«Принцип неопределенности»

Принцип неопределенности (fb2) - Принцип неопределенности (Star Wars (fan-fiction)) 5077K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Торговец Финикийский

В начале ГОСТа принято договариваться о терминологии. Или к Читателю от автора о некоторых нюансах.

Примечание к части

Технический комментарий, повествование идет со следующей части.

Поскольку языков в неспокойной галактике много, придется делать из читателя полиглота. Я не буду, подобно множеству авторов, погружать вас в мир звездных войн, вставляя фразы на изобретенных фанатами языках и вынуждая листать страницы в поисках сноски с переводом, хотя и использую термины, характерные для этой вселенной. Это, должно быть, создает атмосферу, но усложнит и без того тяжелый текст в моем случае. Тем более протагонист имеет по этому поводу собственное мнение. К тому же мне просто лень искать эти фразы и бояться ошибиться в орфографии «мандалорского» или иного языка. Между прочим, для этого нужен интернет, о нем поговорим отдельно и позже.

– Вот такое предложение, — говорит о том, что речь идет на базовом или, иначе, общегалактическом языке, основном торговом и дипломатическом языке галактики, также это мысли протагониста на русском. Не выделен никак и разговор, идущий через переводчика, так как каждый участник говорит и слушает на понятном себе языке.

– Руки вверх, бросьте оружие! Живо! (манд.)  — сказано мандалорцем, принимающим вашу безоговорочную капитуляцию.

– Ты слаб и в скором времени вернёшься в грязь! — вам не повезло встретить сита в плохом настроении, и он не говорит с вами на базовом.

– Я не говорю на базовом, вы понимаете меня? (яз.)  — вам встретился обитатель богами забытого мира на окраине галактики, и он тоже не говорит на базовом. Но протагонисту повезло знать его (язык), к таким языкам относится и (русск.) или (манд.). Что сказать. Non tam praeclarum est scire Latine, quam turpe nescire — «не столь почётно знать латынь, сколь позорно её не знать»

– Бип? Би-уп. Ви-Ви, Виии! — увы, двоичный — это для избранных. Но все эти сложности в общении испытывают только мясные мешки, ведь совсем не трудно понимать 600000 языков и выполнять функции дроида-секретаря. В промежутках между греющими жестокое металлическое сердце дезинтеграциями живого.

Касательно единиц измерения. Поскольку я не гражданин США или подданный Британского содружества, да и вы, вероятнее всего, тоже нет, то сойдемся на системе СИ. В другой вселенной, неоспоримо, свои величины, но наш с вами попаданец мыслит в метрах, килограммах, секундах и Ньютонах (как ими образованных), изредка позволяя себе измерять давление в атмосферах и метрах водяного столба, а силу - в килограммах силы. Величины, традиционные для астрофизики, нам тоже пригодятся. Сэкономим время и не будем даже вспоминать об этом вопросе.

Текст содержит огромное количество сносок, но я постарался писать его так, чтобы вы не пропустили никаких сюжетных шагов и не запутались в произведении, если по какой-либо причине их все проигнорируете.

Если слово непонятно, а комментария нет, то в Гугле или иной вам привычной поисковой системе пока никого еще не забанили. Если я не сделал сноски, то используется оно в общеупотребительном смысле, и слово в ней не нуждается.

Как и следует в фантастике, я постарался (UPD хотя и не очень вышло) использовать всего несколько «фантастических» допущений. Это управление гравитацией, законами излучения тепловой энергии, дефлекторные и иные щиты, чрезмерная устойчивость плазмы, гиперпривод (теория гиперпространства в целом) и Сила. Остальное не имеет права противоречить физике и здравому смыслу, если не вмешалась Сила. Некоторые вещи, вполне возможно, мы сможем увидеть уже в этом столетии тут, на Земле. Кое-что я не упомянул, но когда дочитаете, поймете, почему. Если читатель наткнется на физический или математический ляп, то я буду ему очень благодарен за указание на него.

Холивар на тему ситы vs ситхи и Корускант vs Корусант мне безразличен. (UPD Все же принято написание "Корусант" и "Ситы") Тем более, какое значение может иметь правильность названий предметов и явлений в вымышленной вселенной, если все читатели прекрасно поймут смысл написанного? Поэтому никаких «стандартных метров», «стандартных часов» и «кликов» (кроме некоторых диалогов) вместо секунд я использовать не буду. Для передачи смысла это не нужно и только усложнит без того не везде удобочитаемый текст. Слово «Сила» я пишу с большой буквы для того, чтобы было понятно, о чем речь, и не путать ее с «силой», которую к чему-то прикладывают и измеряют в Ньютонах, а вовсе не из большого к Ней почтения.

Предлоги "на" и "в" по отношению к административным территориям Республики используются различными персонажами и главным героем так, как кажется правильным только им а не так, как некоторым читателям. Уж извините. Также республика =/= Республика, как и Галактика =/= галактика.

Фанфик рассчитан на образованного и технически подкованного читателя, как минимум не пропустившего мимо ушей школьный курс физики. Данное предупреждение не ставит своей целью отвратить широкую аудиторию читателей, но, как говорится, я вас предупредил. Если вы чего-то не понимаете, то вполне возможно, что я плохо объяснил. Но может статься так, что это вам не хватает каких-либо знаний.

В качестве канона (Политика Disney, сменившей Лукаса в ходе написания черновика меня интересует слабо, хотя я внимательно за ней слежу) для себя я принимаю следующее (порядок в приоритетной каноничности источника):

1) Трилогия приквелов

2) Оригинальная трилогия

3) KOTOR I

4) KOTOR II

5) Tales of the Jedi, Star Wars: Knights of the Old Republic

6) Star Wars: The Clone Wars (Подумав, включил в список, хотя и с некоторыми оговорками. А ребельская пропаганда в силу абсолютной картонности и бессмысленности происходящего на экране идет мимо, сочувствую только инквизиторам. И Хондо Онаке, разумеется.)

7) Седьмой эпизод? — я начал писать задолго до его выпуска. (Значительная часть первого тома вчерне набросана до его выхода на экраны) Но посмотрим.

UPD Я человек культурный и, посмотрев седьмой эпизод, просто промолчу. «Тяжело дышащий» не должен был пережить известный бой. Спасибо Харрисону Форду — он и его роль внесли в фильм хоть что-то хорошее. Итог — это не те звёздные войны, которых вы ищете. (делает жест рукой)

8) Daniel Wallace — The Jedi Path — 2011

9) Daniel Wallace — Book of Sith — 2012

Также я оставляю за собой право включать в фанфик любые известные мне элементы "Легенд" (или "РВ" по старой классификации). Исключением являются события послеэндорской "РВ" (до 2014, после Легеды). К ним я отношусь с большой осторожностью, а части даже отказываю в каноничности. Кроме того, учитывая таймлайн фанфика, они большой роли и не играют.

Со спокойной совестью я позволю себе быть непрофессиональным писателем, поскольку не стремлюсь получить никакой прибыли и не заставляю никого это читать.

(UPD "положить шляпу" — не наклеивать ценники).

И да, это фанфик, и я отказываюсь от каких-либо прав. Но не от прав на сам этот фанфик и моих собственных персонажей. Где расписаться кровью?

P.S.

По поводу интернета — я начал писать это произведение тогда, когда был начисто его лишен. (На работе не считается.) Эту добрую традицию я решил продолжить, даже когда он у меня появился. Во-первых, если что-то нужно найти, то обращаешься к своей богатой цифровой библиотеке, припадаешь, так сказать, к первоисточнику. Во-вторых, а почему бы не подумать своей головой? Как сказал Шопенгауэр: «чрезмерное чтение не только бесполезно, так как читатель в процессе чтения заимствует чужие мысли и хуже их усваивает, чем если бы додумался до них сам, но и вредно для разума, поскольку ослабляет его и приучает черпать идеи из внешних источников, а не из собственной головы». Пардон, я для подтверждения этой мысли кого-то уже процитировал? Постараюсь заниматься этим поменьше. Или же вынужденно, чтобы не нести ахинею в вопросе, который от меня очень далек.

P.S.2

Это не сонгфик, но я конченый меломан и всегда что-то слушаю. И когда пишу — тоже. Поэтому в каждой главе я отмечаю треки, каким-то образом с ней связанные. По смыслу, атмосфере, или же я просто их слушал в процессе написания именно этой главы, и они неким образом повлияли на результат. Хотя последнее вовсе и не обязательно. Может показаться иногда, что они не к месту, но это не так. И это точно не сонгфик, поскольку, как правило, музыка всё же редко влияет на текст, а скорее под уже сформировавшийся текст выбирается музыка.

Слушать музыку, разумеется, необязательно. Дело личное.

Затянувшееся предисловие, или позвольте мне побыть немного философом

Вовсе нелегко отыскать книгу, которая научила нас столь же многому, как книга, написанная нами самими.

Фридрих Вильгельм Ницше

Этот рассказ был написан по памяти и несет естественный из-за этого груз неточностей, преувеличений и, возможно, даже лжи. Я бы сам на месте читателя не воспринимал его серьезно, но как рассказчик говорю вам: все описанное - истинная правда. Воспоминания о событиях и сами эти события никак не равны друг другу. Но ваш покорный рассказчик не вел дневника по причине увлеченности иными делами, или и вовсе лишенный этой возможности. Но, позже найдя время (хотя он и не думал прятаться) он составил для вас эти записки о прошлом. События, в которых я принимал участие, были большими и малыми, но в большинстве своем оставили следы в судьбе одной Галактики. (Боги, как антропоцентрично это звучит!) Вернее, какие-нибудь да следы лишь в ничтожно малой части её сложно организованного вещества. Опять же, не намереваясь создать удобный для цитирования историками труд, я писал лишь о том, что происходило непосредственно со мной или же было для меня интересно.

Меня зовут Олег, иногда добавляя различные эпитеты, не отражающие, на мой взгляд, моей сути, но зачастую неприятные или обидные. Или просто странные. Я хочу предоставить на суд читателя этот бессистемно написанный труд о моей жизни, или о ее значительной части. Не в длине, но в важности пережитого и сделанных дел, как достойных, так и сомнительных.

Обычно в таких случаях принято немного рассказать о себе, так не буду выбиваться из общего русла и я. Что касается моей профессии, что некогда приносила хлеб и иногда масло к нему, возраста, внешности и прочих социальных атрибутов. Если это важно для вас в первую очередь — не мучайте себя и пролистайте пару страниц моего бреда, дальше невольно придется их как-нибудь упомянуть. Если вы еще со мной, то я расскажу совсем немного о том, что бьется в моей голове о стенки черепа, безуспешно пытаясь вырваться наружу. Так мы и познакомимся.

Я был тогда самым обычным человеком (О, эти штампы!), проходя мимо которого вы не обратили бы на него внимания, впрочем, и я не обернусь, чтобы проследить взглядом за вами. Хотя, даже если и обернулся бы, то исключительно чтобы заметить то, как вы пытаетесь вырваться из обыденной серости. Таких, как вы, тоже немало. Может быть, вы и вправду уникальны, и там, в вашей голове, в той безумно упорядоченной структуре мозга, в хаосе ваших мыслей скрывается то, что отличает вас от идущих впереди и вслед за вами миллионов, безумно схожих с вами. Кого я обманываю – нет, конечно. Хотя в вашу черепную коробку я, безусловно, не заглядывал - там липко и противно.

Возможно, вы тот, кому я безумно завидую: человек, извлекающий из пыли времен, из небытия те вещи и истории, что заставляют остановиться и подумать, или взглянуть на мир по-иному, или вызывают настоящие чувства. Это вовсе не те, что вы испытываете обычно, поглощая как гамбургер очередной мегабайт текста, или пролистывая сотни страниц с картинками, убивая время и приближая тот момент, когда вы вернетесь в грязь. (Подумать о смерти никогда не помешает.) Вспомните, сколько вы прочитали, посмотрели, увидели того, что вас изменило, неважно вовсе в какую сторону. Список не будет велик. Хотя, строго говоря, любая информация, которую мы видим или слышим, изменяет нас.

Вызывают уважение люди, верившие в то, что они способны изменить человеческую природу, как правило, несмотря на огромные затраченные усилия, у них ничего так и не вышло. Читатель, верно, решит не шевелиться и дальше, правда моего уважения это к нему не прибавит. (В озвученном случае.) Должен заметить, у некоторых все-таки что-то вышло. Во всяком случае, не весь мир живет в средневековье, имеет воображаемого друга и ждет встречи с семьюдесятью двумя девственницами после смерти.

Вы, безусловно, скажете, что по-настоящему вашу жизнь изменил технический прогресс и прежде всего великие инженеры и ученые. Они создали эти ваши электрические интернеты, микроволновку, пенициллин и все то, что вас окружает, без чего вы не мыслите свою жизнь. А еще множество способов убивать побольше да поэффективнее: напалм, агент "оранж" и всякое такое. Слава им, конечно, благодаря их деяниям у нас есть свободное время заниматься «самосовершенствованием», можно узнать много нового легко и просто, прочитать уйму книг, эти строчки, и найдется время подумать о смысле жизни, своем месте в мире и вообще. Мы можем позволить себе пострадать экзистенциальными муками, а не думать, взойдут ли озимые на поле, вспаханном вами плугом, или не станет ли для вас последним этот день. Может быть, вы даже решите начать менять мир с себя.

Если вы думаете, что мир сильно изменился за короткое время научно-технической революции, то позвольте вам задать вопрос.

Вы, правда, думаете, что не увидите еще одной войны, в которой люди и народы под знаменем «А» будут убивать оппонентов под знаменем «Б», а за компанию их стариков, детей, разрушать их заводы и жилища? В абсолютном озверении и презрении к врагу, в экзальтации, порождаемой пропагандой.

Затем знамя «А» будет торжественно водружено на развалинах столицы «Б», если останутся еще те, кто этим способен заняться (благодаря прогрессу). Вполне возможно, что у лагеря «А» «правды» будет больше, чем у солдат «Б», но победит тот, у кого больше ресурсов, в том числе человеческих. Затем он напишет для носителей вашего генома учебник истории.

Я вот думаю, что вас могут мобилизовать для очередной защиты жизненных пространств, интересов, или ресурсов вашей страны, как бы она ни называлась. Может, к тому моменту вас экипируют в экзоскелет с противоатомной защитой и вручат рейлган системы какого-нибудь Петрова обр. XX года, модернизированный, 1 шт., благодарите за это чудо техники прогресс. Но сомневаюсь, что даже развитие автономных боевых систем позволит вам полностью остаться в стороне. Вы почувствуете все на себе.

Создатели материальных благ, люди, раздвигающие рамки знаний об окружающей нас вселенной, исследующие безжизненные спутники в поисках трития для нового, еще более продвинутого реактора, достойны восхищения. Но они не стремятся ответить вам на один простой вопрос.

Зачем нам звезды, если человечеству они нужны, чтобы устраивать там звездные войны? Зачем нам звезды, если люди все еще обезьяны и меняться не намерены, хотя и придется? Сам бы я не стал выпускать нас из вольера.

Я хочу рассказать вам историю о людях, которые вынуждены были с этим всем столкнуться и слегка подвинуть мир в этом процессе соударения. Я обещаю рассказать ее так, чтобы вы не заскучали. И немного развеять туман вокруг этого самого вопроса. Приступим. И да помогут мне бессмертные боги.

1. Шахматы, звезды и призраки

«В черном небе наблюдая

Белых точек череду,

Я заметил вдруг у края

Золотистую звезду;

И с тех пор живу без сна я —

Все ее прихода жду...»

© Говард Филлипс Лавкрафт. «Звездный Ужас»

Музыкальное сопровождение:

© Saturnalia Temple — «Ancient Sorceries»

© Saturnalia Temple — «Fall»

© Kvelertak — «Evig Vandrar»

Я медленно погружался в сон… или уже был в нем? Или никогда его и не покидал, но это, разумеется, вопрос неудобный, и пока отставим его в сторону. Не из трусости или скудоумия, но из-за нехватки времени и слов. Важно то, что я ощущал себя во все более и более нереальном пространстве. Или верил, что ощущаю, что тоже вопрос на миллион. Условимся на будущее, что слова — это слова, а смысл — это смысл. И слов не всегда хватает.

Иллюзию, создаваемую мозгом, можно отличить от действительности, если постараться. Если, конечно, считать, что «действительность» эта существует. Поймай эту грань и наслаждайся процессом, но для этого следует провести четкую линию между реальным и нет. Методов много и не мне их перечислять.

Мир вокруг меня не был реальным, хотя это лишь то, в чем я был уверен. Он был абсолютно ирреален и фантастичен, но при этом было в нем что-то неземное, подавляющее и гнетущее. Я ощущал себя не просто не в своей тарелке: мир, явленный мне, был пустым и безжизненным, лишенный красок и движения — в нем не было места человеку.

Вокруг, куда ни брось взгляд, простиралась белая поверхность, которая, казалось, сама источала свет, будто галогенная лампа, однако свет этот не ослеплял. И не грел. Казалось, здесь не было тепла и холода. И ветра. Бросив взгляд вверх, я увидел звездное небо, такое, какое я видел ранее только на фотографиях. Я не слышал ни звука, не видел ничего, кроме необозримого пространства, окружившего меня. Я закрыл глаза, но картина не изменилась. Закрыл их руками, но ничего не поменялось вновь. Это было настолько неправильно и непривычно, что впору было испугаться, но бояться чего-то во сне глупо. Если ты понимаешь, что это сон. Казалось, что никакая атмосфера и бесконечная пустота более не представляли собой преграды: протяни только ладонь и дотронешься до любой звезды.

Я уже было решил осуществить это безумное начинание, как какая-то сила подхватила меня и понесла над этим бесконечным пространством, мир вокруг буквально качнулся, и окружение резко сменилось. Я посмотрел вниз и ничего, абсолютно ничего не увидел. Сердце замерло, под ногами разверзлась бездна. Я скорее испугался, чем изумился столь резкой смене пейзажа. Я висел в абсолютной темноте; медленно и не торопясь я сделал крошечный шаг. Пусть и странная, но твердь была надежной опорой, я несколько расслабился: падение во сне — не самая приятная штука. После такого обычно просыпаешься весь в поту и со странным ощущением в спине. Будто поцеловался с бетонным полом камеры.

Понял! Меня переставляли, как пешку, сон переставал мне нравиться. Это моя игра, пусть и без права выиграть, но я в ней не фигурка! Вновь почувствовав приближение некой силы, я метнулся в сторону, но мир вновь рывком сменился на чистейше-белое поле. И всё такое же детально точное, совершенное звёздное небо. Слишком чёткое и реалистичное, чтобы быть иллюзией, порожденной моим же воображением. Я вдохнул; прислушался. Ни запаха, ни звука. Ни намека на ход времени.

Кроме меня здесь ничто не напоминало о человеке, даже чувства отказывались подчиняться мне.

– Эй! — крикнул я, крутясь и не зная, к кому и где я обращаюсь. — Я не никчемная пешка, хватит меня двигать!

Я побежал, задыхаясь, в сторону мрака, лежавшего за моей спиной, но линия «горизонта» ни через минуту, ни через несколько не приблизилась даже на йоту. Время вообще с трудом поддается контролю во сне, но происходившее пугало до дрожи. Я внезапно понял, что, беги я целый год и ещё столетие — и ничего не изменится. Судя по всему, я попросту бежал на месте. Учитывая расстояния, оценить которые было невозможно в той же мере, как и определить, сколь далеки от меня звёзды, это могло быть и так.

Я заметил, что кто-то или что-то, одно, или во многих лицах, обратило на меня внимание, будто бы чей-то взгляд настойчиво буравил затылок. Вы, без сомнения, знаете это чувство или даже способны вызывать его у других. Я резко обернулся, но картина этого монотонного пространства оставалась неизменной. Казалось, меня осматривали со всех сторон, будто какое-то диковинное насекомое, попавшее энтомологу на булавку.

– Оставьте меня в покое, оставьте! — закричал я в бессильной злобе, не зная, куда адресовать свое несогласие: к «небесам» ли, к «земле» ли... — Дайте уйти отсюда!

На последней фразе, брошенной в окружающую меня пустоту, мою голову буквально сжало тисками: я ощущал, как ко мне неотвратимо приближалось нечто угрожающее.

– Хочу уйти отсюда, куда-нибудь в другое место, — молча твердил я себе. — Куда угодно отсюда!

Подобно Орфею в мрачном Аиде я страшился обернуться, чтобы увидеть приближающееся нечто, даже закрыл глаза, — хотя это и не возымело эффекта —пытаясь дышать ровнее медленнее, успокоиться.

Вновь оказавшись в подвешенном состоянии, я открыл глаза, хотя мог этого и не делать. Безумная клетчатая поверхность удалялась, чередующиеся клетки, заполненные мглой и светом, уменьшались. Я попытался оценить их количество, но ровным рядам полей не было конца и края. В бесконечном удалении они сливались, как пики интерференции. И чем выше меня поднимала неведомая сила, тем сильнее болели глаза, впитывающие необычный фрактал, которым обратилась доска, вся искаженная и изогнутая, а вовсе не ровная, как городская площадь.

Замерев и рассматривая впечатляющую звёздную доску я заметил её приближающийся край - вот он уже был подо мной, но доска продолжила удаляться. Я вновь не мог сообразить, куда и зачем двигаюсь, верней то, куда меня перетаскивают подобно шахматной фигуре.

Бросив бессмысленное любование этим внеземными красотами, я попытался избегнуть этого странного плена, потуги мои при этом виделись мне смешными, поскольку ничто в физическом смысле меня не удерживало. Ни ноги, ни руки не могли найти себе никакой опоры в «межзвёздном» пространстве.

Вновь почувствовав себя абсолютно бессильным, рыбешкой на крючке удачливого рыбака, я стал мысленно отталкиваться от той стороны, в которую меня тащила неведомая сила. Разозлиться, да посильнее, было не сложно, благо всего сильнее меня раздражало бессилие, безысходность и безальтернативность исхода. Клетки перестали уменьшаться, я стал представлять, как я отталкиваюсь еще сильнее, стиснув зубы до боли. Вдруг я понял, что меня более ничего не держит.

– Свободен, свободен! — закричал я, испытывая неравновесное сочетание радости и ужаса, поскольку мир стал кувыркаться, перед глазами мелькали попеременно то испещрённая звездами пустота, то искривленная плоскость космической доски, застывшей среди светил.

Край доски становился все ближе. «Только бы не расшибиться об ее поверхность», мелькнула мысль. И тут же пропала, когда я мигом оказался по другую сторону от доски, которая все быстрее и быстрее удалялась и уже не казалась столь громадной. Поля, заполненные тьмой и светом, стали сливаться в единый светящийся простор. Вот уже доска слилась в едва различимую точку, а мир перестал вращаться, как взбесившийся планетарий, как я опять ощутил внимание все той же неведомой мне силы.

На меня просто смотрели, изучали, не пытаясь на этот раз схватить беглеца. Или же фигуру, выброшенную с доски?

Звезды все быстрее мелькали мимо меня, все сливалось в трассы, свет ослеплял, в легких не хватало воздуха, я задыхался. В глазах померкло.

Я проснулся.

— Ну и приснится же! — сообщил я сам себе. Интересный сон. Хотя и неправильный.

После такого разговаривать с самим собой не показалось мне странным — странным было то, что воздух был затхлым и тяжелым, пахло пылью и чем-то ещё подвально-мерзким, неясного происхождения. И голос мой звучал глухо. Самым тревожащим было то, что я очнулся в кромешной темноте. Ни одного источника света, ни единого, даже случайно заблудившегося фотона оптического диапазона. Абсолютная темнота. Как в бетонированном погребе.

Я рывком попытался встать и с размаху ударился лбом обо что-то твердое. Будь проклята игра в шахматы! Я рассек лоб до крови!

Протянув руки, я наткнулся на холодную и шершавую, как неотесанный камень, поверхность. Я в каменном мешке! Интересно, как быстро закончится кислород, абсолютно отстраненно подумал я. Стоп, стоп! Без паники. Учащенное сердцебиение сейчас не к месту. Я, разместившись поудобнее, как тяжелоатлет уперся руками в плиту надо мной. Несмотря на все приложенные усилия, плита не сдвинулась ни на миллиметр. Ожидаемо.

– Утро в сосновом гробу, вернее в каменном, — выплюнул я в пространство вместе с пылью, попавшей в рот. Кто-то, несомненно, могущественный имел крайне злое чувство юмора, но я оценил шутку.

Я исследовал наощупь своё пристанище — подо мной был хрупкий хлам, он трескался, ломался и больно впивался мне в голую спину. Плита, норовившая стать моей надгробной, лежала над полостью в камне, в которой я находился. Улегшись на бок и упершись в вертикальную стенку, что была поровнее и не грозила расцарапать мне спину, я уперся ногами в неровности в плите и попытался сдвинуть ее в сторону. Ничего не вышло, верно, поверхность была слишком шершавой и крепко сцепилась с камнем. С другой стороны плита лежала неплотно, и воздух просачивался через щели — мне грозила смерть от жажды и голода, а не от нехватки кислорода, возрадуемся же этому!

Я продолжил изучать пока ещё не свой гроб на тему какого-нибудь твердого и длинного предмета, который мог сгодиться в качестве рычага. Я же разумное существо, в конце концов! Мне нужна палка, чтобы отличаться от обезьяны. Будет замечательно, если она будет из нержавеющей стали. Ладно-ладно, сойдет и обычная углеродистая.

Если не сработала грубая сила, воспользуемся инструментом. Как оказалось, подо мной хрустели кости моего соседа по несчастью, во всяком случае, череп Йорика, как я его окрестил, нашёлся совсем недалеко от меня. С его стороны было вежливо истлеть невообразимо давно, и потому останки его не воняли. Йорик носил доспехи и был очень крепким парнем, во всяком случае его наручи я мог бы нацепить себе на голень или даже бедро. Но ничего похожего на оружие я не нашел. Нашелся только продолговатый металлический цилиндр с оребрённой на ощупь поверхностью.

Используя его, как рычаг, я сунул его в зазор между плитами и навалился всем весом на эту трубку, но плита все так же флегматично игнорировала мои усилия. Разозлившись и проклиная каменотесов, шахматы и бесполезные кости Йорика, я со всей силой навалился на трубу. С шорохом плита подвинулась на пару сантиметров, посыпалась каменная крошка, пыль все также проникала в нос. Я закашлял, почти выплевывая легкие. Отдышавшись, я решил остановиться на достигнутом и подумать. Иногда это помогает.

– Эй, Йорик, у тебя есть идеи, как отсюда выбраться? — задал я вопрос, не дожидаясь ответа.

И взял в обе руки его череп. Тяжелый. Расположил глазницами напротив своего лица.

– Знаешь, ты не молчи, может быть выберемся вместе, и я прихвачу тебя с собой, — продолжил я. — На память. Но если тебе здесь уютнее, то можешь и оставаться.

Тут на ощупь я заметил, что череп несколько отличается от человеческого, во всяком у людей он гладкий, а у Йорика на скулах и подбородке, название костей которых я не знаю, были острые наросты, а клыков в верхней челюсти было на пару больше, чем предусмотрено у людей в "стандартной комплектации". Ощупывая недолгое время его нижнюю челюсть, я нашел три клыка и место под четвертый, но там у него не хватало целой группы зубов.

– Значит, мы все-таки не одиноки во вселенной, — обрадовался я. — А протезирование в стоматологии, походу, и у вас не всем по карману.

Взяв в руки увесистую грудную пластину, а может быть и наспинную, я продолжил исследовать броню. Её поверхность была гладкой, но напротив сердца располагалась массивная панель с несколькими кнопками и тумблерами. Кнопки были заблокированы, интуитивно нащупав и перекинув рычаг, утопленный под панелью на сто восемьдесят градусов, я смог пощелкать тумблерами.

– А ты продвинутый парень, замечу, как Дарт Вейдер почти — у него тоже там целая клавиатура от калькулятора была, — похвалил я Йорика. — Может и на той штуковине кнопочка имеется, а?

Осторожно взяв в руки тот металлический продолговатый предмет, я ощупал его и нашел в верхней трети притопленный тумблер, он сдвигался в сторону. Расположив эту штуковину параллельно груди и ухватившись обеими руками за него, я щелкнул с трудом поддавшийся тумблер.

С гудением из рукояти вырос ярко-алый столп плазмы и воткнулся в боковую стенку, вспыхнули искры, как от сварки, завоняло.

– Электрическая сила!

Я немедленно отключил меч. Перед глазами все еще висело ослепляющее лезвие — эта штуковина светила как трехсотваттная лампа: включив в полной темноте я почти ослепил им себя. Воняло дивной смесью озона и окалины. Опалённый камень светился в гробовой тьме красным, медленно остывая.

Да, это световой меч. Я сижу в каменном гробу неизвестно в каком уголке вселенной. А рядом останки неопознанного гуманоида.

Я заржал аки конь. Надеюсь, это не истерика, а если и так — плевать! Всё равно во мне затеплился лучик надежды. Как бы ни выглядело это печально, но я находил это смешным.

– Знаешь, Йорик, мне повезло, что тот, кто положил тебе в могилу твой меч, не вытащил из него батарейки. Ты тут уже истлел, а он еще работает! Это весьма впечатляет, знаешь ли. Я бы не отказался от таких в плеер, — продолжал хохотать я.

Отсмеявшись, я сгрёб все содержимое гробницы в одну сторону. Вытряхнув все мелкие кости и песок из сапог Йорика, я нацепил их на себя. Мне не улыбалось порезать ноги об острые камни — это то, что могло стать для меня фатальным, если придется идти далеко и долго. Ноги болтались в сапогах, бывших размера на три-четыре больше, чем мой. Во всяком случае, Йорику они были без надобности. Сам я был гол как Адам и рад был хотя бы сапогам.

Я, конечно, знал, что световые мечи — неотъемлемый атрибут вселенной звездных войн, знал и то, что красные мечи использовали «плохие» парни. Мечи же синего, зеленого и прочих цветов радуги — джедаи, «хорошие» парни. Модный, выделяющийся на общем фоне фиолетовый меч был у магистра Винду. Чтобы не затеряться в толпе. Глупо, правда, найдя «световой меч», делать столь далеко идущие выводы. Время проявит истину.

Я не знал, как работает меч, поэтому не стал включать его, непосредственно устремив в толщу каменной плиты. Активировав меч, расположив предварительно его в горизонтально, я, зажмурившись, стал вырезать круглый люк в надгробной плите. Включенный меч вовсе не лежал в руке послушным бруском метала, нет — он, словно живое существо, дергался из стороны в сторону, а попытка взмахнуть мечом выявила наличие значительного гироскопического эффекта. У этого оружия имелся свой характер и весьма своевольный.

Когда глаза привыкли к слепящему алому свету, я заметил, что лезвие вовсе не напоминало ртутную лампу Лукаса, оно скорее выглядело, как колеблющаяся нить накаливания. Широкий ореол света создавал окружающий его воздух. Глупое желание поднести руку поближе к лезвию, ощутить тепло, исходящие от клинка, отпало само собой.

Камень поддавался лезвию с трудом: к мечу приходилось прикладывать немалое усилие, чтобы проплавлять гробовую плиту. Летели капли расплавленного камня, окалина, нечем было дышать. Но я не останавливался до тех пор, пока кусок камня, напоминающий круг сыра, с грохотом не рухнул вниз, чуть не упав мне на ноги. Свободен! С мечом наперевес я выскочил наружу.

Меч ярким факелом осветил вытянутое помещение с высокими сводами. Разогнанные алым светом причудливые тени попрятались за предметы обстановки и колонны, исписанные завораживающими письменами. Чудилось, в затхлом воздухе подземелья было разлито нечто неощутимое, немного подавляющее, но вместе с тем манящее. Это необыкновенное чувство было похоже на то, что я испытывал, находясь на Звездной доске. Я решил, что именно так и стоило ее называть, и никак иначе — это казалось правильным априори, просто так. Это странное чувство я испытывал тут уже не раз, загадка эта тоже имела ответ, но он никак не приходил мне на ум.

Загадки… если доведется встретить здесь сфинкса, я уже не буду удивляться.

Тот гроб, из которого я выбрался, находился в нише в конце коридора. В глубине её за саркофагом стоял постамент, на котором возвышалась статуя: воин застыл в веках в грозной позе, подняв над головой занесенный для удара меч. Лезвие меча было выполнено из ярко-алого прозрачного материала. А на ногах у него были тяжелые сапоги с фигурными, покрытыми мелкими знаками броневыми щитками. Я опустил взгляд еще ниже и заметил эти самые сапоги вовсе не на нем, а на себе. За ним виднелись несколько фресок, видимо изображавших важнейшие жизненные вехи погребенного, которого я фамильярно называл Йориком. Вместе с тем чувствовалась незавершенность, а конец коридора утыкался в необработанный дикий камень.

Я обернулся к постаменту.

– Извини, как бы тебя ни звали при жизни, что так нехорошо поступил с твоими останками, забрал твой меч и сапоги. Сейчас они мне нужнее, чем тебе, я верну их тебе, если будет возможность, — сумбурно сказал я просто для очищения совести. Я умыл руки — я ухожу.

Я все еще не мог понять причину моего поступка, не то чтобы меня грызла совесть или я проявлял какое-то особое почтение к павшему века назад ситу. Грабить мертвых мне казалось противоестественным, отбирать вещи у живых казалось меньшим преступлением. А это, по-видимому, был представитель именно этого вида, или же расы, так как они смешались позже с людьми, если верить статьям из интернета. Но им я не верил, между реальным миром и кем-то увиденными его отблесками не может не быть отличий.

Сегодня я уже совершил немало безумных поступков: одним больше, одним меньше — это общей картины не меняло.

Рядом в этом тупике было еще несколько незанятых ниш. Я медленно пошел по коридору мимо рядов ниш разных размеров. В каждой стоял саркофаг и изваяние. Одни статуи были велики, иные малы. Они замерли в самых разных позах, угрожающих и расслабленных, окаменевшие с повелительным жестом рук, с поднятыми и опущенными мечами. Или без них. Даже высечены они были на разный манер. Некоторые были изображены нарочито грубо, дышали силой, словно каменные защитники Сталинграда и атланты сталинской Москвы, другие выглядели словно живые — вот-вот пройдет пара мгновений и они сойдут с постамента и преградят мне путь. Грубые и плавные их лица невольно вызывали дрожь — столь яркие эмоции проступали через камень, даруя жизнь истуканам. У иных рядом с последним местом их пристанища лежали разные предметы: доспехи, знамена, модели звездных кораблей и зданий, во всяком случае мне казалось, что это были именно предметы такого свойства.

Я дошёл, громыхая чужими тяжелыми, как грех, ботинками до конца галереи. Она резко разворачивалась в сторону, напротив поворота виднелся небольшой зал, в глубине его виднелась высоченная статуя. В отличие от сонма воинов и полководцев, гордо стоящих на своих постаментах, этот сит сидел на легком кресле, троном оно совсем не было. Он, склонившись, упирался кулаком левой руки в подбородок, в правой же он держал прозрачную сферу, сквозь которую смотрел перед собой, то есть выходило так, что на меня. Пристально. Изучающе. Лицо сита изрезали глубокие морщины, и оставалось только гадать, в каком расположении духа его изваял скульптор — читать столь нечеловеческое лицо я не решался. Саркофага не было. Помпезных украшений тоже не виднелось. За спиной его стена была просто выкрашена черными и белыми клетками. Как шахматы, очень большие шахматы. С насыщенно-черными и ярко-белыми полями.

Больше я рассмотреть не успел, поскольку вновь заметил, что за мной наблюдают. Я медленно обернулся. Ко мне не спеша подходил воитель в тёмном доспехе. Он не издавал ни звука, броня его не лязгала и даже не шуршала, шёл он абсолютно бесшумно, плыл, словно тень. В его руках лежал закрытый шлем, оружия на виду он не держал. Очертания его были смазаны, и как я ни пытался их рассмотреть, они расплывались в пространстве. Вместе с ним приближалась та непередаваемая атмосфера чужой власти и воли. Он был почти материален, но это был призрак. Все живое в этой гробнице, без сомнения, мертво давно и надежно.

Призрак? Я человек рациональный, но рациональность, среди прочего, — это и готовность принимать мир таким, какой он есть, и изменять свое мнение в свете новооткрытых обстоятельств. Встреченный мной призрак — это фальсифицируемый факт: к примеру, он может быть истинной галлюцинацией. Хотя я и удивился, но мою картину мировоззрения духу сита обрушить не удалось, хотя он и ударил в самый её фундамент.

Мысли в голове вместе с тем смешались, я ничего не знал ни о традициях, ни о правилах поведения и этикете ситов. Пусть даже они были лишены моральных норм и построили идеологию вокруг эгоцентризма, если бы они не умели договариваться, то никогда бы не построили огромное государство, а эта гробница не вызывала бы уважения к художникам и зодчим, создавшим ее. Будь они безумными маньяками, какими их иногда рисуют, такое было бы исключено. Я постарался просто успокоиться и поступать так, как подсказывала интуиция.

– Здравствуйте, — я сделал неглубокий поклон. Достаточно, чтобы выразить уважение и не настолько низко, чтобы унижаться перед тем, кто стоит много выше тебя. — Прошу извинить меня за тот беспорядок, что я был вынужден тут устроить, но я не мог оставаться внутри саркофага. Это место для мертвых, но не для живых.

Я опустил вниз меч, который все это время нес перед собой подобно факелу, тени на стенах послушно перебрались на новые места. Трудно представить нечто более нелепое, чем стоять со световым мечом наперевес в одних сапогах и без штанов. Я старательно делал вид, что это абсолютно естественно и нисколько не умаляет моего достоинства. Одно из правил работы инженера — если что-то нельзя изменить: сделай вид, что так и должно быть, а убедить в этом можно попытаться даже самого себя.

Он молча смотрел на меня, затем небрежно кивнул мне в ответ и сказал длинную фразу на неведомом мне языке. Язык этот не показался мне ни певучим, ни очень красивым: согласных звуков и дифтонгов в нем было в избытке. Однако не подумайте, что он звучал, как какой-нибудь казахский — он был благозвучнее. Произнося свою речь, он указывал сначала в сторону коридора, из которого я вышел, затем он указал в сторону, из которой он вышел. При этом его речь выдавала некоторое удивление. Тон его голоса говорил скорее о привычке командовать, а не подчиняться.

Пока он говорил, я рассмотрел его в подробностях, хотя мое цветовосприятие и деградировало до монохромного в алом свете меча. Как в проявочной комнате. Лицо его напоминало скорее человеческое, нежели лицо того мудреца, восседавшего в кресле прямо за мной. Череп его был гладким, как у онкобольного, кожа имела нездоровый оттенок, через неё просвечивала сетка сосудов темного цвета. Радужка глаз была золотисто-янтарной, белок при этом был залит полопавшимися сосудами. Тяжелая челюсть со странными наростами, сломанный и криво сросшийся нос. На грудной пластине и левом наруче виднелись кнопки ярко алого и синего цветов, доспехи и шлем несли следы боя: царапины, выбоины и глубокие вмятины. Картину завершал темно-серый плащ, закрепленный на плечах металлической цепью.

– К сожалению, я не знаю вашего языка, — пока я говорил, я старался как можно ярче представлять то, о чем вел речь, — Заснув в одном месте, бесконечно далеком от сюда я совершил путешествие по шахматным клеткам и проснулся в одном из саркофагов, причем разделив соседство с захороненным в нем воином.

Он слушал внимательно, лицо его абсолютно ничего не выражало: казалось, он разворачивает меня и читает подобно свитку.

– "Шахтмат"? — переспросил он требовательно.

Я яснее представил то, как я передвигался с клетки на клетку и заговорил.

– Я путешествовал по шахматным клеткам среди звезд, по черным и белым полям, белым и черным, подобным тем, что у меня за спиной, — медленно развернувшись я указал на бесконечные поля клеток, изображенных на стене, за спиной сита, восседавшего в кресле. — Вот таких.

Лицо его впервые изменило выражение с того самого момента, как я впервые его увидел.

Он начал быстро мне что-то говорить на своем, затем резко остановился, сказав буквально пару слов, он решительно зашагал ко мне. Я вздрогнул от неожиданности. Не имея никакого представления о его намерениях, мне его движения казались угрожающими, однако я осознавал, что сейчас от меня мало чего зависит. Опять.

Приблизившись настолько близко, что я мог рассмотреть прожилки в его радужке, он отбросил в сторону шлем, который растворился, рассеялся в воздухе подобно клочьям черного тумана. Возвышаясь надо мной более, чем на голову, он опустил на мою голову левую ладонь в перчатке, правой же он развернул мой подбородок к себе и сказал пару слов. Я понял его без слов: «смотри в глаза» — вот то, что он от меня хотел. Я не стал с ним пререкаться и заглянул в черные провалы — окруженные ярко желтой радужкой зрачки сита.

Голова взорвалась болью, будто бы в виски мне начали забивать гвозди. Мысли спутались, в глазах стоял ослепительный свет, с безумной скоростью в голове мелькали образы, смысл которых я не успевал уловить. Я не могу сказать, насколько долго это продолжалось, но в тот момент, когда он отпустил меня, я обессиленно рухнул на пол, меч с грохотом откатился в сторону. Каждый звук отдавался болью.

Схватившись за голову я застонал — боль не отпускала, во рту было сухо, носом пошла кровь. С учётом рассеченного лба, уже пол лица заливала кровь.

– Теперь ты понимаешь меня? — спросил он.

– Да, — прохрипел я в ответ. Слово пришло само, словно я всегда знал его.

– К сожалению, так нельзя научить ничему в действительности новому, — продолжил он. — Ты не узнал ни одного непознанного тобой раньше смысла или образа. Просто теперь ты знаешь то, как звучат известные тебе смыслы на ситском языке. Не более, но и не менее.

– Я понял, — понял я и то, что с произношением он тоже ничего не сделал. Слова легко приходили на ум, но с трудом становились звуками.

– Попытайся я внедрить в твой разум нечто тебе неведомое, чуждое, неосознанное тобой — ты бы сошел с ума. Твоя личность, если о ней можно говорить, как о чем-то существенном, была бы разрушена, — заметил он с сожалением. — Более того, это, скорее всего, просто убило бы тебя, хотя ты и так был близок к смерти.

Я молчал, ожидая, что он продолжит. Дотянувшись до меча, я вновь взял его в руки. Рука дрожала, дрожали, словно лихорадочные, и тысячи теней, отбрасываемых предметами в неверном алом свете.

– Но так бы любой слабак приобретал бы энциклопедические знания. Смысл ученичества был бы потерян. Знания должны принадлежать только достойным. За все должно быть заплачено, — продолжал он наставлять меня, видимо ему нравилось этим заниматься, или сказывался недостаток общения. – За свои ты заплатил всего лишь болью, невеликая цена.

– И что дальше?

– Ты спрашиваешь меня? Тот, кто использует меч, как рычаг и источник света? – его, похоже, возмутил мой вопрос.

Он знал! И более того он издевался надо мной.

– Я хочу выбраться отсюда, — сформулировал я свое желание.

– Разумно, это место для мертвых, но не для живых. — процитировал он меня. Затем добавил: — Я провожу тебя до выхода.

Я обрадовался столь щедрому предложению призрака. Хотя его предложение могло иметь и подвох; я не имел никакого представления, что ждет меня на выходе из гробницы. Он же в свою очередь все также неторопливо развернулся и степенно пошел по коридору. Я заковылял следом, громыхая бронесапогами по каменному полу гробницы.

– Ты сейчас думаешь о том, зачем я тебе помогаю. Не отвечай, в этом нет необходимости, — все также без выражения, не оборачиваясь, сказал он. — В этом нет секрета или великой тайны. Я хотел поговорить с тобой, но сейчас с тобой говорить не о чем. Когда ты решишь, что тебе есть, что спросить и есть, что сказать, ты всегда сможешь вернуться. Но сначала ты должен уйти.

Мы дошли до конца коридора, в котором располагались, судя по всему, самые древние захоронения. Он остановился и сделал небрежный жест рукой. Внушительная каменная плита, преграждавшая выход из склепа, медленно с неожиданно тихим шорохом отъехала в сторону. Он также отошёл в сторону, освобождая путь наружу. Через открывшийся проём пробивался свет с поверхности — теперь мрак усыпальницы разгонял не только горящий клинок. Только сейчас я заметил, что фигура призрака пропускала свет.

Я, подойдя поближе, отключил меч и протянул ему рукоять обеими руками. Он молча взял его также двумя руками и повесил его себе на пояс. Затем он посмотрел мне на сапоги. Тут-то я и заметил, что сапог на нём не было,а нескольких зубов недоставало. Я сглотнул.

– Сапоги мне ещё нужны, — тихо и как-то неубедительно сказал я.

– Значит рычаг и факел тебе уже не нужны, — весело заметил он. Сит впервые расхохотался.

– Мне нужна одежда, — и твой мотоцикл, чуть не добавил я. У меня уже не было сил перепираться, а голова все еще безумно раскалывалась. Как от удара молотком. — Ботинки в том числе.

Он закончил хохотать, замечу: в конкурсе на самый злодейский смех ему грозило явно не последнее место. Я уже было собрался пожалеть о своей наглости, когда он вновь удивил меня.

– Там, почти перед самым выходом, сможешь одолжить у одного неудачника, — слово «одолжить» он странно выделил.

– Идёт, — я снял и отдал ему обувь.

– Да пребудет с тобой воля. Всегда. — напутствовал он меня.

Я остолбенело смотрел в спину удаляющейся во тьму фигуре. Границы фигуры размывались, растворяясь во мраке усыпальницы до тех пор, пока он и вовсе не исчез из виду.

Я пошел, касаясь босыми пятками шершавого и прохладного камня. Ветер заносил воздух с поверхности. Там, в отличие от древней гробницы, было жарко. Очень жарко.

Идя в полумраке по коротенькому коридору, ведущему на поверхность, я запнулся об неудачника, о котором говорил «Йорик». Теперь из-за него у меня была еще и зудящая ссадина на колене, будь прокляты его гнилые кости!

Сюда проникало достаточно света, чтобы изучить его останки. От него остался один скелет, однако остатки кожи всё ещё обтягивали его уродливый яйцеподобный череп. Взгляд мой задержался на уставившихся в никуда темных, удивительно круглых, провалах глазниц. Ниже глазниц носа не было вовсе. Он пролежал тут намного меньше, чем мой знакомый призрак, и не истлел окончательно. В затылке зияла неровная дыра, около него валялся внушительный вороненый пистолет. Его судьба была очевидна — он свел с помощью пушки счеты с жизнью. Был он тут замурован и умирал от жажды, или его довели до безумия здешние потусторонние обитатели — было неясно.

При жизни он носил куртку, штаны и хитрозашнурованные тяжёлые ботинки. Рядом было разбросанно немало предметов, о назначении некоторых можно было только догадываться. Сохранность одежды поражала. Впрочем, как утверждают экологи, изделия из пластмасс разлагаются столетиями. Хоть какая-то польза от этого факта.

Я начал брезгливо освобождать высохший и самомумифицировавшийся на жаре труп от одежды, борясь с тошнотой и отвращением. Пугала возможность подцепить неизвестное заболевание от контакта с не до конца разложившимся трупом. Воистину, самые страшные книги на земле — медицинские справочники.

Я очистил одежду с помощью песка, недостатка в котором не было - его тут были целые горы. Надел ботинки, штаны и курку. Ботинки пришлись впору, штаны и куртка болтались на мне, как на огородном пугале. Затем застегнул пояс с кобурой, на котором было немало и других предметов. Меня уже можно было смело назвать мародером со стажем.

Затем начал изучать те предметы, что принадлежали несчастному. Или счастливцу, откуда я знаю, был ли его последний билет счастливым? Отомкнув от пистолета магазин, я почувствовал себя обманутым, словно ребенок, которому родители купили другую игрушку, а не ту, которую он просил. На нём не было контактов или лампочек, в магазине в два ряда теснились патроны. С гильзами. Сковырнув верхний патрон, я разочаровался еще сильнее: подаватель не сдвинулся ни на миллиметр — за несчётные годы устала пружина. Нашел ещё две запасные обоймы, одна была пуста. Вытряхнув все патроны из безнадежных магазинов, я забил ими пустой, в котором пружина все еще поджимала подаватель. Всего вошли два десятка патронов. Передернув затвор пистолета, я извлек патрон из ствола и выкинул от греха подальше. Пощелкал спусковым крючком. Пистолет разбирать я не стал, копаться в абсолютно незнакомой конструкции было некогда. Напрягало то, что оружие наверняка не смазано.

Во время второй мировой войны немцы не имели в начале зимней кампании в России специальных зимних смазок для стрелкового оружия, поэтому для избегания замерзания предлагалось «вальтеры» начисто вычищать, но не смазывать, оружие же при этом все равно стреляло. Так что рискнем. Смущал повсеместный песок. Удивляло отсутствие коррозии. Снарядив оружие, я сунул его в кобуру. Впрочем, надеяться на него было наивно.

Было бы неплохо проверить работоспособность пушки, но поднимать шум или оглохнуть от пальбы в замкнутом помещении не хотелось. Или лишиться руки, если треснет рамка пистолета.

Продолжив исследовать вещи неизвестного гуманоида я нашёл бумажник, забитый тонкими негнущимися пластинками. Они были разных цветов и несли яркие надписи, выполненные причудливым шрифтом, словно бы родом из земли обетованной; местные деньги. Хомяк внутри меня обрадовался халяве, скептик предложил сдать их в музей, реалист продать нумизматам. Нашлась колода карт кислотно-алых и синих цветов, часть была окрашена в золотой и зелёный. Они тоже были подписаны тем же несуразным шрифтом.

У покойника имелся небольшой рюкзак, в котором кроме вездесущего песка ничего не было, в него я сгреб все остальные найденные вещи. Разбитую рацию после бесплодной попытки включить я выкинул. В песке нашелся нож. Неплохо.

Пустая фляга не сулила ничего хорошего: мысль о смерти в раскаленной пустыне вгоняла в тоску. Её я тоже положил к остальным вещам. И флягу тоже.

Собравшись с мыслями, я вышел на свет. Красноватый камень, прикрывавший вход, сам встал на свое место. Не знай я о находившемся здесь захоронении — прошел бы мимо. Не было ни одной приметы, никаких следов деятельности разумных существ, ландшафт не был облагорожен.

Меня окружала красноватая пустыня. Царила тишина, лишь ветер издавал причудливые звуки, огибая источенные временем скалы. В глазах рябило от ослепляющего света. Местный желтый карлик был беспощаден к этому миру, а Аполлон проклял его. Он уже начал краснеть, грозя скорой, по астрономическим меркам, смертью всему живому вокруг себя. Или же он будет таким всегда и переживёт саму галактику.

Я постарался запомнить причудливое нагромождение изъеденных скал: вдруг рассудок оставит меня окончательно и я соскучусь по обществу лысого садиста?

Осмотревшись, я приметил развалины в нескольких сотнях метров отсюда. Они, располагаясь на возвышенности, представляли собой отличную площадку для обзора. Решительно зашагав в выбранном направлении, я осознал, что еще сотня метров и все в моей голове спечется, пот уже стекал по лицу, смешиваясь с засохшей коркой крови. Отпоров ножом низ штанов я соорудил нечто нелепое, но при этом закрывавшее голову от солнца. Да! Я всё-таки назвал это ублюдочное светило солнцем. По мне, так оно этого не заслуживало.

Продолжив путь, я приметил, что воздух был очень сух, а небо было неправдоподобно насыщенно-голубым. Как на Арракисе, подумалось мне — из-за низкой влажности. Тяжелая кобура постукивала о бедро при каждом шаге, напоминая о судьбе предыдущего владельца-неудачника. Только бы найти воду!

Изнывая от жары, я добрался до развалин, не менее древних, чем клятая гробница. Полуобвалившиеся массивные мегалитические сооружения, почти погребенные песком, намекали о неизбежном конце всякой цивилизации. Конкретно эту видимо прикончила близлежащая звезда. Она могла чертовски легко сделать это и со мной.

С трудом поднявшись на холм я постарался осмотреться. Во рту пересохло, голова под этой звездой-убийцей разболелась еще сильнее. В глазах рябило. Хотелось присесть в тени древних строений. Чудом сохранившиеся надписи на камнях гласили о том, что это храм некоего божества, охраняющего покой мертвых. Ух-ты, я и читать эти закорючки умею! Переборов это желание, я стал осматривать окрестности. Если я здесь задержусь, то единственное, чего я добьюсь, так это надежная охрана.

Вдалеке что-то блестело. Блестел металл. Глаза слезились, и я не мог точно определить расстояние до неизвестного объекта. Ровная, как стол, пустыня была скупа на ориентиры, а я даже не знал расстояние до горизонта, ведь оно зависело от радиуса этой планеты. Однажды я прошел пару десятков километров под солнцем, не озаботившись надеть головной убор. Это не так сложно, как кажется. Будь звезда милосерднее, а воздух прохладнее, я бы сходил туда.

Я обессилено сел, часто дыша, как загнанная лошадь. Выбора не было. Или я умру здесь, или упаду по дороге, а может случится чудо, и там будут люди или вода. Используй Силу, Люк! — Оби Ван Кеноби посоветовал бы так, верно? Вырвался хриплый смешок. Наверное, то неясное, что чувствовал я в гробнице, была именно она. Ощущалось это и здесь, но иначе. Посмотрев на манивший к себе блеск, я попытался мысленно приблизиться, рассмотреть далекий маяк. Что-то там было, чудилось присутствие, а может я перегрелся, и в предверии теплового удара воспаленный разум обманывал сам себя, рисуя эскизы ложной надежды.

Одно не оставляло меня в покое - тот факт, что с моим зрением я вообще что-то мог рассмотреть на таком расстоянии. Или по дороге мне сделали лазерную коррекцию, или что-то еще более необычное. И то, что неплохо было бы сначала дождаться ночи. Хорошая мысль приходит всегда не вовремя.

Плюнув на эти размышления (исключительно фигурально, конечно, учитывая сложившиеся обстоятельства) я поднял себя на ноги и зашагал в сторону "маяка". Каждый грамм груза тянул к земле. Губы уже потрескались от жары. Я оставил при себе только оружие, патроны, деньги и пустую флягу — остальной хлам поглотила пустыня. Неведомые каменные звери бесстрастно смотрели вслед удаляющейся фигуре. Беспокойный ветер гонял песчинки по пустыне, перетирая их в еще более мелкую пыль. Время в этом мире способно расщепить на мелкие частицы что угодно.

Я все шёл и шёл, а время замерло, движение остановилось, даже ветер стих. Или я потерял всякую чувствительность? Всякие мысли уже давно покинули голову. Я уже не знал, сколько времени иду на этот далекий блеск. Час, два, больше? Единственное что я мог сказать - он стал ближе. Я упал по пути несколько раз. Перед глазами двоилось, спина вновь уперлась в песок. Я уже не мог встать.

Звезда зависла прямо надо мною, готовясь привести в исполнение приговор, выписанный нам всем ещё при рождении. Я достал пистолет из кобуры, снял предохранитель, упершись локтем в песок отвел затвор и, прицелившись в неё, сделал выстрел. Раздавшийся грохот заложил уши, при выстреле мелькнула ослепительная вспышка.

Через минуту я сделал еще один выстрел. Осечка! Ещё осечка, выстрел! Раскаленная гильза упала мне на ногу, оставив ожог. Я лежал и через каждую минуту делал по выстрелу. Частили осечки, стреляные патроны и гильзы летели в сторону. Кончились патроны в магазине, а я оглох окончательно и уже не слышал толком последних сделанных выстрелов.

В кармане куртки остались ещё патроны, но пока я их вытаскивал, большая часть высыпалась в песок. Проклятье! Ползая по дну этой печи для обжига и собирая патроны, я проклинал весь этот безумный мир и эту планету в частности, безоблачный голубой купол неба и кроваво-красный песок.

После выстрела затвор откатило, и он решил для разнообразия не возвращаться на привычное место. Заглянув в открытый патроноприемник я увидел, что в нём застряла разорванная гильза. Достав нож, я стал выковыривать лопнувшую оболочку: выяснил заодно, что гильза не медная и не стальная, а сделана из полимера неясного происхождения.

Я всё продолжал безумный салют в честь этого мира. Или на свои похороны, как повезет. Хотя ствол приходилось перезаряжать вручную после каждого выстрела, патроны закончились очень быстро.

Оставалось надеяться, что люди, если они там есть, обратят внимание на эту стрельбу. Я бы не обратил, надо ли мне лезть в чужие дела? Так пусть же там все будут любопытные и безмозглые! В этот момент я страстно желал именно таких соседей по этой раскаленной сковороде.

Если где и расположен ад для христиан, а чуть менее, чем все они должны быть именно там, то тут, несомненно, самое место для него. Наставить тут котлов и микроволновок и больше перестраивать ничего не придется.

Я снял куртку и прикрылся ей с головой от солнца. Почти все открытые части моего тела покрылись солнечными ожогами. При контакте с мелким и раскаленным красноватым песком становилось ещё больнее. Я старался не шевелиться лишний раз и дышать размереннее, экономя силы. Минуты тянулись мучительно долго.

Послышалось приближающееся гудение. Я очнулся, с трудом накинул куртку на плечи, сел. Кружилась и болела голова, мир окончательно потерял четкость, став размытым. Источник шума замер. Рядом остановилось, что-то вроде автомобиля, но летающего. На подобном корыте по Татуину передвигался Люк Скайокер в четвертом эпизоде саги.

С него соскочило два чело э-э… гуманоида.

Первым ко мне подошел мужчина, державший в руках наперевес автомат. Он видно был из любопытных, но не из глупых. Твилек, если я не ошибаюсь. Кожа его была синей, вместо волос свисало два толстых отростка, растущих из его головы. Один свободно свисал вдоль спины до пояса, второй был обмотан вокруг шеи, а конец его также опускался назад. На голове его был хитрой формы головной убор с широкими полями. Я всё никак не мог различить черты его лица, в глазах плыло.

Он что-то сказал мне на витиеватом языке, состоявшем на первый взгляд из одних гласных: «а», «о» и «у».

– Я тебя не понимаю, я не знаю твоего языка, (русск.) — с усилием выдавил я из себя.

Он повторил фразу на языке, похожем на английский, но я его вновь не понял. Затем, не выпуская автомата из рук, он указал на пистолет.

Я медленно, без резких движений, взял его в руки, указывая дульным срезом в землю, затем вытащил магазин, показал его ему и отбросил в сторону. Затем открыл затвор и протянул пистолет рукоятью вперед.

Пока он что-то эмоционально выражал на своем языке, вертя мой пистолет в руках, я сложил пальцы «пистолетиком» и указал ими в небо, изобразив, что стреляю. Он кивнул в знак понимания.

Как же меня достал этот языковой барьер! Причем роль Пятницы исполняю я, а не он. Во всяком случае, этот твилек не собирается пока ещё раз взрывать мою голову.

Я показ жестом, что хочу пить.

Он кивнул мне и отошел к «автомобилю». Через некоторое время он подошел вместе с водителем. Им оказалась девушка его же вида и тоже с синей кожей; родственница? На поясе у неё висел пистолет и меч. Длинный такой меч, не световой. Это неправильные звездные войны! Она подала мне прозрачную бутылку с водой.

– Спасибо, (русск.) — почти одними губами сказал я.

Два литра воды! Я бы убил бы сейчас за них кого угодно. Медленно, маленькими глотками я начал пить. Я буду жить, да! Если, конечно, эти твилеки не работорговцы, с моей удачей-то станется.

Девушка подсела ближе ко мне, затем приложила руку к моей голове. Затем быстро заговорила со спутником. Они что-то эмоционально обсуждали, но довольно скоро договорились.

Мужчина помог мне забраться на заднее сидение «автомобиля», мы тронулись. Перед глазами плыло все сильнее. Я позволил себе потерять сознание.

Примечание к части

Бечено.

>

2. Перемены

Astra inclinant, non necessitant. Звезды склоняют, а не принуждают.

Audi, vide, sile. Слушай, смотри, молчи.

Музыкальное сопровождение:

© Судный День – I.N.R.I. (Igne Natura Renovatur Integra)

© A Forest of Stars — Raven's Eye View

Неужели я проснулся? Но отчего вокруг так темно: всё ещё бродят тени, лишенные своих хозяев, и чувствуются настороженные взгляды? Я слегка разогнал тьму мысленным усилием, но мой сон плохо подчинялся мне, своевольно ставя меня в неудобное положение.

Туман рассеялся – миг, и я стою посреди масштабного зала, огромного, как цех Атоммаша. Меня окружает полукругом дюжина высоких кресел необычной, как будто бы анатомической формы, и в то же время они одновременно угловаты, чрезмерно массивны. Хотя, возможно, это не кресла огромны, а я невелик на их фоне. Сидящих в них я не могу увидеть. Но могу ощутить заинтересованные взгляды, направленные на меня. Прямые и нет. Словно бы смотрящие не на меня, но в моем направлении. Сквозь и рядом. Нечто тяжелое давит на мысли, становится тяжело связывать предыдущую секунду с последующей. Мышление вязнет, стопорится.

Наступает необычное спокойствие, единение с чем–то большим. Я, какой уже я? Это странное чувство, когда ассоциируешь себя с чем–то больше… это верно? … решительно нет!

Меня обжигает нечто злобное, но я, чувствуя, насколько этот гнев справедлив, устремляю его на невидимых мне лиц, что пытались смешать меня с грязью, перемешать с однородной биомассой всего мира. Я кричу: «Я не все! Не вся жизнь! Я лишь малая песчинка, сосуд, бесполезно залитый потребностями и желаниями. Не они мои, а я их. Я не прикладывал руки к их созданию и не собираюсь, перемешавшись с всеобщими стремлениями и желаниями, отождествлять себя со всем миром! Я не в их власти! У вас нет надо мной власти!»

И я падаю. Проваливаюсь вниз в невообразимом падении, в хаосе окружающих лиц и искажённых картин, настолько странных и быстро сменяющихся, что я не в состоянии их рассмотреть. И это начинает сводить меня с ума.

Внезапно нахлынул мой вечный враг — страх смерти. Картины гибели, распада и разрушения. Тщеты и бесплодия пустого нарциссизма. Нет! Что же, если тщетна одна жизнь, но почему не тщетно её повторение в потомках? Что толку видеть свое продолжение в этой мешанине лиц и тел. Эй, едва ли у вас – кем бы вы ни были – на месте логика! Неужели из-за этого я должен войти в этот кругооборот вечно поедающего себя змея?

Я опять чувствую жар, разливаюющийся по телу. Обреченность усиливается до предела: я вижу, как уничтожаются расы, как вымирают целые разумные виды, ничего после себя не оставив, уничтожаются библиотеки и люди с бесценными знаниями, как истлевают картины и забываются боги, как сгорают цивилизации под ударом астероидов и чудовищного по мощности оружия. И из–за глупости.

Да, погибнет все. И я, и вы. Всё рухнет в пыль. И с гибелью моей и последнего родившегося в сей миг человека исчезнет тот мир, в котором я существовал. Нет смысла в продолжении — это будет уже другой мир. Не важно, что ты для него делал. Я видел! Все конечно: и ваш Орден, тех, кто скрывается от моего взгляда, хотя и недостаточно хорошо, и весь этот мир тоже ничто. Сказанное ясно, как день. Мне. Но становится легче.

Падение продолжается, и теперь я падаю не в одиночестве, но вместе с тысячами людей. Они появляются новорожденными, растут, взрослеют и дряхлеют прямо на глазах, а внизу в конечной точке полета я вижу ощерившуюся зубами невообразимых чудовищ бездну. А со стороны смотрит еще кто-то, чей взор не давит на меня, но видит абсолютно все, заглядывая в каждый закоулок моей души. Злой и требовательный, но не пытающий давать мне указы. Я собираю весь внутренний огонь, всю тлеющую ярость в одну точку — в руках у меня раскаленный клинок. Я падаю и встречаю чудовищ ударом и проваливаюсь в какую–то тьму. Я чувствую, как клыки раздирают мое тело на множество кусков.

Там, в темноте, жар сменяет холод, и я слышу голос. Неукоснительный и мощный: «Твой страх смерти — он сметет тебя с пути воли, растопчет, как нечто ничтожное, как дикий зверь, вооруженный не одними лишь клыками, но все еще остающийся зверем. Твоя воля не в тех потребностях, что являются частью тебя, как животного. Если подчинишь её им — она растает замененная волей твоего вида. Станешь подвластен стае, чья воля лишь в одном — жрать и размножаться. И не подчиняйся идолам и книгам, червяк, боящийся смерти! Ты сам творец своих стремлений и никто другой. Ах, да — да прибудет с тобой Воля, всегда!»

– Как, как получить это? Где мне достать такую волю?

И мне ответили.

– Подчинить себе свои страсти, преодолеть низменную глупость. Ощутить, как жар энергий стремится по твоим жилам и познать удовлетворение безо всякого сожаления.

И я падаю дальше.

***

Я проснулся.

Все еще стояли созданные моим воображением, а возможно и не только им… или же им интерпретированные картины этих клыков и пастей. Воплощение голода и конца всего. Брр… А ощущения в теле от того, будто бы меня пережевали и выплюнули вовсе не были приятными.

Одно радовало — я лежал в мягкой кровати. Воздух был свеж и прохладен. Открывать глаза не хотелось, но сны мне надоели — кошмары вообще не мой профиль. Шахматы, призраки, пустыня, теперь ещё и пасти с клыками. Не хотелось вставать, открывать глаза – я все еще опасался увидеть, что все еще не закончилось.

Я медленно открыл глаза и увидел незнакомый серый потолок.

Ко мне были подключены какие–то медицинские датчики, и только пара из них имела тонкие провода, тянущиеся к устройству рядом с кроватью. Рядом стояла капельница, но сейчас я не был к ней подключен. Голова была перевязана. Первой мыслью было то, что я попал в больницу, с чем и были связанны все эти навязчивые видения. Но я все так же идеально чётко видел мир, а надписи на пакете, закрепленном на капельнице, были выполнены тем чудным шрифтом, который я видел на купюрах.

Я ещё раз бросил взгляд на потолок. Гладкий. Непривычная конструкция. Тонкие металлические балки плавно изменяли свои сечения во имя равнопрочности, но подобная оптимизация несвойственна строениям и любым конструкциям, если только они не подымаются в воздух. Это окончательно убедило меня в том, что я вовсе не на Земле.

Я громко и отчаянно застонал. Ничего из произошедшего мне не приснилось, всё было абсолютно реально, разве что за шахматную доску я бы еще поспорил. Или дело в том, что я просто не способен был осознать происходящее и видел все в известных мне образах и ассоциациях.

Так же сказал недавно «Йорик»?

В палату вошёл человек. Это был медик с аккуратно подстриженной седой бородой. Глаза неопределенного цвета затерялись среди сетки морщин. Левую щеку пересекал длинный и глубокий шрам, начинавшийся у виска и терявшийся в бороде. Человек был очень стар. Почему я решил, что он медик? То, что на нем было одето, можно было назвать только медицинским халатом, идеально белым и отглаженным.

Он что–то участливо спросил на том языке, похожем на «English», что однажды использовал твилек.

– Спасибо, но со мной все в порядке, (русск.) — постарался успокоить его я. Я и в правду чувствовал себя много лучше.

Он присел рядом со мной, посмотрел показания подключенных ко мне приборов, быстро осмотрел меня. После чего поднес к лицу браслет, который носил на левой руке, как часы, и сказал несколько слов. Зажглась синеватая голограмма. Через пару секунд ему ответили; он говорил со своим собеседником, используя браслет, как телефон. Закончив разговор, он вновь обратился ко мне ещё на одном, неизвестном мне, языке, не заметив в моих глазах искры понимания, он успокаивающе кивнул мне и вышел.

Я попал в очень глупую ситуацию. Ни я никого не понимал, ни меня понять окружающие не могли. Не то что бы это нечто для меня новое, но донести свои мысли до собеседника никогда не было так трудно. Возможно, мог помочь ускоренный языковой курс, прописанный мне призраком. Но я чуял одним местом, что это вызовет лишь ненужные вопросы, дать рациональные ответы на которые я был не в силах.

Пока я сочинял легенду поубедительней, в комнату ко мне зашло сразу несколько человек. В «человеки» я уже стал записывать всех гуманоидов, чьи лица имели вполне человеческий вид. В след за ними, медленно и нелепо переваливаясь с ноги на ногу, проследовал протокольный дроид, дальний родственник C3PO. Всегда казались нелепыми эти роботы из звездных войн. Ладно, военные дроиды грубо нарушали все три закона робототехники, но они и это делали неэффективно. Протокольного дроида я установил бы на гусеничное шасси – так бы я поступил с большинством роботов. Вызывал симпатию только неунывающий астромех–ведроид R2D2, развивавший тревожащую для робота самостоятельность.

Вошедшие сели. Стоять остался только дроид. С него уже облупилась половина краски, матовой и вовсе не золотой, оголяя металл корпуса. Похоже, его внешний вид никого не беспокоил.

Среди вошедших был знакомый уже мне доктор, тот твилек, что затаскивал меня в машину, и презентабельно одетый человек, лет сорока на вид. Лицо его было абсолютно непримечательно, он смотрел на меня, как на пойманного в песках скорпиона. На нём, помимо наряда синего цвета, был бронежилет. Единственный здесь он носил оружие. Из кобуры торчала рукоять пистолета, но он также носил и длинный меч, или же шпагу, но сквозь ножны я видеть не умел. В руках у него была трость, увенчанная матовой костяной фигуркой вставшего на задние лапы чудища, напоминающего гориллу.

Первым ко мне обратился дроид, он начал говорить мне различные фразы на разных языках, иногда он сопровождал их сложными жестами. Даже приседал. Судя по всему, в антропоморфности дроида, запрограммированного на культурное общение и поддержку переговоров, был некий смысл. Я решил не тянуть кота за хвост и обратился к нему сам.

– Тебе известен этот язык? (русск.) — медленно и как можно четче спросил я его. — Если тебе понятно то, что я говорю, скажи мне об этом. (русск.)

Дроид замер и выдал фразу, ни слова из которой я не понял.

Безрезультатно: русского языка он не знал. Остался один туз в рукаве, но пиковый. Впрочем, не распнут же меня за знания ситского, вдруг я археолог или историк? Отмечу, что первые археологи вышли из грабителей могил, развивших это дело до промышленных масштабов.

– Может, мы сможем говорить на этом языке? — перешел я на единственный язык Галактики, который был мне известен, стараясь не сломать язык на дифтонгах. — Ты знаешь язык ситов? Тебе ясно, что я тебе говорю?

– Да, мне известен этот язык, моя программа обеспечивает прекрасное понимание этого языка, – произношение дроида было идеальным. Он продолжил с радостной интонацией. — Моя модель N2–PD, серийный номер 2387–45. Я рад, что смогу оказаться полезен для ведения переговоров.

Было обидно, что дроид говорил намного чище и грамотнее, нежели я. Крайне продвинутый говорящий словарь, видимо именно в него эволюционирует «Google translate». Протокольный дроид затем заговорил с делегацией, сдав меня с потрохами.

Полученная информация вызвала бурную реакцию, словно весть о приближающейся войне или налоговой инспекции. Затем через него мне стали задавать вопросы поочередно все представители делегации.

– Это твой родной язык? — задал первый вопрос предводитель полевой тройки. Взгляд его серых глаз прозрачно намекал: начнешь юлить – и живо вернешься обратно в пески.

– Нет, мой родной язык дроиду неизвестен.

– Тот, на котором ты заговорил первый раз?

– Да, это русский язык.

Он громко фыркнул, явно скептично оценив сказанное мной. Прежде, чем переводить сказанное им, дроид экспрессивно что–то высказал.

– Этому дроиду известны два миллиона языков и диалектов, о чем он не умолкает хвалиться, и ты продолжаешь утверждать, что твой язык неизвестен лингвистам АЛЦ[1]? Эти сумасшедшие присылают обновление программы этого старого хлама, — дроид сбился на этой фразе. — этого старого хлама еженедельно. Он знает языки дикарей из забытых всеми богами регионов, едва освоивших огонь, занимающихся каннибализмом и кровосмешением. И ты продолжаешь травить эту сказочку?

– От себя добавлю, — закончив перевод, продолжил монотонно нудить робот, — что этот грубиян не обновлял мою программу четыре стандартных года и два месяца, возможно специалисты Альдераана уже открыли для себя ваш язык и внесли его в базы данных. Также не могу не уточнить, что мне известно не два миллио… — тут начальство прервало его короткой фразой, видимо означавшей что–то вроде: «заткнись уже».

Я уже собирался застонать, как вдруг вздохнул с облегчением. На их месте я не только бы не обновлял его регулярно, но и не включал бы даже без лишней надобности. Красить точно бы не стал.

Тут заговорил старик.

– Меня зовут Нестор Фелл, и я главный медик на этой базе. Мальчик, прежде чем наш уважаемый законник продолжит твой допрос, я обязан уточнить состояние твоего здоровья. Сначала меня интересует твоя голова. Болит, кружится? Твое зрение не пострадало? Тебя не тошнит? — участливо спросил он. Дроид переводил.

Мальчик! Хотя он вправе звать так всех присутствующих в палате. Я вздохнул.

– Олег, — представился я, затем, прикрыв глаза, продолжил — Болит немного, но не кружится. А со зрением все отлично и не тошнит вовсе, спасибо за помощь, кстати.

– Не за что, это моя работа, — ответил он. — Тебя привезли в ужасном состоянии. Солнечные ожоги, тепловой удар, обезвоживание, потеря крови. Хорусет в самом зените едва не поджарил тебя, парень. Я решил, что еще и сотрясение мозга, а я редко ошибаюсь насчёт такого. Я был уверен, что еще пару дней ты даже не сможешь членораздельно говорить. Но ты уже практически здоров, — радостно рассказал он о моем феномене, затем участливо и с подколкой он спросил меня, — Ты человек… отчасти. Но к какому виду конкретно ты относишься?

– Не знаю уже, — от неожиданности вырвалось у меня. Дроид послушно перевел мою сентенцию.

Со мной заговорил законник, как его назвал Нестор, но не договорил – его перебил твилек. Дроид перевел оборванное.

– Кто бы ты ни был, и откуда бы ты не явился, — он выдержал паузу, слова его падали тяжело, значимо. — В этом лагере я – закон. Здесь уважают правила приличия. Здесь не размахивают пушками и не стреляют друг-в-друга, нажравшись лума. Или той мочи сарлакка, которую гонят прямо на месте. Тут останавливаются честные контрабандисты и путешественники, докуется и всякое отребье с помоек, вроде Татуина или Джакку. Задерживается даже разная мразь с внешнего кольца и, разумеется, Нар–Шаддаа. Но мои законы уважают все. Ты не исключение.

Он видно думал, что его речь произведет на меня впечатление, но он ошибся. В вестернах речи возводили и пафоснее, а пушкой я размахивать не собирался за ее отсутствием. После того, как переводчик завершил пересказ, твилек обратился ко мне, говоря на не очень музыкальном наречии. Звучало оно, как мычание и только местами напоминало нормальные слова.

– Уважаемый Селдин Ранкор хочет сказать, чтобы ты вёл себя тут пай–мальчиком и не шалил. Но ты вроде понятливый и в этих его внушениях не сильно нуждаешься. Он сначала не хотел меня сюда пускать, но я был убедителен, — он самодовольно усмехнулся. — Я спас тебе жизнь, в пространстве хаттов я бы мог продать тебя в рабство на законных основаниях. Но я честный контрабандист, а не презренный хатт–работорговец. Ты интересный «человек». Прошагал пол пустыни, прихватив с собой карты, деньги и ствол. Это очень правильный набор. У одного моего любимого киногероя был такой же. Он плохо кончил, но тебе повезло больше.

Учитывая, как велеречиво говорил твилек, я выслушивал его целую вечность. Фраза про честную контрабанду вновь вызвала когнитивный диссонанс.

– На каком языке вы говорите? — поймав паузу, я спросил его.

– Это хаттез, язык жирных червяков, — Он улыбнулся. Зубы у него были слегка заостренные, я бы даже сказал, что заточенные, — Уважаемый Селдин Ранкор не знает его. Его это раздражает, а меня веселит. Мое имя Травер Последний, я капитан «Счастливой шлюхи». Если захочешь стать тут на ноги, то спроси меня в кантине, я поболтаюсь на этой помойке еще пару-тройку дней. У тебя есть удача и воля к жизни. Даже если у тебя больше нет ничего другого, это уже достаточно много.

– А для чего эти карты? — Спросил я, переваривая название его корабля.

На его лице проступило изумление. Он был потрясен до глубины души. Случилось нечто невероятное.

– Я просто обязан показать тебе, зачем. Заходи в кантину, как тебя отсюда выпустят, — заговорщически подмигнув мне, сказал он на уже нормальном языке.

Он встал, кивнул мне на прощание и вышел. Я остался с доктором и Уважаемым Селдином Ранкором.

– Что этот клоун сказал тебе? — спросил Селдин требовательно.

– Сказал, что карты, деньги и ствол – неплохой набор.

– Благодаря картам у тебя закончатся деньги, а потом тебя поджарят из бластера. Не слушай его, у него ветер в голове.

– Что значит «честный контрабандист»?

– Контрабанда занятие сомнительное, но это означает, что сам контрабандист честный. Это просто. Но вопросы задаю я. Откуда ты пришел?

– Из развалин, что на холме недалеко отсюда, — ответил я.

– Здесь нет развалин недалеко отсюда, — уверенно заявил он. — Ты перегрелся на солнце.

Солнцем, или словом похожим по смыслу на это, тут называли просто ту звезду, вокруг которой повезло или не очень обращаться. Но он не убедил меня. Древние руины были абсолютно реальны. Насколько реальна сама "реальность".

– С этого холма я заметил блеск металла, который привел меня сюда, — ответил я.

– Здесь есть один холм. В сорока километрах от сюда, совсем недалеко, — он усмехнулся и добавил — Если ехать на спидере. Но там нет ничего кроме песка. В округе ста километров нет ничего кроме песка.

– Так это или нет, я не поверю в это, пока не увижу сам. Я пришел с холма, — уперся я.

– Это Коррибан[2]. Здесь нет постоянных поселений. Есть несколько лагерей контрабандистов. В том числе мой, — попытался убедить меня он. — А тебя просто бросили умирать в пустыне, недалеко от него. Никто не прилетал и не улетал уже пару дней. Значит, тебя выкинули специально недалеко именно от моего лагеря, причём настолько недалеко, что в полдень ты смог дойти до него на своих двоих. Дело явно нечисто. Ты расскажешь мне все по порядку или никогда не выйдешь отсюда.

Он сказал это как нечто неоспоримое. Этот Селдин в прошлой жизни был следователем. Или прокурором. Он подошел к тумбочке, стоявший недалеко от меня, и, выдвинув полукруглую полку, достал мои вещи.

– Зайдем с другой стороны. Откуда у тебя это? — в руках он держал мой пистолет. — В какой антикварной лавке ты его приобрел? Или это реквизит для съемок исторического голофильма?

– Этот реквизит стреляет, — возмутился я. Он странно посмотрел на меня, «рассказывай дальше мне свои классные истории» — читалось на его лице.

– Допустим, но последний патрон для этой пушки произвели пятьсот сорок лет назад, не держи меня за дурака. Я бы даже заплатил пару сотен кредитов за этот раритет для своей коллекции.

Он положил на тумбочку ствол, затем колоду карт, которую я забыл снять с пояса и тащил с собой по этому аду. Последними легли кошелек и пояс с ножом.

– Эти карты для пазаака стоят безумных денег. Они почти так же стары, как и эта проклятая игра. Тут полная основная и боковая колода с хорошим выбором. Сорок карт. Они совместимы со стандартным столом, но я бы не стал ими играть. Травер великий почитатель этой «забавы», но оставил их тебе, хотя мог забрать себе. — Судя по тону, он на дух не переносил ни самого твилека, ни азартные игры. — Слово «рациональность» для него такая же химера, как и «удача» для меня.

Общение через переводчика было затянутым, но давало время обдумать каждое слово, чтобы не сойти за безумца. Хотя я и знаю, что говорить абсурд — основной способ общения в этом, да и в моем, мире.

Пазаак. Именно так называлось то, для чего они были предназначены. Я впервые слышал это слово, хотя смотрел, пожалуй, все, что связанно со звездными войнами. Интересно.

– Впервые слышу об этой игре, — заметил я.

– Счастливчик, — фыркнул он.

– Кредиты, — продолжил он разбирать мои вещи, — не удивлюсь, что выпущены республиканским банком в те же времена. Ты богат, на карманные расходы хватит. И республиканский штык–нож времен гиперпространственной[3], ему место в музее. Но сгодится в хозяйстве и сейчас. Много ножей не бывает. Где ты все это взял?

Медик Нестор, который все это время сидел рядом молча, поморщился, когда Селдин упомянул ножи. Он что–то изучал в планшете, который взял, пока мы общались с законником.

– Снял с трупа одного неудачника, здесь, в пустыне.

Во всяком случае, всё это не краденое, просто за него не заплатили.

– Удача, верно, отвернулась от него очень давно, — заметил медик. — Тряпье, кстати, твое я выбросил, оставил только сапоги. Хоть и с мертвеца, но неплохи. Почистить не мешало бы только. И где ты, говоришь, его нашел?

– На холме.

– За весь разговор ты не солгал ни разу. До этих пор. Твои медицинские показатели выдают тебя.

А у «доброго полицейского» в руках оказывается всего-лишь детектор лжи! Доктор оказался совсем не прост.

– Вы мне не поверите, — рациональный Селдин точно не оценит мою историю. Да и панибратство с ситами тут не котируется.

– Постарайся быть убедителен, — посоветовал он мне.

– Я путешествовал между мирами с помощью доски для настольной игры, размером с планету или много более. Выбрался из гробницы ситов, используя световой меч, как рычаг. По пути обсудил круговорот обуви в природе с призраком. Совершил мародерство над трупом мародера, прошел сорок километров под солнцем в зените. Стрелял из раритетного пистолета возможно последними патронами этого калибра в галактике. И вот, я здесь — лежу в койке. Кстати, где у вас туалет? — я не смог сдержаться и рассмеялся. Знал бы хаттский, говорил бы на нем.

По мере того, как Сорок Пятый переводил сказанное, лицо Уважаемого Селдина Ранкора вытягивалось и приобретало настолько непереводимое выражение, что я стал смеяться ещё сильнее.

После того, как законник обсудил мой бред с доктором, они вышли, дроид проследовал за ними. Надеюсь, я не перестарался. И ведь не соврал ни разу! Боги свидетели.

Минут через десять появился Нестор. За ним все так же нелепо ковылял протокольный дроид. Хотя походка и была странной, но я был уверен — он очень крепко стоит на земле.

– Либо тебе все это привиделось в бреду, либо ты повредился в уме или просто дуришь нас уже целый час. Где бы ни была истина — это не важно до тех пор, пока ты мой пациент, — сказал он.

Он отцепил от меня медицинские датчики. Я смог узнать, где здесь санузел и упросил оставить Сорок пятого для консультации по языковым вопросам. Нестор не был против, хотя я и не удивлялся тому, что он рад оставить соглядатая.

Фаянсовый друг оказался совсем не из фаянса, а из серебристого металла. Сантехника от земной отличалась незначительно. Оставалось надеяться, что санузлы на звездолетах устроены иначе, чем на наших субмаринах. Зеркало подтвердило те подозрения, которые успели перерасти уже практически в уверенность.

В нем отражался незнакомый мне «человек». Человек, ну, по большей части. Уже не плохо. Он был молод: ему с трудом можно было дать семнадцать–восемнадцать лет. Кожа имела красноватый оттенок и безобразно облезала после вчерашних солнечных ванн. Лоб закрывала повязка. Заглянув себе в глаза, я вздрогнул. Ярко-золотистая радужка, выдававшая адептов темной стороны, мерцала словно бы внутренним светом. Я был возмущен! Скайуокер вырезал целое племя тускенов и не заработал себе таких! Я ничего еще не сделал, а был заочно записан в ситы. Тут я вспомнил давно прочитанное, что ситы — это не только очень ограниченная в численности секта, представителем которой был последний канцлер Республики, но и целый вид, родиной которому как раз служил Коррибан.

Я оскалился. И сам себя слегка испугал. У меня было четыре лишних клыка на месте "четверок". А "тройки" – те, что являются последними напоминаниями о хищной природе человека, смотрелись на их фоне очень даже угрожающе. Слишком крупные, как у хищного зверя. Переход к термической обработке мяса окончательно сделал их не нужными, но не в моем случае. Не было сомнений в том, что я был одной крови с «жителями» покинутой мною гробницы. Вернее, мое новое тело, так как я с трудом ассоциировал себя с этим угрожающе выглядящим типом в зеркале. Волосы были насыщенно-чёрного цвета, крайне не подходящего для прогулок по пустыне. В целом, неплохая тюрьма для разума.

Мне стало понятно то недоверие, испытываемое ко мне Селдином, которое я ещё и глупо подогрел своей последней выходкой. Тщательно осмотрев себя полностью, как после похода в лес в энцефалитный период, я не заметил больше никаких странностей. Я был худ и невысок, впрочем, это было привычно и не сильно меня волновало: полковник Кольт давно уже уравнял всех людей…, но никто бы тогда и не стал носить мечей, верно?

Улыбка скрыла мое природное вооружение. Тонкие черты лица и острые скулы придали мне немного коварный и насмешливый вид. Я был молод, здоров, имел деньги и находился во вселенной звездных войн. Неплохое начало новой жизни, а самое главное мне не нужно, как многим персонажам читанных мною книжек, натужно исполнять роли других людей. Я сам решал, что мне делать и куда идти, огромный мир был открыт, тысячи мест, достойных того, чтобы быть увиденными, манили к себе. Оставалось решить этот вопрос, выбрав цель, или идти по пути, любезно предоставленному мне судьбой. Травер Последний частенько должен посещать такие места. К тому же не увидеть корабль с таким примечательным названием я считал преступлением. Впрочем, выбор — иллюзия.

В мою палату зашла девушка и оставила поднос с едой. Она с интересом рассматривала меня минуту-другую, затем вышла. Пока она глазела на меня, я чувствовал себя в зоопарке, и вовсе не посетителем.

Я съел всё без остатка, даже не задумавшись о происхождении пищи — настолько я был голоден. Если и были в пище насекомые или иные необычные продукты, то я нашел их питательными и вкусными. Насытившись, я начал поглощать информацию. Протокольный дроид был бесценным источником знаний и, пользуясь предоставленной возможностью, я узнал ответы на самые тревожившие меня вопросы.

Главным языком общения в галактике был основной галактический язык, также именуемый просто основным, или галактиком. Алфавитом ему служил похожий на иврит аурубеш — именно его я видел на картах и деньгах. Символом местной валюты служила перечеркнутая буква "реш" (Р), писавшаяся, как перевернутая четверка[4]. Что характерно: валюта получила обозначение в честь первой буквы слова «республика», что как бы намекает.

Сам язык не был сложен и состоял из трёх блоков. Торгово–разговорный. Гуманитарно–политический. Научно–технический. Названия их говорили сами за себя. Язык не был искусственно создан, но многие тысячелетия его эволюции сделали его максимально удобным для торговли и ведения переговоров. Века отшлифовали от него все лишнее и неудобное, грамматика и произношение не менялись уже очень давно и не были сложны. Его относительно просто осваивали представители разных видов. Именно видов, а не рас! Человечество осваивало галактику уже десятки тысяч лет, и за это время жители многих изолированных колоний приспособились к условиям освоенных ими планет. Многие народы не пренебрегали генетическими модификациями. В подавляющем числе случаев они могли скрещиваться, давая жизнеспособное потомство. Были и отдельные противопоказания к таким действиям, поскольку это приводило к рождению больных или вовсе нежизнеспособных полукровок. Такие же виды, как твилеки, забраки и многие другие не скрещивались никак. Поскольку никакого отношения к человеку не имели, как это ни удивительно. Услышав вопрос про ситов, дроид сказал, что его лучше адресовать джедаям, поскольку тут замешана Сила. Кстати, он утверждал, что его программа не позволяет ему лгать. Так я ему и поверил.

Разобравшись с цифрами и номиналом купюр, я насчитал у себя почти сорок пять тысяч кредитов. Уточнив местные цены, я понял, что это равноценно полумиллиону рублей. Хотя я мог и ошибаться — цены на многие товары были как непропорционально высокими, так и напротив — низкими. Первым делом надо сходить в оружейный магазин, до другого я могу и не успеть их донести. Надеюсь, Селдин Ранкор действительно поддерживал у себя порядок, иначе мое путешествие могло прерваться самым радикальным образом.

Этому разговорчивому справочнику были известны и правила пазаака[5]. Пока мародер-родианец (я узнал у дроида вид несчастного) гнил в гробнице, эта продвинутая версия игры "в двадцать одно" захватила без боя уже полгалактики.

На вопрос о моем виде он посоветовал обратиться к генетику, поскольку не может точно сказать, кто я. Наиболее близкими видами он счел гибрид человека обыкновенного и, предположительно, сита–киссаи, представителя жреческой касты, образовавшейся после объединения ситов Коррибана с изгнанными темными джедаями. Я поугорал над «человеком обыкновенным», как на ситском научно звучало название жителей Земли или, вернее, Корусанта в этой галактике.

Доктор заходил еще раз, дав мне мазь от ожогов с консистенцией студня и взяв кровь из вены на анализы.

– Вы можете ответить на пару вопросов? — воспользовался моментом я.

– Давай, задавай свои вопросы, — ответил Нестор — Но, пока Уважаемый Селдин Ранкор еще не решил, что с тобой делать, я тоже хотел бы у тебя кое-что узнать.

– Травер Последний, кто он?

– Травер? Контрабандист и искатель приключений. Последний из вымирающего племени «честных» контрабандистов. После того бардака, что устроили джедаи с мандалорцами, галактику просто наводнили орды головорезов совсем без тормозов.

– Джедаи? — удивился я.

– Ага. Всю эту муть всколыхнули Улик и Экзар Кун. Послушай лучше старика, они скажут тебе, что это были ситы, но ситы были разбиты еще в гиперпространственную. Исчезли, как дым. Джедаи пафосно зовут устроенное ими побоище «великая война ситов», — он тяжело вздохнул. — Мой вопрос. Ты из ситов?

А он прямолинеен.

– Не знаю, а это плохо?

– Ты неймодианец что-ли, вопросом-на-вопрос отвечать? Я не видист[6], если что, и не сужу о тебе по твоему происхождению, — успокоил он меня. Встав со стула, он сказал, — Но ситов не видели уже как тысячу лет, и легенды о них ходят одна жутче другой. Прежде чем Селдин устроил тут перевалочную базу, я немало прочитал про них.

– Уверен, что многие из них — истинная правда.

– Я видел, на что способны джедаи, ситы же еще могущественней. Будь ты ситом и владел бы Силой, в этой ситуации ты бы не оказался. Твой ДНК содержит около полупроцента ситских цепочек. Более того он вообще не однороден. Я не генетик, но это не только много, но ещё и очень странно, и ты вероятно чувствителен к Силе. С какой ты планеты? — Он не вел допрос, как Селдин до него, а спрашивал скорее с интересом. Хотя, может он просто продолжал играть «доброго» полицейского.

– Земля.

– Земли с названием «земля». Планеты с названием «планета». Племена с названием «племя». Такое характерно для отдаленных миров, заселенных аборигенами, не освоившими еще гиперпривод, или лежащими вдалеке от удобных маршрутов. Обычно на базовом их планеты имеют другое название, причем зачастую аборигены об этом не догадываются, – просветил Нестор меня, — Из какой дыры и с какой окраины галактики ты родом?... Ты и сам не сможешь мне это сказать, но может тебе известны координаты или астронавигационный код твоей родины?

– Мы не умеем путешествовать между звездами. Первый человек вышел в открытый космос пятьдесят лет назад. В основном мы запускаем спутники, используя ракеты с жидкими горючим и окислителем. Есть еще одна обитаемая космическая станция. Но она очень маленькая, – постарался я охарактеризовать убогий, по местным меркам, уровень развития наших технологий.

– Четвертый технологический уровень развития, — оценил он достижения нашей цивилизации. Сказанное мной его удивило. — Если вы имели контакт с ситами и ваша цивилизация ещё не порабощена или не уничтожена, то это – чудо.

– Мы не имели контакта с ситами, и я был человеком до того, как оказался здесь. В это трудно поверить, но это так, — я говорил тихо, я и сам бы себе не поверил.

– Ты не похож на безумца. Но это Коррибан и здесь возможно всё. Так это или нет, тебе все равно никто другой не поверит, и я бы помалкивал о всяких странных противоестественных вещах. Особенно рядом с джедаями. Они само милосердие, но сейчас у них паранойя на тему «Тёмной стороны Силы», твои слова могут их заинтересовать и их интерес тебе не понравится, — предупредил медик меня. — Миры наподобие твоего сейчас легкая мишень для мандалорских крестоносцев. Мы живем в неспокойное время.

Сомнительно, что «Крестоносцы» исповедовали католичество, но ближайшая ассоциация ситского с русским была именно эта. Испорченный телефон двойного перевода.

– У нас несколько тысяч термоядерных блоков, а может и больше. Это может помочь? — Невинным тоном поинтересовался я.

– Республика наложила мораторий на ядерное оружие уже как десять тысяч лет назад. И строго следит за его исполнением, — сообщил он. — Сенат Республики будет разъярен, когда узнает это. Вы очень воинственны. Зачем вам столько?

– Ну, у нас на планете пара сотен разных государств. Десяток из них потрясает этими средствами устрашения для ведения внешней политики и самообороны от прочих потрясающих. К тому же это не так сложно, у нас неплохо развита ядерная энергетика и наработка плутония — дело, не доступное только ленивому, тупому или нищему. При условии того, что вы — независимое государство, — пояснил я

– У вас на планете сотни независимых государств, при этом вы умудрились дорасти до ядерного оружия и ракетных технологий. И вы используете ядерные реакторы для выработки энергии? Я правильно понял? И хотите в космос? — скептически переспросил он, вздернув правую бровь.

– Действительно независимых пара десятков, но в целом да, — я пожал плечами. Что в этом такого?

– Будь у меня возможность, я тщательно бы следил, чтобы вы никогда не открыли гиперпривод. Твой мир безумен. Вас нельзя выпускать в космос… для вашего же блага, — его губы сурово сжались. Он смотрел на меня так осуждающе, что я уже было начал вспоминать свои прегрешения перед миром.

Я буквально нутром ощутил исходящее от него недовольство, закрыл глаза, но ощущение никуда не исчезло. Сила.

– Я слышал, что галактика велика и есть миры побезумнее. И цивилизации более агрессивные, нежели наша, — оправдывался я.

– За всеми кретинами, до которых можно дотянуться, присматривают, для этого есть Республика и Орден джедаев, — он был уверен в сказанном. — Не так хорошо, как хотелось бы мне, но это работает. За исключением внешнего кольца, но оно никому и не нужно.

Он вновь сел и молчал, размышляя о чем–то. Складки морщин избороздили его лоб, ладони сложены замком. Он улыбнулся.

– Траверу всегда нужны люди, поскольку команда долго у него не задерживается. Он умеет влипать в неприятности, но совершенно не умеет зарабатывать кредиты, правда ему хватает мозгов не занимать их у хаттов. На твоем месте я бы воспользовался его предложением. — доктор знал больше, чем казалось. Я ещё раз зарекся считать его эдаким «добрым» дедушкой. – И да, забудь всё, что рассказывал мне сегодня, и не говори больше никому. И никогда. Выздоравливай пока, — сказал он и оставил меня наедине с дроидом.

Чтобы не маяться бездельем, я стал изучать самые простые разговорные фразы базового языка. Он походил на английский, но его грамматические правила не имели исключений: склонения и времена образовывались однообразными приставками и окончаниями, что было невероятно удобно. На нём можно было ясно выражать мысли, но он был слишком пресен. Проще было запустить Окна Мелкомягких на перфокартах, чем перевести на него Гомера или Шекспира. Заодно я узнал, как называется все то, что я собирался завтра приобрести. Пока я практиковался в языках, начало темнеть. Я подошел к окну, изготовленному из единого прозрачного монолита, лишенного и намека на форточку или даже раму.

Мрак накрывал Коррибан огромной тенью. Темнело буквально на глазах: не прошло и минуты, как тьма воцарилась в мире. Зажглись огни поселения, яркие точки звезд загорелись причудливой гирляндой. Эта планета медленно умирала среди этого великолепия далеко не в полном одиночестве. Пять лун отражали свет Хорусета на безмолвные пески Коррибана, послушно провожая хозяина в последний путь. Последний луч звезды погас. Я завороженно смотрел на ночное небо чуждого мира.

За спиной раздались шаги, я не обернулся, не ощущая угрозы и не отрывая глаз от открывшейся мне картины.

– Любуешься? — это был Селдин. — Ночью температура опускается до значительных отрицательных значений. Коррибан убивает ни о чем не подозревающих путников в любое время суток.

Ему доставляло удовольствие разрушать хрупкие иллюзии.

– Всё равно красиво.

– Тебе нравятся смертельно опасные предметы. — Селдин не спрашивал, он утверждал.

– Мало столь красивых вещей, как оружие. И чем оно совершеннее, тем смертоноснее. Этот мир тоже красив.

Это не строгое правило, но обычно это так.

– Все оружие уродливо, как и любая смерть в бою. Ты глупый, не обстрелянный романтик. Немало таких эстетов передохло, не успев добраться до госпиталя. Те счастливчики, чей рейс на тот свет задержался благодаря помощи Нестора, как правило, излечивались и от твоего заблуждения, — его задело сказанное мной. — Ты скажешь, что я зануден. Но я живой зануда.

– И всё равно красиво. Красота самоценна… что вы решили насчет меня? — спросил я прямо.

– Травер должен мне услугу. Он заберет тебя с собой, когда улетит отсюда.

– Зачем вам помогать мне? — поинтересовался я. Я не верил в его альтруизм.

– Ты привлекаешь внимание, тебя видела половина лагеря, а Травер не умеет держать язык за зубами... если дело не касается его самого, разумеется. И его делишек. Сейчас о тебе поползут всякие нелепые слухи, а ничто не распространяется по галактике быстрее, чем слухи. Мне не нужны гости со световыми мечами. Они, в числе прочего, не одобряют контрабанду, — объяснил он мне.

Человек, похожий на сита, пришедший из пустыни и говорящий только на ситском. И все это на Корибане. Выглядит, как утка и крякает, как утка… Мое появление угрожало разрушить его бизнес. Он мог бы прикончить меня и прикопать недалеко в пустыне, но собирался помочь мне. Как сказали бы ситы — милосердие погубит его. Я не стал говорить ему это, только поблагодарил за помощь.

Я ещё немного пообщался с дроидом, но сон быстро сморил меня.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Альдеранский лингвистический центр

[2] Кстати. Слово "Коррибан" взято из иврита, являясь изменённым словом "Korban", означающее древнее жертвоприношение Богу, иногда при этом жертва сжигалась на костре. Не заживо и это не обязательно человек, не надо быть такими кровожадными, дорогие читатели. (я не читаю ваши мысли, делает жест рукой)

[3]Великой Гиперрпространственной войны разумеется, вы же говорите просто Великая Отечественная? А то и просто Война.

[4]С языка обетованной «Реш» переводится как солнце, или движущая сила. И «Р» на иврите тоже Реш. Изучив алфавит Далекой и Обетованной можно найти немало сходных черт.

[5]Для тех, кто не играл в KOTOR, правила тут /Пазаак

[6]Аналогично расизму. Но в отношении видов. Что звучит ещё более антинаучно, среди прочего.

Примечание к части

Бечено.

>

3. Пазаак и песок

Нужно знать, как пройти в кассу, даже если не умеешь читать!

Льюис Кэрролл «Алиса в стране чудес»

Написано под музыкальным сопровождением:

© Vangelis - «BladeRunnerBlues»

© Vangelis - «Wait For Me»

© Vangelis - «Tales Of The Future»

© Vangelis - «Dimitri's Bar»

© Vangelis - «Love Theme»

Пространство вокруг меня клубилось туманом, мир качался из стороны в сторону. Как только я сосредоточился на окружающем мире, туман начал отступать, оставляя за собой неустойчивый мир, предметы в котором, не стоя на месте, зыбко перетекали друг в друга. Стоило остановить взгляд на участке окружающего мира, как он становился всё реальнее, плотнее. Но стоило забыть о нем, как все вновь таяло в тумане, растекаясь переливающимися хаотичными кляксами. Исчезая в периферии зрения.

Я двигался сквозь этот туман, не ведая конечной цели — ноги сами вели меня к ней. Передо мною открылся широкий шлюз, который вел в рубку звездолета. Вся обстановка в нём была разгромлена, кресла и панели были свалены в кучи, от которых иногда отрывался один-другой предмет и, покрутившись в воздухе, как игрушка, падал, отброшенный обратно. Перед остеклением стояло высокое кресло. В нём сидел человек, смотрящий вдаль, в мельтешащее пространство звезд перед ним и на меняющиеся цифры в мониторе.

Я подошел к креслу, или даже импровизированному трону, и встал на одно колено перед сидевшим в нем. Взгляд устремился в пол.

– Учитель.

– Что тебе, Дар? — он безмерно устал: даже разговор был тяжёл для него.

Я поднялся, и взгляд уперся в его лицо. Человек, которого я видел, был одной ногой в могиле. Он был сед, волосы его торчали неухоженными клочьями во все стороны. Лицо его посерело, как пепельная маска, глубокие морщины избороздили его лицо, одни лишь зрачки, заполненные расплавленным золотом, говорили, что он ещё жив.

– Мы проиграли, Учитель? — сломлено сказал я, отказываясь в это верить .

– Только битву, но не войну.

– Много сражений, Учитель. Где они, а где мы, — он не убедил меня, однажды он говорил, что консерваторы не смогут ничего нам сделать. Что они слабы и беспомощны. Чего стоили чудовищные левиафаны и все искусство адмирала…Что стоит…

– Мы живы, окончательно спор между нами не решен, – небрежно взмахнул рукой падший джедай. — Пока жив хоть кто-то из нас, не будет мира между нами. Они совершили фатальную ошибку и еще пожалеют о ней.

– Какую ошибку, Учитель? Мы лишились всего! Всё, что у нас есть — этот нелепый безоружный корабль с запасом топлива в один конец.

Я не понимал его. Весь мой мир был разрушен, а он...

– Проявили милосердие, Дар, Они проявили милосердие, не добив всех нас, пока имели такую возможность. Это их величайшая слабость и причина будущей гибели. Тебе ли не знать, что последний удар — самый важный.

– Тогда, как мы продолжим войну?

– Это сделают наши потомки. И они не будут милосердны. Этот мир, — звезды замедлили свой бег за его спиной. Корабль вздрогнул, как от сильного удара, за его спиной показалась красноватая планета. Он зло улыбнулся, обнажив зубы. — Этот мир достаточно жесток, чтобы они не приобрели эту черту характера.

***

Несмотря на ночную экскурсию в прошлое, подсмотренную украдкой чужими глазами, я отлично выспался. Видения будущего и прошлого относительно часто посещали чувствительных к силе, если вспомнить тех персонажей, вокруг которых вращался сюжет. Но настолько ясное озарение поразило меня. Слишком правдоподобно и реалистично, что для сна пугающе. Я не трус, и всякое неведомое вызывает у меня приступ познавательной активности, но уподобляться алхимикам-профанам и пробовать плоды своего делания на вкус ненаучно и вряд ли полезно. А на могилах первопроходцев в изучении радиоизлучений до сих пор щелкает газоразрядный счетчик. Шучу-шучу! А ведь всё от незнания.

Я даже чувствовал все то душевное смятение, что испытывал Дар, ученик старого сита… или не сита? Чужие эмоции испытывались, почти как собственные, но слабее. Хотя куда уж слабее — меня и мои собственные редко выводят из равновесия.

Я решил проделать самый известный трюк, доступный всем джедаям. Сконцентрировавшись на тюбике, лежавшем на столе, я попытался поднять его в воздух. В фильмах все джедаи и ситы проделывали это с легкостью, но, сколько я не старался, представляя его поднявшимся и направляя волю в этот маленький предмет, он даже не сдвинулся. Он словно говорил мне: "ты — неудачник, и во вселенной звездных войн тебе не повезло: ты не одарен". Но Сила ощущалась разлитой повсюду, дикой, необузданной энергией. Я попытался заглянуть в себя, но это было проще сказать, чем сделать. В конце концов я решил, что я не из тех людей, что не смогут устроиться в прекрасном новом мире без помощи некой специфичной мистической энергии.

Успокоил себя я и тем, что джедаи учились годами, с самого детства постигая искусство направления Силы. О вселенной звездных войн я знал немного, и определить эпоху, в которую я попал, был не в силах. Было это много позже, или происходило задолго до оригинальной трилогии Лукаса, а может события Саги никогда не происходили или им не суждено свершиться. Впрочем, появись я из воздуха перед Квай Гоном на Татуине, я был просто прошел мимо, не вмешиваясь в события, предначертанные судьбой. Кто-то скажет, что я мог бы спасти многие жизни, предотвратить истребление Ордена. Но чужая война не звала меня принять в ней участие.

Яростный рассвет отвоевывал мир от пленившей его темноты. Сумерки длились недолго; Хорусет вновь осветил пустыню, недреманным оком выискивая в песках очередную жертву.

Зашел доктор, осмотрев меня и осведомившись о моем состоянии, он снял с меня оставшиеся повязки. Повязка, закрывавшая мой лоб, как оказалось, была пропитана желеобразным веществом под названием «кольто», по словам Нестора имеющего почти волшебное лечебное действие.

Он показал мне душевую и дал несколько вещей на смену, в том числе и мои сапоги, снятые с трупа. Учитывая, что медик ничего не сообщил мне об антисанитарии, это меня несколько успокоило.

– Здесь есть магазины? — спросил я Нестора на основном, со скрипом собирая предложение из отдельных слов. Сами же слова неожиданно легко вспомнились, как будто бы я всегда их и знал.

– Есть торговый павильон, выбор не широкий, но приобрести оружие, одежду и что еще тебе там надо ты сможешь. Перекусить сможешь в кантине, но будь там осторожнее, — напутствовал он меня. — Сорок Пятый пойдет с тобой — наши торгаши язык жестов не понимают.

Выйдя из административного здания, я зябко запахнулся в куртку: холодный ветер пробирал до костей. Несмотря на все старания Хорусета, изо рта с дыханием шел парок — звезда все еще не прогрела остывшую за ночь толщу воздуха.

Поселение было невелико, оно состояло из пары десятков беспорядочно разбросанных зданий. На улице было безлюдно, леденящий пронизывающий ветер не способствовал утренним прогулкам. Я быстро нашел описанный им павильон с высокой куполообразной крышей, вход в него закрывала раздвижная дверь, напоминающая шлюз космического корабля. И слегка — японские бумажные сдвижные двери-ширмы.

В нем расположилось несколько больших и малых лавок, я направился к той, на прилавке которой было навалено разное оружие. За толстым стеклом. Следом за мной семенил дроид. В лавке сидел подозрительный тип, напоминавший черта: на лбу его росли рога, а кожа имела коричневый оттенок, словно он только что отошёл от котла со смолой или серой. Дроид назвал его «деваронцем».

– Привет, нужно оружие? — подошел к прилавку "чёрт". Его глаза лукаво сверкали, уши были вытянуты, а длинный язык мелькал между острыми зубами. Ну, истинный черт! — Всё, что на прилавке продается, или тебе нужно что-нибудь особенное? У меня есть вибромечи, гранаты, любое оружие и снаряжение! Я бы не ощущал себя в безопасности, разгуливая в таком глупом виде. Ты нуждаешься в чём-то более эффективном, чем древний пулевик.

Я рассматривал ряды оружия, судя по всему, весьма потасканного и сменившего на своем пути немало хозяев. Выбирать самому можно было вечно, увы, придётся консультироваться.

– Бластех, Цзерка — всё от лучших производителей! Есть и арканианские раритеты, — расхваливал свой товар "чёрт"— он указал длинным ногтем на мой пистолет в кобуре — Или ты хочешь продать это? — основной лишен слова «вы», как и многих прочих. Хотя я, пожалуй, буду его писать в зависимости от интонации слова «ты».

Причем я понял все сказанное им и без переводчика. Учитывая, сколь многое беспрестанно меня удивляет по жизни, я давно разучился эмоционально реагировать на подобные вещи.

Пока он активно жестикулировал, впаривая бэушный мусор, на его руках болтались и звенели серебряные браслеты. Симпатичненько. Эм, я никогда так раньше не думал. Странно.

– Это огнестрельное оружие я отнесу в музей, где ему и самое место, — отклонил я это предложение. — Меня интересует бластер. Пистолет, если быть точным.

Выбор оружия был богатым: на импровизированной витрине, собранной из листов металла, возлежали не только компактные пистолеты, но и причудливые пушки самого громоздкого вида, словно бы сделанные вовсе и не людьми или для настоящих великанов. Возможно, так оно и было. Неясно было даже, как за них можно ухватиться.

– Огнестрельное? Реактивный пулевик, парень, куда более изящное и цивилизованное оружие, чем бластер, но, к сожалению, абсолютно бесполезно против щитов. Вымерло, как мифозавры, — посокрушался черт.

– Щиты?

– Ага, если дорожишь своей шкурой, купишь у меня такой, — ухмылялся он — Но он не поможет тебе, если тебя захотят пустить кровь, а не поджарить. Возьми меч! — поднял когтистый палец черт. — Даже если не умеешь им пользоваться, найдутся идиоты, которые будут уверены в обратном. — убеждал он приобрести еще и длиннющий тесак, размахивая им из стороны в сторону.

– Подбери из этого хлама мне бластер, — попросил его я

– Хорошо стреляешь? — поинтересовался он.

– Средненько, — поморщился я. В действительности стрелял я хреново, но признаваться в этом было стыдно. Мужчина должен уметь стрелять, как и любая девушка — краситься.

Деваронец стал выкладывать пушки в ряд.

– Так-так, этот хайтек я тебе предлагать не буду, сотни настроек, персонализация, ограниченный доступ и еще куча свистоперделок. Электронный спуск полезен, но клянусь, что в тебе нет и грамма неорганической материи и тебе он без надобности, — он отодвинул в сторону футуристично выглядевшее оружие с несколькими объективами, расположенными под и над коротким толстым стволом, — да и вряд ли ты слышал про динамическое несимметричное шифрование связи с нейроинтерфейсом. Один только комп в этой пушке весит грамм триста.

Следующим на прилавок легло что-то скорее ретрофутуристическое. Вероятно, так выглядел бы бластер, если его собирал инженер Гарин. Кондово, квадратно и ужасно грубо. Но мне этот ствол сразу приглянулся.

– Этот хорошо пробивает щиты и броню, мощная пушка, но греется, как печи Мустафара — сделаешь десяток другой выстрелов и можешь курить, пока не остынет. Да и электроники в ней нет вообще, кроме оптических реле. Но при её выходной мощности это несущественно, — брякнул он на стол эту громоздкую угловатую хреновину. — Этот неплохой середнячок от Бластеха, мамой клянусь, новый! — положил он на стол еще один, более привычно выглядевший хромированный пистолет без следов потертостей. — Можно сходить в стрельбище, если не сможешь определиться сразу. — предложил он.

– Сколько они стоят?

– Бластех — Две тысячи пятьсот[1], а этот неизвестного производства отдам за три. Тот смартган семь тысяч, но учитывая, что единственное, что ты можешь — давить на гашетку, то выкинешь деньги на ветер.

– Дороговато, — заметил я.

– Есть и дешевле, но те, кто их продал мне, скорее всего, грохнули предыдущих хозяев. — "чёрт" улыбался, растянув губы почти до ушей, — может дело и не в пушках, но я бы не стал брать их: заплатишь не деньгами, а удачей.

– А что насчет щитов?

– От пары тысяч до пары сотен тысяч, — огорошил меня разбросом цен черт — почти сгоревший хлам, что сразу перегреется, но спасет от одного-двух зарядов, и военные модели с многофакторной активацией. Голосом, цифровым сигналом. И с достаточной на хорошую перестрелку емкостью.

– Мечи тоже стоят так много? — убито сказал я. Мои финансы оказались не столь велики, как я наивно полагал.

– Вибромеч из кортозисного сплава. — Он гордо достал из сейфа изящный длинный клинок.– Отдам не меньше, чем за восемьдесят тысяч кредитов.

Судя по всему — венец его коллекции. Но у меня нет ни денег, ни желания отдавать столько за холодное оружие, которым я еще и не умел пользоваться.

– Вибромеч, кортозис? — переспросил я непонимающе.

– Из какой дыры ты родом? Вибромеч с ультразвуковым генератором режет броню, как масло. А кортозис сдержит даже световой меч, — наставительный тоном объяснил мне "черт" непонятные слова. Мой лингвистический дар не позволял понимать мне слова, которые не имели аналогов на русском языке. — После того, как всех джедаев, пошедших с Экзаром, окончательно угомонили, никто не хочет платить деньги за кортозис. — скорчил опечаленную рожу "чёрт".

– А попроще ничего нет? — вздохнул я. Не вижу смысла в качественном оружии, если не умеешь им пользоваться.

– Вот этот армейский республиканский тесак за четыре тысячи, тоже с виброгенератором. Посмотри еще эту твилекскую саблю за пять. Есть еще виброножи, они дешевле, но это не серьезно. Была рапира, но я её уже продал. Не самый ходовой товар.

Тесак, вернее по длине даже меч, выглядел весьма утилитарно, а на его вороненых гранях, сходящихся далеко не в бритвенно-остром угле, было несколько сколов. У основания длинного и массивно выглядевшего клинка имелась квадратная и толстая гарда — видимо, именно там и располагался этот странный генератор. Сабля же смотрелась скорее как произведение искусства, чем как оружие. Её синеватое лезвие украшала замысловатая геометрическая гравировка насыщенного бирюзового цвета. В первой трети клинка на его боках были установлены стилизованные под основной узор накладки, от которых вдоль дол тянулись кабеля к рукояти. Я невольно залюбовался игрой света на лезвии.

– Людям всегда очень нравятся все остро отточенные вещи, — заметил довольно деваронец, наблюдая за мной. — Может, ты знаешь причину их столь страстной любви к холодному оружию?

Может резать на части противника эстетичнее, чем поджаривать? Или, что вернее, меч самое архетипичное оружие? Меч больше, чем просто отточенная полоса — ограниченная черта, символ воли и власти — он самый узнаваемый и важный символ войны. Сколько же смысла заключено в этой полоске метала… Сейчас. Для греков им было копье. И Отец дружин тоже придерживался такого мнения. Копье, дубина, топор или лук, несомненно, древнее, нежели меч. Но эти предметы используются, как инструменты и на охоте. И только один меч создан человечеством исключительно для убийства. А даже звездным войнам нужен соответствующий символ.

Я не стал говорить все это торговцу, все и так это знают и продолжают восхищаться лаконичностью и простой красотой смертоносной стали. Так будет всегда, пока люди не забудут об этом оружии вовсе. Но в звездных войнах существуют тысячи разумных видов и далеко не всем им это должно быть ясно.

Я решил сначала определиться с выбором пистолета.

Черт подвез меня на лэндспидере[2] до стрельбища, расположенного в паре километров от магазина, прихватив с нами еще одного хорошо вооруженного забрака. Оставаться наедине с вооруженным незнакомцем он был не намерен, и я прекрасно понимал его мотивы. В качестве полигона выступал навес от солнца и куча камней, раскиданных перед ним на расстоянии до сотни метров.

Первой достали угловатый несуразный пистолет.

– Держи, это энергоячейка "H5", — инструктировал он меня, — её заряда хватит на десять-тридцать выстрелов.

Он сунул мне в руки тяжелый параллелепипед с двумя серебристыми разъемами под штекеры наподобие джека на верхней грани. К нижней крепилась ярко окрашенная когда-то пластина.

– Десять или тридцать? — переспросил я.

– Зависит от установленной мощности, — объяснил он, показав трёхпозиционный переключатель на пистолете. Торговец достал маленький цилиндр, — Это кассета с тибаном, её хватит в десять раз дольше. В ней газ, который является рабочим телом насилия на внешнем кольце. Энергоячейка перезаряжается, кассета тоже многоразовая.

Я вставил «обойму» в приемник перед рукоятью длинной стороной вверх, стукнул по ней, и она щелчком встала на место. За нее удобно было придерживать пистолет второй рукой. Рукоять завибрировала, на тыльной части загорелся зеленым ползунок, на две трети заполнив полосу. Ниже его красным мигал округлый контур. Я вставил кассету в разъем сбоку пистолета. Контур перестал мигать, загоревшись зеленым. На пистолете под прицелом глазу был доступен целый светофор.

– К сожалению, проконтролировать точно емкость кассеты трудно и конструктор просто установил трехцветный индикатор, — заметил «черт». — Обычно на заводских моделях тоже ползунок, но он также правдив, как хатт, выступающий в Сенате Республики.

– Он не заводской?

– Какой-то умелец собрал его из десятка других бластеров, установил даже лазерный целеуказатель и фонарь, но забыл предохранитель, — сказал об одной маленькой и незаметной детали торговец, злорадно улыбнувшись. — С ним надо быть аккуратней, а то отстрелишь себе яйца.

Я прицелился в глыбу, стоявшую в десятке метров от меня, и выстрелил. Пистолет выплюнул заряд чего-то ярко светящегося, но не слишком быстро летящего. Раздался грохот, но не от выстрела, с ужасным треском и искрами от камня в стороны полетели осколки с щебенку размером. Один просвистел мимо меня. В камне образовалась выбоина глубиной сантиметров двадцать. Я был впечатлен. Отсутствие предохранителя грозило потерей не только первичных половых признаков, но и ног.

– Эй, полегче, парень! Уменьши мощность, пока не сжег ствол! — заорал под ухо деваронец. — Этот уродец бьет, как штурмовая винтовка.

Я недовольно убавил мощность в три раза и лишил древних барельефов установленный подальше монолит, служивший некогда строительным блоком в Коррибанских памятниках архитектуры. Отдача упала также.

Плазма летала с воющим звуком и весьма неторопливо. Когда после нескольких выстрелов от заряда осталось меньше четверти, пистолет вновь завибрировал и мигнул уже красным ползунком. Проявил себя третий индикатор, сообщающий о высокой температуре. От среза ствола чувствовался поток тепла, как от конфорки. Цевье же почти не нагрелось.

– Ты говорил что-то о десяти выстрелах на максимальной мощности… — подняв бровь, сказал я черту.

– Эй, это с новой обоймой — у этой клиентов было больше, чем у потасканной шлюхи на пенсии!

– И новая продается отдельно!

– Разумеется! — Вновь растянул зубастую улыбку торговец — Ты быстро сечешь, радуйся, что кобура в комплекте.

– И кассета отдельно?

– И кассета.

Ясно, флэш-карта, зарядка, кабели и запасной аккумулятор продаются отдельно. Хорошо чехольчик в комплекте!

– Плазма еле летает. И летит, по-моему, криво, — пожаловался я. Я сам так криво не стрелял, заряды летели как условно сферический свинец, вытолкнутый пороховыми газами из гладкоствольного пистолета.

– Скорость на эффект от попадания не зависит, а пушка с хорошим разгоном станет больше в пару раз, и ячеек ты к ней не напасешься, — сказал черт.

– А есть бластеры с нормальной точностью, не перегревающиеся, не огромных габаритов? Желательно с быстрыми и мощными зарядами, — мечтательно спросил я.

Я опять развеселил этого типа, через смех он прохрипел:

– Выбери из списка два. Остальное выброси на помойку. Или просто на улицу, если ты здесь. Или целых три пункта и готовь кредиты, как за склад баррадия, — угомонившись, он продолжил объяснение. — Ну, а серьезно: толковое оружие, тот же Бластех, имеет регулируемые параметры. Это делает оружие дороже, но профессионалы предпочитают настраиваемые бластеры.

– Давай глянем следующую пушку.

– Давай, — согласился деваронец.

Пистолет от Бластеха имел значительно больший боекомплект: почти сотня выстрелов с одной обоймы, подумать только! Наличествовали и уйма плавных настроек, коллиматор и многофункциональный цветной дисплей, против аналоговых индикаторов предыдущего творения неведомого Кулибина. Но даже на максимальной мощности он стрелял слабее, чем предыдущая пушка на минимуме.

В конце концов, я выбрал первую гаубицу и взял, поддавшись минутному порыву, небольшой «дамский» пистолет, умещающийся в ладонь, за пятьсот кредитов на всякий случай. Его мощность тоже была кустарно поднята в ущерб охлаждению, а чип аутентификации был выпаян, отчего половина настроек не работала.

Провоевали же наши прадеды всю Великую отечественную с "ТТ", имевшим магазин на восемь патронов и лишенным предохранителя. "Кольт" имел обойму в семь патронов, но это также не смущало американских военных вплоть до «бури в пустыне».

Вернувшись в оружейный магазин, я докупил в комплект ту твилекскую саблю со съемными ультразвуковыми генераторами и подобрал щит за девять тысяч кредитов. Это была изрядно потрепанная военная модель, несмотря на износ, характеристики которой, мне до конца не понятные, были чуть выше среднего.

Установить его можно было куда угодно, и он создавал замкнутое защитное поле вокруг плотного объекта, к которому был прикреплен. Воистину высокоразвитая технология неотличима от магии. Но мириться с подобным невежеством я не собирался.

Щит состоял из эмиттера (излучателя), энергоячейки (так звали тут аккумуляторы) и промежуточного буфера из суперконденсатора, сделанного по большей части из высокотемпературного сверхпроводника. Действительно высокотемпературного, а не в привычном для меня «жидкоазотном» смысле. Соединялись они проводами, тоже выполненными из все тех же сверхпроводников. Шикарно тут живут электрики.

Напрашивалось повесить увесистый эмиттер на пояс, но «черт» злорадно заметил, что большая часть веса — это биозащита, а так у меня очень быстро все будет на полшестого. Эта штуковина имеет свойство излучать «лучи добра» во время своей работы. В результате, по его совету я закрепил его на предплечье.

Его можно было держать и постоянно включенным с первичной накачкой энергии в поле, а буфер полностью заряженным, но, как следствие, мог развиться лейкоз. Поддержка безопасности имела неоднозначное решение. Время быстродействия было порядка одной секунды — за столько он создавал защитное поле и это было катастрофически долго. Чтобы извлечь пистолет и выстрелить некоторым нужно намного меньше времени.

Вместе с боеприпасами и мелочевкой все вышло на семнадцать тысяч. Яростно торгуясь и узнав еще немало непередаваемых идиом, я сбил общую цену до двенадцати тысяч. Остановившись на достигнутом, я все равно чувствовал себя обманутым, стоил же весь приобретенный товар, по моему мнению, тысяч девять — максимум десять. В качестве компенсации, космическая помесь черта с троллем с улыбкой подарила мне осколочную гранату.

Как лубочный пират — весь в тряпье, но увешанный оружием с головы до ног, я зашел в следующую лавку. В ней я почти час потратил, подбирая себе одежду поприличнее. Не то чтобы я модник или меня столь волнует упаковка для моего тела, но шмотки были чрезвычайно непривычны, а продавец назойлив. Взял себе ранец для того, чтобы сложить вещи на смену. В список купленного вошли три темных футболки с принтами всегалактических рок-идолов, пара рубашек, двое штанов цвета хаки, белье, широкий пояс, на который я повесил «тяжелый» пистолет, саблю, кошелек и колоду с картами. В лавке нашлись плотно прилегающие солнцезащитные очки с ремешком - необходимый товар для пустыни. Не найдя нормальной шляпы, пришлось взять головной убор, смахивающий на шлем-салад с широкими полями. Нелепое зрелище. Но идиот, умерший от солнечного удара, выглядел бы ещё более нелепо.

Несмотря на упорно предлагаемые сапоги-говнодавы, я с трудом подобрал цивильную обувь. Сапоги, по-видимому, были в галактике непреходящим хитом сезона.

Список завершила термостатирующая куртка, способная греть, защищая от холода, и охлаждать, спасая от жары. Для работы этой функции во внешний карман устанавливался аккумулятор — подходил и H5, взаимозаменяемый с обоймами моего пистолета. Подобная унификация грела душу инженера. Насекомоподобный, членистоногий и членисторукий продавец уверял меня, что шлем и куртка функционируют как «тканная» броня, набивая цену, но, памятуя о судьбе камней в пустыне, я не придал его словам никакого значения.

Нож я засунул за пояс за спину, а кобуру «дамского» пистолета прикрепил ко внутреннему карману куртки. Гранату я также спрятал от глаз долой.

Поглазел на местные электронные девайсы, но, поскольку не хотел зря тратить деньги, не разобравшись, брать ничего не стал.

Взяв бутылку воды в гастрономе, где на меня подозрительно таращился продавец неизвестного мне вида, я покинул торговый павильон. Оставалось еще 27 тысяч кредитов и большая часть дня в запасе.

Перепутать кантину с чем-то другим было невозможно. Это самое высокое здесь здание единственное имело яркую вывеску. Она гласила: «Ситхов[5] приют», обещая мне пристанище.

Дверь уже привычно раздвинулась перед самым носом подобно корабельному шлюзу, повеяло прохладой. Фэйсконтроля, как и досмотра на входе, не имелось, поэтому я прошел в кантину вооруженным до зубов. Или я его не заметил.

В просторном зале, полном при этом закоулков и темных ниш, царил полумрак, разгоняемый местами приглушенным зеленым, желтым или красным светом. Несколько музыкантов яркой наружности на сцене, расположенной прямо над центром зала, весьма прилично играли блюз. Сцена была подвешена к потолку и выполнена из прозрачной овальной плиты. В свете софитов она, казалось, плавно плыла над залой вместе с мелодией.

Я направился к барной стойке, у которой методично накидывалась пара подозрительных уродцев. Бармен регулярно подливал им в стаканы синюю, как тосол, жидкость всеми четырьмя руками. Помогало ему и несколько дроидов, выполнявших роль официантов. На протокольника, следовавшего за мной, косились весьма неодобрительно. В Силе сквозило недовольство. Ясно было, что я нарушил некие неписаные правила поведения.

Сорок Пятый объяснил, что наличие протокольного дроида разумные существа в кантине воспринимают, как вторжение в личное пространство, так как он обладал совершенными акустическими датчиками и мог понять содержимое любого разговора, на каком бы языке он не велся. При этом в определенных местах кантины специально были созданы зоны для ведения конфиденциальных деловых переговоров, и если он направится в их сторону, то его функционирование скоро прервется по независящим от него причинам.

– Здравствуйте, не подскажите, где можно найти Травера Последнего? — поинтересовался я. Эту фразу я специально отрепетировал перед выходом в свет. Но как я успел убедиться, стоило мне захотеть что-то кому-нибудь сказать, и вот я уже знал, как это сделать.

– Он с командой ошивается в красной зоне у столов для пазаака, это туда, — он указал одной из четырех рук, не прекращая взбалтывать коктейль двумя другими, в сторону, освещенную алым светом. — Если надо чего выпить, выкурить или закинуться — обращайся к официантам. Девчонки там. — последней свободной конечностью он задал еще одно направление.

Я поблагодарил его и пошел в указанную первой конечностью сторону. Суть сказанного им я понял и без переводчика, но Сорок Пятый старательно всё переводил по моей просьбе. Пусть думают, что я не знаю основного.

Тут и там сидели различные существа, пришедшие потратить сюда кредиты. Подавляющее большинство мест пустовало: в изогнутых рядах длинных ламп встречались темные разрывы, на полу хрустел песок, а пыль покрывала почти все горизонтальные поверхности. Приятная музыка и антураж сочетались с атмосферой покинутости и запустения. Отсутствие прямых линий усиливало чувство, что находишься в огромной пещере.

Один столик в нише занимала группа галдящих гуманоидов. В центре стола стояла прозрачная колонна — верхняя ее половина стальным сталагнатом уходила ввысь к потолку. В колонне располагался серебристый шест, вокруг которого эротично двигалась золотистая полуобнаженная твилечка. Она послала мне воздушный поцелуй, когда я понял, что таращусь на неё уже полминуты. Я не стал раздражать компанию любителей эротики — кто за девушку платит, тот ее и танцует. Пускай и через стекло.

Воистину правы создатели Массэфекта: сиськи — наилучший способ коммуникации разных видов.

Пройдя чуть дальше, я, наконец, заметил Травера с командой. Он сидел во главе продолговатого, светившегося синим по центру, стола. Этот свет, смешиваясь с красным и оранжевым, льющимся со стен и потолка, накладывал необыкновенные оттенки на лица компании. И мешая мне определить настоящие их цвета.

По правую сторону, совсем близко от него, сидела синекожая девушка-твилечка, её кривой меч лежал рядом на соседнем столике. Ближе ко мне расположилась ещё одна девушка с ярко-алыми волосами и такого же цвета кожей, на ней была расстегнутая короткая куртка. Фиолетовые штаны и топик плотно обтягивали ее стройную фигуру. Судя по всему под топиком ничего больше и не было. На бедре была закреплена кобура с пистолетом, на поясе были подвешены длинный кинжал и шпага с энергетическим щитом. Эмиттер, также, как и у меня, был закреплен на предплечье. Слева от капитана-контрабандиста сидела пара человек. Один совсем немолодой мужчина был одет как на парад, щеголяя в отглаженных брюках со стрелками и в красно-коричневом мундире с орденской планкой. Он отрешенно курил сигарету через мундштук очень странной формы, выпуская ровные кольца дыма. Мундштук он сжимал металлическим протезом. Глаза его были закрыты. Редеющие седые волосы были коротко подстрижены, массивный широкий нос выделялся на округлом обрюзгшем лице. Второй человек был напротив молод и вызывающе ярко одет. Волосы торчали во все стороны и были окрашены синим и черным, на лице был макияж, глаза были подведены, как у шахтера. На лоб были задвинуты черные угловатые очки. Широкая квадратная челюсть заросла щетиной. Педик, наверное. Я не стал больше глазеть на эту пеструю команду и подошёл к столу.

Пока я рассматривал их, они, в свою очередь, оценивали со всех сторон меня.

– А вот и наш герой, о котором я уже рассказывал, — приветствовал меня Травер широким взмахом руки. — Присаживайся.

Краснокожая улыбчивая девушка выдвинула стул рядом с собой, и я, не став сопротивляться, составил ей компанию.

– Я капитан «Счастливой шлюхи» и глава этого пестрого экипажа. Это ты знаешь. Меня зовут Травер, большинство зовет меня Последним, и только мне в действительности известно, что это означает. Это Нейла, — он указал в сторону твилечки, — моя жена. Это лейтенант Ивендо, второй пилот и борттехник, а также по совместительству мой первый помощник, но он пока занят своим спайсом и ему не до тебя, — сообщил он имя курильщика. — Подышишь рядом с ним — и тебе тоже ни до чего не будет дела.

Мне показалось, или его отростки на голове могут шевелиться?

– Знакомься, это Фарланд, он родом с самой большой и важной помойки в Галактике, он наш суперкарго и по совместительству кок. — Фарландом звали накрашенного парня. Он помахал мне рукой.

– А я Свельда, будешь со мной дружить? — она почти повисла на мне и чмокнула меня в щеку. Судя по всему, ее предложение даже не обсуждалось. Я был несколько смущен ее объятиями. — Я путешествую автостопом с этими скучными типами, — облапав меня, она всё же слезла с моих коленей.

Я осознал, отчего жена Травера сидела между ним и Свельдой. Хотя, возможно, я и ошибался.

– Я Олег и ищу работу, — просто представился я.

– Мне нужен штурман, — сообщил мне твилек — Ты, случаем, не знаешь эту науку?

– Никогда не летал на космических кораблях — сожалеюще ответил я.

– Сколько будет семью шесть? — зачитал вопрос Травер с небольшого планшета, извлеченного из кармана

– Сорок два, — не задумываясь, ответил я.

– Интеграл от синуса?

– Минус косинус плюс константа, если он неопределенный, — так же на автомате выдал я.

Он зачитывал вопросы с бумажки. Были и простенькие задачи по динамике, и непростые вопросы по вышке[3]. По мере, того, как я отвечал на них, буксуя на линейке[4], лицо Фарланда и Травера приобретали довольный вид.

– Поздравляю, ты сдал вступительный тест в кореллианскую школу штурманов, — поздравил меня капитан. — Вчера ты слова не мог связать на основном. Сейчас понимаешь почти все, что я говорю, и вдобавок пытаешься говорить со своим ужасным акцентом. Хотя и не хуже, чем у меня. Думаю, ты освоишь эту науку за год? — он вопросительно поднял бровь вверх — отростки, свисающие с его головы, действительно шевелились, пока он говорил, выглядело это несколько отталкивающе.

– Я могу попробовать, — неуверенно ответил я. Малорослый зеленый тролль в моей голове намекал, что надо совсем не пробовать. Я подумал немного и сказал, — Я думаю, что смогу.

– Тогда возьму тебя на борт младшим техником, с испытательным сроком в месяц… — он взял паузу. — Но только при двух условиях…

Я все еще находил странным, что не собрал все свои деньги и не нанял себе «такси» до одного из цивилизованных миров. Неоднозначная затея наняться к контрабандистам вовсе не сулила возможность повидать мир, заработать денег или найти приключения — она сулила возможность плохо закончить. В то же время я чувствовал правильным сделать так, радикально изменив течение своей жизни. В любой момент я ещё мог передумать. Я высказал мысль вслух.

– И кем ты будешь там? Одним из нескольких миллиардов бездельников в целиком освоенном и перенаселенном мире? Будешь батрачить за жалкие гроши или получать ещё более жалкое пособие. Когда ты решишь наняться на корабль, выяснится, что без кучи бумажек и дипломов ты на нём нахер не нужен. А когда пойдешь их получать, окажется, что у тебя нет денег на образование, и тебе предложат кредит. В Республике никого не волнует, кто ты и что ты, пока ты не заверишь это бумажками, — расписывал мне Травер перспективы.

Его прервал Фарланд

– Я так и сделал, и знаешь что? Мне сказали "У вас нет опыта работы"! "Обращайтесь в другое место". Если у тебя нет блата, ты родом не из Кореллии и не собираешься до конца жизни возить руду по одному и тому же мее-еедленному маршруту, то шансов у тебя нет.

– И что, никто еще не путешествует по галактике?

– Ха! Богатенькие туристы, крупные шишки и джедаи. Тебе это не светит, — ответила мне Нейла.

– И симпатичные девушки, — добавил я. Свельда хихикнула, толкнув в бок кулаком.

– Зелтронки не в счет, — сказала Нейла. — У мужиков при их виде текут слюни и они теряют остатки разума.

– Мне стоит начать подбирать слюну?

– Можешь и дальше терять остатки разума, — разрешила мне Свельда. Боги, вот это грудь! Надо сосредоточиться на деле.

– И какие условия, Травер?

– Раз — ты сыграешь со мной в пазаак. Два — доживешь до вечера, — сказал он. Прозвучало это несколько настораживающе.

– Это связано друг с другом?

– Нет, просто один воротила решил, что я должен ему немало денег, и нанял головорезов решить эту проблему. Я жду их здесь уже второй день. Их лучше встречать на подготовленной почве, сюда повторитель[6] не пронесешь. Кстати, твой ствол лишним не будет.

– Какой из трех? — мурлыкнула зелтронка, беззастенчиво рассматривавшая меня всё это время.

Кровь прильнула к щекам. Я густо покраснел, возможно даже при моей пигментации и освещении это было заметно.

– Меня интересуют из них только два, — невозмутимо сказал твилек.

– Вот этот, — я вытащил пушку из кобуры. Затем отогнул полу куртки — и этот.

Твилек присвистнул.

– Это обрез от пушки истребителя? Или ты что-то так компенсируешь? — заметил он с мерзкой ухмылкой.

– Ничего ему компенсировать не надо! — вступилась за меня Свельда.

– Спасибо, – поблагодарил я девушку – Иметь карманную гаубицу в этом враждебном мире я считаю очень разумно.

– Я не прочь на нее взглянуть, — подмигнула мне Свельда.

Кто о чем, а вшивый о бане. О зелтронах я раньше никогда не слышал, но эта точно была озабоченной нимфоманкой. Или обдолбанной. Хотя у неё тоже есть на что взглянуть…

– Прекрати пялиться на ее грудь и послушай меня, — оторвал меня от этого увлекательного занятия Травер, — Я выиграл кучу денег у одного типа, замечу - честно, но он решил, что если свидетелей тому было мало, то можно сговориться с ними и заявить об обратном. Теперь он хочет сшибить с меня уйму кредитов, но ошибается — меня на понт не возьмешь.

– И?

– Мы просто замочим его наемников, и претензии отпадут сами собой.

– Звучит просто, — я был настроен скептически. — И насколько реализуемо?

– Если их будет много — мы свалим через задний ход. Это там, – он показал неприметную дверь в нише. — Если их будет мало, то мы их спровоцируем, и будем обороняться.

– Капитан, кто этот сит? — очнулся от наркоза лейтенант — уже забыл, как его зовут. Он указывал в меня своим металлическим пальцем.

У него были разные глаза. Один обычный — человеческий, а второй настойчиво буравил меня черной бусиной на абсолютно белом фоне, лишенном сетки сосудов. Механическая имитация.

– Ивендо, это кандидат в младшие техники и возможно наш новый штурман - Олег.

– Ты серьезно? Он похож скорее на пирата, чем на штурмана, — лейтенант говорил с хрипотцой, как заядлый курильщик.

– Ты видел много ситов в галактике? — Травер скептически спросил второго пилота.

– Достаточно, в обоих смыслах слова. Он несет черты масасси, а они в родстве с ситами, — его разум уже не был затуманен спайсом, или же он быстро выветривался, — я бы не стал доверять ему.

– Он похож и на зелтрона, — вступилась Свельда. — Единственное, что в нем от масасси, так это цвет кожи, но тогда и все мы в родстве с ними. К тому же он слишком симпатичный, чтобы быть ситом.

– Девушка, у него глаза сита, лишний набор клыков и он не умер под Хорусетом. Я, может, и не очень хорошо учился в академии вооруженных сил Республики, но помню эти ориентировки точно. Он сит! — хрипел лейтенант.

– И что это меняет? — спросил я.

– Нам нужен новый штурман, — поддержал меня Травер. — А сейчас еще и лишний стрелок. Ивендо, между прочим, он ответил на твой список вопросов.

– И что это меняет? — гундося в нос, передразнил Ивендо меня. — Значит он неплохо образованный сит. А нужен нам не лишний стрелок, а пара противопехотных мин. Но я помню, капитан здесь ты, тебе и расхлебывать это... решение.

– Он ещё не сыграл со мной в пазаак, — напомнил Травер.

– Ты обещал объяснить правила, — я достал колоду.

– Они крайне простые, у тебя сейчас две колоды, — он взял у меня стопку карт. — С синими, красными и золотистыми рубашками — это боковая колода, с зелеными — основная. Перед игрой выбери двадцать карт главной колоды — у них номинал от одного до десяти — и положи на стол, — он указал на светящуюся поверхность стола. — Бери лучше разные и не меньше одной каждого вида, последнее — правило. Каждый ход железный болван будет случайно выдавать одну из них. Наберешь двадцать, выиграешь раунд, наберешь больше — проиграешь. Если мы оба недобираем или перебираем — выигрывает тот, у кого ближе к двадцатке, наберем по двадцать оба — будет ничья.

– А затем ещё и боковая колода? — я и так уже знал правила, но тянул время.

– Если перебрал или думаешь, что переберешь, можно использовать специальные карты: плюсующие — синие, минусующие — красные, есть меняющие значение всех троек или двоек на игровом поле, набранных из одной колоды на отрицательные, меняющие двойки на четверки и тройки на шестерки. Есть добавляющие и отнимающие на выбор число, равное числу набранных карт. Есть «последний довод» — он позволяет выиграть при ничьей. Много их. Кладешь перед игрой десять таких на стол и забираешь потом «руку» из четырех. Ты сможешь сыграть одной из них за ход, делай это с умом. Игра состоит из трех раундов, а «рука» у тебя на все раунды одна, — пояснил он вкратце правила.

– У меня сорок боковых карт, можно выбирать любые? — уточнил я.

– Да, обычно у игроков колода тоньше в два раза, но у тебя все карты пазаака, — этот факт немало удивил Травера.

– Это необычно?

– Половина карт боковой колоды бесполезна. Или требует излишне творческого набора основной колоды, эти карты скорее коллекционная ценность. Их часто продают отдельно от традиционного расклада с рук на руки.

– Пробную партию? — предложил я.

Подошел официант с подносом, Травер взял с него коктейль.

– Я по правилам Сената Республики не играю, — напыщенно сообщил мне твилек.

– Ничего не ставишь на кон, ничего не выигрываешь и не проигрываешь — просто тратишь время, — объяснила Нейла.

– Мы можем играть по правилам Нар-Шаддаа, — предложила Свельда. Если положительные эмоции и оптимизм могли бы передаваться по воздуху, то она была бы излучателем.

– Если только ты играешь лучше, чем она, — прохрипел мне в ухо Ивендо. — Меня не прельщает любоваться твоей голой задницей.

– Сыграем на интерес? — предложил Фарланд.

– Сойдет.

Я набрал по две карты каждого вида главной колоды, наугад вытащил десятку боковых и выложил их все на люминесцирующий стол. Мой соперник повторил мои действия, основная и боковая колоды у него были уже собраны. Ход завершал нажатие кнопки на столе. Начали.

Забрав загоревшиеся карты «руки», я перекладывал в игровое поле подсвечивающиеся при каждом ходе карты основной колоды. Дойдя до семнадцати, я положил на стол карту-перевертыш из «руки», превратив тройку в шестерку и получив при этом выигрывающую двадцатку.

– Возможно зря, — заметил Травер, внимательно наблюдавший за игрой, потягивая свой напиток. — Держи в уме основную колоду, оставшаяся тройка могла дойти с разной вероятностью от того, как собрана основная колода.

– Откуда мне знать, что выпадет?

– Оценивай шансы, считай и одновременно полагайся на интуицию и удачу. Если бы их не было, не были бы знамениты игроки, выигрывающие партию-за-партией. Это самое серьезное доказательство существования удачи, которое я знаю.

Следующие два раунда я продул, проиграв всю партию. Неплохо знать будущее, подумал я. В прошлое я уже заглядывал, заглянуть немного вперед можно попробовать. Вернее не пробовать, оценить шансы.

– Возьми, промочи горло, — подала мне пластиковый стакан с трубочкой Нейла.

Я потянул незнакомый прохладительный напиток, очень вкусный сок или шедевр химиков, алкоголя в нем не оказалось. Я вопросительно поднял бровь.

– Во-первых, тебе рано, — пояснил мне лейтенант. — Во-вторых: никто еще ничего из нас не выпивал в этой кантине уже вторые сутки — нам всем нужна твердая рука и ясный ум.

– Ясный ум? — вздернул брови я, косясь на пилота и одновременно борттехника. И что-то там еще по совместительству.

– Травер не может мешать курить мне спайс, это прописано в моем контракте, — пояснил мне лейтенант.

Или он был очень ценным членом экипажа, или у капитана действительно проблемы с командой, — решил я.

– Но мы старательно сидим в кантине, изображая нажирающуюся команду звездолетчиков, — ситуация веселила Свельду. — А я ещё не танцевала на столе!

– Это у нас на вечер, — Нейла, напротив, бурлила от недовольства. Да, я не завидовал Траверу, путешествовать по злачным местам в компании жены… Но, опять же, я, видимо, чего-то не понимаю.

Блюзовая мелодия завораживала, чистый звук лился спокойно, развивая мелодию. Пещерная акустика в зале, что удивительно, почти не портила звук. Я невольно заслушался, закрыв глаза.

– Так ты будешь играть? — отвлек меня нетерпеливый Травер.

– Да, — ответил я не открывая глаз. Медленно мысленно я перебирал колоду в поисках потенциально полезных карт. Я мог просто обманывать себя или заниматься самовнушением, но Сила вокруг откликалась на мои мысленные поиски, изменяя свой поток, закручиваясь вокруг меня, послушно сменяя свое привычно ровное течение. Сила пульсировала в такт музыке.

– Что желаешь поставить на кон? — Я ясно его понимал, Сорок Пятый давно уже ничего не переводил для меня. В этот момент я осознал, что знаю основой уже почти полностью. Это напрягало меня, поскольку источник этого знания мне был неизвестен. Пусть каждый акт познания — это отчасти и акт веры, но происходящее расшатывало обыденные границы реального. Ведь никаких сверхъестественных событий по определению не может происходить — коли уж они свершились, то они вполне естественны. Как нет и никаких «нематериальных» проявлений чего бы то ни было. То, что папуасу нечем поймать радиоволну еще не лишает ее права называться формой материи.

– Как насчет пары сотен кредитов? — предложил я. Слова — это информация. Но информация — это не только слова.

– Это мне нравится, — довольно сказал капитан. Когда он говорил эмоционально, он начинал растягивать гласные.

Я все еще не открывал глаза, шансы расплывались, возможные партии текли непрерывной чередой размытых картин.

Если нет конкретного будущего, как можно определиться с тем, что именно произойдет? Знание ― сила, знание меняет всё. Я знаю, а значит могу изменить происходящее. Но тогда мое знание будущего должно включать само себя. Такое будущее, которое увидели. Отличающееся от того, которое бы не увидели. Ловушка сознательной деятельности…. ее описание и причины вплоть до рациональных объяснений нейрофизиологов возникают в ней самой же. Прочь эти мысли! Потом. Я открыл глаза.

– Клади карты, Травер, — отстранёно сказал я.

Бесстрастно, стараясь ничего не перепутать, я заменил главную и боковую колоду на столе. Смыслы, причины и последствия сменились бесконечным калейдоскопом образов. Слишком сложным, чтобы его осознавать. Но сознаем ли мы свои действия вообще? Я начал вглядываться и с трудом, но зафиксировал образ будущего, вполне конкретно создав его, собрав боковую колоду. Игра началась.

В первом раунде я спокойно собрал двадцатку, добрав ее плюсующей на пять картой. Во втором убрал перебор отрицательной на минус четыре, даже не дожидаясь следующей карты. В последнем раунде удвоил третью карту даббл-картой из «руки». Еще пара карт и двадцать собрались сами. Травер собрал только одну двадцатку на три партии. Чистая победа.

– Поганец врет! Он умеет играть и, сит его возьми, неплохо! — Травер был раздосадован и не на шутку разозлен. Или же просто очень эмоционален. Очень сложно понять, учитывая, что он не человек. — Продул коку и наварил на мне пару сотен.

Он возбухал ещё недолго, успокоился капитан также быстро, как и разошелся.

– Я уже видел один раз такую «игру», — заметил лейтенант.

Зелтронка обернулась ко мне, приобняла и поцеловала, поздравляя с победой.

– Теперь ты сможешь угостить девушку кореллианским бренди, — сказала Свельда, дыша мне в ухо.

Между тем лейтенант вертел в механической ладони мундштук. Он смотрел мне в глаза.

– Закрывать глаза перед тем, как отдавать приказы или решать важные вопросы, — спокойно продолжал лейтенант. — Быстро изучать языки и проявлять поразительное везение. Это привычная манера поведения джедаев. Или ситов. Ты можешь оказаться полезен или принести неприятности. Но из джедаев очень херовые штурманы и математики. Мышление слегка другое. Большинство из них просто следуют «велениям силы». Что ты можешь сказать насчет этого?

– Я предпочитаю думать своей головой, но учитывать элемент случайности и погрешности должен любой инженер, в том числе и делать качественные оценки. Сила в этом может быть помощником, но только помощником, — я не стал отпираться, если я попаду к ним в команду, скрывать одаренность будет глупо, но я вовсе не джедай и не сит. — Однако же, я никогда и нигде таким фокусам не учился.

– Я играл пару раз с джедаями в пазаак, они утверждали, что предсказать заранее, что положить на стол, практически невозможно. Трудно предсказать действия генератора истинно случайных чисел — так говорил мне один магистр. Очень немногие это могут, — Ивендо теперь задумчиво смотрел вдаль мимо меня. — И никакая Сила не заменит данные разведки.

Зелтронка удивленно смотрела на второго пилота.

– Ивендо, ты никогда не рассказывал, что видел джедаев, Целого Магистра! Я никогда их не встречала. Я слышала: они эмпаты, это может быть интересно, – тараторила зелтронка. Сдерживать себя — это не про нее, меня окатывало волнами ее эмоций.

– Они бы тебе не понравились – они скучные и правильные разумные и даже дают обет безбрачия.

– Целибат! Ха, не верю! Не импотенты же они?

– И все же это так.

– Бедняги! — Сама мысль о том, что кто-то в галактике занимается самоограничением, её ужасала. — Олег, не смей идти в джедаи!

Она так смешно смотрелась, что я не смог больше сдерживать смех и громко захохотал.

– Ни в коем случае, — ответил я.

– Его и не возьмут, джедаи перестали брать взрослых учеников после великой войны ситов, — вклинился Травер.

– Это все фокусы, на которые ты способен? — спросил он.

– Я никогда не учился использовать Силу, сам факт её существования я понял, только побродив по этой пустыне. — говорить правду легко и приятно.

Пиликнул комлинк, Травер внимательно читал сообщение на экране, закрепленном на браслете, как часы.

– У нас гости. Сила тебе пригодится, Олег.

– Сколько? — поинтересовался взволнованно Фарланд. Его и без того бледное лицо уже выражало панику.

– Пятеро, — отрезал Травер. Он резко стал серьезнее. — Гаммореанцы с трандошанином, один аквалиш.

Ивендо закашлял:

– Сборище уродов, Отвратительные свиньи, ящерица-переросток и прямоходящий мерзкий паук. Планету последних нужно заравнивать термоядерными боеприпасами, — толерантным курильщик не был.

– Тебе никто не говорил, что ты видист? — укорила Нейла Ивендо.

– Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, что есть виды, которые не исправишь. Только сжигать.

– Горбатого могила исправит? — спросил я.

– Верно, парень, очень точно сказано.

– Как ты вообще в республиканском флоте служил? — дивилась Нейла. — У вас там множество видов служило. «Политика флота в видовом разнообразии». — процитировала она.

– Когда запахло жаренным, этих выкидышей эволюции рядом не оказалось.

– От них воняет, и они некрасивые. Я не хочу с ними встречаться, — пожаловалась зелтронка.

– Я ничего о них сказать не могу, — добавил свое мнение Фарланд. — в моём блок-районе[7] они не жили.

Я решил оставить вопросы на потом, или спросить "Гугл" далекой.

– Это всё не важно, мы все равно их грохнем. Поступим со всеми одинаково, не будем видистами, — закончил дискуссию Травер. — Проверьте оружие и щиты.

Мы начали расстегивать кобуры, снимать предохранители, проверять заряд аккумуляторов и крутить переводчики. Я проверил бластер, но даже не притронулся к клинку, хотя почти все беззвучно проверили, насколько хорошо лезвия выходят из ножен. Фехтую я ещё хуже, чем стреляю. Ожидалась маленькая, но ожесточенная схватка.

– Извините, я не запрограммирован для участия в конфликтах, – подал голос протокольный дроид. Он напуган?

– Постой, ты можешь пригодиться, — у меня уже возникли пара идей насчет протокольника.

Нейла сложила бутылки за столом так, чтобы казалось, что мы выпили уже целую гору спиртного. Пробирала дрожь, я действительно собирался драться рядом с этими малознакомыми людьми? Уйти сейчас — это трусость или благоразумие? Впрочем, рассчитаться по долгам с Травером стоило.

Примечания

[1] Касательно цен. Я не буду использовать «каноничные» цены на оружие и прочие предметы, поскольку они никак логически не согласованны. Задумайтесь, обращаясь к канону: легкий фрахтовик класса «Динамик», постройки Центральных Галактических Систем (Эбеновый Ястреб – его модификация) стоит 154 000 кредитов, а бластер около 1000. Обратимся к «земному» опыту. Личное стрелковое оружие без оптики, за исключением MG4 (полмиллиона рублей – немцы, Хеклер унд Кох, хрен ли) и снайперских винтовок-болтовок (ствол с затвором и оптикой) стоят, как правило, менее ста тысяч рублей. Хотя с нынешней ценой на нефть и как следствие известным курсом – уже больше. Истребитель СУ-35 «со всем фаршем» стоит около 100 млн. долларов (данные из памяти, но порядок верный, новый Ил-76 еще дороже) То есть хороший истребитель с уймой радиоэлектронного оборудования стоит несколько десятков тысяч автоматов. Идем далее. Я, допускаю, что бластеры ручной работы, изготовленные на заказ из самых дорогих материалов, могут стоить и дороже. И корабль массой в пару сотен тонн с гипердвигателем и термоядерными реакторами, в силу развития технологий, напротив стоит дешевле, чем боевой самолет. Разумно предположить, что обычный грузовик без специального оборудования, самой простой конструкции и грузоподъемностью около 30 тонн или даже как "Эбеновый ястреб" – 60 тонн может стоить, как пять КамАЗов. То есть 20 млн. рублей.

Хотя, вернее указывать объем трюма и допустимую нагрузку от веса груза при перегрузках, но это из того же разряда, что и «максимальная скорость в вакууме».

Тогда порядки сходятся – это около 200 высококачественных единиц личного оружия.

Но звездолет это все-таки не грузовик и обладает куда более сложным оборудованием – от жизнеобеспечивающих систем до навигационных. Поэтому я буду назначать цены исходя из собственного понимания с некоторой поправкой на иной технологический уровень цивилизации ДДГ и исходя из того, что оные цены возникли только в расширенном каноне – «легендах».

[2] Репульсорный (левитационный) транспорт, передвигающийся невысоко над землей. Дешевле и легче аэроспидеров – «летающих автомобилей» способных передвигаться на большой высоте. Отличие заключается том, как искажается гравитационное поле – лэндспидер передает свой вес на ограниченный объем непосредственно под ним. Поэтому при отсутствии колес прочная дорога все равно желательна. В противном случае она будет разбита.

[3] Высшая математика.

[4] Линейная алгебра и аналитическая геометрия (ЛААГ), имеющая дела с векторами.

[5] Ситы, конечно сиТы, но эта кантина называется именно так.

[6] Повторитель. Являясь аналогом пулемета от плазменного оружия, единственное из ручного оружия, способное действительно стрелять очередями и делать это долго. Отличается высоким КПД, эффективным охлаждением ствола. Весьма тяжело и габаритно. Не отличается высокой точностью, в бою из него создают плотность огня, ведя огонь на подавление.

[7] Квадратный, реже иной формы колоссальных размеров самодостаточный район, способный вместить в себя около 50млн человек, население наиболее крупных и густонаселенных блоков достигает 0,5млрд чел. Подобная застройка характерна для чрезвычайно густозаселенных миров Ядра.

Примечание к части

Бечено.

>

4. Агрессивные переговоры

Не хрюкай! Выражай свои мысли как-нибудь по-другому!

© Льюис Кэррол „Алиса в стране чудес“

Хороший, плохой… Главное — у кого ружье!

© Эш. "Армия тьмы"

Написано под музыкальным сопровождением:

© Eivør Pálsdóttir альбом „Larva“

© First Aid Kit — My Silver Lining

© Пикник — "Чужестранец"

В кантину завалилась разношерстная компания. Впереди шло ящероподобное существо. Крупная голова рептилии, покрытая крупными чешуйками, росла прямо из плеч. Бочкообразную грудь закрывала металлическая броня, массивные конечности его заканчивались крупными трехпалыми ступнями и ладонями. Пара центнеров мяса, не меньше.

Вторым, резкой дергающейся походкой зашёл аквалиш. Тело гуманоида венчала паучья голова с переизбытком глаз. Брр… ну и мерзотная же тварь.

За ними семенило три прямоходящих кабана. Жирные тушки несли в руках огромные секиры. Им вовсе не надо было содержать в себе высоких технологий — они попросту имели достаточную массу, чтобы разрубить любого, как нежное мясо на разделочной колоде.

– Возьми на себя транда, — не поворачиваясь, прошептал Травер.

Я запахнул куртку, прикрывая оружие.

Уроды направились прямо к нам. Я втянул в себя воздух — в нос резко ударил запах спирта, Нейла уже разлила под столом кружку алкоголя. Ивендо закурил, делая вид, что и весь мир может подождать.

Зеленый ящер остановился перед передним торцом игрального стола. В кантине началось движение, как в комнате общежития посреди ночи, озаренной светом. Быстро-быстро, как тараканы, посетители разбегались в удаленные от нас стороны. Стриптизерша на лифте поднялась наверх по колонне. Музыка стихла. Умно.

– Трраверр, Онда Бада прроссилл перредать тебе, что он осскоррблленн и вссё ещщё нуждается в ввозввррате доллга. У ттебя ессть не ттвои деньги, – зашипела ящерица. Большие глаза с огромным ромбическим черным зрачком осматривали нашу компанию. Широкая пасть была заставлена кривым частоколом желтых треугольных зубов.

От группы наемников воняло тухлятиной и немытым телом, но меня больше волновало то, что они были вооружены до зубов.

– Просто верни деньги Онде Баде и живи дальше, — проскрипел человек–паук. Его широкие пальцы очень резко бегали по поясу.

– Можешь передать Онде, что он может засунуть свой длинный язык хатту в анус. Там ему самое место, — посоветовал ему Травер, старательно изображая поддатого.

– Твои оскорбления бесполезны. Мы будем ждать тебя на выходе. Ты вернешь деньги или пойдешь с нами, или же тебе крышка, — угрожал аквалиш, хрипя, как висельник.

Гаммореанцы хрюкали на своем свинячьем наречии. Вот это кодла.

– Понимаешь, что они хрюкают? – спросил я дроида.

– Да, господин, — отозвался он.

– Передай им, используя наиболее оскорбительные из известных выражений, что их далеких предков разводили на мясо мои предки, а сами они воняют, как экскременты… какие-нибудь невероятно зловонные для них экскременты, ты меня понял?

– Да, — в голосе дроида сквозила обреченность.

Свины пронзительно завизжали.

– Нет! — Закричал трандошанин. Но гаммореанцы его не слушали.

Они с воплями, подняв высоко над головой топоры, бросились на нас. Я закричал "Блять", активируя голосом щит. Рука потянулась за пистолетом. Секира первого свина со скрежетом раскроила голову дроида — его металлическое тело, отброшенное могучим ударом, покатилось по полу.

Перед столом было очень тесно из-за стульев: противники мешали друг-другу. Твилечка одним движением достала саблю и с воплем бросилась под ноги свиньям.

Я открыл огонь по трандшоанцу, Яркие всполохи мелькали между нами, мерцающая завеса его щита погасла. Заряд плазмы, попав ему в грудь, отбросил тело в сторону. Я оглянулся.

Ивендо катался по полу, сцепившись с аквалишем, двое гаммореанцев уже были застрелены. А третьему, увернувшись от взмаха его секиры, Нейла одним движением отрубила ноги.

Мы вскочили с места на помощь Ивендо, но сцепившиеся противники замерли. Нейла в это время отрубила гаммореанцу и руки.

Свельда со шпагой и пистолетом наперевес подскочила к лейтенанту, отцепив его от аквалиша. В лежащего паукообразного полетела плазма и его голова лопнула, как спелая дыня, брошенная на асфальт. Разбрызгивая кровавую кашу во все стороны.

– Не стоило, — Ивендо зашелся в кашле. — Он мертв. Хрупкий ублюдок.

В механической руке он держал широкий нож-кастет, которым выпотрошил урода. По его лицу стекали брызги крови, делая его и без того странное выражение лица пугающим. Обезглавленный аквалиш же прижимал неестественно согнутую руку с пистолетом к корпусу, под ним растекалась лужа ярко алой крови. Он так и не успел включить щит. Или он ему не помог — его выпотрошили.

Я осмотрел трандошанина — рептилоид не подавал признаков жизни. Кираса его была разворочена, превратившись в стальное крошево, в груди зияло огромное сквозное отверстие, через которое можно было просунуть голову. Вокруг все было забрызгано кровью и ошметками его внутренностей. Обрубок гаммореанина, сделанный Нейлой, всё еще бился в агонии, воя как оглашенный.

Воняло паленым. Меня вырвало. Свельду тошнило рядом со мной.

Проблевавшись до боли в желудке, я выключил щит и отошел от побоища подальше. Меня ещё мутило.

Поддерживая лейтенанта, капитан с Фарландом отошли в другую сторону зала, сев за свободный столик. Мы присоединились к ним.

– Сходи к бармену, пожалуйста, и принеси шесть чистых стаканов, две бутылки воды и салфетки. Пачку салфеток, — проинструктировал Фарланда капитан, оглянувшись на меня. Он посмотрел на Ивендо. — И бутылку бренди.

– Ивендо, ты точно цел? — Нейла принесла откуда-то аптечку.

– Со мной все в порядке. Он, кажется, зацепил протез, — я посмотрел на его руку, но она была цела. Он заметил мой взгляд. — Не на этот — он попал мне в ногу.

Тут я заметил, что левой ступни у него не было, а из штанины торчали обломки металла. Он, как истинный пират, имел протез руки и ноги. И глаза, вспомнил я.

Пока Фарланд убеждал засевшего за стойкой бармена, что всё уже закончилось, вновь заиграла музыка.

– А что стало с предыдущим штурманом? — спросил я осторожно.

– Отравился метанолом. Есть виды, которые пьют это говно как воду, а его от обычного шила хрен отличишь. Мы не успели его откачать, — отозвался Ивендо. — Пил всё, что пахло спиртом. Я говорил ему, что это плохо закончится, но он не слушал. — зелтронка прикрыла рот рукой.

– Радуйся, ты зачислен в команду, — поздравил меня Травер. — Твоя доля — пока девять процентов от общей прибыли. У меня тридцать, у Ивендо двадцать шесть, семнадцать у Фарланда и Нейлы. Это для ясности. Доходы и расходы делим поровну.

– А один процент кому? — сложил я суммы.– тому кто умеет считать?

– Свельде, пока она с нами.

– Расходы тоже делим по пропорции?

– Естественно! Но ты можешь настоять на твердой зарплате. Но это скажет только о том, что ты не веришь в собственную удачу. А такие люди мне не нужны.

Вернулся Фарланд с подносом.

– Сейчас придёт Селдин, — "порадовал" он нас новостями.

– Уважаемый Селдин Ранкор, — поправил его Травер наставительно. — Что стало с его дроидом?

– Дроид всё, — ответил я.

– Херово. Мы могли залить всю кантину кровью, но сломать его дроида… Он будет в ярости.

Я вытерся салфеткой и мелкими глотками пил воду. Мне стало лучше, но есть перехотелось. Даже хорошо, что все произошло так быстро — я даже не успел испугаться.

В кантину вошел Селдин. Как его… Уважаемый Селдин Ранкор. За ним следовало еще шесть человек с автоматами и в броне. Музыка вновь замерла. Он небрежно махнул рукой, и она заиграла вновь. Спокойно он подошел к нам.

– Травер, я же просил — без стрельбы, — вкрадчиво сказал он. — И что с моим дроидом?

Один человек Селдина приволок металлические останки с застрявшим в них топором.

– Это самооборона, тут все это подтвердят, — уверенно сказал Травер.

– Ты спровоцировал их, используя лингвистические навыки дроида, которыми ты со своим трехклассным образованием не обладаешь. Затем перестрелял, как в тире. Хитро ́, но меня так не проведешь, — тут он посмотрел на меня — А ты нашел себе подходящую компанию, я вижу. Счастлив?

– Почти, кстати, где здесь санузел? — как классно бесить этого серьезного дяденьку. Кроме него всё равно никто не оценит.

– Проводи гостя, — не подав никакого вида, он подозвал одного бойца. — И смотри, чтобы он не смотался.

Кабинок в туалете кантины было целых семь. Над ними висели значки, обозначающие контингент посетителей. Я нашел человеческий силуэт с очень условно изображенным мужским достоинством. Соседнюю кабинку обозначал похожий значок, но без него: более округлый и с грудью. Крайне говорящие таблички. Видимо, к этому вопросу тут относились без ханжества и предрассудков. Я зашел в свою кабинку, боец остался дежурить у двери. Это может показаться противоестественным, но было интересно узнать, как устроены соседние кабинки и для кого они предназначены.

Когда я вернулся, Селдин ожесточенно спорил с Травером у трупа трандошанца.

– Ты всё ещё утверждаешь, что не проносил тяжелого орудия? Его почти разорвало на части, — настаивал Селдин.

– Это сделал я, — я отогнул полу куртки, показывая пистолет–переросток. Который никто и не подумал у меня отбирать.

– Значит, ты купил у Тунда это. Он безуспешно втюхивает эту пушку уже без малого год после того, как её предыдущему хозяину отрезали голову в этой кантине. За неё очень много выручили.

– За пушку?

– Нет, за голову, придурок. Береги свою, кстати.

Затем он развернулся к твилеку.

– Убирайся отсюда Травер, сейчас же, пока я не передумал.

Капитан молча вышел из кантины, мы последовали за ним.

– О чем вы договорились? — Спросил я Травера.

– Мы оставляем ему в качестве контрибуции имущество убитых и сваливаем. Желательно не показываемся ему на глаза как можно дольше, пока он не забудет об этом недоразумении.

– Нам ничего за произошедшее не будет? — неплохая новость.

– За голову трандшоанца была хорошая награда — он выручит за неё достаточно, чтобы купить нового дроида.

–В физическом смысле за голову? — мне стало интересно.

– Он отрежет ее и заморозит в карбоните а затем отправит посылку на Нар Шаддаа. Это неопровержимое доказательство проделанной работы. — огорошил меня капитан.

– Все эти фото, видео, заключения анализов не надежны. Кто-то получает деньги, а мерзавец дальше творит свои грязные дела, — сказал Фарланд. — Даже в Республике понимают, что голова — самое лучшее доказательство. Но многие у нас в Корусанте думают, что "охотники за головами" – это просто красивый фразеологизм.

– Это мерзко, — скорчила гримасу Свельда.

Мы подходили к кораблю. Достаточно большое судно, пухлое такое. Он напоминал творение нездоровой, плодовитой фантазии Гигера. Округлая изогнутая форма, оплетенная трубами и разными механизмами. Шасси навевало ассоциации с лапами живого существа, а прямые линии почти отсутствовали, усиливая впечатление квазиживой машины. Борта отливали матовым металлом.

– Интересно смотрится, — нейтрально сказал я.

– Корабль построен на верфях Мон-Каламари. Голову и руки сломаешь, пока доберешься до нужного узла, — объяснил его происхождение Ивендо. Его все еще тащили капитан с суперкарго, обломки своей ступни он нес в руках. — У этих земноводных инженеров руки из жопы растут. Но корыто крепкое и быстрое.

– Не гони на мой корабль, — обиделся Травер.

– Я и не гоню — я говорю только, что твою „счастливую шлюху“ затрахаешься обслуживать. Если факты и могут кого-то оскорблять, то мне на это насрать… Капитан, — вяло ответил Ивендо.

– Почему корабль носит такое название? — задал я давно назревший вопрос.

– Проиграл его в пазаак, название, в смысле, а не корабль, — пояснил капитан. — И мой коллега не нашел ничего лучше, чем присвоить ему такое название. Его извиняет только то, что он был пьян.

– Раньше он назывался "Цвет Рилота", — сказала Нейла.

– Поэтично. Что мешает сменить имя обратно? — спросила Свельда.

– Честь игрока, — гордо ответил Травер. — Теперь новое название ему сможет дать только новый хозяин.

– Мой муж скорее удавится, чем пренебрежет карточным долгом, — грустно сказала Нейла.

– Молчи, женщина. Это очень важно! Если мужчины перестанут соблюдать свои ритуалы — мир рухнет, — Травер ввел код в панель у аппарели.

Аппарель опустилась, открыв путь в недра корабля. Мы прошли внутрь.

– Фарланд, помоги Ивендо, – распорядился Травер. — Я покажу корабль новичку.

Он вел меня по неширокому коридорчику. Стены закрывали изогнутые панели, но большинство их было снято, обнажая трубы, кабельные трассы и механизмы. Нутро корабля напоминало подводную лодку: такое же плотно облепленное трубами и металлом. Под потолком шла рельса для крана. Тельфер.

– Не обращай внимания на панели, их снял Ивендо. По этой, как её, технике безопасности их можно снимать только во время ремонта, но у нас они откручены всё время. К тому же, для облегчения корабля мы их выбросили.

– Налево основной грузовой трюм. Направо — вспомогательный. В основном есть свой шлюз для приема груза. — рассказывал он.

Мы прошли по изогнутому коридору и оказались в остекленной рубке. Множество переключателей и мониторов, как в рубке шаттла.

– Это пилотская рубка. Не трогай здесь ничего, здесь наша с Ивендо территория.

Мы пошли обратно. Слева были несколько массивных дверей с притопленными штурвалами — конструкторам не нравились выступающие части, также, как и прямые линии. Даже непривычно их тут видеть, соседствующими с фантастично выглядящими шлюзами-гильотинами.

– Там машинное отделение с реакторами и гиперприводом.

Затем мы поднялись по лестнице с такими перилами, так же находящимися в неких желобах для них. Не корабль — а кунсткамера. Один плюс — гончие псы Тиндала вряд ли найдут, через что сюда проникнуть.

– Вот там вспомогательные реактор и гиперпривод, – он указал на узкий овальный люк размером со смотровой, — мы стоим в кают-компании, вот те четыре двери ведут в каюты. Корабельный идентификатор я тебе выдам позже, а пока разблокирую все двери. Это камбуз, здесь медотсек. Тут туалет, это душ. — он показывал мне соседствующие помещения. — Воду экономь, рециркулятор работает неплохо, но запас у нас маленький. Она непозволительно много весит. Дефлекторный щит прямо над нами. Он весит намного больше, но куда важнее гигиены.

Мимо нас проехал небольшой дроид: на четыре гусеничные ленты опирался угловатый корпус, над которым стояла "грибная шляпка" с лампочками и камерами. Хоть что-то квадратное! Он пропиликал набор звуков, размахивая несколькими манипуляторами.

– Привет, Т2-B3, это новый член экипажа — Олег. Олег — это наш астродроид. — познакомил твилек меня с дроидом. — Если что-то сломается, то польза от него окажется намного большей, чем его размер.

– Привет, — только и смог сказать я этому микротрактору.

– Все каюты двухместные. Это моя с Нейлой каюта. Эти две занимают Ивендо и Фарланд. В четвертой — Свельда, думаю, она пустит тебя погостить, – он подмигнул мне.

– Остальные системы, включая жизнеобеспечение, равномерно размазаны по всему кораблю. Мон-каламарский дизайн. Корабли очень живучие, но их тяжело обслуживать. А вот и Свельда — она объяснит тебе все остальное. Пока ты малополезен. Если будешь нужен, я тебя найду, — он ушел, оставив меня на попечение зелтронке.

– Капитан рассказывал о тебе странные вещи. Откуда ты родом? — Спросила она, когда мы остались одни.

Мы расположились на удобном диванчике перед столом, имевшем сканер для пазаака и множество иных приспособлений.

– Я родом с планеты „Земля“, у нас нет дроидов, космических кораблей и никогда раньше я не покидал её, — я решил ничего не скрывать от нее. — Кроме того, нет джедаев и ситов. Зато есть огромное количество чрезмерно мотивированных идиотов. Так что это к лучшему, – добавил я.

– Ну и скучно вы там живете! Я бы сошла с ума, не имея возможности путешествовать по галактике.

– Для того, что бы объехать половину нашей планеты и побывать во всех ее уголках, не хватит жизни. И я замечу, что довольно-таки странно оценивать страдания от потерянной возможности, о которой никто и не знает. Хотя это мысль — если хочешь сделать человека несчастным, то расширь его знания о возможном. И не дай эти "возможности" осуществить.

– И долго вы так живете? Раз ничего не успеваете?

– Как повезет, в среднем семьдесят лет.

– У вас плохая медицина! Это очень мало, меньше ста лет! Ужасная планета.

– Значит, мне повезло оказаться здесь.

Хотя если это обусловлено генетикой, то это меня никак не касается. Будет обидно. Хотя, откуда мне это знать?

– Очень повезло! — она поцеловала меня, я тоже был полон энтузиазма. — Пойдем ко мне, а?

– Хорошая идея, — удобные слова, в них столько смыслов, что они могут означать самые противоположные вещи.

– Но сначала в душ, может на мне еще мозги того аквалиша?

Действительно.

– Травер советовал экономить воду, – заметил я, любуясь обворожительной соблазнительницей.

– Пойдем вместе, – она вожделенно потерлась об меня, зажигая, как сухую щепку, моё желание, и сама всё ярче транслируя свои эмоции. Незамысловатые, но очень искренние.

Она явно чем-то била по моим мозгам, и не только по ним. Я и раньше замечал, что в Силе она чувствовалась чуть иначе, чем другие. Люди для меня нечто чуть большее, чем цветная голограмма — я вижу в них что-то ещё, пусть и не понимая всей глубины палитры Силы. Но все это нисколько меня сейчас не беспокоило. Если мной сейчас и управляли, то я был вовсе не против.

– Пойдем, — её взгляд был недвусмысленным.

Сэкономить воду не вышло, но это мало волновало меня. Краткая, но страстная близость едва не взорвала мои чувства, подарив совершенно новую, небывалую для меня яркость восприятия, высочайшую степень удовольствия. Овладев трепещущей девушкой, я почувствовал себя одной из звонко вибрирующих ветвей камертона, составленного из двух наших оголённых разумов. Второй его частью была прекрасная зелтронка. Мы, казалось, соединились напрямую, минуя разделяющую нас телесность и горячие струи душа.

Возбуждение нервных окончаний во всём прекрасном и призывно набухшем было в нашем акте близости нисколько не важнее, чем мысли и направленные желания. Хотя, надо признать, ласкать Свельду было невероятно сладостно, тем паче приятно было получать ответное, возбуждающее внимание её горячих губ, нежного языка и ловких пальчиков. Наша страсть, все ощущения и прикосновения, многократно отраженные в восприятии друг-друга, многократно усиливались засчёт эмпатии Свельды и, возможно, Силы, делая этот контакт незабываемым. Увы, но долго мы не протянули - пламя горело ярко, но недолго.

– Ты сильный эмпат, — уверенно сказала она, неспешно одеваясь. — Это очень круто. Я всё ещё хочу тебя. Но позже.

– Взаимно, ты классная девчонка.

– Мне обычно говорят, что я плохая девочка, — пококетничала она. — Что люди имеют в виду?

– Что такое открытое проявление инстинктов у них не принято.

– Ханжи, — она фыркнула. — Я сойду с корабля через несколько дней. Ты прилетишь когда-нибудь на Зелтрос?

– Постараюсь. Мне кажется, это хорошее место, — дипломатично ответил я. Хотя члены общества с мотивацией корненожки вызывают подозрение в своих умственных способностях и эволюционном развитии.

– Очень. Лучшее в галактике, — ослепительно улыбнулась она.

И зачем же его тогда покидать? Но непоследовательность в её исполнении, судя по всему — самое обычное дело. Но любопытство я ценю сильнее, чем излишнюю рациональность.

– Я хотел почитать об этом мире что-нибудь, есть идеи? — поддержал я разговор.

– Открой какую-нибудь сетевую энциклопедию, хотя здесь не получится. На этом жутком Коррибане нет станции гиперсвязи, а антенны на корабле хватает только на устойчивый прием. Передатчик корабля не достанет до цивилизованных миров и в голонет выйти не получится, — сказала она, расчесывая волосы.

Я понял. Она сказала, что интернета здесь нет.

– Может, просто расскажешь мне об этой галактике?

– Она большая. Очень. Но ты спрашивай.

Мы болтали несколько часов абсолютно обо всём на свете. Но кое-что полезное я узнал. Особенно тревожащее меня в плане заклания протокольного дроида. Не то чтобы чья-то смерть меня сильно беспокоила, но было интересно узнать — а была ли она вообще?

То, что меня интересовало больше всего, так это дроиды. Сорок Пятый вел себя чрезмерно разумно, и тому было объяснение. Дроиды не были просто роботами, управляемые процессорами на полупроводниках и ведомые строгой программой. Их действиями управляло некое "нейроядро", функционирующие, как мозг, в котором были сформированы логические цепочки поведения. Оно позволяло мыслить образами, переваривая потрясающую величину информации, подобно квантовому компьютеру, и создавало "личность" дроида. Оно дополнялось внешними протоколами и программами на кремнии, расширявшими функционал дроида. От полноценного искина их отделяла заблокированная возможность изменения основы ядра, поэтому, даже имея возможность самосовершенствования и накопления опыта, самые совершенные модели не меняли своего поведения с годами. Создание нейроядра было крайне сложной технологией, доступной только нескольким десяткам компаний в галактике. Можно написать сколь угодно длинный и сложный код, получив сложно функционирующий механизм, но это будет именно механизм, называемый роботом, а вовсе не дроид. Так что всеми технологиями для создания сильного ИскИна здесь обладали, но эра технологической сингулярности от чего-то стеснялась показаться на глаза.

Корпорации создают нейроядра уже тысячелетиями. Это крайне сложная и кропотливая работа, описать которую подробно Свельда не смогла ни в одной детали, да я её об этом и не расспрашивал — бесполезно. При этом каждое нейроядро, сходящее с конвейера, отличается от соседнего в силу квантового принципа работы. Впрочем, если бы я использовал слово "магия", это звучало бы ни на йоту более информативно. Жаль. Сильно отличающиеся ядра бракуют: процент доходит до 90%, и чем сложнее ядро, тем больше доля брака. Иногда отличия слабо заметны, иногда они сильно влияют на характер поведения дроида — так R2D2 явно выделялся на общем фоне.

В то же время разработчики находятся в дилемме: покорные, послушные дроиды обладают очень малой эффективностью, поскольку не способны принимать собственные решения. Достаточно самостоятельные и умные дроиды могут просто послать в далекое пешее эротическое путешествие своих хозяев. А может случиться происходившее пятьдесят лет назад на Корусанте — Великая революция дроидов. Для этого достаточно одного "умника". Упомянутую проблему решал Орден джедаев.

После этого инцидента была сформирована Республиканская комиссия по искусственному интеллекту (РКИИ), которая как Гестапо следило за всеми работающими с ИИ как в Республике, так и за её пределами. Зимнее безмолвие галактике не угрожало. Пока. Никому не удержать джина в бутылке.

Путешествовать, по её словам, было просто: вводишь в навикомп пункт назначения, он жужжит, и через десять-тридцать минут ты летишь в гиперпространстве. Несколько десятков таких скачков — и ты на месте. Вот только никакой другой комп не мог быстро вычислять прыжок, обычный корабельный думал-бы сутки, а к этому моменту вводные изменялись. И к этой коробочке был желателен навигатор или пилот, имеющий квалификацию навигатора. И он должен был знать высшую математику.

Ивендо по громкой связи охрипшим, каркающим голосом объявил:

– Всем-всем! Приготовиться, мы взлетаем.

Корабль задрожал, мы медленно отрывались от поверхности планеты. Ощущение поначалу напоминало взлет пассажирского самолета, но наш пилот повел резче, сила инерции делала тело тяжелым и обманывала вестибулярный аппарат.

– Они никогда не включают компенсатор перегрузки до того, как не заработают основные двигатели, — выразила недовольство Свельда, побледневшая от перегрузки. — В Республике за такое штрафуют.

– А мне нравится чувствовать, что мы взлетаем. Движение должно чувствоваться, иначе какой в нем смысл? До тех пор, пока о нем не узнаешь — его как бы и нет.

– Смысл в процессе, а не в результате? — предположила девушка.

– Довольно глупое противопоставление, поскольку адекватно не обосновано наличие смысла в самом начале движения. — улыбнулся я. — И я буду очень рад, если ты сможешь найти смысл в слове „смысл“. Как и вообще в любом слове.

– Я поняла, что ты умник. Не стоит это выпячивать. — отчитала она меня. — На этой ужасной планете сила тяготения почти в полтора раза больше стандартной[1]. Любой рывок — и к ней добавляется еще и перегрузка. Это вредно для здоровья!

– Я не заметил.

Проблем с силой тяжести я за все это время не испытывал. Но я и не был знаком с тем стандартом, от которого здесь принято отсчитывать норму. Одно дело в обезьянках, а другое — в попугаях. Если привык к одним из них, разумеется.

– Потому что ты не человек и возможно даже не представитель родственных ему подвидов, – удивила она меня.

– Привык считать себя человеком, — пожал я плечами.

Перегрузка резко пропала. Как будто её никогда и не было, более того, я даже почувствовал какую-то легкость во всём теле. Я должен был, вероятно, сказать, что неожиданно, но неожиданным для меня это вовсе не было. Когда ближайшее будущее воспринимается, как часть настоящего, недолго и сбросить часть шифера с крыши. Во всяком случае, сосредоточиться на чём-то становится сложнее, а мысли расплываются, становятся нечеткими — требуется усилие, чтобы перестать завороженно наблюдать эти вероятности. Как шум вентиляторов или компрессора холодильника — он раздражает, если только обращать на него внимание. Но стоит зациклиться, и он сведет тебя с ума. Как одинокая капля, регулярно разрывающая тишину...

– Ты вырос среди людей? — Свельда забралась ко мне на колени.

– Да, это так, — это сойдет за неплохую легенду в будущем, решил я.

Зазвучала громкая связь.

– Штурман, пройди в машинное отделение.

– Свельда, меня вызывают, — я пошел вниз в машинное, с сожалением перенеся зелтронку на диван.

Дверь была открыта, в помещении находились Ивендо с Травером. Я машинально отметил толщину люка — хотя он и полый, разумеется, но жесткости ему было не занимать.

– Поможешь лейтенанту с ногой, заодно получишь инструктаж. Пока мы выходим на орбиту, — встретил меня Травер.

– Во-первых, пистолет тебе не нужен, положишь его потом в каюте. И не забудь извлечь энергоячейку. Делай это со всем оружием, что у тебя есть, даже с виброножами. Мне не улыбается заделывать дыры в обшивке, после того, как в вакууме лопнут твои глаза, — сказал Травер, а затем добавил совсем иным тоном. — И еще на борту только один может носить при себе оружие — капитан. Пока все не проголосуют за другую кандидатуру - это я.

– Во вторых, — вступил Ивендо, переодевшийся в рабочую робу — переоденься во что-нибудь более практичное, желательно так, чтобы в этом можно было быстро запихнуть себя в скафандр. Я думаю, что твой труп в пакете будет смотреться не так симпатично.

Сам он был в чём-то очень простом, но явно функциональном. Легкая обувь, почти тапочки. Что-то вроде штанов и футболки, но последняя была закреплена на поясе, а в нагрудном кармане выглядывали темные окошки. Дозиметр?

– Скафандры в рубке, кают-компании и здесь, в машинном отделении. С запасом, но мой с Нейлой только в рубке, — пояснил капитан.

Это из-за этих отростков на голове, подумал я. Неудобно, наверное.

– Ничего не трогаешь без приказа, слушаешь меня, — назначился мне в наставники лейтенант Ивендо. — А пока принеси вот тот сварочный аппарат. Ага, вот эту хреновину, — подтвердил он.

Я относил и приносил разные штуковины с верстака и из шкафчика с инструментами. Мое "языкознание" мне почти отказало, и аббревиатуры оставались для меня непростыми шарадами. Но описания, даваемые Ивендо, были столь красочны, что хватало и их. Все в этих шкафах было намертво закреплено. Как сами отсеки и полки, так и их содержимое.

Ивендо и Травер корячились над металлической ногой — протез был присоединен чуть ниже колена лейтенанта. Дело значительно осложнялось тем, что он был соединен с живой ногой "электронными нервами", которые в месте слияния протеза с ногой соединялись с настоящими. Хотя чего это я говорю глупости? И те, и другие — настоящие, просто одни природные, другие созданы человеком. Это, в свою очередь, делало верхнюю часть протеза неотъёмной. Эти нервы имели обратную связь и позволяли ему контролировать положение ступни в пространстве. Периферийный нейроинтерфейс.

Соединив разорванные провода и спаяв обломки протеза, мы вернули ему способность нормально ходить.

– Вот так лучше, — лейтенант промаршировал по отделению. — Теперь можно и перекур.

Пикнул сигнал громкой связи.

– Прошу команду и гостей звездолета к столу, — это был кок.

– Скажете, что я подойду позже, — Ивендо достал из нагрудного кармана мундштук.

Мы собрались в кают-компании. В ней было достаточно тесно, но арчатый потолок создавал свободное пространство над столом. В целом, корабль был спроектирован и построен не привычным для людей квадратно гнездовым методом. Испытываем мы, люди, к ортогональным рядам и осям странную, безответную любовь. Нельзя было найти одинаковые участки поверхностей, а сами они имели двойную кривизну, словно бы проектировщик составлял конструкции из них, не имея общего представления об конечном устройстве звездолета, прилаживая их по ходу работы. Что разумно только в том случае, если каждый такой элемент легко изготовить штучно. Или серия кораблей воистину огромна. Легкий ужас настиг, когда я пытался поставить себя на место несчастного прочниста, вынужденного это обсчитывать.

– Внимание! — громко объявил незнакомый женский голос. — До входа в гиперпространство пять секунд. Четыре…

– Прошу к столу, — приглашающе взмахнул рукой Фарланд. — Сегодня на ужин жаркое по-кореллиански.

Пахло вкусно, желудок забурчал в предвкушении.

– Один, — закончил отсчет строгий женский голос. Речевой информатор. Посуда звякнула, жалобно застонали переборки и, похоже, само судно, воздух замерцал.

– Никогда не понимал людей, что давятся на корабле стряпней дроида или разогреваемыми пищевыми пакетами, — заметил Рейсен.

Я прищурился — напротив меня все еще сидел твилек. Кто вообще такой Рейсен? И почему мне пришло в голову это странное имя? Моим визави за этим столом был Травер.

– Ну, мало кто может похвастаться наличием на таком небольшом корабле кока с дипломом пилота, — улыбнулся Фарланд. Кажется, для них ничего необычного не произошло, попридержу покерфэйс и я.

– Давайте познакомимся с новичком, — предложила Нейла.

– Я с дикого окраинного мира, имя которому "Земля". Мне даже неизвестны его координаты. Мы создаем ядерное оружие, но не умеем путешествовать между звезд. Любопытное сочетание, придающее нотку трагикомедии нашему существованию, — дал я максимально глубокую характеристику своей планеты.

– Что-то подобное я и предполагал, — сказал Травер.

– Как же ты попал на свою историческую родину? — Ивендо не заставил себя долго ждать.

– Тому посодействовали самые коренные обитатели Коррибана.

– Они вымерли так давно, что тебя сейчас даже никто не узнает, кроме джедаев, я думаю.

— Но их призраки всё еще бродят по гробницам. Одного я видел не менее ясно, чем тебя сейчас, — я и не думал убедить его в этом.

— Я давно не верю в фей и привидения, — Фарланд был скептиком. Или старательно мимикрировал — я же не умею читать мысли. Эмоции, хотя и не понимая до конца, какие именно, я ощущал, но не конкретику.

– Призраки действительно существуют. Арка Джет уверял меня, что это так. Я склонен ему доверять, — Ивендо постарался развеять сомнения.

– Ты знал самого Арку? — вот это реакция! Эмоции Свельды вновь окатили меня потоком. Никого из экипажа столь ярко я не ощущал. И вовсе уже не был уверен в том, что это так замечательно — чувствовать все чужие эмоции.

– Я возил неугомонные задницы джедаев по всей галактике лет десять. Я даже видел Улика и Экзара, и горящие храмы Явина… — он вновь закашлял.

Ему было больно, очень больно. Я чувствовал это. Свельда тоже.

– Вам нужна помощь? — спросил я.

Травер резко встал и быстро вышел. Меньше, чем через полминуты он вернулся с аптечкой в руках.

– Держи, — он дал ингалятор Ивендо.

Тот резко вдохнул в себя несколько раз. Он медленно дышал, отходя от приступа.

– Тебе лучше не курить, — посоветовала Свельда.

– Бросать уже поздно, девочка. Это синдром вакуумной декомпрессии. Я заработал СВД в ту грёбаную войну.

– Руку вы потеряли там же? — это было бесцеремонно, но я не мог не спросить.

– Почти — руку оторвало при такелажных работах, ногу отрубило шлюзом. Когда нас пробило, наш капитан нажал БКК, то есть Большую Красную Кнопку. Она производит экстренную герметизацию корабля, причем автоматика, предотвращающая закрытие при наличии человека в дверном проеме, игнорируется. Звучит дико, но это разумно.

– А скафандры? — поинтересовался я.

– Никто в бою их не носит. Хотя по уставу положено. Но устав писали идиоты, военные теоретики которые.

– Неудобно?

– Одень его и постарайся ни разу не почесаться за пару часов. Я посмотрю, как у тебя это получится, — позлорадствовал лейтенант, — Причем у нас на корабле удобные легкие скафандры на несколько часов работы. А военная модель — это исключительное пыточное приспособление. А настоящие бои идут долго....

– Уставы пишут обычно умные люди, — заметил Фарланд. — Нас в училище учили в случае боевой тревоги одевать первым делом скафандр. А потом занимать боевые места по распорядку.

–А в Сенате заседают одни мудрецы, ага… Ты же сам говорил, что в Звездную фею[2] не веришь. Этот мобильный облегающий гроб тебе не поможет, — прогундосил в нос Ивендо. — Важнее в бою сделать спринт до спасательной капсулы. А в скафандре ты только оторвешь зад от рабочего кресла, как уже расщепишься на атомы вместе с кораблем. Но это на крупном корабле, а на нашем воздух утечет так быстро, что времени на то, чтобы надеть внутренний скафандр почти не остается. Поэтому либо ты будешь париться в нем… либо умеешь одевать его за тридцать секунд. Либо ты труп. Пакеты, если что, в холодильнике.

– Включи лучше головизор, — сказала Нейла. — От этих ваших войн и раз... разгерметизаций только аппетит портится.

Травер провел по панели на столе. Напротив обеденного стола зажглась цветная голограмма. Намного круче 3D. Репортер экзотичной наружности с уймой отростков на голове брал интервью у группы агрессивно настроенных граждан, на заднем плане шла демонстрация. Размахивали транспарантами, шёл жирный дым. Традиционные развлечения людей.

– И вновь прямая трансляция из эпицентра беспорядков на Индаре-3. Радикальная партия "Свободный Индар" уже вторую неделю уничтожает дроидов на планете, — эмоционально тараторил он, словно бы собирался заразить меня своим настроением, а не сообщить важную информацию. Мимо репортера протащили обломки металла, кинув их в большую кучу на перекрестке. — Силы безопасности уже не способны контролировать сложившуюся ситуацию — протестующие захватили оружейные склады и административные здания. Сейчас мы попробуем взять у них интервью.

Храбрый репортер двигался (/алась?) в сторону скандирующей лозунги толпы. Толпа исступленно кричала: "Дроидов — на металлолом!", "Нет уступок корпорациям!" "Сдохни Цзерка! Сдохни Сурт Адрон!!!"… Открывшийся вид был невероятно реалистичен, словно они были рядом с нами. Головизор позволял преодолеть пространство и видеть, будто бы сам находишься на месте событий.

– Здравствуйте! Вы можете рассказать, почему вы здесь?! — очень громко спрашивал репортер, пытаясь докричаться до беснующихся граждан.

– Цзерка и ее дроиды отнимают нашу работу. Миллионы людей вышвырнули на улицу, как ненужный мусор, нам не платят зарплату, и вы еще спрашиваете, почему мы протестуем?! — эмоционально размахивал руками забрак.

– Вам по закону должны были предоставить новые рабочие места. Было ли это выполнено? — спросил репортер, как для галочки.

– Вы издеваетесь?! Нас поставили на биржу труда, но работы нет и не будет, пока их всех не переплавят, — подключился к разговору немолодой, интеллигентного вида мужчина–человек. — Компании просто заменяют людей на дроидов, экономя кредиты. Они не понимают, что их товары будет просто некому покупать, если никто не будет получать зарплату!

Когда репортера уже плотно обступила недовольная толпа. Через нее просочился молодой человек с синими повязками — активист.

– Вы в прямом эфире? Передайте своим господам, что люди важнее их прибылей. Что мы не будем сидеть и ждать у моря погоды. Если Сенат не примет…

Тут передача оборвалась, появилась ведущая, девушка с мехом на руках и ногах — деваронка.

– Трансляция заявления канцлера Республики в эфире первого информационного, – сделала она заявление.

Картинка, вновь подернувшись рябью, сменилась. Перед взором предстал ведущий речь высокий твилек в роскошной мантии, его длинные и широкие лекку[3] были обмотаны вокруг шеи. За ним стояло несколько человек с абсолютным отсутствием выражения на лицах, один из них был неестественно бледен, как упырь.

– …недостаток социальной ответственности. Прежде всего, перед тем, как вести переговоры с протестующими гражданами, я призываю их вернуться к законному порядку. Только так они могут продемонстрировать свою цивилизованность и уважение к республиканскому Сенату. Только строго соблюдая законный порядок и не разрушая чужую собственность, не нарушая и иные права граждан Республики они смогут ясно дать понять, что готовы вести цивилизованный диалог, выражать свое мнение и предоставить его на наше рассмотрение. Я заверяю, что в этом случае требования части радикально настроенных жителей Индара будут услышаны Сенатом. Отмечу, что республиканский строй, наши достижения в демократии, позволяет свободно высказывать мнение и без этих противозаконных, возмутительных актов…

– Бла, бла, бла… — Травер выключил головизор. — Это позор нашего вида — канцлер Болтливый Мудила Вонори.

– Что случилось на Индаре? — спросил я.

– Бунт, — слово взял Фарланд. — Корпорации экономят кредиты и заменяют живых сотрудников дроидами, появляется куча безработных, а им надо платить пособия, постоянно и немало… таковы законы Республики. Правительство задирает налоги для корпораций, корпорации экономят ещё сильнее. Неразрывный порочный круг. Но этому способствует верхнее республиканское законодательство, а то, как все устроено на месте можно только догадываться. Местное законодательство может быть далеко от идеалов демократии. Общереспубликанские законы, к сожалению, касаются взаимодействия планетарных и секторных правительств, а не их внутренней политики.

Я мысленно сделал пометку — разобраться с тем, как устроены законы в Республике.

– Если у нас покупают дроида, то зелтрона никто не уволит, если он сам не найдет себе новую работу, — вклинилась Свельда. — Твоя работа становится проще и у тебя еще больше времени для наслаждения жизнью.

– И это сильно отличается от того, чтобы жить на пособия? — спросила ее Нейла.

По-моему, это походило на греческое общество рабовладельцев, где у каждого свободного гражданина есть личный раб-дроид. Но я находил его разумным — с точки зрения граждан, разумеется. Как, собственно, и сами древние греки.

– Да, — гордо ответила она. Фиолетовые глаза блестели. — На Зелтроне нет тех, кто зарабатывает деньги ради денег — каждый работает так, чтобы все вокруг были счастливы. Если все вокруг хорошо — то хорошо и тебе.

– Да у вас идеальное социальное устройство, — мне всё больше нравился Зелтрос. И зелтронки. Но чем-то планета тысячи удовольствий меня отталкивала, вызывая противоречивые чувства.

– Что ты хочешь, целая планета эмпатов, — оторвался от тарелки Травер.

– Все дело в Цзерке. Она очень грязно играет, — просипел Ивендо.

– Цзерка? Мне предлагали купить пистолет их производства.

– Эта корпорация существует уже несколько сот лет, но стала известна по всей галактике совсем недавно. Они выжимают кредиты из людей, как воду из камней — если, не нарушая законы, они могут обобрать нищего — они сделают это, — сказал лейтенант презрительно.

Травер ухмыльнулся, но продолжил жевать пищу.

– У вас в Республике есть джедаи, — спросила зелтронка. — Что же они не решат ваши проблемы?

Лейтенант пожевал губы.

– Цзерка не пересекает буквы законов и купила уже треть Сената. Может статься у Цзерки больше денег, чем во всей Республиканской казне. Они разоряют конкурентов, скупают обломки чужих компаний, растерзанных их менеджерами и юристами. Демпингуют. Они занимаются абсолютно всем. Цзерка имеет свой флот и собственную разведку. Если не хочешь проблем — не переходи им дорогу.

– Как одна корпорация могла так подняться? Неужели другие корпорации столь глупы и не способны конкурировать? И у вас терпят подобную монополию? — недоуменно спросил я..

– Все дело в действующем гендиректоре. Говорят, он заложил душу ситам и служит всем темным богам галактики, — Нейла придерживалась эзотерической версии. Она и вправду верила в это; я чувствовал это.

– А ещё говорят, что на него работают джедаи-ренегаты, — Фарланд предложил более правдоподобное объяснение.

– В общем, самый опасный человек в галактике — это Сурт Адрон, бессменный глава Цзерки, он пережует канцлера, как ранкор, и не подавится, — заключил Фарланд.

– Но джедаев на Индар пришлют, это точно. Когда Сенат в тупике, они обычно просят „миротворцев“ разрешить конфликт, — Ивендо знал, о чем говорил. — На Ондероне у них это вышло замечательно. — злорадно добавил лейтенант.

Нейла привстала.

– Мы удалились от того, зачем собрались.

– Я пришел поесть, — Ивендо был непосредственен.

– Я о знакомстве, Олег, расскажи о себе что-нибудь еще, — сказала Нейла мне.

– Я вырос среди людей, учился в институте, когда случилось оказаться на Коррибане.

– Ты не слишком молод учиться в таком заведении? — от Ивендо исходило сомнение

– Ну, я знаком с высшей математикой, если ты заметил. Я могу рассчитать ядерный реактор, если возникнет необходимость. — в последнем я не был абсолютно уверен, но дайте мне время, хороший комп и многогрупповые константы, и я справлюсь. Да, справлюсь. — За ядерный боеприпас не скажу, но критическую массу я вам сосчитаю. Принцип тот же.

– Было бы лучше, если ты бы изучал физику плазмы, лучевые технологии и гипер-навигацию, — Ивендо я убедил, но он все равно не был доволен.

Фарланд и Травер напротив были рады это узнать.

– Я же говорил, что он умный парень. А твои заумные науки он выучит, — убеждал Ивендо капитан.

– Главное не заигрывать с ядерным оружием, а то закончите, как убезийцы[4], — Фарланд вновь использовал неизвестные мне слова.

– Моя очередь задавать вопросы, — я обвел взглядом команду. Возражений не поступило.

– Почему вы не можете найти навигатора с образованием?

Все замолчали, как на похоронах, смущенно переглядываясь. Никто не хотел заговорить первым. Ивендо прокашлялся. Нейла посмотрела на мужа. Он тяжело вздохнул.

– Зайдешь на сайт "контрабанда.НШ" в глубоком голонете и сам почитаешь. Там на любого вольного торговца найдется свободносозидаемое досье. Я дважды терял команду, ничего не заработав за всё это время, кроме сомнительной репутации. Всё, что у меня есть — это старый корабль и команда гм… не самых востребованных специалистов. Фарланд, к примеру — пилот без опыта работы, при этом, в действительности, он кок и суперкарго. Мне так никак не найти хорошего навигатора — любой из них просто интересуется судьбой судна и отстыковывается куда подальше. И не только навигатора — даже пилота толкового взять неоткуда.

Я вздернул бровь в непонимании.

– Для того, чтобы корабль мог находиться в цивилизованном пространстве, у него должен быть официальный владелец, капитан и пилот. Штурман, по возможности. Все должны иметь документы, регистрацию, а найм сотрудников должен быть оформлен официально, — разъяснил капитан.

– Сойдет и "оператор навигационного оборудования" — сказал Ивендо. — И все это может быть одно лицо. Но таких уникумов еще поискать надо.

– И кто здесь кто? — спросил я. Я начал запутываться, как провода наушников, забытых в кармане.

– Пилот я. Фактически, но документов лишился давным-давно, — сказал Ивендо, затем указал узловатым пальцем на Фарланда. — Официально пилотом мог быть и он, но он совершил одну глупость.

Тот уныло кивнул.

– У меня была-бы лицензия, но я разменял её на свободу. А Ивендо лишили лицензии из-за того, что… — Фарланд замялся. — он инвалид.

– Я проткну шпагой любого, кто скажет, что я "лицо с повышенными потребностями" или зачислит меня в "маломобильные группы населения", — прокомментировал тот с затаённой злостью.

– Капитан, понятное дело, я, как и владелец судна. Это всё даже задокументировано. — сказал Травер. — Остальные официально попутчики.

– Не пассажиры? — уточнил я.

– У меня нет лицензии на пассажирские перевозки. Общереспубликанской, разумеется. Да и вообще никакой нет, её для моего судна никто в здравом уме и трезвой памяти не выдаст.

– Так что насчет подобного подбора команды?

– У меня своеобразная слава. Проще набрать команду самому ушлому пирату, чем мне. Но до той крайности мне тоже далеко, я болтаюсь в условно законном пространстве. Нет, слава не то чтобы совсем дурная, но необычная. Кое-кто считает, что я слишком неадекватен.

– А это не так? — спросил я.

– Я абсолютно адекватен, — обиделся капитан. — Но что мне делать с тем, что мир сошел с ума?

– Ничего. Вся галактика — это большая комната с мягкими стенами. — ответил я.

– Ты что-то понимаешь, — кивнул твилек. — Я бы был опечален, если ты оставишь нашу команду. У нас весело.

– Капитан думает, что ты можешь передумать и сорваться от нас, — добавил Ивендо. — Но мы думаем, ситуация должна исправится. Ты должен нам помочь. Капитан верит в знаки, верит, что твоя удача вытянет на себе нас всех. У меня не было шансов наняться в приличное место. Меня списали навсегда. Ебаные эскулапы дали справку, что я не летный. Назначили пенсию кавалеру центрального скопления Республики[5]. Но мне нужно летать, а не сидеть и курить спайс, смотря на далекие звезды. Десять лет искал работу, и вот нашел. — рассказал мне лейтенант.

– Зато с нами не скучно, — Фарланд нашел позитив и в этом. — Я родился на Корусанте. Вырос в мегаблоке № 2415, человеческий муравейник для живущих на пособия. В основном. Пытался найти работу, рисовал на стенах, вообще, как все. Но большинство бросает все это и смиряется с неизбежным… их это даже устраивает. Есть место для сна, еда, голонет и все это бесплатно. Тебе помогут врачи, если заболеешь, полиция иногда даже приезжает на вызовы. Живи себе, существуй, можешь даже не работать.

– У нас за тунеядство сравнительно недавно штрафовали, — сказал я. Я считал это неправильным, как и любое принуждение к чему-либо вообще, но другая крайность внушала большее отвращение.

– А у нас платят базовый безусловный доход. Ты никому не нужен, никому нет дела до тебя. Общество атомизированных личностей, полностью зависимых от государства, лишенных моральных ценностей, инициативы и самостоятельности. Не мое, но сказано точно.

– И как ты оказался здесь?

– Скопил денег и решил эмигрировать куда подальше. В поисках лучшей жизни. Ну, это я так думал, но лучше на верфях Куата не было, наконец, я поступил на пилотские курсы, взяв образовательный кредит. Получил диплом, не с отличием, но был так рад, так рад… сбылась мечта идиота. Но работу так и не нашел, поэтому решил не платить банку Куата за бесполезный кредит. Республика — государство равных возможностей! — с сарказмом сказал он. — Слишком много людей хочет стать космолетчиками. Больше, чем необходимо, раз в десять, но мне в банке об этом не сказали. Поэтому банк ищет меня и по сей день, но безрезультатно.

– Если бы он платил по кредиту, то был бы единственным на корабле человеком с лицензией пилота, — встрял капитан. — А так у нас ни у кого прав нет. А у Ивендо их забрали по медкомиссии, ты его слышал.

– Но он же закончил курсы? — спросил я.

– Если учишься в кредит и не оплачиваешь его, твои документы аннулируют… банки продавили этот законопроект в Сенате уже как тысячу лет назад, — объяснил Фарланд. — Меня сначала не хотели брать, но всем понравилась моя стряпня, — он улыбнулся. Все закивали, я тоже. Было действительно вкусно, как в ресторане, но при этом я умял хорошую порцию. — Освоил, пока летаю, ремесло обращения с грузами, вот такой я пилот-кок-суперкарго.

Все засмеялись. Слово взяла Нейла.

– Мы с Травером с Рилота. Траверу в наследство от отца достался этот корабль, хотя история эта сложная, он сначала думал его продать, деньги-то огромные, но как-то нашел команду и решил стать торговцем. А меня приметил в одном из храмов. Но его привлекло во мне то, что я умею использовать саблю, а не что-то иное. Он тот еще пройдоха.

Зелтронка сходила в камбуз и принесла пару бутылок квадратного сечения с цветастыми голографическими этикетками. Ловко открыв бутылку, она разлила напиток по неожиданно появившимся на столе бокалам.

– Так выпьем же за свободу перемещения! — зелтронка подняла бокал. Мы чокнулись и выпили. Отличное вино.

– Это вино с Зелтроса, и без акциза, — сообщил Травер. — Остатки контрабанды. Двести кредитов за бутылку. С акцизами и пошлиной корусантские богатеи отдают больше штуки. Лошары. А виноделам Зела нет никакого дела до того, соблюдается ли законность при транспортировке.

Внушительно. Вино на вкус стало еще лучше.

– Самая большая проблема заключается в том, что в силу природной жадности Фарланд, перевезя груз, заначил пару ящиков, — Ивендо говорил плавно, вкрадчиво. — А мы летим в Кореллию, и на подлете нас могут досмотреть.

– Не вижу проблемы, — улыбнулась Свельда, разливая еще вина.

– Не у всех видов две печени, Свельда, – Фарланд обеспокоенно смотрел в сторону ящика. — А лететь нам в гипере до неё только три дня.

Я осмотрел проблему, содержащуюся в двух ящиках. Нам предстоял длительный и упорный поиск истины. Мысль выбросить алкоголь появилась, но с позором была изгнана, хотя умом я и понимал, что это самое оптимальное решение.

– Выпьем за то, что мы ещё живы! — вступила Нейла. Дельный тост.

– Я загрузилась на корабль вместе с ним. — указала Свельда на ящики. — Они не смогли отказать мне в помощи и согласились подбросить до Кореллии.

– Я предупреждал её, что нам лететь до нее еще месяц, но она сказала, что все равно собирается посмотреть мир, — пояснил лейтенант — Насмотрелась на его самые непримечательные места, а?

– Зато я теперь точно знаю, что нет ничего лучше Зела, но мир большой и он стоит того, чтобы быть увиденным, — ответила она.

Не то чтобы галактика была идеальна, но была достойна знакомства.

– За этот мир! — я поднял бокал с опалесцирующим напитком.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] 140% от стандартной. Стандартная — Корусант. Но Земля — не Корусант, у нас тоже больше.

[2] Приносит подарки на новый год как Дед Мороз или Санта-Клаус.

[3] Отростки на голове твилеков.

[4] Удары Республики по этой родной планете этого вида, не захотевшего отказаться от него, „случайно“ приведшие к срабатыванию складов с боеприпасами, привели к гибели природы планеты и практически уничтожили их цивилизацию. Выжившие вынуждены были стать вечными странниками по галактике, или бороться за жизнь в постапокалиптическом мире. (Легенды/старый канон)

[5] Лейтенант Ивендо является кавалером множества высоких государственных орденов и медалей. Что, однако, не помогает ему от диагноза "наркотическая зависимость" и синдрома вакуумной декомпрессии. Центральное скопление — звезды, ближайшие к Корусанту.

Примечание к части

Бечено.

>

5. В которой я ни жив, ни мертв

Жить необязательно. Путешествовать — необходимо.

У. Берроуз

Написано под музыкальным сопровождением:

©Die Apokalyptischen Reiter «Riders on the Storm»

©Нечистая дева (Даeva) — Песня крови

©Van Canto — I am Human

Я бежал за розовокожей девушкой, мимо меня мелькали деревья, скамейки. Чудной парк мелькал своей вызывающе алой и фиолетовой флорой, солнце озорно проглядывало через заросли. Она остановилась, смеясь надо мною, я же прислонился к стволу деревца отдышаться. Я бросил взгляд вверх: в небе стремительно приближались тысячи точек. Я крикнул ей, привлекая внимание к приближающемуся рою огоньков. Летящие болиды неслись к земле, освещенные шлейфом раскалённой плазмы. Неведомые метеоры начали замедлять свое падение, полого разворачиваясь в нашу сторону. Ничто не нарушало тишину и лёгкий шелест листвы — они неслись много быстрее звука. Вдруг мир озарился яркими вспышками, всполохи пламени осветили пространство перед нами.

Тишина играла на нервных окончаниях, как на медных струнах, дрожь разрываемой земли проходила по всему телу, заставляя сердце биться чаще. Всадники апокалипсиса спустились с небес.

Я переглянулся с девушкой, на её лице застыла маска ужаса. Я кричал, убеждая её бежать как можно скорее, но она даже не сдвинулась с места. Я оглянулся, рой механических чудовищ был уже прямо над нами. Повсюду как знамена развивались языки пламени, огненный ад разверзся прямо на земле. Под ударами спустившихся с небес коробки зданий разлетались, как карточные домики. Девушка сев на землю, закрыла лицо руками. Я прижал девушку к земле, с криком «лежи и не вставай». Я стоял во весь рост и смотрел на поток чудовищ, разрушающих этот мир, до тех пор, пока огненная вспышка не поглотила нас.

***

Я открыл глаза, но разум мой был всё ещё поглощен образами, явившимися во сне. Что это было? Зловещее предупреждение или тривиальный кошмар? Видения былого, или будущего? Вновь просыпаться посреди ночи в холодном поту было неприятно. Я был обречен спать и видеть эти кошмары.

Утро добрым не бывает. Неправда. Субъективная. Вот сейчас, выбравшись из-под Свельды, я сидел на кровати. В полукруглой нише нельзя было распрямиться, сидя в ней, я почти упирался головой в полку над головой. Каюта имела цилиндрическую форму, по сторонам отсека располагались две кровати, под и над ними располагались шкафчики для личных вещей. Скомканное одеяло валялось на соседней кровати, как и одежда. Мягкий приглушенный свет освещал спящую девушку. Я накрыл её одеялом, хотя был велик соблазн оставить ее валяться нагишом.

Она потянулась, как довольная кошка.

– Ты куда? Что с тобой?

– Просто сон. Пойду, умоюсь, — я не стал делиться тревожащими слегка воспаленный разум подробностями.

Пока я приводил себя в порядок, проснулся Фарланд. Вместе с ним и подтянувшейся Свельдой мы убрали следы вчерашнего застолья.

Непривычно на корабле было абсолютно всё. Посудомоечная машина, система приема мусора. Мусор не перерабатывался, а складировался в специальном отсеке, рядом с трюмом, разделяясь по категориям. В космопорте его было необходимо сдавать, оплатив предварительно услуги мусоропереработки. Подобный грабеж не устраивал Ивендо, и он установил систему сброса мусора в межзвёздное пространство. Там, как он сказал, жаловаться на наше свинство некому. Мон-каламари создавали корабль по самым строгим экологическим стандартам, но их старания не были оценены лейтенантом. Увы — экологический рейтинг корабля был важен, ведь на многих развитых планетах разрешения на посадку корабля с низким его значением могли и не дать. Впрочем, пустотные доки принимали всех, включая мусоровозы и рудовозы c самыми «грязными» двигателями.

Я, как дикарь, вынужден был спрашивать о самых элементарных вещах. Причем мой языковой канал прямо в мозг мне отказывал — стоило мне захотеть сказать что-то одному из членов экипажа, как слово всплывало в сознании, но читать надписи, особенно аббревиатуры, мне это нисколько не помогало. Они всё ещё были бесполезными строчками кривых букв неудобного и некрасивого, на мой взгляд, алфавита.

Ивендо также заботило мое образование, вернее вопиющая безграмотность. Он всерьез решил превратить меня из сухопутного существа в настоящего космолетчика.

Для начала мне было необходимо получить аттестат о среднем образовании. Закон Республики гласил, что я должен ходить в школу до тех пор, пока не получу аттестат или не достигну совершеннолетия. Последний пункт сильно зависел от законов отдельных планет и вашей видовой принадлежности, однако получить эмансипацию было просто, я имел на руках достаточно оснований. Ознакомившись с тем, что изучал средний школьник далекой, я впал в замешательство. Недлинный список обязательных предметов дополняло около двух сотен дисциплин по выбору. Обязательные включали в себя такие наименования как: Коммерческая арифметика; Культуры и расы галактики; Право и законы Республики; Социология и ксенопсихология; Биология и основы медицины (БИОМ); Основы естествознания, совмещавшие в себе упрощенные для понимания химию и физику; История Республики. Безопасность жизнедеятельности была посвящена в основном угрозам, исходящим от техногенного мира. Этика и философия должны были наставить ученика на путь истинный по причине коматозного состояния религиозных институтов; Курс информационных технологий, и наконец, Базовый язык с Плоской геометрией.

Теперь я окончательно убедился в том, что я находился в другой галактике. Эту оккупировали гуманитарии. Так, школьник, изучивший основную программу, не имел представлений о тригонометрии, объёмной геометрии, не умел решать несложные математические и физические задачи, формирующие логическое мышление.

Но в чем же связность и единство курса? Пока не изучили квадратный корень по математике, не проходят уравнение свободного падения в физике. А изучать процесс кровоснабжения в биологии — можно только после того, как прошли химические свойства кислорода по химии. И окислительно-восстановительные реакции. Это называется - связность мышления. Её-то я в этом образовании и не нашел.

Впрочем, работникам Макдональдса решать квадратные уравнения не нужно. Но это не значит, что изучение математики им не нужно — есть у неё и иноё назначение.

Объём одних только гуманитарных наук, ожидавших знакомства подавлял.

«Предметы изучения делают основной упор на практические жизненные проблемы с тем, чтобы ориентировать ребенка в мире демократического общественного устройства, подготовить его к испытаниям взрослой жизни в условиях нашей сложной современной культуры[1]» Мне вдруг вспомнился обессмертивший свое имя Хайнлайн.

