«Морской демон»

Вирджиния Кантра Морской демон Дети моря — 2

ОТ АВТОРА

Моя глубочайшая признательность замечательному редактору Синди Хванг и всей команде Беркли, проделавшей немыслимую работу.

Моему агенту Дамарис Роуланд, благодаря которой вышла эта книга.

Мелиссе Мак-Клоун и Кристен Дилл — за то, что слушали, читали, критиковали и поддерживали меня.

Лейтенанту (в отставке) А. Дж. Картеру, Мартину Урда, М. Д. и всем экспертам, которые давали терпеливые и взвешенные отзывы на самые невероятные повороты сюжета.

Моей племяннице Мэри, которая позволила позаимствовать у нее татуировку.

Джин, Уиллу, Эндрю и Марку, которые по мере приближения срока сдачи романа, вероятно, все больше убеждались, что их мама похищена демонами — или, возможно, одержима.

И Майклу. Без тебя я бы просто пропала.

Но душой он остался с народом своей матери, Пребывавшим на укрытом дождями острове, Где Патрик и Брэндан в последний раз Смотрели на безбрежное море И последнюю улыбку солнца на западе. Гилберт Кит Честертон. Баллада о белом коне. Они говорят, что море холодное, Но море содержит в себе самую горячую из всех существующих кровь, Самую неистовую, самую яростную. Дэвид Герберт Лоуренс. Киты не плачут.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В ту ночь, когда единственный подходящий холостяк на острове женился, Реджина Бароне напилась.

Хотя трахнуться было бы лучше.

Реджина переводила взгляд с Бобби Кинкайда, который не сводил глаз с запотевшей бутылки с пивом, на пятидесятитрехлетнего Генри Тиббетса, от которого невыносимо воняло селедкой, и думала: «Ни за что на свете…» В любом случае, на острове со среднегодовым населением в тысячу сто человек случайная связь по пьянке на свадебном торжестве могла бы иметь весьма серьезные последствия.

Насчет последствий Реджина была в курсе дела. В конце концов, именно так появился ее Ник.

Растяжки свадебной палатки трепетали на ветру. Ее боковые стороны были подняты, и Реджина видела берег, где счастливые молодожены обменивалась торжественными клятвами, — полоска глинистого сланца, беспорядочное нагромождение скал, полумесяц песчаного пляжа на границе с бескрайним океаном.

Не типичное местечко для бракосочетания. Что ни говори, штат Мэн — даже если дело происходит в августе — это все-таки далеко не Санта-Круз.[1]

Реджина подняла поднос с грязной посудой и тут заметила сына, который стоял возле площадки для танцев рядом с ее матерью.

Она почувствовала, что улыбается. Бокалы могут и подождать.

Поставив поднос, она прошла к ним через большую белую палатку.

— Привет, красавчик!

Восьмилетний Ник обернулся, и она увидела себя в миниатюре: те же темные итальянские глаза, тонкое выразительное лицо, большой рот.

Реджина протянула к нему руки.

— Хочешь показать мне, что умеешь?

Ник расплылся в улыбке.

Антония Бароне взяла его за руку. Ее мать выглядела очень официально, как и подобает мэру: твердый мазок красной губной помады, темно-синяя юбка и блузка.

— Мы уже уходим, — сказала она.

Взгляды их встретились.

— Мама, только один танец!

— А я-то думала, что тебе нужно работать, — ответила Антония.

С той минуты, как Реджина согласилась обслуживать эту свадьбу, мать не переставала брюзжать по любому поводу.

— Все под контролем.

— Так ты хочешь, чтобы я присмотрела за ним сегодня вечером?

Реджина подавила тяжелый вздох.

— Да, спасибо. Но если бы вы на минутку задержались…

— Пожалуйста, бабушка! — присоединился к ней Ник.

— Решайте сами, — сказала Антония, ясно давая понять, что на самом деле все должно быть как раз наоборот. — Делайте, что хотите. Впрочем, вы всегда именно так и поступаете.

— Только не в последнее время, — буркнула Реджина, отходя с сыном.

Но зато в следующие десять минут она получила настоящее удовольствие, глядя на Ника, который хлопал в ладоши, прыгал, кружился, смеялся и вообще вел себя так, как и положено восьмилетнему мальчишке.

Зазвучала более медленная мелодия.

Наступила очередь танцевать взрослым парам, и Реджина, у которой ремешки на туфлях больно врезались в пальцы, отвела Ника к матери.

— Для тебя наступила полночь, малыш. И ты вместе с бабушкой отправляешься домой в карете из тыквы.

Он задрал голову, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Ты о чем?

Реджина пригладила темные волосы, упавшие ему на лоб, на мгновение задержав руку на гладкой щеке.

— Я должна вернуться к работе.

Он понимающе кивнул.

— Я тебя люблю.

Волна любви обожгла ее сердце.

— Это я тебя люблю.

Она смотрела им вслед, когда они покидали белую палатку и взбирались по склону холма к автопарковке. Ее квадратная мать и худенький сынишка отбрасывали на траву длинные тени. Солнце задержалось на вершине холма, окрасив кусты в пурпур и золото, отчего они стали похожи на сказочные волшебные розы.

Это был один из тех дней, один из тех летних вечеров, когда Реджина почти верила в счастливый конец.

Впрочем, только не для нее. Для нее — никогда.

Она вздохнула и вернулась в палатку. Ноги болели.

Механик Бобби Кинкайд обслуживал в баре за бесплатное пиво и из одолжения Кэлу. Бобби прилично зарабатывал в гараже своего отца. Сейчас на острове любой подросток, которому исполнилось шестнадцать и которому деньги, вырученные за продажу лобстеров, жгли карман, считал своим долгом заиметь машину. По крайней мере, пикап.

Реджина уклонилась, когда Бобби попытался приобнять ее. Очень жаль, что он еще совсем сопляк.

— Привет, Бобби! — Она взяла бутылку шипучего вина из ведерка со льдом и с трудом сняла проволоку, обернутую вокруг пробки. — Давай-ка быстренько наполним все бокалы, и я хочу убрать со стола тарелки из-под пирога.

— Эй, погоди! — произнес позади нее низкий мужской голос. — Ты здесь не на работе.

Сердце Реджины забилось учащенно. Она обернулась. Сильные загорелые руки, спокойный взгляд зеленых глаз, прихрамывающая походка, оставшаяся после Ирака. Шеф полиции Калеб Хантер собственной персоной.

Жених.

Забрав из ее рук бутылку «Просекко»,[2] Калеб налил вино в фужер для шампанского и протянул Реджине.

— Ты здесь гость. И мы хотели бы, чтобы сегодня вечером ты развлекалась вместе со всеми.

— Я только и делаю, что развлекаюсь. Надо только подать красный соус и роллы из лобстера…

— Меню — просто классное! — сказал Кэл. — Все прекрасно. А эти пирожки с крабами…

— Мини-пирожки с голубым крабом с соусом из чеснока из острого копченого красного перца, — вставила Реджина.

— Это действительно что-то особенное. Ты молодец, все очень здорово устроила!

Он тепло посмотрел на нее.

Реджина вспыхнула от комплимента. Она действительно молодец. Особенно если учесть, что на то, чтобы все распланировать и подготовить, у нее было меньше месяца, а помогали ей только бестолковая невеста и ужасно неловкая сестра жениха, и Реджина фактически самостоятельно организовала свадьбу, которой у нее самой никогда не было. Взятая в аренду палатка, мягко освещенная фонариками, была украшена дельфиниумом, ромашками и подсолнухами, столы для пикника накрыты накрахмаленными белыми скатертями, а на раскладные стулья из местного клуба Реджина повязала банты.

А угощение ее приготовления — мидии, протушенные в белом вине с чесноком, итальянские бутерброды из поджаренного хлеба с базиликом, помидорами и оливковым маслом, копченый лосось в сметане с укропом — пользовалось огромным успехом.

— Спасибо, — сказала она. — Я подумала, что, возможно, надо посоветовать маме добавить в наше обычное меню что-нибудь из этих закусок. Мидии или, может быть…

— Прекрасно, — повторил Кэл, но было видно, что он ее уже не слушает. — Глаза его были устремлены на невесту, Мэгги, которая сейчас танцевала с его отцом.

Темные волосы Мэгги волной рассыпались по плечам. Она сбросила туфли, и край ее развевающегося белого платья волочился по полу. Она смотрела на отца Калеба снизу вверх и смеялась, когда он неуклюже выполнял поворот.

При виде неприкрытой страсти в глазах Кэла к горлу Реджины подкатил комок.

Ни один мужчина еще не смотрел на нее так — словно она была солнцем, луной и целым миром, воплощенным в одном человеке. Если бы кто-то посмотрел на нее так, она бы его не упустила.

Если бы только Кэл когда-нибудь…

Но он этого не сделал. И уже не сделает. Никогда.

— Иди потанцуй, — сказала Реджина. — Это ведь твоя свадьба.

— Верно, — ответил Калеб.

Прежде чем уйти, он обернулся, чтобы улыбнуться ей и сказать:

— Сегодня вечером больше никакой работы. Мы специально наняли молодежь, чтобы ты смогла сделать перерыв.

— Ты же сам знаешь, что за этой детворой с церковным воспитанием нужен глаз да глаз, — бросила ему вслед Реджина.

Но это была только отговорка.

На самом деле уж лучше она будет разносить бокалы и мыть тарелки, чем вести все те же разговоры с теми же людьми, которых она знала всю свою жизнь. «Как тебе погода? Как поживает твоя мать? Когда уже ты сама выйдешь замуж?»

О господи!

Она смотрела, как Кэл кружится в танце с невестой — медленно из-за своей хромоты, — и ужасная пустота, резко, словно судорога, сжала ее сердце.

Взяв бокал и открытую бутылку «Просекко», она ушла. Подальше от всего этого, от музыки, огней и танцев! Подальше от Бобби за стойкой бара и от Калеба, руки которого сейчас обнимали Маргред!

Каблуки Реджины оставляли вмятины на неровной полоске травы. Под шум воды о скалы она медленно шла по глинистому берегу. Пенистые волны ложились к ее ногам. Она присела на гранитный камень, чтобы разуться. Босые пальцы погрузились в прохладный крупный песок.

Ох, так было намного лучше. Правда.

Она налила себе вина. Уровень содержимого бутылки падал по мере того, как поднималась луна, плоская и яркая. Небо углублялось, пока не стало напоминать внутреннюю поверхность гигантской пурпурно-серой раковины. Реджина запрокинула голову, чтобы взглянуть на звезды, и почувствовала, что все вокруг кружится.

— Осторожно, — озабоченно произнес низкий мужской голос.

От неожиданности она подскочила и расплескала вино.

— Кэл?

— Нет. Ты разочарована?

Ну вот, облила платье. Проклятье!

Реджина взглянула в сторону палатки, потом осмотрела берег в поисках хозяина голоса.

Он стоял босой в кромке прибоя, словно появился из моря, а не пришел со стороны продолжавшей веселиться свадьбы.

Сердце ее глухо забилось. В голове шумело от вина.

Это не Калеб. Она прищурилась. Он слишком высокий, слишком худой, слишком молодой, слишком…

Галстук его был приспущен, брюки закатаны. Свет луны, упав на его лицо, выхватил из темноты длинный тонкий нос, рот, как будто высеченный из камня, и глаза — темные и таинственные, словно грех.

Реджина почувствовала странное смущение и нахмурилась.

— Не понимаю, о чем ты.

Он тихо засмеялся и подошел ближе.

— Они прекрасно смотрятся вместе, Калеб и Маргред.

Теперь она узнала его. Она видела его там, на церемонии.

— Ты его брат. Дилан. Тот самый, который… Ушел.

Реджина слышала разговоры. Хоть она и была пьяна, но основное запомнила. Двадцать пять лет назад его мать покинула остров, бросив мужа, Калеба и маленькую Люси, забрав с собой второго сына. Вот этого.

— Я думала, ты старше, — сказала Реджина.

В лунном свете он двигался почти бесшумно.

— Ты меня помнишь?

Реджина фыркнула.

— Вряд ли. Тогда мне было года четыре.

Она одернула мокрый шелк на груди. Придется ехать на материк, на острове химчистки не было.

— Вот.

В темноте мелькнуло что-то, напоминающее белый флаг. Это он достал из кармана платок. Настоящий джентльмен.

Его рука оказалась в опасной близости от нее. Пальцы коснулись крошечного золотого крестика ниже ключицы, ладонь придавила платок к ложбинке на груди. Горячо. Со знанием дела. Шокирующе.

У Реджины перехватило дыхание. Никакой он не джентльмен. Козел какой-то!

Она отбросила его руку.

— Я сама.

Ее соски под мокрой материей затвердели. Он что, видит в темноте? Она вытерла платье его носовым платком.

— Что ты здесь делаешь?

— Я шел за тобой.

Если бы он только что не коснулся ее груди, такой ответ ей польстил бы.

— Я имею в виду здесь, на острове.

— Я хотел посмотреть, действительно ли они сделают это.

— Поженятся?

— Да.

Он наполнил бокал, вылив из бутылки последнее, и протянул ей.

Этот жест остро напомнил Реджине его брата. Несмотря на бриз с моря, лицо ее горело. Ей было жарко. Она отхлебнула вина.

— Значит, ты просто решил показаться здесь? Через двадцать пять лет?

— Ну, это не совсем так. Все случилось не настолько давно.

Он присел на камень, слегка толкнув ее в бедро. Твердое плечо касалось ее плеча. Реджина почувствовала, как где-то в животе разливается тепло. Она откашлялась.

— А что с твоей матерью?

— Она умерла.

Оп- па…

— Прости.

Оставь это, сказала она себе. Она никогда особенно не умела обмениваться печальными семейными историями. Не то чтобы ей этого хотелось, но…

— Все-таки странно, что ты за все это время ни разу здесь не появился, — сказала она.

— Ты считаешь так только потому, что никогда не уезжала отсюда.

Это ее обидело.

— Почему? Уезжала. Сразу после школы. Работала посудомойкой в «Перфеттос» в Бостоне, пока Пуччини не направил меня учиться на повара.

— «Перфеттос»?

— Ресторан Алэна Пуччини. Ну, ты знаешь. Сеть «Фуд нетворк».

— Похоже, это название должно производить впечатление.

— Ты чертовски прямолинеен! — Гордость и раздражение закипали в ней, словно густой соус. Она допила вино. — Он собирался сделать меня шеф-поваром по соусам.

— Но ты все равно вернулась сюда. Почему?

Потому что Алэн, этот сукин сын, сделал ей ребенка. Она не могла работать с младенцем на руках и не могла нанять няню на зарплату простого повара. Даже после того как она заставила Алэна пройти тест на отцовство, назначенные по суду алименты едва покрывали расходы на дневной присмотр за ребенком. У него не было свободных средств, все было вложено в ресторан.

Но она этого не сказала. Ее сын и ее личная жизнь Дилана не касались.

Его бедро было теплым.

Как бы там ни было, но мужчины смотрят на вас совсем иначе, если у вас есть ребенок. Она уже давно не сидела ни с кем вот так, при луне.

Во всяком случае, с тех пор точно прошло больше времени, чем с момента, когда она занималась с мужчиной сексом.

Она взглянула на Дилана — такого худого, смуглого, опасного и такого близкого — и почувствовала, как по телу, словно искра по бикфордову шнуру, пробежало желание.

Она тряхнула головой, чтобы мысли прояснились.

— А ты почему вернулся? — вернула она его же вопрос.

И почувствовала, как он пожал плечами.

— Я приехал на свадьбу. Я не собираюсь здесь оставаться.

Реджина подавила в себе неблагоразумное разочарование.

На самом деле совершенно неважно, как он на нее смотрел. Она наклонилась, чтобы воткнуть бокал в песок. И неважно, что он там подумал. Сегодняшняя ночь закончится, и она больше никогда его не увидит. Она может говорить все, что хочется. Она может делать…

Дыхание перехватило.

Все, что хочется.

Она выпрямилась. Лицо залила краска, голова кружилась. О'кей, сейчас в ней говорит вино. Одиночество и вино. На самом деле она никогда бы не стала… она даже никогда не могла всерьез подумать о том, чтобы…

Она поднялась и пошатнулась.

— Полегче. — Он поддержал ее под руку.

— Полегче со мной обычно не бывает, — пробормотала она.

Он тоже встал и крепче сжал ее руку.

— Что?

Она снова помотала головой, лицо ее горело.

— Ничего. Отпусти меня. Мне нужно пройтись.

— Я пойду с тобой.

Она облизнула губы.

— Плохая идея.

Он удивленно приподнял бровь. Получилось это у него очаровательно. Она подумала, уж не практиковался ли он перед зеркалом.

— Но все же получше, чем ломать ноги на камнях.

— Со мной все будет хорошо.

Для тех, кто мог видеть их из палатки, они, должно быть, смотрелись, как пара влюбленных, которые стояли на кромке прибоя, взявшись за руки. Сердце ее билось. Она попыталась вырваться.

Взгляд его скользнул по ее руке. Пальцы его сжались сильнее.

— Ты под защитой.

Она хмуро посмотрела на него, взволнованная и смущенная.

— Ты о чем?

Большим пальцем он провел по татуировке на внутренней стороне ее руки выше запястья. Интересно, он чувствует, как бешено бьется ее сердце?

— Вот об этом.

Реджина сглотнула, глядя, как его палец скользит по темным линиям на коже.

— Моя тату? Это кельтский знак триединой богини. Помогает всем женщинам.

— Это трискелион.[3] — Он провел по трем расходящимся спиралям. — Земля, воздух, море, соединенные в одном круге. Мощная защита.

Он посмотрел на нее. Глаза его были темными и серьезными.

Даже слишком серьезными. Она почувствовала толчок где-то в животе, что могло быть вызвано нервами или желанием.

— Значит, я в безопасности, — выдохнула она.

В свете луны его губы дрогнули в кривой усмешке.

— Ровно настолько, насколько сама этого захочешь.

По ее рукам побежали мурашки. Она вздрогнула, почувствовав себя совершенно незащищенной, словно стояла обнаженной у открытого окна.

— Этот знак работает на меня, — сказала она. По крайней мере, так было до сих пор. — Ладно, у меня есть еще дела.

— Уже нет. Калеб сказал, что на сегодня твоя работа закончена.

Реджина испугано мигнула. Значить, он слышал это? Неужели он следил за ней и за братом?

На мгновение в ней проснулась осторожность. Она не знала, что их слушали. Она не знала о нем ничего, кроме того, что он брат Калеба. Высокая темная фигура, появившаяся на заднем плане в самом конце свадебной церемонии.

Ее ноги проваливались в морской песок.

Но теперь она знала его. Он едва касался ее запястья, но она всем телом ощущала исходившее от него тепло. Его глаза в лунном свете казались совершенно черными. Они поглощали свет, поглощали воздух, становились все больше и темнее и стали просто огромными, когда он склонился к ней, совсем близко, искушая ее красиво очерченным изгибом рта, дразня обещанием поцелуя. Его дыхание скользнуло по ее губам. Она почувствовала запах вина и еще чего-то — темного, соленого, ускользающего. В ушах был шум, напоминавший звук морского прибоя. Она открыла рот, чтобы набрать воздуха, но он наклонился и закрыл его своими губами, крепко и горячо.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Он был просто замечательным на вкус, горячим и изумительным, как соль, секс и бренди. Или, возможно, все дело было в вине, которое она выпила.

Реджина встала на цыпочки и потянулась вверх, чтобы насладиться этим вкусом. Она почувствовала, как его зубы коснулись ее нижней губы, а язык проник к ней в рот. Напряжение и вожделение выплясывали в ее теле бешеный танец.

Если она не глупа и не безнадежно пьяна, то должна прекратить это прямо сейчас.

Руки Дилана скользнули по ее спине и задержались на бедрах, чтобы прижать ее еще крепче. Она почувствовала его возбуждение, и у нее перехватило дыхание: этот мужчина был крепким, надежным и реальным, он заполнял собой все пустоты, прогоняя мысли об одиночестве.

И она хотела этого. Ей было это необходимо!

Ее руки обвились вокруг его шеи, их губы впились друг в друга. Он слегка покачивал ее, и руки его опускались все ниже. Он был таким горячим! Все в ней плавилось и рвалось ему навстречу. Он сжимал ее все крепче, а когда она чуть раздвинула ноги, обхватил ее бедра и приподнял ее.

Ее тело содрогалось от желания. Уступая этому неодолимому напору, этому невыносимому искушению она закрыла глаза.

Глупая, глупая…

Она оторвалась от него. Сердце глухо стучало в груди. Со стороны палатки их никто не мог видеть. Ни ее мама, ни кто-нибудь еще.

Ну ладно, мама здесь ни при чем, она ушла вместе с Ником. Но…

— Нет! — выдохнула Реджина.

Дилан напрягся, руки его дрогнули.

— Нет?

Голова ее кружилась, в висках стучала кровь. Она была словно открытая рана и, если бы не получила передышку, закричала бы.

— Не здесь, — уточнила она.

Она скорее почувствовала, чем услышала, как он рассмеялся. Если бы они лучше знали друг друга, она бы ему врезала.

Реджина нахмурилась, и брови ее сердито сдвинулись. Конечно, если бы она знала его получше, то не обнималась бы с ним на глазах у всех!

Прежде чем она успела додумать эту мысль, Дилан обнял ее и понес через полоску глинистого сланца.

Босиком?

Он шел по воде, поднимая брызги. Там, где суша вдавалась в море, беспорядочно лежали гранитные плиты, словно груда обвалившихся строительных блоков.

Реджина вцепилась в его плечи.

— Что ты делаешь?

Дилан обогнул высокий выступ скалы.

— Все в порядке. Я понял тебя.

— Еще нет.

В полутьме блеснула его улыбка. Он посадил ее на сухой камень, гладкий и теплый от солнца, и закрыл ей рот поцелуем, в котором она утонула.

Этот поцелуй уничтожил остатки ее здравомыслия. От вина и желания кружилась голова, ее покачивало, словно прибоем. Сердце билось — быстро, сильно, безрассудно. Она была охвачена огнем, а ее губы оказались такими же жадными и ненасытными, как и его.

Кожа его была горячей и упругой. Реджина забралась к нему под пиджак и рванула рубашку, отчаянно стараясь заполучить как можно больше ощущений, которые можно было бы унести с собой в долгие ночи одинокой жизни.

— Приласкай меня! — потребовала она. — Везде. Где угодно.

Он подчинился.

Руки Дилана, такие же сильные и худые, как и весь он, гладили ее через платье, обволакивали и ласкали, пока ткань, казалось, не начала задевать открытые нервы. Колени ее задрожали. Он провел рукой по ее груди, приподнял ее и, раздвинув вырез платья, раскрыл для прохладного ночного воздуха.

Ее нежная грудь лежала в его смуглой руке, его пальцы поглаживали тугой сосок. У нее перехватило дыхание.

Рука под ее спиной была очень теплой. Он приподнял ее грудь и, взяв сосок в рот, несколько раз с силой втянул. И она кончила — уже только от одного этого — серией быстрых легких толчков. Желание поднималось в ней, как пузырьки игристого вина.

— О-о-о…

О господи!

Кровь в ней кипела, лицо горело. Она посмотрела вниз, на его темную голову, на свои пальцы, запутавшиеся в его волосах, и в голове все смешалось. Она никогда раньше… Наверное, она не сможет даже…

Она сглотнула. Разумеется, сможет. Она должна.

— Что ж… — Голос ее прозвучал неестественно бодро. — Это было так… — Потрясающе — Быстро.

Он отодвинулся и, по-прежнему стоя на коленях, прижал руку к ее губам.

— Я еще не закончил с тобой.

Ох …

Реджина сжала ноги. Или попыталась это сделать, потому что он помешал ей. Она должна сказать ему — вежливо сказать! — что с нее достаточно.

И дело не в том, что она не была ему благодарна. Она впервые за долгие годы испытала оргазм от одного только прикосновения мужчины. Она была обязана этим ему.

Он стянул с нее платье, и Реджина задрожала.

Ей действительно нужно было что-то сказать! Он потянул вниз ее трусики. Его волосы касались ее живота, дыхание обжигало… Она залилась краской.

— Ой, послушай, не нужно…

Он провел языком по ее бедру, и в голове у Реджины помутилось. Она больше не могла говорить. Ей уже не нужно было… ничего делать. Она попала в плен его теплых настойчивых рук и нетерпеливого опытного рта. Он все не отпускал ее, а над ее головой кружилось звездное небо, внизу слышался шепот волн, и казалось, что земля плывет под ногами. Она сопротивлялась, но давление внутри нарастало, словно закручивали пружину, и она уже была не в силах этого выносить, пока снова не кончила между его руками, под его губами.

Он замер. Она чувствовала себя ослабевшей и обессиленной. Он тяжело дышал, грудь его была теплой и влажной. Она скользнула пальцами под его рубашку, к глухо бившемуся сердцу. Потом услышала тихий звук расстегиваемой молнии, и он лег туда, где только что был его рот.

«О да…» — подумала она.

А затем: «О нет…»

А после, почувствовав его горячее естество: «О черт…»

Она задохнулась.

— Остановись!

Он замер, но ненадолго.

— Нет…

Чтобы не закричать, она закусила нижнюю губу. Он был очень приятным, твердым и приятным, он заполнял ее всю, распирал изнутри. Там.

Она била его в плечо в такт с толчками.

— Я не хочу… ты не должен… я могу забеременеть!

Последние слова превратились в вопль.

Он чуть откинулся назад, блеснули черные глаза.

— Ну и?…

Она снова ударила его.

— Убирайся!

Со смешанным чувством облегчения и неудовлетворенности Реджина почувствовала, как он вышел из нее.

Но он тут же развернул ее лицом к скалам и обхватил руками за бедра.

Чтобы не упасть, она оперлась ладонями о холодную и шершавую поверхность камня.

— Что ты делаешь?

Глупый вопрос. Она чувствовала, как его напряженный член терся и давил сзади, мокрый и скользкий от ее сока, крадущийся в расщелину между ягодицами.

Она окаменела, во рту пересохло от ужаса и желания.

— Ох… нет. Я не…

Его рука обвилась вокруг ее талии, он прижал ее к себе.

— Молчи.

Она сжала зубы. О'кей, она действительно обязана ему. Но не настолько…

Он обеими руками сжал ее бедра и навалился сверху. Его пальцы впились в ее тело. Он конвульсивно дернулся. Она ощутила горячее дыхание у себя над ухом и почувствовала что-то теплое и липкое на пояснице.

Ох… Слава богу, он кончил не в нее.

Его теплое тяжелое тело содрогалось у нее за спиной.

Где- то под сердцем шевельнулась странная нежность. Оторвав одну руку от камня, она погладила его по ноге. По бедру. Нога была волосатой, твердой, мускулистой. Он повернул голову и уткнулся лицом в ее волосы. От этой неожиданной ласки что-то перевернулось у нее в груди.

Она в изнеможении закрыла глаза и положила голову на камень.

Постепенно тело ее остыло. Его дыхание выровнялось. Она уже могла воспринимать окружающее: твердый камень под коленями, туман, поднявшийся вокруг голых ног, насыщенный соленый запах моря и секса…

А потом он отпустил ее.

Она услышала, что он одевается, и вздрогнула от холода.

— Ты кое-что потеряла.

Голос его был глубоким и вежливым. Голос Калеба. Реджина открыла глаза.

— Чувство собственного достоинства?

Он даже не улыбнулся.

О'кей, получилось неудачно, действительно ничего смешного. Она сглотнула, чувствуя, как на нее, словно прилив, накатывает отрезвление. Совершенно не смешно.

— Свои трусики, — ответил он.

— Точно.

Покраснев, она обернулась. А вот и они. Пряча глаза, она выхватила клочок нейлона у него из рук.

— Спасибо.

Он наклонил голову.

— Не стоит благодарности.

Если бы он ухмыльнулся, она бы его убила.

Он смотрел с раздражающим и лишающим ее мужества равнодушием, как будто никогда не был внутри нее, как будто они никогда…

О господи… Внутри у нее все сжалось, колени задрожали. Ни за что на свете она не станет одеваться под отсутствующим взглядом этих черных глаз!

Реджина скомкала чертовы трусики и зажала их в кулаке. И что теперь?

— Ты собираешься вернуться к столу? — спросила она.

— Мне нечего там делать.

Это правда.

Реджина закусила губу, испытывая облегчение и разочарование одновременно.

— Ты мог бы попрощаться.

Не с ней, разумеется. Ей совершенно безразлично, что она больше никогда его не увидит. Он пожал плечами.

— Маргред даже не заметит, что я ушел.

— Зато твой брат заметит.

Черные глаза Дилана блеснули.

— Я приехал сюда не ради брата.

Наступило неловкое молчание, нарушаемое только шепотом волн и шелестом гальки, напоминавшим бряцанье китайских колокольчиков «музыка ветра». Со стороны палатки к ним долетали обрывки песен, слишком слабые, чтобы Реджина могла разобрать мелодию или слова. Она открыла рот, чтобы сказать хоть что-то, хотя бы что-нибудь.

Это было забавно. Давай больше никогда так не делать…

— Ты знаком с Мэгги? — спросила она. — Ты знал ее еще до того, как она вышла замуж?

— Да.

Реджина растерялась. Это не твоя проблема, напомнила она себе. Просто не твое дело.

Но Маргред работала у нее. Реджина взяла ее помощницей в ресторан, после того как Калеб нашел ее на берегу, голую и истекающую кровью после удара по голове. Маргред утверждала, что не помнит ничего до того, как попала на остров. Реджина всегда подозревала, что эта женщина скрывается от темного прошлого.

Но если Дилан знал ее…

Реджина нахмурилась.

— Откуда?

Он удивленно приподнял брови.

— Думаю, тебе нужно спросить об этом у нее.

— Обязательно спрошу.

Сразу же, как только она вернется после медового месяца с твоим братом… А может быть, и нет.

— Или ты сам можешь рассказать мне об этом прямо сейчас, — сказала Реджина.

— Нет.

Реджина, по-прежнему сжимая в кулаке трусики, скрестила руки на груди.

— Ты всегда такой разговорчивый после секса? Или все дело во мне?

— Вероятно, я просто не люблю сплетен.

— А может, ты кого-то покрываешь.

Он не ответил.

— Ее? — попыталась угадать Реджина. — Или себя?

Все женщины у людей одинаковы. Вечно чего-то хотят.

Дилан рассматривал эту с чувством смиренной неудовлетворенности. Ему нравилось, как она выглядит: прямые стриженные волосы, немного угловатое тело, так контрастировавшее с мягкими чувственными губами и четкими чертами лица. Его притягивала ее непохожесть на других, ее энергия и напряжение, заключенные в маленьком женском теле. Ему доставило удовольствие раздеть ее и наблюдать за тем, как она теряет голову.

Сейчас ее большие темные глаза превратились в точки, а подбородок воинственно задрался. Теперь, когда он овладел ею, она считала, что он ей что-то должен: уделять внимание, отвечать на вопросы… Или еще какие-то глупости.

В общем, не так уж она и отличается от других. Он решил, что она ведет себя как и подобает человеку.

К несчастью для нее, он был совсем не таким.

— Давай я провожу тебя назад, — предложил он. — У тебя, должно быть, найдется еще работа.

Ее подбородок задрался еще выше.

— Не нужно меня никуда провожать! Я сама могу дойти, куда захочу.

Он был почти изумлен и отступил в сторону. Она дошла до края воды и остановилась.

Конечно, она же не могла видеть в темноте. Дилан вспомнил, каково это было до его первого Обращения. Острые осколки скал изрежут ее узкие человеческие ноги.

Она двинулась вперед.

Он нахмурился. Он не собирался тратить понапрасну дыхание или силы на то, чтобы пререкаться. Но и не мог стоять в стороне, пока она будет увечить ноги, пробираясь по прибрежным камням. Мысленно смеясь над собственной слабостью, он поднял ее на руки.

Реджина вскрикнула и рванулась, головой ударив его снизу в подбородок. Челюсть пронзила острая боль.

Он рявкнул:

— Сиди спокойно!

Она повернулась, и ее лицо оказалось в нескольких сантиметрах от его. Ее волосы мягко касались его щеки и пахли фруктами, земляникой или…

— Ты меня удивляешь, — заявила она.

— Я и сам себе удивляюсь, — пробормотал он в ответ.

— А в чем дело? Никогда раньше не брал девушек на руки?

— Да уж, нечасто.

Это абрикос, решил он. Она пахнет, как абрикос, спелый и терпкий. Она оказалась тяжелее, чем он ожидал, и мышцы на его крепком, словно из упругой стали, теле напряглись. Кожа под ее коленками была мягкой и гладкой. Чтобы уколоть ее, он сказал:

— Обычно они просто лежат.

В сумрачном свете блеснула ее улыбка.

— Это объясняет, почему тебе явно не хватает навыка.

Он тихо рассмеялся.

— А ты?

Вокруг его щиколоток плескалась вода. Она крепче обняла его за шею.

— А что я?

— Тебя часто вот так… хм… носят на руках?

— Ты хочешь спросить, сплю ли я со всеми подряд?

Он сам не знал, что именно хотел спросить. Или зачем.

— Твоя личная жизнь меня не касается.

Она фыркнула.

— Это понятно. Иначе ты воспользовался бы презервативом.

По правде говоря, у нее было не больше шансов заразить его, чем у него — сделать ей ребенка. Но Дилан не собирался объяснять ей это. Даже если бы он попытался, она бы все равно не поверила.

Он вышел из воды и опустил ее на песок.

Она вздохнула.

— Послушай, тебе не о чем беспокоиться. Ты у меня первый… ох, за очень долгое время.

Он, испытывая удовлетворение и одновременно проблеск вины, нахмурился. Он не должен был ничего чувствовать. У таких, как он, это не принято. Они ищут в сексе чувственный опыт и избавление от физического напряжения. Они не ослепляют себя эмоциями и не связывают партнеров несбыточными надеждами.

— Твоя обувь. — Он кивнул.

Ее туфли лежали за линией прибоя, и их кокетливые каблучки и тонкие ремешки были явно не приспособлены для ходьбы по скалам и песку.

— Да. — Она подхватила их. — Спасибо.

— Не стоит благодарности.

Он поймал ее взгляд, теплый и осторожный, и почувствовал, как внутри разливается тепло. Он снова хотел ее. И этот всплеск чувств насторожил его.

С этого момента он должен научиться не заниматься любовью с людьми.

Он был слишком близок к тому, чтобы быть одним из них.

А эта вовсе не так уж и хороша, уговаривал он себя. Несмотря на силу ее ответной реакции и удовлетворение от эго, что он довел ее до оргазма. Нуда, по людским стандартам это был приемлемый вариант. Но он привык к партнершам, которые знали, что доставляет удовольствие им и как добавить удовольствие ему. Ему было четырнадцать и он горевал по матери, когда у него случилась первая любовная связь с сексапильной женщиной-селки[4] которая оттачивала свои навыки и похоть тысячелетней практикой. Она была абсолютно не похожа на эту напряженную, постоянно спорящую человеческую женщину.

Ее слова звучали у него в голове. «Ты у меня первый… ох, за очень долгое время.»

В груди у него сжалось.

Воздух был слишком теплым. Теплым и душным. Он опутывал его, словно рыбацкая сеть, сдавливал легкие, перекрывал горло. Дилану было трудно дышать. В нем поднималось бешеное желание уйти, убежать, вернуться на свободу, в море.

Он не шевелясь стоял на камнях, пока эта женщина, Реджина, теребила свои туфли.

— Ну ладно. — Она выпрямилась и широко улыбнулась. — Желаю тебе хорошо провести время на острове.

— Я уезжаю сегодня ночью.

Улыбка ее поблекла.

— А-а-а… Тогда, думаю, я тебя уже не увижу.

Случайное движение, нежное невольное прикосновение к его бедру обожгло Дилана, словно раскаленное клеймо. Дети моря ни к кому так не прикасаются. Они или сражаются, или спариваются.

Его руки сжались в кулаки.

— Нет, — сказал он.

Не говоря больше ни слова, она отвернулась. Он остался на месте, а она побрела по берегу, в сторону света и музыки, бросив его одного.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Башня Кэйр Субая была очень старой, и камни ее скрепили туманы и волшебные чары. Принц, изнуренный долгими годами и ответственностью, был еще старше. Но пока он находился в башне на острове селки, в их Убежище, он не старел. И он не умрет.

Конн ап Ллир, принц морского народа, Повелитель моря, смотрел из окна на запад и слушал, как внизу, разбиваясь о камни, поют волны, а северный ветер, словно острый нож, прорезывает скалы. Он мог узнать демона даже на другом конце земли, и сейчас это чувство, расплываясь как темное губительное нефтяное пятно, охватывало остров, который люди называют Краем Света.

Конн не стал бы проклинать демонов, если бы они покорили людей и остров погрузился в морскую пучину. Тысячелетиями дети моря поддерживали с демонами непростой мир, на скорую руку залатанный компромиссами и нарушенными обещаниями, мир, подвергавшийся ударам гордыни и корысти. Он верил, что этот мир будет сохранен и в дальнейшем.

Верил, пока шесть недель назад демон не убил одного из подданных Конна на Краю Света.

Он взялся за край письменного стола — массивной плиты из резного орехового дерева и железа, которую удалось поднять с испанского галеона, потерпевшего крушение у берегов Корнуэлла. Все, что пребывало в море или на его дне, все, что поглотила морская пучина, принадлежало ему и находилось в его распоряжении. Его владения охватывали девять десятых поверхности земли. Не демон все же ускользнул от него.

Мысли его, разлетаясь, кружились в темноте в поисках источника тревоги, в поисках угрозы. Но с таким же успехом он мог бы попытаться отделить от стремительно несущегося потока одну каплю. Демон выскользнул из его рук и исчез в постоянно движущемся океане людей.

Конн опустил голову. Во рту был горький вкус поражения. Спавшая у его ног гончая вздрогнула во сне и жалобно заскулила. Под окнами башни билось море, неукротимое, широкое и глубокое. Он не мог дотянуться до него, и оно насмехалось над его слабостью.

Были времена — о них и сейчас поют киты, — когда власть Повелителя моря была полной и всеобъемлющей, когда морской народ жил в гармонии со всеми существами в воде и над водой, когда они могли повелевать ледниками и переноситься вместе со струями дождя. Даже отец Конна, Ллир, прежде чем отказался от человеческого обличья и всех своих обязанностей…

Но Конн не мог думать о самоустранившемся короле без злости, и злость была тем, чему он научился, чтобы отречься от себя. Он неторопливо развел руки в стороны и опустил их на карту на столе.

По мере того как сокращалась численность морского народа, уменьшалась и волшебная сила правителей. И теперь задача Конна заключалась в том, чтобы, используя все средства и инструменты, сохранить оставшееся.

На лестнице послышались шаги. Конн поднял глаза.

На пороге, почти касаясь головой арки из грубо отесанного камня, стоял Дилан.

Это был как раз один из таких инструментов. Скорее, орудие. Дилан, сын морской ведьмы Атаргатис и человека, был честолюбив и изобретателен, и после ее смерти Конн взял мальчика под личную опеку. Дилану еще предстояло продемонстрировать какие-то способности сверх тех, что присущи всем селки, — сексуальной привлекательности и легкого колдовства по поводу погоды. Но он уже доказал свою отвагу и преданность, а в данной ситуации приходилось использовать то, что имелось под рукой.

— Вы посылали за мной? — спросил Дилан.

— Да. — Из-за недовольства он ответил излишне резко, но тут же взял себя в руки. — Я должен тебе кое-что показать.

Дилан окинул взглядом карту, закрывавшую весь стол.

— С каких это пор мы зависим от человеческих карт?

— Она годится для осуществления моей цели, — сказал Конн.

— Какой цели?

Вместо ответа Конн развел на столе руки и сконцентрировался, добавляя небольшие подробности к той информации, которая уже содержалась на карте. Постепенно изображение на ней ожило, мерцающие цветные точки стали напоминать звезды на ночном небе, из которых образовывались потоки и сгустки света.

Брови Дилана удивленно взлетели вверх.

— Впечатляет. Что это?

Конн сжал кулаки, игнорируя легкую головную боль, которая всегда сопровождала его занятия магией. Карта пульсировала, переливаясь разными красками.

— Серый цвет, вот эти широкие полосы, показывает места обитания людей. Голубым отмечен наш народ.

Мало, слишком мало, всего какая-то тысяча точек света, затерянных в необъятных океанах.

— Дети земли находятся здесь. — Палец Конна, постукивая по священным местам сидхе,[5] двигался по зеленой линии вдоль горной цепи. — Демоны здесь.

Он показал места расположения детей огня, словно кровь проступавшие через разломы земной коры и на сложных формах рельефа.

Дилан подошел ближе и прищурился.

— Я не вижу на вашей карте детей воздуха.

— Потому что их здесь нет. Вмешательство ангелов встречается гораздо реже, чем считает большинство людей. И чем хотело бы, — сухо ответил Конн. — Кроме того, беспокоит меня все-таки активность демонов.

— Это из-за Гвинет?

Ярость Конна медленно закипала. Шесть недель назад демон в обличье человека выманил селки Гвинет из Гиорта на сушу, забрал ее шкуру, пытал, а затем убил.

— Из-за того, что они убили одного из нас, — согласился Конн, — и из-за того, что попытались во всем обвинить людей. Я не позволю провести себя и втянуть в войну демонов с Небесами и человечеством.

Дилан хмурился, глядя на карту. Темнота, которую Конн почувствовал еще раньше, исходила от красного пятна на побережье острова в штате Мэн.

— У вас может не оказаться выбора. Если демоны нарушат равновесие…

— Маргред восстановила равновесие, когда утащила убийцу Гвинет в море.

Дилан приподнял бровь.

— Жизнь за жизнь?

— После Обращения.

Элементали[6] бессмертны. Селки возродится в море, а демон попал в вечное заключение. С точки зрения Кона, размен справедливый.

— Но действия Маргред могут вызвать определенные последствия…

— Вы думаете, она в опасности? — быстро спросил Дилан.

— Я думаю, что это вполне возможно.

— Месть?

Конн задумался. Демоны понимают, что такое справедливость, но они ею не руководствуются. Месть определенно будет иметь место, но при этом ими управляют гораздо более практичные соображения.

— Скажем так, демонстрация силы может подвергнуть Маргред риску.

— Зачем вы говорите мне все это?

— Она вышла замуж за твоего брата.

Губы Дилана раздвинулись, обнажив зубы.

— К несчастью. Теперь она человек. А это означает, что ее судьба меня больше не касается. Или вас… — Эти недосказанные слова как будто повисли в воздухе.

— Пока она не носит ребенка от твоего брата, — бесцветным голосом заметил Конн.

Бледное лицо Дилана стало совсем белым. А здесь замешаны чувства, подумал Конн. Похоже, он без колебаний пойдет к цели.

— Какое это может иметь значение? — спросил Дилан.

— У твоей матери была сильная кровь. Ее дар был очень могучим. Существуют песни…

«Интересно, пророчество это или выдумка?» — подумал Конн. Из песен китов ничего понять нельзя. Эти крупные млекопитающие еще в меньшей степени, чем селки, обладают чувством времени.

— Существуют предания, что дочь из рода Атаргатис может навсегда изменить баланс сил и судьбу своего народа.

— Дочь… — Глаза Дилана были непроницаемо черными. — Не сын?

Конну понравилось его разочарование. Для них обоих было бы лучше, если бы могущество Атаргатис перешло к ее сыну. К Дилану.

— В песнях говорится о дочери.

— Тогда… — Дилан нахмурился, по-прежнему глядя на карту, где остров Мэн был окрашен красным. — Тогда моя сестра.

Конн покачал головой.

— Твои брат и сестра люди. До сих пор демоны считали, что на них не стоит обращать внимание. Но если у твоего брата будет ребенок…

— Или если он будет у меня.

— Да. Я надеялся… — Конн осекся. Он больше не позволял себе надеяться, осталась только злость. — Сочетание крови твоей матери и дара Маргред может принести пользу нашему народу. Или угрозу со стороны демонов.

— Так чего же вы хотите от меня? Чтобы я попросил брата не спать с женой?

Конн тоже думал об этом.

— А он тебя послушается?

— Нет.

Конн пожал плечами.

— Тем лучше. Нас становится все меньше. Нам необходимы дети. Нам необходим этот ребенок.

Дилан ухмыльнулся.

— При условии, что Маргред сможет забеременеть от него.

— При условии, что их ребенок будет селки. И девочкой. Тогда — да.

— Слишком много условий.

Губы Конна скривились в редкой для него улыбке.

— Верно. — Очень немногие могли позволить себе говорить ему правду. — И все же что-то притягивает демонов на Край Света. Я хочу, чтобы ты выяснил, что именно.

Дилан пристально смотрел на своего повелителя. Стук сердца гулко отдавался в ушах. На мгновение ему даже показалось, что он неправильно расслышал Конна.

— Но это работа хранителя.

Взгляд принца был чистым и светлым, как морозный воздух, глубоким и бескрайним, как море.

— Ты отказываешь мне?

— Я… Нет, мой повелитель. — Он был напуган, но не глуп. — Но почему бы вам не послать туда одного из них?

Хранители были приближенными Конна, его элитой. Избранные за преданность и силу своего дара, они обеспечивали принцу мир, защищая его царство от уничтожения людьми и демонами.

С четырнадцати лет Дилан горел желанием стать одним из них и носить на шее знак хранителя.

Но, как бы горько это не было, ему пришлось признать, что он слишком близок к людям, чтобы обладать такой силой и пользоваться доверием принца.

— У них нет твоего знания острова, — сказал Конн. — И твоей связи с ним.

Перед глазами Дилана вдруг возник образ колючей женщины с татуировкой на запястье и телом, переполненным энергией.

Мы никак не связаны, подумал он. Это был всего лишь секс. А такое у него было со многими женщинами.

И он отогнал воспоминание о том, как она сказала: «Ты у меня первый… ох, за очень долгое время ».

Конн, должно быть, принял его молчание за недовольство.

— Ты ведь там вырос.

Мысли Дилана снова вернулись в башню, к теме разговора.

— Это было много лет назад.

— Там живет твоя семья.

Это был болезненный момент.

— Они больше не моя семья. Теперь я селки.

Конн смотрел на него холодными светлыми глазами.

— У тебя там есть человеческое жилье не более чем в трех милях к востоку от их дома.

Дилан покраснел. Как много он знает? И сколько информации у Конна против него?

— Это был остров моей матери.

— Дом построил твой отец.

Он этого не знал. Он уговаривал себя, что это не имеет значения.

— Это просто место, где можно остановиться, только и всего, — сказал Дилан.

— Оно как раз и пригодится, — согласился Конн. — Тебе может понадобиться пожить среди них некоторое время.

Внутри у Дилана все оборвалось.

— После более чем двадцатилетнего отсутствия мое внезапное повторное появление, скорее всего, вызовет вопросы у местных жителей.

— Не такое уж оно и внезапное, — заметил Конн. — Ты ведь был на свадьбе брата.

Как раз об этом Дилан сейчас жалел.

— Это совсем другое дело. Тогда мне не нужно было разговаривать с ними. И с отцом. И с сестрой.

На верхней губе у него выступил пот.

— Они захотят узнать, зачем я здесь.

— У людей есть для этого подходящая история. О блудном сыне.

— Не думаю, чтобы мой брат… — Мой старший брат и хороший сын, который остался с отцом! — …принял такое объяснение моего возвращения.

— Тогда придется предложить ему другое, — холодно ответил Конн. — Ты наверняка сможешь придумать оправдание, которое его удовлетворит.

Неожиданно в его голове снова всплыл образ той женщины в лунном свете: подбородок задран, рука сжимает скомканные трусики…

— Да, — медленно ответил Дилан, — смогу.

Реджина считала двадцатки у стойки кассового аппарата. Сорок, шестьдесят, восемьдесят…

Приток посетителей закончился, туристы отправились на паром, отходивший на материк в два тридцать. Косые лучи послеполуденного солнца пробивались сквозь выцветший красный навес ресторана, нагревая виниловую обивку кабинок и поцарапанный деревянный пол. За зеркальным стеклом окна виднелась яркая синева гавани и лодки на спокойной воде.

Движения Маргред, которая переставляла бокалы с пустого стола в мойку, были медлительны и грациозны, как у кошки. Они с Калебом вчера вернулись после двух ночей, проведенных в Портленде.

— Ладно. — Реджина надела резинку на пачку купюр. — Как ваш медовый месяц?

Маргред медленно и удовлетворенно улыбнулась, блеснув зубами.

— Слишком короткий.

Реджина рассмеялась, хотя на душе было тоскливо.

— Это все, на что ты могла рассчитывать, выходя за единственного полицейского на острове в разгар сезона. Если бы ты подождала до сентября, он смог бы повезти тебя в настоящее свадебное путешествие. Может быть, на Гавайи. Или в Париж.

— Я не хочу в Париж. — Улыбка Маргред стала еще шире. — А Калеб не хотел ждать.

Реджина поборола приступ зависти. А была ли она когда-нибудь так счастлива? Так желанна? Так… уверена?

— Я удивилась, когда увидела на свадьбе его брата, — сказала Реджина.

— Дилана? — Маргред насторожилась и, продолжая вытирать стол, подняла голову. — Он тебе понравился?

— Я перекинулась с ним едва ли парой слов.

Это правда: у нее всего лишь был с ним секс на берегу. Действительно замечательный секс. А вот разговора не получилось. Лицо ее горело.

Впрочем, я ничего подобного и не искала, напомнила себе Реджина. И он, очевидно, тоже. По крайней мере с ней.

— Что ты сказала?

Звякнул колокольчик над дверью. В ресторан вошла Джейн Айви, хозяйка магазина сувениров на острове. На ней был мешковатый кардиган, и выглядела она решительно — как женщина, исполняющая свой долг.

— Что вам будет угодно? — спросила Реджина.

— А вот и невеста! — воскликнула Джейн, словно эти слова относились не к ней. — Вы, милочка, в субботу выглядели просто потрясающе.

— Спасибо, — сказала Маргред.

— Да и вся свадьба… Все было очень мило, — сказала Джейн.

Маргред улыбнулась.

— Это заслуга Реджины.

Джейн кивнула, отчего колечки ее туго завитых каштановых волос дрогнули.

— Ну, я это знаю. Поэтому и зашла. В сентябре на день рождения Фрэнка приедут мои девочки, — сказала она, обращаясь уже к Реджине.

— Это… прекрасно, — ответила та.

Хотя что, собственно, прекрасно? Насколько она помнила, Джейн прекрасно обходилась без своих детей. Сыновья ее остались на острове, унаследовав бизнес отца по промыслу лобстеров, и даже купили собственные лодки. А дочери уехали на материк в поисках образования, мужей и своего шанса в жизни.

Иногда они возвращались сюда.

— После того случая с Фрэнком, зимой, мы и не надеялись, что он дотянет до шестидесяти пяти, — сказала Джейн, щелкнув замком сумочки. — А он смог это сделать, старый плут! Так или иначе, но они все приезжают. У нас будет большой званый обед. И я хочу, чтобы вы все там организовали.

Эти слова доставили Реджине огромное удовольствие — сродни тому, как кусаешь свежеиспеченную сдобу, теплую и мягкую. Хотя она и так знала, что готовит вкусно. Но у нее было не так много возможностей продемонстрировать это.

— На самом деле я не…

— Мы не занимаемся обслуживанием вечеринок, — заявила Антония из кухни. — Мы готовим еду на вынос. Вы можете выбрать в меню все, что захотите.

— Ох… — Джейн погрустнела. — Ну, тогда…

— Сколько будет гостей? — спросила Реджина.

— Не знаю, человек тридцать, — наугад сказала Джейн.

Реджина подумала, что с таким количеством гостей она запросто справится, и ее охватило радостное возбуждение. Она сможет накормить тридцать человек даже в полусонном состоянии! И если Маргред согласна помочь с сервировкой…

— Поговорите в гостинице, — сказала Антония. — Возможно, тамошний шеф-повар может…

— Я уже была в гостинице. Он хочет по сорок восемь долларов с человека и по двадцать четыре с детей, которые все равно не будут есть ничего, кроме шоколадного молока и хотдогов. — Мягкий подбородок Джейн решительно приподнялся. — Я хочу, чтобы этим занялись вы!

— Тогда выберите из меню, — сказала Антония.

