«Музыка тысячи Антарктид»

Ирина Молчанова Вампиры — дети падших ангелов. Музыка тысячи Антарктид

Посвящается:

Моему вдохновителю — Александру Власову

Иногда ты говоришь, что у меня ледяное сердце…

Но это сердце любит тебя!

Моей маме

Ты единственный человек, который всегда верит в меня!

В мире, где так много сомнений и сомневающихся, можно выпросить, вытребовать, купить себе поддержку, но только не искреннюю веру.

Моей семье

Когда близкие принимают все с завидным спокойствием, можно побыть и писателем.

Инне Лутиковой

Звезды улыбаются, когда гламур в шоколаде

Спасибо, что заказала для меня музыку!

Команде издательства «АСТ»

Спасибо, что поставили музыку!

Моим читателям

Тем, кто давно и безнадежно влюблен в мое творчество!

Тем, кто не устает писать мне отзывы, день за днем вызывая мои улыбки!

Глава 1 А потом появился дьявол…

Слезы застывали на щеках от мороза, превращаясь в лед, глаза нестерпимо жгло. Слиплись заиндевевшие ресницы, коркой покрылся толстый шерстяной шарф. В тиши белоснежного парка только осины жалобно скрипели и снег хрустел под сапогами.

Катя подтянула съехавшую с плеча сумку и быстро обернулась. Пар изо рта метнулся в сторону. Позади — никого: укутанные снегом деревья, черные воронья гнезда в ветвях, тропа с вереницей следов, разноцветные огоньки города. Девушка провела по щекам варежкой, стирая ледяные дорожки слез, и пошла быстрее.

«Почудилось», — успокоила она себя, шевеля в варежках окоченевшими пальцами.

Уже как месяц с лишним ей частенько казалось, что кто-то идет следом. По утрам, когда шла до колледжа темным парком, или вечером, возвращаясь с работы. Но сколько ни оборачивалась, ни прислушивалась — легкие шаги оказывались лишь плодом ее воображения. Она сама не знала, кого боялась увидеть.

Замерзшая речка вилась змеей вдалеке, а из трубы завода на другом конце парка тянулся ввысь серый дым.

Девушка замедлила шаг, по спине побежали мурашки. Старая береза на обочине, где на каждой ветке сидело по две-три вороны, последнее время наводила ужас. Птицы вели себя так тихо, словно с минуту на минуты должен был наступить конец света и они его учуяли самыми первыми. При виде черных остроклювых фигур на белом фоне, застывших в полумраке, перехватывало дыхание. Блестящие глаза птиц, казалось, были прикованы к девушке.

Катя сделала осторожный шаг, и хруст снега под подошвой сапога разрезал тишину, как нож поджаристый хлеб. Воронье не шевелилось. Стало жарко, шарф начал душить, пальто отяжелело и потянуло к земле.

Раньше, когда проходила тут, воронье кружило над парком, каркало себе, и ей даже в голову не приходило бояться. Но около месяца назад все изменилось. С ее появлением птицы больше не летали, они замирали на ветвях, как от прикосновения посоха Деда Мороза.

Шаг… и оглушительный хруст, за ним еще и еще. Девушка смотрела на заснеженные кусты, за которыми начинался спасительный поворот, и ей хотелось бежать без оглядки. Подальше от блестящих взглядов черных маленьких глаз и этой страшной тишины.

Послышался плачущий скрип. Катя медленно обернулась, краем глаза успев заметить какое-то молниеносное движение за деревьями. Горячий пар собственного дыхания обжег лицо. Окаменевшие острые клювы смотрели туда же — за белеющие стволы берез.

— Кто здесь? — прошептала девушка, но так тихо, что едва ли кто-то смог бы ее расслышать. Глаза заболели от холода и напряжения, ноги точно вросли в снег. Сердце неистово колотилось, она пыталась задерживать шумное дыхание, но из-за этого нестерпимо кололо в боку. Ноздри превратились в крошечные дырочки, приходилось вдыхать через рот, чтобы не задохнуться. Ледяной воздух врывался в горло и острыми иглами проходил насквозь, поселяя холод в каждой клеточке тела.

За пределами парка сработала сигнализация машины, для девушки это стало сродни выстрела на старте. Она рванулась вперед и побежала. Воронье, как всегда бывало, когда она скрывалась за поворотом, ожило. Захлопали десятки крыльев, разнеслось по тихому парку пронзительное карканье.

Катя бежала до тех пор, пока не взлетела на пригорок и не выскочила на тротуар. Прохожие удивленно смотрели на нее, а она стояла, согнувшись пополам, не в силах отдышаться. Из-под шапки выбились длинные рыжие волосы в мелких кудряшках, нижние пуговицы на пальто расстегнулись. Над лесом кружили черные фигуры, тревожное карканье не смолкало, и ему вторил рычащий, захлебывающийся собачий лай.

Девушка окинула взглядом огромный крюк, который ей пришлось бы делать, не пойди она парком, и тоскливо вздохнула. Самый короткий путь наискосок — через мрачный лес — позволял приходить домой почти на сорок минут раньше.

Люди продолжали с любопытством оборачиваться, кто-то смотрел на парк, привлеченный странным поведением птиц, кто-то останавливался — фотографировал на телефон. Катя выпрямилась и на дрожащих ногах двинулась через трамвайные пути. Она перешла дорогу и на миг приостановилась, глядя на белеющие впереди березы. Тут, в продолжении парка, начиналась березовая аллея, и девушка вдруг засомневалась, что хочет по ней идти. Ее дом находился неподалеку. Нужно было лишь немного пройти по неосвещенной аллее и свернуть на тропинку, ведущую во двор пятиэтажного кирпичного дома.

«Глупо, чего навыдумывала? — одернула себя Катя, даже смешно стало от своих нелепых страхов. — Семнадцать лет ходила, а теперь что? С триллерами на ночь нужно завязывать, так и с ума сойти можно…»

Девушка быстро добежала до парадной и взлетела по лестнице на пятый этаж.

— Уже одиннадцать ноль девять! — встретила ее мама, настежь распахивая входную дверь.

— Да, я знаю, — тяжело дыша и разматывая с шеи шарф, выдохнула Катя, — начальница задержала.

При воспоминании о Жене в носу снова закололо, а к глазам подступили слезы. Так на нее не кричали никогда даже родители, и теми словами, которые позволила в ее адрес молодая начальница, никто не называл.

— А чего лицо отворачиваешь? — тут же прицепилась мама, хватая за плечо и разворачивая дочь к себе.

— Ничего. — Катя опустила глаза и соврала: — Устала сильно.

Валентина Васильевна хлопнула себя по полным бедрам.

— Да как же тут не устать — шляться неизвестно где! Вон, — кивнула она на кухню, — отец говорит, девчонку из нашего подъезда убили на прошлой неделе. Хлоп — и нет! Тоже шастала по вечерам, как ты…

— Мама, — слабо запротестовала Катя, вдевая замерзшие ноги в мягкие тапки.

Валентина Васильевна поджала губы:

— Псих какой-нибудь нападет — помамкаешь тогда, ой помамкаешь.

Катя уже пошла в свою комнату, влача за собой сумку с учебниками, а мать все не успокаивалась:

— Где это видано, девчонка молодая возвращается с работы так поздно?! На улице стоит, как эти… — Валентина Васильевна понизила голос до шепота: — проститу-у-утки! С листовками бегать за каждым… постыдилась бы!

Катя прикрыла дверь в комнату, прислонилась к стене и на пару минут закрыла глаза.

Из коридора доносилось:

— Твоя дочь, скажи ей, — требовала мать. Отец в своей обычной манере огрызался:

— Свою голову ей приставить? Сама возьми да скажи! Послушает она тебя! Взрослая стала… Скажи ей попробуй — она тебе скажет!

Катя разжала пальцы, сумка шмякнулась на пол. В комнате было темно, свет проникал лишь из окна, бледно освещая подоконник с кактусом в горшочке.

— Иди есть давай! — застучала в дверь мама.

— Я перекусила уже, — соврала девушка.

Маму это не убедило, она назойливо просунула в комнату голову.

— А чего в темноте сидишь, как крот?

— Да просто… — Катя быстро ударила по выключателю и зажгла свет.

Валентина Васильевна деловито огляделась, прошлась по комнатке, посмотрела в окно и точно невзначай поинтересовалась:

— Опять в забегаловке ела?

— Ага, — кивнула девушка, садясь на кровать и стаскивая джинсы.

Мама наблюдала.

Катя тянула время, медленно разворачивая пижамные штаны.

— Что это у тебя? — указала мать на ее лодыжку.

— Синяк, — констатировала девушка, мысленно дивясь: «Ну зачем спрашивать о таком?»

— Бледная — не могу, — покачала мать головой, — ты хоть в зеркало себя видела? А все оттого, что питаешься кое-как, шастаешь непонятно где… неизвестно с кем!

Катя накрыла свои худенькие белоснежные ноги пижамными штанами и выдавила из себя:

— Мне хочется отдыхать.

— Отдыхай! — передернула плечами мать. — А я тебе уже что, мешаю? Может, мне из дому уйти прикажешь теперь? Отдыхай, мешают ей, выдумала!

Дверь комнаты с грохотом закрылась, и Катя обессиленно откинулась на постель.

Родители думали, что у нее все еще переходный возраст. Им нравилось придумывать оправдание тому, чего не могли понять. Девушка горько усмехнулась. Ей было очень интересно, что бы они сказали, увидь хоть разок ее одногруппниц из колледжа. Также винили бы во всем переходный возраст или отцепились от нее раз и навсегда, поняв наконец — не все уж так плохо.

Катя сходила приняла душ, переоделась в пижаму и присела на подоконник, глядя на желтый свет фонаря в пустынном заснеженном дворике. Мысли о ссоре с начальницей не выходили из головы, прокручивались, как кадры из фильма — снова и снова. К щекам приливал жар, сердце болезненно сжималось.

«Нужно было ответить ей, а не стоять и терпеть…»

В глазах защипало. Хотелось плакать от пережитого унижения, оттого, что снесла его молча. Трусливо побоялась увольнения, стояла и кивала как глупая размазня на все оскорбления и обвинения.

Катя прислонилась щекой к ледяному стеклу и провела ладонью по острым шипам кактуса. Иголочки сгибались под нажимом пальцев, вонзаясь в нежную кожу и причиняя легкую боль.

Слезы остались в глазах. В любой момент за чем-нибудь могла войти мама — она бы не поняла или истолковала по-своему. Стала бы жалеть, тут же отсчитывать и рассказывать, в чем вся проблема, не имея о ней даже понятия. Винила бы во всем какого-нибудь мифического смазливого мальчика, который «поигрался и выкинул», отцу сказала бы: «Полюбуйся доченькой», — посоветовала бы повзрослеть — все как обычно.

В небе висела одинокая белая луна, она походила на вырезанный из бумаги кружок.

Катя улыбнулась наивным мыслям. Иногда ей нравилось представлять себя где-нибудь очень далеко — хоть на самой луне, лишь бы там никогда не наступало отрезвляющего «завтра». Например, остановилось время, которое заставляло двигаться вперед, как хомячка в колесике — крутиться-крутиться… Такое место, где можно бесконечно сидеть на подоконнике и ничего не делать, и ничего не бояться. Где колесо не продолжало бы крутиться, если хомячок упал в изнеможении, где не нужно умирать, чтобы отдохнуть, и можно плакать, никого не стыдясь. Или еще лучше, — где повода плакать просто нет.

Девушка скользнула взглядом по белому от снега огромному тополю, растущему прямо перед окном, и вздрогнула. На дереве кто-то был, судя по силуэту, размером с крупного человека. Катя неловко вскочила, задернула занавеску и спряталась за стену. Она не успела хорошо рассмотреть притаившееся за стволом существо, но яркие зеленые глаза ее напугали — они светились как у кошки.

«А может, померещилось? — засомневалась девушка. — А может, кошка? Высоко же забралась, бедненькая…»

Катя осторожно отодвинула край занавески и выглянула из-за стены.

Во дворе — тишина. У подъезда фонарь, скамейка — ничего особенного. Тополь в снегу, ни человеческого силуэта, ни страшных зеленых глаз.

Девушка негромко засмеялась.

— Вот так потихоньку и сходят с ума, — пробормотала она, — сперва начинает слишком часто казаться… — Катя окончательно успокоилась, даже развеселилась и уже хотела отойти от окна, когда заметила на снежном стволе тополя отпечаток. Не веря своим глазам, она посмотрела вниз, прикидывая, возможно ли влезть на дерево, если ты не кот, а первая ветка, за которую реально уцепиться, находится на уровне второго этажа. Никто раньше такого подвига не совершал, дворовые мальчишки и те не пытались — ведь бесполезно.

Теперь ей по-настоящему стало жутко. Темный парк, шаги за спиной, странное поведение птиц и собак, светящиеся зеленые глаза… Что-то происходило. А в бледном свете луны, точно в подтверждении нехороших мыслей, на снегу отчетливо виднелся след человеческой руки.

* * *

— Улёт, девки! — звонко хохотала Алиса Гендусян, задирая ногу и демонстрируя всем чулки в сеточку, а заодно и новенькие сапожки на железной шпильке. — Я ему говорю — купи-и-и! Он такой послушный, берет и покупает! — хвасталась девушка.

— И все в шоколаде, — поддакнула староста группы, которой очень хотелось походить на крутую Алису.

Девчонки, собравшиеся вокруг первых парт, засмеялись.

Катя сделала вид, что читает учебник, но одна из подружек Алисы поймала ее взгляд и нарочно громко, чтобы все услышали, воскликнула:

— А наша Катька Малого отшила, слышали новость?!

— Костяна?

— Да ладно, гонишь!

— Эта?!

Алиса спрыгнула с парты и, громко стуча каблуками, приблизилась к последней парте.

— Как делишки? — нагло спросила девушка, усаживаясь на край парты и сдвигая Катины тетради задом, обтянутым короткой не по сезону юбкой.

— Нормально, — спокойно ответила Катя.

— Ой, а что это такое? — Алиса схватила ключи с брелком в виде сердечка и всем показала. — Миленько! — Ключи шлепнулись назад на парту, а глаза Гендусян принялись шарить в поисках еще что-нибудь интересного. Не нашли, тогда одногруппница перешла к главному: — Катька, а чего Малого-то отшила? Чего не понравилось?

В классе стало тихо — все слушали.

Алиса продолжала:

— Дорогуша, да ты так девственницей и помрешь! Непорядок!

Девочки поддержали ее гоготом.

Гендусян снова взяла ключи и покачала брелком перед Катиным носом:

— Сердечко на брелочке, любви хочется, а сама ломаешься. Принца, что ли, ждешь?

Еще один взрыв смеха.

Катя вырвала у девушки ключи и мрачно заметила:

— Лучше никак, чем за сапоги.

Повисла тишина, щеки Алисы порозовели, но виду, что оскорбилась, та не подала, обронила лишь: «Как знаешь, как знаешь», — и вернулась к остальным девочкам, объяснив всем:

— Дремучий лес!

В класс вошел преподаватель по основам менеджмента. Девочки притихли и расселись за парты.

Валерия Игнатьевича все студентки колледжа люто ненавидели. Сдать его предмет с первого раза удавалось только парням, девчонок молодой женоненавистник мурыжил до посинения.

— Надеюсь, — распахивая журнал, проворчал преподаватель, — домашнее задание готово.

— Здравствуй, школа! Достал! — прошипела Алиса, раздраженно вытаскивая из сумочки тетрадь.

Цепкие карие глаза преподавателя уставились на девушку.

— Гендусян хочет выступить?

— Застрелиться скорее, — тихо сказала Алиса, но Валерий Игнатьевич ее услышал и, поджав губы, кивнул:

— Не имею ничего против.

В дверь постучали, зашли трое парней — достояние группы. Почему-то специальность «менеджер по туризму» сильному полу казалась чисто бабской.

Катя раскрыла книгу на нужной странице и с облегчение вздохнула, когда выступать у доски с домашним заданием вызвали не ее. Уходя из школы после девятого класса, ей казалось, что жизнь круто изменится. Думала, будет все по-взрослому — оказалось, сменила шило на мыло. Никто не стал относиться к ней как к личности, уважать мнение или что-то еще. Учителя стали называться преподавателями — только и всего.

Она неоднократно успела пожалеть, что не потерпела еще два года в школе, чтобы потом поступить в институт. Мама изначально выступала против колледжа и теперь постоянно напоминала: «Я же говорила! А ты не послушала!» Возразить было нечего, желание кому-то что-то доказать, принять самостоятельное решение, ослиное упрямство — все это счастья не принесло.

Занятия закончились в пять, за окнами успело стемнеть. Катя оделась и вышла из четырехэтажного старого здания колледжа. На улице за последнюю неделю стало теплее, снег успел растаять и снова выпасть. Ребята с первого курса катались на длинном катке посреди двора, кидались снежками и валяли друг друга в снегу — те же школьники.

— Катька! — послышался позади окрик, и об ее плечо разбился снежок.

Девушка обернулась. Через двор к ней в расстегнутой куртке, с торчащей из кармана шапкой спешил Костя Малошин. Или просто Малой, как его все называли. Смазливый русоволосый хулиган.

Парень поравнялся с ней и бесцеремонно хлопнул по спине. Катя поежилась, но ничего не сказала и улыбнулась в ответ на широкую ухмылку Малого.

— Куда ты собралась?

Они вышли за ворота колледжа, девушка махнула в сторону дворов.

— На работу, тут неподалеку торговый центр…

— Ну пошли тогда. — Он схватил ее за руку и потащил за собой, как непослушного ребенка.

Малой в отличие от нее учился в колледже последний год, и Катю это очень радовало. Его грубые приставания давным-давно ей уже надоели. А отказов он не воспринимал, ему казалось, что все, кто его отшивает, просто дурачатся и не понимают своего счастья.

Парень изобразил на лице плохо сыгранный интерес.

— Ну, как у тебя дела?

— Обычно, все как всегда, — едва поспевая за ним, пробубнила Катя.

Он засмеялся и передразнил:

— А-абыч-чно! А чего-нить новенькое?!

— Все старенькое. — Катя вырвала у него свою руку. У парня осталась лишь ее рукавица, которую он игриво тут же принялся подбрасывать, приговаривая:

— Давай-ка, отними! Не достанешь! Ха-ха!

Катя вздохнула. Умственное развитие парня осталось где-то в пятом классе, зато физически — вымахал. А обижать таких больших и сильных детей было чревато последствиями, поэтому она тоном матери произнесла:

— Костя, у меня замерзла рука.

Малой покорно вернул рукавицу, но тут же нашел себе новую забаву. Он ухватил девушку за край шарфа и начал стегать по плечу.

— Теперь ты моя собачка, ав-ав! Я тебя выгуливаю!

Катя посмотрела в счастливое лицо своего юного «хозяина» и подивилась, о какой только любви могла толковать Алиса, зная, что представляет из себя Малой.

— Иди, будь хорошей пёсей, — кивнул он на желтый снег под домом, — сделай свои дела.

Девушка потеряла всякое терпение, но не успела и рта раскрыть, как парень выпустил ее шарф и обернулся. Голос из игриво-ласкового стал грубым и раздраженным:

— Кому там делать не фиг?

Позади никого не оказалось, но на куртке Малого отпечатался след от снежка.

— Ща кто-то схлопочет, я ща…

Еще один снежок угодил парню прямо в лоб, за ним еще один разбился о затылок. А потом произошло немыслимое: снежки полетели со всех сторон с такой быстротой, что парень не успевал закрывать от них голову.

Катя пораженно вертелась на месте, не понимая, откуда идет обстрел. Она стояла рядом с белым от снега Костей, но в нее ни один снежок не попал.

— Я разберусь сейчас! — крикнул Малой, опрометью бросаясь в сторону колледжа.

Парень скрылся за углом дома, а Катя почувствовала, как щеки обдало порывом ледяного ветра. Через мгновение все стихло.

Девушка недолго еще постояла и пошла на работу. С того дня, когда увидела на дереве отпечаток чьей-то руки, парком она больше не ходила и за неделю успела позабыть о тех странностях, что начали твориться в ее жизни. Чувство, будто кто-то идет за ней по пятам, никуда не делось, напротив, усилилось, но посреди оживленного проспекта почти не беспокоило. Дома же она задергивала окно плотными шторами и старалась лишний раз к нему не подходить. Голуби, которые так надоедали каждое утро клацаньем когтей по подоконнику, бесследно исчезли. Теперь ей не хватало их присутствия. Выбирая между гнетущей тишиной, кем-то или чем-то необъяснимым, она предпочитала безобидных божьих тварей. Но божьи твари боялись, они разбегались, разлетались от нее как от прокаженной.

Торговый центр сиял разноцветными вывесками, знакомая по работе девочка уже стояла перед входом, предлагая прохожим рекламные буклеты.

«Опять Женя наорет», — подумала Катя, прибавляя шагу. Она обошла центр и вдавила звонок возле железной массивной двери. Щелкнули замки.

Девушка набрала в легкие побольше воздуха, чтобы сразу объяснить свое опоздание, но ей повезло — молодая начальница разговаривала по телефону. Голова ее покоилась на спинке кресла, длинные ноги — в черных сапогах на тумбочке, на лице блуждала довольная улыбка. Женя лишь на секунду отвлеклась, зажала трубку плечом, кивнула на стол, где лежала стопка буклетов, и глазами указала на дверь, мол: «Бери и проваливай».

Катя схватила листовки и выскочила на улицу. Начальница редко пребывала в хорошем настроении, обычно выйти из офиса без нагоняя никому не удавалось.

Девочка у входа в центр приплясывала на одном месте, чтоб согреться. Большинство прохожих брали у нее листовки из жалости, а как заходили за угол, выкидывали в мусорку.

Катя вбежала по лестнице.

Замотанная в клетчатый шарф, красноносая Юля, кок увидела ее, первым делом спросила:

— Эта дура сильно на тебя орала?

— Не, — улыбнулась Катя, — по телефону говорила.

— Повезло тебе, — хрипло просипела Юля, всовывая очередной буклет в руки костлявому пареньку в дутике, — на Лидку так гнала… просто до слез довела.

— А где сейчас Лида? — удивленно огляделась Катя.

Девушка поморщилась и кивнула на стеклянные двери центра.

— Лидка хотела уволиться, сидела в офисе ревела, так Женя ее утешила как-то и поставила сегодня в тепле… — Юля обиженно надула губы. — А я — больная, с температурой, должна тут стоять. Следующий раз, блин, тоже поплачу.

— Понятно, — пробормотала Катя и, не дожидаясь, пока девушка еще что-нибудь скажет, пошла на свою «точку» — на другую сторону от выхода из торгового центра.

Люди снисходительно брали у нее разноцветные листовки, бросали в пакеты с покупками, совали, не глядя, в карман или сразу сминали в кулаке. Катя ни на кого старалась не смотреть, вытягивала руку с двумя-тремя листовками и ждала, когда кто-нибудь сам возьмет. Если бы Женя увидела это, она орала бы громко и долго. Золотое правило промоутеров требовало смотреть в глаза потенциальному клиенту: зацепить, заговорить, вручить.

Катя со вздохом переложила в вытянутую руку еще несколько листовок взамен тем, которые кто-то выхватил, и потопала на месте. Ноги без движения быстро замерзли. В животе урчало от голода, съеденная на обед булочка с изюмом и запитая компотом из столовой осталась только в памяти.

Рука с брошюрками вновь опустела, Катя с любопытством проводила взглядом мужчину в коричневой кожаной куртке, выложила новые разноцветные листочки и, как всегда бывало по четвергам, погрузилась в мечты о предстоящих выходных. Когда не нужно никуда идти в потемках, можно лежать в постели и ни о чем не думать, особенно если родители отправятся на дачу — проведать дом. А то мама любила по выходным закатывать генеральную уборку. Ее не волновало, что шум пылесоса помешает кому-то спать. «На том свете все выспимся», — говорила она, вламываясь поутру в комнату со своими швабрами, ведрами и тряпками. Так что желание попасть на тот свет — утром в субботу или воскресенье — стало уже неотъемлемой частью жизни.

Катя тяжело вздохнула. Она сомневалась, что кто-то на том свете, впрочем, как и на этом, воспринимал ее желания всерьез. А то бы она уже давно выспалась.

Девушка покосилась на человека, вырвавшего у нее листовки, хотела выставить новые, но замешкалась. Молодой мужчина в коричневой куртке и темно-синих джинсах уже проходил один раз мимо.

«Может, забыл что-то в магазине и вернулся? Подумаешь! Да я сама, бывает, по три раза возвращаюсь. Только зачем ему столько листовок? Забыл, что взял уже? Такой рассеянный?» — Девушка напряженно всматривалась в прямую спину в коричневой куртке, пока та внезапно не растворилась. Катя, не веря своим глазам, проморгалась. Человек растворился вовсе не в толпе, — людей на стоянке перед центром было не так уж и много. Мужчина растворился в воздухе.

«Глюки, вызванные паранойей», — окончательно уверилась девушка, оглядываясь. Она и сама до последнего момента не понимала, как сильно пугают ее происходящие вокруг необъяснимые вещи. Теперь стало ясно — она боится до чертиков. И сколько бы ни ругала жизнь, расстаться с ней пока не готова. Дома — в постели, где самое страшное, что могло грозить, — это быть огретой шлангом от пылесоса, думать о смерти ей нравилось. Совсем другим делом оказалось столкнуться с реальной угрозой.

«А если это маньяк? Ведь никто не знает, как устроен мозг сумасшедших. По каким критериям они выбирают жертв. Как ведут охоту на них… А может, и не маньяк, может, это вовсе не человек…»

Рассказать кому-нибудь о своих страхах она не могла. Птицы на деревьях замирали, собаки сходили с ума от лая, шаги за спиной, отпечаток ладони на дереве, светящиеся зеленые глаза, снежки, непонятно откуда взявшиеся, человек в коричневой куртке, который растворился в воздухе… — с такими россказнями сразу в дурку.

«Возможно, там было бы безопаснее», — между тем закралось в голову.

Катя даже не заметила, как раздала все листовки.

— Счастливица, — позавидовала Юля, перекладывая из одной руки в другую все еще внушительную пачку брошюрок. — Ну покедова, до завтра!

— А хочешь, я тебе помогу? — предложила Катя и быстро добавила: — А потом вместе домой пойдем, нам в одну сторону, кажется.

Юля шмыгнула носом и, удивленно кивнув, протянула ей половину своих листовок.

— Ага, в одну.

Еще вчера Катя бы и не подумала навязываться в духе «давай дружить» лишь ради того, чтобы не ходить по вечерам домой в одиночестве. А сегодня поняла: еще парочка таких вечерних прогулок — и она что-то или кого-то узнает…

За полчаса девушки закончили работу, зашли в офис, отчитались перед Женей и после парочки ее стандартных замечаний пошли вдоль забора стоянки, ярко освещенной фонарями.

Юля хлюпала носом, возмущалась поведением начальницы и громко шаркала подошвами сапог по снегу. Катя шла рядом с намертво приклеенной улыбкой и всем была довольна.

Когда они прошли дворами до следующей дороги, Юля предложила:

— По парку?

— Нет, — слишком поспешно ответила Катя.

— А чего? Так ближе!

Над мрачным парком кружили птицы, вдалеке блестели красные огоньки на трубах завода, откуда по обычаю шел дым. Ничего подозрительно, все как всегда. Но как раз это и страшило.

Катя упрямо помотала головой и соврала:

— Слышала, там недавно кого-то изнасиловали.

— Да? Прикольно. — Юля хихикнула.

Спрашивать, что в этом прикольного, Катя не стала.

Девушки двинулись вдоль оживленного шоссе и за болтовней быстро обогнули парк в безопасной близости от магазинов, кафешек и людей.

На этот раз Катя не чувствовала, будто за ней кто-то идет, и тем более не слышала — в шуме проезжающих машин это было невозможно.

Юля остановилась и кивнула на арку:

— Ну вот. Я пришла. Мне туда.

Катя на арку даже не взглянула, она смерила расстояние до моста, расположенного напротив ее дома.

— До завтра, — попрощалась девушка и уже хотела присоединиться к семье из папы, мамы и маленького ребенка в коляске, направляющейся в нужную ей сторону, когда из арки вышла женщина с собачкой на руках. Песик издал дикий визг, дернулся в руках хозяйки, шлепнулся на землю, но тут же вскочил и с визгливым лаем унесся прочь. Женщина ошеломленно закрутилась на месте, выкрикивая:

— Пики, Пики, вернись!

Юля от смеха зажала перчаткой рот, а Катя медленно оглянулась.

Позади шла женщина с ребенком лет пяти, мужчина с сигаретой в зубах и банкой пива, парочка влюбленных. Поведения собаки никто из них не заметил.

— Ну, я пошла! — махнула рукой Юля.

Катя была не в силах сдвинуться с места, она глазела на прохожих, выискивая среди них коричневую куртку или нечто такое, чего раньше никогда не видела.

«И с чего я решила, будто увижу что-то, чего раньше никогда не видела? Если это самое я никогда прежде не видела, как узнать? — размышляла девушка. — Может, оно невидимое?»

«Но животные ведь видят! — возразил внутренний голос и сам же все объяснил: — Животные скорее чувствуют».

Катя дождалась двух женщин возраста ее матери и увязалась за ними. Но очень скоро теткам это не понравилось, они начали то и дело умолкать во время разговора, характерно поглядывать назад, а потом вовсе замедлили шаг. Пришлось их обогнать.

Девушка старалась смотреть только на чернеющие впереди поручни моста, ей казалось, что так она быстрее до него доберется. С одной стороны проносились машины, с другой — звенела тишина парка.

Наконец мост. Катя перевела дыхание — до дома оставалось совсем недалеко. Девушка заметила приближающийся трамвай и шагнула к путям.

«Успею». — Она сделала еще один шаг и поскользнулась на рельсине. С размаху шлепнулась на спину и ударилась головой. В темном небе покачивались блестящие провода. «Не успела», — поняла Катя, когда ее оглушил трамвайный звонок и ослепил свет круглых фар. Девушка сильно-сильно зажмурилась. Боль от ушибленного затылка растеклась по всему телу, не позволяя двинуться, вздохнуть — в последний раз впустить в легкие морозный холод. С абсолютной ясностью она вдруг осознала — выходные никогда уже не наступят, бессмысленных семнадцать лет, день за днем…

В последний момент Катя распахнула глаза и увидела железную морду трамвая, летящего на нее. Крик застрял в горле, да так и не вырвался — что-то сильное подхватило ее и отшвырнуло в сторону. Трамвай с громким трезвоном пронесся мимо. Золотые искры с проводов полетели в снег.

Катя сидела между трамвайными линиями и оглядывалась по сторонам. Сердце опустилось куда-то в желудок и там дрожало. Все вокруг расплывалось. Крупные горячие слезы полились из глаз, обжигая щеки, разбиваясь о шарф и прижатые к груди руки. Ее спасли — кто-то или что-то…

«Сперва парк и Патриаршие пруды, затем трамвай и скользкие рельсы, а потом появился дьявол… — неожиданно вспомнила она одну из своих любимых книг. — Или сперва дьявол, а потом рельсы?»

Но перед ней никто не появился, только ледяное дыхание тишины коснулось щек и заиндевели слезы.

Глава 2 Тени из прошлого

В узенькую щель между стеной и занавеской он видел через окно, как девушка сидит на кровати с книжкой. Обрамленное мелкими рыжими кудряшками лицо иногда озаряла нежная улыбка, а на щеках появлялись ямочки. Хотелось прикоснуться к пушистому облаку ее волос, ощутить под пальцами волнистые теплые пряди.

Бывало, тонкие изящные брови сходились на переносице, и она взволнованно закусывала нижнюю губу. Длинные ресницы цвета охры точно крылышки мотылька ложились на бледные щеки, а тонкие пальцы перелистывали плотные желтоватые страницы.

На девушке была нежно-зеленая пижама, чуть ниже плеча нитки немного разъехались, и виднелась белая кожа. Босые ноги удобно подложены под себя, за спиной устроена большая подушка, рядом на тарелочке сочный персик, все еще в капельках воды после мытья.

Смотреть украдкой на эту хрупкую, совсем юную девушку уже стало своего рода потребностью. Увидеть ее утром, бредущую в одиночестве до колледжа, проводить до работы и с работы до дома.

Видел, что пугает ее, но ноги сами вели его в тихий дворик к пятиэтажному дому и высокому тополю, с которого открывался вид на окно маленькой комнатушки. Необыкновенно уютной, сделанной в нежных тонах, с простой, но удобной мебелью, без излишеств. Тут не были стеллажей, заваленных книгами, журнального столика с кипой глянца, огромного количества мягких игрушек, разбросанной по письменному столу косметики — как у многих девушек. Катя, похоже, хранила только самые любимые книги: множество сказок, парочку романов, томики стихов, всего Булгакова. Из игрушек: мягкая лисичка, статуэтка крылатого единорога на полке возле книг и старый одноглазый медведь, видимо, сохранившийся с детства. На столе деревянная рамка с вставленной фотографией родителей. Косметики вовсе не наблюдалось. Может, она и лежала где-то в ящиках стола, но девушка не красилась. Ее непритязательность поражала и восхищала. От блестяшек, ремешков, брелочков, цепочек, браслетиков, колечек, сережек во всех местах на современных девушках болели глаза. Под этими ослепляющими штуковинами рассмотреть самих хозяек сего великолепия казалось делом нереальным. Катя же, когда шла, не звенела, не бренчала под тонной драгоценного метала. Простая удобная одежда не отвлекала внимание от самой девушки, не нарушала ее нежной красоты. Очарование улавливалось от одного взмаха ресниц, наклона головы, скольжения кудрей по плечам, мимолетного взгляда серых глаз.

Когда он впервые ее увидел — ровно два месяца назад — то шел за ней как привязанный. Думал, рассмотрит как следует и уберется восвояси. Девушки не волновали его уже давным-давно, но эта всколыхнула в душе целый пожар, столь многое напомнила — возродила к жизни. Впервые за долгое время у него появилось что-то, ради чего, совсем как обычному человеку, хотелось просыпаться. Такое необычное, теплое чувство внутри, оно согревало и в то же время безумно пугало.

Он не знал, что дальше, какими будут его действия, уяснил одно: девушка с бездонными серыми глазами нужна ему. Не как воздух — больше воздуха. Хотелось взять ее за руку, почувствовать, как нежно течет в ней жизнь… и подарить весь свет.

Пальцы крепче сжали снежный ствол дерева, и раскрошенная от нажима ладони кора разлетелась пылью. Он мог подарить бесконечность, множество земных благ, усыпать путь цветами, жемчугами, бриллиантами, но не мог подарить свет — лишь вечную тьму. Беспощадно выпить жизнь.

* * *

Девушка быстро шла по расчищенному от снега тротуару и почти не оглядывалась. Серое приталенное пальто до колен подчеркивало ее хрупкость. На голове вязаная шапочка, вокруг шеи длинный толстый красный шарф.

Молодой человек сбился со счета ударов ее сердца, пока огибал очередного прохожего. На этом проспекте всегда было многолюдно, даже ночью. Ходить по тихому парку ему нравилось куда больше.

Катя была чем-то расстроена. Он сразу это заметил, как она вышла из офиса, и ощутил незнакомое ранее беспокойство.

«Может, ее уволили? — гадал он. — Люди обычно расстраиваются из-за этого. Или начальница накричала. Для чего такое отношение терпеть? Наверно, у нее есть причины, а то…»

На вывеску «Кафе» приземлился черный ворон.

Юноша вздрогнул и резко обернулся. За спиной стоял брат. В черном длинном пальто, из-под которого виднелись розовая рубашка, расстегнутая на одну верхнюю пуговицу. Блеск его ботинок, казалось, отражался от самих звезд на небе. Золотистые, чуть вьющиеся волосы идеально уложены, бледное лицо прекрасно, а голубые прозрачные глаза привычно холодны.

Женщины всех возрастов начали оглядываться, замедлять шаг, таращиться. Спокойно пройти мимо разодетого франта никто не мог.

— Гуляешь? — поинтересовался брат, с любопытством глядя вслед Кате. И не дожидаясь ответа, обронил: — Кого-то она мне напоминает…

— Нет, не напоминает! Не смей! — Скинуть руку брата в черной перчатке со своего плеча не удалось.

— Да нет же, напоминает, — глумливо возразил брат, — такая же рыженькая, белокожая… Глазки голубенькие? А то я не рассмотрел!

Внутри что-то сжалось. Не так часто ему приходилось испытывать страх, а брат насмешливо продолжал:

— Интересно, она только внешне похожа на нашу дорогую Лиззи?… Ну ты понял, о чем я.

Он понял, и очень даже хорошо, настолько, что выслушивать дальше мерзкие намеки не мог.

— Оставь меня! — и тише прибавил: — И ее оставь!

Брат даже не подумал услышать его:

— Я-то думаю, чего ты такой радостный ходишь! — В свете фонарей блеснула запонка на рукаве розовой рубашки. — А ты подружку, значит, себе нашел. По образу и подобию, как трогательно…

— Я никого себе не нашел! Запомни это!

Брат зацокал языком.

— О, Вил, зачем же лгать своему старшему братишке? Надо отметить событие! — Голубые глаза смотрели серьезно, но чуть приподнятые в издевке уголки губ выдавали его. — Я знаю тут неподалеку чудное местечко. Поболтаем, пропустим по стаканчику тепленькой…

В горле, как всегда бывало, при упоминании «тепленькой» возник неприятный ком, точно клок кошачий шерсти застрял.

— Не называй меня так, я же просил!

— А как называть? — Брат разыграл искреннее недоумение. — А милашке Кэт ты тоже так говоришь? Или ты ей еще не представился? — Ответа он не ждал, потому что сразу обо всем догадался и, довольный собой, раскатисто захохотал. — Какие мы нерешительные!

Катя давно уже дошла до моста, пересекла дорогу и скрылась в березовой аллее, но брат все равно сделал несколько шагов в сторону, точно собирался догнать ее.

— Может, мне с ней поболтать? — В воздухе от взмаха руки в черной перчатке распространился тонкий аромат парфюма. — Нет-нет, не подумай ничего такого, я лишь по-дружески прощупаю… почву. Узнаю, нет ли у нее никого на примете, познакомлюсь с ее родителями, родственниками, а то знаешь ли, дурная кровь… — он медленно улыбнулся, — это не шутки!

На миг показалось, что собственное сердце в груди болезненно ударилось, но это была иллюзия — жестокий обман.

Ледяные голубые глаза смотрели насмешливо. Как и тогда, много лет назад — без единой капли раскаяния. Брату ничего не стоило выполнить завуалированную угрозу и познакомиться с несчастной девушкой. Для него она была лишь очередной игрушкой в его особенных играх.

— Кэти такая славная девочка, бьюсь об заклад, пока… — сделал брат ударение на последнем слове, — невинна.

— Оставь ее! Она со мной!

Брат разочарованно вздохнул:

— Так вы знакомы?

Ответ дался мучительно:

Теперь да! — Он хотел еще что-то сказать, но было некому.

Красивый молодой человек в черном пальто, так неожиданно появившийся посреди улицы, исчез. В темном небе, освещенном тусклым сиянием далеких звезд, парил черный ворон.

* * *

Газовый баллончик, нагретый теплом ладони, вселял уверенность. Катя решительно перешла дорогу и устремилась к поблескивающей между деревьями тропинке, ведущей в парк. С работы отпустили пораньше, Женя куда-то торопилась, поэтому поскорее всех разогнала. Нестись сломя голову домой, чтобы мама не завела свою любимую песнь о том, где, что и во сколько должна делать приличная девушка, не приходилось.

На улице от белого снега было светло, и Катя после долгих раздумий все-таки решилась. Жить в неизвестности оказалось слишком мучительно: вздрагивать от каждого шороха, высматривать в людях кого-то странного, бояться подойти к окну или трусливо отсиживаться дома.

Баллончик она купила в субботу, сбегала днем на развалы, где сперва долго рассматривала разнообразные ножи. В итоге ей стало понятно — защитить себя холодным оружием она не сможет. От мысли, что нужно будет воткнуть острие в живую плоть, начинало мутить. Баллончик казался куда безобиднее.

«Направить в лицо и нажать на кнопку, в лицо и на кнопку, — про себя твердила Катя, — направить в лицо… если у этого… неизвестно кого есть вообще лицо. А если лица нет, тогда на что нажать?»

После необъяснимого спасения от трамвая она сильно засомневалась, что имеет дело с человеком. Сама толком не понимала, зачем ей баллончик, в кого собирается его направить. В неприветливых ворон если только.

Девушка нарочно, прежде чем войти в парк, посмотрела, кружат ли над верхушками деревьев птицы. Они летали, весело перекликались, даже не подозревая, что она уже идет и точно на поводке ведет за собой тишину.

Подтаявший снег напоминал месиво, идти по нему быстро не удавалось, а бежать тем более, казалось — топчешься на одном месте. Шея от бесконечных поворотов туда-сюда вскоре заболела, рука в кармане при каждом движении ветра в кустах испуганно сжимала баллончик.

«Зря пошла, идиотка какая-то», — отругала себя Катя, когда завидела впереди старую березу. Лес точно вымирал с каждым шагом девушки, его как накрывало стеклянным колпаком, отгораживая от всех звуков города. Как если бы она вошла в зал, полный людей, которые все как один ее ненавидят и, проходя мимо них, слышала, как резко смолкают разговоры. Вот и птицы замолкали, замирали и не подавали признаков жизни.

«Не надо было… Зачем пошла?» — в очередной раз подумала девушка и в этот самый момент услышала за спиной хруст ветки. Катя остановилась, резко обернулась, но успела только увидеть, как что-то большое укрылось за деревьями. Дыхание перехватило, она вдавила кнопку баллончика прямо в кармане. Теплая жидкость прыснула в ладонь — кожу обожгло, девушка выдернула руку из кармана и закашлялась от распространившегося газа. Катя неловко повернулась на месте, ноги забуксовали в рыхлом снегу, и она свалилась прямо на дорожке. А в следующий миг над ней возник темный силуэт и протянул к ней руки. Девушка молниеносно выхватила из кармана свое оружие и что есть сил брызнула в нападающего. Но ничего не произошло. В полумраке блеснули зеленые глаза, рука в черной перчатке взметнулась к лицу и провела по бледным щекам, вытирая мокрые следы жидкости из баллончика.

Ни криков боли, ни попыток уткнуться лицом в снег из-за жжения, ни задыхающийся агонии. Можно было подумать — его сбрызнули святой водой.

Катя медленно выпустила воздух, набранный перед решающим нажатием на кнопку, и тотчас задохнулась. Упоминание продавца газового баллончика о том, что нужно брызнуть в лицо противнику и убегать, как-то вылетело из головы. Желудок скрутил спазм, она закрыла лицо руками и кашляла-кашляла… до слез. Пока не сообразила, что обрызганная жидкостью ладонь возле рта только усугубляет положение. Катя перевернулась на живот, запуская обожженную руку в снег, и поползла. Кашель не утихал, горло раздирало на части. В то время, когда молодой мужчина, как она успела заметить, в черной, а вовсе не в коричневой куртке даже не поморщился ни разу.

«Кто он? Почему молчит? Чего хочет?» — Когда она ощутила, как его руки легли ей на пояс, ответ на бесконечные вопросы стал очевидным. Кричать между перерывами в кашле в этот момент показалось ей ужасной нелепостью. И сразу вспомнились все мамины истории про психов и ее любимое: «Вот тогда помамкаешь». Катя слабо попыталась отбиться, но ее как куклу подняли и куда-то потащили, волоча ногами по земле.

«В кусты», — промелькнула догадка, и новый спазм, только теперь уже не из-за едкого газа, скрутил желудок. Рот ей, как во всех фильмах со сценами насилия, почему-то не закрыли. Кричи — не хочу.

Неожиданно руки, сжимавшие ее талию железным кольцом, исчезли. Катя увидела перед собой старую березу, где на ветвях расселось воронье, точно черные чучела в полумраке, привязанные невидимыми веревками к дереву. Девушка все еще была на тропе. Она постояла так пару мгновений, ожидая, когда странный человек за спиной обрушит ей на голову топор или еще чего похуже сделает, но так и не дождавшись смертельного удара, рванулась с места. Ноги не успели среагировать на команду, посланную мозгом, Катя запнулась и наверняка бы растянулась на дороге, если бы ее вовремя не подхватили.

— Все в порядке? — услышала она над ухом взволнованный голос.

Девушка на негнущихся ногах повернулась. Перед ней стоял черноволосый молодой человек лет двадцати, хорошо одетый, высокий, с яркими зелеными глазами. Они таинственно поблескивали в полумраке так, что у нее по спине проходил мороз.

Катя осторожно сделала шаг назад, не спуская взгляда с бледного лица. Юноша был хорош собой, это сразу бросалось в глаза. Он не походил на маньяка из подворотни, насильника или еще кого-то страшного. Но когда он шевельнулся, ее обуял такой ужас, что она не могла даже двинуться с места, крикнуть.

Молодой человек лишь протянул ей баллончик.

— Осторожнее с этим, — с улыбкой предостерег он, вкладывая в ее одеревеневшие пальцы бутылочку с газом.

Она послушно кивнула.

По его виду нельзя было сказать, будто выпущенная в глаза едкая струя из баллончика его хоть капельку беспокоила.

«Он просто хотел мне помочь подняться, — успокаивала себя Катя, напряженно вглядываясь в удивительную зелень глаз незнакомца, — просто помочь. И ничего больше! А откуда он тут? Просто шел? Как я его не заметила раньше?»

Девушка лихорадочно подыскивала какие-нибудь слова, которые если уж не объяснят молодому человеку, отчего она такая истеричка, то хотя бы нарушат неловкую паузу. Поэтому первое, что пришло ей в голову, она и брякнула:

— Птицы! — Катя указала на березу.

Юноша вежливо, как будто это было само собой разумеющее, взглянул на дерево и похвалил:

— Очень милые.

— А почему они сидят? — продолжала она, сама себе изумляя тупостью вопроса.

— Устали, — пожал плечами незнакомец.

— А чего тогда такая тишина? — против воли вырвалось у нее.

Незнакомец задумался, но буквально на секунду, а в следующую спокойно выдал:

— Как знать, после какого часа в птичьем мире запрещается шуметь?

«Смеется», — решила девушка, выискивая в лице молодого человека намек на улыбку. Не нашла — он выглядел абсолютно серьезным. Она не знала, может ли просто развернуться и пойти восвояси или нужно для приличия еще что-то сказать.

К счастью, он сам ее любезно выручил:

— Похоже, нам в одну сторону. Вам уже лучше?

— Да, спасибо, — пролепетала она, ощущая себя маленькой и глупенькой второклашкой на первом свидании.

Незнакомец продолжал стоять на месте и, как ей показалось, чего-то ждать.

— Катя, — от безысходности представилась она, неуютно поеживаясь под его взглядом.

«Зачем ляпнула? — пришло раскаяние, когда он в ответ не представился. — Наверно, он и знакомиться не хотел. Лишь проявил вежливость, ответил на мои идиотские вопросы, а я… мало того что приняла его черт знает за кого, так еще и брызнула в лицо газом. Хорошенькое знакомство!»

— Очень приятно, — против ее ожиданий улыбнулся молодой человек, но сам так и не представился.

— Вы, наверно, торопитесь… — отводя глаза, пробормотала Катя и отошла с тропы, чтобы пропустить его.

— Вовсе нет, — заверил он.

«Нет? — вот значит как. И что же дальше нам делать? Так и будем посреди леса ворон сторожить?»

Ей случалось знакомиться на улице с парнями, но она обычно только отбивалась в духе «Рада знакомству. Удачи!» А тут даже слов не находила. Зеленоглазый не держал ее насильно, не навязывался, не предлагал ничего сомнительного, ни на что не намекал.

Она почувствовала, как к щекам прилил жар.

«Да ему и намекать с такой внешностью не и держать насильно, наверно, тоже…»

Незнакомец сделал шаг вперед и жестом пригласил ее пойти рядом.

«Можно подумать, мы в бальном зале, — не унимался внутри рассвирепевший чертик. — А дальше что на танец пригласит?»

На танец не пригласил, небрежно заметил:

— А сегодня, кстати, праздник.

— Кто так решил? — изумилась она.

— ООН, — улыбнулся юноша, — Международный день борьбы за ликвидацию насилия в отношении женщин.

«Интересно, он только поэтому повел себя к джентльмен?… Празднует, что ли?»

— Поздравляю, — едва слышно промямлила она.

В улыбке сверкнули белые зубы, и у нее томительно засосало где-то под ложечкой.

«От голода», — оправдалась она сама перед собой и постаралась, чтобы голос прозвучал не слишком взволнованным:

— Интересуетесь историей праздников?

— Нет, — как-то слишком поспешно ответил он и прибавил: — Ни капли. Просто вспомнилось вдруг.

«Мне бы такое не вспомнилось, я попросту о таком и не знаю», — в грусти от своего невежества подумалось ей.

Вдали показался мост, только тогда Катя поймала себя на мысли, что совсем позабыла о страхах. Она все еще помнила зеленые глаза за окном и человеческий отпечаток на снежном стволе тополя, но поверить, будто приличный незнакомец и есть ее мнимый преследователь, без смеха не могла. Девушка скорее бы поверила, что глаза ей померещились, а отпечаток природного происхождения.

— Часто тут ходите? — поинтересовался молодой человек.

— Да, довольно часто. — Про последние дни, окрашенные черной паранойей, она решила не упоминать.

Он придержал ее за локоть, когда они поднималась по небольшому пригорку к тротуару. С ней прежде никто так учтиво не обходился, снова стало неловко, и щеки обжог румянец. Хотелось поблагодарить за проявленное внимание, но она не осмелилась. Да он, кажется, и не ждал похвалы. Его действия выглядели такими естественными, как нечто привычное, совсем обыденное. Ничего схожего с неумелыми, суетливыми ухаживаниями мальчиков из колледжа.

Катя нерешительно остановилась у трамвайных путей, не зная, как лучше всего попрощаться.

— Провожу вас, — то ли предложил, то ли уведомил молодой человек.

Она настороженно проследила его взгляд, кинутый на ее дом, и спросила:

— Откуда вы знаете, где я живу?

— А я и не знаю, — весело улыбнулся незнакомец, — рассчитывал, вы покажите.

— Не обязательно меня провожать, — с большим трудом выдавила она из себя.

В свете фонарей полыхнули зеленые глаза, и у нее по спине от затылка побежали мурашки. Какие-то неправильные, доставляющие мучительное наслаждение.

«Может, он гипнотизер? Один из тех шарлатанов, которые пудрят доверчивым людям мозги, чтобы потом обокрасть квартиру?»

Но сколько она ни смотрела на него, распознать, находится ли под гипнозом, не удавалось.

— Меня это не затруднит, — между тем, переводя ее через дорогу, обронил молодой человек.

Катя была разочарована, ей хотелось услышать что-то другое. Девушка самой себе стыдилась признаться, что именно «другое» и в какой сентиментально романтичный бред ее повергает его пристальный взгляд.

Прежде чем войти в полутемную березовую аллею, Катя еще раз воровато посмотрела в красивое лицо юноши, позволив сердцу сладостно замереть. Таких причесок, как у него, никто сейчас не носил, парни стриглись либо очень коротко, либо отращивали длинные патлы. Этот же словно сошел с картин эпохи романизма: черные взлохмаченные волосы, чуть вьющиеся на концах, закрывали уши и спускались немного на воротник куртки. Такой «творческий» беспорядок необыкновенно ему шел. На фоне черных волос лицо казалось еще бледнее, а зеленые глаза ярче. Прямой, аккуратный нос, высокие скулы, полные губы — все в нем было до странности правильным и красивым.

«Он, наверно, не знает про существование соляриев». — Катя свернула на тропинку, ведущую к дому. Мама с папой уже пришли с работы — в кухне горел свет.

Девушка остановилась возле своей парадной.

— Пришли.

Незнакомец не спешил прощаться, вместо этого пристально разглядывал ее.

«Неужели попросит номер телефона? Зачем я ему? Слишком шикарно, чтобы оказалось правдой».

Номер телефона он в самом деле не попросил, сказал:

— Приятно было с вами пройтись, извините, если я тогда в парке вас напугал.

Слышать от кого-то извинения она не привыкла, особенно от парня, особенно когда парень ни в чем не виноват.

— Все в порядке, — заверила Катя и, не в силах больше сдерживаться, счастливо улыбнулась.

«Какая глупая, просто дурочка, — корила она себя, — он сейчас уйдет, больше мы никогда не увидимся. Чему же радуюсь? Кто-то меня заметил, и я сразу потеряла голову! Кто-то… Ну конечно! Этот кто-то в сто раз лучше, чем любой замечавший меня раньше. А почему и решила, будто он так хорош? Манеры, красота… но ведь это еще не все, это не самое главное. Что я про него знаю? Да ничего! Кажется, он умен… и это все, что мне известно».

— До свидания, — нарушила она до неприличия затянувшееся молчание.

— До свидания, — как эхо повторил он.

* * *

«Как знать, после какого часа в птичьем мире запрещается шуметь?», «Международный день борьбы за ликвидацию насилия, бла-бла», «Провожу вас, дайте вашу ручку», «Меня это не затруднит», «Приятно было с вами пройтись, бла-бла», «Ай извините, ох простите».

— Какой же он дура-ак! — Молодой человек в черном пальто шел по набережной, глядя прямо перед собой. Вдоль домов с темными окнами стояли машины, за чугунной оградой спала под снегом река. Улицы безлюдны и белы. Небо с застывшими серебряными звездами, черно-синее, глубокое и бездонное, как океан в штиль. Вереница фонарей вдоль канала ярко освещала стены старинных малоэтажных зданий. И по ним скользили тени, история оживала в каждом уголке мрачного северного города. Катили экипажи, скакали лошади, прогуливались разодетые дамы, джентльмены.

Молодой человек в пальто и вычищенных до блеска ботинках на приветствие дам с зонтиками не отвечал. История царского Петербурга его не интересовала. Все мысли занимало увиденное и услышанное в одном парке на окраине города, где его свихнувшийся брат, по всей видимости, окончательно решил прописаться.

«И все ради какой-то глупой девчонки! — Ладони сами собой от ярости сжимались в кулаки. — Да что он в ней нашел? Невесть какая красавица, тускленькая, моль натуральная! Безмозглой курицы Элизабет ему оказалось мало, так он еще одну себе такую же подыскал!»

Под ноги ему упала женщина в обносках, умирающая от голода и холода, он перешагнул через нее и пошел дальше, подумав: «Братца бы в блокадный Ленинград, столько обессиленных людей, он бы тогда и думать забыл крутить любовь с куском мяса! И занялся, наконец, делом!»

На тени прошлого обладатель черного пальто давно перестал обращать внимание, для него все эти несчастные, продолжавшие жить земной жизнью после смерти, ничего ровным счетом не значили. Для них же он был бесплотным духом, сквозь которого они запросто могли пройти.

«Катя, Катя… Она ему не пара! Ему не нужна пара! Можно подумать, нам было плохо вдвоем! Что он, интересно, скажет, когда поймет, что она такая же потаскушка, как его дорогая Элизабет, как все женщины… Какой же глупец!»

Впереди показалась невысокая фигурка в кроличьей шубе и отвлекла от размышлений. Женщина двигалась нетвердой походкой, покачивалась, то и дело хваталась за перила и хихикала.

— То, что надо. — Мрачное лицо с холодными голубыми глазами просветлело, на губах заиграла плотоядная улыбка. Догнать нетрезвую дамочку не составило труда.

— Ой, — хихикнула она, когда врезалась в него головой, — здрасти-мордасти.

— Привет-привет, — промурлыкал он.

Взгляд женщины, как всегда то бывало со слабым полом, при звуке холодного голоса стал осмысленным.

«Протрезвела», — отметил молодой человек и положил руку в черной перчатке дамочке на плечо, с любопытством разглядывая небрежно намотанный на тонкой шее синий шарф.

Женщина занервничала, оглянулась на пустынную улицу и тихо спросила:

— А какой час, не подскажете?

Он засмеялся, отодвинул рукав пальто и, глядя на свое белое запястье, не обремененное часами, проронил:

— В самый раз для позднего ужина.

Их взгляды скрестились.

Пошел снег. Большие хлопья кружились в желтом свете фонарей. Снежинки ложились на литые перила ограды, подоконники домов, устилали серую дорогу и, касаясь холодного белоснежного лица, скатывались вниз на черное пальто. Одна маленькая снежная звездочка застряла в золотистых ресницах, но не растаяла — застыла.

Глава 3 Взгляд потустороннего мира

Катя надевала в коридоре сапоги и прислушивалась к голосу телевизионного диктора, доносившегося из кухни.

— Слышала, что творится? — крикнула мама, шире распахивая дверь и прибавляя в телевизоре звук. — Послушай только!

Девушка замерла перед зеркалом.

«…женщина была найдена в канале Грибоедова в половине пятого утра…»

Катя накинула пальто, застегнулась, повязала красный шарф и вновь прислушалась к новостям.

«…отметины на шее жертвы напоминают змеиный укус…»

Девушка вздохнула, подумав: «Любит же кто-то этот канал Грибоедова», взяла с вешалки сумку, пакетик с остатками от вчерашнего ужина для дворовых кошек и вышла на лестничную клетку.

А диктор продолжал вещать: «У преступника своеобразное чувство юмора, шарф на шее жертвы он завязал бантиком…»

Катя непроизвольно коснулась своего шарфа и решительно захлопнула дверь. На лестнице, как всегда, не горел свет, за окнами было темно, из открытой форточки, бившейся при порывах ветра о стену, тянуло морозом. Глаза слипались, хотелось вернуться в теплую постель, укутаться в одеяло, зарыться в мягкую подушку. Полночи девушка не могла уснуть, все думала, думала…

«До свидания, — зачем я так сказала? Правильнее было бы сказать — прощай. Ведь «до свидания», это обещание новой встречи, надежда на нее. А я разве надеялась? Разве надеюсь сейчас? А он? Почему повторил за мной? Просто потому что «до свидания» говорят все и всегда, даже если больше не встретятся?»

Катя вышла из парадной и поежилась от холода. Две полосатые кошки сидели под деревом и как обычно дожидались ее.

— Кис-кис, — позвала Катя своих любимиц. Одна, что посмелее, сразу подбежала и неистово боднула головой в ногу. Другая затопталась на месте, жалобно мяукая. Эта маленькая серая кошечка с коротким, как у пумы хвостом, боялась подходить к людям.

Девушка высыпала на снег курицу, макароны, рыбные кости, выбросила пакет и заспешила на остановку. До колледжа она решила ехать на автобусе или маршрутке. Иногда, как сегодня, тащиться пешком по холоду не было никаких сил.

Кондуктор в троллейбусе с запотевшими окнами громко выкрикивала: «Передаем оплату, передаем». Сонные люди пихались, корчили недовольные лица и нехотя передавали.

В колледж Катя из всей группы пришла самая первая. Преподавательница по географии туризма — старушка в круглых очечках — открыла для нее кабинет, а сама куда-то ушаркала.

Девушка положила сумку и от нечего делать принялась задумчиво расхаживать между столами. Мысли по прежнему то и дело возвращались в тихий парк, к зеленоглазому незнакомцу. Было в нем что-то такое — необъяснимое, неповторимое и до блаженной дрожи таинственное.

Катя подошла к окну, отдернула пыльную занавеску и невидящим взглядом уставилась на белый от снега двор. Вместо спешащих в здание колледжа ребят она видела перед собой бледное лицо с поразительно зелеными глазами. Образ странного молодого человека точно врезался в мозг, и тот, как неисправный видеомагнитофон, прокручивал перед ней одну и ту же пленку. Кадры встречи в парке мелькали нескончаемой чередой, заставляя сердце мучительно сжиматься.

«Ненормальная, — грустно думала она, вдыхая тяжелый аромат пыли с занавесок, — как можно столько думать о парне, которого знать не знаешь? Да красавцев на свете полно, подумаешь — смазливое личико… Тут что-то другое. А может, все-таки гипнотизер? Кто их знает, как они…» В окно что-то стукнулось, и она подпрыгнула от испуга на месте. За стеклом сидел па подоконнике черный ворон и злобно смотрел на нее. Катя попятилась. У птицы были прозрачные голубые глаза, как у мертвецов из фильмов ужасов. Ворон, не спуская с нее страшного взора, сильно клюнул в стекло. Девушка вздрогнула, пятясь, взрезалась в учительский стол и чуть не упала. А ворон приоткрыл клюв, голова его склонилась и мелко затряслась, словно от безудержного смеха.

Катя осенила перед собой крестом, но птицу этот жест не заинтересовал. Ворон в упор смотрел на нее, медленно перебирая когтистыми лапами по подоконнику, издавая скрежет, от которого по коже проходил мороз. Тогда девушка махнула на него, надеясь испугать. Черный гость даже не шелохнулся.

— Катюша, — неожиданно раздался за спиной голос.

Девушка резко обернулась и случайно скинула со стола стопку тетрадей.

— Ну что же так неаккуратно, — заворчала преподавательница, — все своротила…

Катя бросилась собирать тетради, затем плюхнула стопку на стол, а когда посмотрела в окно, на подоконнике уже никого не было.

Вскоре начались занятия, Алиса с соседкой по парте так громко обсуждала свои новенькие сережки, что старушке преподавательнице приходилось повышать голос все сильнее и сильнее. Катя рассеянно записывала в тетрадь лекцию, но сосредоточиться на ней не выходило. Взгляд как нарочно тянуло к окну, а от воспоминания мертвых вороньих глаз волосы на затылке приподнимались и мурашки волнами стекали по спине. Ей прежде никогда не доводилась видеть таких существ, точно из потустороннего мира.

Страх, благополучно вчера позабытый и замененный нелепыми мечтаниями о красивом незнакомце из парка, снова вернулся. Она вспомнила птиц со старой березы, как раньше, застывших при ее появлении, шаги за спиной и неприятное ощущение, что кто-то постоянно следит. Вспомнила удивительную сцену со снежками, летевшими невесть откуда, человека в коричневой куртке, растворившегося в воздухе, силуэт кого-то крупного на тополе перед ее окном, отпечаток ладони и зеленые глаза…

«Я их себе не выдумала, они были, — окончательно поняла Катя, — зеленые, как изумруд, и сверкающие… как у незнакомца из парка. Отчего же газовый баллончик не навредил ему? Почему он не представился? Зачем пошел провожать? Откуда знал, где живу, и почему соврал, что не знает? Может, и правда не знал? А имя свое называть просто не захотел! Да и люди все разные, кого-то от запаха лука может вырвать, а кому-то даже газ нипочем».

Она искала всему простейшее объяснение, но в глубине души понимала, что так правильные ответы на возрастающие вопросы будет не найти.

Девушка размяла заледеневшие пальцы. У нее не было ни одной версии, выходящей за рамки привычной обыденности, потому что она боялась глубоко задумываться. Брала самую простейшую информацию, каждому понятную и без всяких выдумок, хранящуюся буквально на поверхности мозга. И чувствовала себя человеком с лопатой, которому нужно на некой территории икс найти и выкопать труп. Вместо того чтобы рыть там, где скорее всего закопан труп, она подальше от этого места трусливо косила лопатой траву, оттягивая страшный момент истины.

Занятия закончились, все пары Катя просмотрела в окно, за что получила два замечания. Преподавателей особенно бесило, когда их не слушают примерные ученики. Но сосредоточиться на учебе она не могла. Медленно перебирала в голове свои простейшие, безобидные объяснения, размышляла над дальнейшими действиями и опять в мельчайших подробностях воспроизводила встречу в парке.

У ворот колледжа девушку поймал Малой. После обстрела снежками он первый раз заговорил с ней. А так все проходил мимо с видом, будто у него масса неотложных дел.

На улице шел снег — пушистые мокрые снежинки. Еще утром расчищенную дорогу занесло.

— Катюха, какая встреча! — воскликнул Костя, взгромождая ей на плечи свою ручищу.

Терпеть его нелепые ухаживания хотелось сейчас меньше всего, поэтому она поинтересовалась:

— Ну что, разобрался с теми, кто тебя зашвырял снежками?

Улыбка исчезла с лица, парень помрачнел, рука на ее плечах напряглась. Девушка догадывалась, что вопрос его заденет, хотела поскорее отвязаться, но огорчение, отразившиеся в наглых глазах, ее неожиданно расстроило.

«Даже у такого, как Малой, есть чувства… Какие-то, хоть и примитивные».

— А я и не понял, что произошло тогда, — униженно промямлил он, — за домом никого не было, я поискал-поискал да и пошел себе… У пацанов из группы спросил — никто ничего не знает. Я даж прифигел немножко. — Малой снова разулыбался, пафосно прибавив: — Мистика какая-то!

Возразить было нечего, похоже, это мистика дышала каждый божий день ей в затылок и лазила по тополю возле дома, сверкая зелеными глазами.

— Ты на работу? — спросил Малой.

— Да, — встрепенулась Катя, ускоряя шаг, — мне нужно идти!

— Ка-ать, — продолжал виснуть на ней Костя, — давай после твоей работы сходим куда-нибудь? В кино там… или в клубе затусим, а?

— Не-ет, — помотала она головой, — извини, нет.

— А чего такое? — как всегда неподдельно изумился Малой. — Ща такой прикольный ужастик в киношке идет, пошли, ты чё бычкуешь?

«Ужастиков мне и в жизни хватает», — подумала она, осторожно спихивая с себя его руку и твердо повторяя:

— Извини, нет!

Парень резко остановился, как будто принял для себя какое-то решение.

Она тоже остановилась, вежливо улыбаясь.

— Ну как хошь! — выплюнул он с обидой. — Алиску приглашу, она хоть не корчит из себя… примадонну, блин!

Катя кивнула и, быстро распрощавшись, заспешила на работу, радуясь, что Малой на этот раз так быстро отстал. После встречи с незнакомцем в парке Костя показался ей еще более нелепым ребенком, чем раньше. И без того заоблачная, как казалось многим, планка для потенциальных ухажеров взлетела до небес. Она не считала себя особенной, не пыталась корчить примадонну или еще кого, но быть с первым, кто положит на нее глаз, не желала. Особенно если этот кто-то — хамоватый, наглый грубиян.

Юля все-таки заболела, поэтому у дверей торгового центра пришлось стоять одной. Лиду поставили в магазине, последнее время начальница к ней благоволила.

Листовки брали плохо, установка парников зимой в снегопад никого не интересовала. Катя всматривалась в лица людей, как и должен хороший промоутер, но это не помогало. Да и выискивала она не потенциальных клиентов, а человека в коричневой куртке, умевшего растворяться в воздухе. Только из магазина выходили все не те — обычные.

«Сомнительно, что я его узнаю. Сколькие мужчины носят коричневые куртки! Как узнать?»

Работу она закончила позже обычного, на сотовый несколько раз успела позвонить мама, возмущенно спрашивала: «Тебя вообще ждать сегодня дома или как?», и таким тоном, как будто блудная дочь целую неделю не появлялась.

Снегопад усилился. Катя быстро пронеслась дворами до шоссе, перешла дорогу, некоторое время постояла на пустынной остановке и пошла по натоптанной тропинке к парку.

«Я только посмотрю и сразу на автобус, — заверила она взволнованное сердце, вдвое быстрее забарабанившее в груди. — Просто посмотрю… и все».

На что собиралась посмотреть, для чего ей это нужно, девушка сама толком не понимала. Но белеющая меж деревьями тропинка словно зазывала. Не хватало воли, чтобы сопротивляться притяжению, чувство самосохранения померкло в сравнении с этим необъяснимым желанием войти в парк.

Между укрытых снегом берез девушка резко остановилась. Потребности идти дальше она не ощущала, а вскоре исчезло и желание, буквально насильно притащившее ее сюда, на что-то посмотреть.

Она хотела развернуться и бежать на остановку, но раздавшийся за спиной голос пригвоздил ноги к земле.

— Добрый вечер, Катя.

Дыхание оборвалось, ладони в рукавицах выпрямились, как у солдата в стойке смирно, а сердце окончательно ошалело: дрожало, стучало, рвалась наружу. Теперь она знала точно, зачем пришла сюда, кого втайне надеялась увидеть и как сильно стыдилась этого.

— Добрый, — оборачиваясь, сдавленно произнесла девушка.

Сегодня он был в другой куртке — темно-синей с белыми вставками на груди — и как в прошлый раз с непокрытой головой. Черные волосы припорошил снег, в полумраке на бледном лице блестели зеленые глаза.

Много раз за весь день девушке начинало казаться, что юноша из парка — плод ее воображения, до дрожи правдоподобный сон.

— А вы откуда? — задала она мучивший вопрос.

— Я… — Он замялся, но все-таки уклончиво пробормотал: — У меня дела тут, неподалеку.

Что же это за дела были такие, раз он заканчивал их каждый день в разное время? Она отлично помнила, что вчера возвращалась с работы раньше и в парке была около восьми часов. А сегодня только закончила в десять.

— А вы? С работы? — спросил он.

— Да.

Повисла неловкая пауза, во время которой они друг друга разглядывали.

— Нам по пути, — наконец улыбнулся он, не сводя с нее взгляда.

— Да, — повторила она, дивясь, отчего у нее, прочитавшей довольно много книг, такой бедный словарный запас.

Катя сделала несмелый шажок вслед за молодым человеком, когда вспомнила, что до сих пор не знает его имени. Только она набрала в легкие воздуха, чтобы спросить, но ее опередили:

— Кем работаете?

Обычно она не стеснялась своей работы — не всю же жизнь ей предстояло раздавать листовки! — а перед ним неожиданно стало неловко признаваться.

— Промоутером, — вяло ответила она и быстро добавила: — Так, подрабатываю.

— Здорово, — на полном серьезе сказал он и мельком посмотрел на нее.

«Наверно, ему смешно, — решила она, — просто он слишком воспитанный, чтоб это показать».

— А вы кем? — в свою очередь спросила Катя.

Молодой человек задумчиво наклонил голову, ей даже подумалось, что он не станет отвечать, но он обронил:

— Никем. Прадед оставил мне наследство.

«Чем дальше в лес, тем сказочнее». — Катя постаралась сохранить невозмутимый вид. Спутник весело посмотрел на нее и проницательно заметил:

— Как в старых добрых сказках, да?

Девушка тревожно покосилась на него.

«Почему он сказал про сказки? Может, он мысли читает? Господи, какой стыд…» Она интуитивно обернулась, чтобы посмотреть, не идет ли кто-нибудь за ними, но на тропе, изрытой следами, никого не было. Успокоения это не принесло, ведь человек, от одного взгляда которого у нее то перехватывало дыхание, то сердце тряслось как в лихорадке, то накатывал необъяснимый страх, уже шел рядом с ней.

Впереди показалась старая береза с черными силуэтами застывших на ветках птиц. Но ее собеседник как будто ничего не заметил и продолжил разговор:

— Сколько вам лет, Катя? — И тут же прибавил: — Простите за нескромность.

— Семнадцать. — Девушка не отрывала взгляда от острых клювов, направленных на нее. Она выискивала среди множества черных блестящих глаз другие — прозрачные мертвые глаза потустороннего мира. Поскольку молчание затянулось, а береза была совсем рядом, чтобы нарушить тишину, девушка спросила:

— А вам?

— Девятнадцать, — после недолгой паузы произнес он. — С хвостиком.

Катя отвела взгляд от березы и посмотрела в яркие глаза.

— И большой хвостик? — улыбнулась она.

Молодой человек тоже улыбнулся в ответ и кивнул:

— Приличный такой.

Они засмеялись.

На душе стало спокойно и хорошо.

«Все-таки он гипнотизер», — подумала девушка и наконец осмелилась заметить:

— Вы так и не представились.

— Да? Не может быть!

«Тянет время». — Катя в нетерпении приподняла брови.

— Вл-л… ад, — очень неуверенно протянул молодой человек. Его взгляд медленно двинулся по молчаливым птицам на ветвях. — Влад Воронов.

«Совпадение? Или… — Мысль оборвалась, с ветвей стремительно взлетела одна из птиц. Девушка не успела даже пикнуть, как увидела перед собой два голубых прозрачных глаза и острый клюв. Она зажмурилась, в тот же миг раздался приглушенный хлопок и карканье. Ей на плечи легла рука Влада.

Катя распахнула глаза. Черный ворон, громко хлопая крыльями и теряя перья, взлетал все выше и выше, пока не превратился в черную точку на темном небе.

Рука молодого человека по-прежнему лежала у Кати на плечах. По телу от приятной тяжести проходили теплые пульсирующие волны. Остальные птицы на дереве не подавали признаков жизни.

— Это какой-то недружелюбный ворон, — сказал Влад, уводя девушку подальше от старой березы.

Катя хотела рассказать, что видела уже этого недружелюбного ворона, но молодой человек резко сменил тему:

— Вы учитесь где-нибудь?

— Да, в колледже… на менеджера по туризму, третий курс, — с ходу выдала она все, что он мог бы спросить. Ей хотелось вернуться к теме черного ворона с голубыми глазами, которого молодой человек так легко отогнал от нее. Но в его планы это явно не входило.

— Как интересно! — с мягкой улыбкой воскликнул он. Его рука легко соскользнула с ее плеч. — Уже придумали, где будете работать, когда окончите колледж? Или, может быть, продолжите образование?

Девушка вздохнула. Направить разговор в нужное русло оказалось с ним не так-то просто. Он сам управлял диалогом по своему усмотрению.

Неожиданно он перестал улыбаться:

— Катя, не отвечайте, если я спросил что-то лишнее.

— Нет-нет, все в порядке, — поспешила заверить она, — после колледжа есть возможность попасть сразу на третий курс института. Возможно, я этим воспользуюсь. А с работой — пока не придумала.

Как и в прошлый раз, он придержал ее за локоть, когда они поднимались на пригорок к тротуару. Этот жест, такой привычный и отточенный, заставил ее сердце подскочить высоко-высоко, а потом медленно, точно ослабевший от наслаждения человек, оно сползло по позвоночнику и сладостно замерло.

«Глупая, о чем только думаю? — ругала она себя, пока они переходили дорогу. — Интересно, он хоть догадывается, какой… какой…» — У нее не находилось слов, чтобы даже себе объяснить, какой именно Влад. Одно знала точно — прежде она никогда таких не видела.

Девушка остановилась перед дверью парадной и пробормотала:

— Пришли.

Он смотрел на нее и улыбался, а она ждала заветных слов: «Увидимся снова?»

Молодой человек их не произнес, сказал лишь:

— До свидания, Катя.

* * *

В тиши длинной безлюдной улицы слышался хруст снега под ботинками. Полы черного пальто развевались от быстрого шага, а взгляд холодных голубых глаз скользил по полуразрушенным малоэтажным домам. Они тянулись глухой стеной вдоль узкого переулка. Выгоревшие стены с проступающими из-под штукатурки уродливыми оранжевыми кирпичами. Черные окна, где-то с разбитыми стеклами, где-то заложенные досками или заклеенные картонками от коробок. Покосившиеся балконы, проржавевшие водосточные трубы — сломанные и забитые льдом. Они точно железные морды зверей, обнаживших пасти с ледяными клыками сосулек, смотрели в землю.

А когда-то это был крупнейший промышленный район Санкт-Петербурга. С тех пор многие предприятия закрылись. Здания медленно разваливались, люди перебирались в новые дома, а эти все больше напоминали груду старых кирпичей.

Молодой человек остановился возле особо обшарпанной пятиэтажки, которая, казалось, вот-вот развалится. На другой стороне улицы за высоким бетонным забором, опутанным сверху колючей проволокой, стояло большое двухэтажное здание из красного кирпича, с надстройками разных форм и размеров.

В том месте, где заканчивалась бетонная стена, дорога вместе с забором поворачивала, а улица упиралась в другой бетонный забор, что огораживал серое блочное здание. Из дыры в его обшарпанной стене шел пар, а землю там покрывала толстая ледяная корка.

Молодой человек пересек дорогу, ухватился за ветку высокого дерева и с легкостью перемахнул через забор к дому вела тропинка из следов.

В окнах не горел свет, старая железная дверь встретила приветливым скрипом. Молодой человек прошел в прихожую: голые бетонные стены с парой ржавых крючков для одежды, на полу коричневый, прожженный в нескольких местах и вздувшийся линолеум. С потолка свисала одинокая лампочка.

Из проема, ведущего в следующее помещение, вышла невысокая тень, раздался негромкий голос:

— Господин, позвольте ваше пальто?

Молодой человек снял пальто и швырнул его в тень.

Входная дверь издала протяжный скрип, и на пороге возникла еще одна тень. В темноте полыхнул зеленый свет.

— Добрый вечер, — не двигаясь с места, поздоровалась тень, сверкая изумрудными глазами.

— Значит, вот как… Вл-ад… — насмешливо обнажил белые зубы молодой человек, вырывая из рук брата девичью резинку для волос с двумя пластмассовыми клубничинами. Он сжал в пальцах клубничины, те затрещали, и осколки посыпались на пол. На красивом лице отразилось отвращение. — Что с тобой? Последние мозги потерял?! С кем ты связался?! Это рыжее ничтожество!..

— Ее зовут Катя, — оборвал брат, глаза его хищно сузились, — выбирай выражения, когда говоришь о ней!

— Глупец, — черные перчатки полетели вслед за пальто в молчаливую тень, все еще стоявшую в прихожей, — она ничем не лучше остальных! Когда же ты поумнеешь?!

Брат не ответил и начал неторопливо раздеваться. Он повесил куртку на ржавый крючок и обернулся к тени.

— Ксана, оставь нас, пожалуйста.

Когда прислуга вышла, он негромко произнес:

— Не смей преследовать ее! Эта девушка нравится мне, а ты пугаешь ее!

— Идиот, это не я ее пугаю, а ты сам!

— Не вмешивайся, — повторил брат и решительно зашагал к проходу в другую комнату.

Золотистые ресницы дрогнули, и холодные голубые глаза зажглись гневом.

— Да что ты в ней нашел?! Моль и то симпатичнее! Если тебе хочется в кой-то веки с кем-то переспать, найди хотя бы кого-нибудь покрасивее!

Силуэт брата показался в дверном проеме.

— Она красива, но это нужно увидеть.

— О боже мой, кажется, кому-то здесь нужны очки!

Брат засмеялся.

— Тебе пойдут! Знаешь, такие в черной оправе. Вылитый профессор университета!

— Вил, ты…

— Влад, — перебил брат, — отныне так называй меня.

— Черта с два я стану тебя так называть! Ты попробуй нашей Кэти… — на красивом лице появилась улыбка, — пардон, твоей Кэти правду попробуй ей сказать!

Брат пожал плечами.

— Да, кстати, нашего прадеда зовут Арсений, и он оставил нам наследство. Я еще не придумал, как будут звать тебя, но…

— Проклятие! — Голубые глаза полыхнули ненавистью. — Я ее убью!

Улыбка с лица брата исчезла.

— Не посмеешь! — В голосе проскользнула дрожь.

Молодой человек, облаченный во все черное, прошел мимо и бросил через плечо:

— Скоро я одолжу тебе, братец, черную рубашку. — Он расхохотался. — А то в белой, боюсь, тебя не поймут на похоронах!

Глава 4 Управленческие решения

Алиса Гендусян прислонилась к двери кабинета, где должен был пройти менеджмент, и недовольно пробурчала:

— Ну и сколько мы тут обязаны стоять? — Девушке приподняла ногу и поправила кружевной чулок.

Староста похвалила ее очередное приобретение, а затем полушепотом спросила у собравшихся девчонок:

— Видели сегодня Валерия Игнатьевича?

Все отрицательно покачали головами, и тогда староста группы еще тише произнесла:

— Девчонки с четвертого курса сказали, что он странный сегодня.

— Как это? — скривила губы Алиса. — Забыл надеть галстук? — Она хихикнула и, закатив глаза, простонала: — Ну где этот ло-о-ох?

Пронеслись сдавленные вздохи девочек, раздался голос преподавателя:

— Меня потеряли?

Катя вместе с другими одногруппницами обернулась.

Валерий Игнатьевич постукивал пальцами по журналу и в упор смотрел на Алису. На нем был идеально отглаженный черный костюм, черная рубашка, а на шее повязан алый галстук — с самой настоящей золотой булавкой. Черные волосы, обычно уложенные на прямой пробор — а-ля Ди Каприо, с затонувшего «Титаника», сегодня преподаватель зачесал назад. Куда-то делся вечно помятый несобранный мужчина, и его место занял какой-то абсолютно другой.

Алиса посторонилась, Валерий Игнатьевич подошел к двери, с первого раза попал ключом в замочную скважину и распахнул дверь. Замок у этого кабинета всегда заедало, бывало, преподаватели по минут десять тщетно крутили ключ.

Девочки, пораженно переглядываясь, одна за другой проходили в кабинет. Преподаватель наблюдал за этим процессом, чего никогда прежде не делал.

Катя одна из последних подошла к двери, хотела быстро юркнуть в кабинет, но зачем-то подняла голову и встретила взгляд Валерия Игнатьевича. Девушка изумленно приоткрытым ртом застыла на месте. На нее холодно смотрели голубые глаза.

— Тебе нужно особое приглашение? — неприятно улыбнулся преподаватель.

Под его пристальным взглядом Катя попятилась. Она могла поклясться на Библии, что еще вчера его глаза были темно-карими.

— Куда собралась? — Брови Валерия Игнатьевича сошлись на переносице.

Девушка сделала еще один шаг назад, но преподаватель неожиданно сократил между ними расстояние и с такой силой втолкнул ее в кабинет, что она проехалась от двери на скользких подошвах туфель до учительского стола и врезалась в него.

А Валерий Игнатьевич как ни в чем не бывало закрыл дверь и порекомендовал:

— Присаживайтесь, Катерина. Начнем!

Катя прошлась до своего места и опустилась на стул. Преподаватель по основам менеджмента никогда не славился хорошим отношением к девушкам, но единственное, где он демонстрировал свою нелюбовь, это на экзаменах.

Не менее шокированные его поведением одногруппницы перешептывались и переглядывались.

Преподаватель тем временем взял длинную тонкую указку, присел на край своего стола и спросил:

— Что изучаем?

Кончик указки ткнулся в плечо Алисы.

— Ты, отвечай.

Девушка встрепенулась:

— Не знаю, что вы изучаете, а мы основы менеджмента, так, на всякий случай, если вдруг забыли!

Указка резко взметнулась, ударив Алису по носу. Девушка взвизгнула и прижала ладони к лицу.

Валерий Игнатьевич поднялся, подошел к первой парте, где сидела Гендусян, и, нависнув над девушкой, прошипел:

— Смени тон, девочка, а то мы прогуляемся с тобой после урока.

Все напряженно ждали, когда вспыльчивая Алиса пригрозит обнаглевшему преподавателю, но та почему-то смолчала. А Валерий Игнатьевич удовлетворенно улыбнулся и обвел ледяным взглядом всех присутствующих.

— Так что же такое менеджмент?

Никто не изъявил желания ответить, тогда он раскрыл журнал, но даже не посмотрел в него. Указка показала на последнюю парту.

— Ответит Екатерина… — все-таки он опустил взгляд в журнал, — Екатерина Голошина.

Катя ощутила, как от облегчения закружилась голова, и медленно выдохнула.

С соседнего ряда поднялась Екатерина Голошина — полненькая девушка с двумя пышными хвостами. Запинаясь и путаясь, она промямлила определение.

Валерий Игнатьевич досадливо поцокал языком и пренебрежительным жестом приказал девушке сесть на место.

Катя поежилась — указка все так же была направлена на нее, холодный голубой взор змеей скользил по лицу, шее, груди. Девушка чувствовала его, как если бы к ней прикасалось что-то холодное и твердое.

— Кто основоположник научного менеджмента? — задал следующий вопрос преподаватель. Указка дрогнула, но свой курс не поменяла. — Екатерина Милеева, ваша очередь.

Катя не успела и рта раскрыть, как Валерий Игнатьевич воскликнул:

— Два в журнал! Такие элементарные вещи должна знать каждая из вас!

«Подумаешь, двойка, не смертельно», — решила Катя. Но не тут-то было, преподаватель кивнул ей.

— К доске, милочка, расскажи-ка нам про управленческие решения. — Сам же уселся за стол и, как она догадывалась, не без удовольствия вывел ей двойку.

Катя прошла к доске. Ноги едва поднимались, бешеный стук сердца заглушал даже звук шагов, руки вспотели, приходилось вытирать их о плотную ткань юбки. Если когда-то ей и доводилось что-то слышать об управленческих решениях, то сейчас, стоя перед всей группой, под пристальным взором Валерия Игнатьевича, она бы с трудом ответила, какого года рождения ее собственная мать.

— Слушаем, — поторопил преподаватель, продолжая оценивающе разглядывать ее с ног до головы как породистую лошадь.

— Я не готова, — выдавила из себя Катя.

«Пусть хоть десять двоек поставит, только бы отпустил поскорее».

Холодные голубые глаза превратились в раскрошенный лед с острыми краями.

— Глупости, — отчеканил он и, поглядев на притихших девочек, сострил: — Не может же она быть абсолютной пробкой, не так ли?!

К щекам прилил жар, Катя прижала ладони к юбке и, стараясь не смотреть на него, спросила:

— Можно мне сесть на место?