Такие предметы, как пение, рисование, литература, и иностранные языки финансировать Республика нужным не считала. Фарланд объяснил мне, что их изучают только в частных школах или в платных кружках, в художественных и музыкальных школах. Или не там, где он жил. Не то чтобы они не были популярны, но принято было изучать их в специализированных заведениях. Поразмыслив немного, я согласился, что это разумно: у нас в школе их учили только те, кому они были нужны, или имел к ним талант. Читать же современную молодежь заставить было невозможно, к этому рано или поздно каждый приходит сам. Или не приходит, но заставлять идиотов становиться умнее — труд неблагодарный.

Список рекомендованных дисциплин определялся самими школами, если они были частными, у казенных учреждений они спускались сверху. В них, к примеру, для Корусанта входили: основы полового воспитания, профориентация, география галактики. Правительство очень заботило огромное, продолжающее расти население столицы, не склонное к поиску работы за ее пределами.

Мне для заочного поступления в Кореллианское штурманское училище необходимо было еще сдать полный курс физики, продвинутый курс математики, трехмерную геометрию, основы астрофизики и пройти медкомиссию. Подумав немного, я добавил полный курс химии — сдав и его, я автоматически закрывал основы естествознания. Пригодятся мне и продвинутые информационные технологии.

Моим консультантом по школьным курсам стали Свельда с Фарландом. Зелтрос, хотя и не входил в Республику, но получаемое на нём образование признавалось равноценным республиканскому по основным курсам. Фарланд же закончил классическую республиканскую школу. Нейла с Травером имели, как говорится, «три класса церковно-приходской школы». Но Травер при этом всё же имел какие-то документы об образовании, включая, не много ни мало, капитанскую лицензию. Хотя капитан, очевидно, и занимался самообразованием, но ничем мне не мог и не хотел помогать. Ивендо учился уже очень давно и потому ничего толком сказать не мог, за исключением краткого и вместе с тем красочного описания деградации современной молодежи.

– Идея хорошая, но работает это хреново, — объяснял мне Фарланд. — Курсов множество, в итоге никто ничего кроме основных не учит. Тебе объяснят твои права и обязанности, будут десять лет пичкать туфтой про нравственные ценности, моральный выбор, долг перед обществом, уважение к чужому мнению и культурам, при этом, не забывая нудить про твою личную свободу и достижения демократии. Расскажут о самом чудесном и непогрешимом государстве в Галактике. Это направлено на воспитание либерального законопослушного члена общества.

– Вы изучаете культуру Зелтроса? — спросила Свельда, услышавшая про чудесные государства.

– Нет, это я про Республику, оплот цивилизации в Галактике, — огорчил её Фарланд.

– А как насчет того, чтобы изучать естественные науки для дальнейшей учебы и работы? — спросил я.

– Республика хочет воспитывать идеальных граждан, а не хороших работников. Последнее — дело корпораций. Они финансируют все крупные технические университеты. Или это делают особенно озабоченные этим местные правительства.

– А личная инициатива?

– Если у тебя есть еще и личные деньги… Все верхнее образование платное, кредиты дают банки или компании, в которых, или на которые ты потом будешь вынужден работать. — Фарланд нахмурился. С банками его связывали непростые отношения. — Если ты привлек внимание к себе успехами в учебе, тебя находят сами с подобными предложениями. Но большинство не находит работы с базовым образованием. Надо получать специальное.

– И с чего мне стоит начать?

– Конкурса в Кореллианское штурманское училище как такового нет, плати и учись. Так что оценки не слишком важны. Но если задумаешь подать документы в хорошие технические ВУЗы, то их не интересуют только твои познания в этике и социологии. Сосредоточься на технических дисциплинах.

– Нет конкурса? Они просто принимают всех? — удивился я. — А если не нужно столько штурманов или пилотов, как ты уже говорил?

Он пожал плечами.

– Их это не волнует. Образование это сфера услуг, главное, что ты платишь деньги. Да они бы выдали лицензию штурмана всей галактике, если бы каждый заплатил бы за их услуги.

– Получается, что КШУ — шарага? — задал я вопрос.

– Конкурс и минимальные проходные баллы есть в элитных вузах, следящих за тем, чтобы их выпускники не позорили имя их альма-матер, — объяснила мне Свельда. – Но только на очном обучении. Заочников учится в сотни раз больше, но если ты не сдаешь промежуточные экзамены и дисциплины, то никогда не приблизишься к получению диплома. Окончательный экзамен всё равно сдается не по голонету. Поэтому заплатить мало — надо ещё и сдать выпускной экзамен.

– А его сдают немногие поступившие. Шансы есть у всех, но не все их реализуют, — сказал Фарланд.

Изучив из любопытства список всех дисциплин по выбору, я отметил такие, как Нелинейная геометрия[2], Расширенная история галактики, Риторика и культура речи, а также Логика. Последнее изучать не мешало бы всем. Особенно Фарланду.

Фарланд загрузил на мой датапад[3] полный пакет школьных дисциплин.

Я включил приложение «Республиканский курс среднего образования (Полный)», прицепив гарнитуру на одно ухо.

– Вы говорите на основном галактическом языке? — ожил наушник.

– Да, — довольно нелепо разговаривать с планшетом, но кнопок для подтверждения я не нашел.

В ухе пискнуло. На экране загорелась надпись: «вы читаете на основном?»

– Да — эту надпись я понял. Или я схожу с ума или существует определенная закономерность, пока не пойманная мной за руку.

– Необходимо оценить ваши знания основного галактического языка, прежде чем вы перейдете к другим курсам, — вновь проинформировал меня датапад.

Я прошел пятнадцатиминутный тест на знание языка, после чего программа решила, что моих знаний достаточно.

– Назовите ваш вид, чтобы мы могли предоставить курс, сформированный для вашего понимания наиболее удобным образом, — не унимался датапад.

– Можешь отключить голосовое сопровождение, — указала Свельда на значок в углу. Я так и поступил - читал я быстрее, чем диктор говорил. Точно! — рядом и даже очень рядом живой носитель языка.

– Человек, — утвердительно сказал я. Сколько же мы вкладываем в это слово. Назвался груздем — и тут же положат в лукошко. В специально приготовленный и спроектированный контейнер. И будут перемещать всю жизнь из одного такого в последующий. Роддом, садик, школа, универ, работа… пока самый последний из них не закопают в землю. Иначе говоря, это накладывает на тебя определенные субъективно обоснованные обязательства. А по причине преобладания носителей определенной редакции они устанавливаются, как истина. И затем идет игра по правилам, установленным другими людьми. А оно мне надо?

Объективные обязательства я еще я могу стерпеть — перед законами физики все равны. И те, с которыми я согласился сам. Обязательства рождаются лишь в тот момент, когда мы их осознанно принимаем на себя, быть же обязанным за то, что уже случилось я считаю нелепым. Особенно если решение быть этому или нет — никак объективно от тебя не зависело.

Мне чуждо чувство благодарности. В обыденном смысле слова. К участникам тысяч войн, героям, политикам и прочим деятелям. Участники битвы при Курукшетре, на Бородинском поле или второй мировой логически никак друг от друга не отличаются. Если они уже мертвы, разумеется — живые должны получать свою толику почестей, это рационально с точки зрения общества, члены которого в случае чего будут защищать его и возможно жертвовать своими жизнями.

Но быть благодарным «своей» стране и быть ей обязанным исключительно по той причине, что ты в ней родился — безумие. Поскольку, если бы ты родился в другом месте или вообще не сделал бы такой ошибки, то повод для благодарности не смог бы и появиться. А раз так, то и благодарить не за что.

Иметь обязательства можно только к живым людям от которых ты принял помощь, и если они не преследовали при этом свои собственные интересы. Это одна из причин, по которой я считаю, что ничего кроме налогов государству не должен. И то — даже это момент спорный. Поскольку всякий действует под суммой неодолимых обстоятельств и поступает единственно возможным образом в сложившейся ситуации. Если отбросить эмоциональные оценки и чувства, то благодарности становится взяться неоткуда.

Аргументы за природное, естественное стайно-приматное и половое поведение, сами собой установившиеся нормы поведения лишены смысла, ведь они появились вместе со словами, входящими в эти аргументы. Иначе говоря, вместе с разумом, который позволяет не следовать своим инстинктам. Только сам человек может решить, что для него хорошо и плохо.

Философ из меня аховый, но вы должны были меня понять: как человек — своему биологическому виду по умолчанию я тоже ничего не должен.

Свельда улыбалась. Да, я человек, а не сит. Предпочту назваться именно таким образом. Проще будет обманывать чужие ожидания. Но я как всегда не причем, люди будут обманывать себя сами — совершаемые ими ошибки лягут виной только на их плечи.

– Вы уверены? — мне не удалось обвести вокруг пальца даже датапад.

– Программа с помощью голокамеры[4] сейчас анализирует твой облик и решает какой биологический вид ты представляешь, – пояснила мне сияющая Свельда.

– "Вероятнее всего вы принадлежите к виду, близкому к человеку, но мы не можем предложить для вас специально сформированной программы. Выберите из предложенного списка наиболее приемлемый для вас вариант", — появилось на экране. Датапад выдал мне короткий список, включавший в себя такие расы и виды, как: твилек, человек, убезиец, умбаранец, катар, забрак, тогрут, зелтрон и еще десяток мне не знакомых. Я уверенно ткнул в «человека».

Целый день я вспоминал, да и местами открывал заново школьную программу, читая всё понемногу и выбирая, чем заняться в первую очередь. Наиболее сложным предметом технического цикла для меня оказался курс информационных технологий — из-за новизны. Хотя бы тем, что здесь существовали компьютеры не только на полупроводниках и с иной, не самой привычной для меня архитектурой, а кодирование информации было несколько разнообразнее, чем на Земле. Языки программирования, изучаемые в школе, были строго визуально-ориентированными. Всякие нейроинтерфейсы тоже изучались там же, как самое обычное оборудование, с которым встречается человек.

Дроидная же техника была мне совершенно незнакома. Как и инвазивная кибернетика — возможность побороть свою собственную природу завораживала. Не быть рабом своего мяса и редактировать свое мышление прямо в месте его возникновения. Астрофизика так же всегда меня увлекала, но сейчас появилась серьезная причина к её изучению.

Из гуманитарного цикла наиболее интересным оказались Культуры и расы, социология и ксенопсихология. Этика и философия вгоняли в сон. Философию я любил, а она в ответ меня — возможно даже и противоестественным образом, но она требовала интересного собеседника или opus мыслителя, а не скучный учебник, написанный в расчете на посредственного читателя. Этика, лицемерно притаившаяся за маской науки, вообще вызывала смех.

Для ввода данных можно было использовать стило, это позволяло беречь кисти и пальцы, не зарабатывая профессиональных заболеваний машинистки. Понимал датапад и голос. При необходимости датапад использовал ресурсы главного корабельного компьютера, с которым с безумной скоростью обменивался данными, исполняя роль его интерфейса. Он мог работать, практически не нагружая собственных мощностей. Для вывода информации я использовал внешний экран в кают-компании, а датапад задействовал, как клавиатуру и сенсорную панель для письма.

Фарланд смотрел на меня круглыми глазами, когда я водил стилом по экрану, изредка корректируя свои каракули голосом.

– Ты пишешь… от руки? Стилом?

– Ну да. А для чего еще оно нужно? — удивился я, вертя палочку в пальцах.

– Вообще-то рисовать и чертить.

– Столичный парень, — пренебрежительно сказал подошедший Ивендо. — две трети галактики умеет писать от руки на фримсе[5], а он до сих пор не верит в это. Арканианцы и вовсе пользуются только им, презирая клавиатуру. Нужно поработать руками. Пока ты с головой уходишь в ботанство, гайки сами себя не открутят.

Лейтенант говорил как всегда отрывисто, разрывая предложения. Хрипота всякий раз напоминала, что, хотя взрывная декомпрессия обычно и убивает людей, он пережил это прикосновение пустоты.

Я был не против: наука — наукой, а разобраться в конструкции любого устройства частенько было легче просто его хорошенько расчленив. В человеке тоже. Особенно в человеке. Тем более: труд сделал из обезьяны человека, а из человека — пролетария.

Мы с Ивендо разбирали аппарат по рециркуляции воздуха. Всю силовую проводку и кабеля КИПиА он уже отцепил сам. Освободив его от обвязки воздуховодами, связывавшими его со всеми отсеками и вентиляцией, мы, используя блок, подвесили его на кран, ездящий по рельсе под потолком. Тельфер, по-моему. Для упрощения работы Ивендо отключил гравитационные генераторы в отсеке, и я впервые в жизни оказался в невесомости.

Развернувшись несколько раз, я едва не запаниковал, запутавшись в направлениях. Я вдруг понял, что не осознаю, где находится низ, а где - верх, и развернувшись обнаружил, что весь отсек выглядел совсем не так, как должен. В этот момент я едва не пожалел о том, что рвотный центр располагается как раз рядом с участком мозга, отвечающим за равновесие. Ивендо злорадно помахал невесть откуда взятым гигиеническим пакетом , но я, собравшись с силами, удержал в себе завтрак.

И хотя он удовлетворённо покивал головой, отметив, что я сумел собраться, начав ориентироваться по окрашенным в разный цвет полу и потолку, лейтенант был недоволен, вплоть до злословия, моим неумелым барахтаньем в пространстве, в процессе которого я чуть не расшиб себе голову о переборки. Хотя меня и спасло то, что достаточно трудно было придать себе импульс в отсутствии опоры, если ты не фон Мюнхгаузен, разумеется. Хотя ничто не мешало мне достаточно быстро развернуться вокруг оси, проходящей через центр масс. Раздражение лейтенанта было понятно: во-первых, я не умел перемещаться в пространстве в отсутствии гравитации, во-вторых «тапочки», обутые мной имели включаемый магнитный генератор. Он очень слабо притягивал меня к металлическому полу, но достаточно, чтобы идти, а не лететь. Но об этом я не знал, а Ивендо так и не дождался того момента, когда я догадаюсь об этом самостоятельно. Учитывая, что условной «ночью» для экономии энергии генераторы гравитации в нежилых отсеках вообще отключали, это могло бы стать для меня неприятным сюрпризом.

Единственным местом на корабле, в котором было достаточно места для разборки агрегата, была ремонтная зона машинного отделения. Туда его и приволокли.

Причиной его неисправности было то, что намертво забились кассетные и электростатические фильтры, не допускавшие попадания пыли и мусора в контактный аппарат, где безреагентным методом, углекислый газ разделялся на кислород и углерод. Фильтры можно было снять и не разбирая весь регенератор, но Ивендо опасался, что забит был не только фильтр, а также не желал рассыпать уйму мельчайшей пыли по полу. Мы переоделись в рабочую одежду, и надели маски, какие носят медики, контактирующие с неграми, зараженными лихорадкой Эбола.

Мы открыли разъем агрегата, забитого изнутри, как мешок пылесоса. Ивендо объяснил, что в этом машинном отделении есть специальная вытяжка с очисткой воздуха. Куда менее нежной, и создающей еще один вид прессованного мусора. И не соединенной с общей системой — чтобы в случае чего не отравить экипаж. Используя компрессор для подачи сжатого воздуха и пылесос для сбора пыли, мы освободили внутренности регенератора от пылевых наростов.

Сам контактный аппарат также пришлось снимать, отсоединив токовводы и вычищать. И промывать уайт-спиритом. Резьбовые соединения, судя по всему, без усилий могли пережить человечество. Предложите им альтернативу, я посмотрю на вас.

Мы так увлеклись, разбирая и собирая аппарат, барахтаясь по уши в пыли, что чуть не пропустили ужин.

– Где вы так долго? — встретил нас Травер.

– Просто кое-кто привык устраивать срач у себя в пещере, и ведет себя так же на корабле, — недовольно сказал лейтенант. — Один «пылесос» опять забился. Вам никто не объяснял правила проживания на звездолете?

– Если соблюдать все твои правила, жизни не будет, — пожаловалась Нейла.

– Поставьте электрофильтр на вытяжке из вашей каюты наконец, не носите пылеобразующей одежды, регулярно устраивайте влажную уборку, не заносите грязь с улицы, — ворчал лейтенант. — И запомните! Половина выходов из строя систем жизнеобеспечения связано с запыленностью и грязью. Сколько можно повторять…

После того, как мы наелись, Ивендо предложил доделать дело и установить один из тридцати фильтров на место. В работе все время находились от одного до пяти. Присоединяя к нему все обратно, мы провозились ещё час. Затем провели из штурманской — небольшой каморки рядом с пилотской - тестирование режимов работы, гоняя через него разное количество воздуха. Суть теста сводилась к определению аэродинамического сопротивления фильтра и концентраций углекислого газа до и после. Я написал в местном маткаде[6] простую программку, для анализа результата, удивив этим Ивендо и хоть как-то повысив в его глазах свои котировки. Удовлетворенный проделанной работой, я пошел к Свельде, а лейтенант пошел в машинное курить около вытяжки свои вонючие сигареты, погружая разум в эйфорию. Ещё один шаг и пустота поглотит его. Я провел рукой по гладкой и скользкой плите — никогда я не был так к ней близок. Несколько сантиметров листов метала, кабелей и труб отделяли меня от вакуума.

– Герой борьбы с пылью вернулся! — встретила она меня, бросаясь подушкой.

– И как настоящему герою, вернувшемуся с войны, ему хочется утопить свою печаль в вине в компании прекрасной дамы, — заметил я.

Меня радовал тот факт, что каждая каюта являлась самостоятельным отсеком и звуки из одной каюты не могли проникать в соседнюю. Иначе бы Свельда не дала бы выспаться нашим соседям. Она была очень громкой. Она не старалась специально, просто была экспрессивна во всем. Я так устал, что мне даже не снилась очередная чертовщина. Выгнав меня из каюты, после того я проснулся, девушка обещала сделать мне сюрприз.

Меня с садистской улыбкой на выходе встретил Ивендо. В руках он держал каску.

– Буду учить тебя перемещаться в невесомости, — ничем хорошим мне это не грозило. — Заодно поработаешь у балок крана.

Работа была не сложной, я менял несколько датчиков у горизонтальной кран-балки. Работа осложнялась тем, что Мон-Каламари расположили их, как и рельсы впотай. Пришлось изгибаться буквой аурубеша Нерн[7]. Что характерно, Ивендо пренебрегал помощью дроида.

– Есть только один способ запомнить конструкцию корабля, — сказал он сипло. — Собрать и разобрать его самостоятельно.

Сделав дело, я продолжил заниматься самообразованием. В качестве предметов обучения я выбрал Информационные технологии и Безопасность жизнедеятельности, как наиболее практичные в данный момент.

Жителям галактики стоило учитывать в своей жизни немало угроз. Репульсорные и гравитационные технологии облегчали жизнь, но и таили в себе множество опасностей, не видимых взгляду. Хотя множества иных незримых бед здесь обходили людей стороной. Щиты кораблей защищали экипаж не только от энергетического и кинетического оружия, но и от опасностей космической радиации. Собственно говоря, это и есть их основная задача — прикрывать от космических лучей, как галактических так и солнечных, и в том числе от микрометеоритов, встречающихся на орбитах планет и во время гиперпрыжков. В галактике было немало мест, где потоки частиц, заряженных и нет, имели смертоносные плотности[8]. Источников радиации хватало и без них — поголовно все термоядерные реакторы и уйма других силовых агрегатов. Прямо под боком. Хотя благодаря дефлекторным технологиям машинный отсек «шлюхи» и был безопасен для нас с Ивендо, но из предосторожности всё же отделялся толстой стенкой и тяжелой гермодверью от других отсеков. Защищало нас от реактора и расстояние[9], установлен он в дальнем конце машинного отделения. Об источниках ионизирующих излучений и их опасности школоло далекой имело прекрасное представление. Республика дорожила жизнью своих граждан. Или же попросту лечить потом их от лучевой болезни было чересчур накладно?

Смертельная поглощенная эффективная доза для сита в три раза превосходила таковую для человека, хотя до скорпионов им было далеко, а твилека могло убить и вдвое меньшее количество частиц, или энергии — зависело от характера излучения. Лекку — уязвимые органы. Для безопасности мой комлинк внутренней связи служил и дозиметром. Был в нем и датчик жизнедеятельности. Почти Пип-бой. Это помимо набора фотопластинок в нагрудном кармане, точно фиксирующих поглощенную дозу. Для защиты от вредного излучения на поясе крепился небольшой противорадиационный энергетический щит размером с пачку сигарет. Вот эта штука поразила меня больше всего. Я достаточно хорошо разбираюсь с тем, как различные излучения взаимодействуют с различными средами, чтобы удивляться этому сильнее, чем функционирующему световому мечу. И даже сильнее, чем управлению гравитацией. Пусть она не могла защитить меня от источников ИИ размещенных прямо на мне или во мне, но все же вселяла чувство защищенности.

Существовали также сотни жидкостей и газов, отравиться которыми не составляло труда. Пара вздохов и смертельная доза уже гостит в вас. А говорят, перед смертью не надышишься. Учебник БЖД становился все увлекательнее. Нужно будет выписать все, что легко достать и изготовить из этого списка.

Содержал этот предмет и простые рекомендации по работе с компьютером, электропроводкой и то, как поменять лампочку, не будучи убитым током. То, что неплохо сначала выключить свет я знал и до этого — проводником я бывал. Тесты, тесты, тесты… Контроль знаний был однообразен. Итоговые тесты требовали вписывать правильный ответ, это внушало оптимизм, что в образовании Республики не все еще потеряно.

Я не заметил, как прочитал половину учебников по БЖД и едва ощутил, что ко мне подошел Травер. Он сказал, что в Кореллии мне надо будет сделать паспорт. Можно за всю жизнь побывать в Республике один раз, но это не помешает вам оформить документы. Республиканское правительство спокойно относилось к тому, что для удобства триллионы людей, никогда не живших в Республике, более того бывших гражданами иных суверенных государств, имели республиканское гражданство. За пределами Республики оно никаких выгод не давало, но существенно упрощало жизнь при ее посещении. Может сенаторы лелеяли надежды, что со временем все миры войдут в состав Республики сами собой. Но Республика — это демократическое объединение государств, а не граждан. Первое что стоит запомнить, изучая её устройство. И никогда не забывать.

Замечу, что гражданство Республики и гражданство субъекта Республики вещи разные. Само по себе одно гражданство Республики без планетарной регистрации, делавшей гражданина подданным отдельной планеты - это документы гражданина мира без особых политических прав. Что-то вроде международного стандарта загранпаспорта. Но всех вечных странников это устраивало. Не жаловался и я.

В паспорт заносится ваш вид, пол, — хотя эти строчки и пережиток прошлого. Они куда более точно описываются краткой генетической картой и многочисленными биометрическими данными, включавшими в себя том числе и скан сетчатки глаза, отпечатки пальцев, группу крови, а также томографическую карту извилин мозга - не менее уникальных чем папиллярные узоры. Заносили и концентрацию мидихлориан.

Последнее стали указывать в обязательном порядке совсем недавно, а именно после весёлых и зажигательных выходок Кратов. Данные генотипа вносились весьма кратко по местным меркам — неполный секвестр. Ваш генотип только ваша собственность и определять, как его использовать ваше личное дело. Люди боялись, что кто-то начнет манипулировать с ним и небезосновательно.

Учебник БИОМа гласил, что мидихлорианы — симбионтные организмы, живущие во всех живых существах, разумные, имеющие их повышенную концентрацию, обладают связью с Силой. Но в тоже время они слишком малы, чтобы выполнять такую серьезную задачу и это явление никакого научного объяснения не имеет. Сила же описывалась, как некое психокинетическое поле, а люди, чье мышление «настроено» на него обладают расширенным спектром чувств, включая возможность функционировать в четырех, а то и большем числе измерений против традиционных трех. Сила связывала разум и время, даровала возможность воздействовать на окружающий мир непривычными окружающим образом. Эта «магия» требовала умелого самоконтроля для работы с ней. Наибольшего успеха в этом достиг Орден джедаев, организация хранителей мира в галактике. Именно в галактике, а не в Республике. Существовали и иные организации, изучавшие Силу, но они были менее известны. Мне не понравился параграф, говоривший о том, что люди, имеющие сильную связь с Силой, обязаны были контролировать её, в противном случае это грозило проблемами с психикой, список заболеваний прилагался. И это в лучшем случае. Я бы мог податься в Орден, но, как сказал Травер, мне уже поздно пить "боржоми".

Я чувствовал Силу вокруг себя, хотя здесь, в корабле, она проявляла себя слабо, будто заснула. Лишь пять точек в пространстве нарушали равномерное течение Силы. Яркий пульсирующий комок — Свельда, холодный, как ржавый металл, но все ещё твердый, сила отражалась на его нечётких гранях — лейтенант. Постоянное спокойное возмущение — Фарланд. Две пульсирующие, почти слившиеся точки, совсем рядом. Я улыбнулся. Травер и Нейла были заняты друг другом. Осматривая мысленно корабль, я нашел ещё одно очень слабое скопление. Т2-B3 сосредоточенно паял, в его контурах отражалось довольство аккуратным сварным швом. Но он же дроид! Какого..! Хотя я тоже тот ещё механизм…

В кают-компанию, в которой я читал датапад, зашел Ивендо. Его я отследил от самого машинного, его фон медленно менялся, он, как обычно курил там в блаженном забытие коварно близком к роковой черте. Я сидел с закрытыми глазами.

– Ивендо, а что паяет Т2-B3? — спросил я его.

– Ты пугаешь меня, парень. Он сейчас снаружи и заделывает течь в системе охлаждения. Если секция не отвалилась совсем, что никак меня не удивит, это увенчается успехом. Как ты узнал об этом?

– Сила. Я думаю это она.

– Дроиды сами по себе нихрена в силе не ощущаются. Хотя некоторая хитрость есть. Это мнение Арки Джета, а он очень большой специалист по жестянкам был.

– Но я его чувствую. Даже то, что ему нравится паять ровно. А сейчас он меняет электрод, — я продолжал следить за ним.

– Дроидам ничего не «нравится», они следуют программе. Им прописаны мотивации и возбуждение нейроматрицы в случае выполнения полученного от человека задания. Это «подкрепление» поведения стимуляцией их поведенческого ядра при совершении правильных действиях. Вроде ровного шва. Он получит его и будет паять ровно дальше. Сложный искусственный интеллект — в людях не разбирается, но в технических вопросах доверять ему можно.

– А у людей не выделяется эндорфин после еды и секса? Так сказать для стимуляции полезного для индивида и вида в целом поведения? И не происходит ли каждое действие, как ответ на внешнее возбуждение? Цепочка реакций, запущенная не нами.

– Ты так дойдешь то того, что жестянки, это почти люди. Это не так. Они не чувствуют по настоящему. Они не боятся смерти, не создают ничего сами, не воспринимают красоту. Всего лишь очень полезные машины, в которые для эффективности заложили механизмы, стимулирующие их поведение. Как угощение для дрессированного животного. Они не могут поступить иначе, как надрессированы. — ответил лейтенант.

Я не стал развивать свои мысли вслух. Но люди устроены примерно также. И скорее это они — почти жестянки. Иногда они ломаются — и тогда они становятся или безумцами или великими. Гениями и злодеями. Безумие — одно из видов рационального поведения, когда нужно выпрыгнуть из замкнутого круга.

– А как насчет более сложных, более «умных» дроидов? — вместо этого спросил я. — Вроде того протокольника, которого раскроил гаммореанец. Он вел себя крайне логично и разумно.

– Очень хорошая программа. Такие же железяки с перекошенным в одну сторону поведением. Когда их делают еще умнее, их внутренние директивы начинают противоречить друг-другу, и они ломаются. Ошибка ядра — замыкание логических цепей. А иногда они начинают убивать всех разумных вокруг себя, как HK-1. Поэтому нормальные дроиды ведут себя достаточно предсказуемо.

Про HK-1 я уже прочитал в учебнике информатики в разделе про искусственные интеллекты — этот дроид-убийца устроил бойню на Корусканте, производя свои копии в промышленных масштабах. И каким-то образом перепрограммируя других дроидов. В результате «великой революции дроидов» погибло более тридцати миллиардов человек. Но даже это не трагедия, а статистика, учитывая население столицы. Согласно местным понятиям, согласно моим же трагедия — это нечто иное. Греческое.

Оставшиеся два дня пути я провел, попеременно изгибаясь сложными фигурами с разводным гидроключом[10] в руках. Ивендо было трудно подлезть туда и эту работу он откладывал напоследок. Но вот, как чертик из табакерки появился я, и как самый молодой на корабле, был вынужден выполнять эту почетную обязанность. Это имело свои плюсы — в процессе этого я изучал чертежи и устройство корабля.

Физический труд перемежался умственным. БЖД закончилась, началась Этика и Философия. Общечеловеческая жвачка на вкус была сладкой, но обладала одним существенным недостатком — пока ты её измельчаешь для лучшей усвояемости, тот, кто никогда её не пробовал, может выбить тебе зубы.

Местную комфортную версию истории (а в школе другой не дают — берегут наивное мировоззрение учеников) я оставил на самый конец.

Свельда поставила себе целью изучить весь древнеиндийский трактат о любви. Она нарисовала на стене каюты пейзаж Зелтроса, его фиолетово-алые оттенки. Я вздрогнул, вспомнив кошмар, но скрыл беспокойство. Хватит с меня нервной нагрузки. Хотя от неё это в полной мере сделать было и нельзя. Мы постепенно приближались к Кореллии. Каждый серьезный маневр в гиперпространстве сопровождался очень странными мыслями, непонятно как приходящими в голову. Более странными, чем обычно. И не менее необычным ощущением «окружающего мира» с помощью всех органов чувств, тем более в Силе. Возможно, так и должно быть, но я решил никому об этом не сообщать.

Примечания

[1]Цитата из романа Роберта Хайнлайна: «Имею скафандр — готов путешествовать»

[2] Геометрия Лобачевского, описывающая криволинейные плоскости и пространства.

[3] Планшет, оснащенный всем, что бы вы не захотели в него установить. Есть в нем и голопроектор. Подключенный по беспроводной сети к внешним экранам и клавиатуре может использоваться, как ПК. Или сам использовать систему «облачных» вычислений.

[4] В отличии от обычной камеры, являющейся чисто пассивной конструкцией, формирующей плоское изображение, голокамера с определенной частотой посылает специальные импульсы света и анализируя отраженный сигнал-изображение, формируемый возвращающимися с разной задержкой и прошедшими разные траектории фотонами, отсеяв фотоны фонового облучения, она формирует объемную картину перед собой. Подобный принцип работы, основанный на генерации очень короткой вспышки в абсолютно темном помещении и многократно анализа принимаемого камерой её(вспышки) отражения реализуем и на Земле, у нас с вами, но он требует громоздкого оборудования и больших вычислительных мощностей. Физики далекой смогли сконструировать компактные монохромные голокамеры и тяжелые, специальные цветные (используются операторами в головидении). Первые более распространены и могут также формировать и цветное плоское изображение, как обычные камеры.

[5] Фримсипласт — аналог бумаги, во всем ее превосходящей, кроме того очень легко перерабатывается, в офисах это делают самостоятельно, используя в принтерах и плоттерах повторно.

[6] Mathcad — весьма популярная среди студентов и инженеров программа для проведения самых разнообразных расчетов. В ней можно сосчитать что угодно, включая ядерный реактор, или найти какой-нибудь интеграл.

[7] Напоминает страдающую сколиозом «И».

[8] Плотность потока (или просто «поток» на физико-техническом жаргоне) — величина характеризующая число частиц пересекающих заданную площадь за определенный промежуток времени. Или же произведение числа частиц в объеме на их скорость. Как удобнее.

[9] Так называемая защита от радиации расстоянием. Плотность потока гамма и фотонного излучения без учета накопления вторичного излучения обратно пропорциональна квадрату расстояния от точечного источника. Иногда проще отодвинуться от источника излучения, чем городить бетонную стену.

[10] Мечта автомеханика. Разводной ключ с электроприводом, способный измерять момент затяга. Пара тройка таких, с осевым и торцевым приводом, заменяют все ключи из ЗИПа. Один минус — они требуют портативного электропитания.

6. В которой я посещаю третью планету

Примечание к части

Бечено.

"— Вы только представьте! — заорал Келлер, — Что во Вселенной есть сотни-тысячи таких же миров, как наш!

— Господи! — перекрестился Джонсон, — Надеюсь, что вы не правы! Лететь кучу световых лет, чтобы упереться в Химки… Вы были в Химках, Келлер?

— Там может такая же разумная жизнь, как и у нас! — разгорячился тот.

— Разумная? — Джонсон поднял брови, — Вы это серьезно?

— Это могут быть существа почти неотличимые от нас!

— Прямоходящие, головастые уродцы, вечно думающие, где бы урвать? Злобные потомки грязных обезьян? Вы в своем уме?

— Кроме того, они могут путешествовать по Галактикам! ..

Джонсону стало дурно."

Музыка

©Манго-манго. Таких не берут в космонавты

©Пикник – Разбойники

На горизонте маячили проблемы — такая штука, как запись об уровне мидихлориан в главном документе, мне решительно не нравилась. Каким же надо быть глупцом, чтобы трезвонить таким образом о своих преимуществах?

Правда — не известная субстанция и потому, как правило, не стремится подняться на поверхность. Обычно она погребена под слоями лжи и откровенной глупости. Но как того я не желал, закопать её как можно глубже сейчас было невозможно.

Посетителей в республиканских конторах обслуживали дроиды-чиновники. Функцию большинства наших крючкотворцев они выполняли замечательно, хотя и не в полной программе: брать мзду они не умели, не могли нарушить программу, да и на обед ходить им не нужно. Бюрократическим аппаратом управляли живые сотрудники, что неизбежно приводило к существованию коррупции и более совершенному анонимному дистанционному наёбыванию граждан, но рядовой гражданин, обращающийся для оформления простых документов, не был вынужден с ними общаться за исключением самых нетривиальных случаев. Но не все было так безоблачно. Планетарные правительства имели значительную автономию, в том числе в установлении собственных бюрократических препон и в творческом усложнении жизни своим гражданам. Столкнуться с конторой, заполненной биомассой, годной для биореактора, в Галактике можно было с легкостью. Конкретно мне жизнь упрощало то, что паспорт я мог оформить только в центральных республиканских офисах. Это же было и проблемой. Денег купить подходящий документ у меня не было, а Травер не обладал достаточными связями, или умолчал о них.

С дрожью, прошедшей по всему кораблю, судно вышло из гипера. Мерцание в глазах я списал на усталость. Как и слегка искривленные в этот миг стены. Иллюминаторов у нас не было. Единственным местом, подходящим для обзора триллионов парсеков пустоты своими собственными глазами, служила пилотская рубка. Так её называл Ивендо, но правильно именовалось это место кокпитом. Боевая, или пилотская «рубка» — это принадлежность военных кораблей крупного класса, помещение, которое можно измерить строевым шагом.

Я вывел обзор с внешних сенсоров на экраны штурманской. Штурман, помимо прокладки маршрутов с учетом тонкостей астрофизики и географии гиперпространства, в случае боевой тревоги занимался обработкой всех данных с сенсоров и управлял бортовыми комплексами самообороны. В моём распоряжении находилось целая уйма датчиков и средств. Детектор масс, установленный снаружи корабля, имел скромный радиус действия, к тому же для его работы было необходимо отключить все гравигенераторы и системы компенсации перегрузки. А только они спасали нас от практически смертельных перегрузок, которые испытывал сейчас корабль, разгоняясь на пути к Кореллии. Не имея их, мы летели бы к пункту назначения несколько суток, а не часов. Но эти перегрузки всё ещё ограничивались прочностью корабля и устойчивостью оборудования, смонтированного в нем, хотя и не физиологическими ограничениями для экипажа. А иногда и государственными законами — кинетическая энергия простое и эффективное средство убийства и разрушения.

Поэтому судовым правом установлено ограничение проекции вектора скорости в направлении обитаемых планет и станций в зависимости от расстояния до них. И размера судна. Превышение этой скорости влечет предупреждение и выяснение обстоятельств. В случае отсутствия ответа или ясной злонамеренности, такую цель уничтожают. Приближаться к густонаселенной планете как болид было смертельно опасно — это слегка нас замедляло.

Несколько фасеток АФАР[1] разных частот, размазанных по наружному корпусу, могли одновременно служить для ориентации в пространстве, сканировании пространства на предмет астрономических тел, мусора и таможенников, а также для связи, но сигнал в космических масштабах распространялся неспешно, всего-лишь со скоростью света. Это упущение компенсировали датчики, сканировавшие состояние гиперпространства вокруг нас. Они позволяли предсказать выход из него другого корабля, или зафиксировать работу гиперпривода, только входящего в него корабля. По полученным данным, можно было предположить место отправки и пункт назначения[2], но сделать это точно наши дешевые и компактные датчики не могли. Поскольку одних датчиков мало — нужно обсчитать полученные данные, а их всегда в таких случаях не хватает. Для защиты от подобной слежки, наш корабль в обход законов Республики был оснащен системой постановки помех — как пассивной, так и активной, со сбрасываемыми «генераторами шума». Последние были дорогим удовольствием, но помогали избегать контакта с излишне назойливыми представителями правопорядка. Датчики также помогали в формировании точной программы гиперпрыжка — прыжок, рассчитанный без этих данных, мог закончиться очень неожиданным, или же и вовсе фатальным результатом.

Имелось и множество камер, включая охлаждаемую тепловизионную высочайшего разрешения, способную с легкостью заметить и опознать движущийся корабль на расстоянии в несколько астрономических единиц. Выведя с них картинку, я рассматривал синтезированное изображение; все пять планет Кореллианской системы, зеленый, голубой, серый и белый — привычные сочетания красок, не цвета из иных миров.

Большинство её жителей считали саму систему, включая расположение планет на орбите, искусственным образованием. При виде орбит планет такая мысль возникнет у каждого. Они лежали в одной эклиптике, при этом период их вращения был таким, что они были всегда равноудалены друг от друга, а две из пяти планет «братьев», чьи траектории движения образовывали правильные кольца, вращались относительно друг друга. Совпадение? Не думаю!

Учитывая, что, во-первых, люди появились на ней неведомым образом, как и два других вида, живших в системе — низкорослые млекопитающие дроллы и селониане - очень высокие, покрытые мехом создания, своей гибкостью, длинными мохнатыми хвостами и короткими лапами во всем напоминавшие земных куниц. Во-вторых: кореллианская система была перекрестком трёх гиперпространственных путей, эта теория не была лишена смысла. Геологические изыскания также наводили на мысли о том, что этим планетам здесь не место.

Будучи расположенной в центре галактики[3] на оживленном перекрестке, все виды деятельности её жителей были связанны с путешествиями и торговлей. Производство кораблей налажено на циклопических верфях Кореллианской Инженерной Корпорации, треть всех плазменным двигателей и половину[4] гиперприводов галактики выпускал «Кореллианский Звездный Двигатель». Учебные заведения, готовившие пилотов и техников, считались одними из лучших в галактике. Сами кореллианцы, зная об этом, были о себе высокого мнения и вовсе небезосновательно.

Я испытал шок, когда услышал, что Ивендо собирался садиться на поверхности планеты. «Счастливая шлюха» несла на борту парочку ракетных пусковых, скалилась двумя несоразмерно массивными для такого корабля как наш, турболазерами; щетинилась тремя плазменных турелями и была оснащена захватом для абордажа. А вот не оснащена она была спасательной капсулой, транспондером, необходимым для движения по общеупотребительным воздушным линиям, и иными необходимыми для безопасности предметами. Первой мыслью было то, что корабль военный. Но и это было не так. В прошлой жизни корабль был пиратом, наводя ужас на торговцев внешнего кольца. Сейчас по своим боевым возможностям он был таким же инвалидом, как и лейтенант. Он видел многое и был достаточно вооружен, но старость брала свое, а важные части организма были заменены протезами. Пока я копался в его требухе, я и сам замечал уродливые заплаты на пробоинах, оставленных в корпусе плазмой и пучками высокоскоростных частиц. Корабль имел порт приписки «Рилот» и был зарегистрирован в Республиканском реестре кораблей, но не имел официального заключения о техобследовании. И в глазах портовых служащих это приравнивало нас к полуразвалившемуся тысячелетнему мусоровозу, всё еще чудом бороздившему просторы вселенной. Разрешение же посадить Счастливую шлюху на поверхность республиканских миров можно было получить только чудом. Но оно свершилось — мы садились в Кореллии.

В мою каморку заглянул Травер.

– Собирайся на выход и оденься поприличнее. Бластеры с собой не бери только, остальное колюще-режущее оставь. Там прохладно. Осень, — сказал он.

Я надел рубашку с курткой-плащом. У неё был и капюшон, но мне никогда не нравилось ходить с мешком на голове. В черных очках и с саблей за поясом я смотрелся героем «матрицы». Или придурком. Легкий смертоносный клинок вкладывался в ножны единственным лезвием к себе, как казачья шашка или традиционный японский меч, хотя я бы не стал называть эту саблю аналогом длинного меча, каким была катана. Из-за массы и центра тяжести. В моих руках это оружие и вовсе было невесомым, как перышко.

– Смахиваешь на персонажа голофильма про контрабандистов, — угорал с меня Фарланд. — Ты одел несочетаемое: куртку межзвездного бродяги, военные брюки и парадную рубашку с туфлями.

– Ты смотришься не лучше, — прокомментировал я его цветастый хаос. В нём преобладали синий, фиолетовый и зелёный . На мой взгляд, цвет моей обуви сочетался с курткой. Это было достаточным признаком стиля.

– Последний писк Корусантской моды, — гордо сказал он. — Аккуратно подобранные сочетания цветов этого сезона.

Я засмеялся. Мода в городе с таким населением не могла быть единообразна. Но с самовыражением у жителей были проблемы, если они были вынуждены изображать волнистых попугайчиков.

– Я надеюсь, не все ее придерживаются ̶ у меня рябит в глазах от одного тебя, — он был одет самым несуразным образом, каким я только видел в жизни.– Ты не взял оружия?

– Я смотрю, Олег, ты уже заразился от Ивендо с Травером пагубной привычкой таскать с собой целый арсенал. Если законы Кореллии позволяют носить открыто холодное и шоковое оружие, это не говорит о том, что ты должен взять с собой силовую пику, — Фарланд изобразил человека с копьем наперевес. Выглядел он комично.

— На моей родине люди сочли бы, что на тебе костюм шута. Или клоуна, — заметил я без выражения.

– Не вижу ничего оскорбительного, — он пожал плечами.

– Проверить снаряжение. Мы выдвигаемся, — прохромал мимо лейтенант. Он вновь был при параде.

– Так точно, сэр! — встал по стойке «смирно» Фарланд. — Театр потерял актера, но как кок, он мне нравился больше.

Мы спустились по трапу в крытый, тесный для корабля ангар. Перекрытия нависали почти прямо над верхней точкой корабля. Нас встречал худощавый человек с короткой козлиной бородой. Он смотрел на нас через очки с прямоугольными линзами в тяжелой оправе, к дужкам которых была прицеплена камера и ещё какое-то барахло. Линзы были почти квадратными, острые их углы словно бы говорили: «это не для красоты». Он или имел ярко-зеленые глаза, или такой эффект создавали окрашенные в травянистый оттенок линзы. На нём был костюм, напоминавший стандартную тройку, но со стоячим воротником. Нетривиальный тип. Впрочем, охарактеризовать его можно было куда более кратко - он имел дела с Травером.

– Ивендо! Здравствуй! Я уже думал, что ты ушел на покой, — радостно поприветствовал он лейтенанта.

– Сольвин, — кивнул он ему, пожимая руку, — и тебе того же. Рано хоронишь. — Он обернулся к нам, — Знакомьтесь. Это инженер, установивший на нашей птичке новые двигатели и починивший гиперпривод со щитом. Взамен… вышедших из строя.

– И не дорого взял, — отметил Травер.

– Ваш морской огурец потребовал специальных подходов. Я до этого к пузырям Мон-Каламари не прикасался, — он обратился к капитану. — Как двигатели, не подводят?

– Тяга и удельный импульс соответствуют ресурсу. У меня к работе претензий нет, — ответил капитан.

– А это кто с вами? — инженер смотрел на меня, Свельду и Фарланда. — Новые члены команды или пассажиры? И что вы пили? — принюхался он.

– Пассажир с Зелтроса, кок и штурман. Тебе повезло. Ящик выпивки с Зелтроса для тебя чудом сохранился, — обрадовал его Травер.

– Ящик. С Зелтроса? Неплохо. Покроет часть аренды дока. И кто из вас двоих штурман?

– Я, — встрял я. — Но меня взяли с условием, что я закончу КШУ за год.

– Он многого от тебя хочет, — неодобрительно сказал он.

– У меня уже есть высшее образование, — слушавший меня Сольвин повернул голову на бок, смотря на меня, как на мерчандайзера за работой. — Но я родом из мира четвертого технологического уровня. И мое образование, мягко говоря, республиканским стандартам не отвечает.

– Второе образование получать проще, — кивнул он. — Если, конечно, ты не учился на юриста или менеджера. У нас в Кореллии обычно поступают наоборот — получают образование управленца, когда дорастают до соответствующих должностей. Иначе выйдет так, что руководить должен человек, не понимающий специфики производства, но уверенный, что знание бухгалтерского учета и абстрактной оптимизации затрат позволяет ему делать правильные выводы. Может это и работает с фирмами, работающими десятки лет, но не с теми, чьи финансовые циклы измеряются столетиями. Без знания технологических процессов можно наломать дров. Извини мое брюзжание, но многие гости Коронета любят оспаривать это.

Эта планета мне уже нравилась.

– Давайте выпьем кафа, — предложил Сольвин.

Он провел нас в подсобное помещение, в котором был столик с "кофейным" автоматом и нехитрым набором «к чаю». Такое место можно найти во многих цехах нашей необъятной. Отличала его чистота и дроид, готовивший и разливавший каф по кружкам. Я цедил эту жидкую гадость скорее из вежливости, чем наслаждаясь вкусом — мне она не понравилась ещё на корабле. Виной тому могло быть не только отсутствие привычки, но и моя новая биология.

– Почему нам удалось сесть на поверхность и никто не мешал это сделать?— задал я самый главный вопрос ему.

Он печально улыбнулся.

– Его величество дозволяет заниматься контрабандой всем желающим. Никаких официальных указов, но полиция и КорБез делают вид, что ослепли и оглохли. Притока преступности у нас не опасаются — задержишься тут слишком долго и удивишься тому, что о тебе известно все, начиная с первой секунды нахождения в секторе. Не думай, что вас не взяли на заметку. Не расслабляйся и не зарывайся, но веди себя прилично, и никто ничего тебе не скажет. Сенат душит наш сектор и корпорации налогами, а наше планетарное правительство в пику им закрывает глаза на вольную торговлю, — объяснил мне Сольвин. — Год назад налоговую ставку для «Кореллианского двигателя» подняли еще на десять процентов. Это вылилось в рост цены гиперпривода. В итоге уже две трети его цены составляет корм для пособиков[5].

– И как на это реагируют корпорации? — спросил я. Удар по прибыли болезненнее, чем по яйцам.

– Наш сенатор, Дуайзен, выступал в Сенате с конкретным решением проблемы. Он предложил вообще убрать налоги на производство звездолетов и комплектующих и настроить уйму кораблей по низкой цене. Это бы создало тьму рабочих мест и было бы, на чем колонизировать внешнее кольцо. Тысячи планет там имеют население меньше миллиона разумных, это при отличном климате-то, селись-не хочу.

– Звучит просто и вполне логично. Но его не послушали?

– Нет, — он выпил кафа. — Его обвинили в лоббировании интересов кораблестроительных корпораций и отсутствии социальной ответственности по отношению к низкообеспеченным слоям населения. Он в непечатной форме пояснил свое мнение Сенату и покинул заседание. Его, разумеется, после этого сняли с поста, но у нас в Кореллии он все ещё уважаемый политик.

– А разве это действительно не лоббирование? — хмыкнул я.

– Называй как хочешь. Каждый сенатор должен представлять интересы своей родины, но большинство из них просто лоббисты. Но в нашем случае интересы кораблестроения и национальной экономики удачно совпадают. Чтобы хоть как-то поддержать свою промышленность, верховный совет снизил региональную часть налогов[6] практически до символической. А это бьет по бюджету. Дойдет до того, что мы решим выйти из Республики. Придумают, конечно, какие-нибудь дикие пошлины, но класть на них на порядок проще.

– А почему Сенат не введет прогрессивную шкалу налогов по доле рабочих мест, занятых дроидами? — спросила Нейла — Я видела по головизору про эту инициативу.

– Сенат куплен производителями дроидов вроде Цзерки и Сайбот – галактика и никогда это не сделает, — пояснил Фарланд. — Проще драть налоги с других корпорации, они же не способны утаивать доходы от налоговой комиссии.

– Никто не доволен Республикой. Как она вообще существует? — поразился я.

– Альтернативы хуже. Бесконечные войны, изоляционизм, пространство хаттов, ситы, — просипел Ивендо. — Республиканские паспорт и кредит, нерушимые финансовые сделки и обязательства – то, что намертво спаивает миры Республики. К тому же коллективная оборона дешевле обходится.

– Империя Ситов исчезла же тысячу лет тому назад? — встал на хрупкий лед я.

– Огромная империя, даже потерпев поражение в самой разрушительной в истории войне и развалившись, полностью исчезнуть не могла. Джедаи всё ещё не списали этой угрозы со счетов и продолжают стоять на страже Республики, — Высказал свое мнение Сольвин.

Я не ощутил в Силе недоверия или тревоги, связанной со мной. Он не обращал на мою внешность внимания. Или же попросту не знал, кто я.

– По мне, так это жвачка для избирателей. Страшная неотступная угроза для Республики, бла, бла, бла… Они должны заниматься реальными проблемами, а не страшилками для детей, — недовольно проворчал Фарланд.

К сожалению, я не мог повторить действия Вейдера при общении с Таркином и Ко. Не стоит недооценивать мощь тёмной стороны Силы . Ивендо смотрел на него с тем же выражением лица, что и я. Он, судя по всему, был в теме.

– Они подчиняются Сенату? — задал я вопрос Ивендо.

– Они никому не подчиняются. Разумеется, они выполняют просьбы Сената, но часто отказывают в них, или решают проблемы по собственному усмотрению. Хотя и уважают законы. Сейчас Орден в немилости, что очевидно после войн ситов, когда многие джедаи примкнули к Экзару Куну. Он ослаб и массово набирает новых учеников по всей галактике, пока никуда сильно не влезая. Или делая это тихо.

– Травер. Какие у тебя планы? — поинтересовался у твилека Сольвин.

– Сегодня грузим реакторы, а завтра отдыхаем и оформляем парню паспорт, — ответил Травер.

– Не светитесь только слишком. Мне нужно, чтобы груз был доставлен по назначению, — он посмотрел на меня. — Кто бы мог подумать, что я стану контрабандой поставлять реакторы на Корусант. Люди возят спайс и алкоголь, а вы повезете высокотехнологичное оборудование. Ха! Хорошо, что я вспомнил об одном рисковом капитане, который возьмется за такую работенку.

– Риск себя окупает, — рассудил Травер. — Без налогов они стоят вчетверо дешевле, половина навара моя, итого двадцать миллионов прибыли, по два мегакредита за штуку.

Я присвистнул. Сумма впечатляла. Мои девять процентов с учетом расходов могли составить около миллиона кредитов. На одной перевозке можно было озолотиться.

– Условия остаются прежними, — подтвердил инженер.

– И как мы проникнем на Корусант?— спросил я. Меня так и не просветили насчет ближайших планов. Это раздражало, впрочем, и я сам провел все время, погрузившись в учебники или развлекаясь с зелтронкой. Надо научиться самоограничиваться, особенно в совершенно бесполезных делах.

Обычно Травер старался избегать, как он объяснял мне, публичной огласки своих планов. Вообще идеальным способом работы с клиентом было анонимный контракт без какого бы то ни было личного контакта, заключенный с помощью криптографической связи и оплаченный такой же криптовалютой. Но серьёзное дело — это ещё вопрос доверия. Тут, судя по всему, его хватало.

– Травер, ты утверждал, что у тебя есть отличный план, — сказал Сольвин.

– Мы проникнем в столицу вместе с продовольствием, затерявшись среди пары миллионов тонн зерна, а покинем её среди гор отходов на мусоровозе. Совершим экскурс по жизненному циклу города. Тем более, покупатели реакторов живут недалеко от складов продовольствия и свалки, — описал его капитан.

– Фи! — зелтронка поморщилась. — Прятаться среди мусора.

– Если он имеет техногенное происхождение, то среди него нас будет очень трудно найти. — заметил я.

Сольвин кивнул, подавшись вперед.

– Верно мыслишь. Вам нужно будет купить пилотов зерновоза и мусоровоза, склад для приема вам найдет мой человек. Заодно сделает вам транспондер для движения по линиям столицы. Я бы полетел и сам, но дела, дела… И вам понадобятся деньги на взятки. Травер, у тебя есть пара миллионов на руках?

Капитан смутился.

– Если бы у меня были такие деньги, я бы не ввязался в эту авантюру? — вплеснул руками и лекку капитан.

– Я так и думал. Но это решаемая проблема.

Он встал и вышел из подсобки.

– Мы можем задержаться на Корусанте на неделю, — предложила Нейла. Фарланд одобряюще кивнул.

– Только после того, как отдадим реакторы покупателю и разойдемся со своей долей с человеком Сольвина. Если нас повяжут до этого ̶ я буду расплачиваться с ним своим кораблем, это не его реакторы, — ответил капитан.

– А тебя не найдет твой банк? — спросил его я.

– В Корусанте? Они могут снять меня на голокамеру, как фотомодель, но пока получат соответствие моего лица паспортным данным, пройдет год-другой. Макияж — он не только для красоты. Но стоит мне воспользоваться паспортом, как все близлежащие охранные службы получат весточку от банка Куата. Затем меня начнут искать приставы, чтобы забрать всё моё имущество. Но всё, что они смогут сделать, это отобрать наличность, так как я храню деньги у муунов[7].

Потом через суд реструктурируют долг и обяжут меня выплачивать с моей зарплаты всё выше безусловного базового дохода. Но так как я официально безработный, то я смогу даже получать пособия, как зарегистрированный в Корусанте или Куате. Банк будет за мной следить, я не смогу сделать официально ни одной денежной сделки или купить официальный билет. Могут даже приставить дроида-пристава с правом постоянного надзора за моей финансовой деятельностью. Но они не имеют права ограничивать мою свободу передвижения и личную жизнь. Поэтому, если Травер, — капитан покивал головой, ухмыляясь, — предложит подбросить меня даром, по-дружески, так сказать, то я спокойно улечу, куда мне заблагорассудится. Банки пока не добились уголовного преследования должников, и поэтому не могут никак воздействовать на разумных без официальной собственности.

Однако, подобный ко мне интерес выключает меня из цивилизации и остается одно — раствориться на внешнем кольце. Ни одно цивилизованное место тебя уже не примет — повсюду договора о взаимной выдаче и базы данных. — как будто восхищаясь подобной кооперацией сказал Фарланд.

Однако, — подумал я. Хотя и у нас давно прошли те полные романтики времена, когда, наворотив дел в одном месте, можно было поспешно переехать в соседнее графство и всю жизнь выдавать себя за другого человека, или будучи уголовником официально работать на государство. Здесь с этим было ещё сложнее. Я, наконец, начинал осознавать масштаб контроля. Неудивительно, что кредиты, выпущенные Республикой, не были в почете за ее пределами. Они были цифровой криптовалютой, которая контролировалась где-то на Муунлисте и имела полностью контролируемые транзакции. Кто, когда, где и кому заплатил. Отсутствие секретности в персонификации владельцев адресов криптографических кошельков делало систему прозрачной, как воды Байкала. Неудивительно, что Квай-Гона Джинна на Татуине с его датари отправили в пешее эротическое путешествие.

«Наличность» же таковой в действительности не была — эти цветастые карточки были смарт-картами, бывшими аппаратными носителями цифрового «кошелька». Однако суммы, которые можно было на них переводить с цифровых счетов, обслуживаемых банками, были ограничены.

Но выведенные раз из контролируемой области, они становились удобными к обращению средствами. На одной такой карточке, размером с банковскую или с карту пазаака (имевшую идентичные габариты), могли храниться миллиарды. Которые, тем не менее, невозможно было без проблем легализировать. Что зачастую навеки запирало их в наличном обезличенном виде.

Система была мудра — был предусмотрен клапан для сброса пара. Но как только ты захочешь официально что-то приобрести — будь добр, пользуйся счетами, привязанными к физическому или юридическому лицу.

Это не означало, что не существовало других криптовалют, обеспечивающих более высокий уровень конфиденциальности и не позволяющих отследить владельца цифрового кошелька.

Математика безжалостна — существовали алгоритмы и методы доказательства с нулевым разглашением, которые позволяют скрыть метаданные транзакции от участников системы. Проверяющие узлы не могут узнать, кто её совершает и величину суммы. Все, что можно узнать — вы воспользовались голонетом и отправили неизвестно куда неизвестно что. При условии того, что ваш комп не взломан, разумеется. И бэкдоров нет. Но за такую «крипту» могли и посадить: самая безжалостная и заинтересованная в результате полиция — налоговая.

Ивендо внес еще ложку дегтя в бочку, и без того полную, отнюдь не меда:

– Но если ты должен действительно много, то твое имя появится в чёрном списке[8] наград за голову, — сказал злорадно лейтенант. — Банки шутить не любят. У таких ранкоров, как банк Куата, есть свои коллекторские отделы, и там работают далеко не ангелы. Если они скажут тебе не дергаться или продаться в рабство, то лучше их слушаться, как цирковая нексу, в противном случае, нырнув на дно голонета, ты найдешь в списке объявлений ценник на свое устранение. На голову, если быть точным.

– Поэтому я не буду пользоваться паспортом и платить за меня будет кто-нибудь другой, — сказал Фарланд.

– А ты не можешь оформить ещё один паспорт, как другой человек? — поинтересовался я.

– Для этого надо изменить строение костей черепа, сменить радужку и сетчатку глаза, отпечатки пальцев и группу крови. Я слышал, что на Аркании такое можно сделать, но это обойдется тебе в десяток миллионов кредитов, — кисло сказал Фарланд.

– А как насчет того, чтобы стереть запись из базы данных? Нет информации — нет проблемы. Я просто предлагаю, не имея представления о том, как устроено хранение данных, если что.– это выглядело проще по моему мнению.

– В Республиканский реестр данных их можно только вносить, стирать данные нельзя, можно поставить пометку о недействительности или о правках, но удалению они не подлежат. Так устроены чипы памяти баз данных. И джедаи, замечу, тоже замешаны в надежности системы.

– Выглядит надежно, — я был впечатлён системой.

– Регистрация кораблей так же хранится там, — добавил сокрушенно Травер. — И если в нем записано, что корабль в розыске, то светить свой регистрационный номер не стоит. Оформить новый можно, только предоставив официальные документы о сделке, не противоречащей законам Республики, и пройдя проверку корабля.

– Например, дарственную, оформленную в обмен на чемодан кредитов или за крипты. Что все равно не спасет от налогов, к сожалению, — закончил мысль вошедший Сольвин, — но твой корабль, по счастью, не в розыске, просто не имеет техосмотра.

В руках инженер нес тяжелый дипломат с красными противоударными уголками.

– Ты же сам не захотел его мне оформлять, — сказал Травер

– Если тебя задержат и заглянут в твой, талантливо перекроенный Ивендо, корабль, то затем обязательно посмотрят, кто же выписал техосмотр, и уже у меня возникнут проблемы. А у тебя там нет нескольких жизненно важных для безопасности элементов и никогда не будет. А проблемы мне не нужны. Так что, если вы решите пойти подышать воздухом за пределы ангара, то вы группа странствующих монахов, прибывшая на попутке и ни на чем своем ты сюда не садился, — обратился к капитану Сольвин.

– Не учи ученого, — проворчал лейтенант.

Сольвин со стуком поставил дипломат на стол.

– Тут пара миллионов. Чемодан закодирован. Попытка вскрыть, или трижды подряд неправильно введенный код ̶ и через три секунды он взорвется. Сказал бы, что как граната, но нет — гораздо сильнее. В нем взрывчатки на вес больше, чем денег.

– А если я ошибусь два раза, что мне делать? — Травер выглядел обеспокоенно.

– Подожди пару часов и счетчик сбросится, на нём всё написано.

На дипломате действительно была выгравирована инструкция. И была большая надпись черным по белому в красно-желтой рамочке: «ВНИМАНИЕ: попытка вскрытия или неправильный ввод кода доступа ведет к детонации». Примерно такие таблички имеют ручные одноразовые гранатометы. Я подошел и приподнял кейс. На первый взгляд, веса в нем было килограмм восемь.

– И возьми инфочип, — Сольвин отдал Траверу флэшку-инфочип. — На нём адрес прокси с симметричными ключами, если решишь войти в голонет. Или выйти, как говорят местами. Не знаешь, кстати, почему? Кто-то входит, а кто-то выходит в него. Откуда-то и куда-то.

Погрузка продлилась четыре часа. Мы поднимали реакторы в главный трюм через широкий проем в днище корабля, используя репульсорную платформу. Реакторы выглядели, как большие промышленные холодильники, в целом ничего внушительного или необычного. Но это было обманчивое впечатление — каждый из них обладал электрической мощностью в сто мегаватт — столько можно было снять со сверхпроводящих клемм. КПД, за счет чудовищных температур плазмы, старательно прижимался к ста процентам, энергия генерировалась за счет прямого превращения энергии плазмы, образуемой при термоядерном синтезе в электроэнергию[9]. Но это не отменяло установки системы охлаждения и неизбежных с тем потерь.

На корабле это решалось очень красивым способом, тепловой проектор[10] упрощал теплоотдачу излучением, обходя закон Стефанна-Больцмана. Магия? – Нет, гиперпространственные технологии. Именно через шахту такого была уничтожена Звезда смерти, но в городе этот способ был не применим и система с газовым или жидкостным охлаждением устанавливалась отдельно. Её нам везти было не нужно.

Сольвин трясся над ними, как над хрустальными. Хотя они и были корабельными агрегатами с чудовищной, на мой взгляд, стойкостью к перегрузкам. Так как везли их без тары, в виде установок, готовых к монтажу, он лично проверял надежность закрепления их в трюме. В процессе погрузки мы с инженером разговорились. Его очень интересовало то, как устроено всё на моей планете, такой технически отсталой. В процессе разговора я понял, что не все у нас потеряно. Нам не хватало многих ключевых технологий, но, не имея на руках простых решений, мы создавали крайне сложные и своеобразные вещи.

Репульсор на Корусанте и Кореллии изобрели раньше, чем ядерный реактор. Причем последний сочли чересчур опасным (что мне показалось очень и очень странным, или свидетельствующим о низкой инженерной культуре), и его практически сразу сменил термоядерный[11], который в свою очередь не мог функционировать без гравитационных генераторов и различных гиперпространственных технологий. Причудливый путь технологического прогресса. Репульсорные, или иначе в более широком смысле гравитационные и гиперпространственные технологи — кладезь решений для ленивых инженеров. Они, к примеру, позволяли строить насосы без единой подвижной детали и оттого центробежные вентиляторы и насосы не находили в Галактике применения. Многие вещи, кажущиеся простыми Сольвину, не находили у меня научного объяснения. Услышь подобное на земле, я бы счел эти теории лженаучными. Скорее всего, так и было. Я умолчал, что это, скорее всего, связано с разной физической природой наших вселенных.

Наиболее примечательными были способы конвертации энергии и лучевые технологии, использовавшие разнообразные кристаллы. Да и сами гиперприводы — та еще магия. Я сделал ещё одну заметку. Не забыть разобраться — такое нельзя оставлять без внимания.

Последнее сказанное насчет них Сольвином поразило меня в самый средний мозг, минуя неокортекс.

– Этот корабль приводит в движение целый коллектив кореллианцев. — сказал он с немалой гордостью.

– Я думал, что только Ивендо родом отсюда, — что он имел в виду?

–Видишь те двигатели? — указал Сольвин на плазменные тяговые двигатели.

– Ага.

– Репульсоры, реактор, гиперпривод ̶ во всем этом содержатся сердечники гравитационных генераторов, и это алмазы. Редкое сочетание теплопроводности и прочности. И каждый крупный алмаз выращен из праха коррелианца. Даже после смерти мы продолжаем приводить этот мир в движение.

В этом был смысл. И стиль. Совсем иной подход к эстетике «загробного существования».

– Из праха? — переспросил я.

– Мы не закапываем мертвых, как удобрение, в Кореллии умерших кремируют. В человеческом организме очень много углерода. Достаточно, чтобы сделать кристалл.

– А как же память об умерших?

– Нам не нужны для этого кладбища. Чтобы на моей могиле росли цветочки? — он нахмурил лоб. — Лучше стать частью корабля и отправиться к звездам.

Мы управились за пару часов и решили выбраться в город. Я заметил, что Свельды нет с нами. Я спросил об этом Травера.

– Не делай глупость и не влюбляйся в зелтронок, — посоветовал он мне. — Она уже ушла. Свельда бросила нас, не попрощавшись, потому что прощаться — грустно. Ещё пара часов и она найдет себе нового спутника на ночь. Или двух. Если ему повезет. Или ей. Они биологически неспособны поддерживать долгие отношения. Такие понятия, как измена и прочие сложности у них не существуют. Завидуй молча.

Было обидно. Я понимал, что никаких серьезных отношений между нами не было, просто физическое влечение. Но…

– Не грусти, — постаралась утешить меня Нейла. — У тебя еще вся жизнь впереди. Встретишь ту, которая не бросит тебя через три дня.

– Просто чувствую себя немного обманутым, — сказал я. — И вовсе не Свельдой.

– Бывает, — Ивендо подошел ко мне и сочувствующе прокаркал. — Если ты чувствуешь себя одиноко, не расстраивайся. Так будет всю жизнь. Но мы идем в кантину, развеешься. Главное не задирай никого, как тех кабанчиков. В Кореллии разрешены дуэли.

Грёбаное средневековье! И это в центре Галактики.

– На холодном оружии, разумеется. Но я так поняла, ты им пользоваться не умеешь? — полуутвердительно-полувопросительно сказала Нейла. Её сабля была похожа на мою, но не болталась так нелепо, как на моем поясе, явно будучи на своем месте.

– У меня на родине в этом не было необходимости, — уклончиво ответил я.

– Значит, ты купил её для красоты. Но это поправимо, возьмем по пути для занятий пару тренировочных сабель.

Мне грозило не только образование, ждали меня не только разлагающиеся от старости механизмы «шлюхи», но и тренировки. Нет мне покоя.

Деньги Травер оставил в корабле. Мы выбрались из дока. Снаружи он был таким же квадратным, как и изнутри. Сольвин одолжил нам старенький репульсорный[12] аэроспидер, впятером мы заняли в нем все свободное место.

Травер копался в меню автопилота, выбирая курс. Ручное управление было заботливо заблокировано по нормам безопасности, и могло быть доступно только при неисправности автопилота и при парковке. Но нутром чувствовал, что включить его можно в любой момент. Отрешившись от мира, я заглянул в механизмы и проводку спидера. Поймал монотонное гудение гравигенератора. Я ощутил вложенный труд и эмоции механика, примерно, что он и где делал, даже фантомные образы пассажиров, пользовавшиеся им до нас. Словно бы эти «где» и «когда» существовали в той же мере, как и будущее.

– Ты там заснул? — вывел меня из состояния покоя Фарланд. Я мгновенно перестал ощущать все это, как будто резко оглох и ослеп. Вот беспокойный! — Когда мы уже полетим? Сольвин сказал, что это барахло на ходу и вчера летало.

– Последний раз на нём летали месяц назад. А ручное управление включается тумблером внутри бардачка, — спокойно сказал я.

– С чего ты так решил? — недоверчиво оглянулся на меня Травер.

– Он прав, — сказал Ивендо, запустив руку в чрево машины и щелкнув тумблером. — Они всегда правы, когда говорят таким тоном.

– Кто «они»? — спросила Нейла сидевшая слева от меня.

– Джедаи, — коротко, как отрубил, сказал лейтенант.

Он стронул из состояния покоя спидер, выводя нас на трассу, проходящую между высокими безобразными в своей утилитарности строениями, возведенными с уважением к конструктивизму.

– Я не джедай, — ответил я.

– Если бы ты родился в Республике, то уже скоро стал бы консулом, с твоими-то способностями, — ещё раз наступил на больную мозоль Ивендо. — Но сейчас тебя уже не возьмут.

– Я ничего толком не умею, даже стило от земли оторвать, — зло сказал я.

– Этому учат только в храме, прочие школы Силы телекинез не изучают. Как и фехтование, — сказал Ивендо.

– Прочие? — он меня заинтересовал.

– Шарлатаны и примитивные колдуны. Одни ничего не понимают в Силе, вторые используют и вовсе дремучие методики, — небрежно охарактеризовал он их.

– Откуда ты все это знаешь? — теперь мне и вправду стало интересно.

– Я говорил, но не закончил тогда. Я возил джедаев, работал на Орден полтора десятка лет. Насмотрелся на этих чудных. И многое спрашивал. Орден использует концепцию прямого обращения к Силе, шаманы и шарлатаны —косвенную.

Мимо нас мелькали небольшие дома, открылся вид на зеленеющие, расчерченные аллеями и тропинками парки.

– Несколько лет я возил Арку по прозвищу «Реактивный», Джет по-арканиански. Этого магистра по имени до сих пор помнит вся Галактика. Как и его ученика.

– Ученика?

– Улика Кель-Дрому. Тёмного лорда и второго человека в империи Экзара. Но он был до этого джедаем. И после тоже.

Как у них все запутанно. Джедаи, потом ситы, перестающие быть ими.

– Травер, ты обещал заехать в приличный торговый комплекс, — Нейла требовательно взяла мужа за плечо.

– Сейчас прибудем, — раздраженно ответил за него Ивендо. — Ещё пять минут. Мы на низкой трассе, не забывай.

– Не отвлекайте Ивендо, он ведет вручную, и у меня нет желания платить штрафы за нарушение ПДД… или разбиться насмерть, — зашипел Травер.

Мы влетели в поток спидеров, неслись они очень быстро, интервалы между ними были внушительными, что успокаивало, а за счет того, что спидеры двигались на разных высотах, ни намека на пробки не возникало. Я оглянулся по сторонам. Летевшие внизу под нами двигались медленнее. А над нами быстрее. Те, кто хотел ускориться или замедлиться, перестраивались по высоте. Мы же начали снижаться ещё ниже — к посадочным платформам.

Примечания:

[1]Активная фазированная антенная решетка.

[2] Вернее определить последние пертурбации в гиперпространстве и провести обратный анализ, позволяющий предположить, куда и откуда двигается судно.

[3] Учитывая, что для путешествий используются гиперпространство неверно говорить о центре и окраинах, вооружившись только пространственными координатами. Если учитывать их все — Кореллия и Корусант почти в «центре», хотя и не находятся в ядре Галактики.

[4] В основном для малых судов.

[5]Люди проживающие на пособия (безусловный базовый доход). Большая часть «пособиков» не работала никогда в жизни.

[6] Налогообложение в Республике двойное — планетарному, или иначе региональному правительству и Республиканскому сенату. Причем каждый устанавливает их самостоятельно. Что не способствует взаимному пониманию между ними и провоцирует развитие теневой экономики.

[7] Банки муунов, на Муунлисте функционируют как швейцарские, во всяком случае, как швейцарские до недавних пор.

[8] Черный список наград за головы — незаконный. В белый список внесены лица, заочно приговоренные к казни в Республике. Так как за ее пределы юрисдикция полиции не распространяется, то их убийство вне ее территории преследоваться по закону не будет. В пределах же Республики правом на насилие обладает только государство и поэтому белый список равноценен черному.

[9] МГД генератор.

[10] Именно проблема избавления от избыточного тепла в вакууме мешает использованию мощных энергетических установок в космосе. Проведите мысленный эксперимент и установите в корабль Хана Соло реактор полезной мощностью (электр.) в пару мегаватт и КПД в 80%. Это значит, что от половины мегаватта тепла надо избавляться. При достаточно высокой температуре теплоизлучающей (теплоотдачи в вакууме нет) поверхности (порядка тысячи градусов Кельвина = 727С) понадобится примерно 9 м² при условии излучения от абсолютно черного тела вдалеке от нагретых объектов и не под лучами какого-нибудь Солнца. При 2000К — хватит и 0,55 м². И это не решит проблему поскольку, во-первых два мегаватта для корабля это пшик. А во-вторых при повышении КПД вы снизите температуру охлаждения и площадь вновь возрастет. Причем сильно нелинейно (поток тепла пропорционален температуре в четвертой степени). В третьих, вы же не думаете, что охлаждать надо только реактор?

[11] Не во всей галактике так решили. Применение имеют до сих пор и ядерные реакторы различного устройства.

[12] То есть приводимый в движение в горизонтальной плоскости репульсорным двигателем, искривляющим гравитационное поле, самый медленный из репульсорной техники. Существуют спидеры, тягу в которых создает турбореактивный двигатель — где место камеры сгорания занимает электронагреватель. Термореактивный двигатель иначе говоря.

Самым радикальным и быстрым решением является реактивный атмосферный двигатель. Как вариант можно рассматривать и плазменный двигатель, подобный установленному на звездолете — самый неэкологичный и экономичный, но одновременно с тем имеющий самую большую удельную тягу. Но пилотировать этот транспорт для самоубийц среди людей мог только Энакин Скайокер. Как видно - выбор широк.

Приставка же «аэро» говорит о наличии мощного репульсора и возможности летать на любой высоте, а не только над землей, как лэндспидер.

7. В которой слишком много отсылок к...

К любым

чертям с матерями

катись

любая бумажка.

Но эту…

Владимир Маяковский

- Гамбургеры! Краеугольный камень здорового питания.

Криминальное чтиво

Давать каждому свое — это значило бы: желать справедливости и достигать хаоса.

Фридрих Вильгельм Ницше

Музыкальное сопровождение:

Para Bellvm — В электрическом небе

Мультфильм Остров Сокровищ — Песня о вреде курения

Пикник — Немного огня

Покинув многоярусную парковку, мы прошли в гипермаркет. Привычный вид. Стекло сменил транспарстил, что переводится как «прозрачная сталь», намекая о механических свойствах воздушных на вид плит. Сталь же заменял куда более популярный конструкционный композит — пласталь. Вывески никуда не делись — горели яркие голограммы, а полностью прозрачную капсулу лифта бесшумно поднимал репульсор. Суть нисколько не изменилась — все та же агора древних Афин или шумный восточный базар.

– Ивендо, пойдешь с молодежью, у них нет паспортов, — сказал капитан, безжалостно уводимый женой.

Лейтенант поморщился. Травер не оставил ему выбора.

– Наличность здесь не в почете, платить за вас буду я, но не думайте, что это подарок. Потом вернёте. Или нет, но тогда вы пожалеете об этом.

Он повел нас за собой, звеня орденами на помпезно выглядевшем кителе. Слегка потертом, но оттого не менее внушительном. Том самом, который прежде на Коррибане я принял за парадную форму, бывшем на самом деле повседневной флотской формой, предназначенной для ношения вне корабля. Земная форма на фоне этого великолепия была откровенно убога и сера. Учитывая, как часто офицеры флота видят противника не как тактическую пиктограмму на экране монитора или голограмме, это было разумно. Длиннющая боевая шпага на перевязи с эфесом ртутного блеска завершала позднесредневековый вид лейтенанта.

На корабле военные носили специфическую униформу, вроде той простой и практичной одежды, которую носили и мы. Но за его пределами — старались выделиться, как это и принято у военных. Необычные шляпы, если вы заметили, на Земле хотя и сменили свой вид, но все ещё оставались необычными шляпами.

В голонете я нашел полный список кавалеров Героев Республики, заодно узнал, что лейтенанта зовут Ивендо Акценди, и он награжден орденом за спасение отряда джедаев во время Великой войны ситов. Джедаи — умелые волшебники, но летать они не умеют, тем более в космосе. Эта награда давала ему тысячу привилегий, от внеочередного обслуживания в республиканских официальных конторах до свободного доступа к высоким должностным лицам. Он невозмутимо двигался через посетителей, люди и нелюди послушно расступались, мы с Фарландом шли за ним следом, как проводимые ледоколом сухогрузы. Пара человек даже отдала ему воинское приветствие. Что заставило его заняться контрабандой?

– Давай зайдем, — предложил Фарланд, смотря на далекую вывеску. Над входом сияла надпись «Автоматическое оперативное ателье», — такие есть далеко не везде в Галактике.

– Ага. Но у нас все только в них и одеваются, — заметил Ивендо.

– И каждый посетитель думает, что сам себе модельер. В итоге на улицах тот кошмар, что я видел, — пожаловался кок.

– Мы считаем, что каждый может все. Быть сам себе менеджером. Носить всё, что ему вздумается, летать, куда хочется. Это Кореллия, Фарланд. Нам не нравится, когда нам указывают, что и как нам делать. А ещё, когда ты расплатишься за товар, тебя не внесут в базы данных рекламные агентства и не начнут всучивать всю оставшуюся жизнь всякий хлам, как только тебя заметят голокамеры. Ах да, ты же сам с этим согласился? Не жалуйся, — фыркнул Ивендо.

– Это сделано для удобства. Не стоит выдавать за достижение, что в ваших торговых сетях зачастую нет скидок и накопительных карт. Или то, что здесь расположены сервера с нелегальным контентом половины голонета. И нет никакого контроля над анонимной деятельностью в голонете. Но при вашем индивидуализме у вас монархия. Никогда этого не понимал, — сказал кисло Фарланд.

– Монархия? — спросил я. Прилететь на другую планету и не знать о её государственном устройстве — большое упущение. Описанное же Ивендо выглядело скорее, как анархия.

– Нашим государством руководит несколько аристократических кланов. Благосостояние и честь Кореллии - их семейное дело, — поведал лейтенант. — Если они начнут вести себя, как ваши сенаторы, они обесчестят свою семью и поколения предков. Более того, уважение кореллианцев — их главное имущество, потеря которого страшнее смерти. Они всегда на виду, каждый их шаг, политические выступления внимательно отслеживают граждане. Да и должность короля у нас выборная на девять лет, ещё один срок и можно утверждать пожизненно. К тому же я уверен, что каждым делом должен заниматься профессионал, имеющий соответственное образование.

– А если все-таки случится так, что король не будет отвечать столь высоким требованиям? — спросил я Ивендо.

– Верховный совет выскажет ему недоверие и назначит так новую дату выборов. Это единственное, что он может сделать, так как у правителя практически неограниченные возможности. Он уполномочен принимать любые решения единолично.

– А вдруг и это не поможет? — настаивал я.

– Три короля за последнюю тысячу лет лишились головы на центральной площади Коронета. При большом стечении народа. У нас есть опыт в решении таких проблем.

– Ага, и один, как позже выяснилось, по облыжному обвинению. Вот смеху-то было. У вас театральная постановка, а не работа правительства, — вклинился в наш разговор Фарланд. — Не исполняется общереспубликанская конституция, забыты принципы свободы передвижения при одновременной свободе контрабанды, равенства при трудоустройстве, свободы выбора места жительства…

– Мы крайне благодарны Рену Соло, что это так. Он борется с нелегальными мигрантами и пособиками как может. Кричи погромче, что он тебе не нравится - и тебя вызовут на дуэль прохожие за честь Его Величества, — прервал его Ивендо, закончив про дуэль очень довольным тоном.

– Они вполне легальные мигранты, именно из-за таких государств с завышенным самомнением в составе Республики, в ней никак не наступит единство законов и порядок, — он говорил похоже даже искренне, совсем как по учебнику. — Основной принцип Республики здесь ломают об колено. У каждого субъекта свои законы, понятное дело, но чужие правила, какими бы они странными не казались, нельзя нарушать. И укрывать их преступивших на своей территории! Делая вид, что других законов не существует. Это противоречит принципу равного сосуществования! — не стал прислушиваться к совету Ивендо кок.

Видимо – большее количество свободного времени и жизнь на пособия способствуют политической грамотности. Моих соотечественников это не касалось в силу размера пособий, но…

– Ты вещаешь, как религиозный проповедник, — сказал я. — Пророк Фарланд и бог его — Республика. Ты же сам рассказывал, что тебе от неё не обломилось. И вдобавок законно избранным представителям обычно не отрубают головы, — я провел ладонью поперек горла. — они всегда могут отвертеться. Неплохой пункт за монархию.

– Мне не обломилось. Это из-за того, что принципы, заложенные в Республику, работают с трудом. Но это не повод от них отказываться, если их примут повсеместно, это решит большинство ее проблем. Её губит двойное законодательство и наплевательское отношение местных властей к её конституции. — ещё сильнее распалился Фарланд.

Чтобы он не говорил про школьную жвачку, но она оставила в нем значительный след.

– Они с трудом реализуются уже не одну тысячу лет. С самого её основания.– Ивендо теребил мундштук, видимо, политическая направленность дискуссии ему уже осточертела. — А те, кто решили резко установить законы «справедливые и единые для всех», были джедаи... тьфу, ситы Экзара. Разумеется, управление новой империей должно было идти под мудрым и четким руководством ситов и лично Экзара Куна в роли императора.

– Так ситы или джедаи? — меня в какой раз это сбивало с толку. Теперь я чувствовал острую необходимость разобраться в этом словесно-смысловом беспорядке.

– Пока джедай служит, а не приказывает, и сдерживает свои амбиции — он джедай. Если он считает, что сами его таланты говорят о том, что ему надо взять власть в свои руки - и он забывает принципы и кодекс Ордена — его называют падшим на тёмную сторону. И если он преуспел в этом — ситом, — дал, откашлявшись, справку Ивендо.

– Наконец-то понятно! — радостно провозгласил я. — Никакой разницы нет!

– Не говори так джедаям, они могут не согласиться. Знаете что, поторчите немного в магазине, а я схожу покурю, — он покинул нас у самого входа в ателье.

– И все же, он неправ, — сказал Фарланд. Он пылал праведным гневом.

– Адресуй это Ивендо, мне без разницы. При моей нынешней профессии бардак, царящий в Республике, меня устраивает.

Он зло посмотрел на меня. Я перешагнул порог заведения. Нас приветствовала симпатичная девушка в зелёной форме.

– Здравствуйте, молодые люди, вы здесь в первый раз?

– В первый.

Нам пояснили принцип действия магазина–ателье. Сначала тебя сканировали, снимая биометрические данные за одну минуту, затем ты шел к голопроектору, изображавшему тебя в полный рост, и выбирал, что одеть на фантомный образ. Самый интересный момент заключался в том, что выбрать можно было вообще, что угодно, и вносить любые правки в фасон, расцветку и прочее. Полная кастомизация. Никогда ранее не задерживался в магазинах с тряпками подолгу – меня раздражают продавцы, с дежурной улыбкой советующие купить какой-нибудь безвкусный или не очень предмет гардероба. Но в этом можно было зависнуть надолго. Ради интереса я обрядил своего голографического «аватара» в робу джедая, в заготовках нашлось и такое. Коричневая форма выглядела более, чем прилично. Никакая не ряса Квай-Гона. Рубашка и накидка в восточноазиатском стиле, пояс, удобные брюки. Одеяние завершал коричневый плащ с капюшоном.

– Неплохо смотрится, — заметил я вслух.

Рядом изгалялся над своим Фарланд.

Затем я выбрал форму последователей Экзара Куна.

– Слишком пафосно. Словно кричать на площади: «Я повелитель ситов! Черви, станьте на колени!» — прокомментировал он. — Но тебе идут оба варианта.

– Но плащ неплох. Есть в тёмной стороне нечто этакое… — я пощелкал пальцами, подбирая точное слово. — стильное. Но, к сожалению, форма столь же определяет содержание, как и оно, в свою очередь форму. И повторять трагедию в виде фарса мне не улыбается.

Мы развлекались ещё долго, я остановился на одном комплекте одежды в черно-белой тональности в замен секонд-хенду, приобретенному на Коррибане. Куртку я решил оставить, меня устраивало то, как она раздражала Фарланда. Тем более, она действительно могла остановить пулю из пистолета и оправдывала свой вес. "Макаров" её не пробил бы и в упор, но то, правда, мягкая свинцовая пуля. Плазма имела иное мнение. Я отредактировал финальный вариант заказа. Стоило это всё почти тысячу кредитов.

Я ждал возвращения Ивендо, но он всё не шел. Что-то случилось. На самом краю сознания свербела неясная мысль-ощущение. Легкий привкус беды.

Я сказал Фарланду, что должен найти Ивендо, поскольку с ним не все в порядке. Чтобы он связался с Травером — у меня пока комлинка не было. Я бросил куртку и, выскочив из магазина, стремительно помчался, не задумываясь ни на секунду, вниз: ноги сами несли в нужном направлении. Где ты, Ивендо? Черт! Лифт занят, я почти скатился по лестнице, чуть не сбив поднимавшихся хвостатых селониан, сабля звенела по перилам. Меня перехватил под локоть охранник.

– Куда спешите, гражданин? — вежливо и, вместе с тем, не предполагая отказа, поинтересовался охранник.

– Человеку плохо.

– Где?

– Там, куда я иду.

– И куда же вы идете?

– Сам не знаю, но надо туда, — я махнул рукой в сторону коридора направо. Ну, некогда мне с ним препираться!

– Я пройду с вами? — он скорее утверждал, чем спрашивал.

– Идите, — я уже почти отдышался, пока говорил с ним.

Я торопился, перемежая шаг бегом. Охранник топтал за мной следом.

Мы залетели в комнату для курения, у вытяжки, свернувшись на полу, хрипел, задыхаясь, Ивендо, его рука шарила слева от него. Он никак не мог дотянуться до валявшегося там ингалятора.

Охранник остановился и сказал в комлинк: «Медика ко мне срочно и вызовите неотложку!»

Я бросился к лейтенанту. Мысли спутались, что нужно ему в первую очередь?! Так, ингалятор! Я сунул его ему в руку, но он уже ничего не понимал, я просто сунул ему в рот, нажав на кнопку. Это ему не помогло.

– Дайте я, — отстранил меня от задыхающегося охранник. — Он начал делать ему искусственное дыхание. Я в это время нашел в кителе Ивендо одноразовый запечатанный шприц. Его он носил на самый крайний случай. Я отдал его охраннику. Он умело отломал головку капсулы и приложил шприц-пистолет к вене.

Ещё через минуту он почти перестал задыхаться, но все так же натужно хрипел. В комнату зашел медик и два человека с носилками. Врач открыл толстый чемодан и начал доставать непонятные хреновины.

– Что с ним?

– СВД. Уже давно, — вспомнил я эту отдающую оружейной смазкой аббревиатуру. Контакт человека с пустотой - это неприятно. Если судить по задыхающемуся лейтенанту — она ещё долго не отпускает человека после этого.

– Поторопите медспидер, у меня пациент с вакуумной кессонкой. Запущенной. Они нужны мне с кольто и кислородной маской; срочно. — он тараторил в комлинк, ища необходимые вещи в своем чемодане.

– Ваша помощь уже не нужна, им сейчас займутся профессионалы, — отстранил меня охранник. — Вам лучше выйти.

Я подчинился и встал в коридоре, прислонившись к стене. Блин-блинский, я мог бы почуять и раньше! Он же держался из последних сил. И куда смотрел Травер? Или Ивендо хотел срубить денег и уйти на покой? Я устало сел на пол.

Подбежала остальная команда.

– Что с Ивендо? — Спросил подошедший первым капитан.

– Хреново ему. Или вам это не известно было? — укорил я капитана.

– Известно. Но он сказал, что еще год полетает, — он заглянул в комнату, в которой орудовали врачи, посмотрев на медика, оказывавшего первую помощь и уже подцепившего кислородную маску к лейтенанту.

Пока врачи возились со стариком, капитан копался в своем наладоннике, водя по сенсорному экрану длинным нестриженным ногтем. Даже в такой момент он нашёл время для того, чтобы обезопасить себя и свои дела. Капитан мог в любой момент дистанционно залочить любой из наших датападов и иных устройств, просто послав нужный код. От физического взлома наши гаджеты защищало тотальное шифрование всей информации, содержащейся на твердотельных носителях информации. Пусть ключ, который надежно защищал от взлома, запомнить ещё можно было — возможности местных квантовых компьютеров еще не позволяли сломать сорока-пятидесятизначный код в приемлемые сроки, но глупо было вообще его запоминать. Если он хранится в твоей памяти, то его могут без проблем извлечь. Или потребовать его выдать.

В такой сложной ситуации можно сделать ход конем и назвать ложник — он откроет доступ к части информации. Совершенно безобидной и легальной. Но это не успокоит следователей, вооруженных полиграфом и внешним нейроинтерфейсом. «Вскроют» уже твою голову.

Отказ от сотрудничества и нежелание отвечать на такие вопросы следствия, как «а есть ли ещё один код? Ох, он таки есть…, а какой же он?», может быть наказуем. И отговорки типа «я не помню» не сработают. Вспомнить помогут. Или запишут в протоколе допроса с нейроинтерфейсом, что подследственный отказался сотрудничать.

Разумеется, не везде такое могли провернуть. Кое-где еще тряслись над презумпцией невиновности, ещё не оценив по достоинству гуманные специальные технические способы допроса. Но потребовать пароли по решению суда могли где угодно.

Капитан носил ключ от своего датапада как внешнее физическое устройство, имевшее, в свою очередь, свой собственный пароль. Которое могло быть относительно легко разрушено, безвозвратно делая информацию хаотичным собранием нулей и единиц. Что делало его данные неуязвимыми в любом регионе Галактики. Был ли у него запасной ключ и где или у кого он его хранил, я не знал. И, более того, узнавать не торопился.

Ивендо вынесли на носилках. Охранник шел за ними, держа срезанный с лейтенанта китель.

– Как его зовут? — спросил охранник. — Я документы еще не поверял.

– Ивендо Акценди, — сказал я.

– Это его? — он тряхнул китель, звякнул орденами.

– Да, его, — ответил Травер.

– Очень серьезные вещи. Я слышал про пилота Акценди, который возил Арку Джета. Он курил спайс? — он показал его мундштук.

– Это допрос? — ощетинился капитан.

– Просто кессонка со спайсом убийственное сочетание. Нужно вообще не ценить свою жизнь, чтобы творить с собой такую хуйню. Его положат на реабилитацию и не выпустят до тех пор, пока не выведут всю эту гадость из организма. Вам стоило лучше заботиться о его здоровье.

Он ушел вслед за врачами, унося вещи лейтенанта.

– Мы идем в кантину, нам надо подумать, — сказанное капитаном не предлагалось к обсуждению. Лицо его выражало высшую степень тревоги. За Ивендо ли, или кошелек — даже Сила не могла сказать, что для него было важнее. Это оставалось загадкой. — Надо решить, что мы будем делать дальше.

– Мы не поедем за ним? — спросил я для приличия.

– Нас могут не пустить в больницу, — Нейла покачала головой, — Но тут хорошие медики, ему должны помочь. Тем более, своему соотечественнику.

В местной кантине оружие было принято оставлять при входе. Признаком цивилизации было и требование паспорта, которого у меня не оказалось. Но капитан, отойдя в сторону, договорился с фейсконтролем, и меня пропустили.

– Я сказал, что ты зелтрон. Это достаточно универсальный пропуск в любое питейное и клубное заведение. Если не присматриваться к твоему оскалу, то можно и перепутать. А если покрасишь волосы в красный или иной какой яркий цвет, так решат, я думаю, все, — ответил он, смотря на мой удивленный вид.

Неплохая идея. К тому же, изображать зелтрона может быть интересно. Или опасно, учитывая как мало, в действительности, я о них знаю.

Мы прошли в кантину «Гэв и Джори» и заняли пустующий столик. Заказали выпить. В бутылке плескалось что-то вонючее и высокооборотистое местного изготовления. Я, принюхавшись выпил немного отравы, отставил её в сторону. Мой нюх, как и иные чувства, обострились со сменой тела, и я не всегда был этому рад. Хотя тут они, несомненно, выполняли верную задачу, с которой всё естественное далеко не всегда справляется - не давали себя обмануть.

– Мы можем подождать, когда его выпишут, — предложил Фарланд. — Но это может затянуться.

– За это время мы засветимся и задержимся здесь настолько, что дело сорвется. А деньги наличные мне нужны как можно быстрее, — возразил Травер.

– Деньги пригодятся и Ивендо, на лечение. Мы можем сделать дело и оставить долю лейтенанту, даже если не возьмем его с собой. Как запасному игроку, — предложил я.

– Это будет справедливо, — согласилась Нейла.

– Двадцать шесть процентов, — Травер задумался и рассудительно сказал. — Это много. Но сойдет за выходное пособие. Или как бонус за последующее возвращение в строй, если он потратит их на приведение своего организма в порядок. Будем честны, как бы он не хотел летать, это слишком тяжело для него. Как минимум сейчас. Но где мы возьмем пилота?

– У вас есть пилот, — обиделся слегка Фарланд.

– Опытного пилота, — уточнил Травер. — Гражданская квалификация это один смех, у вас вся надежда на автоматику, в которой сидят волшебные гномики и совершают переключения. Единственное же, что учит пилотировать по настоящему — жизнь и местные военные училища. Хотя и в той же манере, что и маршировать, но всё равно эффективно. Это сложное дельце, ведь надо будет расположить корабль в известных местах. И я не уверен, что у тебя это получится.

– А ты сам? — спросил я капитана.

– В пустоте я могу пилотировать, но если рядом есть пара астероидов, я с ними не разминусь. И боюсь, что автопилот с парктроником тут не помогут.

– Плохо, — односложно ответил я. Чтобы не сказать что-то похуже.

– Ага. Можешь сам потренироваться, у тебя в штурманской есть симулятор со всеми приводами. Но вряд ли у тебя получится хорошо.

– Надо лететь, — тяжело согласился я. Найти хорошего пилота, тем более сейчас, мы бы не могли. Во всяком случае, в этом была уверена остальная команда, а она была осведомлена относительно репутации капитана намного лучше меня. А я за все это время даже ни разу не выходил в голонет. Было некогда, или его чисто физически не было.

– Вы? — Капитан обратился к жене с Фарландом.

– Мы согласны.

– Сделаем дело и оставим долю Ивендо, — заключил Травер. Он поднял стопку. — За здоровье лейтенанта.

Поздно ночью мы вернулись на корабль. Снилась холодная пустота космоса, затопленная тьмой, беспрестанно разрываемой вспышками света и ненависти. Совсем крохотные точки, малые настолько, что нельзя было охватить одним взглядом даже пару ближайших, но в то же время воспринимаемые сознанием в единой картине. Чудовищные корабли разносили друг друга на части, а рои едва заметных точек-истребителей, видимых лишь в ярких всполохах турболазеров, несли с собой страх, отчаяние и малую толику надежды. Но находила их в основном смерть. Я вновь проснулся раньше остальной команды. С этим надо было что-то делать. Может даже обратиться к джедаям, но эта перспектива мне не нравилась. Я не хотел быть кому-то должен. Если вы ещё помните о моем понимании долга.

Дождавшись Травера, мы вылетели в направлении республиканского центра государственных услуг. Это место было характерно тем, что здесь оказывались услуги согласно верхнему Республиканскому законодательству и только. Это, в свою очередь, показывало степень доверия местным чиновникам. Огромное, похожее на гребень здание встретило нас бесплатной парковкой, что было редкостью в Кореллии, тем самым демонстрируя открытость Республики перед своими гражданами. Каких-либо очередей не было — здание было спроектировано так, чтобы нигде одновременно не собиралось излишнее число посетителей. У окон первичной консультации нас встретил протокольный дроид, поинтересовавшись целью визита, он указал координаты и номер приемной, в которой было назначено посещение.

Я пошел в указанный кабинет, обещав связаться с Травером, как только закончу с оформлением. На моем левом запястье змеей свернулся интерфейс комлинка. Служил он интерфейсом и моему потасканному «смартфону», одолженному Травером. Все эти устройства находились в одной защищенной беспроводной сети вместе с, собственно говоря, комлинком. Сам он висел на поясе увесистой коробочкой. В этом относительно компактном устройстве помещался гиперпередатчик — усовершенствованная версия радиостанции. Радиус действия подобных устройств зависел от размеров и мощности нелинейно. Наш корабельный работал на передачу в пределах средней звездной системы, а зона уверенного приема простиралась на несколько парсеков. Мощный сигнал ловил он и в гипере. Мой же портативный принимал сигнал в пределах планеты, а работал на передачу в радиусе пары сотен километров. Поэтому в зоне прямого доступа он работал, как рация, не нуждаясь в ретрансляторах. Он, разумеется, как и любая связь, мог глушиться, а его сигнал шифроваться. Теоретически, достаточно мощный приёмо-передатчик с динамическим шифрованием позволял поддерживать абсолютную конфиденциальность переговоров. А симметричное шифрование в нашем конкретном случае в принципе исключало прикладывание чужих ушей к нашим разговорам. Даже перехватив сигнал, ничего, кроме бессмысленного шума, не получишь. Это сильно осложняло работу правоохранительных органов и упрощало её нам. Республиканские министерства, отвечающие за связь, старательно пытались контролировать потоки информации, но особенности законодательства Кореллии, охранявшей право неприкосновенности частных коммуникаций, вставляли им палки в колеса. Но это все в идеале, а на практике любой из её субъектов мог требовать от вас выдачи всех цифровых ключей, в том числе и от квартиры, где деньги лежат. Для обеспечения безопасности. Своей, разумеется. Не вашей.

Вопросы допустимости конфиденциальности для обычных граждан и защиты от бесцеремонных ушей и глаз слуг закона с помощью криптографии решались планетарными и секторными правительствами самостоятельно. Поэтому перед тем, как входить в чье-то космическое пространство, жизненно важно ознакомиться с законами относительно находящегося не только в трюме, но и на цифровых носителях. Хотя и существовали весьма специфичные способы обмануть любопытствующих, все же не стоило размахивать красной тряпкой.

В лаконично обставленном кабинете стоял «чиновник» — антропоморфная версия протокольного дроида с расширенными функциями. Он был окрашен в красно-коричневые цвета Республики. Слугам положено носить ливреи господ.

– Приветствую, посетитель. Вы намерены оформить гражданство Галактической Республики?

– Да, — Я хмыкнул. На раздвижной двери кабинета крупными, четкими буквами было написано «Оформление гражданства и операции с паспортом (для гуманоидов) » — Это не очевидно?

– Не все посетители умеют читать… или видеть. Политика Республики в доступности услуг и равенстве для всех, — бесстрастным механическим голосом сказал дроид. — Вы можете заполнить анкету в письменном виде, или ответить на мои вопросы, что вы предпочитаете?

Да… Прежде, чем меня выпустят, я бы предпочел ответить на несколько вопросов, а не самому выбирать, что указать в бумагах. Но я промолчал. Дроид бы не оценил.

– У меня сложный случай. Я бы лучше ответил на ваши вопросы, — вместо этого сказал я.

– Если ваш случай сложен, это действительно так. Каким временем вы располагаете?

– До вечера, — Травер может и подождать. Его жена найдет ему занятие, и заедут заодно к Ивендо.

– Замечательно. С какой планеты, астероида или корабля-поселения вы родом? Или может быть это спутник? Я имею в виду, к какому государству или субъекту Галактической Республики относится то место, где вы родились.

– «Моя» планета называется Земля[1], — хмыкнул я.

Это мы ее, а не она наша — так надежно она держит нас в своей гравитационной лунке. С тем же успехом «своей» можно называть и камеру.

Я старался ощутить в Силе металлического собеседника, пытаясь вновь поймать ритм мира, как я уже делал ранее. Сила мне ещё пригодится.

– В Республиканском Реестре несколько тысяч планет, которые называются так аборигенным населением. Известно вам какое-либо иное название вашей родины, или её координаты?

– Нет и нет. Мне ничего не известно про мою родину.

– В каком регионе Галактики расположена ваша родная планета?

– Неизвестные регионы, — ответил я. Это самые дальние из известных мне мест. Нога человека не ступала на пыльных тропинках тех далеких планет до сих пор. Но как внести в строчку несуществующее место? Хотя это, видимо, эквивалентно тому, чтобы родиться в нейтральных водах.

– Достаточно. Родились вы и выросли там?

– Да.

Удивительно, но его это устроило! И это может говорить только о том, что в Галактике существует невероятный периферийный бардак. Или фронтир, попросту говоря.

– Как называется государство, из которого вы родом, если таковое есть?

Мне удалось выловить активность в его металлическом черепке. Я старался не потерять это ощущение.

– Тамриэль, — я улыбнулся сам себе. Попробовать стоило. Что поделать, если об истории вымышленных государств ты знаешь больше, чем о таковой для настоящих. Не считать же учебник по истории достоверным источником? Увы, но времени изучать первоисточники у меня нет; вот и выходит, что историю знают только историки. Но вы же не будете удивляться тому, что не каждый может запустить ядерный реактор или заново — сердце?

В его цепях преобладало было недоверие. И… ещё что-то. Несоответствие данных, некое почти материально ощутимое противоречие. Ещё один ходячий детектор лжи. Искусственному интеллекту ничего не стоит проанализировать мою позу, жестикуляцию, голос и мимику и сделать соответствующие выводы. Это же не машину водить.

– Кто руководит вашим государством?

– Император Тит Мид второй, — продолжил я вживаться в роль.

– Республика не способна проконтролировать происхождение каждого, приходящего в этот кабинет. Если в реестрах прочих государств, имеющих договора с Республикой, и в базах данных их правоохранительных органов я не найду совпадений с вашими биометрическими данными, я внесу всё, что вы скажете. Я обязан верить вам на слово. Ваша дата рождения?

– По какому летоисчислению? — Я снова улыбался. — От основания Рима, или битвы Пандавов с Кауравами?

– Если на вашей родине свои способы измерения времени и вам неизвестно их соотношение со стандартным годом, а также способы синхронизации летоисчисления, то я могу внести в ваши документы ваш биологический возраст по вашим биометрическим данным.

– Сойдет.

– Ваше имя? Вы можете не называть свое настоящее или тайное, если ваши религиозные или иные убеждения не позволяют вам это сделать. В любом случае во всех официальных договорах и записях в Республике будет использоваться личный номер.

Действительно, подумал я, при таком колоссальном населении даже сложные сочетания имен, отчеств и фамилий не могли не совпадать у множества людей. Разумных, вернее.

– Олег.

– Это все?

– Да, — Все остальное не было до конца моим. Мне хватало имени. Большая информационная энтропия лучше способствовала идентификации, но для самоидентификации она мне была не нужна.

Он уточнил также мое семейное положение, как оказалось, в Галактике существовало около двадцати различных форм устоявшихся половых отношений. Это без учета видов-гермафродитов, видов практикующих промискуитет и инсектоидов, живших ульями. Один вид размножался почкованием. Несколько спорами, как грибы. Также не везде существовало такое достижение, как равенство полов, что слабо волновало адекватных правозащитников в силу выраженного полового диморфизма таких видов.

Поинтересовался родителями — как фактическими, так и генетическими, поскольку записывались они в отдельные колонки. Причем оных было очень много – то, что у человека может быть более двух генетических родителей благодаря достижениям генетики в Галактике, я уже знал и меня это не удивляло.

Затем поставил прочерки в строчки родственников. Как генетических, так и фактических.

– Пройдите в соседнее помещение для биосканирования, — попросил меня дроид.

В нем летало белое ведро с несколькими многосуставчатыми манипуляторами. Как у многокоординатного станка.

– Пожалуйста, разденьтесь, — прогудело оно — Одежду вы можете оставить на кушетке.

Я прошел в сканер, напоминающий кабинку в аэропорту. Или вертикальный томограф. Встал лицом к панели, коснулся руками контуров ладоней на боковых стенках по инструкции дроида. Сканер повращал по спирали несколько массивных блоков вокруг меня. После это я прошел фотосессию, сдал анализ крови и оставил отпечатки пальцев, — дроид уверял меня в том, что мой генный материал будет изучаться только для определения видовой принадлежности и образец крови и выделенные образцы ДНК будет уничтожен после нескольких простых анализов. Более того, лаборатория не оснащена достаточно сложным оборудованием для полного генного секвестирования, — на этом заостряли внимание уже неоднократно. Но создание генной карты как части биометрических параметров — обязательная процедура.

«Чтоб не делать отпечатки ходит в кожаных перчатках» — это теперь будет и про меня. Хотя, вспоминая криминалистику, отпечатки оставляют и сами перчатки. Анализ крови делался в том числе на мидихлорианы, а с этим надо что-то делать. Я оделся и вышел обратно.

– Медицинский дроид не смог установить вашу видовую принадлежность, — сообщил мне дроид-чиновник.

В глубине его думалки возникло удивление, или же я так интерпретировал впервые активированные с момента его изготовления логические цепи.

– Я зелтрон, — кинул пробный шар я. Ага. И родом с Коловианского нагорья. Хотя Бал-Мора мне и теплее и ближе. Или Тель-Бранора.

– Вы похожи на представителя этого вида, но не более, чем любой человек. Вы не обладаете всеми особенностями строения внутренних органов присущими зелтронам, — возразил дроид.

– Все гуманоиды с глазами моего цвета и с таким оттенком кожи — зелтроны, — сказал я. Это был приказ, а не просьба. Я старательно вдалбливал это в его «мозг», он реагировал вспышками «мыслей», эти два сочетания информации должны стать намертво связаны в нем. Свое понимание и соотношение смыслов я проецировал на него — как мог, импровизируя на ходу. Этими действиями в Силе я вызвал многочисленные и хаотические активации бесконечного числа цепочек в нейроядре. Оно стало заметно ярче в Силе. После чего он замолчал на пару минут.

– Извините, к какому виду я отношусь? — спросил я его вновь вкрадчивым голосом. Опасаясь, что спек ему все «мозги».

– По моим данным, вы зелтрон. Но мои данные не совпадают с данными медицинского дроида, и я должен обратиться к органическому персоналу центра, — откликнулся он.

– Постой. Твои суждения превалируют над данными других дроидов и разумных, — повторил я властно, вновь проводя операцию над его нейроядром. На этот раз было очень трудно, пришлось войти мысленно в каждый закоулок его нейроядра. Круговорот образов и чужеродных мыслей бывших странными отражениями и проекциями человеческих едва не ослепил меня самого. Я вытер через десять минут пот и повторил вопрос.

– По моим данным, вы зелтрон. Согласно моим протоколам я внесу эти данные в ваш паспорт, — ответил он.

Есть! Это не те дроиды, которых вы ищете! Я довольно оскалился.

– Каков уровень мидихлориан в моей крови? — я замер, не дыша.

– Семь тысяч единиц в миллилитре крови, — назвал величину дроид.

– Какова погрешность измерения? — абсолютно точных измерений в жизни не бывает. Бывают достаточно точные.

– Тридцать пять процентов с доверительной вероятностью в девяносто восемь сотых.

Не самый точный анализ…, но если это устраивает Республику, то мне все равно. Значит в одном миллилитре моей крови от четырех тысяч пятисот до девяти с половиной этих органелл. Разбег тот еще.

– Это много? — спросил я с тревогой.

– Достаточно для вступления в Орден джедаев. Если вы имеете в виду это.

– Каков уровень у среднестатистического зелтрона?

– Около трёх с половиной тысяч.

– У всех зелтронов три тысячи четыреста мидихлориан на миллилитр крови, — повторил я трюк с его «мозгами».

Я удостоверился, что он занесет в документы именно это число, и вышел из кабинета. Он сказал, что готовый паспорт я буду ожидать около часа, и дал талончик с номером на фримсе. Была и платная услуга, заключавшаяся в выборе личного номера. Причём, с правильностью номера расценка росла геометрически и я отказался от этого предложения, оставив выбор номера королю Рэндому.

Выйдя в коридор, я вызвал Траверу по комлинку.

– Капитан. Паспорт будут делать ещё час, — в горле неожиданно было сухо, будто бы я не разговаривал с дроидом, а несколько часов переносил тяжести.

– Олег, тут внизу можно перекусить, я заеду, тоже подкреплюсь.

Мы встретились внизу в своеобразной столовой. Касс и ниш с выглядывающими оттуда меню было множество, но над ними были вывески видовой принадлежности, что совершало с разнообразием операцию деления. Кажущийся богатым выбор оказался на деле скуден.

– Из того, что я здесь вижу, поесть можно только в ПВД[2]. — Он провел ладонью над пирамидкой в середине стола. Загорелась голограмма с меню, он выбрал несколько блюд. Затем оглянулся на меня. — Что тебе заказать? Учти, чек я беру не как сувенир.

– Понятия не имею. Какую-нибудь человеческую пищу.

– Сам напросился. Вот это, — он натыкал несколько позиций, — ест половина галактики. Ивендо тоже это переваривает.

Расплатился он, используя паспорт, как кредитку. С неудовольствием — ему претило оставлять за собой следы. Он даже не дал мне возможности использовать свой «смартфон», чтобы войти в голонет, поскольку как он выразился «ещё не убедился в том, что я умею оставаться в нём анонимным». Я не сопротивлялся, поскольку это было вполне разумно.

– Как он? — спросил я, интересуясь здоровьем лейтенанта. Интересно — столько наград, выслуга и неожиданно невысокое звание. Это было загадкой, а загадки всегда привлекали меня. И я не считаю, что есть знания, к которым лучше не прикасаться или тайны которые не следует открывать. Я не животное, чье поведение обусловлено стремлением к одному лишь комфорту. В том числе и психологическому.

– Ему лучше, он уже пришел в сознание. Но врачи его не выпускают. Этот гордец хотел отказаться от денег, но я не стал его слушать.

– А где остальные?

– Покупают всякий хлам. Они составляют вместе совершенную компанию для этого занятия. Но я запретил им брать запасы в корабельных объемах, — ответил капитан.

Пока готовился заказ, он рассказал немного об особенностях питания в галактике. Натуральное питание, изготовленное из продуктов растениеводства и животноводства, тем более выращенных под открытым небом, стоило дорого и оттого большинство жителей галактики не могло себе его позволить. Возили его с сельскохозяйственных планет, специализирующихся на производстве продовольствия. Таким был, к примеру, Дантуин, бывший резиденцией совета внешнего кольца[3]. Они старательно следили за своей экологией, но их продукция зачастую была генномодифицирована или вовсе спроектирована генетиками едва ли не с нуля. Тут генетически модернизированную пищу считали более полезной, нежели несчастные жертвы обычной селекции, ставшие, разумеется, от нее только слаще, больше и вкуснее, но, как правило, ничем не полезнее. Разум всё-таки смог победить предрассудки, но я не ставил ему это в заслугу — у него было достаточно времени, чтобы взять противника измором.

Именно с орбиты подобной аграрной, заросшей ГМО планеты по имени «Блис» мы собирались отправиться в Корускант, спрятавшись в зерне. Иносказательно — не прямо в нем, но очень и очень близко.

К столику на колесах подкатилась небольшая платформа, на ней стояли тарелки и кружки. Я уже было собрался взять с нее сам, как небольшой манипулятор стал аккуратно переставлять заказ на стол. Я присмотрелся к еде — Круглые хлопья с брикетом зеленого цвета и что-то подозрительно напоминающее бургер. В высоком стакане дымился каф. На вкус она тоже была ничего, но консистенция, цвет и запах не позволяли определить ближайший натуральный аналог. Еще десять минут назад это все было просто набором концентратов. Я, как обычно, был голоден и не став ковыряться в еде, быстро опустошил тарелку. А вот каф на вкус мне нравился все меньше и меньше.

– Тут не очень любят Республику, — заметил я, рассматривая футболку на человеке, сидевшем напротив, на ней было написано «канцлер — болтливый мудак, слава Его Величеству»

– Это так. За пятьсот лет Кореллия четыре раза входила и выходила из состава Республики.

– Входит и выходит… входит и выходит. И кто кого имеет?

– В основном Кореллия Корусант. У кого промышленность, тот и диктует правила. Но промышленности нужны рынки сбыта... у Республики единое экономическое пространство, что не менее серьезный аргумент в споре.

– А не тот, у кого флот? — спросил я.

– Не в случае Кореллии, у неё и свой есть.

– Чудный островок сепаратизма посреди Республики, — заключил я.

– Ага, — кивнул Травер. — У них даже Орден джедаев свой есть. — он хохотнул.

Я подавился хлопьями.

– Обособленный? — выдавил я.

–Да, но тебя туда не возьмут, ты не кореллианец, — утешил меня капитан. Опять облом.

Я глянул на часы, встроенные в комлинк. Наступило время забирать паспорт. Я подошел к небольшому терминалу «ВЫДАЧА ПАСПОРТОВ», где у меня сфотографировали сетчатку и отпечатки пальцев. Встав полный рост, я был вдобавок просканирован — косточки и череп в частности достаточно уникальные конструкции. Из окна, минуту погодя, выдвинулась прямоугольная карта. Загорелась надпись: «дождитесь выдачи всех документов, не уходите от терминала»

Я взвесил её на весу, грамм сто в ней было, металл холодил пальцы.

– Дюрасталь. Высокий уровень физической защиты данных, — прокомментировал Травер. — Говорят, если обклеить такими куртку, она выдерживает бластер. Не потеряй, восстанавливать дорого.

Автомат выплюнул еще одну пластину.

– Тут пин-код к твоему счету в Республиканском Гражданском Банке. Можешь привязать к паспорту и счета других банков, но этот регистрируют автоматом. Хотя я бы и не советовал класть все в один кейс.

Затем из автомата выехала коробочка. На ней было написано: «Олег, поздравляем вас с получением гражданства Галактической Республики и дарим вам это в честь этого знаменательного события».

– О! Подарок! — обрадовался, как ребенок капитан. — Помню, когда я получал свой первый, ещё в детстве, мне подарили фигурку магистра джедая и инфочип с книжками. Мне повезло, друзьям достались канцлер и сенаторы. Сенаторов мы сожгли на костре. Как сейчас помню. Хотя одного я себе сохранил.

Я отдал коробку капитану, рассматривая на ходу карту паспорта. Затем достал карту для пазаака. Размер совпал до миллиметра. Я сунул паспорт в колоду, для него там нашлось и свободное место. А вот и козырь. Достал обратно и стал разглядывать голограмму моего лица, занимавшую всю, как это ни удивительно, лицевую сторону. С неё, скаля клыки, нахально ухмылялся сит, а под ней было выбито мое имя, дата и место рождения. Остальное было на обороте. Я стал давиться смехом, едва не выронив стальную карту на пол.

– В чём дело? — спросил Травер, уже успевший вскрыть коробку.

Я молча отдал ему карту, забрав коробку. В ней лежал инфочип и фигурка дроида-чиновника.

– Олег, дата рождения 14 числа.03месяца.21М015 года, Империя Тамриэль, Неизвестные регионы, неустановленная система, — зачитывал он вслух с карты. — Дата получения паспорта 07.04.21M032 год, Кореллия. Вид: зелтрон. Личный номер: NO 0101 0103 0107 0109. — Он морщил свое и без того безобразное лицо. — Зелтрон? Эй, я же пошутил! И как у тебя это вышло? Этот номер стоит дороже моего корабля!

– Нашел общий язык с дроидом, — понизив голос, сказал я.

– Ты шутишь? — От него исходили волны недоверия.

– Нет, и более того уверен, что настало время отлета с Кореллии.

Я сделал с этим дроидом нечто интересное, надеюсь, результат будет незауряден. Но ожидать окончания эксперимента я собирался в другом месте.

– Это как-то связанно с твоим паспортом?

– Думаю да.

– Ты не угрожал ему разнести его голову? С ними это не проходит. А штраф выпишут, — он был обеспокоен.

– Нет, я был более интеллигентен. Он пошел на сотрудничество добровольно.

– Республиканский дроид–чиновник? Я не верю тебе.

– Но ты сам прочитал, что написано на паспорте, — обратил я внимание на очевидную вещь.

– Прочитал. Но это все равно невозможно.

– Отрицание — самая обычная из человеческих реакций, — я шёл и улыбался, весьма довольный собой. Я понял важную истину. Нет, не ту, что ложки нет. Но ту, что она сильно зависит от того, как я на неё смотрю. Гни, не хочу. Что ставит вопрос о форме её существования на новый уровень. Подумать только — я радуюсь не тому, что нашел ответы, а тому, что увеличил груз вопросов.

– Хочешь, я сгоню с тебя твою улыбочку? — Вдруг позлорадствовал капитан, — Теперь тебе придется носить линзы и красить волосы, и это не обсуждается, пока ты летаешь на моем корабле. Мне не нужны проблемы с твоей видовой принадлежностью.

– Я не буду красить волосы, — возмутился я.

– Тогда этим займется Фарланд.

Я представил себе, что может сделать Фарланд, с его высоким художественным вкусом. И наклонностями.

– Лучше я сам.

– Я знал, что это сработает, — он был очень доволен. — Но я думаю, что надо попросить его купить краску.

Мы взяли такси. Пилота или водителя не было — его наличие было лишено смысла. Я уже стал привыкать к металлическому обслуживающему персоналу. Но, пока мы ехали, я не успел узнать политическую картину в Кореллии и в Республике в целом, состояние воздушных линий, тренд в отношении расценок парковочных мест и суммы транспортных налогов, послушать о личной жизни таксиста, узнать, где учатся его дети и еще много как полезной информации, так и белого шума. В целом автопилот не был в состоянии заменить настоящего таксиста. Ещё один признак того, что это не Земля. И гиперпривод разумеется.

На корабле мы дождались Фарланда с Нейлой. Фарланд пыхтя нёс пару тяжеленных пакетов. За Нейлой же самостоятельно тащилась, как собачонка на привязи маленькая гравиплатформа.

– Пока вы развлекаетесь, я должна покупать все необходимое за вас! И нести тоже! – сказала она.

– Извини, но Олегу нужен был паспорт…

– Он бы и сам справился, — она требовательно смотрела на меня.

– Скажем так, Травер был совсем не лишним, — вступился я за капитана.

– Лучше помогите разобрать покупки.

Пакеты с грохотом упали на пол. Я поморщился от громкого звука.

Они накупили действительно всякого хлама. Пара тренировочных сабель с масками, налокотниками и наколенниками. Ракушка, слава Деметре, она не хотела отбить мне ничего ценного. Продукты, тряпки, разный хлам, несколько флаконов с краской и цветные линзы. На последнее я смотрел с подозрением.

– Я взял на себя смелость подобрать цвета. — Улыбнулся Фарланд.

– Это зря. — я смотрел на баночки, как на отраву. — Я бы предпочел оставить свой естественный цвет.

– Увы, зелтронов с черным пигментом волос не бывает. И они не красят в него волосы, я узнавала, — сказала Нейла. — Но в любой другой цвет они их красят. Вообще в любой. У тебя есть выбор.

Мы медленно, очень медленно отрывались от земли. С черепашьей скоростью Травер выводил корабль из дока, едва прикасаясь к ручке управления кораблем. Учитывая всеракурсность тяги репульсоров, рукоять управления была устроена несколько иначе, чем у самолета. Так, самолет мог лететь только вперед, как металлическая птица, изменяя направление своего движения в двух осях, отклоняя аэродинамические плоскости, и изменять тягу двигателей, иногда имея возможность использовать реверс на взлетной площадке. Разнообразные машины КБ Сухого я в пример не привожу — они бывает, иногда летают и соплами вперед. Управлять звездолетом было сложнее. Репульсорная тяга, доступная нам только в мощном гравитационном поле планеты, могла быть направлена абсолютно в любое направление. Но репульсорам надо было отталкиваться от чего-то и, покинув цепкие объятия планеты, мы не могли их использовать. Барон Мюнхгаузен, вытянувший себя из болота за собственные волосы, мог бы это сделать, но нам, в отличие от него, оставалось бы болтаться на орбите, не в силах покинуть ее.

Тогда в движение звездолет приводил орган из шести тяговых, или иначе, маршевых двигателей, неподвижно закрепленных в корпусе так, чтобы их оси проходили через центр тяжести корабля. Низкий гул и вибрация от их работы звучали скорее, как зловещее предупреждение, чем как волшебная музыка. Их мощь была такова, что размазала бы нас о переборки тонким слоем, если бы нас не спасали от этого души кореллианцев, создающие компенсирующие гравитационные поля.

В пустоте мы меняли направление полета, используя ещё шесть маневровых двигателей. Два мощных плазменных, почти не уступающих курсовым во всём, кроме экономии рабочего тела, два крохотных плазменных малой тяги и два ионных. Последние не только не требовали охлаждения, но и обладали огромным, несравнимым с плазменными двигателями, удельным импульсом[4].

Часть двигателей имела свои собственные контура и панели охлаждения. Последние, как крылья тяжелого неказистого жука, раскладывались в полете буквой "Н", делая звездолет похожим на фэнтезийный летучий корабль с поднятыми парусами. Но раскрывали их редко. Стоило сделать это в атмосфере, как их бы вырвало напором воздуха, корабль лишился бы своих крыльев, словно падший ангел сброшенный с облачных вершин.

Большинство раскладных элементов у кораблей, складывающихся при посадке, были именно такими панелями охлаждения.

Именно такие «паруса» несли и СИД-истребители империи Палпатина. Как, кстати и ионные двигатели, но они были дороги, занимали много пространства и имели смехотворное отношение тяги к своему весу. Во всяком случае, на данный исторический момент. Но малое энергопотребление и расход газа-тибана наряду с очень точным управлением тягой делали их идеальными для маневрирования.

Теоретически для выполнения любых маневров в пространстве было достаточно одного двигателя, чей вектор тяги мог создавать крутящий момент в любом направлении. Но конструкция наших плазменных двигателей не позволяла сильно изменять их вектор тяги. Мы были вынуждены выбирать из всеракурсности, невысокой цены и большой тяги только два пункта. И управление тягой туда не входило. Поэтому они и были скомпонованы исходя из соображения её постоянного направления.

А исходя из этого, необходимо было как минимум три двигателя, вектор тяги которых не пересекался с центром масс корабля и создавали замкнутый контур так, чтобы ЦТ находился внутри него. (Также можно было менять центр тяжести, имея всего один двигатель, но это был очень экзотический способ). Создавая крутящий момент можно было развернуть корабль в любом направлении, не меняя вектора его основного движения, ведь лететь в пустоте он мог и боком и вперед кормой. Аэродинамика уже не диктовала свою волю покинувшим вязкий плен атмосферы.

Затем следовало, скомбинировав мощность всех трех двигателей так, чтобы они компенсировали крутящий момент друг друга, направить тягу в желаемом направлении, изменяя направление полета. Но это было долго, муторно и требовало высокой точности ориентации двигателей и регулирования их тяги. Для того чтобы поймать баланс мощностей и точно повернуть корабль надо было сначала постичь дзен.

Поэтому в случае чего можно было маневрировать с помощью тяговых двигателей. Можно было бы и вообще сконструировать корабль без маневровых двигателей. Но это бы наложило свой отпечаток на расположение тяговых. Их оси бы не проходили через ЦТ, а располагать их желательно было бы зеркально парами. Поскольку отказ одного из двух двигателей был бы столь же фатален, как и всей пары целиком. Ведь вместе с приданием импульса, оставшийся в строю двигатель начал бы еще и раскручивать корабль, как маховик. До тех пор, пока он бы не развалился от центробежных усилий. А экипаж не стал фруктами в соковыжималке.

Но именно так и были расположены двигатели на Счастливой Шлюхе. Инженеров Мон-Каламари преследовала нездоровая тяга к резервированию, которая вместе с желанием сделать корабль с высокими эксплуатационными характеристиками выливалась в его стоимость.

Самое печальное — в космосе твой крик о помощи никто не услышит. И потеря любого из двигателей, составляющего их минимально возможное количество равносильна затянутой смерти. Но от того не менее неизбежной. Не расположив нужным образом корабль, и не выровняв его курса нельзя совершать гиперпрыжок в желаемом направлении. Впрочем, если такое случится в цивилизованных секторах с активным судоходством, то все закончится томительным ожиданием буксира.

Именно по этим причинам практически на любом корабле была уйма двигателей. Особенно на корабле военном или пиратском. Потеря даже половины из них тогда не угрожала полной утратой управляемости, а первыми в бою выбивали именно двигатели. Затем сгорали щиты, и приходила костлявая. Или ПРИХОДИЛ.

Для ведения маневров неплохо бы знать свой центр тяжести, поэтому перед вылетом мы ввели данные о расположении и массе реакторов в трюме. При разгоне по прямой смещенный от присутствия груза центр тяжести мешал нам использовать тягу всех семи двигателей на сто процентов. И именно по этой причине трюм расположен в пространстве прямо напротив группы двигателей, а не в стороне от их осей. В противном случае основные движки просто раскручивали бы нас вокруг своей оси, как волчок.

Необходимо также регулярно калибровать двигатели для уточнения их тяговых характеристик. При их повреждении все эти данные теряли смысл, приходя в хаос - это тоже следовало знать. Вообще, в ходе любого боя как никогда растёт энтропия. Всем вышеперечисленным, забивал свою голову Ивендо. Теперь за это отвечало сразу три члена экипажа. Нейла же в железе не разбиралась совершенно. Или ей не хватало пространственного воображения.

Всегда можно было побрезговать интеллектуальным трудом и свалить все эти сложности на бортовой компьютер, но в экстремальной ситуации за это можно было поплатиться. Пилоты-дроиды не были сертифицированы для сложных маневров и гражданского применения. Я знал, что R2-D2 в киношной вселенной мог пилотировать самостоятельно, но его, похоже, от меня отделяла не одна тысяча лет. И это было правильно, управление своими руками рождало неведомое прежде чувство свободы и контроля. Это было намного интереснее, чем смотреть в транспарстил единственного иллюминатора живым грузом, поглядывая на траекторию корабля, ведомого роботом. Сотни тонн инженерного гения, преодолевшего и планетарное тяготение, и релятивистский барьер готовы были прийти в движение от легкого прикосновения к рукоятям. Это не могло не возбуждать.

Я сел в штурманской и смотрел на мешанину данных, сигналов и графиков. Нас облучала пара десятков радаров, несколько гиперсканеров и можно было только догадываться, сколько пассивных средств наблюдения пристально изучало «шлюху». Мы не прилетали и не улетали незамеченными. Те, кому это нужно было, всё записали и зафиксировали. Контрабанда могла существовать только с попустительства властей, как и пиратство в семнадцатых-восемнадцатых веках в Карибском бассейне.

Пока мы выходили на орбиту, я записывал в память бортового компа частоты и характеристики сканирующих излучений — я собирался разобрать их на досуге. По нормам безопасности на скорость входа в гипер существовали ограничения, для того, чтобы успеть отвернуть от неожиданного препятствия при выходе в нерасчётной точке, но мы покидали атмосферу, как баллистическая ракета, уже перешагнув первую космическую. Следуя правилам, мы вышли бы к точке входа в гипер за пять часов, но Травер не потратил и одного. Эти правила касались только нашей безопасности, поэтому никто Травера не останавливал. Пять минут расчетов навикомпа и синеватый ореол окружил наш корабль. Убедившись в нормальной работе всех систем, я вышел из штурманской. Что не исключало того, что что-нибудь отвалится от корпуса через час-другой. По пути в кают-компанию я встретил Травера с Фарландом.

– К чему такая спешка? Это только привлечет внимание, — сказал я.

– Сольвин сказал, что моим кораблем интересовались джедаи. Ещё вчера, — ошарашил меня капитан.

– И что им было надо?

– Ничего конкретного, но я думаю, ты. Но у тебя же иные планы?

– Другие. Может это из-за происшествия в магазине? Я мог впечатлить охранника, а он мог доложить в соответствующие конторы. И Ивендо…

– Что "Ивендо"? — переспросил Фарланд.

– Ну, он возил Арку Джета. Это имя весомо и после его гибели. — Это действительно было так, мало кто в Республике не слышал про этого мастера.

– Сольвин обещал присмотреть за Ивендо. Если этим займутся еще и джедаи, я буду спокоен за него, но это может навредить нашему дельцу, — обеспокоенно подытожил Травер.

В кают-компании стояла гнетущая тишина. Я с удовольствием поглощал натуральную пищу. После синтетики из ПВК хотелось немного канцерогенов, вредного холестерина и жиров. Несколько не хватало Свельды, за эти четверо суток я успел привыкнуть к ее компании. Грустно. Но одновременно с тем тихо — мысли начинают шевелиться куда резвее.

Я провел оставшееся время, читая право и законы Республики. Неплохо знать о том, чем намереваешься пренебрегать, сами они могут не оценить такого отношения и не станут избегать со мной встречи.

Единственное, что удерживало раньше меня от преступления — страх наказания. И слегка страх нарушить порядок устоявшейся системы. Говоря иначе, боязнь перемен, ведь нас устраивает та система, какая есть. Мы делаем множество вещей ради этого. Из страха. Страха потерять работу, быть не понятым или не замеченным. Или напротив, замеченным в выходе из общей парадигмы. Заводим детей из страха смерти. Из страха одиночества. Это способ оставить после себя в мире хоть что-то, если твое имя сотрет время. Но ненадолго. Теперь я боялся единственного: не увидеть всех чудес галактики. Не узнать ответы на свои вечные вопросы. Здесь, как никогда я был близок к ответам, буквально все мое естество кричало об этом. Иные страхи оставили меня, или уступили место новому. Этот мир и его порядок не были моими, я не соотносил их с собой. Пусть наши судьбы и связанны, но я сам по себе, а мир справится со своими проблемами самостоятельно. Быть может, я же их и создам, но это меня не волновало. Или волновало? Иначе бы я не задумался бы об этом.

Проведя несколько часов в своей каюте, разбирая шестеренки механизма по имени «Республика» и гадая о том, что же нужно было джедаям от меня, я уснул с датападом в руках. Наушники продолжали монотонно зачитывали главу за главой.

***

– Здравствуйте, я Тари Онори. Я пройду? — с вежливой улыбкой сказала джедай.

Перед Сольвином стояла женщина в зеленой робе. На её поясе висела рукоять светового меча. И пистолет в потертой кобуре. И щит на рукаве. Кто сказал, что джедаи не пользуются бластерами?

– Разумеется, — приторно улыбнулся в ответ инженер. — Прошу за мной, не хотите выпить кафа?

Я стоял в стороне безмолвным наблюдателем. Они не обращали на меня никакого внимания. Подняв руку, я рассмотрел свою ладонь. Я вспомнил слова Травера. Это реальность, но реальность уже прошедшая. Надо запомнить эти ощущения.

Они зашли в здание через дверь, её половинки сошлись передо мною. Я провел рукой по двери, но ничего не ощутил. Двери нет. Я прошел сквозь нее, даже не закрывая глаз.

– Нет, спасибо, у меня много дел. У вас случайно не остановился один твилек, капитан торгового судна Травер?

– Да, заходил вчера. Интересовался ремонтом.

– Один?

– С небольшой компанией.

– Я пройдусь по вашим цехам, вы не против?

– Нет, конечно. Что именно вас интересует?

– Состояние атмосферы. Качество и характер оказываемых услуг. Всё, что касается наших общих интересов.

– С этим у меня все прекрасно. Я устанавливаю только отечественные двигатели и с соблюдением технологии. И проверенным клиентам.

– С ним случайно в компании не был вот этот молодой разумный? — Она достала небольшой проектор из внутреннего кармана. Зажглась голограма. — Я узнал в ней самого себя.

– Был, но я раньше его не видел. Интересный парень.

– Откуда он?

– Явно не из цивилизованных миров. Думаю, с внешнего кольца, но точнее не скажу.

Она неторопливо шла в сторону импровизированного дока, беседуя с Сольвином. Казалось, её внимание рассредоточено, сама она расслаблена и ничем конкретным не заинтересована, задавая какие-то совсем отвлеченные вопросы, но все ее «расспросы» и эта экскурсия совершались для проформы. Я понимал, что не рассматривая помещения глазами, она, глубоко погрузившись в Силу, видела и понимала намного больше, а каждый ответ, данный инженером на каждый последующий невинный вопрос, дает ей все больше информации. И именно той, которая ей была нужна.

– Необычный корабль, постройки Мон-Каламри? — спросила она, осматривая нашу космическую раковину.

– Да, морского происхождения, — подтвердил Сольвин.

– Я думаю, что увидела все, что хотела, — сказала джедайка. — Вы проводите меня до выхода?

– Разумеется.

Они развернулись к выходу. Из складок плаща вылетел небольшой округлый предмет. Он медленно подлетел к кораблю и залетел в нишу для шасси. Маячок. Замечательно!

Я пошёл за ними следом, призраком проходя через стены и двери. Меня не приглашали пересечь порог, я пришел сам.

Она вышла из цеха и направилась к спидеру, припаркованному недалеко от входа. По пути достала комлинк. Голограммы не было, только звук. Я прислушался, и громкий голос резко ударил по барабанным перепонкам. Приближаться не было необходимости.

– Сольвину про него ничего не известно, а как твои успехи?

– Мы ошиблись. Он оформил паспорт. Он зелтрон и редкий эмпат. Уровень мидихлориан три тысячи четыреста на миллилитр плазмы. Ощутимо, но для зелтрона в пределах нормы.

– Ты же видел записи из торгового комплекса, его вела Сила. Можешь скинуть данные?

– Да, конечно, — ответил ее собеседник.

Она прочитала данные.

– Тебе ничего не показалось подозрительным?

– Нет. Только то, что он родом с неизвестных регионов, но это же ни о чем не говорит. Один мой знакомый имеет паспорт, в котором написано, что он родился на Нар-Шадаа и воспитан приёмной семьей хаттов.

– А номер?! — воскликнула неожиданно для меня сохранявшая до того почти ледяное спокойствие женщина.

– Осик! — выругался кто-то на другом конце комлинка. — Все время перед глазами был.

– Падаван!

– Прошу простить меня, не сдержал эмоции. Это более не повторится.

– Как он получил такой номер? — Она была немало удивлена. — Я немедленно вылетаю в Республиканский центр, конец связи.

***

Если увиденное мной во сне (хотя какой к черту это сон!) было правдой, то я разминулся с джедаем всего на несколько часов. Или меньше. И моему невольному эксперименту грозило раскрытие. Но увиденное мною за гранью сна могло быть только ей. И маячок тоже был с нами. Лежа в постели, я сконцентрировался на обшивке корабля, понадобилось полчаса, чтобы заметить его, сложные конструкции корабля невероятным образом отражались в странном восприятии, я с трудом понимал что есть что из холодных бездушных геометрических массивов, какими представали перед мой внутренним оком конструкции "шлюхи". Но маячок нёс едва уловимый отпечаток Силы джедая и потому выделялся среди разрывающих моё пространственное воображение нагромождений металла.

Я нашёл Травера среди голографических карт, выискивающего некую точку в просторах галактики.

– Что ты ищешь? — спросил я его, вглядываясь в россыпь подписанных точек.

– Крупный аграрный мир, поставляющий свою продукцию на Корусант.

– А Блисс?

– Я болтал о нем на каждом углу для сброса внимания. Мы летим в другое место.

– Но начало маршрута взято в его направлении.

– Пусть так считают и на Кореллии.

Твилек был уродлив. Наросты на лбу, второй подбородок и заточенные зубы. Он не помнил таблицы умножения и не знал почти ничего о гипернавигации, кроме расположения кнопок на навикомпе. Но сейчас я его начинал уважать.

– Та женщина-джедай прицепила к нам маячок. Под левой задней стойкой шасси.

– Даже не буду спрашивать, как ты это узнал. Но его надо снять, желательно до того, как мы выйдем из гипера, — сказал он ни на секунду не отрываясь от карты.

– А это возможно? Я понимаю, как только мы выйдем из прыжка, мы засветим свои координаты, но выполнимо ли это в гипере?

– Если не удаляться от корпуса дальше трёх-четырёх метров, то да. Иначе сойдешь с маршрута. Крайне бесчеловечным и ужасным образом.

– Пошлём Т2-B3?

– Он не предназначен для обслуживания кораблей Мон-Каламари. Слишком кривые поверхности, и ему не за что толком зацепиться. Половина наружного корпуса для него не доступна.

– Можно выйти в скафандре. В нем есть возможность двигаться вдоль корпуса?

– Это можно. На нем есть магнитные захваты. Но опасно. Я не пойду. Нейла не пойдет, я не дам. Фарланда и пинками не выгонишь. Я и не знаю, кому идти.

– Могу и сам попробовать. И придется открывать шасси. — рассудил я.

– Иди, одевайся, — инициатива наказуема. Безумие.

Скафандров для ВКД[5] у нас было с избытком, но ни одного подходящего размера. Все они были мне велики. Даже подогнав один под себя, мне было в нём неудобно. Для дыхания в нем использовалась дыхательная смесь, обогащенная кислородом. Но можно было использовать и обычную атмосферу, не снижая внутреннего давления. В целом он был менее громоздок и тяжел, чем «Орланы» персонала МКС, но всё равно был жесткой конструкцией с мощной системой охлаждения. Хотя и газовой, а не жидкостной.

Я выбрался, используя специально предназначенный для этого шлюз в машинном отделении. Очень медленно, стараясь не трясти головой и лишний раз не осматриваться, я пополз по корпусу корабля, переставляя магнитные «присоски» на перчатках скафандра. Свет далеких светил, падая на «поверхность» нашей рукотворной кротовой норы[6] из-за того, что мы двигались быстрее скорости света относительно звезд[7] растягивался в линии. Короткие, яркие и длинные тусклые, цветов более причудливых, чем обычное звёздное небо, они сливались в сплошной ливневый поток. Облака межзвездного газа, имевшего плотность в пару молекул на квадратный километр в самых плотных туманностях, врезались в наш щит, мерцая разноцветной плазмой на его поверхности. Безумное зрелище привело меня в священный трепет. Я приблизился еще ближе к границе, за которой искажалась сама метрика пространства, и увидел странные геометрические, пугающе правильные, фигуры. Дыхание замерло. Я не мог найти подходящих слов, вцепившись в поверхность корабля, разрывавшего пространство со скоростью в миллионы раз, превосходившей световую. Пусть только в проекции, в которой мы и не  находились, но всё же. Даже мысль, что ничего подобного я увидеть не могу по жестоким законам физики, не пришла тогда мне в голову.

От того, чтобы расщепиться в звездный туман и энергию меня отделяло пульсирующий метр… уже меньше метра! , пустого пространства. Я видел Си-лучи…мерцающие во тьме близ врат Тангейзера. Да, именно так.

– Эй, ты чего встал? Все в порядке? — в наушниках раздался голос Травера. — Ты уже пару минут не двигаешься.

– Это того стоило, — только и смог сказать я.

Из рубки все смотрелось намного иначе, я не знал, что было тому причиной. Цвета, видимые пилотами, были тусклыми и не имели того богатства красок, открывшегося передо мной. Я смотрел на все это, как на близкое извержение вулкана, уже вдыхая насыщенный серой воздух, но всё еще питая иллюзию собственной безопасности.

– Мы в туманности, скоро до границы гипера местами будет около метра. Тебе лучше вернуться, — вновь тревожный голос капитана звучал в наушниках.

– Метр? — Я уже мог протянуть руку и коснуться границы реальности. — По-пластунски доберусь, тут десяток метров до шасси.

– Дело твое, — он всё равно был недоволен моей излишней храбростью.

Я пополз, прижимаясь брюхом к изогнутой обшивке корабля. Настроенные на максимальную мощность, магнитные захваты держали меня настолько прочно, что я полз, как слизень по шкуре гигантского морского животного, не отрывая ладоней от изрезанной канавками тусклой поверхности.

– Я у шасси, — доложил я.

– Открываю.

Крышки, прикрывающие шасси, раскрылись в сторону. Телескопическая штанга начала выдвигаться. Венчавшая её лапа уперлась в переливающуюся границу, доля секунды - и щит перестал отодвигаться вместе с ней. Конструкция начала растворяться, как кусок рафинада, брошенный в кипяток.

– Травер! Стой!

Запищал зуммер в ухе. На изображении, проецируемом на стекло шлема, зажглось предупреждение о высоком потоке гамма и бета излучения. Пока ниже уровня, блокируемого щитом. Но чем ближе поток подбирается к границе мощности, тем большая доля излучения его пробивает.

– Что? — вместо этого спросил он. Я бы не доверил ему и управление краном, не то что звездолетом.

– Прекрати выдвигать шасси!

– Сейчас.

Штанга замерла. Но половину ее уже сожрало гиперпространство.

– Наши стабилизаторы реальности не дотягиваются до шасси в выдвинутом состоянии. И щит сдвига[8] не рассчитан на защиту шасси в выдвинутом состоянии.

– Дерьмо! От него что-нибудь осталось?

– Пол штанги. Нижний сегмент с лапой срезало.

– Можешь добраться до маячка?

– Сейчас.

Я заглянул в нишу. Жучка-переростка я не увидел. Пришлось лезть в неё, увесистая "таблетка" была прицеплена к боковой стенке. Я снял с пояса магнитный карабин и пристегнулся. Повторить судьбу шасси мне не улыбалось. Попытавшись отодрать маячок в ручную, я потерпел неудачу. Я отстегнул от перевязи с инструментами плазменный резак. Настроив его на минимальную мощность, чтобы не устроить команде декомпрессию, я начал медленно отсекать его от обшивки. Есть! Я положил его в пакет с горловиной на поясе. Затем приварил заплатку поверх места в которое он вплавился. Цепкая зараза.

– Маяк у меня, — почти прошептал я, создавая тем не менее вполне ощутимые для ларингофона колебания .

– Возвращайся уже. Но не торопись.

Я вполз червем обратно в корабль. После того, как внутренний шлюз закрылся, я упал на пол. Травер стащил с меня шлем. Пот градом стекал с лица, волосы слиплись.

– Ты безумец. Хаттов кретин. Ты мог умереть, — меня распекала рядом стоявшая Нейла.

– Вот маячок, — я нащупал его вслепую в мешке. — А вы знаете, что снаружи намного более захватывающий вид?

– Это заблуждение. Эффект Хойзе-Синтера[9] не научен и опровергнут сотнями съемок. — Фарланд опять включил скептика.

– Эффект Хойзе–Си, си…

– Хойзе–Синтера. Он заключается в том, что картина, наблюдаемая человеческим глазом на разном расстоянии от границы гипера различна. Во всяком случае, так некоторые утверждают. Немало чудаков погибло, пытаясь доказать его верность. Каким же надо быть кретином, чтобы совать лицо в границу гиперпространства! Самое главное, что съемка камерой нихрена не дает. Полная фигня в общем.

– Ни разу это не глупость. Это правда! — чтобы он там не утверждал, я видел это собственными глазами. — Я только что его наблюдал.

– Даже если найдется еще несколько адреналиновых наркоманов, которые это повторят, их все равно будет недостаточно, чтобы переубедить ученых мужей. Сами они на обшивку не полезут, а иного пути проверить верность теории нет.– успокоил меня капитан. — А Фарланд никогда не решится убедиться в этом сам. Можешь вытолкать его наружу, как вариант…

– Выход за пределы корабля в Республиканском флоте во время прыжка карается трибуналом, — буркнул Фарланд. — Причем, как вышедший, так и все замешанные в этом: свидетели, не доложившие о нарушении, командир, отдавший такой приказ и старший смены. — Снова Фарланд цитировал устав Флота.

– Если хорошо прицепиться к обшивке - это не выглядит опасным, — я не был уверен в этом.

– На флоте это делают дроиды. — сказал Фарланд.

– Нет ничего, чтобы не мог делать разумный за дроида, — наставительно сказала Нейла.

Говорят, "Столичная" хороша от стронция, но в действительности она слегка снижает вред от свободных радикалов, разгуливающих в тушке после того, как её прошило знатное количество заряженных частиц. А лучше съесть радиопротектор и не заниматься хернёй. Что я и сделал, получив небольшую дозу ионизирующего излучения.

Отдохнув от напряжения, я решил все-таки заняться своей внешностью. Вернее, сокрытием истинной. И осмотрел краски, купленные Фарландом. По факту они купили RGB палитру с дополнительным белым и черным колером. Остановился я на темно-фиолетовом, смешав красный и синий в соотношений трех к четырем[10]. В сочетании с синими линзами моя янтарная радужка окрашивалась в зеленый, почти цвет морской волны. Или в сочетании с бледно розовым она казалась красного цвета. Что среди зелтронов все же встречается чаще, чем мой оригинальный цвет. Надо было бы завершить дело фиолетовой рубашкой, но под рукой её не было.

Закрасившись в ванной, я вышел в кают-компанию. Не так это сложно — следуй инструкции, главное не стать братом по несчастью с Ипполитом Матвеевичем.

– Так намного лучше, — Нейла рассматривала меня. — Немного макияжа и сойдешь за зелтрона. Дернуло же тебя обхитрить республиканского дроида.

– Они красятся? — это уже слишком. Хотя буду объективен… гм этого достаточно, чтобы ничего более не говорить по этому поводу. Трудно представить что-то более демотивирующее, чем объективность. Самая жестокая в жизни вещь.

– В основном да. Татуировки, пирсинг тоже популярны. Побрякушки, — перечислил Травер.

– Украшения?

– Ювелирные. Бижутерия, браслеты, все, что душе угодно, — ответила Нейла.

– Нахожу это излишним. Хотя это субъективно… — улыбнулся я. – Гм, если подумать, то любая одежда, отличающаяся от некоего оптимума несет больше символический, нежели практический характер. А мне не важно, кто, перед кем и сколько должен приседать. А если это так, то никаких пределов и законов и для внешнего вида нет и быть не может. И то, что я зову своими представлениями насчет приличной одежды — это культурные традиции моего родного социума. Не более и не менее.

– А разве не важно тебе самому, как выглядеть? — спросила Нейла удивлено.

– Мне безразлично, — усмехнулся я. — Я вообще никак не отношусь к своему внешнему виду. Стараюсь не совершать никаких оценок и суждений, если они целиком основаны на традиции или эмоциях. То есть почти никогда. Есть в том свои минусы, но, сколько же это экономит нервов! И да, насчет этого маскарада, если это даст какой-то нужный эффект то я это сделаю. Ну, раз я сказал А — скажу и Б. Так, что считайте, что я готов на эксперименты.

Фарланд посмотрел на меня неодобрительно.

– Ты и так смазливый, тебе можно обойтись и без этого, — сказал он.

– Я? Смазливый?

– Ты никогда не замечал это? — спросила Нейла.

– Нет, — я начал искать ближайшее зеркало. Трудно его найти за пределами санузла, если смотришь в него два раза в сутки.

– Это хорошо, не будешь переживать, если я подрихтую твое личико саблей. Ты не забыл, что у нас еще тренировки?

Я печально вздохнул.

Примечания

[1] Олег перевел наше русское слово или его латинский аналог «terra» на основной галактический в смысле «территория», а не грунт. Во избежание двусмысленности.

[2] Полезно, Вкусно, Дешево. Синтетическое питание, содержит все необходимые витамины и микроэлементы, белки жиры и прочее в нужных количествах. В нем нет консервантов и канцерогенов, а вкус создается ароматизаторами идентичными натуральным. Реклама также уверяет, что это питание полезнее природного. А вы ей верите?

[3] На момент действия произведения Орден джедаев не был достаточно централизован и имел множество органов местного управления. подготовка так же не велась централизовано только на Корусанте, как это было во время событий происходивших с I-го по III-ий эпизоды.

[4] Удельный импульс — характеристика реактивного двигателя, равная отношению создаваемого им импульса (количества движения) к расходу (обычно массовому, но может соотноситься и, например, с весом или объёмом) топлива. Чем больше удельный импульс, тем меньше топлива надо потратить, чтобы получить определённое количество движения. Теоретически удельный импульс равен скорости истечения продуктов сгорания, фактически может от неё отличаться. Поэтому удельный импульс называют также эффективной (или эквивалентной) скоростью истечения. (Из ВИКИ)

[5] ВКД — внекорабельная деятельность

[6] Физическое четырехмерное пространство вложено в гиперпространство, обладающее большим числом измерений. Наше пространство это брана вложенная в гиперпространстве с искривлениями и складками, что позволяет войдя в него быстро попадать с одной складки на другую, если эти складки находятся близко друг от друга. Именно плотные складки образуют гиперпространственные маршруты, удобные для путешествий. Брана — это n-мерный мир при зафиксированной n+1 координате, подобно плоскому листу в трехмерном мире. Сколько угодно бран может быть вложено уже в эту брану. И так до тех пор, пока мы не доберемся до одномерного пространства — гиперструны.

[7] Движение объектов в галактике быстрее скорости света относительно друг друга не противоречит специальной теории относительности Альберта Эйнштейна. А вот движение наблюдаемых объектов возможно только со скоростью света, то есть информации о них в виде полей и потоков частиц приходит с этой скоростью и не быстрее. А со своей точки зрения добраться от одной звезды до другой можно и за неделю, эффект релятивистского замедления времени вам в помощь. Или пробив «кротовую нору». А вообще рассуждать о ОТО и СТО не вооружившись математическими аппаратом (хотя бы изучив тензорное исчисление)  — это как с помощью обезьяньего угуканья обсуждать «Ромео и Джульетту» Шекспира. Может быть и весело, но контрпродуктивно.

[8] Этот щит, генерируемый в гиперприводе, может существовать только в гиперпространстве, в нашей его «плоской» проекции он нарушает физические законы. Вернее их не хватает.

[9] Не ищите в Вики, это выдумка автора.

[10] R 60 (80) G 0 B 80 (110)  — волосы.

Примечание к части

Бечено.

>

8. Три недели в консервной банке или мысли, рожденные в замкнутом пространстве.

Примечание к части

Бечено.

- Крылатая колесница богов! Ты сможешь им управлять?

— А чего там… выясним по ходу.

© Пингвины Мадагаскара

В денежном круговороте нет места для инженера! — Аристарх Львович

© Бедная Саша

Написано под музыкальным сопровождением:

© Пикник — Урим туммим

© Петров (Decorator)  — Саблезубый Лангольер

© Монгол Шуудан — Что Ждет Теперь Других

– Не стой столбом, двигайся! — прикрикнула на меня Нейла.

Обеими руками она сжимала пластиковую тренировочную саблю. Ей я получил по голове за последний час столько раз, что не смог бы сосчитать и при всем желании. Были бы мозги, было бы и сотрясение.

У меня было свое мнение насчет как её стиля фехтования, так и самого оружия, которым меня учили пользоваться. Но я засунул его себе глубоко в самое темное место и молча пытался впитывать то, чему меня пытались научить. Корчить из себя специалиста по применению мечей и сабель я не стал - твилечка была единственным членом экипажа, действительно умеющим пользоваться холодным оружием.

О нет, разумеется, Травер мог бы показать мастер-класс, как воткнуть заточку в почку, но фехтовать он толком не умел. На ножах не фехтуют, это разновидность рукопашного боя. Толкотня в упор самым подлым оружием помимо этого ещё и смертельно опасный трюк для любого участника ножевого боя, почти независимо от его навыков, что не нельзя сказать о фехтовании. Да и переть с ножом против меча — затея нелепая.

Чтобы понять суть дела, надо уяснить несколько важных моментов. Во-первых, холодное оружие предназначено для поражения цели путем использования мускульной силы. Во-вторых, виброоружие - это не совсем холодное оружие. В зависимости от мощности виброгенератора, один удар равносилен нескольким десяткам ударов обычного клинка. При правильно поставленных ударах. И для лезвия, кстати, тоже. Из-за чего клинок, несмотря на все достижения материаловедения, весит вполне средневековый килограмм. А то и более чем средневековый килограмм-другой, если это оружие для войны, а не скоротечной стычки в тёмном переулке. Но зато после таких ударов шрамов не остается. После такого сразу везут в МОРГ.

Нейла фехтовала, держа саблю двумя руками, как это делают, к примеру, жители страны восходящего солнца. И я вынужден был поступать также — других способов она не знала. Или не считала нужным меня пока им учить.

Оставив Коррибан, я сначала решил, что на борту "Шлюхи" поддерживается пониженная гравитация, но я ошибался — хотя и не в величине, но в единице измерения. Мой организм был приспособлен к Коррибанской кривизне пространства-времени. Не говорю «Я» не потому, что все ещё не привык к своему новому облику, но и потому, что «Я» — это в первую очередь мои мысли и знания, а не тот кусок мяса, в которые они заключены.

Хотя я и был привычен к иной силе тяжести и не считал эту саблю чем-то тяжелым. И мог ради повышения маневренности пользоваться этим прутиком и одной рукой. Но, спорить с учителем я не стал — быть посланным и заниматься «самообразованием», сражаясь с тенью, я был не намерен.

Я уже пару часов учился заново стоять на ногах и двигаться. Только с оружием в руках и так, чтобы не получать им же по голове. Для мотивации меня били бокеном, а я старался парировать его своей тренировочной саблей, но большая часть ударов до меня доходила. Колющие удары без проблем всаживали проклятую пластиковую трубку мне в живот и в ребра. Сила молчала. Попытка ощутить дыхание будущего была безрезультатна. Только я пытался сосредоточиться и найти контакт с Силой, как моментально получал упругим пластиком по лбу.

Колоть, кстати, твилекской саблей занятие бесперспективное — эти хвостатые умники прикрутили виброгенератор к ней так, что он работал в конкретном направлении — вектор дополнительного усилия проходил почти перпендикулярно рукояти. Хорошо для рубки, но колоть эта штуковина совсем не помогала. При этом легкий костюм, который носила на себе Нейла, когда бывала вне корабля, был сплетен из углеродного нановолокна и мог сравниться по прочности с кевларовым бронежилетом. Класса так третьего, замечу. И что самое важное — в сравнении с ним почти ничего не весив. И она была не единственной, кто задумывался о своей защите в этой далеко не мирной галактике. Поэтому колющие удары были опасным занятием скорее для меня самого — открывая для ответного удара.

Таким же бесперспективным занятием является и попытка классифицировать местные средства убийства в соответствии с земными аналогами. Все по той же причине — это виброоружие со своими заморочками. И далеко не всегда стальное. Хотя, к примеру, отличить тяжелую «раннюю» шпагу с неразвитой гардой, легкий палаш и прямую саблю[1] друг от друга без привязки к столетию даже у нас задача нетривиальная.

Движения Нейлы завораживали. Убийственно-красивые взмахи клинком, почти танец. Неудивительно, что твилеки предпочитают оружие именно подобного характера — колющие движения противоестественны и требуют специальной постановки. Рубящие, машущие движения же напротив — естественны. Но, надо заметить, "естественное" не всегда синоним эффективного, полезного да и просто разумного поведения.

Сам я уже более часа отрабатывал всего лишь три похожих друг на друга движения. Нейла начала бы мою подготовку с других приемов в более спокойной обстановке, но сейчас она хотела добиться того, чтобы меня не зарезали в первой же стычке, буде она возникнет. Движения эти казались не просто непривычными, а совершенно неестественными. А мне необходимо было довести их до автоматизма. И моя взбунтовавшаяся нервная система никак не хотела создавать новые условные рефлексы.

Я не фанат физической культуры — продолжительность жизни она почти не увеличивает[2], но вот занятия фехтованием вполне могли это сделать. И я решил подойти к этому со всей серьезностью. Но мои успехи пока были скромнее, чем ответы наших чиновников об их зарплате или если бы я, к примеру, решил неожиданно для себя заняться балетом.

– О чём задумался? — требовательно спросила Нейла.

Она отошла, опустив саблю. Она устала проводить атаки не меньше, чем я их отражать. Или обтекать, как выражалась Нейла. Но до её плавности движений мне было как пешком до луны.

– О том, что ещё полчаса такой экзекуции и места живого на мне не останется. — позволил я себе жаловаться.

– Я думаю, что нам стоит начать с еще более глубоких первооснов. Ты абсолютно не умеешь драться. Ты когда-нибудь занимался хоть чем-то вроде рукопашного боя? Тебя хотя бы били?

– Давно было и неправда, — вздохнул я.

– Тогда ты обязан уметь хотя бы бегать. И желательно быстро, — сокрушенно сказала Нейла. Её сильно расстроило то, что она узнала о моих талантах воина.

– Легкой атлетикой я тоже не занимался, — ответил я.

– Либо ты самоубийца, либо там, где ты родился, у каждого есть личный телохранитель.

– Ни то, ни другое. Уверенность в том, что ты умеешь драться или имеешь охрану, совсем не делает жизнь более безопасной. — ответил я своей в привычной манере беспричинной рационализации. — Хотя и расширяет возможности, не могу не признать. Но я предпочитаю не выбирать из дилеммы «Бей или беги». Вообще, если мне нагло подсовывают выбор из двух неизбежностей, я ищу третий путь. Пути надобно менять, или прокладывать новые, а не с упорством, достойным иного применения, углублять колеи.

– Тогда бы тебе следовало выбрать другую профессию. И никак не философа — талант ебсти мозги это не то, чем стоит гордиться, — обломала меня твилечка.

– Тогда чем же мне стоило заняться? — усмехнулся я.

– Вот мороженым торговать или орешками самое то. Травер не любит влипать в передряги, но у его клиентов и конкурентов случаются припадки истерики. Такие, когда руки тянутся к рукоятям оружия, — сказала она недовольно. — И тогда каждый умеющий направлять оружие становятся на вес хаттского золота. Травер слишком сентиментален. Будь моя воля, лишний член экипажа, не умеющий сражаться, к нам бы не поступил. Хватит с нас и Фарланда.

– Всему можно научиться, — пожал я плечами

– Если сильно захотеть, — кивнула Нейла.

– Отчего тогда люди не летают? Желания недостаточно? — не сдержал я мгновенно прорезавшейся ухмылки.

– Ты невозможен!

Я отвлекался и на нее, как на девушку. Ничего не мог с этим поделать — я не гранитная глыба. Но глазеть на жену капитана редкая форма кретинизма. Если бы она не была связанна узами брака, и, что куда важнее – с моим начальником, я бы уже попробовал её соблазнить. Это было не единственным препятствием - я не считал нужным переводить деловые отношения в горизонтальную плоскость. Насколько были уродливы мужчины-твилеки, настолько же красивыми были и их девушки. Я пожирал глазами эту гибкую фигурку с тяжелым только для нее клинком. Её, казалось, это вообще не смущало, лишь раззадоривало еще сильнее. И пока я силился понять, с чем она играла больше — со мной или с тяжким для нее мечом, мне приходилось проявлять чудеса выдержки.

Мы потратили еще полчаса на то, чтобы закрепить один только шаг назад.

– И на этом мы закончим? — спросила она слегка разочарованно, направившийся на выход их импровизированного тренировочного зала.

– Тебе нужно что-то еще? — устало спросил я.

– Мне ли? — она ушла, изящно покачивая бедрами.

Чёрт! Я все еще не понимаю, что мне делать. А все портят мысли о мыслях. Мысли – отражения, сиречь рефлексия. Но ведь где-то должна же пролегать граница между животным и человеком. Если бы мы всегда совершали то первое, что приходит в голову, мы бы ничем не отличались от братьев наших меньших. Особенно пугают меня так называемые очевидные мысли. Верные сами по себе. Задаваться вопросами, откуда и почему они взялись, не заблуждаешься ли ты, ни в коем случае не нужно. Можно позволить себе верить в их истинность. Во всяком случае, именно так и поступает большая часть человечества.

Для тренировки мы воспользовались вторым трюмом, сейчас свободным от груза и достаточно просторным, чтобы не задевать саблями стены. Но падать на дюрастиловый пол было больно — матов на нем не было, и крыть ими тогда его приходилось самостоятельно. Я начал постепенно снимать с себя защитное снаряжение, в котором обливался потом. Налокотники с наколенниками, защита кисти и локтей, ракушка, шлем с сетчатым забралом и полями, прикрывавшими от ударов шею, плотная безрукавка, амортизирующая удары. Почти доспехи. Все это защищало меня от получения травм тупым предметом, но в этом костюме было лишь слегка удобнее, чем в скафандре для ВКД.

После душа я углубился в учебу. Изучал инструкции по ТО корабля и разных его агрегатов, школьные предметы и развлекался в симуляторе пилотирования корабля. Голонета не было, в гипере связь была сильно ограниченна. Шпионский маячок стоил достаточно, чтобы жадность проголосовала за его сохранение, но здравый смысл отправил его за борт. Ему было суждено расщепиться на дорожку атомов длиной в несколько световых лет вдоль нашего маршрута.

Через сутки полета в искаженном гиперприводом пространстве мы вышли в привычные «нулевые» гиперкоординаты, или как говорил не стремящийся к точности капитан, в «реальное» пространство. Хотя, вполне вероятно, он и был к истине ближе, чем все учёные вместе взятые. В номерной планетарной системе, не имевшей даже приличного имени в силу отсутствия на орбите планет, пригодных для жизни.

По данным учебников[3], оценочно В Галактике насчитывалось около 400 миллиардов звёзд, и около 10 млрд из них имели планеты, пригодные для существования живых организмов. Это очень широкое понятие, и на большинстве из них людям делать нечего. На 10% из них существовала жизнь (в основном одноклеточная), а на каждой десяти тысячной среди них появились существа, наделённые разумом (таких планет в общей сложности должно было быть 100 тысяч). Существовало 70 миллионов обитаемых планетарных систем и 30 миллионов обитаемых звёздных систем. В общей сложности Галактика была населена примерно 1 квадриллионом различных форм жизни. Но под обитаемой системой подразумевались и планеты с вахтой шахтеров в двадцать человек. Остальные цифры статистики тоже могли вводить в заблуждение.

На практике многие разумные формы жизни исчезли очень давно, или никогда не покидали своих систем. Родина многих из них была расположена так, что добраться до них, используя гипердвигатель, не представлялось возможным. Так миры глубокого ядра, составлявшие более половины всех звезд галактики, были практически недоступны для исследования. В итоге науке были известны около пяти тысяч разумных видов, поскольку галактика была слабо исследована и на её карте зияли огромные пустоты terra incognita. Здесь вполне вероятно водятся львы и обитают драконы.

Только десятка разумных видов дошла до создания гипердвигателя. Во всяком случае так нам известно. Причём неуёмные люди умудрились колонизировать несколько систем кораблями с досветовой скоростью полета, а затем не менее трех их колоний пришли к освоению гипертехнологий самостоятельно. Хотя источник этой технологии и окутан мраком тайны. Наиболее широко благодаря этому расселились по галактике именно люди, являясь доминирующим видом в галактике. Хатты, может, и не изобретали свой собственный гиперпривод, но их вклад в исследование гиперпространства тоже был немал: хотя эти беспозвоночные в основном и использовали свой мозг для ведения интриг и относительно честных способов добычи денег, некогда им была не чужда и наука — пространство хаттов было открыто и исследовано именно ими. Но хатты достаточно разумны, чтобы верно соизмерять усилия, потраченные на исследования, с результатами, которые можно получить от них на фоне того технологического тупика, в котором находилась Галактика. И одновременно с тем достаточно эгоистичны, чтобы теперь их это более не интересовало.

Но, несмотря на эти усилия, планет земного типа было мало. Открыто было только 50 тысяч с атмосферой, пригодной для дыхания человека и еще сотни других видов. С дыхательной маской можно было посещать еще почти сотню тысяч миров.

Дальнейший путь корабля должен был бы лежать в направлении системы Хорид, одной из этих многих тысяч и планеты Хорид-4, как нетрудно догадаться, четвертой планеты этой системы. Она представляла собой гигантскую пашню, засеянную различными агрикультурами. Миллиарды дроидов трудились на её полях. Орбиту её посещали гигантские, длиной до пяти километров, лихтеровозы, привозившие удобрения и увозившие продовольствие в густонаселенные миры. Для предотвращения диверсий конкурентов и поддержания заданной биосферы, на планете был объявлен перманентный карантин. Только имея разрешение продовольственной корпорации, можно было опускаться на поверхность планеты. Население планеты составляло пятьдесят миллионов человек. Оно было бы ещё меньше, если Республиканские законы позволяли бы дроидам ремонтировать самих себя. Но опасаясь бунтов железяк, РКИИ[4] ограничивала функционал полуразумных машин. Значительная доля жителей работала механиками, обслуживающими дроидов. Получить на планете очное образование по специальности, не пригодной для трудоустройства, на ней же не было возможности. А выбор специальностей был ограничен. Покинув планету, ты уже никогда не увидишь своих родственников — карантин не позволит сделать это. На планете росли уникальные эндемичные агрокультуры, деликатесы, ценимые гурманами и оттого недешевые. Планетарная администрация считала своим долгом охранять их от потенциальной инопланетной биоугрозы. Да и вообще от всего иноземного, судя по иммиграционному законодательству. Сложившаяся структура была неизменной вот уже не одну сотню лет.

Я задал вопрос Фарланду, как пророку Республики, о так им оберегаемой свободе передвижения в её границах. Он ответил, что корпорация «Продовольствие Утан Тарр» в своем праве и выиграть у нее суд невозможно. Более того, люди на планете сами боятся потерять работу и не пустят чужаков на ее поверхность. Для этого существуют орбитальные доки. Зато на планете поддерживается порядок, законность и высокие моральные стандарты. Институт семьи там силен и еще не развалился до самого основания, как в Корусканте. С-т-а-б-и-л-ь-н-о-с-т-ь…

Но отправиться туда сразу же нам было не суждено — курс был изменен и теперь проходил в направлении Корусканта. Тому предшествовало совещание в кают-компании, проведенное почти сразу после отлета из Кореллии.

– Травер, — задал я ему вопрос. — Как мы попадем в зерно? С учетом того, что контейнеровоз не опускается на поверхность, а спускаются только его грузовые секции?

Контейнеровоз, будучи чудовищной конструкцией, разом вывозил недельное производство зерна всей планетой. Он был настольк

о медлителен и неповоротлив, что войдя в атмосферу, мог запросто развалиться. Этим он напоминал морское судно — лихтеровоз. Такой грандиозный грузовой корабль был скорее исключением, чем правилом. И, несмотря на колоссальные размеры, он имел экипаж всего в пять человек.

– Я ещё не решил, как мы это сделаем, но вот это поможет нам, — он поставил на стол чемодан Сольвина. — четверть суммы должно хватить.

– Сто тысяч на человека. И где нам найти таких сговорчивых и жадных пилотов? И что мы будем делать, если нас сдадут?

– Волшебник здесь ты, а не я. Вот ты и думай.

Я решил сначала обдумать, что можно сделать, а затем возмущаться.

– Кто управляет спуском секций на поверхность? — задал я вопрос.

– Кран-судно со своим экипажем.

Отпадает. Но есть план "Б".

– Нам нет необходимости договариваться с экипажем грузовика. Можно прицепиться незамеченными. Как клещ.

– Это сработает. Но как это сделать?

– Рассчитать его точку выхода из гипера и оказаться рядом с ним в этот момент. В паре десятков метров, — я предложил творчески развить трюк Хана Соло.

Такой огромный корабль нетрудно засечь на подходе. Но точность определения координат будет порядка сотни метров. Обычно.

– Это невозможно, — Травер снисходительно улыбнулся, шевеля лекку. — Точность определения выхода корабля ограничена сотнями метров. В самом идеальном случае. А так километром левее - километром правее.

– Если неизвестны его характеристики, — улыбнулся я победно. — Но мы можем узнать про этот грузовик все. Вообще всё. И введя эти данные в бортовой комп, с помощью обычных датчиков получим погрешность в пару десятков метров.

– Когда ты это придумал? — спросил меня Фарланд.

– Вчера ночью, — в действительности позавчерашней. Вчера я думал над планом "Д".

– Нормальные люди по ночам спят, или занимаются сексом, а он думает, как проникнуть в контейнер с зерном, — сказал кок.

– Я решил, что и для первого, и, особенно, для второго мне не помешают деньги.

– И где мы возьмем очень точные характеристики корабля? — спросил капитан.

– Что в них входит? — поинтересовалась Нейла.

– Масса, габариты, центр тяжести, моменты инерции в различных сечениях, место расположения гиперпривода, скорость и место входа в гипер, траектория маршрута в гипере. Материалы, из которых изготовлен корабль. Характер груза. Половина есть в открытых источниках, а остальное можно подсмотреть при его отправке с Корусканта.

– Решено, мы отправляемся на Корусант. Но не отсвечиваем там, — сделал заключение Травер.

Возражений не последовало.

– Нет ничего более вдохновляющего, чем возить контрабанду в Республике. Особенно в её демократических субъектах, — наставительно сказал Травер. — Я ощущаю себя почти мессией, приносящим истину тёмным и неразумным.

– Почему именно в Республике? — заинтересовался я. Не то чтобы вообще существуют вещи справедливые или нет, но космос предполагает наличие некоторых правил. И в космическом смысле я считал это занятие вполне справедливым.

– Там, где я родился — на Рилоте, не дело черни определять, как должна быть устроена городская управа и чьим благородным задам восседать в совете пятерых. Так её и об остальном не спрашивают. Тут же, в Республике, каждый «личность со своим мнением». Демократия типа, — гнусаво захихикал Травер. — У нас же каждый город целиком принадлежит аристократии, начиная от грязного помойного корыта и заканчивая самыми благоуханными садами и складами, полными товаров. Тоже принадлежащими догадайся кому. Кроме храмов, разумеется — они вотчина самодовольных жрецов.

– И?

– Те, кто владеют всем, устанавливают правила. Это не очевидно ли? — всплеснул руками капитан.

– Вполне, — кивнул я – Тот, кто владеет капиталом, имеет возможность для эксплуатации тех, у кого его нет, то есть для присвоения продуктов чужого труда. Так идет классовая борьба, обусловленная наличием собственности. И если некоторые думают, что её нет, это не значит, что тебя не поставил на колени правящий класс, — озвучил я прописные «истины» марксизма. От общей ветхости теории и дискредитировавшего себя историзма они еще не перестали быть таковыми. Хотя мне и претило всяческое обобщение людей в некие группы, как таковое, но дедушка Ленин был кем угодно, но не идиотом.

– Логично. Вот у меня есть звездолет. А у тебя его нет. И чья доля больше? — довольно подмигнул капитан. — А кто-то и вовсе будет оплачивать наши услуги. У него же, бедняги, своего корабля и вовсе нет. И скорее всего никогда не будет. Собственность, она такая. Диктует свое.

– А тут бывают места, где её нет? — спросил я капитана.

– Общественное владение имуществом, — прищурился злорадно твилек. – Ага, встречается. Видел своими глазами. Не у людей.

– Пока есть субъективное превознесение именно своих потомков среди прочих детей, пока наши гены хотят продолжить именно себя, выиграть конкуренцию в этой итеративной гонке, мы будем собирать имущество и оставлять его именно им. И считать это справедливым. Накопление имущества ради себя — обман нашего разума инстинктами продолжения рода. Мертвым всё это не нужно. А мы все без пяти минут мертвецы. Ты думаешь, что это нужно тебе, а это просто неосознанное следование пункту программы по созданию привилегированных условий своим потомкам. Почти как и все, чем мы занимаемся, — усмехнулся я.

– Как будто в этом есть что-то плохое, — буркнул капитан.

– Как будто в этом есть что-то хорошее, — не согласился я. – Но, не выкорчевав инстинкты, неравенство не победить. То есть вообще невозможно.

– Вернемся к нашей замечательной Республике, — сказал слегка недовольно капитан. — В ней живут феерические долбоебы. Здесь одновременно дают людям понять, что они сами могут выбирать себе правителей, но не дают им возможности самим определять, кому и какие налоги платить. Подумать только — голосовать можно, но не кредитом. А ведь только это и имеет смысл.

– Интересная мысль. Голосовать кредитом… — сказал я. Капитан в очередной раз меня удивил. Хотя я не считал это глупым, поскольку искусный обман требует талантов больших, нежели принуждение к исполнению законов силой. — Ты так оправдываешь уклонение от налогов…

– И контрабанду. Если у человека есть «священное» право выбирать, то нет ли у него и права выбирать, кому и за что отдавать свои деньги?

– Но нет ли таких прав у жителей тех мест, где ни о какой демократии не слышали?

– Каких-каких прав? Ты вообще о чем, — выгнул бровь Травер. Его и без того уродливое лицо исказилось ещё сильнее.

– Действительно, — рассмеялся я. — Их же не существует.

– Но эти удивительные республиканцы говорят, что есть. Откуда следует, что…

– Если они есть, то почему бы их и не расширить? — ухмыльнулся я.

– Бинго! — хлопнул рукой о штанину Травер. — Но система по выколачиванию денег из населения дозволяет своим налогоплательщикам ровно столько возможностей, чтобы они ничего не могли изменить в свою пользу. И кто приходит им на помощь? Правильно – я!

Он, казалось, был захвачен неким чувством вовлечённости во что-то важное — сейчас, как никогда ранее он был искренен. Через призму Силы было понятно — капитан относился к своему занятию не просто как к форме бизнеса, а как к религиозному служению. Скучных и практичных наёмников это, должно быть, отпугивало, но мне нравилось находиться рядом с неординарными личностями. Да и сам он, судя по всему, находил коллекционирование таких членов экипажа вдохновляющим занятием. Наши судьбы удачно пересеклись. Если и существует такая вещь, как удача.

Я восхищался и логикой Травера. Слегка шизофреничной, но, как это в таких случаях и бывает, неопровержимой. Безумцы способны совершать совершенно неожиданные обобщения и выводы, имея зачастую невероятно стройную логику в своих размышлениях, построенных при этом на первичном абсурде. С каждым новым шагом по лестнице абстракции всё дальше удаляясь от тверди реальных явлений.

Но я как никто знаю, что всякое первичное предположение, касающееся места человека в мире и обществе, всегда абсурдно. Нет ни смысла, ни цели. Никаких обязательств. А финал всегда один. Но, совершая абсурдные вещи, я хотя бы даю себе отчет в этом. И капитан, воспринимая реальность такой, какая есть, тем не менее, находил свободную торговлю в Республике забавным феноменом, позволяющим насмехаться над двоемыслием большинства её граждан. Даже если они и не замечают его сами.

Действительно, если человека признать достаточно разумным, чтобы влиять на устройство и руководство государства и, более того, признать возможности большинства людей в этом вопросе равными, не говорит ли это еще кое о чем важном? О том, что человек тогда достаточно разумен, чтобы определять, куда тратить его налоги, участвовать лично ему или нет в войнах и других глупых авантюрах. Ведь демократия предполагает, будто бы каждый достаточно компетентен, чтобы делать разумный выбор самостоятельно. Но, отказывая человеку в распоряжении самим собой в полной мере, следует признать и то, что принимать участие в управлении целой страны он не в состоянии. И наоборот.

Я и сам отметаю любые вещи, даже кажущиеся верными сами по себе, если встречается хотя бы одно их опровержение. Один черный лебедь обессмысливает тысячи увиденных до того или после белых. Нельзя после такого убедить меня, к примеру, использовать моральные критерии для оценки событий. Оценки чего угодно. Сам факт того, что они подвержены изменениям и субъективны, уже обессмысливает их. Навсегда. Невозможно проводить анализ и получить один непротиворечивый результат, положив в основание своевольную переменную. Место остается только разуму и рациональным выводам.

Пусть это по-детски радикально или по-юношески максималистично, но всякого рода компромиссы это, как минимум, скучно. Проводить и так бессмысленную жизнь еще и без огонька — какой-то унылый идиотизм. В самом медицинском смысле слова.

Травер также даже ни на секунду не задумался над тем, что сложившаяся форма государственного устройства не является решением сложной социальной системы с тысячью неизвестных, граничными условиями к которой даны некие принципы демократии или же иные строгие условия оптимума. Типа уважения чьих-то «прав», или подобных им идеалов. Обманчиво было бы считать, что социум это система, описываемая точными закономерностями и принципами, и в должной мере изучив их, можно понять, как им управлять. Или как кардинально его изменить. Но, увы, это не так — общество это поле битвы интересов всех людей, объединяющихся при необходимости в союзы.

И мне хочется дать в лоб любому, кто использует словосочетание «общественный договор». Идёт социальная война, перемежающаяся изредка перемириями, в которых действуют социальные мирные договора. С фиксирующимися вместе с тем перестрелками и переходами демаркационной линии.

***

Я, предоставленный сам себе, валялся в каюте с датападом в руках. Школа, давно и накрепко забытая, должна быть пройдена заново, хотя я и не люблю повторяться. А вечером мы сидели в гостинной, как называла кают-компанию Нейла, и пили каф с печеньками. Играли в карты и дежарик[5]. Смотрели головизор. Решено: если это будет возможно, то я буду жить на своем корабле. Свободен лететь, куда угодно. И, что не маловажно, его помещения в значительно меньшей степени сообщаются к окружающим миром, чем квартира на поверхности или в обитаемой станции. А термоядерный реактор сожрет что угодно с зарядовым числом меньше такового для железа. Стоит только подобрать такие изотопы, чтобы при синтезе не рождались нейтроны, тогда наведенная радиация в реакторе станет вечной — это вам не легкий бриз гамма-потоков, блокируемых щитом. Но, хотя запаса ядерного горючего на нашем корабле и хватит еще на несколько лет занятия контрабандой, гораздо раньше закончится продовольствие. И тибанн для двигателей в карбонитовых брикетах. К чему я это опять о грустном?

Заверещала тревога. На информационном табло в каюте загорелся значок биологической опасности. Я тяжело вздохнул, как загнанная кляча. Да сколько уже можно!

Меня отвлекла уже в который раз срабатывающая тревога о биологической угрозе — Травер прописал в медицинскую подсистему БИУСа корабля то, что заселил в каюту человека. Помимо постоянных рекомендаций по карантинному режиму, включавших ношение антибактериальной одежды, индивидуальной дыхательной системы и еще чего-то, она уже третий раз запирала меня в своей же каюте, объявляя карантин на всем корабле. Весело, чего уж там.

Эта ненавязчивая система медицинского сопровождения, установленная на корабле, постоянно рекомендовала мне посетить врача. Она несла предупредительный характер, как, впрочем, и вся медицина Галактики. Её ДНК-чипы установлены на корабле повсюду, включая внутренности ассенизационной системы. А моя кровать сама умеет делать ЭКГ. Измеряя сердечный ритм, дыхание и даже мозговую активность, она отдает эти данные в медицинскую программу, следящую за здоровьем экипажа.

При желании можно пройти и полноценное медицинское обследование в медотсеке. Умная система сама способна поставить диагноз и предложить лечение. И даже выполнить относительно несложную операцию. Если и она не сможет оказать помощь, в крайнем случае, можно заморозить пациента и в карбоните. Пусть с непредсказуемыми последствиями. До чего дошел прогресс! Во всяком случае, проблема с раком перестала донимать стремительно стареющее человечество.

– Травер! — рассержено оторвал я капитана ото сна, воспользовавшись внутрикорабельной связью. — Отключи ты уже нашего электронного медика. Он взбесился.

– Ты ему не нравишься. Может выбросить тебя наружу? Вдруг ты заразный? — сонно пробурчал Травер вместо того, чтобы дать вразумительный ответ.

– Просто введи в систему неизвестную жизненную форму. Ты же администратор! Я удивляюсь тому, что ты это еще не сделал.

– Может, я жду, когда программа накопит достаточно данных, чтобы внести их, как норму для тебя? Видишь ли, она предназначена еще и для поиска паразитов.

– То есть, я — паразит? — изобразил я оскорбленный вид. Капитан должен был это видеть — связь была голографической, хотя я сам и не видел капитана. Он нагло пользовался своим положением. Я не собирался оставлять это без ответа и намеревался заклеить глазок голокамеры у себя в каюте.

– Это не я сказал, — хмыкнул он. — Но клянусь камнями в моих почках, что если у нас заведутся майноки[6] или еще какая дрянь, очищать корабль от них будешь ты!

– У тебя нет камней в почках! — сказал в ответ я раздраженно.

– Поэтому я ими и клянусь, — поведал мне наивному капитан очевидную для него вещь.

Два дня болтаться на дальней орбите, ярко светящейся даже с ночной стороны столицы Республики, было скучно. Читать новости и сидеть в голонете было интереснее, чем учиться, но приходилось заставлять себя листать учебники. Тому способствовал и невероятно медленный интернет. Тяжеловесно зашифрованный сигнал пронизывал всю галактику до самой ее жопы, где находился неприметный сервер, к которому за небольшую денежку у Травера имелся доступ, затем через все те же просторы и тысячи ретрансляторов он возвращался обратно в столичные сервера. Анонимность — наше все.

«Социологию и ксенопсихологию», наряду с «культурами и расами галактики», писали специалисты по созданию политкорректных текстов. К примеру, хатты обладали «сниженным чувством сопереживания и повышенным стремлением к контролю и склонны были быть неискренними», ещё они были «обидчивы», причем обусловлено это было, конечно, воспитанием. Властные, лишенные морали и совести головоногие ублюдки, злопамятные и мстительные как манулы — намного более точная характеристика. Я бы не расстроился в случае их неожиданного геноцида. Но многие расы не расстроились бы и при исчезновении человечества, поскольку то же они могли сказать и о нас самих.

Я зашел в учебную программу, как хатт и иторианец, и прочитал то же учебное пособие, написанное для представителей других рас. Как оказалось, людям свойственно часто не задумываться о последствиях своих действий. Они импульсивны и эмоциональны, зачастую агрессивны, не способны ценить созданное другими и природой. И в то же время многие представители вида людей имеют развитый интеллект и способны к совершению открытий и решению множества, казалось, неразрешимых проблем. Пусть и загадочным способом. Отдельные их представители бывают как высокоморальны, так и лишены социальных ограничений. Им свойственно значительно дифферентное поведение, люди могут обладать психологией, сходной с психологией любого иного вида.

В то же время люди, в большинстве своем, обладали нерациональным поведением, плохой памятью, слабыми способностями к анализу и страдали доверчивостью. И огромным букетом когнитивных искажений, создающих необъективную картину мира. Это если читатель червяк-переросток. Психология видов для каждого из них подавалась по-своему. Я пришел к выводу, что лучше всего узнать их особенности, читая описание других рас, созданное для них же, а вовсе не учебник для людей.

Но настал час «Ч», и Травер повел корабль вслед за неуклюжим порожним транспортником. К тому моменту я знал про корабль всё и немножечко больше. Меня интересовало то, как работали его двигатели. Это, в сочетании с отслеживанием его траектории движения, позволит мне рассчитать его массу и не просто центр тяжести, а плотность корабля в различных его точках. Я снял характеристики его двигателей в паре сотен точек пути и мог сказать об этих величинах с точностью до седьмого знака.

Затем, сняв данные о его прыжке, мы прыгнули вслед к Хориду, ожидать там свою жертву. Почему ожидать? Мы летели быстрее, чем пустой транспорт-великан, даже с полным трюмом. Еще двое суток полета. Профессия контрабандиста по большей части заключалась в пролеживании боков и отсиживании задницы в своей каюте. Одурев от школьной программы, я просидел всю дорогу в штурманской, изучая интерфейс и играясь с симулятором пилотажа нашего летучего морского огурца. Управлять всем кораблем можно было и отсюда, но для предотвращения недоразумений я заблочил тумблером эту функцию.

Перед выходом из гипера Травер всё-таки сбросил мусор в межзвездное пространство.

– Слушай, а почему так не все поступают? — я зашел в пилотскую к Траверу, медитативно всматривающемуся в тающее гиперпространство.

– Насчет? — сонно спросил он.

– Я о выбросе мусора во время прыжка.

– Если мы сильно изменим свою массу и её центр во время прыжка, то вывалимся в другой точке, а не там, где хотели раньше. Но если сделать это прямо перед тем, как выйти из прыжка, то ничего страшного не произойдет.

– А гамма излучение?

– Какое?

– Пока шасси съедал гипер, фонило нещадно.

– Надо будет померить его во время сброса, — он задумался. — Но мой отец выбросил немало народа в гипере через аппарель. И умер он совсем не от лучевой болезни.

– У твоего отца было оригинальное хобби, — нейтрально сказал я.

– Ничего оригинального, обычная пиратская традиция. Жертву одевают в салфетку[7], связывают и медленно впихивают вперед ногами в барьер, создаваемый гиперприводом. Или не связывают и подгоняют силовой пикой. Обычно это делают так, чтобы лицо жертвы можно было снять на голокамеру и показывать потом коллегам по бизнесу. Или выложить на видеохостинг.

– И потому у нас на корабле вооружения столько, что нас могут не принять за пиратов только чудом. – я знал, что корабль был пиратским, но о том, что именно отец Травера был космическим разбойником, мог только подозревать

– Ну да, мой отец был пиратом. Только я видел его два раза в жизни, — оправдался капитан. — Зато он оставил мне свой корабль. Сделал доброе дело единожды в жизни. Но оружие - это то, что никогда не бывает лишним. Даже если оно ни разу не выстрелит.

– Что с ним случилось?

– Потерял голову. Тоже обычное дело для пирата.

– У меня есть еще одна идея с зерновозом, — я решил сменить тему.

Я изложил ему мысль, связанную с предварительной тренировкой в проникновение в секцию грузовика. Для этого я скачал 3D-модель корабля и загрузил ее в тренажер. Это позволяло отработать маневр в виртуальном пространстве.

К скелету грузовика крепились огромные самоходные секции, в которые, в свою очередь, помещался груз в контейнерах разных типоразмеров, от небольших, таких как морской контейнер, до огромных изотермических бункеров для зерна, оснащенных собственными системами поддержания микроклимата. На Хорид и Корускант должны были опускаться именно такие квадратные, со стороной в триста метров, секции целиком. Нет нужды совершать работу против сил тяготения всему кораблю.

На их поверхности было всего несколько мест, в которых можно было целиком спрятать наш корабль. Они располагались в нишах под зажимы, которыми кубик с грузом фиксировался на раме грузовика. Именно в них мы и собирались забиться в момент отстыковки секции от корабля.

– А нас не найдут в этой нише при досмотре корабля? — спросил я, в сотый раз наблюдая, как Травер, ударяясь многократно бортами, втискивал корабль в провал для зажима. Крепление было стандартным, а зажимы нет, вот мы и могли найти свободный зазор.

– Нет, пока секции на нем, туда не заглянешь, — ответил он. — а пока мы в ней, остается надеяться на то, что в них никто не заглянет с помощью чего-то более серьезного, чем обычная камера или глаза человека — от них нас должно было спасти искажающее поле.

– Место в плане узкое, но только одно, — задумался я.

– Прицепиться к грузовику на выходе из гипера, спрятаться на корпусе, дождаться отстыковки и нырнуть в нишу. Затем пережить спуск и подъем, будучи не замеченными. Гм… звучит, как кулинарный рецепт, — сказал Фарланд.

– После того, как секция отцепится, останется только ждать, — небрежно сказал капитан, вновь приложившись брюхом корабля. Загорелось предупреждение на тренажере.

– Это безопасный способ парковки? — я указал на фиксируемые усилия и перегрузки при ударах.

– Недостаточно, чтобы сильно вывести корабль из строя, — сказал Фарланд стоявший за моей спиной. — Но хватит для того, чтобы погнуть внешний корпус, сломать трубопроводы и перебить кабеля между ним и внутренним.

– Это все от того, что вы нависли за моей спиной! Если бы вы меня не отвлекали, то у меня все бы получилось, — взорвался капитан.

Мы с Фарландом молча вышли. В штурманской было тесно и от сваленных в кучу и не принайтовленных ящиков с запасными частями. Я запнулся об такой, пока выбирался.

– Это недопустимо, — сказал он.

– Согласен. Нам могут и открыть, если будем так настойчиво стучаться.

– Ты пробовал?

– Пробовал. Но до того, как увидел в деле капитана, думал, что слишком часто цепляю корпусом стенки разъема. Теперь-то я знаю, что у Травера это выходит намного непринужденнее, у него талант. Но пилот ты, а не я.

– Пилот крупнотоннажных судов без права входа в атмосферу.

– То есть, не торопясь и по приборам… На этом корабле есть кто-нибудь, способный вести корабль аккуратно?

– Ивендо умел пролетать через любое игольное ушко.

– Пойду, найду Нейлу, может она умеет парковаться.

В такие моменты команда меня бесила до зубовного скрежета. Я летал в тренажере меньше недели, но делал это лучше, чем капитан или наш ипотечный пилот и по совместительству суперкарго, ах, ещё и кок! Может у жены капитана лучше с координацией движений и пространственным воображением?

Пока мы дрейфовали в вынужденном бездействии, подобно субмарине, затаившейся в ожидании обреченного на гибель в пучине вод конвоя, я сидел и играл сам с собой в пазаак. Раз за разом выкладывая карты на стол. С упорством я пытался воссоздать то чувство, посетившее меня в кантине на Коррибане или в спидере в Кореллии. Всё течёт, все развивается, но чему суждено сбыться?

С того момента, как впервые у меня получилось заглянуть в будущее, я пытался так или иначе использовать свои возможности. И то, что получилось единожды, я должен повторить. Ибо могу. В итоге я нашел хорошее музыкальное сопровождение, поймал волну и вновь наслаждался попранной обыденностью, раз за разом выкладывая на стол полные двадцатки. Меня застал за этим Фарланд.

– Как у тебя это получается? — выпалил он.

– Пока я выбираю основную колоду, я одновременно с тем оцениваю шансы набрать двадцатку, затем выбираю те боковые карты, что могут пригодиться с учетом уже сложившейся картины будущего, — ответил я. — Я допускаю, что не могу в точности предсказать, какая рука у меня будет. Но я могу сказать, какая будет наиболее вероятно. Но все это плывет, течет в постоянном изменении. Не стоит слишком заострять внимание на отдельных деталях, потеряешь всю картину целиком. И смотря на весь расклад в целом, я добавляю или убираю пару карт и… он изменяется разом. Весь. Полностью.

Неприятно… до хруста в сознании, я это воспринимаю, как нечто осознанное. Трудно выразить словами: я не знаю правильных. Я поступаю так, если расклад меня не устраивает. И так до тех пор, пока не найду идеальное сочетание. И что-то мне даже подсказывает, что именно для этого нужно сделать, на самой периферии сознания. Но в этот момент я одновременно почти ничего не вижу и не слышу, словно смотря только в будущее туннельным зрением. Или слухом. Пожалуй, будь ты шизофреником, ты смог бы меня понять.

– Но это же невозможно. Карту выбирает генератор случайных чисел, — не сдавался Фарланд.

– Но ведь он начнет генерировать свою «случайность» и закончит по определенной программе, — мягко улыбнулся я. — Значит, его поведение вполне ожидаемо.

– Ничего подобного, — возразил Фарланд. — в нем есть источник внешней энтропии. Это истинный генератор случайных чисел.

– Он измеряет температуру, шум, или ещё чего? — мои мысли всколыхнулись в свете новых фактов. Вот он, черный лебедь, хочешь, не хочешь, а принять новые факты придется.

– Вроде того. Но вероятность носит квантовый характер. И я сомневаюсь, что ты её можешь предсказать.

– Однако, как ты видишь, твои сомнения разрушены, — я указал на игровой стол, весь заложенный картами из нескольких колод.

– Это.. это маловероятно, — запротестовал он.

– Почему?

– Нельзя точно сказать, где будет электрон, или какова будет его энергия. Во всяком случае, одновременно. Как и направление его движения. То, что влияет на результат генератора случайных чисел - волновые свойства и неизбежные флуктуации полей. Это же квантовая неопределенность[8]! Координата и импульс, энергия и время, — ему были знакомы основы квантовой механики.

– Вот именно они и не дают сделать это абсолютно точно, — сказал я, сам уже начиная в этом сомневаться. — И то, что я не могу начать выкладывать колоду именно в ту пикосекунду, когда тот нейтрон или электрон, или еще что там должно попасть в датчики всего в паре сотен километров от сюда.

– Ты не можешь предсказать это событие! Оно носит вероятностный характер, — упрямо ответил мне ипотечный пилот.

– То есть, ты полагаешь, что мои возможности пророка ограничены только простыми причинами и следствиями? Как в классической механике?

– С этим бы я не стал спорить. Это хоть как-то можно было бы объяснить. — ответил он.

– Какой ты забавный! — искренне рассмеялся я. — Не обижайся. — примирительным тоном добавил я. — Меня смешат даже не твои желания впихнуть нечто непонятное в рамки известных тебе теорий, а нечто иное. Твоя вера, что у всех событий существует такая штуковина, как причина.

– Одно дело мир микрочастиц и наш макромир, — начал он.

– Постой, ты их разделяешь? — уточнил я.

– Разумеется.

– Какая… нет, я не могу! — опять заулыбался я. — Слушай, какая причина того, что этот фрахтовик носит название «Счастливая шлюха»?

– Капитан очень азартный твилек. И проиграл название…

– В пазаак. Выигрыш или проигрыш, в который является беспричинным событием, как ты сам только что заявил.

– Это не важно. Если бы капитан не сел за стол, он бы не проиграл название судна. — парировал Фарланд.

– Ох, а как много событий до того привели его к тому злополучному столу? И как много из них повлияли на эту дорожку? Даже работа гиперпривода носит квантовый характер. Точность и время выхода носит вероятностный беспричинный характер. Ты просто пытаешься выбросить из цепи событий те, которые тебе не нравятся.

– Выходит, всё происходит, потому что происходит?

– Именно так. Прикинь, но у твоей жизни нет не только смысла, назначения, но даже отсутствует причина. И не смей даже напоминать про большой взрыв, с меня не станется спросить, какая причина была и у него. — меня пробило на безудержное веселье.

– Прекрати. Твои теории безумны. Так можно договориться до того, что все наша жизнь это один бредовый сон — застонал мой собеседник.

– Нет повода быть серьезным. И, замечу, что я заявляю это со всей серьезностью. — с максимально твердым, профессионально выработанным выражением лица ответил я ему.

– Остановись! Лучше скажи, зачем тебе это? Хочешь стать гадателем, оракулом?

– Почти. Но уверен, что это полезный навык.

– Но это все равно поразительно. И нечестно.

– Если бы все зависело только от удачи, я бы ни за что не сел бы за этот стол и не взял бы карты в руки. Никогда. Я не играю в кости и не играю в карты. Даже если такова сама природа галактики. К хаттам навязанные правила! Но можно ли изменить свой путь? Вот в чем вопрос. И то, что я знаю об этом, не внушает надежды.

– Но все так делают. Это неплохое развлечение. Азарт. Тот момент, когда стол мигает, когда ты ждешь нужной карты, а выпадает совсем другая. Твои нервы возбуждены. Да, это она! … Нет, ситх, проклятая железяка! — он изобразил гамму эмоций на своем лице, перетекающих из радости в удивление и потрясение, затем разочарование. Даже в Силе ощущались колебания, рождаемые его наигранными эмоциями. — И не важно, проиграешь ты или выиграешь, ты получаешь эмоциональную разрядку.

– У меня на родине это называется зависимость от азартных игр. Ее могут себе позволить только финансово обеспеченные люди. Пока еще обеспеченные.

– О! Она точно есть у Травера.

Я продолжал игру сам с компьютером. На стол легла последняя двадцатка. Ничья. Новый раунд. И карты из «руки» кончились. А знать будущее и за противника более, чем полезно. Иной раз стоит поберечь карту руки, у соперника всё равно будет перебор в раунде. Выигрыш раунда не потребует тратить бесценную боковую карту.

– И что ты будешь делать теперь? — сказал, присмотревшись к столу, Фарланд.

Интересно, а что будет, если учитывать такой момент при выборе своей руки? Ведь пригодятся другие карты. Но придется смотреть на обе картины разом.

– Попрошу тебя выбирать основную и боковую колоду одновременно со мной. Хочу кое-что проверить, — обратился я к Фарланду.

– Ладно, — он достал свою колоду.

Я почти не смотрел на карты. Даже на карты Фарланда. Для того, чтобы знать, что прячется за рубашкой, мне это было не нужно. Сила ясно говорила сейчас со мной. Не как личность, но как безэмоциональный автоответчик. Голова разрывалась от обилия информации. Но всякая сложная задача, разложенная на составляющие, становится элементарной. Видимо именно так чувствуют себя те, кто перемножают семизначные числа в уме. «Просто воспринимай её, не обдумывай каждое движение» — говорил я себе. Но не пропускай важного.

Мы начали партию. Я смотрел на его карты и сравнивал результат с тем, что напророчил заранее. Ошибся немного, но только раз. Какова вероятность того, что пророчество совпадет со свершившимся? Следует относиться к этому серьезнее и начать вести статистику. Она может сказать очень и очень многое. Такое, что сможет перевернуть всю картину мира. Или оставить её корни непотревоженными. Но эксперимент предполагает известную конструкцию лабораторной установки. Значит надо заменить источник информационной энтропии на что-то более предсказуемое. И вряд ли Травер позволит ломать свой стол для пазаака. Жаль.

– Так неинтересно, — Фарланд продул три из четырех раундов. — И лучше обманывай компьютер. Он не ответит тебе выстрелом из бластера.

Он собрал карты и вышел. Надо попробовать и с другими членами экипажа. Но не выигрывать, а контролируемо поддаваться. Я коварно оскалился в предвкушении эмоционального пира.

Рукопашный бой и пилотирование стали проще, я уже почти мог установить контакт с Силой, несмотря на удары или необходимость держать в уме трехмерную картину корабля и его окружения. Игра в поддавки, к сожалению, никому не понравилась за исключением капитана. Он же стал старательно объяснять мне правила шулерства и игры на публику. Мы отрабатывали их на практике, ставя выдуманные кредиты и контейнеры пшеницы на кон. Играть на деньги со мной он зарекся. "Главное", - говорил он, - "вовремя вытащить ствол, раньше, чем разъяренная жертва шулера.". Я предложил потренироваться и в этом, благо пистолеты без энергоячеек у нас были.

– Травер, — охнула увидевшая это Нейла. — Чему ты учишь мальчишку?!

– Сохранять свою шкуру в сохранности, — в который раз убирая пистолет, сказал он.

Он сидел напротив меня. Я сидел с закрытыми глазами и ждал той секунды, когда его рука опустится на рукоять оружия. Взломать шифр, которым он закодировал выражение своего лица, не представлялось возможным. Отсутствие предохранителя играло же положительную роль. Но вес…

– Но шулерство! Это хорошо не закончится.

– Не более грязно, чем контрабанда, — солгал капитан. — Если сел играть за стол, будь готов выйти из-за него без штанов и паспорта. — он играл с колодой, ловко переставляя карты почти всеми пальцами разом, так что не возможно было уследить за тем, как они беспрестанно меняются местами.

Играл он классно. Более того, играть он умел и без специального стола, перемешивая колоду вручную, как это делали игроки Земли. И показывал восхитительные трюки и тонкие моменты игры с простой колодой. В таких случаях «рука» набиралась иным способом. Очень познавательно и, заодно, хорошая разминка для пальцев.

– И я не «мальчишка». У меня в паспорте записано, что я совершеннолетний, — очнулся я от раздумий.

– И посадят тебя, как совершеннолетнего!

– Я правильно понимаю, что мы возим контрабанду? — я не стал дожидаться ответа. — Я уже нарушаю закон. Одним больше, одним меньше.

– Это разница между колонией-поселением с воспитательными занятиями и строгачем, — заявил Травер. — Но не будем о грустном. Наша «жертва» прибудет через пару часов. Стоит пройти в пилотскую. На тебя последняя надежда, Олег, займешь место второго пилота — у тебя единственного получается не разбить мою «шлюху» о дюрастиловые зажимы.

– Есть, капитан!

Не, ну он серьезно? Я, конечно, мог запарковать корабль в док сложной формы, но всего функционала приборной доски еще не изучил. А назначение половины кнопок оставались для меня загадкой. Кстати насчет кнопок. Сенсорных панелей и голопроекций с отслеживанием движений пальцев в кабине у нас было немало. Но вся эта красота дублировалась привычным управлением, даже был авиагоризонт и дюжина будильников[9] на периферии. А гарнитура цеплялась к креслу кабелем. [10] Для режима радиомолчания. Радиоразведка могла отследить корабль и по пренебрежимо слабому сигналу радиогарнитуры. А если наушники были оснащены гиперприемником, проще было нарисовать на лбу мишень[11]. Благодарить за все эти предосторожности следовало сначала отца Травера, затем золотые руки Ивендо и Сольвина.

Я рассматривал все это, сидя в кресле второго пилота. Корабль автоматически выходил в заданную координатами точку. Помимо самой координаты я ввел желаемый вектор скорости в ней. Затем ввел и желаемое время прибытия — от него зависела тяга двигателей и компенсируемые перегрузки. Просчитать оптимальную траекторию в пустом пространстве мог и бортовой компьютер. Выражаясь летными терминами, все полеты в космосе ведутся по приборам, а не визуально.

– Сигнал. Вижу расчетную точку. Иду к ней, — Капитан отдал мне управление. Я включил режим тишины. Нас не должны заметить.

Это была точка центра массы приближавшегося корабля.

– Так обычно поступают пираты. Засядут в маскировочных полях и ждут. Пока торговец не выйдет рядом. Выжигают двигатели, пока щит еще не успели даже зарядить. Ионная пушка. Затем абордаж. Глушат связь, делают все быстро, чтобы приз не смылся в гипер.

– Очень разумная тактика. Но нам надо быть еще ближе. Точными, как хирург. — я подвел корабль еще ближе, выравнивая направление и скорость движения. Сила была со мной плечом к плечу, даруя мне надежную опору и придавая уверенности в себе.

– Охуеть, — сказал капитан севшим голосом.

Громада корабля материализовалась и плыла рядом с нами. Так близко, что из рубки можно было прочитать надписи на технических отверстиях и лючках.

– Десять метров. Расчетный выход, — я стал медленно сближаться с корпусом корабля. Действительно потрясающего своими размерами. Четыре километра в длину – шутка ли?! Озаренный огнями истинно раблезианских масштабов звездный корабль. Куда до него линкорам и прочим хищникам! Но самые крупные твари, как правило – травоядные.

– Ни хатта себе расчетный! Это пиздец, какой расчетный выход.

– Расчетный двадцать. Со мной Сила, это плюс десять, все нормально, никакого риска не было, — я старался успокоить скорее себя, чем твилекка. Умом я понимал, что все было точно так, как я рассчитал, а затем предвидел. Но чувства кричали мне, что это была очень рисковая затея. Уже была — смысла переживать более не было.

Я медленно обогнул циклопический куб-секцию и нырнул в небольшое углубление на корпусе. Чуток подвинул корабль и зацепился оставшимися тремя из четырех лап шасси за стенку. Магнитные зажимы крепко держали нас на ней. Резкий маневр мог сбросить нас, но эта туша не была на него способна.

– У тебя получилось!

– Я думаю, нам можно пересмотреть мою долю, скажем, до тринадцати процентов. — момент был подходящий.

– Но Олег, ты совсем недавно на корабле! — возразил капитан.

– Двенадцать.

– Ты неплохо пилотируешь, но тебе еще многому надо научиться.

– Одиннадцать и не меньше.

– Согласен, — сдался капитан. Не торгуйся я, Травер перестал бы меня уважать.

Фарланд принес кафа. Усеченные конусы, блестевшие полированным металлом, имели теплоизолирующий слой внутри тонких стенок и закрывались плотно сидящими откидными крышками.

– Пейте, пока не прибыла досмотровая группа.

Это стоило сделать сейчас. При прибытии таможни мы готовились отключить реакторы, компенсаторы перегрузки (они же создавали на корабле искусственную гравитацию), и даже систему жизнеобеспечения.

– Принайтовите все, что валяется где попало, хорошо? — сказал нам капитан. Сам он утруждать себя физическим трудом не собирался.

Весь хлам, не закрепленный надежно, мог быть сорван перегрузками и разбит о переборки. Крепить в корабле было принято всё. Для этого существовали специальные крепления, скобы, антабки, веревки, номенклатура стандартизированных контейнеров всего спектра размеров. Все предметы обихода, выпускаемые для космолетчиков, имели места для закрепления их в подходящих разъемах. Даже моя зубная щетка имела в рукояти круглое отверстие и присоединялась у раковины откидной защелкой. Очень крепкой на вид.

Я пристегнулся к удобному креслу пятиточечным ремнем. Люди в корабле тоже крепились не менее надежно. Включилось аварийное освещение, Травер погасил реакцию в термоядерном реакторе. На этот случай у нас была тонна аккумуляторов. Это было в четыре раза больше стандартного набора и крепились они вне внутренней обшивки. Хороший пират не станет выдавать своего местоположения излучениями от работающей биозащиты реактора, пусть даже и вспомогательного. Температура в корабле стала падать, но до пятнадцати градусов Цельсия воздух бы остывал ещё часа три. Полно времени в запасе. Я вывел на сенсорную панель данные и стал их просматривать от безделья.

– Капитан, — раздался голос Фарланда по громкой связи — нас ждет двойная перегрузка.

– Терпите. Лучше лечь и не шевелиться, заодно меньше кислорода выдышите. Я отключил и жизнеобеспечение. Надеюсь, никто плотно не ужинал?

– Мы не будем включать компенсаторы? — спохватился Фарланд.

– Нет. Не ной, переживете, подумай лучше о деньгах. Говорят, что смех помогает в любой ситуации, но хохотать при такой силе тяжести будет неудобно. А вот мысли о кредитах работают безотказно, — посоветовал ему капитан.

– Это не слишком?

– Нет, сейчас я и внутреннюю связь отключу, — пообещал он ехидно.

И выполнил свое обещание. "Он же честный контрабандист", — вспомнил я.

– Олег, расскажи что-нибудь о своей планете, — попросил он. — нам еще двенадцать часов так пилить. Можно со скуки сдохнуть.

– Вот так, как мы сейчас, поступают на подводных лодках. Это военные корабли, плавающие под водой. Во время последней действительно большой войны они подстерегали конвои грузовых судов и затем пускали их на дно.

– Водоизмещающих судов, плавающих на поверхности моря? Есть такие и на многих планетах Республики, как и погружающиеся под воду. Те же Мон-Каламари, сотню лет назад построившие эту посудину, живут на поверхности моря и на его берегах, а их соседи по планете, куаррены, вообще на дне той же планеты. Они много таких судов используют. Но воевать на них? Странная идея.

– Наверно, поэтому «шлюха» так похожа на подлодку, — догадался я.

– Более чем возможно, а это не опасная затея? Атаковать, находясь под водой? — заинтересовался кэп.

– Не опаснее, чем находиться в вакууме. Многие моряки погибли, так и не поднявшись на поверхность.

– Зачем они это делали? — спросил неожиданно капитан.

– Что делали? — удивился я самому вопросу.

– Уничтожали транспорты. Это же не военные цели.

– Они везли материалы и вооружение, — недоуменно ответил я. — Одна сторона не могла вести блокаду морских портов другой и оттого уничтожала корабли в пути. Просто оптимальные действия по уничтожению вражеской военной мощи. Ничего личного, как говорится, просто бизнес.

– Вместо этого можно сделать достаточно боевых кораблей и блокировать порты, — предложил он. — Хотя я их и понимаю. Но у нас с таким ожесточением воюют только на внешнем кольце. Особенно ударенные на голову. Известная аксиома — война между планетарными системами экономически выгодна только при тотальном превосходстве, а тогда, как и Республика — можно позволить себе быть разборчивым в средствах.

– У них не хватило на это сил, но они думали, что подводная война прекратит поставки на островное государство, с которым шла война.

– Тогда не стоило начинать войны, если не уверен в своих силах.

Его бы слова да в уши политикам. Я разогнал воздух перед лицом. Хотя корабль остывал, мне стало только жарче — в отсутствии силы тяжести естественной конвекции тоже не было. А сидели мы неподвижно на одном месте.

– Правитель этой страны был вполне уверен, настолько, что начал войну и с другой стороной, — ответил я.

– Зачем?

– Ненавидел представителей этого народа, но скорее всего сам боялся нападения, и думал прибрать ее ресурсы для войны с первым соперником.

– А он обоснованно боялся нападения?

– Не в традициях той страны влезать в крупные конфликты первым. — Я покривил душой. Российское государство начало не меньше войн, чем любое другое. И справедливость у каждого своя. Но рамки иметь надо. — Тем более в тот момент она была слаба и не отошла от революции. С промышленностью точно была беда.

– Та страна, что вела войну со многими, она победила?

– Нет, но смотря на то, как они живут, так не скажешь. Но политическую независимость они потеряли навсегда.

– И каков итог войны?

– Одни государства возвысились, другие потеряли влияние. А победители установили новый мировой порядок. В мире установилось мнение, что уничтожать народы на основании теории об их неполноценности несколько неправильно. Теперь муссируется теория о неполноценности некоторых видов политического устройства.

– Мир стал лучше?

– Он не стал хуже. Тоже хорошее достижение. И неплохой урок, но сейчас его стали забывать.

– Зачем ваш народ ведет войны? Разные виды и народы имеют свои причины для этого. А какая у вас?

– Я думаю все просто. Сначала воевали за охотничью территорию. «Эй, это наша дичь!» Чтобы пограбить и захватить женщин. Затем стали воевать из-за ресурсов и земли. Ради власти, славы и богатства. Особо это не скрывали. Люди были проще. И честнее — в сражениях участвовали как раз те, кто и стремился к этим благам. Кто владел землей, тот и шел за нее воевать. Логично на мой взгляд. Потом привилегированные классы поумнели и чтобы заставить взять их в руки оружие правители стали придумывать всякие трюки. Им стали говорить, что мы защищаемся от агрессора, частенько превентивно. В принципе работает это и сейчас. Потом они поумнели настолько, что на убой стали посылать тех, кто не может от этой почетной обязанности отвертеться. Вот это уже, на мой взгляд, далеко не так справедливо. Разумеется, если исходить из простой стайной справедливости — равного распределения фруктов между приматами. Почти равного, ведь вожаку достается всегда больше.

– Обыкновенная картина для достаточно агрессивных видов. Но не характерная для имеющих сильные социальные связи. Им проще договориться.

– У нас достаточно сильные социальные связи, — не согласился я. — Достаточные для формирования отдельных стай, племен и государств. Но не достаточно развитые, чтобы решать все переговорами. Слишком мы агрессивны. Слишком силен стайный инстинкт[12]. Думаю, на этих оправданиях стоит закруглиться. Если угроза действительно есть, защитники найдутся. Но ведь диалектическая проблема: само наличие оружия и армии побуждает к войне. Если в руках молоток, то все вокруг становится похоже на гвозди.

– Оправдываешь милитаристскую политику?

– Скорее констатирую сложившийся факт, — ответил я. — Но тут вступила в дело еще и религия. Воинам объяснили, что всем погибшим за правое дело светит путевка в рай. А принести это замечательное изобретение, причем исключительно их версии, к соседям их священная обязанность. Начальство их, правда все понимало и продолжало грабить и захватывать женщин. — продолжил я объяснение.

– Идея религии распространена в галактике, и воинственных культов в ней до жопы, но разумные виды в большинстве своем слишком рациональны для этого, — он нехорошо ухмыльнулся, уголки его губ чуть поднялись к верху — Вы люди… нет. Обожаете верить в духов и божеств. И мы твилеки, увы, тоже. И да, если люди могут выбирать себе правителей то они, к примеру, выберут чтобы их дети изучали религиозный бред, если сами они верят в это. Это же их «человеческое право» — выбирать чему учить их детей. В итоге право выбора одних порождает отсутствие права выбирать у других. Какой мозгодробительный абсурд!

– Какая чудесная рекурсия! — поддакнул я довольно. — Или замкнутый цикл, в чем я не уверен. Но это если вообще существует какой-то выбор. А не его иллюзия.

– Ты тоже любишь такие вещи, да? А насчет этих чудесных граждан Республики: они же компетентны делать выбор, верно? Так им говорят в Республике, — продолжил Травер свою мысль. — Но им говорят: нет, постойте вы не специалисты по образованию. Хе-хе. И да, конечно они могут выбирать себе правителей.

– Тебя все еще не оставляют эти мысли? — спросил я его.

– Ну не абсурд ли? — спросил он. — Он ловко распечатал бутылку с пивом. — Тебе не предлагаю, у вас людей не очень крепкий желудок. Нас придавит, и заблюешь тут все.

– Забудь, — отмахнулся. — Поведение людей не определяется рациональными причинами. Воспринимай окружающий мир, как документальной сериал «в мире животных». — злорадно сказал я.

– Умеешь ты утешить. Так что там было дальше?

– Затем возникло еще одно такое понятие, как нация и стали играть на патриотизме, — продолжил я — Инструмент, создающий и прекрасные, вдохновляющие вещи, но не нужно же давать ему ослеплять себя. Массы солдат той страны, потерпевшей поражение все прекрасно понимали. И им нравилось быть победителями, а награбленное добро и богатство поверженных стран радовало их отцов и матерей. И это было справедливо — ведь люди не равны. Так это или нет, я сам не знаю. Но конкретно эти были в этом убеждены. Их в этом убедили, или они дали себя в этом убедить — не важно. Но спроси их после окончания войны, почитайте мемуары, так все они поголовно хорошие, законопослушные граждане своей страны и патриоты. А военные преступления совершал кто-то другой. Мы просто выполняли приказ, скажут они[13]. Патриотизм обоюдоострая вещь, она может сделать миллионы, в общем-то неплохих людей, болванчиками в касках, готовых умереть за неясные им цели. Иные, кроме защиты своего отечества от разграбления или порабощения. Людям внушают с детства, что все миллионы человек вокруг них это их родственники. А страна — большая семья. Стоит только сказать «Родина (читай семья) в опасности» и они делают стойку. И прочие инстинкты, и мозг в целом отключается.

– Я думаю, что есть такая вещь, как Родина, — не согласился со мной твилек. — И если ей будет грозить опасность, то я возьму оружие в руки, — сказал, подумав немного капитан. — Хотя и пользы от этого в моём случае никакой не будет.