— Фрэнку очень понравились маленькие пирожки с крабами, — сказала Джейн, обращаясь к Реджине.

Ему понравилась ее еда. Она может сделать это.

— Я хотела бы предложить вам несколько вариантов, — сказала Реджина, мысленно перебирая возможный набор закусок.

Маленькие сосисочки, поджаренные на гриле, — это просто, и дети смогли бы перекусить ими. Канапе. Может быть, горгонцола с кедровыми орешками. Поджаренная спаржа, обернутая в сыровяленую ветчину…

— Я могла бы зайти к вам в магазин, и мы все обсудим. Скажем, в четверг. — По четвергам она работала с обеда до закрытия. — В четверг утром.

Лицо Джейн расцвело, на нем было написано облегчение и триумф.

— В четверг утром, конечно.

— Он, похоже, тебя откуда-то знает, — добавила она.

Маргред замерла с тряпкой в руках.

— Он ведь брат Калеба.

— Нет, по прошлой жизни. — Реджина вытерла ладони о передник. — Он сказал, что знал тебя раньше.

— Он так сказал? — Маргред неторопливо и размеренно двигала тряпкой по столу. — Что он еще сказал?

Перед глазами Реджины стояло мрачное лицо Дилана. «Я приехал сюда не ради брата».

Она откашлялась.

— По правде говоря, больше ничего. Просто это показалось мне интересным. Потому что ты, как известно, потеряла память.

— А-а-а.

Оставь это. Это не твоя проблема. И не твое дело.

— Так как вы с ним познакомились?

Маргред, по-прежнему держа тряпку в руке, выпрямилась.

— Тебе любопытно?

Реджина нахмурилась.

— Я беспокоюсь. Ты ведь моя подруга, черт побери!

И работаешь у меня. И жена Кэла.

— Действительно. И как подруга я прошу тебя оставить эту тему.

Реджина с коротким щелчком задвинула ящик кассового аппарата.

— Ладно.

Выражение лица Маргред смягчилось.

— Клянусь, в наших отношениях нет ничего такого, что могло бы не понравиться Калебу.

— Так он об этом знает? — вырвалось у Реджины.

— Ну да. У меня нет секретов от Калеба.

— Ручаюсь, что потеря памяти очень этому способствует, — пробормотала Реджина себе под нос.

— Вы зашли к нам только за этим? — спросила Антония.

— Да. — Взгляд Джейн скользнул по Маргред, задержавшись на ее животе. — И чтобы повидать невесту, разумеется.

— Что ж, вы ее увидели. И теперь мы можем заняться работой. Настоящей работой, — добавила Антония, когда Джейн уже выплывала на улицу. — А не пустой тратой времени на вечеринку по поводу дня рождения Фрэнка Айви.

— Это не пустая трата времени, — возразила Реджина. — Мы можем это сделать. И мы должны это сделать!

— У нас нет для этого персонала, — ответила Антония.

Это был старый спор, от которого у Реджины сразу же начинала болеть голова. Сейчас они работали по очереди, утром и вечером, а Маргред подключалась по мере надобности.

— Значит, мы наймем…

— Кого наймем? — спросила Антония. — Если кому-то захочется дополнительно подзаработать, он сможет сделать это на палубе шхуны, промышляющей лобстера, а не драя кастрюли и разнося мудреные закуски.

— Я только хочу сказать, что если мы будем развивать бизнес по обслуживанию праздников, просто как сопутствующее направление…

— Мы прекрасно обходимся и без этого!

— Но дела у нас могли бы быть еще лучше.

Ресторанное обслуживание позволило бы расширить меню и обеспечило более свободный график работы. Но там, где Реджина видела новые возможности, мать обязательно находила повод для того, чтобы отказать ей.

— Значит, теперь у нас проблема с тем, как я веду дела в ресторане?

В висках у Реджины тяжело пульсировала кровь.

— Нет, мама. Но это бизнес…

— Это чушь собачья! Джейн пришла сюда только для того, чтобы хорошенько рассмотреть Маргред.

Реджина прижала пальцы к вискам.

— О чем ты, черт возьми, говоришь?

— Я говорю о том, о чем уже говорят все.

— И о чем же они говорят? — спросила Маргред.

— О том, что ты вышла замуж в ужасной спешке. Возможно… — Прежде чем закончить, Антония сделала не характерную для себя паузу. — В общем, кое-кто поговаривает, что ты, должно быть, беременна.

— Мама! — протестующе воскликнула Реджина.

Инстинктивно она оглянулась, нет ли поблизости Ника, но он был наверху, в квартире, где они жили с тех пор, как больше семи лет назад она принесла его домой: четыре небольшие комнатки с мышами за стенами, с запахом чеснока и красного соуса, поднимающегося из расположенной внизу кухни.

— А что? — Антония воинственно скрестила руки на груди. — Некоторые женщины находят то, что ищут, и выходят замуж за отца своего ребенка.

О боже… У Реджины тоскливо засосало под ложечкой. Как будто сегодняшний день еще недостаточно достал ее! Ее мать уже не могло удовлетворить то, что она управляет рестораном, ей нужно было руководить еще и жизнью Реджины.

— Не всегда все получается, мама.

Антония пристально взглянула на нее.

— И что это должно означать?

Маргред, бросив вытирать стол, внимательно их слушала.

— Вот ты вышла за папу… — сказала Реджина. — И сколько лет он был с тобой? Два года? Три?

— По крайней мере ты получила имя своего отца.

— И это все, что мне от него досталось. Все остальное делала ты. Платила за все. А он ни разу даже не прислал алименты.

— Ну да, у тебя все получилось намного лучше.

От обиды у Реджины перехватило горло. Она никогда не могла договориться с матерью. Они, словно масло и уксус, были слишком разными, чтобы понять друг друга.

Или, может быть, слишком похожими.

— Я не была… — Она нервно теребила распятие на шее. — Я хотела сказать, что ценю…

— Он любил нас. Твой отец. Но, сама знаешь, не всем подходит жизнь на острове.

— Я знаю.

Господи! Неужели они должны эксгумировать все скелеты из семейного шкафа только потому, что Джейн Айви пирожки Реджины нравятся больше, чем лазанья ее матери?

— Я бы и сама уехала, если бы могла.

Ее слова повисли в воздухе — плотные, словно запах горячего жира со сковородки. На лице Антонии была боль, как после пощечины.

Реджина прикусила язык. Вот черт…

— Я не беременна, — сказала Маргред.

Антония повернулась к ней.

— Что?

— Вы же это хотели узнать? Я бы хотела иметь ребенка. Но я еще не беременна.

— Ты хотела бы иметь ребенка? — переспросила Реджина, вспомнив, как была беременна Ником, как ее все время тошнило, как она постоянно чувствовала себя уставшей и одинокой. — Вы же только что поженились!

Антония фыркнула.

— Поженились, черт возьми! Да они познакомились-то всего шесть недель назад.

Брови Маргред удивленно поднялись.

— А я и не знала, что существуют какие-то требования по времени. И сколько же нужно знать человека, чтобы забеременеть от него?

В голове Реджины всплыло воспоминание: Дилан, входящий в нее, заполняющий ее, распирающий ее изнутри. И ее собственный голос: «Я ведь могу забеременеть!»

Внутри все оборвалось. О господи! Нет, она не может быть беременной. Человеку не может настолько не повезти дважды.

Снова звякнул колокольчик, и в дверях появилась фигура, напоминающая огородное путало: худое лицо, жидкая бородка, грязная рабочая куртка поверх нескольких фуфаек.

На отдыхающего не похож, подумала Реджина, даже несмотря на рюкзак. Одежда сильно поношенная, грязные руки, пыльные ботинки… Неделю жил под открытым небом, не меньше. Наверное, бездомный.

— Чем я могу вам помочь? — спросила Антония тоном, который ясно говорил: «Убирайся! Проваливай отсюда!»

Ее враждебность была понятна Реджине. На Краю Света средств социального обеспечения едва хватало, чтобы поддерживать собственное население. Паромная переправа и местный бизнес были рассчитаны на постоянных жителей и туристов, но уж никак не на бездомных.

Мужчина снял рюкзак с широкого костлявого плеча и с глухим стуком опустил его на пол.

— Я ищу работу.

— Как вас зовут? — спросила Реджина.

— Иерихон.

— А фамилия?

— Джонс.

У него, по крайней мере, есть фамилия. Это было больше, чем могла сообщить Маргред, когда пришла наниматься к ним на работу.

— У вас есть опыт работы в ресторане, мистер Джонс?

Взгляды их встретились, и у Реджины перехватило дыхание.

Алэн говорил, что глаза — это окна души. Реджина догадывалась, что это была лишь уловка, чтобы затащить ее в постель, но все-таки понимала, что он имел в виду. Когда дома никого нет, это сразу видно. Но этот парень… Его глаза были обитаемы, переполнены смутными тенями, словно в голове собралось слишком много призраков, которые отчаянно сражались между собой за место у окон.

Шизофреник? Может, злоупотребляет алкоголем или наркотиками?

Если и так, Реджину это не особенно тревожило. Половина персонала на ее прежнем месте работы чем-то злоупотребляло — выпивкой, наркотиками или адреналином от прекрасно выполненного обслуживания за обедом. Но она не собиралась брать сумасшедшего в ресторан своей матери, в дом, где живет ее сын.

— Зовите меня Иерихоном, — сказал он.

Она откашлялась.

— Хорошо. Так есть у вас…

— Я работал посудомойкой в армии.

Маргред поставила поднос для грязной посуды на стойку.

— Вы служили в армии?

Он кивнул.

— В Ираке? Мой муж был в Ираке.

— Да, мэм.

Реджина едва сдержалась, чтобы не застонать. Ясное дело, он скажет именно это. Он может сказать что угодно, лишь бы только получить работу. Или подаяние.

— Мы никого не нанимаем, — сказала Антония.

Маргред удивленно подняла брови.

— Но ведь…

Иерихон поднял с пола свой рюкзак.

— О'кей.

Вот так. Никаких возмущений. Никаких ожиданий. Его безропотное согласие каким-то странным образом словно проникло Реджине под кожу, и она почувствовала в нем родственную душу.

Она нахмурилась. У каждого должна быть надежда!

— Если подождете минутку, я сделаю вам бутерброд, — предложила она.

Он повернул голову, и ей понадобились силы, чтобы без содрогания выдержать этот неспокойный тяжелый взгляд.

— Спасибо, — сказал он. — Не возражаете, если я сначала вымою руки?

— Будьте нашим гостем.

— Если он напачкает в туалете, сама будешь убирать, — сказала Антония, когда дверь за ним закрылась.

— Убрать могу я, — вмешалась Маргред, прежде чем Реджина успела огрызнуться в ответ.

Антония недовольно засопела.

— Мы не можем кормить всех, кто шатается по улицам.

Реджина была достаточно раздражена, чтобы отодвинуть собственные сомнения на задний план.

— Тогда мы, вероятно, занимаемся не своим делом, — сказала она и направилась в кухню, чтобы приготовить сэндвич.

По пути она взглянула на лестницу, которая вела в их квартиру. Ник уже успел побывать в кухне, чтобы съесть свой ленч и проколоть дырочки в заготовках для пиццы. Но она могла бы позвать его вниз еще раз перекусить, а потом отправила бы погулять. Летом им обоим было тяжело. Школа была закрыта, а ресторан работал дольше обычного. У Ника оказалось больше свободного времени, а у Реджины, соответственно, меньше.

Но этим летом почему-то было хуже, чем всегда. Может быть, потому что Ник стал достаточно большим, чтобы роптать по поводу запретов матери. Она должна относиться к этому с пониманием. Реджина потерла лоб, в голове уже начала закипать боль.

— Ник, — позвала она.

Он не отвечал. Дуется на нее? Сегодня утром она была с ним слишком резкой.

Расстроился, виновато подумала Реджина, стараясь не вспоминать субботнюю ночь, руки Дилана на своих бедрах и то, как он двигался внутри нее.

Но никакой секс на пляже не мог быть для нее важнее сына.

— Ники!

С верхней площадки лестницы жалобно мяукнул их ресторанный кот Геркулес.

И больше ни звука.

В Реджине нарастало беспокойство. На Краю Света все были в курсе дел друг друга. Каждый сосед приглядывал за каждым ребенком. Здесь дети ходили на берег одни и играли на пляже без присмотра.

Но она просила Ника не уходить из ресторана, не предупредив ее. На острове хватало неожиданностей: приливы, туман, карьеры для добычи гравия, подростки за рулем, незнакомцы с безумными глазами…

Реджина тряхнула головой. Она не позволит себе испугаться только потому, что какой-то бездомный парень заглянул к ним в ресторан в поисках работы и бутерброда.

Хотя она и понимала, что пока ничего не случилось, что она слишком остро реагирует на ситуацию, ладони ее стали потными, а сердце застучало в груди, точно молот. Матери-одиночке не с кем разделить тревогу или вину, поэтому тревога удваивается, а любая опасность приобретает ужасающие масштабы. Что угодно может грозить маленькому человеку, доверенному тебе, твоему ребенку, твоему сыну, самому лучшему и самому необычному, что приключилось с тобой в жизни. И в случае чего вина будет полностью на тебе, потому что это ты не уберегла, это ты не захотела, чтобы он был у тебя на первом месте.

Усилием воли Реджина взяла себя в руки и поняла, что стоит, вцепившись в перила лестницы. О'кей, она определенно реагирует слишком остро.

Она толкнула дверь в квартиру, и Геркулес тут же проскочил между ее ног в пустую гостиную.

— Ник?

Она вытянула шею, прислушиваясь к звуку включенного телевизора, к журчанию воды в ванной.

Сына нигде не было.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Ник Бароне восторженно рассматривал маленький синий ялик. Он мог бы сам спустить его на воду. Он уже достаточно взрослый, чтобы управлять им.

Но если он выйдет в море один, мама накажет его.

Она уже и так сходит с ума. Но не от него. От бабушки. Он слышал, как они спорили: бабушка говорила на повышенных тонах, мама — тихим голосом. От этих звуков у него разболелся живот. Больше он не мог выносить этого, не мог оставаться в надоевшей квартирке, где ему нечего было делать, кроме как слушать, как сражаются между собой два человека, которых он любил больше всего на свете.

Поэтому он ушел.

Ник сидел, обхватив колени, и смотрел на спокойную чистую воду, ожидая, когда успокоится боль в животе. Его лучший друг Дэнни Трухильо работал на шхуне своего отца, поэтому Ник не мог зайти к нему домой, а любимое место, куда он приходил посидеть и подумать, заняла группа туристов. Он видел их: парочка мамочек и с полдюжины детей разного возраста, от ровесников Ника до совсем младенцев.

И никаких отцов семейства. Вероятно, они сейчас на рыбалке. Или, возможно, работают на материке и возвращаются к семьям только на выходные. Отец Ника тоже работал на большой земле, но он никогда не приезжал к ним. Ни разу.

Ник пнул ногою камень. Интересно, ссорятся ли мама и бабушка до сих пор? Наверное, уже нет. Их стычки никогда не были продолжительными, но лицо бабушки еще часами оставалось сердитым, а мамы — каким-то неживым. От одной мысли об этом живот Ника снова заболел.

Спустя некоторое время отдыхающие принялись собирать лосьоны и полотенца и искать свою обувь, после чего весь берег оказался в распоряжении Ника.

К нему приближалась лодка под парусом. Она была больше, чем тренировочный швертбот, которым Ник умел управлять, она была даже слишком большой для одного пассажира, которого Ник заметил на палубе. Впрочем, тот не производил впечатления человека, у которого есть какие-то проблемы даже при двух поднятых парусах. И в этих парусах заключалась еще одна странность, поскольку в том месте, где сидел Ник, ветра не было вообще.

Лодка проскользнула мимо оранжевых буйков, отмечавших границу мелкой воды. Слишком быстро, подумал Ник. И слишком далеко. Он уже открыл было рот, чтобы предупредить незнакомца, но в этот момент паруса схлопнулись, как большой пузырь из жвачки, и лодка остановилась. Ник никогда в жизни не видел ничего подобного. Он внимательно смотрел за тем, как парень на палубе — высокий, с длинными темными волосами — крепит концы и бросает якорь. О борт его лодки, поднимая брызги, бились волны.

Прибывший оценил взглядом расстояние от лодки до берега, потом посмотрел на Ника. Едва заметно пожав плечами, он шагнул с лодки и чуть ли не по пояс погрузился в воду.

Ник хихикнул. Он тут ничем не мог помочь. Да, приятель, вода, должно быть, холодная.

Парень откинул назад влажные волосы и посмотрел Нику прямо в глаза.

Ник прикрыл рот ладошкой.

Вместо того чтобы разозлиться, парень тоже усмехнулся, широко и открыто, как мужчина мужчине. И, хлюпая по воде, побрел к берегу.

Ник остался на месте, ожидая, что будет делать этот приезжий дальше.

Когда незнакомец вышел из моря, вода ручьями стекала с его шорт и чавкала в туфлях.

— Вы могли бы подплыть сюда на веслах, — сказал Ник.

— Мог бы.

Ник не понял, соглашается парень с ним или спрашивает.

Тот присел на камень, чтобы разуться. Обычные кожаные туфли, с покрученными на швах краями из-за частого намокания. Он вылил из одной воду и пошевелил пальцами на ноге.

Ник нахмурился. Что-то с этими пальцами было не так…

Парень опять сунул ногу в мокрую туфлю.

— Или могли бы встать на якорь в гавани, — сказал Ник.

Мужчина пробормотал что-то и встал. Он был очень высоким и не очень старым, как для взрослого.

— Я тут ищу кое-кого…

Сердце Ника дрогнуло и принялось бешено биться о ребра, потому что в его представлении именно так мог сказать отец, если бы когда-нибудь объявился здесь, чтобы разыскать его. Это была глупая мечта. Ник знал, что такого никогда не произойдет. Своему отцу он был безразличен.

Кроме того, Ник знал, как должен выглядеть его отец, его настоящий отец. Ради бога, его показывали по телевизору! Ник всегда говорил так, но, когда у него начинали выспрашивать подробности, ничего толком сказать о своем отце не мог. Но он точно знал, как тот должен выглядеть. И у него не было ничего общего с этим парнем.

Тем не менее, во рту у Ника пересохло и он спросил:

— Кого?

— Одну женщину.

Ник сглотнул. О'кей. Он никогда и представить себе не мог… Он даже не надеялся по-настоящему…

— Как ее имя?

Взгляд черных глаз стал пустым.

— Ее имя…

Разочарование частично ослабело из-за растущего раздражения.

— Должно же быть у нее какое-то имя.

— Она готовит, — сказал мужчина. — Она готовила еду для свадьбы.

Его мама. Ник упрямо задрал подбородок. Этот парень ищет его маму!

— А вы что, были на этой свадьбе?

— Да. — Мужчина оглядел его с ног до головы и заявил: — Я брат Калеба.

Ник позволил себе расслабиться. Тогда все в порядке. Шеф Хантер был крутым во всех отношениях. Он постоянно приходит к ним в ресторан. Иногда он разрешал Нику играть с наручниками.

— Это моя мама, — сказал он. — Это она готовит.

Мужчина прищурился.

— Твоя мама…

Черт, он что, все слова повторять будет?!

— Да. Реджина Бароне.

— А где твой отец?

Ник вздохнул. Иногда ему хотелось, чтобы его отец умер. Нет, не так. Иногда ему хотелось, чтобы его родители были в разводе, как это бывает с родителями нормальных детей, и чтобы никому ничего не нужно было объяснять.

— В Бостоне. — Ресторан его отца был в Бостоне. — Мы ушли от него.

Много- много лет тому назад, когда Ник был еще совсем маленьким…

— Ага.

Глаза у мужчины были по-настоящему темными — и радужная оболочка, и зрачок, — как у собаки.

— Я Дилан, — сказал он, называя одно только имя, как это сделал бы житель острова, без всякого там «мистер», как представляется большинство взрослых, приехавших издалека.

— Ник.

Он протянул руку, как учила мама.

Парень какое-то мгновение смотрел на его руку, а затем пожал ее. Ладонь его была сухой и теплой.

— Отведешь меня к своей маме? — попросил Дилан.

— Ника здесь нет, — сказала по телефону Бренда Трухильо. — Он заходил к нам, но Мануель сегодня взял Дэнни с собой на шхуну.

Реджина, стараясь не поддаваться панике, набрала в легкие побольше воздуха.

— Когда это было?

— Не знаю. Рано утром, часов в пять или…

— Да нет. Я имею в виду, когда к вам заходил Ник?

— А… — Последовала долгая пауза. — У вас все в порядке? У тебя такой голос…

— Все хорошо, — сквозь зубы процедила Реджина. — В какое время ты разговаривала с Ником?

— Где-то час назад, — неуверенно сказала Бренда. — А может, два. Знаешь, я на часы не смотрела, я ведь…

— О'кей, спасибо. Если увидишь его, дашь мне знать? Или если он снова зайдет…

— Я сказала ему, чтобы до пяти не приходил.

Реджина молчала.

— Знаешь, я вовсе не обязана следить за чужими детьми, — с вызовом сказала Бренда.

Реджина сдавила трубку с такой силой, словно старалась задушить Бренду по телефону.

— Я и не прошу, чтобы ты за ним следила. Просто позвони мне.

— Ладно, конечно, позвоню, я только…

— Спасибо, — сказала Реджина и повесила трубку телефонного аппарата, стоявшего в кухне.

Она теребила нашейный крестик, двигая его по цепочке взад-вперед и пытаясь сосредоточиться. Ник пользовался свободой, какая была и у нее в его возрасте. Когда живешь на острове, то сам знаешь, в каких домах безопасно, а какие лучше обходить стороной. Даже отдыхающие, по крайней мере большинство из них, были фактором известным, поскольку приезжали сюда из года в год.

Конечно, всего какой-то месяц миновал с тех пор, как у Брюса Уиттэкера снесло крышу и он убил какого-то беднягу приезжего на берегу. Такие жуткие вещи иногда случаются даже на острове. Но Ник, по крайней мере, не мог здесь потеряться, не мог убежать, не мог отойти от дома больше чем на три мили.

Если только он не сел в лодку.

У некоторых его друзей постарше, которым было лет по десять-двенадцать, были уже ялики с подвесными моторами, и они вели собственный промысел лобстера.

А также таскали у матерей сигареты, а у отцов пиво, мрачно подумала Реджина, хотя ей казалось, что ее сын пока еще не подвержен этим соблазнам. Предполагалось, что он не должен был выйти на воду, не предупредив ее. Но, с другой стороны, он также не должен был уходить из дому, не сказав ей об этом. Капля беспокойства у нее внутри разрослась в огромный твердый ком.

— Я звоню Кэлу, — сказала она.

Ее мать как раз извлекала из раковин моллюсков для вечернего меню. В их ресторане моллюсков готовили только двумя способами: жарили либо варили на пару. Но в тот момент Реджине некогда было думать об этом.

— Зачем? — спросила Антония.

— Чтобы он разыскал Ника.

— С Ником все в порядке. Оставь мальчика в покое. Оставь в покое их обоих. — Она бросила быстрый взгляд на Маргред, которая наполняла солонки и перечницы на столиках по другую сторону окошка, и, понизив голос, добавила: — Калеб теперь женат.

Реджина залилась краской. Она не думала, что ее страсть была настолько заметной. Плохо, конечно, что на острове все знают все о каждом. Она предпочла бы скрыть свои чувства от посторонних глаз. А кто еще видит или догадывается, что она страдает от любви к шефу полиции? Сам Калеб?

Она вздрогнула. Маргред?

Она уже открыла рот, чтобы что-то сказать, неважно что, но в этот момент звякнул колокольчик над дверью и на пороге появились они.

Ник. От облегчения у нее закружилась голова.

И Дилан.

Вторая волна эмоций, таких же сильных, но далеко не таких чистых и понятных.

Она думала, что никогда больше не встретится с ним. Все, что она делала той ночью, все, что они делали, основывалось на уверенности в этом. Он сказал, что уезжает. Он даже не попросил у нее номер телефона. Мерзавец!

Сжав зубы, она выскочила к ним через дверь, открывающуюся в обе стороны.

— Где ты был? — грозно спросила она.

— На берегу. И встретил там этого парня. — Ник улыбнулся, словно принес в дом не потенциальное несчастье, а пригоршню ракушек для нее. — Он говорит, что знает тебя.

Дилан улыбнулся, обнажив краешек зубов. При дневном свете он выглядел иначе, более крепким и более угрожающим.

— Привет, Реджина.

По крайней мере, он запомнил ее имя. Она пристально смотрела на него, сбитая с толку и этой ситуацией, и скачками своего пульса.

— Я думала, ты уехал.

— А теперь вот вернулся.

Она решительно скрестила руки на груди, зная, что на них сейчас смотрят мать и Маргред: первая — строго, вторая — с нескрываемым интересом.

— И чего ты хочешь?

— Я еще не решил, — вкрадчиво сказал Дилан. — А что ты можешь предложить?

Ее дыхание со свистом прорывалось сквозь сжатые от злости зубы. Если он сейчас же не уйдет, ей придется его убить. А потом, возможно, покончить с собой.

Но сначала она должна была разобраться с Ником.

— На ленч ты опоздал. То, что мы подаем сегодня на обед, написано на доске меню. — Она ткнула пальцем в сторону Ника. — Теперь с тобой. Давай наверх. Нам нужно поговорить.

— Когда они так говорят, всегда получается весело, — пробормотал Дилан.

Ник ухмыльнулся.

— А ты заткнись! — отрезала Реджина.

Не хватало еще, чтобы случайный любовник с пляжа давал ее сыну уроки неуважительного отношения к родителям. Она резко качнула головой в сторону кухонной двери. — Наверх!

— Неужели ты не рада меня видеть? — осведомился Дилан.

У Реджины заныло в животе. Она нахмурилась.

— Не особенно.

— А ты ведь мальчишка Барта, — неожиданно заявила Антония. — Старший. Ну и что ты здесь делаешь?

— Действительно, Дилан, что ты здесь делаешь? — подхватила Маргред.

Боль в голове у Реджины начала стремительно нарастать. Восемь лет она жила, как проклятая монахиня. Восемь лет замалчивания сплетен и искупления прошлых грехов. Один несчастный прокол, единственный мужик за восемь лет — и тот притащился за ней домой, как приблудившийся щенок.

Он пришел за ней в ее дом.

Нет, жизнь все-таки несправедлива.

Дилан улыбался прямо ей в лицо, такой самонадеянный, уверенный в себе, крутой.

— Занимаюсь изучением местных… достопримечательностей.

— Изучай их где-нибудь в другом месте, — сказала она. — Я на работе.

— Не нужно так смущаться, — мягко сказал он.

Глаза Антонии подозрительно сощурились.

— А чего это вдруг она должна смущаться?

Реджина сцепила зубы.

— Я не смущена. Я занята.

Дилан оглядел пустой ресторан и удивленно приподнял бровь.

— Я могу подождать.

— Ждать придется долго. — Она взъерошила волосы сына, с болью отметив, что он дернул головой, уклоняясь от ее руки. — Пойдем, Ник.

— Тогда я еще приду, — сказала Дилан.

Их взгляды встретились. Его глаза были очень темными. Грудь ее сжали спазмы, как при икоте, в то время как мысли были переполнены желанием. Это было плохо. Ей нужно было дышать, ей нужно было думать, а под взглядом этих черных неулыбчивых глаз она не могла делать ни того, ни другого.

— Как знаешь, — сказала она, чтобы освободиться от него. — Хорошо, что зашел.

Даже слишком хорошо, думала она, поднимаясь по лестнице, чтобы прочесть Нику лекцию о правилах поведения и ответственном отношении.

Дилан нравился ей больше, пока оставался фантазией.

В качестве фантазии Дилан по-прежнему не давал ей покоя, всплывая в памяти в самые неподходящие моменты и отвлекая от работы.

В течение целой недели он каждый день под разными предлогами заходил в ресторан: то выпить чашечку кофе, то перекинуться парой слов с Маргред, то перекусить сэндвичем. Причем всегда в разное время, так что она не могла заранее подготовиться, чтобы справиться с волнением, которое испытывала при встрече с ним, или найти себе работу в задних помещениях.

К тому же Реджину бесило, что ее преследуют в этом ее чертовом собственном ресторане. Ресторане ее матери. Она могла постоять за себя. Ей было восемнадцать, когда она убежала в Бостон, свежее мясо в среде работающей в ресторанах братии — вечно полупьяной, сексуально озабоченной или обкуренной. Она научилась не обращать внимания на сальные взгляды уборщиков посуды и их комментарии на испанском, она умела пользоваться локтями — а однажды пришлось схватиться и за нож для разделки мяса, — когда несколько человек окружают тебя, прижимая к плите или загоняя в угол в холодильной камере.

Дилан не прикасался к ней. Он с ней почти не разговаривал. Реджина уже толком и не знала, действительно ли он приходит, чтобы повидать ее, или же просто вынюхивает что-то относительно своей невестки. Эта мысль не нравилась Реджине по целому ряду причин.

Но следил он вовсе не за Маргред.

Когда во время работы — переписывая меню на доске или подавая тарелки через окошко в кухню, — она поднимала глаза, то видела напряженный взгляд черных глаз, как у героя любовного романа. Реджина вздрагивала. Его упорство начинало ее раздражать. И злить. К тому же поползли разговоры.

— Тебе что, больше нечего делать? — спросила она, понизив голос.

У двери какая-то супружеская пара средних лет, с фотоаппаратами и бутылками воды в руках, внимательно читала меню. Ник сидел под столиком и играл с котом.

Дилан на мгновение задержал на ней взгляд. Уголок его рта скривился.

— Нечего.

— А если поехать куда-нибудь? Или поработать?

— Здесь у меня нет работы.

— Ты не ловец лобстеров.

Рыбаки, промышляющие лобстера, — настоящие рыбаки, по крайней мере, — были в море с пяти утра. А сейчас уже начало одиннадцатого.

— Нет, — подтвердил он.

Она стояла перед ним, упершись руками в бока, и ждала.

— Я спасаю имущество с затонувших судов, — наконец сказал он.

Ее брови сдвинулись.

— Ты имеешь в виду обломки кораблей?

— Все, что лежит на дне, принадлежит морю.

— А я слышала, что оно принадлежит нашему правительству.

Он пожал плечами.

— Большинство подводных изысканий выполняются частными ныряльщиками.

— Грабители могил.

Он улыбнулся, слегка приоткрыв зубы.

— Искатели сокровищ.

Из- под стола высунулся Ник.

— А вы когда-нибудь сами находили сокровища?

Он был наказан, ему было запрещено выходить на улицу до трех, пока у Реджины не закончится смена. Антония сказала, что она придает случившемуся слишком большое значение, но ей было все равно. У нее хватало проблем и без того, чтобы по десять раз за день выяснять, где Ник.

Дилан полез в карман и вынул оттуда монету. Реджина увидела, как она блеснула в воздухе, когда он бросил ее Нику.

— Вау! — Ник перевернул монету на ладони, и глаза его восхищенно расширились. — Настоящая?

Дилан кивнул.

— Это серебряный доллар Моргана с головой Свободы.

— Круто.

— Он твой.

— Нет, — сказала Реджина.

— Это всего лишь один доллар, — возразил Ник.

— И далеко не в самом лучшем состоянии, — добавил Дилан.

— Для меня все равно, в каком он состоянии. Он не принимает подарков от посторонних.

Нижняя губа Ника обиженно выпятилась.

— Но…

Она пронзила его взглядом ты-же-слышал-что-я-тебе-сказала-Ники. Она не хотела, чтобы ее сын идеализировал этого парня. Несмотря на то, что Дилан действительно был похож на пирата со своими длинными волосами и этой сексуальной щетиной…

Стоп, сказала она себе. Ей тоже не следует его идеализировать. Это всего лишь еще один парень, сбежавший с острова и ничем не отличающийся от прочих мужчин, о которых она думала и которым отказала за все эти годы. И он определенно ничем их не лучше.

Тех мужчин, с которыми у нее секса не было.

Проклятье!

— Мне жаль, малыш, — сказал Дилан.

— Да уж… — Ник уронил монету на ладонь Дилану. — Мне тоже.

Сын молча отправился в кухню, и Реджина вздохнула.

Дилан сидел, развернувшись к двери и вытянув ноги. Длинные ноги, отметила Реджина. Носки отсутствуют.

— Кто это? — спросил он.

Реджина, проследив за его взглядом, увидела напротив окна ожидавшего на тротуаре Иерихона.

— Это Иерихон Джонс.

Она, как было принято на острове, помахала ему поднятыми пальцами — жест, практически заменявший приветствие. Ветеран войны забросил на плечо рюкзак и скрылся за утлом дома.

— Что ему здесь нужно?

— Ничего. Сэндвич.

Он приходил сюда раз в день или через день. Она давала ему еду через заднюю дверь, когда Антония не видела.

— Я имею в виду, что ему нужно здесь, на острове?

Реджина пожала плечами.

— Может быть, у него просто нет денег на паром, чтобы уехать.

— Это он тебе сказал?

— Я его не спрашивала. Это в обязанности твоего брата входит задавать вопросы людям. А я их просто кормлю.

Дилан, прищурившись, посмотрел на нее.

— Ты добрая, — сказал он почти осуждающе.

— Не всегда. Просто меня достает то, как в нашей стране относятся к солдатам, вернувшимся с войны. Он не должен жить на улице, он…

— …может быть большой проблемой.

— Послушай, он не мешает отдыхающим и не замечен в сексуальных домогательствах. А это все, что мне нужно о нем знать.

— Это немало. И откуда у тебя такая информация?

Она покраснела.

— Это сказал твой брат.

— Где он ночует?

— Иерихон? Не знаю, — раздраженно ответила она. — Как не знаю, где ты ночуешь.

— А хотела бы посмотреть? — вкрадчиво спросил он.

Сердце ее забилось быстрее.

— Н-нет! — Она нервно откашлялась. — Нет. Просто… гостиница переполнена, а большинство квартир было снято несколько месяцев вперед. Если только ты не живешь с родственниками.

Дилан удивленно приподнял брови.

— С новобрачными? Думаю, это не вариант.

Она вытерла руки о передник.

— А дом твоего отца?

Лицо его стало непроницаемым, как у игрока в покер.

— Мы с отцом не разговариваем.

— Но твоя сестра…

— Люси была совсем маленькой, когда я… уехал.

У него была та же манера, что и у Маргред, — делать паузу перед некоторыми словами, как будто английский был ему не родным языком или что-то в этом роде. Реджина снова подумала о том, где он жил и как они познакомились.

— Тем более. Хороший повод узнать ее поближе, — заметила она.

— Ты почему-то вдруг очень начала интересоваться моей личной жизнью.

— Я… — Вот черт! — Я подумала о Люси.

Она два года была учительницей Ника. В первом классе и втором.

— Я этого не знал. — На какое-то мгновение он смутился, чем напомнил прежнего мальчишку, которого мать забрала с острова. — Мы не придавали большого значения семейным отношениям.

Но это было неправдой. Барт Хантер был настолько подавлен уходом жены, что Люси отказалась от места в графстве Камберленд ради того, чтобы работать учителем на острове и вести хозяйство в доме. Калеб был заботливым, любящим братом и после возвращения из Ирака начал мучительный процесс примирения с отцом.

— Ты хотел сказать, что это ты не придавал большого значения семейным отношениям.

Он пожал плечами.

— Ну, если тебе так больше нравится…

Но ей это не нравилось вообще.

На следующий день Реджина сидела в туалете и, стараясь сдерживать панику, мысленно подсчитывала дни в своем женском календаре.

Срок ее месячных пока не прошел, оставалось еще — она снова пересчитала в уме — два дня. Это не могло быть задержкой, она просто не могла быть беременна!

Сердце ее тоскливо сжалось.

Теоретически, в общем-то, могла.

Можно было проверить это с помощью теста на беременность. Реджина представила себе, как идет в продуктовый магазин, просит у юной дочки Уайли этот самый тест, и ее передернуло. После этого в очереди к кассе определенно начнется обсуждение.

Она судорожно сглотнула. О'кей, никаких тестов. Пока никаких. Подождем, пока нужно будет поехать на материк, В Рокланд или куда-то еще. Там она это и купит. А до тех пор ей остается только считать дни, молиться и держаться как можно дальше от Дилана. Никаких-Семейных-Уз Хантера.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Дилан жил в человеческом обличье среди людей и чувствовал себя так, будто его голым вытащили из воды на скалы.

Он неподвижно стоял на пристани за артелью промысловиков лобстера, мучительно страдая от отсутствия котиковой шкуры и тоскуя по кипучей жизни и свободе в море.

Руки его были сжаты в кулаки. Он и раньше задерживался в облике человека — иногда для секса, а чаще просто в одиночестве — на острове, который ему завещала мать. Но никогда это не было так надолго. И никогда в окружении других существ, которые претендовали на место рядом с ним, на часть его внимания. Из-за постоянного контакта с людьми он чувствовал себя изможденным и лишенным кожи.

Неудивительно, что старый король Ллир «ушел под гребень волны», как вежливо выражались селки относительно тех, кто настолько глубоко погрузился в себя и в морскую пучину, что потерял желание и способность принимать облик человека.

Аромат океанской воды забивался исходившим от дощатых стен сложным терпким запахом, в котором можно было различить дизельное топливо, моторное масло, кофе, пот и сигаретный дым. Рыбаки заходили в это невысокое деревянное здание, чтобы продать улов, купить наживку, горючее и резиновую ленту для конвейера, пожаловаться друг другу или поделиться сплетнями. Дилан чувствовал, как их взгляды бегают по его телу, словно мухи, но ни у кого не возник вопрос относительно его присутствия здесь. Его здесь приняли — он не был одним из них, но все же считался человеком с острова.

Он прислушивался к их разговорам и пытался из болтовни о погоде, ловушках и ценах выяснить, что могло понадобиться на Краю Света демонам.

— Он не имеет права ставить свои ловушки на этом рифе, — говорил один мужчина другому. — Поэтому я обрезал веревку и привязал ее у буйка.

Его собеседник кивнул.

— Это будет ему наукой.

— Так-то лучше. — Шум подходившей к причалу шхуны, казалось, подчеркнул угрозу в его голосе. — Или в следующий раз я просто обрежу веревку.

Дилан мысленно улыбнулся. Очевидно, люди могли отстаивать свою территорию, как и селки.

Лодочный мотор заглушили. Еще один рыбак, подумал Дилан. Он обернулся и замер на месте. Обычное приветствие застряло у него в горле.

Прибывшей шхуной была «Милая Саро». Он узнал ее очертания еще до того, как прочел название на борту. А рыбаком был Барт Хантер.

Его отец.

Он совсем старик! Дилан встречался с ним на свадьбе, но сейчас, увидев отца без парадного костюма и при свете дня, осознал это с новой силой.

Барт Хантер всегда был крупным мужчиной. Дилану достался его рост, Калебу — широкие плечи и большие рабочие руки. Но годы или пьянство поспособствовали тому, что мяса на этих крепких костях стало намного меньше, лицо обветрилось, волосы выгорели на солнце, и теперь этот суровый седой старик стал похож на старую мачту. Человек. Старый.

Как Дилан мог когда-то бояться его?

Они пристально разглядывали друг друга через все сужающуюся полоску воды.

На свадьбе они почти не разговаривали. Дилану нечего было сказать человеку, который четырнадцать лет фактически держал его мать в плену.

Но прежде чем он успел что-то сообразить, Барт уже швырнул ему швартовочный конец.

Дилан автоматически поймал его. Старые привычки не исчезают. Ему было восемь или девять лет, когда он начал работать на лодке отца, — тяжелая, мокрая, грязная работа в резиновых перчатках и сапогах, слишком больших для него…

Дилан привязал конец, проклиная воспоминания, связывавшие его крепче любой веревки.

Потом он отвернулся и, не говоря ни слова, пошел прочь.

— Не суди меня, мальчик! — крикнул вслед ему Барт.

Слова ударили в спину, словно камни.

— Ты не можешь судить меня!

Дилан даже не обернулся.

Он взбирался по дороге, круто уходившей от пристани вверх, как будто пытался убежать от нараставшего в нем чувства, которое выворачивало внутренности и когтями скреблось под кожей.

Он жадно втягивал прохладный океанский воздух в тщетной попытке укротить зверя, бушевавшего внутри. Он сгорал от страстного желания: ему была необходима женщина и было необходимо море — и такое сочетание двух видов болезненного голода буквально съедало его изнутри. Он отчаянно боролся с порывом вернуться назад, прыгнуть с пирса и, кружась, отправиться под волнами туда, где скрытая от посторонних глаз жизнь течет стремительно, туда, к развевающимся водорослям, в настоящие леса из ламинарии, в холодную и темную глубину. Уничтожить мысли ощущениями. Смыть с души налет человечности.

Как Конн выдерживает это?

В пределах Убежища принц сохранял человеческий облик дольше, чем любой из живущих сейчас селки. Но он не должен был отрываться от магии острова. Он не мог подвергаться риску постареть.

Дилан сделал еще один большой глоток воздуха. По меркам селки он был молод — ему не было и сорока. Он мог проводить на земле недели, даже годы, и при этом не приближаться к своему хронологическому возрасту. По крайней мере, он не мог умереть от этого. Если только крах надежд и чувство бессилия не убьют его.

Он поднял глаза от асфальта. В конце извилистой дороги красный навес ресторана сиял в лучах заката, точно парус в море.

Скользкий узел, сжимавший его внутри, внезапно ослаб. Один свой голод Дилан мог удовлетворить.

Он идет повидать ее только потому, что это соответствует его целям, говорил он себе, следуя по дороге к переправе. Открытое преследование Реджины служило оправданием его поведения и позволяло следить за приездом и отъездом людей, слушать их сплетни. Если бы демон действительно вселился в жителя острова, то, скорее всего, его соседи на следующий же день принялись бы обсуждать его странное поведение за чашечкой кофе у Антонии.

И тем не менее…

Он хотел видеть ее. Не мог дождаться, когда увидит настороженные огоньки, зажигавшиеся в ее глазах, когда он появлялся на пороге, вызывающе поднятый подбородок, раздражение в ее голосе. Он любил через окошко в кухню следить за ее быстрыми ловкими движениями, за маленькими сильными руками, нетерпеливо сжатыми губами. Представив ее себе, он улыбнулся. Вечно занята, вечно в движении, словно шустрая птичка, мечущаяся в полосе прибоя.

Он толкнул дверь ресторана, заставив звякнуть колокольчик вверху. Ресторанный кот, лежавший на привычном месте на подоконнике, медленно поднял голову и посмотрел на него сонными золотистыми глазами.

Маргред, снимавшая передник, остановилась.

— А, это ты…

Дилан нахмурился, уязвленный ее явным разочарованием. В образе селки или человека, замужем или нет, Маргред обладала силой, чисто женскими чарами, которые притягивали к ней глаза мужчин. Но на этот раз ее вид нисколько его не задел.

Его беспокойный взгляд устремился мимо нее в сторону кухни.

— Где она?

— Реджина? Она пошла на пристань встречать паром. Я как раз жду ее возвращения.

— Зачем?

— Чтобы уйти домой.

Он криво улыбнулся.

— Кого она встречает с парома?

— Никого. С него выгрузят продукты для ресторана. Дилан… — Взгляд Маргред был тревожным. Вопросительным. — Что ты здесь делаешь?

Она уже встречалась с демоном, напомнил себе Дилан. Они оба сталкивались с ним. С ней не было необходимости притворяться. Да и Конн не давал распоряжения лгать ей.

— Меня послал Конн.

— Для чего?

— Он считает, что огненное отродье что-то ищет на Краю Света.

Маргред затихла.

— Что ищет?

Твоего ребенка. Твоего и моего брата.

Но этого Дилан сказать не мог. Он и сам не был уверен, что это правда.

— Я здесь для того, чтобы выяснить это.

— Месть?

— Возможно.

— Тогда почему ты не пришел ко мне? — Она теребила передник. — Почему ты не предупредил меня?

— Потому что точно мы ничего не знаем.

— И потому что я теперь человек, — закончила она.

Может быть. Вероятно. Чувство вины делало его жестоким.

— По собственной воле.

— Да. Это был мой выбор. Мне нравится быть человеком. — Помолчав, она осторожно добавила: — Мне нравится быть с Калебом.

— Пока смерть не разлучит вас, — насмешливо хмыкнул Дилан.

Она с вызовом вскинула голову.

— Лучше прожить одну человеческую жизнь с ним, чем целую вечность без него.

— А будет он так же нравиться тебе, когда вы оба станете стариками?

— Да, — с абсолютной уверенностью ответила она.

— Откуда ты знаешь?

— А тебе какое до этого дело? — отрезала она.

Хлопнула задняя дверь.

— Этот идиот поставщик прислал мне целый айсберг, — сказала Реджина. — Четыре ящика… Ага. — Она замолчала, переводя глаза с Дилана на Маргред. Потом поставила большой картонный ящик на обитую сталью стойку и скрестила руки на груди. — Простите, что помешала.

— Ничему ты не помешала, — сказала Маргред. — Я пошла.

Дверь, звякнув колокольчиком, закрылась за ней.

— Черт… — устало сказала Реджина и провела рукой по волосам. — А я как раз хотела попросить ее дать мне еще двадцать минут.

— Зачем? — спросил Дилан.

— Мама занимается своими делами — собрание комиссии по утилизации мусора, — пояснила Реджина, — и я работаю всю обеденную смену одна. Обычно это не проблема, но сегодня для грузовика не нашлось места на утреннем пароме, и теперь мне придется разгружать все привезенное самой.

Произнося эти слова, она уже начала работать, сдвинула ящик в сторону, подперла заднюю дверь. В ней не было ни капли покоя, умиротворенности, только эта немного нервная бодрая энергия. И все же впервые за сегодняшний день Дилан почувствовал, что расслабился.

Когда он вошел в кухню, она уже возвращалась туда с еще одним большим ящиком. Через открытую дверь ему был виден старый белый фургон с распахнутыми задними дверцами, в котором стояли деревянные и картонные ящики.

— Так ты одна?

— Я же уже сказала.

Она сделала шаг в сторону, чтобы обойти его.

— А где Ник?

— У Дэнни Трухильо, играет в «Последний альянс». Дай пройти.

Вместо этого он взял у нее ящик и поставил его на стойку. Она закусила губу.

— Послушай…

Звякнул колокольчик. Реджина перевела глаза в сторону двери, потом снова на него; по ее лицу было видно, что она в нерешительности.

Он улыбнулся.

— Займись делом.

Посетителями? Или разгрузкой? Он и сам не знал, что имеет в виду.

Она, похоже, тоже не поняла, но, впрочем, выбора у нее и не было. Она быстро взглянула на него и толкнула двери в зал. Он услышал ее голос:

— Как дела, Генри? Чем тебя угостить?

Дилан успел выгрузить еще два ящика, пока она упаковала ужин для Генри — одну лазанью навынос — и приняла заказ на четыре приготовленных на пару лобстера с салатом из капусты.

Она толчком открыла дверь и на бегу схватила лобстеров.

— Спасибо. — Она отпускала его. — Остальное я за минуту сделаю сама.

Дилан не обратил внимания на ее слова. Каждый их этих ящиков с помидорами весил не меньше шестидесяти фунтов. Интересно, как она сама загружала их в фургон?

Куда это поставить?

— В холодильную камеру. Налево от тебя. Но…

— Так что там не так со льдом? — спросил он, чтобы отвлечь ее.

Она бросила лобстеров в кипящую воду.

— Он не такой, каким должен быть — бесцветным, безвкусным и практически с нулевой пищевой ценностью. Словом, никаким.

— Тогда зачем его покупать?

— Я и не покупала. Или это сделала мама, или поставщик что-то напутал.

Она хлопала крышками контейнеров: лимон, масло, нашинкованная капуста. К моменту, когда она выбивала чек за лобстеров, Дилан поставил на пол последний ящик.

Реджина шумно выдохнула.

— Спасибо. Думаю, я перед тобой в долгу.

— Я уверен, что о форме оплаты мы сможем договориться, — мягко сказал он.

Она фыркнула.

— Я приготовлю тебе обед.

— Я имел в виду вовсе не это.

Он потеснил ее к обитой металлом стойке и во взгляде больших карих глаз прочел, что она прекрасно его понимает.

— Тогда плохо, потому что это все, что я могу тебе предложить.

Он прижался ногой к ее бедру и запустил пальцы в ее волосы, под бандану. Под ладонью он чувствовал ее пульс, бившийся в жилке на шее.

— Значит, я не стану ждать, пока ты мне что-то предложишь, — сказал он и прильнул к сердито сжатым губам.

Ее вкус был таким острым и таким земным! Он напоминал разогретые на солнце помидоры, оливки и чеснок. А пахла она абрикосами. Она наводнила собой все его чувства, заполнила его мысли. Хорошо, да, сейчас… Ее руки обвились вокруг его шеи. Ее рот был горячим и жаждущим. Она прижалась к нему, и он ощутил напряжение в ее тугом теле. Небольшая грудь, тонкая талия, узкие бедра — все такое прекрасное, такое женственное, все принадлежит ему… И живший в нем голод выпустил когти.

Он не знал, чего хочет. Чего-то… Сбросить сексуальное напряжение, это да. Но ему было нужно больше. Он хотел почувствовать, как она трепещет, как тает у него в руках. Хотел, чтобы она была мокрой и мягкой, чтобы была под ним. Он невыносимо желал ее нежности. Ее прикосновений.

Он поднял ее и усадил на стойку. Она обхватила ногами его талию, и он уже представлял, как сдирает с нее джинсы, как прокладывает дорогу к ней, в нее, прямо сейчас. Он уже нащупал ее пояс.

Ее руки легли ему на грудь.

Хорошо, да, касайся меня!

Она с силой оттолкнула его. Сбитый с толку, он поднял голову.

У нее были влажные губы и темные глаза. Маленький золотой крестик двигался в такт дыханию.

— Так что у тебя за дела с Маргред? — спросила она.

— Что?

— О чем вы говорили, когда я вошла?

У него кровь стучала в висках.

— Это не имеет ни малейшего отношения к тебе. И ко всему этому.

— Да? — Она попыталась сжать ноги. Он не шевельнулся. — Я не собираюсь заставлять ее ревновать. И покрывать делишки, которые вы скрываете от Калеба. Чего ты хочешь, Дилан?

— Я думал, это очевидно.

— Только не для меня.

Он взял ее руку и прижал к низу живота, где его твердое естество болезненно рвалось к ней.

— Тебя, — сказал он. — Я хочу тебя.

Губы ее дрогнули, но тут же скривились в презрительной улыбке.

— Очень хорошо. Прости, только мне это не польстило.

И не убедило меня.

Он рывком ткнулся членом в ее ладонь.

— А что могло бы тебя убедить?

Покраснев, она отдернула руку.

— Не знаю. Но уж никак не тисканье на кухонной стойке.

Где были, там и справились…

— Я тебя не тискал, — раздраженно сказал он.

Но прежде чем он успел повторить свою попытку, она уже оттолкнула его.

— Я не всегда имею в виду тебя, красавчик.

Все- таки есть другой мужчина!

Глаза его сузились.

— Кто он?

— Я не хочу об этом говорить.

— Тогда не следовало о нем упоминать! Так кто он?

— Как будто тебе действительно это интересно! — Она подняла голову, почти коснувшись его подбородка. — Ты сейчас не обо мне думаешь, а о том, кто еще получал то, чего так хочется тебе. Пошел ты!

— Ты же сама мне помешала. Тогда хотя бы поговори со мной.

Неожиданно вырвавшийся у нее смешок удивил обоих.

— Это был отец Ника. Доволен? Я работала у него.

— В Бостоне.

Ее глаза удивленно округлились.

— А ты откуда знаешь?

— Мне сказал Ник. Еще в первый день, на берегу.

Ее рука потянулась к цепочке на шее, к тотему Христа. Дилан видел этот жест и раньше. Может, она обращалась к Нему за помощью? Или это была просто привычка?

— Ник говорил с тобой о своем отце? — спросила она.

Он рассматривал ее грудь, золотую цепочку, гладкую кожу над краем майки на лямках.

— Он сказал, что ты от него ушла.

— Да. После того как Алэн четко дал понять, что не собирается иметь ничего общего ни со мной, ни с моим ребенком.

