«Темный принц»

Эта книга посвящается моей матери Нэнси Кинг, которая поддерживала во мне игру творческого воображения. Моему горячо любимому мужу Ричарду, который и сейчас и всегда, и в этом мире и в следующем останется моей второй половинкой. И моему другу Кэти Фезлафф, которой нравятся герои всех моих книг и которая настаивала на том, чтобы я придумывала их и дальше.

Он больше не мог обманывать самого себя. Медленно, с бесконечной усталостью, Михаил Дубрински закрыл книгу в кожаном переплете. Это был конец. Он больше не мог выносить это. Книги, которые он так любил, уже не скрашивали безысходность его одинокого существования. Весь кабинет был заставлен книгами — от пола до потолка вдоль трех стен. За столетия он прочел каждую, и каждая осталась в его памяти. Но книги перестали служить утешением для его разума. Они питали ум, но разрушали сердце.

Он больше не будет пытаться уснуть на рассвете, по крайней мере в исцеляющем сне обновления, он будет искать вечный отдых, и помилуй Господь его душу. Его раса была малочисленной, разрозненной, преследуемой — исчезающей. Он овладел всеми навыками, физическими и духовными, каждой новой технологией. Михаил заполнил свою жизнь искусством и философией, физическим трудом и наукой. Он знал все целебные травы и каждый ядовитый корешок. Он знал все об оружии человека, да и сам был превосходным оружием. Он остался один.

Его народ был вымирающей расой, и он подвел всех. Как вожак, он должен был найти способ спасти тех, за кого был в ответе. Слишком много мужчин оборачивались[1], продавая души и становясь нежитью от отчаяния. У них было слишком мало женщин, чтобы раса продолжала существовать, чтобы выйти из тьмы, в которой они пребывали. У них больше не осталось надежды. По своей сути мужчины были хищниками, в них росла и ширилась тьма, пока наконец они не переставали испытывать эмоции и продолжали существование в сером холодном мире. Каждый должен был найти свою пропавшую вторую половинку, Спутницу жизни, которая навсегда вернет ему свет.

Его захлестнула печаль. Запрокинув голову, он вложил в крик всю свою боль, подобно раненому животному, которым, в сущности, и был. Он больше не мог выносить этого одинокого существования.