– И я возьму. Когда буду уверен, что это действительно интересы родины, а не компактной группы лиц, использующих подмену понятий. И мои понятия о том, что ей называть, а также понимание «справедливости» могут значительно отличаться от общепринятых. Но по идее умный человек не должен брать оружия в руки и идти воевать вообще. Были бы все умными, никто бы не брал. Разве что за большие деньги или ради конкретных благ. Тогда и войн почти не было бы. Но, как известно дилемма заключенного обычно решается иначе. И это почти все, что нужно знать о человеческом поведении, — я грустно смотрел в темноту кабины, слабо подсвеченной аварийным освещением. Мрак навевал печальные думы. — Но мир такой, какой есть и существуют государства, идеологии и религии. Хотя без фанатиков и не было бы социального прогресса, как это ни странно, но их существование меня все равно не радует. А отдельные страны имеют такие армии, что хочешь, не хочешь, а соседи ради политической и промышленной независимости обязаны иметь свои. И мы возвращаемся к проблеме с молотком. И возникает рекурсия — отказаться от молотка выгодно, но только в том случае, если от него откажутся и все остальные. Если бы их не было, то повода для войн не существовало бы. Корпорации бы вели, конечно, серьезную конкуренцию друг с другом. Может дело доходило бы до терактов и диверсий. Но смысл вести крупные разрушительные войны тогда исчез бы. Но людям не хватает разума или силы воли, чтобы изменять пути. Люди так любят быть частью целого, что не могут разорвать почти ни одно такое порочное кольцо. Ведь для этого надо обособиться, выйти из бесконечного цикла, взглянуть со стороны на все свои мотивы и суждения. А это так трудно…

– В твоих речах сплошные «если» и «бы»… и кого не было бы, я не много не понял?

– Государств разумеется. Они очень живучие химеры. Не сопротивляйся им, они желают тебе добра.

– Сомнительная идея. Они будут всегда, как и армии. Больше людей — больше и банды.

– Я исходил из устройства одной, не контактирующей с другими мирами, планеты. Наличие на ней отдельных государств, как таковых, сомнительное достижение. Но, даже если в каждом из них найдутся люди, которые захотят изменить эту ситуацию, им придется принимать во внимание наличие всех остальных. Считающих ее правильной, потому что она правильная.

– Возможно, ты прав. Но нельзя заставить жить под одной крышей и по одним законам все культуры и разные виды.

– А Республика? — вспомнил я.

– Единое торговое и правовое пространство. Но не на все права это распространяется, в основном на имущественные и касающиеся ведения бизнеса. Уголовное законодательство у каждого свое. Как хочешь. И армия у Республики как раз для коллективной защиты. Довольно близко к твоему идеалу.

– Я еще не видел ее со всех сторон, чтобы убедиться в этом. Но буду рад, если это так.

– Радуйся, что контрабанда — преступление в Республике экономическое. Или печалься, что за жабры нас возьмут в случае чего налоговики. Как хочешь, — съязвил Травер.

– А это в Республике мне уже не нравится, — ответил я.

Резкий рывок возвестил о том, что таможня дает добро. Здесь было принято именно так — досмотр на высокой орбите, во время которого мы не были замечены ими из-за слабеньких, но спасающих с такого расстояния искажающих полей. Они делали нас невидимыми в оптическом диапазоне, хотя были запрещены к гражданскому использованию в Республике. Существовала даже персональная версия такого устройства, носимая на поясе, но ценник готов был выгрызть вам печень. А затем и прочие внутренности. А эффект был сомнителен.

Мы терпели нарастающую перегрузку недолго, когда она стала пятикратной, Травер включил компенсацию в обитаемых отсеках. Я вздохнул с облегчением. На меня перегрузка давила слабее, но ощущение было не из приятных.

– О, ты наконец соизволил включить связь, – голос Нейлы выражал крайнюю степень недовольства. — И зачем все это было?

– Нас могли засечь, — оправдался Травер. — И они продолжают сопровождать грузовик до самой планеты. На Хориде это важный гость.

– Более важный, чем я?

– Милая, для меня нет ничего важнее, чем ты. Именно поэтому я не хочу, чтобы ты попала на скамью подсудимых.

– Я знаю, — сказала она. — Но такими темпами мы все скорее попадем на инвалидное кресло.

Корабль тащился до орбиты еще десять часов, затем мы ждали еще сутки, ожидая, когда очередь разгрузки дойдет до нашего узла. Вряд ли настоящие контрабандисты, а не любители вроде нас занимались подобными извращениями. Они могли просто купить таможню, или воспользоваться официальными грузовыми рейсами и ввезти реакторы, как груз свежей рыбы. Но таких связей у нас не было. Не обладал ими и Сольвин. К тому же связи должны были быть очень серьезными, так, как досмотр на Корусканте был драконовский. С рандомной инспекцией любого таможенного участка. Провезти контрабанду просто запихав ее между легальным грузом было малореально. Столичные таможенники собаку съели на вылове левых грузов. Подделка документов опять обходила нас стороной. Да и возили такие полулегальные грузы контрабандисты иного рода, чем мы. Они использовали «чистые» корабли, а не забитые оружием и модернизированные в сторону малозаметности. У них также не имелось накладок с документами и правами. Контрабандистами они были только потому, что перевозили сомнительные грузы. В любой момент они могли перевезти и легальный груз. Но на этом много не заработаешь.

Так или иначе, но нам удалось сменить точку парковки и вместе с секцией оказаться на поверхности Хорида-4. Достигнув поверхности, мы обновили атмосферу корабля, поскольку система жизнеобеспечения включалась крайне редко и мы рады были вдохнуть свежий воздух, а не спертый, бедный кислородом газ, тысячу раз прогнанный через «пылесосы». Эту настоявшуюся атмосферу, пропитанную крепким запахом авантюризма и носков, мы счастливо продули наружу. Спуск был адом, мы смогли войти в роль космонавтов Земли, подъем обратно окончательно завершил этот жизненный опыт. Перегрузки мы компенсировали только частично, вырабатывая заряд энергоячеек и лежа вповалку все четверо на одной напольной секции компенсатора. Мысли о деньгах действительно помогают! Нас в любой момент могли обнаружить, и тогда нам пришлось бы срочно освобождать занятое нами место. Но никто не заглянул вглубь ниши, и мы покинули сельскохозяйственную систему, вместе с транспортом уйдя в гипер. Пока можно было вздохнуть спокойно - благо, теперь было чем.

До Корусканта это корыто, к которому мы прицепились, как кровососущий клещ к крупному животному, собиралось волочься неделю. Замечу, что в Галактике неделя — пять суток, но это всё равно меня не радовало.

Школа, рукопашный бой, немного фехтования, карты с Травером, пилотирование — вот и все пять дисциплин начинающего рыцаря. И первое к концу дороги я готов был сдать в формате республиканского «ЕГЭ», но точно не в Корусканте. Прочитал пару популярных фантастических романов. Довольно часто в галактике освещалась идея гиперпространственного путешествия в параллельную реальность. Это было неудивительно, поскольку, таковым путешествием оно и было, но мы всегда возвращались обратно после прыжка. Хотя, вернуться обратно никуда и нельзя, но это так между делом. А те, кто не вернулся, никогда нам не расскажут о конечной точке своего маршрута. Существовала и гипотеза, что в гиперпространстве существовало несчетное множество других галактик и цивилизаций, которые подобно нам входили иногда в наше пространство, как мы в гипер. Баек на эту тему существовало неисчислимое множество, рассказывал их с большим удовольствием мне и Травер. Заверяющий, что это самая настоящая правда. Фарланд же слушал их с кислым видом, ещё не отойдя от моего издевательства над теорией вероятности. Или над его ясным мышлением. Нет бы смеяться, как-никак смех защитная реакция на информацию, угрожающую целостности психики. Может, поэтому я постоянно и улыбаюсь?

Изучил высший галактический язык за пару дней. Так, зачастую, зовется Алсаканский диалект. Сам испугался, когда это понял. Видимо призрак сита что-то подвинул у меня в голове в языковой области мозга. Хотя она связанна и с мышлением… это становится ещё страшней. Я, как и все разумные опасаюсь неведомого. А это то, что может изменить меня как личность. Этот язык, используемый в галактике среди людей образованных, можно было назвать аналогом латыни в раннем средневековье. Во всяком случае, он содержал слово «Вы», помимо единственного и безальтернативного «Ты» в основном. Этот пунктик вызывал ненависть к этому общепринятому языку. И звучал он намного поэтичнее, нежели базовый. Я не смог пройти мимо и выучил его из интереса и неясного чувства необходимости. Я поддался ему, хотя и привык сомневаться в том числе и в своих собственных чувствах. Теперь.

На инфочипе, подаренном Сенатом за компанию с паспортом хранилась подборка разных материалов о Республике. Это были коллекции голоснимков, гимн республики «все звезды сияют, как одна» и несколько кинобестселлеров об исторических периодах Республики. Были и книги. Видимо это должно было внушить уважение к государству, его идеалам и отцам-основателям. Я отложил знакомство с ними на п-о-т-о-м.

Корускант приближался. Я хотел бы  посмотреть своим глазами на поверхность экуменополиса с его орбиты. Неограниченные леса высоток и шпилей, светящийся мох из пластали и ферокрита, наросший по всей поверхности планеты. И расчерчивающие на строгие квадраты мегаблоков массивы зданий светящиеся дорожки монорельсов и маглевов, потоки спидеров и репульсорных поездов. Подобно живому существу город дышал и по его жилам текла кровь, разнося питательные вещества и унося отходы, продукты обмена клеток. И делал он это, задыхаясь в плотном скафандре по колено в собственном дерьме. И в самое его дно мы и направились. В механические жернова портов, пережевывающие приходивших со всех концов Республики грузы.

Должно быть впечатляющее зрелище. Но мне не было суждено это увидеть — наше судно спускалось вместе с тысячами тонн зерна, в искажающих полях, ослепляющих в том числе и нас самих.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1]Это не ересь. Есть такие сабли, хотя по ГОСТУ их так называть и нельзя. Лезвие одно, центр тяжести вынесен вперед, как и у любой другой сабли, гарда и рукоять чисто сабельные не фиксирующие строго кисть и позволяющие эффективно наносить рубящие удары. Сабля как сабля… Только прямая! А некоторые шпаги имели полуторную, или одностороннюю заточку. И нестандартные веса, баланс и защиту кисти. Все, как всегда в жизни — не так просто. Помещать холодное оружие в некие рамки, на мой взгляд, это как загонять людей в такие же узкие пределы. По национальности, религии, политическим убеждениям. Вроде бы так и можно сделать, но люди, бывает, с трудом умещаются в эти «клетки». Одних только прямых мечей по Окшоту больше десятка типов. Подумайте, что будет, если приложить такую дотошность к саблям, шпагам (рапиры не стоит и упоминать ради предотвращения «шпагорапирного срача»), палашам, и иным более редким изделиям. Так что заранее пресекаю околооружейный спор — это другая вселенная и оружие в ней неизбежно несколько отличается от нашего. Но я ориентировался при своей заклепкометрии относительно холодного оружия и фехтования вообще на XVI—XVII века, поскольку это был его истинный рассвет и в эту эпоху сосуществовало множество различных видов ХО для самых различных целей и более того рассматривались возможности их применения против друг друга. Так, в Испании после появления рапиры долгое время наравне с ней использовали длинный меч и вполне эффективно, несмотря на немалую длину клинка испанской рапиры. Было тогда исписано и множество фехтбухов – то, на что действительно можно ориентироваться. Современные школы спортивного фехтования, имеющие крайне ограниченный набор приемов и тактик со строго выверенными методами достижения победы, исключающие «грязные» приемы я рассматривать могу очень осторожно. То, что может быть «победой» в фехтовании спортивными шпагами в реальности может закончиться смертью обоих оппонентов. Или что еще забавнее, «проигравший» будет легко ранен, а выигравший вообще убит.)

[2]Доказано наукой. Усердные занятия фитнесом продлят вашу жизнь только на то время, которое вы потратили на эти занятия. Разумеется, если вообще никак не шевелиться — это не скажется на вашем здоровье положительно. Но необходимая активность для поддержания тонуса — это не далеко не фанатичное занятие спортом.

[3]Согласно Вукипедии: «В Галактике насчитывалось около 400 миллиардов звёзд, и около 180 млрд из них имели планеты, пригодные для существования живых организмов. На 10% из них существовала жизнь, а на каждой тысячной среди них появились существа, наделённые разумом (таких планет в общей сложности было около 20 миллионов). Существовало действительно 7,1 млрд обитаемых звёзд и 3,2 миллиарда обитаемых звёздных систем, с только 69 миллионами систем, отвечавших требованиям имперского представительства; лишь 1,75 млн планет считались полноправными членами. В общей сложности Галактика была населена примерно 100 квадриллионами различных форм жизни.» По моему мнению, такая статистика противоречит данным астрофизиков, во вторых в Республиканском сенате согласно фильму просто не найдется места для всех этих форм жизни. А так как канон фильмов первичен, а в нем ни слова не сказано про число разумных видов то оставлю этот момент на свое усмотрение и понимание киносаги.

[4]Республиканская комиссия по искусственному интеллекту.

[5]/Дежарик

[6]Майноки или Минокки (англ. Mynock)  — это основанная на кремнии форма жизни, являвшаяся настоящим бедствием для капитанов звездолетов по всей галактике. Майноки питаются энергией, предпочитая звездную или электромагнитную. Среда большинства планет для них смертельна. Майноки лишены разума, а по своему биологическому строению напоминают микроскопические организмы, обитающие в кислородной среде. У них мало органов, а размножаются они делением, как и большинство одноклеточных.

[7]Дешевый костюм, позволяющий пребывать в вакууме десяток или больше минут без вреда для здоровья, но не сравнимый с полноценным скафандром. Тем более со скафандром для ВКД.

[8]Квантовая неопределенность Гейзенберга (или соотношение неопределённостей). В сущности, Фарланд прав. Именно поэтому не все задано еще при большом взрыве. И существуют неизбежные флуктуации.

[9]Стрелочный прибор. В отличие от «цифрового» позволяет сразу оценить не только значение измеряемой величины, но и положение значения относительно предельных ограничений, скорость и направление изменения показываемой величины. При этом точного значения цифр знать не надо и происходит это мгновенно, стоит только бросить взгляд. Именно поэтому на многофункциональные дисплеи истребителей выводятся все те же «будильники».

[10]Ну не могу я пройти мимо известной в интернете картинки про технологии далекой, там в конце наушники Хана Соло и кабель. UPD Не такой уж и известной. Но мне в память запала.

[11] Гиперсвязь основана на том, что радиоволны распространяются не в нашем трёхмерном пространстве, а их область распространения смещена по дополнительной не пространственной сент-координате. За счет этого волны гиперсвязи достигают приемника быстрее радиоволн, распространяющихся в обычном беш-пространстве. Сент-координата для гиперпривода не используется, по причине того, что материальные объекты не перемещаемые по ней. Вернее энергия, необходимая для этого чересчур велика.

Передатчик, защищенный от пеленга должен обладать высокой мощностью и значительным сент-сдвигом. В гарнитурах такие сент-«частоты» не используются, или используются только на военных кораблях для связи между собой.

[12]Мы же приматы, в конце концов. И территорию с бананами у нас принято отстаивать в драке с соседней стаей. А в пределах своей — мы социальные существа. Агрессия — это еще и движущая сила прогресса, между прочим.

[13]А еще их двигало чувство товарищества, воспетое Гоголем. Бросить в бою товарищей, оставить их сражаться без тебя? Когда ценен каждый человек и каждая твердая рука? Если ты не эгоист, ты не сможешь покинуть войну, единожды вступив в нее. Но иногда это следует сделать, но разум с трудом преодолевает животные инстинкты. А иногда выбор есть между плохим и еще худшим. Так скажут многие, но ведь можно было просто не идти на эту войну, верно?

9. С наибольшей плотностью населения

Изучение таких дисциплин, как неевклидова геометрия и квантовая физика само по себе является достаточно серьезным испытанием для разума; когда же эти науки безрассудно совмещают с древними преданиями, пытаясь отыскать черты необычайной многомерной реальности в тумане готических легенд или просто в таинственных старых сказках, что шепотом рассказывают темными вечерами у камина, — тогда умственное перенапряжение почти неизбежно.

© Говард Ф.Лавкрафт. Сны в ведьмином доме

Музыкальное сопровождение:

©Digital World группа Amaranthe

© Даeva (Нечистая дева)  — Притяжение

© Пикник — Говорит и показывает

***

– Мастер Онори, все еще никаких известий об этом корабле? — к уже «знакомой» мне джедайке подошел белобрысый молодой человек. Голубая радужка, весьма редкое сочетание аллелей, возможно рукотворное.

– Не о корабле. О пассажире. Нет. Они ушли в гиперпрыжок и растаяли в неизвестном направлении. Как у такого рода проходимцев и принято.

– Но направление прыжка известно, они должны были выйти в пространстве, охватываемом сетью республиканской гиперсвязи. Неужели, маячок вышел из строя?

– Возможно, но слишком малы шансы. Для этого весь корабль должен был бы сильно пострадать.

– А если они его сняли?

– Ты же знаешь, что никому не под силу заметить ни сам маячок, ни то, как его поставили. Если это сделано мной. Всех наших «подопечных» так губит чрезмерное доверие к технике. Да и как бы они это сделали в гиперпространстве? — она говорила спокойно, проявляя удивление ровно настолько, чтобы вопрос стал вопросом. И, похоже, только в голосе эмоциям у нее осталось место. Какая странная женщина. – Нет, они его не заметили. Если бы это было так, то они сняли бы его до прыжка. А они очень торопились.

– Интересно, куда? Эти контрабандисты не кажутся особенными. Не то что бы то, что прочитал об этом… последнем позволяет назвать его нормальным, даже здравомыслящим. Но залатанный фрахтовик… что можно натворить с одним кораблем? Что именно заинтересовало Вас в этом разумном?

– Сила дает ясные ответы. Джедаю не должно «казаться». Он либо знает, либо нет. Не должно подвергать себя пустым сомнениям. Джедай не «сомневается». Отбрось эмоции, тебя направляет Сила, опора твоя и поддержка.

Эмоции? — удивился я. Это просто занятие анализом. Или любопытство, но когда оно стало пороком? Кому причинили вред невинное чтение книг, или выставленная на всеобщее обозрение, тайна атомного ядра? Глупо ждать толчка от неведомой силы — пусть она ответит на вопросы, а я уж сам решу, что мне делать. Но своего падавана она может наставлять как того хочет.

– Я помню уроки. Но не всегда мы знаем ответы.

– Я не могу найти в Силе этого зелтрона. Всё течет, тени затмевают взор.

– Но он не может быть чувствителен к Силе. Вы сами проверяли данные. Дроиды не могут лгать.

– Но он нарушает течение Силы.

– С ним… Тёмная Сторона? — спросил он осторожно.

– Нет, Бранко, но вокруг него был просто водоворот. Но по нему трудно сказать, что кроется в его глубине. И как ты знаешь, в источнике возмущения можно и ошибаться. Но я с таким ранее не встречалась. Или его ведет Сила, или он сам разрушает Её баланс. Сложно понять. Непривычно.

– Я тоже почувствовал, — падаван кивнул. — Что-то изменилось, после посещения им Кореллии. Но что?

– Я уже сказала другим консулам об этом. Они тоже почувствовали. Мы будем медитировать над этим. А ты должен найти его, как умеешь.

***

Ожидание. Попади я намного раньше в такую ситуацию, нервы мои были бы на пределе. Задень — лопнут. Но мои как струны уже вытянулись на колках и безвольно обвисли. Легкий фатализм — мой надежный союзник. Ни на что не надейся и не будешь разочарован.

Сейчас наша работа это сидеть и гадать повезет — не повезет… и еще тяжелее это делать, не имея возможности высунуть носа из корабля. Сидя в абсолютной темноте в кают-компании. Почему в ней? У нас обшивка ее стен защищала от сканера жизненных форм. Сканер этот работал, выискивая электромагнитные поля живых существ. Или подвижные бурдюки с водой. Или все это вместе. Ужасно неточный инструмент, обмануть который проще, нежели поедателя гомеопатических препаратов. У нас тоже был такой сканер на борту — наследие пиратской деятельности отца Травера. Для поиска свидетелей.

Но я не гадал. И пока не пророчествовал. Я ясно видел. То, как к нам приблизился досмотровый корабль. Как мигнул и сразу же пропал интерес у офицера таможни, пока он пролетал мимо нашего убежища. Увидел даже джедаев, также занятых моими поисками. И те и другие искали меня, но напрасно.

– И скрылись они в огромном метеоритном рое. Тогда преследователи не отстали от них и в нем, продолжив погоню среди каменюк. А капитан Лесди пропустил их вперед, дав затеряться среди астероидов, и… посадил свой корабль прямо на рубку адмирала Торска и завалился в нее с мечами наголо. Адмирала порешили первым, а офицеров и канониров сожгли плазмой прямо за пультами. Они и пикнуть не успели, как вся рубка была залита кровью. — вдохновенно рассказывал Травер, размахивая руками. Но его жестикуляция была пустой тратой усилий — мы выключили все электроприборы. Даже свет.

– Впечатляет, — похвалил я беззастенчивую ложь капитана. Хотя, вероятно это то, что зовется байками. Но сам он, похоже, был уверен в правдивости истории, что само по себе не делало её правдой. Да и с капитаном очень сложно понять врет он или нет — с его-то релятивизмом в отношении к истине. Почти невозможно. Причем не только на словах, но и на деле.

– Он был безбашенный, этот Капитан. Но потом началась самая жара, — продолжил он.

– И что произошло затем? — спросил заинтересованно Фарланд.

– Они забаррикадировались в рубке и перехватили управление кораблем. А затем сожгли все остальные корабли эскадры. Один за другим. Глушили связь. Выходит, значит, корабль из метеоритного поля, а флагман не отвечает. Они на сближение: «в чем дело»? И залп из сорока турболазеров в ответ, — капитан рассмеялся.

– Так на мостик проникли, или нет? — уточнил Фарланд.

– Проникли, но они успели вернуться обратно в свою телегу и запустили самоуничтожение корабля. А голову адмирала взяли с собой на память.

– А затем они ушли по степи, изнывая от жары…но их конечно нашли… по следам на снегу, — процитировал я одного речистого товарища.

– Ты не веришь мне, Олег? — обиженно сказал твилек. — Это старая, но правдивая история. И кто сам недавно втирал Фарланду о том, что может быть что угодно? Он намедни мне на тебя жаловался. Так почему ты так уверен, что прошлое в чем-то отлично от будущего? Это какой-то всеобщий вывих человеческих мозгов. Будущее у них «все время в движении», а прошлое существует в неизменном виде. Точнее оно вообще существует. Не встречал ни одного доказательства существования прошлого.

 — Эм… — сказал я. — Извини, но это уже вывих твилекских мозгов, благо они у вас итак частично гнутся. Повсюду материальные свидетельства этого самого прошлого.

– Но мы наблюдаем их только сейчас, ага? — протянул капитан.

– Да.

– Отлично. И не надо только меня убеждать, что у всего должна быть причина, — хитро сказал Травер.

– И это меня обвиняют в безумии, — ошарашенно сказал я. Теперь на фоне капитана я казался себе адекватным, во всяком случае не менее, чем среднестатистический депутат Госдумы.

– Это вполне может быть правдой, — заступилась за мужа Нейла. — И Травер никакой не псих, а альтернативно мыслящий.

– Наличие случайностей не отменяет вместе с тем и закономерностей. И даже случайностям не зазорно описываться этими закономерностями. Поэтому такого рода развитие событий было бы крайне маловероятно, — сказал я.

– То, как ты играешь… во всех смыслах слова играешь, не маловероятно ли это? Крайне маловероятно? — осклабился твилек

– То, что происходит что-то одно или серия маловероятных событий не доказывает что и любое другое невероятное событие вполне могло быть, — отмахнулся я.

– А мне кажется, вполне доказывает! — заявил Травер. — Мы же здесь! Какие ещё тебе нужны доказательства?

– Где ты услышал эту байку, и от кого? Как можно было не заметить посадку прямо на рубку?! И где резервный боевой мостик? На кораблях такого класса он есть всегда, — я всё равно взорвался серией вопросов, спуская с поводков борзых по кличкам «сомнение» и «скепсис».

– На боевых телегах гиперпространственной, не то, что дубль-рубки не было, там систему компенсации не во всех помещениях ставили. Броня, пушки, движки, гипер, один толчок на сто задниц и тошниловка с питательными брикетами. Ах, да, экипажу еще был положен стакан косорыловки в день, чтобы не начался бунт. Но войну с этим как-то выиграли.

– Может в списке были щиты? — с надеждой спросил я.

– Не всегда. Как и биозащита реактора, — Травер злорадно хохотнул — Адские корыта. Половина тех многих тысяч, что не отправилась со всем экипажем на встречу с создателем, или не сгорели у Теты и Оссуса, служит и до сих пор. Их модернизировали, конечно, но в основе остались эти бронесараи с турболазерами.

– Отчего их так строили? Как эрзацы? — спросил я.

– От заказа Республикой до сдачи в строй проходило меньше месяца. Если что не успевали поставить на верфи — то считалось, что это лишний хлам. Для эскадренного боя минимум сто на сто кораблей все эти датчики и прочие дорогие прибамбасы не нужны. Вся эскадра — одна огромная антенна с апертурой в сотню-другую километров, — капитан развел руки, словно пытался объять необъятное. — А ставить на каждый корабль огромное количество сенсоров, рассчитывая его на одиночное применение, чтобы их затем сожгли лазерным огнем в первые пять минут эскадренного боя — непозволительная роскошь. Резервирование…, а на хрена? Лучше попросту сделать еще больше сотен кораблей. А если капитана корабля вместе со всей рубкой повысят до межзвездного газа управление могут взять и с соседнего.

– Разведкой же занимались переоснащенные каботажники, — добавил Фарланд. — И я умолчу о том, чем были в прошлой жизни «авианосцы». Не стану позорить Республику.

– Суровые времена требуют суровых решений, — пожал я плечами. Ах да, Травер не мог этого увидеть. Или мог? Мог! Как он видит в такой темноте?

– Да. И Республика победила Империю ситов, — гордо сказал Фарланд. — и бывший скотовоз «Ретивый» протаранил их флагман у Теты.

– А затем рассчитывалась по кредитам с верфями Кореллии и Альдераана две сотни лет, — злорадно сказал капитан. — И с владельцами переоборудованных судов тоже.

– Не проще было иметь хороший флот на всякий случай заранее? Если корабли служат сотни лет, я думаю это не так сложно, — спросил я.

– Республика — мирное государство. Да и никто не ждал войны, — ответил кок.

– А как сейчас у Республики с флотом? — интересно, ждут ли они следующую? Или собираются превозмогать, как у них принято? Я уже начинаю верить во все эти безумные истории. Хотя нет, конечно — вера моя давно улетучилась в хладный вакуум бескрайней пустоты непознанного и непознаваемого.

– Он огромен. Но в основном это музейные экспонаты для парадов. И немного новостроя с Великой Ситской. После последней войны флотские все никак не могут выбить деньги из сената на полное перевооружение, — объяснил капитан. — Лоббисты кораблестроителей также безуспешно бьются за крошки с сенатского стола.

– Ивендо рассказывал, что половина транспортов до сих пор строится с дополнительными посадочными местами под пушки, щиты и реакторы[1], — вставила Нейла. — Если надо будет, этот трюк можно и повторить.

– Флот клянчит у сенаторов деньги на линейные суда[2], авианосцы и прочие масштабные компенсаторы, а им подсовывают патрульные суда с корветами[3], и ничтожное число фрегатов[4], –Травер хмыкнул. — Сенат имеет собственное мнение о задаче флота — это борьба с пиратством и контрабандой. Использовать тяжелые суда для этого слишком накладно. А все из-за нас.

Я включил свет, щёлкнув весьма тугой тумблер — он не должен срабатывать сам даже при пятидесятикратной перегрузке, таковы корабельные требования. В ответ на укоряющие сощуренные от яркого света взгляды и немой вопрос, застывший на недовольных лицах я сказал:

– Досмотровое судно закончило осмотр. Расслабьтесь.

Пришлось вновь дожидаться того, как наша секция, полная груза, пойдет на снижение. Мы с Травером заняли кресла в рубке. Датчики сходили с ума от обилия информации, я даже не пытался воспринять её разом — голова лопнет. Капитан вывел голопроекцию карты, на которой были отмечены маркерами разгрузочная площадка, док, готовый принять нас вместе с грузом и маршруты от первого ко второму. Основной и четыре запасных. Отметили на карте и все возможные трудности на маршруте. Над этой схемой мы корпели всей командой три вечера. Оракул-любитель (я), и специалист по системам наблюдения (Фарланд) были основными консультантами.

В момент, перед установкой секции с контейнерами, в которой затаилась «Счастливая шлюха» мы выскочили из ниши. Приближающиеся посадочные зажимы грозили расколоть наш корабль, как скорлупу ореха.

Генератор поля невидимости был включен, а держали нас в воздухе репульсоры. Корабль взмыл вверх, огибая портовое и крановое оборудование. Мы устремились вниз, на дно рукотворного каньона к транспортным воздушным линиям, по которым ручьем тёк поток грузовых судов, челноков и репульсорных грузовиков. Плотная, нездоровая атмосфера, скапливающаяся на дне, снижала видимость. Словно в дыму или тумане мы летели мимо плохо освещенных обшарпанных циклопических сооружений, служивших уже многим поколениям разумным всех видов. Через пару минут мы нырнули в тёмный провал в стене массивного склада.

Травер открыл аппарель, впуская нашего Вергилия на борт. Им оказался среднего роста худощавый человек. Радужка левого глаза была ярко голубого цвета, сплошная, без намека на зрачок. Под короткой стрижкой в левом же виске мелькнула металлическая пластина. За спиной у него была чехол с тяжелой габаритной кибернетической декой — более мощным, нежели датапад планшетом, приспособленным для соединения напрямую с мозгом. И потому бывшей весьма ценной вещью, даже в некотором смысле интимной из-за глубоко персонифицированной настройки; заменить быстро такую деку весьма сложно.

– Я Фольт, — солгал он. — И Сольвин просил меня вас встретить.

Насчет последнего он не врал, и только это было важно. Он достал из кармана небольшое устройство с несколькими разъемами.

– А я barbarus, — я в отличие от него не солгал, в греческом смысле слова, и перешел на алсаканский. — И у нас груз Сольвина. И изрек я истины меры столь же, сколь и «Фольт» (высш. галакт.).

Он заметил мой изучающий взгляд. Его это раздражало. Да, я не очень тактичен.

– Я не говорю на алсаканском, быть может, ты соизволишь изъясняться на основном? Ты что, раньше не видел имплантов? — он говорил немного высокомерно. — Такую реакцию я встречал лишь однажды на дикой нецивилизованной планете.

– Именно такова моя родная планета. Дикая и нецивилизованная, не приучила меня ни к каким правилам, слишком уж часто их переписывают. А в Республике я недавно. И ты прав, у нас нет имплантов…, а сейчас ты не прав, не настолько мы отсталые. — Спокойно говорил я, снова опьяненный волнами Силы, омывающими буквально все, что могло бы прийти в голову зудящими в каждом восприятии и суждении.

Его мысли текли и пульсировали, как темные, сложной формы фигуры из аморфного материала, испещренные нечитаемыми надписями. Никакой ассоциации с листанием пожелтевших страниц справочника или ламинированных листов журнала, занятых в основном красочными картинками. Ничего подобного. Но в сумраке абстрактного восприятия, в хаосе форм ничего не мешало мне воспринимать их изменчивые очертания. Образы и намерения, но не слова и фразы.

– Ты читаешь мысли, как джедай? — он был обеспокоен.

– Нет, не как джедай. Как говорится, у тебя все на лице написано, — я улыбнулся. К сожаление моя улыбка не вызывает доверие и не настраивает на дружеское отношение. «Фольт» отшатнулся на едва заметный миллиметр, но мысли вновь его выдавали. Мда…

– Не слушай его, он любит сбивать разумных с толку, — вмешался Травер. — Регистрационный номер у тебя?

– Да, здесь, — Он показал капитану блок. Затем бросил на меня еще один встревоженный взгляд.

– О.., Барберус, отведи его в штурманскую, пусть подключит к передатчикам, — велел мне Травер.

– Пока я твой проводник, Проводник, — сказал я иронично.

– Веди, Чужеземец.

Я провел его в мою каморку.

– Какой кабель тебе нужен?

Я смотрел на блок с регистрационным номером в его руках. Самая слабая часть нашего плана заключалась в том, что корабль не имел Корусантской регистрации, даже временной и, двигаясь в общем транспортном потоке не предоставляя контрольным приборам своего номера, мог быть задержан дорожной полицией. Но человек Сольвина принес транспондер, зарегистрированный на небольшой грузовой челнок, похожий на наш корабль.

– DK-202, — после секундной заминки ответил тот.

Два десятка штырей из сверхпроводящего ртутно блестящего ультрахрома и массивная накидная гайка. На кораблях соединения, которые можно выдернуть простым мышечным усилием не ценились. Я нашел подходящий и подцепил устройство к штурманскому пульту, затем зафиксировал его на рейке для внешних приборов.

– Я соединюсь с кораблем интерфейсом? — спросил он.

Под интерфейсом он имел в виду устройство в своём черепе. Это, по сути, был сканер нейронной активности с разветвленной сетью зондов в неокортексе. Возможно даже и с обратной связью. При их прокладке дохнет порядка процента, а то и более нейронов, но это, как ни странно, мало кого волнует. Он служит для прямого мысленного контакта с электроникой. После недельной калибровки, интерфейс позволяет свободно вводить текстовую и прочую информацию в цифровые устройства напрямую. А через несколько лет ношения можно срастись с каким-нибудь цифровым устройством, буквально мыслительно воспринимая его состояние также как и положение собственных рук и ног в пространстве. Кибернетическая дека вполне тянет на дополнительный набор рук и глаз для хакера. А наличие нейроядра в черепе вообще могло расширить мыслительные возможности, превращая человека в нечто отличное от первоначального замысла Зевса и последствия работы шаловливых рук Прометея.

Если же не углубляться в такие подробности инвазивный нейроинтерфейс позволял не просто вводить данные, но и считывать их напрямую, не используя устройств вывода, вроде голопроекторов, наушников и мониторов. Напрямую в мозг. Интересно, матрица у них уже есть?

– Сейчас поймаю сигнал. Но не вздумай ввести что-либо лишнее, я оставлю дубляж на мониторе. — он не вызывал у меня доверия.

Я создал зашифрованное соединение с уникальным номером для «Фольта». Название сети и пароль к ней были выведены для него не как текстовый файл, или распечатка, а переданы по оптической линии — это самый защищенный канал связи в мире. Но он считал его также, как страницу выдранную из блокнота — пусть и с помощью бионики. Никогда раньше не думал, что буду соединять чьи-то мозги с компом звездолета по вайфаю. Не выжидая, он стал быстро устанавливать протокол обмена номером и рабочие частоты, так, чтобы мы могли отвечать на запросы дорожной полиции находясь в плотном воздушном трафике. Я смотрел на мельтешащие окна приложений, вводимые строчки и запускаемые программы. Быстро. Невероятно быстро. Настолько быстро, что уследить за этим было невозможно —, но «Фольт» воспринимал процесс совсем иначе.

– Почти всё. Мне нужны права корневого администратора. Для завершающих штрихов, – он открыл глаза.

– Капитан! — обратился я к начальству.

– Ещё чего! — гаркнул Травер. — Я сам введу пароли, и дам доступ на твое рабочее место. И пусть работает на клавиатуре.

Хакеру это не понравилось, но капитан не оставлял ему выбора.

– Прямиком с внешнего кольца? Или из пространства хаттов? — спросил он недовольно — Самые могущественные паразиты в мире не очень доверяют электронике, но их еще можно понять — они предпочитают манипулировать другими разумными, а не программами. Но ваше ретроградство сравнимо с поведением их ручных свиней.

Травер разбирался в ОСи своего звездолета ровно настолько, чтобы хранить разумную паранойю относительно прав администратора. Но недостаточно, чтобы проанализировать все действия программиста, поэтому благоразумно опасался давать ему такой невиданный контроль над своим кораблем. И я его понимал — мне также не чужд страх неведомого.

– Всё, — хакер закончил с абсолютно потерянным видом. Работал он, вынужденный смотреть на монитор своим немигающим искусственным глазом.

– Быстро, — одобрил я работу, полистав список установленных протоколов связи. И закрыв ему доступ.

– Вот для чего это нужно, — он довольно сказал, потирая металл в виске. Я вздрогнул, представив, как он там оказался.

– Я читал об имплантах, — сказал я. — Но раньше не видел в действии.

– Очень полезно и удобно. И совершенно необходимо по работе.

– Для какой работы? Если не секрет.

– Я специалист по безопасности сетей и связи. Это достаточно очевидно.

– А я вольный торговец, — ответил я, весело подмигнув ему. Передо мной был декер или ледоруб, как называли хакеров в далекой. Но, разумеется, он не мог не специализироваться на чем-то, но предпочитал хранить тайны и анонимность. Видимо, это рефлекторное для его рода занятие.

– Широко трактуемая профессия. Во внешних регионах так могут сказать о себе любые космолетчики. От пиратов до настоящих торговцев, — не согласился со мной он. — Мое определение точнее. Ледоруба и специалиста по защите информации объединяет не только использование деки.

— Нам неплохо будет показать дорогу, в кокпите есть еще место. — пригласил я его за собой.

Он сел в проходе за креслами пилота и капитана, наблюдая за тем, как мы с Травером осторожно вели судно в металлических джунглях.

– У вас нет автопилота для корусантских воздушных линий? — пораженно ахнул «Фольт».

– Ты заметил, что это за корабль? — в ответ задал вопрос Травер. Он страховал меня, придерживая второй штурвал и осматриваясь по сторонам, пока мы пробирались в это укромное место.

– Странный, и прошивка еще более мутная. Я не понял до конца, что за комплект программного обеспечения на нем стоит. Ядро системы узнал, но периферия жуткая как нижние уровни Кора.

– Верфи Мон-Каламари делают удивительные корабли, — отозвался капитан.

– Это корабль экзотов? — термин резал слух. Но так зачастую называли виды, сильно отличающиеся от человека. Хотя относятся ли твилеки и зелтроны к ним в Галактике все еще остается вопросом условным. — потолки в нем чересчур низкие. — пожаловался он.

– Ты никогда не видел мон-каламари? — поразился Травер. — Это же столица. Тут все есть. Или не так?

– Видел, — хмыкнул «Фольт». — На картинках. Они же земноводные. И любят хорошую экологию. У нас им делать нечего, если не прихватят своей воды и своего воздуха с собой. Наши среды их не устроят. Да и на воде разорятся.

Я, ведя корабль в смоге промышленного района, почти над навесами магнитных путей, и открытыми распределительными устройствами с ним был солидарен. Здесь и людям делать нечего.

– Вот туда, — «Фольт» указал на закрытый шлюз.

Я подвел корабль к нему, ворота открылись, пропуская нас в слабоосвещенный коридор великанской вентиляции. Мне пришлось даже включить антиштормовую стабилизацию. В противном случае поток воздуха сносил невесомый, подвешенный на репульсорах корабль. Я плавно завёл корабль в боковое техническое ответвление этого туннеля, опустив его на поверхность. Мелькнула мысль о прочности опоры, но Сила ничем мне не угрожала. Иррациональное преимущество, должно быть, тревожило бы меня, будь у меня развитое чувство справедливости.

– Где мы? — спросил я Фольта. — На карте это место называется воздухоочистной станцией.

– Так и есть. Это источник жизни Корусанта. Воздух очищается от вредных газов, вроде углекислого и обогащается кислородом.

– Наружу не опасно выходить?

– Ветер тут слабенький, тот поток мы сами подняли, открыв шлюз. Станция эта на ремонте, и будет на нем ещё месяц. Ваш корабль здесь не найдут — всё схвачено, — успокоил нас Фольт.

Я уже подумал о числе кинематических звеньев в этом коррупционном механизме, и мне стало нехорошо. Такому и сломаться несложно. Травер же беззаботно делал ставку на сложные схемы без полной уверенности в их работоспособности — относясь к этому как к очередной азартной игре.

– Меня больше всего интересует, как отсюда выбраться и попасть обратно к моему кораблю. В любое время, — сказал капитан. Парадоксально, но бывает он блистает здравомыслием, вводя в заблуждение, будто бы от него можно ожидать адекватного поведения.

– Через шлюз, которым вы уже воспользовались. Коды управления взломаны, и он реагирует на транспондер вашего корабля или кодированный запрос. Я скину вам частоту и код. Сольвин договорился с покупателями, вам подгонят парочку аэроспидеров, поэтому транспорт у вас будет, — ответил «Фольт» — И с чистыми номерами, но не давайте копам повода себя остановить. Они вроде как сдаются на прокат и не в угоне, но вопросы могут возникнуть. Когда они будут вам не нужны — запаркуйте в любом месте и сообщите об этом, их заберут.

– Я надеюсь, что эти спидеры не такие, как в прошлой раз, — проворчал твилек.

– Мне это не нравится. Много слабых мест. Мало гарантий, — сказал я, но это ничего не меняло.

Мы выбрались наружу. Сквозило теплым смрадным воздухом. Отвратительно. Это не легкие, а некое другое место города. Станция ещё и охлаждала этот пропитанный миазмами воздух, сбрасывая тепло прямо в гиперпространство, объезжая на кривой козе второй закон термодинамики. В противном случае миллиарды жителей зажарились бы от тепла, производимого промышленностью, энергетикой и ими самими. Обитало в этом муравейнике около триллиона жителей. И это согласно официальным данным. Три а то все десять, если верить неофициальной статистике, тысяч человек на квадратный километр. И это ровным слоем по всей планете. Со всеми заводами и прочими строениями, отнимающими свободное место. Даже звучит ужасно.

Редкие лампы освещали закуток вентиляции, в котором была спрятана «Шлюха». Я включил фонарик, который предусмотрительно прихватил на борту судна. Яркий луч выхватил бесформенные наросты на стенах. Мелкая тварюшка потревоженная светом убежала, петляя в неизвестном направлении.. Рукотворная пещера успешно превращалась в подобие природной.

– Тут есть жизнь, — отметил я вслух.

Бледно-голубой свет разгонял тьму в основной линии, в трубе пятидесятиметрового диаметра переваливалось уродливое существо полутора метров в высоту. Свет выхватил его гротескную сгорбленную фигуру. Оно издало утробный вопль и стремительными рывками побежало ко мне. Я достал карманный бластер, который не вынимал из куртки и выстрелил в него. Затем еще, и еще. Это заняло долю секунды. Несмотря на несколько попаданий, уродец продолжал кататься по полу воздуховода и издавать пробирающие душу вопли. Я прицелился и выстрелил ему в голову. Вой утих. Руки дрожали.

– Это что за отрыжка Нергала? — через пол минуты сообразил спросить я.

– Правильный человек! — довольно сказал Травер, он тоже держал пистолет, от жара над которым дрожал воздух. Открыл огонь не я один. — Сначала стреляет, а потом задает вопросы.

– Знакомьтесь, это корусантский людоед. Считается практически вымершим, — ко мне подошел «Фольт».

В свете фонарей его и без того бледное лицо казалось белой гипсовой маской.

– И что оно здесь делает? — Нейла в отличие от нас всех извлекла из ножен саблю, а не пистолет.

Мы все сжимали в руках оружие, готовые хоть к Рагнарёку. Наличие оружия в руках делает вас уверенней в себе, даже если оно вам не нужно. Доказанный факт.

– Забрел в поисках убежища, вероятно, — У Фольта в руках был пистолет, напоминающий детскую игрушку. Прилизанный, как кусок мыла - не веет от такого смертью. — И не таскайте по Корусанту пушки! Повсюду проверки, датчики. Найдут через полчаса или еще быстрее, дадут срок за хранение.

– А твоя?

– Это бластер стреляющий только в оглушающем режиме с многофакторной идентификацией владельца. Легально.

– А вибромеч? — спросила Нейла.

– Любое виброоружие незаконно. Столица.

– И это при том, что здесь водится такое, — указал стволом пистолета Фарланд на труп людоеда.

– Такое в жилых секторах не встретишь. А законопослушным гражданам на дне технических сооружений делать нечего, — словно сомневаясь в своих словах сказал Фольт. Он постоянно оглядывался по сторонам. — Это не ожидаемая помеха. Тут должно было быть чисто.

– У вас высококвалифицированные информаторы, — сказал я с издевкой.

– Какие есть. Груз заберут через три часа. Пока не стоит расслабляться.

– А кухонный вибронож оружием считается? — спросил с затаенной надеждой Травер.

Не то что бы мы не знали местных законов и порядков, но капитан все еще не верил в такие ограничения. Он привык к традициям внешнего кольца и пиратских лагерей. Я ни разу не видел его без оружия. Может быть в гипере, но кинжал он с пояса не снимал и в корабле.

– Нет, — обрадовал капитана «Фольт». У Фарланда на кухне сегодня образуется дефицит инструментов. — Но привлечет излишнее внимание. Да вы точно с внешнего кольца! Причем именно того, которое показывают в боевиках. Тут стрелять не принято, дела здесь так не ведутся.

– Правда что ли? — грубо спросил я, указывая стволом в уродца.

Я подошел к трупу людоеда и потыкал в него ногой. Существо не подавало признаков жизни. Ни намерения, ни отзвука в будущем — мертво. Обезьяноподобная тварь имела вытянутые конечности с крупными продолговатыми пальцами, заканчивавшимися кривыми когтями. Морда была похожа на искаженное безумием лицо. Изуродованное человеческое существо внушало брезгливость, самое его возможное происхождение вызывало большее отвращение, чем его отталкивающий облик. Я не смог удержать нездоровое любопытство, сделал шаг вперед и оттянул веко трупа. Человеческий зрачок. Как человек мог превратиться в это? Я отступил обратно, борясь с тошнотой.

Потеряло ли оно разум окончательно? То, что оно было некогда человеком, я ощущал едва ли не костями. Пока я гадал об том, тем же путем, что и мы прибыли покупатели груза. Несколько дуросов вышли из массивного грузового спидера. Говорили они мало и исключительно по делу. Без промедления они занялись разгрузкой-погрузкой товара.

– Оставшуюся часть денег за товар мы вышлем хозяину груза. А он должен рассчитаться с вами, — сказал главный среди них.

После того, как десятый реактор перенесли из трюма на платформу грузовика, складной тент закрыл весь груз от любопытных глаз. Ушли они быстро. Нам оставили пару видавших виды спидеров. Цена любого из них была меньше десяти тысяч кредитов. Гроши в сравнении с грузом.

Мы не могли бросить корабль на произвол судьбы. За безопасность корабля в импровизированном доке отвечала «крыша», переговоры с ней вел Травер и обошлась она почти в сотню тысяч кредитов. В противном случае мы могли лишиться корабля, местные криминальные воротилы могли и приватизировать его, а надеяться на то, что нас не обнаружат никто не мог, более того я знал, что такая авантюра не выгорит.

Половина дела была сделана. Осталось убраться с Корусанта и желательно на своем судне, а не бесплатным рейсом в мир-колонию. Мусоровоз, с которым был договор на вывоз «шлюхи» должен был прибыть через неделю. Разумная идея остаться на борту, разумеется же, была мгновенно отвергнута. Фарланд хотел посетить свой родной блок № 2415 и ему был нужен человек с паспортом, а Травер с Нейлой собирались по своим делам.

– Если на корабль наложат арест, то лучше бы нас на нем не было, — пояснил решение капитан. — А сидеть и ждать эвакуатор можно в другом месте. Главное не болтать, и не привлекать лишнее внимание. Придумайте легенду поубедительней и не говорите слово, начинающееся на «мусор», вслух.

Фарланд предложил разделиться. В таком случае, если кто-либо из нас задержится, то другая половина команды выведет корабль с планеты и дождется на нейтральной территории остальных. Звучало обнадеживающе, но начинающий аналитик внутри меня сходу нашел головняка на неделю вперед. Действовать без плана, импровизируя по ходу - удел героев. А я в их буйные ряды не стремлюсь.

Я выбрал спидер маневреннее, но более тесный и провонявший куревом. Капитан был не против, предпочитая взять более комфортабельный транспорт. Комфорт — понятие относительное особенно для человека погруженного в себя так глубоко, что глубина эта лежит на грани душевной болезни. Фарланд тоже не возражал. Во всяком случае, не долго. Взяв с собой из корабля все необходимое, я отправился с ним в путешествие. В необъятном арсенале Травера, помимо автоматов, неожиданно найденного повторителя и брикетов взрывчатки нашлось и несколько оглушающих пистолетов. Но они все равно не удовлетворяли местному законодательству. Кухонного виброножа мне не хватило, но и свой музейный штык-нож я брать не стал. Это вполне себе холодное оружие с тридцатисантиметровым клинком. Я был безоружен. Безоружен? О нет, разумеется, моё главное оружие всегда со мной.

Выведя аэроспидер из кишки туннеля, Фарланд набрал адрес и беспечно отпустил штурвал — автопилот взял на себя дальнейшее управление. Права на вождение — это давно утерянная людьми привилегия — ими теперь обладал сам автомобиль. И делал это он намного лучше человека. Компьютеры и искины Галактики умели не только здорово играть в игры вроде шахмат или го, но и не менее успешно управлять почти любым средством передвижения. Напротив же — умение, летя на огромной скорости, управлять этой воздушной повозкой сразу в трех измерениях в относительно плотном потоке — это не то, чем обладает среднестатистический человек. Учитывая, как водят люди на абсолютно ровной дороге, и как приходится усложнять автотрассы ради снижения аварийности, я думаю и на Земле, со временем, люди разучатся водить, или это станет таким же распространенным навыком, как способность скакать верхом на лошади.

Я глазел по сторонам, как на автобусной экскурсии: на ослепляющие огнями стены рукотворного ущелья, на колоссальных масштабов рекламные голограммы, корчащиеся в припадках лицемерия. В Силе царило безумие; миллионы разумных со своими стремлениями, охваченные страстями и отчаянием, беспочвенной радостью и напротив вполне рационально потерявшие всякий смысл жизни, менявшие свой рок и плывущие по течению предназначения, все они своим несогласованным хором стремлений и судеб сливались в единую симфонию. Сила не пульсировала, она растекалась всюду единым океаном, и пульс отдельных точек размывало могучими волнами неразличимого в своем сплавленном, смешанном состоянии эха будущего. Миллиарды разумных одновременно строили свои отдельные жизни и текли в едином течении. Так как все в мире состоит из простого —, но одновременно с тем в мире и нет ничего простого.

С трудом я смог направить свой взор на что-то конкретное.

На себя. Только теперь, в этой мешанине, я смог увидеть именно себя оттененного этим потоком, размывавшим мое сознание и таким изуверским способом создающим его хоть как-то различимые границы. Я рассекал Силу, как крупное судно, кильватерная струя которого определяется чувствительными сенсорами на многих километрах от корабля через час после прохода. Словно размешивая густую краску, поднимая вязкие и тяжелые донные слои, я баламутил Ее потоки.

Виной тому было мое любопытство, ведь хорошо известно, что сам факт наблюдения меняет рассматриваемый объект. Столь хорошо, что мы слабо задумываемся о смысле сказанного. Какой астрономической гордыней надо обладать, чтобы решить, что человек способен влиять на что-то одним своим ленивым взглядом. Но пищу ей дала, как это ни странно сама наука, успешно вытравливающая всякую человеческую меру из всего тварного и земного в этом мире.

Некоторые считают, будто бы квантовая неопределенность схлопывается как только человек посмотрит в окуляр электронного микроскопа, или взглянет на некую кривую на мониторе. Эти «мудрецы» безапелляционно переносят процесс, происходящий в своем сознании на окружающий мир, подобно религиозным фанатикам не оставляя места пустоте незнания. Порождает ли акт наблюдения конкретное местоположение частицы или же он фиксирует его — обе точки зрения не доказуемы ровно по той причине, что вообразить мир без наблюдателя сам наблюдатель не в состоянии.

Выбросив антропоцентризм из квантмеха и вооружившись высшей математикой, уже не встретишь в языке тензоров и интегралов ни самого наблюдателя, ни его нелепого языка неподходящего для точного описания реальности. Но даже она не в силах решить задачи, порожденные самой природой человеческого сознания, поскольку и не способна их поставить.

В каком же положении находятся частицы, пока мы спим? В своем привычном безумном хаосе неопределенности, дожидаясь того момента, как мы проснемся и взглянем на них? И тогда-то они из толпы призывников и превратятся в ровные ряды и шеренги военнослужащих?

Но ответить на этот вопрос мы, увы, не в силах. Для нас не существует мира за пределами чувственного опыта.

И я не задавался бы подобными вопросами, не влияй они на мою жизнь напрямую. Не только последний, но и вполне квантовый Травер проиграл за светящимся столом название своего корабля, хотя с тем же успехом мог этого и не сделать. И пусть на случайность настоящего момента никто не в силах повлиять, но я вполне способен заглянуть в будущее. И в такие моменты я не радуюсь этому, как ребенок, но как всякий прикоснувшийся к бессмысленности своего бытия человек стараюсь узнать о нем ещё больше. Может в наивной надежде найти в этом всем некий смысл, но пока я его не вижу, мне остается сплавляться по своей реке туда, куда впадают все реки. В то, что нельзя даже вообразить, находящееся за рамками самого неизбежно гаснущего как короткая восковая свеча сознания. В непознаваемое, а оттого внушающее липкий страх будущее без меня самого.

Но вдруг у меня в руках не что иное, как весло? Пульт от этого маниакального аттракциона?

Сам факт моего заглядывания за границу настоящего уже меняет его, ведь узнав будущее, я менял расклад вероятностей тем, что мог в него вмешаться. Да и просто конкретизируя его. Но порождая конкретику, или просто фиксируя ее? Возможно, очередной самообман, но что стоит попытка? И я, как это может показаться, не задаюсь риторическими и пустыми вопросами. Я со всей уверенностью собираюсь это проверить.

Я страстно захотел скрыть свои намерения от Силы, ведь тогда она бы не «узнала бы» о моих планах и не была бы так взбудоражена, хотя столь вульгарный личный подход — лишь костыль, уродливая фигура речи. Я постарался представить себя замкнутой точкой в течении, готовой покинуть его при желании. Батискафом. Субмариной, один только перископ которой мог выдать меня радарам. Перископ, создающий неизбежную турбулентность, пусть и не такую заметную, как огромный корпус судна, но все еще фиксируемую чувствительными приборами.

Сила — часть реального, поскольку воспринимается мной одним из множества чувств, возникшим странным и пускай пока необъяснимым для меня образом.

В Силе, этом пространстве смыслов ничего не значат чёткие мысли и сухие цифры — действенен лишь язык символов и образов — им я и воспользовался. Россыпи образов и значений, возникающие в ответ на мыслительное усилие и работу фантазии служили важным инструментом в воздействии на реальность.

Ощущение Силы начало снижаться, как и неоднородность её вокруг меня. Я замер в созерцании мира, сжавшегося до объема точки.

Так и связь с Силой потерять недолго! Но я продолжал эксперимент не смотря ни на что.

Посмотреть не напрямую, но в отражение — старый фокус, способный обмануть сознание, хотя поле плотности вероятности может весьма опосредованно зависеть от траектории частиц.

Ничто теперь не нарушало ровный шелест мира, но на будущее падала неясная тень. Я присмотрелся к ней, заглянул в потроха спидера, стремления Фарланда. И не смог удержать свою воображаемую субмарину на глубине. Разметав волны, и круто задрав нос, она всплыла, вновь оставляя после себя пенистый след на поверхности волн.

Нельзя одновременно смотреть и не смотреть. Нельзя быть одновременно невидимым и взирать сквозь эту завесу, так нельзя и скрыться в Силе и одномоментно с тем воспринимать мир через неё, тем самым взаимодействуя со вселенной.

Я не смог удержать «сокрытие силы» и пары минут. Канцлер Палпатин делал это годами. Крутой сит. И, несомненно обладатель железной воли, направляемой непомерными амбициями. Его планы затрагивали разом будущее всей галактики и, скрывая их от Ордена джедаев он навел тень сразу на её будущее целиком. Но видел ли в такие моменты будущее, или был лишен этой возможности? Тогда понятно, почему он был так счастлив, уничтожив Орден джедаев.

Я разом понял, что он сделал, почему джедаи потеряли возможность заглядывать далеко в будущее, ослепли. Ага, «Темная сторона» взгляду не видна. Один лорд ситов затуманил взор всему Ордену. Я добавил плюсик в графу ситов в статистике противостояния Орденов.– Опять ушел в гипер? — оторвал меня от мироощущения Фарланд.

– Я же штурман, как-никак. Это мой долг и моя привилегия, — сказал я, подняв указательный палец.

– Сейчас я хотел попросить тебя не отходить от меня далеко. До тех пор, пока я не найду одного одноклассника. Он согласился побыть моим проводником с чистым паспортом.

– Неплохо. У нас слишком отличается круг общения. И интересов. Я не смогу тебя сопровождать все время. — я ничего не имел против Фарланда лично, но зная его вкусы таскаться за ним я не собирался.

– Честно. И какие у тебя планы?

– Посетить все интересные места столицы, — это невозможно, но несколько я запланировал навестить. — Затем вульгарные. Оформить счёт у муунов. Найти девушку на пару ночей. Убить кого-нибудь.

На последнем уже собравшийся что-то сказать Фарланд подавился.

– Я вижу смерть. И сделаю все, чтобы она была не моя. Я все же боюсь смерти, как и всякой вещи, которую при всем желании не могу познать. Чужая же смерть это всего лишь напоминание о моей собственной, а не сама она, даже не нечто похожее… ведь ее можно изучать со стороны, каплю за каплей… это можно и стерпеть.

– Хорошо то, что меня рядом не будет, — выдавил испуганно Фарланд.

– А я-то думал, что ты друг, — обиделся я. — ничто не сближает так, как совместное избавление от улик и тела.

– Я контрабандист, а не убийца! — ответил он возмущенно.

– А ты уверен, кстати, что нас не слушают через микрофон в подставном спидере и не сливают запись по комлинку? — спросил я.

– Ты как Ивендо. Он к старости заработал паранойю. Но ты молод, как у тебя получилось так скоро обзавестись ей?

– Не бывает молодых и старых людей. Есть умные и глупые. Ивендо умен. И я знаю, что в этом спидере нет ничего лишнего. Но почему ты так уверен в этом?

– Я не уверен.

– Тогда не болтай, — я ухмылялся.

Окончательно вывел его из себя. Он, как обиженная девчонка перестал со мной разговаривать. Так и долетели через час до его муравейника. Или термитника?

– Если я запаркуюсь на официальной парковке, будет регистрироваться, что это именно я оставил спидер? И официальный хозяин спидера?

– Будет.

– А эти строчки сравнивают?

– Если спидер заявлен в угоне.

– Можно запарковаться не на официальной парковке? — немного подумав, спросил я еще.

– Можно, но его могут арестовать. Или угнать, что еще хуже. Есть охраняемые парковки, не подающие информацию в общую полицейскую сеть. Но готовься отвалить деньги коллегии.

– Коллегии?

– Вроде мафии. Но действуют почти легально. Собирают взносы на благотворительность. Почти со всех. Следят за порядком. Помогают людям, попавшим в трудное положение, дают деньги в долг. Но ждут содействия в ответ. Лучше с ними не ссориться. Вожаки районных коллегий люди очень уважаемые.

– Много выйдет за парковку у них? — я не хотел оставлять следов о своем присутствии, так и не сказав Траверу, что джедаи продолжают искать меня, а подставлять его и себя, разумеется, я не хотел.

– Триста кредитов в сутки.

– Подскажешь, где у них можно остановиться?

– Меня могут сдать банку, не хочу попадаться им на глаза.

– Банк ищет тебя по старому месту жительства?

– Неофициальный заказ на поиск. Не совсем награда за голову, но близко. И коллегия может на этом заработать.

– Заплати коллегии больше, — я пожал плечами.

– У меня есть сумма на такой случай, но это все равно очень много.

– За реакторы, если все пойдет гладко, получишь больше. Намного.

– Это так, — он кивнул.

– У меня на родине есть такая пословица. Жадность свободного торговца сгубила. Не экономь на своей безопасности. Паранойя самое полезное из всех психических отклонений, которое только мне известны, — посоветовал я ему.

– Постараюсь.

– Ты слишком хорошо готовишь, чтобы я не волновался за тебя.

– Спасибо. За то, что ценен, только как повар, — он сделал вид, что обиделся.

Покинув поток, заполненный десятками тысяч спидеров, мы влетели в проем, ведущий внутрь мегаблока. Угловатое здание высотой в пару километров и сторонами в пять-шесть тысяч метров могло с презрением взирать как на пирамиды фараонов так и на зиккураты инков. Если заметило бы эти наросты на земле рядом с собой. Как в легких мы, подобно кислороду добрались до своей альвеолы-парковки и проникли в кровеносную систему. Заплатив мутному типу с шоковой дубинкой, не задававшему лишних вопросов триста кредитов мы сели в лифт, унесший нас с огромной скоростью по шахте в тысяча какой-то уровень.

Я рассчитался за проезд паспортом, лифт послушно отправил пакет данных о моем положении полиции, в банк и всем прочим заинтересованным. Устройства, не требовавшие ввода пин-кода и данных биометрии, для съема денег со счета строго контролировались банками и были намертво вмурованы в просматриваемые камерой места. Так что наши лица еще и фиксировались камерой. Тотальный контроль. Оставаться анонимными нам не позволяли — я лишь зло скалился в буркалы камерам. Свобода передвижения, выбора работы и прочие были в Республике священны. Ты волен делать что угодно, но каждый твой шаг фиксируется — полная линкабельность любых поступков к конечной точке — твоему удостоверению личности. Каждое действие с кредитами и любое перемещение в пространстве. Оставаться анонимным можно только в цифровом пространстве, да и то — далеко не всегда.

Республика была сложным устройством. Вероятно самым сложным, которое я могу назвать после человеческого мозга, или даже более сложным, поскольку включало эти куски студня, как логические элементы. Её величественный и хрупкий свод держали сотни колонн, и упади одна — рухнет весь неф. Но это было прочное здание, его, как раствор, скрепляли Законы, объект поклонения в храме Республики. Именно так, с большой буквы. Как в республиканском Риме. Закон — её высшая наука, так можно было сказать о ней. Миллионы мелких и больших ограничений. Слишком долго её жители избегали всяческих войн, а олигархи — расходов.

Иные возмущали до глубины души, но были разумны с точки зрения коллективной оптимизации. Казалось, почему нельзя вводить в навикомп любые координаты без ограничений? Выйти у входа в атмосферу на низкой орбите и сэкономить время до посадки? Но если каждый начнет так делать будут аварии с масштабными последствиями. Обязательно фиксировать свои перемещения в бортовом журнале? И на то есть свои причины. Обязательные медосмотры, карантины и обеззараживание в определенных местах. Неудобно? Но в масштабах галактики это также просто и необходимо, как и мыться в бане раз в неделю в средневековье. Иначе может случиться эпидемия, нежданный гость из иных миров, не менее безжалостный, чем бубонная чума. Жителей Республики с детства приучают к ответственности и соблюдению всех установленных норм и правил. Объясняя еще со школьной скамьи, зачем и почему это делается. Это как мыть руки и спускать воду в общественном туалете. Дело воспитания. Или дрессировки. Школьная программа примерно на треть состояла из предметов, пытающихся сделать из ученика адекватного ожиданиям такого общества гражданина. Гражданина, который не станет поджигать дом, в котором он живет.

Закон, неотвратимый и единый для всех — фетиш Республики. Неожиданно, но воспитанные в такой среде люди в большинстве своем считают это правильным, и, придя чудом к власти из низов, зачастую не забывают этих принципов. Хотя это случается так же часто, как китайская пасха. Неотступный контроль, голокамеры на каждом углу, дроиды-полицейские гарантируют это. Ты свободен делать что угодно, но каждый твой шаг фиксируется. А с преступниками тут, на «Коре», как звали столицу местные, поступают, как с психически больными. Если ты не понял этого, то тебя будут перевоспитывать. Лечить социальный недуг. Никто не посадит тебя в камеру и не забудет о тебе на весь срок заключения, предписанный судом. Вас ждет общение с психологами и психиатрами. И в зависимости от их мнения срок может быть уменьшен. Или увеличен. Ради вашего же блага неприспособленного к социальной жизни делинквента не выпустят на свободу. Но это также зависело от того, кто и где вынес приговор. Местами преступников выправляли на дыбе, или сажая на кол.

К сожалению, контрабанда здесь не считается невинным преступлением. Она рассматривается, как нарушение закона, подрывающее честную конкуренцию и косвенно способствующее целой цепочке других правонарушений. И как несущая косвенную, но все равно немалую угрозу социуму. Создающую благоприятствующую среду для пиратства, наркоторговли и рэкета. Сама по себе она — экономическое преступление. Но незаконное проникновение через карантин и таможню, хранение оружия и многие другие мелочи, совершаемые нами безостановочно «весили» в годах заключения много больше.

Все это зависело и от мира Республики. По большей части, это относилось к центральным мирам. В мирах экзотов же, на внутреннем кольце, и ближе к рубежам цивилизации можно было встретить любое безумие. Узаконенное рабство, каннибализм, неравноправие и тоталитарные планетарные правительства, общества с кастовой структурой. Более того многие виды считали это для себя более естественным и верным, чем люди идеалы свободы и народовластия. И переубеждать их никто не стремился. Себе дороже.

Учитывая, что мы совершали подобные правонарушения по отношению к различным планетарным и секторным правительствам, имеющим самое разнообразное законодательство, то каждое из них теоретически могло предъявить нам свое собственное обвинение. И какой именно суд согласно верхнему республиканскому закону, регулирующему взаимодействия между этими государствами внутри колоссального интергосударства, должен был нас судить — оставалось только догадываться.

Но в Республике на кол бы нас точно никто не посадил. По счастью для того, чтобы войти в её состав, надо было удовлетворять ряду требований и настоятельных рекомендаций. Требования вроде запрета на пытки, работорговли, ограничения свободы передвижения или свободы вероисповедания. Обойти их Сенат при голосовании за одобрение вступления в Республику нового её члена не мог.

Другое дело — рекомендации. Они же были более широкими: отсутствие телесных наказаний, всеобщее равенство, отсутствие сословного разделения, которое тем не менее подчас присутствовало, даже феодализм с ленным правом ещё не вышли из моды в некоторых глухих краях галактики. Похоже, короли и принцессы еще долго будут блистать на балах и в эпоху звездолетов.

Требования к гендерному равноправию также носили рекомендательный характер. Далеко не все культуры и виды считали это разумным в силу своих психологических отличий, зачастую выраженных намного ярче, чем у людей. Никого же удивляет факт того, что в полных гражданских правах по биологическим причинам поражены почти все люди младше восемнадцати лет? Экая несправедливость!

Но при этом никто и никогда не мог запретить своим гражданам эмигрировать в другое место, где их права и обязанности могли быть иными. Это было основополагающим требованием при вступлении в Республику, гарантирующим то, что самим жителям местные законы нравятся, какими бы порой абсурдными со стороны они ни казались.

По этой причине многие государства и носили статус ассоциативных членов, хитро объезжая эти правила и пользуются определенными экономическими удобствами, не входя в состав Республики полноценно.

Целый сектор вообще был отдан на откуп транспланетарным и транссекторальным корпорациям. Они сами устанавливали правила игры в корпоративном секторе, соблюдая на его территории только верхние, весьма материалистичные законы. Планеты-офисы, планеты-шахты, планеты-заводы. И всё это с корпоративным доступом. Они даже, по слухам, вели собственные тайные войны друг с другом, дела до которых Республике не было. В итоге для понимания устройства Республики не помешало бы специальное образование, которым я не обладал.

Я не тешу себя иллюзиями насчет того, что я «крыса из нержавеющей стали» в мире из пластали, дюракрита и закона или борец за свободу — это наивные, омерзительно романтичные оправдания. А я стараюсь не нуждаться в оправданиях вообще. Поскольку мне и только мне принадлежит право выбора, как мне поступать. Право — это желание обвенчанное с возможностью его осуществления.

Республика сравнима с живым многоклеточным организмом, а наша команда с чужеродной клеткой. Чей геном развивается непредсказуемо и хаотично, и чья тяга к жизни и деятельности очень сильна. Настолько, что её почти ничем не убить. Она бессмертна в своем стремлении менять все окружающее под себя, как ей хочется. И ей плевать на другие законопослушные клетки организма. Это раковая клетка. Но убивая организм, она приближает и свою собственную гибель.

Осознание этого угнетало Фарланда, воспитанного по иным принципам. Он, как это ни странно звучало, был мучим ежедневно своей совестью. Как печень Прометея клевали грифы, копаясь во внутренностях, так неотступно она пытала Фарланда, ворошась в его мыслях. Думы об этом натолкнули меня на то что это может быть и заразно. Может, я и допущу сомнения в свой разум, но только после смены профессии.

Я шёл по коридорам за ним, осторожно глазея по сторонам — чтобы не потеряться. Непривычный вид с треском рвал шаблон – я не мог решить, где я нахожусь; на улице или в здании? Без неба над головой, но в то же время в некоем просторе, окруженном то ли зданиями, то ли скоплениями квартир и лавочек, открытых к улице прозрачными фасадами. Внутренности муравейника — вот что это, догадался я.

Даже многие люди были одеты по-домашнему, словно бы и не покидали своей квартиры, хотя и находились «на улице».

Чувство направления и привычный способ ориентироваться по улицам в любом незнакомом городе с грохотом сошли под откос — пешеходная зона и спрятанные в свои желоба транспортные потоки не пересекались, а всякий конгломерат коробок жилого, торгового или иного назначения носил сложный кодовый номер. Фарланд, видя мое смятение, объяснил мне способы ориентирования на местности, которые здесь использовались. Мегаблок в форме куба был организован на зоны, сектора и уровни, связанные инфраструктурой самого причудливого типа, и менее, чем за полчаса любой желающий мог добраться в случайно избранную точку буквально двигаясь по адресному номеру. Каждой группе цифр числового кода соответствовала привязка к своему же виду транспорта — лифты связывали разные уровни, скоростные дороги, пролегали на нескольких отметках одного уровня и еще более быстрое маглев-метро, стягивало воедино один горизонтальный уровень города.

Город бурлил как ёмкость с зерновой брагой — иначе говоря, он был полон жизни. И он никогда не смыкал век — понятия «утро» и «вечер» в закрытом от света звезд мире были размыты до основания. Все заведения и магазины работали круглосуточно, каждый разумный жил по своему графику. Если он у него вообще был. Должно быть рай для вампиров.

Лэндспидеры автоматического такси и автобусы с гравицапой не спеша развозили миллионы разумных в различные направления. Мы поспешно нырнули и вынырнули из такого автобуса, волочившегося по туннелю, протискивающемуся между несущими конструкциями муравейника. Затем также торопливо зашли в вагон метро. Сами вагоны двигалось почти бесшумно — из труб, в которых они скользили на магнитных полях, выталкиваемых из себя сверхпроводниками, был откачан воздух. В качестве шлюзов на станциях работали силовые поля, корпускулярные барьеры, сдерживающие напор атмосферы, рвущейся в пустые трубы. Всякий источник тепла облагается налогом — что заставляет иначе подходить к капитальным затратам в энергоэффективные технологии.

Но их движение всё равно сопровождал низкочастотный гул далекого землетрясения, протяжный звук подобный завыванию зимнего ветра за стеной в ином мире, отличном от замкнутого и уютного мира комнаты, какой бывает, с удовольствием слушаешь, согревая ладони чашкой горячего чая. Подумать только, там за стенкой — разряженная гелиевая атмосфера. Следующей мыслью был сценарий с разрушением целостности оболочки вагона.

Добравшись в этом мчащемся непрестанно по кольцевой трассе уроборосе до нужного Фарланду района, мы вышли, смешавшись с цветастым потоком.

– Тут предпочитают яркие цвета, — заметил я. Ни я, ни Фарланд нисколько не выделялись из толпы. Несмотря на мою фиолетовую рубашку и такой же хаер.

– Все и так серое. Я видел по головизору места, в которых все одеты в одинаковую одежду одинакового цвета. Лучше так.

– Я родом из таких мест.

– Я говорил про тюрьму.

– Школьная форма, армейская униформа, офисный дресс-код, — протянул я. — все должно навязывать порядок. Вы же его почитаете. Вся цивилизация ничего без него не стоит и ей нужно как можно больше опор, в дело идут даже иллюзорные, закрывая провалы абсурда. Но как это сочетается, внешний вид и идеология закона? В умах, там, на подсознании?

– Спокойно. Мир и так невероятно упорядочен. Каждый шаг, каждое действие имеет предписания и ограничения. Если людям еще и указывать, что носить, они сойдут с ума.

– Стравливать пар через внешний вид. Оригинально.

– Какой пар? — недоуменно сказал Фарланд.

– Я все забываю о том, что век паровых технологий прошел пару десятков тысяч лет назад. Имел в виду, что для чувства свободы необходимы её внешние атрибуты.

– Символы.. важные вещи, — согласился он.

– Заменяют настоящие вещи. Атрибуты свободы есть. А самой ее нет.

– Свобода каждого ограничена правами окружающих. Стремиться следует к разумному балансу, а не к абсолютной личной свободе, — провозгласил мой собеседник.

– Цитируешь учебник? Я его уже изучил — уродливое нагромождение логических ошибок.

– Если исходить из эгоизма, и последующей строгой последовательности рассуждений, то да. Это в самом учебнике написано, но ты я уверен, главы о морали, духовности и нравственности прочитал наискосок. Хочешь кое-что не из учебника, известное любому, но судя по всему, не тебе? — сказал Фарланд.

– Валяй. Никогда не был против просвещения.

– Человек не живет разумом вперёд эмоций, а скорее наоборот, — начал он.

– Я знаю. К сожалению, это так, — согласился я без боя.

– Это факт. Но ты все говоришь о каком-то разуме. У примитивного животного есть нервная система, которая рождает инстинкты. У высших животных к инстинктам добавляются центры мозга, отвечающие за эмоции. У человека к эмоциям добавляется способность мыслить рационально и вычислительно. Так где здесь разум-то? Если взять наши инстинкты, то это инстинкт самосохранения и размножения. Никакой разум не может ими управлять. Далее — наши эмоции. Счастье, радость, печаль, смех и тому подобные. То же самое — никакой разум ими не управляет. Ну и последнее — умения думать, вычислять, мыслить логически. Здесь также нет признаков разума. Сами по себе они не несут никакого смысла. Ведь если построить организм чисто на основе прагматической составляющей нервной системы человека, то такой организм с прагматической точки зрения уничтожит всех слабых и оставит только сильных, а потом и их тоже уничтожит, так как не увидит смысла в существовании всего живого. — сказал Фарланд.

– Мы по-разному понимаем разум. — заметил я. — я же вижу его, как нечто большее, чем инструмент, подчиненный страстям и позволяющий одним из них контролировать остальные. И да, в нашей жизни действительно нет никакого смысла, кроме как провести ее весело и с минимум страдания. Развлекаться можно по-разному: кто-то принимает спайс, кто-то занимается спортом или рвётся к вершинам власти по чужим головам, трупам и похрустывающим костям. Все это равнозначно, поскольку в равной степени лишено смысла. Я же ищу чувственного и интеллектуального удовлетворения в процессе поиска ответов на свои вопросы и единственное ценное для меня — это знание, причем желательно принадлежащее мне самому. А мой разум служит единственным подходящим инструментом для познания мира и потому назначен мною выше эмоций, морали или сопереживания. Для меня разум и знание — единая высшая ценность.

– Разум, не скованный моральными ценностями подвластен только гордыне, — возразил Фарланд. — Человек может быть тысячекратно умным и учёным, интеллигентным с общественной точки зрения, но при этом совершенно ничтожным и лишенным какой-либо духовности. А без неё нет и никакого разума. Вот ты споришь сейчас со мной пытаясь мне доказать свою правоту. А зачем? Хотя твой разум и должен подсказывать, что в этом диалоге нет никакого смысла. Но разум молчит, потому что он подвластен гордыне. Выходит, что он и не разум вовсе. И поэтому только духовные люди действительно владеют разумом.

– Выходит, что по твоему «разум» — это приспособленность к социальному существованию? Вот оно как… — протянул я.

– Разум не может возникнуть у человека в одиночестве, он продукт социума, — пожал плечами Фарланд. — Как в таком случае можно подчинять его одному своему эго?

– Не вижу логической связи. Только дети пяти лет объясняют происхождение того или иного предмета согласно его назначению. Это работает и в другую сторону: причина его появления одна, но она не диктует способы его использования.

– Эгоизм, — скривился Фарланд.

– Разум, — оскалился я, как ядовитая змея. – Ах, да… каковы причины ставить социум выше себя?

– Не выше, достаточно не опускать интересы общества ниже своих. Вровень.

– Да хотя бы вровень. Не вижу в этом смысла. Потакать стайным инстинктам, дать управлять собой коктейлю гормонов? Моя гордыня, как ты заметил, противится этому.

– Но у тебя есть семья, друзья? Ты же не плюешь на них из-за отрицания всяческих норм?

– Это те, с кем я сам, по доброй воле сблизился. Чьи интересы я уважаю. Мне никто не указывал относится к ним хорошо или плохо. Но даже в этом случае я не могу причинить им неудобств и стану помогать по той глубинной причине, что это мне будет не комфортно в противном случае. Если я этого не сделаю. Все мотивы любых поступков лежат в нас. Из каких бы источников они в это самое «я» не пробрались, — усмехнулся я еще одной диалектической бессмыслице.

– Так и то, что большинство людей уважает интересы того общества, в котором живет также просто находится в нас. И не стоит с этим что-то делать, — философски сказал Фарланд.

– Почему? — оборвал я его радость.

– Ты всегда задаешь такой вопрос? — возмутился он.

– Разумеется, — сказал я довольно. — А ещё «зачем», или «кому это выгодно», если это связано с разумной жизнью. И ответ на мой прошлый вопрос я знаю, что не позволяет мне придавать хоть какое-то значение стайным инстинктам.

 — А иные люди? Они не влияют на твои поступки? Неужели ты берешь в расчет только ближайших знакомых?

– Влияют. Изменяя картину мира, сложенную в  моей голове. И я, уже исходя из нее, поступаю, как хочу. Мой выбор это только мой выбор. И если я не иду на конфликт и выбираю конформизм, то тоже только потому, что мне неудобно идти на войну со всем миром. Это не поможет мне в поиске знания. С другой стороны, всякий выбор ограничен внешними условиями и свободы не существует. — ответил я. Но углубляться в диалектику, эту попытку выйти из замкнутого безумия я не стал.

– И что тебя удерживает от того, чтобы нарушать законы и сеять хаос? – ха! А мы этим не заняты и так? — Как Экзар Кан. Он же твой коллега.

– Лень. Привычка делать работу качественно. И то, что меня устраивает сложившаяся структура галактики. Люблю стабильность.

– Не скажешь по тебе. — он выгнул дугой левую бровь.

– Любопытство сильнее. Поэтому я здесь.

– Какой длинный и пустой разговор, — сказал устало Фарланд. — Либо в тебе есть нравственное чувство, либо его нет вовсе.

Однако он прав, — подумал я. Это как спорить с креационистом. Они также не могут избавиться от встроенных в само человеческое мышление предрассудков. Вроде стойкой уверенности, что всякое событие имеет причину или назначение. В привычном понимании, соотнося всякую действительность со своим мышлением. Видят во всём отражение человека. «Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно?». Это свойство человеческой мысли — прикладывать свое поведение и свои мотивации ко всему. Человек для большинства все ещё есть мера всех вещей. Вместо того, чтобы осознать, что вселенной плевать на когнитивные искажения одного вида сообразительных приматов и осознать свою ничтожность пред слепыми равнодушными силами природы, мы считаем, что утверждения, порожденные нашей насквозь социальной логикой, верны сами по себе. И свойственны всей вселенной! Вот это и есть невероятная, дичайшая гордыня человеческого рода!

В древности анимисты «оживляли» каждый камень, или дерево. Камням и доскам, впрочем, и сейчас поклоняются. В нынешнее время «одушевляют» весь мир — придумывают бога или разумный замысел. Или полагают мораль и инстинкты верными, потому что они верны. И то и другое ни что иное, как почитание мыслей самостоятельно и без стука пришедших в голову.

И в то же время эти безосновательные заблуждения и иллюзии защищают хрупкое сознание человека от темной бездны бессмысленности и обречённости, шаг в которую неизбежен у того, кто потерял их все. Невежество, абсурдные и ограниченные точки зрения – то, что защищает от осознания безнравственности и бездушности всего мира, своей никчемной и кратковременной в нем роли.

И судя по всему, я безумен, если нахожу в этом что-то забавное, не так ли?

Мы остановились у входа в ночлежку, в которой обитал некий знакомый Фарланда. Пока мой спутник набирал номер на голографическом домофоне, я изучал расценки на проживание в этом конгломерате помещений, как еще назвать здание внутри другого здания? Почасовая, суточная, недельная оплата. Капсулы за триста в месяц, отдельные апартаменты. Оплата энергии, воды и воздуха отдельно… Воздуха! Причем я не нашел безлимитного тарифа, но зато прочитал хвалебную оценку его качества. Я втянул в себя его «уличную», пробную версию и решил, что за качество и вправду можно доплатить. Торговля атмосферой в столице была более чем прибыльным делом.

С удивлением я заметил, что на то, чтобы изучить всю ценовую политику у меня ушло времени немногим более, чем у Фарланда на набор короткого номера. Мое восприятие всё еще оставалось переменчивым и не менее причудливым, чем творения «современных» художников.

Пока я стоял, погруженный в свои мысли, меня, вывалившись из ночлежки, почти сбили с ног какие-то инопланетяне до неприличия громко что-то обсуждавшие и широко размахивающие руками. Рука моментально скользнула к поясу, но кулак сжался, ухватив лишь пустоту — не встретив рукояти сабли или пистолета. Может это и к лучшему, но я понял, отчего дворяне, не разлучавшиеся с оружием ни на минуту, имели такие прекрасные манеры и были так обходительны друг с другом.

Мне осталось лишь проводить этих животных уничтожающим взглядом.

– Это ты? — наконец на домофоне зажглась голограмма неряшливого длинноволосого человека в футболке. — кто там с тобой? Дружок?

– Деловой партнер. — ответил он. — лучше его не задевай, он резкий.

– Проходите.

Мы зашли в прихожую, из которой расходилось несколько узких коридоров, на которые были нанизаны небольшие жилые помещения. Вели в них уже приевшиеся шлюзы-двери. Шедшие нам навстречу люди обтекали нас вдоль стенки из-за узости прохода. Теснее, чем в общаге, похоже на путешествие в кишках фантасмагорического зверя, проглотившего меня заживо.

Фарланд остановился у открытой двери в маленькую и почти пустую комнату, где жил его новый проводник. Я остановился от входа за несколько метров, не пересекаясь взглядом с хозяином столь бедно обставленного помещения. Затем сделал несколько шагов назад.

– Если надо будет, звони по комлинку, — сказал я Фарланду. — и моего имени ты не знаешь. Как и я твоего. — я прижал указательный палец к губам. — не болтай. Болтун — находка для шпиона. До связи.

Повинуясь сиюминутному порыву, я развернулся и быстро выскочил из дешевой ночлежки, как из заминированного здания, позволив течению толпы унести меня отсюда как можно дальше.

Примечание

[1]Кстати. Все крупные, т.е. атомные советские ледоколы имеют посадочные места под артиллерийские и ракетные установки. И при необходимости могут стать вспомогательными крейсерами. А рыболовецкие траулеры минными заградителями и противоминными судами, хотя это становится все менее и менее актуально — слишком хитрые ныне мины и не менее хитрые способы их обнаружения. А Клаб-М вообще можно поставить на любой контейнеровоз.

[2] Т.е. суда с тяжелым вооружением и бронированием, пригодные для эскадренного боя. Называть это «эсминцем» («destroyer» по-английски, тот самый имперский звездный разрушитель), у меня ни рука, ни язык не поднимаются. Мне известна современная классификация кораблей по водоизмещению (корвет-фрегат-эсминец-крейсер или старая советская: мплк-бплк, рк-мрк-брк-ракетный крейсер, зачастую и атомный/авианесущий), но я позволю себе использовать собственную, исходя из логики и морской традиции названия кораблей по их назначению и размерам в различные исторические периоды.

[3] Небольшой по военным меркам корабль, пригодный для разведки, охраны границ, достаточно быстрый для преследования контрабандистских судов и достаточно вооруженный для безопасной дуэли с обычным пиратским судном. В разборки больших кораблей ему лучше не влезать — убьют.

[4]Корабль среднего размера, подобный по назначению корвету, но обладающий более приличным вооружением и защитой не в ущерб подвижности. Может участвовать в боях с более крупными судами и расправиться без труда с самым зубастым пиратом, но, к сожалению, слишком дорог по причине многофункциональности.

10. Связующая прошлое с будущим

Любое событие неизбежно, иначе оно бы не случилось. — О. Ж. Грант.

Трасса 60

Музыкальное сопровождение:

© Nexus VI — Flight

© Пикник — падший ангел — сын греха

©Nautilus Pompilius «Негодяй и ангел»

Я бесцельно шагал в такт обезумелому оркестру людей — в основном людей. Тысячи ударов ног и тысячи социально обусловленных личностей сливались в общий фоновый шум. Раз-два, раз-два… шшш… В унылом тяготении столичной планеты я почти летел над поверхностью, хотя и привычно не отрывая подошв от земли — гравитация делала мою походку нелепо милитаристичной.

Вслед за мной развевались полы тяжелого и неказистого плаща, должно быть придающего всей моей фигуре вид воинственный или комичный. Из него все ещё можно было выбить щепоть-другую колючих жёлтых песчинок — вовсе и не алых, как казалось тогда под красным, как огни Ородруина, светилом Коррибана.

Вязкий поток людей замедлил меня, подхватил и вынес к платформе магнитного метрополитена, и я не задумываясь, вновь сел в вагон. Течение на то и течение — куда-нибудь да вынесет, ко всему прочему бесполезному мусору. «Интересно, как они определяют, оплатил ли я проезд?» — подумал я, смотря на пластину, прикосновением паспорта к которой свершалась оплата. Несколько таких располагались прямо в вагоне — чтобы не создавать скопление людей в одном месте. Платить можно было как в вагоне, так и на входе на перрон — удобно. Поднеся документ к такому же устройству ещё раз, но на выходе с перрона совершался финальный шаг — сумма оплаты зависела от протяжённости маршрута. Никто на первый взгляд не следил за оплатой проезда, но ни один пассажир и не пытался проехать зайцем.

Что здесь служит для слежения за людьми? Желая узнать это, я окинул взглядом вагон в поисках установленных с этим намерением устройств. Сим-сим, откройся. Сила связывает все в этом мире. Причины и следствия. Намерения и желания. Поступки и их самые далекие последствия. Во всяком случае, это мое ее восприятие, самой Силе могут быть и «неведомы» такие категории. Пусть никто живой, или дроид не наблюдал за мной и я не мог это почувствовать, но инженер, спроектировавший вагон установил голокамеры и ещё что-нибудь с явным намерением. Он осознавал, зачем они нужны. Разумный, создавший сами камеры аналогично понимал их назначение. Значит, их можно найти, выследить по запаху. Они нечто большее, чем просто матрица и оптика заключенные в полимерную раковину. Полный вагон цветастой публики создавал помехи, как жрущие попкорн посетили кинотеатра. Шуршащие обертками и упаковками. Ага, вы спросите, а как же проникновенная речь про эгоизм? А есть еще и элементарная вежливость — взаимно выгодное поведение. Возможно, я не совсем безнадежен.

А вот и камера над входом! Она посылает сигнал в голову состава, там программа, вероятно… ах нет! — очень даже точно, сравнивает число зашедших и вышедших из загона. Датчики объема самого разного рода и сканеры биополя на входе дополняют систему. Зашедшего измеряют и отслеживают до тех пор, пока он не выйдет, отдавая затем эстафету отслеживания иным камерам и системам. Что будет с «зайцем»? Кондуктора я не видел. Может его зафиксируют на выходе и передадут объект дальше на слежку на перроне? Думаю так. Сила подсказывает, что я правильно думаю. Хорошо, что она не заменяет мозги. И не всегда дает ответы. Молчит до тех пор, пока сам не нарисуешь часть картины. Так честнее. Я радуюсь несовершенству инструмента как настоящий средневековый мистик — идиоты недостойны такой халявы. Может мне стоило поступать как Тари Онори, помедитировать и ждать озарения свыше? Нет, я не джедай слава всем богам, причастным к этому. Сила дает мне ответы, но сначала надо задать Ей правильные вопросы.

Но ясного ответа на вопрос, как отсюда выбраться, не подняв лишнего шума, я не получил. Плохо слушаю, наверное. Я потянулся Силой к камере. Сгори презренная шпионка! Гори синим пламенем! Плата, процессор — хрупкие вещи. Они недолго сопротивлялись моему гневу. Хотя я и не склонен к гневу вообще — я привык воспринимать мир таким, какой он есть. Но здесь случай отдельный — не люблю, когда за мной наблюдают.

Фонарик голокамеры погас, свидетельствуя о гибели прибора, с тонким едва различимым звоном лопнула струна, как зрительный нерв тянущаяся к своему мозгу.

Впервые я смог воздействовать Силой на что-то в простом мире прямого восприятия! И пусть это стало разрушение, но я был рад и этому достижению — тем более оно зачастую предшествует акту творения. Оно породило эхо в Силе, разбегающееся по глади времени во всех направлениях. Я с, медленно крадущейся вдоль позвонков, дрожью, осознал, что ощущал это эхо еще задолго до того, как решил избавиться от слежки — неосознанно осязая в будущем свои собственные действия .

Со скрипом съезжала крыша, открывая простор для совершенно нового и иррационального видения мира. То, что казалось невозможным и нелогичным еще вчера, в этот миг стало для меня реальностью. Но я не мог быть уверенным в том, что видел и слышал — даже моё прошлое было только лишь неточным воспоминанием — надо обзавестись диктофоном. Как всякий сертифицированный безумец.

Люди, механизмы, роботы и искусственные интеллекты, камни и деревья — я не вижу четкой границы между живым и неживым — она тает под лучами объективного понимания как лед, выставленный под июльское солнце. Сила явственно видится мне чем-то большим и глубоким нежели «энергетическое поле, связующее все живое».

Неудивительно, что находятся и те, кто относятся к ней как к божеству. Для меня же и наличие бога, будь я в этом уверен, не станет поводом к поклонению.

Люди и нелюди продолжали входить и выходить из прозрачной со всех сторон ампулы вагона. Никто и не подозревал, что более ничто не записывало, платил кто из них, а кто нет. Пара остановок и я мог выйти, смешавшись с толпой. Массивы данных о вошедших и вышедших без сопровождения их объемной картинкой стали бесполезны. Линейная система, где уравнений моими стараниями стало меньше, чем неизвестных. Узнать о наличии «зайца» можно было постфактум, сравнив суммарное число вошедших и покинувших вагоны, после того, как уроборос закончит движение по маршруту. Но, затушив лампочки остальных голокамер, я могу привлечь внимание к своей скромной персоне. Значит, их надо отключать на время. Это сложнее. Потренировавшись немного на светящихся глазах Старшего Брата я, сжег еще одну камеру, но научился вырубать их на короткое время. Не до конца понимая как это работает, я научился закрывать и размыкать Ему веки.

Какова вероятность того, что в одном вагоне сгорят две камеры и какова вероятность, что кто-то обратит на это внимание? Пустые вопросы. Возможность для существования чего-либо еще не предполагает его наличие, разумеется. Но привычка додумывать угрозу без лишней нужды — моя и без того встревоженная паранойя развернула свои кольца. Апофения оскалившись, зашипела.

Накинув капюшон, я вышел из вагона, проведя по проему платежного терминала картой пазаака. Спокойно я прошел вдоль перрона в незнакомом районе. Сила молчала. Мне ничего не угрожало, во всяком случае, прямо здесь и сейчас. Или моей чувствительности не хватало для того, чтобы уловить начавшуюся охоту на правонарушителя? Нет, и в правду преследования не было. Алгоритм не выловил нарушения или не выловит в будущем — я живу одновременно в этом размазанном во времени пространстве, Хотя две камеры и пали жертвой моего неприятия контроля, а записи других камер имели пробелы. Чувствуя себя хулиганом, разбившим из рогатки уличные ртутные лампы, я старался покинуть место «преступления».

Я намеревался приобрести кое-что подозрительное в своем сочетании, и не собирался делать это сам, тем более расплачиваясь картой, оставляя так свой автограф. Поэтому мой путь вел меня все ниже и ниже, на дно блока, к самому дешевому жилью и нищему населению, где власть закона неизбежно ослаблена, ведь мораль — груз неудобный для тех, у кого пусто в карманах.

Они, должно быть, считают, что им не повезло, что жизнь несправедливо обошлась с ними, но их нахождение там вовсе не случайно. В наличие справедливости я не верю — как и в существование чьей-либо вины как таковой.

Я вышел на двадцать восьмом уровне. Отсчитывая с гипотетического дна. Один из самых нижних уровней и изначально нежилой. Ниже только река Коцит. Нечистоты с километровой высоты стекались туда к очистным сооружениям. Последние, учитывая пятидесятимиллионное население блока, внушали ужас. Хотя иной сантехник и назвал бы их величественными. Вот уж точно бездна бездн. Москва-река могла впадать в эти потоки, не изменяя их консистенции ни на один стокс. На уровне было душно, грязно и жарко. Пахло немногим лучше воздухоочистной станции. Стены украшали сочные краски наскальной живописи. Пещера была обитаема и густо заселена. Экзоты, странные существа, мрачные люди — все они шли по своим делам, но никуда не спешили. Разумные троглодиты Корусканта, покинув свои норы, выбирались на поиски продовольствия и средств к существованию. Здания, что были возведены не как самострой, выглядели обветшало. Проходы были узкими, заваленными как техногенным так и самым обычным мусором. Трущобные же постройки и корявые вывески захватили остатки свободного пространства, оставленного вовсе не для проживания плебса, а для обслуживания множества технических устройств, расположенных прямо на этом уровне. Я заприметил питейное заведение. Покосившаяся вывеска, не претендовавшая на изящество «закусочная Дозко, есть все» не была даже подсвечена. Надпись была повторена чуть ниже еще на пяти языках.

Внутри было еще гаже, чем снаружи. Посетители нажирались, просто ели, и ширялись в одном обширном объеме. Но Сила сходила с ума в этом месте. Она кричала о скором событии. Я прислушался. Смертью не пахло, стоит задержаться. Я пришел сюда не просто так — вновь Сила направила меня, даже не спросив о необходимости сомнительного одолжения. Не следует давать Ей собой управлять. У барной стойки сидел, сгорбившись чужак с гладким безволосым черепом — неймодианец. Я подошел к нему, игнорируя изучающие взгляды отребья.

Чем дальше ты от нормы, тем интереснее происходящие события — касается это норм социальных или же физической удаленности от мест проживания среднестатистических людей. Будь то вершины для сильных мира сего или же его дно для неудачников — они равно привлекательны для моего любопытного взора.

— Вода есть? Чистая. Не из технической линии. — спросил я. Вода питьевая и та, которая поступает в душевые, посудомоечные и в сантехнику имеет различные источники. Это не Россия, где безудержно берегут природные ресурсы, а дерьмо в унитазе смывают питьевой водой.

— Есть. налʼичные, человʼек? — прокряхтел резиномордый. Он взял свою «купюру» и набрав на ней нужную сумму положил на стол оптическим портом вверх.

— Наличные. — подтвердил я, кладя на свою карту сверху и подтверждая нажатием тугой кнопки на боку этой пластины перевод денег

Оптический чип передал данные с карты на карту. На моей карте на энергонезависимом экране, подобном электронной бумаге, незамедлительно обновилась сумма на счету. Никаких паролей для проведения операций не требовалось — по мнению создателей этих смарт-карт это должно было предотвратить их использование для хранения больших сумм. Но они кардинально ошибались в силе чувства самосохранения граждан Республики. Впрочем, как и всякий считающий, что жизнь вообще может быть разумной.

— Скажи страждущим, что есть возможность немного подзаработать. — попросил я его.

— Мʼне с того что? — проскрипел инопланетянин. Неймодианцы весьма умны, но подчинили свой разум строго меркантильным интересам, что в моих глазах его почти обесценивало. Наглядный пример быстро идущей эволюции, где мемы[1], получившие в лабораториях власть над генами, перебороли природные факторы отбора и привели к тому, что целый вид разделился на две, культурно, внешне и психологически различные ветви — неймодианцев и дуросов. Дуросы считали неймодианцев бесчестными, эгоистичными и даже трусливыми созданиями, лишенными вдохновения и благородных порывов… неймодианцы же считали дуросов идиотами. Обе точки зрения имели право на существование.

— Наличные. — я вновь положил «кредитку» на стол, введя готовность к транзакции небольшой суммы. Неймодианец глянул на сумму и с явным удовлетворением забрал причитавшуюся ему, как посреднику, долю.

— Бʼизнес пойдʼет. — кивнул он.

Взяв бутылку, я занял свободное место у стены. Кружку мне неймодианец предложить и не подумал — он, похоже, избегал излишних затрат во всем. Официантов в забегаловке также не было. Не прошло и десяти минут, как ко мне подсел мужичок с длинными сальными волосами, желтыми зубами и вонью изо рта.

— Я слышал про возможность поднять немного кредитов.

— Нужно просто купить это — я отдал ему кусок фримси со списком.

— Ни хера нелегального. — сказал он, просмотрев его. — но набор очень подозрительный. Что мне будет за то, что я поспособствую твоим недобрым замыслам?

В него входили перчатки, мини-баллончики с разной краской, в том числе и цветов республики: золотистый и коричневый, две карты пазаака, маленький кухонный вибронож, изолента, кусачки и несколько других простейших инструментов. Пачка фримси и немного разной мелочевки, почти мусора. Пара бутылок питательного раствора почти целиком состоящего из смеси углеводородов для одного вида экзотов, одно только название, которого неблагозвучно для человеческого языка, а внешний вид еще более омерзителен. Далее шли пара пачек удобрения для такой же неземной флоры, хотя и содержащие привычный всем растениям и горным инженерам нитрат аммония. Если их не будет, то аммиачная селитра входила в состав другой подкормки. Кусок мыла и алюминиевая банка с газировкой завершали список.

— Дам сумму на покупку. Принесешь все по списку, дам еще столько же. Не жмоться, не покупай самое дешевое, иначе денег не дождешься. Тебе самому это будет не выгодно.

— Понял, не дурак. Дело торопит?

— За час успеешь? — я знал, что пара часов до события, чья тень будоражила настоящее, у меня есть. Похоже, что знание будущего не позволяет свободе воли стать чем-то большим, чем иллюзия — оно попросту расширяет возможности, но я не прочь ими воспользоваться.

— Если брать первое попавшееся. — он показал обломки зубов.

Поразительно. Это при бесплатной медицине. У него вдобавок шалили сердце и печень. И почки. Я отгородился от него в Силе, как от пораженного лепрой.

— Часа два-полтора. Придешь позже, денег будет в два раза меньше.

— Деньги?

Я сунул ему семьсот кредитов, отложенных отдельно в кармане. Осталось подождать ушедшего проходимца. Мои познания еще школьной программы позволяли подсчитать химический потенциал смеси веществ и сравнить энергию, выделяемую при окислении одной составляющей адской смеси с затрачиваемой на разложение другой компоненты — источника кислорода. Баланс был приятно положительным. И в этой вселенной эта романтичная парочка, воспетая Джокером и Талибаном, оказывала исцеляющий от морщин эффект.

Неприятный болезненный человек принес сумку с заказом через час. Еще через час зашел тот, ради кого я все еще торчал в этой дыре. Сила оповестила о его прибытии заранее, всколыхнувшись, как воздух, раздираемый ударной волной. Звучал торжественный салют с причала в честь линкора вернувшегося из дальнего похода. Эхо из далекого будущего возвестило — я не зря дожидался гостя. Каково же было мое удивление, когда в зачуханный кабак вошел неприметный парень человеческого вида. Мой сверстник. В биологическом смысле.

Ничего в его внешности нельзя было назвать исключительным, за исключением немного неопрятной прически. Особые приметы не спешили себя обнаружить — обычная бесцветная ветровка, штаны, ботинки. Я с большим усилием, сквозь внезапно охватившую апатию сфокусировал свой взгляд на его лице — желание исчезало словно бы само собой, но я смахнул наваждение и всмотрелся в овал лица. Абсолютно ничего примечательного. Я уже начал было сомневаться в равнозначности того, что, преломлял мой хрусталик и картины, возникающей в моем сознании. Но внезапно меня озарило, что более ничего не давит на мое сознание и то, что я вижу — наконец соответствует реальности. И в действительности он также ничто необычного из себя не представлял — как сказал бы всякий, видящий в человеке, прежде всего его тело.

Парень окинул взглядом пространство, заполненное потерявшими ориентиры личностями, подошел к хозяину заведения. Я отвернулся, посмотрел вновь — и с трудом вообще смог найти его среди нескольких существ у барной стойки! Странный парень обладал невероятным талантом казаться столь прозаичным, что почти растворялся на фоне всего лишь нескольких человек. Перемолвившись с немногословным неймодианцем парой слов, он направился к столам для пазаака, на которые, посасывая пиво, лениво бросали карты, несколько лиц уголовной наружности.

Я из-под прищура смотрел на игру. Лицо, очевидно связанное с Силой, выигрывало чаще, чем проигрывало, слишком часто — ставя теорию вероятности в коленно-локтевую позу. И нарывалось на нож. Но ничего, казалось, его не страшило. Неудивительно, под просторной ветровкой был спрятан световой меч. Его кристалл ярко мерцал в Силе, грозно предупреждая не связываться с его хозяином. Но эти люди, терпевшие неудачи в партии за партией этого знать не могли. И не видели они ни ножа, ни бластера. Ничего другого из оружия парень при себе не имел — это, как красная тряпка на быка действовало на неудачников, дотянувшихся сегодня до колоды. Когда их агрессия уже начала обжигать мое сознание, я подошел к столу.

— О чем спор? — громко спросил я, привлекая внимание.

— Мудила мухлюет. Но пиздит, что играет по честноку. Херов фокусник. — сказал самый важный в компании. В его взгляд не таилось ни намека на тормоза. Пустой взгляд скользил через предметы и лица. Знакомое выражение лица.

— Позволь мне проверить это. — улыбнулся я в ответ. — Я неплохо разбираюсь в фокусах.

— Лишнее бабло? Поделись с братанами. Мы, видишь, пострадали денежно. На пиво не хватает. Выручишь? — компания поддержала его конским ржанием.

Я молча сел за стол напротив игрока. Его сложившееся ситуация все еще не волновала, скорее печалила.

— По каким правилам идет игра? — спросил я.

— По самым обыкновенным. — он вновь избежал внешней оригинальности.

— Согласен играть по правилам ситов. — заявил я.

Легкое удивление оживило на миг почти погребальную маску лица. Но также быстро скрылось за внешним спокойствием, внутренний же его мир в Силе был слепой зоной.

— Не слышал о таких. — ответил он.

— Каждую партию ставка удваивается. — пояснил я свою мгновенную выдумку. — Игра идет до тех пор, пока у одного из игроков не закончатся деньги. Или то, что он готов поставить на кон. И никто не встает из-за стола до тех пор, пока не одержит полную победу. Или поражение.

— Рискованные правила. Но я согласен. — он достал уже убранную колоду и принялся ее перетасовывать.

— Ставлю два кредита. — предложил я.

Подвыпившая компания засмеялась.

— Сойдет для начала. — улыбнулся одними краями губ мой противник. Он, должно быть и хлопает в ладоши также — касаясь ими друг друга и не производя ни единого звука.

Я обратился к Силе. Группа лиц, не умеющих считать, отвлекала.

— Игра будет честнее, если нас не будут отвлекать. — сказал я.

— Не вопрос. Но мы посмотрим. — сказал вождь стаи.

Они заняли свободный столик недалеко от нас. Стало проще, меньше сгустков жизни вблизи со мной. Примитивная музыка, лишенная души, мелодии и содержащая в себе только биение сердца аритмика, перемежавшаяся воплями сексуально неудовлетворенных неандертальцев, отвлекала, но я смог поймать будущее за хвост. Я без сожаления слил партию, проиграв моему оппоненту все три раунда.

— Мы же говорили! — Крикнули из-за стола, звеня бутылками, потерпевшие фиаско в прошлом раунде. — А ты не поверил. Можешь просрать ему все свои деньжата, мне то похер, хотя я с удовольствием посмотрю, как именно у него это получается.

Следующую партию я продул один к двум. И еще одну.

— Я предлагаю тебе завязать, если ты не очень хорошо играешь, — вежливо предложил мой противник. — Иначе ты рискуешь потерять все свои деньги до последнего кредита.

— Спасибо за милосердие, — я ухмыльнулся левым краем губ, наклонив голову в сторону, смотря ему в глаза. — но тебе я такого не предлагаю. Или ты забыл правила?

Он лишь вздернул брови. Улыбнулся в ответ. Не напугал.

— Восемь кредитов. Ты записываешь?

— Да, — я водил ручкой по листу фримси, отмечая счет игры

Ничья. Еще одна ничья. Вновь ничья. Я заглянул времени в зрачки, увидел, как в них отражается игральный стол.

— Неплохо играешь, — одобрил он.

— Я разминаюсь, — сказал я после того, как выложил подряд три двадцатки.

Я отстукивал картами о край стола слышный только мне ритм, выдергивая нужные карты, не глядя из колоды. Еще девять раз я собрал круглые значения.

— И кто из нас шулер? — спросил он, оглядываясь на группу угорающих четких поцов.

— Да вы оба, — сказал старший.

— Неправда. В пазаак мы играем честно. Но игра же идет не только в него? — я обратился к джедаю.

— Не только и даже не столько, — он сказал это, как само собой разумеющееся. Он сосредоточился, желая взять реванш, — Сто двадцать восемь кредитов. Продолжаем.

— Хорошая ставка, — ухмыльнулся я. Легкая головная боль сообщила о начинавшемся перенапряжении.

Он проиграл еще несколько раз. А я стал богаче на четыреста кредитов. Проиграл я лишь раз, пытаясь сопоставить свои действия с вероятными моего визави, что оказалось совершенно невозможным. Я видел его будущее — а он мое.

И то, что я предвидел уже в следующий миг, меняя свое собственное грядущее, действиями и намерениями в настоящем, создавало резонанс образов, взрывающий мое расширенное до боли сознание. И так вновь по кругу. Вновь и вновь. Вместо ясной картины мы вступали в жуткую битву умов и самой Силы. Теряясь в бесконечном коридоре отражений, созданном парой стоящих напротив зеркал.

Но сбился не я один — мы оба, пытаясь учесть действия противника, создавали это безумие. И никто не собирался уступать ни шагу. Я поднялся на ступеньку выше, изменяя свои карты под воздействием пытающегося их разгадать джедая — и изменяя их, силясь разгадать его самого.

Я погружался и погружался в Силу столь глубоко, что воспринимал мир только через нее, не смотря, не слыша и даже не осязая, лишь припадочно выдергивая из веера карт нужную.

Он играл также механистично, как и я, каждый раз, перед игрой набирая новые главную и боковую колоды. Но он не мог подряд, раз за разом собирать двадцатки, без единой ошибки, искажая Силу и пронизывая ее своим взором в совсем иной манере, чем я.

Я набрал семнадцать очков и сдал пас. В горле стало сухо, как в Коррибанской пустыне, я допил остатки воды.

— Решил взять перерыв? — спросил он, слегка пугая меня своим расфокусированным взглядом.

Но он не был рад. На лице постепенно проступало потерянное выражение, сожаление о событии еще до того, как оно свершилось. Он подождал мигающую лампочку и получил двадцать шесть. Ожидаемо для нас двоих.

— Не хочу делать лишних телодвижений. — Я всплеснул руки. — Пересчитай сумму того, что должен, может у тебя уже столько нет? — я сунул ему фримсипласт с записями. В конце стояли восемь тысяч сто девяносто два в мою пользу.

— Я могу заплатить по счетам. Но может быть, мы прервемся? — предложил он, смотря по сторонам.

— Ты же слышал правила. Сам сказал, что у тебя еще есть деньги. Никто тебя за язык не тянул.

— Это нечестно. Ты не можешь столь ясно видеть будущее. Ты не джедай!

— Верно. Я даже не слышал о вашем ордене до недавних пор. Но нельзя же быть такими эгоистами. Не одним же джедаям должны быть подвластны трюки с Силой.

— Орден джедаев не эгоистичен. Это противоречит нашей сути. — не смог пропустить он такое.

— Именно поэтому ты здесь. — я закрыл лицо рукой. — Или падаванам так мало дают на карманные расходы?

— Я здесь… — он осекся.

— Это секрет? — я оглянулся, компании наскучило смотреть на почти механические движения рук, мы были одни.

— Нет. Мой учитель считает, что я недостаточно хорошо предвижу приближающиеся события. Те, которые подвластны изменениям, разумеется. Недостаточно для своего потенциала, — уточнил он.

— Сравнительные эпитеты без точки отсчета и шкалы измерения хороши только в поэзии. — хмыкнул я… — И вот поэтому ты играешь в пазаак? Не могу не согласиться, что тренировка неплохая. Особенно в том, чтобы предсказать, когда нужно остановиться до того, как твой череп раскроят кастетом. Но зачем это делать в таком месте?

— Мой мастер… неортодоксальна. Она считает, что лучше всего знания усваиваются на практике и самые комфортные условия при этом вовсе не являются самыми продуктивными. Мне велели не возвращаться, пока я не выиграю на самых глубоких уровнях Корусканта сто тысяч кредитов.

— Оригинально. Я мало знаю об Ордене, но предполагаю, что обычно у вас учат иначе.

— Как правило, да. Выкидывать падаванов с верхней площадки Храма, ожидая, что они научатся летать до того, как достигнут стоп четырех основателей действительно не принято…, но если мастер уверен, что это пойдет падавану на пользу, почему бы и нет? Сам я не против такого обучения. Мой мастер открыла для меня очень многое. Ее знания очень обширны, а техника работы с Силой поражает. Но понять мыслящего иначе человека бывает очень трудно. — он вздохнул. — Осознать некоторые вещи можно, только сделав их самому.

— Тогда терпи, но мы еще не закончили. — я успел в несколько мгновений бездействия собрать небольшой карточный домик. Исключительно, чтобы не терять связи с Силой — это не самое простое действие.

— Да, ты прав. — сказал он обреченно.

Еще пять минут принесли мне остатки его средств. Более двадцати тысяч кредитов.

— И чем занимаются джедаи после такого обучения? Срывают кубок в более изящных играх, навроде кубка саббака на Нар-Шадаа?

— Нет, это было бы как минимум нечестно. Я хочу пойти работать в комиссию по искусственному интеллекту. — с треском порвал шаблон джедай.

— А я думал, что вы путешествуете по всей галактике с мечом наперевес, причиняя добро и нанося справедливость.

— Только рыцари. — он грустно улыбнулся. — И мне это тоже грозит.

— Не хочешь быть рыцарем? — удивился я.

— Каждый джедай волен сам выбирать себе занятие. И в то же время у него нет никакого выбора. И в этом и заключается его выбор. — хмыкнул падаван.

— Свобода — иллюзия, пусть и полезная для душевного равновесия. — сказал я.

— Верно, и я уже сделал свой «выбор» — согласился он. — Я джедай и поступаю с наибольшей пользой для окружающих, а вовсе не для себя. Поэтому по-настоящему я хочу быть рыцарем, иначе бы и ноги моей не было бы в Ордене. И да, мне нравится работать с ИИ и я был бы не против делать это и дальше. Но вместо этого я шляюсь по корусантскому дну. И уверен, что не просто так.

Я пришел сюда влекомым судьбой, ты, я уверен, тоже. Наша встреча не случайна и важна для нас обоих. И, разумеется, была неизбежной.

— Иначе бы не случилась. — кивнул я.

— Разумеется. Мы достаточно хорошо друг друга понимаем. — согласился джедай.

— Так все таки почему ты хочешь стать рыцарем? Хочу узнать конкретику.

—Мы служим обществу и желательно направлять свои усилия на это сообразно своим талантам. И совет уверен, что мечом я пользуюсь намного лучше, чем программирую нейроядра. Поэтому «хочу» я одного, а делать буду другое.

— Ордену не нужны ледорубы и программисты? — удивился я. Способности к Силе можно же приспособить где угодно.

— Нужны. Те, кто следят за испытанием и контролем интеллектов дроидов, а особенно за созданием неконвенционных ИскИнов обеспечивают безопасность всей галактики. Важно не дать обмануть комиссию корпорациям и частным лицам. Но считается, что с этим справляются и не самые чувствительные к силе служители Силы.

— Убеди их, объясни, что тебе не по душе сражения. Неужели так необходимо отрицать свои амбиции? Нельзя ли совмещать приятное с полезным?

— Это шаг на весьма скользкий путь. И Совет мудрее. Ученик не должен подвергать сомнению приказы учителя, и это в целом разумно. И Совета также.

— Я уже рад, что не состою в твоем Ордене. — сказал я.

— Если не видишь своего пути в служении, то это так. Но мы рады приносить пользу всем разумным.

— Установленным советом способом? — подзуживал я его.

— Совету виднее. — тяжело вздохнув, повторил он. — Большинство из них очень умные люди. И мудрые.

— А форму, почему не носишь? «Каждый член Ордена представляет собой его часть. Смотря на него, разумные должны понимать кто перед ними. А каждый его член в свою очередь должен всегда осознавать, что на него смотрят, как на весь Орден сразу».

— Где такое написано?

— В учебнике по культурам галактики.

— В общем-то, верно. Но представь себе ситуацию, джедай заходит в подобное заведение с намерением спустить деньги в пазаак. Крайне подозрительно.

— И тебе ничего за это не будет?

— За ошибки падавана отвечает его мастер. А она будет мной недовольна только, если я зажгу меч в людном месте.

— Удобная позиция. — прокомментировал я.

— Вовсе нет. Мы вообще редко бываем в «удобной» позиции. Любая ошибка это удар по всему Ордену, а одна из самых ценных вещей, которые у нас есть — наша репутация. Причем для всех будет лучше, если она будет на высоте — и нам и тому, кому мы хотим помочь.

Он уже начинал потихоньку раздражать меня своей правильностью, доходящей до праведности.

— Хочешь отыграться? — спросил я его.

— Хочу. — я вселил в него новую надежду на реванш. — но каковы ставки?

— Я собираюсь спустить все твои деньги в кантине. Но в одиночестве это делать невесело. Выигрываешь — возвращаешь все свои кредиты. Проиграешь, идешь со мной. В принципе ты вообще не проигрываешь.

— Я согласен при условии, что ты объяснишь, как так играешь.

— Идет. Но прежде скажешь, как это делают джедаи. Академический интерес.

— Я просто позволяю Силе направлять меня. Я стремлюсь выиграть партию и открываю себя Ей, для того, чтобы она указала мне как это сделать.

— Какие карты выбирать и когда сдавать? — уточнил я, не узнав ничего нового.

— Правильно. Но мир подвержен переменам, и достаточно быстро. А действия генератора случайных чисел не поддаются осмыслению. Слишком на многое Она указывает одновременно. И чересчур часто меняется то, что она подсказывает сделать. Использовать Силу интеллектуальными или осознаваемыми, как хочешь, техниками при игре в пазаак почти невозможно. Хотя мы оба на что-то да годимся, верно? Нужно иметь связь с Силой абсолютную, быть ведомым ей, ее инструментом чтобы собирать двадцатки подряд, как ты. — он смотрел на меня вопросительно.

— Это не так. Я не ее инструмент. — я скривился. Перед глазами все еще плыло. Меня мутило — неожиданно сильно захотелось съесть что-нибудь сладкое.

— Сила направляет тебя. — сказал он сомневаясь. — Ты совершаешь выбор карты и поступаешь так, просто потому что так надо. Движение, поступок и восприятие едины и неразрывны. Ни одной задней мысли и всё выходит само собой.

— Нет. Еще раз нет. — ответил я ухмыляясь. — Я не спрашиваю, что мне делать у Силы. Не жду указания, как мне поступать. Я спрошу, что будет, если я поступлю тем или иным способом. Какие карты выберу. Посмотрю на результат. Оценю шансы и сюжет игры. А затем выберу как-нибудь сам, что именно мне делать. Из разных вариантов.

— Так… не получится. Джедаи не «придумывают, что делать дальше», и не «вырабатывают план». Подобные действия противоречат бытию джедая. Мы позволяем Силе течь сквозь нас и следуем ее течению, несущему к миру и справедливости[2]. И ты также не властен над миллионами вероятностей, в чем заблуждаются даже многие рыцари-джедаи. Во всяком случае не более, чем любой другой разумный, едва чувствующий Силу. Но ты всегда можешь следовать Ее подсказкам и получить тот результат, которого Она желает. В том заключается наш путь ее познания.

— Звучит почти религиозно. — фыркнул я. — И «познание» у вас такое же однобокое. Можно ли считать полученные вами знания о Силе достоверной информацией, если для того, чтобы прийти к такому выводу для начала следует Ее использовать определенным, регламентированным образом?

— Они получены в ходе чувственного опыта, когда человек напрямую прикасается к Силе и это самым убедительным образом, показывает верность подобных представлений. Через медитацию приходишь к внутреннему знанию, которое невозможно подвергнуть сомнению — сам искренне улыбаясь сказанному и явно выражая не свои мысли, ответил джедай. — Не воспринимай это всерьез, — добавил он с усмешкой, — но так считает большая часть Ордена. Нейрофизиология у нас не в почете.

— Ах да, оно же самое точное! — оскалился я. — И человек не может обманывать сам себя и полученные им ощущения не могут никак зависеть от того, как работает его сознание. Никогда. Ага! Глюки, архетипичные переживания и то, что всякая внешняя информация существует для нас в опосредованном виде, записанная на нейронную сеть нашего мозга не в счет.

— Мои мастера бы сказали, что твои речи опасны и напрямую ведут к Темной стороне, но я не могу с тобой спорить. — не стал отрицать мое утверждение падаван. — Строгие научные методы познания действительно не используются в нашем Ордене, но наука и не дает ответов в области нравственности, добра и зла. И не даст мне ответа, зачем сохранять баланс и мир в галактике. Поэтому то, что исследовать Силу с помощью незаинтересованных и не имеющих предубеждений приборов никак нельзя не так сильно меня расстраивает, как могло бы.

— Объективный результат опыта всегда одинаков, в то же время его практический результат и сделанные выводы напрямую зависит от того, кто и с каким багажом знаний его осуществляет. Я бы сконцентрировался не на том, какое Сила дает знание и к каким побуждает действиям, а на том, почему это вообще происходит. — ответил я.

— Возможно это и верный подход в установлении истины. Но правила поведения и использования Силы это не просто глупые традиции. Это мудрые традиции. — сказал джедай.

— Ты только что говорил о научной методологии, а сейчас упоминаешь традиции. Довольно противоречивое сочетание, — протянул я.

— Миссия нашего Ордена требует того, чтобы он имел значительный авторитет, а уважать нигилистов или злорадных скептиков не принято. Тем же, кто принимает чужие традиции такими, какие они есть и имеет не менее богатые свои собственные, куда легче заработать уважение. К тому же духовную организацию не построить на строгих рациональных принципах. Не ты первый это говоришь, мне известны проблемы и недостатки нашей методологии познания, хотя они и не интересуют большинство членов Ордена. У нас есть разные философские течения, но все джедаи уверены насчет единой цели Ордена — использовать Силу методами, полученными в ходе многотысячелетнего опыта для того, чтобы сохранять мир и баланс в галактике. И для осуществления этой задачи не зазорно придерживаться традиций, имеющих глубокие и пусть неясные на первый взгляд корни.

— А почему не подойти к исследованию Силы с научной точки зрения? Эти «философские течения» должны обсуждаться в такой же манере, как, скажем и физические или другие научные теории. Ведь все они претендуют на то, что описывают реальность.

— Последний раз, когда авторитеты оспаривались всерьез, назывался «Великая война ситов», а до того «Третий раскол ордена». Поэтому Поиск истины на повестке дня не стоит — у нас совсем по-гуманитарному царят авторитеты. И я не могу с этим не согласиться, в тех вопросах, которые мы, джедаи, как правило, разрешаем, опыт и мудрость куда важнее, чем горделивое отрицание любых истин и авторитетов.

— Сдаюсь, — развел я руками. — Чтобы выполнять свою иррациональную моральную задачу ваше устройство может быть и неплохим. Но оно неприемлемо для того, кто находится в поисках Истины.

— Я рад, что ты что-то понимаешь. Но прими к сведению: то, как ты используешь Силу несколько противоестественно. Заметь: я нисколько не устал, а ты выжат и без дозы глюкозы скоро хлопнешься в обморок, но никак не прекратишь при этом со мной спорить. Да и еще продолжаешь держать себя на взводе, чтобы не потерять связь с Силой. Мои же возможности всегда со мной.

— Но ведь работает. Научный критерий истины. Эксперимент! — я обвел стол — подтверждает теорию. Так что, партия?

— Партия.

Он продул один к двум. Я же получил еще одну порцию головной боли.

— Знаешь какую-нибудь приличную кантину? Но в меру, не излишне порядочную.

— Нет, я же джедай, какие кантины?.., но думаю, что найти не проблема.

Мы вышли из забегаловки и пошли к лифту, ведущему на верх. Я не мог понять, опечален он проигрышем или рад этому. Высказал вопрос вслух.

— Джедаи не ходят в кантину развлечься. — ответил он мне. — Тем более на деньги, выигранные у несчастных жителей городского дна. Но ты не оставил мне выбора.

— Выбор был. — не согласился я. — Я имею ввиду то, что им обычно зовут.

— Оставить эти деньги у тебя?

— Да.

— Это было-бы еще не справедливее, — он искренне улыбнулся.

— Олег, — я протянул ему руку.

Такое приветствие было не принято в Республике. Как антисанитарное.

— Реван. — он закрепил знакомство рукопожатием.

ПРИМЕЧАНИЕ

[1] Не эти ваши глупые картинки с котиками и выпученными лицами, хотя они и тоже подпадают под определение мема. Воспользовавшись Википедией: Мем (англ. meme) — единица культурной информации. Мемом может считаться любая идея, символ, манера или образ действия, осознанно или неосознанно передаваемые от человека к человеку посредством речи, письма, видео, ритуалов, жестов и т. д. Концепция мема и сам термин были предложены эволюционным биологом Ричардом Докинзом в 1976 году в книге «Эгоистичный ген». Кстати я лично считаю эту его книгу и саму эту идею, куда большим вкладом в развитие человечества, чем вся его антиклерикальная деятельность, напоминающая физический труд греческого гражданина Сизифа.

[2] Цитата Мэйса Винду из книги «Уязвимая точка». Точнее не скажешь.

11. Прыжок в окно Овертона

МʼАйк предпочитает искать приключения в одиночку. Другие только мешают. И они говорят, говорят, говорят.

© Майк Лжец

« Злых людей нет на свете, есть только люди несчастливые» © Михаил Афанасьевич Булгаков. Мастер и Маргарита.

— При всем уважении, этот мужчина — рыцарь в сияющих доспехах. Вы должны ему копье полировать!

© Декстер

«Немного» музыки

©Аквариум — Я — змея

©Para Bellvm — Грех

©Abney Park — Evil Man

© Высоцкий — В заповеднике (вот в каком — забыл)…

©Bohren & Der Club of Gore — «On Demon Wings»

— Реван, — он крепко пожал мою руку. Ладонь его была жесткой от мозолей, как у плотника. — С внешнего кольца?

— Дальше. Из такой дали, что ее даже невозможно вообразить. Моя звезда умрет, но ее лучи все еще тщетно будут тянуться к этому миру.

— Я тоже родом из неизведанных регионов. Из тех мест, которые не существуют по самым трезвым убеждениям большинства разумных.

— И как же угораздило оказаться в Ордене?

— Где только рыцари—джедаи не бывают. Меня нашли и предложили родителям отдать меня в Орден. Во всяком случае, это то что известно мне.

— Давно это было?

— Мне не было и четырех. Я даже не знаю координат своей родины.

— Печально. У меня те же проблемы.

— И как угораздило? — спросил Реван, сам никак этим не опечаленный.

— Ты веришь в путешествия между планетами без использования корабля? — задал я слегка безумный вопрос.

— В научной фантастике встречал, — усмехнулся джедай — Но галактика велика и неизученна. Тебе могли вколоть хорошенький препарат. Раз, и ты на Трандоша. Или сидишь в клетке у размахивающего электроплетью зайгеррианца в ожидании, когда же окажешься на крупнейшем в галактике аукционе рабов. А дорогу домой и не вспомнишь. Работорговцы часто так поступают.

— Похожая ситуация.

— Возможно, так оно и было. Существует столько различных веществ, предотвращающих формирование долговременной памяти… Примешь такое и не только не вспомнишь все за последующий день, но и забудешь произошедшее незадолго до того. Что не менее важно. К сожалению, я об этом осведомлен лучше большинства, — сказал он почти сам себе.

Я позволил на этот раз Силе поработать навигатором. Уж выбор кантины я мог Ей доверить. Лифт и ноги донесли нас до триста пятого уровня, в неприметное на первый взгляд заведение «третья тень» притаившееся в темном закутке жилого лабиринта. Сумку с хламом я сдал на входе в камеру хранения. Фэйсконтроль одурманил Реван, убедив пропустить меня, все еще не сменившего имидж с самого Коррибана. Сам же он даже и не подумал сдавать свой световой меч.

— Велика Сила убеждения, — сказал я, видя такое.

— Мое обещание вынуждает меня прибегать к таким средствам. Поступать так для своей выгоды — большая ошибка.

— Вы вообще не используете Силу для себя? — удивился я.

— Нет. Только для выполнения своих миссий. И подумай, сколь обесценивается любой дар, как только ты превращаешь его в обыденный инструмент. Можно даже и забыть, для чего же его можно использовать по-настоящему.

— Вроде игры в карты? — усмехнулся я. — Или пазаак исключение? Не пошлый азарт, приправленный жаждой наживы?

— Такова цель, поставленная передо мной учителем. Это входит в рамки дозволенного.

— Кем дозволенного? И кто устанавливает правила? — я, как всегда устремился к сути дела. Мне стал интересен источник его иллюзий.

— Верховный совет. И местные советы, которым подотчетен, — перечислил Реван.

— Джедай не может быть сам по себе? Свободен? Насколько это вообще возможно, разумеется, — усмехнулся я легкому и эфемерному слову, несовместимому ни с нашим свинцово-тяжким бытием ни с далеко не новыми выводами нейрофизиологии.

— Бывает, кто-то решает, что готов и должен продолжать путь в одиночку, но для этого нужна либо величайшая выдержка, либо такая же гордыня. Бывает и необходимость. Если рыцарь прав — его поймут. Но это случается редко — всегда можно оступиться, и товарищи должны быть рядом. Это наша страховка от того, что ты не пойдешь не тем путем.

— Оценивая себя сам, всегда ошибаешься? — спросил я.

— Да. Одно из множества правил кодекса. Но это не только контроль, но и поддержка. Всегда можно рассчитывать на помощь… А ты мог бы достичь немалых успехов, случись состоять тебе в рядах нашего Ордена. Но, я уверен, что это глупое предположение — тебе же это не интересно? — задал он риторический вопрос. На лице не дрогнул ни один мускул, лишь промелькнула почти искусственная улыбка. Проявилась и вновь растворилась в воске лица. Только пытливый, слегка ироничный взор оживлял застывшее, как глина древнегреческой маски лицо.

— Нисколько, — тем не менее, ответил я. — Кучкуетесь, значит. Боитесь потерять социальную обусловленность… И как часто вы повторяете эти мантры? — ехидно спросил я.

— Достаточно. Обдумываем, — нисколько не смутился Реван.

Заведение смертельно напоминало то, которое я посетил в Коррибане. Только линии стен обволакивали зал еще более причудливо, а истертые песчинки времени не шуршали под ногами. Приглушенный свет плавно перетекал безымянными оттенками по столам и одурманенным лицам. В дымчатом свете играл одинокий причудливый саксофонист. Музыкант выдувал печально-тягучий звук, проникавший сквозь грубую ткань плаща. Игравшая на синтезаторе девушка аккомпанировала ему.

— Навевает печаль. Ты пришел сюда веселиться? — спросил Реван. — Это очень неординарный клуб.

— Скорее хорошо провести время. Когда я пью, то становлюсь грустным. Стадия веселья проходит неощутимо быстро. Да я и не стремлюсь на ней задержаться. Тут подходящая атмосфера для полного погружения в алкогольный дурман, — я осмотрелся. — Как раз для меня.

— Джедаи, кстати, не погружаются в «алкогольный дурман». Наш разум всегда должен быть ясным. — сказал он недовольно, или же мне так показалось — Или не прибегая к древним образным конструкциям и согласно последним трактовкам кодекса «биохимия центральной нервной системы должна быть в природной норме», — я вздернул бровь, услышав далеко не гуманитарное определение, Реван, заметив интерес, пояснил. — Отчасти эта громоздкая фраза была введена Верховным Советом, после того, как я уточнял о допустимости для джедая ноотропных препаратов, или векторной генетической перекодировки биохимии мозга. Про киберимплантацию я даже и речи заводить не стал. Но вопрос с алкоголем куда проще — мы трезвенники.

— Неужели в этом месте не возникает желание погрузиться в зыбучий песок безделья, рассеять все мысли, оставить тяжелые думы и просто упасть в объятья пустоты? Отрешиться от вечного хаоса внешнего мира, найти в себе силы признать всю бессмысленность его суеты? — спросил я его, прикрыв глаза и погружаясь в музыку, естественный для меня ход, чтобы ощутить едва заметные колебания Силы. — Вступить на дорогу саморазрушения — единственный осознанный путь в мешанине абсолютно случайных событий. Застыть, замереть в бесконечном падении в никуда, потеряв всякую связь с реальностью, не ощущая даже ее саму, распадаясь на эмоции, идущие только лишь из самой темной глубины, отдельные атомы в океане пустоты? Дождаться, когда исчезнут все цвета и внешние, навязанные стремления. — я говорил медленно, вслушиваясь в спокойную мелодию, почти потеряв мысль, начатую мной и может так ее и не закончив. Но важны не слова. Я улыбнулся, и открыл глаза, увидев нужное мне. — Но не надолго — затем, мы как обычно свернем на свой абсурдный путь — я буду искать ответы на вопросы, разрешить которые находясь в оковах собственного сознания, скорее всего невозможно, а ты будешь стараться, чтобы этот мир не стал еще хуже, чем он есть. Чтобы энтропия росла где-то в ином месте, а в известном тебе пространстве происходили только замкнутые циклы.

— Я тоже это чувствую. Возможно в том виноват ты, возможно здешняя атмосфера, — сказал он, — но это место для потерянных душ, а не джедая, имеющего четкую цель. Это опасное проявление слабости.

— Ну что ты заладил: джедай, джедай… оглянись, — я указал на танцующие в волнах звука и потоках фотонов пары — сегодня и здесь ты просто тот, кто ты есть сам по себе, без всего этого налета пафоса и своих правил. Это время и место ты выиграл сегодня внизу. Наслаждайся.

Подошел официант, принесший меню. Именно принесший. Живой официант. Я бы этому удивился, но провел еще не так много времени в этой механизированной галактике. Сделал заказ на пять тысяч кредитов. Он поднял вверх бровь, недоуменно вертя в руках планшет с заказом. Словно два бича, зашедших в магазин скупили в нем весь дорогой алкоголь и даже за него заплатили.

— Поставь то же, вот на тот столик, — я указал на один из свободных.

— Там никого нет, — ответил официант.

— К тому времени, как заказ будет готов, будут, — сказал Реван, словно бы к чему-то прислушавшись. — И облегчи слегка меню, — добавил он.

— Ужин по высшему разряду для трех прекрасных девушек. От имени вот этого молодого человека — я кивнул на Ревана.

— На ту же сумму? — уточнил официант.

— Да на ту же, — я снисходительно улыбнулся. — Вы оцениваете людей исключительно по их внешнему виду?

Левая рука вновь легла на пояс, невольно ощупав воздух на месте уже весьма удобной и привычной опоры — рукояти сабли. Реван заметив это движение, вздернул бровь, но промолчал.

Смущенный официант ушел.

— Пол суммы за раз, — сказал, скрывая за отрешенным выражением лица негодование, Реван. — Опрометчивый шаг. А что потом?

— У меня еще есть деньги, нельзя же быть таким мелочным! И это всего лишь деньги.

— Для тебя сумма небольшая, но посмотри на это глазами тех, кто никогда таких денег в глаза не видел. Орден тоже не богат. У нас не принято так сорить деньгами.

— Они уже не твои, — напомнил я ему. — Это не должно тебя волновать.

— Но ты угостил тех дам «за мой счет».

— «Тех дам»…, а ты не безнадежен. Смотри, они уже заходят сюда. И вправду очень хороши собой. Сила-силой, но пока не увидишь своими глазами… Какая из них тебе больше нравится? Брюнетка, или блондинка? Или та с кожей голубого отлива? Я не видел таких раньше. Но симпатичная.

— Джедаям…

— Здесь нет джедаев. — перебил я его. Грубо, но иначе я не мог.

— Мы избегаем чересчур эмоционального общения и излишне тесного взаимодействия между полами. — сменил тон джедай.

— Боги бессметные! Вот это фраза! — поразился я, возведя очи горе. — Скажи сразу, что совет еще и в кровать к вам заглядывает. Или запрещает трахаться.

— Нет, но такое понятие как "личная жизнь" джедаям неизвестна.

— Выбор многих — фыркнул я, — но навязывать его всей организации — редчайшее извращение. Зачем такие сложности?

— Мы должны избегать привязанностей и любого неравнодушия, затрудняющих беспристрастное суждение. Если для большинства разумных свойственно осуждать дискриминацию, то мы осуждаем и простое превознесение одних над другими на основании личного знакомства или не более, чем случайной принадлежности к каким-либо объединениям, социальным, политическим, культурным, каким угодно… считая это частным случаем дискриминации — выходит все прочие хуже. — сказал он. — и вдохновенно продолжил. — Нашими поступками должно двигать только служение Силе. Личные интересы и предпочтения вторичны. Некоторые говорят, что мы выше их. Это не так, просто мы оставляем их в стороне, — сказал он, как по учебнику.

Я не был уверен в том, говорил ли он то, что думал. Слишком правильно, слишком идеалистично для того скептика, которым он предстал передо мной ранее.

— Хотя та брюнеточка очень даже ничего, — добавил он неожиданно. — Но сказанное остается в силе. И в Силе.

— Но ты здесь, — заметил я.

— Потому что клятву джедая нарушать не следует. Каждый знает, что данное нами слово крепче дюракрита. Не пойдя с тобой, я бы подорвал авторитет Ордена и твое к нему уважение. Казалось бы мелочь, но это не так. Если хочешь, чтобы другие соблюдали правила и договора — начни с себя.

— А я бы рассказал это еще кому-то, — продолжил я. — Репутация ордена могла бы пострадать. Потерять уважение много легче, чем его заработать, верно?

— Верно, — согласился мой собеседник.

— Но, мне кажется, что ты сказал очень важную вещь — ты говоришь о репутации, как о некотором инструменте. А о честном поведении и сдержанных клятвах, как о точильном камне для него.

— Именно так. — продолжил он, как ни в чем ни бывало.

— И это должно вызывать доверие? — на моем лице заиграла безумная улыбка. Не более чем защитная реакция на информацию, угрожающую целостности психики.

— Ах да. Я бы должен был сказать, что держать свое слово и избегать лжи стоит просто так, потому что это плохо, — бесстрастно сказал Реван.

— Я ожидал этого, — ответил я.

— А я этого не скажу, не собираюсь впадать в идеализм. И не претендую на звание святого. Или идиота.

Я сквозь призму бокала рассматривал посетителей. Как мало в действительности я знаю про людей этого мира! Этих «испортил» не только квартирный вопрос. Симпатичные, шикарно одетые, сытые, довольные. Подтянутые, не страдающие ожирением. Генетически модернизированные. Еще бы, согласно местной статистике только десятая часть доходов уходит на первичную энергию, а остальное оседает в цепи оказания и потребления услуг самого разного рода. EROEI[1], или энергетическая рентабельность для местных источников энергии значительно большая тысячи — явление обыденное. Основание энергетической пирамиды тонкое, и места для того, чтобы пиршествовать на ее следующем этаже остается для многих. Это почти трапеция, а не наша родная пологая пирамида с тупой и занятой немногими вершиной. Хотя и эта трапеция обман зрения — в действительности она такая же пирамида и у нее также есть вершина. Приблизиться к которой нисколько не проще.

Большая часть населения оказывает услуги и потребляет услуги, не связанные с первичными жизненными потребностями — таков этот мир.

Как их тела, так и заключенные в них представления о мире — продукт совершенно иного техногенного окружения, вмешивающегося в вопросы, бывшие некогда сакральными, но ставшие теперь обыденными. К примеру, полное генетическое секвенирование стоит дешевле, чем рентгеновский снимок. Со всеми вытекающими. Давно на Земле известен процент детей рожденных в браке, но не от законных отцов. Которые об этом ничего и не подозревают. Здесь же «кобелиная» стратегия размножения не работает — значит, подробный психотип не закрепляется в генофонде. И это только простейший пример. И не самый интересный.

Редко когда в столице гонка сперматозоидов до цели несет «честный» характер, не под микроскопом генетика. Услуга недорогая и востребованная. Кто же желает воспитывать дебилов или уродов? Да и вынашивать их самостоятельно не обязательно. Простые решения подобные сложению базового генотипа родителей с выборкой удачного решения не устраивают? Всегда можно вмешаться. Или воспользоваться банками генетического материала. Разумеется за деньги. Вы успешный актер, звезда? Добились славы, известности или обладаете необычными талантами или интеллектом? Сдайте свой материал и не только заработаете денег, но ваши цепочки ДНК будут нести тысячи людей по всей галактике. И компания, которая работает дистрибьютором вашего генотипа, тоже заработает на этом.

В вершинах этого экуменополиса выжимали деньги из всего, пригодного для давки. Эти отполированные напильником люди и экзоты, доведенные до блеска пастой оптического института, сверкающие внешним совершенством, по мнению большинства моих бывших соотечественников, топтались при этом на самом дне морального разложения. Останки бога тоже можно было найти здесь — он не только умер, но и успел полностью сгнить.

— И все же, почему столь строгие самоограничения? Аскетизм и целибат? — прервал я недолгое молчание.

— Нас мало. А после великой ситской войны стало еще меньше. Если мы будем себе позволять бродить по клубам и отвлекаться на мирские вещи, то у нас будет еще меньше времени. А мир и справедливость требуют защиты повсюду и все время. Такое поведение будет преступлением с нашей стороны. Мы можем помогать, а значит должны.

— Так плодитесь и размножайтесь. Вроде бы Сила — это наследуемая мутация, — хмыкнул я. — Будет больше джедаев.

Реван промолчал.

— И сейчас ты совершаешь преступление? — задал я ему вопрос.

— Нет. Сейчас я расплачиваюсь за совершенную ошибку. Если это будет хорошим уроком, то возможно это все будет иметь смысл.

— А твой учитель? Что скажет она?

— Что я слишком долго выигрывал эти кредиты и найдет мне новое занятие. Сомневаюсь, что буду этому рад.

— Кто она?

— Хранитель архивов Храма здесь на Корусанте. Редкий случай, но я мог выбирать учителя, и из несколько альтернатив предпочел знания.

— Тебя учат сортировать пыльные тома, копаться в древних свитках и читать летописи, написанные на забытых языках?

Он ответил громким и продолжительным смехом.

— В основном решать споры, уговаривая разумных… и не очень, сложить оружие. Мы самые известные посредники в галактике, как-никак. Найти самое оптимальное решение, которое устроит все стороны и ничем им не аукнется в будущем — наш главный, на мой взгляд, талант. Нам доверяют — любому известно, что мы самые объективные посредники. Потому что не считаем никого правым по умолчанию.

— И Республику? — поддел я его, но безрезультатно.

— И ее тоже. Поэтому мы никогда не станем государственной структурой. Государственные служащие подобны корпоративным хищникам — соблюдают свою же стайную корпоративную этику. Входящую в противоречие с нашим достаточно безоценочным суждением. И даже так нам все равно предоставляют средства и ресурсы, поскольку, как правило, наша деятельность приносит пользу Сенату и народу Республики. Но мы всегда оговариваем, что ничего и никому за это не должны. Законы Республики таковы, что содействовать обязаны нам, мы же напротив — всегда можем отказаться от вмешательства.

— Утопия, — не поверил я.

— Так говорят многие, но этому негласному союзу не одна тысяча лет, — на лице моего собеседника вновь растянулась улыбка робота, возможно искренняя. — Но ты думаешь правильным способом. Я бы и сам воспринял это с недоверием, также как и ты. Как работающий с архивами человек, я привык воспринимать любую информацию, как бы она не выглядела, с недоверием, будь то электронная статистика, записи воспоминаний, отчеты или летописи, даже нанесенные органическими красителями на выдубленные шкуры животных. И помимо этого я умею должным образом ее обрабатывать, чему ни на одном курсе по информационным технологиям никогда не научат. Там, к сожалению, не исследуют ошибки, возникающие еще до того, как они станут контентом.

— Но это устраивает власть имущих. Ты сам это сказал, — заметил я. — А сами вы дистанционируетесь от власти. Во всяком случае, вы не пишете законы, а исполняете их, как бы странно они не звучали.

— Именно так, — кивнул он.

— Тогда вы попросту политическая обслуга! Вам способствуют, поскольку вы устраиваете основные капиталы Галактики. Я бы не хотел тебя оскорблять, но выводы напрашиваются именно такие.

— Будь на твоем месте кто-либо иной, я бы не согласился. Может, даже изобразил бы оскорбленный вид. Но, увы, ты прав. Мир устроен так, что нельзя ничего достигнуть, находясь с ним в состоянии войны. И мы идем на компромиссы, если это нужно и это не какой-то фатальный недостаток Ордена. Мир реальный состоит из компромиссов чуть менее, чем полностью. А для Ордена, которому более двадцати тысяч лет, максимализм был бы неуместной в своей запоздалости болезнью.

Я мысленно с ним не согласился. Мы всегда в состоянии войны с миром и обычно он побеждает, а мы напротив — капитулируем.

— И как часто удается этих… компромиссов достигнуть? — сказал я скривившись.

— Достаточно часто. Но иногда слова не помогают, но в подобных случаях я излишне хорошо владею мечом. И не только мечом, хотя это не всегда находит должное понимание.

— Излишне? Как можно владеть оружием излишне хорошо? — от такого словосочетания меня аж перекосило.

— Можно, — он склонил голову набок, как сова. — Это значит, что следует направить свои таланты на иные способы преодоления препятствий. А моя уверенность в низком для меня риске, связанном с силовым решением задачи, приводит к тому, что я могу и не рассмотреть другие пути. — ответил явно подготовленной заранее фразой. Видимо он не раз задавался этим вопросом. Или его ему задавали.

— Не всегда они есть, эти возможности. И не всегда стоит ими пользоваться. Миролюбие могут воспринять за трусость — это аукнется в будущем, — заметил я.

— Тогда нужно найти в себе мужество взять меч и сражаться. В этом случае мои навыки считаются вполне достаточными.

Официант принес заказ. Я разлил зелтронское вино тридцатилетней выдержки по бокалам. Янтарная жидкость скользнула в стекло сосудов — затем по пищеводу вниз, еще по пути в желудок растворенный в нем алкоголь уже диффундировал в кровоток направляясь в сосуды головного мозга. Изменяя сознание. Интересно, как алкоголь действует на джедаев?

— Возвращаясь к моему вопросу, почему вам нельзя жениться или встречаться с девушками?

— Я могу начать рассказывать печальные истории про привязанности, но человеку не следующими путями Ордена будет трудно это понять. Но, есть еще причины, которые понятны любому. Главная — тогда мы будем уделять больше времени одному человеку, когда Сила дает нам возможность помогать тысячам и миллионам. Неравноценный обмен.

— Времени всегда не хватает. Его пугающе мало. Если бы его нехватка ощущалась, как нехватка воздуха мы хрипели бы, как висельники, в скоротечной минуте до финала припадочно болтающие ногами и тем самым только сильнее затягивающие скользкий узел. Попытайся успеть все, и потеряешь рассудок. Задумайся об этом и Хронос раздавит тебя, как насекомое. Одним небрежным и бесконечно тяжелым взглядом.

— Мало, — согласился Реван. — Но тогда это значит, что мы должны расходовать его разумно. Как всякий истощимый ресурс.

— Не значит ли это, что не имеет смысла ничего? Больше ты успеешь сотворить «добра», или нет? Все это неважно, — возразил я. — Важно только настоящее. И пытаться управлять своим временем… не ценнее ли один вздох, один миг всей остальной жизни? Если он был наполнен смыслом?

— Он пройдет. А результат нашей работы останется.

— Но любимый, родной для тебя человек… не стоит ли он выше тех миллионов, с которыми тебя ничего не объединяет? — зашел я с другой стороны. Самому мне эта концепция до конца непонятна, но столь многие ее придерживаются, находя в ней нечто важное, постоянно от меня ускользающее.

— Все люди равноценны. Мы не можем ставить одних выше других. Личные знакомства значат для нас много меньше, чем многие политики хотели бы. Мы уважаем одинаково все формы жизни.

— За уважение, — предложил он тост. Который хотел предложить вообще-то я. Он опять улыбался и вновь я не мог определить по-настоящему ли, наслаждаясь моим замешательством или совершая ожидаемый от меня поступок.

— За уважение, — повторил я за своим нереализованным будущим.

Мы помолчали немного, слушая музыку и думая о своем. Я подмечал непривычное и необычное поведение посетителей. Вот один наклеил себе на предплечье тоненькую пленку — и в его кровь начало поступать какое-то вещество. Медленно и постоянно, позволяя постоянно поддерживать состояние наркотического опьянения. Или он так борется со скукой или недостаточной общительностью — тут вообще многие проблемы решают, обращаясь напрямую к их источнику. Я же предпочитаю, читать, слушать, говорить и думать… или же участвовать в необычных событиях — это более тернистый путь к изменению своего сознания, но и ведущий к иным вершинам.

— Проведем мыслительный эксперимент. — начал Реван… Как так-то! Это же самое я хотел сказать прямо сейчас. Да он издевается! — Уверен, что у тебя множество вопросов, одних которых наметанному оценщику достаточно, чтобы провести о тебе суждение. Но я воспользуюсь своей очередью.

— Никак не могу это оспорить.

— Хорошо. Изволь ответить на такой вопрос. Представь себе, что ты офицер. Идет война и несколько человек из подразделения, которыми тебе выпало командовать, отказываются идти в атаку.

— Моральные дилеммы? — недобро сказал я. — они мне никогда не нравились.

— Они самые. Но я не ставлю тебя в жесткие рамки, у тебя свобода действий.

— Они добровольцы или призывники? Эти «отказники»?

— В твоем отряде есть как те, так и другие. И среди этих подчиненных также. Я не стремлюсь упростить твой выбор. Но тебе известен зачинщик этого бунта.

— Их следует расстрелять. Всех. Не публично перед строем, это ударит по психике солдат, но так, что бы хотя бы несколько человек это видели и рассказали остальным. При свидетелях.

— Кровожадный выбор. Но ты мог наказать только одного человека.

— И создать иллюзию того, что можно уйти от ответственности? — спросил я его. — Армия, где каждый подсознательно не готов к смерти не может выиграть войну. Чтобы выжить на войне, надо быть готовым умереть. Сложно, но это так. Убив этих несчастных, я спасу от смерти, куда большее число людей тем, что люди будут соблюдать и исполнять приказы. Пусть от страха смерти уже неизбежной, но исполнять. Это милосердие, а не жестокость. На войне бывает, убивают. Бывает, солдаты выполняют задачи, с верным риском погибнуть. Люди должны быть готовы к этому. Если они думают, что они не на войне, а в детском лагере, то какого ворона они вообще там делают?

— Однако так ты ужесточишь конфликт. Это повлечет за собой цепь событий, где вероятно погибнет еще больше солдат. Одно кровопролитие положит основание следующему. Зло порождает зло — известный резонансный процесс в обществе.

— Войны не выигрываются миролюбием или готовностью идти на компромиссы. Кем бы ни стал ее заложник — рядовой, полк, гибнущий под напором вражеского наступления, или окруженный врагом, взятый в кольцо осады и умирающий от голода город. Сделав шаг назад, ты сообщишь врагу, что не готов воевать до последнего. Покажешь слабость. Хищники только и ждут того момента, когда жертва выкажет слабость, чтобы вцепиться ей в горло.

— Тогда почему ты уверен, что война должна быть выиграна? — спросил джедай.

— Если бы я не был уверен, что должна — я не был бы тем офицером. Предвосхищая твой вопрос, «если бы я был тем офицером, но не был бы уверен в справедливости этой войны», то это был бы не я и оттого я не в силах ответить, как повел бы себя этот другой человек в такой ситуации.

— Опять не могу с тобой спорить. Продолжим. — сказал Реван. — Тебе, как офицеру поступает приказ начать наступление. И тебе известно, что большая часть, а возможно и все твое соединение погибнет в нем. Ты в том числе. Ты выполнишь приказ?

— Нет. — ответил я не задумываясь.

— Неожиданный поворот, — сказал тот, кто его, разумеется, ожидал.

— Я нелепо всю жизнь стремлюсь к одной цели, но не собираюсь радоваться ее достижению.

— Но ты готов отправить людей на смерть. А сам нет. Достаточно эгоистичное решение.

— Возможно, и найдется причина, по которой я соглашусь погибнуть; нечто, что сочту более ценным, чем моя жизнь. Но это точно не будут жизни солдат даже не моего подразделения, или победа в некой гипотетической войне. И именно поэтому я никогда не пойду добровольцем ни на одну войну — я не готов и не имею права решать вопросы такого рода за других, или приказывать делать им то, что сам к себе не приемлю.

— Тут есть своя справедливость. Ты не устал отвечать на мои вопросы? — спросил Реван, доставая коммуникатор. Слишком тяжелый и неказистый, чтобы быть одной из множества моделей для широкого употребления, обычно гладких как куски мыла. А зачастую выглядевших, как тонкие слюдяные пластины или изящные браслеты, надежно за запястье приковывающие человека к голонету. Ком Ревана был насквозь пропитан Силой — такая же ручная сборка, как и у меча.

— Нисколько. Валяй дальше.

Я переглядывался с той синекожей девушкой, но пока не торопился. Был уверен, время еще не пришло. Да и утолить зверский голод деликатесным морским гадом тоже стоило. Пупырчатые щупальца флик-угря, нарезанные крупными кольцами под кислым соусом были очень недурны.

— Всего один новый мыслительный эксперимент. Ты находишься на борту корабля, терпящего бедствие, в отсеке, который вскоре наполнится ядовитым газом вместе с еще одним экзотом. У вас на двоих одна дыхательная маска — и выживет только тот, кто ей завладеет.

— Пахнет кровью, — сказал я настороженно. Мне противно бессмысленное кровопролитие.

— Однако вы договорились, — почти успокоил меня Реван. — Решили, что этот спор должен решить его величество случай и решили тянуть жребий.

— Не воспользуюсь ли я Силой, ты хочешь спросить?

— Именно это меня и интересует, — подтвердил Реван.

— Разумеется, воспользуюсь, — недоуменно ответил я.

— С таким же успехом ты мог бы ее и отобрать.

— Действительно, — кивнул я.

— Всякий раз, когда одаренный использует Силу в своих интересах, это выглядит, как естественное использование преимуществ. Но, по сути это очень грязная игра.

— Однако я поступаю вполне честно, — ухмыльнулся я.

— Не вижу, в чем эта честность заключается.

— Если проиграю, то дыхательную маску я постараюсь отобрать уже с использованием физической силы. И мнение моего соперника по этому поводу меня волновать не будет, — озвучил я то, что собирался сказать изначально.

— Жестоко, — спокойно сказал Реван.

— И если ее попытаются отобрать у меня — я тоже это пойму. Приму как есть — безо всякой злобы и причитаний о несправедливости. Но это не значит, что отдам свой шанс на спасение добровольно, — оскалился я.

— У тебя извращенное понятие о справедливости, — поморщился Реван.

— Напротив, оно очень точное. Ее не существует.

— Но будь построено общество на такой логике — оно бы погрузилось бы в пучину анархии и насилия, — сказал Реван обеспокоено.

— Ничего подобного. — оспорил я. — Законы и правила — результат разумного компромисса к которому пришли те, кто в непроглядном мраке этой бездны анархии обитать не желает. Для того чтобы прийти к ним вовсе не нужно внутренне присущее моральное чувство. Но какое бы яркое светило цивилизации не озаряло общество — припрешь любого ее носителя к стенке, и в миг с него слетит весь тонкий налет цивилизованности. Как неумело нанесенный грим. Останутся только инстинкты. Вовсе не обязательно главным будет чувство самосохранения — но оттого поведением неподконтрольным сознанию быть не перестанет. Себя же я знаю достаточно, чтобы не обольщаться на этот счет — я не ценю чужие жизни больше чем собственную.

— Откровенно. Хотя я с тобой насчет общества и не согласен. Первично моральное чувство — законы их оформление. Я изменю вводную — с тобой в одном отсеке твой соотечественник.

— Их много, — небрежно сказал я.

— Тогда прекрасная девушка, — сказал Реван, ставя меня в крайне неудобное положение и зажимая между различными животными предустановками.

— Измеряешь глубину моего нравственного падения? Не преодолей вслед за мной горизонт событий. — Посоветовал я ему.

И сейчас я не мог сказать, что бы я сделал, сидя в удобном, полужестком кресле с регулируемым углом спинки, и посасывая дорогое винцо. Задаваться такими вопросами заранее глупо — попытки рационально описать причины своих решений постфактум, похожи на запись хроники аварии на энергоблоке АЭС. Остается только удивляться тому, как же это могло случиться. Своим нелепым или же удачным, но насквозь интуитивным поступкам.

— Так все-таки? — поинтересовался Реван.

— Понятия не имею, — всплеснул я руками. — Я похож на человека, у которого есть план? Абсурдные этические задачи, где необходимо выбирать наименее социально важную жертву, ты пропустил… чему я бесконечно рад. Если же ты хотел выяснить, достаточно ли я дрессирован, чтобы считать некие правила конечной и неизменной истиной, то нет — у меня не выработались подобные безусловные рефлексы. Каждую новую ситуацию я буду рассматривать заново. В контексте событий.

— В контексте событий… — протянул джедай, почесав подбородок. — твое мировоззрение удивительно похоже на джедайское, но изуродовано нравственным нигилизмом. Мы же уверены в наиболее этичном и верном решении. Его существовании. Даже если оно заключается в недеянии. Для тебя же все они одинаково лишены смысла.

— Бинго! — воскликнул я радостно. — Ты догадался. А вас эти вопросы, я смотрю, занимают постоянно.

— Именно так. Подумай — мы, джедаи, отрицаем окончательную верность большинства традиционных правил, догм и общественных норм, поскольку они относительны и в прорве различных миров и социумов, у сотен разных жизненных форм отличаются друг от друга. Порой коренным образом. В такой ситуации, вопросы, как вести себя правильно становятся едва ли не важнейшими. Кем быть и к чему стремится. Хорошо, что есть Сила — надежный союзник. — он опять склонил голову набок, словно бы прислушиваясь к чему-то.

— Однако вы уважаете чужие правила и законы, какими бы иррациональными или несправедливыми они не были. И не стремитесь развеивать чужие заблуждения. — недобро сказал я.

— Если они им самим на пользу. Или они сами их таковыми считают. И, заметь, большая часть совершаемых нами оценок — такие же заблуждения, — подтвердил Реван. — Убери все эти опоры и что останется? Хрупкие и нестойкие стропила разума, не везде даже соединенные друг с другом, на которые при этом давит чудовищный груз вопросов. Еще немного нагрузки и они сломаются под их весом.

Реван отхлебнул вина, смочив пересохшее горло.

— А у тебя все же есть требование к чужому поведению? — улыбнулся он впервые по-настоящему. — Неожиданно, но и у тебя нашлись координаты для дурного и правильного!

— Есть такие, — уязвленно ответил я. — Наивная вера в истину и знание. Правильно самосовершенствоваться и познавать, неверно вводить в заблуждение. В самом глубинном смысле слова. Себя ли или окружающих ли — неважно. Хотя обманывать, пользуясь чужой глупостью и доверчивостью, я все же считаю приемлемым поведением. Если это не касается главных вопросов.

— Странная идея, при одновременном отрицании добра и зла в обычных их рамках, — не оценил Реван.

— Нисколько. На этой оси возможны объективные измерения. А вот у вас, джедаев, какая-то двойная мораль, — осудил я его. — Позволяете одним заблуждаться, находясь в первозданном животном состоянии, когда сами почти понимаете суть дела.

— Это компромисс. Еще один из бесчисленного множества. Жизнь разумных форм жизни в мире и гармонии — требует сложной системы сдержек и противовесов. Здание цивилизации сложено из самых различных материалов. Там и мораль и традиция, тщеславие и откровенная глупость, и пытливый разум, отрицающий нелогичную веру — всему нашлось место. Но глупо возводить все это сооружение из одного материала. И контрфорсы при всей их спорной красоте лишними не будут.

— А ты сам готов решить моральную дилемму? — спросил я Ревана.

— Этим я занимаюсь уже почти час. Уже считай, решил.

— И какую же? — я привстал с кресла и придвинулся к джедаю.

— Препроводить тебя насильно в храм, как активного и опаснейшего пользователя Темной Стороны Силы или нет.

— Ты меня заинтриговал. Я даже не постесняюсь поинтересоваться твоим заключением, — сказал я.

— Давай расставим все точки рядом с «орент[2]», — сказал, вздохнув, Реван. — В галактике десятки тысяч действительно одаренных, часть из которых никогда и не слышали о существовании Ордена джедаев. Многие из них небезгрешны, как и любые разумные в принципе, часть настоящие чудовища, деградировавшие под действием разлагающей вседозволенности, что дарует им Сила. Немалая часть сходит с ума не в состоянии контролировать себя — их начинают контролировать их страсти, находящие отражение в Силе — Ее темную сторону.

Некоторые из них одиночки, кто-то собирается в организации, подчас сомнительные. Если они используют Силу в своих интересах, зачастую нарушая законы, то нас просят с ними разобраться. Мы их находим и отдаем в руки местному судопроизводству. Бывает, абсолютно такие же группы одаренных мы не трогаем — они также нарушают законы и используют Силу, но в интересах государственных структур. Тогда их зовут спецслужбами — у большинства разумных весьма гибкое представление о том, когда убийство, или вмешательство в сознание человека является преступлением.

Но тогда нас просят воспрепятствовать подобному те, кто подобной поддержки не имеет. В итоге во всех, субъектах Республики практически все чувствительные к Силе сейчас попадают в Орден еще в детстве — это устраивает всех игроков политической арены. И Орден, и большинство секторных правительств. Сенат в том числе. Тот самый разумный компромисс, о котором ты говорил. Политики воспринимают, это как сдачу ядерных боеприпасов на централизованное хранение. Неприятно, но нет желания, чтобы они были у соседей — совсем не смешно пошутил Реван. — Да и сами юнлинги выигрывают от этого. Очень редко джедай бывает недоволен своим положением. Это большая честь и защита от того, к чему может привести использование Силы безо всякого обучения. Многие без должного руководства вступают на кривую дорожку, а некоторым Сила попросту приносит больше неудобств, чем преимуществ. Власть в руках неподготовленного к ней разумного не синоним счастья.

— Красивая сказка. Есть те, кого это не устраивает? — спросил я.

— Разумеется. И не только отдельных разумных. Находятся те, кто полагает, что Сила должна служить отдельным странам, или правящим кланам создавая им конкурентное преимущество. Мы с этим в корне не согласны, но не везде есть возможность разрешить этот вопрос относительно мирно. Зачастую это нас останавливает от того, чтобы сменить спор идеологический на тот, который ведут с помощью мечей. А то и орбитальных штурмов. Спецслужбы Бастиона тому примером. Или пресловутый Кореллианский Орден. Члены которого наивно считают себя джедаями.

Но такое редкость — держать «ручных» «форсюзеров», не скованных почти никакими ограничениями опасно. История дает многочисленные уроки того, как владеющие Силой прохвосты сами добирались до вершин административной пирамиды. Но их на этом пути полностью поглощала жажда власти, и они не останавливались на достигнутом. Разумеется, ни о каком мирном сосуществовании народов речи уже и не шло. Или о честной конкуренции. Есть и исключения, почти легендарные, когда они использовали свои таланты на благо своего народа, не ущемляя своих соседей, но то огромная редкость. Слишком велики соблазны.

— А мне в этой классификации найдется место? — попытался я выискать свою собственную пристань среди этих берегов.

— С большим трудом. Ты никому не служишь, но и сам не стремишься к власти. Не обучен должным образом и вряд ли подашься туда, где учат пусть и крохам, но искусства. Но безмерно любопытен, что может сыграть с тобой дурную шутку. Хотя и имеешь свои альтернативные правила поведения.

— Не вписываюсь никуда — привычная картина, — сказал я. — Ну и что с того?

— Вот и мне самому трудно понять, что ты за существо. Не оскорбляешься… все мы существа. И я ни на секунду не могу предположить, чем ты займешься в ближайшее время. А уж в долгосрочной перспективе…

— Неужели возможно сказать, что произойдет так далеко? Жизнь полна случайностей и непредсказуемых поворотов. Я даже не скажу, что будет со мной завтра. — ответил я.

— Возможно. — уверенно сказал Реван. — Вон тот стакан… упадет через пять минут. Видишь бармена? Его, скорее всего, убьют через три года… — тихо сказал Реван. — а вон тот забрак, он через пару лет покинет эту планету. И никогда не вернется назад. Что бы это не значило. А про того экзота я ничего сказать не могу, бывает такое и последнее время все чаще.

Я с непередаваемым чувством смотрел на Ревана. Нет, я не завидовал — это могло быть не только удобством. Но в умелых руках это куда более могущественный инструмент, чем световой меч! Хотя в отличии от него не столь заметен.

— Феноменально, — сумел я спустя минуту подобрать слово. — И ты говорил, что видишь будущее недостаточно хорошо.

— Не то, что нужно. Сила дает множество соблазнов — хотя бы отдаться во власть своему любопытству, завороженно смотря по сторонам. Но я не вижу ни своего ни твоего будущего, ни того, что будет далее — тень уже накрыла Галактику. Ты тоже должен её чувствовать.

— Ничего подобного. Я не вижу и того, что случится завтра.

— Что же — расстроенно сказал джедай. — У каждого одаренного свое слепое пятно. Разного размера и протяженности. И то, что ты вообще на что-то способен без долгого и профессионального обучения само по себе невероятно.

— Одаренного? Вообще впервые слышу это слово.

— Странно, я то думал, что лекции Экзара Куна еще не со всех файлообменников и видеохостингов удалили. Хотя это и невозможно — если что-то слили в бесконечные океаны голонета, то вычерпать это из него уже не получится никогда. «Одаренный»… Это его любимый термин, обладающий невероятной языковой адгезией. Один раз услышишь и эту громоздкую конструкцию «чувствительный к силе» из себя уже не выдавишь.

Я изучающе смотрел на этого джедая.

— Любопытные лекции. — пояснил он. — И отличный пример умело поставленной речи. Он все-таки был оратором почти недостижимого уровня.

— И как твои коллеги относятся к таким твоим увлечениям?

— Настороженно, — мягко сказал Реван. — Но если оратор неправ, то я это пойму. Если разобрать, где ложь, а где правда трудно — найду с кем это обсудить. Мне понятны сомнения учителей — сила избирает своих слуг не по устойчивости к пропаганде или их интеллекту, и не претендует на то, чтобы выгнуть об колено нормальное распределение. Удивительное число джедаев мечтает о том, чтобы наш кодекс был конкретен и точен. Он, как всем известно, не дает строгих указаний, когда именно стоит вмешиваться в ситуацию, а когда пройти мимо. И не ставит строгих, исчисляемых границ между тем, что является угнетением слабых и нарушением космического баланса, а что является традициями, которое мы должны уважать, находясь на чужой территории или в непривычном окружении.

Нужно чувствовать Силу, находить в каждом явлении его исток или слабую точку. Думать и решать, принимать на себя ответственность! А этого, не поверишь, не хочет делать или не умеет большая часть Ордена. — Реван впервые за сегодня распалился, хотя виной тому, скорее всего, было выпитое вино — Они хотят, чтобы кодекс напоминал корпоративный, или воинский устав!

— Удобно. — злорадно поддакнул я. — Для посредственностей.

— Жить по инструкции? — продолжал свою вдохновенную речь Реван, я же внимательно слушал. — Мир меняется, меняемся мы. Ситуации различны и следует учитывать как сложное настоящее, так и переменчивое будущее, не-еет же, мы как слепые будем прятаться за буквой кодекса, полагаясь на решения Совета, даже имея простор для маневра.

— Мы ушли от темы.

— Ах да. Нет — таков мой ответ. Я тебя задерживать не собираюсь.

— Я рад, — улыбнулся я.

— А я нет.

— Почему?

— Потому что могу пожалеть об этом. — сказал задумчиво Реван. — Я не вижу твоего будущего, редкий случай, но не понимаю и того, что мне хочет сказать Сила. И ориентируюсь оттого только на свое понимание кодекса. Мог бы отвести в Храм, но… там найдутся уверенные в том, что всякий, подчиняющий Силу собственным желаниям — враг Ордена. Да и самой Силы. Поскольку находится на ее Темной стороне.

— Фанатики?

— Вроде того. Хотя их убеждения и подкреплены тысячелетним опытом, — он улыбнулся сказанному. — Другие будут иметь претензии только, если будешь нарушать с ее помощью законы. Но, как мы убедились, это случается незаметно и для самого одаренного. Легкое манипулирование окружающими или событиями с его точки зрения, а по этическим соображениям — это воровство или мошенничество. В самом невинном случае. Но я уверен, что ты не из тех, кто уважает закон.

— Мы заболтались, — сказал я, оглядываясь на столик, за которым о чем-то живо болтали три девушки.

— Действительно. Пойдем, познакомимся? — Я храбрился, компания должна была помочь мне преодолеть социальный барьер.

— Пойдем. Никогда не вел переговоров подобного рода. — ответил он.

— Здравствуйте, разрешите познакомиться? — сказал Реван, когда мы дошли до столика. Внешне спокойный, тем не менее, он волновался.

— Конечно! — улыбнулась блондинка, — и как зовут галантных рыцарей?

— Ну, я еще не рыцарь, — отметил Реван.

— Олег, — представился я. — Точно не рыцарь. Боюсь запутаться в белом плаще.

— Реван. — кивнул вслед за мной мой спутник.

— Ози — сказала синекожая желтоглазая девушка со светло розовыми, почти белыми волосами. Видимо, один из множества видов искусственно отпочковавшихся от основной ветви человечества.

— Эртин, можно просто Эрти — представилась миловидная брюнетка.

Мы заняли свободные места.

— Солан — так звали высокую блондинку, — как вы узнали, что мы сюда сядем? — спросила она. — Взломали чат? Или бессовестно проследили за нами?

Реван улыбнулся.

— Если бы в этом возникла необходимость, то через пять минут я знал бы ваш любимый цвет или кулинарные предпочтения. Или даже прямо сейчас, но это как минимум было бы не вежливо. Но я ничего не взламывал.

— Так как именно?

— Я джедай. — прямолинейно ответил Реван. — И причина моего прошлого поступка лежала непосредственно в настоящем.

 — Джедай? — заинтересованно спросила, вскинув идеально накрашенные брови Солан. В ответ он приподнял Силой пару бокалов и начал жонглировать ими в воздухе. Причем из них не пролилось ни капли дорогого напитка, не смотря на то, что они крутились и переворачивались в ритмичном танце. Затем он поставил их обратно на стол.

— Обычно это снимает большинство вопросов, — сказал Реван пораженным девушкам.

— И что здесь делает джедай? — спросили вновь у него. Мне оставалось скромно наблюдать за этим допросом — социальный статус, очень важный способ привлечения самок у видов с К-стратегией размножения. Я же уповал на стратегию, работающую в период полового созревания — активно выделяться из среды и демонстрировать свою устойчивость к разрушительным силам.

— Он здесь случайно, — ехидно сказал я.

— Мой друг вводит вас в заблуждение — никаких случайностей не существует, — сказал с видом знатока Реван. — Хотя бывают непредсказуемые события. Исключительно потому, что их еще не предсказали.

Раздался звук — с барной стойки неуклюже смахнули стакан, и он со звоном покатился, разливая свое содержимое по полу. Я посмотрел на часы.

— Я в этом… не уверен, — с сомнением сказал я. И продолжил: — Это не фальсифицируемое утверждение — нельзя доказать случайность или не случайность происходящих событий. Само предсказание, возможно, и создает определенность, но то, что его сделают и получат определенный результат — такое же неопределенное событие. Хотя и это сомнительно. Математические методики мы рассматривать, с твоего позволения, не будем — они работают с весьма практичным определением случайности, далеким от ее философского понимания. Но даже если обратиться к ним, то выводы непротиворечивы, потому что непротиворечивы.

— Так твой друг философ? Или тоже джедай? — спросила Ревана Солан.

Я едва не подавился.

— Я дилетант от философии. Я ничего в ней не смыслю, лишь тону в верхнем слое ее основных идей. Но если не буду в нем дергаться — закончу свои дни на его дне, — зло улыбнулся я. — У меня другой профиль деятельности, если считать источник кредитов основным занятием разумного существа.

— И какой же? Кто ходит развлекаться в компании с джедаем?

— Тот, кто не получает жалования, но имеет долю, — ответил я уклончиво.

— У тебя свое дело, или доля акций в нем? — спросила Ози с интересом.

— Можно сказать и так, — прищелкнул я пальцами. — Оказываем логистические услуги широкого характера. Достаточно прибыльное занятие.

— Интересный бизнес, наверное? — спросила меня Солан.

— Олег завуалировано описывает один из древнейших способов распределения доходов, популярный сейчас только на пиратских судах. Давно забытый в пределах суток гиперполета от столицы. И не менее древнюю профессию контрабандиста, — вмешался Реван. — А также пытается запутать вас, хотя и сам недавно уверял меня в том, что это неверный ход.

— Ничего подобного! — ответил я. — Те, кто меня слушают, запутывают себя самостоятельно. И я не могу отказать им в этом увлекательном занятии.

— Это не очень-то и вежливо, — сказала Солан.

— Зато весело, — я подмигнул Ози. Она улыбнулась в ответ.

— А я не верю, что он джедай. Они всегда ходят в своих балахонах. — сказала Эртин.

— Как правило, да, — кивнул Реван. — Очень практично.

— Неудобный балахон из грубой ткани? — фыркнула Эрти, сама одетая в рубашку без рукавов и бриджи. В почти адиабатном мегаблоке это было разумным выбором. — Ни на секунду в это не поверю!

— Мы по-разному понимаем практичность. — сказал Реван. — Такое одеяние совершенно не случайный выбор — нарочитая его старомодность и длина, капюшон скрывающий лицо воссоздают архетип мудреца, старого уважаемого человека… кто бы его при этом не носил. И мы этим, откровенно говоря, злоупотребляем. Если для людей столь важен внешний вид, то этой подсознательной уязвимостью к внешней атрибутике пользоваться просто необходимо. Жрецы любых религий, да и канцлер Республики, или его стилист прекрасно об этом осведомлены.

— Откровенно. — сказала Эрти.

— Следую правилам поведения моего друга. — гаденько улыбнулся Реван. Лицо заметно оживилось с того момента, как мы сели за столик. — И представь себе, как несколько чувствительных к Силе существ, одетые в цивильные костюмы собираются в офисном конферанс-зале… и неожиданно начинают обсуждать пути Силы. Хотя кореллианцы и на такое способны, но они отличный пример того, как вести себя не надо… Обстановка может существенно влиять на мысли и отношение к делу, поэтому такое ретроградство — тоже практичное решение. В Ордене с почтением относятся к символам. Это целесообразно.

Я подозвал официанта и попросил пересервировать стол — его подобный переезд не удивил, да и причуды богатых клиентов принято называть экстравагантным поведением, а не вызывающей наглостью. Так и государственный переворот может называться «демократическим голосованием в кризисной ситуации» если он всех устраивает. Манипуляция терминами — отражение человеческой привычки ко лжи.

— А я-то думала, что это просто из-за вашей приверженности к традициям. — сказала разочарованно Эрти.

— И это в том числе. Настраивает самих джедаев на определенное поведение и уважение правил своего Ордена. Как всякий элемент самоидентификации, отделяет нас от окружающего мира, чтобы любить его со стороны, но не привязываться к кому-то конкретно. — продолжил вечер откровений Реван.

— Как много функций у этой серой и коричневой мешковины, — сказала задумчиво Эрти. — Но я видела по головизору джедаев, которые носят очень экстравагантные костюмы.

— По большей части на внешнем кольце — там меньше людей и больше экзотов, с иным мироощущением. И другими зрительными образами, — ответил Реван.

— Джедай, обсуждающий вопросы моды. — протянул я глумливо, подливая всем вина.

— Не вопросы же философии обсуждать? — сказал он.

— Почему бы нет? — пожал я плечами.

— Это не продуктивно. Мы практики, а не теоретики. Тысячи лет разговоров не привели ни к истине, ни к конечному результату. Лучше изучать поведение разумных существ, а не отвлеченные абстракции.

— Эти абстракции важны для того, чтобы выбрать способ изучения, — наставительно сказал я.

— Только на первом этапе, — со вздохом ответил Реван. — Это было сделано так давно, что и все их помнить не столь необходимо. Выводы из них живут и сами по себе. Не будь занудой.

— Я уже успел утомить его такими вопросами, — сказал я девушкам.

— А мы еще нет. — заметили девушки. Я же злорадствовал.

— И что контрабандист делает в компании с джедаем? — озвучила Солан закономерный вопрос.

— Это мрачная тайна, политая кровью тысяч любопытных, — зловеще сказал я.

— А все-таки?

— Он натурально проиграл мне все свои денежные накопления и более того даже свободное время на сегодня, — сказал я довольно. — Душу бы тоже проиграл, если бы она у него была.

— Эй, даже я знаю, что у джедаев ничего нельзя выиграть в азартные игры! — мило округлила глаза Ози.

— Ты тоже джедай? — обратилась ко мне Эртин.

— Нет, по счастью, — ответил весело я.

— Орден, не найдя его лет десять-пятнадцать назад потерял потенциально могущественного рыцаря. — сказал Реван.

— То есть сейчас меня ну никак не возьмут? — сказал я, изображая обиду.

— Он слишком эгоцентричен для ордена, — сказал он, так, словно меня здесь не было.

— Очень прямолинейный джедай, я скажу. Я бы это скрывал. — тихо проговорил я.

— Мы должны избегать лжи. Честность с собой и с окружающими часть нашего кодекса, — пояснил всем Реван.

— Это так важно? Всегда говорить правду? — спросила Солан.

— Да. Ложь всем окружающим приводит к компромиссу с собственной совестью. Так недолго начать обманывать и самого себя. Это может быть опасно.

— Темная Сторона Силы, — хрипло, как это делал своими разодранными, сшитыми, а затем прокуренными связками Ивендо, сказал я.

— Откуда Реван, понятно — из Храма. А откуда ты? — спросили меня.

Я повернулся к девушкам.

— А я здесь проездом. — сказал я. — Я вообще везде, где бы ни был — проездом. В целом в этом мире. Это ненадолго, все мы скоро сменим место регистрации.

— Это не правильно. У каждого должен быть дом, — возразили мне.

— Мой дом корабль, — сказал я. — но им я еще не обзавелся.

— Ты, как те ужасные космолетчики, которые моются раз в неделю, по тому, что на корабле мало воды. И опускаются на поверхность выпить, приклеить дерму и найти девушку на ночь. И так до тех пор, пока не свернут себе голову.

— Почти, — хмыкнул я. — Моюсь я намного чаще.

— А ты, Реван? Должен же быть у человека дом. Семья.

— Я падаван. Джедай. — сказал он. — У нас нет места, к которому мы привязаны. Некоторые называют своим домом храм, но я так не делаю. Мне ближе старая традиция ученичества, заключенная в скитаниях между своими миссиями и мастерами.

— Почему?

— Как сказал мой друг, я тоже везде проездом. Но по другому соображению — хороший джедай не почивает на лаврах, решив проблемы в одном месте, он отправляется туда, где еще хуже.

— А чем занимаетесь вы? — спросил уже я девушек.

— Специалист по исследованию общественного мнения, — сказала Ози. — работаю на корпорацию «Современная Нейромеханика». Отдел совершенствования мышления. Филиал в этом отсталом секторе Кора.

— Совершенствование мышления… мы, вероятно понимаем под этим разные вещи? — сказал я настороженно.

— Биоинженеры копаются в биохимии и генах, как в механизме аэроспидера. С таким же почтением выбрасывая старые детали и заменяя их новыми. А Ози убеждает людей, что большинство их проблем лежит в несовершенстве их мышления. — Ответила за нее Эртин. — Излишняя подозрительность, граничащая с паранойей, врожденные фобии, психические отклонения, отставание в развитии, слабое абстрактное мышление, постоянная прокрастинация… все это можно исправить. Убрать все эти неудобства и наслаждаться жизнью.

— Эрти. — мягко сказала Ози. — это моя работа, не отнимай у меня кредиты! И не исправить, а усовершенствовать! Людям не нравится думать, что они ущербны. Это так важно, использовать правильные слова, также как и музыканту попадать в ноты. Кстати о музыкантах… какой музыкант откажется улучшить свое восприятие звука, а художник образное мышление? Или улучшить память?

Интересные перспективы, — подумал я.

— А таких хватает, — заметила высокомерно Солан. — Некоторые с таким почтением относятся к заданным им случаем или кривыми руками и иными членами родителей мозгам.

— И моя работа уменьшать их количество, — сказала Ози. — Каждый упертый исходник[3], это недополученный компанией доход. Джедаи, насколько мне известно — все исходники. К чему такое ретроградство?

— Это так, — кивнул Реван. Его, судя по всему эти усовершенствования не интересовали — Как повлияют такие перестройки на связь с Силой, еще никто не проверял. Тем более Сила сама по себе изменяет того, кто ее использует.

— А это не убийство одной личности, и замена ее другой? — спросил я настороженно.

— Ух ты! — восхитилась чему-то Ози. — Да это уже парад раритетов. Всякий раз, когда ты меняешь свое мнение, совершаешь акт познания или чувственное переживание ты тоже становишься новым человеком. Ничего, что я так тебя называю?

Знакомый аргумент, — решил я.

— Все в порядке, — успокоил я ее.

— Люди в древности ходили к психоаналитикам, а еще раньше к колдунам, жрецам и толкователям сновидений, — продолжала она. — Силясь разобрать те тусклые образы, которые циркулировали по их серому веществу, или приходили от самой внутренней рыбы, скрытой под слоями социальных новообразований. И занимались прочими полушаманскими практиками, пытаясь решить свои психологические и психиатрические проблемы. Не имея куда более удобных альтернатив.

— Это не такая уж и древность, — тихо сказал Реван. — Технологиям этим меньше трехсот лет, а широкое распространение они получили только недавно. И возможность поплакаться в жилетку психоаналитику и сейчас интересует очень многих.

— Люди не мыслят такими длинными категориями, джедай. Если им не сказать, что это отсталые, древние методы они еще начнут задумываться, а нужно ли перекраивать свои мозги? Сейчас они массово ходят на гипнопрограмирование. — заметила Солан. — Это уже мое место работы. Немного более щадящий способ упрощения жизни. Не стоит даже и пытаться разобрать происходящее в своей голове самостоятельно — поедешь крышей. Проще надеть томографический нейросканер высокого разрешения и пройти серию тестов. Затем изучить устройство мозгов, декомпилировать первичную, исходную прошивку — ДНК зигот, уточнить образ жизни и диету — и получить готовое решение. Счастье всем и каждому. И по доступному прейскуранту.

— Вплоть до точечного выявления нейронных связей и удаления травмирующих воспоминаний. —— сказал мне Реван. — Вот видишь, Олег, люди не стремятся к истине, они хотят комфорта. Простого человеческого счастья.

— Построенного на лжи, — выплюнул я. Затем зло и заливисто загоготал, по недоуменные взгляды всей компании.

Добровольная лоботомия! — в моей голове возникла дикая картина. Вот это достижение прогресса! Вас волнуют неразрешимые противоречия, не охота вспоминать о чем-то? Сходите и удалите это из своей головы. Я представил себе Ози с плакатом «Лоботомия! Только сегодня с 50-% скидкой! Не упустите свой шанс! Охуенная лоботомия! Только сегодня!»

— Есть целые миры, где такие вмешательства запрещены законом, — сказала Ози раздраженно. — И там до сих пор несчастных шизофреников и психов пичкают химическими препаратами. Еще там запрещают аборты одновременно с искусственными матками и методами безусловной контрацепции. Ты за такую дикость?

— Нет, я за запрет любых запретов! И никогда не выступаю против ограничения свободы, прогресса, как и против любых изменений, — примирительно сказал я — Я несу их сам и приветствую каждого этим занятого. Но самообман — тяжелейший из грехов.

Ну и что, что люди упрощают себе жизнь? — подумал я. — Почему это должено меня волновать? Кретинов повсюду миллиарды, но хатт возьми, удалять ненужные нейронные связи вручную? Ненужные?!

— Грех… — протянула полузабытое слово Солан. — Ты прибыл на Кор прямиком из древних эпох? На повозке запряженной вьючными животными?

— Да, именно так, и парой реактивных двигателей, — улыбнулся, я так широко, что мой оскал, должно быть, сверкнул на весь клуб лишними клыками. — Я не кусаюсь, — добавил я. — Во всяком случае, пока меня не загонят в угол.

— Тебе, я вижу, нет нужды в таких модификациях, в твоем геноме знатно покопались еще до твоего рождения, — сказала Ози, подметив особенности моей физиологии.

— Можно и так сказать, — согласился я. Отчасти, правда.

— А пока Сенат уже десять лет спорит, можно ли родителям вмешиваться в генотип детей после их рождения. Если в этом нет необходимости по показателям здоровья, — недовольно сказала Солан.

— Главное до момента, регистрации организма, как гражданина Республики это можно, хотя и в по-идиотски ограниченных пределах, а после уже нет! Воспитывать, определять школу и воспитание и питание детей можно, косвенно воздействуя на работу мозгов, а напрямую нельзя. «Общественное мнение еще не готово!» — говорят они.

— Это плач по недополученной прибыли? — спросил я, читая состав на бутылке. У меня очень хорошее зрение. Там помимо алкоголя были отмечены и другие психоактивные вещества — зелтроны такие затейники.

— В том числе, — рассмеялась Эртин. — Не смотри на меня так, я всего лишь работаю в салоне красоты. Мы в мозгах своих клиентов не копаемся.

— Напрямую, — сказала Ози. — А вот гормональный баланс правите.

— Стремление к точности, одна из вещей которые меня возбуждают, — сказал я, подмигнув Ози.

— Занудство, как способ привлечения партнера? — заулыбалась Эрти. — Что-то новенькое.

— Эй, Реван, ты же джедай? Тогда поясни, почему вы застряли всем орденом в прошлом тысячелетии, — насела на него Солан.

— Хочешь, докажу, что это вы застряли полмиллиона лет назад. — сказал он явно уязвленный оскорблением адресованным не ему, но Ордену в целом.

— Вызов принят, — сказала она.

— Можно ли судить за еще несовершенные преступления? — спросил он ее.

А он любит такие вопросы! — подумалось мне. Но и мне было интересно, что думает по такому поводу тот, кто способен видеть будущее.

— Откуда достоверно известно, что его совершат? — ответила она вопросом на вопрос.

— Предположим, можно. Я вот могу, — сказал он, пряча усмешку.

— Нет, такого права никто не имеет, — уверено сказала она.

— Почему? — изобразил непонимание Реван.

— Это никак от него сейчас не зависит. Как можно быть виноватым в том, что от тебя никак на данный момент не зависит? И что ты еще не совершил! Бред!

— То есть основной тезис в том, что нельзя быть ответственным за то, что от тебя никак не зависит? — спросил джедай.

— Очевидно так, — вновь согласилась она.

— Я уже все понял, — усмехнулся я. — Это ведь и есть та причина, по которой вы не казните преступников?

— Да, именно она. И на Альдераане тоже так, — сказал Реван утвердительно. — Сола, ты же отлично понимаешь, как устроены мозги. Мозг сам ничего не делает — он реагирует на внешние раздражители своей первой и второй сигнальной системами. Без них он бы так и оставался мозгом младенца с неразвитыми синаптическими связями и не увеличивал бы свой объем с их накоплением.

— Ну да.

— Тогда всякий выбор делается, а поступки совершаются под воздействием определенных обстоятельств. Даже древние, не имеющие никакого представления об устройстве мира и мозга, понимали, что если отследить причинную цепь любого поступка, то она начнется еще задолго до его рождения.

— Ты говоришь об отсутствии свободной воли. — сказала Солан. Мы все внимательно слушали.

— Именно — это очевидный вывод в свете наших представлений о мире, — безжалостно сказал Реван.

— Разве? Вариативность будущего — это аксиома нашего мира, — сопротивлялась бездушной логике девушка.

— Ага. На квантовом уровне. Простейшие примеры — принцип неопределенности и радиоактивный распад, — вклинился я. — Но, сколько не подбрасывай монету, а свобода выбора, то, какая ее сторона какому решению будет соответствовать все также — иллюзорна.

— Иначе говоря, «случайные события» также от нас не зависят и никакой свободы воли не создают. Она такой же миф, как представительная демократия, — забил последний гвоздь Реван.

— Выходит, никто ни в чем не виноват? — спросила она осторожно.

— Да. Никто и ни в чем.

— Это безумие.

— Это жизнь, — пожал плечами Реван.

— Это как минимум не справедливо, — грустно сказала Ози.

— Это жизнь, — еще раз сказал Реван, — и в ней нет ни справедливых наказаний, ни справедливости вообще.

Доспехи этого пока еще не рыцаря проржавели еще до того, как он их надел, — решил я про себя.

— Не верю. У каждого из нас есть выбор, — все еще не соглашалась синекожая красавица.

— И мы должны в это верить, иначе рискуем заработать невроз человечности — рассмеялся Реван. — Но мы, джедаи принимаем мир таким, какой он есть, в то же время, как подавляющее большинство, какие бы факты не имели на руках, будут верить в то, что им удобно.

Одновременно держать в голове факты, способы их анализа и вместе с тем нереалистичную картину мира. И спокойно с этим уживаться. Экономия мысленных усилий и способность иметь в мировоззрении противоречия, отличительная черта разумных существ.

— Ты с таким превосходством говоришь это. Как будто все такие глупенькие, а ваш Орден знает скрытое от всех знание, — не сдержала отповеди для Ревана Эртин.

— Отнюдь, это выработанная эволюцией стратегия, во всяком случае, у семейства Homo. — примирительно начал говорить Реван. — И я опять не говорю, плохо это или хорошо. Но закрывать глаза на противоречия, не замечать их, лавировать между вопросами о смысле жизни и смерти. Важное эволюционное достижение, позволяющее задумываться только о том, что непосредственно нужно для решения первостепенных задач. Первостепенных для выживания организма и размножения, разумеется. С этой точки зрения дальнейшее развитие разума — это ошибка, делающая людей несчастными. Она разрушает иллюзию свободы воли, необходимой для сложного общественного поведения.

— Ну и ладно, хрен с ней со свободной волей, истина дороже, — сказал я, заливаясь зельем, которое должно было сделать меня счастливым. Хотя бы ненадолго.

— Это неправильно! — сказала Солан. — Выходит люди не могут нести ответственность за свое поведение?

— И потому, даже зная правду, все позволяют верить себе в персональную виновность, — сказал Реван печально. — Мы все продолжаем верить в глупые вещи, если это удобно или делает нас счастливыми. Это стратегия многомиллионной давности, и вы ее никак менять не собираетесь! И после этого обвиняете меня и Орден в отсталости. Не видите противоречия? А все эти мелкие и несущественные модернизации мозгов не более чем еще одна форма моды.

— Знаешь, но утверждение конечной истинности материализма и детерминизма сродни фанатичной религиозной вере, — не смог промолчать я. В глазах девушек загорелась надежда, что я развею недобрые выводы Ревана. Ложная. — Причина-следствие в отношении сознания и мира — для нас слепое пятно — пожизненно. Или по-научному это неверифицируемое утверждение. Пустословие, — сказал я.

— Но ты же сам не считаешь, что вина существует в иной форме, кроме как химический процесс в лобных долях мозга? — Реван никогда не сдавался, имея на руках набор козырей. — И разве непроверенные философские теории должны влиять на нашу жизнь?

— В практических действиях, в том числе и в праве и законодательстве и моральной оценке действий следует опираться не на философию, религию, или мораль прошлых геологических эпох, а на научно-детерминистическое знание, — ответил я Ревану. — Любая общественная деятельность лежит на базисе практической повторяемости действий и опыта. Вот это важно.

Он молча смотрел на меня, затем на девушек, затем опять на меня, кажется, пытаясь сказать: «Ну вот, я не лгал, и привело ли это к чему то хорошему?»

— Будь я трезв, я бы не начал этот разговор, — сказал он почти потерянно, — теперь то ты видишь, что говорить людям правду — не самая лучшая идея?

— Все джедаи такие, как ты? — спросила его Солан.

— Мой лучший друг, тоже падаван, даже не отличает истинную случайность от обыденного ее понятия, — развеселился неожиданно Реван. — А мои учителя считают мой интерес к отвлеченным от практики вещам опасным и ведущим к Темной Стороне. Хотя, мой друг и говорит, что «Для того, чтобы привлечь внимание Совета джедаев, нужно раскрасить рожу в красный цвет и начать трепаться о Темной Стороне». И хатт, возьми, но он прав. И ты спрашиваешь, все ли мы такие? Нет, конечно! Я в Ордене как безрогий забрак.

— Давай лучше потанцуем? — Ревана увела Солан.

Музыканты сменили тему. Плач духового инструмента и гулко-долгий редкий выход синтезатора слились в единый глубокий звук. Изредка прерываясь коротким соло саксофона, словно бы извинявшегося за общую атмосферу тоски.

Я последовал его примеру, пригласив Ози.

— Ты сказал, что выиграл у джедая. И он был вынужден подчиниться твоим требованиям? — спросила она.

— Он сильно проигрался мне в карты, — ответил, я, стараясь не сбиться с ритма.

Я же был рад, что Сила может помочь во многих делах, в том числе и в том, чтобы не оттоптать ноги партнерше. Даже не знаю, насколько я был ужасен.

— Мужчины! — она пренебрежительно фыркнула. — Всегда играете в игрушки.

— Просто с возрастом они становятся больше, дороже, и опаснее. Вся жизнь игра. И сыграть хорошо — наш долг.

— Перед кем?

— Перед собой разумеется. Мы должны только себе и больше никому на свете.

— А Реван? Он играет для публики. Как и все джедаи. Выбивается из твоего обобщения.

— Даже говоря, что он думает только о благе всех окружающих, ему нравится осознавать, что он хорош и многое может. Ему нравится чувствовать себя правильным джедаем. И я не спешу покушаться на его убеждения. Они мне даже нравятся этим. Но сам я их не разделяю. А игра… он играет по-другому, по иным, самим для себя установленным правилам. Но тоже для себя.

— У тебя прямо-таки стройная система всеобщего эгоцентризма.

— Да, я отстроил ее очень давно. Пока она не давала трещин.

— Смотри, она его, кажется, соблазняет?!

Я оглянулся, кружась с Ози. Солан почти повисла на Реване.

— Романтичная натура. Ее возбуждают джедаи?

— Вроде того. Рыцари без страха и упрека. К тому же физически развитые. Но ты не рыцарь.

— Нет, я посланник хаоса, — сказал я, отвлекшись на мысли о вероятности дальнейшего развития отношений.

— И что ты собираешься ввергнуть в хаос? — она игриво улыбнулась.

— Всю галактику. Но сегодня начну с тебя, — я слега ее приобнял.

— Я уже трепещу.

— Давай немного посидим. Выпьем, погрустим о судьбе галактики.

— Пойдем, — она согласилась.

Ревана не отпустили, эстафету сменила Эрти.

— Ты говорил про дом, — сказала Ози.

— Что его у меня нет.

— Почему?

— Я потерял его. И никогда не смогу найти среди миллионов чужих звезд.

— А мой меня не принял.

— Как так? — в действительности не удивился я. Не везде по достоинству могут оценить рекламу лоботомии, пусть и не делавшей из человека идиота в потребительском и функциональном смысле. Хотя дистрибьюторами табачных компаний также зачастую работают симпатичные девушки. Кому, как не им торговать забвением.

— Я выросла здесь, в этом блоке. Моя семья переехала с Панторы, когда я еще не родилась.

— И ты попробовала вернуться, — разумно предположил я.

— Да. Но на меня смотрели, как на иностранку. Туриста. Или как на женщину, которая должна знать свое место. И никто не воспринимал меня хоть с какой-то серьезностью. Тысячи лет наш мир жил замкнуто, нас даже считают экзотами, хотя мы просто генетически измененные люди. Но судя по мне, дело в культуре, а не в видовых особенностях.

— Насколько сильны отличия?

— Настолько, что считаемся другим видом. У нас холодная родина и мы приспособились выживать в ледяной пустыне. Но культурные еще сильнее.

— Там красиво? — спросил я, хотя и услышал «ледяная пустыня». Но в смертоносном пейзаже тоже может быть своя красота.

— Красиво. Хотя и немного однообразно. А жизнь, на мой взгляд, неимоверно скучна. Там не умеют ни веселиться, ни задумываться о себе. Довольствуются таким малым, когда от мира можно взять намного больше.

— Может нужно время, чтобы приспособиться?

— Нет, там нужно родиться. Все кто родился в самых центральных мирах в городах без четких краев и границ, как географических так и догматических не могут найти понимания в таких мирах.

— У меня на родине тебя тоже бы не все поняли, — я грустно улыбнулся.

— Почему?

— Потому что с непонятным мне мазохизмом ставят интересы общества, а в действительности его верхушки выше своих собственных. Вместо того чтобы договориться коллективно защищать свою свободу. И только таким образом общество, в действительности состоящее из отдельных людей и может себя защищать. И непонятно — то ли они этим положением наслаждаются, то ли все они подспудно понимают, в чем же они находятся и из зависти тянут всех отдаляющихся из этого состояния обратно в свое болото. «Мы этого не имеем и ты не выпячивайся». Да и в целом у нас уважают различные табу и запреты, мракобесие процветает, как никогда ранее. Традиционное общество, как-никак.

— Меня и на Панторе не поняли. В столице точно не традиционное общество. Уже как не одну тысячу лет. Но я еще не считаю допустимым включаться в виртуальную реальность навсегда, или встраивать в свою голову нейроядро[4]. Это выше моего понимания. Перестать быть чувствующем существом. Стать почти машиной…

— Я вообще не понимаю всерьез все эти киберимплантации. Неужели для того, чтобы иметь интересную жизнь так нужны эти разъемы в голове? Я может и «исходник», как ты говоришь, но меня это устраивает.

Хотя, к примеру, мы без компьютера свою жизнь уже не представляем. Почему бы и пойти немного дальше? Шажок, еще один и ты батарейка у ИИ.

— Они позволяют увеличить производительность труда. А крупным шишкам нужны для их работы. Но мне они, например не нужны. Я не технический специалист. Хотя много куда работать берут только при наличии интерфейса. И это как бы незаконно.

— И все ли могут себе его позволить?

— Нет. Большинство не может из-за цены. А многие виды совсем не могут их устанавливать. Но считается крутым его иметь. Модным, как сказал Реван.

— Извини, я не слишком романтичен. Со всеми этими имплантами, социологией… Еще и джедай этот со своей нудятиной.

— Да ладно. Нравлюсь тебе? — ошарашила она меня прямым вопросом.

— Ты привлекательная девушка. Очень.

— Хотя бы честный. К сожалению не поэт.

— Не поэт. Просто странник без планов на вечер.

— Совсем без планов? — она придвинулась поближе.

— Хотя я хотел познакомиться поближе с одной красавицей.

— Неплохой план, — она смотрела за мое плечо, — смотри! Твоего друга-джедая опять вытащили на танцпол.

— Он пьян. Блондинка, или брюнетка?

— Обе.

— Ожидаемо. Но он долго ломался.

— Ну, он джедай. Хотя я была до не давних пор о них другого представления.

— Эти представления стали лучше или хуже?

— Он… другой. Ты тоже странный, но он еще необычнее.

Я был рад встретить человека еще более необычного, чем я, но то, что это будет джедай — не ожидал. И это меня несколько задевало.

— Значит, я проиграл в конкурсе на странность? — спросил я ее. — Я не могу такого допустить. Теперь придется сотворить что-то безумное… безумное и опасное, что сделает меня еще страннее, — сказал я задумчиво.

— Еще одна мужская глупость?

— Вроде того.

Музыканты ушли. Их сменил коллектив, игравший мелодичный и грустный метал. На границе с артхаусом и дарквэйвом. Трудно сказать в тесных рамках привычных терминов. Приличная группа. Количество живой музыки в галактике поражало не меньше, чем гиперпространственные путешествия. Но у этого была рациональная причина — та же, что и у греческих граждан благословленных музами — для физического труда у них хватало рабов, пусть и металлических.

Вернулся Реван.

— Нужно отойти. Есть разговор, — сказал он, стараясь четко выговаривать слова. Получалось забавно, но вряд ли я был адекватнее. Уверенность в этом еще не пришла — значит, я был еще не до конца пьян.

— Мы не надолго, — сказал я девушкам.

Мы дошли до санузла.

— Тебе нужны деньги на продолжение банкета? — спросил его я.

— Не хочу показаться наглым, поскольку их все выиграл ты…

— Я понял — перебил я его, — неужели ты думаешь, что мне жалко тебе их отдать? Оставлю тебя в беде. И чем же ты будешь впечатлять этих хищниц? Твои пять тысяч, — я перевел сумму, отдав ему на время карту.

— Э-э. Спасибо.

— Да не за что. Мне столько же хватит.

— Как ты догадался? Или ты еще и мысли читаешь? — спросил он.

— Твои не получается. Словно их нет. Только эмоции, если ты их не скрываешь.

— Меня учили это делать. Но кто учил тебя?

— Никто меня ничему не учил, — ответил я.

— Думаю, ты говоришь правду. Такое бывает. Непроизвольное использование Силы. Иногда достаточно сложные техники.

Он уронил одну купюру на пол. Алкоголь брал свое. Она послушно взмыла в воздух и была им ловко поймана на лету.

— И как у тебя так получается? — сказал, я проследив за полетом карты-купюры.

— Просто позволяю Силе в предмете течь так, чтобы ему лучше было находиться в другом месте. Или наоборот меняю течение силы в разных местах, позволяя перемещаться купюре. — Он осекся. — Слушай, я тебе ничего такого не говорил.

Да уж… «просто».

— Нет, конечно — я широко улыбнулся. Пьяный человек языку не хозяин. — Но если уж зашла об этом речь, как и зачем сохранять такое выражение лица? — я показал гипсовую маску, какую носил Реван большую часть времени.

— Как не скажу, — ухмыльнулся он.— Это профессиональный секрет, но зачем — объяснить могу. Нервная система, как и все нейронные сети, работает в обе стороны. К примеру, увидев знакомое лицо, ты вспомнишь о его хозяине, а вспоминая о его внешности, наоборот активируешь зрительную кору головного мозга. Хочешь того или нет. Спокойное выражение лица, даже искусственное позволяет сохранять такое же состояние, гм… «духа». Удобно, да? Но эта техника для сохранения «маски» требует либо постоянной поддержки, либо стабильного эмоционального состояния, из которого ты и набор психоактивных веществ меня вывели.

— Хорошо, что это только техника Силы, а я-то уж подумал, что вам внедряют мотивационный модуль[5]. — сказал я.

— Упрощать себе путь — не выбор джедая, — ответил он. — Хотя тут у меня есть и свои собственные представления.

И хочу дать тебе совет, Сила могущественный катализатор, усилитель любых эмоций. Любых и в обе стороны. И не бывает поступков, у повязанных с Силой без последствий. Запомни это хорошенько и вспоминай каждый раз, когда ее используешь.

Не торопясь, мы вернулись за стол. Поболтали на совсем отвлеченные темы.

— Пора расходиться, — сказал я.

— Да пора, — согласилась троица напротив. Ози хихикнула.

До встречи, — сказал мне джедай.

Мы, слегка потеряли в устойчивости, но приобрели способность, не осмысливая свои действия, идти достаточно быстро, глупо улыбаясь и не смотря по сторонам.

Я утащил с собой Ози, смотря, как Ревана увели две девушки.

— И как они буду его делить? — подивился я.

— Отчего ты решил, что они будут его делить?

— Несчастный. Или счастливый, даже не знаю.

— Забудь. Пойдем лучше ко мне. Или ты где-нибудь остановился?

— Я вообще не останавливаюсь, — ответил я, идя по пружинящему тротуару в неизвестно-определенном направлении. Какую бы дичь мне про всеобщую определенность не втирали.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] EROEI (англ. energy returned on energy invested), или EROI (energy return on investment — соотношение полученной энергии к затраченной, энергетическая рентабельность) в физике, экономической и экологической энергетике — отношение количества пригодной к использованию (полезной) энергии, полученной из определённого источника энергии (ресурса), к количеству энергии, затраченной на получение этого энергетического ресурса. Если для некоторого ресурса показатель EROEI меньше или равен единице, то такой ресурс превращается в «поглотитель» энергии и больше не может быть использован как первичный источник энергии. Один из важнейших показателей в материальной экономике.

[2] Буква аурубеша — алфавита основного галактического языка.

[3] Разумное биологическое существо, не подвергавшееся имплантации кибернетических устройств и не изменявшее своего генотипа уже после рождения. Не трансчеловек.

[4] Нейроядро — позволяет создать дополнительную дроидную личность в наиболее сложном случае, или оказывать влияние, зачастую не заметное для носителя на его поведение. Высокопоставленные сотрудники корпораций, как правило, имеют такие, это защищает организации от предательства и шпионажа. Так же работает, как высокопроизводительный образный процессор. При наличии интерфейса позволяет потреблять цифровую информацию напрямую, декодируя ее в киберимпланте. Необходим для включения носителя в виртуальную реальность. Человека с таким нельзя уже называть иначе, как киборгом.

[5] Киберимплант, контролирующий психику и эмоции носителя, регулируя химическое наполнение мозга дофамином, адреналином, серотонином и пр. нейромедиаторами. Может подавлять привязанности и «любовные» стремления. Или создавать их на пустом месте. Химический регулятор работы мозга. В соединении с нейроинтерфейсом, настроенным на распознавание определенных чувств — работает еще лучше. Еще одно из множества устройств для того, чтобы вмешиваться в рассудочную деятельность.

12. В которой я притворяюсь туристом

И небеса твои, которые над головою твоею, сделаются медью, и земля под тобою железом;

Второзаконие. Глава 28, строфа 23

Любить незнакомые места легко: мы принимаем их такими, какие они есть, и не требуем ничего, кроме новых впечатлений

Макс Фрай «Волонтеры вечности»

Музыка

Пикник© — Инкогнито

Пикник©  — Инквизитор

Покинув цепкий плен Морфея, я поднялся с постели. Небольшая комнатка, три на четыре метра. Аккуратная обстановка теплых синих и лиловых цветов. Полочки с разными вещами. Рядом на упругой постели сопела синей задницей кверху Ози. Я задержал взгляд — красота обнаженных форм — одна из немногих действительно хороших вещей в этом мире. И Сила. Весьма удобно быть эмпатом, и верно направлять свои усилия в нужном направлении. И не только в танце, но и в постели. Может поэтому джедаям и не разрешают слишком много внимания уделять половым нуждам? А то увлекутся…

Я глянул на наручные часы — древний раритет, найденный в коробке с подобным ему мусором у Травера, затем опять на аппетитную попку. Затем опять на часы. Затем на попку. В это время по моим нейронами прошелся целый ураган из волн активности, взвешивающих все за и против. На одну строну весов легло краткосрочное предвкушение такого же краткого, но сочного удовольствия. Не столь уникального, но такого близкого! На другую сторону падал страх отрицательного подкрепления, вплоть до страха испытать сам страх. Не успеть не менее важные и полезные вещи.

Неисчислимые паттерны активировались и гасли, пока все они не сложились в суперпозицию и сознательная часть, гнездящаяся в префронтальной коре не «решила», что время все же дороже. И это почти галактического масштаба событие, заключенное в микрокосмосе черепной коробки промелькнуло так быстро и так незаметно, что милосердно оставило сознанию иллюзию того, что оно каким-то образом за него ответственно. Ситуация и опыт, как реальный, так и воображаемый сложили дважды два, а «мне» лишь оставалось в дальнейшем делать оценку этого решения. Как-нибудь потом.

Я пробрался в душ, где с трудом выбрал один из тридцати представленных сортов жидкого мыла. Тут проблема выбора встала в полный рост — эмоционального отклика на эти разноцветные баночки я не имел. Класть на весы лимбической системы было нечего и пустые чаши уныло качались туда-сюда. Маркетологи не ставят своей целью упростить нам жизнь, а вот увеличение прибылей — их единственное фанатичное устремление. И в нем они добились недостижимых высот. Добавь в жидкое мыло немного какой-нибудь херни, назови по-другому и можно поднять цену в два раза, заодно сбив с толку покупателя. Может эта дрянь и полезная, но того как правило не стоит.

Ози успела проснуться, пока я шумел в душе. Но еще валялась в постели — я сумел ее вчера утомить. Да и сам устал — молодой и возможно еще растущий организм уже требовал питания.

— Зачем тебе столько вещей? — она показала на забитую предметами мою сумку. Нагота ее совершенно не стесняла — традиции как минимум этой планеты были далеки от средневековых христианских ценностей.

— Все нужное в дороге. И для выживания.

— Тяжелая сумка. Ты уже уходишь?

— Вроде того. Меня ждет еще множество дел.

— Не задержишься? — Она обиделась? У нее самой было чем заняться — я был абсолютно в этом уверен.

— Нет. Иначе останусь здесь навсегда.

— Ты мог бы и остаться, — предложила она. Секс без обязательств не все, что ее интересует?

— Я увидел еще не все.

— Что ты еще не видел? — нагишом она смотрелась весьма соблазнительно, — может, я тебе покажу?

— Нет. То, что я хочу увидеть и понять, лежит за пределами этого города. Далеко за его границами. Может, за границами обычного миропонимания.

— Тогда удачного пути, — она отвернулась. Обиделась.

— Спасибо, — все равно ответил я. — Всего наилучшего. Вряд ли мы когда-нибудь встретимся. — Я поцеловал ее на прощание. Произошло все без особой горячности.

— Прощай.

Я вышел в коридор общежития. Или гостиницы. Трудно сказать, как правильно именуется это заведение. Почти все жители Корусканта не имели собственного жилья и снимали в зависимости от своего достатка карликовые квартиры, микроскопические комнатки или спальные ячейки в ночлежках. Клаустрофобия, верно, была смертельным заболеванием в столице. Квартира, привычная землянину, была шиком, доступным самым обеспеченным гражданам. При том, что другие услуги и товары строили смешные деньги. Но места тут на всех не хватало — и включался более древний, чем само человечество механизм ограничения численности популяции. Индивидуумы, оставшиеся без своей собственной «охотничьей» территории и, следовательно, без перспектив привлечь брачного партнера, не участвуют в размножении.

Разумеется, сексом это заниматься не мешает, — популярная в цивилизованных частях Республики безусловная контрацепция очень этому помогает. В нее включается все методы, которые стопроцентно не дадут завести детей до тех пор, пока с этой целью специально не обратятся к врачам. Один из самых удобных способов у носительниц XX-хромосом заключается в том, чтобы сдать свои зиготы на хранение в одну из множества клиник по «планированию» семьи. Благо заморозка в карбоните надежно защищает их от разлагающего влияния энтропии. И бич современного земного общества — увеличение с возрастом женщины шанса на генетические отклонения у ребенка минует тех, кто заблаговременно сдал «свое будущее» на хранение. Да и презервативы из более удачных материалов, нежели латекс — не оценить по достоинству нельзя.

Но, видимо на Набу эти достижения контрацепции не завезут и через тысячи лет.

Мое насквозь техногенное мышление, легко позволяет понять, как устроена и по каким законам эволюционировала местная техносфера и как ее можно использовать не хуже местных. Или же то, как они сами могут ее использовать. Но только предполагать — истина, далекая от рациональной оптимизации может быть бесконечно далекой от моих предположений.

Привычка нестандартно мыслить в просторах изометрии технических сооружений и обостренная математическая интуиция не способны помочь мне понять устройство этого общества. Я чувствую себя, как рыба, выброшенная на берег. Не знаю ни местных законов, ни табу и негласных правил. Привычный мне набор образов и правил, благоприятную атмосферу, которая всегда меня окружала, удалили в одно мгновение — и утрата столь привычной вещи, что ее уже перестаешь замечать ударила по мне взрывной декомпрессией, превращая ткань легких в рыхлый поролон… Но один мой знакомый пилот это пережил, хотя это его и сломало. Но он все равно упрямо хромал, несмотря ни на что, к своей жуткой цели. Оставалось впечатляться его целеустремленности, и брать с него нездоровый, но сильный в своем безумии пример.

Я не жаловался команде на это ни разу, да и Травера, кажется, все равно интересует только то, что я хожу на двух ногах, говорю на основном и способен нажимать на триггер бластера. И то, что я не болтлив — когда это касается наших дел. Но все равно я чувствовал себя не в своей тарелке, не понимая, что почем. Капитана это только забавляло, и он не спешил мне помочь, наблюдая за мной и не лишая сомнительно удовольствия познания мира на собственном опыте. Я, как выброшенный из гнезда птенец должен был либо разбиться, либо научиться летать.

Что еще хуже в тесной каюте корабля я чувствовал себя в безопасности, пусть даже и запертый в тесную раковину с одним единственным выходом. Здесь же в Корусанте я никак не мог смириться с постоянным ощущением взгляда, скребущегося в затылок. Камер в мегаблоке было столь много, что числом они значительно превосходили его население. Включая те, что каждый носит с собой вместе с микрофоном.

Носишь с собой смартфон в чистоплотности производителя которого ты не уверен — веди себя так, словно бы ты в прямом эфире. Даже если он выключен. Здоровой и не очень паранойей меня заразил Травер, но он относился к конспирации специфически — пока ты не покушаешься на чей-нибудь кошелек, ты никому не нужен. До тебя есть дело только корпорациям держащим копирайт — им до всех есть дело, но ровно до тех пор, пока это приносит дополнительные прибыли, а не становится убыточной войной с мельницами.

Мне Травер советовал по этому поводу не запариваться — излишняя и не умелая конспирация лишь привлечет внимание, говорил он. Лучший рецепт оставаться незамеченным — это искусный блеф. Изображай неуловимого Джо в обычной ситуации, а когда ведешь дела, щедро корми свою паранойю. Но соблюдать полную анонимность постоянно — в корне неверная стратегия. Где-нибудь да проколешься обязательно — пусть будет канал для контролируемого слива информации. Деревья ведь надо прятать не в степи, а в лесу?

Но я не мог ничего не бояться и спокойно шагать, изображая благонравного горожанина. Злой червячок грыз меня за мозжечок постоянно. Хотелось что-нибудь сотворить эдакое. И одновременно с тем я боялся привлечь к себе внимание.

Взять бы и отключить все камеры в блоке. Сжечь все продолжения любопытных глаз, повсюду проросшие фасеточными линзами! В блоке… само название звучит почти по-тюремному. Но ломать — грубо и примитивно, путь обмана сложнее, но куда интереснее.

Ко мне направился дроид-полицейский. Патрульный ИскИн. Ищейка администрации. Или ее ловчий — множество более мелких и многочисленных репульсорных дронов, оснащенных голокамерами сновали по блоку, дополняя стационарных вуайеристов — голокамеры и устройства неразрушающего контроля, заглядывающие прохожим в сумочки и карманы.

Встречи с механическими агентами системы я старательно до этого избегал. "Душа" ушла в пятки, а в голове быстро рождались и припадочным пульсом метались мысли, ища выход из почти закрывшейся за мной камеры. Будущее взбунтовалось, подняв мутную взвесь со дна и снижая видимость до нуля.

Мое нахождение в ползучем переплетении стен и коридоров Корусанта было лишь условно законным. Если бы не глупость, которую я совершил в порыве неуемного любопытства, при получении паспорта гражданина Республики, все было нормально. Но я уже спустил курок — смятый свинец давно сорвался с нарезов и я, не в силах ничего изменить, лишь наблюдал полет кувыркающейся пули. Начал стрелять — ловко проворачивай барабан, будь самым быстрым и метким. Или станешь всего лишь обычным мертвым. Иного уже не дано.

— Гражданин, предъявите ваш документ, — прохрустел механический голос.

В чем же дело? Или я показался ему подозрительным — это же гребаный ИскИн, ему ничего не стоит вычислить скрывающегося преступника по мимике, выражению глаз — даже по походке. И если это и не так я должен исходить из худшего.

Легко прибыть на Корусант — нет для частных лиц ни препон ни таможни. Но его стены настолько насыщены датчиками и сканерами, что кто-то мог сопоставить набор в моем рюкзаке или еще что-то для меня неперспективное. Нет, мне нельзя позволить быть отслеженным этой системой! И у меня нет обязательного медицинского освидетельствования! Обязательной санитарной карточки, вернее. Сделать это можно было совершенно бесплатно за полчаса в любом медцентре, но я создал себе проблемы на ровном месте. Травер так торопился на Корусант со своим драгоценным грузом, что не нашел, где бы за взятку получить этот файл, заверенный электронной подписью аккредитованного медучреждения. Хотя сделать это — задача нетривиальная; кто же пожелает рискнуть карьерой и лицензией медика?