— Конечно-конечно, — разулыбался преподаватель, а когда она сделала неуверенный шаг по направлению к своей парте, добавил: — Но только после того, как ответишь.

Между плотными шторами в класс заглянуло солнце и осветило Валерия Игнатьевича. Катя видела, как он вздрогнул, на миг его лицо исказилось точно от сильной боли, но уже через секунду все было как прежде. Только скулы напряглись и губы сомкнулись плотнее.

— Управленческие решения, — неуверенно начала Катя, это выбор, который должен сделать руководитель…

Преподаватель снисходительно улыбнулся.

— Зачем?

Девушка опустила глаза; вместо того, чтоб вспоминать прошлые лекции, у нее в голове крутилось: «Как человек может измениться за одну ночь? Как можно стать, настолько другим? Почему из всей группы он вызвал именно меня? Что я ему сделала? Почему так странно себя ведет? И эти глаза…»

— Чтобы достичь какой-то цели, — придушенно пробормотала Катя.

— Ну и мямля, — раздраженно наградил он ее. Рука с темными волосками на пальцах протянулась к учебнику по основам менеджмента, и в свете ламп на рукаве черной рубашки блеснула золотая запонка.

— Записывайте, — приказал преподаватель.

Все послушно открыли тетради и вооружились ручками, а Катя по-прежнему стояла возле доски и переминалась с ноги на ногу.

— А ты, — устремился на нее ледяной взгляд, — будешь писать на доске!

Катя молча взяла из коробочки мелок. За все три года обучения в колледже она еще никогда не чувствовала себя такой глупой. Преподаватели знали о ее нелюбви к публичным выступлениям, по мере возможности старались поменьше вызывать, даже сам женоненавистник Валерий Игнатьевич никогда не настаивал. И ей наивно казалось, что она его почти не раздражает, как многие другие девушки из их группы.

«Я сошла с ума», — окончательно уверилась Катя, искоса следя за бесстрастным выражением лица преподавателя. Никак у нее не получалось соединить два образа: прежнего Валерия Игнатьевича — кареглазого, немного рассеянного, абсолютно обычного человека, и нынешнего Валерия Игнатьевича — с холодными голубыми глазами, спокойного, и, казалось, напрочь лишенного сострадания.

— Контроль в менеджменте рассматривается в трех аспектах… — многообещающе начал он, откладывая книгу в сторону, как если бы за те несколько секунд, которые он смотрел в нее, успел выучить наизусть. Прежний Валерий Игнатьевич читал все лекции исключительно по учебнику. Многие даже шутили, что если отобрать у него книжку, он и двух слов по своему предмету сказать не сможет.

— Контроль как деятельность аппарата управления… — спокойно продолжал он.

Новый Валерий Игнатьевич выглядел очень уверенным, и Катя поймала себя на мысли, что не замечала раньше у него столь хорошо поставленного голоса. Девушка писала на доске, но буквы расплывались перед глазами, плясали и растягивались в разные стороны. Звук голоса настойчиво, но мягко утягивал ее куда-то… В голове воцарялась необыкновенная легкость, а тело расслаблялось, проваливаясь в блаженную дрему.

Катя обернулась, чтобы посмотреть на одногруппниц, и не поверила своим глазам. Девушки полулежали на партах и спали.

«Не может быть…» — Мелок выпал у нее из пальцев, стукнулся об пол и раскололся.

— Подойди, — услышала она приказ Валерия Игнатьевича.

Катя неловко повернулась, наступила на мел, хрустнувший под подошвой ее туфли, и приблизилась к столу преподавателя.

Валерий Игнатьевич вертел в руках свои очки в строгой черной оправе с таким видом, как будто больше в них не нуждался.

«Линзы? Может, он в линзах?»

— Какие основные признаки управленческих решений тебе известны? — задал он вопрос, водружая очки на нос.

Глаза не подходили под внешность, точно вырванные у кого-то другого и вставленные по ошибке в новое тело.

— Один из признаков — существование цели, — прошептала девушка.

Она сама не понимала, почему шепчет, но уж точно не потому, что боялась разбудить заснувших одногруппниц.

— Еще, — потребовал преподаватель, поправляя очки указательным пальцем и все так же пристально глядя на нее.

— Наличие альтернатив, — выдохнула она и по выражению его лица поняла — ответ правильный. Преподаватель неподдельно обрадовался, улыбнулся, снял очки. Она чувствовала, как от его ледяного взгляда жжет кожу у нее на груди, где кофта была расстегнута на одну пуговку.

— Верно, — промурлыкал он, — наличие альтернатив.

Их взгляды встретились.

— Прелестно, сама все знаешь.

Пауза затянулась. Катя боялась шелохнуться… или просто не могла. А он все смотрел и смотрел так, словно заглядывал в саму душу и рылся там, как в ящике с документами в поисках нужного ему.

— Так может, следует осторожнее выбирать новых знакомых? — наконец нарушил он тишину.

Девушка перестала дышать. Она не знала, кто перед ней, но мгновенно поняла, о каком идет речь. У нее был только один новый знакомый — таинственный Влад из парка.

— Кто вы? — Она услышала свой сдавленный хрипловатый голос точно со стороны. Все происходящее напомнило ей вдруг дешевый американский ужастик. Стало смешно. Катя сдерживала рвущийся наружу смешок как могла, лицо, шея от напряга покраснели, ей казалось, что в горле образовался пузырь, который вот- вот лопнет и выпустит неуместный смех.

— Кто я? — издевательски переспросил Валерий Игнатьевич и, демонстративно придвинув к ней журнал, ткнул пальцем в графу «преподаватель», где было написано его имя, фамилия и отчество. Голубые глаза сузились, превращаясь в щелочки. — А что, не похож?

Катя молча отступила.

«Бежать, надо бежать», — стучало в мозгу. Она развернулась и бросилась к двери. Та почему-то оказалась распахнутой настежь. До дверного прохода оставался последний шаг, девушка сделала его и со всего маха ударилась лбом о закрытую дверь. В глазах почернело

* * *

Катя услышала голос Алисы Гендусян и медленно приоткрыла глаза. Она сидела на полу в коридоре возле стены, обхватив руками сумку, тем временем когда остальные девушки из группы столпились возле дверей кабинета.

— Видели сегодня Валерия Игнатьевича? — спросила у собравшихся староста. Никто не ответил, и она тихо произнесла: — Девчонки с четвертого курса сказали, что он странный сегодня.

Катя изумленно смотрела на стайку одногруппниц, никак не соображая, что происходит. Невыносимо болела голова.

— Как это? Забыл надеть галстук? — раздалось хихиканье Алисы и стон: — Ну где этот ло-о-ох?

Катя напряглась, готовая к тому, что сейчас услышит. И не ошиблась.

— Меня потеряли? — спросил уже знакомый ей голос.

Девушка насилу поднялась.

— Эй, как ты? — до ее плеча дотронулась Екатерина Голошина.

— Все хорошо, — соврала Катя.

Одногруппница не сводила с нее глаз.

«Почему она так смотрит?»

— У тебя кровь на лбу, ты где это так? Сходи в медпункт, — озабоченно сказала Голошина и, не дожидаясь ответа, вслед за другими девушками зашла в кабинет.

Катя прикоснулась ко лбу и сморщилась от боли. Подушечки пальцев окрасились кровью и стали липкими.

В коридоре, кроме нее и преподавателя, облокотившегося на ручку двери, никого не осталось. Он холодно смотрел на нее и улыбался.

Девушка потерла пальцы друг об друга, чтобы избавиться от неприятной липкости. А ее лба словно коснулось легкое перышко, щекоча кожу, тонкой струйкой кровь потекла по переносице.

Валерий Игнатьевич облизнул губы:

— Тебе нужно особое приглашение?

Она следила за тем, как его язык медленно скользит но губам, и собственное тело казалось парализованным. Холодный взгляд не позволял ей шелохнуться, лишая воли и рассудка.

В кабинете на полу белел раскрошенный мел.

— Нужно быть аккуратнее, Екатерина, — негромко произнес преподаватель и резко опустил глаза.

В тот же миг она вновь обрела возможность шевелиться. Катя, не медля ни секунды, развернулась и, не оборачиваясь, быстро побежала по коридору.

* * *

По шоссе проносились машины: красная, зеленая, синяя, белая, снова синяя, желтая… Влад стоял на тропе, ведущей в парк, и ждал. За спиной поскрипывали осины, с другого конца леса доносились пронзительные крики птиц, в шагах трех, возле голого кустарника, в норке шуршала полевка.

«Неужели не придет? Может, ее задержали на работе? Или она сегодня на нее не пошла? Или что-то случилось? — гадал Влад, тревожно всматриваясь на дорожку, где уже давным-давно должна была появиться девушка. Из-за угла дома один за другим появлялись, люди, но все не те. Катя не пришла.

«Она мне ничего не обещала, — напомнил себе молодой человек, переходя через дорогу и устремляясь во дворы. — Посмотрю у торгового центра, а если ее нет, то…» Он давно позабыл, каково это — бегать за девушкой. Каково, когда ждешь, думаешь и уже едва ли мечтаешь о встрече, а прелестное создание просто приходит.

«У нее были причины», — убеждал себя Влад, взбегая по ступенькам торгового центра и оглядываясь по сторонам. У стеклянных дверей одиноко стояла курносая девчонка, с которой Катя однажды возвращалась домой, — и больше никого. Молодой человек зашел в сам центр, но уже спустя пару минут вышел на улицу.

Влад втянул в себя холодный воздух и среди сотни запахов знакомого не почувствовал.

«Она уже дома», — понял он и с досадой поддел носком ботинка пивную банку. Молодой человек вздохнул. Сегодня ему особенно хотелось увидеть Катю. Он даже речь приготовил.

«А может ли быть так, что я ей не понравился? Не в ее вкусе, — размышлял Влад, быстро двигаясь вдоль стоянки под ярким светом фонарей. — Мы виделись дважды, а она не сделала ни единого намека, что заинтересовалась. Может, стесняется? Люди, бывает, стесняются… Или влюблена в кого-нибудь давно и безответно». — Последняя мысль ему особенно была неприятна. Он еще до того, как представился девушке, считал ее своей, пусть даже она об этом не подозревала. Ему просто нравилось идти рядом с ней, и не важно, знала она о его присутствии или нет. Нравилось смотреть на нее, такую нежную и хрупкую. Хотелось защищать и оберегать.

Свет в окне ее комнаты не горел. Влад остановился возле огромного тополя и поднял голову. Внутри шевельнулось беспокойство.

«С ней не могло ничего случиться, не могло», — подумал молодой человек, глядя на темное окошко, и сам себе не покорил. Тогда он взобрался по дереву до уровня, где располагалось окно, задернутое плотной шторой. Свет не горел, в комнате было тихо. Некоторое время Влад сидел на ветке, привалившись к могучему стволу, наконец не выдержал и кинул в окно кусочек коры. Подождал, ничего не произошло, кинул еще и еще. Ответом ему была гнетущая тишина, которую резко оборвал короткий звонок.

Влад вынул из кармана мобильник. На экране мигало «Брат». Пришло сообщение, состоящее из пяти слов: «Квартира Анжелики. Купи цветы. Сейчас!»

«Нет», — без раздумий ответил Влад.

Новая эсэмэска от брата пришла мгновенно: «Зря ждешь! И вообще, у нее руки потные — какой конфуз, да?»

Молодой человек поднял глаза от экрана и посмотрел на черное окно. Телефон в руке жалобно хрустнул, сребристые обломки полетели на землю и провалились в снег. Влад прыгнул вниз.

Квартира Анжелики находилась в центре города, примерно в часе езды на транспорте — автобусе и метро.

Влад перепрыгнул оградку. Ему не требовался час… и транспорт тоже.

Цветы он не купил. В двухэтажной квартире с видом из окон на белую от снега Дворцовую площадь сегодня их было и так слишком много.

Влад вдавил кнопку звонка. Дверь распахнула сама именинница. На ней было длинное до пола платье из тонкой золотистой паутины, которая опутывала обнаженное тело, но едва ли его прикрывало. Распущенные прямые волосы жидким золотом струились по правому обнаженному плечу, на левом же по обычаю сидел огромный черный паук. Сиднейский лейкопаутинный убийца — один из самых опасных пауков в мире. Анжелика обнажила в улыбке белоснежные зубы, уголки ярко-красных губ приподнялись, а золотистые ресницы дрогнули над черной бездной глаз.

— Как мило с твоей стороны зайти. — Девушка жестом пригласила следовать за ней и, обернувшись, обронила: — Влад.

Молодой человек шагнул за ней, но не удержался от насмешки:

— Это тебе паучок доложил?

Анжелика пересекла пустынный холл с развешанными по стенам картинами в массивных золотых рамах и остановилась перед двойными дубовыми дверьми. Вряд ли кто-то из посетителей Эрмитажа подозревал, что наипрекраснейшие работы великих художников находятся от дворца всего лишь в нескольких шагах.

— Нет, не паучок, — недобро взглянула на него девушка, — твой брат.

— Ну конечно, как я не догадался? — кивнул Влад. — Когда рядом мой словоохотливый братец — тебе и паук не нужен.

Анжелика сложила руки на обнаженной груди.

— Тебе известно, что я не люблю проблем? — спросила она.

— Кто же их любит?

Изящные брови именинницы сошлись на переносице, но прекрасного лица это не испортило.

— Кажется, ты любишь.

Влад засмеялся.

— Ошибаешься.

Она шагнула к нему и коснулась длинным золотым ногтем щеки.

— Может быть, я и ошибаюсь, но твой брат никогда не ошибается! И он назвал мне имя проблемы. — Острый ноготь спустился по щеке на шею, и девушка выдохнула: — Некто Катя.

Влад отшвырнул белоснежную руку с длинными золотыми ногтями.

— Где этот трепач?

Радушная хозяйка не спешила открывать двери, ведущие в огромную гостиную, и молодой человек не выдержал:

— Это что, ноу хау — отмечать день рождения в коридоре?

Анжелика его не слушала, она поглаживала указательным пальцем паука, беспокойно перебиравшего лапами по ее алебастровой коже. Любимец успокоился, тогда девушка произнесла:

— Проблема Лайонела — это и моя проблема. — Уголки красных губ опустились. — Ненавижу, когда он не в духе!

— Пропусти, — приказал Влад.

Она хотела еще что-то сказать, но двери распахнулись и в проеме возник Лайонел, облаченный в черный фрак. Он приветственно улыбнулся и приподнял бокал с кровавым вином.

Влад не улыбнулся.

Хотя ледяные глаза брата были устремлены на него, обратился Лайонел к девушке:

— Анжи, надеюсь, ты простишь отсутствие у него манер, а заодно и отсутствие подарка.

Паук на алебастровом плече зашевелил лапами. Анжелика задумчиво склонила к нему голову, точно внимала едва различимому голосу, затем метнула гневный взгляд на Лайнела и отчеканила:

— Если прекратишь думать об этой рыжей дряни, это станет для меня подарком от вас обоих! — Девушка, изящно покачивая бедрами, вернулась в гостиную. А Лайонел проводил ее долгим взглядом и пробормотал:

— Ох уж этот мне ее паук. — Он хотел последовать за именинницей, но Влад схватил его за руку.

— Что ты с ней сделал?

— С Анжи? — удивленно вскинул брови Лайонел.

— С Катей! Не прикидывайся, — рассердился Влад.

Брат ухмыльнулся и кивнул на украшенную шариками гостиную.

— Сейчас вывезут торт, не хочу пропустить этот момент! Поболтаем позже?

Влад сильнее стиснул его запястье, голос прозвучал хрипло:

— Отвечай! Что ты с ней сделал?!

Улыбка с ангельски прекрасного лица исчезла.

— Скажу, и что? — Лайонел без всяких усилий освободил руку.

Влад сжал кулаки.

— Я убью тебя, если ты…

— Не смеши, — оборвал брат и решительно не вился в гостиную.

Молодому человеку ничего не осталось, как пойти за ним.

Зал был полон цветов. Старинные вазы — рыдай, Эрмитаж! — с букетами красных роз расставлены вдоль стен. Несколько сотен роз, и лишь один скромный букет ландышей в корзине. Влад оглядел пеструю толпу гостей, гадая, кто преподнес ландыши, но никого нового тут не увидел. Букет от Лайонела ровно из двухсот черных роз стоял на стеклянном столике посреди зала. Вскоре туда же двое чернокожих юношей в набедренных повязках из блестящей ткани вывезли огромный пластмассовый торт. Еще один подарок Лайонела. Уж он-то знал, как угодить даже самой капризной и избалованной девушке.

Гости зааплодировали, именинница обернулась к Лайонелу и послала ему счастливую улыбку. Он приблизился, вложил в пальцы Анжелики пустой бокал и подтолкнул к торту. Голос его прозвучал почти нежно:

— С днем рождения, Анжи.

Верхушка торта отлетела, и из его недр поднялся атлетически сложенный юноша, черноволосый и загорелый. Бедра его были обвязаны широкой красной лентой с бантом. А на шее висело колье из черных и белых бриллиантов, стилизованное под паутинку, словно покрытую прозрачными капельками росы. В центре паутинчатого узора восседал черный паук.

По залу пронеслись восторженные вздохи девушек. Влад протиснулся между возбужденными гостями и встал рядом с братом. Тот не заметил или сделал вид, что не замечает.

Официанты бесшумно двигались от одного гостя к другому, предлагая напитки. Лайонел взял с серебряного подноса бокал и, не отрывая холодного взгляда от Анжелики, пригубил.

Влад встретил взгляд синих глаз.

— Для вас, — приблизил к нему поднос официант.

— Спасибо, Даймонд, не нужно.

По словам Лайонела этот мальчик с красновато-каштановыми волосами был любимым слугой Анжелики. Самым преданным.

Влад перехватил его ревнивый взгляд на живой подарок из торта и грустно улыбнулся. Не к этому парню — минутному развлечению — стоило ревновать красавицу хозяйку, но, похоже, ревновать к Лайонелу мальчишка просто не осмеливался.

Даймонд безмолвно отошел, и Влад тихо сказал брату:

— Ответь мне… и я уйду.

Лайонел удостоил его мимолетным взглядом.

— А может быть, я не хочу, чтобы ты уходил!

— Что ты с ней сделал?

Брат улыбнулся.

— А если ответ тебе не понравится?

— Лайонел, — прорычал Влад, — говори!

Брат приподнял указательный палец, призывая к тишине. Анжелика под громкое «у-у-у-у» гостей дотронулась до своего подарка. Ее пальчики на загорелой коже юноши казались белее снега. Рука с длинными золотыми ногтями скользнула по упругому прессу и поднялась до ключиц. Парень с прикрытыми от удовольствия глазами млел.

— Он хоть знает? — вырвалось у Влада.

Лайонел усмехнулся:

— Конечно же нет!

«Конечно же нет, — мысленно повторил Влад, — а знала ли Катя, когда он…» — Гнев поднялся изнутри и сковал каждую мышцу в теле.

— Что с тобой? — изумился брат. — Голоден?

Влад в упор посмотрел на него.

— Если ты причинил ей боль…

— Немножко, — абсолютно спокойно заявил Лайонел, с удовольствием наблюдая за сценой в центре зала.

— Где она?

— Полагаю, там, где всегда — у себя дома, — не глядя на него, ответил брат и, одобрительно кивнул Анжелике, которая на потеху гостям продолжала забавляться со своей живой игрушкой.

«Не посмел…» — Волна облегчения прокатилась по спине и наполнила тело необыкновенным теплом. Влад шагнул в сторону дверей с намерением уйти, но холодный голос Лайонела его остановил:

— Если она тебе действительно дорога, уйди из ее жизни. Иначе этой жизнью распоряжусь я сам.

— Сперва тебе придется убить меня! — спокойно предупредил Влад.

Брат насмешливо улыбнулся:

— И тебе прекрасно известно, для меня не составит это труда!

Каждый гость в зале, включая саму именинницу, предпочитали поддерживать хорошие отношения с Лайонелом, в противном случае любой из них рисковал однажды не проснуться. О его жестокости слагали легенды. У него не было врагов. Приезжие сообщали о визите в город за несколько месяцев, чтобы, не дай бог, не явиться без приглашения и не прогневать хозяина Северной столицы.

Влад отвел взгляд от безразличного лица брата и взглянул на корзинку с цветами возле задернутых занавесками окон.

— Чудные ландыши, — словно невзначай проронил он.

Если Лайонел и удивился подобному заявлению, то искусно это скрыл.

Но когда Анжелика, возмущенная их перебранкой, кинула мимолетный взор на корзину с ландышами, на мгновение ее красные губы тронула нежная улыбка.

Никто из гостей ничего не заметил. А ледяные голубые глаза оглядели зал, заполненный розами, и красивое лицо окаменело.

Влад бесшумно проскользнул к выходу из гостиной и притворил за собой двери.

Глава 5 Признание

Катя вздрогнула от раздавшегося в пустой квартире звонка. Родители еще в субботу утром уехали на дачу, подарив возможность спать сном младенца хоть все выходные. Девушка спустила ноги с родительской кровати, напряженно дожидаясь, пока телефон смолкнет. Впервые ее не радовало одиночество, хотелось, чтоб мама бренчала на кухне кастрюлями, шумел пылесос, стукалась о плинтуса швабра, орал телевизор, лишь бы не слышать гудение тишины и пугающее эхо телефонного звонка.

Телефон не умолкал, тогда Катя осторожно приоткрыла дверь, проскользнула в большую комнату и, когда трезвон смолк, резко подняла трубку.

— Катю можно? — послышался в трубке знакомый голос.

— Это я, Нин, привет, — с облегчением пробормотала девушка.

Староста группы всегда обзванивала тех, кто без предупреждения вдруг переставал приходить в колледж — обязанность у нее была такая.

— Ты чего на занятия не ходишь? — тоном строгой учительницы спросила Нина. — Заболела, что ли? Голошина что-то там про травму головы говорила…

— Я… да, заболела, — соврала Катя, рассматривая в овальное зеркало синяк на лбу.

— Когда выйдешь? — продолжала дознание староста.

— Завтра, думаю… завтра.

Нина осталась довольна ответом.

— Вот и хорошо, — заявила она, — ко второй паре, менеджмента не будет. Ну, давай, пока.

— Подожди! — выпалила Катя. — Почему менеджмента не будет?

— Ах, ты ведь ничего не знаешь, — задумчиво протянула Нина, — Валерий Игнатьевич пропал. Милиция его ищет.

— Как пропал? — Катя отвернулась от зеркала. — Когда это случилось?

— В среду, сразу после занятий в нашей группе.

— А что было на занятиях?

— Да ничего особенного, все как всегда. — Нина нетерпеливо засопела. — Ну все, Кать, давай, я спешу. Пока.

Катя положила трубку и приблизилась к окну. Бледный свет проникал в комнату сквозь белый тюль. Вечерело.

На душе вновь сделалось неспокойно. Со среды девушка безвылазно сидела дома, окно в своей комнате задернула занавесками, пролежала все дни в постели, накрытая с головой одеялом. Не могла ни есть, ни пить, болела голова и кружилась, как на аттракционе, при одном воспоминании о ледяных глазах. Лихорадило, бросало то в жар, то в холод, хотелось то плакать, то смеяться.

Вот и сейчас в носу закололо, к глазам подступили слезы, снова захотелось забраться в постель, уткнуться в подушку и заснуть. Лишь бы ни о чем не думать.

Катя нетвердой походкой двинулась в комнату родителей, но в последний момент передумала и пошла в свою. На сотовом было целых три пропущенных звонка от мамы.

«Не буду перезванивать», — решила девушка, опускаясь на кровать. Мать любила давать поручения, вроде «Сходи за хлебом», «Вытряси половик во дворе, пока снежок». Что-что, а во двор сегодня Катя не планировала выходить.

Сотовый настойчиво завибрировал. «Мама» — высветилось на экране.

«А может, она просто волнуется», — понадеялась девушка, поднося сотовый к уху.

— Ка-атя-я! — закричала мама. — Почему ты не подходишь к телефону? Ты чего там, совсем с ума сошла?

«Угадала», — невесело улыбнулась Катя, но вслух сказала:

— Мы же говорим, значит, подхожу. Ты что-то хотела?

— Хотела! Иди быстро к бабе Вале, у нее собака что-то блюет, надо в аптеку сбегать.

— Мама, но…

— Давай-давай, — рассердилась мать, — хватит умирать, совесть имей, баба Валя еле по квартире ползает.

— Я тоже!

— А ты молодая, — продолжал голос из трубки, — пять минут, туда и обратно, делов-то!

— Да ее собака постоянно блюет! — вскричала Катя и чуть тише добавила: — За столько лет пора бы к этому привыкнуть.

— Катерина, прекрати-ка мне, — мать избрала свой излюбленный тон взрослой женщины, наставляющей на путь истинный бестолкового ребенка, — баба Валя пожилой человек, где твое сострадание?

«Да, действительно, где оно?»

— Ладно, пойду, — яростно выдохнула Катя и с силой вдавила кнопку отбоя.

К глазам подкатили слезы.

«Собака блюет, надо же, — натягивая джинсы, горестно размышляла девушка, — а она каждый выходные блюет, дурацкая собака. Как сожрет очисток картофельных из помойного ведра — я в аптеку. А то, что я могу сегодня и не вернуться из этой аптеки, никого не волнует».

Катя надела толстовку, собрала волосы резинкой и вышла в коридор. Она долго стояла уже одетая возле закрытой на все замки двери и, сама того не желая, восстанавливала хронологию событий, которые, точно пленницу, заперли ее в четырех стенах.

«Раз — шаги за спиной; два — ощущение, что кто- то следит; три — странное поведение птиц с березы; четыре — человеческий отпечаток на тополе и зеленые глаза; пять — игра в снежки с невидимкой; шесть — человек в коричневой куртке, который растворился в воздухе; семь — чудесное спасенье от трамвая; восемь — бесполезный баллончик, первая встреча с Владом; девять — ворон с мертвыми глазами; десять — необъяснимое желание пойти в парк; одиннадцать — вторая встреча с Владом; двенадцать — нападение ворона с мертвыми глазами; тринадцать — Валерий Игнатьевич — вовсе не Валерий Игнатьевич; четырнадцать — Валерий Игнатьевич исчез…»

У нее было четырнадцать весомых причин, по которым следовало бы послать блюющую собаку бабы Вали ко всем чертям. И не испытывать при этом угрызений совести.

Катя вышла на площадку, закрыла дверь и со всех ног помчалась вниз по лестнице.

Белый от снега двор был пуст, у парадной уже зажегся фонарь. Девушка обернулась и взглянула на дом — во всех окнах, кроме ее квартиры, горел свет, мелькали силуэты людей. Спокойный мирок — за стеклом, где все просто и понятно. Где одиночество — оно и в Африке одиночество, а мистика только по телику. Совсем недавно она сама так жила. Иной раз казалось все слишком пресным, не хватало остроты в ее главном жизненном блюде. Остроты добавилось, но столько, что она с первой же ложки чуть не задохнулась от страха.

Руки без рукавиц быстро замерзли, Катя спрятала их в карманы пальто и зашагала к проходу между домами. Аптека находилась всего в пяти минутах ходьбы. «Первая помощь» — светились буквы на спасательном красно-белом круге над входом.

Продавщица мило улыбнулась и выставила на прилавок бутылек с лекарством.

— Привет Жученьке, — пожелала она.

Катя молча кивнула. Бабу Валю с Жучкой знали все продавцы ближайших аптек. Это была самая больная парочка в округе. Жили они, к счастью, рядом — в соседнем доме, на втором этаже.

На лестничной клетке не горел свет, а баба Валя, как назло, долго не открывала дверь. Девушка снова нажала кнопку звонка и, заслышав щелчок отодвигаемой щеколды, вздохнула. Но дверь ей так никто и не открыл, вместо этого распахнулась соседняя и с размаха ударила ее. Катя вжалась в стену со щитком. Из недр квартиры понесло как из винного погреба — вышли четверо. Соседа она знала. Парень девятнадцати лет с одной судимостью и татуировкой дракона на щеке. Троих его дружков впервые видела.

— Эй, — обрадовался парень, указывая на нее и щелкая пальцами в попытке вспомнить имя, — это же эта, как ее… ну эта…

— Катя, — нехотя подсказала девушка.

— Точно! — обнажил лошадиные зубы сосед бабы Вали. — Пацаны, это Катька. Я ее качал на ручках, когда она мне еще в пупок дышала!

Дружки загоготали, сверкая в полутьме глазами. А один из них, коренастый, обмотанный бело-голубым шарфом «Зенит», уточнил:

— Генка, ты уверен, что это был пупок?

Гена окинул назад голову и расхохотался.

Тогда-то то и выползла баба Валя.

— Чего расшумелись, оболтусы, — закряхтела она, размахивая палкой в приоткрытую дверь. — Только болтаетесь, старухе житья не даете! У-у-у, я вас, падлюги!

— Да это не мы, — посерьезнел Генка, — вот, это ваша Катя пришла.

— Я лекарство принесла. — Катя вынула из кармана бутылочку и протянула старухе.

— Чего же так долго, — заворчала баба Валя, — я еще три часа назад матери твоей звонила! Тут помрешь, никто стакан воды не подаст! — Она выхватила бутылку с лекарством. — Ну проходи, давай, чего стала!

— Да я, пожалуй, пойду… — замялась Катя.

— А мы это, — забасил Генка, — проводить можем.

Баба Валя снова затрясла своей палкой.

— Пошли отсюда, пошли вон, хулиганье проклятое!

Парни, громко гогоча, побежали по лестнице, а Катя вошла в пропахшую лекарствами прихожую. Из комнаты, клацая когтями по линолеуму, на прямых лапах вышла разжиревшая Жучка. Большие выпученные глаза уставились на гостью, скрученный в баранку хвост зашевелился. Катя натянуто улыбнулась. Стало стыдно. И перед собакой, которую когда-то любила всем сердцем, и перед сгорбленной старухой.

— Иди, чай себе наливай, — скомандовала баба Валя, — печенье возьми из пакета.

Девушка послушно пошла на кухню. Не могла по- другому. Всегда, приходя сюда, она делала то, чего от нее хотели. Жалость перемешивалась со стыдом за все те ужасные мысли, которые проносились в голове, когда мать или отец заставляли в очередной раз идти к бабе Вале. Посидеть со старухой и ее собакой, выпить чаю, съесть сухого печенья — это было меньшее, что она могла сделать, чтобы внутри рассосался мерзкой комок ненависти к самой себе.

Катя налила в кружку с отбитой ручкой чай, взяла из пакета печенье «Мария» и уселась на скрипучий стул.

— Ты его размочи, — посоветовала баба Валя, усаживаясь напротив, — а то высохло, поди.

Девушка в смятении опустила глаза. Это печенье она сама покупала еще месяц назад.

— Ты чего вздумала, Катька, — начала в своей любимой манере баба Валя, — никак с Генкой-пьяницей связалась?

— Нет, — затрясла головой Катя, — он просто выходил из квартиры, мы столкнулись.

Баба Валя махнула рукой:

— Он парень пропащий, ты с ним не водись, не нужно!

— Я не буду, — пообещала Катя.

— Ну и молодец, — вздохнула баба Валя, поправляя выбившиеся из-под платка седые волосы.

Пришла Жучка, подошла к столу, высунула язык и громко запыхтела. Тонкие лапы дрожали, широкая спина с желтой короткой шерстью поднималась от тяжелого дыхания, глаза смотрели печально, а хвост дружелюбно повиливал.

— Погладь, не бойся ты, — оскорбленно поджала губы старуха, — не заразная ведь.

Катя беспрекословно подчинилась и похлопала собаку по голове. Жучка опустила уши, заскулила, скорее даже захрипела, прикрывая глаза от удовольствия. Девушка некоторое время гладила узкую морду, затем убрала руку под стол и уставилась в кружку с чаем, не зная, что сказать.

Всякий раз, когда смотрела в большие добрые глаза — печальные-печальные, ей становилось не по себе, а от радостного повиливания хвоста еще хуже. Она не заслуживала такого хорошего отношения и знала это.

На душе было скверно. Ей казалось, — и собака, и баба Валя видят ее насквозь. Но почему-то прощают.

Одиночество не знало гордости? Одиночество и старость были готовы прощать, потому что им уже нечего терять?

Она пришла сюда из-под палки, высиживала часы из жалости и думала все не о том… Никто не упрекал ее в открытую, но в каждом слове старухи ей виделся упрек.

Катя мечтала поскорее уйти, но вместо этого продолжала сидеть, обхватив ладонями теплую чашку, и жевать печенье.

Жучка улеглась возле стола, напоминая собой вертолет со своими тонкими лапами и массивным телом. Громкое пыхтение сбивало с мыслей, перемешивало их и, казалось, превращало в одно сплошное месиво из настоящего, прошлого и будущего.

Девушка терпеливо отвечала на вопросы бабы Вали о маме, папе, работе, погоде, сериале по первому, пока старушка не посмотрела на часы и не ахнула:

— Время-то! Давай-ка домой, заболтались мы!

При виде улыбки на морщинистом лице Катя в ответ несмело улыбнулась. Это был тот момент, когда ей становилось легче.

Пропахшую лекарствами квартирку она покинула с облегчением и очередным стыдом за него.

На улице стемнело, пошел снег. Мелкие белые мошки роились под грустно склоненными плафонами фонарей. За мыслями о старой бабе Вале и ее собаке девушка совсем позабыла свои страхи. Сейчас она ничего так не боялась, как стариться в компании уродливой собаки в маленькой квартире, пропахшей лекарствами. Ни за что на свете не хотела существовать от визита до визита родственников с их жалостью и лицемерными улыбками. И прощать их, потому что другого выхода просто нет.

Катя миновала проход между домами, подошла к своей парадной и даже взялась за дверную ручку, но с места так и не двинулась.

— Добрый вечер, — послышалось позади.

Она не сразу обернулась, и за те секунды, пока смотрела на блестящую дверную ручку, внутри пронесся целый ураган чувств: радость, сомнение, страх, волнение. Сердце — точно каучуковый мяч со всей силы швырнули в стену, оно отскочило, ударилось о другую и запрыгало — туда-сюда, туда-сюда.

— Добрый вечер, — оборачиваясь, ответила она, по-прежнему сжимая холодную дверную ручку.

Пауза затянулась. Катя не знала, следует ли ей спросить, что он здесь делает, или лучше подождать, пока сам объяснит.

А Влад смотрел на нее не мигая, как будто хотел загипнотизировать. Черные волосы были припорошены снегом, словно он несколько часов тут простоял, ловя снежинки. Без шарфа, в полурасстегнутой коричневой куртке — совсем как у мужчины со стоянки возле торгового центра.

Девушка отвела взгляд и спрятала окоченевшие руки в рукава пальто.

— Холодно? — обеспокоенно спросил он.

— Немного, — призналась она.

Снова повисло молчание.

— Я не мимо шел, — неожиданно произнес Влад, делая к ней шаг, — я…

Катя испуганно подалась назад и уперлась спиной в дверь.

Он замер.

— Не бойся, ладно? — Молодой человек спрятал руки за спину. — Я объясню… Постараюсь, если выслушаешь.

Она не сразу сообразила, что он вдруг перешел на «ты», и лишь кивнула.

Влад смущенно улыбнулся:

— Это трудно объяснить. Не подумай, что я сумасшедший… — Взгляд его из сосредоточенного резко стал изумленным, черные брови сдвинулись. Он вытянул руку и легко коснулся ее лба. — А что это?

— Ничего, — прохрипела она, — упала.

— Как?

— В дверь.

Молодой человек опустил руку. Она ждала, когда он снова заговорит, но он молчал и пристально смотрел на ее синяк.

— Ты говорил, трудно объяснить? — не выдержав, напомнила Катя, надвигая шапку ниже на лоб.

Он моргнул.

— Давай прогуляемся?

Катя замешкалась, и он понимающе улыбнулся:

— Да, верно, не стоит. — Его взгляд осторожно остановился на ее губах. Прежде никто не смотрел на нее с такой нежностью. К щекам прилило тепло, и кровь быстрее заструилась по венам.

— Ты мне понравилась, — негромко сказал Влад, — и я пришел в надежде случайно встретить тебя… или не очень случайно.

Она ожидала чего угодно, что он маньяк, инопланетянин, но ей даже в голову не взбрело, что она ему просто понравилась как девушка.

Не было похоже, будто признание далось ему тяжело.

«Возможно, это не самая трудная часть объяснений?» — предположила Катя — и не ошиблась.

Дальше ему стало заметно сложнее. Какое-то время он подбирал слова.

— Я бы хотел встречать тебя после работы. — Влад потупился. — Если ты узнаешь меня немного лучше, может быть, я тоже смогу тебе понравиться?

Первым ее желанием было сказать, что он тоже ей нравится, но вырвалось совсем другое:

— Встречай, если хочешь.

Он задумчиво улыбнулся:

— А ты? Ты сама хочешь?

На память пришли холодные голубые глаза, а в ушах зазвучал голос: «Так может, следует осторожнее выбирать новых знакомых?» Единственное, что ей следовало, это запомнить раз и навсегда страх, когда чувствуешь себя букашкой, которую кто-то могущественный может в любой момент задавить одним пальцем. Но, глядя в красивое бледное лицо Влада и ощущая на себе его нежный взгляд, она почему-то совсем не боялась. И думать о страхе ей не хотелось. Бесчувственный голос обладателя ледяных голубых глаз заглушил другой, громче и четче: «Ты мне понравилась». Ему так легко было верить. Как в хороший сон, пока не проснешься, или в ясный день, пока не нахмурится небо.

— Хочу, — честно ответила Катя.

Снег усилился. За пределами козырька было белым-бело. Снежинки у нее на шарфе от горячего дыхания превратились в россыпь капель, а на волосах Влада белый покров так и не растаял.

«Как странно, — подумала девушка и тут же себя отругала: — Если ко всему цепляться, так ничего хорошего не выйдет. Он наверно, бедняга, долго уже тут торчит, замерз, хоть и вида не подает».

— И давно? — нерешительно посмотрела на него Катя.

— Давно? — непонимающе переспросил Влад.

Она покраснела.

— Давно нравлюсь?

Он улыбнулся как будто с облегчением.

— Больше двух месяцев.

Девушка шумно выдохнула:

— Месяцев!

Влад пожал плечами.

— Я не был уверен… — Он не договорил и умолк.

«Не был уверен, что я ему нравлюсь, или в чем-то еще? Но ведь он совсем меня не знает! И я его не знаю».

— Некоторые вещи я не смогу сразу объяснить, — нехотя признался он, — Но позже…

— Катя! — раздался мамин голос. Из белого марева вышли заснеженные фигуры родителей.

— А ты чего тут?… — Мать осеклась и с интересом уставилась на молодого человека.

— Здравствуйте, меня зовут Влад, — спокойно представился он, но руку для рукопожатия ее отцу не протянул.

— Здравствуйте, — растерялась Валентина Васильевна.

— Мои родители, — быстро проговорила Катя и распахнула перед ними дверь, пообещав: — Я сейчас приду.

Родители переглянулись, и прежде чем войти в парадную, мама спросила:

— Ты к бабе Вале сходила?

— Сходила.

Дверь закрылась, шаги на лестнице стихли, тогда Влад полюбопытствовал:

— Кто такая баба Валя?

— Сестра моей бабушки по маминой линии. — Девушка подождала, возобновит ли он разговор, который нарушили своим появлением ее родители, но он медлил, поэтому Катя сказала: — Мне нужно идти…

— Тогда до завтра? — Он с надеждой поднял на нее глаза. — В парке.

— В парке, — повторила она.

Влад сделал к ней нерешительный шаг и негромко произнес:

— Если мы познакомимся ближе и я тебе все-таки не понравлюсь, скажи мне об этом, хорошо? И я больше никогда тебя не побеспокою.

Катя медленно кивнула.

«Почему он так сказал? О каких вещах не договорил? Насколько трудно объяснить эти вещи?»

— Мне что-то должно не понравиться в тебе? — не выдержала она. — Или дело не только в тебе, а еще в чем-то?… В чем-то, что трудно понять и объяснить?

— Да. — Лицо его помрачнело.

Девушка напряженно всматривалась и ждала, а он молчал.

— «Да» — дело в тебе или «да» — дело не только в тебе, но и… и… — Она не смогла найти определения «вещам», о которых он не договорил.

— И то, и другое, — вздохнул Влад.

Они помолчали.

«Снег так и не растаял на волосах», — назойливо промелькнуло в голове.

Катя взялась за дверную ручку.

— А у меня есть выбор?

Вопрос застал его врасплох, он ответил не сразу, как будто не знал наверняка.

— Конечно, — наконец произнес он и мягко улыбнулся: — Если не придешь, я все пойму.

Никто из них не заметил, как с фонаря взлетел белый голубь.

* * *

День не задался с самого утра.

Первой неприятностью стала дверь парадной. Она не открывалась. Катя дергала за ручку, стучала — ничего не помогало. Тогда девушка навалилась на дверь всем весом и в тот же миг вывалилась из парадной на заснеженное крыльцо, а дверь ударилась об стену и, закрываясь, прищемила ей ногу. Катя подтянула ее к себе, но зацепила об острый железный угол, и тот оставил на носке сапога безобразную царапину.

— Примерзла, что ли?! — взглянула девушка на злосчастную дверь.

На улице было еще темно. До остановки удалось добраться без происшествий.

Подъехал автобус. Тут-то и началось.

Катя вслед за другими пассажирами поднялась на одну ступеньку, а когда занесла ногу над следующей, чтобы пройти в салон, кто-то толкнул ее. Девушка не удержала равновесие, упала вперед и скатилась на животе по ступеням. В этот самый момент двери закрылись, больно шлепнув ее по бокам — автобус поехал. Таким образом одна половина тела была внутри, другая — с ногами, волочившимися по земле, снаружи.

— Остановите! — крикнула Катя, вцепившись в грязную от серой кашицы ступеньку. Никто из пассажиров даже не взглянул на нее, автобус набирал скорость, позади сигналили машины.

«Расправа», — поняла девушка и что есть мочи закричала:

— Помоги-и-ите!

Двери открылись так же неожиданно, как закрылись, — Катя скатилась по ступеням и шмякнулась на землю. Черное колесо серебристого «Мерседеса», возникло прямо перед ее лицом. Автобус так и не останавливался, а из машины выскочил седовласый мужчина.

— Девочка! — позвал он.

Катя отползла к обочине и, прижимая руки к животу, присела на поребрик.

— «Скорую» вызвать? — крикнул седовласый. — Ты как?

Девушка помотала головой.

— Я нормально… Все в порядке, испугалась очень.

Мужчина шумно вздохнул.

— А я-то как испугался!

Катя, пошатываясь, поднялась.

Седовласый обошел машину и взялся за ручку дверцы со стороны пассажирского места.

— Куда ехала-то? Давай подвезу!

— В колледж, тут недалеко…

— Да знаю я, — махнул рукой мужчина, — садись-ка!

Катя нерешительно взглянула на его интеллигентное лицо, а седовласый распахнул дверцу:

— Садись-садись, не бойся!

В машине было тепло, негромко играла музыка — «Каприс» Паганини. Резкие звуки скрипки нервировали.

— Мне пристегнуться? — спросила Катя, когда водитель уселся за руль.

— Да не нужно, — улыбнулся он, а потом посерьезнел и сказал: — А вообще-то, знаешь, пристегнись лучше!

Не успели они отъехать от места происшествия, как на обгоне машину подрезала белая «Волга». Зеркало «Мерседеса» отлетело, седовласый ударил по тормозам. Волга замигала фарами и тоже остановилась.

— Во придурок! — в сердцах воскликнул мужчина. Катя некоторое время понаблюдала за тем, как бурно жестикулируют на улицы двое водителей, затем отстегнулась и вышла из машины.

Что-то ей подсказывало — авария случилась неспроста, как и две предшествующие ей неприятности.

«Лучше пешком, так безопаснее», — решила она.

Мужчина из «Мерседеса» посмотрел на нее и развел руками, мол, извини.

Девушка прошла до светофора, подождала, пока соберется побольше народу, и перешла дорогу.

Джинсы на одной коленке потемнели от крови, содранную кожу жгло. Катя посмотрела на освещенный фонарями проспект и поковыляла назад — к спуску в парк — подальше от машин, автобусов и людей, которые либо из-за нее подвергались опасности, либо были инструментом… Вот только в чьих руках? И есть ли у этого самого существа руки? Рисковать еще больше девушке не хотелось.

«Лучше вернуться домой, — настойчиво подсказывал внутренний голос. — Как знать, каким будет следующее предупреждение? Может, самолет упадет на парк и я стану единственной его жертвой. Или бешеная собака объявится…»

Катя присела на толстую ветку сломанного дерева и закатала штанину. Из содранной на коленке кожи сочилась кровь.

«Еще легко отделалась». — Девушка взяла снег и приложила к ране.

Парк не казался сегодня вымершим, по кустам весело прыгали воробьи, вдалеке громко каркала ворона, летали синички, звенели над лесом переклики свиристелей.

— Не очень-то страшно, — пробормотала Катя, очищая снегом от кровавых пятен штанину. Она еще никогда не любила так птиц, как сейчас, когда они радостно чирикали, порхали туда-сюда, а не сидели на деревьях точно замороженные.

Девушка еще недолго посидела, наслаждаясь белизной чистого снега, звоном леса, и медленно пошла по тропе.

Она думала о людях из автобуса, которые в упор не видели ее и не слышали криков о помощи.

«А если меня нет? — От этой неожиданной мысли девушка вытянула руку и быстро ощупала себя. — Что, если меня никто не заметил, потому что я больше не существую? Умерла. Как в каком-то там фильме… герой умер, но не понимал этого! Так и я… умерла, но не осознаю… — Катя тряхнула головой. — Бред, полный бред, мама утром меня видела и даже сказала: «Худая как смерть», да и водитель из «мерса» со мной разговаривал. Не подходит».

Тропинка свернула, и впереди показалась старая береза. На ней не было ни одной птицы.

«Можно ли загипнотизировать сразу всех пассажиров автобуса? Почему бы и нет?… Если группу учениц можно, то и пассажиров автобуса наверняка тоже! Куда пропал Валерий Игнатьевич или тот, кто был за него? Как этот «кто-то» связан с Владом? О чем вчера Влад не договорил? Что будет сегодня вечером? Настанет ли для меня вечер?» — Девушка устало вздохнула.

Давненько уже путь через парк не казался ей таким безопасным. Выходить к дороге не хотелось. Было страшно.

Светофор конечно же не работал. Катя остановилась чуть поодаль от перехода и стала ждать, когда с обеих сторон не будет ни одной машины. Но они, как назло, растянулись.

Наконец удалось перебежать до островка, перед следующей дорогой. Тогда-то девушка и поняла, что сделала ошибку.

Может, для кого-то на островке было и безопасно, но только не для нее. А вдалеке показалась фура, машины неслись друг за другом на таком расстоянии, что вклиниться между ними было невозможно.

«Все», — поняла девушка, сама того не осознавая, как медленно пятится. Сердце дрогнуло, когда гигантская машина неожиданно вильнула. Легковушки засигналили.

«Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, — зашептала наобум Катя, не отрывая взгляда от несущийся фуры, — да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе… — Она закусила губу. — Хлеб… Господи, как там дальше?! Прости нам долги наши… Нет-нет, не то… Лукавый! Не введи в искушение! Но избавь от лукавого! И… Аминь». — Почему-то раньше она не задумывалась, что толком не знает ни одной молитвы.

«Вряд ли мой неказистый лепет услышат на небесах… Да уж лучше такого не слышать», — подумалось ей.

Катя в отчаянии посмотрела на проносившиеся машины, преграждающие путь на другую сторону, где спасительные дворы, а за ними колледж.

«А может, лучше попасть под легковую?» — Из горла вырвался смешок. Выбор был тот еще.

Фура резко перестроилась на полосу ближе к островку. За рулем сидел толстяк в полосатой майке, а рядом кто-то еще — в черном, из-за игрушек, брелков не удавалось рассмотреть.

Девушка топталась на месте и не могла даже закрыть глаза. Она считала:

— Три, четыре, пять, шесть…

На счете «девять» красная морда машины дернулась, а на «тринадцать» Катя шарахнулась от фуры, вылетевшей на «островок», и почувствовала боль в плече.

В ту же секунду она увидела улыбку, столь лучезарную и прекрасную, что у нее перехватило дыхание! Улыбался сидящий рядом с водителем человек. Она не поняла, сколько ему даже примерно лет, какой он национальности, какого цвета у него волосы, глаза, что за черты лица. Промелькнула лишь белозубая улыбка, потом раздался крик водителя, и из окна вылетела черная кошка. Она как птица пронеслась над дорогой, приземлилась на покрытый снегом тротуар и как ни в чем не бывало пошла вдоль поребрика.

Катя схватилась за плечо, не в силах поверить, что ее задела фура, а она все еще жива и может передвигать ноги.

Одна из машин затормозила, чтобы пропустить пешехода, другим пришлось тоже остановиться.

Девушка перебежала дорогу и, не останавливаясь, устремилась во дворы. Где вскоре путь ей перегородила черная кошка. Она сидела посреди тротуара и смотрела голубыми глазами, в точности как у пропавшего Валерия Игнатьевича.

«Нечистая сила», — окончательно убедилась Катя. Она резко остановилась, а кошка, напротив, вскочила и, не спуская с нее ледяных глаз, двинулась навстречу.

— Отстань! — обессиленно выдохнула девушка, выставляя перед собой ногу. Кошка на сапог даже не взглянула, она рванулась вперед и в мгновение ока взобралась по пальто на плечо. И громко заурчала. Рука, взметнувшаяся, чтоб скинуть кошку, замерла в воздухе. Урчание не походило на урчание обычных кошек.

Катя осторожно повернула голову и уперлась взглядом в прозрачно-холодные глаза.

Черная нечисть замурлыкала, и девушка в громком урчании ясно различила слова: «Ты обречена», «Ты обречена, непослушная девчонка!»

Глава 6 В темноте

— Милиция допрашивала меня, я чуть не забыла, как меня зовут, — бойко рассказывала староста. — А Валерий Игнатьевич так и не появился. — Нина передернулась вся, то ли от страха, то ли от неприязни, и заупокойным голосом добавила: — Что-то мне кажется и все… не появится уже.

— Да и плевать на него, — закатила глаза Алиса, шумно листая конспект по этике, — одним придурком в этом дурдоме меньше.

Катя полулежала на парте, и ей с трудом удавалось дышать ровно. Сердце неистово колотилось после марш-броска до колледжа, руки дрожали, плечо и вся левая рука болели от любого движения.

Пришла преподавательница по этике — высокая пожилая женщина в желтом пиджаке. Начались занятия.

— Сегодня мы рассмотрим этическое учение Сократа с современных философских позиций, — сказала преподавательница, — запишите, пожалуйста, в ваши тетради…

Катя записывала, не вникая в смысл. Если она была обречена, то вряд ли этика тот предмет, который мог бы помочь. Физкультура в этом случае и то стояла на порядок выше, на ней могли бы научить хорошо бегать… убегать.

Пары проносились как никогда быстро. В перерывах одногруппницы с удовольствием обсуждали исчезновение Валерия Игнатьевича, строили догадки, почему преподаватель исчез. Кто-то искренне беспокоился, кто-то злорадствовал, но большинство не придали случившемуся значения.

После занятий девушка подошла в гардеробе к старосте и попросила:

— Нин, ты могла бы принести мне тетрадь по основам менеджмента?

— Зачем тебе? — удивилась Нина, накидывая на шею пушистый оранжевый шарф.

— Хочу выучить определение, которое меня Валерий Игнатьевич спросил в среду.

— Ну хорошо, завтра принесу, — пожала плечами староста и отвернулась.

Катя подождала.

Девушка удивленно глянула на нее через плечо.

— А когда это Валерий Игнатьевич спросил у тебя определение? Ты же ушла в среду с последней пары!

— Ах, точно, — насилу улыбнулась Катя, — я перепутала, он раньше у меня спрашивал…

— Ладно-ладно, принесу, — пообещала Нина и, заметив Алису в компании парней, направилась к ней.

Катя осталась стоять на месте, только теснее прижала к себе пальто. Ей хотелось наверняка знать, запомнил ли кто-нибудь, что случилось в среду на последней паре по основам менеджмента. Теперь она знала точно — ни одна девушка из всей группы не помнила издевательств преподавателя — точнее, того, кто его временно заменял. Для них занятия по менеджменту прошли «как обычно», преподаватель показался «немного странным», но не более.

Все, что случилось, было предназначено для нее одной. Первое предупреждение теперь показалось просто дружеским советом по сравнению с автобусом, аварией и фурой. Всего-то-навсего следовало осторожнее выбирать новых знакомых. Но что-то ей подсказывало — вовсе не она выбрала себе знакомого, а он выбрал ее. И кому-то, страшному и могущественному, его выбор не понравился. Сомнений, кто же навлек на ее голову столько неприятностей, больше не осталось.

«Добраться бы до него живой и…» — Что дальше, она не знала, но была уверена — если доживет до вечера и придет в парк, непременно получит ответы на свои бесконечные вопросы.

— Катька! — ударил, кто-то по больному плечу.

Перед ней возникла довольная физиономия Малого.

Девушка задумчиво наклонила голову, а потом пошире улыбнулась и как никогда бодро сказала:

— Привет, Костя! Как насчет того, чтоб проводить меня до работы?

— Проводить? — ошалело округлил глаза парень.

— Ну да.

Малой недоверчиво нахмурился:

— Прикалываешься, что ли?

— Нет, я серьезно! — продолжала искусственно улыбаться девушка.

— Блин, а у меня еще одна пара, — удивленно моргая, пробормотал Костя.

Катя сделала вид, будто разочарована и, игриво похлопав его по плечу, обронила:

— Как хочешь.

Не успела она сделать и двух шагов, как он поймал ее за талию и проорал в ухо:

— Да ты чего, офигела? Я хочу! Подожди, куртку только возьму!

— Жду, — с облегчением кивнула Катя.

Незаметно к ней приблизилась Алиса. Девушка насмешливо глянула вслед ринувшемуся в гардероб Малому.

— Ну что, Катька, рассмотрела свое счастье?!

«Это оно, счастье, скорее всего меня рассмотрело, — подумала Катя, — собственно, как и несчастье. Делайте ставки, господа, кто выиграет дуэль».

— Вовремя очнулась, — самодовольно продолжала Алиса, — а то на Костяна девки вешаются, смотри, не прошляпь.

— Постараюсь, — процедила сквозь зубы Катя и, как только примчался Малой, пошла к выходу.

Парень светился от счастья, а она шла рядом и чувствовала себя так мерзко, как не чувствовала, даже навещая бабу Валю с Жучкой.

«Самая настоящая дрянь, хуже не придумать, — с наигранной радостью кивая ухажеру на его болтовню, думала девушка, — еще немного — и всякая нечисть перестанет меня преследовать, приняв за равную себе».

Они дошли до дома, где кто-то обстрелял Малого снежками, но на этот раз ничего подобного не случи лось. В вечернем сумраке двигались люди, из-за домов доносился шум проезжающих машин, за оградой детского сада слышались голоса малышей и смех.

— …так эта дура взяла и заложила меня преподу, — рассказывал парень, парадируя тонкий голос одногруппницы: «Это все Мало-ошин, это о-он сломал парту». Приколись, какая подлая коза?!

— Да уж, — придушенно согласилась Катя. А Костя неожиданно крепко обнял ее за плечи и воскликнул: — Ты самая хорошая девчонка, которою я знаю, такая… добрая, и вообще!

«Бедный мальчик, — вздохнула девушка, сочувственно разглядывая смазливое лицо Малого, — не знаешь ты хороших девушек, не знаешь совсем».

— Не такая уж я и хорошая, — созналась она. Догадывалась, конечно, что он не поверит, но слушать в свой адрес дифирамбы сейчас было выше ее сил.

— Да ты что, — засмеялся Костя, — ты и комара не обидишь! Я-то знаю!

— Очень может быть, что комара и не обижу, — проворчала Катя и, кинув на парня косой взгляд, заметила: — Если человек никого не колотит в темных углах, это совсем не значит, что он хороший. В тихом омуте, знаешь ли, черти водятся.

— Это не про тебя! — упрямо замотал головой Костя.

Она промолчала.

Людям нравилось заблуждаться. Они не хотели знать, что черное в любой момент можно выкрасить белой краской и сколько угодно дурить наивных, пока краска не облупится, а правда, наконец, не обнажится. Им хотелось предаваться мечтам и до последнего верить.

— Вот это тачка! — восхитился парень, указывая пальцем на стоящую неподалеку золотистую иномарку. — Будь я проклят, если это не «Бугатти»! — завопил Малой. — Катька, ты хоть знаешь, сколько она выжимает?!

Катя вцепилась в рукав куртки парня.

— Пойдем, пошли скорее!

Мотор взревел. За рулем машины кто-то сидел. Сердце сжалось от страха. И тогда она пожалела, что взяла с собой ужасно глупого и влюбленного Костю.

— Все, Кость, возвращайся! — срывающимся голосом приказала она. — Ты на пару опоздаешь! А я уж тут сама дойду!

Малой беспечно отмахнулся:

— На пару уже опоздал, забей! Пошли, доведу тебя…

Катя в ужасе посмотрела на золотистую машину и отбросила от себя Костину руку.

— Увидимся еще, иди на занятия! — крикнула она и побежала прочь.

— Катька! Постой! — вскричал парень.

Она не остановилась, а когда пробегала мимо иномарки, бросила взгляд в окно. На водительском сиденье никого не было, а на соседнем — сидела черная кошка с голубыми глазами.

«Этому существу не нужен Костя, нужна только я… Он в безопасности подальше от меня, все в безопасности подальше от меня», — успокоила себя Катя.

В офисе на девушку первым делом накинулась начальница:

— Твои опоздания становятся уже нормой!

Катя молча взяла со стола стопку буклетов.

— Объясниться не хочешь? — скривилась Женя.

— Не очень-то, — огрызнулась Катя.

Начальница удивленно вскинула брови, а потом лицо с ярко накрашенными оранжевыми губами перекосилось:

— Смотрю, ты совсем охамела уже! Если думаешь, что тебе все сойдет с рук, то ты очень ошибаешься. Ко мне такие, как ты, из занюханных колледжей пачками приходят!

Катя безразлично пожала плечами. Еще несколько дней назад эти слова показались бы ей очень обидными, она бы краснела, бормотала извинения, но только не сегодня. После встречи с фурой, после того как попрощалась с жизнью, Женя с ее претензиями выглядела даже забавной.

— Чего ухмыляешься? — разъярилась еще больше начальница. — Считай, что у тебя уже нет работы! Дорабатываешь две недели и свободна! Твоя наглость…

— Отлично, — фыркнула Катя и направила к двери.

— Куда собралась?! Я еще не договорила с тобой!

Девушка обернулась:

— Договорим, когда вылечишь нервы, истеричка!

На душе полегчало. Золотистая машина, стоявшая

возле забора, исчезла.

Юля уже была на месте. Она громко декламировала: «Сосисочки домашние к вашему столу», — и приплясывала от холода. Все вместе очень даже ничего выходило.

— Орала? — спросила Юля.

Катя кивнула:

— Как всегда.

Листовки брали плохо, на улице похолодало и совсем стемнело.

Девушка почувствовала вибрацию в кармане и вынула телефон. На дисплее мигало «Нина».

— Кать, привет! — сразу же заговорила староста. — Слушай, а что там с Малошиным?

— А что с ним? — с трудом выговорила Катя и затаила дыхание.

— Так я у тебя хотела узнать, — расстроилась Нина, — Алиска там вся в шоке, говорит — на «скорой» увезли… Говорит, он с тобой ушел, а потом…

— На «скорой»? — Катя сильнее стиснула мобильный.

— Ага, представляешь, — староста вздохнула, — машина сбила. Алиска сказала, крутая какая-то тачка… фиг его, водилу этого, теперь найдешь. А найдешь — откупится!

— А очевидцы? — прохрипела Катя. — Кто-нибудь видел, какого цвета машина?

— Алиска сказала — золотая, кажись… а может, серебристая. — Нина помолчала. — Не знаю я, блестящая, короче, какая-то.

— Понятно. — Голос дрогнул.

— Ты чего там, — заволновалась староста, — плачешь?

— Нет, — честно ответила Катя, — просто… просто неожиданно очень…

— Да-а-а, — протянула Нина, — Алиса, когда звонила, ревела, просто ревела. — Староста закашлялась.

Кате показалось, что одногруппница еще хочет что- то сказать, но не решается, поэтому спросила:

— А что еще она сказала?

— Ну-у, сказала, что вроде как Малой не дышал… — Нина прочистила горло. — Знаешь, она так плакала, ничего было толком не понять… но, кажется, она сказала еще, что уроет тебя завтра. Типа, это ты виновата, что он ушел с последней пары… вот.

Катя молчала.

— Да ты не виновата, конечно, — подбодрила староста, — Алиска это так, от расстройства… она ведь в него с первого курса влюблена.

— Да? Я не знала…

Нина еще раз кашлянула и вкрадчиво попросила:

— Только не нужно об этом говорить никому, — раздался нервный смешок, — а то она уроет нас обеих.

— Конечно, я… никому.

Катя убрала телефон в карман.

— Все нормально? — полюбопытствовала Юля.

— Да, — соврала девушка.

Не говорить же, что она отвела за руку ни в чем не повинного парня на смерть! Катя подошла к урне, швырнула туда оставшиеся листовки и зашагала к лестнице.

— Кать! — окрикнула ее Юля. — Ты все?

— Да.

— Подожди меня пять минут, — взмолилась девушка, — вместе пойдем домой, а то…

— Прости, — покачала головой Катя, — сегодня мне в другую сторону.

Подвергать опасности еще одного человека она не собиралась. Существо с ледяными голубыми глазами абсолютно ясно дало понять, что любой, кто встанет на защиту, поплатится за смелость жизнью. На сегодня уже хватало жертв.

Катя быстро двигалась вдоль забора, постоянно оглядываясь и крутя головой по сторонам. В любой момент могло что-то случиться…

Из одного подъезда вышел молодой парень с мощным доберманом на строгаче. Намордник без дела висел на толстой шее.

«Оно», — поняла Катя, когда собака изрыгнула приглушенное «вуфф» и чиркнула черными когтями по снегу.

— Тихо, — шлепнул парень перчатками по крупу собаки.

Девушка делала шаг и испытывала боль от напряжения во всем теле. В любой миг зверь мог сорваться с поводка и наброситься на нее. Рука сама потянулась к шее и намотала шарф в три слоя.

Парень закурил, а поводок, пока искал что-то в кармане, зажал между коленями.

Катя замедлила шаг.

«Сейчас, сейчас, сейчас», — пульсировало в мозгу.

Доберман рванулся, и уже в следующий миг огромные лапы припечатали девушку к забору. Пес сразу, без лишнего лая и рычания вцепился слюнявой пастью в шарф, шею сдавило под мощным нажимом челюстей, в лицо ударило теплое зловоние.

— Ча-ак! Чак, а ну фу-у-у! — завопил хозяин, кидаясь к собаке.

Катя стояла не шевелясь, пока парень, бормоча в полголоса ругательства вперемешку с извинениями, оттаскивал псину.

Взметнулся поводок с железным карабином и ударил добермана по спине. Пес заскулил.

— Простите, простите его, — парень вцепился в шкуру собаки на шее, — он никогда прежде не нападал, я…

— Не бейте его, все в порядке, — сказала Катя, делая осторожный шаг в сторону. Голос даже не дрогнул, хотя саму ее трясло как в лихорадке.

Девушка дошла до конца забора и свернула на тихую безлюдную улочку. Не успела она пройти и половину дома, как ее ослепил свет фар лихо вывернувшей из-за угла машины.

Катя упрямо шла навстречу, а когда взревел мотор и колеса прокрутились на месте, отбрасывая снег в разные стороны, она громко крикнула:

— Трус! Придумай что-нибудь пооригинальнее!

Мотор неожиданно заглох, фары погасли — наступила тишина.

«Передумал? Или подыскивает решение пооригинальнее? А может, ждет, пока подойду поближе?» — гадала девушка, шаг за шагом приближаясь к белой иномарке.

Когда до машины оставалось метров двадцать, под ногой пошатнулась земля — люк, скрытый от глаз слоем снега. Чугунная крышка перевернулась, Катя взмахнула руками и провалилась, успев лишь расставить в стороны локти. Она держалась на одних руках, на спину давила крышка люка, а в глаза ударил яркий свет. Зажглись фары.

Теперь ей стал ясен план своего мучителя, и уж что- что, а недостаточно оригинальным он не казался. У нее даже имелась — да здравствуют управленческие решения! — альтернатива.

Машина с визгом сорвалась с места. Звать на помощь не было смысла и времени, у девушки оставались считаные секунды, чтобы решить, размозжит ли подвеска белой иномарки ее лицо или…

Она выбрала второе и, прижав к себе локти, служившие опорами, державшими на поверхности, полетела в люк. Прежде чем девушка погрузилась в ледяную воду, сверху пронеслась машина, с грохотом упал на отверстие чугунный люк — стало темно.

Вода сомкнулась над головой, под ногами оказался какой-то упор, труба или скоба. Катя вынырнула и, ободрав щеки об наросший вокруг лед, глотнула воздуху. Она по плечи находилась в холодной канализационной воде, в кромешной темноте.

* * *

— Почему нельзя ее просто убить? — Анжелика отошла от окон и в ожидании ответа приподняла изящные брови.

— Он мой брат, — раздраженнее, чем следовало, напомнил Лайонел, проходя в верхней одежде в гостиную и опускаясь на огромный диван.

Хозяйка квартиры запахнула черный шелковый халатик и грациозно опустилась рядом. Руки в кольцах и браслетах потянулись к молнии на пальто, а губы скользнули по бледной щеке молодого человека.

Лайонел еле заметно улыбнулся, но улыбка быстро исчезла с губ. Голубой взор метнулся на длинные паучьи лапы, которые едва не касались его лица.

— Можно убрать эту тварь с твоего плеча?! — рассердился Лайонел.

Анжелика отпрянула как от пощечины. Черные лапы паука беспокойно забегали по алебастровой шее.

— Как только разделаешься с другой тварью! — прошипела девушка, нежно поглаживая своего любимца.

— Прекрасно, — безразлично обронил молодой человек, отшвыривая от себя ее руку в кольцах, — тогда и поговорим.

Анжелика хищно прищурила агатовые глаза.

— Жалкое зрелище ты являешь собой!

Лайонел одним щелчком пальца скинул с ее плеча паука, а затем взял девушку за подбородок и приблизил прекрасное лицо к себе.

— Не разговаривай со мной так, — спокойно предупредил он.

В черных глазах зажегся гнев.

— Не можешь справиться с какой-то глупой девкой! — яростно выплюнула Анжелика. — А заодно напомнить своему братцу, кто тут хозяин! Может, ждешь, пока пойдет молва: «Лайонел тряпка»?!

Лайонел оттолкнул от себя девушку. Та полетела на иол, но тут же поднялась и гордо расправила плечи, по которым жидким золотом заструились распущенные волосы.

— Первый, кто подумает, что я тряпка, — холодно произнес он, — отправится прямиком на тот свет.

— Очень страшно, — презрительно засмеялась девушка и подбоченилась. — Что ты мне сделаешь? — Она демонстративно развязала шелковый кушак и небрежно скинула халат на пол, оставшись в черном кружевном белье. — Надругаешься?

Лайонел медленно поднялся, некоторое время постоял перед ней, скучающе разглядывая, затем наклонился и легко коснулся губами лба.

— Нет, не надругаюсь, — он направился к дубовым дверям, — оставлю тебя в одиночестве мечтать об этом!

Паук шарахнулся от его ноги, но Лайонел нарочно изменил траекторию своего пути и встал каблуком на одну из длинных лап.

— Мика! — вскрикнула девушка.

Паук без одной ноги побежал к ней, а молодой человек посмотрел через плечо:

— Не нужно заставлять меня причинять тебе боль!

* * *

Голос пропал, горло свело от боли, тела она не чувствовала.

В колледже как-то объясняли, что вместо «помогите» лучше всего кричать «пожар», но Катя не успела поэкспериментировать.

Пришло понимание, что из нее никогда не вышло бы хорошего управленца. Даже из двух вариантов-альтернатив она умудрилась выбрать не ту. Мгновенная смерть от столкновения с машиной была в сто крат лучше медленной — в ледяной воде, темноте и без всяких надежд на спасение. Она с поразительной ясностью осознала, что совсем недавно принимала все происходящее за игру, опасную, жестокую, но всего лишь игру. Где есть шанс, когда станет невыносимо, прокричать: «Я больше не играю!»

Сейчас она не то чтобы прокричать не могла, прошептать — с трудом.

Мысли переплелись в один комок и, казалось, вместе со всеми частями тела превратились в лед.

— Катя! — неожиданно донесся издалека до нее голос Влада.

Она подняла голову, но ничего, кроме тьмы, не увидела.

— Катя, — снова позвал он уже громче и совсем близко.

Девушка, не чувствуя пальцев, заколотила по стенкам канализационного колодца, а когда поняла, что звуки едва различимы, безнадежно уронила руку в воду.

В тот же миг тьма рассеялась, чугунный люк отлетел в сторону и показалось белое лицо Влада.

— Катя! — в ужасе закричал он. — Сейчас, подожди, я… — Влад умолк — их взгляды встретились, а потом произошло то, чего она ожидала меньше всего — он прыгнул к ней.

Катя не почувствовала боли от поднятых им брызг, ударивших в лицо. Влад вынырнул рядом с ней, крепко прижал к себе и неожиданно на полном серьезе попросил:

— Просто закрой глаза.

Она подчинилась, поэтому так и не поняла, как они вдруг очутились на поверхности. Влад куда-то очень быстро ее нес. Даже слишком быстро, чтобы в этом можно было поверить. Она не узнавала проносившихся пейзажей, в глазах рябило, голову сдавило точно ледяным ободом. Ей казалось, что она летит со скоростью света через целую Вселенную.

Лицо обожгло, как от дыхания огнедышащего дракона. Девушка с трудом разлепила глаза. Она все еще была на руках у Влада. В помещении, где они находились, повсюду на стенах блестели зеркала или серебристые панели, глаза резало от яркого света.

— Номер! Любой, — отрывисто произнес Влад.

— У нас есть… — послышался приятный женский голос, но молодой человек грубо оборвал: — Я сказал — любой!

На мгновение он поставил девушку на ноги, одной рукой придерживал ее, другой рылся в кармане своей куртки, пока не выудил оттуда кредитку.

В глазах потемнело, Катя уцепилась за него, и последнее, что она почувствовала, как он подхватил ее.

Она пришла в себя от звука голоса.

Влад просил посмотреть на него и еще что-то говорил, но ей никак не удавалось уловить смысла.

Дышать стало легче, и на плечи перестала давить тяжесть.

— Не так я себе все это представлял, совсем не так, — различила она негромкое бормотание. — Не очень-то романтично…

Катя приоткрыла глаза.

Она сидела на банкетке в ванной комнате из белого кафеля, а Влад ее раздевал. Пальто, шарф лежали рядом на полу. В белоснежную ванну наливалась вода, зеркала запотели от пара.

Пальцы молодого человека взялись за пуговицы на юбке. Катя заметила, что сапог на ней уже нет, от легких прикосновений быстрых рук тело закололо сотнями тоненьких иголочек.

Он стянул с нее юбку, затем колготки. На его сосредоточенном лице промелькнула нерешительность, руки замерли на талии, пальцы скользнули под резинку трусиков, и тогда он поднял на нее глаза. Их взгляды встретились.

Казалось, заледеневшая в венах кровь бурным потоком хлынула по венам, тело затрясло в ознобе.

Влад отдернул руки и, потупившись, произнес одно лишь слово:

— Свитер.

Это походило на что-то вроде: «Позвольте вашу шубу». Только он не дождался, пока она позволит, сразу стащил свитер, а потом подхватил ее на руки и опустил в теплую воду.

Вода показалась кипятком, Катя схватилась за бортики ванны в попытке выбраться, но ей на плечо, синеватое от удара машины, легла рука Влада.

«Мало было мне купания в ледяной воде, теперь меня решили сварить», — переставая сопротивляться, горестно подумала девушка.

— Потерпи, — попросил он, усаживаясь рядом на корточки, — будет лучше.

Он выглядел таким уверенным и спокойным, как будто прыгать за девушками в люк с ледяной водой было для него привычным делом.

Катя тронула рукав его мокрой куртки в немом вопросе, не собирается ли он снять одежду, но молодой человек беспечно отмахнулся:

— Со мной все хорошо, закаленный организм.

И снова она ему верила. Его не трясло от холода, не было даже намека, будто он чувствует себя некомфортно.

Влад запустил руку в воду и вынул пробку.

— Нужно постепенно поднимать температуру воды, пояснил он, открывая кран.

Катя прижала колени к груди. Под его взглядом она чувствовала себя неловко. Даже в полуобморочном состоянии ее волновали условности. И от этого она казалась себе ужасно глупой и закомплексованной — с головой, полной предрассудков.

Раньше она думала, что если с каким-то парнем у нее зайдет так далеко… она непременно будет в своем лучшем белье. Глядя сейчас сквозь прозрачную воду на белый бюстгальтер и черные трусы, вообще из разных комплектов, ее обуревали странные чувства.

— Все будет хорошо, — негромко произнес Влад. Он устроил руки на бортике и, не спуская с нее взгляда, положил на них голову.

Прежде ей доводилось видеть его лишь в вечернем полумраке, но уже тогда она решила, что никого красивее не встречала. В ярком свете лампочек красота ничуть не померкла, напротив, стала какой-то нереальной, слишком идеальной для обычного человека.

Так и хотелось спросить: «Кто ты? С какой планеты?» Она же молча смотрела в зелень глаз словно на пруд, покрытый тиной в солнечный день, и ее затягивало, как в болото. В темноте цвет его глаз был другим, больше походил на изумруд или листья лопуха, иногда взгляд становился по-звериному пугающим, загорался как у дикого кота. Но при ярком свете в его глазах царило солнечное лето, безмятежное и прекрасное.

В ее тело вонзались иголочки, мертвенно-бледная кожа постепенно розовела. Навалилась усталость, Катя уткнулась лбом в колени и закрыла глаза.

— Не засыпай, — попросил Влад и взял с полочки белую губку и блестящие бутылочки. — Вода в канализации грязная, поэтому… — Он не договорил и протянул ей одну из бутылочек с голубой жидкостью.

Она смотрела на гель, но поднять руку и взять его была не в силах. Конечности вдруг стали неподъемно тяжелыми, как если бы к ним приковали по огромной гире.

Влад нерешительно повертел бутылочку в пальцах и негромко сказал:

— Если ты позволишь…

Катя еле заметно кивнула. Хотелось спать, и стало наплевать, подумает ли он, что ее трусы с бюстгальтером не сочетаются, или еще о чем-то…

«Лучше или хуже наше знакомство уже все равно не сделать», — смыкая веки, подумала девушка.

Перед глазами расплывались радужные крути, она проваливалась в сон, ощущая, каким легким, невесомым делается тело. И осторожные прикосновения скользкой губки к ее коже казались частью этого разноцветного полусна.

Глава 7 Златовласый ангел

Девушка проснулась от запаха малины. Рот наполнился тягучей слюной, сладкий аромат раздразнил обоняние.

Катя лежала в белом махровом халате под двумя одеялами на огромной кровати, окруженная грелками, как новогодняя елка подарками.

Влад сидел рядом на стуле, одетый все в ту же мокрую одежду. Только куртку снял, оставшись в бежевом свитере с засученными до локтей рукавами. Неподалеку от стула лежала ее сумка, которую она уронила рядом с люком. На тумбочке стоял блестящий чайник, кружка на блюдце, ложечки, банка малинового варенья, банка меда и какие-то лекарства. Номер освещал один торшер с противоположной стороны кровати.

Хотелось пить. Катя высунула из-под одеяла руку и, сама не зная зачем, тронула чайник. Она беззвучно вскрикнула и отдернула обожженную ладонь.

Влад встрепенулся.

— Горячий, — запоздало предупредил он и молниеносно обхватил ее запястье обеими руками. Его прохладные губы прижались к ладони. Жжение прекратилось, а когда молодой человек отстранился, бережно положив ее руку на одеяло, краснота с ладони бесследно исчезла.

Девушка не помнила ни одного человека, который относился бы к ней когда-нибудь с такой же нежностью. Сердце сжалось от благодарности и еще чего-то непонятного. Но столь сильного, что голова закружилась и дышать стало тяжело, как будто на грудь навалилась могильная плита.

Влад налил в чашку кипяток, затем положил туда пару ложек малинового варенья и размешал.

— Доктор сказал, дать тебе попить, когда ты проснешься, — произнес он, пересаживаясь на постель и поднося к ней чашку.

Катя нахмурилась, соображая, когда тут успел побывать врач.

— Ты спала, — пояснил Влад, подкладывая ей под спину подушку.

Девушка смущенно улыбнулась, глядя, как приближается к губам чашка.

«Теперь он будет меня поить… Что дальше? Кормить медом с ложечки?»

Она отхлебнула, горло обожгло, а он, точно мысли прочел, открыл банку, черпнул ложкой мед и поднес к ее губам.

— Врач сказал, — обаятельно улыбаясь, напомнил Влад.

«Кто он? Откуда? Зачем все это делает?» — От вопросов грозилась лопнуть голова.

Катя послушно отхлебывала горячее малиновое питье, ела мед и старалась не встречаться с пристальным в полумраке изумрудным взглядом.

Когда он отставил чашку на тумбочку, девушка в немом вопросе посмотрела на задернутое шторами окно.

— Два часа ночи, — ответил Влад и, предугадав следующий вопрос, произнес: — Я отправил твоим родителям эсэмэску. Легенда такова: у подруги с работы умерла мать, поэтому ты осталась сегодня у нее, а мой вернешься завтра после работы. — Он помолчал и мрачно прибавил: — Пришлось еще написать, что твой телефон разрядился, а говорить по телефону подруги тебе неудобно.

«Лгун со стажем…» — отметила она и обеспокоенно потрогала полы его свитера. Он был все еще сырым и холодным.

Влад вздрогнул от ее прикосновения, пообещав:

— Я переоденусь, когда ты уснешь.

Катя кивнула и сползла под одеяло. Молодой человек поднялся и, точно заботливая мать, поправил подушку.

Прежде чем закрыть глаза, девушка увидела, как он опустился на стул и, не сводя с нее взора, замер.

Она заснула, и снились ей ледяные голубые глаза. Было страшно, Влад ушел, в номере она осталась одна. Холодный взгляд светился из темного утла. И если бы у темноты были глаза, то они непременно были бы такими — осколками раскрошенного льда. Кристально чистые и беспощадно острые. Чтоб у жертв в венах стыла кровь, сердце замирало, а страх парализовывал каждую клеточку тела.

— Живучая, кошка, — раздался негромкий голос. Глаза надвигались, Катя чувствовала, что не может шелохнуться и взгляда отвести не может. Из тьмы вышел человек. В черном длинном пальто, в расстегнутой на несколько пуговиц рубашке и в черных остроносых ботинках. Он остановился на расстоянии шагов трех от кровати.

Катя на какое-то мгновение перестала дышать. Вдруг показалось, что перед ней сам дьявол и сейчас он предложит ей продать душу. В день, когда чудесным образом спаслась от трамвая, она ждала кого-нибудь похожего. Того, чья принадлежность к темным силам не будет нуждаться в подтверждении. Красота этого златовласого молодого человека ослепляла. И если бы не ледяные глаза, черная одежда, его можно было бы легко принять за ангела.

Раздался грохот распахиваемой двери, и в комнате возник Влад. Раздетый по пояс, с полотенцем в руке, он подбежал к кровати и загородил ее от незнакомца.

— Убирайся! — послышался полный ярости голос Влада.

Незнакомец засмеялся, а отсмеявшись, спросил:

— Уже воспользовался ситуацией?

Катя крепче стиснула край одеяла в ожидании ответа.

— Противно слушать, — прошипел Влад.

— Да? — неподдельно изумился незнакомец. — Ну да, ну да, я ведь говорил, она так себе… мышь!

— Она прекрасна, — еле слышно возразил Влад. — Уходи, я не хочу тебя видеть!

— Из-за девчонки? — В голосе непрошеного гостя проскользнули металлические нотки.

— Ты слишком далеко зашел, — не менее холодно ответил Влад.

И ей почудилось, что голоса слились в один — так похоже они прозвучали.

— Нет, это не я далеко зашел, — рявкнул златовласый, — это ты, Вильям, рехнулся! Я не намерен уговаривать… я ведь могу тебя и заставить…

— Не можешь, — спокойно произнес Влад. — Ты можешь забрать мою жизнь и ее жизнь, но только не заставить меня жить, как хочется тебе.

Повисло тягостное молчание.

Незнакомец так и ушел, не проронив ни слова. И лампа в торшере, как свеча от прикосновения крыла летучей мыши, погасла.

Влад недолго постоял возле кровати, затем скрылся за дверью ванной. Послышался шум воды. Плеск ее погрузил девушку в другой, новый сон. В нем она шла по бесконечно длинному мосту. А вокруг ничего — лишь бело-серые облака — бескрайний небесный океан.

Несколько раз за ночь Катя просыпалась, пила какие-то микстуры, ела таблетки, снова засыпала. Влад сидел рядом на стуле и больше никуда не уходил. Иногда его прохладная ладонь ложилась ей на лоб, тогда жар отступал, становилось так хорошо, что она едва сдерживалась, чтобы не вцепиться в его руку.

Когда в очередной раз пробудилась, девушка посмотрела в сторону окна. Ей хотелось попросить отдернуть шторы и впустить в номер дневной свет, она даже попыталась показать рукой, но молодой человек как будто этого не заметил. Он поднялся, включил оба торшера и верхний свет.

— Тебе нужно поесть.

Есть совсем не хотелось, Катя закрыла глаза и отвернулась. Влад не настаивал.

Она не спала, просто тихо лежала, в первый раз с момента падения в люк прокручивая в памяти все, что случилось после.

От воспоминаний становилось невыносимо жарко, тело точно в чан с кипятком погружалось. Люк, холод, боль — Влад — холл гостиницы с зеркалами — номер — ванна… Дальше цепочка обрывалась, мысли подобно забуксовавшей в снегу машине не могли двинуться с места. Стыд, страх, возбуждение — все перемешалось в одном лишь воспоминании. Она видела перед собой ванну, запотевшее зеркало, чувствовала прикосновение рук на своем теле…

«Забыть, не думать об этом, — попыталась она успокоить взбесившееся сердце, готовое разломать грудь своими ударами, — нужно лишь забыть».

Hо забыть она уже ничего не могла, напротив, чем больше думала, тем больше мелких подробностей всплывало в памяти.

«Алиска бы прыгала от радости, а я… — неожиданно пришло в голову, — может, со мной что-то не так? Может, мне и не хочется любви совсем? А Влад слишком… слишком во всем, чтобы поверить… Увидел, понравилась — и вот она, любовь. Где подвох?»

В одно из пробуждений ночью ей казалось, что она точно знает ответ на этот вопрос, но сейчас не могла понять, почему так решила.

Возможно, приснилось? И ответа никакого нет? За ночь ее посещало множество ярких снов, теперь же она ни один не могла вспомнить. И чувствовала, что вспомнить нужно обязательно, ответ где-то рядом, крутится в мозгу, на языке, стоит только немного напрячься и…

Ее разбудило прикосновение к плечу.

— Пора ехать, — негромко сказал Влад.

Катя осторожно села. На кровати, аккуратно сложенная, лежала ее одежда — похоже, выстиранная и выглаженная.

Молодой человек кивнул в сторону ванной.

— Я буду неподалеку, если тебе понадобится помощь…

Катя моргнула и протянула руку к стопке с одеждой. Когда он вышел, она оделась и даже попыталась пройтись до двери ванной, но закружилась голова и девушка поспешила вернуться к постели.

Влад вышел через минут пять, взял ее сумку, оставил на тумбочке деньги и протянул руку со словами:

— Ты чувствуешь слабость, потому что не ела.

Катя взяла его под руку, и они вышли из номера.

Девушки на ресепшене пожелали: «Всего добро».

На улице шел мокрый снег. Влад указал на стоящую перед гостиницей синюю машину.

Катя огляделась. Они находились в другом районе. Она как-то раз проходила мимо этого мини-отеля, расположенного на первом этаже в новостройке.

«Как же он пронес меня на руках такое расстояние? Могли мы ехать на машине или все-таки?…»

Молодой человек помог ей сесть на переднее сиденье и пристегнул ремнем безопасности. Их взгляды встретились. Она представила, как его губы касаются ее губ, и по телу прошла блаженная дрожь.

По меньшей мере ответ на один вопрос нашелся. Ей хотелось любви. Оставалась еще какая-то сотня-другая вопросов, и она могла бы чувствовать себя спокойно, или наоборот… Все зависело, какими будут ответы.

В лобовое стекло летел снег, машина выехала из дворов на шоссе.

«Когда он успел пригнать машину? Может, живет тут где-то поблизости?» — Ей никогда и в голову не приходило, каково это — потерять голос, каково, когда ничего не можешь сказать или спросить.