Что ж, дети — это… Дети являются серьезным обязательством. Неудивительно, что тот парень испугался. Дилан перевел взгляд с легкого изгиба груди на ее рот, чувственный и немного печальный.

— Есть вещи и похуже, чем расти без отца, — заметил он.

— Мне ли не знать…

Он удивленно поднял брови.

— Отец бросил нас, когда мне было три года, — пояснила она.

— С тобой была мать.

— Да, когда не работала… Для Ника я хотела бы другой жизни.

Тени в ее глазах встревожили его.

— У тебя не было выбора, — сказал он.

— Тогда — нет. Зато сейчас есть.

Дилан не ответил. Его рассудок по-прежнему был затуманен вожделением. Она вздохнула.

— Я не могу стать Нику матерью, которая постоянно будет рядом. Все, что я могу сделать, это уберечь его от человека, к которому он может привязаться.

Дилан нахмурился.

— Ты с самого начала знала, что я здесь не останусь.

И не я остановил тебя тогда на берегу.

Ее подбородок воинственно поднялся.

— Я была пьяна. Так или иначе, но это было до того, как я узнала тебя. И до того, как тебя узнал Ник. Он действительно может к тебе привязаться, и я не хочу рисковать.

— Я не собираюсь ходить за тобою по пятам. — От разочарования голос его стал резким. — Ничего не должно измениться. Я просто хочу секса.

— Секс все меняет. — Их взгляды встретились. У нее были теплые, честные глаза. — Мне следует быть осторожнее. Я тоже могу привязаться к тебе.

Его сердце сжалось. Он был селки. Привязанности противоречили его природе. И тем не менее…

— Ты себя недооцениваешь, — сказал он.

— Что ты хочешь этим сказать, черт возьми?

— Возможно, ты больше похожа на меня, чем подозреваешь.

Или, может быть, она обладала над ним большей властью, чем он мог признаться даже самому себе.

— У меня есть ребенок. У тебя нет. — Реджина спрыгнула со стойки и легонько оттолкнула его в сторону. — Попробуй взять на себя ответственность за кого-нибудь, кроме самого себя, тогда и поговорим.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Я не могу есть в кухне.

Иерихон отступил на шаг от двери, сжимая пакет для еды на вынос. За ним на дорожку потянулся аромат жареной картошки с луком, смешивавшийся с запахом кипящего масла и душком из мусорного бака с остатками лобстеров. Реджина с отвращением поморщилась.

— Если бы это не было милостыней, — сказал он, — все было бы иначе.

Она нахмурилась. Ее бесило, что она больше ничего не может для него сделать. Не хочет сделать больше.

— Никакая это ни милостыня. Это всего лишь сэндвич.

Узкие губы Иерихона скривились в некоем подобии улыбки. Она заметила, что он попытался умыться и даже побриться. На его шее виднелась черта, за которой заканчивалась борода и начиналась грязь. Несмотря на столь своеобразное разграничение, Реджина решила, что без щетины он выглядит не таким пугающим.

— Может быть, я мог бы вам помогать, — предложил он, стараясь не встречаться с ней глазами. — В обмен на еду.

О нет! Она не собирается брать на себя еще один груз ответственности. Хотя, возможно…

Вчерашняя помощь Дилана оказалась для нее и откровением, и предупреждением. Но она не могла рассчитывать на это при каждой доставке. Как не могла рассчитывать и на Дилана — месячные задерживались.

Как он вчера сказал? «Ничего не должно измениться. Я просто хочу секса». Вполне предсказуемая мужская реакция.

Он ненадежный. Но предсказуемый.

— Простите, — сказала она. — Но мы никого не нанимаем.

— Я не прошу денег.

В голосе Иерихона чувствовался легкий южный акцент, словно аромат бурбона в родниковой воде. Она снова подумала, что за нелегкая забросила его так далеко от дома.

— Только иногда… Я подумал, что мог бы вам помогать, — со спокойным достоинством повторил он.

Голова у нее разболелась. Она не знала, что делать. Когда в «Перфеттос» требовалась посудомойка, Алэн выезжал на угол, где околачивались поденные рабочие, и нанимал помощника прямо с улицы. Но у Алэна не было ребенка, о котором он мог бы беспокоиться. Он и не хотел никакого ребенка, никого, о ком можно было бы заботиться. Сволочь!

Но через столько лет эти слова уже потеряли свою силу и не заводили ее больше. Когда она думала об Алэне, то ощущала только усталость.

— Я дам вам знать, — сказала она.

— Хорошо, мэм. — Иерихон поглубже натянул кепку, прикрывая козырьком чистые беспокойные глаза. — Спасибо.

Он повернулся, чтобы уйти, и чуть не столкнулся с Маргред, которая как раз выходила из-за угла. Они топтались на месте, словно бойцы, выискивающие у противника уязвимые места и пока не наносящие ударов. Наконец Иерихон отступил, и Маргред прошла в кухню.

Когда она потянулась за передником, щеки ее горели.

— Что он здесь делает?

Реджина приподняла брови, удивленная ноткой враждебности, прозвучавшей в ее голосе.

— Я думаю его нанять.

— Зачем?

— Мыть пол, разгружать покупки и всякое такое…

Антония, не оборачиваясь от плиты, презрительно фыркнула:

— Нам не нужен посторонний мужчина, чтобы выполнять за нас работу.

Им не нужен был мужчина и восемь лет назад, когда Реджина появилась на пороге ресторана Антонии с Ником на руках. Несмотря на все свои недостатки, на все сложные чувства по отношению к ушедшей из дому дочери и трехмесячному внуку, Антония делала все, что было необходимо. Но с годами она не становилась моложе. Реджина смотрела на руки матери, когда та лопаткой переворачивала на решетке нарезанное мясо, — сильные, с выпуклыми венами, с узловатыми от возраста суставами пальцев, с пожелтевшими от дыма ногтями — и чувствовала, как горло сжимает спазм любви и паники. Антония в этом никогда не признается, но она уже не может работать столько, сколько раньше. Маргред прекрасно обслуживает клиентов, но по вечерам она уходит домой к мужу. А сама Реджина…

— Все меняется, — коротко ответила Реджина.

Секс все меняет…

Да, приятель, так было всегда.

Месячные задерживались. Пока только на день. На один день.

Может, она и не беременна. Но Реджина ощущала груз тревоги, которая, как живое существо, давила ей на живот, жгла в груди.

— Все эти чертовы заказы на обслуживание праздников! — заявила Антония, обращаясь к Маргред. — Она приняла еще один заказ, торжество по поводу воссоединения семейства, через неделю после дня рождения Фрэнка Айви. А теперь собирается нанять помощника.

Реджина взяла нож и начала крошить зеленый лук для итальянского салата с пастой, не обращая внимания на неприятный комок в горле.

— Шесть баксов в час, пару часов в день, несколько дней в неделю. Подумаешь, большое дело!

— Мы не можем позволить себе взять его. Даже до конца сезона, — проворчала Антония.

Вжик, ежик, ежик…

— Он на это и не рассчитывает. Он не собирается оставаться здесь зимой.

— А вдруг. Он выглядит достаточно ненормальным для этого.

Может быть, и так. Нож замер над столом.

— Мне он не нравится, — сказала Маргред.

Реджина взглянула на нее так, будто ее предали.

— Раньше ты нормально к нему относилась. Он же ветеран войны. Как твой Калеб.

— От него дурно пахнет.

Реджина вспомнила Свежевыскобленный подбородок Иерихона, границу грязи у него на шее и почувствовала неприятный укол вины.

— И с тобой было бы то же самое, если бы у тебя не было места, где можно регулярно принимать душ.

Маргред покачала головой.

— Нет, все же не настолько плохо. От него пахнет… как-то не так.

Антония с шумом поставила тарелку на окошко.

— Если он не будет прикасаться к еде или путать посетителей, мне наплевать, как от него пахнет.

Реджина, не ожидавшая от матери поддержки, изумленно взглянула нее.

Антония уперлась руками в бока.

— Ты так и будешь стоять с открытым ртом? Или все-таки подашь жаркое, пока оно не остыло?

Следующие несколько часов прошли в атмосфере напряженной работы и поднимавшегося от плиты пара. В одиннадцать часов меню изменилось: на смену яичнице, жаркому и домашней жареной картошке пришли бутерброды, сэндвичи «субмарина» и пицца. Столики заполнили не желающие самостоятельно готовить отдыхающие, явившиеся в поисках горячей пищи обитатели палаток и пассажиры яхт, сошедшие на берег ради покупок или местного колорита.

Дилана не было. Реджина поймала себя на том, что ее взгляд постоянно устремляется к окошку в зал, высматривая его высокую худую фигуру, и плотно сжала губы.

— Черт, вот черт! — Она резко отдернула руку от разделочной доски.

Мать внимательно посмотрела на нее.

— С тобой все в порядке?

— Все нормально, — ответила она, рассматривая пальцы.

На этот раз под нож попал только кончик ногтя. Никакой крови, ничего не испачкано.

Никакой крови…

Она уже трижды бегала в туалет, как будто процедура стягивания трусов могла каким-то образом трансформировать пот от работы в жаркой кухне в хорошие для нее новости: «Не беременна».

Ей необходимо съездить в Рокленд и купить этот чертов тест!

Ей нужно сконцентрироваться на работе. Она любила стряпать и испытывала удовольствие от того, что кормила людей. Но теперь былой азарт исчез. Она могла приготовить блюда этого меню с закрытыми глазами.

— Если бы я никогда в жизни не поджарила ни одного моллюска и не приготовила ни одного ролла из лобстера, то была бы счастлива, — пробормотала она.

— Ты была бы счастлива, а у нас не было бы нашего бизнеса, — отрезала Антония. — Заказ готов.

Постепенно заказы начали редеть, зал опустел. Посетители возвращались к своим лодкам, отпускам, к своей жизни.

— Господи, как мне нужна сигарета! — сказала Антония и вышла на улицу, к мусорному баку.

Реджина выложила гарнир на последние два заказа: салат латук, помидоры, колечко красного лука. Подавая тарелки в окошко, она снова посмотрела на дверь. Высокий мужчина. Темные волосы. На какое-то мгновение напряжение спало. Дилан?

Но это был всего лишь Калеб, который стоял, опершись на здоровую ногу, и разговаривал с Маргред.

— Подать тебе что-нибудь? — поинтересовалась Реджина. — Чашку кофе?

Он улыбнулся, и в уголках его глаз собрались морщинки.

— Было бы здорово.

Она принесла ему кофе, а Маргред пока обслуживала последний столик.

— Спасибо. — Калеб взял кружку и поднес к губам. — Мэгги говорит, что ты хочешь нанять того бездомного парня, которого подкармливаешь.

Мысли Реджины переключились с одних забот на другие.

— Я думаю над этим. Ты ведь сказал, что он чист.

— У полиции на него ничего нет. Но есть ряд вопросов.

Она с вызовом вздернула подбородок.

— Еще какие-то вопросы, помимо того что у него нет работы и ему негде жить?

Калеб отхлебнул кофе.

— Здесь есть один лагерь… — сказал он. — Там живут бездомные парни, в основном ветераны. Там, на старой каменоломне.

От удивления она открыла рот. И тут же молча его закрыла. Лагерь? Из бездомных ветеранов? Здесь, на Краю Света? Маргред закончила со своим столиком.

— Я бывал там пару раз, — продолжал Калеб. — Присматривался. Одного из них сегодня отвез в больницу к доктору Тома.

— Ну и что?

— У него сильные головные боли. Галлюцинации. — Взгляд Калеба встретился с взглядом жены. — Он утверждает, что им овладел дьявол.

Маргред затаила дыхание.

— М-да… — сказала Реджина.

Зачем он ей все это рассказывает?

— И что? — спросила Маргред.

— Доктор прописал ему халдол,[7] и я отвез его назад в лагерь.

— Ты должен сказать об этом Дилану, — сказала Маргред.

— Я собираюсь это сделать. — Голос Калеба прозвучал угрюмо.

— А где Дилан? — поинтересовалась Реджина.

Взгляд Калеба скользнул по ее лицу, но создавалось впечатление, что на самом деле он ее плохо видит. Во всяком случае, ее жизненную ситуацию.

— Черт его знает!

Все как обычно! Ненадежен. Типичный мужчина.

— Реджи… — Взгляд Калеба стал острым, голос звучал вкрадчиво. — Скажи мне, что происходит. Есть какая-то особая причина, по которой ты хочешь нанять этого парня, Иерихона?

Да. Нет.

Возможно, я беременна. Ребенком от твоего брата.

Нет, определенно нет.

Она пожала плечами.

— Мы сейчас явно загружены. Мне может понадобиться помощник.

— Люси, — сказала Маргред.

Калеб задумчиво нахмурил брови.

Реджина покачала головой.

— Мне не нужна официантка. Мне нужен кто-то для грязной работы.

— Люси не боится работы, — сказал Калеб. — И грязи.

Маргред кивнула.

— И она сильная.

— Была в команде по легкой атлетике у себя в колледже, — с гордостью добавил Калеб.

— Она больше заработает на шхуне отца, — сочла нужным заметить Реджина.

— Люси ненавидит воду, — сказала Маргред.

— Поговори с ней, — сказал Калеб. — Я скажу, чтобы она зашла к вам.

— Ну, это было бы… хорошо, — решила Реджина.

Она улыбнулась.

— Спасибо.

Калеб не улыбнулся ей в ответ.

— Береги себя.

Реджина прикоснулась к крестику на шее.

— Я пытаюсь.

Поглядывая на часы и на дверь, она начала готовиться к вечерней смене. Переписала мелом меню на доске, сварила и разложила по коробкам дюжину заказов на лобстеров на вынос.

Всякий раз, когда высокий темноволосый мужчина переступал порог ресторана, сердце ее вздрагивало, как колокольчик над дверью. Но это был не Дилан.

Посетители приходили и уходили, забирали свои заказы на лобстеров или пиццу, иногда задерживаясь в зале, чтобы перекусить пастой или обсудить новости. Пришла Антония, которая во время обеденного наплыва клиентов выходила помогать в зал. Сверху примчался Ник, чтобы в перерыве между первым и вторым фильмами киномарафона Чака Норриса схватить сэндвич с фрикадельками.

Дилана не было.

Возможно, его разговор с братом занял больше времени, чем предполагалось, подумала Реджина, закрывая гриль.

Или, может быть, она наконец-то отвадила его. Она бродила по пустому ресторану, и ей казалось, что в нем гулким эхом отдаются ее слова: «Попробуй взять на себя ответственность за кого-нибудь, кроме самого себя, тогда и поговорим».

Ладно, хорошо. Она перевернула табличку на двери с надписью «ОТКРЫТО » на другую сторону, где стояло «ЗАКРЫТО ».

Она уже больше ничего не ждала. Ни от него, ни от кого-нибудь другого. Если научиться ничего не ждать от жизни, не будет и разочарований. Ей хорошо вдвоем с Ником.

И они все-таки получат небольшую помощь. Завтра она поговорит с Люси насчет того, чтобы она поработала у них летом.

Она закрыла кассу, пересчитала выручку и чеки. Двадцать, сорок, шестьдесят, восемьдесят… Затем подсчитала: сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь…

Ее ребенок должен родиться в апреле. Если он вообще будет. Если эта тяжесть у нее в животе объясняется не просто нервами и количеством выпитой воды.

Она сбилась со счета и вынуждена была начать с начала. Двадцать, сорок, шестьдесят…

Вытереть столы, вымыть витрину и стойки, вынести мусор, протереть полы. Эти рутинные обязанности должны были бы успокоить ее, но мысли продолжали бешено вращаться, двигаясь по бесконечному кругу и не в состоянии с него сойти, совсем как белка в колесе.

Когда она планировала свою жизнь и готовилась к чему-то, ей было удобнее исходить из принципа «что дальше?», чем из «что, если?…» Даже авантюра с отъездом в Бостон в возрасте восемнадцати лет представлялась ее практичному уму просто очередным логичным этапом в карьере.

И посмотрите, чем это обернулось! Как бы хорошо ни были просчитаны рискованные шаги, которые она предпринимала, все неизменно заканчивалось тупиком и крахом.

Все, кроме Ника. Реджина была счастлива, что у нее есть Ник.

Но, святой боже, как же ей не хотелось снова быть беременной!

Усталость сковывала ее мышцы, наливала тяжестью тело. Она вернулась от мусорного бака и направилась в тесную кладовку в дальнем углу ресторана.

Она включила свет. Из теней вынырнули швабры — тощие чудища со спутанными веревочными гривами. Реджина прислонилась к кафельной стенке, слушая, как набирается в ведро вода, как она журчит по стоку.

Она не могла сказать, что именно заставило ее обернуться. Какой-то шум. Тень. Непонятное ощущение в основании позвоночника…

— Иерихон!

Имя со свистом вырвалось у нее, как неожиданный взрыв досады и тревоги.

Он загородил проход — такой же тощий и нечесаный, как и ее швабры, — и стоял совсем близко к ней. Слишком близко. Она чувствовала его запах, запах его одежды — сырой от постоянного пребывания на улице и кислый от пота и дыма лагерных костров.

«Он пахнет… не так».

Это были слова Маргред.

Действительно.

Сердце ее билось, казалось, прямо в горле.

— Вы меня до смерти напугали.

— Я не хотел, — сказал он.

Но с дороги не ушел. Она могла протиснуться мимо Иерихона, но прикоснуться к нему показалось ей плохой идеей. Она не хотела доводить дело до физического прикосновения, чтобы не подтолкнуть его к насилию. Какой бы он ни был худой, он все равно был сильнее ее.

Во рту ощущался привкус адреналина.

— Чего вы хотите?

Работу, с внезапной надеждой подумала она. Может быть, он просто пришел, чтобы попросить работу. Хотя теперь, когда он маячит между ней и выходом, не самое лучшее время, чтобы сказать, что она собирается нанять кого-то другого.

Он не отвечал.

— Послушайте, уже поздно, — сказала Реджина, надеясь, что голос ее звучит спокойно и разумно. Как будто ее тон мог удержать его на краю безумия, где он находился. — Почему бы вам не прийти завтра… — Она нервно облизала пересохшие губы. Днем, когда вокруг будут люди. — И тогда мы сможем поговорить о вашей работе.

Он кивнул.

— Простите меня, — снова извинился он.

Это прозвучало искренне. Но у нее почему-то задрожали колени. Ее ножи находились в другом конце кухни, как и телефон, как и дверь на улицу.

Может, закричать? Нет, если она закричит, сверху может спуститься Ник, чтобы выяснить, в чем дело. Прошу тебя, Господи, не дай ему спуститься сюда… Ее мальчику, ее малышу… «Береги себя», — советовал Калеб, но у него не было восьмилетнего сына, который полностью от него зависит.

Реджина судорожно сглотнула и взялась рукой за швабру. Ручка под ее ладонью была гладкой и внушающей уверенность.

— Тогда, может быть, угостить вас чем-нибудь? Сэндвич?

Если бы ей только удалось оказаться у стойки, если бы она смогла добраться до телефона…

Иерихон бросился на нее.

Она отскочила. Нанесла удар. Но она стояла слишком близко, или он был слишком близко от нее, и швабра, скользнув по его плечу, ударилась в стену. Она попыталась закричать, но его руки уже крепко сомкнулись у нее на шее.

Ник, подумала она. Ник.

Слишком поздно.

Пальцы Иерихона сжимались все сильнее. В глазах у нее потемнело. Она вцепилась в его руки, в его запястья. Он захрипел, и хватка его ослабела. Она отчаянно била его руками и ногами. Он зарычал и обхватил ее за плечи.

Запахло паленым. Она отчетливо почувствовала этот запах. Перед глазами замелькали искры. Вдруг что-то укололо ее в затылок. Иерихон взревел и отбросил ее в сторону. Она ударилась головой о стену, и его пальцы железной хваткой сомкнулись у нее на горле. Голова ее заполнилась дымом, перекрывшим доступ воздуха.

Воздух… Она царапала его руку. Ей необходимо было…

В ревущей темноте загорелись еще искры, после чего все поглотила черная мгла.

Ник проснулся перед телевизором. Ноги замерзли. Щекой он лежал на ковре. Чака Норриса уже не было, вместо него на мерцающем экране какой-то парень на фоне целой кучи машин обещал кому-то самую лучшую сделку в городе.

Ник сел, потирая лицо. Похоже, было уже поздно. Мама никогда не разрешала ему засиживаться допоздна. Где же она?

Во рту был какой-то странный привкус. Он встал, пошел в ванную комнату, пописал и выпил воды из пластикового стаканчика.

В гостиной он с размаху шлепнулся на диван и нажал кнопку пульта телевизора. Ничего стоящего не показывали. С экрана улыбались какие-то люди, шла какая-то реклама. Видно, действительно было очень поздно. Он взглянул на маленькие синие цифры часов. 3:37.

В животе у Ника возникло какое-то странное ощущение. Неужели мама ушла спать, оставив его лежать на полу? Без одеяла?

Он поднялся, на этот раз медленнее, и, шаркая ногами по полу, направился к ее спальне. Мама всегда спала с приоткрытой дверью. Она говорила, что делает это специально, чтобы услышать его, если он ночью проснется.

— Мама? — шепотом позвал он.

Тишина.

Он позвал громче.

— Мама!

Потом опять:

— Мама!

Он распахнул дверь. Покрывало на ее кровати было гладким и несмятым. Она здесь не лежала. Ее здесь не было.

— Мама! — на этот раз он крикнул по-настоящему, хотя это было глупо: она, должно быть, в ресторане и все равно не сможет его услышать.

Ник не любил бродить по дому ночью. Ему не хотелось выходить на холодную и темную площадку лестницы, а потом еще и спускаться по железным ступенькам.

Кухня действительно была очень большой и мрачной. Эти темные углы и тени, эти окна, на которых не было занавесок, так что любой прохожий мог заглянуть внутрь.

Но сейчас его мама уже давно должна была быть наверху.

Он злился на нее, потому что ее там не оказалось, и теперь ему придется спускаться вниз, мимо мусорного бака в темноту.

А вдруг что-то случилось? Что, если она упала и не может подняться, как та старая леди из рекламного ролика, и ему придется звонить бабушке или в 9-1-1? Нику не хотелось об этом даже думать. Он не допускал мысли о том, что с его мамой может что-то случиться. Но она должна быть здесь.

Когда он открывал дверь, когда выходил на площадку лестницы, его бил озноб. Нет, он не боялся. Ему было холодно. Он минуту постоял, успокаиваясь, перед тем как спуститься, как вдруг из темноты позади мусорного бака скользнула какая-то тень.

Пальцы на его босых ногах, стоявших на шершавом холодном металле, сжались. Черт возьми! Вот черт! Крыса. Ник ненавидел крыс.

Но затем тень вышла на освещенный луной гравий парковки, и он узнал пушистый хвост и золотистые глаза. Геркулес.

Ну… ладно. Ник набрал побольше воздуха и побежал вниз по ступенькам, по покрытому трещинами бетону. Подпрыгивая на месте, он нащупал ручку и распахнул дверь. Свет был выключен. Хорошо. Это хорошо.

— Эй, мама!

Кухня была пуста.

Сердце тяжело стучало в груди, ему было трудно дышать.

— Мама? Мама?

Но и здесь ее не было.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Калеба по-прежнему мучили ночные кошмары.

После Ирака и после того случая семь недель назад, когда он столкнулся с демоном. Военный психиатр сказал, что со временем это пройдет, а пока сделал кое-какие назначения.

Калеб никогда их не выполнял. Он глотал достаточно таблеток, чтобы унять боль в покалеченной ноге, и не собирался глотать еще больше, чтобы справиться с ночными кошмарами. Проснувшись — сердце колотится, мозг иссушен, тело мокрое от пота, — он потянулся к Мэгги.

Но на этот раз его разбудил отнюдь не сон.

Он отодвинулся от жены и нащупал трубку телефона.

— Хантер, — сказал он, приглушая голос.

Но Маргред уже проснулась. Ее теплое округлое тело зашевелилась под одеялом, а рука легла ему на поясницу.

Дымку сна развеял взволнованный голос Антонии. Калеб угрюмо слушал ее, и внутри нарастало дурное предчувствие.

— Я сейчас приду. Отправьте его наверх. — Он сел на кровати. — Нет, ничего не трогайте.

— Что случилось? — спросила Маргред, когда он направился к шкафу.

— Реджина Бароне. — Калеб натянул рубашку. — Вчера вечером она не пришла домой.

— Она… Но… — Глаза Маргред испуганно расширились. — Что произошло?

Калеб присел на край кровати, чтобы надеть туфли.

— Это я и собираюсь выяснить.

Прошло уже больше часа с момента ночного звонка, а Калеб все еще не знал, действительно ли был вызван на место преступления.

При первоначальном осмотре ничто не указывало на то, что Реджина стала жертвой насилия. Ни признаков взлома, ни следов борьбы, ни угрожающих записок, предполагающих похищение или самоубийство. Никакого вандализма, никакого ограбления. Чеки за предыдущий день аккуратно пересчитаны, банковская сумка для инкассации лежит на виду возле нетронутой кассы. Все чисто убрано, все на своих местах — за исключением швабры, валявшейся в рабочем коридоре. Это то, что касается новостей хороших.

А плохие новости заключались в том, что Реджина просто исчезла. Испарилась. И пока для осмотра места происшествия не приедет следственная бригада, у Калеба не было ничего, за что можно было бы зацепиться.

Сейчас он стоял посреди гостиной в квартире пропавшей женщины, довольно убогой комнаты с ярким пятном красного одеяла на спинке дивана и окнами, украшенными свисавшими сверху отполированными морем осколками зеленого и золотистого стекла. На их краях уже заиграли первые лучи солнца.

Калеб потер лицо. День обещал быть очень долгим.

Антония хмуро смотрела на него.

— Я мальчика не уводила. Просто отправила его в постель минут пятнадцать назад.

— Сомневаюсь, что он спит, — сказал Калеб.

Он коротко переговорил с Ником, прежде чем спуститься и натянуть желтую ленту поперек дорожки к главному входу и вокруг автостоянки позади дома. И это определенно даст ранним рыбакам тему для разговоров.

Мальчик плакал, но рассуждал четко. Он помнил, что дверь квартиры была заперта, а дверь кухни не заперта, но закрыта. Нет, маму он с обеда не видел. После кино. Часов в семь. Его глаза искали в лице Калеба поддержки. Подтверждения, что все будет хорошо.

— С ней ведь все в порядке, да? — спросил он. — Вы найдете ее?

У Калеба не нашлось ответа, который был нужен мальчику.

— Это моя работа, — осторожно сказал он.

Антония упрямо поджала губы.

— Мальчику лучше отдохнуть в собственной кровати.

— Возможно, — согласился Калеб, — если бы только мне не нужно было обследовать помещение.

— Зачем? Ты же слышал, что сказал Ник. Она вчера просто не пришла домой.

— Это мы так думаем, что она не приходила домой. Но это не значит, что мы не можем осмотреть кое-что из ее вещей.

— Каких еще вещей?

Ей требовались объяснения. Но не как матери Реджины, скорее как его начальству, как мэру.

— Телефонную книжку. Записи в мобильном телефоне. Распечатки с кредитной карточки. Когда у нас будет список ее знакомых…

— Господи, Кэл, мы и так знаем всех ее знакомых! И знаем, кто это сделал. Тот бездомный парень, Иерихон, не помню его фамилию. Ты должен пойти за ним.

— Обязательно, — пообещал Калеб. — После того как закончу здесь. А сейчас я хочу, чтобы вы забрали Ника к себе.

— А кто же откроет ресторан?

— Никто. Вы закрыты, пока я не сниму оцепление с места происшествия.

Губы Антонии задрожали.

— Ты думаешь, что ее уже нет в живых?

— На этом этапе я не строю никаких догадок, — ровным голосом сказал Калеб. Будет лучше, если он оставит то, на что надеется и чего боится, при себе. — Может быть, она просто ушла погулять. Или навестить подругу. Но я должен обследовать место происшествия, пока здесь еще могут быть улики.

Он умолчал о том, что все, найденное им, вряд ли поможет сузить круг подозреваемых. На острове не было ни одного человека, который бы никогда не ел в ресторане Антонии и чьи отпечатки пальцев или следы присутствия нельзя было объяснить именно этим.

— А что я, по-твоему, должна делать? Кроме того, что сходить с ума от волнения?

— Составьте для меня список всех, с кем она разговаривала, подруг, может быть. Всех, кто мог бы вызвать ее посреди ночи…

— Реджина никогда бы не оставила Ники.

Калеб и сам так думал.

— Можете назвать еще что-нибудь, что могло бы объяснить ее исчезновение на пару часов? Наркотики, алкоголь, что-то в таком же роде?

Антония сделала усилие, чтобы взять себя в руки.

— В средней школе она выпивала. Как ты и все остальные. Что она делала в Бостоне, я не знаю. Но если бы у нее были какие-то пристрастия сейчас, я бы заметила.

Калеб кивнул. На острове молодежь рано начинает работать и рано начинает пить. Но если у вас проблемы, соседи обязательно будут об этом говорить. Калеб знал это по себе, он сам был сыном пьяницы.

— А как насчет мужчин? В смысле приятелей?

— Она бы не захотела иметь ничего общего с местными парнями.

— Мой вопрос может показаться вам неприятным… Не жаловалась ли она, что кто-то крутится вокруг нее, не дает ей проходу?

Антония с вызовом скрестила руки на груди.

— Ты имеешь в виду кого-то еще помимо твоего брата? Почему ты у него не спросишь, где она?

Взгляды их встретились.

— Я поговорю с ним, — угрюмо сказал Калеб.

Если удастся его найти.

Калеб не думал, что его брат может причинить боль женщине. Физически, по крайней мере. Но судьба человека женского пола вряд ли стала бы его беспокоить.

Маргред утверждала, что Дилан находится здесь по поручению принца селки с миссией по расследованию каких-то обстоятельств.

Хорошо. Если на Краю Света есть демоны, Калеб надеялся, что морской народ готов на компромисс с ними. Потому что в случае стычки между селки и демонами неминуемо проиграют люди.

Калеб не мог исключить возможность того, что присутствие здесь Дилана и исчезновение Реджины каким-то образом связаны между собой. Но он также не мог позволить, чтобы его расследование основывалось на домыслах. Люди постоянно делают всякие дерьмовые вещи по отношению друг к другу. Они могут винить во всем дьявола, но в основном это связано с их человеческой природой.

Будь он проклят, если может догадаться, почему демон выбрал своей жертвой двадцатидевятилетнюю повариху из ресторана.

Об этом ему мог бы рассказать Дилан.

Жаль только, что брата никогда не было поблизости именно тогда, когда он был Калебу нужен.

Дилан скользнул во влажное соленое лоно моря, чувствуя, как вода обволакивает его шкуру с толстым мехом, словно любящая женщина. Здесь в нем оживала каждая клеточка, каждая жилка.

Здесь он был на свободе.

Он плыл в великом зеленом мраке, сквозь холодную соленую пустоту. Между столбов света и полотнищ бурых водорослей, мимо колоний черных, как сталь, мидий и молочных куполов медуз. Ритм прибоя был его пульсом, толчки волн заменяли дыхание. Он спиралью уходил ко дну и всплывал наверх. Никакой гравитации. Никаких обязательств.

Слова Реджины зацепили его, нарушили покой его мира.

Попробуй взять на себя ответственность за кого-нибудь, кроме самого себя, тогда и поговорим.

Он нырнул еще глубже. Он берет на себя ответственность, черт побери! Он здесь, разве не так? Он делает свою работу, выполняет приказ принца.

Дилан выдохнул целое облако серебристых пузырьков. Только вот сказать Реджине об этом он не может.

А даже если и скажет, она все равно не поймет или не поверит ему. Эта упрямая Реджина, с ее острым язычком, быстрым смехом и мгновенно меняющимся настроением — типичный человек.

А он был…

Когда- то он тоже был человеком.

Эта мысль была еще одной зацепкой. Он ведь считал себя человеком. Воображал себя частью семьи.

Воспоминания увлекли его за собой, сильные, как течение: мать, расставляющая их, чтобы сфотографировать, десятилетний Калеб и улыбающаяся Люси у него на коленях, и Дилан, который уже тогда стоял немного поодаль. Уже тогда он знал, что он другой, что все вокруг должно измениться.

Только он и предположить не мог насколько.

Он никогда не думал, что будет один нести ответственность за распад семьи.

Он устремился через толщу воды, полную света и жизни, и вырвался на поверхность в чистый и прозрачный утренний воздух. Море было его убежищем, местом, где он мог чувствовать, двигаться, дышать и вообще быть. Но сегодня он не мог убежать от своих мыслей. Не мог уйти от образа Реджины, от воспоминаний о гладкой коже ее рук и груди, золотом крестике на шее, нахмуренных бровях.

Я не могу стать Нику матерью, которая постоянно будет рядом. Все, что я могу сделать, это уберечь его от человека, к которому он может привязаться.

Дилан с шумом выдохнул струю воздуха. Он не привяжется. Такие, как он, никогда ни к кому не привязываются. Если бы он заботился о ней… Его мысли путались, словно морские водоросли. Он ни о ком не заботится. С его стороны было честно бросить ее сейчас, прежде — как там она сама сказала? — чем она успела привязаться к нему.

Только все дело в том, что уйти он не мог.

Он прокатился на гребне бегущих волн к пустынному берегу. Конн поручил ему выяснить, что нужно демонам на Краю Света. Последние две недели Дилан только и делал, что подслушивал, наблюдал и шатался по острову в надежде найти какие-нибудь следы демонов, какой-то ключ к их целям здесь.

Для рожденного в море бессмертного время — ничто. Но Дилан умирал в те минуты, когда оказывался в ловушке человеческого тела, ловушке своей семьи, этого чертова острова, когда был вынужден смотреть на Реджину, шутившую и работающую за стойкой, на ее длинные стройные ноги, сильные крепкие руки, постоянно находившуюся в движении, постоянно недоступную для него.

Чувство досады привело его к скалам, и в брызгах прибоя он выскочил на каменистый берег. Вода отступила, и Дилан остался среди пены. Его ноги с перепонками крепко держались за песок, котиковая шкура спустилась до щиколоток.

Внезапно он замер.

Что- то было не так. Он чувствовал это. Чуял по запаху. Он медленно выпрямился.

Воздух был тяжелым и тихим. Под августовским солнцем от острова исходил жар, как от огнедышащего чудовища. Дилан поймал порыв ветра и, сделав глубокий вдох, почувствовал в горле привкус пепла.

Он напрягся.

Демон.

В воздухе.

На острове.

Среди людей.

Губы Дилана раздвинулись в улыбке, обнажив зубы. Достав припрятанную на берегу одежду, он начал одеваться. Наконец-то он мог поохотиться.

По мере того как Калеб ехал вглубь острова, роскошные коттеджи отдыхающих сменялись более ветхими и менее просторными домами местных жителей.

Рядом с ним, опираясь на дробовик, сидела Эвелин Холл из государственного департамента уголовного розыска. Холл, квадратная и обветренная, как повидавший виды сарай, приехала со следственной бригадой. Видимо, удивление Калеба при виде того, как она сходит с парома, было очень явным, поскольку она сказала:

— Похоже, женщинам на вашем острове покой не светит.

Калеб хмуро улыбнулся, внутренне соглашаясь с этой колкостью. Всего через несколько месяцев после того, как он принял должность шефа полиции на Краю Света, было совершено нападение на Мэгги, а на берегу обнаружено обнаженное мертвое тело селки Гвинет. А теперь вот пропала Реджина.

Эвелин Холл в тех нападениях подозревала Калеба. Но она была единственной женщиной-офицером полиции, которую Калеб мог привлечь к этому, и если — когда! — они найдут Реджину Бароне, он хотел, чтобы в этот момент она была рядом.

Холл, глядя через окно джипа, кивнула в сторону опоры в форме буквы «А», возвышавшейся на вершине скалы.

— Славное местечко.

Тон ее по-прежнему был сухим, но Калеб угадал в этих словах предложение о примирении и ответил:

— Зимой в старой каменоломне устраивают каток или пробивают лунки для моржевания. Вокруг этого места полно дачных домиков.

— Ты говорил, что мы направляемся в лагерь бездомных.

Калеб кивнул.

— Он на другой стороне. У горной компании там была свалка мусора.

Они проехали еще группу домов. Типовые коттеджи, построенные скоростным методом и выраставшие буквально на глазах, как грибы, уступили место убогим лачугам, террасы ландшафтного дизайна сменились заброшенным оборудованием и ржавеющими кузовами пикапов. Не все на острове извлекали выгоду из высоких цен на лобстеров и растущего налога на недвижимость. Калеб знал, что есть семьи, не попавшие в струю, где взрослые склонны к употреблению алкоголя и наркотиков, а дети кормятся мясом оленей и запрещенных к лову мелких лобстеров.

Что и привело их в лагерь бездомных, разбросанный, словно мусор, среди валунов. Утилизация отходов всегда была проблемой для островов. Все привезенное сюда должно было быть убрано или сожжено. В результате здесь накопилась масса материалов, годных для повторного использования. Калеб насчитал несколько хибар, выстроенных из фанеры, картона и металлолома, и одну настоящую палатку с пятнами плесени на выцветшем синем нейлоне, стоявшую на склоне под соснами.

Люди вокруг костра — пять, шесть, семь, сколько их еще? — выглядели такими же потрепанными и обветшалыми, как и их жилища.

Калеб вышел из машины. Эвелин Холл осталась в джипе: дверь открыта, дробовик под рукой.

Навстречу Калебу от огня поднялся полный мускулистый мужчина в красной бандане, с конским хвостом из седеющих волос.

— Буйвол… — приветствовал Калеб.

— Шеф… Вы хотите узнать, что с Лонни?

Лонни был пациентом больницы, утверждавшим, что он одержим дьяволом.

— Как он? — спросил Калеб.

Буйвол пожал плечами:

— Сейчас сами увидите.

Калеб нашел Лонни в кругу у костра. Уперев локти в колени, тот пристально смотрел на дым. Глаз он не поднимал. С другой стороны, и это уже хорошие новости, над своим камнем он не парил и гороховым супом не плевался.

— Следи, чтобы он принимал таблетки, — сказал Калеб.

— Я ему, блин, не нянька, — ответил Буйвол.

— Я тоже, — спокойно отрезал Калеб.

— Он болен.

Калеб пробежал глазами по лагерю.

— Не возражаешь, если я тут осмотрюсь?

Буйвол скрестил толстые руки на массивной груди.

— Ордер на обыск есть?

— А у тебя есть разрешение на то, чтобы разбить здесь лагерь? — ровным голосом поинтересовался Калеб.

— Зараза! — сказал Буйвол.

— Насколько я понял, это должно означать, что ты раз решаешь мне провести досмотр, — закончил обсуждение Калеб.

Он посмотрел в сторону темной дыры входа под ближайший навес, раскинувшийся под сенью деревьев, словно гигантский гриб, и мысленно перенесся на жаркие белые улицы с резкими черными тенями, к пустым дверным проемам и слепым провалам окон, к снайперам на крышах домов. У него заныло под ложечкой. Он был рад, что за спиной у него сейчас Холл со своим дробовиком.

Он нырнул внутрь и почувствовал, как по позвоночнику скользнула струйка пота.

В нос ударил смрад — пиво и моча, пот и плесень. Иерихона здесь не было. Вообще никого. Ни души. Калеб даже не знал, грустить ему по этому поводу или радоваться.

Он вытер лицо. И услышал какое-то шуршание в листве снаружи. В тишине что-то треснуло. Белка? Олень? Его чувства обострились до предела. Рука, потянувшаяся за пистолетом, дрожала. Черт…

Под задней стенкой, там, где фанера опиралась на выступавший из земли корень дерева, пробивались косые лучи света. Калеб на глаз оценил щель. Один человек с трудом, но мог выбраться отсюда, пока он заходил спереди. Но никак не два человека, и, уж конечно, не мужчина, тянущий на себе женщину. Связанную, без сознания, мертвую…

Но этот шелест…

Он попятился к выходу — внутри не хватало места, чтобы развернуться, — и подал Холл знак быть наготове. Только поймет ли она его? Она молча кивнула и подняла дробовик к плечу.

— Эй! — протестующе воскликнул Буйвол.

— Заткнись! — коротко бросила она.

Калеб осторожно обошел навес, шаря взглядом по лесистому склону позади него. Трудно придется, если нужно будет кого-то преследовать. Зашелестели листья. Хрустнули кусты. Он поднял оружие…

И лицом к лицу столкнулся с Диланом.

Калеб шумно выдохнул.

— Черт побери, а ты что здесь делаешь?

Взгляд черных глаз Дилана оторвался от дула пистолета и перешел на лицо брата.

— Твою работу.

Работа Калеба заключалась в том, чтобы защищать остров. У него не было времени на все это дерьмо.

— Где она?

— Кто?

— Реджина Бароне. Ты ее видел?

На какое- то мгновение в воздухе повисла тишина. По лицу Дилана промелькнуло какое-то странное выражение, исчезнувшее слишком быстро, чтобы в нем можно было разобраться.

— Два дня назад, — холодно сказал он. Как будто это было ему безразлично! Как будто она была ему безразлична! — А почему ты спрашиваешь?

— Она пропала.

— Где? — сурово спросил Дилан.

— Мне бы и самому хотелось это знать, гореть мне в преисподней! — сказал Калеб с большим чувством, чем намеревался.

Лицо Дилана стало бледным, узкие губы сжались.

— Преисподняя имеет к этому делу гораздо большее отношение, чем нам с тобой хотелось бы.

Калеб нахмурился.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я должен ее найти, — решительно заявил Дилан.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Ты не должен никуда уезжать, — сказал Калеб. Дилан удивленно приподнял брови.

— Разумеется, нет. Поскольку я сюда вернулся.

Он с трудом мог дышать. Чувство неотвратимой беды, выгнавшее его из моря, снова вернулось. Только теперь этот зловонный чужой запах, смрад зла стал еще острее. И сильнее.

Реджина пропала!

Он взял себя в руки, он был тверд как камень, как морская галька, как башня принца в Кэйр Субае. Холодным и непоколебимым. Эмоциями ее не вернуть.

— Что ты здесь делаешь? — резко спросил Калеб.

Дилан разжал кулаки и заставил себя говорить спокойно.

— Я пришел сюда по следу демона. Если она у них, я ее найду.

Если они схватили ее… Он старался не думать о том, что демоны могут сделать с ее гладкой кожей, с ее силой духа.

— Что может быть нужно демонам от двадцатидевятилетней кухарки? — скептически заметил Калеб.

Дилан задумчиво покачал головой.

— Не знаю. Они не должны были ее трогать. Она под защитой.

— Под защитой?

— У нее на запястье трискелион — знак хранителей. Он должен был защитить ее.

— От демонов — возможно, — сказал Калеб. — Но человека, похищающего людей, татуировка не остановит. Ее мог схватить этот тип, Джонс.

— Ты уже нашел его? Допросил?

— Пока нет.

— Тогда это сделаю я.

— Забудь об этом, — сказал Калеб. — Это полицейское расследование. И ты не должен вмешиваться.

Дилан подавил рычание и опустил глаза.

— Если он одержим дьяволом, ты помочь не сможешь.

Тебе нужен я, малыш.

Калебу это не нравилось. Но Дилан умел убеждать. Тем хуже.

— Все правильно, — наконец сказал он. — Пойдем.

Дилан последовал за ним за угол этого крысиного логова.

И остановился. Полдюжины людей, собравшихся вокруг костра, его не беспокоили. А вот женщина с ружьем возле джипа Калеба могла представлять собой серьезную проблему. Она направила в его сторону ствол дробовика.

— Кто это?

— Молчи, — шепнул Калеб Дилану.

Не вопрос. За последние две недели с него было достаточно и людей, и разговоров. Но здесь было это ружье…

— Детектив Холл, — сказал Калеб. — Мой брат Дилан.

Дилан встретился с ней глазами и медленно, осторожно улыбнулся, с удовлетворением отметив, что ствол дробовика качнулся и опустился. Хотя и не до конца.

— Что он здесь делает? — спросила она.

— Помогает нам в расследовании, — ответил Калеб.

По форме, в которую была одета женщина, Дилан понял, что она является офицером органов правопорядка. Будет ли детектив Холл придерживаться всего этого официального бреда? Или она не одобряет его?

Он продолжал улыбаться, концентрируя свою энергию, пока не заметил, что зрачки ее расширились, а напряженные плечи расслабились.

— О, — сказала она мягко, едва слышно. — Что ж, тогда… Дилан, говоришь?

Дилан кивнул, продолжая слабо улыбаться.

— Рада познакомиться, Дилан, — сказала Холл и улыбнулась.

Калеб бросил на него удивленный взгляд.

— Черт… Что ты с ней сделал? — пробормотал он.

Дилан пожал плечами. Она была человеком, женщиной, и поэтому была впечатлительной. Вероятно, даже более впечатлительной, чем большинство других, никакого сравнения с…

При мысли о Реджине он испытал что-то очень похожее на панику.

— Мы ищем Иерихона, — сказал он.

— Да. Нам сюда, — кивнул головой Калеб.

Люди вокруг костра — кто с любопытством, кто с хищным интересом, кто безразлично — следили за тем, как Дилан с Калебом шли через беспорядочно разбросанный лагерь.

Калеб остановился перед сооружением с ржавой металлической крышей. Вход был загорожен листом картона. Он наклонился и отстегнул от пояса фонарик.

— Оставайся здесь.

И вошел в это мрачное жилище. Дилан подождал, пока луч света исчезнет, нагнулся и отправился за ним.

В ноздри ударила тяжелая вонь. Но это был не демон. Не только демон. Человеческая рвота, моча и пот. Прогнившее мясо. Обуглившееся мясо. Дилан зажал нос рукой.

Калеб, склонившийся над кучей какого-то тряпья в задней части пристройки, казалось, был к этому равнодушен. Что это, слабость человеческого восприятия или сила самоконтроля?

Дилан сжал зубы и сделал неглубокий вдох.

Куча тряпья пошевелилась. Застонала. Дилан разглядел ботинок, очертание ноги под тонким зеленым армейским одеялом, край рукава, руку. Он нахмурился. Его внимание привлекло что-то другое, не запах и не увиденное. Эта рука…

Он шагнул вперед.

— Стой! — приказал Калеб.

— Кто это?

— Джонс. — Луч от фонаря Калеба играл на блестящем от пота худом лице. — Где Реджина Бароне?

Человек конвульсивно вздрогнул и отвернулся.

— Реджина, — непреклонно повторил Калеб. — Где она?

Иерихон какое-то мгновение смотрел на него, губы его шевелились. Потом глаза его закатились.

— Проклятье! — вырвалось у Калеба. — Джонс? Джонс!

Тот не отвечал.

— Он пьян, — с раздражением сказал Калеб.

На лбу у Дилана выступил пот. Перед глазами возникло серое, опустошенное лицо отца. Вот откуда он пришел, с отвращением подумал Дилан, вот что породило его, вот куда он мог вернуться, если бы был втянут в дела людские: смертная плоть, распад личности.

Усилием воли он заставил себя рассуждать логически. Оценивать происходящее бесстрастно. В конце концов, здесь дело было в другом.

В отличие от отца, этот человек не был пьян.

— Нет, — сказал Дилан.

Калеб обернулся к нему.

— Ты думаешь, он одержим?

— Я…

Дилан снова вдохнул зловонный воздух. Смрад был вязким, как поднимающаяся волна нечистот, заполняющая собой все, удушающая… Он откашлялся. Он различал запах углей, едкая вонь обжигала слизистую. Демон — да, нечетко, но вне всяких сомнений. И еще…

— Я думаю, он сожжен.

— Сожжен? Что ты имеешь в виду?

Дилан не мог этого объяснить. Он просто знал. Он обвел взглядом тело человека под одеялом. Потом взялся за худое запястье и перевернул его руку.

— Боже праведный… — прошептал Калеб.

Темень была еще хуже, чем холод.

Согреться — хоть как-то — Реджина могла только двигаясь. Но ничто не могло помочь ей рассмотреть хотя бы что-нибудь, и эта слепота пугала ее. Через каждые несколько шагов она падала или на что-то натыкалась. Камни… Стены… Она не могла разогнуться, в какую бы сторону ни двигалась. Она попала в подземную ловушку. Погребена заживо. Темнота угнетала, давила, сжимала грудь, поглощала ее. Она обливалась потом, сердце бешено билось, горло сжимал ужас. Сбивая в кровь руки о холодный камень стен в полной темноте, она делала длинные медленные вдохи, чтобы не закричать, не заплакать. Выдох. Вдох.

Где- то был вход. Ведь каким-то образом она сюда попала.

Еще вдох.

Значит, должен быть и выход.

Она просто должна его отыскать. На четвереньках. В темноте. Сердце ее билось глухо и тревожно.

Она обследовала темницу на ощупь, медленно продвигаясь ползком и прижимаясь к шершавой каменной стене справа от себя, чтобы не потеряться. Потеряться… Она сглотнула, чтобы не заплакать. Какая несмешная шутка…

Она вспомнила давнюю поездку за покупками во Фрипорт, торговый комплекс с толпами покупателей, вспомнила, как, выйдя из магазина, нагнулась, чтобы расстегнуть на Нике пальто. «Я хочу, чтобы ты, если вдруг потеряешься, оставался на месте, хорошо? Никуда не уходи, и мама обязательно тебя найдет».

Чтобы найти его, она могла бы порвать весь этот торговый комплекс в клочья.

Но кто станет искать ее? Как они узнают, где начать поиски? Прости меня, Ник! Мама, прости меня! Ее левая рука уже превратилась в синяк, потому что она постоянно на нее опиралась. Колени болели. Пальцы на правой руке были разбиты и кровоточили. Но она все же выяснила, что находится в каком-то туннеле — или камере? — который одной стороной выходит к воде. Она потянула воздух носом. От воды поднимался свежий запах. Она осторожно поднесла мокрый палец к губам. Влага была прохладной и такой приятной для пересохшего рта и горящего горла. Но после нее остался соленый привкус, предупреждавший, что вода эта морская. Вздохнув, она не стала пить и поползла в другую сторону.

Проход поднимался и опускался, переваливался через валуны и менял направление, постепенно становясь все более узким. И тесным. Она обдирала колени, билась головой, ползла вперед на животе, пока не оказалась зажатой между скал, словно таракан в щели.

Она положила голову на холодный мокрый гравий и заплакала. Она что-то бормотала и всхлипывала, пока в горле не начало гореть. Вода… Ей необходима вода. Она хотела выбраться отсюда. Она хотела домой. К Нику. К маме.

Здесь было так тихо. Так темно. Она чувствовала, как бьется сердце, слышала каждый свой свистящий вдох. У тишины, как и у камня, был вес, и он давил на нее.

Реджина начала медленно пятиться, задыхаясь и вскрикивая от боли, когда камни царапали ее руки и ноги.

Когда туннель снова расширился, она свернулась калачиком и легла, прислонившись спиной к стене и вслушиваясь в тихий плеск воды. Постепенно она успокоилась, дыхание выровнялось. Она больше не волновалась, что Иерихон может вернуться. Наоборот, теперь она беспокоилась, что он не придет.

Плохая мысль.

Пусть только придет! Она надерет ему задницу. Мерзавец!

Конечно, в ресторане она действовала не лучшим образом. Он едва не задушил ее…

Она сглотнула, превозмогая боль в горле, по-прежнему сильную.

Почему он не убил ее?

Возможно, в конце концов он вернется. По телевизору она видела сюжет о парне, который держал женщину взаперти у себя в подвале. Долгие годы.

Реджина обхватила колени руками, чтобы согреться. Воздух был прохладным и влажным, пол — холодным и мокрым.

Она услышала шуршание и тихий всплеск, как будто что-то скользнуло в воду. Камень? Крыса? Змея? Какие еще животные могут жить в этой темноте, в этой воде? Существа без глаз. Белые, скользкие, голодные твари. А может быть, Иерихон здесь, в темноте, и следит за ней. Ждет ее.

Она встряхнулась. Она должна подняться. Начать двигаться. Сейчас. Через минуту…

Она ужасно устала, мышцы болели, их сводило судорогой.

Сколько времени она здесь? Несколько часов? Похоже, что так. Тишина простиралась в бесконечность, как и тьма.

