал ей свое деревце.

– Ник, ты так отдашь и зимнее пальто, если оно кому-нибудь понадобится, – заявила Пен. – Вот, возьми мое деревце. Я на самом деле не хочу.

– Не буду хаять твой вкус. Пен, – начала Кэрол, – но эти сладости кажутся мне ужасными с того самого момента, как я увидела их на рынке. Ни при каких обстоятельствах есть это я не буду. И, таким образом, хватит на всех, и ты не останешься без сладкого.

– Но ты гость, – запротестовала Пен, откровенно огорчившись словами Кэрол. – Гостю предлагают лучшее из того, что могут дать.

– Вы – все вы – уже дали мне больше, чем думаете. Не порти же мне праздника. Не заставляй меня есть то, чего я не хочу, и еще быть при этом вежливой.

– Это правда? – Пен никак не могла поверить этому и в то же время бросала долгие взгляды на оставшиеся деревца.

– Пен, – сказал Ник, подавляя улыбку, – у меня очень странное ощущение, что Кэр не хочет сладкого.

– В самом деле?

Кэрол показалось, что она видит, как у Пен текут слюнки. Она передвинула поднос.

– Ешь, – сказал она, – и хватит препираться.

Глядя, как Пен откусывает краешек сахарного деревца, смакует его, как подбирает крошки, Кэрол вспомнила о старинном варианте этой молодой женщины. Характер Пен был очень похож на характер леди Пенелопы Хайд, и Кэрол почувствовала, что испытывает к Пен ту же заботливую нежность, что когда-то испытывала к леди Пенелопе.

В этот вечер обязанности по кухне исполняли Ник с Кэрол и Бэсом, а это означало, что Джо осталась тут же, когда все ушли на празднование Солнцеворота. Кэрол обнаружила, что это необыкновенно приятно – и даже, как ни странно, романтично – стоять, окунув руки в тазик с водой, мыть тарелки, передавать их Нику, чтобы он окунул их в другой тазик и вытер. БЭС собрал остатки курицы в большой горшок и стал варить суп на завтра, а Джо убрала тарелки и остатки хлеба и подмела пол.

– Я прямо как дома, – сказала Кэрол Нику. – Как будто я здесь живу. У меня никогда не было большой семьи, только в течение нескольких дней в очень далеком прошлом.

– Ты им тоже понравилась. – Он взял у нее мыльную тарелку и задержал свою руку на ее руке на мгновение дольше, чем необходимо. – Все мы, и особенно я, были бы рады, если бы ты осталась жить здесь.

– Мне не разрешат.

Она не объяснила ему, почему ее отправили в это время, сказала только, что Авга перенесла ее сюда и заберет, как только сочтет, что им пора. Поскольку Ник тоже был убежден, что леди Августа ведьма, обладающая магической силой, он не оспаривал предложений Кэрол. – В таком случае мы должны использовать отведенное нам время наилучшим способом. Он посмотрел на нее так, что кровь бросилась ей в лицо, а колени задрожали. Руки ее по-прежнему мыли тарелки. Длинные пальцы Ника скользнули в тазик с теплой мыльной водой, обвились вокруг ее запястья и ладони.

– Не надо. Ник, – выдохнула она, – или у тебя будет еще больше битой посуды.

– Ты думаешь, это важно? – Со смехом, приподнявшим уголки его зеленых глаз, он стал делать мелкие вращательные движения пальцем по ее запястью и ладони. – Теплое, влажное, гладкое, – прошептал он, наклоняясь к ней.

– Ник! – Как у него это получалось? Он вызвал у нее желание, не целуя ее, не раздевая, не касаясь ее тела. Все ее эротические ощущения сконцентрировались на левой руке и запястье. Ей показалось, что она теряет сознание.

Он вынул тарелку из ее безвольных пальцев, ополоснул ее, вытер и повернулся к ней с невинной мальчишеской усмешкой:

– У тебя есть какие-нибудь идеи насчет того, как нам продолжать праздники?

Кэрол не могла отвечать. Она стояла, опустив руки в стынувшую воду, уставясь на него, пока не вмешалась Джо:

– Кончили? Тогда я вылью. – Она взяла тазик и пошла в кладовку, где находился единственный действующий водосток. Поскольку воду в дома подавали в соответствии с графиком, по очереди, и шла она только в течение часа, воду после ополаскивания посуды не выливали. Ее собирали в большой старый котелок, кипятили и использовали для мытья посуды после очередной трапезы.

Ник взял посудное полотенце и стал вытирать Кэрол руки. Она все еще не могла говорить. Она подумала, что ответ на свой вопрос он может видеть в ее глазах.

– Ну, насчет вас я не знаю, – сказала Джо, входя с пустым тазиком, – но я больше не собираюсь выходить на мороз, когда можно посидеть в кухне, в тепле.

Ник заговорил с Джо и наконец-то отвел глаза от глаз Кэрол. И та почувствовала пустоту в груди, как будто из нее вынули какой-то стержень. Ник разговаривал с Джо так, словно и знать не знал о том, что он сделал с Кэрол.

– У меня есть сюрприз. На днях я обнаружил в погребе бутылку старого бренди. Поскольку этот Солнцеворот – особый, я думаю, мы должны откупорить ее сегодня.

– Если ты опять идешь в погреб, – сказала Джо, – не бери с собой Кэр. Она пойдет с тобой, и мы не увидим вас до утра. А может, и вообще никогда.

– Как не стыдно, Джо, шутить над гостьей. – И Ник исчез в направлении погреба.

– Ты, кажется, потрясена? – спросила Джо у Кэрол.

– Нет, просто сбита с толку. Я не понимаю, как ему удается то, что он со мной делает. Извини, – спохватилась Кэрол, – это слишком личное.

– Но ты ведь не стыдишься того, чем вы с ним занимаетесь?

– Ничуть, – согласилась Кэрол. – А если честно – горжусь этим.

– Тогда зачем же просить прощения за то, что ты чувствуешь? – И, взглянув на дверь погреба и на Бэса, с отсутствующим видом резавшего остатки овощей для супа и не обращавшего на женщин никакого внимания, Джо продолжала:

– Я вхожу в эту группу вот уже семь лет, и ты – первая женщина, к которой Ник проявил романтический интерес. Я всегда думала, что его сердце где-то спрятано и заперто на засовы, вроде тех, на которые БЭС каждую ночь запирает дверь. Ник всю жизнь тихо и тайно боролся с Правительством, читал и изучал старинные книги. Он хотел разобраться, как создать лучшую форму правления, чем та, что у нас сейчас. А эти последние два дня, что ты с нами, он откровенно счастлив. Нам нужно благодарить тебя за эту перемену.

– Мы все его любим, – продолжала Джо, – но так, как любят братьев и друзей, потому что Ник разрешает любить себя только такой любовью. Я рада, что ты здесь, Кэр, – из-за него. Пусть Ник и дальше будет счастлив. И ты тоже, и не надо жалеть о том, чем вы с ним занимаетесь.

– Спасибо, Джо. – И Кэрол протянула ей руку, а Джо быстро ее пожала и отпустила, потому что в кухню вошел Ник.

– Я принесу стаканчики, – сказала Джо. – Хватит, БЭС, ты уже сложил в горшок все мыслимые остатки.

– На этот раз я хочу сделать по-иному. Но все же БЭС оторвался от своей стряпни и подсел к остальным. Ник налил бренди, и БЭС отхлебнул глоточек для пробы.

– Прекрасно, – сказал он и одобрительно покивал головой.

Кэрол бренди показался слишком резким и крепким, и Джо тоже только пригубила его, но мужчины пили с удовольствием. И все время в течение получасовой застольной болтовни Кэрол ощущала растущее напряжение между ней и Ником. Несколько раз он погладил ее руку, а когда перегнулся через стол подлить бреди Бэсу, его колено прижалось к ее бедру. Стороннему наблюдателю показалось бы, что все четверо чувствуют себя совершенно непринужденно, но Кэрол спрашивала себя, замечает ли Джо, что ей трудно дышать и что она почти не участвует в разговоре. При этом ей нравилось сидеть и слушать и думать о том, что скоро они с Ником останутся вдвоем. Спустя какое-то время, как Кэрол и предполагала, Ник встал, увлекая ее за собой.

– Присмотри за бренди, БЭС, – сказал он, кивнув на бутылку.

– Я его спрячу у себя, – ответил БЭС. Может, завтра утром мы выпьем за успех наших планов.

– Доброй ночи. – Джо стояла рядом с Бэсом, положив руку ему на плечо и не сводя глаз с Ника и Кэрол, пока те не ушли.

– Очень странный вечер, – прошептала Кэрол, идя за Ником по лестнице и входя в главный холл. Она замолчала, оглядывая потрескавшийся черно-белый мраморный пол и старинные панели на стенах, освещенные масляной лампой. – Мне кажется, что двенадцать человек, живущие в этом доме, члены одной семьи и что я знаю их очень давно. БЭС и Джо постарше, они похожи на тетушку и дядюшку. А мы с тобой могли бы быть…

– Четой, прожившей вместе много лет? – закончил за нее Ник, потому что она замолчала в нерешительности. – Да, я тоже это ощущаю. Самое ценное для меня в твоем присутствии – что оно совсем не кажется странным. – Он легко и быстро провел рукой по ее щеке. – Ты вызываешь у меня не только желание, Кэр, хотя временами желание становится всепоглощающим. Но нас связывает и нечто большее. Ты подруга моего сердца. Если бы мы жили в давние времена, мне было бы радостно быть с тобой даже в таком возрасте, когда на ласки нет сил. Видеть тебя, слышать твой голос, чувствовать, как ты прикасаешься своей рукой к моей, – этого было бы достаточно до самой смерти.

Он остановился, пропуская ее вперед. Кэрол стояла в дверях, думая о том, что он заслуживает лучшей обстановки, чем эта спальня за перегородкой, как в общежитии. И она ответила на его страстное признание единственно возможным способом:

– Я люблю тебя, Ник.

Ничего другого она не могла ему дать.

– Значит, я счастлив.

Его поцелуй был легким и невероятно нежным. Кэрол прильнула к нему. Сейчас ей было достаточно просто чувствовать на себе его руки. Больше ничего. Мало кто говорил с ней так, как Ник сейчас. В прошлом она редко удостаивалась чьей-либо похвалы, тем более ценно было то, что он сказал дальше:

– Ты сегодня совершила смелый поступок, Кэр. Если бы не ты, гвардейцы покалечили бы девочку.

– Это сделал бы любой, если бы заметил, что происходит, – прошептала она, уткнувшись ему в грудь. Когда он упомянул про гвардейцев, она опять подумала о ледяных глазах их начальника. Но постаралась выбросить из головы воспоминания о нем. Ей почти удалось это, потому что она стала думать о Нике и о его словах.

– Но никто ведь и пальцем не пошевелил, Кэр. Большинство привыкло подчиняться гвардейцам и не противостоять, не протестовать, когда они идут, в полной уверенности, что все должны убираться с дороги. Только у тебя хватило смелости оказать им сопротивление. – Она почувствовала, что он прикоснулся губами к ее волосам. Потом продолжал:

– И ты отказалась ради Пен от сладкого. А ведь это я должен был отказаться, потому что я отдал свою порцию Сью.

Тогда Кэрол рассмеялась:

– Мне вовсе не хотелось есть эту липкую штуковину, и ты это знал. Я не такая альтруистка, как ты думаешь.

– А я в этом не уверен. – Он взял ее за плечи и слегка отстранил от себя, внимательно следя за выражением ее лица. – Кэр, обещай мне одну вещь.

– Я сделаю для тебя все, что смогу, – сразу же отозвалась она.

– Обещай мне, когда ты вернешься в свое время, не утратить тот дух любви, товарищества и сострадания к людям, который живет в тебе сейчас. Ты можешь попробовать – если захочешь – изменить это ужасное будущее и сделать его прекрасным.

– Ты в самом деле думаешь, что я обладаю таким могуществом? – воскликнула она, пораженная его словами и вместе с тем испугавшись ответственности, которую он на нее возлагает.

– Я в этом уверен. И думаю, что Авга перенесла тебя сюда именно поэтому. Она хочет, чтобы ты увидела, какова будущая жизнь, а потом она даст тебе совет, как ее изменить.

– Ник… – начала было она протестующе, но он оборвал ее:

– Зачем же еще Авга перенесла тебя в это время?

«Чтобы доказать мне, – подумала Кэрол, – в какого эгоистичного, занятого собой, равнодушного человека я превратилась. Чтобы показать мне, как не правильно я живу и как мало знаю об истинных ценностях в жизни».

– Если бы я могла изменить будущее, – сказала она вслух, обдумывая свою мысль, – то время, где живешь ты, твоя сестра и твои друзья, было бы другим – настолько другим, что тебя вообще могло бы не существовать. – Поняв это, она ужаснулась.

– Я буду здесь, что бы ты ни сделала. И мы встретимся. Может быть, если ты изменишь что-то в своем времени – и, таким образом, в будущем, – мне не придется тебя потерять, как это всегда бывает в моих снах. И как я потеряю тебя в этой жизни, когда для тебя наступит время возвращаться домой. – Он притянул ее к себе и говорил, вкладывая в свои слова столько душевных сил, что Кэрол не могла с ним не согласиться. – В этом я совершенно уверен, Кэр. Мы с тобой будем встречаться и любить друг друга на всем протяжении времени. Так суждено. А когда времени больше не будет и настанет Вечность, мы тоже будем вместе. Наши души станут одной душой, как это и было, по моему убеждению, до начала времени. – Он гладил ее по волосам с необыкновенной нежностью.

– Я все вынесу, – прошептала она, – даже расставание на века, если буду знать, что когда-нибудь мы встретимся и будем вместе навсегда.

– Верь в это, как я. А пока мы будем жить в разлуке, исполняй то, что обещала.

– Хорошо. – Она заглянула ему в глаза и улыбнулась сквозь слезы. – Не только потому, что ты об этом просишь, но и потому, что я поняла, как тесно сплетены друг с другом прошлое, настоящее и будущее. И как важно каждое проявление добра.

– И каждое проявление любви, – прошептал он.

– Ты – моя любовь. Так было всегда.

И всегда будет.

– Именно об этом я и говорю.

Они медленно раздели друг друга, забыв о холоде. Кэрол стояла на цыпочках, покачиваясь, обняв его за шею и целуя. Он был дюймов на шесть выше ее, и плечи у него были широкие, мускулистые. Но, несмотря на свою силу, он не казался крупным. Он был крепок, худощав и очень мужествен.

Он обнял ее и проделал несколько танцевальных па, вальсируя по комнате, пока ее ноги не коснулись края кровати. Она усмехнулась, увидев, к какому эротическому эффекту привело это движение, а он поцеловал ее крепким и долгим поцелуем, выпив ее смех и заменив его разгорающимся желанием.

Они опустились на кровать. Грубое оливковое одеяло царапало ей спину, но это не имело значения. Руки Ника касались ее тела, ласкали, мучили, и она поняла, чем именно он занимался весь день и весь вечер. Начиная с восхитительных насмешливых поцелуев в винном погребе, жарких взглядов, которые он ей посылал, и тайных прикосновений за обедом, до заигрывания во время мытья посуды и даже во время внешне спокойного разговора за бренди с Бэсом и Джо, – в течение всех этих часов он всеми возможными на людях способами ухаживал за ней, заставлял ее чувствовать себя уверенно и безопасно, с тем чтобы теперь ее желание сравнялось с его. Каждая клеточка ее тела дрожью отзывалась на его умелые прикосновения, и наконец ей стало казаться, что по жилам у нее течет неразбавленное бренди, которое она пригубила.

Он стонал, опять и опять повторяя ее имя, и вот они уже лежат спокойно, и оба дрожат, и не могут выговорить ни слова. Единственное, что они могли – снова и снова касаться друг друга губами, и так они пили из неистощимого источника любви и страсти и вкушали с поцелуями уверенность в скорой разлуке.

Следующий день – последний из трех дней, отведенных для празднования Зимнего Солнцеворота, – прошел в Марлоу-Хаус спокойно. Те, кто ушел вчера вечером, долго спали. Ник и Кэрол тоже встали поздно, предпочитая провести утро в объятиях друг друга, в своем мире, который они сотворили в этой комнате. Но вскоре после полудня все собрались за главной трапезой дня. У Люка и его друзей все еще были какие-то затуманенные глаза. Пен пожаловалась на несварение желудка. Ник сообщил ей, что это вызвано неумеренным потреблением сладкого. Но когда Пен увидела блюда, завершающие праздник, ей сразу же полегчало.

На первое БЭС подал действительно замечательный суп. Аппетитно пахнущая похлебка была сварена из остатков мяса, которое он умудрился наскрести с куриных костей, и невероятно разнообразных овощей. Кэрол хватило бы одной похлебки, но за ней последовал рисовый плов с пряностями и травами. Его, как и похлебку, ели с хлебом, только что испеченным Джо. Изумляясь, как это БЭС и Джо смогли состряпать еду, используя явно недостаточный запас не очень свежих продуктов, Кэрол обнаружила, что после тарелки похлебки у нее все-таки есть место и для плова.

Поскольку сахарные деревца были съедены накануне, десерт состоял из запеченной смеси яблок и изюма, политых для запаха каплей старого бренди, который Ник оставил на попечение Бэса, и посыпанных крошками вчерашнего хлеба с циннамоном.

– Есть даже сливки – полить сверху, – сказала Джо, ставя на стол кувшинчик. – Разделите поровну, их очень мало.

– Я замечаю, – сказала Кэрол, обращаясь к Бэсу, – что вы не скупитесь на пряности. Что, у Правительства монополия на эту торговлю?

– А у кого же еще? – ответил БЭС с циничным юмором. – Нас всячески поощряют употреблять все пряности, но в особенности циннамон. Правительству это выгодно, хотя должен сказать, что пряности действительно улучшают запах плохой пищи. – Точно так же поступали в средние века – заметила Кэрол.

Но БЭС не слышал ее. Он продолжал сетовать на низкое качество продуктов:

– Осенью мы купили корзину яблок и поставили на хранение в погреб, но они оказались побитыми и гнилыми и уже сейчас годятся только для пудингов или для яблочного соуса. Я помню, что хорошие яблоки лежат всю зиму, если их держать на холоде.

– Конечно, система правительственного распределения продуктов никуда не годится. А апельсины вам когда-нибудь выдают? – Кэрол вспомнила о том, какие горы свежих фруктов и овощей появляются в магазинах по праздничным дням в том мире, где она родилась. И все это изобилие она принимала как должное! Интересно, как прореагировал бы Бэс, если бы она показала ему такие продовольственные магазины. В ответ на ее вопрос об апельсинах он фыркнул с негодованием:

– Если апельсины и есть, то не про нас – Великие Вожди оставляют их для себя. Я как-то ел апельсин, много лет тому назад, еще мальчишкой. Никогда не забуду этот вкус.

– Вот еще одна причина, почему нужно менять Правительство, – сказала Кэрол. Подумать только, какие блюда ты мог бы приготовить, если бы сюда и зимой привозили свежие продукты со всего света. Судя по тому, что я ела в этой кухне, у тебя есть все данные, чтобы стать шеф-поваром мирового класса.

– Все это напоминает мне, – сказал Ник, – что я не собирался устраивать собрания, перед тем как мы уйдем завтра утром, но раз уж мы все здесь, может быть, и стоит еще раз проверить наш план? Убедимся, что после слишком бурного празднования никто не забыл, что ему делать. – И он сурово посмотрел в направлении Люка и его друзей.

– Мы не забыли, – сказал Люк, – и не болтали лишнего прошлой ночью. Наши планы слишком важны, чтобы мы дали себя задержать из-за какой-то оплошности.

– Это облегчает дело. – Ник улыбнулся, Люку. – Повтори, что ты должен делать.

Кэрол слушала, и ее волнение все росло. Леди Августа исчезла вскоре после того, как перенесла ее в это время, но когда Кэрол вмешалась в разговор и напомнила об отсутствии Авги, ни Ник, ни кто-либо другой не подумал, что это как-то странно. Ник заметил, что Авга – ведьма и поэтому вольна приходить и уходить, когда ей вздумается.

Кэрол по-своему объяснила отсутствие леди Августы, но сохранила свой вариант про себя. Попав в это время, Кэрол должна усвоить какой-то урок, а что это за урок – она не может разобрать без помощи леди Августы. И Кэрол пришла к выводу, что урок связан с планами Ника. Он со своими друзьями собирается утром начать раздувать подземное пламя возмущения против жестокого и равнодушного Правительства в открытое широкомасштабное восстание, а потом во всеобщую революцию. Эта революция, как они надеются, приведет к существенным переменам в социальной и политической системе. Кэрол была уверена, что ей предначертано участвовать в этих переменах.

Когда БЭС принес из тайника в своей комнате бутылку бренди и разлил остатки по чашкам и стаканам, Кэрол вместе с остальными поддержала тост Ника.

– За успех нашего предприятия. – И он поднял свой стакан.

– Он самый. Он не сводил с тебя глаз в течение всей церемонии.

– Что же делать? – спросила Кэрол, быстро соображая. – Если я пойду домой, а за мной придут, у вас будут неприятности. Мы не можем ставить под угрозу ваши планы.

– Я отведу тебя к Лин. Она будет рада тебе и позаботится о твоей безопасности. Пойдем.

– Нет. – Кэрол уперлась, не собираясь двигаться. – Я никуда с тобой не пойду, потому что так мы покажем этому начальнику, что мы знакомы. Сейчас единственное, что он знает наверняка, – что мы стоим рядом, а в такой толпе это ничего не значит. Если у меня будут неприятности из-за того, что я вчера сделала, и он подумает, что мы как-то связаны, тебя тоже обвинят. Нельзя, чтобы тебя забрали для допроса, Ник.

– Тогда я найду еще кого-нибудь, кто пойдет с тобой.

– Я рада, что ты согласился не ходить со мной, но я уйду отсюда одна. Я не буду вовлекать в мои дела никого из твоей группы, – сказала она настойчиво. – Я знаю Лондон. И уверена, что найду дорогу и в твоем Лонде. Я пошла, церемония кончается. Вряд ли этот человек пойдет за мной, ведь ему придется поднять шум, чтобы прервать исполнение своих обязанностей. В конце концов, ничего противозаконного я не сделала. Он смотрит на меря с подозрением просто потому, что я нездешняя. Ты теперь смотри в другую сторону, а я улизну и вернусь в Марлоу-Хаус, когда церемония кончится и на площади никого не будет.

– Прошу, будь осторожна. – Его голос был напряжен, и в нем слышался страх за нее.

– Увидимся позже, – сказала она, ото всей души надеясь, что так и будет.

Глава 14

Кэрол стала за высоким, тепло укутанным Ником, а он выпрямился и загородил ее так, что от Мирового Древа ее не было видно. За этим прикрытием ей было довольно легко пробраться сквозь толпу, увлеченную церемонией. Кое-кто взглянул на нее, и все; она опустила голову, надеясь, что так ее труднее будет в случае чего опознать. Если до этого дойдет, если начальник гвардейцев захочет выяснить, кто она такая. При мысли о возможном столкновении с этим человеком ее опять охватил страх и предчувствие всяких ужасов. Но задерживаться на таких мыслях не было времени. Ее ближайшая цель – выбраться с площади.

Она дошла до угла. На полквартала левее стоял Марлоу-Хаус. Кэрол представилось, что дом ее зовет, обещая безопасность, которую ей так хотелось обрести. Но если за ней следят, то самое последнее из того, что она хотела бы, – это привлечь внимание к дому Ника. Перед ней открылась улица, ведущая от площади. Она шла на запад, и Кэрол направилась по ней. Расстояние между Кэрол, Мировым Древом и церемонией, происходящей у его подножия, увеличилось. Толпа здесь была не такой густой.

Теперь Кэрол была уверена, что начальник гвардейцев не узнает, куда она пошла, но ей хотелось какое-то время побыть вдали от Марлоу-Хаус. И еще она напомнила себе, что должна быть предельно осторожна и больше не попадаться ему на глаза. В его ледяном, почти механическом взгляде было что-то, от чего у нее по спине бежал холодок. Инстинкт говорил ей, что такие люди не слушают никаких объяснений и не знают пощады.

Смеркалось. Наверное, церемония уже кончилась. Это подтверждалось еще и тем, что ее обгоняло все больше людей. У всех был понурый послепраздничный вид, очень похожий на тот, который она замечала на лицах своих современников после окончания рождественских праздников.

Кэрол всегда чувствовала свое превосходство над этими грустными людьми. Поскольку она не признавала Рождества и ничего не ожидала от него, отсутствие веселья в собственной жизни ее не разочаровывало, и для нее дни, следующие за праздничными, ничем не отличались от всех других, таких же монотонных дней.

Теперь же ей было жаль нищенски одетых, дрожащих людей, пробиравшихся домой по морозу, который все крепчал. Кроме того, она сознавала свое сходство с ними. Как и у них, ее одежда состояла из набора случайных вещей, и дрожала она точно так же.

Кэрол замедлила шаги, намереваясь затеряться в безымянной толпе, покидающей площадь. Поскольку процессия официальных участников торжества и народные гвардейцы явно приходили и уходили по одной и той же улице, Кэрол думала, что они здесь не появятся, но все же ей понравилась идея притвориться такой же понурой, как и все эти люди. Она шла в западном направлении, не имея никакой определенной цели.

Мало-помалу толпа вокруг нее поредела – люди сворачивали в боковые улочки и переулки.

– Лучше вам убраться с дороги, – предупредил ее какой-то человек, проходя мимо с ребенком на руках. – Сюда идут гвардейцы.

Вас задержат.

– Спасибо. У меня как-то вылетело это из головы. – Кэрол быстро свернула вслед за ним в темный переулок.

– Заблудились? – спросил человек, не замедляя шага и поглядывая на нее в полутьме. – Я пошла не по той улице, – сказала Кэрол. – Гвардейцы пройдут, и я вернусь на площадь. Ничего, я найду дорогу.

– Только берегитесь гвардейцев и бегите домой как можно быстрее. Вы же знаете, что они делают с теми, кто бродит по улицам после праздника.

– Верно. Еще раз спасибо. – Кэрол видела, как человек с ребенком на руках ушел в темноту и исчез. Чтобы не столкнуться с гвардейцами, она решила не пренебрегать советом прохожего и переждать, прижавшись к стене какого-то дома, пока сапоги не прогрохочут мимо. Шум затих где-то во мраке. Вернувшись из переулка на улицу, она увидела, что людей там почти не осталось. Быстро приняв решение, она перебежала улицу.