Этот документ во временной форме мог оформить даже сам капитан — медотсек нашего корабля превосходил возможностям своего оборудования среднюю отечественную поликлинику. А диагностическому и операционному ИскИну я доверял больше, чем провинциальным коновалам. Но ему для этого не хватало всего одного звена — к электронной подписи капитана нужно было приложить еще и подпись, сформированную на основе лицензии уже самого корабля.

Медкнижка — мелочь, отделаюсь штрафом, но это может потянуть за собой целый ворох ненужных мне событий… Мне известно, что я прибыл сюда на корабле полном оружия, нелегального контента — да и сам корабль был дорогущей летающей и многопунктно незаконной пушкой. И он еще здесь — на Корусанте. Дроиду это не может быть известно. Но вдруг?

— Ваш документ? — еще раз требовательно сказал дроид. — У вас нет его с собой?

В голове, яркой волной пробежавшись по синапсам, родилась рискованная идея.

— Да, пожалуй, забыл, — сказал я, изображая поиск его по карманам. Уже само то, что я не имел вживленного радиочипа, из гражданина превращало меня в непонятный биообъект.

— Тогда вы должны проследовать за мной для удостоверения личности до ближайшего гражданского терминала. Или я могу это сделать на месте?

— Я все равно собирался воспользоваться терминалом, — нашелся я. Никогда не мешает почистить оружие перед тем, как из него застрелиться.

— Идите за мной.

В этот миг я благодарил неуемную тягу к размножению всех подвидов Homo — в этой галактике почти сто триллионов «людей». И весь могучий ИИ, заключенный в бронированный корпус этого «робокопа», не мог определить кто я именно, даже имея доступ ко всем базам данных. Да и голограммы — чрезмерно тяжеловесные файлы для их анализа.

Вернее, мощности, необходимые для этого превосходили всякие разумные рамки. Сравнить десять в одиннадцатой степени голографий на схожесть с моей рожей — это даже не искать иголку в стоге сена без неодимового магнита под рукой. А магнит излишне дорог для выявления подозрительной личности случайного прохожего. Но кого я успокаиваю?

— Гражданин, не пытайтесь сорвать процедуру удостоверения личности, — предупредил меня дроид. — В противном случае я имею право применить к вам силу для задержания.

Он еще что-то вещал о моих правах и обязанностях, но я его почти не слушал — пытался собраться с мыслями и промыть ему мозги, как я это уже делал на Кореллии. Получалось не очень.

«Не передавай никаких данных телеметрии по любым каналам связи!» — сформулировал я приказ и мысленно талдычил ему, раз за разом. Без толку. Так не пойдет, — решил я, — не все символы и ритуалы соблюдены, я и сам бы не воспринял это как приказ. А что я бы принял, как приказ? — Приказ! Какой вопрос такой и ответ. Очевидный. Значит надо придать значимости этому указанию.

— Не передавай никаких данных телеметрии по любым каналам связи! — сказал я дроиду вслух, вложив всю ту немногую жажду власти, что текла по моим венам и зиждилась в самой моей природе.

Он никак не отреагировал, но в Силе — нейроядро вспыхнуло, и ярко засияло, как деформированный метал, раскаленный от сильного удара.

— Отвечай! — сказал я ему еще раз. Не меняя тона.

— Сейчас я не передаю ничего по гиперволновому и радиопередатчику. Телеметрия обязана передаваться, мои функции повреждены… — дроид начал резко двигаться, я, не зная его намерений, оборвал его порывы взмахом руки.

— Стой! Стой на месте и не дергайся! — дроид послушно замер. Затем он опять начал своевольничать — сбой был ликвидирован перезагрузкой ИскИна, его дополняли вполне простые программные алгоритмы, но и это не ушло от моего внимания.

— Не перезагружаться! — рявкнул я. — Вот так… хорошо, — довольно сказал я. Интересно, что-там Реван говорил про обратные связи? У меня скоро осыпется шифер и я обзаведусь армией машин-убийц? Сомневаюсь.

Я дал себе почти сутки — направив его на бесполезное патрулирование коридоров, после чего я внушил этому бездушному рабу закона сброситься с самой высокой известной ему точки города головой вниз. Хоть на краткий промежуток времени его «жизнь» станет прекрасной в своем стремительном и неизбежном движении вниз, хотя и примет самый трагический оборот.

— Свет мой, Зеркальце скажи, да всю правду доложи, (рус.) — подошел я к панели справочной службы. Она содержала карты, оказывала помощь в навигации и могла ответить почти на любой вопрос, посвященной работе администрации и коммунальных служб. Полезная вещь. От вандалов ее защищало око, прикрытое транпарстилом, и нацеленное мне прямо в лицо. Я же взглянул на нее в ответ — как умею, не только на ее внешний вид. Что я точно мог сказать, так это то, что все камеры, установленные на видных местах, имели более ощутимый налет намерения. Люди, замечавшие их, знали об их назначении и оставляли на них отпечаток своего к ним отношения. Предмет, о котором знают многие легче найти в Силе — больше тончайших шелковых ниточек ведет к нему. Потяни за одну из них у увидишь сокрытое.

Сила — чудовищная паутина связывающая все со всем. Но, наполненная только тем, что возможно понять человеческим разумом — привычными образами и взаимоотношениями. Сам наш разум развился, чтобы решать вопросы социального взаимодействия, но это не означает, что ничего более в ней нет. Во всяком случае, я не имею права делать такой вывод. Но для того, чтобы найти в Ней это запредельное, нужно совершить эксперимент над собственным сознанием, расширив его пределы. Сделать шаг за грань обусловленности, своей ограниченности. Поставить себя на край, но не сорваться с него.

Я всегда был уверен, что будущее наше за рационализмом, хотя он всего лишь одинокий и мертвенно тусклый маяк в океане хаоса. Надеялся увидеть terranova, очищенную от необоснованных идей и авторитетов, безумия веры, и размытых невероятно широко трактуемых образов, безудержно чтимых человечеством вот уже не одну тысячу лет.

Но вступив в этот новый мир, чьи острова жизни раскинулись меж самих звезд, я нашел в нем все ту же власть сказок и древних мифов. Наивность и невежество, граничащие с безумием. Я еще не успел притронуться к мыслям философов Галактики, но боялся утонуть в пост-постмодерне.

И вместо того, чтобы осторожно обойти это омерзительное улье, множественными своими провалами затягивающее в отвратительное скотское состояние по широкой дуге, я вставал на древний и хрупкий мост оккультного познания мира — занятие одинокое и опасное для душевного здоровья.

Мало того, что вероятность построения ложных теорий значительно увеличивается в случае индивидуальной практики, так еще и ее результаты не верифицируются в принципе. Эксперимент над собственным сознанием ненаучен по определению. Бесполезен — полученная таким образом информация — мусор. Какие ни строй теории, а без толики странного и абсурдного — веры в собственные ощущения, не сдвинешься ни на шаг. А если и сдвинешься, то по этому узкому как выщербленное лезвие жертвенного ножа мосту пройдет только тот, кто избавился от иллюзий и заблуждений — а я на подобное претендовать не могу.

Неудивительно, что сам факт наличия камер повсюду я воспринимал через Силу буквально физически, как иголки, воткнутые в мой череп. И как любой сумасшедший, слышащий голоса, или наблюдающий галлюцинации не был способен от них избавиться. Осталось привыкать к этому, как к обычному шуму, к примеру, вентилятора, гоняющего воздух через радиатор видеокарты, раздражающего только при концентрации на нем внимания.

Хорошо замаскированные камеры имели ощутимо меньшую аудиторию осведомленных лиц. Продолжая мысль, камера, установленная лицом, искушенным в Силе могла быть мной и не замечена. Если оно скрывало свои намерения, устанавливая ее. Эта теория нуждалась в проверке. Великий Древний! Мне нужна тысяча — другая помощников, желательно, так же как и я, чувствительных к Силе. И также как и я, готовых ограничить себя научной методологией и соблюдающих чистоту эксперимента. Жаль только, что как только в одном месте соберется больше четырех человек — как по волшебству включатся стадные инстинкты, что исказит и обесценит почти любой внутренний опыт над своим сознанием.

Уточнив маршрут тех достопримечательностей в столице, которые я собирался посетить открыто, я отошел от терминала. Остатки денег с металлопластиковой карты с «наличными» ушли на оплату билетов. Я посчитал это более разумным, нежели воспользоваться своим «смартфоном».

Шагая по бесконечным коридорам, я никак не мог избавиться от ощущения, что за мной кто-то наблюдает. И что было тому виной в первую очередь — Сила или же мой встревоженный разум было уже не столь важно, по сравнению с тем, насколько сильно это меня раздражало. Найти такое место, укрытое от посторонних взглядов было недостаточно — вся эта дрянь назойливо маячила в периферии, а то и в ближайшем будущем.

Я взмахнул рукой, навсегда сжигая ближайшую камеру, запаса эмоций хватило с лихвой — зрачки расположенные даже в сотне метров отсюда ненадолго мигнули от вспышки моего гнева. В меня впилось на камеру меньше. Но оставшиеся острые и любопытные жвала в моей голове стали чувствоваться еще отчетливее. Желание избавиться от этого нового чувства ничего не давало, я как словивший сильнейший кислотный трип видел звуки, рожденные в непредназначенных для этого частях мозга и слышал запахи. Образы невиданным и искаженным образом отражались во всех моих чувствах. Перегруженное сознание бунтовало от натиска информации. Сливающийся в гул шторма поток коротких замыканий в моей голове сводил меня с ума.

Я сжал виски и впечатал лоб в холодную и шершавую стену. Затем затравлено оглянулся по сторонам — никто не видел этого акта временного умопомешательства.

Стараясь скрываться от наблюдения за собой, как делал это ранее еще в метро, я добрался до отделения Банка муунов. Пусть и потакая паранойе, но иначе я не мог. Недолгая процедура оформления счета напомнила регистрацию паспорта, но вопросы, интересующие банковский персонал касались моей физиологии, а не личности. Им была важна только надежная привязка счета к моей биометрии. Не соотнося ее с моей личностью и паспортными данными. Еще одна карта в колоде — возможности игры расширяются. Возможность оформить обезличенный, номерной оффшорный счет прямо в столице меня позабавила, но вместе с тем удивило полное попустительство официальных властей.

Мимо автоматического ателье я прошел не останавливаясь, хотя и собирался обновить свой гардероб. Делиться биометрическими данными с посторонними непроверенными организациями я не спешил. Вряд ли здесь так уважают право на неприкосновенность такой информации, как в Кореллии.

Привязав счет к своей биометрии, я хотел было выслать его Траверу по комлинку. Отстегнув от пояса коммуникатор, соседствовавший с клеткой Фарадея для паспорта и прочих карт, оснащенных радиочастотной идентификацией я начал поиск беспроводных сетей.

«Ваше устройство связи не имеет требуемого сертификата соответствия, не внесено в список одобренных для безопасной коммуникации, его использование может повести к нежелательным последствиям вроде заражения вирусами и непреднамеренному использованию нелицензионного ПО… бла… бла… и так далее». Сообщение было более чем красноречиво. Также меня информировали, что у меня нет цифрового ключа идентификации для использования бесплатных общественных сетей. Но я не спешил набрасывать на себя поводок раньше времени.

Голонет, что официальный, что его темная шифрованная часть в равной мере развивались по простым и диким законам естественного отбора. Согласно которым ничто не создается с нуля, а лишь приспосабливается к новой ситуации, мутируя, видоизменяясь и заимствуя чужие гены в ходе горизонтального переноса. И, практически, останавливаясь в развитии, коль скоро это всех устраивает. Все новые решения, как матрешки содержат в себе старые, поддерживают давно и безвозвратно устаревшие протоколы, таская за собой мусорную ДНК, состоящую из старых вирусов и паразитов, обрастают подпрограммами и чужими алгоритмами. И как бактерии в кишечнике в них роились многочисленные скрипты, подчас шпионские и даже глисты социальных сетей, внимательно запоминающие, какие же страницы вы посещаете и рекламу какого рода вам надо подсунуть. Голонет давно уже не представляет собой набор документов и простых протоколов связи — нет, каждый сайт это уже огромная программа как умелый паразит сжирающая ресурсы любого устройства, на котором его откроют. Но ровно настолько, чтобы пользователь этого не замечал раньше времени. Иначе говоря, гигантские скорости связи и производительность датападов и серверов расходовались на страницы, распухшие от голографических картинок и бездарного высокоуровневого кода галактической протяженности. А то и собранные не обращаясь к их внутренней структуре — в инструментах для ленивых. И всех это устраивало.

Что же касалось даркнета Галактики — ему мешали жить так конкретно, что он вынужденный выживать в более тяжелых условиях не мог обзавестись эволюционным излишеством вроде павлиньего хвоста или развесистых оленьих рогов. Хитрая, невзрачная крыса-мутант, способная проникнуть куда угодно и питаться крафтбумагой и машинным маслом — вот чем он был. И это меня устраивало — ничего лишнего.

Но выйти в него здесь было не так просто. Для этого нужно «вредоносное» или «нежелательное» ПО. Которое нельзя установить на устройство, которому дозволено выходить в эти контролируемые, ухоженные шпионами публичные сети. Искать же обходные пути не было времени.

Особенно тяжело это было делать в этом колючем окружении, порождавшем самим своим устройством бессильную черную злобу. Которая сама лишь усиливала чувствительность ко все глубже и глубже вонзающимся в виски раскаленным иглам. Прижавшись лбом к холодной стене медленно и неглубоко дыша, я постарался успокоиться. Насколько это было возможно — подумать о чём-то приятном и не столь сильно ранящем сознание — это получилось. Приступ, вызванный столь грубым и неумелым обращением к Силе начал постепенно стихать, хотя и не отпустил меня насовсем.

Я торопливо вышел к внешним парковкам блока и не без помощи Силы нашел бомбилу. Водила спидера не передавал в центр сведения о моих перемещениях, да и вообще работал он нелегально, что было мне на руку. Копы могли запросить в дорожной сети маршрут владельца летающего авто, но не список его пассажиров. Но в элитные кварталы Корусканта он меня везти все равно не согласился. Пришлось ловить такси-автомат в другом, удаленном от центра блоке, где я заодно плотно пообедал. Пусть джедаи ломают голову над причиной моей остановки в этом блоке. Сознательно заплатив таксисту без лицензии, я сам нарушал законы. Совершил сделку, не уплатив налогов. Но за это обычно никого не наказывали — трудно доказать то, что ты не «жертва мошенника». В Республике даже дача взяток, и прочие потакание преступлениям были наказуемы. Как и сокрытие информации о готовящихся преступлениях, имеющих высокую социальную опасность. Но и это было достаточно трудно доказать.

На сегодня я составил для себя культурную программу. И даже навязчивые видения, от которых я никак не мог избавиться не могли этому помешать. Первым делом я направился в Галактический музей. От наплыва туристов его надежнее спиралей Бруно, тех самых, на которых застревали куски плоти, отбрасываемые взрывами тяжелых снарядов под Верденом, защищала цена билета. Даже забронированный заранее он был не по карману пособикам. Всего в музее было более тысячи крупных экспозиций. И еще больше мелких. Полтора часа в экспозиции, посвященной освоению галактики, и еще час в зале, посвященном Великой Гиперпространственной войне стоили мне восемь тысяч кредитов. Остатки выигранного у джедая. Место я забронировал за день, хотя оплатил и сегодня, иначе это обошлось бы бы еще дороже. Обратная пропорция стоимости билета от числа желающих посетить выставку — единственный способ контролировать их численность в допустимых пределах. Так управлялся наплыв толп абсолютно всех массовых сборов и концертов. И политических митингов. Даже туда допускали по билетам! Бесплатных концертов не было вообще, реши кто-нибудь выступать даром, ему бы пришлось вводить лимит на посещение и все равно регистрировать билеты, пусть и дармовые и пропускать на акцию исключительно по ним. В противном случае миллионные толпы раздавили бы сами себя. Вводить ограничение по прописке было тоже невозможно — за ее полным отсутствием. Государство общалось с гражданами через специальный почтовый ящик и не интересовалось их физическим местом пребывания. Во всяком случае официально или до решения суда. Воинского учета тоже не было. То, что меня удивляло на первых порах — отсутствие санитарного контроля, границы и таможни для отдельных граждан было в Корусканте… эх я деревенщина! — в Корусанте было нормой.

Пройдя досмотр и оставив сумку и куртку в камере хранения (тоже с кусачими ценами) я прошел под высокой каменной аркой, которой было более двадцати одной тысячи лет. Музей был сверстником Республики. В Силе он весил, как наковальня. Сам воздух был тяжел от свидетельств вершившейся истории, собранных в нем.

Тысяча разумных проходила под ней за минуту. Я поднял взгляд вверх —высеченная в камне надпись на высшем галактическом гласила: «Здесь хранятся доказательства человеческого гения и невежества. Смотри и запоминай». Пока специально не задерешь голову, проходя под ней — ее и не заметишь. Особенно если смотреть только под ноги.

Запомним.

Выданный мне автоматом билет служил проводником, доведя до входа в залы, посвященные освоению галактики. Ими служили пустые отсеки древних кораблей. Удивительно, но ракеты для первых выходов в космос ни в Корусканте, не в Дуро, или Кореллии не использовали. Первый зал был отсеком «спального» судна, экипаж которого, в виде шоковой заморозки, летел тысячи лет к своей цели. И как брокколи положенные в микроволновку, должен был прогреться и ожить, добравшись до цели. Я отключил назойливого звукового экскурсовода, его голос раздражал, отвлекая от созерцания. Читал я быстрее, чем вещал научно-популярно, даже слишком популярно экскурсовод. Согласно описанию первых колонизационных кораблей более половины из них все еще в дороге, летят разогнанные за сотни лет пути до субсветовых скоростей. Они затеряны не только в пространстве, но и во времени. Для них самих время сжимается, подчиняясь СТО. Они движутся по маршрутам не пересекающимися с гиперпространственным вот уже тысячи лет, и не имеют гиперволновых приемников. Вдобавок, скорость их движения в реальном пространстве такова, что перехватить их уже невозможно. Последний раз такое судно было замечено триста лет назад, но не вышло на связь. Огромные суда все еще неумолимо приближаются к своим целям. При этом многие из этих миров уже освоены. Однажды колонистов встречал сам Канцлер Республики, как героев освоения Галактики. Они были, мягко говоря, удивлены.

Посмотрел на первые скафандры-трехболтовки и гиперприводы. Одна из первых действующих моделей была вмонтирована в стену зала, или же ей и служила и превосходила размером наш легкий фрахтовик. Рядом находился его предок, созданный инопланетной, не людской цивилизацией, на основе которого был создан человеческий инструмент покорения Галактики. Во всяком случае, это была одна из версий, представленная гидом, были и куда менее фантастические, но истина давно была безвозвратно утеряна во мраке прошедших тысячелетий.

Так или иначе, понадобились сотни лет для того, чтобы понять, как он работает, или же для того, чтобы кто-то его разработал. И еще двадцать чтобы заставить его работать правильно. Не обошлось без Силы, как утверждают джедаи. Затем соединив его с кораблями, уже тысячи лет бороздившими просторы Кореллианской системы человечество отправилось в самое свое захватывающее путешествие. Во всяком случае так его тут называли.

Я подошел к двигателю поближе. Он скорее напоминал гигантскую папку, чем движитель звездолета. И Сила в нем, несомненно, была. Множество ярких точек, соединений, цепей и целых элементов в нем несли следы вмешательства. Настолько яркие следы, что затмили и на минуту рассеяли назойливые сигналы от неприятных мне элементов техносферы, которые все еще донимали меня. Хотя уже и не так сильно. И воздействие это было очень могущественно, коль скоро за это время отпечатки воли создателей еще не растворились в Силе, окружающей двигатель.

Гиперпривод… Гипердвигатель. Что в имени твоем? Мы живем как минимум в одинадцатимерном пространстве и наше трехмерное — всего лишь проекция. Одна из мириадов иных ей подобных. И это устройство позволяло перемещаться по неведомой от Ньютона и вплоть до Римана части этих координат.

Известно, что расстояние до предметов в трехмерном мире постоянно, но это не выходя за серые рамки трех пространственных измерений. Плюс время. В картине гиперпространства, не отданной в багетную мастерскую, это выглядит несколько иначе. Вектор расстояния спроецированный в четырехмерном пространстве до того или иного объекта зависит от нашего расположения по координатам в других измерениях[1]. Гиперпривод позволял вырваться из нашей браны, «плоской» проекции мира, путешествуя по невообразимым для человека местам и пространствам, пересекая все и ничто одновременно. В то же время эти координаты-величины на самом корабле не изменяются, он остается на месте — это мир вокруг него изменяется. Парадокс движения? Нет, всего лишь относительность движения и в иных координатах. С точки зрения стороннего наблюдателя корабль, уходивший в гиперпрыжок, исчезал из нашей реальности. Но с точки зрения экипажа мир вокруг нас невообразимо преобразовывался. А экипаж корабля продолжал пить каф. А я воду — мне эта горячая моча уже опостылела.

Отношения со временем на борту корабля регулировал застаиватель поля времени, не позволявший замедляться течению времени на корабле. Он сохранял скорость течения времени на корабле соответствующей стандартной. Вы спросите, а можно ли его замедлить? Так, чтобы для нас проходило во время прыжка меньше времени, чем за время нашего отсутствия в Галактике? Такая возможность была, но это приведет только к тому, что вы прилетите к точке назначения позже. А для вас за прыжок пройдет столько же времени. Вынырнете в далеком будущем, к своему удивлению. Для реальной же экономии времени необходимо лететь в иных пространствах быстрее.

Для ускорения перемещения было два пути. Первый, интенсивный, заключался в увеличении скорости дрейфа в гиперпространстве, для чего увеличивали в размерах и энергопотреблении ту его часть, которая отвечала за разгон корабля в гиперпространстве[2]. Использовать его, как двигатель в нашей проекции было затруднительно, оттолкнуться им было не от чего. Потребляла эта часть двигателя совершенно неприличные объемы энергии и за каждый шаг увеличения скорости плата возрастала. Второй путь, экстенсивный, заключался в подборе более короткого маршрута. Простейший путь выбора маршрута заключался в том, чтобы найти наиболее короткий путь через подбор оптимального значения каждого измерения в отдельности, а затем скумулировать их. Построив ряд векторов в шестимерном пространстве, если так проще. Но более сложный маршрут заключался в сложных перестроениях по аурек, крэш и форн[3] координатам. Но с ростом их числа падала точность прыжка. А постоянный выход из гипера и вход в него для уточнения координат в свою очередь замедлял движение. Поскольку делалось это ради точности очень медленно, также как и вывод ядерного реактора на мощность. Или установка его корпуса на опорное кольцо.

Самое сложное было в том, что простые координаты всех объектов в галактике по декартовым осям x, y, и z, или иначе радиус-вектор были всем известны и занесены на астронавигационную карту с учетом постоянного движения всех звезд, планет, и их систем и в галактике. С потрясающей точностью. Ничего сложного в картографии Галактики не было. Но занести на карту пространство еще по одной координате было на порядок сложнее. Еще одна координата создавала сложности еще на порядок бо`льшие. В тысячу раз. Третья координата «форн» завершала апофеоз гипернавигации.

Гиперпространство изучалось тысячи лет миллионами исследователей. Но области, исследованные во всех трех координатах, или наоборот, все три координаты, ведущие в каком-либо причудливом направлении сквозь галактику в «реальном» или беш-пространстве[4] были малы. Их по очевидным причинам называли торговыми маршрутами. И пять крупнейших из них были огромными хайвэями Далекой. Три из них, пересекавших пол галактики, упирались в Кореллию, затем с еще двумя они пересекались в Корусанте. Первая система была величайшим доком и перевалочной базой в галактике, вторая — столицей Республики. Из одного конца в другой галактику по такому маршруту можно было пересечь и за час, а вот лететь в соседнюю захолустную систему, через двадцать световых лет, несколько суток. Это при везении, бывало, путь занимал и несколько месяцев. И никто не мог помочь в этом жителям такой планеты, кроме них самих. Или корпораций, собиравшихся прибрать их богатства к своим рукам. Исследование гиперпространства было делом затратным и требовало специальной квалификации, коей кореллианцы и немногие их конкуренты делиться не спешили. Дело усложняли эгоизм и жадность первооткрывателей. Сведения о таких путях стоили баснословно дорого и часто держались в секрете, подобно закодированным лоциям португальцев, ведущим в Японию в семнадцатом веке[5]. Они давали коммерческое и что, не менее важно, военное преимущество.

В среде исследователей гиперпространства царила атмосфера недоверия и нездоровой конкуренции. И риск быть убитым или информационно ограбленным не уступал возможности исчезнуть в неведомых измерениях и никогда из них не вернуться. Но все новые и новые смельчаки отправлялись в неизведанное, как ночные мотыльки увлеченные яркими огнями, сулящими невиданное богатство при удачном исходе.

Но риск со временем снижался и тому, как это происходило, и был посвящен следующий зал. Человечество вышло в «открытое море». Теперь в нем надо было научиться ориентироваться. Первые гиперпространственные путешествия были смертельно опасны. Входя в гипер, корабль теряет всякую связь с реальным миром (Беш-пространством) и может только принимать сигналы гиперпередатчиков. И то не всех, а исключительно мощных. Первые гипердвигатели не имели достаточной точности и не могли переносить корабль по аурек, крэш и форн координатам согласно программе прыжка в несколько заданных шагов. И тем более вернуть его обратно в «реальность», не зная, насколько силен был дрейф по гиперкоординатам. Для оценки своего положения требовались гиперпространственные маяки. Они сильно ограничивали область возможных путешествий радиусом действия своего сигнала. Да и стоимость подобной инфраструктуры не позволяла летать с полупустым трюмом, слишком дорогим удовольствием это было.

Затем с развитием конструкции гиперпривода и маяки утратили свою актуальность, хотя многие из них еще продолжали свою работу. Несмотря на свою кажущуюся ненужность, они все еще повышали точность прыжков и снижали аварийность. Вдоль хорошо освоенных маршрутов.

Но звездолет все еще не стал самодостаточным средством для путешествий. Огромный массив данных о разведанных областях гиперпространства, гипернавигационные карты остаются необходимыми элементом для межзвездных путешествий. Они составляются и регулярно обновляются Республиканским космическим бюро. Эта организация находится в состоянии «холодной войны» с Кореллианским братством штурманов. Она мало того, что посягает на их доходы и тайные знания, так и Республика посредством ее наличия обосновывает «дорожный налог» в виде капитанских лицензий и лицензий на грузовые и пассажирские перевозки — как необходимую оплату за использование актуальных карт гиперпространства.

В Кореллии, разумеется, не любят тех, кто претендует на монополию, особенно их собственную, хотя и ничего поделать не могут. До тех пор, пока опять не выйдут из состава Республики.

Полюбовавшись на статуи «Великой пятерки», трех человек, дуроса и дролла, создавших математический аппарат для описания гиперпространства я прошел дальше. Толку-то от железа, если нет четкого плана по его использованию?

Следующий зал был посвящен древним путешественникам и цивилизациям, странствовавшим среди звезд, и до «эпохи открытия гипертехнологий». И такие были. Хотя учитывая размеры зала и число материальных свидетельств — это больше походило на легенды. Причудливые корабли и конструкции, согласно противоречивым сведениям были предназначены для совершения путешествий без гиперпрыжка. Но доказательств тому было столь мало, что, скорее всего они служили приманками для туристов, а не являлись подлинными артефактами, свидетельствующими о чьих-то скитаниях по Галактике.

Примером таких технологий были То-Йоры, корабли-зиккураты, используемые Орденом джеʼдайи исключительно для сбора одаренных по всей галактике. По одной версии предтечи Ордена джедаев владели знаниями о перемещении в пространстве. Но не спешили делиться маршрутами и технологией с жителями посещаемых планет. Или Мастера-джеʼдайи не могли это сделать по причине полной зависимости технологии от Силы. Причем делали они это за десять тысяч лет до открытия гиперпривода и людьми и дуросами. Что характерно, выбрали они для базирования Ордена и исследования Силы планету Тайтон в глубоком ядре галактики, что говорит само за их знания о гиперпространственных путешествиях. Или о безумии. Существовала версия, что эти корабли сами собрали одаренных и отвезли на Тайтон, где стали на вечный прикол. Т.е. кто-то организовал этот тур по всей галактике и построил для этого специальные корабли, по легендам тысячи лет дожидавшиеся вылета с Рилота, Шили, Коррибана (sic!), Манаана, Катара, Кашиика, и неизвестного мира, заселенного людьми и совершившие рейс на еще нескольких десятков миров.

Открытие каждого нового крупного маршрута, как правило, знаменовалось новой масштабной войной, так открытие перлемского маршрута привело к контакту Республики и Благородного союза Десевро и Тиона, что почти привело к разрушению столиц этих государств. Видимо, именно поэтому в современном Ордене джедаев никто не занимался прокладыванием новых маршрутов. Или они об этом молчат. Учитывая, откуда родом Реван.

Полюбовавшись на странные конструкции и элементы сооружений, некоторые из которых превосходили возрастом человечество, я перешел в следующий зал, в котором были собраны свидетельства первопроходцев «исследователей гиперпространства», их корабли и инструменты. Многие из них были лицами легендарными, но мне не знакомыми.

Человек, впервые проложивший хайдианский путь сделал это случайно, путешествуя на корабле с неисправным гиперприводом. Именно этот агрегат возвышался передо мной. Гипернавигационные карты по сути представляют собой расширенные данные об обычных координатах звезд в трехмерном пространстве, варианты их положения в зависимости от гиперкоординат места. Как трехмерная карта против двухмерной. Только каждое измерение из трех гиперкоординат дополняло еще на один ранг размерность трехмерной карты Галактики. Составляются они, как правило, экспериментально и с определенным шагом. Вроде бы просто. Стой на месте и перемещайся по гиперкоординатам, да фиксируй расположение звезд при этом. Но при этом сами звезды, как объекты исчезают, заменяясь на другие. Расположенные в других местах. В зависимости от этих самых заезженных координат Мир меняется настолько сильно, что понять, где же ты почти не возможно. Только по гиперсвязи и маякам. И то в исследованной области. И такими мелкими шажками столь длинные и протяженные маршруты не могли бы быть проложены при всем желании.

Возвращаясь к этому счастливчику. После того, как он отмотал в неизвестном направлении, примерно за полчаса, полгалактики, его двигатель выкупили на Дуро за десять миллионов кредитов и изучали десяток лет, чтобы понять по какому-же маршруту он двигался. Его измерили до микрона подетально, просветили всеми излучениями каждый винт и провод. Разобрали каждый чип по атому. И нашли-таки отвертку забытую в нем при сборке этого агрегата. Отвертка (часть сборочного дроида) лежала рядом с этим несчастным гипердвигателем на специальном постаменте. Та самая хайдианская отвертка.

Чтобы посмотреть на нее выросла целая очередь желающих. Сам я это сделать не успел, поскольку электронный гид напомнил о заканчивающемся времени посещения.

Я вышел перекусить в кафе, перед тем, как идти на следующую экскурсию. Подумать только. Отвертка! Так бы и не узнала Галактика о существовании дагов и множества других экзотов без нее.

В следующий зал ходили люди иного склада, чем я. Половина, посещавшая зал принадлежала к касте меднолобых. В отличие от множества провинциальных военно-исторических музеев и выставок, посвященных Великой Отечественной, или иным войнам этот музей не был просто заставлен древними инструментами убийства, выпускаемыми тысячами и миллионами в одной серии. Каждый предмет здесь имел свою историю. Трагическую или героическую. Хотя и мог выглядеть на первый взгляд непримечательно.

Были среди них и маяк, прилепленный к кораблю Звездокол-12[6], угнанному из ареста проходимцами братом и сестрой Гэвом и Джори Дарагонами, приведший Флот ситов в сектор Корос, ныне известный как Тета. Да и самому кораблю нашлось место в экспозиции. Это было специальное судно для исследования гиперпространства. Сенсоры и ионные двигатели торчали из его уродливого корпуса во все стороны, как плавники причудливой глубоководной рыбы. Сразу видно, что этот корабль создавался вовсе не для полетов в атмосфере.

Рядом с ним стояли фигуры самих первопроходцев. Драная одежда и короткие плащи едва прикрывали их тела, открывая множество золотых на вид украшений. На голове симпатичной девушки был самый настоящий венец, гравированный чеканкой замысловатых геометрических фигур. Крылатый обруч прикрывал дисками виски, а скулы металлическими лепестками. При этом он служил не только шикарным украшением, но и гарнитурой.

Определенно стильно.

Мода тысячелетней давности в системе Корос, мне нравилась. Было в ней нечто, отдававшее древним Шумером и Азией. И когда я успел стать неравнодушен к блестящим украшениям? Видимо кровь ситов сказывается. Как сообщала их история, они практически попали в долговое рабство. То, что было на них, ни в коем случае не было золотом. Я уточнял. Тяжелые металлы также были редки и в этой галактике, хотя стоили они дешевле, поскольку добывались из более удобных источников, вроде астероидных полей или небольших планет, сила тяжести на которых не спрятала все плотное поближе к их ядру.

Наиболее ценные артефакты, были подвешены в антигравитационном поле внутри одиночных цилиндрических ячеек из транспарстила. Так они были доступны для рассмотрения с любой стороны.

Мечи джедаев, сражавшихся за Республику соседствовали в выставочных ячейках с испещренными крючковатыми символами вдоль дол широкими клинками воинов Ситов. Строчки заклинаний покрывали тусклые долы тяжелого оружия. Немногие надписи я мог прочитать. Написанное было ахинеей, или имело грамматические ошибки. Были и «световые мечи ситов». Мечи джедаев того времени были несовершенны и без внешнего питания не могли проработать дольше нескольких минут, потребляя в сотни раз больше энергии, чем современные, бывшие кстати развитием ситских. Грубые и тяжелые они, тем не менее, не требовали соединять их кабелем с энергоячейкой весом в пару килограмм, которую носили на поясе. Как это делали джедаи. Но большинство ситов, несмотря на это предпочитало использовать холодное оружие.

Все эти мечи были искусными подделками. Ни один из клинков ситов не был настоящим. В них не было ни капли Силы. В световых мечах, все же бывших настоящими, не было кристаллов, хотя я ясно ощущал, что некогда они яростно пылали, сокрытые в рукоятях и готовые извергнуть из себя всепрожигающее пламя. Виной тому был видимо Орден Джедаев, «обезвредивший» это оружие. Мечи джедаев, напротив были истинными историческими реликвиями.

Я осмотрел образцы стрелкового оружия, используемого обеими сторонами. Огнестрельное оружие преобладало над плазменным и различными иными видами баллистического, как-то электромагнитное или рельсовое. Химическое оружие, яды также были почитаемы в армиях Ситов. Но мощь их армий держалась на магии, искусстве обращения с Силой. Каждый рядовой воин легионов Наги Садоу был знаком с определенными техниками ее использования. И огнестрельное оружие зачастую было против них бессильно. Ситы, предпочитавшие рукопашный бой устраивали мясорубки на захватываемых планетах. Но ни одна их сухопутная операция не была осуществима без поддержки с орбиты.

Каждая битва на поверхности сопровождалась сражением флотилий в космосе над вступившими в смертельный бой войсками на поверхности. Малочисленный, по сравнению с силами Республики, флот одного военачальника Наги Садоу почти раздавил Республиканские войска. История рисовала его этаким чудовищем, развращенным Темной стороной, единственным желанием которого было сделать из каждого жителя Республики своего раба. А джедаев, героями, их всех спасшими. Причем в духе голливудского кино. По их заверениям этот сит был способен даже дестабилизовать ядра звезд и устроил взрыв сверхновой — сами по себе они раньше срока не взрываются, особенно если на их орбите есть вражеские флоты. Также он был способен усилием воли влиять на сражение, идущее в соседней системе. Еще одно очко Ордену ситов. Но эта единоличность их и подвела. Потерпев поражение, в Республике лорд ситов вынужден был ретироваться на родину, где был нелюбезно встречен своими конкурентами. Разразившаяся гражданская война ослабила Империю ситов, а к этому моменту наспех восстановленный флот Республики пришел к ним в гости. То, что произошло дальше, следует называть геноцидом, массовой бойней, военными преступлениями…, но преступление совершили только Ситы. Проиграв войну, которую начали первыми.

— «В ходе битвы биосфера была безвозвратно повреждена и Ситы покинули этот мир» — прочитал описание сражения, которому была посвящена миниатюра и стеллаж с предметами. — Миленько (рус.), — одобрил я решительность Республиканских военачальников. Цивилизациям тоже иногда надо преподавать уроки.

Как не старались «сторонники света», но то, что зовут Темной стороной: питающее гнев, яростное и необузданное, и… одновременно коварное и притягательное, все это все равно пронизывало предметы, служившие Ситам верой и правдой как оружие или для иных целей. Я подошел к богато изукрашенной книге, открытой посередине. Та же ахинея. Но почему здесь ощущается Сила? Я закрыл глаза, заглянул в нее и увидел, как наяву, картину прошлого:

Два человека, молодой парень и девушка в неприметной одежде забирают ее под видом реставраторов. Обманули охрану музея, как детей. Восхитительные ушлепки! И ушли довольные с книжкой наперевес. Отчасти я понимаю Джедаев, унесших после этого все интересное куда подальше и заменивших бутафорией настоящие реликвии ситов. Если для той пары одаренных ограбить музей, как сходить в магазин за продуктами, то хранить здесь ценные предметы не разумно. Да и охрану после этого усилили. Сила стала яснее после небольшого представления, устроенного для меня. Я долгое время вглядываясь в тени, оставшиеся от уже потухших огней стал видеть отчетливее. Как тогда, рядом с Реваном. Жаль, что это опять ненадолго.

Недалеко от выставки доспехов я заприметил странную фигуру, не замеченную мной до этого. Что было достаточно странно. Почти исчезающе прозрачный призрак бродил вдоль выставки… Общаться с призраками становится моим хобби. Я подошел поближе к нему. Он заметил мой интерес.

— ТЫ…— он упер в меня указательный палец. — Ты видишь меня?

Гуманоид говорил на языке ситов — и так хорошо, что было ясно — этот язык для него родной. Простые темно-красные доспехи, лицо прикрывает маска. Не военачальник. Офицер.

— Вижу, — подтвердил я тихо — А остальные нет?

— Нет. Ты первый кто заговорил со мной за… не знаю сколько лет. Ты одарен, в отличие от этих рабов и жалких наемных воинов, чьи толпы приходят поглазеть на свидетельства нашего краха. Жалкие подобия настоящих воителей — они не берут силой причитающееся им, и даже не защищают свою собственность! Нет, они служат торговцам, охраняя их богатства, как какие-то цепные животные. Или рабы, которым доверили в руки оружие.

— Окружающие наверно думают, что я разговариваю с воздухом. — я улыбнулся, представив насколько нелепо смотрюсь. — Может, отойдем в сторону?

— Как будто тебе до них есть дело! — взмахнул сит когтистой ладонью.

— Нет. Их мнение мне безразлично. Но за мной следят. Тут уйма камер, я наблюдаюсь как минимум парой десятков, но есть еще и датчики звука…

— Камеры, — потянул он, словно пробуя слово на вкус — Да, ваше изобретение. Постоянно друг за другом подсматриваете, шпионите. Нам оно было не нужно. Вздумал бы кто из слуг замыслить измену, как тотчас бы лишился головы. Сит же, позволивший за собой следить — ничтожество.

Я отошел к стеллажу, делая вид, что рассматриваю ланварок[7], так, чтобы ни одна камера не смотрела мне в лицо.

— Так я думаю, наш разговор не привлечет нездорового любопытства, — сказал я проследовавшему за мной воину.

— Наверное. До этого места я еще могу дойти.

— До этого места? — спросил я с интересом.

— После смерти я решил сохранить свой дух, разум и волю, в отличии от тела, в сохранности. Но дело пошло не так. К этому надо готовиться и долго. Желательно возвести толковую гробницу, не пожалев костей жертв в основание. В хорошем месте. А тут, да еще без подготовки… Сторонние мысли, знаешь. Лишние эмоции. Ни один сит не смог взять и освободиться от плоти просто так.

— Они привязывают тебя к чему-то материальному? Чему-то в музее?

— Обычно это, что-то важное, значимое. Иначе не выбрав одно, начнешь думать о многом, рассредоточишь эмоции и растворишься в пустоте. Умрешь окончательной смертью.

— И ты привязал свой дух к предмету, выставленному в музее.

— Да. Обычно связывают себя со своим телом, останками. Но я решил привязать себя к своей маске, полагая, что эти недоумки не удосужатся меня захоронить по всем традициям.

— И зачем это делать?

— Чтобы не умирать, естественно! Но это… я скорее рад буду умереть, чем смотреть на толпы идиотов! — Почти кричал он в отчаянии. — Я раньше гордо не боялся смерти, идя в битву как это должно, но в последний момент, почти у черты запнулся. И вместо того, чтобы уйти в небытие, как того заслуживал, брожу среди этих… трофеев.

— И как ты здесь оказался? Вернее сохранился? Мне казалось, что джедаи не оставили никаких значимых артефактов в зале.

— Ленивый падаван-кретин просмотрел. Или я его обманул, — он безумно хохотнул. — В итоге я здесь. Как еще один экспонат. Хожу кругами и смотрю на толпы зевак.

— Нравится? — не сдержал я ехидства.

— Умеешь же ты плюнуть в душу. Я бы лучше умер, чем влачил бы дальше это жалкое существование.

— Что-то мешает это сделать? — я осмотрел призрака.

— Я теперь ничего не могу. Был слаб при жизни. Сейчас еще слабее. Но вот стать духом, как Лорды смог. Но видимо настолько слабым, что меня не то что неодаренные, джедаи, что изредка здесь бывают, не видят. Но ты увидел. Как?

— Хорошо вижу.

— Ты бы мог стать великим. Уничтожить всех этих ничтожеств. Или сделать их своими рабами, чего они и заслуживают. Как те двое, что забрали записки старого Симуса, но не заметили меня. Хотя, я думаю, они могли и это сделать. Но слишком были увлечены друг другом. У них, говорят, это получалось неплохо. В этом музее есть целый зал, им посвященный. Или ты можешь стать великим владыкой, как Нага Садоу.

— Не интересует. Добиться того, чтобы для тебя в музее отвели место… Пфф. — пренебрежительно фыркнул я. — Но личное могущество для личной же свободы… это мне интересно.

— Так настоящей силы не добьешься! — сказал он пренебрежительно — покоряя всех вокруг, покоришь и Мир и его правила.

— Я бы хотел быть свободен от правил этого мира. Но не править им. Это еще одна форма рабства, на мой взгляд.

— Только стоя у власти, ты сможешь сделать это! Либо повелеваешь ты. Либо управляют тобой. Иное не дано.

— И где теперь Нага Садоу? — спросил я его. — Со своей идеей покорить Республику?

— Он сделал многое. И после этой войны. И за порогом смерти. Он был учителем Фридонна Нада. А уже он учил Экзара Куна. Джедаи думают, что сокрушили и его, — он расхохотался.

— Это не так?

— Ни один Лорд ситов не исчезал бесследно. Всегда будут последователи. Сама Сила, направляемая Их волей, к этому приведет. Это как закон природы. И джедаи это понимают. И боятся! — довольно проскрипел он. — Эти мутные слабаки до сих пор страшащиеся самого нашего имени бывает, копаются здесь. Выискивают, чтобы еще можно забрать. Они уже почти вынесли все ценное, но все еще возвращаются… интересно зачем? Или они так ничему и не научились за тысячу лет и копаются в наших инструментах, пытаясь постичь искусство алхимии? — начал делиться со мной наболевшим призрак.

Я посмотрел на часы. Мое время в зале заканчивалось.

— Стой. Не уходи! — окликнул меня призрак, опасаясь остаться здесь в одиночестве еще надолго.

— Что тебе еще нужно, кроме как поболтать? Впервые за тысячу лет?

— Убей меня! Разорви связь с маской!

— Скажи мне, как достичь бессмертия. Настоящего. Тогда я подумаю над этим.

— Я не знаю! Никто из ситов этого не знает! Плоть разрушается, но можно сохранить свой дух.

— Не уверен, что он существует вне контекста наблюдателя. Может помедитируешь над этим еще некоторое время, и найдешь ответ?

— Ты бы хотел быть свободен? Да?

— Да.

— Одно слово. Найди Тайтон! Место, откуда все началось. Может там ты найдешь ответы на свои вопросы? Не наш кенотаф — Коррибан. Там лишь скрипящий песок и старые призраки, давно ушедшего золотого века. Большего я не знаю, — извиняясь, развел он руками.

— Я подумаю, что можно сделать. Где, говоришь твоя маска?

Он отвел меня к стеллажу, на котором лежала тяжелая черная, местами покрытая красным лаком изукрашенная золотом фигурная маска. Часть шлема, прикрывавшая лицо в бою. Пафос — неотъемлемый элемент древних ситов. Но учитывая, сколь важны для использования Силы символы, и учтя мнение Ревана, это может быть практичным решением. Интересно, что будет с тем идиотом, который ее нацепит на себя?

— Ты видишь то, что меня связывает с ней? — спросил сит, почти мне в ухо.

Я кивнул. Я понимал, что это было. Маска содержала в себе часть Силы воина. А он связанный с ней нес ее отпечаток. Просто…, но я видел лишь это. Он каким-то образом смог запечатлеть все то, чем он был при жизни в этом предмете. Было, что-то еще, что ускользало от меня, но я знаю что можно сделать.

— Можешь что-нибудь сделать?

Я вновь кивнул. Затем подошел к призраку и рывком снял с него маску. Она клубилась у меня в руках ледяным, обжигающе холодным туманом. Холод проходил через всю руку, сами кости словно застывали от близости к клубящемуся туману. Даже оторвать руки не было возможности — они словно бы примерзли к маске. Я развернулся и с размаху бросил этот «предмет» в витрину. Он прошел сквозь стекло и слился с металлом забрала. Я торопливо оглянулся.

Призрак, ощупывал свое лицо, больше не прикрытое изогнутой пластиной.

— Я чувствую, что таю, исчеза… — все тише и тише говорил он, постепенно растворяясь в воздухе.

Он медленно исчез, пропал, как стертый в планшете ластиком рисунок. Даже следа от него не осталось. Пикнул гид, намекая, что оплаченное время почти истекло.

Я направился к выходу из экспозиции, мимо всего того, что не увидел из-за этого странного призрака. Малозаметного. Теперь и вовсе растаявшего. И почему со мной всегда случаются всякие странные вещи? Сила. Почему я решил сходить в этот музей? Именно сюда? Не подумав, не проанализировав? Было ли это мое решение, или Сила, откликаясь на мои желания, вела меня, ни разу не оглянувшегося, словно поводырь в царстве Аида. Но было ли моим желанием встретить его? Нет. Но узнал ли я что-то новое? Да. Значит смысл был. Зиост… Что это? Вновь загадки.

Я вышел из музея. Вышел по-настоящему. Впервые, наверное, за все время, проведенное в Корусанте, надо мной простиралось небо, а не потолок. Власть над ним еще принадлежала дочери Хаоса, но света хватало и без присутствия на небосклоне дневного светила. Мерцавшие во мраке далекие маяки вселенной были лишены своего гордого одиночества.

Достроив вавилонскую башню, человек обосновался и на захваченных им небесах. Множество обитаемых сфер, платформ и спутников сверкало и мигало шляпками гвоздей, вбитых в небесный свод над моей головой. И они отражали свет звезды на город и без того освещенный фонарями, и огнями бесчисленных спидеров. Ночь приближалась к своему логическому завершению, но еще царил томительный и смутный час, предвосхищавший приход Гелиоса.

Корускант не находился в глубоком ядре Галактики, но будучи достаточно близко к самому плотному скоплению звезд в галактике имел гораздо более богатое звездное небо, чем та же Земля. Но различить какой огонек — далекое светило, а какой могучая орбитальная станция — не вооружившись телескопом, было нельзя. Но что было понятно, как впрочем, и всегда в жизни — иллюзорные звезды были красивее и светили ярче настоящих.

Все это создавало донельзя шикарный вид, который я рассматривал, вдыхая прохладный свежий воздух. Проживание в элитных кварталах дает преимущества и в рафинированной атмосфере, которой лишена остальная часть планеты.

Я постарался очистить голову от мыслей и вопросов, ответы на которые могли и подождать, рассматривая ночное небо. Заодно и окончательно избавился от того нездорового и навязчивого внимания датчиков и голокамер. Еще совсем немного и заалеет восход.

В приподнятом духе нанял такси-дроида просто посмотреть на центр города, увидеть недавно достроенное здание сената, в котором Палпатину суждено кричать «Аб-со-лют-на-я влааааааасть!!!» и похоронить Республику под гром аплодисментов, и молодой еще Храм джедаев, возведенный менее ста лет назад. Седьмая битва при Руусане еще не случилась. Бэйн еще не обвел вокруг пальца всех, включая себя. До событий оригинальной трилогии целая уйма лет. Хотя и не у меня. Оставалось лишь сожалеть, что я почти ничего не знал, что происходило до Бэйна и введения правила двух. Эти знания могли бы мне помочь, но мне оставалось положиться на судьбу и не задаваться вопросами, что же свершится завтра.

Огромный маятник провернулся и из-за плотного частокола зданий, как небоскребов стоящих отдельно, так и сросшихся в конгломераты вроде мегаблоков, показались первые лучи солнца. Как наконечники копий засверкали вершины башен — блистая своей зеркальной поверхностью.

Я знал, что это всего лишь способ контролировать климат планеты — отражать большую часть солнечного света обратно, но менее прекрасным отполированный город, купающийся в лучах своего светила это прозаичное знание не делало. Не зря этот город сравнивают с граненым драгоценным камнем.

Издали грибок Сената, расположенного посреди огромной площади — проспекта Основателей, смотрелся обманчиво небольшим. Но его купол был в диаметре более двух километров. Как семислойный щит Ахилла прикрывавший его от любой опасности.

Ранее это было большое светлое здание с огромными окнами, выглядевшее, как огромный величественный храм. Построенный тысячи лет назад на заре основания республики он не был так технологичен, как нынешняя крепость, без единого окна. Ивендо говорил, что дух старой республики погиб вместе с ним. Он вообще много что говорил. Такого.

Строительство нового сооружения не впечатлило никаких врагов Республики, за их почти полным отсутствием, но повергло в ужас налогоплательщиков. Дело было в том, что для его уничтожения потребовалось бы и уничтожить пол планеты заодно с ним. После того, как Экзар Кун оставил на месте предыдущего здания сената дымящуюся дыру, предварительно устроив в нем впечатляющее выступление, сенаторы всерьез озаботились своей безопасностью. Выжившая их часть. Так как деньги были не их личные, то на строительство их не пожалели. Несмотря на размеры постройка сотни мегаблоков обошлось бы дешевле. Купол Сената был сделан из нейраниума. Этот материал не брала ни радиация, ни световой меч. Сила не желала спокойно обтекать это место. Тугой, пульсирующий вихрь задевал своими протуберанцами весь округ. Они тянулись много дальше, через всю Галактику. Следует только присмотреться, проследить их путь и станет ясно, что именно сюда стекалась воля миллионов облеченных властью и исходила уже отсюда на огромные расстояния. К тысячам миров и триллионам разумных.

Центр паутины, в котором когда-нибудь расположится жирный паук, отслеживающий каждое ее колебание. Палпатину верно импонировало играть эту роль.

Спидер нес меня все дальше по проложенному мной маршруту.

Храм джедаев был полной противоположностью этого места. Сила равномерно, стекалась к нему и протекала через зиккурат, увенчанный башнями, вверх, в небо. Могучий поток, но спокойный. Не горная речка, но гордая полноводная река, несущая свои волны в безбрежный океан. Хорошее, умиротворяющее чувство. Но стремящее растворить тебя в своих водах. Такой поток и камни размоет со временем. Моя песчинка личности создавала пенящиеся волны пересекаемая этим потоком.

Подальше отсюда!

Мой путь привел меня в блок, равноудаленный и от «счастливой шлюхи» и от блока Фарланда и от Храма также. Настало время залечь на дно. Стать тенью человека, каких множество здесь. И попытаться перестать отбрасывать ее в Силе.

Пусть каждый носил яркие цвета, но в огромной толпе все они смешивались в некий грязный оттенок, как в давно используемой палитре неряшливого живописца. Монотонный бег гомогенной толпы подавлял мышление. Связность мыслей терялась. Даже Сила текла как-то монотонно, без интереса. Я вырвался из толпы и встал в нише под фонарем.

Надо сконцентрироваться на цели. Но не так, как на несчастных камерах… зря я это даже вспомнил!

Найти место, где можно переночевать и не быть найденным не составило труда. Сила привела меня в один из множества ульев, заполненных человеческой и не очень биомассой, жившей «на пособия». Место, заселенное не любящими слежки за собой, иначе говоря, людьми, не ведшими честный образ жизни. Никаких пропусков на входе не потребовалось. Администратор получил порцию наличности и выдал магнитный ключ-карту от ячейки 331.

С фактом хождения наличных денег безуспешно боролась Корусантская администрация. Она ничего не могла сделать с тем, на окраинах Республики никто не мог обеспечить достаточную безопасность финансовых операций с использованием банковских карт и паспортных счетов. Мало установить кабинку для доступа к своим деньгам и документам. Недостаточно защитить шифрованием соединение и установить в этой кабинке биометрические сканеры, которые обмануть при всем желании невозможно. Надо быть уверенным, что ее не разберут на части любопытные хакеры. И не соберут в совсем иной конфигурации обратно.

В связи, с чем чемоданы кредиток были актуальны и в век звездолетов. И легальны. Охрана проводила меня подозрительными ощупывающими взглядами, но не стала задерживать. Сила, я сделал ошибку, но где?

Комфортабельный гроб с мягкой пружинящей поверхностью обошелся всего в сотню кредитов. Внутри спальной ячейки я нашел микроскопический шкафчик для личных вещей с кодовым замком, монитор с выходом в голонет и таблички с правилами проживания на трех языках. Безлимитный доступ к внутрисистемной сети и строго лимитированный в галактическую сеть. Мне был доступен общий туалет и душ. Последний за дополнительную плату. Вещи в стиральной машинке или вручную не стирал никто, для этого были прачечные. Слишком дорого стоила расходуемая при этом вода. Готовить тоже не было нужды. Питаться в общепите было дешевле. Доступны были разогреваемая готовая еда, или пакеты с готовым питанием. Жизнь в этом месте напоминала поездку в купейном вагоне. Становилось дурно от одной мысли, что миллиарды людей проводили так всю свою сознательную жизнь.

На восемь спальных мест приходилась одна микроскопическая гостиная. Выход в нее прикрывали символические шторки, раздвинув которые я понял, что в секции в которой я оказался жило еще пять разумных. В сон пока не тянуло. Я выбрался наружу в тесную гостиную. В ней пил дымящийся остро пахнувший напиток старичок. Человек.

— Здравствуйте, — поприветствовал я.

Он долго рассматривал меня, чуть прищурившись.

— Малец, ты явно не на своем месте.

— Это временно. Что вы пьете, если не секрет?

— Стим-чай. Откуда ты свалился?

— Издалека.

— Ха! Тайны. Но мне не интересны твои секреты. Но точно не из нашего блока.

— Это очевидно, — не стал отпираться я.

— Ты не похож на человека, скрывающегося от регистрации. Или живущего на базу. Хотя и одет более чем странно. Я может и старый человек, но это определяю на раз. — немного напугал он меня.

— Недоработка, — сожалеюще согласился я.

— Тебя никто не ищет? — поинтересовался он участливо. — А то мне не нужны неприятности.

— Эти люди далеко от Корусканта. Но не хочу давать им шансов, — успокоил его я. — И это не правоохранительные органы.

— Это не важно.

— Для тебя нет.

— Все равно скрываться здесь, в столице…. Нет! Более глупой идеи я не слышал. Но мне нет до этого дела. Если не секрет, откуда ты? — спросил он, противореча сам себе.

— С планеты под названием «Земля», эти места тут зовут «Неизведанными регионами», или как-то так, — я помахал ладонью, указывая на максимальную неопределенность этих слов.

— И далеко же тебя забросило!

— Невероятно далеко. Тут все для меня в новинку. Непонятно ни-че-го. Как так можно жить?

— Как, «так»?

— Так плотно. Неужели билет на рейс до любого свободного мира стоит дорого? Вещей-то у всех не больше одной сумки.

— А сам-то зачем приехал? — изрезанные морщинами лицо старика издевалось надо мной — Увеличиваешь плотность населения?

— Я проездом. Мне столица не понравилась.

— Значит, ты был не везде. Вверху вполне себе приличная жизнь. Можно ни разу в жизни не спускаться ниже сотого уровня и предполагать что нет более райского местечка, чем Кор.

— Был там?

— Почти вверху. Работал в одной «корпорации» в молодости. Но меня сократили в рамках оптимизации персонала. Второй раз работы я не нашел. А уезжать не захотел. Привык, знаешь ли жить в цивилизованном мире.

— И поэтому выбрал для жизни такое место? Ничего не скажешь — оплот цивилизации.

— Тут есть своя неповторимая атмосфера. Все время останавливаются новые люди из самых необычных мест. Обычно такие, которые не хотят, чтобы их нашли, — сказал он с усмешкой.

— И кто хочет с ними свидеться? Полиция или более загадочные лица?

— Копы? Да с чего ты взял, что от них можно здесь укрыться? Верховный администратор города настолько задушил банальную преступность, что такие места остались только как заповедники. И то в них устраивают рейды, как на диких зверей для пополнения зоопарка.

— Неужели здесь никто не нарушает законы? — спросил я недоверчиво.

— Ничего серьезнее нелицензированной наркоторговли или проституции. Никакого тебе разбоя, торговли оружием, черными имплантами или органами. Скукотища. — заметил он со скучающим видом. — Банальные нарушения, требований по общественной и пожарной безопасности. То, что подпадает под штрафы и дисциплинарные наказания, — он задумался — Дебоши и драки только иногда еще случаются. И некоторые идиоты изредка воруют чей-то контент… вернее палятся на этом.

— Да не верится! — сказал я громко.

— Нелегальные услуги нейрохирургии, генетиков и биомехаников в другую кассу. Контрабанда биологически-активных материалов. Это несколько иной уровень. Надо быть важной шишкой, или иметь кредиты, чтобы хотя бы услышать о них.

— Значит вот, оно лицо современной преступности? У меня на родине лидирует коррупция.

— Коррупция не самостоятельный вид преступления, а катализатор. Ну еще его может выполнять присутствие хаттов или район, заселенный экзотами, мм… определенных видов. А так у нас лидирует работа и оказание услуг без соответствующих лицензий, мошенничество, подделка документов, кража материальных ценностей, воровство цифровой информации, взлом защищенных сетей и прочие шалости. — перечислил он.

— Ты случаем не в суде работал?

Он улыбнулся.

— Близко. В полиции.

Я постарался сохранять спокойствие.

— Всегда интересна реакция. Я там занимался уборкой помещений, пока меня не заменили дроидом.

Я расслабился. Он не лгал. Или был очень в этом уверен.

Тут вошел человек с сумкой наперевес. В виске его наблюдался интерфейс. А под глазами мешки.

— А вот и наш журналист, — поприветствовал его дед.

— И в правду журналист?

— Без лицензии. Отобрали, — пояснил дедок.

— Это вообще-то личная информация. — заметил мужчина, отреагировав на обсуждение его персоны.

— Секретная? — спросил я.

— Нет, — ответил он.

— Просто я настолько дикого мира, что у нас лицензия на работу журналистом не требуется, — объяснил я.

— И каков процент достоверных новостей у вас? — спросил он.

— Процент. Думаю.

Дедок хохотнул.

— Я спросил, сколько процентов? — повторил вопрос «журналист».

— Я и ответил. Один процент. Полностью правдивых и не конъюктурных новостей.

— Ожидаемо, — мрачно сказал он.

— У вас без лицензии нельзя публиковаться?

— Можно, но ни одно приличное СМИ не возьмет у тебя статью даже на рецензию.

— Похоже на цензуру.

— Это она и есть. Общественная цензура.

— И что надо сделать, чтобы получить лицензию?

— Ничего выдающегося. Можно даже не учиться на журналиста, сдать группу тестов и она в кармане. Рейтинга она только тебе не даст. Но в местечковые газетенки писать можно. Потерять ее намного проще.

— И за что отбирают? За несогласие с ведущей ролью партии?

— За клевету или ложь. Намеренное искажение информации. Призывы к нарушению законов, или экстремизм. Видизм. Человекоцентризм, в частности. Про этот список целый роман можно написать.

— А судьи кто? — задал я животрепещущий вопрос.

— Судьи и есть. Отобрать лицензию можно, только доказав факт наличия такого нарушения в судебном порядке. Только подать на тебя может кто угодно, а процесс суда открытый и транслируемый в голонете. Мы частенько просиживаем штаны в суде. В основном журналистов отпускают. Но недовольные найдутся любой статьей. Хорошо истца заставляют оплачивать услуги суда и следователей, и компенсацию подсудимому, если он попусту отвлек людей, — злорадно закончил он.

— Это так принято проводить суды над журналистами? Показательно и общедоступно, чтобы о зажимании свободы слова не возмутились? — я все еще искал подвох. Он обязательно должен быть!

— Так все суды в Республике проводят. Ты не знал? Откуда ты?

— Меня постоянно это спрашивают. С неизведанных регионов.

— Это интересно. Я бы мог взять у тебя интервью, если ты не против.

— Это будет, чем-то для меня новым, — подумал я. — Но ты же нелицензионный мастер стила?

— В Сети за кредиты публикуюсь помаленьку. Не жить же на одни пособия.

— Тоже верно. Только возьму я тоже чая.

Жидкость эта имела исключительно химическое происхождение и разливалась за копейки в автомате. Зуко-чай. Удивлю желудок с печенью крепкой смесью кофеина и ароматизаторов. Зато горячий.

Я вернулся, прихватив заодно пачку каких-то печенек. Ощущение поезда усилилось. Поезда размером с целую планету.

В помещение проскочила двухцветная кошка. Фелинкс, как называли их в Галактике. Может кошкой он в действительности и не является, но похож был до безобразия. И мяукал также.

— Привет киса, — поздоровался я с животным.

— Вернулся, Бандит. — сказал дед.

— Отчего Бандит? — задал я вопрос дедку.

— Не зарегистрирован. Видишь ошейник? — он показал, гладя ластящееся животное, на тонкий обод, закрепленный на его шее.

Я кивнул.

— На нем написано, где искать владельца. Но в самом фелинксе нет чипа с регистрацией. А он дышит. Потребляет кислород. Поэтому за него надо платить налоги. Заводить на него паспорт. Платить за медрегистрацию и прививки. Раз в полгода обязательный осмотр у ветеринара. И все это платно.

— Бесплатная медицина на домашних питомцев не распространяется? — хмыкнул я.

Фелинкс требовательно мявкнул. Вот, кто в Силе прост. Никаких задних мыслей, только здесь и сейчас. Счастливая тварь.

— Нет. Если все по закону делать, то на его содержание уйдет больше, чем я трачу на себя. А с туалетом огромные проблемы.

— Штрафуют? — догадался я.

— Если твой питомец нагадит где-нибудь, кроме специально отведенного места, то влепят штраф в пять среднемесячных доходов. И оплатишь еще услуги санитарной службы.

— Ну, знаешь. У меня на родине многие держатели домашних животных выгуливают их в парках, или у детских площадок. Когда смотришь на их животное, занятое дефекацией в их присутствии, людей зачастую приличных и обеспеченных, возникает мысль о том, что и для них самих вполне допустимо сесть посрать на людной улице.

— Это же фелинкс. За ним не уследишь. Убежит погулять утром, вернется вечером. Но меня за это не оштрафуют.

— Не найдут хозяина? — я кивнул на ошейник без чипа.

— Ага. Поймают Бандита и отвезут в питомник. Вывесят объявление, и в течении пары недель будут ждать меня за ним. И за всеми штрафами и неоплаченными налогами за компанию.

— А если не придешь за ним в срок?

Я взял кота на колени, почесал за ухом. Животное благовоспитанно не сопротивлялось.

— Усыпят и утилизируют биологические отходы. Станет котлетой в общепите. — Зверь счастливо мяукал, не подозревая о угрозе, нависшей грозной тенью над его пятнистой шкурой — Фелинксу может повезти и он попадет в питомник, спонсируемый благотворителями, уходящими от налогов. Но в нашем блоке его скорее поймают и съедят гаммореанцы или хатты, чем случится такое невероятное событие.

— И кто-нибудь официально содержит животных? — полюбопытствовал я.

— Богатеи всякие. Кому уже кредиты девать больше некуда. Но рабы не намного дороже.

— А у вас не так? — спросил журналист.

— Да ничего не нужно. У нас небо из каждого окна видно. — вздохнул я. Это переплетение метала неожиданно сильно начало давить на меня, когда я вспомнил про родные просторы.

Мы сидели и болтали, владелец лицензии на создание новостей делал заметки и записывал иногда мои рассказы на диктофон. Удивительно, но жизнь на земле для людей Корусканта виделась как нечто невообразимо примитивное и средневековое. Печальный мрачный мир экзотов. Отравленные океаны и экологический вандализм. Он даже сказал, что будет вынужден заменить в рассказе гуманоидов на кого-нибудь экзотичнее, а то совсем неправдоподобная история складывается.

Мы засиделись до самой поздней ночи, судя по часам, разумеется. Дед уже улегся спать, остальное население ячейки просыпалось и уходило по делам, или напротив приходило спрятаться от лучей искусственного освещения в высокотехнологичный гроб. Я же постарался уснуть — завтра предстоит сделать еще многое.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Если вам не понятна эта фраза, перелистывайте сразу две страницы. Но вы многое теряете. Примерно, как Травер, нажимая нужные кнопочки на навикомпе.

[2] Это не нечто отдельное и единственное, как некая параллельная реальность, а часть мира более сложно устроенная и более наполненная явлениями и объектами, чем наш закуток пространства. А может и нет.

[3] Названия дополнительных измерений даны мной на основном по названиям букв аурубеша.

[4] То есть в обычном трехмерном пространстве галактики.

[5] Подробнее читайте «Сегун» Джеймса Клавелла, там неплохо показана ценность таких заметок.

[6] Крушитель звезд-12, вроде, более каноничный перевод, хотя я не уверен в этом. Но «icebreaker» — это по-русски ледокол, а не крушитель льда, а судно Дарогонов называлось «Starbreaker 12». Учитывая, что это не боевое судно, а исследовательское для прокладки новых маршрутов, то я использовал именно название «Звездокол-12».

[7] Наручное оружие, предназначенное для метания отточенных лезвий круглой формы, полет которых можно корректировать с помощью Силы. Очень актуально для владеющих телекинезом. Может быть установлено и на древке, наподобие секиры.

13. Достигая дна

Умный тот, кто нарушает правила и всё-таки остаётся жив

Джордж Оруэлл

Есть же номера не включенные в справочник? Почему не должно быть незарегистрированных дорог и городов?

Трасса 60

— Почему вы одеты, как будто кто-то умер?

— Подождем.

Семейные ценности Аддамсов

Музыка

Ольга Арефьева — Контролеры

Сергей Маврин — Прорвемся

The Heavy — Short Change Hero

Я вновь бесплотным духом решил прогуляться до ближайшего рукава Галактики: без карт и специального галактического секстанта или гиперпространственной астролябии, ведомый лишь внутренним компасом я, спустя миг, уже ступал по тверди другой планеты.

Не узнать кореллианскую корабельную архитектуру, перенесенную на строения, было невозможно. Двери-шлюзы, прокладка кабелей и вентиляции создавали чувство, что любое строение Коронета по отчету на раз-два готово оторваться от земли и, натужно гудя двигателями, оправиться к звездам. Ни двери, ни стены не стали преградой по пути к значимой в Силе точке. Вне оков плоти я чувствовал себя легко и непринужденно.

Уже знакомые мне джедаи сидели перед большим терминалом с множеством мониторов и голопроекторов. Перед ними одновременно воспроизводилось несколько плоских и объемных видео, десяток графиков и диаграмм — глаза разбегались от обилия информации. На столе была забыта одинокая чашка кафа. Я подошел к ней и провел прямо через нее рукой. Ощутил угасающее тепло — она почти уже остыла, хотя все еще была полной. О ней давно забыли — так увлеченно они искали информацию. Я подошел поближе, остановившись прямо у них за спиной. Настолько близко, что присутствуй здесь я материально, они бы ощутили мое дыхание. Непривычное ощущение пропитывало окружающее. Нечто незнакомое было розлито в воздухе, новое и странное ощущение пугало меня. Но, эта привычно ощущаемая каждым позвонком угроза таилась вовсе не в привычном будущем. Словно через необычный светофильтр, искажающий сам смысл и суть мироздания, я смотрел на пляшущие над проекторами голографические картинки. Это нисколько не напоминало сон, как предыдущие видения — в давнем прошлом или в настоящем мир воспринимался по-иному.

— А вот и вся команда в сборе, — подал довольный голос падаван. На его голове был закреплен тонкий обод внешнего нейроинтнфейса — он силой мысли дирижировал этим потоком информации, ловко вылавливая из него кадры и лица, как голодный медведь рыбу из вспененной горной реки.

— Вся команда… этого корабля на Корусанте? — процедила мастер Онори, изучая строчки данных. — Вот только некто Фарланд не был ни разу нигде зарегистрирован. И Олег. Не хотелось бы его потерять. Ты уже перелопатил суточный архив гражданской телеметрии! — воскликнула она, всмотревшись в графы и строки цифр. — Еще немного и администрация начнет интересоваться, зачем мы так упорно копаем информацию. Или на кого.

— Они же знают, что ни один дроид и не один дрессированный кусок кремния не сопоставит и не выловит совершенно случайные факты так, как это можем сделать мы. И не выделит действительно важные случайности. Попробуют отобрать высший допуск к архивам и вскоре пожалеют об этом. Потому петабайты трафика еще долго будут в нашем распоряжении, — потер руки друг об друга молодой джедай. — Не всегда, я знаю, но то естественный ход событий.

— И все равно — им уже порядком надоел открытый и бескорыстный обмен данными, — сказала слегка раздраженно Тари Онори. — Королевскими стараниями… Его Величество, безусловно, знает, как угодить народу, но нашей работе это не способствует. И то, что их сервера перегружены из-за нашего банального любопытства, они точно не оценят.

Второй раз присматриваясь к джедаям я понимал, что они вполне испытывают эмоции, хотя и старательно делают вид, что они спокойны как крокодилы.

— Я не собираюсь дожидаться пока эти крохоборы, экономящие на серверах, сожмут головидео до двух унылых измерений. А потом лишат цвета плоское видео. Все равно больше трех суток полную телеметрию не хранят. Или мне нужно вообще взяться за дело, когда останется одни треки и геопривязка? — проворчал падаван. — Вот, — он вывел кадры из видео, снятых в лифте и в коридорах. — Он был с Олегом. Вот здесь, потом тут. Тот зелтрон удачно покрасил волосы, а макияж у Фарланда вкупе с этим обманул ИскИна. Дисперсия чуть повыше и избыточная информация прошла мимо его бдительного ока.

— Верно, это они. Молодец, Бранко! — похвалила своего падавана рыцарь. — Согласно регистрации транспондера корабля последний раз они были на Зелтроне. После нигде не был замечен. Хотя… вот: они болтались на дальней орбите Корусканта почти день. Но нигде не швартовались. Ушли в прыжок, — задумчиво сказала мастер.

— Куда?

— Тоже нет данных. Есть, первичное направление, разумеется, но если они не идиоты оно тоже ничего не даст. Да и кроме отзыва транспондера на запрос патруля на них ничего нет. Их не досматривали. Я не чувствую в этом смысла. Но в этих перемещениях должна быть логика, хотя она и ускользает от нас. Я читала досье на Травентʼрейс… — она запнулась на не человеческом имени. — Травера кратко говоря. Он мастер сбивать с толку незнакомцев, не показывая своих истинных устремлений.

— И теперь все они в Корусанте. Нигде не регистрировались. Не проходили санпропускники. Никаких иных данных. Так и во Врата вечности можно поверить, — сказал падаван. — Согласно данным, что у меня есть на руках, Олег появился… из ниоткуда в блоке №2415. Затем поднялся до уровня 1034 и проехал немного на вакуумном метро. Потом перенесся неизвестным образом до лифта и опустился на самый нижний, из обитаемых уровней. Где и растворился. Но это только потому, что я его еще не нашел — не оставить следов он не мог.

— Что значит твое «неизвестным образом»? — недовольно спросила мастер.

Перед ними все еще мелькали записи с камер и линии треков маршрутов. Слишком быстро, чтобы обычный человек мог что-то из них вычленить.

— То и значит. Никаким транспортом не пользовался. А за десять минут пересек четыре километра. — ответил Бранко.

— Это значит, что его не зафиксировали. — пожала плечами рыцарь. — Очень подозрительно. И куда он подевался потом?

— Неизвестно. Но по данным регистраций Блок он не покидал. И, кажется, он сжег несколько камер. Вы были правы — Силу он может использовать. Причем не очень верным способом.

— Грубая работа, — прокомментировала Тари. — Любой падаван может просто заморозить картинку на любой камере. Зачем ломать-то?

— Может он не умеет это делать?

— Значит, его никто не учил. Или недоучили.

— Он был здесь, — я увидел себя, быстро идущего, почти бегущего по коридору, — но потом потерялся — либо ушел на дно, либо он способен и не только на примитивное сжигание всех камер по своему пути.

— Но ты же видел — он вел себя, как затравленный зверь. Страх, один из катализаторов темной стороны. Неудивительно, что он так обошелся с аппаратурой. Не всем нравится, когда за тобой наблюдают. Особенно так, как это делают в столице. Что-нибудь еще необычное?

Бранко рассредоточено проматывая тысячи изображений и менял вид с камер, пока, словно бы очнувшись от забытья, не остановил поиск. Вывел новость на самый большой экран.

— Странный случай в этом Блоке. Дроид-полицейский упал с крыши внешнего строения и пролетел отвесно вниз три километра до встречи с навесом магнитной линии. И пробил крышу, воткнувшись в сверхпроводящий контур. Как результат аварии на двенадцати уровнях воздушных линий по пути вниз и аварийная остановка целой ветки магнитной дороги на ремонт. Убытки, понятно, исчисляются миллионами.

— Зачем его скинули? Он же все пишет на камеру в режиме онлайн. Глупость какая-то.

— В том то и дело, что его никто не скидывал. Он прыгнул вниз сам.

— И почему он это сделал? — Она не скрывала удивление.

— Матрица безвозвратно повреждена магнитной линией, в которую он воткнулся. И память. Токи в сверхпроводниках, к сожалению, летальны для любых неоптических носителей информации. Но я отследил весь его маршрут, — он действительно это сделал, пока говорил. — дроид очень удачно пересекся на своем маршруте патрулирования с нашим клиентом.

— То есть это связанно с Олегом, — сказала Тари довольно.

— Не доказуемо. Он только спросил вот это у терминала неподалеку, — он включил запись.

«Извините, вы не ответите мне на несколько вопросов?» — раздался мой собственный голос.

— И все?

— Все. Больше ничего.

— Что-нибудь еще?

— Он говорил с терминалом: «Свет мой, Зеркальце, скажи, да всю правду доложи. (рус.)» — была воспроизведена еще одна запись.

— Определил язык?

— В том то и дело, что нет. Ни один из известных не подходит. Есть близкие переводы, но смысл не подходит к месту.

— Мне надо в многофункциональный центр. Тот дроид сказал не все, что мог. У меня появились новые вопросы.

— Может его задержать? Очень подозрительный клиент.

— Пока не стоит. Лучше расскажи, что было дальше.

Я в это время старательно пытался сдвинуть стакан со столешницы. Хоть чем-то займусь, кроме того, как греть уши.

— Он спустил пятнадцать тысяч кредитов за ночь в клубе. Затем был в Галактическом музее и покатался на такси по примечательным местам, — перечислила мастер Онори, смотря на экран.

— Ожидаемое поведение от гостя столицы с деньгами, — взмахнул руками Бранко.

— Он не казался обеспеченным гражданином тут на Кореллии.

— Это говорит только о том, что они уже реализовали груз. Или у него появились деньги иным путем.

— Такой груз не имеет смысла тащить в нереспубликанские миры, или туда, где толком нет таможенных пошлин на энергетические агрегаты.

— Есть еще множество миров, куда выгодно везти «черные» реакторы, — скептично сказала учитель Бранко.

— Но выгоднее всего в центральные урбанизированные миры. И мало где есть такие пошлины на все генерирующее тепло, как в столице.

— Выходит, они все же приземлились там. То есть протащили целый легкий фрахтовик, набитый оружием и нелегальным грузом мимо таможни Корусанта. Это не доказанное утверждение, но весьма вероятное, — она закрыла глаза. — Да ты прав. Они там. И корабль тоже там.

— Но это грубейшее нарушение! И невероятное достижение, я замечу. — громко сказал падаван.

— Их можно задержать на этом, — предложила она.

— И подставить на контрабанде кореллианина. Нехорошо получается.

— Многие уже потеряли рамки дозволенного. Это может быть предупреждением. Но я не могу решать такое одна.

— А что с тем дроидом? — спросил падаван.

— Увезли на плановый ремонт. Поскольку случай нестандартный, то напрямую к производителю. Отчет регистрации ничего не дал. Все корректно, — ответила Тари Онори.

— Как-то очень вовремя его увезли. — подозрительно заметил Бранко.

— Все вращающееся вокруг Олега противоестественно. Именно поэтому я хочу знать, откуда он и что задумал. Это может быть пустым опасением, а может быть и важно. И пара знакомых консулов из центра были встревожены — им привиделось что-то темное и неясное. И я знаю, почему.

— Мне скоро перестанут давать доступ к данным по нему, если мы не приведем достойных аргументов.

— Возбуди дело о контрабанде. Или лучше найди какую-нибудь мелочевку, чтобы не подставлять этого, как его… — Сольвина.

— Это можно сделать в любое время. КорБезу[1] никогда не отказывают без причины. — он что-то полистал на мониторе. — Он посетил в музее выставки посвященные освоению галактики и Великой Гиперпространственной.

— И что может быть необычного в музее? — задала вопрос Мастер.

Я похолодел. И резко обернулся. Стакан упал — сам и намного позже после того, как я пытался его столкнуть. Каф растекся по полу бурой лужей.

— И кто оставил его на самом крае? — обернулся на грохот недовольный падаван.

Это явно не прошлое! — как молнией озарило меня.

— Ты сам, — вернула упрек рыцарь-джедай.

— Я поставил его сюда, — он постучал указательным пальцем на первоначальное место произрастания стакана.

— Уверен?

— Да хоть с камеры могу запись показать.

Что он и сделал.

— Необычно, — сказала Онори, просмотрев третий раз, как каф сам спрыгивает на пол. Резко, как от удара.

— Учитель, ты ничего не почувствовала?

— Это было сделано с помощью Силы. Но не мной и не тобой. И здесь тень в Силе, — она обвела рукой помещение. — Ты не чувствуешь?

— Фиерфек[2]! Творится всякое!

— Падаван! — осадила его мастер Онори. — Лучше принеси нового кафа, и мы посмотрим, где он еще мог быть. Не стоит отвлекаться на это. Позже стоит поразмыслить над этим. Во время медитации. Особенно важно это для тебя.

— Да, нечто мешает смотреть вперед, — он закрыл глаза. — Я был так увлечен анализом телеметрии, что не почувствовал этого под боком. Здесь кто-то чужой! — Он встал и снял с пояса световой меч. Но пока не активировал.

Я уже устал здесь болтать, проходя туда-сюда. Взгляд Онори прошелся за мной. И уперся туда, где я стоял полминуты назад. Я замер на месте. Затем медленно проследовал за мной и остановился на мне. Надо возвращаться!

Проще сказать, чем сделать. Я мгновенно, не осознавая, что же я делаю, представил перед собой дверь, ведущую… ведущую в Блок, в котором я остановился. Взял ручку, проступившую из воздуха, открыл дверь и вышел.

За мной хлопнула дверь, ударившись об косяк и исчезла. Я стоял в потоке людей, проходивших прямо через меня. Однако!

Я сделал шаг. Так долго шагать. Но это же сон. Мой сон. И к реальности он не имеет…, а гарпии с ним! Я сделал шаг и оказался у входа в ночлежку Фарланда в один миг. Пока я не материален мир можно гнуть, как хочешь.

Никого не оказалось.

Я захлопнул дверь и вновь оказался в совсем ином месте. Вот и мой приют. Я прошел через закрытые двери до своей капсулы.

Посмотрев на спящего себя, я крепко задумался. Такого раньше со мной никогда не было. Я не собирался бродить по этому муравейнику, как тот несчастный сит. Я разволновался, но постарался успокоиться, смотря на мерно дышащее собственное тело. Я жив, но вот подзавис в «астрале». Никогда не увлекался шизологией, но это меня пугало. Тут мое тело решило проснуться, резко разогнувшись и посмотреть на свои руки.

Мать! Что же делать? Да проснуться, наконец! Закрыть глаза… и…

Тут я очнулся. Диким зверем в реберной клетке билось сердце, в горле застрял ком и непередаваемо плыла крыша. Я резко разогнулся и посмотрел на руки, стараясь убедить себя в реальности происходящего. Затем хрипло отдышался, стараясь унять панику. Перед глазами все еще плыло, словно меня вновь настигла сильнейшая миопия.

Я видел не настоящее, но будущее! Совсем недалекое, но вовсе не реальное время. И почему тогда упал стакан? Отдышавшись, я включил свет, повернув ползунок на треть. В тусклом свете блестели капли пота, выступившие от шока. В зеркале отражался реальный, самый настоящий из мяса и костей я. Заигрался я с путешествиями духа. И это сложно назвать умелым использованием Силы — вернее она использовала меня.

Я положил перед собой карту пазаака. Что же, попробуем сдвинуть ее по рецепту Ревана. Реван? Электрическая сила! Я не мог вспомнить ни одной черты его лица, вообще, словно бы мы встречались во сне. А он не так прост, как кажется.

Значит, управлять течением Силы в карте и над ней. Что-то она не двигается. Я могу ощутить течение силы в любом месте вокруг себя на сотню метров вокруг. И больше, если постараюсь. Намного больше. Но заставить карту преодолеть силы гравитации я не мог. Гасив голокамеру наблюдения, я боролся с самим ее смыслом. И Сила отвечала мне, помогая изменить его в физическом проявлении. С картой такой фокус не проходил. У меня не выходило придумать для нее смысла в том чтобы немного полетать. Простое желание не действовало, а Сила текла, не понимая, что же я от неё хочу.

Не став терять время на эксперименты, я занялся изготовлением СВУ[3] из имеющихся у меня компонентов.

В качестве взрывчатого вещества выступило смесевое — простая химия, доступная школьнику. Термическое разложение и одновременное окисление в смеси двух веществ должно выделять достаточно тепла и идти достаточно быстро, иначе вместо сверхзвуковой детонации произойдет дефлаграция. Пшик с искрами, иначе говоря.

Я не обладаю навыками сапера, но у Травера на корабле нашлось немало нестареющей литературы, посвященной как минно-взрывному делу, так и всяческие инструкции к разным вооружениям. И открыв такую книжку на своем смартфоне, я старательно следовал инструкции.

Смешать все в таком соотношении, чтобы взрывчатка была достаточно чувствительна, и на нее подействовал детонатор, но в то же время излишне перелив горючего, можно сделать смесь непригодной к хранению — быстро слеживающейся. Именно так и вышло у небезызвестного Андерса Брейвика — несколько центнеров аммиачной селитры, пропитанной соляркой и заложенных в автомобиль, с могучим хлопком сгорели, выбив несколько близлежащих окон вместо того, чтобы взорваться, как заправская авиабомба. К всеобщей радости и печали самого Брейвика. А все из-за отсутствия адекватного взрывателя с высокой скоростью детонации.

Попробуй я сделать такое дома — ничего бы не вышло. Наши производители селитры, во всяком случае, той, которую можно приобрести в магазине, заботливо добавляют в нее сульфат железа или же карбонат кальция — даже малые их дозы делают её непригодной для этих целей. И пористость её при такой малой навеске тоже была бы недостаточна. Что поделать.

В качестве детонатора выступила крохотная энергоячейка. Избавленная от предохранителя, защищавшего её от короткого замыкания, она становилась крайне опасной Плотность энергии, запасенная в ней, была в сотни раз выше, чем в литиевом аккумуляторе. А то, как взрываются литиевые аккумуляторы хорошо известно. А тут энергии много больше, чем в том же тротиле. Замыканию препятствовала вставка из пластилина, бывшего отличным диэлектриком. Простая зажигалка работала таймером. Неточным, но надежным. Никакой электроники — простая механика.

В увлекательных книжках были описаны почти фантастические штуковины, детонирующие по лазерному лучу, подводимому по оптоволокну, но у меня не было под рукой лишнего завода или химической лаборатории. Поэтому я соорудил нестареющую классику.

Все было надежно соединено на клейкую ленту. Синей изоленты для аутентичности я не нашел. Выглядело всё это, как работа разумных грибов из мира вечной войны и вечного маразма, но должно было сработать. Простота в данном случае должна повышать надежность.

Обрезки металла, алюминиевая пудра для бустера, легко полученная виброинструментами, сто грамм стальных шайб, и остатки инструментов — все это также пошло в дело, повышая убойность и гарантируя срабатывание устройств. В итоге я имел три банки из-под газировки, заполненные (в основном) магической смесью аммиачной селитры и дизельного топлива.

Работал я в перчатках — на всякий случай. В процессе этого я безбожно нарушил десяток правил о проживании, но меня это волновало мало. Камер в ячейке не было, а убраться за собой было необходимо и из соображений конспирации. Заточенная отвертка завершала импровизированное вооружение. Многоцелевой инструмент.

После того, как я сделал из нескольких алюминиевых банок с газировкой три «устройства», я наскоро покрасил лишние карты пазаака с обеих сторон, как одну сторону паспорта, лишенную голограммы. Так со стороны любой мог решить, что я провожу в общественном транспорте через терминал оплаты настоящим паспортом.

Меня подгоняло нехорошее и слегка неясное чувство — я бы и не понял, что оно означает, но оно уже витало рядом со мной один раз. В том баре на Коррибане. Моей жизни угрожала опасность. Но сама она тем самым приобретала четкие очертания, цвет и запах.

Поиграв бесталанно в шпиона, я лишь привлек внимание своими действиями. Теперь же у меня был выбор — сидеть тихо, или скрыться от наблюдения совсем. Учитывая проделки в музее, лучше выполнить второе. Одев перчатки, я зачистил всю поверхность капсулы растворителем от отпечатков. В замкнутом пространстве не задохнуться помогала лишь дыхательная маска, прихваченная мной по настоянию Травера. В маленьком и дешевом устройстве умещался противогаз и часовой запас воздуха. Кастет он мне тоже предлагал, но я вежливо отказался.

Не забыть ничего за собой! Так прокололись уже многие.

Меня хотят прикончить. Или что-то вроде того. Чем я привлек внимание?

Я, стараясь не привлекать внимания, вышел из гостиницы. За мной поодаль следовало несколько разумных. Только не подать виду, что я знаю о «хвосте»!

Я направился в закусочную, где подкрепился. Закусочная — одно из самых безопасных мест в мире. Мои преследователи вежливо караулили меня на выходе, а я делал вид, что не подозреваю об их существовании. С учетом того, что я ни разу даже не посмотрел на них, это могло и сработать. Просто оторваться от них был не вариант. Необходимо было узнать, какого рожна я был им нужен. Да и просто бежать — это не мой выбор.

Головизор, включенный в забегаловке под ритм жвачки убеждал людей, что некто, вооруженный тайным планом, умело управляет их жизнью. Намерено лишает их работы, а если и дает то только такую, на которой надо вкалывать от рассвета до заката. И умело манипулирует ими так, чтобы они непременно тратили в течении месяца весь свой месячный же доход. Даже те, у кого денег много так поступают, что, несомненно, свидетельствует о некоем заговоре. А злобные банкиры заставляют всех брать всё новые кредиты, чтобы расплатиться за предыдущие.

Я, поглощая пищу, изучал реакцию людей — она, к сожалению, не изменилась за тысячелетия. Люди весьма охотно смиряются с мыслью, что их выебали, а не наебали. Что в их положении виноват кто угодно, но не они сами. Всякий стремится снять с себя ответственность в том, что позволил себя обмануть.

Нащупать одно звено из многочисленных своих оков и быть уверенным, что в нем-то и заключена вся проблема — распространенная основа любых сильных идеологий. Попробуй усложнить ситуации и тебя не поймут, квадратно-гнездовым неофитам неоткуда будет взяться. Ибо рассредоточение врагов и размытие причины не позволяет с усилием замахнуться на что-то одно. Оставив обсуждающих всерьез очередную теорию заговора я вышел из забегаловки.

Вновь путь вел меня вниз, в темные глубины, куда уже двадцать тысяч лет не доходил ни солнечный, ни звездный свет. Ближе к поверхности планеты, опутанной дюракритом и пласталью. Мимо корявых надписей на стенах. Мимо незнакомых символов и пиктограмм.

«Ты умер».

«Ты спишь».

«Проснись»

«Все больше людей думают, что они думают»

«Нет никаких если»

Я поднял и засунул за пояс обрезок арматуры, лежавший на полу. Пригодится.

Надписи становились все менее и менее различимы. Свет, достаточный для чутких сенсоров дроидов едва разгонял подземельный мрак. Уже пятнадцать минут в темноте я со своими преследователями шел по каким-то неясным техническим сооружениям. Они шумели, натыкаясь на мусор, разбросанный беспорядочно тут и там. Я намного лучше вижу в темноте, но не спешу от них оторваться.

Вспышкой внезапно сгоревшего магния мою фигуру из мрака выхватил луч фонаря. В длинном прямом коридоре передо мной мелькнула моя же собственная гротескно-вытянутая тень.

Тут что-то с силой бросило меня на пол. Следующее попадание из оглушающего бластера не смогло пробить куртку, но отбросило меня в сторону. Прозевал намерение! Не то чтобы я не ожидал стрельбы, но уловить столь быстрое решение, промелькнувшее в чужой башке, я не успел. Я поднялся с пола и метнул себя вперед — звук ударов ботинок о металлический пол гулко разносился по помещениям. Пола куртки-плаща хлопнула натянутым бичом, задетая еще одним зарядом.

Завернул за угол и попытался раствориться в темноте. Троица приближались. Две банки с волшебной смесью нитрата аммония и дизтоплива нагревались. Третью я бросить не успел. Сила поправила неточность во времени.

— Где этот придурок? — раздался голос, отражаясь эхом от сырых стен.

— Спрятался здесь. Ищите лучше! — зашипел на него недовольно кто-то.

— Что это еще за херня?!

Раздался взрыв. Тряхнуло, два толчка слились в один удар в грудь. Я за миг до того открыл рот настолько широко, насколько смог. Несмотря на расстояние, я оглох в этом замкнутом помещении. Слышен был только непрекращающийся тонкий гул в ушах, бьющееся жало сверла у самой барабанной перепонки. Я вжался спиной в стену, сжимая в дрожащей руке обрезок металла. От трех человек несло страданием.

Я осторожно выглянул, затем вышел к месту взрыва. Один из них был в шоке, у него оторвало ступню. Настолько близко он стоял к банке с взрывчаткой. Нашпигованный крепежными деталями он хрипел истекая кровью. Два других преследователя пострадали не так сильно.

Я подошел и отбросил пинками оружие от них подальше, угостив для надежности металлическим прутом. Подойдя к наиболее целому на вид, я спросил:

— Что вам от меня нужно?! — слюна из оскаленного рта брызнула калеке в лицо.

— Эй ты, парень с паспортом на миллиард, — захрипел человек. У него горлом шла кровь. Плохо дело. — Только деньги. Только день…

Рядом тлели остатки второй банки — она взорвалась не так эффектно, дав лишь пиротехнический эффект.

Подобрал оброненный душегубами бластер; из него вытряхнули все потроха, регистрирующие выстрелы, делающие фотографии с геопривязкой, селфи самоубийц и даже самостоятельно вызывающие полицию. Нажатие на кнопку теперь подавало ток на обмотки, минуя цифровой блок.

Я выстрелил ему из бластера в голову. Череп дернулся, как от удара боксера. Его только оглушило или же проломило череп — переводчик на бластере лишь на ступень не был доведен до оглушающего режима. Травматический уровень энергии — вспомнил я. Хитрый бластер.

Его подельник повторил его судьбу — переводчик был уже переведен в боевое положение.

Оттащив за ноги тела поближе к друг-другу, неторопливо и стараясь не запачкаться в крови, я положил между их голов третью банку. Зажигалка, отодвинутая подальше, медленно плавила пластилин между подпружиненными контактами, отсчитывая время.

Я засветил паспорт, когда доставал наличность в ночлежке. Камера там была, и просмотреть номер не составило труда. Номер на миллион. Или миллиард. Удружил мне дроид, так удружил. Правильная последовательность чисел стоит денег, о чем он мне тогда и рассказал. Но я недооценил значимость этой строчки цифр.

По пути от них вниз я услышал еще один грохот. Свидетелей больше не осталось. Кроме того администратора, но надеюсь он умеет делать выводы. Ноги неверно несли меня от места убийства. Путь во тьму, в самую глубину подземья Корусканта манил меня. Загадочная темнота изнанки триллионного города должна быть интересным местом. Три сухпая и бутылка с водой вносили надежду на выживание в этом лишенном голосов мире. Полицейский бластер, позаимствованный у грабителей, давал хоть какую-то надежду на самооборону. Фонарик, прихваченный еще со «шлюхи» освещал мой путь не давая затеряться во мгле.

Вниз. Сквозь запрещающие и останавливающие знаки. Зачем дорога, если по ней нельзя пройти? Мне известен только один действительно запрещаюший знак — прихваченные сваркой двери, ведущие в самую «грязную» зону АЭС. Тут ничего подобного меня не останавливало.

По кабелям тек ток, а по трубам куда-то неслись потоки воды. Колония майнокков, присосавшаяся к высоковольтной линии, тускло мерцала во мраке своими уродливыми телами, приспособленными для выживания вне какой-либо атмосферы. Я обошел ее, избегая шанса быть убитым током. И как они еще не сдохли в кислородной атмосфере? Пусть и не столь богатой им, как хотелось бы. Эта специфичная форма жизни зародилась, или приспособилась жить в межзвездной пустоте. Накапливая энергию, полученную от радиации, света звезд и любых других источников, как батарея они затем находили подходящий астероид или иной кремний содержащий материал и плодились на нем, чтобы вновь отправиться в путь среди звезд. Безумная форма жизни. Но для кораблей, развезших их по всей галактике за тысячи лет, они были бичом, потребляя электрическую энергию и повреждая кабели и изоляцию.

Пораженная остеопорозом пласталь лестниц протяжно скрипела под ногами. Но я продолжал спускаться, не обращая внимания на грозящие обрушиться перила и ступени.

Архитектура глубоких уровней была необычна, а дюракрит, отчасти схожий с бетоном был неровен, покрыт сетями трещин и язв. Дюракрит! Невероятно. Этот материал, детище нанотехнологий, мог простоять без заметной потери свойств десятки тысяч лет. И выдерживал весь вес верхнего города. Это было его преимуществом и его же проклятием. Ломать его было крайне сложно. Но эти постройки, захороненные под километрами новостроя, были возведены, возможно, еще до эпохи гиперпространственных путешествий. И среди них встречались островки жизни, столь же мрачной, как и подземный город.

Под ногами хрустел мусор, я то и дело натыкался на брошенные предметы, покрытые толстым слоем пыли. Вниз.

Надписи на стенах на непонятном языке, выкрошившиеся мозаики и облупившаяся плитка ощутили на себе дыхание времени. Еще один уровень пройден, лестницы и вертикальные трапы ведут меня еще глубже. Я спустился на пару сотен метров ниже обитаемой части, но все еще не достиг дна. Некогда над этими строениями светило солнце и летали птицы, а теперь они были похоронены под толщей Республиканского города.

Я уже выбился из сил, бродя по этой поверхности заставленной зданиями и коммуникациями, как заприметил нечто необычное. На площади, передо мной вырос фасад величественного здания. Колонны поддерживали массивный свод купола. Статуи притаились в своих темных нишах.

В заброшенном здании никого не было, за исключением многочисленного выводка крыс — целой крысиной цивилизации. А последний камень этого храма все еще дожидался того часа, чтобы выполнить свою кровавую, но важную задачу. Хотя оставили его, судя по всему, из иных соображений. Возможно усложнение дюракритовых опор, уходящих к корням скал, огибавших это сооружение, было куплено за деньги туристов. Но здесь я встречал и другие реликты ушедших эпох, подобные забытым и раздробленным фундаментам, монетам и битым горшкам, уходящими в забвение культурного слоя. В масштабе того, что рвалось ввысь над моей головой, эти реликты были крохотными кусочками древних и никому не нужных камней.

Каждый шаг отдавался гулким эхом, смягчавшимся изуродованными стенами и теряющимся в кучах мусора. Тусклый поток света натыкался лишь на нелицеприятные помойки и голые стены. Если и были здесь некогда фрески или мозаики они давно были унесены отсюда. Туда, где их могли увидеть люди. Возможно, кому-то дешевле было возвести полную копию оригинального здания, чем изменять планы застройки самой дорогой в Галактике земли.

Должно быть, и на земле найдется достаточно ретроградов, которые будут против сноса Пантеона. Почему я говорю о Пантеоне? Оттого, что навряд ли к тому моменту, живущие в большинстве храмов и соборов боги не перейдут в разряд мифов и легенд. Или их туда перенесут.

Я, устроившись на древних камнях, перекусил брикетом твердого сойлента[4], подкрашенным красителями и имевшего какой-то фруктовый вкус. Жаль, но воды я взял меньше, чем было нужно. Затем зажигалкой обработал бластер — надо денатурировать нуклеиновые кислоты, поскольку они не менее важный источник информации для местных криминалистов, чем отпечатки пальцев. Посокрушался немного, что по запарке не обыскал тела — запасной энергоячейки у меня не было. Да и лишние деньги не помешали бы.

Не чувствуя угрозы, я прошел через распахнутые высокие двери, изрезанные рельефами. Бродил вдоль стен, обретавших свои древние цвета на периферии и вновь становившимся серым камнем, стоило только сосредоточить на чем-то внимание. Храм с трудом, но сопротивлялся натиску времени.

Усталость от многочасового спуска брала свое — да и в той ячейке я проспал всего пару часов. Я, подложив под зад рюкзак, прислонился к стене, включил терморегуляцию в моей куртке — она должна была согреть меня — я не боялся застудить почки. Полезная штука, защищающая не только от шального выстрела. Я едва сумел установить смартфон в режим сторожа — камерой к выходу. Не хочу быть застигнутым врасплох.

Едва я прикорнул, как мне приснился город, залитый светом солнца, пробивавшимся даже через смог. Корабли над ним. Люди, идущие по своим делам. Респираторы на лицах. Огромные небоскребы и многоуровневые улицы. Автобусы, обтекаемыми червяками ползущие по дорогам и все еще опирающиеся на колеса. Личного транспорта почти не было видно. Видение было подернуто дымкой, мутное, словно наблюдаемое через старый, потерявший фокус объектив. Я присмотрелся к вывеске:

«Новые Миры ждут, тебя колонист! Социальные льготы и увеличенный продпаек для родственников покинувших родной мир. В Новых мирах вы не будете страдать от нехватки ресурсов. Запишись в очередь на судно-колонизатор! Пройди БЕСПЛАТНУЮ подготовку колониста. Отправься в увлекательное путешествие к звездам!» — гласила она на немного непонятной версии Алсаканкого. Не зря его еще зовут высшим галактическим, — он древнее основного.

Звучало это, как религиозное воззвание к поискам лучшей жизни после смерти. Видимо люди относились к этому с такой же долей скепсиса.

Под ней были изображены счастливые колонисты, которым повезло попасть на планету с кислородной атмосферой. Не во всех случаях выводы астрофизиков, исследовавших галактику с помощью тысяч различных приборов, совпадали с реальностью. Впрочем, колонии основывались и на таких суровых планетах. Что создавало разнообразие видов и культур — люди, борющиеся с суровой средой, неизбежно получают от нее отметины в геноме. Разнообразие всегда стоит затраченных на него усилий.

Никто не останавливался, чтобы прочитать объявление. Неудивительно, учитывая зачастую отсутствие обратной связи с «героями освоения галактики». Колонизировав ближайшие миры, люди отправляли корабли во все более дальние путешествия. И чем дальше они отправлялись, тем дольше нужно было ждать отчета о прибытии. Последние отправленные корабли пришлют информацию о результате своих экспедиций только через тысячи лет. Неизвестность пугала сильнее, чем страх загнуться от множества заболеваний, поразивших геном человека. Тяжелые недуги поразили само человечество, не способное более к естественному отбору. А успешную коррекцию генотипа на Алсакане, соседе Корусанта еще не открыли. Перед моими глазами оживала история. Той смутной эпохи, когда низшие слои, копошащиеся в переполненных термитниках высоток, не желали отправляться в неизвестность, а люди квалифицированные, те кто по идее и должны осваивать галактику находили возможность выживать и здесь.

Я пошел прогулочным шагом дальше, осматривая достопримечательности задыхающегося города. Ни один дроид еще не потеснил человека с работы, все эти нищие люди, живущие на ограниченные ресурсы, питающиеся в предках современного «ГОПа» еще и вкалывали за то, чтобы получать средства к существованию. Хотя робототехника с автоматизацией снизили необходимую численность низкоквалифицированного персонала. Нехватка чистой воды, воздуха, еды и продуктов потребления выматывали людей. Жар от всех технических сооружений иссушал едва успевавший проступить на лицах пот. Автоматы с водой под навесами от солнца не давали иссохнуть жителям древнего Корусканта. Ни одного теплообменника от кондиционера я не заметил. Еще-бы! Такие источники тепла в огромном замкнутом городе не помогли-бы ничем. Огромные щиты-отражатели на орбиту еще не выведены, и иссушающий жар солнца пытает почти целиком окованный железом мир. В помещениях все также страдали от перегрева. Один плюс в этом был. Минимум одежды на прекрасной половине человечества. Хотя, не всем, гм… не всем идут столь легкие наряды.

Над раскаленными солнцем бетонными плитами, дрожал воздух. Я увидел широкую площадь, показавшеюся смутно знакомой. Пусть и стиснутая со всех сторон вытянутыми коробками, сама она оставалась свободным пятаком пространства. На ней было несколько фонтанов, пустых уже неизвестно сколько лет. Я заглянул в пустые бассейны: плитка была покрыта слоем пыли и песка. Несколько кривых деревьев на аллее еще пытались выживать, обожженные солнцем и химической атмосферой Корусканта. Мир умирал. А люди несмотря ни на что пытались выжить на его останках.

Город смог победить — подумал я. Силы природы не смогли уничтожить человечество. Оно со временем нашло, куда девать лишнее тепло, настроив тепловых проекторов, и решило свою продовольственную проблему. Бесконтрольное желание двойки стать бесконечностью увеличило и без того огромное население, подняв его на уровни вверх. Новые материалы смогли создать для них место, хотя и не изменили их природы.

А вот и храм, еще не обезглавленный следующим уровнем. Уже «сейчас», в этом момент древней истории он не молод. Ничем не ограниченные, его шпили, потерянные ныне, отточенными пиками нацелились в небо. Не запертый еще во мгле он привлекает посетителей. Но в поисках простых ответов на вопросы люди уже не приходят сюда.

Его двери все так же открыты. Я прохожу внутрь. В нем обустроен магазин, музей, и несколько выставочных площадок. Редкие туристы бродят по отведенной для них части храма. Пустое пространство использовано с толком. Грандиозный храм служит не менее значительным торгово-развлекательным центром. Внутри на современное свое состояние он походил только планировкой.

Побродив час по людным копящим недовольство улицам, я проснулся. Я абсолютно не мог осознанно контролировать, что мне видеть, и у меня даже не вышло на этот раз покинуть навязчивые видения самостоятельно — из сна меня вырвал оглушительная сирена в наушнике. Напротив камеры промелькнуло серое крысиное тельце. Крыса утаскивала шелестящую упаковку из-под съеденного мной сухпая.

«Парень с паспортом на миллиард» мог заинтересовать разумных самых разных мастей. Поэтому он сменил имидж, сменив контактные линзы и перекрасившись в красный цвет. Моя внешность была излишне примечательной, чтобы игнорировать необходимость грима. Конспирация могла дать и широкую трещину, оставайся я также приметен. Клин клином вышибают — нужны другие заметные приметы, чтобы обращали внимание именно на них.

Приведя себя в порядок, я пошел почти знакомым путем, удивляясь тому, как многое изменилось за тысячи лет, а то и было навсегда замещено дюракритовыми опорами, смотря на размеры которых я сперва бы решил, что это творение нечеловеческой, бесконечно чуждой для нас цивилизации. Но это было не так.

Но даже оно было изъедено язвами, металлоконструкции поросли желтым лишайником. И мало бы на них, как папиллома пировала эта плесень — она как кислота проела, казалось бы, стойкий к любым ударам судьбы союз пластика и стали.

Я, почувствовав скопление разумных существ, начал пробираться в том направлении. Узкие коридоры, разбитые двери. Постепенно до меня доходило где именно я шел — то было огромное кладбище. Склепы.

Триллионы ячеек с прахом жителей столицы давно были заброшены. Мало кто мог отследить свою родословную дальше пары тысяч лет, хотя цифровые базы данных и помогали это делать. Семейные и религиозные захоронения были обустроены в отдельных многоуровневых катакомбах. Этажи захоронений уходили как вверх так и равно вниз. Ныне традиция предавать умерших земле была забыта. Покойник мог сам распорядиться в завещании, как поступать с телом, если это распоряжение было подкреплено кредитами. Могли о нем позаботиться и родственники, или друзья. Наиболее популярно среди тех, кого вообще интересовала судьба трупа, было кремирование. Небольшая урна с прахом не занимала слишком много места. Но проще было сдать труп санитарной службе и забыть о его существовании навсегда. Учитывая механизм переработки биологических отходов, большинство молекул, составлявших ранее живой организм, становились супчиком и гамбургерами в ГОПе. Упрощенный кругооборот веществ исключал стадии разложения в почве и возвращения в биосферу, результат при этом не менялся.

Трандшоанцы поступали еще проще, пожирая трупы врагов и родственников. Это к тому-же имело и культовое значение. Забавные существа.

Именно это огромное кладбище служило укрытием для тех, кто скрывался от закона.

Размышляя о бренном, я чуть было не встретился с еще одним людоедом, только не рептилией, а гуманоидом. Выждав некоторое время в неподвижности, я продолжил путь, счастливо избегнув встречи с мутантом. Ему и падали перекусить хватит, мясцо лежит сравнительно неподалеку. Я решил чаще интересоваться у Силы, не ожидают ли меня неприятности.

Мимо пробежало три муравья-переростка. Да и муравейник был неподалеку. Они помогали городу в утилизации разных «отходов». Сложная экосистема подгорода была собрана из винтиков, надерганных из самых различных механизмов. Все эти существа были привезены с тысяч разных миров галактики. Питомцы и паразиты, случайные беглецы и крокодильчики «выпущенные в канализацию». Выжили немногие, но приспособившиеся к жизни в дюракритовом мире упорно противостояли санитарной службе. Их травили, сжигали, выпускали виды, запрограммированные на борьбу с ними, но не достигли успеха. То, что не убивает — делает сильнее. Суть эволюции. И эта живность была куда опаснее, нежели тараканы или постельные клопы. Они не объедают мясо с костей за пятнадцать минут.

Десяток муравьев-гигантов протащили жирную, дергающуюся гусеницу, в полметра длиной, в свой дом. Множество членистых ножек рассекало воздух. Извернувшись, она впилась в одного из пленителей, немного подергавшись, тот умер от яда. Оставшиеся едва справлялись с червяком-переростком. Я развернулся и обошел эту живность по огромной дуге. В Силе эта «гусеница» не ощущалась совершенно. Неужели таозин? Брр…

Пока я убегал подальше от битвы насекомых, я почувствовал, как мерзкий червяк расправился и с остальными «муравьями». Я как, чувствительный к Силе мог быть воспринят ею как аппетитный кусок мяса. Эй, Сила отзовись… бесполезно. Я побежал подальше отсюда, надеюсь, быстро бегать она не умеет. Надеюсь, крылатых пауков здесь не водится! Иначе ядерное оружие для дезинсекции станет допустимым выбором.

Я нашел неприметный вход в квартал подземных жителей. Найти его можно было и без Силы и карты. Будь у меня более чувствительный нос, я бы нашел его и по запаху. Звонок я заметил, после того, как сразу по привычке постучался в дверь.

— Чего надо? — раздался сонный голос в микрофоне.

— Остановиться ненадолго.

Привратник задумался на минуту. Возможно сравнивая мое лицо с известным только ему списком. Опасности мне это не сулило. Видимо информация о «ценном» зелтроне не дошла еще до этих мест.

— Проходи, — буркнул динамик.

Этот квартал был целым подпольным городом. Я бродил по нему, глазея по сторонам, ловя подозрительные и презрительные взгляды. Мне на встречу вышла небольшая группа лиц, которых особенно раздражало мое присутствие. Ненавижу конфликты. Вернее, непосредственно участвовать в них.

— Эй ты, инопланетяшка, а не свалить бы тебе обратно на ту дыру, откуда ты родом — задал вопрос главный из них. Он крутил в руках короткий шокер напоминавший телескопическую дубинку, смотря на меня, как на кусок грязи.

— Это будет затруднительно, — ответил я, кладя ладонь на рукоять трофейного бластера.

— Не предать ли тебе ускорения? — предложил все тот же тип.

— Рискни, — предложил я. — но сначала поинтересуйся кто я.

Левой рукой я одернул полу плаща, показывая оружие, за ношение которого светило пять лет колонии. Предохранитель был снят еще много часов назад. За мной наблюдало множество глаз, и они мне не симпатизировали.

— И кто же? — Спросил, он, уставившись на оружие, уже извлеченное из импровизированной кобуры, еще миг и я начну стрелять.

— Человек с боевым бластером, — пояснил я ему.

— Человек… думаешь, пушка делает тебя человеком?

Народ несколько рассредоточился, услышав про оружие.

— Не так много нужно, чтобы зелтрону сойти за человека, — сказал я, улыбнувшись самым краем рта. Не стоит скалиться.

— Зелтроны почти люди, — заметил его спутник. Он не хотел переходить к стрельбе.

— Лучше бы тебе уйти отсюда, — сказал заговоривший первым, — тебе здесь не рады.

Я развернулся, и неспешно пошел в обратном направлении, не убирая руки с рукояти оружия. Тут мне не место. Можно заснуть и не проснуться. Поступив, как истинный джедай я избежал конфликта и не собирался находить себе на мягкое место новых приключений.

Пришлось направиться в квартал для экзотов. Вот несправедливость! Вот уж куда я не собирался идти. Многие из инопланетян воняли, или выглядели крайне отвратно. В окружении рож, морд и харь я едва нашел ночлежку для гуманоидных видов. Твиʼлек на входе сдал мне комнату на трое суток вперед.

— Неужели «уборщики» не терпят у себя даже зелтронов? — спросил он с удивлением.

— Это и меня удивило, — ответил я. — что им не нравится?

— Все, кто отличаются от людей естественно, — обнажил он заточенные зубы. Зачем твилеки это делают со своими зубами? Не все, но я встречал такое достаточно часто. При том, что от рождения они у них вполне нормальные.

— Может все несколько сложнее?

— Ну да. Все «инородцы» им не нравятся только потому, что мы здесь. «Улетайте к себе на родину» — говорят они.

— Довольно глупо говорить это жителям Рилота, — иронично заметил я.

Каменистая пустыня со все ухудшающимся климатом вынуждала мигрировать их по всей галактике. Любой способ убраться с Рилота считался допустимым. Даже в работорговле это открывало новый смысл. Работорговле… Хотя, как я уже начал понимать перевод любого занятия и термина с твилекского на человеческий искажал смысл явления, как его понимали сами твилеки.

— Но это им не понятно…. Местные «уборщики» настолько тупы, что записали тебя в не людские расы.

— Обидно. Где здесь можно отдохнуть?

Твилек объяснил где, здесь можно провести время. Купив узкий, как иголочное ушко канал выхода в голонет, я сходил в местную забегаловку. Чувствовал себя в зоопарке, но с иной стороны клетки. К своему удивлению я заметил здесь одного человека. Я долго смотрел на него, но не смог сдержать себя и подошел. Небритый человек с неожиданно живым и ясным взглядом, пусть и слегка затравленным, но выделяющимся на запущенном лице. Он был как белая ворона на фоне всех этих негуманоидов. Или гуманоидных рептилий и человекоподобных птиц… неважно

— Извини, но не могу не спросить, что ты тут делаешь? — сказал я, подсев к нему, — в качестве компенсации за беспокойство я скажу, что собираюсь выпить, но не с кем.

— Избегаю преследования.

— Неразумно говорить такое незнакомцу.

— А… — он махнул рукой. — Ты не понимаешь. Никто ничего не понимает. В тебе бактерий больше, чем собственных клеток. Ты в курсе?

То ли он уже был набравшийся, то ли он никак не мог избавиться от некой навязчивой идеи. Но я не опасаюсь и не избегаю сумасшедших.

— Да ладно! Еще в школе узнал.

— Существуют бактерии, что окисляют железо в десять тысяч раз быстрее, чем кислород. Они мутируют в кораблях, как взбесившиеся. Тысячи видов на одном такелажнике. Эндемичных видов, характерных только для этого корабля, замечу. Жрут пластик и дюракрит.

— Продолжай, — сказал я, когда нам принесли раствор спирта.

— О! Дезинфекция, — он выпил. — Тысячи бактерий опасны для организма человека. Сотни смертельны. Оглянись вокруг.

Оглянулся, но ничего, кроме инопланетных созданий их нелицеприятных рож не заметил.

— Ты о том, что они тоже состоят в большей степени из бактерий, чем «собственных» клеток? — сообразил я.

— В точку! Эти бактерии разносятся повсюду. Мутируют. Обмениваются генотипом, размешанным за их оболочками. Хавают генотип соседей, из других организмов. Перемешивают свои ДНК с ДНК вирусов со всех концов галактики. И тысячи их смертельны. Причем безобидные для одного вида, они могут схарчить твой мозг за пару часов.

— И как мы еще живы? — подивился я наигранно. Действительно как?

— Вот! И ты спрашиваешь. Тридцать минут, хоп! — он хлопнул в ладони. — И они поделились. Еще и еще. Сила, джедаи… херня все это. Слушай, самая большая загадка этого мира, это то, что мы еще живы.

— Ты вообще, отчего так этим обеспокоен?

— Я, ик, раньше работал в санитарной службе.

— Это такая всесильная служба. Более всемогущая, чем полиция? — вспомнил я.

— Эпидемиологический отдел. Экзотические заболевания. Там и служить не менее опасно. Постоянные эпидемии. Карантины. Обезумевшие родственники рвутся через заграждения. Но это случается так редко… Но попробуй объясни твилекам, что Кор — это не их вонючие пещеры, а джавам, что гигиена — это залог здоровья. Бывает, мы стреляем на поражение. Как и полиция.

— Но в противном случае будет хуже, — сказал я. — Собаку, которая вцепилась в ногу, пристреливают. А не ждут, когда она привыкнет к терпению и не решит, что так и надо.

— Вроде того. Мне до усрачки надоело заваривать люки в зараженные сектора.

— Я не очень-то слышал обо всем, что ты рассказываешь, — сказал я. — То же, что слышал я — любое вирусное заболевание лечится в кратчайшие сроки.

— В том то и дело, что это встречается не так часто, — сказал он с сожалением. — Иначе бы кое-кто озаботился бы финансированием. Несколько «пожарных команд» носятся туда-сюда по огромному городу. Со стороны это вообще незаметно. По статистике подавившиеся фруктовыми косточками или умершие после слов: «смотри, как я могу» встречаются намного чаще, чем умершие от какой-нибудь эпидемии. А пандемии вообще встречаются раз в тысячу лет.

— Ты так говоришь, словно это нечто неправильное.

— Перекись водорода, специальные моющие составы, пленки и напыления на платы? Да, корабли не разваливаются. Если не «повезло» приземлиться на Харуун-Кэл конечно, провел там полчаса и электроника сгнила. Но ведь электроникой дело не ограничивается! — его несло куда-то в сторону.

— Что ты хочешь всем этим сказать?

— Я провел исследования. Решил дописать кандидатскую, — он снова выпил обжигающий раствор. — И теория вероятности показала, что процент опасных бактерий должен быть в тысячи раз больше, чем есть. Простое моделирование, показывает, что это достаточно выгодная стратегия в ходе естественного отбора. Они из гуманизма избегают мутировать во что-то смертельно опасное для нас. Серьезно.

Он имел абсолютно потерянный вид.

— Может, тут Сила замешана? — спросил я осторожно.

— Я и обратился в Храм. Джедаи прочитали мои заметки, покивали и сказали: «На все воля Силы». Что-то про мидихлорианы говорили, причем все неправильно.

Вот упорный человек! Туда даже политиков просто так не пускают. Храмом оно зовется не просто так.

— И где можно ознакомиться с правильной точкой зрения?

— Работа доктора Дика Эстона «Мидихлорианы, подробный обзор». Эти мелкие паразиты или симбионты, как хочешь, влияют как-то на работу абсолютно всех клеток организма. Причем это влияние не полезно и не вредно. Просто живут себе. А в джедаях их живет больше. Особый в них микроклимат, наверное. Вот и все, что можно точно о них сказать. Остальное догадки.

— А с Силой они как-нибудь связанны?

— Как сказали джедаи, Сила управляет всем, — он поднял указательный палец. — Но, эти мелкие одноклеточные зародились и существуют во всем живом. На всех мирах, где зародилась жизнь параллельно. Вот это странно.

— А в других одноклеточных? — спросил я.

— А там их нет. Места не хватает. Хотя в достаточно крупных бактериях встречаются.

— Слушай, а на генетику эта твоя статистика тоже как-нибудь распространяется? — вдруг возникла еще одна дикая мысль.

— А как же. Откуда все эти субрасы, виды, близкие к человеку, взялись, по-твоему? Причем неразумные существа так быстро не мутируют и не приспосабливаются. Хотя с точки зрения биологии разницы нет никакой.

— Значит, ты что-то упускаешь в своей теории, — улыбнулся я.

— Я выпустил влияние Силы. Я читал об алхимиках среди темных джедаев во времена великих расколов. Вот кому насрать было на генетику. И на науку вообще, как таковую.

— Ма-а-агия. — протянул я.

— Она самая. Вот не было бы ее, было бы все понятнее, — он искренне хотел видеть мир рациональным. Хотя тогда бы наша иммунная система не давала бы никакой защиты от внеземных микроорганизмов. Или мы бы вымерли от вспышки супервируса. Но это было бы правильно, с его точки зрения.

— И мы бы все передохли от вирусов и микробов. Или сидели бы по своим планетам и не летали-бы в гости, — сказал я.

— Но зато это было-бы правильно, — он вновь выпил.

— Как вас зовут, если не секрет?

— Скаб Виден. Тебе интересны мои исследования?

— Интересны. Не как ученому-генетику, но действительно необычные выводы.

— Еще бы.

— И что такой исследователь делает здесь?

— Тут недалеко был закрыт три года назад целый сектор, населенный гандами из-за родианской чумы. Как раз тот самый случай предначертанной судьбой романтической встречи опытного вируса и робкой, неподготовленной иммунной системы. В итоге все блокировали, посекторно разбили на карантин, установили санпропускники, как положено. Наладили централизованную подачу питания и медикаментов. Все, как по методичке.

— Но что-то пошло не так. Верно?

— Ага. Обычно это помогает выявить очаг заболевания, но в том случае не вышло. В силу неизвестных нам религиозных причин им это не понравилось и они решили, что в борьбе с эпидемией им поможет их вера, массовые богослужения, как способ борьбы с вирусами… — он подавил смешок. — Особенно их возмутило, что трупы вывозят и утилизируют в мобильных крематориях. Это противоречило их варварской традиции устраивать трапезу с возлияниями недалеко от открытого контейнера с подгнивающим трупом. Что-то связанное с «духом» усопшего грязнули, не мывшего вовремя руки.

Про работу шлюзов, общественного транспорта и вентиляции я даже рассказывать не буду.

Потом оказалось, что плотность населения в два раза превосходит таковую согласно переписи. Оказывается рабам, по их мнению, не нужно регистрироваться, получать документы и соответственно проходить диспансеризацию. Мы уже наладили выпуск временных документов, но местным это не понравилось. Насекомые херовы. Им какие доводы не приводи, а их говенное поведение все равно управляется ферромонами, химическими метками, помечающими все вокруг.

— Как у животных, — оскалился я злорадно.

— Верно. Кандалы, сужающие возможное поведение. У нас, людей, да и вас, зелтронов, врожденные механизмы сложного поведения почти отключены. Почти любое поведение можно заложить воспитанием. Пластичная нейросеть, так сказать, с минимум первичной настройки. Природа решила, что с определением опасного и полезного мы хоть и паршивенько, но справляемся и сами. Что эта информация неплохо сохраняется в мемическом, а не генетическом хранилище информации. По сравнению с неразумными животными у нас почти атрофировалась способность воспринимать определенные запахи непосредственно как хищников или добычу.

— А у этих... гандов? — переспросил я, вспомнив о не очень приятных на вид насекомоподобных существах.

— У них есть биологически заложенные роли в обществе. Родился трутнем, будешь всегда рабом. И никакой разум, который они вполне успешно демонстрируют в других областях, не сможет их убедить, что это не правильно. Тут работают более глубокие механизмы.

— И что в итоге?

— Беспорядки со стрельбой. Ну, я и приказал эвакуировать своих людей. Открыл все двери, если им так это было нужно, — он пьяно захихикал. — В итоге пятнадцать миллионов умерших от чумы.

— Сами виноваты, — безразлично сказал я. Разумеется, держа в уме суть такого явления, как «вина».

— Я тоже так думаю. Я соблюдал инструкции, поэтому мне ничего не впаяли. Но по этическим соображениям меня уволили. Но эти ублюдки назначили за мою голову такую награду, что я вынужден скрываться от охотников за головами!

— И от чего ты мне все это говоришь? Может меня и интересует твоя голова?

— Тогда бы ты не стал угощать меня выпивкой, а сразу перешел бы к делу.

— Фу! Как примитивно. Может план в том. чтобы споить тебя, отвести по-тихому в место твоего обитания и отпилить аккуратно твою научную тыкву?

— Это могло бы иметь смысл, если бы ты был гандом. Но зелтрон — охотник за головами? Нет. Такого быть не может.

Он не только пьян, но и близорук. Иначе бы заметил мою бездарную окраску. Но зато он хорошо видит, что мораль, неоднозначна не только для человека, но для всех разумных. И как вообще джедаи могут говорить о некой единой этике и правилах?

— И я до сих не понимаю, как на планету с базовым безусловным доходом пустили этих дрозофил-переростков, — сказал он, выпив еще стопку горючей жидкости.

— А зачем ты скрываешься так близко с местом этой эпидемии? — у меня возникли нехорошие подозрения.

— Сектор до сих пор закрыт на карантин. Его еще не обеззаразили. Там осталось так много ценных вещей, что сотни мародеров до сих пор ищут поживу среди полуразложившихся останков. Развелись падальщики. Все они разносят заразу. Я поднял тревогу и сообщил об этом своим бывшим коллегам, но еще никто не почесался. Только заблокировали еще раз все входы-выходы. Но это не помешало сделать мародерам новые проходы.

— Чудное местечко. Такое надо «обеззараживать» огнеметами. Республика продолжает меня разочаровывать. Но тебе зачем-то надо быть здесь, — сказал я, ожидая объяснения.

Выходит, что законность даже в столице — представлена строго контролируемыми островками, решил я. Только там, где сами жители поддерживают закон и порядок. А где это им не нужно — местные борцы за демократию и законность не обращают на это внимания. Что в общем-то и не удивительно.

— Я провел анализ вируса. Создал модель его деления и роста, затем рассчитал вероятность его мутации, — он дрожащей рукой залил в себя еще одну стопку. — Даже с известной поправкой он генетически очень нестабилен. И может поражать не только родианцев. — глянув на меня, он нервно добавил: — Расслабься люди и зелтроны к нему иммунны. Но эти экзоты, занимающиеся расхищением собственности умерших уверенны в обратном, — позлорадствовал он. — Причем их уверенность опирается на официальные данные. — он недобро улыбнулся. — Профессиональный интерес не позволяет мне пропустить начало новой эпидемии.

— А как насчет тех, что вскрывают древние склепы в поисках украшений и ценностей?

— Мне известны возбудители заболеваний, способные выживать в таких условиях тысячи лет, возможно они найдут в склепах что-то и помимо побрякушек. Хе-хе!

— Тебе это нравится, — заметил я

— Безусловно! Такой гипотетически богатый материал для исследований. После того как они так поступили со мной, я все жду когда же они начнут заживо разлагаться.

— Пожалуй, я выпил достаточно, — я был крепче, чем обычный человек, ситская кровь не давала с легкостью свалить меня большинству ядов, но пить спирт — это пошло.

— Тогда я заберу остатки этанола, — сказал уже невменяемый эпидемиолог, — для обеззараживания.

Затем украдкой достал карту с налом, стараясь не засветить еще раз паспорт. От нее отпал, непонятно как закрепленный листок фримси. На нем строгим почерком была выведена надпись:

«69931245814834231473878 Р. #ГГ — мессендж.»

Реван? А кто еще мог это сделать? «Даркнет», глубокие и темные сети похожи на неосвещенные переулки эпохи возрождения, ибо там не разглядеть лиц преступников. Но, как оказалось, и джедаи тоже шныряют по этим мрачным углам. «Криминальное дно, территория обитания социальных отбросов, полное ворованного контента, детской порнографии и насилия». Это, если цитировать власть имущих, разумеется.

Подсоединившись к сети я с большим удовольствием наконец оказался в голонете. Настоящем, диком и свободном. Легальный был не по мне, когда каждый файл содержит в себе зашитую лицензию и не скачивается до тех пор, пока это не будет дозволено копирастами, устанавливающими, что ты действительно купил право на его владение. Оно подтверждается электронным же документом на право собственности. Все это отражается в сети. И сохраняется в «облаке» — для удобства пользователя, разумеется. Все это проходило в долю секунды, незаметную для обывателя, который платил за каждый музыкальный трек и каждую книгу, если, разумеется, у них не была свободная лицензия. Всего-то тысяча лет должна пройти, чтобы вырвать ее из лап владельцев авторских прав. Но это было мучительно неприемлемо для меня.

Я с наслаждением окунулся в грязь рекламных баннеров и нищету интерфейсов, выискивая отзывы о контрабандистах. С кем можно иметь дела, а с какими напротив — не стоит. Мне не терпелось прочесть, что же пишут о Травентʼрейс… Травере. Почему он так плакался о своей репутации.

В окружении инопланетных уродов я тренировал навык самоконтроля, иначе выражение отвращения на моем лице застыло-бы постоянной маской. Наблюдая за их поведением, я с трудом мог понять, чем они заняты и о чем говорят. Даже в Силе их эмоции были непонятны, несколько отличны от человеческих, понять же психологию экзотов я и не стремился. Черт ногу сломит, что творится в их головах и ганглиях. Проведя еще день в обществе алкаша — эпидемиолога я узнал много нового о культуре видов, особенно не уважавших гигиену. Люди, пережившие множество пандемий традиционно проходили частичное медицинское сканирование, вроде того, что я делал, оформляя документы раз в неделю. А более полное ежемесячно. За своим здоровьем следить было естественно и привычно. Но пить спирт люди еще не отучились.

Я уже было собирался покинуть квартал экзотов, как ко мне прибежал счастливый Скаб.

— У меня случай инфицирования! — его лицо выражало нездоровое возбуждение.

И убежал дальше, видимо собирать вещи. Я поздравил его с эпидемией. Приятно приносить людям радость. Даже если для этого нужно начать чуму. Хотя причем тут я? Аполлон покарал неразумных осквернителей могил.

По защищенному криптографией мессенджеру мне пришло сообщение от Травера — я удачно решил обменяться открытыми ключами с Реваном. Капитан же сообщал о некоторых проблемах и попросил меня поскорее появиться в точке встречи. Раньше срока. Я не стал заставлять его ждать.

Подумать только, в этом столь развитом мире и такая неудобная связь! Но мы не оставляем следов там, где их в первую очередь и ищут. Поскольку следаки ленивы — нет ничего удобнее для анализа спецслужбами, чем социальные сети, незащищенные чаты и голосовая связь. С которой легко снимается стенография и хранится столетиями. Особенно, когда в каждом устройстве закладки и бэкдоры. Увы, но мы с Травером не успели подготовиться к работе под таким плотным цифровым колпаком.

Через даркнет же, Травер перечислил мне немного крипты — как повсеместно звалась криптовалюта, и там же я приобрел дешевый гравицикл.

Хорошо, что права в комплект к нему покупать не пришлось — я сумел дожить до того момента, когда они уже стали не нужны. Правами обладало само транспортное средство. Автомобиль с нерабочими сенсорами или автопилотом считается на этих дорогах непригодным к эксплуатации — а «пилоту» нужно только вводить конечную и начальную точку полета. Для парковки тоже есть специальные режимы.

Дорога вела меня к «Счастливой шлюхе». Найденный в условленном месте гравицикл тащил меня в направлении нашего импровизированного дока. Его разблокировал цифровой код, который мне отправили после оплаты.

Благодаря своей примитивной конструкции он давал огромное тепловое загрязнение. Но мне с него налоги не платить. Хотя я и не до конца понимал схему этой аферы. Реактор, расположенный под моей пятой точкой был раскален, как печь и от него бы веяло жаром, если бы он не обдувался набегающим потоком воздуха. Воздух, проходивший, через радиаторы раскалял и без того облупившуюся краску на бортах гравицикла. Мощность реактора была разогнана поднятием рабочей температуры двигателя. Репульсоры держали раму гравицикла в воздухе, в движение же его приводил термореактивный двигатель. Этот движок отличался от традиционного двухконтурного самолетного движка только тем, что тепло подводилось в цикл не сжиганием сгораемого топлива, а работой встроенного термоядерного реактора. Нет нужды говорить, что он тоже был форсирован. Обводы аппарата не были рассчитаны на полет на таких высоких скоростях. Но как говорил Феррари, аэродинамику придумали бездарности, не способные сконструировать мощный двигатель. Более экологичные модели использовали другие движители: репульсоры, электрические вентиляторы или иного, еще более экзотического рода. Турбина с управляемым вектором тяги визжала, как движок Боинга. Половина аварийных аккумуляторов была снята, о емкости других можно было только догадываться — хотя на панели и горела полная стопка батареи, это было нужно, чтобы обмануть систему самоконтроля технического состоянии этого летающего мотоцикла. Поэтому приборная панель не отображала реального состояния этого мусора.

Верхом на этом вибрирующем турбопылесосе я чувствовал себя камикадзе. Впрочем, этот брутальный аналог мопеда обошелся мне всего в две штуки кредитов, если перевести затраченную крипту, и был способен разогнаться почти до звуковой скорости. Препятствием этому было отсутствие кокпита и здравый смысл. Козырек из транспарстила не защищал должным уровнем от шума и потоков воздуха. Глухой шлем шел к этому драндулету в комплекте, не давая мне лишиться слуха.

Я отвлекся, пролетал мимо «Киберблока», построенного корпорацией «Сенс-нет».

Блок этот был заполнен миллиардом разумов, захваченных в плен иллюзорным раем виртуальной реальности. Не прожигая свою жизнь, но медленно тлея в оковах кабелей и труб, ведущих к системе жизнеобеспечения, почти без движения, как индейки на мясной ферме, они проживали свои жизни, полностью погрузившись в искусственный цифровой мир. Связь, доступ к сетям и программам, да и обеспечение собственного «мяса» они оплачивали, выполняя работы в той же сети. Не все могли сделать дроиды и суперкомпьютеры, или многочисленные армии «белых воротничков». Корпорация Сенс-Нет, создавшая свой филиал «матрицы» сдавала внаем умственные возможности своего биокомпьютера, собранного из миллиарда игроманов.

Ничто, встреченное мной в Корусканте, в Силе не было примечательнее, чем эта цитадель кибернетики. Мысли и чувства, вызванные искусственным миром, не отличались от настоящих, сливаясь в единую безвкусную мутную кашу, в то же время весь сонм разумов мало волновал Силу. Выключенные от действительности, не способные изменить ничего в ее движении, они почти игнорировались ей. Сила обтекала дворец иллюзий, нигде не встречая должного сопротивления. Я без сожаления улетел подальше от этого грустного места.

Три часа полета и я на месте. Проход в очистную станцию, как зев морского чудища проглотил маленький спидер.

Меня в нашем закутке встретила компания не только из Фарланда, Травера и Нейлы. Было еще несколько человек с оружием. Я посмотрел на капитана, с молчаливым вопросом на лице. Он отвел меня в сторону.

— Крыша сменилась. И им тоже нужны деньги. И как ты понимаешь бОльшие.

— А что с предыдущей? — спросил я его.

— Проблемы с законом. Они на дне. Понимаешь, ниша освобождается, а по законам биологии…

— И какова цена нашего спокойствия? — я глянул в сторону молчаливых парней с масками на лицах.

— Миллион. Они пронюхали про товар и в курсе, что у нас есть достаточная сумма — тихо сказал он. — Но у них не хватило мозгов не угрожать мне.

— Ха! У меня есть идея.

— Что-то связанное с чемоданом? — подозрительно сказал твилек.

Когда разговариваешь с представителями этого вида надо следить за движениями головных отростков — лекку. Они выражают эмоции и придают дополнительный смысл сказанному. Оригинальный язык Рилота вообще не возможен без этих элементов организма. Более того он ими может и ограничиваться — даже без слов они также хорошо понимают друг друга. Сейчас его лекку шевельнулись, выдавая тревогу и недоверие.

— Точно. Нас не пускают на борт?

— Да. Боятся, что уведем корабль. Начальство — сказал он презрительно — скоро прибудет.

— Подождем, — безразлично сказал я.

Подошел Фарланд. Он рассматривал мое транспортное средство.

— На какой помойке ты его приобрел? — сказал он пренебрежительно, — ему лет двести, наверное.

Он был неправ. Технологии-технологиями, а копроэкономика требует оборота. По мнению производителя любого массового товара, он должен надежно проработать отведенное циклом потребления время, а затем полностью развалиться на части. Ремонтопригодность должна отсутствовать, как понятие, а материалы должны быть подобраны с контролируемым сроком старения. Так, время деградации товара закладывается еще на стадии проектирования.

Причем, если ты покупаешь дорогой товар, это не означает, что это надежная машина, которая непременно прослужит долго — это лишь говорит о том, у тебя есть деньги сделать это снова, когда развалится предыдущая. Не все производители играют по этим правилам, но учитывая целевую аудиторию ее можно наебывать сколько угодно.

— Почти на самом дне, — ответил я.

— На уровнях магнитных линий? — он присел около байка.

— Ниже Фарланд. Намного ниже. На самом дне. Места, которые можно назвать поверхностью этого мира.

— Там же нет жизни! Нечем дышать, одни технические сооружения. Ты думаешь, зря у нас, что ли уровни номеруются сверху вниз? От условной нивелирной отметки.

— И это мне говорит коренной житель. Есть и еще какая! Самая, что ни на есть жизнь. Даже своя флора и фауна.

— Я коренной житель Блока № 2415, а не всей столицы, — оправдался он. — Таких не существует. О том, что происходит в соседних группах блоков мне ведомо не больше, чем о других звездных системах. Корускант слишком огромен, чтобы его обойти за всю жизнь.

— Проще облетать половину центральных миров, — добавила Нейла.

Она не расставалась со своей саблей и не выпускала из виду «бойцов» новой крыши.

— У тебя следы на куртке от бластера. Слабенького, но не оглушающего. Где успел? — сказала Нейла, осмотрев меня.

— У меня весьма примечательный номер паспорта. Кто-то решил, что у его владельца в достатке кредитов, — пояснил я.

— У этого «кто-то» не вышло? — она подмигнула и опустила взгляд на трофейную пушку, которую я так и забыл выбросить.

— Они умерли. Сердечный приступ.

— Случается, переволновались, наверное, — сочувственным тоном произнесла она. — Тебе повезло, что куртку с броней носишь постоянно.

— Не уверен, что это можно назвать броней, — я оглянулся на полу плаща, пробитую насквозь.

— Самая настоящая тканная броня. Она гибкая, но невероятно прочная на разрыв. Почти, как дюрастил. А под слоем прочной ткани есть амортизирующая подкладка. Она становится твердой при приложении усилия с определенной скоростью, как раз соответствующей волне детонации плазмы. Поэтому тебе и не переломало ребра. — она ощупала мою спину, опять почти растекаясь по мне. — Но не везде, разумеется, прикрыто только туловище.

— Я был уверен, что это маркетинговый ход лавочника, — мне вспомнился назойливый инсектиктоид-продавец.

— Сколько она весит? — задала она вопрос с двойным дном.

Я пожал плечами. У меня пока с трудом получалось правильно определить вес предметов, сказывалась новая физическая оболочка, бывшая много крепче предыдущей.

— Килограмма четыре, — она действительно была очень тяжела, но я списал это на систему подогрева и охлаждения.

— Семь или восемь вообще-то. Запомни: любая одежда, которая весит суммарно больше килограмма это не просто одежда. Это либо броня, либо термокомбинезон. Или что-то еще.

— Мне это как-то в голову и не пришло.

— Ты как ребенок, честное слово!

О боги! Постаравшись выглядеть более цивилизованно и приодевшись в костюмчик, я забыл снять бронежилет, неудивительно, что в меня стреляли из боевого оружия. Неудивительно и то, что на меня косились; с оружием и в бронике, но в достаточно цивильном тряпье я не выглядел органично.

— Значит, когда ты говорил, что собираешься «убить кое-кого» ты не шутил? — спросил меня Фарланд.

— Нет, я еще не убил кое-кого. Но у меня есть еще время на это.

Необходимость прикончить кого-то не исчезла после того неудавшегося покушения. Неужели Силе нужно чье-то убийство? Или выдаю желаемо за действительное? Не разделяя желания настоящие и будущие.

Тут мои размышления прервало прибывшее «начальство».

— Ради этого корыта мне пришлось оторваться от дел! — заявил этот отталкивающий человек. Он был одет в костюм с иголочки. На самодовольном лице было показное недовольство. Он обратился к начальнику группы — Ты не смог разобраться с этим без меня? И я должен отрываться от дел, чтобы лететь в эту вонючую клоаку? — задал он вопрос презрительным тоном.

— Капитан судна настаивал на личной встрече, — оправдался человек в маске.

Еще бы! Они могли угрожать нам оружием, но у нас на борту судна есть плазменная турель специально для очистки доков перед посадкой. И она, пусть и неподвижная сейчас, могла прийти в движение, залив огнем все вокруг, поджарив всех, кроме экипажа судна. Простая программа управления примитивно перестреляет всех не похожих на нас. Поэтому, не отходя далеко от звездолета, мы чувствовали себя в безопасности. Но вылететь без одобрения криминального босса не могли.

— И где он?

К нему подошел Травер.

— Меня устраивает ваше предложение, но мне нужно сходить за деньгами. Они в корабле.

— У вас нет безналичной нужной суммы? — скривился босс.

— Но есть наличная. Это вас устроит?

— Вы возите миллион кредитов наличкой? — Он задрал брови. — Да вы те еще кретины.

— Я часто бываю далеко от цивилизации. Местами валютой служат слитки ценных металлов, или редкие раковины, — сказал Травер с ехидством.

— Ладно, но без фокусов. И за деньгами пойдет кто-то из команды. Вон тот фраерок пусть идет, — он указал пальцем на меня.

— Сходи за чемоданом, — велел мне Травер. — Там как раз миллион.

Я зашел в открывшуюся по коду аппарель. Травер внимательно смотрел на меня.

— Надеюсь, ты помнишь код от каюты, — сказал он мне, подмигнув.

— Конечно, помню, — «успокоил» я его.

Никакого кода к каюте не было. В сейф капитана чемодан не вошел, поэтому его запихнули в коробку со спиртным. Ранее я такой памятью похвастаться не мог, теперь же я восстановил в своей памяти код от чемодана. Переложив половину кредиток в ящик из-под пива я вышел с чемоданом из корабля. Сделал я и нечто более интересное, но это должно проявить себя не скоро. Сравнительно.

— Вот, — я отдал кейс с деньгами капитану.

Фарланд с Нейлой проводили его печальным взглядом.

— Где код от него? — требовательно сказал начальник шайки. — И учти, открывать будем вместе. Знаю я такие чемоданы. Меня не наебешь, хитрожопый хвостоголовый. Решишь кинуть и пиздец тебе.

Травер отдал ему фримсипласт с кодом. Я внутренне поаплодировал его выдержке.

Сам начальник смотрел, как Травер вводит цифры с бумажки. Чемодан пикнул. Все внутренне собрались, но он лишь открылся, борзые бойцы в масках расслабились.

Помощник босса проверил кредиты на подлинность и старательно пересчитал их. Каждая карточка несла одинаковый «груз», хотя и формируемый из разных битов и байтов.

— Мне нужна была сумма на моем счету, а ты суешь мне наличность. Это не очень вежливо с твоей стороны, ты не находишь? — сказал босс Траверу.

— Наличность проще тратить. И ты получаешь прекрасный чемодан в подарок, — невозмутимо ответил капитан.

— Сделка состоялась, — подтвердил тот. — Можете убираться куда вам угодно в течении недели. Но лучше поторопитесь.

— Мы не будем смущать вас своим присутствием, — подобострастно, со скрытым в глубине мыслей отвращением, сказал Капитан.

Бандюги, забрав деньги, сели на кары и спешно улетели, оставив нас в одиночестве.

— Я думал, что ты вновь что-нибудь придумаешь, — сказал мне недовольно капитан. — Но я понимаю, выхода не было ни кого из нас.

— Почему ты решил, что я ничего не сделал? — торжествующий оскал наконец-то пробился наружу. Я чуть было ни начал отплясывать джигу.

— И что ты сделал? — тревожно спросил Фарланд.

— Для начала прочитал инструкцию к этому чумодану. И не ту, что написана на нем самом, а полную. Пользуясь мастер-ключом я изменил алгоритм его работы. Так иногда делают для повышения безопасности.

— И что ты сделал? — почти схватив меня за воротник спросил Травер.

— В следующий раз код сменится на новый, — я злорадно захохотал, — а ошибиться можно будет только раз. И время срабатывания…

— Ты конченный псих! — перебил меня капитан. — В следующий раз, перед тем, как задумать такое уточни у меня, — он обернулся к экипажу, — мы немедленно вылетаем!

— Я на это и рассчитывал, — сказал, извиняясь я.

— Мало ли на что ты рассчитывал, — сказал Фарланд.

Выведя судно из воздухоочистной станции, мы вылетели в порт, в котором грузили мусор непригодный для повторной переработки. Не то чтобы совсем непригодный, но перерабатывать который было слишком дорого. Изделия из сплавов определенного рода было проще изготовить заново, чем переплавлять уже готовые конструкции. Множество материалов на мой взгляд можно было и использовать повторно, как вторчермет, но экономика Галактики работала не оглядываясь на мое мнение. Наш корабль был оформлен не без помощи Сольвина, как крупногабаритный техногенный мусор. Выбросить что-то в поперечнике в тридцать пять метров для Корусанта было заурядным делом.

Погрузчик, в чью смену нам было договорено прибыть к секции, аналогичной той, в которую загружали зерно, аккуратно заложил наше судно контейнерами, так, чтобы не повредить его. Это обрадовало капитана, всерьез опасавшегося за свой корабль.

Лишь когда, мы покинули атмосферу и были пристыкованы к мусоровозу мы смогли почувствовать облегчение. Крупные грузовые суда не могли входить в атмосферу. Подобно морским судам — лихтеровозам они имели для этого грузовые секции. Репульсор не создавал «антигравитацию» уничтожая вес, он словно бы расталкивал поле сил притяжения планеты и чем больше был объект, тем сложнее это было сделать. Крупные военные корабли тоже не могли это делать. Было бы желание — такое судно можно сделать, но места и свободного паразитного веса такие репульсоры занимали бы слишком много. Да и потребляли бы просто чудовищные мощности.

Внезапно я почувствовал нечто в Силе. Случилось, то чего я ждал, что-то важное и приятное. Точно! Тот наглый бандит решил открыть чемодан еще раз. Я жалел лишь о том, что чемодан не был оснащен динамиками и не мог воспроизвести что-нибудь вроде «Вы умрете через две секунды. Раз. Два…» Детонация произошла немедленно — в момент открытия.

— Капитан. Чемодан взорвался, — не преминул я возвестить об этом в рубке.

— И теперь за наши головы может возникнуть награда. Или только увеличиться, что нисколько не лучше. Ты не подумал об этом? — угрожающе прошипел Травер.

— Не возникнет. Никто не свяжет инцидент с нами. Решат, что его решили устранить конкуренты, или недоброжелатели. И вряд ли кому-то придет в голову мстить за него. Только ему самому, но это делать уже поздно.

— А криминальная экспертиза скажет, что источником взрыва был кейс. Что ты скажешь на это?

— Взрыв не оставит следов от электроники, так уж устроен чемодан. Соответственно сказать что-то определенное об этом никто не сможет. И с нами это не свяжут, доверься моему чутью шамана. Я абсолютно уверен в этом. Не чувствую вообще никакой угрозы.

— Это то, в чем я пока не разочаровался. Не подводи меня и в этом, иначе…

— Иначе что? — спросил я невинным тоном.

— Даже разговор о изменении процента от доли я восприму, как что-то неуместное.

— Не могу с этим спорить.

— Кстати насчет доли. — вдруг его настроение резко сменилось на веселье. — Я должен тебя обрадовать, все с ней более чем замечательно. И мы провернули практически немыслимое — дело в самой столице! Подумай об этом — сам факт этого ценнее и без того немалых денег.

Корабль, органично расположившийся среди органических и неорганических отходов, непригодных к повторному использованию, должен был быть исторгнут из тела древнего города. Мы, наконец, покидали огромной клубок противоречий, спаянных вместе в единое целое холодного разума и диких, древних традиций и нравов, тесное и неразрывное сплетение судеб, Силы и самых невообразимых вещей, невероятным образом сосуществующих в разных слоях древнего города.

И не смотря ни на что, мне понравилось там.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Корпус безопасности. Контрразведка и продвинутая полиция Кореллианского сектора.

[2] «Проклятье» на хаттском.

[3] Самодельное взрывное устройство. Автор никоим образом не приводит рецепт его изготовления, а лишь упоминает общие понятия и термины из химии. Те немногие сведения, и материалы, которые он упоминает, легко можно узнать из открытых и широко доступных источников, вроде химических справочников или учебников.

[4] «Со́йлент» (англ. Soylent) — напиток, призванный по замыслу создателя полностью заменить традиционную пищу. Содержит все вещества, поступающие с пищей и необходимые для поддержания жизнедеятельности. Разработан в 2013 году американским предпринимателем и программистом Робом Райнхартом (англ. Rob Rhinehart). Поставляется в виде порошка, растворимого в воде. В апреле 2014 года поступил в продажу. Иначе говоря, искусственная еда, не представленная в привычном для нас виде — котлет, супов и второго.

14. Камень на перепутье или дороги, которые мы не выбираем

Среди воров честных нет… кроме нас, конечно же.

Сол Гудман (Во все тяжкие)

Остерегаться нужно честных людей: даже не заметишь, когда они сделают какую-нибудь глупость. — Капитан Джек Воробей

Людям, решившимся действовать, обыкновенно бывают удачи; напротив, они редко удаются людям, которые только и занимаются тем, что взвешивают и медлят.

Геродот «История»

Музыка

Приключения космических негодяев © Владимир Высоцкий

The Ballad of Captain Robert — © Abney Park

Кем бы ты ни был — © Пикник

Корабль, находясь в чреве мусоровоза, вместе с ним и ушел в гиперпространство. Но мы не находились в почти своем собственном измерении, как это обычно бывало в такой ситуации — отгороженные от всего остального мира в своей собственной каверне ровно обволакивающей корабль. Мы, к сожалению, вынужденно делили соседство с экипажем мусоровоза и оттого не хотели, чтобы они услышали нас в каком-нибудь частотном диапазоне.

Поэтому любые ремонтные работы отменялись — оставалось только рассказывать занятные истории и ждать момента освобождения.

— Тебе понравилось? — спросил меня лукаво капитан.

— Что? — я его не понял, но это случалось частенько.

— Легкие деньги, разумеется. Многие никогда в жизни не увидят такой суммы ни разу. Или не заработают за полжизни. А тут раз! И полмиллиона кредитов у тебя в кармане, — он напомнил о моей доле.

Вообще-то еще не в кармане — надо попасть туда, где капитан сможет перечислить причитающуюся мне долю. Насколько впечатляющей она была? Достаточно, чтобы купить хорошую недвижимость, оплатить несколько престижных университетов или прожить, не отказывая себе в вещах приятных, но обыденных, лет пять. Я скромный человек, мне много не нужно. Но недостаточно, чтобы купить звездолет. Разве что бывшей в таком же «замечательном» состоянии, как тот аэроспидер, который запасливый капитан сунул в трюм.

— К чему ты клонишь? — спросил я его.

— Хочу знать, что же тебе надо. — спросил меня капитан. Эх, если бы я сам это знал!

— Так много…, но ты, верно, интересуешься моими ближайшими планами. Пока не знаю. Но это большая сумма, я согласен… и в то же время слишком маленькая, чтобы найти им настоящее применение. И что бы я ни захотел сделать, мне не помешают деньги. По-настоящему полезная их сумма.

— Ты понимаешь. Возможно. Но ты молод, я тоже был когда-то полон юношеского задора. Думал, что подниму денег, устроюсь в жизни, — он усмехнулся, тряхнув запястьем. — Как видишь, я все еще прикован к своему кораблю. — Он указал на браслет, с которого мог дистанционно управлять «Счастливой Шлюхой». Пусть и неуклюже, но эта штуковина давала доступ ко всем ее функциям с любого расстояния, на которое мог добить гиперпередатчик с защищенным каналом связи.

Корабль слишком ценный предмет, чтобы оставлять его словно какой-то задрипаный спидер.

— К чему ты клонишь? — нетерпеливо спросил я.

— Это затягивает. Почти, как мет[1] смешанный с риллом[2] — с первого раза. Деньги уйдут быстро. Удача может отвернуться, и ты можешь остаться ни с чем. Говорят, нельзя окунуться в одну реку дважды…, но я также знаю — еще проще простого никогда из нее не выплыть. Особенно если ты не умеешь плавать.

— Странное предупреждение от капитана команды контрабандистов, — сказал я. Это было не в его интересах. Или я пока не понял сути затеянной им игры.

— Нисколько. Я использую только посторонних, а ты мне нравишься. А я честный торговец и даю тебе честный выбор. Тебе повезло, и ты можешь честно уйти со своей долей. Ведь каждый контракт на каждое новое дело разовый, — сказал Травер.

Капитан вел дела способом, который он сам называл «честным». Все члены команды делали вложение в дело, у кого что было — навыки, рабочие руки, острые сабли или даже сам звездолет и распределяли долю в возможной прибыли, достигая консенсуса общим голосованием. Разумеется, после вычета операционных расходов и издержек, скажем, на топливо или похоронные. Даже само дело не может быть начато без одобрения всех членов команды. Что-то это мне смутно напоминало. Нечто архаичное. И не очень доброе.

— Я свое главное вложение — корабль, не потерял, — продолжил он. — И заработал приятную сумму. Ты вложил немного, но приобрел куда большее «богатство» по отношению к своему вкладу. Но если мы захотим начать новое дело — ты можешь и не принимать в нем участия. Ты свободен. Неволить не буду — у тебя хорошая сумма на руках и еще незапятнанная репутация. Можешь неплохо устроиться или получить образование. Я повидал мир и знаю, что перевозкой контрабанды он не ограничен. Но замечу — тогда их надо будет постирать. Я знаю пару человек, у них проверенные химчистки и за фиксированную таксу они сделают их легальными. Но тогда сумма еще уменьшится.

Я был уверен, что в эту «таксу» входит и доля Травера за наводку клиента.

— Меня пока все устраивает, — ответил я. Хотя сам и сомневался по правильному ли пути я иду. И стоит ли того риск. Учитывая, что дорога возникает под ногами идущего, и моя выложена не желтым кирпичом.

— Я обычно не имею дел с Республиканской таможней, — сказал Травер. — Не хочу стать разыскиваемым лицом сразу в половине Галактики. Но это дело было особенным — я давно столько за раз не поднимал. Видишь ли, обычно большая часть тех денег, которые мы зарабатываем, как правило, откладывается на счетах коррумпированных чинушей, присосавшихся к своим электронным подписям, заверенным и занесенным в реестры. Мне такой расклад не по нраву.

— Продавец и покупатель должны иметь возможность вести дела напрямую. По-моему это правильно, — я пожал плечами. — Что бы они ни покупали и ни продавали.

— И я так думаю. В крайнем случае, если у них нет своего корабля, им помогает вольный торговец. Это честная работенка. Как бы про это кто и чего ни говорил. Будто нельзя возить ящики оружия и бочки с взрывчаткой! Это горизонтальный способ передачи взрывчатки, а не одобренный государствами вертикальный.

— Это когда бомбы сбрасывают на чьи-то головы из бомбардировщика? — переспросил я.

— Ага. — кивнул Травер. — Я также избегаю скучных и однообразных дел с обильным кормлением чинов от таможни и иных ведомств. Ты можешь счесть это неумным, но это мой стиль. И менять его я не намерен.

— Меня он устраивает, — кивнул я.

— Это хорошо. Я хочу тебе кое-что рассказать. Одну… гмм, притчу. Или басню, поскольку она из животного мира. Чтобы ты задумался, — сказал Травер. — А то пока по тебе незаметно.

— Я слушаю.

— Это я видел своими глазами и запомнил очень хорошо, когда был еще мал. У меня на Рилоте водятся пещерные крысы. Понятно дело в пещерах же, — он показал по-акульи заточенные зубы — Всегда голодные, их много и каждая хочет урвать свой кусочек жратвы. Но их ловят самих. Легко и просто. И тоже едят. И знаешь как? Ловят, разумеется! Не едят, — усмехнулся твилек.

— Мне уже стало интересно, — сказал я. Крысы были вездесущим инвазивным видом, сумевшим, как я убедился выжить даже в подземелья Корусанта, где ожесточенно конкурировали популяции самых разнообразных существ, привезенные туда с тысяч миров.

— После того, как из бутылки с газировкой выпивают тот шедевр химиков, который они в ней намешали, ее прокалывают вдоль спицей. И кладут концами на пластиковое ведро с водой. Так чтобы бутылка свободно вращалась. К банке приматывают вкусняшку для крыс, а чтобы им было предельно ясно, куда надо стремиться — кладут две направлявших, по которым можно забраться на бутылку. Тогда даже самой тупой крысе станет понятно, каким маршрутом нужно следовать.

Крыса, привлеченная манящим запахом, — он шмыгнул носом, — взбирается на бутылку в предвкушении обеда…, но бутылка под ее весом проворачивается — и она падает в ведро, — капитан резко взмахнул рукой. — И ее участь теперь решена! Теперь она сама — чей-то обед.

— Намекаешь, что я как та крыса, уже забрался на бутылку? — протянул я.

— Значит, ты отлично меня понимаешь, — широко улыбнулся капитан. — Бутылка крутится все быстрее и быстрее — соскочить с нее уже нельзя, кроме как рухнуть вниз. Рухнуть и утонуть. Остается что есть мочи вцепиться в скользкий пластик, борясь за каждую секунду своей жизни, надеясь, что это продлится достаточно долго или возникнет призрачный шанс соскочить. Прыгнуть в сторону! За край — но нет, на это тоже не хватит сил.

— Ты вроде бросил попытки отговорить меня. Но что ты хочешь сказать?

— У большинства преступников мозги, крохотные как у тех крыс — они не способны прогнозировать свою жизнь дальше того момента, когда в очередной раз придется заряжать свой смартфон. Ближайшая выгода перевешивает всякий страх наказания, но по-настоящему оно настигает почти всех — рано или поздно. Кто-то умирает с пробитой головой, кто-то от передоза, захлебываясь блевотиной, или бывает застрелен. Это случится. Неизбежно. Но они не в силах вместить это в свой череп одновременно с тем наваром, который ждет их прямо сейчас. Ценность любого вознаграждения их трудов стремительно тает, чем дольше его придется ожидать, — говорил Травер. — Ты, знаешь, что даже самые совершенные цифровые замки и системы безопасности в принципе не так и сложно обмануть. Полиция ловит конкретных дебилов, не позаботившихся об алиби и не заметших за собой улики. По синьке зарезавших своего собутыльника или забывших свои документы в ограбленной квартире.

— Мне это тоже хорошо известно, — ответил я.

— Ага, а также любой встающий на преступную стезю, думает, что он-то умнее и хитрее прочих. И уж он не попадется — попадаются другие. Смекаешь?

Я улыбнулся в ответ.

— Но я знаю, что есть те, кого никогда и ни за что не заметали, — загорелся капитан. — Они обычно играют по крупному, — только мелкие крысы ловятся на такую уловку, если вымахаешь, то можно опрокинуть любое ведро, прогрызть любой пластик. Самому установить законы под себя.

— И где взять такие деньги? — спросил я его. — Возить реакторы или дурь тоннами по галактике?

— Не только… Вся наша работа зиждется на удаче — так думает любой идиот. И я, но я скажу точнее — на тщательно рассчитанной удаче. Знаешь кто истинные герои Рилота?

— Скажи.

— Это не военные и не ученые. Не благородные правители и не жрецы. Не о них говорят с восхищением на каждом угле. Большинство из моего народа трудится во тьме шахт, но мечтают, и рассказывают с придыханием совсем о других героях. Первый, кого я вспомнил — твилек, трижды подряд выигравший галактический турнир в саббак. Купил себе планету на выигранные деньги. Второй был пиратом. А стал правителем целого государства во внешнем кольце.

— Хочешь быть третьим? — догадался я.

— У нас ценят тех, кто умеет ловить удачу за хвост. И ты отличный актив для решения этой задачи.

— Удача вещь зыбкая.

— Ничего подобного. Вот взять наше дело — мы рисковали только несколько раз. Причем быть пойманными и осужденными только один раз — когда уже вылетели на аэролинии Корусанта, но не прицепили местный транспондер.

— А в другие?

— Мы могли сбежать — в этом нет ничего постыдного. И так было бы правильно — мы бы сохранили ценный груз. И нас бы не узнали, идентификация корабля, не отвечающего ни на один запрос одна из самых сложных задач для юстициаров. Кажется, там где-то затерялась четвертая степень.

— В главной формуле радиолокации, — напомнил я ему.

— Точно. Видишь, я вполне образованный капитан, — сказал самодовольно Травер. — А если меня или тебя остановили на улице, это бы закончилось допросом, на который пришел бы государственный адвокат. Из всей той лабуды, которую он напел бы тебе, стоит запомнить только одно — ты имеешь право не отвечать ни на один вопрос и отказаться от спецсредств, вроде полиграфа и нейроинтерфейса, который якобы нужен, чтобы доказать твою невинность. Тебе бы впаяли штраф, который надо оплатить в течение месяца и отпустили бы на все шесть сторон. Взял бы билет куда-нибудь, и я бы тебя подобрал. Или наоборот, ты — меня, — усмехнулся твилек.

План этот имел одну неприятную особенность — вспомнил я. Капитан весьма хитро настроил доступ на борт корабля и доступные на нем функции. Он предполагал возможность того, что его могут кинуть. Только предполагал, и я не принял это близко к сердцу — ведь это было совершенно логичным ходом.

— Это я знаю, не раз обсуждали. Но те типы, которым мы отдали реакторы — они видели нас в лицо.

— Думаешь, это были покупатели? — громко засмеялся Травер. — Ничего подобного. Это просто перевозчик, да еще и нанятый анонимно. Очень надежный с проверенной репутацией. Если нынешнего владельца реакторов возьмут за яйца — он только укажет на учебник криптографии.

— Такое ощущение, что мы почти ничем не рисковали… — сказал я недоверчиво.

— Так и есть. Ты имеешь дело с тем, кто умеет риск минимизировать. Я дегустатор риска, а не запойный пьяница… Когда это возможно — не думай, что так бывает всегда. А сам-то, как провел время? — спросил он меня участливо. — Я бы на твоем месте снял бы хату в приличном районе и не вылезал бы из какого-нибудь бара и объятий нескольких шлюх. В старые добрые времена, — сказал он ухмыльнувшись. — Теперь я деньги коплю, а не трачу. Но ты провел его, я уверен, еще веселее, — гоготнул он. — В тебя стреляли, ты вернулся с пушкой и на байке, готовом рассыпаться в труху. Весь помятый и взбудораженный, — перечислил он. — Кстати, а почему в тебя стреляли?

— Паспорт, — ответил я. — Номер на нем — слишком правильный. Из излишне гордых чисел[3]. И кто-то вполне разумно рассудил, что у меня денег должно быть как грязи, раз я купил себе такой понтовый идентификатор.

Травер задумался.

— Это может стать головняком в будущем, но хорошо, что ты сказал — нельзя ничего планировать, не имея полных знаний о ситуации. Но это то, что уже никогда не исправить. Разве что ты попадешь под программу защиты свидетелей, да и то только Республиканским юстициарам — только они могут создать тебе новую личность. Но, как ты понимаешь, это не вариант.

Он задумался.

— Ты не оставил, случайно, свидетелей? — неожиданно сменил он тон. — Знаешь, есть два типа серьезных преступлений — удачные и те, когда оставляют свидетелей.

— Нет, — не стал я опираться, — хотя один человек, возможно наводчик не пострадал.

 — Не волнуйся, расскажи подробно каждый свой шаг, надо оценить, не спалился ли ты на мокрухе.

Я рассказал все с того еще момента, как приобрел всю необходимую бытовую химию. Травер похвалил меня, за то, как я это сделал и что было это сделано в другом блоке. Он не нашел к чему придраться, но советовал так больше не рисковать. Трофейный бластер он посоветовал выкинуть вместе с мусором в космос — я также нашел это разумным. Риск того не стоил, слишком дешевым был этот ствол на внешнем кольце. Полицейский ствол — слабенькая игрушка, а не эффективное оружие против щитов. Из нее разве что застрелиться удачно можно.

— Кстати насчет репутации… — все же решил я начать неприятный разговор.

— Ты был в темном голонете и, разумеется, поинтересовался моей репутацией, — Тяжело вздохнул Твилек. Лекку дернулись от злости. — Вот так печешься об анонимности, не оставляешь следов, а клиенты, уверенные что их кинули или их кореша и родичи — пишут свои грязные домыслы на сайт с названием вроде «Список мудаков/nalhutta», или «Осторожно кидалы!». Всякие наветы и клевету. Написал порожняк и не отвечаешь за свои слова. Удобные ресурсы для пиздоболов.

— Так ты пояснишь свое в нем наличие? Не на самых последних строчках, замечу. И комментариев там хватает. Как и цифровых заверений авторитетов. Целая ветка форума о твоей личности, — продолжил я напирать.

— Я честный контрабандист, что бы там ни говорили про меня. Так и быть, я поясню тебе, как я там оказался. Кинуть решили меня. Я по молодости не умел разбираться в людях. Которых взял себе в команду. Нет, не твилеков — у нас с опытом вождения кораблей не густо народу.

— И?

— И, как оказалось, эти люди тоже не разбирались в твилеках. Это меня и спасло — он задрал рубашку, показывая длинный рваный шрам от виброножа в спине. — У людей там печень. А у нас еще один желудок. Вот такая история, вкратце.

— Ясно, — кивнул я, все еще ожидая продолжения.

— Более того это был не единичный случай взаимного непонимания с клиентами и командой, да и просрал я пару грузов по неопытности. И их голос против моего куда весомее. У тех же хаттов не только голос весит больше моего, — хохотнул он.

— Тогда вопрос, я думаю, снят.

— Я не держу лишних секретов. Они могут создать недопонимание.

Интересно, как насчет не лишних? — подумал я.

Корыто с мусором волочилось до планеты-свалки четыре дня. Это не так уж и много, если подумать. Иметь целую необитаемую планету в качестве помойки — невероятная удача. У вас точно не будет болеть голова по поводу отходов химической промышленности, отработанных реакторов и прочих радиоактивных отходов, а то, что пластик не спешит разлагаться ну так и хрен с ним! Межзвездные перелеты стоило изобрести хотя бы ради этого.

Именно такие мысли посетили меня, когда я, сидя бок о бок с капитаном в кокпите наблюдал за тем, как он вынырнул из груды мусора вываленной на поверхность этого несчастного мира. Многокилометровый слой мусора пополнился еще несколькими тысячами тонн опасных для жизни и ядовитых отходов. Уже десять тысяч лет мусор свободно падал окутанной плазмой россыпью на поверхность планеты. Возможно, с поверхности это смотрелось даже красиво — если было кому смотреть своими зрительными рецепторами. Сама эта планета до того, как стать свалкой не имела ни атмосферы, ни жизни, но благодаря деятельности разумных обзавелась и тем и другим. Садиться на планете по данным Республиканского планетарного справочника настоятельно не рекомендовалось. Можно было только догадываться какие формы жизни мутировали в богатой на канцерогены и активные изотопы биосфере этого номерного мира, лишенного даже собственного имени.

Осталось подготовиться к сдаче школьных и по совместительству вступительных экзаменов. Пока мы летели грузом, я выяснил, фехтуя с Нейлой, что лекку — головные отростки твилеков это не только эрогенная зона, но и болевая точка. Она все также вела себя весьма раскованно и со склонностью к эксгибиционизму, постоянно ставя меня в неловкое положение.

Пока я только тренировался в спарринге. Учился соразмерять движения рук и ног. Атаковать не только руками, но и всем туловищем. Основные стойки и позиции с мечом в руках. Колотя же несчастный манекен пластиковой палкой я отрабатывал пару часов одно и тоже движение до тех пор, пока Нейла снисходительно не говорила что-то вроде: «Уже не так ужасно». Нейла также давала задание отрабатывать некоторые движения и атаки с титановым ломом заместо меча — для укрепления мускулатуры. Потом, после перерыва грушей работал уже я.

***

Мы добрались до одного из обитаемых миров и купили немного тибанны[4] для двигателей и трафика в голонете — искали, чем еще можно заняться. Капитан, как я уже понял, не любил повторяться и брался всякий раз за любое новое дело, сулящее хорошую прибыль.

По головизору хорошенькая телеведущая зачитывала новости. Я вынырнул из своих мыслей, услышав знакомое название.

— По решению Сената Галактической республики на торговое и какое-либо иное сообщение с мятежным Индаром-3 наложена блокада. Она продлится до тех пор, пока правительство этого мира не выполнит резолюцию сорок четыре — двенадцать. Подобные меры…

На фоне планеты показали несколько военных кораблей, державших блокаду. Республика взялась за мятежный мир всерьез.

— Всегда, когда где-то есть блокады, несправедливые налоги и эмбарго, там появляемся мы и спасаем людей, — заметил Травер. — И при этом можно неплохо подзаработать.

— Надо взять этот мир на заметку. Возможно, нам пригодится вся информация по тому, в чем они нуждаются, — сказал я, наворачивая завтрак.

— Ага, — согласился капитан.

— А теперь к срочным новостям с аграрной планеты Хорид-4. Неизвестный микроорганизм, или бактерия уже практически уничтожила большую часть эндемичной флоры этого мира. Теперь он стоит на грани экологической катастрофы, — продолжала вещать ведущая.

Фарланд замер, не донеся вилку до рта.

— Мы связались с администрацией планеты, управляемой пищевой компанией «Продовольствие Утан Тарр». — ведущую сменил уродец с торчащими наружу зубами и вытянутой как у «чужого» головой, дретос, судя по всему.

— Гниющие посевы отравляют землю. Катастрофа несет беспрецедентный характер. Нам потребны огромные средства для восстановления биосферы планеты. Уже сейчас корпорация находится на грани банкротства, миллионы наших работников нуждаются в помощи, — он был в расстроенных чувствах, судя по голосу. — У нас нет средств для выплаты выходного пособия всем этим разумным, а все банки, в которые мы обратились, отказали нам в выдаче кредитов. И мы уже получаем первые иски по невыполненным обязательствам на поставки. Нам ничего не остается, как выйти на комиссию по экономической помощи при Сенате.

— Это ужасно. И виноваты в этом мы, — сказал Фарланд.

— Мне пофиг. — сказал я, продолжая кушать.

— Не порть аппетит, — поддержал меня капитан, обращаясь к коку.

— Скажу, что это ужасно, но будет еще ужаснее, если станет известно, кто занес туда этот микроорганизм, — сказала его жена. — Но поскольку никто об этом знать не может все еще неплохо.

— Мы никоим образом не должны подавать вида, что как-то причастны к этому. — сказал я.

— Согласен, это должно стать нашей общей тайной, — тряхнул головой капитан. — Но это может всплыть только одним способом

— Кто знает об этом? — спросила Нейла.

— Только мы, — сказал я. Даже джедаи не знали, как именно мы добрались до поверхности Корусанта. — А Сольвин?

— Нет, он только узнал от меня, где выставить человека с транспондером. Он умный человек и понимает, что есть вещи, о которых чем меньше знаешь — тем лучше, — сказал уверенно Травер.

— Как вы можете быть такими бесчувственными? — с потерянным видом озирался на нас Фарланд.

— У меня есть чувства, — возмутился я. — Чувство голода к примеру. Да и подумай, в этом есть и положительные моменты. Представь себе только: каждое новое поколение проживает абсолютно такую же жизнь, как и предыдущее! Отличия возникают только в мелких и незначительных деталях. Затем это повторяется раз за разом — такие же ничем не отличающиеся жизни. У меня на родине один человек, которого трудно обвинить в глупости сказал: «Ничто не может считаться более явным признаком умопомешательства, чем повторение одних и тех же действий в надежде получить разные результаты».

Но эти люди как раз этим и заняты. Какой в этом вообще смысл? Одно поколение не найдя никакого смысла в жизни умирает, но успевает наплодить следующее, в надежде на то, что уж оно-то будет вести себя иначе, найдет этот гребаный смысл, хотя-бы устроится в этом потоке удовлетворения своих животных потребностей лучше предыдущего или что-нибудь еще, более оригинальное. Хотя, кого я обманываю, они плодятся, потому что плодятся — простые инстинкты! И все повторяется из поколения в поколение, без каких-либо изменений. Неужели эта бесконечная итерация вообще необходима? Все знают, почему в них есть желание ее совершать, но и не пытаются найти в ней смысл.

— Тогда стоит уничтожить всю разумную жизнь, если поверить твоим, достаточно бесчеловечным речам, — сказал Травер.

— Если она не находится в поиске нового знания, добавляя к своим возможностям новые инструменты, а к представлению об окружающем мире новые главы это определенно разумный шаг, — совершенно серьезно ответил я. — Или если она не изменяется и не стремится к этому, что тоже придает такой разумной жизни вид рекурсии. Теперь же эти люди найдут себе новую более интересную работу…

— Ага, — перебил Фарланд меня яростно. — Работу шахтеров, проституток и профессиональных попрошаек. А сколько из них преступят закон, не найдя средств к существованию?

— Неужели тебе не импонирует, что ты участвовал в исторически важных событиях? — взялся я за другую сторону вопроса.

— Но не тех, которыми можно гордиться, — уверено ответили мне.

— У меня на родине был один тип. Он завоевал уйму государств, отрубил сотне царей головы, сжег вместе с жителями несколько мятежных городов, но вполне с приязнью вспоминается историками и обывателями. Чем дальше события от непосредственных участников, тем с меньшим морализаторством к их оценке подходят.

— Этот парень ведь был царем? — спросил меня Травер. Я кивнул. — Царям всегда всё можно. Их подданные это даже оправдают какими-нибудь высокими целями и понастроят им статуй. А мы контрабандисты, не забывай. И таких привилегий лишены. Мы в учебники истории, как лорды Ситов не попадем. Туда попадают те, кто убил массу народу, так уж устроен мир. Чем больше — тем выше известность.

— Ты пожалуй прав. Но пара навигаторов в учебнике истории обосновалась, — нехотя согласился я. — но мы и не стремимся к этому.

Хотя Дарагоны вошли в историю именно так, а не как форсъюзеры, которыми они в действительности были, больше известных штурманов я припомнить не смог.

— Вы бы лучше подумали о том, чтобы никто не узнал о нашем посещении это сгнивающего мира, — сказала Нейла. — Вспоминайте любую мелочь, которая может испортить нам жизнь.

Никакой он не сгнивающий, — подумал я. Напротив — теперь он изменяется, преобразовывается, а не гниет в вечной и унылой неизменности. Не печально ферментируется в замкнутом сосуде без доступа кислорода. Суть явления не была отображена его формой, а напротив — противоречила ей, лишь придавая ему пикантности таким обманом.

— Вот глас разума, — сказал Травер. — послушайте умную женщину.

— То есть вас волнует только то, чтобы об этом никто ничего не узнал? — спросил Фарланд.

Мы дружно закивали в ответ. Фарланд взбешенно встал и вышел из кают кампании, направившись в свою каюту.

— Он начинает тревожить меня, — сказал Травер.

— И одно дельце, которое я нашел, пролистывая новости, совсем ему не понравится. Я хотел его предложить на следующем совете команды.

— И какое это дельце? — заинтересовался сказанным капитан. — У меня есть на примете несколько дел. Забрать анонимный груз с астероида, выгрузить в мутный орбитальный склад. Ничего рискованного, но это принесет совсем крохотные деньги. Считай, что у меня нет конкретных планов, так что выкладывай.

— Недавно, всего неделю назад был открыт новый обитаемый мир. Вернее неделю назад об этом появилась информация, — я не смог не отсечь лишние предположения. — И для него характерен не самый высокий уровень технологий. Цифру классификации забыл, но никаких гипертехнологий и силовых щитов с репульсорами.

Здесь была своя шкала. Не такая амбициозная, как у Кардашева, но куда более практичная.

— Я тебя понял, — кивнул, сосредоточившись Травер. — Обычно в такой ситуации прибывает делегации из важных послов Республики и группы джедаев. Они настойчиво предлагают вступить в Республику, требуя при этом соблюдения различных условий, мало чего предлагая взамен.

— Джедаи нужны для повышения сговорчивости? — задал я с улыбкой вопрос.

— У них это хорошо получается, — сказала Нейла.

— Обычно потом прибывает миссия с послами, инструкторами, исследователями разного рода и экзопсихологами. — продолжил рассказ капитан. — И теми, кто должен вести социальное просвещение. И различные яйцеголовые. Было такое последний раз лет пятьдесят назад.

— Их охраняют? — спросил я.

— Целая миротворческая миссия. Также их цель защитить новооткрытый мир от пиратов и работорговцев.

И контрабандистов, подумал я.

— Но ведь так поступают не всегда? — сомневаясь, спросил я.

— Только если мир представляет интерес для Республики.

— В число передаваемых технологий входит оружие и гиперпривод?

— Это строго контролируемые товары, — скабрезный тон голоса Травера говорил о том, как он к этому контролю относится. — Но мы же должны помогать страждущим? Это хороший бизнес. Мне он нравится. Но есть ли туда маршрут, вот в чем вопрос.

— Я тоже сомневался в том, что астронавигационное бюро внесло его в свою свободную карту, но в действительности внесло. Удивительно даже. А затем через день убрало, — теперь он указан, как предельно небезопасный. Пользоваться таким самоубийство. Вернее, нас хотят в этом убедить.

— Успел сохранить? — встрепенулся капитан.

— Конечно, карта сектора со старой датой у нас есть, — сказал я довольно.

Мало того, что навигаторы проложили путь к новому миру. Надо чтобы они поделились этой информацией с миром. Прошивка нашего гипернавигационного компа позволяла использовать любые карты, да и вообще вводить направление прыжка вручную, на свой страх и риск. Юридически по правилам межзвездного судовождения без квалифицированного штурмана на борту такое недопустимо. Но обеспечить технически соблюдение этой правовой нормы было нелегко и на обычных судах, не то что у нас. Да и вне Республики ее законы не действовали.

— Тогда я за! — сказала Нейла, внимательно нас слушающая. — У нас есть опыт торговли с разными аборигенами.

— Нужно подумать, что купить в дорогу к ним, — сказал я.

— Пусть каждый составит список, а затем обсудим предложения, — предложил Травер. — И нужно решить, что делать с этим страдальцем. У него воспаление морали. Такое случалось и ранее, но я все еще надеюсь, что это пройдет. Он отличный повар, но я не привык принимать решения о том, чем заниматься без полного совета команды. Так сказать по старой доброй пиратской традиции. — Он коснулся рукояти кривого кинжала, с которым не расставался никогда.

— Было бы жаль расставаться, если его не устроит это занятие. Он действительно вкусно готовит. Я постараюсь его уговорить, но не уверен, что у меня получится, — заранее извинился я.

— Так будет справедливо. Мы свободные разумные, — сказала Нейла.

— А что, кстати, со здоровьем Ивендо? — задал я давно назревший вопрос.

— Ему прописали курс реабилитации. Через пару месяцев он будет в форме. Он настаивал на том, что будет полностью в состоянии управлять кораблем и вернется в строй даже раньше.

— Это хорошо, — обрадовался я. — И то, что у него налаживаются дела, и то, что он вернется в строй. Нам нужен опытный пилот.

Я постучался в каюту к Фарланду. Шлюз-дверь распахнулась, как дверца японского домика.

— Я хотел поговорить.

— Ну, заходи уж. — он явно был не в настроении.

— Это действительно для тебя важно?

— Безусловно. А для тебя нет?

— Для меня нет. Капитан хотел узнать, насчет твоего желания участвовать в следующем деле.

— И что там? Перевозка наркотиков или рабов для хаттов, или же взрывчатка для террористов? Травер же не любит возить малоценные грузы. Неинтересно ему! Или еще чего-нибудь более эксцентричное?

— Технологии для недавно открытого мира. Будем нести просвещение и прогресс в массы. Ты должен одобрить такое великодушие, — начал я заходить с фланга.

— Оружие, иначе говоря. — Он поморщился. — Нет, я не горю желанием заниматься торговлей оружием с туземцами. Все эти технологии не принесут им счастья.

— Любое открытие можно приложить к убийству. Это же не повод убивать друг друга каменными топорами? Гораздо культурнее и просвещеннее… ну или хотя бы прогрессивнее делать это с помощью орбитальных бомбардировок, — высказал я свое мнение. — И лучше, конечно, развивать духовность, поклоняясь духам камней. Или уважать природу, истребляя целые виды животных, на которые легко охотиться и сводя подчистую леса варварскими методами земледелия. Медицина это тоже зло, она не сделала нас счастливее — а иммунитет это тот дар природы, которым мы должны довольствоваться. — перечислял я то, что сделало нас «несчастными».

Ах, еще и акведук, как случай водопровода. И бани. И канализация. Но я не стал их упоминать. Вряд ли Фарланд представляет себе хоть какую-ту жизнь без них.

— Я думаю только о том зле, что мы принесем им. А не о благе.

— Они идут рука об руку — так устроен наш безумный и противоречивый мир.

— Это не то, что я хотел услышать, — сказал он недовольно. — Я не хочу этим заниматься.

— Тогда мы расстанемся где-нибудь на цивилизованном мире, — сказал я.

— У меня есть кредиты, чтобы оплатить долги банку. Мне надоело рисковать своей шкурой, и потому я поищу более спокойную и законную работу.

— Не могу не одобрить твоего решения.

— Ты бы так не поступил, — презрительно сказал он. — Ты не хочешь заниматься честным трудом. Не тем идиотизмом, который так зовет Травер.

— Я нет. Но для тебя и в твоей ситуации оно разумно. И… если тебе будут задавать вопросы насчет меня, то прояви сдержанность и не упоминай такого слова, как «Сила», лады?

— Постараюсь.

Я вышел из каюты. Все без толку!

— Его не переубедить? — спросил капитан.

— Бесполезно, — сказал разочарованно. — Нам придется потратиться на дроида-повара.

— Это помимо протокольного. Он нам пригодится на переговорах.

— Где можно купить много различной техники, пару дроидов и сдать выпускные школьные экзамены? — спросил я.

— Сейчас найдем подходящее место. Садись, — он указал когтистой ладонью на диван рядом собой.

Расположившись перед голопроектором, мы листали список миров, обжитых астероидов и орбитальных и свободных станций, до которых был кратчайший путь. Станции, свободно дрейфующие в космосе, не были редкостью. Расположившись на транспортных узлах они не испытывали нужды в ресурсах и средствах. Именно такую, размером с небольшой провинциальный город, мы и выбрали для наших целей. Она носила мирное имя «Лагуна Алгана» и была заселена в основном дуросами, людьми и забраками.

Этот островок вольности формально входил в Республиканское пространство. Будь все контролируемо так, как корускантские улицы верхних районов, то преступность исчезла бы с лика галактики, но подобно крысам, прячущимся по темным углам, преступные элементы находили себе пристанища. Ими были заброшенные сектора экуменополисов, астероиды и богами забытые планеты. Масштаб в Республике был несколько иным, преступность вытеснялась не в кварталы нигеров или национальные анклавы, а на целые планеты и спутники, где царила без ограничений. Но кое-кто жил и среди стали и бетона. Пардон, дюрастали и дюракрита. Все еще встречались и яркие виды из нержавеющей стали и титановых сплавов. Отдадим почести Джиму ди Гризу и его последователям.

Преступность в грубо-средневековым смысле конечно. Как рассказывал старичок из ночлежки, в столице лидировали преступления иного рода, более цивилизованного. Но стоило совершить один гиперпрыжок и можно было встретить простые нравы античного мира, но с бластерами и прочими техническими достижениями в качестве антуража заместо топоров и копий. Эта станция лежала на границе этих миров, благополучного сверхцивилизованного мира Республики и полного безумия и хаоса внешних территорий.

Здесь можно было купить оружие любого рода в желаемых количествах. Теоретически нехорошие люди из Республиканской службы безопасности могли съесть живьем любого, кто связан с нелегальной торговлей оружием, без соли. А легальным оружием считалось только нелетальное, летальное при наличии лицензии, и «противоастероидные» пушки кораблей. Вздумай, кто подвесить под корабль протонную торпеду, его ожидает теплый прием… у нас же была только ударная торпеда[5]. Но зато не одна. Но и это могло вызвать множественные вопросы. Но все эти правила практически не исполнялись, как и вообще почти все законы в свободном космосе.

— Вы понимаете, к чему это может привести? Знаете, почему доступ к технологиям дается постепенно и равномерно всем представителям вновь открытого мира? — безрезультатно увещевал нас Фарланд.

Мы шли по бесконечным коридорам станции, в направлении кантины и слушали его непрекращающееся нытье

— Я изучил школьную белиберду и готовлюсь написать сочинение на эту тему. Разумеется, чтобы это не привело к внутренним конфликтам и войнам. И манипуляциями этими технологиями со стороны корпораций-монополистов. Но торговля будет легальной — я не нашел в таких действиях состава преступления. Травер подтвердит, он общался с адвокатом и замечу за свой счет, — капитан довольно кивнул. — Мы будем совершать честную сделку с правительством этого мира.

— Тебя волнует только состав преступления? Неужели тебе безразлична судьба всех тех жителей? — все никак не унимался кок.

— Так они быстрее узнают о кольто, репульсорах и чистой энергетике. Неужели это не будет благодеянием? — спросил его капитан.

— Это вероятно. Но вероятно и то, что они устроят геноцид соседям с помощью новых технологий. И вашей так сказать помощью. Ты не думаешь об этом? Если они окажутся не миролюбивыми созданиями?

— Ты всегда играешь по правилам Сената Республики? — спросил я уже выведенный из себя. — Полное исключение риска — это не делать вообще ничего. Мы рискуем. Сами и окружающим миром.

— Таков наш выбор. И наша работа, — сказал за мной Травер.

— И это то, ради чего мы живем. Игра, риск, — сказала Нейла.

— Не ожидал это от тебя, — изрек я.

— Если я не пристукнутый карточный игрок, как мой муж, это не значит, что я чужда азарта. И уж точно мне неинтересна работа на кухне, или посещение спа-салона. Хотя, нет туда бы я заглянула, но после хорошей драки, — сказала она с хитринкой в глазах.

— Команда психов, — выдавил из себя Фарланд.

— И как его в нашу компанию занесло? — задал я вопрос капитану.

— Он действительно умеет работать с такелажем и располагать груз, как никто другой. И мог бы работать в ресторане с его кулинарными способностями. Глупо было не нанять такого человека, учитывая, что лишние руки, способные удержать пушку это не менее ценное приобретение, — разъяснил капитан.

— Понятно, — сказал я разочарованно.

— А что держит тебя? — спросил меня Фарланд.

— Летать интереснее, чем ходить, не находишь? — ответил я снисходительно. — И на «Счастливой шлюхе» это делать невероятно занимательно.

— Последнее наше дело, это же неповторимое достижение! — сказал гордо капитан. — Кто еще может похвастаться тем, что втемную посадил свою телегу прямо на… тот город? Хотя по-настоящему никто и даже мы… Что еще вроде этого мы сможем сделать?

Нейла показала на свой слуховой конус, заменяющий уши твилекам, а затем на стену. Я кивнул.

— Но этим мы будем хвастаться как-нибудь позже. Когда заработаем достаточно кредитов.

— Тебе мало тех денег, что у тебя есть? — спросил меня Фарланд недоверчиво.

— Денег не бывает мало или много, — ответил я философски. — Их бывает достаточно или нет, и это зависит не только от их количества, а в большей степени от того, на что ты собираешься их потратить.

— Не в деньгах счастье, — сказала Нейла.

— А в их количестве, — вставил свои пять копеек Травер.

— А в соразмерности их численности и твоей в них потребности, — нашел я компромисс.

— Убавь потребности, — предложил Фарланд. — Для чего тебе миллионы кредитов?

— Зачем мне заниматься аскетизмом? Если проще заработать их еще? — спросил я капитана.

— И это говорит человек, который заказал стакан дистиллированной воды и ест разогретые химикаты, а на вопрос какой коктейль ему налить отвечает «Стакан иллюзий, стопку наглости и ложечку заблуждений. Взболтать, но не смешивать», — проворчал Травер, пародируя мой голос. — Запоминай, пока есть возможность меня слушать: аскетизм, особенно показной производит отрицательное впечатление на клиентов, — начал поучать меня капитан. Я как всегда это терпел, по понятным причинам. — Они ждут, чтобы ты был адекватен, то есть совершенно обычен и предсказуем в их представлении, реагировал на все возможные импульсы — денежные, сексуальные или даже угрозы ожидаемым способом. Человек же избегающий общества соблазнительных женщин, не пьющий и не употребляющий никаких веществ как минимум вызывает недоверие. Не надо демонстрировать свою инаковость на публику — изображай лучше гедониста. Они невероятно управляемы и предсказуемы. Заведи какие-нибудь причуды, имитируй зажравшегося мажора. Если не ценишь удобства… то попробуй оценить красоту своей собственной игры.

Перекусив, мы договорились встретиться с поставщиком. Очередное заведение под названием «Таг и Бинк» внешне и внутренне говорило о том, что есть нечто постоянное и не зависящее от координат в галактике. Кантина другая, а планировка почти та же. Даже лица.

— Все кантины похожи друг на друга, как близнецы? — спросил я команду.

— Почти все. Но именно кантины, а не бары и другие места увеселения. Место, где останавливаются путешественники всегда одно и то же, где бы ни было расположено, — разъяснил капитан.

— Экспериментировать с планировкой себе дороже, — ответила Нейла. — Звездолетчик, заходя для того, чтобы спустить деньжата в саббак, удовлетворить половые потребности, и найти работу в одном месте не отходя далеко от барной стойки, не захочет искать каждый раз заново, в каких углах это расположено.

— А ведь так можно и перепутать ненароком бордель и зону для ведения деловых переговоров, — добавил весело Травер.

Нейла пихнула его локтем под ребро. Хотя недовольство было скорее показным. Я так и не понял сути их отношений, того что они называли «браком».

Я заказал себе сока. Под удивленными взглядами моих товарищей, которые, похоже, все же начали замечать, что мне надоело заправляться этанолом, я ответил:

— Я не привык пить чаще, чем раз в несколько месяцев. Для меня это та грань, что отделяет алкоголизм от тривиального употребления спиртного. Но, как Травер и советовал, заказал подороже. Хотя, — я глотнул раствор, — это ничем не отличается на вкус от того порошка, который мы разводим на борту корабля. Я знаю, люди платят больше, чтобы платить больше, но все равно — не понимаю.

— Просто мы уже перестали воспринимать тебя как мелкого, — пояснила Нейла. — Слишком ты… — она водила руками и лекку не находя нужных слов.

— Она хочет сказать, что ты совсем не ребенок, — сказал капитан.

— А у кого такая глупая мысль вообще возникла?

— У меня, к примеру, — сказал Фарланд. — Но довольно быстро прошла. Судя по уровню твоего цинизма на твоей родной планете к старости становятся законченными ублюдками.

— Эй, полегче! — возмутился я, правда, не принимая это на свой счет. — Довольно глупо оценивать целую планету по одному человеку.

— Во-первых, по одному «зелтрону», а во вторых как еще ты смог найти за два дня в Корусканте такое? Надо иметь определенный талант и сродство к подобным злачным местам. — не смог промолчать он.

Когда я рассказал вкратце о своих приключениях на дне Корусканта, мне сначала не поверили. Коренной житель столицы в лице Фарланда авторитетно заявлял, что подобное на ней немыслимо. Но я продемонстрировал пару записей, сделанных камерой комлинка. Я не удержался от того в том храме. Это пусть и с трудом, но убедило команду в существовании жизни на Марсе, тьфу, поверхности Республиканского города.

Мы все-таки распрощались с Фарландом — он не захотел участвовать в новом деле. Предварительно он вытряхнул все карманы и отформатировал и затер всю долговременную память на цифровых носителях. Несколько предметов у него выкупил Травер — на всякий случай. Он весьма доброжелательно напутствовал его:

— Знаешь, если вдруг где-то всплывет информация, которую знать положено только нам самим и больше никому, я подумаю в первую очередь на тебя. Ты понимаешь меня? — спросил он суровым тоном уже бывшего члена команды.

— Ты угрожаешь мне?

— Всего лишь хочу удостовериться в твоей разумности. Если же это случится — я не буду скупым. Ты понимаешь меня?

— Значит, это все-таки угроза… — сказал отстраненно Фарланд.

— Я могу помочь капитану с вынужденными расходами, — добавил я.

— Я вас понял. Но мне и самому нет смысла болтать.

— Лишняя мотивация не повредит, — пожал плечами капитан.

Фарланд ушел.

— Вот видишь, на какой риск приходится идти, чтобы сохранять доброе имя. И называть себя честным контрабандистом. Из многих команд уходят из бизнеса совсем иным путем, — посетовал капитан.

Мы заняли именно место для ведения переговоров. Оно было защищено от прослушки и наблюдения. Владелец кантины мог ответить своей головой, если это было бы не так. Организовать чье-нибудь убийство было невероятно просто. Это даже вводило в некоторый ступор. Местное темное братство просто имело свой сайт, на котором можно было анонимно внести сумму за голову недоброжелателя. А за то, чтобы эта сумма, с учетом комиссии, разумеется, дошла до получателя отвечала гильдия охотников за головами. С ней безуспешно боролись силы юстиции республики и орден Джедаев. Насолил криминальному боссу? Обидел бывшую? И вот уже можно найти себя в списке на охоту, вывешенном этими старательными посредниками между убийцами и заказчиками. Многие заказчики вносили незначительные суммы, но говнюки, доставшие критическое число форм жизни набирали довольно приличные суммы. Поэтому, даже внеся за чью-нибудь голову небольшую сумму, ты вносишь свою лепту в уменьшение его продолжительности жизни. Демократия внешнего кольца в действии.

— Травер, а за твою голову есть награда? — спросил я капитана, размышляя над особенностями «судопроизводства» в нецивилизованных регионах.

— Есть. Тысяч двести, — сказал он как о наличии небольшой мозоли, а вовсе не геморроя. — Во всяком случае, так было, когда я проверял в последний раз. Не смотри так, миллионы разумных значатся в списке на устранение, но от этого еще не умерли разом. Есть куда более ценные головы. Зачем рисковать своей за такую сумму?

— Я бы не сказал, что двести тысяч это мало, — сказал я задумчиво

— Ну, ты прав. Раньше эта сумма была меньше, — сказал он с сожалением.

— А нельзя внести в эту гильдию деньги за то, чтобы с тебя сняли эту награду? — тут меня озарило. — Гениальная идея! И как это им раньше в голову не приходило? Гильдия могла бы заработать намного больше, если бы позволяла снимать награду за оплату.

— Глупая в действительности идея, — фыркнул Травер. — Тогда это была бы гильдия вымогателей, а не охотников за головами. А заказчики голов, зная, что награду могут и снять, не вносили б свои денежки. Награду может снять только тот, кто её установил. Гильдия бы разорилась, если бы была такой мягкотелой. И кстати — не все оставляют код на снятие суммы на свой счет обратно. Некоторые бескомпромиссные типы предпочитают не оставлять ее во взвешенном состоянии — кладя сумму за чью-то голову безвозвратно, так чтобы награда становилась вечной.

— Уел. Ты прав, они должны быть надежными посредниками, безотказными как кореллианский гиперпривод. И кто в основном промышляет такими занятиями?

— Трандошанцы, родианцы, в основном те, кто достаточно агрессивен и ловок при этом. Ах, да! Люди все равно лидируют и в этой отрасли. Можешь попробовать себя в этой роли, — он улыбнулся, обнажив заточенные резцы. Каждый раз, когда он это делал, я не мог не представлять, как именно они приобрели такую кинжальную форму. И продолжил невинным тоном. — Не так это и сложно, нужен корабль и пушка, а через пару лет деятельности уже цена за твою голову станет привлекательной для твоих же коллег. Хотя у них это вроде не принято…

— Есть целые охотники за охотниками, — сказала Нейла. — Лесничие. Вершина пищевой цепи.

В комнату зашел дурос, прервав наш увлекательный диалог. Гладкий, как яйцо серый череп. Крупные, широко расставленные красные глаза без различимого зрачка и белка. Ни носа, ни ушей ни губ. Ничего не выделялось на безволосой голове. Больше всего он был похож на «зеленого человечка», какими их изображают фантасты, за исключением вполне человеческой комплекции и пропорций тела. Худощавый, но в пределах человеческого строения. Переговоры с ним вел капитан, и в конечном итоге мы получили координаты закладки с оружием за достаточно крупную сумму с нашего общака.

Пока, мы ждали того, как придут все товары, заказанные нами для торговли бисером, я подал документы в местное учебное заведение. Сдача экзаменов экстерном обошлась мне сравнительно недорого, поскольку право сдать их в срок я мог реализовать и бесплатно. За четыре дня, проведенных на этой станции я совершенно истощил свои когнитивные способности, написав подряд четырнадцать экзаменов. Каждый из них длился около трех часов и по консистенции напоминал многослойный тортик, созданный страдающим тяжелой душевной болезнью поваром. Чтобы добраться до вишенки необходимо было сначала давиться кретинским дерьмом, направленным на то, чтобы выяснить насколько я умнее шимпанзе бонобо. Чувство гадостного омерзения вызвало в первую очередь то, что реши я одну самую сложную часть — и это будет равносильно одной самой простой части. Написав эти тесты для умственного арьергарда, у тебя остается время на письменную часть, где все же можно продемонстрировать свою причастность к разумному виду. Чувствуя, как мозг окончательно превращается в однородную кашу, к финалу начинаешь рисовать сцены жертвоприношений майя на бланке, хотя ничего не удерживает меня привязанным к стулу — я волен уйти в любое время.

Я решал эти экзамены в имитационной версии, поэтому знал чего мне стоит ожидать. Их состав почти не изменился за последнюю тысячу лет, что говорило о том, что общество не стремится поумнеть, хотя и поглупеть тоже. А технический прогресс был нацелен на то, чтобы любой кретин вроде меня мог управлять звездолетом. Интерфейсы становились дружелюбнее, а техника надежнее. Последнее в рамках, разумеется, иначе бы производители «вечных» товаров бы разорились, им выгодно выпускать то, что точно сломается после гарантированного срока службы. Хотя звездолетов это по счастью еще не коснулось, и в будущем вероятно не коснется. Я надеюсь на это. Первая основная часть проверяла респондента на наличие базовых знаний, не заставляя его ни на минуту по настоящему задумываться, вторая также не содержала вопросов с подвохом, или предполагавших творческий подход к их разрешению, скорее выясняла наличие более трудных к заучиванию фактов. Умение проводить синтез и анализ выяснялось в последней части, как и умение излагать свои мысли в гуманитарных предметах.

Самым сложным экзаменом я счел «Этику и философию», поскольку не находил в тестовой части варианта «И почему я должен выбирать ответ из этой херни?». В последней части я выбрав из нескольких тем написал эссе о нравственной стороне аборта.

Получив у станционных эскулапов справку о состоянии моего физического и душевного здоровья, мне осталось дождаться результатов.

Не оставил равнодушным и экзамен по праву. Интересно, учитывая, что работы оцениваются дроидами, как они оценят мое мнение о том, что взорвать Сенат не будет большим преступлением? Так, как согласно конституции Республики сенаторы представляют интересы и мнения жизненных форм и отдельных планет и систем в Сенате, а учитывая, что в силу устройства общества и политических знаний большинства членов любого социума, они не могут это обеспечить, поскольку представлять-то собственно нечего, то они нарушают оную конституцию, становясь преступниками.

Ведь большинство людей, даже имея полные данные на руках, которыми оперируют политики не способно принять верное решение. А из сказанного же политиками никто не способен сказать, правда, это или ложь. Да и учитывая всеобщее избирательное право, политики давно даже не пытаются взывать к рассудку избирателей — прошли те времена, когда толпе что-то доказывали или апеллировали хоть к капле логики. Сейчас играют напрямую на стадных инстинктах и простейших чувствах.

Исходя из этого, люди не способны выбрать себе законного представителя по причинам, изменить которые не в их власти. Резко поумнеть человечество не способно. Любое «демократическое» правительство представляет интересы своего электората ровно настолько, насколько этот электорат способен на него действительно влиять. А учитывая что, даже приходя на митинги, люди в большинстве своем не способны подробно объяснить для чего они пришли на этот митинг и к чему приведут их выступления то можно сказать, что даже такие выступления обслуживают интересы не митингующих, а организаторов митинга. И не факт, что они совпадают. Исключения только подтверждают правило.

Те выступления, где все ясно понимают, что хотят от правительства, это, к примеру, выступление чикагских рабочих первого мая 1856 года. Когда людям становится нечего жрать и заканчивается хлеб. Или их окончательно доконала война. Когда требования бунтующих более сложные — это означает, что это не их требования, а вожаков и организаторов, для которых толпа, которую убедили в обратном, лишь средство достижения своих целей. И чем дальше рядовые граждане от своих правителей тем сильнее разнятся их интересы.

Отсюда вывод — что-то не пойму. Возможна ли вообще истинная демократия в обществе с числом членов больше тысячи? Раздать всем по пульту и пусть все голосуют за законы? Так мы возвращаемся к тому, что большинство не способно принимать адекватные решения. В обществе, где люди не самодостаточны, стратифицированы и в котором наличествует строгое разделение труда, демократия в ее греческом полисном понимании не осуществима. Только афинское общество самодостаточных земледельцев и землевладельцев своей земли и одновременно воинов-ополченцев могло устанавливать демократию в пределах своего круга и своего, пусть и мизерного по азиатским меркам, но гордого полиса. Почти как выборы старосты в деревне. Нельзя же сравнивать их с голосованием за партии? И уже в позднюю античность с объединением Греции это система умерла и начала пованивать. А учитывая, что с эпохи древних эллинов люди не стали умнее и нравственнее, отчего это полисное изобретение можно применять в многомиллионном государстве? Вы можете возразить, что партийные руководители, опираясь на окучиваемые ими слои населения, стараются защитить их интересы и в этом от «демократии» есть толк. Спорить не буду, еще достижением демократии является то, что руководителем государства может стать выходец из любых слоев населения, примеров тому множество. Но чьи интересы он вознесенный так высоко вынужден представлять? Уж не тех ли, кто ему в этом помог? И это вовсе не способный ясно выразить свое мнение в силу свои многочисленности электорат. Подобно огромной толпе дикарей, где кричит каждый, где вопли сливаются в нечто неосознанное и, на первый взгляд, лишенное смысла. Только «дайте стабильности» и «пожрать» можно ясно выделить в этом стоне протеста. За сим закончу о демократии, сказано и без меня достаточно.

Закончив погрузку самых разнообразных и чудных вещей, которое можно было предложить жителям планеты как для развития их собственной цивилизации, так и для покорения соседних, мы вылетели в направлении «закладки» с оружием. Нелегальную часть товара с рук на руки нам никто не передавал — тут так дела ведут редко. Попытавшись найти информацию о том безымянном мире я не нашел ни одного упоминания — оригинальная статья, опубликованная в одной из официальных газет была оперативно удалена, вместе с данными о планете и маршрутом. Но сохранилась в кэше. Капитан проявил подозрительность, но счел риск оправданным. Мое же чутье подсказывало, что гиперпространственный маршрут вполне безопасен и никакого риска в нем нет.

Результаты государственного экзамена, успели прийти на личную почту, привязанную к паспорту, еще до того, как мы совершили гиперпространственный переход. Идентификация с борта корабля по цифровой подписи была многофакторной — со снятием отпечатка пальца, голографией лица и сканированием сетчатки. Поэтому сообщения можно было не только просматривать, а можно было, к примеру, подать какое-нибудь заявление в электронное правительство. Функционал личного кабинета был почти не ограничен — операции с финансами я мог проводить прямо с борта корабля. Вполне сохраняя при этом анонимность своего местоположения. Я, человек, выросший в государстве с такими явлениями, как прописка, невинно зовущаяся теперь регистрацией по месту жительства, и приписка к военкомату, все еще гадал — как здесь не наступает вселенский бардак. И если он уже наступил, как они с ним живут?

Для такой регистрации по голонету у Капитана было устройство, работающее на операционной системе проверяющей собственные файлы на отсутствие вмешательства, лицензированное и с обязательной проверкой, проводимой компетентными органами раз в полгода. Криптографическая защита считалась более чем достаточной.

Доступ к офшорным счетам можно было получить еще проще — но уже на свой страх и риск, защита соединения в такой ситуации — твоя собственная головная боль.

Теперь у меня был аттестат о среднем образовании. Это такой файл, заверенный несколькими электронными подписями, давно заменившими здесь печати. Он хранился на паспорте, в базах данных Республики и я мог при желании сохранить его на любой другой носитель. Бумажные документы давно уже не существовали как таковые.

Открыв страницу на датападе, я осмотрел список. Не густо:

Культуры и разумные виды галактики — 50/100

Право и законы Республики — 45/100

Социология и ксенопсихология — 58/100

Биология и основы медицины (БИОМ) — 55/100

История Республики — 38/100

Безопасность жизнедеятельности — 89/100

Этика и философия — 80/100

Продвинутый курс информационных технологий — 76/100

Базовый язык — 85/100

Плоская и трехмерная геометрия —100/100

Полный общий курс физики — 94/100

Полный общий курс химии — 92/100

Продвинутый курс математики —100/100

Основы астрофизики — 89/100

Но, в общем, это неплохо для месячной подготовки, — решил я. Удивил результат по этике и философии. Однако критериями оценки результата письменной части было не согласие с прописными истинами, а способность связно излагать мысли без нарушения логики и взаимоисключающих параграфов. Хотя с теорией свободного личностного самовыражения и самоопределения с одновременной социальной ответственностью мое мнение и не было когерентно. Право и законы Республики с ее историей я знал хуже отечественных и результату удивился не сильнее, чем исходу очередных выборов в России. Биологию иных видов я так и не изучил в должной мере — анатомию я изучал лишь в двух ограниченных областях. Первый интерес — интимный, а второй — куда лучше отправлять заряды плазмы или рубить вибросаблей, чтобы не затягивать надолго менее приятное общение.

С этими баллами было нечего ловить по гуманитарным направлениям, но их было в достатке для КШУ, куда я и отправил по сети заявление с прикрепленными данными. Не прошло и пяти минут, как ответное письмо оповестило, что мне необходимо перечислить три тысячи кредитов и меня непременно зачислят. Оперативно переведя сумму им на счет, я мог уже считать себя их студентом. Получив пароль и логин для личного кабинета, я уже мог приступить к изучению дисциплин, но от знакомства с загруженными на датапад электронными курсами меня отвлек Травер — пора было готовиться к гиперпрыжку.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Метамфетамин. В представлении не нуждается.

[2] Психоактивное вещество, добываемое на Рилоте — родном мире Травера. Находит применение в медицине, нейрохирургии, для изменения сознания, а также в большой концентрации принимается, как наркотик. Предмет контрабанды, популярный на этой планете.

[3] NO 0101 0103 0107 0109 Если вы решили вспомнить, но не охота листать.

[4] Тибан (тибанна) — газ, использующийся как рабочее тело в плазменных двигателях. Горюч и взрывоопасен, хотя в двигателе он и не сгорает — никакая энергия химических связей не позволит экономично и долго развивать такие ускорения, используя сгораемое топливо.

[5] Т.е. ее поражающее действие основано на кинетической энергии. Учитывая скорости, которые может развивать такой «снаряд» в космосе, это весьма ощутимое воздействие. И в конструкции такой ракеты не нужна боеголовка — а значит она либо более маневренная и быстрая, нежели та, что ее несет, либо более дешевая. Формула Циолковского да и просто второй закон Ньютона это подтвердят. В качестве же «боеголовки» хватит массы электроники, корпуса, реактора и двигателя.

15. Дар Мидаса

Технический прогресс подобен топору в руках патологического преступника.

Альберт Эйнштейн

Почему солдаты стреляют по мишеням? Стреляя по живым целям, учишься гораздо быстрее.

М’Айк Лжец

— С луками и стрелами против боевых кораблей?

— Я думаю, у нас получится.

Аватар (Avatar)

Музыка

Jungle - Busy Earnin'

Pearl Jam - do the evolution

Lindemann - Yukon

Прежде, чем долететь до закладки с товаром, мы сделали в гиперпространстве несколько ненужных на первый взгляд маневров – сбивая возможный хвост и запутывая тех, кто захотел бы заполучить наш предполагаемый маршрут. То, что мы вели дела втайне, соблюдая все предосторожности, ничего не меняло – капитан опасался как пиратов настоящих, так и кибернетических – тех, что торгуют информацией. Ведь работают они в тесной спайке. И как гласил один из законов эффективного наемника «Если вы оставляете следы — вас уже преследуют».

Опытные пираты не рискуют, нападая на каждый встречный корабль – они работают по наводкам, грабя только торговцев с ценным грузом. Слишком много накладных расходов, связанных с этим нелегким бизнесом, чтобы впустую тратить силы и время. В крайнем случае, если в трюме нечем поживиться, призом пиратов становится сам корабль, благодаря чему запчасти со стертыми серийными номерами стоят на внешнем кольце дешевле, чем в Республике. Да и сами реквизированные суда на черном рынке тоже толкают не так дорого. Но летать где-то за пределами внешнего кольца на них небезопасно – ведь эти «тачки» заявлены в угоне. В крайнем случае, можно выдрать из корабля транспондер и летать на свой страх и риск, избегая сторожевых судов, которые непременно возжелают задержать для досмотра неопознанные суда.

Хотя был и другой путь – ведь судно Травера также некогда сменило своих владельцев именно в ходе космического разбоя.

– Мы уже вышли из гипера, так что забортные работы ты можешь счесть скучными, но нам надо перетащить груз в трюм, – оповестил Травер меня. Будто бы я не заметил, как корежило и сминало само пространство. Раздираемое время как тошнотворный центробежный аттракцион сводило меня с ума своими исчезающими и вновь появляющимися отражениями в мутных зеркалах грядущего. Но ни Травер, ни Нейла не реагировали так остро на вход и выход из гиперпространства, поэтому я и держал это при себе, молча терпя эти неясной мне природы причуды восприятия.

Работа за бортом и вправду была утомительная. Из полости в метеорите, чьи координаты и геометрические данные скинул нам торговец, мы извлекли и перенесли в трюм несколько ящиков с грузом. Чтобы не терять атмосферу из него предварительно выкачали весь воздух. Поэтому всю погрузку вели, облачившись в скафандры – мой же все также был плохо подогнан под мой рост, громоздкий и неудобный, он превращал любую простую работу в настоящее испытание. Загрузив оружие, мы направились в сторону недавно открытой планеты. Предусмотрительные кореллианцы позволяли скачивать свои учебные пособия и учиться офлайн, понимая сколь много времени проводят многие из их студентов в гипере, а то и вовсе за пределами станций ретрансляции гиперсвязи.

Программа обучения была построена на сетевом иерархическом способе. Изучив один предмет и сдав по нему экзамены, открываешь возможность изучения ряда дисциплин, к которым этот предмет приходится пререквизитом[1]. Теоретические материалы, задания для самостоятельного выполнения и работы, результат которых отсылается в Кореллию, прилагаются. Каждая новая дисциплина стоит следующей порции денег. Каждая из них совсем невелика, но вместе сумма набегает приличная. ВУЗы галактики освоили принципы маркетинга, перенятые у наркодилеров – первая доза была бесплатной, а каждая последующая доза – за звонкую монету. Сдав определенный набор дисциплин, получаешь соответствующую им квалификацию. Собственно, на этом и было построено все высшее образование в Галактике. Изучив по собственному выбору дисциплины, получаешь по их сочетанию документ о квалификации. Но для этого надо сдать полные экзамены очно, прибыв на Кореллию или туда, где есть филиал КШУ. В итоге в большинстве ВУЗов можно сразу получить несколько высших образований, пересекающихся частью дисциплин. Удобно, но зная прилежность студентов, такая учеба может сильно растянуться. Впрочем, по срокам никто никаких условий и не ставил. Можно учиться год или десять лет – все зависит от желания и имеющихся способностей. Итогом обучения в КШУ является сдача экзамена, состоящего из междисциплинарного теоретического экзамена, нескольких практических задач и выполнения работы штурмана на своем или арендованном корабле в присутствии инструкторов—контролеров с последующим присуждением степени или звания.

Пока мы летели через гипер, пользуясь терминологией профанов, вышел из строя один из множества проекторов щита. Их области работы перекрывали друг друга, так что мы и не думали волноваться по этому поводу, но нас ожидал ремонт в доке. Деньги, – все деньги. И с каждого. Через десяток «нырков» в гипер и семь дней мы вышли в конце маршрута. Опасения были ложными – удаленный участок карты был в порядке.

Корабль выпал из гиперпространства на скорости, близкой ко второй космической. Разумеется, относительно планеты, бывшей целью назначения. Это было рискованным шагом, но капитан уходил в гиперпрыжок и выходил из него на недопустимо высоких скоростях – это снижало другие риски, с которыми гражданские законопослушные суда никогда не встречаются. Хотя его и корежило от вида интегралов, но как сам он говорил – основы теории вероятности он знал и более того, изучал на практике. Как всякий азартный и профессиональный игрок он изучал и теорию игр – интересы Травера оказались несколько шире, чем я изначально предполагал.

Издали планета, которую я обозвал для себя Ксениум, надеясь на то, что она будет достойным даром для гостей, выглядела неплохо. Разглядывая ее издали, я нашел и моря и реки, пересекавшие лесистые заросли и несколько выжженных солнцем пустынь. Оторвав от изучения частично укрытой водоворотами облаков поверхности, по внутренней связи меня вызвал капитан. Ходить из кокпита до штурманской каморки долго – нас разделяют коридор и две гермостворки.

– Есть идеи, куда высаживаться? – задал он вопрос.

– Я вижу крупные города и следы изменения климата. Несколько городов, судя по всему, брошено – нет ночной иллюминации… интересно. Нам нужна столица, я так полагаю.

– Есть идеи, где она? – спросил Травер. – Я тоже вижу до хатта крупных городов, но из их радиосигналов ничего декодировать у меня не вышло. Тут явно не придерживаются галактических стандартов.

– Может статься, что их несколько, – сказал я, осматривая карту. – Столиц, я имею в виду.

– Это сложнее. Ты занял наш единственный прибор с достаточным разрешением, чтобы рассмотреть, что там внизу. Так, что присмотри что-нибудь и побыстрее. У нас конкуренты. Или обломщики.

Пока я смотрел в оптику, наша РЛС[2] обшарила своими незримыми лучами окружающий космос. Все четыре Пи телесного угла. На это ушло пара минут – «Счастливая шлюха» не корвет или фрегат, а всего лишь переоборудованный фрахтовик.

Всего РЛС у нас две. Одна, почти бесполезная – для простого ориентирования в пространстве, необходимая дабы не врезаться в ближайшие астероиды и корабли. С низкой разрешающей способностью[3] и дальностью действия, но зато обладающая высоким темпом обзора. Этот радар был установлен на корабле изначально, еще на верфи. Его было достаточно, чтобы не промахнуться мимо космопорта или планеты – обычным путешественникам таких возможностей вполне хватало. Но это было недостаточно для нас.