Интересно, Ник уже встал? Он забеспокоится, если проснется, а ее не будет рядом. А мать…

Прошу тебя, Господи, помоги мне выбраться отсюда, я больше никогда не буду ссориться с мамой.

И все- таки, сколько она уже пробыла здесь? Жаль, что у нее нет часов. Сейчас бы очень пригодился светящийся циферблат. Но тот, кто работает в кухне, часов не носит. Она напряженно вглядывалась в темноту. Ничто не могло подсказать, день сейчас или ночь. Никакого намека на проблеск света. Но тело предупреждало ее, что время уходит. Она хотела пить, ей нужно было в туалет, она замерзла.

О'кей, нужно подниматься. Никто не придет, чтобы вытащить ее отсюда. Ни Алэн, ни мать, ни Калеб, ни…

Она не хотела думать о Дилане. Дилан пропал. Как ее отец, как отец Ника, как все остальные мужчины в ее жизни.

Ты с самого начала знала, что я здесь не останусь.

Злость явно пошла ей на пользу. Она согревала ее — маленький твердый комочек, тлевший угольком где-то внутри.

Не будет никакого рыцаря в блестящих доспехах, прискакавшего, чтобы спасти ее. Но у нее есть собственная жизнь, которая ожидает ее где-то там, под лучами солнца. У нее есть сын.

Она поднялась на ноги.

Здесь точно был вход. Значит, должен быть и выход.

— Святой крест! — выдохнул Калеб.

Ладонь лежавшего без сознания человека была оранжевой, кровоточащей и вспухшей. Пальцы были покрыты грязно-белыми волдырями, вздувшаяся кожа отслаивалась. А в центре, словно клеймо, чернел сочащийся кровью знак в форме креста.

— Да, — согласился Дилан. — Если он и был одержим, то сейчас уже точно нет.

— Ты не можешь этого знать.

— Демоны не оставили бы такую отметку.

— Ты считаешь, что он сам это сделал?

Дилан пожал плечами.

— Это защитило бы его. Ни один демон по доброй воле не стал бы оставаться в теле, отмеченном крестом.

Калеб вздохнул.

— Ненавижу это оккультное дерьмо! О'кей, допустим, демон овладел Джонсом… Ты в этом уверен?

Дилан кивнул.

— На нем повсюду след огня.

— Придется тебе поверить. Джонс обжегся, как — мы не знаем. Демон что… выскочил?

— Вероятно, не сразу, — сказал Дилан. — Отметка должна была постепенно становиться все более и более невыносимой. Но необходимо время, чтобы демон оставил одержимого.

— И нашел себе другого? — спросил Калеб.

Голос его был спокоен. В отличие от руки, державшей фонарик.

Дилан смотрел на дрожащий луч света и испытывал редкое для себя чувство симпатии к брату-человеку.

У Калеба был собственный опыт в отношении одержимости. В него пытался вселиться демон Тан. Калеб готов был скорее умереть, чем предоставить себя во власть демону. И он действительно умер, утопился. Дилан поднял тело Калеба со дна океана.

Так что для Калеба все это было совсем непросто.

— Да, — сказал Дилан.

— Проклятье! — устало повторил Калеб и вытер лицо. — Значит, у нас есть немного времени.

— У нас время есть. А вот у Реджины его может не быть.

Глубокий, незнакомый страх шевельнулся в нем, и Дилан усилием воли заставил себя собраться.

— Мы не знаем, что Иерихон сделал с ней, прежде чем демон оставил его. Не знаем, куда он ушел. Ты должен арестовать тех мужчин снаружи. Тех, что контактировали с ним.

— Я могу только караулить их. Арестовать их я не могу.

Нужны доказательства. Достаточные основания.

— Я могу просканировать их, — предложил Дилан. — Если кто-то из них одержим, я буду об этом знать.

— Это до задницы, одержим он или нет! Я смогу что-то сделать только в том случае, если один из них нарушил закон.

— Человеческие законы для меня ничего не значат. И люди тоже.

Кроме Реджины…

Он тут же отбросил эту мысль.

— Это всегда было твоей проблемой, братишка.

Калеб попытался приподнять лежащего без сознания мужчину.

Брови Дилана сдвинулись.

— Что ты делаешь?

Калеб усадил Иерихона.

— Вытаскиваю его отсюда.

— Он не приведет нас к Реджине. Он даже не сможет ответить на вопросы.

— Сейчас нет, — согласился Калеб. — Может быть, когда очнется.

— И тогда тоже. — Дилан с раздражением следил за тем, как Калеб опустился на здоровое колено и поднял Иерихона. — Демон, похоже, стер его память.

— Но он по-прежнему человек. Он нуждается в помощи.

В медицинском уходе.

Дилан нахмурился. Он не был похож на своего брата. Он не думал о том, что нужно другим.

Это всегда было твоей проблемой, братишка.

Калеб поднялся, покачнулся и, опершись на покалеченное колено, застонал.

Дилан сжал зубы.

— Дай его сюда.

— Я уже справился.

Дилан загородил ему дорогу.

Взгляды их встретились.

Глаза Калеба прищурились. Дилан не знал, что именно тот увидел на его лице, но через мгновение Калеб вздохнул и передал ему Иерихона.

— Не урони.

— Спасибо, — сухо сказал Дилан, принимая от брата его ношу.

У Реджины перехватило дыхание. Вода была по-настоящему холодной. Она хлюпала на уровне ее щиколоток, намочила джинсы.

Она заставляла себя идти вперед, пригибаясь, чтобы не цепляться о свод. Ее руки слепо ощупывали дорогу, сбитые дрожащие пальцы натыкались на шершавые камни. Она боялась воды, боялась того, что, будучи невидимым в темноте, могло жить там.

Она напоминала себе индейку, оттаивающую в мойке после холодильной камеры. Дрожь пробирала ее до костей. Она попросту замерзала. А в воде температура тела будет падать еще быстрее. У нее может быть гипотермия. Она может умереть.

Конечно, она может умереть и просто сидя в темноте в ожидании того, кто никогда за ней не придет.

Она сжимала стучавшие от холода зубы и скользящим шагом продвигалась по неровному дну.

Пресвятая дева Мария, Матерь Божья, не дай мне попасть в расщелину… Подвернуть колено… Споткнуться о камень…

Ноги ее онемели, пальцев она не чувствовала вообще. Вода подползала к ее коленям, доходила до бедер. Насколько здесь глубоко? Она жалела, что у нее нет палки, чтобы ощупывать дорогу и проверять холодную черную пустоту впереди. Если Иерихон пришел с этой стороны, у него должен был быть фонарь. Сапоги. Защитная каска.

Возможно, он притащил ее вовсе не отсюда. Но другую сторону туннеля она уже проверила. Что еще остается?

Холод ударил ее в живот, и она не смогла этого выдержать. Облачко мочи выплеснулось в ледяную воду. Реджина содрогнулась от облегчения, стоя в собственной моче, казавшейся ее замерзшему телу такой теплой. Она заставила себя зайти еще глубже в воду и в темноту.

Вода уже доходила ей до пояса. До груди… И вдруг она почувствовала холодное течение на уровне щиколоток. Сверкнула искорка надежды: где-то было отверстие, вода куда-то текла! Она напряженно вглядывалась в темноту. Во влажном черном воздухе на поверхности воды плавали серебристые пятна и красные паутинки. Темнота была столь же материальным барьером, как и вода, — холодным и удушливым. Она двигалась через нее, проталкивалась сквозь нее, когда внезапно с размаху ударилась головой в каменный свод.

Она почувствовала взрыв боли, перед глазами поплыли звезды и засверкали молнии. Она резко согнулась и окунулась лицом в воду. Она не могла дышать и в панике глотала воду, отплевываясь и задыхаясь. Она оказалась зажата между низким сводом и поверхностью холодной воды. Ловушка! Она прижала ладони к скале, пытаясь найти выход, как слепая, читающая с помощью азбуки Брайля. Туннель уходил вниз. Свод касался воды. Она попала в западню.

Нервы у Реджины не выдержали. Она принялась бить руками по стенам и воде, кричать и сыпать проклятиями. Она хотела наружу. О боже, как она хотела выбраться отсюда!

Тяжело дыша, она стояла по грудь в ледяной воде. Лицо было мокрым, волосы тоже, одежда прилипла к телу.

Она закусила губу и почувствовала вкус крови, соли и поражения.

Вкус соли…

Она подняла руку и облизала пальцы. Вкус соли определенно стал сильнее. Или, может, она просто больше хотела пить? Она замерла, вслушиваясь в периодически возникавший глухой звук, и почувствовала, как между ногами движется вода. Сердце ее дрогнуло. Куда она течет? Она не могла этого определить. Что будет, когда наступит отлив, откроется ли здесь проход?

Неужели она все-таки нашла выход?

Дрожа от холода и отчаянной надежды, Реджина на ощупь двинулась обратно, в темницу внутри скалы, чтобы дождаться отлива.

Дилан стоял за желтой лентой, натянутой поперек дорожки к ресторану Антонии — руки в карманах, каждая мышца напряжена. Через полупрозрачное зеркальное стекло витрины он видел суетившихся внутри людей, которые с кисточками, пакетиками, кусочками липкой ленты системно продвигались по залу для посетителей. Они попусту теряют время. Они понятия не имеют, что ищут. И с чем столкнулись. Отпечатки пальцев и ворсинки с ковра не помогут вернуть Реджину.

Калеб мобилизовал добровольцев, чтобы прочесать десять квадратных миль острова, аккуратно разбитых на квадраты поиска, сосредоточив особое внимание, в первую очередь, на участках вокруг ресторана и лагеря бездомных. Дилану хотелось броситься вслед за ними, бежать, выкрикивая ее имя. Бесполезная человеческая суета. Бессмысленные человеческие эмоции.

Но они, по крайней мере, хоть что-то делали.

Он сжал кулаки. Конн направил его сюда, чтобы он наблюдал, а не действовал.

Но эта пассивность убивала его. Реджина пропала. Исчезла!

И Дилан с отчаянием сознавал, что его бездействие убивает и ее.

Кулаки у него чесались. Ему хотелось добраться до этого Иерихона и бить его до тех пор, пока он не признается, что с ней сделал. Однако Иерихон находился под охраной в больнице в ожидании вертолета, который отвезет его в госпиталь на материк, чтобы обработать ожог. Но даже если бы лежавший сейчас без сознания человек и пришел в себя, он все равно не был бы в состоянии рассказать Дилану больше, чем тот уже знал.

Реджина пропала. И он должен был ее найти.

Она была всего лишь человеком, тем не менее… он чувствовал, что связан с ней. У них была сексуальная связь. Если бы он обладал большей силой или если бы соединявшие их отношения были более прочными, он мог бы использовать это, чтобы отследить ее.

Но ниточка между ними была слишком тонкой, чтобы он мог последовать за ней. В памяти всплыли большие карие глаза и горькая улыбка, смутившая его.

Мне следует быть осторожнее. Я тоже могу привязаться к тебе.

Его обожгло отчаяние, и, что еще хуже, он ощутил, что в нем зародилось чувство вины. Он мог бы заставить ее изменить свое мнение. Он мог бы сказать ей, пообещать… Что? Она была человеком. Он был селки.

Она пропала.

Он должен найти ее.

— Бабушка говорит, что ты знаешь, где моя мама.

Вздрогнув, Дилан взглянул вниз. Из-за желтой ленты на него хмуро смотрел Ник Бароне: подбородок независимо выставлен вперед («поцелуй меня в задницу!»), но в глазах — неприкрытое страдание. В животе у Дилана заныло.

— Она сама тебе такое сказала? — осторожно спросил он.

— Я слышал, как она говорила это шефу Хантеру. Так ты знаешь? — настаивал Ник. — Знаешь, где моя мама?

— Нет. — Какое плоское и пустое слово! — Но я ее найду.

Обещание, которое он не дал Реджине, было почему-то проще дать этому мальчику. Ее сыну. Ник смотрел на него скептически.

— Как?

— Пока не знаю, — признался Дилан.

Лицо Ника превратилось в вежливую маску ребенка.

— А-а-а… Хорошо. Спасибо.

Мальчишка ему не поверил. А с чего бы ему верить? Нику не нужен был посторонний, который рассказывает, что все будет хорошо. Ему нужна была мама.

Взгляд Дилана устремился в сторону улицы. Желтая лента притягивала к себе столько же народа, сколько и отпугивала. Время шло, расследование и разговоры вокруг него продолжались, однако большинство людей, не задействованных в поисках, постепенно вернулись к своим обычным делам: к покупке продуктов, работе, нормальной жизни.

— Тебе не следует оставаться одному, — сказал Дилан, прекрасно понимая, что это прозвучало как наставление из уст добропорядочного туповатого взрослого. Он решил попробовать еще раз. — Где твоя бабушка? Ник неопределенно подернул плечом.

— Она знает, что ты здесь?

Мальчик опустил глаза.

— Шеф Хантер сказал, что хочет со мной поговорить, — пробормотал он.

Внезапно Дилан увидел себя в четырнадцать лет — испуганного и одинокого, ожидающего в Кэйр Субае, когда его мама вернется из моря домой. Только она уже не пришла. И тогда Конн взял его под свое крыло. Нику тоже нужен кто-то, кому он мог бы доверять, кто мог бы поддержать его, дать ответы на его вопросы.

Кто- то такой, как… Калеб.

— Я сейчас его приведу, — сказал Дилан и нырнул под желтую ленту.

Дилан толкнул дверь в ресторан, и над головой его звякнул колокольчик. Перед одной из кабинок на коленях стоял мужчина в темно-синей куртке полиции штата. Он раздраженно поднял на него глаза.

— Чего вам?

— Мне нужен Калеб.

— У вас есть какая-то информация по этому делу?

— Нет.

— Тогда проваливайте к чертовой матери с места происшествия!

Дилан молча прошел мимо него.

— Эй!

Возглас полицейского догнал его уже в кухне. Там он нашел Калеба, который стоял возле обитой нержавейкой стойки и наблюдал, как еще один мужчина опускает в конверт какой-то блестящий предмет.

Каждая мышца на теле Дилана напряглась.

— Где вы это взяли?

— Тебе это знакомо? — спросил Калеб.

Дилан пристально смотрел на небольшой золотой крестик, поблескивавший на мелкой золотой цепочке. Во рту у него пересохло, в голове шумело.

— Это Реджины. Должно быть, крестик был на ней, когда Иерихон схватил ее. Поэтому у него на руке этот ожог. Где вы его нашли?

— В ведре для швабры, — коротко ответил Калеб. — При первом осмотре я его пропустил.

Второй мужчина быстро взглянул на Дилана, потом на Калеба.

— Кто этот парень и почему ты делишься с ним подробностями дела?

Калеб смутился.

— Мой брат Дилан. Детектив Сэм Рейнолдс из Управления уголовных расследований штата Мэн.

Дилану было все равно, кто это. Шум в голове заглушал все остальное. Он протянул руку к цепочке.

— Дайте ее мне.

— Зачем?

— Он у тебя что, сумасшедший? — спросил Рейнолдс.

— Она носила его постоянно, — сказал Дилан Калебу.

Тотем убитого Христа, ярко сиявший на ее груди, личный оберег, более могущественный, чем чернильный трискелион на коже. Он должен был защитить ее. Вероятно, так и произошло. Но теперь защита с Реджины сорвана, а сама она находится неизвестно где, совсем беззащитная.

Впрочем, не совсем беззащитная, подумал он, вспомнив ее силу воли и острый язык. Тем не менее она оставалась всего лишь человеком и была совсем одна.

Он надеялся, что она одна. Потому что если она в руках демона…

— Это связующее звено, — объяснил он, чувствуя, как по жилам, передаваясь голосу, волнами пульсирует нетерпение. — Я могу использовать крестик, чтобы найти ее. Дайте цепочку мне.

— Не могу, — с сожалением сказал Калеб. — Это вещественное доказательство. Мы пошлем цепочку в криминалистическую лабораторию на обследование, и тогда…

— Цепочка не скажет вам больше того, что вы уже знаете, — сказал Дилан.

Калеб скептически приподнял бровь.

— А тебе скажет?

Дилан выдержал его взгляд и протянул руку.

— Да.

— Нет, — возразил Рейнолдс. — Мы не можем пользоваться услугами какого-то сумасшедшего, даже если он твой брат. Выведи его отсюда к чертовой матери!

Дилан не обратил на его слова внимания. Взгляд его был прикован к брату, в ушах тяжело стучал пульс.

— Хорошо, — сказал Калеб.

И уронил цепочку на ладонь Дилана.

Реджина сжалась в комочек в своей безмолвной темнице внутри скалы. Темнота все-таки не была хуже холода. Темнота не могла убить ее. А холод мог.

Время не стояло на месте. Сколько уже прошло? Несколько минут? Несколько часов?

Вода по- прежнему пропитывала ее волосы, футболку, джинсы. Холод пронизывал ее одежду. Ее кровь. Ее кости.

Гнетущая тишина и безжалостная пустота высасывали из нее энергию. Подавляли дух. Путали мысли.

Она задремала. Иногда она видела сны — лицо сына, голос матери, ребенок внутри нее — и просыпалась со слезами. И снова одна. Одна, как всегда.

Прости меня, мама. Я не хотела, чтобы ты одна воспитывала еще одного ребенка.

Все в порядке. Это неважно.

Но это было важно. Очень важно.

Услышав звук капающей воды, она подняла голову. По крайней мере, сейчас она уже не так сильно дрожала. Ей хотелось видеть в этом добрый знак. Ее тело, однако, считало иначе. Дыхание стало свистящим. Суставы болели. Голова казалась свинцовым шаром — такой же тяжелой и пустой. Так легко снова опустить лицо в колени и провалиться в сон… Ей даже не нужно будет закрывать глаза. Здесь так темно…

Реджина резко подняла голову и выругалась. Пора вставать. Пора двигаться.

Она услышала, как шум капель превратился в бульканье, которое переросло в журчание, и в ней снова вспыхнула искорка надежды. Должно быть, наступил отлив. Время еще раз попробовать найти выход.

Как холодно! Она заставила себя пошевелиться, и тело протестующе задрожало. Все болело, но она встала. И тут же закусила губу, испытывая боль от покалывания в затекших руках и ногах. Она не видела своих ног, не чувствовала пальцев на ногах…

Она медленно двинулась вперед, опираясь о стену.

Всплеск.

Сбитая с толку, она замерла. Ее вялое сознание боролось с информацией, которую посылали ноги. Она уже достигла воды. Но это был не отлив. Вода текла не в ту сторону.

Вода поднималась!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Начинался прилив. Дилан стоял на краю мыса, где суша обрывалась в беспорядочное нагромождение камней и брызги прибоя. Под ним была темная полоса елей, потом начинался берег, пенистая вода, разбивающаяся о черные скалы. А дальше до самого горизонта тянулся океан — белые гребни волн, бегущие по воле ветра, словно кони Ллира.

Ветер свистел у Дилана в ушах. Сердце его терзало сомнение.

Ему никто не поручал восстать против власти Ада. Он должен был вызвать хранителя и попросить совета.

Допустим, Конн услышит его и ответит.

Допустим, помощь подоспеет вовремя.

Ветер, теребя одежду и волосы Дилана, смеялся над ним. Волны бились в такт ударам его сердца.

Это было ему не нужно. И она ему не нужна! Он сам стал свидетелем распада брака родителей, запутанной сети из любви, одержимости и обид, которая вытащила из моря его мать. Он никогда не даст ни одной женщине такой власти над собой.

Но это не означало, что он не может воспользоваться своим могуществом, чтобы найти Реджину. Чтобы ее спасти.

Он всегда был специалистом в области малой магии. Он мог вызвать волну, женщину, бриз. Для удобства, для развлечения, из чувства обиды. Но это не имело существенных последствий, никогда ранее ничего от его умений не зависело.

Попробуй взять на себя ответственность за кого-нибудь, кроме самого себя, тогда и поговорим.

Действительно.

Крестик лежал у него на ладони. Он протянул руки навстречу ветру, с досадой отметив, что они дрожат.

Он посмотрел на покрытую рябью гладь моря, напоминавшую лист кованого серебра. Внутри него текли воды океана, кровь его матери, ее дар ему. Магия океана принадлежала ему по праву рождения.

Он покрепче уперся ногами в скалу, раскинул руки, отворил сознание и пригласил море войти в себя.

Мощь росла, как туман с поверхности воды, влажная и тяжелая. Он чувствовал, как она огибает его, течет над ним и в него, вливается ему в горло, как вино, и заполняет его чресла, словно вожделение. По мере нарастания силы сознание его раскручивалось, ища выход. Наконец сила переполнила его, вырвавшись через горло отчаянным криком:

— Реджина!

Он звал ее по имени, взывал к такой, какой знал ее, к ее плоти и духу, к могуществу тотема в своей руке.

— Реджина!

Ему ответил ветер в верхушках деревьев. Откликнулись птицы, парящие над водой. Учащенным биением отозвалось его собственное сердце.

Сжав в ладони горящий золотом крестик, Дилан бросился с освещенного солнцем холма в тень деревьев. Когда он подбегал к берегу, то уже расстегивал ремень.

Реджину гнал вперед ужас и все поднимавшаяся вода, но силы ее были на пределе. Холодное течение, шипя у колен, тянуло ее, пропитывало джинсы, наливало тяжестью кеды. Если она разуется, то может поранить ноги. Если не сделает этого, может утонуть.

Она больше не плакала. Губы ее были решительно сжаты. Она не может утонуть! Она должна вернуться домой, к Нику. Мама, прости меня! Ник…

Она должна держать голову над водой. Она должна найти самую высокую точку в этой пещере. Если бы только она могла видеть… Она била руками по ледяной воде, тыча в каменный свод окоченевшими пальцами, напоминавшими замороженные сосиски.

Дальше от стены свод уходил вверх. Она двинулась вдоль этого уклона, оцепеневшая от холода, потерявшая ориентировку в темноте. Ее пальцы ощупывали камень, скользили по нему… И вдруг — пустота.

Она едва сдержалась, чтобы не закричать. Дыра над головой! Она подняла руки. Это оказался проход наподобие печной трубы внутри скалы, достаточно широкий, чтобы она могла в него протиснуться. Сердце Реджины готово было выскочить из груди. Если бы она смогла подтянуться, если бы смогла вскарабкаться туда…

Она цеплялась за края проема, отчаянно скребла ногтями скалу. Камни сдвигались под ее руками, осыпались, били ее по голове и плечам. Вода хватала ее за ноги и тянула вниз.

Она подпрыгивала, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, и снова соскальзывала. Подпрыгивала и соскальзывала. Наконец ей удалось ухватиться за выступ над головой.

Руки ее кричали от боли. Плечи протестовали. Несколько долгих мгновений она висела на избитых, кровоточащих пальцах, чувствуя, как вода, такая холодная, пенится у ног и все ближе подбирается к ней. Рыдания мешали ей дышать.

Ну давай же, давай! Подумай о маме, подумай о Нике…

Она пыталась оттолкнуться ногами, извивалась, как ребенок на турнике в спортзале.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Есть! Оцарапав локти, она сумела подтянуться и упала грудью на край проема. Кровь лихорадочно пульсировала в ушах. Она сделала это! Она смогла! Она задыхалась и обливалась потом, не в силах пошевелить пальцами и не чувствуя ног. Она втянула живот, попыталась приподняться…

И упала.

Крик вырвался из ее изуродованного демоном горла, вопль ярости и отчаяния. Нет!

Ледяная вода сомкнулась у нее над головой.

Она барахталась, билась коленями и локтями о скалы.

Скалы. Она почувствовала дно, оттолкнулась, подтянув ноги, и наконец встала в воде, доходившей ей до пояса.

Вода сбегала с волос, заливала ей глаза. Она глубоко, судорожно вдыхала, обхватив себя за плечи, словно могла удержать тепло, могла взять себя в руки. Ее била дрожь, зубы ее стучали.

Это несправедливо, черт побери!

Ник рос без отца. Ему необходима была мать!

Она вытянула руки над головой и попыталась нащупать край расщелины. Действительно ли Иерихон тащил ее здесь? Сколько времени она потеряла, отыскивая дорогу в темноте?

При падении она потеряла ориентировку, у нее кружилась голова. Уровень воды поднялся. Она сжала зубы и пошла вперед, ощупывая свод над головой.

Что- то задело ее ногу. Камень. Она не придала этому значения. Опять. Что-то большое, длинное и узкое быстро двигалось под водой. Поверхность воды забурлила.

Она вскрикнула и шарахнулась назад, отчаянно размахивая руками, чтобы сохранить равновесие.

О господи, нет, о нет…

— Реджина!

Голос Дилана. Тепло, разливающееся в темноте.

У нее уже были видения — и слуховые, и зрительные. Лицо Ника, голос матери…

Она повернулась на звук, испуганная, на грани помешательства, уставившись широко открытыми глазами в кромешную тьму. Зубы ее выбивали дробь.

— Реджина?

На этот раз голос прозвучал ближе. В нем слышался вопрос.

Она сходит с ума. Другого объяснения нет.

Что- то коснулось ее плеча. Она вздрогнула и отмахнулась.

Что бы это ни было, оно вплотную надвинулось на нее, сжав ее ослабевшие и бесполезные сейчас руки, окутав ее сильным и теплым объятием. Над самым ухом она услышала шепот:

— Все уже хорошо. Все хорошо.

Голос Дилана. Запах Дилана.

Галлюцинация. Ей это только кажется! Но он был рядом с ней, такой теплый и реальный, а ей было так холодно, безумно холодно и одиноко. Она прильнула лицом к его груди, влажной и скользкой, прижалась к нему всем телом. Он был сильным и теплым, таким близким и… голым?

Она попыталась вырваться, но он продолжал обнимать ее и гладить по голове.

— Где… — Ее голос дрогнул. Она закашлялась, потом попробовала еще раз: — Где твоя одежда?

Он молчал.

Может быть, она выдумала его.

Может быть, он был сейчас совсем в другом месте. Как ее мать. Как Ник.

— Прости. Глупый вопрос. Ведь это только фантазии… — прошептала она. Только не оставляй меня одну! — Почему бы тебе действительно… не быть голым?

— Реджина! — Голос его дрогнул то ли от смеха, то ли неизвестно отчего. — С тобой все в порядке?

— Я… сошла с ума. — Слова разрывали ей горло. — Если только… Ты действительно здесь?

— Я действительно здесь. — Его голос, глубокий и уверенный, обволакивал ее. — С тобой все нормально. И мы сейчас выберемся отсюда.

Ее голова, казалось, раскачивалась из стороны в сторону, и она позволила ей опуститься ему на грудь. Облегчение оттого, что рядом находился кто-то, к кому можно было прислониться, невозможно было описать словами.

— Как…

— Мы проплывем через тоннель.

Его слова снова вызвали у нее сомнения. Если он действительно был здесь, если он был настоящим, на нем должно было быть… Ее смущенное сознание растерялось, выбирая варианты продолжения. Снаряжение для ныряния?

— Как… ты нашел меня?

Пауза.

— Это неважно.

Это прозвучало как слова ее матери. Слова из видений о матери. Но, возможно, это тоже было неважно.

— Реджина! — Тон его на этот раз был более резким.

Ее руки обнимали его за талию, впитывая его тепло.

— М-м…

— Нам нужно идти. Ты должна держаться за меня.

Он был таким теплым! Если бы он был порождением ее больного воображения, неужели он мог бы быть таким теплым?

— Я и так держусь за тебя, — еле слышно ответила она.

— Не так.

Он разорвал кольцо ее рук, вызвав протестующее мычание из-за того, что ее тело было оторвано от его тепла.

Она услышала всплеск, а потом он что-то сунул ей в руку. Мокрое, мягкое, свисающее…

Водоросли? Она отдернула руку.

Он поймал ее за запястье и снова сунул ей это что-то.

Ее растопыренные пальцы сжались.

— Что…

— Котиковая шкура. Она нужна, чтобы провести тебя через туннель.

Она погладила мокрый мех. В темноте она все равно ничего не могла различить.

— Придется спуститься под воду, — продолжал он. — Плыть недалеко, но это будет быстрее, если я пройду Обращение. Ты можешь держаться?

Руки и ноги казались ей слишком тяжелыми, чтобы двигать ими. Пальцы были толстыми и непослушными. Реджина набрала побольше воздуха и подумала о Нике. Держись! Ей просто нужно продержаться еще немножко.

Она кивнула, забыв, что Дилан не видит ее в темноте.

— Хорошая девочка, — тем не менее сказал он, видимо, принимая ее согласие как само собой разумеющееся. — Сюда.

Он обхватил ее за плечи. А ему, наверное, все видно, изумленно подумала она, потому что он вел ее очень уверенно. Вода уже доходила ей до груди. До шеи… Она дернулась у него под рукой. Потом снова, до боли в теле. В воде было теплее, чем на воздухе, но Реджина чувствовала, как она давит на грудь, словно они уже нырнули. Внутри у нее все сжалось. Дилан уводил ее все дальше в воду. Под воду. Она уже не могла дышать.

Она остановилась и обхватила руками живот.

— Все в порядке, — сказал Дилан.

— Да я и не…

Но на самом деле она боялась. Ужасно боялась.

— Ребенок…

— Ребенок, — бесцветным голосом повторил он.

Она не ответила ему, не смогла. Она стояла, отчаянно стуча зубами, и тряслась, как дворняга в темной подворотне.

Он прижал ее к себе. Его пальцы гладили ее щеку. Он обхватил ладонями ее лицо. Неужели он собирается поцеловать ее? Сейчас? А почему бы и нет? Она хотела, чтобы он сделал это. Неважно, действительно ли он был здесь — единственный мужчина в ее жизни, появившийся тогда, когда ей это было нужно, — или ей это только снится. Пусть он поцелует ее, прежде чем их поглотит вода.

Его дыхание касалось ее век, ее губ — горячее, дурманящее, соленое и такое сладкое. Она привстала на цыпочки, чтобы быть ближе к нему, но он выскользнул. И она снова ощутила, как течение колышет котиковую шкуру, тяжело прижимающуюся к ее ногам.

— Держись, — сказал он.

А потом он исчез.

Она закричала, потрясенная этой потерей, и, разбросав руки в черной воде, потянулась за ним. Под ее ладонями плыла котиковая шкура, мягкая и пушистая. Ее пальцы сжались. Держись. Это был его голос? Или ее собственный?

Шкура перекатывалась в воде, в ней чувствовались тяжесть и форма, мышцы и масса. Руки Реджины глубже погрузились в ее складки. Она была огромной. Теплой. Пульсировала жизнью. Лоснящийся мех скользил под ней и вокруг ее, словно ласковая собака, требующая внимания к себе. Только уж очень большая собака. Она задержала дыхание, почувствовав под руками тело, которое, сбив ее с ног, утянуло с собой под воду.

Она стремительно двигалась вперед. В ушах у нее шумело, и этот звук заполнял голову. Она не могла думать. У нее просто не было времени, чтобы испугаться. Она была невесома, ей было тепло, ее поддерживало могучее тело, перекатывавшееся под руками, и вода, которая, бурля и пенясь, обтекала ее. Мысли ее окончательно смешались, и она крепче сжала руки. Темнота стала серой, потом золотой, а после взорвалась ослепительным светом…

Скалы заливали лучи закатного солнца, уходящий день раскрасил горизонт розовыми и золотыми мазками. Реджина лежала на гранитном утесе, а рядом с ней распласталось что-то массивное, теплое, черное, скользкое… Она часто заморгала. Несколько раз с трудом вдохнула. Подняла голову. Приподнялась на локтях.

Ее охватил приступ кашля, и, беспомощная, она судорожно ловила ртом воздух. Голова ее раскалывалась. Легкие хрипели. Из глаз ручьем текли слезы.

Когда она снова смогла открыть глаза, рядом с ней на коленях стоял обнаженный Дилан, а возле него на скале лежала пустая котиковая шкура.

Она потеряла сознание.

— Теперь вы можете зайти, — сказал доктор.

Наконец- то.

Дилан встал.

Когда он нес Реджину в больницу, то не предполагал, что ему не позволят находиться рядом с ней. Но он понимал, что ей потребуется более серьезная помощь, чем мог дать он. Медицинская помощь. Помощь людей.

Прежде чем отнести Реджину в ближайший дом, он снял с нее мокрую одежду и завернул ее в свою рубашку. Взглянув на нее, лежавшую без сознания у него на руках, жившая там женщина тут же позвонила 9-1-1.

В лучах мигалки приехал Калеб, который отвез их в больницу и остался там после официального окончания рабочего дня, чтобы дождаться заключения врача. Что это было? Искреннее участие? Или желание допросить Реджину, как только она придет в сознание?

Антония Бароне с сигаретой ходила по дорожке перед главным входом.

С бабушкой пришел Ник, который сейчас скрючившись сидел над какой-то компьютерной игрой. Пальцы его бегали по кнопкам, лицо было бледным и сосредоточенным, внимание его полностью поглотил светящийся экран. Как будто будущее мира зависело от его способности уничтожить этих крошечных плохих парней. За все время, пока они ждали, Ник ни разу не оторвался от своего занятия.

Однако при появлении доктора он вскочил, уронив игровую приставку на стул.

Дилан последовал примеру мальчика.

Врач — смуглая женщина лет шестидесяти с седеющими волосами, державшая в руках папку для бумаг, — нахмурилась.

— Только родственники.

— Но это ведь он спас ее! — протестующе воскликнул Ник.

Дилан удивленно посмотрел на него.

— Я уверена, что твоя мама еще скажет ему спасибо за это, — сказала доктор. — Но позже. А сейчас она хочет видеть только тебя.

Антония взяла Ника за руку и прошла с ним в смотровой кабинет.

Доктор повернулась, чтобы пойти за ними, но Калеб остановил ее.

— Как она?

— Лучше. Очень устала, — ответила та. — Согревающая внутривенная инъекция восстановила температуру ее тела. Есть проблема с пальцами на ногах, но я слежу за этим.

— А как ребенок? — поинтересовался Дилан.

— Какой еще ребенок? — резко спросил Калеб.

Плечи Дилана напряглись.

— Есть вероятность, что она беременна, — сухо объяснил он доктору.

Доктор посмотрела в свои записи, потом перевела взгляд на него.

— Так вы?…

Дилан сжал зубы.

— Отец этого ребенка.

— Я поговорю с пациенткой, — сказала доктор и скрылась за дверью.

— Сукин сын! — прошипел Калеб.

Дилан вздрогнул. Внутри кипели и бурлили эмоции: беспокойство, ответственность, вина. Находясь среди придворных селки, он научился прятать свои чувства за насмешливым тоном и теперь действовал так же.

— Почему это? Потому что не ты один развлекался в ночь свадьбы?

От удара голова Дилана откинулась назад, он покачнулся. Он провел языком по зубам и почувствовал вкус крови.

— Ладно, один раз… — прорычал он. — Один раз можно. — Он чувствовал, что заслужил это. — Но если ты ударишь меня еще раз, я тебя прибью.

— Попробуй, — сказал Калеб.

— Если бы ты по-настоящему хотел защитить Реджину, то мог бы спросить меня, почему ее похитили.

Калеб сунул большие пальцы рук в карманы.

— Я слушаю тебя.

Одно дело было сознаться Маргред в своей миссии, и совсем другое, как понял сейчас Дилан, — обсуждать дела семейные с братом. Хантеры никогда не отличались особым красноречием.

— Рассказывают… всякие истории о нашей семье. О нашей матери.

— Ну да, большинство из них я слышал. После того как она ушла от нас.

Дилан покачал головой.

— Я не о слухах. Это легенды. Пророчества, если хочешь. Они гласят, что дочь, рожденная как потомок Атаргатис, однажды изменит баланс сил среди элементалей.

— Атаргатис?

— Элис Хантер. Наша мать.

Глаза Калеба прищурились.

— Ну и что?

Дилан говорил осторожно, спокойным и ровным тоном, которому научился при дворе принца.

— Если у Реджины будет ребенок, девочка, этот отпрыск рода может осуществить пророчество. Это будет рассматриваться Преисподней как угроза существующему порядку.

— Ребенок Реджины… — повторил Калеб.

— Ее. И мой.

Произнося эти слова, он почувствовал какой-то толчок. Гордость? Чувство собственности?

— Так ты считаешь, поэтому демоны решили похитить ее?

— Да. Чтобы устранить угрозу появления этого ребенка.

Калеб угрюмо смотрел на него.

— А перед тем как сделать этого ребенка, ты сказал ей, что теперь она будет магнитом для демонов?

Губы Дилана сжались.

— Тогда я не знал, что она станет их мишенью.

— А ты знал, что она беременна?

Ему неприятно было признаться в этом.

— Нет.

— Ты не имеешь права подвергать ее риску.

— Не забудь об этом, — сказал Дилан, — когда придешь сегодня вечером домой, к своей жене.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

— Я хочу домой, — хрипло прошептала Реджина.

Тепло проникало в нее от бутылок с горячей водой, которыми она была обложена, вливалось через иголку капельницы на руке. Но ей все еще было холодно. Холодным было все, кроме ее горла. Оно просто горело. Ей отчаянно хотелось снова почувствовать себя нормальной. И чтобы все остальное тоже было нормально.

— Не говори глупостей! — фыркнула Антония. У матери был своеобразный способ выражать свою заботу о ней.

Пальцы Ника напряглись. Сквозь металлические прутья с другой стороны больничной койки он сжимал ее забинтованную руку так, словно не собирался никогда отпускать. Реджина понимала, что он сейчас чувствует. Она пошевелила пальцами и пощекотала его ладошку. Его пожатие ослабело, искаженное страданием лицо стало мягче.

Донна Тома подоткнула одеяло под ноги Реджины.

— Собственно говоря, через пару часов я могу ее отпустить. Я не вижу причин, почему нам всем сегодня вечером не отправиться по домам, при условии, что ей будут обеспечены возможность хорошенько отдохнуть и обильное горячее питье.

— Я умею делать чай! — с готовностью вызвался Ник.

Реджина улыбнулась. Любовь к сыну переполняла ее. Казалось, она может разорвать ее сердце.

— Ты сегодня ночуешь у Трухильо, — строго сказала бабушка.

Сердце Реджины оборвалось.

Как и Ника, судя по выражению его лица. Он еще крепче сжал ее руку.

— Только не сегодня, — сказала Реджина.

Прошлой ночью Ник проснулся перед телевизором и обнаружил, что ее нет. Сегодня ему необходимо было спать в своей кровати, зная, что в соседней комнате находится его мама, целая и невредимая.

— Я уже договорилась с Брендой Трухильо, — сказала Антония. — Все устроено. Она покормит мальчишек ужином.

— Ужин — это хорошо, — сказала Реджина. — Но Нику сегодня просто необходимо быть дома.

Им обоим необходимо быть дома. Вместе. Ее взгляд встретился с глазами матери.

— Ладно, — сказала Антония. — Думаю, я смогу побыть с ним, пока ты из всего этого не выберешься.

Напряженные плечи Ника дрогнули.

— Спасибо, мама.

Губы Антонии дрожали. Нахмурившись, она попыталась скрыть это. Ее лицо сейчас напоминало деревянную маску — с глубоко прорезанными линиями, с темными опустошенными глазами.

— Я все равно собиралась провести эту ночь в ресторане, чтобы прибрать там.

Реджина вдруг поняла, что и для нее это было тяжелым испытанием. И она пыталась лучшим, с ее точки зрения, способом восстановить ресторан и их старую жизнь, чтобы все у них снова было хорошо.

К ее глазам подступили слезы. Она несколько раз моргнула и перевела взгляд на потолок, на покрытую пятнами звукоизолирующую плитку. Она не хотела, чтобы Ник видел, как она плачет.

Антония похлопала ее по руке.

— Не волнуйся. Они уже арестовали того парня. Иерихона.

— Где…

Горло у Реджины болело, и она не смогла договорить. Но Антония поняла ее.

— Ты в больнице в Рокпорте. Калеб ожидает снаружи, чтобы взять у тебя показания.

Реджина сделала болезненный глоток. Калеб. Разумеется. Он ведь шеф полиции. Она подумала, что все это ей только приснилось. Она, должно быть, просто вообразила…

— Тебе не нужно встречаться с ним прямо сейчас, — возразила Донна Тома. — Тебе не нужно встречаться ни с одним из них, пока ты не будешь к этому готова.

Ни с одним из них?

Сердце Реджины учащенно забилось.

— Дилан? — прохрипела она.

Донна оторвалась от монитора и взглянула на нее.

— Он не выходит из комнаты ожидания с того момента, как тебя привезли сюда.

Реджина открыла рот, но не смогла произнести ни звука.

— Он спас тебя, — сказал Ник.

Глубокий голос Дилана в темноте.

— Все в порядке.

Вода, которая журчала, бурлила и пенилась вокруг нее, и ее скрюченные, сведенные судорогой пальцы.

— Тебе необходимо держаться за меня, — сказал он. — Держись.

А потом он превратился в гигантского котика… Реджина закрыла глаза. Ей было и холодно, и жарко одновременно.

— С тобой все в порядке? — спросила Донна.

Он тоже так говорил. Или, может быть, она это выдумала, как выдумала и все остальное?

Реджина облизала губы и под одеялом протянула руку к животу.

— Все хорошо, — хрипло ответила она.

С ней все было хорошо. И вообще все было хорошо, если не считать постоянной боли в горле, ноющих пальцев ног и паники, нарастающей где-то на краю сознания.

Антония ушла, чтобы отвести Ника на ужин к Трухильо, пообещав, что позже заберет его и уложит спать дома.

Короткие объятия и новые заверения: «Я в порядке. Я люблю тебя. Я скоро буду дома».

Реджина в изнеможении откинулась на подушку. Одной рукой она гладила одежду, которую принесла мать: черные спортивные брюки, майка на лямках, куртка с капюшоном. Ей необходимо одеться. Вот сейчас, через минутку. Всего… одну… минутку…

Она заснула.

Вернулась Донна с инструкциями для Реджины после выписки и что-то нацарапала в ее медицинской карточке.

— Я хочу, чтобы завтра ты появилась здесь. Мы возьмем еще несколько анализов.

Реджина с большим трудом села. Ей не хотелось больше никаких анализов. Она хотела домой, назад, к своим повседневным заботам, к своей настоящей жизни, где Ник постоянно бегает вверх и вниз по лестнице, а мать выводит ее из себя в кухне.

— А нельзя… обойтись без всего этого?

— Боюсь, что нет. Препараты, которые тебе ввели, влияют на уровень гормонов. — Голос доктора звучал отрывисто и профессионально, но в глазах читалось сочувствие. — Хотя, если ты захочешь завтра утром пройти тест на беременность дома, результаты тоже будут абсолютно точными.

У Реджины болезненно перехватило дыхание. Тест на беременность. Донна знала. Дилан знал.

— Я не… — сказала она ему тогда. — Ребенок.

Реальность ломала ее тщательно выстроенный обман. Ничего уже больше никогда не будет нормально.

Реджина прихрамывая вошла в комнату ожидания, опираясь на руку Донны и сжимая пластиковый пакет с одеждой, в которой попала сюда.

В дверях она резко остановилась. Они оба были здесь и ожидали ее: Калеб, в форме, с задумчивым и настороженным выражением лица, и…

Дилан.

Ее сердце гулко забилось. Он был выше брата, более смуглым, более худым. И казался моложе. Если только не смотреть ему в глаза… Его глаза были абсолютно черными и опасными.

Она облизнула губы и огляделась по сторонам.

— А где мама?

Калеб шагнул ей навстречу.

— Я сказал ей, что привезу тебя домой.

Реджина крепче сжала руку Донны.

— Она не может сейчас отвечать на вопросы, — сказала доктор. — У нее травмировано горло. Ей нужно отдохнуть.

— Ясно. Я могу взять у тебя показания утром, — сказал Калеб, обращаясь к Реджине. — Сегодня вечером я просто водитель твоего такси.

Ее взгляд скользнул на Дилана, который стоял рядом с ним, хмурый и погруженный в раздумья.

— А он тогда кто? Мой телохранитель?

— Да, — сказал Дилан без тени улыбки.

Реджина слабо вздохнула. О'кей. Сейчас она не расположена к спорам. К тому же…

— Я должна сказать тебе… спасибо, — прохрипела она.

— Ничего ты не должна, — сказал Дилан, забирая у нее из рук пакет. После мгновенного колебания он неловко обнял ее рукой за талию. — Тебе нельзя разговаривать.

Она бросила еще один короткий взгляд на его жесткий профиль. Он что, смеется над ней? Она знала его недостаточно хорошо, чтобы сказать наверняка. На самом деле она его вообще не знала. И эта мысль ее угнетала.

Донна открыла запертую дверь больницы, и внутрь ворвался вечерний воздух, прохладный и влажный. В середине августа дни уже становились короче, а солнце садилось почти на час раньше, чем месяц назад. Реджина вздрогнула и на секунду прижалась к Дилану. Он помог ей сесть в джип Калеба.

Она заметила решетку, разделявшую переднее и заднее сиденье, и попыталась избавиться от ощущения, что она под арестом. Ей не нужно было сопровождение полиции. И телохранитель тоже.

Почему он здесь?

— Он спас тебя, — сказал Ник.

А сейчас он на нее даже не смотрел.

Калеб взглянул на нее в зеркало заднего вида как полицейский, как отец, везущий четырнадцатилетнюю дочку на первое свидание.

— Все уселись?

Реджина кивнула. Дилан отодвинулся к противоположной дверце. Вот и хорошо. Она не набивалась ему в компанию. И не собиралась на него вешаться. Она сцепила зубы и сжала ладони, грея их между коленями.

К ресторану они ехали в молчании.

Дилан смотрел на неосвещенные улицы, и сердце тлеющим угольком жгло ему грудь. Ему необходимо было поговорить с ней. Он должен был объяснить, должен был как-то завоевать ее доверие, заставить ее принять…

Не его. Дилан нахмурил брови. Собственный опыт в отношении семьи, отца и брата приводил его в отчаяние от мысли о том, что Реджина никогда не примет его таким, какой он есть.

Но она должна принять его защиту, согласиться с ее необходимостью. Ради ребенка, которого она носила. Хочет она этого или нет.

Он сжал кулаки. Когда он вел ее к джипу, она прислонилась к нему. Всего на мгновение. Но он до сих пор чувствовал ее прикосновение, ее руку, опиравшуюся на него.

Он взглянул на нее, на ее ладони, спрятанные между коленями, словно она пыталась согреть их, и с трудом подавил совершенно не характерное для себя желание накрыть их своими руками.

Морской народ не признает прикосновений. Тем не менее, пока они мчались по дороге к гавани, он буквально чувствовал ее, такую хрупкую, напряженно сидевшую рядом, ощущал малейшее движение ее тела и слушал ее хриплое дыхание.

«Чероки» с урчанием въехал на стоянку перед рестораном. С тротуара исчезла желтая полицейская лента. Через широкие стекла окон сияли огни зала ресторана.

Калеб развернулся на своем сиденье и прокашлялся.

— Мне нужно будет написать отчет, который удовлетворил бы парней из полиции штата. Я оставлю вас вдвоем, чтобы вы…

Его взгляд встретился с глазами Дилана. Поговорили.

— Все обсудили, — закончил он.

Дилан кивнул.

Реджина дергала ручку своей дверцы так, словно ей не терпелось поскорее скрыться от них обоих. Тревожное чувство сжало сердце Дилана. Насколько много придется ей объяснять? Что она запомнила?

Дверь с его стороны была заперта. Прежде чем он успел выбраться, Калеб уже подал ей руку.

Дилан сжал зубы, но молча взял с заднего сиденья свой рюкзак и присоединился к ним.

Реджина посмотрела на него и прищурилась.

Дилан ощутил вспышку паники, скрывавшейся за раздражением. Неужели она думает, что может просто отослать его? Он подошел к ней очень близко, достаточно близко для того, чтобы рассмотреть бледный пробор в волосах и вдохнуть дразнящий аромат ее кожи.

— Я остаюсь, — тихо сказал он так, чтобы слышала только она. — Смирись с этим.

Глаза ее вспыхнули. Но что бы она ни хотела ответить, сделать этого она не успела, поскольку Антония уже бросилась сквозь лабиринт столов открывать им дверь.

Она потянулась было, чтобы обнять дочь, но вдруг остановилась и скрестила руки на груди. Реджина замерла под ярким светом ресторанных огней, тени на ее лице резко контрастировали с бледной кожей, как на черно-белом рисунке.

Антония внимательно оглядела дочь и нахмурилась.

— Доктор сказала, что тебе нужно больше теплой жидкости. Я сейчас приготовлю суп. — От нее исходили волшебные ароматы кухни — жареная курица, овощи, чеснок. — Садитесь, я пока что-нибудь принесу.

Реджина слабо улыбнулась.

— Спасибо. А Ник…

— Уже в постели. Ты сможешь зайти к нему, когда поешь.

Дилан заметил, что Реджина заколебалась.

— Мы поднимемся к нему прямо сейчас, — сказал он. Антония посмотрела на него.

Затем взглянула на его рюкзак. Брови ее удивленно поползли вверх.

— Ты что, собираешься здесь остаться? — спросила она, но в тоне ее слышался не только вопрос.

— Всего на одну ночь, — сказала Реджина скрипучим голосом, который прозвучал до смешного сексуально, что так не сочеталось с ее осунувшимся, заострившимся лицом.

Сердце его забилось учащенно. Она хочет его. Или, по крайней мере, она уже готова смириться с его присутствием.

Всего на одну ночь.

Антония фыркнула.

— Что ж, ты уже достаточно взрослая, чтобы не спрашивать у меня, кому здесь можно ночевать. Только я хотела бы знать, что вы собираетесь сказать Нику утром.

Лицо Реджины залилось краской.

— Что я помогаю ухаживать за его матерью, — сказал Дилан. — Я спущусь за супом чуть позже.

— Хм… Ну что же, давай, — сказала Антония. — А я должна еще запереть дверь.

Дилан шел за Реджиной между стоящими в беспорядке столиками. А она все еще передвигается с трудом, хмуро отметил он. Возле открывающихся в обе стороны дверей она остановилась. Вернувшийся было на ее щеки румянец исчез.

Ему казалось, что он понимает, почему это произошло. Кухня была ее территорией. Ее маленьким царством. И здесь же менее двадцати четырех часов назад она подверглась жестокому нападению.

В груди у него все сжалось. Одной рукой он осторожно взял у нее пластиковый пакет, а вторую протянул, чтобы толчком открыть дверь.

— Думаю, ты ожидаешь благодарности за то, что не дала матери выгнать меня на улицу.

Вздрогнув, Реджина посмотрела на него. Темные ресницы казались на ее побелевшем лице грязными мазками. Потом в глазах ее блеснула озорная искорка.

— А может, я хотела оставить это удовольствие для себя.

В ответ он ухмыльнулся.

Ее плечи распрямились, и она прошла — точнее, прохромала — под его вытянутой рукой. Она шла к задней двери нетвердой походкой, словно ее прогоняли сквозь строй.

Чтобы подняться по лестнице, ей требовалась его помощь. А может, это он так для себя решил. Возможно, ему просто было приятно прикасаться к ней.

Когда она принялась неловко рыться в пакете в поисках ключа от квартиры, он взял его у нее из рук и вытащил ключ из кармана ее мокрых джинсов. Он контролировал и ситуацию, и самого себя.

До тех пор, пока не переступил порог ее дома и пока стены не сомкнулись вокруг него, словно ловушка.

Она живет в… доме. В доме, какого он не знал почти двадцать четыре года. Уютном. Беспорядочном. Повсюду царил кавардак, который имеет место в жизни людей: подушки на полу, рисунок ребенка на холодильнике, фотографии на столах, красное одеяло на диване. Реджина в кепке и халате улыбается рядом с темноволосой Антонией. В рамке на стене — отпечатки маленьких ручек Ника.

Дети моря обожали собирать безделушки. Их морские пещеры и двор в Кэйр Субае были украшены богатыми и блестящими предметами — всем, что погружалось в пучину волн и что повышало им настроение или радовало глаз. Но собранное ими не было связано с личностью. Оно не несло в себе воспоминаний, на нем не было отпечатка переживаний. От всего этого у него никогда не сжималось горло, не ныло в груди.

В Кэйр Субае никогда ничего не менялось. Золото и железо, море и камень наверняка переживут все эти человеческие подарки «на память». И сейчас, окруженный милыми мелочами из жизни Реджины, Дилан с болью думал о том, что все это когда-нибудь исчезнет.