До ее дома доехали быстро. Она всю дорогу ждала, что он заговорит, но молодой человек упрямо молчал. А она ломала голову, что же означает эта неприятная тишина. Разонравилась ли она ему, или просто неловко? Сердится он из-за того, что пришлось быть нянькой, или во всем виновато нижнее белье из разных комплектов?

Он проводил ее до квартиры. Откуда узнал этаж и номер — было очередным вопросом без ответа.

Влад вынул из-за пазухи телефон и протянул ей.

— Старый после купания не работает, — коротко пояснил он.

Катя спрятала руки за спину, говоря тем самым, что не возьмет подарок. Но он уговаривать не стал, просто положил сотовый ей в карман, а когда она попыталась протестовать, оборвал:

— Там есть мой номер, звони в любое время ночи… — Он замешкался и чуть тише добавил: — И дня, конечно.

Молодой человек опустил глаза.

— Помнишь, я сказал, что если ты не придешь в парк… — Он грустно улыбнулся. — Я так и не знаю, собиралась ты или…

Влад взглянул на нее и отрывисто произнес:

— Да, не лучшее время для разговора об этом. Я подожду, когда тебе будет лучше, и тогда… — Он усмехнулся. — Не знаю, что тогда…

Катя затаила дыхание, ожидая продолжения, только его не последовало. Влад ободряюще ей улыбнулся и попросил:

— Ничего не бойся, я не позволю никому тебя обидеть.

На миг ей показалось, что он сейчас ее поцелует, но молодой человек сделал шаг назад. Сердце сжалось от разочарования, а дверь ее квартиры внезапно отворилась.

— Катя! — вскричала мать.

Девушка обернулась, а когда посмотрела на то место, где стоял Влад, там уже никого не было.

* * *

Первые четыре дня Катя не поднималась с постели. Приходила врачиха, сказала: «Воспаление легких», спустила очки на кончик носа и строго глянула поверх них, приказав: «Лежите».

Мать тихо пробормотала: «Дошнырялась».

А папа спросил: «Может, чайку с лимончиком?»

Один раз звонила староста, два раза звонила Юля, один раз по просьбе начальницы, другой просто так. Со всеми говорила мать, заявившая: «Катя очень сильно больна».

Голос вернулся только на третий день, горло раздирало от боли так, что она не могла толком ничего проглотить, даже пить было больно.

Одиннадцатого декабря Катя почувствовала себя настолько хорошо, что съела на ужин первое, второе и даже третье — чай с куском яблочного пирога.

— Ну, слава тебе господи! — не уставала восклицать мама, глядя, как Катя ест.

— Оголодала, — улыбнулся папа, не отрывая взгляда от телевизора.

— Иди теперь ложись, тебе нужно отдыхать, — жужжала на ухо мать.

Отдыхать совсем не хотелось. За неделю от лежания на кровати уже бока болели. Но Катя не стала спорить, пошла к себе в комнату и закрыла дверь.

Девушка села за письменный стол и уставилась на мобильник. От Влада не поступило ни одного звонка, ни единой эсэмэски. Сама же она звонить боялась. Несколько раз пыталась набрать номер, но в самый последний момент нажимала «отбой».

«Не понравилось ему быть моей нянькой, — думала она, тоскливо глядя на телефон. — Еще бы! Увидеть объект своей симпатии вот так… без всего, без прикрас, жалкого недоутопленного котенка»: — Она сердито отодвинула телефон. Не помогло, взгляд все равно тянулся к нему. Тогда девушка накрыла мобильник тетрадью. И теперь смотрела на эту самую тетрадку, будто назло, как раз по основам менеджмента.

«Ну и пусть, — сердито роняя голову на руки, решила Катя, — еще и к лучшему. Какая из нас пара? Смех! Он весь такой, такой… а я… Золушка, блин, Принц и нищий, Малыш и Карлсон… Чертовы сказки».

— А мог бы и позвонить, — сердито пробормотала девушка, словно спорила с кем-то невидимым, охотно уничижавшем ее. — Зачем тогда дарить сотовый? Так богат, что подобный подарок ничего для него не значит? Вполне возможно… Машина у него не из дешевых, одежда тоже».

Катя совсем приуныла. Все говорило, просто кричало о том, что красавец Влад явно не для нее — простушки из занюханного, как любила упоминать Женя, колледжа.

И, поглядывая на торчащий из-под тетради телефон, к глазам подкатывали слезы. Было стыдно и противно.

«Как же легко мне запудрить мозги, — думала она, ощущая прилив жара к щекам, — обещаниями, нежными словами и взглядами… Сразу поверила, дурочка. А он, может, смеется… Да и вообще, парни любят спорить: «А вон, смотри, девка пошла, спорим, я с ней замучу?» Так они делают, а потом, когда спор выигран, исчезают…»

Катя подошла к окну и присела на подоконник. За белым от морозных узоров стеклом на площадке мелькали бледные огоньки украшенной ели. Все готовились к Новому году, а девушка и думать о нем забыла. Она расчистила на стекле «глазок», чтобы полюбоваться елкой, но вместо наряженного дерева увидела Влада. Он сидел на ветке тополя напротив ее окна, привалившись к могучему стволу. Их взгляды встретились, молодой человек улыбнулся и в приветствии приподнял руку. Она не могла ничего с собой поделать, горестные мысли упорхнули птичкой, на лице расползлась бестолковая улыбка. Он был тут, не забыл о ней, не бросил ее — больше ни о чем думать не хотелось. Как он забрался на дерево? Чьи же глаза и отпечаток руки видела она полмесяца назад? Чьи шаги слышала за спиной? Все это показалось такой ерундой по сравнению с тем, что он был от нее на расстоянии трех шагов — пусть воздушных шагов — все равно.

«Здравствуй!» — размашисто написала она ногтем на стекле.

Он с улыбкой кивнул, вынул из кармана мобильник и показал ей.

Девушка расчистила окно рукавом от пижамы. Пиликнул мобильник на столе. От Влада пришла эсэмэска: «Можешь говорить?»

«Да», — отправила она ответ, устраиваясь с ногами на подоконнике.

Когда раздался звонок и на дисплее высветилось «Влад», ей показалось, что она не сможет ответить, а задохнется, прежде чем заговорит.

— Здравствуй, Катя, — услышала она мягкий голос. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — все-таки выговорила она и несмело улыбнулась ему через стекло.

Повисло молчание. Чтобы хоть как-то нарушить его, Катя спросила:

— Ты не свалишься?

— Едва ли, — засмеялся он, не отрывая от нее мерцающего в полумраке взгляда.

Она боролось с желанием узнать, как ему удалось залезть на дерево, но он раньше нее заговорил:

— Рад, что тебе лучше… Я беспокоился.

Сердце сжалось в комочек от удовольствия и, точно резиновая уточка для ванны под нажимом ладони, разжалось. Мурашки поползли по спине, дыхание сбилось, ей было неловко от того, что он сейчас смотрит на нее — тронутую его волнением до глубины души.

— Спасибо, — прошептала она, опуская голову на грудь и плотнее к уху прижимая телефон. — Я думала, ты забыл про меня, — сама не зная зачем, призналась Катя. Может, хотела ответить на его признание, а может — услышать еще раз, что ошиблась.

— Разве я могу о тебе забыть? — засмеялся он и, чтоб привлечь ее внимание, швырнул в окно снежок.

Они смотрели друг на друга и молчали.

Самое время было перейти к вопросам, которых накопилось так много, что уже не помещались в голове, но она почему-то медлила.

Боялась правды. И боялась признаться себе в страхе. Она знала точно — большинство ответов на вопросы ей не понравятся. Но ей нравился Влад, так сильно, как еще ни один мальчик.

«Может, к черту вопросы? Пусть первым заговорит об этом! Когда-нибудь все равно придется, тогда… тогда я все узнаю!»

Кто-то внутри называл ее безрассудной дурочкой, но Катя решила не обращать внимания.

— Не хочешь ни о чем меня спросить? — оборвал тишину Влад.

— Я подожду, — выдохнула Катя, — когда ты сам захочешь мне рассказать.

Он задумчиво наклонил голову:

— А если никогда?

Она помолчала, потом как можно веселее сказала:

— Если меня не будут пытаться убить каждый день лишь за то, что знакома с тобой, то я, наверно, смогу не думать… не думать о том, чего не понимаю.

Влад нахмурился, она даже подумала, что обидела его. Захотелось забрать назад свои слова.

«А что, если меня преследовали не из-за него? А я обвинила вот так просто! Неблагодарная, он в люк за мной прыгнул, а я…»

— Не беспокойся, — произнес Влад, — я прослежу, чтобы тебя никто не обидел.

Катя облегченно вздохнула и вывела на стекле веселую рожицу.

— Катюша, — раздался из коридора мамин голос.

— Мне пора! — только и успела пробормотать Катя, как в комнату вошла мама.

— А ты чего это расселась! — возмущенно хлопнула себя по бокам Валентина Васильевна. — А с кем говоришь?

Девушка закрыла мобильник и соскочила с подоконника.

— Ни с кем! Я елкой любовалась, — соврала она и, забираясь на кровать, прибавила: — Скоро ведь Новый год.

— Да-а, — мечтательно протянула мама, — мы с отцом решили не наготавливать в этот год, сделаем всего понемножку, салатиков, торт спеку…

— Здорово, — без энтузиазма кивнула Катя.

Мать подошла к окну и задернула занавеску.

— А то дует, — пояснила она и между прочем добавила: — Папина сестра в гости на Новый год приглашает, вот думаем… А у тебя есть какие планы?

«Спрашивает о моих планах?» — не поверила своим ушам Катя.

Валентина Васильевна скупо поджала губы, обронив:

— Я подумала, может, ты с тем мальчиком захочешь справлять… как там его?

— Влад.

Подумать о том, где и с кем будет отмечать праздник, Катя еще не успела, поэтому честно созналась:

— Я пока не знаю.

— А что он, Влад этот, не предложил? — все тем же тоном праздного любопытства, спросила мама.

«Так вот она к чему. Решила разузнать, как далеко уже все зашло!»

— У нас не было времени поговорить об этом, до Нового года еще полмесяца… успеем.

Мобильник в руке пиликнул. От Влада пришла эсэмэска: «Рад был видеть. Поправляйся!»

— От него? — вскинула брови мать.

— Да.

— Что пишет?

— Мама, — нахмурилась Катя, — это личное!

Валентина Васильевна неестественно засмеялась:

— Да чего там может быть личного?! Ты же не замуж за него собираешься выходить?! Первый парень — это, знаешь ли, так… несерьезно. Сколько их еще будет!

«Замуж? Это ее в действительности беспокоит?» — Катя едва сдержала смешок и серьезно заверила:

— Нет, замуж не пойду, не волнуйся.

— А я что, — передернула плечами мама, — поступай как знаешь, твоя жизнь! — Она взялась за ручку двери и, прежде чем выйти, обронила: — Отдыхай!

Как только дверь закрылась, девушка подскочила к окну, но на заснеженном дереве остались лишь следы.

Внизу разноцветными огоньками мерцала елка, белел от снега двор, а в синем бархате небес висел серебряный месяц.

Катя со странным беспокойством улыбнулась. Она чувствовала, что для нее начинается новая жизнь, полная опасностей и тайн. Где невозможное — обычно. И повернуть назад уже немыслимо, потому что сердце подхватил смерч, закружил-завертел и понес…

* * *

Толстые крылатые младенцы с арфами были над годовой. Они играли и смеялись в нежно-лазоревых облаках.

— Я тебя люблю, — раздалось у него над ухом.

Золотистые ресницы дрогнули.

— Я тебя тоже, — ответил Лайонел.

Лицо любовницы с пылающими черными глазами возникло над ним и загородило нарисованных на потолке ангелов.

— Правда?

— Нет, — расхохотался молодой человек, — конечно, неправда! Ты такая наивная, Анжи.

Девушка с тихим рыком скатилась с него.

— Ненавижу тебя!

— Вот и разобрались. — Лайонел под шелковой красной простыней перевернулся на живот и задумчиво уставился в холодно отстраненное лицо Анжелики.

— У меня есть для тебя подарок, — обронил он.

Взгляд любовницы оживился, она повернула к нему

голову.

— Ты знаешь, чего я хочу!

— Детей и домик за городом? Нет, это всего лишь вино… в холодильнике. Твоя любимая, редкая группа. А что до детей, да они и впрямь имеют отношение к твоему подарку…

— Прекрати! — прошипела Анжелика и нежно коснулась острым ногтем по его шее. — Лайонел, сделай меня достойной тебя! Ты никогда об этом не пожалеешь!

— Откуда ты знаешь? Паук наплел?

Ладони с длинными изящными пальцами сжались в кулаки.

— Мы созданы друг для друга! Сколько тебе еще нужно времени, чтобы это понять?

— Может, пару столетий и хватит, — невинно улыбнулся Лайонел.

Анжелика уронила голову на подушку и, не спуская с него агатового взора, воскликнула:

— Я умру столько ждать!

— О-о, придумай что-нибудь более весомое, чем угроза смерти! Даже не смешно!

— Почему ты упрямишься?! — взорвалась девушка. — Ты приходишь ко мне почти каждый день, мы близки, я сопровождаю тебя на все светские рауты, для окружающих — мы пара! А для тебя?

— Я не хочу об этом говорить.

— Я хочу! — ударила его по плечу Анжелика. — Ты бесчувственный! Я бы еще поняла, если бы в твоей жизни была другая, а так…

Лайонел засмеялся:

— Я подумал, ты не обрадуешься, если узнаешь, что я тебе изменяю.

Анжелика недоверчиво сощурилась и, обдав его холодным воздухом всколыхнувшегося пеньюара, села на кровати.

— Ты сейчас пошутил?

— Как тебе будет угодно.

Девушка не заметила, как ногти сами собой воткнулись в алую простыню и точно ножи прорезали четыре рваные дыры.

— Кто она? — раздался в тишине звенящий от ярости голос.

— Они, — без всякого сочувствия подсказал молодой человек.

Анжелика тряхнула водопадом золотых волос, затем резко сменила тактику. Она обвила руками его шею и прижалась яркими губами ко рту, шепча между поцелуями:

— Как нехорошо шутить такими вещами! Никогда не делай этого!

— Не буду, — запросто пообещал он.

Через час Лайонел вышел из дома любовницы и на миг, в сиянии бледного зимнего солнца, замер. Лицо исказилось от боли, но через пару секунд превратилось и обычную ежедневную маску. В холодном воздухе пахло бензином от стоящих в ряд машин, снежная дорога, ведущая на площадь перед дворцом, была покрыта следами и оранжевой солью. Серое высокое небо без облаков медленно плыло над блестящими крышами домов, выкрашенных ярко-оранжевой краской. Возле палаток с сувенирами толпились туристы! Парочка детей, раскинув в стороны руки, бегали по поребрикам, грязные голуби устроились на подоконниках.

Молодой человек сел за руль золотистой машины, выехал из переулка и помчался по шоссе. Мелькали светофоры, разноцветные старинные дома, мосты, мосты… Город мостов и человеческого праха, развеянного по узким переулкам, широким проспектам и улицам, освещал ледяной шар, точно Божье око, глядящее с болезненно-бледного неба.

Из вмонтированных в потолок колонок полились чистые звуки скрипки Вивальди.

Лайонел какое-то время шарил по соседнему сиденью в поисках пульта от магнитолы, после чего раздраженно начал жать кнопку прямо на дисплее. Замелькало: «Времена года: «Весна», «Времена года: «Лето», «Времена года: «Осень»… — Он отнял руку, когда высветилось наконец: «Времена года: «Зима».

Перед мысленным взором возникло бледное лицо, Лайонел сердито сжал руль. Совсем не Анжелика — прекрасная и грациозная занимала его помыслы. Он сбежал от нее поскорее, прежде чем девушка возьмет своего паука и тот выложит ей, кто и о чем думает в радиусе нескольких метров от нее.

— Мерзкий паук, — пробормотал молодой человек, рассеянно поглядывая на дорогу, — мерзкая девчонка… глупый братец.

Большие, по-детски наивные серые глаза не шли у него из памяти с того дня, как девчонка провалилась в люк. Всего какие-то ничтожные секунды, которые она смотрела в ослепляющий свет фар с застывшим выражением ужаса на фарфоровом лице, а в его сознании этот взгляд впечатался, точно раскаленная пластина в кожу.

«Жаль, не утонула, — сердито размышлял он, прибавляя скорости, — и всем было бы хорошо! Вил бы меня со временем простил… несомненно бы простил! Или нет?»

В тихий двор машина въехала, когда солнце почти опустилось за дома. Лайонел зашел в парадную и на третьем этаже, за мусоропроводом, обнаружил брата. Тот сидел, накрывшись с головой курткой, под глазами залегли темные круги, губы были почти бескровны, глаза, казалось, побледнели вместе с кожей.

— Можно спросить, — поддел его носком ботинка Лайонел, — а какой смысл твоего тут нахождения, если ты не можешь двинуться с места? Как ты планируешь защитить ее, если наши силы с тобой изначально неравны?

Брат агрессивно уставился на него.

— Чего тебе здесь нужно?!

— Ничего, — пожал плечами Лайонел, — я тут подумал, что даже не знаю, какие песнопения ты бы предпочел на своей панихиде? — Он театрально потупил глаза. — Ведь это мне как твоему ближайшему родственнику хлопотать о похоронах.

— Ну ты и придурок, Лайонел! — прорычал брат.

Лайонел вздохнул, улыбка исчезла с его лица. Он

вынул из-за спины бутылку вина, поставил на пол перед братом и жестко произнес:

— Вильям, если ты сдохнешь тут, как собака бездомная в вонючем подъезде, то девчонка отправится за тобой, я это обещаю!

— Влад, — напомнил брат и протянул руку к бутылке, предварительно спросив: — Кто?

— Зверюшки, — презрительно закатил глаза Лайонел и, наблюдая, как тот жадно пьет, потребовал: — Возвращайся домой, хватит подрабатывать дневным сторожем! Эта работка тебя убьет!

— Даже не надейся, — заметно повеселев, фыркнул брат.

— О, Вил, не глупи… — Лайонел прошелся от мусоропровода до окна и обратно. — Если бы хотел, я бы ее уже убил, ты ведь знаешь!

Брат молчал, поэтому Лайонел продолжил:

— Я не стану ее убивать, обещаю! Ты доволен?

— Я тебе не верю, слишком просто. Что-то задумал? Можешь не отвечать!

Лайонел снисходительно улыбнулся.

— Ты готов за нее умереть, — промурлыкал он, — а она? Не думал, что она может выбрать кого-то другого? Предать тебя!

— Нет! Она не предаст! — глядя ему прямо в глаза, уверенно произнес брат. — Ты просто не знаешь ее.

— Хорошо, — согласился Лайонел, — познакомь нас!

Скулы брата напряглись.

— В чем дело? Я дал слово, что не намерен ее убивать, или ты боишься чего-то другого? Может, ты все-таки не совсем уверен?…

— Познакомлю, — оборвал его брат, — как-нибудь!

— Чудно, — хлопнул в ладоши Лайонел и, прежде чем сбежать по лестнице, проронил: — Только не говори мне потом, что я не предупредил. — Он оскалил белоснежные зубы в улыбке. — Все они одинаковы!

Глава 8 Музыка тысячи Антарктид

Всю субботу Катя просидела у окна в надежде, что объявится Влад. А он даже не позвонил. Она чувствовала себя несчастной, обманутой и всеми брошенной. Одно радовало — ей стало значительно лучше: горло не болело, голова не кружилась. Можно было считать, что она очень легко отделалась после купания в ледяной воде.

Готовиться к зачетам и экзаменам не хотелось, получалось сосредоточиться на чем-то, кроме окна, и того, что происходило за ним. Девушка смотрела на телефон, то и дело брала его, проверяла, не разряди ли аккумулятор, работает ли звук. То ходила по комнате и злилась, то падала на кровать и, обхватив голову руками, пыталась заставить себя думать о чем угодно только не о своем странном друге.

Несколько раз позвонила мама. Если бы она знала как дочь метнулась к телефону, как высоко подскочило у нее сердце, а потом сжалось от разочарования, покрутила бы у виска.

Перед сном Катя долго лежала в ванне под душем. Ей нравилось смотреть, как капли разбиваются о пенистую воду, точно летний дождь в лужах. Сейчас дождь лучше всего соответствовал ее настроению.

«Как будто больше занятий у меня нет, как только горевать, — сердито размышляла девушка. — А если он исчезнет навсегда, что будет? Руки на себя наложу? Смешно…»

На самом же деле ей было грустно. Такой зависимости она прежде никогда не испытывала. В детстве она как-то полюбила есть жареные семечки, но когда поняла, что не может без них прожить и дня, с трудом, но отказалась от лакомства, переросшего в привычку. И теперь, припоминая давно забытые ощущения, она точно знала, что испытывает очень похожие чувства. Не может и не хочет ни о чем думать, кроме объекта своего вожделения. Но одно дело, когда хочется всего лишь семечек, которые, если совсем станет невыносимо, можно пойти и взять, и совсем другое, когда объект вожделения другой человек. Его нельзя было пойти и взять, его нужно ждать. В конечном счете все зависело от него, целая жизнь — внутренняя империя, где раньше существовали интересы, дела, заботы, мелкие привычки. Мирок в один миг сузился, превратился в храм, посвященный одному.

Катя вышла из ванной в пушистой пижаме, с полотенцем на голове и первым делом, войдя в комнату, устремилась к окну. И тотчас об этом пожалела. Влад был там, сидел на дереве, как в прошлый раз, и улыбался ей.

«Заметил ли он, как я метнулась к окну? Насколько ужасно полотенце на моей голове, а пижама?…» — гадала она, не отрывая взгляда от мерцающих в темноте глаз. Девушка стянула с головы полотенце, мокрые волосы рассыпались по плечам.

Влад достал телефон, но она покачала головой и распахнула окно. От ледяного воздуха свело легкие, холод проник под пижаму, коснулся мокрых волос, распаренного лица.

— Ты же после ванной! — ужаснулся Влад.

Катя не знала, что на это сказать, собственный поступок показался восторженно глупым и абсолютно детским. Она так ждала Влада, так хотела увидеть его!.. И когда это случилось, от счастья совсем позабыла, что в мире взрослых всегда нужно притворяться. Чтобы не показаться слишком импульсивной, слишком восторженной, слишком наивной, слишком-слишком влюбленной.

— Хочешь зайти? — сама себя удивила она вопросом.

— Через окно? — засмеялся он.

— Нет, конечно нет, — смутилась Катя, — через дверь. — И, точно оправдывая свое приглашение, пояснила: — Родители на даче. — Ей совсем не понравилось, как это прозвучало. Пошло, точно в дурацких анекдотах. Можно было подумать, она приглашает его для быстрых утех. Выскочила из ванны, не успела еще остыть, распахнула окно и: «Здрастье, будьте любезны прыгнуть на подоконник, а потом на меня».

От неловкости хотелось провалиться к соседям.

— Конечно, — после недолгой паузы, согласился Влад.

Катя взялась за оконную раму, но молодой человек попросил:

— Отойди, пожалуйста.

Она посторонилась, не понимая, зачем именно это понадобилось. Девушка не успела даже пикнуть, как он перемахнул с ветки прямо в ее комнату, даже не задев подоконник.

Влад по-хозяйски закрыл окно и, оглядевшись, заметил:

— Очень уютно.

— Спасибо, — выдавила она из себя, ошеломленно хлопая глазами.

Позвать-то она его позвала, а что дальше — даже не представляла. Следовало ли его покормить? Для ужина, конечно, поздновато, но и совсем не предложить — некрасиво.

— Чаю? — попыталась она придать своему тону обыденности. И снова пожалела, подумав, что может решить, будто приглашать к себе парней и поить их чаем для нее в порядке вещей.

— Нет, благодарю, — ответил он в ее манере и, чинно склонив голову, пробормотал: — Пожалуй, пройдусь в прихожую, разденусь.

Он вышел, а Катя на одеревеневших ногах проковыляла к зеркалу. Видок у нее был тот еще — овечка Долли сразу после клонирования. Волосы от морозного воздуха застыли курчавой паклей, глаза распахнуты подобно входам в скворечниках, щеки болезненно горят, губы бледны.

«Красавица», — печально заключила Катя и неловко повернулась, когда в комнату вернулся Влад.

На нем был тонкий белый свитер и черные джинсы. Молодой человек подошел к стеллажу с книгами и коснулся корешка книги Булгакова «Мастер и Маргарита».

— Любишь мистику?

Катя пожала плечами:

— Раньше нравилась.

— А сейчас? — удивленно приподнял он брови.

— И сейчас, — менее уверенно сказала она. Последнее время мистика перестала ее привлекать по очевидным причинам, хотя для Влада они могли быть вовсе не очевидны.

— Что слушаешь? — Молодой человек скользнул взглядом по аккуратной стопочке дисков, но ни один из них не взял, открыл дискетницу небольшого музыкального центра. — Франц Шуберт, — прочел он имя на диске и пораженно посмотрел на девушку. — Слушаешь?

— Бывает.

— Мой брат любит Шуберта…

— Дедушка подарил диск, еще два года назад, — Катя отвела взгляд, — как раз перед смертью.

— Прости…

Значит, у тебя есть брат?

— Да, — отворачиваясь, нехотя ответил Влад.

— Старший?

— На два года.

«Похоже, они не очень ладят», — догадалась Катя, но так хотелось побольше разузнать о семье своего таинственного гостя, что она решилась еще на одну попытку:

— А какой он?

Влад скривился. Она впервые видела у него такое разраженное выражение лица. Сделалось не по себе. «Не нужно было спрашивать!»

— У него на сердце тысячи Антарктид, — равнодушно ответил молодой человек.

На этом девушка решила ограничиться информацией о его брате.

«Вряд ли про хорошего человека можно так сказать. Наверняка он отпетый негодяй, разве стал бы Влад клеветать на родного брата?!»

Молодой человек задумчиво улыбнулся.

— Каким разным… — он помедлил, как будто подбирал слово, — разным людям нравится Шуберт. Послушаем?

— Конечно, — кивнула она, пытаясь понять, что он имел в виду. Сравнил ли он сейчас ее со своим братом, усомнился ли в Шуберте, во всех сразу или только в ней одной? И вообще, сколько Антарктид тогда у нее на сердце, если это та мера, которой он оценивает людей?!

Неожиданно она поймала себя на мысли, что не прочь посмотреть на его брата со всеми его Антарктидами. Даже представить было сложно.

— Ты не устала? — негромко спросил Влад, вслушиваясь в печально-тревожные звуки Восьмой, неоконченной симфонии музыканта.

— Совсем нет, — соврала Катя, а сама улучила момент и присела на кровать. Рядом с ним она ощущала слабость в ногах, казалось, вот-вот свалится, как перезрелое яблоко с ветки.

Влад, ни к чему не прикасаясь, рассматривал ее диски, книги, а она сидела и волновалось. Это походило на оценочную комиссию.

Когда молчание до неприличия затянулось, девушка спросила:

— А ты какую музыку слушаешь?

— В основном тяжелый рок. — Влад словно смутился от своих слов и, быстро глянув на нее, сказал: — Тут мы не совпадаем.

— Это и не обязательно, — заверила она.

Он выглядел огорченным, как будто предпочтения в музыке были главным критерием, по которому он выбирал себе девушку. И она с Шубертом ни в какие ворота ему не лезла.

— Я могу слушать что угодно, даже радио… — Катя осеклась, встретив его напряженный взгляд.

«И чего я оправдываюсь? Размазня… Вот такие и родину готовы с потрохами продать, лишь бы всем угодить».

— А я еще и Вангелиса обожаю! — заявила она, кивая на полку с дисками. — У меня пять его альбомов! А еще…

— Еще ты обожаешь Баха и Вивальди, — закончил за нее Влад и, криво усмехнувшись, спросил: — Как насчет Моцарта, Шостаковича, Брамса и Рахманинова?

— Выборочно, — ответила она, гадая, откуда он узнал, если дисков с музыкой этих композиторов у нее нет. Был где-то с любимыми мелодиями, записанный еще в школе у подруги, чья мать преподавала в музыкальной школе уроки фортепиано. Но этот диск валялся где-то в ящике стола или был на даче — она точно не помнила. В любом случае Влад его видеть не мог.

«Еще одна загадка. Он читает мысли? Если так, то почему назвал именно этих композиторов? Я о них сейчас не думала! Или думала?»

— А как ты узнал? — не выдержала Катя.

— Предположил, — беспечно повел плечом Влад.

«Если он и на другие мои вопросы так собирается отвечать, то можно не утруждаться их задавать», — с легким раздражением подумала она, созерцая его прямую спину.

Влад прошелся до окна.

— Мне, наверно, пора… Тебе нужно отдыхать. Уже поздно.

Часы показывали полпервого.

Она хотела запротестовать, но в последний момент передумала.

«Может быть, родители за него волнуются? Знают ли они, где сейчас их сын? Какие отношения у него в семье? С братом определенно не очень. С дедом, видимо, были хорошие, раз наследство оставил… А остальные?»

Девушка вышла в прихожую и облокотилась о стену, наблюдая, как Влад одевается. От его четких, отточенных до миллиметра движений захватывало дух.

— Ты далеко живешь? — полюбопытствовала Катя, когда он взялся за дверную ручку.

— Не очень. — Влад улыбнулся.

«Ну конечно, стоило бы догадаться, адрес свой он не продиктует!»

— Я приглашу тебя как-нибудь, — неожиданно пообещал он, — сама все увидишь.

Их разделял один шаг. Она чувствовала взгляд на своих губах, и их покалывало, по телу разливалось тепло, а сердце случало приглушенно.

— Доброй ночи, — услышала она Влада точно издалека.

— И тебе. — Собственный голос показался ей настолько разочарованным, что она испугалась: «Догадается!»

Молодой человек опустил глаза.

— В понедельник к врачу, выпишут. — Он не спрашивал — утверждал. — Я встречу тебя во вторник утром и провожу до колледжа. Если ты, конечно, не против.

Захотелось смеяться. Разве могла она быть против? Когда от мысли, что он вот так уйдет и не скажет, чего ей ждать, сердце рвалось из груди, готовое распластаться у его ног и постыдно умолять… О чем? Она сама толком не знала. Чувства, желания, эмоции переплелись в один тугой узел, и сколько она ни пыталась, развязать его не могла. Или не хотела?

* * *

Вдоль высокого бетонного ограждения завода тянулись круглые фонари. Вокруг — ни души. Огромная пустая серая дорога, тротуар под снегом, тени деревьев. Влад мерил расстояние от одного светлого снежного круга до следующего. На кончиках пальцев он чувствовал тепло, совсем как в тот день, когда под его ладонью с губкой была обжигающе горячая кожа: нежная и белая, точно лепестки ромашки. Воспоминание об этом сводило его с ума, внутри просыпалась жизнь, такая, какой он запомнил ее много лет назад. Мертвое сердце молчало, но казалось, что оно бешено стучит, и в висках трепещет пульс, и холодная кровь бурлит.

Сегодня особенно сложно было уйти… Он мечтал о ней как простой смертный. Закрывал глаза и видел ее утонченное лицо, засыпал, и ему снилась Она — в облаке кудрявых волос цвета зари. Он мог бы бесконечно смотреть на нее как на восход или закат солнца, ждать ее как запретного чуда, и бояться, что скроется за горизонтом. Хотелось касаться шелковистых волос, погружать пальцы в их теплый водопад, ощущать на своих холодных губах ее жгучие дыхание, заглядывать в серые как дым глаза, сжимать в руке хрупкую нежную ладонь и вздрагивать от неровных ударов живого сердца.

Влад скользнул взглядом по рисунку на зеленоватом бетонном заборе — четкие полосы, выдолбленные широкие арки.

Яркая вспышка ксеноновых фар на миг ослепила, боль парализовала. Выехавшая из-за угла машина, освещая смертельным светом дорогу, неслась на него так близко к тротуару, как это было возможно.

Кожу обдало пламенем, из открытых окон машины показались длинные ультрафиолетовые лампы, тогда Влад сорвался с места и побежал в обратную сторону. Но уже через секунду понял: «Облава».

С другой стороны выехала еще одна машина, осветившая дорогу белым ярким светом.

Молодой человек подпрыгнул, уцепился за бетонный выступ на заборе и резко отпустился, когда темные окна завода как по команде зажглись.

Свет от фар машин приближался, все пути к отступлению были отрезаны. Влад искал камень или еще что- то достаточно крепкое, чтобы разбить лампы, но ничего не находил. Он метался как зверь в клетке на небольшом пяточке. Снег рассыпался в руках, огонь растекался по венам как яд, лишая воли, ломая сопротивление, точно тростинку под сильными пальцами. Из машин выскочили мужчины с длинными ультрафиолетовыми лампами и двинулись на него.

Корчась от боли, Влад упал на колени. Он хватал снег и прижимал его к горящему лицу, но тот превращался в воду и утекал между пальцев.

— Стреляйте! — раздалась команда.

Прогремели сразу два выстрела.

От одной пули молодой человек увернулся, серебряный ошметок попал в забор, звякнул и скатился в снег, а вторая попала ему в бедро.

— Еще! Стреляйте еще!

Грохот выстрелов вдруг перекрыл другой звук, в сотни раз мощнее — взрыв. В воздух взлетела одна из машин, перевернулась и, рухнув на крышу, загорелась. А над объятой огнем машиной возникла высокая фигура в черном. Лайонел выломал что-то в днище машины и швырнул в другую с такой силой, что ее развернуло.

Он разбежался и в три прыжка оказался возле развернутой им машины. Горящие полы его пальто потухли. Кулак в черной перчатке разбил все фары. Водителя он вытащил за грудки через лобовое стекло. Бедняга не успел даже крикнуть, как его оторванная голова, разбрызгивая кровь, полетела в охотников. Мужчины с лампами что-то орали, стреляли, один бросил лампу и побежал… Его-то и настигла голова водителя, которая ядром врезалась в спину, переломив позвоночник.

Влад видел, как брат подскочил к людям, в ужасе выставившим перед собой лампы, как щиты, и одного за другим уничтожил. Они кричали, захлебываясь собственной кровью, а Лайонел стоял над ними и холодно взирал, как те корчатся в острых осколках ламп на черном от крови снегу.

Влад закрыл руками глаза, лишь бы не видеть этого побоища, и вновь открыл, когда услышал пронзительное карканье. Черный ворон кружил над телами и каркал-каркал-каркал… до тех пор, пока воздух не сотрясло хлопанье полчища крыльев. Черно-серая туча приближалась с севера. Воронье накинулось на угощение, точно стая гиен.

Лайонел вышел из черно-серого облака и стряхнул с плеч перья. Он облизнул с губы кровь и медленно подошел. Несмотря на внешнее спокойствие, весь его облик источал ярость, холодные глаза горели на бледном лице.

Влад с трудом поднялся, из ноги текла кровь, но боли он не чувствовал. Огонь, сжигавший изнутри, исчез, температура тела снизилась. Молодой человек встретил ледяной взгляд брата и отвел глаза.

Лайонел рванул рубашку на шее и острым ногтем порезал себе кожу. Хлынула кровь, и тогда он прорычал:

— Давай, слабак!

Влад отшатнулся, но брат схватил его за ворот куртки и поднял, прижав к бетонной ограде.

— Ты хоть знаешь, сколькие мечтают о такой чести, идиот! — крикнул ему в лицо Лайонел. Темно-бордовая кровь текла по белой коже, исчезая под рубашкой.

— Дай это тому, кто хочет, а я… — Влад не договорил, брат разжал пальцы, и он снова упал на землю.

Лайонел обмакнул мизинец в своей крови и, облизнув, насмешливо бросил:

— Ну и дурак.

— Может быть, — фыркнул Влад, поднимаясь и оглядывая место бойни, — но я не хочу превращаться в… — Он умолк и, махнув рукой, пошел прочь.

Брат его догнал и грубо схватил за плечо:

— Договори! В кого?! Кто я, по-твоему?

Влад опустил голову:

— Оставь, Лайонел

— Договори! Кто я?! — прошипел брат, крепче сжимая его плечо.

Их взгляды пересеклись.

— Ты самое безжалостное существо, которое мне известно! — Влад обернулся и кивнул на черно-серую дорогу из птиц. — Ты мог оставить этим людям жизнь, но…

Рука в черной перчатке съехала по его плечу, холодные голубые глаза застыли.

— Они бы тебе, Вильям, не оставили твою! Почему я должен был пощадить их?

— Потому что они всего лишь люди.

— Люди, которые тебя чуть не убили! Они знали, на что идут, и были готовы к смерти!

Влад упрямо мотнул головой:

— Никто не готов к смерти! К ней нельзя подготовиться!

— Как же мне надоело твое нытье, — рассердился Лайонел, — следующий раз, когда будешь умирать и ждать моей помощи, реши для себя, кто — ты или они!

— Ты знаешь ответ, — усмехнулся Влад.

Лайонел закатил глаза.

— Ты глупец, вот это я знаю точно!

Около десяти минут они быстро шли, никуда не сворачивая, пока не добрались до нужной улицы.

Влад следом за братом перешел дорогу и остановился.

Лайонел обернулся.

— Что еще?

— Пуля мешает, — поморщился Влад, рассматривая дыру в штанине, откуда текла кровь.

Брат посмотрел на кровавую дорожку, оставленную за ними, и чертыхнулся.

— Хочешь гостей пригласить? — Он вернулся и, опустившись на корточки, вынул из кармана небольшой ножик. Лезвие разрезало джинсу и кожу.

— Лайонел! — сердито воскликнул Влад.

— Больно? — изумился брат.

— Нет, но не нужно резать меня вот так…

— Как?!

— Как колбасу! Будь добр, смени хотя бы выражение лица!

Лайонел некоторое время молча смотрел на него снизу вверх, потом, не скрывая раздражения, буркнул: «Будь добр, заткнись!» — и запустил в рану нож. Лезвие провернулось в ноге, и уже через миг пуля упала Лайонелу на ладонь. Он подкинул серебряный шарик и, рассмеявшись, предложил:

— Переплавь себе на крестик, мой набожный друг!

Влад оторвал от джемпера лоскут, обвязал его вокруг ноги и, заметив, что брат приподнял к свету фонаря окровавленную руку, предупредил:

— Не вздумай!

Лайонел лучезарно улыбнулся и спрятал руку за спину.

— О, какого ужасного ты обо мне мнения.

Пошел снег. Жилые дома сменились полуразрушенными, потянулись фонари с разбитыми лампочками, сломанные водостоки, забитые досками окна.

— Как там поживает девчонка? — полюбопытствовал брат.

— Та самая, которую ты чуть не утопил? — с сарказмом уточнил Влад. — Будет здорово, если запомнишь ее имя, оно простое.

Лайонел хмыкнул:

— Даже слишком простое, впрочем, как и она сама! Ну и… ты ее пригласил к нам?

— Успею еще, — отмахнулся Влад.

— Не терпится с ней познакомиться, — ухмыльнулся брат, — кажется, у нас есть общие интересы! Уверен, мы поладим! Надо бы как-нибудь устроить вечер классической музыки!

Влад помрачнел, а Лайонел принялся разглагольствовать:

— Только представь, я, ты, маленькая Кэт, Шуберт, Бах, Вивальди и конечно же Вангелис… — Он засмеялся. — Можно будет еще пригласить Анжи, кстати, она, как и ты, ничего не смыслит в великих композиторах! Будет весело!

Они остановились перед забором с колючей проволокой. Лайонел прыгнул на дерево, с него за забор и застыл, глядя вдаль. Над домом в черном небе, усеянном белыми точками звезд, висела луна. Кружившие в воздухе мелкие снежинки походили на небесные светила, которые непривычно медленно падали на землю.

— Тебе нужно кое-что знать, — негромко произнес Влад.

Брат чуть повернул голову.

— Позволь, угадаю? Ты хочешь жениться на ней? — Он закинул голову назад и расхохотался от своего остроумия.

Когда тот отсмеялся, Влад сказал:

— Я ее люблю.

— И это все? — глумливо улыбнулся Лайонел.

— Нет, не все… Я очень ее люблю!

Холодные голубые глаза не потеплели, брат долго молчал, глядя на него, а потом жестко произнес:

— Ты любишь не ее, ты любишь девушку, которую себе придумал… Вильям, но ее не существует!

* * *

Анжелика мерила шагами комнату. Белый халат развевался от скорости, волосы были в беспорядке, босые ноги бесшумно ступали по мягкому ворсу ковра, утопая в нем. На кровати с высокими столбиками, увитыми змеиными телами из красного дерева, валялись вечерние платья. Паук восседал на одном из нарядов, поджав под себя семь уцелевших лап.

— Поверить не могу! — пробормотала девушка, метнув гневный взгляд на стоявшего возле дверей Даймонда. Юноша ниже опустил голову и неловко спрятал за спину увесистый букет красных роз.

— Думает, может вот так прислать цветы и не выполнять свои обещания?! Думает, я не знаю, что за неотложные у него дела?!

— На Вильяма в воскресенье ночью напали, — негромко заметил Даймонд, — наверно, возникли сложности с охотниками…

— Глупости! — взвизгнула Анжелика и, замерев перед туалетным столиком, уставилась в зеркало. В нем отражалась комната: кровать с нарядами, которые она вытащила из шкафа перед встречей с Лайонелом, ее паук на серебряном платье с низкими вырезом, часть потолка, разрисованного ангелами, и висящий в воздухе возле дверей букет красных роз. Девушка схватила духи — очередной подарок Лайонела — и швырнула в зеркало. Звон разбитого стекла немного успокоил ее, тогда она сквозь зубы процедила: — Я видела его вчера у дома той девки! — Анжелика резко обернулась. — Вильям был дома, а он там… представь?

— Примеряется, — пожал плечами Даймонд, — он ведь планировал ее убить.

— О да-а-а, какие же вы все наивные, — презрительно скривилась девушка. — Лайонел никогда не сделает ничего такого, что может ранить нежное сердце его братца! Неужели ты не видишь, как Вильям вьет из него веревки?! Лайонел все готов для него сделать! Все!

— Мне кажется…

— Плевать! — оборвала Анжелика и раздраженно сузила черные глаза. — С чего вдруг ты его защищаешь? Неужто и тебя покорил душка Лайонел? — Она шагнула к юноше и подняла его голову за подбородок. — Или ты боишься его?

— Я не боюсь. — Бледные, по-детски пухловатые губы дрогнули.

Девушка вспомнила холодную красоту Лайонела и тоскливо вздохнула. Он поступал как хотел и мог себе это позволить, потому что прекрасно осознавал — достойную замену ему не найдут.

— Проклятый Лайонел! — простонала Анжелика, с ненавистью глядя на цветы. — Что же ему нужно от этой рыжей? Даймонд, видел бы ты ее! Она… она обычная! Уж не знаю, что нашел в ней псих Вильям, но Лайонелу такие не нравятся, он понимает кое-что в красоте!

— Тогда тебе не о чем беспокоиться, — обронил юноша.

Анжелика неестественно звонко рассмеялась.

— Я вовсе не беспокоюсь! — Опустившись на постель, она взяла паука. Какое-то время поглаживала длинные лапы, склонив к нему лицо, потом взглянула на юношу и весело сказала:

— Ну же, расслабься, дорогой!

Ее пальцы коснулись тела паука.

— Мика, поведай-ка, о чем думает этот мальчишка!

Девушка хмурила брови, надувала губы, постукивала длинными белыми ногтями по шелковому покрывалу, а паук шевелил лапами, прикасаясь к ее ладони.

Наконец ей это надоело. Анжелика вздохнула и, уронив голову на черное, расшитое золотым бисером платье, обиженно поделилась с пауком:

— Упрямый какой! — Ее взгляд скользнул по юноше. — Даймонд, как ты это делаешь?

— Я ничего не делаю, — спокойно ответил юноша.

— Обманщик! — кокетливо улыбнулась девушка и, скрестив лодыжки, потребовала: — Расскажи мне, я хочу знать! — и уже без улыбки добавила: — Немедленно!

Даймонд, не глядя на нее, прошептал:

— Мне нечего рассказать.

Анжелика резко вскочила и указала на дверь:

— Тогда убирайся!

Юноша шагнул в дверной проем, но, вспомнив про цветы, приподнял букет:

— Что с ними делать?

— Избавься от ни… — Она не договорила и задумчиво наклонила голову. — Пойди и швырни их ему в лицо! И скажи, да смотри, передай дословно: «Я не принимаю цветы от того, кто околачивается как бездомный щенок у всяких подъездов!»

Девушка выжидающе приподняла брови.

— Он меня убьет, — выдохнул Даймонд.

— Ты боишься? — презрительно рассмеялась Анжелика.

— Нет, но…

— Прекрасно. — Она приблизилась к нему почти вплотную и коснулась его алебастровой щеки, точно благословляя. — Тогда иди!

Глава 9 Соперник

На белом от инея стекле был ее портрет. Те же глаза, нос, рот, кудри… Катя не могла оторвать взгляда от окна. Изображение походило на фотографию — с такой точностью художник передал все черты.

— Как он это сделал? — До девушки только дошло, что рисунок написан изнутри.

«Был ночью в комнате? Как вошел?» — заметались в голове вопросы. Сделалось не по себе, по щекам побежали мурашки, волосы на затылки привстали. Катя сцепила холодные руки в замок, продолжая разглядывать необычный подарок на своем окне.

— Катя, бегом завтракать! — позвала из кухни мама.

Девушка резко задернула занавеску. Она себе-то не могла всего объяснить, а уж родителям и подавно. Вряд ли их обрадовал бы тот факт, что в квартире ночью побывал кто-то посторонний.

Катя выпила чаю, съела бутерброд с сыром и уже хотела идти собираться в колледж, но мама усадила ее обратно на табуретку:

— Будешь так питаться — малокровие заработаешь!

— Но я уже сыта, — простонала Катя, отодвигая от себя тарелку с подогретыми блинами. — И если стану запихивать в себя насильно, то заработаю заворот кишок!

— Не говори того, чего не понимаешь! — рассердилась Валентина Васильевна.

Катя отвернулась.

Мать любила придумывать болезни на пустом месте. Она всех без конца лечила. В ее комнате целая полка была завалена книгами по медицине.

— На, яблоко хоть пожуй, — подсунула ей мама.

Девушка взяла яблоко и, пообещав: «В колледже съем», сбежала в свою комнату.

Одевалась она сегодня быстрее обычного, но как назло, любимые колготки на батарее не успели высохнуть, кофта оказалась с чернилами от ручки на рукаве, Я все резинки для волос куда-то запропастились.

Катя металась по комнате, пока не поняла, что все ее попытки поскорее одеться и выйти на улицу, где ее обещал ждать Влад, абсолютно тщетны.

«Сегодня все у него спрошу», — пообещала себе девушка, запуская ноги в черные колготки, — он не может приходить ко мне ночью и… не должен так делать! Да и как? Это само по себе немыслимо, окна закрыты, дверь закрыта… Если только он умеет проходить сквозь стены. Тогда кто он вообще?»

Катя застегнула молнию бежевой юбки до колен, надела белую вязаную кофту и открыла ящик стола, где лежала ее малочисленная косметика. Недолго посмотрев на тушь для ресниц, коробочки теней, она пошла в коридор.

«Не красилась, не красилась, а тут вдруг накрасилась… Будет похоже, будто я очень стараюсь ему понравиться. Просто из кожи вон лезу!»

Ей казалось, если нанесет макияж, Влад может расценить это как жалкую попытку произвести на него впечатление. А жалкой в его глазах совсем быть не хотелось.

«Уж лучше остаться прежней, чем насмешить окружающих».

Но губы она все-таки накрасила, правда, гигиенической помадой.

Пока спускалось по лестнице до первого этажа, Катя вполголоса репетировала речь: «Влад, рисунок просто замечательный, я в восторге, но…». Лучше по-другому! «Влад, у меня нет слов, но…»

«Нет слов, но все-таки я говорю, какой-то нелепый каламбур получается», — мысленно посмеялась она над собой.

— По-другому! «Влад, я видела рисунок… теперь у меня много вопросов!»

«Ну да, а раньше их было меньше! Сама же сказала ему: расскажешь, когда захочешь. Как глупо! Не очень- то он торопится рассказывать! Да и зачем, если такую рохлю, как я, все устраивает?!»

— Влад, ты учился в художественной школе? Твой рисунок… твой рисунок… — Девушка горестно усмехнулась и распахнула входную дверь.

Когда она его увидела, стоявшего на крыльце, в белом пуховике, вельветовых штанах цвета крем-брюле, все заготовленные фразы позабыла. Улыбка сама собой растянулась на губах. Катя перебирала в голове знакомые слова, но не понимала их смысла, пока не дошла до одного-единственного, которое само вырвалось:

— Спасибо! — Ни вопросов, ни упреков — лишь одно слово и необыкновенное чувство эйфории от пристального взгляда зеленых глаз, едва заметной улыбки, аромата одеколона — свежего, легкого и дразнящего.

— Не за что, — немного удивленно ответил он и протянул ей руку: — Идем?

Они шли по парку. Под ногами хрустел снег, изо рта тянулся белый пар, так необычно было идти с кем-то по тропинке, исхоженной уже миллионы раз в одиночестве.

Влад просто держал ее за руку, а у нее от счастья в груди становилось то совсем тесно, так, будто сердце раздавалось ввысь и вширь, накаченное воздухом, то напротив, слишком свободно и оно как ошалелое бултыхалось туда-сюда.

«Что же будет, если он меня поцелует? Умру от счастья в его объятиях?» — с мечтательной улыбкой на устах и легким стыдом подумала Катя.

— Какие у тебя сегодня предметы?

— География туризма и организация туристско-экскурсионного обслуживания.

— Как интересно! — на полном серьезе заявил Влад. — На географии туризма вы изучаете понятия о территориальных рекреационных системах и рекреационном районировании? Изучаете природно-географические, культурные, исторические и другие условия, способствующие развитию туризма? Здорово!

— Откуда ты знаешь? — удивилась Катя.

— Я… а я тоже учился когда-то, — смущенно пробормотал он.

— А где?

— В институте.

— В каком? Бросил? — Она заметила, как он медленно выдохнул, но пар изо рта, как у нее, почему-то не пошел.

— В Санкт-Петербургском государственном, — без промедления ответил он, — меня отчислили за прогулы.

«Почему же нет пара? Ведь так холодно», — озадаченно смотрела на него девушка.

— Там очень строго с этим, — подытожил он, будто она ему не верила.

— А родители расстроились? — осторожно спросила Катя.

Не-ет… у меня нет родителей, они умерли.

— Прости… И давно?

— Да, очень давно. Мы с братом жили у деда, но и он тоже умер…

Она сочувственно кивнула:

— От чего?

— От чего? Ну-у… от старости. Его Арсением звали, если тебе интересно.

Ей было интересно, поэтому она поспешила снова кивнуть.

— А твой брат, — словно невзначай вспомнила Катя, — чем он занимается?

— Брат… — Влад задумался, — знаешь, он что-то вроде мафиози… плохие парни, грязные деньги, разборки, много крови.

Неудивительно, что он не жаловал своего братца.

— Значит, ты один живешь?

Молодой человек опустил голову и нехотя признался:

— Вообще-то нет, с братом… мы вместе живем. У нас… м-м… общий дом.

Катя изумленно приоткрыла рот, да так и закрыла, не найдя подходящих слов.

— Иногда мой брат бывает человечным, но… — было заметно, что слова даются ему с трудом, — некоторые… обстоятельства… влияют на ход событий. — Он сразу догадался, что она ничего не поняла, и напряженно улыбнулся, пробормотав: — Это трудно.

Дальше они шли молча, пока она собиралась с мыслями и формулировала, как бы получше сказать.

— Тебе не нужно стесняться, — неуверенно начала Катя, — я все могу понять… и про брата тоже. Мне кажется, нет ничего странного в том, что ты его любишь, несмотря… в общем, несмотря на его дела.

— У нас сложные отношения. — Влад крепче сжал ее руку. — Мой брат исключительный… человек, только исключительность его уж очень исключительна.

Она ждала, что он скажет еще что-нибудь, но он не сказал.

— Было бы интересно с ним познакомиться, — ободряюще улыбнулась Катя.

Влад угрюмо посмотрел на нее:

— Удивительно.

— Что именно? — растерялась девушка.

— Ваше желание познакомиться обоюдно! — с горечью заключил молодой человек.

— Не обязательно, — покраснела она, — если ты этого не хочешь. Просто хотела, чтобы ты знал: я не стану пялиться на него и демонстрировать свою осведомленность про его темные делишки.

Влад почему-то засмеялся. Ее так и подмывало спросить, что его развеселило, но в этот момент она обратила внимание, что они прошли старую березу.

Катя обернулась и увидела застывших на ветках птиц — ворон, галок. Все как прежде — темные безмолвные остроклювые фигуры с блестящими глазами.

Девушка украдкой взглянула на спокойное лицо своего спутника. Кажется, он даже не заметил странного поведения пернатых. Вопрос застрял в горле костью.

Когда они добрались до дороги, где совсем недавно ее чуть не сбила фура, кость исчезла и Катя выпалила:

— Ты заметил, как птицы на нас смотрели?

— Птицы? — В удивлении дрогнули черные брови. Влад повернул к ней голову и мягко заметил: — Помнится, мы уже это обсуждали.

— Да, но ведь странно! Правда?

— Я не очень разбираюсь в птицах.

Она сама не знала, откуда взялось это чувство недоверия, но вдруг поняла — он ее обманывает.

Больше спрашивать о чем-то не хотелось, она молча шагала, глядя себе под ноги, и радость от осознания, что он держит ее за руку, поугасла. Иной раз все происходящее с ней казалось игрой в жмурки, где она вечная «вода» с завязанными глазами. Если в детской игре искать нужно своих подруг, приятелей на определенной площадке, то в новой версии игры, что искать, она не знала и площадку, по которой вслепую нужно идти, ни разу не видела.

У ворот колледжа Влад остановился и взял девушку за другую руку.

— Я встречу тебя, хорошо?

— Конечно. — И вновь все обиды, страхи, мысли куда-то подевались. — Я сегодня закончу рано, в два часа.

— В два, — повторил он и вздохнул. — В два, к сожалению, я не освобожусь…

— Ничего страшного, — стараясь не выдать своего огорчения, улыбнулась она.

— Тогда я приду к тебе на работу, — в ответ улыбнулся он, — можно?

Мимо прошли девушки из группы, некоторые обернулись, а одна отделилась от остальных и подошла к ним.

— О, смотрю, ты уже поправилась! — с нескрываемой неприязнью воскликнула Алиса. — Как это тебя угораздило так вовремя приболеть?

— Я этого не планировала, — ответила Катя, боясь от стыда даже взглянуть на Влада. Теперь он мог полюбоваться, как с ней обращаются. И она очень сомневалась, что после этого у него останется к ней хоть капля уважения.

— Ну конечно, кто бы сомневался, — скривилась одногруппница и повернулась к Владу, смерив его понимающим взглядом. — А ты молодец, — неожиданно похвалила она, — быстро утешилась, кто бы мог подумать!

Катя не знала, что сказать в оправдание, все действительно выглядело так, как это восприняла Алиса.

— А что случилось? — спросил Влад.

Алиса зло рассмеялась.

— Что случилось? Да так, ничего особенного! — Она приятельски похлопала Катю по плечу. — Такое несчастье, Катькин бойфренд попал под машину, а она… она вот заболела, бедняжка, даже проведать своего любимого сходить не смогла! А он-то наивный, как его из реанимации в палату перевели, каждый день глаза открывал и спрашивал: «Катя приходила?» «Катя была?», «А Катя про меня говорила что-нибудь?». — Алиса хмыкнула. — А Катя себе другого нашла, вот как бывает! Конечно, зачем ей калека?! Пока он был здоров, можно и развлечься, можно говорить: «Костя, проводи меня», — а теперь Костя стал не нужен!

Катя ослабила на шее шарф, он вдруг начал ее душить. Взгляд Влада, казалось, вот-вот выжжет у нее на лице клеймо: «Недостойная».

— Кстати, — показала Алиса на часы, — мы опаздываем, ты идешь?

— Сейчас, — выдавила из себя Катя, но Влад высвободился из ее рук и сказал: — Не опаздывай. — Больше он ничего не добавил и зашагал прочь.

Обе девушки проводили его взглядом, а когда он скрылся за домом, Алиса процедила сквозь зубы:

— Я даже не подозревала, какая ты дрянь!

Катя промолчала. За дни, пока болела, о Косте она думала ничтожно мало.

* * *

Небольшой зал изобиловал серебром. Рассчитанный на сто мест, не считая четырех маленьких балкончиков и главной ложи, расположенной за синими бархатными диванами, в свете свечей он весь блестел. Белокаменные витые колонны, украшавшие сцену, и бело-синие стены были отделаны орнаментальным рисунком музыкальных инструментов: гитар, арф, флейт, масок людей, животных. В нишах, подсвеченных голубым светом, поблескивали серебряные статуи греческих богов.

Лайонел подпер рукой голову и невидящим взором уставился на мини-сцену, где уже как третий час шел спектакль «Щелкунчик». Именинницы — сестры Кондратьевы, Анастасия и Виктория, — сидели по обе стороны от него в главной ложе, точно сторожевые собаки, чтобы он не сбежал.

Анастасия наклонилась к нему и негромко поведала сто раз уже известную всем историю:

— Нам с сестрой было по восемь, когда в Москве впервые поставили «Щелкунчика».

Лайонел вежливо улыбнулся.

— Как сейчас помню, — обмахиваясь веером, присоединилась к беседе Виктория, — двадцать первого мая матушка одела нас в нарядные платья и…

— Это был наш первый балет, — подхватила Анастасия, и ее тонкие пальчики в белоснежной перчатке накрыли руку Лайонела. — Нам так понравилось, так понравилось!

Молодой человек поймал ревностный взгляд Виктории, брошенный на руку сестры, и покосился на балкон, где с видом оскорбленного достоинства сидела Анжелика со своим пауком в компании парочки высокопоставленных гостей. В главную ложу именинницы ее не пустили, но вольность одной из сестер она не могла не заметить. Кроваво-красные губы превратились в одну линию, спина неестественно выпрямилась, голова чуть наклонилась к пауку, перебиравшему лапами по обнаженному плечу.

— …и это стало своего рода традицией, каждый год мы ходили на «Щелкунчика» в день нашего рождения, самый лучший подарок, — щебетала Анастасия, не обращая внимания на то, что ее никто не слушает.

— Потише, дорогая! — мстительно потребовала Виктория, с такой силой обмахивая себя веером, что свечи в ближайших к ним серебряных канделябрах потухли.

«Не надо было с ними спать», — раскаялся Лайонел, наблюдая за тем, как черные паучьи лапы быстрее заскользили по шее Анжелики. Девушка медленно обернулась и гневно уставилась сперва на сестер, потом на Лайонела.

Анастасия сразу же вернула свою руку на место — к себе на колени и потупила глаза, Виктория спряталась за веер.

Когда девушка отвернулась, сестры, точно гусыни, одновременно вытянули к нему шеи, и Анастасия прошептала:

— Ходят слухи…

— Это лишь слухи, — не дал ей закончить Лайонел.

Именинницы разочарованно от него отпрянули, а на кроваво-красных губах хозяйки паука заиграла надменная улыбка.

Отодвинулась синяя бархатная портьера и в ложу бесшумно проскользнул одетый в черный костюм Вильям.

Сестры пренебрежительно кивнули ему на соседний диван.

— Мог бы и не приходить, десять минут до конца балета, — прошипела Виктория.

— Меньше, — фыркнула Анастасия.

Лайонел подмигнул брату, но тот с кислым выражением лица плюхнулся на диван и отвернулся как от сестер, так и от сцены, уставившись на голую стену.

— Невежда, — поморщила носик Виктория и, наклон нив голову так, что черные кудри скатились по хрупким белым плечам, заметила: — Трудно представить, что вы родные братья, какая-то насмешка судьбы!

Она еще что-то хотела добавить, но, поймав на себе холодный взгляд голубых глаз, резко осеклась.

До конца спектакля в главной ложе установилась тишина, а когда занавес на сцене опустился и стихли последние рукоплескания, уже у выхода Виктория спросила:

— Лайонел, как вам балет?

— Ненавижу «Щелкунчика», ничего личного, — обронил молодой человек и, ухватив за локоть брата, чтоб тот не сбежал, вышел с ним из ложи.

— Не боишься, что Виктория теперь с горя проглотит свой веер? — полюбопытствовал Вильям, устремляясь к винтовой лестнице, устланной красной ковровой дорожкой.

— Нет, я боюсь другого…

— Чего же? — обернулся через плечо брат.

— Того, что у коз на соседней ферме при виде твоей недовольной физиономии молоко скиснет прямо в вымени.

— Рад, — криво усмехнулся Вильям, — впервые слышу, чтоб ты заботился о ком-то, кроме себя. Козы… Очень мило, продолжай в том же духе, возможно, этак лет через двести твоя забота коснется и простых людей.

Лайонел поравнялся с братом.

— Что, малышка Кэт тебе отказала? Сочувствую!

— Не твое дело, — рыкнул Вильям и кивком указал на второй этаж, где у лестницы встретились сестры Кондратьевы и Анжелика. — Разбирайся лучше со своими женщинами!

— Мои женщины разберутся сами, — Лайонел ухмыльнулся, — пусть выживет сильнейшая.

Они спустились в тускло освещенный зал без единого окна, с восьмью огромными колоннами и высоким потолком, расписанным библейскими сюжетами.

— Значит, эта рыжая кошка оказалась не так проста? — Лайонел потянул брата за колонну, где вдоль стены стояла софа. — Брось, Вил, мне-то ты можешь рассказать! Ну же! Она не увидела в тебе мужчину, который смог бы удовлетворить ее… — Он засмеялся и закончил: — …непомерные амбиции?!

— Что за бред ты несешь?! — рассердился Вильям. — Ты говоришь о Кате, не об Анжелике и даже не о сестрицах Кондратевых, помешанных на власти! Катя не такая… Она… она светлая!

— Я знаю, о ком говорю, — насмешливо возразил Лайонел.

Брат устало опустился на софу.

— У нее, кажется, есть другой…

— Другой? — напрягся Лайонел. — Как это?

— Дурак, что ли, — нахмурился брат, — не понимаешь, что такое «другой»? — Вильям неожиданно улыбнулся, на миг лицо его просветлело. — Ну конечно, в твоей-то жизни понятие «другой» не существует как таковое!

В зале стало шумно — спускались гости, поэтому Лайонел поторопил:

— Что за другой, почему ты так решил?

— Одногруппница ее сказала… И еще много чего сказала, во что я просто не могу поверить.

Кошачьей поступью подошла Анжелика, но Лайонел приказал ей:

— Оставь нас.

— Не пойму, — подозрительно сощурил зеленые глаза Вильям, — а чего это ты обеспокоился?

— Да так, ты позоришь меня, — соврал Лайонел, — мало того что тебя динамят девушки нашего круга, так еще простая девчонка дурит!

— Она меня не дурит! Просто… просто какое-то недоразумение. Я разберусь с этим!

— А соперника видел?

— Видел, — сморщился Вильям, — я мог голову дать на отсечение, что между ними ничего нет! Он лип к ней как… Тьфу, а она…

— Не очень сопротивлялась?

— Может и так, — убито согласился брат. — Теперь он в больнице и…

— Ты постарался? — изумился Лайонел.

— Нет, конечно, не я! Машина сбила, не знаю…

— А-а-а, — разочарованно протянул Лайонел, — понял.

Брат не мигая уставился на него.

— Ты?

— Да, твоя славная Катя использовала мальчишку для прикрытия… Вот он ее и прикрыл. Я его переехал… чтоб не мешался в следующий раз.

— Господи боже мой! — выдохнул Вильям, не сводя с него пораженного взгляда.

Лайонел снисходительно улыбнулся:

— Тут тебе не о чем беспокоиться, она к нему абсолютно равнодушна. Я бы даже сказал — пугающе равнодушна… Бедный мальчик… — Он засунул руки в карманы и пояснил: — Я про тебя, Вил, — это ты бедный мальчик, который ослеплен подделкой!

— Я тебе не верю! — покачал головой брат.

— Костя, тот липучий глупец тоже не поверил, когда она сказала ему, что не такая хорошая, какой кажется. Забавно, но, больше чем уверен, парнишка уже все понял! А ты… Коли тебе так нравится, можешь и дальше заблуждаться.

Брат поднялся.

— Вот этим я и займусь с твоего позволения!

— Не останешься на фуршет?

— Благодарю, ваши напитки мне не по нутру!

Лайонел понаблюдал, как брат маневрирует между гостями, затем схватил у первого же официанта с подноса бокал с кровавой жидкостью и направился к именинницам. Он с радостью бы покинул день рождения этих двух разукрашенных кукол в разноцветных платьях, но тут собрался весь высший свет или, правильнее сказать, тьма, поэтому пренебречь условностями было немыслимо. Для брата — запросто, но только по одной простой причине — он не относился к высшему свету, по большему счету, его и приглашали лишь из вежливости.

— Лайонел, — гневно прошипела ему в ухо Анжелика, вцепляясь в руку, — если ты что-то сделал с Даймондом, я…

— Что ты? — не глядя на нее и не замедляя шага, уточнил он. — Анжи, тебе не кажется, о Даймонде стоило подумать прежде, чем отправлять его ко мне швырнуть в лицо цветы?! — Все-таки он на нее посмотрел, чтобы еще раз отметить, как плотно прилегает нежно-голубая ткань длинного до пола платья к высокой груди, как белы и изящны плечи, как прекрасно лицо с черными точно смоль глазами, длинными золотистыми ресницами и нежной линей рта. Во всем свете было не сыскать девушки красивее. Ею хотелось обладать как трофеем на зависть всем мужчинам.

«Какая несправедливость», — подумал Лайонел, жадно скользя взглядом по женственным изгибам. Он был беззаветно влюблен в ее идеальное тело, и если бы его можно было оставить себе, поставить дома на пьедестал за стекло, а саму Анжелику с ее криками, желаниями, эмоциями как радио выключить, запросто можно было бы стать счастливейшим из мужчин.

— Ну и чего ты на меня так уставился? — поинтересовалась девушка. — Прекрати смотреть и скажи, где Даймонд! Ты же знаешь, я не могу без него! Он все делает! Это мой лучший слуга!

Лайонел замедлил шаг и, не доходя до именинниц, немного ослабил галстук.

Анжелика проследила его жест, и на ее лице заиграла улыбка.

— Может быть, — кокетливо обронила она, крепче обхватывая его локоть.

— Я не спрашиваю разрешения, — развеял он ее иллюзии.

— Спрашиваешь, — возразила девушка, безжалостно напомнив: — Тут слишком много свидетелей! Ну как, вернемся к разговору о Даймонде?

— Ты сможешь его навестить в нашей больнице, когда ему станет получше. Твой маленький слуга надолго запомнит эти розы!

— Изверг! — заметно расслабляясь, выдохнула девушка.

Лайонел подвел ее к подножию лестницы и, склонившись к самому ушку, прошептал:

— За свою дерзость напишешь это слово на мне языком… несколько тысяч раз!

* * *

Снег днем подтаял, но к вечеру снова подморозило. Люди забегали после работы в магазин и торопились скорее по домам. Листовки никто не брал.

— Чего ты все смотришь на забор? — удивилась Юля. — Ждешь кого-то?

— Нет, — вздохнула Катя и в надежде, что Влад все-таки появится, снова посмотрела туда, где виднелся просвет между домами. Весь день она думала о том, как отреагирует молодой человек на слова Алисы, и со страхом ждала вечера. Он наступил, с каждой новой секундой заставляя сердце болезненно сжиматься.

«Не придет, не придет, — твердила она, тут же себя ругая: — Если так думать, то точно не придет!»

На самом же деле ей казалось, что хоть как она будет думать — Влад все равно не придет. Она видела его выражение лица, когда Алиса говорила про Костю, высшего образования было не нужно, чтобы понять, в какой шок его повергло известие о бойфренде.

«Сама виновата! Расплата за мой мерзкий поступок… подставила Костю, который искренне любил меня и думал, что я хорошая, подставила и забыла. Даже Алиска благороднее оказалась…»

Катя протянула мужчине с синей сумкой через плечо листовку, но он прошел мимо. В колледже на нее многие теперь смотрели как на убийцу, некоторые даже показывали пальцами, шепчась: «Это она», «Вон, посмотри на нее», «Это она Малого толкнула под машину».

Алиса постаралась до всех донести, почему Костя оказался не на занятиях, а во дворе, где его сбила крутая иномарка. Про исчезнувшего Валерия Игнатьевича все и думать забыли, появилась новая тема для обсуждений. Прежде Кате никогда не приходилось испытывать на себе такого пристального внимания стольких людей. Преподаватели смотрели косо, они хоть и не высказывались вслух, но думать им никто не мог запретить. И на их лицах было написано, что именно они думают о ней.

«Он не хотел уходить с пары! Я вам сто пудняк говорю, не хотел! — доказывала ребятам из других групп Алиса. — Это все она… Прицепилась: проводи, да проводи! Костька не хотел!»

И Алисе верили, и она была не так уж далека от правды.

— Привет, — неожиданно раздалось совсем рядом.

Катя встрепенулась, листовки из расслабленных пальцев выпали и рассыпались по снегу.

Влад наклонился и быстро их собрал.

«Пришел-пришел-пришел», — радостной дробью стучало сердце.

Ей так много всего хотелось сказать, объяснить, но когда наконец выдался шанс, она растерянно молчала и зачем-то начала читать текст на листовках в его руке.

«Нашла, чем заняться, — подивилась своей глупости девушка, — будто времени у меня почитать, что за ерунду рекламирую, раньше не было!» Сделалось смешно, она едва не рассмеялась над собой. Чувства перемешались, хотелось и плакать, и смеяться. Сердце то стучало так, что уши закладывало, то вдруг замедляло ход, вздымалось высоко-высоко и дыхание перехватывало.

Влад протянул женщине с двумя сумками листовку, и та на удивление послушно поставила один пакет на землю и взяла буклет. Затем молодой человек подошел к компании парней человек из семи, сидящих на перилах, и каждому вручил по листовке. Ребята поблагодарили и спрятали по карманам полученные рекламки.

Катя пораженно наблюдала за тем, как прохожие один за другим берут листовки, останавливаются и благодарят.

— С ума сойти! — ошалело воскликнула Юля, когда Влад вернулся без единой листовки и спросил у Кати:

— Ну что, идем?

И они пошли. Вдоль дома, дворами, а затем через парк. Птицы со старой березы встретили их, как прежде, тишиной и взглядами блестящих черных глаз.

Катя остановилась. Владу пришлось сделать то же самое. Девушка некоторое время задумчиво разглядывала застывшие в полумраке фигуры, затем схватила снег, слепила снежок и запустила в одну из птиц. Снежок попал прямо в голову, но птица не шелохнулась.

— Что ты делаешь? — опешил Влад.

— Ничего, — растерянно пробормотала Катя, пряча руки в рукава пальто. — Я думала, они улетят.

— Ты хочешь, чтобы они улетели?

Она пожала плечами.

— Я хочу, чтобы они перестали так на нас смотреть и… и… пусть летают, как нормальные птицы. Они странно себя ведут!

Влад взял ее за локоть и заглянул в глаза:

— Тебя это путает?

— Мне не по себе, — честно созналась она.

— Ты хочешь, чтоб они улетели? — еще раз уточнил он.

— Да.

Катя не успела даже сделать новый вздох, как он шагнул вперед, потом высоко-высоко подпрыгнул и схватил одного ворона. А оказавшись на земле, поднял руки с зажатой в ладонях птицей и подкинул ее в воздух. Ворон замахал крыльями и полетел. За ним с березы сорвались остальные, с криками и громким хлопаньем черных крыльев они поднялись выше деревьев и черной тучей унеслись в сторону поблескивающих огоньков на трубах завода.

Влад обернулся.

— Так лучше?

Впервые при ней хватали птицу с дерева и подкидывали в воздух, чтоб заставить лететь. Катя затруднялась сказать, стало ли ей лучше. Появились новые вопросы.

— Ты занимался баскетболом?

Он взял ее за руку, и они пошли по белеющей между кустами тропке.

— Нет, почему ты так решила?

— Высоко прыгаешь. — И мысленно прибавила: «Хорошо лазаешь по деревьям, проникаешь через закрытые двери в квартиры, ныряешь в люк с ледяной водой и выбираешься из него без лестницы, веревок да еще с ношей в 48 килограммов».

— Это дар. — В темноте сверкнули его белые зубы.

Она все еще ждала вопросов о Косте, но до самого ее дома их так и не последовало.

Катя украдкой посматривала на него и не знала, радоваться ей или еще рано.

Они остановились на детской площадке неподалеку от наряженной елки.

— Скоро Рождество, — проронил Влад.

До нее не сразу дошел смысл сказанного, а когда дошел, она изумленно посмотрела на молодого человека.

— А Новый год?

— Да, конечно, — спохватился он и, в смятении отводя взгляд, пробормотал: — Просто у католиков…

— Ты католик?

— Я… — он нервно рассмеялся. Было заметно, что ему не хочется отвечать, но Катя настояла:

— Ответь.

— Да.

— А почему?

— Мои родители были католиками.

— Твой брат тоже?… — Она не договорила, сообразив, как нелепо спрашивать, какой веры мафиози.

Влад, похоже, подумал о том же, потому что прыснул от смеха:

— Да, и он тоже.

Они еще недолго полюбовались елкой, затем прошли к парадной.

Молчание затянулось. Катя переминалась с ноги на ногу, а Влад неожиданно поднял голову и взглянул на окно ее комнаты.

— Моя любовь на пятом этаже, почти где луна…[1] — прошептал он строки из песни и притянул Катю за руку ближе к себе. Они стояли вплотную, его изумрудный взгляд был прикован к ее губам, а руки сомкнулись плотным кольцом вокруг талии.

Его лицо находилось так близко от ее, но он не делал попытки поцеловать, просто смотрел.

— Когда я вижу твои глаза, — промолвил он, — мне кажется, в целом свете нет никого чище и прекраснее тебя.

Катя опустила голову, не в силах больше выдерживать пристального взгляда. От его слов захотелось плакать. Он видел в ней что-то, чего сама она не ощущала, то, чего могло и вовсе не существовать.

— Я тебя расстроил?

— Нет, — солгала она, — вовсе нет.

— Можно мне прикоснуться к твоим волосам? — вдруг попросил он.

Девушка растерянно кивнула. В глазах защипало, к векам прилил жар.

Влад снял перчатку, рука его поднялась по ее спине и коснулась разметавшихся по плечам кудрей.

— Теплые, — с улыбкой сказал он.

— Разве? — с трудом сдерживая слезы, удивилась она, тоже притрагиваясь к своим волосам. Они были холодны, но еще холоднее оказалась его рука.

— Тебе холодно? — спросила Катя, глядя в его темно-зеленые глаза.

Он отступил и нежно улыбнулся.

— С тобой — никогда.

Глава 10 Черный ворон. Приглашение

Прошла неделя. Катя сидела за последней партой и рассеянно листала курсовую на тему «Корпоративная культура». В этом году управление персоналом для нее был последний предмет, по которому следовало сдавать экзамен. Остальные она получила автоматом.

Молодая преподавательница вызывала к себе по одному человеку, забирала курсовую и допрашивала по ней.

Алиса с Ниной, как то всегда бывало на экзаменах, сидели за предпоследней партой.

— А я ему сказала: «Забудь», — шептала на ухо старосте Алиса, — забудь ее и не дури!

— Правильно, — согласилась Нина и покосилась на сидящую позади них Катю, едва слышно прибавив: — Тише говори, все слышно!

— Пусть слышит! — фыркнула Алиса. — Ей полезно!

— Гендусян, ты уже готова? — рассерженно спросила преподавательница.

— Нет еще, Наталья Михайловна, готовлюсь, — сразу же сбавила тон девушка.

— Вот и готовься. — Преподавательница метнула взгляд на пустующую первую парту. — А ну-ка, давай быстро на свое место! А то взяли моду!

Алиса с Ниной пересели, а Катя уставилась в окно. На подоконнике толстым слоем лежал снежный покров, смеркалось, в соседних домах загорался свет, во многих мерцали разноцветные огоньки на елках.

До Нового года оставалось всего несколько дней, а Влад до сих пор не предложил справлять праздник вместе.

«Может, думает, что еще слишком рано? Не уверен в свои чувствах ко мне или у него другие планы?» — гадала она.

В их отношениях с того дня, когда он назвал ее своей любовью и попросил разрешения дотронуться до волос, так ничего и не сдвинулось с мертвой точки. Он провожал ее утром до колледжа, встречал около него, вел до работы, потом через парк домой, но больше ни разу не пытался обнять. Она частенько ловила его взгляд на своих губах, но он в смятении опускал глаза, как будто мысль о поцелуе была чем-то непристойным.

На выходные, которые выдались особенно солнечными, Влад пропал. Катя вздохнула при воспоминании, как просидела два дня у окна, то читая книжку, то глядя на телефон, то предаваясь глупым мечтам.

В воскресенье вечером она впервые поняла, что ни разу не видела Влада при свете дня. Они всегда встречались либо рано утром, когда было еще темно, либо вечером. Это открытие не давало ей покоя. Поэтому, как только в понедельник Влад встретил ее у парадной, она предложила ему как-нибудь встретиться днем.

«Как-нибудь», — туманно пообещал он и объяснил, что днем чаще всего работает. Кем, где — он рассказывать не стал и умело сменил тему.

«Неужели он работает на своего негодяя брата? Если так, то как смеет еще осуждать его, раз сам… сам хорош? — недоумевала девушка, неотрывно созерцая крупинки снега на подоконнике. — Нет, он не стал бы! Он слишком…»

В стекло ударилась черная птица. Катя от неожиданности вскрикнула.

— В чем дело? — недовольным тоном поинтересовалась Наталья Михайловна, приподнимаясь из-за стола.

— Птица в стекло ударилась, — пролепетала девушка, во все глаза глядя на черного ворона с мертвецки голубыми глазами.

— Потише! — гаркнула преподавательница на учениц, как по команде обернувшихся и разом заговоривших.

Ворон прошелся по подоконнику взад-вперед, поглядывая на нее одним глазом.

Катя сидела точно парализованная, боясь дышать. После того как Влад вытащил ее из люка, она видела этого ворона пару раз, но не была до конца уверена.

«А что, если его послали другие птицы из парка?» — промелькнуло у нее.

На старой березе теперь, когда она с Владом проходила, никто не сидел, но ей по-прежнему чудилось, будто парк замирает, все живое превращается в камень и гнетущая тишина звенит в ушах.

— Милеева Екатерина! — услышала она голос преподавательницы словно издалека. Бледные глаза ворона гипнотизировали, Катя мысленно поднималась с места, брала папку с курсовой, но на самом деле она продолжала сидеть, глядя в окно.

— Милеева, ты готова? — заметно сбесилась Наталья Михайловна.

— А она ворон считает! — засмеялись мальчишки с соседней парты.

Птица за окном каркнула и, взмахнув крыльями, улетела. Преподавательница раздраженно бросила: «Будешь самой последней отвечать!» — и вызвала Нину.

Катя вцепилась в свою курсовую и как можно дальше отодвинулась от окна. Сердце дрожало, или это она сама дрожала, мышцы во всем теле до боли напряглись, желудок свело.

Так она и просидела, не осмеливаясь повернуть головы, чтобы посмотреть в окно, до тех пор, пока из аудитории не вышла последняя одногруппница.

— Тебе нехорошо? — поинтересовалась Наталья Михайловна, кивком указывая ей сесть за первую парту.

Катя положила курсовую на стол преподавательницы и призналась:

— Да.

— Не хочешь защищать? — листая курсовую, удивилась Наталья Михайловна.

— Хочу… — Катя напряженно улыбнулась, — то есть я могу.

— Я знаю, — поджимая губы, проворчала себе под нос преподавательница и, размашисто написав на титульном листе «Отл.», положила работу к другим.

— С наступающим, хороших праздников, — пожелала она.

— И вам.

Катя спустилась с третьего этажа, в гардеробе уже никого не было из ее группы. Девушка оделась и подошла к дверям, но из здания не вышла до тех пор, пока не увидела за воротами темную фигуру Влада.

Не успела она сбежать по расчищенной от снега лестнице, как ее кто-то окликнул.

У перил, опираясь на один костыль, стоял Костя. Он помахал ей.

«Это должно было когда-нибудь случиться», — утешала себя Катя, приближаясь к парню.

— Привет. — Малой смущенно покосился на свой гипс. — Док сказал, через месяц уже снимут.

— Я рада… — Она умолка. А чему она, собственно, могла радоваться? Что бедняге снимут через месяц гипс, которого у него вовсе могло не быть, если бы не она. — Хорошо, что ты уже почти выздоровел, — все-таки закончила Катя.

— Ага, все нормуль, ты чего такая грустная?! Не умер же я! — захорохорился Костя.

Девушка улыбнулась и посмотрела туда, где за воротами стоял Влад, но его там не было. Сердце испуганно сжалось. «Ушел», — поняла она, но, обведя взглядом двор, увидела, что Влад вошел в ворота и идет к ним.

— Жаль, ты не смогла прийти в больницу, — посетовал Малой, — у меня такая палата прикольная была! Ребята с моей группы заходили, на гипсе расписались… — Парень со всего маха хлопнул себя по лбу: — Забыл! — Он полез по карманам и, вынув шариковую ручку, вручил Кате. — Давай и ты распишись! — Малой уже стал наклоняться, чтобы засучить штанину, когда подошел Влад. Молодые люди недружелюбно уставились друг на друга.

— Кто это? — первым очнулся Костя.

— Это… — начала девушка, но он не дал ей договорить: — Вот блин, а я думал, Алиска наврала все!

Парень выглядел таким растерянным и жалким, Катя даже не представляла, есть ли на свете слова, способные ей сейчас помочь.

— Нет, не наврала, — убито призналась она.

Влад молча взял ее за руку. Как бы мерзко она себя ни чувствовала, стало лучше.

— Вы типа встречаетесь? — недоверчиво посмотрел Малой на их сплетенные пальцы.

Катя сама не знала ответа на этот вопрос. Она нерешительно посмотрела на Влада, и тот еле заметно кивнул.

— А что тогда было в тот день, в тот день, когда меня машина сбила?! — воскликнул Костя. — Ты же… ты сама… — Он пораженно моргнул. Кажется, до него в этот

самый момент дошло, как с ним поступила девчонка, которую он считал самой хорошей из всех ему известных.

Костя неловко повернулся и уронил костыль. Катя подняла его и протянула парню. Их взгляды встретились, в этот миг она ощутила страх. Он прокатился по низу живота и поднялся наверх — к горлу, сдавливая его точно удавкой. В такие моменты ей хотелось умереть. Просто перестать существовать в этом мире, где нужно принимать сложные решения, делать выбор, чувствовать боль или причинять ее, а потом испытывать бесконечные угрызения совести.

Парень вырвал у нее из рук костыль и поковылял к воротам.

Глядя ему вслед, Влад крепче сжал ее руку, и его слова прозвучали, как удары хлыста в воздухе:

— Предательство подобно краткой смерти. — Изумрудные глаза обратились на нее. — Только тот, кого предали, не знает, что впереди целая жизнь и смерть эта не настоящая. — Молодой человек отвел взгляд, невнятно пробормотав: — Всего-то лишь генеральная репетиция.

Раньше она могла лишь догадываться, что он ее осуждает. Теперь знала точно.

Хотелось кричать от обиды или хотя бы найти слова, объяснившие бы ему, почему она поступила так жестоко.

— Я не могу чувствовать то, чего не чувствую! — Голос задрожал, но ей было все равно. Всеобщее ежедневное осуждение измучило, и сейчас слова Влада стали чем-то вроде топора, обрушившегося на крышку гроба, где она похоронила все свои оправдания. — Тебе наверняка кажется, предавать легче, чем быть преданным, но это не так! Предательство — это боль двоих, кем бы ты ни был — палачом или жертвой! Может быть, боль у них разная, но кто придумал, какая из них сильней?! Причинять боль страшно! А страх невозможно любить! — Она попыталась отнять у него свою руку, но Влад не отпустил. Он повел ее за собой к воротам и, не глядя на нее, сказал:

— Для того чтоб причинить боль, нужно обладать силой. Жертвы обычно ее не имеют. Палачи сильнее духом.

— А почему они палачи? — запальчиво вскричала Катя. — Почему первыми наносят удар? Не оттого ли, что сами слабые… и боятся!

Он неожиданно улыбнулся и весело спросил:

— В адвокаты к дьяволу метишь?

Катя тоже улыбнулась, она и сама не заметила, как стала защищать каких-то мифических палачей. В действительности она думала лишь о себе. О своей слабости, о своем страхе и омерзительном безразличии, причиняющем боль.

Над головой раздалось пронзительное карканье. Хлопая черными крыльями, пролетел ворон.

Девушка резко остановилась. Они почти подошли к дороге, где ее чуть не убила фура.

— Что такое? — нахмурился Влад.

— Та птица, — махнула она рукой вслед ворону.

— Опять птицы, — вздохнул он.