Кэрол рассудила, что если она время от времени будет определять, где находится широкая улица, то сможет двигаться в нужном направлении даже в темноте, где трудно сориентироваться. И стала пробираться к Марлоу-Хаус по узким боковым улочкам, где можно скорее, чем на широкой улице, укрыться, если хочешь остаться незамеченной.

Но она не приняла в расчет извилистые переулки и тупики-ловушки. Какие-то части Лондона за 175 лет претерпели большие изменения. Основные артерии города, должно быть, сохранились, но улицы поменьше, когда-то такие знакомые, не один раз подвергались бомбардировке и восстанавливались до самого последнего повсеместного разрушения. Дорогу преграждали развалины и груды кирпича. Приходилось их обходить, и она теряла направление. Несколько часов прошло с тех пор, как она рассталась с Ником, и теперь он, конечно, беспокоится.

Поняв наконец, что заблудилась, Кэрол решила, что самое лучшее – продолжать двигаться в нужном направлении или, во всяком случае, в том направлении, которое казалось ей нужным, и уповать, что она скоро придет к знакомому месту. Иногда придется прятаться, хотя на это уйдет еще время. С одной стороны, это не трудно: на улицах почти никого нет. С другой стороны, если появятся народные гвардейцы, ее сразу же увидят и арестуют.

– Ненавижу! – шептала она. – Я привыкла бродить в этой части Лондона и не бояться, что встречу полисмена. Наоборот, я отношусь к полисменам как к друзьям и защитникам честных граждан. В какую гадость превратили наш мир! А если я не вернусь в Марлоу-Хаус в ближайшее время. Ник с ума сойдет. Из-за моего отсутствия он еще, чего доброго, отложит свой план. Где же в этом проклятом городе Марлоу-Хаус? Ах, наконец-то!

Это восклицание вырвалось у нее потому, что она вышла на открытую площадь. И почти тут же поняла, что это не то место, которое она ищет. Здесь дома были целы. Груды из кирпичей не преграждали путь – вместо этого под ногами была ровная мостовая.

Мирового Древа на площади не было. Кэрол увидела множество автомобилей, припаркованных аккуратными рядами, которые заполняли почти все свободное пространство. В каждом автомобиле, казалось, могут разместиться шесть-семь человек.

– Лимузины, – сказала Кэрол, пытаясь рассмотреть салон машины сквозь переднее стекло, – не совсем такие, как в двадцатом иске, но такими роскошными бывают только лимузины.

Ей не пришлось долго гадать, почему здесь поят лимузины. В одном из прекрасных домов, выходящих на площадь, был званый вечер.

Спрятавшись позади машины, Кэрол быстро оглядела все пространство. В самом дальнем от нее конце площади горел костер, и вокруг него сидели и стояли несколько человек, судя по их аккуратной одежде разных темных цветов, очень отличающейся от общепринятой, но, очевидно, были шоферы припаркованных машин, ожидающие вызова, чтобы развезти по домам хозяев после окончания вечера. У них был неплохой запас еды и напитков, и они громко разговаривали и пели. Время от времени на них поглядывали около полудюжины человек в коричневой форме народных гвардейцев.

Здесь, в отличие от окрестностей Марлоу-Хаус, было электричество. Красные фонари освещали площадь, а в домах ярко горел свет. Дом, где проходил прием, стоял прямо перед Кэрол. Сквозь широкие окна было видно людей внутри. Осмелев, она подняла голову, чтобы смотреть поверх машины.

Судя по дамским туалетам, в комнатах было тепло.

Легкие, прозрачные одеяния не закрывали рук и шей, а у некоторых была открыта и белоснежная грудь. Все дамы щеголяли сверкающими серьгами, ожерельями, браслетами, кольцами и диадемами. Мужчин украшали тяжелые золотые и серебряные цепи с драгоценными камнями, надетые поверх костюмов, которые состояли из рубах и узких штанов, а на руках у них были кольца с еще более яркими многоцветными камнями. После нескольких дней, в течение которых Кэрол видела на людях только темные поношенные одежды, ее глаза просто ослепли от изобилия ярких красок на фоне обитых шелком стен с золотым карнизом.

Гости все еще прибывали. Парадная дверь была гостеприимно распахнута, но на лестнице стояли двое гвардейцев в форме, не спускавших глаз с входящих. Чтобы лучше видеть, Кэрол переменила положение, прокравшись вдоль машины и низко опустив голову. В это время на площади появилась еще одна машина, ярко осветив ее фарами.

В этом лимузине сидел Вождь, тот самый Фэл, который присутствовал на церемонии у Мирового Древа. Фэл несколько неуклюже выбрался из машины. Он по-прежнему был одет в не идущие ему ярко-зеленые рубаху и штаны, в которых был на празднестве, но с тех пор успел добавить к своему костюму несколько тяжелых золотых цепей на груди. На каждой висел медальон, усыпанный драгоценными камнями. При появлении Вождя гвардейцы у дверей подтянулись, потом подтянулись еще больше, потому что из машины появился еще один человек. Кэрол быстро опустила голову, узнав начальника народных гвардейцев, того самого человека, которого она хотела бы встретить меньше всего в жизни. И почти сразу же, влекомая каким-то ужасным очарованием, опять стала смотреть поверх крыши автомобиля, за которым пряталась.

В отличие от низкорослого и толстого Вождя Фэла, начальник был высок и гибок. Его форма в сочетании с бледным лицом и совершенно гладкими, зачесанными назад каштановыми волосами делала его похожим в глазах Кэрол на убийцу. Ее испугало, что из множества полуразрушенных улиц, по которым она должна была убежать от него, она выбрала ту, которая ее к нему привела. В этой почти встрече она увидела какое-то предрешение свыше. А от того, что она услышала, опасения ее только усилились.

– Ну-ну, Драмм, – раздраженно говорил начальнику Вождь Фэл. – Я часто говорил тебе, что беспокоиться не о чем. Это просто слухи, а слухи и раньше появлялись, и не один раз. Ни один из них не оправдался. Так же будет и с этим. Усильте охрану на улицах и забудьте об этом.

– Я знаю каждого жителя этого района в лицо, – ответил тот, кого называли Драммом. – И все же я дважды заметил там чужака. Что бы это значило?

– Это, возможно, значит, что кто-то пригласил родственника в город на праздники. Готов прозакладывать все звенья вот этой цепи, что вы никогда больше не увидите вашего чужака.

– Я привык доверять своему инстинкту, – настойчиво продолжал начальник. – Сначала слухи, потом появляется некто, кому здесь совершенно не место, и этот некто вызывает у меня в душе самую бурную реакцию.

– Не знал, что у тебя есть душа. – Вождь Фэл оскорбительно засмеялся. – А скажи, этот некто – мужчина или женщина?

– Какая разница? – огрызнулся Драмм, обнаруживая явный недостаток уважения к Вождю. – Я узнаю опасность, когда с ней сталкиваюсь, и я говорю тебе, что дважды за последние два дня чуял на этой площади опасность.

– А я говорю, что мы легко управимся с любой проблемой, какая может возникнуть. А теперь не позволишь ли ты мне посетить прием, устроенный в мою честь? В самом деле, Драмм, ты хуже этих женоподобных жрецов. Народ совершенно покорен и останется там, где ему и место, – на самом низу социальной лестницы. У него свои маленькие развлечения, и сегодня я внес в них свою лепту. Теперь я хочу отдохнуть.

– У мудрого человека, – сказал Командир Драмм, – бдительность никогда не отдыхает.

– Нет, нет, Драмм, – поправил его Фэл, – бдительность – твое дело. Мое дело – управление.

Продолжая препираться, они поднялись по ступенькам, где гвардейцы застыли по стойке «смирно», и вошли в дом. Отчаянье и страх охватили Кэрол, потому что она наконец узнала Командира Драмма. И ничего удивительного, что этого не случилось раньше. Его лицо сильно изменилось с тех пор, как она его знала и по девичьей наивности полагала, что любит. Но в его холодном и неуважительном отношении к Вождю Фэлу и в плоской пустоте его глаз Кэрол только что узнала характер того человека, которого она надеялась никогда больше не встретить.

Роберт Драммонд. Она не думала, что он заметил ее сейчас, но все равно задрожала, как будто этот человек преследовал ее из века в век.

Теперь у нее были серьезные причины бояться за Ника и за своих друзей в Марлоу-Хаус. Она не удивилась, услыхав из уст самого Командира Драмма, что он ее заметил, но ее встревожило сообщение о том, что слухи о предстоящем восстании уже распространились. Она не думала, что кто-то из друзей Ника мог выдать его случайно или преднамеренно, но она не знала тех, кто входит в другие группы. Может быть, кто-то, злоупотребив крепкими напитками во время праздника, и сболтнул лишнее.

Кэрол знала, что нужно немедленно уходить с площади и пытаться найти Марлоу-Хаус как можно скорее, чтобы предупредить Ника. Но сначала нужно выяснить, не удастся ли ей узнать еще что-нибудь. Она осторожно пробралась до машины, стоящей у самых окон особняка. В это время в двери входила еще одна пара запоздавших гостей, заставившая гвардейцев вытянуться в струнку. Люди же на противоположной стороне площади никакого внимания на прибывающих не обращали. Кэрол встала и вытянула шею, чтобы заглянуть внутрь дома.

В теплой, украшенной позолотой комнате музыканты играли неслышную ей мелодию. Везде были цветы, огромные вазы высотой в шесть футов стояли на полу, а вазы поменьше – на столах и столиках. На другом конце комнаты пальмы в кадках и миниатюрные деревца были расставлены вокруг бьющего фонтана из белого мрамора. В этом искусственном саду прогуливались несколько человек, болтая, смеясь и время от времени прерывая болтовню долгими поцелуями и такими ласками, которые обычно приберегаются для более уединенных мест.

– А в Марлоу-Хаус вода идет один час в день, – негодующе проговорила Кэрол, глядя на фонтан.

В другом конце этой огромной комнаты гости подкреплялись у длинного буфетного стола, располагающегося вдоль стены. Этот стол привлек самое пристальное внимание Кэрол. Увидев то, что на нем стоит, она выругалась сквозь зубы.

Скатерть была из блестящей золотистой ткани, а большая часть блюд – из золота и серебра. Там был громадный жареный окорок, официант резал его на куски. Были корзины прекрасного белого хлеба, салатницы с салатами и овощами, блюда с уже нарезанным мясом разных сортов. В гнездах из зеленых листьев лежали зажаренные целиком рыбины. В центре этой выставки кулинарной роскоши стояло огромное золотое блюдо, на котором возвышалась гора из апельсинов, виноградных кистей, гранатов и персиков, и все это необычное сооружение было утыкано живыми пурпурными орхидеями на длинных стеблях и увенчано самым крупным ананасом, который Кэрол когда-либо видела.

Зрелище именно этого фрукта так разозлило ее, что ей захотелось швырнуть камнем в окно. Несправедливость увиденного подействовала на нее как удар ниже пояса. Джо торгуется из-за костлявой курицы, которой могут насытиться два, от силы три человека, но которую нужно разделить так, чтобы наполнить дюжину голодных желудков за праздничным столом; БЭС готовит суп из объедков и говорит, что ел апельсины один раз в жизни; Лин не может купить своей дочке ничего вкусного даже на праздник, а эти люди, так называемые Вожди, живут в упаднической роскоши. И запрещают остальным что-либо подобное. И не желают делиться ни с кем. Людям нормируют даже подачу воды.

Не удивительно, что им нужны взводы народных гвардейцев, чтобы поддерживать порядок. Не удивительно, что Ник с единомышленниками задумали переворот.

И Кэрол поклялась:

– Я сделаю все, что могу, чтобы помочь им.

– Эй, ты! Что ты здесь делаешь? – Один из гвардейцев увидел ее с противоположного конца площади. – Иди сюда, быстро. – В его голосе слышалась абсолютная уверенность, что ему подчинятся тут же.

Какое-то мгновение Кэрол не двигалась. Похолодев, она застыла на месте, глядя не на гвардейца, приказавшего ей подойти, но по-прежнему на то, что происходит за окном. – Говорят тебе: иди сюда. – Гвардеец возвысил голос, а те, что стояли у входа в дом, переключили внимание на ряды припаркованных машин, ища взглядами злодея, не бросившегося сразу же исполнять приказание их товарища.

А внутри ярко освещенного дома Командир Драмм задержался на пути к столу, повернулся и направился к широкому окну на фасаде здания, как будто шум снаружи потревожил великолепное тепло званого вечера. Он подошел к окну и посмотрел на площадь.

Кэрол думала, что он ее увидел. Она все еще стояла, выпрямившись и положив руку на капот лимузина, за которым пряталась. Она посмотрела сквозь мрак прямо в глаза Драмма. Холод и дрожь охватили ее, гораздо более сильные и цепенящие, чем в объятиях леди Августы. В этот момент Кэрол поняла, что чувствует кролик, попав в ловушку, неподвижный, испуганный, обреченный ждать, когда его схватят охотники.

Но вдруг на площади появилось с полдюжины шумных гуляк, смеясь и распевая. У кого-то в руках были бутылки. Все были хорошо одеты. Они направились к дому, где был званый вечер, и потребовали у гвардейцев пропустить их.

При появлении этих новых действующих лиц страшные чары, приковавшие Кэрол к месту, распались. Она обрела способность двигаться и побежала. Пригнувшись, прячась за машинами, она бежала с площади по той же улице, по которой пришла.

Снова она оказалась в узких переулках, но уже не думала о нужном направлении. Преследуемая топотом сапог, она просто мчалась со всей быстротой, на какую была способна, все время сворачивая за угол, чтобы исчезнуть из их поля зрения, бросаясь в проходы между домами и в укромные темные проулки. Оказавшись внезапно на краю узкого канала, она перепрыгнула через него, ни минуты не раздумывая, и опять побежала. Она налетела на кучку людей в лохмотьях, собравшихся в темноте под какой-то аркадой.

– Помогите! – крикнула она, отваживаясь на риск в надежде, что эти люди так же любят ее преследователей, как и она. – За мной гонятся народные гвардейцы.

– А, гвардейцы. Давай сюда. – И, ни о чем не спросив, они стали передавать ее от одного к другому и наконец провели сквозь ворота в противоположном конце аркады и вывели в переулок. Ворота закрылись, и она опять осталась одна.

Здесь было совсем тихо, и теперь, когда мчаться было больше не нужно, к Кэрол вернулась способность соображать. Теперь она уже совершенно потеряла направление. Насколько она могла понять, окружающая местность была в совершенно плачевном состоянии. В черной тишине, которую нарушала только крысиная пробежка или вопли дерущихся котов, Кэрол кралась куда-то, не зная, где она, и боясь остановиться, чтобы не попасть в руки гвардейцев.

Она никогда не могла бы объяснить, как ей это удалось – возможно, не без сверхъестественной помощи, – но вдруг она вышла на открытое место, увидела перед собой Мировое Древо с пустыми скрюченными пальцами и Марлоу-Хаус на другой стороне площади.

И вдруг она остановилась. Командир Драмм говорил Вождю Фэлу, что видел ее здесь, и, может быть, послал гвардейцев сюда. Но ей нужно домой – ибо Марлоу-Хаус на самом деле ее дом, воплощение безопасности и тепла в этом отвратительном будущем мире.

И потом, в Марлоу-Хаус ждет Ник. Нельзя приводить туда людей Драмма, но нужно добраться до Ника, предупредить его. Она не очень понимала, о чем предупредить, но до боли в сердце, до головной боли хотела почувствовать, как его руки ее обнимают. Если идти осторожно, ей может повезти и она доберется до дому незамеченной.

Кэрол скользнула в более глубокую тень разрушенной каменной стены – остатков прекрасного старинного здания. И потихоньку стала пробираться вокруг площади к Марлоу-Хаус. Она почти замерзла, падала от усталости после бессонной ночи и так была напугана, что соображение ее окоченело так же, как ноги и руки. Поэтому-то, услышав позади мягкие шаги, она сначала никак на них не прореагировала.

Это был легчайший, еле слышный хруст кирпичных осколков и сухой штукатурки, превращающихся в пыль под чьей-то ногой. Потом все стихло. Ничего. Даже дыхания не доносилось из темноты. Но Кэрол была уверена, что кто-то стоит у нее за спиной. Обернуться она не могла. Она вообще не могла двигаться – даже дышать, и сердце ее замерло.

Рука в шерстяной перчатке зажала ей рот, заглушая крик, который Кэрол все равно не могла бы испустить – в таком ужасе она была. И прежде чем она успела поднять руки для сопротивления, другая рука нападающего обхватила ее поперек груди.

Кэрол почувствовала, что колени у нее подгибаются. Мужество покинуло ее. Она поняла, что теряет сознание. Она пыталась вырваться, и тьма кружилась вокруг нее.

Глава 15

– Где, ради всего святого, ты была? – шепотом спросил низкий резкий голос. Придя В бешенство от страха, она рвалась, задыхаясь, из этих рук, пытаясь достать ногами до земли, чтобы обрести упор и оттолкнуть незнакомца. Ее охватил слепой ужас. Хотя она и не видела его, но была уверена, что это один из гвардейцев, которых Командир Драмм послал на площадь ждать ее.

– Хватит драться, отвечай же, черт побери. Мы все чуть с ума не сошли, пока искали тебя. Где ты была?

– Ник. – Узнав его наконец, она ослабела и обмякла.

Но только на мгновение. Некогда было рыдать и впадать в истерику. Она немедленно должна рассказать Нику очень многое, иначе он может случайно выдать своих товарищей, приведя ее домой.

– Начальник гвардейцев – Командир Драмм, Ник, он опять видел меня и узнал. Его люди гнались за мной. Я попыталась оторваться, но не уверена, что смогла. Он говорил, что видел меня здесь, на площади, во время церемонии. Он, наверное, послал сюда искать меня, на тот случай, если я вернусь, и, если они найдут нас вместе, ты тоже попадешь в переделку.

– Тем больше причин спрятать тебя в доме. Ника, кажется, вовсе не встревожило сообщение Кэрол.

– Ты что, не слышишь? – воскликнула она. И попыталась вывернуться из его рук, чтобы стать на ноги и повернуться к нему лицом, но он только еще крепче обхватил ее. – Ник, тебе грозит серьезная опасность.

– Не думаю. Кэрол, ты, конечно, знаешь, что у нас есть свои часовые и своя система слежения за передвижением гвардейцев. Здесь нет никого, кому тут не место.

– А-а-а! – Конечно же, он расставил людей на посты.

Ник не был беспечным составителем планов, и слишком много чужих жизней держал он в руках. Ее почти истерически выкрикнутое предупреждение показалось ей глупым.

– Я так испугалась, – прошептала она, прижавшись лицом к грубой ткани его пальто.

– Все в порядке. – Он понес ее через площадь к разбитым ступеням у Марлоу-Хаус, затем, когда на его оклик БЭС отодвинул дверные засовы, внес в кухню. Там он посадил ее у стола.

– Она страшно замерзла, – сказал он Джо. И, обратясь к Бэсу, добавил:

– Позови всех домой. Они будут рады хлебнуть горячего и лечь спать.

– Вы все ходили искать меня, вместо того чтобы сидеть здесь в безопасности и говорить о завтрашнем дне. Мне очень жаль, что я причинила столько беспокойства.

Кэрол чуть не заплакала. Теперь, достигнув цели, она чувствовала слабость и опять вся дрожала, а руки и ноги у нее болели, отогреваясь, после того как она их чуть не отморозила.

– Выпей вот это и перестань извиняться. – Джо сунула ей в руки чашку. Кэрол глотнула бренди с горячей водой и травами. – Мы сделали бы это для любого из нас. Ты пыталась отвлечь внимание гвардейцев от нашего штаба, и мы очень ценим риск, которому ты себя подвергала из-за нас.

– Я узнала кое-что полезное для вас, – сказала Кэрол, посмотрев на Ника. И быстро пересказала разговор Командира Драмма с Вождем Фэлом. Но не упомянула о том, что она думала об истинной личности Командира Драмма. Эти сведения были важны только для нее и, возможно, для Ника и леди Августы. Для остальных ее друзей самой важной новостью в этот вечер было то, что могло повлиять на их завтрашние планы.

– Я не считаю Вождя Фэла особо умным человеком, – сказала Кэрол, кончив доклад о том, что она делала, уйдя с площади, – но у Драмма ум острый, как вошедший в поговорку гвоздь, и я нисколько не сомневаюсь, что он ничего не упустит, когда дело идет об обеспечении безопасности. И он действительно видел меня за окном того дома, где был прием. В этом я уверена, Ник. Может быть, Драмм усилит охрану в этом районе на тот случай, если я покажусь опять на площади.

– Это все неважно, – ответил Ник. – Потому что, пока не начнется восстание, мы все будем дома.

– Они могут обыскать дома, – настаивала Кэрол, вспомнив со всеми пугающими подробностями рассказ конца XX века, – они могут арестовать всех, кого найдут в домах на площади, и задержат нас на много дней – или лет. Насколько я разобралась в вашей жизни, властей не очень-то беспокоят гражданские свободы простых людей.

– Но до завтра мы в безопасности, – повторил Ник.

– Почему ты так уверен? – Потому что вернулась Авга с сообщениями о других группах, с которыми она встречалась. А когда Авга здесь, она нас защищает.

– Где она? – Кэрол не знала, хочется ли ей увидеть леди Августу. Разве что позже. Она боялась того, что может означать для нее присутствие призрака. Она была не готова возвращаться в свое время, даже для того, чтобы спрятаться от Командира Драмма. А перспектива расстаться с Ником просто невыносима.

– Авга с Элом и Пен и всеми остальными ищет тебя. – Джо налила Кэрол вторую чашку бренди с горячей водой. – Она скоро вернется;

А пока сними с себя все и закутайся в одеяло или во что-нибудь еще, только сначала согрей это у огня. И, судя по твоему виду, тебе совсем не помешают несколько часов сна.

– Как же я буду спать, зная, что мое присутствие ставит всех вас под угрозу? И что мы начинаем через несколько часов?

– Джо права, Кэр, – Ник поднял ее со стула, где она все еще сидела, – тебе нужно отдохнуть, и мне тоже. Я о ней позабочусь, Джо. А когда все вернутся, скажи, чтобы шли спать, и сама ложись. До позднего утра все могут спать. Меньше будет беспокойства и осложнений. Хотя кое-кто, конечно, умудряется и в постели создать осложнения. – Хохотнув, как и пристало человеку, который думает только о том, что у него впереди несколько свободных часов и что он волен провести их как ему вздумается, Ник понес Кэрол вверх по лестнице, через холл в свою комнату.

– Ты, видимо, не понимаешь, что происходит, – не сдавалась Кэрол, – из-за меня вы все в опасности.

– Нет, – поправил он ее, – я со своими друзьями в опасности из-за того, что мы намерены начать сегодня днем, но и сам переворот, и его дату мы задумали задолго до твоего появления. Ты сделала эти последние дни и прекрасными, и бесценными. Я их никогда не забуду. И тебя.

Он поставил ее на ноги и обнял. Кэрол припала к нему. Как ей хотелось любить его, прикасаться к нему!

– Сними эти холодные тряпки, – прошептал он, расстегивая пуговицы ее плаща. – У меня есть во что тебя одеть, пока ты не согреешься, а потом я сниму с тебя все.

Пальцы у нее до сих пор не отогрелись и не могли развязать шнурки, поэтому ему пришлось снять с нее и туфли. Она сидела на краю матраса, закутавшись в грубое шерстяное одеяло, которое он отыскал для нее, а он растирал ей ступни, пока они не обрели способность чувствовать. И лодыжки. И икры, и колени, и бедра.

– Мне кое-чего хочется, – шепнул он, касаясь губами ее колена.

– Все что хочешь. – Она была готова опуститься на кровать, чтобы, он брал ее столько и как ему хочется, раз он здесь, рядом с ней. Только бы не терять его из виду!

– Станцуй со мной. – Поразительная вещь! Когда он поднял голову, чтобы видеть ее реакцию, в его глазах было озорство.

– Станцевать, – повторила она безучастно. Потом поняла:

– Вальс?

– Подожди. – Он вышел на минуту, которой оказалось вполне достаточно для того, чтобы она испугалась, что он не вернется. Она сказала себе, что нервы играют ею как хотят. Здесь, с Ником, она в безопасности. Командир Драмм ее не найдет. Леди Августа еще не вернулась. И все же она вздохнула с облегчением, когда он появился, глядя на дисковый плэйер и нажимая на кнопки. Он поставил музыку, какую хотел, и, когда она началась, протянул руку Кэрол. Та встала.

Босая, в купальном халате, сооруженном из обычного оливково-зеленого шерстяного одеяла – такие одеяла здесь использовали везде, где требовалась теплая, крепкая ткань, – она вошла в его объятья, и они опять танцевали так, будто были в бальном зале, в вечерних туалетах, будто играл настоящий оркестр.

Она сказала умоляюще:

– Не забывай меня. Ник, я не понимаю, почему мне так страшно. Если завтра, когда начнется восстание, с одним из нас что-нибудь случится, знай, что я люблю тебя.

– Т-с-с. – Он нежно прикоснулся губами к ее лбу и векам. Тихо засмеявшись, он попытался юмором отвлечь ее от мрачных мыслей:

– Не хочу думать ни о каком восстании, только о том, которое происходит сейчас у меня.

– Да не завтра, – поправилась она, настолько поглощенная смертельным страхом, леденящим кровь, что едва слышала его слова. – Уже сегодня. Осталось всего несколько часов.

– Женщина, замолчишь ли ты? Или я должен заставить тебя замолчать? Я не хочу беспокоиться о том, что случится или не случится днем. В эти оставшиеся часы я собираюсь обнимать тебя и протанцевать с тобой в последний раз, прежде чем мы переместимся в более просторные апартаменты. В следующий раз, Кэр, мы будем танцевать во дворце Вождей, и мы будем свободны, все мы. Но я хочу сохранить этот вальс в памяти, и я никогда не забуду, каково это – жить здесь, в этом доме, с тобой.

Теперь его голос звучал на самых низких, волнующих нотах, и все внимание Кэрол было захвачено этим голосом. Он обладал властью, заставляющей ее забыть все опасения о будущем. Ник умел сосредоточить ее мысли на настоящей минуте.

– Когда вальс кончится, – продолжал он, – я лягу рядом с тобой, положу руки на твое тело и буду целовать твою красивую грудь. И нежный живот, и прекрасный розовый вход, где меня всегда так восхитительно ждут. Твое лицо становится нежным и загорается внутренним светом, твое дыхание прерывается, я чувствую вкус твоих губ и твоего рта. Знаешь ли ты, как страстно жду я твоего стона в тот последний миг, когда я уже не могу сдерживаться и растворяюсь в твоей сладости?