И о том, что уже было утеряно.

Он как вкопанный стоял на потертом ковре, замерев от желания и безысходности.

Реджина с вызовом задрала подбородок.

— Я гостей не ждала.

— Не ждала, — согласился он.

На окне, отсвечивая зеленым и золотым на фоне ночной темноты, висели отполированные волнами осколки стекла, нанизанные на леску. Почему это так тронуло его сердце?

— Со мной и с Ником все будет хорошо. Тебе нет надобности находиться здесь постоянно.

Он наконец обратил внимание на ее тон. Подбородок воинственно выдвинут вперед, в глазах решимость защищаться… Она обиделась, вдруг сообразил он. Она думает, что он скептически осматривает ее дом. Но он едва ли смог бы ей объяснить, что при виде сделанного цветными карандашами рисунка Ника, толстых белых свечек на столе, попкорна в тарелке у телевизора внутри у него что-то надломилось и начало оттаивать, словно кусок треснувшего льда.

Он пожал плечами.

— Хорошо.

— Ладно. — Она немного подождала, но он так и не сообразил, что сказать. — Ты можешь лечь здесь, на диване. А я пойду скажу Нику спокойной ночи.

Под дверью в спальню мальчика виднелась полоска света. Она открыла дверь и скрылась в комнате. Дилан снова мог дышать.

— Привет, малыш.

Ник вздрогнул и поднял голову. Книжка комиксов соскользнула на пол.

— Мама!

Он был рад ее видеть, очень рад. Даже если она выглядит так хреново. Ее лицо было бледным и усталым. Ничего страшного, он и раньше видел ее уставшей. Но ее шея… Вот черт! От вида ее шеи желудок его болезненно сжался.

Она перехватила его взгляд и подняла воротник повыше.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она. Голос ее звучал, как голос бабушки, когда та накурится.

Ник пожал плечами.

— Нормально. А ты?

Она улыбнулась и присела на краешек его кровати, как делала, когда он был маленьким.

— Я в порядке. Теперь все у нас будет хорошо.

Ему отчаянно хотелось ей верить. Он не сомневался, что ей этого тоже хочется. Но ужасы прошлой ночи были еще слишком реальны. Слишком свежи в памяти. Он видел синяки у нее на шее. Этот негодяй причинил ей боль, и Ник ничего не сделал, чтобы остановить его. Он даже не знал, что она в опасности. А когда узнал, было уже слишком поздно.

— А что, если он вернется?

Голос его дрогнул, и он смутился.

Мама не стала делать вид, что не понимает, о ком он говорит.

— Он не вернется, — твердо сказала она. — Он в тюрьме.

Обычно Ник никогда не спорил, когда она говорила таким жестким тоном. Но сейчас он был взволнован, поэтому спросил:

— А что, если все-таки вернется?

Кто- то постучал в дверь.

В животе у Ника тоскливо заныло. Дилан заглянул в комнату и кивнул ему.

— Как у вас дела?

— Что ты здесь делаешь? — спросил Ник.

— У нас все в порядке, — ответила за него мама. — А в чем дело?

Дилан не обратил внимания на ее слова.

— Я буду присматривать за твоей матерью, — сказал он Нику поверх ее головы. — Пока ей не станет лучше. О'кей?

Ник судорожно сглотнул, почувствовав, как часть бремени беспокойства и вины свалилась с его плеч. Дилан был крутым. Он сказал, что найдет его маму, и он ее нашел. Если он хочет присматривать за ней, это хорошо. Это отлично. Кто-то же должен это делать.

Ник пожал плечами.

— Да, о'кей.

Дилан снова кивнул ему, словно подтверждая, что они договорились. После этого Нику стало намного лучше, чем когда он заметил синяки у мамы на шее.

— Ладно. Тогда я пошел за супом, — сказал Дилан, обращаясь к маме.

Дверь за ним тихонько закрылась.

Мама сидела на краешке кровати, закусив губу.

Внутри у Ника все задрожало.

— Мама?

Она перевела на него взгляд и улыбнулась теплой и такой знакомой улыбкой. Дрожь прошла.

— Может, хоть теперь ты немного поспишь? — спросила она.

Теперь он мог заснуть, потому что она была здесь. А возможно, и потому, что здесь был Дилан, который присматривал за ней.

Ник уютно устроился под одеялом, а когда мама наклонилась, чтобы поцеловать его, он обеими руками обхватил ее, как делал, когда был совсем маленьким. Теперь он уже был в состоянии отпустить ее.

Реджина закрыла за собой дверь в спальню и прислонилась к косяку, чувствуя, как сжалось горло, как бьется пульс. Она закрыла глаза и прижалась израненными ладонями к гладкому прохладному дереву. Она никогда не приводила в свою квартиру мужчин. Никогда. Ник всегда был первым.

Реджина тяжело вздохнула. Именно поэтому она и не могла не обращать внимания на страхи сына или лишить Дилана героического ореола в его глазах. Если Ник в его присутствии чувствует себя лучше, если это освобождает его от тревожных мыслей, она будет благодарна Дилану за то, что он здесь… и неважно, по какой причине.

Он здесь.

Он знает о ребенке.

Ее сознание боролось с этими мыслями, они тревожили ее, не складывались вместе, а она все пыталась как-то их совместить, как будто снова была в седьмом классе и билась над уравнением, которое никак не решалось. Возможно, если бы она была более сильна в алгебре, то пошла бы в колледж, вместо того чтобы работать посудомойкой, учеником повара и поваром линии раздачи в «Перфеттос».

Она вспомнила, что сказала Алэну о своей беременности поздно ночью, когда вечернее обслуживание закончилось, персонал покончил с выпивкой и все разошлись по домам. Алэн подшучивал над тем, что она целый вечер пила только газированную воду, и она до последнего момента не теряла надежду, что он заметил это, потому что обращал на нее внимание. Она предложила отвезти его к себе домой. Он не был пьяным вдребезги, но набрался достаточно, чтобы садиться за руль стало опасно. Достаточно, чтобы ему захотелось ее. А она… Что ж, она хотела его всегда.

Поэтому она все сказала ему, стоя у себя в гостиной и нервно ломая руки, и в голосе ее, который то повышался, то падал, звучали надежда и желание оправдаться.

Он больше никогда не приходил к ней домой. Сволочь, скорее по привычке устало подумала она.

Но Дилан был здесь.

И сейчас нес ей суп.

И несмотря на то что Реджина все знала наперед и понимала, что лишь отдаляет момент неминуемого разочарования, она все-таки накрыла стол на двоих.

Она услышала, как он поднимается по лестнице, и ее глупое сердце учащенно забилось. Она открыла дверь.

Он смотрел прямо ей в лицо.

— Нам нужно поговорить.

Она с трудом сдержалась, чтобы не поморщиться.

— О чем? Ты хочешь сказать, что мы можем остаться друзьями? Или что дело здесь не в тебе, а во мне?

Он смотрел на нее хмурым, тяжелым взглядом.

— Прости, — пробормотала она. — День был очень бурным.

Взгляд его скользнул по кольцу кровоподтеков у нее на шее. На мгновение в этих черных как смоль глазах мелькнула тень каких-то чувств, но тут же пропала.

— Да, — сказал он.

Он прошел за ней в маленькую кухоньку и увидел там белые тарелки и зажженные свечи. Бровь его удивленно приподнялась.

Реджина почувствовала, как в ней нарастает смущение, теплом разливаясь под кожей. Она злилась на себя за это и злилась на него за то, что он это заметил.

— Старый ресторанный фокус, — сказала она, разливая по тарелкам суп, мамин куриный суп с овощами, подходивший на все случаи. — Горящие свечи способствуют хорошей еде.

Он отнес тарелки на стол.

— И хорошей компании.

Она подсела к нему.

— Ты хочешь сказать, что в полумраке я лучше выгляжу?

— Тебе это идет. — Они сидели напротив и смотрели друг на друга. — Так у тебя сияют глаза.

Еще одна стрела, прямо в сердце. Она крепче сжала ложку, чтобы скрыть, как задрожали руки.

— Вкусный суп, — заметил Дилан.

— Два комплимента подряд. Осторожнее, а то я начну воспринимать все серьезно.

— А почему бы и нет? Твоя мать действительно прекрасно готовит.

Реджина прислушивалась к тому, как суп успокаивающе течет в горле. Это вызвало воспоминания о том, как она болела, как ей было плохо, как ее кормили.

— Мама поддерживает нас с Ником зимой, когда большая часть бизнеса сворачивается или умирает.

— Смелая женщина.

— Я горжусь ею.

Сколько времени прошло с тех пор, как она говорила ей это в последний раз?

— И ты осталась здесь.

Реджина отхлебнула воды. Она ожидала совсем другого разговора. Такую беседу она не могла бы вести ни с одним человеком на Краю Света. Здесь все друг друга знали. Здесь все знали все. Или думали, что знают все.

— Ресторан Антонии — это… ресторан Антонии. Он хороший. Он может быть классным. Но это… не мое.

Твоя мать боится перемен.

Она пожала плечами.

— Может быть.

— А ты — нет.

Ей показалось, что в тоне его прозвучал вызов.

— Я…

Она замолчала. Когда восемь лет назад она приползла домой, изможденная, сломленная, побежденная, она не видела для себя будущего. Но теперь… Одно дело — соглашаться с меню, предложенным матерью. В какой же момент она начала соглашаться со схемой жизни матери?

— Я стараюсь быть открытой для всего, — сказала она.

— Это удачно, — пробормотал Дилан себе под нос.

Она непонимающе нахмурилась.

Он встал, чтобы забрать пустые тарелки и отнести их в мойку. Она отодвинула свой стул, чтобы помочь ему, но он коротким кивком заставил ее остаться на месте. Она много лет провела с мужчинами в кухне. И тем не менее, несмотря на безусловную ловкость Дилана — а возможно, как раз благодаря ей, — у нее перехватило дыхание и она чувствовала себя странно, наблюдая за тем, как он выполняет домашние обязанности. Он залил грязную посуду водой, а потом поднял свой вещевой мешок с пола у входной двери и принес его к столу.

Ее голос дрогнул.

— Что это?

Вместо ответа он сунул внутрь руку и вытащил меховую шубу. Или…

Реджина уставилась на шкуру, блестевшую в свете свечи. Сердце подкатилось к самому горлу и, казалось, начало душить ее.

Это была котиковая шкура.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Сердце Дилана глухо стучало в груди.

Потрясенная Реджина подняла на него широко открытые от испуга карие глаза.

— Так это все-таки был ты… — прошептала она. — Там, в пещере.

Все правильно, она должна была знать это. Она видела его. Она даже поблагодарила его за то, что он ее спас. Но теперь она знала, как это произошло.

Он, скованный ее неприятием, держался сдержанно, надежно пряча от ее глаз человеческие чувства, бурлившие внутри.

— Да.

— В этом…

Пальцы ее сжали мягкий мех. Он вздрогнул.

— Да.

Она отвела глаза и сложила руки на коленях. Он видел, как туго сплелись ее пальцы. Внутри у него все сжалось.

Мгновения, отмеряемые сумасшедшей дробью его пульса и ее медленным дыханием, текли мучительно.

— А я все думала, почему ты без гидрокостюма.

Чтобы скрыть удивление, Дилан нахмурился. Он был существом из легенд. Сказочным персонажем. Уродом. Собственный отец не мог вынести его вида. Он никак не ожидал, что Реджина, разумная и практичная Реджина, так запросто воспримет и его самого, и его объяснения.

— И это все? И тебе не хочется… — Заорать? В ужасе бежать отсюда? — …потребовать от меня доказательств?

Она покачала головой.

— Я видела тебя. Я видела… Я думала, что сошла с ума.

А это… Впрочем…

— Принесло тебе облегчение? — попробовал угадать он.

Она посмотрела ему в глаза.

— Не совсем.

Сердце его тоскливо сжалось. Нет, конечно, нет. По крайней мере, она не закатила истерику. Не отшатнулась от него. Пока что.

Она облизнула пересохшие губы.

— Значит… Я хотела спросить, кто…

— Я — селки.

— Понятно, это все объясняет.

От этого едкого замечания ему едва удалось сдержать улыбку.

— На суше я человек, а в море котик.

— Но как ты это делаешь? Ты… Кто ты на самом деле?

— Я одновременно и тот, и другой. И в то же время я не то и не другое. Не человек и не зверь. Прежде чем Бог создал человечество, он создал небеса и землю, воду и огонь. С каждым таким творением формировались изначальные народы, элеметали, дети воздуха, земли, моря и огня. Селки — это дети моря.

— Хм… Это очень интересно. Но я знаю твою семью. Я знаю твоего отца, знаю…

— Мой отец — человек. — Он совсем не похож на отца. — По крови матери я селки.

Реджина слегка наклонила голову, словно пыталась сглотнуть. Дилан терпеливо ждал, пока ее практичный ум разберется в смысле услышанного.

— Но твои брат и сестра…

— Они пошли в нашего отца, — ровным голосом сказал он. — Большинство отпрысков у селки и человека оказываются людьми.

Она потрогала рукой свой живот под просторной футболкой или ему это только показалось? Действительно ли она подумала об их отпрыске? Их ребенке… Кулаки его сжались.

— Ну и когда ты узнал, что ты…

— Селки.

— …не такой, как все? — закончила она.

Он не любил думать об этом. Ему не хотелось об этом вспоминать.

— В тринадцать.

— Вау… — Она задумчиво посмотрела на него. Он почувствовал, как ладони его стали влажными от пота. — То есть еще до полного полового созревания.

Ее шутливый тон снял напряжение.

— Это произошло как раз перед тем, как вы с матерью ушли отсюда, — заметила она.

— Да.

— Тяжело тебе пришлось.

Он отрицательно покачал головой.

— Уехать отсюда было моей идеей. Моим выбором. Моей…

Виной, подумал он, но вслух ничего не сказал.

— Да брось ты! Тебе было тринадцать. А матери твоей сколько? Где-то в районе сорока?

Во рту у него пересохло.

— Намного больше.

Реджина вопросительно посмотрела на него.

— Селки бессмертны. Мы не стареем, как это происходит у людей.

— Вот как…

Снова возникла пауза. Она переваривала эту новую для себя информацию, и он пожалел, что не находится сейчас где-нибудь в прохладной темной глубине океана.

— Но она все-таки умерла. Ты ведь сказал, что она умерла?

— Она погибла. Утонула, запутавшись в рыбацкой сети через год после своего освобождения.

Он винил в этом также и себя. Реджина вздрогнула.

— Но это ничего не меняет. Твоя мать была взрослым человеком. Она в любой момент могла расстаться с тобой. Или сделать так, чтобы ты остался.

— Она не могла уйти. Раньше.

— Почему?

В нем закипала черная обида. Он проглотил ее.

— Мы не можем менять облик, мы не можем вернуться в море без котиковой шкуры. Моя мать выходила на берег, чтобы… встречаться с моим отцом. До того как родились мы. До того как они поженились. Думаю, они поженились. — Дилан очень тщательно подбирал слова, но ему не удалось скрыть горькое выражение лица. — Однажды ночью, когда она спала, он забрал ее шкуру и спрятал.

— Она выходила, чтобы встречаться с ним… — повторила Реджина.

Он должен был догадаться, что она сфокусирует свое внимание вовсе не на том, на чем надо. Она была человеком, к тому же женщиной. Она не способна понять, что управляет такими, как он.

— Да.

— Значит, он был для нее по крайней мере привлекателен.

— Но это не давало ему права пытаться удержать ее, — раздраженно сказал Дилан. — Контролировать ее.

— И сколько еще она оставалась с ним после этого? Тринадцать лет, четырнадцать?

Он хмуро смотрел на нее.

— У нее не было выбора.

— У них было трое детей.

Дилан не мог больше говорить. Именно он нашел шкуру своей матери. Именно он принес ее ей. Именно он разрушил их семью.

Он молча смотрел в глаза Реджине, пораженный и смущенный бушевавшими в нем чувствами. Словно ему снова было тринадцать, и он был подавлен и приведен в смятение изменениями, которые происходили в его теле, и разрывался между своими привязанностями и глубокой, отчаянной тягой к морю.

Стараясь дышать ровнее, он напомнил себе, что уже давно не тот мальчик. Он не был жертвой эмоций. Он был селки, бессмертный и непроницаемый для человеческих чувств.

— Калеб знает? — спросила Реджина, возвращая его в водоворот человеческих страстей и отношений. — О том, что вы с матерью своего рода…

Глаза его сузились.

— Уроды? — тихо сказал он.

Она скрестила руки на животе.

— Я хотела сказать «сирены», но ты можешь называть себя как угодно. Так он об этом знает?

— Он знает. У него в последнее время появился определенный опыт общения с… сиренами.

Рот ее приоткрылся.

— Боже мой! — выдохнула она. — Мэгги?

Маргред ее подруга, подумал Дилан, и в груди появилась неприятная тяжесть. Разумеется, Реджина, с ее пылкой преданностью дружбе, с ее добрым сердцем, не отвернется от Маргред, несмотря на то что она — селки. А если она не отвернется от Маргред, то получается… Но он не позволил себе довести эту мысль до конца.

Он кивнул.

— Вау. То есть… — Реджина отхлебнула воды, глядя на Дилана и крепко сжимая в руке запотевший стакан. — А как насчет Люси?

— Люси — человек. Я уже говорил тебе.

— Говорил. Но она-то знает?

— Ей этого знать не нужно. Когда мы… ушли, ей было всего год.

Нику было всего три месяца, когда мы уезжали из Бостона, тем не менее он знает, кто его отец. — Реджина сделала еще глоток. — И чем он занимается.

— Здесь ситуация совсем другая, — сдержанно заметил Дилан.

— Разве? — Когда она ставила стакан на стол, руки ее дрожали. — Тогда зачем ты мне все это рассказываешь?

Чтобы уберечь тебя.

Независимо от того, был ли ребенок, которого она носила в себе, воплощением древнего пророчества или простой пешкой в пограничных войнах элементалей, демоны не оставят ее после своего первого неудачного нападения. Этот ребенок по-прежнему нес в себе угрозу. А Реджина по-прежнему была в опасности. У Дилана засосало под ложечкой.

— Ты должна знать это, — холодно сказал он.

Она откинулась на спинку стула. Глаза ее на бледном лице горели вызовом.

— Вот ты мне все и рассказал. А что теперь? Ты тоже собираешься приходить ко мне, как в свое время твоя мать приходила к твоему отцу?

Он уловил напряжение, скрывавшееся за ее беспечным тоном и небрежной позой. А разве он сам не так же прятал свои страхи и неуверенность?

Дилан нахмурился. Отвергать свои чувства или маскировать их для него было одним и тем же. В отличие он нее, он не был человеком. Не был женщиной, к тому же беременной. Не был наполовину задушен и брошен в пещеру демоном, намеревавшимся ее уничтожить. Ее сила воли и целенаправленность, ее перевернутый с ног на голову мир внушали ему страх и раздражали. Могла ли она хоть на этот раз расслабиться и позволить ему самому позаботиться обо всем?

Конечно, нет.

В ее глазах он как раз и относился к тому, от чего она старалась защититься. Он был угрозой жизни, которую она выстроила для себя и своего сына. Ей, по-видимому, до смерти хотелось от него избавиться. Занять круговую оборону. Отразить вражеское вторжение.

— Нам с Ники будет хорошо одним, — сказала она.

Но у нее так не получится. У них не получится. Они нуждались в нем, признает это Реджина или нет. Нравится ей это или нет. И сейчас ему нужно только сообразить, как ей об этом сказать.

— Тебе надо отдохнуть, — сказал он.

Она посмотрела не него непонимающим взглядом.

— И ты считаешь, что это решит все проблемы?

— Я считаю, — осторожно сказал он, — что тебе нужно поспать. А решить, что делать дальше, мы сможем утром.

— Мы ничего решать не будем, — отрезала Реджина. — Решать буду я.

— Но только не сегодня, — ответил Дилан.

Он знал, что она гордится своей независимостью. Однако сложившаяся ситуация была ей незнакома, и она не могла ее контролировать. В конечном счете ей придется смириться и принять его защиту.

По крайней мере, сегодня ночью она могла чувствовать себя в безопасности. Он был с ней. Она была под его охраной. А утром он найдет способ договориться с Конном и устроит так, чтобы ее можно было забрать на остров селки, пока не родится ребенок. А там…

Он полез в карман.

— У меня есть кое-что.

Глаза ее удивленно округлились, когда он вынул золотой крестик на разорванной цепочке.

— Ох! — Рука ее машинально потянулась к шее. — А я думала, что потеряла его. Где…

— В кухне. — Он опустил тонкую цепочку в ее ладонь так, чтобы случайно не коснуться ее. — Застежка сломана. Нужна другая.

Я сам должен был поменять застежку, с запозданием подумал он. Просто у него не было на это времени.

— Спасибо, — сказала она с улыбкой. Глаза ее сияли, словно он принес россыпь бриллиантов, а не порванную цепочку, которая и так принадлежала ей.

Сердце его сжалось.

— Не за что. Обязательно носи это. Для защиты.

Улыбка ее стала печальной.

— Пока что она меня не очень защитила.

— Гораздо в большей степени, чем ты думаешь.

Он не мог больше бороться с искушением прикоснуться к ней и накрыл ее ладонь, сжимавшую золотой крестик. Пальцы ее были легкими и прохладными. Он быстро убрал руку, чтобы Реджина не заметила, как она дрожит.

— Это твоя защита, — объяснил он. — Как и знак на руке.

Она посмотрела на трискелион, вытатуированный на запястье, потом на золотой крестик у себя в ладони.

— Защита против кого? Вампиров?

Ему хотелось отложить этот разговор до утра. Он должен поговорить с ней честно. Однако это не означало, что он решится ошарашить ее суровой правдой сейчас, когда она и так измучена, а сам он не находит себе места.

Теперь она этого так не оставит, раздраженно подумал он. В ожидании ответа она словно давила на него своими широко раскрытыми глазами, добрым сердцем, чувственным ртом.

Реджина замерла. Шумный вдох. Выдох.

Демоны.

Ничего себе!

— Это была шутка, — слабым голосом произнесла она.

Дилан промолчал. О господи, он-то говорил совершенно серьезно!

Хотя Реджина была католичкой, все ее знания о демонах ограничивались Хэллоуином и несколькими эпизодами из сериала про Баффи-истребительницу вампиров.

Она судорожно сглотнула.

— Мы сейчас говорим о рогах и вилах? Или об «Экзорцисте»?

Лицо Дилана напряглось.

— Нет, не от вампиров, — сказал он. — От демонов.

— Это далеко не кино.

— Нет, это моя жизнь.

Ее унылая и самая обычная жизнь. И она хотела бы к ней вернуться!

— Чушь собачья! — сказала она. — Я знаю того, кто на меня напал. Это был мужчина. Человек. Иерихон Джонс.

— Он был одержим, в него вселились, — ответил Дилан. — В отличие от других элементалей, дети огня не материальны. Чтобы действовать на материальном плане, они должны использовать чужое тело.

Она изо всех сил пыталась уловить смысл его слов, расслышать его сквозь стоявший в ушах шум, сквозь гулкие удары сердца.

— Одержим он или нет, но Иерихон сейчас в тюрьме.

Демон…

Ей было трудно даже произнести это слово. Она — не Баффи. Она не имеет к демонам никакого отношения. Она просто двадцатидевятилетняя повариха ресторана с восьмилетним сыном. Она заставила себя продолжить:

— Демон заперт вместе с ним. Поэтому я в безопасности.

— Нет. Твой крестик изгнал демона из тела Джонса. Он будет искать новое тело, чтобы вернуться. Чтобы прийти за тобой.

— Но зачем?

Это был почти крик. Она закашлялась. Дилан подождал, пока она сделает глоток воды. Когда она поставила стакан, он мягко сказал:

— Не думаю, чтобы демон искал твоей смерти.

— Конечно! Он придушил меня и забросил в эту темную дыру просто так, чтобы позабавиться!

Губы его сжались.

— Я хотел сказать, что твоя смерть не является его целью.

— Тогда что ему нужно? У меня нет ничего такого…

— Ребенок. — Их взгляды встретились. — Твой и мой.

О господи!

У нее перехватило дыхание. В глазах потемнело. На мгновение она снова почувствовала себя в ледяном мраке пещеры.

Дилан смотрел на нее, и его красивое лицо напоминало каменное изваяние, скрывавшее мысли и чувства. Ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней или сделал еще что-нибудь. Взял ее за руку, например.

Она с трудом вдохнула. О'кей. Из всех ужасных историй про беременность, которые она когда-либо слышала или могла себе вообразить, история «демоны охотятся за твоим еще не родившимся ребенком » была самой страшной. Но это по крайней мере объясняло, почему на нее напали. Хоть как-то объясняло. Как объясняло и то, почему Дилан постоянно крутился около нее.

До сегодняшней ночи.

Она облизнула губы.

— Я еще не знаю, беременна ли. Я имею в виду, не знаю наверняка.

— А когда ты будешь знать?

— Завтра. У меня назначена встреча с врачом.

— Думаю, ты беременна. Ты пахнешь как-то… по-другому.

По- другому хорошо или по-другому нехорошо ?

Она отбросила эту мысль.

— А ты до этого нюхал много беременных женщин?

— Нет, ты первая. — Его темные глаза сверкнули. — У морского народа дети рождаются нечасто.

— Значит, этот ребенок вам важен? Если он селки, разумеется.

— Селки и притом женщина.

— Ты хочешь девочку?

Дыхание Дилана стало глубоким и размеренным, как и у нее.

— Существует предсказание о появлении необычного ребенка, — сказал он. — О дочери в семье Атаргатис, которая изменит баланс сил между Небесами и Преисподней. Атаргатис была моей матерью. Если тебе суждено родить дочь, твою и мою, это будет ребенок по линии Атаргатис. Какой-то момент она обдумывала услышанное.

— Значит… мы на стороне Небес?

От этой мысли она почувствовала себя лучше. Немного лучше.

Дилан отвел взгляд.

— Не совсем так.

К ее горлу подступил комок.

— Как это «не совсем»? Тогда где же здесь наше место?

— Когда Бог создавал человека, элементали обсуждали его решение. Дети воздуха поддерживали его в этом, как и во всем другом. Дети огня — демоны — были против. Но большинство народов Первого Сотворения, дети земли и дети моря, пришли к выводу, что Его мудрость проявит себя со временем. Или не проявит. — Дилан улыбнулся, блеснув кончиками зубов. — В любом случае, они, то есть мы, решили удалиться в горы и глубины океана, пока человечество или докажет свою состоятельность, или уничтожит себя. Мы не приняли чью-либо сторону.

— Значит, вы поддерживаете нейтралитет. Как Швейцария.

— Мой народ — да.

Реджина уловила различие, которое он вложил в свои слона. Но за тонкой улыбкой она заметила тень смятения. Он не был таким уж независимым и безучастным, каким хотел казаться.

Она поняла это, и это дало ей надежду.

— А мой народ — люди, — сказала она. — И это означает, что мой ребенок по крайней мере наполовину человек.

— Все не так. Изменение не может быть частичным, — сообщил Дилан. — Ты либо человек, либо нет. Либо селки, либо нет. Ребенок будет кем-то одним.

Она слушала его холодные, сухие слова, видела жесткие, ссутулившиеся плечи. Ее сердце разрывалось от сочувствия, когда она думала о выборе, который сделала за него мать, о жестоких переживаниях мальчишки, каким он был, и об одиночестве мужчины, которым он стал. Но он ошибался.

— Это все чепуха, — сказала Реджина. — Семья есть семья.

Дилан приподнял бровь.

— Кровь гуще, чем вода?

Действительно, сможет ли она любить ребенка, которого носит, если он родится… не таким?

— Да, — беспечно ответила она.

— Как уверенно ты это говоришь! — усмехнулся Дилан. — И как слепо… Ты и в самом деле думаешь, что теперь, когда ты узнала, кто я, сможешь смотреть на меня теми же глазами, что и раньше? Я и мой брат — мы разные.

— Это точно, — пробормотала Реджина. — Он не такой псих.

Веселые искорки вспыхнули в его черных глазах.

— Что есть, то есть.

— И к тому же не он нашел меня. Он не мог меня спасти. Это сделал ты. Так что твои котиковые штучки оказались как нельзя кстати.

— Как Лесси, которая спасла Тимми из колодца, — сказал Дилан.

Реджина прищурилась. Она узнала этот язвительный, защитный тон. В конце концов, она тоже была матерью мальчика. Дилан был менее уверен, меньше контролировал себя и ситуацию, чем готов был признать. Одна ее часть хотела подбодрить его, как она поступала с Ником. Вторая же возмущалась от одной мысли об этом. Она была уставшей, избитой, она была беременна, и у нее болело горло. Он был здесь не потому, что он хотел этого, не потому, что хотел ее, а потому, что ребенок, которого она носила под сердцем, мог стать частью какой-то вселенской борьбы за власть. Если это будет селки и девочка…

А если не будет, он уйдет. И это значит, что она окажется в том же положении, что и раньше, и будет воспитывать своего ребенка, своих детей, снова одна.

Она отодвинулась от стола.

— Мне на десять к врачу.

— Я пойду с тобой, — мгновенно откликнулся он.

Делает вид, что заботится о ней. На самом деле это, конечно, не так…

Реджина не могла допустить, чтобы его предложение заставило ее подумать, что она может на него положиться.

— Я тебя туда не приглашаю. Но думаю, что сообщу тебе новости в случае, если врач сделает какие-то анализы. Или не сообщу.

— Ребенок зачат в человеческом облике. Он может стать человеком. В любом случае он родится человеком и будет им, пока не повзрослеет.

В тринадцать лет. Мысль о том, как она будет проводить подростка, наполовину человека — мальчика? девочку? — через период полового созревания, напугала ее. Как она с этим справится?

А как с этим справился Дилан?

— Отлично. — Она с трудом выдавила из себя улыбку. — Вот только не знаю, как объясню матери, почему рядом с детской кроваткой будет стоять садок для рыбы.

На его лице мелькнула тень. В глазах бушевала буря.

— Реджина…

Она плотнее укуталась в свою футболку.

— Не надо, не сейчас. Прошу тебя. Я… — Совсем без сил. Боюсь. Разбита. -…иду спать. Увидимся утром.

Дилан смотрел на закрытую белую дверь в спальню Реджины. Она приняла его объяснения. Она готова смириться с его присутствием и защитой. Этого уже достаточно.

Он и не ожидал, что она будет искать его компании или его утешений. Всего за несколько недель он разрушил ее прежний мир, наполнил ее жизнь опасностями и пошатнул устои ее веры. Ей нужно время, чтобы восстановиться. Восстановиться и поспать. Ей нужен покой.

Он мог это понять. Разве не то же самое нужно и ему? Он хотел этого всегда. Никаких человеческих ожиданий, никаких запутанных и все усложняющих чувств. Вечно жить на воле, в море — с его бесконечной сменой настроений и постоянно меняющейся погодой, с его бесконечной сменой постоянно меняющихся сексуальных партнеров.

И неважно, что одна из тех, кого он хочет, только что ушла спать без него.

Он представил себе, как она раздевается, снимает мешковатую футболку и мягкие черные брюки, как укладывается под одеяло одна. Ему следовало быть там, с ней. Если бы он был там, он смог бы успокоить ее. Он мог бы обнять ее, ощутить всю плавность ее форм, всю ее нежную мягкость, почувствовал бы соленый вкус ее кожи и терпкость губ, он с силой вошел бы глубоко в нее, такую розовую, влажную, его…

Тяжело дыша, он остановил себя, смущенный тем, о чем думает, но все равно не перестал думать об этом.

Все- таки не его.

Он не был своим отцом, чтобы предъявлять права на другое живое существо. И не был своей матерью, чтобы ради секса принести в жертву свободу моря.

Он селки. И спит один на диване. Сегодня ночью, по крайней мере.

Успокоенный этими мыслями, он взял одеяло и в это мгновение услышал из комнаты Реджины мучительные всхлипывания.

Проклятье! Он бросил одеяло и подошел к двери.

Она лежала на боку спиной к нему, свернувшись калачиком, как ребенок. Ее темные волосы рассыпались по подушке. Он не видел ее лица или груди, только гладкое изящное плечо, бледный нежный затылок, плавный изгиб талии.

От пронзительного желания его затрясло.

Она вздрогнула и что-то забормотала. Это во сне, догадался он.

— Все будет хорошо, — тихо сказал он, оставаясь в дверях.

— Ники, — хрипло прошептала она.

— С ним все в порядке. Он здесь, — сказал Дилан, чувствуя себя беспомощным болваном. — Я здесь.

Она застонала.

С ощущением собственной беспомощности он смириться не мог. А мысль о том, что следует оставаться в стороне, даже не пришла ему в голову.

Он забрался в постель и обнял Реджину, а она уткнулась носом ему в шею.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Его тело было теплым, очень теплым, в то время как Реджина замерзала, пальцы на руках и ногах окоченели, а в животе, казалось, поселилась глыба льда. Она вжималась в Дилана, остро нуждаясь в том, чтобы он согрел ее, окутал собой, пыталась освободиться от жутких воспоминаний о непроглядной тьме пещеры и кошмаре затапливающей ее воды.

Холод, пробирающий до костей, от которого перехватывает дыхание…

Она дрожала, неловко расстегивая в темноте его пуговицы. Он рванул рубашку и прижал Реджину к себе, придавив ее к каменным мышцам своей почти лишенной растительности груди.

Она облегченно встрепенулась. Но даже в его объятьях кошмары не покидали ее, затягивая сознание, словно тяжелый серый туман, холодный и липкий. Эти сны были ей ненавистны. Она взялась за пряжку на ремне брюк Дилана и почувствовала, как сжались мускулы у него на животе. Хорошо. На ощупь он был таким теплым, теплым и живым, и…

Его ладонь легла на ее трясущиеся руки и сжала их.

— Что ты делаешь?

Она готова была расплакаться, но вместо этого попыталась отшутиться:

— Неужели непонятно?

— Мне — нет. — Голос его звучал угрюмо.

Ее обдало горячей волной обиды и унижения, но все равно это было лучше, чем холод.

— Страшный сон приснился, — объяснила она.

— Я так и подумал.

При этом он не отпускал ее руку.

— Я никак не могу отделаться от воспоминаний… Уйти от мыслей… — Она снова была в пещере, снова во тьме, только теперь окружавший ее мрак кишел демонами. — Я боюсь.

— Ты и должна бояться. И не мне тебя успокаивать.

Потому что он не человек? Или потому что он уйдет? Ни то ни другое сейчас не имело для нее значения.

— Только ты и можешь это сделать. — Он был единственным, кто мог понять, через что ей довелось пройти. Кто знал, с чем она там столкнулась. Кто смог вытащить ее из темноты. — Ты был там. И ты меня спас.

— Ну и что это тогда? Твое «спасибо»?

Горячая волна унижения разливалась по телу, обида заливала жаром ее щеки и грудь. Она передернула плечами.

— Да, если хочешь.

— Давай лучше поговорим о том, чего хочешь ты, — сказал бесстрастный, словно священник в исповедальне.

— Я хочу перестать думать, — сказала она, и голос ее дрожал, как и ее руки. — Я хочу почувствовать что-то еще, кроме страха и одиночества. Я хочу тебя.

— Я не хочу причинить тебе боль.

— Я и так представляю собой одну большую рану. От секса мне точно хуже не будет. Может быть, мне даже станет лучше.

Это даст мне почувствовать себя живой.

— Трахнуться для успокоения! Как… романтично.

В голосе его появились незнакомые нотки. Раздражение? Удивление? Ей было неважно. Все равно это лучше, чем его безразличная холодность.

— И это я слышу от парня, который напоил меня, а потом еще и прижал к скале?

Похоже, он смеялся; в темноте его тело вздрагивало. Она почувствовала, как он подвинулся — недостаточно близко, еще недостаточно близко — и приподнялся на локте. Лунный свет из окна упал на резкий контур его скулы. Блеснули зубы.

— Мне казалось, что это было романтично.

Она фыркнула.

— Тебе казалось, что со мной все будет просто.

— С тобой?

Он убрал прядь, упавшую ей на лоб. Она ощутила легкое прикосновение его шершавых пальцев, и все ее тело, до самых кончиков, пронзило судорогой. На этот раз уже не от холода.

— Из всех женщин, которых я знал, с тобой мне было труднее всего.

Мгновение он смотрел на нее, казалось, впитывая лунный свет своими черными глазами, отчего дыхание ее замерло. Затем осторожно, легко прижался губами к ее губам в дразнящем, почти нежном поцелуе. Почти…

Она застонала и выгнулась ему навстречу, страстно желая почувствовать его вкус, его язык. Он дал ей это, но понемногу, маленькими глоточками, которые обещали большее.

Она вцепилась в его рубашку, притягивая его к себе. Но этого ей показалось недостаточно. Ее руки скользнули к нему под рубашку, ощупывая его тело, оказавшееся твердым там, где у Алэна оно было мягким, и гладким там, где у Алэна были волосы. Все было иначе. Она прижала ладонь к его груди, где тяжело и быстро билось сердце, и что-то внутри нее растаяло. Разбилось.

Он был здесь. Он принадлежал ей. По крайней мере, сегодня ночью. Ночью, когда он был ей необходим.

Его руки гладили ее через ночную рубашку, ощупывали ее грудь, ласкали соски, заставляя ее сжимать зубы от возбуждения. Ее ноги беспокойно двигались под простыней, переплетаясь с его ногами. Прикосновение грубой джинсовой ткани к коже одновременно и раздражало, и заводило ее.

Она отодвинулась и облизнула губы, пытаясь различить на них вкус его поцелуя.

— Если тебе действительно хочется романтики, на этот раз ты мог бы снять брюки.

И снова приступ его беззвучного смеха.

— Ну вот, опять с тобой все непросто.

Он стащил джинсы, высоко приподняв одеяло, и бросил их на пол. После этого крепко обнял ее.

— Довольна?

Сердце ее глухо стучало.

— Еще нет.

Одним плавным движением он оказался сверху, раздвинул ее ноги коленом и устроился между ее бедер. Она чувствовала, как он прижался к ней, такой твердый и горячий. Обжигающе горячий. Раскачиваясь на ней, он провел губами по ее губам. Раз, другой…

— Я хочу быть в тебе.

— Да.

— Войти в тебя.

Почему бы и нет? Она и так уже была беременна. И она хотела этого. Хотела его.

— Да.

Он захватил ее рот и проскользнул в него языком. Поцелуи его становились все более глубокими, влажными, дикими. Его руки обвивались вокруг нее, ощупывали ее, проникли в ее трусики. Послышался треск ткани. Она не обратила на это внимания. Он снова увлекал ее в темноту, во влажный, крутящийся водоворотом мрак, но на этот раз скалой стало его тело, а тьма была плотной и теплой, словно бархат. Вожделение кружилось огнями перед ее закрытыми глазами, с тихим шорохом разливалось по венам, вздымалось, как морской прилив. Она задыхалась. Его ладони гладили ее ягодицы. Потом он перевернул ее, уложил на живот и приподнял ее бедра.

Она задохнулась. Из чувства протеста. От возбуждения. Она хотела прикасаться к нему, хотела видеть его, меняющееся выражение его лица. Было в этом что-то смутно-тревожное — он был так близко от нее и все же вне досягаемости, вне ее контроля. Тревожное и — она должна была в этом признаться — возбуждающее. Он опустился на нее, опершись на локти и удерживая ее ногами. И она почувствовала его, его всего, ощутила, как его горячая набухшая плоть движется у нее по спине, проходит по ягодицам, упирается в заветную щель.

Нервы ее натянулись до предела. Тело затрепетало. Одной рукой он обхватил ее за талию, и его длинные пальцы легко двинулась по животу к ее нежным, влажным складкам. Она затаила дыхание, а его рука с необычной деликатностью ощупывала, гладила и раздвигала их. Ей было очень тепло, она чувствовала себя до боли живой, и каждый нерв, каждая мышца отчаянно отзывались на его прикосновение. Его пальцы ласкали ее, добиваясь ответной реакции. Ее руки на простыне сжались в кулаки. Она бесстыдно тянулась к нему, выгибаясь дугой, чтобы принять его в себя, и волны удовольствия прокатывались по ее телу.

Она услышала его довольное урчание, а затем он вошел в нее. Овладевая ею. Глаза ее закрылись. Она уже забыла, какой он большой. Как это приятно! Даже слишком. И все-таки недостаточно.

Прядь его волос коснулась ее щеки. Его горячее дыхание согревало ее висок.

— Нравится… — сказал он.

Она не видела его лица, но поняла, что он хочет этим сказать.

— Да.

Необходимо было снять это жуткое желание. Его желание. Ее.

Одним мощным движением он заполнил ее. Она застонала, застигнутая врасплох. Ошеломленная. В таком положении она смогла почувствовать все. Силу его рук, пот на его груди, его член глубоко внутри, который толчок за толчком выбивал из нее остававшийся в середине холод. Она всегда была самостоятельной и выдержанной. Сейчас он обладал ею, управлял ею, и его команды ее телу, его контроль над ее чувствами были одновременно раскрепощающими, пугающими и… невероятно эротичными. Она выгибалась, извивалась, стараясь прижаться к нему еще ближе, взять от него больше. Ей хотелось прикоснуться к нему, дотянуться до него, но он был позади нее, вокруг нее, его ноги сжимали ее, его рука была рядом с ее шеей, а лицо прижималось к ее щеке.

Он просунул под нее руку, уютно укрыв ладонью ее лобок, и она почувствовала, как в ней ширится и пульсирует темнота, как она нарастает и разливается, наполняет и переполняет ее, когда она кончает снова и снова, кусая подушку, чтобы не кричать. Ритм его движений изменился, ускорился. Медленное движение назад, резкий удар… Она уже едва могла выносить это. Он двигался на ней, крепко держа ее и сохраняя твердость внутри. Снова и снова. Его пальцы сомкнулись у нее на бедрах. Его длинное худое тело конвульсивно вздрагивало. Она дрожала, а он стонал, спрятав лицо в изгибе ее шеи.

Все.

Наконец кровать перестала трястись. Дилан по-прежнему оставался сверху, придавливая ее к матрасу. Реджина лежала, уткнувшись носом в подушку, испытывая головокружение и стараясь сохранить остатки тепла. Ожидая, пока ее дыхание вернется в нормальный ритм. Пока ее жизнь вернется в нормальный ритм.

Она не могла двинуться. Она не могла дышать. Она закашлялась, и Дилан откатился в сторону, оставив ее замерзшую, вспотевшую и одинокую. Она вздрогнула. Что ж, это было достаточно обычным делом.

Но сразу после этого, не говоря ни слова, он снова заключил ее в объятия. Уложив ее поудобнее, он натянул на нее одеяло. Сердце ее остановилось. От удивления она застыла, положив голову на его твердое плечо и словно приклеившись к его боку благодаря поту, сексу и физическому напряжению.

— Ты что… обнимаешься со мной?

Он фыркнул. А может быть, захрапел.

Реджина закусила губу.

— Это так… романтично, — сказала она, стараясь его поддеть.

— Так и должно быть, — отрезал он. — И будет, если ты немного помолчишь.

Она улыбнулась и еще крепче прижалась к нему. Согревшаяся и успокоившаяся, она почти мгновенно заснула на его мерно поднимавшейся груди, убаюканная биением его сердца.

— Что это такое?

В низком голосе Маргред слышалось неподдельное удивление. Ее маленькая теплая рука ощупывала его под одеялом.

Калеб сжал зубы, разрываясь между удовольствием от движения ее руки и вызовом, прозвучавшим в этом вопросе.

— Это презерватив.

— Я знаю, что это такое. Я только не знаю, для чего ты его надел.

— Чтобы защитить тебя, — сдержанно сказал Калеб.

— От чего?

— От беременности.

Она отстранилась от него, и вся ее нежность и теплота тут же улетучились.

— Но… я хочу забеременеть. Мы же хотим иметь детей.

Мы с тобой говорили об этом.

Калеб поморщился: ее смущение ранило его больше, чем ее возмущение.

— Это было до того.

— До чего?

Он промолчал.

— До пророчества. — Она сама ответила на свой вопрос. — Ты боишься, что, если у нас родится дочь, она будет в опасности.

— Или в опасности будешь ты.

— Я хочу рискнуть.

Он всегда восхищался ее отвагой. Но он не мог и не собирался рисковать ее жизнью. Ее безопасностью.

— После случая с Реджиной я подумал… Пока мы все не выясним… В общем, сейчас это плохая идея.

— Но я хочу малыша!

Страх за нее сделал его резким.

— Ты не можешь получать все, что захочется, Мэгги.

В темноте спальни его слова прозвучали как пощечина.

— Да, — тихо сказала она. — Я знаю.

Вот черт! Калеб закрыл глаза. Чтобы быть с ним, она отказалась от всего, от своей жизни в море, от бессмертия. Все, что она у него когда-либо просила взамен, это его любовь и семья.

Если он откажет ей во втором, будет ли ей достаточно только первого?

Проснувшись, Реджина увидела рядом смятую подушку и пустую постель. Снова одна. В этом смысле ее жизнь возвращалась в свое нормальное русло.

Она потерла рукой лицо и поморщилась от боли в разбитых пальцах. На сердце было тяжело. Черт! Она села на кровати, не обращая внимания на утренний хор птичьих голосов за окном и настоящий хит-парад болезненных ощущений от многочисленных царапин и кровоподтеков. Некоторые из них начинали приобретать очень интересную окраску. Например, пальцы на ногах. Прихрамывая, она подошла к зеркалу. Ее горло…

Она смотрела на свое бледное, истерзанное отражение с запавшими глазами и часто моргала, стараясь остановить выступившие слезы. Выглядела она ужасно. Неудивительно, что Дилан не задержался. Он как все мужчины, подумала она, поднимая с пола свои брюки от тренировочного костюма. Получил, что хотел, и…

Но по отношению к нему это было несправедливо. Прошлая ночь была на ее совести. В отличие от многих, она знала, как относиться к собственным поступкам и как брать на себя ответственность. Вспомнив о том, как она бросалась на него и что они вытворяли в темноте, она покраснела. По крайней мере, утром ей не пришлось переживать по поводу того, как посмотреть ему в глаза. Такой вариант был самым легким для всех. Для нее. Скоро проснется Ник. То, что Дилану удалось объяснить ему свое присутствие в их квартире вчера вечером, еще не означало, что ей удалось бы объяснить его присутствие у себя в постели сегодня утром.

Она натянула спортивные брюки. Начало восьмого. Обычно в это время она уже два часа была на ногах. Сейчас она потихоньку проберется в кухню и…

Дверь спальни распахнулась.

Она резко обернулась и изумленно уставилась на Дилана, стоявшего на пороге с кружкой в руках, от которой поднимался пар.

— Думаю, тебе нужно выпить вот это.

— Что?…

— Чай с медом. — Он поставил кружку на комод, избегая ее взгляда. — Так делала мама, когда у кого-то из нас болело горло.

Сердце бешено забилось у нее в груди. Голова пошла кругом. В висках стучала единственная мысль: он приготовил чай для нее. Как это делала его мама. Она уже чувствовала этот аромат: лимон, мед, тонкий оттенок специй.

Дилан, прищурившись, взглянул на нее.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально.

Горло ее сжалось, и она с трудом выдавила из себя это слово.

Но это была неправда. Она была в опасности, в ужасной опасности.

Реджина была практичной женщиной. Она могла выдерживать мрачные взгляды Дилана и его насмешливый тон. Она могла подавить в себе сочувствие к его исковерканному детству, свою беспомощную реакцию на его бурную страсть. Со временем она даже могла бы привыкнуть к его таланту появляться в нужном месте точно в нужный момент.

Но эта неловкая предупредительность делала ее совершенно беззащитной перед ним.

Она плотно сжала трясущиеся губы. Черт… Она подвергалась огромному и очень реальному риску влюбиться в него глубоко и безнадежно.

— У нас все будет нормально, — заявила Антония, обращаясь к Реджине, и это прозвучало настолько похоже на тон ее дочери, что брови Дилана удивленно полезли вверх. — Мэгги на месте. Люси на месте. К обеду мы откроемся.

Реджина прислонилась к обитой нержавейкой стойке, не обращая внимания на нож, летавший словно молния в каких-то сантиметрах от ее бедра: вжик, вжик, вжик…

— Тогда я нужна буду, чтобы делать заготовки.

— Ты сможешь делать это, когда вернешься. А сейчас тебя хочет видеть Калеб. Чтобы записать твои показания.

Дилану было в высшей степени наплевать на то, что хочет его брат. Калеб все равно не мог защитить Реджину.

— Я не могу. — Реджина схватила с разделочной доски кусочек красного перца и сунула его в рот. — Я записалась на прием к врачу.

— Зачем?

— Ну… — Она вытерла руки о джинсы, стараясь не смотреть матери в глаза. — Просто обследование. Она хочет окончательно убедиться, что у меня не отвалились пальцы на ногах.

Дилан приподнял бровь. Значит, она еще не говорила Антонии о своей беременности. Только ему. И то только потому, что у нее не было выбора. Он испытывал непривычный подъем, связанный с чувством ответственности.

— А ты чем займешься, пока Реджина будет у врача? — спросила Маргред.

Взгляд Дилана равнодушно скользнул мимо Люси и остановился на ней с легкостью, которая показалась ему даже… тревожной. Ни один мужчина не стал бы смотреть на Люси, если в это время в комнате находилась Маргред. Люси была высокой и безобидной. Человек. Ничем не примечательный человек. А Маргред была… самой собой. Калеб, видимо, в последнее время не особо давал своей красавице жене спать по ночам. Под ее глазами лежали темные тени.

В большой ресторанной кухне достаточно просторно и достаточно шумно, чтобы они могли спокойно поговорить. Он подошел поближе и понизил голос, чтобы никто не мог его слышать.

— Я пойду с ней.

Маргред наклонила голову.

— Если то, что говорит Калеб, правда, Конн будет ждать от тебя доклада.

— Я предоставлю ему даже нечто большее.

Дилан понял это только теперь. У него было время все обдумать долгой тихой ночью, когда рядом с ним спала Реджина, удерживая его легким прикосновением ладони, лежавшей у него на сердце. Он до сих пор чувствовал ее тяжесть, сжимавшую грудь так, что было трудно дышать. Каким-то образом она заставила его почувствовать себя ответственным за нее. Заставила его заботиться о ней. Это не означало, что он обязан оставаться с ней навсегда, запутавшись в сети человеческих ожиданий и чувств и попав на суше в ловушку.

— Я заберу ее в Убежище, — объяснил он. — Там она будет в безопасности.

А он будет свободен.

Темные глаза Маргред округлились.

— Ты уже сказал ей об этом?

— Еще нет.

— Ага. — Маргред внимательно посмотрела на него. Ее пухлые губы дрогнули. — Желаю тебе удачи.

— Ты мог бы быть и полюбезнее со своей сестрой, — сказала Реджина.

Они поднимались на холм к городскому муниципалитету.

Когда Дилан покидал остров более двадцати лет назад, этого здания еще не существовало, хотя большинство серых, потрепанных непогодой домов и магазинов в центре города были теми же. Но сейчас здесь было больше, чем в его воспоминаниях, машин, больше телефонных линий, больше флагов, клумб, вывесок и пешеходов, толпившихся на узких улочках, окружавших его и перекрывавших ему дорогу. Он с трудом видел небо и улавливал запах моря.

Он шел рядом с Реджиной и чувствовал себя десятилетним мальчишкой, которого родители тащат покупать одежду, или диким зверем, которого ведут на поводке для всеобщего обозрения. Через каждые несколько шагов их кто-то останавливал, окликал, пытался заговорить.

Он не хотел говорить о Люси.

— Я был с ней любезен, — проворчал он.

— Да? Если учесть, что…

Молодая симпатичная женщина перегородила им дорогу детской коляской.

— О господи, Реджина, твоя шея… Ужасно! Как ты себя чувствуешь?

Реджина вздохнула.

— Спасибо, Сара, я…

Взгляд молодой женщины скользнул в его сторону. Она улыбнулась и поправила свои волосы до плеч.

— А ты, должно быть, Дилан. Я слышала, ты весь путь до дома Митчеллов нес ее на руках.