— Нет, не то… — Она помедлила. — Этот ворон, он не такой, как все… Он…

Влад взял ее за плечи и, глядя прямо в глаза, проговорил:

— Ничего не бойся, я рядом, никто тебя не обидит.

— У него страшные глаза, — промямлила Катя, — такие… мертвые, голубые и…

Молодой человек вскинул брови.

— Голубые? — повторил он.

— Да, — закивала она, и, видя, что он серьезно воспринимает ее слова, выпалила: — Я видела его раньше, он испугал меня как-то раз, когда я пришла в колледж и…

— Знаешь что, — перебил ее Влад, чего раньше никогда не делал, — вороны бывают голубоглазыми, я сам видел таких! Они только на первый взгляд страшные, а на самом деле… не очень-то.

— Он меня преследует, — обиженно прошептала Катя, сообразив, что молодой человек даже не пытается ее понять.

Влад неестественно засмеялся:

— А может, тебе кажется?

Они перешли дорогу и углубились в тихий парк. Катя угрюмо молчала.

«Кажется мне! Ну конечно! И прыжки его в высоту мне кажутся, и то, что проникает в квартиру, а потом ни слова об этом! И люк… Все привиделось! Так бы и сказал, что я сумасшедшая, а не строил из себя непонятно кого!»

Она видела, как Влад нерешительно посматривает на нее, точно боясь заговорить, но нарочно решила ему не облегчать задачу.

— У тебя есть планы на Новый год? — наконец спросил он.

Сердце взмыло высоко-высоко и зареяло в свободном полете.

— Нет, — не раздумывая, ответила она.

— Я бы хотел пригласить тебя ко мне, отметить. — Голос прозвучал так, будто к его горлу приставили нож.

Катя удивленно повернула голову.

Влад пожал плечами, прибавив:

— Ты вроде хотела познакомиться с моим братом. Будут только близкие нам… люди.

— А твой брат не против?

— О-о-о, нет, он жаждет с тобой познакомиться.

— Ну хорошо, — Катя улыбнулась, — я приду!

Влад некоторое время шел, разглядывая снег под ногами, затем вскинул голову и решительно сказал:

— У меня необычная семья! Что-то может показаться тебе странным…

* * *

Катя нервно поправила перед зеркалом платье и посмотрела на стенные часы. Обе стрелки соединились на цифре десять. У нее в запасе оставалось еще полчаса. За окном грохотали петарды, разрывались в небе фейерверки, раздавались крики и смех. Родители два часа назад уехали к сестре отца, а Катя с того времени только и делала, что переодевалась.

«Нужно было спросить у Влада, как одеться, — казнила она себя, — интересно, будут ли другие девушки? Наверняка у его брата есть подруга…»

Разглядывая свое отражение, она приходила к выводу, что ее наряды слишком просты. Последнее платье из шкафа, темно-зеленое с велюровыми цветами, ей тоже не понравилось. Подол до колен показался слишком пышным, да и весь вид каким-то карнавальным. Круглый порез, низ подола, рукава до локтя были оторочены тонкими оранжевыми кружевами. Распущенные волосы мелкими кудрями как раз цвета этого самого кружева спускались до пояса, накрашенные тушью ресницы сделались огромными, точно лапы у водомерки.

— Какой ужас, — пробормотала Катя и только сделала шаг к шкафу, чтобы выбрать что-то из ранее приморенных нарядов, как в дверь раздался звонок. Девушка вздрогнула, метнулась к постели, где валялась юбка с кофтой, схватила их, потом бросила, попыталась расстегнуть молнию на спине злосчастного зеленого платья. Ничего не вышло, тогда она зачем-то побежала в родительскую комнату. Раздался еще один звонок, и лишь тогда, Катя пошла в коридор и посмотрела в глазок. За дверью стоял Влад.

Первой ее мыслью было не открывать, а сперва содрать с себя ужасное платье, но раздался третий звонок, и ей не осталось ничего иного, как отодвинуть железный засов.

— С наступающим! — Молодой человек шагнул к ней и прикоснулся холодными с мороза губами к ее щеке. Под расстегнутой курткой виднелся черный пиджак и белая рубашка. От официальности его вида дух захватывало. Рядом с ним Катя показалась себе еще более нелепой стилягой в своем зелено-оранжевом прикиде.

— Ты готова? — спросил Влад и с улыбкой признался: — Я уже давно приехал, сидел в машине.

— Готова, — пролепетала она, тщетно прижимая руками к бедрам пышный подол. — Сейчас…

Катя вернулась в комнату, бросила последний взгляд в зеркало и, тоскливо вздохнув, взяла пакет с подарками для Влада и его брата. Она целую неделю потратила на поиски, в итоге подарки ее радовали равно столько же, сколько карнавальное платье. Мать, как узнала о приглашении Влада, каждый день пилила, что следует приготовить салатов и взять их с собой. В конце концов в выходные Катя испекла небольшой тортик, и теперь он лежал в пакете вместе с подарками, вызывая у нее глубокое чувство стыда. Вспоминая сейчас мамины уговоры в течение недели, она не могла понять одного — как только поддалась на них? Тащиться в гости с едой — попахивало девяностыми, но слова родителей вроде «Хочешь выглядеть невеждой — пожалуйста», «Пойдешь нас позорить с пустыми руками», «Так принято» возымели эффект.

Девушка вернулась в коридор, надела сапоги, пальто, намотала шарф и вышла вслед за Владом на лестничную площадку. Она одновременно хотела, чтоб он сказал про ее одеяние, и боялась этого.

«Если было бы совсем ужасно, он бы намекнул, — думала она, пока они шли по лестнице, озаряемой вспышками ракет. — Значит, не так все страшно. Или он просто слишком хорошо воспитан и не может признаться, что я похожа на новогоднюю елку».

Влад подошел к темно-синей машине, явно не из дешевых, и открыл дверцу. Катя устроилась на переднем сиденье, отгоняя от себя дурные мысли о работе, на которой можно скопить денег на такую шикарную иномарку.

— А сколько будет человек у вас? — спросила девушка, когда Влад выехал со дворов на шоссе.

— Пять, — он задумчиво покусал нижнюю губу, — если мой братец не пригласит еще кого-то.

— А девушки будут?

— Да, одна.

— Это хорошо, — с облегчением вздохнула Катя, — мне было бы неловко в мужской компании.

Влад усмехнулся:

— Я бы на твоем месте не очень рассчитывал на эту девушку, она… как бы помягче выразиться… — Он надолго задумался, Катя уже решила, что продолжения не последует, но молодой человек договорил: — Знаешь, какие в кино женщины бывают у главных злодеев? Вот она именно такая: красивая, расчетливая и бездушная.

«Хорошенького же он мнения о самых близких людях, которые его окружают», — пораженно подумала девушка, но вслух сказала:

— Буду иметь в виду.

Катя смотрела в тонированное боковое стекло. Перед глазами мелькали дома, свет горел почти в каждом окне, небо то и дело озарялось разноцветными вспышками.

Машина ехала по мосту, когда Влад обратил внимание на приоткрывшийся пакет возле сиденья.

— Что там?

— Торт, — заливаясь румянцем, пробормотала девушка.

После недолгой паузы Влад отвел глаза в сторону, вздохнув:

— Не нужно было…

— Я сама испекла, — вырвалось у нее. Катя едва удержалась, чтобы не закрыть себе рот ладонью.

«Вот уж героиня, торт испекла… Дурочка, нашла все-таки кого слушать, еще бы по маминому наущению салатов настругала и в миске с собой прихватила. Дура. Сто раз дура».

— Очень мило с твоей стороны, — безрадостно проронил молодой человек, крепче стискивая руль.

— Мама сказала — неприлично идти с пустыми руками, — созналась она.

— Ох уж эти мамы, — мягко улыбнулся Влад.

— А твоя? — Катя ослабила шарф. — Какой она была?

Лицо молодого человека напряглось, губы сжались, плечи под курткой поникли.

— Извини, если… — Катя сконфуженно умолкла, мысленно закончив: «если это не мое дело».

— Все в порядке, — заверил Влад и, задумчиво прищуриваясь, промолвил: — Она была очень красивой.

— Как ты?

Он взглянул на нее и криво усмехнулся.

— Как мой брат.

Девушка тихонько вздохнула, давая себе зарок больше не открывать рта без веской причины.

— Я почти не знал свою мать, — заполнил паузу Влад.

«Ни за что не спрошу «почему», — решила Катя. Но этого и не потребовалось, он сам сказал:

— Она не хотела второго ребенка… Думаю, и первого-то не хотела. Моя матушка любила только себя, а моему брату выпала удача родиться ее точной копией.

Влад улыбнулся:

— Он был ее ангелочком, золотым мальчиком, которому любая пакость сходила с рук.

Катя посмотрела туда, где должно было располагаться зеркало дальнего вида, и, не найдя его, потупилась. Ее распирало от любопытства.

— А отец?

— Отец меня вырастил. Мы проводили вместе очень много времени.

Шурша колесами по подмерзшему снегу, машина свернула на узкую длинную улочку. С каждым метром, углубляясь по коридору между невысокими домами, становилось тише. Крики, песни, музыка, взрывы петард удалялись, пока совсем не смолкли.

Жилые дома сменились полуразрушенными мрачными зданиями с покосившимися балконами, сломанными трубами, обшарпанными стенами. Фонари тут не горели.

Девушка нерешительно посмотрела на своего молчаливого водителя, но спросить о чем-то не решилась. Впереди показался тупик — серая стена, огораживающая здание, похожее на завод. А перед ним — поворот направо и дом с надстройками разных форм и размеров за бетонным забором с колючей проволокой.

Машина повернула, чуть проехала вдоль забора и остановилась у железных зеленых ворот. Влад вышел из машины, а Катя огляделась.

Позади остался пятиэтажный дом с черными окнами, где-то забитыми досками или заклеенными картоном. Из длинной тонкой трубы на территории завода шел дым.

Катя ощутила, как мурашки поползли по затылку при виде белеющего в полумраке дымка, тянущегося ввысь. Черные ветви высоких деревьев нагоняли тоскливый страх, а тишину нарушало лишь сбившееся дыхание и удары сердца.

«Ну и местечко…» — Девушка взялась за дверную ручку, но Влад уже открыл ворота и вернулся за руль.

— Не бойся, — точно прочитав ее мысли, сказал молодой человек.

Вблизи дом казался еще большей развалиной, чем издалека. Окна располагались очень низко к земле, их можно было выбить ногой. Создавалось впечатление, будто здание из красных кирпичей наполовину утоплено в снегу. Свет в окнах второго этажа не горел.

Влад высунул из окна руку с пультом — в стене разъехались металлические двери. Машина въехала в темный тоннель и резко устремилась вниз, как с обрыва. Катя вскрикнула. Они действительно летели, таким крутым был спуск.

— Не бойся, — уверенно повторил Влад.

Девушка вцепилась в сиденье, уперлась ногами в пол, но бояться меньше не получилось. Американские горки ей никогда не нравились.

Но вот впереди показалась арка. В тот миг, когда передние колеса очутились под ней, в огромном зале зажегся свет. Место походило на стоянку, в три ряда стояли около двадцати машин, накрытых черными чехлами.

— Это все ваши? — пораженно спросила Катя.

— Почти. — Влад заглушил мотор, вылез из машины, обошел ее и помог Кате выйти.

— Зачем вам столько? — Девушка шла вдоль машин в черных чехлах, и шаги по серому бетону гулким эхом отдавались в сводах подземного гаража. — А мы будем подниматься теперь… — Катя не договорила и остановилась перед машиной, не накрытой чехлом, как все прочие. Сердце в груди замерло, дыхание перехватило, девушка до боли закусила нижнюю губу. Перед ней стояло золотистое авто, так восхитившее Костю, когда тот провожал ее до работы. В голове прозвучал голос Нины: «Алиска сказала — золотая, кажись… а может, серебристая, не знаю я, блестящая, короче, какая-то…»

Влад обернулся и с улыбкой предложил:

— Позволь понести твой пакет.

Катя перевела взгляд с машины на красивого молодого человека, слова застряли в горле, глаза обожгло от накативших слез.

— Все в порядке? — В его голосе прозвучала тревога. Он взглянул на золотую иномарку и удивленно приподнял брови. — Нравится?

— Нет, — резко произнесла девушка и затравленно осмотрелась. Она была в ловушке — четырех бетонных стенах, окруженная дорогими машинами, в компании своего убийцы.

Катя смотрела в зеленые глаза, полные нежности и заботы, и не могла поверить, что это лишь обман. Ее представление о происходящем вдруг рухнуло, рассказы о жестоком брате, необычной семье, трогательная история про мать — все превратилось в страшную игру богатенького мальчика. Одного не поняла — какова цель? Посмеяться? Развеять скуку?

Влад приблизился и, озабоченно хмурясь, протянул руку к пакету:

— Давай.

Пальцы, стискивающие ручки пакета, разжались сами собой. Влад ловко его подхватил и со вздохом сказал:

— Нас, наверно, уже ждут, идем.

Катя не двинулась с места.

— Чья эта машина?

Молодой человек подозрительно сощурился.

— А что?

— Интересно. Праздное любопытство.

Он заметил перемену в ее голосе, в глазах мелькнул страх.

— Машина брата.

«Снова брат», — отметила Катя, разглядывая бледное лицо с напряженными скулами.

— Он любит роскошь, — придушенно сознался Влад и вновь попросил: — Пойдем?

Она спрятала руки в карманы.

— Если ты передумала, — проницательно заметил он, — я могу отвезти тебя домой и…

Ей хотелось плакать от нахлынувших чувств. Она снова ему верила, вопреки всему, наперекор самой себе.

— Я просто немного волнуюсь. — Ложь так легко сорвалась с губ. Катя сомневалась, что там, куда он отведет, она познакомится с жестоким братом или еще кем-то, но ноги сами вели ее — послушные сердцу, как еще никогда.

В арку идти не пришлось. Влад нажал на круглую железную кнопку в стене, и вскоре приехал огромный лифт. В него спокойно могла бы поместиться машина.

— В гараже мало места, чтоб разогнаться и въехать по тоннелю, — пояснил молодой человек, пока они поднимались на лифте.

В помещении, куда приехали, не горел свет. Следом за Владом Катя вышла на улицу — к парадному входу.

Прихожая поражала скудностью убранства. Стены были голы, для одежды выделены три ржавых крючка, с потолка на проводе свисала лампочка. Дверей в соседнее помещение вовсе не имелось.

В проходе точно из-под земли выросла невысокая фигура.

— Ксана, — позвал Влад.

Девушка в наряде горничных из эротических фильмов вышла на свет. Белый чепец, передник, колготки в дырочку. На взгляд ей было не больше шестнадцати.

«Сексуальное рабство», — промелькнуло у Кати. Сердце сжалось.

Влад положил руки ей на плечи.

— Позволь твое пальто.

Не в силах оторвать взгляда от белого как снег лица девочки в чепце, Катя едва слышно спросила:

— Кто это?

— Ксана, — представил Влад, по-прежнему не убирая рук с ее плеч, — работает у нас.

— Кем? — Катя не выдержала и нервно рассмеялась: — Глупый вопрос, да?

Влад помолчал, она ощутила, как его руки скользнули по ее лопаткам вниз.

— Ксана, оставь нас, пожалуйста.

Девушка вышла, тогда он негромко заметил:

— Я предупреждал, у меня не совсем обычная семья.

Катя обернулась и, не сдерживая гнева, уставилась на него.

— Да, но ты не говорил… не говорил… что место, где нам предстоит встречать Новый год, похоже на бордель!

Молодой человек пораженно моргнул.

— Бордель? — повторил он.

Катя отступила, а Влад неожиданно расхохотался.

— Тебе смешно?

Он резко перестал смеяться и, быстро сняв куртку, повесил ее на крюк.

— Поверь мне, Ксана не делает в этом доме ничего такого, чего бы ей не хотелось.

— Почему тогда она так одета? — недоверчиво покачала головой Катя.

— Одета, ну… — замялся Влад. — Знаешь, я не спрашивал, скорее всего, мой брат попросил ее об этом. Не хочу оправдывать его вкусы… но Ксана не против, на Библии могу поклясться.

Катя нахмурилась.

— Он что же, с ней?…

— Да, — не дал ей закончить молодой человек и безрадостно прибавил: — Но это, конечно, их личное дело.

— Конечно, — покорно кивнула Катя, расстегивая непослушными пальцами пуговицы на пальто.

Влад повесил его на ржавый крюк, после чего со смешком пробормотал:

— Не могу даже сказать в свое оправдание, будто у нас идет ремонт.

Девушка перехватила его взгляд на свисающую с потолка одинокую лампочку и, смущенно потупившись, обронила:

— Необычно.

Влад широким жестом пригласил ее следовать за ним.

В комнате, куда они прошли, ничего не было, кроме стен, потолка, пола, окна, занавешенного какой-то плотной серой тряпкой, и двери с уродливой обломанной ручкой. За дверью находился длинный коридор с такими же, как в прихожей, лампочками, болтающимися на проводе.

Катя насчитала семь одинаковых, измазанных известкой и белой краской дверей. В конце коридора располагалась бетонная лестница, ведущая на второй этаж.

Такие помещения частенько показывали в репортажах о расследованиях похищенных людей.

— Что это за место? — как ни пыталась, скрыть отвращения не получилось — голос дрогнул.

— Мой дом. — Влад подошел к четвертой по счету двери и открыл ее.

Девушка непонимающе уставилась на стену из красных кирпичей.

— Мой брат любит эпатировать публику. — Молодой человек усмехнулся и нажал на маленькую, едва приметную сбоку кнопочку. Раздался лязгающий звук — стена отъехала в сторону. За ней оказалась другая дверь — из темно-красного дерева, с золотой ручкой в виде морды льва.

— Катя, если ты почувствуешь, что хочешь уйти, сразу скажи мне. — Влад ободряюще улыбнулся ей и распахнул дверь.

Глава 11 Начало конца

Огромная комната была полна света. Ничего общего с убогой прихожей и коридором. На стенах янтарные обои, мебель под старину, толстый ковер, хрустальная люстра со множеством лампочек. В углу, у окон, закрытых плотными шторами, голубая ель до потолка, сверкающая сотнями разноцветных огоньков. В стене решетка с толстыми золотыми прутьями метров десять в ширину и полтора в высоту. По клетке расхаживал черный волк.

Кате показалось, что она попала в другой мир, другой век, другую жизнь.

За длинным столом, уставленным разнообразными яствами, сидело трое. Двое молодых мужчин в черных костюмах и девушка в откровенном вечернем платье — ярко-алом, как кровь. Весь их облик кричал о благополучии и какой-то нереальной идеальности.

Молодой человек с копной русых волос, ближе всех сидящий к дверям, добродушно улыбнулся. У него было приятное лицо: бледная кожа, зеленовато-карие глаза, нос-картошка, трогательная ямочка на подбородке и пушистые бакенбарды пушкинской эпохи.

Девушка с бокалом красного вина откинула с плеча золотистые волосы, шумно втянула в себя воздух и удивленно вскинула изящные брови.

— Не рановато ли для рождественской индейки? — прозвучал в тишине ее насмешливый голос.

Хозяин во главе стола впервые с приходом гостей поднял голову.

Катя вздрогнула. На нее смотрели холодные голубые глаза из кошмаров наяву. И ее кошмар улыбнулся. Она тотчас вспомнила фуру, ту самую секунду, когда рядом с водителем блеснула белозубая улыбка, а затем из окна выскочила черная кошка. Вспомнила прекрасного молодого человека в черном пальто из сна, чей образ память словно заблокировала после пробуждения в гостиничном номере.

Влад осторожно взял девушку за локоть и подвел к столу.

Оба молодых человека поднялись.

— Катя, позволь представить тебе моего брата Лайонела, — произнес Влад.

— Добро пожаловать, — тут же взял инициативу в свои руки хозяин дома, — рады видеть. — Взгляд ледяных глаз оглядел ее с ног до головы и переместился на молодого человека с бакенбардами, продолжавшего приветливо улыбаться. — Друг нашей семьи Георгий.

Тот чуть наклонил голову, русая прядь упала на глаза, и он быстрым движением руки зачесал волосы назад.

Катя стояла, прижав широкий подол к ногам, и как завороженная внимала хорошо поставленному голосу. На мгновение ей показалось, что она снова в аудитории — у доски с мелом в руке, силится вспомнить основные признаки управленческих решений. Эти глаза, голос она узнала бы из тысячи. Тогда, в колледже, ей пришла странная мысль, будто прозрачные глаза не подходят темноволосому Валерию Игнатьевичу. Как если бы они были вырваны у кого-то другого и вставлены преподавателю по ошибке. Но была ли то ошибка?

Лайонел указал на Влада, уголки губ иронично приподнялись.

— И, пользуясь случаем, позволь представить тебе моего брата… Вильяма.

— Лайонел! — прорычал Влад, делая шаг вперед, как будто собирался накинуться на брата с кулаками.

— Что? — невинно заморгал Лайонел. — У нас ведь не должно быть секретов от нашей гостьи!

Какое-то время братья смотрели в упор друга на друга, потом старший перевел взгляд на Катю и весело пояснил:

Мы англичане, надеюсь, ты не против?

— Нет, — поспешно пробормотала девушка.

— Вот видишь, Вил, — еще больше обрадовался Лайонел, — она не против!

Никто не возразил.

— Отлично, если с представлением покончено, мы можем перейти… — Он не договорил, девушка в алом, сидящая по левую руку от него, кровожадно прошипела:

— Не очень-то вежливо с твоей стороны!

— Оу. — Лайонел виновато склонил голову перед ней, а затем представил: — Моя любовница Анжелика.

Георгий, неестественно закашлявшись, прижал кулак к губам.

Анжелика сердито прищурила черные глаза и, приподняв бокал, промурлыкала:

— Катя, а еще мы пьем кровь!

Влад хрипло рассмеялся.

— Отличная шутка, Анжелика.

Остальные тоже засмеялись, только сама шутница осталась безучастной. Она пригубила бокал с вином, глотнула и медленно облизала губы.

Катя посмотрела на подол своего нелепого платья. Рядом с утонченной красавицей Анжеликой она походила больше не на девушку с карнавала, а на девушку, сбежавшую с деревенских танцев.

Влад хотел пройти за стол и сесть рядом с братом, но Лайонел обронил:

— Невежа, пропусти даму вперед.

Пока шла мимо решетки, за которыми метался черный волк, Катя не дышала. Ей казалось, стук ее сердца гремит на всю комнату, а если еще и дышать, то будет совсем громко.

Волк сопровождал ее, заглядывая на ходу в глаза, словно хотел что-то сказать.

— Йоро, наш домашний любимец, — произнес Лайонел, отодвигая для нее кресло с резными подлокотниками.

Катя опустилась, куда ей было велено, а хозяин с легкостью, с какой подкидывают мандарин на ладони, придвинул ее вместе с креслом к столу.

— Это ведь волк? Откуда он у вас? — поддержала беседу девушка.

— В Африке поймал.

Молодые люди расселись, а Лайонел, снисходительно улыбнувшись, спросил:

— Веришь?

Катя с трудом пожала плечами. Она уже толком не понимала, во что вообще верит. Все ощущения от происходящего напоминали ей отход после наркоза. Мысли как будто не совсем разморозились и ползали по голове со скоростью улиток. Конечности едва шевелились, тело отяжелело, губы сделались какими-то толстыми и непослушными. Только сердце буянило в груди.

— Что ты будешь? — спросил Влад.

— Я… — Катя оглядела огромный стол. Здесь было множество блюд, которые она прежде никогда не видела. — Я буду то же, что и ты.

Анжелика издала смешок.

— Это вряд ли. Попробуй лучше грудку цыпленка в хересе по-испански.

— Или гуся по-английски, — предложил Влад.

Георгий указал на блюдо в центре стола.

— Техасский кукурузный пирог с говядиной очень вкусен.

Анжелика презрительно закатила глаза.

— От техасской стряпни по определению воняет скотом!

Молодой человек повел плечом.

— А от испанской чем? Потом тореадоров, по определению?

Анжелика не успела даже рота открыть, как Лайонел оборвал:

— Хватит! — И куда мягче произнес, пододвигая к Кате хрустальную миску с салатом: — Оливье по старому рецепту.

Услышав знакомое название, Катя с благодарностью улыбнулась:

— Спасибо.

Хозяин заметил, что она разглядывает содержимое миски, и охотно поведал:

— В девятнадцатом веке этот салат готовили иначе, с рябчиками, говяжьим языком, паюсной икрой, раковыми шейками и прочим. После смерти французского повара Люсьена Оливье, владевшего в Москве трактиром «Эрмитаж», рецепт частично был утерян. — Молодой человек хмыкнул. — Но разве можно что-то утерять, ведь даже у стен, как известно, есть уши. Наша кухарка Ксана прекрасно готовит.

— Хочешь? — спросил Влад, но брат его опередил. Он черпнул ложкой салат и положил в стоящую перед Катей тарелку. Затем откупорил бутылку с вином и налил в бокал.

— Какая честь! — язвительно отметила Анжелика, следя за действиями хозяина дома. — Интересно, когда ты, Лайонел, обслуживал кого-то в последний раз?

Холодный взгляд скользнул по девушке и вернулся к салату. Губы изогнулись в полуулыбке.

— Предполагаю, Анжи, это было впервые. — Лайонел засмеялся. — Можно сказать, наша милая гостья лишила меня сейчас невинности.

Катя ощутила его пристальный взгляд в вырезе своего платья, и жар прилил к щекам, а сердце сжалось так сильно, что дыхание оборвалось, точно от удара под дых.

— Выбирай выражения, — сердито предупредил Влад.

— Не обращай внимания, Катя, — посоветовала Анжелика, поглаживая указательным пальцем с длинным алым ногтем полупустой бокал. — Увы, в этой комнате нет настоящих джентльменов.

Георгий покосился на нее и молча подлил ей в бокал вина.

— Вот видишь, — усмехнулся Лайонел, — один все- таки нашелся!

Катя нерешительно смотрела на салат, на десяток столовых приборов по обе стороны от тарелки и не знала, как приступить к еде. В колледже на сервисных технологиях рассказывали, какой прибор для чего предназначен, но дома как-то мудрствовать особо не приходилось. Была вилка, ложка — чем удобно, тем и ешь.

На помощь пришел Влад. Он поставил рядом с ней хрустальную чашу с черной икрой, а заодно чуть выдвинул из общего ряда вилку для салата. Та больше походила на ложку с тремя зубчиками сверху.

— Катя, — обратилась Анжелика, не пропустившая подсказку Влада, — кто тебе шил платье?

— Я не думаю, что человек, который шил это платье, знал, кому оно достанется. — Катя смущенно потупилась. Оценивающий взгляд красавицы в шикарном вечернем туалете заставлял чувствовать себя жалкой нищенкой.

— Какая прелесть, не правда ли? — оглядела присутствующих Анжелика и, не найдя поддержки, продолжила допрос: — А кто твои родители?

Краска залила лицо, шею. Катя замешкалась. Стыд подобно морским волнам приливал и отливал. Сперва стало неловко за родителей — простых людей, а потом за себя — неблагодарную.

— Моя мама библиотекарь, а папа строитель, — вымолвила она.

— Сочувствую, — наклонила голову набок Анжелика.

Лайонел наградил ее недобрым взглядом.

— А мать Анжелики была припортовой шл… — Он не договорил — Анжелика задохнулась от возмущения.

— Разве не ты упоминала, что твои родители познакомились в порту? — невинно уточнил молодой человек.

— Это не то же самое! — процедила сквозь зубы Анжелика. — Моя мать была леди!

Лайонел театрально вздохнул и подтвердил:

— Мать Анжелики была леди. Но помилуй боже, Катя, почему ты ничего не ешь? Ксана неделю готовила, все ради тебя!

Катя испуганно сжала салатную вилку.

— Никто не ест, вот я и…

— Сыты, — огрызнулась Анжелика.

— Мы уже поели, — мягко улыбнулся Влад, — не стесняйся, пожалуйста.

«Очень легко говорить, — подумала девушка, из-под ресниц наблюдая за устремленными на нее взглядами всех присутствующих, — но вот как проглотить что-нибудь, когда один постоянно смотрит в вырез платья, другой разглядывает, точно зверюшку из зоопарка, а третья только и делает, что язвит».

Георгий молниеносно отвернулся, как если бы свои мысли она проговорила вслух. Но подобное было исключено, в комнате висела тишина, да и ледяной взгляд голубых глаз по-прежнему шарил в декольте, как у себя дома, ничуть не смущаясь.

— А мы не пропустим бой курантов без телевизора? — спросила Катя, устав от всеобщего молчания.

Лайонел нехотя передвинул взгляд немного выше.

— Тебе нужен телевизор?

— Я просто…

Он отмахнулся — мол, не объясняй, и вынул из кармана сотовый.

Спустя пару секунд в комнате появилась Ксана. Круглолицая и курносая, она походила на кормилиц восемнадцатого века, какими их изображали художники.

— Вы звали, господин? — глядя в пол, осведомилась прислуга.

— Какая пошлость! — презрительно скривилась Анжелика, разглядывая ее откровенный наряд.

Катя вспомнила намеки Влада о том, что его брат развлекается с бедняжкой Ксаной. Сделалась не по себе. В голове не укладывалось, зачем ему абсолютно обычная девчонка, когда рядом шикарная златовласка, от чьей красоты дух захватывает. Тут как нельзя лучше подходило выражение: «У богатых свои причуды».

— Принеси телевизор, — коротко потребовал Лайонел. Можно было подумать, речь шла о чашке кофе, а не о громоздком ящике, который едва ли худенькая девушка в силах поднять.

Когда прислуга вышла, Анжелика наклонилась к Лайонелу и негромко сказала:

— Если ты рассчитывал, что меня обеспокоит наряд этой прислужки, — ты ошибся!

Катя улучила момент и, пока все следили за хозяином дома, попробовала салат. Сидеть дальше над ним как приговоренная девушка не могла. Кушанье обладало необычным вкусом, но приятным. Холодное вино обожгло рот, терпкое и ароматное, оно заструилось по горлу, заставляя сердце учащенно биться. В замерзшие конечности хлынула кровь, внутри сделалось жарко, а все это время еле-еле ползавшие мысли сорвались с места, как мотоциклисты в гонках со старта. Голову заполонили тысячи вопросов: «Кто был за рулем золотистой машины, переехавшей Костю? Почему Влад представился не своим именем? Что за странный дом у его семьи? Почему в таком заброшенном месте? Откуда столько дорогих машин? Что стало с Валерием Игнатьевичем? Как можно поймать волка? Какое отношение имеет автобус, фура и люк к брату Влада? Почему никто не ест? Что будет дальше?»

Дальше — в комнату внесли огромный плоский телевизор. Ксана держала его с такой легкостью, как будто это была дамская сумочка, а не домашний кинотеатр.

Подключили. Лайонел вооружился пультом, пощелкал каналы и оставил на первом.

Атмосфера разрядилась. Анжелика с Георгием взялись обсуждать наряды участников новогоднего концерта, Влад присоединился к ним. Одного Лайонела не заинтересовал телевизор, его взгляд вернулся туда, где обитал ранее и благополучно там остался.

Катя все чаще отпивала из бокала с вином, чтобы отвлечь себя от странных ощущений, которые испытывала от внимания хозяина дома.

«Напиться и отключиться, прекрасная идея», — похвалила она себя, с трудом проглатывая очередную ложку салата.

— Тебе нравится у нас? — поинтересовался Лайонел.

— Очень! — Она затруднялась определить, соврала ему или нет. Но могла с уверенностью сказать: никогда раньше ей не приходилось встречать таких людей, а тем более есть с ними за одним столом.

— Чудесно, — одарил ее улыбкой Лайонел.

Катя хотела улыбнуться в ответ, но не успела. Его рука легла ей на колено. Девушка, ошеломленно распахнув глаза, замерла. Он смотрел на нее как ни в чем не бывало, выражение красивого лица осталось прежним: вежливо заинтересованным. Ей даже на миг показалось, что прикосновение — это лишь игра ее воображения, шутка крепкого вина.

Но ладонь медленно двинулась выше по ноге. Катя затравленно огляделась. Влад с Анжеликой увлеченно следили за происходящим на экране, словно никогда не видели телевизора. Георгий мельком взглянул на Лайонела, и правый уголок его губ приподнялся.

— Катя, — между тем обратился к ней хозяин дома, — люди странные существа, не находишь?

Девушка ничего не ответила. Нога горела под его прохладными пальцами, по телу проходила дрожь, сердце, казалось, биться вовсе перестало. Катя встретила ледяной взгляд и ощутила, как у нее от унижения наворачиваются слезы. Если молодой человек преследовал цель показать, что любой гость в его абсолютной власти, ему это удалось. В комнате находилось еще три человека, но вскочить и закричать, будто хозяин дома распустил руки, было немыслимо. Так же немыслимо, как чувство, внезапно проснувшееся под стыдом, страхом и отвращением. Катя в смятении опустила глаза. Она испытала восторг, какой можно познать, сделав что-то запретное, преступное, всеми порицаемое, наперекор законам и правилам. Но мгновение эмоционального подъема сменилось ужасом. Тогда девушка вскочила с места и, опрокинув кресло, метнулась в сторону.

Молодые люди вслед за ней поднялись.

— Что такое? — взволнованно спросил Влад.

Лайонел скучающе взирал на нее и, похоже, совсем не беспокоился, что его грязные приставания могут всплыть. Всем своим видом он говорил: «Ну, давай, пожалуйся на меня!»

Катя выдавила из себя улыбку и, указав на пакет возле решетки, солгала:

— Я совсем забыла про торт! — Девушка поискала взглядом волка, но не нашла его и заморгала, пытаясь прогнать наваждение. В углу клетки сидел, прижав к себе колени, маленький чернокожий мальчик. Огромные глаза цвета ореха, обрамленные короткими черными ресницами, смотрели по-голодному пристально.

Катя метнула взгляд на Влада, потом обратно на клетку — в углу лежал волк.

— Какой еще торт? — удивилась Анжелика.

Катя вытащила из пакета пластмассовую коробку, то и дело подозрительно поглядывая на волка.

«Слишком крепкое вино», — решила девушка, передавая Владу торт в виде ежа, окруженного шоколадными грибочками.

Лайонел поднял ее кресло и, когда она села, придвинул к столу.

— Красивый торт, — похвалил Георгий, — жаль, я сильно объелся.

Анжелика с Лайонелом переглянулись и тоже отказались.

— А ты… — Катя замешкалась и едва слышно произнесла: — Влад? Попробуешь?

— Конечно! — заверил молодой человек.

На экране появился президент — разговоры стихли. Влад откупорил новую бутылку вина, хотя на столе стоили четыре начатые, и налил себе полбокала багряной жидкости.

Катя хотела попросить подлить и ей, но Лайонел опередил просьбу. Девушка старалась не встречаться с ним взглядом, ногу, где недавно скользила его ладонь, все еще жгло, а сердце в страхе сладостно замирало.

Некоторое время все внимательно слушали президента, потом Лайонел убавил звук и поднялся.

— Друзья мои, — пафосно обратился он ко всем, приподнимая свой бокал, — и хотел бы я по традиции сказать, что этот год ничем не отличался от предыдущего, да не могу.

Катя встретила его пристальный взгляд и смущенно опустила глаза. От звука его голоса по венам бешено разлилась кровь.

— Мой дорогой брат решил всех нас удивить, — хищно улыбаясь, продолжил Лайонел, — он — тот, кто обладает страшной силой воли, которая ни одному из нас и не снилась, тот, кто презирает вкусы нашего общества, поддался земному греху, наплевав на все правила и обычаи. — Лайонел засмеялся. — А ведь я уже начал подозревать, что живу под одной крышей с ангелом.

Катя осторожно покосилась на сидящего рядом Влада. Его глаза раздраженно горели, губы побелели от того, как сильно он их сжал, а ладонь на столе сложилась в кулак.

Но его брата это нисколько не волновало, тот выдержал паузу и елейным голосом произнес:

— Желаю тебе в новом году, Вильям, понять, наконец, одну простую вещь, даже две вещи. Первое: ты не ангел, спустись с небес — к нам! Второе: любить и думать, что любишь, это не то же самое. Кому-то будет больно.

Влад медленно поднялся.

Катя испуганно сжалась, уверенная, что сейчас начнется драка, и расслабилась, только, когда молодой человек спокойно заговорил:

И я хочу пожелать тебе, Лайонел, понять в новом году две простые истины. Во-первых: ты не Господь Бог, чтобы распоряжаться чужими судьбами! Хватит играть не свою роль! Во-вторых: скорее рухнут небеса, чем придет день, когда ты сам искренне кого-то полюбишь! Уж тут не тебе меня учить!

— Если наступит тот день, когда воображаемый образ, который ты так лелеешь, и реальный, — Лайонел характерно перевел взгляд на Катю, — сольется воедино, я с удовольствием стану вегетарианцем.

— Боюсь, это случится раньше, чем ты себе можешь представить!

Лайонел вскинул брови.

— Да будет так!

Никто даже не шелохнулся, когда братья, соединив бокалы, вдребезги их разбили, оросив стол багровыми каплями и засыпав осколками.

На кисти Влада остался глубокий порез, Лайонел схватил его за руку, взгляды их скрестились, точно мечи в поединке.

— Каждый год новая маленькая драма, — скучающе вздохнула Анжелика.

Лайонел отшвырнул руку брата и с прищуром уставился на любовницу.

— Анжи, а тебе в новом году стоит научиться смирению, иначе, — он точно ненароком провел по своей шее указательным пальцем, — ты никогда не получишь желаемое.

Девушка беззлобно фыркнула, но ничего не сказали, красноречиво продемонстрировав, что она уже начала учиться.

— Друг мой, — Лайонел улыбнулся Георгию, приподнявшему в его честь бокал, — твоя идеальность пугает меня.

Анжелика чуть наклонила голову и негромко обронила:

— Идеальная служебная собака.

— Любимая подстилка, — не остался в долгу Георгий.

Катя следила за выражением лиц этих двоих и дивилась. Они выглядели как едва знакомые люди, обменявшиеся мнениями о погоде.

— Наша гостья, — провозгласил Лайонел. Наконец очередь дошла и до нее — Катя затаила дыхание.

— Ничего нового я тебе не скажу. — Молодой человек наклонился к ее уху и, коснувшись его губами, прошептал: — Ты так и не поняла, что такое альтернатива!

От уха по щеке разлилось тепло, Катя не могла ставить себя поднять глаза. Она беспомощно посмотрела на Влада, но тот отвел взгляд. И до нее впервые дошло, какой непомерной властью обладает хозяин дома. Он беззастенчиво управлял своими гостями, как марионетками на ниточках.

— Откроем подарки, — заявил Лайонел и широким жестом пригласил всех к елке.

Катя почувствовала прикосновение к своему плечу и обернулась.

— Если хочешь, мы можем уйти, — сказал Влад.

— Все в порядке. — Она вымученно улыбнулась и, прихватив пакет, прошла к елке.

Лайонел вручил Анжелике прямоугольную шкатулку. Девушка тут же открыла ее и, выудив браслет из прозрачных камней, довольно рассмеялась.

Влад, пока все любовались подарком брата, снял с елки небольшую коробочку, подвешенную на красно и ленте.

— Это тебе, — протянул он коробочку Кате. — С Новым годом!

— Спасибо. — Девушка приняла подарок. Все взгляды были устремлены на нее, а она никак не могла решить, что следует сперва сделать: развернуть подарок от Влада или вручить ему свой?

— Ну, смотри скорее! — не выдержала Анжелика.

Катя сняла обертку — в коробочке оказалась тонкая цепочка из белого золота с кулоном в виде двух крылышек.

— Очень красиво, я… — Девушка не закончила, потому что Анжелика издала неприлично-громкий смешок.

— Вильям я была лучшего о тебе мнения, похоже, зря! — Она покрутила у Кати перед носом своим браслетом — Знаешь, во сколько карат эти бриллианты?

— Нет. Это бриллианты? — простодушно удивилась Катя.

— Ну конечно бриллианты, глупышка! Что же еще?!

— Понятно.

Анжелика закатила глаза.

— Ничего тебе не понятно! Подарки мужчины говорят лучше всяких слов! И о чем может сказать… — она пренебрежительно поддела ногтем тонкую цепочку в коробочке, — вот это?!

Влад сочувственно взглянул на браслет Анжелики, проронив:

— Лайонелу всегда нравилось наряжать елку.

Катя взволнованно посмотрела на Влада и, боясь, что он обидится, выпалила:

— Мне очень нравится! Подарок не обязательно должен стоить миллионы, самое главное внимание и…» вкладываемый смысл, наверно.

— Хм-м, пойду попудрю носик! — Анжелика взяла под руку Георгия. — Проводи!

Молодой человек извинился перед всеми и последовал за девушкой, шествующей чуть впереди, оставляя за собой ароматный шлейф из цветочных духов.

Уже у выхода из комнаты Анжелика заметила:

— В ней нет породы! Она похожа на дешевую куклу.

Дверь за ними захлопнулась — воцарилась тишина. Еще никогда чьи-то слова не задевали больнее. Бывало, одногруппницы говорили разные гадости, опускали злые шуточки, но Катя не воспринимала это всерьез. Может, потому что ровесницы говорили неправду, а может оттого, что в глубине души считала себя лучше их. А здесь и сейчас — правда, слетевшая с ядовитого языка красивейшей из виданных ею девушек, острой пикой ударила по самолюбию, расколов его, как фарфоровую игрушку.

Катя нарочно смотрела на звезду, венчавшую елку, чтобы слезы, готовые хлынуть из глаз, остались там — глубоко-глубоко — и не унизили еще больше.

В золотых, красных, серебряных шарах на елке отражалась комната: стол, телевизор, решетка, разноцветные огоньки и девочка в нелепом зелено-оранжевом платье — дешевая кукла с длинными кудрями, в одиночестве стоящая возле окна.

— У меня тоже есть для тебя подарок, — стараясь, чтоб голос не дрожал, сказала Катя.

— Не стоило, — растерялся Влад.

Она видела, что ему неловко из-за поведения подружки брата, поэтому, протянув ему коробку, украшенную бантом, как можно радостнее произнесла:

— Очень долго искала… — Девушка помолчала и поспешно добавила: — Не знала, что тебе может понравиться.

Влад смотрел на нее, а не на подарок, и о чем-то сосредоточенно думал.

— Мне все понравится, — заверил он, осторожно разворачивая разноцветную бумагу.

Когда молодой человек вынул из коробки блестящую модель паровоза, Лайонел усмехнулся. Брови Влада медленно поползли вверх.

— Я не знала, что тебе может понравиться… — начала оправдываться Катя, но, поняв, как нелепо звучат ее слова, умолкла.

— Отличная модель, — похвалил Влад и в поддержание своих слов прижал паровоз на подставочке к груди.

— Теперь моя очередь. — Лайонел сделал шаг по направлению к Кате. — Вильям запретил дарить тебе дорогие подарки, поэтому… — Он вынул из-за спины диск и протянул ей.

«Вангелис», — прочла девушка на диске. Дыхание перехватило, сердце заколотилось где-то в горле, она сильно покраснела, а ноги вдруг ослабели.

У меня такого нет, спасибо. — Катя засунула руку в пакет и, нащупав подарок для хозяина дома, на миг замешкалась. Влад стоял рядом, по его лицу было непонятно, что он испытывает, но во всей ситуации ей виделась страшная неправильность. Только как исправить ее, девушка не знала. Она вынула диск «100 лучших произведений классики» — белый с изображением двух красных роз — и, вручив Лайонелу, промямлила — С Новым годом.

Ей ни секунды не пришлось думать, что купить брату Влада. Решение пришло сразу, так естественно, как если бы она давным-давно была знакома с Лайонелом.

Ледяной взгляд обжигал ей губы огненным поцелуем.

— Вильям, у тебя кровь, — не глядя на брата, произнес Лайонел. — Сходи, перебинтуй руку, а заодно позови Ксану, пусть уберет осколки со стола.

— Я быстро, — пообещал Влад и, предупреждающе взглянув на брата, пошел к двери.

Катя смотрела ему вслед, и ей хотелось крикнуть: «Стой, не оставляй меня с ним!» — но слова застряли в горле.

Она осталась наедине с тем, кто вызывал дрожь одним лишь своим движением.

— Боишься? — негромко поинтересовался он, медленно наступая.

Девушка кивнула.

— Жалеешь, наверно, что не попросила Вильяма остаться?

Она снова кивнула, делая шаг назад.

Лайонел тихо засмеялся и, приподняв диск, поблагодарил:

— Очень мило с твоей стороны.

— С твоей тоже. — Катя крепче стиснула его подарок.

Рука молодого человека легла ей на плечо.

— Ты еще даже не подозреваешь, лапонька, каким милым я собираюсь с тобой быть. — Он плотоядно облизнулся. — Может быть, даже нежным…

— Я буду кричать! — выдохнула Катя.

Вокруг холодных глаз образовались веселые морщинки.

— А в моей постели по-другому и не бывает.

Девушка содрогнулась.

— Ни за что.

Когда дверь распахнулась, они отскочили друг от друга, как пойманные врасплох любовники.

Анжелика с Григорием удивленно переглянулись. За ними вошла Ксана с веником и совком. Влад ничего не заметил. Запястье его было перевязано бинтом, а на лице блуждала встревоженная улыбка.

Строгий взгляд агатовых глаз остановился на модели паровоза.

— Забавно, — оценила Анжелика, — и подумать только, как точно! — Она захихикала. — Теперь ты понял, Вил, куда и на чем тебе катиться с твоей нелепой цепочкой?

Девушка подождала, пока кто-нибудь оценит ее остроумие, и, не дождавшись, выхватила у Лайонела диск.

— О, смотрю, и тебе перепало! — Пока разглядывала диск, она ворчала: — Вот так, всякие недалекие и делают из мужчин непонятно кого! А потом слезы льют.

— Анжди считает, мужчин нельзя так баловать, — насмешливо пояснил Лайонел.

— Вот именно! — Девушка пренебрежительным жестом швырнула диск под елку, но молодой человек резко выкинул руку и поймал его.

Катя пожала плечами. С появлением в комнате Влада ей стало спокойнее.

— Мужчинам тоже нужно внимание.

Взгляды представителей сильной половины устремились на нее, как будто она сказала что-то неслыханное. Влад смотрел с нескрываемым обожанием, Георгий заинтересованно, а Лайонел задумчиво.

Анжелика хищно прищурилась:

— Одна паршивая овца все стадо портит!

Катя обратила внимание на свое бледное лицо в огромном золотом шаре на елке. Первой ее мыслью было: «И впрямь овца, похожа», а потом она увидела…

В шаре отражалась вся комната, только в ней никого не было: ни Ксаны, убирающей со стола осколки, ни Анжелики, ни Георгия, ни Лайонела, ни Влада. Катя моргнула. Блестящий шар отражал только одну ее и решетку в стене, а за ней маленького чернокожего мальчика. Девушка обернулась.

Ребенок стоял, прижавшись лицом к толстым прутьям, и смотрел на нее огромными глазами затравленного зверенка.

Комната вдруг покачнулась… и провалилась в темноту.

Глава 12 Между адом и раем

Шел мокрый снег. Двор, усыпанный разноцветным мусором, пустовал. Город будто вымер. Катя в голубых джинсах и белой кофте стояла посреди комнаты, сложив перед собой руки, точно в молитве, и, неотрывно глядя в окно, грызла ноготь на большом пальце. Прежде она не замечала за собой этой дурной привычки.

«Ты упала в обморок… в обморок… в обморок…» — назойливо стучал в мозгу голос Влада. Руки и ноги никак не удавалось согреть, ее бросало то в жар, то в холод, по телу пробегали мурашки. Все нутро дрожало, желудок крутило, подташнивало, сердце стучало неравномерно.

После увиденного дома у Влада девушка пришла в себя уже в машине. На слабые попытки что-то спросить Влад раздраженно сказал: «Позже!»

Катя резко отняла палец ото рта и села на кровать, где лежал диск «Вангелис» и цепочка с подвеской. Зажав сложенные вместе ладони между коленями, девушка взирала на подарки.

Полчаса назад позвонили родители, сообщили, что уже едут в метро. Стрелка стенных часов нехотя подползла к десяти.

«И когда же наступит «Позже»? Неужели солгал?» — Катя вскочила, прошлась по комнате и подошла к окну. Влад обещал прийти вечером, но время близилось к ночи, а молодой человек до сих пор не объявился.

— Не хочет ничего объяснять, — пробормотала девушка, нервно покусывая губы. Все утро и большую часть дня она пролежала без сна. Перед глазами стоял золотой шар с отражением собственного испуганного лица и черной фигуры за толстыми прутьями решетки. Катя могла поклясться, что голый худой мальчик ей не привиделся.

«Йоро — наш домашний любимец, — так назвал его Лайонел… — вспомнила девушка, — в Африке поймал… А что очень даже может и в Африке!»

При воспоминании о хозяине дома, златовласом красавце Лайонеле, в груди вспыхнул огонь, горло, щеки обожгло. Взгляд сам собой устремился на диск. Даже сейчас, в сотне километров от ледяных голубых глаз, она испытывала страх: необъяснимый, мучительный, как жажда, столь глубокий, что, казалось, он скребет по дну самой души.

Девушка взяла с кровати музыкальный подарок и, сняв защитную пленку, открыла дискетницу. На вложенном вкладыше были перечислены песни, а в самом низу синей ручкой каллиграфическим почерком выведено: «Думай обо мне».

Катя захлопнула диск, быстро огляделась в поисках, куда бы его спрятать, но не успела сделать и шага — на столе ожил сотовый. Вместо того чтобы метнуться к телефону, девушка швырнула диск обратно на кровать и шагнула к окну. Влад стоял на толстой ветке тополя, без куртки, в одном свитере, прижав к уху телефон. Снежные мошки садились ему на плечи, запутывались в волосах, но он не обращал на них никакого внимания.

Катя постучала пальцем в стекло.

Молодой человек жестом попросил ее открыть окно и, когда она выполнила просьбу, с грацией кошки перемахнул через подоконник. Едва ли какой-то человек был способен на подобный прыжок.

Влад молча оглядел комнату: полки с книгами, музыкальный центр, стол, кровать, подарки — затем закрыл окно. Некоторое время постояв, глядя на падающий снег, он обернулся и решительно произнес:

— А теперь спрашивай!

Катя растерялась. Он выглядел таким уверенным, как будто что-то окончательно для себя решил. Ее же, напротив, вдруг одолели сомнения. Кишевшие в голове вопросы, как трусливые зайцы, разбежались при виде волка. Влад смотрел на нее не мигая… и ждал.

Девушка нерешительно взяла его за холодную ладонь — подвела к висящему на стене овальному зеркалу. Катя не сразу решилась посмотреть в отражение, а когда осмелилась, увиденное шокировало куда больше, чем она предполагала. Из зеркала на нее смотрел некто, очень похожий на девушку из фоторамки, из комнаты родителей, только в десять раз бледнее. Она облизнула пересохшие губы и, боясь повернуть голову, чтобы посмотреть на стоящего рядом молодого человека, прошептала:

— Рассказывай.

— Мы не отражаемся в зеркалах, — негромко сказал Влад.

— Мы? — эхом повторила за ним Катя.

— Я и… — он не договорил — раздался пронзительный звонок в дверь.

Молодой человек облегченно вздохнул, как если бы казнь откладывалась, и метнулся к подоконнику.

— Останься! — услышала собственный голос Катя. Он показался ей чужим и неприятным, в нем перемешались испуг, раздражение и усталость.

Влад посмотрел на нее через плечо и, смиренно опустив глаза, пробормотал:

— Хорошо.

Родители ввалились в квартиру с пакетами, сумками, какой-то елкой и горшком цветов в целлофановом пакете.

— Нравится подарок? — передала мать Кате растение с маленькими голубенькими цветочками. — Ты же знаешь тетю Галю, у нее не квартира, а самая настоящая оранжерея! Вот, тебе передала, — рассказывала Валентина Васильевна, быстро развешивая куртки и расставляя обувь на полочку.

— Устали, с ног валимся! — Отец бросил в угол елку, буркнув: — Завтра, Валь, поставим в воду. Поздно, сейчас спать.

Катя переминалась с ноги на ногу, загораживая проход в свою комнату.

— А ты чем занимаешься? — оттесняя ее в сторону, спросила мама.

— Я, я… — Катя увидела, что мамина рука легла на ручку двери, и выпалила: — Я уже сплю! Сплю.

Не помогло — мама вошла в комнату и включила свет.

— Где же ты спишь? — изумилась Валентина Васильевна. — Постель не разобрана, сама вся одета… — Мать взялась за край покрывала, а Катя воровато огляделась. Влада нигде не было видно.

«Наверно, в шкафу», — подумалось ей. Совсем не вовремя вспомнились анекдоты на эту тему — она не выдержала и тонко хихикнула.

— Ты чего? — Мама перестала взбивать подушки и нахмурилась. — Как отметила? Что за семья у этого мальчика?

— Семья, семья, ну… — замямлила девушка, косо поглядывая на шкаф, — обычная, ничего особенного.

Валентина Васильевна отогнула край одеяла и вытащила из-под подушки сиреневую ночную рубашку. Потом заметила на краю постели цепочку.

— Он тебе подарил?

— Да. — Катя повесила на руку ночную рубашку, надеясь, что мать заметит и поскорее уйдет, но не тут то было.

— А на меня он, знаешь, не произвел впечатления, — обронила мама, разглядывая цепочку с подвеской. — Что-то в нем мне не нравится…

— Наверно, главное, чтоб мне нравилось, — краснея, сказала девушка.

Валентина Васильевна вздохнула, снова уставилась на цепочку и, посоветовав: «Ложись, дочка, ложись», начала рассказывать:

— Видела бы ты, какой парень у твоей двоюродной сестрицы. Помнишь ее, Светку?

Катя помнила. Сестра была младше ее на год. С одиннадцати лет та успела перевстречаться чуть ли не со всеми парнями в своем микрорайоне. Из школы ее вышибли за неуспеваемость, сейчас училась в ПТУ.

— Тимой зовут, — продолжила мама, — такой обходительный, такой галантный, Светку обожает! В круиз собирается везти вокруг света. Представляешь?

Девушка кивнула и быстро пошла в ванную, уверенная, что, когда вернется, мама уже уйдет.

Ошиблась.

Мать сидела на кровати и разглядывала диск.

Ничего не оставалось, пришлось надеть ночную рубашку и лечь в постель. Лишь тогда Валентина Васильевна спохватилась, сложила подарки на тумбочку, выключила в комнате свет, но, прежде чем уйти, сказала:

— Подумай как следует насчет Влада своего… Чует мое сердце нехорошее.

— Спокойной ночи, — пожелала Катя. Мама всегда умела подбодрить. Всюду ей виделось, слышалось, чудилось нехорошее. Одно раздражало — на этот раз, похоже, она не ошиблась.

Девушка подождала, пока стихнут за дверью шаги, и тихо позвала:

— Влад…

— Поговорим, когда твои родители лягут спать, — послышалось из-под кровати.

Катя свесилась с постели. Молодой человек лежал на спине, положив руки под голову. В темноте, рассеиваемой светом, исходившим от окна, блестели зеленые глаза.

— Ты можешь вылезти.

— Мне удобно тут, — возразил он.

Ожидание текло медленно-медленно. За час, который пришлось молча лежать, глядя в потолок, Катя чего только не передумала. То ей казалось, будто она слышит лишь собственное дыхание, то вдруг в голову ударяло, что все — лишь сон.

Как только дверь родительской комнаты негромко хлопнула, Катя не выдержала и спросила:

— А как мне теперь тебя называть? Ведь Влад ненастоящее имя…

— Как нравится, — отзывался молодой человек. — Возможно, очень скоро тебе не захочется называть меня по имени совсем… и видеть тоже.

Сердце болезненно сжалось, Катя набрала в легкие побольше воздуха и процитировала:

— «А еще мы пьем кровь!» — Она подождала, скажет ли он что-нибудь, и пояснила: — Это слова Анжелики: «А еще мы пьем кровь».

— Я помню.

Возникла пауза.

— Почему она так сказала? — Катя крепче стиснула одеяло. — Это шутка, да?

— Меня зовут Вильям Нортон, — негромко произнес молодой человек, — я родился в провинции Англии в тысяча пятьсот восемнадцатом году. Почти пятьсот лет назад. Анжелика не солгала…

Катя села, вплотную прижав к себе колени.

— Вы что же, как та графиня?… — Девушка осеклась.

— Елизавета Ботари? — усмехнулся Вильям. — Нет, мы другие. Кровь, источник нашей жизни, как вашей, — пища.

— А клыки есть? — шепотом спросила Катя.

— Есть.

— А гробы? Спите?

— Гробы по желанию… Спим два раза в неделю. Достаточно пяти-шести часов.

— Осиновый кол, чеснок, серебряные пули, — дрожащим голосом перечислила она.

— Нет. Солнечный свет.

— Поэтому ты никогда не выходишь днем! — осенило девушку.

Вильям под кроватью пошевелился, а затем его голова показалась возле тумбочки. Молодой человек положил локти на постель.

Катя непроизвольно отодвинулась. На языке крутился вопрос, которой она не осмеливалась задать.

— Не бойся, — мягко попросил Вильям, — для меня ты больше, чем источник жизни… как и любой другой человек. Я не пью кровь людей, только животных.

— Ты читаешь мысли? — подозрительно нахмурилась девушка. И все-таки несмелая улыбка коснулась ее губ. Известие, что он не убивает людей, позволило немного расслабиться.

— Нет, читать мысли я не умею.

— А твой брат?

Молодой человек покачал головой.

— Он мог бы, но не хочет.

— Как это?

Вильям положил подбородок на руки. Бледный свет из окна упал ему на лицо.

— Сильные вампиры обладают разными талантами, а при желании могут их развивать. Лайонелу не нужно уметь читать мысли; если он захочет, для него это сделает Георгий или кто-то еще из прислужников. А скорее, он использует какой-нибудь иной свой талант… Благо у него их огромное множество.

— Значит, Георгий… — Катя прижала ладони к вспыхнувшим щекам.

— Да, он знает все, о чем думает каждый находящийся рядом. Говорит, это то же самое, что включить, одновременно в голове сотни радиостанций. Можно звук сделать потише, но не выключить совсем.

Девушка выдержала пристальный взгляд зеленых глаз.

— А мальчик?

— Йоро, — Вильям задумчиво улыбнулся — сверкнули белые зубы, — он не такой, как мы. Мальчика мой брат поймал в лесах Сенегала около семидесяти лет назад.

— Почему вы держите его в клетке?! — громче, чем следовало, воскликнула Катя и тут же зажала себе рот ладонью.

Вильям прислушался и, лишь убедившись, что никто не идет, ответил:

— Йоро оборотень, он не обычный мальчик. Если его выпустить, первым делом он перегрызет кому-то из нас горло.

— Если так, то зачем Лайонел его поймал?

— Не знаю, — пожал плечами молодой человек. — Просто так, разве ты до сих пор не поняла? — Мой брат делает что ему вздумается! Порой его развлечения выходят за рамки… за все мыслимые рамки.

Катя поежилась.

— Он пытался меня убить, — бесцветным голосом произнесла она.

— Прости. — Вильям взял ее горячую руку в свою прохладную и несильно сжал. — Еще два месяца назад Лайонел, наверно, и не помнил, что у него есть брат. Бывало, мы случайно сталкивались в гараже, обменивались дежурными фразами и в жизни друг друга играли ничтожно маленькие роли.

Катя боялась шевельнуться. Молодой человек заметил это и поспешно выпустил ее кисть.

Властность Лайонела непомерна, как и самолюбие, он хочет владеть всеми и вся. — Вильям приглушенно рассмеялся. — Когда в моей жизни появилась ты, братец сразу вспомнил обо мне. Он не может спокойно существовать, зная, что у кого-то есть драгоценность, которую ему не предложили.

Девушка вспомнила прохладные пальцы на своей ноге, мимолетную улыбку Георгия, знавшего обо всем, что происходит под столом, и содрогнулась от отвращения. Сейчас она не могла поверить в испытанный восторг от прикосновения человека… вампира, который безжалостно хотел отправить ее на тот свет.

— Зачем же ты нас познакомил? — В носу от обиды закололо, на глаза навернулись слезы.

— Это была цена. — Вильям вздохнул и придушенно сознался: — Я надеялся, что он познакомится с тобой и потеряет интерес. Чем больше выстраиваешь перед ним преград, тем сильнее его жажда добиться своего. А самая скучная игра для моего брата — это игра с покорными, с теми, кто признает его превосходство.

Катя натянула повыше одеяло, голос ее прозвучал отстраненно:

— Ты привел меня к нему, чтобы он самоутвердился.

Это не был вопрос, ответ она знала.

Вильям долго молчал, глядя куда-то в сторону, потом тихо произнес:

— Я привел тебя к нему, потому что не могу защитить… Ни от него, ни от других.

Девушка пожалела, что упрекнула. Он выглядел таким искренним и несчастным. Захотелось обнять его, утешить, но она сидела не шевелясь, а вместо слов сочувствия спросила:

— Не можешь, потому что их много, а ты один?

— Нет, потому что слаб! — Вильям облокотился спиной на тумбочку и вытянул ноги. — Не все вампиры сильные и талантливые, есть такие, как я и Ксана… абсолютно бесполезные. Нас считают низшим сортом, мы прислуживаем у сильных.

— Разве ты прислуживаешь? — изумилась Катя.

— Нет, это бы бросило тень на репутацию Лайонела. Ведь мы одной крови! У нас не только общие родители, у нас один создатель. — Он умолк.

— Но как вы с братом стали вампирами? Это так… так… — Катя легла на бок и, разглядывая профиль молодого человека, растерянно закончила: — Так необычно.

Вильям засмеялся и горестно повторил:

— Необычно. Долгая история…

— Расскажешь?

— Если хочешь, — пожал он плечами.

После недолгих колебаний девушка сказала:

— Хочу.

* * *

За свою бессмертную жизнь ему не раз и не два хотелось вернуться в прошлое. Ведь для того чтобы изменить собственную историю, нужно было ничтожно мало. Одна лишь капля крови разбила судьбу, как зеркало от удара камнем, на тысячи тысяч отражений. И мир стал другим.

— В тысяча пятьсот тридцать четвертом году Генрих Тюдор Восьмой с одобрения парламента провозгласил себя главой англиканской церкви. Английские короли не являлись абсолютными монархами, у них не было постоянных налогов, и каждую субсидию приходилось испрашивать у парламента. Указ о «закрытии монастырей» позволил Генриху овладеть богатствами духовенства и долгое время обходиться без субсидий; он продавал или раздавал монастырские земли дворянам и купцам.

Шел тысяча пятьсот тридцать девятый год. Мне исполнилось девятнадцать, я был вторым сыном, которому по закону наследования майорату ничего не полагалось, кроме скудного содержания. Титул барона и замок, пожалованные моему отцу королем, должны были отойти в дальнейшем к Лайонелу. А у меня был пустой карман и невеста… Элизабет. Мы познакомились, когда мне только исполнилось пятнадцать, а ей тринадцать. Владения моего отца граничили с землями ее семьи. Мы частенько гуляли вдоль реки, сидели в роще, много разговаривали. Конечно, между нами ничего не было! Пара скромных поцелуев. В то время получить больше от приличной девушки являлось чем-то немыслимым. Существовали продажные женщины, но о них не говорили. Отец меня как-то отвел к одной из них… Неловко вспомнить. Элизабет не знала. Она была невинной, чистой, как ангел. Ради нее я был готов умереть. Я отправился разворовывать монастыри, чтобы мы могли пожениться, жить на своей земле и не зависеть от Лайонела. Думал, это просто — приехать с оружием, забрать все ценное, разогнать святош и уехать. Но я даже не представлял, какие испытаю угрызения совести, как страшно будет делать то, во что не веришь. Власть, какой бы она ни была, на что бы ни толкала, вселяет уверенность, убеждает: «Борьба идет за правое дело!» И ты ощущаешь себя частью этой власти — мощной и непобедимой. Безнаказанность, кажется реальностью, а живые преграды, Священное Писание меркнут под толщей самоуверенности.

Фаунтейнское аббатство, построенное в северном Йоркшире тринадцатью монахами цистерцианского ордена, было третьим и последним моим монастырем — моим проклятием. Пятидесятиметровая башня из песчаника так и стоит у меня перед глазами… Повсюду огни факелов, крики раненых и ржание лошадей. Животные точно сбесились. Помню, как дрожал подо мною конь, а в воздухе кружил кровавый пепел. Наемники выносили серебряные и золотые иконы, кубки, все ценное.

В тот день я испытывал нехорошее предчувствие. Даже пытался отговорить себя ехать в аббатство, но что- то мне помешало… Может быть, жадность? Фаунтейнский монастырь считался одним из богатейших в Англии. Его пашни и пастбища простирались на пятьдесят километров до самых истоков реки Скелл. Я надеялся, что король подарит мне клочок земли. Не так далеко находился замок моего отца, да и поместье родителей Элизабет. Я вырос в тех местах, мне хотелось остаться в Йоркшире до конца своих дней. Если бы я тогда знал, что приезд к стенам аббатства отодвинет конец моих дней в бесконечность, — предпочел бы существование впроголодь, с Элизабет или без, хоть на своей земле, хоть бродяжничая. Лишь бы жить — по-настоящему.

Монастырь внушал страх и уважение одним своим видом. Никакой отделки, цисцерцианский орден требовал простоту во всем. Грубые постройки из желтовато- серого камня, множество арок и единственный декор, разрешенный уставом, — это колоны и капители. Просто мечта для тех, кто считал всякую красоту дьявольским наваждением.

Я видел, как некоторые наемники крестились… Сам же я не выпускал из ладони золотое распятие. Посещали скверные мысли. Мой конь трясся как в лихорадке, никак не получалось его успокоить. А потом от стены метнулась белая тень, лошадь встала на дыбы и скинула меня. Я сильно ударился головой оземь, но боль пронзила лишь запястье, точно острые кинжалы вошли в плоть. Было ни вздохнуть, ни пошевелиться, ни крикнуть. Боль парализовала. Рука до плеча горела, остальная часть тела отнялась. Я видел над собой кружение пепла, чувствовал его легкие теплые прикосновения к щекам, лбу, губам. Голова казалось необычайно легкой, но в то же время неподъемно тяжелой. Тогда я думал о Боге. Осознал, что все мы будем наказаны. Меня подстегнула любовь, воспоминание об Элизабет, которая ждала дома… Сердце ожило, застучало отчаянно и гулко, острая боль исчезла, осталось ноющее покалывание. Я зажал золотое распятие между пальцами, резко перекатился набок и, не глядя, ударил. Острие креста вонзилось во что-то холодное, но мягкое. Передо мной возникли яркие глаза на мертвенно-бледном лице. Пальцы, ладонь защекотало, как пушистым перышком, — с распятия мне на руку текла вязкая багряная кровь. Рядом на коленях стоял круглолицый монах в белом облачении под черным наплечником. Это был один из цисцерцианцев. Он приоткрыл рот и показал окровавленные десна. В свете горящего монастыря сверкнули белые клыки, на гладкой щеке монаха зияла рана, но рваные края сами тянулись друг к другу как живые. Я посмотрел на свою руку, за которую он укусил. На запястье из аккуратных круглых дырок сочилась светлая розоватая кровь. Я накрыл следы от зубов ладонью с крестом, чтобы остановить кровотечение, и услышал, как монах зарычал. Звериные красные глаза горели точно раскаленные угли. Думал, сейчас набросится — и конец, но ничего не произошло. Существо с клыками отползло прочь, из глотки его вырывались урчащие звуки, глаза в страхе вращались. Монах смотрел на крест, видневшийся из-под моей руки, окровавленной его вязкой, почти черной кровью. Мне сперва показалось, что он боится распятия, выставил крест перед собой. Только монах даже не взглянул на него, он смотрел на мою руку, откуда испил крови, и медленно отползал. Он что-то бормотал сквозь рык, я не мог разобрать. А потом наконец услышал его слова: «Обескровить тело, вынуть сердце и сжечь! Сделай это, когда станет невыносимо до слез…»

Позади особо громко закричали, я обернулся, а когда снова посмотрел туда, где стоял странный человек, там уже никого не было. Своего жеребца я нашел в двух ярдах от монастыря, тот стоял возле кустов и тихо ржал. Рука с укусом онемела до локтя, заледеневшие пальцы едва двигались. Кожа вокруг укуса сильно побелела, запястье было измазано в багровой крови монаха, накапавшей с креста. Она не засыхала, смешиваясь с моей кровью — светлой и алой. Сколько ни растирал руку в попытке согреть, та становилась только белее — внутри расползался холод. Как если бы по венам заструилась вместо горячей крови вода из горной реки. Когда я взобрался на лошадь, онемение поднялось по руке до плеча, сердце билось все быстрее и быстрее.

От разгромленного монастыря я отъехал на приличное расстояние, но крики по-прежнему слышались отчетливо, дорога в непроглядной тьме была видна как днем. Тело словно под воздействием опиума не слушалось. Я полулежал на взмыленном от сумасшедшего галопа коне и слышал мощный стук его сердца, по силе сродни ударам кувалдой. И слышал свое сердце, бьющееся, сто крат быстрее. Вокруг повсюду жили звуки: полёвка шуршала в норе, далеко позади пищали птенцы, впереди, в растущих у берега Скелл кустах, укрылись мальчики, сироты из монастыря.

Конь, не сбавляя ход, влетел в воду, я не почувствовал холода, казалось, тот уже окончательно поселился во мне. Рыбы ловко уворачивались от копыт жеребца, я видел круглые рыбьи глаза, тонкие плавники, узор на спинках. Речное дно виделось подобно дну миски для умывания.

До замка отца оставалось каких-то несколько миль, я прижался щекой к теплой шее коня. Там, под шелковистой коричневой шкурой пульсировала горячая кровь, она источала необыкновенный, неведомый мне ранее аромат — тонкий и терпкий. Все мысли крутились только о нем, и рот наполнялся тягучей слюной. Я минуту за минутой уничтожал в себе дикое желание, пытался думать о невесте: как приеду, сделаю ей предложение… Но мысли обрывались, в мозгу пульсировала только одна. Мне хотелось крови, та струилась как теплое вино под лоснящейся шкурой, сводя меня с ума от жажды.

Вдали уже виднелись квадратные башни Нортон-холла, когда я не выдержал и провел нижней губой по короткой коричневой шерсти. Язык обожгло солью, но губы продолжали медленно скользить по влажной шкуре, лишая меня рассудка. Не представляю, как удержался.

Замок походил на груду камней, весь в трещинах, украшенный уродливыми скульптурами ангелов с перебитыми крыльями. Раньше он казался мне прекрасным.

Я не поскакал к главным воротам, объехал замок и проник за высокие стены через потайной ход, известный только членам семьи. А на заднем дворе свалился мешком с лошади и какое-то время лежал на земле, глядя в черное небо. Еще никогда прежде я не видел луну так близко — казалось до нее можно запросто дотянуться. А лунный свет, мягкий и холодный, посеребрил каждую трещинку спящего замка.

Жеребец зацокал к конюшням. Я чувствовал его

страх, как свой собственный, но не мог заглушить в голове биение сердец. Они были повсюду: большие, маленькие, совсем крохотные — живые и горячие, вызывающие безумные фантазии и жажду крови.

Я кое-как встал на ноги, уцепился за стенной выступ и подтянулся до окна. Сердце уже билось не так сильно, оно как будто замедлило ход и долго раздумывало перед каждым новым ударом.

В южном крыле, где жили слуги, я резко остановился и с наслаждением втянул в себя воздух. Рот наполнился слюной, меня затрясло от нетерпения и ужаса, когда представил окровавленные трупы слуг в постелях. Всех этих людей я давно знал, кого-то любил, с кем-то дружил…

Я бежал по извилистым коридорам, не чувствуя усталости, тело не принадлежало мне. От меня прежнего осталось только сердце, бившееся все медленнее и медленнее.

На третьем этаже возле комнаты брата я остановился. За стеной слышалось два ровных дыхания. Лайонел как всегда был не один. Мне подумалось — очередная служанка, — много у него их перебывало. Хотел уже постучаться, но заметил висящее на стене зеркало. Мое отражение едва виднелось, в то время как остальные предметы: гобелен, расшитый розами на противоположной стене, подсвечники — зеркало показывало четко. Лицо у меня было бледным, словно у покойника, всегда тусклые глаза не по-человечески сверкали. Я прикоснулся к холодной зеркальной поверхности, но отражение стало только хуже — затуманилось, расплылось, а сердце надолго задумалось.

Я забарабанил в дверь и, не дожидаясь приглашения, ворвался в спальню.

Брат проснулся и приподнялся на локте. Мутный взор уставился на меня без интереса, с легким неудовольствием. А спящая рядом рыжеволосая девушка пошевелилась во сне.

Я ему сказал: «Со мной что-то происходит», — а сам не мог оторвать взгляда от пульсирующей вены на его шее.

Он лишь хрипло засмеялся, бросил: «Ты и впрямь не в себе, если явился посреди ночи, чтобы сказать мне об этом!» Посоветовал пойти выспаться, обещал утром выслушать.

Я крикнул: «Утро может уже никогда для меня не наступить!»

А Лайонел ответил: «На все воля Божья…»

Я молил его выслушать меня, пытался объяснил про монастырь, монаха… Мое сердце нехотя ударилось в груди, и ему вторило другое, слабое и нежное. Оно испуганно затрепетало, а затем раздался взволнованный девичий голос: «Лайонел, кто здесь?»

Я, конечно, узнал этот голос. Возникла тишина, нарушаемая лишь ускоренным стуком двух сердец. Мое же собственное умолкло навсегда, по телу растеклась такая сильная боль, что не мог вздохнуть. Холод внутри стал невыносим, кровь в венах словно сковали могучие льды. Я закричал и упал на каменный пол.

Лайонел же утомленно вздохнул и попросил: «Не нужно сцен!»

Я корчился от ледяной боли и пустоты внутри, а он воскликнул: «Ну посмотри, что ты наделал, расстроил нашу дорогую Элизабет! Надеюсь, теперь ты доволен?»

Элли, так я ее нежно называл, всхлипывала, беззащитно жалась к Лайонелу, а он как мог утешал: «Милая Бетти, он не стоит ваших слез, не нужно… Только взгляните, придуривается — один в один королевский шут, какая низость!»

Я потерял сознание — умер, а когда очнулся — у меня в висках пульсировало в такт быстрым ударам их сердец, зубы ломило, ноздри дрожали от аромата крови. Боль внутри стихла, и лед, что сковывал каждую часть тела, точно растаял. Я молниеносно поднялся, в меня как будто влилась новая жизнь, безудержная сила, а в горле поселилась неумолимая жажда.

В окно смотрела серебряная луна, в ее свете Лайонел, обнимавший за плечи мою невесту, походил на падшего ангела — прекрасного и порочного. Ни до этого, ни после не испытывал к кому-то ненависти сильнее. Мне хотелось разорвать его за то, что отнял у меня самое дорогое… И я без раздумий бросился на него.

А мог удержаться! Следовало бежать оттуда, но тогда я еще не понимал, что человеческие радости мне большие не доступны. Я жаждал мести! И отомстил, наверно, ничего хуже сделать было нельзя…

Я пил его кровь! Проткнуть зубами тонкую кожу оказалось так легко и приятно! Лайонел впервые не мог со мной справиться. Раньше, когда отец устраивал нам поединки, брат выбивал у меня меч в первые же минуты боя. Он превосходил меня во всем: искуснее владел мечом, точнее стрелял из лука, лучше держался в седле, дальше метал копье, красноречивее говорил. Но ему всегда было мало! Унижать, издеваться, демонстрировать превосходство — брату это доставляло особое удовольствие. Какой вампир мог из него получиться? У нас мертвые холодные сердца, стук которых мы сами не слышим, но они помнят тепло былой жизни. А что может вспомнить сердце Лайонела?

Я бы, наверно, выцедил его кровь до последней капли, если бы не Элизабет… Она выбросилась из окна.

Помню звук ее сломанных косточек и мои мерзкие мысли. Первое, что промелькнуло в голове: «Если она мертва, ей не нужна кровь». Позже пришло осознание потери. Любовь всей моей жизни как мертвая птица распласталась на каменной дорожке, ведущей в сад. Я не сердился на Элли за ее предательство, не испытывал ненависти, было больно, но я знал, кто во всем виновен. Он мог и заставить — Лайонел мастер интриг и обольщения. Говорят, наивность не порок… в чистом виде это так, пороком ее делают лицедеи вроде моего брата. Ни в одном глазу у него не было жалости к погубленной девушке. Он еще посмеялся и сказал: «Какой же ты все-таки глупец». По шее у него текла кровь, брат полулежал на постели с закрытыми глазами. Я думал, он станет молить о пощаде или просить помощи, но этот гордец даже не взглянул на меня. Я сидел рядом на полу, пока Лайонел не потерял сознание. Он всегда казался мне таким сильным, непобедимым, видеть его обессиленным и умирающим было очень странно. Чувствовал, будто вместе с ним умираю и я. Как если бы наша вражда являлась связующей нитью, столь крепкой, что разорвать ее могла только смерть. И наверно, мне не суждено когда-нибудь понять свой поступок…

Я порезал руку и смешал нашу кровь. Не помогло! Тогда я вынес Лайонела из замка, перекинул через лошадь и поехал назад в аббатство. Обитатели монастыря не могли далеко уйти, я рассчитывал найти того монаха… Спрашивал у встречных людей, но они лишь разводили руками. В монастыре было огромное множество послушников. Лайонел едва дышал, и я оставил его неподалеку от моста возле реки, а сам поехал на поиски. Аббатство превратили в руины. Про странного монаха никто ничего не знал. Мне и возвращаться к реке не хотелось, думал, найду там труп. Я боялся, на моих руках была кровь родного брата. Один грех сменился другим, куда более страшным.

Я спешился у реки, сбежал по склону и увидел рядом с телом Лайонела того самого монаха. Он мельком взглянул на меня и сказал: «Твой брат потерял слишком много крови!»

Откуда он узнал, что мы родственники? Но я спросил: «Он будет жить?»

Мне показалось, монах улыбнулся. Тогда я засомневался в этом, но сейчас знаю точно. Улыбнулся, но горько. Так улыбаются лишь те, кто очень многое знает.

«Жить… — Цистерцианец задумался, а потом уверенно заявил: — Будет… И ты еще не раз о том пожалеешь. У этого мальчика хорошая кровь, но он порочен. Взгляни только в его лицо… Никак сам дьявол за ним притаился, как за щитом!»

Мне не пришлось уговаривать, похоже, монах все решил еще до моего появления. Если в Лайонеле и сидел дьявол, то цистерцианец благополучно искусился.

Он порезал себе запястья, затем сделал надрезы на теле моего брата, куда влил свою кровь. А после приложил руку с сочившейся кровью ему к губам.

Не знаю, что испытывал Лайонел, он никогда не рассказывал. И не упрекал меня за дарованную ему вечную жизнь.

Наш создатель нам не представился, когда все было кончено, он ушел, и мы его больше не видели. Немногое успел он сказать. Предупредил лишь, что солнце — это боль, а таким, как я — слабым вампирам, создавать себе подобных строжайше запрещено. Впрочем, и сильным запрещено, но на то они и сильные, чтобы решать самим, делить свою мощь с кем-то или нет. Когда цистерцианец уходил, с трудом влачил ноги. Я потом много думал об этом. Было в его поступке по отношению к Лайонелу нечто совсем не божественное, возможно, гордость за свое прекрасное творение. Он отдал почти всего себя, зная наперед, что его создание никогда не будет служить Господу. Осознавал, кого выпускает на волю! Виделось ли ему в этом какое-то предначертание? Кто знает. Но вот уже почти пятьсот лет мы не живем, монах солгал, мы — как у вас в православии? — мытарствуем на земле! Словно души, навеки застрявшие между адом и раем.

Глава 13 Глобальное потепление

Анжелика поудобнее устроила голову на мягкой спинке дивана, приоткрыла один глаз и вскричала:

— О, Даймонд! Неужели нельзя массировать всю ступню, а не мять в одном месте?! Черт возьми, — стукнула она веером по плечу юноши, стоящего перед ней на коленях, — всему-то тебя нужно учить!

Даймонд осторожно передвинул пальцы ниже по ее ступне и, несмело подняв бархатисто-синие глаза, прошептал:

— Прости.

Девушка вздохнула и раздраженно обмахнулась веером.

— Лайонел ко мне охладел! — прорычала она, яростно стискивая белоснежные зубы.

— Быть такого просто не может, — заверил ее юноша. — Всем известно, Лайонел большой ценитель красоты, а ты красивейшая женщина из всех бессмертных. Другой такой не найти, уверен, он это знает.

Анжелика распахнула глаза и с интересом уставилась на слугу. Обычно он не позволял себе столь откровенных высказываний. Этого мальчика она встретила около двухсот лет назад в Англии в одной маленькой деревушке на окраине леса. Охотники за вампирами гнали ее с графства Суррей, где кровавый след из жертв привлек внимание жителей, до самого Гэмпшира. Прошло совсем немного времени с ее собственного перерождения, всего каких-то пять месяцев, поэтому опыта в заметании следов у нее не было. Она бежала из одного города в другой, не спала две недели, питалась кое-как, чаще всего дикими животными, но люди не отставали… Выручал лишь дар, появившийся у нее с кровью могучего создателя. Она видела образы, рождаемые в головах людей и животных.

Анжелика перекинула ногу на ногу и приказала:

— Даймонд, теперь вторую! Используй лавандовое масло!

Юноша послушно вылил на ладонь немного ароматной жидкости из стоящей на полу бутылочки и принялся втирать в ступню.

Сколько девушка его помнила, он всегда был молчаливым исполнителем ее прихотей — тенью, повсюду следующей за ней, любимым преданным песиком.

Охотники тогда загнали ее в деревню неподалеку от Портсмута, где она укрылась в старом сарае у кромки леса. Даймонд был там — таскал сено, он сказал охотникам: «Девушка побежала в сторону порта», и они ему поверили.

Анжелика задумчиво улыбнулась, разглядывая сосредоточенное лицо юноши с упавшими на лоб каштановыми прядями.

Ей было так одиноко все пять месяцев скитаний по Англии! Встреча с деревенским мальчиком многое изменила. Он заботился о ней. Приносил кур, гусей, ловил зайцев, стирал одежду, охранял сон. Выслушивал бесконечные истории о ее беззаботной жизни в Испании, где она веселилась на балах и покоряла сердца самых блистательных мужчин.

Неумелые ухаживания Даймонда, романтично-глупые образы в его голове казались очень трогательными. Она быстро истосковалась по мужскому вниманию.

Оставаться надолго в деревенском сарае, аристократка по происхождению, не желала, поэтому в одну из ночей она соблазнила своего спасителя. А когда тот уснул рядом с ней на охапке сена, испила крови юноши. Он проснулся, но даже не пошевелился, пока она жадно пила, припав к его шее.

«Пойдем со мной?» — насытившись, предложила она и, даже на миг не сомневаясь в его ответе, разрезала кожу на своей руке.

Даймонд последовал за ней, но девушка больше никогда не видела образов, рождаемых в головах людей. Она приобрела верного слугу, лишившись своего главного козыря. Ей остались подвластны только животные. В дальнейшем она использовала некоторых из них, чтобы читать мысли людей, но до сих пор не нашла такого, которому бы удалось выудить хоть что-нибудь из головы Даймонда.

— О чем думаешь? — раздраженно поинтересовалась Анжелика.

Юноша вздрогнул, но ответил незамедлительно:

— У тебя нежная кожа…

Девушка усмехнулась. Все, о чем бы ни говорил Даймонд, походило на правду, его невинным синим глазам было невозможно не верить. Она иногда спала с ним от скуки. У него не было мужественной красоты, каких-то особенных умений в любовных делах, но близость с ним утешала, когда казалось — ничто не может возродить желания к жизни.

Все изменилось с появлением Лайонела. Другие мужчины перестали ее интересовать. Все они казались глупыми ничтожествами и не шли ни в какое сравнение с идеалом.

При воспоминании о Лайонеле девушка ощутила новый прилив ярости.

— Видел бы ты эту Катю! — Руки сами собой сжались в кулаки. — Ни манер, ни лоску, ни красы! Вильям такой болван, ни капли вкуса!

— Какое тебе дело до вкуса Вильяма? — удивился Даймонд. — Пусть делает что хочет. Не лучше ли оставить его и девушку в покое?

— Какое дело? Спрашиваешь! — взвилась Анжелика. — Плевать мне на Вильяма! Этой девицей заинтересовался Лайонел, неужели непонятно? — Девушка вырвала ногу из ладоней юноши и вскочила с дивана. — Он смотрел на нее, понимаешь?!

Даймонд поднялся с колен и честно сознался:

— Нет, не понимаю. Думаю, тебе не о чем беспокоиться.

Анжелика взглянула на покачивающийся хрусталь в люстре и, сломав веер ударом о ладонь, прошипела:

— Где бы я сейчас была, дорогой Даймонд, если бы часто слушала тебя! Что вообще тебе известно о переменчивости мужчин? Поди лучше разузнай, к какому часу привезут мое платье для рождественского бала!