– Ник. Мой дорогой, мой любимый. – Теперь они стояли не так, как стоит пара, танцующая вальс, на некотором расстоянии, необходимом для танцевальных движений. Ник привлек ее к себе, и они касались друг друга телами. На нем были только рубашка и брюки, верхнюю одежду он снял, когда Кэрол переодевалась. Края одеяла, в которое она завернулась, разошлись, и теперь к Нику прижималась узкая полоска ее дрожащего тела.

С каждым сказанным им словом ей становилось все жарче, а он говорил своим гипнотизирующим голосом, описывая все, что собирается делать, и все то дикое, жаркое, что будет делать она, выполняя его желания, и в конце концов ноги отказались ей служить. Она повисла у него на руках – ее единственной поддержке, – и слушала его, и не могла сдержать дрожь, и постепенно сходила с ума от мучительного желания. Но он все говорил и говорил тихим голосом, почти шепотом, и целовал ее лицо, и уши, и шею. И все это время звуки старинного вальса кружились вокруг.

– Пожалуйста, – шептала она, – Ник, пожалуйста.

– А-а-ах! – Его губы опять были на ее губах. – Я знал, что ты отзовешься на музыку, на слова и поцелуи. Тебе уже не так холодно?

– Ради Бога, – сказала она, задыхаясь.

– О нет, – прошептал он ей на ухо, – ради тебя. Ради меня. – Он опрокинул ее на кровать, края ее одеяла распахнулись, обнажив все ее тело от пят до подбородка.

Он раздеваться не стал. Времени уже не было. Грубая ткань царапала ее нежную кожу. Но она этого не замечала.

Потом она его раздела, и они залезли под одеяло, подвернув его со всех сторон.

– Ты дьявол, – прошептала она, прижавшись к нему, – ты все проделал на словах.

– Не совсем все, – ответил он, непристойно ухмыльнувшись. – Но не могу не согласиться, что воспользовался ситуацией и превратил твой страстный страх в страстное желание. Думаю, теперь тебе уже не так страшно.

– И не так холодно. – Она, поддразнивая, провела рукой по его телу и поцеловала мускулистую грудь, а он притянул ее к себе. Страх ее исчез не до конца, но теперь она могла им управлять, затаить его в глубине и делать вид, что его нет.

– Скажите, сэр, а где же все ваши увлекательные соблазнительные вещи, которые вы обещали мне чуть раньше? Я бы хотела, чтобы все это было исполнено.

– Они будут исполнены, одна за другой, хотя, насыщая тебя, я превращусь в истощенную развалину. Когда начинать?

– Когда захочешь. Только не останавливайся.

Он не стал ждать. Руками, губами и языком он ласкал каждую частичку ее тела. Снова и снова.

– Но, Ник, – запротестовала она несколько, ко часов спустя, – ты же не всегда… я хочу сказать, что ты делаешь так, что я… но сам-то ты…

Он прервал ее поцелуем:

– Половину удовольствия я получаю, глядя на тебя. Я пережил за эти часы все виды страсти, доступные простому смертному.

– Но я хочу…

– Знаю, – прошептал он. – Один последний раз, прежде чем мы уйдем из этой комнаты, этого дворца любви, сотворенного нами.

– Покажи, что мне сделать, чтобы доставить тебе самое большое удовольствие, – умоляюще сказала она, – последний раз все должно быть для тебя.

– Для нас обоих – или ни для кого. – Он взял ее руку и положил на такое место, до которого ей и в голову не пришло бы дотрагиваться. Застонав от удовольствия, он прошептал:

– Только для нас обоих, Кэр. Для обоих.

– Я хочу принимать участие в восстании по-настоящему.

Глядя на резкий профиль Ника, очерченный светом маленькой масляной лампы, когда он шнуровал ботинки, Кэрол поняла: что бы ни случилось в этот роковой день, она навсегда запомнит Ника таким. Темные тона его рубашки и брюк, контраст между маленьким освещенным пространством и глубокими тенями – все это врезалось в ее сознание как сочетание более земного образа с возвышенным выражением его лица, смягчившегося от любовных радостей.

Удивительно – хотя она страстно хотела ласк даже теперь, когда все было позади, ей казалось бесценным все, что они делали вместе, – и болтовня, и обсуждение планов на будущее. Ей было хорошо с ним и тогда, когда они были среди его друзей. Она любила быть с ним наедине, но в эти часы проявлялась только какая-то часть ее привязанности к нему. В их отношениях было некое равновесие, и была полнота во всех областях ее теперешнего существования, которая делала их уединение только более ценным. Кэрол решила не расставаться с ним в этот важный день, если она будет ему полезна.

– Если Пен и Джо пойдут с тобой, то и я могу, – сказала она.

– Но у Пен и у Джо есть личные причины для этого. – Он застегивал ремень на своей тонкой талии. – В особенности у Пен. Она должна отомстить за сестру.

– За сестру? – повторила Кэрол. – Я не знала. А что это было?

– Она умерла от воспаления легких в тот год, когда сильно ограничили подачу топлива. От холода и голода в ту суровую зиму умерло много очень молодых и очень старых людей. – Он говорил сдержанно и бесстрастно, но это не обмануло Кэрол. Когда он рассказывал об этой потере, в его голосе чувствовалась скрытая грусть. – Ей было два года. Я не знаю, насколько хорошо Пен в действительности помнит Иль, но уверен, что она постоянно ощущает ее отсутствие – они близнецы.

– Ее звали Иль? – И когда он кивнул вместо ответа, занятый извлечением каких-то вещей из ящиков, Кэрол продолжала:

– Она ведь и твоя сестра, а ты на пять-шесть лет старше Пен. Ты-то ее помнишь, конечно.

– Пен высокая и худощавая, и в характере у нее есть некоторая резкость, – сказал Ник, прекратив на миг сборы и держа в руке какое-то оружие. – Иль была кругленькая и пухлая, она часто смеялась. Ее хотелось взять на руки, обнять. Они, видишь ли, были совершенно не похожи.

– Смерть Иль была горем и для тебя.

Она поймала его взгляд. В его глазах внезапно вспыхнул зеленый огонь, и Кэрол разом поняла причины, заставившие его возглавить переворот. Это действительно началось со смерти его сестры, когда ему было не больше семи-восьми лет. Она знала, что боль этой утраты пряталась в самой глубине его души, потому что, хотя он и рассказывал ей многое про себя в перерывах между ласками этой ночью, о сестре он до сих пор не упоминал. Но он хотел, чтобы она знала имя Иль и понимала самые личные, самые тайные причины его деятельности.

Она не знала, что сказать. Она могла только подойти к нему, обнять его и положить голову ему на плечо и постоять так немного, а потом его руки тоже обняли ее, и они стояли так, связанные чувством потери и любовью.

Но пора было спускаться в кухню, присоединиться к остальным, заняться последними приготовлениями к битвам, которые их ожидали.

– Мне все равно, что ты скажешь, Ник, я не желаю, чтобы меня оберегали. Я буду принимать в этом участие, – сказала Кэрол. После того, что я слышала и видела за последние три дня, и особенно после того, чему я была свидетелем вчера ночью, на этом отвратительном роскошном приеме в честь Вождя Фэла, я не могу не участвовать в восстании.

– Если ты выйдешь из дому, – ответил Ник, – если Командир Драмм увидит тебя и узнает, он прикажет тебя арестовать – или что-нибудь похуже.

Все сидели в кухне вокруг стола с остатками позднего завтрака, их последней трапезы перед тем, как все уйдут из дома сражаться с Правительством. Даже леди Августа была тут. В своих черно-серых лохмотьях она и впрямь казалась ведьмой, каковой ее считал Ник с друзьями. Кэрол обратилась к ней, надеясь привлечь ее на свою сторону:

– Вы когда-то сказали, что ваша миссия состоит в том, чтобы научить меня заботиться о других и помогать им. Что же, я научилась. Вы не могли бы убедить Ника передумать? Я уверена, что вас он послушает. – Она замолчала, потому что леди Августа смотрела на нее проницательным взглядом.

– Это правда, ты очень переменилась в хорошую сторону, – сказала старуха, – но готова ли ты к последнему преображению, которое от тебя требуется?

– Как я отвечу на этот вопрос? Я же не знаю, что это за преображение. Но я твердо знаю, что я – часть этих людей, всех этих людей, даже включая сюда Лин и Сью, хотя они не члены этой группы. Мы – семья. Не могу этого объяснить. Но я это чувствую. Это так. Каждый из нас – часть целого.

– Именно так. – Леди Августа покивала, одобряя чувства Кэрол.

– Вот почему я не могу оставаться здесь, в тепле и безопасности, с запасом продуктов, а мои друзья уйдут на холод сражаться за правое и светлое дело, не зная, вернутся ли они домой. Если я с ними не пойду, это разобьет мне сердце. Я чувствую, что быть с ними сегодня – мое предназначение.

В течение этой страстной речи леди Августа не сводила глаз с Кэрол, и той показалось, что ее взгляд потеплел. Когда молодая женщина замолчала, леди Августа так же тепло посмотрела на Ника.

– Ее не удержишь, – сказала она. – Разве что физически не дашь ей выйти из дома.

– Связать ее вряд ли удастся, – в разговор вступила Пен. – Кэр многое может. Она все равно найдет способ сделать по-своему.

– Послушай, пусть она идет с нами, – сказала Джо.

Остальные добавили свои соображения, и перевес голосов был в пользу Кэрол. Все же Ник – их вожак, и Кэрол знала, что, если он твердо откажется взять ее с собой, они согласятся с его решением, хотя и неохотно.

– Авга, – Ник повернулся к леди Августе, – ты можешь обещать, что Кэрол уцелеет в сегодняшнем бою?

– Почему я должна уцелеть, если другие не уцелеют? – воскликнула Кэрол. – Дай мне толковые указания, и я попытаю судьбу вместе со всеми.

– Ты можешь пойти со мной, – предложил Люк. – Ты что-нибудь смыслишь в пиротехнике? Или в подрывных работах?

– Я научусь, – мгновенно ответила Кэрол.

– Нет, – так же мгновенно отозвался Ник, – с тобой она не пойдет, Люк.

– Ты же знаешь, я не собираюсь взрывать себя, – возразил Люк, – или еще кого-нибудь. Просто я хочу ознаменовать начало восстания фейерверком. Отвлечь внимание этих антинародных народных гвардейцев.

– Все, что мы будем делать сегодня, довольно опасно, – заметила Джо, – пусть Кэр идет с Пен и со мной.

– А что вы будете делать? – спросила Кэрол.

– Выводить ни в чем не повинных людей за линию огня, – спокойно сказала Джо. – У нас будет оружие, чтобы в случае необходимости защищать их.

– Авга, – Ник опять посмотрел на леди Августу, – скажи, что ты предвидишь?

– Я не могу открыть вам, чем кончатся сегодняшние события, – ответила леди Августа. – Я могу только сказать, что будущее Кэр будет таким, каким суждено. А также твое, Ник, и всех, кто сидит за этим столом.

Ник уставился на нее так, словно хотел разгадать ее таинственный ответ.

– Что бы ты, Ник, или Авга ни сказали, это не имеет значения, – упорствовала Кэрол. – Я все равно буду с тобой на площади.

Она не сказала, что ответ Авги заставил ее задрожать от нового неопределенного страха. Боялась она не только за себя. Она боялась за всех, потому что за этот короткий срок полюбила каждого, сидящего в этой комнате.

В ее памяти всплыли пустолицый Вождь Фэл в его узком зеленом костюме и холодный, решительный Командир Драмм – два облика равнодушного Правительства, которое необходимо свергнуть, если есть хоть какая-то надежда на лучшее будущее для ее друзей.

– Да, – повторила Кэрол, – мне все равно, опасно это или нет, я буду там, где должна быть.

Глава 16

Они выходили на площадь поодиночке или парами. По настоянию Ника Кэрол шла с леди Августой. Позже они встретятся с Пен и Джо.

– После этого я уйду, – тихо, чтобы никто не услышал, сказала Кэрол леди Августа.

– Вас там не будет? – спросила Кэрол удивленно. – Разве Ник дал вам какое-то тайное, магическое задание? Знаете, вы ведь убедили их всех, что вы ведьма. Я бы и сама поверила в это, если бы не знала, что вы призрак, – добавила она еле слышно.

Ответ леди Августы был краток:

– Я буду делать то, что нужно.

– Опять загадки, – пробормотала Кэрол. – Неизвестно, когда вы появитесь и что сделаете со мной. Но предупреждаю: не вмешивайтесь в мои сегодняшние поступки, или я устрою такое, что все ваши попытки изменить мой характер провалятся самым жалким образом, и где вы тогда окажетесь на веки вечные?

Кажется, леди Августа не огорчилась этой угрозой. Она только чуть улыбнулась странной улыбкой и отвернулась.

На лицо Кэрол натянула вязаную маску.

Она сделала это по настоянию Ника, и Люк, уходивший еще до рассвета по какому-то таинственному делу и вернувшийся как раз к завтраку, согласился, что мороз будет сильный и поэтому многие закутаются таким же образом. Маска поможет Кэрол затеряться среди горожан. Она не надеялась, что маска скроет ее от проницательного взгляда Командира Драмма, но Нику говорить о своих сомнениях не стала. Он еще раздумает и запретит ей идти с Пен и Джо.

– Кэр, – Ник положил руку ей на плечо, – будь осторожна.

– Буду, буду. И ты тоже.

Ее страх прошел. Исчез бесследно в тот момент, когда Ник позволил ей принять участие в сегодняшних событиях. Теперь Кэрол была охвачена только волнением пополам с ожиданием. В то же время она была до странности спокойна, как и Пен и Джо, когда они простились с Бэсом и вышли из дому. Наравне с остальными Кэрол собиралась делать то, что от нее потребуется, и уповать на то, что все они вновь встретятся после победы. Эл и большинство остальных мужчин уже были на площади, заняв свои места и ожидая сигнала к началу действий. Кэрол очень хотелось присоединиться к ним.

– Теперь иди. Люк, – сказал Ник.

– Увидимся через час, – ответил Люк и, ухмыльнувшись, сказал Кэрол:

– Надеюсь, тебе понравится фейерверк, который я задумал. – Весело кивнув Нику и обменявшись быстрым рукопожатием с Бэсом, он исчез из поля зрения за отодвинутыми дверными заграждениями.

– Теперь мы, – сказал Бэс Нику спустя несколько минут.

– Авга и Кэр уйдут последними. Авга, проверишь, закрыла ли ты засовы. Ты знаешь как. Нам вовсе не нужно, чтобы какой-нибудь отчаявшийся гвардеец спрятался здесь и устроил засаду к нашему возвращению.

– Счастливо! – сказала им Кэрол. – Скоро увидимся.

– Да, – ответил БЭС с улыбкой, – скоро. Ник сжал плечо Кэрол. Она знала, что он не будет ее целовать, но взгляды, которыми они обменялись, стоили десятка поцелуев. На миг она положила свою руку на его. Потом Ник ушел вслед за Бэсом, и Кэрол осталась наедине с леди Августой. Кэрол так и подмывало еще раз спросить, вернутся ли Ник с друзьями в целости и сохранности, но она знала, что леди Августа все равно не ответит прямо.

– Пора, – сказала леди Августа. Она велела Кэрол выйти первой.

Кэрол слышала, как у нее за спиной задвинулись засовы. Она быстро поднялась по ступенькам, вскарабкалась на первую груду обломков и обернулась, чтобы подать руку леди Августе, шедшей сзади.

Но леди Августы не было.

– Хороший это признак или плохой? – спросила Кэрол сама себя. Она постояла, озираясь, на тот случай, если старая дама задержалась где-нибудь, но не смогла ее обнаружить.

На земле лежал тонкий слой свежевыпавшего снега, быстро превращающегося в серую грязь под ногами двух десятков гвардейцев, которые бродили по площади, всем своим видом показывая, что никакой определенной цели у них нет. Но этот вид никого не мог обмануть. Они двигались порознь, проявляя подчеркнутое внимание к тому, что происходит в центре площади, как если бы это и было причиной их присутствия здесь.

Опять работал грохочущий механизм, и те же рабочие, которых Кэрол уже видела в первый день своего пребывания в Лонде, демонтировали Мировое Древо под унылым серым небом, на пронизывающем холоде.

«Наверное, это что-то вроде искусственной рождественской елки, – подумала Кэрол. – Ее поставили в начале рождественских праздников и убирают теперь, когда праздники кончились. Интересно, ветки отвинчиваются от ствола или нет? И где это все хранится – на каком-нибудь чердаке?»

Она не долго наблюдала за рабочими. Они работали без особого рвения, и их вялые усилия почти не давали результатов, а Кэрол нужно было подумать о своих обязанностях. Предполагалось, что она присоединится к Пен и Джо и будет действовать под руководством Джо. Она увидела подруг немного впереди, беседующих с Лин. Взглянув еще раз на Мировое Древо и на рабочих, Кэрол направилась к женщинам, стараясь выглядеть естественно.

– А где Сью? – спросила она у Лин, учитывая, что рядом стоит гвардеец.

– Она побудет несколько дней у моей сестры, – ответила Лин, подмигнув незаметно для гвардейца в знак того, что она понимает: их разговор должен казаться самым обыденным и что Кэрол заботится о безопасности девочки. – Это хорошо. А то я из-за праздников запустила работу.

– Через пару дней войдешь в ритм, – отозвалась Джо с должной долей безразличия к скучной работе. – Смотрите, Древо упало.

Из механизма выдвинулся длинный ржавый манипулятор и протянулся к стволу. На конце его раскрылись челюсти и стали сжиматься вокруг дерева, готовясь вынуть его из его основания. Все бывшие на площади остановились и наблюдали, в том числе и гвардеец, стоящий рядом с Кэрол и ее подругами. Они ждали именно этого момента – когда внимание гвардейцев будет занято исполнением обычных обязанностей. Остальные заговорщики, находившиеся на площади, тоже сделали вид, что наблюдают за демонтажем Древа.

Джо сделала быстрый жест рукой, и по этому сигналу Пен подошла к ближайшему гвардейцу. Кэрол знала, что под полами своего тяжелого пальто, которое Пен запахнула, якобы пытаясь согреться, она прячет станнер. Ранить из станнера нельзя – только оглушить на несколько часов. К тому времени, когда гвардеец придет в себя, переворот уже совершится, и у него будет возможность примкнуть к восставшим. Ник говорил Кэрол, что многие гвардейцы были в такой же оппозиции к режиму, как и другие люди, но исполняли приказы, боясь, что в случае неподчинения их семьям не поздоровится. Ник надеялся, что эти недовольные гвардейцы перейдут на сторону восставших, как только станет ясно, что дни Правительства сочтены.

– Люк запаздывает со своим сюрпризом, – прошептала Джо, впервые с тех пор, как Кэрол ее узнала, обнаруживая беспокойство.

– Дай ему еще пару минут. Он надежный человек. – Голос Лин был тих, как и у Джо, но, должно быть, Пен ее услышала, потому что оглянулась и, увидев Кэрол, смешно пошевелила бровями, и Кэрол усмехнулась и затаила дыхание, мысленно благодаря Пен за то, что ее чувство юмора ослабило напряжение.

Когда раздался грохот, Кэрол сначала решила, что он исходит от механизма, стоящего у Древа, что в нем что-то сломалось. Свою ошибку она поняла, когда из каждой ветки повалил дым. За дымом последовали вспышки Красного и голубого цвета. Оттуда, где стояла Кэрол, казалось, что металлические пальцы Древа испускают маленькие, как стрелы, молнии. Грохот стал таким сильным, что его можно было принять за гром.

Кэрол не знала, как Люку удалось устроить это представление из света и звука, но воздействие оно оказало именно такое, на какое рассчитывали Ник с Люком. Люди, демонтирующие Древо, отпрянули с испуганным видом, тревожно переговариваясь. Потом ржавый механизм изверг дым и пламя и задрожал, и рабочие отбежали в сторону и стали в отдалении.

Глаза всех устремились на механизм и Мировое Древо, поэтому было самое время начинать. Пен сняла предохранитель со станнера, прицелилась и уложила с первого же выстрела гвардейца, стоявшего рядом с ней. Жужжание, производимое станнером, неприятно звучало в ушах у Кэрол еще несколько секунд после выстрела. Гвардеец лежал неподвижно. Джо присела и схватила его оружие. Так они его и оставили – в коматозном состоянии, но невредимого.

То же самое происходило по всей площади, и какое-то время никто не замечал, что происходит. Кэрол увидела, что неподалеку от нее Ник склонился над гвардейцем, которого погрузил в принудительный сон, чтобы достать его оружие.

– Теперь начинайте уводить прохожих, – скомандовала Джо, – все, кто не собирается сражаться вместе с нами, должны уйти отсюда, иначе их могут ранить.

– Смотрите! – Лин со смехом указывала на Мировое Древо, из которого во все стороны вылетали золотые огненные колеса.

– Когда Люк говорил о фейерверке, он именно это имел в виду, – сказала Кэрол. – Блестящая идея, чтобы отвлечь гвардейцев.

– Это отвлечет их ненадолго, – заметила Пен, – и пусть затеи Люка не отвлекают нас самих от дела. Вон две старухи, их нужно отвести домой ради их безопасности. У нас только станнеры, а у гвардейцев настоящее оружие, и они без колебания пустят его в ход против любого, кто попадется им на дороге.

И Пен пошла вперед, а за ней Кэрол. Уголком глаза Кэрол видела, что один из гвардейцев, стоящих у Древа, достает свой пистолет и взводит курок. Прицелившись, он выстрелил в одно из крутящихся колес. Вспышка голубого электрического света окутала Мировое Древо.

Кэрол не успела сделать и двух шагов, как на площади раздался сильнейший взрыв. Он оглушил ее так, что она не могла бы пошевелиться даже для спасения своей жизни. Она видела, как механизм, стоящий у Мирового Древа, разлетелся на множество кусочков покореженного металла, которые падали ливнем вниз, калеча и убивая. А затем снова грохнуло так, что площадь содрогнулась, и Мировое Древо взорвалось.

– Бежим! – пронзительно закричала Пен, потянув Кэрол за руку. – Давай уведем тех старух и детей.

– Лин! – крикнула Кэрол. Она оглянулась, думая, что Лин стоит рядом. Но та лежала лицом вниз на ступеньках разрушенного дома. Из спины у нее торчала длинная полоска искривленного металла. Джо склонилась над ней, потом подняла ее голову и заплакала.

– Мы ничем ей не поможем, – сказала Джо, не пытаясь скрыть свое горе. Она мужественно старалась взять себя в руки. – Мы знали, что потери неизбежны. Давайте сведем их к минимуму и уведем невинных людей, а потом вернемся и с чистой совестью примем участие в бою.

Они принялись за дело, подталкивая испуганных, плачущих стариков и матерей с детьми к улицам, уводящим от опасного места. Это было нелегко. Гораздо больше людей бежало на площадь, и было трудно пробраться сквозь встречный поток, но в конце концов всех, кто не участвовал непосредственно в восстании, убедили разойтись по домам. Потом Кэрол, Пен и Джо поспешили обратно на площадь, где гвардейцы делали все возможное для наведения порядка. Ничего у них не получалось. Они быстро теряли контроль над ситуацией.

Один за другим они падали на землю, оглушенные станнерами Ника и его друзей.

Кэрол не заметила, когда началась серьезная стрельба, но вдруг воздух наполнился жужжанием и треском выстрелов. Вокруг раздавались крики.

– Ложись! – Джо сильно толкнула ее, и Кэрол больно ударилась об асфальт. Через долю секунды огромный камень разлетелся на куски прямо позади Кэрол.

– Что случилось с Мировым Древом? – крикнула Кэрол. – И почему механизм взорвался?

– Этот идиот гвардеец выстрелил в Древо и поджег все фейерверки Люка разом, – ответила Джо. – Люк был там, рядом с Древом, зажигал фитили. Не знаю, уцелел ли он.

– О Боже, только не Люк! – прошептала Кэрол. И спросила:

– А где Пен? Только что она была с нами.

Кэрол огляделась. Она видела, что Ник припал к земле, прячась за какими-то камнями вместе с Бэсом. Значит, с ними все в порядке. Больше она никого не увидела, но, вероятно, остальные прятались так же, как и Ник.

– Кэр, кажется. Пен ранена, – сказала Джо. – Давай попробуем до нее добраться.

Пригибаясь, они побежали туда, где на земле сидела Пен. Смертельно бледная, так что казалось, что она вот-вот потеряет сознание, Пен держалась за свое левое плечо.

– Это не станнер, – сказала она сквозь стиснутые зубы, – один из этих проклятых гвардейцев попал в меня настоящей пулей. Мне повезло, что он не очень хороший стрелок.

– Ты можешь идти? – спросила Джо. – Мы с Кэрол отведем тебя домой. Потом тебе придется самой о себе позаботиться, ведь мы нужны здесь.

– Могу. – Пен скрипнула зубами и поморщилась, попытавшись пошевелить левой рукой. – Я знаю, где у нас медикаменты и как ими пользоваться.

– Тогда пошли. Кэр, помоги ей встать, а я буду прикрывать вас. Я лучше вас умею обращаться со станнером.

Кэрол обхватила Пен за талию и подняла ее. Один раз Пен застонала, но больше не проронила ни звука. Втроем они дотащились до Марлоу-Хаус. Все это время Кэрол слышала, что стреляют уже и в отдалении, не только на площади – верный признак, что восстание охватило и другие части города.

– Слышишь? – спросила она у Пен. – Мы не одни. Другие группы присоединились к нам, как и обещали.

– Нам не обойтись без их помощи, – Пен задыхалась. Вдруг она остановилась как вкопанная, и Кэрол тоже пришлось остановиться. Не веря своим глазам, она смотрела, как четыре бронированных машины, огромных, как танки в XX веке, с грохотом въехали на площадь. На каждой стояло правительственное клеймо. Со всех сторон машины ощетинились грозными стволами.

– Нет, не может быть! – закричала Пен. – Что же случилось с группами разрушения? Они должны были уничтожить тяжелое оружие!

– Очевидно, что-то не так. – Кэрол пыталась увести Пен в дом, в безопасность.

– Эл в такой группе, – сказала Пен, и в голосе ее прозвучало отчаянье.

– Может, их на время задержали, – предположила Кэрол, пытаясь ее обнадежить. Она чувствовала, как тяжело навалилась на нее Пен, и начала беспокоиться, что рана в плечо серьезней, чем они думали.