— Да, мне тогда было здорово не по себе, — сказала Реджина. — Послушай, мы…

— Это было так ужасно! То есть я хочу сказать, что ты наверняка не ожидал, что здесь может произойти что-то подобное, — сказала Сара, улыбаясь Дилану. — Верно?

— На самом деле я ожидал.

— О'кей. — Реджина решительно схватила его за руку. — Рада была тебя повидать, Сара. Как-нибудь загляну к тебе в магазин.

Дилан почувствовал, как маленькая сильная рука потянула его за собой. Ему нравилось прикосновение ее ладони. И он ненавидел себя за это.

— Итак, насчет твоей сестры… — продолжила она.

— А что, собственно?

— С ее стороны было очень любезно выручить нас.

— Почему любезно? Ты же ей платишь.

— Да, но…

— Эй, Реджина! — окликнул ее рыжий круглолицый мужчина с каской и ящиком с инструментом. — Там у тебя вчера был какой-то шум. У вас все в порядке?

Мимо них медленно проезжали машины. Люди останавливались, чтобы поглазеть на них. Дилан с трудом терпел эти чужие запахи и давление человеческих тел.

— Все хорошо. Спасибо, Дуг.

Тот перевел взгляд на Дилана.

— А ты и есть тот парень, который нашел ее?

Дилан опустил глаза.

— Да. А вы?…

— Дуг занимается ремонтом проводки у нас на острове, — пояснила Реджина. — И два-три раза в неделю заходит в ресторан к Антонии.

— Верно. — Дуг переступил с ноги на ногу. — Кстати, и сегодня днем собираюсь там перекусить.

— До вечера мы не откроемся, — сказала Реджина. — Но если вы заглянете к нам завтра утром, я бы могла…

С Дилана было достаточно.

— Извините нас, — сказал он и пошел дальше.

Поскольку он крепко прижимал ладонь Реджины, лежавшую у него на руке, у нее просто не было другого выхода, как последовать за ним.

Ему не хватало свободного пространства. Ему не хватало моря. Ему хотелось увести Реджину подальше от людей, толкавшихся вокруг, и обстоятельств, которые его сдерживали. Он хотел ее. По-прежнему. Снова.

Поскольку Дилан не мог получить то, чего хотел, он нашел ближайшую лазейку — поворот с главной дороги, который вел к единственной на острове церкви и кладбищу, дремавшему на склоне холма.

Дилан остановился среди покосившихся могильных плит и нестриженой травы, с наслаждением вдыхая тишину и аромат можжевельника.

— М-да… — запыхавшись, сказала Реджина. — Это было невежливо.

Он хотел ее раздеть. А она этого не понимала.

— Не более невежливо, чем ведут себя они. И вдвое вежливее, чем мне хотелось бы выглядеть на самом деле. Как ты можешь это выносить? — спросил он. — Как ты можешь выносить всех их? Всех этих людей. Все, что их интересует, — это сплетни и собственная выгода. Всем им нет до тебя ни малейшего дела.

Ее подбородок воинственно задрался.

— Ну да! А тебе — есть.

— Я… — открыл было рот Дилан и нахмурился.

А разве сам он не был похож на ее легкомысленного приятеля, ее голодного клиента, думавшего только о своих интересах и аппетите? Разве не так? И почему это должно его заботить? Ее, например, это не заботило прошлой ночью. Или в ночь свадьбы его брата. Он закрыл рот на полуслове.

Реджина улыбнулась — необычный легкий изгиб губ, от которого у него все переворачивалось внутри.

— Да, я так и думала.

Она вздохнула и прислонилась к низкому каменному забору, огораживавшему кладбище.

— Расскажи мне о своих отношениях с сестрой.

О чем это она?

— Люси? Я ее почти не знаю.

— Ты это уже говорил. — Реджина склонила голову на бок. — Вот только не сказал почему.

— Я… — Он пнул ногой пучок травы. — Когда я уехал, ей был год.

— Да, но с тех пор она стала взрослой. И ты должен был стать взрослым тоже. И то, что тебя оторвали от семьи в тринадцать лет, — не повод для того, чтобы остаток жизни провести в состоянии эмоциональной подавленности.

Эмоциональной подавленности…

Он сжал зубы так, что они скрипнули. Но по глазам Реджины он понял, что она неправильно его поняла, и вся его злость и возражения сразу исчезли.

— Я не вижу смысла завязывать какие-то отношения с ней сейчас, — сдержанно сказал он.

— Потому что она тебе не нужна.

Он не мог позволить себе в ком-то нуждаться.

— Не нужна.

Реджина встретилась с ним взглядом, и он с удивлением прочел сочувствие в ее темных выразительных глазах.

— А тебе никогда не приходило в голову, что, может быть, ты ей нужен?

В висках у него стучало.

— У нее есть Калеб. И наш отец.

— И этого достаточно, — насмешливо сказала она.

Это больше, чем было у него самого. Но он не мог, не должен был позволять себе признавать это. «Я селки», — почти с отчаянием подумал он. Он сделал свой выбор более двадцати лет назад.

— Не похоже, чтобы она от этого страдала, — сказал он.

— Откуда ты знаешь? В кухне ты даже не смотрел в ее сторону.

Дилан нахмурился. Действительно, не смотрел. Все его внимание было сосредоточено на Маргред. Когда он смотрел на сестру, когда он только пытался посмотреть на нее, его взгляд тут же уходил в сторону. Она была словно ледяная скульптура, тусклая и бесцветная.

— Она мне не интересна.

— А тебе не кажется, что это несколько странно?

— Только по человеческим меркам. — Хотя на брата он мог смотреть. — Когда я вижу ее… а иногда когда только думаю о ней, у меня начинает болеть голова, — признался он. Он и сейчас чувствовал это — странное давление, нарастающее внутри черепа, как головная боль, заставлявшая его отвести взгляд, сфокусировать его на чем-то другом. — Это почти как волшебство.

— Что?

— Это можно назвать магией. — Во рту у него пересохло. — Которая заставляет тебя смотреть в сторону. Но здесь — что-то другое.

Реджина наморщила лоб.

— А может быть, что твоя сестра — селки?

Внутри у него все переворачивалось. В висках гулко пульсировала кровь. Все в нем возмущалось при одной только мысли об этом.

— Нет, — уверенно сказал он.

— А почему нет?

Он откинул голову назад, как загарпуненный зверь.

— Я бы знал. Мой народ знал бы об этом.

— Но ты ведь сам только что сказал, что почти не знаешь ее, — рассудительно заметила Реджина. — Возможно, пока ты здесь, ты мог бы часть времени проводить с…

— Нет.

— Почему нет? — снова спросила она.

Упрямая. Сильная. Оптимистичная. Человек. При виде ее Дилан чувствовал, как в груди разрастается трещина, такая же глубокая и болезненная, как и диссонанс в его голове.

— Потому что мы здесь надолго не задержимся. — Он повернулся к ней лицом, и губы его превратились в тонкую суровую линию. — Я забираю тебя в Убежище.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Реджина смотрела на жесткий разрез рта мужчины, которого любила, и чувствовала, как в ней нарастает злость. Хотя выбор сделала его мать, когда ему было всего лишь тринадцать.

— Бегство — это не выход, — сказала она.

— Я не убегаю. — Голос его был бесстрастным, но в глазах бушевала буря. — Я просто увожу тебя туда, где ты будешь в безопасности.

— В Убежище, — сказала она.

В ответ он просто кивнул, словно не был уверен, что сможет сказать это словами или что она сможет его услышать. В животе у Реджины что-то кольнуло, словно предупреждая ее. Он не должен был давать ей чего-то такого, о чем она не просила. Ни информации, ни чего-либо еще. Даже прошлой ночью она фактически уговорила его заняться любовью.

Что ж, это нужно менять. Возможно, он и не любит ее, но он ее хочет. А у нее, в конце концов, есть своя гордость.

Она сжала зубы.

— Где это?

— Это остров, относящийся к Гебридам. У берегов Шотландии, — объяснил он. — Там ты будешь в безопасности. И ты, и ребенок.

— Его зовут Ник.

На его жестко очерченных скулах выступил румянец, и ей это понравилось.

— Я имею в виду ребенка, которого ты носишь.

Правильно. Тот ребенок — потенциальный суперселки.

Она вдруг ощутила обиду. Реджина не могла позволить растущему к Дилану чувству ослепить себя в отношении его истинных приоритетов.

— Я не могу уехать просто так, — возразила она. — У меня есть… — В голове пронесся вихрь разных образов и повседневных забот: Ник, ее мать, ресторан. — …своя жизнь.

— Я бы хотел, чтобы она у тебя осталась.

Страх тонким перышком щекотал ее нервы, мешал дышать. Она тряхнула головой, чтобы прогнать его.

— У меня есть обязательства.

— Твое главное обязательство — это твой ребенок.

Сердце ее забилось чаще.

— У меня двое детей, — напомнила она.

— Тебе не придется оставлять Ника.

На этот раз он, по крайней мере, не забыл назвать ее сына то имени.

— Чертовски откровенно, — сказала она.

— Он может поехать вместе с тобой… — сказал Дилан.

— …в Шотландию, — продолжила Реджина.

— В Убежище.

— Нет. Это исключено. Я не могу отрывать его от родных мест. Здесь его дом, друзья, школа… Все, что он знает в этой жизни.

— Он еще маленький. Он приспособится.

— Как ты?

Какое- то мгновение он колебался.

— Да.

Но она не сдавалась.

— Тебе было тринадцать. И ты был селки, как сам любишь подчеркивать. А в этом вашем Убежище есть другие люди? Другие дети?

Дилан неопределенно повел плечами, глядя на покосившиеся надгробья.

— Их там немного.

Уф, понятно!

— Хоть один есть? — настаивала она.

Он с трудом сдерживался, глаза его еще больше потемнели.

— Он будет там в безопасности, — сказал он, хоть это и не было ответом на ее вопрос.

— Но ведь нет никаких оснований считать, что он в опасности здесь?

Дилан молчал.

Сердце ее начало тревожно биться.

— Или все-таки есть?

Лицо его напряглось.

— Я обязан защитить тебя. Тебя и твоего ребенка. Твоих детей, — быстро добавил он, прежде чем она успела его поправить.

Сердце ее сжалось от боли. Того, что он признал Ника, было недостаточно. Он сказал «защитить», о любви не было произнесено ни слова. Он не любит ее. Она и не могла на это рассчитывать. Если бы он любил…

Это ничего не изменило бы. У нее есть свои жизненные приоритеты.

Но он, по крайней мере, пошел дальше. Это было больше, чем то, что предлагал ей Алэн.

Подбородок Реджины решительно задрался.

— Тогда лучше подумай, как защитить нас здесь. Потому что мы остаемся.

Эта женщина была невозможной.

То, о чем она просила, было… невозможно.

Дилан смотрел, как она тяжело поднимается по склону холма: ее грациозная походка стала прихрамывающей из-за забинтованных пальцев на ногах. В вырезе майки на шее виднелось кольцо кровоподтеков. Взгляд ее был напряжен и подернут тенями. Но, казалось, ничто не сможет долго сдерживать ее.

Смелая девушка. Отваги у нее было больше, чем у большинства мужчин, она обладала такой же жаждой жизни, как селки, а сила воли и твердость духа… Что ж, такого Дилан еще ни у кого не встречал.

Но она по-прежнему оставалась всего лишь человеком. И она могла умереть.

Страх и восхищение сплелись внутри Дилана в горячий клубок.

— Ты очень трогательно, если можно так сказать, веришь в мою способность спасти тебя.

Она оглянулась и посмотрела на него. Солнце блестело на ее темных волосах и придавало ее коже цвета слоновой кости теплый золотистый оттенок.

— Ты уже спасал меня раньше.

— Но раньше я не сталкивался при этом с демоном.

— Испугался?

Несмотря на насмешливый тон, глаза ее были удивительно серьезны.

Он был в ужасе. В ужасе оттого, что обманет ее ожидания, что потеряет ее. Руки его сами собой сжались в кулаки.

— Меня… не учили этому специально, — с трудом произнес он. — Тебе нужен кто-то… — Лучше меня. Сильнее меня. -…еще.

— Я так не думаю. — Они шли мимо садов, обсаженных лилейником, и дворов, уставленных ржавеющими автомобилями и ловушками для лобстеров. — У тебя, по крайней мере, есть поддержка в этих делах.

Поддержка?

Он смотрел на нее, не веря собственным глазам. Так вот как она называет этот болезненный груз ответственности, это вызывающее агонию осознание того, что ты не соответствуешь ожиданиям, не подходишь, что ты виноват…

— Должен же быть кто-то, с кем ты мог бы посоветоваться, — продолжала она, не замечая бури, которая бушевала у него внутри.

Он заставил себя сосредоточиться на ее словах и унять приступ тошноты.

— Конечно, — ответил он. — Это принц.

— Так у вас есть свой принц? Разумеется, есть, — ответила она сама себе. — А то до сих пор ситуация была недостаточно нереальной.

Он с горечью подумал, что не знает, как убедить ее.

— Конн ап Ллир, повелитель Убежища, принц морского народа. Он взял меня под свое покровительство после смерти матери.

— Вместо… отца?

Дилан представил себе надменного таинственного правителя селки, уединившегося в башне в Кэйр Субае.

— Мне никогда и в голову не приходило назвать его папой, — сказал он, и это была чистая правда.

Реджина какое-то мгновение рассматривала его. В ее глазах что-то мелькнуло, какая-то тень понимания, заставившая его смутиться. Сочувствие, разбередившее старые раны и наполовину затянувшиеся шрамы… Он напрягся. Он уже давно не был четырнадцатилетним мальчиком, который плачет по своей маме. Он был селки. Ему не нужна была ее жалость.

Но она не стала развивать эту мысль, заметив только:

— Тут я спорить не могу. Мой отец смылся, когда мне было три. — Ему показалось, что она вздохнула. — Должно быть, у нас это семейная традиция.

Как будто он тоже должен был бросить ее. Он уже собирался это сделать. Но…

— Неужели?

Он услышал свой голос как бы со стороны и затаил дыхание в ожидании ее ответа. Она криво усмехнулась.

— Надеюсь, мы это еще выясним.

Это раздражало его. Он не нуждался в ее сочувствии. Но не стал бы возражать, если бы она признала, что он ей нужен. На тротуаре возле больницы она остановилась.

— Не хочешь пообщаться со своим принцем, пока я буду на приеме у врача?

Он покачал головой.

— Это не похоже на то, как если бы я звонил ему по мобильному телефону. Я должен выйти на берег.

— Тогда иди.

Он открыл входную дверь.

— Я пойду с тобой.

— Нет, не пойдешь. Я не хочу, чтобы ты был в комнате, когда меня разложат под бумажной простыней для вагинального обследования.

Представив нарисованную ею картину, он почувствовал себя неуютно и сжал зубы. Но все равно сказал:

— Я видел тебя, когда на тебе было и того меньше.

— Забудь.

Он подозрительно прищурился. Она действительно покраснела, или ему показалось?

— Тогда я тебя подожду.

— Как хочешь. Но… — Она вдруг резко замолчала.

К ним через комнату ожидания направлялся худой бородатый мужчина в грязной спортивной куртке с капюшоном. Дилан узнал в нем одного из сидевших вокруг костра в лагере для бездомных.

Реджина дрожала.

Дилан инстинктивно обнял ее одной рукой. Мужчина, опустив глаза, прошел мимо. Дилан оглядел комнату. Что-то здесь, в этом воздухе было не так. Но когда он снова вдохнул, то не почувствовал ничего, кроме абрикосового запаха шампуня Реджины.

— Это не Иерихон, — тихо сказал он ей.

— Я знаю. Калеб сказал, что вчера привез еще одного пациента. — Она с трудом сглотнула. — То есть позавчера.

Она провела в пещерах почти сутки. Сидевшая за стойкой женщина в блузке из набивной ткани подняла на них глаза и улыбнулась.

— Привет, Реджина. Доктор уже готова тебя принять.

А он должен ее отпустить.

Реджина села, натянув бумажную простыню на бедра и обернувшись ею вокруг пояса. Слава богу, все уже закончилось.

Донна Тома тщательно терла руки над крошечным умывальником.

— Похоже, все у тебя идет нормально. Я бы сказала, что срок приблизительно пять недель.

В небе кружатся звезды, скалы раскачиваются. Толстый и горячий пенис Дилана входит в нее…

— Четыре, — поправила Реджина.

Донна взглянула на нее через плечо.

— Срок рассчитывается начиная с последнего цикла. Мы не можем абсолютно точно указать дату зачатия.

А она могла. Щеки ее вспыхнули.

— Хочешь поговорить? — осторожно спросила Донна.

— О чем?

— Об имеющихся вариантах. Если тебе неудобно обсуждать это со мной, в Рокланде есть клиника планирования семьи…

— Ах…

Потом до нее дошел смысл сказанного. Ах…

На какой- то миг она позволила себе поддаться искушению, почувствовала возможность вдохнуть полной грудью. Ее старая жизнь возвращается. Оказывается, у нее есть варианты…

— Нет. — Их взгляды встретились. — И дело не в том, что раньше я никогда такого не делала.

— Хм… — Доктор локтем закрыла кран. — Ну, если ты уверена…

Реджина потерла голую кожу чуть ниже ключицы.

— Уверена.

Донна вытерла руки бумажным полотенцем.

— Тогда ладно. Нэнси возьмет у тебя анализы мочи и крови. Тебе нужно будет попринимать кое-какие пренатальные витамины. Давай одевайся, а я дам тебе несколько штук для пробы, чтобы ты начала уже прямо сейчас.

— Спасибо.

Доктор вышла из комнаты, а Реджина спрыгнула на пол, поморщившись от боли в ногах. Прежде чем она успела одеться, дверь снова открылась. Она быстро схватила брюки, испытывая странную неловкость перед доктором, которая застала ее в нижнем белье, хотя перед этим видела ее вообще голой. Какая глупость!

Донна тоже почему-то выглядела взволнованной. Когда она ставила маленький бумажный стаканчик с лекарством рядом со столом для осмотра, лицо ее горело.

— Вот.

Реджина протянула руку за витаминами. Они были маленькими. Как желтые таблетки аспирина.

— Три?

— Одну сейчас, а еще две — на потом, — вкрадчиво сказала доктор, не глядя ей в глаза. Она набрала в чашку воды. — Это на случай, если ты не захочешь давать в аптеке почву для сплетен. Воды?

Реджина взяла чашку. Запивая лекарство, она чувствовал на себе взгляд доктора.

— Хорошо, — сказала Донна, выливая остатки воды. Она сложила остальные витамины в маленький закрывающийся пластиковый пакетик. — Не забудь взять это с собой.

И скажи Нэнси, чтобы она записала тебя на прием через пару дней.

— Так скоро? — удивилась Реджина. Когда она была беременна Ником, они с доктором встречались примерно каждые шесть недель, не чаще. Но тогда она была в Бостоне совсем одна, с трудом сводила концы с концами и на прием ходила в бесплатную больницу.

— После всего, что тебе в последнее время пришлось пережить… Лучше подстраховаться.

У нее перехватило дыхание.

Но ты же сказала, что все идет нормально.

— Все действительно идет хорошо, — заверила ее Донна. — У тебя есть какие-то вопросы? Тебя что-то беспокоит?

Реджина подавила приступ неуместного смеха. Своими настоящими заботами она с ней поделиться не могла.

— А есть какой-нибудь способ установить пол младенца уже сейчас?

— Я могу записать тебя на УЗИ в середине второго триместра беременности. Скажем, на восемнадцатой неделе. — Донна на царапала предписание и вручила его Реджине. — Ты хочешь еще одного мальчика? Или на этот раз надеешься на девочку?

На мгновение Реджина почувствовала, как ребенок тянет ее грудь, ощутила теплую тяжесть у себя в руках, увидела шапку мягких темных волос и веер ресниц на фоне гладкой румяной щечки.

Мальчик или девочка? Дочь из семьи Атаргатис, которая изменит баланс сил между Небесами и Адом?

Или черноглазый мальчик, который сбежит в море и разобьет ее сердце?

Хоть какой-то выбор.

Она облизнула губы.

— Знаешь, как люди говорят. Лишь бы ребенок здоровеньким был…

И в безопасности.

Словно железный кулак сжал ее сердце. Прошу тебя, Господи, пусть ребенку ничего не угрожает!

Калеб сдвинул стопку бумаг на столе на сантиметр влево и нервно забарабанил пальцами по верхнему листу.

Сердце Реджины билось в ритме с его пальцами.

— Если я покажу это окружному прокурору, он решит, что ты врешь или сошла с ума. Или и то и другое вместе, — сказал Калеб.

Внутри у Реджины все оборвалось. Она задрала подбородок.

— Дилан сказал, что ты мне поверишь. Из-за Маргред.

— Я-то верю… — Голос Калеба был тверд, глаза смотрели на нее по-доброму. — Поэтому и предлагаю тебе пересмотреть свои показания, прежде чем их подписывать.

Реджина доверяла Калебу. Всегда. Но при определенных обстоятельствах…

— Я хочу поговорить с Диланом, — заявила она.

Калеб нахмурился, затем с трудом поднялся из-за стола и, подойдя к двери, выглянул в приемную.

— Эдит, не могла бы ты…

Он еще не закончил свою просьбу, как в комнату вошел Дилан — губы сжаты в тонкую линию, взгляд прикован к Реджине.

Она сделала вдох, только теперь заметив, что до этого сидела затаив дыхание.

— Все это достаточно затянулось, — сказал он, растягивая слова. — Или мне уже имеет смысл начать ревновать?

— Твой брат считает, что окружному прокурору мой рассказ не понравится, — сказала Реджина.

Калеб закрыл дверь перед Эдит Пейн, топтавшейся в приемной.

— Некоторые его моменты. Садись, — сказал он Дилану.

Дилан приподнял бровь, но все же уселся на стул рядом с Реджиной. В небольшом тесном кабинете она почувствовала, что, несмотря на невозмутимый вид, от него буквально исходит жар.

— Тогда не сообщай об этом прокурору. Не выдвигай обвинений, или как вы там это называете.

— Я не могу этого сделать. — Калеб поерзал, усаживаясь поудобнее за столом. — Криминальные обвинения выдвигаются штатом, а не потерпевшим. А если вспомнить о трех за последние два месяца случаях нападения, не связанных между собой и нашумевших на весь штат, можно быть твердо уверенным, что окружной прокурор обязательно выдвинет против кого-нибудь обвинение.

Реджина подалась вперед.

— Но ведь Иерихон на самом деле не виноват, верно? Я имею в виду, если он одержим…

— Был одержим, — поправил ее Дилан. — Демон покинул его.

— Именно в этой части у нас и будут проблемы с прокурором, — сказала Реджина.

Калеб вздохнул.

— Собственно говоря, прокурор может предположить — и правильно сделает, — что защита будет использовать одержимость демоном для ссылки подсудимого на собственную невменяемость. Суд примет во внимание, что у Джонса это первое правонарушение. Учтут его службу в армии, возможно, возьмут пробу на алкоголь и наркотики. Но даже если и так, ему грозит обвинение в нападении при отягощающих обстоятельствах и похищении.

Дилан пожал плечами.

— Ты сам сказал, что мы не имеем ко всем этим обвинениям никакого отношения.

— Пока тебя не вызвали для дачи показаний в суд. Похищение относится к преступлениям класса А. Защита попытается смягчить обвинение, утверждая, что Джонс добровольно отпустил жертву в безопасном месте.

Дилан удивленно приподнял бровь.

— Если только бросить женщину в пещере, которую заливает приливом, можно считать безопасным местом.

— Конечно, нельзя, — сказал Калеб. — Но я вам рассказываю о том, что будет оспаривать защита. Вас обоих вызовут в качестве свидетелей. Ты действительно хочешь под присягой объяснять, где и как ее нашел?

— Ваша присяга меня ни к чему не обязывает, — сказал Дилан.

— Да неужели? А как насчет того, чтобы угодить за решетку за неуважение к суду?

— Вы собираетесь выяснить все, перекрикивая друг друга? — поинтересовалась Реджина. — Или будете стреляться на пистолетах в лучах восходящего солнца?

Оба повернулись к ней с практически одинаковым выражением раздражения на лицах.

— А что, если я откажусь давать показания? — спросила она.

Калеб задумчиво потер подбородок.

— Это определенно ослабило бы позицию обвинения. Прокурор может решить вынести дело на суд общей юрисдикции, вместо того чтобы предъявлять более мягкое обвинение — скажем, в менее серьезном нападении. Фактически дело может так и не дойти до приговора.

Рука Реджины потянулась к крестику на шее, но он лежал у нее в кармане. Она покраснела и спрятала руки под мышками.

— И Иерихона тогда отпустят?

— Он служил в армии некоторое время. Возможно, достаточно долго, чтобы я мог пристроить его в одну из новых программ по расселению ветеранов на юге штата.

— Не имеет значения, сидит Джонс в тюрьме или нет, — сказал Дилан.

— Но только не для него самого, — буркнула Реджина.

Черные глаза Дилана вспыхнули.

— Меня не интересует его будущее. Но я обязан заботиться о твоей судьбе.

— А как насчет остальной части острова? Других угроз? Других демонов? — спросил Калеб.

Дилан пожал плечами.

— На Краю Света и вокруг него и раньше наблюдалась… некоторая активность. Но сейчас им нужна Реджина.

— А еще им нужно вселиться в кого-то, чтобы подобраться к ней, — угрюмо заметил Калеб.

— Но этот «кто-то» может быть далеко не любым человеком. У их могущества есть свои границы.

Глаза Калеба прищурились.

— Крест.

— И моя татуировка, — добавила Реджина.

Дилан кивнул.

— Они не смогли убить тебя. И они не ожидали встретить здесь меня. Они не могут привлекать к себе внимание Небесных сил серией неудачных попыток. Они будут выбирать следующий подходящий момент и свою следующую мишень очень тщательно.

— Это ты так пытаешься меня как-то успокоить?

Выражение лица Дилана не изменилось.

— Я пытаюсь напугать тебя.

— Чтобы я сбежала с тобой в Убежище.

Калеб закашлялся.

Дилан не обратил на это никакого внимания.

— Да.

— Как долго это может продлиться?

— Пока мы не будем твердо уверены, что вы с ребенком в безопасности.

— И сколько это займет времени? — Она прижала ладонь к животу. — Девять месяцев?

Он молчал.

— Тринадцать лет?

Он взглянул на нее своими темными глазами, в которых бушевала буря.

— Убежище — это самое лучшее решение.

При виде такого смятения чувств она сжала руки на коленях.

— Самое безопасное — может быть. Но не самое лучшее. Во всяком случае, не для меня и моих детей. За тринадцать лет моя мать может умереть. Если инфаркт не сведет ее в могилу еще раньше.

— Реджина…

При звуке его голоса ее сердце дрогнуло, но она не могла позволить себе поддаться ему. Она не сдастся. Она столько страдала, боролась, тяжело работала ради той жизни, которая была у нее с сыном. Она не уступит!

— Нет.

Дилан вскочил со стула и подошел к окну.

— Я мог бы оставить тебя здесь.

— Но ты этого не сделаешь, — мягко сказала она.

Он взглянул на нее через плечо. Уголок его рта приподнялся.

— Нет.

Сердце ее забилось чаще.

— Из-за ребенка.

Он наклонил голову.

— Можно и так сказать.

Она не могла разобраться в нем. Она не знала его. Как только она могла в него влюбиться? Калеб снова закашлялся.

— Тебе понадобится место, где можно укрыться.

— Как долго это может продлиться?

— Девять месяцев? Тринадцать лет? — слабым эхом с улыбкой повторил Дилан ее слова.

А что потом? Он бросит ее, как его мать оставила его отца? Как его отец оставил его мать?

— Ты не можешь повсюду следовать за нами, — сказала Реджина. — Это будет неправильно по отношению к Нику.

— Ник не единственный, у кого сейчас проблемы, — огрызнулся Дилан.

— Я должна защитить его, — настаивала она.

Даже если защищать собственное сердце было уже поздно. Калеб почесал затылок.

— Я не понимаю, как мы собираемся защищать каждого из них.

Реджина быстро взглянула на Калеба, вздрогнув от легкости, с которой тот присоединился к брату против нее. А Дилан, кажется, ничего не заметил.

Эти мужчины…

— Я должен буду поставить защиту на ее дом, — сказал Дилан.

Калеб удивленно приподнял брови.

— А ты сможешь с этим справиться?

Челюсти Дилана сжались.

— Я должен.

— А если ей нужно будет выйти из квартиры? Или из ресторана?

Братья обменялись долгим взглядом.

— Тогда я буду рядом с ней, — ответил Дилан. — Прилипну к ней, как пиявка. Или как навязчивый любовник.

— Только не в моей квартире, — возразила Реджина.

— Но тебе нужно будет где-то жить, — заметил Калеб. — Где-то неподалеку.

— Это что, приглашение, братишка?

— Если тебе нужно приглашение, — невозмутимо ответил Калеб.

— Мне от тебя ничего не нужно, — отрезал Дилан.

Но его потемневший взгляд говорил, что это ложь.

— Ты должен вернуться домой. В дом своих родителей, — сказала Реджина.

Дилан пренебрежительно фыркнул.

— Как это сделала ты?

Он не позволит ей жалеть себя. Ладно. Но и она не даст ему помыкать собой.

— Нет ничего зазорного в том, чтобы вернуться в дом, где ты нужен.

Сейчас она уже могла сказать это. Могла даже в это поверить. От понимания этого на сердце стало легко.

— Это никогда не было моим домом. Я лучше буду платить за номер в гостинице.

— Там в это время года все забито, — напомнила Реджина. — У твоего отца есть комната.

— Наша старая комната, — сказал Калеб. — Там ничего не изменилось.

Лицо Дилана было бесстрастным и суровым, как прибрежные скалы.

— Этого я и боялся.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Дилан, стоя на коленях среди сорняков и гравия позади ресторана, водил пальцами по кирпичной кладке здания, и Реджина подумала, что другой мужчина мог бы вот так же прикасаться к лошади или капоту автомобиля. Он выглядел очень по-мужски, строгим и поглощенным своими мыслями.

Наблюдая за ним, она опустила черные пластиковые мешки для мусора на землю.

Он обернулся.

— Пришла, чтобы увидеть меня на коленях?

Она с вызовом задрала подбородок.

— Я уже и раньше видела тебя на коленях.

— Ах да. И запомнила это, — сказал он удовлетворенным тоном.

Реджина действительно не могла забыть его темную голову, двигавшуюся у нее между ногами, водоворот звезд в небе, шепот моря, жар, разливавшийся в ее крови от его рук, его губ, его дыхания.

— Хм… Возможно. Смутно.

Редкая усмешка прорезала его лицо, обжигая ее нервы, словно молния.

— Наверное, мне следовало бы освежить твою память.

Она тяжело сглотнула.

— А я-то думала, что тебе нужно пойти пообщаться со своим принцем или что-нибудь в этом роде.

— Я еще пойду. Но сначала я должен установить защиту. Я не оставлю тебя без присмотра.

Он снова вернулся к своим кирпичам. Она подняла черные пакеты и бросила их в бак для мусора, не обращая внимания на пронзительные крики чаек, рассевшихся на соседних крышах.

Дилан постукивал и похлопывал кирпичную стену, словно взломщик сейфов. Она наблюдала за ним, уперев руки в бока.

— Зайди в дом.

Она нервно оглянулась.

— Мне угрожает опасность?

— Нет. — Он посмотрел на нее и вздохнул. — Ты меня отвлекаешь.

— А-а… — Внутри приятно разлилось теплое чувство. — О'кей.

Она сделала шаг к двери и остановилась, глядя на осторожные движения его рук и нахмуренное, несколько отрешенное выражение лица. Теплое чувство продолжало шириться. Он оказался бессмертным морским существом, чьим родным домом был волшебный остров. Тем не менее сейчас он стоял на коленях здесь, в пыли между домами, потому что она отказалась уехать с ним. Он отодвинул свою жизнь на второй план ради нее. Ради нее и ее сына. Дилан Хантер был хорошим человеком, несмотря на отрешенный вид и взрывной характер. Он был не только горячим и возбуждающим, он был принципиальным и даже… нежным.

Нежный, принципиальный и в то же время горячий парень. В ее жизни подобное сочетание встречалось так же редко, как и селки.

Она направилась в дом мимо него. Его темные брови от раздражения сдвинулись. Улыбнувшись, она легко поцеловала его в макушку. Дилан остался таким же неподвижным, как растрескавшийся цемент у них под ногами. Но прикосновение его волос к ее губам было теплым.

Она выпрямилась.

— Спасибо, — сказала она и отправилась в кухню.

Поцелуй Реджины, ее теплые губы, сладкий запах, простые слова благодарности были словно живительный дождь для иссушенного сердца Дилана. Дождь, поднявший настоящий шторм в его душе.

Или там, где могла бы находиться душа, если бы она у него была.

Оставшись на дорожке один, он закрыл глаза и прижался лбом к шершавой стене. Ее привязанность не может длиться вечно, напомнил он себе. Ничто человеческое не продолжается долго. Семьи распадаются. Дети становятся взрослыми. Родители умирают.

Лучше, как это делает морской народ, жить мгновением, чем полагаться на сердце и питать надежды.

Любовь…

И все же тот миг, когда она поцеловала его — без вожделения, без необходимости, — оказался почти невыносимо сладким, исполненным доверия, скрывавшим в себе чувство привязанности, как беременная женщина скрывает в себе ребенка.

Беременность…

Острые камешки впивались в его колени.

Птицы наблюдали за ним с крыш своими ясными безжалостными глазами. Реджина носила в себе его ребенка, но при том отказывалась уйти с ним в Убежище.

Он нес ответственность за нее. И если ему не удастся ее уберечь, на него ляжет ответственность за смерть единственных двух женщин, которые что-то значили в его жизни.

Он развел в стороны пальцы на стене.

Он не был хранителем. А фундамент дома под его руками был из сделанного людьми кирпича и раствора, а не из скал и песка. Он не знал, может ли сработать то, что он пытался сейчас сделать.

Селки изменчивы, как изменчиво море. Их дар напоминает воду, он такой же мощный, подвижный и текучий. И такой же непостоянный, как ветер или прихоть женщины. Такой же мимолетный. А чтобы укрыть собой Реджину эта защита должна была противостоять времени и силам преисподней.

Открыв свое сознание, он устремил его по спирали вниз, все ниже и ниже, ощущая свои чары как воду, впитанную губкой, воду, насытившую каждую его клеточку, смазавшую каждый сустав, каждое сухожилие. Конн говорил, что волшебная сила морского народа уменьшается с падением их численности. Но сейчас Дилан чувствовал в крови несокрушимую энергию — как безмолвный океан, ожидавший появления луны, чтобы двинуться на сушу мощным приливом.

Он осторожно попробовал освободить место у себя внутри — между сердцем и легкими, между печенью и селезенкой, — которое должна была заполнить энергия, как вода наполняет след, оставленный на влажном песке. Она поднималась медленно — сначала намек, проблеск, лужица, — нарастая у него между ребер, в кишечнике. Сила росла, а с ней, кружась водоворотом внутри него, росла и надежда. Но этого было мало, этого было недостаточно. Это напоминало ручей, поперек которого упала ветка. Это была тонкая струйка там, где ему нужен был мощный поток.

Пот сделал его ладони влажными, выступил каплями на лбу. Он попытался воздействовать на эту силу, выкрутить ее из своих костей, выжать из сердца, но, как и вода, волшебная энергия ускользнула от него, снова уйдя в ткани.

— Тебе нужен кто-то еще, — сказал он тогда.

Ее голос, в котором звучала твердая уверенность в нем, ответил:

— Я так не думаю.

Он застонал. Ему это очень нужно. Необходимо.

Больше…

Больше…

Сила прорвалась сквозь него, словно волна сквозь узкое ущелье, смыла его ощущения, с ревом ринулась по венам, хлынула через рот, выстрелила в глаза, взорвалась в пальцах. Сердце, мозг, поясница — все было сметено и унесено, как приливная волна уносит горящие ветки.

Он полностью отдался этой силе, позволил ей нести себя, пока она не покинула его, опустошенного, на камнях дорожки между домами.

Волшебство отступило, оставив его помятого и тяжело дышащего. Он лежал на животе, между растопыренными пальцами торчали жесткие зеленые травинки, а перед ослепленными глазами, словно звездочки, горели осколки битого стекла.

Он услышал звук шагов, чье-то приглушенное дыхание и повернул голову.

В тени дверного проема стояла Люси, и ее как всегда мягкий и печальный взгляд сиял, словно поверхность моря в полдень.

Земля под его щекой наклонилась.

Она моргнула, и словно штора опустилась на ее лицо, убрав все это сияние и снова превратив ее в высокую, довольно заурядную молодую женщину в зеленой футболке с эмблемой «Клипперс» и белом кухонном переднике.

— С тобой все в порядке? — озабоченно спросила она.

Руки его были исцарапаны в кровь. Губа разбита. Резкая боль пронзала голову. Но, поддерживаемый силой, пронесшейся через него, — удивлением от нее, ощущением ее правильности, — он почти не замечал этого.

— Ты видела… Ты почувствовала это? — настойчиво спросил он.

Он вскочил на ноги, и она сделала шаг назад, отступила в тень, в себя. Ее ресницы опустились, словно занавеска, задернувшаяся за ставнями.

— Я рада, что с тобой все нормально, — сказала она.

Как будто земля только что не качнулась на своей оси. Как будто вообще ничего не произошло.

Как будто ничего не произошло…

Страх ранил его больнее, чем впившийся в ладони гравий.

Он резко повернул голову и осмотрел здание.

Есть! От облегчения он даже вздрогнул. Защитная метка, глубоко впечатавшаяся в кирпичную кладку. Знак силы появился на восточном углу фундамента. Он будет привлекать могущество моря, земли и восходящего солнца.

Несмотря на то что он сам поместил его здесь, выгравировал соединяющиеся спирали своим желанием и своим даром, при виде его у Дилана перехватило дыхание.

Он обернулся и взглянул на сестру.

Она неопределенно улыбнулась и повернулась, чтобы уйти. Под влиянием непонятного для себя порыва он окликнул ее:

— Люси!

Она нерешительно остановилась в дверях с таким видом, будто оказалась здесь совершенно случайно. В его голове всплыли слова Реджины.

— Я… — Он запнулся.

Нужен тебе? Дурацкий вопрос.

В свое время он увел от нее мать. Для чего, скажите, он может быть нужен ей теперь?

— Можно мне остаться у вас ненадолго?

Она моргнула.

— Остаться?

— У вас в доме, — сказал он, чувствуя себя полным идиотом.

— Это не мой дом. И не мне решать.

— Если ты хочешь, чтобы я спросил… у него, я спрошу. Но ты не будешь возражать?

— Я возражать не буду. Но я не это имела в виду. Решать тебе. — Люси улыбнулась ему странно знакомой, горькой, кроткой улыбкой, превратившей ее лицо из заурядного в удивительно притягательное. — Это всегда зависело только от тебя самого.

Реджина хмурилась, накладывая мазь с антибиотиком из аптечки первой помощи на царапины Дилана. Он сидел на табурете у стойки в общем зале, чтобы не мешать подготовке к открытию ресторана, которая шла на кухне. Чтобы нанести мазь на ссадину у него на щеке, ей пришлось встать у него между ногами. Когда она мазнула у него над глазом, он дернулся.

Она сочувственно поморщилась.

— Не знаю, как можно было это сделать, — проворчала она.

В ответ он глупо ухмыльнулся, отчего ее сердце екнуло.

— Я тоже.

— Ты говоришь так, будто жутко доволен собой.

— Так оно и есть. — Он подождал, пока она обратит внимание на то, что он говорит, пока их глаза встретятся. — Я поставил защиту на здание.

— Ты… — Понимание, облегчение, благодарность — все охватило ее одновременно. — Вау! Это… прекрасно.

— Не думал, что у меня получится, — признался он.

Сердце ее сжалось от болезненной неуверенности, прозвучавшей в его голосе. Она легонько прикоснулась к нему и, не в силах справиться с собой, задержала пальцы на нежной коже под его глазом.

— Что ж, ты сделал это. Поздравляю!

Он поймал ее руку и прижал к своей щеке, проведя щетиной, как теркой, по ее ладони.

— Тебе не нужно было этого делать.

Она сглотнула и отдернула руку. Нанося мазь на его разбитую губу, она сказала, стараясь придать своему голосу беззаботности:

— Ну почему же. Ты заботишься обо мне, а я, похоже, должна заботиться о тебе.

Большим пальцем он прикоснулся к уголку ее рта, к ее треснувшей и пульсирующей болью губе. Его рот сейчас был так близко к ней, а его темные, полные огня глаза — совсем рядом.

— Теперь мы с тобой полностью подходим друг к другу, — прошептал он, и его слова, его взгляд остановили ее дыхание.

Заставили замереть сердце.

Она криво улыбнулась.

— Думаю, да.

Но она была не настолько глупа, чтобы поверить в это.

Она вытерла пальцы о салфетку и взяла крышку баночки с мазью. Каким бы соблазнительным ни казалось ей его новое странное настроение, к которому так легко привыкнуть, оно пройдет. Рано или поздно Дилан вспомнит, что он селки, а она — всего лишь человеческий инкубатор для ребенка, который однажды может стать полезным его народу.

И тогда он разобьет ее сердце…

Она поставила мазь назад в аптечку.

— Ты еще не передумал идти сегодня на берег?

— Я должен это сделать. — Дилан замер в нерешительности. — Принц будет ждать моего доклада.

— Конечно. Без проблем.

В любом случае, это не его проблемы. Реджина четко дала понять, что главным для нее является семья. Дилан так же открыто показал, что у него другие приоритеты. Другие приверженности. Он делал все, чтобы сдержать свое обещание и защитить ее, и она уже не ждала, что он будет держать ее за руку или менять ее жизнь. Ей не нужно было, чтобы он ходил за ней по пятам, путался у нее под ногами, возникал на ее пути, в ее сердце…

— Реджина! — Голос Дилана заставил ее вздрогнуть, пошатнул ее решимость. — Что с тобой?

— Ничего. — Она защелкнула коробку аптечки и отступила. — Все хорошо. Просто не хотела тебя беспокоить.

— Женщина! — Его низкий голос вибрировал у нее в ушах. — С тех пор как я встретил тебя, ты меня постоянно изводила, донимала, сбивала с толку и раздражала. Так чего же останавливаться сейчас?

На ее губах мелькнула натянутая улыбка. Она посмотрела на Дилана и увидела его глаза, улыбавшиеся ей в ответ.

Вздохнув, она уступила его руке, которая пыталась ее удержать.

— Ну, после того как ты все так мило нарисовал…

Он громко захохотал, чем привлек внимание Антонии, которая подозрительно взглянула на них через окошко в кухню.

Реджина понизила голос.

— Слушай, если будешь идти через город, может, заглянешь в магазин «Уилис»? Мне нужны витамины.

— Таблетки? — В его темных глазах мелькнула обеспокоенность. — Ты что, больна?

— Нет, я беременна. И мне нужны пренатальные витамины.

— Но ты себя нормально чувствуешь? — настаивал он.

— Нормально. — Она уже почти пожалела, что завела этот разговор. С каких это пор ей нужен парень, который будет бегать по ее поручениям? — Ну, есть небольшие спазмы, но…

— Ты звонила доктору?

Она часто заморгала, смущенная его решительностью. И тронутая этим больше, чем могла бы ожидать. Хотя, конечно, ему нужно беспокоиться о малышке-селки.

— Я звонила ей, когда тебя не было. Она сказала, что не большие спазмы и тошнота — явление совершенно нормальное. И чтобы я продолжала принимать витамины. Так что…

— А вдруг я куплю что-то не то?

Она вздохнула.

— Послушай, не переживай. Я могу и сама…

— Нет, я сделаю это. Тебе нужны витамины, и я куплю витамины. Пренатальные.

Голос его звучал угрюмо, в глазах — почти паника.

Реджина никак не могла решить, что ей кажется более очаровательным: его чисто мужской дискомфорт от такого задания или же явная решимость делать правильные вещи. Хорошо еще, что она не посылает его покупать тампоны. Чтобы поддразнить его и проверить, она из озорства добавила шепотом:

— Или можешь остаться здесь и объяснить моей маме, для чего они мне нужны.

Его лицо под золотистым загаром заметно побледнело.

— Лучше уж твоя мать, — проворчал он, — чем эти визгливые чайки в городе.

— По крайней мере, ты мог бы очаровывать чаек.

Он приподнял брови.

— Я могу очаровать твою мать.

А ведь, пожалуй, мог бы, подумала Реджина, пристально разглядывая его смуглое красивое лицо. Он кого угодно может очаровать. Ее саму он определенно очаровал, да так, что пришлось снимать трусики.

— Но только не после того, как она узнает, что ты сделал меня беременной.

Он склонился к ней, и сердце ее учащенно забилось.

— Ты по-прежнему находишь меня очаровательным.

У нее перехватило дыхание.

— Ха-ха!

— Ты не можешь ничего с собой поделать.

Его дыхание скользнуло по ее рту, губы легко коснулись ее щеки. Сладкое как мед желание капельками растекалось под кожей.

— Моя власть над женщинами непреодолима.

Она слышала, что в его голосе звенит смех, но за этими насмешливыми нотками скрывалось что-то другое, более глубокое, что-то очень напоминавшее… томительную тоску.

Она почувствовала, что склоняется к нему, тает в нем, и закрыла глаза.

— У тебя просто невероятное самомнение.

— Позволь мне доказать тебе это, — пробормотал он. Его руки гладили ее плечи, голос звучал в ушах горячо и соблазнительно. — Дай мне очаровать тебя, Реджина. Дай мне полюбить тебя.

Ох… Ее сердце сжалось.

— Ох! — Голос Люси, высокий и потрясенный. — Антония послала нас, чтобы… Я не хотела вам мешать.

Реджина отпрянула от Дилана. В дверях стояла Люси, из-за спины у нее выглядывала Маргред.

— Ты и не помешала, — соврала Реджина, заливаясь краской. — Я просто давала Дилану поручение, которое нужно выполнить в городе.

Маргред удивленно подняла брови.

— Ты ему точно давала именно это?

— Я плачу вам не за то, чтобы вы стояли там и болтали! — крикнула Антония от плиты. — Давайте-ка вытирайте вон те столы. Мы через час открываемся.

Маргред легкой походкой прошла в зал, держа тряпку и бутылку моющего средства с тем же изяществом, с каким сомелье с белоснежной салфеткой через руку несет бутылку «Гранд Кру».

— Ты считаешь это разумным? — бросила Маргред Дилану. — Оставлять ее… сейчас?

— Это не опасно.

Дилан смотрел через ее голову на Реджину, адресуя свои заверения главным образом ей. И она услышала в его голосе уверенность, которой раньше не замечала.

— Я поставил на дом защиту, — сказал он.

Маргред шумно вздохнула.

— Это впечатляет. Так это был ты?

— Не только я. Я подумал… Я почувствовал… Ты?

Она кивнула.

Реджина растерянно наблюдала за ними. Дилан нахмурился.

— Тогда…

Через кухонную дверь ворвался Ник. Он резко остановился, и его кеды взвизгнули на старом деревянном полу. Он тут же нашел Дилана и уставился на него широко открытыми, полными надежды глазами.

— Бабушка сказала, что ты идешь в магазин. Можно я пойду с тобой?

Дилан посмотрел на него сверху вниз.

— Только не сейчас.

Реджина поморщилась.

Опа!

Ник по- мальчишески дернул плечом.

— О'кей. Тогда как-нибудь в другой раз.

Реджина читала язык его тела так же легко, как и его сердце. Я, собственно, не очень-то и хотел. Лучше сделать вид, что сам не хочешь чего-то, чем надеяться, а потом получать отказ…

Она поняла, что именно этого и боялась. Что ее сын влюбится так же быстро, как влюбилась она.

— Слушай, ты не мог бы сохранить кое-что для меня, пока я не вернусь? — спросил Дилан.

Голова Ника тут же поднялась. Это было интересно, но подозрительно. Он ведь не глупый, ее мальчик!

— А что это?

Дилан полез в карман и вынул оттуда серебряную монету. Серебряный доллар Моргана с головой Свободы. Реджина уже смотрела в Интернете. За такую монету давали пару сотен долларов, причем легко. Она затаила дыхание.

Их взгляды встретились.

Она медленно выдохнула, не говоря ни слова.

Ник подержал монету на своей довольно грязной ладони и посмотрел на Дилана.

— Это что, взятка?

— Если бы это была взятка, я должен был бы отдать ее тебе насовсем, — объяснил Дилан. — А я этого сделать не могу, потому что твоя мать спустит шкуру с нас обоих.

Ник хихикнул.

— Это метка. Как обещание, — сказал Дилан. — Ты будешь хранить это у себя, пока я ее не попрошу. И тогда я возьму тебя в море на своей лодке.

Ник быстро взглянул на мать.

— Можно?

Она сложила руки на груди, словно пытаясь удержать готовое вырваться сердце.

— Это твое дело, малыш.

— О'кей. Круто! — Его пальцы сомкнулись на монете. На лице появилась улыбка, и он протянул вторую руку. — Договорились.

Дилан кивнул, и маленькая рука Ника скрылась в его большой смуглой ладони.

Реджина, у которой от переполнявших ее чувств кружилась голова, думала о том, что это ее сын, ее семья, ее жизнь. И в этой жизни у нее никогда не было ее мужчины, она никогда не испытывала в нем нужды.

Но теперь, глядя, как Дилан жмет руку ее сыну, она вдруг поняла, как легко он мог бы занять место рядом с ними.

И как будет больно, когда он уйдет.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Девушка- подросток за кассой в магазине часто моргала подведенными фиолетовой тушью глазами, глядя на монеты на прилавке.

— Вы не можете расплатиться этим.

Нетерпение переполняло Дилана, как ветер паруса. Его буквально трясло, и он отчаянно хотел поскорее уйти отсюда. Поиски на полках с лекарствами стали для него настоящим кошмаром. Слишком много названий. Слишком большой выбор. А что, если он ошибется? Он посмотрел на девушку, стоявшую между ним и свободой, и рявкнул:

— Возьми же наконец эти чертовы деньги!

Ее накрашенные глаза округлились.

— Папа! — пронзительно заверещала она.

Дилан сжал зубы. Ничего себе «способность очаровывать»!

Из- за прилавка мясного отдела выкатился мужчина с глубокими залысинами и фигурой, напоминавшей бочку.

— Какие-то проблемы?

— Он… — Девушка кивнула кольцом, вставленным в проколотую губу, в сторону Дилана. — …очет расплатиться вот этим! — Она презрительно указала на целое состояние, блестевшее серебром на прилавке.

— Это доллары, — сдержанно сказал Дилан.

Американские доллары. Он что, предлагает ей римские монеты или дублоны?

Обычно, когда ему были нужны наличные, чтобы расплатиться за пропан или продукты, он продавал несколько монет дилеру в Рокланде. Но за последние несколько недель жизни на Краю Света его денежные запасы истощились.

— Ну, тогда я… — Морщинки в уголках глаз хозяина стали глубже. — Дилан? Я слышал, что ты вернулся.

Дилан с недоумением смотрел на него.

— Джордж, — напомнил мужчина.

Дилан ходил в школу с мальчиком по имени Джордж. Они были вместе с детского сада до восьмого класса, делились жевательной резинкой, домашними заданиями, журналами «Пентхаус», которые Джордж таскал из-под прилавка в магазине своего отца. Продовольственном магазине «Уилис». Джордж Уили. Джордж.

Дилан с трудом пошевелил языком, словно приклеившимся к небу.

— Рад снова видеть тебя.

— Да, я тоже. А ты совсем не изменился, парень. — Джордж покачал головой. — Совершенно такой же.

Потому что старел только половину этого времени, подумал Дилан. И почувствовал в животе странный спазм.

Джордж взглянул на девушку с фиолетовыми тенями вокруг глаз.

— А это моя дочь Стефани. Та, что не берет твои деньги.

Она обиженно округлила глаза.

— Ну, па-а…

Дилан с изумлением думал о том, что его приятель Джордж был отцом. Этот грузный владелец магазина с юной дочкой. Ничто человеческое не длится долго…

— Значит, ты хочешь, чтобы мы записали это на тебя? — спросил Джордж.

Дилан непонимающе нахмурился.

— Что?

Его старый друг кивнул в сторону кучки монет на прилавке.