Юноша вышел из комнаты, а Анжелика приблизилась к огромному аквариуму и посадила на ладонь паука. Мику для нее привез несколько лет назад знакомый вампир из Сиднея.

Девушка погладила своего любимчика по брюшку.

— Я должна быть во всеоружии, — поделилась она с пауком. — Эта рыжая дешевка еще не поняла, кому перешла дорогу…

* * *

Деревья стояли в пушистом снегу, причудливые белоснежные лапы верхушек тянулись к черному небу с блестящей россыпью звездной пыли. В тишине пустынного парка то тут, то там раздавался протяжный скрип тонких осинок.

Катя украдкой посмотрела на шагающего рядом молодого человека и едва заметно улыбнулась.

Сегодня они никуда не спешили, просто гуляли, как самые обычные влюбленные. Ей потребовалось несколько дней, чтобы осмыслить все, что она узнала. Самая огромная сложность была даже не в осмыслении, а в принятии — ее бойфренд никогда не станет есть с ней мороженое и прогуливаться в солнечные летние деньки вокруг пруда, любуясь утятами. От человеческой пищи его выворачивало, солнце причиняло адскую боль, а утят он убивал.

Из четырех с половиной миллионов жителей Санкт-Петербурга вампир не смог найти более подходящего объекта для своей любви, чем она — непримечательная девушка, каких в каждом городе полным-полно.

Катя вздохнула. С ней явно было что-то не так. Кто в здравом уме, после всего, что приключилось, захотел бы продолжить знакомство с любителями выпить крови? Вильям благородно дал ей право выбора: «быть или не быть…», но сперва эгоистично влюбил в себя. Ее ответ был предрешен заранее. Но ведь и она сама — не кто-то там! — приходила в ужас от мысли, что ее жизнь, будет как у миллиарда людей на планете, по кем-то придуманной дурацкой схеме, и никак иначе. Сама же мечтала оказаться на Луне, в другой галактике, у черта на рогах, лишь бы остановить время и отдохнуть. Хотела невозможного, немыслимого, глубоко в душе, без всяких причин, считая себя лучше других. Впервые она получила то, о чем просила: шанс жить с претензией на оригинальность. А сама испугалась. Столько сомнений возникло, когда хоть и до страшных, но чудес рукой осталось подать. И другая галактика вроде сделалась не нужна, тут было хорошо: и усталость, не смертельная, чтоб отдыхать целую вечность, и житейские радости показались не такими уж дурацкими. Все стало предельно ясно: любая ерунда всласть, если есть с кем ее разделить.

— Ты не передумала? — в который раз за вечер спросил Вильям.

«Да не нужны мне эти утята!» — подумала она и только хотела заверить молодого человека, что ее решение не подлежит изменению, как он удивленно спросил:

— Утята?

Катя сообразила, что высказала мысли вслух, и, покраснев, пробормотала:

— Я просто думала о тех вещах, которые мы никогда не сможем делать вместе…

— А что мы не сможем делать с утятами?

— Ну… — замялась девушка.

— Скажи, — крепче сжимая ее ладонь, попросил он.

— Любоваться! Гулять летом вокруг пруда и любоваться утятами, — выпалила она.

Вильям недоверчиво покосился на нее.

— Ну почему же?… Я люблю утят.

— Любишь? — уточнила Катя. — Как просто утят или как?…

Молодой человек вздохнул.

— Утята — это очень мило, можно и полюбоваться…

Девушка улыбнулась.

«Глупая! Он ведь не заставляет меня сейчас же стать вампиром. Когда-нибудь потом, когда я сама захочу. Да и вообще, он словом не обмолвился, что мне нужно меняться… Да и как, если создавать вампиров запрещено? — Катя озадаченно нахмурилась. — А хочет ли он этого? Что, если нет? Как же мы будем?» — Ей сразу же представилась картина, где она, дряхлая старуха, просит молодого красавца мужа сходить в аптеку за лекарствами. Сделалось дурно.

— Вильям… — Девушка остановилась. — Ты хочешь, чтобы я стала такой же, как ты?

Он ответил не сразу, некоторое время всматривался в ее лицо, как будто надеялся увидеть ответ.

— Не знаю, — наконец сознался молодой человек. — Я рассказал тебе, какое мучение… жить так. Думал, ты не захочешь меня больше видеть. Но ты позвонила… И мне очень сильно захотелось тебя увидеть. Лайонел сказал, я эгоист.

Катя ощутила, как в груди начало медленно разрастаться тепло. И так происходило всякий раз, когда перед мысленным взором возникало красивое лицо с ледяными голубыми глазами.

— Это он сегодня тебе сказал? — Щеки порозовели от стыда. Она задала вопрос лишь с одной целью — узнать, чем занимается его брат.

— Да, — усмехнулся Вильям, — он бросил мне эти слова, проносясь мимо по коридору с охапкой своих разноцветных рубашек. Рождественский бал, все готовятся.

Сердце забилось сильнее.

Молодой человек взглянул на нее удивленно, но ничего не сказал. Он слышал каждый удар лучше, чем она сама.

— Разве в Англии не двадцать пятого декабря отмечают Рождество? — Тут же придумалась тема разговора.

— О, это как раз одно из мытарств! Праздность! — Вильям пренебрежительно фыркнул. — Свое католическое Рождество мы уже отметили. Петербургский бал в ночь с шестого на седьмое января устраивают каждый год, это событие! Вампирам нет дела до религии. Смертные говаривают: жизнь слишком коротка, чтобы в чем-то себе отказывать. У нас же она слишком длинна. А крайности из ряда: никогда — всегда, черное — белое, длинна — коротка — имеют общий знаменатель, Вы пробуете жизнь во всех ее проявлениях, потому что боитесь чего-то не успеть. Мы же от безысходности, скуки, ведь у бесконечности нет ограничений!

Катя поддела сапогом снег и, лукаво поглядев на молодого человека, полюбопытствовала:

— А ты делал когда-нибудь что-то очень-очень дурное?

Вильям изумленно вскинул брови:

— Что-то, еще хуже истребления животных?

— Да… — кивнула она. — Нечто страшное.

— Я разворовывал монастыри, — мрачно напомнил он. — Это страшно. Не так, как оказаться перед лицом реальной опасности, например перед диким зверем или человеком с оружием… По-другому. Есть грешки, которые легко себе простить и забыть о них, а есть преступление против самого себя. Раз переступишь через собственные глубочайшие убеждения, а потом можно всю жизнь вздрагивать от каждого шороха в ожидании кары. Знаешь, обычно страшна не казнь, а ночь перед ней.

Катя пожалела, что спросила. От его слов стало грустно. Она многое знала об угрызениях совести и вере, сломанной собственноручно, а затем выстроенной заново, точно дом, кирпичик за кирпичиком по написанной кем-то инструкции.

Сухой холодный воздух врывался в ноздри и струйками проникал внутрь, оставляя за собой ледяной шлейф. Кустики дрожали под снегом, когда девушка касалась их рукой в перчатке. Белые хлопья тихо соскальзывали с голых веток, рассыпаясь по земле.

— Как поживает Анжелика? — спросила Катя, устав от молчания.

— Рвет и мечет, — хмыкнул Вильям.

— А почему?

— Первым красавицам по статусу положено обладать скверным характером.

— Лайонела это устраивает? — Катя затаила дыхание.

— Я как-то не интересовался у него. — В голосе молодого человека проскользнуло раздражение. — Женщины его интересуют лишь как приложение к постельному белью. Такой ответ подойдет? — Он посмотрел на нее в упор.

Девушка не выдержала взгляда и, отведя глаза, пробормотала:

— Я просто так спросила…

— Прости, — вздохнул Вильям и признался: — Когда ты говоришь о нем, я начинаю сомневаться…

Ей не нужно было объяснять про сомнения, она сама испытывала их, когда перед глазами вдруг возникал прекрасный образ Лайонела, а тело точно пламенем обдавало. Никак не удавалось стереть из памяти ледяные глаза, завораживающую улыбку, звучание голоса. Все это рождало в голове мысли, от которых хотелось заковать себя в железный ящик, лишь бы никто и никогда не узнал, о чем она думает.

«Это временное помутнение рассудка, мираж посреди пустыни, соблазн, ведущий в пропасть», — твердила девушка про себя. Только мысли убедить не удавалось, они играли с ней в пятнашки — уворачивались, разбегались и дразнились.

Молодые люди вышли из парка, перешли дорогу и углубились в березовую аллею.

— Увидимся завтра? Хочешь, сходим куда-нибудь? — предложил Вильям, пропуская девушку вперед по тропинке, ведущей во двор.

— Конечно, — согласилась Катя.

Молодой человек открыл перед ней дверь парадной, но сам следом не вошел — остался на крыльце. В желтом свете фонаря его лицо было белым как снег, а изумрудные глаза таинственно поблескивали.

— Доброй ночи, — пожелал Вильям.

Девушка нерешительно кивнула. Ей хотелось, чтобы он ее поцеловал. И тогда мысли о его расчетливом брате наверняка бы испарились. Но молодой человек прибавил лишь: «Сладких снов», — и зашагал прочь.

— Он же джентльмен, — усмехнулась Катя, поднимаясь по лестнице. — А джентльмены не лезут целоваться у подъезда, даже на сто первом свидании…

Родители уже спали, когда она вором проскользнула в квартиру. Девушка разделась, сходила в ванну, а когда вошла в комнату и включила свет, увидела на кровати длинный черный чехол для одежды.

Мама любила покупать что-нибудь из одежды, не удосуживаясь спрашивать, по вкусу ее дары кому-нибудь или нет.

Катя расстегнула молнию на чехле и с изумлением застыла. Внутри было вечернее платье из тончайшего шелка телесного цвета, расшитое блестками. Сверху лежал маленький белый конвертик. Девушка вынула из него карточку. С одной стороны был рисунок из библейского сюжета: Иисус на руках матери, а рядом ангел. С другой — на черном фоне текст, выдавленный золотыми буквами:

Приглашение

Рождественский бал

Время: 6 января, 22:00

Место: Оранжевый замок

В конверте лежал еще сложенный вдвое листок с одним лишь предложением, написанным черной ручкой: «В 21:00 у подъезда будет ждать машина».

* * *

Лайонел прошелся по гостиной и остановился перед решеткой. Волк лежал с закрытыми глазами возле миски, наполненной мясом.

— Ты заболел? — поинтересовался молодой человек.

Йоро приоткрыл глаза, взглянул на него и снова закрыл.

— Понятно, кажется, в этом доме никто не хочет со мной разговаривать. Отлично!

В приоткрытую дверь просунулась лохматая голова Георгия.

— Дружище, я с тобой разговариваю.

— Приятная неожиданность, — улыбнулся Лайонел, жестом приглашая друга войти.

Георгий, облаченный в белый фрак, прикрыл за собой дверь и первым делом спросил:

— Ты не забыл, что через полчаса должен быть у Анжелики?

Лайонел рассеянно скользнул взглядом по золотой решетке.

Друг вздохнул.

— Все понятно… — Он уставился на волка и с прищуром уточнил: — Что ты сказал?

Йоро поднялся с пола, и в мгновение ока перед ними уже стоял мальчик.

— Лайонел был слишком занят, — произнес маленький оборотень, — он расставлял сети для девушки собственного брата.

Георгий заметно смутился, потупил глаза и, обронив: «Меня это не касается», отошел подальше от клетки.

Лайонел же засмеялся, а отсмеявшись, сделал резкий выпад и грубо схватил мальчика за руку. Тот негромко взвизгнул, но вырвать кисть или перевоплотиться попытки не сделал.

— Маленький трепач, это ты в качестве протеста объявил голодовку?

Йора оскалил зубы.

— Сломать тебе руку, как думаешь? — Лайонел сильнее стиснул тонкое запястье.

Из горла мальчика вырвался скулящий рык.

— Лайонел, — позвал Георгий, — я, конечно, не хочу мешать твоей воспитательной работе, но Анжелика ждет…

— А его это не волнует, — глядя в глаза Лайонелу, нарочно громко крикнул Йоро, — у него появилась новая игрушка!

Лайонел выпустил руку мальчика и прошипел:

— Заткнись лучше, пока цел.

— Убей меня, — предложил Йоро, смело делая шаг вперед и хватаясь за толстые прутья.

Но Лайонел уже потерял к нему интерес.

— Жора, отвези Анжелику на бал сам, — распорядился он, распахивая перед другом дверь, — у меня есть некоторые дела.

— Она не будет в восторге, — предупредил Георгий, но возражать не стал. — Увидимся!

Лайонел хотел выйти следом за ним, но его остановил голос Йоро:

— С какой готовностью он подменяет тебя.

Мальчик, держась за прутья, медленно опустился на пол. На черном лице промелькнула ухмылка.

— В погоне за чужой девушкой ты рискуешь потерять свою.

— Шутишь? — Лайонел покачал головой. — Георгий предан мне как никто.

Йоро взял из миски окровавленный кусок мяса и засунул в рот.

Молодой человек, видя, что мальчишка не убежден, захлопнул дверь и раздраженно произнес:

— Жора мне как брат, даже больше! Он часть меня! Женщина никогда не встанет между нами.

— Потому что он уступит тебе любую, не так ли?

— Потому что… — Лайонел осекся. — Какого черта я оправдываюсь перед собакой?! Жри кость и помалкивай!

Мальчик облизал окровавленные губы и негромко обронил:

— Даже у самых преданных собак есть чувства.

— Еще слово — и я посажу тебя на цепь, — рыкнул Лайонел.

— Помни, что я сказал, когда лучший друг будет украдкой смотреть на твою женщину, — захохотал Йоро.

Лайонел яростно сверкнул глазами:

— Пойду в зоомагазин, куплю тебе, сучёнок, намордник!

— В коридоре молодой человек столкнулся с братом.

— Уже уезжаешь на бал? — на ходу набирая телефонный номер, спросил Вильям.

— Уезжаем, — поправил Лайонел, — ты тоже едешь.

— Ошибаешься, — брат нахмурился и убрал сотовый в карман джинсов, — я сегодня встречаюсь с Катей.

— Переодевайся, я подожду тебя в машине, — точно не слыша его, бросил Лайонел.

— Ты оглох? — рассердился Вильям.

— У Кати сегодня другие планы, можешь не звонить ей. — Лайонел демонстративно поправил воротник черной рубашки. — Надеюсь, ты не обидишься, я взял на себя смелость пригласить твою даму на бал. — Он догадывался, что реакция будет бурной… и не ошибся.

— Ты рехнулся! — заорал брат. — Она же человек!

— Правда? — состроил удивленное лицо Лайонел. — Ну надо же, вампир встречается с человеком. Вот это кадр! И что же теперь делать, ты собираешься ее скрывать ото всех?

Вильям в панике огляделся, затем выхватил из кармана телефон, но Лайонел, сочувственно улыбаясь, признался:

— Когда оставлял приглашение, поколдовал над ее телефоном. Звонить бесполезно, твоя подружка уже в пути.

— Они же ее разорвут! — в ужасе выдохнул брат.

— Не факт, но лучше поспешить, — пожал плечами Лайонел. — Не забудь соответствующе одеться.

— Нет времени…

— Твое приглашение все равно у меня, так что переоденься. — Лайонел зашагал по коридору.

— Я тебя ненавижу! — догнал его окрик брата.

«Знал бы ты, сколько раз я это уже слышал», — не замедляя шага, подумал Лайонел. Вампиры не многим отличались от людей. Они так же преклонялись перед силой, так же любили и ненавидели. Из безответного обожания к своему повелителю нередко рождалась ненависть, которую его слабым подданным приходилось скрывать за сладкими улыбками и льстивыми речами. Им духу не хватало сказать в лицо правду, а те, кому хватало, давно покинули северный город.

Лайонел спустился на лифте в гараж.

— Господин, — услышал он голос Ксаны. Девушка вынырнула из-за машины с тряпкой в руках и ведром. — Вы на бал?

— Да, — коротко ответил молодой человек, тоскливо поймав на себе полный любви взгляд служанки.

Эта девушка когда-то была крепостной холопкой в доме боярина Щепкина. Лайонел встретил ее еще в свое первое посещение Петербурга — в тысяча семьсот двадцать пятом году, когда скончался Петр Первый. Тогда она еще не была вампиром.

Молодой человек открыл дверцу своего золотого авто и сел за руль.

— Я протру стекло, — улыбнулась Ксана, обмакивая тряпку в ведро.

Точно так же она улыбалась ему и в тысяча семьсот двадцать пятом. Он приехал в столицу России с Тибета, где прожил около десяти лет, одержимый идеей существования под солнцем. И всего, что сумел добиться в борьбе с болью, это не больше полчаса на солнце. В то далекое погожее мартовское утро он изнемогал от боли у забора богатой усадьбы, когда совсем юная круглолицая девушка в накрахмаленном чепце приблизилась к забору и спросила: «Подать вам воды?»

Молоденькая крепостная показалась ему такой славной, свежей, как глоток холодной крови младенца, он позабыл о жжении во всем теле.

Девушка снова спросила: «Хотите воды?», а он сказал: «Хочу вашей крови».

Лайонел наблюдал, как сползает со стекла мыльная вода и снует тряпка под ловкой рукой Ксаны.

Почему-то эту кареглазую девушку никогда не удивляли его желания. «Берите сколько хотите», — ответила на его шокирующее заявление и просунула руку в забор. Он не взял, о чем потом бесконечно жалел.

Второй раз они встретились в тысяча семьсот пятидесятом году, во время вступления Российской империи в эпоху расцвета и могущества, когда он приехал с намерением сделать мрачный северный город своим. Как оказалось, с двадцать шестого года Петербург принадлежал пяти сильнейшим вампирам, явившимся из-за Урала. Не было ни централизованного управления, ни высшего общества, ни увеселительных мероприятий. Вампиры, как крысы, жили в подвалах, амбарах и боялись носа, казать даже по ночам из-за рыскающих повсюду охотников. Господствующая пятерка жила в свое удовольствие, не заботясь, что из-за их неосторожности все остальные вынуждены прозябать в голоде и страхе.

Лайонел улыбнулся при воспоминании, с каким удовольствием прикончил вампиров, стер преграду к ключам от города своей мечты. Когда еще впервые прошелся по улицам столицы, вдохнул сырой воздух с болот, у него возникло ощущение, что он вернулся домой. Раньше не было такого места, куда бы его тянуло, где бы хотелось остаться навсегда…

Правители жили в огромной грязной землянке на отшибе города. Трупная вонь от нее разносилась на многие километры. Вампиры приводили жертв прямо туда, там же разделывались с ними и частенько ленились закапывать тела.

Ксана насухо вытерла лобовое стекло своим платком.

— Вот, теперь хорошо. — Девушка попятилась и встала в стороне, как будто надеялась, что ее попросят еще о чем-нибудь.

— Благодарю, можешь идти, — кивнул ей Лайонел.

Он нашел ее в той землянке, оскверненную, среди грязи и разврата. Она уже была вампиром. От солнечной живой девчушки, чьей крови он когда-то возжелал, не осталось ничего, кроме потускневших глаз на мертвенно-бледном лице. Но он все равно забрал ее с собой, она ассоциировалась у него с Петербургом — домом. Поэтому создавая для себя жилище, хотелось украсить его трофеем в напоминание, как одним солнечным утром, изнемогая от невыносимой боли, он был пленен, очарован и бесконечно увлечен… Петербург стал первой и единственной его любовью.

На соседнее сиденье плюхнулся брат.

— Поехали! — рявкнул Вильям, с грохотом захлопывая дверцу.

Машина заехала в лифт, затем выехала во двор, из него на дорогу и помчалась по неосвещенной улице.

Спустя двадцать минут, когда они застряли на выезде из города, брат не выдержал и сердито накинулся:

— И чего тебе все неймется? Она же не в твоем вкусе? Мышь, сам говорил! Откуда же такой интерес?

— Зачем кричать? — удивился Лайонел. — Ты ведь знаешь, у меня прекрасный слух.

Вильям устало уронил голову на боковое стекло. И больше не разговаривал до самого замка, где устраивался бал.

У высоких чугунных ворот выстроились целых три очереди из дорогих машин, но вскоре перед золотистым авто образовался свободный коридор.

— Тебя любят, — язвительно прокомментировал Вильям.

— Уважают, — не без удовольствия сказал Лайонел, поглядывая на вампиров, прилипших к окнам своих машин.

— Если уж на то пошло, то скорее боятся, — буркнул брат и резко сменил тему: — Бедная Катя, ничего хуже, чем выставить ее перед всеми этими расфуфыренными дамочками, ты придумать не мог.

— Все будет нормально, — едва заметно улыбнулся Лайонел, — не такая она робкая, как тебе кажется… и очень находчивая.

Они подъехали к замку из ярко-оранжевого гладкого кирпича, подсвеченного разноцветными гирляндами. Купола башенок, окошки, лестница были из мозаики. Американец Бриан Джонсон обладал весьма специфическим вкусом.

Вильям взглянул на замок и скривился:

— Не понимаю, почему светлый праздник Рождество мы должны встречать в этом домике куклы Барби?! Похоже, Бриан Джонсон даже не подозревает, что новорожденному Иисусу может не понравиться его связь с тем типчиком из Бурятии… Как там его?

— Анчик, если я ничего не путаю. — Лайонел сдержал смешок и строго заметил: — Поумерь-ка свое презрение, главным извращенцем сегодняшнего вечера будет не Бриан с Анчиком, а ты со своей съедобной подружкой.

Молодые люди вышли из машины, и Вильям тихо спросил:

— Где Катя?

— Скоро приедет. — Лайонел взошел по лестнице из мозаики и пожал по-женски нежную руку хозяину замка, одетого в малиновый костюм и белую рубашку с пышным жабо. Грушевидное лицо было покрыто блестками, глаза жирно подведены черным карандашом, а губы смазаны малиновой помадой в тон пиджаку.

— Лайонел, какая че-есть, — слащаво мусоля губы, простонал Бриан. Он всегда говорил с полустоном, как если бы каждое слово давалось ему вкупе с оргазмом

— Рад встрече, — кивнул молодой человек.

Вильям проигнорировал протянутую ему руку и проворчал:

— Не знал, что сегодня маскарад.

Лайонел незаметно ударил его по спине и извиняюще улыбнулся Джонсону:

— Извините моего брата, он не в духе.

— Ну что вы, не извиняйтесь, — развел руки в стороны Бриан, точно хотел кого-нибудь обнять.

На подъездной аллее остановился черный «Мерседес». Георгий помог выйти из машины Анжелике в длинном норковом манто. Девушка по-свойски взяла молодого человека под руку и направилась к лестнице.

Лайонел поймал взгляд друга, украдкой брошенный в глубокий вырез манто, и не успел перехватить мысль: «А ведь она может ему нравиться, чертов Йоро…» Друг почему-то не отреагировал, все прекрасно слышал, но предпочел сделать вид, как будто не понял.

— Гости дорогие! — между тем воскликнул Джонсон, припадая в поцелуе к руке Анжелики, унизанной кольцами. — Счастлив… счастлив видеть!

Девушка брезгливо наморщила носик и, отняв свою кисть, приветственно кивнула Вильяму. Затем потребовала:

— Георгий, идем.

Лайонел нахмурился. Его самого первая красавица демонстративно проигнорировала на виду у главного сплетника Петербурга.

«Георгий, — мысленно позвал он, — жду тебя туч через пять минут».

Друг обернулся и подмигнул ему.

Бриан ошалело округлил глаза и, проводив парочку, шумно выдохнул:

— О-оу-у… Ну дела!

Подъехал белый лимузин.

— Джонсон, у нас сегодня особая гостья. — Лайонел сделал шаг назад, а брата подтолкнул вперед.

Брайан облизнул губы и, вытянувшись по стойке смирно, отрапортовал:

— Так точно! Понял! Все будет по высшему… — Он не договорил, дверца лимузина распахнулась и показалась нога в черном сапожке.

Вильям подбежал к машине и подал девушке руку.

Джонсон удивленно принюхался.

— Эта гостья для… — начал он, но Лайонел его оборвал — Нет, это действительно просто гостья.

— Мама Миа! — воскликнул модник Бриан, когда увидел девушку в сером пальто, белой шапочке и с пакетом руке.

— Надеюсь, это она не торт несет, — незаметно вернулся Георгий.

Лайонел усмехнулся, а когда встретил взгляд девушки, и мысленно спросил у друга: «О чем она думает сейчас?»

— Что-то про льды Антарктиды.

— Хм-м…

— Может быть, ее беспокоит глобальное потепление? — предположил Георгий.

Глава 14 Поиграем?

Замок в самом деле был оранжевым, он светился разноцветными огнями, как новогодняя елка.

Катя шаг за шагом приближалась к лестнице, где стоял полноватый мужчина в малиновом костюме, а чуть поодаль, возле колонны, Лайонел с Георгием Сердце стучало все сильнее и сильнее, ноги сделались тяжелыми, дыхание сбилось.

— Все будет хорошо, — тихо сказал Вильям, крепче сжимая ее локоть.

Когда она занесла ногу над первой блестящей ступенькой и подняла голову, чтобы взглянуть на молодых людей у колонны, там уже никого не было. У аркообразного входа остался лишь мужчина в малиновом.

— Катя, позволь представить, хозяин замка Бриан Джонсон.

Мужчина в малиновом молча поклонился.

Вильям потянул девушку за собой, но она успела сказать:

— У вас очень красивый замок.

Серьезное лицо Бриана смягчилось, и, счастливо улыбнувшись, тот воскликнул:

— Спасибо, будьте как дома!

— Он американец, совсем молодой вампир, ему еще нет семидесяти. В Петербург приехал пятнадцать лет назад. Главный талант: поразительная ловкость. В прошлом — актер цирка, — просветил Вильям, когда они вошли в огромный холл из оранжевого мрамора. Винтовая лестница с позолоченными перилами вела на второй этаж, а в проходе, между двумя статуями обнаженных мужчин, виднелся зимний сад.

Катя приподняла пакет:

— Я взяла с собой туфли…

Молодой человек указал на стоящую возле стены софу. Раздались шаги, и в холл вошли два юноши с голыми торсами, одетые на восточный манер в оранжевые тюрбаны, широкие штаны и ботинки с длинными загнутыми носами, усыпанные блестками.

— Твое пальто, — попросил Вильям.

Катя замешкалась. Дома, примерив перед зеркалом подаренное платье, она едва не сгорела со стыда — таким откровенным оно показалось.

— Я… — Девушка смущенно потупила глаза. — Спасибо за платье, оно очень красивое…

— Платье? — непонимающе переспросил молодой человек, разглядывая торчащую из-под пальто белую сверкающую ткань.

— Катя? — послышался изумленный знакомый голос. По лестнице в компании Анжелики, облаченной в голубой атласный наряд, спустились две черноволосые девушки в одинаковых красных туалетах.

— Та самая? — негромко спросила одна из девушек и шумно втянула в себя воздух.

Анжелика приблизилась и насмешливо оглядела Катю с ног до головы.

— Какая неожиданность! — промурлыкала та и обратилась к своим спутницам: — Сегодня будет весело. — Девушка прищурила черные глаза. — Увидимся позже.

Красавицы скрылись в зимнем саду, а Вильям неприязненно поведал:

— Анжелику ты уже знаешь. Мать англичанка, отец испанец. Жила с семьей в Испании, как и положено девушке из хорошей семьи, ничем не занималась. Недавно справила двухсотлетие. В Петербурге живет больше семи лет. Главный талант: умеет обращаться с животными, видит их мысли в образах, через некоторых может читать мысли большинства людей и вампиров. Спит и видит, как бы мой брат поделился с ней своей чудо-кровью. — Молодой человек усмехнулся. — Впрочем, как и большинство вампиров.

— Это сделает их сильнее? — удивилась Катя, пояснив: — Кровь Лайонела.

— О да! Но есть огромный риск, что кровь создателя будет конфликтовать с новой кровью. Смешивать опасно, никогда не знаешь, что может получиться. Обмениваться кровью без страха могут лишь сыны и дочери одного создателя. Был такой вампир, который четыре раза смешивал свою кровь. После первого он стал сильнее, после второго ему открылось видение других миров, после третьего пресная вода стала причинять боль, подобно лучам солнца, а после четвертого лунный свет превратил его в прах.

Девушка задумчиво наклонила голову:

— А тот, кто дает свою кровь, на нем это как-то отражается?

— Да, чаще всего. Особенно на только созданных, сильных вампирах. Они могут потерять одну из своих способностей. Так Анжелика утеряла дар видеть мысленные образы, рождаемые у людей. Не прошло полу года с ее собственного обращения, как она создала себе слугу.

— А что за девушки были с ней? — полюбопытствовала Катя, медленно расстегивая пуговицы на пальто.

— Сестры Кондратьевы, Анастасия и Виктория. Москвички. Страшные зануды. Семнадцатого декабря мы были у них на дне рождения. Каждый год смотрим балет «Щелкунчик», их самое светлое воспоминание из детства. Им по восемьдесят. Таланты разные, Виктория посильнее сестры. Может вызвать грозу. Анастасия безобидно превращается в туман. Амбициозные, избалованные и крайне испорченные дамы… — Вильям не закончил фразу.

Катя сняла пальто. Щеки обдало жаром, девушка откинула с плеча волосы и без особой надежды спросила:

— Очень откровенно? — Ответ она знала и без того. Тончайший шелк облегал фигуру точно вторая кожа.

— Платье, — пробормотал молодой человек и растерянно моргнул: — Так вот ты о чем,

— Я подумала, ты обидишься, если я не надену… Да и ничего другого у меня все равно не было.

— Катя, платье… — начал Вильям, но откуда ни возьмись появился Лайонел и, театрально захлопав в ладоши, объявил:

— Прекрасное платье, ничуть не хуже, чем у остальных дам. — Он хитро улыбнулся. — Уж я-то знаю в этом толк.

Сердце забилось быстрее, девушке казалось, будто ее выставили голой на Дворцовой площади. Взор ледяных глаз змеей скользил по телу, она могла поклясться, что чувствует прикосновения к своим обнаженным плечам.

Вильям бросил ее пальто одному из юношей и кивком приказал им уйти, а сам обернулся к брату и сердито произнес:

— Приглашение и платье оставил не я. — Молодой человек огорченно посмотрел на Катю. — Мне бы в голову не пришло забираться к тебе в квартиру без разрешения.

— А как же рисунок? — вспомнила девушка, но тут вмешался Лайонел:

— Какая разница, кто оставил это несчастное платье, дело сделано, идемте в зал.

— Мы придем, — фыркнул Вильям, — не обязательно сопровождать нас в цепях и кандалах!

Лайонел ретировался, гости нескончаемым потоком исчезали в зимнем саду, вскоре послышалась музыка. Катя надела белые туфли на небольшом каблучке и, с трудом сдерживая дрожь, спросила:

— А это ничего, что я человек?

Вильям характерно приподнял брови:

— Как подумать…

Они шли по каменной дорожке зимнего сада, по бокам от нее тянулись декоративные кустики и фонари под оранжевыми круглыми плафонами. Тут росли карликовые деревья, благоухающие цветы, стояли парковые скамеечки и даже выкрашенная оранжевой краской беседка, увитая гирляндами. Множество дорожек вели в глубь сада, но молодые люди никуда не сворачивали. Впереди виднелся бальный зал, откуда неслись музыка и голоса.

— Кажется, играют Баха, — заметил Вильям.

— Да, это Органная прелюдия и фуга ля минор.

— Лайонел для тебя постарался.

Девушка как услышала музыку, сразу поняла, кому она предназначалась. И теперь ее беспокоил один лишь вопрос: почему Лайонел выбрал именно эту композицию?… Прелюдию?

Тревожные, тяжелые басы органа заставляли сердце в страхе замирать, а сменявшие их тембры — от звонких верхних регистров до глубоких — бросали тело в дрожь.

Зал оказался гигантским, с небольшой круглой площадкой на возвышенности, особо ярко освещенной разноцветными прожекторами. В центре ее находился фонтан со статуей обнаженной женщины, окруженной десятью ангелами с арфами. Из глаз скульптур текли кровавые слезы, струившиеся по белым мраморным телам.

— Добро пожаловать в Содом и Гоммору, — шепнул Вильям.

— Они будут пить? — тоже шепотом спросила Катя, во все глаза глядя на кровавый фонтан.

— Конечно! Это еще что!.. Могу поспорить, под конец бала они искупаются.

— И Лайонел? — недоверчиво посмотрела на него девушка.

Вильям нашел взглядом в зале брата, беседующего с Георгием, неподалеку от фонтана.

— Нет, оргии не для него, слишком велик шанс, что кто-нибудь не удержится от соблазна и запустит в него свои клыки. Ко всему прочему он брезглив. Высшее общество вампиров разношерстно, тут принц кровей может здороваться за руку с простым башмачником, а какая-нибудь графиня спать с бывшим батраком. Деньги, положение не играют никакой роли. Не имеет значения, кем ты был, важно лишь — кем ты стал. Браки же у нас совершаются по типу «Богатство к богатству», только под богатством подразумевается не счет в банке, а могущество крови. Бедных вампиров не существует — это оксюморон. Любой из нас в сотни раз сильнее человека, поэтому деньги не проблема.

— Тогда зачем слабые вампиры работают на сильных? — удивилась Катя. — Ведь можно сбежать и жить где-нибудь в свое удовольствие!

— Это у вас в шестьдесят первом рабство отменили, а у нас оно существует и по сей день. Слабые вампиры закреплены за сильными как собственность. Сбежит, побегает, а потом его вернут владельцу. Другие страны ведь выдают вам ваших беглых преступников? Так и у нас.

В воздухе загремела баховская Токката и фуга ре минор. Катя заметила на себе любопытные взгляды гостей и, неуютно поежившись, попросила:

— А мы можем отойти к стене?

— Можем и уйти, только скажи, — отводя ее в сторону, заверил Вильям.

Хорошо одетые мужчины и женщины прогуливались по залу, большинство гостей сразу подходили к Лайонелу, поприветствовать его и перекинуться парочкой слов. Особенно много дам крутилось в той части зала, где стоял златовласый молодой человек. Он словно магнит притягивал всех к себе.

Анжелика на удивление находилась вдалеке, а в сторону Лайонела даже не смотрела.

— Они поссорились? — полюбопытствовала Катя.

— Анжелика показывает характер, — рассмеялся Вильям. — Обижена, наверно.

— Помирятся?

— Как только она смирит в очередной раз свою гордыню.

— А он?

— Он никогда свою не смирит, — заключил Вильям. — Любовь — это слабость, мой брат ее себе не позволит. Бедная Анжелика, не говори только ей, она еще не догадывается.

В зале появился хозяин дома под руку с высоким худым мужчиной в кожаном голубом пиджаке и таких же обтягивающих штанах.

— Анчик, бойфренд Бриана, — сказал Кате на ухо Вильям. — Он из Бурятии. Ему около ста лет. Приехал к нам полгода назад и поселился у Джонсона. Может превращаться в двухметрового змея, какие водились на Земле много лет до нашей эры. Интересный талант.

На некоторое время музыка смолкла. В зале произошли какие-то странные перестановки: гости сдвинулись ближе к стенам.

— Что сейчас будет? — забеспокоилась девушка. У нее вдруг появилось нехорошее предчувствие, она и не заметила, как вцепилась в руку Вильяма.

— Да ничего особенного, — пожал тот плечами. — Обычно все балы открывают первым танцем, так сказать, короля и королевы… Лайонел сейчас пригласит на танго Анжелику. Потом, скорее всего, будет представление, нам покажут рождение Иисуса.

Катя расслабилась, выпустила руку молодого человека и поискала среди гостей Анжелику. Девушка беседовала с красивым мужчиной, похожим на статного гусара, с подкрученными кверху усами.

— Это Павел Холодный, — предупредил ее вопрос Вильям. — Его еще называют Павликом Морозовым. Очень уж забавное совпадение, оригинальный дар, его кожа в десятки раз холоднее, чем у любого другого вампира, а своим дыханием он может заморозить воду… в реке, например. В прошлом году ему исполнилось триста. В Петербург переехал из Новгорода около сорока лет назад.

В зале неожиданно стало очень тихо, а затем заиграла музыка, акустическая гитара и электрическое фортепиано… «Морская малышка» Вангелиса. Нежные звуки, точно сотканные из дрожи капель росы на паутине. Чистая, пронзительная мелодия заполнила собой все помещение и тончайшими перезвонами потекла, обволакивая каждого присутствующего, пробираясь в самые потаенные уголки сердец.

У Кати перехватило дыхание. На миг она потеряла управление над своим телом и не могла шелохнуться.

— Что с тобой? — услышала она взволнованный голос Вильяма.

Девушка рванула к выходу, бросив через плечо:

— Я хочу уйти.

Она не видела, последовал молодой человек за ней или нет, сотни взглядов устремились на нее и один, до боли обжигающий затылок. Казалось, вот-вот распушенные волосы воспламенятся.

До выхода из зала оставалось каких-то десять шагов, когда перед ней вырос Лайонел. Он поймал ее за талию и резко притянул к себе.

— Неужели ты и впрямь рассчитывала вот так просто уйти? — насмешливо заглянул он ей в глаза.

— Мне нехорошо, — промямлила она, в тщетной попытке освободится от его руки.

Лайонел несколько секунд наблюдал за ее усилиями и потащил за собой.

— Отпусти! — взмолилась Катя.

Молодой человек ее не услышал, тогда она попытались остановиться, затормозив каблуками, но и это не помогло. Она поехала за ним по скользкому полу как на коньках.

— Что за дурочка, — склоняясь к самому ее уху, прошипел Лайонел. — Это всего лишь танец!

— Я не хочу с тобой танцевать, — ответила она, все же переставая сопротивляться.

— Глупости! Конечно, хочешь.

Они поднялись по ступенькам к фонтану. Катя как увидела, сколько там крови, желудок болезненно сжался, а голова от густого запаха железа закружилась.

Девушка посмотрела на Вильяма, застывшего неподалеку от выхода. Вмешиваться он явно не собирался, но по лицу было видно, каких усилий ему стоит разумно оставаться на месте. Анжелика с приклеенной к лицу маской безразличия взирала на фонтан, а Катя чувствовала ее ненависть как нечто осязаемое. Гости недоуменно переглядывались, дамы перешептывались.

— Будь хорошей девочкой, не наступи мне на ногу, и скоро сможешь поехать домой, — беззвучно произнес Лайонел и властно развернул девушку к себе. Одной рукой он продолжал удерживать за талию, а другой взял ее руку.

— Положи левую ладонь мне на плечо, — скомандовал он.

Катя подчинилась.

Они медленно кружились, и любимая композиция казалась бесконечно длинной. Девушка была не в силах поднять ресницы, чтобы взглянуть в ледяные глаза, точно инквизиторский костер, выжигающий у нее на лице знаки отличия. Боль, страх, волнение, стыд перемешались в одном бешеном сердцебиении. Его слышал каждый в зале.

— Посмотри на меня, — неожиданно потребовала Лайонел.

— Нет, — упрямо отказала Катя.

Жжение исчезло, она ощутила нежное прикосновение поцелуя к своим губам. Девушка вскинула голову. Молодой человек загадочно улыбнулся, его холодный взгляд был устремлен на ее рот. Их разделяло расстояние, но она все еще чувствовала легкое тепло на губах, оно медленно сместилось вниз по щеке — на шею.

— Перестань это делать! — выдохнула Катя.

— Что именно?

— Ты знаешь!

Лайонел тихо засмеялся:

— Не нравится? Или нравится настолько, что стыдно в этом признаться?

Катя опустила глаза:

— Смирись, мне нравится твой брат.

Она не видела его в этот момент, но ее пальцы у него в ладони хрустнули от нажима.

— Мы еще плохо познакомились, — самодовольно заявил он.

Девушка взглянула на него:

— Тот портрет на стекле… твоих рук дело?

На красивом лице отразилось неудовольствие.

Катя мысленно позлорадствовала его заминке. Но триумф длился недолго, потому что Лайонел произнес: — В ту ночь на тебе были такие милые трусики…

Музыка наконец стихла.

А дальше события понеслись с неконтролируемой скоростью, точно фильм, поставленный кем-то на ускоренный режим. Снова грянула музыка, гости соединились в пары. Освещение изменилось, стало ярче.

Катя быстро шла между танцующими, и со всех сторон до нее доносились голоса:

— Неслыханное поведение! Вы видели, она пыталась его оттолкнуть!

— На ней платье в несколько миллионов долларов!

— Почему он выбрал ее? Даже я в сто раз лучше!

— В таком наряде была Мэрилин Монро в шестьдесят первом на дне рождения Джона Кеннеди, помните?

— Пригласить к нам человека, подумать только! Лайонел переходит всякие границы!

— Будь я на месте Анжелики, не простила бы такой плевок!

— У его брата напрочь отсутствует вкус, но платье красивое…

Катя почувствовала, как на плечо ей легла чья-то холодная рука. Девушка обернулась и вздрогнула.

Анжелика облизнула нежно-розовые губы, и ее длинные острые ногти, покрашенные голубым лаком, сомкнулись на плече Кати, вонзаясь в плоть.

— Считай, тебя уже нет!

Музыка продолжала играть, но пары замерли. По залу прокатился всеобщий вздох, головы синхронно повернулись в одну сторону, а взгляды устремились на выступившие капли крови из-под острых ногтей.

В ту же секунду рядом оказался Вильям. Он отшвырнул руку Анжелики, а когда она шагнул вперед, с такой силой оттолкнул, что девушка отлетела в сторону. Лайонел едва успел подхватить первую красавицу. И удержал возле себя при попытке вырваться.

— Идиот! — с ненавистью глядя на брата, кинул Вильям. Он схватил Катю за локоть и, круто развернувшись, зашагал к выходу.

Никто их не остановил.

А спустя сорок минут золотистая машина въехала в темный двор. Фонарь у подъезда почему-то не горел. Пальто, шапка и сапоги остались в замке Бриана Джонсона. Вильям обещал вернуться за ними.

Катя сидела, крепко обхватив себя руками, и смотрела в одну точку на приборной доске. На этой самой машине был сбит Костя. Хотелось плакать от испытываемых эмоций, точнее — от чувства, которое не могла из себя выдавить. Не было в ней жалости. Собственное безразличие поражало и пугало. Она как будто заразилась им, как вирусом, за один лишь танец с равнодушным Лайонелом.

— Тебе больно? — спросил Вильям, легонько прикасаясь к ее плечу с кровавыми отметинами.

— Нет, — покачала Катя головой, — но я ощущаю себя странно.

— Я понимаю. Ты напугана, расстроена и… я не защитил тебя.

Девушка в упор посмотрела на него.

— Вильям, разве может быть так, чтобы совсем не испытывать жалости?

Он помолчал, затем со вздохом признался:

— Может. Тот, о ком мы говорим, не ведает жалости.

Катя не выдержала его нежного доверительного взгляда, закрыла лицо ладонями и расплакалась. Он решил, что она имеет в виду его брата — тирана с ледяным сердцем, даже не подозревая, что это она, она позабыла, каким бывает сострадание.

* * *

Заходящее солнце ярким желтком сползало за крышу соседнего дома, снег искрился под оранжево-розовыми лучами.

Катя сидела с прикрытыми глазами на подоконнике, подставив лицо свету. Иногда она оттягивала край сиреневого джемпера и смотрела на пять багровых точек, оставленных острыми ногтями. Так было проще не сойти с ума, когда в очередной раз вдруг начинало казаться, что рождественский бал, фонтан с кровью, вампиры — всего лишь жестокие игры ее свихнувшегося воображения.

— Катя, иди есть! — позвала из-за двери мама.

— Не хочу, — ответила девушка.

Мать влетела в комнату и остановилась посередине, уперев руки в бока.

— И чего теперь, с парнем не срослось, значит, нужно сидеть с постной миной у окна и отказываться от еды?

— Мама-а, — утомленно вздохнула Катя.

— А что? Не так, скажешь?! Целый день как сомнамбула по квартире ходишь! — Валентина Васильевна взмахнула рукой. — Во сколько ты вчера явилась? Думаешь, какой-то парень уважать тебя станет? Как же, держи карман шире! Ему чего надо-то, Владу твоему… — Мать скупо поджала губы, подождала, будут ли выдвинуты какие-то предположения, и, не дождавшись, выкрикнула: — Сама знаешь!

«Как я еще умудрилась родиться?» — невесело подумала девушка, но сказала только:

— Мама, он не такой.

— Ой, — ударила себя в грудь мать, — ей-богу, смешно слышать. Все они такие!

Пиликнул сотовый. Катя встрепенулась и схватила лежащий рядом телефон. Пришла эсэмэска с незнакомого номера.

— Ожила, — проворчала Валентина Васильевна, неодобрительно покачивая головой. — Да что с тобой?! Руки аж трясутся, как у наркоманки!

На экране высветилось: «Хочу тебя увидеть! Помнишь, как доехать до логова ужасных вампиров? Солнце еще высоко…»

«Помню! Это приглашение?» — быстро напечатала Катя.

«Да», — пришел мгновенный ответ.

Вчера они расстались, так ни о чем и не договорившись.

Сердце сладостно замерло.

«Хочу тебя увидеть», — мысленно повторила она и, с трудом сдерживая счастливую улыбку, соскочила с подоконника.

— Забегала-забегала, — возмутилась мать. — Ты хоть знаешь, кто вот так по щелчку сразу бежит?

Катя не слушала ее, она сменила джемпер на белый свитер, надела голубые джинсы, быстро расчесалась и выбежала в коридор.

— Правильно, — крикнула мама вслед, — игнорируй мать, умная ведь, взрослая стала…

И на это девушка ничего не сказала. Вышла на лестницу, крикнула: «Буду поздно!» — и побежала вниз, на ходу наматывая вокруг шеи красный шарф.

До метро Катя доехала на маршрутке. Некоторое время поблуждала во дворах, разыскивая нужный поворот. Но длинный переулок узнала сразу.

Чем дальше девушка углублялась вдоль по улице, тем безлюднее становилось.

Жилые дома, новостройки сменились на развалины, потянулись длинные заборы с уродливыми зданиями. Машин поубавилось, а вскоре они и совсем исчезли.

Из трубы на повороте, как и в прошлый раз, шел дым. Катя подошла к ржавым зеленым воротам и в нерешительности остановилась, разглядывая в щели, казалось, нежилой дом.

После шикарного замка Бриана Джонсона было трудно представить, что главный вампир города живет в сущей развалине. Окна дома едва достигали земли, кое-где красное кирпичное покрытие от времени осыпалось, оставив серые дорожки, пятна и впадины. Бетонные ступени крыльца покосились, часть козырька, укрытого снегом, обрушилась и валялась неподалеку от ворот, рядом с сугробом, откуда торчало рваное резиновое колесо.

При воспоминании о Лайонеле в груди медленно разлился жидкий огонь. Стало страшно и в то же время до неприличия хорошо, в животе точно перышко на ветру задрожало.

Катя нащупала в кармане сотовый, но не вынула. И прямоугольной башне возле окна показался силуэт и тут же исчез, а затем с протяжным скрипом открылись ворота.

Девушка еще раз взглянула на башню. В заходящих лучах солнца светились красные кирпичи, острые края крыши отбрасывали блики на колючую проволоку и голые деревья, а снег вокруг походил на розовую сахарную вату.

Катя задумчиво улыбнулась. Если красоту замка Джонсона мог увидеть абсолютно каждый, дом братьев оценить было непросто. Казалось бы, тут не на чем остановиться взгляду, но стоило присмотреться получше, и уже не хотелось отводить глаз. Неровное, угловатое, мистически мрачное строение завораживало, таило в себе нечто нехорошее, но безумно притягательное. В этой части пустынной улицы повсюду витал дух опасности.

Девушка вошла в дом, в прихожей ее встретила Ксана, одетая в длинную до колен синюю футболку, леггинсы и домашние тапочки. Она настолько походила на обычного человека, что Кате сделалось не по себе.

— Пойдемте со мной, — позвала Ксана, принимая у нее из рук пальто.

Прислуга отвела ее по коридору в ту самую комнату, где семейство вампиров отмечало Новый год. В углу по-прежнему огоньками сверкала наряженная елка, стол убрали, посередине гостиной стояли два кресла и маленький столик с кофейником, тарелкой печенья и одной кружкой на блюдечке. За решеткой возле стены лежал чернокожий мальчик. Больше в комнате никого не было.

Катя обернулась, чтобы спросить у Ксаны, где Вильям, но девушка кивнула ей на столик, предложила: «Угощайтесь», — и скрылась за дверью.

Йоро с любопытством подполз ближе к решетке.

— Привет, — пробормотала Катя, осторожно опускаясь в кресло.

Мальчик смотрел на нее глазами цвета молочного шоколада и не отвечал.

— Ты, наверно, не говоришь, — вздохнула девушка, поудобнее устраиваясь в кресле.

Оборотень поднялся на ноги, просунул тонкую руку между прутьями и указал пальцем на столик.

— Дай мне печенье, — без всякого акцента произнес он.

Девушка замешкалась, а негритенок поторопил:

— Ну же, я хочу есть!

Катя взяла тарелку, поднялась и сделала несколько шагов по направлению к решетке.

Мальчик терпеливо ждал, не спуская взгляда с горки печенья.

— Тебя плохо кормят? — спросила девушка, ставя тарелку на пол и пододвигая ее ближе к худой черной руке с маленькими пальчиками.

Йоро сцапал печенюшку, проглотил ее и, перехватив Катин взгляд, устремленный ниже пояса, воскликнул:

— Эй, ты чего уставилась?!

Девушка вздрогнула и, пятясь, забормотала:

— Прости, я… я не хотела… — Она налетела на кресло и с размаха плюхнулась в него.

— Ты смешная, — хрустя печеньем, заметил мальчик.

Ей хотелось ответить: «Ты тоже», но она промолчала.

Некоторое время тишину нарушало лишь чавканье, наконец Кате надоело ждать, и она поинтересовалась:

— А ты не знаешь, где Вильям?

— Конечно знаю, — весело отозвался маленький чертенок, подбрасывая печенюшку и на лету хватая ее ртом.

— Ну и где же?

— Спит, — коротко изрек Йоро и передернул острыми плечиками. — С чего ты вообще взяла, что это он тебя пригласил?

Катя озадаченно растерла виски. Эсэмэска пришла с незнакомого номера, но ей и в голову не пришло усомниться в ее отправителе.

— Это Лайонел, — прошептала девушка и резко вскочила. — Я позвоню Вильяму и…

— У тебя есть телефон? — перестал жевать мальчик.

— Конечно! — Катя похлопала себя по левому боку и только тут вспомнила, что телефон остался в кармане пальто. Тогда она подбежала к двери, рванула ее на себя, но та оказалось закрытой.

— А если покричать?

Йора зевнул.

— Покричи. К Лайонелу прибыл гость из Парижа, если он узнает, что тут есть живой человек и оборотень, у нашего друга могут возникнуть неприятности. — Мальчик звонко засмеялся. — Давай? Я могу повыть!

Катя вернулась на место.

— Уж лучше не стоит! Если мы доставим Лайонелу неприятности, наши собственные могут резко оборваться, как у всякого, при отходе в мир иной.

Негритенок наклонил голову набок:

— А ты не дура.

Девушка невесело хмыкнула.

— Не скажи… а то бы я тут не сидела.

Они помолчали. Йоро сжевал еще одну печенюшку.

— Вильям говорил, ты из Сенегала, — от нечего делать сказала Катя.

— Да, родной город Дакар, от слова «Дахар», что на языке моего народа Волоф означает тамариндовое дерево. Видела когда-нибудь такое?

— Нет, — с сожалением покачала головой Катя.

— Цветы тамаринда желтые с красными прожилками, а плоды растут гроздьями, их можно есть. Они похожи на зеленых толстых гусениц. Мама нам делала сладкую лепешку и… — Мальчик осекся. — А чего ты так смотришь? Думаешь, у меня и мамы не было?

— Нет, я… — Катя потупилась, — я так не думаю.

— У меня была мама, и отец, и братья с сестрами. Мы были дружной семьей! Очень!

— Здорово, — пробормотала девушка, не зная, куда глаза деть, лишь бы не видеть маленького печального лица.

— А еще, — неожиданно широко улыбнулся Йоро, — мы с братишкой всегда носили с собой семена тамаринда! Они коричневые, как медь! Это для защиты! Если семена с тобой, ты обережен от огнестрельных и резаных ран.

— И помогало? — удивленно вскинула брови Катя.

Мальчик обнял колени и, опустив на одну из них подбородок, тяжело вздохнул.

— Еще бы! Вот только в тот день, когда меня укусили, семян со мной не было…

Катя налила в кружку кофе и уточнила:

— Укусили? Вампиры?

— Да нет же, оборотень! Я, по-твоему, кто?

— Ну да…

— Мы с моим старшим братом Латиром пошли на Розовое озеро, или озеро Редба, как мы его называем. Километров тридцать от города будет… Оно в самом деле розовое. Представляешь? Такого больше нигде нет! И очень соленое, кожу может за полчаса разъесть, если не намазаться специальным маслом из плодов сального дерева. — Мальчик повеселел. — Зато в этом озере невозможно утонуть. Ну вообще никак!

Девушка отпила из кружки теплый сладкий кофе и нетерпеливо спросила:

— А дальше?

— Дальше… На озере мы искупались, потом сидели на берегу, швыряли камни в воду — у кого дальше полетит. У брата всегда лучше получалось… Размах все-таки побольше! Ему было уже двенадцать, а мне всего восемь. — Мальчик умял сразу две печенюшки. — А потом появился белый человек… Нет, конечно, не такой белый, как ты, намного смуглее, может быть, латиноамериканец. Из живота у него торчало обломанное копье. Он так и бежал вместе с ним. Кровища по всему телу, на лице, на руках. Мы с Латиром перепутались, рванули с пляжа. Наверно, не стоило и рыпаться, он нас в два прыжка нагнал, схватил меня за шиворот и потащил. Я орал брату, чтобы он помог мне… — Мальчик умолк и придвинул к себе поближе тарелку с печеньем. — Латир сбежал, а тот человек утащил меня в лес, где нас окружили люди с копьями. Эти парни из Фатика[2] говорили ему: «Отпусти ребенка, отпусти», но он держал меня ладонью прямо за лицо и хрипел что-то непонятное на своем языке, пыхтя мне в шею. В заложники взял, думал время выгадать. Только те люди не отступили, они набросились на него, тогда-то он меня и укусил. — Йоро вскочил, подошел вплотную к решетке и показал светлый шрам на ключице. — Прямо сюда! Столько крови было! Те люди, когда закололи человека-зверя, связали его веревками и с собой унесли. Только прежде один из них занес копье надо мной, а другой ему сказал: «Оставь, этот промучается до первого полнолуния… Дети не выживают». И они ушли. Я там так и провалялся… даже не знаю сколько.

— А почему дети не выживают? — спросила Катя.

— Не выдерживают боли при первом обращении. Я тогда чуть не умер… И потом каждый раз было очень больно. Кажется, что тебя разрывает на части…

— А сейчас? — Она только моргнула, а перед ней за решеткой уже стоял черный волк. Ей так и не удалось увидеть обратного перевоплощения. Все произошло слишком быстро, в какую-то долю секунды.

— Сейчас не больно, — вновь уселся на место мальчик.

— Ты жил в лесу? А твоя семья?…

— Семья считала меня погибшим. Жил близ озера… — Йоро мечтательно улыбнулся. — Там самые потрясающие закаты, какие я только видел за всю свою жизнь. Когда опускаются сумерки, вода становится красной как кровь. Если ветер, то кажется, что рябь золотая. Невозможно насмотреться…

— А Лайонел? — не выдержала Катя.

— Лайонел, — скривился Йоро, — он явился, поймал меня, как шакала, за шкирку и сказал…

Дверь распахнулась, в гостиную вошел хозяин дома, одетый в черные слаксы и тонкий бежевый свитер. Лайонел скользнул по мальчику ледяным взором и на смешливо закончил вместо него:

— Я сказал, что всегда мечтал о собачке.

Йоро схватил с тарелки последние пять печенюшек, затем метнулся в дальний угол своей камеры. А молодой человек уселся в кресло и, облокотившись на подлокотник, подпер рукой голову.

Катя перестала дышать в ожидании, когда он к ней обратится. Лайонел же разглядывал ее и молчал.

— Я могу уйти? — с трудом выдавила из себя девушка.

Немного подумав, он ответил:

— Нет, не можешь.

Катя опустила голову. По щекам разлился румянец, от распущенных волос неожиданно стало жарко.

— Я думала… — начала она, но он сделал жест рукой, каким отмахиваются от мух.

— Прелесть моя, не утруждайся объяснять.

Девушка медленно поднялась.

— Я хочу домой, — произнесла она тоном, каким говорила всегда с Костей, когда тот дурачился.

Как и предполагала, на обладателя ледяных глаз он не произвел впечатления.

— Давай поиграем? — как будто не слыша ее, предложил Лайонел.

— Во что? — опешила Катя.

Он тихо рассмеялся:

— Ты будешь убегать, а я догонять…

По спине пробежали мурашки, волосы на затылке приподнялись, а без того бешено колотившееся сердце забилось точно в предсмертных конвульсиях.

— Я не стану играть!

Молодой человек оказался возле нее так быстро, что ветер откинул ей волосы за спину.

— Ну что ж, мою попытку быть предупредительным ты не оценила. — Его ладони легли ей на плечи.

Катя болезненно поморщилась от прикосновения.

Он резко поднял руки и отступил.

— Ах да, я же обещал быть нежным… — Лайонел махнул на дверь. — Начнем! Ты свободна, беги.

— Я не стану играть с тобой, — повторила девушка.

— У тебя нет выбора, — бесчувственно резюмировал. — Правила просты: успеешь за три минуты добежать до конца улицы — тогда до свидания! Не успеешь… — Молодой человек провел белоснежными зубами по нижней губе и прошептал: — Сделаю с тобой, что пожелаю!

Катя испытывающе уставилась на него, не в силах конца поверить в серьезность его слов. Но, убедившись, истерично засмеялась:

— Да от тебя не убежать!

Лайонел легонько взял ее за подбородок:

— А может, тебе просто не хочется от меня бежать? Вместо ответа она громко хлопнула дверью.

Ксана в прихожей сразу же подала одежду и даже пожелала:

— Удачи.

Катя выскочила во двор, на ходу накидывая пальто и повязывая шарф. На улице успело стемнеть. Из трубы на повороте к небу поднимался белый дым, он скользил меж черных силуэтов ветвей, точно выструганных в темно-синем небосводе.

Девушка посмотрела на длинную улицу, подобно коридору, огороженную с двух сторон заборами, зданиями и сердце ухнуло куда-то вниз.

«Ни за что не успею», — в ужасе поняла она.

Катя обернулась. Взгляд уперся в серую стену. К своему изумлению, она заметила какое-то шевеление в углу — между ограждением и пятиэтажным домом. Невесть откуда вдруг появилась рыжая хромая собака.

Девушка побежала туда, откуда вылезло животное, и увидела узкий проход. Недолго думая, она нырнула в него и, протиснувшись вдоль дома, очутилась во дворике. Впереди стояла старая бытовка, а сбоку — большой полусгоревший деревянный дом с петлявшей между ними притоптанной дорожкой.

«Спрятаться», — пришла спасительная идея. Катя метнулась к сгоревшему дому. Одно окно было заколочено досками, второе открыто, но она обошла строение и остановилась перед проемом, где когда-то находилась дверь. В темноте дом выглядел устрашающим, но при мысли, что с минуты на минуту Лайонел со скоростью света пронесется по длинной улице, ноги слабели. Это уже становилось традиций — в его играх выбор отличался особой скудностью.

Внутри пахло старой древесиной, комнаты были пусты, свет из дыр в крыше, из окон рассеивал тьму. Девушка прокралась в самое дальнее, темное помещение, похоже, являвшееся раньше ванной, и забилась в угол.

Катя позволила себе несколько секунд отдышаться, получилось неважно.

«Нужно позвонить Вильяму, его брат не посмеет, если…» — Она запустила руку в карман пальто и едва не застонала от разочарования.

В глаза ударил яркий свет дисплея.

— Его ищешь? — в комнату проскользнул Лайонел. Он даже не подумал одеться.

— Как ты меня нашел? — рассердилась Катя.

— Твое пыхтение с другого конца города любой приличный вампир услышит!

А ей-то казалось, она проделала все очень тихо.

Молодой человек приблизился вплотную и опустил телефон ей в карман.

— Мы закончили играть? — Голос у нее предательски дрогнул.

— Я бы сказал, подошли к самой интересной части, — промурлыкал Лайонел, медленно развязывая ее шарф. — Даже не вырываешься, — слегка удивленно заметил молодой человек.

— А Элизабет вырывалась? — нагло спросила девушка, глядя в ледяные глаза. И, воспользовавшись его раздумьями, добавила: — Я знаю, зачем ты это делаешь! Вильям мне все рассказал.

— Так уж и все! — Прозрачные голубые глаза приблизились, и она ощутила на шее прикосновение его губ.

От него исходил морозно-свежий аромат, тонкий и до дрожи волнующий.

Катя стояла, прижавшись спиной к стене, не дышала и не шевелилась. Сердце стучало приглушенно, можно было подумать, оно планировало вот-вот окончательно замереть.

Лайонел отстранился.

— А он сказал тебе, что вы с Элизабет необыкновенно похожи? — В темноте сверкнули белые зубы. — Кстати, она никогда не была в моем вкусе!

Несмотря на страх, его слова уязвили. Девушка сделала шаг в сторону, но Лайонел ее сразу же поймал и, прижав к стене, яростно впился в губы поцелуем.

Катя только и успела выставить перед собой руки, но оттолкнуть молодого человека не смогла. Прежде она не знала, что поцелуем можно унизить. Властный, глубокий, лишенный всякой нежности, он всколыхнул два противоречивых чувства — бесстыдное удовольствие и ненависть. Эмоции столкнулись, как враги в поединке, и внутри больно кольнуло — на глаза выступили слезы.

Лайонел резко отпрянул. Некоторое время он внимательно смотрел на нее, затем сделал шаг назад, как будто хотел пропустить.

Нетвердой походкой девушка двинулась к выходу из дома. Во дворе стало еще темнее. Катя вышла на дорогу — конца улицы было не видно, лишь вдалеке поблескивали зажженные фонари. Ни в одном окне не горел свет, из трубы по-прежнему шел дым, вокруг стояла тишина.

Катя дошла до конца забора с колючей проволокой и обернулась.

Лайонел стоял посреди дороги возле серой стены. Ни лица, ни ледяных глаз — виднелся один его силуэт.

Пульс участился, а губы, еще хранившие вкус холодного поцелуя, словно коснулось теплое крылышко бабочки. По телу разлился жар.

Девушка отвернулась, закрыла глаза и, уходя прочь, стала считать свои шаги.

Их оказалось ровно тысяча двести шестьдесят девять. Еще никогда движения не давались ей с таким трудом.

Глава 15 Питерское зазеркалье

— Ну наконец! — вскричала Анжелика, когда двери гостиной распахнулись и вошел Даймонд в руке с золотым подносом.

Девушка нетерпеливо схватила с него еженедельную газету «Питерское зазеркалье», на кипу писем и глянцевый журнал даже не взглянув.

Главный редактор и создатель Михаэль Давыдов, русско-французский метис, начал выпускать ее с разрешения Лайонела в тысяча восемьсот сорок седьмом году. И с тех пор рисованная газета каждую среду появлялась в домах вампиров города.

На обложке пестрел заголовок: «У самого желанного холостяка северной столицы новая пассия?» Ниже был изображен бальный зал Оранжевого замка, возле фонтана стоял Лайонел, сжимающий в объятиях девушку в белом блестящем платье — вместо головы у нее красовался жирный знак вопроса.

Анжелика раскрыла газету и скрипнула зубами от злости, увидев на первой полосе безобразный шарж в виде комиксов. На картинке под номером один Лайонел протягивал руку девушке с торчащими в разные стороны оранжевыми волосами и монетами по пять копеек вместо глаз. На второй — молодой человек тащил девицу за руку через зал, а та, согнувшись пополам, упиралась, раскрыв рот столь широко, что все могли наблюдать гланды.

Анжелика ниже склонилась над газетой.

На картинке под цифрой три она — собственной персоной, изуродованная до неузнаваемости шаржистом, стояла возле Вильяма, и они с тупейшими выражениями лиц смотрели друг на друга. Мол: «Что это сейчас было?» В следующем кадре Лайонел с Катей были запечатлены в танце, и во все стороны от них летели искры.

— Ненавижу этого ублюдка Давыдова! — выдохнула Анжелика, разглядывая себя с красным, точно от диатеза, лицом, стоящую плечо к плечу с не менее краснолицым Вильямом. Наподобие закипающего чайника, из носа у нее шел пар, а на голове красовались рога, один ветвистый — олений, другой маленький красный, как у дьяволицы. А на последней картинке — Вильям уводил из зала Катю, оставляющую за собой кровавый след. Лайонел же стоял, победоносно подняв руку с зажатым в ладони окровавленным сердцем, на котором точно на голове была надета золотая корона. Возле его ног на задних лапах подпрыгивала, как если бы просила косточку, болонка в голубом атласном платье.

Статью под комиксом с названием «Вместо Иисуса родилась новая королева, или ОСТОРОЖНО — она живая!» Анжелика читать не стала, а сразу зашвырнула газету в камин.

Даймонд опустил взгляд на поднос, где лежали письма.

— Не почитаешь? Тут много приглашений…

Девушка метнула на него убийственный взгляд и, поплотнее укутавшись в шелковый халат-кимоно, прорычала:

— Приглашения? Да весь город потешается в эту самую минуту надо мной! И всем интересно только одно: какое у меня сейчас выражение лица?

Юноша взял с подноса глянцевый журнал и протянул Анжелике:

— Взгляни, ты на обложке.

На губах девушки промелькнула улыбка.

— Ах, Таточка прелесть! — воскликнула она, проводя ноготком по своему портрету во весь рост, под заголовком «Достоинства красивой женщины — это слабость любого мужчины».

— Надо бы ей позвонить, — пробормотала Анжелика.

Хозяйка журнала Наталья Важко обычно отводила как минимум страниц по десять для статей, портретов и интервью с первой красавицей.

Девушка набрала номер на услужливо поданном Даймондом телефоне и, пока в трубке раздавались длинные гудки, пролистнула журнал. Тот пестрел высокохудожественными портретами знаменитых вампиров, попадались и фотографии людей. Обычно это были хорошенькие аппетитные мальчики или девочки.

— Василиса? — осведомилась Анжелика, узнав голос секретарши Важко.

— Да, секундочку… — Послышалось шуршание бумаг, затем шепот: — Звонит Анжелика Тьеполо, что сказать?

— Вася, я же просила! — раздраженно крикнула издалека Наталья. — Меня ни для кого нет! Ты видела эту новую девицу Лайонела, ее фотографии я до второго пришествия Христа буду обрабатывать.

Секретарша взяла трубку, но Анжелика уже нажала на кнопку отбоя и теперь сидела, гневно уставившись на телефон.

— Что-то не так? — спросил Даймонд.

Девушка медленно поднялась, размахнулась и швырнула телефон в стену. Аппарат рассыпался, а юноша испуганно хлопнул глазами.

— Что случилось?

Анжелика прижала ладони к бледным гладким щекам. Еще минуту назад она не подозревала, насколько плохо обстоят дела.

— Все точно с ума посходили, — промолвила девушка, обессиленно падая в мягкие подушки дивана. Она схватила журнал, нашла в середине постер с Лайонелом, где тот лежал на самой вершине Уральских гор, и ткнула и него пальцем. — Даже сама Важко убеждена, что он бросил меня ради этой… этой ничтожной человечишки!

— Анжелика, я думаю… — неуверенно начал юноша, но она оборвала:

— Молчи! Даймонд, какой же ты глупый! Думать поздно, нужно уже что-то делать!

— А что тут можно сделать? — Даймонд поставил поднос с письмами на край столика, возле вазы с цветами.

Девушка прищурилась.

— Он рассчитывает, я стану жить в этом розарии, пока он развлекается. — Она пренебрежительно столкнула вазу с красными розами на пол. Осколки разлетелись по ковру. Изящные золотистые брови гневно сошлись на переносице. — Я знаю, что сделаю…

Юноша опустился перед ней на колени и умоляюще заглянул в глаза.

— Анжелика, если для Лайонела эта странная девочка что-то значит, он поступит с тобой жестоко…

Она откинула голову и звонко захохотала:

— Уже поступил, Даймонд! Уже-е!

Его красновато-каштановые ресницы легли на белоснежные щеки, ладони обхватили ее лодыжку с такой осторожностью, с какой прикасаются к чему-то очень хрупкому, губы скользнули вверх по колену…

На миг ей вдруг захотелось, как прежде, поддаться, найти в его нежных объятиях утешение, спокойствие, но пред мысленным взором возник прекрасный образ Лайонела, и желание, как тонкая нитка, оборвалось.

— Уйди, — приказала девушка. — Я не замараю себя изменой! Моя репутация останется безупречной!

Юноша вздрогнул и, не поднимая на нее глаз, отстранился. Уйти — не ушел, остался сидеть перед ней на коленях, низко склонив голову.

Анжелика погладила страницу в журнале с портретом Лайонела и отчужденно произнесла:

— Он никогда не захочет меня после тебя. — Она поднялась, подошла к камину и, протянув руки к огню, тихо закончила: — Я не могу его потерять… Я не могу без него жить!

— Лилу, — позвал Даймонд.

Девушка обернулась не сразу. Внутри как будто что- то сжалось в области сердца. Уже много лет он не называл ее этим прозвищем.

Их взгляды пересеклись, и юноша прошептал:

— А я не могу потерять тебя…

Анжелика оценивающе скользнула по нему взглядом. В голове сложился план. Девушка приблизилась к Даймонду, опустилась рядом на корточки и, погладив его по щеке, пообещала:

— Ты не потеряешь меня.

Он доверчиво уткнулся ей в ладонь и закрыл глаза.

* * *

На кровати лежал открытый на последней странице номер «Питерского зазеркалья».

Под заголовком «Что дальше?» была размещена фотография Кати на фоне сгоревшего дома.

Вильям быстро прочитал статью, где подробно рассказывалось, что новая девушка Лайонела посетила его вчера между шестью и восемью часами вечера. Затем вернулся к первой полосе, чтобы еще раз взглянуть на картинки, повествующие о событиях рождественского бала.

Молодой человек отодвинул от себя газету, заткнул уши и напряженно уставился в стену, из-за которой доносился голос брата. Газетным слухам, сплетням Вильям не верил, он верил только в подлость вампира, находящегося на расстоянии десяти шагов от него.

В своем кабинете Лайонел на кого-то орал по телефону. Брат редко повышал голос, сейчас же тот просто гремел в тишине дома.

Вильям отнял ладони от ушей, даже прислушиваться не было необходимости.

— Болонка в платье, это не смешно! — орал Лайонел. — Если ты не принесешь Анжелике извинения в течение сегодняшнего дня, я тебя и твою чертову газету превращу в груду пепла!

Вильям удивленно вскинул брови. Лайонел прежде никогда не контролировал прессу, даже когда та выносила на всеобщее обозрение его интрижки. Всем было известно, что Давыдов терпеть не может Анжелику, поэтому шпильки в адрес первой красавицы на страницах «Питерского Зазеркалья» являлись уже чем-то привычным для читателей. И реакция Лайонела на болонку в платье выглядела неестественно бурной.

— Что тебе делать? — возмущался брат, гремя чем-то за стеной. — Выпусти экстренный номер и напиши в нем, что ты — идиот, случайно перепутал даты! Сообщи всем — сегодня не первое апреля! Время для розыгрышей еще не пришло! Размести лучшие портреты Анжелики, а рядом фотографию этой блеклой девчонки под заголовком: «Найди миллиард отличий!» В конце концов, размести портреты всех женщин, которые мне нравились за последний год! Среди них ты не найдешь ни одной серой мыши! А в следующий раз, когда тебе вдруг покажется, что я сошел с ума, будь добр, лучше наложи на себя руки!

На какое-то время установилась тишина, затем прогремел приказ:

— Сегодня вечером новый номер «Зазеркалья» отнесешь Анжелике в зубах! И передай своим коллегам; я закрою любую газету или журнал, если еще хоть раз встречу где-то упоминание об этой Кате!

Вильям взял газету, вышел из комнаты и остановился перед соседней дверью, ведущей в кабинет. Было неясно, что именно разозлило Лайонела: оскорбление, нанесенное его женщине? Намек на связь с девушкой, уступающей по красоте Анжелике? Или огласка отношений с человеком? Лайонел часто нарушал правила, установленные старейшими вампирами, поэтому казалось сомнительным, что и на этот раз он чего-то испугался.

Молодой человек без стука вошел и застал брата за созерцанием Катиной фотографии на последней странице газеты.

Лайонел резко выпрямился в своем огромном кожаном кресле и, свернув газету, убрал в ящик дубового стола. С пару секунд брат молчал, потом указал на стул.

— У меня есть к тебе вопросы.

— Какое совпадение! — Вильям усмехнулся — садиться не стал, уперся руками в резной стол.

Можно было подумать, это Лайонел пришел к нему задавать вопросы, а не наоборот. Брат обладал талантом оборачивать абсолютно любую ситуацию в свою пользу.

— Что Катя делала вчера у нас дома? — без предисловий спросил Вильям и подтолкнул пальцем брату свой экземпляр газеты.

— Пила кофе в компании Йоро, — незамедлительно дал ответ Лайонел.

— И все?

Брат поцокал языком.

— Не так быстро. Теперь моя очередь! — Он развернул газету на первой полосе, указав на рогатую Анжелику. — Представь, что мы на уроке математики. И тебе нужно решить задачку. Из условия известно…

— Ближе к делу! — оборвал Вильям.

— Хорошо. Ты отшвырнул на балу Анжелику, а она в десятки, если не в сотни, раз сильнее тебя. Что за фокус? Как ты это сделал?

Вильям растерялся. Такого вопроса он ожидал меньше всего.

— Она просто была не готова, — пожал плечами молодой человек.

— Бред, — окрестил его мнение Лайонел.

— Других объяснений у меня нет. — Вильям наклонился вперед. — А теперь ты скажи! Что еще было вчера вечером?

Брат состроил задумчивое лицо и, не отводя холодного взгляда, принялся перечислять:

— Вчера я слегка побил Ксану за то, что она не погладила вовремя мою любимую рубашку. Когда я перекинул эту лентяйку через колено и отлупил, она дико смеялась, Вчера я распивал отличную французскую кровь девственниц со своим старинным другом Ферраном. Славный Парижанин. Помнишь его? Тот самый, который может ввести в транс сразу целую толпу. Он как-то гостил у нас в начале декабря. Вчера я выполнил кучу своих обязанностей, прочел не меньше сотни разных прошений, столько же отклонил и посадил в тюрьму троих шпионов. Снизу. — Лайонел характерно указал на пол и как бы между прочим прибавил: — Еще я вчера целовал Катю. — Он выдержал паузу и добавил: — Ей понравилось до слез.

Вильям догадывался, что брат не ограничится беседами и танцами, но до последнего надеялся… Сам не знал на что. Может, хотел верить в раскаяние? Которое пусть и не было никогда облечено в слова, могло жить где-то глубоко-глубоко… Но он в очередной раз ошибся — в ледяном сердце брата, похоже, жизни не существовало.

Вильям смотрел в полупрозрачные голубые глаза и искал какие-то слова, соответствующие случаю, но они не находились. Ему казалось — после Элизабет второй раз будет не так больно. Еще одно заблуждение. Боль и ненависть душили его. А с ними — бессилье. С тем же успехом, с каким стоял перед братом, он мог рыдать у алтаря — мертвого камня, не способного понять или что-то почувствовать.

— Ты подлец, — выпрямляясь, произнес молодой человек.

— Не новость.

Лайонел выглядел абсолютно бесстрастным, смотрел прямо в глаза, не пытаясь отвести взгляда, и вел себя, как если бы принимал участие в светской беседе о погоде.

Вильям хотел уйти, даже сделал шаг к дверям, но передумал и спросил:

— Лайонел, а что ты пытаешься мне доказать?

— А я пытаюсь? — изумился брат и, утомленно потирая переносицу, заметил:

— Вильям, она почти не сопротивлялась.

— По твоим рассказам, тебе никто не сопротивляется!

Брат улыбнулся, пожимая плечами:

— Предлагаешь поискать мне проблему в себе?

— Я предлагаю тебе оставить в покое мою девушку! — не выдержал Вильям.

— О, Вил, она такая же твоя, как и моя. Пока… она ничья. Но кажется, я ей нравлюсь. — Лайонел со значением приподнял левую бровь. — Что можно сказать о девушке, способной меня полюбить? Как бы ты ее охарактеризовал?

— Она тебя не любит, — покачал головой Вильям.

— И то верно! Девочка любит себя. Крайне тяжелый случай. — Лайонел поднялся, обошел стол и, распахивая настежь дверь, попросил: — Оставь меня.

Вильям молча вышел из кабинета, а затем из дома. С неба, затянутого серыми облаками, сыпал мелкий снег, крупинки его походили на просо — множество малюсеньких льдинок. Они ударялись о лоб, щеки, нос, под резкими порывами ветра хлестали по губам, монотонно стучали о материал куртки, похрустывали под ногами. Молодой человек шагал по длинной безлюдной улице, закинув голову назад и глядя на рой снежных мошек. Его мысли сейчас находились в таком же хаотичном беспорядке. И ветер был обстоятельствами, кидавшими любовь, как крупицы льда, то вправо, то влево, то вверх, то вниз — на землю. Где любой, по неосторожности или нарочно, мог по ней пройтись.

В окне на пятом этаже горел свет. Вильям долго стоял, прислонившись к стволу дерева, и смотрел на желтый квадрат, надеясь увидеть, не промелькнет ли силуэт.

К парадной приблизилась компания парней, поэтому молодой человек быстро забрался чуть выше пятого этажа, чтобы через окна была видна постель, и притаился за стволом. Катя лежала на животе поперек кровати, с раскрытой книгой в руках, но девушка не читала. Взгляд ее бесцельно блуждал по ковру, стеллажам с книгами, столу, иногда возвращался к желтоватым страницам, только ненадолго.

Вильям смотрел в серые полные тревоги глаза и думал о том злосчастном дне, когда впервые увидел девушку в облаке пушистых волос. Их было так много, кудрявых и ярких, точно охваченных огнем в свете фонарей. Фигура тоньше, чем у Элизабет, и ростом немного ниже. Фарфоровая куколка, хрупкая и беззащитная, с красотой бледной луны.

Катя нажала на лежащий рядом с ней пульт от центра и стиснула голову ладонями, как будто полившаяся из колонок музыка причиняла боль. Играл диск, подаренный Лайонелом.

Молодой человек прижался щекой к холодной шершавой коре. Он еще помнил выражение серых глаз — другое, без страха, с загадочной тоской, которую ему эгоистично захотелось развеять. За какой-то месяц взгляд изменился, в нем поселилась настороженность маленького зверька, исчезла живость, а тоска как будто стала глубже.

Девушка неожиданно потерла пальцами губы, словно вытерла. Из комнаты доносилась та самая мелодия, которой Лайонел открыл рождественский бал, насильно вытащив Катю на середину зала, к хлеставшему кровью фонтану. Губы под тонкими пальцами вспыхнули, по щекам разлился румянец.

О чем она думала? Ему не хотелось знать. Перед глазами промелькнули картинки воспоминаний. Нортон-холл в трещинах. Извилистые коридоры замка. Комната, залитая лунным светом, освещавшим красивые юные тела на постели, сплетение рук и ног, золото и медь волос на белых подушках. Сцена многолетней давности долгое время служила клапаном от сосуда, где была заперта пустота. Но в веренице кадров вдруг обнаружились новые, из другой истории, без замка, постели и луны, но с музыкой, танцами и поцелуем. Действующие лица остались прежними — девушка поменялась. А бутылочка с болью, когда-то намертво запаянная услужливой ненавистью, дала трещину.

Катя между тем захлопнула книгу и подошла к окну.

Вильям молниеносно спрыгнул с дерева и, бесшумно прокравшись вдоль дома, свернул в березовую аллею.

Разговоры, смех возле парадной стихли, компания парней в темных куртках, с рюкзаками за плечами по бросали банки из-под пива возле скамейки и двинулась в ту же сторону.

* * *

— Уволила все-таки? — Юля сочувственно покачала головой. — Ну и сволочь!

Катя улыбнулась:

— Я сама так захотела.

На ступеньках торгового центра сегодня было пустынно, мимо проходили только школьники и студенты. Девушки постояли еще недолго, затем Юля взмахнула рукой в полосатой разноцветной перчатке:

— Ладно, удачи тебе!

Катя сбежала по ступенькам, хрустя снегом, перемешенным с солью, и пожелала:

— И тебе! — Но не успела сделать пяти шагов, как Юля окрикнула ее.

— А тот парень… — Девушка хихикнула. — Тот самый, что листовки за пять минут раздал! Вы вместе? Катя помотала головой:

— Я не знаю…

В парке на все лады звонким оркестром чирикали птицы. Тусклое солнце в стеклянном небе повисло над черными голыми верхушками деревьев. Снежная дорожка походила на прозрачный бисер.

Девушка шла очень медленно, жадно вдыхая холодный воздух. Она часто оборачивалась, глубоко в душе надеясь, что каким-то чудом тут окажется Вильям.

«Вампиры не разгуливают под солнцем», — напомнила себе Катя. Но при каждом шорохе все равно продолжала выискивать источник звука.

Когда над головой пролетел ворон, девушка застыла с поднятой кверху головой и так стояла, пока птица не скрылась из вида.

«Глупая-глупая-глупая», — твердила Катя, ускоряя шаг. Ей хотелось, чтобы сердце билось сильнее от быстрой ходьбы, а не из-за хлопанья черных крыльев. Она устала вздрагивать, боятся и ждать. Видения преследовали наяву, от них становилось то холодно, то жарко. Она чувствовала морозный свежий аромат одеколона, как если бы он был в каждой снежинке, на каждой веточке — повсюду. Мысли вышли из-под контроля, как звери одичали без человеческого внимания.

Вильям не звонил, и она уже почти убедилась, что Лайонел все-таки добился своего. Только у нее никак не получалось об этом подумать, сознание точно мяч накачали морозно-свежим воздухом, а в нем царил хозяин ледяных глаз, с легкостью вытеснивший мысли обо всем остальном.

Неподалеку от дома Катю кто-то окрикнул. Девушка прищурилась, пытаясь понять, что за два молодых человека спешат к ней через аллею.

— Катька, здоров! — крикнул парень в черной ветровке, накинутой поверх толстого свитера.

Пришлось остановиться.

Сосед бабы Вали, Генка Горохов, наклонился к своему спутнику — хорошо одетому мужчине лет двадцати семи, что-то сказал и в приветствии замахал руками.

— Привет, — поздоровалась Катя, озадаченно разглядывая парня с татуировкой дракона на щеке. Они, бывало, не разговаривали даже, сталкиваясь нос к носу, а тут…

«Что ему, интересно, нужно? Может, денег хочет занять? — Она из-под ресниц взглянула на мужчину в сером пальто. — Не похоже, что у его друга нет денег».

— Знакомьтесь, — радостно зубоскаля, сказал Генка и, хлопая своего спутника по плечу, представил: — Это Андрей.

«Сколько же он выпил?» — Катя натянуто улыбнулась и, обронив: «Рада знакомству, мне пора», зашагала прочь.

Андрей бросился за ней и бесцеремонно ухватил за руку:

— Подождите! Нам нужно поговорить.

Девушка остановилась — ничего иного не оставалось, он так и не выпустил ее руку:

Генка к ним не подошел, крикнул лишь:

— Андрей, ну я как бы… пошел, да?

— Иди-иди, — отмахнулся от него мужчина и, сосредоточив все внимание на Кате, повторил: — Нам нужно поговорить.

— Говорите. — Девушка высвободила свою руку. Близость дома вселяла уверенность, но она все равно предпочла немного отойти от новоявленного знакомого.

Андрей быстро глянул по сторонам и, понизив голос, сказал:

— Тут не очень подходящее место…

— Другого нет, — начиная раздражаться, заметила Катя и, не дав ему даже рта раскрыть, добавила: — У меня мало времени.

Мужчина тряхнул головой — зализанные гелем черные сосульки волос шевельнулись.

— Мы уже некоторое время за вами наблюдаем…

— Мы? — переспросила девушка.

— Я и моя… — он запнулся, — моя ассоциация.

Катя нахмурилась.

— Я что-то сделала?

— Нет, — Андрей улыбнулся желтыми зубами — изо рта пахнуло табаком, — не совсем. Наверно, следует объяснить, чем именно занимается моя… эм… ассоциация. Он почему-то умолк, как будто ждал, что она будет сейчас отгадывать.

— Давайте, — кивнула Катя.

— Я возглавляю ОБСВ, отдел по борьбе…

«С вампирами», — мысленно закончила за него девушка, и сердце в страхе сжалось.

— По борьбе с явлениями… — он замялся, — с необъяснимыми явлениями.

Катя, как могла, изобразила изумление.

— Вы думаете, я обладаю какими-то способностями? Колдую?

Андрей засмеялся. Смех его оборвался так же резко как начался, лицо приобрело злое выражение.