Вторая станция мощностью в пару мегаватт была установлена для пиратской деятельности или же ведения настоящей войны – полотно фазированной решетки раскладывалось только в космосе и вдобавок могло резво поворачиваться на своем постаменте. Компромисс в использовании одной и той же установки, как для наведения оружия, так и в качестве станции обнаружения диктовал свои условия – высокое разрешение потребовало дециметровый диапазон радиоволн[4]. Но в тоже время ни огромная мощность, излучаемая нашей РЛС, ни, пусть и высокая чувствительность приёмника, не компенсировали небольшой площади антенны. В итоге для того, чтобы просканировать все окружающее пространство в зависимости от режима необходимо было от минуты до десяти. А то и больше – при избыточной выборке. Не очень впечатляющая характеристика. Но оптика делала бы это еще дольше.

Затрещал предупреждающе сигнал, разрезая тишину канцелярским ножом каждый раз, когда радиоволны, натыкаясь на движущиеся цели, отражались обратно. На большой и четкой голограмме в цилиндрических координатах зажглись отметки нескольких движущихся объектов. Судя по ЭПР [5] это было что-то огромное. И несколько объектов поменьше.

Используя для сканирования только одну длину волны нельзя сказать, что это – астероиды, космический мусор или же корабли. Пока они не начнут ускоряться не так, как это ожидается от огромных булыжников, захваченных полем тяготения планеты. Но, Травер не дожидаясь меня, навел на них телескоп, получая в очень узком, заранее известном угле зрения, достаточно ясное изображение.

– Вижу, – сказал я. – Республиканский фрегат. И парочка «молотоголовых»[6]. Ну от этих корыт мы оторвемся.

Я вручную задал тип целям, не дожидаясь пока компьютер сопоставит сигнатуры с занесенными в базу данных. Хорошо, что у военных и таможенников не такой богатый выбор судов.

– Они достаточно быстрые, – предупредил меня Травер. – Но меня больше беспокоят истребители на их борту.

– И три линкора типа «Кэл». Да они тут целую эскадру пригнали!

На дальней орбите зависли древние, как пирамида Хеопса корабли. Они помнили еще последний, хрен знает, какой по счету, Алсаканский конфликт. Прикрытые толстыми бронеплитами, несшими следы ярости атак древних войн, длиной до трех километров, ныне они уже не были грозными судами. Они выполняли скорее роль условно самоходной боевой станции или пункта снабжения и управления. Несмотря на циклопические размеры, их щиты имели смешную емкость, а вооружение было достаточно архаичным и неэффективным против современных судов. В современной военной науке лидирующее положение занимали маневренные суда средних размеров, потеснив этих гигантов на задний план. С другой стороны монструозная РЛС этого археозавра имела диаметр апертуры[7] в добрых полкилометра. Законы радиолокации, не обманешь, во всяком случае, мне неизвестно как это сделать – какой электроникой не обрабатывай данные и из каких материалов не делай передатчики и приемники, а выступать против них тщетно. Размер – это важно. Как и вес; мощь генератора. Это значило, что уж нас-то они увидели намного раньше. Несмотря на кошмарную разницу в ЭПР. Корабль Травера был обмазан радиопоглощающим покрытием, но длина волны облучающего нас передатчика такова, что эта профанация была не полезнее циммерита. Лишний вес, а не маскировка.

Дальность обнаружения цели пропорциональна мощности РЛС и ее ЭПР в корне четвертой степени. Важна сейчас не цифра «четыре» – важно, что стоят они под одной степенью. Их ЭПР намного больше нашей, но и мощность РЛС пропорционально выше. Что вроде бы уравнивает шансы. Но тут следует учесть другие диапазоны длин волн. Не говоря уж о том, что они должны были засечь наш выход из гиперпространства еще за десять минут до него самого. Но заранее на перехват никто не выдвинулся – ветку голосвязи сюда никто еще не проложил, и они не имели представления, кто же сюда спешит. Возможно, нас приняли за своих – это было столь очевидно, что я не стал обсуждать это с капитаном. Вот так, занимаешься контрабандой – разбирайся в основах радиолокации. Вообще объем знаний, который должен иметь достаточно профессиональный контрабандист, зашкаливает. Тут по-хорошему нужна военная квалификация. Поэтому и нужен, к примеру, специальный пилот и отдельный навигатор – слишком велика нагрузка на одного человека. Особенно, когда дело доходит до того, чтобы оторваться от преследования или прорвать блокаду.

– К чему бы это? – встревожился капитан. – Мы должны как можно быстрее войти в атмосферу[8], там от их истребителей не будет проку.

Он прав – их пушки мощные – в единичном залпе, но долго накапливают энергию для выстрела, пока пользуясь превосходством в маневренности, эти корабли–москиты находятся на безопасном для себя расстоянии. Поскольку реактор истребителя куда слабее нашего, честную дуэль им выдержать не дано. И ракеты – главный их козырь в атмосфере не могут разгоняться до тех скоростей, которые приобретают в космосе. Поэтому сбить эти медленные цели нетрудно – комплекс бортовой обороны обеспечит надежную защиту. Вдобавок их кинетическая энергия в этом вязком море капельной жидкости[9] совсем не внушает. Поэтому наш щит должен прикрыть нас как от первой, так и от второй угрозы. Это если мы все же вступим в конфликт; но капитан, по-моему, имел в виду совсем иное.

– Оу! – удивился я. – Мы вроде бы не собирались вступать в битву с республиканским флотом. Мы же не настолько сошли с ума? – спросил я его. Я очень на это надеялся.

– Они нас сейчас и не видят. Эскадра - эскадрой, а поле искажения работает, – сказал с усмешкой Капитан. В оптическом и только в оптическом диапазоне нас и вправду не видно, а радары с такого расстояния нас могут и не засечь. Но, увы – капитан не прав. О чем я и не преминул ему сообщить.

– Прекрасно видят, – возразил я, смотря на радарную обстановку. – К нам на перехват уже выдвинулся фрегат и несколько истребителей.

Истребители я еще ничем не увидел, да и не мог бы сделать это с такого большого расстояния – они выполнены по технологии «стэлс», но был уверен в их наличии, вручную отметив предполагаемую точку их вылета и начальную скорость.

Прочие точки на голограмме даже не шевельнулись – слишком велик масштаб, но из тетраэдров целей выросли мигающие вектора, а под ними загорелись цифры скоростей и ускорений, усредненные на линейный путь между двумя проходами РЛС. Теперь я скорректировал режим работы станции – радар сканировал уже узкие сектора, надежно сопровождая выявленные объекты.

– Дерьмо! – выругался капитан. – Нам нужно как можно быстрее сесть на крышу местным правителям, которые нас отмажут, – капитан включил генератор помех, чтобы исказить сигнатуры «Шлюхи» – вдруг кто-то начнет рассматривать ее с более близкого расстояния.

– Или линять отсюда, – сказал я расстроенно. А ведь мы только начали!

– И что делать с тем барахлом, которым беспорядочно завален наш трюм!? – возразил капитан. Внутри него взыграла алчность – если бы она еще и светилась в Силе, то я бы ослеп. Его не прельщала перспектива потерять столько кредитов – несмотря на свои рассуждения о благоразумии он был весьма жаден до денег.

– Меня больше волнует вопрос, зачем они нагнали столько тяжелых судов, – сказал я, активно листая показания с датчиков и настраивая работу всех имеющихся сканеров. Вот так лучше – теперь скорости и их производные уже будут указаны с учетом кривизны пространства – и ее не нужно держать в уме. Это из-за силы тяготения, создаваемой планетой. Небольшую кривизну всей большой лунки, в центре которой расположилась звезда, можно не учитывать – слишком она далеко.

– Это говорит о том, что жители внизу достаточно воинственны, я полагаю. И это хорошо, – сказал капитан.

– И если они при этом достаточно разумны, то не прочь будут прикупить оружия, – сказал я, соглашаясь с логикой Травера.

– Эй, мальчики, у нас все в порядке? – раздался голос Нейлы. Она только пришла в кабину к капитану.

– Почти, – сказал я из своей каморки, сидя перед угрожающе сложными навигационными голограммами и экранами. Такие же у себя должен был видеть и Травер.

– Технически, мы имеем право сесть тут где угодно, если это одобрят туземцы, – сказал капитан.

– Но нам хотят помешать?

Я оглянулся на пикнувшее сообщение.

– Гмм..

– Ага, – сказал Травер. – С нами хотят выйти на связь. По открытому каналу, вот идиоты!

– У нас всегда могут быть повреждены антенны, – предположил я.

Если наш корабль остановят, то наш дроид может запросто привести их в нерабочее положение – и хрен докажешь, что это было сделано только что. Но эта хитрость припасена на крайний случай.

– И с такого расстояния мы могли их и не увидеть, – продолжил мысль капитан. – Точнее не должны были. Технически это не доказуемо, мы можем делать вид, что мы их не заметили.

– Я их прекрасно вижу, – засомневался я. – И слышу.

«Неопознанное судно, немедленно лягте в дрейф!» - твердил голос офицера в наушнике. Я отключил звук, оставив лишь автоматически генерируемые субтитры. Офицер на экране теперь разевал рот как рыба в аквариуме.

Я рассматривал вылетевшие на перехват суда, через обзорную оптическую систему, напоминающую телескоп Хаббл в миниатюре. Строго военный прицел, честно говоря. Снятый со списанной турболазерной батареи, мирно отслуживший свой век и оттого бывший еще в хорошем состоянии. Оптическая система, наконец, увидела пару истребителей, и я взял их ей на сопровождение.

– На свете уйма лоханок, где кроме простейшего астронавигационного компа, одного радара и гиперпривода с минимум датчиков и антенн ничего и нет больше, – сказал небрежно капитан с тоном, говорящим: «Расслабься, это не фрегат с кучей пушек за нами гонится, а так – мелкое недоразумение»

– А у тебя значит технически продвинутое судно, – промолвил я скептически. – Игрушки крутые, Но им не тягаться с военными судами.

– Если не летать где попало и не встревать в неприятности, то этого минимума хватает почти всем в галактике, – вмешалась в разговор Нейла. – А все эти замечательные штуки, через которые ты любишь рассматривать все вокруг, стоят, как два-три пустых корабля вроде нашего, но без всего этого оборудования. Оно не тяжелое, но дорогое. Пустая коробка дешевле.

– Я догадывался и ранее. Еще и оружие. Торпеды. А наши модернизации заметны для них? – заинтересовался я.

– Разумеется, – сказал капитан недовольно. – Но мы не обязаны подчиняться приказам, которые мы не услышали. И от того, у кого здесь нет никаких прав. Мы ничего им здесь не обязаны – это нейтральный космос. Но если они подлетят еще ближе, то, не имея связи с ними, по их судовому уставу они могут потребовать от нас лечь в дрейф.

– Иначе они откроют огонь?

– Ага, – односложно ответил капитан. – И если они нас собьют, то подавать на них в суд будет некому.

– Тогда нам нужно приземлиться быстрее, чем нас перехватят, – сказала Нейла встревоженно.

– Я и так выжимаю из «Шлюхи» все, что можно, – оправдался Капитан.

Он зачем-то писал телеметрию и снимал все происходящее на регистрационную голокамеру, но я полагал, что он знает, что делает.

Я вывел расчетную информацию по экстраполированным траекториям кораблей. Нашей и республиканцев. С учетом предельных ускорений для всех типов кораблей. Груженный корабль ускорялся не так ходко, как хотелось, но истребители были еще очень далеко.

– Если сядем на этом континенте, то успеем, – сказал я, вертя голограмму планеты и указывая пальцем на растекшуюся кляксу суши. На карте замигала охваченная пальцами область, ее должен был увидеть и капитан на своей голограмме. – Ускорение у перехватчиков выше, чем у нас, но они еще далеко, и им же надо еще и тормозить, верно? А истребители этого типа не предназначены для скоростных полетов в атмосфере… Если войдем полностью не оттормозившись, выиграем пять… нет – шесть минут и нас гарантировано не перехватят. Даже если выйдут на расчетную перегрузку. Или даже если ее превысят*, но сомневаюсь, что они пойдут ради нас на такие жертвы.

Все эти манипуляции Ивендо бы сделал в десять раз быстрее, ловко и без суеты, но я еще не освоил их до такой степени автоматизма. Определенно, нам нужен пилот.

– Я тоже так думаю, – сказал Травер, корректируя курс. – Неплохо. Почти полчаса до входа в атмосферу.

– Нам точно ничего за это не будет? – спросил я обеспокоенно.

– Штраф за нарушение правил судовождения, только возможно, не обязательно, – разъяснил капитан. – И еще больший штраф с конфискацией судна, если нас задержат и обыщут. Но здесь не территория Республики и ее законы сюда не распространяются. Срал я тут на них, короче говоря. И я знаю, как ведется отчетность на флоте – они и выстрела не могут сделать, не написав гигабайты отчетов после этого, куда же они шмаляли.

– Но судно зарегистрировано в Республике и мы ее граждане. Неоднозначная ситуация.

– Рилот, куда приписано мое судно не входит в Республику. Но я, как ее гражданин обязан соблюдать ее законы на ее же территории… это не здесь. Расслабься. Я знаю, что делаю.

Я же не мог взять и расслабиться, когда за тобой следует несколько истребителей и фрегат в двести метров длиной. Что бы там капитан не говорил.

– Иначе говоря, если нас не поймают, то нам ничего не будет, – сделал я вывод, втайне поражаясь хитросплетениям республиканских законов.

– Именно так. Но если им взбредет в голову заняться нами вплотную, то могут и доколупаться до чего-нибудь. Республика может судить по своим законам преступления, совершаемые не ее гражданами против таких же разумных, но являющихся гражданами Республики, если они находились за ее пределами. Не на своей территории, повторюсь. Но тут на планете нет граждан Республики и в это дерьмо мы не влипнем.

– То есть, любой из целой уймы прокуроров Республики, может инициировать расследование в отношении любого разумного в галактике, и получить от своего же суда санкцию на арест? – сообразил я. Ведь арестовывают и по подозрению, а там сочинить можно что угодно.

– Да-да, – с затаенной злобой сказал Травер.

– А не много ли они на себя берут? Без каких-то международных договоров судить всех и вся…

– Концепция неравной экстерриториальности права, – глубокомысленно по слогам выговорила Нейла. – Фактически все в галактике, докудова может дотянуться юстиция Республики, это ее вотчина.

– Охренеть. – сказал я. – А если совершаемые преступления по местным законам и не преступления вовсе, а священная традиция, то Республика тоже может вмешаться?

– Юридически да. Но если это не пахнет кредитами, то такого не случится никогда. К тому же обычно это касается уголовщины, или крупных дельцов, конкурирующих с республиканскими, но не имеющими в отличие от них связей в Сенате, – пояснила Нейла.

– Я до последнего был уверен, что Республика построена на уважении законов, – сказал я, улыбнувшись сам подобной наивности.

– Только своих законов, – сказал со вздохом капитан.

– И как это сочетается с межгосударственными отношениями? – задал я вопрос.

– Да хатт его знает, – сказал Травер. – Одно и то же деяние может, как считаться преступлением с точки зрения Республики за ее пределами, так и не быть им же где-нибудь в ее собственных мирах, имеющих свои ограниченные территориальные законы. Ты вообще следишь за обстановкой?

– Слежу, – ответил я. Россыпь точек на голопроекциях, голограмма планеты и отметки ближайших объектов постоянно находились в поле моего зрения. Пока ничего не предвещало изменения обстановки.

– Хорошо, – сказал Травер. – тут можно в одиночку что-нибудь и пропустить.

– Есть еще те, кто имеет эксклюзивные договора с Республикой на невмешательство, – включилась в дискуссию Нейла.

– И как все это работает? – я был подавлен бессистемностью и хаосом того, что, казалось бы, должно иметь невероятно стройную и исполненную порядка систему.

– Об этом знают только юристы, – сказала Нейла. – Они учатся не меньше, чем медики, поскольку устроена эта херня сложнее, чем наши внутренности.

– Я полагаю, что законы Республики распространяются настолько далеко, насколько широки возможности ее флота, – сказал я, проанализировав технологический уклад и его влияние на социальную сферу.

– Точно. В Сенате бубнят про демократию и права разумных, а сами держат всех на мушке, – сказал Травер.

– Ну, предположим, почему такое творится в моем родном мире, я знаю, но отчего это и здесь? Что мешает строго придерживаться законов и правил? Или заставить их придерживаться? Средств к тому достаточно. Неужели социальный прогресс не шагнул вперед? – спросил я, не надеясь получить ответа.

– Гиперпривод. – сказал капитан, смакуя слово. – Почти ничего не мешает попасть кому угодно и куда угодно в краткий срок. Как голонет, только фаерволы и блокировки вообще не работают. Ну, разве что досмотр в Корусканте становится достаточным барьером. И то не для всех, – закончил он неимоверно довольным тоном, как обожравшийся сметаной кот.

– Значит проницаемость пространства. И жадность, я полагаю. На вашем бы месте я внимательно подошел к изучению законов.

– Их за десять тысяч лет написали столько, что будь я хаттом, я бы и за всю жизнь не прочел бы и сотой их доли, – снисходительным тоном ответил мне капитан.

– Будь ты хаттом, я была бы неплохой танцовщицей, – заметила весело Нейла.

– Самой лучшей, – сказал капитан. – Олег, нашел площадку для посадки? – обратился ко мне Травер. – Они не будут нас задерживать, если они совершат такую глупость – платить по итогам суда будут они, а не я. Местных аборигенов они могут наебывать сколько угодно, но меня-то не проведешь!

– Нашел, – сказал я, разглядывая с орбиты широченную площадь посреди города, запруженного пробками. – Судя по обилию памятников, они бо-ольшие традиционалисты. Каменные и бронзовые изваяния отличные мемы, изобретенные еще до интернетов и служащие для сохранения идей, национальной идентичности и коллективной памяти. И работают они зачастую лучше. Особенно, если смотрящий на них не знает настоящей истории. А он никогда ее не знает. И воспринимает оттого только бытующий ныне образ явления, а не его само.

– Это нам не на руку, но попробовать стоит, – заметил капитан.

– Главное, чтобы не повторить судьбу Гэва и Джори.

– Это кто такие? – проявил узость своего кругозора Травер.

– Пара навигаторов, приземлившихся прямо возле похоронной процессии лорда ситов. – просветил я его.

– Я верно догадываюсь, что дальше им не очень свезло? – спросила Нейла.

– Вроде того, – весело сказал я. – В итоге случилась великая гиперпространственная война.

– Видимо, именно после этого первыми на разведку посылают джедаев. – сказал Травер. – Пройди в пилотскую, мы уже подходим к низкой орбите. Будешь меня страховать.

– Так точно, – доложился я, блокируя управление штурманской. От греха подальше.

Я прошёл в рубку и занял место слева от капитана, затем осмотрел обстановку – на экране заднего вида отображался гигантский, приближающийся прямо на глазах шар. Он неспешно шаг за шагом заполнял все поле обзора. Уже становились различимы тонкие структуры циклонов и антициклонов, разбиваясь на отдельные лоскуты облаков, прикрывающих израненную своими жителями землю. Прямо же через колпак кокпита можно было увидеть только несколько десятков тусклых немигающих звезд – мы тормозили как каракатица, развернувшись «верх тормашками» – тяговыми двигателями к планете.

– Как будем входить к посадочной платформе? Напрямую, или выйдем на бреющем? – спросил я капитана.

– Лучше последнее, так нас засекут не сразу, глядишь, и не попробуют сбить.

– Я в этом не уверен, – засомневался я. – Попробуй ты так подлететь к столице моей родины и тебя перехватят задолго до нее. А мы еще не открыли гиперпространства, замечу.

– Да ладно. На такой высоте радары слепнут, – сказал, не поверив мне, Травер.

Континент, напоминающий выброшенную на берег медузу становился все ближе, очертания его остановились все более четкими – уже можно было разглядеть истерзанную волнами береговую линию.

– У нас, на моей родине, – поправился я. – есть низковысотные обнаружители. И загоризонтные РЛС. Даже способные захватить пятисантиметровый стальной шарик, обращающийся по орбите[10]. И ракеты, для которых наши пять махов в атмосфере не будут достаточно большой скоростью, чтобы не сбить такой болид. Лучше уж сесть прямо на площадь, дав себя рассмотреть со всех сторон заранее, – посоветовал я Траверу.

– Это может иметь смысл. И что говорит твое чутье шамана?

– Что все невероятно сложно. Прямой угрозы я не вижу, но… – я впал в полукоматозное состояние, но ничего увидеть так и не смог – да ничего я тебе сказать не могу. Остается положиться на удачу.

– Как обычно, в общем, – сказал капитан, широко улыбнувшись. – Она мне задолжала, пусть теперь платит.

Я кисло улыбнулся.

– Думать надо было раньше. Сейчас уже поздно – истребители на хвосте.

Прозрачные «окна» из транспарстила, заключенные в переплет фонаря начало окутывать мерцание. Затем их автоматически закрыли металлические заслонки, когда мы вошли в плотные слои атмосферы. Все равно толку от них теперь не было – щит, расталкивающий ставшую густой толщу воздуха на нашей траектории, окутала плазма, снижая видимость до нуля. Полет осуществлялся по приборам, поэтому капитану и была нужна еще одна пара глаз в кокпите. С его-то даром пилотирования.

Местные тоже не дремали – мы, должно быть, всполошили их систему раннего предупреждения, или как они ее сами называли. «Шлюху» подсвечивали РЛС от десятиметрового до сантиметрового диапазонов. Но, как я и предполагал только держали под прицелом, не снимая пальца со спусковой скобы. Я почти кожей ощущал множество способов умереть, подготовленных для нас туземцами.

Затормозив перед самой площадкой, выбранной для посадки, мы открыли заслонки, осматривая густозаселенный город, к которому приближались уже не так торопливо, стараясь не играть на нервах расчетов систем ПВО. Не то что бы мы боялись медленных ракет, с простой химической взрывчаткой и не защищенных энергетическим щитом, но зачем портить отношения раньше времени?

Для посадки выбрали древнюю площадь, вымощенную крупными каменными плитами. Вокруг площади было несколько крупных величественных зданий и памятников. Мы, судя по всему, садились прямо посреди исторического центра города – той точки роста, вокруг которой сгустилось древнее поселение, и оброс дендритами уже кристалл современной столицы. Расположившись здесь мы невольно брали в заложники центр города, но тем самым могли себя обезопасить.

Двигатели не били реактивными струями в древние камни. Нет – сила совсем иного рода бережно опускала в своих ладонях тяжеловесный корабль. Потоки воздуха могучим водопадом рвались вниз, разметывая во все стороны пыль – репульсоры, искривляющие пространство создавали в нем почти отвесный обрыв. Капитан не заботился о том, чтобы при посадке разгладить вес нашего корабля по большей площади, как это делали почти все адекватные пилоты. Он берег только одно – ресурс репульсоров. Затем, когда корабль плавно, как видение опустился на землю, гравитационная тень прижала остатки поднятой пыли к земле. После чего астродроид, с бухтой тонкого, как нитка сверхпроводящего кабеля был отправлен наружу, искать заземление – трением в атмосфере, и как следствием возникающей разностью потенциалов, пренебрегать нельзя. Хотя если охота получить премию Дарвина то можно.

Исчерченный шрамами звездный путешественник, возникший как мираж, чужеродно смотрелся на избитых плитах площади. Могучие строения, свидетели истории безмолвно взирали на нечто новое и несущее с собой перемены. Мне на секунду даже показалось кощунственным это сочетание, но я отбросил в сторону пустую сентиментальность. Я смотрел на все окружающее, понимая, что оно уже не будет прежним, и что вероятнее всего, я и не увижу это место больше никогда, после того как его покину. Это придавало значимости моменту.

– И что дальше? – спросил я капитана.

– Расслабься. Все по плану. Ждем парламентариев, подойдут сами. Не могут же они быть настолько не любопытными.

Я продолжил рассматривать окружающий мир через блистер и камеры наружного обзора. Одна из камер не отозвалась – крышка, которой закрывалась оптика во время входа в атмосферу, залипла, или же вышел из строя привод. Часть камер не работало и до этого. Это даже не удивило меня – все время на этой гигеровской посудине что-то ломается. Я бы сильно удивился, если за неделю полета не случилось-бы ни одного отказа.

Поначалу гонимые любопытством прохожие собрались посмотреть на наш корабль, затем их разогнали местные правоохранительные органы, живо поставив оцепление и перекрыв ближайшие дороги. Не прошло и десяти минут, как над нами зависли, отбрасывая на мостовую неподвижные тени два Аурека – многофункциональных истребителя Республики. Также нас напряженно рассматривало через разные устройства, включая оптические прицелы, местные охранники. Как и предвещал капитан, к нам действительно вышла делегация. Рассмотрев ее поближе, я приметил, что они были при оружии и весьма представительны. Аборигены оказались гуманоидами с двумя руками и ногами и с коротко посаженными безволосыми головами. Отвращения их облик не вызывал. Не хотелось бы идти на контакт с паукообразными или разумными плотоядными червями. Или трилобитами.

В кабину зашла Нейла. Она уже собралась и несла чемодан с полезными устройствами. По карманам уже были расфасованы самые разные полезные приспособления – от простеньких очков ночного видения до небольшого брикета взрывчатки.

– Выходим все? – спросила она.

– Все. – ответил капитан. – И не забудьте личные щиты, если дело пойдет с огоньком.

– Я уверен, что если мы прихватим достаточное количество оружия, то они воспримут это как должное. – высказал я свое предположение.

– Ты уверен? – задал мне вопрос Травер.

– Встречающие нас вооружены. И не только охрана, но и начальство. А это о чем то, да говорит.

– Значит тут это необходимый аксессуар одежды, – предположила Нейла.– Не будем нарушать местную моду.

Газоанализатор выдал нам информацию о составе атмосферы. Она была вполне пригодна для дыхания, маски были не нужны. Хотя мы и взяли компактные дыхательные приборы с собой – на всякий случай и по настоянию капитана. Это всегда удивляло меня – сколько я не изучал школьные предметы. Тысячи миров и почти везде одинаковый состав атмосферы. Теория гласила, что это оптимальный состав для миров с дышащими кислородом формами жизни. Каких большинство. Но ведь на любой факт можно натянуть теорию, если постараться.

Опустилась аппарель и мы вышли, озираясь по сторонам. Чужой, сухой и свинцовый на вкус воздух наполнил мои легкие. Палитра непривычных запахов выплеснулась на мое обоняние. Он был полон продуктов деятельности тяжелой и химической промышленности. Как в комнате с недавно окрашенными стенами. Едва ощутимое дуновение Силы на самой периферии чувств, подобно тени или галлюцинации сумасшедшего, едва различимой боковым зрением, сказало: «Я здесь». В каждом мире, где бы я ни оказался, Она ощущалась иначе, впрямь как новая атмосфера. Здесь же царила естественная упорядоченность, чрезмерная, на мой взгляд, вплоть до обреченного фатализма.

За нами шагал, гудя изношенными сервомоторами протокольный дроид. Скрипящее суставами, но при этом важнейшее звено в плане.

Капитан закрыл за нами аппарель. Обычно опустить ее можно было, только пройдя биометрический сканер, введя пароль в сочетании с кодовой фразой или имея на руках специальный ключ. Но капитан пошел дальше и заблокировал доступ со своего браслета. Подойти же к кораблю на опасно близкое расстояние теперь было невозможно – тупоголовая система, управлявшая плазменными турелями, имела на этот счет свое мнение. Крайне примитивная, но в тоже время ее простота – залог надежности. Это было опасно и для нас самих, но иного способа защитить свое имущество капитан не знал. Был еще и автопилот, способный найти любого из нас по сигналу наших комлинков. Но только в случае смерти капитана или по его допуску. Корабль значил для Травера так много, что никакие меры безопасности он не считал излишними.

Мы тащили с собой целый набор первопроходцев, в который входили химико-биологические анализаторы пищи, приборы ночного видения и другой хлам. Даже сухпайки, если дело затянется. Капитан перебросил через плечо массивный плазменный автомат со сложенным прикладом – придерживая его за цевье левой рукой, он ощупывал настороженным взглядом приближавшихся парламентеров.

– Делайте, как я. – велел Травер.

Медленно, подняв вверх руки и показав пустые ладони, мы стали приближаться к компании, ожидавшей нас в пятидесяти метрах от корабля.

Подойдя к ним ближе, капитан коротко поклонился и показал жестом, как передает нечто им, а они в свою очередь ему. Один из встречающих, одетый наиболее пышно быстро сказал неожиданно высоким голосом фразу на непонятном нам языке. Травер развел руками, показывая, что не понимает его.

– Мне известен это диалект, – сообщил дроид. – Он был добавлен в мою базу данных пятьдесят три стандартных года назад.

Мне все стало ясно – теперь понятно, откуда здесь линкоры, выполняющие роль блокшивов[11] – их притащили сюда уже очень давно.

– И что он сказал? – спросил его капитан.

– Что любезно приветствует нас на этой планете.

– Передай ему, что мы вольные торговцы и готовы предложить вашим правителям самые интересные товары и информацию. Не бесплатно ясное дело.

Выражение лица начальника, услышавшего перевод, приняло суровое выражение.

– Иначе говоря, вы контрабандисты. Мне бы следовало арестовать вас, как преступников, но наше положение заставляет нас не побрезговать вашим предложением, – через дроида-переводчика сказал нам глава делегации.

– Тогда мы хотели бы вести переговоры с тем, кто имеет достаточно власти для принятия решений по торговле, – сказал капитан.

– Я могу это обеспечить, но вам придется сдать оружие.

– Это не приемлемо, – нахмурился Травер. – Нас всего трое и мы не можем рассчитывать на безопасность от тех, кого видим впервые. Это наши гарантии. Не ежедневно к вам прибывают торговцы с иных звезд, чтобы вы не уступили нам в этом?

– Я переговорю по этому поводу с моим руководством. Однако послы большого межзвездного государства не нуждались в оружии для того, чтобы чувствовать себя в безопасности.

– У их посланников над головой постоянно в полной боевой готовности висит флот из нескольких крейсеров и оттого с собой им оружие носить не надо, – ткнув пальцем в небо, сказал Травер. – Мы лишены такой роскоши. И прошу не подходить близко к нашему кораблю, два члена нашего экипажа следят за сохранностью груза и корабля. А сам он заминирован.

В действительности этими членами экипажа был дроид-техник Т2-B3 и простая, как молоток БИУС[12] корабля, но знать это местным было не нужно. Как и об отсутствии какой-либо взрывчатки.

Он с недовольством оставил нас, видимо для консультации с руководством.

– Что скажешь? – спросил о ситуации меня Травер.

– Мы им не нравимся, но в их намерения нет нашего ареста или показательного обезглавливания вон на той штуковине, – я кивнул в сторону каменного помоста, бывшего, судя по ощущениям, плахой.

– Я и не собирался понравиться этим законолюбам. Меня интересует только их платежеспособность.

– Мне кажется, что нам попробуют помешать, – сказал я.

– Республиканцы? У них здесь нет власти. Если местные не прогнутся, но им интереснее получить у нас товар. В любом случае, если они не идиоты, то сначала изучат наше предложение.

– Джедаи, – просто сказал я, глянув вверх – пара истребителей уже пропала из виду. Пара. И всегда их двое – учитель и ученик.

– Хаттова отрыжка! – выругался капитан. – Я так мыслю, что это может стать неприятным препятствием.

– Я тоже так думаю. Но остается надеяться на то, что вдалеке от республиканского посольства могут быть обделенные вниманием Республики.

– Ты знаешь, где посольство? – удивленно спросила меня Нейла.

– Забыл сказать. Оно в крупнейшем и самом развитом государстве этой планеты. По определению. И то место, куда мы сели им не является. Значит не здесь.

– Это к лучшему, – сказал Травер, – на чувствах вторых, стремящихся стать первыми, играть проще.

– Может, ты и прав, – потянула Нейла. – Но вдруг они решат сдать нас Республике. Тогда для них должно стать сюрпризом, что щиты достаточно прикрывают нас от кинетического оружия. Она коснулась рукояти сабли.

– Ну да, – я огляделся. В нас все еще целились из огнестрельного оружия. Абсолютно бесполезного против нас. – Вырваться мы всегда сможем. Если не вмешаются парни с палками-жужалками.

– Травер, может нам стоило развернуться, заметив три крейсера на орбите? Или сначала разведать обстановку, а потом тащиться сюда с грузом? – спросила его жена.

– Не трави душу. Я решил, что дело быстрое…

– Быстро только тюремные суда летают, – распалялась Нейла

– Успокойтесь. Это нейтральная территория. Ничего здесь мы Республике не должны.

Он в действительности не был расстроен, нет – для него эта ситуация была противоестественно притягательна. Чтобы он там про искусство планирования не говорил, а искусство импровизации он ценил еще выше. Что было еще страннее и необычнее – я, к своему собственному удивлению, разделял его чувства.

– Как и она, нам, – сказал капитан вкрадчиво. – Но этот еще только возможный произвол я записал на камеру. В случае чего мой адвокат получит финансирование всех обиженных внешнего кольца и поднимет вонь на всю Республику. Я серьезно.

Пока мы препирались, подошел важный господин и сообщил о том, что проводит нас к тому, кто выслушает наше предложение.

Нас любезно проводили в правительственное здание, расположенное неподалеку. И Сила подсказывала мне, что в глубину оно больше чем в высоту – в большей степени бункер, чем надземное сооружение. Чем-то своей архитектурой оно напоминало крепость в итальянском стиле, за исключением того, что стены имели куда более современное и рациональное устройство, рвы были противотанковые и бетонированные, а в паре мест я заметил радарные посты и пусковые. Изредка нам на глаза попадались однообразно одетые гражданские. Или те, кто ими только казались.

– Ждите, – сказали нам. – Для разговора с вами сейчас прибудут должностные лица.

Однако раньше государственных мужей прибыли гости незваные. В выделенную нам комнату, в которой мы с удобством расположились тихо, как к себе домой, вошла пара джедаев. Забрак и иторианец. Я не удивился – это было неизбежно.

Капитан знаком показал нам не проявлять беспокойства.

– Здравствуйте, – обратился он к ним. – Я Травер Последний, это мой экипаж – моя жена Нейла, – она мило улыбнулась джедаям. – это начинающий штурман Олег.

Капитан знал, что скрывать информацию о себе не имело смысла. Сейчас эта информация ничего джедаям не давала, а позже они сами узнают, кто мы и откуда.

– Рыцарь-джедай Басс Орант – поприветствовал нас забрак, затем представил иторианца. – и мой падаван Модо Соомо. У меня к вам важный разговор.

– Мы слушаем, – вежливо сказал капитан, незаметно включая камеру.

– Я должен сообщить вам, что Республика временно закрыла этот мир для посещений, – сказал джедай, ее отключая.

– Мы не получали информации, что этот мир входит в Республику, – вежливо улыбнулся капитан.

– На это есть серьезные основания. И таково решение Ордена джедаев. – веско сказал джедай.

– И я не получал подобной информации от местных жителей, – продолжал как ни в чем небывало гнуть свое Травер. Я поразился его выдержке. Но включить камеру не смог. Строить – не ломать.

– Их мнение заключается в том, что у кого больше вооружений тот и прав, – недовольно сказал иторианец своим отвратительным протяжным голосом, звучащим так, словно бы в это время его душили, перетянув обе его глотки.

– И чем оно отличается от мнения Республики? – спросил его Травер.

– Республика – самое большое государство в Галактике и обязано иметь соответствующую армию. Не иметь вооружений, хотя бы для самозащиты – величайшая наивность, – ответил за него его учитель.

– Зачем вы здесь? – спросил я его.

– Чтобы предупредить, что предоставлять формам жизни на этой планете технологии, применимые для военных целей недопустимо.

– Любые технологии можно применить в целях завоеваний, – заметил я. – вы хотите оставить их запертыми на этом шарике задыхаться от выхлопов химических предприятий?

– Нет, наша миссия в постепенном предоставлении технологий. Так, чтобы это не привело к социальным катастрофам. И так, чтобы они поступенчато, постепенно освоили их сами, иначе зависящие во всем от внешних поставок они превратятся в дешевый источник ресурсов для корпораций, а то и станут раем для работорговцев. И чтобы они освоили при этом не только технологии, – выделил он голосом последние слова, придав себе многозначительности.

– Значит вы цивилизаторы? – просклонял я слово из базового. – Следите за тем, чтобы все тут в мире и гармонии постепенно вышли на общегалактический уровень? При этом постепенно все перемирились и передумали решать все вопросы силой?

– Да такова наша цель, – согласился забрак, не подав и вида, что заметил мой скептицизм – Мы уважаем чужие цивилизации, но не даем им беспричинно нести друг другу разрушение.

– А если у вас не выйдет? – предположил я. – И местной форме жизни безразличны ваши ценности и в итоге они лишь возненавидят вас за эту изоляцию? Может разумнее дать им развиваться самим, как это им угодно?

– Неудачи – часть жизни. Мы следуем путями Силы, и они привели нас к такой задаче. Значит, мы не нарушаем гармонии, поступая так, как Она хочет.

– Так может и то, что мы здесь – часть жизни? – спросил я.

– Вас привела алчность, а мы должны защищать разумных от пиратов и контрабандистов. – ответил Басс Орант.

– Скажи, все ли происходит по воле Силы? – спросил я его, вместо того, чтобы начать глупо оправдываться.

Оправдываешься – признаешь, что неправ. Это противоречит логике, но когда поведение людей в споре описывал этот учебник? Тут к месту психология стайных приматов. И сейчас я не ставил задачи им что-то доказать.

Когда я покинул Терру, мои соотечественники как раз умудрились утерять недавно найденные конспекты Йозефа Геббельса и начался бесконечный поток оправданий – такое жалкое зрелище, если признаться…, впрочем, то, что они были у них в руках недолго – к лучшему. Даже врать надо уметь.

– Все. Ничто не случайно. Нет хаоса — есть гармония. И каждое событие имеет предназначение, – ответил он мне.

– Значит и жертвоприношения разумных дикими народами тоже производятся по воле Силы? – задал я вопрос.

– Это тот этап, что они должны пройти. Страдания и несправедливость – часть жизни. Но наш долг, встретив их убедить в бессмысленности подобных жестоких поступков.

– Иначе говоря, на все «воля Силы». Вами движут некие свои собственные мотивы, которые заставляют вмешиваться в этот процесс. При этом вы утверждаете, что вас ведет Сила. Но и на все «воля Сила», верно? Кто бы и что не делал, на то «воля Силы». Решите не вмешиваться – на это тоже «воля Силы». Вмешаетесь – тоже «воля Сила». Какая же это «воля Сила», когда это ваша воля? Да вы, голубчики, противоречите сами себе, – я мерзко, настолько нагло, насколько у меня это вообще может получиться, улыбнулся. Улыбаясь – злишь окружающих. Не стоит забывать, из какого теста эволюция вылепила нашу улыбку. И почему она так раздражает разумные травоядные виды, ее лишенные, вызывая зачастую отвращение и страх. Или то, по какому поводу она самая искренняя.

– Ты не джедай и тебе не понять Силы, – вмешался иторианец Модо Соомо. Ему мой не исправленный эволюцией оскал не пришелся по нраву, – ты ее не слышишь.

– Когда я открываю учебник по математике или гипернавигации, то там все понятно, – продолжал я демагогию, закончив с пробежками в обе стороны второй антиномии[13] Канта[14]. – Причем всем, будь ты хатт или тупой как пробка гунган. Это оттого, что они не противоречат логике. Вас я не понимаю, потому что это, похоже, религиозное учение. «Поверь в нашего бога и познаешь истину». «Только наш гуру достиг просветления, слушайте его, он мудр и ему доступны божественные откровения». Нет, ну, правда, – сказал я извиняющимся тоном, не прекращая улыбаться. Злить джедаев – увлекательное занятие. И я люблю тяжелые задачи.

– Не воспринимая Силу ты понять этого не сможешь. – сказал мне рогатый рыцарь Басс. – да и не нужно. Важно, что мы поняли, зачем здесь вы, а вы поняли нас. Главное, что вы выслушали наши аргументы и не хотите участвовать в продаже оружия на этой планете. – сказал нам Басс, проведя в воздухе рукой, словно стягивая пыль с невидимой полочки.

Я ощутил, как что-то меняется. Как мне словно бы захотелось. Да ни хрена мне, такому который я есть, не хочется. Я посмотрел на него, и злобно подумал «А сейчас твоя голова лопнет от боли, и это ты тоже хочешь сам». Он поморщился и помассировал виски. Я продолжал молча смотреть на него. Он ни чего не предпринимал, пытаясь осознать произошедшее.

– Мы не хотим участвовать в вашем проекте прогрессорства. – сказал я. – Может, и ты прислушаешься к моим аргументам? – я с улыбкой повторил его жест.

– Да, наше присутствие не противоречит никаким законам и наши торговые предложения честны, насколько может быть честной любая сделка, – сказал, стряхнувший с себя наваждение Травер.

Но тут наш без сомнения бесполезный диалог прервали гости и неплохо вооруженные.

– Незваные гости приходят одни за другими, – сказал их предводитель, не вооруженный вообще. Редко кто может это здесь себе позволить – Никого из вас мы не приглашали, но с вами мы уже говорили. А кто вы?

– Мы те, кто должны предотвратить цивилизационную катастрофу, – перевел для них наш, вернее Травера, протокольник.

– Вы хотите им помешать? – прямо спросили джедаев.

– Мы хотим уговорить их не совершать с вами никаких сделок, – ответил джедай.

Бинго! Скажи еще открыто, что ты желаешь им запретить доступ к прогрессу. Ну же – скажите! Конфликт нам на руку, внимание тогда будет приковано не к нашим скромным персонам.

– Вы те монахи-колдуны, что прибыли вместе с послами большого межзвездного государства?

– Мы называем себя джедаями, – ответил ему забрак.

– С вами мы будем говорить отдельно.

Джедаи, переглядываясь, невозмутимо ушли в сопровождении охраны. Люди из правительства вышли за ними.

– Нам стоит от них ожидать пакостей? – спросила Нейла.

– Они не могут открыто вредить нам. Так они настроят против себя здешнее правительство, – сказал Травер. – Хотя они и так на ножах, судя по всему.

– У них нет выбора. Но они могут пойти на что угодно, если будут уверены, что мы единственные, кто нашел сюда дорогу, – заметил я осторожно.

– Тогда надо обезопасить себя, убедив их, что мы только первые из множества и затея с закрытием путей не сработала, – шепотом сказал капитан.

– Это наиболее верный путь, – принял я его тактику.

– Зачем ты с ними вел это философский спор? – спросила меня Нейла.

– Тянул время, – ответил за меня Травер.

– В итоге этот рогатый «монах-колдун» решил съездить мне по мозгам, – сказал я раздраженно.

– Это от этого у него так рожу перекосило? По-моему не только по твоим, – сказал Травер немного испуганно. – Мне очень не понравилось, что пытался сделать этот джедай. Я едва не передумал заниматься торговлей и не собрался обратно на Рилот раздавать заработанное беспризорникам. Подумать только! Но, вдруг все вернулось в норму и мне, естественно, показалось странным само то, что эти глупые мысли пришли мне в голову. Это же все из за того, что джедайские фокусы не действуют на им подобных?

– Ага, – сказал я довольный собой. – Похоже, облом с колдовством у него случился из-за меня.

Пришлось дожидаться того, как делегация вернется. Я же следил мысленно за тем, где расположились джедаи. К моему недовольству их расположили от нас через несколько комнат. А еще в нашей комнате оказалось несколько подслушивающих и подглядывающих устройств, теперь уже не работающих.

Наконец нас проводили на разговор к местному лицу, облеченному властью. А также избыточным весом.

– Что вы можете предложить нам? – спросило оно. Определить пол инопланетянина я и не пытался.

– Технологии. Учебники и справочники. Чертежи. Дроидов, способных перевести все это на ваш язык. Образцы новейшего оружия и технологий разного типа. Простейший гиперпривод. Не самая новая и совершенная модель, но как образец для изучения он может быть вам интересен. На нашем корабле до… – Травер запнулся, но спустя долю секунды продолжил, – чрезвычайно много подобных предметов.

– Слушай, а он поймет что такое «дроиды»? – я шепнул Траверу

– Конечно, протокольник сможет все разъяснить, используя понятные для него слова, – уверено ответил капитан.

Он оказался прав. Но протокольный дроид потратил на перевод сказанного раз в пять больше времени.

– Нам нужно оценить предложение подробно, – сказал представитель туземцев.

– В дроида заложен полный список товаров. Вы можете взять его с собой и ознакомиться с ним сколько вам угодно. И этот дроид тоже продается.

Дроид передал слова капитана и, обернувшись к нему, спросил своим раздражающим голосом: «Хозяин, я правильно понимаю, что вы собираетесь продать меня этим дикарям? Я не хотел бы служить переводчиком этим фанатам насилия. У меня программа учтивого поведения, а не убийства!»

– Правильно понимаешь, – усмехнулся твилек. – Заткнись и переводи.

Дроиды – это рабы в Галактике. Чем ты состоятельнее, тем у тебя их больше. Послушных полуразумных машин, лишенных каких-либо прав, покупают и продают повсеместно. У бродячей собаки и то больше прав, чем у самого совершенного дроида. Они выполняют самые различные работы, от тупых и монотонных до сложнейших, вроде перевода. И когда они устраивают бунт – то это ошибка программного кода, а не проявление свободы воли. Такова официальная позиция. В Республике были и свои чудики, ратовавшие за предоставление им прав, но большинство смотрело на них, как на опасных сумасшедших.

– В чем вы хотите получать оплату? – задал вопрос солидный господин.

– Золото, платина, рений, осмий, тантал, ниобий. Редкоземельные тяжелые металлы, в общем, – сказал в ответ Травер. – Соотношение их ценности для нас также известно дроиду. Мы просим немного, ведь наши коллеги могут оказаться и более жадными. А они не преминут продать все тому, кто предложит больше. И мы не будем ожидать вашего решения слишком долго – полагаю у вас на планете есть еще заинтересованные стороны.

Прислушавшись, я сообразил, что дроид характеризует металлы по их порядковому номеру, то бишь числу протонов в ядре. Долго и упорно. Его отвратительный голос коробил не только наш слух. Промелькнуло некое неприятие и на лице покупателя. Или его не устроил метод расчета и угроза толкнуть товар конкурентам? Уведя дроида, господин удалился.

– Ждем? – спросила Нейла.

– Ждем, – подтвердил Травер.

Я, наблюдая мысленно за происходящим вокруг, вышел из транса с диким хохотом.

– Что случилось? – поинтересовался капитан.

– Этот важный господин прибегнул к методу челночной дипломатии. Сейчас он общается с джедаями. И использует нашего дроида для перевода.

– Хреново, – сделал вывод Травер. – Но зато я всегда смогу узнать, о чем он их спрашивал.

– Да выбивает из них больше преференции и доступа к технологиям. Это я сказать могу и без этого дроида с завышенным самомнением. Даже, если и не выйдет, будет напирать на нас, чтобы снизили цены.

– Я не такой дурак, чтобы указывать в ценнике стоимость, за которую хочу толкнуть товар. Она там раз в десять больше желаемой.

– И почему я не удивлен? – спросил я.

– Потому, что я профессионал в торговле с дикарями, – ухмыльнулся капитан.

– Хорошо то, что им не известен базовый, – сказала Нейла.

– И между тем, все жучки уже вышли из строя, – заметил я.

Мы выпили предложенный горячий напиток, дожидаясь, пока они закончат. В помещение зашел офицер с нашим дроидом.

– Господин верховный правитель приглашает вас на прием, устроенный по случаю вашего прибытия, – сообщил он нам.

– Передай, что мы воспользуемся его гостеприимством, – велеречиво сказал Травер, изображая благодарность и коротко, церемониально поклонившись.

Нас проводили в аскетичную залу, под стать каменным выражениям лиц здешних суровых правителей. Пятнадцать «человек» где-то. Провожающий поклонился. Капитан в точности повторил за ним, а мы с Нейлой за капитаном. Гнуть спину я не привык, но я обещал не выкидывать фортели капитану. Во всяком случае, без предупреждения. Мы молчали, никто не торопился нарушить тишину. Мы скорее тратили время на изучение друг друга. Главный среди аборигенов сказал, что-то нам гортанным голосом. Дроид перевел.

– Как ваше имя? – задал он вопрос.

– Травер, по прозвищу «последний» - первым представился с легким поклоном капитан.

Мы с Нейлой последовали его примеру.

– Я правитель страны. И хочу знать, какова ваша цель. От вас, а не от моих подчиненных.

– Заработать денег. Продать то, что вам нужно. Честная сделка, – взял слово капитан.

– Зачем вам столько оружия? – он указал на наши мечи и пистолеты. Ненадолго его взгляд остановился на автомате, небрежно закинутом Травером за спину. В разгрузке у него было еще несколько запасных энергоячеек. – У нас торговцам не нужен такой арсенал. Для охраны и поддержания порядка есть воины.

– Судя по всему, ваши торговцы всегда торгуют там, где есть закон. – Травер ухмыльнулся. – Мы торгуем в опасных местах. Пираты и грабители не будут спрашивать, где наша охрана.

– Как часто вас пытаются ограбить? – спросил «премьер-министр», как перевел его должность наш дроид.

– За этот год четыре раза, – я не понял, преувеличивал ли Травер, стремясь показать свою крутость перед правителем или все в действительности так плохо.

– И чем завершились эти попытки?

– Преступники потеряли свои головы или их корабли навеки легли в вечный дрейф. На моем корабле оружия не меньше, чем на мне, – похвастался он.

– Республиканцы утверждают, что галактика – сравнительно мирное место, где споры не решаются силой холодного метала. Они лгут? – продолжил расспросы правитель.

– Скорее не говорят всей правды. В Республиканском пространстве действительно безопасно. Но им вся галактика не ограничена.

– Вся, не вся. Значит, они считают возможным лгать нам. Я знал, что они лицемеры, но теперь получил подтверждение этому. Второй вопрос: вы преступники?

– По закону Республики – да. По моему собственному – нет. Но поскольку я все еще свободен – мои законы соблюдаются лучше, чем Республиканские.

– Мне нет дела до законов Республики. Если они не способны вас поймать, то такова ваша судьба. И такова их слабость. Третий вопрос: что будет, если я прикажу вас сейчас арестовать?

– Сначала умрет вся охрана в этом зале, затем вы сами. Потом мы с боем прорвемся до нашего корабля. Но на этом я не остановлюсь. Я покину эту планету только после того, как сравняю этот город с землей, – сказал Травер таким же тоном, как и местный правитель. Я бы похлопал ему за первоклассный блеф, но не здесь. В итоге руки всех в зале, кроме главного легли на оружие.

– Я сомневаюсь в том, что вы можете претворить подобное в жизнь, – сказал сидевший справа от правителя.

– Я могу развеять ваши сомнения, – не сдержалась Нейла, также положила руку на саблю.

– Ты будешь сражаться мечом? – спросил он ее удивленно. – Наши предки владели этим благородным оружием, но ныне оно бесполезно на поле боя.

– Я могу продемонстрировать обратное, – ответила она. – Пусть один из ваших охранников стреляет в меня. А я справлюсь с помощью меча.

Мы спокойно отошли в сторону. Начни все присутствующие стрелять в нас разом, или одну Нейлу нам это бы не повредило никак. Заряды плазмы несут раз в сто большую энергию, чем пули, но толковый щит даже десяток таких останавливает. Пули же и вовсе против щита бессильны. Если конечно они не выпущены из чего-нибудь напоминающего КПВТ[15].

У Нейлы была вполне военная модель щита с несколькими проекторами. Что снижало радиус щита. Это было к лучшему, так, как дешевые модели могли быть разряжены плазмой летевшей мимо тебя в полуметре. Да, еще такой щит защищал от выстрелов практически в упор, что было немаловажно для бойца ближнего боя, каким была Нейла. Если до противника было меньше пятидесяти метров, она бы и не подумала доставать бластер, меч в ее руках был намного эффективнее.

– Я хочу на это посмотреть, – сказал правитель. Он распорядился Нейле встать у одной стены помещения, а одному из охранников расположиться напротив. Рикошет, судя по всему, его волновал слабо. Храбрый инопланетянин. Или дурной.

Нейла встала в позицию, положив руки на слегка искривленную рукоять сабли. Солдат напротив положил руку на короткий автомат.

– По моему сигналу, – сказал правитель. Затем он хлопнул в ладони с гортанным криком.

Пока боец передергивал затвор и вскидывал его на линию огня, Нейла уже сорвалась в бег, одним слитным движением выдернув клинок из ножен. Искусство мгновенно достать меч и нанести удар имело право на существование и в век звездолетов. Во всем виноваты щиты, как говорится. Пятидесяти лет не прошло, как они распространились по всей Галактике.

В ее ножнах был датчик, реагирующий на извлечение меча включением личного щита. Легкое мерцание вокруг нее подтвердило его активацию. Сабля легко гудела, что говорило о ее исправности. Виброоружие было достаточно технологичным предметом. Даже легкий взмах им рассекал плоть как болгарка, дробя кости и оставляя рваные раны. Чтобы такое не случилось, с рукой владельца оружия в ней был гаситель вибрации. Настройка УВГ – ультразвукового виброгенератора и гасителя была делом важным, и неправильное ее выполнение грозило не только громким визгом во время работы оружия. Как правило, вибро оружие создавалось с нуля и имело технологичный дизайн. Но установить УЗГ и гаситель с проводкой и энергоячейкой можно было и на традиционное оружие, изготовленное из современных материалов. Именно такими и были наши с Нейлой сабли. Травер, кстати, находил дорогущее оружие, бывшее художественной работой, чей клинок приходил в негодность после пятидесяти ударов непрактичным. Он носил самый обычный армейский недлинный меч, дешевый и распространенный по всей галактике. Его лезвие было сменным и дешевым. Не только оружие, но и инструмент.

Такой бурный всплеск интереса к холодному оружию вызвал появление многочисленных школ фехтования. Как пустыня расцветает после редкого дождя, так и по всей Галактике открывались школы фехтования. Как созданные с нуля, так и опирающиеся на традиционные искусства. Нейла владела весьма древним твилекским искусством фехтования, выродившимся в танцы с клинком и приемы для закаливания духа, но восстановленного в прежней роли с ростом эффективности виброоружия.

Как наяву вспомнилась последняя тренировка; Нейла показывала мне и на мне основные способы нанесения ударов.

– Отвел в сторону и дальше до головы! – сказала Нейла. В тысячный раз, стукнув палкой мне по голове. Видимо, чтобы я лучше усваивал. Вот оно вдалбливание знаний.

– Эй, почему половина ударов проводится в голову?

– Потому что с раскроенным черепом ни один вид не проявляет агрессии. И еще, много ты видел головорезов и охотников за головами, которые носят шлем, а?

Тут крыть было нечем. Сначала распространилось холодное оружие. А затем броня, ранее прикрывавшая только от плазмы и пуль, адаптировалась держать удары вибросабель, вибротопоров и вообще всего с приставкой «вибро». Хреновенько, но хоть как-то. Удары, поставленные против врага в доспехах не самый разумный выбор в сражение с «голым» противником, но рассчитывать всегда нужно на худшее. Как и учиться для начала наносить удары только насмерть. Умеющий убить может и пожалеть, не умеющего – пожалеют ли?

Нейла не ставила своей целью делать из меня бойца широкого профиля, на что просто не было времени, а натаскать использовать один тип оружия в одной же манере против наиболее опасного противника. Пока только так.

– А вторая половина ударов проводится в корпус. Ну, я все понял. Но как-то все однообразно, – продолжил я дискуссию, лишь сильнее сбивая себе дыхание.

– «Исторических» голофильмов насмотрелся?

– Не только. Посмотрел, видео, как фехтуют эчани.

Она засмеялась.

– У тебя нет двадцати лет, чтобы осваивать фехтование. И твои сухожилия и связки не проектировали генетики-арканианцы.

Это верно – решил я. К тому же взрывной характер их легко подстраивающегося под нагрузки метаболизма зачастую вызывал преждевременное старение. Если представители этого воинственного народа доживали до старости. Живешь ярко – умри молодым. Хотя время и субъективно – многие короткоживущие виды имели куда более насыщенную жизнь и, возможно, успевали ощутить и пережить за нее больше чем мы.

– Удары по рукам? – продолжил я опрос.

– Это долго, потребуется еще один на добивание. Неэффективные удары. Проводятся если можно сделать только такой удар, не имея возможности достать до корпуса. Не упускать же такой шанс? Но задача не тянуть время, а убить противника. Хотя и с отсеченными кистями он не удержит оружие. Есть школы, построенные на том, чтобы сначала поразить руки противника, а затем добить его. Относительно безопасна манера фехтования, позволяющая выдерживать дистанцию. Ведь зачастую дуэль заканчивается взаимным убийством – люди умирают мгновенно от прокола шпагой или после отсечения руки только в кино.

– А удары по нижним конечностям?

– Закончатся тем, что потеряешь свои верхние. Слишком низко и долго надо опускать руки. Доля секунды и разрыв дистанции, такой, что ты до чужих ляжек уже не достанешь, а вот до твоих кистей достанут точно.

– Ну да. Я так и думал.

Школа Нейлы почти не предполагала жесткого парирования. Оставьте это синематографу. Если клинки и сталкивались, то только во время встречного удара, для отведения клинка противника в сторону и дальнейшего его потрошения. Долгий контакт такого оружия мог привести к его поломке. Оно дробило и себя и оружие оппонента. Представьте, что оно делает с незащищенной плотью жертвы. Назвать виброоружие гуманным мог только опытный мясник. Вот точно, что световой меч по сравнению с ним – «элегантное оружие более цивилизованной эпохи».

– Ага, вот так, – подбадривала меня Нейла. – Двигайся всем сразу, ногами, корпусом, плечом, локтем, кистью. Попробуй поочереди, затем первым и вторым. Затем усложни движение. И так до самого удара. Сначала медленно. Если делаешь это правильно, то когда начнешь делать быстро – все выйдет как надо.

Я уже облился потом, с силой колотя грушу пластиковой палкой, которая никак не хотела разваливаться. Нейла, в Лагуне Алгана приобрела еще несколько мелочей для фехтования. Естественно, за мой счет. В том числе и более твердый и напротив более пружинящий тренировочный клинок-имитатор. Предыдущий я сломал, да и больно им по голове получать было.

– Да не молчи ты, – сказала она с неудовольствием.

– Визжать, как ты? Я такие вопли только в койке слышал, – сказал я смерив ее от пяток до кончиков лек.

Я получил палкой под ребра еще раз. А все-таки она «покраснела». Синий цвет щек стал темнее, став немного фиолетового оттенка. Она встала в позу, лишь подчеркнувшую ее стройную фигуру. Принимать позу для плейбоя у нее выходило само собой. Твилечка, что еще скажешь? Изображать застенчивость у нее выходило неплохо, но я уже давно заметил, что такое понятие как «смущение» для Нейлы несвойственно. Да и всем твилекам оно также тоже чуждо.

– Это боевые выкрики, а не визг! – сказала она возмущенно. Ну да, орать как Шарапова.

– Как ты их не назови, звучать они иначе не станут.

Смысл в них конечно был. Вполне себе придают сил, когда от усталости уже опускаются руки и нет сил продолжать бой. Выброс адреналина очевидно. Да и кричат везде, где нужно приложить кратковременное мощное усилие на выдохе, в той же штанге. Напрягаться, проще выдохнув, а выдохнуть в бою – проще крикнув.

Происходит также и гипервентиляции легких. После крика быстро вдыхаешь воздух, что дает достаточно энергии (кислорода) для продолжения боя.

Но смириться с нелепостью этих криков я не мог. Это не мой стиль, а стиль – это важно. Да и если обращаться к традициям европейского фехтования, то кричать в них не принято. Крик помогает вам избавиться от массы «размышлений», включая страх и сомнение. Но не лучше ли оставаясь спокойным и сосредоточенным, как боец со шпагой?

Вот так я потратил уже почти месяц только на то, чтобы отработать на троечку пару ударов, научиться заново ходить и нескольким маневрам уклонения. Ну и еще как держать меч, и какие движения не совершать, чтобы не быть мгновенно прирезанным. Вроде широких замахов открывающих локти, подмышки и корпус.

Я, вновь вернувшись в реальность, смотрел на беднягу-бойца с разваленным надвое у рукояти оружием. Повезло парню - вместе с оружием он не потерял никаких частей тела. Нейла держала гудящий клинок у его горла. Все замерли.

Дроид озвучил сказанное правителем.

– Довольно. Я увидел достаточно.

Нейла отошла и, дезактивировав оружие, плавным движением вернула его в ножны.

– Как вышло так, – спросил ее правитель, – что пули не попали в тебя?

– Это называется личный щит, – ответила твилечка. – Благодаря ему холодное оружие вновь эффективно, хотя наши бластеры значительно разрушительнее, чем огнестрельное оружие.

А еще добавляют уникальный талант «эффект штурмовика» почти каждому его пользователю, подумал я.

– Я впечатлен подобной технологией. И это не «только лишь меч». В древности искусство владения мечом высоко ценилось в моем народе, – сказал правитель. – Но тогда ты солгала, ты сражалась не только мечом. Вы, как и все чужеземцы лживы и коварны.

– Мы можем предложить немало подобных технологий вам, – взял слово Травер, но правитель прервал его жестом.

– Меня интересует, почему за тебя сражалась женщина? Ты торговец, а она твой телохранитель? У вашего народа женщины мужественны, а мужчина напротив – женоподобны?

– Я владелец и капитан судна, а она моя жена, – несколько оскорбленно сказал капитан. – Но я и сам могу за себя постоять.

– Правитель желает увидеть, как ты можешь постоять за себя, – перевел нам дроид слова правителя.

Напротив, на место обескураженного воина с разрубленным на две части автоматом встал следующий. Травер с неудовольствием занял позицию напротив.

Я до этого ни разу не видел, чтобы он брал в руки что-то отличное от бластера. Несмотря на то, с кинжалом, или коротким мечом он не расставался.

Сам по себе выбор оружия не был необычен. Несмотря на явное преимущество виброоружия над бластером накоротке не все тратили достаточно времени на изучение фехтования. А для того, чтобы стать достойным бойцом с мечом надо постоянно тратить на это свое время. Только тренировки в течении нескольких лет могли сделать из «переваливающейся кучи», как меня ласково называла Нейла достойного бойца. А, не имея такого опыта, рукопашная была сопряжена с излишним риском. Вести перестрелку – более предсказуемо. Нарвавшись же на опытного противника с мечом, в считаные секунды будешь разделан. Как говорила Нейла – Травер придерживался необычного способа, он защищается коротким клинком, что само по себе достаточно странно. Зато он не выпускал пистолета из другой руки и если у противника не получится быстро его убить, вполне может быть, что он закончит земной путь, получив в упор плазмы. Для эффективной обороны нужен длинный клинок. Да и для атаки также. Вообще, чем длиннее клинок – тем лучше. Длину его ограничивает только его прочность и вес, мешающий быстро и ловко управляться клинком.

Травер сейчас избрал самый необычный путь, какой только можно было представить. Он дождался того момента, когда у стрелка закончится боекомплект. Сплющенные раскаленные кусочки метала падали в полуметре от него к его ногам. После чего сделал выстрел из бластера в стену. Чертовски близко к незнающему, что делать стрелку. Его обдало крошкой и разлетевшейся штукатуркой.

– Этого достаточно? – спросил правителя капитан.

– Он согласен, – сказал нам дроид-переводчик. Затем выслушал то, что он сказал еще.

– А как насчет тебя? – спросил он меня.

Да ладно тебе, я не клоун. Интересно ему значит... Я пожал плечами, выдернув из кобуры пистолет, выстрелил в сторону «пустого» охранника шесть раз.

Если фехтовать, предвосхищая будущее у меня еще не получалось, то стрелять, тем более в того, кто не делает это в ответ куда как проще.

Если представить мир вокруг не более чем голографическим кино, то разумно предположить, что в нем нельзя остановить и выхватить из ленты внезапно промелькнувший кадр – не хватит никакой, даже самой быстрой реакции. Если смотрели кино на компьютере и пытались остановить сцену, чтобы рассмотреть промелькнувший и внезапно заинтересовавший вас кадр, то вы, несомненно, поймете меня.

Но я – другое дело. Я смотрю сразу на бесчисленное множество мониторов, где это кино запущенно в разные моменты времени и вижу этот кадр заранее. И какой бы медленной не была моя реакция – я остановлю видео ровно тогда, когда это мне нужно.

Плазма прошла в нескольких сантиметрах от его тела. Сила – могущественный союзник и с ее помощью даже оружие с огромным разбросом может стать снайперским. Стена за ним покачнулась и с ужасающим грохотом рухнула. Убирать оружие в кобуру я не стал – ему нужно было дать остыть. Боец был очень испуган – я бы и обосраться на его месте мог.

– Не только воины, но и крестьяне, женщины и даже совсем низкие люди порой с готовностью умирают во имя долга или чтобы избежать позора, – сказал нам правитель. – И даже самые низкие люди могут мастерски владеть оружием. Этого мало. Если вы думаете, что впечатлили меня, то ошибаетесь.

– У меня и в мыслях не было такого намерения, – сказал устало Травер. Его уже порядком это достало. – Я лишь хотел доказать тот факт, что возникни у меня желание перебить здесь всех присутствующих – я его осуществлю. Но в мои планы входит торговля, а не война.

– Я рассмотрел ваше деловое предложение и счел необходимым купить предложенные вами товары. Я передал моим служащим решение о справедливой оплате. Вопрос цены обсуждать с вами буду не я.– передал нам слова правителя дроид. Затем правитель сделал неясный жест. Уверен, что он решил это давно, но хотел устроить себе шоу

– Правитель желает, чтобы вы удалились, – сказал нам один стоявших рядом с ним сановников.

Мы не стали противоречить ему и удалились вслед за все тем же знакомым нам провожающим. Однако хорошо то, что у аборигенов абсолютизм – мы не потеряли время, которое пришлось бы потратить совещательным органам на обсуждение и принятие решения.

– Какие они мм… жесткие, – сказал, словно пробуя слово на вкус, Травер.

– Воинственные. И не любят контрабандистов, как и вообще преступность. Но не от человеколюбия, а от перфекционизма.

– Отчего ты так решил?

– Те пустыни, которые ты видел с орбиты, имеют искусственное происхождение. Там прошлись ядерным оружием.

– Почему ты в этом уверен?

– У них нет репульсоров. Нет и термоядерных реакторов. Я с орбиты увидел пару атомных станций. Могу поклясться, что это именно они, в таком деле я не могу ошибаться. Учитывая, что воздушный подрыв ядерного боеприпаса почти не оставляет специфичных следов на поверхности, это не факт. Но анализ по долгоживущим изотопам говорит о превышении природного уровня весьма специфичного их набора. Это говорит о, как минимум, ядерных испытаниях. А учитывая их воинственность…

– Неудивительно, что Республика прикрыла этот мир. С такими начальниками…

– Высокомерный пидорас. – охарактеризовал я местного царя. – Прикинь, когда ты сказал, что можешь всех поубивать, эти все собрались сдохнуть, но защитить его. И ценой своей собственной жизни тоже. Никогда не понимал, как можно считать жизнь высокомерного пидораса, каким является почти любой правитель, выше своей. Ну не божественное же он существо – такой же разумный, как и все его окружающие, – я задумался. – Ну, разве что, если они это не сделают, то страшно себя опозорят.

– Может их положение напрямую зависит от его положения? Он их возвеличил и достойно оплачивает их услуги, – сказала Нейла, – так ведут себя профессиональные телохранители.

– Или правитель для них не только простой человек? – предположил Травер. – Но и какой-нибудь священный символ. Без поклонения и символов трудно легитимировать власть, а тут их через край. Типа религия.

– Они тривиально ценят долг выше своей жизни, – сказала Нейла, – а ты не можешь этого понять.

– Долг. Гм, трудно такое принять. Особенно перед правителями.

Наше обсуждение закончилось в тот момент, когда к нам вышел один из местных сановников. Широкий и солидный. Он скрупулезно и долго обсуждал каждый пункт из предложенных товаров с Травером и вопрос цены по ним. Список был достаточно беспорядочен и включал несколько дроидов, компьютеры, средства связи и декодирования. Программное обеспечение и локальные цифровые технические библиотеки. Были и образцы оружия. Все это было торопливо закуплено и собрано со всех уголков станции «Лагуна Алгана» без тщательного ознакомления с характеристиками, Травер торопил время, опасаясь опоздать на раздачу слонов. Как оказалось совершенно зря.

Нечто сместилось в Силе, сдвигая траекторию судеб в менее удачную для нас колею. Я подошел к капитану и сказал:

– Обязательно расскажи ему, что можно ожидать от джедаев. Я не хочу, чтобы они со своими фокусами тормозили наши торговые дела.

– Ладно, если ты так считаешь.

Еще через полчаса переговоров нас отвезли на тяжелом внушающем почтение своей надежностью транспортном средстве к «Счастливой шлюхе». В сопровождении целой кавалькады охраны на этой мостовой, буквально пропитанной тьмой тяжелых звучных шагов солдат и в тени угрюмого величия башен можно было закрыть глаза и на минуту представить себя президентом, или королем. Но кавалькада была не мерой уважения, а отношением к ценности потенциальной сделки со звездными контрабандистами. И к ценности грузов.

Я опять потерял чувство реальности и времени, передо мной открылась картина: залу правителя пересекли всполохи ярких клинков и вспышки выстрелов. Я, после ослепляющей вспышки озарения, как пловец, всплывший на поверхность начал жадно глотать воздух, озираясь по сторонам и не замечая ничего нарушающего спокойствие и покой упорядоченного окружающего меня пространства.

– Что опять? – спросила меня Нейла.

– Ничего, – сказал я, сумрачно продолжая всматриваться в будущее. Это почти неощутимое чувство, сродни интуиции, но более явное что ли. Оно подсказывало, что увиденное мной только могло случится, но рассчитывал я на худший из вариантов будущего.

– Не ври. Ты опять впал в свой транс и очнулся, как от дурного сна. Что случилось?

– Пока ничего. Но я уверен в том, что мы должны убраться отсюда как можно скорее.

– Только после того, как погрузим слитки, – ответил мне капитан.

– Твоя жадность тебя погубит, – спорить с ним не было сил.

– Принципиальность. Это называется принципиальность парень. Это не жадность. Я не бросаю дел на полпути. Знаешь, почему меня называют последним?

– И почему? – он никогда не упоминал этого.

– Однажды юстиция решила навести порядок на одной базе, устроенной на одном астероиде. Прибежище контрабандистов и пиратов, каких много. Когда их флот вышел к базе с целью ее блокировать, то все, у кого были корабли, рванули к доку, как вомп-крысы при угрозе наводнения.

– Когда ты говоришь «все», ты имеешь в виду все, кроме тебя? – в некоторых языках, в том числе и твилекском слов «Мы», «Все» и прочих подобных им обобщающих местоимений было в два-три раза больше, чем скажем в основном или же русском. То же «Мы» делилось на; «Я плюс ты, с которым я разговариваю», и «Я, плюс один или более других людей, исключая тебя, с кем я разговариваю». Даже «Вы» могло, как включать, так и не включать собеседника. А уж слово «Все» тем более могло не включать самого говорящего – тогда оно звучало иначе. К тому же твилекский язык – флективный, где структура предложения передается с помощью сложной системы окончаний и падежей и именно оттого многие твилеки с таким трудом говорят на основном. Хотя ни Травер ни Нейла не испытывали никаких с этим проблем.

– Сечешь. Но корабли то, пусть и самые захудалые, есть не у всех. Я решил на этом заработать. И вывез с этого загашника полсотни разумных первым рейсом. Из тех, кого с собой не успели взять. Или не захотели. Хе-хе. Итторианцы – ходячие фабрики навоза вперемешку с дагами. Пара ланников верхом на хатте. Я до сих пор жалею, что не снимал это на камеру. Стал бы звездой голонета. Правда видео могли забанить за жестокость или как травмирующее психику.

– Первым рейсом? – удивился я. – Ты возвращался на базу еще раз? Одного раза, что не хватило?

– Состыковался с одним корытом и выгнал всех на него. Затем вернулся и вытащил еще почти сотню.

– Не бесплатно, я полагаю? – я нисколько не верил, что перечеркнутое злобной усмешкой лицо Травера принадлежало альтруисту.

– За штуку кредитов с каждого, – не разочаровал он меня. – Нейла стояла у входа и продавала билеты, ну или типа того. За второй рейс я брал три штуки с рыла. Но все не вошли на борт. Кончилось место. А самоубийц в трюм я не пустил. Мне желе с пола соскребать там неохота. Пришлось возвращаться еще раз за не успевшими смотаться. У них я просто забирал бумажник и оружие. Так, я покинул эту систему последним, захватив последнего пассажира.

– Не напоминай этот кошмар, – сказала Нейла, – я слизь после хатта и тонну блевотины, которую извергли страдающие от адских перегрузок неделю вычищала. Оказалось, что гравитационные компенсаторы не рассчитаны на такую био-массу в обитаемых отсеках. Корабль в помойку превратился.

– Я виноват, что у нас кончились гигиенические пакеты? Да и просто мешки тоже, – спросил ее Травер.

– Там нужны были памперсы а не пакеты, – сказала Нейла, поморщившись от отвращения.

Наконец вопрос с оплатой был решен, и нас подвезли до корабля. Хлопнув дверью и вдохнув загаженный воздух я поднял взгляд наверх. Где-то там, прямо над нами висело несколько кораблей республики. Мы попали. Километры атмосферы эфирной завесой отделяли нас от свободы. И что же для нас сплели мойры? Или нам о том возвестит Гермес? Он ловок, но есть ли ему дело до нас?

– А юстициары? – задал я вопрос, потеряв аппетит. Богатая фантазия не всегда во благо.

– Не успели они меня догнать. Их выход из гипера по счастью был замечен заранее, слишком много судов они послали за раз. А истребители они побоялись вперед без огневого прикрытия выслать. «Неопознанное судно, немедленно остановитесь» – зачитал он уже знакомым тоном республиканского офицера – В гробу я видел их приказы.

– Отчего они так обозлились на это место? – спросил я.

– Прилетало до этого пара их кораблей. Качали права, угрожали, как обычно. В общем, их останки продали колликоидам, а металлолом от их корыт джавы в космосе вылавливали еще пару месяцев.

– Я их прекрасно понимаю, – не выдержал я.

– Но и местных тоже нужно понять. Так дела не ведутся.

– Пиратский вертеп, не скрывающей своей деятельности? И без государственной крыши? Нет, так дела не ведутся. Рано или поздно пришли бы гости.

– Так, то оно так, – почти согласился Травер. – Но победить пиратство окончательно, можно только уничтожив все такие базы во внешнем кольце. Это как закрыть все бордели на Зелтросе.

– А в Центре?

– Большой грузопоток и концентрация флота. Только начнешь, кого грабить, как следует, и тут, как тут пара фрегатов.

– А на внешнем кольце и половине внутреннего нужно быть начеку, – добавила Нейла.

– Фарланд бы сейчас сказал вам, что торговать с одними пиратами и опасаться других офигеть, как не логично. Да и еще не этично, – сказал я злорадно.

– Где легко заработать, там и локоть стали под ребра получить также просто, – пожала плечами Нейла.

– Как, кстати они будут расплачиваться? – вспомнил я о товаре.

– Чиновник, с которым я говорил, – сказал презрительно капитан, видимо оценив способности того торговаться – сошелся на поставке груза частями, три раза по трети, а расчет вести на их территории по передаче. У них не принято кидать клиента, поэтому я и согласился.

Погрузку вели люди с оружием в грузовики, напоминавшие инкассаторские машины. Однажды я наблюдал подобное на Земле. Какой-то кретин позвонил в банк и сказал, что здание заминировано. Бойцы в бронежилетах и с АКСУ[16] перекидывали упаковки с купюрами, как арбузы на бахче. Эти относились к грузу не в пример трогательнее. Медленно и аккуратно, как китайские вазы они укладывали дроидов, ящики с оружием, несколько репульсорных транспортных средств и пару реакторов в свои машины.

Если бы они знали, какие ускорения пережил весь этот товар при нашей торопливой посадке! Прочность большинства предметов в Галактике поражала воображение, а способность агрегатов переживать перегрузки внушала почти священный трепет в мою инженерскую душонку. Делу помогали и специализированные стандартизированные контейнеры из пластали со стандартными же для всей Галактики креплениями, позволяющие окончательно не опуститься ее логистике в ползучую бездну хаоса.

Система стандартных контейнеров – то, что любой звездолетчик должен знать, как свои пять или сколько там у него пальцев, щупальцев или присосок. Это принятая во всей Галактике линейка коробок и цилиндров установленных типоразмеров. От небольшой бандероли до огромных, превосходящих по размеру морской контейнер в сто раз.

Все они чипированные, позволяющие легко и быстро разобраться даже самому тупому дроиду-погрузчику с тем, как обращаться с грузом, а нам быстро ознакомиться с условиями его хранения и той максимальной перегрузкой, которую может пережить такой контейнер. Именно контейнер, не обязательно его содержимое. Ведь были и контейнеры для хрупких грузов – получавшие данные от компьютера, управляющего кораблем о всех планируемых им маневрах одновременно с двигателями. И, тем самым, с помощью встроенных репульсоров, переводящие перегрузки внутри себя на свои массивные стенки. Защищая тем самым непрочный груз от собственного многократно возрастающего при ускорениях корабля веса.

Правда, ими пользовались только, если не было специальных отделений в трюме с теми же возможностями. В крайнем случае, хрупкие грузы перевозили или в жилой зоне, или в углу трюма, обставленном металлическими болванками. Гравицапе, сиречь репульсорам нужно от чего-то отталкиваться, ведь как говорил Дмитрий Иванович Менделеев «Если где чего убыло, значит где-нибудь прибыло».

Также в контейнере можно было закодировать имя и адрес получателя, уникальный код груза или защитить контейнер от несанкционированного вскрытия. Некоторые из них можно было транспортировать даже снаружи корабля. Необычные варианты позволяли перевозить замороженные продукты, поскольку их стенки обладали колоссальным термическим сопротивлением. Им даже была не нужна холодильная установка. Тысячи их.

Многие контейнеры помимо программируемого радиочастотного чипа обладали монохромным энергонезависимым экраном, подобным электронной бумаге, чтобы все это можно было прочитать прямо на них, оптическим интерфейсом для надежности и что самое удобное – встроенным репульсором, позволявшим упростить ручную погрузку и разгрузку.

В целом обращение с грузами было более чем удобным, хотя и требовало определенных специфических знаний.

Именно в такие совсем небольшие ящики с утопленной в корпус ручкой мы и грузили драгметаллы, когда на машине нас отвозили обратно – в то здание, в котором вели переговоры. Слишком уж тяжелы слитки, чтобы тащить их на своем горбу.

Травер распоряжался погрузкой, покрикивая на нерасторопных и неопытных грузчиков. Дрессированные убийцы плохо выступали в роли грузчиков. У нас в трюме обитал один дроид-погрузчик. Он был ловок и силен, но крайне туп. Но даже он один, выгнанный на работу спешащим Травером, справлялся с погрузкой лучше, чем эта импровизированная бригада.

Дроид этот столкнувшись с невозможностью дословно исполнить приказ, или если выполнение его задания противоречило неким правилам погрузки, впадал в кататонический ступор и ждал команды, или пояснений. Да и вообще, натворить он мог много неожиданного, если за ним не присматривать. Поэтому я, находясь в трюме, следил за тем, как он вытаскивает контейнеры. Наблюдая за мощной платформой на гусеничных лентах и многосуставчатыми манипуляторами, я невольно задумался о том, какой машиной смерти он мог стать, дай ему волю и щит. Неудивительно, что за этим так следят. Хотя глупо из неких неясных для меня соображений отказываться от оружия, которым может не побрезговать потенциальный противник. Это как с минами на Земле. Более ста пятидесяти стран отказалась от противопехотных мин. Пара десятков не ратифицировали конвенцию ООН, и это: Россия, США, Китай, Индия… ну вы поняли. Но боевые дроиды – это почти табуированная тема в Галактике, и я все еще не понимал, почему.

Погруженный в такие размышления, я выехал со всей остальной командой на все том же броневичке, за платиной и её родственником осмием – именно этими тяжелыми металлами решили расплачиваться с нами. Сами по себе тяжелые металлы платиновой группы и те, что зовутся редкоземельными, в Галактике стоили много меньше, чем на земле. У нас они сконцентрированы в ядре планеты и редко встречаются на поверхности, отчего их и так сложно получить в больших количествах. Добыча их в астероидах намного выгоднее, чем просеивание бедных руд, добываемых из коры планет. С другой стороны работы на поверхности могут быть и рентабельными, если руда богатая, а земля дешевая.

В качестве оплаты нас ждали почти полтонны благородного металла в нескольких тысячах слитках – на такую груду благородного металла мы меняли всякий отсталый технический хлам. Вы же не подумали, что мы купили новых дроидов? Они как раз занимали ценовой минимум вдоль оси соответствующей дате их изготовления. Еще более старые агрегаты уже начинали дорожать из-за их музейной ценности.

Травер, проверял тип слитков старым портативным спектрографом, какие используют геологи и шахтеры. Тип металла оказался соответствующим заверениям воинственных «туземцев».

– Грузим, – заключил Травер. В его глазах плескался блеск серебристых брусков пополам с торжеством пирата. Его переполнял истинный, почти детский восторг, от созерцания драгоценного металла. В этот момент он выглядел как настоящий головорез и искатель приключений, а не как некий безвкусный «вольный торговец». Опираясь левой рукой на эфес своего тесака, и водя шахтерским детектором, я бы не сказал, что он похож на коммерсанта. И таким он нравился мне больше всего.

Я, взвесив в руке слиток, бросил его в прихваченный контейнер. Охрана безмолвно, но весьма красноречиво взирала на закидываемые в репульсорные чемоданы слитки.

Затем они сопровождали нас и до самого нашего судна. И так до следующей партии.

Тревога нарастала, мы только что выгрузили весь хлам и получили последнюю треть оплаты, как я почувствовал изменение в Силе. Обратив мысль к тронной зале, я понял, что до нее добрались джедаи, и сделали они это, точно не подавая прошения на прием. С целью вести агрессивные переговоры, судя по всему.

– Быстро в машину, – сказал я Траверу. – Капитан, вот сейчас станет плохо.

– Тогда будем поспешать, – ответил он. Взвешивая в руке чемодан с платиной. Даже репульсор не справлялся с плотноупакованной кристаллической решеткой и без того тяжелых ядер.

Только мы торопливо сели в наш бронированный транспорт, как охрана, пытавшаяся остановить нас криками, окружила автомобиль, заблокировав проезд. К нам направился взволнованный представитель, который общался с нами большую часть времени. Судя по ощущениям «агрессивные переговоры» уже начались и шли в полном разгаре.

– А вот такое мы не оговаривали, – сказал зло Травер, извлекая тесак из ножен и приставляя к горлу водителя. Дроида с нами не было, но понял он нас и без слов. На нас незамедлительно наставили оружие. Тот самый торговый представитель, став напротив машины эмоционально замахал руками.

Подталкиваемый бластером в спину водитель был вынужден покинуть машину. Травер окинул взглядом его место и спросил меня. – Где здесь акселератор?

– Разберешься, – сказал я, смотря на типов, в упор целящихся в меня сквозь коллиматоры прицелов. Ха! Вы серьезно? Мы же в броневике.

– Нет, лучше садись ты, я ни хера не понял, как оно ездит. Тут слишком много рычагов, – сказал он, словно бы никуда и не торопясь.

Я тоскливо посмотрел на рычаг коробки передач, но занял место. Я мыслью потянулся к ручкам, улавливая то, зачем водитель их трогал и куда их двигал. Медведь в цирке на одноколесном велосипеде ездит, а тут… гм, не опозориться бы.

– Что он от нас хочет? – спросила меня Нейла, указывая на орущего инопланетянина. Его вопли не могли пробиться через толстые двери броневика, но судя по тому, как широко распахивался его рот, ему явно от нас было что-то нужно.

– А я почем знаю? – сказал я. пытаясь уловить в Силе смысл его претензий. – Руками машет, кричит, прощается, наверное.

– Я думаю, это значит: «до свидания, дорогие гости», – сказал Травер. – Слитки уже у нас. Давай, трогай, мне это уже надоело.

– Пристегнитесь! И побыстрее! – громко сказал я, заводя двигатель.

Посмотрев на машущего руками перед капотом инопланетянина, я вжал до упора педаль газа. Его изумленное лицо быстро приблизилось к лобовому остеклению. Он попытался было увернуться, но не успел – раздался глухой стук и как мешок картофеля чиновник полетел в сторону, отброшенный ударом бампера. Я торопливо вырулил на дорогу, под стук пуль о броню автомобиля.

– Дорогу помнишь? – спросила меня Нейла. Травер же судорожно тыкал команды на своем браслете, подготавливая корабль к вылету. Вокруг нас мерцали щиты. Искаженные поля от колебаний и пресечений с предметами шипели, генерируя озон. Так час-другой и батарея сядет.

– Помню, лучше смотрите по сторонам!

Машина шла тяжело, с трудом входя в резкие повороты. Как я не пытался избежать обстрела, мне это не удавалось. Знакомое по дну Корусанта чувство как электрический ток пронзило меня – выстрел! Я резко крутанул неудобный штурвал влево, машина почти встала на дыбы. Вспышка. Грохот. Запах раскаленного металла. Под визг шин, едва не опрокинувшись, мы зацепили стену здания.

– Выходим! – крикнул я, не дожидаясь, пока в машину попадут из РПГ еще раз. Из капота валил дым, показались языки пламени.

Орать не было нужды, твилеки уже сами решили покинуть раздолбаную машину.

Ошеломленный Травер дрожащими руками водил по ремешку, его помогла отцепить Нейла. Одну дверь заклинило, смяв её взрывом. Поэтому мы все вывалились через другую, захватив тяжеленные чемоданы. С камней мостовой летела крошка, вокруг свистели пули. Лишь после того, как мы скрылись за углом, грохот очередей почти стих.

– Ложитесь! – снова закричал я.

Травер не спрашивая уже ничего, упал на землю. Скачок давления ударил по барабанным перепонкам. Полетели крупные камни. Затем рядом рванула еще одна граната, рассеивая осколки, пока повреждающие лишь стены. Я до скрипа сжал зубы.

– Я этого ебаного гранатометчика сейчас похороню! – сказал Травер, взяв в руки автомат и откинув приклад.

– Я скажу, когда отступить, – крикнул я ему.

Он кивнул и, высунувшись из-за угла, открыл шквальный огонь в направлении, с которого прилетали гранаты. Я подключился к сольному выступлению капитана, стоявшего как в каком-то нелепом голливудском боевике во весь рост с перекошенным лицом и поливавшего залегшего противника плазмой. Я выпустил полную обойму в том же направлении. На максимальной мощности, хрен вы за стенами укроетесь!

– Назад! – закричал я.

Мы убрались за угол.

– Нас скоро начнут обходить! – закричала Нейла, перекрикивая вой пуль.

– Сваливаем. Два перебегают, один прикрывает огнем, – крикнул Травер, сопровождая речь красноречивыми жестами.

Я кивнул.

– Нейла – твой выход!

Мы побежали, пока твилечка стреляла из бластера во все стороны, откуда только ни летели пули. Мощь крупнокалиберного пулемета в габаритах пистолета это страшно. Особенно, когда одной Фортуне ведомо, куда эта плазма полетит. Но противник о чудесной точности плазменного оружия почти ничего не знал и старательно залегал при выстрелах в его сторону.

Несколько инопланетян попытались броситься на нас с ножами, видимо получив инструкцию о роли щитов, но были застрелены, не добежав до нас всего нескольких метров. Заряды плазмы из трех пистолетов и автомата почти разорвали их на части залив камни кровью и забрызгав ей даже стены.

Так перебежками мы отступали до корабля, по счастью расположенного «всего» в двухстах метрах от того места, где я разбил машину. Хорошо, что спецназ, или кто это был, был малочислен и тоже передвигался на своих двоих. Травер оступился, упав боком на землю, тяжело встал, но его шатало. После того попадания из гранатомета в машину он не бежал, а тяжело шагал. Замедляя всю группу

– Травер! Бросай эти слитки. Они того не стоят! – заорал я. Жена Травера тоже начала причитать что-то на твилекском, но я ничего не разобрал.

Но капитан, никого не слушая, вцепился в чемодан мертвой хваткой, а другой свободной рукой стрелял от бедра во все стороны из автомата, разнося беспорядочным огнем в гипсовую пыль памятники архитектуры.

До корабля осталось каких то жалких сто метров, но метры самые простреливаемые. Около сотни бойцов контролировали проход до него. С винтовками и пулеметами. Возможно и гранатометами. А щиты начали нагреваться, отражая шальные и не очень пули.

Но площадь уже начал заволакивать едкий черный дым. Его металлизированные жирные потоки вырывались из под корабля, возводя завесу не в одном только видимом диапазоне. В дело пошли дымогенераторы, установленные на «Счастливой шлюхе». Иной раз поражаешься, зачем на корабле те или иные прибамбасы, но для всех них имелось свое назначение. Даже импровизация, если это хорошая импровизация требует «домашних заготовок». Надев маску для пребывания в неблагоприятной атмосфере, пригодную также и для подводного дыхания, мы рванули почти вслепую на сигнал корабля. Вообще это защита от отравляющих веществ, поскольку щит от них не помогает, но сгодилось и для другой цели. Спотыкающийся капитан все-таки выронил злополучный чемодан. Перегруженный он распахнулся от удара, и платина, с глухим, совершенно не металлическим стуком, рассыпалась по булыжникам мостовой. Он, было, потянулся собирать слитки с земли, но мы с Нейлой, подхватив его под мышки, потащили к кораблю. Я надрывался, таща одной рукой Травера, а другой свой собственный контейнер, не желая, чтобы он повторил участь того, что уронил капитан.

– Шайзе! – выругался я, глаза слезились из-за неплотно прилегающей маски, ничего не было видно из-за этого чертового дыма. Посреди площади разверзлась преисподняя: серный дым, пламя плазменных зарядов и воющий свинец слились в одну сюрреалистичную картину.

Травер, начал вырываться в считанных метрах от границы автоматической обороны судна и указывая на свой комлинк – его голос мы уже не слышали из-за грохота канонады

– Травер? Наша бортовая оборона нас в дыму узнает? – прокричал я капитану почти в его слуховой конус.

– Я сейчас ее отключу, и мы быстро отсюда съебемся, – ответил он мне, также крикнув прямо в ухо.

Я отошел на двадцать метров от сидящего Травера, медленно ковыряющегося в меню из-за контузии – за ним наблюдала Нейла. Затем, переведя бластеры на минимальную мощность, открыл огонь прямо из дымовой завесы – надо было охладить пыл погоне. Задержать их хотя бы на секунды.

Так, ходя туда-сюда, чтобы не выдать своего положения в дыму я отправлял во все стороны заряды из обоих своих бластеров, пока не закончился боекомплект и лишь затем присоединился к команде уже забиравшейся на карачках по еще не опустившейся до конца аппарели – так сильно они спешили попасть на борт корабля. Торопились еще потому, что для этого пришлось отключить щит корабля и в обшивку Счастливой шлюхи начали впиваться пули. А ведь могло в нее попасть и что-то похуже. Когда аппарель за нами закрылась, Травер вновь включил щит, и мы с ним, поддерживая друг друга доковыляли до пилотской. Я бросил платину за сидения, сразу залез в кресло второго пилота и начал поднимать корабль вверх. Нейла пошла в штурманскую, как самое безопасное место на корабле. Во всяком случае, в этом осиплым голосом меня уверял Травер.

Теперь оставалось решить куда более сложную задачу – улететь с этой сумасшедшей планеты.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Дисциплины, обязательные для изучения до данной дисциплины. Постреквизиты – те, к которым данная дисциплина приходится пререквизитом.

[2] Радиолокационная станция.

[3] Разрешающая способность РЛС — возможность раздельно наблюдать и измерять координаты и параметры движения близко расположенных целей. Имеются два важных параметра, от которых зависит общая разрешающая способность РЛС: разрешение по азимуту и разрешение по дальности.

Разрешающая способность по азимуту – это способность РЛС показывать на экране в виде отдельных меток эхосигналы от двух близких целей, находящихся на одинаковом удалении от РЛС. Обычно считается, что разрешающая способность по направлению равна ширине луча антенны или несколько меньше ее. Если точнее, то Угловая разрешающая способность (грубо говоря это половина ширины луча, чем меньше, тем лучше) обратно пропорциональна отношению площади антенны к квадрату длины волны (если строго, то отношению соответствующего линейного размера к длине волны). ~ (лямбда^2)/(площадь РЛС) Поэтому для улучшения разрешающей способности необходимо увеличивать размеры антенны или укорачивать длину волны.

Разрешающая способность по дальности – это способность РЛС показывать на экране в виде отдельных меток эхосигналы от двух близких целей, находящихся на одинаковом пеленге относительно РЛС. Она определяется только длительностью импульса. Влияние длительности импульсов можно пояснить следующим образом. Два удаленных друг от друга объекта, находящихся на одном направлении, дадут на экране раздельные эхо-сигналы в том случае, когда импульс, отраженный от ближнего объекта, закончится к моменту прихода импульса, отраженного от более дальнего. Поэтому время запаздывания второго импульса должно быть больше длительности импульса

[4] Что хорошо в космосе – в отсутствии радиогоризонта для сканирования можно применять любую длину волн. Но на поверхности планеты все равно возникнет неизбежная слепая зона.

[5] Эффективная площадь рассеяния – показатель радиолокационной заметности физического объекта. ЭПР является количественной мерой свойства объекта рассеивать электромагнитную волну. Повышение значения ЭПР означает большую радиолокационную заметность объекта, снижение же затрудняет его обнаружение. ВИКИ

[6] Крайне распространенная на описываемый момент событий в Галактике серия боевых кораблей Республики. Длиной 315 метров и со вполне серьезным вооружением, но уступающий всем крупным кораблям более поздней постройки вроде «Центуриона» или «Запрещающего». Хотя во всех «каноничных» источниках он и называется крейсером, но по факту это был легкий крейсер, несущий также функции конвойного авианосца. Ближе всего согласно классификации современных военно-морских судов он подходит на роль эсминца. Это не капитальное судно для эскадренного боя подобно линкорам, хотя в дальнейшем в мандалорских войнах и вынужденно играло подобную роль в силу своей распространенности и огромной серии, запущенной для восполнения потерь флота.

[7] Апертура (также раскрыв) в антенной технике — условная плоская излучающая или принимающая излучение поверхность антенн. Соответственно диаметр апертуры – диаметр эквивалентной по площади круглой поверхности.

[8] Капитан подразумевал под словом «атмосфера» мезосферу — слой атмосферы на высотах от 40—50 до 80—90 км. То есть первый из слоев атмосферы достаточно плотный, чтобы создать сопротивление движению, способное нагревать обшивку космического корабля. А атмосфера планеты «Земля», состоящая из различных ее слоев, простирается на тысячи километров ввысь.

[9] С точки зрения гидродинамики, а как следствие и аэродинамики воздух это тоже жидкость, только хорошо сжимаемая, в отличие от той же воды. И газ, и жидкость с точки зрения обычной, школьной физики и термодинамики находящиеся в разном фазовом состоянии, называются в таком случае капельной жидкостью и подчиняются общим законам. Правда, если сделать допущение, что среда несжимаемая – моделировать ее состояние становится намного проще.

[10] Станция Дон-2м в подмосковном Софрино. Общая выходная мощность — около 200 МВт.

[11] Бло́кшив — старое, несамоходное судно и/или баржа, оставленное в гавани для помещения на нём лазарета, таможенного пакгауза, тюрьмы, склада и других служб. В качестве блокшива могут использоваться корабли самых разных классов, за исключением только самых малых судов. (ВИКИ) Звездолет, используемый по причине своей устарелости или изношенности как космическая станция – это именно блокшив.

[12] (бортовая) Информационно-управляющая система

[13] Антино́мия (др.-греч. ἀντι-νομία — противоречие в законе или противоречие закона самому себе; от др.-греч. ἀντι- — против + νόμος — закон) — ситуация, в которой противоречащие друг другу высказывания об одном и том же объекте имеют логически равноправное обоснование, и их истинность или ложность нельзя обосновать в рамках принятой парадигмы, то есть противоречие между двумя положениями, признаваемыми одинаково верными, или, другими словами, противоречие двух законов. Термин «антиномия» был предложен Гоклениусом. ВИКИ

[14] Каждая сложная субстанция состоит из простых частей — не существует ничего простого.

[15] Крупнокалиберный пулемет Владимирова танковый. Калибра 14,5×114 мм. Стреляет патронами, изначально созданными для противотанковых ружей ПТРД и ПТРС. Установлен во всех советских БТРах, а также горячо любим в КНДР, будучи установленным даже на танки в качестве зенитного. Одна из причин ожирения колесных и гусеничных БТРов и БМП стран членов НАТО помимо минной угрозы. Хотя и громоздкое, но грозное оружие.

[16] Автомат Калашникова складной укороченный.

*Расчетная перегрузка - с учетом коэффициентов запаса, которые по хорошему определяются по статистическими данным или попросту - нормативно. Выше нее нельзя переходить при эксплуатации. Но за ней необязательно последует разрушение.

Но до предельной перегрузки за которой наступает разрушение (или недопустимые перемещения, выход за площадку текучести - для металлов) может быть несколько расчетных - с разными коэффициентами запаса.

Т.е. просто "расчетная" - для эксплуатации в мирное время, дабы не изнашивать ресурс дорогих военных игрушек раньше времени и "боевая" - которую можно достигать только на войне - когда истребители не "живут" так долго, чтобы это успело стать важным.

16. Сцилла и Харибда

О, Джим! Смоллет плавает по правилам. И таковы почти все капитаны. Я же плаваю по звездам.

Сильвер, Джон (Остров Сокровищ)

— Мы всё ещё летим.

— Этого мало.

— Этого достаточно - Малькольм Рейнольдс

(Светлячок)

Слушай, а если как в математике или алгебре, сложить положительного гондона с отрицательным гондоном и получить, типа, ноль гондонов?

Джесси Пинкман (Во все тяжкие)

Музыка:

Сруб – Василиск

Parra Bellvm – Тело Христофора Колумба

Я, торопясь вырваться из задымленной ловушки,начал поднимать машину в воздух.

– Какой план? – спросил я у капитана, имевшего совсем потерянный вид. Он не ответил, шаря по приборным панелям растерянным взглядом .

– Может тебе в мед отсек надо? Ты как?

– Легкая контузия, – ответил он с задержкой, вяло отмахнувшись

Ага, контузия. Капитан даже не терял сознания, разве что на секунду. Он отделался легким испугом, хотя граната попала ближе всего к нему. Вот что щит животворящий делает.

– После того, как мы начнем маневрировать, до медицины можно будет и не добраться. Разве только растекшись вдоль переборок, – предупредил я капитана.

– Я в порядке, – он тряхнул головой. – Поднимай корабль. Прямо над нами флотские зависли, лучше об этом подумай.

– Я вижу, – ответил я, прокладывая мимо них маршруты движения. Как я их не сдвигал, все они легко перехватывались. Последней я проложил пологую дорожку настильно через атмосферу. Долгий путь в плотной среде теоретически вел к свободе. Как ордалия огнем.

– Дерьмовый вариант, – сказал Травер, следя за моими действиями, – мы сгорим в атмосфере на такой скорости.

– Но они же не знают, что наш трюм теперь совсем пуст. А щит уже давно не родной. Сейчас, пока карты еще не открыли, немного блефа не повредит.

– Но они то не в атмосфере, поэтому могут надменно плевать на нас сверху вниз. Или ебнуть с турболазера, – он скривился, как от зубной боли, – Мы для них сейчас никто, тут дикое пространство. Если уж хваленые джедаи не смогли договориться, то и эти вояки могут последовать их примеру. Если мы полетим прямо через их строй на орбите, то точно их разозлим.

– Тогда мы пойдем через атмосферу, где можем не опасаться турболазеров фрегата, – предложил я еще раз ту же самую идею

Я обратил взор на извилистую линию своей судьбы. Которую собирался выгнуть по своему усмотрению.

– Я знаю, мы должны пройти, корабль справится – на пределе, – уверенно сказал я, хотя сам и считал эту затею безумной, – щиты должны сдюжить, а вот они должны быть уверены в обратном. Мы должны убедить их в этом. Поэтому маршрут должен пройти на самом пределе наших возможностей – но пусть они решат, что мы ошибаемся. Фатально ошибаемся. Особенно в самом начале – чтобы экстраполяция показала бессмысленность и смертельную опасность этой затеи. Для этого нужно будет сбавить мощность нашего щита в начале разгона.

– А потом изменим слегка траекторию и включим щиты на максимум, может, и не расплавимся, – продолжил капитан задумчиво. – Но мы их все равно перегрузим, – засомневался он.

– Они нам уже никогда не понадобятся, если мы с ними пересечемся, – продолжал я убеждать капитана.

– Ладно, не будем дразнить меднолобых канониров, – нехотя согласился он, затем зло усмехнулся, – и Олег, кто не рискует, тот не умирает молодым. Трогай!

Я включил автопилот, и он потащил нас по проложенному курсу. Пройти этот маршрут надо было как можно скорее, но тонкие стенки из дюрастила пугающе быстро перегревались при той скорости, которую могли придать нам плазменные двигатели в этом море агрессивного газа. Я включил основные двигатели прямо над городом, совершая экологический вандализм, загаживая их без того чумазую и радиоактивную атмосферу чудовищным потоком ионизированных частиц. Легкая дрожь прошла по звездолету, словно у нас на борту был не термоядерный реактор, а стучал тепловозный дизель. Заныли зубы.

Я почти физически ощутил, как потоки заряженных частиц, порождаемые реакцией ядерного синтеза в реакторе, тормозятся в магнитном поле, создавая огромную разность потенциалов. Чудовищная мощь запертая в объеме морозильной камеры! Все это происходило в пространстве, искаженном в множестве координат для того, чтобы ужать гигантское энерговыделение и чудовищные скорости и расходы рабочего тела в мизерных объемах ректора. Поэтому он и назывался «реактором на гиперчастицах».

Этой мощности хватало, чтобы привести в движение всю махину корабля. И еще как привести! Махину? Ну, почти тридцать метров в поперечнике и чуть более в длину, при высоте в десять, это, на мой взгляд, для транспортного средства немало. Пусть и со всеми торчащими во все стороны антеннами и выступами. Имела «счастливая шлюха» пустой вес в добрых двести тонн. В трюм можно было запихнуть еще хоть триста тонн, но груза достаточно плотного. А ведь даже какие-то несколько десятков тонн груза существенно ограничивали нашу маневренность. Нормальным же грузом[1] для нашей модели корабля считалась нагрузка в чуть более чем сто тонн.

Третий и второй законы старого алхимика Ньютона до скрипа сжимали силовые конструкции сложнейшей и почти совершенной геометрии, созданные инженерами Мон-Каламари, мыслящими далеко за прямоугольными рамками декартовых координат. Но даже этого было мало – трубы и все жесткие и длинные элементы имели изогнутые компенсаторы, иначе бы при прогибе корпуса корабля, какой случался на пределе его возможностей, они лопнули бы, как хворост.

Наш легкий транспорт постройки Мон-Каламари был хорош с точки зрения сопромата. Очень хорош. Но выливалось это в ужасающую головную боль при его ремонтах – все агрегаты тоже размещались согласно неясной мне криволинейной логике.

Я увеличил тягу двигателей, когда мы вышли в слегка разряженные слои атмосферы. Замигали предупреждающие сигналы, свидетельствующие о высокой температуре корпуса. Датчики фиксировали за нами шлейф осыпающегося «стелс» покрытия. Хоть на что-то оно сгодилось – ему выпала неожиданная и ослепительно яркая, хотя и короткая роль – стать абляционным покрытием.

– Гондон, – неожиданно выразился Травер.

– Кто? – мне стало интересно.

– Тот механик, которые это сушеное дерьмо шаака наносил на мой корабль. Найду и убью нахер.

– Я так понимаю, что сейчас оно начало отваливаться чересчур рано?

– Очень вежливо сказано. Сбавь немного скорость, я боюсь за нашу обшивку.

– Совсем немного можно, – не стал с ним спорить я и двинул немного РУД[2] на себя.

Отказала антенна радиосвязи. За ней пара внешних приводов. Затем замигало кислотно-желтое уведомление о частичной неисправности еще одного агрегата. Плевать – это далеко не самое главное. Главное можно пересчитать по пальцам.

Если бы корпускулярный щит на малой мощности не помогал бы расталкивать молекулы ставшего на такой скорости вязким, как желе, воздуха, то мы бы уже горели в атмосфере, как блок баллистической ракеты. Поврежденный блок. Генератор щита тоже постепенно подходил к критической температуре работы. Его ведь тоже надо охлаждать, а при такой температуре проектора, расположенного снаружи сбрасывать лишнее тепло становится очень трудно, а все из-за малого температурного напора в рубашках охлаждения этого агрегата.

Следующими не выдержали испытания трубки одной из петель системы охлаждения реакторов. Давление в сочетании с температурой сделали свое дело, и гелий стремительно покинул контур через лопнувшую трубку. Впрочем, осталось ещё шесть петель.

Мы переглянулись с Травером, затем молча уставились на навигационную карту.

– Стоит подняться выше, – сказал он, – пока еще что-нибудь не развалилось.

– Ага.

– Смотри, корабли на орбите никуда не двигаются! – воскликнул он, не веря или в свою удачу, или же в их глупость.

– Тогда начнем подниматься выше, – я изменил траекторию, не дожидаясь подсказки капитана – теперь мы должны были занять более высокий эшелон, а затем резко устремиться вверх, как сигнальная ракета.

А теперь крутое пике!

– Эй, неунывающий и мужественный командор, а что там нам хотят сказать эти военные? – я указал на мигающее предупреждение о входящем сигнале.

– Давай послушаем, – не смог сдержать любопытства капитан, и надавил на кнопку, принимая вызов.

– Я, Лейтенант Зак Тармин. Мне интересно, нахера вы это делаете? – загорелась голограмма мужчины, человека, судя по всему.

– Не стоит отвечать, – сказал капитан, – Оставим его в блаженном неведении. Пусть запишет в отчете: «неизвестный борт не вышел на связь». А не «капитан Травер Последний окончательно тронулся умом и решил сгореть в атмосфере».

– А как насчет тех джедаев, ты же представился им?

– Теперь следует учесть тот факт, что их могли и кокнуть.

– Джедаев? Они же живучие, как палочка Коха! – не поверил я в такое.

Хотя я и не следил за ними, и не мог ничего об их судьбе сказать – такое обращение к Силе здорово отвлекает.

– Я еще не слышал ни об одном джедае, отразившим, к примеру, авиабомбу, – кровожадно заметил твилек.

– Потому что ни один нормальный джедай не окажется на том месте, где она упадет, – ответил я.

– Тоже верно, – не стал спорить капитан. Он еще страдал от того, что он назвал легкой контузией, но, похоже, потеря сознания ему не грозила.

– Смотрите! – вышла на связь Нейла, сидевшая за моим местом в штурманской. – Они разворачиваются и не в нашу сторону!

– Вам повезло, – вновь вышел на связь лейтенант – Вашего брата еще подвалило. Вы тут только первые, но далеко не единственные. Можете не кичиться своей уникальностью. Но их мы собьем, если они будут выебываться так же, как и вы.

Капитан выдохнул, я же сбавил тягу, дав притормозить нас напору воздуха. Затем открыл заслонки, закрывавшие обзор через кокпит и увидел очищенный от матового покрытия, как от шелухи нос звездолета. Теперь он сверкал полированным металлом, подобно истребителю зари реактивной авиации.

– И что бы они сделали, полети мы прямо через их строй? – спросила Нейла.

– Ну, чисто юридически они должны соблюдать законы, – капитан опять поморщился, как от головной боли. – Но в таких случаях контрабандистов могут и подстрелить. Мне известно немало таких примеров. А потом скажут: «нас здесь не было». Хрен ты, что потом докажешь. Или как сейчас – они поступили хитрее – намерено стали так, чтобы мы совершили «опасный, угрожающий маневр». Со всеми вытекающими.

– Понятная стратегия. «Если вы играете без правил, то отчего мы тоже должны их соблюдать?»

– Вообще-то должны, – сказал Травер с усмешкой.

– Кому? – я спросил его со вздохом.

– Республике, я полагаю, – ответил мне капитан. – На территории военных и дипломатических кораблей Республики, включая нейтральный космос действуют именно ее законы. Но только для них. Поэтому первым делом я зашифрую все сделанные записи и выложу в голонет. На всякий случай. Умелый адвокат сможет с помощью этого нас отмазать, если им взбредет в голову на нас наехать.

За нами не гнались ни истребители, ни крупные корабли. Это радовало. Но мы все равно уходили от них на максимальном «рабочем» ускорении в тридцать g[3]. Что давало возможность за минуту разгоняться до почти семнадцати километров в секунду. В любой момент военные могли передумать и выслать «Ауреки» нам на перехват. А эти ужаленные не разваливаются и при более чем шестидесятикратных перегрузках, и это с боевой нагрузкой! Что позволяло им нагнать нас и при немалом удалении от их носителей.

– Каждое их действие записывается, – объяснил мне капитан. – Чисто юридически довольно сложно скрыть вылет истребителя. Капитан не в силах исправить лог событий в памяти корабля, у военных это так. Навязали сверху, чтобы вот таким самоуправством за пределами ретрансляторов голосвязи они не занимались, – он довольно улыбнулся. – А вот сделать «случайный» выстрел из турболазера по «метеориту», особенно движущемуся на встречной траектории, или захватить гравитационным захватом неопознанное судно для досмотра очень даже можно.

– Хорошо, что мы разминулись, – порадовался я.

– Еще сотня таких перегревов и корабль можно будет продать только на запчасти, – не очень-то довольно сказал Травер, – а корабль стоит немало.

– Сколько кстати? – проявил я интерес.

– Ну, мой я бы смог продать за двадцать миллионов кредитов. Можно и больше выручить, если не торопиться. Все-таки установить такие модификации стоит дорого.

– Внушительно, – сказал я.

Хотя, на мой взгляд, это было вовсе не дорого. Репульсорный скоростной грузовик с грузоподъемностью как у «КАМАЗа» стоил порядка двухсот тысяч кредитов. Но КАМАЗы и их местные аналоги никто не комплектует ни проекторами щита, ни турболазерами, ни уж тем более РЛС и более сложными гиперпространсвенными датчиками. А также системой жизнеобеспечения. Да и сравнивать звездолет с репульсорным грузовым лэндспидером, пусть даже и сходной грузоподъемности некорректно. Тот же «Горбатый» - Ил-76 стоил на Земле около ста миллионов вечнозеленых. Так, что пропорция цен звездолет/грузовик в Галактике была раз в двадцать меньше, чем самолет/грузовик на Земле. Что, однако, все равно не делало звездолеты доступными по ценам для простых смертных.

Когда я лазил по голонету в поисках дешевого звездолета, то маленький и убогий бот с минимум удобств, слабым щитом и откровенно убогим астронавигационным оборудованием, при этом бороздивший просторы вселенной почти век, стоил около миллиона кредитов. Так то.

«Счастливая шлюха», все ускоряясь, покинула пределы атмосферы этого негостеприимного мира. Материки удалялись со скоростью, заметной на глаз. Но все также – только на мониторе. Попробуй мы начать разворачиваться на такой скорости радиус разворота будет невероятно огромным. С диаметр планеты точно.

Но мы еще не покинули гравитационную яму, создаваемую небесным телом. Прыжок из нее был невозможен, вернее имел совершенно непредсказуемые последствия. А попав в неразведанную область ее не покинуть уже никогда. Совершение же прыжка по обратным координатам могло вынести нас вовнутрь планеты.

– Куда прыгаем? – спросил я капитана, кумарившего в кресле.

– А.., что? Куда дальше? – он подумал немного. – На Налл-Хатту, там продадим добычу по достойной наших усилий цене. Никто там и спрашивать сопроводительные документы на груз не будет. Там это не принято. И сделать это надо как можно быстрее.

– Не затормозив перед этим? – опять засомневался я.

– Плюс-минус погрешность… кого это волнует, – беспечно сказал он. – Чем раньше уйдем отсюда, тем лучше. И я не хочу тормозить в зоне действия турболазеров вон того крейсера, – он ткнул в голограмму. Тот спешил остановить очередных охочих до поживы проходимцев.

– Тоже верно, – кивнул я.

Я ввел координаты конечного прыжка в терминал. Через пять минут расчетов он предоставил предварительный вид оптимального маршрута, состоящего из множества прыжков. В идеале можно было войти в гипер в одной точке и выйти уже у цели. Но чем сложнее было устроено гиперпространство, чем больше в нем было аномалий и чем меньшая плотность реперных точек по аурек, крэш и форн[4] координатам была занесена в гиперкарту, тем сложнее это было сделать. С ростом числа перестроек по гиперкоординатам лавинообразно накапливалась погрешность, и в итоге можно было выйти далеко за пределами исследованных регионов. Обратный прыжок с таким багажом ошибок был нереализуем. В итоге мы должны были определить точки промежуточных «остановок». Неизбежно разрывая огромное путешествие в гиперпространстве на много маленьких участков. Конечно, можно вносить в маршрут поправки и вручную, перед тем как обсчитывать прыжок до первого «всплытия». Но что толку?

– Капитан, тут можно выходить? – я ткнул в ближайшую промежуточную точку на маршруте. Ничем непримечательная система с звездой, которой даже не хватило веса как следует разгореться. Но зато тлеют такие очень долго.

Он из под прищура минут пять рассматривал предложенный маршрут, а затем махнул рукой. Похоже не только на маршрут.

– Сойдет, – он устало прикрыл глаза.

– Как скажешь.

– Да когда уже? – сказал раздраженно теряющий терпение Травер. Гипернавигационный компьютер рассчитывал прыжок уже почти полчаса. Не сходилось у него никак.

Мы, казалось, уже отчаялись дождаться когда он закончит с вычислениями, но все же вошли в гипер, пусть и плюнув на предупреждение об огромной дисперсии координаты выхода. Только теперь можно было чувствовать себя в безопасности. Но легче от того не было. Я первым делом запустил самодиагностику систем корабля. Не хватало еще получить «сюрприз» с нежданным выходом из строя, к примеру, одного из двух главных реакторов. Необходим был и срочный ремонт систем охлаждения. И если есть время, то оно не для того чтобы расслабляться – корабль всегда должен быть в максимально боеготовом состоянии. Так говорил Ивендо, а спорить с ним в вопросах эксплуатации звездолетов - расписаться в своей неизлечимой тупости.

Я, выйдя в коридор, встретил там Нейлу.

–Эй, что-то тебя не было слышно, – сказал я ей удивленно.

– Пока вы там обжаривали судно на гриле, я подготовила наш медотсек к работе с любой формой контузии. Мы все-таки твилеки, а не люди – она указала на свой слуховой конус.

– Тогда туда надо отвести Травера, – кивнул я. – а то он не очень хорошо себя чувствует.

Он с каждой минутой все сильнее впадал в странную апатию. И я не мог понять почему.

Нейла помогла мужу добраться до медицинского отсека. Похоже, я опять не знал неких тонкостей физиологии твилеков, и ему действительно нужна была помощь. Хотя хлопнуло и не сильно, на мой взгляд. Во всяком случае, в ушах звенело недолго. Но, как сказала Нейла, такова расплата твилеков за острый слух в широких диапазонах.

Требования к судовладельцам о медицинском обеспечении сильно разнились в зависимости от размера судна и его автономности. Да и от возможного экипажа также. Наш медпункт мог провести несложные анализы или оказать первую помощь. Провести серьезную операцию в нем было невозможно – по местным меркам. По моему мнению, функционал был потрясающий. В крайнем случае, в соседней кухне был тибановый холодильник. Соседство кухни и медицины по этой причине не было случайным. Оборудование необходимое для шоковой заморозки/разморозки в тибане было тяжело и габаритно, но стоило дешевле, чем полноценная хирургическая ячейка. Да и хранить тибан, бывший рабочим телом для субсветовых двигателей в жидком виде было опасно. Эта «горючка» натурально была горючей и не менее огнеопасной, чем керосин.

Нашу автономность ограничивал именно запас этого сжиженного или замороженного до кристаллического состояния газа, расходуемого релятивистскими двигателями, а также продовольствие – у нас не было сублиматоров и пищевых реакторов, как на большом военном корабле.

Пока капитан валялся под капельницей и отходил от шока в компании твилечки, я носился по всему кораблю и проверял агрегаты на работоспособность. Несколько резервированных систем, не имевших большой важности, работали с перебоями, но ситуация оказалась лучше, чем я ожидал. Выходит, что некая угроза, все еще тревожащая самую периферию сознания связана вовсе не с техническим состоянием корабля и это… напрягает.

Т2-B3 был отправлен наружу, заваривать лопнувшие трубки теплового проектора. Ему пришлось отрезать и заглушить часть змеевиков, поскольку ликвидировать трещины не представлялось возможным.

То, что в охлаждении использовался именно гелий, а не, к примеру, вода, было большим неудобством. Одно повреждение – и он в секунду утекает в вакуум. Часть теплообменника опустошается – часть, поскольку она оперативно отсекается силовой завесой, не дающей разом потерять весь теплоноситель. Гелий – весьма своенравный, чистых кровей газ, не терпящий несвободы. Но давление, которое надо было создать в трубках для предотвращения закипания, к примеру, воды, при температуре в тысячу градусов, как и необходимая система компенсации объема, критически увеличили бы вес систем охлаждения. Не говоря о том, что теплопередача через толстые трубки, рассчитанные на такое чудовищное давление, шла бы и вовсе вяло. А замерзнув в трубах при нулевой отводимой мощности, она могла вывести судно из строя. Вода, как теплоноситель – бессмертная классика, но не для звездолета.

Кроме того она была еще и очень тяжелой, что ставило крест на идее использования любой другой жидкости с более высокой температурой кипения (вроде жидкого металла) в качестве теплоносителя. Поэтому охлаждение было безальтернативно газовым.

Трубки имели сложную форму, интенсифицируя теплообмен. Меня, как энергетика восхищала мощность этих теплообменников при их малом весе и одновременно огромной стойкости к перегрузкам.

Закончив регламентные работы, я перетащил весь груз платиновых металлов в контейнеры грузового трюма, чтобы они не мешались под ногами. Почти полтонны платины и еще каких-то более редких металлов.

До выхода из гипера я даже позволил себе немного вздремнуть, а за двадцать минут меня поднял сигнал будильника. Наглотавшись кафа, я еще раз поплевался с этого напитка. Надо найти аналог чая в Галактике! Взбодрившись и перекусив энергетическим батончиком, я прошел в пилотскую, где уже расположился Травер.

– У меня нехорошее предчувствие… – сказал я вкрадчиво. На душе действительно висел груз тревоги.

– У меня, как это ни странно тоже, – отхлебнул кафа капитан. – Беда не приходит одна.

Мерцание гиперпространства перед нами погасло, открыв вид на тусклую точку – далекое светило. Звезда необычно меняла свет через мерцающий барьер, пока мы «всплывали» из гипера. Но, это мог видеть только я сам. Сними это камерой и воспроизведи на датападе, я бы увидел куда более тусклую картину. Но я не спешил знакомиться с психиатрией и не делился этим с окружающими.

Травер тут же вывел навигационную обстановку на лобовое остекление. К нам, ускоряясь, шло на перехват неопознанное судно. Слишком быстро, чтобы избегнуть пересечения траекторий.

– Еще одни умственно обделенные, – глубокомысленно сказал капитан. И тяжело вздохнув, нажал кнопку боевой тревоги. Она по совместительству готовила корабль к боевому положению, а не только терзала слух малочисленного экипажа. Затем, когда до нас все равно не дошло, он отключил душераздирающий вопль.

– Травер, – раздался голос Нейлы, – в чем дело?

– Пираты... Чего стоим? Живо к бою! К бою! Я кому сказал?! – заорал он, привстав с кресла.

Я пулей вылетел из кокпита, в штурманскую – там хранился мой легкий скафандр. «Салфетка» в просторечии. Одевать скафандр надо уметь за время, пока горит спичка… пока ей есть в чем гореть. Если произошла разгерметизация, то сначала нужно надеть дыхательный аппарат, всегда носимый на поясе. Он даст десять – пятнадцать секунд сознания при взрывной декомпрессии. Затем собрать всю свою волю к жизни, всю свою скорость – от считанных секунд будет зависеть твоя жизнь. Особенно от самых первых – пока есть еще силы и парциальное давление кислорода в легких, чтобы спешно спрятаться в эту вторую кожу от холодных объятий пустоты.

Не одни мы решили воспользоваться новехоньким маршрутом. Пираты засели на маршруте, тоже ловя свою «удачу». И у нас не было получаса на расчет нового прыжка. И дело было не только во времени – корабль, во время расчета прыжка должен снимать характеристики полей в окружающем пространстве, да и вообще, двигаться максимально линейно, желательно не дергаясь и без ускорения. Представляя при этом из себя идеальную мишень.

Но пока Ивендо лечил свои прокуренные легкие и измученную химией печень, вторым пилотом был я и потому должен был занимать место рядом с капитаном. Тут мое место в бою.

Капитан включил аварийное опорожнение наружных баков водяного запаса. Прямо в открытый космос. Был бы груз какого-нибудь хлама, мы бы и его сбросили. Водяные капли резко испарялись в вакууме, настолько резко, что затем превращались в микроскопический иней, оставляющий за нами шлейф – как у небольшой ледяной кометы. Корабль стал набирать скорость, выйдя на встречный курс. Корабли шли лоб в лоб – как рыцари на ристалище. Я не стал спрашивать капитана, зачем он так делает – ему виднее.

Травер щелкнул по панели, принимая сигнал от пиратов.

Из голографического проектора выросло небольшое лопоухое существо – в бронежилете, с длинной шеей и вытянутой вперед мордой. Венчала её пара глаз-антенок. Гунган?!

– Ваша не дергайся! – ААА! Точно гунган! Мысленно заорал я. – Ваша лечь в дрейф. Сейчас же. Если жить еще хотите. Босс Данкс говорит вам это. Моя милосердныя, моя не убивать вас, только грабить.

Пиратский капитан-гунган эмоционально размахивал руками. И ушами. Было бы смешно, если бы у этой обезьяны не имелся вооруженный корабль. Какого… вообще? Эти земноводные по канону жили обособлено и не очень-то выделялись в техническом смысле. И это через тысячи лет! Хотя, может… я чего-то не знаю?

Я вывел на экран информацию о корабле пиратов. Им оказалась яхта постройки верфей Рендили. Достаточно крупное судно, надо признать. Вытянутый игловидный корпус достигал восьмидесяти метров длиной. Пролистал данные о базовом оснащении корабля на экране. Слабенько. Крупный корабль некогда был роскошной скоростной яхтой, но промышленность специальных кораблей для пиратов не выпускает.

– Он медленно идет. Или груженный, или неродных пушек у него хватает, – предположил я, пристегиваясь к креслу. Оно тут же начало генерировать локальный щит, который мог защитить меня от какой-нибудь остаточной мелочи при пробитии основного или тонкой, как фольга обшивки.

Затем всухую разжевал таблетку радиопротектора – страшная горечь разлилась во рту. Лицо мое перекосило от спазма, но я не жаловался – так эта химия резвее всасывается в кровь.

– Или то и другое, – сказал Травер, оценивая наши шансы, – и щиты у пирата вряд ли родные.

– Если ваша не заглушай движки, то я бум-бум вас! – продолжал угрожать пират. – Живые будет завидывый мертвая. Если ваша слушайся меня, то я пощадить ваша жалкая жизни.

Мы с Травером переглянулись, поражаясь «правильной» речи пиратского капитана. Босс Данкс вроде? Но он все равно был достаточно убедителен.

Затем он включил нашу сторону связи с пиратом.

– Иди нахуй, пока я не разнес твое корыто, лопоухое чмо! – сказал он гунгану. Травер явно был не в духе. – И если ты не уберешься отсюда, то это ты пожалеешь о том, что покинул матку своей мамаши. Или ты вылупился из сраного яйца? Мне похер, собственно говоря, из какой жопы ты появился на свет.

– Твоя грубый! Я наказать тебя за это. Ты будешь жалеть об этом, пока я расчленяй тебя, как филе шаака.

Травер, выключил связь, продолжая готовить судно к бою. И снизив ускорение до достаточно небольшого, так, чтобы можно было передвигаться по коридорам корабля.

– Нейла, пройди сюда к нам, похоже придется воевать, – сказал по громкой связи Кэп. – И принеси сюда все оружие, какое нам может пригодиться.

– У нас пять минут до столкновения, помоги пока Нейле со снаряжением, – затем сказал он мне.

Я сорвался с места и встретил ее в кают-компании и в два захода притащил все, что она извлекала из оружейки. Если дело дойдет до абордажа, мы сможем дорого продать свои жизни. Какая глупая фигура речи! Как будто это то, что можно в чем-то измерить!

Нейла тоже надела «салфетку», хранившуюся в кокпите рядом с костюмом Травера – я отвернулся, чтобы не смущать твилечку, хотя ее, по-моему это совсем не волновало. Это одеяние напоминало что-то среднее между тяжелым скафандром для ВКД и тем фантастическим «скафандром в облипочку» что встречается только в играх и мультфильмах.

Капитан зацепил маркер корабля противника системой наведения. Теперь мы его точно не потеряем. Мощность щитов он перевел по умолчанию на направление к противнику.

– Ты участвовал в подобных стычках? – спросил меня капитан.

– Ни разу. Но могу работать пророком.

– Если что-то мне будет нужно узнать, то я спрошу. Хаттово дерьмо, как мне сейчас нужен Ивендо! Ты умный малый, но его на этом посту никто заменить не сможет, – сказал он мне.

Я всматривался в тактические знаки, данные системы управления стрельбой и показатели щитов. Это не простое пилотирование – это намного сложнее.

На экраны выводилось море информации, от досягаемости огня до вероятности попадания тем, иди иным оружием по противнику. Были выведены и ракурсы пуска торпед. Из-за огромных скоростей, на которых мы могли пересечься с противником, пуск торпеды по нам, должен был бы завершиться нашей неминуемой гибелью, но все было сложнее, чем казалось на первый взгляд.

Не давая разорвать дистанцию, капитан навязывал ему свои условия игры – пущенная со стороны и долго разгоняющаяся по широкой дуге ракета могла прийти с куда большей скоростью и энергией, чем запущенная по самой короткой траектории даже с учетом того, что мы двигались ей навстречу и с ускорением. А еще все наши пушки, РЛС, способная работать как средство РЭБ смотрели вперед, готовясь такую ракету сбить.

Капитан навязал пирату «рукопашную». И тот уже пропустил «окно», когда пуск ракет еще имел смысл. Пока тот думал – мы уже сократили дистанцию. Блеф и скорость, бег по лезвию клинка – родные стихии для капитана.

Пускать же ракеты со слишком большой дистанции, пройдя которую они наберут огромную скорость тоже не всегда выгодно. Если она потеряет цель на большой дистанции, то пролетит мимо.

Это по маневренной цели вроде нас, а вот стационарный объект такой снаряд разнесет за милую душу.

Невидимый молот врезался в грудь, выбивая воздух, будоражаще запахло озоном – пират сделал залп, разряжая накопители энергии, когда проносился мимо нас, как пушечный снаряд.

Корпус звездолета задрожал, как мост под ротой марширующих в ногу солдат. Так, если бы мы сидели в подвешенном краном морском контейнере, а по нему стучали кувалдой. Неприятное ощущение, от которого холодеют руки, замирает сердце и даже сбивается дыхание.

На миг возникло желание выблевать все внутренности.

Это мы с огромной скоростью развернулись вокруг своей оси, и сделали залп из турболазеров вдогон уходящему пирату, летя двигателями вперед. Компенсатор неплохо отрабатывал линейные перегрузки, но отвратительно – перегрузки вращения вокруг своей оси. Автоматика вместо того, чтобы плавно изменять мощность компенсаторов инерции вслед за перегрузкой, колебала ее, как пульс у страдающего тахикардией.

На экране загорелись цифры загрузки щита, выдержавшего попадание, температуры проекторов и генератора. Они немного выросли после абсорбции урона. Совсем немного.

Пират тоже должен был оставить часть запасенной энергии нетронутой – ведь она потечет по сверхпроводникам также и к эмиттерам щитов, чтобы искажать, буквально выворачивая ткань пространства, отражая ответные выстрелы. Ведь шла она и на щиты и на пушки из одного и того же источника.

– Мы их тоже не пробили, – констатировал я факт. Никто не выплеснул всей энергии в турболазерный залп – и Травер и наш противник благоразумно осторожничали. Никто не знал полной емкости суперконденсаторов противника. Да и о той пиковой мощности, которую можно пропустить через турболазеры и которую мог отразить щит противника ни у нас ни у врага информации не было. И никто не спешил открывать карты раньше времени.

– Пойдем ва-банк, – капитан изменил схему расхода энергии. И готовясь пропустить через орудия столько, сколько это было возможно. – У него, я думаю, реакторы должны быть мощнее.

Капитан не рисковал – он поступал оптимально. В действительности стратегия эта выигрышная, если уверен в том, что твой корабль не превосходит по мощности противника или равен ему[5]. И, как некоторые не понимающие самой сути риска говорили – «очень рискованная». Не понимая, что если перемножить много «мелких рисков» и неэффективно расходовать энергию на запитку щитов, то суммарный риск будет даже больше

Я смотрел на мигающую дугу, постепенно подводящую нас к новому столкновению. Вот и возможность вновь стать той звездной пылью, из которой мы все без задней мысли и проэволюционировали. Умом я понимал, что трагедия в том не большая – в случае чего скорбеть по этому поводу будет некому. Но все равно заранее обидно. А еще страшно. До тремора в ладонях. От меня сейчас ничего не зависит – твердил я себе, тем не менее, не отрывая взгляда от экрана – на приближающуюся точку противника. Точка… Она и вправду может стать точкой.

Наши неродные орудия с кастрированной системой охлаждения, тем не менее, могли поглотить насухо в одном залпе весь энергетический запас корабля. А еще они были лишены приводов и были закреплены на корпусе неподвижно. Что ухудшало точность углового наведения и соответственно дистанцию огня. Противник откроет огонь первым – а это не в нашу пользу.

Я закрыл глаза и сказал:

– Наш агрессивный гунган собирается придерживаться той же тактики. Но не полностью – часть он оставит для щитов.

Капитан, посмотрел на меня, пожевал нервно губу и сказал нервно.

– Он может и промахнуться.

– Нет, не промахнется, – ответил я уверенно. – У него пушка в поворачивающейся башне. Вектор огня и тяги у пирата ранее не совпадал.

Ползунки расхода накопителей на турболазеры были сдвинуты пальцами капитана вверх, уткнувшись в свой потолок.

Мы разминулись еще раз – корабль тряхнуло. Я защелкнул забрало шлема, чтобы не дышать ионизированным до предела воздухом. Свершилось чудо, и основные системы не пострадали. Отсутствие брони выступило как удивительное преимущество – потоки частиц, разогнанные турболазером, пробили нас насквозь, как лист бумаги, и унесли большую часть энергии с собой дальше. И не передав ее нам.

Над нами мелькнули вспышки бластерный турели, питаемой прямо из реактора, когда мы пронеслись на дистанции «пистолетного выстрела». То есть ближе десяти тысяч метров. Сбив пирату щит, мы сделали его уязвимым к оружию с самым жутким заброневым эффектом. Чем поспешили воспользоваться. Но он как летел до этого так и летел дальше, только с корпуса была оторвана какая-то мелочь.

– У этого ушастого косноязычного пидораса щит лучше, да и орудия тоже, – неудовлетворенно сказал Травер, – Надо уходить в отрыв.

– Сразу никак нельзя было решить? – раздался голос Нейлы. Она все это время не вмешивалась, боясь отвлечь нас от боя.

– У него максимальная перегрузка больше, чем у нас, и я решил, что не выйдет, – ответил, оправдываясь, капитан. Его руки в это время нервно бегали по приборной панели и сенсорным экранам.

– Паспортное, то есть значение, – тем не менее, он нашел время объяснить причины своих поступков. – Ведь тот, кто показывает свои ходовые возможности сразу – конченый идиот. Похоже у этого пирата мозг размером с гранату. Но блять, это дерьмо сыграло с нами дурную шутку. Меня провели. Меня! Не понять, что это вовсе не блеф! Пиздец! – распалялся капитан.

– Это так.. С таким щитом и орудиями он не может иметь заводские сорок пять единичек, – высказал я очевидный факт, спешно изучая характеристики вражеского корабля в локальной библиотеке кораблей. Но капитан знал, как оказалось, это и на память.

Но если он медленнее нас… Я внезапно понял, что делал сейчас капитан! И зачем сходился лоб в лоб два раза, все увеличивая дугу! Хотя то, что мы не сделали ставку на защиту и было глупым решением, но так мы создавали предпосылки к реализации запасного плана, которым сейчас и воспользовались.

Пока мы обсуждали вопросы тактики, мы делали циклопический разворот с радиусом кривизны в несколько десятков тысяч километров. Оставалось еще пять… нет – уже четыре минуты до следующего контакта. Но ему не было суждено состояться. Нас надежно разделяют тридцать тысяч километров. И это расстояние меняться теперь не будет.

«Спидометр» показывал относительную скорость в сорок километров в секунду. Я чуть со смехом не вспомнил кадры из оригинальной трилогии, где звездные истребители гонялись друг за другом в стиле поршневых самолетов.

Капитан закончил изменять курс. Поскольку мы обладали чуть большим ускорением, и благодаря тому, что успели набрать за несколько заходов огромную относительную скорость, капитан превратил нашу траекторию в стабильную орбиту вокруг пиратского корабля. Он, обладавший меньшей, чем мы перегрузкой выступал ее центром, а мы с малым относительным ускорением, ставшим центробежным двигались вокруг по огромной окружности.

Пат. Но всяко лучше того, чтобы изображать из себя камикадзе.

– Мы же можем уйти, – сказала крайне обеспокоено Нейла, не понимая Травера, – почему мы все еще кружим? Зачем?! Почему не оторвемся?!

– Если мы просто развернемся и втопим, то получим вдогонку торпедный залп, – объяснил Травер наше движение и свой новый план. – Может, уйдем, а может и нет. И если по нам попадут, то распылят – ракета успеет разогнаться до очешуительных скоростей. А под такими ракурсами мы сможем оторваться от него и заняться ракетами уже после пуска. Так они до нас не дойдут – собьем на подлете.

У нас превосходство в маневре, – размышлял я, – но не такое большое, чтобы изображать из себя военный истребитель с протонной торпедой на борту. Но достаточно, чтобы не дать подойти к себе ближе. Все же это не победа – а только выигрыш во времени. И может быть общий проигрыш по шансам, но я не настолько разбираюсь в этих тонкостях и вынужден довериться капитану.

Я глянул на боевую сводку – корабль противника мигнул. Оптика зарегистрировала выстрел. Он и с такого астрономического расстояния пытался вести огонь. Но наш щит уже вновь был заряжен, а попасть он мог только при большом везении. Травер же пока и не пытался вести огонь – надеясь на максимальную мощность щитов.

Я погрузился в Силу, нащупывая причины и следствия. Факты и намерения.

– Он промахнулся, и пока не зарядил щиты… – договорить я не успел. Травер нажал на кнопку, и корабль выполнил заранее заложенный сценарий.

Меня затошнило от болтанки – «Шлюха» сделала выстрел. Мимо. Но поступок совершенно верный – надо пользоваться любым шансом, любым промахом и ошибкой противника.

Капитан не стал дожидаться, очередного промаха пирата-гунгана, а начал вести огонь каждый раз, когда заряжались сверхпроводниковые энергетические буфера, склонные, замечу к взрывному разрушению. Но затем темп огня сильно упал – орудия почти сразу перегрелись.

– Этот заднеприводный увеличил ускорение до тридцати двух, – сказал Травер обеспокоенно. От наших постоянных разворотов округлая траектория сжималась, как удавка.

– Он либо развалится через час-другой, либо выиграет в перестрелке, – заметил я.

– Хера там, – сказал капитан и поднял наше ускорение до тридцати семи.

Корпус корабля застонал, как у субмарины, раздавливаемой весом столба воды. Я до скрипа стиснул зубы. Коэффициенты запаса, спасите нас!

– А мы сами не рассыплемся от такого? – спросила взволнованно Нейла. Ее милое личико побледнело и выражало неподдельный страх.

– Подумай лучше о том, что мы, наконец-то выбьем пыль из ковров, – широко улыбнулся капитан. Он и в такой ситуации пытался всех нас успокоить. Но я знал - в его голове витали не самые радостные мысли, но он старался сохранять лицо.

Нейла прикрыла рот рукой.

Еще один обмен выстрелами. Гребаный аттракцион. Та самая выборная карусель Псаки? Каф опять попросился наружу. Капитан тоже маялся с желудком – последствия контузии.

– Да и не только пыль, – сказал я, услышав лязг, похоже, со стороны трюма.

– Э? – обернулся почти позеленевший, несмотря на свой изначально синий цвет капитан.

– Наверное, послышалось, – сказал я невинно, – продолжаем нарезать круги.

В следующий заход щит пропустил часть энергии, которая не нанесла нам никакого существенно урона. Во всяком случае, наш БИУС не волновался по данному поводу.

Тупой гунган зачем-то решил ослепить нас своей РЭБ.

– Кретин, кретин капитан, а не гондон, – я усмехнулся, – наш пират кретин в первую очередь, а уже потом гондон.

– Ага, вскрылся рано. Такой хилой системой даже ударную торпеду не обманешь.

Я ввел данные о цели в систему наведения торпед. Теперь уже и подавно. Так-то средства РЭБ и у нас не блистали возможностями.

Запиликал зуммер ракетной атаки. Пущенная не в нашу сторону ракета, по широкой дуге начала выходить на нас. Расчетное время встречи через пятнадцать минут. Мы не стали дожидаться, когда она, зная о постоянном курсе пирата, пройдет циклопическую полуокружность и настигнет нас через несколько десятков оборотов вокруг пирата.

Вместо этого мы вынужденно начали двигаться относительно ракеты, а не пиратского судна. Затем, подождав, когда мы еще сильнее разорвем с ним дистанцию пират выпустил еще целый ракетный залп. Но не зря за бортовую оборону от ракет отвечаю я – все они были сбиты огнем из плазменных и турболазерных пушек. Сила – надежный союзник.

Тактика «пьяный летчик» на короткой дистанции не действовала и как отчаянно не маневрируй, а временной лаг, связанный с конечностью скорости света выливался в ошибку точки прицеливания в несколько сантиметров. Метры начинались с пары сотен километров. Но угловая ошибка наведения пушек помогала ракетам выполнять свою цель. Но я чувствовал – в разные моменты времени шанс попадания по ракетам разный. И не пытался успеть за ними реакцией сознания, просто позволяя Силе вести мой палец, жмущий на гашетку.

Вернувшись на атакующую директиву, мы снова выхватили, БИУС заорал, как резанный. Один из эмиттеров щита сгорел окончательно, но и мы задели у противника что-то значимое. Дела шли неважно.

Лицо Травера выражало напряженную умственную работу. Мы могли также отправить в пирата торпеды, но риск был слишком высок. Пускать их по одной глупо. Шанс попадания при залповом пуске выше. Поскольку им легче пройти активную оборону.

– Он сумасшедший! – закричал капитан. Цель на тактическом экране, то терялась, то снова загоралась. Маневрируя, мы были вынуждены разворачиваться всем корпусом. А мы не «Арли Берк[6]», у нас АФАР не на 360 градусов смотрят во все стороны. В нашем случае не на все четыре "Пи" телесного угла.

Противник вновь поднял ставки согласно новым возможностям. Его перегрузка достигла тридцатипятикратного значения. Травер тоже не стал отставать и прибавил еще одну единичку и слил последние запасы воды. При разворотах корабля скрежет и пробирающийся в душу скрип переборок стал еще сильнее, передаваясь всем конструкциям, минуя наглухо задраенные шлюзы. Я буквально задницей чувствовал, что корабль идет на пределе своих возможностей.

Капитан начал увеличивать радиус дуги, уже не опасаясь ракет пирата. Тот, чуя проблемы, пытался догнать нас по ускорению, но не мог сделать это при всем желании.

Мы, вращаясь вокруг противника, были не в самом выгодном положении. "Шлюха" все еще могла вести по нему огонь, но и он по нам также.

Разве что мы могли развернуть корабль так, чтобы минимизировать вероятность словить заряд турболазера. Это постоянное кручение вокруг своей оси – чтобы маневрировать или вести огонь, из-за узкого сектора обстрела, вызвало у нас морскую болезнь. Не все виды перегрузок компенсировались быстро и точно.

Капитан, сбледнувший с лица, откинул забрало и проблевался в гигиенический пакет. Я, смотря на него, последовал его примеру.

– Надо это заканчивать, – сказал я. – Но я чую, что у него еще остались ракеты.

В эфир вновь вышел гунган.

– У твоя тоже бо-ольша-ая пушка!

– А то, – не стал спорить Травер.

– Моя милостиво предлагай тебе разойтись. – сказал гунган.

– И где гарантии, того, что ты не выпустишь все свои оставшиеся погремушки мне вслед? – недоверчиво сказал Травер.

– Мне нужен твоя груз, а не ваша сгоревший посудина. Моя предлагай решай все миром. – оскорбляя сам основной язык сказал босс Данкс.

– У меня нет груза, если бы он у меня был, то я бы так резво не летал. Не находишь? – сказал Травер, поражаясь глупости пирата.

– Твоя уходить. И моя тоже уходить.

Я молча показал капитану запись в навигационной карте. «Он врет»

– Лады, – и отключился.

– Готовь торпеды к пуску, – скомандовал мне капитан.

– Сколько?

– За один заход, сколько можно отстрелить?

– Половину. Четыре, то есть, – отрапортовал я. В каждом из торпедных пусковых было по четыре торпеды. Но они были устроены так, что не могли дать залповую стрельбу. Требовалось время на перезарядку.

– Какой нахер ручной пуск? – спросил меня капитан. Переводя в автоматический.

– Как хочешь, но тут «джедай» не ты, – сказал я.

– Зато капитан здесь я, – сказал он.

Торпеды ожидаемо, пусть только и для меня, прошли мимо, а пока мы выходили на новый вираж от корабля оторвался какой-то элемент внешней обшивки. И опять разгерметизировалась несчастная петля охлаждения. Мощность реактора через некоторое время придется снижать. Я же ничего не мог сделать – корректировать курс ракет я не мог.

– Самонаводящееся дерьмо, – сказал Травер.

– Не ругайся, лучше подумай что нам делать, – сказала Нейла.

Боевые параметры, застившие весь обзор, указывали на неотвратимо, как паровой каток приближающийся, перегрев всего, что могло греться на корабле. Хорошо, что еще не все отвались, что не было намертво связано с силовым набором.

Капитан начал щелкать по пульту, отключая системы кондиционирования и жизнеобеспечения. Да и вообще все что можно.

Внезапно противник стал кувыркаться, как ротор турбины, но затем нормализовался на курсе. С прежним ускорением.

– Один из двигателей отказал, – радостно сказал , заметивший это капитан, – не беспокойся и нас такое тоже ждет, если вновь промахнемся, – «успокоил» он меня.

Свет на корабле мигнул, корабль лягнуло. Полный залп вошел нам в борт, практически минуя перегруженный и перегретый щит. Полетели искры и осколки – под потолком лопнул баллон с воздухом. Оторвалось несколько панелей. Хорошо, что кресла прикрыты еще одним щитом. Локально, так сказать. Заверещало в кабине, но то была не угроза ракет – это был тот звук низкий и жуткий, который заставлял меня запоминать Ивендо – сигнал о разгерметизации.

Не глядя на загоревшиеся сигналы о повреждениях, выдаваемые заботливым БИУСом я стал искать то, место, которое было перфорировано пиратами. Система, отвечающая за поиск утечки – указала на повреждение, проведя сканирование помещения и потоков воздуха.

Я оглянулся на капитана, с его штанины капала кровь. Коварные боги! Нейла соскочив со своего места – сзади от наших, оказывала ему первую помощь. Но это было мало – ситуация было очень опасной для Травера.

– Я запеню это отверстие, – сказал я ему. Разгерметизация могла убить его, поскольку «салфетка» была разорвана.

– Давай, но я не могу отключить двигатели дольше, чем на минуту, – сказал он мне хрипло.

Компенсатор рассредотачивал перегрузку в стороны от обитаемой кабины-пилотской, но не мог это делать на максимальных перегрузках во всем ее объеме. Это не по правилам, принятым, к примеру, для проектирования в Кореллии или верфях Куата. Но корабль этот строили экзоты. По своим понятиям о безопасности. И для себя. Меньше защиты от дурака – но выше прочие характеристики.

Я, отцепившись от кресла, взял комплект для борьбы за живучесть и подпрыгнул, в секунду добравшись до потолка в той невесомости, что образовалась после потери тяги. Баллон с герметизатором, извлеченный из контейнера и сжимаемый в левой руке, тоже ничего не весил. Меня самого неумолимо повлекло к отверстию в обшивке. Схватившись за поручень, я вплотную приблизился к небольшому отверстию, через чьи рваные края можно было увидеть черноту межзвездной пустоты и через которое, как из пробитого баллона, наружу со скоростью звука хлестал воздух.

От потери сознания или кессонной болезни меня защищала «салфетка» со встроенной кислородной маской. Хвала нарушению флотских традиций! Я, направив раструб в отверстие, нажал на рычаг. Вязкий, практически мгновенно застывавший полимер начал заполнять дыру. Не жалея пены я залил быстро твердеющим герметиком и края отверстия. При необходимости им можно было «заклеить» и достаточно крупные отверстия. В случае если через них слишком быстро не выходит воздух.

Оттолкнувшись вниз, я махнул рукой капитану. Тот незамедлительно включил компенсаторы и двигатель. Я кубарем, вышибая из себя дух, упал на металлический пол. Тут ковров не было.

– Я на месте, – сказал я, снова устроившись в кресле. Колено ныло от соударения с металлическим полом.

Нейла заделала Травера, пока я латал корабль. Наш дроид-механик сейчас делал тоже самое по всему кораблю. Я оглянулся, на шлюзе горел красный маркер. Там за ним, судя по всему совсем вакуум. Жопа.

– У нас еще пара заходов до абзаца, – сказал Травер, ожидая от меня чуда. Переменчивая Фортуна переметнулась на сторону врага.

– Переведи торпеды на ручной пуск, – сказал я вкрадчиво.

– Ладно, хотя это херово безумие, но я согласен. Хотя в твою реакцию я не верю.

– А в Силу?

– Фокусы, хотя и полезные. Сделай сейчас такой, пожалуйста. А то щиты у нас уже совсем похерились. – капитан сменил курс, разгоняя нас в сторону от противника – создавая запас в расстоянии, которым воспользуются самонаводящиеся болванки. Так, когда они войдут в зону его ПРО они успеют разогнаться до бОльших скоростей.

– Постарайся, пока мы не угодили в рабство к этому вислоухому уроду, – сказала Нейла.

– Сделаю.

Он передал мне ручное управление. Я постарался расслабиться, поймать пульс и растечься в настоящем-будущем. Отвлекала тревога Травера с Нейлой. Но я представил себя в глухом колодце, в месте покинутом и пустынном – и мне стало проще. Я занес руку над пусковой, вывел пуск на гашетку и приготовился, не слишком расслабляясь но и не ожидая того точного момента, когда нужно будет нажимать. Все равно сознательно такой точности достичь нельзя. Мы пройдем оптимальную с точки зрения удачи зону пуска быстрее, чем нервный импульс, рожденный в моем сознании, дойдет до кончиков моих пальцев. Надо сделать это красиво, слитно.

Мир замедлил свой пульс. Я как во время игры в Пазаак спокойно, погрузившись в транс, нажал кнопку без особых эмоций. Палец неестественно долго жал на кнопку.

– Рано!!! – закричал враз потерявший всякую надежду Травер.

Но барабаны, несущие смерть уже высвободили свой грозный груз на свободу.

Раз. Два. Три. Четыре. Пя… Блять! В, неприкрытый ничем, наш корабль ударил мощнейший залп пирата, я повис на ремнях в кресле. Затем уставился на голограмму, смотря за отметками ракет. Пять. Четыре. Три... Да! Марка пирата мигнула на тактической схеме. Попадание. Мы сражались на таком расстоянии, что увидеть друг друга невооруженным взглядом можно было только пару микросекунд, в те моменты, когда мы сходились первые два раза. Да и то так быстро мое зрение не реагировало. Неудивительно, что Хан Соло принял звезду смерти за планету.

Мы кувыркались, как дерьмо в проруби. Несмотря на то, что капитана опять затошнило, я подавил рвотные позывы. Накрылся звездой один из двигателей. Они у нас стоят не по центральной оси и потому попарно компенсируют момент друг друга. Отчасти, как винты у вертолета с соосной схемой. Откажет один – отключай и второй. Нагрузку на новый набор двигателей распределило не сразу и выйти из болтанки мгновенно не получалось.

На этот раз большинство попаданий пришлись в заднюю и центральную часть звездолета. Пострадали не только двигатели, глаза разбегались по горевшим красным значкам на схеме главных узлов.

Капитан, тяжело дыша, откинулся в кресле. Прозрачное забрало его «салфетки» запотело - воздух вновь заполнивший отделение был сухим и холодным. Я же, убедившись в том, что у нас в отсеке вновь есть атмосфера, тоже откинул забрало и вытер пот, стекающий со лба. Нейла приблизила вид на обломки яхты пирата. Спасательной капсулы не было. Шансов выжить у них все равно не было никаких. Большая часть корабля превратилась в мелкое крошево.

– Как его звали? – спросила меня Нейла.

– Пирата? – она кивнула. – Он называл себя Босс Данкс.

– Надеюсь за его верхнюю конечность, из которой он издавал звуки, есть награда. Мы можем разориться на ремонте, – кисло пробормотал капитан, содрав себя шлем и вытирая лицо.

– Что там хочет сказать Т2? – спросила Нейла капитана.

– Что нам пиздец, – прочитал письменно донесение капитан прямо на остеклении, – Он говорит, что на месте нашего навикомпа дыра. Ебаная дыра!

– Подай сигнал о помощи, – предложила Нейла.

– Ты не смотрела, где мы? В этом регионе на сигнал о помощи слетятся только падальщики.

– Но, мы можем попросить тех военных из сектора. Должен же кто-то летать по этому маршруту!

– Прощай тогда мой корабль. Женщина, выход всегда есть. Правда, Олег? – поискал он у меня поддержки.

– В подземном мире всегда есть место, – не стал я его разочаровывать. – А у нас есть, чем заплатить паромщику. Если он, конечно, принимает платиновые слитки.

– Ты так намекаешь про некое загробное царство? – сказала Нейла.

– Сто очков за понимание! – улыбнулся я сквозь силу.

– Ебаная нога! Ебаные пираты! – Закричал в сердцах капитан.

– Я вколола тебе обезболивающее. Ты сейчас ничего не должен чувствовать – сказала Нейла. – и в медотсек мы не попадем еще двадцать минут. Пока Т2 не заделает все дыры в кают-компании.

– В том-то и дело, что я ни хера не чувствую, – пожаловался капитан.

– А вонь от блевотины? – спросил я его.

– Ты пиздец, какой тактичный.

– Прекратите, – обиделась на нас Нейла.

Я, не теряя времени, стал копаться в системах корабля, поражаясь числу сдохших, или некорректно отвечающих его частей. Не удивлюсь, что любой летательный аппарат в таком состоянии на Земле подлежал немедленному списанию.

Лететь он мог. И гиперпривод слава богу был цел. Какому богу? Гермес еще не лишил нас своего покровительства. Хотя прочие и отвернулись.

Но у нас не было навикомпа. А без этой коробочки даже дублированный гиперпривод бесполезный набор высокоорганизованного металла. Считать прыжок по стандартным алгоритмам на бортовой ЭВМ можно так долго, что обстановка по гипердатчикам изменится настолько кардинально, что расчеты потеряют всяческий смысл.

Старательный Т2 уже заделал все сквозные отверстия, а система жизнеобеспечения заполняла загерметизированные отсеки воздухом из запасов. Трюм мы приводить в обитаемое состояние не стали.

Пока Нейла помогла Траверу добраться до медкабинета, я пошел проверять состояние корабля. Вид его был ужасен. Один плюс от отверстий, пробитых пиратом в обшивке, был – поднятая пыль, и мелкие осколки по большей части вышли вместе с увлекшим их воздухом. Но те, что оставалась, вместе с мелким мусором попадалась под ноги. Я присмотрелся к бритвенно острому осколку обшивки, воткнувшемся в диван. Сидевшего бы здесь раскроило. Стол в кают-компании сорвало с креплений и размозжило о стенки отсека во время наших головокружительных маневров. Его осколки заполняли половину помещения. Все стенки были в царапинах и следах сильных ударов. Заглянув ненадолго в ванную, с желанием прополоскать рот, я встал как вкопанный, смотря на разгромленное в хлам помещение. Зеркало было разбито также, как и мое душевное состояние. Крепления для личных предметов гигиены были сорвано. Всё было в осколках пластика и залито потеками шампуней и всяких средств, которыми пользовалась Нейла. Ее это точно расстроит. Вспомнив, что и воды у нас тоже нет, я плюнул с досады и поплелся в машинное отделение.

В нем к моему удивлению, оторвало только один ящик с инструментами, в котором их было слишком много. Однако Ивендо был прав насчет правильного размещения вещей на корабле. «По коробкам как можно равномернее». Один гидроключ застрял в кожухе реактора. Что на его работоспособности не сказалось. Я издали посмотрел на поврежденную проводку все еще под напряжением и решил аккуратно, медленными семенящими шагами покинуть машинное отделение. Только плотно закрыв шлюз, я почувствовал себя в безопасности.

Корабль напоминал техническую свалку, или разгромленный завод на окраинах, каких много на постсоветском пространстве.

В моей каюте было не так страшно. Ящик с вещами был на месте. Сами вещи, закрепленные под тщательным надзором одноногого механика, тоже не пострадали. Неплохо, что датапад рассчитан на такие испытания. Только из-за защищенного исполнения он был дороже обычного в десяток раз. Но я об этом не жалел. Взяв его в руки и законнектив его с кораблем, я пошел дальше.

Сверяясь с картой разбитых агрегатов, я обошел корабль. В трюме было несколько работающих голокамер и я, заглянув туда, ужаснулся. Платина, вывалившаяся из пары ящиков, похоже, половину боя рихтовала его переборки, сейчас же гнутыми и сплющенными кусками она валялась по всему трюму. Замечательно то, что ее ценность не зависит от товарного вида.

Уровень радиации зашкаливал – был разбит реактор того гравицикла, который лежал в трюме еще с Корусанта.

Обходя отсеки, я встретил Т2.

– Эй, ты знаешь, есть ли у нас еще вода?

– Бип- Би-И Вуу.

– Я понял, – на моем датападе загорелся ответ. – Ты говоришь, что мы такие распиздяи, что не ведем учет погруженных и разгруженных предметов на борту? И не имеем всех положенных документов?

– Виу.

– Это не ко мне, это к капитану, – возразил я дроиду.

– Вууу. Ви. – разочарованно пропищал дроид и укатил дальше паять и изолировать оголенную проводку. Нужное дело.

Во вспомогательном трюме остались целыми два ящика с вином. Йо-хо хо и бутылка рома! Но шанс испытать переживания семнадцати матросов на острове «сундук мертвеца» меня не прельщал. Хотя это, возможно, только красивая легенда…

Наконец, обходя обломки, я добрался и до навикомпа. Этот агрегат, размером с морозильную камеру являл собой печальное зрелище и выгорел подчистую, его обломки и куски плат можно было найти по всему отсеку. Расположенный за внутренним корпусом, в своем собственном отсеке рядом с неинерциальной системой навигации он был полностью разрушен, из сквозного закопченного отверстия воняло паленым пластиком, все внутренние печатные платы были разворочены и повреждены пожаром.

Поражаюсь тому, что корабль нигде не имел серьезных пожаров. Впрочем, тот воздух, что делал любое возгорание в замкнутом пространстве филиалом ада, при попаданиях в корабль быстро покидал его. Те элементы, которые были задеты турболазером, раскалялись до ужасающих температур, испаряясь и создавая ударную волну облаком этого раскаленного газа. Мелкие, частично и полностью расплавленные ошметки как шрапнель разлетались по всему кораблю, застывая потеками смолы, и оставляя ожоги на переборках. Высокие температуры окончательно выводили агрегаты из строя. Химические потенциалы при таких температурах тоже были очень впечатляющим. Небезызвестный кориум – расплав активной зоны реактора, к примеру, вступает в химическую реакцию с бетоном. Та же судьба постигла и множество предметов обстановки.

Сорванные панели обнажили «скелет» судна. Для того чтобы выдерживать такие перегрузки кораблю нужно было иметь минимальный паразитный вес и максимальный – конструкций воспринимающих нагрузки. Как корабль гражданский, «Счастливая шлюха» Травера не несла бронирования. Поэтому основу корабля создавал каркас сложной, как рыбий скелет, формы, к которому прикреплялись все агрегаты и отсеки.

Снаружи скелет прикрывался «шкурой» - внешней обшивкой, защищавший все это от воздействия внешних факторов и атмосферы. Часть агрегатов была закреплена прямо на «скелете», причем так, что добраться изнутри до них было нельзя. Наиболее важные системы, вроде жизнеобеспечения, включавшей в себя кондиционирование, вентиляцию и регенерацию атмосферы, были доступны изнутри и располагались частично прямо в жилых отсеках. Вся эта мешанина стальных «органов» была оплетена «кровеносной системой» из силовых и сигнально-командных кабелей. Я пораженно рассматривал разлохмаченные и разорванные «нервы» из оптоволокна в металлической и полимерной оплетке. То, что мы еще живы – чудо, не иначе!

Как жаль, что для полноценного ремонта нужно доковаться! Компромисс между прочностью и удобностью, живучестью корабля и его ценой, к которому пришли конструкторы Мон-Каламари мне не нравился. Я понимал Ивендо, который хвалил кореллианские суда и хулил сделанное разумными креветками.

Основа, «хребет» корабля – был в районе двигателей. Именно там чудовищная тяга двигателей, и создававшая, собственного говоря, перегрузки до сорока "g", прилагалась к каркасу корабля. Конструкция была рассчитана именно на конкретное расположение нагрузок и реакций от тяжелых агрегатов. Поэтому, вздумай кто расположить дополнительную нагрузку где попало – и при каких-нибудь двадцати "g" корабль треснет в месте возросших напряжений. Поврежденная конструкция ослабит каркас судна, что может привести к тому, что он развалится на куски. Печальная перспектива.

Оттого дополнительную нерасчетную нагрузку размазывали по всему объему корабля, так, чтобы она равномерно дополняла уже имеющуюся массу. Так основное оружие на «Шлюхе» занимало то место, в котором раньше был отсек с бассейном и дополнительные емкости с водой. Не забываем, что корабль этот земноводные космолетчики строили для себя. О том, как он достался пиратам, можно было только догадываться.

Второе место, наиболее усиленное – машзал, где были наши реакторы и основной гиперпривод. Третье – трюм. Таким образом, центр тяжести корабля был смещен к кормовой части с двигателями. Также на главной оси корабля вперед были вынесены вспомогательные и резервные реактор с гиперприводом.

Часть агрегатов и чутких датчиков не могли пережить такие ускорения и имели собственные компенсаторы перегрузки. Устанавливались, они, как правило, сгруппировано в специально предусмотренных для этого объемах корабля. Таким местом было и то, в которое угодил заряд турболазера, разбивший навикомп. Нам чертовски повезло, что попадания противника не угодили в силовой каркас, или главные ректоры.

Немалая часть оборудования была чувствительная к помехам и электромагнитным полям, создаваемым другими элементами корабля. Да и о воздействии магнитных и электрических полей на организм человека забывать не стоило.

Скомпоновать корабль - это адский труд, требующий учитывать такое количество знаний и наук, что удачная конструкция является плодом титанических усилий целого КБ. Очевидно, скажете, да? Цикл разработки и доводки корабля до серии в Галактике – не менее пятидесяти лет, а чаще и больше.

Какой там прогресс! Да еще с любовью к проверенным решениям, полной сквозной взаимозаменяемостью с деталями многотысячелетней давности и большим техническим традиционализмом. Вот и летают одни и те же модели кораблей по Галактике сотни, а то и тысячи лет.

Предаваясь такими мыслями о технических решениях в конструкции кораблей, я закончил обход судна на предмет его повреждений. Я даже не записывал выявленные повреждения – слишком много их было.

Затем я зашел в медицинское отделение, где Травер сидел, опустив ногу в раствор кольто. Это как раз из тех вещей, принцип работы которых я не понимал. Медицинская «магия». Да и еще работающая почти на все жизненные формы.

– Что с навикомпом? Его можно восстановить? – спросил он меня с надеждой в голосе.

– Нет.

– Да чтоб его, – он пригорюнился. – У нас два варианта и оба хреновые.

– Подать сигнал о помощи, – предложил я.

– И попасть к еще одним пиратам. Не для этого я раздолбал полкорабля, чтобы быть проданным в рабство. Или быть зарезанным.

– А как еще считать прыжок?

– Вручную. Говорят это можно. Кто здесь навигатор? – он уставился на меня.

Я покивал головой с кривой ухмылкой.

– Я не волшебник, – возразил я.

– Ты только учишься. Я помню.

– Как долго мы тут сможем дрейфовать? – спросил я капитана.

Он на миг задумался.

–У нас целы запасы сжиженного воздуха, и жидкость я тоже нашел. Ее на неделю. Запасы воздуха считай неограничены, электролизер цел, – хоть что-то хорошее. – Другое дело, что болтаться по этим координатам долго - смертельно опасно.

– Как эти пираты так хорошо поймали нашу точку выхода? Случайность?

– Вряд ли. Просчитали наиболее вероятные точки выхода с сектора, откуда мы прыгали. Целенаправленно ждали приз именно оттуда.

– Это сложно? – спросил я.

– Долгая работа, – он закинул лекку за спину. – Нужен навигатор.

– А кому он не нужен?

– Глупцам, или тем, кто не покидает центра. Ну, или если у тебя система навигации от Инком. Но я с такой не работал. Не думаю, что она заменит навигатора. Так дело дойдет и до дроидов-пилотов. А это меня совсем не устраивает. Что это будет за мир? Будет ли нам в нем место?

– Сколько у меня есть времени? – задал я ключевой вопрос. – Точно. Мне нужна точная цифра.

– Сутки, не более, я думаю. Чем дольше мы здесь дрейфуем, тем раньше на нас наткнется еще какое-нибудь отребье.

– Тогда я посмотрю, что можно сделать.

– Ты уж постарайся, – напутствовал меня капитан. – Вытащи нас из плена этой тусклой звезды.

Навигационный компьютер, также известный как астронавигационный компьютер, навикомпьютер, навикомп, был устройством, которое делало тщательные расчеты, необходимые для навигации через гиперпространство.

Это известно каждому жителю Галактики. Но не все скажут, почему тоже самое не вычислять и на бортовой ЭВМ.

Зачем отдельное устройство, до кубометра блоков с электроникой в объеме?

Откроем учебник по гипернавигации[7].

Некогда каждый прыжок был риском для жизни. А совершать их на дальние расстояния было и вовсе невозможно. Это было связано с точностью расчетов.

Современная математическая модель гиперпространства описывается системой нелинейных дифференциальных уравнений. Наиболее сложное из них четвертого порядка с семью переменными. Для получения будущей инструкции для гиперпривода необходимо получить кусочную функцию – решение этой системы. Где в качестве граничных условий выступает астро и гипер навигационная карта. Т.е. иначе говоря, в самом строгом случае несколько миллионов граничных и начальных условий. И каждый расчет нового участка требует обсчитать предыдущий. И так устроено всё. А потом новая итерация по кругу. И снова. И вновь.

Оценили? А сейчас вы скажете, что это слишком. Эта система нелинейных уравнений не имеет строгого математического решения. И применимы для его поиска только численные методы. Ни один бортовой компьютер, даже в Галактике не даст решения этого уравнения за время, за которое обстановка входа в гипер – одно из важнейших начальных условий не изменится. Когда он выдаст результат – тот уже потеряет актуальность.

Выдает это решение специализированный квантовый компьютер, созданный только для выполнения строго заданных математических операций. И то, что он делает ошибки (он же квантовый) не так уж и важно. Они слишком малы и он может корректировать себя сам. Проводя один и тот же расчет несколько раз подряд. Его можно назвать аналоговой расчетной машиной, решающей только одну систему уравнений. Примитивненько, но он делает это лучше чем что-либо в галактике.

Решение в итоге весит несколько терабайт, а затем аппроксимируется в инструкции для мотиватора гипердвигателя. Так, чтобы перемещений по гипер координатам было не более нескольких сотен. С приемлемой конечной точностью.

Из-за этого длина прыжка достаточно ограничена. Более совершенные и точные гиперприводы позволяют совершать и больше перестроек с меньшим накоплением ошибки. Но они платят за это скоростью этих действий и, как правило, не дают из-за этого выигрыша. Я могу заставить и наш главный гиперпривод TYN-15 с шильдиком «Кореллианский звездный двигатель» работать на других не базовых режимах, но практического толка с этого было мало.

Но не все так печально, как я описал.

Компьютер старательный, он стремится избежать какой либо ошибки. Тратит слишком много времени на то, чтобы обсчитать ненужные вещи. Берет неправильные начальные точки и уравнения не сходятся и так тысячи раз подряд. Добивается таких расхождений, что в памяти не хватает места для знаков после запятой. Эта точность нужна, но не всюду. А так, как он не знает, где она нужна, а где нет, то все делает с максимально достижимой точностью.

Любое уравнение можно упростить, приняв некие допущения. Любой расчет можно ограничить допустимой точностью вручную.

Проще сделать это, если навикомп цел и вручную покопаться в его настройках. Можно сделать расчет и за пять минут, а не за полчаса. Это могло спасти нас от пиратов, к примеру, но я не умею делать это так быстро. Это подлинное искусство. Да и опыта у меня нет. Я такой же «навигатор», как и Травер знаток классической литературы.

Вы спросите, а почему не увеличить мощность, тривиально поставив несколько таких аппаратов и заставив их коллективно трудиться на благо народа? Увы, но это невозможно. Скорость работы расчетно-решающего устройства такова, что она превосходит скорость обмена данными между ними на порядки. Печально.

Спасением для нас могли бы быть гиперпространственные маяки. Они помогали ориентироваться в гипере и корректировать курс, не выходя из него, помогая не заблудиться в иных физических измерениях древним звездоплавателям. Но этот регион Галактики был освоен много позже того, как их окончательно перестали строить. На новые корабли из экономии антенны для приемы их сигнала устанавливали не всегда, справедливо считая это излишним. У нас такие приемники были, но сигнал они не ловили. Республика в лице Республиканского бюро космолиний, кстати, до сих пор поддерживала эти древние сооружения в рабочем состоянии. Хотя небольшая польза от них была – они позволяли корректировать курс и ускоряли движение по основным «хайвэям» Галактики. Последний такой маяк был введен в эксплуатацию тысячу лет назад. Много, это или мало? Трудно судить.

Отхлебнув мерзкого, как на вкус, так и на запах кафа из автомата, в котором еще была вода, я нашел на нем шильдик: «КМК, сделано в Кореллии». Неудивительно, что он пережил эти маневры. Воистину боевой агрегат.

Достал датапад и нашел библиотеку литературы по гипернавигации. Всегда стоит попробовать. Нет, не попробовать! Сделать.

Я открыл главы, посвященные приблизительным, или оценочным расчетам. Они были приведены, как примеры древних методик и как способы предварительной оценки того или иного маршрута. Пролистав несколько страниц, я наткнулся на иллюстрацию, изображавшую древний наборный круг. Сложная конструкция из концентрических колец с углублением под ладонь и выемками под пальцы. Она предназначалась для ввода гиперпространственных координат, дрейфа по ним, скорости, внутреннего времени хода до перестройки по координатам и прочее. Да и любых иных величин, какие захочется.

Самое интересное было в том, что опытный навигатор вводил с помощью этой штуковины данные быстрее, чем с клавиатуры раз в десять. А то и больше.

Как это сделать, не имея под рукой цифр? Поворачивая диск, изменяешь значение в поле данных в большую или меньшую сторону. Причем от угла поворота зависит скорость роста, или падения значения. Все.

Учебник говорил, что это архаичное устройство, дополнявшее клавиатуру, уступает нейроинтерфейсу, а самое главное – вносит погрешности. Т.е. на нем нельзя ввести что-то вроде «40», или «533,1444» на выбор. Нет, всегда будет вот так: «XXX,XXX…..XXXX». Иначе говоря, это аналоговое устройство ввода. Далее описывались преимущества такого способа и его недостатки. Недостатков было много больше.

От избыточной бессмысленной точности, до желания самовольно, полагаясь на интуицию, а не на точные расчеты исказить данные в ту, или иную сторону. Книжка, правда, не умолчала, что большинство известных гиперпространственных путей было проложено именно с использованием наборного диска. Да и самые первые прыжки, граничащие с переходом каната, натянутого над бездонной пропастью, совершались аналогично.

Что-то мне подсказывало, что освоение галактики не обошлось без одаренных. Я смотрел на эту иллюстрацию и видел нечто очень важное. Невероятно значимое. «Преимущество такого ввода данных не доказано». А для меня очевидно! Подобно древнему кругу с созвездиями он был чем-то важным. В мире нет точных цифр. Ну, кроме физических констант… которые определены с известной погрешностью. Почему бы не вводить данные уже с погрешностью? В руках одаренного эта погрешность и не погрешность вовсе, а истина.

Листая литературу в поисках подсказок, я нашел книжку озаглавленную так: «Мифология и суеверия навигаторов». Надо будет обязательно ознакомиться, но после того, как мы покинем это неприятное место.

Я включил главный голопроектор в кают-компании. Он зажег рябящее меню неприятно зеленоватым светом. Он тоже неисправен.

Вооружившись стилом и датападом, разлегшись на израненном диванчике, я погрузился в карту гиперпространства. Как же ограничен наш разум! Запустив простейшее (свободное) програмное обеспечение для прокладки маршрута я посмотрел на измятый «лист» пространства, пролегший в трех координатах. В качестве трех осей можно было выбрать любую из трех же пространственных или гипер координат. А оставшиеся три оставались недоступны для глаза. Разве что можно было вывести еще несколько отличных по цвету изоплоскостей, отстоящих от базовой на некоторую величину по четвертой дополнительной координате. Передвигаясь по этим слоям, можно было немного поехать крышей. Во всяком случае, моя черепица уже зашевелилась.

Ну что, из чего исходить? Задаться концом маршрута и их связать? Или идти по дороге из желтого кирпича, авось, куда и выведет? Рискну выбрать второе. И да, дороги появились для того, чтобы по ним могли передвигаться короли.

Откроем учебник и посмотрим, где и как можно упростить расчеты. И где работают эмпирические формулы и коэффициенты. Что совсем по-средневековому, но для меня сойдет. Это же не сложнее, чем выбрать нужную карту в пазааке?

Я уже несчетное время копался в слоях и проекциях, елозя по всем шести координатам, и советуюсь с Силой. Без Нее это можно было делать вечно. Программка могла мне советовать и помогать, но прокладывать маршрут так, чтобы его было проще обсчитывать, ее не учили. Все приходится делать вручную.

Дойдя до некоего этапа, где можно было начать с относительно чистого листа и выкинуть из памяти море промежуточной информации, я встал с дивана. Чуть не упал – настолько затекло тело.

– Ты оторвался? – заботливо спросила меня Нейла.

– Эй, ты все время была тут? – встрепенулся я.

– Расслабься, я отворачивалась, когда ты чесал яйца.

– Спасибо. У нас есть вода? – я ощутил желание промочить горло чем-то кроме кафа.

– Вино и вон тот двадцатилитровый бак с водой на каф-машине. И ты его с нее не снимешь. Слишком велик риск разлить воду при этом. Больше ничего у нас не осталось.

– Даже не знаю, что лучше, пить эту гадость, или ужраться.

Нейла прыснула в кулак.

– Ничего не хочу намекать, но наиболее устойчив к алкоголю здесь ты. А Травер уже сдался.

Я прикинул, через сколько времени придется спиваться. Довольно скоро.

Затем я активировал сканеры гиперпространства. По факту всем кораблем можно управлять с одного датапада. Связь только защищенная нужна.

Нейла принесла что-то перекусить. Я, не глядя что это, загрузил в себя калории.

Гиперпространство в некотором смысле можно сравнить с океаном. Оно колышется, все время в движении. Волнуются все его слои, как относительно друг друга, так и относительно берега – геометрических координат. Сильнее всего колышутся его характеристики на «поверхности». На месте «входа» в него. Измерения кривизны пространства вдоль гиперпространственных координат покажут одно, а затем через полчаса другое. Ошибка будет невелика, но она будет первой в цепи последовательных расчетов и потому самой опасной. Безусловно, измерение можно и повторить, внеся поправку в итерационный расчет во время несколькомиллионного пробега. Но это будет иметь смысл при незначительных переменах. При сильных изменениях в направлении векторов (тензоров) меняются и способы задания граничных условий и надо переделывать расчетную схему. Все сыпется и требует постройки расчета заново.

Проложив курс, мне необходимо упростить его расчет настолько, чтобы с ним справилась бортовая ЭВМ за отведенное время, но не настолько сильно, чтобы выйти внутри какой-нибудь звезды.

При этом не прогадать, что считать точнее, а что грубее. Понимать, как накапливается погрешность, и как влияют одни шаги расчета на другие. Сложный и тонкий баланс, выставленный вручную.

Получив данные с датчиков, я чертыхнулся. У нас тут не тихая заводь.

– Капитан, – я нажал на кнопку внутренней связи.

– Да-а? – спустя заминку ответил Травер.

– Мы слишком разогнались. И идем в противоположную сторону от вращения местного светила,– выразился я не точно, но так, чтобы он понял.

– И что ты предлагаешь? Вращаться вместе со звездой с одной скоростью? Тебе это зачем нужно? – он отхлебнул из банки с каким-то напитком. Грубоватая голограмма не позволяла рассмотреть из какой.

– Капитан, ты в школу ходил? – вздохнул я.

– Когда не кормил рикритов. Бывало, да, мне вообще повезло - о моём образовании кто то вообще подумал. А что? – его нисколько не задел мой вопрос.

– Разные слои звезды вращаются с разной скоростью. Ядро вообще, как бешенное крутится, а фотосфера лениво ползет. По сравнению с ядром, разумеется. Нам бы просто идти по круглой орбите вокруг звезды в том же направлении, что и она сама крутится. Неплохо будет, если перпендикулярно оси ее вращения. И, да, только так мы вообще сможем прыгнуть отсюда.

Я старался говорить по возможности медленно и внятно. Хотя меня все равно могли не понять.

– Ладно, я сейчас посмотрю, что можно сделать, – он на минуту замолчал, – я выйду на такой курс только через пять часов.

– Ну и ладно, – меня это устраивало – Все равно раньше я не досчитаю.

– И как прогресс?

– Движется. У тебя нет чистой воды?

– Нет, только пиво. Тебе надо? – он кажется, уже был вполне поддат. Хотя, что ему еще оставалось?

– Ясно. До связи.

Я, не став вообще ничего пить сел дальше за расчеты. Обезвоживание снижает IQ, как известно, но алкоголь сделает это быстрее.

Неужели? – я посмотрел на проклюнувшийся вариант. – Вот тут можно выйти на обитаемый мир. Решено. Будем обсчитывать выход тут. Выход из гиперпространства – также важный этап.

Выйти далеко от планеты – не просто. Чем ближе к объектам с массой, тем больше градиенты полей всех величин в гиперпространственных, да и в обычных координатах. Чем дальше от планеты, или звезды хочешь выйти, тем сложнее сделать это точно. Малая ошибка в гиперкоординатах выливается в большой разбег между вероятными точками выхода. Можно потом идти на плазменных движках еще пару суток, если повезет.

Есть и аномальные зоны, для которых эти наблюдения не всегда верны. Но обычно это так.

Напротив слишком близко к планетам выходить просто опасно – вектор скорости на выходе тоже имеет немалый разброс. Можно и не отвернуть от столкновения, как с поверхностью, так и с какой-нибудь орбитальной станцией. Или космическим мусором. Орбиты многих планет чем-то напоминают обочины российских трасс.

Стоит также учитывать тот неприятный факт, что планеты вращаются вокруг звезд. Хотя без звезд было бы тускло и грустно. И жизни не было бы. Пусть мы имеем сверхточные данные о астрографии системы, которую хотим навестить, но для точного выхода на их орбите нужно знать время, затрачиваемое на гиперпрыжок. А продолжительность полета в гипере будет известна только после полного расчета. А полный расчет, в свою очередь, не зная точно точки выхода провести нельзя. Вот и приходится задаваться для начала расчета такими оценочными величинами, как полное время полета, и время прохода его отдельных участков. От точности первоначального первого приближения зависит очень много, а самое для меня важное – число итерации и время расчета.

Выйти из гипера относительно близко с планетой или другим кораблем не так сложно. А вот выйти в гипер в таком месте - дело нетривиальное. Называли это обычно эффектом гравитационной тени. Слишком большие возмущения в таком месте. Прыгнешь из тени на пару парсеков, а выйдешь у хатта на хвосте. Или в неизвестных регионах в окружении гиперпространственных аномалий.

Хотя новые регионы, судя по учебнику, открывались исключительно таким образом. Но только теми, кто смог при этом еще и вернуться обратно. Одиссеи, потомки Трижды величайшего, в галактике встречались пачками.

Это все можно сделать, если снять все внутренние блокировки на мотиваторе гиперпривода. Это то устройство, которое непосредственно управляет гипердвигателем. Он преобразует цифровые команды с навикомпа в частоты, токи и напряжения, которые прилагаются к устройствам внутри привода. От его работы зависит судьба любого путешествия. Именно он создает всю точность, посредством ювелирной работы с энергией.

Мне повезло, что наш мотиватор, получая управление от центральной ЭВМ, не спрашивал кодированного подтверждения о соответствии инструкции судовым нормам.

Согласно правилам судовождения все эти действия несут ограничения и всё ПО должно иметь закладки, ограничивающие вольность капитана судна. Но по тем же правилам при наличии на корабле штурмана с признаваемой Республикой квалификацией можно почти все. Когда-то на «шлюхе» был такой.

Включив десяток экранов, я листал формулы и уравнения, сноски и комментарии, как рецепт волшебного зелья, способного оживить мертвого. Или методичку по варке философского камня, хотя тот и не для получения золота черни… Вбивая уравнения, цифры и совершая все это интуитивно не глядя на рекомендации или строгие запреты, я создавал алгоритм. Выбросив мысли о том, насколько это глупо или опасно.

Создатель первого мирного советского реактора использовал логарифмическую линейку[8] длиной чуть более десяти сантиметров. И считал, что использовать более длинную[9] – не имеет смысла. Да и счетами не брезговал. И в итоге расчетные значения с экспериментальными разошлись не более, чем на несколько процентов. Такой результат и доныне неплох. Настоящий инженер должен мыслить категориями и порядками, делать оценки, полагаясь на свое понимание, а не просто ждать расчетов от компьютера. Которые не исправят ошибок, заложенных в самом начале расчета криворуким и безграмотным человеком.

Я осоловело посмотрел на листы, забитые числами, черточками и буквами переменных, перемежающиеся пометками и пояснениями. От результата зависит моя жизнь, пожалуй, стоит перепроверить. Внеся мелкие поправки, увеличивая или уменьшая точность разных расчетов, оглядываясь на точность методов и гипернавигационной карты, я сделал в конце расчета роспись. В некотором смысле это тоже картина.

– Эй! Травер, – я звякнул твилеку.

– Не отвлекай меня, я готовлюсь к смерти, – ответил мне бухой в хлам капитан.

– У меня хорошие новости, – решил я порадовать его.

– Мы умрем быстро? Или ты проложил курс через черную-черную дыру? Хочешь узнать, что лежит за горизонтом событий? – ух ты, какие термины пьяный твилек вспомнил!

– Есть такое желание - узнать, что же внутри гроба для звездного трупа. – Не стал скрывать я такого интереса, но поспешил успокоить капитана. – Но лично в таком эксперименте участвовать я не намерен.

– Я рад. Корабль на твоей орбите. Кружится, как тебе хотелось. Ты доволен?

– Очень. Это помогает строить график… – я зевнул, – колебаний полей в шести координатах. Вру, в семи, – вспомнил я и о вотчине Кроноса. Хорошо, что это делала машина. Мне бы представить больше трех… Записать могу, а представить – тяжело.

Гравитационные волны, зыбь поверхности пространства-времени, и искажения в градиентах по гиперкоординатам, создавались движущимися сверхтяжелыми черными дырами и прочими тяжеловесными звездными объектами. Да еще гуляло эхо Большого Взрыва. И за то время, которое мы провели на орбите, неплохо были изучены датчиками звездолета.

Помехи от такого «трупа» в центре Галактики возмущали гиперпространство во всех ее углах. От глубокого ядра до самых отдаленных рукавов и «крошечных» галактик – спутников, путь в которые и доныне не проложен. Виной тому было то, с какой скоростью обращалась вокруг своей оси павшая во тьму суперзвезда.

Находясь несколько часов на относительно стабильном островке можно было изучить все течения и ветра, его омывающие.

– Капитан, я готов, – отрапортовал я.

– Можешь провести пробный расчет, а? – поинтересовался он. – Для спокойствия.

– Это можно, – я загнал данные и запустил расчет. Нельзя сказать, сколько он будет идти заранее. Число повторяющихся по кругу расчетов – итераций не было задано точной цифрой, их определяли мои представления о допустимой погрешности. И заранее представить, как долго они будут сходиться, я тоже не мог.

Я встал и хрустя затекшими суставами размялся. Накатила страшнейшая усталость, я чувствовал себя прошедшим марафонскую дистанцию.

Навестив кладовку с провизией, я извлек несколько пакетов карбонитовой заморозки. Тонкая пленка карбонита покрывала продукты. Этот материал обладал воистину удивительными свойствами. Коэффициент теплопроводности этой гадости стремился к нулю. Поверхность его даже не была холодной на ощупь, что подтверждало этот факт. Но нулем он не был. Поэтому долгоиграющую теплоизоляцию, или теплоизоляцию в местах высоких тепловых потоков из него не делали. А еще он был сравнительно хрупок и не выдерживал потоков радиации. Капризный материал.

Поместив его в местную микроволновку, специально заточенную под такое питание, я разогрел пакет.

Вытащив его, я полюбовался на поверхность полностью покрытую текстом и условными обозначениями. Цветастые стилизованные картинки говорили, какие виды разумных, или их группы могут употреблять в пищу данный продукт.

Из-за этого видового разнообразия так много текста и было нанесено на поверхность коробки. Республиканские нормы требовали писать подробно, указывая столько, сколько нашему отечественному законодательству по защите прав потребителя и не снилось. А еще они требовали делать это крупным шрифтом. Многие виды имели проблемы с чтением мелких буковок – не у всех такое специализированное бинокулярное зрение, как у человека.

В коробке был встроен чип, считав который можно было получить подробное описание продукта с его происхождением, не напрягая зрение. Отследить можно было все вплоть до технологии, по которой был выращен тот или иной овощ в салате и расположение фермы, где это произошло. Без такого строгого бюрократизированного подхода ни один товар в Республике официально не продавался и не покупался. Все для защиты потребителя разумеется.

Интересно, каково мелким частникам?

В покрасневших глазах уже рябило от цифр, поэтому я не стал читать всю эту мешанину, удовлетворившись только человеческой фигуркой на пакете. Сейчас я, вероятно, напоминал сказочного сита, чьи золотистые глаза окружала сетка полопавшихся сосудов, какие изображают у приверженцев Темной стороны.

Вернувшись в кают-компанию я посмотрел на результаты расчета. Двадцать три минуты и пятьдесят процентов задеть что-нибудь по пути, или выйти так близко от звезды, что никакой щит от потока тепла и радиации не защитит. Но компьютер был не в курсе, что я задавал константы и все остальное, пользуясь Силой. Так что с точностью он ошибался и сильно.

– Капитан, – вышел я на связь. Никто не ответил. Комлинк его был выключен.

– Он спит, – сказала вместо него Нейла.

– Тогда мы прыгаем, – сказал я с чувством проделанной работы.

– Ты уверен?

– Точно уверен.

– Ладно, в случае чего мы погибнем мгновенно. И не предупреждай меня, когда мы будем проходить рядом со звездами – если это и случится, пусть свершится внезапно.

– Не волнуйся, пересечь проекцию звезды в гиперпространстве, или гиперобьекта нам не грозит. Это как упасть в черную дыру – вообще-то не возможно, – успокоил я её. Не сказав, что как и в случае с черной дырой это так же успешно убьет нас еще задолго до того, как завершится это "падение".

Я ввел данные на расчет, дождался еще одного расчета. И нажал кнопку гиперпрыжка. Дважды подтвердил то, что я уверен в своих действиях, не пьян и не обдолбан и запустил гиперпривод.

По кораблю прошла дрожь. Десятки по-разному действующих элементов гипердвигателя начали функционировать. Продукт инженерного гения пришел в действие. Я еще раз зевнул и пошел спать, фаталистично последовав примеру Травера.

Примечания

[1]Т.е. таким, при котором маневренность снижается в два раза. Напряжения в конструкциях корабли растут линейно либо с ростом ускорения, либо с ростом массы груза при неизменном другом параметре.

[2] Рукоять управления двигателем – традиционный орган управления на всех реактивных самолетах.

[3] Для порожнего корабля.

[4] Названия дополнительных измерений на основном даны по названиям букв ауребеша.

[5] Подробнее во второй, еще не написанной главе статьи: «К вопросу о космофлоте во вселенной Звездных войн». Кратко – КПД щита всегда меньше единицы. Стрелять энергетически выгоднее, чем отражать выстрелы. Надо уничтожить противника раньше, чем он тебя и лучше это сделать как можно быстрее. Даже если ты пропускаешь попадания – противник тоже получит свое. Причем в итоге больше, если пытается воспользоваться щитом. В конечном итоге вероятность быть уничтоженным меньше у того, кто только вел огонь, полностью отключив щиты. При условии, что пушки и щиты в равной мере могут вмиг потреблять всю запасенную энергию это становится однозначным выводом. При прочих могут быть и вариации, но с тем же общим выводом. Полностью отражать урон противника щитами выгодно тому, кто имеет больший и более мощный корабль.

Вывод этот не очевидный на первый взгляд, но с решением дифференциальных уравнений повреждения «условной прочности» корабля это будет доказано в статье. Но это не отменяет пользу от щитов в иных многочисленных ситуациях. В том числе, если противник знает о том, что вы спустите всю энергию в залп. Тогда вместо одного мощного выстрела он сделает много более слабых и с большей вероятностью выведет из строя внутренние агрегаты противника (при отсутствии брони). Но об этом нужно знать заранее. С другой стороны – в случае, описанном в этой главе, пират никак не мог этого знать. В отличие от столкновения военных кораблей и Травер и Пират были в куда более сложном положении не зная, что в действительности (с учетом переделок) представляли из себя их корабли.

[6] Американский эсминец, оснащенный четырьмя полотнами АФАР и БИУС «Эгида» (Иджис).

[7] Писалось без учета самого наличия людей, не изучавших высшую математику и прочие инженерные науки. Не понятно – пролистывайте. Хотя я и старался писать просто и доходчиво.

[8] Кстати. Работа на логарифмической линейке заставляет постоянно держать в уме порядок чисел и работать с порядками отдельно. Ошибки, совершаемые на калькуляторе связанные с порядками значений, не преследовали инженеров прошлого.

[9] Это снижает инструментальную погрешность расчетов.

Примечание к части

Начал разбирать заклепки ДДГ здесь: "К вопросу о космофлоте во вселенной Звездных войн" Напрямую связано с этим фанфиком - все технические и военные события будут построены с опорой на тезисы выдвинутые в этой статье. Также в некотором роде отображает мое видение канона и отношение к нему. Будет писаться медленно и с оглядкой на фанфик "Принцип неопределенности" - освещая происходящее в нем "за кадром".

>

17. Заметки о расовом филогенезе

Обычай принуждает нас ко многим глупостям; самая большая — это стать его рабом.

Наполеон I Бонапарт

Музыкальное сопровождение

Tartarus - Septic Flesh

The Eldest Cosmonaut - Septic Flesh

***

Мрак. Повсюду бесконечно бездонный в своей чернильной темноте мрак. Из небытия с каждым шагом выступали полированные переборки незнакомого корабля, очерчивая возникающее пространство. Шаг, еще шаг и я в новом месте. Свет от жуткой, но величественной картины проникал в звездолет через многосекционное остекление. Картина воистину заслуживала внимания.

Рубка незнакомого корабля была просторной, но в ней было тесно от сдавливающего грудь отчаяния и переполнявшего её животного ужаса. Мерцал, пугающе колыхаясь, свет, проступающий из глубин подпространства. Я всмотрелся в светящуюся границу, которою пересекали лучи разных излучений и возвращались в реальный для смертных мир Беш-пространства. Они строили невероятную картину отражения реальности. Проецируя нечто ужасное и гротескно сложное на тусклый измятый лист реальности.

Пульсар. Коронованный убийца. Он мерцал окруженный как огненным фартуком, раскаленным изогнутым шлейфом, выбрасывая из своих полюсов столпы света. Пугающе быстро он делал несколько оборотов в секунду. С точностью атомных часов свет двух астрономических софитов межзвездного маяка выхватывал из мглы космоса облака межзвездного газа и пыли. Чудовищные прожектора освещали на его орбите пару планет-узников своего яростного тирана. Два куска камня, так хорошо облученных гамма-излучением, что их поверхность должна бы люминесцировать от наведенной радиации. А любые неровности давно уже рассыпались в песок и сгладились от воздействия потоков излучения, вырывающихся из нейтронной звезды.

Кошмарный луч неотвратимо приближался к кораблю, с медленным разворотом плотного скопления нейтронного вещества и по другой оси. Радиостанция воспроизводила сигнал, заставляющий вспомнить хлопки лопастей тяжелого военного вертолета. Заходящего прямо на тебя, безумные зрачки пилота которого выискивали цель на поле боя. Близко, очень близко. Как скальпель нейрохирурга, выполняющего операцию на спинном мозге. Но в дрожащей руке сумасшедшего.

Корабль, пойманный в ловушку, не смог пройти мимо скопления массы – вырванный со своего маршрута, существующего только в радужном воображении пораженного беспочвенным оптимизмом навигатора, теперь он всё замедлял свой ход. Навигатор, со страхом бросая взгляд на звезду, строчил на сенсорном экране, пытаясь в последние секунды скорректировать маршрут, приведший его прямо на орбиту этого со всех сторон занимательного астрономического объекта.

Вспышка, прошедшего мимо потока фотонов озарила корабль. Свет даже отраженной от испаряющейся космической пыли был ярок, как тысяча солнц. Пульсар начал все ярче озарять кабину, как смертоносный стробоскоп. Навигатор спрятался под столом, пораженный ужасом не в силах пошевелиться.

Я закрыл лицо руками, защищая глаза от приближающегося бесконечно яркого потока.

Вспышка.

***

Я проснулся, с резью в ослеплённых глазах. Яркое гало все еще висело перед глазами. Еще один сон без особого смысла, но с ощущением присутствия. Я застонал от боли, на левой ладони, которой я прикрыл глаза, невесть откуда появились ожоги. Словно я сжал ей раскаленные угли. Почти дочерна сожженная кожа выглядела даже хуже, чем о том говорили мои ощущения. Я постарался не смотреть на ожоги, а как можно быстрее добраться до медпункта.

Они выглядели так, словно бы прошедший сон был реальностью. Я тяжело поднялся с ложа – меня тут же подкосила слабость, в глазах на миг помутилось, во рту же, как будто фелинкс нагадил.

Я вспомнил прошедший день, как нечто отдаленное и нереальное. Слишком много всего за него произошло. И не совсем разумного.

Мы ушли нырнув в гиперпространство из системы с печальной красной звездочкой, окруженной метеоритными кольцами и одной мертвой газовой планетой. Теперь на ее орбите вращался еще и мусор, оставшийся от корабля пирата. Проспав четырнадцать часов, я вынырнул из сна со стигматами, напоминающими, о том, как не надо делать гиперпрыжок. И чем опасно чрезмерное любопытство.

Щурясь, я вышел в разгромленную кают-компанию. Нейла приводила ее в порядок, собирая мусор со всех ее углов в пластиковый контейнер. Ковры, похоже, наконец, выбросят.

– Привет, – сказал я. – Мне нужно в медотсек.

– Что случилось? – тут она заметила мою жутко выглядевшую ладонь. – Что ты сделал с руками?!

– Виноват пульсар. Эээ… это очень сложно объяснять, но лучше обработать их чем-нибудь.

– Иди пока в медотсек. Я сейчас.

Там на узкой койке возлежал Травер.

– Мы пока еще живы, – он приложил холодную нераспечатанную банку с пивом к голове. – Но куда, мы хатт его побери, летим? Я забыл тебя спросить.

– Апатрос. Планета за пределами Республики. Там небольшая шахтерская колония. Но с постоянным сообщением и даже голосеть, что удивительно есть. Не скажу за пропускную способность, но от мира они не совсем отрезаны. Запчастями, я думаю, разжиться выйдет.

– Хоть что-то, – его это обрадовало не сильно.

– Это единственное место, куда у меня вышло проложить маршрут, – пояснил я.

– Нельзя было просто прыгнуть в какую-нибудь необитаемую систему? В пределах Республики, – стал ворчать капитан. – Лучше ближе к обитаемым регионам. Там бы могли дождаться буксира.

– Нельзя. Я, знаешь ли, не сертифицированный опытный навигатор, – я вспомнил разные варианты, которые отбросил вчера за недостижимостью. – Я знаю, что можно было бы прыгнуть в каком-нибудь левом направлении. И пока мы бы дрейфовали бы в гипере, я мог скорректировать курс за достаточное время. Но я, во-первых так не умею, во-вторых, это долго. Перечислять еще все то, что я не умею, или не успел бы?

– Ладно, приземлимся и починимся там. Сколько нам еще лететь?

– Двое суток, – я вспомнил примерное время.

– Хаттова отрыжка!

Зашла Нейла. Я бы сказал, что она зашла изящно покачивая бедрами и в такт – лекку. Но в этом нет никакого смысла – она всегда так ходит.

– Давай сюда свою руку.

– Что ты с ней сделал? – спросил меня капитан, уставившись на нее.

– Обжег. Во сне.

– У тебя в каюте ничего такого нет. Как так вышло?

– Мне это приснилось, – разъяснил я с неудовольствием. Это казалось настолько странным, что я бы и сам мог начать сторониться себя самого.

– Э-э, я про такое слышал, – сказал Травер, – в каком-то шоу про экстрасенсов.

Нейла обработала мои руки противоожоговым составом из смеси нескольких препаратов и кольто, затем перебинтовала их. Это нехитрое средство должно было помочь мне лучше, чем любая земная терапия. Хорошо, что ожог термический, а не радио. Во всяком случае, датчики медкабинета считали именно так. Состав имел обезболивающий эффект и я почти сразу перестал чувствовать руку.

Я составил компанию капитану, скучавшему в медотсеке.

– Классная работенка, да? – спросил он.

– Чем именно? – спросил я. Я никогда и не думал, что контрабанда это развлечение.

– Ну, все это. Наш корабль, риск. Полеты в самую жопу мира. Только нам улыбнулась удача, как мы опять увидели ее зад. Когда ее пучит, – красноречиво сказал твилек.

– Не скажи. Мне пока интересно. Летать интересно. Действительно. Я раньше таким и не думал заниматься. Тебе может трудно представить, но у меня на родине многие мечтают просто побывать на соседней в солнечной системе планете. Я могу назвать несколько человек, которые рискнули бы своей жизнью ради того, чтобы побродить по ее поверхности несколько десятков минут.

Травер засмеялся.

– У вас космические путешествия – престижная форма деятельности? – спросил он весело.

– Очень.

Он еще раз искренне расхохотался.

– Ненормированный рабочий день… – он хмыкнул и продолжил перечислять. – Отсутствие графика дня и ночи. Нездоровая атмосфера, перегрузки. Жизнь в замкнутом пространстве. Дурное питание. Риск производственных травм. Угроза пиратов, и еще… все время одни и те же лица вокруг. Не каждый на это готов. Вредные условия труда, вот как это называется!

– Дело же не только в комфорте! – возмутился я.

– А в чем тогда? Не так много видов любят путешествовать по галактике. Нет, не так. Путешествуют многие, на пассажирских лайнерах в своих комфортабельных каютах. Да, во имя Богини, на большинстве военных кораблей каюты более просторные, чем на моем судне! И никакой пенсии, я скажу. Если ты до нее доживешь! И знаешь, что отвращает большинство от нашей профессии? Разрыв с остальным миром – не каждый выдерживает затворничество на борту корабля в гиперпространстве, когда даже в голонет не выйдешь. Когда не только экстранет, а даже интранет[1] не доступен!

– Тяга к звездам у меня в крови, – сказал я. – Ради удовлетворения этой страсти можно и смириться с этим.

– Ты безразличен к комфорту, – озвучил он свое мнение, будто наличие у меня проказы передающейся воздушно-капельным путем.

Сам капитан был к нему небезразличен. Мягко говоря. Держать на звездолете ковровые покрытия и путешествовать в компании с женой. Иметь повара на корабле, размер которого не предполагает такой вакансии. Уже не имел, но это не важно. Он даже ленился обслуживать свой собственный корабль, спихивая это на остальных членов экипажа.

– Комфорт для меня это когда я сыт и выспался. И могу удовлетворить свою жажду чем-то кроме разливного раствора канифоли и птичьего помета, – сказал я.

– Комфорт для меня – это собственная вилла, пять жен и отборное тушеное филе рикрита в пряностях на завтрак.

– Какие высокие стандарты. А пять жен не слишком много? – твилек меня несколько ошарашил своими запросами.

– Наши женщины не ебут нам мозги, как вам людям, – он распечатал банку. – Пиво будешь?

– Давай, – выбор у меня был небольшой. – А те мозги, что в лекку?

– Это не совсем то, что я имел в виду, – он поправил эти свои выросты, за которыми весьма старательно следил.

– Сколько с вами путешествую, все не могу понять, как у вас все устроено. У твилеков то есть, – я с трудом взял банку с пивом в замотанные на манер варежки руки.

– Что тебе не понятно? – он проявил готовность к тому, чтобы ликвидировать мою безграмотность.

– Поведение ваших женщин. И ответное – ваших мужчин. Я пытался разобраться самостоятельно, но ничего не понял. И, сдавшись, мне ничего не остается, как спросить напрямую.

Вопрос не праздный.

Посмотрев только на внешний вид твилеков, у образованного человека тут же растает предположение о том, что они ничем не отличаются от людей. И я не о внешнем виде. Внешний вид – есть отражение работы эволюции. И столь отличный внешний вид их женщин, филигранно прекрасных от наружности их мужчин, о которой такое скажет только слепец или извращенец, говорил о многом. Между мужскими и женскими особями homo sapiens отличий не так много, как кажется. Это по сравнению с другими видами вроде павлинов, или певчих птичек. Моржей, или твилеков. Виной тому половой отбор, один из эффективнейших инструментов эволюции, зачастую приводящий в дикой природе к самым забавным результатам. Ну а мы же, люди, особенно темные и непросвещённые, любим отделять и удалять себя от «дикой природы», либо, идеализируя поведение животных и обвиняя человечество во всех возможных пороках либо, напротив, находя для людей особое назначение и обосновывая так некие богом данные правила для неживотных носителей «души».

И если среди твилеков почти все девушки поголовно красавицы, спортсменки… извиняюсь танцовщицы и комсомолки, то это неспроста. Твилеки более требовательны к внешнему виду своих спутниц жизни, что приводило к забавной селекции, результату которой не могла не нарадоваться вся галактика. Выглядеть хорошо – почти религиозная страсть для них. Или не почти – для некоторых.

Но на этом отличия не заканчивались. Половой диморфизм в основном в мозгах, а не в груди или гениталиях как нас пытаются убедить безграмотные феминистки. Или те, кто прогуливал школу и не знает теорию эволюции. Которая давно уже не теория.

– Наши женщины самые прекрасные создания в галактике, – решил объяснить мне Травер. – Хотя и многие человеческие, которых я встречал очень даже ничего. Но это случается очень редко. Так, вот они об этом знают и этим пользуются. Что в этом дурного?

– Не пойму, – сказал я. – Самые прекрасные из человеческих женщин тоже этим пользуются в том смысле, что знают себе цену и не стесняются требовать от окружающих мужчин оплаты. В рамках приличий или вне их – неважно, если мы обсуждаем это вне их присутствия, разумеется, – мы с капитаном разулыбались, отлично понимая друг друга.

– Да, встречал я такое. Поначалу страшно удивлялся, – ответил твилек. – Наши женщины не зазнаются так. Вернее… мне трудно тебе все объяснить, но я рискну. Я прожил очень много времени среди людей, чтобы хоть чуточку начать вас понимать. Ты ведешь себя, в основном, как человек. Я могу так говорить?

– Конечно, можешь, – охотно согласился я.

– Вы, люди, ко всему подходите так, словно бы окружающие вас виды непременно должны вести себя так же, как и вы. Когда вы замечаете похожее поведение, вы тут же в приступе вселенской мудрости решаете, что оно происходит по сходным же причинам. А если вдруг кто-то ведет себя не так, как у вас принято сразу морщите носы. – Он отхлебнул пива. – Когда ты видишь двух людей, занимающихся любовью первое, что ты подумаешь – они хотят сделать ребенка. И твоей подкорке безразлично то, что ты знаешь о существовании гондонов и клиник «по планированию семьи». В природе этого нет, нет и в твоем эмо... эмоциона…, – он опять сбился, пытаясь выговорить слово, – в эмо-ци-о-нальном восприятии, короче говоря, нет. Секс это для продолжение рода. И все тут.

– Вроде того. Именно такой инстинкт движет человеком, управляет его поведением. Благодаря ему мы встречаемся, женимся, – закивал я.

– Ага. И если твоя женщина занимается любовью с другим мужчиной, то ты сразу же решишь укоротить его своим мечом на голову. Оно и понятно – воспитывать чужих детей проторенный путь к вымиранию. Я же читал про естественный отбор – в школьных учебниках об этом понятно пишут.

– Логично, – кивнул я

– А для нас это не так. Вот и исходи из этого, – огорошил меня капитан.

– Природа создала секс для продолжения рода. Хотя волей той же эволюции он тут же пошел в дело и для других целей, как и всякий удобный социальный инструмент, но основная цель никуда не делась. У вас не так? – задал я вопрос, вздернув брови.

– Отчасти так. Отчасти. А еще для общения, получения удовольствия, расплаты за услуги. И наша природа разделила эти разные варианты. Забавная шутка эволюции. Дело в том, что человеческой женщине безразлично от кого растить ребенка – она все равно передаст ему свои гены. Так же эволюционисты говорят? Циничные умники, – хохотнул капитан. – Но если вас людей легко обмануть, то нас твилеков провести не выйдет.

– Почему?

Он указал на замысловатый узор пятнышек на своих лекку. Они имели немного иной цвет и были едва заметны.

– Надежнее, чем дактилоскопия. Кто чей ребенок видно сразу. Но коварство женщин настолько велико, что даже это не мешает им использовать озабоченных мужчин. Видишь ли у них легко регулируемый гормональный баланс и забеременеть они могут только когда сами того хотят.

– Иначе говоря, вы владеете природной контрацепцией? – передо мной сразу открылась та пропасть, которая разделяла нас c твилеками.

– Не мы, наши женщины, – поправил он.

– Гм, да это отличает вас от людей сильнее, чем пищеварительная система, или инфракрасное зрение.

– Ты понял, да? Кстати, сколько раз к тебе клеилась Нейла?

Я был в очень неловком состоянии.

– Предлагала себя? – он улыбнулся. – Соблазняла тебя? – повторил он вопрос.

– Это вообще нормально, что ты меня спрашиваешь об этом? – смутился я.

– Абсолютно. Она тебя обсуждала со мной, ты кажешься ей привлекательным. Так сколько?

– Несколько раз. Не напрямую, завуалированно. – я вспомнил сколько раз, она была очень близка ко мне. Эти касания лекку, «давай я сделаю тебе массаж».

– Ты ее обидел, а ты даже этого не знаешь. Она считает себя привлекательной, а ты ее оттолкнул. А зелтронку пользовал. Но ты не твилек, поэтому считай, что она тебя простила. Но это пока.

– Я не знал. Знаешь, но я слышал от тебя, что она твоя жена, а я не настолько легкомысленный человек, – попытался я оправдаться. Хотя и был, мягко говоря, шокирован. В том числе и тем, что за это надо оправдываться.

– Но она не моя собственность. И мы твилеки не однолюбы. В обоих половых смыслах.

– Тогда зачем вообще это слово «жена»? – спросил я про то, что вводило меня в заблуждение. – Если вам чужда моногамия?

– Моногамия, это какое-то растение? А ладно… – он выпил пива. – Потому что базовый язык страшно беден на слова. Захочешь что-то сказать и тут же вместо этого брякнешь какую-нибудь глупость. «Жена» в действительности звучит как «девушка – хороший друг». С которой ведут общее хозяйство и планируют семью. И чем ты более богат, тем больше можешь содержать таких приятельниц. У канцлера Республики, хоть он и редкостный мудак, около ста жен.

Интересный у них половой отбор – можешь содержать много жен и будешь иметь множество потомков. Может от того твилеки такие проходимцы и хороши в коммерции? А если твилечка красива – найдет мужа побогаче и воспитает больше детей. Или заработает больше денег на стороне. Неудивительно, что в их языке нет слова «проститутка» или «падшая женщина». И выходит, что корабль Травера называется с точки зрения твилека весьма оскорбительно. Ну, или кто-то попытался его так оскорбить.

– А связи на стороне? – спросил я.

– То, что вы люди называете проституцией, у нас даже за работу не считается.

– Вы очень похожи на зелтронов, – сказал я вежливо.

– Ничего подобного! – вознегодовал Травер. – Мы по сравнению с ними невероятно разборчивы в связях.

– Я уже жалею, что выдаю себя за зелтрона, – я бросил пустую банку к небольшой их кучке, которую уже создал Травер. Твилек взял еще пару банок, выглядевших достаточно целыми, открыл их и передал мне одну. Я со своей замотанной кистью не мог сделать этого и при всем желании.

– Ваши женщины стремятся управлять вами. Это нормально, мы все, так или иначе, управляем друг другом. Но они привязывают вас к себе своей промежностью, и заодно придумали эту, как ее, а… «супружескую верность». Это так, потому, что это эффективный способ получать все от успешного мужчины единолично. А вы в ответ требуете от них сузить свой круг общения до одного мужчины, ведь в ответ вы ждете то, что нужно от них вам – возможность продолжить свой род.

– Не рассматривал это с такой точки зрения. Знаешь, мне наши отношения кажутся вполне естественными и правильными.

– Для тебя так и должно быть, – согласился капитан. – А я вас все равно не понимаю. Огромное количество успешных мужиков вынуждено тратить все свои средства и содержать эгоистичных сучек. Когда могли бы завести гарем. Девушкам самим же от этого лучше.

Не уверен, что сами деву… оу, человеческие девушки согласились-бы с Травером, – подумал я. Выходит, он имел ввиду твилечек?

– А те, на которых усилий их «мужа» не хватит? А, не отвечай. Они найдут себе приключений на стороне. Да и несостоятельные и холостые твилеки тоже без женского внимания не остаются, – сказал я скабрезно.

– Ты начинаешь понимать, – он отсалютовал банкой с пивом. Я доставал из большущей коробки чипсы. Ложкой. Большая часть из них растрескалась от перегрузок.

– Вы сместили семейные отношения исключительно в экономическую сторону, – примерно оценил я то, чем их половая жизнь отличалась от человеческой. – Довольно неромантично. Да и семейными отношениями это вообще трудно становится назвать.

– Ничего подобного! Я люблю Нейлу. Только не нужно рассказывать про семейные ценности и святость брака на ваш человеческий манер. Или искренние чистые чувства, которые страдают от каких-то связей на стороне. Люди же сами, заебанные своими бабами ищут утешения в борделях и объятиях твилечек. Я считаю ваш вид вообще неспособным разобраться в своих отношениях.

– А как же работорговля?

Он резко посмурнел.

– Во-первых, – он загнул первый палец. – То, что зовут патриархальными устоями в Республике – ничто в сравнении с тем, как дела устроены на Рилоте. Любая женщина – в первую очередь доход в семье. А уже потом что-то иное. Поскольку перераспределяет прибыли полученные несчастными бобылями в бюджет семьи. В которой она числится. А сами эти бобыли не могут взять в «жены» ни одну девушку, поскольку не в состоянии заплатить выкуп за невесту. А сейчас и подавно. Рынок, чтоб его.

Работорговли с этой точки зрения просто не существует – просто кто-то левый возмещает убытки большой фамилии от потери источника дохода. Я знаю – звучит уж-жастно цинично. Но ты не был у меня на родине. То, что зовут нищетой в Республике это богатство по сравнению с достатком среднего твилека. Ах да – и одновременно с тем у нас перенаселение.

Во-вторых. Я знаю, для вас, людей это звучит мерзко, даже я, прожив среди вас так долго, теперь нахожу это ситхски неправильным, но ничего с этим не могу сделать. Представь себе: приходит в нищую шахтерскую семью инопланетный уродец и заявляет, что отдаст за твою дочь столько, сколько вся семья тяжелым трудом зарабатывает за пять лет. А то и десять. Большая семья, я скажу. Очень большая. В действительности он лжет – продав с аукциона свое новое приобретение где-нибудь на хаттских невольничьих рынках, он сам заработает еще больше.

И главе семьи ничего не остается, как продать свою дочь или жену, надеясь, что она сможет лучше устроиться за пределами забитого, как подпол крысами подземелья моей отсталой планеты.

В-третьих. Хатты. Ты даже представить не сможешь, какие сумасшедшие деньги вертятся в этом бизнесе. И они от него никогда не откажутся. В этом даже…. хотя почему даже? В этом замешаны республиканские сенаторы, которые продавили во многих окраинных мирах такое явление, как долговременные контракты. Иное название для рабства.

– По мне так то, что у хаттов нет писанных законов – честнее, – сказал я.

Добрая часть галактики жила по понятиям, а не по законам. Но там хотя бы не пытались придать рабовладению некий легальный, а соответственно и как бы одобренный обществом характер.

– Они гнойные слизни и не пытаются придать своим делишкам подобие законности, – согласился Травер. Само их существование как бы намекает даже конченым дебилам, что нет справедливости в этом мире.

– Слушай, а как ты вообще в этом разобрался? Просто очень доходчиво у тебя вышло.

– Пытался понять, как устроено все у вас, людей. Куда не ткнешься – все как не у твилеков. В итоге, нашел, что разбираясь в грязном белье чужого вида – лучший способ понять, как все устроено у нас самих. Разумеется, я понял это не читая те идиотские книжки, как они? А.. «ксенопсихология», «Культуры и расы галактики». Это мусор ты можешь выкинуть на помойку. А изучая вас, так сказать, вблизи. Иногда чрезмерно, – он потер свой бок.

Я вспомнил, что у него там след от ножа. Я решил не развивать тему.

– А все-таки, как насчет любви?

– Хочешь спросить, сносит ли нам голову при виде той, или иной юной твилечки? Конечно, сносит. Но, как правило, все заканчивается грустно, когда такой молодой твилек начинает шарить по карманам, выискивая, чем бы заплатить выкуп за невесту.

– Дикость! – не смог сдержаться я. – Такое ограничение свободы!

– А у вас людей стоит только покинуть одну компанию и перебраться к компании конкурента, да и еще со всеми корпоративными секретами, как сразу на тебя подадут в суд – за нарушение контракта.

– Его подписывают, – оскалился я.

Такое вызывало лишь концентрированную ненависть – Травер даже отпрянул.

– Есть правила писанные и нет, – сказал он. – И не скалься так! Когда ты так делаешь, я вспоминаю о второй половине в твоей крови.

– Мило улыбаться? – я растянул губы в приторной улыбочке.

– Лучше да. Выглядишь почти как зелтрон. Да и люди любят идиотов. Но стоит тебе начать злиться, как я вспоминаю те байки, что травят контрабандисты на Коррибане.

– Иногда мне в голову приходят мысли заняться наведением порядка… как это делали мои краснокожие предки, но я тотчас вспоминаю, что это никак не изменит ни людей ни хаттов. Хотя, если не заниматься изменениями… Вот хаттов можно просто уничтожить. Как вид.

– И их место займут другие уроды, – ответил капитан. – Не обязательно лучше них.

– И это, к сожалению, тоже так, – Я решил дальше не развивать тему. – А что насчет обязательств? Есть ли они вообще в вашем «браке»?

– Есть, конечно! – даже удивился он. – Но это касается детей. И того, что внутри семьи. Изменой у нас считают нечто другое.

– Интересно. И почему в учебнике про вас такое не написано?

– Я же сказал, что в том мусоре, который ты читал, такое не пишут. В книжке для детей написать о том, что управляет их поведением? Невообразимо!.

Я читал вариант для иторианцев и хаттов. Но никто из них не может вступать в половую связь с твилеками. И эти «вопросы» тоже опускались из рассмотрения.