— За то, что ты здесь выложил, можно, думаю, купить половину моего товара. Точнее я сказать не могу, да это, черт возьми, и неважно. Поэтому мы откроем тебе счет, а ты рассчитаешься, когда сможешь.

Возможно, все-таки некоторые вещи продолжаются долго, вдруг понял Дилан. Например, мальчишеская дружба, мимоходом предложенная через много лет после того, как мальчик вырос.

Он проглотил подкативший к горлу комок.

— Это было бы… здорово. Спасибо тебе!

— А для чего же тогда друзья? — Джордж сделал запись в бухгалтерской книге и, мельком глянув на пренатальные витамины, уложил их в пакет. — Как Реджина?

— Нормально.

Беременна.

— Хорошо. — Лицо Джорджа расплылось в улыбке. — Женщины и остров для нас все, приятель. Передавай ей привет.

Дилан уже вышел с покупками в руках, а в ушах его продолжали звучать добрые слова Джорджа.

Так вот чего Реджина хотела для Ника. Сеть, которую Дилан чувствовал на себе и которая плотно опутывала его, могла стать и узами поддержки. Возможно, сплетни и досада, трения и претензии были просто приемлемой платой за это чувство общности. Чувство приятия. Принадлежности.

Или могла бы ими стать, если бы он был человеком.

Если жить в море тысячелетиями, потратить несколько дней на то, чтобы отослать послание, — это ничто. Но на этот раз человеческие технологии, которые загрязнили воду и взбаламутили дно океана, очень даже пригодились бы.

Дилан плыл на расстоянии мили вдоль берега. Его длинные ноги могли бы выступить в роли наживки для акул, а яички от холода сморщились. Его нынешний облик был еще одним неудобством, с которым приходилось мириться. При передаче в воде на длинные расстояния детали сообщения становились размытыми, и Дилану был необходим человеческий мозг, чтобы придать образам, которые он передавал Конну, очертания и четкость.

Курьеры, к которым он обращался, будут фильтровать любую информацию так же, как процеживают океан в поисках пищи, оставляя только то, что могут переварить.

Время от времени они разрезали гладкую поверхность воды лоснящимися спинами с шероховатыми плавниками: громадные и медлительные морские животные со спокойными глазами и хвостовыми плавниками, форма которых была такой же неповторимой, как форма снежинки. Они подошли — два самца, самка и детеныш, — привлеченные зовом Дилана. Но не близко, не слишком близко. Их тяжелые тела могли затянуть его под воду, их вдох мог утопить его, морские ракушки у них на боках могли изодрать его в клочья. Даже детеныш весил целую тонну.

Один из самцов приветственно ударил хвостом, и на Дилана обрушился поток воды, вызвав у всех приступ веселья.

Он вынырнул, отплевываясь.

Они не спрашивали, почему и как Дилан оказался среди них. Они кружили вокруг него, давая своей песне впитать его рассказ, вплетая его послание в созвучия, которые связывали всю Атлантику в бескрайней синей глубине, в чистой холодной тьме.

Дилан понятия не имел, как слова и образы его послания будут переданы Конну, каким образом понятия «бездомный» или «распятие» передаются в песнях китов. Но они поняли важность появления ребенка. МАТЬ. ЛЮБОВЬ. ОТЕЦ. ЗАБОТА. СЕМЬЯ. РАДОСТЬ — эти образы волнами накатывали на него. Их песня, звучавшая в ушах как шум прибоя, наполнила его сердце покоем и поплыла вместе с ним к берегу.

Он стоял на мелководье — сердце заполнено, сознание пусто, мышцы свободны и расслаблены. Откинув назад мокрые волосы, он оглядел берег.

И увидел отца, сидевшего рядом с его одеждой.

Проклятье!

Радость Дилана утекала, словно волны, пенившиеся у его ног. Они были одни в амфитеатре из скал и песка, и свидетелями их встречи станет только сосна, стоявшая часовым на берегу, да несколько рваных облаков.

Барт Хантер сидел, опираясь локтем на колено, и смотрел в море.

Дилан вышел из волн прибоя. Он не мог избежать встречи со стариком. Лучшее, что он мог сделать в сложившейся ситуации, — это не обращать на него внимания. Он нагнулся за своими джинсами.

— Она тоже приходила сюда, — сказал Барт. — Твоя мать.

Дилан не хотел говорить о матери, не хотел делиться воспоминаниями о ней. Особенно с отцом.

Он сунул мокрую ногу в джинсы.

— Но не с вами, ее детьми, — продолжал Барт. — Еще до вашего рождения.

О'кей, но Дилан и в самом деле не хотел ничего этого слушать. Он стал натягивать джинсы на вторую ногу.

— Здесь она вышла на берег…

Помимо воли Дилан посмотрел через плечо, следуя за взглядом отца вдоль своего собственному пути из воды. Барт покачал головой.

— Самое красивое создание, какое я когда-либо видел в жизни. И она сказала, что любит меня. — Он удивленно засмеялся, словно не веря самому себе, и этот глухой звук был больше похож на рыдание. — Меня, который только и знал, что лобстеры и приливы. Тогда я был чуть старше, чем Люси теперь. Ушел из школы после седьмого класса. Но она…

Его голос затих, утонул в воспоминаниях. Он не называл ее по имени. Ему это было не нужно. Просто «она». Для него всегда была всего лишь одна «она» — и тогда, и сейчас.

— Ты украл ее котиковую шкуру, — жестко и холодно сказал Дилан. — Ты отнял у нее ее жизнь.

— Я дал ей взамен другую жизнь и троих детей. Этого должно было быть достаточно.

— Ты отнял ее у самой себя.

— А разве она не сделала то же самое со мной? С тех пор как я увидел ее, я не знал ни минуты покоя. Она сказала, что любит меня. — Голос Барта надломился, как лед в апреле. — Но как я мог ей поверить? Она была такой, какой была, и я был таким, каким был.

Дилан уже открыл было рот, чтобы возразить ему. В крови его закипала злость. Его отец был не прав. Он всегда был не прав.

И все же…

Слова замерли у него на губах, горькие и невысказанные.

А разве сам Дилан думал не так же? Селки не может любить человека.

Барт выдержал его взгляд. В его выцветших глазах читалось печальное признание. Потом он снова посмотрел в море.

— Калеб сказал, что тебе нужно где-то остановиться. Ты можешь жить в своей старой комнате, если хочешь.

Когда Дилан спустился вниз со своими вещами, Реджина подметала пол. Решетка была опущена, передняя дверь заперта, кассовые чеки за день подсчитаны… и теперь еще один мужчина собирался уйти через эту дверь.

Реджина перевела взгляд с вещей Дилана на его отчужденное лицо, и сердце ее сжалось.

Переступи через это.

Пора бы уже привыкнуть к тому, что мужчины от нее уходят.

Так или иначе, но это только на ночь. На этот раз. Утром он вернется. Он так и сказал.

Дилан оглядел пустой ресторан и нахмурился.

— Ты что, должна убирать все это сама?

Его тон заставил ее выпрямиться. Ссора отвлечет ее от мыслей о том, что придется остаться одной, взаперти, заглушит тягучую боль в животе, ослабит чувство одиночества, которое только и ждет, когда за ним закроется дверь, чтобы поглотить ее.

— А ты видишь здесь кого-то еще, кто мог бы это сделать? — спросила она.

Он смутился.

— Ну, твоя мать…

— Была здесь половину вчерашней ночи и весь вчерашний день. Но я здорово устала.

Дилан опустил сумку на пол.

— Тогда предоставь это мне.

— И не подумаю!

— Реджина! — Он взялся за веник выше ее руки. Голос веселый, глаза горят, весь такой горячий, реальный… и так близко, что она могла бы поцеловать его. — Ты действительно собираешься бороться со мной в перетягивании веника?

Она думала об этом.

— Нет.

— Тогда все хорошо.

Вздохнув, она отпустила веник. Он подмел пол. Она вытерла с доски вчерашнее меню.

— Спасибо, что взял Ника с собой на лодку, — сказала она. — Он весь вечер только об этом и говорил.

— Мы отлично провели время. — Дилан высыпал мусор из совка в ведро. — Завтра я возьму с собой тебя.

Реджина вытерла перепачканные мелом пальцы о передник.

— Не могу. Я должна работать.

— Ты же не можешь работать все время.

Он прошел за ней в кухню и поставил веник в кладовку для швабр. Эта кладовка… От воспоминаний Реджину передернуло.

Дилан нахмурился.

— Ты выглядишь измученной.

— Я в норме. Просто устала. — Она выдавила из себя натянутую улыбку. — Утренние недомогания переносятся тяжело, да и начались на этот раз рано.

Тебе нездоровится?

Она должна была бы чувствовать благодарность за его беспокойство. Но она не хотела, чтобы он крутился вокруг нее только потому, что ему ее жалко.

— Это связано с ребенком?

— Да. Нет. Не знаю. — Тревога обострила ее нервы и сделала голос резким. — Ну, у меня были колики. — Мужики ненавидят колики! — Они продолжались целый день.

— Скажи, что я могу сделать, — попросил он.

Если она должна ему говорить, то какой в этом смысл?

— Ничего. Я была у доктора. Я не хочу, чтобы ты сидел возле меня, как нянька.

Он смотрел на нее неподвижным взглядом. Молча. С готовностью. И совершенно беспомощно.

Его чувства были подавлены в тринадцать лет, подумала она. Некому было его учить. Некому было к нему прикоснуться. Никогда.

Она вздохнула.

— Можешь попробовать меня обнять.

Он неловко обхватил ее руками, как школьник на танцах в шестом классе.

В первый раз с трехлетнего возраста она позволила себе положить голову на сильную мужскую грудь. Она не привыкла прижиматься к людям. К мужчинам.

Она закрыла глаза. От него пахло морем.

Они стояли посреди кухни, слегка касаясь друг друга, пока понемногу их дыхание не смешалось и не слилось в едином ритме, пока он не согрел ее своим телом. Она и раньше замечала, что тело у него очень горячее.

Постепенно исчезли ее страхи и тревоги, досада и одиночество. Сердце забилось чаще. Его грудь расправилась. Животом она чувствовала его напряженный член. Руки ее вцепились в рубашку у него на спине.

— У меня для тебя кое-что есть, — сказал он.

Она улыбнулась, не открывая глаз.

— Я уже заметила.

Он взъерошил ее волосы.

— Не это. Вернее, не только это.

Чуть отстранив ее, он принялся хлопать себя по карманам, как человек, который ищет ключи или зажигалку. Наконец он нашел, что искал, и протянул ей: мелкая золотая цепочка с одной жемчужиной в сияющем сплетении металла.

По- настоящему красивая и очень большая жемчужина.

Реджина затаила дыхание. Она спрятала руки за спину, показывая, что не может принять это. Она много раз предупреждала Ника, что опасно принимать подарки от посторонних. Не то чтобы Дилан был теперь совсем уж посторонним. Но все-таки…

— Возьми это, — сказал он. — Тебе нужна цепочка взамен той, что порвалась.

— Цепочка, какая изящная… Но она…

Слишком красивая. Слишком дорогая. Слишком болезненно напоминает подарок мужчины любимой женщине.

— Она принадлежала моей матери, — сказал Дилан. — Она обладает силой, способной защитить, как защищает твой крестик.

— Ох! — Ей так хотелось взять ее. — Как это… разумно.

Его глаза блеснули.

— Я догадывался, что ты подумаешь об этом.

Она вытащила из кармана маленькое распятие и дрожащими пальцами повесила его на цепочку. Круглая жемчужина и блестящий крестик скользнули навстречу друг другу и тихо звякнули.

— Спасибо, — сказала Реджина. — Она великолепна!

Она посмотрела на украшение у себя на ладони и перевела взгляд на Дилана. На щеках его горели яркие пятна румянца.

— Мне нужна твоя помощь.

— Сейчас помогу. Повернись.

Она послушалась его и приподняла волосы, чтобы не мешали. Она ощутила его неловкие пальцы у себя на шее, а затем почувствовала теплое короткое прикосновение, которое могло быть прикосновением его губ. Ее сердце подкатило к горлу.

— Ладно. — Она тяжело сглотнула. — Думаю, тебе пора идти.

«Останься!» — шептало ее сердце.

— Я мог бы остаться, — тут же эхом отозвался он.

Она очень хотела этого.

— Нет, нельзя. Я сказала Нику, что сегодня у него может переночевать друг.

— Тогда и у тебя тоже, — сказал Дилан с такой готовностью, что Реджина рассмеялась.

— Ответ неправильный.

Даже если бы Ник принял этот аргумент, даже если бы Реджина решилась нарушить свое давнее правило, она не могла сделать их предметом комментариев веснушчатого десятилетнего Дэнни Трухильо, чьи инстинкты были отшлифованы безумной любовью его матери к сплетням и чья речь, как и разговоры героев видеоигр, в которые он постоянно играл, была перенасыщена кровавыми разборками, сексуальными притязаниями и крепкими выражениями.

И все же Реджина рассчитывала — надеялась! — что Дилан станет спорить с ней. Но он только проводил ее через кухню и наверх по лестнице, подождав, пока она откроет дверь, на площадке перед квартирой, — как примерный мальчик, провожающий девочку после приятной вечерней прогулки.

— Прости. Мне показалось, я услышал, как пришла мама.

— Да. Ну и что?

Ник закусил губу.

— Тогда почему она не заходит?

Дэнни настороженно поднял голову, прислушиваясь к звуку, доносившимся с лестничной площадки. По крайней мере так это себе представляла Реджина. У нее никогда не было свиданий с примерными мальчиками.

— Утром увидимся, — сказал он и на прощание поцеловал ее.

Но она совсем не так представляла себе поцелуй примерного мальчика. Дилан схватил ее, прижал спиной к двери и увлек за собой. Его язык, губы, тело заставляли ее трепетать, испытывать боль и горячее желание. Когда они снова всплыли на поверхность, кровь стучала у нее в висках, сердце вырывалось из груди, а в его глазах горел грешный огонь.

— Спокойной ночи, — сказал он.

— Чувак, мы погибаем здесь, — пожаловался Дэнни.

Двое мальчишек лежали на животах перед телевизором, а между ними стояла миска с поджаренными заготовками для пиццы, посыпанными корицей и сахаром. Их лица были липкими от сладостей. Как и кнопки пультов управления. Ник нажал паузу, и легионы смерти, окружившие боевые порядки их воинов, замерли.

Потому что она там не одна. С этим парнем, с Диланом.

А- а…

Ник расслабился. Тогда все в порядке. Дилан был крутым.

— Он, наверное, целует ее на прощание.

Дэнни громко чмокнул и загоготал.

Ник тоже засмеялся, но в душе ему было вовсе не смешно. При мысли о том, что Дилан целует его маму, у него заныло в желудке. А может, это из-за жареного слоеного теста. Хотя сам Ник так не думал.

— Он здесь просто для того, чтобы присматривать за ней, — сказал он, потому что именно так вчера вечером сказал Дилан. Тогда это выглядело нормальным, но сейчас, в присутствии Дэнни, Ник подумал, что, возможно, это звучит довольно глупо.

Дэнни закатил глаза, подтверждая подозрения Ника.

— Ну да! Поэтому он и дал тебе ту монету.

Ник искоса глянул на него.

— Ты о чем?

— Да о монете же, тупица! Он дал тебе кое-что, а теперь околачивается вокруг твоей матери. Чувак, если взрослый делает такие вещи, значит, он хочет иметь с ней секс!

Щемящее чувство в животе усилилось. Ник сжал кулаки.

— Этого не может быть. А ну-ка возьми свои слова обратно!

— Не вопрос! Как хочешь.

Дэнни какое-то время озабоченно смотрел на него, что-то соображая. Потом улыбнулся.

— Эй, если бы он действительно хотел сделать с ней это, он бы дарил подарки ей. А не тебе. Верно?

Ник с благодарностью улыбнулся ему в ответ.

— Конечно.

В этот момент вошла мама, и она выглядела почти так же, как всегда, если не обращать внимание на синяки на ее шее. Ник предпочитал не смотреть на них.

Но на следующее утро, когда он спустился в кухню в надежде, что мама поджарила ему на завтрак заготовок для пиццы, и бросил еще один короткий взгляд на ее шею, то почувствовал такую тяжесть, будто ему на грудь уселась громадная горилла.

— Что это?

Мама теребила свою цепочку, но не как всегда, — на ней висело еще что-то кроме крестика, жемчужина или что-то похожее, — и лицо ее покраснело.

— Ох, это подарок. От Дилана. Потому что моя цепочка порвалась.

Ник сразу же вспомнил слова Дэнни: «Эй, если бы он действительно хотел сделать с ней это, он бы дарил подарки ей. Верно?»

Есть Нику сразу расхотелось.

Но потом все стало еще хуже, потому что после ленча пришел Дилан и стал звать маму с собой на лодку. Не Ника, а только его маму.

— Я не могу поехать сейчас, — сказала мама. Она была раскрасневшейся, возбужденной и совсем не похожей на себя. — Я не могу оставить Ника.

От этого он только почувствовал себя совсем маленьким. Он насупился и сказал:

— Со мной все в порядке. После обеда я все равно пойду к Дэнни.

— Нет, не пойдешь, — сказала мама, и это снова был ее голос, такой бесстрастный, когда она старалась говорить о серьезных вещах. — Я не разрешаю тебе выходить из ресторана.

Это было несправедливо, потому что сама она не торчала здесь целый день.

— Я могу присмотреть за ним, — предложила Маргред.

Как будто одной бабушки было недостаточно! Как будто Нику нужны были две крикливые няньки. И от этого он так расстроился, что даже когда Дилан спросил, не поедет ли он с ними, он сказал, что не хочет.

Впрочем, он потом об этом пожалел.

Да еще как.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Дилан пригласив ее поплавать с ним на лодке, чтобы заняться там сексом.

Реджина знала это, соглашалась с этим и даже планировала это. Она решила, что на этот раз никаких помех быть не должно. На этот раз она не будет пьяна, ей не будет больно или холодно и она не будет нуждаться в утешении.

Она ступила на палубу с едой для пикника в руках, в своем лучшем красном нижнем белье, готовая принять бой на территории своего любовника.

При виде корзинки для пикника Дилан удивленно приподнял бровь, но ничего не сказал, пока она, пошатываясь, не уселась на скамейку в кубрике.

— Предполагалось, что это будет для тебя передышкой, — сказал он, отчаливая от пристани.

— Так оно и есть, — заверила его она.

— Тогда зачем эта корзинка?

Реджина положила руки на теплые перила и откинула голову назад, следя за тем, как он возится со снастями. Он снял рубашку; его тело было худым и золотистым. Глядя, как играют под кожей его мышцы, как ловко работают длинные пальцы, она чувствовала, как вместе с парусами в ней что-то расправляется и поднимается.

— Хотела тебя покормить, — сказала она. — Я этого еще не делала.

Паруса хлопали, как простыни, развешенные на веревке в заднем дворе.

Дилан подрегулировал их, чтобы они натянулись, после чего сел на скамейку рядом с ней и взялся за руль.

— Ты меня постоянно чем-то кормишь.

— Постоянно ты питаешься в ресторане. Это не одно и то же. Я хотела сама приготовить что-то для тебя. Этим я и занимаюсь.

— Кормишь людей.

Она пожала плечами.

— Очень часто.

— Заботишься о них.

Она поймала его взгляд. Ветер ерошил его темные волосы, затеняя лицо, отчего ей было труднее, чем когда бы то ни было, прочитать его выражение. Спокойно, Реджина!

— Да.

— Я не нуждаюсь в том, чтобы обо мне заботились, — сказал он.

Может быть. Но если они собираются налаживать более-менее равные отношения — вообще какие-либо отношения, — ему нужно видеть в ней нечто большее, чем несчастную женщину-человека, которую сделали беременной и похитили. Нечто большее, чем просто жертву.

Она задрала подбородок.

— Ты говоришь так только потому, что еще не узнал в полной мере все мои удивительные кухонные таланты, — заявила она. — Ты и понятия не имеешь, на что я способна.

Он посмотрел в открытый люк, куда поставил ее корзинку, потом на ее красный педикюр. Взгляд его двинулся вверх по ее плотно облегающим джинсам и дошел до глаз. До губ.

— Я так понимаю, что это мне еще предстоит узнать?

Атмосфера наполнялась сексуальной напряженностью.

По телу Реджины разливалось тепло.

— Да.

— Жду не дождусь, — промурлыкал он.

Реджина планировала сначала неспешное обольщение, медленную осаду чувств, а затем штурм его сердца. Она не рассчитывала на томительное ожидание, которое само по себе уже было обольщением и при котором исчезала необходимость в прелюдии. Любовный жар заливал палубу, как солнечный свет, как мед, тяжелый и золотой, густой и сладкий. Она вдыхала его и чувствовала, как желание поднимается в ней, словно живительный сок, который растекался по ее венам. К моменту, когда Дилан опустил паруса и бросил якорь, она уже растаяла внутри.

Она видела перед собой голые скалы, пустой причал, деревья, прикрывавшие бухту с берега. Уединенно. Замечательно.

Дилан оглянулся на нее.

— Готова перекусить?

Она улыбнулась в ответ.

— Да.

Глаза его прищурились, но он покорно повернулся, чтобы вытащить из люка корзинку для пикника.

В тот же миг ее руки скользнули на его талию, а нетерпеливые пальцы ухватились за ремень. Она прижалась грудью к его спине — изумительно теплая кожа, железные мышцы — и почувствовала, как он удивленно замер.

Она легонько укусила его за ухо.

— Реджина!

Ее имя прозвучало как взрыв смеха и желания. Он с присвистом вздохнул и повернулся к ней лицом.

— Ты сейчас перевернешь лодку.

— М-м-м… — ответила она и провела языком по его груди.

На вкус он был как соль, как секс, как мужчина. Ее голодный рот жаждал его, как наркотика. Она готова была съесть его. И направилась по дрожащим мышцам его живота туда, где уже топорщились джинсы. Его тело напряглось, чтобы встретить ее.

Она опустилась на колени на залитой солнцем палубе, все больше заводясь от его сдавленного дыхания. Она может сделать это для него. Для них обоих. Он казался ей таким красивым и ласковым, порой грубым и хмурым, а иногда жестким и шелковым одновременно. Вдыхая его мускусный запах, ртом она предъявила свои права на него. От ее прикосновения по его телу пробежала судорога.

Лодка раскачивалась и кренилась.

Дилан опустился на колени рядом с Реджиной и обхватил руками ее голову, пытаясь найти ее губы.

— Я хочу увидеть тебя.

Она подняла руки, и он стянул с нее рубашку. Теплые лучи солнца легли на ее веки и обнаженную грудь.

— Великолепно! — хрипло прошептал он.

Она чувствовала себя прекрасной, могущественной и свободной. Она расстегнула джинсы, спустила их и отбросила в сторону, а потом потянулась к нему, ослепленная солнцем, испытывающая головокружение от жары, пьяная от любви и желания. Его руки гладили и ласкали ее. Он обволакивал ее своим сильным телом, сделав так, что она осталась стоять на коленях, распластав руки по скамейке, а ее ягодицы оказались в тесном контакте с его пахом. Его дыхание касалось ее уха, а член, горячий и соблазнительный, обжигал спину.

Но она вывернулась, оттолкнув его на скамейку.

— А теперь я хочу видеть тебя.

Его лицо, его прекрасное тело…

И он пусть смотрит на нее. Пусть видит, кто его любит!

Она легла на него, такого сильного, принадлежащего только ей, смотревшего на нее затуманенным взглядом. Упираясь руками в его плечи, она медленно, по сантиметру опускалась, кусая губы от наслаждения.

— Ты необходима мне! — Он сжал ее бедра. — Сейчас!

Новая волна возбуждения атаковала ее.

— Да!

Она опустилась еще ниже, почувствовала его внутри себя, самого близкого из тех, кто когда-нибудь появлялся в ее жизни. Его горящие темные глаза заглядывали ей в душу, она была распята его руками, пронзена им, и все вокруг, включая море и небо, плыло, плавилось, становилось золотым.

Она оторвалась от его губ. Его горячее дыхание иссушало ее.

— Мой… — прошептала она низким от удовольствия голосом, еще крепче обнимая его.

Дилан содрогался внутри нее. Он принадлежал ей, и этого было достаточно, чтобы она снова и снова сгорала в ослепляющем, раскаленном добела пламени под бездонным синим небом.

Реджина едва могла пошевелиться и обессилено лежала на Дилане, словно была приклеена к нему потом и сексом. Ее руки свесились, как морские водоросли со скалы. Ее волосы попали ему в рот. Его тело нашло приют внутри ее тела. Она была мягкой и скользкой, и он снова хотел ее.

Постепенно дыхание Дилана восстановилось. Вернулись его силы. Его сознание.

Лодка уже успокоилась, но только не он.

Она подняла голову, и его лицо оторвалось от плавного изгиба ее шеи. Она улыбнулась ему опухшими от поцелуев губами, переполненная, расслабленная, желанная, с сердцем, бившемся прямо в горящих глазах, и такая красивая, что у него защемило в груди.

— Я люблю тебя, — сказала она.

Это было как обухом по голове.

Его охватила паника. Он растерянно молчал. Да и что он мог сказать? Спасибо? Но он не испытывал благодарности.

— Я… горжусь этим, — выдавил он.

Это звучало неплохо. Разумно. Даже с ноткой признательности.

Ее карие глаза затуманила досада.

— Ничего подобного. Тебе страшно.

Она поднялась, сверкнув на солнце стройными ногами, и наклонилась за своими трусиками. При виде изящного изгиба ее ягодиц у него закружилась голова. А язык стал тяжелым от раскаяния.

— Реджина…

— Да ладно, не переживай. — Она натянула напоминавшие веревочку красные трусики. — Хочешь поесть?

Дилан смотрел на ее бедра и уже не знал, чего хочет. Он мучительно понимал, что чего-то не хватает, что что-то утеряно — настроение, момент, шанс…

— Мне не страшно. — Зубы его сжались. На самом деле он был в ужасе. — Просто ты меня удивила, вот и все.

Прежде чем натянуть через голову рубашку, она бросила на него короткий взгляд через плечо.

— Уф-ф… Возьми корзинку. Не хватало только, чтобы еда пропала.

— Конечно, я беспокоюсь о тебе, — сухо добавил он.

Она смотрела на него, как на ресторанного кота, который только что притащил к ее ногам дохлую мышь.

— Не нужно бросать мне кость, — сказала она. — Я сказала, что люблю тебя. Ты меня не любишь. Это мое несчастье и твоя проблема.

— Отец тоже утверждал, что любит мою мать.

Она уперлась руками в бока чуть выше красной резинки.

— Ну и что? Я не твой отец. Если ты бросишь меня, я не уйду в запой лет на двадцать. У меня была своя жизнь, перед тем как ты приехал. И будет своя жизнь, когда ты уйдешь. Но я не собираюсь врать относительно своих чувств только потому, что для тебя это может представлять опасность.

Она была великолепна в ярости. Просто фурия!

— Ты закончила? — спросил он.

— Думаю, да.

— Отлично!

Он подхватил ее на руки и прыгнул за борт. Вода, оборвав ее пронзительный крик, захлестнула их с головой.

Она вынырнула, отплевываясь и хватаясь за него руками.

— Чертов сукин сын! Ты что, совсем с ума сошел?

Он поддерживал ее, чувствуя, как она дрожит от неожиданности и холода.

— Испугалась? — спросил он.

Она сердито посмотрела на него, волосы падали ей на глаза.

— Я намокла.

— Не твоя стихия?

— Да!

— Чувствуешь себя беспомощной?

Она искоса глянула на него, еще крепче уцепившись за его шею.

— Я… Ну и что?

— Вот и я так же, — признался он.

Она изумленно посмотрела на него. Он целовал ее приоткрытый рот, пока губы ее не согрелись, а тело не стало мягким и гибким, пока пальцы ее не утонули в его волосах, и они снова чуть не ушли под воду.

Если он сам идет ко дну, то успешно тянет за собой и ее…

Гриль зашипел, и со сковородки поднялся столб пара. От ударившего в нос запаха горячего жира Реджину чуть не вывернуло.

Она плотно сжала губы и брызнула оливковым маслом на кусок рыбы-меч. Жареный картофель, масло, брокколи, готово…

— Заберите заказ! — крикнула она.

Из печи пахнуло жаром, когда Антония вытащила оттуда среднюю пиццу с пипперони и грибами, а на ее место поставила большую с морепродуктами.

Реджина взяла следующий листок заказа. Две рыбные похлебки, две пасты… Она разлила суп по чашкам и добавила крекеры.

Разгоряченная Люси поспешно схватила со стойки рыбу.

— Зал забит до отказа. У вас всегда так в обеденное время?

— Нет. Похоже, то, что мы на один день закрылись, оказалось плюсом для нашего бизнеса.

Антония фыркнула и провела колесиком ножа по пицце.

— Для нашего бизнеса оказалось плюсом то, что тебя похитили. Теперь каждый болван в городе идет сюда, чтобы поглазеть на тебя.

Реджина пожала плечами.

— Они хотят поговорить. Им нужно поесть. А мы притом можем заработать.

— Говорят они действительно немало, — угрюмо буркнула Антония, выставила пиццу в окошко и занялась следующей заготовкой.

Еще один спазм. Реджина зажала рот, моля бога, чтобы ее не вырвало.

— Присядь, пока не свалилась с ног окончательно, — бросила Антония.

Реджина сглотнула и помешала кипевшие на плите макароны.

— Я в порядке. Наверное, просто устала.

— Устала или забеременела?

Реджина посмотрела на мать.

Антония понимающе кивнула.

— И когда ты собиралась мне об этом сказать?

В горле у Реджины стоял комок. Как от изжоги. Или от стыда. Она добавила креветки к булькающим на медленном огне чили и помидорам и перемешала, чтобы соус полностью их смочил.

— Я… скоро. Я не хотела, чтобы ты подумала… Я чувствую себя полной дурой.

— Хм… А когда ты собираешься сказать ему? — Антония кивнула в сторону зала, где, наблюдая за входными дверьми, сидел Дилан.

По крайней мере, матери не нужно объяснять, кто отец ребенка.

— Он уже знает, — сказала Реджина, накрывая сковородку.

Антония скрестила руки на переднике в томатных пятнах.

— Ну и?

— И… — Реджина тяжело вздохнула. — Он все еще здесь.

Пока что.

Она следила за Геркулесом, который расслабленно прошелся по обеденному залу с обычной для котов целью — потереться головой о колено Дилана. Видно, соскучился по знакам внимания.

«Мы с тобой, котик, оба соскучились…»

— Это уже о чем-то говорит, — сказала Антония.

Реджина слабо улыбнулась. Это действительно о чем-то говорило. Дилан мог быть вырван из своей стихии и чувствовать себя беспомощным, но он не оставил их.

В этот момент Дилан рассеянно наклонился и погладил Геркулеса.

— Знаешь, он хотел, чтобы мы уехали вместе… — вдруг сказала Антония.

Реджина перестала разглядывать Дилана.

— Я не поняла.

— Твой отец. Он хотел, чтобы я все продала, собрала вещи и поехала с ним на материк. В Балтимор или еще какое-то паскудное место.

Реджина быстро заморгала и начала процеживать пасту.

— Ты никогда мне об этом не рассказывала.

Она всегда считала, что отец не хотел их. Не хотел ее. Впрочем, теперь, через столько лет, когда она узнала, что все было не так, это уже ничего особо не меняло.

— Возможно, я просто не хотела признаться себе, что это место значит для меня больше, чем значил он. Безопасность значила для меня больше, чем он. — Антония размазывала соус, не отрывая взгляда от заготовки. — Я не жалею о выборе, который сделала, это только пустая трата времени. Но пример, который я подавала тебе…

Реджина смотрела на решительное, изрезанное морщинами лицо матери, на ее перепачканные в муке руки. Руки, которые кормили, нянчили и воспитывали ее, которые обеспечили ее домом и средствами к существованию.

— Ты хорошая мать, — сказала она. — И прекрасный пример для меня.

— Ха! — сказала Антония, но в глазах ее мелькнул довольный огонек. — Может быть. Но это не значит, что ты должна ему следовать.

Реджина закончила с тарелками и выставила их в окошко.

Дилан шел к ним между столиками с тем же изяществом и с той же целью, что и кот, — видно, соскучился по знакам внимания, — такой худой, смуглый и привлекательный, что сердце Реджины неожиданно начало выплясывать в груди свой глупый танец.

— Возьми это, — сказала Антония. — За шестой столик.

Он непонимающе посмотрел на нее.

— Угловая кабинка.

— Я заберу, — вмешалась Люси.

Она уложила на поднос пиццу, нож и сыр и направилась к семье из четырех человек, сидевшей в кабинке у двери.

Дилан посмотрел на Реджину.

— Ты видела Ника?

Голос его звучал глухо, глаза были серьезными. У нее перехватило дыхание.

— Я… Он в комнате. Наверху. Я видела его, когда заходила домой.

— Его там нет.

Антония уперлась в бок выпачканной в муку рукой.

— А ты откуда знаешь? Тебе об этом кот нашептал?

Взгляды Дилана и Реджины встретились.

— Пойди проверь.

Она молча повернулась и бегом бросилась к лестнице.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Ник брел по дороге, поднимая фонтаны пыли. Далеко он уходить не будет. Он не хотел, чтобы мама испугалась за него. Слишком испугалась.

А вот небольшой страх пойдет ей на пользу. Сама она пугала его предостаточно.

По привычке он свернул к дому Дэнни, но потом втянул голову в плечи и прошел мимо. После того, что Дэнни сказал о маме, он не хотел его даже видеть.

Так или иначе, но дом Трухильо — первое место, куда мама позвонит, разыскивая его, а Ник еще не был готов к тому, чтобы его нашли. Он не был готов вернуться назад. Дома делать было нечего. Когда он включал телевизор, там шли сплошные кулинарные шоу и прочий треп взрослых. Скукотище! Какое-то время Ник смотрел, как там готовили, потому что этим занимался его папа, но на самом деле он уже интересовался отцом не больше, чем тот интересовался им. А внизу была все та же стряпня, все та же болтовня и эти жуткие синяки на шее у его мамы.

От мыслей о синяках на маминой шее в груди у него стало жарко и тесно. Он пошел быстрее, не куда-то конкретно, а просто уходя… отсюда.

Его мама без умолку твердила, что все хорошо, и делала вид, что все нормально. Это была чушь, думал Ник, потому что, если все действительно о'кей, если теперь она в безопасности, почему около нее постоянно крутится шеф Хантер? И Дилан.

«Я просто присматриваю за твоей матерью», — сказал Дилан, но его глаза и голос были серьезными, как будто при клятве.

От этих его слов Ник почувствовал себя лучше. На некоторое время, по крайней мере.

После поездки в море Ник тоже почувствовал себя лучше, но совсем по-другому. На воде было спокойно. Никаких тебе взрослых разговоров, даже шума мотора не было, только ветер в лицо и белые буруны волн за бортом. В какой-то момент, когда лодка при повороте качнулась, а паруса надулись, а потом обвисли, Ник подумал, что сейчас они перевернутся. От одной мысли об этом по коже его побежали мурашки — но приятные. А потом, когда они уже причаливали, Дилан дал ему потянуть за канаты и сказал, что он молодец. Это было круто.

Ник передернул плечами. Только все это, возможно, чушь, потому что Дэнни сказал…

Ник пнул камень ногой и проследил, как тот трижды перевернулся, прежде чем упасть в канаву. Дилан был добр к нему только потому, что ему нравилась мама Ника. Впрочем, это тоже не было правдой, подумал он, засовывая руки в карманы. Не полной правдой. Пальцы его нащупали серебряный доллар. Дилан не просил его обратно, а Ник не хотел его отдавать.

С тех пор как его маму похитили, все перемешалось…

Он услышал шум приближающейся машины и отошел на обочину. Он был очень напуган. И одновременно злился на нее. Хотя на самом деле это была не ее вина… Он продолжал медленно идти вперед. Машина позади него тоже двигалась медленно, как будто водитель боялся его объезжать. Это глупо, потому что на другой стороне дороги нет ни машин, ни людей. Но Ник все равно отступил на траву и гравий, потому что если бы его действительно задела машина, то он бы оказался в беде по-настоящему.

Двигатель урчал громко и близко. Даже слишком близко. Наверное, водитель заблудился. Наверное, он хочет спросить дорогу. А может, это какой-то болван, которому просто нравится пугать детей.

Ник уже начал оборачиваться — чтобы предложить помощь? чтобы показать ему средний палец? — как вдруг мир взорвался ослепительной вспышкой красного света.

Затем наступила темнота.

Реджина была в ужасе.

— Вы должны найти его! — воскликнула она. Моего мальчика! Моего малыша! — Найти его прямо сейчас!

На последних словах ее голос практически перешел в крик, и посетители, которые по-прежнему находились в зале, настороженно вытянули шеи, прислушиваясь к тому, что происходит на кухне, и глядя на нее как на сумасшедшую. Но ей было наплевать на них. Ее сейчас не волновало ничего, кроме того что пропал Ник. Ник похищен. Ник потерялся и нуждается в своей маме.

— Мы сделаем все возможное, — сказал Калеб уверенно и спокойно.

Ее пронзило отчаяние, резкой, острой болью отозвавшееся где-то в животе.

Дилан не был так спокоен. В его черных глазах горел опасный огонь. Он выглядел так, словно готов был кого-нибудь убить.

Спасибо тебе, Господи, за Дилана!

Она схватила его за руку.

— Ты должен найти его! Ты должен его забрать! Пока не начался прилив.

Калеб задумчиво почесал подбородок.

— Реджина, мы не уверены, что он в пещерах.

— А куда еще они могли его забрать?

— Кто может его забрать? — спросила Антония. — Мальчик просто ушел, вот и все.

— Вполне возможно. — Калеб посмотрел на Дилана. — Ты что-то обнаружил наверху?

Дилан покачал головой.

— Никаких следов.

— Когда ты видела его в последний раз? — спросил Калеб у Реджины.

— Час назад. Или полтора… — Она нетерпеливо сжимала и разжимала руки. Почему они ничего не делают? Почему не отправляются искать его? — В любом случае, это было до обеда.

— Значит, после того как отошел паром, — сказал Калеб.

— Думаю, да. Какая разница?

— Это увеличивает шансы, что он все еще на острове.

— Разумеется, он на острове, — сказала Антония.

— Он ничего не говорил насчет того, что куда-то собирается? — спросил Калеб у Реджины. — Может, в гости к друзьям.

— У Трухильо его нет. Я позвонила туда в первую очередь.

Его нет нигде.

— Он на что-то надулся, — сказала Антония. — Успокоится и вернется домой.

— Почему он надулся? — спросил Калеб.

Чувство вины захлестнуло Реджину. Он был расстроен из-за нее. Потому что она оставила его. Сначала она дала похитить себя, потом отправилась в море заниматься сексом, оставив своего такого ранимого восьмилетнего сына одного. Она была ужасной матерью, совершенно ужасной!

— Он… Я…

— Его настроение здесь ни при чем, — сказал Дилан.

— Если только он не сбежал, — заметил Калеб. — Без каких-то доказательств похищения силой…

— Ему не обязательно быть похищенным силой, чтобы оказаться в опасности, — решительно сказал Дилан. — Вне зоны действия защиты он уязвим.

«О боже!» — подумала Реджина и скрестила руки на животе, словно защищаясь.

— Уязвим для чего? — настойчиво спросила Антония. — Это ведь Край Света, а не какой-нибудь Нью-Йорк.

Страх когтями впился Реджине в горло. Ее мальчик не был похищен сексуальным извращенцем. Его забрали демоны. Она с трудом проглотила подступивший к горлу комок.

— Но почему… Ты же сказал, что он вне опасности!

Лицо Дилана было жестким.

— Он не должен был… Он не представляет для них никакой ценности.

Значит, все еще хуже. Если он не представляет для них ценности, они могут его убить.

— А вы не можете ввести… Как это правильно называется? Тревога Амбер?[8] — спросила Реджина у Калеба.

— Как только у нас появится подтверждение того, что Ник похищен, я позвоню шерифу округа Нокс, — пообещал он. — И мы введем его в базу данных. Но сначала нам нужно обыскать квартиру, опросить соседей. Иногда дети просто прячутся. Ты можешь описать, во что он был одет?

— Джинсы. Футболка. Синяя? Ох, мы попусту теряем время, — сказала она, не находя себе места от беспокойства. — Прилив… Он совсем маленький.

— Я пошел, — сказал Дилан.

Живот Реджины горел огнем. Как открытая рана. Она потянула за завязки своего передника.

— Я с тобой.

— Это плохая идея, — сказал Калеб. — Я проведу беглое патрулирование, заеду в лагерь. Кто-то мог его видеть. А тебе нужно остаться здесь. На случай, если Ник вдруг объявится. Или позвонит.

— Он не сможет позвонить, если его похитили, — отрезала она. Или если он тонет… — Я ухожу.

Дилан покачал головой.

— Без тебя я справлюсь быстрее.

Она еще никогда не чувствовала себя такой беспомощной, такой напуганной. На сердце было тяжело, руки ныли, словно чувствуя на себе вес ее пропавшего малыша.

— Но…

— Доверься мне, — сказал Дилан.

Она поймала решительный взгляд его черных глаз. Должна ли она? Может ли? Она никогда не хотела на кого-то полагаться, ни на одного мужчину. С другой стороны, таких мужчин, как Дилан, она еще не знала.

Она доверила ему свою жизнь. И свое сердце. Но может ли она доверить ему своего ребенка?

Она протянула к нему руки.

— Прошу тебя. Приведи его назад.

Дилан стоял на прибрежных скалах, сжимая в руке потрепанного плюшевого мишку с грязным красным бантом. Его мишку. Перед уходом Реджина дала ему эту игрушку. Ее голос, ее сердце, ее глаза переполнял страх.

Приведи его назад.

Солнце истекало последней кровью над краем раненого моря, окрашивая облака красным светом, словно окровавленные бинты. Через полчаса станет совсем темно. Дилан мог довольно хорошо видеть в темноте — в отличие от людей, которых Калеб привлек к поискам.

Где- то в этой тьме должен быть Ник, совсем один.

По крайней мере, Дилан надеялся, что он будет один.

Перед его глазами возник образ селки Гвинет. Но не такой, какой он знал ее при жизни, — маленькой ненасытной блондинкой с мягким взглядом и белозубой улыбкой. А такой, какой она была, когда он видел ее истерзанное окровавленное тело в последний раз, после того как демон Тан убил ее. Эта картина леденила ему кровь. Он представил себе Ника — человеческого ребенка, сына Реджины — в руках демона, и от этой мысли его прошиб холодный пот.

Его рука крепко сжимала медведя, как будто он пытался выжать из игрушки сведения о местонахождении Ника. Потертый ворс хранил воспоминания, словно въевшийся запах хозяйственного мыла и детского шампуня. Следы Реджины, ее смеха, ее любви, быстрого и беззаботного объятия. Следы Ника, больного или сонного, уютно устроившегося и безмятежного. Но ни одно из этих теплых и туманных впечатлений не давало ключа к месту, где Ник был сейчас. Этот медведь имел какое-то отношение к Нику, а Дилан — нет. Он не мог использовать эту игрушку, чтобы сосредоточиться на ее владельце, как в свое время использовал крестик Реджины.

Широко расставив руки, он закрыл глаза и попытался вызвать из темноты худенькое лицо мальчика.

Он опустошил себя, отпустив свою силу на землю, словно воду, мучительно стараясь отыскать хоть какой-то след, знак, намек. Отсутствие Ника пульсировало в его голове, как боль удаленного зуба или ампутированной конечности. Его чувства обострились и расширились. Он слышал шелест ветра среди деревьев, плеск воды у скал, смех чаек и урчание подвесного мотора вдали. Он чувствовал запах можжевельника и душистого перца, аромат водорослей и соленой воды.

Но он не мог почувствовать сына Реджины. Ничто не кричало ему «Ник», ничто не пахло мальчиком. Только удары волн, запах моря…

Дилан затаил дыхание.

Удары волн…

Начинался прилив.

Он похолодел. Он должен найти Ника. Немедленно!

Реджина драила кастрюли и молилась, как будто могла спасти сына одними только просьбами к Всевышнему. Ее руки и мозг были заняты, и это отвлекало от боли в спине и тяжести на сердце.

Радуйся, Мария, благодатная…

Она набрала побольше воздуха и ожесточенно набросилась на покрытую грязным налетом сковородку, стараясь не обращать внимание на молчащий телефон, медленно ползущие стрелки часов, злость и страх, кипевшие в груди.

Это несправедливо! Этого не должно было произойти! С того момента, как акушерка опустила темную, покрытую пушистыми волосиками головку Ника на грудь Реджины, она заключила с Богом сделку. Она готова принять пять месяцев тошноты по утрам, двадцать шесть часов долгих и полных одиночества родовых страданий, все бессонные ночи, годы без секса в обмен на это чудо. Ее мальчика.

Реджина готова была что угодно сделать, что угодно вынести, чем угодно пожертвовать, лишь бы вернуть сына. Что угодно, лишь бы сохранить его! Что угодно, лишь бы он был в безопасности!

Реджина поставила в мойку следующую кастрюлю. Она сама все испортила! У нее был секс. И даже не раз. Она позволила своему ребенку выйти в море с Диланом, а теперь Ник пропал.

Она не уберегла его. Она даже не могла присоединиться к его поискам. Все, что она могла, — это оставаться возле телефона и верить, что Дилан найдет его.

Она терла посуду, пока пальцы не побелели и не сморщились, пока к боли в спине не добавилась тупая и постоянная боль в животе. Лицо покрылось испариной, пот разъедал глаза. А может быть, это были слезы.

Она часто заморгала и закусила губу, когда еще один спазм боли пронзил ее. Плохо дело. У нее такого никогда не было… С Ником у нее такого…

Ох… Она согнулась от боли и схватилась за край мойки.

Дышать. Вдох — через нос, выдох — через…

Ой! Ох…

— Реджина?

Голос ее матери, тусклый и озабоченный.

Реджина сделала вдох. Потом разогнулась, продолжая держаться за мойку.

— Я в порядке.

Она должна быть в порядке!

Антонию это не убедило. Ее темные колючие глаза внимательно изучали лицо дочери.

— У тебя щеки красные. Пойди в ванную и умойся.

Реджина с трудом кивнула.

— Ты должна… Слушай телефон!

— Девочка, я знаю это, черт возьми! Сделай перерыв.

Да. Хорошо. Реджина неуверенными шагами направилась в комнату отдыха — осторожно, словно старушка с палочкой.

Это просто нервы, убеждала она себя. Сейчас она умоется, посидит минутку, и все будет хорошо.

Она толкнула дверь и, прежде чем зайти в кабинку, плеснула холодной воды в лицо и на руки.

С трясущимися ногами она опустилась на унитаз.

Они по- прежнему тряслись, когда через несколько минут, покачиваясь, она вернулась в кухню, опираясь одной рукой о стену.

Антония глянула ей в лицо и нахмурилась.

— Реджина? Ребенок? Что случилось?

— Мама… — Голос ее сломался. — У меня кровотечение.

В пещерах Ника не было.

Подгоняемый отчаянием и поднимающимся приливом, Дилан обследовал дыру, куда демон забросил Реджину, а потом и все прилегающие тоннели. Ника здесь не было. Или он находится за пределами слышимости голоса.

Или… Дилан устремил взгляд в сторону темнеющего моря и пурпурного неба, заставляя себя рассмотреть разные варианты. Возможно, Ник не мог ему ответить. Возможно, мальчик связан, с кляпом во рту, мертв.

Или же скоро умрет…

Прилив грохотал по камням, словно серебристо-черная цепь. Дилан втянул воздух сквозь сжатые зубы. Груз неудачи сдавливал ему грудь, как вода при глубоком погружении. Он не был хранителем или полицейским. У него не было силы Конна или должности Калеба. Но он был здесь. Реджина рассчитывает на него. Он должен отыскать связующее звено, ниточку, которая приведет к Нику.

Или ребенок может погибнуть…

Дилан потер подбородок. Что он знает о связях и связующих звеньях? Последние двадцать лет он провел, избегая контактов с людьми, обрывая все человеческие узы. Здесь он был не в своей стихии, как он сам признался Реджине. В беспомощном состоянии. Но будь он проклят, если он оставит ее тонуть или плыть дальше в одиночестве!

Море, плескаясь у его ног, протягивало свои длинные бледные пальцы через камни. Сквозь облака мерцала луна, словно большая серебряная монета на дне ведра.

У Дилана перехватило дыхание. Словно монета…

— Кровотечение, да, — сказала Антония в телефонную трубку. Реджина мутным взглядом следила за ней с кухонного табурета. — Не знаю, сейчас спрошу у нее. У тебя был выкидыш?

Реджина с трудом глотнула и отрицательно покачала головой. Она не хотела этого ребенка. Это было ошибкой. Неудобством. Катастрофой. Но теперь он был ее ребенком, ее и Дилана. Она скрестила руки на животе, как будто таким образом могла удержать его.

— Нет, рвоты нет, — говорила Антония доктору, намотав телефонный шнур на пальцы так туго, что они посинели. — Нет, температуру я ей не мерила. Хорошо. Да, сделаем. Я ей скажу.

Антония повесила трубку.

— Донна хочет осмотреть тебя в больнице. Через десять минут она заедет за тобой.

Реджина кусала губы.

— А здесь она не может меня осмотреть? Телефон…

Антония нахмурила брови.

— Я помню о телефоне. А ты позаботься о себе.

О себе и о ребенке. Рука Реджины потянулась к крестику на шее и нащупала жемчужину. Ее сын потерялся и сейчас неизвестно где. Но и этого младенца она не должна терять. Небеса не могут быть настолько жестоки к ней.

— Через десять минут?

— Она так сказала. — Губы Антонии превратились в твердую узкую линию. Глаза были темными и сосредоточенными. Она полезла было в карман передника за сигаретами, но потом сунула их назад. — Может быть, тебе что-то нужно наверху?

Ради матери Реджина выдавила из себя улыбку.

— Спасибо, мама. Я буду хорошей девочкой.

Грубой от работы ладонью Антония погладила ее по голове.

— Самой лучшей, — сказала она.

Еще один спазм боли пронзил Реджину, словно ножом. Она закрыла глаза и опустилась на руки матери.

Дилан звал ветер в свои паруса, пока они не надулись и не стали напоминать луну. Еще один знак, подумал он. Или иллюзия?

Серебряный доллар, который он отдал Нику, подавал устойчивый сигнал, словно маяк на краю острова или точка на карте мира у Конна. Вода пенилась, разрезаемая носом лодки, которая следовала по зову монеты, как стрелка компаса, всегда указывающая строго на север. Волшебные силы вели лодку между тьмой и морскими глубинами, между бескрайним, заполненным жизнью пространством снизу и еще большим, мерцающим звездами пространством сверху. Это была родная стихия Дилана. Зубы его обнажились в зловещей усмешке. Демоны вторглись на его территорию!

Но у побережья штата Мэн есть тысячи островов, и большинство из них, со следами вырвавшейся из разломов земной коры лавы, представляют собой необитаемые крепости из скал и хвойных деревьев. Ник мог быть спрятан где угодно. Либо покоиться на дне моря. Потомки огня могли выбросить его за борт в качестве предупреждения или просто со зла.

С другого берега морские птицы оплакивали кого-то умершего.

Он не представляет для них никакой ценности.

Прошу тебя. Приведи его назад.

Дилан крепче сжал руль и стал думать о монете. Сконцентрировался на монете. Пока он чувствовал эту тонкую ниточку, он позволял себе надеяться.

— Тебе не в чем себя винить.

В голосе Донны Тома звучали нежность и сочувствие. Но глаза ее были ясными и холодными. Реджина сжала ноги, дрожа под дурацкой бумажной простыней.

— Нет никаких признаков того, что сексуальная активность или стресс могли вызвать преждевременное прекращение беременности.

Не ее вина… Это, конечно, хорошо. Но…

— Выкидыш, — поправила ее Реджина.

Доктор недовольно подняла брови.

— Я выражаюсь медицинской терминологией.

Реджина почувствовала, как лицо ее заливается краской.

— Конечно. Так ты можешь как-то остановить это?

Донна колебалась.