— У вас странный бойфренд!

— Странный? — продолжала играть комедию Катя, расширяя глаза. — Почему вы так решили?

— Потому что это так. — Мужчина кашлянул в кулак. — Все-таки нам следует поговорить в другом месте…

Девушка театрально хлопнула себя по лбу:

— A-а, поняла! Меня снимает скрытая камера! — Она с преувеличенным возмущением огляделась. — Вы из той передачи, где парни и девушки проверяют друг друга на верность? Ну точно!

— Нет, — вздохнул Андрей, но Катя продолжала гнуть свое: — Скажите, куда смотреть? Где камера? Я хочу передать привет своему другу! Пусть знает, что я…

— Хватит! — грубо оборвал мужчина и крепко стиснул ее плечи.

Девушка умолкла.

— Я знаю, вы можете мне помочь, — раздельно произнес Андрей, гипнотизируя ее взглядом карих глаз. — Прошу вас…

— Я арестована? — спросила Катя.

— Нет, но…

— Тогда вам лучше меня отпустить, а то я так буду кричать, что сюда сбежится весь район.

— Вы в опасности, — продолжая ее удерживать, прошептал мужчина, — я хочу предостеречь.

— Единственная опасность, которую я вижу, исходит от вас! — Она дернулась.

Андрей отскочил от нее, когда раздался громкий лай. По аллее прямо на них несся огромный черный доберман.

Катя попятилась, а Андрей вытащил из кармана пальто визитку, сунул ей в руки и, крикнув: «Позвоните мне!» — перепрыгнул низкие кустики и скрылся за углом дома.

Доберман пробежал мимо, обтявкивая каждое дерево на своем пути.

Девушка проводила его любопытным взглядом. Достигнув поворота, пес резко обернулся и уставился на нее прозрачными голубыми глазами.

Сердце взмыло высоко-высоко и, с наслаждением опустившись куда-то в желудок, затрепетало.

Доберман показал в оскале белые зубы и умчался.

«Прелестно! Докатилась, — направляясь к дому, думала она. — Теперь мне оставляют свои визитки охотники на вампиров, а мое сердце реагирует бурно не на симпатичных мужчин, а на шумных собак. Страшно представить, что будет дальше!»

Пока шла на пятый этаж по лестнице, Катя достала сотовый и набрала номер.

Вильям ответил сразу.

Сердце не подскочило в груди при звуке его голоса и никуда не помчалось, но почему-то захотелось улыбаться. А еще на душе сделалось приятно и спокойно.

— Вильям, — произнесла она, — пять минут назад ко мне на улице подошел мужчина…

Глава 16 Сломанные крылья

Марсово поле белело под снегом. Лайонел неотрывно смотрел на языки пламени Вечного огня и думал.

— …в конце концов, не обязательно обсуждать это с Москвой, — вздохнул Георгий, понимая, что друг его слушает и дела шпионажа его заботят сейчас ничтожно мало.

— Да-да, верно, — рассеянно покивал Лайонел.

Георгий поправил ворот кожаной куртки и, вновь издохнув, произнес:

— Прости, если это не мое дело, но я убежден, охотники Шалаева не опасны.

— Они выследили Вильяма, — очнувшись от своих мыслей, пояснил Лайонел. — Шалаев-старший преподнес сегодня днем Кате свою визитку. — Он задумчиво улыбнулся уголками губ. — Девчонка неплохо держалась… Трепаться не в ее интересах. Приятно знать, что она это понимает.

Молодой человек махнул другу, чтоб тот следовал за ним. Они пересекли поле, дорогу и неспешно пошли вдоль Павловских казарм.

— Не нравится мне Шалаев, — обронил Лайонел. — Неблагодарный тип, я ведь ему жизнь сохранил!

— Ты убил его отца, — напомнил Георгий.

— Потому что его отец хотел убить меня. — Молодой человек сунул руки в карманы черного пальто. — Утомили уже эти Ван Хельсинги.

Друг посмеялся.

— Слышал, Ферран в Париже истребил всех охотников до единого.

— Да, он упоминал. — Лайонел заметил на себе пристальный взгляд и поинтересовался: — Тебе есть что мне сказать?

— Не знаю… — Георгий замешкался, но потом неожиданно выпалил: — Ферран перед отъездом заезжал к Анжелике… Интересно, зачем?

— Хм, полагаю, выказать свое почтение. Они знакомы больше сотни лет, можно сказать, родственники.

Лайонел остановился на Зимнем мосту и облокотился на гранитные парапеты.

— Ты на что-то намекаешь?

Георгий пожал плечами и, отводя взгляд, пробормотал:

— Ты много думаешь об этой девочке, Кате.

Ледяные глаза раздраженно сузились:

— Конечно, я о ней думаю! Вильям подвергает себя и всех нас опасности, встречаясь с ней!

— Тебя действительно именно это беспокоит?

Лайонел не ответил.

Молодые люди еще недолго постояли на мосту и двинулись к Зимнему дворцу. Площадь пестрела людьми, студентами, туристами — тут было оживленно в любое время года и суток.

Георгий взглянул на Ангела мира, венчавшего колону в центре площади, и с немым вопросом повернул голову к Лайонелу.

— Может быть, — обронил тот.

— Мне странно, — хмыкнул друг, — в случае с Зазаровским ты перестраховался и действовал без раздумий, а что мешает тебе сейчас так поступить?

— Что мешает? — Лайонел улыбнулся. — Ничтожно мало! Мой брат не зашвырнул пока свою подружку на Александрийскую колонну, чтоб крест Ангела мира пропорол ей живот, а кровь изо рта стекала Вильяму в стакан. Зазаровский слишком много себе позволил в отношении жителей этого города!

— Уж не поклоннику канала Грибоедова рассуждать о несчастных жителях города, — упрекнул Георгий. — Какой смысл держать Зазаровского в тюрьме? Там он абсолютно бесполезен, а если ему удастся выйти, у тебя появится серьезный враг. Лучше его убить. Скажешь, это никогда не поздно? Мне думается иначе.

Молодые люди пересекли Дворцовую площадь и остановились перед серым старинным зданием.

— Я скажу… У Зазаровского отличная кровь, убить его было бы опрометчиво. Он может мне пригодиться.

Георгий покачал головой.

— Если кто-то узнает, что исчезнувшие вампиры благополучно отдыхают в тюрьме, твоя репутация беспощадного убийцы, которая поддерживает порядок, потерпит крах.

Лайонел бросил на него снисходительный взгляд.

— Если об этом кто-то узнает, я приду за тобой. А пока, — он подмигнул другу, — у меня есть одно дело…

Георгий потупил глаза и пробормотал:

— Анжелика будет счастлива…

Лайонел открыл своим ключом дверь, но до того как пойти в парадную, обернулся и сказал:

— Иной раз мне хочется знать, о чем ты думаешь. — И мысленно прибавил: «Твоя забота о моей женщине достойна аплодисментов стоя».

Друг с непроницаемым видом пожелал: «Приятного вечера» — и, развернувшись, зашагал прочь.

Сомневаться в Георгии было равносильно сомнением в самом себе. Лайонел захлопнул дверь. Этот молодой человек с взлохмаченными русыми волосами стал для него первым близким существом, которое захотелось впустить в свою жизнь. Они встретились при весьма необычных обстоятельствах в тысяча семьсот сорок девятом году, за год до переезда в Петербург. Георгий висел на колу под палящим солнцем, и его русская кровь, искрясь под яркими лучами, стекала на пыльную техасскую землю. Он до того обессилел от боли, что любое движение лишало его сознания. Охотники тех лет отличались от современных, как небо и земля, у них не было всевозможного навороченного оружия, но вампиров они выслеживали, как гончие лис.

Лайонел поднялся по лестнице до четвертого этажа и позвонил в квартиру.

Тогда, много лет назад, он жил, где придется, ни в ком не нуждался, но с появлением рядом Григория все изменилось. Спасенный вампир прилип, точно кусок смолы к ботинку. Отделаться от него никак не получалось, а спустя год пришло осознание, что отделываться вовсе не хочется. И они отправились в Петербург.

Двери открыл Даймонд. На лице мальчишки было написано явное разочарование.

— Госпожа никого не хочет видеть, — объявил юный паж ее величества.

Лайонел снял пальто и не глядя швырнул в руки слуге, буркнув:

— Почисти! А уж с желаниями своей женщины я разберусь как-нибудь сам.

Молодой человек прошел через гостиную в зал с винтовой лестницей, поднялся на второй этаж и без стука вошел в спальню.

— Даймонд, я же сказала, мне ничего не нужно! Убирайся к черту! — послышался из постели сердитый голос хозяйки квартиры. — Неужели непонятно, я хочу просто умереть!

Груда шелковых подушечек шевельнулась, из-под простыни показалась рука, указавшая на дверь.

— Смерть, Анжи, роскошь для людей, — промолвил Лайонел, принимаясь расстегивать пуговицы на рубашке.

Подушки полетели в разные стороны, девушка в белом кружевном пеньюаре села на постели. Золотистые волосы, всегда идеально расчесанные и уложенные, были в беспорядке — спутанные и взлохмаченные. Черные глаза горели точно от жажды, а искусанные припухшие губы алели под капельками крови.

Молодой человек перестал расстегивать пуговицы на рубашке и замер. Такой он видел Анжелику впервые.

— Лайонел?… — недоверчиво сощурилась девушка. Затем ее глаза расширились, она поднесла ладонь ко рту и взволнованно прошептала:

— Я в таком виде…

Анжелика лихорадочно пригладила волосы и, проследив движения его пальцев, воскликнула:

— А можно узнать, что ты делаешь?

Лайонел бросил рубашку на пуф и взялся за ремень па штанах.

Девушка хрипло засмеялась:

— Неужели ты думаешь, что можешь оскорбить меня перед всем городом, а потом вот так являться и…

— Кажется, я извинился, — не дал он ей договорить, указывая на стеклянный столик с экстренным номером «Питерского Зазеркалья», с обложки которого улыбалась красавица Анжелика.

— О-о, нет-нет! — девушка соскочила с кровати, подошла почти вплотную и ткнула Лайонела ногтем в грудь. — Лично ты не извинился!

— А что это изменит? — Его руки крепко обхватили ее за талию.

— Очень многое!

Он наклонился и коснулся губами ее шеи.

— Что именно?

Анжелика смиренно положила ладони ему на грудь и, закрывая глаза, прошептала:

— Я тебя люблю… и ненавижу.

Лайонел промолчал.

* * *

Катя ступила на эскалатор и обернулась к Вильяму:

— Тебе понравился фильм?

Молодой человек пожал плечами.

— Зомби не показались мне страшными.

Девушка засмеялась.

— Еще бы!

Две молодые женщины, стоявшие на несколько ступенек ниже, тоже обернулись и с интересом посмотрели на Вильяма. В торговом комплексе в воскресный вечер от количества людей рябило в глазах. Парочки, компании сидели в кафешках, разговаривали, громко смеялись, повсюду звонили сотовые телефоны.

Катя застегнула пальто, вышла из крутящихся стеклянных дверей и поежилась от холода. Морозный воздух точно множеством коготков вцепился в разгоряченное лицо, стянул ноздри, заполз в рукава, под шарф.

Площадь перед метро походила на кишащий улей, на миг даже закружилась голова. Девушка не любила центр города, все это старинное великолепие под толщей пыли и прокопченное машинной гарью ее не прельщало.

— Как думаешь, — спросила она у Вильяма, оглядываясь по сторонам, — Шалаев и его люди сейчас поблизости?

После той странной встречи молодой человек из ассоциации по борьбе с «явлениями» ее не беспокоил, но нехорошее предчувствие не оставляло.

— Вполне возможно, — абсолютно спокойно сказал Вильям, протискиваясь между машинами на стоянке к своему синему «Мерседесу».

— Ты не боишься, что?… — начала Катя, но не закончила. Сперва легкие наполнились холодным ароматом, а затем в груди стало жарко-жарко. Возле какой-то красной иномарки всего в двух шагах стоял Лайонел.

Катя услышала, как Вильям выругался вполголоса, увидев брата, сама же с трудом сдержала улыбку.

— Какая неожиданность, — насмешливо отметил Лайонел.

Из-под полурасстегнутого пальто виднелась нежно-розовая рубашка, ледяные глаза смотрели с легким раздражением, волосы отливали золотом в электрическом свете фар — весь его облик, казалось, мог с легкостью заморозить случайного зрителя.

Вильям открыл для Кати дверцу машины со стороны пассажирского кресла и, не глядя на брата, пренебрежительно поинтересовался:

— Что тебе надо?

— Ты везешь ее домой? — точно не услышав вопроса, спросил Лайонел.

— Да, — быстро ответила Катя.

Прошмыгнуть мимо него не удалось. Молодой человек схватил ее за руку.

— Немедленно отпусти ее! — прорычал Вильям.

— Я хочу кое-куда вас пригласить, — продолжая удерживать девушку, произнес Лайонел.

— У нас другие планы!

— Будет лучше, если вы их поменяете…

Катя ощутила на себе его пристальный взгляд. Оба молодых человека могли слышать ускоренный стук ее сердца, а оно, как нарочно, билось все сильнее и сильнее.

— Как насчет вечера классической музыки? — обратился к ней Лайонел.

Девушка беспомощно посмотрела на Вильяма, и тот ответил:

— Оставь нас в покое, черт возьми!

Катя едва не вскрикнула, когда пальцы Лайонела стиснули ее запястье.

— У ее дома засада, Вильям, — отчеканил молодой человек. Брови его нахмурились, губы точно окаменели, а ноздри задрожали, но голос прозвучал на изумление спокойно: — Убежден, Катя будет огорчена, если тебя сегодня убьют. Не так ли?

Девушка только и смогла кивнуть.

Лайонел не стал дожидаться возражений и потащил ее за собой, на ходу просвещая:

— В программе непременно будут Бах, Шуберт и Вивальди, тебе понравится. Живая музыка, это не на кукольных зомби смотреть.

Катя обернулась и увидела, что Вильям, не отставая, идет за ними. Он поравнялся с братом и процедил сквозь зубы:

— Не тащи ее так!

Лайонел замедлил шаг, подтянул к себе Катю и учтиво взял за локоть:

— Прошу прощения.

— Все в порядке, — солгала она.

Трое перешли дорогу, обогнули торговые лабазы и двинулись вдоль домов по узкому тротуару.

— Полагаю, концерту Георгия на квартире? — уточнил Вильям.

— Да, — Лайонел слегка наклонился к Кате, — тут недалеко, дом рядом с немецким посольством.

Ей это абсолютно ни о чем не говорило. Выручил Вильям, пояснивший:

— Исаакиевская площадь.

Его брат засмеялся:

— Маленькая девочка не знает своего города!

Замечание уязвило, но Катя не подала виду. Город ее и впрямь мало интересовал. Она никогда не помнила, отчего все так носятся с Петербургом, о какой красоте толкуют, на что приезжают толпами смотреть. Музеи, памятники успели осточертеть ей еще в школе, когда класс возили на экскурсии.

Впереди как раз показался один из них — памятник Николаю Первому на высоком постаменте. Император на коне был изображен в парадной форме конногвардейца. Постамент украшали четыре аллегорические фигуры, отражавшие основные черты царствования — Сила, Мудрость, Вера, Правосудие. Как помнилось девушке из истории, фигуры обладали портретным сходством с женой и дочерьми Николая Первого. Катя до сих пор не забыла свою учительницу по истории города невообразимо худую женщину с пучком коричневых волос и круглыми очками на кончике длинного носа. Та ходила в клетчатом костюме и, кажется, не любила никого и ничего, кроме Петербурга.

— Катя, ты знаешь, что постамент состоит из ста восемнадцати камней? — полюбопытствовал Лайонел.

— Нет.

— Малиновый порфир, красный финляндский и темно-серый сердобольский гранит, итальянский белый мрамор, — перечислил он и чуть сжал ее локоть. — А знаешь, по какому мосту мы сейчас идем?

Девушка вздохнула и посмотрела на синие перила, покрытые слоем снега.

Лайонел неодобрительно хмыкнул.

— Синий мост, самый широкий в Санкт-Петербурге… и во всем мире.

Вильям не выдержал первым:

— Ну хватит, экскурсовод, тоже мне!

— Не знать историю родного города — то же самое, что путать имена своих родителей, живя с ними под одной крышей! — презрительно скривился Лайонел.

— Тебя это не касается, — возразил брат и, весело поглядев на Катю, шепнул: — Его Анжелика в жизни не различит Исаакиевский собор и Казанский.

Катя украдкой взглянула в непроницаемое лицо Лайонела, внутри всколыхнулось пламя, а он покосился на нее и понимающе улыбнулся. Пойманная врасплох, девушка покраснела и опустила голову.

«Интересно, если он такой ценитель исторического центра, почему сам живет на отшибе?» — подивилась Катя.

В трехэтажном доме за серым непривлекательным посольством ни в одном окне не горел свет. Дверь на последнем этаже открыл Георгий. Тщательно причесанный, одетый во все белое, он дружественно пожал Лайонелу руку и вполголоса произнес:

— Уже все готово.

Просторная прихожая была вся в черном блестящем мраморе, ни зеркал, ни шкафов, только вешалки у стены в ряд. Двойные стеклянные двери вели в просторную комнату, выполненную в бледно-персиковых тонах, с мраморным полом, кожаными диванами вдоль стен и огромным водопадом в самом углу.

Катя заметила, как хозяин квартиры окинул быстрым взглядом ее скромную одежду: голубые джинсы и белую кофточку с треугольным вырезом.

Из комнаты с бурлящим водопадом вели три двери, за одной из них оказался коридор с еще пятью дверьми, приведший в огромный ослепительно-белоснежный зал. На невысокой сцене расположился оркестр, диванчики перед ней занимали гости. Катя насчитала десять вампиров, некоторых из них она узнала. Мужчины были одеты в костюмы, женщины в вечерних платьях. Джинсы среди них выглядели так же уместно, как норковая шуба на уличной продавщице рыбы.

У самого входа стоял столик, а на нем лежала стопка газет. Катя изумленно перевела взгляд на Вильяма.

— Это я? — спросила она, кивая на обложку верхней газеты.

Молодой человек посмотрел, куда она указывала, и на лице его застыло странное выражение огорчения и злости.

— Конечно ты, — спокойно ответил Лайонел, вновь смыкая пальцы на ее запястье и ведя за собой в зал. На нем, в отличие от других мужчин, не было пиджака с галстуком.

— А можно почитать?

Он обернулся и с любезной улыбкой сказал:

— Я бы на твоем месте не стал читать газету, которая назвала тебя хорошенькой.

— Почему?

— Потому что от такой неприкрытой лести даже меня коробит!

Георгий подавился смешком.

Катя плотнее сжала губы и, глядя в белую спину хозяина квартиры, мстительно подумала: «Может, Лайонел ему доплачивает, чтобы он смеялся над его шутками?»

Как и предполагала, взгляд молодого человека метнулся в ее сторону, а в теплых глазах вспыхнули огоньки. При первом знакомстве его лицо показалось ей приятным, но сейчас положительное впечатление магическим образом развеялось, оставив цинковый привкус во рту.

Девушка сделала вид, как будто не понимает, отчего хозяин шикарных апартаментов на нее так уставился. Лайонел подвел ее к самому первому дивану, рассчитанному на четырех человек, где уже сидела Анжелика, и бесцеремонно усадил рядом с собой. Вильям, не скрывая раздражения, опустился с другой стороны, а Григорий сел с сестрами Кондратьевыми, что-то тихонько обсуждавшими за соседним столиком. Их одинаковые желтые наряды напомнили о куртизанках старой Англии из бульварных романов.

— Что она тут делает? — негромко поинтересовалась Анжелика.

Лайонел выпустил Катино запястье, взял изящную белую руку своей девушки и, касаясь губами пальчиков, прошептал:

— Недоразумение, не бери в голову.

Катя поежилась при виде огромного паука на плече Анжелики, облаченной в тончайшее черное платье. Казалось, в любой момент оно может соскользнуть с нее. Но в отличие от сестер Кондратьевых, в платьях цвета цыплят ее туалет, даже несмотря на всю свою откровенность, не выглядел вульгарным — шикарным, умопомрачительным, без всякого сомнения, заставлявшим мужчин сходить с ума от желания.

— Как поживаешь, Катарина? — обратилась к ней красавица.

— Катя, — поправила девушка. — Спасибо, все хорошо.

Анжелика засмеялась, рука ее по-хозяйски легла Лайонелу на ногу.

— Слишком дешево звучит.

Катя беспечно дернула плечом:

— Ничего страшного, я не гонюсь за дороговизной.

Светлые ресницы дрогнули, паук на шее зашевелил длинными лапами, и Анжелика насмешливо бросила:

— Я не удивлена. Имя соответствует… — Она помолчала, скользя язычком по ярко-красным губам. — Для некоторых любовь к себе — непосильное бремя. Какая жалость!

Катя ничего не возразила, но про себя отметила: «А для некоторых самовлюбленность таких, как ты, — бремя…»

Длинные лапы паука забегали по шее хозяйки, та вскинула изящные брови, уголки губ игриво приподнялись, обнажая белые ровные зубы.

— Упиваться собой — это искусство, — промолвила она, смакуя каждое слово. — Тебе, моя дорогая, никогда его не постичь!

Заиграла музыка — разговоры стихли.

Анжелика наклонилась к Лайонелу, умиротворенно закрывшему глаза.

— Кто это?

— Бах, — ответил тот и, приоткрыв один глаз, добавил: — Шутка.

Девушка сморщила носик.

— Думаешь, это остроумно?

Катя не сдержала улыбку, а молодой человек снисходительно пояснил:

— Анжи, это «Музыкальная шутка», сюита номер два си бемоль-минор.

Анжелика оскорбленно отвернулась, взяла со стола бокал крови и пригубила. Затем наклонила голову к пауку и застыла, глядя на рыжеволосого юношу-скрипача.

Виктория с Анастасией на соседнем диване дирижировали руками, не попадая ни в одну ноту. Георгий, закинув ногу на ногу, листал какую-то тонкую книжицу, остальные гости создавали видимость крайней заинтересованности.

Катя расслабилась — облокотилась на мягкую спинку дивана.

— Нравится «Каприс» Паганини? — неожиданно спросил Лайонел.

— Мне очень! — вмешалась Анжелика. — Прелесть!

Молодой человек все еще ждал ответа.

— Катя?

— Нет, не нравится. Только самое начало.

— Вильям?

— Иди к черту, — посоветовал ему брат.

— И мне не нравится, — с улыбкой заключил Лайонел.

Катя старалась не думать о запахе, исходящем от него, но с каждым новым вздохом сердце замирало. Ее волновало любое едва уловимое движение его длинных золотистых ресниц. Она не могла оторвать взгляда от руки с острыми ногтями, безнаказанно скользившей по его ноге. Воображаемые картины заставляли удушливо краснеть.

Девушка уставилась на бокал багряной крови, сияющей в ярком свете. Еще никогда ей не приходилось испытывать столь сильных чувств при виде обычного прикосновения. Ее собственная ладонь горела.

— Все в порядке? — Вильям смотрел озабоченно.

Видеть беспокойство в его глазах было мучительно.

В этот самый момент она себя ненавидела. И не могла понять. Рядом находился один из красивейших молодых людей, каких она видела. Добрый, умный, нежный, любящий, заботливый, сильный, смелый, умеющий сострадать, быть, когда нужно, смешным, серьезным — любым. Его достоинствам не было счета, в точности как недостаткам и порокам его брата. Но именно от взора голубых бесчувственных глаз она вздрагивала, точно от удара хлыстом, и горела вся, как ведьма на костре. От звука его чистого холодного голоса начинало лихорадить, от улыбки в животе делала оборот целая вселенная.

— Мне нужно… — пробормотала Катя, указывая глазами на дверь.

— Последняя по коридору, — подсказал Вильям.

Девушка под любопытными взглядами гостей вышла

из зала. Огромная ванна из темно-зеленого и светлого мрамора встретила ее зеркалом во всю стену.

Катя шагнула к широкой мраморной столешнице — бледная девочка из зеркала повторила движение, точно передразнила. Волосы, свободно струящиеся по груди, отливали кровью, глаза, серые, как асфальт в летний пыльный день, резко выделялись на лице, губы бледны, на шее поблескивал подарок Вильяма — крылышки из белого золота.

Девушка поднесла дрожащие руки к крану и плеснула себе холодной водой в лицо. Затем еще и еще. Легче не становилось, напротив, с каждой секундой ей казалось, она не то что не может в зал вернуться, а вообще сдвинуться с места. Стоило лишь представить, каково будет вновь сесть рядом с Лайонелом — к глазам подкатывали обжигающие слезы.

Катя тихонько всхлипнула и, услышав позади щелчок затворяемой двери, резко выпрямилась. В зеркале никого не было, от облегчения из глаз потекли слезы. Глядя на себя, мокрую, со стекающими по щекам каплями, она издала нервный смешок.

— Плакса, — прогремел в тишине голос.

Девушка неловко обернулась.

Лайонел стоял, облокотившись на дверь, и насмешливо смотрел на нее.

— А ты никогда не плачешь? — хрипло спросила Катя, зная ответ наперед.

— Вампиры не плачут.

— Никогда-никогда? Даже если им очень больно? Даже если?…

— Никогда! — Он подался немного вперед.

— А люди вот плачут…

— Вижу… — Его глаза превратились в острые осколки. — Оставь его, хватит дурить моего упрямого брата!

Девушка вытерла ладонями щеки. Если бы только могла, сделала бы шаг назад, но отступать было некуда.

— Ты его подставляешь, лицемерка, — процедил сквозь зубы Лайонел, с каким-то особым удовольствием наблюдая путь ее слезы, раскаленным угольком прокатившейся по щеке и упавшей в ворот кофты.

Неожиданно молодой человек рассмеялся, сократил между ними расстояние и прижал к мраморной столешнице. Указательным пальцем он приподнял за подборок голову девушки, затем его рука скользнула на затылок, запутываясь в кудрях.

— О чем он думает, глядя в твои невинные глазки? Какая ты милая? Я восхищен, — пробормотал он, пристально всматриваясь в нее. — Тихий омут твоих глаз… Есть от чего потерять голову. Даже Анжелика тебе верит. Бедняжка Анжи — открытая книга, читай — не хочу. В первой же главе под названием «Способна на подлость» перечислены ее слабости. А тебе все верят, моя прелесть, взглянув лишь на обложку. Книжка-то пуста, но в то же время так увлекательна — не оторваться.

— Он сильно сжал в кулаке ее волосы и прорычал в лицо:

— Разве можно не поддаться искушению и в пустой книге не написать свою?! Мужчинам так хочется быть созидателями!

— Мне больно, — выдохнула она.

— Скажи, когда станет невыносимо, потому что это только начало, — улыбнулся Лайонел, все-таки осла6ляя хватку. — Вильям не понимает, у твоих глаз двойное дно. Он не любит тебя, он любит девушку, которую придумал для себя, но ты ею никогда не станешь! В твоей чертовой книге уже есть текст, нужно только его увидеть. Создавать в уже созданном? Ха! Как глупо…

Катя точно загипнотизированная смотрела в его глаза, внимала голосу, сердце гулко звенело где-то вдалеке.

Молодой человек обхватил ее за талию, приподнял и, усадив на мраморную столешницу, приник щекой к груди.

— Знаешь, почему тебя так тянет ко мне?

— Это неправильно, — вымолвила Катя.

Он насмешливо уставился на нее. Его губы были так близки от ее, что до соприкосновения оставались какие-то миллиметры.

— И даже сейчас ты продолжаешь раскаиваться… Ужасная привычка!

Из зала доносились скрипки Вивальди «Времена года. Зима»; девушке казалось, ее пульс аккомпанирует им. Дыхание то обрывалось, то восстанавливалось, сердце дрожало.

Лайонел долго смотрел на ее губы, а потом поцеловал. Совсем не так, как в сгоревшем доме, жестко и бесчувственно, — по-другому. От нежности в животе закружился вихрь, он поднялся до головы, сделав ее легче перышка. Катя чувствовала прикосновение твердой груди к себе, вдыхала дурманящий аромат одеколона, и ей постыдно хотелось, чтобы этот миг наслаждения застыл в вечности.

Молодой человек погладил ее двумя пальцами по шее, немного отстранился и, глядя в глаза, сказал:

— Мне кое-что нужно от тебя…

Она могла бы дать ему сейчас что угодно и даже больше, но он не взял… не успел.

— И что же, Лайонел, тебе нужно? — послышался дрожащий от ярости голос Вильяма. Он стоял у двери и смотрел на них, а потом подскочил к брату и схватил за ворот расстегнутой рубашки. С треском порвалась розовая ткань, на пол упала одна пуговица, звонко запрыгавшая по мраморному полу.

Лайонел отшвырнул от себя брата и в бешенстве прошипел:

— Не будь идиотом, неужели ты еще ничего не понял? — Он презрительно кивнул на девушку. — Твой ангел пал!

Катя соскользнула на пол. Ноги сделались тяжелыми, каждый шаг давался с трудом. Вильям недоверчиво взирал на нее и ждал объяснений. В его глазах стола мольба, он поверил бы любой лжи, только бы не слышать мерзкой правды.

— Ты не виновата, — произнес Вильям в установившейся тишине и протянул руку.

Катя подняла глаза на Лайонела. Его лицо ничего не выражало — лед в глазах лишь стал острее.

Если бы ее разрывали на две части, не было бы больнее. Все самое лучшее, что существовало в ней, рвалось взять протянутую руку Вильяма, заслужить его прощение, стать лучше, такой, какой он видел ее. А все самое низменное жаждало и дальше сгорать в адском пламени под ледяным взглядом, стать игрушкой Лайонела, ненадолго, пока не наскучит ему.

«Прошу тебя», — гипнотизировали ее изумрудные глаза.

Лайонел же шагнул к ней, резким движением сорвал с шеи цепочку и швырнул на пол.

Из зала так некстати лилась нежная музыка Шуберта.

Катя вслушивалась в звуки знаменитой мелодии «Аве, Мария» и гадала, что хотел сказать Лайонел, включив ее в программу вечера. Преподносил ли он композицию как молитву или все-таки связывал с поэмой «Дева озера», отрывок из которой и был впервые положен на музыку Шуберта? Она не сомневалась, молодой человек видел у нее на полке книгу Вальтера Скотта.

— Незыблем ангела приют[3], — с издевкой процитировал молодой человек и указал на поблескивающую цепочку с подвеской. — Твои крылья! Возьми, если ты Их достойна!

Катя опустила голову, под пристальными взорами подошла к валяющемуся на полу подарку и, секунду поколебавшись, прошла мимо. Прежде чем выйти за дверь, она обернулась, взглянула на Вильяма и прошептала:

— Прости.

Глава 17 Осколок в сердце

Катя сидела на скамейке возле кабинета, дожидаясь последней пары. Замену Валерию Игнатьевичу так и не нашли, поэтому в расписании менеджмент заменили на географию туризма. Поговаривали, будто преподаватель сбежал за границу из-за неладов с законом в отношении несовершеннолетних учениц. Многие верили, но большинству не было до этого никакого дела.

Одногруппницы собрались возле Нины на другом конце скамейки и дружно просматривали в чьем-то телефоне видеоролики.

Изредка поглядывая на смеющихся девушек, Катя ощущала себя существом с другой планеты. Ей и раньше-то были малоинтересны окружающие, а после знакомства с другим видом люди показались до безобразия глупыми и одинаковыми.

По коридору мимо прошла Алиса под руку с Малым. Гипс с ноги парня все еще не сняли, но девушку, похоже, это совсем не волновало, она буквально заглядывала Косте в рот, когда тот говорил.

Катя проводила их взглядом и заметила, что одногруппницы притихли, к телефону интерес потеряли и во главе с Ниной уставились на нее.

Староста приветливо кивнула, затем убрала сотовый и придвинулась ближе к Кате.

— Ты как? Не переживаешь, что он с Алиской теперь?

— Ни капли.

Нина наклонилась к ее уху и прошептала:

— Лиска по секрету сказала, типа, он тебя еще не забыл.

Катя пожала плечами:

— Лучше бы ему поскорее сделать это.

— Ты совсем-совсем, ни капельки не ревнуешь? — не сдавалась Нина.

В перерыве между парами она бы все передала Алисе с той же легкостью, с какой выдавала сейчас секреты подруги. Почему-то такие деятельные сплетники импонировали многим людям, им доверялись, заранее зная, что тайна перестанет ею быть уже через полчаса после исповеди.

«Что это? — гадала девушка, разглядывая симпатичное, не на шутку озабоченное лицо старосты. — Подсознательное желание, чтобы секрет стал достоянием общественности? Люди хотят, чтобы их обсуждали?»

— Мне нет до него никакого дела, — честно созналась Катя. Единственный человек, о котором она могла сейчас думать, был и не человеком вовсе. И бесконечно вспоминать о нем являлось главной ошибкой.

Алиса с Костей вернулись к кабинету, смачно засосались на глазах благодарной публики. Катя заметила на себе взгляд Малого. Это походило на: «Вот, теперь ты точно пожалеешь, какой дурой была!»

Парень с размаха шлепнул подругу по мягкому месту на прощание и поковылял прочь. Алиса, визгливо захихикав, подошла к скамейке.

— Ну что поделываете? — спросила она.

— А вот, — рассмеялась Нина, — Катьку утешаем!

Алиса горделиво приосанилась:

— Ну-ну, представляю!

Катя достала из сумки первый попавшийся учебник и уставилась в него, лишь бы не видеть самодовольного лица Алисы. Она испытывала неприязнь к одногруппнице, которая кичилась любовью, и к себе, неспособной на сочувствие. Ничего, кроме жалости, пара, где один любит, а другой позволяет себя любить, вызвать не могла.

Девушка вздохнула.

Вот только ей было наплевать. Лайонел и впрямь видел ее насквозь, назвал лицемеркой, ударил без промаха.

Занятия закончились на удивление быстро. Катя шла до остановки, ощущая себя усталой и глубоко несчастной. Маршрутка около двадцати минут стояла в пробке, на улице мело, ветер поднимал, кружил и разбрасывал столпы снежной пыли, дальше трех метров все превращалось в сплошную белую стену. Водители раздраженно сигналили друг другу, вдалеке орала сирена «скорой помощи», в салоне маршрутки стоял гул голосов.

Катя стояла с закрытыми глазами, прижимаясь к поручню, то и дело отодвигая ногу, когда на нее в очередной раз вставал ботинком немолодой мужчина с залысинами, увлеченно читавший какую-то потрепанную книжку.

Дома девушка не успела размотать с шеи шарф, как из кухни показалась мать.

— Катя, как хорошо, что ты пришла! — воскликнула она. — Давай к бабе Вале срочно, что-то ей там совсем худо!

— Я устала, можно хотя бы… — девушка не договорила, Валентина Васильевна закричала:

— Подумать только! Устала она, а я, думаешь, не устала? А отец — весь день вкалывает! Бабке совсем плохо, а ты…

— А почему бы тебе к ней не сходить?! — не выдержала Катя, швыряя сумку на вешалку. — Я только пришла, я устала и хочу отдыхать!

— Ты ведь одета, тебе туда и обратно! — опешила мать, недоверчиво качая головой, словно на ее глазах было совершено преступление.

— Не хочу! — Девушка повесила на крючок пальто и процедила сквозь зубы: — Просто не хочу!

— Эгоистка! — выплюнула мать.

Катя зашла в свою комнату и хлопнула дверью. Еще в детстве она частенько задавалась вопросом, только тогда не совсем могла его сформулировать. Со временем нужные слова нашлись. И чем старше она становилась, тем противнее ей было осознавать ответ на него.

Некоторые люди абсолютно незаслуженно носили лавровый венок добродетели, потому что на подвиги свершения хороших дел шли не сами, а посылали друга. Обычно самых равнодушных, тех, кто испытывал бесконечные угрызения совести за свое безразличие и всячески пытался искупить вину пусть не искренним чувством, а хотя бы делом.

Катя опустилась на кровать.

Ее родители всегда и во всем каждому сопереживали; казалось бы, нет людей на свете добрее. В детстве она ими очень гордилась. И когда впервые почувствовала внутри необъяснимое противоречие, долгое время искала проблему в себе.

Девушка закинула руки за голову и легла, глядя в белый потолок.

В голове отчетливо прозвучал голос Лайонела: «И даже сейчас ты продолжаешь раскаиваться… Ужасная привычка!» Он был прав, раскаяния стали именно привычкой, с которой она научилась ладить, безропотно делая то, что говорили ей люди, в отличие от нее способные испытывать благородные чувства.

Из коридора донесся голос матери, оравшей отцу по сотовому:

— … совсем распустилась! Миша, ты бы слышал, как она мне отвечала! Хамка выросла! А бабка, бабка совсем плоха… Звонила, хрипела в трубку, ой, не могу! Да-да, картошку сварила, мясо делаю… Хлеба купи, не забудь!

Катя заткнула уши, закрыла глаза и сама не заметила, как уснула. Ей снилось по-летнему прозрачное голубое небо с перистыми розовыми облаками, в воздухе витал теплый, головокружительный аромат весны. Асфальт блестел на солнце, с площадки возле дома доносился детский смех.

К лакированному красному сандалику змейкой подползала вода, вытекающая из люка. Девочка в красном пальтишке и желтом беретике делала шаг назад, не отрывая взгляда от преследовавшей ее блестящей жидкости.

К люку, хихикая, подбежали три девочки. Одна из них, в джинсовой курточке и с огромным розовом бантом на голове, спросила:

— Эй, а что ты делаешь?

Девочка в красном указала на подползавшую к сандалику лужу и серьезно сказала:

— У воды есть глаза, она сейчас смотрит на нас.

Три подружки переглянулись, а самая маленькая шокированно покачала головой:

— Быть не может!

— Это так, — возразила девочка в красном пальтишке. — Вода все видит и запоминает, она живет вечно, чтобы рассказать после нашей смерти о нас другим людям…

Обладательница розового банта крепче прижала к груди большую куклу в красивом оранжевом платье и, наклонив голову набок, посмотрела на медленно ползущую по асфальту лужу.

— Как думаете, а меня вода уже запомнила? — спросила она у подруг.

— Конечно, Кристи, — хором ответили те, а мелкая с тоской взглянула на куклу: — Пойдемте играть?

— Точно, пойдемте, — согласилась другая подружка, с нежностью погладив куклу по длинным волосам.

Их предводительница качнула бантом и неожиданно протянула куклу девочке в красном пальто:

— А давай с нами играть?

Яркие голубые глаза куклы, обрамленные длинными черными ресницами, смотрели задорно, точно говоря: «Возьми меня, возьми скорее!»

Но глаза неожиданно стали видоизменяться, холодеть, бледнеть, а черные ресницы выгорать, сияя на солнце, пока не превратились в золотистые, с изящным изгибом.

Девочка отшатнулась, а новоявленные подружки обернулись на семенившую к ним толстую собаку, и засмеялись.

— Смотрите, это та уродина! — воскликнула Кристина — Бе-е-е, она такая страшная, что всех людей тошнит при виде нее!

Подруги захихикали, а самая маленькая взяла с асфальта камушек и швырнула в собаку.

— Не нужно! — воскликнула девочка в красном пальто.

Кристи сморщилась:

— Ты что, знаешь эту мерзкую собаку?

— Я… я… — Девочка застыла, глядя на радостно виляющий хвост собаки, спешащей прямо к ней. В горле возник ком, мешающий говорить.

— Смотрите-смотрите! — Кристи подпрыгнула на месте и показала пальцем на старушку с палкой и пакетом, возле парадной. — Это ее хозяйка! Она ве-е-едьма.

— Ага, — согласилась маленькая подружка. — Только у настоящих ведьм бывают такие уродливые собаки! Давайте кинем в нее что-нибудь?

— Катя! — помахала им старушка. — Катюша, иди, я тебе яблочко купила.

Три подружки изумленно посмотрели на девочку в красном пальто.

— Это она тебя зовет? — недоверчиво вытаращила глаза Кристи, обхватывая куклу обеими руками, словно пыталась защитить ее от злых чар.

Старушка между тем заковыляла к ним, подзывая:

— Жученька, Жучка…

— Это твоя бабушка? — громко спросила Кристина, когда старуха подошла настолько, что могла их слышать.

— Катюша, — вытащила та из пакета большое зеленое яблоко.

Девочка взглянула в добрые глаза с опухшими морщинистыми веками, затем в ледяные глаза куклы на руках у Лиды и, крикнув: «Я ее не знаю», побежала на площадку. Три новые подружки, громко смеясь и выкрикивая: «Ведьма-ведьма, старая ведьма», бросились за ней.

Катя резко открыла глаза и села на кровати. Сердце неистово колотилось в груди, воздуху, как после пробежки, не хватало. За окном уже стемнело, снежная вьюга звонко ударялась о стекло, часы на стене показывали ровно двадцать один ноль-ноль.

Девушка встала, размяла ноги, руки… Сон из далекого прошлого точно обрубок кривой железяки царапнул по сердцу, и горячая кровь обожгла все внутри.

Взгляд остановился на книжной полке, где среди книг серым кардиналом стоял потрепанный томик стихов Саши Черного, подаренный бабой Валей.

Девушка зажмурилась от отвращения к себе, закружилась голова. Тогда ей шел одиннадцатый год, на праздник пришли девочки со двора, Кристи и ее подружки, был торт, музыка, подарки — все как положено.

Баба Валя зашла поздравить. Катя помнила, будто это произошло только вчера, как стояла на цыпочках у двери, затаив дыхание, и смотрела в глазок.

Старушка знала, что именинница за дверью, потому что после второго звонка повесила на крючок для сумок пакетик с подарком, негромко произнесла: «С днем рождения, Катя» — и ушла. А потом около двух недель не звонила.

Стихи из подаренной книги показались Кате ужасными, грубыми, жестокими, пронизанными цинизмом, как ядом. Они понравились ей многим позже, когда детских иллюзий стало меньше.

Девушка постояла возле книжного шкафа, затем вышла в коридор и стала одеваться. Чувство вины было частью ее самой, большей и сильнейшей половинкой. Катя сняла с гвоздика на стене ключи от бабы-Валиной квартиры и вышла за дверь. Мать видела, но ничего не сказала, лишь прибавила у телевизора звук.

На улице похолодало, ветер усилился, снег походил на муку первого сорта, только ледяную, воздух сплошь состоял из нее.

От скамейки отделилась маленькая фигурка, раздалось жалобное мяуканье, полосатая кошка забегала вокруг девушки.

Катя вернулась к двери и открыла ее, чтоб запустить кошку в парадную. Та не торопилась, переминалась с лапы на лапу, просительно заглядывая в глаза.

— У меня ничего нет, — пробормотала Катя, подталкивая кошку рукой за порог. Вторая кошечка с коротким хвостом сидела под скамейкой. Звать ее было бесполезно, она никогда не подходила к людям.

Девушка дошла до соседнего дома, юркнула в подъезд и перевела дыхание. Свет не горел, из подвала доносился звук капающей воды, пахло сыростью и затхлостью.

Кто-то вывинтил лампочки на каждом этаже. Катя несколько раз позвонила в квартиру и после недолгого ожидания вставила ключ в замочную скважину. Из-за соседней двери орала музыка и слышался мужской хохот.

В квартире бабы Вали свет тоже не горел, стояла угнетающая тишина и стойкий запах корвалола. Тусклый свет лег на выгоревшие обои больного желтого цвета.

— Баба Валя, это Катя, — известила девушка, снимая сапоги.

Ответа не последовало.

Катя начала расстегивать пальто, но промелькнувшая мысль заставила замереть, прислушаться. Перед глазами встало морщинистое лицо с опухшими веками, блестящие седые волосы в лучах весеннего солнца и ярко-зеленое яблоко на толстой ладони. Сердце болезненно сжалось, девушка сделала шаг в сторону комнаты с распахнутой дверью.

— Жучка, — позвала Катя и, не снимая пальто, тихо вошла в спальню. Собака обычно всегда выходила встречать, а сейчас сидела возле кровати и даже не обернулась на призыв.

— Баба Валя, это Катя, — повторила девушка, ощущая, что ей становится нечем дышать. — Мама сказала, вы плохо себя чувствуете, я могла бы сходить в магазин и… — Она умолкла. Силуэт на кровати оставался недвижим. В комнату проникал полусвет из окна. Квадрат света от фар проезжающей машины двинулся по полу, добрался до Жучки и наконец достиг белого, подобно гипсовой маске, лица бабы Вали.

Катя чуть повернула голову и посмотрела на выключатель, но руку к нему так и не протянула. Она долго стояла, глядя на сервант, где за стеклом были расставлены тарелки с изображением жар-птиц. Баба Валя очень любила эти тарелки и никогда из них не ела — берегла.

Зачем? Девушка отступила в дверной проем. Неожиданно ей показалось все таким бессмысленным: тарелки, раскаяния, жизнь. Пшик — и нет.

* * *

Южное кладбище тихо спало под снегом. Казалось, убористому ряду могильных плит нет конца, они тянулись далеко-далеко и словно жались друг к другу от холода.

Катя стыдливо уперла взгляд в землю, услышав рыдания матери. Родственники со скорбными лицами стояли вокруг свежей могилы. Двоюродные сестры со стороны отца и матери обменивались характерными взглядами, для них похороны были хорошим поводом встретиться и потрепаться. Их матери хмурили брони и поджимали губы, наблюдая за поведением дочерей.

Какой-то дальний родственник из деревни в спортивных штанах, усеянных катышками, нетерпеливо крутил в пальцах пластмассовую стопку. Его малолетний сын в белых резиновых сапогах ковырял обнаженную землю палкой, покусывая верхнюю губу кривыми маленькими зубами.

Катя не могла дождаться, когда все эти люди, большинство из которых и видели-то бабу Валю не больше трех раз, уедут на квартиру, где мать накрыла стол.

— Катя, идем, — наконец позвал отец.

— Я останусь, приеду позже, — замершими губами вымолвила девушка.

Мать заплакала в голос, причитая:

— Наша Катюша так ее любила, так любила…

Сестры переглянулись, и Светка прошипела:

— И я бы осталась у могилы постоять, если бы бабка мне квартиру оставила!

Катя вздохнула. Мать своим извечным упреком «Эгоистка» заставила ее заработать себе квартиру. Все было предрешено еще много лет назад, когда ее, маленькую, посадили на колени к незнакомой старухе и сказали:

— Катюша, а это твоя любимая бабуля!

Девушка присела на маленькую скамеечку и, уперев локти в колени, подперла руками голову. С серого камня на нее смотрела молодая красивая женщина. Катя не видела ее такой: с ясными глазами, длинными густыми кудрями, гладким лицом. В ее памяти баба Валя всегда была старой, с выцветшими глазами, седыми волосами и кожей, желтоватой, точно помятый лист газеты.

Ты слышишь? — раздался позади голос.

Катя вздрогнула, но не обернулась, спросила лишь:

— Что?

— Как играет похоронный марш на струнах твоей совести!

Девушка усмехнулась, покачав головой:

— Похоже, у меня не столь тонкий слух.

Ее обдало морозным ароматом — Лайонел присел рядом. Сердце забилось сильнее, она не осмеливалась встретить взгляд ледяных глаз, блуждавший по ее лицу, поэтому неотрывно смотрела на могилу.

Какое-то время молодой человек молчал, затем взял ее руку, снял перчатку и погладил указательным пальцем по венке на запястье.

Катя затаила дыхание и быстро взглянула в голубые глаза.

— Ты собираешься сделать меня вампиром? — голос задрожал.

Лайонел рассмеялся ей в лицо.

— Бессмертие? Вам, двуногие кроты?[4]

Она покраснела, а он глумливо продолжил:

— Да таких, как ты, преступление делать вампирами. Ты же всего боишься! И жить боишься, и умереть! — Молодой человек холодно улыбнулся. — А между тем ангел смерти положил на тебя глаз.

— Ангел смерти? — непонимающе переспросила девушка.

— Тот, что в дешевом кино чувак с косой.

Катя нахмурилась.

— А почему именно я?

Лайонел поднес ее запястье к губам и, вдохнув запах кожи, поцеловал.

— Во-от, в этом вся ты — маленькая самовлюбленная дрянь! — Он передразнил тоном капризного ребенка: «Почему именно я-а-а?!»

Девушка попыталась вырвать из его пальцев свою руку, но ничего не вышло, он держал крепко.

— Я просто… — Катя помолчала, а потом не выдержала и спросила: — А откуда ты знаешь?

— На тебе его отметина.

Катя нервно усмехнулась:

— Зарубка от косы на лбу или черная аура над головой?

— Не веришь, — Лайонел задумчиво улыбнулся, глядя на нее, — это хорошо. Знаешь, мой брат убежден — к смерти невозможно подготовиться…

— Ты специально явился, чтобы сообщить мне эту радостную новость?

Молодой человек вновь прикоснулся пальцем к ее запястью и оскорбленно воскликнул:

— Как тебе такое в голову взбрело?

Его глаза, казалось, заглядывали прямо в душу.

— Разве стал бы я утруждаться из-за ерунды?! — развеял он все ее сомнения. — Мне все еще от тебя кое-что нужно.

— И что же?

— Твоя кровь!

Его губы впились в ее руку, Катя легонько вскрикнула — не от боли, от испуга.

Лайонел обнажил зубы, и она увидела острые клыки.

— Ну хорошо, — испуганно пролепетала девушка, во все глаза глядя на него, — только немножко!

Он откинул голову назад и расхохотался.

Тогда Катя сердито отдернула свою руку, крепко прижав к себе.

— Ты и так чуть не утопил меня в люке! Я оставила в покое твоего брата! — Катя вскочила со скамейки и посоветовала: — А ты оставь в покое меня!

Ей самой не верилось, что она это сказала и в действительности хочет, чтобы он ушел навсегда.

На красивом лице Лайонела отразилось недоумение. Длилось оно недолго, он молниеносно оказался возле Кати, грубо схватил ее за плечи и тряхнул.

— Я могу тебя убить, если пожелаю!

Девушка гневно толкнула его в грудь.

— Так сделай это и хватит обещать!

— Глупая — Он окинул быстрым взглядом кладбище. — Человеческая жизнь так коротка, имеет смысл беречь каждое чертово мгновение!

— Как трогательно, — буркнула Катя.

Лайонел насильно усадил ее обратно на скамейку, слегка отодвинул рукав ее пальто и предупредил:

— Будет больно.

Ей хотелось плакать от злости, страха и безысходности. Сердце взмывало высоко-высоко и с неизменным томлением летело вниз — в пропасть, неизвестность. И каждый раз казалось, что, достигнув дна, сила удара размозжит этот беспокойный комочек, оставив лишь мокрый след.

— Но тебе ведь нравится причинять боль…

— Боль — это жизнь, — философски изрек Лайонел. — Убежден, если бы у тебя был шанс причинить боль мне, ты бы им воспользовалась.

— С превеликим удовольствием! — кивнула Катя.

— Ну вот, — обрадовался он, — мы понимаем друг друга. Существует одна лишь маленькая проблема: ты не можешь причинить мне боль, потому что моя жизнь осталась в далеком прошлом.

— Боль бывает не только физической, но и душевной, — напомнила девушка.

— Я исполню любое твое желание, если ты найдешь ее — мою душу. — Он презрительно скривился. — У нас нет души!

— Неправда, у Вильяма есть!

Лайонел засмеялся.

— Ну, если только у Вильяма. — Он театрально вздохнул и поднес ее руку ко рту. Острые клыки неглубоко вошли в плоть. Катя ощутила два одновременных легких укола, а затем стало необыкновенно приятно. Нежное прикосновение языка заставляло до наслаждения что-то сжиматься в животе, дыхание перехватило, сердце забилось в бешеных конвульсиях.

Золотистые ресницы дрогнули, Лайонел поднял на нее глаза и, облизнувшись, отстранился.

Девушка смотрела на свою руку как зачарованная, пока на две красные ранки молодой человек не наклеил пластырь. Лайонел положил ее руку к ней на колени, бросил через плечо: «Благодарю» — и поднялся.

Катя натянула перчатку. Сама не знала зачем, холодно не было — пожалуй, даже слишком жарко. Хотелось что-то ему сказать, но слов не находилось.

Молодой человек вышел за черную ограду и обернулся. Катя выдавила из себя улыбку. С пару секунд он пристально смотрел на нее, как будто не мог что-то решить, а потом вернулся. Запустил ей в волосы руку и вытащил маленькое черное перышко.

— У ангела смерти черные крылья и острый взгляд, — произнес Лайонел, разглядывая свою находку. — Он не знает жалости, милосердный Бог его создал таким, чтобы избавить от страданий. Но ему не чужда симпатия, любовь, преданность, у него пытливый ум. Мимо тебя он не смог пройти! О чем же это надо было думать, глядя на мертвую бабушку, чтобы сама Смерть тебя отметила?!

Молодой человек положил перышко на ладонь и сдул его:

— Живи. Только держись подальше от мертвецов и кладбищ, дважды Смерть не обмануть.

Катя послушно кивнула, а когда он отступил, сама не понимая, что делает, схватила его руку.

Он вздрогнул, но прекрасное лицо осталось бесстрастным.

— Подожди… — прошептала она.

— Забудь об этом! — рявкнул Лайонел, словно прочел ее мысли. — Я никогда этого не сделаю!

Катя еще долго видела его черную фигуру, возвышающуюся над могильными камнями. Он ушел, не оборачиваясь, а она осталась сидеть на скамейке, крепко прижав к себе руки. По венам ядом растеклась тоска и еще что-то неподвластное пониманию. Как если бы взгляд, который в один миг мог теплеть, а в другой — превращаться в раскрошенный лед, поселил у нее в сердце один острый осколок. И оно заледенело. Забыло стыд, гордость и в своем холодном панцире, тихо билось для него одного — бездушного обладателя прозрачных глаз.

* * *

— Андрей? Помните меня? Это Катя!

— Конечно, — раздался в трубке хрипловатый голос.

— Простите, что не поверила вам тогда… я… я…

— Все в порядке, понимаю. — Мужчина на другом конце провода закашлялся. — Пожалуйста, не плачьте, давайте…

— Встретимся? — взмолилась девушка.

— Да… где-нибудь…

— Львиный мостик на канале Грибоедова, в семь часов! — Она повесила трубку, вышла из метро и уверенной походкой двинулась через площадь. На улице стояло безветрие, температура опустилась, снег подтаял. В воздухе пахло сыростью и бензином. Мужчины оборачивались вслед девушке, одетой в короткую белую курточку, обтягивающую черную юбку и высокие сапоги на длинной шпильке.

Одна из машин притормозила, из окна высунулась большая лысая голова.

— Красавица, подвезти?

Девушка откинула за спину рыжие волосы и насмешливо поинтересовалась:

— На этом корыте? — Ее взгляд презрительно скользнул по зеленой «Тайоте». — Папаша, ты себе льстишь.

Заплывшие веками глаза сделались больше, маленькие уши и толстая шея, обвитая золотыми цепями, покраснели.

Не успела девушка сделать и нескольких шагов, как ей на плечо легла большая лапища:

— Ты что-то там сказала, малыш?

Перед ней стоял человек-шкаф в пять раз больше нее самой.

— Повторить? — ничуть не оробела она.

Здоровяк разинул пасть, блеснув передними золотыми зубами.

— А ну-ка пошли!

Девушка с легкостью сбросила с себя его руку, а когда он попытался снова схватить, стиснула толстое запястье, которое не могла даже обхватить, и резко повернула.

Улицу огласил рев, кисть мужика безвольно повисла. Острый каблук уперся в огромный живот, обтянутый кожаной курткой, — громила, точно новорожденный котенок, отлетел на метра два и с грохотом упал на поребрик.

До самого места встречи девушку никто не остановил. На белой чугунной решетке моста лежал снег, два фонаря в центре уже зажглись и освещали белые морды сидящих по углам львов. Девушка облокотилась на перила под фонарем, взгляд скользнул по белоснежному извилистому каналу. Вокруг возвышались разноцветные старинные дома: бордовый, зеленый, желтый, оранжевый.

Прошло полтора часа. Наконец вдалеке показался Андрей. Он быстро шел, едва прикасаясь плечом к стене дома. В его походке было что-то лисье, осторожность сквозила в каждом движении. Неброская одежда: пуховик цвета хаки с капюшоном, закрывающим половину лба, шарф в зелено-серую клетку, черные джинсы.

Молодой мужчина приветливо поднял руку, прошел по мостику до девушки и негромко сказал:

— Я рад, что вы позвонили, Катя.

Девушка смущенно потупилась.

— Спасибо, что пришли, я была не права…

— Не вините себя. — Андрей чуть опустил шарф, высвобождая подбородок, поросший аккуратно подстриженной черной бородкой. — Те, с кем мы имеем дело, весьма изобретательны и хитры. — Она заметила, как он бросил взгляд на вывеску «Кухня Китая».

— Вы правы. — Девушка положила руки на перила, давая понять, что они останутся тут, и прошептала:

— Я не знаю, как себя защитить. Что мы, люди, можем против них? Андрей, у вас есть достойное оружие?

Шалаев встал рядом с ней, достал из кармана пачку сигарет и, прежде чем закурить, уточнил:

— Вы не против?

— Курите.

Мужчина затянулся, после задумчиво похлопал ладонью в перчатке по перилам, скидывая снег, и промолвил:

— Мы разрабатываем кое-что, думаю, это станет большим прорывом в нашем деле. А с вашей помощью, Катя, мы…

— Как вы действуете? — перебила девушка.

— Выслеживаем и… — Андрей замялся, — у нас целая система. Ее разработал еще мой прадед. Этих тварей видно невооруженным глазом, но у них есть одно огромное преимущество — простые люди в них не верят. Для большинства вампиры не больше чем сказка про тех же эльфов и фей с крылышками. Наши ресурсы весьма ограничены, но мы многого достигли, твари нас боятся…

— В самом деле? — Девушка в упор посмотрела на Шалаева и тут же отвела взгляд, пояснив: — Мне они не показались напуганными.

Андрей закашлялся, как будто хотел выгадать время на раздумья.

— Возможно, не совсем боятся, но уважают уж точно.

На лице девушки промелькнула насмешливая улыбка, но собеседник не заметил и продолжил:

— Нам бы только выйти на их главаря, и тогда вся их шайка-лейка поляжет! Сейчас мы работаем в этом направлении.

— Как именно?

— Отлавливаем, но прежде чем убить, допрашиваем.

— Пытаете?

Андрей кивнул:

— Иначе никак.

Девушка нахмурилась, пальцы ее крепче стиснули перила.

— Кто-нибудь раскололся?

Шалаев тяжело вздохнул и нехотя признался:

— Мы до сих пор даже имени его не знаем. Какими силами он обладает — это большой вопрос! Все из наших, кто его встречал, уже больше не заговорят. Но кое-что нам все-таки известно! Вампир, с которым вы, Катя, встречались, имеет какое-то отношение к главарю.

— Влад? — сделала девушка удивленное лицо.

— Мы еще не совсем установили, что у них за связь, однако этот ваш Влад под защитой сильнейшего вампира. Сколько раз тот был уже у нас на крючке! — Андрей досадливо ударил кулаком в ладонь. — И каждый раз что-то шло не так. Этот зеленоглазый мальчишка точно заколдованный!

— Да-а-а, — протянула девушка.

Шалаев испытывающее посмотрел на нее, дожидаясь, скажет она еще что-то или нет. Не сказала, поэтому он нетерпеливо спросил:

— Вам что-то известно?

Она повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза.

Андрей моргнул, нижняя губа задрожала — он ее закусил.

— Надо полагать, вы абсолютно беспомощны, — растягивая слова, произнесла девушка.

Мужчина отступил, прохрипев:

— Глаза… в прошлый раз они были серыми.

— Ах, Андрюша, в этом мире все так быстро меняется. — Она засмеялась, ее руки с нежностью скользнули по перилам. — А между тем этот мост прекрасное место, чтобы задаться вопросом: «Кто я? Тварь дрожащая или право имею?»[5] Подумайте об этом! — А кто вы?

Девушка неспешно пошла по мосту, а достигнув чугунных львов, не оборачиваясь, сказала:

— Приятно было познакомиться!

Падал мокрый снег, изредка мимо проносились машины, разбрызгивая снежную жижу в разные стороны. Прохожие торопились по домам, прогуливаться в такую погоду никому не хотелось.

Вильям брел в сторону главной дороги, ему тоже не хотелось гулять, но сидеть в своей комнате опостылело. Брат на весь день куда-то ушел, Ксана хлопотала по дому: мыла, чистила, убирала, Йоро последнее время целыми днями проводил в углу клетки, разглядывая раскраску для детей, которую Лайонел издевательски ему бросил вместе с двумя фломастерами — черным и красным. Другие вампиры не сказать что жаждали общения со странным братом Лайонела.

Молодой человек сунул руки в карманы куртки. Никто в глаза его не осуждал, но высшее общество, даже при открытых дверях, было для него закрыто. Ему высылали приглашения на все светские мероприятия как члену «королевской» семьи лишь потому, что, не знающий привязанностей Лайонел, как поговаривали, «до странного привязан к брату».

Была возможность дружить с себе подобными — слабыми, никчемными вампирами. Только и те смотрели косо.

Вильям со всей силы пнул валяющуюся из-под пива банку, она стремительно взлетела и прямехонько в кого-то угодила. Молодой человек поднял голову — в метрах четырех от него стояла Катя. Он сделал к ней шаг и остановился. Это была несомненно Катя, но совсем другая, откровенно одетая, ярко накрашенная, даже на расстоянии источавшая бешеную сексуальность. При виде нее ему стало не по себе. В мгновение ока он сократил между ним расстояние и, заглянув в глаза, с ненавистью процедил сквозь зубы:

— Лайонел!

Девушка накрутила на палец локон и провела язычком по верхней губе.

— Нравлюсь?

— Ты ее убил! — Вильям сжал кулаки. — Лайонел, ты же мне обещал!

Брат в обличье Кати престал улыбаться и заговорил своим голосом:

— Вил, я…

Молодой человек не дослушал и кинулся на него, схватил за талию и как куклу швырнул на другую сторону улицы. Фигурка девушки впечаталась в стену дома — с грохотом обвалилась штукатурка.

Вильям пораженно уставился на брата, лежащего в снежной серой жиже и желтой штукатурке. Тот не поднимался, а пристально смотрел на него, в ледяных глазах плясали голубые языки пламени.

Молодой человек пересек дорогу. Злость куда-то исчезла, навалилась такая усталость, что он едва держался на ногах.

— Я ее не убивал, Вильям, — сухо произнес Лайонел, все так же продолжая рассматривать его.

— В тебе ее кровь! Разве нет?

Любимый талант брата — принимать обличья своих жертв — тех, чей крови испил.

— Да, — согласился Лайонел, медленно поднимаясь. — Я взял несколько капель у твоей драгоценной девочки, для дела. Мне хотелось пообщаться с нашим старым знакомым Шалаевым.

Вильям облегченно выдохнул.

— С ней все хорошо?

— Вчера было именно так. — Лайонел отряхнул одежду и раздраженно прибавил: — А вообще, в телохранители я к ней не нанимался, поэтому если сегодня она случайно попала под фуру, я тут ни при чем!

— Ты не должен был… — покачал головой Вильям. — Уверен, встретиться с Шалаевым можно было как-то иначе.

Лайонел яростно сверкнул глазами:

— Хватит об этом! Если бы я захотел, ты бы ничего не узнал!

— Какова же цель?

Брат кивнул на пробоину в стене.

— Вильям, так, для сведения, ни один вампир в этом городе не способен меня просто уронить, уж не говоря о том, чтобы отшвырнуть… Признайся, ты смешал свою кровь? С кем?

— Я этого не делал.

Брат недоверчиво рассмеялся:

— Что же за мистика?

Вильям пожал плечами.

— Я ощущаю неконтролируемую ярость, но она быстро проходит.

Лайонел жестом боксера, приглашающего к спаррингу, подскочил к нему.

— Давай еще раз! Я хочу посмотреть!

— Не могу. Тебе не о чем беспокоиться, ты по-прежнему самое сильное существо в этом городе и одно из сильнейших существ на земле. Какие тебе нужны доказательства? Смешно!

Брат слегка толкнул его.

— Давай, черт возьми! Мне нужно понять!

Вильям попятился, повторил: «Не могу», — и быстро пошел прочь. Он никогда не думал о своей необъяснимой силе, считая ее явлением слишком редким и бесполезным. В такие моменты им всегда управлял неконтролируемый гнев, сменявшийся страшной усталостью. Когда сила впервые проявилась, он даже не стал говорить об этом брату, зная, как тот ревностно возьмется изучать удивительное явление.

Мокрые снежинки летели в лицо, молодой человек шел из одного двора в другой, пересекал дорогу за дорогой. Он знал, куда идет, и от этого чувствовал себя счастливым как при жизни, когда тайком ото всех сбегал на свидание к Элизабет. Волнение и радость переполняли его и точно возносили над землей.

У дверей квартиры на пятом этаже он с минуту постоял, набираясь храбрости. Сам себе казался ужасно глупым, безнадежно влюбленным и отвергнутым подростком.

Но вот послышались шаги, щелкнула железная щеколда и дверь отворилась. При виде Кати в белой футболке и легких домашних штанах Вильям не сдержал улыбку.

— Я пришел удостовериться, что с тобой все в порядке, — произнес он заранее заготовленную фразу и посмотрел на пластырь телесного цвета, приклеенный к запястью ее правой руки.

Девушка спрятала ее за спину и шире распахнула дверь.

— Заходи, никого нет. — Она помолчала, затем едва слышно добавила: — Хочу тебя кое о чем попросить.

Он вошел и, не зная, что делать и говорить, замер на месте.

Их взгляды встретились, Катя облокотилась на стену. Ее лицо было бледнее обычного и волосы как будто тускней. На скулах залег лихорадочный румянец, она нервно покусывала нижнюю губу.

— Все что угодно, — заверил Вильям.

Катя опустила глаза и тихо произнесла:

— Пойду приму душ…

Глава 18 Поцелуев мост

Они шли по Дворцовой набережной в сторону Троицкого моста, держась за руки. В ночи раздавались лишь гулкие шаги и две тени бесшумно скользили по белой дороге. Вдали золотой шпиль Петропавловской крепости, проткнув черное небо как водный матрац, разлил по горизонту синие чернила. Крошечные серебряные звездочки над спящим городом, точно глаза всевидящих ангелов, следили за порядком.

Катя взглянула на своего безмолвного спутника и тихонько вздохнула. С субботней ночи прошло три дня, чувство вины еще никогда не пожирало с такой настойчивостью. Но другое чувство, осколком льда вошедшее в сердце, было сильнее. Оно подчинило себе все, что являлось когда-то важным. Жизнь как будто раздвоилась на «до» и «после», а между ними пролегла пропасть.

— Я не смогу тебя переубедить? — без особой надежды спросил Вильям.

Девушка крепче сжала его руку.

— Ты когда-нибудь хотел что-то так сильно, ради чего мог бы сделать абсолютно все?

— Да, — со значением посмотрел он на нее. — Стать человеком.

Она нервно рассмеялась:

— Прости. Очень похоже на мечту героя одной сказки. Деревянный Буратино хотел стать настоящим мальчиком.

Вильям шутливо пихнул девушку плечом:

— Да, наверно, это смешно. Твоя мечта, несомненно, куда достойнее.

— Осуждаешь, — пробормотала она.

— Да, — честно признался Вильям, — ты и сама знаешь.

— Я тебе противна?

Он долго не отвечал, и Катя со вздохом сказала:

— Я хочу быть собой, а не тобой.

Молодой человек остановился, резко притянув ее к себе.

— Ты мне не противна. А он тебя погубит! Потому что умеет только разрушать! И это не ты… — Вильям нежно взял в ладони ее лицо. — Ты другая — необыкновенная, добрая, отзывчивая. Ты хорошая!

Она засомневалась лишь на секунду. Слова были такими приятными и убедительными. Его прекрасные изумрудные глаза смотрели с любовью, но девушка в очередной раз поняла, что он слишком хорош для нее. От отвращения к себе к глазам подступили слезы, она зажмурилась и произнесла:

— Это не так, Вильям.

Он склонился к ней и поцеловал. Катя отвернулась, его губы скользнули по ее щеке, а руки крепче прижали к себе.

— Каждый может измениться в лучшую сторону!

Девушка приоткрыла глаза.

— И Лайонел?

Вильям выпустил ее из объятий и сухо поинтересовался:

— Значит, до Петропавловки и обратно?

— Да, — уверенно кивнула Катя.

Его молчание, сопровождаемое каждым новым шагом, заставляло ее думать о том, что она делает. Становилось то страшно, то противно, то до безразличия смешно.

Троицкий мост сиял огнями, молодые люди прошли не больше его трети и услышали визг колес.

— Облава, — выдохнул Вильям.

Четыре машины неслись прямо на них, заняв собой всю дорогу.

— Беги! — крикнула Катя. — Я им не нужна.

Резко зажглись яркие фары, и молодой человек закричал от боли. Катя шагнула к нему и закрыла собой.

— Беги, — вновь потребовала она и быстро поцеловала в губы.

Вильям отшатнулся, затем взглянул на ажурную металлическую решетку.

— Что с тобой? — испугалась Катя.

— Плохая примета, мост разводной…

— Глупости! — разозлилась девушка.

Молодой человек невесело усмехнулся и подмигнул ей:

— А Лайонел в них верит.

Она не успела ничего ответить, Вильям перемахнул через перила и полетел с моста. Катя метнулась за ним, как раз для того, чтобы увидеть, как молодой человек приземлился на лед и, обернувшись, махнул на прощание рукой.

Машины совсем рядом завизжали тормозами. Из одной выскочил высокий мужчина с двумя пистолетами.

— Хватайте девчонку! — крикнул он и, бросившись к перилам моста, открыл пальбу.

Не долго думая, Катя побежала назад к Дворцовой набережной. Позади слышался топот.

Девушка вихрем пронеслась мимо Суворовской площади и свернула на длинную Миллионную улицу. Только тогда позволила себе пару секунд перевести дыхание. Преследователь отстал. Вдали на Марсовом поле поблескивал Вечный огонь — вокруг ни души.

— Что может быть полезнее ночной пробежки? — пробормотала себе под нос Катя, оглядываясь.

Она уже было подумала, что охотники на вампиров решили не тратить на нее время, когда из переулка впереди выехала машина и ослепила ее светом фар.

Катя развернулась и бросилась назад. Позади ревел мощный двигатель, преследователь что-то орал из открытого окна, но его крики тонули в каком-то странном звуке, похожем на стук молотков. Подумать об этом не хватило времени, кто-то обхватил ее за пояс и оторвал от земли. Девушка не успела даже пискнуть, как оказалась… на лошади. Самой настоящей, живой и черной. Катя вцепилась в теплую шею коня и попыталась обернуться, за что получила несильный удар локтем по ребрам.

— Не вертись, — приказал ей холодный, раздраженный голос.

Без того рвущееся из груди сердце окончательно рехнулось. Катя замерла, ощущая, как обожгло кожу там, где ее крепко удерживала сильная рука всадника.

— Неудачное время для прогулки вы выбрали, — процедил сквозь зубы Лайонел, пришпоривая коня. Они обогнули Марсово поле.

Машина не отставала, прогрохотал выстрел — Катя ощутила, как молодой человек вздрогнул.

— Тебя ранили? — Она обернулась и, встретив бесстрастный взгляд голубых глаз, ляпнула первое, что пришло в голову:

— Я впервые катаюсь на лошади!

— Рад за тебя!

Девушка поспешила отвернуться и крепче вцепилась в черную длинную гриву.

Раздался еще один выстрел, машина поравнялась с лошадью, из окна высунулось длинное дуло пистолета.

— Нас убью-ю-ют, — жалобно простонала Катя.

— Нас, — передразнил Лайонел, — скорее уж вас! — Неожиданно он схватил ее ногу, перекинул через голову коня и всунул в руки поводья. — Держи!

— Я не умею! Не надо! — попыталась она отбросить кожаные поводья.

— Бери! — рявкнул Лайонел. — А то пойдешь пешком!

Еще один выстрел — пуля вошла ему в плечо, ледяные глаза стали ярче. Катя вцепилась в узду и в тот же миг рука, удерживающая за талию, исчезла. Лайонел прыгнул на крышу машины и вдребезги разбил ногой лобовое стекло. Улицу огласило сразу шесть выстрелов и мужской крик.

Лошадь вырвалась вперед, Катя изо всех сил сжимала в одеревеневших пальцах поводья, но ее все сильнее клонило вправо. В кино скачки на лошадях всегда выглядели простейшим делом, в действительности же удерживаться в седле прямо оказалось нереально сложно. В ушах свистел ветер, ноги ударялись о железные стремена и бока лошади, от этого та скакала все быстрее и быстрее.

Впереди забрезжил перекресток и мост. Куда ехать — девушка не знала да и при Любом резком движении окончательно бы завалилась на правый бок.

Конь заржал, а она зашептала:

— Стой-стой-стой!

Они выскочили на набережную Мойки, животное резко повернуло вправо — в сторону Дворцовой площади. Девушка от неожиданности выпустила поводья и, буквально припав грудью к холке, ухватилась за седло. Перед глазами мелькнули разноцветные купола Спаса на Крови. Белая от снега дорога проносилась перед глазами, цокот копыт звонким эхом отзывался в безлюдной улице. Пальцы, впившиеся в мягкую кожу седла, с каждой секундой ослабевали, глаза от холодного ветра застилали слезы. Катя уже толком ничего не видела и не понимала, сил не хватало даже закричать. Она отпустилась и началась скатываться вниз… Земля приближалась, блестели подковы на копытах лошади, казалось, вот-вот одна из них будет посмертно сиять звездой во лбу. Левая нога уже почти соскользнула с седла — последнее, что удерживало девушку на лошади. Катя зажмурилась и, расслабившись, полетела вниз. Ожидаемой боли не последовало, ее ухватили за шиворот и вернули в седло.

— Для первого раза неплохо, — шепнул ей на ухо Лайонел, крепко прижимая к себе.

Девушка обессиленно облокотилась на него и уронила голову на плечо. Их взгляды встретились, а ее сердце, точно не было всей этой сумасшедшей скачки, без устали забилось еще быстрее.

Конь перешел на рысцу.

После недолгого молчания Катя спросила:

— Ты их убил?

Уголки его губ презрительно опустились, он посмотрел на пустынную улицу и насмешливо проронил:

— Любопытно, как это Вильям забыл упомянуть, что я люблю прокатиться по ночному центру?! Или не забыл?

Девушка беспечно дернула плечиком.

— В наши планы не входила встреча с охотниками, поверь.

Он хмыкнул, было непонятно — верит или нет.

Они проехали мимо Дворцовой площади, Катя заметила его взгляд, брошенный через площадь на серый дом. Она знала, кто там живет — Вильям рассказал. Дыхание перехватило, ревность, словно острые ножи, полоснула по сердцу, и оно болезненно сжалось.

— Ты катаешься один? — попыталась завязать разговор девушка.

— Да, — коротко ответил он. Стало понятно — беседа не входит в его планы.

Заиграла «Альфа»[6], и они одновременно встрепенулись.

— Мой, — сказал Лайонел, вынимая из кармана сотовый. Из трубки послышался голос Анжелики:

— Я раздета и жду тебя уже полчаса! Ты собираешься или?…

— Нет, — оборвал молодой человек, — дела.

— Дела? — недоверчиво переспросила девушка. — Это они — твои дела — там громко дышат?

Лайонел резко отстранился от Кати и ближе поднес трубку к уху.

— Анжи, поговорим об этом завтра.

— Наступит ли оно? — фыркнула Анжелика. — Я скучаю без мужского внимания! Не думал, — я могу устать ждать твоего бесконечного «завтра»?!

— Как тебе будет угодно. — Лайонел убрал телефон и пришпорил коня.

Катя ощущала его раздражение и злилась сама. Досадовал ли он, что ему приходится возиться с ней? Хотелось ли ему сейчас же поехать к Анжелике? Судя по тому, как начал гнать лошадь, в расстеленную постель первой красавицы он еще собирался успеть.

— Ты ей изменяешь? — не выдержала девушка.

— Конечно, — как само собой разумеющее, сказал он. — Неужели я буду верен всю свою бессмертную жизнь одной женщине?!

«Лучше бы и не спрашивала», — подумала Катя. От мысли о постелях, где с нетерпением ждали Лайонела, по венам бурно разлилась кровь. Голова, лежащая у него на плече, сделалась легкой-легкой и как хмельная закружилась, горло пересохло, совсем недавно ледяные руки резко потеплели. Трения благодаря галопу коня заставляли острее чувствовать крепкие объятия, прикосновение к твердой груди и плечу.

Его губы коснулись ее уха, девушка ощутила, как он улыбнулся.

— Хочешь, я возьму тебя прямо на лошади?

— Спасибо, нет.

Лайонел засмеялся над ее слишком поспешным ответом.

— «Нет» — не на лошади?

Она промолчала. Какое-то время они скакали не разговаривая. Справа — разноцветные дома, дома, слева — черная чугунная решетка, разделенная гранитными невысокими столбами.

Проезжая мимо Исаакиевской площади, Катя заметила:

— Так тихо, совсем никого нет…

— Есть, — обронил Лайонел. — Просто ты не видишь.

Девушка огляделась — улица и площадь были пусты.

— А кого видишь ты?

Молодой человек заставил коня идти шагом, посмотрел по сторонам и остановил взгляд на памятнике Николаю Первому.

— Посреди площади стоит Огюст Монферран. Он часто тут бывает. — Лайонел снисходительно взглянул на Катю, пояснив: — Архитектор Исаакиевского собора, Любуется своим детищем, при жизни не успел.

Катя прищурилась, подалась вперед в попытке кого-нибудь рассмотреть, но не увидела.

— Он умер?

— Практически сразу после освещения храма. — Лайонел посмеялся. — В Петербурге долгое время холили слухи, будто приезжий ясновидец предсказал зодчему смерть после окончания строительства собора. Любимая шутка петербуржцев: «То-то он так долго его строит!» Ни много ни мало — сорок лет.

— Так от чего же он умер?

— По свидетельству лечащего врача, от «острого приступа ревматизма, наступившего после перенесенного воспаления легких».

— Это правда?

Недолго помолчав, Лайонел произнес:

— В скульптурном декоре Исаакиевского собора есть группа христианских святых, почтительным наклоном головы приветствующих появление Исаакия Далматского, которому посвящен собор. Среди них есть и скульптурное изображение Монферрана с моделью собора в руках.

— И что же? — удивилась Катя, — Автограф зодчего. Известный прием в архитектурной практике.

Лайонел оценил ее подкованность смешком и тоном профессора института растолковал:

— Все святые преклонили головы перед Исаакием Далматским, и только архитектор, преисполненный гордыни, не сделал этого. Недаром, грех-то — смертный!

— Значит, ты видишь призраков? А другие вампиры?

— Вижу. Другие — нет. Во всяком случае, это не повальное явление в наших рядах.

Катя неуютно поежилась.

— А призраки тебя видят?

— Да, но для них я такой же призрак, как и они для меня.

Девушка ждала, что он расскажет еще о своих способностях, но Лайонел подстегнул коня.

Они мчались галопом вдоль Мойки, никуда не сворачивая. Кате хотелось спросить, куда они едут, но что то останавливало. Может быть, чувство эйфории, охватившее от бешеной скачки. Было совсем не страшно упасть, Лайонел держал крепко, сердце взмывало и такт стуку копыт и, достигнув высшей точки, сладостно замирало. Казалось, ледяного воздуха слишком много, а аромат, исходивший от молодого человека, врывался в легкие и, точно ветром, распахивал внутри сотни невидимых форточек. И все тело охватывала дрожь от миллиона сквозняков.

Когда впереди показался мост с четырьмя гранитными обелисками, девушка взволнованно поинтересовалась:

— А мы куда?

— На Театральную площадь, уже почти приехали, там моя машина.

Катя испытала разочарование, мысленно она посмеялась над собой — наивной идиоткой, решившей, будто Лайонел привез ее сюда не просто так.

«Ему все равно», — рассердилась девушка, прислушиваясь к его бесшумному дыханию.

Конь ступил на мост с фигурной зеленой решеткой, тогда Катя резко обернулась, обвила руками шею Лайонела и впилась губами в его рот.

Молодой человек натянул поводья, жеребец встал на дыбы и громко заржал. Лайонел грубо скинул с себя руки девушки.

— А теперь я не в духе! — прорычал он, яростно глядя на нее.

Это была пощечина, но Катя не подала виду — спросила:

— Не в духе, потому что это Поцелуев мост?

Он язвительно рассмеялся.

— А ты никак увлекаешься фольклором?!

Девушка отвернулась, снова облокотилась на него и как можно веселее сказала:

— Если верить легендам, теперь мы никогда не расстанемся.

Лайонел положил ей руку на шею, прошептал: «Ну если так, ты об этом пожалеешь!» — и, схватив за шиворот, спустил на землю. А сам поскакал в сторону Мариинского театра.

Катя подошла к зеленой решетке, увешанной замками, символизирующими любовь, и провела пальцами по одному из них, блестящему и холодному, с красиво выгравированными по центру именами возлюбленных. Вдали виднелись колоны и купол Исаакиевского собора, с обоих берегов Мойки не доносилось ни звука. Стих цокот копыт, и воцарилась абсолютная тишина.

«Он ведь не мог меня тут бросить?» — подумала Катя, всматриваясь в улицу, по которой умчался Лайонел. И точно в ответ ей раздалось рычание мотора. Спустя полминуты золотистая машина затормозила возле нее — дверца со стороны пассажирского сиденья распахнулась.

Всю дорогу до ее дома молодой человек угрюмо молчал. Его красивое мраморно-белое лицо застыло в одном выражении — холодного безразличия. Ярость выдавали лишь резкие движения золотистых ресниц и острота кристальных глаз.

Катя не осмелилась заговорить, даже когда машина остановилась возле парадной. Молчаливая злость Лайонел пугала, она как нечто живое угрожающе витала в воздухе. Девушка предпочла бы, чтобы он накричал на нее, пристыдил, сказал что-нибудь обидное, только бы не держал в напряжении, подобно струнам, до отказа натягивая нервы. Она пожалела о своем безрассудном поцелуе — это была ошибка. Лайонел не терпел принуждения, потому что привык принуждать сам и уступить свое право кому-то не собирался.

Несколько томительных минут они посидели, не глядя друг на друга, затем молодой человек вышел из машины и распахнул перед Катей дверь.

Девушка вышла и впервые за все двадцать минут посмотрела ему в глаза. Тогда-то он и не выдержал, голос сталью прозвенел в ночи:

— Я не сделаю тебя вампиром, выкинь из своей пустой головы эту блажь, глупая девчонка!

Он огляделся, ледяной взгляд устремился под скамейку, где сидела полосатая кошка с коротким хвостом.

— Значит, не хочешь со мной расставаться? — промурлыкал он и зло рассмеялся.

Катя в страхе сделала шаг назад, молодой человек не обратил на это внимания и позвал:

— Кис-кис.

Девушка не поверила своим глазам, увидев, как кошечка послушно засеменила к нему.

Лайонел схватил ее за шкирку и поднял.

— Пожалуйста, не надо! — выдохнула Катя.

Неотрывно глядя на нее, он поднес шею кошки ко рту, и белые острые клыки погрузились в шерсть.

Катя отвернулась, предсмертный крик любимой кошки потонул в тишине. Лайонел размахнулся и швырнул безвольно висящее на ладони маленькое тельце за детскую площадку — далеко-далеко в кусты, и с насмешкой заметил:

— А на ее месте могла быть твоя мама…

Девушка взглянула на него.

— Ненавижу тебя!

Лайонел улыбнулся и, слизнув с уголка губ капельку крови, покачал головой:

— Еще пока нет, но скоро будешь…

* * *

В телефоне было три пропущенных вызова. Лайонел перезвонил, радуясь, что друг сейчас не способен прочесть его мысли.

Георгий долго не отвечал, а когда, наконец, снял трубку, сказал лишь несколько слов:

— Приезжай срочно, мы под Зимним мостом.

Его серьезный тон Лайонелу не понравился — стрелка спидометра подползла к цифре триста. Беспокойство за брата, оставленного под защитой Георгия, возрастало с каждым новым километром.

Часы показали ровно три ночи. Лайонел неприязненно провел зубами по языку. После кошачьей крови у него всегда было ощущение шерсти во рту, а в горле неприятно щекотало. При воспоминании, какое затравленное выражение приняло лицо Кати, когда он убил ее кошку, молодого человека снова охватило раздражение. Он досадовал на нее — глупую девчонку, такую неправильную, и на себя, опустившегося уже до попыток, доказать что-то человеку. Его злило в ней абсолютно все. Длинные волосы цвета знаменитой Фанты, с мелкими кудрями, точно пузырьками. Глаза цвета утреннего осеннего тумана над мокрым асфальтом. Ресницы — прошлогодние листья. Белая кожа, маленький горделивый подбородок, бледные губы, тонкие скулы.

Воображение, словно художник перед толстой стопкой бумаги, что берет лист за листом, услужливо рисовало один и тот же образ. А стоило только закрыть глаза, как губы обжигало горячее дыхание, тоненькие девичьи пальчики скользили по шее, касаясь волос на затылке.