– Скорее, скорее, – торопила Джо, – дело идет к настоящему бою, и я хочу, чтобы ты была в укрытии, Пен, прежде чем он начнется.

Из бронированных машин выскочили несколько десятков человек – подкрепление для тех немногих гвардейцев, которые еще не упали оглушенные. Вновь прибывшие развернулись поперек площади, стреляя на ходу. Среди суматохи, дыма, воплей раненых и выкриков командиров из головной машины появилась хорошо знакомая фигура в коричневой форме, появилась так спокойно, словно прибыла в лимузине на званый вечер.

– Командир Драмм. – Кэрол почувствовала, что холодная рука сжала ей сердце. – Пен, да пойдем же. Ты можешь идти?

– Не могу. Ноги… не держат. – Пен опустилась на колени. – Оставьте меня. Прячься, Кэр. И ты, Джо.

– С ума ты сошла? – закричала на нее Кэрол. – Мы никуда без тебя не пойдем. – Быстро глянув в сторону Драмма, она попыталась поставить Пен на ноги.

– Не могу. – Голос Пен слабел. – Вся левая сторона онемела.

– Эл предупреждал, что гвардейцы используют пули нового типа, – сказала Джо торопливо. – Они и ранят, и парализуют. Придется понести тебя.

– Нет! Оставь меня, Джо, прошу. Я не могу помогать восстанию, а вы с Кэр можете.

– Замолчи. Мы тебя не бросим. – Кэрол все еще обнимала Пен, а Джо поддерживала ее с другой стороны.

– По ступенькам мы ни за что не спустимся, – говорила она, задыхаясь, пока они тащили Пен. – Ник и БЭС в укрытии, пойдем к ним.

Мужчины сидели на корточках за грудой каменных блоков. Когда Кэрол и Джо тащили туда Пен, Кэрол увидела, что по площади бежит Эл, уворачиваясь от пуль. Он перепрыгивал через камни, стремясь присоединиться к Нику и Бэсу. Как только он оказался в укрытии, две бронированные машины взлетели на воздух.

– Видела? – прокричала Кэрол в ухо Пен. – С Элом все в порядке. Через минуту вы будете вместе.

Пен не отвечала. Теперь она была почти мертвым грузом, неспособным помочь себе. Но Ник заметил женщин. Он сразу же побежал к ним из своего укрытия.

– В нее попала пуля, из этих новых, парализующих, – объяснила Джо. – Не знаю, очнется она или нет.

– Все в укрытие, – приказал Ник, взяв сестру на руки.

Пригибаясь к земле как можно ниже, все побежали к спасительным камням. Пен вскрикнула, когда брат положил ее на землю, потом затихла. Теперь настала очередь Эла обнять ее. Он стоял на коленях, укачивая ее и шепча слова утешения – все, какие знал.

– Нельзя здесь оставаться, – сказал Ник. – Эл, а что другие машины?

– Могут взорваться в любой момент. Когда взорвутся, я воспользуюсь суматохой и отвесу Пен в дом. Прости за задержку, но я не такой специалист по взрывам, как Люк.

– Он умер, – сказала Джо. Это прозвучало не как вопрос, а просто как суровая констатация факта.

Эл кивнул:

– Когда взорвалось дерево. Люк тоже взорвался. Он не успел убежать. – Эл еще не кончил, но тут воздух сотрясли два мощных взрыва.

– Наверное, те машины, – сказал Эл. Он поднял Пен и прижал к себе. – Прикройте меня, пока я не внесу ее в дом, – сказал он и направился к лестнице, ведущей во двор, к черному ходу и знакомой кухне.

Эл не прошел и трех шагов, как раздался жужжащий звук. Закричав от боли, он резко остановился, уронив Пен. И упал рядом с ней, и они лежали как два неподвижных вороха тряпья.

– Пен! Нет! – Не думая об опасности, грозящей ему самому, Ник выскочил из укрытия и стал на колени рядом с сестрой.

То, что происходило потом, происходило ужасающе медленно, как показалось Кэрол. Она подбежала к Нику, чтобы помочь ему дотащить сестру до ступенек. Джо и БЭС стояли к ним спиной, стреляя в гвардейцев, намеревающихся прикончить всех пятерых.

Эл был мертв, Кэрол поняла это и не прикасаясь к нему. Но не было времени думать о судьбе Эла, даже несмотря на замедленность происходящего. Нужно унести Пен в безопасное место – сама она не может позаботиться о себе.

Ник обхватил Пен, поднимая ее, готовясь рвануться к лестнице, когда Кэрол услышала крик Джо. Обернувшись, она увидела, что Джо опустилась на колено, а потом упала лицом вниз, а БЭС выстрелил в того, кто только что убил его любимую. Потом БЭС упал поперек тела Джо, ноги его были изрешечены так, что вряд ли он когда-нибудь сможет ходить, подумала Кэрол. Она подняла глаза от Джо и Бэса и встретилась взглядом с их противником… и волосы у нее на затылке встали дыбом от ужаса.

Холодный, безличный взгляд Командира Драмма скользнул по ней, не узнавая, потому что она все еще была в маске, но зато он остановился на Нике и его ноше. Ник защищаться не мог – у него на руках лежала беспомощная Пен. Кэрол увидела вспышку необыкновенной радости в темных, окруженных тенями глазах Драмма, и поняла, что он убьет и Ника, и Пен одним выстрелом из длинного серого металлического оружия, которое небрежно держит в правой руке.

Никогда в жизни Кэрол не представляла себе, что можно получать удовольствие от убийства. Но, глядя на Командира Драмма, поняла, что он смакует мысль о том, что сейчас сделает. Кошмарная сцена продолжала развертываться перед Кэрол все так же замедленно.

Поняв, что времени на спасение нет. Ник сделал единственное, что мог сделать, – повернулся спиной к Драмму. Повернувшись, он наклонился, чтобы прикрыть сестру своим телом и принять на себя весь заряд. Командир Драмм поднял свое оружие, медленно и тщательно прицеливаясь.

НИК. Сейчас он убьет Ника. Ее любимого. Кэрол не думала, что она будет делать. В ее сердце расцвело немыслимое счастье. То, что она сделала, она сделала радостно и охотно, из чистой и непреодолимой любви и веры в то, что Ник и Пен должны жить.

– Стой! – Кэрол бросилась вперед между Ником и Драммом. Защищающим жестом она раскинула руки. Если он хочет убить Ника и Пен, ему придется перешагнуть через ее труп. – Я не дам тебе сделать это! Стой!

Брови Командира Драмма полезли вверх, но других признаков удивления сначала не последовало. Потом он посмотрел прямо в глаза Кэрол, и она увидела, как постепенно его глаза озарились узнаванием. Наконец-то Кэрол поняла, почему им суждено встретиться именно в это время… и поняла, что он тоже это понял.

– Так, – медленно и почти нежно сказал Драмм. – Моя Немезида. Я знаю тебя с давних пор. Но больше ты не будешь преследовать меня.

– Кэр! – Кэрол услышала отчаянный крик Ника. Она увидела, что длинный огненный язык медленно вылетел из дула Командира Драмма и лениво движется к ней. И видела, что из холодных глаз Драмма на нее смотрит ее собственная смерть.

Позади Кэрол БЭС с трудом занял сидячее положение и выстрелил из своего станнера. Драмм стал падать и опустился на асфальт в странно изящной для парализованного позе. БЭС опять упал, не сводя глаз с Кэрол.

В груди у нее было горячо и больно. Дышать она не могла, а земля встретила ее таким ударом, что с ее губ сорвался крик боли.

Когда этот крик раздался, замедленное движение прекратилось. Все зашевелилось, как обычно, а потом стало происходить слишком быстро. Ник перевернул ее, обнял. Ее голова упала на его руку, и она увидела все еще парализованную Пен, которая молча плакала… и бледно одетых людей, стоящих кружком, – друзей Ника и его союзников из других групп – все они стояли плечом к плечу, лицом к гвардейцам, защищая клочок земли, где она лежала в объятиях Ника… Она слышала крики в стороне, и вопли, и стрельбу.

– Кэр. – Лицо у Ника было мокрое, хотя дождя не было. – Кэр, зачем ты это сделала? Лучше бы это был я. Как мне жить без тебя?

Она все так же не могла дышать, и боль в груди не проходила. Горячая, липкая жидкость текла откуда-то слева, но она не могла сунуть руку под плащ и узнать, что это такое.

– Ник. – Как трудно говорить. Лицо Ника расплывается… она уже видела это однажды… очень давно.

– Кэр, любимая. – Голос Ника звучал так надрывно и безнадежно, что ей захотелось обнять его и сказать, что все будет хорошо. Но она не могла пошевельнуться. – Кэр, не уходи!

– Я люблю тебя. – Кэрол не была уверена, слышит ли он. Вокруг стоял грохот, заглушающий человеческие голоса, и ее обволакивал тошнотворный мрак.

Кэрол почувствовала, что ее будто тащат куда-то, но она не слышала, как Ник приказывает перенести ее. А боль… никогда она не испытывала такой дикой, пронзительной боли.

Боль она вынесет. Боль не будет продолжаться долго, а Ник и Пен живы. Это действительно важно, а не ее временные неудобства. Ее легкие жаждали воздуха, которого она не могла им дать. Изо всех сил старалась она вздохнуть – и не могла.

Сгущающаяся чернота придвинулась к ней, стала тяжелее, давила на нее, гнала жизнь из ее охваченного болью тела. Последнее, что она услышала, был стон Ника – стон мучительной потери, ибо его сон о любви стал явью более убийственной, чем любой мыслимый кошмар.

– Кэр! Нет!

ЧАСТЬ 5 НОЭЛЬ

Глава 17

Лондон, 1993

– Осторожно, – предупредила леди Августа, – споткнешься и упадешь.

– Где?.. Что? – Кэрол уставилась в густой туман. Вокруг фонарей были бледные ореолы, а лампочки на рождественской елке сияли призрачными разноцветными огнями. – Я еще на площади? Но здесь все спокойно. А где стрельба? И где все?

– Твои товарищи остались в своем времени. – Слова появлялись из темноты. Кэрол видела леди Августу всего лишь как немного более четкую тень в бесформенном клубящемся тумане.

– Ник! – воскликнула она. – Пен! И все остальные – что с ними сталось? – Она начинала понимать, что жива, хотя и добровольно пожертвовала жизнью. Вместо этого она вернулась в тот мир, которому принадлежала. Перемена была так внезапна, что она не могла перестать думать о тех, кого она оставила. Или оставит? Она запуталась и не находила разумный ответ, а ответ леди Августы только увеличил ее растерянность.

– Ты хочешь знать, что с ними станется? Ты уверена, что хочешь?

– Конечно хочу! Я их люблю! Хватит трюков, скажите хоть раз правду!

– Если хочешь, смотри, какое будущее их ждет.

– Да. Покажите мне. – Кэрол положила руку себе на грудь, где была роковая рана. Раны не было, и кровь не текла. И плащ цел. И все же сердце у нее под рукой билось тревожно и быстро, и ужасная боль еще не прошла – она чувствовалась, как чувствуется страшная потеря.

– Раз ты желаешь этого с таким упорством, я соизволю явить тебе одно последнее видение. Приготовься, Кэрол.

В тумане произошло какое-то движение, и Кэрол опять погрузилась в головокружительный пустой мрак. Она была не совсем одна в этом мраке. Она ощущала присутствие леди Августы, хотя и не видела свою призрачную проводницу.

– Где я?

– Смотри. – Бесплотный голос исходил из темноты, окружающей Кэрол. – Смотри. Это твой последний урок.

Постепенно из темноты проступил светлый круг. Кэрол смотрела как бы в объектив телескопа. Хотя все, что она видела, казалось очень отдаленным, она различила стену из серого камня, три деревянных столба перед ней и нескольких человек в коричневой форме народных гвардейцев. Во главе их стоял Командир Драмм, ожидая чего-то в белесом и холодном рассветном сумраке.

Появились другие гвардейцы, поддерживающие нечто похожее на три тюка тряпок. Тюки передвигались мелкими неровными шагами, и Кэрол поняла, что это люди – или то, что осталось от людей после немыслимых пыток. Она поняла, для чего эти три столба. Жалкие создания, которых тащили гвардейцы, не могли стоять, и их нужно было привязать к этим опорам.

– Зачем вы мне это показываете?

– Ты настаивала. Это последний акт, последняя сцена, – прозвучал скорбный ответ.

Со всевозрастающим ужасом Кэрол поняла, что это за ржаво-коричневые пятна на стене позади столбов. Когда заключенных привязали к столбам, к ним подошел Командир Драмм с повязками в руке.

– Не нужно повязки, – произнес разбитым голосом человек, привязанный к центральному столбу.

– Ник! – вырвалось у Кэрол. – Нет, этого не может быть!

– Нет. – Женщина слева от Ника тоже отрицательно качнула головой, отказываясь от повязки, как и ее брат, когда Командир Драмм хотел завязать ей глаза.

– Пен! Леди Августа, остановите! Заставьте Драмма остановиться!

– Я не властна это изменить. Такова участь этих людей – если настоящее и будущее останутся без изменений. А изменить что-то можешь только ты, Кэрол.

– Полагаю, ты такой же храбрый дурень, как твои приятели? И так же хочешь смотреть смерти в лицо? – спросил Драмм у человека справа от Ника.

Эта исковерканная тень могла только выдохнуть:

– Д-д-да. – Это было произнесено с такими муками, что Кэрол решила – у человека повреждена гортань. Но он, как и его друзья, пытался стоять прямо, несмотря на то что был чудовищно изувечен.

– Бэс! – крикнула Кэрол, плача от жалости. БЭС хотел ее спасти, когда Командир Драмм целился в нее, и, конечно, тот позаботился, чтобы Бэса истязали особенно страшно, поскольку он осмелился поднять станнер на самого начальника народных гвардейцев.

– Обойдемся без последних слов, – резко бросил Командир Драмм, отойдя от заключенных и присоединяясь к остальным гвардейцам. – Никто не услышит, что вы там скажете, кроме меня и моих людей, а нам на это плевать.

Ник попытался стать прямее, хотя веревки ему мешали, поднял голову и гордо посмотрел на своих мучителей. Несмотря на хладнокровное заявление Командира Драмма, Ник говорил с таким вызовом, которого никак нельзя было ожидать от человека в таких чудовищных обстоятельствах.

– Мы не умираем, – заговорил Ник, мешая слова с затрудненными выдохами, – мы любим… надеемся… по-прежнему мечтаем… о лучшем мире. Мы будем жить.

– Очаровательная теория, – фыркнул Драмм, – но боюсь, логика хромает. Когда мы вас прикончим, вам придет конец.

– Нет, – Ник задыхался, – не… не конец.

– О Боже! – закричала Кэрол. – Помоги им! Кто-нибудь, помогите!

– Гвардейцы, готовься, – приказал Командир Драмм с усталым спокойствием, показавшимся Кэрол омерзительным. – На прицел. Огонь.

– Нет! Стой! – Отчаянные мольбы Кэрол никак не действовали на происходящее. В ушах у нее резко зажужжали пули. Люди, привязанные к столбам, дернулись, а потом замерли без движения.

– Ты видела то, что хотела. – Голос леди Августы звучал как торжественный шелест в мертвой тишине, наставшей после расстрела. – Запомни это как следует.

Круг света перед глазами Кэрол уменьшался и уменьшался, пока не исчез совсем, и опять все вокруг было темно.

А в груди Кэрол, под рукой, которую она все еще прижимала к тому месту, где кровоточила рана, которую она когда-то получила за свою самоотверженность, ее сердце тихо разбилось на бесконечное количество маленьких, мучительно острых и болезненных осколков.

Глава 18

Кэрол была одна, леди Августа исчезла, оставив ее посреди площади. Сначала стояла полная тишина. Потом постепенно стали возвращаться звуки. Первое, что услышала Кэрол, был гудок автомобиля, внезапный плач ребенка и уговаривающий голос матери.

Кэрол в замешательстве озиралась. Туман поднимался. Горят фонари. Лампочки на елке сверкают разноцветно и празднично. Площадь окружают старинные дома, целые и ухоженные. Многие двери украшены венками, а в окнах яркий свет. Прямо перед ней Марлоу-Хаус. Все его четыре этажа и крыша прочные, в полном порядке, не поврежденные ни войной, ни временем.

Протянув руку к рождественской елке, Кэрол коснулась с неведомым ранее восторгом ее колючих иголок и ощутила тепло, исходящее от лампочек.

– Ты настоящая, – сказала она деревцу, – не металлическая. Тебя не выдумало равнодушное Правительство. В тебе есть смысл. Благодарю Господа Бога за Рождество!

Она не стала входить через вход для прислуги. Она знала, что Нелл, скорее всего, на кухне с мисс Маркс и Хетти, и пока ей не хотелось ни с кем разговаривать. Потом будет время для разговоров, когда она осмыслит все, что случилось.

Ключ она нашла в сумке, все еще висящей у нее на плече, и, поднявшись по ступеням, вошла через парадную дверь. В холле она задержалась на минутку, глядя на чистый черно-белый мраморный пол и панели, которые Нелл с таким усердием начищала до блеска. В холле было пусто. Крэмптон, вероятно, на кухне с женщинами. Кэрол направилась к гостиной и открыла створку двустворчатой двери.

Со дня похорон комнатой не пользовались, и она ничуть не изменилась. Стены по-прежнему были обиты бледно-желтым шелком, резные панели выделены белой и золотой краской.

Поскольку чувство времени у Кэрол было разрушено из-за сверхъестественных событий, пришлось посчитать дни по пальцам. Сколько же дней прошло с тех пор, как в этой гостиной во время приема после похорон леди Августы она грубо отказалась пожертвовать что-нибудь «Щедрому столу» при церкви святого Фиакра? Оказывается, три дня. И только вчера ночью – нет, через 175 лет, – они с Ником танцевали в маленькой, отгороженной части этой комнаты, перед тем как упасть на кровать и отдаться страстным жгучим ласкам. А утром они ушли из этой комнаты, чтобы бороться и умирать.

Кэрол прошла по обюссоновским коврам, мимо золоченых стульев и столиков эпохи Регентства в дальний конец длинной узкой гостиной. Там она остановилась, заметив, что то окно, которое со временем будет единственным окном в маленькой спальне Ника, не забито досками из соображений безопасности, а украшено драпировкой из тяжелого желтого шелка и золоченой бахромы.

– О Ник, – прошептала она срывающимся голосом. Она ласково прикоснулась к подоконнику, а потом к тому месту на стене, где когда-нибудь окажется изголовье его кровати. – Нет, я не могу этого допустить. Будущее будет другим. Я сделаю, что смогу, чтобы спасти тебя от этой ужасной смерти. И Пен, и Бэса. И всех вас.

– Добрый вечер, мисс Симмонс. – В дверях стоял Крэмптон. – Я услышал, что вы пришли. – Кэрол не ответила. Ком в горле не давал ей говорить. – Вы не откажетесь от позднего ужина, мисс?

– Позднего? А какое сейчас время? – И подумала: интересный вопрос. А в метафизическом смысле на него и не ответишь.

– Уже больше девяти, мисс.

– Ах вот как. Недавно я подкрепилась чашкой чая, так что, пожалуй, не буду ужинать. Я пойду лягу. Наверное, можно все запирать.

– Да, мисс. – Крэмптон не выразил ни малейшего удивления, услышав, что она пила чай где-то вне дома, хотя всегда ела у себя в комнате. Крэмптон вообще редко показывал свои чувства.

Впервые за почти шестилетнее пребывание в Марлоу-Хаус Кэрол задалась мыслью – о чем думает лакей? О покойной хозяйке? О Марлоу-Хаус? Об окончании своей профессиональной деятельности? Ибо ясно, что они с мисс Маркс удалятся от дел, когда Марлоу-Хаус будет заперт после разбора бумаг леди Августы. Выходя из комнаты, она прошла мимо него, посмотрев на него с любопытством, но Крэмптон закрывал за ней двустворчатую дверь и, очевидно, не заметил ее интереса.

В коридорах верхних этажей в настенных канделябрах горело несколько лампочек. Пустота и густые тени не тревожили Кэрол. После недавних событий она уже ничего не боялась. Даже смерть не пугала ее теперь. Открыв дверь в свою комнату, она нашарила выключатель и зажгла свет. Ожили лампы у кровати и у каминного кресла, осветив знакомую комнату, которая сейчас показалась Кэрол совсем чужой.

Гостья ожидала ее. Наискосок от камина, на своем невидимом диване сидела леди Августа.

– Закрой дверь и сними плащ, Кэрол. Нам нужно многое обсудить.

– А я-то думала, когда вы опять появитесь. – Кэрол затягивала время, расстегивая пуговицы и пояс плаща и вешая его в шкаф.

Ей нужны были эти минуты, чтобы собраться с мыслями. Она вовсе не была так спокойна и безучастна после последних событий, как делала вид. Она очень боялась, что леди Августа поймет это и воспользуется ее слабостью.

– Сядь, Кэрол, ты теряешь время.

– Я думала, что в вашем распоряжении вечность.

– Конечно нет. Я объяснила тебе во время моего первого появления, что у меня есть время только до Двенадцатой ночи, чтобы убедить тебя изменить твои взгляды. Сядь же!

Кэрол не хотелось сидеть, но леди Августа не дала ей времени на размышление. Молодая женщина почувствовала, что ее ведут к креслу, что она сгибается, незримая сила давит на нее, и вот она сидит в кресле так, как ей предлагали, и тогда незримая сила оставила ее в покое.

– Очень ловко, – сказала Кэрол, глядя на гостью. Потом посмотрела на гостью повнимательней. Седые волосы старой леди уже не висели вдоль лица распущенными прядями. Они были уложены в обыкновенный пучок. Она по-прежнему была одета в серо-черное одеяние, которое носила во время пребывания в будущем, но с одеждой произошли некоторые перемены. Она уже не была такой тяжелой, и длинные полотнища темной ткани уже не напоминали лохмотья, но выглядели изящными драпировками, напоминающими шифон цвета темного дыма или густого клубящегося тумана. Одеяние постоянно было в движении: юбка, длинные рукава и плащ на плечах, которого не было раньше, – все вздымалось и раздувалось от несуществующего ветерка, потом опадало, а через миг вздымалось опять. Это производило впечатление призрачное и сбивающее с толку. Кэрол подумала, что именно этого и добивалась леди Августа.

– Как ты себя чувствуешь?

– А как вы думаете? Я даже не знаю, жива я или мертва. – Леди Августа ничего не ответила на это явно провокационное сообщение, она наблюдала за Кэрол, и через пару минут та добавила:

– Скажите, что мне сделать, чтобы предотвратить трагические события, которые я недавно видела?

– Насколько я припоминаю, в этих трагических событиях ты принимала добровольное участие. Ты отдала свою жизнь, чтобы спасти тех, кого любила.

– Люблю, – поправила ее Кэрол. – Я их люблю и сейчас, и буду любить до самой… хотя это ведь уже произошло, да? Я уже умерла? Нечего сказать, много толку от моей жертвы. Вы видели их конец. Его-то я и хочу изменить, а вы скажете, как это сделать.

– Ты получила все уроки, которые я собиралась тебе дать. – Леди Августа пошевелилась, взметнув вокруг своей особы волны прозрачной черной и серой ткани. Кэрол казалось, что эти цвета сменяются более светлыми, пока она созерцает свою гостью, тогда как ее надежды постепенно рушились. Следующие слова леди Августы отнюдь не прояснили, есть ли хоть какая-то возможность изменить это будущее. – Все остальное зависит от тебя. Нужно только все время прислушиваться к своему сердцу. Там ты найдешь все, что хочешь узнать.

– Я хочу, чтобы Ник остался жив, – воскликнула Кэрол, – и Пен, и БЭС, и Джо, и Эл, и Лин – все мои друзья, которых я встретила в двадцать втором веке.

– Тогда нужно сейчас же приступать к делу. Ибо время движется по направлению к этим событиям, и если ты не изменишь настоящее, Ник и его друзья погибнут в этом неудачном восстании или их казнят после его подавления. Только ты можешь изменить будущее, которое ты видела сегодня вечером. Если ты захочешь, Ник и его друзья будут жить при демократическом, представительном правительстве. Никаких восстаний не понадобится, потому что не будет никаких репрессий. Города не будут лежать в развалинах, и климат не изменится от применения чудовищного оружия, и будут праздновать Рождество и все другие праздники. Все это зависит от тебя, Кэрол.

– Вы ошибаетесь, – возразила Кэрол, все больше впадая в безнадежность, – один человек не может уладить все мировые проблемы.

– Этого от тебя и не ждут. А ждут только одного – заботы о тех, кого ты знаешь и кому можешь помочь. Начни со своих ближних и продолжай и все время делай все, что можешь. Малейшее изменение сейчас может привести к гораздо большим изменениям в будущем, чем ты представляешь себе.

– Все, что могу, – задумчиво повторила Кэрол. – Раньше я не делала все, что могла, да?

– Так делай теперь. Начать никогда не поздно. – Леди Августа поднялась, одеяние развевалось вокруг нее. – А теперь ложись спать. Боль от этого вторичного расставания с любимым утихнет, особенно если учесть, что у тебя есть возможность спасти его в другой раз. И спасти Кэр.

– Вы хотите сказать, что Кэр будет существовать? – Кэрол широко раскрыла глаза. – Настоящая Кэр?

– Думаю, ты и была настоящей Кэр. – Склонив голову набок, леди Августа посмотрела на нее острым взглядом. – Разве Ник не объяснил все это, когда ты появилась в этом варианте будущего? Конечно же, он рассказал тебе о своих снах, предсказавших вашу встречу?

– Да, – вспомнив об этом, Кэрол вздохнула, – я слушала его прекрасные слова, но до этой минуты не понимала их по-настоящему. Значит, это правда? В будущем мы с ним встретимся и будем жить после тех дней, что я провела там? И Пен, и все остальные?

– От тебя зависит, станет ли эта возможность реальностью. – Леди Августа подняла руку, и Кэрол охватила дремота. Единственное, что она могла сделать, – это не закрывать глаза. Она зевнула, но ей даже не удалось поднять руку, чтобы прикрыть рот, так она устала.

– Сон залечит твое горе, – сказала леди Августа.

– Не уходите. Мы еще увидимся? Ведь вы сказали… – Кэрол была такая сонная, что даже не могла припомнить, что сказала леди Августа.

– Меня трогает твое желание побыть в моем обществе, а ведь было время, когда ты его презирала. – В затихающем голосе леди Августы слышалось удовольствие, и доброта, и тепло, которых прежде Кэрол в нем не замечала. – Я появлюсь еще раз. Сейчас мне нужно быть в другом месте. У тебя есть время до Двенадцатой ночи, Кэрол. Сделай все возможное, дитя мое. Помни, что я завишу от тебя.