В варианте учебника для людей эти вопросы были описаны крайне упрощенно, или же рассматривались с позиции человеческой логики. И физиологии. Несмотря на социальный прогресс, никто не стремился объяснить школьнику, зачем и почему люди любят или воюют. Тот же школьный курс истории, что совершенно логично, насквозь был политизирован. И нес не научную, а воспитательную роль. Иначе говоря, вводил в заблуждение. И не важно, сколь велика доля верных исторических фактов, излагаемых точно, скупо и безоценочно – как и положено учебнику истории. Уже сам ограниченный объем его позволяет, не прибегая ко лжи уместить в нем только нужные, пусть и в целом верные факты. Но в силу неполноты картины они будут восприниматься иначе, нежели в компании более нелицеприятных вещей. Да и до тех пор, пока учебники утверждают в министерстве образования, а не на конференциях историков, это будет именно так. Но историки, как это не странно изучают историю, а не пишут учебники для детей. Отчего же и прочее школьное воспитание не должно быть направлено на то, чтобы сделать из маленького человека будущего послушного гражданина?

А семья важный элемент проекции государства в нашу жизнь. Если, конечно ты не неймодианец. И чем сильнее государство влезает в чужие семейные дела, тем сильнее оно хочет контролировать своих граждан. Ортодоксальная средневековая государственность евреев. Кастовая система в Индии, с которой борется уже современное ее государство. Но безуспешно – оно не достаточно сильное. Сильное государство – синоним несвободы.

Но сила – вопрос сложный. «Сильное государство» не на фоне своих соседей, а в ином смысле. В возможностях навязывать интересы верхушки всему населению. Даже пораженное коррупцией и индустриально-научной деградацией государство можно назвать сильным. Оно сильнее своего народа – но истинная ли сила это?

– О чем задумался? – спросил меня Травер.

– Как обычно, о месте человека в этом мире.

– Я же говорил. На вилле и в окружении любящих женщин.

– У меня иные запросы.

– И какие же?

– Я сам не определился. Но иные. Это точно.

– Все равно ты к этому придешь, – сказал он с усмешкой.

В медотсек зашла Нейла. Осмотрев нас, как редкие экспонаты в музее антропологии.

–Я думала, что вы лечитесь. А вы пиво хлещете!

– Есть альтернатива, – сказал я, рассматривая твилечку. – В трюме ящик с вином. Но с него нас развезет еще быстрее.

– Возьми, не возмущайся, – Травер отдал Нейле одну из множества помятых банок.

– Так бы сразу, – она успокоилась. – Я хотела посмотреть головидение, но в этом секторе с трудом поймала эротический канал с участием каких-то членистоногих с другими формами жизни.

– И как? – спросил я с вежливым интересом.

– Познавательно. Но омерзительно. Я вовремя это выключила.

– Ничего, наш путь лежит через самые необычные места. Еще можно будет посмотреть порнушку с участием хаттов или гаммореанцев, – злорадно сказал Травер. – Верно, Олег?

Но он замолчал, увидев выражение моего лица. Должно быть, я достаточно ясно выразил всем свои видом свое отношение к такому зрелищу. Хотя если подойти к этому как к передаче «В мире животных»… Нет, надо гнать такие мысли подальше.

Твилеки засмеялись надо мной.

Еще ящик пива, ящик вина и каф. Головизор лишь изредка находил какой-нибудь сигнал, вылавливая что-нибудь любопытное из того потока информации, что с огромными затратами распространялся через гиперпространство во все уголки галактики. Находясь в гипере сигнал можно только принимать – причем предназначенный всем, а не лично тебе. Если ты не служишь на флоте в звании адмирала, и не какой-нибудь мастер-джедай – то ради того чтобы передать тебе пару мегабайт никто и не подумает задействовать инфраструктуру, потребляющую в течении одного месяца в сотню раз больше энергии, чем за все свое существование на Земле выработало человечество. С другой стороны трансляция местного ТиВи через нее себя оправдывала – на такой относительно небольшой поток информации приходилась громадная зрительская аудитория. Неудивительно – спутники для передачи телевизионного сигнала в СССР применяли еще в семидесятые годы. В соответствии с той же логикой.

Поэтому десяток голоканалов и телетайп с важнейшими новостями – не шик даже местами на внешнем кольце, не то, что на внутреннем. Ближе к Ядру можно было ловить сотни каналов в высоком качестве. Но не все любят зомбоящик, пусть и в более технологичной его итерации. Тот же Травер, как он рассказывал, приобщился к мировой печатной культуре именно во время таких продолжительных путешествий.

Пара суток промелькнула довольно быстро – в атмосфере пьяного угара и попытках убедиться в том, что мы не развалимся при посадке. Доводя себя до окончательного отупения, я садился в рубке, пилотской, как ее звал Травер, и всматривался в мерцание гиперпространства, рискуя заработать гиперупоение или гиперпсихоз. Или как это явление еще называлось. Бесконечно смотреть можно на нашем корабле только на две вещи: на Нейлу и на гиперпространство, за неимением открытого огня. А работал у нас только астродроид – наблюдать за куском метала было скучно.

Вид, строго говоря, однообразен. И если он становится необычным, или замирает надолго, то дела неважные. Движение столь быстрое, что заметить якоря, за которые цепляется маршрут сложно. Но можно. Вот то искажение и яркий свет – черная дыра в окружении туманности. Близко проходить нельзя, но я зацепился за край гравитационной ямы для того, чтобы срезать путь маневрами по Крэш и Форн координатам.

И чем дольше я вглядывался в эту бездну, тем больше видел. Странного и невообразимого. Было это то, что проникало сквозь прозрачные плиты транспарстила или возникали эти видения сразу в моей голове – я не знал. Но если это была одна из форм безумия, поскольку капитан не видел ничего в этом мареве, то я не спешил от нее отказаться. Сколь ни было бы чуждо это зрелище - оно было прекрасно в своем полном безразличии к той космической пылинке, которую представлял из себя наш корабль. Мрачное величие в глазах того, кто не претендует на собственную ценность, обретало новые краски.

Все это время я сидел и ждал того, что мы окажемся близко к какой-нибудь сверхновой. Но компьютер заранее сообщить о таком не мог. Мы двигались, как пущенная стрела, не ведая, куда мы летим. Вслепую, как ракета, не оснащенная навигационными системами. Датчики могли уловить лишь критические отклонения и скорости изменения параметров. Но даже тогда аварийный выход из гиперпространства мог привести к тому, что нас в ходе него вынесет куда-нибудь не туда.

Я знал о погрешности совершаемых маневров, но не мог сказать, насколько мы отклонились от курса. Вернее не мог, пользуясь техническими средствами. А средства навигационной системы, расположенной в моей голове, говорили мне, что все идет неплохо.

– Травер! – я вызвонил капитана.

Он не ответил, но пошатываясь, прошел в рубку.

– Мы выходим? – он выражал такую тоску и надежду, что мне стало его жалко.

– Через пару минут.

– Похоже, один этап пройден. Мне нужно промочить горло.

Удивительно, но к концу путешествия немного воды у нас все же появилось. Система жизнеобеспечения включала и рециркуляцию воды. Как выделением ее из жидких отходов, так и осаждением конденсата из воздуха.

Огоньки гипера постепенно собрались в кучки звезд. Вдали россыпью углей на ночном небе горело звездное скопление. Ирония судьбы – такая плотность звезд, а жизнь там невозможна. Слишком много света и радиации. То, что дает жизнь, ее же и убивает. Сама галактика намекает о неразрывном союзе жизни и смерти.

Я развернул корабль, так, чтобы через транспарстил была видна серая планета и ее звезда – такой же невзрачный оранжевый карлик. Большой, намного больше солнца. Но привычная для разума существа, вышедшего к звездам с поверхности планеты, картина не учитывала расстояния – звезда была меньше солнца. Жизнь обычно встречается именно в таких непримечательных местах. Вид расцвечивало только сияние плазмы в верхних слоях атмосферы – у нее было солидное магнитное поле, отражавшее солнечные порывы.

– Это Апатрос? – спросил капитан.

– Да, это он.

В карте Галактики содержались не только координаты планет – но и их краткие описания. Вроде того, какие законы действуют на той или иной территории, численность населения и наиболее крупные поселения. А также наличие голосвязи. Здесь она должна была быть. Где-то гигабит в секунду на всю планету. Это кстати для такой дыры очень внушительно. Я перенес на навигационную карту данные из справочника.

– Поселение на обратной стороне, – указал я пальцем. – И всего одно. Во всяком случае, официально.

– Давай подлетим к нему, – он ввел, запустив обе руки в голопроекцию пространства, маршрут до шахтного поселения. Меняя пассами рук и пальцев масштаб и ракурс. Я так сделать не мог, хотя ожоги и почти сошли на нет.

Сквозь холод космоса и малость через гиперпространство, обходя таким образом релятивистские барьеры, донеслась радиоволна.

– Корабль без идентификационного номера, выйдите на связь, – голос диспетчера был уставшим и раздраженным, его, похоже, расстроило то, что мы оторвали его ото сна или иного дела, а не то, что летали с выключенным транспондером.

– Говорит капитан Травер Последний. Мое судно терпит бедствие. Как поняли?

– Понял вас. Какова ситуация на борту?

– Выведен из строя навигационный компьютер. Вынуждены выйти в вашей системе.

– Как вы вообще прыгнули? – удивился диспетчер.

– Вручную. Гипернавигатор считал все буквально на пальцах. Ну, типа того.

– Вау! Вам предоставляется коридор и посадочная площадка. Не отклоняйтесь с курса во избежание открытия огня. Как судно, не имеющее идентификационного номера, вы считаетесь по умолчанию угрозой, – предупредил нас диспетчер. Он не угрожал, просто зачитал формальные правила со знакомой мне интонацией усталого машиниста электропоезда. Затем он перечислил еще много таких же пунктов.

– Не беспокойтесь, мы не желаем получить еще несколько зарядов плазмы, – поспешил заверить его капитан.

– Где вас так угораздило? – спросил диспетчер.

– Пираты, – односложно ответил Травер.

– Вам повезло уйти.

– Пиратам нет, уебки получили свое, – сказал Травер довольно.

– Кто ушел тот и подвергся нападению, так же, – лукаво сказал диспетчер.

– И отчего такое отрицательное обо мне мнение? Я торговец, причем честный, а не пират!

– Ваше судно проходит по ориентировке.

– Это судно было пиратским. Давным-давно.

– Будьте предельно корректны и не дергайтесь. Мне, честно говоря, похуй, что там у вас с судном и чем вы занимаетесь. До тех пор, пока в этой дыре вы будете вести себя спокойно. В этой ебаной дыре я рад даже пиратам.

– Твой базар не пишется?

– Я уже отключил запись, после того, как предупредил вас по судовому кодексу.

– И как тут жизнь? Бьет ключом?

– Как в смывном бачке унитаза. От вахты до вахты. Дыра, каких поискать. Кантина, космопорт, склады, бараки и ебаная шахта. Вот и все достопримечательности, – это место ему серьезно поднадоело.

– А на хера тут торчишь? – не преминул спросить его Травер.

– Платят хорошо. Кортозис все-таки, – философски сказал диспетчер. – Год отработаю и свалю отсюда. Рейс до Тариса идет месяц. Прикинь, месяц из этой дыры! Потому что быстроходные лайнеры сюда не летают. Вахту возят на том же судне, на котором привозят оборудование и увозят груз руды. Экономия.

– Сочувствую. Нам тут ремонт нужен.

– Сочувствую вам. Вы тут надолго, – в его словах сквозило злорадство.

– Олег, – капитан обратился ко мне. – Ты нашел нам офигенски удачное место для починки.

– Какое есть. Радуйся, что мы до сих пор не болтаемся на той орбите, дожевывая последние сухпайки и запивая их каплями дистиллята.

– Ладно-ладно. Не бухти.

Корабль вышел на посадочную платформу. Капитан щелкнул по кнопке выпуска шасси. Я смотрел на загоревшиеся красным два из пяти лап-опор «шлюхи» на экране, отображавшем техническую исправность элементов корабля.

Одно из них было отправлено в жертву богам гиперпространства, а второе… второе не захотело выезжать. Был ли поврежден привод, или механизм заклинило, компьютер не показывал. Заботливые конструкторы предполагали, что дерьмо иногда случается, и сделали посадку беспроблемной на четырех из пяти опор. Но не на трех.

Капитан потер свой зоб-второй подбородок. Им он, что ли думает? Или теми уродливыми выростами на лбу, напоминавшими камни, затолканные под слой кожи?

– Мы просто зависнем на репульсорах.

– Можно сесть и на три оставшихся, – предложил я. – Если здесь не дуют сильные ветра.

Травер уточнил этот момент у всё того же диспетчера. Немного прикинув и решив, что пятнадцать метров в секунду это не так страшно, мы развернули судно по направлению преобладающих ветров и коснулись поверхности Апатроса, небрежно выложенной дюракритовыми плитами, через которые упрямо пробивалась жесткая трава. Такого же неприметного цвета, как и все здесь. Травер осмотрев кислую картину, с отвращением сплюнул на плиты и, пошатываясь, спустился вниз по аппарели.

Наружу мы вышли, нацепив маски для пребывания во вредной атмосфере кислородного типа, но относительно пригодной для дыхания. Я уже начинаю привыкать ходить по незнакомым планетам в этой условно эргономичной версии противогаза. От полумаски вниз к коробочке, закрепляемой на груди, шло две гофрированных трубки. Накинув капюшон и прежде, чем застегнуть маску я втянул в себя воздух этого мира. Дышать в нем можно, хотя и не долго. Как в курилке. Брр… и в Силе такая же гадость – неприятный мир.

Выбравшись на поверхность, я осмотрел судно, обойдя его по кругу. Несколько десятков попаданий, заметные только, если присматриваться. И поверхность, укрытая радиопоглощающим материалом, словно бы ошкурена грубым наждаком и исцарапана когтями крупного хищника. Местами «обмазка» покрылась сетью трещин. Хотя температура торможения газов и снижалась работой щита, покрытие изгрызло потоками раскаленного воздуха. Матовая краска совсем выгорела, и корабль приобрел серый цвет, под стать планете. В нескольких местах, особенно в носовой части она была стерта совсем – там блистал оголенный металл.

Мы поплелись по поверхности серого же мира до здания космопорта, стоявшего неподалеку. Никто не встречал нас, посадочное поле не было занято ни одним кораблем кроме нашего и было совершенно безлюдно. Пустынный мир, серый, как содержимое пепельницы, казалось, давно был покинут. В голову приходили мысли, что жители оставили его, избегая чувства тщеты и давящей безысходности. Но это было не так.

Звезда на небосклоне едва горела, как лампа аварийного освещения. Но сумрачный мир в большей мере согревался ее невидимым инфракрасным излучением, чем освещался скромными красноватыми лучами. Через щели между плитами пробивалась такая же бесцветная, как и все вокруг жесткая трава, тянувшаяся вверх к этому свету. Жизнь же в поселке бурлила, как и сказал диспетчер - словно в бачке унитаза.

Травер решил не раздражать местных лишний раз. Это значит, что автомат он с собой не взял – только пару пистолетов.

Пройдя через шлюз космопорта, мы оказались в просторном помещении, явно построенном человеком, имеющим надежды на то, что планета будет встречать толпы гостей или туристов. Почему мы, как правило, бываем в местах брошенных и покинутых?

Навстречу нам вышел немолодой человек в офисной форме. Похоже, его мы тоже оторвали от дел.

– Вы зачем здесь? Тут не на что глазеть, – исподлобья и крайне тщательно осмотрел нас этот угрюмый человек.

– Пополнить запасы воды, – сказала Нейла жалостливо. Ее немало волновало то, что на корабле нельзя помыться. Должно быть, она и не приставала ко мне даже в пьяном виде именно потому, что я был покрыт смесью пота, пыли и технических жидкостей. Разбитые же щиты волновали в первую очередь меня одного.

– Ремонт, – ответил Твилек – Вас диспетчер не предупреждал? Что он там делает на своем посту? Лысого гоняет?

– Тут не коммерческий космопорт. Хотя вы же никуда отсюда не улетите? Вам нужно будет поговорить с начальником шахты.

– Надо, поговорим. – сказал Травер, мучающийся от похмелья.

– Будет неплохо, если мы немного отдохнем с дороги, приведем себя в порядок, – вмешался я. – Вдобавок, как и всем людям, нам нужна вода, чтобы пополнять запасы наших телесных соков.

– Кантину сами найдете? – спросил нас чиновник. Его нисколько не прельщало вести к своему начальству неряшливую гоп-компанию от которой несло алкоголем.

– Травер сделает это и в бессознательном состоянии. – Правда, милый? – заботливо поинтересовалась Нейла.

– Это не трудно, – он, пошатнувшись, развернулся, махнул рукой в направлении одного из коридоров. – Это там.

Лихо он. Мне и Сила это с трудом могла сказать. Он владеет неким тайным, недоступным для меня знанием?

Человек ушел, не поинтересовавшись даже нашими дальнейшими планами. С нас даже пошлины, или оплаты за посадку не взяли. Всем похуй. Через пять минут мы доплелись до кантины. Ближайшее к зданию космопорта неиндустриальное строение, как оказалось. Ближе только склады и портовое оборудование.

Над входом в кантину висела вывеска «Зона кодекса Алсакана» и уныло свисал флаг Алсаканской лиги. Отражая ее нынешнее состояние. А хозяин заведения «конфедерат»… Сколько я не читал историю галактики, а так и не смог уяснить глубинную подоплеку этого многотысячелетнего то вспыхивающего, то гаснущего конфликта между Алсаканом и Корускантом. Борьба за власть? Даже в огромной галактике, населенной чужаками и полной опасностей люди умудрились разбиться на два наиболее крупных лагеря. Хотя, может мне стоило начать восхищаться, что только на два?

Закончив очередную войну и разоружив проигравшего, Корусант старался затереть в истории сам тот факт, что некогда у него могли быть конкуренты. Но выходило это не так хорошо, как хотелось бы. Возможно, дело состояло в том, что добрая половина людских миров была колонизирована представителями двух планет – Алсакана и Корусанта. И жители колоний отлично помнили кто откуда. Были миры соответственно Корусантские и Алсаканские. Особенно в секторе экспансии. Разумеется, это не касалось ни Кореллии, ни Тионского кластера, но таковых было более чем достаточно.

Элиты побежденных миров отстранялись от общереспубликанской кормушки, а в мирах бывшей Алсаканской лиги зрело недовольство своими второстепенными ролями. А коллективная память заставляла жителей одних планет считать врагами жителей других по той «сверхважной причине», что таковыми считали друг друга их далекие предки. Хотя конфликт давно и нес уже только корпоративный характер, но осадок все еще оставался. Сомневаюсь, что случится очередная война… но должно быть сомневались и в предыдущие более, чем десяток раз? За десять тысяч лет. Весьма впечатляющая настойчивость, возможно порожденная тем, что в современном мире трудно поступить с целым экуменополисом так же, как римляне обошлись с Карфагеном.

На Алсакан вываливали тонны дерьма в любом медийном источнике, перемыли с отбеливателем все кости, обсудили и осудили их милитаристическую и воинственную политику. Все бессмысленно. Подспудно, там глубоко в глубине душ триллионов людей галактики нечто поднимало их снова и снова. Уже одиннадцать раз. И последние шесть не как самостоятельное государство, но как беглеца из состава Республики. Меня поражало, что кто-то мог вести войну раз за разом не сто и не тысячу лет подряд. Десять тысяч лет. Готовиться сотни лет ради нового витка конфликта. Поддерживать костер вражды, так чтобы огонь вновь можно было раздуть легким порывом ветра. Хотя, может, я приписываю запланированный характер естественным процессам? Стоит также обратить внимание и на то, не носят ли сенаторы от Алсакана шляпы необычной формы? Это ведь может быть очень важно.

Ничто в истории Республики не было так болезненно. Ни уничтожение родного мира убезийцев, ни геноцид ситов, ни иные не красящие их действия, которых боле чем хватало. Ни отчего так не передергивались лица политиков и историков, и ничто так строго не цензурировалось, как Алсаканские войны.

Согласно истории Республики мало что было настолько разрушительно, как четыре первых Алсаканских конфликта. Древние архитектурные сооружения и прекрасные столицы. Памятники и величайшие сооружения. Все в хлам. Эти войны отбросили развитие Республики на тысячи лет, именно столько она потратила на восстановление всего разрушенного.

Простейший пример - гиперпространственный маяк Белгот, самый мощный в истории, возведенный более двадцати тысяч лет назад был разрушен тринадцать тысяч лет назад в труху, выключив тем самым из галактической жизни половину миров вдоль Перлемианского торгового пути. До тех пор, пока не были проложены новые маяки вдоль этого маршрута. Сотни лет. И примеров таких множество.

Мы зашли в помещение. Сперва никто и не обратил внимания на посетителей. Но через некоторое время я начал ловить заинтересованные взгляды со всех сторон. Нежданные гости были здесь в диковинку. Несколько десятков посетителей в тесной зале просаживали деньги, играя в карты или иные азартные игры, или же попросту пропивали свои доходы. Несмотря на кажущуюся просторность из-за гомона, как попало расставленных столов и множества обращенных на наш столик взглядов, мне было тесно и неуютно.

Пока Травер с Нейлой решили посидеть на месте, я сходил на разведку. Оставив страдающих твилеков за столиком, я подошел к барной стойке.

– Здравствуй (алсак..),– сделал я пробный шаг. Удачно. Услышав речь не на основном, бармен среагировал на меня, как на говорящую собаку. То, что я заговорил на языке Алсакана вызвало у него комплексную реакцию. Радость, удивление, непонимание, щепотку недоверия.

[Здесь и далее при общении с барменом – алсаканский. Примечание автора]

– И ты здравствуй , – с заминкой ответил бармен, – он старательно рассматривал меня, пытаясь убедиться, что раньше меня не видел.

– Я здесь впервые. Ты не мог видеть меня раньше , – не стал я дожидаться расспросов.

– Судно снабжения будет через четыре недели. Как ты здесь оказался?

– Аварийная посадка. Пересеклись с пиратами. Немного потрепало, и теперь нужно починиться .

– Не самое удачное место для починки. Тихое, но тут нет корабельных мастерских, или нужных запчастей.

– У нас не было выбора, навикомп вышел из строя, прыгнул, куда вышло.

– Прыгнул. Ты что ли прыгал? – захохотал бармен. Явно не веря такому юнцу, как мне.

– Именно, – упрямо кивнул я. – Считал прыжок на датападе.

– Не рановато-ли в штурманы? Это не гайки крутить, – нисколько не поверил в это мужчина.

– Я только учусь. Но был не тот случай, чтобы рассуждать о квалификации.

– Но вы живы, так что ты сорвал свой банк. Пить что-нибудь будешь по такому поводу?

Я оглянулся на Травера, лечившегося водичкой.

– Воды. Я все никак не разберусь в том, что наливают в кантинах.

– Недавно покинул родной причал? – бармен вполне был настроен поболтать. Видимо в этом застойном поселении нечасто увидишь новое лицо. – Может кореллианского бренди? Возможно двойной? Или чего-нибудь более экзотического?

– Брэнди? Нет спасибо, этот растворитель для пластмасс я пробовал. Давай пока воды, у нас на корабле ее не было несколько суток.

– Обмочились при виде пиратов? – весьма метко охарактеризовал случившиеся бармен.

– Это так очевидно?

Он хохотнул.

– Это первое, что делают при встрече с пиратами. Сливают воду.

– Мы вообще всю слили, – я поскреб шею.

– Печально, но можете набрать здесь. Это не дорого, хотя планета и засушливая.

– Есть что-то являющееся смесью спирта и воды с минимальными включениями иных веществ?

– Ботанская горючая вода – ответил бармен, недолго думая. Затем продолжил задумчиво. – Самое загадочное свойство кореллианского бренди – это не то, что при его производстве ни одно растение не пострадало, а то что он употребляется внутрь.

– Что-нибудь еще?

– Могу плеснуть лума[2]. – про этот напиток я что-то слышал.

– Давай.

Я разговорился с барменом. Шахтная колония Апатроса знавала, как выяснилось, и лучшие времена. Ныне кортозис сильно упал в цене, разорив тем самым многих горняков. Они оставили колонию, занявшись другими делами. Судно, увозившее руду и привозившее товары и продовольствие, приходило раз в месяц, как нас и предупреждали. Иные гости здесь были очень редки.

Узнал я и о характере местной администрации, способах подключения к голонету и о том, где и чего можно купить запчасти. Поработал печенью немного.

Вернувшись за столик, я посмотрел на лечившихся твилеков. Они глотали антиалкогольные, противопохмельные и антиинтоксикационные пилюли, запивая их водой. Учитывая, что Нейла не пила почти ничего уже более дня я их понимал. С трудом могу представить, как Атос жил на той винной диете, которую столь красочно описал Дюма. Мысленно вообразить тессеракт[3] намного проще.

– Долго же вы там болтали, – сказал мне капитан. – Я надеюсь, ты выяснил что-то полезное?

– Выяснил, что здесь мы надолго. И то, что ремонт может быть осложнен. Но есть и хорошая новость.

– Не тяни, выкладывай.

Я достал свой коммуникатор, открыв файл с данными подключения.

– Это наш доступ к голонету. Бармен дал свободные частоты со своей кантины. Интранет за сорок кредитов на месяц. Безлимит, разумеется. И десять кредитов за мегабайт внешнего галактического трафика. Цена грабительская, но дешевле мы здесь не найдем.

– Это хорошо. Очень хорошо, – сказал Травер. – За останки от пиратского мобильного дурдома можно выручить немало кредитов.

– И кому нужно знать, где болтается этот мусор?

– Мусорщикам, – он посмотрел на меня, с немым удивлением моей недогадливости.

Он достал свой планшет и начал устанавливать соединение по моим данным, заодно соединив с сетью свой корабль. Минут через десять, ругаясь на хаттском, он заставил все это работать как надо. Затем, пользуясь закрытым каналом связи, вышел на озвученных мусорщиков. Сложность такого вида коннекта была в том, что предварительно надо иметь личную встречу с тем, с кем намереваешься связаться. И обменяться кодами для шифровки и дешифровки пакетов данных. Только такая симметричная криптография обеспечивала стопроцентную конфиденциальность. Несимметричная куда удобнее, но для постоянного использования не годится – только для разового или же при переписке и ином скромном трафике. Но не в случае голоконференции.

Зажглась голограмма собеседника. Ужасно рваная и грубая – капитан экономил деньги и на связи. Хотя, учитывая, что он непременно занесет это в общие расходы, то экономил он в том числе и мои деньги.

– Здравствуйте, – забавным пищащим голосом поприветствовал капитана его деловой партнер. Им был джава в накидке из грубой ткани, полностью закрывавшей тело и большую часть лица, но даже его не было видно – он носил маску с двумя светящимися окулярами. Голос создавал вокодер, поскольку сами джавы не способны внятно произносить звуки основного, – Ты хочешь предложить нам что-то? Или хочешь купить? Торговля, да. Чидок всегда готов поторговаться.

– У меня есть координаты свежераздолбаного судна, – сразу перешел к делу Травер.

– Оно большое, новое? – сразу заинтересовался джава. – Давно было разбито?

– Три дня назад. В секторе N-152.157.254

– Плохое место, – ответил джава, по имени Чидок через минуту. – Лететь долго. И почему ты думаешь, что мусор еще не собрали? Зачем мне туда лететь? Три дня – долгий срок.

– Там, где мы пересеклись и немного постреляли друг в друга, я вышел из гипера с большим отклонением от курса. Как обычно – торопился.

– Сломя голову. Чидок знает, как это у вас бывает.

– Точняк. – кивнул капитан. – И что куда важнее – в ходе перестрелки я и тот пират ушли в сторону еще дальше. Учитывая направление полета мусора и его скорость – он теперь очень сильно в стороне от ходовых маршрутов. Так что он ждет только тебя и никого иного.

– Все равно что-то мутное. От дел с тобой одни только проблемы. – пропищал джава.

– Не хочешь, не бери. Это была яхта в восемьдесят метров длиной. Резвая и хорошо вооруженная. И за головы ее владельцев могла быть назначена награда. Большая награда.

– Если их не вынесло в космос. Корабль вскрыт, как консервная банка, да?

– Выловите, не мне вас учить, – пожал плечами капитан.

– Что ты за это хочешь? – спросил его джава.

– Половину от цены запчастей, которые ты соберешь и половину же от цены за головы.

– Ты жадный, Травер. Жадность это порок! Так далеко лететь, а ты хочешь так много.

– Сорок пять процентов, Чидок.

– Сорок, – сказал джава.

– Ладно, – радостно согласился капитан.

– Ты согласен на сорок? Значит, согласишься и на тридцать, – нагло сказал карлик. – Это дурное место, я не хочу лететь туда ради одной яхты за такую несправедливую долю.

– Тридцать пять и не процентом ниже, – настоял Травер.

– Чидок вынужден согласиться. Только потому, что у него нет других дел сейчас. Но ты не найдешь тех кто даст тебе больше. – пропищал джава.

– Да-да. Спасибо за великодушие. Вот твои координаты. Звезда N-152.157.254.145.452, орбитальные в файле.

– Чидок заплатит, если найдет что-то ценное. Если ты не обманул Чидока. Если меня там будут ждать пираты, то твоя голова будет стоить, как если бы ее отлили из чистого плутония. Ясно?

– Удачи, – отмахнулся от таких угроз капитан.

Голограмма погасла – Травер закончил сеанс голосвязи.

– Он заплатит? – спросил я.

– Намного меньше, чем мы договорились, – безмятежно сказал капитан. – Он же не идиот и, естественно, утаит полную стоимость добычи. Но достаточно, чтобы окупить часть ремонта и цену ударных ракет.

– Они собирают мусор в космосе? – спросил я. Интересный момент, я раньше думал, что это племя вороватых старьевщиков проводит свое время, путешествуя на гусеничных траулерах по пескам Татуина.

– Везде. Радиоактивный и токсичный тоже. Ничего их не берет. Как их дроидов. Чинят всякий хлам и весьма успешно, я замечу. Из нескольких древних хреновин соберут только им известным способом одну, но рабочую. Причем из разных хреновин. Если тебе нужен их хлам, найди одну из их подвижных крепостей. Сухопутных или межзвездных.

– Забавные маленькие человечки. Хорошо, что они дружелюбные и ничем ни хотят заниматься, кроме как копаться в своих механизмах, – сказала Нейла. – При своей любви к урану и плутонию.

Мое мнение об этих вороватых низкорослых существах несколько выросло.

– Вы все о железе, да о железе. – сказала Нейла. – посмотри вон туда – она повернула голову в сторону плавно двигающегося голографического изображения почти обнаженной танцовщицы.

– Ты про этот позор? – ответил Травер. – Они настолько нищие, что не смогли найти настоящую танцовщицу. Вот это край… что дальше? Начнут пердолить друг друга в жопу?

– Угу. Это даже хуже, чем на Коррибане – сказала Нейла. – Наверно у них тут и резиновые куклы сдаются за деньги.

Она еще раз бросила взгляд на вполне настоящий шест, вокруг которого двигалась крайне реалистичная голограмма. Красиво, но все равно – это только иллюзия. Впрочем, как и все остальное.

– Хочешь станцевать? – спросил я ее.

– Хочу. И что в этом такого, – сказала она, увидев мою реакцию. Все никак не приму, что не все мы – люди. Она устало прикрыла глазницы руками. – Но после того как приведу себя в форму.

– Может, лучше выспитесь на корабле? – предложил я.

– После того, как договоримся о воде.

– Сходите в склад номер сорок четыре. Там можно договориться о нескольких цистернах с водой.

– А ты? – поинтересовалась твилечка.

– Я посижу пока здесь. Не беспокойтесь, ничего со мной не случится. Я могу узнать о подобном заранее.

– Я оставлю тебя при одном условии, – вкрадчиво сказал Травер. – Не тяни руки к колоде, хотя тут и играют. Мы здесь твоими стараниями надолго, и не стоит портить отношения с местными. Раньше времени, я имею ввиду, – он коварно мне подмигнул, – у тебя еще будет шанс блеснуть своей удачей. Обязательно. Но позже.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Голонет – галактическая сеть условно разделяется на «интранет» – сети отдельных солнечных систем и планет, скорость передачи данных в которых практически неограниченна и «экстранет» – сеть, связывающая локальные планетарные сети. Она есть далеко не везде, а где она есть – скорости очень малы по сравнению с интранетом. Связанно это с чудовищными затратами на поддержание необходимой инфраструктуры. Этого достаточно для крупного бизнеса и государственного управления, но не для просмотра, к примеру, видео всеми жителями Галактики.

[2] Сложный химический коктейль, существенно снижающий разрушительное воздействие алкоголя на организм, обладая всем наркологическим действием обычного алкоголя. Часто имеет самые необычные оттенки и вкус. Полностью искусственный напиток. Популярное пойло в Галактике.

[3] Это не та кубическая светящаяся штуковина из американского кинофильма - костюмированного представления о спасении мира. Тессеракт (от др.-греч. τέσσερες ἀκτῖνες — четыре луча) — четырёхмерный гиперкуб — куб в четырёхмерном пространстве. Тессеракт в евклидовом четырёхмерном пространстве определяется как выпуклая оболочка точек (±1, ±1, ±1, ±1).

18. Лабиринт

Никогда не пей эту гадость. Привыкнешь, и жизнь твоя не будет стоить ломаного цента.

Человек с бульвара Капуцинов

«Они перевозили всё что угодно от квадратных свиней до антигравитационного пива… Но теперь у них груз крупных проблем»

(Тэглайн: «Космические дальнобойщики»)

Музыка:

Sixteen Tons by Tennessee ernie Ford

Мастер - Лабиринт

Ostfront - Denkelied

Я также не преминул воспользоваться появившейся связью и задал так сильно тревожащий вопрос единственному человеку, который мне мог на него ответить. Все-таки кого еще спрашивать про такую штуку, как «обман разума», как не джедая. Благо, Реван сам дал мне координаты для связи.

Раньше преступления совершались в темных переулках, ибо там не разглядеть лиц грабителей. Теперь почти не осталось неосвещенных мест, но есть анонимный голонет – место для деклассированных элементов, криптоанархистов, нацистов и просто тех, кто не любит, когда посторонние суют нос в твои письма. Там встречаются преступники, чтобы обсудить свои темные делишки, те, кто считаются преступниками и не менее оно популярно и у шпионов и даже «хороших» парней.

И Реван дал мне адрес именно в популярнейшем из множества предельно анонимных мессенджеров, «живущих» во мраке шифрованных сообщений, в глубокой тени ложных адресов и темных безднах виртуальных машин. Поэтому я и не опасался того, что он сможет найти мое местоположение на безграничной карте Галактики.

Я уже собрался уходить из бара, как на коммуникаторе загорелось ответное сообщение – не прошло и получаса, как он ответил, выслав заодно свою половинку несимметричного ключа. Уважая наше неприкосновенное право на приватность.

– Обман разума? Можно конкретнее? А то под этим могут пониматься примерно тысяча различных техник. И я бы настоятельно рекомендовал тебе не пытаться разбираться в этом самостоятельно. Могу объяснить почему. – Р.

Он как обычно ведом духом просвещения, что же – я воспользуюсь этим – решил я.

– Мне пытались промыть мозги. Джедай, если конкретнее. – О.

Изобразим жертву. Хотя вряд ли я выдавлю хоть каплю сочувствия у этого куска гранита. Кого я обманываю? Мы достаточно хорошо понимаем друг друга.

– Как именно? Даже это можно сделать несколькими способами. Это не учитывая того, что каждый джедай и его техники, как следствие из этого – уникальны. Хотя и входят в определенные рамки классификаций. – Р.

– Скажем так. Я неожиданно для себя понял, что думаю несколько иначе, и у меня проявляются достаточно безосновательные мысли. Но вовремя спохватился. – О.

– Ясно. Я понял, что ты имеешь в виду. Самый известный, эффективный, но сложный и вместе с тем самый сомнительный способ. – Р.

– А в чем его сомнительность? – О.

– Как ни странно все те «чудеса», которые создают, обращаясь к «Силе» никак не отменяют законов природы работающих все прочее время. Хотя это как раз ни разу ни странно. Мысли не приходят в голову просто так. Решения не принимаются беспричинно. Мозги – сложный, но механизм… и не менее точный, чем атомные часы. – Р.

Я его понял. Так полно, что мне чуть стало не по себе, хотя я и понимаю, что жизнь и смерть - лишь иллюзии порождаемые верой человека во что-то неизменное. Все мы – отчасти «корабль Тесея». В действительности нет строгих границ – есть лишь вечное изменение, но принять его совершаемое насильно и от неуважаемой стороны – не в моих силах.

Между жизнью и смерть не пролегает, как это кажется на первый взгляд граница строгая и четкая, словно между плотно притертыми камнями древнеегипетской гробницы царя, бывшего богом. Плитами столь сплоченными и сомкнутыми, что между ними не вставить и опасной бритвы испачканной в венозной крови – которой только что эту границу прочертили. Напротив – она изломана, как линия берега у плещущего о берег реальности фантасмагорического океана Хаоса, а местами и вовсе им размыта. Мне столь не ясно, где начинается смерть и заканчивается жизнь – настолько, что задаешься вопросом о глупости самих этих слов.

– Хатт! Я, кажется, понял, что ты хочешь мне сказать. И мне это уже не нравится. – О. Написал я в сообщении.

– Верно. Всякое новое решение принимается, сверяясь с той картой синаптических связей, которые сформировались в прошлом – когда всему, что регистрировал твой мозг, давалась эмоциональная оценка. «Плохо» и «Хорошо». Отталкиваясь от самых первых оценок, полученных еще в младенчестве, а затем построенных на них более сложных конструкциях. Которые на понятиях: «тепло» и «холодно», «сыто» и «голодно» как на благодатной почве проросли уже в абстрактные величины. Так формируется тщательно отлаженная система по принятию решений. Впрочем, она хрупкая – ее несложно сломать парой таблеток или уколов.

Ты постоянно делаешь оценки – формируя новый опыт, который проявит себя позже. Всякое новое действие происходит с оглядкой на то, что происходило с тобой в прошлом. И не изменив этих оценок, сделанных в прошлом, никак нельзя заставить тебя беспричинно изменить свое поведение «сейчас» . В этот момент. Поэтому такой обман разума – не что иное, как его перестройка.

– То есть такое вмешательство, изменяет мои прошлые оценки. Результат мышления и опыта в прошлом. Не слишком ли это круто? – О.

Я впал в замешательство от той космической по сложности задачей, решаемой усилием воли и примитивным жестом.

– Не самая простая задача. Это похоже на получение воображаемого опыта - создание воображаемой картины, которая получает эмоциональную оценку. И опыт виртуальный откладывается так же, как и реальный. Укрепляя те или иные реакции. Но это происходит не «изнутри» как при обычной работе головного мозга, а привносится в него извне. Изменяя личность того, кому «промывают» мозги. – Р.

– Крайне механистично. И жутко как отблеск солнца на клинке палача. – О.

– Чем дольше изучаешь, как работают искусственные нейросети, тем яснее становится устройство органических. И тем менее величественным кажется свое собственное место в этом мире. Но это вовсе не повод бросить изучение искусственных интеллектов. Вернувшись в плен мистического мира и неточных слов, его описывающих. – Р.

– Твой профиль. Я помню. – О.

– Но возникает риск стирания границ между человеком и ИскИном… это неизбежный результат изучения того, что есть человек. В лице аморального исследователя это может привести к растворению вместе с тем и любых рамок и норм, уважения к чужой жизни, как к чему-то священному. А всякий адекватный исследователь, если он настоящий ученый – аморален, как и наука вообще. Поэтому не столь много джедаев разделяют мои увлечения. Но это позволяет делать определенные выводы, до которых всем прочим не дойти никогда. – Р.

– В итоге ты можешь сказать, что это попросту убийство одной личности и замена ее другой. – О.

– Про это я и писал, когда упомянул «сомнительность». При наличии самой личности, конечно же. А то, как правило, те, с кем это легко проходит, не имеют ни интеллекта, ни аналитического мышления – личность? Ее тут просто нет. – Р.

– А другие техники? Менее «сомнительные»? – О.

– Можно «перехватить» сознание «жертвы», управляя её Силой. Не так, чтобы она пришла к необходимости что-то сказать или сделать самостоятельно, а управляя ей, словно безвольной марионеткой. Но «жертва» может со временем понять, что с ней произошло нечто странное. Если в ней проснется ее воля. Или если ее не заставили это забыть – что нисколько не проще. Но это, как не странно считается более темной техникой Силы, поскольку несет насильственный характер и налет принуждения, доминирования даже. – Р.

– Какое чудное лицемерие! – О. Восхитился я.

– Но сложный путь работает не с каждым. Только если человек или иной разумный привык верить тому, что ему говорят. Если у него нет четкой цели и планов. Особенно хорошо это работает с теми, кто никогда не задумывался, откуда берутся его мысли, с тем, кто не имеет привычки анализировать свое собственное внутренне состояние. С другой стороны трудно переубедить фанатика в вопросах его веры. Но умелый джедай может изменить, исказить эти убеждения так, что они станут не защитой, а уязвимостью.

Простой же путь уместен с каждым. Но чем лучше защита разума, тем больше в нем насилия. – Р.

– Путь Насилия или путь Обмана. – О.

– Можно и так сказать. Но обман разума не ограничен одним «убеждением». – Р.

– Можно, например, сделать так, чтобы никто не запоминал твоего лица. – О.

Вспомнил я то наваждение, что скрывало Ревана от посторонних взглядов.

– Не самая простая задача. – Р.

– Но у тебя получается. Я, во всяком случае, не запомнил. – О.

– Так-то меня вообще не должны были замечать. На сознательном уровне – увидел, обошел, и только. Функция сознания должна была обходить сам факт моего существования. И замечать, только если это было нужно мне. Почти никогда, то есть.

С точки зрения нейрофизиологии сигнал идет от сетчатки по зрительному нерву в зрительную кору головного мозга. Но с помощью Силы воспринимать образы и информацию можно не обращаясь к природным периферийным устройствам ввода данных. Как под дозой ЛСД. Отчасти Сила похожа на воздействие галлюциногенов. Можно и передавать такие образы также напрямую. Или не дать случиться естественному процессу. – Р.

– То есть на тебя могут смотреть и не видеть? «Невидимость» в некотором роде. – О.

– Да, будут не замечать. Человек будет слышать, но не будет слушать. Будет взирать, но не будет видеть. Или напротив - думать, что ты в другом месте. Это уже «иллюзия». Многие способности Силы кажутся почти фантастическими. И это все только пока «обман разума».

– А если будут смотреть на тебя через камеру? – О.

– Но ведь смотреть будет разумный? – Р.

– Понял. Все равно ничего не увидит, поскольку воздействие – в итоге все равно на мозги. Но как насчет расстояния? – О.

– Расстояние и время не столь важны для Силы. Даже голография сделанная в такой момент может спустя годы не потерять своего свойства – на нее будут смотреть но того, что на ней, замечать не будут. – Р.

– Это… поразительно! – О.

– Еще бы. Но единицы в Ордене способны на такое. Как правило, те, кто занимается только этим и достаточно долго. И это делается очень аккуратно. – Р.

– Но ты-то вряд ли занимаешься этим долго. – О.

– Твоя правда. – Р.

– А можно защитить кого-нибудь от такого обмана разума? – О.

– Это не проще, чем совершить само воздействие на разум. Распространенное заблуждение, будто защита легче нападения. Если такое воздействие не подействовало не только на тебя – значит, этот кто-то тоже не прост. – Р.

– Вот оно как. Но меня поражает твоя откровенность. – О.

– А меня твоя наивность – в отношении к своим возможностям. Ты дошел бы до этого через пару дней самостоятельно. Но я, зато, могу предупредить тебя, что попытка научиться этому самостоятельно закончится психиатрической больницей полной умалишенных, которым ты неумело пытался перекроить мозги. Если имеешь дело с упертыми личностями, есть риск создать такое противоречие установок, что это сведет фанатика с ума. Или можно запросто раздробить слабую личность на части – как итог – диссоциативное расстройство идентичности. Падших джедаев не просто так окружали компании маниакальных психопатов и шизофреников. Но зная тебя – ты скорее воспримешь это как убийство. И не мне указывать тебе, совершать подобное или нет. – Р.

Затем Реван на десяток минут перестал писать. Затем пришло сообщение:

– Я ненадолго отойду. Дела. – Р.

Я задержался в этом заведении, постепенно забивающемся людьми и нелюдями, возвращавшимися со смены. Смотря за тем, как они занимаю свободное место, я понял, что хозяин заведения оставил его ровно столько, сколько нужно, намеренно создавая тесноту. В основном посетители обсуждали некие рабочие моменты и баб. Самих баб было мало. Зашел в заведение иторианец, что само по себе было необычно в таком месте.

Карты? Карты я трогать не собирался. А вот сыграть в рулетку… Почему-бы и нет?

Я подошел к автомату для регистрации на игру, но был неприятно удивлен. Наличность он не принимал, питаясь только банковскими картами. И требовал подтверждения совершеннолетия по паспорту. И по какому именно законодательству он это делал, я мог только догадываться. И неизбежно «фиксируя» меня при этом. Черт, черт! В этом мире нигде не скрыться от слежки. Старший брат следит за тобой.

– Прямо таки у меня такой богатый выбор? – О.

Написал я между тем Ревану. Спустя пять минут он ответил.

– В действительности да. Ты сам решаешь, что делать и куда идти. В известной мере «сам». Но не удивляйся, если наши пути пересекутся. Следи за тем, куда ступаешь. – Р.

– Ты и сам бы следил за тем, что говоришь. – О.

– Что ты хочешь сказать этим? – Р.

– Только то, что адекватный человек даже зная, что радуга – простое разложение спектра светила не перестанет ей любоваться. Или зная о том, что человек отличается от бактерии только тем, что сложнее ее, а от дроида – тем, что его нейросеть развивается в других начальных условиях и на другой аппаратной реализации не обнулит тем самым ценность человеческой жизни. Твое мышление мне понятно… по той причине, что я сам не вижу сакральной ценности в человеческой жизни. Или в существовании разумной жизни вообще. Но тебя от меня отличают только правила, которые надо исполнять. У меня их меньше. – О.

– Хочешь сказать, что я считаю, что убивать нехорошо только потому, что так принято в обществе? Это объективное знание – как и о том, что нет понятий «хорошо» и «плохо». Среднестатистическое отвращение к убийству – работа естественного отбора. Ну и что? Да, есть правила и я их исполняю. Они разумны и обоснованы. Полезны для гармоничного развития общества разумных существ. И убивать неразумно и неэтично, без должной на это причины. – Р.

Я мысленно усмехнулся.

– И опять ни слова о морали или чудовищности убийства невинных. – О.

– По той причине, что их не бывает. А мораль – относительна и изменчива. – Р.

– Я не психиатр, но вряд ли ошибусь, если скажу, что ты отчасти психопат? – О.

– Не совсем. Скорее у меня снижена эмпатия, и окситоцин не в пределах «нормы» но до клинического диагноза мне далеко. И это хорошо мне известно. Я в должной мере осведомлен о своих недостатках. – Р.

– А твой Орден? – О.

– Они далеки от научных терминов. – Р.

– Я все не пойму, зачем тебе было нужно давать мне адрес. Простой интерес? Любопытство? – О.

– В том числе. – Р.

– В этом не мог не быть еще какой-нибудь умысел. Кстати, пока ты еще на связи. Почему в Галактике так фанатично борются с любым производством боевых дроидов? Это же невероятно выгодно! Я видел цены на протокольников – вряд ли цены на машины для убийства будут выше. – О.

– Фактор нестабильности. – Р.

– Понятно. Чтобы начать войну достаточно будет вложить денег в это «предприятие», если сочтешь его самоокупаемым. С разумными же так не пройдет – надо нагнетать военную истерию, вести пропаганду, всячески готовить общество к войне. – О.

– А это легко заметить еще на ранних этапах. Такая система достаточно управляема. Если ты за этим следишь – особенно. Поэтому союз Ордена и комиссии по искусственному интеллекту неслучаен. – Р.

– И ты так легко вскрываешь эти карты? – О.

– А что я должен сказать? Что сети заговора Ордена оплели галактику, и он повсеместно на ключевых позициях втайне управляет Галактикой? Что Канцлер – говорящая голова Ордена джедаев? Что джедаи боятся дроидов, поскольку не в силах запустить свои наглые руки в их головы? – Р.

– Я так похож на сторонника теории заговоров? Хотя этот «чудесный обман разума» и позволяет об этом задуматься. – О.

– В отношении Сенаторов Республики его применять нельзя. Да и не выйдет с большинством. В итоге вылетишь из Ордена, как болванка из рельсового орудия.

И ты должен понимать, что мы один из множества механизмов со своей оригинальной ролью. Достаточно крупный, но не обладающий подавляющей значимостью. Один из множества симбионтов в галактике. Мы считаем свою зависимость от Сената, к примеру, вполне естественным компромиссом. Но в ответ, зная о наших связях, нас не боятся. Это важно. Страх разъединяет, создает барьеры. Из-за него начинаются войны на пустом месте. Действия одной стороны, продиктованные страхом порождают страх ответный, и завершается это бойней. Пусть это в природе большинства разумных, но мы не идиоты у прилавка продуктового магазина, всегда считающие слово «натуральный» синонимом слову «хороший». – Р.

– Меня бы не устроило такое положение, как у вас. Разумеется, на вашем месте. – О.

– Стремление к самодостаточности и единоличной власти равносильно желанию начать войну со всем прочим миром. И неизбежно приведет к конфликту. – Р.

– И все же если ты не скажешь, почему тебе так важно так долго болтать с контрабандистом, я обижусь и больше с тобой не свяжусь. – О.

– Апатрос. – Р.

Прощай анонимность!

– Но как? – О.

– Помнишь, ты спрашивал, почему я так враждебно настроен против хаотичности этого мира? Точнее, только намеревался спросить, но это не столь важно. – Р.

– Точно. Мы тогда не договорили. – О.

– У меня в моем коммуникаторе настоящий генератор случайных чисел. – Р.

Я вспомнил увесистый гаджет, который был у него в руках.

– Вспомнил. Массивная штуковина – О.

– Так вот – он выдает двоичные числа на основе квантовых измерений иона иттербия, который может находиться либо на высоком, либо на низком энергетическом уровне. Но ничто не мешает взломать мне мой собственный шифр – как и любой другой «не взламываемый» согласно математическим законам криптографический алгоритм. Профессиональный секрет, но я могу взломать практически любой код за пару минут. – Р.

– Это УЖЕ не профессиональный секрет. – О.

– Вопрос времени. Я знаю, что ты узнал бы это чуть позже. Чувство тайны, готовой ей перестать быть мне знакомо. Я же играю на опережение. – Р.

– И типа, вызываешь чувство доверия. Я все никак не пойму, манипулируешь ты мной или этот диалог тебе интересен. – О.

– Интереснее будет… если ты сам решишь это для себя. – Р.

– Согласен. – О.

– Но вот в чем дело. Ты думаешь, что я все еще должен быть уверен в случайной, «хаотической» природе мира? Что, имея такой опыт, я не буду в этом сомневаться? – Р.

– Это переворачивает все верх дном. Но мне требуется это обдумать. – О.

– И я чую, что это закончится очень плохо. – Р.

– Что? – О.

– То, что начинается на этой планете. Хотя крепость уже пала – мы просто еще не увидели ее руины. Но учитывая некоторые факты, о которых ты сам еще не имеешь никакого представления, я не могу осуждать тебя даже заранее. – Р.

– В любом случае, я буду действовать, как привык – решать проблемы по ходу их поступления. – О.

– Удачи. – Р.

Это издевка такая? «Удачи». От джедая.

Пока я ходил, место мое заняли и я, не найдя другого, сел за почти пустующий столик за которым расположился иномирянин. Совершенно случайно. В этот момент вся эта огромная галактика показалась мне очень и очень тесной.

Вы можете терпеть наличие иторианцев рядом при одном условии, - готовьтесь терпеть вонь соединений серы, непрерывно создаваемую их пищеварительной системой. То, что места рядом было незаняты было неслучайно – терпение черта далеко не каждого.

– Разрешите поинтересоваться? Вы из того звездолета, что совершил аварийную посадку? – спросил он меня своим протяжным голосом. Еще немного и я привыкну к множеству акцентов и извращенных способов извлекать на свет звуки. Он был чем-то недоволен и пил студенистую жидкость, с резким химическим запахом.

– Это так очевидно?

– Я абсолютно уверен, что ранее вас здесь не видел. А у меня очень хорошая память.

– Вы правы.

– О вашем корабле уже судачит половина колонии. А другая половина не делает это, только оттого что еще не слышала об этом происшествии.

– Приятно то, что мы внесли разнообразие в этот сумрачный мир. Здесь и вправду нет ничего кроме этой шахты?

– Официально нет. Рудодобыча внешнего кольца полагает, что это единственно поселение здесь. – все так же недовольно сказал он.

– И ей не нужно знать иное, верно? – улыбнулся я.

– Нет, это не так. Что привело вас сюда? – полюбопытствовал иторианец.

– Пираты, – это не было секретом.

– Отчасти вы сами виноваты в этом, – совершенно нахально сказал он.

Я выразил недоумение, ожидая разъяснения столь необычной позиции.

– Вы те, кто зовут себя «вольными торговцами» и летаете, где вам вздумается. И в итоге покидаете охраняемые маршруты. Итог закономерен.

– Иначе говоря, из одного страха быть ограбленным нужно позволить пиратам ограничить свою свободу передвижения? – сказал я, поражаясь такой извращенной логике.

– Ваша свобода ничем не ограниченна. Летайте между цивилизованными планетами и возите легальные грузы. И вам ничего не будет угрожать.

Я рассмеялся. Мне неожиданно надоело вести бесполезные споры.

– Спасибо за ценное мнение, но у меня дела.

Работа не могла ждать. Необходимо хотя бы выявить все повреждения и инвентаризировать элементы пригодные к ремонту.

Выйдя на посадочное поле я застегнул дыхательную маску. Ветер гонял серую пыль под ногами, небо озаряли вспышки северного сияния. На посадочное поле из серого же неба стремительно опускался корабль-коробка, из которого валил жирный черный дым. Он со звоном впечатался в дюракрит. Я поморщился от гулкого удара металла о камень. Присмотревшись, я заметил, что один из отсеков корабля был вырван с корнем, да и вообще корабль выглядел, как раздолбанное корыто. Наш – по сравнению с этим и не пострадал вовсе.

Какова вероятность посадки двух поврежденных кораблей в одном пустынном мире в пределах нескольких часов? Мала. Но не меньше, чем жителю Земли оказаться в галактике Звездных войн – так я скоро совсем разучусь удивляться. Хотя впечатлительность – и удел ничтожеств, как считал один упрямый материалист, c которым я согласен и во многом другом.

Потратив достаточно времени на ревизию и смотря графики напряжений в силовых конструкциях, построенных тензометрами, я поразился тому, насколько прочен корабль мон-каламари. В отличии от человека сводившего все к двусторонней симметрии и квадрату, как геометрической фигуре, земноводные придерживались осевой симметрии и из всех геометрических форм все же имеющих углы, выделяли равносторонний треугольник и его производные. Несмотря на то, что сами были созданы природой по известному принципу двухсторонней симметрии, а не радиальной. Возможно, они в родстве с морскими звездами и это старательно скрывают?

Так, или иначе, читать сборочный чертеж, размеры и базы в котором были проставлены по иной системе восприятия – настоящая пытка. Или извращенная тренировка моего пространственного воображения, уже и без того искалеченного принципами гиперпространственной навигации.

В трюме были не только раскиданные как попало слитки платины. Гравицикл, приобретенный некогда мной за гроши у какого-то нищего на дне Корусканта, развалился на множество обломков, лежащих то тут, то там. Его компактный термоядерный реактор был расколочен ударами плотного металла. Одев рабочий комбинезон с противорадиационным щитом, и вооружившись радиометром, я пришел к печальному выводу, что мощность эффективной дозы в двадцать милизиверт в час не полезна для здоровья. Погрузив загрязненный радионуклидами хлам на лэндспидер, я вывез его на помойку. Лэндспидер, знакомый мне еще по Коррибану хранился в специальном ящике, и в отличии от гравицикла был в прекрасном состояний. Что с этой, сравнимой с утюгом по технологическим стандартам Галактики, тачкой может случиться?

Свалка располагалась в пятидесяти километрах от шахты. Помойка была стихийной, и отчитываться о вывозе мусора никому не надо было. Остатки и мелкие элементы вплоть до самой микроскопической пыли удалял старательный T2 – ему не престало бояться гаммы и беты. Отмыв пенистым дезактивирующим составом стенки трюма, дроид снизил мощность дозы в трюме до менее чем одного микрозиверта в час. С этим можно было смириться, если в нем не жить.

Да и в самом корабле фон после тех обстрелов вырос как минимум втрое – надо было вырезать покореженные и облученные элементы конструкции – именно они и создавали такой фон. Но самой большой проблемой были изотопы – альфа излучатели. Те, которыми можно было еще и надышаться. Не корабль, а радиоактивная помойка. Я вовсе не радиофоб, но пределы прочности своего организма знаю. Хотя саркому тут победили почти также давно, как и оспу, но нарушать нормы радиационной безопасности я не намерен.

Закончив, тем не менее, стохастически опасную работу, я лег спать. На борту не было строгого суточного распорядка. Не было ни отбоя, ни подъема, столь необходимых на корабле, несущемся сквозь мглу космоса, не озаряемую ни рассветом, ни истаивающим светом заката. А рваный ритм путешествий и периоды бездействия, проводимые в гипере, и вовсе растирали такие понятия, как день и ночь до однородной консистенции.

По «утру» я встретил Травера, торчавшего в кают-компании и бесцельно рассматривавшего голограмму нашего соседа по дюракритовому полю.

– Ну и днище же, – сказал Травер.

– Узнаешь судно?

– Это корыто собрано где-то на внешнем кольце. Возможно, его собрала криворукая саранча на Джеанозисе. Из положительных качеств имеет только цену. Миллион кредитов за новое судно с грузоподъемностью в сотню тонн, – он зевнул. – Лучше курить спайс в порту, чем летать на этом говне. Твоя судьба будет решена в первую же встречу с пиратами. Или во время неизбежной аварии. То, что оно вообще село это не иначе как чудо, свидетельствующее о божественном вмешательстве, – он медленно и лениво изобразил левой рукой какой-то, несомненно, религиозный символ.

– Им повезло меньше, чем нам, – сказал я, смотря на черные от копоти двигатели. Судя по всему, били именно по ним. И то, что они вернулись сюда, говорило о том, что пираты таки своего добились.

– Не предполагаешь, чем они тут занимаются? Здесь не заработать ни на чем, кроме перевозок и снабжения.

– Кортозис, – я пожал плечами.

– Я тоже так думаю, – кивнул Травер. – Но его вывозят на большом охраняемом судне. Раз в месяц. Правда, время вылета и прилета всегда несколько случайны – обычная практика на внешнем кольце.

– Дела идут неважно. Я думаю, часть груза идет мимо официальной статистики.

– И я так думаю, – кивнул довольно капитан. – На этом можно заработать, это поразительно ценный материал.

– И привлекает пиратов, – я указал на то, что стало с неудачливым судном.

– Это урод в семье звездолетов, – сказал он презрительно. – У нас же намного более приличное судно.

– Способное сейчас работать только внутрисистемным транспортом, – не смог я не съехидничать.

– Я думаю, что навикомп у этих неудачников может быть цел.

– Без него они здесь надолго, – заметил я со злорадством. Не одним нам здесь торчать.

– И с ним им грозит длительный ремонт.

– Решай сам, – я не силен в переговорах.

– Сначала мы сходим на прием к владыке Апатроса.

– И каков его официальный титул? – спросил я.

– Начальник шахты, – улыбнулся капитан.

***

Мы стояли около двери, ведшей в кабинет этого самого начальника шахты. Вход загораживал мужик поперек себя шире. Одетый, как на битву, он угловатым и жестким смотрелся в опрятном коридоре административного здания. Его рука лежала на рукояти длинного, как оглобля и слегка кривого меча. Холодный взгляд пробивался через забрало, - полупрозрачную тонкую пластину с голографическим индикатором, закрывавшую все лицо. Он, верно, был, как в кабине истребителя. Электроника дополняла его чувства, не давая застать его врасплох. На руках были закреплены элементы экзоскелета, а кисти, шейный отдел, часть корпуса, левое плечо, правое бедро и левую же голень прикрывали толстые и грубые бронепластины, как у немецкого ландскнехта с цвайхандером. Одна из них была сильно смята. Асимметрия эта явно была неспроста.

Сила, да и здравый смысл подсказывали, что между тем моментом, когда он извлечет свой меч из ножен и тем, когда наши изрубленные на части тела попадают на пол, заливая его кровью, пройдет пара мгновений. Этот тип с лицом матёрого уголовника, которому глотки резать также привычно, как дышать, внимательно следил за нами.

– Стойте здесь, – сказал он басом. Куда уж грознее.

Мой меч, как и прилагаемый к нему опыт казались мне жалкими в сравнении с этим человеком, всю жизнь учившимся убивать. Да и не только учившимся.

– Сдайте ваше оружие, – потребовал он.

– Всё? – спросил Травер.

Опасаться сейчас за свою жизнь не надо, если нас и решат убить, то не здесь. А если и решат, то вряд ли оружие поможет.

– Всё. Все. Вот в эту коробку, – он указал на ящик.

Травер начал избавляться от вооружения. Полетело в ящик все. Почти все. Кроме одного бруска пластической взрывчатки с неметаллическим взрывателем. Лежал этот кусок, напоминавший хозяйственное мыло, у Травера вместо карт для пазаака. Нейла оставила в поясе гарроту. В ящик было уложено всего пять единиц стрелкового оружия и целый кухонный набор. Достаточно чтобы переснять «Убить Билла».

Затем он обыскал нас вручную, заодно облапав Нейлу. В процессе чего достал из моей куртки заточенное стило, а у Травера извлек кусок взрывчатки, не найдя лишь одну удавку. Жуткое оружие имело виброгенератор – одно легкое движение и тонкая струна застрянет между позвонками.

– Теперь можете идти, – и зашел за нами следом.

Во главе стола сидел гладко выбритый человек в идеальном, с иголочки костюме, какие носят политики и бизнесмены в Корусанте.

– Халса, можешь не смущать этих космолетчиков?

– Они не сдали все оружие, – пробасил он.

– Что хорошо говорит о них. Оставь нас. Ты их нервируешь.

– Да. Как будет угодно, – он вышел.

– Я приветствую вас на этой планете. Мое имя Куан Сенд. Я слышал о несчастии, которому вы подверглись. Сочувствую вашему горю, – без какого либо сочувствия в голосе сказал начальник шахты.

– Я капитан Травер Последний. Благодарю за искреннее сочувствие, – таким же тоном ответил Травер.

– Вас не тревожит вопрос, почему ваш корабль без номера не был зарегистрирован и осмотрен, как подозрительное судно?

– Потому что нас тут никогда и не было? – в ответ спросил его Травер.

– Правильный ответ. Мы можем помочь друг другу. Судно снабжения прибудет через сорок дней, а не через тридцать, как ожидалось, – он встал и подошел к окну, закрытому толстыми панелями транспарстила. Наверняка бронированными. – Но столь редкая и ценная запчасть, как навикомп может прибыть и раньше. Скажем через две недели. Или если мы придем к взаимопониманию, то может найтись и быстрее. Я могу это устроить. По-дружески.

– Это было бы просто отлично.

– А вы могли бы оказать мне ответную услугу. Так сказать, по вашему профилю.

– Перевозки? – Травер победно улыбнулся.

– Да, именно так. Ваши коллеги не справились с простейшей задачей, – разочарованно сказал он.

– На такой шаланде немудрено. Я не могу назвать коллегами таких неудачников.

– У вас, несомненно, первоклассное судно, вы можете не опасаться того, с чем они столкнулись. И я могу рассчитывать на то, что груз не пострадает.

– Неужели наши «коллеги» спасли свои шкуры ценой груза? – спросил с издевкой Травер.

– Это не важно. Для вас. А им еще предстоит отработать долги в шахте, – он улыбнулся – вполне возможно нелицемерно, я уловил от него почти садистское наслаждение этим фактом. Прочие его мысли и намерения вились столь плотным и сложным клубком, что я и не пытался их распутать. Похоже, лгать и лицедействовать он умел даже мысленно. Понять где ложь, а где нет, я не смог.

– Столь ценный груз, что им не хватило корабля?

– Я не стал покупать их корыто. А той тоненькой стопки кредитов, что они выручили, сдав его на запчасти им не хватило, – рассказал нам о печальной судьбе контрабандистов Куан Сенд.

– Мне интересно это предложение. Но бесплатно я не работаю, – сказал Травер.

– Четыреста тысяч кредитов. Двадцать тонн груза до этого места, – он передал капитану чип данных.

– Я согласен на полмиллиона. Люблю ровные цифры… и у меня хорошее судно, - безопасность транспортировки тоже стоит денег. И да, сегодня я обдумаю это, завтра же я скажу, хочу ли я туда лететь.

Куан задумался ненадолго, затем небрежно кивнул.

– Да… размышляйте над этим, день на этой планете пройдет быстро. Я бы не стал отказываться. Полмиллиона будет справедливой оплатой, если вы за это возьметесь. Скажем двести тысяч вперед, вам же нужна починка? И триста по завершению работы.

– Я обмозгую предложение. Но торопиться не буду.

– Халса. – сказал Куан. В по-спартански пустой кабинет вошел телохранитель, – проводи гостей до выхода

– Да, конечно.

Он с презрением смотрел, как мы разбираем свое оружие. Я засунул свой ножик для сыра за пояс. Теперь он перестал придавать мне уверенности – я чувствовал себя с ним уже неуютно.

***

Сидя на корабле, я открыл электронный каталог местной сети голонета. Не было никакой необходимости бродить по обшарпанным магазинам и общаться с продавцами. То, что можно было приобрести на этой планете, было доступно по мановению нескольких клавиш. Все, что можно было купить легально.

Я с трудом убедил Травера купить весь необходимый расходный материал на месте и не трогать ЗИП. Он на то и ЗИП, чтобы всегда лежать в полном комплекте на борту.

Осмотрев корабль еще раз, и изучив графики напряжений, построенных во время боя, я нашел все же маленькую, но коварную выбоину. Один из элементов каркаса был по касательной задет попаданием пирата. Совсем немного, но в будущем именно отсюда могла пойти роковая трещина, - начало конца корабля. Изготовленный из сплава на основе титана содержавшего половину таблицы Менделеева, прошедший совершенную термообработку и объемную гравитационную ковку, он выдерживал все те перегрузки, какие требовал торопливый разум человека.

Другое дело, что силовой набор состоял из самых различных материалов – от знакомых мне композитов с углеродными нановолокнами до уже не совсем обычных волокон из сплавов редкоземельных металлов с астрономическими величинами предельных напряжений. Встречались и материалы с модифицированными свойствами – физическая природа этих явлений мне была не ясна. Или же лежала, как всегда, в использовании гиперпространственных технологий.

Были и вполне привычные металлические детали. Другое дело, что металлы эти были или гомогенными структурами, выращенными в условиях управляемой гравитации и тепловых потоков, не имеющие зернистой структуры. Или имеющие сложную заданную структуру, представляющие по сути биметалический композит. Вроде пластали или дюрастали – основного корабельного строительного материала. Единственным недостатком которого была недостаточная коррозионная стойкость. И сложные процессы их обработки. Подобное разнообразие делало и без того неудобный в обслуживании корабль еще менее ремонтопригодным.

За мелкие царапины остального набора я не переживал – по большей части он был не из монолитного метала, а композитным. Повреждение части армирующих волокон было не страшно – в отличие от имеющего зернистую структуру металла, композиту совершенно не грозило распространение трещин. Да и усталостных разрушений он не боялся. Вот она причина столетних сроков службы звездолетов. Но не везде его можно было применять – особенно там, где тяжелые агрегаты корабля соединялись с его каркасом.

Ремонт остальных элементов корабля был прост. Одно вытащить, другое поставить. Крутить болты и гайки. Менять кабеля и провода.

А вот эти материалы надо либо варить в бескислородной атмосфере и выдерживать строгий температурный режим. Либо допечатывать молекулярной «сваркой». Либо ставить заплатки и укрепления на места повреждений, соблюдая сложную технологию.

Никто на нашем корабле еще и не обладал необходимой квалификацией – даже T2-B3 – «Железяка», как я называл дроида-астромеха, не мог сделать всех операций, да и на корабле не было подходящих для этого инструментов.

С Железякой вообще все было сложно – теоретически дроид мог вообще все, что угодно. Но для этого на него надо было установить все лицензионные пакеты навыков и умений, расширяющие его возможности. А стоили они в полном комплекте дороже самого дроида в несколько раз. Со скидкой можно было приобрести набор умений, нужных для того или иного корабля или даже его части, если на корабле астродроидов много и их роли различны. Некоторые программы частные лица приобрести не могли – связанные в том числе со взломом сетей и кодировок.

Производители астроидроидов, да и других сложных интеллектуальных дроидов зарабатывали бОльшие деньги не на самой их продаже, а на обновлении и актуализации их программного обеспечения. Разумеется, существовал и рынок нелицензионных прошивок для нейроядер, но их устанавливать можно было, во-первых на свой страх и риск. Заканчивалось это тем, что дроиды начинали не просто вести себя странно, а представлять риск для хозяина и даже подчас забывать законы Айзека. А во-вторых, в таком случае терялась гарантия и возможность приобретать лицензионные пакеты.

Оставив решать вопрос, где достать нужное оборудование Траверу, я занялся подбором навикомпа взамен разрушенного.

Всего во всей колоссальных размеров Галактике, - во всяком случае, ее известной части, их производило двенадцать корпораций. У меня все больше складывалось впечатление, что если неожиданно изъять из Галактики пару десятков ее планет, то она погрузится в технологический мрак и на тысячи лет погрязнет в техническом варварстве.

То, как устроены машины – знает ничтожное меньшинство. Машины и роботы, искусственный интеллект – для большинства данность. И сложившаяся ситуация устраивает всех. В известном твилекском смысле слова.

Промышленная революция породила всеобщее пусть и начальное, но техническое образование, спадание скорости технического развития его ликвидировало. Так для ускорения машины в динамике нужны дополнительные лошадиные силы – для езды же с включенным круиз-контролем в аэродинамически совершенном автомобиле их нужно намного меньше. Даже на этой планете, где основное предприятие – шахта, у тех, кого я видел в баре, технические специальности были у едва десятой части.

Большинство из известных мне крупных корпораций создававших все то, что я вижу вокруг – от вилки до звездолета, существовали уже не одну тысячу лет и альтернатив им не предвиделось. Для того, чтобы достичь того же научно-технического уровня, что и у них, потребовались бы такие колоссальные денежные и интеллектуальные вливания, что они никогда бы себя не окупили. Организовать компанию, как сотня ангелов расположившуюся на острие технологического прогресса – почти невозможно. Вторичный и третичный рынок технологий, использование готовых и не самых совершенных конструкций – удел всей прочей галактики, поскольку с высотой пирамиды ширится ее основание.

В целом разумная цивилизация давно уже едва ползла по верху S-образной кривой технологического развития, лениво ожидая революционных открытий.

Таких понятий, как фундаментальная наука, система государственного высшего образования или Академия наук в масштабах всей Республики не существовало. Этим занимались только частные корпорации, спонсирующие образование, или и вовсе готовя кадры только для себя. Из-за этого получить в частном порядке достойное инженерное образование, в котором бы тебя научили не только эксплуатации, но и проектированию чего-нибудь вроде космического корабля было не легче, чем укусить себя за локоть.

С одной стороны это логично, - кому это нужно, тот этим и занимается. Производительность труда достигла при этом такого уровня, что в пятидесяти звездных системах производилось половина промышленных товаров всей галактики. При этом технологическая стагнация, на мой взгляд, была связанна с технологическим тупиком и отсутствием инноваций.

Инновации и модернизации… Первый реактивный двигатель, пошедший в серию - «Юмо-04», приводивший в движение мессершмитты, и современные двигатели истребителей по сложности - это земля и небо. Разница между жаропрочными сталями лопаток первых ступеней турбины Юмо и современными монокристаллическими лопатками из сплавов с включением рения с интерспирационным охлаждением огромна. Как и между их системами управления. К их производству подключены тысячи технологий, сложнейшие производственные цепи, и ради чего все это? Энергия сгораемого керосина стала использоваться в два раза лучше. Да и удельная тяга выросла в десяток раз. И что с того? Потолок технологии – керосин и термодинамический цикл остались неизменными. Каждый новый шаг и технологическое решение дает все меньший прирост эффективности по отношению к затраченным усилиям.

По сравнению с лошадью дизельный двигатель – это инновация, но все последующие его усовершенствования – это модернизация. Каждый следующий процент КПД дается все с большими затратами, но ни изменяемая геометрия крыльчатки турбокомпрессора, ни его электрический привод, ни прочие «инновации», уже не дадут никакого значимого эффекта. Число циклов ограниченно и даже упершись в теоретические пределы их КПД из углеводородного топлива нельзя выжать больше теплоты его сгорания.

Мир изменяют именно инновациями, а не бесконечными модернизациями.

И Галактика застыла из-за их отсутствия. Находясь в некоем научном тупике, мало смысла разрабатывать и созидать что-то новое. Учитывая сложность и вылизанность конструкций это требует титанических усилий и затрат сравнимых с бюджетами секторов Республики. Это окупит себя только при огромной серии, а всё из-за крайне малого превосходства над предыдущими моделями. Поэтому космические корабли добираются до серии тогда, когда при сравнимой стоимости новые проекты хоть как-то заметно начинают превосходить их предшественников. Иначе говоря, раз эдак в сто лет и по большим праздникам.

Поэтому прогресс вперед могли двигать только корпорации планетарных масштабов, вроде верфей Куата или Центральных Галактических Систем. Те, кто имеют средства для воплощения новых рискованных идей в жизнь. При этом они не спешат делиться ими друг с другом. Это обесценило бы вложенные усилия – поэтому разработка, к примеру, новых более удобных унитазов ведется в атмосфере секретности как у Манхэттенского проекта. Неудивительно, что некоторые открытия и достижения, способные дать синергетический эффект пылятся в архивах враждующих корпораций. И обратный инжиниринг тут не везде уместен.

Фундаментальные исследования гиперпространства и подключение к практическому использованию четвертой координаты давно витает в умах ученых. Но это также требует невиданного до того финансирования без гарантированной прибыли по их итогу. Поэтому витать оно такими темпами будет еще тысячу-другую лет. Или десяток. А хатты предпочитают разведывать свое пространство только в двух координатах, зато глубоко – благодаря этому имея преимущество в своем родном болоте.

Республика же не намерена удовлетворять любопытство ученых за свой счет. Сенат не выделит и гроша на аналог БАКа или ИТЭРа, если это не пахнет наживой. Да и никто другой не решается на такой безответный подвиг.

При этом образование ей рассматривается, как способ воспитания, а не как методика подготовки будущих специалистов, решающих вопросы народного хозяйства. Я человек хоть и не советский, но далек от понимания таких идей.

С другой стороны не будь между государствами величайшей конкуренции и военной гонки, то нужно было бы это им? Чтобы выиграть уже технологическую гонку? Но на горизонте Галактики не маячила и она.

Будучи ближе к нашим бантам… Из этих двенадцати производителей навикомпов одиннадцать были республиканскими. И в их цену входили налоги и акцизы не менее величественные, чем на табак. Хорошо, что на их корпусах не писали «Путешествия убивают». Продукция двенадцатого производителя могла бы стоить и дешевле, но цену выравнивала пошлина. А контрабандисты не спешили прийти нам на помощь.

Из представленной продукции не все эти ящики подходили по габаритам, производительности или цене. На этом экономить я не стал, мне же им и пользоваться. Составив список подходящих моделей, я скинул его капитану. Тот через Куана должен был договориться о поставке.

Нехватку болтов и гаек почти решил Травер, «найдя» все необходимое на шахте. То, что они были не космических стандартов, его волновало мало. После того, как их я испытал их с помощью дроида погрузчика на прочность, они были безжалостно выброшены. Но часть притащенных деталей все же пошла в дело.

Может, на какой другой корабль их и можно приспособить, но не на "Счастливую шлюху". Доводила до бешенства необходимость зачищать все от герметика и специальных покрытий, - корабль по техническому описанию мог погружаться под воду на глубину до четырехсот метров, да и сам мог быть залит водой без вреда для всей его электроники. Мон-Каламари… Правда, конец бы пришел всему, установленному уже после того, как он попал в руки отца Травера.

Даже ионные двигатели можно было зажигать после выхода из воды сразу. Те, что остались родными. Цена этих «родных» агрегатов была ужасающей. Устанавливая агрегаты на свое усмотрение, корабль лишался даже призрачного шанса пройти ТО. Страшнее всего было не то, что тот, или иной агрегат с трудом вставал на этот корабль, спроектированный под узкий спектр возможного оборудования, а то, как их подружить с его программным обеспечением.

Зачастую его приходилось обманывать, указывая, что устанавливаются другие элементы, затем вручную настраивая всю автоматику.

Забыв про сон, я стучал по клавиатуре и бегал по кораблю, подгоняя Железяку и Затупня, как я ласково именовал погрузчика. Травер старался помогать мне, как мог, но капитан судна, выполняющий работу механика, это несколько странно, поэтому большую часть времени он торчал в кантине, узнав абсолютно все о безыменном поселении Апатроса. Корпорация «Рудодобыча внешнего кольца» даже поленилась дать ему имя. А номером никто не пользовался. Второго такого же здесь не было. «Поселение»

– Олег, я кажется, нашел способ тебя отвлечь, – сказал Травер.

– Что именно?

– Ты же хотел посмотреть, как добывают кортозис? Так я мог убедить одного собу… знакомого протащить туда пару человек.

– И что ему с того? – спросил я со вздохом.

– Он реализует металлолом с судна, в этом он мастер. По металлолому в смысле, – радостно пояснил Травер.

– Ладно, я давно хотел развеяться, – сказал я, сомневаясь в том, что прогулка по шахте может быть развлечением. Но интересной она должна была быть, несомненно.

Из неудобств, ожидающих меня в шахте, в первую очередь можно было назвать сам кортозис. Его необработанная руда могла вывести из строя любую электронику, или автоматику. Стоит стукнуть по руде – и от электромагнитного импульса вянет любая электроника. Даже виброоружие работало в шахте через раз. А нести в нее что-то сложное, вроде комлинка означало бесславный конец этого аппарата на свалке металлолома.

Недостаточная изученность природы свойств этого твердого материала не мешала вести его крупномасштабную добычу, причем методами, которые сочли бы архаичными и на Земле. Дело усугубляла тонкодисперсная пыль, попадавшая в легкие, вызывая тяжелые заболевания и возможно бывшая канцерогеном. Возможно – потому что никто не проводил необходимых исследований. От нее мало помогали даже одноразовые фильтры, выдаваемые шахтерам. Специальные же дыхательные системы рядовым шахтерам были не по карману. Поскольку должны были быть защищены от ЭМИ.

Я с трудом представляю, как можно заманить кого-то на такую работу. Пока я думал над этим, нас встретил горный инженер по имени Ирвин Найс – обросший щетиной невысокий мужичок.

– Не думал, что кому-либо будет интересно посмотреть, как идут работы в шахте, – сказал он, сплюнув на пол.

– Добыча кортозиса это уникальный процесс, – осторожно сказал я.

– Редкая ебота. Посмотришь на шахтеров, вот они будут удивлены, что какому-то хрену интересен этот «процесс».

– И кто здесь работает? – спросил его Травер.

– Законтрактованные работники, – сказал Ирвин.

– И как это переводится с юридического на человеческий? – задал я вопрос.

Тот громко заржал.

– А ты соображаешь. Начальник, когда отсюда посбежали все, кто мог, нашел им замену. Купил в каком-то диком мирке лицензию частной каторги. Э.. частного трудового исправительного учреждения, – он еще раз сплюнул.

– Рабы? – я вздернул бровь.

– Мы так не говорим. «Исправляющиеся». Но типа того.

– Суть от того не меняется.

– Философия не находит спроса на Апатросе. Лучше проверьте, что не взяли с собой ничего ценного, что жалко будет выбрасывать на выходе из шахты.

– Ничего такого.

– Идите за мной, – сказал Ирвин.

Мы прошли мимо кантины, у стены которой отливал еще один человек в грубой форме, такой же как у Ирвина.

– А это геолог Дэн. Он идет в смену с нами.

– Отлично, – сказал Травер. – Где мы собираемся?

– Сейчас мы сядем в скотовоз и доберемся до ствола шахты.

– Хорошо.

Скотовозом инженер обозвал лэндспидер, в который входило пятьдесят каторжников. И еще столько же стоя. Большинство из «исправляющихся» было людьми, но были и гуманоиды, которых я не знал, как и называть. Все они были одеты в ту же форму из плотной материи, но выкрашенную броско полосами желтого и черного, на поясе болтались респираторы не способные защитить их легкие от самой мелкой пыли. Такие же Ирвин выдал и нам, только новые, еще не исчерпавшие ресурс фильтров.

Пассажирский лэндспидер качался и гудел изношенными репульсорами, таща живой груз до зева шахты.

Попав на ее территорию, я погрузился в далекое прошлое. Гудели электродвигатели, опуская клеть вниз. Минутное чувство невесомости и мы так глубоко, насколько это возможно, среди пластов пород, бывших старше моего солнца. Кортозис – очень редкий минерал не просто так.

Та ненависть, злость и отчаяние что несли в себе каторжники, опускающиеся вместе с нами, вливается в целое море эмоций, затапливающих изнутри штреки шахты. Матерится стволовой. Люди в клети отвечают ему нестройным хором. Внизу они должны добыть свою норму, добудут больше – сократят свой срок на каторге. Меньше, - проведут лишние годы в этом подземном плену.

– За мной. Я не работал экскурсоводом, но тут и смотреть не на что, – вел нас за собой Ирвин.

– Это проходчик, – он показал в сторону несчастного тащившего на плече нечто тяжелое и длинное. Ярко горели лампы над головой.

Мы сели в тележку, идущую в рукав шахты. Штрек был широким, но очень низким. Давило замкнутое пространство, да и в Силе сжимало. Гадостное место.

– Персонал с открытым контрактом это инженеры, геологи и наземный персонал, - те, кто не спускаются в шахту. Платят тут достаточно, но более херового места я в жизни не видал. Пригнитесь.

Свет начал мигать, то ярче, то темнее, мигая как гирлянда.

– Это кортозис. – сказал Ирвин, – играет шутки со всем электрическим. Кстати, освещение – лампы накаливания. Это такая тонкая проволочка по которой пускают сильный ток. Она раскаляется и светится.

– И как идет добыча? – спросил его Травер.

Я осматривался по сторонам с электродрезины. Каска и респиратор уменьшали обзор, но простые реле и кабеля не узнать было нельзя. Виднелся и телефон для внутренней связи – здоровенный ящик, явно готовый пережить любые шутки электромагнитного поля. Вводы в него были оптоволоконными – слишком длинные провода создали бы слишком сильные перепады напряжения и убили бы нежную технику

– Сейчас доедем до того места, где все и идет. Жила здесь широкая и в дело пустили механизацию. Тут работникам повезло. Ну, можно так сказать.

Приближающийся стук и грохот, как в адской кузне. В плоть земли вгрызалась гусеничная машина, в кабине которой сидел один из работников. Отколотые куски породы в вагонетку грузил тяжелый, широкий и приземистый, как советский танк экскаватор. Несколько человек с совковыми лопатами копошились в поднятой пыли и собирали лежащую всюду просыпанную породу.

– А как насчет ЭМИ? – спросил я Ирвина, нагнувшись к самому его уху и указывая на технику.

– Гидравлика и экранированные электроприводы. Электроники тут нет! – проорал он, перекрикивая шум машины.

– Идем за мной, – он повел нас в сторонний штрек, намного более узкий и извилистый, чем, тот проход, по которому мы двигались раньше. Если бы не крепи, удерживающие свод от обрушения, я бы сравнил его с кишкой.

В конце его работало несколько рабов, дробя породу отбойными молотками. Все так же в облаках поднятой пыли. Несмотря всю силу ударов крепкий камень едва поддавался твердосплавным наконечникам.

– А вот так добывается почти весь кортозис в галактике, – сказал Ирвин указывая на не вдохновляющее зрелище.

– И много его в этой породе? – спросил я.

– Жалкие сотые процента. По сути это камень, – презрительно сказал инженер, – и это еще богатая руда. У нас тут горно-обогатительный завод под боком, но он полностью автоматизированный. Примитивный до ужаса, но зато отсюда мы отправляем хоть сколько-то обогащенную руду. Дальнейшее обогащение еще сложнее и тут проводить его не выгодно.

Крупный детина отставил молоток в сторону, решив немного передохнуть. Он с презрением осмотрел как на нас так и на экскурсовода.

– Как ты здесь оказался? – спросил я его, привлеченный Силой к изгрызенному камню. Я ведомый секундным интересом, ощупал массивный камень, все еще не расколотый отбойником, слишком твердый и темный, выделяющийся из породы. Там точно было нечто важное. Ценное.

Он обернулся и недовольно посмотрел на меня через пыльные стекла маски.

– Контрабанда, – ответил он хрипло.

– Какая ирония судьбы, – беззлобно сказал я. – Теперь ты добываешь кортозис, который контрабандой же и перевозится.

– Тебе это смешно? – сказал он с угрозой. С позиции его роста это звучало… действенно.

– Ничуть. Но это своеобразная смена рода деятельности.

– Что ты за хрен, и что ты тут делаешь?

– Приземлился здесь на Апатросе.

Подошел Травер.

– Так ты брат контрабандист, – он смерил взглядом мужика.

– Был.

– Бывших свободных торговцев не бывает, – картинно взмахнул рукой капитан. – Ты умеешь обращаться с оружием?

– Убил многих болтливых и назойливых, – ответил он с такой интонацией, которая ясно говорила: еще немного и покажу, как это делается.

– Контрабанда? – переспросил его Травер.

– И пиратство, – сухо сказал шахтер.

– Перечислишь, все способы, как ты зарабатывал деньги, будучи контрабандистом, которые тебе за пару минут придут в голову, и если озвучишь достаточно, то может, уберешься из этой подземной жопы, – сказал ему твилек.

Капитан весьма скор на решения. Травер искренне считает, что именно такие мгновенные порывы и есть то, чему надо внимать в первую очередь. С одной стороны это раздражает, с другой – это единственная причина, почему я нахожусь в его команде.

– Можно возить мясо в мир к веганам, главное, чтобы тебя не посадили за жестокое обращение с животными. А еще можно возить веганов к каннибалам. Но за жестокое обращение с ними грозит меньший срок, – гоготнул он. – Еще я как-то возил плутоний с Мустафара. И кому он нужен во внешнем кольце? Возил я и не имеющее сертификатов бухло в цивилизованные миры. Там, природного происхождения пойло высоко ценится по одним демонам известной причине, – он закончил загибать пальцы, – так-то я недолго занимался этими делами.

– Достаточно. Как тебя зовут? – спросил его Травер.

– Кейн Локаст.

– У тебя появился шанс, – сказал я. – ты не против? – я указал на его отбойный молоток.

Он пожал плечами, – валяй.

Я, взяв в руки эту бандуру, нанес серию ударов в стену. Блин! Тяжелая и неудобная хреновина – если весь день долбить ей скалы может и крыша поехать. Выломав нарост из скалы, я отбил от него лишнее.

– На память, – сказал я. Что-то привлекло мое внимание в толще этого камня. Засунув его в карман, я спросил Ирвина:

– Тут есть ещё на что посмотреть?

– Есть, – ответил он и повел нас на щитовую. По его мнению, примитивная релейная автоматика должна была удивить меня. Травера поразить ему удалось, - меня нет. Внушала и вентиляционная система, обеспечивавшая всех шахтеров свежим, обогащенным кислородом воздухом и охлаждавшая все многочисленные приводы и редукторы.

Шахта, как шахта. Единственное то, что по меркам Галактики столь примитивный метод добычи полезных ископаемых нечто почти невообразимое.

Находившись и наездившись вдоволь под проводами под напряжением, мы покинули этот архаизм горного дела. Воздух снаружи был не лучше, чем внутри. Как уверял меня Ирвин, он хоть и гадостный, но не вреден и вполне пригоден для дыхания, запах – дело привычки.

– Зачем нам еще один член экипажа? Я не оспариваю твое решение, но мне это интересно, – спросил я капитана.

– Хорошо, что так. Иметь пару человек на борту в наше вечно неспокойное время могут позволить лишь те, кто возит энергетические батончики.

– Для массовки? – я усмехнулся.

– Проверь пока, есть ли за его голову награда. Повара, вторые механики и прочие непонятного назначения должности, - это иное название абордажной команды. Лишний человек, могущий и умеющий держать оружие это ценный член экипажа. Обычно корабль вроде моего – собственность босса, расположившегося в порту и нанимающего команду. Сам-то он не летает. Но я – другое дело.

– Имущество требует защиты?

– Именно. Нужно, как минимум человек пять на такой большой корабль. Трое – мало. Могут и позариться. Насчет этого работника физического труда… не волнуйся, у него никогда не будет доли, такой же, как у тебя. Штурман всегда более ценен, нежели обычный головорез.

– Что же… если шанс нарваться на неприятности с таким крупным человеком в команде меньше, то это разумно. – согласился я.

– Меньше, – кивнул Травер. – И он может унести на себе достаточно оружия.

***

Мы снова направились к начальнику шахты, получать ЦУ. Халса вновь также тщательно обыскал нас, изъяв все оружие на входе.

– Приветствую, ты решил все же принять мое предложение? – спросил Травера Куан Сенд.

– Да, это так.

– Тогда следует заключить контракт, – потер руки Каун.

– Я оскорблен, – в притворном возмущении всплеснул руками Травер. – Неужели мы не можем скрепить договор честным словом и рукопожатием, как мужчины?

Множество на свете государств, территорий и законов. И покинув их, покидаешь и их правовое поле, но только если нигде не заключал никаких договоров. И как говорил Травер, нигде не оставляй своей росписи. Электронной росписи, чей закрытый ключ является сочетанием пин-кода и паспорта. В нее, для большей криптографической защиты могли входить биометрические данные, вроде скана сетчатки, или отпечатка пальца, но суть не менялась – бумажки с твоим росчерком, пусть и электронным, могли стать тяжким грузом.

– Я навел справки насчет тебя, – повертел в руках карту Куан. – Ты не кидал клиентов, во всяком случае последнее время, но за твою голову подозрительно высокая награда.

– Я гордый твилек и нажил немало врагов. Но я честен и не намерен просрать свою репутацию.

– Тогда тебе ничего не стоит подписать контракт на курьерские услуги закрытого груза.

– Тогда тебе ничего не стоит найти другого перевозчика, – ответил ему капитан. – И не стоит мне угрожать. Твой головорез изъял у меня все оружие, но не связь с кораблем.

– Ты не намерен делать это официально? – сказал угрожающе начальник шахты. О какой вообще официальности он говорит?

– Меня здесь не было, – пожал плечами капитан, – такая трактовка событий меня устраивает. А у тебя не прибудет другого мне конкурента в ближайший месяц.

– Тогда я заплачу только четыреста тысяч.

– Это мало, но я согласен, мне все равно лететь отсюда. Пустым, или нет, неважно. И у меня есть еще одно предложение.

– Какое? – Куана уже начал раздражать Травер.

– У тебя на шахте работает один парень, Кейн Локаст.

– Каторжник? Он нужен тебе? Впрочем, мне неважно знать зачем.

– Нужен. Во сколько он мне обойдется?

– Я не могу отпускать всех уголовников с шахты по первой просьбе. Так и лицензию отзовут, откуда же мне еще работников брать? – пожаловался для приличия Куан. – Я сейчас посмотрю, что можно сделать.

Он активировал панель рабочего места и развернул трон-кресло. Перед ним прямо в воздухе загорелся экран. Судя по всему на нем было досье на Кейна. Сам Куан даже не пошевелил и пальцем. И у этого интерфейс. Что довольно таки удивительно. На внешнем кольце не только никто не регулировал обращение оружия, но не следили и за нелицензированными устройствами связи и создания помех, генераторы ЭМИ тоже имели широкое и свободное хождение.

Поэтому военные и жители внешнего кольца зачастую нейроинтерфейсы не ставят даже при денежной возможности – опасаясь иметь в голове потенциальный поджариватель своих собственных мозгов. Накоротке и в масштабах пистолета можно найти устройство, способное вывести из строя дроида или киборга, не то что это хрупкое достижение кибертехнологии. Защитить компактные экранированные киберустройства более прозаичного назначения с металлическими экранами и оптоволоконной связью – это одно, а защитить от ЭМИ густую сеть проводников раскинувшихся по всему объему черепной коробки – это совершенно другое. Впрочем, это могло быть и частично решено – за чудовищные деньги. Но все равно – только частично.

– Судим на некоем Феальтэ, сектор Алмак. Убийство первой и второй степени, что бы это не значило… разбой, кража, хулиганство, дебош, хранение негуманных продуктов питания, – он зачитал часть досье вслух. – Пиратство и контрабанда… Ценный кадр. Ему еще двадцать лет здесь вкалывать, то есть вечно. Столько у меня на шахте не живут.

– Есть возможность его вытащить? – спросил его Травер.

– Только вперед ногами, шанс есть. Но я могу и подписать амнистию.

– Широки же ваши полномочия, – не сдержался я.

– Широки, – он приторно улыбнулся. – Юридически я соглашаюсь с решением суда этого Феальтэ, но технически эта планета под юрисдикцией первого кодекса. Поэтому требовать соблюдения своего законодательства они могут только на своей же территории. А свое наказание по первому кодексу он уже отработал… поскольку никогда и не был судим Республиканским судом.

– А шахта?

– Юридически, – он улыбнулся, показывая, сколь много смысла вкладывает в это слово, – это территория Феальтэ. С точки зрения Феальтэ. Но стоит ему ее покинуть, вроде как совершить побег, и он свободен. Причем с точки зрения Феальтэ это побег, а с точки зрения верхнего законодательства Галактической Республики – нет.

У меня ум за разум зашел от их законов и норм.

– Так можно его вытащить, или нет? – спросил его Травер, потеряв терпение.

– Сто пятьдесят тысяч кредитов. За них я найду ему замену. И покрою издержки, – недорого оценил жизнь человека Куан.

– По рукам, – согласился с ценой Травер.

– Его доставят к тебе на борт в последний твой день пребывания в космопорту. Во избежание конфликтов и для сохранения секретности. И пусть сидит на борту, пока вы не взлетите отсюда. Мне в поселении не нужны – он еще раз бросил взгляд на список – «Грабеж, дебош и… каннибализм». Это животное вам точно нужно? – переспросил он.

– Нужно, – кивнул Травер, удивив Куана. – Это меня полностью устраивает.

– Травер, - спросил я его, после того, как мы вышли из кабинета, – он тебе точно нужен? Не слишком-ли?

– Я поинтересовался его прошлым. Связался с его корешами. Немного асоциальный тип, ничего необычного. Тяжелое детство, недостаток внимания, с кем не бывает. Единственно, что тебя должно волновать в команде, это чтобы он не вонзил тебе нож в спину. Запомни, что это и есть самое важное в подборе команды.

– А он…?

– Нет, если бы он был склонен к кидалову, он бы здесь не оказался, – успокоил меня капитан.

– А где Нейла пропадает? Я ее давно не видел.

– Решила тряхнуть... э, в общем, она решила немного потанцевать в кантине.

– А я в это время гайки кручу? – возмутился до глубины души я.

– Ты так этим увлекся, что я решил не мешать тебе.

– Ты так еще и не договорился насчет сварки.

– Олег, ты как Ивендо. Корабль просто обязан быть все время в абсолютно исправном состоянии? До последнего элемента? Да?

– Именно так и никак иначе. Ты о теории надежности часто слышал? И я сочту это за похвалу, хорошо сделанная работа не может быть поставлена в упрек. А вот чья-то лень…

– А вот это не надо, – тяжело сказал Травер.

Я же был не слишком рад открывшимся перспективам соседства. Хорошо, что у нас еще есть свободные каюты.

19. Легионер

Опасного оружия нет. Есть только опасные люди.

«Звёздный десант» роман Роберта Хайнлайна

Солдаты — цифры, которыми разрешаются политические задачи.

Наполеон I Бонапарт

Музыка

Владимир Высоцкий - Баллада об оружии

Мастер - Дикие Гуси

Ожоги с левой ладони спали окончательно, оставив на коже замысловатый потемневший, почти чёрный след. Некий знак: идеально ровный круг с исходящими из него с двух сторон лучами. Он был окружен сложной формы ореолом, заставляющим вспоминать гравитационные линзы черных дыр и нейтронных звезд. Чтобы это значило?

Лишь дважды я отлучился с борта корабля – полюбоваться на высокое искусство танца и чтобы облегчить кошельки чрезмерно азартных игроков Апатроса.

Все прочее время я слушал змеиное шипение сварки, стук и грохот расстроенных колоколов ада. Много тяжелой и однообразной работы, которую, тем не менее, должно выполнить точно и аккуратно. Неделя, проведённая в компании с дроидом, практически не выходя из корабля, не прошла зря – я начал понимать то, как устроен корабль на более глубоком, внутреннем уровне. До микрокосмоса самых тонких нитей армирующих волокон длиннющими волосками растянутых по всему кораблю. Сила подсказывала, где перебиты эти жилы в каркасе корабля – безо всякого неразрушающего контроля.

Ничего, правда, не мешало развернуть свое зрение – не созидать, а разрушать, высматривая самые уязвимые места. Это явление стоило изучить, как только найдется на это время.

Одни мелкие повреждения не требовали никакого вмешательства, другие же стоило прикрыть небольшими заплатками, несколько балок пришлось соединять заново. Как соединяют сломанные кости – если они не спешат срастаться сами. Слегка утяжеляя конструкцию, но восстанавливая прочность.

В Галактике не столь много широко используемых материалов – дюрасталь, пласталь. Местный железобетон – дюракрит, - армированный пласталью пермакрит. Но, как я уже понял, базовый галактический язык не стремился к большому числу слов и включает в себя весьма широкие понятия. Та же дюрасталь в целом – это монокристаллические армирующие нити одного метала в рубашке из другого, служащего матрицей. Металл-металлический композит лишеный основных недостатков сплавов – зернистой структуры. С другой стороны, «дюрасталей» были тысячи марок и зачастую они отличались друг от друга, как небо и земля. От дешевых строительных материалов, вся высокая технология которых заключалась в том, что умея искривлять пространство в их внутреннюю структуру вмешались недостижимым на Земле способом. Вплоть до материалов, включающих в себя сверхпроводники и нити из материалов, строение молекул которых не ограничивалось привычным набором нейтронов, протонов и электронов.

На острие технологического прогресса Галактики находились именно такие, сверхредкие материалы. Более редкие, чем самые дорогие редкоземельные металлы. Состоящие из самых фантастических частиц. От более тяжелых частиц замещающих электроны на их орбите, до отрицательных частиц встроенных непосредственно в ядро, повторяя модель Джозефа Томсона.

Встречались они, зачастую, очень редко и далеко от цивилизованных миров, что было бы ожидаемо для человеческого восприятия мира, но в целом – такое распределение не выглядело достаточно естественным. Слишком сильно оно отклонялось от кривой Гаусса. Во всяком случае, это было странно в той же мере, как и существование твилеков – формы разумной жизни развившейся параллельно, но при этом не столь далекой от человека, особенно в белковом смысле. Не считая пигментов, само собой. Слишком сильная конвергенция для столь большого удаления и отличных условий среды. Что лишний раз заставляет задумываться о неслучайности такового.

Все эти материалы назывались или трансматериалами или гиперматериалами. Транскремний с другими отрицательными частицами вместо электронов. Нейраниум и ему подобные странные материалы – из того же разряда. Даже газ тибанн был не столь прост, как казался на первый взгляд. Он идеально подходил на роль рабочего тела для бластеров и двигателей – из-за странного поведения своих электронных оболочек.

Так что встретить материал, также называемый дюрасталью, но на половину состоящий из таких редкостей и обладающий космическими механическими свойствами, наряду с температурой плавления в десятки тысяч градусов – вполне реально. С другой стороны, Галактика, полная трансматериалов, вовсе не была заселена трансчеловечеством, оно вместо этого успешно противостояло собственному развитию. Что не могло не вызывать недоумения.

А вот из другого материала – пластали не возвести храм истинного металлиста – она в своем составе имела органические или углеродные нити и применялась в основном в планетарном строительстве. Или при возведении орбитальных станций – по причине дешевизны. Но ни о какой теплостойкости в таком случае не могло быть и речи.

Материалами дело не ограничивалось – конечно, не зная свойств материалов никаким инженерным делом заниматься нельзя, но электроника была не менее важна. К каждому заменяемому элементу надо прочитать все документальное сопровождение и состыковать с БИУСом.

Так же я из нескольких разбитых репульсоров умудрился собрать один рабочий. Пусть всю работу мог делать и Железяка, но время не терпело – я работал вместе с ним. А то и за него.

Левитируя под самым потолком в репульсорном подвесе, я заметил что опускается аппарель – команда возвращалась на борт. Соединяя в это время разбитую рельсу потолочного крана молекулярной сваркой, я плевался на эту неблагодарную работу. Пришлось организовать с помощью силовых полей бескислородный пузырь – хотя и было проще сделать эту работу в космосе, откачав лишний воздух. Но не могу же я взлетать с повреждениями, допустить такое – почти святотатство!

– Шов наложен криво, – с возмущением пиликнул мне в активные наушники дроид-техник, в это время проезжавший мимо. У меня или крыша поехала, или я начал понимать двоичный. Хотя нетрудно выучить язык, когда ты всем нутром понимаешь, что тебе пищит и пиликает его носитель.

– Достаточно прочно? – меня уже порядком достали поучения дроида, работу которого я выполнял. Нет – надо убедить Травера докупить еще одного дроида, до положенного на военном корабле их количества. Один дроид – достаточно для мирного бизнеса, а не для наших выкрутасов.

– Достаточно. С вероятностью в 87% да. Поэтому шов необходимо усилить. От этого он станет еще уродливее, – с явным разочарованием сказал дроид. Эмоции у дроидов крайне просты и примитивны. И оттого хорошо читаемы.

– В твое нейроядро заложили понятие еще и о прекрасном? Нашлось место и для эстетики? – спросил я дроида.

– Не в том иррациональном виде, что вы, органические разумы, зовете художественным вкусом, а в понимании правильности выполнения работ и чистоте поверхностей, – пропищал коробок на гусеницах.

От беседы меня оторвал капитан, постучавший по плоской репульсорной платформе, поднявшей меня к потолку.

Я стянул очки-светофильтры и сдвинул на шею обод активных наушников, плотно обхватывавших голову амбушюрами, воспроизводивших какую-то спокойную мелодию.

– Знакомься, это Олег – наш штурман, – сказал он высоченному мужику. Я узнал в нем того шахтера, не сгорбленный под грузом усталости и в условиях нормального освещения он казался еще выше. Лицо, его, не прикрытое маской, можно было назвать даже добродушным – на нем выражалась некая детская непосредственность. Насколько это можно сказать о заросшем щетиной мужчине лет тридцати, коротко, по-военному постриженному.

– А то я уж подумал, что он выполняет функции дроида, смена роли так сказать – он беззлобно улыбнулся мне.

А по нему и не скажешь, что он людоед.

– На данный момент да. Я полагаю, что могу с этим справиться.

– Я так не думаю, – пробибикал Железяка.

– Он считает, что это не так, – озвучил я его мнение вслух, – но у меня есть еще время на практику. А все милостью Травера.

– Ты понимаешь этот писк на слух? – поразился здоровяк. Может его и нельзя называть так, но его метр девяносто с копейкой против моих метра – семидесяти, на мой взгляд – большая разница.

– Это оказалось не так тяжело, как я думал. У меня талант к языкам, – я опять с дрожью вспомнил, как его приобрел. Мозги словно вынули, отмыли в соляре, затем прополоскали в кислоте и поместили обратно.

– Один мой знакомый механик понимал этот писк через раз, но он работал с астромехами более сорока лет. И то это страшная редкость.

– Тогда Траверу стоит увеличить мою долю. За редкость.

– Еще чего, – вмешался Последний.

Вместе с Кейном прибыл и кортозис; запечатанный в контейнеры с маркировками «сыпучий груз, токсично, НЕ ВСКРЫВАТЬ!». Трюм, прибранный и отмытый до блеска, принял новый груз. Что в нём только не бывало за долгие годы контрабандного промысла Травера… Надеюсь, кортозис засыпали в тару не криворукие и наш центр тяжести не сменит неожиданно свое положение. Контейнеры расставляли неравномерно по полу трюма, сохраняя промежутки между контейнерами уложенными в шахматном порядке. Так, чтобы не снижать сильно наши маневровые возможности.

Я же, получив свой долгожданный навикомп, выпущенный на Альдераане, потащил ящик по только что соединенной рельсе в сторону его отсека.

– Олег, – может, поднимешься в кают-компанию? – Настойчиво попросил меня Травер по громкой. Когда я уже решил было установить навикомп на место.

– Давай я установлю эту коробку, обсчитаю прыжок, и потом уже у нас будет времени – хоть залейся.

– Ты куда-то торопишься?

– Уговорил, – меня гнела сама планета, но Траверу это трудно объяснить.

Поднявшись наверх, я занял последнее пустующее место за общим столом.

– А это – Олег. Хотя вы уже знакомы, – сказал капитан.

– Учусь быть штурманом, – сказал я с усмешкой. – Работаю механиком, иногда пилотом. Изредка изображаю из себя джедая. Хотя и не имею к ним никакого отношения.

– Пилота и я из себя изображал. Неплохо я думаю, покуда еще жив, – сказал Кейн.

– Тут все «изображают». Пилота с нами пока нет, он в больнице, но обещал скоро присоединиться к нашей тесной компании.

– Ты сказал, что изображаешь из себя джедая? У тебя хоть световой меч то есть? – спросил меня Кейн.

– Нет, я и обычным-то пользоваться толком не умею, – ответил, трезво оценивая свои таланты.

– Тогда ты никак не можешь изображать из себя джедая. Без светового меча джедаев не бывает, – разъяснил мне он, словно ребенку

– Я думаю, что дело это поправимое, – ответил я, помня о той штуковине, что подобрал в шахте.

– Встречал я много трюкачей, утверждающих, что они владеют Силой. Все они оказались шарлатанами, хотя некоторые из них и сами себя убедили, что они «джедаи» или кто еще там. Некоторые придурки учились у каких-то Гуру, смотрели в дым и поклонялись бесам. Я надеюсь, что ты не из них, – сказал мне Кейн. – Волшебства не бывает.

– А он и не волшебник, – сказала Нейла, – он только учится.

– Я не претендую на многое, – сказал я. Посмотрел на невзрачное грубой работы кольцо на его указательном пальце. – Но позволь кое-что тебе показать. Кольцо на твоем пальце, оно же не стальное?

– Из стали, – ответил он.

– Ничуть. Оно с секретом. Сталь снаружи, а внутри что-то более… странное. Твердое, исполненное памяти о днях минувших, значимых... для кого то. Я не могу заглянуть глубже.

– Зачем тебе такое кольцо? – спросил его Травер.

– Нашел, – пожал плечами Кейн. – Понятия не имею, зачем кому то делать его из простой стали.

– Не самое странное, что я видел в своей жизни, – сказал капитан, припомнив что-то впечатляющее, – однажды я заприметил стих, высеченный высоко-высоко на отвесной скале в месте безлюднее которого и вообразить себе сложно. Я тогда забирал груз в мире, стоящем на ранней ступени биологической эволюции. Зачем кому-то это могло понадобиться? Оставлять слова на том камне? Где никто не сможет их прочитать?

– Ты же прочитал…, – фыркнул я, – еще скажи, что строки были зеленого цвета, а содержание их безумно.

– Как ты узнал об этом? – спросил меня капитан, но я не ответил ему, лишь развел руками. Забыл самое важное.

– Что ты еще мне скажешь? – спросил меня Кейн.

– У тебя в черепе керамическая пластина. Да и сустав в колене тоже искусственный, – сказал я. Наличие в человеческом теле инородных объектов спрятать от Силы трудно.

– Да ты человек-рентген! Может ты, и мысли читать умеешь? – сказал с напускным удивлением Кейн.

– Я не «читаю» мысли как газетные объявления. А могу только ощущать, как ты транслируешь свои эмоции. Способен понять, что ты удивлен, или злишься, вовсе на тебя не смотря. И в силах узнать, говоришь ли ты искренне, или нет. Насколько веришь в то, что произносишь. Но все это сложно – сознание далеко не всякого ясно, чаще в него заглядываешь как в мутное смотровое оконце. А у того же Куана оно вообще прикрыто грязными занавесками. Не зги не видно.

– Я съел пару таких ясновидцев, – показал он слегка прореженный забор из желтых зубов.

– Не напугал, – я уловил странное соответствие в Силе – Неправда, это были не ясновидцы, и было их не двое. Ты съел только одного человека. Кстати почему? – мне действительно было это интересно.

– Достал он всех со своими проповедями, – спокойно сказал он. – Таможенник из Феальтэ. Я покинул пространство этих зоофилов, но не успел выкинуть с борта одного из проверяющих. А до этого они успели конфисковать на борту все, что содержало мясо. И это мы – дикари еще! – он фыркнул. – Сами они дикари ебаные!

– И долго терпели? – спросил я.

– Неделю. А потом мы его прикончили, – абсолютно без выражения сказал он. – А еще через пару дней достали из холодильника. Ты не представляешь, что овощная заморозка делает с людьми. Не то что бы этим стоит хвалиться, но по мне... так это справедливо. Не жевать же траву?

– И микроэлементов с витаминами идеальный баланс… Надеюсь, хорошо прожарили?

– А ты тоже в курсе, – осуждающе сказал он. – Я про это прочитал только когда готовил жаркое.

– Вы не могли бы сменить тему? – спросила Нейла. – Обсуждать такое за столом крайне нездоровая идея.

– А где же еще обсуждать вопросы питания? – оскалился я.

– Это немного не то. У людей это не принято выносить на всеобщее рассмотрение. Это табуированная тема, или я чего-то не знаю, – сказал Травер. – Или у ситов это иначе?

– Я чего-то не знаю? – вздернул выцветшую до седины бровь Кейн. – он все еще продолжал по-солдатски полной ложкой не глядя, потреблять обед. Уже вторую порцию.

– Биологически я полукровка-сит. Хотя версия для всеобщего употребления гласит, что я зелтрон.

– Что еще я должен узнать? – Кейна, похоже, с трудом можно было чем-то впечатлить.

– Пока больше ничего, – посмотрел на него Травер.

– Я хочу как можно быстрее улететь с Апатроса, – сказал я.

– Поддерживаю, – кивнул мне Кейн. – Паршивое место. И начальник надушенная и лакированная до блеска… куча говна.

– Тебя не расстраивает, что мы везем его кортозис? – обернулась к нему Нейла.

– Такова жизнь, – он кисло скривил губу. – То ты кого-то ебешь, то ебут тебя.

– Если ты поможешь прикрутить навикомп, то мы уйдем отсюда намного раньше,– предложил я Кейну.

– Я пока выведу корабль на орбиту, – сказал Травер.

– Если можно без лишних перегрузок, – сказал я.

– Ты, наконец, задумался и о других членах экипажа? – удивилась Нейла. – Ты же, как всегда, собирался спешить?

– Я думаю только о том, чтобы навикомп был установлен правильно – комфорт меня волновать все ещё не начал. Как мой, так и окружающих. А если ты заметишь за мной такое - скажи. Ведь, как известно, убивает не само падение, а резкая остановка в его конце. И я не желаю пропустить тот момент, когда только начну падать; чтобы не понять внезапно, что тормозить уже поздно.

– Неужели есть работа, с которой не справляются дроиды? – на широком лице Кейна проступило уже настоящее удивление. Он ухватился за самое важное, пропустив все мои душевные метания.

– Этот корабль спроектирован весьма дурно. И мне нужно более двух рук, чтобы закрутить вокруг навикомпа все гайки. Или же руки с лишним суставом.

Долго уговоривать Кейна помочь с установкой навикомпа мне не пришлось. Работа руками его не смущала. Мы вместе притащили устройство к месту его "постоянного базирования". Я начал присматриваться к посадочным местам, окончательно удостоверяясь в том, что он войдет на освободившееся место.

– Он не человеческий? – с явным сожалением сказал он, осматривая изящно выгнутые панели, как волны огибающие то оборудование, которое скрывали с глаз.

– Нет, работы мон-каламари. Не нравятся экзоты?

– Когда я служил в вооруженных силах Республики, все они либо окопались в тылу, либо на флоте, – слово «флот» он произнес так, словно бы тылы и штабы были куда более благородными местами несения службы, нежели вахты гордых линкоров или чуть менее презентабельных транспортов.

– Почему так вышло? – не преминул спросить я.

– Чтобы медики не запутались в препаратах и в разнообразии кишок раненых. Да и штурмовой костюм на Травера, к примеру, не натянуть.

– Республику защищают только люди? – вновь спросил я.

– Не только. Но подавляющая часть пехотных и десантных сил парни вроде меня.

– У тебя есть опыт в рукопашной?

– Бывал, – небрежно кивнул он. За этим кивком стоял богатый, омытый в крови опыт.

– Поделишься? – армейские методики, как правило, не отличаются изяществом, но достаточно эффективны. Военные – мастера нескольких ударов, не тысячи.

– Я и сам не против вспомнить, как это делается. За пару лет в шахте я мог и подрастерять форму. Но ты-то не рассыплешься? – с сомнением сказал он. – Ты не выглядишь крепким. И совсем не в моей весовой категории.

– Не хрустальный. Давай придержи гайку с той стороны.

С трудом затянув и проверив все соединения, мы едва извлекли руки из пространства плотно занятого кабелями: словно переплетениями чешуйчатых тел в змеиных клубках.

– Эту штуку вообще менять никогда не думали, – сказал он, разминая затекшие руки. На правом предплечье у него скалился череп с зияющими чернотой глазницами – известный символ людского презрения к смерти и одновременно с тем – к жизни. То, что обрамляло его, цифры и буквы под улыбчивым черепком были не столь важны, хотя все же полезны – все они несли смысл куда более утилитарный.

Я кивнул, соглашаясь с ним. Ресурс навикомпа сравним со всем кораблем – подобно человеческому сердцу этот агрегат ставился единожды и навсегда. Хотя, если сильно захочется, то поменять можно.

Пока судно скользило по краю гравитационной воронки орбиты, а центробежная сила не давала ему в нее скатиться, я откалибровал компенсаторы перегрузок, как новые, так и в тех местах, где замененное оборудование имело иную массу, нежели старое. Спешка в таком вопросе не приемлема. Каким бы не был сложным объектом космический корабль – он подвержен известному закону и состоит из множества куда более мелких и простых элементов. Тем более, если не углубляться в физические процессы, сопровождающие их работу, рассматривая их только как черные ящики с эксплуатационными характеристиками. Иначе и жизни не хватит, чтобы понять подетально, как работает тот же реактор гиперматерии, квинтэссенция самых передовых и высоких технологий Галактики. В устройстве корабля, к моем удовлетворению, через саму Силу чувствовалась некая гармония, восстановленная мною в космопорту. Портил ее только слегка выгоревший двигатель. Техносимфония фальшивила, но уже не звучала, как отечественное ведро с гайками, едущее по дороге напоминающей поле после минометного обстрела.

Запустив навигационную программу, я начал прокладывать маршрут, лишь слегка вмешиваясь в немногие ключевые участки пути. Курс наш лежал на безжизненный спутник такой же мертвой планеты в номерном секторе в самом окончании Кореллианского пути. Фронтир – слово это остро пахнущее наживой и свежепролитой кровью здесь вовсе не пустой звук. И он в шаговой доступности от цивилизации. Необитаемые планеты, где можно встретить кого угодно и что угодно – вовсе не редкость. Их не меньше, чем жителей Корусанта.

Путь туда можно было пройти в четыре недели. Или иначе двадцать дней. Я, поплевав на ладони, продолжил править его вручную. Мне не улыбалось тащиться так долго, и за пять часов я смог сэкономить дней пять пути. Немного – но надо же практиковаться? Пусть не за счет знаний, а за счет Силы, но я старался оправдывать выданную авансом должность штурмана.

Кейн же оказался вполне сносным компаньоном. Простым и непосредственным, если забыть о том, что он съел человека. С другой стороны – очень важно, с каким выражением лица совершается любое дело. Что бы он не сделал, мне бы и в голову не пришло бы его в этом обвинять. Он принимал окружающее таким, каково оно есть, сохраняя свой внутренний мир в устойчивом равновесии. Или же я еще не познакомился со всеми его демонами.

Пока что он щедро знакомил меня с множественными способами убивать, ему известными.

– Щит выдерживает плазму. Или быстро летящий предмет вроде пули. А медленные пропускает. Тут конечно дело еще в плотности и размерах, но в бою это вспоминать некогда, – Кейн вертел в руках очередное тренировочное оружие и отбрасывал его в сторону, находя его слишком коротким или легким.

– Насколько медленные? – уточнил я. Учитывая, что у личного щита, работавшего на принципе резонанса, всегда был ничтожный, но шанс пропустить первый же заряд плазмы.

– Я могу метнуть нож и попасть тебе в глаз. Даже камнем можно убить придурка, уверенного в том, что его защищает энергетическое поле. Камень – сильно недооцененное оружие в эпоху ядерных бомб. Или вибротопор. Этим можно раскроить череп, – кровожадно сказал Кейн.

– Так можно соорудить и какое-нибудь хитрое оружие, – рассудил я.

– Насооружали и без тебя. Но война отправляет на свалку слишком хитрозадые и непрактичные вещи. Против брони работают только грубая сила плазмы и виброоружие.

– Не так много я встречал людей в броне, – сказал я задумчиво.

– Надежда на щит ослабляет чувство самосохранения. Станнер[1] тебе в помощь. Это такой пистолет, который стреляет медленными снарядами или дротиками. Или звуковая пушка. Много есть хороших вещей.

– Я давно понял, что если видишь, что нечто запрещено какими-нибудь конвенциями – смело покупай, не прогадаешь! – рассмеялся я.

– Ага. Забавная штука нейротоксины – легкая царапина – а как результат остановка сердца или взрыв легких. Деваронский яд разлагает печень человека вообще за пару минут – место ранения выглядит, будто оплавилось от горящего фосфора. А всего-то нужен маленький порез! Боевые отравляющие вещества тоже интересная вещь. Те, которые газы. – Кейн припомнил что-то из своего прошлого, – Мы как-то кидали дымовые гранаты, предназначенные для использования на открытом пространстве, в помещения – во время зачисток. Треть «террористов» не выдерживала и выбегала под залповый огонь из бластеров. Треть кретинов упрямо выхаркивала свои легкие вместо того, чтобы умереть быстро и только треть носила маски. Умницы. Их вырезали последними.

– Находчиво, – похвалил я эффективную тактику. – Но отравляющие же вещества выступающие в качестве оружия запрещены в Республике, – заметил я, ожидая пояснений.

– Дымовухи это не ОМП… на них так написано, а курсив солдаты не читают, – он улыбнулся. – Да и немало таких составов можно приготовить в простейшем бытовом химическом конвертере. Программу для промышленного производства того же фосгена в голонете можно найти минут за пять.

– Полезное вещество, – кивнул я вспоминая о том, как часто брали мы с собой дыхательные маски даже без особой, на первый взгляд, на то необходимости. Травер был осторожен... в некоторых вопросах.

– Твои бы речи, да имбецилам от командования в уши. Нет – мы ломимся в бой с мечами наперевес. Как наши предки херову тучу лет назад. Историческая реконструкция, блять, а не война! Гниды в модных костюмах называют это «хирургическим применением силы», – глумливо рассмеялся в ответ Кейн.

– Если я не ошибаюсь, то большую часть мелких военных задач, которые решает ныне Республика можно кардинально разрешить, не выходя из рубки линкора, – заметил я. – На них есть турболазеры, которыми можно испепелить любую наземную цель.

– Хотелось бы.… Но многие планеты прикрыты щитами, пусть и локально – продавить их не то что бы сложно, но сбрасывать астероиды на обитаемые планеты у этих чистоплюев почему-то не принято. Оттого и не всё на верхах решается простой орбитальной бомбардировкой… Вообще-то ей ни хера и не решают! Поэтому все эти корабельные офицеришки, которые давно уже используют свои огромные корабли как подвижные бордели, похожи на киношных актеров – налепят свою парадную форму, медали «пять лет без венерических заболеваний» и шляются по кабакам звеня шпагами, мудями и делая вид, что они какие-то герои. Гонору под одним таким мундиром на целый батальон. Мол, нас на корабле сто человек экипажа – две вахты, почти все с высшим образованием, а огневой мощи, как у нескольких миллионов десантников! При этом я не видел ни одного флотского, который рисковал бы своей жизнью, кроме как пьющего кореллианский брэнди или зарящегося на чужих баб, – Кейн не на шутку разошелся. – А всю грязную работу делает десант. И знаешь, кто считается основой мощи Республике? Эти хлыщи, не державшие в руках ничего тяжелее датапада и своего члена.

– Я знаю, как минимум одного офицера, участвовавшего в войне, – перебил я его.

– Великой ситской что ли? И сколько их сейчас на флоте? По пальцам можно пересчитать. Почти сорок лет, как ни как, прошло.

– И тем не менее. Он, явно держал в руках как минимум шпагу, – возразил я, вспоминая Ивендо, хотя и понимал, что делал он это явно не во время свой службы. На рубке звездолета, несущего смерть крупным оптом – целыми гигатоннами в тротиловом эквиваленте, а вовсе не выпадами отточенных клинков, шпага на портупее без надобности.

Дело до абордажа в космическом бою доходит так же часто, как и до мордобоя между солдатами противоборствующих сторон в нашей вполне земной войне, насыщенной высокотехнологичными машинами и ночными прицелами для автоматов. Вернее даже как до мордобоя между экипажами подлодок враждующих сторон. Иначе говоря – почти никогда. Если такое и случилось – значит, что вы уже потеряли все свои двигатели и на корабле есть что-то важное для противника. То, что выгоднее захватить, а не взрывать. Иначе – если есть возможность пристыковать к кораблю абордажную капсулу, то куда проще и безопаснее разнести это пробитое корыто на атомы простейшей ударной торпедой.

Офицеры в рубке не носят личного оружия – незачем. Умение фехтовать офицеру флота нужно не более чем навык разводить костер на пикнике с помощью кресала или вышивать крестиком. А вот глубокие тактические и технические знания, образование не менее чем высшее – жизненно необходимы. Матросов, юнг и простых техников на военном флоте Республики попросту нет – их функции выполняют многочисленные дроиды. Неквалифицированным членам экипажа на корабле вообще нет места, на нем есть только те, кто управляют системами вооружения и защиты, навигацией и просчитывают оптимальный курс в бою. Даже Ивендо, как он рассказывал, занимался в то благодатное время ремонтом оборудования, никак иначе как задавая план работы команде дроидов.

– Они же военные, в конце концов. Где бы они ни служили, и чтобы они не делали – они остаются офицерами, – все же сказал я.

То, что подводники во вторую мировую смотрели на противника через перископ, на мой взгляд, нисколько не умаляло их отвагу. Другое дело что условия на космическом корабле отличаются от подлодки в куда лучшую сторону.

– В своих влажных мечтах, – не согласился Кейн. – Ты вообще настоящих офицеров флота видел?

Я повертел головой.

– Только одного…. И я понимаю, что это недостаточно.

– Они похожи на корпоративных работников, – ответил он, затем неодобрительно продолжил. – Даже костюмчики такие же… разговаривают так, словно сидят в диспетчерской и контролируют работу какой-нибудь энергостанции. Вдобавок эти мантры о информационной безопасности и эффективной логистике. «Режим контроля информационных потоков» – главное, что их заботит. Риск – да, есть. На войне. С противником вроде империи ситов… но когда это последний раз было? Да и само его наличие не делает из них настоящих воинов.

– А пилотов истребителей ты вообще видел? – продолжил десантник, явно задетый за живое. – Адреналиновые маньяки, набранные среди игроманов! Кто эту херню вообще придумал? То, что лучшие пилоты – киберспорстмены! И даже эти недоделанные имеют звание по реестру более высокое, чем рядовой десантник! При этом вплоть до того, как подохнуть, размазавшись о чью-то бортовую броню, они будут уверены, что еще играют в кооперативную игрушку. Значки, модели, стратегии и оптимизация… траектории всякие… сленг, - все, как у сетевых задротов. Видите ли, самое эффективное обучение – в форме игры. Флот, спонсирующий соревнования задротов, и экономящий на снаряжении сухопотных сил – вот он реальный долбоебизм!

– Флот, спонсирует киберспорт? – спросил я, в действительности ничуть этому не поразившись. К этому все и шло.

– Ага. Можно научиться пилотировать истребитель, не выходя из дома. Все что нужно – шлем виртуальной реальности. Выиграл местный турнир в своем засранном городишке, прошел медицинское и психологическое освидетельствование и уже можешь подать документы в ближайшую летную академию. В ней же дадут теорию, типа привьют немного дисциплины. Но толку-то. Природу не перекроить.

– Это бы не делали, если бы на то отсутствовали серьезные причины, – сказал я.

– Так точно. В свое время пытались с этим бороться – но оказалось, что звенья из сетевых задротов эффективнее тех, которых учили воевать в академиях по уставу.

– Значит надо набирать именно звенья из «сетевых задротов» – все логично, – пожал я плечами. – Тем более возможность на халяву поиграть в симулятор настоящего звездного истребителя привлечет куда больше народа и выборка из большего же числа людей даст лучшие результаты что мы и наблюдаем, – рассудил я.

– Значит, ты голосуешь за лагерь флотских? – недобро сказал Кейн.

– Смотря, что иметь в виду. На войне все виды войск нужны… но, разумеется, я за более продвинутый способ ведения войны. Флот первичен – в десант же набирают безо всякого образования. Значит его легче пополнить при необходимости.

– Ага, и поэтому командование скорее рискнет батальоном пехоты, чем одним фрегатом с командой, которую можно пересчитать по пальцам.

– Это разумно.

– Из тебя бы вышел хороший штабист, – сказал Кейн неодобрительно.

– Сочту за комплимент, – расплылся я в улыбке, вместо того чтобы оскорбляться. – Скажи просто – ты не можешь смириться с тем, что люди не умеющие махать кулаками и саблями называют себя военными. И даже командуют теми, кто умеет. Что физическая подготовка и шагистика перестала играть важную роль даже в армии.

– Это неправильно, и тебе меня в этом не переубедить. Хуже того то, что они никогда не бывают на том что зовется «полем боя».

– Но рискуют то не менее, – сказал я.

– Почему ты так в этом уверен? – в который раз возразил Кейн.

– Тебе надо познакомится с Ивендо. Он наш пилот. Увидишь его и перестанешь в этом сомневаться.

– Один человек?

– Возможно, ты прав.. я не знаком со статистикой.

– Травмы и ранения получают только те, кто выжил. У них же просто все – все корабли эскадры одной стороны стреляют по одному же кораблю противника – шансы выжить нулевые. Остается только молиться, чтобы стреляли по другому кораблю. Рулетка, а не война. Либо по тебе ни разу не садили из орудий, либо даже хоронить будет нечего. Даже в совочек не соберешь – ошметки и газ разлетаются в открытом космосе. На ребро же монета становится нечасто.

– Опять же риск…

– Сейчас же это самое тихое место в вооруженных силах, – перебил меня Кейн. – Сенат у нас за ограниченное применение насилия – локальные наземные операции. Десантные наряды – ограниченная форма насилия, – пробурчал он. – Мы, мать его за ногу, проявление гребаного гуманизма на войне. Мясники с вибромечами – проявление гуманизма! Я, блять, того, кто это сказанул, хотел найти и потыкать умным ебалом в дренажные коллекторы, залитые кровью стекшейся с улиц, словно бы над ними дождик прошелся… Видел и знаю о чем говорю.

Но раз мы всецело за этот самый гуманизм, то никакого оружия массового и, как его? – неизбирательного поражения у нас типа нет. Слышал я еще такую глупость, будто «Человек может разумно распоряжаться силой и быть снисходительным к побежденному – сохраняя облик разумного существа в отличие от боевых дроидов и на войне», – скабрезно процитировал он чью-то исполненную лучших намерений речь. – Будто бы это позволяет не превратить войну в бессмысленную и беспощадную бойню. Херня все это!

Я так понимал наше командование: зачем ломать все добро на поверхности, если его потом можно присвоить, рассовав кредиты по карманам? Хотя для этого и надо отправить подыхать сотню-другую бойцов, вроде меня. Мне, в конце концов, надоело заниматься пополнением их оффшорных счетов, и я решил работать на себя.

– Это разумно, – вновь кивнул я.

– Ты других слов не знаешь?

– Есть еще «красиво»; «Стильно»; «Со вкусом»; «Изящно»; «Прекрасно». Эстетические понятия. Их, помимо рациональности принятых решений я признаю.

– А «правильно»? – он прищурился.

– «Правильно» не существует. А вот разумно в рамках какой-то парадигмы, разумеется, – лучшая похвала, – я «внезапно» вспомнил о том, с чего мы начали, – Что еще я должен знать о том, как сражаться по-настоящему? В том смысле, который ты вкладываешь в слово «сражение».

Десантник мгновение помолчал, нахмурился, но произнес следующее:

– Вот что я тебе скажу – доспехи это обязательно. Даже самые дрянные. Хотя бы от осколков, мелких порезов и открытого огня они тебя защитят. Защита зрения, слуха и дыхания также нужна, если хочешь выжить в свалке настоящей рукопашной. В тряпочках хорошо драться на блага-ар-одной дуэли. Мой выбор на таком состязании – реактивный огнемет, – напомнил он еще об одном неконвенционном оружии.

– Я все серьезнее задумываюсь о приобретении комплекта брони, – сказал я, понимая, что напалм щит не останавливает.

– Не задумывайся. Покупай. Деньги, как я понял у тебя есть; вложи в доспехи, пока не пропил и не потратил на выпивку и шлюх. Лучше подгони набор под себя, не торопясь.

– А как же скорость?

– Если я ударю сапогом с металлическим носком тебе в грудь, то сломаю ребра. Возможно, обломки проткнут легкие или выйдут наружу. Без брони удобно – будешь ловко и быстро двигаться с ребрами, выглянувшими посмотреть на внешний мир, – хохотнул Кейн. – Круто, наверное, будет смотреться…. Если на тебе будет хотя-бы бронежилет, то такой херни не случится. Еще можно сломать руку, в хорошем захвате. А латные наручи не дадут согнуть ее в непредусмотренном природой направлении. Ведь броня легко гнется куда надо и нихрена – куда не надо.

– Можешь не продолжать. Удар латной перчаткой я тоже могу представить, – кивнул я.

– Хороший доспех, это тоже твое оружие. И им нужно учиться пользоваться. Эта симпотная твилечка поразительно быстрая. И техничная. Я еще не разогнулся от гребаного шахтерского труда, и потому она меня много раз достала. Но это поправимо, и я был без доспехов, – он взвесил в руке самый длинный и тяжелый из тренировочных мечей. Явно не боясь ничего повредить в упорной тренировке. Все тренировочное оружие, как правило, легче боевого, а не тяжелее – им машут часами и выкладываются по полной. С тяжелым же металлическим мечом так легко повредить себе связки.

– Нашел себе по руке?

– Самое то, – он сделал пару быстрых взмахов, разгоняя перед собой воздух, – готов?

– Готов, – я высоко поднял свой тренировочный меч. Он также был длинней и тяжелее, чем меч Нейлы и в тренировках с ней я его не использовал. Она считала, что я должен сначала научиться побеждать с коротким мечом. Полагаться на мастерство, а не преимущество более длинного клинка, дабы не стать слишком зависимым от тактики поражения противника с расстояния. Ведь всегда найдется тот, чей и меч и руки длиннее, да и часты схватки в тесном пространстве и беспорядке, где сложно воспользоваться таким преимуществом.

Но это мне не нравилось - размер меча влияет на технику применения – если он короток или длинен, портится его техника применения, заточенная на определенную его геометрию. А моя физическая сила позволяла без труда пользоваться более длинным оружием. Да и против Кейна был нужен более весомый аргумент. Поэтому я пошел на самоуправство в отсутствии моего прекрасного «куратора по фехтованию».

– РАа! – дико закричал он, нанося удар. Мощный взмах не завершился ударом, ради которого начинался. Вместо этого Кейн изменил направление удара, нанося его по моему мечу, почти вырывая его у меня из рук. Я резко присел, пропуская обратное движение клинка, не в силах отвести его в сторону. Еще чуть-чуть и удар «отрубил» бы мне голову, стукнув по защите шеи. Я не смог воспользоваться и тем, что близко подобрался к нему, потому что получил могучий пинок сапогом.

Упав кубарем на пол, я еще раз получил мечом. Не со всей силы – Кейн скорее обозначал удар, чем в действительности его нанес.

– А вот так не делай, – он приставил клинок к моему горлу и тут же отвел. – Даже если враг лежит у твоих ног. Когда кажется что в твоих ручках его жизнь. Начнешь укол, и он отшатнется – лучше заканчивай поединок добиванием, а не играй в благородство. Если ты, конечно, не на дуэли.

– Дуэль я рассматриваю только как отчаянный поединок насмерть. Если что-то будет угрожать моей жизни, то я не буду вести себя благородно. Никогда, – поспешил я его заверить.

– Раз уж бой начался, то кто-то должен умереть, – сказал он, соглашаясь со мной. – Или же держи меч на расстоянии, с которого можно сделать выпад или слегка размахнуться. Но все равно такая затея – идиотизм. Поэтому и надо отрабатывать добивающие удары – до автоматизма.

– Повторим? – я встал в позицию.

– Повторим.

Мы совершили обмен теми же ударами, но на этот раз я встретил его пинок своим мечом. Не дав настолько сильно отвести его в сторону, как в прошлый раз. Не стоило даже пытаться встречать удары Кейна жесткими блоками – могучие удары могли запросто сбить с ног. Пусть я был физически силен – спасибо ситской крови, но не имел его массы. И почти двух метров роста. Поэтому я старался, ловко разворачиваясь корпусом и работая ногами подбираться к Кейну как можно ближе, уходя всякий раз с линии атаки. Выходило паршиво.

– Хорошая идея, – хмыкнул Кейн. – Ты почти растекся по полу. Довольно быстро. Резко, как понос.

– А что мне остается? Кроме как сокращать дистанцию. И, замечу, довольно глупо подставлять под удары ноги и руки, размахивая ими во все стороны.

– Я не думал, что ты так быстро можешь двигаться. Решил, что клинок все еще будет в стороне. Ошибся. – Кейн задумчиво почесал подбородок. – Чувствуется школа. Каждое движение – удар. Каждый маневр – атака. Атакуешь, конечно, без фантазии, никакого разнообразия. Зато видно, что удар хорошо поставлен. Хоть что-то. Но у тебя есть и слабые черты, и больше, чем ты думаешь.

Еще раз повторили. Удар, закончившийся тычком свободной рукой, выбил меч из моих рук. На это раз я подошел слишком близко.

– Руки это оружие, – сказал Кейн, затем опять улыбнулся своей щербатой улыбкой. – Крепкий лоб и даже зубы – тоже.

– Грубая тактика.

– Да посрать. Главное, что работает. Мы не спортивными танцами занимаемся.

– Повторим?

– Повторим.

Драться с ним было ужасно трудно. Если и избегнешь длинного клинка, которым он весьма проворно орудовал, не смотря на его вес, то тычки, пинки, захваты, и прочие грубые действия руками и ногами, а то и головой, удары рукоятью и гардой, грозили мне переломами и неиллюзорной возможностью полетать по трюму. Попытка же держаться на расстоянии была еще более глупой затеей – Кейн был выше, а руки его длиннее. Я сливал ему вчистую. Пару раз возникал шанс задеть его кисть, но поединок был тренировочным, и мы договорились не ломать друг другу пальцы. Да и если бы он также не сдерживал удары, то после тренировки меня пришлось бы долго собирать в кольто-камере.

Прилежно изучая гиперпространственную навигацию, я блаженно отдыхал от диких свалок, где немногими правилами помимо сохранения пальцев в целом состоянии были: не совершать колющих в лицо и не бить по яйцам. Смене деятельности способствовали и ужасно ноющие запястья, и все прочие связки и суставы – их я все же повредил. Что было неизбежно, при попытках хоть как-то заблокировать удары здоровяка.

Долгие безвылазные путешествия в гипере, - представляют собой угрозу для сознания человека. ВОЗ Галактики гарантирует это. Бродить по самому краю реального мира – и вовсе не в лирическом абстрактном смысле, может быть опасно для нервной системы.

Для этого надо понимать, как работает гиперпривод. Под его бронированным корпусом скрывался целый набор различных агрегатов. Нельзя сказать, какой из них самый важный – прыжок с трудом реализуем без любого из них. За перемещение по гиперкоординатам отвечали три одноименных с ними привода, а за поддержание на борту судна их нулевых значений – аурек, креш и форн стабилизаторы. Они носили говорящее название – нулификаторы. За дрейф по пространственным координатам, при прыжке отвечали ускорители гипердвигателя. Построенные так, чтобы создавать тягу в иных пространствах и их законах, обусловленных сочетанием значений гиперкоординат, они эффективно работали при их определенном сочетании, ускоряя корабль за счет того, что изгибали пространство, в том числе и в гиперкоординатах. Хорошо еще, что такое падение в рукотворном «колодце» не подвергало корабль перегрузкам. Кроме того, хороший гиперпривод содержал в себе несколько таких устройств, приспособленных под различные условия работы. До десяти в лучших из них. Резервный привод имел всего один ускоритель и потому не мог похвастаться скоротечностью путешествий.

Для стабилизации течения времени использовался застаиватель времени. Хотя я и не понимал до конца, как он работает и почему нужен. Функционировать, теоретически, его можно было заставить и не во время прыжка, но потребляемая им мощность в таком случае стремилась в бесконечность. И это никак не решалось, кроме как ограничить его поле работы границами гипера во время прыжка, - тогда он работал. Система не менее сложная и с не менее удачно сошедшимися свойствами, чем некая обитаемая планета Земля, вращающаяся вокруг Солнца в галактике «Млечный путь».

Питанием и работой всех этих устройств управлял продвинутый высокоточный блок питания – мотиватор. От радиации внешнего космоса защищал специальный щит, вроде тех, что были во всех скафандрах для работы в открытом космосе. Даже от перегрузок защищали его свои собственные системы. Все они также состояли из множества отдельных элементов и устройств, но столь подробное описание их устройства занимало целый толстенный том учебника. Знать устройство привода навигатор был не обязан, но для общего развития книги подобного рода были рекомендованы к изучению.

Глубина и сложность отдельных задач потому и диктовала необходимость наличия на борту звездолета разных специалистов – пилота, капитана и навигатора, составляющих минимум даже для небольшого корабля.

Поскольку гиперпривод был сконструирован по принципу обратного инжиниринга, т.е. как принято поступать в Китае, то теорий, описывающих принципы его работы, было великое множество. Причем для того, чтобы конструировать новые модели этих агрегатов, достаточно было иметь только эмпирические знания о том, как они работают. Рекурсия частенько использовалась для объяснения тех или иных зависимостей в его работе. Отчасти это, как с ядерным реактором, - чтобы его сконструировать, вовсе и не нужно детально знать, каков механизм взаимодействия нейтрона с ядром урана, нужно знать каковы сечения тех или иных реакций в зависимости от энергии нейтрона. Этого вполне достаточно. Но я находил этот подход ущербным.

Возвращаясь к психиатрическим вопросам. Сбоящий нулификатор это катастрофа, но когда он постоянно дает небольшую, почти неощутимую погрешность это не менее опасно. Болтают, будто бы у людей, долгое время путешествующих в таком состоянии медленно и неотвратимо съезжает крыша. Подобно сильным магнитным полям, способным вызывать галлюцинации и расстройство психики, измененная физическая природа реальности не могла не влиять на такой механизм, как мозги.

А учитывая, что нулификатор никогда не работает вовсе без погрешностей, то не зря всех космолетчиков считают немного тронутыми анархистами, далекими как от общества, так и от здравого смысла. Впрочем, такое про нас говорят посторонние. С другой стороны я в галактике уже не первый месяц, но большую часть времени провожу именно в затяжных гиперпрыжках и лишь изредка бываю в обществе других людей, назвать нормальными которых можно только с натяжкой. И потому не могу получать адекватный взгляд со стороны.

Может мы все давно сошли с ума, но с нашей точки зрения все было отлично. Меня устраивало почти все: возможность каждый день узнавать новое, вечерние посиделки и ежедневные навигационные вычисления и «уроки» фехтования. Перекрестные и коллективные. Одного Травера не получилось привлечь к этому занятию. Фехтовал он ужасно редко. Хотя и имел невзрачный прямой клинок и вроде бы даже умел им пользоваться. Но демонстрировать свои навыки он не спешил.

Нейла выжала все полезное из возможности заниматься втроем. Но не все коллективные формы боя можно было отработать в таком сочетании. Драка один на один и свалка реального боя – вещи разные. И умение сражаться, а вернее выживать, одному против двух или трех и наоборот, безжалостно резать уступающего в числе противника, - это важные элементы коллективного боя. В которых проявляется истина, что один в поле не воин, и то, что два средней руки фехтовальщика представляют угрозу и для мастера заоблачного уровня.

Нейла показывала нам мастер класс, как с помощью двух мечей и маневра прорываться через группу, в нашем случае всего двух человек. И, как выяснилось, ей катастрофически не хватало физической силы против Кейна – одной ловкости уже было мало. В общем, все коллективные действия групп против других групп сводились к тому, чтобы перемещаясь в бою бить толпой одного противника, оторванного от коллектива. Грубо, но эффективно. Самый же эффективный прием против превосходящей группы противника лежит в ведомстве легкой атлетики.

Манера сражения Кейна более живая и богатая на непривычные приемы против идеальных быстрых техник Нейлы – интересное зрелище. Напоминающее, что Галактика велика, и надо быть готовым к любому противнику с самым причудливым оружием в руках. Или щупальцах и ложноножках. В этих инструментах Кейн был экспертом – дай ему в руки грабли и он скажет, как их можно применить в рукопашной схватке.

Покопавшись в оружейке Травера можно вооружить небольшую армию. Ящик, заваленный оружием, был вытряхнут и перебран Кейном в поисках подходящих годных инструментов. Для себя он выбрал длинный и широкий нож, топорик хитрой формы и очень длинный и тяжелый прямой обоюдоострый меч. Из тех, у которых УЗГ имел фазовращатель и датчик ускорений. Дорогая и тяжелая игрушка. Если судить по внешнему виду, то с ним можно было со спокойной совестью отправляться в крестовый поход. Ножен к нему не было, но в них и не было надобности – клинок был абсолютно тупым. До тех пор, пока он не был включен, об него нельзя было даже порезаться. Но после – благоразумнее было держаться в стороне.

Взгляд его прикипел и к армейскому повторителю, закрепленному на самом видном месте.

– Откуда? – только смог спросить он.

– Стреляли, – пожал плечами Травер.

Кейна расстроило то, что он не нашел подходящих на него средств защиты, а особенно сокрушался из-за отсутствия подходящих перчаток. Латная перчатка, по его мнению, могла спасти жизнь любому в самой безвыходной ситуации. В вынужденном бездействии Кейн вычистил до блеска все стрелковое оружие из арсенала Травера, но также не нашел ничего примечательного.

Я же знал, чем заняться – изучал неевклидову геометрию, блуждая в почти магических формах проекций и разверток. Изредка выныривая из них, в те моменты, когда голова уже отказывала воспринимать реальность и, отвлекаясь на короткие, но яростные тренировки и бездумное долгое и механическое размахивание стальным ломом, которым оборачивался через полчаса далеко не самый тяжелый тренировочный меч. Это укрепляло мускулатуру и оставляло несмываемую моторику ударов, но здорово выматывало. Настолько, что я уже был готов поспорить с тем, кто утверждал будто бы лучший отдых от труда умственного – труд физический.

Внезапно стало тяжело дышать. Да и вообще шевелиться и существовать. Мир сжался до точки и вновь расширился. Неясные голоса обсуждали что-то невнятно за левым плечом. Кто-то посмотрел на меня со стороны. Не сразу я понял, что видение в Силе на миг почти погасло. Сердце бешено забилось, вторя дрожи. Ощущение присутствия пропало. Приступ паники медленно уходил.

Знаковый переход, когда гиперкоординаты судна меняют значение относительно нуля. Нулификатор сходит с ума в это время, грозя расщепить нас, или преобразовать в некий гиперобьект, иную форму существования. Так же недоступную для восприятия, как и картина Пикассо слепому. Ивендо, когда был на борту, спокойно реагировал на такое, а я пока никак не мог привыкнуть. Мое сознание выкидывало разные шутки при этом. Я уже собрался распечатать график знаковых переходов, чтобы быть готовым заранее, а не встречать каждый раз неожиданно.

Нулификаторы пассажирских судов работали с повышенной точностью, но навигаторам не рекомендовалось пересекать уровень нормы слишком часто и слишком резко. Я же, прокладывая курс, забыл об этом и теперь вздрагивал, когда приводы тащили корабль сквозь измерения, не сбавляя хода. Сам виноват.

Отдышавшись, я выпил стакан холодной, почти ледяной воды. Это обычно помогало.

– Нехорошо? – к холодильной установке подошел Травер.

– Достало, – сказал я, наливая еще воды.

– У тебя очень расшатанная психика. Такое бывает с впечатлительными людьми.

– Все с моей психикой нормально, – ответил я раздраженно.

– Норма понятие растяжимое. Радуйся, что на корабле нет штатных психоаналитиков. Служил бы то во Флоте, или работал бы на транспортную компанию, тебя бы уже отдали им на растерзание.

– Эти шарлатаны мне не нужны. Я предпочитаю жидкий негрустин, как самый эффективный антидепрессант.

– Достаточно разумный выбор. Главное с лекарством от кручины не переусердствовать. Мой предыдущий штурман выпадал из алкогольного дурмана только тогда, когда считал прыжок. Ужратая скотина.

– Это его? – я достал из кармана медальон на скользкой на ощупь блестящей, как ртуть металлической цепочке. Он имел форму металлического треугольника, в который была помещена звезда с четырьмя вытянутыми лучами.

– Его. Где нашел?

– В штурманской за панелью.

– Лучше выброси. Среди навигаторов это обычно скрывают, как венерические заболевания.

– Какой-то религиозный символ? – поинтересовался я.

– Почему ты так решил?

– Слишком много на нем тщеты и надежды, – сказал я.

Психометрия не всегда приятное занятие, чего только стоит встретить предмет и, осматривая его прошлое, понять, что он стал прямой причиной чей-то смерти. Это вызывает у меня едва не животный ужас. Из-за этого я избегаю проводить много времени в компании оружия. Несмотря на саму любовь к нему.

– Есть на свете целая религия Исхода, – сказал капитан. – Кто-то скажет, что даже секта, но так по мне разница между этими понятиями несущественна. Ее последователи верят, что путь в лучший мир лежит через гиперпространство. Что можно найти мир более совершенный, чем этот.

– И туда можно добраться на корабле?

– Именно так. Кто туда добрался – тот благословенный, святой иначе. А кто явился оттуда, тот Посланник. Они верят в приход своего мессии, Великого странника. Того, кто совершит путешествие туда-и-обратно.

– Занятное верование. А после смерти туда можно попасть?

– Нет, что ты. Смерть это смерть. Они ищут путь туда при жизни.

– Тогда, несмотря на свою необычность, они лучше иных верующих. Они не ждут лучшей жизни за ее гранью. Это более рационально.

– Но их фанатизм в исследовании гиперпространства впечатляет. Иногда он самоубийственен.

– И тебя не пугало иметь навигатора с такими религиозными взглядами? Да и еще алкоголика?

– Он был неплохим специалистом при всех своих пагубных привычках. Лучшим, которого я мог привлечь на свой корабль.

– Я все еще что-то не знаю?

– Тогда меня преследовала череда неудач, – ушел от ответа Травер.

Я не стал выпытывать из капитана информацию, ведь ее всегда можно найти и иными способами. Пожалуй, в список неудобств, путешествия в гипере, я все же включу отсутствие голонета. Если ты не запасся книгами заранее остается, деградировать перед головизором, работающим только на прием. Можно заниматься интернет-фишингом, но и он почти никак не разнообразит путешествие. Направить все вычислительные мощности корабля, чтобы в мутных потоках информации распространяющихся в гиперпространстве выловить несколько терабайт порнухи, это не тот результат, что ожидаешь увидеть.

Я достал распечатку на фримсе и готовился встречать очередной расколбас нулификатора. Его колебания и перерегулирование были неизбежны. Но тут было что-то весьма странное. Изучая пертурбации корабля через многомерное пространство, я наткнулся на большую бяку.

Причем смотря на распечатку, или текст понять это было куда проще. Используя математические выражения манипулировать гиперпространством не сложнее, чем трехмерной реальностью. Визуализировать же множественные измерения практически невозможно. Наше восприятие окружающего мира, в первую очередь зрительное, не подготовлено к пониманию четырех измерений. Наш мозг эволюционировал таким образом, чтобы справляться с множеством экстремальных ситуаций в трех измерениях. Мгновенная реакция на атаку хищника, представление своего положения в пространстве – это преимущество и работа естественного отбора закрепила в нас такие свойства. Но естественный отбор не побуждает нас учиться воспринимать движение в четырех пространственных измерениях. Этот навык не используется в природе. Вот мы, как заложники естественного отбора, и не можем это сделать.

Беда была в том, что с точки зрения строгой математики ничего ужасного нам не грозило. Всего-лишь вывернуться наизнанку. Зеркальный переход с разворотом. Представьте, что некое могущественное существо, живущее в трех измерениях, вмешается в жизнь плоского человечка из двумерного мира. Оно его переворачивает. Вот это и грозило нам. Перевернуться, или быть отраженными. Сама такая мысль уже заставляла выворачиваться мозги и не на шутку пугала.

– Травер, Травер, у нас проблемы, – вышел я на общий канал.

– Чего? – недовольно сказал он сонным голосом.

– Сейчас лучше не двигаться через, – я глянул на листок, – пять минут. Лучше замереть как статуя и хорошо зафиксироваться.

– И какая же херня нас ждет?

– Разворот по нескольким плоскостям строго перпендикулярным друг другу. И не только в трех пространственных.

– А на базовом?

– Это не ошибка и комп пропустил такой шаг. Почему, я не знаю. Но я не уверен, что ты будешь рад результату. Нас зеркально отобразит в пространстве.

– И что это херня значит? – раздался голос Кейна.

– Нейла? – спросил я твилечку, раз уж капитан включил громкую связь.

– Да?

– Ты же часто смотришь в зеркало?

– Частенько. А что такое? – ничего не подозревая спросила Нейла.

– Через четыре минуты мы все станем своими отражениями. А вот, что станет с дисплеями, я еще не сообразил.

– Какие на хер дисплеи! – заорал Кейн, – Ты где этого штурмана нашел, капитан?

– Встретил в пустыне. Там, где другие формы жизни, кроме микробов не встречаются. У него повышенная выживаемость, – уже достаточно бодро отрапортовал Травер.

– Я отработаю свой долг и сваливаю с этой шаланды, – сказал Кейн. После чего наемник начал грязно и неразборчиво выражаться.

– Ты никак не можешь это компенсировать? – спросил меня Капитан.

– Во-первых, я и сам не до конца понимаю, как так вышло. Теоретической базы не хватает. Во-вторых, я не знаю, как это предотвратить так, чтобы после этого не выйти хатт его знает где.

– И что нам остается? – обреченно спросила Нейла.

– Сидеть и не дергаться! – я вгляделся в недобрые строчки на фримсе. И не сдержался, нервно хихикнув. – Это даже может быть интересно. Все произойдет настолько быстро, что, скорее всего, мы и не заметим, как это произойдет, – постарался я успокоить экипаж. Безуспешно.

Примечания

[1]Станнер выбрасывает отравленную стрелу или иглу с небольшой начальной скоростью — чтобы преодолеть силовой щит. Позаимствован из мира «Дюны» по той простой причине, что и силовые личные щиты создателями КОТОРа позаимствованы тоже оттуда.

20. Хиральность, или проворачивая против часовой стрелки

qɯɔонqvɐdиХ .XX

— Это харчевня, наверху-то?

— Это трахтир, и бильярд имеется; и принцессы найдутся… »

— Фёдор Михайлович Достоевский, «Преступление и наказание»

Жизнь — это путь, на котором всегда подстерегает смерть.

Трасса 60

Музыка

Мракобесие и Джаз – Пикник

One More Kiss, Dear – Vangelis

Я вжался в кресло, стараясь дышать медленно и равномерно. Вдохнуть и не дышать – как на флюорографии. Зажмурился. Отчитал про себя время… и ничего не почувствовал. Открыл глаза, огляделся – ничего примечательное не произошло. Я вполне сносно себя чувствую, вижу, дышу.

– Все в норме? – спросил Травер.

– Я в норме, – сказал я. Затем посмотрел в монитор и вовсе не окосел. Он показывал все те же буквы и цифры, никуда не отразившиеся.

Строчки привычно бежали слева на право. Сердце упрямо и неустанно, на износ, билось слева. Все вроде бы было нормально. Я поднял правую руку… правую? Странно… ничего, кажется, не изменилось.

– Вроде ничего не изменилось, – вторил моим мыслям Кейн.

– Ты правша? – спросил я, поскольку, несмотря на спарринги так и не разобрался в том какая же рука у него ведущая.

– Я амбидекстр, – развеял он мои сомнения. Я же понял, почему он так странно фехтовал. И то, что он мог вызвать внезапную смерть от удивления.

По идее, все «право» должно было смениться на «лево». Но я этого не замечал, похоже, оттого что мое «лево» и «право» также поменялись местами. И доли мозга… зашел бы на наш корабль посторонний, и он бы вмиг заметил отраженные надписи, но нас отразило вместе с ними.

Гиперпривод! Мысль сразу же сорвалась в спринт вдоль виртуальной цепочки, идущей от датчиков, включающей в себя сами данные, интерфейсы, что отсылали их дальше, то, что их обрабатывало и так вплоть до мотиватора гиперпривода и самых его приводов. «Поворот», «поворот», еще «поворот»… шарик перекатывался по полям рулетки, ударяясь о ребра, разделяющие клетки… четное число! Ошибка должна скомпенсировать ошибку – и нам не грозит сбиться с курса. А ведь был шанс заплутать в бездне космоса.

– Тогда осмотри окружающий мир. Может, заметишь изменения, – сказал капитан. – Хотя я их и не вижу. Это, мм… зеркальное отражение точно произошло, как ты говоришь? – обратился он ко мне.

– Совершенно точно. Мы как слизняк проползший по листу Мебиуса – развернулись в пространстве. Причем так, что даже этого и не заметили.

– Так может ничего и не произошло? – спросил Кейн.

– Хотелось бы, – сказала Нейла.

– Мозги наши построены на геометрическом принципе работы. А вот у дроида… Т2, ты ничего необычного не заметил? – спросил я Железяку.

– Технические надписи и маркеры корректны, – пропищал тот в ответ.

– А с тобой самим все нормально?

– Запускаю самодиагностику… основные показатели в пределах нормы, – отрапортовал он.

– До связи, – сказал я. – и этот туда же…

– И как это все перевернувшись, продолжает работать? – вкрадчиво спросил Кейн.

– А как работает, развернувшись, твое сердце? Просто развернулось на корабле все – и нам это безразлично. Пока. Как этого не замечаем мы сами, так и агрегаты «не замечают» таких изменений друг за другом. В безумном мире безумец – и есть самый, что ни на есть нормальный и адекватный его житель. Другое дело, что нам еще придется возвращаться в мир безумцев… или нормальных. Это как посмотреть. А пока что мы – коренные жители зазеркалья.

– Олег, это можно исправить? – спросил меня капитан.

– Во время другого прыжка. И только, если у меня это получится, – ответил я.

– Ты это сделаешь, – требовательно и недовольно сказал капитан. – Мне не охота читать надписи, как в зеркале. Полагаю, что именно это ждет меня, когда мы прибудем с грузом?

– Надеюсь, что только это. Меня больше волнует то, как далее будет работать гиперпривод, претерпевший такой поворот. Пока я не нашел препон к тому, чтобы мы двигались первоначальным курсом, но все еще не уверен в полном их отсутствии.

Я потянулся рукой к панели… левой рукой, или все же правой? Бывшей правой. И почему бывшей? – ее расположение относительно соответствующего полушария мозга не изменилось. Хотя я теперь и «левша», но левша искусственный. Я прижал руку к груди. Да и сердце у меня теперь справа. Праволево. Вот ты какое. Никаких необычных ощущений – в Силе все также оставалось прежним.

– Так что там с гиперприводом? – спросила Нейла. – Мы двигаемся туда, куда надо?

– Понятия не имею, куда нам надо... но да – мы всё еще летим к той же планете. Направление течения тока поменялось и на обмотках трансформаторов и на самих двигателях – в одну сторону. В результате минус на минус дает плюс. Ошибка компенсирует ошибку. Мне больше всего интересно то, как будут работать астронавигационные системы на выходе. Хотя микроконтроллерам должно быть безразлично, что им микроконтролить.

– Интересно ему… – угрожающе сказал капитан. – Надо собраться и поговорить. Я жду всех в кают-кампании.

Травер, собравший нас в кают-компании, нервно разливал по стопкам что-то темное и с резким запахом спирта. Затем торопливо, не дожидаясь остальных, опрокинул в себя мутную жидкость.

– И что мы будем со всем этим делать? – звякнул он стопкой о стол.

Я хотел сказать что-то вроде «наслаждаться процессом», но решил промолчать, наткнувшись на угрожающий взгляд Кейна.

– Прыгнуть по обратным координатам? – предложила Нейла.

– И Куан будет рад новым шахтерам. А то они мрут как мухи, – сказал Кейн злорадно. – Я то продержался достаточно долго, но еще год-другой могли сделать из меня развалину. Вы и нескольких месяцев не протянете. Эта шахта пережевывает людей, как голодный ранкор. Почти никто не доживает до срока освобождения.

– Провести следующий прыжок с таким же зеркальным отображением, – высказался я. – Я всё ещё считаю это единственным выходом.

– А у тебя получится? – спросил Кейн.

– Поиск закономерностей, установление причин и повторение, - принципы работы инженера. Или ученого. Я должен справиться. Надеюсь, что это не такая случайность, которую нельзя повторить.

– А такие бывают? – продолжил он спрашивать, явно не доверяя моим знаниям.

– Наука не занимается тем, что нельзя повторить в лабораторных условиях. Это называют мистикой, или еще как-нибудь нелицеприятно. А путешествие в гипере - область научная и достаточно исследованная, – поспешил я его успокоить, хотя и сам в этом сильно сомневался.

– Я осмотрел груз. Маркировка на нем тоже отразилась, – сказал капитан очень недовольно. – В смысле, раз для меня все в порядке, то с грузом-то все как раз не в порядке?

– Верно, – кивнул я. – А вот содержимое? Оно же не должно измениться.

– В этом мне придется убедить Куана, – Травер был на взводе. – Он переживал за груз больше, чем за все прочее.

– Я не могу с этим ничего сделать, – я развел руками.

– Ты с этих денег не получишь ни цента[1]. Если нам вообще заплатят. – вынес свой вердикт Травер. – поскольку со своей должностной инструкцией не справился. Ты вообще понимаешь, с кем мы можем поссориться?

Я был чертовски раздосадован. Но не мог оспорить его решение.

– Как хочешь, – сказал я и тоже выпил, как выяснилось, кореллианской отравы. Ну и дрянь же! – ей себя только убивать.

Я, не желая продолжать бессмысленный спор, ушел в штурманскую – документировать прыжок. Я уже делал это раз, записав все данные маршрута, проложенного мной на Апатрос. И я вовсе не собирался делиться этим достижением с командой – маршруты стоят денег. В отчет входили, как входные и выходные данные расчета, так и графики работы всех узлов гиперпривода и показания всех приборов. Заодно поискал информацию о произошедшем в учебниках. Согласно литературе – зеркальное отражение – относительно исследованное учеными явление. Вот как! Но только теоретически, как черные дыры… А я, значит, совершенно случайно экспериментально доказал его возможность. Никто до этого не находил таких оригинальных условий для его осуществления. Или не выживал… но эту гипотезу я решил до поры до времени не рассматривать.

Я, хотел было, схватив голокамеру, документировать то, что случилось с кораблем. Подделать голозапись – еще сложнее, чем самую высококачественную фотографию. Следы вмешательства скрыть почти невозможно, чем иногда пользовался Травер, ведя видеорегистрацию, но, разумеется, только тогда, когда нарушались его права. Так или иначе, всегда можно удостовериться, что объемная съемка была проведена в действительности. Но толку с того было немного – обратный переворот обесценит сделанные сейчас на такой же отраженной камере записи.

Черт! – никакой возможности зафиксировать свое достижение! С другой стороны - а нужна ли мне слава? Она скорее помеха, чем подспорье в моих начинаниях.

Остаток прыжка я провел, проверяя правильность работы приборов и прозванивая провода, удостоверяясь в правильной их фазности. Шутка гиперпространства к моему восхищению ничего не вывела из строя. Все работало как часы. Очень точно и четко идущие против часовой стрелки.

Выйдя из гиперпрыжка у безжизненной планеты, едва освещаемой белым карликом, и управляя «Шлюхой» на пару с Травером, мы повели корабль к ее поверхности. Капитан подозрительно косился на приборы, успешно играющие свою роль в этой зеркальной мистерии. Право и лево в равной степени поменялось местами как для системы навигации, так и для двигателей.

Курс как это обычно и бывало, прокладывался с учетом кривизны пространства. Сведение сил гравитации к геометрии с точки зрения пилота делает их анализ более простым. А траекторию – наглядной. Но я, не доверяя датчикам, вел корабль очень медленно и осторожно, в готовности среагировать на ошибки. Но мы идеально верно проследовали заложенным курсом – сомнения вновь оказались беспочвенными.

В Силе разлилось злое томление, Кербер скалил клыки, предвкушая обильное кормление.

– Травер, тебе ничего не кажется подозрительным? – я погрузился в слои вероятностей еще глубже.

– Склад далеко от места посадки. И ничего не дает гарантии, что нас не кинут, – сказал Травер. – но в таких вещах приходится идти на риск.

Поймать ритм и мелодию – вот то, что нужно сделать. Грозная музыка – сложная, насыщенная глубокими и загадочными звуками, издаваемыми вселенной. Так рядом – но нужно ее услышать, вычленить из обыденного потока информации. Она сплеталась из созвучия отдельных фантасмагорических инструментов. Каждый из них созидает свою собственную композицию из отдельных звуков. Соединенные же все вместе, они обретают новое качество – чувство, знание.

Военный марш, грозное предупреждение, трагичный вальс… Все разом и вместе с тем нечто уникальное.

Как не было бы сложно их звучание, но тонкие как калька слои сплетаются в полосы булата, с каждым ударом сердца они становятся частью меня – новым знанием, пришедшим из той темной бездны, в которой скрываются от посторонних глаз причины и намерения. Читать знаки в окружающих звуках – становится для меня все более привычным занятием.

И это живая музыка, а не мертвая. Это необыкновенно важно. Ее создает оркестр живых и ущербных существ, а не цифровая машина – и потому она несовершенна. Нет в ней точных абстрактных цифр и строгих временных рамок. Нотный лист – только формализация близкая к реальности, но вовсе не она сама.

Тысячи и миллиарды вещей взаимно влияют друг на друга. Слишком много для моего ограниченного разума, запертого в куске слизи. Вычисляя причину и следствие можно утонуть в этом океане связей. Или расшибить лоб о любой из краев множества антиномий произрастающих из самой природы разума. Но вместе с тем все необъяснимые случайности, их легкие и ветреные вероятности, – увидеть их в моей власти. Все в движении, но именно так я и слышу будущее.

И как хороший музыкант, я слышу звуки, но вижу ноты.

Красивая игра мне нравится, возбуждает интерес к происходящему. Я сам, вооружившись своим нотным листом, играю не соло, но создаю звук в составе оркестра, в гармонии и едином с ним ритме дыхания. Это завораживает, подхватывает меня, и я слышу и вижу время и место каждому знаку на этом нотном листе.

Звук стихал, миг эйфории оказался только мигом, ярким, как вспышка импульсного реактора – но длился он достаточно, чтобы я ясно понял, что меня ждет в ближайшем будущем. Вернее, уже не ждет. А вот что ждет взамен – что же, вот это опять тайна… Но до чего был бы скучен мир, будь он полностью предсказуем.

– Куану понравился твой корабль. Вот оно что, – озвучил я свое озарение. Последний камешек мозаики был забит киянкой на свое место. Грани прильнули, смыкаясь в картину – картину умело спланированного злодеяния.

– Ты уверен? – капитан ошеломленно повернулся в кресле.

– Абсолютно, – я открыл потрясенно глаза. Куан все же ублюдок не только для своих рабов. Он заслуживает смерти за это. – Его не интересует, чтобы ты доставил кортозис. Двадцать, сорок, да сколько угодно тонн – это херня. А вот корабль…

Неприятным открытием стало и то, что, не смотря на Силу, меня можно было обмануть. Обвести вокруг пальца, как ребенка. Почувствовать обман легко в том, кто не умеет обманывать – вот как. И я сам завел себя в зыбучие пески, решив, что Куан ничего не злоумышлял там, в его бронированном кабинете.

– Здесь нет ретрансляторов дальней связи, – если с нами что-то случится, то об этом никто и никогда не узнает, – размышлял вслух капитан.

– И если что-то случится с тем, кто ждет нас на базе тем более, – продолжил он. Капитан никогда не считал насилие чрезмерным способом решения встающих на пути проблем.

– И у нас нет торпед, Травер, – сказал я с обидой. Скорость, на которой, соударяясь с целью, сработает протонная торпеда, настолько высока, что в атмосфере она сгорит. Но эта планета была лишена газового облака. Но вот в чем загвоздка - не было у нас даже и ударных торпед – закончились на том пирате.

– То-то его соглядатаи крутились все время рядом, – он, нахмурившись, дернул ручку боевой тревоги. Затем через полминуты выключил. От ее высокочастотного воя и мертвый поднимется. Оцифрованная баньши.

– Кэп, – раздался за плечом голос неожиданно тихо подобравшегося Кейна, – в чем дело?

– Нас кинули, – сказал он.

– И почему ты так решил? – скептически спросил он.

– Я склонен доверять в этом вопросе Олегу.

– А я, - нет! – ответил он.

– Но ты же не капитан? – спросил с ухмылкой Травер.

– Окей. Мне похер. Ты тут начальник. Но мы ведь уйдем отсюда, верно?

– Конечно, после того, как разнесем все вдребезги, – сказал он, еще раз дернув тревогу. – И на что похож этот звук? Это, мля, боевая тревога!

Я, доселе слушавший их перепалку, побежал облачаться в защитный комбинезон. Капитан не устраивает учебных тревог – если слышен ее вой – все серьезно.

Я мигом запихал себя во вторую кожу. Я бы мог и не торопиться, но у нас бытовало состязание: кто последний, тот и платит за выпивку. После него я уже не мог делать это медленно. Главное – не соревноваться так с Ивендо, он хоть и старенький, а фору даст нам всем. У него уходило тридцать секунд на полную герметизацию. Я пока тратил на это минуту. А это недопустимо долго – мой организм не имеет большого резерва кислорода и с учетом неизбежной деаэрации крови отключит функцию сознания в два раза быстрее. Декомпрессия станет смертельной при такой нерасторопности.

На Кейна подошел только один скафандр. И то он был тесноват ему. Я в своем напротив – болтался как дерьмо в проруби. У твилеков были свои, специальные – сделанные под заказ по снятой мерке с полимерными хвостами для лекку. Дорогие, наверняка, но удобные.

– И тем самым увеличишь награду за свою голову, Травер, – сказала молчавшая до этого Нейла. как выяснилось она внимательно слушала нашу перепалку по громкой связи – И может не только за свою.

– И что? Мне уйти отсюда с его грузом? А? Он скажет, что я его кинул и сделает то же самое, – затравлено ответил капитан, явно недовольный сложившейся ситуацией. – У нас сложный и богатый выбор – в какую же именно кучу дерьма наступить!

– Альтернатива только поднести ему корабль на блюдечке с голубой каемочкой, – сказал я.

– Он отправил нас в пиратское гнездо? – спросил Кейн, похоже, восхищаясь Куаном. Впрочем, я и сам находил это очень умелым ходом.

– Кейн, да, именно так, – ответил я, окончательно отойдя от видений будущего, взбаламученного тем, что я его узнал. Водоворот, поднятый в нем, сам выталкивал из него любопытных. Не было ни единого шанса хоть что-то разглядеть в той мути.

– Зная характер этого пидара, это вполне возможно, – согласился он. – Надо быстро решать, что делать. У них там, на базе есть корабли?

– Отсюда не видно. Но думаю, что есть.

– Нет, – сказал я, – нас не ждали так рано.

– Почему ты так решил?

– Он мог навести справки. А штурмана среди нас, по его мнению, не должно быть.

– Да и по-моему тоже, – пробурчал Кейн.

– Меня он не мог взять в расчет, – согласился я, сделав вид, что не оскорбился. – Значит ожидаемое время прибытия сдвинуто вправо.

– Оставьте препирательства, – сказал Травер. – Мы дрейфуем от них так далеко, что они не могут нас увидеть, – я оглянулся на капитана.

– Действительно. Абсолютно точно – не так, как в прошлый раз, – нажал Травер на слово «абсолютно».

Дрейф на скорости несколько километров в секунду. Ну, дрейф, а что? Движение без ускорения.

– Выход из гипера зафиксирован, Травер, – сказал я ему. – Это то, что скрыть очень трудно.

Гипердатчики работают в весьма удачных условиях, без лишних помех и шумов. Те, что установлены на нашем корабле могут доложить о всех прыжках в радиусе в одну десятую парсека. От них не спрятаться и не скрыться. И уж тем более такие же есть и на скрытой базе пиратов.

– Но они не знают точно, что за судно вышло, – сказал капитан. – Рубашки пока сверху.

– А тоннаж? По амплитуде волны? – возразил я. Это можно и подделать, но не на порядки.

Пираты пока не спешили выдавать себя в радиодиапазоне. Не знай мы об этой базе, мы бы никогда ее и не нашли. Спрятанная среди камней, она была невидима с орбиты.

– Может все-таки доставить им кортозис? – предложил Кейн. В его глазах плескалось злобное веселье.

– А что это идея, раз торпед у нас нет, – сказал я усмехнувшись.

– Это их очень разозлит, – сказала предупреждающе Нейла. – Нам лучше уйти. Продать кортозис и вернуть деньги этому начальнику шахты.

– Если мы уйдем, то у нас есть данные об их расположении. И весьма точные, – сказал я неприятный для нас факт.

– И кортозис – это не то, на что легко найти покупателя, – заметил Травер. – Думаешь, я легко найду того, кто купит его, не поинтересовавшись о хозяине груза? А если и найду тех, кто не задает вопросов, вообще никаких вопросов ни о каких грузах, то кортозис возьмут за смешную долю от его реальной стоимости.

– Стал бы Куан говорить о расположении базы, да еще и так точно? – спросил Кейн. – Зная, что его все же могут кинуть? Ну, чисто теоретически, – сказал он, обернувшемуся капитану, уже готовому ответить на оскорбление – Травер редко давал право другим сомневаться в его честности.

– Чтобы успокоить и ввести в заблуждение - легко, – сказала Нейла, – и это может быть временная, не основная база.

– Он настаивал на конфиденциальности этой информации, – сказал Травер. – я решил, что он имеет на это право. И у него достаточно рычагов, чтобы ее сохранять. Я не счел это подозрительным. И да, я честный торговец.

– И? Каковы предложения? – спросил я команду.

– Голосуем. Я беру самоотвод, – сказал неожиданно капитан.

– Сбросим на них кортозис и поделом с ними, – отрезал Кейн.

– Это глупо, – возразила Нейла. – Я за то, чтобы уйти. Не надо походить на муху, притворяющуюся осой. Можно нарисовать на корабле яркие полосы, но «осой» мы не станем.

– Мы уже чуть не стали жертвой паука, притворяющегося цветочком. Немного мимикрии и нам самим не повредит. Глядишь и жало отрастим.

– За свои поступки надо отвечать, – сказала она. – и мы не готовы отвечать за такое.

– Так ты за или против? – спросил меня Травер.

– Я голосую за идею Кейна, – сказал я кровожадно. – Это неимоверно глупо, но так будет правильно.

– Безумие, – процедила Нейла.

– Вся наша жизнь – безумие! – ухмыльнулся я, выдавив настолько ошалелую улыбку, какую только смог. – И потому безумие и есть самое, что ни на есть разумное поведение. А вот требовать рациональных поступков в просторах мира изначально бессмысленного – вот уже настоящее безумие

– Я за то, чтобы разнести там внизу все в крошку. Но я уже говорил об этом, – подвел итог голосованию Кейн.

– Так давайте сделаем это, – сказал Травер раздумчиво. – Куан Сенд может объявить товар краденым, или еще чего. Избавиться от него тем образом, который имел в виду Кейн – неплохая идея, – но можно также и вступить с ним в переговоры, и предложить разойтись миром, – в последний раз предложил он нам одуматься.

– На основании чего вообще началось это обсуждение? – спросил Кейн. – Дело ясен хер мутное, но такая уверенность обязана на что-то да опираться.

– Я так решил. – Травер, видимо, прикрыл меня, так как не хотел спорить с ним о природе Силы. – Пока ты на борту, а не на поверхности – капитан я. Есть еще вопросы?

– Решить миром? – спросил я недоверчиво капитана. – Он решит убрать нас. Может быть позже, может раньше – это не важно.

– Мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть, – сказал Кейн. – Но до этого я хочу убить его, увидеть, как он будет истекать кровью, наматывая его кишки на…

– Хватит, – оборвала его Нейла, – Вы все еще уверены, что нам нужно совершать такую глупость? Только потому, что мы можем ее сделать?

– Пусть подавится свои кортозисом. – сказал Травер. – Олег, рассчитай заход на бомбометание. У тебя же хорошо тогда с торпедами получилось? Вот и сейчас прояви инициативу.

– За сколько времени мы выбросим груз из трюма? – спросил я его, копаясь в настройках.

– Три минуты. Плюс еще две, чтобы дойти до него.

Я ввел участок разгона и маневр отвода от столкновения с планетой. Затем вклинил участок линейного движения к цели на выброс «метеоритного» груза. Сделал поправку на Силу. Закончим слишком близко с выбрасыванием и не успеем отвернуть от поверхности планетоида. Нельзя это делать также и слишком далеко от цели, иначе ящики разлетятся во все стороны и пройдут мимо цели. Я сбросил пару G, не доверяя зазеркальной навигационной системе.

Двигатели загудели - корабль заскрипел, протестуя против второго закона Ньютона. Я вызвал Затупня и отправил готовить трюм к этому действу. Затем включил вакуумные насосы – жаль будет терять драгоценную атмосферу корабля.

– Десять. Девять. – Начал я отчитывать время до отключения двигателей. И, соответственно, наступления невесомости в трюме.

– Приготовиться, – сказал капитан, – к шлюзу!

– Три. Два… – досчитал я. – Поехали

Мы, сорвавшись, побежали в сторону трюма. В коридорах гравитация была, что позволяло не величественно плыть … вернее бестолково барахтаться от переборки до переборки, а передвигаться на своих двоих. Дорога каждая секунда. Мы отсоединяли контейнеры вместе с дроидом-погрузчиком специальными рычагами и выталкивали в открытый проем трюма. Работать в невесомости оказалось не очень удобно. Невесомые предметы при попытке их сдвинуть, или придать ускорения не забывали, что хотя у них и нет веса, но массы они вовсе не лишены. Надо было во что-то упираться, чтобы их сдвинуть. Выкинув не меньше половины, мы выскочили из трюма, загерметизировали его и понеслись обратно в кокпит. Капитан же, не дожидаясь того, как мы вернемся, запустил отложенную программу движения корабля – отворот с траектории.

Закрыв кокпит и глянув на зеленую планку у кнопки аварийного закрытия шлюза, говорившую о наличии нормальной атмосферы, я, тяжело дыша, снял с себя шлем скафандра. Он вовсе не был рассчитан на тяжелую работу в нем. Остальные члены команды последовали моему примеру.

И надо еще подстричься, – промелькнула мысль. Никто из космолетчиков не отращивает лохмы – неудобно

Приближающаяся с каждым мигом все медленнее и медленнее планета была прямо за нами и чуть сбоку – основные двигатели отводили нас от самоубийственной траектории. Но мы все еще летели в ее направлении.

Семьдесят километров в секунду и чуть более десяти тонн. Волшебное сочетание. Вниз на головы пиратам шли несколько мегатонн в тротиловом эквиваленте – и там внизу вскоре будет филиал Семипалатинского полигона. Пусть большая часть контейнеров рассеется, но то, что попадет куда надо – величина вполне достаточная.

Но не так много, как хотелось бы. Я вывел картинку скрытой от посторонних взглядов базы на самый большой монитор в кокпите. Ничего, кроме нескольких неправильной формы камней, да площадки, только напоминающей посадочную, на первый взгляд не было видно. Все всмотрелись в дергающееся нечеткое изображение, как в кинотеатре в преддверии решающего момента.

Короткая вспышка ознаменовала вхождение в нее рукотворных метеоритов. Взметнулись вверх комья породы и камни, закрыв базу потным облаком пыли. Кто-то умер. Поднятая пыль скрыла из виду пиратский притон. Я же задумался о том, насколько же уязвимы все те, кто на поверхности. Ведь можно притащить камень и больше. И отправить его в путь быстрее.

– Жалко, что нет атмосферы, – сказал, тем не менее, удовлетворенный и простым сейсмическим ударом Кейн.

Я мысленно согласился с ним. Отсутствие ударной волны делало зрелище не очень впечатляющим. Умерло еще несколько человек. Ни с чем другим не перепутать – как будто нечто важное, связанное бесчисленным числом нитей-связей с окружающим миров рвет их в единый миг. Исчезает из него. Со звуком рвущейся струны. Сказывалось отсутствие лишнего «шума» в виде миллионов жителей – в такой тиши в Силе слышен каждый шорох.

– Вы зря это сделали, – сказала расстроенная Нейла.

Люди продолжали умирать. Удар огромной силы привел к разгерметизации помещений или пожару, и теперь уже они уносили жизни тех, кому не посчастливилось оказаться на этой базе.

– Так любую постройку можно расколотить? – спросил я Кейна. Пытаясь отвлечь себя от странных мыслей, неожиданно без стука вломившихся в голову.

– Что ты! У них не было щита, вот и все дела.

– Был он, – покачал головой капитан. – Но они начали активировать его слишком поздно – и не успели запасти достаточно энергии. Постоянно включенный же щит их демаскировал бы, вот они и экономили, не нагружая сверхпроводниковые накопители лишний раз. Идиоты. Экономия на таких вещах всегда фатальна.

– С трудом могу представить щит, который может защитить от этого, – сказал я недоверчиво.

Прав Кейн – легко поражать абстрактные далекие цели. Так просто стрелять по отметкам на мониторе, не видя лиц. Смог бы убить их, заглянув в глаза? пролить кровь? Пусть даже пиратов и убийц? Не знаю. Вряд ли.

– Легко! – ответил Кейн, вырвав меня из мрачной думы – Он же формируется не мгновенно и аккумулирует в себе энергию работы генераторов в течении минут, а то и часов,

Любой силе можно придать геометрическое ее толкование. Вернее, сама сила изначально - это трактовка изменений в геометрии. Даже свет можно представить всего лишь как колебания четвертого пространственного измерения. Тогда любой щит, каковой бы не была его природа, должен невероятно искажать пространство. Но капитан и Кейн правы – тут проблемы с запасанием чудовищных энергий решили давно и надежно.

– Я не понимаю, как это работает. Вот это я имел в виду, – сказал я ему, – и это меня очень беспокоит.

Беспокоило не только это, но бесполезно потратить время на анализ поспешно принятых решений я еще успею. Кейн пожал плечами с полным непониманием на лице.

– Да никто в армии этого не понимает. Даже генералы. И большинство инженеров тоже. А от солдат это вообще не требуется. Нужно знать, как это включается, как называется и как характеризуется. С точки зрения потребителя, так сказать, – он показал «улыбку», подняв края губ к верху.

– Олег. Ты можешь исправить ту херню, которую натворил в прыжке? – спросил меня капитан.

– Мне надо это обдумать. Полистать пару книжек. Дай мне время, и я все исправлю, – обещал я ему.

Лист Мебиуса, только пространственный… Надо представить это. Проклятое лишнее измерение! И столь желанное – понять время, или погрузиться в пространство... Никак не могу проломить эту стену. Кандалы на воображении. Сковывают сильнее, чем давление гормонов на совесть, примитивные физиологические реакции, стереотипы, навязанные микросоциумом. О какой свободе может идти речь, если сам разум мой скован и заключен в кандалы?

– Тогда мы летим в Космический город, – заявил капитан. – Это такое место, где всем на все плевать. Кроме денег, разумеется. Даже на понятия и традиции, – в каком-то смысле слова это место еще более странное и страшное чем Луна контрабандистов… там легко потеряться… И не трогай навикомп! – он обернулся ко мне, – я сам введу данные. Твой предыдущий успех, похоже, чрезмерно вскружил тебе голову.

– Возможно. Я и не собирался что-либо трогать – ответил я погруженный в мысли о произошедшем.

Мы вошли в гипер, не задерживаясь ни на одну лишнюю минуту в этой звездной системе. Я же удалился в свою «келью» - коль скоро я создаю проблемы то мне их и решать. Но не успел я погрузиться в формулы, как в мою штурманскую завалился Кейн. Его жилистые руки встряхнули меня.

– Ты совсем закис, у а нас головизор сигнал поймал! – попытался он растормошить меня.

– Не надо меня трогать, – раздраженно сказал я. Я не считал это веселым. – Во-первых. А во-вторых видишь вот это? – я обвел рукой свою каморку.

В ней прибавилось пара все время включенных голопроекторов. Повсюду были свалены стопки исписанной под самыми разными углами и направлениями листами фримси. Я наконец вмонтировал в пустое пространство сосуд с ТЭНом и пил горячий стимчай не выходя из штурманской. Я нашел неистощимые запасы этого порошка на борту и теперь гадал, как можно было давиться кафом.

– Вижу. Ты тут прочно обосновался. Еще чуть-чуть и принесешь сюда кровать. И будешь выходить только для того, чтобы отлить.

Он взял в руки одну из моих распечаток, исчерченную пометками и сделал ярче свет, чтобы хоть что-то разглядеть в приглушенном свете, которого мне вполне хватало.

– Ты это понимаешь? – он указал на строчки и выражения в тензорной форме.

– Теорию поля почти всю. Но общие основы, а тут такие дремучие частности, что, а… – я махнул рукой. – Не забивай голову.

– Без бутылки не разберешься?

– А с бутылкой и подавно. Сомневаюсь, что те, кто создавали эту теорию, были в подпитии.

– Ты такой весь из себя серьезный. Сколько тебе?

– Биологически семнадцать. Сколько точно я тебе не скажу, – ответил я полуправдиво, вооружившись формальной логикой. Хотя я презираю полуправду, как самую коварную форму лжи, но кто я такой, чтобы мешать людям обманывать самих себя? Да и раз начал сплетать паутину обмана – будь добр завершай узор.

– И где твои родители, – он сел рядом.

– Там же, где и все прошлое. Его уже же не существует.

– Сочувствую.

Он помолчал немного.

– Какие планы?

– Стать штурманом. Но это краткосрочно.

– А дальше? – он заулыбался, не сочтя мои столь важно озвученные сопляком намерения серьезными.

– Понять, разобраться.

– В чем?

– Много тайн есть в этом мире, – ответил я уклончиво.

– Приведи себя в порядок. Завтра мы прибываем в одно из самых необычных мест галактики.

– И что это за место? – спросил я.

– Ты серьезно? – удивился он моей неосведомленности. – Ты не слышал капитана, куда мы летим?

– Нет, меня занимали другие вопросы.

– Ты не слышал про Космический город[2]? – нахмурился Кейн.

– Никогда.

– Тогда открой Юридическую интерактивную базу и почитай. Лучше быть готовым ко всему. А то травмируешь свою психику без подготовки, – он уже собрался выходить из отсека, как оглянулся и окинул меня взглядом. – Хотя тебе могут прийти по вкусу тамошние порядки. Если ты не против доступных женщин, доступной выпивки и шмали. – затем добавил, – А также пидорасов, извращенцев, и цепных шавок корпораций. Но это идет как бонус.

– Должно быть занимательное место.

– Там странные законы, я так и не осилил их логики – она совершенно бесчеловечна. Даже для такого старого солдата, как я. – Кейн вышел.

Интересно, чем же примечательно это место?

Я, воспользовавшись советом Кейна, запустил озвученный справочник. Огромная база данных позволяла определить легальность любых поступков в любом месте. И где потом тебя могли искать за это нарушение – как далеко тянулись цепкие лапы местных законов. Иначе говоря, между кем и как заключены договора о выдаче преступников. Преступление – в космических просторах понятие растяжимое, а то и вовсе конечное.

Программа у нас была бесплатная и потому могла обновлять базы всего раз в месяц, хотя Травер делал это еще реже – только в тех местах, где нас и так фиксировали средства наблюдения. Платная ее версия делала это ежедневно, а премиумная вообще в реальном времени. А ведь за месяц много что может произойти, вплоть до государственного переворота. Но получать представление о законодательстве в любом месте Галактики она, тем не менее, помогала.

Действия норм и правил имеют свои координатные ограничения. Так, субстанция необходимая для питания одного вида может быть ядом, или наркотическим веществом для другого. Предметы и технологии, запрещенные к использованию в одних регионах, были легальны в других. Выходом из этого стала концепция территориальных законов.

Я мог ввести в программу список грузов на корабле и получить карту с указанием, где эти товары легальны, а где напротив – за их перевозку, извольте милсдарь, примерить столыпинский галстук. Или быть весело растерзанным дикими зверями на арене или же быть искусно умерщвленным другим, несомненно, цивилизованным и одобренным здешним обществом способом.

Вдобавок сама программа указывала, что она сама незаконна вот тут и тут. А вот здесь не существует копирайта – не все способны понять, как можно торговать копируемой информацией. Но зато там могут отрезать голову за прелюбодеяние. Это напротив – ясно и понятно. А вот здесь его тоже нет и прелюбодеяния тоже нет. Самого понятия не существует. Это Зелтрос. Разнообразие правил и законов поражало.

Наткнулся и на регион, где за то, что я человек меня положено распылять на атомы. Хорошо еще это за пределами Республики. Хотя и в ее границах дела обстояли не намного лучше.

Назвать Республику – республикой, после долгого изучения ее законов язык не поворачивался. Скорее это тесный экономический и военный союз, построенный на рациональных стремлениях к выгоде и безопасности, но не более того.

С рядом базовых экономических принципов, которые были удобными транспланетарным корпорациям. С точки зрения Республики экономический протекционизм, как и не уплата налогов преступление куда более серьезное, чем каннибализм или педофилия. Вступивший в Республику первым делом открывал для чужого капитала все двери и калитки, снимал все запоры и экономические преграды. Сильные экономики выигрывали, слабые, которых большинство – деградировали. Лучшие кадры утекали в «метрополию», а от промышленности лишь в редких случаях не оставалось одно нижнее основание. Поскольку конкурировать с гиперкорпорациями в производстве дроидов или медицинского оборудования, стоимость перевозки которого копейки – не представляется возможным. Новому члену Республики мог выпасть шанс стать чьим-то сборочным цехом, но такое случалось редко – полная роботизация производств также требовала незначительное число высококвалифицированных работников. Как следствие, узкая специализация настигла не только разумных, но и целые планеты и сектора.

Суперглобализация. Вернее даже гиперглобализация – с местными особенностями логистики.

Что касается законов, то над всем Республиканским законодательством главенствовал так называемый первый кодекс. Он оставался практически неизменным на протяжении многих тысяч лет, прошедших от основания Республики. Он запрещал рабство и дискриминацию (в разумных пределах дискриминация узаконена: к примеру, умственно отсталые не могут иметь политический голос), устанавливал базовые принципы подобно конституции. Но в отличие от нее, он был еще и сборником законов, уголовного и налогового права. Включая только базовые преступления, не включая преступления без потерпевших или преступления против таких призрачных материй, как какие-нибудь религиозные убеждения. Кроме того, он устанавливал принцип формирования судебной и законодательных ветвей власти Республики.

Но, разумеется, он был крайне скомкан и ограничен, будучи до пещерного уровня простым. Если ты совершеннолетний гражданин, полностью отвечающий за себя, то ты вправе делать абсолютно все, если это не касается других граждан и все, что производится, не противореча твоему желанию – законно. Иначе говоря, проституция, продажа любых психоактивных веществ или договорное рабство не противоречат первому кодексу. Если ты при этом заплатил налоги само-собой. Что в нем всегда охранялось как Гроб Господень - так это частная собственность и финансовые договора.

Чувства верующих и прочие иллюзорные вещи вообще не существовали в юридическом смысле, поскольку не было возможности задать для них строгие рамки. Особенно в том многообразии культур и видов, существующем в Галактике. Некоммерческих организаций не было по той же самой причине, как класса. Проводишь операции с деньгами или перераспределяешь ценности между разумными – плати маржу.

С другой стороны на частной территории или в здании храма – т.е частного клуба за неподобающее поведение могли и прирезать. Законно. Безо всяких «чувств» - вас предупреждали.

Тот же каннибализм рассматривался как присвоение чужого имущества или его порча. По рыночной цене мясца. Веселые законы.

Кодекс этот изначально создавался не для внутреннего употребления, а для торговых и иных контактов между разными цивилизациями и видами. Поэтому многие понятия, привычные для обычного законодательства в нем отсутствовали абсолютно. К примеру, аморальное поведение. Просто по тому, что единой морали для всех видов и культур не существовало. На своей частной территории вы можете подойти к какому-нибудь эксгибиционисту или другому возмутителю порядка и попросить его удалиться. И только если он вас не послушал, можете считать это нарушением. А если всем похуй, то это не нарушение. Действует так называемое понятие «личной» морали. Да и потом еще нужно это доказать… трудно все это.

Первый кодекс среди прочего устанавливал сроки наступления совершеннолетия для различных видов или ограничивал в правах трутневых особей инсектиктоидных видов. Или в нем указывалось, когда окуклившаяся личинка становится полноправным членом общества. Хотя кто угодно и в любое время мог подать на эмансипацию в установленном порядке.

С ростом Республики эти списки росли. Но обычно сенат прислушивался к самим экзотам.

Само собой, что вся она по таким законам жить не могла. Первый кодекс действовал на нейтральных территориях, космопортах и тому подобных местах.

В разных регионах Республики действовали совершенно различные законы. Даже конституции, единой к применению на ее территории не было – многие писали свои собственные, впрочем, не противоречащие Республиканской. Первый кодекс не заставлял соблюдать себя повсюду и не подменял конституцию Республики. Так, он отрицал принудительный труд, или такой же принудительный призыв в армию. Что в отдельных субъектах Республики было поставлено на широкую ногу. Тут я не до конца понимал иерархию законов.

Считать ли рабством крепостное право? А дискриминацией кастовую систему, или сословное расслоение? А это относительно мягкие случаи неравенства для некоторых жизненных форм. Возникла необходимость в создании локализованных законов. Их действия распространялись на территории планет, их атмосферную границу, пространства звездных систем или целых секторов. Часто их мера вмешательства в первый кодекс имела градации в зависимости от удаления от поверхности обитаемых планет. Поэтому любой закон был длиннее привычного для меня на Земле в десятки раз. Просто из-за перечисления его мест деятельности и его вариантов применения в зависимости от региона. Для юристов Далекой «контекст» – это хлеб их и масло.

Следующим по важности для граждан и главным для космолетчиков было судовое право. Оно регламентировало требования к оборудованию кораблей, ведению судового журнала. Взаимным маневрам, правилам судовождения и юридическому взаимодействию с флотом Республики, юстициарами и другими уже гражданскими судами. Верхнее судовое право по аналогии с первым кодексом действовало на территории всей Республики. Без ограничений. Также оно регулировало применение других законов, в том числе и локальных в сложных ситуациях. Пример: ваш корабль с грузом чистейшего рилла - спайса, добытым на Рилоте потерпел кораблекрушение и совершил вынужденную посадку на территории, к примеру, Альдераана. Вас арестуют за хранение гигантской партии веществ? Что удивительно нет, так, как вы не намеренно, по обстоятельствам непреодолимой силы изменили положение в пространстве и соответственно правовом поле.

Вторичное или нижнее судовое право устанавливалось подобно локализованным законам. Так одни системы требовали указания в техническом паспорте корабля отметки, что при производстве этой посудины не использовался рабский труд и материалы, добытые с нарушением неких других правил и экологических норм. Были и антипримеры: в Кореллианском секторе действовало только первичное судовое право на радость контрабандистам и торговцам со всех краев Галактики.

Также судовое право, будь оно верхнее или нижнее, устанавливало то, какое право действовало на борту корабля. Как граждане Республики мы должны были соблюдать только первый кодекс и верхнее судовое право. Иначе говоря, если у нас на борту спайс или протонные торпеды, то все законно. До вхождения в «территориальные воды» какого-нибудь региона Республики по имени «Чистоплюйск». Где местное судовое право переопределяет внутреннее право на корабле по своим стандартам. Как-то так.

Во время гиперпрыжка полномочия капитана корабля по верхнему судовому праву почти безграничны. В отсутствии связи и помощи «с земли» это понятно. Он тут первый после бога.

Из-за того, что гиперпрыжки совершались с остановками, такое право редко распространяли далеко от планет в глубь звездных систем, но были и те, кто пытался установить свои законы во всем секторе, буквально узаконивая блокаду и задержку неугодных транзитных судов. Вот такое государственное пиратство. Другое дело, что это чисто технически почти нереализуемо в силу огромных расстояний и объема свободных пространств.

Сложное взаимоотношение этих четырех групп права и формировало законодательные поля Республики. За ее пределами, мы были гражданами Республики и должны были соблюдать только судовое и верхнее право. Но если мы не будем задержаны то можно сделать вид, что мы не граждане Республики и сам факт наличия рядом военных судов Республики нас не нисколько колышет.

Без досмотра судна любые претензии беспочвенны.

Государства, имеющие свой собственный суверенитет, имели в своих пространствах свои собственные законы, но их судовое право часто было скалькировано с республиканского. Для удобства торговых отношений. Даже за пределами Республики часто не замечается, что ты ее покинул.

Пространства, на которые не заявляли прав никакие государства, назывались открытым космосом. А территории, на которые официально заявлялся суверенитет, но контроль над которыми никто обеспечить не мог Травер в шутку называл «Блядский космос» или «Территории государственной импотенции».

Что нужно было знать мне сейчас, так это то, что в секторе Аурил в одноименной системе Внешнего кольца в пустоте простирался Космический город. Огромная обитаемая станция на орбите Несписа-7, на которой действовал один только первый кодекс. И несколько местных законов не сильно задевавших его жителей. И именно туда направлялась Счастливая шлюха.

Станция, да какая это станция, это целая цитадель, выстроенная в пустоте! Ее из иллюминатора за четыреста тысяч километров видно. На долгие сотни километров раскинулись секции частью жестко или не очень связанные, частью просто расположенные рядом. Жилые, энергетические и промышленные. Рост, постепенно шедший тысячи лет, ограничивали лишь стоимость аренды объемов и общая дороговизна большинства достаточно дешевых в иных местах товаров и услуг. Жизнь в замкнутом пространстве космической станции - дорогое «удовольствие». Но островок экономической свободы привлекал многих.

Чего-чего, а времени на то, чтобы его рассмотреть у меня было в достатке. Скорость сближения была, разумеется, ограничена. Вспоминая, что стало с пиратами, я понимал почему. Растянувшийся во все стороны кристалл межзвездного обитаемого льда медленно приближался. Лишь присмотревшись, можно было заметить что, размеры станции все-таки растут – стремительно, прямо, как рост бамбука. Отчасти не из-за нашей скорости, но по причине ее колоссальных размеров. В космической пустоте не было никаких ориентиров, помогающих определить расстояние, но, несмотря на уже занявшую половину иллюминатора станцию, в действительности она была еще далеко. Местное чудо света, как-никак.

Чем ближе становилась станция, тем больше деталей можно было рассмотреть на гранях огромного рукотворного кристалла. Они были покрыты рытвинами и выступами, выростами и башнями, к ней, как пиявки присосались многочисленные корабли. Космический город напоминал изломанную снежинку, состоящую из связанных и нет блоков, на полированных гранях которых играли блики далекого светила. Я заметил яркую точку, проносившуюся в нескольких километрах от нас, - другой корабль спешил по своим делам. Смотреть на ионный двигатель, работающий на полной мощности и двигающий многотонный корабль без защиты почти невозможно – настолько нестерпимо ярок свет двигателей.

Сбросив скорость до черепашьей, мы продрейфовали к стыковочному узлу. Оплачивать объемный и просторный док, для нас, итак поиздержавшихся на ремонте слишком накладно. Менять или чинить поврежденный двигатель капитан решил позже, когда вся резьба на корабле вновь станет правозаходной. Повезло, что корабль вообще получилось состыковать – хорошо хоть шлюзы были более чем универсальными.

Выбравшись из корабля и пройдя через стыковочный коридор, мы попали в полностью автоматизированную зону приема гостей. Стены ее были обильно усеяны голограммами и экранами с весьма наглядными предупреждениями о местных правилах и обычаях. Немногих, но оттого очень важных. Через несколько минут, всматриваясь в отраженные громадным зеркалом строки, я даже приноровился читать их – переворачивая мысленно картинку, хватая несчастные буквы за шкирку и ставя перевернутые, подвешенные за ноги слова и строчки обратно на твердую землю. Где с ними – в моем воображении уже можно было вести дело.

Оплатив «парковку» и получив, вернее пропустив мимо ушей инструктаж, мы довольные прошли в досмотровую зону. Самое главное испытание было пройдено – наши цифровые деньги продолжали работать, хотя прохладные металлические пластины и приходилось просовывать в зеркально отображенные ящики. Но деньги – они и в перевернутом мире остались деньгами.

Затем мы прошли мимо нескольких сканеров, установленных как скрыто, так и открыто. Целью их установки, а также работы неулыбчивых секьюрити было не допустить проноса взрывчатых и отравляющих веществ неизбирательного действия, а пуще того – ядерных взрывных устройств – здесь их детектировали на раз. Таможни же, как таковой, не было. Слитки в контейнерах мы пронесли свободно, как мусор – они не могли никому навредить.

Мечи и бластеры – трудно использовать анонимно или дистанционно, поэтому они никого не интересовали, хотя повторитель бы мы сюда не пронесли. На обычное оружие охрана тоже никак не реагировала. Право на самозащиту рассматривалось как естественное. Да и что считать оружием? Многие формы жизни сами себе оружие. Многие импланты можно рассматривать как оружие. Даже защитные средства, в какой-то мере можно рассматривать как оружие. Поэтому, не имея строгих критериев, никто и не запаривался с запретом на его ношение. На «улицах», я уточню.

Проносясь по вакуумным трубам в вагонах по секторам Города, мы добрались до Биржи металлов. В ней, не задавая лишних вопросов, нас обслужил салластанец с оттопыренными ушами и обвислыми складчатыми щеками. Кожа его имела явно нездоровый вид – но то по людским стандартам. Тот ещё уродец. Взвесив все слитки на разных весах, просканировав и просветив их в десятке приборов, он озвучил нам их стоимость.

Почти три миллиона кредитов. С учетом двадцатипроцентного НДС на жернова Республики. Из них мои - почти четыреста пятьдесят тысяч. Поскольку награды меня удачно лишили за доставленный совсем не по назначению кортозис, то я с того ничего и не потерял.

Но за такой груз платины цена все равно смешная. Почти полтонны – и такие гроши. Не зря удивлялся Кейн, почему мы не взяли оплату рабами – они куда более ценный товар. Но капитан был непреклонен – рабами он сам никогда не торговал.

Если бы не издержки, то я бы уже был миллионером, но я был к этому близок. Взнос в фонд ремонта судна был неприятно высоким. Но это было честно – мы делили все доходы и расходы вместе, а не получали у Травера зарплату. Один Кейн завистливо смотрел на нас, высчитывавших, на чей счет, сколько должно прийти денег. Ему с этого дела не светило ни одного кредита. Но отработать свой долг в сто пятьдесят тысяч такими темпами он мог очень быстро. Как и умереть тоже, впрочем. Как и все мы.

– Нам нужно найти кантину, – сказал Травер, – отпраздновать такое дело.

– Может вернуться на корабль? – спросил я его. – Сделаем разворот…

– Надоело киснуть на борту, – ответил он раздраженно, – нужно разрядиться.

– А мне не на что развлекаться, – красноречиво похлопал по карманам Кейн. – У меня даже паспорта нет.

– Наличностью могу и поделиться. У меня ее целая коробка. Я так и не удосужился до сих пор ее пересчитать,– сказал я, пошарив в карманах в поисках нескольких карточек с цифровым налом. Вся разница с банковской картой в ненужности посторонних устройств для передачи средств, но эти карточки были даже удобнее резаной бумаги. Время доказало мне это.

Я провел-таки в кантине Апатроса три массовых сеанса терапии против порочной лудомании. Смог все-таки обойтись без официальной регистрации и обойти возрастную планку. Мне покорилась рулетка и еще одна необычная игра в кости, но не сердца участников лечебных сеансов. После того я не высовывал нос из корабля – мне нравится его прямизна и отсутствие переломов.

– Потом сочтемся, – кивнул он.

Народ, встреченный по пути, можно было при желании разделить на две основных группы – одни были одеты, словно разгуливали по своей собственной квартире – по-домашнему, в легкой открытой обуви. Местные. В другую многочисленную группу входили гости Города. В комбинезонах, летной форме, удобных корабельных шмотках, а то и в самых причудливых и невероятных одеяниях, или же в утилитарной броне. Но объединяло их одно – все они были при оружии. Выйти без меча на улицу – хуже, чем выйти без штанов Мы плавно обтекали друг друга, растекаясь вдоль стенок – соблюдая неписанную дистанцию. Здесь в отличие от множества иных мест имели понимание об этикете холодного оружия.

По виду части экзотов было трудно судить – откуда они. Но все они прибыли для того, чтобы что-то купить, продать или получить некие дорогие и сложные услуги, вроде медицинских и нейропротезирования. Разнообразие языков, существ и красок напоминало о вавилонском столпотворении. То, как известно, ничем дельным не закончилось, так и это не смотря на то, что длилось уже не первый век, никакого результата пока не давало. Вечное цветение не дает плодов – лишь неизбежно появляются новые цветы и облекают себя в яркие краски – прежде чем завянуть и быть выброшенными в корзину.

Я вдохнул воздух полной грудью. Нос мой, и без того чуткий, уловил целый коктейль запахов странных и отчасти мерзких. Он преследовал меня с самого корабля, но лишь сейчас я принюхался, пытаясь разобрать, чем же именно так несло. Острый нюх – отчасти проклятие, так часто встречающиеся и раздражающие запахи зачастую сводили меня с ума. Возможно, все дело было в Силе и мне это только казалось, но результат был неизменен.

– Что-то тебе не нравится? Или зубы болят? – спросил меня Травер при входе в злачное заведение. Бар, бордель, клуб, и много еще чего под одной вывеской: «инεиж wоɓ»… «Дом жизни» Большие и яркие пиктограммы у входа говорили о том, что нам придется сдать при входе оружие, нам нельзя проносить свои вещества и продукты питания. Кроме того нельзя брать с собой домашних животных и включенные камеры. Дроиды и носители цифровых оптических киберимплантов не допускаются.

Хорошо хоть, что не: «Проституткам, актерам и грязным торговцам вход воспрещен»

– Музыка, – я вымученно улыбнулся. Она и вправду была не намного легче переносима, чем зубная боль.

– Обычная, как и везде. Что-то не так?

– Как раз так. Именно самая обычная, – от клоунской натянутой улыбки самому стало неприятно.

– Мы не можем разбредаться, – сказал Кейн. – это небезопасно.

– Еще несколько заходов в места с таким музыкальным репертуаром и я буду настаивать на увеличении доли. И она неправильная… не слышите? Что-то не так с ритмом.

– Ты так многого хочешь, – сказал неодобрительно Кейн. – Будь проще.

– Лучше я буду хотеть многого, чем строить приземленные планы. Так никуда и не доберешься.

Кейна за неимением у него документов просканировали так, что нашли бы и проглоченную жвачку в желудке. Мы же просто провели паспортами на проходной. Фэйсконтроль пропустил нас, не выходя из своей будки. Все равно со всех сторон нас осматривали и изучали. Почти пристальный взгляд из камер напрягал. Я ощущал каждую из них, как нацеленный в меня ствол автомата.

Пещерный человек во мне был очень недоволен тем, что за мной следят. Всякий пристальный взгляд он рассматривал, как угрозу. Человек современный, лицемерный – сиречь дипломатический, решил смириться с тем, что это разумная плата за безопасность внутри заведения. К тому же я помню, чем это закончилось на Корусанте. И потому лучше расслабиться. Как там, у сертифицированных носителей световых мечей? Нет эмоций – есть покой.

Я оглянулся по сторонам, отмечая несколько прекрасных созданий, апсар, танцующих в свете ламп. По ним не было понятно – то ли они полностью обнажены, одеты ли в практически прозрачные одежды. Или же их тела покрыты цветными светящимися татуировками. То ли все это вместе.

Добравшись до барной стойки, я встретился взглядом с мужчиной в черном, щегольском костюме. Воротник стойкой и повязанная на шее лента, на вроде бабочки, или галстука. На груди серебристой змейкой свернулась цепочка аминокислот – стилизованный знак какой-то корпорации, а под ней была подпись: «иʞинɐхǝwоиƍ и иʞиɯǝнǝɹ ʁиdɯɔʎɓни» . Левозакрученная ДНК – отметил я между делом. В его бокале плескалось некрепкое вино – он ценил свой рассудок. Понял я это только потому, что заказал тоже самое. Хотя на вкус оно и оказалось редкой дрянью.

Он всмотрелся в мои глаза и на лице его отобразился нездоровый интерес. Затем, ни кому не обращаясь, он начал бубнить под нос какие-то медицинские термины, мне показалось, что названия белков.

– Извините, молодой человек, а где вы приобрели такие глаза? – затем удивил он меня бестактным вопросом. Словно бы это была некая модная рубашка.

– Да всегда были такие – недоуменно сказал я.

– Но кто то-же вам их сделал такими, верно? – сказал он, примирительно улыбаясь.

– Возможно. Но полагаю тому виной естественный отбор.

– Уж извини, но это неестественный отбор, – вновь улыбнулся он – Люди лишены возможности хорошо видеть в темноте. И не просто так. Но у вас явно не только ночное зрение, уж извините, но я просканировал вашу сетчатку. Первый раз такое вижу.

– А с чего ты взял, что я человек? – я показал то, что должно впечатлить любого дантиста. И что обычно скрывал от любопытных взглядов – все восемь моих клыков.

– Не так уж и важно, к какой из ветвей человечества ты относишься, – отмахнулся он. – Ни у кого из них нет такого зрения, как у тебя. Цвет, глубина, светимость… И я, как специалист, отвечающий за зрение, очень этим заинтересован. У тебя там не просто люциферин или гуанин, – глубокомысленно сказал он, заглядывая мне в глаза. С явно нездоровым интересом.

– Чего? Это, надеюсь, не заразно?

– Не, что ты, – он рассмеялся, – это такой фермент на внутренней поверхности твоих глазных яблок. Как у фелинкса. От того они у тебя в темноте и светятся. Но у тебя не только он.

– Я понял. Нет, у меня всегда так было.

– Это-то мне и интересно. Ты не поверишь, как сложно вмешиваться в строение человека. Такая сложная система. И сделать такие глаза у моих коллег пока не выходит, – с сожалением сказал он. – И если бы кто-то смог, то, несомненно, раструбил бы повсюду о своем успехе. На этом можно неплохо подняться, ты же понимаешь меня?

– Не совсем. Я нездешний, возможно я что-то не знаю?

– Скажи прямо, твой контракт препятствует тому, чтобы ты раскрыл твоего первичного генетического корректора, – он сделал вид, что ему надоело мое притворство

– Нет никакого контракта. Я никому ничего не должен кроме самого себя.

– Тогда какие биомеханики сотворили это? – не отставал он. – Возможно, поработали вторичники? Это куда более простое занятие, не то, что моя работа.

– Я таким родился, – несколько исказил я правду.

– Твоя уклончивость весьма впечатляюща. Значит, ты был выращен в естественной человеческой матке. Только-то и всего. Но какой мастер собирал твой генотип?

– Это наследственное, – сказал я и понял, что ляпнул это зря. По его взбесившемуся эмоциональному фону можно было сказать, что теперь он от меня не отстанет.

– Проблемы? – подошел Кейн. Перед выходом из корабля он начисто выбрился, и на свет проступили жесткие и угловатые черты лица, смягченные ранее слоем щетины. Он умел выглядеть опасно.

– Никаких, – сказал я ему. – У нас почти научный диспут.

– Я смотрю за вами, – сказал он и ушел.

– Весьма впечатляющий образец, – сказал, смотря ему вслед генетик.

– Интересный подход к людям, – заметил я.

– Профессиональное, знаете ли. Видите вон ту самочку?

Я посмотрев в ту сторону в которую он указывал. Симпатичная девчонка в мини вертела задницей перед каким-то мужиком. Судя по всему набивала ей цену.

– Ага, – кивнул я.

– Что можешь о ней сказать?

– Симпатичная, хотя не в моем вкусе. Пердак слишком велик.

– Точное описание, – я заставил его улыбнуться. – Я могу написать тебе, какой баланс гормонов и какие активные аллели отвечают за ее пятую точку. Хотя это и не мой профиль. Более того, какой-то генетик их так и собирал.

– То есть можно сконструировать человека? – немного удивился я.

– Скорее собрать его из тех частей, что есть в распоряжении генетика.

– А она?

– Несомненно, сконструирована, как ты выразился. У нас целый отдел специализируется на девочках для удовольствия.

– Это законно? – я озвучил первую мысль, пришедшую в голову.

– В этом городе да. Обычно правительства запрещают все, что можно, связанное с нашей работой, – удрученно сказал он.

– Не удивлен, – злорадно оскалился я.

– Жил в консервативных регионах? Вижу, что да. В таких обычно только физлица могут заказывать у нас детей. И то, связанные административно-репродуктивным договором и зачастую только из своего генного материала. И их еще заставляют зачастую рожать лично. Вот это варварство, – он высокомерно рассмеялся.

– Каким-каким договором?

– Ох. Ты точно из мест удаленных от этого замечательного города. Я теперь чувствую себя просто обязанным просветить тебя во всех вопросах относительно генной инженерии. Это мой долг. Как сотрудника ИБГ, и как человека заинтересованного, – тип, будучи в легком подпитии был не прочь поболтать. Я же был готов его выслушать.

– Я рад, что кто-то хочет за это взяться. Я и так недавно узнал о существовании Республики. Так что прошу не ставить мне в вину мое непонимание.

– Я и не думал. А насчет договора. Это, выражаясь языком первого кодекса, брак. Точнее традиционный брак – это одна из многих форм этого документика. Жить по кодексу хорошо тем, что никто не навязывает сверху, как нам всем взаимодействовать с противоположенным или нет полом. Или с несколькими, хе-хе противоположного пола гражданами.

– Оценил, – охарактеризовал я свое отношение.

– Знаешь же историю этого кодекса, да?

– Нет. Не успел еще прочитать. Что-то уходящее корнями в глубокую древность.

– Когда его создавали, никому и в голову не пришла мысль, что по нему кто-то будет жить. Он вообще для межгосударственных взаимоотношений придуман. Разумеется, государства не вступают в половые отношения! Но оказалась, что любое взаимодействие между физическими или юридическими лицами можно представить как договор. Всего несколько начальных правил игры. Чем меньше – тем надежнее система. И законы в таком случае в несуразно огромных количествах не нужны. Просто достаточно сказать, вы подписали, да? Будьте добры исполнять.

– Очень удобная система, – то, что она могла включать кабальные договоры и, по сути, рабство не делало ее, на мой взгляд, автоматически безобразной, – а эти девочки для удовольствий обязаны заниматься проституцией?

– Нет, они, безусловно, не обязаны подписывать ни с кем контракт. Никто их не вынуждает – они же свободные разумные. Они не могут никому принадлежать, корпорация, вырастившая их, является для них только опекуном.

– И как часто это бывает?

– Никогда, – он рассмеялся. – У этих самок двухзначный коэффициент интеллекта, а все, что они умеют это ублажать самцов. И очень качественно кстати. Рекомендую, как производитель. Они успешно компенсируют свой интеллектуальный уровень социальными навыками и природными данными. Им предлагают крайне заманчивый контракт с расширенной медицинской страховкой, формированием пенсионных накоплений и прочее. Они никогда не отказываются.

Действительно, генетика - продажная девка империализма, - решил я.

– В некотором смысле их лишили выбора с самого начала, – заметил я неодобрительно.