Лайонел утомленно потер переносицу. Сегодня его впервые посетила очень странная мысль. В ту секунду, когда девчонка неожиданно обернулась и поцеловала его, он подумал: «А так ли ошибся Вильям, выбрав именно ее?» Ему хотелось разорвать на части рыжую смутьянку за то, что так легко поколебала уверенного, внесла сумбур в размеренный поток мыслей и еще посмела издеваться.

«Теперь мы никогда не расстанемся… никогда не расстанемся… никогда», — то и дело звучал у него в ушах ее веселый голос. Понимала ли она, о чем говорила? Или ее поступок — порыв ребенка, который хочет заполучить новую игрушку — бессмертие?

— Зачем оно ей, интересно? — пробормотал Лайонел, напряженно всматриваясь в белую от снега дорогу. Следующий вопрос, возникший в голове, окончательно привел в тупик. Ему хотелось знать, с кем юная девица, еще совсем недавно волновавшая его не больше, чем снег на перилах Львиного мостика, собирается разделить свое бессмертие.

«Неужели она не лжет и испытывает какие-то чувства к Вильяму?» — предположение неприятно поразило.

Лайонел затормозил на Зимнем мосту и, облокотившись на руль, несколько секунд посидел, прогоняя ненужные мысли, которыми не хотел ни с кем делиться. Обычно его ничуть не смущало, что Григорий знает абсолютно обо всем в мельчайших подробностях, но сей час был тот исключительный случай, когда хотелось остаться со своими мыслями наедине.

Молодой человек вышел из машины. Перемахнул через гранитные парапеты и, оказавшись на льду, увидел кровь. Следы ее чернели на снегу от самого Дворцового моста. Под стенами канала валялись мертвые охотники с неестественно вывернутыми руками и ногами.

Вильям лежал тут же — неподалеку. Голова его покоилась в луже крови, волосы слиплись от нее и заиндевели на холоде, глаза были закрыты.

Григорий вышел из-под моста навстречу, но Лайонел сердито отстранил его и опустился на корточки перед братом. Не отводя взгляда от бледного лица с кровавой дорожкой на виске, молодой человек спросил:

— Гера, ты вызвал уборщиков? Пусть все тут очистят!

— Прибудут с секунды на секунду! — Друг присел рядом, на его куртке темнели пятна крови, а на боку зияла дыра от пули.

— Ты можешь идти домой, — позволил Лайонел.

— Я бы остался, мне… — начал Георгий.

— Не нужно!

Лайонел сделал вид, будто не замечает на себе проницательного взгляда.

— Что с тобой? — не выдержал Георгий и кивнул на распростертое перед ними тело Вильяма. — Бывало и хуже, все будет хорошо.

— Я знаю.

Друг прищурился.

— У тебя появились от меня тайны?

Лайонел изобразил удивление:

— С чего бы это?

Георгий поднялся и, помолчав, промолвил:

— Ты блокируешь некоторую часть своего сознания.

— Не чувствую, — отрезал Лайонел.

Один за другим на льду появились вампиры. Одни погрузили тела охотников в черные мешки, другие занялись очисткой снега.

Георгий все не уходил — медлил.

— Если ты меня в чем-то подозреваешь, мне бы хотелось знать…

Лайонел с интересом взглянул на него и мысленно произнес: «Заметь, это ты сказал — не я. Тебе есть в чем повиниться передо мной?»

Друг молчал слишком долго, Лайонел не мог не обратить на это внимания. И молчание было красноречивее всяких слов.

— Уходи!

Георгий ни единым мускулом на лице не выдал своих чувств, круто развернулся и, огибая безмолвных вампиров, пошел прочь.

Лайонел смотрел вслед другу и боролся с желанием догнать его, заставить покаяться, что бы тот ни сотворил. Но молодой человек не сдвинулся с места.

Двое с носилками подошли к Вильяму. Когда они хотели поднять его, Лайонел отстранил их и сам поднял брата. В правую ладонь потекла кровь из раны на плече. Вильям приоткрыл глаза и невнятно спросил:

— Ты отвез ее? Где Катя?

— Забудь о ней! Она не очень о тебе переживает! — разозлился Лайонел, опуская брата на носилки.

— Не важно, — пробормотал Вильям.

Лайонел отвернулся и приказал:

— Уносите! — По его руке тонкими ручейками сто кала багровая кровь брата. Молодой человек приподнял кисть до уровня глаз и задумчиво улыбнулся.

* * *

Дверь в комнату распахнулась.

— Катя, ты оглохла? — недовольным тоном осведомилась Валентина Васильевна и кинула на кровать телефон. — Трезвонит уже полчаса! Влад твой…

Девушка соскочила с подоконника, выронив из рук книжку по истории Санкт-Петербурга, которую купила сегодня утром в киоске, когда ходила за хлебом.

Мать удивленно взглянула на обложку с иллюстраций Медного всадника, но ничего не сказала — ушла, только тогда Катя взяла телефон.

— Привет, — послышался в трубке знакомый голос,

— Привет! Как ты? — Сердце взмыло невероятно высоко.

— Все хорошо, — заверил он, — лишь парочка царапин.

Катя молча ждала.

Он тоже молчал. Наконец ему это надоело.

— Увидимся?

— Конечно, — согласилась она. — Где?

— Не хочешь навестить меня? Все-таки я был ранен, — весело напомнил Вильям.

Девушка посмотрела в окно — на улице уже стемнело.

— А этого напыщенного, самовлюбленного идиота случайно нет дома?

В трубке повисла характерная тишина.

— Хм-м… — промычал молодой человек, — идиота, того самого, чей диск ты сейчас слушаешь?

Катя перевела взгляд на музыкальный центр и чуть не топнула от досады.

— Я приеду, жди, — пообещала она и нажала отбой. Сердце колотилось так, словно она пробежала с одного конца города на другой. Девушка подошла к шкафу, открыла его и уставилась на свой скучный гардероб. Взгляд ее нет-нет да устремлялся туда, где под аккуратной стопочкой нижнего белья виднелся из маленького целлофанового пакета край кружевных чулок. Совсем недавно она не могла представить, что когда-то захочет их надеть… Впрочем, еще совсем недавно она много себе не представляла. И чулки в этом невообразимом списке стояли на самом последнем месте.

Сегодняшним вечером ей особенно хотелось быть красивой…

Спустя сорок минут Катя прокралась в коридор и стала быстро натягивать пальто, но мать услышала и сразу же примчалась из кухни.

— Опять шляться ночью?! — воскликнула она.

Девушка со вздохом повязала шарф и сообщила:

— Буду поздно.

Мать преградила ей дорогу, долго вглядывалась в лицо, потом схватилась за сердце.

— Катя, ты чего это накрасилась?

— Да просто… Мам, все девушки красятся.

На звук голосов из кухни приковыляла Жучка.

Валентина Васильевна недоверчиво покачала головой:

— Ты мне чего-то недоговариваешь.

— Прекрати-и, — простонала Катя, пытаясь обойти мать, но та схватила ее за руку.

— Я вот тебе что скажу, дочка, если ты нашла себе какую-то сомнительную работу, мы с отцом…

— Мама, это не так! — вскричала девушка.

— А как? Как мне думать? — Валентина Васильевна прижала ладонь ко рту, точно собиралась разрыдаться, и надломленным голосом произнесла: — Ночами дома не бываешь, Влад этот твой… Я как увидела его, сразу поняла — сутенер он… Вот кто он!

— Господи, — не веря ушам, выдохнула Катя и, решительно отодвинув мать с дороги, бросила через плечо: — Поменьше смотри канал НТВ.

Пока бежала по лестнице, она даже нашла в себе силы посмеяться. Вильям — сутенер, это было поистине забавно.

На улице сыпал мелкий сухой снег. Маршрутка подошла сразу же, и стоять в пробке, на удивление, не пришлось.

На этот раз Катя вышла на нужном перекрестке — длинная улица встретила ее неожиданным оживлением. Туда-сюда ездили машины, вдоль домов по белому от снега тротуару шли люди.

С трудом верилось, что где-то там, далеко впереди, за высоким забором с колючей проволокой есть дом из красного кирпича, а в нем живут вампиры.

Мимом пробежали две девочки-подростки с пластиковыми тарелками в руках, на которых лежала греча с тушеным мясом. Девочки свернули к серому зданию, судя по решеткам на первом этаже — общежитию.

Чем дальше Катя шла, тем меньше людей становилось, машины исчезли. Вскоре показался забор с колючей проволокой, покрытой тонкой ниткой снега, и поворот. Из черной трубы все так же шел дым.

У зеленых ворот встретила Ксана. В летнем цветастом сарафане она выглядела посреди снежного дворика как кусочек лета.

Прислуга провела в прихожую, помогла снять пальто, затем выдала новенькие белые тапочки и сказала:

— Вам на второй этаж, пятая дверь по длинному коридору.

Катя прошла по уже знакомому ей первому этажу и поднялась по бетонной лестнице на второй. За уродливыми двойными дверями оказался другой мир. Тут все было в мраморе, отделано золотом и серебром. В небольшом полукруглом помещении располагались четыре двери и посередине аккуратная винтовая лестница на третий этаж — в прямоугольную башню. Слева тянулся длинный плохо освященный коридор. По нему-то девушка и пошла. Ноги утопали в толстом темно-бордовом ворсе ковровой дорожки. Стены того же цвета украшали золотые канделябры. Девушка то и дело одергивала подол серого обтягивающего платья и гадала, не слишком ли легкомысленно нарядилась. Конечно, об этом следовало подумать раньше, в своей комнате.

Катя отсчитала пятую дверь, но прежде чем постучать, три раза медленно набрала в легкие воздуху и так же медленно выпустила. Легче не стало, ей казалось, еще чуть-чуть — и сердце своими сумасшедшими прыжками достанет до горла и она подавится.

Золотая изогнутая ручка опустилась — из полумрака вышел Вильям. Он был одет в белый тонкий свитер и синие джинсы. Зеленые глаза оглядели ее с ног до головы, молодой человек улыбнулся и жестом пригласил войти.

В комнате на журнальном столике горела одна свеча. В остальном ничего интересного: плотные шторы на окнах, угловой шкаф, большая двуспальная кровать, две тумбочки.

На одной из них Катя заметила свой подарок — блестящую модель паровоза, и сердце сжалось от нахлынувшей нежности. На миг ей вдруг показалось, что она страшно ошиблась и должна сейчас находиться совсем в другом месте. Но молодой человек приблизился к ней сзади и положил ладони на плечи. Слишком поздно было сбегать…

— Музыку? — спросил он.

— Да, — согласилась она.

Тотчас у него в руке оказался небольшой серебристый пульт. Из-за стены полились печальные, прозрачные звуки…

— Вальс Евгения Дога… «Мой ласковый и нежный зверь»[7], моему брату нравится эта композиция. Может, дело в охоте?

Катя повернулась и, подняв на молодого человека глаза, тихо сказала:

— Поразительно, как такой подонок может чувствовать столь глубоко. Злодей с нежной душой?

Еще одна старая книга с полки, подаренная когда- то бабой Валей. На этот раз Чехов, «Драма на охоте». Следовало ли сейчас читать между строк в этом пронзительном музыкальном вихре?

Пальцы на ее плечах сжались.

— Подонок без души вовсе, — улыбнулся Вильям.

Она тоже улыбнулась.

Его руки соскользнули по ее плечам, спускаясь на талию. Девушка сделала полшага навстречу и, закрывая глаза, спросила:

— Эта мелодия так и будет играть?

— Пока мы не закончим!

Властные интонации, проскользнувшие в его голосе, заставили что-то внутри до боли сжаться. По телу пробежала дрожь, сердце совершило скачок и в мучительной неге полетело в бездну…

Катя чувствовала, как длинные пальцы осторожно расстегивают мелкие пуговки на ее платье, касаясь разгоряченной кожи на груди. Кровь циркулировала по венам с невероятной скоростью, кипела, обжигала. Дыхания не хватало, свежий, холодный аромат, витающий в комнате, кружил голову.

Платье упало на талию и медленно съехало по ногам на пол. Девушка приподняла ресницы. В пламени свечи, на стене играли две тени, белое лицо с непривычно тусклыми глазами находилось так близко, что можно было рассмотреть зеленую радужку.

— Ты считаешь меня красивой? — Катя положила ладошки ему грудь и провела по упругому животу к молнии на джинсах.

Вильям помедлил с ответом, но все-таки признал:

— Да!

Она обхватила его за шею. Его руки легли ей на ягодицы и приподняли, высвобождая ноги из платья. Вопрос ему не понравился, движения стали резче, нежность исчезла. Он закинул ее ноги себе на бедра, пересек с ней комнату и швырнул на постель. А сам стянул свитер и, нависнув над девушкой, хотел поцеловать, но она отвернулась.

— Ты меня любишь?

— Это не очевидно?! — разозлился Вильям.

— Нет. Скажи…

Он поднял ее руки над головой, сильно сжав, как будто хотел связать. Лицо окаменело, он долго молча смотрел на нее, а когда она попыталась высвободиться, прорычал: «Я люблю тебя!» — и яростно впился в губы.

Глава 19 Второй

Втемную комнату между штор проник солнечный луч, разделивший помещение словно тонкой светлой ленточкой. Под окнами чирикали птицы. Катя лежала, глядя на полоску света, и в море ее мыслей был штиль.

Уловив движение справа от себя, девушка немного повернула голову. Молодой человек, упершись подбородком в локоть, внимательно смотрел на нее тусклыми зелеными глазами.

— Ты был груб, Лайонел, — произнесла она. Миг его изумления был ничтожно краток. Моментально справился с эмоциями. Но ей хватило, на большее она и не рассчитывала.

— Не знал, что бревна умеют разговаривать, — скучающе обронил Лайонел.

— Не знала, что вампиры спят с бревнами!

Он рассмеялся.

— Вампиры ничем не гнушаются, детка! — Быстрым движением пальцев вынул из глаз линзы и брезгливо отшвырнул их. Свои ледяные глаза он мог спрятать, но только не лед в сердце. Вильяма ему оказалось не по силам сыграть.

Перевоплощение произошло в какую-то долю секунды, девушка моргнула, и перед ней уже был Лайонел во всей своей холодной красе. Катя отвела взгляд. Она ошиблась, долгое время убеждая себя, что купилась на потрясающую внешность. И сердце стучало, и дыхание обрывалось, и тело била дрожь, и образ его в танце снежинок бесконечно кружился перед мысленным взором, но не его красота была тому виной. А он сам — его внутренний мир — страшный и прекрасный одновременно. Как узор, какие на стеклах зимой рисует мороз, — неповторим, сложное сплетение пороков и мерзких истин, навеки запертых в кристальной глубине глаз.

Девушка спустила ноги с кровати и, ежась от холода, стала одеваться. Лайонел не подумал ее остановить, она и не надеялась. Или все-таки надеялась?

Хотелось скорее убежать, но руки дрожали, не получалось даже толком вывернуть чулок. Ей никогда не было уютно с Лайонелом молчать, от этой тишины, неизвестности в животе трепетало, будто перед самым главным в своей жизни экзаменом.

Наконец осталось надеть лишь платье, все еще лежавшее на ковре в центре комнаты. Собственная стыдливость после всего, что произошло ночью, показалась смешной, но от этого не менее острой.

«Всего-то нужно встать, сделать четыре шага, поднять платье и… — Одну мысль оборвала другая: — Он наверняка думает, что я нарочно медлю, жду, когда он остановит меня!»

Катя встала, обошла кровать и подняла платье.

Лайонел неотрывно следил за ней, изогнув уголки губ в сардонической усмешке.

Стоять перед ним в нижнем белье, пусть и своем лучшем белье, было в сотни раз хуже, чем если бы она в таком виде предстала перед целой толпой людей.

Пальцы не слушались, маленькие пуговки выскальзывали, не влезали в петельки. Может, застегивайся она перед человеком, все было бы не так уж плохо, но в ее случае не спасала даже тьма, рассеиваемая тонким лучом света. Вампиры прекрасно видели и в кромешном мраке.

Неловкость набрала катастрофическую форму, и Катя, только бы нарушить ее, спросила:

— Какая я?

Лайонел приподнял брови.

— В смысле?

— По счету.

Молодой человек так быстро оказался на краю кровати, возле невысокой резной спинки, что девушка не успела даже вздрогнуть, когда он притянул ее за руку и молниеносно застегнул на платье все пуговицы. А зачем произнес:

— Всем жителям славного города Краснодар не хватит пальцев, чтобы сосчитать.

Катя отступила на шаг.

— Хорошо.

— Лжешь! — Лайонел покачал головой. — Твое самолюбие растоптано! Признай!

— Вовсе нет.

Он откинулся на подушки.

— Тогда зачем спросила?

— Чтобы узнать, насколько ты опытен.

Молодой человек рассмеялся, закинул руку за голову и самодовольно заявил:

— Тебе стоило понять в процессе.

— А я вот не поняла! — Катя взялась за ручку двери. — Странно, правда? Хотя… ты у меня всего лишь второй. И оригиналу проиграл.

Лайонел взирал на нее, как могла бы смотреть она сама, узнай сегодня утром, что переспала не с тем парнем. Таков был его замысел? Благодаря этому «сюрпризу» она должна была возненавидеть убийцу своей любимой кошки по-настоящему? Он просчитался дважды. Первый раз, когда думал, что его маскарад не раскроют, а второй — когда возомнил себе первым.

Катя кивнула на тумбочку, где стоял блестящей паровоз.

— Может, тебе съездить в Краснодар? Еще раз посчитать население!

Лайонел, точно не слыша ее, смакуя каждое слово, протянул:

— Вильям тебя никогда не простит! Я об этом позабочусь!

— А тебя? — Девушка характерно приподняла брови и, послав ему ободряющую улыбку, тихо затворила за собой дверь.

* * *

Солнечное утро сменилось хмурым днем. Из окон кабинета по организации туристско-экскурсионного обслуживания виднелся кусок серого неба. Снег на подоконнике почти растаял, кое-где поблескивала вода. Монотонный голос пожилого старичка-преподавателя усыплял не только учениц, но, кажется, и его самого. Он клевал носом над потрепанной книжкой, то и дело поправляя на мясистом носу очки с толстыми линзами.

До конца последней пары оставалось меньше получаса. Катя, низко склонившись над тетрадью, смотрела в окно. Позади, как две подружки, шептались Алиса с Костей. Малой теперь частенько сидел в их группе на последних парах, когда преподаватели позволяли.

— К тебе или ко мне поедем? — спросила Алиса.

— К тебе, — сказал Малой, игриво похлопывая ее то ли по руке, то ли по какой-то другой части тела.

— Сегодня ночью было супер, — прошептала девушка. Затем послышалось приглушенное чмоканье.

В стекло ударилась капля — Катя вздрогнула. И мысли, впервые с того момента, как она покинула красный кирпичный дом, вышли из ступора. А каково ей было этой ночью? Чтобы ответить себе на этот вопрос, следовало вспомнить совсем другую ночь…

В глазах защипало от навернувшихся слез. До сих пор не верилось, что осмелилась попросить у Вильяма разрешения использовать его. Если бы спросила: «Можно тебя предать?» — хуже бы не было.

По стеклу застучали капли — дождь в начале февраля. Девушка горько усмехнулась. Немногим он был уместнее сейчас, чем ее нелепая попытка сделать больно тому, кто и вовсе чувствовать не умел. С тем же успехом она могла бы сорвать с крыши сосульку, бросить на землю и топтать ее, кроша на кусочки, — льдине не больно. Или взять шило и попытаться уколоть воздух, тыча в небеса, — ему все равно. А лучше — выйти на дорогу, развести руки в стороны и поймать ветер.

У братьев не было ничего общего. Нежного, заботливого Вильяма ужасала мысль, что он должен причинить ей физическую боль. Даже после того, как девушка эгоистично, не заботясь о его чувствах, призналась: «В твоих объятиях я думаю о нем». Он вытирал поцелуями ей слезы, пролитые из-за другого мужчины, как котенка гладил по голове, утешая, шептал на ухо нежные слова.

Почему он согласился на право первой ночи — так и осталось загадкой. Может, надеялся излечить одержимость любовью? Не его вина, что не получилось… И сердце ее сжималось от нежности и жалости при воспоминании о нем, а сходило с ума по-прежнему лишь от одной мысли о ледяных глазах его брата. Лайонел жестокий, грубый и циничный, тот, кто за ночь не сказал ей ни единого слова, целовал властно и жгуче, а овладел без ласк, как очередной… миллион какой-то там. Близость с ним не могла понравиться, в противном случае стоило бы признать себя сумасшедшей.

Катя тоскливо взглянула на запястье, где отпечатался след от пальцев. Она и впрямь рехнулась. Весь мир кричал о любви, доброте, высоких чувствах, но отчего-то рядом с Лайонелом они были не нужны! И те самые слова, и превозносимые всеми ласки — пустое. Его хотели женщины, даже зная, что он никогда не будет верен, нежен и влюблен. Фантастический любовник, но худший из возлюбленных. Ничего более обреченного на смерть, чем бросить свое сердце посреди льдов Антарктиды, придумать было невозможно.

Пара закончилась. Одногруппницы, громко болтая и смеясь, ринулись из кабинета. Катя убрала в сумку тетрадь, ручку и поднялась. Прошедшая мимо Алиса задела ее плечом. А Костя как будто нарочно медлил. Гендусян догнала у дверей Нину и что-то зашептала ей на ухо, уводя за дверь.

Малой прошел мимо, но через пару шагов остановился и, обернувшись, неожиданно спросил:

— Как дела?

Катя подняла на него глаза и растерянно пробормотала:

— Все хорошо. У тебя тоже! — Она не спрашивала — утверждала, не хотелось знать, каково ему по-настоящему.

Наверно, впервые за их знакомство он проявил проницательность и сказал именно то, что следовало:

— И у меня. — Костя с секунду смотрел на нее, потом потупился и прибавил: — Ладно, пока.

А в класс уже влетела Алиса, заоравшая:

— Ко-о-отик, ну ты идешь? Я же жду-у!

«И так всегда, — с грустью подумала Катя, провожая взглядом Малого, — кто-то вынужден ждать, а кто-то не торопится, кто-то любит, а кто-то нет… Бесконечный круговорот одиноких половинок в поисках цельного счастья».

На улице все так же лил дождь. Ледяные капли звенели по ступеням, черным литым воротам и тонули в островках нерастаявшего снега с хрустальной кромкой льда. Домой не хотелось. Катя медленно брела через дворы в сторону парка. На сотовый несколько раз звонила мать, но девушка не ответила. Утром, когда заходила переодеться, она уже успела услышать, что о ней думают родители. Одна отрада — съехать ей пока не предложили. Впрочем, во взгляде отца рассмотреть эту идею не составляло труда. Мать же все еще рассчитывала на спасение заблудшей души дочери.

Катя беззлобно усмехнулась. Что-то ей подсказывало: душа ее уже объята адским пламенем, если та и кричала, в чем пыталась уверить всезнающая мать, то скорее от бесстыдного удовольствия, а не от боли. Страшно оказалось только вначале, а потом все изменилось. Жизнь превратилась в игру, на кону которой смерть. Запущенное колесо фортуны забыло остановиться. Крутилось, крутилось, крутилось… как рулетка со ставкой на зеро — все или ничего.

В парке снег лежал толстым слоем, дождь шумел в голых ветвях, кусты блестели от воды, в воздухе витал первый, самый тонкий намек весны. Девушка шла, задрав голову к серому небу, наслаждаясь хлесткими ударами капель по щекам.

Старая береза на повороте сегодня пустовала, что означало — поблизости не было ни одного вампира. В груди точно опрокинулось ведро с жидким горячим томлением, растекшимся по всему телу. Если надежда умирала последней, то конец ее всегда отличался одними и теми же неоригинальными муками.

Дома мать встретила прямо на пороге.

— Хотела уже в милицию звонить, — с ходу заявила она.

— С чего бы это? — вежливо поддержала Катя разговор, лениво разматывая с шеи шарф.

Из комнаты приковыляла Жучка. Уткнулась девушке носом в колено, закусила джинсы кривыми зубами и начала мусолить. Мать ничего не ответила. Она частенько говорила что-то, лишь бы сказать, не задумываясь над смыслом. Главное — с чего-то начать пилить, а дальше — как по маслу.

— Есть будешь? — Валентина Васильевна, недовольно сопя, зачем-то перевесила пальто с одного крючка на другой.

Катя вздохнула. Мать не знала, как себя вести. Чувствовала, что былая власть утеряна, и теперь прощупывала почву в надежде вернуть бразды правления, к которым за долгие годы так привыкла.

На миг девушке захотелось ей помочь, но это желание быстро испарилось.

— Я поем позже, — заявила Катя и направилась в свою комнату.

Мать с Жучкой увязались следом.

— Время ужина ведь, — напомнила Валентина Васильевна.

Катя обернулась и, прежде чем захлопнуть дверь, сказала:

— Думаю, папе будет не очень приятно сидеть за столом с проституткой!

— Катя, а Кать, — зашептала мать через дверь, — он ведь сгоряча сказал!

Девушка облокотилась на дверь.

— Пусть следующий раз выбирает слова.

— А как назвать-то, как это теперь называется? — сбавила тон мать. — Мы же не знаем! Ты хоть скажи…

Катя устало опустилась на пол — тут же у двери — и прижала колени к груди. Из глаз хлынули слезы.

— Скажи, — требовала Валентина Васильевна, постукивая одним пальцем в дверь.

Девушка закинула голову назад, вытерла щеки и, стараясь, чтоб голос не дрожал, произнесла:

— Проститутки, мама, берут деньги, а я не беру… зовите меня просто шлюхой.

— Господи, господи, ну что ты такое говоришь? — испуганно забормотала мать. — Пойдем, Жученька, пойдем, наша Катя сегодня не в духе.

* * *

— Я ее убью! Убью! Уничтожу! — визжала Анжелика, гневно колотя кулаками Георгия в грудь. Свободное шелковое платье перекосилось и съехало, обнажив одно плечо, волосы разметались, губы дрожали.

Молодой человек крепко удерживал ее за талию и мужественно терпел сыпавшиеся на него удары и проклятия. В гостиной, низко опустив головы, неподалеку стояли Даймонд и еще один юноша — китаец Чжао Шунь, один из лучших следопытов города. Он-то и принес Анжелике известие, с кем провел прошлую ночь Лайонел.

— Успокойся! — Георгий слегка тряхнул девушку. — Не глупи же, она тебе не соперница! Поняла?

Анжелика перестала биться в его руках и шумно выпустила из ноздрей воздух.

— Чертовы глупцы, — прошипела она и наградила Даймонда взглядом, полным ненависти. — Не соперница, да-да, это я уже слышала! Оставьте сказки детям!

Георгий заглянул ей в глаза.

— И что ты сделаешь? Если то, о чем сейчас думаешь, — забудь! Подожди немного…

Анжелика рванулась:

— Чего ждать? Пока он сделает эту дрянь могущественным вампиром? Этого?!

Молодой человек покачал головой:

— Нет, не сделает!

— Тебя сделал! — возразила девушка.

— Я уже был вампиром. Лайонел спас меня своей кровью. Но сделать вампира из человека — совсем другое дело. Как же плохо ты знаешь своего любимого!

Черные глаза гневно сузились.

— Он не рассказывает мне ничего, ты ведь знаешь!

Молодой человек понимающе улыбнулся:

— Анжи, он наиграется с ней и вернется к тебе… Сколько раз уже такое было?

Анжелика наотмашь ударила его по лицу:

— Не называй меня так! Отпусти!

Георгий поморщился, но ее требования не выполнил, только крепче прижал к себе.

Девушка еще какое-то время дралась, а потом уткнулась ему в плечо и обмякла в объятиях.

— Ну что, что он в ней нашел? Я тоже могу слушать этого проклятого Баха! И кого там еще нужно? — Она подняла на него влажные глаза.

Молодой человек поднес руку к ее лицу и провел указательным пальцем по гладкой щеке. Маленькая капелька сорвалась вниз и застыла на ворсинке ковра.

Анжелика пораженно уставилась на нее.

— Что это?

— Любовь… — Георгий печально усмехнулся, а затем нежно погладил девушку по волосам и промолвил:

— Помни, ты идеал. Лайонел тщеславен, он вернется, ему ведь нужно только самое лучшее! А лучше тебя нет!

Девушка высвободилась из его объятий, мысленно пообещав не делать глупостей. Прошлась по гостиной, кивнула китайцу на дверь, бросив:

— Убирайся отсюда! За новость, которую ты мне принес, я не заплачу тебе ни копейки! Радуйся, что остался жив!

Тонкие губы китайца сделались еще тоньше, но он не возразил — смиренно пошел к выходу.

Георгий задержал его и, вынув из кармана внушительную пачку денег, вручил юноше.

Чжао Шунь благодарно поклонился, а уже у дверей посмотрел на Анжелику и негромко сказал:

— Когда девушка ушла, господин схватил с тумбочки модель паровоза и разломил ее пополам. Он долго смотрел на одну из подушек, а потом взял ее и сделал нот так. — Китаец закрыл глаза, поднес обе руки с импровизированной подушкой к лицу и громко втянул в себя воздух.

Анжелика дрожащей рукой указала на дверь.

— Пошел вон!

Чжао Шунь убежал, а девушка взглянула на Георгия.

— Гера, а если ему больше не нужен идеал?

Молодой человек неестественно засмеялся.

— Тогда это уже не Лайонел!

Анжелика медленно опустилась на диван и, глядя в никуда, пробормотала:

— Но если это не Лайонел, то…

— Мне не нравится ход твоих мыслей, — предостерег молодой человек.

Девушка отмахнулась.

— А ты не читай. — Взгляд ее стал осмысленным, и она спросила: — А что, собственно, ты хотел? Зачем пришел, у тебя ко мне какое-то дело?

Георгий растерялся, она заметила, и брови ее изумленно поползли вверх. Анжелика с полминуты рассматривала лучшего друга Лайонела, после холодно улыбнулась и произнесла:

— Спасибо, что навестил. Увидимся еще.

Молодой человек не двинулся с места:

— Знаешь, почему у людей есть выражение «Спички детям не игрушки»?

Анжелика снисходительно улыбнулась.

— Мы можем поговорить об этом в другой раз?

Он упрямо покачал головой и продолжил:

— Все просто. Огонь-то они развести смогут, но вот потушить потом пожар едва ли. И сами по своей глупости сгорят в нем. Но скорее, будет по-другому. Детей спасают, за них погибают близкие, те, кто их очень любит. А дети потом быстро взрослеют и начинают понимать…

— Очень интересно, — нетерпеливо закивала девушка и прибавила: — Рада была тебя увидеть!

Георгий скользнул неприязненным взглядом по Даймонду, который не сводил печально-влюбленных глаз со своей хозяйки, и молча вышел из комнаты.

Анжелика около пяти минут сидела не шевелясь, как будто ждала какого-то сигнала. Наконец лицо ее озарилось нежной улыбкой. Девушка взглянула на Даймонда и похлопала рядом с собой по дивану.

— Иди ко мне!

Юноша сделал к ней нерешительный шаг и, не веря в свое счастье, остановился.

— Ну же, милый, скорее!

Когда он сел рядом, она взяла обеими руками его ладонь. Их взгляды встретились, и Анжелика промолвила:

— Ты ее убьешь.

Даймонд приоткрыл рот.

— Чи-и-и… — она поднесла пальчик к его губам, — не спорь. Ты ведь сделаешь это для меня, правда?!

Он молчал.

— Или я это сделаю сама. — Девушка отстранилась.

Юноша испуганно вздрогнул и на одном дыхании

прошептал:

— Я готов для тебя убить… и если нужно, умереть сам.

Улыбка вернулась на прекрасное лицо.

— Хорошо! — Анжелика вскочила, раскинула руки в стороны и закружилась по комнате. — Мерзкой девчонки не станет, и все будет как прежде: Лайонел вернется ко мне, и в этой комнате снова будут жить розы от него, я не отдам его никому…

Она не видела, как Даймонд, глядя на нее, до крови закусил губу. И не услышала, когда он выбежал из гостиной.

Девушка кружилась, а перед мысленным взором стояло красивое лицо с ледяными голубыми глазами.

* * *

Лайонел открывал дверь за дверью и громко захлопывал их. Он спустился на первый этаж и столкнулся с Ксаной.

— Где? — рявкнул молодой человек.

Девушка взволнованно обхватила себя руками и уточнила:

— Вильям? Я видела, как он заходил к Йоро, мне показалось…

Лайонел не дослушал — ринулся к нужной комнате.

Брат сидел в кресле, закинув ноги на столик, и разговаривал с Йоро. Но оба умолкли, как только Лайонел перешагнул порог.

— Тебе уже лучше? — приближаясь к брату, поинтересовался молодой человек.

— Да, — не глядя на него, ответил Вильям.

Лайонел помолчал, разглядывая его бесстрастное лицо.

— Ничего не хочешь мне сказать?

Вильям пожал плечами:

— Да вроде бы нет.

Реакция оказалась не той, на которую Лайонел рассчитывал. Он себе представлял, что брат разгромит весь дом, прежде чем его удастся успокоить. И сейчас был даже разочарован таким самообладанием.

Йоро ехидно улыбнулся и заметил:

— Лайонел огорчен; похоже, Вил, он планировал еще и морду тебе набить. Не знает только, как начать…

Лайонел метнул на него строгий взгляд.

— Животным слова не давали, иди в конуру!

Мальчик обнажил белые зубы и дерзко высунул язык.

Молодой человек, наблюдая, как маленький оборотень дразнится, нахмурился.

— Лучше бы я завел пекинеса!

— Еще не поздно это сделать! — сверкнул глазами Йоро. — Валяй, купи собачку, а меня выкинь на улицу.

— Размечтался, — фыркнул Лайонел, перевел взгляд на брата и словно невзначай сообщил: — Завтра убьют твою подружку!

Вильям не заинтересовался.

— Может, я недостаточно ясно выразился? — не выдержал Лайонел и раздельно повторил: — Твою Катю завтра убьют.

Брат наконец удостоил его взглядом.

— Мою Катю? — издевательски засмеялся Вильям и обратился к оборотню: — Йоро, ты слыхал что-нибудь забавнее?

Мальчик противно захихикал:

— Лайонел, похоже, теперь это твоя Катя!

В комнате возникла тишина.

— Вильям, а как же искренняя любовь? — Лайонел недоверчиво сощурился.

Брат пожал плечами.

— А знаешь, ты оказался прав, я ошибался. Мой ангел пал! — Он поднял руки над головой и зааплодировал. — Брависсимо, ты всегда и во всем прав! Это я должен был сказать?

Под пристальным взглядом брата Лайонел опустил глаза. Все складывалось, как он хотел, только почему-то долгожданного облегчения это не принесло. Он избавил Вильяма от очередной ошибки, а сам теперь чувствовал страшную неловкость, глядя ему в глаза. Всю их жизнь и бессмертие он только и занимался тем, что доказывал теорему за теоремой. Как вечный учитель у доски, которого из целого класса учеников волновал только один-единственный. Тот, кто все уроки напролет смотрел в окно, кого не интересовали формулы и доказательства. Тем временем, пока хорошисты и отличники добивались внимания учителя, двоечник после очередной решенной за него задачи неизменно отвечал: «Ты опять прав. А что дальше?»

Лайонел мысленно усмехнулся.

«Теперь ты знаешь ответ и не сделаешь ошибку», — так он всегда думал. Но ученик продолжал ошибаться, точно назло осточертевшему учителю.

— И ты не помчишься ее спасать? — спросил молодой человек, все еще не в силах поверить, что его священная миссия завершена.

— Зачем? — искренне изумился Вильям.

— Разве ты не чувствуешь вину за случившееся?

— Нет. А ты?

— Проклятье! — разъярился Лайонел. — Речь не обо мне!

— Почему?

— Что почему?

— Почему речь всегда только обо мне? — Вильям улыбнулся. — Ты взращиваешь во мне эгоиста, брат! Позволь мне поинтересоваться — а как ты сам? Все ли будет с тобой хорошо?

Лайонел сложил руки на груди.

— Хочешь ломать комедию — прекрасно! Надо думать, ты на меня обижен!

— Ну что ты, — засмеялся брат, — как я могу?! Уповаю только на одно — что переспать с этой лицемеркой было не слишком тяжелым для тебя бременем. И возможно, ты даже получил удовольствие?

Лайонел неожиданно почувствовал себя дурно. Такое бывало, если съесть человеческой пищи, но он сейчас даже вспомнить не мог, в каком году проделывал это последний раз. Как воочию он ощутил под пальцами нежное горячее тело, кожу на лице защекотало от прикосновения тугих теплых кудрей, ноздри задрожали от запаха земляничного шампуня.

«Получил ли я удовольствие?» — Лайонел переместил взгляд на стену, избегая смотреть на брата. Он даже себе боялся признаться, сколь велико удовольствие. Ему давно не было ни с кем так хорошо. И от мысли, что лживая девчонка не разделяет его мнения, хотелось что-нибудь сломать. А еще нестерпимо хотелось знать: а как сам Вильям оценил своего падшего ангела? Что говорил ей? Как смотрел? Как прикасался? Что же она ему сказала… после?

Чем больше возникало вопросов, тем становилось хуже. Его словно что-то разрывало изнутри. Лайонел мельком посмотрел на брата, все так же взиравшего на него, и произнес:

— Через несколько дней твоя злость пройдет, ты раскаешься. Но будет поздно! А тебе потом с этим жить!

Вильям весело улыбнулся:

— Спасибо! Я и шага бы без тебя не сделал! — Он поднялся, подошел к Лайонелу и положил руку ему на плечо. — Я не заслуживаю такого брата. Не успел ты спасти меня от ошибки всей моей бессмертной жизни, как уже заботишься о новой. Просто не знаю, как тебя благодарить!

Молодой человек чертыхнулся и скинул его руку.

— Ваш союз невозможен! Новых вампиров уже десятилетия не создавалось! На что ты рассчитывал, когда начал морочить ей голову своей любовью? Может, уже пора смириться с тем, кто ты есть?!

— Что ты мне предлагаешь делать?

Лайонел задумчиво наклонил голову:

— Я предлагаю тебе отправиться под ее окно и уберечь от смерти, которую ты накликал своим искренним чувством. А когда я верну расположение Анжелики, ты оставишь в покое эту девчонку, и мы все благополучно о ней забудем! И тебе, Вильям, не придется в дальнейшем мучиться угрызениями совести.

Брат закивал. Лайонел было уже подумал, что тот согласен, но Вильям направился к двери, бросив на ходу:

— Отличный план! Только я не участвую, моя Катя отныне твоя забота. А если тебе оно не нужно, то пусть бессердечная девочка сама выпутывается.

— Не смей уходить! — заорал Лайонел. — Мы не договорили!

Брат покинул комнату.

Молодой человек сперва хотел догнать его, но передумал.

— Ты как всегда на высоте, — заметил Йоро.

— О-о, заткнись!

Мальчик сел возле решетки и прислонился виском к толстому пруту.

— Почему ты ему просто не скажешь, что любишь его?

Лайонел в бешенстве уставился на оборотня.

— А почему ты все время даешь мне советы? Ты мне кто, мать родная?

Йоро пару мгновений смотрел на него снизу вверх, а потом опустил голову на грудь и сказал:

— Ты о многих заботишься, а о тебе никто…

— Обо мне не нужно заботиться, — огрызнулся молодой человек. — Я в состоянии сделать это сам!

— Просто скажи ему, что любишь, — настырно повторил мальчик.

— Он знает!

— Нет, не знает. — Йоро взял лежащую рядом раскраску с героями Диснея на обложке, просунул между прутьями и, положив на пол, подтолкнул к ногам молодого человека. — И купи мне фломастеры!

— Намордник тебе нужен, а не фломастеры, — раздраженно фыркнул Лайонел, но раскраску поднял, и сунув под мышку, зашагал к двери. Сейчас ему требовалось побыть в одиночестве и хорошенько подумать…

Глава 20 Жизнь — за ночь

Занятия из-за очередного пятничного собрания закончились позже на целый час. На улице стемнело, за ночь похолодало, растаявший снег превратился в один сплошной каток, слегка припорошенный снегом. Уже на крыльце Катю догнала одногруппница. Екатерина Галошина выскочила без куртки, крикнув:

— Подожди, я конспект тебе верну! — и убежала.

Катя встала возле перил и натянула перчатки.

Из колледжа вышла Нина, огляделась и, заметив ее, подошла.

— Ты чего такая грустная? — спросила она.

— Вовсе нет, — возразила Катя. Этот вопрос староста теперь задавала постоянно, убежденная, что потеря поклонника непременно должна отразиться на лице гримасой страдания.

— Да ладно, я же вижу. — Нина сочувственно покачала головой. — Понимаю тебя.

Катя едва сдержала истеричный смех. Она в который раз убеждалась: большинство людей видят то, что якобы должно быть, потому что это продиктовано ситуацией. Если кто-то умер — горе, если кто-то женился — счастье, и так во всем. Общепринятые эмоции, миллионы раз показанные в литературе, кино, намертво впечатались в сознание общества. Думать было не нужно — пользовались готовыми шаблонами. На каждый случай жизни свой, и как следствие, глубокое удовлетворение собственными познаниями человеческой психологии.

Дверь распахнулась.

— Вот и Алиска! — воскликнула Нина и доверительно сообщила: — Костя сегодня не пошел на занятия.

Алиса застегнула коротенькую курточку и засеменила на высоких каблуках к перилам.

— Какого хрена никто не расчистил дорожку? Навернуться ведь можно! — возмутилась девушка.

Катя посторонилась, но Алиса встала перед ней и, окинув пренебрежительным взглядом, проворчала:

— Как там поживает твой зеленоглазый? Уже бросил тебя?

— Угадала, — обронила Катя.

— Ты рассталась с парнем? — вмешалась староста, делая огромные глаза.

Алиса захихикала:

— Я даже знаю почему! Как пить дать предложила ему сперва обвенчаться… наша дорогая девственница!

Нина только хотела что-то сказать, как из здания выбежала Галошина, размахивая тетрадью.

— Вот, Кать, спасибо, я все переписала!

Катя убрала тетрадь в сумку и, бросив «Пока», держась за перила, побежала по лестнице.

Все трое пошли следом.

— Катька, а Кать, — смеясь, позвала Алиса, когда они подошли к воротам. — Давай я тебе расскажу, как надо обращаться с парнями!

— Спасибо, но… — Девушка не закончила.

Шагах в двадцати стоял черный «Мерседес»-купе. Он блестел, как будто только-только из магазина. Сердце испуганно подскочило.

Одногруппницы восхищенно присвистнули. Дверца машины распахнулась, Катя сделала шаг и, зацепившись за железный порог ворот, полетела лицом вниз. Она едва успела выставить вперед руки, прежде чем растянулась на льду. Перед глазами возникли черные, не менее блестящие, чем машина, ботинки, а затем послышался насмешливый голос:

— Хочется верить, в обморок ты упала при виде меня от счастья!

Девушка поднялась и стряхнула снег. Иногда ей казалось: неудачи, вроде тех, где ты шлепаешься на глазах у того, перед кем нужно выглядеть непременно достойно, придуманы Богом нарочно, чтобы было легче начать разговор. Этакая помощь парам с особо сложными отношениями.

Катя встретила взгляд холодных глаз и пробормотала:

— Мое счастье просто неописуемо.

Алиса с Ниной все так же стояли рядом, скромная Галошина потихоньку пошла восвояси.

Лайонел ни на одну из них даже не взглянул, взял Катю за локоть и повел к машине. Но до них успело донестись, как Алиса сказала:

— Вот тебе и невинная овечка! Меняет мужиков каждый месяц!

Щеки обдало жаром от этого замечания, Катя опустила голову, лишь бы не видеть обжигающих глаз, и спросила:

— Тебе снова нужна моя кровь?

Лайонел не очень вежливо затолкал ее в машину, а когда сел на водительское кресло, сказал:

— У тебя неприятности.

Девушка посмотрела на него:

— Я вижу.

Он ничего не ответил. Машина резко сорвалась с места. Спрашивать, куда они едут, не пришлось, направление оказалось знакомым. Катя представила, какое будет лицо у матери, когда та увидит из окна новую дорогую машину, на которой привезли дочь, и тихо вздохнула. Сколько бы ни пыталась себя убедить, что ей безразлично, кто и о чем может подумать, подозрения родителей сильно задевали.

Девушка заметила между сиденьями какую-то цветную книжку и протянула к ней руку. На лице Лайонела промелькнула досада.

— Что это? — изумилась Катя, листая раскраску. Все рисунки в ней были закрашены черным и красным фломастером так аккуратно, будто художник использовал линейку. — Твое хобби?

Молодой человек вырвал у нее раскраску и швырнул назад, пояснив:

— Йоро делать нечего.

Девушка пораженно воскликнула:

— Лучше бы купил ему мозаику из тысячи пазлов!

Лайонел упрямо мотнул головой:

— Ему не нужно! Он животное.

— Сам ты животное! — скривилась Катя.

Машина въехала во двор и, хрустя колесами по льду, остановилась возле парадной. Девушка ждала объяснений, но их не последовало, даже когда Лайонел следом за ней начал подниматься по лестнице на пятый этаж.

У дверей квартиры Катя не выдержала:

— Ты хочешь зайти?

— Да.

Она нерешительно потопталась на месте, придумывая причину для отказа. Но, так ничего и не придумав, созналась:

— Мои родители, наверно, этого не поймут…

Лайонел безразлично пожал плечами. Кажется, его это не убедило.

— Не хочешь объяснить?

— Нет, — рыкнул он и кивнул на дверь. — Открывай давай!

Катя вставила ключ в замочную скважину, лихорадочно соображая, как представить странного гостя.

«Мама, это вампир Лайонел, ему почти пятьсот лет, он пьет кровь» — так, что ли? Или: «Мама-папа, познакомьтесь, брат Влада! Да, и с ним я тоже спала…»

Девушка вошла в прихожую, повесила на крючок сумку и прислушалась. В квартире было тихо. Собака почему-то из комнаты не выходила.

В кухне на столе обнаружилась записка: «Уехала на дачу. Отец туда сразу после работы поедет. Жучка с нами. В холодильнике суп, кушай!»

Катя облегченно вздохнула, она совсем позабыла, что родители частенько уезжают по пятницам на все выходные.

Лайонела она обнаружила у себя в комнате за весьма интересным занятием. Он ставил на дверь замок. На полу лежал ящик с отцовскими инструментами.

— Зачем? — опешила девушка.

— Сегодня-завтра тебя попытаются убить, — спокойно объяснил Лайонел. Отвертка в его руках выглядела необычным дополнением к брильянтовым запонкам на рукавах белой рубашки.

Катя присела на кровать.

— Замок спасет?

— Нет, — абсолютно честно признал молодой человек и добавил: — Но иной раз какие-то секунды решают все.

— Убить меня придет Анжелика, да?

Молодой человек ответил нехотя:

— Это в худшем случае, в лучшем — пришлет кого-нибудь.

Катя поднялась и прошлась по комнате.

— Если кого-то пришлет, ты скажешь им, чтобы уходили?

— Что-то вроде того.

— А если…

— Отойди от окна, — сердито приказал он.

Катя подчинилась, но вопрос все равно задала:

— А если она придет сама?

Лайонел сильнее сжал отвертку.

Девушка ждала, он же не отвечал и на нее не смотрел.

— Что будет?

— Представь себе, я не знаю! — Лайонел наградил ее холодным взглядом. — Поживем — увидим.

«Кто поживет, а кто и нет», — подумала Катя, но вслух ничего не сказала. А он пренебрежительным жестом махнул на нее:

— Идти, погуляй! Поешь, отдохни, только к окнам близко не подходи.

Девушка вышла в коридор, а когда он прикрыл дверь, негромко поинтересовалась:

— А почему ты тут?

— Кажется, я уже ответил! Ты невнимательно слушала?

— Внимательно, — возразила Катя. — Меня собираются убить… А тебе какое дело?

Повисла тишина.

— Ты хочешь, чтоб я ушел? — наконец спросил он.

— Нет, ты невнимательно меня слушал, я лишь хочу знать, какое тебе дело — убьют меня или нет?

Лайонел долго молчал, а когда она уже собиралась уйти, сказал:

— Считай это платой. Жизнь — за ночь.

Катя недолго постояла на месте, но молодой человек занялся замком, а она взяла из сумки сотовый и направилась в кухню. В поле сообщения девушка напечатала одно слово: «Спасибо», нашла в телефонной книге имя «Влад» и отправила.

Спустя несколько минут пришел ответ: «Пожалуйста».

* * *

В комнате стоял полумрак. Стенные часы в тишине отсчитывали секунды. Катя лежала в постели, подложив локоть под щеку, и неотрывно смотрела в окно. На подоконнике, освещенном бледным светом луны, сидел Лайонел с телефоном. Уже как полчаса он увлеченно нажимал на кнопочки. Девушка умирала от любопытства — так хотела знать, чем он занят, но ей был отдан приказ: «Спи», поэтому она помалкивала. Иногда молодой человек едва заметно улыбался, и тогда Катя ощущала, как ревность закипает внутри огненной лавой. Кому он улыбался? От одной мысли, что этот кто-то женского рода, ей хотелось швырнуть в Лайонела что-нибудь. Где-то глубоко в душе она надеялась…

«Наивная, — обругала себя девушка, сердито сжимая губы. — Уж играться с телефоном поинтереснее будет, чем приставать к бревну. Видимо, одного раза ему хватило на всю его дальнейшую вечность».

Катя закрыла глаза. Она помнила, какое особенное выражение приняло его лицо при упоминании Анжелики, как если бы, находясь тут, он мечтал только об одном — скорее сбежать к своей прекрасной любовнице. От мыслей о сопернице, которой она и в подметки не годилась, девушка разозлилась и, распахнув глаза, громко спросила:

— Что ты делаешь?

— Чатюсь с девчонками, — последовал спокойный ответ. Лайонела будто и не удивило, что она вдруг проснулась.

— Мило, — пробормотала Катя. Стало весело, злость испарилась, он и сказал-то всего два слова, а она уже была готова прыгать от счастья. Сердце — оно и не спрашивало разрешения, как оголтелое заскакало и груди.

— Я пишу им, что могу высосать у них кровь, — усмехнулся молодой человек. — Они шлют смайлики. Не верят.

— А ты можешь?

Он взглянул на нее, и голубые глаза задорно сверкнули в полумраке.

— Ты сомневаешься?

Катя приподнялась на локте и призналась:

— Бывает, ты мне кажешься совсем не таким… — она помолчала, подбирая слово, — не таким плохим.

— Бывает, ты мне кажешься непроходимой дурой. — В его голосе проскользнули металлические нотки.

Девушка вздохнула.

— Видимо, мне просто кажется.

Лайонел отложил телефон и уставился на нее.

— Тебе хочется поговорить?

— Да, — решилась Катя.

— Хорошо. — Он откинул голову назад и, не спуская с девушки взгляда, произнес: — Давай спрашивай все, что тебе хочется, у тебя десять минут, а потом я все-таки хотел бы послушать тишину!

Катя натянула сползшее с плеча одеяло. Сотни вопросов, которые она мечтала задать, разом исчезли из головы, и там стало так пусто, что если крикнуть — наверняка бы в сводах прогрохотало эхо.

Лайонел приподнял брови и со смешком уточнил:

— Все, наговорились?

Она испугалась, что сейчас по-глупому упустит шанс, и выпалила:

— А почему Питер, а не Лондон?

— Особенная энергетика, шестидесятая параллель — граница между мирами. Я видел все города мира, но, только приехав в Петербург, понял, что обреченным на вечность хочу быть тут.

— А Лондон?

Молодой человек замешкался:

— Я не был в Англии с тех пор, как стал вампиром.

— Почему? Ты не скучаешь по родине? — изумилась Катя. Сама она, конечно, никогда надолго не покидала города, но даже когда ее отправили в лагерь на море, уже через неделю ощутила тоску. Ни по родителям, ни по квартире и своей комнате, а по родному воздуху и земле. Через месяц же, ступив на платформу, она испытала счастье, восторг, небывалый эмоциональный побьем.

— Наверно, для тебя будет открытием, но вампиры стараются забыть свою прежнюю жизнь. Родина… Англия была двадцать один год моей родиной, а уже четыреста семьдесят два года я стараюсь об этом забыть.

— Получается?

Лайонел тихо рассмеялся:

— У меня прекрасная память. Еще будут вопросы?

— Вильям мне рассказывал… — нерешительно начала Катя, — что ты был всеобщим любимцем в семье.

— Любимцем? — переспросил молодой человек. Забавно! Отец меня ненавидел! Об этом мой брат не забыл упомянуть?

— Забыл, — прошептала девушка.

— У Вильяма просто талант видеть все, что ему хочется, кроме действительности! А действительность была такова: я жил в окружении служанок, нянек и гувернанток, пока мой отец все свое время проводил с Вильямом. Наша мать жила отдельной от всех нас светской жизнью, меняла любовников, как наряды, и развлекалась. — Лайонел сложил руки на груди и задумчиво наклонил голову. — Отца я видел, лишь когда тот устраивал нам с братом поединки по стрельбе из лука, на мечах, копьях… Я каждый раз побеждал, а он всегда подбегал к Вильяму, начинал его подбадривать, хлопая по плечу, разъяснять, как лучше делать выпад, правильнее отводить локоть, когда натягиваешь тетиву, а я стоял в стороне со своей победой, один.

— Разве мать тебя не любила?

— Да, — кивнул молодой человек, — любила, по-своему. Иногда заходила ко мне в комнату, осыпала поцелуями, обнимала и говорила, что я единственное существо в нашем доме, которое она счастлива видеть. Она твердила это, какие бы страшные вещи я ни делал. И никому не позволяла отчитывать меня, ни отцу, ни Вильяму. Я делал что хотел — и все молчали. Наша жизнь походила на трагикомедию. Особенно за трапезой, когда гробовую тишину нарушали лишь тихие шаги слуг. Я отбивал друзей у моего брата, ломал его вещи, убивал любимых животных, я обесчестил дочь лучшего друга отца, мои преступления были нескончаемы. Но мы по-прежнему ели в тишине. И о моем отце у меня осталось два единственных счастливых воспоминания. Первое, когда мне было лет пять, он как-то раз взял меня украдкой от матери на руки, указал в небо, где парил его сокол, и сказал: «Он вернется с добычей», — и потрепал меня по голове. А второе — лучшее воспоминание, когда много лет спустя я отрубил лапу его любимому соколу. Отец вытащил меня во двор и на глазах у всех слуг отхлестал по щекам. Он, наверно, так и не понял, почему я тогда смеялся…

Катя подложила под спину подушку. Она не знала, что сказать, и не знала, как лучше задать еще один вопрос.

Лайонел улыбнулся.

— Какой разной может быть одна и та же история.

— Ты ненавидишь Вильяма, потому что…

Лайонел ее оборвал:

— Это он тебе сказал, что я его ненавижу?

Девушка задумалась, но не смогла вспомнить, говорил ли Вильям, будто брат его ненавидит или нет. Знала только, что после всех его рассказов у нее сложилось именно такое впечатление.

— Нет… нет, он так не говорил, но когда рассказывал про Элизабет, я подумала…

Молодой человек презрительно фыркнул.

— Еще одно заблуждение Вильяма. Когда она пришла ко мне, я ее предупредил, что мой брат никогда не женится на потаскухе! Юную леди это не остановило. Впрочем, даже мне она не досталась невинной.

— Правда?

Лайонел поднялся и подошел к постели.

— Что с тобой? — насмешливо поинтересовался он. — Все оказалось не так, как бы тебе хотелось?

Катя покачала головой:

— А ты Вильяму сказал правду?

— Конечно! Он не поверил.

— А ты…

— Я не стал настаивать. — Молодой человек пожал плечами. — К чему?

— Лайонел… — Девушка протянула ему руку, но он отшатнулся. Голубые глаза стали холоднее.

— Не нужно этого!

Катя опустила руку, а он едко заметил:

— Маленький мальчик, которому хотелось, чтобы отец и брат его оценили, вырос, теперь ему ничего не нужно.

Девушка подтянула колени к животу, положила перед собой руки и пробормотала:

— Ничего, кроме все той же оценки брата.

Лайонел вернулся на подоконник, взял телефон и обронил:

— Десять минут давно истекли! Сладких снов!

Солнце блестело в золотистых волосах, играло на ресницах, а лучики, отбрасываемые от бриллиантовых запонок, в танце скользили по столу.

Катя взглянула на тарелку с супом, стоящую перед ней, взяла ложку и вздрогнула, когда Лайонел шумно перелистнул страницу газеты.

— Тебе больно? — нерешительно спросила девушка. Рядом с ним, таким ухоженным, благоухающим и опрятным, она, в голубых джинсах и серой футболочке, казалась себе замарашкой.

— Больно! — рыкнул он, все так же глядя в «Петербургские Ведомости».

Катя вскочила и направилась к окну, чтобы задернуть штору, но молодой человек схватил ее за руку:

— Я же сказал — не подходить к окну!

Девушка пораженно уставилась на его пальцы, обхватившие ее запястье. Они были горячими.

Лайонел грубо отшвырнул ее руку. С самого утра его настроение оставляло желать лучшего.

Катя не сдержалась и притронулась одним пальчиком к его плечу, оно тоже оказалось теплым, как если бы солнце нагрело.

— Такой горячий? — удивленно сказала она.

Ледяные глаза сузились, девушка не успела даже

моргнуть, как Лайонел схватил ее и, усадив к себе на колени, прижался губами к шее. Он шумно втянул в себя воздух, на миг их взгляды встретились, а потом Катя полетела на пол. Молодой человек ринулся в коридор, процедив сквозь зубы:

— Мне нужно отлучиться!

Катя потерла ушибленную об шкаф спину, покосилась на тарелку с супом, и ее осенило.

— Ты голоден?!

Лайонел, уже в накинутом пальто, заглянул в кухню.

— Я скоро вернусь.

— А если, если…

Он указал на сияющее солнце.

— Вампиры не выходят днем.

— Никогда?

Лайонел нахмурился.

— Без крайней надобности.

Ее руки сами сложились в молитве.

— Возьми меня с собой!

— Нет!

Катя горько усмехнулась.

— Понятно…

Молодой человек сердито моргнул.

— Ничего тебе не понятно! Я не Вильям, который может не жрать неделю и с той же непоколебимостью, что на сытый желудок, качать на руках младенца! Согласись, будет забавно, если вместо обещанной защиты я убью тебя сам!

— Да уж, очень забавно. — Девушка растянула губы в подобии улыбки. — Хотя тренироваться уже не нужно. Спасибо, в люке было мило!

Лайонел мрачно кивнул.

Спустя пару секунд дверь за ним закрылась, а Катя уронила голову на колени и закрыла глаза. Клокочущая внутри ярость рассосалась, место ее заняло новое, не менее острое — чувство бессилия. Хотелось плакать навзрыд, пока слезы и с ними множество противоречивых эмоций не иссякнут. Сама себя не узнавала, ее настроение как деревянную игрушечную лодочку в штормящем антарктическом океане ледяных глаз швыряло об айсберги. Хотелось всего сразу, в одну какую-то минуту: смеяться, плакать, кричать, спорить, ненавидеть, любить, жить, умереть…

Девушка съела остывший суп, вымыла тарелку и вернулась в комнату, к незастеленной постели и своим недосмотренным снам. Катя рухнула на кровать и притронулась к шее, где кожа все еще пылала от прикосновения горячих губ. В животе прокатился шарик, сердце забилось быстрее. Этой ночью ей снилось, что она запускает пальцы в золотистые, чуть вьющиеся волосы. Ладони запомнили их холодную шелковистость, морозный, головокружительный аромат впитался в ноздри. И сейчас Катя ощущала легкое покалывание подушечек пальцев.

Она уснула, а когда проснулась, обнаружила окно за навешенным — с ней в комнате кто-то находился. Юноша, одетый в странный костюм, похожий на водолазный, стоял у самой двери, тело его сотрясала дрожь. Вильям как-то рассказывал, что после некоторого нахождения на солнце к вампирам не сразу возвращаются силы. Он описывал это состояние как удар от молнии или как для человека электрический разряд. Охотники пользовались ксеноновыми или ультрафиолетовыми лампами, чтобы обезвредить своих противников.

Сейчас лучшим выходом было бы подбежать к окну и отдернуть занавеску, но девушка не могла заставить себя даже шелохнуться. Присланный Анжеликой гость видел, что жертва проснулась, однако с исполнением приговора продолжал медлить.

«А что, если это не вампир, а просто вор?» — промелькнуло в голове. От этой идеи сразу пришлось отказаться, белое лицо и насыщенные синие глаза юноши выдавали его. Не оставалось никаких сомнений — он пришел сюда не грабить. Девушка смотрела на него и гадала, как тот собирается ее убить. Укусит? Застрелит? Зарежет? Задушит? Между тем она не могла не отметить, что для убийцы юноша выглядел ну очень уж трогательным. Таких хорошеньких мальчиков ей не доводилось еще встречать. У Вильяма, Лайонела красота была совсем иной, мужественной, идеальной, волнующей, у этого же синеглазого по-детски очаровательной.

Неожиданно он заговорил:

— Мне не доставит это радости.

— Тогда зачем? — Вопрос прозвучал так резко, что у палача от удивления расширились глаза.

Он не ответил, сказал лишь:

— Не подумай, сам я после этого долго не проживу. Забирая твою жизнь, я отдаю свою.

— Тебе надоело жить? — предположила Катя.

Юноша сделал к ней неуверенный шаг и промолвил:

— Это неважно.

— Я конечно же буду сопротивляться, — предупредила она.

Его дрожащие губы растянулись в улыбке.

— Это уж как хочешь…

— Ты убивал людей? — подозрительно нахмурилась девушка.

— Да. — Он подошел к постели вплотную.

Катя затаила дыхание. Ей не было страшно, она не ощущала, что сейчас умрет. От Лайонела в хорошем расположении духа исходило угрозы больше, чем от этого юного посланца Анжелики.

Он наклонился к ней, и девушка выдохнула первое, что пришло на ум:

— Лайонел против моей смерти!

Вампир оскалил ровные белые зубы.

— Его желания меня не волнуют, я… — Он не договорил, дверь в комнату распахнулась, и холодный голос скомандовал: — Отойди от нее, Даймонд!

Юноша вздрогнул, но приказу не внял, и его пальцы в ту же секунду сомкнулись на шее девушки. Катя ощутила сильную боль, в глазах потемнело. А потом давление с шеи исчезло, раздался звон разбитого стекла. Сквозь желто-черную пелену она видела, как Лайонел швырнул юношу через комнату прямо в окно. Карниз рухнул на пол, занавеска улетела, в комнату ворвался свет. Солнце уже спряталось, сгущались сумерки.

Лайонел подошел к окну и негромко произнес:

— Второго шанса уйти у тебя не будет, мой милый мальчик! — Он с минуту постоял, глядя вниз, затем вернулся к постели.

Катя держалась за горло и дышала по чуть-чуть. Молодой человек, скинув пальто, присел рядом.

— Испугалась? — Его прохладные пальцы осторожно отстранили ее руку и нежно коснулись шеи.

— Нет, — прохрипела девушка, — во всяком случае, не так…

— … как в люке, — закончил за нее Лайонел, убирая свою руку. Взгляд его застыл, губы сомкнулись плотнее.

Она усмехнулась, но сразу об этом пожалела — горло сдавило от боли.

— Я не ожидал, что Анжелика пришлет Даймонда, — признался он.

— Какая разница кого?

— Большая. — Лайонел задумчиво посмотрел на осколки стекла, разбросанные по ковру. — Она так жаждет твоей смерти, что готова лишиться своего лучшего слуги! Если бы у Даймонда была душа, он бы продал ее дьяволу, пожелай того Анжелика. Уже как двести лет они идут рука об руку, он следует за ней повсюду, и вот теперь она послала его на верную смерть.

— Ты убьешь вампира ради человека?

Лайонел снисходительно улыбнулся:

— Нет, дело не в тебе. Я не потерплю в моем городе неповиновения.

— Ах, да, все должны тебя слушаться, — понимающе опустила ресницы Катя. — Прости, забыла!

Молодой человек наклонился к ней, утопив ладони в подушку по обе стороны от головы девушки.

— Ты, конечно, можешь обижаться, злиться и язвить сколько тебе угодно, но черт возьми, я ведь уже сказал — мне жаль!

— Не говорил, — возразила Катя. Его красивое лицо было так близко, она могла бы немного приподнять голову и дотронуться до его губ. Но вместо этого продолжала лежать не шевелясь, слушая, как бешено бьется сердце.

Он тоже слушал и с интересом рассматривал ее.

— Не говорил, значит… — Лайонел ухмыльнулся. — Интересно, что сделал бы на моем месте Вильям? Наверно, я должен тебя как-то утешить?

— Наверно, — смело заявила она.

Уголки его губ с наигранной досадой поползли вниз.

— Будь на твоем месте другая, я знал бы что делать… — Он опустился еще ниже, легонько укусил ее за губу и, резко отпрянув, отчеканил: — Но, помнится, моя нежность тебе не по душе!

— Твоя грубость, — поправила Катя.

Он засмеялся.

— Подарить тебе котенка?

Ей хотелось крикнуть: «Подари мне себя!» — но она молчала, а Лайонел продолжал глумиться:

— Или щеночка, назовешь его в честь моего брата, и он будет нежно облизывать тебя по утрам!

Молодой человек поднялся и, хрустя подошвами ботинок по осколкам стекла, прошелся до окна. Вынул из кармана сотовый и, пока набирал номер, бросил:

— Подумай как следует, сколько будет стоить твое купание в люке и встреча с Даймондом, а я пока договорюсь, чтобы нам вставили стекло.

Катя села на кровати, ей не нужно было думать, она и так знала, чего хочет. От волнения по спине поползли мурашки.

Лайонел поговорил быстро и, бросив сотовый на пальто, посоветовал:

— Смотри, не продешеви!

— Сделай меня…

— Нет, — оборвал он и сердито прибавил: — Глупо! Какая-нибудь другая прихоть будет?

Девушка повела плечом:

— Тебе ни одна не понравится!

Его глаза стали острее и прозрачнее осколков стекла на ковре.

— Уверен, ты прекрасно знала, что вампиром я тебя не сделаю. А за свое купание можешь пожелать все что хочешь… кроме меня и моего брата.

— Ну раз так, других желаний у меня нет! — рассердилась Катя.

Лайонел прищурился, точно оценивая серьезность ее слов, и развел руками.

— Похоже, я бессилен утешить тебя.

С минуту они друг друга разглядывали. Катя загадочно улыбнулась, уточнив:

— Я могу пожелать кого угодно, кроме тебя и Вильяма, так?

Молодой человек рассмеялся.

— Только не проси Анжелику, а то ведь я могу и согласиться!

— Кого и что угодно? — повторила Катя, недоверчиво глядя на него.

— Ну хорошо, давай ограничим тебя! К вампирам твое желание не должно иметь отношения, а то мне не по себе! В остальном — свобода… деньги, власть, положение, смерть врагов — давай!

— Йоро! — выпалила она. — Я хочу твоего оборотня!

С лица Лайонела исчезла улыбка, он какое-то время молча смотрел в окно, затем отвернулся к стеллажу с книгами.

Катя хмыкнула.

— Так я и думала! Не умеешь играть честно. Йоро не относится к вампирам…

Молодой человек посмотрел на нее через плечо.

— Прости, но что ты с ним будешь делать?

— Не твое дело, — огрызнулась девушка. — Ты хотел знать, сколько стоит мое купание в люке, вот она — цена!

Лайонел приподнял брови.

— Я должен привести его к тебе на поводке? Подарочный бант нужен?

— Нет.

— Без банта?

Катя протяжно вздохнула и, поеживаясь от холода, проникавшего из разбитого окна, укрылась одеялом. От ледяного взгляда мороз проникал под одежду, стягивая кожу. Лайонел был в бешенстве, но старался это скрыть. Его пристальный взгляд заставил девушку отвести глаза. Вот теперь ей стало по-настоящему страшно. Может, Дайманда она не боялась, потому что тот никогда прежде не причинял ей боль в отличие от стоящего перед ней молодого человека. В один миг он мог улыбаться, быть галантным и расточать дьявольское обаяние, а в другой — все с той же улыбкой карать неугодных.

В дверь позвонили. Разговор так ничем и не окончился — пришли стекольщики. Катя была даже рада, она чувствовала, что злоупотребила необыкновенным предложением поиграть с волшебной палочкой. Пока устанавливали стекло, девушка сидела в комнате родителей с учебником по географии туризма — делала вид, будто читает. На самом же деле она прислушивалась к телефонному разговору Лайонела, доносившегося из коридора.

— Я зайду на днях, — кому-то пообещал молодой человек.

Катя вытянула шею и напрягла слух.

— Венедикт, потестируй пока на ком-нибудь другом, на ассистентах… Ты же знаешь, у меня несварение на твои шедевры.

Девушка отложила книгу, тихо поднялась и крадучись подошла к двери.

Лайонел надолго замолчал, а потом неожиданно произнес:

— А человек тебе на опыты не нужен? Да! Девушка, молоденькая… Нет, не красавица.

К щекам прилил жар — дверь распахнулась — Катя отступила на шаг.

— И очень любопытная, — произнес Лайонел, весело глядя на нее. Телефона у него в руке не было.

— Я… — девушка запнулась, — просто хотела спросить — можно мне вернуться в свою комнату?

Несмотря на чуть приподнятые утолки его губ, она чувствовала, что он все еще злится.

Стекло вставили, осколки убрали, рабочие ушли. Катя поела, краем глаза посмотрела телевизор, пока Лайонел отвечал на бесконечные звонки. В течение пяти часов ему позвонили двести сорок семь раз, она специально посчитала. Его постоянно куда-то приглашали, о чем-то спрашивали. Большинство назойливых, абсолютно дурацких звонков совершали женщины.

«Лайонел, вы предпочитаете красный или синий?», «Куда вам удобнее приехать, в мою городскую квартиру или загород?» «Мы могли бы встретиться? Дело огромной срочности!» «У меня для вас сюрприз!», «Я все еще жду! Вы помните меня?»

Катя тоскливо посмотрела на полоску голубой рубашки, видневшуюся в приоткрытую дверь. Его жизнь представлялась ей иначе. Податливая фантазия сослужила плохую службу, наперекор всему рисуя одинокого вампира. Одиночеством тут и не пахло — ни секунды скуки.

Лайонел бесшумно вернулся в кухню и, усевшись на табуретку, уставился в никуда. Он был нужен так многим!.. Катя бесцельно переключала каналы. Осознание собственной глупости как порыв ветра ворвался в сердце. И оно впервые растерялось, не заколотилось неистово, а лишь вяло продолжало биться — по привычке. Глядя на точеный профиль, изящную линию рта, изгиб ресниц, холодный взгляд, девушка не понимала, как могла хоть на миг подумать, что этот мужчина может кому-то по-настоящему принадлежать. Ни ей, ни Анжелике, ни сотне других страждущих. Он как солнце светил для всех и ни для кого. Захочешь лететь навстречу — скорее всего замерзнешь в пути, а подлетишь слишком близко — сгоришь дотла.

Глава 21 Вечная жажда

Заиграла музыка, под которую они танцевали на рождественском балу. В комнате стояла темнота, лишь светились красные кнопочки на музыкальном центре. Лайонел пошевелился на подоконнике. Окно было закрыто занавеской, принесенной с улицы стекольщиками, а кактус в горшочке отставлен на стол.

Катя перевернулась на спину. Около двадцати минут назад часы в коридоре пробили полночь.

Неугомонный телефон давно смолк, а его хозяин после требования подарить оборотню свободу разговаривать не желал. Девушке же хотелось задать вопросы, придуманные днем. Но всякий раз, уже приготовившись заговорить, она трусливо откладывала еще на минуту, а затем еще и еще…

Наконец Катя решилась и негромко спросила:

— А души правда нет?

— Правда, — на удивление охотно ответил Лайонел, — Ангел смерти приходит за ней и уносит с собой.

Только если ты человек, за вампирами он не приходит. Наши смерти лишены почестей.

— А первый вампир? Откуда вы взялись?

— У первого вампира есть душа, в какой-то мере он человек… — Лайонел усмехнулся. — Честно говоря, я никогда его не видел, поэтому меру его человечности затрудняясь определить.

Катя терпеливо ждала продолжения — оно последовало.

— Есть легенда, — сообщил молодой человек и весело полюбопытствовал: — Хочешь вместо сказки на ночь?

Девушка устроилась поудобнее. Вместо сказки на ночь она бы предпочла самого сказочника, но в этом у нее язык не поворачивался признаться.

Лайонел взял со стола пульт от музыкального центра, сделал музыку тише и заговорил:

— В первый из шести дней творения создал Бог небеса и населил звездами — ангелами. И был среди них один — самый могущественный и прекрасный, полный мудрости, совершенный образец творения. Ему принадлежала привилегия осязания Божьего присутствия в небесах. Но от красоты своей возгордилось сердце превознесенного ангела и решил он, что может быть подобен Всевышнему. Тогда скинул Бог его с третьего неба на первое, то, что над землей, и дал имя Сатана — противник. А тот забрал с собой с неба третью часть звезд и поверг их на землю. С тех пор разделилось великое воинство ангелов: на святых в Божьем Царстве и падших — бесов, слуг Сатаны, господствующих в воздухе. Началась война. В вечном противостоянии божественных и дьявольских сил ангел полюбил беса. Ни в одной из небесных сфер не было места такому союзу. Тогда они сошли на землю в небезызвестный город Содом и, завладев телами мужчины и женщины, совершили плотский грех.

Лайонел умолк, как будто своей последней фразой хотел сказать нечто большее и давал время на размышления.

— Чтобы понять, как велика степень грехопадения этих двоих, следует знать вот что. Существует два вида падших ангелов: свободные, живущие в первом небе, и несвободные, заточенные Богом в «Тартарус» — бездонную пропасть за то, что они потакали неестественной похоти. Ходили за иной плотью, предназначенной быть для них чужеродной. То есть имели плотские отношения с земными женщинами.

— Наверно, это очень плохо с их стороны, — пробормотала Катя. — А того ангела и беса тоже бросили в пропасть? Их как-то наказали?

— Нет, не бросили! Стоило бы, — проворчал молодой человек. — У них родилось дитя. И Господь сказал им на это: «Будет Грех ваш пить кровь вашу, покуда не заберет всю до капли. Имя ему — Цимаон Ницхи[8]. Сгниют украденные тела, а глаза ваши не увидят друг друга до Великого дня Суда. Целую вечность, порознь, на мучения детей своих смотреть будете и боль их душ в своих сердцах понесете». — Лайонел со вздохом подытожил: — Ребенок стал их проклятием и наказанием.

— А что с ним сейчас?

— Ничего, ровным счетом ничего. — Молодой человек засмеялся. — Забавно! Если у вас указы поступают сверху, то у нас — снизу. Из подземного города, названного в честь места, где содержатся падшие ангелы, совершившие грех, подобный греху наших прародителей. Много веков назад город основал для себя Цимаон Ницхи со старейшими вампирами. В мире около сотни ходов, ведущих в наш «Тартарус», один из них в Фаунтейском аббатстве.

— Там тебя превратили! — встрепенулась Катя. — Ты…

— Я сын пошатнувшейся веры, уставшего от жизни монаха, — сыронизировал Лайонел. — Не было в цистерцианце смирения, и его молитвы семь раз на дню — все пустое.

— Вильям сказал, вы его никогда больше не видели, — вспомнила Катя.

— Почему же, я его видел. В селении Сито, в Бургундии[9], он начал все заново… Там главный монастырь цисцерцианского ордена. Но мой создатель не пожелал разговаривать, лишь мельком взглянул на меня и пробормотал девиз монастыря: «Блаженное уединение — единственное блаженство». После я его больше не беспокоил, одного взгляда хватило, чтобы понять, как стыдно ему за свой гнев, за свое великое творение.

— А где родители Цимаон Ницхи?

— Везде, повсюду. — Молодой человек сделал жест рукой. — Они могут находиться в одном городе, идти по одной улице, смотреть в одну сторону и не знать о присутствии друг друга.

— По-моему, это ужасно! — возмутилась Катя. — Если они искренне любят друг друга, почему заслуживают такого наказания? Бог сам наделил ангелов чувствами и волей, значит, догадывался, что однажды они могут ими воспользоваться!

— Догадывался! Вот поэтому Сатана со своими бесами все еще в первом небе, а не вместе с группой несвободных ангелов, «ходивших за иною плотью», брошенных в «Тартарус», — слегка раздраженно заявил Лайонел. — Падшие сделали выбор — восстание, их выкинули из Божьего Царства. Грех не противоестественен, и до Великого Суда они могут гулять. Плотские же отношения между разными видами не были задуманы. Каждый ангел — лично сотворен, они духовные существа, наделенные огромным могуществом. А эти двое, мало того что предали Бога, предали Сатану, оставили свое жилище в небе, вселились в человеческие тела, так еще и ребенка сделали.

— Ты злишься, — отметила девушка.

— Нет! Ну что ты! Я просто счастлив за их милую семью! — Лайонел поднялся, прошелся до постели и остановился у самого изголовья, внимательно всматриваясь в лицо девушки. — Что же ты молчишь? История Ромео и Джульетты трогает во все времена?!

— Я не знаю, что сказать, — промямлила Катя, ощущая себя, как тогда — у доски с мелком в руках. — Мне не кажется их грех ужасным.

Лайонел бесцеремонно сдернул с нее одеяло и уселся рядом. Его прохладная рука легла на ее обнаженное бедро и проехалась до колена.

— Знаешь, мне тоже. Ужасны последствия… — Он наклонился, и Катя ощутила прикосновение его губ у себя на шее. Кровь бурным потоком разлилась по венам, дышать вдруг стало нечем, сердце заколотилось так сильно, что от ударов запульсировало в висках.

Лайонел выкладывал дорожку из поцелуев на шее девушки, бормоча:

— Конечно, мы все должны быть благодарны за дарованную нам Сыном ангелов вечную жизнь, вечную жажду, вечное ожидание… за эту проклятую вечность!

Из колонок музыкального центра лилась патриотическая мелодия «Завоевание рая», от нее воздух словно вибрировал.

Катя запустила пальцы в шелковистые волосы, в точности как во сне. Лайонел замер. Ей хотелось в нем раствориться, чтобы прохлада его волос не исчезала с ладоней, а кожу бесконечно жгло от поцелуев. Запереть на замок в легких морозный аромат, выпустить мысли из головы, как птиц из клетки, и оставить лишь одну, самую красивую, по имени Мечта.

— Я думаю, — промолвил молодой человек, не отрывая от нее сверкающего взгляда, — устоять можно против любого соблазна.

— Ты не очень часто это делаешь, — заметила Катя, нежно перебирая пряди его волос.

В улыбке блеснули белые зубы.

— Ничто не преумножит так страдания родителей, как грехи детей.

— Наказываешь?

Он отстранил ее руки.

— Как помнишь, я и при жизни не был хорошим мальчиком. — Лайонел вернулся к подоконнику, отодвинул занавеску и посмотрел в окно.

Катя накрылась одеялом, ощущать себя отвергнутой было противно и обидно. Он молча смотрел в окно, а ей нестерпимо хотелось на одну минуту научиться читать мысли, чтобы проникнуть в его мир.

— Ты сказал «вечное ожидание», а чего вы ждете? Чего ты ждешь?

Лайонел обернулся.

— Искупления. Бог поистине милосерден, в его архиве историй наша с открытым финалом. Право поставить последнюю точку за теми, кто, подобно превознесенному ангелу, захотел поиграть в создателей. Раз в четыреста лет у наших Ромео и Джульетты есть шанс все исправить.

— Как?

— Только им известно. Я знаю лишь, что в прошлый раз и все предыдущие они облажались! Не удивлюсь, если так и прождем до дня Великого Суда.

— Похоже, исправить не так уж просто.

— Конечно! — воскликнул Лайонел. — Просто было только перепихнуться и зачать отца всех вампиров, а потом все стало значительно сложнее…

Катя подавила зевок.

— А ты не боишься рассказывать мне? Я ведь человек. Что, если…

— … загремишь в дурдом! — закончил за нее молодой человек.

Девушка засмеялась, а он добавил:

— В конечном счете, у меня всегда есть возможность тебя убить.

Лайонел раздраженным жестом отодвинул занавеску, пробормотав:

— Печально… верный паж Анжелики по-глупому настырен.

— Он тут? — Катя сама не заметила, как вцепилась в край подушки.

— Спи спокойно, этой ночью тебя никто не побеспокоит! — Молодой человек открыл окно, вскочил на подоконник и скрылся за занавеской.

Катя пару секунд смотрела, как та колышется на ветру, затем вскочила и бросилась к окну. Лицо обдало морозом, горло сжалось от ледяного воздуха. Внизу под деревом, друг против друга стояли две черные фигуры. В ночной тиши прозвучал безразличный голос Лайонела:

— Твоя преданность, Даймонд, достойна восхищения… но ты мне надоел!

Девушка со звоном захлопнула окно.

* * *

Тихо трещали лампочки в коридоре, тускло освещая бетонный пол. Лайонел подошел к двери, ведущей в гостиную, взялся за ручку. По лестнице сбежал брат. На мгновение он остановился, их взгляды скрестились, а затем он пошел навстречу.

Лайонел сделал к нему шаг, но Вильям прошествовал мимо, презрительно скривившись, заметив на пальто пятна крови.

«Это пройдет», — утешил себя молодой человек, провожая взглядом прямую спину брата.

В гостиной как всегда горел свет. Йоро сидел на коленях перед огромным полотном из пазлов — картина была почти завершена, не хватало около пятидесяти элементов в самом углу. Тысяча деталей сложилась в рассвет над морем, горы и чаек.

— Лайонел! — обрадовался мальчик, вскакивая и подбегая к решетке. — Только посмотри, что мне дала Ксана! Я почти собрал!

— Вижу.

Йоро просунул часть лица между прутьями и упрекнул:

— Ты давно не приходил.

— Тебе показалось, — обронил Лайонел, задумчиво разглядывая картину.

— А знаешь, как говорят у Волоф?

— Боюсь, сейчас придется узнать…

Мальчик не обратил внимания на сарказм и сказал:

— На всех девушек смотри глазами, а на свою — сердцем!

— Гениально, — проворчал молодой человек и, подойдя к решетке, взялся за толстый прут.

Йоро отшатнулся.

— Что с тобой?

Лайонел дернул прут на себя и вырвал, мальчик в ужасе попятился.

— Я ничего не сделал!

Молодой человек насмешливо улыбнулся, крутя в пальцах железный позолоченный прут.

— Разве я тебя в чем-то обвинил?

Оборотень опустился возле стены на четвереньки, как если бы собирался в любой момент обратиться в волка.

Лайонел швырнул вырванный прут на пол.

— Я был не очень осторожен, когда одной девушке пообещал выполнить любое ее желание. Вместо богатства, власти, победы над неприятелями она пожелала свободу для тебя. Глупо, правда? Ее тронула твоя раскраска.

Йоро недоверчиво свел черные брови.

— Ты ведь можешь не делать этого?

— Могу, — Лайонел взглянул на незавершенную картину, — но не хочу. Ты свободен.

Мальчик опустил голову.

— В чем дело? — изумился Лайонел. — Ты хотел свободу! Я тебе ее даю!

— Хотел, — подтвердил Йоро. — Только не так…

Лайонел махнул на него рукой и направился к двери, но слова оборотня его остановили:

— Я думал, когда-нибудь ты полюбишь меня, сможешь доверять и тогда откроешь клетку. А еще я думал, ты не выпускаешь меня, потому что искренне…

— Искренность — это миф, придуманный лжецами, — не оборачиваясь, произнес Лайонел. — Прощай!

— Поверить не могу! — зло крикнул Йоро. — Я мечтал об этом дне много лет, а ты все преподнес, как будто я тебе просто надоел и ты меня выгоняешь!

Лайонел не обернулся, а, прежде чем выйти из комнаты, попросил:

— Постарайся не попасть под машину и не драться с собаками.

«Ты будешь по мне скучать?» — донесся до него уже из-за двери вопрос. Ответить было так просто, всего какое-то одно слово, вмиг способное создать что-то новое или разрушить старое.

Молодой человек быстро направился на второй этаж. Старое, каким бы оно ни стало теперь, следовало забыть, а для нового требовалось слишком много самоотдачи.

В спальне Лайонел снял испачканную кровью верхнюю одежду, скинул ботинки и рухнул на широкую низкую кровать.

До рассвета оставалось еще четыре с половиной часа. После восьми дней без сна обычно стоило только вытянуться в горизонтальном положении, как глаза сами собой закрывались, тело расслаблялось, а тысячи мыслей, теряя стремительность, замедляли ход. Ничего подобного не произошло. Сон не шел, в ушах звучал нежный девичий голос, перед мысленным взором то и дело появлялись серые глаза, бледное лицо, обрамленное пушистыми кудрями.

— Проклятие, — процедил сквозь зубы Лайонел, садясь на кровати и обхватывая голову руками. В последний и единственный раз мысли о женщине мешали ему спать семь лет назад, когда встретил в Париже Анжелику. Он возжелал ее с первого взгляда, мельком увидев на балу в объятиях своего приятеля Феррана. Мысли о ее идеальном теле, прекрасном лице два дня сводили с ума.