Голос все слабел и слабел, и последние слова Кэрол едва расслышала. Она вздохнула, повернулась и уютно укуталась в одеяло. В голове у нее проплывали разные вопросы, но она слишком устала, чтобы отвечать на них. Скоро наступит завтра. А сейчас у нее есть мягкая подушка, теплая постель и фланелевая ночная рубашка.

Подушка? Ночная рубашка? Разве она не сидела только что у огня?

Глава 19

Двадцать седьмой день рождения Кэрол приходился на рождественский сочельник. Она встала рано и мельком отметила этот факт. Кончив умываться, она внимательно посмотрела на себя в зеркало над раковиной, ожидая увидеть на своем лице следы огромных перемен, которые с ней произошли. Но за исключением легкого намека на улыбку, появившегося у обычно опущенных уголков рта, лицо было таким же, как всегда.

– После того, что я пережила, – тихо сказала Кэрол сама себе, – у меня должны быть красные глаза, потому что я плакала всю ночь. Но я спала лучше, чем когда-либо за все эти годы, и я не вижу внешних признаков сильного душевного потрясения. Почему?

Она довольно быстро докопалась до ответа. Как бы ни были реальны ужасы будущего, на самом деле они еще не произошли, поэтому и не могли сказаться на ней. Ник еще не родился, а значит, и не погиб по приказу Командира Драмма. Ник, его сестра и его друзья могут никогда не оказаться перед лицом ужасной смерти, свидетелем которой была Кэрол. Она может так сделать.

– И сделаю, – сказала Кэрол своему мокрому отражению. – У меня есть власть влиять на будущее. Так сказала леди Августа, и я ей верю. Вопрос в том, с чего начать.

К тому времени, когда она подкрасилась и оделась, план был готов. Час ранний. Каждое утро в 7.30 Нелл приносит ей завтрак, но сегодня Кэрол не будет ждать, пока ее обслужат. Она быстро спустилась в кухню.

– Ах, мисс, – воскликнула Нелл, увидев ее, – а я как раз ставлю все на поднос.

– Не нужно вам подниматься по всем этим лестницам. Я поем прямо здесь, за кухонным столом. Я не помешаю вам, мисс Маркс? Вы, кажется, очень заняты.

– Завтракайте, где вам нравится, – ответила та довольно нелюбезно.

– Спасибо, тогда здесь. Мне бы надо с вами поговорить, мисс Маркс. И с вами, Нелл.

– О чем? – спросила кухарка, с грохотом поставив на стол два противня со свежим хлебом.

– Во-первых, если ваше приглашение остается в силе, я буду счастлива присоединиться к вашему рождественскому обеду.

– А я думала, у вас другие планы. – Мисс Маркс выкладывала на доску горячие хлебы, чтобы дать им остыть, но остановилась и бросила на Кэрол резкий взгляд.

– Да, но мои планы… они… они провалились. И потом, будет очень славно, если весь персонал разделит общую трапезу – ведь это почти наверняка наше последнее Рождество в Марлоу-Хаус.

– Ой, да, – сказала Нелл, – ой, это будет так мило, правда же, мисс Маркс?

– Если хотите пообедать с нами, – сказала мисс Маркс, – милости просим. В конце концов, это Рождество. Но все-таки не понимаю, зачем это вам.

– Она же сказала зачем, – воскликнула Нелл.

– Нет, не сказала. – Кухарка, нахмурившись, посмотрела на Кэрол, а та вдруг улыбнулась ей. Мисс Маркс вытаращила глаза и от удивления потеряла дар речи.

Кэрол только что вспомнила старое изречение: если хочешь, чтобы человек стал твоим другом, не делай ему одолжений. Пусть он сделает одолжение тебе.

И Кэрол заявила:

– Мисс Маркс, я хочу попросить вас о большом одолжении.

– Так я и знала. – И мисс Маркс опять сурово посмотрела на Кэрол.

– Да. – Кэрол все еще улыбалась, – вы знаете «Щедрый стол» при церкви святого Фиакра?

– В нашем квартале все его знают. Преподобный мистер Кинсэйд с супругой делают людям много добра.

– Я с вами согласна. – Кэрол улыбалась теперь не только кухарке, но и Нелл, и Хетти, и Крэмптону, которые вошли, пока она говорила, и очень удивились, увидев ее сидящей за столом. – Думаю, мы должны помочь Люциусу Кинсэйду и его жене в их попытках накормить бедных. Я уверена, что им не помешает лишняя еда, и лишним рукам найдется работа – помочь приготовить угощение на этот вечер.

– Помочь им? – Во взгляде мисс Маркс было сомнение. – Ну не знаю. У меня еще столько дел с нашим обедом.

– Не говорите глупостей, – вмешалась Нелл, – всего-то с полчаса, как вы похвалялись, что управились, что вам уж и делать-то нечего до завтрашнего утра. И подумайте, сколько вы всего напекли. Мы впятером этого не съедим, и все зачерствеет. Вот что хорошо подарить святому Фиакру, а они уж это оценят.

Когда Нелл остановилась перевести дух, Крэмптон прочистил горло и сказал:

– Если я могу сделать дополнительные предположения, то мне кажется – в подобных учреждениях всегда приемлют консервы. Если их не используют для сегодняшнего угощения, их легко сохранить на будущее. Люди хотят есть не только по праздникам, а «Щедрый стол» кормит бедных круглый год. Так вот, в погребах под кухней полно продуктов, которые не будут использованы, если Марлоу-Хаус вскоре запрут. Душеприказчикам леди Августы придется изыскать способы и как-то распорядиться этими консервами. Можно отнести некоторое количество банок в «Щедрый стол».

– Считаю, что леди Августа не одобрила бы вашу идею, Крэмптон, – заявила мисс Маркс строгим голосом.

– Поверьте мне, – вмешалась Кэрол, – та леди Августа, которую я знаю, от всего сердца поддержала бы Крэмптона.

– Вы действительно так думаете? – Мисс Маркс, кажется, была озадачена уверенным голосом Кэрол, но спустя мгновение кивнула, признавая, что, видимо, леди Августа была щедрее, чем представляла себе ее кухарка.

– Что ж, в таком случае, раз сейчас праздники, я испеку еще хлеба и пошлю его в церковь.

– Спасибо. – Кэрол помолчала, а потом спросила:

– Если я куплю индейку, чтобы внести свою лепту, сможете ли вы приготовить ее, чтобы отнести туда к вечеру? Я точно не знаю, когда начнется обед. Честно говоря, я не умею жарить птицу.

– Понимаете, я как-то сомневаюсь, – начала мисс Маркс, вторично озадаченная и несколько огорченная таким количеством предложений.

– Двери «Щедрого стола» открываются сегодня в пять часов, – сообщила Хетти. – Ой, мисс Маркс, давайте сделаем все это! Я знаю, леди Августа была не такая, чтобы помогать бедным, но м-р Кинсэйд всегда ко мне добрый. Я в церковь хожу каждое воскресенье, – призналась она Кэрол.

– Я считаю, что мы можем внести свой вклад – ну вот о чем мы говорим, помочь им, раз теперь Рождество. – Мисс Маркс посмотрела на простую булочку на тарелке Кэрол и на чашку чая, которую ей налила Нелл. – Маловато для завтрака. Я приготовлю пару яиц, если хотите.

– Очень хочу. – Кэрол откинулась на спинку стула. Она была вполне удовлетворена реакцией прислуги на первую часть ее плана, направленного на изменение будущего. – Если можно, болтунью из двух яиц. И большое вам спасибо, мисс Маркс.

Утро прошло в суматохе последних рождественских покупок. Первой в списке стояла индейка. Кэрол купила самую большую птицу и сама отнесла ее в Марлоу-Хаус.

– Я хотела, чтобы вы успели приготовить ее, – сказала она кухарке, – поэтому не стала связываться с доставкой на дом.

– Ха! По крайней мере вы знаете, что купить на уйму ртов. – Мисс Маркс с удовлетворением оглядела индейку. – Этим можно многих накормить. Я развела огонь в большой печке. Мы всегда ее использовали, когда жарили на целую толпу, – это еще когда отец леди Августы был жив и принимал гостей. А вы что же, уходите? Я думала, вы нам поможете. – Это последнее восклицание было адресовано спине Кэрол.

– Меня никогда не учили готовить, – ответила она, держа руку на дверной ручке, – это я оставляю на такого специалиста, как вы, мисс Маркс. Мне еще нужно кое-что купить. Я вернусь, когда нужно будет помочь отнести все в церковь.

Она не сказала, что нервничает все сильнее из-за своих благотворительных планов и что ее успокаивает возможность прийти в церковь вместе со слугами и не встречаться с Кинсэйдами наедине.

– Пока вас не будет, – Крэмптон появился в кухне до того, как Кэрол ушла, – я позвоню преподобному мистеру Кинсэйду и сообщу о наших намерениях. Лучше, чтобы он заранее о них знал, потому что тогда, с учетом наших добавлений к столу, он сможет пригласить больше голодных, чем обычно.

– Хорошая мысль, Крэмптон. Я рада, что вы об этом подумали.

Это предложение Кэрол восприняла с большим облегчением, чем Крэмптон мог предположить. Конечно, это трусость с ее стороны – предоставить ему выравнивать для нее дорожку к Кинсэйдам, но Кэрол боялась, что ректор с женой будут недовольны, увидев ее, – ведь она так нагрубила им в понедельник. Сейчас Кэрол казалось, что эпизод в гостиной после похорон произошел несколько лет тому назад, но для Кинсэйдов это было всего лишь несколько дней! Они, конечно, его не забыли. Молясь про себя, чтобы ей простили ее резкость и позволили сделать то, чем она может помочь этим славным людям из церкви св. Фиакра, Кэрол постаралась выскочить из кухни прежде, чем мисс Маркс придумает предлог и заставит ее помогать им. Теперь, когда индейка в умелых руках, Кэрол может приступить к выполнению остальных пунктов своего плана. Она направилась сначала на Бонд-стрит, а потом на Риджент-стрит.

Она быстро купила флакон туалетной воды и баночку крема для рук с таким же запахом для Нелл, руки у которой были красными и шершавыми от домашней работы и которая, как подозревала Кэрол, тосковала по всяким женским радостям, бывшим ей не по карману. Для Крэмптона Кэрол купила книгу об исторических зданиях Англии. Затем выбрала красивую блузку для мисс Маркс. Проблемой был подарок для Хетти, поскольку судомойка, кажется, не интересовалась ничем, кроме своей работы, а когда леди Августа показала Кэрол праздничный обед слуг, та узнала, что Хетти почти не умеет читать. Значит, книга не годится, но, вспомнив, что Хетти ходит в церковь каждое воскресенье, Кэрол наконец остановилась на фетровой шляпе, украшенной веселым красным пером.

Много лет она никому не покупала подарков, а в годы ранней юности рождественские покупки воспринимались ею как противная домашняя обязанность. Сегодня все иначе. Каждый подарок – в некотором смысле дар любви, и пожелания «Веселого Рождества», которых она наслушалась за это время, звучали для расцветшей души музыкой, почти такой же радостной, как рождественские песни, которые заводили в магазинах.

– Забавно, – сказала себе Кэрол удивленно, – никогда не думала, что беготня по магазинам за подарком может сделать меня счастливой.

Она знала, что была бы еще счастливей, если бы с ней был любимый человек, но решила не думать о своих желаниях. Она осуществляет свой план, согласно которому обеспечивает этому самому человеку долгую счастливую жизнь. И достаточно знать, что у нее все получается.

Нагруженная покупками, она остановилась у дверей кондитерской. Леди Пенелопа Хайд оценила бы весело украшенные и толково разложенные на витрине коробки с шоколадом и прочими сладостями. Пен, которая живет в далеком будущем, любит сладкое. Полагая, что Абигайль Пенелопа Кинсэйд тоже сладкоежка, Кэрол вошла в магазин и выбрала большую коробку конфет ассорти.

– Веселого вам Рождества, – сказал ей вслед продавец.

– Веселого Рождества, – ответила Кэрол, улыбаясь ему сияющей и совершенно искренней улыбкой.

Она задержалась на время у магазина, пытаясь уравновесить свои покупки, и, поняв, что не сможет их унести, взяла такси и вернулась в Марлоу-Хаус. Она прокралась через парадный ход, отнесла все в свою комнату и спрятала подарки в шкафу, на тот случай, если Нелл зачем-то войдет к ней. Опустив свертки на пол гардероба, она выпрямилась и оглядела свои туалеты. Маловато, и все такое коричнево-черно-серое.

– Безрадостное зрелище, – заметила она. – С этим надо что-то сделать. И еще мне нужны украшения для холла Святого Фиакра и для самой церкви. Хватит у меня денег?

Собрав всю мелочь и все фунтовые бумажки, она опять вышла из дому. На этот раз она купила пакет красивой, но недорогой упаковочной бумаги, разных ленточек, а для себя – зеленый шелковый шарф и яркую губную помаду. Свои рождественские покупки Кэрол закончила в цветочном магазине, где несколько дней назад покупала розы и нарциссы. Там она подобрала красные и белые цветы и зелень для украшения алтаря, настольную композицию из цветов для буфета и три венка с красными цветами.

– Мы можем доставить это в церковь, – сказала продавщица, узнав, зачем Кэрол столько украшений. – Через полчаса я закрываю и с удовольствием сама все отнесу. Я помогаю там сегодня готовить обед.

– Значит, мы увидимся там.

– Конечно, если вы работаете вместе с миссис Кинсэйд. – Молодая женщина улыбнулась. – Веселого Рождества!

– И вам также, – отозвалась Кэрол. – До встречи.

Кухню в Марлоу-Хаус наполняли славные запахи жарящейся индейки, шалфея и чабреца. Хетти укладывала печенье в большие жестяные банки. Нелл заворачивала еще теплый хлеб. Крэмптон точил разделочный нож, а несколько утомленная мисс Маркс суетилась, давая каждому указания.

– Не знаю, как мы донесем эту индейку, – волновалась кухарка.

– Я понесу, – ответил Крэмптон, – я ее и разделаю. Вы хорошо над ней потрудились, мисс Маркс. Индейка замечательно украсит стол.

– Знаете, у них уже есть две индейки, – сказала Хетти, закрывая последнюю коробку с печеньем. – И прямо сейчас их разрезают на кухне.

– И тем не менее эту разрежу именно я, и на глазах у всех. Зрелище целой птицы, отлично зажаренной до красивого коричневого цвета, усилит праздничную атмосферу.

– Совершенно верно, м-р Крэмптон, – согласилась мисс Маркс.

А Крэмптон продолжал:

– Думаю, леди могут удалиться минут на двадцать, приготовиться, и мы пойдем.

С улыбкой подумав о том, какое горячее участие принимают еще недавно сдержанные слуги в деле, на которое она их подбила, Кэрол поспешила к себе, чтобы спрятать последние пакеты. Она переоделась в простое серое шерстяное платье, повязав на шею новый зеленый шарф и заколов его золотой булавкой в виде листика. Когда-то булавка принадлежала ее бабке, и из сентиментальных соображений Кэрол не рассталась с ней, когда бросила все прочие остатки прежней роскоши.

Обитатели Марлоу-Хаус прошли веселым шествием по улицам до «Щедрого стола», где в дверях их приветствовал ректор. Кэрол сразу же поняла, что беспокоилась напрасно. Люциус Кинсэйд улыбнулся ей так же дружески, как и ее спутникам. И еще Кэрол обнаружила, что его почти викторианская манера говорить больше ее не раздражает. Напротив, зная теперь, что он за человек, она нашла его речь просто очаровательной.

– Господи Боже, – сказал ректор, глядя на принесенные продукты, – я знал, что вы придете помогать нам, но такого не ожидал. Друзья мои, вы сделали нынешнее Рождество для многих гораздо счастливее. И заметьте, пожалуйста, – добавил он, указывая на украшенную входную дверь и на внутренность холла, – некий безымянный даритель прислал нам венки и цветы. Замечательно, что есть такие чувствительные и щедрые люди. Немногие помнят, что даже те, кто живет в ужасающей бедности, могут оценить красоту, если ее им показать. Конечно, нам нужна пища для их тел, но нельзя забывать, что питание потребно и для их душ.

– Аминь, – сказала из-за спины ректора та цветочница, с которой Кэрол разговаривала несколько часов назад, и подмигнула Кэрол.

Когда преподобный мистер Кинсэйд ушел, чтобы показать Крэмптону, куда положить индейку, Кэрол подошла к цветочнице.

– Благодарю вас за предусмотрительность насчет украшений, – прошептала она. И, оглянувшись, добавила:

– Но ведь я не заказывала столько цветов. На каждом столе букет, на стенах венки, и даже на двери в кухню.

– А правда, как это радостно – сделать подарок тому, кто не знает, от кого он? – сказала, смеясь, цветочница. – Жаль, что эта простая истина была мне неведома раньше.

– Вы хотите сказать, что подарили украшения еще и от себя? – спросила Кэрол, размышляя, как ей расплачиваться за это изобилие, если цветы и венки не принесены в дар.

– Вы меня вдохновили, – ответила цветочница. – Поскольку мой магазин закрыт два дня, все, что не продано, завянет до понедельника. И я подумала: почему бы не принести цветы сюда, чтобы порадовать этих людей? Знаете, это ведь просто остатки, но ректор был так счастлив! И мне стало стыдно, что я раньше до этого не додумалась. Теперь буду посылать сюда всю непроданную продукцию. Мистер Кинсэйд наверняка знает, кто их оценит. Может, я смогу дарить букеты для алтаря каждое воскресенье, если он согласится.

– Конечно, согласится. Как это хорошо с вашей стороны!

– Это ваша идея, мисс Симмонс, и очень хорошая идея. А теперь прошу прощения – я должна помочь на кухне.

Влажными глазами смотрела Кэрол вслед молодой женщине, удивляясь, как быстро ее скромный жест повлиял на поведение другого человека. Конечно, именно об этом и говорила леди Августа, утверждая, что маленькая перемена в настоящем может коренным образом изменить будущее. Немного цветов – но у кого-то может посветлеть на душе, и начнется цепная реакция, и изменения перейдут в более важные области.

Потом Кэрол отыскала Абигайль Пенелопу Кинсэйд, одетую в ярко-красную юбку и зеленый свитер со стоячим воротником, – именно так, как оно было в видении Кэрол. Достав коробку с конфетами, Кэрол ловко перехватила жену ректора.

– Веселого Рождества! – сказала она и, не зная, что еще добавить, смущаясь от своей нелюбезности при предыдущей встрече, сунула коробку в руки миссис Кинсэйд. – Это вам. Мне бы хотелось, чтобы вы побыли немного эгоисткой и приберегли это для себя. Прошу вас.

– Вы и остальные из Марлоу-Хаус уже проявили такую щедрость, – сказала миссис Кинсэйд. – Мы с Люциусом просто поражены. Я этого никак не ожидала. Когда мы встретились на днях, вы совсем не интересовались, чем мы тут занимаемся.

– В те дни я была не собой, – ответила Кэрол, – не настоящей собой, той, которой должна быть. Не много смысла в моих речениях, да? – Она нервно рассмеялась.

– Может быть, в них больше смысла, чем вы думаете. – Абигайль Пенелопа Кинсэйд проницательно посмотрела на Кэрол. – Вы теперь совсем другая. Если бы вы спросили мое мнение, я бы сказала, что вас посетило откровение.

– Вы очень близки к истине. Возможно, когда-нибудь мы узнаем друг друга поближе, и я расскажу, что со мной происходило начиная с понедельника, с похорон леди Августы. Вы и ваш муж – из тех немногих людей, которые мне поверят.

– Конечно, поверим. И у меня предчувствие, что мы будем хорошими друзьями. – Абигайль Кинсэйд взяла Кэрол под руку. – А теперь пойдемте, поможете нам подать этот удивительный обед, приготовленный с вашей помощью и с помощью других щедрых людей.

Кэрол пошла с ректоршей и постаралась быть как можно полезнее. Расставив на буфетном столе овощи, она помогла вымыть пустые блюда и разложила подаренные пироги, кексы и печенье. Всеобщее восхищение вызвали кулинарное искусство мисс Маркс и умение Крэмптона разрезать индейку. Особенно хвалили печенье, его съели без остатка, и это очень польстило мисс Маркс.

Кто-то из Марлоу-Хаус – Кэрол так и не узнала кто, но подозревала Нелл – шепотом сообщил ректору, что у Кэрол день рождения. После главного блюда, перед десертом, преподобный мистер Кинсэйд постучал ложкой по стакану, прося внимания.

– Мы все знаем, что это благословенная ночь, самая священная ночь в году, – сказал он. – Для одного из наших благотворителей, находящегося с нами, на нашем празднике, двадцать четвертого декабря имеет еще и личное значение. Это ее день рождения. Мы желаем самого счастливого дня рождения и много радостных лет жизни той, которая носит такое славное имя – Кэрол Ноэлли Симмонс[1].

Собравшиеся не стали петь «Желаем счастливого дня рождения». Вместо этого они трижды прокричали «ура» в честь Кэрол. Она стояла между ректором и Абигайль и изо всех сил старалась не заплакать.

– Ответную речь! Скажите ответную речь! – раздался чей-то голос.

– Скажите что-нибудь, они ждут, – шепнула Абигайль.

– Всем спасибо и всем счастливого Рождества, – ответила Кэрол. – Это действительно лучший из всех дней рождения, которые у меня были. Но есть гораздо более важное лицо, чей день рождения мы будем праздновать через несколько часов. Надеюсь видеть всех вас в церкви.

– Я присоединяюсь к надежде мисс Симмонс, – заявил Люциус Кинсэйд, чем вызвал всеобщий смех. – Мисс Симмонс, почему вы не режете самый большой кекс? Поскольку у нас нет пирога в честь новорожденной, кекс будет его символизировать.

– Этот кекс прекрасен, – сказала Кэрол, – потому что его приготовили и принесли сюда в атмосфере любви и щедрости.

На десерт Кэрол, мисс Маркс, цветочница и Абигайль Кинсэйд подали кофе и чай для взрослых и молоко для детей. Потом, когда обед кончился и большинство гостей ушли, нужно было вымыть и убрать блюда. Хетти и Нелл помогли подмести пол, а мужчины сложили и убрали на место столы и стулья. Все работали весело и охотно, но тем не менее едва успели в церковь.

Кэрол была на ногах уже несколько часов, и ноги у нее болели, и сама она устала, но она никогда еще не была так довольна и так полна рождественским духом. Но не только ей понравился и сам вечер, и радушие, с которым их приняли.

– Не одна Хетти ходит сюда, – поведала ей мисс Маркс необычайно дружеским тоном, – я тоже стараюсь улучить время и побывать на ранней службе каждое воскресенье.

– Очень красивая старая церковь, – прошептала Кэрол в ответ, – но к ней нужно как следует приложить руки.

– У нашего прихода мало денег, – ответила мисс Маркс. – А какие есть, те идут на угощения, вроде того, что вы видели сегодня. Одно время я думала, что леди Августа оставит что-то Святому Фиакру в своем завещании, но мне следовало бы получше ее знать.

– Может быть, еще не поздно, – пробормотала Кэрол. Она смотрела, как появилась Абигайль Кинсэйд со своими детьми, а это означало, что служба вот-вот начнется.

И в церкви Кэрол видела доказательства своих добрых деяний, потому что цветы и зелень, которые она заказала для алтаря, наполняли красивые старинные вазы, а другие вазы с белыми хризантемами, которые она не заказывала, поместились по обе стороны кафедры. Она глянула на цветочницу, стоявшую рядом с молодым человеком, который появился рядом с ней, еще когда все были в холле. Цветочница посмотрела на Кэрол и улыбнулась, давая понять, что белые хризантемы – ее дар.

– Еще есть надежда, – сказала Кэрол вслух.

– Может, и есть, – отозвалась мисс Маркс. – Каждый раз на Рождество мне верится, что это так.

Потом они замолчали, потому что вошел хор и старую церковь наполнили звуки «О, придите все, кто верит».

Обитатели Марлоу-Хаус вернулись домой почти в час ночи.

– Весьма стоящий вечер, – заметил Крэмптон, водружая на место блюдо из-под индейки и набор для разделывания птицы. – Я рад, что мы приняли в нем участие.

– И я, – сказала мисс Маркс. – Спасибо, что вы надоумили нас, мисс Симмонс.

– Да, – подхватила Нелл, – спасибо вам. А служба была очень красивая.

Единственным комментарием Хетти был долгий, звучный зевок.

Сонно пожелав друг другу на разные лады «веселого Рождества», все разошлись, но Кэрол легла не раньше двух часов, заворачивая купленные днем подарки.

Она спала долго и хорошо в эту ночь, ее не посещали ни призраки, ни видения Рождества ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Первое, что она почувствовала, проснувшись поздно утром, был запах снежно-белых нарциссов. В красном контейнере, который она купила три дня тому назад и поставила на столик у кровати, теперь распустились все цветы, и их запах наполнял комнату.

– Неважно, где я проведу оставшуюся жизнь, – сказала Кэрол, ласково трогая пальцем лепесток цветка, – запах нарциссов всегда будет напоминать мне об этом невероятном Рождестве. Цветение свежих, чистых цветов в глухую зимнюю пору – это символ обновления. В сущности, вся жизнь начинается заново.

Она высунула ноги из-под одеяла и быстро оделась, с нетерпением ожидая, какие еще возможности принесет ей день. Она надела бежевую юбку и такой же свитер и сунула ноги в бежевые туфли на низких каблуках. Как веселое цветовое пятно она надела зеленый шелковый шарф, опять сколов его у горла бабкиной булавкой.

Когда она добралась до кухни, Нелл шепнула ей:

– Мы все так заспались, что мисс Маркс решила накрывать праздничный стол еще днем, чтобы не готовить второй завтрак. И она говорит, что потом с нас хватит чаю вместо обычного обеда.

– Судя по тому, что приготовлено для сегодняшнего пира, каждый из нас на ночь сможет проглотить только по чашке чая, – ответила Кэрол. И добавила громче:

– Мисс Маркс, помочь вам чем-нибудь?

– Можете накрыть стол, – ответ раздался тут же. – Крэмптон покажет, где что лежит. Проследите, чтобы все было правильно.

Услышав это замечание, Кэрол и Нелл улыбнулись друг другу, подавляя смех.