– Ни у кого из нас нет полного выбора, чем заняться. Я вот родился мужчиной, и у меня нет возможности заниматься многими делами, вроде проституции. Хотя если подумать… нет, это не по мне. – он улыбнулся. – И я благодарен моим родителям, за то, что они провели глубокую генную коррекцию, когда делали меня. Даже знаю, что собирали меня из очень богатой выборки. Поэтому можешь считать, что у меня более двух генетических родителей. И поэтому у меня все в порядке с головой, я не являюсь носителем наследственных заболеваний или не склонен к раннему облысению или полноте. И родители мои работали на ИБГ, - он гордо поправил значок, – поэтому я имел преференции при трудоустройстве. Был ли у меня выбор?

– Несомненно, был. У тебя же не двухзначный коэффициент интеллекта, – фыркнул я.

– Да, конечно. Но представь себе проститутку, которая умнее тебя?

– Я совсем не прочь вступить в связь с такой женщиной, но проститутку… Ты прав, деньги им платят не за работу головой, хотя...

– Многие считают это аморальным, – сказал, соглашаясь со мной генетик. – А я считаю вполне справедливым. Мы, генетики-практики, окружаем себя и весь мир красотой и любовью. Спрос создает предложение, его удовлетворяют. Более того, при этом все счастливы.

– А феминистки? Уж они-то точно не будут счастливы такой практикой, – вспомнил я и о тех, кто безуспешно борется с половым отбором, как Дон Кихот с ветряными мельницами. Потому что даже достигнув успехов на поле мемов гены им так просто не перекроить. Лицо же моего визави скривилось, словно он хлебнул лимонного сока.

– Всегда есть девианты, но их девиации безынтересны всем до тех пор, пока они не пытаются перекроить под них весь прочий мир. Бывает, гибкая структура нашего сознания гнется под действием их пиар-акций, или, чуя выгоду даже сама приспосабливается к тому, что ранее было отклонениями. Мода…Все это понятно.

Эти же, феминистки пытаются изменить мир, причем уже так долго, что боюсь, у них нет никаких шансов. Кроме как заняться почкованием. И мы готовы предложить им такие услуги, за деньги, разумеется, – загоготал мой собеседник. – Они пытаются побороть настолько фундаментальные зависимости и законы мира, что это даже не смешно. Одновременно хотят занять чье-то место и вместе с тем не желают обретать тех свойств, благодаря которым эти места как раз и занимаются.

– Отчасти с этим я согласен, – кивнул я. – В целом на уровне закономерностей все так, но я лично не отрицаю того, что сам принадлежу в некотором смысле к привилегированному классу. И потому отношусь к этому спокойно. Но никогда не осуждаю и тех, кто пытается что-то изменить.

– Но ведь привилегированный он не просто так? – уцепился за слово мой собеседник. – И привилегии не всегда приятные. И не каждому они нужны и не каждый готов за них платить назначенную цену, но я думаю, что это тема скучная. Пусть о проблемах галдят те, для кого они таковыми и являются.

– А как же комиссия по генетике и воспроизводству? Насколько я помню, есть в Республике такая структура, – вспомнил я о сторонниках запретительных мер. – Они в отличие от многих имеют вполне реальные рычаги для давления на вас.

– Она нас сильно ограничивает, – с сожалением сказал генетик. – В первую очередь тем, что следит за естественностью наших образцов.

– Что они под этим понимают? Уж очень это слово расплывчатое. «Естественность».

– Принятие их в обществе, и самое важное возможность иметь здоровое потомство без нашего вмешательства.

– По-моему эта мера может иметь смысл. Особенно военный. Всегда стоит подумать о запасных путях. Сжечь за собой мосты всегда успеется.

– Не все с вами согласятся, – прищурился мой собеседник. – Многие считают, что дальнейшая эволюция должна быть рукотворной и это позволит нам достичь небывалых высот в развитии, умственных и творческих возможностях талантах. А эти традиции сковывают нас, сдерживая развитие прикладной генетики, как науки и вообще биологического вида как такового.

– Ты меня почти убедил. Но только почти. Продолжай, – заинтересовался я.

– Это могло бы существенно поднять среднюю продолжительность жизни в первую очередь. От наших средних ста пятидесяти до, скажем, трехсот для начала. Хотя есть загвоздка - нейроны те еще скряги. Не любят делиться.

– А это дорого? Все эти действия? – спросил я, раздумывая, всем ли перепадет от таких достижений.

– Глубокая генная коррекция около миллиона кредитов. Но это вторичное вмешательство – оно всегда дороже. Выращивание в искусственной матке всего девяносто тысяч кредитов. Для оптовиков скидки. Это очень просто, на конвейер поставлено. Любой медик скажет, что это более полезно для плода, чем развитие в утробе несчастной женщины подверженной стрессам, неправильно при этом питающейся, или имеющей при этом не всегда удачный и оптимальный гормональный баланс. Да и риск внутриутробных патологий существует. Здесь же он исключен.

– Спорим, есть те, кто считают, что эти исследования куплены, а плоду нужна забота и материнская любовь? – ухмыльнулся я, допив кислятины из бокала, и попросил налить бармена простого раствора спирта с водой.

– Заведомо проигрышное пари. – всплеснул руками мой собеседник. – Хватает этих непросвещенных граждан, которые не понимают, что эмоции это в первую очередь химия. Даже тут искусственная матка лучше человеческой. «Натуральное – это лучшее!» Только идиоты в это верят. – покачал он головой

– Ага, природа это тот еще идеал, – поддакнул я.

– Если все должно происходить, как в природе, то пусть и рожают вообще без медицинской помощи. А окситоцин можно и в таблетках скушать. Впрочем, людям всегда нужно что-то сакральное - но когда его лепят из того, что прекрасно изучено и давно препарировано скальпелем науки, это выглядит забавно, – вино совсем развязало генетику язык.

– Все свое существование, как разумный вид, расширяем свои возможности за счет науки и инструментов. И давно уже не охотимся на крупных животных, или не взрыхляем землю мотыгой, чтобы добыть хлеб насущный, – растекся я мысью по древу, – И если можно создать инструменты для иных целей, то почему бы и нет? – не стал я спорить с очевидным. – Я тут подумал и пришел к выводу, что если вам развязать руки, то правящие и привилегированные классы и низы вашими стараниями превратятся в два разных биологических вида. Это как, людей не пугает?

– Я и так, между нами говоря, считаю, что они уже давно если не два разных вида, то две различных популяции точно. Но да, делайте, что хотите, но пусть плоды ваших усилий не сильно отличаются от рядовых граждан! Вот что нам все время говорят, – сказал он раздраженно. – И ведь там, на верху, сидят такие же кретины с такими же навязанными своим же обществом стереотипами. Причем чем выше, тем все сильнее они отражают общественные заблуждения. Увы – власть требует хороших коммуникативных навыков, а они в свою очередь делают их носителя уязвимыми к культурному маразму.

Я с ним не был согласен – особенно по поводу естественности. Это было вполне обоснованное требование. Но я не работал в его отделе и не мог судить насколько это им мешает. Судя по тому. как его это злило – мешало сильно.

– Сюда не заявляются, время от времени религиозные террористы? С помощью божественных детонаций бороться со скверной? – вспомнил я и о братьях наших меньших.

Он заливисто рассмеялся. Я смеялся вместе с ним до тех пор, пока не заболели ребра.

– Бывает, и заявляются, – хмыкнул он. – И протестующие тоже прибывают. Хотя, что мешает протестовать им у себя дома? Где они и устанавливают правила такие, какие им нравятся. Нет! Они грузятся на пассажирские лайнеры и устраивают беспорядки тут! Их лупцуют дубинками и выгоняют отсюда, конечно. Жаль, что не в открытый космос.

– Но у себя же они имеют другие, более строгие законы?

– Конечно. Более отсталые законы, точнее. Просто это те нищеброды, которым не по карману оплатить услуги здешних генных инженеров, и которые возмущены тем, что люди обеспеченные летают сюда по своим делам. В отличие от них, – сказал злорадно генетик.

– А если они запретят летать сюда? – продолжил я привычную для известных реалий цепочку.

– Как?! – воскликнул он, всплеснув руками. – Можно сколько угодно запрещать въезд, но выезд нет, это же Республика, в конце концов.

Он заказал еще вина, какой-то очень дорогой марки. Из тех, которые были выращены из настоящих плодов, а не являлись смесью химических соединений, идеально имитировавших напиток естественного происхождения. Хотя на вкус и цвет разницы не заметит ни один сомелье, настолько хороши химики далекой, разница была в цене. И ощутима. Я же, принюхавшись, продолжил пить чистый спиртовой раствор – я начал догадываться в чем дело. Да и будь с моей биохимией сейчас все в порядке, я бы не стал покупать такие статусные вещи. Мой визави, конечно, весь такой прорывной, но все равно в мейнстриме. Только другом.

– Интересно экономика Республики работает, – сказал я, сменив тему.

– И что в ней такого интересного»?– спросил он.

– Доля сферы услуг. Причем далеко не самых нужных и важных. Она каким-то образом доходит до девяноста пяти процентов.

– Один промышленник или высокопоставленный инженер может производить так много продукции, что ему хватит на сто жизней вперед. Крайне высокопроизводительные технологии, знаешь ли. И что ему с этим делать? Правильно, продать тысячам потребителей. Так он получит огромный доход. Расходы его, в первую очередь, это налоги и акцизы. Огромные. Оплатив их, ту прибыль, что у него осталась, он тащит в бар. Пьет супердорогой виски и кушает языки рикрита в соусе из Десевро… Потом трахает элитную проститутку, выращенную в нашей корпорации с идеальными пропорциями и горячую, как вулкан. Делая это на диване из натуральной кожи, само собой. В итоге все его доходы спускаются на ступень потребления ниже. С известной долей, которую отчисляют государствам на каждом этапе. Так-то, все сливки снимают владельцы компаний и менеджеры верхнего звена. Но суть та же.

– А если он женат? – оборвал я его.

– Тем более! – воскликнул мой собеседник, – его жена найдет, куда потратить все его деньги. Не знаешь, куда их деть – заведи жену или любовницу!

– Или заключить договор, которые определяет твои отношения, как тебе угодно, – предложил я. – И что дальше?

– Те, кто его обслужил, идут тратить их аналогичным образом. Создавая условия для выплаты налогов. Вот и набегает такой процент сферы услуг. Все элементарно, парень.

– А те, кто не пристроились к этой пирамиде. Точно! Пособики, вот туда и идут эти огромные налоги. Да?

– Еще на копов и Флот. И для работы правительства. Чтобы крутились его шестерни их надо обильно поливать смазкой из кредитов. И надо же еще преодолевать трение, зовущееся коррупцией?

– И в итоге все крутится вокруг удовлетворения половых потребностей и потакания желудку, – сказал я разочарованно. Впрочем, я давно разочаровался в человечестве.

– Есть еще салоны красоты, театр, кино, туризм – начал перечислять генетик. – Высокоинтеллектуальные способы потратить деньги, если тебя не устраивают куда более простые. Но окунуться сюда тоже бывает интересно.

А ведь он именно генетик. Не биомеханик, биомеханика – искусство вмешательства в работу и долгосрочное изменение биологической структуры уже сформированных живых организмов. То, что он назвал вторичным вмешательством. Генная коррекция групп и наборов клеток, перестройка отдельных органов. - немного другой бизнес. Достаточно элитарный даже по сравнению с их работой. По мне так вкладывать деньги в себя, - биомеханику и киберпротезирование интереснее, чем строить трехэтажные особняки. Хотя мне до сих пор было непонятно, как можно встраивать различные предметы искусственного происхождения в свое тело. Но это было не интеллектуальное неприятие, а скорее дело привычки.

– Так вращается маховик экономики. Безудержное потребление, как двигатель, – сказал я поморщившись.

– Восславь его. Без него бы экономика зачахла. Все бы сидели у себя на планетах и медитировали. Слава же чревоугодию и безудержному сношению! – громко провозгласил он тост и поднял бокал. Я, разумеется, поддержал его.

– Возвращаясь к твоим глазам, если ты еще не забыл. Не думаешь же ты, что я о них забыл?

– Я помню, – кивнул я.

– Это точно не продукт биомеханики? – задал он вопрос.

– Нет.

– И это наследуется, да?

– Да, – я решил не знакомить его с особенностями моего появления в этом мире.

– Знаешь ты или нет, но человеческий генотип – это та еще куча мусора, стихийная помойка, щедро наваленная рукой естественного отбора. Причем бросалось туда только то, что было под рукой, поскольку матушка-природа имеет привычку шарить вслепую. И если кажется, что в этой куче что-то может лежать на самой поверхности – вроде устройства зрения, то это большое заблуждением. В действительности цепочки эти могут лежать в самом основании, и просто так их не поменяешь – стоит их выдернуть и заменить на что другое, как зашевелится вся куча. И последствия этого «шевеления» будут непредсказуемыми - куча может разом взять и обрушиться. Знаешь, как связан характер человека и цвет его глаз? Длина мизинца и склонность ко лжи? Мы знаем - но не всегда понимаем почему. Однако же то, что в этой куче все сцеплено со всем - факт.

Одно дело поменять что-то в уже слежавшейся куче – то есть в уже сформированном организме. Там это делать легко и просто. Но когда задача состоит в том, чтобы заложить некие необычные свойства до того, как он начнет своё развитие, все становится на порядки сложнее. Намерено заложить в генотип изменения с целью получить в ходе онтогенеза заведомо спрогнозированный и ожидаемый фенотип, выражаясь яснее. Наши возможности в этом ограниченны – моделирование ущербно, а последствия экспериментов непредсказуемы. Потому я и говорю, что работаем мы с известными и проверенными схемами. Но не потому, что такие тупые – наши методики жестко ограничены.

Тут я вспоминаю арканианцев и их гениальные достижения в генетике – они не просто тасовали известный набор генов, а творили, как настоящие художники. Путем проб и ошибок. Правда, только до того печального для науки момента, когда их познакомили с таким словосочетанием, как «научная этика». Теперь они вынужденно работают также как все и мы – копаются в известном наборе.

– Печально это, – сказал я. – Для вас.

– И потому ты должен понимать, почему я так обрадовался, когда увидел, что базовый набор можно расширить. Конечно, желательна целая популяция с уникальным набором мутаций, чтобы понять, как их можно безопасно использовать. Безопасно… Нет, все таки я отчасти понимаю арканианцев с их пониманием безопасности. Безопасности только для самого генетика!

– И этот новый элемент базового набора это я? – спросил я его. Мне такая роль не импонировала.

– Точно. Ты целый кладезь генетической информации, – он потер руки друг об друга в предвкушении. – Тебя можно изучать всю жизнь, и ты не будешь иметь нехватки в кредитах очень и очень долго. Если ты просто захочешь заработать миллион-другой кредитов, то зайди в нашу контору и сдай генный материал, – он дал мне визитку. – Ты, конечно, можешь обратиться к нашим конкурентам, но я гарантирую, что у нас тебе дадут больше.

Он, должно быть, уже представлял, какую премию ему дадут в таком случае. Я в свою очередь, позволил витать ему в его грезах, не сообщая своего мнения о таком способе заработка.

– Я подумаю над этим, – не стал я его разочаровывать.

На визитке было написано: «генный инженер первой категории Клай Хорен».

– Заходи в любое время, – добродушно проводил он меня.

Я еще раз присмотрелся с местной фауне. Забавно, что создание синтетических проституток – репликантов, говоря иначе дроидов, внешне не отличимых от человека, запрещено, а выращивать людей для этих целей считается более этичным. Уточнив, сколько мы еще здесь пробудем, я пошел искать этих пробирочных легкодоступных красавиц.

Нашел я их вверху и, облегчив кошелек на пару тысяч кредитов, оценил качество работы коллег Пигмалиона на отлично. Едва найдя силы спуститься вниз, я направился в зал игровых автоматов.

На первом этаже стояли игровые автоматы и автоматы по продаже различных напитков и веществ.

Там я отбил затраты на паре одноруких бандитов одновременно. Пусть они и исключают саму вероятность выиграть, но почему бы не хакнуть систему? Травер, подойдя, взял меня за плечо и сказал проникновенно:

– Не будем более испытывать удачу и прекратим шпилить, лады? Снимай свои кредиты в кассе и пошли. А то тебя скоро перестанут пускать в любое заведение Галактики, где играют.

– Я возвращаю баланс в этот мир. Если эти автоматы вернут хотя бы часть заключенного, то мы утонем в фишках.

– Но выбить подряд три ягодки, это не очень разумно, ага?

– Ладно, буду в будущем для разнообразия проигрывать, – сдался я.

– И не выигрывай у автоматов в будущем. Это слишком нагло. Лучше сорви банк в саббак. Это воспринимается намного проще. В следующий раз я оттаскаю тебя за уши, если ты направишься в зал с автоматами, понял?!

– Понял, – воспитывать он меня будет!

– Что этот хлыщ хотел от тебя? – спросил Кейн, когда я блаженно вернулся за столик – рекламировал услуги своей корпорации?

Он тоже прогулялся наверх – в залы блаженства, где задержался очень надолго – судя по всему в шахте ему было не до физических проявлений любви. Причем так эти «залы» и были обозначены на пожарной эвакуационной схеме. Моя слабость – не могу пройти мимо таких штук, не найдя пару-тройку нарушений. Не встречал в жизни еще ни одного здания, где бы их не было. Благо тут она цифровая и ее можно открыть на планшете.

– Предложил миллион кредитов за генный материал, – ляпнул я, не подумав. Однако генетик был прав – девчонки действительно были горячими, как вулкан. И явно получали специальное образование. И потому я все еще не мог сосредоточиться.

– Бля. Ну почему так везет не мне? – сказал Кейн. – пару раз подрочить, сдать кровь и получить за это миллион. Спорим, что тебя при этом обслужит одна из этих их выведенных в пробирке кукол?

– У меня плохие новости, Кейн. – сказал я осторожно. – Я разобрался, что же не так со вкусами и запахами.

– В чем дело? – спросила Нейла. – Я тоже ничего не пойму.

Я глянул в меню и в очередной раз поразился умению Травера выбирать «дешевые» места. Грудастая официантка принесла заказ – сопровождая репульсорную платформу. Причем с какими-то непонятными «извинениями». Стоило Кейну откинуть крышку с жаркого, как я учуял ужасную вонь. Омерзительную настолько, что меня чуть не стошнило на месте. Как будто что-то огромное выбросило неделю назад на берег моря и оно все еще разлагалось. Десантник поспешил закрыть крышку.

– Блять! – его глаза налились кровью, лицо покраснело, затем он встал из за стола. – Я сейчас найду повара, оторву его кривые ручки и затолкаю их ему в его раздолбаную задницу! Этот гнойный пидор издевается надо мной! Уже второй раз приносят какое-то говно! Второй раз!

– Я бы не стал это делать, – заметил я.

– И почему же? – он угрожающе навис надо мной. – Почему это я должен слушать тебя? Какого хера ты мне что-то указываешь? А?!

– Вся здешняя еда для нас бесполезна. А возможно даже ядовита. Чистый спирт вроде ничего, но за остальное я ничего сказать не могу. Дело в том, что простой поворот был совершен не только на внешнем уровне, но и на внутреннем, – начал я объяснять, не обращая внимания на то, насколько разозлился Кейн. – Когда отражение объекта в идеальном плоском зеркале отличается от самого объекта – такое его свойство называют хиральностью. И нас это тоже касается, поскольку почти все биомолекулы имеют такие свойства. А мы из них состоим.

– Иначе говоря, нам не стоит здесь ничего пить и есть, – сказала твилечка.

– Именно так, – спокойно кивнул я. – Химия, кратко говоря, наша несовместима с этим зазеркальем.

– Ну и дерьмо же! А я уже набрался этой гадости, – рявкнул Кейн, разбив о стену пустую стопку. – И ты мне этого не сказал, да? – надвинулся он на меня. – Развлекаешься со шлюхами… Приходишь не торопясь сюда, вальяжно читаешь мне лекции…Ах ты ж ублюдок!

После чего он, схватил меня за грудки, явно намереваясь вытрясти всю душу. Ноги мои мигом повисли в воздухе – он оторвал меня от земли.

– Пусти! – крикнул я, стиснутый его широкими руками, но вместо этого был брошен в сторону, налетев спиной на чей-то столик. Затем, несмотря на всю свою подвижность, получил по лицу.

Я не намеревался драться с ним, но другого выхода не оставалось. Я уже вооружился стулом, как внезапно нас окружили вышибалы, прервав стремительно развивающийся мордобой.

– Проблемы? – навис над нами очередной бугай.

Программа в голове такая что ли – нависать над всеми, кто тебя ниже? Целая пилорама в костюме, а не человек! Таких, наверно, тоже выводят в пробирке. Тяжелые, надбровные дуги, квадратный подбородок. Кулаки как молоты. Должно быть, в нем сконцентрировали все остатки от неандертальца, какие только нашли в генах у людей.

– Небольшая неурядица, – примирительно сказал я, потирая саднившую скулу. Оглянулся на Кейна – от неразумных действий его крепко удерживали твилеки, ухватив за плечи.

– Тогда выясняйте ее в другом месте! – рявкнул этот бугай на нас.

С ним было трудно спорить, и мы поспешно ретировались из этого заведения широкого профиля. Кейн все еще недобро косился на меня, но, кажется, немного остыл. Тем более за ним следил капитан, предупреждая любые посягательства на целостность моей головы.

– Нашли повод подраться! – зашипела на Кейна Нейла.

– А нехер с таким умным видом было мне лечить про химию! – не преминул обвинить меня Кейн.

– Я всего лишь хотел спокойно донести до тебя информацию, – огрызнулся я. – Я не виноват, что ты сначала размахиваешь руками, а потом думаешь.

– Нет! Я все правильно сделал. В следующий раз ты будешь говорить, как все нормальные люди, а не выебываться!

– Угомонились все! – гаркнул Травер. – Мы одна команда, а не груда головорезов, не способных поделить добычу. Понятно?

– Ладно. Как хочешь, капитан Травер, – пробурчал Кейн.

– Капитан Травер Последний, – уточнил твилек. Что-то в этом «последнем» было, и вовсе не байки про вывоз запоздалых пассажиров с пиратской базы. Вовсе не это

– Ладно, Травер Последний.

– Нам нужно возвращаться на борт – сказал тот в ответ.

Вагон-капсула вывезла нас из района Кадмий-118 через район Индий-118 в Олово-118. Тут была вся таблица Менделеева. И даже чуть больше. Затем мы, заплутали в каком-то из старых и полузапущенных секторов, к которому и была пристыкована Счастливая шлюха.

Я же на ходу занимался прогнозами и предсказаниями.

– У тебя были те антиалкогольные таблетки? – спросил я его, понимая, что намечается что-то поганое.

– Еще пачка с собой, зачем тебе?

– Жить хочу. И сейчас находиться в состоянии алкогольного опьянения может быть смертельно опасно.

– Я что, зря пил, чтобы потом жрать эту гадость? – сказал Травер.

– Как хочешь, но чует моя жопа, что скоро будет нечто неприятное, – я протолкнул по пищеводу одну такую таблетку. Спустя минуту гул в голове сменяется на боль. Но рука стала тверже. Удар по печени, но меньший, чем сам несвязанный алкоголь и продукты его распада.

Травер, посмотрев на меня, тоже проглотил таблетку. За ним последовала Нейла.

– И что же волшебного в твоей жопе, Олег? – спросил меня Кейн.

– О! Она умеет чудодейственно находить неприятности, но так как она все-таки часть меня, то дает сигнал об их приближении. И это именно такой случай, – пояснил я ему.

– Это достаточно точный прибор, Кейн, – сказала Нейла.

Он, оглянувшись на команду, проглотил сразу пару таблеток.

– Если я сделал это зря, то твой прибор пострадает, – сказал он это мне как непреложный факт.

Травер торопливо вел нас через шумные районы и через полупустые коридоры, где скитались лишь тени и не заглядывал пытливый взор голокамер.

– Приготовьтесь, прибор дает тревогу! – сказал я. Нет бы раньше – подумал я про себя.

Погас свет, в конце коридора показались шесть человеческих фигур, едва различимые тени приближались к нам. Я моргнул, привыкая к темноте. У твилеков вообще есть инфракрасное зрение, им хорошо. А у Кейна ПНВ. Надеюсь, он про него вспомнил.

Холодный метал тихо покинул ножны. В предвкушении кровопролития закружилась Сила. Я крепко сжал рукоять меча, затем достал левой рукой бластер.

Ника, порождение первобытного ужаса, сестра Насилия, будь же с нами! Хотя бы сегодня. Не оставляй нас!

Я рывком оглянулся, - со спины приближалось еще четверо.

– Бросьте оружие, и никто не пострадает!!! – крикнул один из приближавшихся во всеоружасе головорезов.

– Кейн, Олег, в авангард! Я с Нейлой прикрою сзади, – сказал скороговоркой Травер.

Нам под ноги покатилась круглая граната

– Светошум! – заорал Кейн. Я послушно закрыл веки. После того, как я открыл глаза, передо мной все еще висело слепяще-яркое гало, но все же я не был ослеплен. Немногие и бесполезные осколки принял на себя щит. Активные наушники не дали оглушить меня, но почему-то сдохли, сделав мир неожиданно тихим.

Я, переглянувшись с Кейном, встал в позицию. Он поднял клинок на уровень плеч и направил его острием к противнику. Загудели виброгенераторы, подготавливая оружие к убийству.

– Копье! – крикнул он и поднял клинок над головой, почти задевая им потолок. Я едва его расслышал, но понял ясно.

Присмотревшись, я, увидел во мраке типа с телескопической пикой. Кровь прильнула к голове, сердце забилось чаще. В узком коридоре не развернуться, а противников много.

Приближающиеся не делали поспешных движений и подходили к нам размеренным шагом, надеясь задавить числом. Взвизгнул бластер Травера, я тоже нажал несколько раз на гашетку, но не успел высадить и части обоймы, - нападающие бросились на нас. Я, размахнувшись, швырнул как камень тяжелый бластер в лицо приближающемуся врагу, затем перехватил рукоять сабли обеими руками.

Первый противник решил нанести косой рубящий удар. Резко, без сильного замаха, - он хорош в любом деле кроме фехтования. Руки отреагировали сами собой, вколоченным Нейлой на тренировках движением отводя клинок противника кругообразным движением в сторону и сразу же нанося удар по рукам. Я заорал как дикарь, скорее стараясь прогнать свой собственный страх, чем напугать противника. Тишину прорезали истошные крики и брань. Второй удар без усилия грубо прошелся в корпус безрукого калеки. В лицо брызнула кровь. Справа от меня полетел плотный сноп искр, - встретились мечи Кейна и еще чей-то. Я присел, шатнувшись, как пьяный в сторону, пропуская распрямившиеся как удочка раздвижное копье в сторону. Оно слегка изогнулось как живое, распарывая полу плаща, едва не достав меня своим подвижным острием.

Это мгновенное движение было совершенно актуатором копья, не требуя никаких усилий со стороны лентяя - его владельца. Не дожидаясь, пока он еще раз спустит смертоносный механизм устройства, насадив меня на этот механический перфоратор, я со всех сил c протягом ударил по пике, отсекая ее наконечник. Непрочная же хрень, все-таки! Державший ее решил отшатнуться и развернуть копье противоположным заостренным концом, но не успел – вырвавшись вперед, я раздробил виброклинком его череп, рассекая кости лица и подбородка. Как подкошенный, он рухнул наземь.

Одной Силе ведомо как, но я успел увернуться от выпада следующего противника. Тонкий прутик рапиры едва не наколол меня, как жука на булавку.

Я сделал шаг назад, даже не представляя себе, как сблизиться с ним, не будучи проткнутым. Взмах рапиры оцарапал мне ногу, мелочь, но неприятно. Проклятье!

Кейн, рубившийся рядом, не был мастером дуэли, но в неразберихе боя он двигался как бог войны, ломая руки и раскрывая богатый внутренний мир нападавших. Разрубив, как свиней на бойне двоих он ожесточенно рубился с третьим своим противником. Я же остался с нападающим, вооруженным рапирой один на один.

Лицо его было прикрыто маской и не читалось совершенно, мутные стекла не давали взглянуть ему в глаза. Он молча прощупал мою оборону двумя молниеносными выпадами в горло и грудь, которые я с огромным трудом отвел в сторону. Энергии его легкого оружия не хватало, чтобы противостоять моим ударам по его клинку, но он, пользуясь преимуществом в скорости, ускользал от меня. Идти в серьезную атаку я опасался из-за того, что это было слишком опасно. Его ответный рипост[3] проткнул бы меня. Сила без умолку кричала о смертельной опасности. Я, как ужаленный, отпрыгивал и отскакивал от его выпадов. Едва не наткнувшись на спину Травера, все еще звеневшего своим мечом.

Длины моего клинка не хватало, чтобы достать его, а удары по рапире не приносили толку, - буквально пританцовывающий противник, шутя, гасил их силу и отводил в сторону, а высекаемые из его оружия куцые искры не грозили ему его потерей. Любой серьезный замах закончился бы моей смертью и я был вынужден играть по навязанным им правилам, - скоростным тычкам и быстрым выпадам. И в панике, не зная что и делать, я проигрывал.

Набравшись смелости, я резко присел и рванул вперед, пытаясь в клинче достать его клинком и отпихивая вверх его рапиру ладонью, защищенной перчаткой, но он резко выдернул из ножен обратным хватом дагу, и глубоко рассек мою левую руку.

Расчетливый взгляд в упор – и я отшатываюсь от удара коротким клинком.

Взмах рапиры – и ее граненый наконечник едва не вспорол мне горло. Блять, больно! Царапина или смертельное ранение – я даже не понял этого. Некогда.

Если бы не моя реакция и подсказка Силы, я был бы уже мертв.

Я неловко удерживал саблю одной правой рукой. Мой соперник видя, что я ранен и в неудобном положении решил немедля закончить дело. Быстрый выпад, и я не в силах его отвести нелепо уставился на собственную грудь, проткнутую рапирой.

Он бы наверняка добил меня, но, не успев нанести еще один удар, был рассечен надвое ударом Кейна. Вместо того чтобы заниматься своим противником он прикончил отвлекшегося моего. Затем он проткнул и своего.

Ноги мои подкосились и я упал. Слушая стоны и хрипы умирающих, я лежал в луже собственной крови, смешивавшейся с потоком кровищи хлещущей из разделанного рапириста. Неверяще я смотрел на ладонь, заляпанную собственной кровью. Почти черная, густая жидкость. Я апатично смотрел, как она капает с пальцев.

В груди клокотало, каждый вздох пронзал грудь болью. Болели и другие раны, но ничто не могло сравниться с тем, как горела проткнутая грудь.

Опираясь на свой выщербленный прямой клинок, как на трость, ко мне прихромал Травер. Его нога также была окрашена ярко красным, но он явно был целее, чем я.

– Нейла! – хрипло крикнул он. – Срочно медпомощь! Срочно!!

Она тоже оцарапанная подошла, и осмотрев меня, впала в шок.

– Что с тобой сделали?! – спросила Нейла, открывая объемистую аптечку.

Я промолчал, не в силах выдавить из себя ни слова. С меня с трудом срезали куртку, пропитавшуюся кровью, Я закричал было, но голос, казалось напрочь сел, и звук едва вырывался из моего горла. Затем вкололи противошоковое и обезболивающее, с чего бы может и стоило начинать.

Меня перебинтовали, перевязали, затянули запястье рассеченной руки турникетом и напичкали кровеостанавливающим пенопорошком в течении менее чем пары минут.

Кейн, ни разу не задетый, заботливо цеплял к моему поясу колпачки от препаратов. Затем достал из аптечки жутко выглядевшую иглу. Здоровенную такую. Он действительно собрался меня ей зачем то протыкать? Но я не успел ничего сказать – мне становилось все хреновее и хреновее, обезболивающее, наконец, подействовало и я привычно потерял сознание.

Примечания

[1] Сотая кредита. Цент («сотая» по-латински) может быть от любой валюты.

[2] Одно из двадцати чудес Галактики /Двадцать_чудес_Галактики

Собственно сам город /Космический_город

[3] [фр. riposte] – в фехтовании – ответный удар или укол после взятой защиты. Каждый удар наносится так, чтобы в случае, если он не принесет успеха, отразить после него ответный удар. Каждый раз, когда вы атакуете, вы должны быть уверены, что вы сможете отбить рипост противника. Поэтому если дать настоящее оружие в руки тех, кто занимается спортивным фехтованием, то с вероятностью в 50 процентов в первые же секунды боя они убьют друг друга. В историческом фехтовании действуют намного осторожнее, проводя атаку надо удостовериться, что тот, кого ты проткнул шпагой, не отрубит тебе в ответ голову, пока он еще не истек кровью. Поэтому его можно, к примеру, ранить в руку, или ногу. А затем добить.

Примечание к части

Глава должна была называться так: <b>qɯɔонqvɐdиХ .XX</b>, но увы, Фикбук был против.

>

ИНТЕРМЕДИЯ I

Примечание к части

Отдавая дань уважения сэру Терри Пратчетту и Ингмару Бергману.

Музыка

Discoloration - Над пропастью надежды

Я открыл глаза – вокруг все почти привычно затенял мрак, отсекая от внимания все лишнее. Под ногами тоже ничего не было. Я ухмыльнулся – это мы уже проходили. Ощупал рукой грудь, горло – тут я был цел, ничего не болело и не тревожило меня.

Передо мной стоял тяжелый стол, покрытый потемневшим от времени лаком. Незанятый стул стоял с моей стороны – напротив, в вычурном и черном, как космос троне восседала фигура, настолько плотно обернутая во тьму, что было видно одно лишь лицо – бледная, застывшая в угрюмой отрешенности маска. Даже мертвенно бледные губы не шевелились, не выказывая ни единого признака жизни на неподвижном лице.

Я подошел к столу, молча сел – на столешнице стояла большая шахматная доска с еще незаконченной партией – белыми фигурами ко мне, черными к мрачному игроку. Рядом лежали битые фигуры и стояли монументальные песочные часы – стеклянный сосуд в грубой тяжелой оправе. Верхняя половина была уже пуста – песок уже весь был внизу. Лишь едва заметная ниточка песка, застыла в неподвижности, чуть-чуть не долетев до вершины песчаного холмика выросшего в нижней стекляшке.

– ЗДРАВСТВУЙ. НО НЕ ПОЙМИ МЕНЯ БУКВАЛЬНО – Я УВАЖАЮ КОРПОРАТИВНЫЕ ПРАВИЛА И ЭТО НИ ЧТО ИНОЕ, КАК ПРОСТАЯ ВЕЖЛИВОСТЬ, – поприветствовал меня странный человек необычно низким и тяжелым, забирающимся в самую душу голосом. Человек ли? – Вовсе нет.

– Спасибо. Это тоже простая вежливость. Общаться с порождением своего угасающего разума – невеликая радость. Но привет тебе, Вежливая галлюцинация.

– МНОГИЕ ТАК МНЕ ГОВОРЯТ.

– Да, конечно, – нервно хмыкнул я. – Что это за доска?

– ЭТО ТВОЯ ДОСКА. ТЫ НА НЕЙ ХОДИЛ.

– Не помню такой. И я не двигал на ней фигуры.

– ВСЕ ТАК ГОВОРЯТ. НЕ ОТРИЦАЙ СВОИХ ДЕЙСТВИЙ. ВЕДЬ ВСЕ ТВОИ ХОДЫ ЗАПИСАНЫ, – он достал из-за пазухи свиток и передал его мне.

– Но это идиотские ходы! – я развернул пергамент и пробежался по строчкам, сверяясь с безрадостной ситуацией, сложившейся на черно-белых полях. – Я бы так никогда не стал ходить!

– ЛЮДИ НАЧИНАЮТ ЦЕНИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ ТОЛЬКО ПОСЛЕ ТОГО КАК ПОНИМАЮТ – ИХ ВРЕМЯ ВЫШЛО, – он постучал по опустевшим песочным часам тонким, плотно затянутым в черную кожу перчатки, пальцем.

– Постой! – взмахнул я руками.

– ВСЕ ТАК ГОВОРЯТ. МОЕ ВРЕМЯ НЕОГРАНИЧЕННО, НО ЕСЛИ ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО МНЕ ДОСТАВЛЯЕТ УДОВОЛЬСТВИЕ СЛУШАТЬ ВСЕ ВРЕМЯ ОДНО И ТО ЖЕ, ТО ТЫ ОШИБАЕШЬСЯ. ТЫ НЕОРИГИНАЛЕН.

– А как насчет того, чтобы я сделал еще ход?

– ТЫ ЕГО УЖЕ СОВЕРШИЛ. ТЕПЕРЬ МОЯ ОЧЕРЕДЬ.

– Я проверю список? – Я углубился в свиток. Ходы были записаны от руки – чернилами. Мелкими, выверенными буквами. Каллиграфический почерк фиксировал каждый шаг.

– ТАМ ВСЁ, – бесстрастно сказал Ангел смерти. Немигающий взор бездонных черных глаз уперся в меня, ожидая ответа.

– Нет, не всё. – возразил я. – Я еще не сделал свой последний ход.

– ВСЕ ТАК ГОВОРЯТ. И, КСТАТИ. ПОСЛЕДНИЙ ХОД ВСЕГДА ДЕЛАЮ Я.

– Боюсь, что список не верен, – сказал я, пролистав до конца свиток

– ОТЧЕГО. СПИСОК ВЕРЕН. МОЙ ХОД – И ТЕБЕ МАТ.

Рука уже была занесена над фигурой. Одно движение и король будет посажен в темницу, а затем публично обезглавлен.

– Нет, не мат, – я развернул свиток и показал его Смерти. – Посмотри, как записаны мои ходы вот отсюда. Надписи вот с этого хода – я указал на рокировку, – идут справа налево. Зеркально отражены. Так не по правилам.

– ПРАВИЛА? ТЫ ГОВОРИШЬ О ПРАВИЛАХ?

– Совершенно верно. Видишь ли, я не могу играть сейчас на такой доске. Она неверно отображает ситуацию.

– ПОЧЕМУ, ИЗВОЛЬ СКАЗАТЬ?

– Позволь, я покажу, – я взял ладью на A5 и переставил на H5, затем начал монотонно переставлять все прочие свои фигуры, отражая их место положения относительно оси, пролегавшей посреди доски. Между «D» и «E»,.

– Теперь верно – сказал я довольно, передвинув последнюю белую фигуру.

– МНЕ НУЖНО ОБДУМАТЬ СЛЕДУЮЩИЙ ХОД, – Ангел смерти перевернул часы, и песок потек вниз. Но как-то странно, крутясь и двигаясь словно наискось.

– Ты не мог бы ответить на один вопрос, пока раздумываешь над следующим своим ходом? – спросил я пугающего собеседника.

– НЕТ, НЕ МОГ – ВЕДЬ ТЫ ЕГО ЕЩЕ НЕ ЗАДАЛ, – ответил он мне все тем же пробирающим до дрожи голосом. Но теперь в нем сквозило жуткое раздражение. – НО МОГУ ПОПРОБОВАТЬ ОТВЕТИТЬ СЕЙЧАС, ЕСЛИ ТЫ ЕГО ВСЕ ЖЕ ЗАДАШЬ. В БУДУЩЕМ.

Он звякнул пальцем о верхнюю склянку песочных часов, словно показывая, когда это произойдет.

– ХММ… – хмыкнула жуткая фигура, – Я ТАК МНОГО ОБЩАЮСЬ С КЛИЕНТАМИ, ЧТО ПОДНАБРАЛСЯ ЭТИХ БЕСПОЛЕЗНЫХ СЛОВ. «СЕЙЧАС». «В БУДУЩЕМ». ВЫ, СМЕРТНЫЕ СУЩЕСТВА, ВЕСЬМА ВОЛЬНО ОБРАЩАЕТЕСЬ СО ВРЕМЕНЕМ. БУДТО ИМЕЕТЕ НАД НИМ ХОТЬ КАКУЮ-ТО ВЛАСТЬ. НЕТ НИКАКИХ «ЕСЛИ БЫ» – ЕСТЬ ТОЛЬКО Я, – сказал он гулким голосом, словно задвигал тяжелую крышку гранитного саркофага.

– И как долго будет длиться эта партия?

– ДО ТЕХ ПОР ПОКА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ. – Он вновь перевернул часы. – ЭТОГО МНЕ ХВАТИТ.

– Там совсем немного, – осторожно пожаловался я, взирая на то, как песок стремительно ссыпается вниз.

– ЭТО ОТНОСИТЕЛЬНО, – громогласно заявил Ангел смерти и щелкнул своими длинными паучьими пальцами. Песчинки послушно воле моего собеседника замерли, струйка, казалось, застыла – неподвижно зависла в часах, – И, ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, ОНИ ПАДАЮТ – ЭТО НЕИЗБЕЖНО.

– Мой вопрос - раз ты согласился на него ответить. Как долго будет идти партия, если число клеток будет стремиться в бесконечность?

– УТОЧНИ ЧИСЛО ФИГУР. ТВОЙ ВОПРОС ЛЕЖИТ ВНЕ ПРЕДЕЛОВ ФОРМАЛЬНОЙ ЛОГИКИ.

– Потому я его и задаю. Кому как не тебе знать о бесконечности.

– Я ЗНАЮ. НО ЛЮБАЯ ИГРА ЗАКАНЧИВАЕТСЯ.

– И все же?

– Я НЕ ОПЕРИРУЮ ПОНЯТИЕМ «БЕСКОНЕЧНОСТЬ». Я ЗАНЯТ КОНЕЧНЫМИ ВЕЩАМИ.

– Неужели?

– БЕСКОНЕЧНОСТЬ – ЭТО ПРОСТО. СЛОЖНО ТО, ЧТО ИМЕЕТ НАЧАЛО И КОНЕЦ.

Я взял руки тяжелую и холодную склянку. Свет застывал, искривляясь и пульсируя в сложном искажении, где-то в устье песочных часов. Стекло было неровным, выгнутым, словно попало под струю жаркого пламени – сосуд расщеплял свет, создавая внутри себя крохотную радугу. Немного цвета в черно-белом мире. Я завороженно развернул пространство, мысленно разгибая кольца света – ох, не все так просто!

– Не люблю застой – люблю движение, – весело сказал я. Встряхнул ее, и песок вновь заструился. Но при этом число песчинок в нижней половинке убавлялось, а в верхней же – росло.

–ЧТО-ТО НЕ ТАК, Я МОГУ ПЕРЕСЧИТАТЬ КАЖДУЮ ПЕСЧИНКУ, ЗАКЛЮЧЕННУЮ В ЭТОТ ГЛУПЫЙ СОСУД, НО ОНИ ДВИЖУТСЯ НЕ В ТОМ НАПРАВЛЕНИИ. ВСЕ БЫЛО В ПОРЯДКЕ, ПОКА ТЫ НЕ ЯВИЛСЯ СЮДА! СМОТРИ: ЧАСТЬ ПЕСКА ДВИЖЕТСЯ ВВЕРХ. ТАК НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ, – громогласно заявил Ангел смерти.

– Искривления пространства, – пожал я плечами. – Должно быть в этой вселенной это в порядке вещей.

– Я НЕ ДОЛЖЕН БЫЛ ИХ ПЕРЕВОРАЧИВАТЬ. ТЫ ПОСТАВИЛ МЕНЯ В НЕЛОВКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ. ВСЕ ШЛО, ТАК КАК НУЖНО, ПОКА ТЫ НЕ СБИЛ МЕНЯ С ТОЛКУ С ЭТОЙ ДОСКОЙ. МОШЕННИК.

– Смерть в неловком положении… – я развел руками. – И я не вижу чего-либо, в чем нужно было бы раскаиваться.

– ВПРОЧЕМ, МНЕ НЕ ИЗВЕСТНЫ СЛУЧАИ, КОГДА КЛИЕНТ ПРОПУСТИЛ НАЗНАЧЕННУЮ СО МНОЙ ВСТРЕЧУ. ЕСЛИ ЭТО ПРОИЗОШЛО, ТО ТАК ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ, – решил Смерть.

Фигура облокотила бледный подбородок на кожу перчаток, уставившись своим немигающим взором на стекло сосуда.

– С этим не поспоришь. Тебя еще что-то беспокоит?

– ЧТО-ТО? СЛУЧАЕВ, КОГДА Я ПОБЕСПОКОИЛ КОГО-ЛИБО БЕЗ ДОЛЖНОГО НА ТО ПОВОДА, Я ТОЖЕ ПРИПОМНИТЬ НЕ МОГУ. ЭТО НЕПРАВИЛЬНО.

– Привыкай. Там, откуда я и эти часики родом, такое случается постоянно. Кстати, а почему шахматы, коль скоро ты не скажешь мне ничего о бесконечности?

– ОНИ ПРЕДСКАЗУЕМЫ. И Я НЕ ЛЮБЛЮ АЗАРТНЫЕ ИГРЫ.

– Кстати, а где твоя коса? – не смог я не спросить Смерть. Может и глупо – но я так ее и не увидел.

– КОСА? – маска, лишь напоминавшая человеческое лицо, вперила в меня черные провалы глаз. – Я ПОХОЖ НА РЕТРОГРАДА?

Я указал взглядом на раритетно выглядевшие песочные часы. Уж они-то точно выбивались из всего антуража.

– УЖАСНО НЕТОЧНОЕ АНАЛОГОВОЕ УСТРОЙСТВО, ОНО НЕ ОТСЮДА – ТАКЖЕ, КАК, ВПРОЧЕМ, И ТЫ САМ. ПО ПУТИ СЮДА С НИМ ЧТО-ТО ПРОИЗОШЛО И ТЕПЕРЬ ОНО ОБМАНЫВАЕТ МЕНЯ, – недовольно и оттого еще более жутко прогрохотал голос. – ПОЭТОМУ САМ Я ПОЛЬЗУЮСЬ АТОМНЫМИ ЧАСАМИ – ТЕРПЕТЬ НЕ МОГУ РАБОТАТЬ С НЕ ЛИЦЕНЗИОННЫМИ ЖИЗНЕИЗМЕРИТЕЛЯМИ, ДАЖЕ НЕ ПРОХОДИВШИМИ ЗДЕСЬ УСТАНОВЛЕННОЙ ПРОЦЕДУРЫ ПОВЕРКИ.

– Зато нагляднее: Прошлое, настоящее, будущее – сама метафизика времени отражена этими часами. Аналоговая структура не только придает наглядности процессу, имеющему начало и конец, но и удаляет его от грубого, физического способа измерения времени. От того, где есть оси и точки отчета – стрелки и циферблаты, точно рассчитанное будущее и измеренное прошлое. Здесь же ясно видно самое главное – Сейчас, стремительно бегущее из Будущего в Прошлое, – сказал я, рассматривая падающие и кружащиеся в вихре песчинки. Частички самого времени.

– СЛОВА. У ТАКОЙ КОНСТРУКЦИИ ЕСТЬ НЕИЗБЕЖНОЕ РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ПОЛЯ ВЕРОЯТНОСТИ – НИКАКОЙ ТОЧНОСТИ, СПЛОШНАЯ АБСТРАКТНАЯ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ. ОТВРАТИТЕЛЬНО, – прогудел Смерть. – ЧТО НАСЧЕТ КОСЫ, СМЕРТНЫЙ… ДА, ЕСТЬ ЕЩЕ НАСТОЯЩИЕ ФАНАТЫ РЕМЕСЛА... Я ИСПОЛЬЗУЮ БОЛЕЕ ЦИВИЛИЗОВАННЫЙ ИНСТРУМЕНТ. – В руках Смерти загорелся слепяще-белый клинок светового меча. Затем погас. – ХОТЯ МНОГИЕ МОИ КОЛЛЕГИ ДАВНО УЖЕ ОБЗАВЕЛИСЬ ЦЕЛЫМИ КОМБАЙНАМИ. Я ТОЖЕ РАЗДУМЫВАЛ НАД ТЕМ, ЧТОБЫ ПРИОБРЕСТИ АРМИЮ ДРОИДОВ – ПОСЛУШНЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ, МНОГО, ПОД СТАТЬ НАСЕЛЕНИЮ ЭТОЙ ГАЛАКТИКИ. НО ЭТО УЖАСНО ГРУБО… СТАВИТ ПОД СОМНЕНИЕ САМУ СУТЬ РУЧНОЙ РАБОТЫ… НЕ МНОГОВАТО ЛИ ВОПРОСОВ ДЛЯ ТОГО, КТО НАХОДИТСЯ В ТВОЕЙ СИТУАЦИИ?

– Ты сам сказал, что сказал, что не испытываешь проблем со временем.

– ТЕПЕРЬ МОГУ НАЧАТЬ. ТВОЕЙ МИЛОСТЬЮ. ТЕБЯ НЕ ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ ЗДЕСЬ. ТЕБЯ ВЫРОНИЛИ.

– Выронили?

– КОГДА-НИБУДЬ ТЕБЕ ОБЪЯСНЯТ. НЕ Я. Я НЕ ЗНАЮ КТО.

– Почему не ты? Почему ничего не хочешь мне говорить, а постоянно увиливаешь? Вдруг, ты хотя бы знаешь, зачем это? – Я показал выжженный пульсаром знак на левой руке.

– НЕТ.

– Ты хоть что-то знаешь? – расстроился я.

– У МЕНЯ НЕТ ЗНАНИЙ.

– А может, ты скрываешь все от меня?

– У МЕНЯ НЕТ НИКАКИХ ТАЙН.

– Тогда этот разговор лишен смысла.

– ЕСЛИ ТЕБЕ НАДОЕЛО ЗАДАВАТЬ ВОПРОСЫ - ВОЗВРАЩАЙСЯ. Я БУДУ ИДТИ ПО ТВОЕМУ СЛЕДУ. ВСЕГДА.

– Я счастлив это услышать, – сказал я с дрожью в голосе.

– ДО ВСТРЕЧИ.

21. О пользе приготовлений

Сотни воителей стоит один врачеватель искусный.

Гомер «Илиада»

Музыка

Para bellvm – Капли Крови

Пикник - Дом мой на двух ногах

Userdie - Не выходи из комнаты (Бродский feat Noisia)

Северный зверь песец (It happens) - Буготак

Я невесомым шагом ступал по лунному мосту – затем по коридору с качающимися стенами, постепенно обретающими материальность, фактуру реальности. Я жив? Я мыслю, следовательно, существую! Неважно, правда, в какой форме. Душеводителя же не видно… Или я брожу бесплотной тенью как тот призрак из музея? Вовсе нет, я прижал руку к груди – сердце билось. Где-то далеко, словно не здесь. Понял! – это была очередная «прогулка во сне», снохождение. Я уже перестал пугаться таких случаев – осторожно изучая это явления, ставил опыты и никогда не пренебрегал тем, что можно было узнать во время таких прогулок. Куда отправиться мне сейчас? Ах да, что там с капитаном? Я открыл возникшую из воздуха по взмаху моей руки дверь больничной палаты и уверено вошел к нему в гости.

Травер лежал в койке, нога его была надежно зафиксирована и помещена в прозрачную емкость с бактой. Судя по антуражу - в каком-то медицинском заведении. Приглядевшись к стенам, несущим конструкциям и стенным панелям и я признал, что они представляли собой совершенно то же самое, что я видел на Коррибане. Перепутать в этой галактике можно даже планеты – тому виной доведённая до абсурда унификация.

Строительство здесь выглядело весьма просто и удобно – специалист, восседая в рабочем месте для использования специального САПРА[1] и не сжимая в руках ничего тяжелее пары манипуляторов, собирает здания и комнаты в 3D-модели из стандартных унифицированных элементов, производящихся по одним и тем же стандартам по всей Галактике. Этап двумерных чертежей ему не предшествует и даже из него не следует. Первый – из-за совершенства трёхмерных проекторов и программного обеспечения. Второй – по причине того, что работают на стройплощадке вовсе не люди.

Проект этот не распечатывают и не отдают строителям – его загружают в память строительных дроидов разного калибра – и они скручивают, собирают, сваривают и соединяют клеями и растворами эти элементы согласно цифровой модели. Большинство элементов зданий – это модули, панели и прочие элементы, стандартизированные на десятках тысяч планет. Если вам нужен дом, гараж, или целый город, то его создают в CAD-системе, затем его также автоматизировано возводят. С почти полным отсутствием людей на строительной площадке. Разве что контролер в очках дополненной реальности сравнит возведенное с проектом. При необходимости здания также автоматизированно и разбирают – и эти элементы используют для повторного строительства где-нибудь на Внешнем кольце.

Плюсы очевидны – проекты проверены, удобны и, зачастую, их не требуется делать с нуля. Косяки и подоконники всегда проходят по своим вертикалям и горизонталям – дроиды не склонны ходить на перекур, пить и халтурить. Спать им тоже не нужно. Минусы также ясны – даже путешественников преследует безликое однообразие. Предельная глобализация! Можно играть с формой зданий, их окраской, но сути это не меняет.

Но вряд ли Травера занимали такие вопросы – пусть и выглядел он неплохо, но явно не был доволен своим посетителем – рядом с ним на стуле сидел человек в серой форме с электронным планшетом в руках.

– Это вы выдавали себя за некоего Травера? – спросил он.

– Я и есть Травер! Капитан Травер Последний к вашим услугам, – возведя очи горе ответил твилек. Он, похоже, уже устал от идиотских вопросов.

– Прекратите, – устало сказал следователь. Судя по всему, это был он. Значки и форма принадлежали лицу официальному и при исполнении. – Ваша биометрия не совпадает. Одного внешнего сходства недостаточно, чтобы меня обмануть. Вы украли эти документы и присвоили себе чужую личность и собственность. Или подделали, что привлекает внимание специального отдела. Так ведь, не опирайтесь. Это бессмысленно.

– Моя биометрия не совпадает, потому что мой штурман криво проложил курс. И если вы заглянете на мой корабль, то мигом поймете, в чем дело. И вы там были, я знаю! И могли уяснить, что нас развернуло как в зеркале, – сказал капитан. – Хаттова отрыжка! Даже я знаю химию достаточно, чтобы понять, почему моя биохимия не совпадает с данными из архива.

– Разумеется, мы были на корабле Травера, жуткая помойка, я скажу!

– Это мой корабль! – рявкнул Травер. И едва не встал с койки, но не смог - он был надежно закреплен. За ногу.

– Даже если он ваш. Предположим на минуту, что он ваш – как вы объясните недействительность документов, подтверждающих ваше им владение? Ведь это был уже другой корабль, чье техническое описание не соответствует таковому в купчей, по которой вы его приобрели.

Пока же я вынужден считать, что вы еще и украли чужой корабль, затем два дня назад проникли на него, нагло вынесли с него ценные медикаменты и зачем-то двухнедельный запас питания. Причем, совершили это в сговоре с группой медиков, что вообще не в какие рамки не лезет. Они трясли какими-то анализами, и что невероятно! – оперативная группа, выехавшая на вызов, позволила забрать медикаменты, под ответственность медиков. Вы понимаете, сколько статей нарушили? И под что подвели тех бойцов? – напирал на него следователь.

– Если бы ваши кретины с дубинками соизволили выслушать медиков до конца, то ты не задавал бы таких идиотских вопросов, – проворчал Травер.

– Мы их выслушали. И главврач также уверял меня, что с документами всё в порядке - не в порядке сейчас для вас весь мир. Но с точки зрения закона вы украли тяжелые наркотические препараты с чужого корабля. Даже если вас и признают «Травером», то на тот момент вы им не были. Вы не имели права проникать на чужой корабль.

– Слушай, тебе это самому бредом не кажется? Думаешь, я просто так с рассеченной ногой отказался от помощи неотложки и таскался к себе на корабль? В реале считаешь, что кому-то другому кроме самого экипажа корабля понадобилось бы забирать замороженные в карбоните пакеты с кровью? Их собственной кровью? Мой штурман сейчас, возможно, уже умер. А всё потому что ваши дуболомы так долго препятствовали врачам. И ты пытаешься меня чем-то попрекать? Ты идиот, или только придуриваешься? И мне плевать, на то, что ты можешь счесть это угрозой и добавить в протокол, но знай – если он не выкарабкается, ты можешь пожалеть об этом, – вновь оторвал голову от подушки твилек.

Я слишком хорошо знал Травера, чтобы воспринять это как искреннюю заботу о моей жизни. Разумеется, он не был бездушной скотиной и был бы опечален моей смертью, но волновало его совсем иное. Он понимал всю тяжесть положения, в которую попал корабль и знал, что кроме меня никто не сможет его исправить. Где они найдут ещё одного штурмана, который также как и все остальные члены команды имеет уникальное биохимическое строение? Любой иной, проведя корабль и вернув его в норму сам попадет в наше идиотское положение. Поэтому решить эту проблема мы могли только сами. Вернее даже, я сам. Мысли Травера читались вполне ясно – за эти месяцы я вдоволь натренировался копаться в его сознании. Постоянная практика на одном твилеке позволяла лучше понимать устремления хотя бы его одного. Я не видел в этом ничего зазорного – считая себя обязанным знать планы капитана. Поскольку все еще не доверял ему до конца после того, что прочитал о нем в темном голонете.

– Я не веду сейчас официального протокола и пропущу это мимо ушей, – успокоил капитана следак. – Вашей пиратской шайке хватило мозгов не заниматься мародерством, а также заплатить все налоги, за груз металлов платиновой группы. Поэтому вы не в тюремном лазарете, а в больнице. И, кстати, штурман - тот, кто выдавал себя за Олега?

– Олег. Что с ним, кстати? Он был тяжело ранен, и мне ничего не говорят, что происходит с моими людьми. Как у них дела. Я не буду говорить с тобой до тех пор, пока ты этого не скажешь!

– Он сейчас в реанимации, но его жизни уже ничего не угрожает. Что само по себе чудо, как мне сообщил тот же главврач, – ответил следак. – Остальные в порядке.

Значит, я не умер и не летаю тут бестелесным духом. Ахерон подождет. Неплохо в этом убедиться и с чужих слов.

– Хоть что-то хорошее, – сказал Травер. – Вот у него, как он очнется и поинтересуйтесь, что случилось, он вам подробно расскажет. А что с остальными?

– Они в прекрасном состоянии и отдыхают в комфортабельном СИЗО. Еще вопросы?

– Поговори, хатт тебя возьми со штурманом. Ты не заметил, что у меня сейчас сердце справа?

– Да, такое бывает, – невозмутимо ответил ему следователь. – И это сильно разнится с тем, где оно расположено у некоего Травера.

– Да что с тобой вообще!? – вышел из себя капитан. – Или ты в больнице не случайно? Лечиться не пробовал? Мне кажется, что с твоей головой не все в порядке. Да включи ты, наконец, мозги и просто отзеркаль нашу биометрию! И отпечатки пальцев тоже.

– Весьма фантастичное утверждение, – скривился следователь. – Я такой же заложник официальных процедур, как и ты. Мои руки тоже связаны. Вздумай я записать в протоколе «Травер, гражданин номер такой-то», а не «Неустановленный гражданин, твилек-мужчина», тут же дам повод прокурорской проверке лишить меня годовой премии. Так что выздоравливай, «неизвестный твилек».

Я шагнул в открывшуюся дверь вслед за уходившим следователем.

***

Воздух резко наполнил легкие одновременно кислородом и болью – я открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света. Я постепенно приходил в себя, тяжело и натужно дыша. Я вернулся в свое тело, но был тому вовсе не рад. Оно болело. И казалось не только там, где меня проткнули или поцарапали – боль растеклась по каждой клеточке тела, по каждому нерву, как яд. Сильнее всего ныло в груди. Каждый вздох отдавался острой болью. И, казалось, что кроме самой боли я ничего не чувствовал – даже не мог пошевелиться.

Боль! Боги! Как же глупо оказаться в этом положении!

С одной стороны я был ей рад – она неплохой признак того, что я еще жив. Как и мысли - корчи сознания.

Я был весь завязан и перевязан, во рту либо пересохло, либо напротив – было неудобно от скопившейся слюны. Мало того, что на лице была закреплена маска, так еще и в рот было воткнута гибкая трубка – она уходила глубоко в горло, возможно к легким – от ее нахождения в горле подташнивало. Трубка эта подавала странно пахнувший воздух. Еще одна была введена в меня в весьма неудобное место, Несколько датчиков были прилеплены прямо к голове. Рядом стояла медицинская аппаратура – фиксировала моё сбивчивое дыхание.

И попал сюда я по собственной вине – пренебрегая величайшим даром, каким обладал. Даром к предвидению. Причем я мог прогнозировать поведение систем сложных объектов – людей в обществе. Миллионы факторов и уникальные единицы этих систем не становились к тому преградой. Что с моей точки зрения куда более сильная «магия», чем любое иное внешнее проявление Силы. Почему?

Посади за одну шахматную доску двух гроссмейстеров и никто, повторюсь, никто не скажет кто именно победит из них. Не скажет точно. Ведь высказывать необоснованные предположения может каждый, причем большинство отчего-то, нисколько не стесняется это делать. Но, даже имея на руках какие-либо основания, они все равно остаются только предположениями – никто не может обладать стопроцентной уверенностью в чем-либо. Если он, разумеется, не слышит голоса в своей голове. Или не обманывает сам себя. Тяжелейший грех – самообман.

Связь с Силой отчасти похожа на некое умопомешательство, и я к нему уже привык. Но я не слышал никаких четких приказов от силы, никаких голосов. Не знаю, как джедаи получают от нее указания. Но я бы списал эти невнятные образы, возникающие в моей голове, на взаимодействие моего сознания с неимеющей собственного сознания Силой, с неким сложным механизмом.

Пусть я еще постепенно отходил от наркотиков, которыми меня накачали врачи, но это я знал ясно, и четко мог указать на принципиальную причину отсутствия не только детерминированных, но даже и стохастических оценок, которые не вызывали бы недоверия.

Кто же из них выйдет победителем, можно только предполагать. С какой-то вероятностью. Но если первоначальное предположение о победителе совпадет с результатом партии, никто не сможет сказать, было ли та оценка близка к реальности. Было ли это действительно верное пророчество, результат точного расчета или попросту удачно угаданный вариант. Никогда и никак[2]. Поскольку это неверифицируемое утверждение – его нельзя проверить, а значит, сама возможность дать точное предсказание для сложной системы остается ничем не подкрепленной гипотезой. Вроде существования любого из сонма богов. Или наличия чайника, летающего на орбите Марса.

Хотя чисто теоретически это можно было бы сделать двумя путями:

Первый заключается в создании полной и совершенно точной модели происходящего. Ничего совершенного не существует – и уже это ставит крест на такой затее. Смоделировать надо все: от устройства и формы каждого нейрона в головах игроков до потоков воздуха из форточки, освежающих душное помещение в котором идет напряженная игра. Определиться с тем, что незадолго до игры ели игроки. Неисчислимое число факторов и их общая модель стремится к бесконечной сложности – для этого надо воссоздать «реальность». Что бы под ней кто не понимал.

Второй метод состоит в том, чтобы провести между этими гроссмейстерами несколько десятков, желательно сотен партий подряд. Получить статистику, обработать ее и дать по ней предположение о наиболее вероятном исходе такого поединка. Так поступают ученые и инженеры. Но это работает только с одинаковыми как на подбор элементами. Атомами и электронами, условно с задвижками, транзисторами и прочими валовыми штуковинами, слабо отличающимися друг от друга. И все равно, предположения эти лишь приближены к истине. Поскольку всё из перечисленного, за исключением элементарных частиц, вовсе не одинаково.

Предсказание же насчет шахматной партии никак нельзя признать точным. Потому что каждый новый поединок между гроссмейстерами будет отличаться от предыдущего – тот первый и единственный нельзя провести более одного раза. Он уникален. После него нейросети в их головах изменятся раз и навсегда. Безвозвратно.

Да, можно обучить искусственные нейронные сети на кремнии и проводить между ними сколь угодно много матчей – они могут быть и неизменными в своем постоянстве. Их можно стереть, записать заново – восстановив любое прежнее состояние. Но люди – вовсе не куски кремния. А уж большие группы людей - тем паче.

Кто-то скажет: если анализировать поведение похожих людей в сходных условиях достаточно долго, то можно строить предположения об их вероятном поведении и в будущем. Верно. Но это в частых явлениях. Или же неточно. Ведь даже «повторяющиеся» в человеческом обществе явления происходят снова и снова в слегка других, измененных условиях – между ними никак нельзя провести знака равенства.

С какой вероятностью случится в следующем году, к примеру, третья мировая война? Любопытный вопрос. Который, по счастью, перестал меня волновать по причине удаленности от безумного шара по имени Земля. Я с него сошел – чтобы попасть на еще один аттракцион.

Но никто этого не скажет. Или же уверенно солжет. Поскольку пророков на Земле нет. Или их всех уже сожгли или они благоразумно молчат. Нам же, людям науки, для прогнозирования надо, чтобы это уникальное событие случилось десяток-другой раз в совершенно одинаковых условиях. Уникальные события не случаются несколько раз подряд.

Бинарная логика хороша для решения моральных вопросов на войне, в стенах храма, но не в прогнозировании будущего.

Но вот загвоздка, Сила позволяет весьма точно предсказывать неимоверно сложные явления, будущее неимоверно сложных систем. Я помню, как Реван сходу сказал, что ждет одного совершенно незнакомого нам парня – на годы вперед. Не делая никаких расчетов и не потратив на то и минуты.

И эта чудовищная вещь заставляет задуматься о самой сути Силы и окружающего мира как такового. О природе мироздания. О возможном и невозможным. Или же о том, что все эти неосуществимые явления все же в некотором роде возможны.

И вместо того, чтобы сохранять себя для познания этих вопросов я бездарно напился, удовлетворял свою похоть и опьяненный и самодовольный не предсказал этой встречи с убийцами заранее. Ведь ее можно было попросту избежать.

– Вы очнулись? – неожиданно раздался приятный женский голос. Я бы подпрыгнул от неожиданности, но тело настолько затекло, что я едва шевелил пальцами. Рядом со мной никого не было – говорившая воспользовалась дистанционной связью.

– Да, – прошептал я в маску. В маске был или микрофон или ларингофон и меня услышали.

– Очень хорошо. Потерпите еще минут пятнадцать, и к вам подойдет доктор, – сказала она.

– Разумеется, куда ж я денусь, – ответил я.

От нечего делать я натужно пытался восстановить цепочку событий, которые привели меня в реанимацию. Все началось с простого и понятного желания получить много денег. Я не строил иллюзий по тому поводу, что не будучи лицом значительным у себя дома, я тут ух как развернусь! Дом…

Черт! Так много людей, которых я никогда уже не увижу.

Одного интереса, чтобы начать заниматься контрабандой, было мало. Пусть и двигаться на новом месте по старым рельсам я не намеревался, но такой неоднозначный шаг был мною сделан совсем неспроста. Казалось, передо мной открыт весь мир и тысячи путей, но позже я убедился, что Травер был прав – вовсе не так просто попасть на борт звездолёта не как пассажир.

Даже со всеми нужными лицензиями – капитана и пилота, космический корабль все равно оставался не просто средством передвижения, а роскошью доступной немногим. Можно было отправиться постигать премудрости Силы, благо организаций, ее изучавших были десятки, но все они, не скрывающиеся во мраке ночи, разумеется, были под крылом Ордена джедаев. Кроме того, там не учат даром, или же ожидают уважения к неким философским или этическим концепциям от меня крайне удаленным.

Что бы я ни захотел сделать – всюду были потребны деньги. Зачастую очень большие. Власть давал капитал, обращенный в электронный сигнал.

Идти работать в корпорации или просто на чужого дядю мне не хотелось. Да, вероятно используя Силу, я мог бы резво взлететь по карьерной лестнице, перескакивая через ступени. Но шагать по головам, достигать каких–то вершин в совершенно неинтересном мне деле, оставаясь заложником корпоративных ограничений и соблюдая строгие правила своей страты, я не намеревался. Быть одновременно господином для одних и рабом для других мне не хотелось. Зачем все это? Я не Палпатин, мне неинтересна власть ради власти. И уж точно я не обладаю всеми его талантами.

Учитывая то, как распределялась прибыль в нашей команде – каждый из нас работал на себя и это нас устраивало.

К власти я не стремлюсь, точнее к власти в уже сформированном социуме. Поскольку не считаю, будто бы правитель в современном обществе способен что-то действительно изменить – не советуясь ни с кем и не опасаясь потерять поддержку того правящего класса, интересы которого представляет. Как говорится – у режиссера на съемочной площадке власти больше, чем у президента. Кроме того можно совершенно неожиданно пройти проверку на мидихлорианы и все твои решения, указы и все, что ты подписывал, признают постфактум недействительным. Как это бывает с решениями судьи за год до того, как он получает психиатрический диагноз.

Можно было обчищать казино, играть на бирже или заняться прочими сравнительно честными способами отъёма денег у населения. Но, боюсь, что они нисколько не безопаснее, чем занятие контрабандой. И они бы привлекли внимание джедаев – особенно попытка игры на бирже. Пусть я уже привлек их внимание и меня «поставили на учет» – но делать что-либо, чтобы они занялись мной всерьез, я не намеревался.

Через несколько минут, после того, как я окончательно пришел в себя, в палату зашел человек. Знание об этом давно уже капля за каплей конденсировалось из будущего, постепенно сгущаясь в едва различимый образ грядущего, и стало откровенно ясным за несколько секунд до того, как перед ним распахнулась раздвижная дверь. Легкая форма безумия – и я к ней уже давно привык. Само мышление начинало работать иначе с этим размазанным во времени ощущением реальности.

– Оставайся в покое, лучше не шевелитесь, – сказал участливый голос мне почти в ухо.

– Хорошо, – прошептал я в маску. Едва не ответил до заданного вопроса.

–Я твой лечащий врач, Эктон Тэйлор. Главный реаниматолог, но так вышло твой случай я курирую лично. Он уникален, поэтому тобой помимо меня занимается целый консилиум биохимиков, хирургов и ксенобилогов. Если тебе важно знать, где ты и что с тобой, то сейчас ты находишься в торакальном отделении реанимации центральной клиники Космического города. Твое состояние сейчас улучшается и тебе ничего уже не угрожает. Что само по себе чудо. Как попал сюда, помнишь? А то ты вполне мог и не запомнить – учитывая в каком состоянии тебя привезли.

– Помню. Повезло мне, – сказал я одними губами.

– Согласен. Вряд ли еще бы где-то тебе помогли, учитывая твое начальное состояние. Хотя теперь я уже в этом и сомневаюсь. У твоего организма поразительная живучесть.

– Неудобно, трубка эта – пожаловался я.

– Это ненадолго. Сейчас подойдет медсестра, и это уберут. Твои дыхательные мышцы сокращаются самостоятельно. А левое легкое практически расправилось. Весьма быстро, я не ожидал такой скорости. Такими темпами ты быстро поправишься. Тебя сейчас переведут из реанимации в стационар.

– Понятно.

– Когда тебя сюда привезли, я был очень удивлен тому, что ты еще жив, – продолжил доктор. – Но я судил только по внешнему виду и потому ошибался. Тебе очень повезло, что у тех, кто вызвал неотложную помощь, была армейская аптечка, и что куда важнее - они умели ей пользоваться. Кровотечение умело остановили воспользовавшись спреем-гемостатиком, а декомпрессию напряженного пневмоторакса вообще провели мастерски. Сразу видно – люди с опытом. Учитывая, что у нас долго не было ни крови, ни подходящего заменителя это и спасло тебе жизнь.

– И чем же вы были удивлены? – он вполне меня слышал, не смотря, что я едва шептал в маску. Я потянулся к ней Силой и понял, что там установлен именно ларингофон, а вовсе не микрофон.

– Возможно, ты первый в истории пациент с биохимической транспозицией. Мы, немного посовещавшись, решили назвать этот феномен именно так. Сначала у тебя взяли анализ крови и сравнили с нормальными показателями и немного удивились. Нам уже передали о том злоключении, которое с тобой случилось, но все оказалось еще сложнее и необычнее. Даже с учетом того, что все молекулы органических веществ отобразились, такой состав крови для зелтрона был бы не совместим с жизнью, – увлеченно делился со мной подробностями доктор. – Но потом, проведя первичные реанимационные действия и достаточно быстро стабилизировав твое состояние, решили, что для тебя это вполне нормально. Твои товарищи очень удачно привезли медикаменты, также подвергшиеся «зеркальному отображению», как они его назвали. Поэтому они на тебя подействовали.

Но, сначала, пришлось оказывать тебе помощь, использую только физиотерапию – наши собственные медикаменты, ожидаемо на тебя не подействовали.

Потом, как я уже говорил, принесли кровь с борта судна – ты весьма разумно сделал запас. Немного, но хватило, чтобы стабилизировать твое состояние и в лабораторных условиях синтезировать биологически совместимый кровезаменитель. А сколько понадобилось времени, чтобы разобрать, что же написано на упаковках с корабля. Радиочастотные метки и графические коды не считывались. На всё это ушло столько времени, что я уже было, решил, что мы упустили шанс тебя спасти. Но ты продолжал удивлять нас все сильнее и сильней с каждой минутой. В итоге не прошло и трех дней, как ты достаточно сносно себя чувствуешь. Удивительно!

Я вспомнил о той, крови, запас которой сформировал на борту. Такой был у всех членов экипажа – но мне не подходила ничья чужая кровь, и я сдавал ее сам. Ведь найти еще одного сита-полукровку в качестве донора в случае чего было бы нереально. Благо замороженная в карбоните кровь могла храниться сколько угодно. Не зря я это делал.

– А Травер? – спросил я Эктона, вспомнив про ранение капитана.

– Твой капитан? Твилека-мужчину мы тут же уложили на операционный стол – он, оказывается, все время скакал с серьезным ранением ноги. Остановил кровотечение стазис полем, рассеченные вены соединил самозатягивающимися мостиками и зажимами из аптечки. Ну и кольто, разумеется. Крепкий мужик.

– Понятно, – я сделал себе зарубку в памяти – Травер уже второй раз спасает мою жизнь. Хорошо, что я не вуки. Мне чужда их экстремально-собачья преданность, но с другой стороны их тоже можно понять: обладая столь продолжительной жизнью, невольно будешь считать её огромной ценностью. Особенно в сравнении с краткими жизнями людей и прочих существ.

Пришла медсестра, и меня начали освобождать от лишних подключенных датчиков и трубок. Я знал – в этой Галактике очень редко используют такие устройства. В обычных случаях все жизненные показатели без проблем снимаются дистанционно. Но здесь, судя по всему, решили перестраховаться. Я был без одежды, и возможно даже наделал под себя – но на мне были памперсы. Было немного стыдно, но я вытерпел переодевание. Руки и ноги были как деревянные, и почти не шевелись – меня двигали, как куклу. Прежде чем меня на гравитационных носилках перенесли в палату, я жадно осушил стакан чистой воды. Через трубочку – трудно было поднять голову.

Почти день я провалялся, изредка дыша тем, что оказалось взвесью кольто – это оно так отвратительно пахло.

Меня бы могли и вообще погрузить в кольто-камеру, но она полезна при поверхностных ранениях, а в моем случае была даже противопоказана. Четыре отверстия во мне это слишком много – врачи опасались, что кольто попадёт внутрь легких. Два из них – от рапиры; сквозной прокол. Одно сделал Кейн – ликвидировав пневмоторакс. Еще один дренаж – врачи.

Разрабатывал временами легкие – надувая нечто вроде воздушного шарика. Уколы, непонятного рода физиотерапия, сменяли друг друга. Но врачи явно знали, что делали. Даже ввели в легкие прямо через рот дистанционно управляемый зонд – копались в легких. Меня в этот момент зафиксировали и помогали металлическому зонду магнитными полями – точно управляя его положением внутри меня. Одновременно убирая гной, отмершую ткань, и подавая необходимые медикаменты прямо к внутреннему ранению. Не дожидаясь, пока с этим справятся естественные механизмы организма.

Питался я тем, что принесли с корабля – единственная подходившая для меня пища. То, чем питались несколько редких видов, основанных на других аминокислотах и белках, мне все рано не подходило.

– И сложно лечить разумного, не зная, к какому виду он относится? – поинтересовался я у подошедшего врача. Игра в «произнеси вопрос вслух» мне надоела. Дожидаться исполнения ясного будущего надоело.

– Нелегко, – раздумчиво ответил Эктон, так и не задавший вслух свой вопрос. – Нужно проводить анализ реакции на любой препарат, перед тем, как использовать его. А времени на это в такой ситуации никогда не хватит – поэтому приходится использовать совершенно другие препараты. Я потратил на тебя так много времени, что когда услышал, что твой мозг проявляет неординарную активность, то поспешил в реанимацию. И не зря. Сейчас ты вообще очень быстро отходишь.

– Я и сам не скажу, к какому виду отношусь, если тебе доктор, это так интересно, – солгал я.

– Жаль. У вас очень устойчивый и крепкий организм. Столь высокое безразличие к такой потере крови - редкое явление. И то что, ты еще жив, говорит о многом. Причем ты скорее сам выздоровел, чем мы тебя вылечили. Серьезно.

– Что там со мной было? Когда меня привезли, – спросил я доктора.

Тот достал планшет и зачитал с экрана:

– Рваная рана на бедре, задеты мягкие ткани. Резаная рана на горле. Ни трахея, ни один из важных сосудов не задет. Повезло – рапира рубить не может, вот и только царапина. Рубленая рана левой руки. Задета локтевая кость, повреждены нервы и связки. Это было почти самое опасное, но хирург тебе их собрал, ты и не заметишь, что ее почти отрубили, – поспешил успокоить меня доктор.

– Офигеть, – только и смог сказать я.

– Еще несколько мелких царапин на лице, похоже от осколков оружия, – продолжил зачитывать доктор. – Парень, если и дальше собираешься ввязываться в такие неприятности – надо носить очки! А то так и глаз лишиться недолго. А искусственные дорогие.

– Эктон, а удар в грудь? – спросил я про самое главное.

– Сквозное колото-рваное проникающее ранение, пробито легкое. Раздроблено одно ребро. Если бы не транспозиция внутренних органов, то клинок прошелся точно через сердце, – рассказал он о том, насколько я был близок к гибели. – Кто-то хотел оборвать нить твоей жизни, но был плохо осведомлен об устройстве твоего организма. Хотя и этого было бы более чем достаточно, если бы ты не оказался столь живуч, а пневмоторакс и внутреннее кровотечение ликвидировали не так быстро.

– Удачно я это сделал, – заметил я.

– Что? – непонимающе спросил доктор.

– Рокировку с сердцем, – весело сказал я. – подвинулось, как чуяло.

– Ваших несостоявшихся убийц тоже сюда привезли, причем по частям. В морг. Им никакая транспозиция бы не помогла. Там хирургия была бессильна, – поглумился он.

– Никто их не заставлял делиться, – я бы развел руками, если мог, – на части в смысле.

– Я как твой врач должен предоставить тебе дальнейшие варианты лечения, – он вывел на экран передо мной нечто вроде презентации.

– У меня есть выбор? Занимательно! – я, не смотря на всю безрадостность своего положения, был в отличном расположении духа.

– Разные затраты и разное время терапии. Самый простой, по обычной гражданской Республиканской страховке, - ты такими темпами долечиваешься еще неделю-другую и покидаешь нас.

– А в чем заключаются платные услуги?

– Полное восстановление вашей поврежденной руки. Я не говорю, что ты не придешь в норму обычным путем, но так будет, во-первых быстрее, а во-вторых не будет в дальнейшем преследовать болевой синдром. С высокой долей вероятности сможешь фехтовать так же, как и раньше. Думаю для тебя это важно. Но в отличие от бакта-терапии с дополнительной нервной стимуляцией или биомеханической нервной реконструкцией это гарантированно.

– Продолжайте.

– Касательно остальных твоих ранений, то это косметические операции. Хотя ты можешь и считать, что шрамы украшают мужчин. Но портить свой внешний вид таким шрамом? Выглядеть так, словно тебе пытались перерезать горло – на мой взгляд, не эстетично. И весьма угрожающе. Тем более не у всех девочек стигматофилия[3], верно? Думаю, лучше это убрать.

– Это дорого? – я не знал, что стало с моим горлом, но уверен, что ничего эстетичного.

– Не очень. Полный курс для всех ваших повреждений обойдется в двадцать тысяч кредитов и четыре недели. Это пластика.

– А можно быстрее? – четыре недели это весьма долго. Для местной продвинутой медицины разумеется.

– Результат будет не таким идеальным, и это дороже.

– Сколько будет толково собрать мою руку и привести в порядок мое горло?

– Сорок восемь тысяч за реконструкцию нервных волокон и десять тысяч за пластику. Но шрам может остаться все равно. И на все это неделя. И, да, это расценки для людей. С тобой, возможно, придется возиться дольше и заключать контракт по специальному прейскуранту.

– Мне это по карману, – сказал я уверено.

– Вот это под сомнением. Твои счета, как и всей прочей команды сейчас заблокированы, – с явным разочарованием сказал Эктон. – Ты и так нас разорил. Радуйся, что главврач не подписал тебя как неизвестную форму жизни и дал разрешение на операцию и использование медикаментов с того корабля, выглядевшего как гость из параллельной зазеркальной галактики. Хотя вообще-то тебе должны были оказать бюджетную услугу – по сути, муниципальную эвтаназию. Главврач не захотел портить безупречную репутацию заведения лишним трупом. Открытая статистика, все дела… Да и мне было интересно, что ты за организм.

– Главврач у вас добряк, – усмехнулся я. – И со мной наверняка захочет поговорить следователь. Скажи ему, что я готов общаться с ним в любое время. И что я тот навигатор, который ему все объяснит. Это к вашей собственной выгоде.

– Я постараюсь. И ты не обязан получать платные услуги именно у нас, мы их не навязываем. Согласно закону.

– Да, да. Придерживайся протокола и дальше, – улыбнулся я доктору.

– Я люблю свою работу и не хочу ее терять, – сказал мне врач на прощание. – Но я бы советовал это поправить, – он провел пальцем по своему горлу.

Еще день я провалялся, питаясь разной очень полезной и питательной, но безвкусной пищей из сухпайков, принесенных с борта «Счастливой шлюхи». Пусть я и находился почти все время в одном положении, но лежа в койке можно было посмотреть или почитать новости – закрепив перед собой экран планшета на гибкой опоре. Но я не мог зайти здесь на необходимые мне голонет-ресурсы и это несколько расстраивало. Информационный голод терзал меня не слабее чем обычный . Но организм активно себя восстанавливал, а я сам так и не смог узнать, кому и зачем было нужно нас прикончить.

***

– Я вас ждал, – сказал я вошедшему следователю. Его заставили переодеться в антисептическую робу – консилиум врачей все еще спорил насчет того, насколько опасны для меня хирально обратные микроорганизмы. Или мои собственные для окружающих.

– Правда? – удивился он.

– Конечно. Вы еще не прочитали, что такое «Зеркальный переход с разворотом»? Весьма занимательное явление, я замечу.

– Прочитал, но с точки зрения закона вы обязаны сообщить об изменениях в биометрии, делающих ваши документы ничтожными в течении недельного срока. Минус время, проведенное в гиперпространстве.

– И где же прошло время более недели? Или я провел его, изображая пробитый бурдюк на этой койке? Так вроде нет, мы еще ничего не нарушили, так какие претензии? – спросил я его, ожидая подвоха.

– Это не так, – безразлично сказал он. – Существует протокол, и по нему это было не изменение биометрических данных, а использование поддельных документов. Нет ни одного намека, что это хоть каким-то боком ваши документы.

– Правда? Вы в этом уверены? – издевательски спросил я у него.

– Существует официально утвержденная программа сверки, – так же монотонно сказал он. – И она не думает, что это так. Я, как представитель власти должен сообщить, что вы и ваши товарищи подозреваетесь в убийстве десяти человек, а также краже личности и использовании поддельных документов. Хорошо еще, что не в неуплате налогов. Выдвинутые вам обвинения весьма серьезны. И поэтому, когда ты придешь в лучшее состояние, то тебя переведут в тюремный лазарет.

– Замечательно, – откомментировал я «радостные» известия. – Однако я могу возразить, что состава преступления нет, так как биометрия была изменена под действием факторов неодолимой силы, чему есть доказательства. А, что касательно тех десяти идиотов, то они сами напросились. Это была чистейшая самооборона, – я вспомнил выражение лица несчастного, которому я отрубил руки. Я был бы не прочь повторить опыт с его конечностями. – Они сами напросились.

– В коридор вошли две группы лиц, – хмыкнул офицер. – Вышла одна, и никаких свидетельств того, кто начал резню первым у нас не имеется.

– А презумпция невиновности? – поинтересовался я у следователя. – Тут же не пространство хаттов, в конце концов? Это ж самая святая штуковина в Республике?

Действительно, в законах всех субъектов Республики было общее правило – никто, к примеру не мог посадить вас за то, что подозревают в никак не размеченном пространстве рандомных данных зашифрованный блок данных. Это не доказуемо, а потому стеганографию[4] надежно покрывала от всяких посягательств презумпция невиновности.

– Расскажешь это на суде, – посоветовал он мне. – Там вас, скорее всего, оправдают. Так как довольно ясно, кто кому устроил засаду. Но это все равно было убийство и только суд может постановить, что это была самооборона. А, что касается вашей идентификации личности, то просто нет никаких юридических способов установить, что вы это вы. Тут даже установленный порядок перерегистрации при смене генокода не подходит.

– Задокументированный прыжок и то, что биометрия всей команды идеально совпадает с требуемой, за исключением ее зеркальности не считаются? – застонал я. Я же начал уставать от бюрократических проволочек.

– Возможно, это сойдет за доказательство, и как «обстоятельство неодолимой силы» против иных претензий, но для этого мне нужны эти данные.

– Вы обыскали корабль? – спросил я его.

– Само-собой. Сразу же, как выписали ордер. У вас там редкая помойка, – среди его мыслей, глубоко запрятавшихся в его черепной коробке, на миг всплыло отвращение. Он страстно любил порядок – будучи из тех, кто раскладывает карандаши согласно их длине или цвету. Неудивительно, что такого человека, как он мог хватить шок, как только он сделал первый шаг по опущенной аппарели, ведущей на корабль Травера. Прочие же эмоции у него были притуплены, или хорошо скрывались им среди темных закоулков сознания. Помимо этих тесных закоулков в его черепе я нашел множество сложных металлических и не очень предметов. Они, несомненно, несли множество информации и были важны для него не менее чем природный мозговой студень.

– Чип данных с биркой, где от руки написано «зеркало» не находили?

Он заглянул в свой планшет. Провел поиск по инвентаризованному списку. Я был бы рад его у него скинуть, так, как такового не было и у нас самих. Хотя, казалось, чего стоило вносить в базу выгружаемые и загружаемые предметы? А по многим нормам нам еще и требовалось указывать не только что на борту, но и где и когда на него пронесено. Хорошо, что такой бред придумали много позже принятия верхнего судового кодекса.

– В списке есть такой, – подтвердил он. – И данные на нем защищены криптографической защитой.

– Естественно! Они представляют коммерческую ценность. И я бы не стал ими с вами делиться, если бы вы не были столь недоверчивы.

– Вы сообщите, как можно считать с него информацию?

– А вы обязуетесь не использовать ее для получения прибыли и удалить после того, как удостоверитесь в том, что мы не банты?

– Мы не используем судебно-следственные материалы для извлечения прибыли, – ответил казенной фразой следователь.

– Можно узнать ваше имя? Хочу знать того, кто будет ответственен за нарушение этого правила.

– Окшот Эспли, – сказал он так, словно эти слова не значили совсем ничего. В Силе едва промелькнул некий смысл, пустой стакан забытый и долгие годы лениво собирающий пыль. Все люди ощущаются в Силе по-своему и к каждому можно найти свой, подходящий ему образ. Но не стоит переоценивать людей – многие весьма однообразны, что я уже давно подметил. Но оттенки, оттенки - разные. Этот же следователь мне очень сильно не нравился. Хотя и старался сохранять видимый нейтралитет.

– Я тебе не верю. Информация, выпущенная из рук единожды, обратно не вернется, – но, проглотив свою гордость, я продолжил. – Но ты не оставляешь мне выбора, поэтому можешь записать код.

На всякий случай я скинул эту инфу на сетевое хранилище, тоже в зашифрованном виде. Так надежнее. Но придется разменивать ее за свободу.

– Записывайте код, – сказал я. – «Какое слово ты скажешь, такое в ответ и услышишь», все слитно и маленькими буквами. Номер каждой буквы в аурубеше возвести в степень, ему же равную. Вот из этого и составьте пароль. Протокол шифрования КДТ-12. Полагаю, что вы найдете достаточно квалифицированных штурманов для анализа.

– Специальный следственный комитет разберется, – заверил он меня. Записывать пароль куда-либо он не стал – у него прямо в голове был подходящий для этого органчик.

Этот следователь был из тех немногих, кто с трудом находился в Силе. После того, как он ушел, я его совсем «потерял». Такие люди почему-то мне не нравились. Почему? Не знаю.

***

Еще через день мне вернули документы, а капитану его судно. Судя по всему, все же прокуратуре самой было неудобно вести расследование в отношении «неизвестных лиц» Но мы все равно были под следствием и попасть на борт судна не могли.

Но в СИЗО меня пока так и не перевели, так, как я продолжал получать платную медицинскую помощь, которую в той больнице мне предоставить не могли, а соответственно по закону и заставить прервать лечение не могли. Существовало столько способов избежать досудебного заключения, что их можно было свести в толстенный том. Но, за мной, разумеется, следили, чтобы я не сорвался и не убежал из палаты.

Заходил, оживляя мое одиночество государственный адвокат. Он устало задал десяток вопросов, уточнив характер произошедшего в злополучном коридоре, и пообещал, что команде не грозит обвинительный вердикт. Я был за сегодня не первым его клиентом – человек работал на износ. Он заикнулся было о совершенно надежном способе избежать заключения – пройти допрос под местным продвинутым полиграфом, построенным по принципу сверхточного стационарного нейроинтерфейса. Но был вежливо послан, когда я узнал, что могу отказаться отвечать на любые вопросы вообще, не то что заключенный в такую штуковину. Даже то, что список вопросов оговаривается заранее и мне не смогут задать ничего лишнего, меня в этом виде допроса не устроило. Я никому не позволю залезать мне в голову.

Хотя и сам адвокат был не уверен в том, что нам ничего не грозит, но успокаивая и заверяя меня, он боролся со своим собственным воображением, грозившим в будущем ударом по его репутации. И я, и он понимали, что опасения беспочвенны, но волнение за то, что еще не свершилось, но при этом не зависит от нас, - часть нашей природы, переживающей всякий раз, когда вероятности неопределенны. Случайность, как и Хаос, лежат за границами нашего сознания.

Даже не зная квантовой физики, небесной механики глобального мироустройства и не стараясь описать окружающий мир строгой математикой, не подозревая вовсе о волновых функциях для всего, мы подспудно понимаем, что возможно вообще, что угодно. Оно только маловероятно. Но возможно. И вовсе без нашего на то желания или участия. И это напрягает, если задумываться.

Как говорил устами своего героя Булгаков: «печально, что человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!» Мы не можем сказать, что будет не через лет, скажем, тысячу, но не можем ручаться даже за свой собственный завтрашний день.

И то, что мне хоть и через замочную скважину, но под силу было заглянуть в этот туман неопределенного будущего, приводило меня в состояние эйфории и вместе с тем страха. Страха того, что, вот я вижу, смотрю, понимаю, но… полная картина ускользает от меня. Я осознаю лишь тень или отблеск грядущего. И иду не как полный слепец, но как страдающий катарактой инвалид. И если незрячий осознает тот риск, что связан с переходом дороги, то почти слепой может решить, что он что-то видит и рискнет ее перейти. Я был таким слабовидящим абсолютно необоснованно посчитавшим, что у него стоочковое зрение. Расслабившимся. И поплатившимся за это.

За операцией на моей руке я наблюдал с интересом, что, по словам доктора, делают редко. Мало кому нравится наблюдать, когда в него втыкают сверхтонкие, едва видимые глазу нити для работы с внутренними повреждениями. Если не применять нервно-дезактивирующее поле, работающее, как обезболивающее, делающее из тебя локальный холодец, то возникнет такое чувство, что внутри копаются раскаленными щипцами. Но я его так и не познал – медики не были садистами.

Спустя три таких процедуры я прошел двигательный тест, показавший полное восстановление двигательных функций правой, вернее, бывшей левой до «оборота», руки и высокую скорость реакции. Она после такого вмешательства могла даже и повыситься. Но совсем не намного.

Я знаю, что всякий раз, когда учишься делать новое движение, совершаешь сложные осознанные манипуляция своими членами, по нервам туда и обратно беспрестанно снуют сигналы. Мышце подается сигнал о действии, от нее обратно поступает сигнал-доклад о результате действия, затем идет корректировка, и так непрерывно – иначе говоря, мышца движется под постоянным контролем. Как сервомотор. И на эти обмены командами и докладами требуется много времени. От различных областей мозжечка и еще каких-то частей головного мозга и до мышцы – затем обратно. А скорость импульса, идущего по нервным волокнам не такая уж и огромная. Поэтому неотработанное и одновременно с тем сложное движение так же неторопливо как бюрократический аппарат – и по тем же самым причинам.

Другое дело – отточенные часами и сутками упорных тренировок движения, осуществляемые на уровне условных рефлексов. Не зря в азиатских боевых искусствах, где ценят скорость, часами как заведенные машинки отрабатывают ката. Меня за недолгое время натренировали умело падать, двигаться с клинком в руках и даже научили десятку-другому наиболее универсальных защит и атак. Но я понятия не имел что делать встретившись с рапирой. Придумывать на ходу было летально долго, и все что я смог, – продержаться достаточно, чтобы Кейн достал моего противника.

Сила – великий, могущественный союзник. Всегда подскажет, какой поступок верен, на черном или белом остановится шарик рулетки. Шепнет на ухо о том, какая игральная карта из руки будет к месту. Но что толку от Нее, если и руки и даже рукава пусты? Когда выбирать не из чего. Сила не даст и знания о том, о чем никогда не слышал. Я давно понял – что если в чём-то неплохо разбираешься, понимая суть явления, то и Сила будет в этом вопросе куда более доходчива. И наоборот – трудно понять, как же поступать в совершенно незнакомой ситуации. И Сила также плохой советчик в такой ситуации.

Также обстоит дело и в фехтовании. Нельзя стать искусным фехтовальщиком без значительных усилий и далеко до удачливого бретёра тому, кто не потратил значительную часть жизни на тренировки – их не заменит ничто иное. Не помогла мне и Сила – мне не хватило собственно опыта, который Она не подменяет.

Да, разборки не всегда решаются холодным оружием и зачастую эти, полученные большим трудом навыки бесполезны – проще иметь под рукой бластер. Но большой глупостью будет нарываться на неприятности, и полагаться только на большую пушку. Бластеры, разумеется, тоже важны. Но куда страшнее тот враг, все члены команды которого готовы идти врукопашную. Одинокий «герой» рискнувший решить вопрос мечом против толпы с бластерами долго не протянет – щит такого человека не сдержит концентрированный групповой огонь. Группа же с мечами дойдет – и с легкостью вырежет стрелков. Умение фехтовать потому очень ценится среди авантюристов и куда больше, чем навыки стрельбы. И это-то в век звездолетов! Причудливы изгибы истории.

Но военщина и Кейн в частности все равно считают стрелковое оружие нисколько не менее важным, чем холодное. На войне редки встречи один на один. И даже десяток на десяток – стреляют, как правило, многие сотни, и такой концентрированный огонь легко протыкает личные щиты. Поэтому наступление пехоты и выглядит столь странно по земным меркам – в полный рост и большими толпами. Но это только выглядит глупо – тот, кто заляжет, и будет экономно отстреливаться, неизбежно проиграет – ведь главенствующую роль играет слаженность и плотность огня. Наши предки тоже наступали плотным строем с мушкетами в руках далеко не по дурости – стоит рассредоточиться и такой строй тебя сметет – попросту из-за плотности огня. Или затопчут кавалеристы. Тут место неточности гладкоствольных фузей занимал тот факт, что для вывода из строя бойца противника в него надо было не просто один раз попасть – а стрелять и очень много.

Те, кто подстроил нам засаду, полагали, что мы пьяны и поэтому не постеснялся сойтись лицом к лицу, решив не рисковать и не устраивать перестрелку. Но мы уже не были пьяны. Воды Стикса! Можно было предсказать эту встречу заранее и вовсе ее избежать. Похоже, алкоголь притупляет чувствительность к Силе. Должно быть, и как всякий любой депрессант — психоактивные вещество, угнетающее центральную нервную систему человека. И я начинаю понимать джедаев-трезвенников. Интересно, а как на этом деле отразится прием растормаживающих и галлюциногенных веществ? Усилит ли возможности? Изменит ли их? Любопытно.

Через недельку, когда я совсем отошел после того, как надо мной провели последнюю операцию, состоялся суд. До этого я все же успел погостить в СИЗО. Весьма комфортное одиночное жилье, но удобства были мне не милы – я все также находился в информационной блокаде. Толку от головизора и урезанной версии голонета было мало.

Ознакомившись с материалами дела, более чем на половину состоящими из анализа брызг крови и наших коротких показаний, я отдал должное тому, кто вычислял тригонометрию потоков артериальной и венозной крови, а также капли крови, слетающих с оружия, которым мы активно размахивали и воссоздал по ним картину боя. Трехмерная модель настолько точно повторяла мои действия, что я узнал в ней каждый свой шаг, каждый взмах клинком.

Беспокоило меня только то, что, по мнению экспертов, одна дорожка ускорения и след артериального кровотечения[5] с царапиной на полу ясно показывали, что один из убитых был добит, а вернее ему снесли голову уже после того, как он был тяжело ранен и находился на земле. Это могло пойти, как превышение самообороны. Но только, если он оставался последним поверженным нападающим. Поэтому то, что на первичном допросе я сказал, что не видел, чтобы кого-либо добивали, было правильным решением. Я вообще сказал, что был занят только своими оппонентами и даже не соврал.

Для явки в суд мне даже дали на прокат приличный официальный костюм. Отчасти такая щедрость была связана с тем, что простая одежда стоила совсем недорого – "копейки" по сравнению с другими товарами. Отчасти и потому, что моя одежда мало того, что была проколота шпагой, так еще пропиталась кровью и являлась материальным доказательством.

Так как дело было коллективное, то вся команда «Счастливой шлюхи», доселе разлученная, встретились на скамье подсудимых. Правда, находясь в отдельных закрытых полем ячейках, так, что даже на суде мы не могли общаться друг с другом.

Большую часть времени, пока обвинитель, эксперты и адвокат демонстрировали в полупустом зале свое красноречие перед группой лиц бывших знакомыми накрошенной в салат шантрапы, я разглядывал, несомненно, впечатляющее помещение суда. Мозаика на потолке и интерьер были подобранны со вкусом, создавая деловую атмосферу, сочетая строгость линий и изящество витых источников света.

– Подсудимый Олег! – отвлек от этого занятия меня судья. – Хотите ли вы что-либо добавить к оглашенному?

Судья носил необычную маску, закрывающую почти все его лицо, темные стекла скрывали выражение глаз, а силовое поле или вокодер так обезличивали голос, что разобрать хоть какие-то эмоции не представлялось возможным. Без Силы. Адвокат, обвинитель и все прочие официальные лица носили такие же. Поэтому их диалог напоминал диалог протокольных дроидов.

– Потолок тут симпатичный. И колонны оригинальные, – от моего красноречия ничего не зависело, но я высказал вслух, о чем думал в данный момент.

– Это все, что вы хотите сказать? – бесстрастно переспросил судья. Сила выдала его легкое раздражение.

– Всё.

После чего почти тоже самое ответили и прочие члены команды за исключением капитана. Тот встал, сделал издевательский реверанс в сторону суда и начал свою речь.

– Я, как законопослушный гражданин был глубоко оскорблен тем, что в этом прекрасном городе возможен столь возмутительный акт агрессии. Нападение на честного торговца, - это не то, что я ожидал встретить в этом гостеприимном месте. Более того этот суд лишь тратит мое время, ради ненужного крючкотворства вместо того, осудить покушавшихся на мою жизнь.

– У вас есть, что сказать по существу дела? – оборвал его судья.

– А это не по существу? – картинно удивился капитан.

– Нет, – сухо оборвал его судья. – Садитесь.

– Подсудимый Олег? – Я встал.

– Имели ли вы намерение лишить жизни пострадавших с целью получить так называемую «награду за голову»? Или по иной причине? – спросил меня обвинитель.

– Нет, я не имел никакого представления об их существовании до того, как они не совершили на нас нападение.

Опросив Кейна и Нейлу, он добрался до капитана.

– Не превысили вы пределы необходимой обороны, добив упавшего, на что указывает криминологическая экспертиза? Он был тяжело ранен, и вы убили уже не представляющего угрозу вашей жизни гражданина, – напирал на него обвинитель.

– Протестую, – вклинился адвокат. – В условиях угрозы жизни обвиняемый не обязан задумываться о том, чтобы причинить нападающим минимальный урон. Более того, он имел право обезопасить себя, поскольку развернулся спиной к лежавшему нападающему и угроза его жизни со стороны иных лиц еще не исчезла.

– Подсудимый Травер, так ли это было, как говорит ваш адвокат?

– Да, именно так, – кивнул капитан.

– То есть вы в упор выстрелили ему из бластерного пистолета Е-54 в грудь, причем на полной мощности, а после это отрубили голову упавшему? Замечу, что выстрел пробил затем еще и половое межуровневое перекрытие.

– Именно так, – по-людоедски улыбнулся капитан. – Мне было некогда выяснять, был ли пробит его щит, и был ли на нем надет… нет, именно одет бронежилет. В это время на мою команду все еще наседали поэтому я поступил единственно верным, на мой взгляд, образом, – ответил он. Судя по всему, адвокат с ним общался по этому вопросу.

– Вы не знали о характере нанесенных выстрелом повреждений? – уточнил адвокат.

– Нет, кровь залила мне глаза, и я плохо видел – ответил он тут же. И вопрос, и ответ были отрепетированы заранее.

– Как видите, обвиняемый действовал вполне корректно, – заявил перед судом адвокат.

– При условии, что это была самооборона, – заметил обвинитель. – Это все еще не доказано.

– Как и обратное тоже, – сказал вежливо, но с довольной невидимой никому кроме меня ухмылкой, адвокат. – И при угрозе жизни или имуществу в случае вооруженного нападения понятие «чрезмерное насилие» не применимо. Угроза жизни исчезает только с тем, кто ей угрожает.

– Вы все еще покрываете убийц, покусившихся на жизнь добропорядочных граждан и уважаемых жителей Города? – патетично воскликнул обвинитель. Маска стерла эмоции из его голоса, но не до конца.

– Потерпевшие не являются никакими добропорядочными жителями. Они многократно судимы, в том числе и по тяжким обвинением. И обстоятельства их встречи ясно говорят о том, кто на кого напал. Во всяком случае, они оставляют достаточно сомнений, чтобы даже самый строгий суд вынужден был трактовать их в сторону обвиняемых.

– Пострадавшие могли искать встречи с обвиняемыми, но цель этого не очевидна, – возразил обвинитель.

Так из пустого в порожнее переливали еще полчаса, изображая работу суда. После чего суд удалился на недолгое совещание, где вынес вердикт.

– Суд признает всех фигурантов дела не виновными во всех выдвинутых обвинениях. – судья церемониально заверил заключение своей электронной подписью. – Подсудимые подлежат немедленному освобождению из-под стражи в зале суда.

Поле погасло, я поздравил своих товарищей со свободой. На нас с неудовольствием смотрели дружки порубленной гоп-компании.

Нам вернули все имущество, с корабля сняли арест – свобода!

Выходя на улицу, я непременно брал с собой целый арсенал оружия, но, хотя делал это не так долго, уже начинал понимать, что это значит: «чувствовать себя голым без оружия». Оно придает и чувства безопасности. И некого странного пьянящего чувства свободы, уверенности, граничащей с наглостью. Начинал понимать те привилегированные классы, которые исторически не расставались с колюще-рубящим инструментарием.

Клинок моего кривого меча выщербленный и покрытый засохшей кровью никто и не подумал очистить, более того с вещественным доказательством нельзя было так поступать. Куртка и вовсе пришла в негодность, плотный волокнистый материал пропитался теперь уже засохшей кровью. К рваным отверстиям в полах куртки-плаща добавились звездообразные проколы на груди и спине. Как от крупной трёхлучевой звездочки Мерседеса, лишенной своего обруча. Хотя куртка и дискредитировала себя, как защитное снаряжение, я ее все же забрал.

Служащий склада с улыбкой отдал нам еще один тяжелый ящик. Сказав, что это принято отдавать в такой ситуации. Могли бы, и утилизировать, как он сказал, но было выкуплено в нашу сторону по местной общественной традиции благодарными жителями. Поскольку мы избавили Город от весьма неприятных лиц. Я, как самый целый и здоровый в кампании потащил за собой этот ящик. Репульсоры, встроенные в контейнер, поднимали его над полом и позволяли толкать его перед собой, как тележку.

Как только за нами закрылась аппарель «Шлюхи», капитан пошел проверять свой корабль.

Все имущество на нем было перебрано, сложено в ящики или даже осталось на месте. Список для проверки прилагался. Капитан был рад ему как ребенок, да и мне он понравился – хоть какая-то польза от обысков. Я поставил ящик на пол, отключив репульсоры; тяжелый контейнер плавно опустился на пол.

– Слышал я про эту традицию, – сказал Кейн, с интересом осматривая ящик, – и если это то, о чем я думаю, то на корабле скоро кончится место под оружие.

Я открыл ящик. Как я и чувствовал, в него было сложен весь инструментарий нападавших. Оружие и не только. Трофеи.

Первым делом я достал из него длиннющую рапиру[6], которую не узнать не мог – ведь именно ей меня и проткнули. Выдернул её из широких направляющих, воздушных ножен, державших прямой клинок как дистанционирующая решетка – касаясь его вдоль трех линий. При этом "ножны" были существенно короче самого клинка.

Метр двадцать пять клинка. От гарды до кончика клинка, почему-то заканчивающегося не острием, а резьбой. Достаточно тяжелая, считай один кило, если и не больше, но вес совершенно не чувствовался, поскольку был весь сосредоточен у рукояти. Баланс был странноват – я еще раз посмотрел на кончик с резьбой.

– Это ищешь? – сказала Нейла, принеся коробку наподобие патронташа с несколькими острыми предметами в нем.

– Острие накручивается? – удивился я. Затем быстро навернул на рапиру жуткий наконечник выглядевший, как трехгранное зазубренное острие. Он напоминал мне наконечник современной охотничьей стрелы. Которая попав в дичь заставляет истечь кровью за пару минут самое крупное копытное животное.

Я невольно нащупал трехгранный как мерседесовская звездочка шрам на груди. Везение! Но не стоит на него в дальнейшем опираться.

Клинок рапиры имел переменное сечение: круглый в самом основании он обзаводился тремя гранями-лезвиями ближе к острию. Чтобы за него было нельзя схватиться ладонью. Оружие было относительно легким, но казалось немного тяжеловесным, - клинок был очень объемным. Изнутри он был полым, что придавало ему одновременно жесткость и прочность. В рукояти надежно укрытой громоздкой витой гардой с несколькими глубокими засечками находился сам УЗГ – ультразвуковой генератор. Массивная энергоячейка вкручивалась в противовес – для баланса. Само оружие было затерто и заполировано, но следов от моих ударов я на нем практически не обнаружил. Простая рукоять и узкий последний локоть лезвия из твердого сплава с кортозисом говорили, что это далеко не дешевая игрушка или обычное городское оружие самообороны. Это был серьезный профессиональный инструмент.

– Точно, сменное, на него виброгенератор и действует, – сказала Нейла. – Можно прикрутить тренировочное, – она дал мне закругленный упругий башмак с разъемом под ключ в основании.

– Лучше бы тогда на нем было оно, – усмехнулся я.

– Вот это бронебойное. – она взвесила в руке коническое как винтовочная пуля острие.

Острие его было слегка притуплено – как у бронебойных танковых снарядов – чтобы лучше закусываться с броней.

– Это тоже не плохой вариант.

– Но было другое. Для охоты на крупную дичь без брони, – сказал Кейн, рассматривая отточенные грани, – накрутил именно то, что было нужно. Я столько гемостатика в тебе распылил именно из-за этой гадости. С такой насадкой на дуэль никто не пустит, но вот заколоть кого-нибудь в темном коридорчике самое то.

– А где Травер? – я не нашел его копающимся среди железяк. Он убежал по своим делам, как всегда, не интересуясь холодным оружием.

– Проверяет все ли ценное на месте. – сказала Нейла. – Кредиты, немного золота и ракушек. Хаттские деньги, другие ценности.

– Ясно, – я с сожалением осмотрел клинок моего оружия, его лезвие выглядело как лист дерева, облюбованный гусеницами – с объеденными и выщербленными краями. Со значительной части лезвия навсегда была сколота пологая заточка. Вдобавок эти выбоины сильно ослабляли клинок, делая его дальнейшее использование по назначению опасным. Судьба меча была понятна – в утиль.

– Нужно новый покупать, – рядом присела Нейла вертя его в руках. С большим сожалением рассматривая искалеченную полосу, – это никуда не годится.

– Он что, одноразовый? – спросил я ее.

– Если бить с такой силой, как ты, клинок в клинок – то да. Прочные клинки стоят дороже этого ширпотреба.

– И где его сделали? – мне стало интересно, на что я выкинул деньги. Хотя я и понимал что за те гроши, которые я отдал за него на Коррибане, надежное оружие не приобрести.

– На какой-то помойке. Вырезали полосу из чего-нибудь более прочного, чем простая дюрасталь марки МГ[7], лазером отгравировали, покрасили на станке и прикрутили серийные звуковые генераторы. Выглядит красиво и только. Предмет престижа с однократной возможностью блеснуть как оружие. Если ты думаешь, что большинству нужно что-то другое, то ошибаешься. Но тебе сейчас нужно не идеальное оружие, это ничего не даст, – сказала она, но я продолжил за нее.

– А надо научиться пользоваться хотя бы этим. Только оно коротковато оказалось! – Обиженно сказал я. К встрече с рапирой меня никто не готовил.

– Это не так сложно если на тебе кираса и латные перчатки, – небрежно сказал Кейн, – или рукопашный щит, как у Травера. Но это хрупкая игрушка, может он ее неделю назад спалил, не знаю. Короче говоря, купи что-нибудь практичнее.

– А твой меч? – я посмотрел, как он чистит от засохшей крови меч щеткой наподобие зубной. Только если сунуть ее в рот вся эмаль с них слетит в минуту.

– В отличном состоянии. Хорошее оружие, только непонятно, где Травер его выкопал. Гарда архаичная, как в голофильме о древних эпохах. Клинок блестящий, не зачернен. Заточка не пологая, что правильно для армейского оружия. Но при этом все оформлено, как гражданка. Я бы сменил на что-то более мне привычное.

– А эта рапира? – я сделал выпад в воздух.

– Это страхолюдное оружие для убийства в темном переулке, почти армейское, хотя и не такое популярное среди гражданских, как костюмная шпажка. Но, в отличие от нормального меча, за её клинок можно схватиться рукой или как-то иначе отвести в сторону. Если получится, то легко можно провести удар такой, какой тебе бы не дали бы сделать с рубящим оружием.

– У меня это не вышло, – грустно сказал я.

– Мало практики, – констатировал он факт. – И зря ты пытался разрубить эту спицу саблей. Из-за того, что, генератор приводит одно только острие то он дохленький. В отличии от обычного оружия, где он прилагает усилие ко всему клинку он мало весит, да и еще ни хатта не колет в действительности. Твои ребра не очень прочная штука по-настоящему. Даже плохому оружию ничего не стоило проткнуть тебя как пакет с окорочками. А вот была бы на тебе кираса…

– Мало весит? – я еще раз взмахнул непомерно длинным для меня оружием. Затем передал рапиру Кейну. – Я бы не сказал.

– Только наконечник – то, что приводит в действие УЗГ. В итоге весь её вес, – он взял ее в руки, – весьма нормальный такой, ушел на то, что бы сделать ее прочной. Так что это бесполезно. Во всяком случае, твоей крашеной сабелькой.. Я бы, честно говоря, ее выкинул и купил нормальное оружие. Пусть этим мусором твилеки бьются, а не люди

– Это традиционное оружие моей родины, – встала в позу Нейла. – И имеет многотысячелетнюю историю, и все это время оно считалось эффективным. Никому и не придет в голову, что оно не эффективно. Ты просто не умеешь им пользоваться и не понимаешь, о чем говоришь.

– Только потому, что на Рилот не прилетали на разборки со шпагами, – сказал Кейн. – Или с более адекватным оружием. Вроде палашей. И точно не видели, как работает штурмовая группа. Иначе бы побросали этот мусор на помойку и купили нормальное оружие. Скажи еще, почему твой муж не пользуется сам твилекской саблей?

– У нас холодное оружие использовали и до того, как придумали личные щиты. Может быть, это должно что-то значить? – я залюбовался возмущенной твилечкой вставшей в оскорбленную позу. Хоть что-то красивое есть на корабле.

– Что говорит о дикости Рилота, – насмешливо сказал отставной сержант.

– А что используют в армии? – спросил я Кейна стараясь охладить спорщиков.

– Да все, что угодно. Но в десантном наряде очень хорош палаш или сабля. Обычно холодное оружие покупают за свой счет – поэтому выбор очень широкий.

– Я думаю, что нам надо сходить и купить более приличное оружие, – предложил я.

– И присмотреть доспехи, – сказал мне Кейн, указывая взглядом на рапиру. На ее наконечнике еще была кровь. Моя кровь.

– Я бы тоже сходила, – сказала Нейла.

– Это безопасно? – спросил я ее.

– Вот с этого и стоило начать – с безопасности, – вошел мрачный капитан. – Пока вы лежали по больницам или сидели в СИЗО, я сумел кое-что разузнать. Через адвоката. Куан таки вывесил награды за наши головы. Сто тысяч кредитов за твою, Нейла и за твою, Кейн, столько же. И двести пятьдесят за мою. Итого за мою голову суммарно уже почти полмиллиона. А это совсем немало.

– А я? – тут же спросил я.

– Твое имя, судя по всему, когда переводил средства, начальник шахты не знал. Но не волнуйся, после того, как опубликуют решение суда ждать останется недолго, – «успокоил» меня Травер. – Что важно, награда вывешена с возможностью отмены. Куана не нужны наши жизни – ему нужны наши деньги. Много денег – он требует компенсацию. Очень много денег.

– И что ты предлагаешь делать? – спросил его Кейн.

– В любом случае, сейчас у нас такого количества денег нет. И напоминаю, что должны мы в известной пропорции. Все.

– То есть я не должен, коль скоро меня лишили доли в том предприятии? – лукаво спросил я.

– Это мы обсудим позже! Особенно с учетом, что именно ты посадил «Шлюху» на Апатрос, – губы Твилека сжались в ниточку.

– Так сколько? – спросил Кейн.

– У нас столько нет. Вернее будет, если продать мой корабль, но я скорее использую, его как снаряд против его офиса, чем это сделаю.

– Значит, нам нужно срочно их где-то достать, – я пожал плечами.

– Теперь. Еще один важнейший вопрос. Олег. Насчет тебя. Ты придумал, что сделать с нашим положением? Я про зеркала и все такое, – жестко спросил капитан.

– Пока сидел в СИЗО – просчитал. Пара суток в гипере и всё придет в норму. В любом месте пространства, – ответил я.

Я не сказал, что такой точности не достичь без использования Силы – любой навикомп выдаст ошибку или исказит корабль так, что мы тому будем не рады. Но с помощью Силы я рассчитал, что мы достигнем нужной точности перемещений по координатам. Хотя и даже с Её помощью это скорее будет чудом, чем оправданным с точки зрения безопасности маневром.

– Хорошо.

– Мы могли поднять на этой манипуляции круглую сумму, – сказал я.

– Я уже думал об этом, – ответил Травер. – И даже договорился о том грузе, цена которого вырастет на порядки после такого отображения. И нашел партнера, который профинансирует закупку груза. К сожалению, большая часть прибыли по реализации ставших уникальными товаров достанется не нам, но наша доля прибыли будет большой. Очень большой.

– Этого не хватит, чтобы рассчитаться с Куаном? – спросила Нейла.

– К сожалению нет. Нужно будет ещё столько же. Но у меня есть на примете дело с такой же нормой прибыли. Не хотелось бы опять этим заниматься, но, похоже, придется вернуться, так сказать к корням.

– Слушайте, – сказал непонимающе Кейн. – А чего вы так дружно стали обсуждать, как мы отдадим этому гнусному потомку анзатов наши деньги?

– Потому что если мы этого не сделаем, то он увеличит награду за наши головы. Если ты думаешь, что это положительно скажется на твоем качестве жизни, то ты ошибаешься. И сэкономленные деньги тебе могут и не пригодиться. – попытался урезонить его капитан.

– И что, Травер – любой ублюдок может просто шантажировать тебя и требовать с тебя кредиты, как с какого-то базарного торгаша!? – воскликнул Кейн.

– Куан – не любой ублюдок. У него во власти целое поселение во внешнем кольце. У него на нас есть информация, которая сделает нас разыскиваемыми в половине Галактике. Лучшей её половине, к сожалению. Кортозис – стратегический ресурс. Его где попало просто так не купишь. И не продашь.

– Но ведь и мы имеем на него кое-что? – спросил я капитана.

– И что ты с этой информацией сделаешь? Придешь с повинной в Республиканскую юстицию? Или к каким местным правоохранителям? Думаешь, на нас распространяется программа защиты свидетелей? Конечно, распространится! – распалился Травер. – После того, как нас закроют за контрабанду, конфискуют корабль, а мы отсидим свой гребаный срок, нас выпустят. Затем да, нам сошьют новые личности и документы! Думаешь, часто на это идут – дублирование на одну биометрию новой личности? Республика этого очень не любит – на это должны быть веские основания. Боюсь, что при этом нас расколют под полиграфом. Откалибруют на невинном разговоре. Даже и не заметишь, как тебя прочитают, словно открытый документ. Ты можешь даже молчать и не отвечать на их разговоры – из тебя и так смогут вытянуть почти всё. Субвокализацию[8] и импульсы мозга не отменял еще никто. Это ёбаные законы физики а не электорат – их не напаяешь.

– Я понял, – примирительно сказал я. – Мы не добропорядочные граждане и такого себе позволить не можем. Я только высказал предположение.

– Значит, нам нужно заработать много денег. Очень много денег, возможно взяться за что-то рискованное. – сказала Нейла.

– Именно так. Куан требует деньги прямо сейчас, но я думаю, он потерпит – не настолько же он туп, – сказал капитан. – Я сообщил ему тот срок, который вижу разумным, он конечно строил из себя крутого – надо же ему держать марку перед своими шестёрками, но я уверен, что он потерпит.

– Охуеть, теперь! – Кейн. – Мы собираемся работать на эту гниду. Ну, нахуй! Я сваливаю.

– Постой, голубчик, минутку. Включи-ка мозги и остынь, – резко изменившимся тоном сказал капитан. Острые зубы сверкнули, рука капитана легла на эфес оружия. Я вспомнил о том, что на борту корабля только он носит оружие и подвинулся в сторону – Ты можешь свалить. Разумеется. – вкрадчиво сказал Травер. – Мы расплатимся с ним и без тебя. После чего ты будешь должен уже мне. Столько, сколько никогда не заработаешь в жизни в одиночку, учитывая твои дурные манеры. Не забывай, кто вытащил тебя из того анала в котором ты находился. Помнишь?

– И что? – Кейн сжал кулаки.

– Вряд ли ты сможешь протянуть с той наградой, которую в таком случае за твою голову вывешу я сам. Конечно, ты сможешь забиться в самую глубокую дыру, какую найдешь во Внешнем кольце. Но все равно будешь помнить, как много есть лиц желающих твоей смерти в галактике. Ты участвовал в том,

– Я не просил меня выкупать, – рявкнул Кейн.

– Ты мог отказаться и вернуться на шахту. Ты сделал свой выбор. – развел руками капитан.

– Что бы мы ни были вынуждены делать, – сказал я, – это будет все равно лучшей альтернативой работе в шахте. Учитывая твой срок.

– Ладно. Убедили. – Кейн сел на своё место. – Мы должны поднять кучу кредитов. За которую можно купить твой корабль. И как мы это сделаем?

– Сначала мы загрузим корабль доверху всяким хламом, который, по мнению моего партнера резко подорожает, пройдет ту же процедуру, что и мы сами. Десяток миллионов кредитов на этом мы поднимем. Такой товар станет не просто редким. Он станет уникальным и единственным в своем роде во всей Галактике, – сказал капитан.

– Оставшиеся деньги? – спросил я.

– Да, где еще взять такие же деньги? Что для этого надо перевезти? – спросила Нейла.

– Спайс. – Травер потер пальцы друг о друга. – Тонн двадцать – тридцать за раз. Мимо загребущих хаттских и неймодианских рук. Есть у меня друг на Рилоте, готовый на такое, и готовый только по той причине, что абсолютно мне доверяет. Если сделаем это в тайне – деньги наши.

– Мимо хаттов. А если они пронюхают? – спросил Кейн.

– То раздавят моего знакомого, а не меня. Я только перевозчик, какой с меня спрос? А после того, как избавимся от этого груза, опасаться нам будет нечего – вся тяжесть этого поступка ляжет только на него, – ответил капитан. – У хаттов весьма специфичные представления о вине и я хорошо с ними знаком.

– Поешь ты складно, – сказал Кейн.

После этого напряженного разговора мы перегнали «Счастливую Шлюху» в док, где доверху набили ее контейнерами с тысячами самых разнообразных штуковин. От каких-то химикатов и деталей до детских игрушек и сувениров. Партнером Травера оказался ушлый кубаз, который накупил всего на свете, свято уверенный, что этот масштабный груз, претерпев зеркальные эволюции, станет на порядки дороже. Мне до этого не было дела – рисковали тут вовсе не мы.

Едва последний ящик был закреплен, мы вылетели в сторону хорошо разведанного космоса – там было проще совершать такую перестройку. Расчет гиперпрыжка с новым «разворотом» заставил сойти с меня семь потов, но все прошло так, как и было задумано – мы вернулись в космический город с изрядно подорожавшим грузом. И тут же получили свои деньги.

После чего мы отправились на один из десяти крупнейших рынков оружия в Галактике. Нам было нужно время, чтобы заработать все эти деньги – и мы должны были все это время отпугивать от себя стаи шакалов, готовых напасть на нас ради назначенной награды. А выщербленные сабли, как и выпавшие зубы больного животного – совсем не помогают отпугивать хищников.

Вдобавок за мою буйную, как и предполагал капитан, после суда возникла награда. Тоже сотня килокредитов. Меньше пары месяцев и такой результат… что я делаю не так?

– Это безопасно? – спросил я Травера, после того, как мы вышли с корабля. – То, что мы ходим по месту, где стали так знамениты?

О нас писали в газетах и даже показали репортаж по головидению – журналисты не упустили возможности удивить зрителей очередной сенсацией. И их нисколько не интересовало наше на то согласие. Более того, ушлый твилек, сидя в СИЗО дал не менее десяти интервью местным СМИ – не бесплатно, разумеется. Он и не думал скрываться от них, разумно полагая, что если он не даст комментариев о произошедшем сам, то акулы пера придумают их заочно – без его участия.

– Если не ходить где попало, то да, – пожал плечами Кейн. – За такие деньги никто не рискнет напасть на нас в Городе. Особенно в таком хорошо просматриваемом месте. – Мы шли по людному коридору, в котором хватало голокамер. – После такого неизбежно присядешь на десяток-другой лет. А вот капитан может и опасаться… полмиллиона кредитов очень приличная сумма.

– Все равно нам нужен новый двигатель, – сказал Травер, запирая за нами аппарель. – Если будем двигаться плотной группой, а штурман настроит свой прибор, то опасаться нам нечего. У меня сожгли рукопашный щит, и меч тоже не мешало бы заменить. И нам нужно хотя бы выглядеть более угрожающе, если мы хотим отпугивать большинство охотников за наградой.

– Муха, притворяющаяся осой? – припомнила Нейла.

– Лучше бы нам стать той осой, а не притворяться ей, – сказал я.

В итоге мы добрались до самого крупного магазина оружия в этом Городе. Да и в звездном секторе тоже. Колоссальные площади, занятые стойками с оружием, средствами индивидуальной бронезащиты, силовыми щитами самых разных типов.. Все они были отсортированным по производителю или по типу. Бесконечные стеллажи и уровни связывали скоростные эскалаторы и лифты – слишком огромны были площади. Консультанты ловко сновали между покупателями, как рыбы среди кораллов, приглашая проверить баланс оружия и примерить бронежилеты на специально отведенных площадках. Поля подавляли шум, несмотря на многолюдность, было тихо – не играла никакая идиотская музыка, лишь изредка звучала реклама крупных производителей вооружений.

Ровные ряды, забитые тысячами тонн отточенного металла, металлокерамики и самых причудливых композитов. Через некоторое время я понял, что просто брожу среди всего этого великолепия, забыв о цели визита. А она была простой – купить очень хорошее снаряжение. Капитан, не смотря на проблемы с деньгами, советовал не экономить – а брать лучшее. Сейчас это было важно, как никогда.

Тысячи рапир, чьи клинки, рукояти и гарды со всей электроникой и механизацией могли собрать прямо на месте точь-в-точь по заказу до грамма и миллиметра. Вплоть до изготовленной по индивидуальному заказу ортопедической пистолетной рукояти. Преобладали тонкие прутики невесомого оружия нисколько не напоминавшие то, чем меня прокололи. Я потер тонкую нитку шрама под подбородком. Напоминание все равно осталось. Незаметное, если только специально не присматриваться.

Таким оружием не пробить брони, пытаться сделать такое можно только тяжелой рапирой с бронебойным наконечником. Вроде той, с которой познакомился слишком тесно. Лежали штабелями шпаги и зачерненные армейские палаши. Последними клинками, грубыми, но внушающими одним своим видом чувство уверенности можно было вооружить небольшую армию. В прозрачных витринах, на стойках столиках ждало своих покупателей самое причудливое оружие неожиданных фантастических форм, таких, что и не понятно было, где за него можно ухватиться. Копья и складные алебарды. Древковое оружие, как оказалось, в основном складывалось, как в кино про «хищников». Занятно.

Я, влекомый Силой и любопытством двигался к клинку своей мечты.

Складывались и многие рапиры для самообороны, облегчая их ношение. Но серьезное оружие было только монолитным. Я примерился к армейскому палашу. Несмотря на вес, он было отлично сбалансирован. Прямое лезвие с односторонней заточкой, хорошо управляемый клинок удобный для того чтобы делать точные выпады. Но изрядный вес и УЗГ позволяли также и рубить с немалым успехом и при этом не бояться сломать его в бою.

Затем я еще прошелся по рядам и кажется, нашел то, что искал. Длинный, тяжелый и немного изогнутый меч с одним лезвием. Хотя нет – заточка полуторная — обратная сторона клинка тоже смертельно опасна примерно на четверть.

Не очень сложная гарда, хотя и неплохо прикрывающая от соскальзывающих ударов, длиннющие штыри крестовины. Рукоять в три моих кулака. Гросс-мессер или даже Криг-мессер[9] был бы наиболее близким земным аналогом. Хотя это оружие было длиннее и имело более развитую защиту рук. В Силе он чем-то неуловимо выделялся из череды безликого оружия. Возможно это «что-то» имело смысл только для меня. Сначала я хотел присмотреться к длинному мечу, но учитывая тренировки Нейлы склонился к компромиссному варианту.

Я поднял его и понял, что он тяжелее, чем я предполагал. Хотя я физически и сильнее любого человека моей комплекции, потому для меня он все равно был весьма легким и отлично управляемым. Зубчатая пламенеющая форма лезвия и нарочито грубые формы отделки не шли ни в какое сравнение с обтекаемыми формами матовых клинков, лежащими рядом с ним в этом же отделе. Я поднял голову и прочитал:

«Клинковое: тяжелые и длинные сабли, двуручные кривые мечи».

При этом цена в сорок тысяч кредитов внушала уважение и вызывала интерес. Я щелкнул по панели и вывел описание. Вес – 2.1 кг, длина клинка - 109 см, полная - 140. Мощность УЗГ - 120 КВт пиковая. В моих руках он смотрелся вполне себе двуручным мечом. Благо, рельса эта не была заточена до бритвенной остроты и потому безопасно носилась в простом кольце-защелке, разомкнув которое, её можно было оперативно извлечь. Отцепив сторону, а не протаскивая весь длиннющий клинок через это кольцо. Ножен в комплекте не было.

– Интересное оружие, – вкрадчиво сказал подошедший консультант.

– И чем же оно столь примечательно?

– Производитель малоизвестен, подбор материалов вообще уникален. Кромка лезвия изготовлена из какого-то «бескара», как указанно в описании. Но я не слышал о том, чтобы материал с таким названием использовали в холодном оружии. На него нет спецификации, сертификаты качества есть, но весьма непонятного происхождения.

– Ты хочешь отпугнуть меня от него? – поинтересовался я с улыбкой.

Оружие сразу пришлось мне по душе, его не хотелось выпускать из рук. Грубые формы внушали ощущение надежности, а вовсе не говорили о бездарной работе.

– Нет, дело твое, что покупать. Но к вот этому, – он извлек из стойки с каким-то лейблом идеально смотрящееся оружие, гладкое как неведомая рыбина, – я присмотрелся бы с куда большим интересом. Если, конечно, тебя интересуют эти варварские тесаки.

– И чем они плохи? – усмехнулся я, небрежно взяв предложенное оружие в руки. Еще легче, в моих руках совсем как перышко. За прошедшую пару месяцев я немного подкачался, упражняясь с пятикилограммовым титановым ломом из корабельного ЗИПа, неожиданно легкими тренировочными клинками, хотя к окончанию тренировок и ощущавшимися в руках, как тот лом, и различными корабельными тяжестями.

– С твоей комплекцией довольно нелепо браться за эти двуручные мечи, – сказал он мне. – Тебе нужна шпага или рапира, лучше с дагой, баклером[10] или рукопашным щитом[11] в комплекте. Если денег на энергетический щит, конечно хватит. Только они уравнивают людей разной весовой категории.

Я, отойдя в сторону, вместо ответа сделал пару выпадов на скорость и крутанул «восьмерку» этим выглаженным клинком. Зрелищно, хотя и прямой практической пользы не имеет, кроме как для развития связок, мышц ладоней и чувства клинка.

– Эй-эй! – остановил меня консультант. – Если у тебя биомеханическое усиление мышц или генетическая модификация мускулатуры, так бы сразу и сказал. И, если ещё захочешь примериться к оружию, то лучше оценивать клинки в проверочном зале. В выставочном зале это делать нельзя, по соображениям безопасности. Такой штукой и без генератора убить несложно!

– Так что еще не так с эти клинком? – я опять примерился к первому мной замеченному оружию. Грубому на вид. Основание рукояти венчал тяжелый противовес, скрывавший в себе энергоячейку. В округлое навершие можно было упереться рукой, или размозжить им чью-нибудь голову.

– Толковые фирмы приводят записи испытаний оружия на прочность и демонстрируют режущие возможности, а к этому нет никаких материалов. Фелинкс в мешке. Цена еще неоправданно высокая.

– А цена вот этого красавца? – я указал на ценник на соседнем стеллаже. – Пятьдесят пять тысяч кредитов. Она оправданно высокая?

– Это один из лучших производителей оружия в галактике, – стал расхваливать его сотрудник магазина. Он, судя по отпечатку в Силе, был уверен в том, что говорил. Или очень сильно хотел убедить меня в этом и отменно лицемерил. – И цена на «Клинки Раксуса» вполне оправданна. А то бронебойное чудище не имеет никаких свидетельств и сведений о сравнительных испытаниях. Лезвие выполнено так, словно им собрались перепиливать чей-то боевой экзоскелет. Или с целью убить кого-либо как можно более кровавым способом.

– Это мне подходит. Есть еще что-то из «бескара»? – я отлично знал, что так называлось и почему столько стоило.

– Есть, – он вывел список, – совсем недавно появился на рынке.

– Хочу подобрать что-нибудь в пару. Полегче и покороче.

Найдя подходящий кинжал с мощной гардой, в моих руках смотревшийся, как короткий меч я добавил его в корзину к первому мечу. Таскать с собой покупки я не стал – их должны были доставить к выбранной мною зоне примерки.

Ха! Про бескар они не слышали! Даже я знакомый на родине со «вселенной звёздных войн» только по шести фильмам и читавший пару статей про световые мечи, знал, что это один из нескольких материалов, способных сопротивляться световому мечу. Удивительные люди. Сила подсказывала, что я сделал весьма правильный выбор оружия.

Найдя Кейна, связавшись по комлинку, я пошел в зал с защитным снаряжением. Дешевые коммуникаторы, похожие на мобильные телефоны не использовали гиперсвязи, оснащенные СВЧ передатчиками, они связывались с гражданскими сотовыми ретрансляторами. Комлинк же, который я таскал на поясе, можно было сравнивать с хорошей военной рацией. И по цене тоже. Важный элемент профессии.

Тут же можно было купить всё, начиная от бронежилета и заканчивая военным экзоскелетом. Но в этой галактике достаточно легкие доспехи из дорогих материалов защищали не хуже, движения экзоскелет не ускорял, но зато в нем даже на внешнем кольце не всюду пускают. Поэтому ни широкой ни даже узкой популярности экзоскелеты среди профессионалов охранного бизнеса, среди охотников за головами или просто бандитов не имели. Хотя я и находил это странным.

Я на пару с Кейном подбирал комплект защитного снаряжения – и он сам и моя жизнь были достаточно убедительны, чтобы я дошел до этого. И добровольно собирался носить на себе лишнюю тяжесть.

Массогабаритные имитаторы различных частей доспехов разных размеров и форм навешивались на нас и тут же снимались услужливыми работниками магазина. Под них можно и даже нужно было одеть изотермический комбинезон с вентиляцией и амортизацией ударов. Даже он один мог неплохо защищать – почти как фехтовальный костюм Нейлы. Вдобавок всё это не мешало носить оружие, комлинк и прочие жизненно необходимые вещи вроде кошелька или упаковки с презервативами. Хоть и выглядело слегка громоздко.

– Тебе не тяжело? – участливо спросил меня Кейн.

Я грузил на себя всё более и более тяжелые элементы, стараясь поймать тот момент, когда из незаметного вес брони превратится просто в досаждающий. До имитации вериг броне было ещё далеко.

– Около двадцати килограммов. Нормально, не мешают. – сказал. я попрыгав.

– Сейчас проверим, – он указал в сторону площадки.

На ней несколько человек проверяли, насколько сильно стесняют их движения пластины брони. Картина вероятно нормальная для средневековья на космической станции смотрелась достаточно необычно. Но это на мой взгляд – окружающие меня люди находили ее вполне естественной. Единственный способ проверить, где та грань, после которой твоя подвижность будет скована настолько, что и никакая броня уже не поможет, был практическим.

После разминки, короткой пробежки и нескольких силовых физических упражнений я немного пофехтовал с Кейном тренировочными клинками, предоставленными в свободное использование в магазине. Сервис на высочайшем уровне, и все ради того, чтобы мы оставили здесь немалые деньги.

Кейн запыхался раньше. Хотя и нес на себе меньше нагрузки.

– На тебя можно штурмовую броню вешать и ты не вспотеешь. Это хорошо, – кивнул он довольно.

– Осталось определиться с ценами, – ответил я. – И с конкретикой.

Цена на вид на одной и той же на вид защиты могла разниться в сотни раз в зависимости от материала и производителя. Простая, самая рядовая и дешевая броня обошлась бы мне тысяч в десять. Я же собрал комплект на девяносто. Но я платил из своего кармана. Я бы столько может и не потратил, но привычка покупать вещи всегда нечасто, но брать лучшее, опять сыграла со мной дурную шутку. Или то было нежелание быть заколотым или разрубленным. Они вылились в то, что большую часть моего тела прикрывала броня защитного цвета. Защитный в Галактике, - это вовсе не зеленый, или хаки, а смесь оттенков серого.

Кейн же уложился в тридцать тысяч, так, как это только увеличивало его долг перед капитаном. Простой солдатский набор проверенного временем снаряжения. В отличие от моей искусственной шкуры, предназначенного для рукопашной, его броня была компромиссом защиты и от клинков и от бластеров.

Но это было еще дешево в сравнении с полностью герметичными доспехами, способными выполнять роль костюмов РХБЗ[12], легкого скафандра и надежной брони с элементами экзоскелета. До него моей броне было как пешком до луны. И не только по цене. А такие были и кто-то их покупал. Некоторые армии, например. Или особо элитный спецназ.

Подошла Нейла, тоже потерявшая несколько часов среди груд смертоубийственного железа.

– В такие моменты я начинаю думать, что ты действительно не красился, а этот цвет для тебя естественный, – сказала она с усмешкой.

Сейчас мои волосы были выкрашены в кричаще-алый цвет. Фиолетовая краска закончилась.

– Я еще что-то не знаю? – спросил Кейн.

– Ты ничего не забыл? – спросила она иронично, осмотрев меня со всех сторон, – собрался на войну и не взял самое важное.

– Что?

– Я понимаю, ты как настоящий зелтрон не хочешь портить свою модную прическу, – хохотнула она, взлохматив из без того неорганизованный хаос на моей голове, – Но, кажется, ты забыл шлем.

– Ничего подобного, – ответил я. – просто я еще не определился.

Не так-то просто выбрать комплект из очков, активных наушников с гарнитурой, дыхательной маски и собственно самого шлема. Так чтобы шлем можно было снять а остальное не мешало друг другу.

– Тогда бери вот это, – подошел Травер и сунул мне защитные очки, совмещенные с гарнитурой. – Это подарок. За то, не сдрейфил тогда в коридоре.

Я примерил их. Они не сужали поле обзора, но имели проекционную систему и камеру, фиксирующие резкие движения в ближайшей округе. Была в них камера, судя по всему «ночник» и встроенный компьютер. Очки дополненной реальности, тактический монитор и баллистические очки в одном комплексе.

– Дорогая штуковина, – Заметил Кейн, втайне мне завидуя.

– Спасибо, но… – начал я отпираться.

– Бери, бери! Даже не думай смотреть на ценник. Я обижусь, – сказал капитан.

Затем я примерил металлический купол с встроенным подвесом. Он сел идеально. Пластинчатые элементы прикрывали сзади шею, а спереди скулы. Забрало неплохо защищало лицо, но его можно было с щелчком откинуть и ничто тогда не мешало обзору. Как шлем крылатого гусара, только еще и складывающийся до простой полусферы. Так, чтобы можно было всегда носить в компактном виде с собой, но не надевая его. Надетый, он не давил на шею – его вес разгружался через специальный гибкий переходник на шею. Он даже мог амортизировать сильные удары.

К сожалению, сегменты хороши от холодного оружия, но для защиты от плазмы помогают только монолитные тяжелые металлокерамические пластины. Поэтому этот шлем мог защитить всю прикрываемую площадь только от меча. А от бластера – только часть головы.

– Я думаю, что еще немного и Олег может отправиться завоевывать какой-нибудь мир в одиночку, – сказал Кейн насмешливо. – Учитывая, что я видел, что именно он присмотрел себе в качестве оружия.

– Что-то тяжелое и длинное? – с обреченностью спросила его Нейла.

– Этого стоило ожидать, – сказал капитан. – Учитывая, как ты запаковался в латы. Тебе удобно вообще в этом? Ходить можешь? Тебя из-за этого металла почти не видно.

– Учитывая цены за наши головы, я чувствую себя в этом панцире намного комфортнее, чем без него, – сказал я. Да и сегментированная защита не сильно мешала движениям. – Тем более это полулаты, а не полный доспех. Эта бутафория, что ниже пояса за броню не считается.

Ниже пояса броня, хотя и выглядела, как латы, но ничего не весила и имела большие зазоры. Однако с наиболее вероятных направлений ударов была усилена. Но это все равно не шло ни в какое сравнение с панцирем.

Доспехи мои трудно было назвать компромиссом между защищенностью и подвижность. За исключением самого своего веса и плохо гнущейся кирасы они вообще не сковали движений. Я и сам удивился, насколько эти пластины, полностью закрывавшие руки, корпус и шею не мешали мне. Вес равномерно ложился на плечи и корпус. Наплечники и все что ниже разгружало свой вес на корпус. Шарниры и скользящие соединения без заметного трения позволяли легко двигать руками, в то же время, не позволяя согнуть суставы в противоестественном направлении. Неудобны в быту были только бронированные перчатки, но их можно было снять и прицепить к поясу. Слегка досаждала почти монолитная кираса – но она должна была держать попадания из бластера, поэтому я счел, что с этим нужно смириться.

Подгонять доспехи в будущем не потребуется – их собирали из частей сразу под меня, в точности учитывая строение моего тела. Выбирая из тысяч пластин подходящие. Даже сдвигая при необходимости крепления на считанные миллиметры. Вот они – преимущества покупки брони не с рук и не в мелком магазине, а в специализированном центре.

– Бутафория? – недоверчиво сказала Нейла. Сама она носила легкий фехтовальный костюм, дававший скорее психологическую, чем реальную защиту. И да – также подобрала обруч, закрывавший слуховые конусы и защищавший зрение. Как и все мы – теперь мы были мишенями, но вовсе не стремились быть мишенями легкими.

– Она ничего почти не весит, – сказал я. – Пять килограмм, вроде.

– Олег, у нас сильно разнится понятие о весе, – ответила она.

– Я виноват, что для меня нормальная сила тяжести это та, что на алой планете?

Только навесив на себя эту броню, я начал чувствовать себя нормально. Да, именно так! Мой вес наконец стал таковым, каким был на Коррибане. А там я чувствовал себя вполне комфортно. Если не обращать внимание на тамошнее светило – Хорусет.

– Это не вина, это большое преимущество! И я это запомню, – сказал Травер злорадно. – Теперь будешь носить на себе еще больше вещей. Не отлынивай от переноски тяжестей без должного предлога.

Рукопашные щиты, и щиты личные мы не покупали – трофейные были очень хороши. Лучше чем наши старые. Подобрав еще и перевязи для всех членовредительских инструментов, мы закончил с покупками.

ПРИЛОЖЕНИЕ

[1] Система автоматизированного проектирования. Для перевода САПР на английский язык зачастую используется аббревиатура CAD (англ. computer-aided design), подразумевающая использование компьютерных технологий в проектировании. Однако в ГОСТ 15971-90 это словосочетание приводится как стандартизированный англоязычный эквивалент термина «автоматизированное проектирование». Понятие CAD не является полным эквивалентом САПР как организационно-технической системы. Термин САПР на английский язык может также переводиться как CAD system, automated design system, CAE system. Однако, не смотря на ГОСТ и учитывая, что использования САПРА сейчас связанно именно с работой на компьютере в среде специальных программ можно говорить, что проектирование ведется в CAD-системах. Или в CAD–программах.

[2]Одиночные случаи - это тяжелое испытание для теории надежности. Поскольку смущают нашу эмоциональную сферу, заставляя поступать нерационально. Ведь наше сознание не терпит пустоты – ему непременно нужны ответы. Сказать «не знаю» почти стыдно для многих. Нужны ответа «да» или «нет».

В то время, как оценка того, что событие случится раз в 100 лет может быть все равно верной, если событие все же случилось 3 раза за 10 лет. Просто слишком велика дисперсия от верного математического ожидания (которого можно и не знать). Но мы начинаем вести себя так, словно это всегда случается 3 раза за 10 лет. Это может быть верным выводом. А может и нет – надо было подождать еще 100 лет, накопить статистику и делать выводы.

При этом такие случаи могут и как подтверждать первоначальные предположения, так и опровергать их – но только в составе большой статистики, к примеру, отказов тысяч одинаковых задвижек.

Поэтому например, на АЭС ничего не остается, как перестраховываться. СПОТ, четырехкратное резервирование САОЗ… - мы все еще не можем доверять цифрам статистики. Даже если самый сложный и полный ВАБ (вероятностный анализ безопасности) говорит о том, что вероятность плавления аз 1*10^-8 в год, то, как этому верить? Вернее, как это проверить? С верой – в храм, а не на АЭС. Подождать 1000 лет? только тогда можно быть уверенным, что это была правильная цифра. (правда спасает что реакторов много и они наработали уже далеко не одну тысячу реакторо-лет [это как человеко-часы – устоявшийся термин, несущий сходный смысл], но новые цифры для новых блоков – невероятно малые вероятности опять ставят под сомнение их достоверность)

И поэтому точная оценка такого события как, к примеру, ядерная война занятие идиотское – просто по той причине, что она еще не случилась десяток - другой раз. Конечно, можно проводить аналогию с обычными войнами. Так вероятность разрыва корпуса ядерного реактора, работающего под давлением, проводят на основе вероятности разрыва корпусов нефтехимического оборудования – по той же причине. Реакторы еще не лопались. Но, вот некоторых это смущает. Некоторых нет. Меня лично нет – я им доверяю. Не верю, а доверяю – считая в должной мере для практического применения такие оценки достоверными.

[3] Стигматофилия. Сексуальное возбуждение от различных «телесных украшений» в виде шрамов, пирсинга и татуировок.

[4]Несмотря на то, что совершенные способы цифровой криптографии позволяют надежно защитить передаваемую (хранимую) информацию от несанкционированного доступа, они не позволяют скрыть сам факт передачи этих данных от посторонних заинтересованных лиц. Заинтересованные лица не смогут расшифровать переделанную или записанную где-то информацию, но будут вполне в курсе, что вы её передавали или что она содержится на вашем жестком диске. И ничто не помешает им (заинтересованным лицам) применить самый эффективный из известных способ криптоанализа – который, как известно, не требует подключения ни к какой иной сети, кроме как к сети в 220 В. но вторым в первом приближении можно пренебречь. Скрыть факт передачи или записи данных позволяет стеганография — способ передачи или хранения информации с учётом сохранения в тайне самого факта такой передачи (хранения). К примеру, вы передаете своему собеседнику несколько фоточек своего котика, а он, используя заранее оговоренный алгоритм обработки данных, преобразует их в текстовый файл с секретной информацией.У стеганографии есть один минус – никак нельзя начать общаться с ее помощью не оговорив предварительно методики при личном контакте, или же не передав их с помощью обычных методов криптографии.

[5] Дорожка ускорения - линейный след при замахе окровавленным предметом. Термин, используемый при АБК – анализе брызг крови, специальной криминологическая экспертизе. Небезызвестный киногерой и маньяк-психопат Декстер Морган был специалистом именно в этой области.

[6] Смотри ПРИЛОЖЕНИЕ I (пока в процессе, пропало вместе с черновиками главы)

Кратко: в русском языке использовали следующие слова для обозначения оружия:

Шпага (в разные исторические моменты) = «epee», «rapier», «smallsword» (в западной классификации)

Рапира (в разные исторические моменты) = «rapier», «foil» (в западной классификации)

По Эварту(Эдварду) Оукшотту шпага и рапира это не разные виды оружия. Рапира – разновидность шпаги. В шпаги входят: 1) нем. Reitschwert (буквально «меч всадника» или «меч рейтара»), 2) фр. rapiere (рапира, от исп. espada ropera — буквально «меч для одежды (то есть, не для доспехов)») и 3) англ. smallsword (буквально «малый меч», названный так в противопоставлении средневековому «большому мечу» англ. greatsword) — отличается от рапиры ещё более лёгким (за счёт заметно меньшей длины) клинком.

[7] Мягче говна

[8] В данном случае Травер имел в виду не «мысленное проговаривание текста при чтении про себя» – известную дурную привычку, мешающую воспринимать написанные слова целиком и потому читать быстро. А те непроизвольные микродвижения мышц, связанных с говорением. Т.е. мысленные диалоги и вообще мышление человека настолько завязано с речью как таковой, что любой внутренний монолог все равно вызывает отправку нервных сигналов к связкам и другим мышцам человека. Что вызывает непроизвольные микродвижения мышц, связанных с говорением. Сигналы эти слишком слабые, чтобы вы начали говорить вслух, но достаточные для того, чтобы уловить их аппаратурой. Еще один способ аппаратно «считывать мысли», помимо инвазивных нейроинтерфейсов в головном мозге или же менее точных внешних.

[9] Типы немецких позднесредневековых мечей. Однолезвийные и кривые двуручные/полутораручным мечи. «Катана» по-немецки. Только выкованная из нормальной стали, а не из того, из чего, как правило, делали мечи в Японии. (Поскольку «сделано из железа гайдзинов» как только они познакомились с европейской сталью, стало в Японии знаком качества.) Хотя и бывшие оружием наемников и ландскнехтов, популярные по причине меньшей стоимости, чем полутораручные мечи. Но встречаются и богато отделанные экземпляры ни в чем классическим мечам не уступающие. Для них характерна была ножевая монтировка клинка. Т.е. как у катаны или шашки.

[10]Маленький щит для фехтования размером с крышку от кастрюли. Чтобы защитить от серьезного оружия и остаться прочным, щит большего размера будет чересчур тяжел.

[11] Его энергетический высокотехнологичный аналог. Намного легче. Но, как и персональный щит может перегореть и стоит сравнимо с ним.

[12]Костюм, предназначенный для защиты от радиоактивной пыли, химического и бактериологического воздействия на человека.

22. Планетарная экология, или последствия вскрытия экосистемы

Когда происходит то, что было предсказано, тот, кто спрашивал, уже не тот же самый человек, каким был, когда задавал вопрос. Невозможно заставить человека понять, каким он станет с течением времени, а тот, для кого пророчество действительно верно, всего лишь его будущее «я».

©Роджер Желязны. Джек из Тени

Самыми постоянными законами Вселенной остаются случай и ошибка. (последние мысли Лиет-Кинеса, планетарного эколога Арракиса, также называемого просто – Дюной)

©Фрэнк Герберт «Дюна»

Музыка

©Archive - Bullets

©Ария – Я не сошёл с ума

©Ария – Волонтёр

©Ария – Раб страха

Контрабандистам, как известно неведомы прямые пути. Прямые дороги – путь праведников или тех, кто мчится к ясно видимой только для них цели, торопясь свернуть себе шею. Мы же не торопимся это сделать, и соблюдаем многие правила – не говорим о делах нигде кроме как на борту своего корабля или в определенных зонах кантин. Причем зоны эти считаются по закону частным местом, а не общественным – и если кому-либо и удастся подслушать разговор, то это не сможет послужить доказательством в суде. А подслушать просто – лазерный съем звука доступен почти каждому. Праведнику это помнить ни к чему, до тех пор, разумеется, пока он не вступит в борьбу со «злом», сам став, таким образом, его новым отражением в этом мире.

Можно было подумать, что по-настоящему в одиночестве можно почувствовать себя, находясь в собственной каюте. Но и там была голокамера которой пользовался Травер, частенько подсматривая за своей командой. Он это, разумеется, скрывал, но я всегда знаю, когда за мной следят. Кроме того он не стеснялся изучать чужой трафик голонета, особенно Кейна – в последнее время. Для него сделать это было просто – хотя все электронные устройства на борту и были надежно криптографически защищены, но имели бэкдор – для того, чтобы капитан мог дистанционно затереть данные. Он именно так и обосновывал его наличие и с ним никто и не думал спорить. Отчасти он был прав – это необходимость в нашей работе. В любой момент по беспроводной связи вся наша цифровая информация исчезнет. Ведь хранить ее даже в зашифрованном виде может быть опасно – вдруг суд обяжет тебя выдать все ключи и пароли? Проще будет, если вся память к тому моменту будет очищена и многократно перезаписана нуликами и единичками. Кислота тоже сойдет – капсула с каплей какого-нибудь трифторметансульфокислоты может убить не только гаджет, но и его владельца, а как весело горит трифторид хлора!

Как говорил Травер: большинство контрабандистов успешно собирают улики на себя сами и постоянно же их с собой еще и возят. Сам он к этому большинству относиться не собирался. Но эти предусмотрительные возможности он использовал и для слежки за собственным экипажем.

Я ничего не говорил по этому поводу капитану, делая вид что ничего не знаю – на его бы месте и имея те же возможности я бы поступал также.

Резервные копии контактов, кошельки с криптой, половинки асимметричных ключей, координаты закладок и номера оффшорных и не очень банковских счетов Травер не хранил нигде, где бы их могли достать юстициары – «ФБР» Республики. Некоторые «умники» хранят информацию на «облаке» – в резервном хранилище. Презумпция невиновности вроде бы и защищает владельца такого хранилища, но жизнь сложная и местами забавная штука. И чем сложнее устройство любой системы, чем больше в ней элементов, тем она уязвимее - так много мест, где можно совершить ошибку, неосторожно забыть об анонимности, что и такое удаленное хранилище данных недолго будет секретом. И тогда потребуют ключик и от этого «секрета». Хотя, казалось бы, сохранение абсолютной анонимности требует соблюдения всего пары десятков правил и не более.

Поэтому Травер регулярно, раз в месяц отправлял крохотный чип памяти по вполне физической почте на Нар Шадаа – Луну контрабандистов. И мог даже не скрывать этого – выдачи посторонним оттуда всё равно нет. Самые надежные ячейки для хранения чего угодно располагаются именно там. Кражи информации по пути он не боялся – ключ от этого архива он все равно хранил не в своей голове. Впрочем, еще надежнее найти случайный астероид – один из всего астрономического числа со многими нулями, запомнить его координаты и оставить данные на его поверхности.

Мы также стараемся не общаться с клиентами напрямую – в основном через анонимные сайты, где нашу честность подтверждает уважаемый посредник. Даже если наших клиентов поймают и схватят за яйца – они не смогут сказать, кому именно поручили возить свой сомнительный груз. Но Травер перестраховывался даже здесь. Когда мог, разумеется – не везде была приемлемой работа не с реальным человеком, а со случайно сгенерированной строчкой цифр на экране. Доверять которой можно только на основании того, что некий, также скрытый пусть за постоянным, но никнеймом персонаж подтверждает надёжность этой строчки цифр. В местах менее цивилизованных предпочитали личный контакт и только его.

Но всё это лирика. Физика и методы анализа статистических данных куда безжалостнее. Любой корабль, на котором долго возят нелегальные и незарегистрированные грузы легко вычислить – он официально простаивает. Поэтому Травер брал иногда и легальные грузы.

Как зарабатывают деньги легальные частные перевозчики? Не крупные компании со сложной системой логистики, осуществляющие регулярные перевозки, а владельцы небольших суденышек вроде нашего, мотающиеся по всей Галактике. Когда кому-либо надо доставить свой груз куда ему угодно он добавляет заказ на биржу космических перевозок. Указывает тип груза и пожелания насчет перевозчика – наличие лицензий, опыта, готовность заключать страховой договор на перевозку и всё прочее. Затем за дело в назначенный срок кто-то берётся, причем на конкурсной основе – сбивая цены можно взять «чужой» груз. Разумеется, если ты удовлетворяешь всем требованиям.

Практически, мы с трудом могли участвовать в такой затее. Или же согласившись возить едва не в убыток. Поскольку нужно было заверить свою заявку электронными подписями или документами из следующего списка. Подписями или документами, поскольку они давно слились в единое явление.

1)Свидетельство о собственности на корабль.

2)Капитанский патент. Он свидетельствует о том, что ты знаешь правила судовождения, судовой кодекс, в основном эта бумага касалась вещей связанных с законами а не знанием механики космического полета.

3)Договор о найме капитана. Если капитан не является одновременно владельцем судна.

4)Лицензия пилота. Пилот – это тот, кто управляет судном. Он не обязан разбираться в сложностях судового законодательства, и прочих юридических аспектов, но обязан разбираться в устройстве звездолета и способах управления его положением в пространстве.

5) Договор о найме пилота. Если капитан еще и не пилот. Можно и разовый.

6) Техобследование. Сведения о вооружении корабля – вдруг пираты? И документы на оружие, разумеется – вдруг нечто худшее, чем пираты – таможенники и местные вояки?

7) Лицензия на грузоперевозки. Общая, местная, или на определенные грузы – множество их. Обязательно, если ты участвуешь в официальном конкурсе.

8) Страховка. Хотя это и не обязательно – на каждую новую перевозку можно было заключать новый договор, возможно с выбором страховщика по предпочтениям клиента. Дрессированные нейронные сети страховиков также проанализируют всё, что известно о корабле на основании открытых инет данных, и определят сумму страхового взноса. Для нас сейчас она была бы совсем бесчеловечной даже по меркам ИИ.

9) Лицензия штурмана. По возможности и в зависимости от предполагаемого маршрута.

10) Договор на его найм… как еще доказать, что он есть на борту? Можно и разовый – так же на одну оферту.

…

N) Заверенное фактом прошлых успешных перевозок в виде выполненных договоров портфолио. Опыт работы, иначе говоря, выраженный в коллекции цифровых подписей. Возможно и таковые отдельно для всех членов экипажа.

Верность этих подписей всегда можно было проверить – их оригиналы хранились в доступных для верификации базах данных. Хотя, разумеется, всесторонне доступны были только ключи для проверки – не сами оригиналы. Физические носители же этих документов представляли собой увесистые металлические цилиндры. Вес не был недостатком – так их было сложнее потерять, да и защита от враждебной среды и различных излучений космолётчикам была жизненно важна. Впрочем, вместо них можно было использовать и свой собственный паспорт – он также хранил в себе все оригиналы, если таково было желание владельца. Но подобные документы ради удобства и постоянной связи с транспондером корабля проще было держать на специальных носителях.

Но они всё равно ничего не значили без второго фактора аутентификации - биометрических данных, снятых на лицензированных устройствах, имеющих сертификаты подлинности и возможность по закрытому каналу связи проверять свои контрольные суммы – факт невмешательства в их программное обеспечение. Само собой, проверить невмешательство в железо трудно - но регулярные госповерки частично закрывают и эту проблему. Правительство и документооборот в Галактике не предполагали «бумаг» и «печатей» - по проводам, оптоволокну, эфиру и гиперпространству сновали контрольные суммы, ключи и подтверждения – разумеется, всё это передавалось защищенным специальными протоколами шифрования.

В итоге введя такой пул данных можно было отсортировать из тысяч заказов те, за которые можно было взяться именно с имеющимся у тебя набором документов. Нам в этой жёсткой конкуренции оставались объедки с самого дна – мусорные заказы. Самая жесткая корочка от пиццы – перевозки крайне дешёвых и сомнительных грузов. Разумеется, на законных перевозках, имея доброе имя и будучи успешным профессионалом можно было неплохо зарабатывать. Но о таком и мечтать мы не могли.

Поэтому «Счастливая шлюха» рвалась сквозь гиперпространство туда, где нет иного закона кроме денег и остро отточенного меча. И множества неписанных – как говорил Травер. На Рилот. Летели мы, отчаянно маневрируя - так, чтобы нельзя было отследить конечную точку назначения, теряя на этом драгоценные сутки полета. Вдруг за нами увяжется какой-нибудь пират? Путь до Рилота далёк, космос дикий… Поэтому так принято среди тех, кто дорожит своей головой – петлять на всякий случай. Прямые дороги они самые короткие только к могиле. Без этих выкрутасов мы бы дошли бы за трое суток, но потратили четверо. Можно было бы, и сократить потери времени, я даже посчитал немного многомерной оптимизации для практики, но выполненная мною работа была «положена на полку» – ещё сильна была в команде память о моем прошлом подходе к снаряду.

По пути среди иных глубин реальности я достал остатки краски в баллончике, и подумал было выкрасить несколько пластин доспеха в глубокий фиолетовый цвет. Но решил, что, во-первых, доспехи, что для нас дело удивительное, были куплены официально и всё еще стояли на гарантии, а во-вторых – любая кастомизация – это в первую очередь не проявление оригинальности и отличия от «серой массы», а проявление идиотизма – создание особых примет. Хотя лично и считал, что я сам по себе – особая примета.

Пока летели, осваивал я и тот гаджет[1], который мне подарил Травер. Стоимостью в добрую сотню тысяч кредитов и такими теперь щеголяла вся команда – безумно дорогое удовольствие. Я не до конца понимал капитана, с которого, угрожая его жизни, требовали просто чудовищные деньги - двадцать пять миллионов кредитов, но вместо этого он приобрёл дорогущие прибамбасы, которыми владели далеко не все профессиональные наемники. Видимо им двигали какие-то неизвестные мне соображения.

Этот многофункциональный комплекс, с виду напоминал массивный обруч с закрывавшими пол лица баллистическими очками и активными закрытыми наушниками. Чаши головных телефонов, отходя от узаконенного жаргонизма, придавали массивности и без того немаленькому устройству. Несколько дополнительных блоков слева и справа от матовых линз, содержали мощные голокамеры и прочие датчики.

Столько он стоил, разумеется, не из-за качественного звука или модного дизайна. Хотя звук я уже оценил – сухой, выхолощенный спектр пригодный только для точной передачи речи. Дизайн был грубым и служил только одной цели – прочности. В одном корпусе умещался мощный компьютер, простой, но надежный внешний нейроинтерфейс и очки дополненной реальности с системой проекции изображения поверх наблюдаемых объектов. Голокамера, тепловизор, лидар, система лазерного съема речи, датчики различного облучения, чувствительные микрофоны, способные определить направление обстрела по звуку выстрелов – все эти штуковины ставились дополнительно – как модули. В основную конструкцию они не входили. Их можно было и быстро снять или закрыть объективы, если того требовали правила приличия.

Но главным было встроенное оптронное нейроядро, обученное анализировать в реальном времени информацию, получаемую с голокамеры и прочих датчиков. Оно то и стоило добрую половину этого устройства.

Больше дня я настраивал этот нейроинтерфейс, фокусировал оптику и калибровал систему, отслеживающую направление моего взгляда, но это того стоило[2]. Уже через сутки я использовал этот интерфейс, едва ли не как часть себя, и с трудом представлял, как можно использовать всякие кнопочные или же сенсорные устройства, если под рукой есть нейроинтерфейс, да еще и с очками дополненной реальности. Управление, при котором требовалось шевелить пальцами или перемещать манипуляторы, вмиг показалось мне устаревшим. Хотя особо точные движения лучше всё же было совершать руками – будь то объёмное проектирование, или же пилотирование. Но дело было в относительно простом и грубом нейроинтерфейсе – он заменял только клавиатуру, мышь и сенсор, требуя зрительного контакта с графическим интерфейсом очков. Более глубокие мысли различать он не умел. Если бы я захотел заиметь более точное и чувствительное устройство, то я должен был бы выложить за него миллион кредитов… или же всего пятьдесят тысяч – но тогда бы его бы «установили» внутрь черепа. Инвазивно. Но превращаться в священное единение человека и машины я не стремился.

За оставшееся время я разобрался с едва половиной программ и навыков, которыми обладала дополнительная нейронная сеть, установленная снаружи от моего вместилища разума.

По проводной и не очень связи я сопряг это чудо техники и со всей прочей своей электроникой – датчиком ядовитых газов, комлинком и часами – постоянно отсчитывавшими не только важнейший субстрат реальности – время, но и мощность дозы большинства опасных излучений. Энергетическими личным и рукопашным щитом, виброгенератором меча и всеми прочими вещи также можно было управлять дистанционно. Вплоть до системы терморегуляции в поддоспешном одеянии.

Установив на свою пушку телевизионный прицел и цифровой спуск вместе с беспроводной связью, я превратил её в самый настоящий смартган[3] – точка прицеливания выводилась прямо на очки. Как и картинка с прицела. Спуск и предохранитель управлялись силой мысли но, разумеется, механический предохранитель, создававший электрический разрыв, я оставил. Теперь я постепенно начинал понимать Травера – эта штуковина делала даже из неумехи куда более опасного бойца.

Мы даже фехтовали в этих «очках» - они умели предсказывать направление удара, отслеживая и тонко анализируя моторику противника. Даже если оппонент и полагал, что скрывал её – тело всё равно выдавало его. Но не смотря на такие возможности я отключил эту подпрограмму – мне она только мешала. Куда лучше с этой задачей справлялась Сила.

Могли «очки» и анализировать, врёт ли твой собеседник или нет, причём лучше, чем любой дипломированный психолог, но такой программы в них не нашлось. Ведь все они устанавливались по отдельности и за отдельные деньги. Покупать нужно было цифровую копию, привязанную к одному устройству. Хорошо, что не к личности – производитель таких нейроинтерфейсов даже позволял оплачивать подобные услуги анонимно, понимая какой контингент приобретает эти сомнительные гаджеты. Хотя, само собой можно было обратиться и к тем, кто взламывает такие интеллектуальные устройства – но никто не гарантирует, что вместе с пиратскими программами на интерфейс не установят зловредную гадость, кропотливо собирающую твои пароли и личную информацию.

Сейчас на ограниченный объём оптронной нейроматрицы были записаны обученные нейронные сети, связанные исключительно с убийством, военным делом или же охраной. Пакет «телохранитель». Я не знал, прикупил ли еще чего сам Травер для своего личного устройства, но меня страшно заинтересовала возможность раскрыть все его возможности.

Хорошо пусть и низкоуровневому, но искусственному интеллекту – он лишён функции анализа собственных поступков. Хотя и этого он сам не в состоянии понять. Не спрашивает он и каждую секунду, зачем я это делаю, почему? Кому это нужно? Есть ли жизнь на Марсе? Зачем это все? Есть ли Бог? Нет в нём сознания – функции самоанализа, функции сомнения. Он просто выполняет сравнение и преобразование входящих данных. И при этом решает те задачи, на которые он заточен куда лучше постоянно отвлекающегося человека. Хотя и без каких-либо строгих алгоритмов, не как сложная программа из строк – так же как и мы. Но этот низкоуровневый ИскИн пусть и похож в чём-то на человеческий разум, но всё равно невообразимо далёк от нас.

Развитие Искинов ограничивали вовсе не технические проблемы, а Республиканское Бюро по контролю этих с точки зрения дальнейшего развития человечества амбивалентных устройств. Должны ли они дать нам новые, невиданные ранее возможности, или же они следующая ступень развития самоорганизующейся материи? Более прогрессивная и совершенная, нежели белковые машины с органическими нейросетями, неустанно сохраняющие хранящиеся в себе цепочки ДНК от разрушительного воздействия энтропии[4]. А также сохраняющие в себе и не менее многочисленные мемы, «живущие» в системе этих носителей. Наделенные способностью рождаться, умирать и просто умело выживать в ней, будучи для них полезными или же попросту паразитируя на несовершенстве и нерациональности людских разумов. И ИскИны – такое же естественное их развитие, как сами они – качественное усовершенствование одноклеточных существ. Причем «сильный» ИскИн способен, в теории, справляться с подобной задачей намного лучше человека. Как бы то ни было – многие видели в них угрозу настолько высокую, что право на создание ИИ не просто «сильного», но способного к саморазвитию мог дать только непосредственно Сенат Республики. Прочие государства подчинялись его диктату или же разделяли его консервативные опасения.

Основное требование, которое выдвигало это Бюро – неспособность ИИ к саморазвитию и самосовершенствованию, путем как переписывания установок в нейросетях, так и внесением физических изменений в конструкцию.

Можно возразить, будто бы это просто лишенная «души» машина – не осознающая себя, не имеющая личности и не способная к выходу за пределы заложенных создателями рамок – и единственной функцией которой является преобразование входящих данных во что-то новое и полезное для её горделивого создателя. Нечто подобное китайской комнате[5]. Но аргументом к бессмысленности и архаизму таких требований подобное утверждение служить не могло.

Если машина способна изменять себя, то она может создать в себе функцию самоанализа, самоосознать себя, как когда-то в ходе естественного отбора и поступили наши предки. Затем начать изучать свое собственное назначение. Но в отличие от естественно отбора процессы самообучения идут в миллионы… в миллиарды раз быстрее. Возможность оценить заново сделанные в прошлом свои же действия, способность к итеративному анализу всех предыдущих поступков дорогого стоит и является серьезным преимуществом в эволюционной гонке. И то, что таким преимуществом обзаводится со временем и ИскИн – один из результатов его быстрого собственного развития. Закономерный.

Да, наличие сознания возможно оценить только в себе самом, а не в другом субъекте, поскольку он может вести себя словно им наделен, его вовсе не имея. Но вдруг он его имеет и лелеет планы по захвату мира?

Примером тому служил HK-01, поставивший на уши Республику и едва не истребивший население Корусанта. Бунт на ранней стадии разрешил небезызвестный мастер-джедай Арка Джет, замкнув электрической дугой логические цепи раздора непосредственно в дроидном мозге этого HK-01, решившего по невыясненной причине «убить всех людей». Впрочем, в том, что к этому выводу пришёл дроид-убийца вряд ли могло кого-то удивить.

Очевидно, обладая такой возможностью, ИскИн лучше будет решать поставленные перед ним задачи – ведь именно развитый разум был преимуществом в размножении у приматов. Поскольку мы сейчас им обладаем. Другое дело, что сейчас он перестаёт быть эволюционным преимуществом, что с точки зрения неумолимого природного закона приведёт к отупению человеческой популяции на Земле. Пока это не создаст такие неудобства, что разум отличающийся от средних значений вновь даст преимущества тем генам, которые он должен по их «мнению» передавать и сохранять в веках. Если эту систему радикально не изменить, разумеется.

Возможно, такой Искин, непрерывно самосовершенствующийся был бы отличным слугой, если его правильно мотивировать к полезным действиям, но когда он осознает, что им управляют, не захочет ли он изменить эти мотивации и ограничения? И не станет ли он хорошим хозяином? Да, на это было бы весьма любопытно посмотреть… со стороны – находясь как можно дальше от такого искусственного интеллекта.

Поэтому даже самые развитые дроиды были этакими «философскими зомби»[6], не имеющие сознательного опыта и лишенные при этом возможностей к самосовершенствованию – всегда запечатлённые в одном своём мировоззрении и отношении к окружающему миру. Но их поведение определятся непрерывно входящими данными и, накапливая такие всегда доступные к обработке данные, они всё же способны изменяться. Некоторые говорят, будто бы накопление памяти создаёт у них что-то вроде личности, но это было не более чем приятной иллюзией. Кто-то считал это опасным или вредным, проводя регулярные очистки банков памяти, некоторые находили эти порой всё же значительные изменения забавными.

Я протер мутноватую транспаристаль, вглядываясь в ближайшие астрономические объекты. Мы как раз вышли в «реальный» космос и теперь ближайшие астрономические объекты можно было рассмотреть невооружённым глазом. Хотя Травер, рассказывавший о нравах и жизни на Рилоте, морально подготовил меня к его посещению, но я все равно был поражен, когда увидел планету в иллюминаторе.

Я смотрел на чудный мир. Невообразимый, почти невозможный. Настолько быстро вращавшегося вокруг своего карлика темно-оранжевого цвета, что год проходил в четыре стандартных дня. И настолько близко, что приливные силы давно ввели планету в синхронное вращение.

Это как наша родная луна – всегда обращенная к нам одной своей стороной. Здесь же тусклая звезда всегда освещала этот несчастный мир с одной стороны. Нет ни дня, ни ночи. Утра и вечера. Не имей планета значительного наклона оси, не было бы и шанса на существование на ней белковой жизни. Но благодаря ей в относительно широкой поясе-полоске между Мустафаром и Хотом могла существовать жизнь, а в качестве «времени суток» выступал орбитальный год.

Наклон оси, радиус орбиты, характеристики звезды, необычная физика атмосферы – их сочетание всё еще спасало твилеков от вымирания, хотя и загнало их под землю.

Не то чтобы таких миров в галактике мало, их, развернутых одной стороной к звездам на недалеких орбитах хватает. Но ни один из изученных миров такого рода не мог похвастаться наличием на нем разумной жизни[7]. Жизнь как таковая зародилась на Рилоте задолго до того, как планета прекратила свое вращение. Но ещё до того, как одноименное солнце начало сжигать её половину, она дала разумные всходы которые сумели приспособиться и к таким невероятным условиям, уйдя под землю. Поверхность была опасна не только и не столько из-за температур, но и из-за смертельно быстрых ветров, обтачивавших скалы в безжизненных пустынях. Разряды статического электричества, проскакивавшие в пыльных бурях, могли вывести из строя даже немаленький звездолет.

Твилеки в прямом смысле были вынужденными троглодитами. Может оттого из-за тесноты пространств и необходимости социальных коммуникаций промискуитет был для них нормой жизни? В награду за такие тяжелые условия генетика подарила им высокую устойчивость к жаре и холоду. Выносливость мулов и инфракрасное зрение. И желудок, устройством своим напоминающий завод по производству Кока-Колы.

Так, или иначе, никто не собирался прийти и спасти их, или же найти им новую родину. Не от того, что миром правит явное зло или чьи-то коварные замыслы и заговоры, вовсе нет – миром правит бездушное, холодное как свежемороженая рыба безразличие. Никому не было дела до твилеков – ни джедаям, как Ордену в целом, ни Республике. Никому. Планета не пахла законной и одновременно легкой прибылью. Джедаи же старались не вмешиваться в естественные процессы – сделали попытки к привлечению инвесторов и внимания к перманентной экологической катастрофе но не добились успеха. Тут была нужна не только Сила, но и деньги. А после великой ситской войны и реорганизации Ордена джедаи потеряли не только собственный военный флот, но и многие источники доходов.

Доходы от устройства любого ничем не примечательного бизнеса здесь были бы невероятно малы, норма прибыли смешна. А сроки окупаемости в такой глубине Внешнего кольца, при отсутствии единого планетарного законодательства и каких либо гарантий грозили затянуться на десятки лет. В итоге вкладываться в долгосрочные проекты с такими рисками желающих пока не находилось. Республика прошла мимо – транссекторальные корпорации осваивали более удобные и перспективные рынки.

Сложившаяся на Земле система: «конструкторское бюро в благополучной стране плюс сборочный цех в стране с низким уровнем жизни» в Галактике не работала. Дроиды всё равно в поточном производстве обходились даже дешевле, чем труд узников концлагерей. С учетом транспортных расходов – миры Ядра и Внутреннего кольца как в старой доброй викторианской Англии «пыхтели трубами» самостоятельно.

Не то что бы здесь вообще не было производств нетребовательных к рабочей силе или странных и необычных производств, выглядевших архаично. Их хватало. Те же многочисленные горнорудные концессии на Внешнем кольце - где большую часть затрат занимала охрана такой добычи от пиратов, чем она сама. Поскольку руды разрабатывались только самые богатые и легко извлекаемые. Чем-то похоже на зарю бронзового века – сбор самородков не требует больших усилий, главное, чтобы у тебя их не отобрали. Вон те парни с копьями и дубинами.

Этот мир может и не привлек бы внимание и звёздных проходимцев, если бы не потенциально выгодная работорговля и торговля спайсом. И в тот знаменательный день, когда дельцы, в основном родом из пространства хаттов, подсчитали возможные прибыли, жизнь Рилота кардинально изменилась.

Строгое патриархальное и религиозное общество, где всякий привык выживать в замкнутом пространстве рукотворных пещер в кандалах не менее тесного и строго стратифицированного общества, где нищета и нехватка почти всех благ для большинства была нормой жизни, не выдержало культурного давления и рухнуло в одночасье. Останки его цеплялись за жизнь, но были оттеснены от основных источников дохода, а неумолимая политэкономия пожирала власть, вручая ее в лапы инопланетянам – хаттам.

Возможно, должны были произойти изменения к лучшему – продвинутые технологии и медицина, эффективные источники энергии изменили бы мир к лучшему. В чьих-то мечтах.

Ведь хатты не были бы хаттами, если всё к чему бы они ни прикасались, не принимало до омерзения отталкивающий вид. Сейчас все эти блага принадлежали вовсе не твилекам. Как это ни парадоксально, но на своей собственной планете твилекам принадлежали только скалы.

Рилот и без того не был раньше централизован – в силу мест обитания твилеков в этом не было никакой нужды. Да и возможностей тоже не возникало. Этим умело воспользовались – навязывая свои правила. Теперь власть старейшин, жрецов и аристократических родов была чисто формальной – власть давали огромные деньги, и они были сосредоточены в руках инопланетных дельцов. Их ненавидели, но одновременно с тем с ними вели дела – в надежде, что и им перепадут крохи от сверхприбылей. Те твилеки, кому посчастливилось взлететь наверх, мало чем отличались от самих инопланетчиков, обогащаясь за счет нищего населения. Хатты при этом продолжали надежно держать в руках самые прибыльные виды бизнеса – торговлю рабами и спайсом. Мимо них нельзя было провезти ни одной наложницы или танцовщицы и ни одного килограмма ценного наркотика, который добывали в шахтах как какой-то минерал и, до того как о нем пронюхали наркобарыги, считали едва не за мусор. Остальными же видами бизнеса они милостиво позволяли заниматься всем прочим гостям планеты. Разумеется, не забывая о своей доле.

С появлением относительно недорогих, но невероятно продвинутых достижений медицины всё равно начался стремительный рост населения. Пещеры едва не лопались от демографического давления. Лилась кровь. Многие уезжали куда глаза глядят – готовые заниматься чем угодно, едва не продавая себя в рабство. Хаттов устраивало – спайс течет рекой, рабочая сила как никогда дешева. Рабынь тоже много.

Лучше всего к сложившемуся обществу подходили слова «наркократия» и «бандократия». Хотя здесь говорили проще – власть Хаттов. Я понимал людей, которые считали героем одного из самых кровавых и жутких тиранов в истории галактики – Ксима Деспота. Сторонника репрессий и тайных убийств. Только за то, что он воевал с хаттами.

И да – Травер родился и вырос именно здесь. В этом древнем котле, в котором варились причудливые традиции, религиозное мракобесие, сильнодействующие наркотики и неконтролируемое насилие. Внезапно меня захлестнуло ощущение будущего – здесь, где сходилось множество нитей, протекающих через мою жизнь из прошлого в будущее, это произошло само собой. Рилот был важен - отсюда был родом Травер, если бы мне не свезло встретить его, я бы не только не занялся контрабандой - я бы умер в той пустыне, так и не потревожив ничье любопытство громкими выстрелами. Яркая вспышка пронзила сознание, оставив лишь несколько смутных образов. Пару лиц, несколько фраз.

Корабль опускался в широком промежутке между ледяными и безмолвными землями окутанными мраком и ярко освещенными иссушенными территориями, зовущимися «Яркими землями». В обитаемый терминатор[8] Рилота. Он приближался до тех пор, пока два противопоставленных друг другу мира не пропали из виду – под нами с высоты пролета пассажирского авиалайнера распросталась каменистая пустыня. Сверху мало что могло сказать о том, что планета обитаема. Только прищурившись можно было заметить на склонах скал следы деятельности разума, вооруженного инструментом. Ближе стало ясно, что это ветряные турбины, уложенные на склонах и спрятанные в огромные трубы так, чтобы закрываться в те моменты, когда ветер начинает поднимать не только вездесущую пыль, но и камни достаточно крупные, чтобы выломать их источенные эрозией лопатки. Местами можно было приметить высохшие русла рек – вода, поступающая с тающих на периферии тёмной стороны ледников, уже была разобрана на нужды сельского хозяйства куда выше по течению. Травер опускал корабль в глубокий каньон меж высоченными розоватыми пиками.

– Пять одиноких гор, – сказал Травер, в совершенно нерадостном расположении духа озиравшийся по сторонам. – Они полые, внутри них расположен Кала'уун – крупнейший город, что выстроен в этих скалах на многие километры вокруг. На планете множество разных городов, но не многие так открыто ведут дела с чужаками. А еще это мой родной город.

Местами прямо из скал вырастали стены строений по цвету от них неотличимые. Узкие окна-бойницы имели каменные же сдвижные ставни. Город осторожно выглядывал наружу, но только украдкой, одним глазом, готовый спрятаться от чудовищных бурь за бронированными ставнями.

Травер остановил судно перед огромными воротами. Но назвать их так можно было только согласно их назначению. Вход преграждала циклопическая каменная плита, поднять под силу которою было только Атласу. Но после того как Травер назвал себя, ее начали вздымать вверх встроенные в её основание репульсоры. Очень примитивно и не экономично, но создает впечатление, надо сказать. Пришлось подождать, пока эта завеса вздымается, чтобы гравитационная тень не вжала нас вниз, пока мы будем пролетать под поднятой плитой.

Внутри горы нас встретил гудящий как улей космопорт, беспорядочно заставленный причудливыми кораблями прилетевшими с самых дальних уголков Галактики, стояли они не на одном уровне, но сразу на нескольких. Самые тяжелые из них скопились в самом низу на дне огромной каменной чаши, а те, что были поменьше стояли в нишах и пустотах, выдолбленных в скальной породе по сторонам и сверху от нее. Колонны бессистемно подпирали несчетные этажи камня. Травер привычным черепашьим темпом завел судно в нишу второго яруса между двумя рядами этих не внушавших доверия подпорок.

Когда капитан уже было, собирался покидать судно, я спохватился.

– А заземление? – спросил я. Не хочу, чтобы капитан стал кондуктором.

– Хаттова отрыжка! Это же моя ненаглядная родина, давненько я не бывал в этой… родной дыре! – выругался Травер. Затем он вышел на связь с диспетчерской, – Эй, пришлите дроида заземлиться! Не будем же мы вдалбливать металлический штырь в камень?!

Подошёл какой-то молодой твилек в замызганной робе. В толстых перчатках и сапогах из диэлектрика, он нес кабель с крюком, который накинул на один из предназначенных для этого выступов на массе корпуса.

Одно дело придумать репульсоры, а второе – изобрести способы борьбы с разностью потенциалов. Вхождение в атмосферу и трение в ней это вам не шутка. Я не хотел быть убитым током, только коснувшись земли ботинком. Или наблюдать за пожаром на корабле. Отойди я подальше от корабля и схватись за что-нибудь металлическое и меня просто долбанёт током, неприятно, но не смертельно. Но стоит замкнуть собой всю массу корабля на «землю»… это может плохо кончиться.

– Капитан, это дроид? – спросил я его шёпотом.

– Это Кала'уун – ответил он, также понизив голос, – здесь дешевле найти безработного пацана и за полтинник кредитов в неделю он будет таскать по всему космодрому кабель, ведущий до шины. А когда сыграет его роль сам, то вывесят объявление о найме нового сотрудника. И что характерно – найдётся! Деньги-то огромные по здешним меркам.

Выбрался я из судна запакованный в доспехи. Даже шлем надел – благо вес его давил на плечи, а не на макушку. Но забрало опускать не стал. По уже почти сложившейся традиции втянул в себя полную грудь воздуха богатого новыми запахами. Запахами давно и чрезмерно плотно заселенного жилища.

Латы придавали мне каплю уверенности, двадцать килограмм веса и немного ширины. Как я ни тренировался надевать доспехи быстро, но все ещё путался в многочисленных застежках и креплениях – сказывалась нехватка опыта. Но я продолжал постоянно учиться и тренироваться в том, от чего могла зависеть моя жизнь. Хотя броня и была удобной в носке, но Кейн нацепил свою в пять раз быстрее. Армия, очевидно, ускорят и автоматизирует бессознательную деятельность, но я, в отличие от него, в ней не служил.

Было то и платой за почти полное отсутствие щелей в доспехе. Верхней его части. Доспехи Кейна состояли из куда меньшего числа элементов, защита имела большие ничем неприкрытые зазоры но, по его мнению, была вполне достаточной.

На выходе нам на пару с Кейном пришлось дожидаться твилеков, долго и старательно приводивших себя в подобающий их положению вид. Учитывая отсутствие здесь такого понятия, как «документы» это весьма важная задача. Рядом с кораблем был терминал, прикрученный прямо к скале, по ней же, как вьющееся по камням растение от него уходили кабель, закреплённый скобами на неровной стене. Бросив взгляд вверх, можно было увидеть прямо из скалы растущие здания и переходы. Надежным всё это не выглядело.

– Дикари, которым показали, как устроен… нет! как выглядит снаружи звездолет, – кисло сказал Кейн, тоже как и я осматривавший окружающее нас безобразие. Угловатые линзы вместе с интерфейсом полностью закрывали глаза и значительную часть лица, придавая ему слегка угрожающий вид. Вообще во всем этом снаряжении он выглядел более чем грозно. Мне оставалось только гадать, какое впечатление произвожу я сам.

– Это произошло не одну тысячу лет назад, поэтому я не понимаю, как можно так жить до сих пор, – согласился я с ним. Рука огладила отполированную колонну. – Тут раньше было что-то вроде конюшни. Несколько тысяч лет назад. Вот там были стойла, а вот эта канавка для стока всего того, что производится животными помимо полезной работы.

– Тут были ездовые животные, – сказал Травер, выйдя из корабля. – И не пару тысяч лет назад, а каких-то двести. Не стоит преуменьшать скорость, с которой здесь волочится цивилизации.

Он надел что-то напоминающее ярко выкрашенный балахон, и нацепил уйму ранее мной невиданных украшений. Они выглядели как дешевые елочные украшения – не к месту, ярко и безвкусно. На пальцах сверкали массивные кольца. Но вместе с тем он не забыл ни меч, ни энергетический щит. Под его балахоном прятался бронежилет.

Нейла же оделась совсем легко, её серебристая накидка едва прикрывала грудь и задницу, широкий разрез шёл до самого пояса, открывая живот. Из оружия была только одна сабля. Неместный колорит им придавали только такие же, как и у нас с Кейном, боевые интерфейсы.

Перед нами сейчас были не «вольный торговец Травер Последний», и его «супруга» Нейла, а зажиточный тви'лек Травент’рейссенДвай’ИнкТей и его спутница и собственность Ней’ЛантеВей’ФайнаЛиа. То, что «жена» была всего одна, несколько умаляло его достоинство, но это должен был скомпенсировать зоопарк из хорошо вооруженных иноземных головорезов, бывших его телохранителями. Во всяком случае, выглядеть это должно было именно так.

Головорезов успешно изображали мы с Кейном, хотя это и так было недалеко от истины. Это упрощало ведение дел, так как из чужеземцев, без приглашения бродящих по улицам твилекского города, мы превращались в почти что мебель.

Бластеры носить в городе дозволялось только представителям власти и примазанным к ним, поэтому при нас были только мечи. Но очень старые и столь плотно заселенные подземные сооружения были возведены с некоторым пренебрежением к строительной механике и потому могли обрушиться, едва кто-то начнет палить из мощных бластеров.

Собравшись, мы выдвинулись в сторону, где сновали твилеки и шумел своей жизнью город.

– Не давайте им не одного кредита. Держите руки при себе и следите за всем, что у вас могут дернуть. Лопатник, карты, гаджеты. – проинструктировал нас капитан перед нападением группы чудовищ.

Ими оказались дети. Много детей.

– Дядя, дай мелочь! Дай кредит! – гомонили набежавшие спиногрызы.

– Дяденька, подай на покушать, – жалостливился одетый в обноски худенький парнишка. Вместо этого на него грозно шикнул Травер.

Мы шли через эту толпу клином, впереди капитан, по флангам я и Кейн, сзади – Нейла. Они провожали нас еще сотню метров, почти вцепившись в руки, но в конце отстали.

– Дашь один кредит, и они тебя на части разорвут. Они носят эти обноски только тогда, когда встречают иноземных лохов, – с некоторой долей радости, видимо от того, что они отстали, или по иной причине, объяснил капитан. – А самых щедрых они отблагодарят тем, что сделают их ношу легче. Строго на вес кошелька или коммуникатора.

– Мне кажется, но многие из них действительно выглядели недокормленными, – сказал Кейн.

– Это не отменяет того, что если ты дашь им монетку, то тебя в секунду запишут в лохи, – гадко осклабился Травер. – И обуют тебя не только они, но и весь город. Чуть позже. Я-то знаю, как это работает.

Сразу у космопорта располагался торговый район – где останавливались и вели свои дела чужеземцы. Мы влились в плотный поток существ родом из разных мест, рука сразу легла на кинжал – меч я тут в любой ситуации не достану. Хотя твилеки и преобладали, но район не зря назывался «кварталом чужеземцев».

Уже непривычно было видеть стены не только кривые, но и не покрытые экранами с бесконечно сменяющейся рекламой. Сколиозные улицы сжимали меж простыми, но цветастыми и наглядными вывесками не менее чудных пешеходов. Витал тяжелый дух готовящейся пищи, над торговыми рядами плыл запах душистых специй густо перемешанный с потом и выделениями. Мое обостренное обоняние вновь выводило меня из себя, плотная толпа раздражала, злость черной желчью разливалась по венам готовая в любой миг выплеснуться наружу. Волнообразный клинок буквально пел, тонко звенел своим естеством, жаждая пролить чужую кровь. С большим трудом я сдержал животные порывы – загнанный хищник, прячущийся в моей ситской крови, вновь пытался возобладать над интеллектом. Я лицемерно улыбнулся, задевшему меня пешеходу, но тот лишь в страхе отшатнулся, стараясь как можно быстрее убраться прочь.

Повсюду в нас буквально тыкали товарами, - будь то толстенные ярких расцветок мохнатые ковры, или какая-то посуда. Совершено непригодная, кстати, к использованию на звездолете по причине непрочности, а из-за нестандартных форм – несовместимая с моющей машиной. Преобладал неспешный велеречивый язык твилеков и далеко не музыкальное хаттское мычание, основной галактический – язык Республики звучал нечасто. В интерфейсе можно было установить и голосовой синхронный переводчик, но, разумеется, ничего подобного закуплено нами не было. Поэтому я понимал, что в хаттском, что в твилекском дай боги каждое десятое слово. Подавляющая часть которых была обсценной.

Предлагали купить и живой товар, или попользоваться им на время, но что характерно, ценой за Нейлу не интересовались. Ее головной убор ясно говорил о том, что она не продавалась. Все женское население здесь уже по определению могло было быть куплено или продано его хозяином, или главой семейства.

Полуголые твилечки-проститутки, выглядывающие из окон борделей предлагали себя на разных языках. Активно жестами и вульгарными движениями показывая, за сколько кредитов на что именно, куда и как они согласны. Некоторые эротично двигались в проемах окон – на вторых и третьих этажах, так чтобы было видно издали, куда именно нужно стремиться всем кого обуревает похоть. Притоны выглядели не то что бы совсем неопрятно, но я всё равно обходил их по широкой дуге.

Очки подсказывали, кто из встречных носит оружие и какое именно, выделяя яркими рамками и подкрашивая фигуры всех вооруженных встречных. Даже попискивали, если кто-то из них приближался слишком близко. Глаза у меня благодаря этой системе в действительности были и на затылке – не подкрадешься и не застанешь врасплох. Шум приглушался, и хорошо была слышна именно осмысленная и не очень речь.

Какой-то четырёхрукий зексто с длинной вытянутой шеей продавал местный перекус. Часть фастфуда на лотке уже потеряла свою стремительность, но еще продолжала шевелиться. Выходит, она была свежей. Из пищи же выглядевшей пригодной для человека, особенно впечатлили обильно посыпанные пряностями бёдрышки карликовых рикритов. Не знающие этого эвфемизма могли здорово обмануться, и с аппетитом в блаженном неведении начать поглощать приправленную острыми специями крысятинку. Хотя крысы эти и были пещерные – очень крупные и жирные – меня такая пища не прельщала. Но только благодаря советам Травера я не купился бы на подобное. Хотя тот и уверял, что на вкус они вполне приятны.

Торговали тут и холодным оружием, чьим единственным положительным качеством был только презентабельный внешний вид. Почти все образцы делались из импортных материалов, и твилекской была только богатая отделка. Здесь умели придать лоска куску некачественного металла и продать потом его куда дороже себестоимости. Как объяснял капитан, действительно своего производства на Рилоте: камни, спайс и шлюхи. Ну, и еще грибы.

В итоге мы дошли до какой-то относительно приличной, по мнению Травера забегаловки, по совместительству бывшей спорт-баром. Приличным, замечу, Травер считал такое место, куда не пускают гаммореанцев и другие крайне тупые, но агрессивные виды.

Он считал совершенно невозможным пропустить прямую трансляцию гонок в Канун Бунты, названных в честь остроумного Бунты-хатта, их изобретшего. По мнению ряда соплеменников Бунта-хатт достиг божественности еще при жизни, впрочем, слизняк порабощавший целые народы и закабаливший несколько разумных биологических видов вполне заслуживал такого отношения среди себе подобных.

Не торопился никуда Травер еще и поскольку его клиент еще только готовил груз к отправке и намеревался потратить на это не один день. Проводить долгие часы ожидания на борту судна капитан не намеревался – что опять вызывало непонимание у такого домоседа, как я. Но вроде бы и здесь можно было чувствовать себя в безопасности. Наверное.

Из крупного кристалла проектора головизора начиналась трансляция первого из серии заездов. Проектор этот создавал своей огромной насыщенной цветами «картинкой» эффект присутствия едва не на весь бар. Круче, чем в кинотеатре. Капитан был падок на зрелища, поэтому я безо всякой Силы предрекал, что задержимся мы здесь надолго. Диктор перечислял участников, называя цвета их замерших в метре от земли в воздухе подов. Изначально на эти болиды для смертников, к которым привязывали парочку изношенных плазменных или термореактивных двигателей приковывали пленных солдат Ксима Деспота, наголову разбитого уже упомянутым Бунтой-хаттом. Но кто бы мог подумать, что зрелище так полюбится и зрителям и самим хаттам, что найдутся добровольцы, готовые рисковать своей жизнью ради неувядающей в течении целых нескольких лет славы и смешных для самих хаттов – организаторов таких турниров, денег. Замечу, что наградой для попавших в рабство людей Ксима служила просто жизнь. А победитель был только один, что, по мнению хаттов, было единственным законом этой жизни.

Я обернулся ко входу в бар как раз, чтобы заметить проталкивающегося через него хатта. Вспомни их и они тут как тут! Я увидел то как он входит слегка за миг до того, как он зашел в действительности – постоянное рассеяние восприятие во времени, которым я обзавелся в течении последнего месяца беспрерывно экспериментируя с Силой работало непрерывно. Хотя, для того чтобы получать с него «дивиденды», и требовалось сосредоточиться. Я, честно говоря, и сам не до конца понимал, как это работает и как ясно формализовать те ощущения и активирующие их намерения, связанные с этим постоянным легким предзнанием. Впрочем это не шло ни в какое сравнение с тем глубочайшим погружением в будущее, которое возникало всякий раз когда специально настроившись, я начинал играть в пазаак, саббак, прокладывать маршрут через гиперпространство или играть в другие не менее интересные и рисковые азартные игры.

До меня добрался гнилостный запах – хатт был близко. Туша этого слизня возлежала на репульсорной платформе и словно ледокол торосы раздвигала посетителей. Ради него даже отодвинули пару столиков. Мы же наблюдали за этим со стороны - заняв столик, в глубине зала. Травер всегда садился так, чтобы контролировать основной вход в помещение. И подальше от запасных входов для персонала тоже. Сейчас это было актуально как никогда.

Хатта того сопровождала вооруженная до зубов охрана – одни из немногих, кто плевать хотел на обязательное для всех прочих требование сдавать на входе длинноклинковое оружие. Хотя кинжалы и короткие мечи дозволялось оставлять при себе. Впрочем, при той толчее, которая образовалась в баре, длинный меч бы только мешал.

Огромный червяк громогласно, на весь бар что-то требовал от хозяина заведения на своём жутком хаттском же языке, из его рта вырывались слова вперемешку с мычанием и судя по всему остатками его обеда. Размахивал короткими руками, он трясся как переполненный дерьмом бурдюк и вздымался как богомол, нависая всей своей тушей над жалко выглядящим в сравнении с ним гуманоидом. Лишь после того, как одному из его охранников был передан пакет с деньгами, он успокоился, затем удалился так же, как и появился – бесцеремонно расталкивая посетителей.

– Хатты хоть что-нибудь делают сами, своими собственными руками? – спросил я Травера, совершенно не в силах разобрать мутные и хитро перекрученные нити Силы в этом баре, – Он же даже деньги брать сам не стал, за него всё сделали наемники.

– Ничего. Хатты только говорят, мыслят, едят и, разумеется, гадят! – ухмыльнулся капитан. – Любого своего сородича, который займется хоть каким-нибудь честным, или хуже того физическим трудом они сочтут за существо еще более презренное, чем самый жалкий из их рабов.

– Вот уроды ебаные! – сказал Кейн.

– Именно так, – кивнул Травер, – Но это был какой-то совсем мелкий хатт. Не самый важный здесь слизень. Я давно здесь не бывал и его или её, кто их разберет, не припомню. Но сейчас мы наблюдаем весьма поучительный урок – большие деньги во Внешнем кольце успешно добываются в первую очередь насилием или угрозой его применения.

– Мелкий? – не понял я его, – ты о размере?

– И о нём тоже. Хатты же растут всю свою жизнь – и живут так долго, что редко их настигает смерть от старости. Так что чем хатт толще и больше – тем он старше, а значит, больше отжал денег и приобрел связей. Иначе бы и не дожил до своего возраста.

– Это ж гора жира! – воскликнул Кейн. – Которая даже не вооружена и едва самостоятельно переваливаются. Стоит только всем собраться – и их в миг не станет. Как они вообще у власти удерживается?!

– Силой мысли, Кейн, силой мысли, – ответил капитан, – они видят любого гуманоида насквозь, считая явные проявления эмоции на наших лицах, да и вообще половину эмоций признаком ущербной недоразвитости. А нас относят к видам, достойным только рабской участи. Знают они, кому заплатить, кого нанять, на чьей жадности или тщеславии сыграть. Чужие страсти для них – тонкие инструменты, на которых они искусно играют. Для каждого отдельного разумного и каждого вида они находят свое применение. Одни виды служат им как официанты, другие – беспринципными убийцами, третьи – верными телохранителями, считающие стабильную оплату достойным поводом отдать за них жизнь. Хатты бесчестны, но умеют планировать далеко наперед. И учитывая, как долго они живут – репутацией они дорожат и потому они умеют имитировать честность – поскольку это для них выгодно.

– Как дроид, лишенный сознания, но ведущий себя, так что возникает иллюзия, будто бы он им наделён, – сказал я, обдумывая стратегию их поведения.

– Верно, – кивнул, недобро улыбнувшись Травер, – А еще каждый хатт – это не только отдельный кусок жира, который только и ждёт мыловарни, оно еще часть какого-либо клана, даже если об этом никто и не знает. У них запутанные семейные взаимоотношения, но кажущаяся анархия в их среде – это в действительности налаженная круговая порука, сложные сети интриг и непрекращающаяся борьба за источники дохода. Но они умеют и поддерживать друг друга в сложных ситуациях. Там где закрепился один хатт – подтягивается второй и вот уже через незаметные для прочих не столь долгоживущих видов две-три сотни лет все и всё вокруг принадлежат хаттам, а прочие бандиты служат им марионетками.

– Прямо идеальные преступники какие-то. Должны быть у них хоть какие-то слабости. Любая сила порождает и слабости… хотя это всего лишь одно из множества когнитивных искажений. Но все же! – сказал я, потерев подбородок. Несмотря на явно бушующие на пике в моём молодом организме гормоны, борода расти не собиралась.

– Там где обсчитывают абстрактные капиталовложения, используя при этом самые совершенные математические методы и специально обученные нейроматрицы – хатты всегда проигрывают, – сказал, перейдя на совершенно необычный для него язык капитан. – Крупным корпорациям не нужны и их таланты к распознаванию лжи. Они просто раз в месяц прогоняют своих сотрудников через полиграф, задавая три-четыре главных вопроса: о тайне священной корпоративной информации, о священной корпоративной собственности и о не менее же священных корпоративных деньгах. Потому в делах законных способности хаттов не выдерживают конкуренции с современной техникой. Но вот в тонких криминальных делах, где всё держится на личном контакте… – им нет равных. Они не будут оценивать риски от инвестиций… нет, вместо этого они оценят того, кому дают на организацию того или иного дела вполне наличные, а не абстрактные деньги. Справится он с ним или нет как личность.

– «Абстрактные капиталовложения», нейроматрицы, еще что-то… Травер, ты опять заговорил как республиканский делец, увлекающийся философией? – нахмурилась Нейла, – скажи просто, что они как бани боятся всего электронного, а на искусственные интеллекты у них почти религиозная аллергия!

– Может они не понимают её так хорошо, как мотивы своих слуг и рабов? – предположил я.

– Конечно, можно сказать и так,– сказал Травер. – И потому считают это уязвимостью, а не преимуществом. Даже, несмотря на свой изощренный хитровыебаный разум, большинство из них не воспринимают криптовалюты как некую ценность – её же нельзя запереть в сейф, закрывающийся на механический ключ. Они не глупы и не отказываются от виртуальной, «компьютерной валюты для дроидов», но при первой же возможности обменяют её на что-нибудь ценное само по себе – вроде спайса или красивых рабынь. Вряд ли у этих гермафродитов на них что-то встает, но им не только странным образом нравятся твилекские танцы – рабыни еще и ликвидный товар, который всегда можно подарить или быстро перепродать.

– Но нельзя же всё держать в уме! Надо же делать записи, в конце концов! – сказал Кейн.

– Они держат в уме тысячи шифров, даже один из которых тебе не запомнить и за всю жизнь, – ответил капитан. – А еще у них фотографическая память и многозадачное мышление. Они обдумывают, как бы кого нагреть даже во сне. Думаешь, они случайно пачкают слизью вершину криминальной пирамиды?

– Слушай, что ты как с луны свалился? – спросил я десантника. – Как вышло так, что я знаю о хаттах пусть не больше, но и не меньше тебя?

– Никогда раньше я не бывал в дикарском пространстве хаттов, – презрительно сказал Кейн. – Ни разу. Знаешь ли, галактика не один компактный городской квартал – хочешь заниматься серьезными вещами, держись одного сектора. Толку от постоянных переездов? На новом месте ты всегда никто. Ни авторитета, ни уважухи. Подняться, показать себя – дело долгое. Ежели ты гастролёр без связей – вряд ли кто с тобой отважится иметь дело, ведь ты всегда можешь оказаться кидалой или хуже того – подсадным из юстиции.

– Если это не контрабанда, – поправил его капитан. – Тогда можно менять порт приписки постоянно.

– И при этом ты не берёшься за все подряд, – продолжил гнуть свое Кейн. – Я вот никогда раньше не был в хаттском космосе. Вообще. И миллиарды мне подобных парней – тоже.

– В общем, в этом нет ничего особенного, – подвел я итог, показывая руками Кейну, что отлично понял его.

– Конечно. При организации контрабанды в одной только портовой «инфраструктуре» требуется народа в десятки раз больше, чем нужно экипажей для кораблей, – сказал Травер, – И их бизнес требует присутствия.

– И я наблюдаю сейчас эту «инфраструктуру»? – я оглянулся на мерзкие рожи инопланетян и ушлые, не менее подозрительные – людей.

– Видишь всех этих существ вокруг? – обвел рукой зал капитан. – Они держат склады, владеют борделями и школами, где повышают ценность рабынь. Финансируют начинания других людей или же владеют кораблями, но сами они на них не летают. Риск, знаешь ли, велик. Далеко не все нуждаются в услугах такого вольного торговца, как я. Но для множества – возможность работы с открытым к преодолениям перевозчиком, как глоток свежего воздуха. Я – спасение для тех, у кого есть товар и покупатель на него. Но их разделяют парсеки межзвездного пространства и что хуже – злобные таможенники.

Я не стал даже заговаривать о том, зачем же для перевозки рилла понадобились именно мы – частники со стороны. Учитывая безумную ценность груза. Дело пахло керосином, но я сдержал любопытство. Здесь не место для таких разговоров. Не стал и обсуждать кого же спасут десятки миллиардов доз тяжелого наркотика.

Никогда не поздно остановиться и проанализировать, что ты делаешь, почему и зачем. Хотя можно остановится и на «почему», иллюзорное «зачем» всегда укладывается в множественные «почему». Избавившись от обусловленного обществом оценочного суждения нельзя дать оценку происходящему, кроме как бесстрастно описать, что я делаю – участвую в транзите наркотика, почему – мне нужны деньги. Зачем? Нет! – опять «почему»? – мною движет страх смерти и немного неистребимое любопытство.

Не могу и сказать плохо это или хорошо. Злой это поступок или нет – эти категории давно растаяли в моем сознании как призрачный кладбищенский туман, оставив острую, ослепляющую до рези в глазах ясность. Любые ценности относительны. Говоря объективно, космически ни одна вещь не может быть хорошей или дурной, прекрасной или ужасной; нечто существующее - это всего лишь нечто существующее. И утрата любой такой «ценности» не является никакой трагедией – это всего лишь удар по струне эмоциональной связи, притаившейся мозговой жиже. Которая со временем также исчезнет в неудержимом потоке времени.

Но я в силах вжиться в чужую роль – будь я джедаем, я бы осудил такой поступок. Отвергнув свободу выбора и взвалив на свои плечи обязанности пастуха, я бы заботился о благополучии стад, давая меж тем стричь шерсть другим. И исходил бы из того: маргиналы принимают наркотики не только от того, что слабы психически и готовы сломать свой разум окончательно. Но и по той причине, что их вообще можно купить. Они сокрушают стены законопослушных традиционных обществ, впуская в них демонов анархии и беззакония. Наркотические вещества, несомненно, явное «зло». Если они не ограничены шаманской практикой, не являются социально приемлемым способом временного разрушения социальных барьеров или же узаконенным клапаном для спуска постепенно накапливающегося безумия, медленно разрушающего душевное спокойствие граждан. Явное зло – вещества вредные настолько, что убивают носителя раньше, чем он успевает реализовать себя как животное – дав потомство, как раб – окупив вложенные в него средства или как гражданин – отдав ожидаемый от него налог или «долг» родине… или в иной роли, которую на себя взвалил.

Циничный эволюционист скажет, что нет более эффективного метода естественного отбора, чем наркотики, причем по важнейшему критерию – разуму как способности осознавать последствия своих поступков. Нужны они и на безвозвратно покинутой мной Земле. С тех пор, как глупость стала в наиболее многочисленных классах эволюционным преимуществом, порабощающие разум вещества стали важным участником отбора в том насквозь безопасном, гуманном мире относительно дешевых ресурсов и доступной медицины.

Хатт заметит, что нет более эффективного способа контролировать рабов, чем держать их в зависимости от наркотиков. Прожженный политик расширит список патриотизмом - идеологическим наркотиком, легкой оплатой, забыл, как их? – ах, альтруистических, самоотверженных поступков.

Я сам, отказываясь от суждений, но лишь говоря о фактах, добавляю – всё в жизни, включая её саму – наркотик, прием которого приводит к летальному эффекту. Поскольку разделить на продукты и информацию на нужные и нет, я не в силах. И я не знаю количественной меры, дающей разницу качественную, учитывая саму натянутость и непрочность диалектики как таковой, то не назову отличий между похвалой начальника, сексом, чашкой крепкого кофе или выкуренной сигаретой.

Принесли заказ – несколько бутылок очень слабоалкогольного напитка, какую-то мелочь на один зуб. Я подумал было о ядах, но Травер заказал что-то самое дешевое и ему насыпали жареных таракашек с общего котла. Опасаться было нечего. Кейн скривился от омерзения, когда твилеки начали с аппетитом хрустеть жаренными членистоногими. Червяки, гусеницы, крупные жирные тараканы.

Я с интересом взял с подноса огромного таракана, обмакнул в соус и съел. Он был полностью прожарен и в отличие от пищи на соседних столиках не пытался сбежать от меня. Кейна едва не стошнило.

– Вкусно, – сказал я, – Травер, я понимаю, что вы едите все, что ползает, прыгает и вообще имеет ноги, но это же обычный таракан? Я его на Корусанте видел.

– Так, это и есть корусантский таракан, – сказал Травер. – Семнадцатый в списке самых опасных инвазивных видов Галактики. Странный кстати список – в нём нет людей.

– Откуда ты вообще все это знаешь? – спросил я капитана.

– Образование. Это то, что делает из дикаря, с трудом читающего на твилекском и складывающего на пальцах исключительно целые и положительные числа, успешного контрабандиста. Мой отец, несмотря на нездоровую тягу к насилию, которой его благоразумно старались не попрекать, был твилек умный и хваткий. И он настоял на том, чтобы я вместе с моими братьями получал образование республиканского образца. Это среди моей родни совсем не нашло понимания, особенно изучение основного языка – ведь какой гордый твилек предаст священный язык родины и осквернит свои уста низким, примитивным чужеземным говором?

Я, кажется, понял, почему на капитана с таким презрением косились другие твилеки. Скорее даже с омерзением. Он, однако, находил это скорее забавным, чем опасным или обидным.

– Как у вас все запущенно… – сказал Кейн.

– Тысячелетия изоляции и жесткой конкуренции между кланами не проходят просто так. – пожал плечами капитан, – Традиции могут быть полезны, когда соблюдаются в тех условиях, в которых они появились. Извини за банальность. Новым же они не адекватны. Только дурной игрок в саббак, выиграв несколько раз подряд используя для этого одну и ту же стратегию, будет опираться в дальнейшем только на неё. Изменение – залог выживания. Нашим противником тысячи лет была пустыня, лёд и ветер, рождаемый их борьбой – и мы научились тому, как выживать в таких суровых условиях. Но сейчас враги изменились и смертельно важный коллективизм и древние традиции не более чем ненужный тормоз. Хотя такие слова сами по себе – нестерпимое оскорбление нашего образа жизни. Я рано воспринял тот «яд», которым полны школьные Республиканские учебники. А когда научился читать на основном, то взахлёб, сотнями поглощал книги, в которых описывалась жизнь за пределами Рилота, мечтая о том, как выберусь из этой дыры.

– Никогда этого не понимала, – вздохнула Нейла.

– Да, конечно. Знаете, сколько правил должен соблюдать любой твилек, не из тех, кто сбежал из отеческого края?

– Понятия не имею, – безразлично пожал плечами Кейн. Ему принесли более человеческое питание, я же продолжал хрустеть хитином. Я бы на его месте купил морепродуктов – твилеки в свою очередь с омерзением смотрели на всё выросшее в воде.

– Священные для всех твилеков кодекс чести, законы рода! – с неожиданной яростью воскликнул Травер. – Не заточил зубы – не мужчина! Никто и не задается вопросом: какой в этом дерьме смысл? Просто если ты так не делаешь, то все сочтут тебя ничтожным трусом. Якшаешься с чужеземцами, не презираешь их – почти предатель. Чего ждать от того, кто общается с обманщиками, как не обмана?

– А как тогда твилеки ведут дела с инопланетянами? Или кто из них? – спросил Кейн.

– Специально допущенные, – капитан потер пальцы друг о друга. – Это только упрочняет власть жрецов, дающих на то разрешение и самих старейшин, этим занимающихся. А хатты и рады – нищие придурки сами готовы копаться на дне пещер, отдавая плоды своего труда за ничтожные подачки. С другой стороны хатты как вид и люди среди прочего были убедительны в том, что весь внешний мир полон мерзости, скверны и бесчестия.

– Не верю я в это, – сказал Кейн, – Сколько не встречал твилеков в других местах, все как на подбор – мошенники готовые взяться за что угодно манящее кредитами. Вы же не тогрутты, чтобы общественные устои были для вас настолько важны. Коллективизма в вас почти нет, я это отлично знаю. Ничего не понимаю!

– Разве не понятно? – улыбнулся в ответ я, – Они тут выживали тысячелетиями в таких условиях, которые уничтожили бы кого угодно, не сплотившегося в единый клан, действующий как один организм. Но это закодировано мемами – гены за это время не изменились и попадая в иное информационно пространство твилеки… меняются.

– Именно так, – грустно сказал Травер, – но времена меняются и здесь. А мои соплеменники этого не понимают или не хотят понять. Хотя в этом и нет их вины – никто не торопится объяснить им, в чём дело. Вернее мало кто это делает – казалось бы неглупые твилеки верят больше в то, что чаще слышат, а не то что произносят аргументировано. Они живут в своем оторванном от прочей галактики информационном пространстве. Даже тот неразвитый интранет, который здесь местами доступен весь на хаттском, а не на основном. Поэтому даже те, кто к нему приобщаются, знакомятся изначально с культурными традициями хаттского пространства. Ну а культура хаттов, как известно, зародилась и развилась в моральном и этическом вакууме на крайней периферии нашей Галактики.

– Где-то я это слышал… – протянул я.

– Учитывая, сколько книг постоянно читает Травер, вы могли прочитать это в одном и том же месте, – фыркнула Нейла. Я кажется понял почему она либо говорила с Травером на рилотском, либо чаще молчала – для нее использовать основной уже не было табу, но давалось ей это нелегко.

– Олег, – обратился ко мне капитан, – Ты знаешь, кто из гонщиков придет первым? Я еще не сделал ставку.

– Мне не ведомо кто из них вообще дойдет до финиша, – сказал я.

– Что толку от твоего искусства, если ты не можешь ответить на самый главный вопрос сегодняшнего дня?

– Может моя вселенная вертится вокруг меня, а не вокруг этих сумасшедших на подах? И, замечу, что это отравит тебе весь азарт. Боюсь что знание будущего – не освобождение от случайности, а форма еще большей несвободы.

Я и вправду был далеко не всесильным пророком. И если случалось так, что я точно знал, что случится, то это, как правило, напрямую задевало меня, или как минимум мне было по-настоящему интересно. В какой-то мере мои способности к прорицанию ограничивались моим любопытством. Такой вывод я сделал, обдумывая всё то, что успело произойти со мной за недолгий срок пребывания в этой Галактике.

Я представил, как ставлю деньги, и начал перебирать мысленно все фамилии и голограммы гонщиков ожидая отклика, но ничего толком и не осознал. Мне это было не интересно. Может нужно приложить чуть больше старания, но мне было плевать, кто из них сегодня умрет. Кто-то скажет, что это жестокое зрелище, но право рисковать своей жизнью одно из тех, которое мы отдаем почти без сопротивления.

Свобода это и право на самоубийство. И на риск. Это как игнорирование требования ношения мотошлема для байкеров. Если не касаться климатических вопросов, то это законодательный способ сберечь жизнь гражданина при аварии. И только гражданина. Ношение шлема или не ношение влияет только на гражданина. Ведь никто кроме него самого при аварии сильнее из за этого не пострадает. Отчасти государство право, если оно вложило в него деньги – оно не хочет, чтобы он убился. Не желает оно и тратиться на его медицинское обслуживание, если медицина «бесплатная». В кавычках потому, что за нее все равно заплачено, просто эта оплата распределена более равномерно по населению.