Лайонел вздохнул.

На третий день он не выдержал, явился к восхитительной незнакомке и соблазнил. Интерес после первой же ночи иссяк, вернулся сон, и мысли уравновесились. Анжелика пожелала поехать вместе в Петербург.

А Ферран, многие годы добивавшийся расположения девушки, долгое время потом был в обиде.

Молодой человек поднялся и прошелся по комнате.

Анжелика — единственная женщина, на которую он не мог налюбоваться, но даже она не занимала его помыслов с той же настойчивостью, с какой в них появлялась рыжая девица, похитившая покой брата и с легкостью разломавшая хрупкий мир в их семье, создаваемый столетиями.

В кармане завибрировал сотовый. Лайонел раздраженно его отключил. Странное ощущение, разрастающееся подобно оползню внутри, приводило в ярость. Собственные мысли ужасали. Увлечение Анжеликой, пронизанное острым желанием обладать красивым телом, отличалось от его нового интереса. Тогда, семь лет назад, все было просто и понятно, он представлял прекрасную девушку в своей постели, и образы эти неимоверно мешали. Катю он видел иначе. Мысли о ней не сводились к одной постели, а были необыкновенно разнообразными и пугающе глубокими. Так он думал лишь о Вильяме, иногда о лучшем друге, чуть реже о Йоро, Ксане — о самых близких.

Лайонел с грохотом отодвинул дверцу шкафа и сорвал с вешалки чистую рубашку.

Спустя пять минут он выехал на машине со двора и на огромной скорости пронесся по длинной улице. До лаборатории Венедикта, куда ученый зазывал его уже целую неделю, молодой человек доехал за семьдесят одну секунду. В подвал старого четырехэтажного жилого дома, наглухо закрытый железной дверью, впустила внучка Венедикта — двенадцатилетняя Кира. Лайонел приветливо ей кивнул. Девочка с белыми волосами, одетая в бледно-розовую сорочку до пят, как всегда бывало в его визиты, пристально уставилась на него. По-детски наивные фиалковые глаза под снежными ресницами расширились. Маленькие, тоненькие ручки обессиленно упали вдоль худенького тела, и пальцы вцепились в ткань сорочки.

Лайонел озадаченно приподнял брови, надеясь, что маленькая вампирша что-нибудь скажет, но та молчала. За шестьдесят шесть лет, которые он знал эту девочку, она разговаривала при нем не больше десяти раз. Венедикт держал внучку вдали от общества, считая его влияние пагубным для юной души. Но насколько молодой человек знал, Кира и при жизни не отличалась общительностью — ее считали странной. По рассказам некоторых вампиров, в блокаду Ленинграда девочка ходила по городу за руку с дедом, единственным человеком, уцелевшим из всей ее семьи, и показывала места, куда упадут бомбы.

— Венедикт тут? — спросил Лайонел, ощущая себя неуютно под взглядом фиалковых глаз.

Кира сделала к нему несмелый шажок, вытянула руку и мизинчиком прикоснулась к его руке. На миг лицо ее исказилось от страха, затем она быстро отступила.

Молодой человек досадливо поморщился и двинулся по коридору.

— Поле! — неожиданно выкрикнула ему вслед девочка.

Лайонел обернулся.

— Прости?

— Поле, — повторила она, — снежное поле. Вам нужно туда.

— Кира! — раздался окрик Венедикта. Появился он сам. В белом халате, с длинными лохматыми седыми волосами и стеклянной колбой, зажатой в ладони. — Прочь, глупая девчонка! Пошла вон!

— Дедушка, — прошептала девочка, прижимая кулачки к груди. — Предательство, дедушка.

— Убирайся! — не своим голосом заорал Венедикт и замахнулся, как будто хотел ударить ее.

Внучка убежала, а старик скороговоркой произнес:

— Сама не знает, что мелет! Ребенок, чего с нее взять! Идем, я покажу тебе кое-что…

Лайонел зашагал по извилистому коридору за Венедиктом. Старик никогда прежде не кричал на девчонку.

Вскоре они пришли в чистую белую комнату с холодильниками и шкафами вдоль стен, где на полках стояли в банках человеческие органы.

— Сейчас-сейчас, — забормотал Венедикт, распахивая один из холодильников и вынимая из него две литровые банки крови.

Лайонел присел на табурет перед длинным стеклянным столом. Ученый наполнил бокал. Руки его дрожали, когда он протягивал его молодому человеку.

— Я создал новый сорт.

— Надеюсь, он будет лучше, чем прошлый, — снисходительно улыбнулся Лайонел, принимая из рук старика бокал с кровью.

Венедикт тоже улыбнулся.

Молодой человек отпил и, задумчиво наклонив голову набок, облизнул губы.

— Ну как? — взволнованно поинтересовался старик.

— Знаешь, очень похоже, но что-то не то… — Лайонел отодвинул бокал. — Думаю, нужно еще поработать.

— Подожди, не уходи. — Венедикт взял вторую банку и налил из нее кровь в чистый бокал. — Попробуй!

Лайонел отхлебнул, сполоснул рот и, сморщившись, проглотил.

— Гадость.

Ученый устало опустился на табуретку и, взглянув в холодные глаза гостя, промолвил:

— Это не клонированная кровь, Лайонел, ни та, ни эта. — Венедикт подпер косматую голову рукой. — Объяснишь, чем я тут занимаюсь?

Лайонел нахмурился, откровенный разговор не входил в его планы, но все-таки он сказал:

— У тебя давно уже все получилось, но наше общество… Оно не готово. Попытка пустить клонированную кровь по трубопроводу старейшинам закончилось неудачей. Они узнали заранее и даже не стали ее пробовать.

Венедикт сердито ударил ладонью по столу и с отвращением прохрипел:

— Общество… а будет ли оно когда-нибудь готово?

— У меня запрет от старейшин на клонированную кровь! — сверкнул глазами Лайонел. — Что ты от меня хочешь?

Зазвонил телефон. Молодой человек поднес сотовый к уху, пару секунд послушал и медленно убрал обратно в карман. Некоторое время молча смотрел на стоящий перед ним бокал, потом приказал:

— Позови сюда свою девчонку.

Старик вздрогнул, а когда попытался возразить, молодой человек процедил сквозь зубы:

— Немедленно.

Кира появилась в ту же секунду и, взглянув на деда, взмолилась:

— Пожалуйста, дедушка…

Венедикт сжал губы так, что они побелели, и вышел из комнаты.

— Иди сюда, — потребовал Лайонел.

Девочка послушно подошла, тогда он протянул ей руку ладонью кверху и спросил:

— Что ты видишь?

Маленькая ладошка накрыла его пальцы, белые ресницы сомкнулись, губы задрожали.

— Я вижу девушку, — прошептала Кира, — она лежит на рельсах, длинные рыжие волосы расстелены по снегу, серые глаза открыты… она смотрит на вас.

— Не то, — прорычал Лайонел. — Что ты еще видишь?

— Блестящий замок на мосту, на нем написано…

— Дальше! — оборвал молодой человек.

— Это важно, — тихо заметила девочка.

— Нет, — упрямо отрезал Лайонел.

Кира распахнула глаза и, смущенно улыбнувшись, положила ему ладошку на грудь, со стороны сердца.

— Подумайте о девушке с черными глазами, — попросила она.

Лайонел представил Анжелику, и Кира промолвила:

— На дороге… это шоссе… у него нет названия… семнадцать человек, среди них есть девушка с черными глазами, она очень красива, но…

— Но?

— Ее сердце разрывается от любви и ненависти. — Девочка помолчала. — Вы сделали ей очень больно. Она отомстит. Отнимет кого-то очень дорогого.

— Ты говорила про поле?

— Огромное, все белым-бело до самого горизонта, а по обе стороны лес. — Глаза девочки беспокойно заходили под веками, пальцы сомкнулись на груди молодого человека. — Под землей кровь, она течет по длинной трубе, и по ней как кораблик скользит пластмассовая колба с посланием от черноглазой девушки к ее создателю.

— Я знаю, где это! — Лайонел вскочил, девочка в страхе отшатнулась. — Скажи дедушке, твой талант останется нашим секретом.

Молодой человек направился уже к выходу, но передумал и вернулся.

— Мне кое-что нужно, — сказал он, окидывая взглядом полки с банками, — помоги-ка мне!

Спустя пять минут Лайонел выбежал из лаборатории, а когда хотел распахнуть дверцу машины, заметил, как за угол дома метнулась тень. Разбираться со слежкой не было времени. Доброжелатели успели донести Анжелике, что с Даймондом покончено, и гнев толкнул ее на предательство.

Выезжая из города, молодой человек думал о шестнадцати вампирах, присоединившихся к ослепленной яростью Анжелике, и причинах, по которым они могли это сделать. За два столетия его правления было четыре серьезных заговора. Первое проигнорировали, после второго, старейшины явились в город, послание третьего заговора вовремя перехватили, четвертый был раскрыт раньше, чем составили донесение.

На дисплее бегала строчка: «Вольфганг Амадей Моцарт «Реквием. Посрамив нечестивых. Часть VII». Из колонок лилась соответствующая настроению траурная заупокойная месса.

Серую извилистую дорогу, покрытую ледяным инеем, с обеих сторон обступили деревья. Наконец показался нужный поворот, машина проскоблила днищем кочку и вылетела на огромное поле. Лайонел вдавил педаль в пол. Бело-серая убористая стена леса приближалась с каждой секундой. Он был рад, что под ним не лошадь, как в старые добрые времена. Животные знали страх, машины — нет. К счастью, любимое авто не интересовалось, почему его на такой огромной скорости направляют в растущие рядком могучие дубы. Лайонел даже не моргнул, когда машина пронеслась сквозь деревья и выехала на серое шоссе. Кира не солгала, у него в самом деле не было названия, оно не значилось ни на одной карте мира и о его существовании ведали очень немногие. Тут не было знаков дорожного движения и живых людей.

Через лобовое стекло Лайонел увидел посреди пустынного шоссе, устремленного в бесконечность, семнадцать фигур. Взгляд нашел среди них одну, особо знакомую, и внутри, там, где тихо жило сердце, опустело. В ушах прозвучало предсказание: «Она отомстит. Отнимет кого-то очень дорогого». Сейчас он жалел, что не спросил: «Кого?» Даже предательство родного брата не ранило бы сильнее. У Вильяма было столько поводов для ненависти, но только не у лучшего друга…

Молодой человек закрыл глаза, медленно выпустил воздух и вылез из машины.

Семнадцать взглядов устремились на него. Никто не пытался бежать, вампиры замерли в ожидании.

Лайонел нарочно шел, как обычный человек, не используя возможность переместиться за секунду. Он наслаждался страхом в глазах подданных.

Георгий, единственный, не смотрел на него. Анжелика в норковом манто стояла рядом, и глаза ее горели от ярости. По другую от нее сторону находился Ферран, одетый в черный костюм. Его присутствие Лайонела не удивило. Приятель всегда питал к Анжелике сильные чувства. Еще один ее поклонник — Павел Холодный — напряженно сжимал и разжимал пальцы на правой руке. Бриан Джонсон с Анчиком разместились чуть поодаль, как будто не имели к делу никакого отношения, а так, погулять вышли. Сестры Кондратьевы, одетые в вечерние платья, испуганно переглядывались. Остальные вампиры, не из слабых, как отметил Лайонел, когда он остановился в двадцати шагах от них, потупили глаза. Асфальт и земля были разрыты — послание старейшинам уже отправили.

Никто не решался заговорить первым, напряжение возрастало. Молчание затянулось.

Анжелика держалась с особым достоинством. Лайонел улыбнулся. Она никогда его не боялась, даже когда стоило бы.

Он расстегнул пальто, вынул из-за пазухи пакет, вывалил из него на ладонь окровавленное сердце и бросил его к ногам девушки.

— Оно и раньше было у твоих ног, но тебе этого показалось мало, не так ли? — Лайонел рассмеялся. — Вот он — твой главный бриллиант[10], Лилу.

Анжелика рванулась вперед, но Георгий крепко ухватил ее за руку.

— Трусы! — взвизгнула девушка. — Он убил вампира ради человека! Нас больше.

Вампиры переглянулись, как если бы оценивали свои силы. А в небе захлопали полчища крыльев. Безглазые черные вороны опустились на деревья вдоль дороги, из-за стволов высунули морды волки и кабаны, устремив пустые зеницы на Анжелику, призвавшую животных для защиты.

— Есть правила, Лайонел, — негромко заметил Ферран.

Лайонел ощутил сильную атакующую волну, вибрацию голоса, используемую для введения в транс, и предупредил:

— Откроешь еще рот — я сделаю из твоей шкуры половик для своей служанки. — Смотреть в глаза Феррану, способному ввести в транс сразу целую толпу, он все же не решился. Противников было больше, каждый обладал способностями, которые мог противопоставить его собственным.

Неожиданно на лице Георгия промелькнуло изумление, взгляды вампиров устремились куда-то вдаль.

Лайонел не обернулся посмотреть, что всех так заинтересовало. Стоило лишь на секунду выпустить из поля зрения противников, как они бы рассредоточились вокруг. Объяснение всеобщему изумлению дала Виктория, истерично выкрикнувшая:

— Оборотень! Тут оборотень!

Йоро, подняв облако ледяной пыли, затормозил возле ноги Лайонела, радостно свесил язык набок и оглядел всех присутствующих.

Анжелика скривила губы и покосилась на Феррана.

— Его оборотень. Он держит его в клетке! Думаю, старейшинам будет интересно это узнать.

Йоро оскалил зубы и зарычал.

Ферран нахмурился.

— Не похоже, чтобы тот был против. В правилах нигде не упоминается по поводу дружбы вампиров и оборотней.

— Ты оглох, он держит его в клетке! — сердито повторила Анжелика.

— Не вижу клетки, — огрызнулся Ферран.

Вперед выступила Виктория, возмущенно указавшая на Анжелику:

— Она не сказала, зачем нас собирает!

Анастасия судорожно кивая подтвердила:

— Мы ничего не знали!

Лайонел жестом указал сестрам подойти и встать рядом. Девушки беспрекословно подчинились и перешли на его сторону.

Бриан Джонсон, покусывая толстые губы, приподнялся на цыпочки и сказал что-то на ухо Анчику. Затем оба последовали примеру сестер Кондратьевых.

Когда Анжелика наградила Бриана презрительным взглядом, тот пожал плечами и объявил:

— Дорогуша, Лайонел волен спать с кем хочет. Мы-то тут при чем? Твоего Даймонда жаль, но не настолько, чтобы подставляться самим.

Друг за другом вампиры перешли на сторону своего повелителя, с Анжеликой остался лишь Георгий и Ферран.

— Все свободны, — обратился Лайонел к покаявшимся вампирам.

Прекрасное лицо бывшей любовницы точно окаменело. Кажется, она впервые была по-настоящему напугана. Птицы и звери безмолвно ждали ее приказа.

Ферран грустно посмотрел на девушку и отступил.

— Прости, это не моя война. — Он кивнул Лайонелу. — Мне не следовало приезжать, надеюсь, между нами останется все по-прежнему.

— Вряд ли, — не глядя на него, обронил Лайонел и перевел взгляд на Георгия. Друг глаз не отвел, даже не шелохнулся. Он, как и остальные, принял решение, только другое.

Вскоре посреди шоссе они остались вчетвером. Йоро вытянулся на асфальте, положив голову на лапы.

— Ну что, Лайонел! — прозвенел в тиши голос Анжелики, от которого все существа, вызванные ею, встрепенулись. — Убьешь и меня? — Она шагнула вперед и развела руки в стороны, точно приглашала его.

Молодой человек усмехнулся и, не сводя взгляда с Георгия, произнес:

— Дарю, друг! — И, развернувшись, зашагал к своей машине.

Оборотень побежал рядом, озабоченно заглядывая ему в глаза.

— Знаешь, как говорят у Волоф? — спросил мальчик, резво вскакивая с четверенек.

Лайонел невесело засмеялся.

— Не знаю, Йоро… но уверен — у любого народа есть название тому, кто за семь лет не понял, что лучший друг камнем на сердце носит любовь к его женщине. Анжелика-Анжелика-Анжелика — ее имя не сходило с его уст. А я так верил в его преданность!..

— Он тебя не предавал, — возразил мальчик.

— Нет, — согласился Лайонел, — просто выбрал не меня. Предпочел любовь нашей дружбе.

— А ты?

— Без раздумий выбрал бы его.

— Но ты не выбрал, — пробормотал Йоро.

— Глупости, — разозлился Лайонел, — встань у меня выбор — Анжелика или…

— Нет, не Анжелика, — упрямо мотнул головой оборотень. — Катя и Вильям. Любовь твоего брата, самого дорогого тебе существа во всей Вселенной.

— Вильям ее не любил!

Мальчик пожал худенькими плечами и, помолчав, спросил:

— Лайонел, а ты в этом точно уверен?

Молодой человек отвел глаза и ничего не ответил.

Глава 22 Идеальный снег

Она любовалась ангелами на потолке. Много лет назад, когда еще жила в Париже, у нее в спальне был точно такой же потолок. Даймонд любил на него смотреть. О чем он думал? Она не спрашивала, а он не обременял ее разговорами. Лишь однажды, лежа рядом и глядя на ангелов, сказал: «Наверно, рай существует».

Скольких мужчин в ее постели повидали эти ангелы — не счесть. И сейчас видели еще одного. Не самого худшего. Лайонел по определению не мог выбрать своим другом кого-то недостойного.

Анжелика мысленно улыбнулась. Она привыкла считать Григория какой-то частью Лайонела, неотделимой и сильной. С ней приходилось считаться, к ней как к тени, следующей за своим хозяином, было бесполезно ревновать. А плата за предательство оказалась ничтожно низка. Верность, казавшаяся нерушимой, раскололась, точно стеклянный шарик, от одного прикосновения ноготка.

Страстные поцелуи мужчин, ласки, каждый миллиметр тела привык к ним как к чему-то обыденному. Всем хотелось обладать — и лишь одному-единственному, — отныне недоступному, любить.

Девушка боялась сомкнуть веки и увидеть его застенчивую улыбку, тоску в синих глазах и не выдержать. Когда-то и она избрала обладание прекрасным Лайонелом и позволила ему поместить себя в коллекцию красивых вещей. Осознание, что попала не в ту коллекцию, пришло мучительно. Брошенное под ноги любящее сердце и боль в ледяных голубых глазах, устремленных на потерянного друга, так доходчиво дали понять разницу между красивой вещью и дорогой. В коллекции дорогих вещей Лайонела места для красивой побрякушки не нашлось. Семь лет назад казалось, что одного обладания, статуса хозяйки желанного тела будет вполне достаточно, а потом проснулась глупая надежда, день за днем заставляющая ждать три заветных слова, особенного взгляда, перемен.

Горячие губы коснулись ее уха, Георгий произнес:

— Наверно, я должен перестать тебя мучить?

— Только в том случае, если твоя потеря восполнена, а принесенная жертва удовлетворена, — с горькой насмешкой промолвила Анжелика.

Молодой человек нежно провел ладонью по ее щеке.

— Моя потеря не будет восполнена никогда, впрочем, как и твоя.

Девушка опустила ресницы. Вычеркнуть из вечности двести лет… Может, когда-нибудь она и смогла бы это сделать, но только не сейчас, когда двести лет составляли всю ее жизнь. Каждый миг был наполнен присутствием заботливого деревенского мальчика с бархатистыми синими глазами, чье сердце она отдала за бесценок. Легко пообещала: «Ты не потеряешь меня», — солгала, не подумав, что потерять его будет равносильно потере себя.

Георгий оделся, но не ушел, присел на край постели и уставился на туалетный столик, где лежала стопка журналов. С обложки верхнего, точно в насмешку им, улыбался Лайонел.

Анжелика обернулась простыней из розового шелка и, положив руки на плечи Георгию, заметила:

— Если только захочешь, он тебя простит.

Молодой человек покачал головой:

— Женщинам простительна их ветреность, сомнения лучших друзей не забывают. Ты слышала, что он сказал Феррану? Он это сказал мне.

Девушка присела, облокотилась на его спину и подтянула ноги к животу.

— Жалеешь?

Георгий откинул голову ей на плечо и прижался губами к шее.

— Только о том, что для тебя это месть и я всего лишь оружие в твоих руках.

— Может быть, когда-нибудь…

Он хрипло засмеялся.

— Ты в это веришь? И кем же мне нужно стать для тебя — Лайонелом или Даймондом?

— Я не знаю…

— Зато я знаю, мне никогда не сыграть холодность и безразличие Лайонела, как и одержимую любовь Даймонда.

Анжелика чуть повернула лицо и заглянула ему в глаза.

— И не надо.

Некоторое время они сидели, глядя друг на друга, потом Георгий спросил:

— Ты злишься на него?

— Нет. Не на него. На себя.

Молодой человек вздохнул:

— Твое послание дойдет до старейшин, у Лайонела будут неприятности.

— Мне хочется этого. Я должна бы его ненавидеть, но…

— Ты его любишь, — подытожил Георгий.

Анжелика грустно улыбнулась:

— Даже сейчас.

— В послании ты обратилась…

— К своему создателю — одному из старейшин, Наркиссу[11]. Это не настоящее имя, настоящего не знаю, так его прозвали за любовь ко всему красивому и за то, что всюду, где бы ни появлялся, он сеет смерть.

— Кажется, я слышал о нем. — Георгий задумчиво наморщил лоб. — Не его ли кровью созданы красивейшие вампиры мира?

— Да, — согласилась Анжелика. — Его жертвы — миловидные девушки и юноши.

— Как это случилось с тобой?

— Унизительно. — Девушка провела рукой по волосам, откидывая их назад. — Я вышивала птиц на салфетке, сидя на скамейке в саду. Он появился из-за розового куста и сказал, что я очень красива. Его собственное уродство меня поразило, я смотрела на него, не скрывая отвращения. Он же, как будто наслаждаясь произведенным эффектом, присел рядом и взял меня за руку. Я пригрозила, что позову отца, но Наркисс не испугался, он спросил: «Наверно, гордишься своей красотой и тебе противно сидеть рядом со мной?» Я не могла вымолвить ни слова. А он положил сморщенную руку с желтыми ногтями мне на грудь и сказал: «Ты ведь и представить не можешь, что эти уродливые руки будут трогать тебя во всех самых потаенных местечках».

Анжелика звонко рассмеялась.

— Не поверишь, Гера, я действительно не могла себе такого даже представить. Моего внимания добивались самые блистательные мужчины, они боялись рядом со мной дышать…

— Ты позвала отца?

— Наркисс убил его на месте, и мать тоже. Девушка с минуту молчала. — Он порезал себе ножиком член и изнасиловал меня на той скамейке на глазах испуганных слуг. И все время твердил, что я стану очень сильной, потому что нравлюсь ему. А потом он задрал подол платья и пил нашу с ним кровь. А когда насытился, утерся моим вышиванием и попросил, если что, обращаться к нему. Больше я его не видела.

— Лайонел знает?

— Нет. Он никогда не спрашивал.

Георгий провел щекой по обнаженному плечу девушки и прошептал:

— Какой же гнев нужно испытывать, чтобы обратиться к такому создателю? Тебе не страшно?

— Когда я узнала о смерти Даймонда, ничего не боялась.

— А сейчас?

Анжелика закрыла глаза и, увидев любимое лицо с живыми синими глазами, застенчивую нежную улыбку, пробормотала:

— И сейчас. Чтобы стать сильной, мне не нужна кровь Лайонела.

— Он не столько сильный, сколько талантливый. — Георгий задумчиво улыбнулся. — Вещи, которые умеет Лайонел, некоторым старейшинам и не снились. Тогда, на поле, он перебил бы нас как крольчат, если бы захотел.

— Ты читал его мысли?

— Не все, он блокировал большую часть сознания.

Анжелика с любопытством взглянула на молодого человека.

— Думаешь, если придут старейшины?…

— Лучше бы им не приходить. Наш город захлебнется кровью, она заполнит каналы вместо воды, потому что Лайонел не умеет проигрывать.

Девушка взволнованно закусила губу:

— И на чьей стороне ты будешь в этой войне?

— Ты знаешь. — Георгий поднялся и, подойдя к двери, повторил: — Ты знаешь, Анжелика.

— Даже если я тебя полюблю? — в отчаянии выкрикнула она.

Он замер в проходе и, не поворачиваясь, сказал:

— Мое сердце у тебя, но, делая больно Лайонелу, ты мучаешь и меня.

— Зачем хранить верность тому, кого ты предал?

Георгий все-таки взглянул на нее, в голосе проскользнула горечь:

— Чтобы предать, хватило одной секунды, а чтобы забыть все, что нас связывает, понадобится чертова вечность…

* * *

Снова шел снег. Пушистые снежинки кружились в медленном танце, делая воздух свежим и легким. От тонкого аромата весны в груди возникало щемящее чувство утраты. Зима была повсюду, но ее снегопады походили лишь на ничтожную попытку задержаться подольше в городе.

Катя вышла за ворота колледжа и медленно пошла по расчищенной дорожке с длинными рыхлыми сугробами по обочинам.

Проходя мимо школы, девушка заметила на углу знакомую фигуру в сером пуховике. Из здания выбежала невысокая девочка с короткими рыжими волосами и рюкзачком за спиной. Парень раскрыл объятия, и та повисла у него на шее.

Катя остановилась. Малой заметил ее и помахал, а когда парочка проходила мимо, девушка услышала:

— Костя, а это кто?

— Никто. Просто учимся в одном колледже, — спокойно ответил он.

— Поможешь мне выучить биологию? — попросила девчонка.

Костя осторожно обнял ее за плечи, совсем не так, он обращался со своими былыми подружками, и пообещал:

— Конечно!

Молодые люди скрылись из вида, а Катя все так стояла, глядя в ту сторону, куда они ушли.

Алиса последние две недели не появлялась в колледже. Теперь стало ясно почему. Катя догадывалась, что злорадствовать дурно, но в свете ее последних дел это казалось сущим пустяком. Во всех хороших фильмах главные героини после серьезных событий в жизни всегда осознавали что-то важное, становились лучше, всех прощали…

Девушка вздохнула. С ней в главных ролях никогда бы не получилось хорошего фильма.

Снежинки скользили по щекам, переносице, падали на ресницы, и сквозь сплетение белых пушинок мелькали фары проезжающих машин.

Катя перешла дорогу, но до входа в парк, видневшийся между берез, дойти не успела. Точно из-под земли перед ней вырос черный волк и, со всего маху прыгнув на нее, повалил навзничь. Девушка в страхе зажмурилась, а когда ощутила горячий мягкий язык, облизывающий ей лицо, засмеялась.

— Йоро, неужели ты?

Ореховые глаза задорно смотрели на нее, а большой черный нос тыкался в подбородок. Оборотень лизнул ее волосы, пожевал, затем наступил ей на живот и помчался в парк.

Катя поднялась и, отряхнувшись от снега, пошла за ним. За последние две недели она не испытывала волнения сильнее. Напряжение, в котором она жила, подобно стеклянному колпаку, отгородило ее от необыкновенной зимы. И сейчас стекло наконец треснуло, впустив в душную обитель порыв северного ветра. Как прежде, всколыхнувший воспоминания, чувства, которые она с такой тщательностью день за днем хоронила в себе.

Из-за широкого ствола дуба вышел мальчик — точно маленький уголек на белом рыхлом покрывале. Он нагнулся, слепил снежок и, смеясь, запустил в девушку.

— Мне холодно на тебя смотреть, — поежилась Катя.

— А мне жарко! — Йоро приблизился, встал перед ней, с гордостью объявив: — Я свободен!

Она улыбнулась и с опаской погладила его по горячему плечу.

Мальчик поднял руку и провел растопыренными пальцами по ее волосам.

— Они цвета волшебных семян тамаринда, — сказал он. — Когда я впервые тебя увидел, то подумал — сами боги прислали помощь. Теперь ты мой талисман. — Йоро шагнул к ней и крепко обнял. — Я никому не дам тебя в обиду.

Катя растроганно потрепала его по волосам.

— Разве ты не поедешь домой?

Они неспешно пошли по тропинке.

Мальчик взгрустнул и, с надеждой глядя на нее, произнес:

— Но ведь ты не сможешь поехать со мной, правда?

— Правда.

— Талисман всегда должен быть рядом. — Йоро протяжно вздохнул, а потом махнул рукой. — Ничего, я и тут могу. Лайонел позволил мне жить у него, пока я не привыкну.

Катя почувствовала, как по телу от звука любимого имени прошла дрожь. Мальчик внимательно наблюдал, как будто ждал вопроса.

— Как Лайонел? — выдавила из себя девушка.

— Плохо! — радостно доложил Йоро.

— Почему? — изумилась Катя.

Мальчик окинул ее восхищенным взглядом и поведал:

— Злой как черт. Ни с кем не хочет разговаривать, бродит целыми днями один вдоль каналов, а домой возвращается под самое утро, лишь бы не встречаться с Вильямом.

— Они в ссоре?

Йоро мотнул головой:

— Это даже не ссора, что-то другое… Неделю назад Вильям сказал ему: «Если ты думаешь, мне нравится смотреть, как ты себя мучаешь, то ошибаешься». После Лайонел не появлялся дома три дня. Кажется, он давно не спал, выглядит каким-то вялым.

Кате хотелось спросить про Анжелику, но она не решилась.

Оборотень оторвал от дерева кусок коры и, пожевав, добавил:

— А вчера Вильям назвал его трусом. Как же он там сказал?… — Йоро почесал голову. — «Что бы ты ни сделал — теперь хуже не будет!» Вроде бы так. Я думал, Лайонел его убьет — такие у него были глаза. Ты бы тоже испугалась!

— А Лайонел что?

— Сказал: «Это не трусость, жаль, что ты не понимаешь». — Мальчик поднял взгляд к серо-голубому небу.

Впереди показалась старая береза — на ней не сидело ни одной птицы.

— Он мучается, потому что разлучил меня с Вильямом? — спросила Катя.

Йоро вытаращил на нее глаза.

— Да нет же! Ты что, совсем глупышка?

— Наверно, — пристыженно кивнула девушка.

Мальчик посмеялся:

— Разлучил! Если бы все было так просто, но нет… Лайонел попал в свой собственный капкан.

— Не понимаю.

Мимо них прошли женщина с мужчиной. Они с ужасом уставились на маленького абсолютно голого чернокожего мальчика, но ничего не сказали и не остановились, а Катя нетерпеливо попросила:

— Объясни.

— Уже много лет не создавалось новых вампиров. Старейшины запретили.

— Я слышала.

— У тебя с Вильямом не было будущего. Это главный аргумент Лайонела против ваших отношений. Ну, если не брать в расчет мнение, будто ты не любишь его брата, а сам Вильям заблуждается в отношении тебя. — Мальчик улыбнулся. — Наш хладнокровный Лайонел так рьяно взялся вас разлучать, что не заметил, как сам влюбился в тебя.

Сердце дрогнуло, Катя застыла на месте.

— Ты шутишь? Это неправда!

— Уж поверь мне! — Йоро ловко взобрался на кривое дерево и на манер летучей мыши повис вниз головой. — Я долгое время наблюдал любовь Георгия к Анжелике, я знаю, каково сейчас Лайонелу. Он разрывается.

Катя прислонилась к стволу березы. Ей уже было известно о предательстве Георгия. В воскресенье утром ей позвонил Вильям, рассказал о заговоре и известил, что опасность для ее собственной жизни миновала.

— Переживает предательство лучшего друга, — промолвила девушка. — Это не ко мне любовь, ты ошибся.

Йоро не стал спорить, а ей так хотелось, чтобы он настаивал, убеждал. Мальчик принялся рассказывать о своих впечатлениях от шумного, суетного города, снега, людей, девушка же лишь рассеянно кивала. Мысли ее улетели туда, откуда не знали пути назад. Они, как монетка на гладкой поверхности, крутились-крутились-крутились, и все обо одном.

Когда впереди показался мост, мальчик сказал:

— Я дальше не могу идти человеком.

— Да, конечно, — спохватилась Катя. — У нас не принято ходить голышом.

Йоро подошел к ней и с благоговением тронул за волосы, а потом точно невзначай поинтересовался:

— А почему бы тебе не позвонить Лайонелу?

Девушка опустила голову.

— Знал бы ты, Йоро… Каждый день беру телефон и часами смотрю на него. Я не могу позвонить, Лайонел не хочет этого, а то бы нашел повод прийти. Он ведь всегда поступает как ему угодно!

— Не тот случай. Он запретил брату быть с тобой и запретил бы любому. По его собственным словам, союз человека и вампира обречен. Лайонел не может отказаться от всего, что говорил и делал последние месяцы, в противном случае это будет выглядеть, как будто у него любовь настоящая, а у Вильяма якобы нет. Так, словно Лайонел просто поддался прихоти.

— Это не прихоть, он во всем прав! Я была увлечена Вильямом. — Катя смущенно потупила глаза. — Если бы я не встретила Лайонела, наверно, никогда бы и не узнала, что ошиблась в своих чувствах.

Мальчик взял ее руку и похлопал по ладошке.

— Сама не сделаешь к нему шаг — Лайонел тоже не сделает. В истории его отношений с братом уже есть одна девушка, черной кошкой пробежавшая между ними. Еще раз Лайонел не рискнет, даже если будет очень страдать.

— Я не могу. — Катя отступила.

Йоро окинул ее оценивающим взглядом.

— Глупо останавливаться на полпути, когда ты почти у цели! Вильям позволил использовать себя не для того, чтобы ты вот так сдалась.

— Ты знаешь? — возмутилась девушка.

Мальчик проказливо улыбнулся и, наморщив нос,

пообещал:

— Я никогда тебя не выдам.

— Спасибо, — пробормотала она.

Он кивнул ей на прощание и, упав на четвереньки, обратился в волка. Как и прежде, все произошло в одно какое-то мгновение.

Уже дома, сидя за столом перед чашкой чая, девушка прокручивала в голове разговор с оборотнем, и глупое сердце колотилось так, словно она обежала вокруг Земли.

— Как с работой? — ворвалась в размышления мама, громко гремевшая посудой в раковине.

Отец даже сделал потише звук телевизора, чтоб наверняка услышать ответ. Жучка, лежавшая возле батареи, навострила уши.

— Нормально, пригласили в одну турфирму на собеседование, — ответила Катя.

— Ну и замечательно! — Мать в умилении сложила ладони вместе. — А насчет Влада своего ты не расстраивайся! Знаешь, сколько у тебя еще этих Владов будет — миллион!

Катя натянуто улыбнулась. Родители упорно считали, что дочь убита горем из-за разрыва с парнем. Ее попытки оправдать несуществующего Влада окончились ничем. В конце концов, ей надоело убеждать.

— Я пойду. — Девушка поднялась. — Хочу пораньше лечь спать.

— Иди-иди, дочка, отдыхай! — Валентина Васильевна всучила ей яблоко и со словами «Бледная — не могу» подтолкнула в спину.

Из коридора Катя успела услышать, как мать сказала:

— Вот видишь, Миша, я же говорила — все образумится. Парень на нее этот повлиял, дай бог, она поскорее встретит другого!

Девушка вошла в свою комнату и закрылась на замок. Родители, когда вернулись с дачи и увидели его, неделю возмущались, что бесстыжая дочь от них совсем отгородилась. Но потом смирились — не выламывать же, в самом деле.

За окном стемнело, детские голоса, доносившиеся с площадки, смолки, где-то вдалеке жалобно завыла сигнализация. Снег все падал и падал.

Катя сидела на кровати, крепко прижав к себе книгу по истории Санкт-Петербурга, и мысленно перечисляла мосты города. Вскоре она добралась до триста сорок второго — последнего, стрелка часов указала на серебристую восьмерку. Взгляд девушки нашел телефон, покоившийся справа от нее.

Казалось, еще совсем недавно она размышляла о своей зависимости от Вильяма, боялась, что постоянное ожидание перерастает в привычку. Сравнивала его со стаканом семечек. С Лайонелом все получилось по-другому, она даже не успела подумать о зависимости, как была уже одержима. Любовь, граничащая с безумием, точно вывернула сердце наизнанку, мясом наружу, чтобы показать настоящую боль безответных чувств.

Все время хотелось расплакаться, но слезы кончились, они как будто заледенели там — внутри. И всякий раз, когда обжигающее тепло должно было подступать к глазам, она чувствовала лишь сухое холодное покалывание, как будто под веками засели крохотные осколки.

Девушка протянула руку к телефону и после недолгих колебаний взяла его. Сколько раз она в смелом порыве уже хватала сотовый, дожидалась первого гудка, бывало — второго, и тут же отключалась.

В животе затрепетало, дыхание от волнения сбилось, стоило только представить, что с минуты на минуту может услышать Его голос, как голова начинала бешено кружиться, в глазах темнело, пальцы, сжимающие телефон, сводило.

Катя перевела дыхание, нашла в телефонной книге нужный номер, откинулась на постель и нажала «Соединить».

Гудок… за ним еще один и еще. Послышался тихий щелчок, и тут девушка поняла — она не придумала, что собирается сказать. От ужаса сердце подскочило, забившись где-то в горле, перекрыв, как кислород, так и дорогу словам, хоть каким-нибудь.

Секунды соединения бежали друг за другом, но в трубке молчали. Наконец равнодушный голос поинтересовался:

— У тебя неприятности?

Катя распахнула глаза и тут же их зажмурила.

«Какой же нужно быть дурой!..» — подумала она, и ее охватила злость, заставившая выпалить:

— Под моим окном кто-то ходит!

Лайонел долго молчал, потом задумчиво протянул:

— Ну хорошо, — и отключился.

Девушка вскочила и, глядя на телефон, выдохнула:

— Он меня убьет. — Другой рукой она все еще прижимала к себе книгу по истории. Пару секунд никак не могла сообразить, что нужно отложить. В итоге все бросила на кровать, а сама подскочила к окну и настежь распахнула его.

Снег вихрем ворвался в комнату, по-весеннему влажный воздух наполнил легкие, ласково окутал лицо, шею, добрался по волосам до затылка и холодком пробежал по спине.

Катя стояла, не двигаясь, всматривалась в летящие за окном снежинки, то считала их, то мысленно выстраивала предстоящий разговор. Все слова, какие она только знала, казались неубедительными, серыми и бессмысленными.

Медленно текли минуты, в комнате стало холодно. В дверь постучала мама.

— Это ты сквозняк устроила?

Девушка обернулась, но ручка уже перестала дергаться, а мать, бормоча: «Ладно, закрою форточку на кухне», ушла.

Когда Катя вновь повернулась к окну, то вздрогнула от неожиданности. На подоконнике в черном пальто, из-под которого торчала нежно-розовая рубашка, сидел Лайонел. Под ледяным взглядом девушка поежилась.

Молодой человек поднялся и встал перед ней. Какое-то время он смотрел ей в глаза, затем отчеканил:

— Лгунья.

Заготовленные речи позабылись, щеки обожгло, как горячим воском. Катя не сразу поняла, что произошло. Лайонел отшатнулся. Ее лицо, шея горели, а перед глазами все расплывалось от дрожащих на ресницах слез.

— Я умираю без тебя! — прошептала она.

Он же гневно прищурился. Лед в глазах заострился.

— А цвет лица ничего, живенький такой, — насмешливо улыбнулся молодой человек.

Не очень-то было похоже, что он испытывал хотя бы долю симпатии.

Устав от его молчания, Катя промолвила:

— Как-то ты сказал, что я не могу сделать тебе больно…

Он не ответил, и она с тихим вздохом продолжила:

— Тогда я попросила Вильяма стать у меня первым только для того, чтобы ты был вторым. Я думала, так ты запомнишь меня в веренице своих прекрасных любовниц.

— Я запомнил, — равнодушно произнес Лайонел. Его лицо ничего не выражало, а спокойствие пугало.

Они смотрели друг на друга и молчали.

Катя первой отвела взгляд.

— У меня не получилось, — она нервно усмехнулась, — глупо, и я глупая. Как ты сказал: «Не может же она быть абсолютной пробкой»? Хм…

— Я тебя недооценил, — холодно заметил молодой человек. — Интересно, как мой ангельский брат согласился участвовать в этом?… Но надо отдать ему должное — он прекрасно сыграл свою роль.

Девушка ощутила, как краснеет.

Лайонел зло улыбнулся:

— Роль дается лучше, если чувства истинные, не так ли?

— Да, — придушенно созналась Катя и поспешно добавила: — Вильям, конечно, меня презирает за то, что я сделала.

— Конечно, — издевательски закивал Лайонел.

— Он изначально был не в восторге, говорил — играть на чувствах мерзко. — Девушка скользнула взглядом по стопке музыкальных дисков. — Предупреждал, что тебе не будет больно, а я…

— Ты добилась своего. — Молодой человек приблизился к ней почти вплотную. — Души нет, но что-то болит. Забавно, да?

— Нет, совсем нет. — Катя моргнула, чтобы стряхнуть с ресниц слезы, и положила руки ему на грудь. Он не шелохнулся, не сделал попытки ее обнять, просто смотрел.

— А что дальше? — поинтересовался Лайонел. — Спасибо Вильяму, ты ворвалась в мою жизнь, ты добралась до моих мыслей, устроилась в моем сердце, предположим, отыскала тень моей души… — Золотистые ресницы дрогнули. — Сделав больно мне, ты не учла одного: я переживу, у меня нет выхода. А ты?

Девушка шагнул к окну, залезла на подоконник и, держась за раму, ответила:

— А я нет. Я не хочу без тебя жить!

— Капризная, глупая, эгоистичная лицемерка! Ты этого не сделаешь! — процедил сквозь зубы молодой человек, искоса наблюдая за ней.

На плечи, руки падали снежинки, Катя посмотрела вниз на бетонные плиты, освещенные желтым светом с окон первого этажа, и сердце замерло.

— Если ты уверен, что я тебе не нужна… — Собственные слова показались ужасно глупыми; если бы не стояла на краю подоконника, она нашла бы в себе силы посмеяться в последний раз.

Лайонел не сводил с нее горящих холодным огнем глаз.

— Тебе духу не хватит, — после томительной паузы изрек он.

— Хватит, — улыбнулась Катя и покачнулась на носках. Молодой человек чуть подался вперед, но остался на месте, уголки губ раздраженно опустились.

— Между тобой и мной всегда будет стоять Вильям, ты сама так решила!

— А не реши я так, не было бы между тобой и мной ничего, совсем.

— Замкнутый круг, — развел Лайонел руками.

— Ты можешь разомкнуть его! — Девушка отпустила оконную раму и протянула ему руку.

Молодой человек покачал головой.

— Путь упрямства — короток.

Катя безжизненно уронила руку и, пробормотав: «Говори себе это почаще!», сделала шаг назад. Мгновение свободного полета хватило, чтобы подумать о весне, которая уже не наступит, и увидеть тень, метнувшуюся из распахнутого окна комнаты.

Когда промелькнул первый этаж, девушка зажмурилась, готовая к удару о бетон, но удара не последовало. Она приземлилась в руки Лайонела, и он крикнул ей прямо в лицо:

— С ума сошла!

— Нет. — Катя разлепила ресницы и, обхватив его за шею, приникла к губам, шепча: — Это ты, ты свел меня с ума! И убиваешь своей холодностью!

Молодой человек в ярости швырнул ее в сугроб.

— Возвращайся домой, человек! — Последнее слово прозвучало из его уст как ругательство.

Девушка подставила лицо пушистым снежинкам и, прислонившись щекой к шершавой коре дерева, сказала:

— Уходи.

Он не сдвинулся с места, тогда Катя поднялась и, поправив тапок на ноге, побрела в сторону березовой аллеи. Сердце неистово колотилось, было совсем не холодно, а к глазам вновь подкатывали слезы.

— Куда ты идешь? — Лайонел поравнялся с ней и схватил за запястье.

— Отпусти, — она взглянула на него, — ты холодный.

Молодой человек выпустил ее руку и молча пошел рядом. Так они добрались до конца извилистой аллеи. Лайонел остановился на светофоре, а Катя пошла через дорогу. Сразу две машины засигналили ей, водители ударили по тормозам.

Девушка болезненно поморщилась, когда Лайонел схватил ее за шиворот свитера и уволок с проезжей части.

— Да ты решила покончить с жизнью! — понимающе усмехнулся он.

— Читаешь мысли?! — сыронизировала Катя, целенаправленно шагая к железнодорожной станции.

Войлочные подошвы тапок бесшумно касались снега, прохожие оборачивались, Лайонел угрюмо шел чуть позади.

Девушка миновала еще одну дорогу, возле привокзального торгового центра торопливо ходили люди, бегали бездомные собаки. Снегопад усилился.

Катя перешла одни пути, за ними другие и остановилась у третьих, раздумывая, в какую сторону лучше пойти.

— Ляг на четвертой линии, — негромко подсказал Лайонел. — Через семь минут пройдет товарняк.

Ноги проваливались в снег, девушка быстро двигалась вдоль блестящих путей, шум голосов, машин, лай собак удалялся. Отойдя подальше от станции, девушка легла вдоль шпалы, положив шею на рельсу.

— Тьфу, — сплюнул Лайонел, — не могу смотреть на этот цирк!

— Не смотри!

— Самоубийцы не попадают в рай, — напомнил он тоном духовного наставника.

— Рай мне в любом случае не грозит, — сказала Катя, глядя в сверкающие ледяные глаза. — Ведь я спала с дьяволом.

Молодой человек оскорбленно фыркнул. Некоторое время постоял над ней, затем нервно прошелся туда-сюда.

— Осталась минута, — сообщил он.

— Ты очень красивый, я говорила когда-нибудь? — будто не слыша его, спросила она.

Лайонел дернулся, точно от пощечины.

— А ты жестока.

Катя сильнее прижала к груди руки с замерзшими непослушными пальцами. Затылку передался холод железа, и по нему побежали мурашки. Рельсы завибрировали.

— Едет, — констатировал Лайонел и сделал к девушке неуверенный шаг.

— Не спасай меня, если не любишь и не хочешь быть со мной, — предупредила она.

— Господи, видел бы тебя мой брат!

Катя улыбнулась замерзшими губами. Она радовалась, что Вильяма нет рядом. Он никогда бы не позволил ей лежать на рельсах и ждать, пока колеса поезда отрежут голову. Применил бы силу, заключил в объятия, целовал и утешал бы. Любовь оказалась самой странной вещью на свете. Она не внимала гласу рассудка, враждовала с ним и в конечном счете победила.

Рельсы вибрировали все сильней, мокрый снег застилал глаза. Лайонел присел на корточки, всматриваясь девушке в лицо. Бесстрастный взгляд бродил по ее телу, то и дело останавливаясь на побелевших губах и расстеленных по снегу волосах.

— Тебе страшно? — спросил молодой человек.

— Очень, — честно созналась Катя и повернула голову. Черный поезд несся на нее, ослепляя ярким светом. Сердце билось с каждой секундой быстрее, дыхания не хватало, воздуха вдруг стало слишком много, он не помещался в легких, и она захлебывалась в нем.

— Не глупи! — с отчаянием попросил Лайонел, протягивая ей руку. — Жизнь так прекрасна, потеряешь ее и никогда этого не узнаешь!

— Прекрасна она для тех, кто не одержим тобой! — Голос задрожал. — Чей мир не разбился на дне твоих прекрасных ледяных глаз.

Стук железных колес оглушал, Катя не понимала уже своих мыслей, в голове стоял сплошной грохот. Но успела заметить, как молодой человек поднялся с корточек и отошел.

— Только попроси, и будешь жить! — крикнул он.

— Нет, — беззвучно произнесла она и закусила нижнюю губу, чтобы не закричать.

Катя не видела поезда, но ощущала, как на нее надвигается огромная махина, каждой клеточкой замерзшего тела. И не знала, на какой доле секунды до столкновения не выдержал Лайонел. Он вытянул девушку прямо из-под поезда и, оторвав от земли, крепко сжал в объятиях.

Мимо, грохоча, проносились вагоны, с белого неба падали огромные лохматые снежинки. Катя смотрела в холодные голубые глаза, и ее била мелкая дрожь, сердце колотилось приглушенно.

С золотых ресниц сорвалась одна маленькая капелька, прокатилась по белой гладкой щеке и, столкнувшись со снежинкой, исчезла.

— Прости, прости меня, — с запоздалым раскаянием зашептала девушка, осыпая поцелуями его лицо. — Я не знала…

Лайонел поставил ее на землю, снял свое пальто и укутал в него. А потом как маленькую девочку ласково погладил по голове.

— Твоя очередная победа надо мной, — подытожил он. — Ты счастлива?

Катя уткнулась лицом ему в грудь и с наслаждением вдохнула свежий морозный запах его одеколона.

— Мне не нужны победы, мне нужен ты.

Лайонел засмеялся:

— То есть напыщенный, самовлюбленный, грубый идиот? Так ты говорила?

Она тоже засмеялась и, подняв на него глаза, шепнула:

— Я люблю тебя.

Их взгляды встретились, девушка ждала, что он скажет ей то же самое, но тот промолвил:

— Трудно… Давай пока по-другому. Этого никто не повторит. — Лайонел отступил и лучезарно улыбнулся. — Я могу для тебя снегом стать, чтобы прикасаться к твоему лицу ледяными поцелуями, кружить в глазах и таять на твоей горячей коже от нежности…

И он исчез. А с неба посыпался снегопад из тончайших прекрасных звездочек, отливающих серебром.

Катя завороженно смотрела, как эти идеальные снежинки кружатся у нее над головой, маневрируя между обычными снежными лохмотьями, и ей хотелось смеяться от счастья. Ее вампир с ледяным сердцем боялся трех слов, но запросто мог превратиться в самый красивый на свете снег.

Девушка вытянула руку — в ладонь ей приземлилась большая серебристая снежинка. Катя сжала кулачок и поднесла его к груди, где бешено стучало ошалевшее сердце.

Глава 23 На обломках чужих сердец

За всю зиму такого белого дня не выдавалось ни разу. Мокрый снег на деревьях за ночь подморозило, и они покрылись ледяной корочкой, кое-где припорошенной утренним снегом. По белоснежной дороге стелился туман, перила мостов, ограды, купола соборов — все было во льду. Солнце в бесцветном небе нежно озаряло хрустальный город, раскидывая в тумане радужные лучи.

Львы на мосту через канал Грибоедова смотрели через ледяные очки, фонари покрылись замысловатым узором, какие бывают на стеклах.

Катя облокотилась на перила и накрыла холодной ладонью горячую руку Лайонела. Сердце сжалось от удовольствия, а он шутливо заметил:

— Его стук, наверно, слышат все вампиры города.

Девушка смущенно улыбнулась.

— Ну и пусть, недолго осталось… — Она заметила, что он помрачнел, и обеспокоенно спросила: — Ты ведь не передумал?

Молодой человек устремил взгляд на заснеженный канал, обронив:

— Я слишком эгоистичен, чтобы передумать. — И попросил: — Передумай сама, пока не поздно.

Катя облегченно вздохнула:

— Ни за что!

Они недолго постояли на мосту и двинулись по набережной канала в сторону Летнего сада.

Мимо прошла беременная женщина с коляской, Лайонел проводил ее задумчивым взглядом и обратился к Кате:

— У тебя никогда не будет детей.

— Я не люблю детей, — возразила девушка.

Молодой человек недоверчиво хмыкнул.

— Все их любят. Рано или поздно в тебе проснется инстинкт. А запретный плод сладок.

— Не важно, — пожала плечами Катя. — Единственный запретный плод, который я желаю, — это ты!

Лайонел грустно улыбнулся.

— Если представить, что когда-нибудь ты с той же одержимостью захочешь ребенка, становится страшно.

Катя взяла его за руку и пообещала:

— Я навсегда выкину об этом мысли!

Он поднес ее запястье к губам, пробормотав:

— Навсегда — это слишком долго. Не задумывалась?

Некоторое время они шли молча, а когда проходили Вознесенский мост, Лайонел полюбопытствовал:

— А что ты из еды любишь больше всего?

Она засмеялась.

— Салат оливье, например! — И, посерьезнев, добавила: — Я не очень много придаю значения еде.

— Это хорошо, первое время будет сложно. Захочется любимых вкусов, но продукты не вызовут привычного желания поесть. А затолкаешь в себя насильно — станет дурно, вырвет.

— Вампиры пьют кровь, я в курсе! — рассердилась девушка. — Перестань меня отговаривать!

— Ладно, — смиренно кивнул Лайонел, но тут же прибавил: — Наслаждайся солнцем, ты видишь его в последний раз!

Катя закинула голову назад и прищурилась, глядя на золотой шар. Сегодня особенно пахло весной, стоило только закрыть глаза, чтобы хрустально-белые наряды, в которые одела город уходящая зима, исчезли, и представить сухие островки асфальта, блестящие от солнца лужи, прошлогодние листья под деревьями. Весна была совсем рядом, она точно перышком щекотала в горле, щедро даря прозрачную свежесть в каждом глотке воздуха. Почему-то от ее волшебных ароматов хотелось жить, а сердце наполнялось необъяснимым радостным волнением, с тонкими нотками тоски по уходящему, тому, что вернется не скоро.

— Я ведь смогла бы научиться, как ты, терпеть, — осторожно сказала девушка, боясь смотреть в голубые холодные глаза. Они могли заподозрить ее в неуверенности, а этого ей хотелось меньше всего.

— У меня был хороший учитель в Тибете, один из старейших вампиров — Нима-трак-дэн — в переводе Кровавое Солнце. Но мне понадобилось десять лет, чтобы просто выйти на полчаса прогуляться при свете дня, — сказал молодой человек. — А сколько понадобиться времени тебе?

— Я не знаю. — Катя досадливо поморщилась. — Солнце не главное в жизни!

— Да, ты права, — усмехнулся Лайонел. — Главное в жизни — это сама жизнь. И чему вас только в колледже учат?!

Девушка укоризненно посмотрела на него.

— А ты будто не знаешь! — И немного обиженно спросила: — А о чем ты думал, когда я стояла у доски?

Они миновали Банковский пешеходный мост с серыми крылатыми грифонами по обеим сторонам канала, и Лайонел ответил:

— Я думал, что ты самая забавная и трогательная девочка из всех виданных когда-либо мною. А ты о чем?

Катя выдала нервный смешок:

— А мне просто хотелось умереть.

Уголки его губ дрогнули, на золотистых ресницах заиграли разноцветные лучики.

— Ну что ж, твое желание исполнится.

Летний сад поражал белизной и тишиной. Аллеи пустовали, скамейки были в снегу, в ледяных верхушках деревьев блестело солнце.

На главной аллее Катя остановилась между скульптур мужчины с пучком стрел в ладони и женщины в венке из роз и факелом в правой руке. Казалось, их тела покрыты раскрошенным хрусталем.

— Аврора, богиня утренней зари, — со значением приподнял брови Лайонел. — Олицетворяет восход. — Затем указал на мужчину: — А это «Полдень», стрелы — лучи солнца, подсолнух у его ног — растение, которое всегда поворачивается вслед за солнцем. Впрочем, — Лайонел взял девушку за локоть и подвел к двум скульптурам напротив, — для тебя отныне более знаковыми являются вот эти фигуры.

Девушка оглядела старца со звездой на голове, а Лайонел прокомментировал:

— «Закат», с вечной звездой Веспер[12] над челом. У ног цветы дурмана, они особенно сильно пахнут по вечерам.

Катя устремила взгляд на женщину, укутанную в звездное покрывало, с маковым венком на голове, летучей мышью на поясе и совой у ног.

— Ну ясно, а это «Ночь». Ты мне каждые пять минут будешь напоминать, что моя жизнь кончена и впереди лишь вечный мрак?

— Символика ночи так или иначе сводится либо ко сну, либо к смерти, — пробурчал Лайонел. — Что тебе больше нравится?

— Ты, — бросила через плечо Катя и зашагала по аллее.

Молодой человек догнал ее, пошел рядом, поведав:

— Мы находимся в самом старом саду Петербурга. В тысяча семьсот четвертом году Петр Первый указал заложить регулярный сад на берегу Невы, на месте усадьбы шведского майора Конау…

Катя едва заметно улыбнулась. Турфирмы всего мира облились бы слезами, услышь они обладателя этого хорошо интонированного, выразительного голоса. Его хотелось слушать без остановки, от него было невозможно устать, как невозможно устать от шепота самой природы: шума моря, треска костра, звуков леса.

Было так необыкновенно хорошо бродить по белым дорожкам, вслушиваясь в глубокие, мелодичные интонации, касаться иногда ладонью ледяных шипов на кустарниках цвета бордо, ловить на себе взгляд голубых глаз и видеть в них отражение своей новой жизни.

Из-за высокой позолоченной ограды сада доносился монотонный гул города, а тут — в девственно-хрустальной чистоте, среди мраморных статуй, просторных лабиринтов и старых деревьев, поддерживающих стеклянный купол неба, царил зимний сон.

Катя подошла к скульптуре Амура и Психеи — девушке на постели со светильником в руке, склоненной над спящим длиннокудрым богом любви — Эротом. В конце сентября в колледже провели несколько пар по мифологии, полагая, что будущим работникам туризма это не помешает. Катя помнила себя солнечным осенним днем, сидящую на подоконнике с энциклопедией мифов. За окном летали желтые листья, на площадке играли дети в разноцветных куртках, в приоткрытую дверь комнаты проникал запах чего-то жареного из кухни. Казалось, все это произошло давным-давно или в другой жизни, где каждый новый день не приносил абсолютно ничего, а время тянулось так медленно, словно заколдованное.

Миф об Амуре и Психее напомнил «Золушку», только вместо злой мачехи была жестокая мать Амура — прекрасная Афродита, приказавшая сыну обречь соперницу, превзошедшую красотою, на мучительный брак с самым недостойным человеком, какой только отыщется на земле.

Глядя на Амура, Лайонел со вздохом пробормотал:

— Ранил себя своим же оружием. Как нелепо!

Девушка ощутила его руки, скользнувшие ей на талию, и положила голову ему на плечо.

Знаменитый стрелок влюбился в свою жертву и поразил себя уготовленной для нее стрелой. Ни козни завистливых сестер Психеи, ни гнев ревнивой Афродиты не помешали влюбленным быть вместе.

Катя подняла глаза и встретила ледяной голубой взор. Когда-то она не могла представить себе красоту Амура, не знала даже, с кем сравнить. Традиционно в литературе его изображали белокурым, дерзким, злонравным и от природной испорченности необузданным мальчиком или юношей.

Лайонел точно прочел ее мысли, весело заметив:

— Масштабы моих преступлений не так велики, как его.

И резко отстранил девушку в сторону. У ног шлепнулась ледяная корка с дерева. Катя хотела поблагодарить, но не успела, он ее точно легкую куклу оторвал от земли. Одной рукой прижал к себе, а другую запустил в волосы и жадно приник к губам. Его дыхание, язык были обжигающе горячими, тепло от ладони прошло пульсирующей волной по затылку, и сердце закружилось в тесной груди. Ему не хватало места, воздуха, оно таяло от наслаждения в кипящей крови.

— Не обязательно ждать до завтра, — между поцелуями объявил молодой человек. Катя замерла в его объятиях, их взгляды встретились, и она нерешительно уточнила:

— Правда?

Лайонел опустил ее на землю, испытывающе всматриваясь в лицо.

— Сегодня ночью, идет?

Девушка опустила глаза, но он приказал:

— Смотри на меня.

— Сегодня, — подтвердила она. И, видя, что ему этого показалось недостаточно, добавила: — Хоть сейчас!

— Не такой я изверг, как ты думаешь, — усмехнулся молодой человек. — Попрощайся с семьей!

Катя ничего не сказала, лишь кивнула. Она знала — он пытается посеять в ней сомнения, но также знала, что не откажется от него даже за все сокровища и блага человеческого мира.

В машине они разговаривали мало, из колонок лились тяжелые, заупокойные звуки четырнадцати частей «Реквиема» Моцарта. Лайонел рассеянно смотрел на дорогу, скучающе перелистывал кнопками пульта мелодии в магнитоле и вполголоса переводил с латыни наиболее интересные моменты:

День гнева, тот день Превратит мир в пепел, По свидетельству Давида и Сивиллы. Сколь великий ужас настанет, Когда придет Судия, Который сурово всё рассудит[13]. Откроется книга, Содержащая в себе всё, По чему судим будет мир. И вот, когда Судия воссядет, Все тайное станет явным, Ничто не останется безнаказанным[14]. …Освободи души всех верных усопших От мук ада и бездонного озера. Освободи их от пасти льва, Дабы не поглотил их тартар, И не пропали они во мгле…[15]

Девушку угнетал тихий холодный голос ее переводчика на фоне мужского и женского хора, однако говорить об этом она не собиралась. Ей бы следовало лучше подумать, что скажет родителям, только в голову, как назло, ничего не приходило.

«Мама, папа, гуд-бай, я решила умереть»? Не очень-то душевно.

Машина затормозила возле подъезда. Катя думала — Лайонел сразу уедет, но он поднялся с ней на этаж и предупредил:

— Я пришлю в восемь за твоими вещами машину.

Девушка нажала на кнопку звонка, и Лайонел отступил.

— Кто там? — послышался мамин голос.

— Я, — отозвалась Катя.

— Ну наконец-то, — заворчала Валентина Васильевна из-за двери, гремя связкой ключей. — Шатаешься где-то, а мне за майонезом нужно тебя послать! Совсем совести нет!

Катя посмотрела через плечо и с удивлением заметила, что Лайонел все еще не ушел.

— Вот как, — негромко произнес он, — родители, значит, не аргумент…

Дверь распахнулась со словами:

— Оливковый, две банки. — Валентина Васильевна протянула через порог пакет и деньги, но, увидев за спиной дочери молодого человека, испуганно вздрогнула. — Ты не одна…

Катя ощутила толчок в спину и, повинуясь, вошла в прихожую. Лайонел проследовал за ней и, обаятельно улыбнувшись, представился.

Мать неловко спрятала за спину пакет с деньгами, пробормотав:

— Катя нам не рассказывала…

— Наверно, не хотела волновать заранее, — предположил Лайонел и пояснил: — У меня дом в Англии, сегодня мы уезжаем.

Валентина Васильевна только открыла рот, но молодой человек не дал ей ничего сказать:

— Мой отец ректор университета, обучение Катя закончит в Англии. Ваша дочь будет вам писать письма и звонить.

— Катя, как же так?… — только и смогла выдавить мама.

— Я уже забрала документы из колледжа, — призналась девушка. Вряд ли она смогла бы придумать более удачное объяснение своего исчезновения, чем отъезд в другую страну.

— Катя?… — снова вопросительно повторила мама.

Девушка вздохнула, а Лайонел тоном, не терпящим возражений, заявил:

— Годом раньше, годом позже — дети уходят.

Валентина Васильевна растерянно переводила

взгляд с дочери на молодого человека. Потом нерешительно произнесла:

— У Кати есть своя квартира, в соседнем доме.

Лайонел не шелохнулся, но его ресницы пренебрежительно дрогнули.

— Ваша дочь ни в чем не будет нуждаться. — Он наклонился, чмокнул девушку в висок, затем протянул ее матери руку и, легко сжав кисть, промурлыкал: — Был счастлив с вами познакомиться. — И прежде чем выйти за порог, напомнил: — Машина прибудет в восемь.

Катя едва сдержала нервный смех, вспомнив, как сама себя впервые чувствовала под взглядом ледяных глаз. Спорить, возражать — это было последним, чего хотелось. Как видно, на мать холодный душ из слов и взглядов подействовал не иначе.

Девушка закрыла дверь, сняла верхнюю одежду, а когда уже пошла в свою комнату, Валентина Васильевна обрела наконец дар речи. И первое, что она сказала, следуя за дочерью:

— Он такой строгий!

— Вовсе нет, — улыбнулась Катя, задумчиво оглядывая свою комнату на предмет вещей, которые собиралась взять с собой.

Мама привалилась к стене и долго молчала, а потом сказала:

— Кать, Англия ведь очень далеко.

В ее голосе не слышалось привычных сердито-возмущенных ноток — лишь смирение и горечь.

— Не очень, мам, — ответила девушка. Она испытывала облегчение, что Лайонел вместо нее расставил все точки над i. Ведь шанс быть услышанной родителями, в очередной раз мямля невразумительные оправдания, равнялся нулю. Никто бы даже слушать не стал. А теперь — главное уже сказано, услышано и принято, осталось лишь дернуть за веревку, чтобы опустить тяжелый занавес.

С работы пришел отец, мать долго разговаривала с ним на кухне, потом они вместе пришли в комнату. Катя врала, придумывая на ходу, родители изумлялись, задавали вопросы, за ними еще и еще… Ложь давалась легко, потому что кошмарную правду родители необычных детей принимали как должное только в американских комедиях. В жизни для нее места не существовало.

Необходимых и любимых вещей собралось не так уж много. Машина прибыла к подъезду ровно в восемь.

Уже сидя на заднем сиденье «Хаммера», Катя вспоминала неловкость отца, на прощание поцеловавшего ее в щеку. Мать плакала, просила писать и звонить чаще.

Расставание с прошлым далось труднее, чем девушке представлялось. Выбирая особенное будущее, в которое можно пронести лишь любимые вещи, но не позвать с собой дорогих людей, она не переворачивала страницу в своей книги жизни, а закрывала саму книгу. И несмотря на неприятное чувство утраты, осадком цинка осевшего в сердце, делала это с радостью.

У метро девушка попросила водителя остановиться. Лайонелу она скинула эсэмэску и предупредила, что приедет немного позже. Сперва ей хотелось сделать одну вещь.

Невский проспект походил на муравейник, люди стройной колонной шли в одну и в другую сторону по заснеженному тротуару. Катя дошла до «Пассажа»[16], проникла за стеклянные двери, уточнила у охранника, где ей найти нужную секцию, и подошла к молодому мужчине, сидящему в углублении стены, напоминающим тесную кладовку. На откидном столике, которое служило и дверью и загородкой, белел лист с расценками и примеры удачных работ.

Катя вынула из кармана открытый блестящий замок в виде сердца и положила перед мужчиной. Много лет назад, когда играла на квартире бабы Вали, она нашла его среди инструментов ее покойного мужа, долгое время проработавшего на заводе резчиком по металлу. Бабушка, когда заметила ее находку, сказала: «От него нет ключа, ничего на него не запирай, а то потом никогда не откроешь». Замок пришелся девочке по душе, но просить его у бабы Вали она стеснялась. А однажды та сама предложила его забрать.

Гравер скучающе взглянул на девушку:

— Что будем писать?

* * *

Йоро носился по коридору с мячом, дубася им в двери, стены, подкидывая до потолка и сшибая свечи в канделябрах. Грохот стоял на весь второй этаж.

Лайонел в черном халате вышел из спальни и едва успел поймать летящую в него резиновую слюнявую тарелку — то, во что оборотень своей пастью превратил мячик.

Волк высоко подпрыгнул, прямо в полете принял человеческое обличье, а приземлившись на корточки, радостно сообщил:

— Вильям повезет меня домой!

— Чудесная новость, — обронил Лайонел и посмотрел на дверь, ведущую в комнату брата. Они не разговаривали. О переезде Кати и ее скором обращении в новую «веру» Вильяму сообщил Йоро.

Мальчик понизил голос до шепота:

— Он сказал, ему нужно уехать.

Лайонел кивнул. Это был наилучший, наипростейший и, как он надеялся, временный выход.

— Ты огорчен? Ты хочешь, чтобы он остался? — стал допытываться Йоро.

Молодой человек не ответил и, швырнув ему мяч, направился в свой кабинет. Сидя в кресле перед разложенными на столе печатями, Лайонел глубоко задумался. Ему следовало отпустить брата, на сколько тот сам пожелает, даже на целое столетие, если Вильяму это нужно, но что-то мешало протянуть руку к золотой печати с цифрой сто. И смотреть на нее не хотелось.

Дверь приоткрылась, в кабинет вошел брат, одетый в потертые синие джинсы и серо-белый свитер. Взгляд изумрудных глаз устремился на стол с печатями, уголки губ насмешливо приподнялись.

— Три года, — произнес Вильям, приближаясь к столу.

Лайонел взял «Вольную», сделав вид, будто читает текст, уведомляющий о свободе вампира, виданный им уже тысячи раз. На самом же деле он думал о том, как всегда потакал и потакает своим желаниям. Будь то красивая вещь, женщина или безрассудная, жестокая девчонка, готовая разделить с ним бессмертие. Он так привык всегда лучше других знать, что ему и всем остальным делать, чувствовать, думать, а сейчас был растерян и неуверен.

— Я все еще тут, — напомнил о себе брат и повторил: — Три года.

Лайонел положил «Вольную» перед собой, взял со стола золотую свечу, наклонил над листом и налил две лужицы воска. Затем уколол подушечку указательного пальца тонкой иглой и выдавил на одну из золотых восковых клякс алую каплю крови. На миг он замешкался, поднял глаза на стоявшего перед ним брата, а потом решительно взял свою личную печать — миниатюрную статуэтку золотого ягуара, украшенную черными и желтыми бриллиантами, и вдавил в воск. Появилось изображение ягуара в прыжке, перемахивающего через лунный серп и держащего в оскаленной пасти скипетр. После молодой человек взял третий, из длинной череды, серебряный прямоугольник и поставил еще одну печать. Герб Санкт-Петербурга застыл в воске, а с ним надпись на ленточке в самом низу — «6 месяцев».

— Полгода, и ни минутой больше, — произнес Лайонел и переместил документ на край стола.

Вильям не взял «Вольную», а с усмешкой осведомился:

— А что, если я перееду отсюда совсем, под покровительство другого вампира?

Лайонел откинулся на спинку кресла.

— Думаешь, кто-то захочет из-за тебя ссориться со мной?

Брат горестно кивнул.

— Конечно нет, какая глупость. — Он взял бумагу и повернулся к двери.

Лайонел смотрел ему вслед и понимал, что если сейчас ничего не скажет, отпустит вот так, то не скажет уже никогда. Шесть месяцев пройдут, а пропасть между ними, однажды прекратившая расти, увеличится еще больше.

— Вильям… — начал молодой человек, сцепив пальцы в замок. Брат обернулся.

Когда молчание до неприличия затянулось, пришлось признаться:

— Я просто не знаю, что сказать.

— Ты заболел? — с легким сарказмом уточнил Вильям.

— Наверно. — Лайонел рассеянно улыбнулся и после длительной паузы сказал: — Мне не хочется говорить тебе о закономерностях, схемах и прочем. Но я думаю, если бы не вмешался в ваши отношения, итога бы это, увы, не изменило.

Брат наклонил голову набок и неожиданно согласился:

— Пожалуй. Рано или поздно, вы все равно бы встретились.

Их напряженные взгляды пересеклись. В кабинете сделалось необычайно тихо. Вильям вздохнул, промолвив:

— Ты оказался прав, она другая…

— Да, — Лайонел опустил глаза, — только я не знал, что та — другая — тебе может понравиться.

Брат пожал плечами:

— Я тоже не знал. Она ошеломительная… Чего тебе говорить, ты сам все понял.

Лайонел ощутил укол ревности, точно солнечный луч проник куда-то глубоко-глубоко внутрь и порезал.

Вильям, похоже, заметил, потому что прищурился, взмахнул «Вольной» и поинтересовался:

— Полгода? Ты уверен?

— Я справлюсь с собой, — заверил Лайонел и приподнял брови, без слов задавая тот же вопрос.

— Разве у меня есть другой выход? — Не дожидаясь ответа, брат взялся за дверную ручку. — Со мной будет все в порядке, Лайонел. Ты не можешь всю нашу бессмертную жизнь неустанно следить, чтобы я не обжегся.

— Подожди. — Лайонел привстал с кресла. — Твоя необыкновенная сила…

— Что?

Молодой человек плюхнулся назад в кресло, пробормотав:

— Да так, ничего. Забудь.

Брат с пару секунд постоял на месте, затем произнес:

— До свидания, Лайонел.

— До свидания, — как эхо повторил тот.

* * *

Катя завернула за угол высокой ограды с пущенной по верху колючей проволокой, как осколками стекла покрытой льдом, и увидела у зеленых ворот две фигуры, высокую и низкую. Неподалеку стоял джип с огромными колесами. Дверцы были открыты, фары горели. А в окнах дома — ни огонька.

Девушка приветственно подняла руку. Волк подбежал и, точно молоденький бычок, боднул головой в бок.

— А мы тебя ждем! — простодушно сообщил Йоро, шлепая голыми ступнями по снежной дороге. И с нотками огорчения добавил: — Я теперь тебе не нужен, ведь есть Лайонел… Он сильный.

— Конечно, нужен, — возразила Катя, погладив его по черным спутанным волосам. Чтобы посмотреть на Вильяма, пришлось собрать всю свою волю. Девушка подняла глаза и, встретив его нежный взгляд, смущенно улыбнулась.

— Эй, — встрял между ними Йоро, уперев ладони им в животы и разводя в разные стороны, — мы же не хотим потерь, правда? У Лайонела очень чуткий сон.

Вильям засмеялся и, отступив на шаг, заверил:

— Нет, дружище, она уже давно сделала выбор и ни за что его не изменит. Не так ли?

Катя замешкалась. И дело было не в выборе, который она сделала, он сомнений больше не вызывал. Только хотел ли об этом услышать Вильям?

— Не отвечай, я знаю, — спохватился он.

Девушка едва заметно качнула головой — волосы

скатились по плечам. Она уже успела позабыть о его необыкновенной чуткости.

— Вы надолго? — чтобы не молчать, спросила Катя.

Йоро побежал к машине, крикнув:

— У нас «Вольная» на полгода! Мальчик вернулся с пакетом овсяного печенья и, громко чавкая, охотно пояснил: — Лайонел не захотел отпускать Вила надолго, потому что будет по нему скучать.

Девушка закашлялась, пытаясь удержать смех, но у нее не вышло.

— Так он не говорил, — укоризненно посмотрел на оборотня молодой человек.

— Да, — Йоро хохотнул, — так он думал.

— Иди в машину, сейчас поедем, — настойчиво попросил Вильям, подталкивая мальчика в спину. Когда тот ушел, молодой человек приблизился к девушке почти вплотную и прошептал: — Поздравляю.

Катя не знала, как это воспринять, поэтому невнятно пробормотала:

— Ты мне очень помог.

Он хмыкнул.

— Любить того, кто больше всего любит себя, очень непросто, поверь уж мне. — Вильям скользнул взглядом по черным окошкам башни. — Ненависть Лайонела страшна, безразличие — невыносимо, а любовь — убийственна. Ту ли помощь я тебе оказал — еще неизвестно, Стать пленницей в холодном сердце? Надеть золотые кандалы? Такое — твое счастье?

Катя улыбнулась:

— Я раньше думала: любить отрицательных героев неправильно, это противоречит всему мирозданию. — Она медленно провела языком по нижней губе и шепнула: — В порочности есть что-то божественное.

Вильям помолчал, рассматривая ее как будто в первый раз. Наконец его взгляд переместился на машину, где в разные стороны крутил руль Йоро, и молодой человек пожелал:

— Будь счастлива.

Вскоре джип скрылся за поворотом, исчезли огоньки фар, стих шум мотора. Между серебряных веток деревьев бесшумно тянулся дымок из тонкой черной трубы, ни один лишний звук не нарушал воцарившуюся тишину.

Девушка закрыла за собой ворота. В освещенной одной лампочкой прихожей Ксана взяла ее пальто.

Пока они шли по коридору к лестнице, ведущей на второй этаж, Катя обронила:

— Надеюсь, мы подружимся. — И мысленно прибавила: «Если ты не будешь спать с моим мужчиной».

Ксана кивнула и, подойдя к одной из дверей, сказала:

— Господин у себя в спальне, отдыхает.

— Хорошо.

Служанка огляделась, как будто ее беспокоило, что их могут подслушать, и предостерегла:

— Он очень не любит, когда его будят. Аккуратнее.

Всего какая-то незначительная фраза, а Катя вдруг ощутила небывалую ярость. Она с трудом заставила свой голос не дрожать, процедив сквозь зубы:

— Будет чудесно, если мы не станем впредь давать друг другу советы.

— Простите. — Ксана потупилась. А вспыхнувший мгновением раньше гнев исчез.

Катя удивленно оглядела девушку, смиренно склонившую голову, и, пробормотав извинения, побежала к лестнице. Вспышку гнева пришлось списать на волнение. Раздумывать, почему служанка вызвала такую бурю эмоций одной лишь своей фразой, сейчас не хотелось.

В длинном коридоре на втором этаже кое-где в канделябрах горели свечи. Ноги приятно утопали в темно-бордовой ковровой дорожке, пока девушка шла до нужной двери. В комнате было тихо, в окно светила белая луна. Катя приблизилась к постели и присела рядом со спящим Лайонелом, до пояса укрытым шелковой простыней. Блики света озаряли его обнаженную грудь, лицо, золото волос и ресниц.

Девушка боролась с желанием прикоснуться к нему, но не осмеливалась, зная, что любой шорох его разбудит. Угадывая бесшумное дыхание по едва заметному движению груди, она сидела не двигаясь и пыталась восстановить в памяти каждое мгновение этой зимы, проведенное с ним. Встреч, взглядов, прикосновений, улыбок было так много, достаточно, чтобы никогда их не забыть, и в то же время так мало — не насытиться.

— Ты готова? — раздался в тишине голос Лайонела.

Катя вздрогнула от неожиданности, а он притянул

ее к себе, но не поцеловал, приблизил лицо к своему и сказал:

— Весна уже никогда не будет для тебя той, что раньше, лето, осень, зима… И на все другими глазами, и так бесконечно!

Она чуть наклонилась вперед и прикоснулась к его губам. На какую-то секунду ей показалось — он поддастся соблазну, разденет ее, нежный поцелуй медленно перерастет в занятия любовью…

Лайонел поднялся и, быстро одевшись, протянул ей руку, приказав:

— Идем.

Они вышли в коридор, дошли до лесенки, ведущей в квадратную башню, и поднялись в нее. Небольшая комната оказалась абсолютно пустой, за исключением мягкого огромного дивана по ширине стены и лестницей под потолок, с открытым люком.

Катя поежилась от влажного холодного воздуха и вопросительно посмотрела на молодого человека.

— В помещении ты будешь задыхаться, — пояснил Лайонел и со смешком добавил: — А простыть тебе больше не грозит.

Он поднялся первым, подал ей руку и вытащил на крышу, ногой захлопнув люк. От высоты перехватило дух, а от резкого аромата весны закружилась голова. Катя вцепилась в Лайонела и огляделась. Белая луна, огромная и как никогда близкая, висела над тонкой трубой, испускающей дым. Деревья, озаренные бледным светом и одетые в снежно-хрустальный наряд, в таинственном молчании обступили дом. В глубоком черном небе заледенели звезды — множество блестящих серебряных глаз.

Лайонел задрал голову и рассмеялся:

— Даже звезды высыпали на небо посмотреть на твою вселенскую глупость.

Катя улыбнулась:

— Им уже известно, что я думаю.

— Да, это так. Ангел смерти бродит у дома, он помнит тебя.

Девушка взволнованно подняла глаза и негромко спросила:

— Все будет хорошо, правда? — Вовсе не ангел смерти ее волновал, Лайонел это понял.

— Ну… если учесть, что мы стоим на обломках чужих сердец, старейшины получили донесение и о чем-то мучительно думают, а высшее общество возмущено моим поведением, то… да, все будет хорошо. А если нет, у нас всегда в запасе есть несколько веков, чтобы наладить нашу жизнь.

Катя прижалась щекой к его плечу и спросила:

— Помнишь, когда мы ехали на той сумасшедшей лошади, я поцеловала тебя, а ты рассердился?

— Мне показалось, сумасшедшей все-таки была не лошадь, — весело признался Лайонел.

Они засмеялись. Девушка жадно вдохнула морозно-свежий аромат, исходивший от белой рубашки, прошептав:

— В твоем городе мостов есть один особенный, я была сегодня на нем…

Лайонел с любопытством смотрел на нее, ожидая продолжения, когда его не последовало, засыпал вопросам:

— Я должен буду его найти? Там замок? На нем что-то написано? Это важно?

— Да.

С минуту он о чем-то размышлял, затем мягко улыбнулся и сказал:

— Моя наивная девочка, слова вытрутся от прикосновений любопытных, железо превратится в прах, и мост тот исчезнет с карт, а мы все еще будем вместе.

— Я знаю.

Они долго молчали, глядя друг на друга, наконец, на красивом лице отразилась досада — молодой человек вздохнул.

— Ты же не хочешь, чтобы я бросил тебя тут, а сам промчался по всем городским мостам? Скажи, что написано на том замке!

— На нем написано: «С тобою рядом и вечности мало…»

Звезды в черном небе погасли — все разом. Как будто ангелы вдруг решили, что смотреть им больше не на что. Осталась лишь холодная равнодушная луна.

Лайонел погладил девушку по щеке, опустился на колени и, порезав ногтем шею, прошептал:

— Добро пожаловать в ад, любовь моя!

Алая капля потекла по алебастровой шее, Катя прижалась к ней губами и ощутила, как сердце совершило прыжок в бесконечность, свободно зареяло… счастливое, счастливое, счастливое.

Музыкальные произведения, упоминаемые в книге:

1. Никколо Паганини — Каприс № 24 (ля-минор).

2. Франц Шуберт — Симфония № 8 си минор «Неоконченная» D759: Allegro Moderato.

3. Франц Шуберт — «Аве, Мария».

4. Вивальди — Зима «Времена года».

5. Иоганн Себастьян Бах — Органная прелюдия и фуга ля минор, BWV 543.

6. Иоганн Себастьян Бах — Токката и фуга ре минор, BWV 565.

7. Иоганн Себастьян Бах — Оркестровая сюита № 2 си-минор, BWV 1067 «Шутка».

8. Вангелис — «Морская малышка».

9. Вангелис — «Альфа».

10. Вангелис — «Завоевание рая».

11. Евгений Дога — из к/ф «Мой ласковый и нежный зверь».

12. Вольфганг Амадей Моцарт — «Реквием» 14 частей.

Дорогие читатели!

«Музыка тысячи Антарктид» — «Зима» — открыла цикл романов «Времена года». Впереди «Весна», пора возрождения и таянья льдов. Снегопады превратятся в дожди, деревья сменят белоснежные одежды на легкие наряды, сотканные из паутины капель, зазвенят в каналах тающие льдинки.

Весна всегда обещает перемены! А произойдут ли они у героев? Несомненно! Чьи мечты разобьются, а чьи сбудутся? Каковы последствия выбора и верен ли он? Любовь или увлечение? Разочарование и обиды или новые цели, препятствия и надежды?

На каком языке говорит Вселенная? В каких туфлях ходит Справедливость? О чем шепчет возлюбленной на ухо Дождь?

«Голоса дрейфующих льдов» расскажут об этом и о многом другом, что ждет детей проклятых ангелом впереди.

Написать мне можно по адресу:

molchanovaia@gmail.com

Ирина Молчанова

Примечания

1

Группа «Секрет», песня «Моя любовь на пятом этаже».

(обратно)

2

Фатик — область Сенегала.

(обратно)

3

Строка из поэмы «Дева озера» Вальтера Скотта.

(обратно)

4

Строка из стихотворения Саши Черного «Бессмертие».

(обратно)

5

«Львиный мостик» — место размышлений героя Ф.М. Достоевского Родиона Раскольникова, тварь ли он дрожащая или право имеет. Роман «Преступление и наказание».

(обратно)

6

Vangelis, «Alpha».

(обратно)

7

Музыка из художественного фильма «Мой ласковый и нежный зверь», снятый по мотивам повести А.П. Чехова «Драма на охоте».

(обратно)

8

תצינןאמיע — Цимаон Ницхи — Вечная жажда (иврит).

(обратно)

9

Бургундия — историческая область и регион на востоке Франции.

(обратно)

10

Даймонд — Diamond — бриллиант (англ.).

(обратно)

11

Наркисс — Νάρχισσος — Нарцисс (греч.).

(обратно)

12

Веспер — вечерняя звезда (Венера).

(обратно)

13

Моцарт — «Реквием». Часть III «Дни гнева».

(обратно)

14

Моцарт — «Реквием». Часть IV «Чудесная труба».

(обратно)

15

Моцарт — «Реквием». Часть IX «Господи Иисусе Христе».

(обратно)

16

Пассаж — торговый дом.

(обратно)

Оглавление

Глава 1 А потом появился дьявол…

Глава 2 Тени из прошлого

Глава 3 Взгляд потустороннего мира

Глава 4 Управленческие решения

Глава 5 Признание

Глава 6 В темноте

Глава 7 Златовласый ангел

Глава 8 Музыка тысячи Антарктид

Глава 9 Соперник

Глава 10 Черный ворон. Приглашение

Глава 11 Начало конца

Глава 12 Между адом и раем

Глава 13 Глобальное потепление

Глава 14 Поиграем?

Глава 15 Питерское зазеркалье

Глава 16 Сломанные крылья

Глава 17 Осколок в сердце

Глава 18 Поцелуев мост

Глава 19 Второй

Глава 20 Жизнь — за ночь

Глава 21 Вечная жажда

Глава 22 Идеальный снег

Глава 23 На обломках чужих сердец X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?