За исключением маленькой елочки, украшающей буфет – совместный вклад Нелл и Хетти, – праздничная трапеза, последовавшая вскоре после полудня, оказалась именно такой, какую ей показала леди Августа, явившись к ней во второй раз. Но настроение у собравшихся явно было совсем другим. Мисс Маркс заявила:

– Я чувствую праздничный дух гораздо сильнее после вчерашнего вечера. Этот обед напомнил мне о рождественских обедах, которых устраивала моя матушка, когда я была маленькой.

– Действительно, – сказал Крэмптон, – это было очень памятное Рождество. Я больше не чувствую себя таким бесполезным, как раньше, когда жаловался, что вынужден удалиться от дел. Я уже начал подумывать, что меня, так сказать, переведут на подножный корм. Я убедился, что для человека моего возраста нет места в современном занятом мире. Но прошлым вечером преподобный мистер Кинсэйд спросил меня, не захочу ли я руководить стряпней в «Щедром столе» при церкви святого Фиакра. Он говорит, их обеды стали так популярны, что они с супругой не успевают сделать все по этой части и заниматься приходскими делами и выполнять свои прочие обязанности.

– Крэмптон, – воскликнула Кэрол, – ваш опыт работы лакеем делает вас идеально подходящим для этого дела.

– Я сказал мистеру Кинсэйду, что серьезно взвешу его предложение. Но поскольку из-за нехватки средств это, скорее, работа на добровольных началах, а не оплачиваемая должность, боюсь, что не смогу его принять. У меня пенсия слишком мала, она не позволяет мне жить в Лондоне. Жаль, поскольку хотелось бы быть как-то полезным своим ближним. – Вздохнув, он замолчал.

– Можно ли здесь что-нибудь придумать? – пробормотала Кэрол.

– Сомневаюсь. Но очень приятно обнаружить, что мои услуги могут пригодиться, несмотря на преклонность моих лет. Не будем думать о неопределенном будущем, – продолжал Крэмптон с ударением, – лучше давайте по-настоящему праздновать Рождество. Разрешите мне предложить тост за нас пятерых, самым неожиданным образом ставших, как я надеюсь, друзьями в эти дни.

Крэмптон разлил бренди – из лучших запасов леди Августы, в точности повторив ту сцену, которую уже видела Кэрол, и они выпили за самих себя.

– И за леди Августу, – сказала Нелл, поднимая свой стаканчик во второй раз. Как Кэрол и ожидала, мисс Маркс неодобрительно фыркнула на это предложение, и Кэрол вступилась за покойницу:

– Я только недавно поняла, какая это была обаятельная женщина. Я как-то не удосужилась заинтересоваться ее личной жизнью в прошлом и узнать, почему у нее был такой трудный и несчастный характер. Теперь я думаю, что сердце у нее было чудесное, а под оболочкой раздражительности она скрывала боль. Может быть, ей был нужен кто-то, кто любил бы ее, несмотря на непривлекательный фасад.

– Если бы кто-то и попытался это сделать, – резко заявила мисс Маркс, – леди Августа в два счета дала бы ему от ворот поворот.

– Может, вы и правы, – ответила Кэрол. – Но мы здесь не для того, чтобы разбирать ее характер. Давайте просто помянем ее и пожелаем ее душе всего доброго, где бы она сейчас ни находилась.

– Конечно, – сказал Крэмптон, опять наполнив стаканы, – во имя Рождества давайте выпьем за леди Августу.

– Моего самого лучшего бренди. Кэрол могла бы поклясться, что слышала отзвук призрачного голоса, который никто больше не заметил.

Когда стаканчики были еще раз наполнены, а свежезаваренный чай настаивался, Кэрол принесла подарки и вручила их своим друзьям.

– Я никогда не думала, – воскликнула мисс Маркс, – то есть я хочу сказать, мы никогда не дарили друг другу подарков, и я не ожидала… мисс Симмонс, мне нечем одарить вас, и я уверена, что у Нелл и Хетти тоже ничего нет.

– Не нужно меня одаривать. Я их выбирала с таким удовольствием. А дружба, которой вы меня одарили, стоит больше, чем то, что можно принести домой в упакованном виде.

– О Боже. – Мисс Маркс пыталась вытереть слезы так, чтобы никто ничего не заметил. – Какое же у нас было Рождество! Какое Рождество!

– А оно еще не кончилось, – заметила Хетти, которая, открыв коробку, тут же надела нарядную шляпку с алым пером. – Мистер Кинсэйд говорит, что Рождество длится двенадцать дней.

– Он прав, – сказала Кэрол, думая о том, что призраку дано время до Двенадцатой ночи, чтобы изменить ее характер.

– Устроим же настоящее веселье, – объявил Крэмптон. – Кому еще бренди?

– Думаю, чуточку не помешает, – пробормотала мисс Маркс.

– За кого мы пьем теперь? – спросила Нелл, протянув свой стаканчик Крэмптону.

– Да зачем тост? – хихикнула Хетти. – Пейте! Пейте!

– Ну, ну, – предупреждающе заметил Крэмптон. – Всегда сохраняйте умеренность, прошу вас.

Кэрол смотрела на своих новых друзей с удовольствием и истинной нежностью. Ей по-прежнему страшно не хватало и Николаса, и Ника, и она знала, что так будет всегда. Но она не жалела, что полюбила их, и обнаружила, что ее душевные страдания как-то утихли, пока она старалась, чтобы у других праздник был веселым. Ее собственное будущее почти не тревожило ее сейчас. Она будет делать то, что решила, и уповать, что ее труд сделает будущее тех, кого она любит, лучше. Может, леди Августа найдет способ оповестить ее, получается ли у нее что-нибудь.

К ее удивлению, величественный Крэмптон принес столь излюбленные англичанами рождественские хлопушки – завернутые в бумагу праздничные сувениры. Картонные трубочки были оклеены красной и зеленой папиросной бумагой и украшены золотой фольгой. Нужно потянуть за длинную полоску бумаги на одном сборчатом конце, и тогда раздается хлопок, и можно вытащить спрятанное сокровище – смешной головной убор.

– Давайте все их наденем, – потребовала Хетти, не перестававшая хихикать после того, как, пожалуй, слишком явно проявила готовность выпить. – Ой, мисс Маркс, у вас корона!

– В самый раз, – сказала Нелл, после чего обеих девушек охватил приступ смеха. Ничуть не смутившись, мисс Маркс надела корону на свои седые волосы.

– А я, по-видимому, отстающий ученик. Кэрол достала высокий ярко-синий бумажный колпак, вставший торчком у нее на голове. – Откройте вашу хлопушку, Крэмптон, что там у вас?

Но тот спросил, подняв руку:

– Вы ничего не слышите? Тише, пожалуйста, не мешайте. Кажется, кто-то у парадной двери.

В настороженное молчание ворвался громкий стук дверного молотка, так редко употреблявшегося в этом доме.

– Кто может появиться на Рождество так поздно? – спросила мисс Маркс.

– Это можно узнать одним-единственным способом. – Крэмптон вышел, на ходу одергивая куртку и приглаживая волосы, и направился к ступенькам, ведущим наверх.

– Ко мне никто не придет, я уверена, – сказала мисс Маркс. – А вы кого-нибудь ждете, мисс Симмонс?

Кэрол вместо ответа покачала головой, потому что изо всех сил прислушивалась. Из холла доносились голоса. Говорили сразу Крэмптон и кто-то еще. Второй голос звучал странно знакомо, хотя его заглушали стены, и она никак не могла его узнать. Машинально, не думая о том, что делает, Кэрол сняла свой синий бумажный колпак. Потом, заинтересованная все еще не стихнувшими мужскими голосами, вышла из столовой и прошла в кухню, собираясь подняться в холл – посмотреть, кто там. Только она поставила ногу на нижнюю ступеньку, как наверху возник Крэмптон. Позади него маячила высокая фигура.

– Крэмптон, – спросила Кэрол, – что-нибудь случилось? Кто это с вами?

– Ничего не случилось, – сообщил тот. – Просто мистер Николас Монфорт приехал несколько раньше, чем мы ожидали.

Крэмптон спустился на ступеньку ниже. Человек, стоящий за ним, вышел на верхнюю площадку, и Кэрол рассмотрела его.

Он был высок и довольно гибок, хотя не вызывало сомнения, что под его хорошо сидящим костюмом скрываются крепкие мускулы. Волосы черные и прямые, глаза зеленые. Сильная, выдающаяся челюсть, удлиненный профиль – это был и в то же время не был… Кэрол схватилась за перила, надеясь, что не потеряет сознание.

– Добрый вечер, – сказал Николас Монфорт, глядя прямо на нее, но явно не узнавая. Но почему он должен ее узнать? Он же ее никогда не видел.

– О Господи, – сказала Кэрол, задыхаясь, – что же леди Августа меня не предупредила?

Глава 20

– Да, спасибо, – ответил Николас Монфорт на вопрос мисс Маркс. – Я не отказался бы от обеда. В самолете не очень-то наешься.

Крэмптон сказал:

– Как я уже объяснил вам, мистер Монфорт, нам сообщили, что вы приедете не раньше вторника. Но Марлоу-Хаус готов к вашему приезду.

– Я сама прибрала и проветрила комнаты леди Августы, – Нелл внесла свой вклад в уверения Крэмптона, – в ванной даже чистые полотенца.

– Спасибо, – повторил Николас Монфорт.

Стоя на верхней ступеньке, он смотрел на маленькую группу внизу, и в его глазах мелькнуло что-то веселое при виде Хетти, все еще державшей стаканчик бренди, Нелл с ее энергичным румяным личиком и мисс Маркс, которая от волнения забыла снять свою золотую бумажную корону. Только Крэмптон выглядел, как положено слуге, хотя и его щеки порозовели больше обычного благодаря нескольким стаканчикам доброго бренди.

– Боюсь, я помешал вашему веселью, – сказал Николас Монфорт.

– Совсем нет, – ответил Крэмптон. – Мы уже отобедали. Мисс Маркс с радостью приготовит вам что-нибудь.

– Хм-м. – Глаза Николаса опять задержались на стаканчике в руке Хетти. Кэрол была почти уверена, что он поинтересуется, откуда взялось бренди, которое пила девушка. Но он обратился к Кэрол:

– Полагаю, вы компаньонка моей покойной тетки? Мисс Симмонс, не так ли?

– Совершенно верно. – Кэрол удивилась, что может говорить, пребывая в шоке от внезапного появления человека, которого любила и в прошлом, и в будущем, но не надеялась встретить в настоящем. Леди Августа не потрудилась предупредить ее о таком неожиданном развитии событий.

– Не побудете ли вы со мной в столовой, пока я ем, мисс Симмонс? – продолжал Николас Монфорт. – Я бы хотел задать вам несколько вопросов о последних днях моей тетки, прежде чем буду иметь дело с поверенными.

– Конечно. – И Кэрол посмотрела прямо в его зеленые глаза. Где-то в глубине ее души зарождалось чудесное волнение, чувство неограниченных возможностей. Появление этого человека в Марлоу-Хаус – дело рук леди Августы. В этом Кэрол не сомневалась. Значит, его приезд как-то связан с переменами, которые она надеется произвести и в настоящем, и в будущем.

– Вам случалось писать под диктовку моей тетки? – Вопрос прозвучал резковато, но Кэрол не обиделась.

– Иногда. Вероятно, я не настолько владею стенографией, как вам нужно.

– Я попрошу вас сделать несколько записей, – продолжал он, по-прежнему глядя ей в глаза. – Найдите ваш блокнот и ручку и приходите в столовую через полчаса. А теперь, Крэмптон, если вы займетесь моим багажом, я хотел бы до еды принять ванну. Мисс Маркс, я буду готов к обеду через час.

Он ушел, за ним Кэрол. Мисс Маркс направилась к плите, шепотом размышляя, что можно приготовить из остатков индейки.

– Кто сделал его королем горы? – спросила Хетти, все еще взирая на дверь, из которой вышел Монфорт.

– Поставь-ка, девочка, свой стаканчик и иди помоги мне, – велела мисс Маркс. – У него может не быть титула, но я узнаю дворянина, когда вижу его. Мистер Монфорт получит очень хорошее обслуживание и лучшую еду, которую я могу приготовить.

– Первое, – сказал Николас Монфорт, наблюдая, как Кэрол делает быстрые записи в блокноте, – в конце понедельника приедут еще двое гостей, пусть им приготовят комнаты.

– Хорошо. – Кэрол отложила ручку и сделала глоток из чашки с чаем, пока ее собеседник занялся тарелкой, на которой возвышалась творчески преобразованная, разогретая индейка и овощи. – Один из гостей – миссис Монфорт? А если так, не сказать ли Нелл приготовить комнату рядом со спальней леди Августы? Мне кажется, она в приличном состоянии. Нелл прибирается во всех комнатах.

– Миссис Монфорт не существует. Я разведен.

– Сожалею. – Она вовсе не сожалела. Она боялась, что сердце ее разобьется, если он окажется женатым.

– Не сожалейте. Я сам не сожалею, – ответил он на ее вежливое и неискреннее замечание. – Так было лучше для нас обоих. Мы никогда не подходили друг другу. Всегда между нами было что-то… что-то разъединяющее. – Он остановился, глядя на нее непроницаемым взглядом. – Постойте, почему я, черт возьми, обязан рассказывать вам такие вещи, я же никогда не говорю о личных делах со своими служащими?

– Я не совсем ваша служащая, – сказала Кэрол, – я работала у вашей тетки.

– Могу ли я предположить, что вы знаете поверенных тети Августы? – Он переключил внимание на лист бумаги с записями, который положил рядом с тарелкой, чтобы удобнее было в него заглядывать.

– Да. Она часто посылала меня в их офис отнести запечатанные сообщения, которые не хотела обсуждать по телефону.

– Похоже на тетю Августу. Я не знаю, доверяла ли она кому-нибудь. Как вы думаете, вам она доверяла?

– Не с самого начала. Но в последнее время – да, она мне очень верила. Надеюсь, я ее не разочарую.

– Почему вы так говорите? Она оставила вам какие-то указания? – Его взгляд был резок. – Насколько я понимаю, она завещала очень немного – или совсем ничего – тем, кто у нее работал.

– Да, по завещанию это так. – Кэрол глубоко вздохнула, приготовясь выложить то, что по закону, как она знала, ничего не значит, но составляет глубочайшее желание леди Августы. – Мистер Монфорт, я уверена, что она собиралась сделать для своих слуг гораздо больше. Она, конечно же, понимала, как трудна будет их жизнь, когда они потеряют места.

Крэмптон и мисс Маркс слишком стары, чтобы найти новую работу, а Нелл и Хетти малообразованны. Хетти даже плохо читает. Они не найдут подходящей работы нигде. Еще есть в церкви святого Фиакра…

– Вы хотите сказать, что тетка любила этих людей? – прервал он. – Полагаю, в подобное заявление трудно поверить.

– Хорошо ли вы знаете вашу тетку, мистер Монфорт? Я работала на нее почти шесть лет. Я не припомню, чтобы вы за это время как-то с ней общались.

– А мы и не общались. Ее состояние досталось мне только потому, что я – единственный ее родственник. Теперь позвольте задать вам вопрос, мисс Симмонс. Хорошо ли ВЫ знали мою тетку? – И поскольку Кэрол, обдумывая, сколько она может ему сообщить, ответила не сразу, он продолжал:

– Вы ее совсем не знали. Да, вы видели ее ежедневно в течение шести лет. Вы выполняли ее приказания, возможно даже, что она бывала удовлетворена вашей работой, хотя я сомневаюсь, что она вам об этом сообщала. Леди Августа Марлоу не вступала в дружеские отношения со своими служащими и никогда не была к ним щедра. Не пытайтесь убедить меня, что у нее был другой характер, иначе я заподозрю вас в нечестных намерениях, несмотря на то, что вы прошли проверку на благонадежность. У нее ведь хранились результаты этой проверки? Я бы не удивился, если бы это было так.

– Да, хранились, но она вовсе не была так подозрительна, как вы думаете. По крайней мере, не… не…

– Не перед концом, когда ум ее угасал? – подсказал он, нахмурившись.

– Как вы смеете предполагать, что я пыталась влиять на дряхлую старуху? Вы это имеете в виду, не так ли? – Кэрол чуть не заплакала. Как может этот человек походить на Николаса и Ника, которых она знала и любила, и при этом быть холодным и подозрительным, как леди Августа в ее худшие моменты? – Мы с вашей теткой понимали друг друга. Что же до вас, кажется, вас ничто не интересует, кроме ее состояния. Если бы вы думали о ней, вы постарались бы увидеться с ней хоть раз.

– Она не пустила бы меня на порог. Разве она никогда не рассказывала скандальную историю о своей ссоре с моей матерью?

– Может быть, вы объясните, что это за история. – Раздражение Кэрол быстро росло. – Я знаю о великой вражде в семействе Марлоу только то, что однажды леди Августа и ее сестра устроили великую битву и с тех пор не разговаривали друг с другом. Потом ваша мать вышла замуж и уехала в Гонконг, и сестры так и не помирились.

– Это основные факты, – согласился Монфорт.

– Из-за чего была битва? – Теперь Кэрол говорила мягче, надеясь, что он раздобрится и все ей расскажет. – Не понимаю почему, но мне кажется жизненно важным узнать, что вызвало ссору. Может, мне станут понятней мотивы поступков леди Августы.

– Я ведь ее помню. – От улыбки лицо Монфорта стало мягче. – Когда я был мальчишкой, мы все жили в этом доме. Мой дед еще был жив. Когда умер отец, дед настоял, чтобы мать вернулась домой и жила с ним и с тетей Августой. Та была старше моей матери. Я скучал по отцу, и тетка была со мной очень терпелива.

– Я знаю, что леди Августа не была замужем, – деликатно подтолкнула его Кэрол.

– У нее был кавалер. Так она его называла. Он был летчик – штурмовик британского военно-воздушного флота во время второй мировой войны. После войны вошел в семейный бизнес. Однажды он пришел к ленчу, вскоре после нашего переезда. Он посмотрел на мою мать и тут же забыл о тете Августе. Переполох был страшный, – сухо добавил Николас, – а потом и королевская битва, когда моя мать решила поехать за ним в Гонконг и там выйти за него замуж.

– Это я могу себе представить. – Кэрол глубоко вздохнула. – Вот почему сестры никогда больше не разговаривали. Если сердце леди Августы разбилось от поступка сестры, понятно, почему она стала такой сварливой и подозрительной старой девой. Я не обвиняю вашу мать, если она любила вашего отчима.

– Любила. И он ее любил. Я редко встречал людей, которые были бы так счастливы вместе. Он умер через неделю после ее смерти, и я уверен, что умер от разбитого сердца. Просто он не хотел жить без нее.

– А вы уехали в Гонконг с матерью? – спросила Кэрол, чтобы несколько переменить эту увлекательную тему, но не оставлять ее совсем.

– Не сразу. Я учился здесь, в Англии. Потом поступил в лондонский офис предприятия отчима. Позже я уехал на Восток, чтобы работать непосредственно с ним как его партнер. После его смерти я возглавил предприятие. Теперь, когда Гонконг предполагают вернуть китайцам через несколько лет, я решил перевести наше управление в Европу.

– Вы могли бы поселиться в старой фамильной усадьбе.

Это предположение вызвало у него удивленную усмешку:

– Вы странно действуете на меня, мисс Симмонс. Я редко бываю таким разговорчивым. Или это результат того, что я вернулся в Марлоу-Хаус, в комнаты, в которых жил дед, когда я был здесь последний раз? С другой стороны, я разговорчив, вероятно, от сбоя во времени.

– Вы не рассказали ничего, что нельзя рассказывать, а я не собираюсь никому этого передавать, – прошептала Кэрол. Она остро ощущала атмосферу теплой спокойной комнаты с горящими свечами и сверкающим серебром и хрусталем на столе. Николас сидел во главе длинного стола из красного дерева, она – справа от него. Перед ней стоял серебряный чайный сервиз.

– Это графин с портвейном там, на буфете? – спросил он. – Не хотите ли выпить стаканчик, мисс Симмонс?

– Благодарю. – Обычно Кэрол не пила портвейн, но сейчас готова была ухватиться за любой повод, чтобы побыть с Николасом подольше. Она с удовольствием отметила ленивую грацию, с которой он поднялся, чтобы принести графин. Он двигался так же, как в прошлом и в будущем.

И в ее сердце тоже ничего не меняется, неважно, зовут ли его Николас Марлоу, граф Монфорт, или Ник, руководитель заговорщиков, или просто мистер Монфорт. Она все глубже погружалась в любовь к одному и тому же человеку, которого встречает при потрясающе несхожих обстоятельствах. А теперь вот он, в ее времени, и ее любовь не имеет никакого значения, потому что он ее не узнает. Кэрол обдумывала это необычное положение лишь минуту, а потом почувствовала, что ее мысли как будто кто-то подталкивает.

«Нет, леди Августа, – подумала она, отвечая на это подталкивание, – я не забуду, что нужно делать».

– Это повторяется уже третий раз. – Николас поставил перед ней хрустальный стаканчик с портвейном. – Сначала у вас отчаянно грустный вид, словно у вас сердце разбилось, потом вы улыбаетесь, словно только что вспомнили какую-то чудесную тайну.

– Может быть, и так, и может быть, я должна немного приоткрыть вам ее сейчас, – прошептала она. Подняв на него глаза, она сказала решительно:

– Завтра вы не сможете заняться делами, потому что это воскресенье, и в понедельник тоже, потому что на понедельник перенесли День подарков. До утра во вторник вы не сможете ни встретиться с поверенными леди Августы, ни получить сведения о ее состоянии. До этого времени я хотела бы вам кое-что показать. Назовите это моей тайной, если хотите. Пойдемте завтра утром в церковь?

– В церковь? – Он рассмеялся. – Я много лет не был в церкви, но если вы хотите, пойду.

В конце концов, в эти дни полагается ходить в церковь, верно?

Она сказала, когда начнется служба, и поднялась, сославшись на поздний час и его долгое путешествие, чтобы окончить разговор. Подталкивание у нее в голове стало сильнее, заставив ее уйти из столовой раньше, чем она намеревалась. Из-за этого подталкивания она начала надеяться – точнее, уповать, – что леди Августа ждет ее в спальне. Хорошо бы, чтобы та объяснила, что происходит.

Ее комната была пуста. Только запах снежно-белых нарциссов приветствовал Кэрол. Она огляделась, не веря, что никого нет. Конечно же, леди Августа здесь, просто Кэрол ее не видит.

– Я права, да? – спросила Кэрол у воздуха. – Это вы прислали Николаса Монфорта в Марлоу-Хаус именно теперь, потому что вы хотите, чтобы он помог мне повлиять на будущее? – Не получив ответа, Кэрол все-таки продолжала громко разговаривать в пустой комнате. – Леди Августа, вы собираетесь мне помочь, или вы ждете, чтобы я бродила вокруг да около, пока сама во всем не разберусь? Ведь этим вы заставляли меня заниматься в других веках, да? Вы переносили меня в прошлое и будущее и в обоих случаях давали мне кое-какие указатели для ориентации, а потом исчезали, и я сама извлекала уроки из виденного. И в том, и в другом случае вы ничего не сделали для того, чтобы остановить меня, не дать мне полюбить. Может ли быть, что моя любовь к Николасу и Нику – составная часть вашего общего плана относительно меня?

И Кэрол продолжала:

– Если вы еще не знаете, леди Августа, если вы не можете читать мои мысли, я должна сказать вам, что завтра собираюсь познакомить Николаса Монфорта с работниками «Щедрого стола» при церкви святого Фиакра и хочу попробовать убедить его пожертвовать туда крупную сумму из вашего состояния.

Знакомить их оказалось ненужным. Николас знал Люциуса Кинсэйда.

– Мы учились вместе, – сказал он Кэрол, как только увидел, что ректор вошел вслед за хором и занял свое место у алтаря. – Чем он занимается в таком месте?

– Я собираюсь показать вам, чем он занимается, сразу же после службы, – прошептала в ответ Кэрол.

Вскоре она с большим интересом отметила, что на лице Люциуса Кинсэйда появилось удивленное выражение, когда он увидел Николаса, стоящего на коленях рядом с ней у алтарной ограды. Потом это выражение сменилось счастливой улыбкой, которую ректор пытался удержать, поскольку выполнял свои обязанности. Еще интереснее показалось Кэрол, как эти двое приветствовали друг друга после окончания службы. Они смеялись, хлопали друг друга по спине и совершенно разрушили все представления Кэрол об английской сдержанности.

Люциус Кинсэйд воскликнул:

– Никогда не думал увидеть тебя здесь! Что, Дальний Восток утратил свое очарование? Ты вернулся домой?

– Я думаю, не переехать ли мне на постоянное жительство в Лондон? – ответил Николас деланно серьезным тоном, совершенно не похожим на его обычный. – Да. Хр-р-р-ум. Это дело нужно серьезно, чтобы не сказать – долго, обдумывать.

– А я и забыл, как это у тебя здорово получается. Вы только что слышали прекрасное подражание Старому Фогги, руководителю нашей группы в Оксфорде, – объяснил ректор ошеломленным жене и Кэрол, которые созерцали это проявление студенческого товарищества, не веря своим глазам.

– Люциус, дорогой, – сказала миссис Кинсэйд, – в данную минуту мы должны быть в холле. Нас ждут.

– Пойдем с нами, Николас. – Преподобный мистер Кинсэйд дружески толкнул старого товарища в плечо, указывая дорогу на церковный двор, а затем провел его в холл через внутренний вход. Кэрол и жена ректора шли за ними. В холле в полном разгаре был воскресный утренний вариант «Щедрого стола». Добровольные помощники подавали завтрак, состоящий из чая, кофе или сока со сладкими рулетами.

– Я бы предпочел, чтобы это были яйца, копчушки или хотя бы немного тарелок с беконом, – сказал ректор. – К несчастью, это все, что нам по карману. Но должен признаться, что жалоб мы почти не слышим.

– А что у вас за программа? – спросил Николас. Мужчины отошли, ректор заговорил, поспешно объясняя, для чего существует «Щедрый стол».

Абигайль Кинсэйд заметила, внимательно наблюдая за реакцией Кэрол на свои слова:

– Мистер Монфорт, кажется, симпатичный человек.

– Если он друг вашего мужа, значит, он человек достойный, – ответила Кэрол по возможности небрежней. Ей очень хотелось рассказать миссис Кинсэйд всю свою историю с Николасом Монфортом, но она чувствовала, что время для этого еще не пришло.

– Мистер Монфорт, как и Люциус, не лишен склонности к проказам. – Голубые глаза Абигайль Кинсэйд смеялись. – Кстати, Люциус съел по меньшей мере половину конфет из той коробки, что вы мне подарили. Он говорит, что предпочитает орехи и тянучки, которые можно долго жевать.