— Часто преждевременное прекращение беременности — или выкидыш, если тебе так больше нравится, — предотвратить нельзя. И не нужно. Обычно это является индикатором того, что беременность проходит ненормально.

Реджина надеялась, что беременность, когда отец — селки, а мать — человек, обычной никак не назовешь. Но Дилан сказал, что ребенок был нормальным. Человеческим. Пока что.

— С ребенком что-то не так?

— Возможно.

Единственный раз Реджина пожалела, что рядом нет руки, за которую она могла ухватиться, когда кто-то приносит дурные вести. Она сжала кулаки, скомкав бумажную простыню.

— Откуда ты можешь это знать?

— К сожалению, мы этого знать не можем.

— Тогда какого черта я здесь? Что ты собираешься делать?

— Нам необходимо получить подтверждение того, что твоя беременность фактически прерывается, — размеренным тоном сказала Донна. — Мы проведем гинекологическое обследование, возможно, на УЗИ. Если матка чистая, больше делать ничего не требуется.

Какой казенный язык! Как холодно! Сердце Реджины сжалось.

— А если это не так?

Донна Тома улыбнулась.

— Давай сначала просто посмотрим, хорошо? Ложись.

Холод пополз по ее спине. Ей определенно не хотелось ложиться. Она и так чувствовала себя открытой и уязвимой. Ей не хотелось класть ноги на металлические опоры гинекологического кресла и раскрывать себя навстречу еще большему разочарованию.

Реджина облизнула пересохшие губы.

— А что, если матка не… Ну, ты понимаешь… Не чистая.

— Мы должны будем предпринять определенные шаги, чтобы избежать заражения.

Шаги… Дурное предчувствие, острое, как очередной спазм, сжало ей желудок.

Уфф…

— Антибиотики?

— Давай сначала закончим осмотр, а потом уже будем строить планы лечения, — сказала доктор.

Логично. Реджина уже открыла было рот, чтобы согласиться. Но за нее ответило сердце:

— Думаю, лучше я приду утром.

Любезная улыбка на лице Донны застыла. Что ж, возможно, ей не слишком нравилось, что ее оторвали от ужина или телевизионной передачи только для того, чтобы Реджина могла отказаться от медицинской помощи.

— Мы можем быть заняты в это время.

— Я записана на прием, — напомнила ей Реджина. — На десять. Тогда и приду.

Донна напряглась.

— Это не очень хорошая идея.

Антония часто заявляла, что самый надежный способ заставить Реджину что-то сделать — это сказать ей не делать этого. «Такой характер», — говорили о ней учителя. «Сучка», — называл ее Алэн. Любое сопротивление только делало ее более упрямой.

Она находилась в состоянии неопределенности, плохо себя чувствовала, была напугана, но не собиралась отказываться от этого ребенка. Ребенка Дилана. Независимо от того, был ли их ребенок воплощением какого-то пророчества селки, для нее он был бесценным. И она не сдавалась.

— Я померяю температуру. Если она высокая, я позвоню. Утром, если у меня по-прежнему будут… — Она сглотнула, превозмогая боль в израненном горле — …проблемы, я приеду.

На мгновение Реджине показалось, что доктор собирается ей возразить, и паника, словно когтями, начала скрести у нее на душе.

Донна вздохнула. Пожала плечами.

— Силой я тебя удерживать не могу. Я сейчас сделаю несколько пометок, а потом подброшу тебя домой. — Она сложила губы бантиком. — Если только нет кого-то, кто заедет, чтобы забрать тебя.

Половина острова вызвалась помочь в поисках Ника. А ее мать ждала дома у телефона.

Реджина коротко кивнула, чувствуя странную заторможеннось и расслабленность.

— Если ты подвезешь меня, это будет здорово. Спасибо.

Донна что-то царапала в ее карточке. Реджина села на край стола для обследования и потянулась за своими трусиками.

— Я вернусь через минуту, — сказала Донна и скрылась за дверью.

Реджина сделала глубокий выдох. Руки дрожат, с удивлением отметила она. Что ж, это был длинный день. Полный стрессов. И он еще не закончился.

Вдруг она вспомнила слова доктора: «Нет никаких признаков того, что сексуальная активность или стресс могли вызвать преждевременное прекращение беременности».

Реджина медленно выпрямилась.

— Все готово. — В комнату поспешно вошла Донна с большой стеганой сумкой и бумажным стаканчиком в руках. — Это для тебя.

Реджина опустила глаза на белые шестигранные таблетки, напоминавшие дорожные знаки «стоп». Ее желудок сжался.

— Что это?

— Антибиотики. — Улыбка на лице доктора застыла. — На случай инфекции.

Нет, подумала Реджина.

А почему, собственно, нет?

Она протянула руку, чтобы взять стаканчик.

Спиральная татуировка на ее руке загорелась слабым синим сиянием.

Донна зашипела и отшатнулась.

Сердце Реджины подскочило к горлу. Пульс бешено бился. Она осторожно перевернула руку, чтобы спрятать сияющий знак. Если бы она только смогла сделать вид… Если бы ей удалось уйти отсюда…

Она смяла бумажный стаканчик между большим и указательным пальцами.

— Спасибо, — снова повторила она. Голос ее был хриплым. — Я выпью их, когда доберусь домой.

Если ей удастся добраться домой… Она боком стала передвигаться по краю стола. О Господи, забери меня отсюда!

Донна шагнула вперед и встала между нею и дверью. Глаза ее таинственно блестели.

— Тебе необходимо выпить их сейчас.

— Я… — Черт возьми! — Я хочу пойти домой.

— Выпей их.

— Потом.

— Сейчас.

— Нет!

Взгляды их скрестились. У Реджины засосало под ложечкой. Я под защитой, напомнила она себе. Существо с глазами Донны не могло заставить ее принять эти таблетки. Не могло остановить ее, если она захочет уйти.

Донна — или тот, кто в нее вселился, — пришла в себя и натянуто улыбнулась.

— Что ж, это твой выбор. Думаю, ты все-таки останешься и выпьешь это лекарство. Или больше не увидишь своего сына!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

От воды поднимался туман, затягивая собой море и лодку, застилая холмы на берегу. Дилан отдался во власть насыщенного влагой сумрака, покрывавшего его кожу мокрой пленкой и оседавшего капельками на ресницах. Он укрылся за дымкой и тенями, чтобы беспрепятственно следовать зову своей путеводной звезды.

Сейчас он был очень близко от Ника. Он уже мог чувствовать его. Словно они играли в старую детскую игру. Холодно, теплее, еще теплее…

Все его чувства обострились, как у вышедшего на охоту зверя. В море вырисовывался остров — словно спина кракена,[9] гладкая и влажная, покрытая наростами, морскими водорослями и темными точками, напоминавшими глаза.

Дыхание Дилана участилось, мускулы напряглись.

Теплее… ГОРЯЧО!

Ник был здесь. Один ли он? Жив ли?

При приближении округлый контур острова оказался длинной изогнутой стеной. Глаза превратились в ряды наглухо закрытых квадратных окон. Форт. Весь берег был усеян покинутыми бункерами из камня и кирпича, построенными для защиты городов и гаваней от испанцев, англичан, немцев.

Дилан глухо зарычал: ветер донес до него запах пепла. Похоже, как раз этот форт не такой уж и покинутый.

Во рту у Реджины пересохло. Вокруг словно сгустились сумерки. Единственным, что она видела, остались эти ясные, все понимающие глаза и ужасная насмешливая улыбка.

— Ник… — прошептала она.

Пресвятая дева Мария, Матерь Божья, только…

— Ник, — кивком подтвердило существо с лицом Донны. — Что, неприятно? Тебе нужно решать, какого ребенка ты хочешь спасти. Этот бесформенный сгусток внутри или… твоего маленького мальчика.

Грудь у Реджины горела. Мысли бешено метались в голове. Ей было трудно дышать. Где же Дилан? Где Калеб? О господи, где Ник?

— Только не причиняй ему вреда.

Неужели этот просящий, едва слышный шепот — действительно ее голос?

— Не убивай его, прошу тебя!

— Убить его? — Доктор подняла глаза вверх, словно обдумывая эту возможность. — О, не думаю, что мы сделаем это.

Не думаю?

На ледяной глыбе страха внутри Реджины выступила капелька злости. Но страха все равно было больше.

— Зачем он вам? — сказала она дрожащим голосом. — Он ведь…

Он не представляет для них никакой ценности, — сказал Дилан.

— Он ведь не имеет к этому никакого отношения, — закончила Реджина.

Не имеет, — охотно согласилась Донна. — Какой позор, что ребенок должен страдать за грехи своей матери!

Страдать? Ох, Ник…

Руки Реджины сжались от беспомощности.

Существо хитро улыбнулось, наслаждаясь ее реакцией.

— Но ты ошибаешься, когда говоришь, что он нам не нужен. Некоторые из нас вынуждены время от времени принимать человеческий облик, жить в лагерях, спать на улице. Немного безумия, свежие… ощущения будут очень кстати. А Ник очень красивый мальчик. Такой… чистый.

Злость подступала к горлу Реджины комком желчи, тошнотворной и горькой.

— Прими эти таблетки, Реджина! — Голос существа стал жестким. — И, возможно, мы его отпустим.

Возможно?

Слепая, раскаленная добела ярость фонтаном била внутри Реджины. Она была готова уничтожить эту женщину-дьявола голыми руками. Подталкиваемая попранным материнским инстинктом, она готова была царапать ее, кусать, рвать и бить ногами.

Но никакая ярость, никакие инстинкты не спасли бы Ника. Дьявол не собирался его отпускать. Они будут использовать его, чтобы управлять ею, а потом надругаются над ним просто потому, что могут это сделать.

Если только она их не остановит!

И она это сделает, если хотя бы раз в жизни будет вести себя умно и осторожно!

Она смело встретила зловещий взгляд ясных глаз Донны, которыми на нее смотрело само Зло, решительно сжала руки и задрала подбородок.

— Откуда мне знать, что вы выполните свои обещания?

Рот существа изогнулся в гротескном подобии улыбки.

— Ты просто должна доверять мне.

— Доверься мне, — сказал Дилан.

Да. Выбор еще никогда не был таким тяжелым. Она не могла сделать его одна.

Она должна была верить, и она действительно верила, что Дилан привезет Ника, что он как угодно, но спасет ее мальчика.

А она будет сражаться за их ребенка изо всех своих сил. Сражаться, чтобы дать Дилану время.

Она разжала пальцы, сжимавшие смятый стаканчик, и заглянула в него. Потом откашлялась.

— Раньше ты давала мне что-то другое.

— Метотрексат. — Демон заглянул ей в глаза. — Ты приняла все таблетки?

— Я…

Она запнулась.

Соврать?

Заставь ее продолжать разговор. И следи за дверью.

Демон пожал плечами.

— Впрочем, это уже не имеет значения. Эти таблетки закончат начатое дело. Выпей их сейчас, будь хорошей девочкой.

Реджина решительно выпрямилась.

— Только после того, как ты скажешь мне, что это такое.

Демон издал неопределенный звук.

— Почему это тебя так волнует? Можно подумать, что ты доктор.

— Такой же, как и ты, — парировала Реджина.

Донна Тома, казалось, выросла прямо у нее на глазах.

— Я знаю больше, чем ты сможешь узнать за всю свою жизнь, невежественная шлюха! — Ее гортанный голос звучал глухо. — У меня нет возраста. Я бессмертен. Я — из Первого Сотворения, тот, кто видел звезды тогда, когда твое племя еще пресмыкалось в грязи.

— Тогда чего же ты так боишься?

— Я ничего не боюсь! — крикнул демон.

Реджина пожала плечами, чтобы скрыть, что у нее перехватило дыхание. Кровь оглушительно стучала в ушах.

— Можно подумать!

Ты всего лишь человек. И далеко не самый успешный. Несчастная маленькая кухарка, которую обрюхатили, так что тебе даже не пришлось брать на себя ответственность за собственные неудачи.

Реджина вздрогнула, потому что слова демона задели за больное.

Ох!

— Ты должна быть благодарна за то, что я помогаю тебе избежать повторения ошибок.

— Благодарна… — эхом повторила Реджина.

В ее груди, локтями расчищая себе путь, росла злость. Глаза дьявола торжествующе сверкнули.

— Ты же не думаешь серьезно, что у тебя может быть какое-то будущее с этим морским человеком? Ты же знаешь, какие они, эти селки. Перепихнутся быстренько четыре-пять раз, и обратно в море, к своим.

Пылающий комок в горле мешал Реджине говорить.

— Я ничего такого не знала.

— Зато теперь знаешь! Прими таблетки, — почти нежно настаивал демон. — Спаси своего сына. Спаси себя.

Реджина уже почти ничего не соображала. Потеря крови, тревога за Ника буквально выжали ее. В голове звучал сплошной шум, как в телевизоре, из которого вытащили антенну.

— Мне нужно… — Время. — Мне нужна вода, — выдавила она наконец.

— Конечно. — Донна наполнила чашку из-под крана и заботливо протянула ей. — Это все упростит, — сказала она. — Сама увидишь.

Крепость ждала его во тьме, словно спящий дракон. Мерно дышащий. Зловещий.

Дилан выжал воду из шортов, прежде чем снова надеть их. Опасаясь засады, он пробрался на берег в обличье котика, держа черный подводный нож в зубах. Он вынул клинок, найденный много лет назад среди обломков затонувшей подводной лодки, и повесил его на ремень. Огнестрельное оружие против детей огня было не особенно действенным.

К тому же с пистолетом в зубах Дилан просто не смог бы плыть.

Он оставил котиковую шкуру под скалой у края воды, доверив ночной тьме и туману спрятать ее, и вышел из прибойных волн, окутав себя дымкой, словно плащом, чтобы укрыться от глаз демонов. Над скалами реял коварный бриз, стаскивавший с него маскировку и ерошивший волосы на затылке.

Дилан замер: ему показалось, что сейчас из темноты на него кто-то прыгнет. Стражник. Тюремщик. Демон.

Но это был всего лишь бриз, принесший с собой частички заплесневелого мокрого пепла, потухших костров и мелких мертвых существ.

Стараясь дышать как можно тише, Дилан вскарабкался на скалу.

И вошел в стену огня.

Боль… Жар…

Огонь иссушил ему рот и горло, высосал влагу из глаз и кислород из легких.

Но он был селки. В его крови текла мощь моря, а руководили им человеческие цели, глубокие и широкие, словно океан. Он не подведет Реджину. Не подведет! Сейчас Дилана переполняла и собственная сила. После того как он поставил защитный знак на стене ресторана, он и сам изменился, словно его волшебный дар вышел из берегов и нашел новые каналы, новые русла.

Он смутно догадывался, что огонь не был настоящим. Это был отблеск чужой силы, стена иллюзий, созданная для того, чтобы отпугнуть непрошеных гостей. Расправив плечи, Дилан прошел сквозь пламя, которое даже не обожгло его и тут же погасло за спиной.

Он втянул воздух. В нем чувствовался очень слабый запах демона. Может быть, они все… ушли? Скрылись? Или магический огонь выжег его органы чувств?

Он внимательно осмотрел крепость, расположенную в каких-то пятидесяти метрах выше воды. Крыша, заросшая травой, напоминала холм. Крепость пахла смертью и запустением.

И еще чем-то…

Сердце его радостно забилось.

Ник!

Он чувствовал, что мальчик попал в ловушку этих грубых стен, словно песчинка в створки моллюска. И он был совсем близко.

Дилан вынул нож. Он полз по камням, стараясь не ломиться через кусты, как медведь, и двигаясь неловко, как котик на суше. Ему следовало бы надеть что-то на ноги… Он добрался до крепости и снова втянул носом воздух.

Ничего.

Все не могло быть настолько просто.

Очевидно, западня.

Он набрал побольше воздуха и двинулся вдоль стены в поисках входа.

Он нашел его спрятанным в тени холма и разрисованным белыми каракулями граффити — след вандалов-людей, а вовсе не демонов.

Он немного подождал, прислушиваясь, потом скользнул внутрь.

Окна, проделанные в стенах, были предназначены для пушек, а не для освещения. Слабый лунный свет редкими бледными квадратами лежал на растрескавшемся полу. Тускло поблескивали мокрые стены.

Но Дилану не был нужен лунный свет. Его глаза были приспособлены к темноте. В замкнутом пространстве даже слабые звуки отдавались гулким эхом. Его хриплое дыхание. Шорох его ног.

И никаких других шагов.

Где же Ник?

Вдруг с нижнего уровня он услышал какой-то царапающий звук и приглушенные всхлипывания.

Он посмотрел вниз через щели прогнившего пола, который когда-то служил потолком кладовой, и увидел Ника. Лицо мальчика было бледным как полотно, глаза закрыты. Он лежал связанный у основания лестницы, словно козленок, брошенный в ловушку в качестве приманки для тигра.

Сердце Дилана сжалось.

Вот черт… Только бы он был жив! Пожалуйста, будь жив!

— Не двигайся! — крикнул Дилан. — Я сейчас спущусь за тобой.

Потом он сообразил, что для маленького мальчика, связанного, лежащего в темноте, это, возможно, не самые обнадеживающие слова из уст человека с ножом в руках.

Если, конечно, Ник мог их слышать.

— Это Дилан, — добавил он.

Как будто это должно было его обрадовать.

Перила сгнили, как и пол. Ступеньки были кирпичными. Но это не значило, что на них было безопасно. Демоны могли устроить все так, чтобы пришедший покалечился. Дилана по-прежнему не покидало странное чувство, что здесь что-то не так. Оно действовало на уровне въевшегося до глубины костей инстинкта самосохранения, что-то вроде «глаза на затылке». Но он ничего такого не видел, не чуял и, уж конечно, не мог оставить ребенка под лестницей еще лет на сто, пока будет выяснять, в чем тут дело.

Он медленно спускался по ступенькам. Просто, очень просто…

Он снова нахмурился от тонкого прикосновения тревоги, словно бабочка крылом коснулась его шеи. Может быть, слишком просто?

Дилан видел подрагивающую при дыхании грудь Ника и тонкую жилку, пульсирующую у него на шее. Он опустился на колени, отбросив все мысли о демонах, чтобы сконцентрироваться на мальчике.

Он перерезал путы, осторожно просунув острие ножа под резиновые стяжки. Резина. Мерзавцы!

Он нахмурился. Кто может пользоваться резиновыми жгутами?

Руки мальчика были холодными. Дилан опустился на нижнюю ступеньку и усадил Ника себе на колени, чтобы растереть его затекшие руки.

Голова малыша упала ему на плечо.

— Дилан? — сонно спросил он.

— Да. Как ты?

Ник начал дрожать на руках у Дилана.

— Что ты здесь делаешь?

Прежде чем ответить, Дилану пришлось откашляться.

— Я пришел проверить, сохранил ли ты мою метку.

Ник полез в карман и вытащил серебряный доллар, от которого исходило слабое голубое сияние. Рука его дрожала. Дрожала и нижняя губа.

— Я должен тебе его отдать?

— Нет, — хрипло ответил Дилан. — Не мог бы ты хранить его еще какое-то время?

Ник кивнул. А потом обеими руками обхватил Дилана за шею, словно решил больше никогда его не отпускать.

Что ж, подумал Дилан, в груди которого смешались удивление и облегчение, это просто. Он крепко обнял мальчика.

Ник был спасен. Дилан сделал это. Он выполнил обещание, данное Реджине.

Но все это оказалось как-то… легко.

Как будто демоны поняли, что допустили ошибку, и решили отпустить мальчика. Или он им никогда особенно не был нужен.

Дилан нахмурился. В таком случае, зачем было его похищать?

Он похлопал мальчика по худенькой спине. А что, если похищение Ника было просто провокацией? И вовсе не Ник был их настоящей целью?

А что, если… Кровь Дилана застыла. А что, если они просто хотели убрать его со сцены, чтобы заняться Реджиной?

И ее ребенком.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

— Если ты не примешь эти таблетки, — сказал демон терпеливым и назидательным тоном Донны Тома, — я сделаю тебе инъекцию.

Реджина крепче сжала бумажный стаканчик. От ужаса все внутри у нее похолодело.

— Ты не можешь причинить мне вред.

Зловещая улыбка обнажила зубы демона, отчего сходство с Донной полностью исчезло.

— Твои обереги защищают от одержимости. И от смерти. А укол в руку или задницу не убьет тебя.

Только ее ребенка.

От напряжения внутри Реджины словно завязался узел. Она потеряла чувство времени. Сколько прошло с тех пор, как Дилан ушел? Два часа? Три? Сколько прошло с момента исчезновения Ника? Четыре?

Она посмотрела в глаза женщине-дьяволу.

— Я всегда ненавидела шприцы и иголки, — сказала она, стараясь выиграть время.

— Тогда пей таблетки.

По лицу дьявола пробежало нетерпение, словно языки пламени по бумаге.

Необходимо как-то отвлечь Донну, поняла Реджина. Ей нужно выбраться отсюда. Она набрала побольше воздуха и швырнула чашку с водой в лицо демону.

Но Донна Тома вопреки надеждам Реджины не расплавилась, как злая волшебница из детской сказки. Она не отклонилась. Не вытерла лицо. Отсутствие столь простого человеческого жеста поразило Реджину, как удар ножом в сердце. В ушах снова застучала кровь.

Они стояли и смотрели друг на друга. Вода стекала по щекам Донны, капала с ее носа на белый больничный халат. Через промокшее пятно просвечивала рубашка с узором из синих цветов.

Дьявол моргнул. Молниеносно, словно ящерица.

— Я приготовлю инъекцию.

Как только она повернулась спиной, Реджина бросилась к двери.

Заперто.

Реджина лихорадочно нажимала на ручку, барабанила в дверь ногами. Задвижки не было. Как не было и замка. Ручка дергалась под ее рукой, но дверь даже не пошевелилась.

Бросив взгляд через плечо, она увидела, что Донна поворачивается к ней со шприцем в руках.

«Вот черт!» — успела подумать Реджина, прежде чем доктор бросилась на нее.

Дилан держал Ника за руку, когда они вместе поднимались по дороге, ведущей к ресторану. Ему это прикосновение было необходимо не меньше, чем мальчику.

После того как они покинули остров, чувство, что что-то не так, только нарастало. Оно пульсировало в Дилане головной болью, скручивало желудок и подгоняло, обжигая пятки.

Рядом, спотыкаясь шел Ник.

Дилан сжал зубы, сдерживая желание подхватить мальчика и бежать с ним на руках, как в американском футболе. Ребенок уже достаточно измотан для одной ночи.

— Ты в порядке? — спросил Дилан.

Этот вопрос звучал уже в пятый — а может, и в пятидесятый — раз за последний час.

Ник задрал подбородок, и это движение мучительно напомнило Дилану Реджину.

— Конечно! Я крепкий, — похвастался мальчик.

Именно это Дилан сказал, когда они плавали на лодке. «Удивительно крепкий парень», — заявил он тогда, и мальчик улыбнулся в ответ.

Дилан потрепал его по голове, стараясь подладиться под короткие детские шаги.

— Настоящий герой!

Ник уныло вздохнул.

— Правда, я ничего не видел, — сказал он, обращаясь в темноте к своим ботинкам. — И не сделал ничего, чтобы их остановить.

Дилан оставил все вопросы относительно места преступления для своего брата, шефа полиции. Но он услышал уже достаточно, чтобы понять, что похититель каким-то образом усыпил мальчика в момент нападения. Это полностью оправдывало ребенка, думал Дилан. И создавало массу неудобств для остальных. Если кто-то из окружающих по-прежнему был одержим дьяволом, угроза сохранялась. И с этим им еще придется столкнуться.

— Ты ничего не мог поделать, — сказал он и потянул мальчика за собой. Уже недалеко. — Невозможно сопротивляться, когда находишься без сознания.

Ник искоса глянул на него.

— Это был Иерихон?

Дилан услышал в голосе Ника испуг и попытался успокоить его.

— Нет. Иерихон в тюрьме.

— А тот, кто это сделал… — Голос его задрожал. — Он не вернется?

Дилан крепче сжал маленькую руку.

— Нет, — сказал он уверенно.

Даже если бы ему пришлось ставить защиту на каждый дом, на каждое дерево на этом острове… Он может оставаться здесь месяцы. Годы.

И эта перспектива уже не волновала его так, как можно было бы ожидать.

Они дошли до центральной улицы города: припаркованные машины, безмолвные витрины, клумбы, от которых в темноте разливалось благоухание цветов… Дилан уже видел красный навес ресторана и окна квартиры Реджины, горевшие обещанием домашнего тепла. Он ускорил шаг.

— Это я во всем виноват, — сказал Ник, прерывая приятные фантазии Дилана о том, как именно Реджина продемонстрирует ему свою благодарность. — Я дал себя похитить.

Дилан хмуро взглянул на него. Похоже, сейчас у них на это нет времени…

— Твоей вины в этом нет. Похитители были больше и сильнее тебя. — Бессмертные. Нелюди. — Ты ничего не мог с этим поделать.

— Мне не нужно было уходить без спросу.

Голос Ника был таким несчастным! Он резко остановился, вырвал руку и бесстрашно посмотрел Дилану в глаза.

— Я злился на маму. — Он сглотнул и отрывисто добавил: — И на тебя тоже.

Точно так же Дилан когда-то безумно разозлился на отца…

Он на мгновение закрыл глаза. Казалось, голова сейчас лопнет от пульсирующей в висках крови. Он должен был почувствовать, что это случится. Как бы ему хотелось, чтобы все произошло уже после того, как он доставит Ника к матери.

Он открыл глаза. Мальчик внимательно смотрел на него, ожидая своего приговора или оправдания.

Нужно было что-то сказать. Что-то сделать.

Господи, прошу тебя, не дай мне все испортить!

— Иногда, — сказал он, тщательно выбирая слова, — когда становишься взрослым, делаешь глупости. О которых потом сожалеешь. Но постоянно ругать себя за это нельзя. Нужно учиться на своих ошибках и двигаться дальше.

Ник смешно задрал голову вверх.

— А сам ты когда-нибудь убегал из дому?

Дилан кивнул.

— Когда был чуть постарше, чем ты. Но больше я так никогда делать не буду.

Ник засмеялся.

— Ты больше и не можешь убежать из дома. Ты ведь уже взрослый.

— Да. — Дилан закашлялся. — В том-то все и дело.

И они пошли по дороге, бок о бок. Мы почти на месте, подумал Дилан.

— Но если ты еще когда-нибудь подобным образом напугаешь мать, я надеру тебе задницу, — сказал он.

Ник посмотрел на него широко открытыми глазами.

— Если, конечно, мне удастся тебя поймать, — задумчиво добавил Дилан. — Ты все-таки очень шустрый маленький негодяй.

Ник улыбнулся, снова сунул Дилану руку и перешел чуть ли не на бег. Остальную часть пути они так и прошли, рука в руке.

Реджина ударила демона по руке и в отчаянии спряталась за стол для осмотра больных.

Сердце тяжело стучало. Дилан уже идет! Она обязана в это верить! Она просто должна выиграть для него время. Время, чтобы спасти Ника. Время, чтобы разыскать ее. Время, чтобы спасти их ребенка.

Демон бросился вперед. Реджина попыталась врезать ему ногой по колену, но дьявол блокировал удар бедром. Тогда она изо всех сил ударила пяткой по ступне в тонкой медицинской туфле, и Донна вскрикнула от боли. Она бросилась на нее с наполненным жидкостью шприцем, но Реджина отпрыгнула в сторону, увернувшись от иглы.

Они кружили вокруг стола, словно боксеры, выжидающие удобного момента для атаки.

— С тобой очень трудно, — прошипела женщина-дьявол.

— Из всех женщин, которых я знал, с тобой труднее всего, — говорил Дилан.

Реджина жестко ухмыльнулась.

— Можешь не сомневаться!

— Ушла… — тупо повторил Дилан. Он стоял между кабинками в ресторане и через голову Ника смотрел на Антонию. — Куда ушла?

Сердце бешено билось в груди, отзываясь в ушах барабанной дробью. «Она за пределами ресторана!» — это была единственная мысль, стучавшая в его голове.

За пределами действия защиты.

Все страхи и дурные предчувствия сейчас схватили его за горло и ожесточенно трясли, словно терьер крысу.

Антония, обнимавшая внука, подняла на него глаза. Лицо ее, изрезанное глубокими морщинами, было усталым.

— У нее возникли… проблемы, — сказала она, избегая его взгляда. — Она пошла в больницу к Донне Тома.

Дилан судорожно сглотнул.

— К доктору?

И, похолодев, он отчетливо вспомнил худого бородатого мужчину в спортивной рубашке, который прошел мимо них в больнице. Господи Иисусе…

Больница… Десять минут пешком, две минуты на машине.

— Мне нужен ваш автомобиль, — сказал он.

Антония поджала губы.

— Фургон стоит снаружи. А водить-то ты умеешь?

Дилан скрипнул зубами. В последний раз он был за рулем, когда ездил на грузовичке отца по подъездной дорожке к их дому двадцать пять лет назад.

Десять минут пешком, две минуты на машине.

— Думаю, как-нибудь разберемся, — угрюмо бросил он, хватая ключи от машины.

Щека Реджины была расцарапана ногтями женщины-дьявола, спина болела, в животе пекло огнем. Она, теряя дыхание, которое теперь скорее напоминало короткие судорожные всхлипывания, и с отчаянием чувствуя, что между ног течет кровь, старалась не поворачиваться спиной к демону. Ноздри Донны Тома расширились.

— У тебя снова открылось кровотечение, — заметил демон. — Почему бы не закончить все это?

Аккуратно уложенные волосы доктора растрепались, щека опухла, левая кисть была неестественно вывернута. Но голос ее не изменился: он был спокоен и звучал как обычно.

— Еще не поздно спасти Ника.

Как Реджина ненавидела этот голос! Но разговор позволил ей перевести дыхание. Восстановить силы. Она была на тридцать лет моложе Донны, однако та не чувствовала боли и сражалась с силой и яростью одержимого.

— С Ником все и так будет хорошо! — отрезала Реджина.

Пожалуйста, пусть с ним все и в самом деле будет хорошо! — Я спасаю этого ребенка.

— Слишком поздно. — Демон сочувственно улыбнулся. — Ты уже потеряла своего ублюдка!

Горе и злость захлестнули Реджину, наполнив ее голову горячей, как кровь, ненавистью.

— Только не мой малыш, сука! — прошипела она и бросилась на демона.

Они с грохотом рухнули на пол. Реджина схватила демона за запястье, не обращая внимания на зубы, щелкавшие перед ее лицом и пытавшиеся вцепиться ей в руку. Задыхаясь, она взобралась на демона и прижалась татуировкой к руке, сжимавшей шприц.

Донна взревела. От ее дымящейся руки исходил едкий смрад горелой плоти. Ее пальцы разжались, и шприц укатился под умывальник.

Они катались по полу, лягаясь, кусаясь, царапая и избивая друг друга. Женщина-дьявол ударила Реджину коленом между ногами, и она согнулась пополам. Перед глазами все стало красным. Она увидела звезды. Она увидела смерть.

Донна приподнялась и поползла к шприцу. Реджина вскочила ей на спину и двумя руками схватила ее за волосы.

— Только не мой малыш! — крикнула она и с размаху ударила женщину-дьявола головой о привинченную к полу ножку стола для осмотров. Она продолжала бить ее, пока не обессилила, а тело под ней, дернувшись в последний раз, не замерло.

Всхлипывая, Реджина в изнеможении сползла с Донны. Руки ее были липкими от чужой крови. Крови было очень много. Дрожа, она свернулась калачиком и обхватила руками разрываемый судорогой живот.

— Реджина!

Голос Дилана, словно во сне подумала она. Его быстрые уверенные шаги по коридору. Он пришел! Она знала, что он придет.

У нее еще хватило сил открыть глаза, чтобы увидеть, как отворилась дверь и он появился в комнате.

— Боже мой, Реджина!

Она попыталась приподняться на локте. Постаралась выдавить из себя улыбку.

Но когда он упал на колени, обнимая ее так, словно это было что-то бесконечно хрупкое и дорогое для него, она только и сумела, что уткнуться лицом ему в грудь и расплакаться.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

— Ненавижу больницы, — сказал Калеб.

Голос брата заставил Дилана, который сидел в комнате ожидания под дверью палаты интенсивной терапии, положив голову на руки, выпрямиться. Никогда в жизни он не был так напутан. Никогда так не страдал. Не чувствовал себя так по-человечески беспомощным. Никогда не осознавал, что жизнь может закончиться и улетучиться из его светлого мира.

Когда он зашел в клинику и увидел на полу Реджину, такую маленькую, обессиленную, истекающую кровью…

Калеб сел на стул рядом с ним и кряхтя выпрямил покалеченную ногу.

— Как она там?

Дилан потер рукой щеку, выискивая нужные слова, скупые сведения, которые бережно хранил в себе, как талисман против тьмы.

— Состояние стабильное. Давление нормальное.

— Ты ее уже видел?

— Нет.

В его мозгу горела навязчивая картина: Реджина с пепельно-серым лицом и побелевшими губами, больше похожая на привидение. Отважное и красивое привидение.

Ее спешно доставили с вертолетной площадки в реанимационное отделение, а оттуда перевезли в палату интенсивной терапии. В последний раз он видел ее на носилках, под капельницами. Перед тем как Реджину погрузили в вертолет «скорой помощи», ее взгляд нашел Дилана, стоявшего позади суетившихся вокруг медиков. Она попыталась улыбнуться ему, подняв два пальца в традиционном для жителей острова приветствии.

И этим разбила ему сердце. Он потер грудь в этом месте.

— Сейчас с ней мать и Ник.

— Они пустили туда мальчика?

— Ему было необходимо увидеть ее. А ей нужно было увидеть его. В конце концов, это всего лишь на пять минут.

Посетителей к Реджине пускали один раз в час на пять минут. Дилан сможет увидеть ее только через час.

Сможет на пять минут обнять ее.

Сможет сказать ей… Что он может сказать ей такого, что могло бы восполнить то, через что ей пришлось пройти? Он готов был сделать что угодно, чтобы помочь ей, готов на любые страдания, лишь бы спасти ее. Но он появился слишком поздно.

— А ребенок? — тихо спросил Калеб.

Дилан тяжело вздохнул.

— Пока не знаем. Антония сказала, что они собираются сделать УЗИ и взять кровь на анализ.

Опять кровь. Он закрыл глаза, но все равно видел перед собой ее мертвенно бледное лицо и залитый кровью пол.

— Прости, — сказал Калеб. — Я знаю пророчество…

Дилан открыл глаза и поглядел на брата.

— Да плевать я хотел на пророчество! Она не должна потерять этого ребенка. После такой отчаянной и жестокой борьбы ради того, чтобы его сохранить.

В то время как он не сделал ничего. Не мог ничего сделать. Калеб внимательно смотрел на него.

— А она уже знает, что ты ее любишь?

Этот вопрос ударил его, словно гарпун. Прямо в грудь. Дилану все-таки удалось закрыть рот, но он снова открыл его, чтобы проворчать:

— Думаешь, мне следовало сказать об этом, когда она истекала кровью на полу? Или при врачах, когда они вкалывали ей в вену капельницы?

Калеб задумчиво почесал подбородок.

— Сдается мне, что у тебя было предостаточно возможностей и до сегодняшней ночи.

Действительно. Конечно, они у него были.

Дилан вспомнил, как Реджина сидела, опершись о перила, на палубе его лодки: подбородок выставлен вперед, а в глазах написано все, что было у нее на сердце.

Я не собираюсь врать относительно своих чувств только потому, что для тебя это может представлять опасность.

Чего он, черт побери, так боялся? Почему, черт возьми, не сказал ей все прямо тогда?

— И что толку, если бы я ей это и сказал? Это все равно не уберегло бы ее. Я не уберег ее, — с горечью поправился Дилан.

— Ты спас ее сына.

— Но я не защитил ее. Она и сейчас в опасности. Как и все мы.

Калеб задумчиво нахмурился.

— Из-за Донны Тома?

— Демона в ней уже не было.

Иначе Дилан не оставил бы доктора в живых, не дал бы увезти ее тем же вертолетом, который забрал Реджину.

Калеб вздохнул.

— Тем лучше. Мне и так хватает головной боли с объяснением того, каким образом на моем острове еще две женщины оказались жестоко избиты. Слава богу, хоть никто не погиб!

Дилан бросил на него тяжелый взгляд.

— Ты не можешь винить Реджину в том, что она защищалась.

— Я и не виню. Я просто пытаюсь тебе объяснить, как на все это посмотрит окружной прокурор.

— Ну и как он на это посмотрит?

Калеб взглянул на брата.

— Я рассматриваю версию, по которой в клинику проник неизвестный злоумышленник.

Вот так — злоумышленник. Дилан кивнул. Это было самое лучшее объяснение одержимости дьяволом из всех возможных вариантов.

— Разумеется, эта история сработает только в том случае, если Донна Тома не станет рассказывать, что с ней произошло на самом деле, — продолжал Калеб.

— Она не вспомнит этого.

— Ты считаешь, что ее травма головы…

— Демон покинул ее не по своей воле и без всякой осторожности. Его присутствие могло повредить ее психику. Или, по крайней мере, ее память.

— А ты уверен, что он ушел? — спросил Калеб.

Дилан пожал плечами.

— Если тело утратило свои функции, оно больше не представляет интереса для демона. Так или иначе, но я не почувствовал в ней никаких следов огненного отродья.

— Значит, он может быть где угодно.

— Да.

— Черт! — устало сказал Калеб. — Я все еще ищу свидетелей, которые видели негодяев, похитивших Ника.

— Кто бы это ни был, у него должна быть лодка, — заметил Дилан.

— А отсюда следует, что это мог быть кто-то вообще не с Края Света. Проклятье!

— Я делаю все, чтобы защитить весь остров, — сказал Дилан.

— Тогда, я полагаю, ты собираешься здесь остаться.

— Да. То есть нет. — Дилан поймал взгляд брата и нахмурился. — Я не стану давать Реджине обещаний, которых не смогу выполнить.

И которым она не поверит. Особенно после того, как он ее подвел.

Калеб снова почесал подбородок.

— А она требовала от тебя обещаний?

Еще одно больное место.

— Нет, — признался Дилан.

— Тогда в чем проблема?

Проблема была в том — и сейчас Дилан понял это, — что он сам хотел этих обещаний. Хотел строить свою жизнь вместе с ней. Хотел завести с ней детей. И сейчас был крайне неудачный момент для того, чтобы сказать ей об этом.

— Время не подходящее, — сказал он. — Слишком много факторов… Слишком много опасностей…

— Это не обязательно должно означать, что нужно подождать. Когда знаешь, что можешь потерять, самое время честно разобраться в том, что ты чувствуешь. И чего на самом деле хочешь. Любой армейский капеллан скажет, что во время войны он проводит гораздо больше свадебных обрядов.

— И эти браки… Они долго длятся? — с вызовом поинтересовался Дилан.

— Если тебя интересуют гарантии, то у меня их нет, — невозмутимо ответил Калеб. — Но если ты хочешь спросить, стоит ли любовь любого риска, то я отвечу: «Да, стоит».

Дилан приподнял бровь.

— Именно это ты и сказал Маргред?

— Именно это мы с ней сказали друг другу. Если у тебя есть любовь, ты пройдешь через любые испытания. Если у тебя есть доверие.

— Если у тебя есть надежда, — добавил Дилан.

Калеб вздохнул.

— Она хочет ребенка, — признался он.

Дилан с пониманием посмотрел на брата. Калеб, осторожный, честный Калеб, не хотел подвергать риску свою жену и ребенка.

— Я тебе сочувствую. Маргред привыкла получать то, чего хочет.

— Она…

Дверь распахнулась, и появилась Антония, державшая за руку Ника.

Дилан вскочил, сердце его тяжело стучало в груди.

— Как Реджина?

Антония посмотрела ему прямо в глаза. Напряженные губы раздвинулись в улыбке.

— Они переводят ее в акушерское отделение.

— Значит… — Дилан с трудом сглотнул, не смея надеяться.

— Врачи хотят оставить ее там еще на ночь. Для обследования. — Антония пригладила свои непокорные черные волосы. — Господи, мне нужно срочно закурить!

— С нами все определилось.

Антония перегнулась через металлические перила койки, чтобы прижаться губами ко лбу дочери. Реджина закрыла глаза: ее успокаивал знакомый аромат никотина, пробивавшийся сквозь запахи больницы, антисептика, пота и страха.

— Сегодня вечером Калеб заберет нас назад на лодке, — продолжала Антония. — Я позвоню завтра утром, после того как ты поговоришь с врачом.

Ник ерзал на кресле-качалке, нижняя губа его предательски дрожала.

— Я не хочу никуда ехать! Я хочу остаться с тобой.

Сердце Реджины обливалось кровью. Она устала. Очень устала и была готова разрыдаться. Голова ее была пустой, зато сердце переполнено. Она попыталась подобрать слова, которые успокоили бы его. Но прежде чем она успела сказать, что Ник может остаться с ней на ночь, заговорил Дилан, стоявший в ногах ее кровати.

— Твоей маме необходимо отдохнуть. — Голос его был твердым. На щеках пробивалась щетина. Лицо под золотистым загаром побледнело от усталости. — И тебе тоже. А сейчас поцелуй маму и давай убираться отсюда.

Реджина открыла было рот, чтобы сказать, что все в порядке. Ребенок явно травмирован. Его нужно приласкать. Ему нужна мама.

К ее удивлению, Ник тут же вскочил.

— Ладно. — Он наклонился к ней. — Спокойной ночи, мамочка!

И звонко чмокнул ее в щеку.

Реджина глубоко вдохнула, чтобы не разреветься.

— Спокойной ночи, малыш! Я позвоню тебе утром.

Реджина чувствовала на себе взгляд Дилана, который, сунув руки в карманы, ожидал, пока ее мать собирала сумку, журналы и Ника.

Они ушли.

Дилан продолжал стоять в ногах кровати, не сводя нахмуренного взгляда с ее лица.

— Ты добр к нему, — сказала Реджина.

Мускулистый и стройный, он был таким красивым и настолько же не соответствовал обстановке больничной палаты, как это кресло-качалка и веселенькие занавески. Но продуманные детали домашнего уюта в акушерском отделении не могли спрятать пикающих и мигающих приборов у ее кровати. Как и явное намерение Дилана все делать правильно не могло скрыть его неловкость.

Ее сердце дрогнуло от любви и раскаяния.

— Он будет по тебе скучать, — мягко сказала она.

Дилан пожал плечами.

— Мы увидимся с ним утром.

— Я имею в виду… когда ты уйдешь.

Он подошел к окну и посмотрел сквозь жалюзи на ночной залив. Казалось, он мучительно рвется туда. Плечи были напряжены, лицо скрывала тень.

— Я никуда не уйду. Я больше никогда не уйду от тебя.

Ее сердце бешено забилось. Лишь на какой-то миг — миг слабости — она позволила себе надеяться. Дала волю своему желанию.

Она перевела дыхание. Спокойно, Реджина! Дилан уже дал ей больше, чем любой другой мужчина е ее жизни. Он спас ее сына. Он пришел за ней, когда она была избита и истекала кровью. Он оказался рядом, когда ей отчаянно была необходима его поддержка.

Теперь она могла дать ему кое-что взамен. Кое-что, чего он действительно хотел. В чем нуждался.

Его свободу.

— Это не обязательно, — шепнула она.

Плечи его дрогнули. Он обернулся. Глаза его казались совсем черными.

— О чем ты говоришь?

Она задрала подбородок.

— Я не хочу, чтобы ты считал себя обязанным оставаться со мной, потому что я беременна. Таблетка, которую я приняла два дня назад, может сработать и через несколько недель. А ты будешь томиться здесь в ожидании… Это неправильно по отношению к тебе. Да и ко мне тоже…

Он прищурился.

— Я остаюсь не потому, что ты беременна.

Сердце ее бешено билось. Но она уже знала его. И знала себя. По крайней мере, она знала, чего хочет и чего стоит.

— Дилан, я люблю тебя, но мне не нужны одолжения. Я не хочу, чтобы ты оставался со мной из чувства долга, вины или…

— …ответственности?

Она, не обращая внимания на его слова и боясь, что утратит решимость, если остановится, продолжила:

— У нас не должно быть так, как это случилось с твоими родителями… Словно я пытаюсь удержать тебя против воли, а ты на меня обижаешься…

— Я не обижаюсь на тебя. — Отойдя от окна, он взял ее за руки. — Я не могу на тебя обижаться, Реджина. Я люблю тебя.

— Ох…

Слезы разъедали ей глаза, обжигали горло. Искушение поймать его на слове пронзило ее сердце, словно стрелой. Она сглотнула подступивший к горлу комок.

— Я тоже люблю тебя. Я люблю тебя таким, какой ты есть. И ничего другого мне не нужно. Я хочу, чтобы ты был именно таким, и ничуть не меньше.

Он нетерпеливо качал головой.

— Ты не поняла. Я и сам не понимал до сегодняшней ночи. С тобой я могу быть чем-то большим. Если я уйду от тебя, то покину лучшую часть себя самого. — Он целовал ее пальцы, сжимая их между ладонями. Он прижался губами к ее волосам, заставив ее затрепетать. — Всем, что я знаю о любви, своим сердцем, своей душой, своей жизнью я обязан тебе.

Он целовал ее в лоб, в брови, в щеки.

— Не требуй, чтобы я покинул тебя, — прошептал он. — Не требуй, чтобы я ушел. Этим ты вырвешь мое сердце.

Она зажмурилась и прижалась лбом к его рукам, державшим ее руки. Она почувствовала биение его сердца, мощное и неистовое.

И наконец позволила себе поверить…

ЭПИЛОГ

После вечеринки в честь шестидесятипятилетия Фрэнка Айви Реджина получила от благодарной Джейн Айви бутылку игристого сидра и налила себе бокал.

Шампанское, конечно, было бы лучше, но она была на девятой неделе беременности и не пила ничего такого, что могло повредить ребенку.

Сидр вспенился и брызнул ей на пальцы. Реджина со смехом отдернула руку.

— Осторожно, — сказал низкий мужской голос позади нее.

Сердце ее учащенно забилось. Она обернулась, и губы ее расплылись в улыбке.

В тени навеса для пикника небрежно стоял Дилан — высокий, смуглый, горячий. И глаза его улыбались ей в ответ.

— Дай-ка сюда!

Он поймал ее запястье и поцеловал мокрые пальцы, заставив Реджину содрогнуться от желания. Она тихо засмеялась и прижалась к нему.

— Что ты здесь делаешь?

— Тебе же нужна помощь, чтобы погрузить все это в фургон.

— У меня есть помощники. Твоя сестра здесь.

У другого края навеса Люси накладывала младшей внучке Айви шоколадное мороженое. Она действовала уверенно и ненавязчиво, но все было под ее контролем.

Реджина оглядела детей, бегающих вокруг столов, накрытых синими клетчатыми скатертями, кувшины с ромашками, смеющихся взрослых и удовлетворенно вздохнула.

— Хорошая вечеринка.

— Прекрасная, — согласился Дилан.

Он протянул ей руку.

— Пойдем со мной.

— Куда?

— На берег.

Пальцы на ногах сжались внутри ее простеньких туфель. Она понимала, куда он ее зовет. За последние несколько недель им редко удавалось остаться наедине. Но на сегодня работа была закончена, а Ник надежно пристроен у Антонии. Реджина получила от нового врача из клиники справку о том, что здорова, а Дилан смотрел на нее, словно она была для него солнцем, луной и целым миром, и все это в одном.

Она взяла его за руку.

— А сейчас не слишком холодно… для прогулок?

Дилан приподнял бровь.

— Я подумаю, что можно сделать, чтобы ты не замерзла.

Взявшись за руки, они прошли по травянистому склону и оказались на глинистом берегу. Крики и смех детей здесь заглушал шум прибоя. Земля мерцала и покачивалась у них под ногами, как море, сияла красными и золотыми оттенками, словно в небе пролилась огромная коробка с акварельными красками и они теперь капали на окружающий ландшафт. Стоял золотой вечер, когда в воздухе витает обещание осени и даже отъявленные скептики начинают верить в счастливый конец. Морская пена таяла у их ног.

— Ты знаешь, что я люблю тебя, — внезапно сказал Дилан.

Она знала это. Но от его слов сердце ее все равно пустилось в пляс.

— Да.

Он остановился и обхватил ее лицо ладонями.

— Этого недостаточно.

Она нахмурилась.

— Я не понимаю.

— Ты как-то сказала, что у тебя была своя жизнь до того, как я пришел, будет она у тебя и после моего ухода. Жизнь, куда входит Ник, твоя мать и ресторан. Я не нужен тебе, Реджина.

Кровь бешено застучала в ее ушах, заглушая шум волн.

— Постой, погоди минутку…

— Я не нужен тебе, — повторил он, сверкнув глазами. — Но ты нужна мне! Ты, Ник, все это. Теперь вы мне просто необходимы.

Он поцеловал ее. Почти теряя сознание от любви, желания и облегчения, она ответила на его поцелуй.

— М-м-м… — Господи, до чего же это было здорово! — Здесь?

Взгляд его сощуренных глаз, горячих и настойчивых, был устремлен ей в лицо.

— Да. Здесь подойдет.

Он опустился на колени.

Реджина затаила дыхание, вспомнив их первую встречу на берегу. Прежде чем она успела сказать ему, что они находятся практически на виду у Фрэнка и Джейн Айви, а также их дочек и многочисленных внуков, Дилан полез в карман. Что-то блеснуло в золотых лучах заходящего солнца. Монета.

Да нет, не монета…

Реджина задрожала. Кольцо.

— Это кольцо было потеряно в море, а теперь оно нашло свою хозяйку. Так и я, сам этого не осознавая, был потерян на долгие годы. — Дилан глубоко вздохнул. — Но сейчас я нашел жизнь, которая мне необходима. Любовь, которая мне нужна. Тебя. И все это благодаря тебе… — Его темные глаза сияли. — Реджина, выходи за меня замуж!

Радость захлестнула ее. Она подняла Дилана с колен и обвила руками его шею.

— Да! О да!

Он крепко прижал ее к себе и зарылся лицом в ее волосы. Они целовались в волнах прибоя…

Она взглянула на него через плечо. Он смотрел не на пикник. Ее сердце дрогнуло и унеслось в небо, как отпущенный праздничный воздушный шарик.

Примечания

1

Курортное место, крупнейший из Виргинских островов в Карибском море. — Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.

(обратно)

2

«Просекко» — игристое вино из винограда сорта просекко; эти вина имеют тонкий и нежный аромат и вкус.

(обратно)

3

Трискелион (также трискель, трискел, трискеле, от греч. «трехногий») — древний символический знак, представляющий собой три бегущие ноги, выходящие из одной точки.

(обратно)

4

Селки — в фольклоре жителей Оркнейских и Шетландских островов: морские фейри, родичи шотландских роанов. Котиковые шкуры позволяют им жить в море, однако они время от времени должны выныривать, чтобы глотнуть воздуха. По некоторым источникам, селки — потомки людей, изгнанных в море за свои проступки. Вот почему их так тянет на сушу. Когда селки выходят на берег, то сбрасывают шкуры и превращаются в людей.

(обратно)

5

В мифологии ирландских кельтов после поражения от Сынов Мил Эспэйна каждому божеству племени богини Дану (Туата Де Данаан) было отведено особое владение в потустороннем, точнее подземном, мире. Такое владение называлось сидх, что означает курган или холм. Впоследствии это слово стало употребляться в качестве названия обители бога. Каждый бог считался Фер Сидхе, то есть Муж холма, а каждая богиня — Бин Сидхе, то есть Женщина холма. Аэс Сидхе, Люди холма, стало общим названием богов, сокращенно — сидхе.

(обратно)

6

Элементали (миф.) — исконные народы, созданные Богом до появления людей: дети моря, земли, огня и воздуха.

(обратно)

7

Халдол — мощное антипсихотическое и успокаивающее средство.

(обратно)

8

«Тревога Амбер» — тревога, включающая в себя комплекс специальных мероприятий национального масштаба и вводимая при похищении детей; названа по имени похищенного и убитого мальчика.

(обратно)

9

Кракен — мифологическое морское чудовище со щупальцами; скандинавский аналог морского змея и арабского дракона.

(обратно)

Оглавление

.

ОТ АВТОРА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ЭПИЛОГ . . . . . . . . . .

Реклама на сайте