– Конечно. Ничего другого я и не ожидала. – Их глаза встретились. И вдруг, инстинктивно ощутив таинственную связь, существующую между ними, женщины рассмеялись.

– Люк, – сказал Николас немного погодя, – ты не можешь продолжать эту деятельность самостоятельно. Разреши мне помочь тебе. – Достав чековую книжку, он начал заполнять чек.

– Дорогой мой друг, я привел тебя сюда не для того, чтобы просить у тебя деньги, – воскликнул Люциус Кинсэйд.

– А ты меня и не приводил, – сказал Николас, мельком улыбнувшись, – меня привела мисс Симмонс, и я ей очень признателен. Вот, держи. Вероятно, и в будущем я смогу вам помогать. – Он протянул другу чек.

– Вот это да! – Ректор уставился на бумажку. – Великолепно. Почти невероятно, я бы сказал.

– Ерунда. – Рука Николаса на мгновение задержалась на плече друга. – Когда-то ты оказал мне важную услугу. Просто справедливо, что я возвращаю долг с процентами, ведь с тех пор прошло столько лет.

– Люк спас мне жизнь, – сказал Николас, обращаясь к миссис Кинсэйд и Кэрол. – Когда мы были в Оксфорде, он вытащил меня из воды – у нас перевернулась лодка. А теперь, Люк, я хочу попросить у тебя кое-что за этот чек. Мне бы хотелось, чтобы вы с миссис Кинсэйд пришли ко мне пообедать во вторник вечером. Будет еще мой помощник с женой. Ты ведь помнишь Уильяма Бэскома?

– Билла? А я-то думал, куда он делся. А он, оказывается, работает у тебя. – Люциус Кинсэйд усмехнулся. – Прямо воссоединение старых однокашников, не видевшихся сто лет.

Позже, идя от святого Фиакра к дому, Кэрол занимала Николаса рассказами об обеде в канун Рождества, на котором Кинсэйдам помогали она и слуги из Марлоу-Хаус, – Эти славные люди, Кинсэйды, борются за то, чтобы «Щедрый стол» не прекратил свою деятельность. Надеюсь, вы и дальше будете им помогать. – Он не ответил, и она замолчала, а потом добавила:

– И церковь нуждается в кое-какой реставрации.

– В серьезной реставрации. Я сам способен замечать подобные вещи, мисс Симмонс. – Он говорил строго, но в глазах у него плясали зеленые огоньки, когда он остановился и, взяв ее за плечи, повернул лицом к себе и спросил насмешливо:

– Я также полагаю, что вы хотите, чтобы я восстановил прежнюю славу Марлоу-Хаус?

– Хорошо бы вы сделали это. Нельзя допустить, чтобы такой прекрасный старый дом превратился в развалины.

– Он мне всегда нравился. Возможно, я сохраню его, а не буду продавать, как думал раньше.

– Я знаю, что леди Августа была бы рада слышать это.

Он заметил скептически:

– Вы опять делаете вид, будто вам известны ее мысли и пожелания.

– Я не делаю вид. Я говорю то, что знаю о ней.

– Вот как?

По этому насмешливому замечанию Кэрол не могла понять, как он отнесся к ее заявлению.

– Верьте мне или не верьте, дело ваше, – сказала она. – Это не имеет значения, лишь бы вы помогали Люциусу Кинсэйду и сделали что-нибудь для служащих Марлоу-Хаус.

– Почему, мисс Симмонс, – воскликнул он, – почему это вам так важно? Это связано с чем-то, что сказала или сделала моя тетка? Я разбираюсь в людях и уверен, что вы что-то от меня скрываете.

Он все еще держал ее за плечи и смотрел ей в глаза. Кэрол тоже смотрела на него, и ей очень хотелось набраться смелости, сделать один шаг и положить голову ему на грудь. Если бы почувствовать на себе его руки! Сердце у нее просто разрывалось. Но он ждал ответа, и она ответила единственно возможным способом:

– Сейчас я не могу этого рассказать. Я не хочу, чтобы вы сочли меня за сумасшедшую. А это, боюсь, обязательно произойдет, если я скажу слишком много. Пока вы не знаете меня достаточно хорошо и не поверите в мой рассказ. Обещаю все рассказать вам в свое время.

– Сначала я решил, что вы мошенница, что вы пытаетесь урвать из наследства моей тетки, раз не удалось убедить ее внести вас в завещание. – Он все еще смотрел на Кэрол так, будто пытался читать у нее в душе, и казалось, он говорит сам с собой.

– Я не виню вас за то, что ваши мысли шли в этом направлении. В конце концов, вы меня не знаете. Но уверяю вас, мистер Монфорт, я и представления не имею, с чего начинать мошенничество.

– Вы ничего не просите для себя. Только для других. Что же это за тайна? Что вами движет? – Он не сводил с нее глаз. Кэрол еле сознавала, что мимо мчатся машины, что прохожие с любопытством взглядывают на пару, так напряженно смотрящую в глаза друг другу.

«Николас, – пело ее сердце, – Ник, Николас, Ник. Любовь моя».

– Мисс Симмонс?

– Назовите это духовным возрождением, – прошептала она.

– Чьим? Вашим или моей тетки?

– И ее, и моим. Мы обе изменились до неузнаваемости, до полной невозможности вернуться в себя прежних.

– Вы – настоящая. – Он еще крепче сжал ее плечи, а потом разжал руки, как будто хотел убедиться в правильности своего утверждения. – Вы не призрак, но что-то говорит мне, что вы и не ангел.

– Я живая, – ответила она, – никогда раньше я не была такой живой.

– Вы говорите так, будто это чудо.

– Так и есть. Дорогой мистер Монфорт, это действительно чудо. Главная моя задача теперь – убедить в этом вас.

– Крэмптон сказал, что вы хотите меня видеть. – Кэрол помедлила в дверях, оглядывая полки, переполненные книгами, восточный ковер на полу и полированный письменный стол.

Николас поднял голову от бумаг, которыми был занят. Узкие очки сидели у него на кончике носа, и лицо было серьезно.

– Входите. У меня к вам несколько вопросов. – Он махнул рукой, указывая на кресло, стоящее у стола с противоположной стороны. – Скажите, мисс Симмонс, каковы ваши планы теперь, когда ваша хозяйка умерла?

– Не знаю. Я думаю, что мне делать, но еще не решила.

– Кажется, вы хорошо осведомлены о делах моей тетки. Не хотите ли остаться здесь и быть моей помощницей?

Я ОСТАНУСЬ ГДЕ УГОДНО, БУДУ ДЕЛАТЬ ЧТО УГОДНО, ТОЛЬКО БЫ БЫТЬ С ТОБОЙ. Признаваясь самой себе, что боится – вдруг он решит, что ее работа никуда не годится, Кэрол ответила совершенно искренне:

– Я действительно исполняла обязанности секретаря леди Августы, когда ей нужен был секретарь, но предупреждаю вас, мистер Монфорт: я почти не знакома с конторской работой. Я плохо печатаю на машинке, а если вы покажете мне компьютер – скорее всего просто дам деру.

– Печатать на машинке и работать на компьютере вам не придется. Я говорю о другой работе. Может быть, Джоанна Бэском научит вас обращаться с компьютером, но; это не главное. – Он откинулся к спинке кресла, изучая ее реакцию на свои слова. – Мисс Симмонс, я заметил, что вы очень чутки к нуждам окружающих. Я составил себе хорошее состояние. Я чувствую, что обязан какую-то часть его раздать. Раздать так, чтобы принести как можно больше пользы людям, которым нужно помочь устроить свою жизнь. Хотели бы вы способствовать мне в этой работе?

– О да, именно этим я и хочу заниматься. Делать людей счастливей, делать их будущее лучше и влиять таким образом на ту жизнь, которая наступит после нас, – ничего более замечательного я и представить себе не могу. Но как вы, мистер Монфорт, рискуете принимать такие поспешные решения? Вы обо мне ничего не знаете. А вдруг я растрачу или украду ваши деньги? – Монфорт рассмеялся, и Кэрол замолчала. От этого беззаботного смеха сердце у нее радостно подпрыгнуло.

– Мисс Симмонс, если тетя Августа наняла вас, она обязательно запаслась перед этим свидетельством о вашей благонадежности. Вероятно, оно хранится у ее поверенных. Конечно, я еще раз закажу такое свидетельство – для себя, но когда речь идет о работе такого рода, я предпочитаю полагаться на свое собственное суждение – а мое суждение говорит мне, что вы именно тот человек, который мне нужен.

– А теперь, – продолжал он, очевидно полагая, что она уже его служащая, – расскажите, что вам известно о слугах тети Августы.

Кэрол быстро обрисовала ситуацию, подчеркнув, что Хетти малограмотна и что ей и Нелл необходимо найти новую работу.

– Я думаю, что у обеих девушек не много шансов на это, – сказала Кэрол, повторяя главное из того, что открылось ей во время их с леди Августой незримого пребывания среди слуг. – Крэмптон и мисс Маркс обеспечены несколько лучше, потому что у них есть маленькие пенсии, но я не думаю, что они смогут безбедно жить на эти пенсии, не работая.

Дальше она рассказала о предложении, которое сделал Крэмптону Люциус Кинсэйд, и о сожалениях Крэмптона из-за того, что ему придется отказаться от этого предложения. Пока она говорила, ее осенила хорошая идея.

– Мистер Монфорт, утром вы сказали ректору, что и дальше собираетесь помогать его благотворительной деятельности. Он, бедный, так перегружен делами. Нельзя ли учредить оплачиваемую должность инспектора «Щедрого стола»? Тогда Крэмптон сможет занять эту должность, а мисс Маркс будет его помощницей. Мистер Кинсэйд сосредоточится на пастырских обязанностях, а им поручит дела, связанные с бесплатной столовой. У всех троих прошло бы подавленное состояние, и они стали бы гораздо счастливее.

И Кэрол продолжила:

– Таким образом вы окажете благодеяние и миссис Кинсэйд – ей тоже не придется так много работать. Сейчас именно она организует работу столовой. А если вы будете финансировать «Щедрый стол», Кинсэйдам не придется тратить столько своих денег на столовую, и Абигайль сможет хотя бы иногда покупать новую одежду для себя и для детей, а не ходить на распродажи.

Кэрол кончила, придя в совершенное волнение.

Ответ Николаса был полон энтузиазма:

– Вот оно, то самое творческое мышление, которого я от вас ожидал! Мисс Симмонс, я действительно думаю, что мы с вами составим прекрасную команду.

Потом Кэрол, Николас и Крэмптон обследовали весь Марлоу-Хаус сверху донизу. Крэмптон указывал, какие ремонтные работы необходимо произвести, а Кэрол все это записывала.

– Просто стыд, что исконное здание разделили надвое, – сказала Кэрол. – Старый Марлоу-Хаус был такой красивый и просторный.

– Таким он и должен быть. – Николас смотрел на нее, словно спрашивая, откуда ей известно, каким был Марлоу-Хаус изначально.

– Ходят слухи, – сказал Крэмптон, – что срок договора об аренде соседнего дома, который когда-то был частью Марлоу-Хаус, скоро истекает. Эта информация может оказаться полезной для ваших планов на будущее, мистер Монфорт.

– Благодарю вас, Крэмптон, – задумчиво ответил Монфорт.

В воскресенье вечером и утром в понедельник слабые навыки Кэрол в печатании на машинке подверглись серьезному испытанию. Под руководством Николаса она составила список необходимых ремонтных работ в доме, а затем напечатала предложение об учреждении фонда помощи «Щедрому столу» при церкви святого Фиакра.

– Я уверен, что леди Августа хотела бы внести часть своего состояния, чтобы вступить в этот фонд, – сказала она Николасу.

– Чтобы разобрать ее дела, нужно время, – заметил он. – Поэтому мы начнем с моих денег.

– Но может быть, тогда вы учредите этот фонд в память о ней?

– Какая вы настойчивая! И как вы уверены в том, чего хотела бы моя тетка. Хорошо, назовем его «Попечительский фонд памяти леди Августы Марлоу». Как по-вашему, такое название достаточно пышно?

– Превосходное название. Я знаю, ей понравится.

– Где бы она ни находилась, – добавил Николас сухим тоном, к которому Кэрол уже привыкла.

Освободившись наконец от служебных обязанностей, Кэрол поспешила на кухню. Она боялась, что мисс Маркс, особа весьма раздражительная, расстроена: в доме после приезда помощников Николаса будут жить трое, и работы будет невпроворот. А еще нужно готовить завтра обед на шесть персон. Но, к удивлению Кэрол, эти трудности вызвали у кухарки прилив энтузиазма. Она просто расцвела, загоняв своими указаниями Хетти так, что бедная девушка совсем запуталась, и чуть не сведя с ума Нелл, требуя, чтобы обед сервировали лучшим серебром, хрусталем и китайским фарфором и чтобы каждый предмет был вымыт и вытерт до блеска.

– Я вижу, что вы контролируете ситуацию, мисс Маркс, – заметила Кэрол.

– Настало время старому дому снова ожить, пусть даже не надолго, – ответила мисс Маркс. – Я продемонстрирую мистеру Монфорту несколько фейерверков – кулинарных фейерверков! Я еще не готова проститься со своей работой, нет. Завтра у нас будет большой пир. Хетти, где же медная миска?!

* * *

Уильям и Джоанна Бэскомы оказались, как и ожидала Кэрол, современным вариантом тех Бэса и Джо, которых она встретила в будущем. Она узнала их сразу, хотя они, как и Николас, ее не узнали. Билл Бэском напоминал также лакея графа Монфорта, того, кто так неохотно впустил ее в дом графа однажды декабрьским днем в далеком прошлом.

МНЕ НУЖНО НЕ ЗАБЫТЬ И СПРОСИТЬ ОБ ЭТОМ У ЛЕДИ АВГУСТЫ. ВСЕГДА ЛИ БЫВАЕТ ТАК, ЧТО ОДНИ И ТЕ ЖЕ ЛЮДИ СОБИРАЮТСЯ ВМЕСТЕ СНОВА И СНОВА НА ПРОТЯЖЕНИИ ВЕКОВ? ЕСЛИ ДА, ПОЧЕМУ В ПРОШЛОМ ПЕНЕЛОПА ХАЙД ЛЮБИЛА ЭЛВИНА СИММОНСА, ПЕН ЛЮБИЛА ЭЛА В БУДУЩЕМ, А СЕЙЧАС ОНА ЗАМУЖЕМ ЗА ЛЮЦИУСОМ, КОТОРЫЙ КОГДА-НИБУДЬ ПРЕВРАТИТСЯ В ЛЮКА? КАКАЯ-ТО ПУТАНИЦА.

К радости Кэрол, Билл и Джоанна Бэскомы вскоре болтали с ней так, будто они старые друзья. Они отдали должное раннему обеду, а затем вновь прибывшие ушли к себе, сославшись на сдвиг во времени, связанный с долгим путешествием из Гонконга.

– Мы остановились на Майорке, – сказала Джоанна, – навестить моих родителей, которые поселились там, выйдя на пенсию, поэтому мы и не приехали вместе с Николасом.

Спустя какое-то время Кэрол поднялась из кухни, где совещалась со слугами насчет завтрашнего дня. Все еще улыбаясь при мысли о мисс Маркс, помолодевшей от бурной деятельности, она вошла в главный холл, затем остановилась и прислушалась. Из самой отдаленной части дома – библиотеки – доносились звуки хорошо знакомого вальса. И Кэрол быстро пошла на эти звуки.

Николас сидел за письменным столом и читал какие-то бумаги. Он включил стереопроигрыватель леди Августы и поставил одну из старых записей. Когда вошла Кэрол, он поднял глаза.

– Какие-нибудь проблемы? – спросил он, глядя на нее поверх оправы очков.

Лукавое выражение его лица показалось Кэрол неотразимым. Если бы осмелиться подойти к нему, положить руки ему на плечи, может быть, сесть к нему на колени и опустить голову на грудь! Какое бы это было чудо, если бы он ласково ее обнял! Как она тосковала об этом! Приказав себе не забывать, что с этим Никола-сом Монфортом они чужие, Кэрол ответила на его вопрос по возможности прохладней, а знакомая музыка неотвязно звучала у нее в ушах.

– Никаких проблем. Я услышала музыку и не могла не войти, чтобы лучше слышать. Я люблю этот вальс.

– И я. Странно, потому что вообще я предпочитаю более современную музыку. Но эта старая мелодия обладает надо мной какой-то непонятной властью. Не знаю почему. – Отложив бумагу, которую он читал, Николас встал и, обойдя стол, подошел к ней. – Раз вам она тоже нравится, давайте станцуем, мисс Симмонс?

Кэрол не могла отказать ему, сославшись на то, что библиотека не совсем подходящее место для танцев. Она кое-что знала об этом. Николас протянул к ней руки, и она вошла в них, словно усталый странник, наконец-то вернувшийся домой. Его сила, изящные движения, блеск зеленых глаз, прикосновение его левой руки, сжимавшей ее руку, его правая рука у нее на талии, направляющая их кружение по комнате, – все это вызвало в ее памяти картины из их совместного прошлого и будущего, неотделимые от этих очаровательных минут из настоящего. Кэрол показалось, что музыка и сладкие воспоминания льются прямо из стен библиотеки.

Кэрол вовсе не думала, что Николас испытывает во время танца такое же захватывающее удовольствие, что и она. Двигались они слаженно, но когда музыка кончилась, он сразу же опустил руки и отошел от нее.

– А теперь вы должны меня извинить, – сказал он, – мне еще нужно поработать пару часов. Благодарю вас за приятное развлечение в конце делового дня. – Он коснулся губами ее руки, потом подошел к двери и открыл ее перед Кэрол. Было очевидно, что ей предлагают уйти – вежливо и ласково, но все-таки уйти.

– Доброй ночи, мистер Монфорт. – Ничем не показав своей боли и разочарования, Кэрол вышла из библиотеки и поднялась к себе, размышляя о грустных вещах.

Что ей делать, если в это время Николас Монфорт не предназначен для нее? Пенелопа – Абигайль – Пен не в каждой своей жизни встречается с одним и тем же человеком, не может ли такая же участь постигнуть и Кэрол?

Она знала ответы на эти вопросы так, словно они запечатлены у нее в сердце. Она всегда будет любить Николаса, но если он ее не полюбит – что ж, она будет работать с ним столько, сколько он позволит, и постарается помочь как можно большему числу людей. И всегда будет напоминать себе, что в будущем мире – другом, не похожем на тот, который ей показала леди Августа, они обязательно будут вместе – она и тот, кого она любит. И если в этой жизни ей не суждено изведать любовь Николаса, она постарается заслужить его уважение.

И в одиночестве она не останется. У нее будут друзья – Кинсэйды, Нелл и Хетти, мисс Маркс и Крэмптон, если повезет – и Бэскомы, и, быть может, даже Николас. Это не все, чего она хочет, но и этого достаточно. Она научится довольствоваться и этим, потому что знает, как много ждет ее в следующей жизни.

– Так вот чем одарила меня леди Августа, – прошептала Кэрол, – и за это я навсегда ей благодарна. Навсегда. Она научила меня, что у жизни нет конца.

Глава 21

Обед, который Николас дал Кинсэйдам и Бэскомам, имел большой успех. Мужчины ублажали себя рассказами о пребывании в университете. Кэрол подозревала, что в этих рассказах многое приукрашено. Женщины за это время успели познакомиться, и к концу вечера Кэрол убедилась, что они будут друзьями. Что и должно было произойти, по ее мнению.

По настроению этот вечер напоминал те вечера на кухне, которые так нравились Кэрол в Лонде, в том варианте будущего, когда Марлоу-Хаус будет полуразрушен. Только в настоящем разговоры были гораздо веселее.

– Я начал наводить справки, как ты хотел, – сказал Билл Бэском Николасу, – думаю, мы сможем приобрести арендный договор на соседний дом.

– А вы собираетесь воссоединить обе части Марлоу-Хаус? – спросила Кэрол у Николаса.

– Дом получится слишком большой, это непрактично. И кто знает, что понадобится в будущем? – ответил тот. – Возможно, понадобятся именно два отдельных дома. Я подумал, Билл, может, вы с Джоанной захотите устроить себе квартиру на двух верхних этажах, а в нижних мы поместим офис «Благотворительного треста Марлоу-Монфортов». Вероятно, Люциус найдет среди своей паствы людей, которых мы возьмем на эту работу. Поговорите с ним, Билл, он ведь всех знает и знает, кто нуждается в трудоустройстве. – Последнее замечание было произнесено с задорной усмешкой по адресу Люциуса Кинсэйда.

Неделя, последовавшая после прибытия Николаса в Лондон, оказалась гораздо более занятой, чем ожидала Кэрол. Раньше она не понимала, как много работы нужно проделать, чтобы потратить крупные суммы. Вместе с Николасом она посетила поверенных леди Августы, где не колеблясь выложила свое мнение о том, что собиралась сделать ее покойная хозяйка с деньгами, оставшимися после нее. Она быстро поняла, что Николас не преувеличивал, говоря о времени, необходимом для разбора всех дел леди Августы и уплаты всех пошлин.

В собственном состоянии Николас ориентировался хорошо, и благодаря его быстрым действиям к концу недели все документы для финансирования «Щедрого стола» при церкви святого Фиакра были оформлены. Когда Николас заговорил с Крэмптоном и мисс Маркс о должностях в «Щедром столе», они сразу же дали свое согласие.

– Я не сомневаюсь, сэр, что вам хочется иметь лакея и кухарку помоложе, если вы остаетесь в Лондоне, – сказал Крэмптон. – Мне кажется – хотя мисс Маркс никогда в этом не признается, – что последние дни она находит несколько утомительными.

– Конечно нет, – протестующе сказала эта достойная леди, – я могу работать еще много лет, но чувствую, что в «Щедром столе» принесу больше пользы. Тем не менее ни я, ни Крэмптон не покинем Марлоу-Хаус, пока не появятся новые лакей и кухарка.

– Спасибо, мисс Маркс. – На эту речь кухарки Николас отвечал так серьезно, как только она могла пожелать. – Я благодарен вам за высказанные соображения. Если кто-нибудь случайно узнает о квалифицированных работниках, которые мне нужны, прошу сообщить мне или мисс Симмонс.

Нелл и Хетти оставались в Марлоу-Хаус на лучших условиях, а Хетти к тому же поступала на курсы обучения чтению за счет Николаса.

– Вы очень щедры, – сказала ему Кэрол.

– Мне отплатят хорошим отношением и хорошим обслуживанием, – возразил он. – Если эти молодые женщины так умны, как вы утверждаете, они не долго останутся в низшем эшелоне прислуги. Я люблю повышать в должности хороших служащих.

Вскоре после Нового года в Марлоу-Хаус начинался ремонт, и Николас обсуждал с Люциусом Кинсэйдом и Биллом Бэскомом, что нужно сделать для приведения в приличное состояние святого Фиакра. Средства на реставрацию скоро поступят по линии пожертвования.

Все эти перемены были Кэрол по душе, и она думала, что они хорошо повлияют на будущее. Беспокоило ее настоящее, ибо Николас сохранял с ней прохладный официальный тон. И больше не заводил тот памятный вальс. Казалось, в его отношении к Кэрол нет ничего личного. Она спрашивала себя, не покориться ли ей, как она и опасалась, и не остаться ли в этой жизни всего лишь его деловым сотрудником.

В середине недели произошел случай незначительный, но странный, вызвавший у Кэрол недоумение и желание во что бы то ни стало задать леди Августе при встрече один вопрос.

Билл Бэском сообщил, что купил четыре билета на спектакль, пользующийся большим успехом, на завтрашний вечер. Он пригласил Николаса и Кэрол.

– Чудесная идея, Билл. Устроим себе перерыв. А после спектакля пообедаем, – решил Николас. – Мисс Симмонс, вы сообщите Крэмптону и мисс Маркс о наших планах? Может быть, слуги тоже захотят куда-нибудь пойти вечером.

– Конечно, мистер Монфорт. – Молча кляня его и свою собственную церемонность, Кэрол поспешила на кухню. Там она увидела, что мисс Маркс, вооружившись большим ножом, воюет с жареным омаром, как с личным врагом. Кэрол передала просьбу Николаса, никак ее не прокомментировав. Она уже достаточно хорошо знала мисс Маркс и понимала, что не придется долго ждать, пока кухарка изложит причину своей обеспокоенности.

– Конечно, я использую свободный вечер, – сказала та, нанося страшный удар омару. – Другие тоже с удовольствием проведут вечер в городе. Нелл теперь встречается с молодым человеком, они познакомились в Сочельник в церкви. Миссис Кинсэйд говорит, что он вполне порядочный человек, но безработный. Нелл платит за билеты в кино и за чай. В мое время уважающий себя мужчина никогда не позволил бы даме платить. Миссис Кинсэйд говорит, что времена меняются, а я добавлю – не в лучшую сторону.

– Какой молодой человек? – На сетования кухарки Кэрол не прореагировала. – Я не знала, что Нелл ходит на свидания.

– Она и не ходила, до этой недели. Вон они идут, – окончила мисс Маркс театральным шепотом.

Из столовой для прислуги появилась Нелл. Ее светлые локоны танцевали, а пухлое личико розовело от чувств, которые Кэрол сразу не смогла определить. Рядом с ней шел высокий светловолосый молодой человек, а следом за ними в кухню вошел Крэмптон. Кэрол показалось, что он оканчивал серьезную лекцию.

– Я надеюсь, что вы приведете Нелл домой не позже одиннадцати, – предупредил Крэмптон юношу, – я заменяю ей покойных родителей и отвечаю за нее, поэтому прошу придерживаться этого освященного веками правила прислуги.

– Конечно, мистер Крэмптон. Я позабочусь, чтобы Нелл вернулась вовремя, – ответил молодой человек.

– Ой, мисс Симмонс, – Нелл увидела Кэрол, – это Эллен Симмс. Эл, это та леди, о которой я тебе говорила.

– Эл? – Молодой человек протянул ей руку, Кэрол пожала ее, но больше ничего не смогла сказать. Но, кажется, он и не заметил, что язык ее скован, и Нелл не заметила.

– Мы пойдем смотреть новое кино, – сказала ей Нелл и добавила, понизив голос:

– Можно подумать, что Крэмптон и мисс Маркс моя бабушка и дедушка, они так беспокоятся, куда я хожу и когда возвращаюсь.

– Они заботятся о вас, – ответила Кэрол. – Желаю вам хорошо провести время.

Молодая пара вышла, поднялась по лестнице, а Кэрол все еще смотрела им вслед.

– Нелл и Эл вместе? – пробормотала она про себя. – Ни за какие небесные и земные дары не смогу разобраться, как это получается. Интересно, что скажет леди Августа?

– Это интересная постановка вопроса, мисс Симмонс, и я с ней вполне согласен. – Крэмптон стоял к ней ближе, чем мисс Маркс, и услышал ее замечание, но вряд ли мог догадаться, почему это сочетание представляется Кэрол таким непонятным.

– В наши дни поступки молодежи совершенно необъяснимы, – вставила кухарка. – По моему мнению, этот молодой человек совсем не пара Нелл.

Кэрол пребывала в замешательстве. Она не понимала, почему эти две пары – Кинсэйды и Нелл со своим другом – образовали такое сочетание. На самом деле они должны сочетаться совсем иначе. И все же Люциус Кинсэйд с женой, кажется, совершенно счастливы. Может быть, не в каждой жизни пары находят друг друга. Эта мысль подействовала на нее угнетающе.

Как бы то ни было, Кэрол скоро перестала размышлять об отношениях своих друзей и занялась своими собственными отношениями с Николасом Монфортом – или, точнее, отсутствием этих отношений. Весь вечер, проведенный в обществе Бэскомов в театре и за обедом, Николас держался с ней так же вежливо, но церемонно, как и при совместной работе. Постепенно Кэрол убеждалась, что она ничего для него не значит.

Вернувшись в Марлоу-Хаус и выпив по чашке чая в библиотеке, Бэскомы ушли к себе.

Николас и Кэрол проводили их, поднявшись по лестнице, и в верхнем холле все пожелали друг другу спокойной ночи. Дверь спальни закрылась за Биллом и Джоанной, и Кэрол с Николасом остались одни.

– Спокойной ночи, мистер Монфорт, – Кэрол начала подниматься дальше, к своей комнате.

Она не знала, что заставило ее внезапно посмотреть поверх перил на Николаса, стоящего внизу в холле. Может быть, в воздухе неожиданно пахнуло лавандой? Или потому что Николас не ответил на ее слова?

Он стоял у двери в апартаменты леди Августы, положив руку на блестящую медную ручку. Она застала его врасплох, когда все вежливые официальные перегородки рухнули. Он смотрел на нее с такой страстной тоской, что она замерла, не сводя с него глаз.

– Николас? – впервые она назвала его по имени.

– Кэрол, – прошептал он, но она услышала. Продолжая смотреть ей в глаза, он подошел к лестнице, где она все еще стояла, не в силах пошевелиться. Поднявшись к ней, он положил руку на ее руку, лежащую на перилах, словно желая удержать ее. И снова заговорил тем же резким шепотом:

– Кто вы?

– Я – Кэрол Ноэлли Симмонс.

– Вы же знаете, что я не это имею в виду! – Его голос был груб, как будто он старался подавить чувства, в которых не хотел признаваться. – КТО вы? Что вы такое, почему вы так действуете на меня?

Она ответила, но не словами. Вместо этого она нагнулась, чтобы погладить его по лицу свободной рукой. Николас затаил дыхание и, схватив ее руку, сжал так, что Кэрол не могла ее выдернуть.

– Мы где-то встречались раньше, – сказал он. – Наверное, поэтому все так. Другого объяснения тому, что происходит со мной в эти дни, я не нахожу.

– А что происходит, Николас? – Кэрол спустилась на одну ступеньку, потом на другую, постепенно возвращаясь в холл. На второй ступеньке она задержалась; – Скажите, что вы чувствуете?

– Вы… вы очень много значите для меня. – И вдруг, как если бы он больше не мог сдерживаться, его прорвало, и он сказал низким, грубым голосом:

– Бог мой, что же я, по-вашему, должен чувствовать? С первой же минуты, как я вас увидел, я только и думаю, как вас обнять, как отнести к себе в постель. В рождественскую ночь я вас не узнал, я ведь никогда не встречал вас раньше, насколько я помню. Но я не могу выбросить вас из головы. Кажется, я не сомкнул глаз с тех пор, как приехал в Лондон. И каждый день, видя вас, работая с вами, вынужденный скрывать свои чувства…

– А этого и не требуется. – Кэрол удивилась, как ровно она говорит, тогда как Николас теряет самообладание. Она взяла его за руки и посмотрела ему в глаза. – Я этого не предполагала. Я думала, я вам безразлична. Я надеялась только, что когда-нибудь стану вашим другом.

– Другом? – Он задохнулся. – Гораздо большим! Но ведь этого не должно быть!

Я здравомыслящий, практичный деловой человек. А то, что я чувствую, – это из области волшебных сказок и средневековых легенд. Разумные люди не станут бешено влюбляться с первого взгляда или воображать, что знали какую-то особу до начала времен. Наверное, я спятил, – заключил он.

– А вы не допускаете, что мы предназначены друг для друга?

– Вы говорите о судьбе? На Востоке я встречал людей, которые верят в такие вещи. – Он посмотрел на нее еще строже. – Вы верите в это? Вы чувствуете то же, что и я?

Она ответила:

– С того момента, как я из кухни увидела вас стоящим на верху лестницы, я знаю, что между нами существует глубокая связь. Я только боялась, что вы этого не поймете, – по крайней мере, в этом времени.

– Кэрол. – Он не прореагировал на ее последние слова.

Может быть, он спросит об этом позже. Если так, то она все расскажет честно, потому что не хочет ему лгать. Она смотрела, как он подошел к основанию лестницы, все еще держа ее руки над перилами, и оказался перед ней, двумя ступеньками ниже.

Он поднес ее руки к губам. С легким усилием Кэрол высвободила руки, обняла его за шею и запуталась пальцами в его густых темных волосах. Она наклонилась, опираясь о его плечи. Он обнял ее и несколько мгновений удерживал над собой, глядя на нее так, словно желал убедиться, что она тоже этого хочет.

– Николас, – прошептала она в ответ на его невысказанный вопрос, – держи меня. Никогда больше не давай мне исчезнуть.

Медленно и осторожно он приблизил ее к себе, и теперь они стояли лицом к лицу. Еще мгновения прошли, пока они смотрели в глаза друг другу и познавали вечные истины, которым суждено пока пребывать невысказанными. А потом их губы встретились в сокрушительном поцелуе, обнаружившем всю страсть, которую каждый тщательно скрывал. После поцелуя у обоих перехватило дыхание.

Кэрол откинула голову, застонав от наслаждения, когда губы Николаса скользнули по ее шее. Она сжала его плечи и вскрикнула еще раз, почувствовав его губы на своей нежной коже у выреза платья.

– Тише, – предупредил он, – мы разбудим Джоанну и Билла. Сейчас мне ничье общество ни к чему, а тебе?

Она не ответила. Она уткнулась лицом в его плечо и позволила прикасаться к себе, где ему хочется. Когда он поднял ее на руки и понес к себе в комнату, она почувствовала облегчение. Она знала, что больше не может держаться на ногах. Колени у нее подгибались.

Он захлопнул дверь плечом и пронес ее через всю комнату к огромной старинной кровати. Там он наклонился над ней, расстегивая пуговицы платья и сопровождая движения пальцев поцелуями. Кэрол распростерлась на кровати, скинув туфли.

– В этой комнате, – прошептала она, – спала леди Августа.

– Это спальня хозяина дома, – поправил он. – Когда я был мальчишкой, в этих комнатах жил мой дед. Теперь они мои.

– Не знаю, как твой дед, – сказала она, притягивая его голову, чтобы еще раз поцеловать, – но думаю, леди Августа нисколько не возражает против нашего пребывания здесь.

Затем наступило долгое молчание, во время которого Николас изучал вкус ее губ, а Кэрол отвечала ему так же страстно. Его руки развязали ее пояс, расстегнули оставшиеся пуговицы, сбросили платье. Кэрол едва замечала, что он делает. Последние пять дней и ночей она тосковала об этом человеке и теперь открывала для себя, какое это счастье – его губы на ее губах. Она жалобно застонала, когда он поднял голову и посмотрел на нее.

– Кэрол, милая, как ты красива. – Она с удивлением заметила, что осталась в одном белье. Скрестив инстинктивно руки на груди, она прошептала:

– Мне бы хотелось, чтобы я была одета в нечто эффектное, шелковое, украшенное километрами кружев.

– Оболочка не важна. – Медленным, чувственным движением он сплел ее пальцы со своими и нежно развел ее руки, раскинув их на кровати. – Важно то, что внутри. А ты, дорогая, – редкий подарок. Никогда не встречал я женщины такой щедрой и доброй, как ты. А ко мне ты будешь щедра сегодня ночью?

– И сегодня ночью, и всегда, – прошептала она. Она верила ему и не считала нужным быть осторожной в словах и поступках. – Я ждала тебя всю жизнь. И вот ты явился в рождественскую ночь, посмотрел на меня сверху, с лестницы, и это самый чудесный рождественский подарок, который я когда-либо получала.

– А теперь я думаю, что ты – подарок мне на Рождество. Кэрол… – Его губы опять прижались к ее губам, и дыхание их смешалось, когда они вздохнули, радостно узнавая друг друга.

Движения их были медленны, как будто в запасе у них вечность. Кэрол расстегнула его рубашку и стащила с него, каждым жестом выражая нежность и желание. Медленно гладила она его плечи и грудь. Он лежал не шевелясь, предоставив ей делать с собой что хочется.

– Никакого шрама, – пробормотала она, трогая то место, где когда-то красноватый рубец пересекал его торс. ПЕРЕСЕЧЕТ В БУДУЩЕМ. ВООБЩЕ НИКОГДА НЕ ПЕРЕСЕЧЕТ, ЕСЛИ ОНА ХОРОШО СДЕЛАЕТ СВОЕ ДЕЛО В ЭТОЙ ЖИЗНИ. Ее пальцы ощущали гладкую кожу, скрывающую твердые мышцы, и она обрадовалась, услышав, что он застонал от растущего желания. – Я мечтала вот так прикасаться к тебе.

Все мужчины, которых она любила – которых любит – в прошлом, настоящем и будущем, – все они соединились в нем. Это был один и тот же человек, потому что, хотя его тело отчасти изменилось, его душа, его мужество не менялись в зависимости от обстоятельств и времени. Ее душа неизменно узнавала его. Он был ее единственной любовью, и так будет на протяжении вечности. И она принадлежит ему. Теперь, в настоящем, они не расстанутся. Она знает это наверняка.

Глава 22

Была ночь с 5 на 6 января, называемая Двенадцатой ночью, которую традиционно настроенные люди считают окончанием Рождества. В эту ночь леди Августа обещала последний раз посетить Кэрол.

Когда Кэрол выскользнула из постели вскоре после полуночи, Николас не пошевелился. Не пошевелился он и тогда, когда она подхватила платье и туфли и вышла из его спальни. Она остановилась надеть туфли. В холле было прохладно. Кэрол немного дрожала, пока натягивала платье и застегивала пояс.

Она знала, что никого не встретит так поздно. Слуги спят в своей части дома, а Билла и Джоанны нет в Лондоне, они уехали на неделю к родителям Билла, жившим в Корнуэлле. Что же до Николаса, то Кэрол надеялась, что он не почувствует ее отсутствия и не начнет ее искать.

На верхнем этаже Марлоу-Хаус ей показалось холоднее обычного, но это могло объясняться тем, что она только что покинула горячие объятия Николаса. Прежняя комната Кэрол была прямо-таки холодной. И пустой. Никакое призрачное явление ее не поджидало. Снежно-белые нарциссы отцвели, их унесли, но в воздухе еще чувствовался след их аромата.

– Видимо, леди Августа запаздывает. – Кэрол стянула с кровати одеяло. Закутавшись в него, она села в кресло. Минуты шли. Ничего не происходило. Кэрол вздрогнула, огляделась, посмотрела на пустой камин. Никого.

Ноги у нее застыли. Она подогнула их под себя, накрыла их уголком одеяла и продолжала ждать. Спустя какое-то время веки ее опустились.

Свет появился внезапно, ярко заливая комнату. Голова Кэрол вдруг вздернулась, глаза широко распахнулись, и все чувства насторожились. Она щурилась, глядя на яркое, но мягкое свечение, пульсирующее вокруг нее.

– Добрый вечер, Кэрол. – Когда леди Августа вышла из света и оказалась перед ней, Кэрол не могла не встать перед таким великолепным видением.

Исчезли серые и черные лохмотья, в которые была одета леди Августа во время своей последней материализации. Исчез и шифон цвета лаванды, одеяние ее первого явления, и богатый красный бархат второго визита. На сей раз леди Августа была облачена в мерцающие переливчатые одежды, в которых присутствовали все цвета радуги и все мыслимые оттенки каждого из этих цветов. И все же это многоцветие создавало общее впечатление мягкого жемчужно-белого цвета. Рукава были длинные и свободные, постоянно волнующийся подол доходил до полу. Талию опоясывал серебряно-золотой шнур.

В этом воплощении леди Августа была высокой, стройной и моложавой, морщины исчезли, лицо сияло неземной радостью. Длинные распущенные волосы были совершенно белыми, а чело венчал ободок из белых роз. И запах роз реял вокруг нее.

– Это в самом деле вы? – прошептала Кэрол благоговейно.

– Удивительно, не так ли? – Голос тоже изменился; в нем появились богатые тона хорошо отлитого колокола. Этот голос, исполненный спокойствия, отдавался в голове у Кэрол, как колокольный звон.

– Что же, – сказала она, в последний раз пытаясь говорить с привидением по-прежнему – самоуверенно и притворно-небрежно, – кажется, вы наконец-то попали, куда хотели, с моей помощью. Надеюсь, теперь мы обе можем отдохнуть?

– Вовсе нет. – Леди Августа покачала красивой сверкающей головой, и свет в комнате начал пульсировать и мерцать от этого движения. – Там, где радостный труд служения ближнему – самый искренний вид поклонения, праздности не существует. И ты никогда не вернешься к своему прошлому безразличному отношению к людям.

И леди Августа продолжала:

– В этом смысле ты хорошо поработала, Кэрол. Ты переделала самое себя и начала переделывать жизнь вокруг себя. Это нужно продолжать, потому что тогда ты сделаешь будущее таким, каким оно тебе видится.

Неожиданная похвала разрушила последние остатки умствования и чрезмерной суровости в отношении к леди Августе, за которые еще цеплялась Кэрол. В глубине души она понимала, что, имея дело с леди Августой, ей вовсе не нужно постоянно упорно обороняться. Нужно просто быть неуклонно честной.

– Если мой характер изменился за последнее время, это в основном ваша заслуга, и я прекрасно отдаю себе в этом отчет. Кэрол говорила с таким смирением, какого не знала за собой раньше. – Сама по себе я осталась бы точно такой, какой была, – несчастным существом. Но ужасно, что себялюбие мое никуда не делось. Например, я знаю, что вы хотите уйти отсюда и оказаться в подобающем вам месте, для этого мы обе приложили столько усилий, а мне хочется, чтобы вам не нужно было уходить. Мне будет вас не хватать, и если бы я могла, то удержала бы вас при себе. Вы не думали, что когда-нибудь услышите от меня такое, да? – Она кончила с коротким надрывным смехом, который вот-вот мог превратиться в рыдание.

Леди Августа кивнула, царственно принимая эту дань.

– Я тоже изменилась за время нашего общения, Кэрол. Ты училась у меня, а я у тебя. Каждый раз я узнавала немного больше о том, что такое настоящая любовь между мужчиной и женщиной. И еще я узнала ценность дружбы. У меня остаются сожаления, что в моей земной жизни эти чувства отсутствовали, но думаю, что в будущем проблемы уладятся.

– Я рада, что наши отношения не были совсем односторонними, – отвечала Кэрол. – Для меня большое облегчение узнать, что вы наконец попали туда, куда так хотели попасть. – Она сказала бы и больше, но ее остановил сухой смешок, сопровождающий следующие слова леди Августы:

– Место, куда я так страстно стремилась, это совсем не то, что я ожидала. Я была поражена – не могу сказать, что неприятно поражена, – увидев, где мне полагается пребывать. Казалось, леди Августа колеблется, размышляя. Потом она опять заговорила:

– Вот почему у меня к тебе есть последняя просьба, Кэрол.

– Конечно. Все, что могу. Только скажите, в чем дело.

– Ах, дитя, ты заставляешь меня стыдиться, что при жизни я не оценила тебя по достоинству.

– Особых достоинств тогда у меня не было. Я была другим человеком. И рецидивы еще случаются, как вы могли заметить несколько минут тому назад.

– Семена добра лежали в тебе, хотя хранились они очень глубоко, и им требовались соответствующие условия, чтобы прорасти. Продолжай же ухаживать за ними, дорогая. Теперь у тебя есть друзья, они помогут, если ты испугаешься или впадешь в сомнения.

И леди Августа продолжала:

– Ну хорошо. Вот моя просьба: назови свою первую дочь Августой. Воспитывай ее с любовью, научи ее душевной щедрости, и когда она вырастет, ты найдешь в ней друга такого постоянного и любящего, каким я должна была быть для тебя, пока жила.

– Правильно ли я вас понимаю? Вы хотите сказать, что?..

– Есть вещи, которые мне запрещено объяснять. Но я думаю, ты понимаешь, что я хочу и не могу сказать. Ты всегда понимала меня в прошлом – ив будущем тоже.

– Мне бы хотелось дотронуться до вас, – прошептала Кэрол. Она протянула руку, но ее пальцы встретили только прохладный прозрачный свет.

– Ты дотронешься до меня в свое время. В хорошее время, – сказала леди Августа. Ее фигура начала исчезать, исчезал и чудесный свет вокруг. – А теперь до свидания, Кэрол…

– Не уходите! Пожалуйста, побудьте со мной еще немного! Мне столько нужно спросить у вас. – Слезы текли у Кэрол по лицу. – Прошу вас… останьтесь…

– Потом, потом, Кэрол…

– Кэрол, любимая, ради Бога, проснись!

– Что?.. где?.. – С трудом открыв глаза, Кэрол огляделась. Она свернулась клубочком в кресле, одеяло было подоткнуто под ноги, и Николас стоял перед ней на коленях, звал ее и вытирал слезы, заливающие ее лицо.

– Где она? – спросила Кэрол.

– Что ты делаешь одна в этой неотапливаемой комнате?

– Я не одна. Разве ты не видишь?.. – Она ухватилась за него и держалась, пока мир вокруг не водворился на место, перестав вращаться. – Я, наверное, уснула.

– И тебе, видимо, приснился кошмар, так ты кричала. Я услышал крик в своей комнате. Ты уверена; что у тебя все в порядке? – Он поставил ее на ноги и прижал к себе, словно согревая теплом своего тела.

– Да, все прекрасно. Я пришла сюда подумать и уснула, и мне приснился плохой сон, вот и все. – Это было не все, и Кэрол это знала. Она понимала теперь множество удивительных вещей. Она улыбнулась Николасу, своему любимому.

– Пойдем ко мне, там тепло. – Его рука, обнимающая ее за плечи, подталкивала ее к двери. – Я опять хочу тебя.

– Я тоже, очень. – Потом она решит, когда и сколько рассказать ему о своих приключениях в обществе леди Августы. Пока он не узнает ее так же хорошо, как она его, он ей не поверит. И в конце концов, жена не обязана все сообщать мужу о своей прошлой жизни.

Николас будет ее мужем, когда для них наступит время пожениться. Она совершенно в этом уверена. Этого человека она любила в далеком прошлом, и он будет ее мужем в отдаленном будущем.

Кэрол нисколько не сомневалась, что шла по неверному пути в жизни, когда призрак леди Августы впервые явился ей. Будучи равнодушной и недоверчивой, она чуть было не разрушила свое будущее одновременно с будущим тех, о ком она теперь заботится. Ее спасла леди Августа. Кэрол не могла не улыбнуться, вспомнив об этой некогда сварливой леди и об удивительных возможностях, которые та перед ней раскрыла.

– О чем ты думаешь? – Николас остановился в дверях прежней комнаты Кэрол и поцеловал ее. Пальцем он легко провел по ее губам, как-то по-новому изогнутым кверху.

– О леди Августе, – сказала она, последний раз оглядываясь на комнату, пока Николас закрывал дверь. – Именно она привела меня в Марлоу-Хаус, а потом привела сюда тебя. Все случилось так, как предопределено.

– Я всю жизнь буду благодарен за то, что ты была здесь и встретилась со мной, – прошептал он, когда они спускались вниз, в его спальню.

– И я. – Кэрол вздохнула, погружаясь в его объятия, и ему пришлось подхватить ее и донести до кровати. – Всегда и НАВСЕГДА. Николас. НАВСЕГДА. С веселым Рождеством и со множеством счастливых Новых годов, любимый.

ЭПИЛОГ ВЕСЕЛОЕ РОЖДЕСТВО

Лонд, 2168

Опять шел снег, хотя не такой густой, чтобы осложнять жизнь пешеходов. В этот сочельник снега как раз хватало, чтобы слегка припорошить дерево в центре сквера и сделать его похожим на елку со старинной рождественской картинки. Дерево было огромное, такое высокое, что летом птицы вили гнезда на верхних ветках в полной безопасности, не завися от бурной городской жизни, которая шла по площади даже в самую жаркую погоду. В солнечные дни в тени под деревом играли дети, залезая иногда по стволу так высоко, как разрешали родители или няньки.

Всякий раз на Рождество дерево украшают огнями. Оно выросло так, что развешивать на нем разноцветные лампочки стало занятием долгим и скучным, особенно при сильном ветре. В последние годы Правительство предложило дерево срубить, а на его место посадить маленькое. По мнению Правительства, это сделало бы развеску украшений более легкой и эффективной. Протест тех, кто жил на площади и рядом с ней, последовал так быстро, что Правительство сразу же взяло назад свое предложение, подчиняясь, как всегда, воле народа и оставив всем на радость в неприкосновенности прекрасный старый символ любимого праздника.

Кэр отвернулась от окна, выходящего на площадь, и переключилась от созерцания украшенного дерева на собрание в гостиной Мар-Хаус. Все, кого она любит, здесь. Дорогие друзья БЭС и Джо с тремя детьми сидят рядом с елкой, почти упирающейся в потолок, Лин, Сью и муж Лин – Том помогают им разбираться в коробке со старинными елочными украшениями. Идет подготовка к праздничному вечеру.

В холле только что вошедшие близнецы – сестры Ника – снимают зимние пальто, горя нетерпением принять участие в общих развлечениях. Через широкую дверь Кэр видит беременную Пен, опирающуюся на руку ее любимого Эла; оба они слушают молодого мужа Иль – улыбчивого Люка, который рассказывает им несколько неприличную смешную историю.

– Они не похожи на близнецов, правда? – спросил Ник, обвивая рукой талию Кэр. – Иногда я думаю, что акушерки перепутали их с какими-то другими детьми.

– Не нахожу, – ответила Кэр. – Характеры у них очень похожи, а внешность бывает обманчива.

Пен была высокая и была бы стройной, если бы ее не разнесло из-за ребенка, которого она носит. Она светлая блондинка с голубыми глазами. Иль ниже и пухленькая, с более темными вьющимися волосами и серыми глазами. Они выглядели не как близнецы, но просто как сестры, а вкусы у них были такие схожие, что, к полному отчаянью их предполагаемых возлюбленных, они несколько лет менялись Элом и Люком, прежде чем окончательно не решили, кто чьей женой будет.

– А вот и тетя Авга. – Ник поспешил помочь пожилой леди, только что появившейся в дверях, снять старомодное пальто, которое она упорно продолжала носить. Под пальто было надето ярко-красное бархатное платье, украшенное маленькими букетиками искусственного остролиста и омелы.

– Ты чудесно выглядишь, – сказала Кэр, отвечая на обычный вопрос Авги еще до того, как та успела его задать. Обняв тетку и поцеловав ее в щеку с большой нежностью, Кэр спросила:

– Как прошла твоя встреча с премьер-министром?

– Довольно удачно, – ответила Авга, – я уверена, что Драмм увидел ошибочность своих автократических действий и в будущем будет больше обращать внимания на пожелания сограждан. И не только во время предвыборной кампании.

– Трудный человек наш премьер, – согласилась Кэр. – Но справедливый. Он хочет делать как лучше.

– У него большой выбор, ведь вы, две женщины, подталкиваете его через равные промежутки времени, – пошутил Ник.

– На этот раз тетя Авга, а не я убедила его изменить политику, – сказала Кэр. И добавила, обращаясь к старой женщине:

– Ты просто чудо.

– Да, – Авга понимающе усмехнулась, – конечно, чудо. А теперь скажи, девочка, когда ты подаришь мне внучатую племянницу, чтобы назвать ее моим именем? Я не долго задержусь в этой жизни, и мне хочется быть уверенной, что моя последовательница уже в пути, прежде чем я вас покину.

– Если нам нужно оставаться бездетными, чтобы удержать тебя с нами, – сказал Ник, – я отошлю Кэр спать в мансарду, а свою постель устрою в подвале.

– Такое соглашение будет нарушено через два часа. – Пен подошла к ним как раз вовремя, чтобы услышать шутливые слова брата. – Авга, очень прошу тебя, оставайся с нами. Ты нам нужна. Не знаю, как мы все будем без тебя.

– Особенно премьер-министр Драмм, – добавила Кэр, смеясь, хотя ее глаза, устремленные на Авгу, потемнели – она понимала, что, имея за плечами сто лет, Авга проживет недолго.

– Но, дорогая, – Авга похлопала Кэр по руке, – я всегда буду с тобой. Ты не избавишься от меня, даже если я тебе надоем. Думаю, ты это уже поняла.

И добавила, возвысив голос и обращаясь ко всем гостям:

– Хватит серьезных разговоров. Настало время для смеха, пира и доброй воли. Настало время праздновать Рождество. Вы, молодежь, запевайте. Я хочу услышать славные старинные рождественские песни. Конечно, я, и никто другой, водрузит звезду на верхушку рождественской елки. Пусть кто-нибудь принесет лестницу.

Примечания

1

Непереводимая игра слов. Кэрол – рождественский гимн. Ноэль – Рождество, или рождественский гимн.

(обратно) (обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ 1 . ЧЕПУХА

  Глава 1

ЧАСТЬ 2 . РОЖДЕСТВО В ПРОШЛОМ

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

ЧАСТЬ 3 . РОЖДЕСТВО В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

ЧАСТЬ 4 . РОЖДЕСТВО В БУДУЩЕМ

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

ЧАСТЬ 5 . НОЭЛЬ

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

ЭПИЛОГ . ВЕСЕЛОЕ РОЖДЕСТВО . .