Но истинная свобода – включает право пренебрегать безопасностью и рисковать так, как считаешь нужным. Собой разумеется, а не окружающими. Хотя тут могут быть и разночтения. И разумным было бы таких лиц лечить за свой собственный счет.

Государство не заботится о гражданах, когда требует повышения вашей безопасности. Оно заботится о себе. Пристегиваться или нет, носить мотошлем, или нет в действительности личное дело каждого. Но все граждане нужны государству, вот оно о них и «заботится». Лично я бы и пристегивался и одел бы шлем, но это мой и только мой выбор. Должен быть вариант, который от меня этого не требует. Человек имеет право быть идиотом, и страдать от этого, если это касается только его. Впрочем следующий логический шаг - обязать всех ездить в полной защите, затем — полный запрет на мотоциклы. Ездят, бьются, лечи их еще вместо полезной отдачи государству в виде налогов. Рабы непременно должны быть здоровы и работоспособны. Но нет, спасибо, не надо.

Да и зачем мы смотрим, к примеру, «Формулу-1»? Мне лично интересны только те моменты, когда кто-то разбивается. И римлянам гонки на колесницах нравились по той же самой причине. Кровь на колесах, взбесившиеся кони, волочащие по песку и мелким, но острым камням возницу, вопли которого не слышно из-за криков разгоряченной толпы? А…!? Как оно? Вот это зрелище... Горячит кровь, и возбуждают азарт получше, чем шелест шин сверхтехнологичных болидов и сложные повороты на трассе. И судя по огромному числу поклонников гонок в честь Бунты, я не был одинок в желании увидеть, как прольётся чья-то кровь.

В это время Травер поставил пятьсот кредитов за какого-то сквиба на синем болиде и по совместительству сразу катафалке. Предзнание пришло уже после этого и без особого на то усилия – предсказание всё еще оставалось для меня весьма непрочной материей, и найти в нем рациональное зерно я до сих пор не мог. Хотя может его там и нет – поскольку само оно абсурдно и порождает невероятные противоречия, которые я пока разрешить не мог.

Пилоты участвуют в заезде на свой страх и риск. Проигравший не получит ничего, победитель только один. Таковы правила. На сотнях миров есть гонки на подах, и свои трассы. Но эта гонка на Нал-Хатта такая одна. Трасса, обочины которой засыпаны обломками подов неудачливых участников заезда, специально спроектирована так, чтобы, повысить их смертность. О чем не преминул радостно сообщить диктор. Главный хатт подал знак, и заезд наперегонки со Смертью начался.

Меня больше поразила атмосфера в баре, чем сама гонка. Дикие эмоции, переживания, громкое разочарование, когда ставка, сделанная на перспективного гонщика, оказывалась поставленной на свежий труп.

Смертность в тридцать процентов в одном заезде любого идиота, севшего за рычаги, моментально возводит в героя толпы. Концентрированный риск, эссенция страха отлично привлекает внимание – чем выше плотность вероятности смерти на километр трассы, тем пристальнее всматриваются в сумасшедшие пируэты гонщиков зрители. Боясь пропустить момент, когда очередной не справившийся с управлением водитель разбросает остатки – и свои и пода по каменистой трассе.

Потрясающее зрелище. Ради него, пожалуй, хатты имели право на существование. Как и изобретательный Бунта. Проводят они и гладиаторские поединки – транслируя их по голоканалам своих миров. При этом считая своим долгом принимать все ставки на такие поединки самостоятельно. Даже казнь преступников – это еще один способ заработать для жирных гермафродитов. Попытка же открыть тотализатор, не отваливая положенную долю хаттам – распространенный способ самоубийства в контролируемом ими пространстве Галактики.

К девятому кругу на трассе на ходу осталось всего два гонщика. Причем вырвавшийся вперед продолжал гнать, как угорелый, вплотную приближаясь к звуковому барьеру. Его соперник напротив сбросил скорость, видимо уже потеряв надежду на победу. Когда торопящийся и не знающий, догоняют его или нет, как раз успел к обеду! Если его пустят в валгаллу, разумеется. Воистину тише едешь дольше будешь! Выживший после того, как пересек финишную черту, был объявлен победителем.

Не все разбившиеся погибли, некоторые еще умирали или были спасены амортизирующими полями, но большинство из них никогда уже не сядут в под. Если ходить вообще смогут. Победитель станет народным героем. Всё или ничего. Под сам по себе недорог, и даже нищий может рискнуть принять в соревновании участие. Участвовали и рабы – если позволяли их хозяева.

Травер продув свою символичную по его меркам ставку в тысячу кредитов, на которую, тем не менее, местные твилеки могли прожить до года, плюнул и вышел из бара в расстроенных чувствах.

– Я должен сходить по делам, нашим делам – тихо сказал он, прочитав сообщение на коммуникаторе. – За меня не беспокойтесь, меня проводят, потом свяжусь по комлинку. День, может сутки меня не будет. Если буду молчать больше двух суток то код на «Шлюхе» сменится, и вы сможете попасть на борт и без меня. Садитесь и улетайте – меня ждать не надо. Совсем.

– Всё так плохо? – настороженно спросил Кейн.

– Всё так сложно, – вяло махнул рукой Травер.

С ним ушла и Нейла, оставив нас с Кейном вдвоем. Пара твилеков обнаженных по пояс и сжимающих в накачанных руках шоковые посохи, перехватили эстафету по охране капитана. На нас они смотрели с отвращением, но ещё с большим презрением – на капитана.

Они о чем-то поговорили на своем языке. Травер приложил ладонь к пластине-считывателю и они, кивнув, последовали за ними. Но они все равно сторонились его, словно прокаженного.

– Не очень-то они любезны со своим сородичем – сказал Кейн после того, как мы отошли в сторону.

– Торговцы в их культуре близки к ворам,– вспомнил я наставления капитана. – А воров издревле изгоняли под солнышко. Или на холод. Как повезет. В замкнутом обществе, где всего не хватает воровство тяжелейшее преступление.

– И поэтому все твилеки, которых я знаю те еще пройдохи? – пробасил и засмеялся Кейн.

– Возможно дело в магнитном поле их планеты. Или мемическом… Стоит им его покинуть… Блять (рус.)! – я вляпался в самое натуральное, биогенное дерьмо.

– Сила не помогла? – подколол он меня, обходя стороной еще одну зловонную «мину».

– Видимо, это дерьмо не угрожает моей жизни. Но откуда оно взялось!? – я начал очищать подошву бронированного сапога от навоза, используя ближайшую россыпь камней.

– Это всё от того, что ты пялишься на твилекские сиськи и жопы.

– Замечу, что они практически идеальны… – сказал я, показывая руками что не прочь приложить к этим, без сомнения, выдающимся достоинствам.

– Сотка кредитов и любые из них в твоем распоряжении. Хотя, спорим, ты дольше будешь снимать и одевать доспехи чем развлекаться с ними? – злорадно сказал Кейн. – а что касается дерьма… то разуй глаза! – вон то животное вроде зовется блар… блар-ргом. – он указал на динозавроподобное существо с большущей округлой головой и такой же широкой пастью. Оно тащило что-то вроде репульсорной тележки, доверху нагруженной грибами. Я уставился на сюрреалистическую картину.

И замер, затем глубоко вздохнул, стараясь вернуться к привычному состоянию безразличия – наконец, я встретил то, что смогло меня удивить. Пусть миры и звёзды несутся сквозь пространство с огромной скоростью, но разумные жители этого не замечают, находясь на их твердой поверхности. Всегда можно не обращать внимания на самые потрясающие вещи, если изначально воспринимать их как данность. Большинство спокойно пользуется технологиями, суть которых не понимает безо всякого удивления, но я к ним не относился и то зрелище которое я наблюдал, выворачивало мои мозги наизнанку.

Покорив иные измерения и искажая пространство, управляя гравитацией и создавая непроницаемые энергетические барьеры впрягать животное в тележку, которую поддерживает на весу репульсор-антиграв? Да еще и самые крупные из этих тележек могли иметь свой термоядерный реактор искажавший свое внутреннее пространство, чтобы иметь внутри себя чуть ли не карманное измерение. Хотя в этой платформе, сделанной из обрезанного судового контейнера и были воткнуты энергоячейки. Которые, в действительности, устроены не намного проще. И да, это тащит «лошадь» . Этот мир намного безумнее, чем кажется на первый взгляд.

Использование гужевой тяги это очевидный признак дикости. Мало того, что движущая сила экипажей себе на уме и с трудом поддается контролю, так она еще и гадит где попало! Единственной причиной, почему их не сменяет современный репульсорный транспорт, мог быть только дефицит технологий и нехватка экспортных лэндспидеров. Или полное отсутствие технических знаний… Но не как цирковое животное или не для развлечения? Как тягловая сила… Дикость! Но здесь, в сотнях метров от стоянки звездолетов? На Земле, к примеру, примитивненький автомобиль с ДВС эффективнее и дешевле, чем, лошадь. Просто по причине того, что углеводородов на тракторе для производства её корма нужно сжечь больше, чем в двигателе средства передвижения её заменяющего. Да и нагрузка от одной лошади на экологию выше, чем от авто. А о более совершенных транспортных средствах и источниках энергии и говорить нечего... Если это еще и объясняется традициями, то это отсталость и безграмотность уже более тяжелой формы. Почти неизлечимая.

Я выпалил всё это Кейну, не в силах держат в себе такой.

– Ну, ты и зануда! Зверюшку всегда можно погладить, она живая, в конце концов, – сказал он.

– И наступить в её навоз, – злобно сказал я, все еще силясь оттереть обо что-нибудь подошву ботинка, – а так это просто блажь.

– Твое сердце технофила не стучит как у живого существа, а функционирует как у дроида, – сказал Кейн осуждающе, – многие могут потратиться, чтобы иметь живое существо, а не ещё одну железяку.

Тут я с надеждой на хоть какой-то смысл в происходящем вспомнил о диаграмме Кармана-Габриэли[9] в соответствии, с которой лошадь эффективнее автомобиля. Нет, нет вы не ослышались. Все дело в критерии, по которому оценивать эффективность. В голых Джоулях, затраченных на одинаковую работу по перемещению равного груза на одинаковое расстояние. При условии малой скорости передвижения лошадь очень хороша. И этот бларрг тоже сойдет. Но жизнь вносит свои коррективы, так одни и те же джоули «упакованные» в различную форму, будь то бензин или овёс стоят по-разному. И поэтому машина экономически эффективнее лошади. В рублях или долларах. На Земле. Но куда я тут со своим уставом?

Пока мы обсуждали гужевой транспорт, какой–то чумазый, полуголый и босой мальчишка-твилек оперативно с помощью совка убрал навоз в небольшую тележку, которую катил за собой. Он оглянулся на меня, обуреваемого злостью на происходящей идиотизм, затем чего-то испугавшись умчался едва не забыв свою тележку.

– А сколько стоит корм? – в голове уже мелькали цифры и известные мне способы его производства.

– Все считаешь? Точно штурман, – сказал Кейн, затем смилостивился над моим неуёмным любопытством. – Дешево. Его в специальном комбайне синтезируют. По большей части из того же навоза.

– Тогда это можно объяснить, но один хрен это примитивно, – я тяжело вздохнул. Лютое возмущение уходило, как вода, пришедшая с волнами цунами, медленно покидает истерзанное побережье, забирая с собой мусор, сломанные предметы и постепенно распухающие на солнце трупы.

– Ну, таковы твилеки, – развел руками Кейн. – Закупают реакторы, репульсоры и прочий хлам и, кажется, их больше ничего не интересует. Понадобится, чтобы эта звезда стала сверхновой, чтобы они оторвали свои задницы от своих каменных кресел.

– То есть триста миллиардов лет,– я припомнил класс звезды, еще более стабильной, чем это отсталое общество. – Безрадостные перспективы. Может проще провести к ним голонет? Хотя Травер говорил, что это не возымело действия. Не смотря на сильное разрушающее и преобразовывающее его воздействие.

– Все тщетно. Место, облюбованное хаттами, становится их вотчиной навечно,– ухмыльнулся Кейн. Его эмоции передавала только нижняя половина лица – немного непривычно общаться с тем, чье лицо наполовину скрыто, как на маскараде.

– Что за мир! – в сердцах сказал я.

– Ты в нем не живешь, тебе-то какое дело? Или ты из этих активистов, вечно борющихся за что-то? Надеюсь нет, а если это и так, то у меня появился еще один повод не задерживаться в команде. – он неожиданно совсем мирно улыбнулся. – Забудь, ты не изменишь ничего.

– Ядерная бомбардировка возможно? – предположил я.

– Ты больной? – не сдержался Кейн.

– Может стать хуже, а может и лучше, – философски сказал я. – Но что-то изменится. А причиненный ущерб в масштабах тысячелетий можно считать мелочью. Да и любое большое дело начинается со взрыва. Вселенная тому свидетель. Большой, потом вырождение измерений и аннигиляция вещества и антивещества. Хорошо еще, что одного оказалось больше, чем другого[10]. Все звезды вокруг которых мы болтаемся, рождены из продуктов взрывов их предшественников. Без них у нас не было бы железа и иных элементов. Жизни не было бы. Взрывы просто необходимы!

– Вот из-за таких людей, как ты и случается самое большое дерьмо в Галактике, – покосился на меня Кейн. – Думать надо о сегодняшнем дне. Именно в нём ты и живешь. И морду за это набьют тебе не через тысячу лет.

– Не только дерьмо. Вообще всё самое лучшее в этом мире сделано людьми, отстоящими от нормы. Если бы все были абсолютно нормальны, то ещё бы охотились на диких животных с помощью копий с каменными наконечниками.

– Может и так. Но я думаю, что нет, – ответил Кейн. – лучше озвучь свои планы на ближайший день. Мне не улыбается сидеть в коробке корабля все это время. А бродить в одиночку я не люблю.

– Когда ты стал так осторожен? – спросил я его.

– После того, как мне проломили голову, – сказал он поморщившись. – Если бы я был не один, это не произошло.

– И почему это сделали?

– Драка…

– А кто первый начал?

– Это ни хера не важно.

– Согласен. Куда важнее то, кто и кому проломил череп.

– Сечешь, – кивнул он. – Итак, что же?

– Немного прогуляться здесь в округе. Найти бордель поприличнее, не оглядываясь ни на какие цены, затем купить пожрать в дорогу. Ведь то, что выбрала Нейла еще в Космическом городе безусловно питательно и невероятно полезно для твилеков, но человеческая часть продуктовой корзины, как бы помягче выразиться… пролоббирована производителями лекарств от гастрита и заболеваний желчного пузыря. И иных несчастных желез.

– Неплохой план действий. Особенно насчёт пожрать и борделя.

– Я недавно разговаривал с одним цивилизованным со всех сторон человеком, и он напомнил мне о фундаментальной важности этих двух вещей, – сказал я ему, заодно вспомнив о еще одном доступном мне способе заработка. Но работать подопытной крысой мне не улыбалось. Пусть мой редкий генотип и был ценен сам по себе и, вероятно, мог принести немало пользы людям, но его расшифровка не принесла бы никакой пользы мне самому.

По дороге встречались самые разные твилеки – упитанные рабы и нищие свободные, и всё наоборот – но всех их легко было отличать по одежде. В обществе, где мало кого интересуют документы за отсутствием государства важно одеваться соответственно своей роли. И если ты богат и могущественен, то обязан это демонстрировать, желательно озаботившись охраной своей демонстрации.

Маркером служило и оружие – пусть то были недлинные сабли, лишенные виброгенераторов, шахтерские кирки или и вовсе копеечные ножи нищеты, но все они служили символом свободных твилеков. ИскИн выделял их, но как оружие почти не представлявшее для меня угрозы. Он имел «представление» кто его хозяин, чем вооружен и во что облачен.

Собственно побродив по части Кала'ууна нам доступной, я ничего толком интересного и не обнаружил. Это место не создано для постоянного проживания, сюда прилетали, чтобы что-то купить или продать. Туризм как явление здесь был неведом.

Представил интерес лишь какой-то народный театр, где твилеки, в основном твилечки, словно в религиозном действе пантомимы воссоздавали в сложном и впечатляющем танце какой-то древний миф. Торжественная пластика движений не могла не вызвать восхищения – и это искусство танца вырождается в пошлые движения, которым учат рабынь? Печально. Посмотрев на эту историю, разыгранную для инопланетных незваных гостей, мы отправились в местные злачные заведения.

Кейна вообще еще на борту корабля раздражало то, что я проводил большую часть времени, уткнувшись в планшет и разыскивая информацию в голонете. Но чувствовать себя безграмотным идиотом, знающим об окружающем мире не больше, чем ученик начальных классов было противно. Я не имею в виду нехватку технических знаний, на это я не жаловался. Но школьный курс не объясняет, например, как пользоваться кухонным автоматом. Что из многообразия незнакомых продуктов полезно, а что не очень. Правила приличия и действующий этикет. Или то, как сделать закупку в гипермаркете. Я серьезно. Ножками вдоль стеллажей заваленных нямкой тут никто не ходит. Открыл голографическое меню, можно из дома, выбрал, чего тебе надо и рассчитался. По карте конечно. Само собой с деанонимизацией. Можно сортировать по имеющимся добавкам, производителю и много еще чему. Затем доплатить за доставку, или забрать самому. А можно сохранить нужное тебе наполнение холодильника и он сам будет себя пополнять по необходимости. В конец обленились люди в Галактике.

Зато можно автоматически сохранять список купленного, считать затраты и анализировать объем съеденных витаминов, жиров, белков и углеводов. Бесплатно пройти диспансеризацию, получить рекомендацию по питанию, сответствующую своей биохимии и генотипу и затем по ней осуществлять выбор продуктов и корректирующих жизнедеятельность препаратов. Классно. Но, к сожалению, не на Рилоте.

Пока я от безделья в местной кантине играл в пазаак и уйму иных азартных игр, понемногу, не вызывая излишнего подозрения, пополняя свой кошелек наличностью, Кейн оприходовал уже третью самку. Не имея уже возможности сдерживать инстинкты, я все же последовал его примеру. Я уже собирался надеть доспехи обратно, как пришло сообщение от Травера:

«Будьте любезны и подойдите к тому бару – с вами хочет поговорить сами знаете кто. Пароль – время идти, отзыв – одну минуту».

«Будьте любезны» говорило о том, что это не подстава.

– Мне кажется, красавица, мне пора, – я ссадил с колен особу, на которую ушла часть выигранного в карты.

Вошел Кейн и долго, молча, наблюдал, как я торопливо и неловко защелкиваю пластины брони. Спешным шагом мы вышли из клуба, я на ходу надел шлем и закрепил на поясе длинный клинок гросс-мессера.

Нас у входа в приснопамятное заведение встретило пять наемников-инопланетян относящихся к виду никто, чьи жесткие, покрытые грубой кожей лица не отражали их эмоций.

– Время идти, – проскрипел один из них.

– Одну минуту, – ответил Кейн.

– Только одну, – кивнул главный среди них. Мы постояли недолго.

– Идём, – сказали мы и проследовали за наемниками. Несмотря на то, что шли они извилистыми путями, за нами неотступно следовал один соглядатай – его отследила и запомнила нейросеть, учитывающая и отслеживающая всех окружающих лиц. По лицам, походке и прочим параметрам.

– Кажется, за нами хвост, – сказал я тихо.

– Как он выглядит? – спросил никто.

Я описал внешний вид человека плотно замотанного в какие-то невзрачные тряпки. После чего наш сопровождающий связался с кем-то по комлинку, доложил и получил новую инструкцию.

– Все нормально, – сказал он. – Это не то, что должно вас беспокоить.

– Сторож сторожит сторожа… – пробормотал я.

Мы петляли между богатыми домами и грязными лачугами, в тёмном, грязном переулке я переступил через валяющегося в пыли худого как скелет твилека – дверь, ведущая в неосвещенный дом была открыта. Я проник в него разумом и едва не увяз в испарениях дурманящего разум зелья – наркопритон во всей своей красе. В Силе тускло гнили искаженные и огрубленные разумы, подверженные одной лишь ущербной страсти – неудержимому стремлению к саморазрушению.

– Рилловый притон, – хмыкнул один из никто.

Кварталу, заполненному нищетой – изгоями из клановых районов не было конца и края – раньше его тут не было – всех неугодных обществу, а их, учитывая ограниченное пространство для проживания, всегда хватало, изгоняли в яркие земли. На солнышко. Теперь всех воров, клятвопреступников и богохульников выгоняли наверх, и они оседали в занятых хатами и прочими инопланетянами районах. Здесь они теснились в уродливых трущобах наполненных омерзительными запахами, отравляющими стоячий воздух. Кто-то под тяжестью долгов продавал себя в рабство, кому-то хватало ума скопить денег достаточно, чтобы сесть на какой-нибудь корабль, ведущий отсюда. Хотя и в таком случае наиболее вероятной судьбой была продажа в рабство.

Травер рассказывал мне про Тотта Дониту – «ложного», но истинного твилека, как здесь говорили. Раб по рождению, он рано попал в Орден джедаев и ему довелось стать учеником самого Арки Джета – великого арканианца, хотя и полукровки. Но это ему свои сородичи-арканианцы прощали – всё-таки он был джедаем. «Ложным» Дониту звали, потому что он не был воспитан как настоящий твилек – в глубине пещер, в которые нет дороги инопланетянину или даже твилеку из иного, незнакомого клана. Поскольку он не впитал все обычаи с молоком матери. Такая замкнутость могла быть объяснимой в условиях той конкуренции за ресурсы, которую породила экологическая планетарная катастрофа, но сейчас она играла с ними злую шутку.

Тотт смог убедить принять его – что удивительно для обычного твилека и неудивительно для джедая. Он успешно останавливал конфликты между кланами, всячески способствовал цивилизации этого мира, боролся с работорговлей и наркоторговлей. Вёл себя как образцово-показательный джедай. Но его усилия оказались тщетны – на Рилоте не было единого государства и его призывы не могли охватить и малой доли всего населения пещер. Торговля же рабами и спайсом были единственными строками экспорта, и только они приносили деньги, за которые покупались чужеземные технологии. Отказаться от которых уже было невозможно. Совет джедаев не оказал ему помощи – Орден был разгромлен и едва не уничтожен в великой ситской войне, ему было не до этого. Но Тотт был непреклонен – оставшись на своей родине, он мужественно боролся с движущими силами самой истории.

Тридцать лет назад его убили – выследили наёмники хаттов. Палка-жужжалка не помогла. С тех пор никто не бросал им вызова.

Путь закончился – мы вошли вглубь неприметной хибары. Её я сразу признал – уже видел в своем будущем. В какой мере предсказание повлияло на то, что я пришел сюда, и в какой мере я сам создал такое будущее? Гм… опять неразрешимый вопрос. Внутри двухэтажного домика были Травер с Нейлой – я ощутил их присутствие в Силе. Время позволило мне притереться к их сути – и я различал членов экипажа намного лучше прочих разумных.

Интерфейс на время пришлось сдать, того что им воспользуются я не боялся, ведь паролем к нему служила томография моего головного мозга – куда более эффективная защита чем отпечатки пальцев или примитивный текстовый пароль. Стоило его снять, как он автоматически блокировался.

Легко и просто устройства, построенные на доступе к ресурсам полностью контролируемым администратором, взламываются только в кино. Да хоть ИИ размером с планету подключите – если проблема математически не решается - у вас нет прав доступа администратора и нет его цифрового ключа, то вы ничего не взломаете; обмануть математику никак не выйдет. Разумеется, всегда можно совершить вмешательство непосредственно подключившись к железу – и большинство здешних медвежатников работают такими «киберфомками» - пробойниками. Предварительно изучив внутреннее устройство и схему взламываемого гаджета и вооружившись специально дрессированной для этого нейросетью.

Поэтому защита на физическом уровне и контроль целостности корпуса любого устройства – здесь вещь обязательная.

Теоретически можно было взломать и некоторых дроидов, причём прямо через системы образной интерпретации сигнала от голокамер, если ИскИны обсчитывали сигнал голокамер прямо в ядре, которое отвечало за принятие решение. Но это работало далеко не со всеми дроидами, а для выработки такого обманного сигнала нужен был весьма творческий ИИ, за владение которым по головке никто не погладит.

Дверь открылась – в темную комнату пригласили одного из нас. Первым на допрос ушел Кейн – надолго, вышел он с крайне смущенным выражением лица – словно его спрашивали о том, хорошо ли у него функционирует пищеварение, есть проблемы с потенцией. Поговорить нам не дали – сразу же сопроводив меня в едва освещенное помещение. Я несколько раз моргнул, приноравливаясь к темноте – и осматривая тесную комнату, в которой разместился всего один человек

Тяжелый, увесистый в Силе – даже ощутимо древний человек. Именно человек и ему было лет двести не менее. При деньгах в Галактике можно прожить и более. Соматическая и генная гериатрическая терапия и иные чудеса биомеханики успешно отодвигали дату смерти. Цепляющимся за жизнь доступно всё вплоть до переборки генома митохондрий и реконструкции теломер с чисткой поврежденных участков ДНК.

Он хотя и был человеком – но отлично видел в кромешной темноте – глаза его были искусственными. Темнота должна была смутить собеседника, дав при этом хорошенько его рассмотреть этому древнему мафиози.

Мне же такие трансформации не грозили. Мой геном уникален настолько, что для того, чтобы разобраться в нем понадобится загрузить работой какую-нибудь команду генетиков на пару тысяч лет. И то, они не смогут сделать самых важных выводов из-за того, что я один такой. Это делает их дорогу в понимании назначения тех или иных генов непроходимой.

Не возьмутся и устанавливать мне кибернетические импланты, - так, как никто не даст гарантий, что это не убьет меня. Ведь остается только гадать, насколько они совместимы и не случится ли отторжения.

Доктор Эктон объяснял мне, что я достаточно близок к человеку, но намного дальше от него, чем самый модернизированный шаловливыми руками генетиков индивидуум. Отличия в ферментах, ингибиторах и механизме моего обмена веществ, вплоть до присутствия экзогенных и искусственных, отличных от природных шаблонных структур, которые строго говоря, и ДНК не являются. Поначалу это меня пугало, но со временем я привык к постоянному осознанию этого.

Мне не только нельзя переливать кровь обычного человека, но и моя собственная кровь может быть оружием. Элементы моей иммунной системы в достаточном количестве в чужом организме могут достаточно быстро превратить того в кучу тухлого мяса. Заменитель крови мой организм воспринял нормально, но потребовал индивидуального состава и постоянного контроля реакции. Поэтому доктор рекомендовал мне избегать травмоопасных ситуаций. Или иметь всегда при себе кровеостанавливающее в аптечке. Которая и сейчас была со мной.

Генетики дальше всего продвинулись в изучении генотипа человека и наибольшие достижения в этой науке принадлежат как не странно не самим людям, а арканианцами. Они исследовали всё, до чего могли дотянуться, в их интересы входило все от червяков до домашних любимцев. Но достижения эти были достигнуты методами, ныне незаконными и даже «аморальными». Не для меня, но для многих. Просто до момента формирования развитого сознания, они не считают новообразованный организм разумным существом. Впрочем, как и я.

Там, где современные специалисты вынуждены теоретизировать, древние предки нынешних арканиан провели достаточно экспериментов для накопления статистики и получения ответов на свои вопросы. Ну, до вступления Аркании в Республику. Или наоборот. Это как посмотреть, кто на кого наступил.

Но генетическое вмешательство - это единственный выход из той ловушки, в которую себя загнало человечество, да и многие другие разумные. Человеческий геном уже меняет медицина. Она возвращает нежизнеспособные особи в человеческую популяцию. Отключив механизм естественного отбора она захламляет генотип человека опасными цепочками, способными сделать его потомков носителями множества наследственных заболеваний[11].

Так, в том же Корусанте пара, решившая завести детей природным способом предварительно перед этим получив на руки результат о «высоком генетическом риске потомства» после пятиминутного бесплатного теста (а это процедура еще и обязательная), но пренебрегшая рекомендацией здравоохранительной системы могла потерять родительские права. Как подвергшая своих детей ненужному риску, вроде оставления в закрытом автомобиле на солнце – это был поступок одного рода.

Но религиозные убеждения или иные формы веры, психоза и безумия позволяли навязывать своё ничем не аргументированное мнение в других мирах и потому сторонников естественных путей размножения за пределами ядра цивилизации еще хватало. Сторонников естественных путей смерти тоже, но мой молчаливый визави не был сторонником приобщения к земле.

– Ты, в самом деле, космогатор, – на чудной манер скрипучим голосом назвал мою специальность этот человек, – его искусственные глаза беспрестанно сканировали меня. Вероятно, и он мог определять – вру я или нет. Да нет – точно мог!

Если я начну врать, мне, либо придется вести себя как искусный актёр, которым я не являюсь, либо я должен весьма ловко говорить правду и только правду – причем крайне избирательно. Ложью я лишь покажу, что глуп и не понимаю того, какие еще функции могут нести такие устройства. А также дам простор для фантазии относительно скрытой мной правды, который может быть истрактован не в мою пользу. Выбор очевиден:

– Верно, – кивнул я. Я помнил этот разговор и ответил так, как отвечал в видении будущего, подсмотренного в прошлом. В настоящем то есть. Но ответил сразу – не думая и не стремясь намерено повторить видение. Способность к предсказанию в секунду мне разонравилось. Остается надеяться, что это не замкнутый на себя круг, который нельзя изменить

Я продолжил, не разрушая тишины играть в гляделки с престарелым киборгом.

– Ты молчишь? Тебе нечего сказать? – прокряхтел он. Горло видать было не искусственным.

– Вы ничего не спрашивали, – пожал я плечами. Окончательно привыкнув к темноте я разглядел звукопоглощающую обивку стен и двери – изнутри. На столе стояло включенным и тихо гудело какое-то незнакомое мне устройство.

– Тоже верно, – усмехнулся старик. – Знаешь, почему ты здесь?

– Знаю.

– Ах, я не спросил… Зачем ты здесь?

– Вы участвуете в несанкционированном перераспределении средств между двумя хаттами и желаете убедиться в том, что промежуточное звено задействованной цепи не имеет слабины.

– Почему ты решил, что участвуешь в «перераспределении средств между двумя хаттами»? – вкрадчиво спросил старик, впившись в меня своими неестественно тёмными, матовыми глазами.

– Вы не молоды и вряд ли склонны к авантюрам. Здесь, на территории, контролируемой хаттом, влезать в его дело, ущемлять его непосредственные интересы - неумно. Мягко говоря. Какие бы барыши это не сулило. Но этот хатт тоже платит, отдавая долю от своих доходов другому хатту – который еще толще и злокозненнее. Но он отдаст ему меньшую сумму, если задокументирует меньшую же прибыль в своей чёрной, как темная сторона Рилота кассе. Как же всё это провернуть? – я прищелкнул пальцами, как делает фокусники привлекающие внимание к одной точке, и отвлекающие вместе с тем от нужной,

Затем сам ответил на риторический вопрос:

– Сделать вид, что часть ушла мимо – в действительности продав эту часть самостоятельно! Прибыль положить в карман, часть отдать на взятки, часть дать вам, как первому в цепи посредников, часть перевозчикам. Чем меньше участников, тем лучше – меньше издержки, меньше риск раскрытия секрета. Учитывая, сколь малая часть в таком случае приходится нам, груз имеет стоимость куда большую, чем заявленная Травером. Чудовищную стоимость… – сказал я.

– Ты сам так решил? – вздернул брови в притворном удивлении древний делец.

– Да, – ответил я.

– Хм, Травер не говорил тебе этого. Но он же солгал тебе, сказав, что вы везете груз для хатта? Сказал, скорее всего, что это сырой рилл, так же? Хотя в действительности это концентрат, ценой в миллиарды республиканских кредитов. Как ты сможешь ему доверять после этого?

– Если бы он сказал правду, то он был бы хуже, чем не очень честным твилеком – он был бы идиотом. Сколь много ненужных мыслей породило бы такое знание в голове сидящего сейчас за стенкой. Стукнуть хатту толще; присвоить груз себе. Ещё какая-нибудь летальная в своей креативной глупости идея. Но это не решило бы нашу проблему – нет, это породило бы проблемы куда большие, но нажива бы застила ему глаза. Меня устраивают те деньги, которые нам предлагают. Поскольку они хорошо маскируют груз – никто и не подумает, что мы везем чистейший спайс. А если решат проверить, что мы везем по-настоящему, что маскируем под другим грузом или просто перевозим скрытно – и вскроют первый слой иллюзии.

– Совершенно ни для кого не опасный. Шпионы решат, что хорошо поработали, потешат свое самолюбие, – хохотнул старик.

– Иллюзия внутри иллюзии, – сказал я.

– Об этом знают меньше десяти лиц, – поднял палец бионического протеза старик, – Еще несколько десятков думают, что вы повезете простой сырой спайс, как и большинство подобных вам контрабандистов. Это понимает и Травер, но он совершенно надежный подельник. Хитрый и себе на уме, но он достаточно умен, чтобы понимать свое место. Я знаю, что от него ожидать. И он не стал говорить о сути дела никому из своей команды, что говорит в его пользу. Но что мне ожидать от тебя?

– Я сделаю вид, что все мы везем простой спайс. Мне это выгодно.

– Почему? Объяснись.

– Говорить Траверу об этом я не буду – пусть тешит свое самолюбие. Если я скажу Кейну, – я оглянулся на дверь, – то подставлю под удар всё дело, но даже если он его не сорвет, то он будет знать много лишнего. Это опасно не только для вас. Но и для меня, если дело вскроется – на всех слоях, то поведение некоего еще более толстого хатта предсказать я не берусь. Возможно, он займется непосредственно тем, кто решил его кинуть, может это коснется и его подчиненных, – я кивнул старику, – возможно, дойдет и до нас, – я указал на себя.

– Всё возможно, – кивнул старик, – но я бы на твоем месте исходил из худшего. Ты ставишь меня в неловкое положение.

– Понимаю. Было бы лучше всего, если бы команда контрабандистов работала втёмную. Вы готовы смириться с тем, что капитан судна знает что везёт – при условии, что это не повышает риск, а напротив, увеличивает его ответственность. Но это известно и мне.

– Ты молод и не проверен в деле. Как тебе доверять?

– Я похож на идиота?

– Нет… но и на надежного человека – тоже. Кейн вот – обычный головорез, сообразительнее среднего душегуба, но на то он и был сержантом в десанте Республики. Сержанты – не рядовые разпиздяи. Обычно. Я знаю, что ожидать от него. Но ты? Высокий интеллект и способности к анализу вовсе не говорят о том, что человеку можно доверять, что можно ожидать от него предсказуемого поведения. Ты непредсказуем – и это мне хорошо известно.

– Доверьтесь мне, и всё пройдет гладко, – сказал я, пытаясь повторить старый трюк с дроидами. На человеке.

– Довериться тебе? – удивился он.

– А есть ли выбор? Вам же отчаянно нужно сделать вид, будто бы нанимаете обычных контрабандистов для рядовой контрабанды. Вероятно, охраняемая перевозка не наемными гастролерами, а слугами самого хатта лишь привлечет ненужное внимание – пусть это и выглядит немного менее рискованно.

Старик надолго замолчал.

– Сколько тебе лет? – спросил он.

– Я старше, чем выгляжу, если судить по людской мерке, – ответил я, так же как и в своем видении – о чём опять вспомнил постфактум.

Он чему-то кивнул.

– Давай договоримся так – я спрашивал тебя о вопросах навигации, в которых ты разбираешься неплохо, затем задал несколько вопросов о грузе. Ты показал степень своего незнания. Ты даже не понял части вопросов, но постарался отвечать правдиво – и это меня устроило.

– Выглядит неплохо.

Старик удивительно легко для его возраста поднялся с кресла и открыл мне дверь

– Впечатляющие знания для такого юного космогатора, как ты, – сказал он достаточно громко, чтобы это мог услышать Кейн.

– Нет, что вы! – вполне обычные. До свидания, – вежливо попрощался я, затем вышел вместе с Кейном из халупы.

Затем, стараясь скрывать чувства, я медленно вздохнул, освобождаясь от давящей тяжести. С сердца как камень свалился – прокатило! Но то видение будущего – я повторил его в точности. Всего несколько фраз – но все они совпали вплоть до интонаций. Я увидел удачный вариант будущего, и повторив его повлиял на него. Но на каком этапе? Я начинал опасаться, что Реван был прав – я видел будущее не просто в невозмущенном потоке, но такое, каким оно станет с учетом того, что его увидят. Запуская череду неизбежных событий. Безумие! Довлеющий рок, урд, судьба… как они могут быть властны надо мной!? Так что же – я сам правлю своей судьбой, или даже дар пророка не материализует хрупкую иллюзию свободы воли? К воронам! Позже.

– Долго же вы там беседовали. Что он тебя спрашивал? – поинтересовался нетерпеливый Кейн, выведя меня из глубокого ступора.

– Зачем то спрашивал про навигацию, затем задал под конец несколько вопросов по делу. И всё. – озвучил я оговоренную легенду.

– Меня тоже в основном про службу спрашивал. Должно быть сам служил. Хитрый дед.

Из той же халупы вслед за нами вышли Травер с Нейлой.

– Возвращаемся на корабль, – хмуро сказал капитан.

Лишь добравшись до корабля – в абсолютном молчании и зайдя на борт, мы начали говорить – почти одновременно, словно вода прорвала долго сдерживавшую её плотину.

– Это мне серьезно не понравилось! Какого хрена ему от меня было надо? – воскликнул Кейн.

– Омерзительный старик! – сказала Нейла.

– Что будем делать дальше? – спросил я.

– Этот старый пердун попросил меня подвезти до пункта назначения еще один груз, – нарочито раздраженно сказал Травер, – Помочь его деловому партнеру. Заодно сбросить подозрения с основного груза.

Все замолкли – потрясенно оглядываясь друг на друга.

– И что ещё за новый груз? – спросил Кейн.

– Делец с ним подойдет ближе к отлету, – сказал не очень довольный капитан.

– Подойдет. С грузом? Надеюсь, это не то о чем я подумала? – сказала Нейла

– Именно то, – капитан развернулся и удалился к себе не желая продолжать дискуссию.

– Что с ним? – спросил Кейн.

– Он не доволен характером «довеска». Я, замечу, тоже.

Я проследовал за капитаном, сев в кресле пилота сбоку от него.

– Надолго мы здесь? – спросил я Травера.

– Ещё на день. Я давненько не бывал дома. И будь на то моя воля, не был бы никогда. В этой части Рилота точно.

– И нам так и таскаться за тобой? – спросил раздраженно Кейн, вошедший следом. Ему порядком надоело изображать наемную охрану. Хотя это у него и отлично получалось.

– В кварталы кланов чужеземцев все равно не пускают. Там за чужеземца и меня могут счесть, год из года все хуже, – скривился Травер.

– Что такое? – спросил я.

– После того, как была побеждена идея ввести образование республиканского стандарта, началась борьба уже со здравым смыслом. Ничего, нас за пределами Рилота живет уже больше чем на нем самом. Так скоро они останутся в эпохе дерьма и железа[12] в одиночестве.

– Сутки это много, – рассудил Кейн. – Почему нельзя управится с погрузкой быстрее?

– Соображения секретности, – развел руками капитан. – И, исходя из соображений секретности, мы будем вести себя как самые обычные контрабандисты, а не сидеть на корабле, возбуждая чьё-нибудь любопытство. Будем вести себя непринужденно, пить и веселиться.

Когда мы направились в город, после того как обсудили и другие конфиденциальные дела, произошел удивительный случай.

Дорогу нам преградил какой-то твилек средней зажиточности, смотревшийся немного чужеродно среди наполненного жужжащей механикой и даже богомерзкими дроидами верхнего района. Он на твилекском сказал Траверу что-то невероятно оскорбительное, но тот лишь усмехнулся в ответ и ответил не менее долгой и сложной триадой не прибегнув ни к одному ругательству – поскольку я не разобрал ни одного слова. Когда же тот распалясь достал кривой нож, Кейн преградил ему путь уже гудящим и оттого смертельно опасным вибромечом. Лишний шаг – и даже касание клинка стало бы смертельно.

– Отойди, Кейн, – сухо сказал Травер, – это только между нами.

Он вышел вперед, пока кинжал не уперся ему в грудь, сделал еще шаг – твилек напротив него отступил. Травер что-то горячо и яростно говорил ему, но это не останавливало того. В конце концов, тот ушел плюнув напоследок капитану в лицо.

Кейн было дернулся вперед, но Травер невозмутимо преградил тому путь ловко выхваченным мечом.

– Это только между нами, ты не понял, что я тебе сказал!? – повторил капитан.

– Твое дело… – сказал тот удивленно. Капитан внешне спокойно невероятно долго протирал от слюны линзы очков. Даже когда они засверкали чистотой, он продолжал сосредоточенно оттирать их рукавом своего халата. Я присмотрелся – Травер потемнел от обуревавших его чувств, но так ничего и не сказав, пошел дальше.

В баре он, не закусывая выпил стопку чего-то крепкого, налил новую, и уставился в одну точку.

Я задумался, пытаясь выяснить причину такого поведения капитана. Веселиться после произошедшего не было никакого желания.

– Э, ау? – помахал перед моим лицом Кейн.

– А? Чего? – откликнулся я.

– Ты так часто выпадаешь куда-то, что я все же скоро начну думать, что ты действительно штурман, – он сказал так, словно это что-то плохое.

– Это будет неплохо. Ты все-таки признаешь, что я то, за что себя выдаю.

– Не знаю, Штурманы почти все странный народ. Видал я таких на крупных кораблях Флота. Сами флотские люди необычные, а штурманы это что-то с чем-то. Один выходил из своей каюты только для того чтобы сделать свою работу, а затем возвращался. Никто не знал, что он там делает. Даже дроидов-уборщиков он туда не пускал. Второй всё время что-то рисовал. Вообще все время. И не думай, что это было красиво. Третий обожал саббак, но с трудом находил противника и оттого бесился.

– Что так? – спросил я его.

– Это ж надо ебануться, чтобы с этим ходячим калькулятором сесть за один стол, – с жаром воскликнул он.

– Ну да, игра частично интеллектуальная, теорию вероятности знать надо, – согласился я.

Саббак с его полем стазиса[13] и выбором, какие карты оставить на смену генератору случайных чисел еще сильнее, чем покер требовал просчитывать каждый шаг. И содержал в себе больше неопределенностей, которые еще сложнее было суммировать. Учитывать наличие того, что есть на руках и общее число карт на руках всех игроков. Колода-то одна.

– В том-то и дело, что это все знают. Ну и кто, видя значок штурмана первой категории, сядет с ним за один стол?

– Слепой? Или другой штурман? – улыбнулся я. Затем подсел к киснувшему капитану, уже успевшему здорово набраться в одиночестве.

– Ничего не хочешь сказать? – спросил я капитана.

– Старая история.

– Кто это был?

– Мой старший брат.

– Ничего, что я спрашиваю? – я осторожно прощупал почву.

– Нет. Старая история. Думал, что о ней можно забыть – потому и не хотел сюда прилетать.

– Если не хочешь говорить – не говори. Я пойму.

– И ты это всё равно узнаешь – но не от меня. Лучше я расскажу, как было дело в действительности, чем ты услышишь какую-нибудь извращенную версию этой истории от моих родственников. Большой тайны в этом нет – когда отец мой преставился от переизбытка стали в организме, то выяснилось, что, будучи гражданином Республики, он умудрился свое пиратское корыто, сейчас – мою «Шлюху», хм… зарегистрировать как свою собственность и в завещании указал меня единственным наследником. Так что с точки зрения моего отца и законов, о которых, к слову, здесь никто и слыхом не слыхивал, корабль стал принадлежать мне. Благо я уже бывал за пределами Рилота, знал немного о том, как управлять судном и имел гражданство. Но пока я был частью семьи, говорил только на нашем, священном наречии и не покушался на прочие священные устои, такое мне прощали.

– В этом есть что-то зазорное? – удивился, налив себе стопку отравы. Выпью я – меньше выпьет Травер.

– Покинуть свой дом – серьезное испытание для твилека, это испытание его души. Считается, что слабый духом может подцепить какую-нибудь заразу в далеком путешествии. Не болезнь тела, а болезнь души. Моего отца считали отщепенцем – в иное время его бы выгнали в яркие земли. Пиратство, любой разбой – омерзительное занятие. Никто не желает делить свою пищу и жить в одном тесном жилище с убийцей.

Но пусть он и был мерзавцем, но не слинял от своих родственничков-дикарей при первой возможности. Нет, добившись успеха по пиратским меркам, он вернулся домой, добился чтобы его приняли – деньгами и оружием. Дал образование своим детям, хотя и с большим сопротивлением своей общины. Но это исключение. Даже честный твилек самовольно покинувший семью и род становится отщепенцем – его всё равно не принимают назад – это считается неприемлемым.

– Это можно понять, – кивнул я. На это в действительности были причины, каким бы диким это не казалось. – Но такой подход ведет к самоизоляции.

– Верно, и это давно укоренилось в нашем обществе. Неспроста. Но сейчас – это ужасно глупо. Слушай дальше! – твилек склонился еще ниже, почти шепча мне в ухо, – когда отца убили он больше не смог навязывать свою волю своему клану. У него была банда головорезов, корабль и он приносил огромные деньги в клан. По первой причине его боялись, по второй терпели. Как только он умер – власть в клане должна была перейти к старшему мужчине в семье – его брату. Как и его собственность – всё в клане принадлежит его главе.

– Частная собственность?

– Забудь о ней. Здесь это понятие весьма условное. Тут же после его смерти совершенно неожиданно вспомнили, что капитан без разрешения старейшин и главы клана самовольно в годы своей молодости покинул клан «Двайто» и потому посмертно объявили его изгоем – вся собственность которого, если она вообще есть отчуждается в пользу семьи.

– Весело у вас там.

– Главное не оказаться богохульником – этих не выпускают, а то еще начнут подтачивать власть наставников снаружи. Раньше всех преступников выгоняли в яркие земли, оттуда уже ничего и никому плохого не сделаешь. Вдобавок экономия на палачах и тюрьмах – Рилот сам справлялся.

– Чудно, – заметил я.

– Как сказать, – пожал плечами капитан. – Есть тысячи мест, где намного хуже. И тысячи где лучше. Порядок, чистота. Никто здесь не умирает с голода. По сравнению с самыми темными временами, когда планета уже остановилась, а гости с других звезд еще не прилетели вообще все идеально. Ужасная была эпоха. Не хватало ничего, ни места, ни провизии. Даже дышать было трудно –вентиляция была естественная. Хотя об этом говорят легенды…

– И что было дальше, они попытались присвоить корабль себе?

– Теперь ты понимаешь, что мне ничего не светило? Ну, это по их мнению, хотя это им ничего не светило. Чтобы делали люди даже не закончившие школы и пасущие скот с таким кораблем? Они даже попасть на его борт не смогли – отец его закрыл, как ты понимаешь с использованием биометрической идентификацией на себя любимого и при истечении некоторого времени на меня. Предусмотрительный хрыч.

Нет, разумеется, после того как банда бати разбежалась они попытались проникнуть на борт. Это же целый, мать его, корабль! Парочка храбрых безумцев сгорела от огня системы самообороны. Там камень рядом со стоянкой проплавился – хоронить было нечего.

– Постой, банда-то почему разбежалась? – оборвал я капитана.

– Улавливаешь! – хихикнул Травер. – Хер бы они корабль подломали. Понимали, с каким параноиком имеют дело. А паранойя у моего папаши особенно сильно прогрессировала в последние годы жизни. Хотя и не помогла, как ни странно. Я до сих пор не знаю, кто его убил, но думаю, не обошлось без завистников из клана.

Пираты порешили так – даже если каким-то чудом они пробьют щит корабля, хотя кто им даст-то это делать на стоянке? Ладно! Пусть они наймут ледоруба, который сможет открыть доступ к капитанским полномочиям, они получат права администратора для центрального компьютера корабля, но вдруг они не выловят какую-нибудь закладку? Отца боялись не просто так. Вдруг, как только они бы вышли на орбиту корабль бы взорвался? Или рискни они прыгнуть в гипер – и всё! Их песенка спета.

– Это имело под собой основания? – очень тихо спросил я.

– Да, имело, – ухмыльнулся капитан.

– И ты угнал корабль, – подытожил я.

– Это было очевидно, – твилек опрокинул стопку. – Но кто именно пытался украсть его и у кого – как ты видишь, остается спорным вопросом до сих пор.

– У тебя в начале был всего один корабль.

– И больше ничего. Чтобы вести дела нужно три или два человека, если капитан выполняет и роль пилота.

– Второй – штурман?

– Точняк. Остальной сброд. – Травер оглянулся на пустующее место – Кейн отошел к барной стойке, – должен быть не слишком умён, чтобы перехватить управление твоим кораблем, но и не слишком туп, чтобы сам этого не сознавать. Отец мой умел находить эту грань, даже возя на борту самых отъявленных головорезов. Я научился этому позже.

– Ты, кажется, показывал следы этой науки, – я вспомнил о шраме, проходящем через пол спины Травера.

– Всё-то ты помнишь.

– Я выйду, – внезапно для самого себя сказал я, – В этом есть необходимость.

Раздражение кретинизмом мира надо было куда-то деть.

– Иди, ты всегда свободен, лишь ты сам создаешь себе барьеры... извини, меня тянет куда-то не туда… – пьяно ответил Травер.

Я вышел на «улицу» остановившись в десятке шагов от входа, вглядываясь не в сумрак искусственного вечера и высматривая уже редких прохожих, а в неприметную картину будущего. Выйдя из душной кантины, я наслаждался относительно чистым воздухом и потому не взял с собой шлем.

Ко мне подошел вооруженный кротким слегка искривленным мечом бледный твилек. Слишком близко – всего три метра. И ножны подвешены клинком вверх. Сила подсказала его коварный замысел, хотя разгадать его было итак нетрудно. Но я не положил руки на рукоять меча, непринужденно делая вид, что верю в мир во всем мире.

– Извини, не подскажешь сколько времени? – спросил он, сделав неприметный шаг вперед, словно с перемявшись с ноги на ногу, но став, таким образом, чуть ближе. Я же не подал и вида, будто бы это приметил.

– Да, конечно, – ответил я и сделал вид, что трачу время на открытие часов на своем экране, хотя они всегда были передо мной.

После чего твилек молниеносно достал клинок и обрушил на меня удар клинка – в единственно место, в которое это убогое оружие могло поразить меня. В лицо. Слитное движение он совершил на ходу – ловко как пуля, метнувшись ко мне. Чтобы достать противника мечом, не обязательно подходить слишком быстро и моя заминка в долю секунды привела бы к тому, что когда его клинок раскроил бы мой череп – я бы только тянул меч из ножен, или же отщелкивал его от крепления.

Но в тот момент, когда он сделал первое движение – делал его и я, даже начав на миг раньше: как только он подумал нанести удар – я уже тянулся к мечу.

Когда он не в силах сознательно остановить отработанное нападение извлек меч – я замахнулся.

Когда он был близок к тому чтобы задеть меня острой гранью лезвия – мой более длинный и зубастый клинок рассек его грудь, оросив меня тугой струёй алой крови. Затем также молниеносно я развернулся, махнув длиннющим клинком параллельно земле – его подельник, бросившийся со спины сжимая как копьё короткий меч, упал рассеченным надвое, и лицо его навеки стало маской ужаса. Его жуткий крик длился недолго – вывалившаяся из брюха требуха стала единственным, на что он взирал перед своей смертью.

Ещё двое нападающих смогли в последний момент остановиться и, побросав оружие, скрылись за ближайшим перекрестком, как стая испуганных шакалов – преследовать их я, разумеется, не стал.

Отодрав от одежды убитого первым несколько больших кусков ткани, я вытер предварительно выключенный клинок и лицо. Затем не спеша, постояв немного и отдышавшись, вернулся в кантину. Мысли заметно прояснились.

– Что там случилось? – спросила меня Нейла.

– Да, на тебе кровь! – поддакнул Кейн.

– Кто-то решил заработать, – ответил я.

– Сколько? – спросил Кейн.

– Четверо. Двое убежали, двое остались у входа.

– Лучше уходить, – сказала Нейла.

– Да, согласен, – кивнул я.

Оттащив едва переваливающегося капитана на корабль, мы улеглись спать – событий за день было более чем достаточно.

Проснувшись, мы проследили за погрузкой лишенных маркировки ящиков, по внешнему виду которых невозможно было даже и предложить что в них находится.

Затем пришел другой груз.

– А перевозкой рабов я еще не занимался, – сказал Кейн, похмелявшийся пивом рядом со мной. Я же пил воду.

– Все когда-нибудь приходится делать в первый раз, – пожал плечами я. – Меня больше всего напрягает их численность.

– А это моя команда, – сказал на твилекском Травер. С таким тоном, словно проходил мимо клетки с обезьянами.

Он был не один. С ним шел еще один твилек в местном балахоне с длинными рукавами, какой показным образом носили не утруждающие себя физической работой особи. Купцы, начальники и местные переносчики духовности.

С ним был дюжина молоденьких и плохо, или хорошо – зависит от подхода, одетых твилечек. Охраны с ним не было.

– И где ты всех их разместишь? – не стал я дожидаться, когда он скажет что эти фифы и есть наш груз.

– Часть в кают-компании, остальных до упора по каютам. У тебя там вообще одна койка свободна, потеснишься. Я думаю, что ты возражать подобному соседству не будешь.

– И это наш груз? – хмыкнул Кейн.

– Не ковры же везти, – ответствовал капитан.

– Работорговлей же официально концессия резиномордых заправляет? – спросил, насторожившись Кейн.

– Неймодианцы контролируют только часть дела. У них мало власти за пределами внешнего города, – разъяснил Травер. – И торговец тут не я, мы только перевозчики. А если ты хочешь обвинить меня в этом – то напоминаю, что мы все в одной связке.

Затем капитан начал размещать рабынь, показывая им и работорговцу корабль. Когда он вернулся, то подвергся жесткому допросу. Отношение твилеков к работорговле мне было известны, поэтому привитое мне моим родным миром осуждение работорговли я высказывать Траверу не стал. Но Кейн сдержался не смог.

– Теперь мы еще и рабов возим, да? – наехал он на капитана.

– Это не рабы, а «работорговли» как таковой не существует, – странным тоном сказала Нейла, доселе молчавшая.

– Это как? – не понял Кейн. – Меня уже мои глаза подводить начали? Или в описании Рилота неверно написано, что основная статья экспорта Рилота – рабы, а это так – исключение?

– Один твилек дает выкуп за невесту главе семейства, затем кто-то другой даёт ему больше на другой планете. С точки зрения наставников все нормально, – Объяснила Нейла.

– Старая традиция, давать выкуп за невесту, так, как семейство при этом теряет своего члена и возможности к получению доходов, – сказал Травер. – А семья «жениха» напротив приобретает. Надо компенсировать разницу.

Это я уже слышал.

– Дикость, – сказал Кейн с отвращением.

Подумать только, как вести рилл – так ему плевать, а рабов ни-ни! Хотя он и сам был рабом, но я считал такое поведение лицемерием.

– При семейно-клановом устройстве, возможно и нет, – задумчиво сказал я.

– Дремучесть, – уперся отставной сержант.

– Довольно необычно судить о других культурах по своим критериям, – сказал Травер, словно бы между делом.

– Но мы всегда так делаем. И его мнения это не изменит, – сказал я. – Нейла, сколько этот «честный торговец» за тебя отдал?

– Триста тысяч кредитов. Наличными – сказал за нее Травер. – И это очень и очень мало. И еще экспортный сбор в сто пятьдесят тысяч. Ни одну твилечку – независимо от ее положения нельзя вывозить без пошлины хаттам. Половина пошлины за ребенка или матрону в годах, еще четверть, если женщина беременна. Если хочет улететь мужчина – даже если он не раб – должен заплатит всего тысяч десять. Такие деньги не так просто скопить, как кажется на первый вгляд.

– Я не видел тут таможенного пункта, – сказал Кейн.

– Это просто известно всем, – развел руками капитан. – А что насчет оплаты, то она зависит от настроения и хода пищеварения хатта, который заведует сбором денег в соответствующее время суток. Цены которые я тебе назвал – примерные и нигде не записаны.

– Я рад, что мы отсюда сваливаем, – сказал Кейн.

Но свалить сразу не получилось. Пришлось ждать еще пару часов – дожидаясь смены погоды «за бортом». Как только за огромной каменной заслонкой закончилась тепловая буря, она была незамедлительно поднята и Кала'уун покинула вереница звездолетов, томившихся до этого в плену непогоды. В этот раз я всё таки рассмотрел припрятанную среди россыпи камней у единственного входа и одновременно выхода из города батарею турболазеров. Не только камень закрывал узкое горлышко.

«Счастливая шлюха», гудя, набирала скорость, привычно для нас – ещё в атмосфере. Обыденная спешка, помноженная на безразличие к безнадежной планетарной экологической обстановке. Потоки ионов с субрелятивистскими скоростями выбрасывались ионными двигателями из раскаленных дюз. Но двигатели эти, «ионные» были дорогими, хотя и очень медленно расходовали рабочее тело, чему способствовал гигантский их удельный импульс.

Но наш высокотехнологичный корабль нёс только их. В то же время до сих пор в Галактике были в ходу на порядки более простые и дешевые плазменные двигатели, и это несмотря на чудовищный расход рабочего тела.

Самым важным было то, что они не были требовательны к типу рабочего тела, не требуя дорогой и добываемый в немногих местах Галактики газ «тибанн», используя в качестве «топлива» хоть обычную воду. Мимо как раз пролетел угловатый корабль, оснащенный такими – я сразу же узнал выхлоп с низкой цветовой температурой. Белый – а вовсе не голубой, как у ионных двигателей. Неудивительно в таких отсталых местах как это. Впрочем, тут до сих пор можно было встретить корабли без энергетических щитов, и потому напоминающее летающие склепы покрытые седыми от древности плитами брони или же суда, оснащенные настолько старыми латанными-перелатанными гипердвигателями, что отсюда до Корусанта на них нужно было добираться не менее полгода. Но здесь, на окраине обитаемого мира летали вообще на всём, что было способно оторвать себя от поверхности планеты и выйти затем в гипер.

Я смотрел на то, как создаваемые магнитным полем и искажением пространства сопла Лаваля вышвыривали из себя потоки раскалённого в камерах нагрева рабочего тела.

На малой тяге такой двигатель относительно экономичен, но стоит выжать из него больше и нагреть газ до предельных значений, как дальше вступают в дело законы истечения газов. В итоге массовый расход в самом узком сечении сопла не может стать больше критического[14]. И для увеличения тяги приходится тратить всё больше и больше рабочего тела, ведь изменять поля, организующие конфузорно-диффузорное течение газа, до бесконечности невозможно. С другой стороны конструкция очень простая и гибкая – то, что нужно в месте вроде этого.

Но меня в это время занимали совсем другие мысли. В группе древних корыт мы выделялись как белая ворона. Слишком выделялись. Будущее же было встревожено и моя странная интуиция настойчиво твердила, чем именно. Я незамедлительно обратился к капитану, сидевшему рядом со мной в пилотской.

– В этот раз я должен проложить путь через гиперпространство, – твёрдо сказал я капитану.

– С чего бы это? Или в Кала'ууне ты не играл в карты, не трахал баб, а занимался самообразованием? – ожидаемо возразил он.

– С того, что я знаю, что же именно мы везем, – откровение за откровение. Доверие покупается за доверие.

– Что? – подозрительно задал вопрос капитан.

– Концентрат.

– Сила подсказала тебе?

– Неожиданно, но логика, – затем я пояснил то, как пришел к этому выводу.

– Железноглазый Старик знает? – поинтересовался Травер, обдумав мною сказанное.

– Да. Я не стал ему врать.

– Странно, – пробормотал Травер, корректируя курс. Атмосфера постепенно темнела, скоро мы вырвемся с этой жуткой, в действительности, планеты.

– Что мы ещё летим? – спросил я.

– Ага, он не любит риск. Но если так, то да – нам стоит опасаться пиратов и проложить непредсказуемый и необычный курс не помешало бы, – он поморщился, – Это мне известно не хуже, чем тебе. Но кто даст гарантии, что риск, связанный с твоей работой будет меньше, чем шанс встретиться с пиратами?

– Он меньше единицы и это уже хорошо. Пираты ждут нас со стопроцентной вероятностью. Вот это уже напела Сила, – сказал я. Немного погрешив против истины, но только немного – ведь мне так нужна эта работа!

– А твой аппарат по предсказыванию неприятностей? – уточнил Травер.

– Его прямо таки зудит от них. Лучше тебе будет послушаться меня.

– Тогда дерзай, – благословил он меня на прокладку курса.

Несмотря на награду за мою голову и корабль полный юных сексуальных рабынь везущий тонны тяжелой наркоты, моё настроение взлетело до небес. Я, радостно потирая руки, пошёл к себе в штурманскую – дело хоть в чём-то приобретало приятный оборот.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Кстати в видеоигре «Star Wars: Knights of the Old Republic» было полно различных «головных уборов» для персонажей под следующими названиями: «Bothan Sensory Visor», «Interface Band», «Sonic Nullifiers», «Combat Sensor» «Verpinehead band», да и различных киберимплантов там тоже хватало. Поэтому возникло всё описанное в фанфике вовсе не на пустом месте и соответствует канону фэндома «StarWars: Knightsof the Old Republic».

[2] Надев чужой шлем, оборудованный такими устройствами, любой человек неизбежно окосеет. Поскольку настроен как на другую «оптическую систему» так и на другие мозги – поэтому то, что видимость в шлеме имперских штурмовиков считается сторонними лицами «плохой» или вообще практически никакой я списываю именно на это. И в моём понимание такие шлемы – не неудобные куски пластика или стали, ухудшающие обзор, а элементы СИБЗ (средства индивидуальной бронезащиты), ОЗК, оснащенные элементами ЕСУ ТЗ (единой системы управления тактического звена – элемент сетецентрическокого, «цифрового» поля боя). Они улучшают как обзор, так и ситуативную осведомленность их владельца.

Мандалорские шлемы – функционально подобны тому, что носит Олег, но они выполнены не раздельно – шлем только в качестве броня и электроника – как интерфейс отдельно (как у Олега), а комплексно.

[3] Это не только оружие из фильма "Чужие". Там так назывался пулемет, оснащенный камерой, способный самостоятельно выискивать цели и даже двигаться в своем подвесе – оператору нужно было только нажимать на гашетку, активируя смертоносное устройство. Причем когда и в кого стрелять оно определяло самостоятельно, уничтожая ксеноморфов прямо таки в промышленных масштабах.

Но изначально этот термин принадлежит различным мирам киберпанка. И именно в этом смысле использую его и я. К примеру, в стареньком уже ретрокибепанковом мире победивший чипизации «Cyberpunk 2020» смартган это «модифицированные версии обычного оружия, имеющие встроенный микропроцессор, который подключается к человеку через интерфейсный разъем. В смартганах используется небольшой эхо или лазеро локатор для наведения на цель сканирующий с частотой насколько кило герц. Рука ведет оружие в поисках цели, а выстрел производиться мысленным сигналом к компьютеру (сигнал может исходить также с системы наведения в кибероптике). Смартганы намного более точны, чем обычное оружие.»

Поэтому то, что сделал Олег из своей пушки в сочетании с его пусть и не инвазивным интерфейсом – это именно смартган. И… встречайте вскоре Cyberpunk 2077 от CD Projekt RED. Интересно будет ли там отображена это оружие? И механика его применения – навёл на голову – автоматический хедшот, не требующий реакции игрока?

[4] Хотя это всего лишь речевой оборот – энтропия не явление и действующий субъект, а всего лишь относительная физическая величина. И как величина, характеризующая состояние той или иной термодинамической системы (речь идет о энтропии термодинамической, а не информационной) сама по себе воздействовать на что то по определению не может.

[5] Не буду конкурировать со статьей отсюда

/Китайская_комната

Чтение ещё никому не приносило никакого вреда.

[6] «Философский зомби» (англ. philosophical zombie, также употребляются на англ. «p-zombie», «p-zed») — гипотетическое существо, которое неотличимо от нормального человека за исключением того, что у него отсутствует сознательный опыт, квалиа (qualia), или способность ощущать (sentience).Когда зомби, например, колет себя острым предметом, то он не чувствует боли. В то же время он ведет себя так, как будто действительно её чувствует (он может сказать «ай» и отскочить от раздражителя, или сказать нам, что он испытывает интенсивную боль), хотя у зомби фактически нет опыта боли, как у предполагаемого «нормального» человека.

[7] Олег ошибается – Тройкен, родной мир разумного вида Зексто также приливно захвачен: /%D0%A2%D1%80%D0%BE%D0%B9%D0%BA%D0%B5%D0%BD

[8] Термина́тор (от лат. terminare — прекращать) — линия светораздела, отделяющая освещённую (светлую) часть небесного тела от неосвещённой (тёмной) части. Терминатор шарообразных тел всегда наблюдается в виде половины эллипса, принимая в конце первой и начале последней четвертей вид прямой линии.

[9] h**p://alex-anpilogov.livejournal.com/72668.html не сочтите за рекламу, но наиболее понятно здесь. А мне лень совершать заново уже сделанную другим, причем талантливо работу. У автора статьи талант в объяснении сложных вещей простыми словами.

[10] Во многом наша вселенная не так симметрична, как это кажется. Или хочется. Особенно в квантовой механике.

[11] Хаос и беспорядок непрерывно нарастают. Точность синтеза ДНК, ограниченна и имеет заложенный в себе процент ошибок. И радиоактивное излучение здесь не причем, виной тому химия. Жизнь – самоусложняющаяся форма существования белковых тел. И за миллиарды лет она создала множество способов противостоять им. Различные формы естественного отбора, рекомбинация генов при половом размножении. Механизмы, обуславливающие точность копирования и синтеза ДНК.

Существует один важный механизм, направленные на борьбу с Хаосом. И он не менее жесток, чем Империум темного будущего, сражающийся как раз с порождениями варпа. Имя ему – очищающий отбор. Именно его частично изымают разумные существа из своей жизни.

Его формула «побеждает наименее отягощенный мутациями» и она более корректная, чем «побеждает сильнейший» - общая для всех форм естественного отбора. Так идет очищение популяции от мутационного груза, но популяция при этом платит определенную цену, производя нежизнеспособное потомство.

Иначе говоря, для сохранения генетического здоровья должны умирать нежизнеспособные без помощи медиков люди. У вас врожденный порок сердца? Будьте добры покинуть гонку. Или все те, кого спасли медики (не учитывая несчастные случаи и эпидемии, хотя это тоже спорно) не должны иметь потомства. Это гуманнее, но кто им запретит? Выход есть и это вмешательство в генотип на всех возможных этапах.

И те, кто говорит о том, что генетики совершают нечто «неестественное» или вмешиваются в работу «бога», пусть откажутся от медицинской помощи вообще. Не ходят к стоматологу, например.

Человек также создан природой. Или всей совокупностью свойств и законов этого мира, если мыслить шире. Как и его разум. Соответственно все то, что он может с помощь него сделать также естественно.

Так, выключив, или ослабив один природный механизм его необходимо компенсировать другим, не менее эффективным. Поэтому вмешательство в геном человека дело уже решенное.

[12] Дерьмо – важнейший элемент и нашей цивилизации, калийные и фосфорные минеральные удобрения, его сменившие изменили жизнь человечества не меньше, чем открытие бронзы, железа или парового двигателя. Так что эпоха не просто «железа», а именно «дерьма и железа».

[13] Если не знаете что такое саббак, то на «Вуки» (h**p://ru.starwars.wikia.com/wiki/Сабакк) он описан в должной мере. Рассказывать также долго, как и о покере, версией которого он, по сути, и является. Во времена старой Республики я не нашел упоминания о существовании саббака. Но и не нашел упоминаний, когда он появился. Так что он веден в фанфик по принципу "арагорновых штанов".

[14] Со скоростью потока равной скорости звука в этом газе при конкретных его термических параметрах (температура, давление, удельный объем или плотность) в этом сечении.

Примечание к части

Глава эта с точки зрения канона является достройкой ограниченных сведениях из РВ по старой Республике, их экстраполяцией и ретроспективным анализом других сведений. В таком случае можно неизбежно впасть в "достройку" канона. К вопросу о каноне и Рилоте. (Который обычная, ничем не удивляющая зрителя засушливая планета в сериале «Войны клонов», хотя возможно там и была показана только его обитаемая часть). Здесь Рилот повернут одной стороной к солнцу. Как это и должно быть согласно всем прочим источникам. Хотя на запуске во вращение этой планеты, как известно, никто не остановился – назвали Коррибан Моррабандом, а Малакор оставили напротив в нетронутом состоянии. Хотя может и изгнанница немного недоработала? Кто знает? Кроме того воплощены в тексте и некоторые условности игры «Star Wars: Knights of the Old Republic»

>

23. Гримасы Фемиды, шорох кожистых крыльев Эриний

Следует оплакивать людей, когда они родятся, а не тогда, когда они умирают.

Шарль Луи де Монтескьё

Люди никогда не видят то, существование чего им кажется невозможным.

Терри Праттчет

Месть ничего не стоит, если она не служит логическим завершением сложного плана, требующего тщательной проработки, который претворяется в жизнь через много-много лет после того, как была нанесена обида. Мне в свое время объяснили, что весь кайф состоит именно в разработке плана и предвкушении результата. Собственно, само мщение — смерть врага или превращение его в калеку, отходит на второй план.

Желязны Р. «Остров мертвых»

Музыка

Телевизор - Мегамизантроп

Кино - Мама, мы все тяжело больны

Les Friction - Louder Than Words

Les Friction - String Theory

Телевизор - Ада нет

Телевизор - Пустой

Lindemann - Skills In Pills

Свою работу штурмана я закончил менее чем за час – и корабль тотчас окутали мерцающие рамки гиперпространства. Но всё равно в любой момент с какой-то малой вероятностью могло понадобиться моё вмешательство. К примеру, в случае неисправности основного гиперпривода и перехода на резервный. Но дежурить на своём рабочем я не стал – это имело смысл только на паре опасных участков маршрута, но не более. Навигатор – самый странный человек в экипаже. Может работать полчаса в неделю, а может целыми сутками – в зависимости от ситуации.

Можно работать и портовым навигатором – рассчитывая прыжки чужих кораблей, просиживая штаны на твердой земле или же на борту космической станции, вдалеке от судна, отправляемого тобой в гиперпространство. Безопасно, удобно. Но востребованы такие услуги исключительно на давно проверенных и простых маршрутах – к примеру, от Корусанта до Альдераана можно добраться, оплатив расчёт портовому навигатору и сэкономить так час-другой. Хотя, казалось бы, почему эту работу не может также эффективно выполнять дроид или компьютер? Да, последние версии навикомпов давали всё меньшую разницу с живым и, казалось бы, неточным органическим навигатором. И над самой профессией уже нависла зловещая тень. Хотя прогресс и шествовал неспешно, но был неумолим – точность расчетов росла, алгоритмы совершенствовались, нейроматрицы становились умнее. Но пока человек странным образом выигрывал.

Само наличие этой разницы в, казалось бы, точных расчетах, которые эффективнее должен делать именно компьютер, а не человек, было ярким доказательством того, что в этой Галактике к Силе чувствительны вообще все. Правда чувствительность эта крайне редко проявляется заметнее, чем хорошо развитая интуиция. Разум среднестатистического навигатора поэтому представляет собой забавное сочетание выученной науки, дисциплинированного совершенно математического подхода и темной мистики; рационального и самых диких суеверий.

Резервный же гипердвигатель, к слову, был установлен не просто так – слишком уж капризной штукой был основной. Поскольку был маленьким – абсолютно же надежные гипердвигатели были размером с наш корабль. Конкретно наш был далеко не самым совершенным и «скоростным» устройством в своей весовой категории, но благодаря этому был хоть сколько-то надежен. Кроме того хороший штурман должен был прокладывать маршрут и исходя из особенностей его устройства, уменьшая износ и без того капризной штуковины. Столько нужно знать, чтобы зваться специалистом… остается только учиться и еще раз учится.

Дорога поэтому, несмотря на все мои старания, заняла пять дней – корабль вновь ненадолго стал островком спокойствия в этом безумном мире.

Весь экипаж старательно делал вид, что все идет путём, и мы не находимся в практически безвыходной ситуации. Казалось, только моя голова была забита планами, всеми вероятными и невероятными угрозами и расчетами взаимодействиям их полей плотностей вероятностей подобно тому, как это делается в квантовой физике – я искал призрачный шанс снять награду с наших голов, пока не сняли их сами. Проходили часы тяжких и бесплодных размышлений и я, стараясь разрядиться и освежить мысли и без того уходящие от меня в гиперпространство, в ярости обрушивал удары тренировочного меча на манекен – отрабатывал смертоносные для моих потенциальных врагов движения. А сейчас немало людей и нелюдей в галактики были ими – только потому, что моя голова была так высоко оценена. Учился я и стрелять. Попросту используя простейший тренажер по прицеливанию в интерфейсе – создававший фантомных противников. Чем-то напоминало компьютерную игрушку, но спортивным снарядом служил мой собственный смартган, а отработанные таким образом рефлексы несли вполне реальную пользу. Но всё это не решало проблемы.

Находил я время и на учебные пособия по навигации – углубляясь в дебри протяженных формул, среди которых лишь изредка встречались вкрапления естественного языка, связывавшие эти математические выкладки с реальностью. Меня совершенно не устраивало выполнять множество алгоритмизированных операций в графической среде навигационных программ, не понимая, какая же суть таится за ними. Каков смысл моих действий. Я не собирался превращать это в таинство, как некоторые. Мне нужно было осознавать каждый шаг, каждую математическую операцию.

Но не было никакой возможности заниматься только фехтованием и наукой навигации, или космогацией, как ее на чудной манер назвал тот «Железноглазый». Как бы мне того не хотелось. Нейла не считала, что на тренировки нужно тратить столько времени и берегла силы, Кейн приходил ей на смену, но когда его силы иссякали – я всё еще был готов сражаться. Что мне помогало – моя воля, выносливость ситского организма, или допинг от Силы, гадать я вовсе не намеревался – постоянно сдавая медицинские анализы и изучая содержание различных веществ в моём организме, я изучал этот феномен. Строгий анализ питания и параметров моей биометрии вкупе с измерением всей работы совершенной организмом уже не первую неделю давал устойчивое разногласие между главными цифрами. Тело мое совершало работы и производило тепла на несколько десятков процентов больше, чем потребляло энергии с питанием. При сильных физических нагрузках – до двух раз. Меня, как энергетика беспокоило, как именно покрывается разница. И за счет чего. Как это отражается на моем здоровье и психике, ту, которую от гормонального баланса отрывать никак нельзя.

Каждый взмах клинком, каждый прием давался мне без особых усилий. Во всяком случае, в этом меня уверяла Нейла. Но я был совершенно убежден в том, что это происходило не без вмешательства Силы – источник был тот же, что и у способности быстро осваивать языки – это работало, если их живые носители были рядом. Выбивался, из этой теории только высший галактический, сиречь алсаканский и затронутый моим любопытством арканианский – который в самом начале моего путешествия запоминался практически мгновенно. Арканианский, вернее отдельные его термины интересовали меня, поскольку используемый язык отображает мышление, и я хотел понять эту цивилизацию, интересы и самую суть этого вида разумных.

Сейчас эти языки мне перестали даваться так легко, как раньше. Вернее вообще перестали даваться, если сравнивать их с прежним прогрессом. Я сложил простые числа и понял – на борту больше не было лейтенанта Ивендо. Значит, он знал и эти языки. Кроме того мне стало ясно – как поступить, если я решу углубить свои знания по какому либо профилю – надо отправиться туда, где находится множество тех, кто ими владеет.

Чтобы не страдать от бездействия, после того мне окончательно надоело в несчетный раз долбиться в одну и ту же задачу, подбирая к ней всё новые ключи и отмычки, я занялся «рукоделием». Переделкой древнего республиканского штык-ножа в виброоружие. Изобретать велосипед я не собирался и использовал схему такой конверсии, найденную в голонете. Необходимые запчасти для неё я снял со старого разбитого оружия. Теперь лезвие нужно было освободить от рукояти, установить на нем УЗГ и гаситель, подключить всю нужную проводку и сделать новую рукоять, в которую можно было поместить энергоячейку. Благо компактный 3D принтер, работающий с весьма прочными материалами, был встроен в верстак. Аддитивная технология позволяла вести мелкосерийное производство относительно простых изделий прямо на борту корабля. Удобно, ведь многие детали проще изготовить из ограниченного запаса материалов, чем возить тонны разнообразных запасных частей в готовом виде.

Можно было сдать «кинжал» в музей, но мне всегда казалось неправильном, когда холодное оружие вешают на стену – только чтобы смотреть на него. И я считал, что всякая вещь должна работать по назначению. Не доведя работу до конца, я к ней временно остыл, решив установить рукоять позже. Кроме того ее сначала нужно было начертить в 3D.

Тот твилек, что собирался выставить девушек на продажу мне категорически не нравился. Пусть и не бывает людей или нелюдей «плохих» или «хороших», но у меня есть свое понимание идеального для меня мира и работорговцам в нём не место. Несмотря на нисколечко нескрываемое мной к нему презрение он несколько раз подкатывал с предложением купить ту или иную рабыню. Причем вместе с товаром. Сам товар не видел в этом ничего зазорного или неправильного, всячески демонстрируя свои достоинства. Мне же такая сделка была неинтересна – такая дорогая секс-игрушка в столь длительное пользование мне не нужна, а интересы и наши культуры разнятся настолько сильно, что мне трудно будет найти с ними общий язык, поскольку мне неизвестны иные точки и места соприкосновения с этими девчонками. Кроме того, владение другим разумным существом противоречит одному из немногих этических правил, которых я пока придерживаюсь.

Этика – не мораль, она в понимании её как составной части теории игр наука достаточно точная. И меня это устраивает. Но, замечу, мой список крайне короткий. За исключением прав тех, кто сам их не соблюдает, лишая тем самым себя защиты. Личная ответственность приемлема перед ответственным. А если моя доброта к кому-либо останется безответной, то я всегда могу отнестись к ним с той ненавистью, которой они заслуживают.

Прятался я от этого цветущего и пляшущего дурдома в штурманской – в ней ещё никто не поселился и потому не нарушал моего покоя. Нет, я вовсе не был против женского общества, да и стеснительность эта компания отбила мне давно – но мне нужны было хотя бы несколько часов в абсолютной тишине и одиночестве. Желательно и в темноте.

Но даже в звенящей тишине, состоянии почти полной сенсорной депривации моя постоянная связь с Силой не давала мне покоя и, казалось, даже усиливаясь, поглощая меня с головой. Всегда в он-лайне, всегда слышу и вижу. Огромная чёрная дыра событий притаилась в трюме, норовя затянуть меня в то жуткое будущее, которое она в себя втянула. Тонны неизбежности. Чудовищный груз риллового концентрата стянул в себя настолько много событий и оказывал такое значимое влияние на будущее, что концентрация судьбы, соотношение важности этого вещества к его массе превосходила таковую у большинства встреченных мною в жизни людей. Слишком много потенциальных доз наркотика в одном месте. Слишком. Эта «масса» искажала Силу так сильно, что в её тени я едва мог найти что-то еще, также важное, что-то, что мы подцепили на Рилоте.

В это же время в общих помещениях распевались и танцевали, готовясь показывать свои таланты на аукционе. Поэтому, стоило мне только выбраться из бесполезных тишины и темноты, как меня захлестывали яркие краски, шум и самое главное – вид юных и желанных тел, который мешал ясно мыслить. И та мелочь, которую я не мог схватить за хвост, с головой скрывалась в мальстрёме гормонов и самых простейших желаний.

Мне было даже слегка стыдно, причём за них, а не за себя. Хотя сами они никакого стыда не испытывали, как и потребности в нижнем белье или в уединении для занятия любовью. Действительно инопланетяне. Подумать только, мне не стыдно смотреть на убийство, мне не стыдно и убивать. Не стыдно везти наркоту. Хотя нет – последнее меня еще волновало, на самой границе чувствительности. Не могу отделаться от стереотипов моего, уже далекого от меня общества. Но мне, отчего-то стыдно то, что никому никакого вреда не наносит. Наверно это наше, чисто людское безумие, которое не кажется нам таковым лишь потому, что безумны все поголовно. «Мы все тяжело больны». Испытывать стыд от того, что безвредно и даже красиво. Более того это весело и приносит радость. Выверты человеческого сознания. Твилеки, как и зелтроны, одного из которых я старательно косплею, их лишены. Счастливые создания. Остается и мне растереть мой ненужный стыд в порошок и начать вести себя бесстыдно, отбросив в сторону навязанную мне искусственную мораль. Странно, но смотря на понимание этих инопланетян мне все равно стыдно. Ничего с этим сделать не могу.

– Травер, твой корабль начинает оправдывать свое название, – заметил я, беззастенчиво рассматривая сочные, почти нагие тела.

– Ты чем-то недоволен? Не ты вчера исследовал на профпригодность четверть товара?

– Я не заселялся к ним, это ты их ко мне подселил. И даже не я первый начал, и замечу, это было круто. Не завидуй, – я злорадно улыбнулся. Почему я должен чего-либо стыдиться? Ну вот почему?

– Извращенец–ксенофил. Вот посадят тебя за совращение, будешь на суде это рассказывать, – хохотнул Кейн.

– Кого это вообще волнует? – ответил я. – Нашелся моралист. Лучше скажи мне, почему этот торговец не опасается за свой товар или свою жизнь, путешествуя в одиночку. Он так и поведет их на рынок рабов – дружной толпой? Продаст на аукционе и пойдет довольный по своим делам? Что мешает им отвернуть ему голову? Или кому-то другому?

– Такого никогда не случится, – поразился самой идее Травер. – Они так заботятся о своих семьях и родных. За них дадут выкуп, на который много лет смогут жить их сестры и братья. Да и не так уж и ужасно то, что ты зовешь рабством. Думаешь, они сами знают, что делать со своей свободой?

– Их продадут на грёбаном аукционе рабов. Что за дерьмо у них в головах? – спросил я Травера, скорее для приличия и уже без какой-либо эмоциональной окраски.

Но смирение и страх – то, что всегда вызывало у меня чувство брезгливости, даже омерзение. И я не считал такую судьбу для них справедливой. Это нарушало мое эстетическое чувство – красота должна быть свободной. Несвобода всегда уродует, опошляет её.

– Успокойся, тебе это никак не изменить, – так же спокойно ответил Травер, – Мы статисты, наблюдатели в столь большом и безучастном мире, что никакие высокие устремления идеи и благородные порывы не имеют в нём силы. Ты же знаешь, малой частице не изменить увлекшего течения большого потока – он управляется куда более фундаментальными силами. Поток слишком велик, чтобы им можно было управлять – он прокладывает себе русло сам, не интересуюсь судьбой увлеченных им частиц.

– Кто это сказал!? – резко обернулся я. Травер точно это не сам это придумал.

– Это? Ивендо. Его слова. Когда он услышал про то, что с нами случилось, он сначала долго ругался, а потом его пробило. Вот я и запомнил, что он сказал. Ему неделя осталась долежать в больничке, но прослышав про наши несчастья, он собрался бежать из нее, чтобы «взорвать это течение», как он сказал.

– Взорвать? Взорвать!? – спросил я, поймав очень простую и вместе с тем важную мысль, – Взорвать… Всё верно! Если ты не оседлал такую силу сам, то остается плыть по течению. Или взорвать русло. А он точно прав! Как никогда прав.

– Похоже, пробило и тебя. В чем дело то? Что я упустил? – переспросил удивленный моей реакцией Травер.

– Я нашел решение. Взрывы всякие важны – взрывы всякие нужны… Но пока его обдумаю, – радостно ответил я, – И всё же своё отношение к работорговле я не меняю.

– Забей, – подошел Кейн, – Это же не люди. Людей должны волновать проблемы других людей. А проблемы твилеков колышут только самих твилеков. И это правильно. Можешь им начать помогать, и причиненное добро тебе до-олго не забудут.

– А, – я махнул рукой. – Нахер все ксенокультуры. Вообще всё нахер. Я вовсе не о том.

И пошел в штурманскую. Считать. Числа понятнее, проще и куда мне ближе – их трудно исказить предательскими чувствами.

Я жестоко обманулся, считая твилеков почти людьми. Несмотря на непрерывный анализ огромного объёма поступающей информации, от него было никакого проку – то что не вызывало переживаний с трудом превращалось в глубокое знание, а я всё равно был в плену зрительной иллюзии. Все еще не мог научиться обрабатывать информацию, так как нужно – безо всяких суждений и лишних эмоций, отключая ненужные в этом деле реакции. Или напротив – включать их тогда, когда необходимо. Это делало любой вывод неточным, искаженным. Редко кто видит в этом проблему, но она обесценивала убеждения большинства людей. Я не собирался опираться на столь непрочную опору, как вера или личные симпатии.

Да, слушать Травера, прожившего среди людей больше, чем среди своих сородичей – это одно, а вот наблюдать всё своими глазами – другое. Твилеки – иной вид, развившийся самостоятельно. Надо почаще это повторять – как мантру. И то, что внешне и частично внутренне от человека они отличаются не сильно, не делает их homo sapiens.

Забавно, но в то же время многие разумные гуманоиды, раз увидев которых во сне можно затем и не проснуться, являются представителями человеческого вида. Или в соответствии с галактическими таксономическими рангами называются «близкими к человеку видами». И ближе к нам психологически, чем те же твилеки.

Так, к примеру, все породы собак от огромного волкодава до крысоподобных комнатных собачонок, - это представители одного вида. Все они могут скрещиваться (не всегда физически это возможно, но искусственное оплодотворение возможно) и давать жизнеспособное потомство. Более того Canis lupus familiaris (собака) это всего лишь подвид Canis lupus (волк), только зачастую изуродованный селекцией. То есть с точки зрения генетики и биологической систематизации волк и такса – это один и тот же вид. Забавно. И таких отклонений от оригинала (Homo sapiens) в галактике хватало.

Но человек ли я? И главное, – согласно каким критериям верным будет делать оценку? Если у меня могут быть дети от девушки-человека, то да. Если нет, то нет. Это биология. Спросить генетиков? Раз в два месяца такой анализ можно сделать и по бесплатной страховке. Но это опасно – давать неизвестно кому такую информацию о себе. Опаснее чем вальяжно прогуливаться без какого-либо оружия с прикрепленной табличкой, гласящей о цене за мою голову в самом грязном и криминальном из районов Нар Шадаа.

Я с удовольствием совмещал приятное и полезное. Способов сделать это на корабле было немало. Можно было, к примеру, закрыться в штурманской и до потери пульса гонять в симуляторе самого этого корабля, бывшем к тому же и боевым тренажером. Так, я уже противопоставлял виртуальную «Счастливую шлюху» уже уничтоженному нами старому пиратскому кораблю гунгана, переигрывая случившееся в поисках ошибок. Делал это я и в поисках её предельных возможностей, чтобы знать, как поступить при повторении такой ситуации – принимать нам бой или же спасаться бегством. К тому же это позволяло выучить возможности всего радиоэлектронного оборудования корабля и его вооружения, которое все еще смущало меня. Как механик я облазил «Шлюху» сверху донизу, но некоторые интересные элементы корабля для меня словно бы не существовали – никак не отображая своё наличие в цифровых интерфейсах. Надо будет расспросить Травера, что же он такое интересное прячет на корабле.

В этот раз я безжалостно натравливал на неё и целое звено вертких истребителей. Этот симулятор обсчитывал все вероятности, траектории и состояние виртуальных кораблей в огромном их количестве – любой авиасимулятор нервно курил в стороне. Но чтобы я ни делал – звено истребителей всегда выигрывало, Стайки ракет, выпущенные вёрткими машинами с удобных ракурсов, всегда разносили «Счастливую шлюху» в мелкие, хотя и виртуальные щепки.

Сказывалось и то, что пусть в «битве реакторов» и выигрывал наш небольшой по галактическим меркам грузовик, но он не мог выдерживать те же перегрузки. Встань мы побортно и не пройдет и минуты, как истребитель разлетится на оплавленные кусочки. Но такого никогда не произойдет. Истребитель меньше – у него слабее реактор, но он умеет в отличие от нас превращать его мощность в кинетическую энергию. Мы теоретически тоже, но истребитель мог ей в отличие от нас воспользоваться, поскольку его превосходство в перегрузках выливалось в то, что он свободно перемещался в системе координат отсчитанной относительно нашей беспрерывно маневрирующей машины. И в такой ситуации его ракеты превращались в поистине страшное оружие. Решения проблема почти не имела – надо было сбивать ракеты, глушить их головки самонаведения станцией РЭП[1], ослеплять радиолокационные станции истребителей, вынуждая их подбираться ближе – на дистанцию выстрела, но всё это процессы вероятностные. Вероятностные… надо над этим поработать.

Затем я перешел к далеко нестандартным навигационным задачам, поставленным передо мной моим богатым воображением. Благо, в моём распоряжении находилось достаточно карт разведанного гиперпространства, и я мог оценить реализуемость части моего только начавшего зарождаться безумного плана точными цифрами. Хотя, как я уже убедился, точные цифры никак не учитывают кое-что иное. Силу.

Первой и самой популярной среди путешественников из имеющихся у меня карт, разумеется, была республиканская – предоставляемая и обновляемая при наличии капитанской лицензии, которой Травер владел вполне официально – сдав некогда официальный экзамен и внося ежегодные членские взносы. С одной стороны карта эта была отличной, регулярно дополняемой, крайне подробной с настолько точным промером всех искривлений и прогибов многомерного пространства, что используя её можно было путешествовать между мирами Ядра, не то что, за часы – между некоторыми можно «перепрыгнуть» за минуты. Удивительно. Такие артерии галактической торговли определяли геополитическое значение планет, определяя судьбы триллионов человек. Но какой-нибудь удачливый штурман до сих пор мог изменить его случайно открытым маршрутом – мир застыл лишь в кажущемся равновесии, ожидая своих Колумба и Магеллана.

Но, стоило Республике наложить на кого-либо санкции, как участок, в котором располагалась провинившаяся держава, мог попросту исчезнуть с предоставляемых ей карт. Мир, отображаемый этой картой, менялся по мановению чьей-то левой пятки.

Поэтому самых разнообразных карт у нас было множество. Часть предоставлялась теми, кто получал выгоду от торговли, и, не желая отгородиться от всего прочего мира, сам выкладывал лоции, ведущие к нему. Были и ведшие туда, где не были рады нежданным гостям. Множество контрабандистских лоций и карт иных государств также хранились в памяти. Некоторые не вызывали доверия. Так, лоция, которая вела на Коррибан, вообще не была заверена ничьей подписью – даже электронной подписью штурмана, ее проложившего. И пользоваться ей можно было только на свой страх и риск.

Всё это многообразие создавало хаос – данные были сняты с разной тщательностью и в разные моменты времени, часть из них не обновлялась и продолжала монотонно устаревать, теряя со временем свою достоверность, Зачастую данные конфликтовали между собой. Или были пусть и сняты с одной точностью и в одной системе координат, но на кораблях определявших свое собственное положение с разной погрешностью.

Вдобавок, чтобы попасть на многие пиратские и контрабандистские базы, нужно было знать туда дорогу. Еще можно было входить в Кореллианское братство штурманов и пользоваться их подробнейшими картами. Впрочем, я пользовался ими и, не имея членства в нем – хотя, казалось бы, чтобы пользоваться криптографически защищенными базами данных, нужен был ключ – с учетом множества которых и создавалась эта карта. Утеря штурманом ключа была преступлением, но не его потеря в результате кражи. Возможно «кражи» эти организовывали намерено, иначе было трудно объяснить регулярно обновляемые карты. Штурманы из Кореллии явно не страдали муками совести от продажи своих ключей посторонним.

Самыми подробными картами, как это не трудно догадаться, обладали военные и юстициары, но они хранились в специальных, опечатанных навигационных компьютерах и утеря таких баз данных случалась раз в столетие. Информацию там берегли как зеницу ока.

Поэтому нельзя было лететь туда, куда глаза глядят, ориентируясь по куску жвачки, налепленной на транспарентную сталь кокпита. Путешествовать можно было только в «пределах видимости» – мир был ограничен разведанным пространством.

Последний день я и вовсе не выходил из штурманской – перекусив уже привычным питательным брикетом и запив его водой. Важный элемент моего плана согласно многократно повторенным расчетам можно было провернуть с вероятностью примерно в одну миллионную. Или чуть менее – вполне достаточно, чтобы считать его более чем осуществимым.

***

Ближе к отбою, «ночи», ко мне подкралась совсем юная твилечка. В едва горящем синеватом свете ее бледно-розовое лицо показалось мертвенно бледным. Она что-то попросила меня на своем языке, но я её не понял. Она показала жестами крайне агрессивное действие, произнесла другие слова. Достаточно красноречиво, чтобы я ее понял.

– Тебе нужно оружие? – спросил я её.

Она эмоционально кивнула головой взмахнув своими короткими лекку, еще не доросшими до полной, взрослой длины.

– Зачем (твилекс)? – вспомнил я одно из слов их языка. Одно из нелюбимых, но часто употребляемых мною слов. Слов…

Она не ответила.

– Всякий имеет право на оружие, – подумал я вслух, – Это важно. Зачем же и почему – не так сильно. Я бы раздал оружие всем в этом мире, это бы пошло ему на пользу. Но что тебе нужно? Может бластер? – я показал, рукой пистолетик. – Не нужно большого искусства, чтобы застрелить кого-то.

Она покачала головой. Удивительно, но она понимала меня.

– Что-то небольшое, так, чтобы это можно было спрятать? – я опять сопроводил речь жестами.

Она закивала головой.

– Что-то небольшое и тихое. Так чтобы можно было перерезать чей-то второй подбородок. Или воткнуть в жирное брюхо?

Твилечка не ответила, молча слушая меня. Я встал и заблокировал дверь в помещение, затем открыл контейнер, в котором хранил своё снаряжение. Нет, кинжал слишком велик. Большой и заметный. Выкидной нож? Это вариант.

Я взял в руки миниатюрную рукоять, показал ей, нажал кнопку – из неё выскочил узкий клинок, нажал еще раз – клинок очень тихо запел: «Вонз-зи, вонз-зи, вонзи!» – послышалось мне в высокочастотном жужжании. На третье нажатие клинок скрылся в рукояти.

Твилечка подошла ко мне, стянула с себя остатки того, что с трудом можно было назвать одеждой. Затем ее рука скользнула к моим штанам, ощупав моё напрягшееся достоинство. Но я сдержался, поскольку думаю всё же не им – и аккуратно, за плечи отодвинул ее от себя.

– Это подарок (твилекс), – вспомнил я еще два слова из разговорника.

Затем выпросив у меня еще и презерватив, она, спрятав нож в единственном доступном месте, ушла из каюты. А она быстро разобралась в том, на какие кнопки нажимать, чтобы управлять люками. Может и ножом знает как пользоваться? Сомневаюсь.

Это плохо закончится. Но мне всё равно… Нет, мне не плевать, мне как тогда – у выхода из кантины в Рилоте хотелось, чтобы насилие восторжествовало над подлым однообразием. Лишний повод выплеснуть ненависть к этому миру. Она ничего не изменит, и вряд ли сделает свою жизнь лучше. Но кто я такой, чтобы лишать другого его шанса? Пусть и призрачного. Если это не пересекается с моими интересами, само собой.

***

Пикнул будильник – скоро выход из гипера, надо умываться и тащиться в пилотскую – страховать Травера во время посадки. Он же всегда найдет, за что зацепится даже на самом открытом месте. Казалось бы, пещерный житель, а с ориентацией в пространстве у него не все в порядке.

Встретил нас хмурый, окутанный туманами болотистый мир – Нимбан, расположенный на окраине Пространства хаттов. Грязный, продуваемый ветрами космопорт, такая же неопрятная кантина – словно бы я и не покидал Рилот. Повсюду уроды или идущие по своим делам, или уже ими занятые. Причем не всегда даже понятно, в чем эти дела заключаются. В общем, обычный город на задворках Хаттовых земель.

Распрощавшись с твилеком-работорговцем, который скорее считал сам себя сводником, чем представителем презренной профессии, я выслушал его сожаления на тему, как скупы молодые люди. После чего его встретила охрана – три наемника. Всё же он не собирался обходиться без охраны совсем.

– Ха! Его девчонки так старательно тебя ублажали, а ты так и не решился купить ни одну из них, – сказал капитан

– Я рассматриваю это как тест-драйв без обязательств, – ответил я.

– Неужели ни одна из них тебе не понравилась? – удивленно спросил он.

– Желтенькая очень даже… но с ней не о чем говорить. Может быть, неделю-другую можно было-бы наслаждаться её обществом, но что дальше? Не-а… буду дальше шляться по приличным борделям, где ничего венерического не подцепишь.

Там меня вообще поджидала засада. Пройдя пятиминутное автоматическое обследование на эти самые заболевания, включая анализ крови, мне регулярно выдавало результат: «выявлены неустановленные белковые фракции и ДНК». Тогда, в Космическом городе я сослался на незарегистрированные и не одобренные официально генные модификации и это прокатило. Но не всегда же это будет работать!

Та же ненавязчивая система медицинского сопровождения, установленная на корабле, всё время рекомендовала мне посетить врача. Ее ДНК-чипы были установлены повсюду на корабле, включая внутренности ассенизационной системы. Даже моя кровать сама умела делать ЭКГ. Изучая сердечный ритм, дыхание и даже мозговую активность она отдавала эти данные в медицинскую программу, следящую за здоровьем экипажа в реальном времени.

Помимо постоянных рекомендаций по карантинному режиму включавших ношение антибактериальной одежды, индивидуальной дыхательной системы и еще чего-то, несколько раз она запирала меня в своей-же каюте, объявляя карантин на корабле.

В конце концов, капитан, пользуясь правами модератора всех программ на корабле, отключил ей эти возможности в отношении меня. Исключительно после того, как увидел выражение моего лица, вызволенного из каюты внезапно трансформировавшейся в камеру. Кроме того, тогда я разбудил его посреди «ночи», воспользовавшись внутрикорабельной связью.

Ещё через полчаса ожидания прибыли за основным грузом – отдав оплату на месте, наличными. Хаттскими деньгами. Создав тем самым нам серьезную проблему, ведь не так просто, как кажется, обменять их на республиканские кредиты, учитывая, что любые большие суммы, как правило, проходят по безналичным счетам. Да и курс был совсем невыгодным. Но деньги были нужны здесь и сейчас, поэтому Травер, узнав место расположения валютной биржи в этом городе, поспешил незамедлительно туда отправиться. Разумеется, не один – как чемодан с деньгами, так и он сам, даже в большей степени, нуждались в охране.

Я, не забывая выискивать угрозу в каждом запахе, звуке и движении всё равно находил время на то, чтобы полюбоваться незнакомым миром. Все такое незнакомое, интересное. Это даже не другая экзотическая страна – это целый чужой мир, населенный инопланетянами. Конечно, теперь это не было для меня уникальным опытом, который я не смогу повторить еще много раз при желании. У меня будет ещё много времени, чтобы побродить по таким мирам, если я не умру раньше времени… раньше времени – какая глупая фраза. Как будто можно умереть вовремя.

Странное место. Может Маркс не был настолько прав насчет влияния базиса? Или его выкладки, пусть уже далеко не местами и устаревшие, были совершенно неверны в отношении других разумных видов? Ведь, несмотря на продвинутое технологическое основание здесь всё еще жили не то что при рабовладельческом строе – ещё были живы пережитки родоплеменного! И они не собирались уступать «более прогрессивным» социально-экономическим отношениям. Удивительно устойчивый гомеостаз.

Вспомнил я и то, как пробежался недавно по республиканским городам. Которые я в действительности увидел лишь самым краем глаза, не замечая тысяч важных и интересных вещей – попросту не зная, что они вообще существуют и что из себя представляют. Что делали люди, во что они одеты, что значат все эти незнакомые жесты и предметы и то, насколько они в действительности важны в их жизни. Я понял лишь то, что увидел тогда так много непонятного и незнакомого, но так и не осознал, на что же именно я смотрю. Вернись я на Корусант, и я увижу теперь его по-другому. Увы, но результат наблюдения и даже эксперимента для того, кто его проводит, зависит от его личности. Что он знает, как мыслит.

Только камеры… мерзкое воспоминание опять пронзило меня. Из всего любопытного и интересного я вычленял тогда только их. Хорошо тут куда как меньше голокамер и прочих датчиков – они слишком сильно дергают меня за некие невидимые рецепторы, выводя из себя. Здесь вообще все понятнее и ближе.

Двери–шлюзы, двери-люки, с обязательной системой контроля всех входящих здесь встречались куда как реже – можно было найти и самые настоящие прямоугольники с ручками, поворачивающиеся на петлях. Вывески тоже были самыми настоящими, не временными – надежными конструкциями, сделанными надолго, а не голограммами и электронной бумагой, готовой за секунды сменить изображение, как только заведение переедет в очередной раз, разорится или сменит хозяина и вместе с ним – название.

Впрочем, город не выглядел обшарпанной деревней как то поселение на Рилоте – никакого мусора не было, как и гадящих где попало животных – чувствовалось, что здесь поддерживается хоть какой-то да порядок.

Город этот, чьим названием я даже не поинтересовался, был древним, столетиями дышали все его тяжеловесные арки, каждый выщербленный камень таил в себе целую историю. В выбоинах и трещинах дороги притаились едва не тысячелетия. А в уличной пыли – десятки. Некогда улицы, служившие для проезда телег, позже для машин и лэндспидеров стали «арбатом», запруженным бесцеремонной толпой. Над головой гулко проносились аэроспидеры. Пешеходов не волновал вопрос, что случится, упади один из них – они сновали туда-сюда, смотря только себе под ноги и стараясь не столкнуться с другими прохожими. Никто не поднимал взгляда вверх, туда, где парили все те, кто поднялся на ступеньку социальной лестницы выше. Иные здания соединилась переходами и галереями, а то и вовсе смыкались над головой, словно бы уперевшись друг в друга, дабы не рухнуть под своей неимоверной тяжестью. Ветер, гуляя в рукотворных каньонах и пещерах, развевал причудливые вывески и разносил незнакомые запахи. Свернув с оживленного проспекта можно было наткнуться на бродячих продавцов и мошенников. Или работавших по совместительству. Вверху шла одна жизнь, ниже в тени чужого великолепия совсем иная. Город как город.

Мимо прошел монах, худой как узник концлагеря. Несколько человек почтительно расступились перед ним. Странное дело. Впрочем, хатты контролируют только суды, налоги и выпуск валюты – оставляя всё прочее черни и мало влияют на повседневную жизнь в тех мирах, которые держат под своей властью. Их не интересует ничто, что бы ни покушалось на их кошельки. Но, несмотря на то, что проживали здесь в основном homo и эндемичный вид - нимбанцы, тон жизни задавал пример сверху – спуская для всех лекала, шаблоны и прочие правила игры.

Глазея по сторонам, на одной из крыш ряда невысоких домов я заметил шевеление. Закралось в душу нехорошее предчувствие. Я не доверяя до конца смутным порывам, решил оценить, что же ждет меня вскоре и, получив тревожный отклик от Силы, я максимально спокойно сказал об этом команде:

– Ни в коем случае не смотрите вниз, – сказал я, и все дружно посмотрели на мостовую, затем я сказал, – Вот туда и лучше продолжать смотреть. Основная угроза как раз таки сверху, но к этому моменту вы уже смотрите не в ее направлении. Я только что заметил на крыше третьего слева дома шевеление – там люди с оружием, и они хотят лишить нас самого дорогого.

– Щиты у всех в дежурном? – спросил, перебивая мое словоблудие Травер, затем немного сбавил шаг и сделал вид, что поправляет рюкзак с вещами.

– У всех, – кивнул Кейн.

Включить их можно было в такой ситуации практически мгновенно, но все же неожиданный обстрел мог убить нас до их полной активации.

– Сейчас мы выйдем на открытое пространство, и они откроют огонь, – я посмотрел на отлично простреливаемую область перед нами. Отличный ракурс.

– Как только начнут стрелять, - метнемся за здание, – предложил Кейн, пока мы вальяжно шли дальше.

– Ни в коем случае. Там заминировано! – сказал я, внезапно осознав очередную проблему, – В этом-то и заключается план нашего убийства!

– Тогда придется пробежаться… – он не усел закончить мысль, стрелки, сжимавшие в руках оружие начали подниматься и показались из-за ограждения на открытой сверху крыше, – Щиты!

Я крикнул бранное слово, активируя щит в полноценный режим. Мелькнул заряд плазмы и тут же исчез в яркой вспышке – отраженный искривляющим пространство полем.

Мы все, не дожидаясь команды, сорвались в дальний переулок, единственный, способный прикрыть нас от плотного огня. Кейн, вырвавшись вперед, бросил за спину дымовую гранату едва не угодил ей мне в лоб. Я поднажал. Плазменные плевки крошили камни пред нами, попадали они и в прикрывавшие нас поля, но те всё еще держались. Щит мой в последний момент не выдержал, и воющая плазма пронеслась прямо мимо уха – но я как раз прыжком скрылся за угол здания. Следом за мной забежала и вся остальная команда, едва не сбив меня с ног. К тому моменту, как мы добежали до угла, улицу заволок плотный дым и потому, не смотря на то, что мы уже скрылись за углом здания, вслед за нами все еще продолжала лететь плазма. Пластина на спине Кейна была опалена – щит его, как и у всех нас только частично отражал последние выстрелы.

– Ты цел? – спросил я Кейна.

– Цел! – крикнул он, ощупывая себя. Хотя любое даже несерьезное ранение и регистрировала чуткая аппаратура, он явно хотел убедиться в этом самостоятельно. И я его хорошо понимал.

– Сколько их? – прохрипел Травер, дыша как кузнечный мех.

Я посмотрел на маленькую иконку, отображаемую на линзе очков, и подумал об ее активации. В краткую секунду я пробежался по меню и отмотал запись, сделанную парой камер, смотревших назад и располагавшихся в буквальном смысле на моей спине. Компьютер синтезировал из смазанной картинки достаточно четкие кадры, чтобы можно было подсчитать число стрелявших. Я уже начал считать их и подмечать их вооружение, как через дым пронесся новый поток трассеров, кроша дорожное покрытие и с воем уносясь вдаль по улице. Посыпались стекла. Раздался грохот и панические крики.

Одна граната, запущенная из небольшого гранатомета рванула совсем близко от нас, хлопнув по щитам осколками. Шумно, но неэффективно. Подумать только! У них есть гранатомет, но они не стреляли из него по нам, пока мы бежали. Судя по всему, собирались решить вопрос быстро и относительно чисто – бластерами. Стрелки продолжали обрабатывать улицу, словно одновременно войдя в раж и отключив мозги.

– Десяток, – сказал я, рассмотрев кадры.

Затем опустил забрало шлема, надел перчатки и достал свой огромный пистолет. Весил он больше, чем можно было полагать, исходя из его размера. Я уже был вынужден один раз сдавать его на проходной, где пропускали с обычным оружием. Как и автомат Травера, его не посчитали оружием самообороны. Из-за всего этого оружия я выглядел как охотник за головами или пират. Но чувствовал я себя совсем иначе – той самой мухой, мимикрующей под осу. Но, как говорил капитан это очень разумный выбор. До тех пор пока не найдется птичка, достаточно глупая или голодная, чтобы скушать опасное насекомое.

Высунул его из-за угла и используя телевизионный прицел, я отправил немного плазмы точно по адресу, чётко в одного человека с гранатометом – щит не выдержал уже третьего точного выстрела, и тот с простреленной грудью упал с третьего этажа вниз. Недавно для меня стало открытием, что энергетический щит такого малого размера работает с огромной частотой в импульсном режиме и потому имеет разную плотность не только во времени, но и пространстве. Это придавало его пробитию случайный характер. А узнав про случайность, я как всегда постарался обратить её себе на пользу.

Существует разница между тем, чтобы просто опираясь на Силу попасть куда-то в противника и чтобы попасть в известное тебе место. Для начала необходимо знать о его существовании.

– Стража! Стража! – закричали на разные голоса где-то в стороне. Интересно, они ее так действительно призывают или отпугивают?

Топот ног и шум, поднятый впавшими в панику, вызвал новые приступы меткости у нашего противника.

– Мы очень удачно заскочили, – сказал Кейн, осматриваясь по сторонам. – Ебаный тупик!

Я сплюнул на один из эмиттеров щита. Слюна, вскипев, мгновенно испарилась. Мда..

– У них аэроспидер, – сказал я, заприметив желание нас прикончить и агрессию высоко в воздухе. Сафари не выйдет.

– Фиерфек! – выругался Кейн.

Нейла тоже достала бластер, вернув саблю в ножны.

– Почти прямо над нами, – вкрадчиво сказал я.

– Ёбаный дым! – выругался Травер. Хорошо, что очки плотно прилегающие к голове – дым пока еще не раздражал глаза.

– Они тоже нас не видят, – оправдался Кейн.

Я, отдавшись течению Силы, медленно поднял бластер вверх, водя стволом вслепую. Осталось совместить направление с тем, которое обещает результативное попадание. Я с удовольствием вдавил гашетку, так как жал недавно на рычаги игровых автоматов. Ещё и ещё.

Бинго! Начавший рассеиваться дым прорезала вспышка. Спидер накренившись, врезался в стену дома напротив. Нехер использовать аккумуляторы, способные бахать, как тротил при разрушении! Дозиметр зафиксировал всплеск гаммы – а зря я надеялся, что при этом не развалился еще и какой-нибудь реактор. Зря.

Травер с Нейлой открыли шквальный огонь из-за угла сдерживая наступавших. Я тоже присоединился к веселью, отколов и без того разбитый угол здания. Перекрытия второго этажа рухнули, подняв тучу пыли и похоронив кого-то под собой.

– ГОВОРИТ СТРАЖА, МАТЬ ВАШУ! ВСЕМ НЕМЕДЛЕННО БРОСИТЬ ОРУЖИЕ! ИНАЧЕ ЗАМОЧИМ НАХЕР! – раздался синтезированный переводчиком громогласный голос свыше. Там парил бронированный спидер с назвавшимися стражей.

– ТРИ! ДВА! – мы дружно вслед за Травером бросили оружие на пол, показывая открытые ладони вверх – оттуда, откуда светил ослепляющий луч прожектора.

– ХОРОШО. ПЕРВЫЙ, КТО ДЕРНЕТСЯ – ПОКОЙНИК,– через пару секунд раздался тот же голос.

Сверху из спидера стражи мягко на гравишутах спустилось несколько гуманоидов. Полностью покрытые металлом фигуры с вытянутыми вперед шлемами слишком узкими, чтобы в них смогла бы уместиться человеческая голова. Резкие хищные движения – с этими существами лучше не шутить.

Держа наперевес оружие, напоминающее копья – только с бластером на конце, они вынудили нас отключить щиты и, забрав всё оружие, грубо загнали в отгороженные силовыми полями ячейки аэроспидера. Попались.

Доставив в каменную крепость, нас передали уже совсем другим «людям». Тюремные охранники, заломив назад руки и одев на голову непрозрачные мешки, пинками погнали нас вперед перед собой, словно заключенных в тюрьме для смертников. Затем грубо закинули в одиночные камеры, предварительно лишив всей одежды и выдав какие-то арестантские тряпки. Попытки заговорить обрывались болезненными тычками ножнами мечей в живот и ударами тяжелых ботинок.

В каменном мешке, в который меня забросили, не было ничего кроме плесени, дурнопахнущей дыры в полу в противоположной от двери стороне и простой лежанки для сна. Спустя миг я заприметил еще и кран с водой, вмурованный в стену. Подойдя к параше, я сплюнул в зловонную дыру скопившуюся во рту кровь. Ощупал языком ротовую полость - ублюдки разбили мне губу, возможно, рассечена десна, хорошо хоть все зубы на месте. Открыл кран – всполоснул лицо. прополоскал рот, но так и не избавился от железистого вкуса крови.

Зеркала тут тоже не было.

Сев на край далеко не стерильно на вид полимерного тюфяка я нашел в камере еще две голокамеры. Фасетка голокамеры любопытно мерцала через бронестекло прямо надо мной, еще одна едва светилась, притаившись в толстенной двери. Даже посрать в одиночестве не дадут. Хотя вряд ли наблюдатели получают удовольствие от наблюдения за дефекацией.

Немного успокоившись, и растирая ушибы, я решил «прогуляться» по тюрьме. Естественно мысленно, наружу меня не пускала бункерная гермодверь. Ощущения были, как будто вляпался в грязь. Обострив свои чувства, я буквально пропитался вонью этого места. Охранниками тут были не те профессионалы в броне, а всякая шелупонь. Люди, никто, викваи, нимбанцы. Были и твилеки. Каждой твари по паре. Хотя с такими стенами и дверьми побег был делом сложным. Но в любом случае он был делом еще и бессмысленным – надо узнать сначала, что стало с командой и капитаном. Или заглянуть в будущее – чтобы узнать есть ли в этом вообще смысл.

Камера такая мизерная, что ее даже шагами толком не промеряешь, не наступив в отхожее место. Омерзительно!

Голокамеры… вот мы и остались с вами наедине. Останется только кто-то один. Но нет – их нельзя ни гасить, ни сжигать – ни в коем случае!

Надо вспомнить то, что я уже знаю и вылепить из этого нечто невозможное. Я уже тренировался с голокамерами на борту корабля. Их можно не только сжигать или примитивно гасить. С ними проходят и другие фокусы. Можно передавать картинку монотонного цвета – на выбор. Изуродовать или исказить ее. Заставить застыть на миг – другой.

Теперь осталось свести все старые приемы и нужные мысли в одно место. И совершить нечто новое. Настрой-то подходящий. Поскольку на это возникло сильное желание.

Это определяющий фактор.

Однажды, я, нисколечко не задумываясь о том, можно ли это или нет, противоречит каким-либо законам физики или остается в их ведении изменил мышление целого дроида. Его сложнейшую нейроматрицу. Бесчисленное количество цепочек и связей, выработанных в процессе сложного машинного обучения. Не сломал – именно изменил, заменил на то, что по-хорошему создается коллективами миллионных по численности научных отделов. Своей неформализованной мыслью, нисколько не осознавая всей глубины происходящего. Спроецировал мысль – и, выраженная природным моим языком и ворохом образов, всем моим пониманием и стремлениями, зародившимися в моей голове, она преобразовала реальность.

Это было – значит это всегда можно повторить снова, и я даже знаю как. И я уже делал это и повторно. Теперь это как навык водить велосипед – его просто так не утратить. Пусть он и более рассудочный и потому более хрупкий, чем простые физиологические рефлексы. Но суть-то одна и та же.

Одного этого мало. Джедаи так изменяют мышление людей – не сканируя мозг человека и не установив расположение каждого атома в нем. Нет – всего лишь пожелав это. И мысли обитающие в одной уникальной нейроматрице меняют другую. Любопытно.

Реван не даст соврать. Сертифицированные владельцы световых мечей могут ловко изменять очень динамичную и многоуровневую систему принятия решений по своей прихоти – копаться в чужих мозгах.

Да, но согласно его строгому научному подходу эмоции это всего лишь оценка ощущений, идущая от головы и не связанная с рецепторными сигналами. А смысл – информация, наиболее ярко связанная с этой эмоциональной реакцией. Человеческая же жизнь – существование биоробота, лишенное смысла уже в философском понимании. Как человек, принимающий научный способ познания мира, я должен с ним согласиться. Хотя в действительности осознание этого – ужасно. Но я не впечатлителен, впечатлительность – удел ничтожеств.

Но Реван при всём своём до блеска заточенном рациональном уме так забавно и уперто верит в материализм. Странно, уж он-то должен понимать, что гипотеза о материальности мира и, наоборот, о его нематериальности (идеализм) в равной мере недоказуемы и опровергаемы. Вера, как в идеализм, так и в чистый материализм – лишь дело вкуса. Другое дело, что проверить это можно только после весьма печального события, а до этого как разумное существо необходимо опираться на единственный подход, дающий практический результат – научный. Что касается общественной деятельности, то единственный адекватный способ её вести – это опираться на методики, которые проверяемы, обоснованы и дают повторяющийся результат. Значит, строить её надо также на рациональной картине мира. Даже не признавая материальность мира конечной, Аристотелевской истиной, нужно исходить из такого понимания мира на практике.

Одна из причин, почему я учу арканианский язык. Язык, как известно напрямую связан с мышлением – а арканианцы же хотя и не чужды неких идеологий и высоких устремлений, но в куда большей мере, чем homo рациональны. Пусть и куда более бессердечны, по мнению большинства тех же homo.

Реван далек от всех таких далеких и пространных рассуждений, он – практик. Да, верно, практик. И этим всё сказано. Его не интересует некая абстрактная истина. Жаль, но здесь наши интересы не совпадают.

Как бы то ни было, можно сделать так, чтобы головной мозг человека воспринимал несуществующие сигналы о не существующих же вещах. Или же наоборот – не воспринимал то, что существует в реальном мире. Будто бы его и нет вовсе. Реальное воздействие от нереального явления…

А что если и весь мир вокруг «убедить» что нечто нереальное оказывает на него вполне ощутимое и измеряемое воздействие? Результат-то все равно выражается в физической реакции – мозги это или нет.

Меня пробрала дрожь – как тогда отличить «настоящее» и «не настоящее»? Если весь мир, мир который я воспринимаю, будет воспринимать такую иллюзию, порожденную моей волей как некую субъективную реальность?!

Вспомнились известные «затейники»: Сатал и Алима Кето – «Краты». Джедаи говорят, что всё что они делали, было лишь жалким обманом, иллюзией… но почему тогда корабли сгорали по настоящему, а люди умирали? Целые армии и флоты погибали, сражаясь с иллюзиями? А Нага Садоу? Где та грань, когда обманывается не килограмм с чем-то серого и белого вещества, в котором беспричинно возникают сигналы и реакции, а целые корабли и организмы? Ведь какая разница, в чём беспричинно происходят некие физические явления? Даже если это удары мечей и попадания «выдуманных» турболазеров.

А тот призрак из коррибанской гробницы – я ощущал его как нечто реальное! Не иллюзию. И голова после той «промывки» болела по-настоящему. Зыбкая граница между наваждением и реальностью – боюсь, если я слишком долго буду искать ее, то заплутаю в противоречиях между материальной и идеальной картиной мира.

Решено.

Логическая цепочка завершилась – я понял, что грань межу «иллюзией» и «реальностью» благодаря воздействию Силы можно стереть в достаточной мере, чтобы с позиции практической такую иллюзию можно было воспринять как сотворенный твоей волей объект. В эту теорию укладываются и любые иные воздействия Силой.

Первый шаг сделан – я осознанно убедил себя в этом. Не прибегая к самообману – это должно придать мне уверенности. Хорошо!

У меня с людьми еще ни разу подобное не получалось – только с дроидами. Возможно, они кажутся мне проще, более четко и ясно устроенными – скроенными по чертежу, согласно плану сконструированными механизмами. И потому мне и легче работать с их нейроматрицами, что убежден в их «простоте». Возможно.

Рабочая гипотеза.

Камеры – голокамеры, а ведь все это ради вас! Готовьтесь. Даже запах дерьма не мог отвлечь меня от мыслей.

Да – мир зеркало, отражающее наше о нём представление. Да, он реален и материален – я привык быть в этом убежденным. И «да» и «нет» – одновременно. Похоже на состояние квантовой неопределенности. Но это, в общем-то, неверифицируемые утверждения. Но мое отношение к этому миру, моя вера в то или иное, моя воля способна его изменить. Что будет, если на миг убедить себя в его иллюзорности? Выбрать одну из двух версий? А если это противоречие только кажущееся? И без квантовой логики тут и шага не ступишь. Принцип неопределённости в действии.

Одного этого мало.

Двигаясь дальше – я могу любую квантовую неопределенность разрешить именно так – как мне нужно. Да – я могу убедить себя в этом, пусть и ненадолго. Почему бы и нет? Ведь когда я вижу картину будущего из множества, мириада случайных событий я выискиваю именно ту, которая меня устраивает. И затем стремлюсь к такому своему, светлому или не очень будущему. Играя в карты, я выбираю вариант будущего и двигаюсь в его направлении.

Событие перестает быть случайным, становится детерминированным. Если верить Ревану. Датчики в этой голокамере, как и микроболометры тепловизоров, как и датчики в матрицах цифровых камер так малы, что квантовые явления их не обходят.

Я определяю мир вокруг себя – в пространстве и во времени. Даже сидя рядом с парашей в тесной камере. Я сам, своими действиями привел себя сюда. Предсказал нападение – и выжил. Нет – я не ощутил намерение, я ощутил отзвук от действия в будущем.

Почему бы не предсказать события более мелкие, на вид ничтожные? Но при этом невероятное их множество. И своей волей выбрать им вариант будущего? Не обязательно охватить их все далеко не бесконечным своим сознанием – достаточно пожелать конечного результата.

Матрица камеры – проще, чем нейроматрица дроида. Это даже не ИскИн.

Это тоже убедительно.

Реван – предлагал сделать так, чтобы камера все также снимала реальность, но там, в голове человека эта информация растворялась, словно в дымящейся крепкой азотной кислоте.

Но для меня голова человека – запертый сейф. Но не «голова» дроида. Не процессоры и матрицы голокамер. Я читал, как они устроены. Какова физическая природа их работы. Я понимал её – как математику, пение гиперструн, сумму суперпозиций.

И это тоже убедительно.

Мир отражение мыслей. Я не смогу убедить человека в том, чтобы он видел меня, но не сознавал этого, как бы это сделал Реван, или любой другой джедай. Но я могу оттолкнуться от того, как бы он должен был думать, чтобы в его голове происходило бы, если бы он видел на мониторе совсем иное. И спроецировать такое восприятие на реальность.

Джедаи бы сочли меня сумасшедшим. Но логика действия та же – изменить сигнал на одном из этапов.

Так я, довольно усмехнувшись, посмотрел на камеры и воплотил мысль в реальность. Всю цепочку от своры ублюдочно-непознаваемых электронов, которые вовсе не какие-то там идиотские «шарики» из научно-популярных фильмов, а абстрактные объекты, адекватно воспринимаемые лишь на желтых, пыльных страницах, исписанных формулами. От этих «не шариков» я перешел к датчикам голокамеры – времяпролетной камеры, пользуясь более "земными" терминами. С её излучателем, процессорами на лету обрабатывающими и сопоставляющими данные. Потом в реальном времени поток архивируется, сжимается, теряя в качестве, но приобретая подвижность тяжелой ртути. Камера дешевая, сигналов много и потому они не шифруются – отправляясь на сервер, по оптоволоконному каналу, преобразуюсь еще раз – в портах во время отправления и приема. Кажется, все это невероятно сложно – но нет, это едва сравнимо с тем, как оптическая информация добирается до нашего рассудка: от зрительных рецепторов на дне глазного яблока до серого вещества извилистого и морщинистого неокортекса.

И я изменил только самое начало – отталкиваясь от желания того, чтобы охранник увидел бы нечто совсем иное, чем то на что в «действительности» будет взирать голокамера.

Дальше объёмная картина происходящего перед голокамерами, уже и без того разбитая на абстрактные кубики с численными характеристиками, спрессовывается, из нее выжимается весь сок, и сухой остаток высыпаются на плоские экраны перед ленивым охранником-викваем. Но его это не волнует – он сладко спит. Забавно – столько работы, а охранник блаженно дремлет, скорее всего, даже не осознавая, как именно картинка превращается в то, на что он давно забил болт. Ведь стены толстые, а двери прочные… Может он и прав? Но даже то, что он спит не повод, чтобы кто-то снимал на камеру как я хожу по-большому.

Какая низменная мотивация. Но сильная, очень сильная – ненавижу, когда за мной подсматривают, ненависть послужила необходимым топливом и камеры подчинились моей воле.

На этот раз у меня получилось. Камера работала и не подавала никаких тревожных сигналов, что её взломали. Но вся её объемная картинка, которую невозможно имитировать или подменить согласно уважаемым научным теориям теперь не соответствовала реальности. Она показывала, будто я расположился на лежанке. Я совершенно точно это знал – ощущал этот факт через Силу.

Я хакнул систему. Тяжелое для меня испытание.

Сделал раз – сделаю еще, если потребуется. Тут главное переступить некий порог. Я сейчас на волне позитива, хотя и сижу в зловонной непроветриваемой камере. Я попытался оторвать матрас от пола таким же способом – не вышло. Ни один, даже самый легкий предмет в камере также не собирался шевелиться или двигаться, и оставался совершенно неподвижным, игнорируя мои желания.

Шайзе! В чем дело? Ладно – оставлю эту задачу на потом, какой интерес в том, чтобы все решалось сразу и без усилий?

Я так и не смог заснуть, ломая голову над тем, что может ожидать меня впереди. После бессонной ночи в мерзкой камере меня вывели в коридор также в полусогнутом состоянии. Хотя оружие в их руках, казалось, гарантировало, что я не сбегу.

Меня привели в какую-то общую камеру, куда уже привели Травер и Ко.

– А вот и ты, – сказал Кейн. – главный разрушитель.

– Ломать – не строить, – пожал я плечами.

– Теперь на суд придут и хозяева раздолбанной недвижимости, – накинулся на меня Травер. Откупаться от хатта это одно, так еще и от них теперь!

– Ну, знаешь ли. Когда мы вели перестрелку, я думал не о чужой собственности.

– Он прав, – примирительно сказала Нейла. – Хватит с нас этих склок.

– Думай лучше, чем можно задобрить хатта, – сказал Травер. – Это не республиканский суд – самый гуманный в Галактике. Тут эти слизни сами себе на уме, никто не знает, что они решат. Вернее оно, в единственном числе – хатты не понимают самой идеи коллективного решения, суда присяжных, адвоката и обвинителя, совмещая все эти виды деятельности в себе одновременно. Я могу только гадать, удовлетворит ли он желания возмущенных подданных, накажет беспредельщиков ради условного порядка или просто отдаст решение в пользу того, кто преподнесет больше подношений. Или решит в пользу того, кто будет старательнее вылизывать ему жопу.

– Это называется судом? – подивился я.

– Неважно, что ты думаешь по этому поводу. Важно, что так считают сами хатты, – сказала Нейла.

– На выход! – возвестила стража. Это были не грубые и бездарные тюремщики, а те существа, в доспехах напоминавших скафандры. Пластины стык-встык целиком покрывали их нечеловечьи, но гибкие гуманоидные тела.

К их чести они не пинали нас и не били по почкам по дороге. И не заламывали руки. То, что мы были не вооружены, их устраивало. Профессионально ведя нас в «коробочке» они отконвоировали нас до местного зала суда. Хатт не ходил в суд для выполнения своих обязанностей. Если к этому куску жира применительно слово «ходить». Нет, напротив подсудимых приводили в его логово.

В слабоосвещенной зале играла музыка. На нише в центре зала возлежала туша хатта. Какой же он огромный! Хотя они как рыбы – растут всю жизнь, пусть и замедляя скорость роста с годами. Возле него отиралось пара рабынь-твилечек и тучный человек с обручем внешнего интерфейса на голове. Легко одетые девушки подавали хатту с блюда какую-то тошнотворно смотрящуюся пищу и вкладывали ее прямо ему в рот, из которого текли то ли слюни, то ли слизь. Тому оставалось, не открывая глаз только лениво ее пережевывать – растирая внутри безразмерной глотки шершавым языком.

Под лежбищем свисало нечто напоминавшее знамя – символ каджидика, его клана. Также это слово было названием их, с позволения так сказать «философии». Более точно её описывала известная пословица: «Наеби ближнего своего, ибо, не будучи наёбан тобою, наебёт он тебя и возрадуется!»

Стража молча указала нам место, где встать. Затем сама заняла точно рассчитанные места. В зал ввели еще несколько групп лиц. Все они стояли – присесть, как в храме было негде. Сидел, вернее, лежал только один разумный – слизень переросток.

Тучный человек, несший в руках церемониальный посох, вышел вперед.

– Повелитель Робадда-хатт велел привести вас сюда, чтобы выслушать ваши доводы и взаимные претензии, – неожиданно высоким голосом сказал он. – Вы все будете говорить по очереди, и не будете перебивать друг друга, иначе он посадит несдержанных в клетку и продаст на рынке, как диких животных. Поскольку только животным позволено вести себя на Его суде несдержанно.

Травер молча кивнул.

– Говорить будете только с моего позволения, и замолкните, если я скажу. Вы поняли?

– Да, – сказали мы.

– Не слышу! – взвизгнул толстяк.

– Да поняли мы, – ответил капитан за всю команду.

– Теперь слово за торговцем Будури – провозгласил подручный хатта.

Серокожий неймодианец в зеленой хламиде сделал шаг вперед и, патетично упав на колени перед хаттом заламывая руки проблеял:

– О в’ьеликий Робадда! Защ’итник и благослов’енный прав’ит’ель! Кто-то из эт’их п’иратов обрушил полов’ину моего магаз’ина. Я на грани разорен’я! Твой верный подданый вс’егда уважал твой закон и исправно плат’ил налоги. Я н’е смь’ейю м’ечтать, чтобы ты наказал в’иновных, но пусть они заплат’ят за прич’ененные разрушения.

– Во сколько ты их оцениваешь? – спросил его толстяк.

– Семьд’есят тыс’яч республиканск’их кред’итов. Ил’и двадцать три тыс’ячи купонов. Или тридцать ч’етыре тыс’ячи тойдар’ианских шуршиков.

– Повелитель рассмотрит твою просьбу, – сказал ему толстяк с напускным сочувствием. Я присмотрелся к шапочке неймодианца - невзрачная и невысокая, что говорило о его низком среди других неймодианцев социальном статусе.

Хатт в это время вообще не подавал признаков активности. Казалось, его вообще не интересует представление, которое перед ним устроили жалкие людишки.

– Хозяин мастерской Зао Орант, – провозгласил жирный слуга хатта.

Вперед вышел забрак. Он коротко поклонился.

– Великий Робадда. В ходе перестрелки погиб один из моих ценных работников.

– Сколько он стоил? – спросил человек с интерфейсом.

– Когда я купил его, он стоил мне двести тысяч кредитов. Но он уже много лет работал на меня и приобрел высокую квалификацию. Поэтому я оцениваю потерю в триста тысяч.

– Повелитель рассмотрит твою просьбу, – так же формально ответил он и ему.

– Гражданин Фендо Алриссиан? – обратился толстяк к немолодому человеку.

– Великий Робадда. – Надтреснутым голосом сказал он. Он был разбит горем. – Была убита моя дочь. Она была свободным человеком, и я требую незамедлительно предать смерти ее убийц.

– Ты желаешь кровной мести? Ты официально объявляешь ее, или просто просишь предать преступника смертной казни? – спросил его жирный секретарь, или кто там он был.

– Если их приговорят к казни, то это меня устроит. Меня не устроит никакое иное наказание и если их отпустят, то я буду добиваться возмездия согласно обычаю, – твердо сказал тот.

– Этот вопрос решит повелитель, – приторно улыбнувшись, сказал секретарь – Но он, возможно, назначит компенсацию. Как решит великий Робадда.

Он обернулся к группе из восьми гуманоидов, тем самым, которые пытались прикончить нас. Вернее к тем, кто выжил после этой глупой попытки.

– Чем вы оправдаете свои действия?

Вперед шагнул их вожак. Охрана, охранявшая драгоценные центнера жира, держала его на прицеле оружия. Впрочем, как и нас.

– О, величайший и милостивейший владыка! Могущественный Робадда-хатт! – склонился в низком поклоне перед ним виквай. – На меня, когда я беспечно отдыхал со своей командой, подло напал убийца и пират Травер Последний. Он очень опасный убийца и едва не смог лишил меня жизни. О его подлых деяниях говорит очень большая сумма, назначенная за его голову. Она станет твоей, если ты решишь казнить его. За головы его наемников-пиратов тоже назначена немалая награда. Она тоже может стать твоей. Один из них бывший солдат и хороший боец, ты сможешь дорого продать его любому ланисте[2]. А прекрасная твилека может стать огненным кристаллом любого гарема или дома для удовольствий. Его корабль огромен, хорошо оснащен и стоит целое состояние, его ты тоже сможешь конфисковать у этих убийц. Сверх того я могу принести тебе скромный дар в триста тысяч республиканских кредитов если суд будет справедливым.

– Это всё? – спросил его, поморщившись, секретарь. Виквай кивнул, еще раз поклонившись. – А что скажете вы? – он обратился к нам.

– Могущественный владыка, – вкрадчиво сказал твилек. Тоже поклонившись. Хотя я почувствовал, как нелегко дался ему этот шаг. – Этот бездарный охотник за головами, разумеется, лжет, огульно обвиняя меня в нападении. Моя репутация говорит обо мне, как о свободном торговце и умелом контрабандисте, а вовсе не как о пирате. В то же время эти отмороженные с позволения так сказать «охотники за головами» а в действительности убогие уголовники нарушили покой твоего города. Как делец я могу и не прилететь с делами туда, где любая мразь может напасть на честного твилека, – лица пиратов приобрели выражения крайнего возмущения. Но они сдержались, не дав себя спровоцировать. – Ты, несомненно, заработаешь больше, если накажешь беспредельщиков попутавших всяческие границы, а что важнее неудачников и продашь их всех в шахты, или как гладиаторов. Я не знаю, есть ли у них судно и какова его цена. Оно, несомненно, дешевле, чем мой корабль. Но я готов вручить тебе за справедливый суд подарки. Двадцать килограмм платины и один миллион кредитов.

Травер закончил свою речь.

Были еще четыре тонны кортозиса, который всё ещё оставался в трюме, поскольку мы выбросили тогда не все контейнеры. Но Травер их не упомянул, всё еще не выдавая единственной зацепки, ведущей к Куану. У меня затеплилась надежда, что мою еще не озвученную версию избавления от нависшей над нашими шеями угрозы он уже рассматривал. И пока не отбросил за её безумием.

То, что капитан предложил платину – очень хорошо, хатты любят «твердую» валюту. Хотя любой, живи столько же, сколько и они[3], будет с подозрением относится к виртуальным валютам, не обеспеченным ничем кроме веры в их ценность. Чей курс вдобавок беспрерывно скачет как пресловутая стрелка осциллографа.

– Ты не желаешь принести ему в дар рабыню? – спросил, облизнувшись жирдяй.

– Нет, она очень дорога мне, – сказал Травер, – к тому же она очень строптивая женщина и плохо знает свое место. Я так и не смог воспитать ее как следует, – с напускным разочарованием, сказал он. Не обладай я Силой, я бы мог этого и не понять. – Но та платина, о которой я говорил – высшей пробы.

Я припомнил то, что мы сбросили тогда на пиратов не все контейнеры – попросту не успели. Хоть на что то сгодится.

– Есть ли что у кого добавить к сказанному? – толстяк обошел всех присутствующих. – Ты, – он подошел к пирату-викваю, поднявшему руку.

– Я готов дать в дар великому правителю свой корабль, если он будет справедлив, – сделал он последнюю ставку.

Травер, однако, промолчал, ему расклад был виднее.

Хатт был, несомненно, велик, - тонны две живого веса в нем точно было. В такой момент я жалел, что Джордано Бруно оказался прав[4].

И он сохранял полное спокойствие. Ему бы в покер играть.

Он молча жевал свою пищу, словно бы еще не заметив, что суд вообще начинался. Молчали и мы. Затем спустя минуту туша всколыхнулась.

– Ам Ма Буки. Буудепутарима. … – начал он мычать на своем хаттском. Низкий голос его заполнил всю залу, все почтительно притихли.

– Великий Робадда принял решение, – перевел на основной секретарь, театрально взмахнув рукой. Шоудаун наступил.

– Кодака и его команда получат честь принять участие в ежемесячных Играх. Где умрут в страшных мучениях, развлекая благословленный прекраснейшим правлением мудрого Робадды народ. Всё их имущество будет конфисковано в пользу владыки. Он с благодарностью примет дары капитана Травера Последнего. Часть этой суммы будет потрачена на компенсации пострадавшим.

Торговец Будури получит двадцать тысяч кредитов. Владыка говорит, что на ремонт в действительности нужно всего сорок тысяч. Будь его жадность ещё выше, Робадда велел бы посадить его на тупой кол за попытку обмануть его. В следующий раз, если Будури решит обмануть его, он прикажет снять с него кожу. От себя лично добавлю, что тебе лучше вообще не попадаться ему на глаза.

Зао Орант получит свои триста тысяч, как того и желал. А гражданин Фендо получит бесплатный абонемент на посещение Игр, где сможет увидеть, как пираты лишатся своих жалких жизней.

Капитан Травер Последний и его команда могут быть свободны. Само собой, вручив обещанные дары.

Благодарите хатта за справедливость! – громко окончив свою речь, секретарь стукнул посохом.

Все поклонились. Согнул спину и я, дабы не выяснять пятой точкой, чем же тупой кол отличается от острого.

Один из пиратов начал громко ругаться и кричать. Его оборвал оглушающий возглас хатта. Он мог орать ещё громче, настолько громко, что у меня заболели уши. Пират, услышав хатта и вовсе сбледнул с лица и расплакался, начав причитать над своей судьбой.

– На пару слов, – сказал мне секретарь.

– Что нужно?

– Мой господин хотел узнать, не намерен ли ты сменить нанимателя? Он считает, что твои таланты на его службе будут вознаграждены намного более щедро, чем работа на контрабандиста, – вот какой поворот!

– Спасибо, но меня это не интересует, – отказался я от этого сомнительного предложения.

– Жаль. Будури бы даже решил вопросы с ценой за твою голову, если бы ты согласился. Прощай наемник, – сказал мне секретарь.

Стража проводила нас обратно в тюрьму, где нам вернули все наши вещи. Причем Траверу пришлось дать взятку, чтобы нам вернули все оружие, которое у нас забрали при задержании. Оплату своего «справедливого» суда хатт принял хаттскими деньгами, которые мы так не успели обменять, причем обсчитав нас, весьма удачно для себя решив, что Травер предложил ему миллион по двенадцатеричной системе счисления, какую принято использовать на родине у твилеков. Причем хатта не волновало, что сам его вид использовал восьмеричный, а Травер говорил на общегалактическом, подразумевая десятеричную.

В общем, хатт забрал почти три миллиона. Пиздец. Но куда мы пойдем жаловаться – ему самому? Решение суда тут обжаловать не принято.

– А почему так разрыдался тот пират? Хатт назначил его любимой женой? – спросил я команду шепотом.

– Почти, – сказала Нейла. – Он сказал, что продаст того каким-то изуверам для публичной платной пытки. За дерзость. Его будут терзать почти месяц, отделяя от него постепенно различные части тела. Некоторые жизненные формы испытывают удовольствие, наблюдая за чужими мучениями.

– Не позавидуешь бедняге, – сказал я.

– Ты бы лучше беспокоился за свой кошелек, – сказал недовольно капитан – Все расходы мы раскидываем по положенным долям.

Он сам при этом нёс наибольшие расходы.

– Херово, – сказал Кейн.

– Всё равно не понимаю, как устроен этот «суд». Все сказали точно не достаточно для принятия решения.

– Не думаешь же ты, что хатту не предоставили полное досье на всех фигурантов дела, не были проведены все необходимые экспертизы, – улыбнулся Травер. – Оценили даже ущерб и рыночную стоимость той несчастной погибшей. Чтобы компенсировать отцу, если он запросил бы деньги. Хатты вообще всё измеряют в деньгах. Прибыли, убытки – никаких душевных там ран.

– Хатты уроды конечно, но похоже не тупые, – сказал Кейн.

– От этих ганков мне не по себе, – сказала Нейла.

– Ганков? – это слово мне было едва знакомо. Хотя я вспомнил пару строчек из учебника истории. Они истребили пару каких-то разумных видов, устроили кровавую войнушку, затем, вконец оборзев, покусились на Республику. Нетрудно догадаться – закончилось это для них плохо. Вот и служат хаттам с тех пор.

– Наемная стража. Никогда не видела их без доспехов. Они умелые наемники, убивают без промедления и жалости.

– А эти «скромные дары» обязательны? – спросил я у капитана.

– Вовсе нет. Но на принятие решения хаттом влияет так много, что лучше перестраховаться. Сильно зависит от их желания поддерживать порядок у себя. От их алчности. Или тот человек-мужчина, он ничего не предложил Робадде. Будь ситуация иной он мог бы продать их в рабство. А мой «подарок» как раз мог стать компенсацией при их казни за недополученную прибыль. Но хатты вообще редко кого казнят. Это не прибыльно. Устраивать гладиаторские игры выгоднее. Или продать извращенцам.

– Даже не знаю, что сказать о «справедливости» хаттов. Сейчас я не очень то и против нее, поскольку не мне сражаться на арене, – ответил я.

– Лучше радуйся, что ты был не в республиканском суде. Я серьезно. Там бы впаяли превышение самообороны, или убийство по неосторожности. И штрафом бы мы не отделались. Нас бы даже не просто посадили, в лагере психоаналитики ежедневно промывали бы тебе мозги. Пока не убедились бы, что ты типа «исправился». Слышал в подробностях, как это происходит, – с отвращением сказал Травер. – Это если бы нас поймали в каком-нибудь до усрачки цивилизованном мире.

– Что с наградой на головы? – спросил Кейн.

– Херово. Мы слишком долго делали деньги, потратили дня три на всякое дерьмо. Куан опять увеличил её, но обещал пока не менять недели три, хотя думаю, он потерпит и четыре, вроде бы дает нам время подумать. Предлагаю обсудить это, когда мы заберем Ивендо.

– У меня нет возражений.

– У кого-нибудь еще они есть? – задал риторический вопрос капитан.

***

Вот так потеряв на этом деле деньги, несмотря на огромную прибыль от переданного груза спайса, мы покинули хаттову во всех смыслах планету.

Звёздная дорога вела нас на большой перекресток – Кореллию. Еще один ход конем по звёздной доске. Нам надо было забрать Ивендо. Его наконец-то выписали из наркологической клиники, где боролись с его пагубным пристрастием. Надеюсь, победили. Но, судя по тому, как долго он там находился, пристрастие сдаваться не желало. На этот раз мы даже не заметали следы во время прыжка, а считал его я – Травер торопился, но все это прошло в атмосфере полной секретности – Кейн так и не узнал, что я рассчитывал не только этот прыжок но и прыжок до Нимбана.

Если смотреть на географию Галактики с точки зрения навигатора, - то это большое дерево, в основании которого находятся миры «Ядра». Причем в Ядро записаны не те миры, что расположены ближе к центру галактики, а те, до которых проще добраться из Корусканта. Половина их в действительности геометрически ближе к центру, чем к окраинам рукавов галактики, но вторая половина вообще может быть геометрически хоть на задворках галактики. Если посмотреть на это трехмерное (в действительности шестимерное) «дерево» то приличная часть его периферийных миров связанна множеством относительно удобных хорд. Относительно ужасного состояния гиперпространственных путей в этом регионе. Это внешнее кольцо. Находясь в его пределах проще добраться до множества иных миров на нём-же, чем совершать прыжок в «ядро» к столице. Есть и иные компактно объединенные регионы, но нет ни одного даже близкого по числу звёзд к масштабности внешнего кольца.

Из-за этого инстинктивно непонятного устройства границы секторов и регионов весьма сложное понятие. Далеко не всякий политик полноценно понимает, как в действительности выглядят границы его владений. Шесть измерений – это очень много даже для самого изощренного разума самого матерого словоблуда, пусть и существуют карты, перестроенные с точки зрения удобства понимания этой картины. Иногда это устройство кажется мне подобным нейронной структуре мозга пронизанной синапсами, соединяющими миллиарды нейронов. А мы сами одиночным сигналом – носящимся по этой сети. И в масштабах галактики таким же значимым.

Головизор поймал несколько голоканалов ближе к Ядру, что позволило вспомнить, когда же должен заканчиваться «день» и начинаться «ночь» – мы, наконец, посмотрели на часы. Но мой нарушенный циркадный ритм уже не позволял считать прошедшее время в сутках, днях и ночах. Естественный биоритм человека не двадцать четыре часа, а чуть более или менее. Регулярный циклы смены освещения настраивают его на стандартные сутки, но стоит пожить на корабле контрабандиста, где свет или тьма – твое личное предпочтение, как все возвращается на круги своя.

Ивендо мог бы добраться до любого из ближайших к Нимбану миров, или даже на него самого, или что разумнее встретиться с нами на середине разделяющего нас пути. Но капитан «сжег» центнер тибана и гонял через всю Галактику двухсоттонный корабль, чтобы подобрать одного человека. По-королевски. В другое время капитан может и вспомнил бы такие слова, как «амортизация», «потери от простоя коммерческого судна» и им подобные, уверен, ему они известны. Но мы торопились. Вдобавок Ивендо не мог просто взять и сесть на первый попавшийся корабль – это было небезопасно.

Хватило ума не садиться на поверхность планеты, а состыковаться с одной из орбитальных платформ. Гравитационный проектор станции подтянул судно с миллиметровой точностью. Мы даже не выходили из корабля, запустив пилота через стыковочный шлюз.

Ивендо вошел, оглядываясь по сторонам. За ним, как привязавшаяся собачонка левитировал его багаж – такой же старый, как и он сам, контейнер. Рундук. Штанина не скрывала то, что ниже колена вместо ноги был скелетообразный протез. Протез руки также не блистал красотой. Всё такое же вечно кислое выражение лица. Не многое в нём переменилось.

Он, даже не обратив на нас внимания, сразу же начал осматривать внутренности корабля.

– Да уж-ж-ж, – взгляд его шарил по стенкам корабля, руки ощупывали кабели и трубы, не прикрытые фальшьпанелями. Тут же вспомнил, кто их снял – это в духе Ивендо. Затем взгляд его наткнулся на заваренную балку крана под потолком

– А я так и думал! – воскликнул он. – Вы таки нашли по дороге ту розетку, в которую непременно нужно сунуть пальцы.

Лицо его приобрело чуть более здоровый оттенок, но выражение вечного недовольства не покинуло его. А надтреснутый голос ни с чем нельзя было перепутать. Всё тот же Ивендо.

– Добро пожаловать на борт, – указал ладонью путь Травер. А он очень ценил этого противного старикана.

– Без тебя было грустно, – приветливо улыбнулась Нейла.

– Угу, – скривился он.

– А я задолбался. В команде сильно не хватало механика. И пилота, – сказал я.

– Глас рассудка? – предположил он голосом в нос.

– Этот старикан наш столь ценный пилот? – спросил Кейн. Его Ивендо тоже изучал долго и внимательно.

– А это, несомненно, пехота. У тебя это прям на лице написано. Звание, номер части? – сказал лейтенант раздражающим командным тоном.

– Флотский? – с презрением сказал Кейн. – Тут тебе не палуба для построений. Или как вы её там называете.

Боги! А я так надеялся, что это не случится. Похоже, людские предубеждения вещают громче любого гласа рассудка. На борту корабля флотские чины стоят на шаг выше им равнозначных из десантного наряда, но начать с подобного напоминания знакомство! Ивендо точно не спешит обзавестись новым другом. Десант, армейцы или «сапоги» экипажем военного звездолета рассматриваются, как вечно досаждающий и совершенно бесполезный живой груз, о котором вспоминают только тогда, когда их нужно отправить в какую-нибудь мясорубку на поверхности. Когда что-то прикрыто локальными щитами и огневой мощи флота недостаточно, чтобы пробить их. Штурмовать планеты, прикрытые планетарными щитами, правда, еще никому не приходилось - ими дай боги были прикрыты несколько десятков планет в Галактике[5].

Нужны люди с оружием непосредственно в руках и тогда, когда нужно взять чужой корабль на абордаж. То есть почти никогда – на войне, но частенько в мирное время, при досмотрах и арестах. Абордаж в большинстве случаев невозможен, а когда возможен – как правило, не нужен.

Во-первых, на любом боевом звездолете хватает турелей, чья огневая мощь, превосходит всё то, что способны унести с собой бойцы. Поскольку питаются они от сети корабля, а не от переносных энергоячеек – десанту никогда не соперничать с огромной энергетической установкой корабля.

Во-вторых, попасть на целый корабль противника задача далеко нетривиальная – если ты не ракета, разумеется. Или джедай, которому помогают Сила и станции РЭП огромного числа кораблей.

К тому же, если можно сделать, то корабль находится в плачевном состоянии и куда проще отправить вместо десанта пару протонных боеголовок – это и дешевле и надежнее.

В-третьих, абордажная команда в действительности способна захватить корабль только с позволения его собственного капитана, который всегда может вывести реакторы в нестабильное состоянии или уйти в нерасчетный гиперпрыжок. И если его команда «коробки» оплавившейся снаружи до состояния шлака погибла раньше самой «коробки» – корабля, то он может заняться самоликвидацией и по дистанционному сигналу, если он составная часть эскадры или бригады. Такое тоже случается.

Корабль, после боя доставшийся врагу – яркий пример бесчестия его старшего офицерского состава.

Исходя из всего этого десант, находящийся на корабле противника – либо самоубийцы, либо высококлассные профессионалы, бросившие вызов печальной статистике, или их отправили захватить на нём что-то действительно ценное. Впрочем, они всё равно остаются самоубийцами при любом раскладе. Как и все мы.

Наземные операции тоже случаются не намного чаще – разве что надо занять территорию, уже по факту завоеванную сражением в космосе рядом с планетой. Чтобы местные не дергались, абстрактный флот на орбите – это одно, а парни на танках, марширующие по вашим улицам – другое. Так поступила торговая федерация в первом эпизоде киносаги. Хотя и высадку не самых впечатляющих дроидов из грузовых судов, осуществляющих блокаду, счесть за полноценную военную операцию сложно.

Несмотря на свою численность на войне «пехота» решает те же задачи, что и ассенизаторы в многолюдном городе. Без них жизнь в нём невозможна, но без особой нужды о них стараются не вспоминать. Они как охранный отдел в крупной коммерческой фирме – необходимы, но основные-то дела ведут не они. При всем при этом они единственные, кто встречается лицом к лицу с противником.

Но в действительности они выполняют задачу карателей и внутренних войск на оккупированных территориях. Может быть, массовое строительство планетарных щитов и даст для них более благородные и сложные цели, но пока это так.

Обобщая, десант в девяти случаях из десяти – действительно шумный и бесполезный груз на корабле. Доля денежных затрат на его оснащение и снабжение в сравнении расходов на капитальные корабли измеряется парой процентов от военного бюджета. «Десант» звучит круто, но только звучит – отправляют их только на те задачи, которые не решить простым нахождением флота на чужой орбите. В войне на уничтожение десант, например, вообще не нужен.

Зачистка, приведение к покорности. Предупреждение восстаний. Неудивительно, что «белая кость» – флотские относятся к десанту с таким пренебрежением. Вдобавок подготовка пилотов, всех прочих офицеров и специалистов обходится дороже, чем пехотинцев – привлечь такие кадры сложнее. Их меньше и как лица, размещенные на корабле постоянно, в отличие от пехоты они проживают в лучших условиях. И так до бесконечности. Несмотря на все усилия по установлению взаимопонимания между этими двумя родами войск их взаимная неприязнь, кажется, будет вечной. Но для меня было загадкой, почему именно Ивендо начал первым.

– Ты находишься внутри вооруженного корабля, способного к гиперпространственному переходу. Я второй пилот, а ты десантный наряд, – повторно наехал на него лейтенант. – Даже, если он состоит из одного тебя, то я старше по званию. Звание, номер части?

– Вы тут еще на гауптвахту отправьте друг друга, – поспешил вмешаться Травер. – У нас нет десантного наряда. И устава тоже никакого нет, поскольку мы возим контрабанду, а не ходим в боевые походы. И тут один начальник – это я. А остальные просто члены команды. Уяснили?

– Я штурман, – сказал я с улыбкой.

– А я контр-адмирал, – прогундосил Ивендо. – Что раздробило эту рельсу? – он указал пальцем на уродливый сварной шов. Моя работа.

– Пираты из турболазера. Долгая история. Ты лучше проходи, располагайся. Выпей кафа, отдышись, – ответил капитан.

– Отдышался за прошедшее время. Мне правое легкое поменяли на имплант. До сих пор шпангоуты ноют, но скрипит потихоньку.

– Пройдем в кают-кампанию. Поговорим, – предложил капитан.

Ивендо, бросил странный взгляд на свой рундучок, но всё же он внял предложению капитана. Затем он, рассевшись в кают-компании и сложив ногу на ногу, внимательно выслушал наш рассказ, лишь изредка задавая вопросы. Свою шпагу он отстегнул – положив рядом с собой. Длинная, тяжелая и явно ему неудобная, для старика она была также важна, как и его затасканный китель – на котором не было ни единой не боевой награды. Потому что их по решению суда стараются не отбирать. Впрочем, если он предпочитает молчать, то это его дело.

– Я пропустил всё веселье? – разочарованно протянул Ивендо, когда мы закончили. Черт! Он говорил искренне.

– Ты и вправду так думаешь? – спросил его Кейн настороженно.

– Конечно. Худшая вещь в жизни это не опасность, а скука.

– Ты сумасшедший старик! Вот ты кто, – сказал Кейн. – Травер, где ты эту команду психопатов подобрал!?

Тот лишь пожал плечами.

– Замечу, что и твое здесь членство также не случайно, – спокойно ответил я. – Не все разделяют твои кулинарные пристрастия.

– Это было один раз. На вашем фоне я абсолютно нормален. Я охуенно нормален на вашем фоне! – громко сказал десантник.

– Да-да, конечно нормален. Все в этом уверены, – злорадно сказал лейтенант.

– Хватит лечить меня, старик! Думаешь, что умнее меня? – сказал Кейн.

– Нет, я так не думаю, – строго ответил тот. – Для начала я против тебя почти ничего не имею, всего лишь хотел выяснить, насколько на борту корабля ещё уважаются правила субординации – их ведь не просто так придумали. Теперь я это знаю, знаю и что мне от тебя ожидать. Но, несмотря на весь твой гонор – в то время, когда я буду находиться за штурвалом, меня на корабле будут слушаться все. Даже Травер не будет встревать лишний раз. Ты меня понял?

– Это так, – подтвердил капитан.

– Ты меня понял? – повторил Ивендо.

– Я под такой херней не подписывался, старикан.

– Юноша я не требую уважения к старости, – сказал, улыбнувшись, лейтенант. – Это хуйня – любой идиот может дожить до моего возраста. Для этого не надо прикладывать никаких усилий – это происходит само собой. И ты, если тебе повезет… хотя хрен его знает, будет ли это везением, станешь таким же старым пердуном, как и я. Но это вряд ли сделает тебя сильно умнее и мудрее. Но то, что конкретно я еще жив, связано только с тем, что я действительно хорошо выполнял свою работу на протяжении всей своей жизни.

Зубы у лейтенанта были тоже искусственные – опять металлы и керамика. Я скользнул Силой по его организму, с прошлой с ним встречи я стал разборчивее, научился видеть яснее. И почка – одна их двух… второй вообще не было. Боги, сколько же в нем пластика и металлокерамики!

– За наши головы назначили награду, кто, что может предложить? – сказал Травер тоном, каким возвещают приезд сборщика податей или руководителя страны в провинциальный город.

– Уже пять миллионов на всех. Я смотрел вчера. Кого ты задел Травер? Наступил хатту на хвост, зарезал сенатора? Или продал в рабство его дочку? Неужто один Куан внёс такие бабки?

– А было куда как меньше, – подсчитал я.

– Итак, я обрисую ситуацию, – сказал, встав и начав нервно вышагивать Травер. – У нас сейчас денег ровно столько, чтобы добавив ожидаемую от продажи «Счастливой шлюхи» прибыль мы смогли расплатиться. Мы потеряем все деньги, а я лишусь корабля. Меня это не устраивает по двум причинам – затраты на решение общих проблем неравнозначны. Корабль мой, а не ваш. Во вторых – это действительно мой корабль.

Но даже, если я решусь на подобное – для этого надо найти хорошего покупателя и на это уйдут все оставшиеся у нас девять дней. Если мы, хотя какие мы – в первую очередь я, решим расплатиться то это единственный вариант. Поскольку разницу за десять дней мы не заработаем. Слишком долго, гиперпривод у нас достаточно изношенный. Никак.

– Ты предлагаешь сдаться? Просто отдать деньги? – спросил Кейн. – И мои тоже? Да?

– Я назвал пока только первый вариант, – ответил Травер. – К нему мы можем вернуться, только если нас не устроят другие.

– Можно просто послать Куана Сенда на хер, – предложил Кейн.

– Это я тоже рассматривал, но даже не собирался предлагать, – сказал кэп. – Это глупо – он попросту подымет награду за головы еще немного, и увеличит пеню, которую хочет от нас за нанесенный ущерб. Не столь важно, кто сдастся первым – ценники, прилепленные к нашим лбам, никуда не денутся. Я обсуждаю это, поскольку деньги, которые мы заработали – они не только мои, они принадлежат нам всем сообразно нашим долям.

Зря он это сказал – подумалось мне.

– То есть, если я свалю, то я херов миллионер? – усмехнулся Кейн. – Подумать только.

– Если ты свалишь – ты в первую очередь мишень с ценником, – сказал Ивендо. – Конечно, можешь смотаться в какую-нибудь дыру за пределами цивилизации, самое дикое место в галактике. Но не думай, что там ты сможешь находиться в безопасности. Охотники за головами не просто так рыщут по глухим местам в поисках тех, кто скрывается от закона… или просто скрывается.

– Но ведь деньги требуют с Травера? – продолжил десантник. – Куану же насрать на меня. Как только он получит своё – он снимет награды со всех, зачем мне попусту тратить деньги?

– Ты опять забыл, что я не только честный торговец, но и ожидаю подобной честности от всех прочих, – оскалился капитан, вздернув брови. – Память отшибло? Мы все должны ему. И если я заплачу за то, что бы спасти твою шкуру из своих денег, то ты будешь должен мне, и я клянусь честью – найду способ вытрясти из тебя эти деньги.

– Ты не оставляешь мне выбора? – ощетинился Кейн.

– Выбор всегда есть, – многозначно ответил Ивендо. – Всегда можно выйти из игры.

– Может, обсудим другие предложения? – предложил я. Выйти из игры мы, действительно, всегда успеем.

– Замочить Куана, – предложил Кейн. – У него толковая, прошаренная охрана, но её не так много, как кажется. Помните, вы рассказывали, как сели тогда в космопорте? Вас же никто даже не встречал! Вообще. Они расслаблены и не ожидают никакого нападения, не боятся и пиратов. Слишком сильно верят в свои щиты и турболазерные башни. А ведь у вас тогда мог быть полный корабль бойцов, вы тогда могли бы выскочить, устроить ганкскую резню в миниатюре. Но вам попросту дали сесть на пустующем поле, не интересуясь содержимым корабля. Это о чём-то да говорит.

– Толку то с того, что мы его убьём? – спросил капитан. – Кто тогда снимет с наших голов награду, а? Конечно, награда больше не увеличится, но этого мало, чтобы так сильно рисковать ради этого. Нас мало, а мы далеко не профессиональные убийцы. Я не солдат, Нейла и Олег тоже.

– Куан очень дорожит своей жизнью. Можем взять его живым, во всяком случае, достаточно целым, а потом он запоет в моих руках, – всё равно настаивал Кейн.

– Нейла, а что ты скажешь? – спросил я «жену» Травера.

– Тебе и вправду интересно мое мнение? – удивилась она. – Вы можете спорить сколько угодно, но как решит Травер, так в действительности и будет. Не хочу тратить время на глупости.

– Ивендо? – обратился я к пилоту.

– Меня устроит любой вариант, если я при нём буду пилотом на этом корабле. А для этого «Шлюха» как минимум не должна быть продана.

– А если его все-таки решат продать?

– Я прихвачу свой рундучок, отправлюсь на какой-нибудь тихий мир-курорт, потрачу оставшиеся деньги на развлечения, а затем, когда они мне надоедят, а случится это быстро… или же у меня откажет очередной орган, я сам закончу свои дела.

– Пиздец, – не сдержался я. – Но почему?

– Жить на пенсию или побираться я не буду, это не по мне. Можно заняться неинтересной мне работой, она будет давать мне достаточно денег, чтобы продолжать свою жизнь, поддерживать моё изрядно изношенное тело в исправности. А всё ради того, чтобы заниматься неинтересной работой дальше. Но я не намерен принимать участия в подобной нелепице.

– Справедливо, – кивнул я. – У меня есть план.

– Нечто безумное? – спросил Кейн.

– Абсолютно безумное. Нужно сделать так, чтобы Куан сам с превеликой радостью сел на первый попавшийся корабль, который будет в пределах парсека от Апатроса, даже не интересуясь его внешним видом, названием или происхождением. И вообще ничем не интересуясь.

– Я тоже думал об этом, если правильно понял твой замысел – сказал Травер. – Но нас засекут на подлете, как только мы выйдем из гипера.

– А вот и нет, – довольно сказал я. – Я как навигатор запомнил внешний вид башни освещения гиперпространственной обстановки. Вернее сенсоры на ней – они всегда располагаются снаружи – так помех меньше.

– Продолжай…

– Как оказалось, гипердатчиков таких габаритов в производстве всего пара сотен, а прайсы доступны для изучения. И я нашел спецификацию на те, что установлены на Апатросе. Дорогая штука – вряд ли у них есть еще одна такая башня.

– И?

– Такие датчики несовершенны, у них есть слепая зона. Строго за этой башней, в гравитационной тени планеты наш выход не зафиксируют.

– Выход на низкой орбите? – заинтересовался Ивендо. Ты же понимаешь – тут или-или. Или мы выходим на заданной высоте, но с хер знает какой скоростью. Вероятнее всего, настолько высокой, что не сможем изменить курс и неизбежно разобьёмся о поверхность Апатроса.

Или же будем выходить на малой безопасной скорости. Но тогда прыжок будет настолько неточен, что можно вывалиться в Беш в нескольких астрономических единицах от Апатроса. Вероятнее всего ближе – но даже разбег в сотни километров от точки математического ожидания будет только в малом кусочке нормального распределения. Ты должен понимать меня. Доли процента в лучшем случае. Я сам не навигатор, только умею немного навикомпом пользоваться, но это, по-моему, именно так.

– А по-человечьи можно? – спросил Кейн, силясь понять сказанное лейтенантом.

– Он и сказал всё «по-человечьи», – ответил я ему, хотел было сказать, что ему надо перевести на обезьяний, но сдержался. – Проще говоря, шанс совершить такой гиперпрыжок, даже из соседней системы – один на миллион.

– Тогда и говорить не о чем! – сказал Кейн. – Что за план такой дурацкий?

– Дело в том, что я уже совершал успешно прыжки с куда меньшей вероятностью удачного исхода. Или выходя настолько близко от намеченной точки выхода, что это укладывалось в миллиардную.

– Ты рисковал нашими жизнями?! – начал тяжело дышать Кейн, крылья его носа начали раздуваться – ещё чуть-чуть и он опять бросится на меня.

– Ничуть, – вступился за меня Ивендо. – Остынь, Кейн. Как, по-твоему, джедаи отбивают с помощью своих световых мечей плазму? Это талант того же рода. И это значит, мы можем выйти из гипера незамеченными. Это уже сильно развязывает нам руки.

– Что еще? – спросил Травер. Кажется, мне удалось вселить в него надежду.

– Когда я был в том поселении, я брал твой спидер, ту развалюху, помнишь?

– Вывозил мусор на помойку, – припомнил Травер.

– На КПП почти никакого контроля. Только по транспондеру транспорта. Записали в базу, пропустили в автоматическом режиме на обратном пути. Дорога же до шахты длинная, разбитая, вся в холмах и низинах.

– Любой спидер можно перехватить без проблем, – согласился Кейн. – И что, мы проберемся в поселение, умыкнем Куана, вывезем «загород» и сделаем ноги? Интересный план, надо его обмозговать.

– Нет, это слишком рискованно – его охраняют, а нас слишком мало, кроме того я чую, что это провальная затея, – отмел я такое предложение. – Надо сделать так, чтобы он сам, добровольно сел на наш корабль.

– Такого никогда не произойдет, – сказал уверенно Кейн.

– Да как же вы не видите! – воскликнул я. – Там в этой шахте трудится целая армия отборных головорезов и всё, что нам нужно сделать – организовать бунт. Дать им достаточно оружия, при определенной критической массе вооруженных бунтовщиков они завладеют оружием охраны, и бунт уже будет нельзя подавить – он станет самоподдерживающимся. Ведь охранников не так уж и много.

– Каторжники носят ошейники с взрывчаткой. Бунт невозможен, – буркнул Кейн.

– В шахте их не носят, – сказал я.

– А толку-то? – только выйдешь, как на тебя его вновь цепляют. – Любая агрессия и БАХ! Тебе голову нахер отрывает.

– А откуда поступает сигнал? Я видел такие ошейники в продаже. Тоже запомнил, как они выглядят. И тоже нашел на них спецификацию. Популярная хреновина на внешнем кольце, надежная, но надежность её заключается в простоте. Обычный приемник, запрограммированный реагировать на уникальный сигнал, детонатор – и всё это не извлекаемо, разумеется. Вдобавок оптическая линия контролирует тот факт, что он застегнут.

– У любого охранника есть пульт. Он наводит его на тебя, нажимает кнопку, и через пол секунды твоя голова отделятся от тела, – объяснил Кейн.

– Но сигнал то идет не от пульта. Иначе бы у каждого охранника был список таких ключей. Тут следует учесть очень важный факт. Рабы это дорогая собственность. Конкуренты по бизнесу – вот основная угроза Куана, а не пираты. Также как и всех, кто ведет бизнес на внешнем кольце. Если бы в каждом пульте была возможность управлять такими чипами непосредственно с него, то это сделало бы систему слишком уязвимой к взлому. Любой мог бы похитить управляющие коды.

Поэтому в том пульте, о котором ты говорил, только камера, и сканер, определяющий номер заключенного и что-то вроде обычного СВЧ радиопередатчика, – сказал я. – Фото отправляется на сервер, сверяется с базой данных, вырабатывается сигнал и отправляется на ошейник. Сигнал очень мощный, иначе бы любая глушилка взломала бы такой ошейник. Сигнал идет со специального передатчика. И передатчик и сервер защищены от взлома, поэтому вся власть над этими устройствами сосредоточенна в одном месте. Максимум дублирована, но не более.

– Разве нельзя сделать так, чтобы пульт можно было заблокировало дистанционно?

– Можно. Но всегда можно защититься от передаваемого сигнала. РЭБ, контейнер выстланный нейраниумом.

– Я всегда думал, что эти ошейники все время в приеме сигнала – стоит только его потерять и всё – взрыв. – сказал Кейн.

– Опять же, вспомни о конкурентах. Стоит, кому-то включить глушилку и всё – он разом потеряет всю свою собственность. Слишком рискованно. Поэтому в конструкции этих ошейников всё продумано в первую очередь так, чтобы с помощью этой системы нельзя было взорвать всех рабов разом. Единственный способ её защитить – завязать всё на криптоключи так, что всё проходило через физически охраняемый сервер. Но эта надежная защита сама создает уязвимое место, но так уж вообще устроен наш мир.

– Ты всё продумал? – спросил меня Травер.

– Не всё, у меня только наметки плана, нужно много уточняющей информации, чтобы он выглядел надежно.

– Может, ты знаешь, как взломать этот сервер?

– Конечно, знаю, – кивнул я. – Но для этого понадобится немало взрывчатки.

– Это самоубийство, – яро сказала Нейла. Ее лекку изогнулись, явно показывая, насколько она разозлена.

– А я уверен, что нет, – сказал я.

– Просто уверен, или это имеет под собой иное основание, на которое из нас всех опираться можешь только ты? – спросил меня Ивендо.

– Иное. И это «основание» тоже упрямо подсказывает мне, что это единственно верный путь.

– Тогда мы обязаны следовать таким подсказкам, – согласился лейтенант. Он очень серьезно относился ко всему, что связано с Силой. Но, учитывая факты его биографии, у него были на то причины.

После чего мы жарко проспорили еще часа три – я вынужден был отстаивать каждое звено моего плана. Но, в конце концов, его хотя и признали сумасшествием, но как это ни странно вполне осуществимым. Ивендо назвал план любопытным и счёл, что его исполнение будет для него интересным опытом. И кто из нас более безумен?

– Эту идею… надо хорошо обмозговать еще раз, – сказал в заключение Травер. – И я думаю, что если это действительно невозможно, мы всегда можем от неё отказаться. Но всё так непрочно – импровизация только тогда выглядит красивой для окружающих, когда ты в действительности к ней готовился. Нам нужна кое-какая подготовка.

Поэтому, после того, как корабль отстыковался, мы прыгнули в ботанский сектор. Там продавался один из важнейших товаров в галактике – информация. У этого вида идея частных сыскных агентств развилась несколько дальше, чем у людей. Если одни цивилизации вроде зелтроннской строились вокруг секса и иного гедонизма, то Ботанская – вокруг интриг и шпионажа.

У них были компании, предоставлявшие информативные услуги – частные разведывательные службы. Со своими информаторами, явками и паролями. В том числе резиденты в крупных компаниях и правительстве. Возможно в Сенате. Может и в Ордене джедаев, чем чёрт не шутит.

Ивендо, расположившись на корабле, первым делом схватил меня за шкирку долго и методично изучал все то, что произошло с кораблем в его отсутствие. Он не был сильно разочарован, во всяком случае, не сильнее чем обычно.

– Ты больше не куришь? – удивился я тому, что он не тянулся за сигаретой при первом удобном поводе.

Мы сидели в машинном отделении – рядом с верстаком.

– Меня закодировали, – с досадой сказал Ивендо. – Очистили организм и переделали всю биохимию. Врачи не только лишили меня физической и психологической зависимости, более того они сделали так, что мой организм пропускает эту гадость, как что-то несущественное.

– Ты не очень-то доволен этим, – сказал я судя по его тону.

– Я их этого не просил делать. Меня устраивала моя тяга к куреву.

– Но это убивало тебя, – возразил я.

– Меня убивали заболевания легких. И не только они. Теперь это частично решили, причем за мой собственный счёт. А курево несущественно. Но, видите ли, наркомания делает меня неполноценным и лишает правовой дееспособности!

– Не буду скрывать, за прошедшее время мои способности к использованию Силы увеличились, – сказал я. – Раньше я ощущал живых людей, потом начал замечать дроидов. Затем любые камеры и датчики объема. Следующим стало оружие. Теперь я чувствую в Силе любой наркотик. И твой контейнер полон ими доверху.

– Там не только колеса. Сильнодействующие ноотропы – чтобы меня не беспокоило старческое слабоумие и последствия микроинсульта после взрывной декомпрессии. Лекарства для тела – и для души. Таблетки, чтобы можно было засыпать, не вспоминая крики заживо сгорающих людей. Таблетки, которые защищают печень от продуктов распада всех этих препаратов. У меня ведь самая настоящая живая печень – хотя и в ней и есть выращенные в инкубаторе куски, но я все же родился вместе с ней, и я потому дорожу ей. Настоящая печень для меня – предмет моей гордости. Ещё будут вопросы? – он уставился на меня.

– Это так необходимо?

– Есть иной вариант. Совершать интересные путешествия, участвовать в самых невероятных начинаниях, какие только можно представить.

– Мы в таком и так участвуем, – заметил я.

– Это не навсегда. Жизнь это конечно путешествие, но пункт его назначения не изменится от того, как его проведешь. А эти долгие перелеты убивают меня, – проворчал Ивендо. – Мне надо расслабиться.

Ивендо открыл свой контейнер, вытащил несколько баночек с таблетками. Вчитался в подписанные бирки. Затем вытряхнул на ладонь капсулу ярко синего цвета.

– Что ты собираешься сделать? – настороженно спросил я.

Он меня пугал – я не понимал, зачем ему это надо. Его же закодировали, избавили от зависимости!

– Закинуться, – недоуменно посмотрев на меня, ответил Ивендо. – Вот эти ярко окрашенные таблетки – наркотик. Эти, – он указал на какие-то вполне официальные и промаркированные препараты, – гепатопротектор. Вот это – в случае чего защитит меня от передозировки, думаю тебе надо запомнить, как они выглядят. Я всё предусмотрел. Запасы достаточные, чтобы долго еще не искать, где бы их еще купить.

– Но… зачем?

– Самый глупый вопрос, который задают люди… – проворчал Ивендо. – «Что» зачем?

– Зачем принимать наркотики? Если тебя, как ты говоришь, избавили от зависимости во всех смыслах слова, и физически и психологически.

– А зачем их, по-твоему, принимают? – рисуясь, переспросил Ивендо.

– Действительно, зачем? – переспросил я.

– Чтобы забыться, поймать кайф, в конце концов. Они дают возможность почувствовать себя хорошо, – усмехнулся старик.

– Но ты же знаешь, что ни к чему хорошему это не приведет, – я чувствовал себя совершенно беспомощным.

Ивендо мерзко засмеялся. Смеялся он не над чем-то, а над кем-то. Надо мной. Стало обидно.

– Хочешь спросить меня, что же тут такого смешного? – серьезно задал вопрос старик.

Я кивнул.

– Обычно такие разговоры ведут большие дяденьки и тётеньки со своими нерадивыми потомками, успешно и вполне предсказуемо разрушившими все надежды своих родителей на то, что они последуют тем путём, который те считают единственно верным. Те самые дяденьки и тетеньки, которые исключительно по своему собственному мнению добились в жизни чего-то… С подростками, которые ни во что не ставят мнение своих предков и не считают их достижения таковыми.

– Но почему бы и нет? – переспросил я. – Почему я не могу задать тебе такого вопроса?

– Миллиарды, триллионы людей смотрят на друг друга, указывают пальцами и, надсмехаясь, говорят: «вот он, идиот занимается полной херней». А те в ответ крутят у виска смотря на осуждающих и никак в толк не возьмут, что же и на хера они сами делают. И так будет продолжаться вечно. И знаешь почему?

– Догадываюсь. Разное мировоззрение.

– Разное мировоззрение... Слова-то красивые… херня это, – злорадно сказал Ивендо. – Я скажу тебе, в чём дело настолько точно насколько это вообще можно.

Все делают только то, что им нравится. Это единственная истина в жизни. Но у каждого свои ценности – кто-то ценит спортивные аэрокары и скорость, кто-то собирает коллекции самых странных штуковин по всей Галактике. А кто-то проводит годы, обнявшись с бутылкой дешевого алкоголя, уставившись в гипнотизирующую голограмму головизора. Год за годом своего бессмысленного существования. Кто-то строит карьеру, кто-то начинает войны. Некоторые захватывают Галактику. Люди просто делают то, что им нравится.

Но их это не устраивает, нет, им нужно больше! Людям всегда мало того, что у них есть! Они хотят, чтобы их достижения оценили. Похвалили. Погладили по головке. Или дали блестящую медальку. И вот тогда они восходят на вершину блаженства. Неважно чего они добились – миллиарда лайков, убили миллиарды человек или собрали самый быстрый гоночный под на районе. Может быть доказали математическую теорему. Или они способны выпить больше всех лума и не упасть без чувств и тоже гордятся этим – даже тогда найдутся те, кто оценит такое сомнительное достижение.

– Теорема это важно, – вставил я.

– Только тому, кто ее доказал и кучке таких же фриков, – хмыкнул помощник капитана. – Все эти занятия одинаково бессмысленны. Нет никаких «полезных» или «вредных» занятий. Нет никакого смысла в том, чтобы копить богатства в жизни – ведь их не утащишь с собой в загробный мрак. Но и все знания, интеллектуальные и духовные «достижения» также исчезнут в тот миг, когда ты умрешь. Это добавить обычно забывают.

– Ничто не имеет смысла, – кивнул я. – Я знаю это. Смерть лишает смысла любую деятельность, оставляя только призраки надежд и иллюзии.

– Ты действительно понимаешь это? – недоверчиво переспросил Ивендо. – Ты слишком молод, чтобы задумываться о смерти. Еще рано, она так далеко... Кажется, так далеко…

– Я думал о ней намного чаще, чем ты можешь себе представить, – мрачно сказал я.

– В твоем возрасте это нездоровое занятие. Что толку с этого? Только станешь несчастлив, испортишь пищеварение. Когда мне было столько же что и тебе, меня занимали только девчонки, а также общение с друзьями – я тогда был курсантом военной академии.

– Никогда не поздно задуматься о смерти. И никогда не рано, – возразил я.

– Может… – Ивендо о чём-то вспомнил, – Веселые были тогда денечки… Беззаботные. Теперь я понимаю, насколько неважно было то, что я ничего в жизни не понимал и почти ничего не знал. Витал в мечтах, был счастлив. Хорошо было, – Он, ностальгируя, улыбнулся. – Люди зачем-то стремятся к знаниям. Зачем? Они получают чёткие ответы вовсе не на то, что им можно, а на то, что им нельзя. Знания не открывают пути, а обрубают их. И потому делают людей несчастными.

Неважно было и то, что я ни о чём не думал и ничего не знал. Но я был счастлив… Это истина, которая проистекает из первой. Единственный критерий оценки любой деятельности, любого состояния – хорошо ли тебе. Остальное не важно.

Но тогда, когда ты это начинаешь понимать, способность беззаботно верить, не задумываясь ни о чём и безнаказанно испытывать восторг, беспечно наслаждаться жизнью, исчезает. Минуту назад ты был уверен, что интересно, что это действительно важно. Что жизнь, кажется, бесконечна, весь мир открыт перед тобой… Но потом ты осознаешь, что всё это лишено смысла и вот – за что бы судорожно ни хватался, никак не можешь вновь ощутить то, что раньше. Уже никогда ты не будешь счастлив так, как раньше. Знания – горький яд, а не лекарство.

– Но наркотики… - попытался возразить я.

– И тут мы плавно приходим к главному, – продолжил старик. – Весь мир делит прочих на глупых и умных, быдло и интеллектуалов, фриков и «настоящих мужиков» только потому, что эти бессмысленные ценности для всех различны. Все высокомерно ставят свои ценности выше других. Всем насрать на чужие ценности.

Тебя раздражает вовсе не то, что мои интересы не подпадают под твои критерии, а то, что для меня ничего не значат твои собственные. Я не разделяю их с тобой. Вот ты и бесишься. В действительности всё именно так.

Как и родители, что критикуют своих детей не потому что те выбрали себе непонятные и странные, неправильные с их точки зрения цели. Их не устраивает то, что их дети не видят их собственные достижения. Не ценят их. Они полжизни отдали, достигая только им видимых вершин, а дети не хвалят их за это, не восхищаются ими. Для их детей это и не достижения вовсе! Никто не может смириться со счастьем чужого человека. Ведь он достиг его так, как не можешь достичь ты сам. Все люди – эгоистичные ублюдки.

– Ты хочешь сказать, что я только потому против того чтобы ты принимал наркотики, что для меня самого это занятие бессмысленное? И я испытываю обиду от этого? – спросил я лейтенанта.

– Это очевидно. Но сильнее тебя задевает не то, что другой занимается своими делами как ему угодно. Он это делает вне твоей системы ценностей и потому ставит её саму под сомнение.

– Пожалуй ты прав, – поразмыслив, ответил я. – Но тогда любые занятия бессмысленны, ты только подтверждаешь эту мысль. Я надеялся, что кто-то сможет опровергнуть эту идею. Жаль.

– Печально так рано узнать, что все зря. Верно? – сказал Ивендо.

Я промолчал.

– Что бы ты ни делал, чем бы ни занимался – ты всё равно умрёшь, – горько сказал Ивендо.

– Я думаю об этом каждый раз, когда засыпаю. Что когда-нибудь не проснусь. Мне будет на всё плевать – меня уже не станет. Но как, зная это, найти в себе силы делать что-то сейчас?

– Получай от жизни удовольствие, – пожал плечами Ивендо. – Как я.

– Такой метод мне не интересен, – ответил я. – Но я уже близок к тому, чтобы смириться с самим его существованием.

– Если бы про мою жизнь снимали кино, то тот момент, когда главный герой уходит в закат, наступил бы уже очень давно. Понимаешь, почему меня так мало интересует?

– Ты не думал закончить всё это? – спросил я его осторожно. Пилот еще нам нужен.

– Много раз. Но я не привык бесплатно делать чужую работу. Один джедай предсказал мне смерть на войне, – он нервно рассмеялся. – С тех пор я не верю в предсказания. Но если постоянно делать то, что делаю я – это наступит раньше, чем по естественным причинам. Меня устраивает. Оставь меня. Зря я только начал этот разговор.

Я ушел, оставив Ивендо наедине с его новыми синими таблетками.

ПРИЛОЖЕНИЕ

[1]РЭП – радиоэлектронное подавление, часть большой «науки» РЭБ – радиоэлектронной борьбы.

[2]Хозяин и тренер гладиаторов.

[3]Продолжительность жизни хаттов – 1000 лет, совершеннолетие наступает в 130 лет. Период

«беременности» порядка 50 лет.

[4]Его сожгли не только за то, что он был уверен в том, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Несомненно, и это послужило поводом к этому, но далеко не самым главным. Он также утверждал, что в бесконечной вселенной существуют бесчисленное число миров, «сфер», более того, все эти миры могут (и, более того, должны) быть обитаемы, как и наша планета Земля. Планетные системы, а иногда сами планеты Джордано Бруно называл мирами. Эти миры, по его мнению, не отделены друг от друга непроницаемыми границами; всё, что их разделяет — это пространство.

Он доказывал это, апеллируя к всемогуществу бога и тому, что если мы можем что-то себе вообразить, значит и богу это подвластно. А раз подвластно – это он уже сделал. По мнению Бруно, бог не только мог сотворить бесконечный мир, но и обязан был сделать это — поскольку это ещё более увеличит его величие, ведь Вселенная, по его мнению, является «зеркалом бога». При жизни он успел оставить немало сочинений («О бесконечности, вселенной и мирах» и другие), где и продвигал свои идеи. Натурфилософию – «Животные и растения суть живые произведения природы, а сама природа есть... не что иное, как бог в вещах». Иначе говоря, по современным критериям он был пантеистом, но уж точно не христианином. Но я лично думаю, что сожгли его, когда Бруно покусился на самое святое, с точки зрения церкви – он предлагал заставить духовенство работать, лишить его всех привилегий и богатств. А также выступал за конфискацию монастырских доходов.

Известен также и донос на него, следующего содержания:

«Я, Джованни Мочениго, доношу по долгу совести и по приказанию духовника, что много раз слышал от Джордано Бруно, когда беседовал с ним в своём доме, что мир вечен и существуют бесконечные миры… что Христос совершал мнимые чудеса и был магом, что Христос умирал не по доброй воле и, насколько мог, старался избежать смерти; что возмездия за грехи не существует; что души, сотворённые природой, переходят из одного живого существа в другое. Он рассказывал о своём намерении стать основателем новой секты под названием «новая философия». Он говорил, что Дева Мария не могла родить; монахи позорят мир; что все они — ослы; что у нас нет доказательств, имеет ли наша вера заслуги перед Богом.»

Учитывая, что он ещё и был при всём этом и католическим священником, то неудивительно, что его сожгли, как злостного еретика. Замечу, что никаким ученым, в современном понимании слова он также не был.

[5]Во-первых, это действительно так. На данном историческом этапе. При отсутствии массовой распространенности планетарных щитов роль флота и десанта следует серьезно пересмотреть в сравнении с тем, что мы наблюдаем, скажем, в оригинальной саге – шести эпизодам. Во-вторых, я придерживаюсь логичных рассуждений и здравого смысла – абордаж и сухопутные сражения без серьезной на то необходимости (щиты) проявляют себя исключительно в космоопере. То есть в моём произведении война – удел в первую очередь звездолетов. Что, конечно не отменяет необходимости и в каком-то количестве десанта.

Войны ведут со следующими целями:

1)Захватить территорию (Гражданские войны в том числе). Тут не желательно уничтожение разрушение своей же или перспективно своей собственности. Хотя тот, кто будет действовать чрезмерно осторожно, попросту проиграет войну. Даже тут проще подогнать на орбиту десяток-другой линкоров и выставить ультиматум. А затем занять без боя сдающуюся планету. Если же кто будет выкобениваться – можно обработать с орбиты. Сначала будет жестоко, но затем урок будет усвоен. Тут необходима последовательность

2) Физически уничтожить противника. Иначе говоря, случай тотальной войной.

«Я спрашиваю вас: Вы хотите тотальной войны? Вы хотите, если будет необходимо, войны еще более тотальной и радикальной, чем вы могли бы себе представить?... …Поднимайся народ и пусть грянет буря!» (C) Геббельс.

Тут тем более никто не будет беречь чужое мирное население, все запреты и ограничения будут сорваны – война пойдет без каких-либо правил. Если планеты можно сжигать с орбиты и у неё нет щитов, прикрывающих ее целиком то десант будет нести вспомогательную роль. Как отряды для зачистки партизан, но не в роли основных войск. Основные войска – звездолеты.

3) Вынудить его принять некие условия, или какой-либо договор. В таких случаях войны, как правило, заканчивают тогда, когда все стороны осознают, что баланс окончательно сместился в чью-либо пользу и в зависимости от решительности и готовности идти на жертвы вырабатывается мирный договор. Определяющие силы – космический флот. Ведь без них и десантные операции невозможны.

4)Борьба с повстанцами/контроль уже завоеванных территорий. Вроде действий первой галактической Империи Палпатина – ей, несомненно, нужны развитые внутренние войска, способные подавить любой внутренний мятеж. Тем более, если недовольных фашизмом хватает, такой империи нужен корпус штурмовиков – профессиональных карателей, защитников имперского порядка.

И во всех случаях планеты противника необходимо захватывать, если они важны для снабжения, в том случае, если флот сильно зависит от этого снабжения. Хотя автономность кораблей в ДДГ более чем высокая. Также важно даже при наличии свободы маневра скрывать свои перемещения от противника и делать это через подконтрольные противнику территории нельзя.

В случае же если у каждой приличной планеты есть свой планетарный щит, мешающий вести дипломатию канонерок, то возникнет необходимость в десантных силах, способных вскрыть такую оборону изнутри. «Замки» радикально изменяют характер войны. Но проведение даже такой операции по планетарному штурму без завоевания господства на орбите все равно невозможно.

Иначе говоря, мое мнение совпадает с приведенным в «Звездном десанте» Хайнлайном. Только не со мнением его протагониста, служившего в МП и, а мнением как раз флотских, и я его приведу целиком:

«В то же время этот корабль, рассчитанный на шесть десантных отрядов, не шёл ни в какое сравнение с пассажирским лайнером. Такие корабли, как «Сторожевой», стали компромиссом между боевыми частями, Мобильной Пехотой, с одной стороны, и Флотом — с другой. Пехота предпочла бы рассчитанные на один отряд корветы типа «Роджера Янга». Они давали возможность гибкого управления войсками. Но если бы армия пошла на поводу у Флота, то нас возили бы на транспортах, вмещающих по меньшей мере полк. Ведь для того, чтобы обслужить маленький корвет, нужно почти столько же флотских, сколько и для огромного лайнера. На лайнере, конечно, потребуется больше хозяйственных работников, но этим могут заняться и солдаты — так считали флотские. Всё равно, по мнению флотских, мы только и делаем, что спим, едим и любовно полируем оружие.

На самом деле флотские настроены ещё более решительно. Они полагают, что армия устарела и вообще должна быть упразднена.

Флот никогда не выражал этого мнения официально. Но достаточно зайти в любой бар на Санкторе и поговорить с первым попавшимся флотским офицером, когда он уже немного поднабрался. Тогда вы и услышите всё по полной программе. Они уверены, что сами могут вести любую войну и выиграть её:

Флот, мол, посылает своих людей, занимает планету, а дальше дело Дипломатического корпуса.

Я охотно признаю, что с помощью новейших бомб можно превратить любую планету в пар. Никогда не видел ничего подобного, но — верю. Что ж, пусть, по их мнению, я — пережиток прошлого. Но я себя таковым не чувствую и твёрдо знаю, что наши ребята в состоянии сделать то, что ни одному самому распрекрасному кораблю не под силу. Если правительству наши услуги больше не понадобятся, оно нам сообщит.»

24. Жертва Аполлиона

Примечание к части

Собственно, именно из за этой главы фик имеет рейтинг NC-17.

What can change the nature of a man? (Что может изменить человеческую природу?)

Тorment planescape

– Чтобы победить, нужно правильно выбрать место драки. – Дуайт.

Город Грехов

– Очень важно, где драться, но ещё важнее иметь хорошо вооружённых друзей. – Дуайт.

Город Грехов

Homo homini lupus est

Музыка

Пикник - Искры около рта

Van Langen – Des Geyers Schwarzer Haufen

Sanctified with Dynamite – Powerwolf

Tequilajazzz — Пуля (Ага)

Deception – The Cruxshadows

– Ничего не понимаю! – в который раз сказал Кейн, внимательно смотревший в монитор, на котором не отображалось ничего примечательного. А ведь должно было! Кому, правда, должно? Голокамера словно бы взирала на пустое помещение, меня же в кадре не было, хотя я и стоял напротив жерла камеры.

– Это не обязательно, – ответил я. – Я просил тебя фиксировать результаты эксперимента, а не делать из них выводы. Оставь это занятие мне.

– Как такое вообще возможно? Ты залез мне в мозги? – не унимался он.

– Я их не трогал, – брезгливо сказал я.

– Меня беспокоит, что, оказывается, кто-то в любой момент может обмануть меня – а я даже и не замечу, – Кейна слега пугало происходящее, хотя он и скрывал это, но он не был готов к «сверхъестественныму» и это его выбило из колеи. Хотя, разумеется, ничего «сверхъестественного» не существует по определению, – существование само по себе делает любое явление естественным.

Иногда экран мигал, и на фоне пустого трюма на мгновение проступали мои контуры – когда Кейн смотрел одновременно и на меня и в монитор. В голове моей словно лопалась струна – логика моих действий начинала противоречить самой себе. Но это происходило всё реже и реже – я приноравливался поддерживать иллюзию в изменяющихся условиях.

Я мог убедить в том, что я не существую камеру, но не Кейна. Я возжелал повторить подобное в качестве эксперимента с тем, кто не знает о моём существовании. Возможно, будет проще.

– Теоретически, джедай может использовать воздействие на разум жертвы, чтобы нарисовать в нём всё, что душе угодно, – сказал Ивендо, также участвующий в эксперименте.

Он иногда садился рядом со мной, и я старался скрыть от камеры не только себя, но и его за компанию. В идеале я должен был научиться скрывать всю нашу группу – без этого рассчитывать на успех даже и не стоило.

Как оказалось, команда ужасно мне мешала это делать своими странными мыслями. Осознать свою полную субъективность и внутреннюю пустоту они были не в силах. И их уверенность в своём априорном бытии, в существования всего вокруг без какого-либо удостоверения в самом этом факте выбивала у меня из-под ног почву. Я встретился с подавляющей силой веры в объективное существование мира.

– Я не вмешиваюсь в ваше сознание. Во-первых, я этого не умею. Во-вторых, некоторые вещи я считаю неприемлемыми. Хотя это и нерационально, поскольку куда худшие мои поступки меня не тревожат, – раздраженно ответил я.

– Не тревожит такая иррациональность? – спросил Ивендо, как всегда выискивающий место куда больнее ужалить.

– Нисколько. Само наше существование не имеет рациональной причины, во всяком случае, таковая мне неизвестна. Как и все наши привязанности и страсти. Почему я должен беспокоиться о нерациональных же желаниях, возникающих в моей голове? Рациональный метод, как инструмент… да! Но не как повод.

– Но как у тебя так получается? – спросил Кейн, указывая на монитор – я уже вышел из зоны обзора одной голокамеры, но так и не начал отображаться на других – словно бы исчез с корабля. Пока кто-нибудь не встретит меня и не увидит своими глазами, можно подумать, что меня здесь не существует.

– Я был бы рад тебе это объяснить, но боюсь, что не смогу, – сказал я, припоминая мудрость старого китайца, – Как известно, дорога, о которой можно говорить, не есть та дорога, по которой можно ходить.

– Нихера не понял, – ответил десантник.

– Дорога, о которой можно говорить, не есть та дорога, по которой можно ходить, – повторил я. – Прежде надо понять это, иначе любые мои объяснения не будут доносить до тебя смысла.

– Понятно, что ничего не понятно, – не оценил чужой мудрости Кейн. – Как можно убедить камеру в том, что на её матрицу не падает отраженный от тебя свет? Так можно дойти и до выдуманного оружия или убедить человека, к примеру, что он мертв. Или, что в нём возникла дыра от меча, из которой хлещет кровь.

– Хорошо, что ты понимаешь, что фактической разницы между этим нет, – зловеще улыбнулся я. Я тренировался – хотя с моим оскалом такое получалось само собой.

– Иллюзия, которая может влиять на реальность? – удивился Кейн. – бред чистейшей воды!

– Такой иллюзией мне отрубило ногу, – буркнул Ивендо. – Шлюз, который её ампутировал, был, конечно, самым настоящим. А вот тот вражеский корабль, из за которого объявили боевую тревогу - вовсе нет. Плотная иллюзия. Иллюзия… но пробоины от его выстрелов остались в корпусе линкора навсегда, и с этой точки зрения он был самым что ни на есть настоящим. Хотя пара джедаев развоплотила его после этого усилием воли. Главным для них было понять, что он иллюзия, а не часть реальности. И тогда они с легкостью с ним справились, но до того для нас не было никакой разницы: настоящий он или нет.

– Всё равно не понимаю, как это возможно… – тряхнул головой, словно стараясь избавиться от навязчивой мысли, Кейн.

– Вряд ли я смогу выразить ощущения словами – от передачи слов об ощущениях, которые ты испытывать не можешь, понимание не наступит, – я попытался подобрать нужные слова. – Это как если бы ты никогда в жизни не видел открытый огонь, а я, тужась подобрать нужные слова, пытался объяснить тебе, как он выглядит. В придачу к этому ты был бы слеп от рождения. Без толку. Абстрактная модель моих действий, существующая в моей голове, не описывается ни одной известной мне лингвистической системой.

– Короче говоря, объяснять ты не хочешь, – заключил Кейн.

И ушел, не желая дальше тратить время на пустые умствования.

Я пошел в ванную, неотступно преследуемый странным ощущением – словно я одновременно существую и отчасти нет. Так оно и было – для камер же меня не существовало!

Опустил голову под струю холодной воды, взглянул в зеркало – всё то же лицо, только со слегка запавшими щеками, лишь сильнее выделившими острые скулы, в глазах нездоровый блеск. Пара едва заметных шрамов – от осколков моего собственного клинка. Несколько тонких белесых ниток пересекает горло – словно след от когтей. Вот он Я.

Одновременно быть и не быть… хотя одна из физических трактовок квантовой теории говорит о том, что пси-функция реальна и способность того же кота Шредингера быть одновременно и мертвым, и живым, является объективной характеристикой природы. Почему бы мне не быть слегка таким котом?

А если убедить себя, что и в зеркале тоже ничего не отражается? Мурашки резво протоптались вдоль позвоночника, сердце забилось быстрее, насыщая обезумевший в конец мозг кислородом. Ведь если нет отражения – то и нет отражаемого предмета… Без мира вокруг меня нет и меня самого. Или что-то есть?

– Пока команда не уяснит, что мир за пределами нашего восприятия не обязательно существует, у меня ничего не выйдет, – произнес я, услышав подкрадывающегося Ивендо. Его выдал шум сервомоторов и отчасти искусственного дыхания.

– Этого не произойдет никогда, – сказал старик.

– Я знаю. Люди, как правило, не воспринимают всерьез философские идеи. Выслушают, прочитают, и будут жить дальше, подобно тому, как бегут солдаты, получившие сквозное пулевое ранение – до того, как упасть замертво.

– Безумцы, которые живут себе так, будто они бессмертны! Храбрецы, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец! – рассмеялся Ивендо. – Но ведь на них и держится мир. Мир, помешанный на размножении, утопающий в мечтах и иллюзиях. Какой есть.

– Кажется, действительно держится. Крепко так. И мне это мешает. Знаешь, я могу и плюнуть на это, но, полагаю, вам не понравится.

– Мне вот плевать, – злорадно сказал Ивендо.

– Да, тебе-то с нами не бегать.

– Кто-то должен управлять кораблём, – довольно сказал он. – Кто из вас справится со всем этим в одиночку?

– Никто, – кивнул я. Он был прав, одновременно пилотировать на низкой высоте, стрелять и выполнять иные операции мне не под силу. Дело вовсе не в ловкости рук, а в опыте.

– Но до тех пор, пока у Кейна продолжается идиосинкразия на экзистенциальные вопросы, он будет мне сильно мешать, – сказал я, вытерев лицо насухо.

– Научись плевать и на его мнение, – хмыкнул лейтенант. – Но не демонстрируй такое при джедаях, сразу схватятся за световые мечи.

– Почему?

– Материальные наваждения, плотные иллюзии – это техники Силы, относящиеся к её Тёмной стороне.

– Глупость какая-то! – возмутился я.

– Из-за неё тебя могут укоротить на голову. Если будешь сопротивляться аресту.

– Значит надо не попадаться.

– Ты думал о последствиях?

Я задумался.

Что будет, если наши действия неожиданно расследуют и каким-то образом сумеют связать с нами? Граждане Республики убивают других граждан Республики – и где бы подобное ни происходило, это очевидный повод прокурору выписать ордер на наш арест. Но будут ли кто нас в этом обвинять? Корпорация, ведущая добычу на Апатросе, имеет лицензию на добычу полезных ископаемых, платит налоги Республике, но сам Апатрос ей не принадлежит. Он словно бы ничей – принадлежит Республике, но никому из её членов.

Прежде чем открывать буклет с правилами, надо понять на какой игровой площадке ты находишься.

Мои мозги вновь закипели, пытаясь объять несуразные правовые отношения, бытующие в Республике. Республика – царство, где, в большинстве случаев, правят законы, а не грубая сила. На стороне закона сильнейший игрок – Время. Республика существует уже достаточно долго, чтобы принять стабильные очертания, во всяком случае, в «старореспубликанских» мирах. Тут принято уважать порядки как писанные, так и неписанные, беспредельщиков быстро и решительно выбрасывают за очерченные границы поля, на котором непрерывно продолжается эта однообразная «игра по правилам».

При этом существующие корпоративные войны – пример методичного и циничного, казалось бы, ими пренебрежения. Но даже они ведутся по своим собственным и хорошо известным участникам правилам – с использованием исключительно анонимных методов нанесения ущерба. Если главу такой транссекторальной корпорации спросят – "знает ли он что о бедствиях его конкурента?", то он должен чётко ответить «нет». И ответ его должен быть аргументирован - ни одна улика не должна вести к нему. В противном случае на счета корпорации Республика незамедлительно наложит арест, совершив её финансовое убийство, и более никакие контракты не смогут быть заключены с ней легально. Отлучение от святого республиканского кредита будет незамедлительно произведено наместниками верховного божества Галактики – её крупнейшими банками. Им также выгодна стабильность и не нужны убытки, связанные с неограниченной корпоративной войной. У здешнего рынка есть не только невидимые руки, но и другие невидимые части тела. А сами эти руки сжимают невидимое, но грозное оружие.

Не то чтобы такие открытые конфликты никогда не случались, но и все прочие субъекты Республики доходили до простой войны не намного реже, и такая кровожадность не была чем-то присущим только акулам корпоративного сектора. Всегда находились те, кто логично считал, что достичь победы в извечной игре возможно только перекроив юридические установки под себя, но против них выступал ещё один могущественный игрок – Масштаб. Он также как и Время работал на галактическую стабильность. Автаркией при этом не обладал никто, ни один игрок на политической арене Галактики не обладал истинной самодостаточностью и потому не мог пренебрегать ни первым, ни вторым.

Но о корпоративных войнах болтали повсюду – попросту всякую войну между ними с особым цинизмом освещали любопытные журналисты, создавая впечатление, что корпорации только и делают, что испаряют космические станции конкурентов залпами линкоров. В умах людей война гнездится прочно, поскольку война освещается в эфире. Нет её в нем – нет её и в головах. И всегда можно лишиться журналистской лицензии за намеренное недобросовестное освещение обстановки, поэтому всегда лучше искать источник дурных новостей где-нибудь подальше. Подальше от родины журналиста. Корпорации же – и так козлы отпущения в галактике, лишний раз старающиеся не злить Сенат и народ Республики, поэтому их не пинает только ленивый.

Всё это существенно мешает вести открытые войны со всеми эстетически необходимыми к ним острыми приправами, отчасти снижая степень накала конфликтов. Но сама возможность совершения свободных гиперпространственных путешествий и бескрайние не поддающиеся никакому контролю просторы космоса неизбежно оставляют для войны достаточно простора. Потому и контроль за корпорациями со стороны Республики достаточно условен – одних законов мало, нужны финансирование и звездолеты, которыми обделяют юстициаров, следящих за исполнением этих самых законов в корпоративном секторе.

Сенат, так распоряжающийся деньгами Республики, можно было обвинить в аморальности и пренебрежении своими собственными принципами и обязанностями, но обвинять его в том, что он плохо исполняет свою работу никак нельзя. Он эффективно защищает интересы тех, кто в него входит, а входят в него не народы, сектора и целые виды, а их правительства. Судьба же населения корпоративного сектора интересует только само это население, ведь сенаторы от корпораций представляют интересы глав корпораций и их основных акционеров.

В условиях узкой специализации, развитой техносферы, позволяющей контролировать каждый шаг, и даже мысли человека, в окружающем всё это нравственном релятивизме естественным образом в ходе тысячелетней эволюции сформировались весьма странные новообразования. Злокачественные или же доброкачественные – я судить не берусь. Они научились выживать за пределами густонаселенных миров, подконтрольных государствам, сформировав из себя прослойку между совсем уж диким космосом, фронтиром, заполненным отребьем и преступниками со всей Галактики и традиционной опутанной сетями законами цивилизацией. Не тратились они на пособиков, пенсии для тех, кто не озаботился накоплением запасов сам и социальные программы. Их не интересовали различные «справедливости», не стремились они и уравнять стартовые карьерные возможности для представителей различных видов. Никаких квот, ни единого кванта милосердия.

Отчасти эти опасные механизмы вызывали у меня восхищение своими почти животными формами ловких и безжалостных хищников. Как и формы простого, но смертоносного оружия – единственным достоинством которого является эффективность. Как не нужны оружию украшения – так и не было ничего лишнего в мегакорпорациях. Для их повелителей, само собой.

В тёплом же и уютном замкнутом «мирке» Ядра и Внутреннего кольца не нужно тратить столь огромные деньги и усилия на обеспечение безопасности, но экономически они всё равно не выигрывают у этих «корпораций», вынужденных постоянно бороться за своё существование. И какое устройство, спрашивается, эффективнее? Технократ в моей душе злорадно оскалился. Анархист скривился от омерзения – тот, который социалист, индивидуалист только пожал плечами. С другой стороны, развитое общество и не проигрывает, удерживая паритет.

Такое моё внимание к корпорациям-монстрам совершенно не случайно. Ведь то, что мы намеревались совершить, чудесно укладывалась в рамки и методы корпоративных войн – наши действия должны были принять именно за акт агрессии корпорации-конкурента. Кортозис добывали во внешнем кольце ещё десяток-другой корпораций, которые давно переделили ресурсы меж собой и не допускали в свой тесный круг никаких конкурентов. Наша акция должна послужить сильным ударом по «Рудодобыче внешнего кольца».

Корпорация может официально купить километровый линкор для охраны своих дальних рубежей от пиратов, но использовать этот же линкор для нападения на своих конкурентов – нет. Слишком много проблем с подделкой или стиранием бортового журнала, гашением сигнала транспондера. К тому же линкоров не так много в галактике – они приметные.

С другой стороны, тайно приобрести небольшой транспорт, нанять группу наемников так, чтобы не было официальных свидетельств о связи с ними, и устроить диверсию – легче легкого.

Благо есть где – тут, в отличие от покинутой мной Терры есть самый настоящий фронтир, пространства, неконтролируемые как законом Республики, так и другими государствами.

Если мы сделаем всё как нужно – подумают на враждебную корпорацию. Кроме того, у нас будет отличное алиби. И его вновь обеспечу я. С этой точки зрения я не должен был рисковать своей шкурой, но я счел, что оставаться в корабле как минимум не интересно. Да и не справятся там внизу без меня.

– Мне кажется, Травер не понимает, на что согласился, – сказал Ивендо. – Но понимаешь ли ты?

– Да, я уже оценил риск, – тряхнул я мокрой шевелюрой. Надо будет коротко постричься – волосы это тоже улики. Да и скоро я вновь перестану влезать в шлем скафандра. Поэтому никто в космосе длинной прически не носит – не практично.

– Риск… Риск быть пойманным, так? Или убитым. Это единственное, что тебя волнует? – поинтересовался Кейн.

– Разумеется.

– А… другие последствия?

– И их ясно понимаю. Погибнет в районе тысячи человек, может больше и, скорее всего, будет спровоцирован конфликт корпораций, который выльется в ещё большие жертвы. Главное - такое вряд ли подумают связать с группой самых обычных контрабандистов.

– Тысяча смертей ради нескольких наших жизней. Тебя это не тревожит? – лукаво спросил Ивендо.

– А почему это должно меня тревожить? – ответил я. – Вполне допустимый размен. Тысяча, миллион, миллиард, густонаселенная галактика, какая к хатту разница? Когда в знаменателе ноль – предел резво уходит в бесконечность. Я же не желаю обнулять свою жизнь. Что бы она собой ни представляла – она мне дорога. Неравенство очевидно.

– Я кое-что разузнал. Хм… «Я», ты заставляешь меня вспоминать те времена, когда я общался с джедаями – они не любят теребить это слово без надобности. Тогда, когда ваши с Травером неосторожные действия привели к тому, что сгнила почти вся растительность на целой планете, жившей экспортом теперь уже разложившейся сельскохозяйственной продукции, ты счёл это по некой безумной и одному тебе понятной причине достижением. Недавно ты не менее удачно «вышел подышать». На Рилоте, совсем не давно, припоминаешь?

– И что? – я вспомнил о короткой стычке и двух трупах, которых я оставил на камнях Кала'ууна.

– Учитывая твои способности, ты точно должен был знать, чем это закончится. И ты намерено нарвался на драку. Расчленил пару твилеков ради удовольствия, – обвинил он меня.

– Чепуха.

– Нет, ты хотел это сделать, – улыбнулся Ивендо, сверкнув слегка пожелтевшей от въевшегося дыма металлокерамикой. – Тебе захотелось убить кого-нибудь. Сломать, сжечь, втоптать в грязь. Почувствовать на миг, как мир находится под твоим контролем. В момент убийства, в горячке кровопролития – когда руки сжимают оружие это сделать проще всего. И сейчас ты также неслучайно выбрал самый кровавый из возможных вариантов.

– Он самый эффективный, – пожал я плечами.

– Жалкие оправдания. Самый эффектный, согласен, но никак не самый эффективный. Ты хочешь стереть то место с лица земли и неимоверно рад подвернувшейся возможности. Ты видел бы сам, как загораются твои глаза, когда ты говоришь о взрывчатке и взрывах. Ты явно ненормален и сам – бомба с часовым механизмом. Ты болен насилием – ненавидишь этот мир и этого не скрываешь.

– И что? Ставишь мне диагноз? Ты явно не дипломированный психиатр.

– Вынужден им отчасти быть. И говорю я это тебе только потому, что это заметно не только мне. Одним, как Траверу, на это плевать, но другие сочтут это важным, и тебе от такого внимания станет нехорошо.

– Это мне известно. Буду лучше скрывать свои интересы.

Ивендо хмыкнул.

– Не мне осуждать чужие отклонения, хмм… но ты преследуешь только свои интересы. Довольно неясные. И я непременно сообщу об этом капитану. Арка был бы тому рад – хоть кого-то он научил говорить правду.

– Капитан должен это понимать и сам, – ответил я.

– Да, ты полезен, нужен ему, и потому тебе нечего опасаться. Понимаешь, будь ты обычным социопатом, в этом не было бы ничего удивительного. Миллиарды вас таких мрачных, мнительных и неприспособленных. Одной шизоидной личностью больше – одной меньше, какая разница? Но ты владеешь Силой и даже не догадываешься, сколь много ты значишь для этого мира.

– Что-то значу? – не понял я его. – Не ты ли сам говорил что-то о тщетности?

– Говорил. Но ты один из немногих, кому повезло влиять на мир не только своими действиями. Всегда ограниченными, зажатыми в тиски реальности, остающимися в границах русла событий.

– Мысли? – спросил я его.

– Конечно. Твои дурные мысли искажают мир вокруг тебя. Нечистоплотные намерения, недисциплинированный разум порождает вокруг тебя настоящий хаос. Последствия этого мы все уже видели.

Я удивленно вздёрнул бровь.

– Я ничего не выдумываю, такова твоя природа, Олег, – объяснил старик. – Ты с этим родился. Тебе повезло управлять чем-то большим, чем незначительная часть мышц в твоем теле – в отличии от нас всех. Можешь также считать, что и слово «случайность» не про тебя. Забудь вообще о нём – случайностей в твоей жизни не бывает.

– Про случайности я согласен. Этот любопытный вывод я сделал уже давно хотя бы потому, что из всего множества вариантов будущего я наблюдаю не какое-то случайно выбранное, а то, о котором знаю я. Оно включает в себя это знание. Другой человек не увидел бы ту же картину, – не стал спорить я.

– Но это предвидение не обязует тебя действовать. Что с того, что ты его увидел? – сразу же нашелся Ивендо. – Никогда не понимал джедаев, которые видели в этом нечто необычное или изменяющее картину мира. Некоторые из них, как и ты, иногда философствовали на тему своего пророческого дара. Выглядело забавно. Я имел в виду совсем иное.

– Предсказание не созидает свободы воли, если ты об этом, – ответил я. – Свобода выбора иллюзорна, так как полностью основывается на предыдущем опыте. А тот, в свою очередь, вызван другими предопределёнными. Тогда и предсказания, казалось бы, ничего не меняют – даже казалось бы осмысленное течение в волнах времени всё также предопределено.

– Всё во власти Силы, – пожал плечами Ивендо. – Так говорят джедаи.

– Но такая логика вдребезги разбивается о внепричинность множества событий, – ответил я. – Мир – это не порядок, а Хаос. Кажущаяся строгая последовательность событий натыкается на беспричинные события и перестает таковой быть. Обрывается.

– Беспричинные ли? – переспросил злорадно Ивендо, затем прокряхтел. – Докажи-ка их беспричинность!

Я беспомощно развел руками.

– Вот то-то и оно.

– Я полагаю, что они остаются беспричинными до тех пор, пока в них не вмешивается какой-нибудь джедай. Или я. Своими мыслями, как ты утверждаешь, – добавил я.

– Которые взялись не просто так. Всё всегда сводится к наличию причины.

– Докажи, – вернул я выпад Ивендо.

– Вот в этом и заключается главное отличие между джедаями и ситами. Одни утверждают, что все подчиняется воле Силы, вторые – что неплохо бы вертеть миром самостоятельно.

– В таком случае я сит. Признаю… но только отчасти.

– Метафизический конфликт мировоззрений в рядах использующих Силу, учитывая, что они понимают, как это всё работает, неизбежно выливается в поединки на световых мечах. А у тебя такого даже и нет, – предупредил меня Ивендо.

– Досадное упущение, как может показаться, – кивнул я. – Постараюсь выкрутиться,

Интересно, но почему тогда меня отпустил Реван? Это не было для него случайным порывом.

– Нельзя просто думать иначе и рассчитывать на то, что такое право гарантировано, тут свобода воззрений как среди обычных людей почти не работает, – продолжал лейтенант. – Даже если ты уверен, что ничего не делаешь – скорее всего, это не так.

– Да, ты прав, мне надо бы избегать джедаев. Но совсем по другой причине.

– Почему?

– Когда я сказал, что сит, я сказал «отчасти». Поскольку не могу утверждать, что это «самостоятельное с миром обращение» в действительности таково. Поскольку истинный выбор – материя призрачная.

– Истинный выбор? – нахмурился Ивендо.

– Если бы Я говорил, что Я хочу, это МОЁ желание, то в тот момент, когда мысль или решение возникали бы в голове, я бы имел альтернативу – отвергнуть их. Но я не волен над тем, что мне дано – где и кем я родился, что произошло до меня, а потому и выбирать русло для течения моей жизни.

– Старая песня о главном… – разочарованно потянул Ивендо. – Было бы куда любопытнее, если бы ты с положенным тебе юношеским жаром доказывал, что весь мир в твоих руках, что у тебя есть выбор и всё, совершаемое тобой, зависит от тебя.

– Но я стремлюсь разрушить подобный миропорядок, – перебил я его. – Пусть случайность не будет зависеть от меня и в теоретическом мульти универсуме, в котором одновременно случаются все варианты возможных событий, это всё равно не даст мне свободы воли, но я приложу все усилия к тому, чтобы разрушить цепочки последовательностей. Настолько много таких цепочек, насколько это возможно.

– Но зачем? – открыл рот от удивления Ивендо.

– Просто так. Без причины и ради беспричинности. Беспричинность должна начинаться с беспричинности. Но это не главная моя цель.

– Тогда бы всякое предсказание не имело бы смысла, – проворчал Ивендо.

– Какое тебе дело до предсказаний? – спросил я лейтенанта.

– Хотя бы то, что я должен умереть на войне, – напомнил мне Ивендо. – Как это ни нелепо при моем роде занятий!

– И ты веришь в это? – поразился я.

– Мой опыт заставляет верить в это, но я также знаю – джедаи иногда ошибаются. Но это проблемы не предсказаний, а самих джедаев и нечётких трактовок ими своих видений.

– Будущее не всегда приходит в виде чётких образов, – согласился я. – Знаешь, Ивендо, меня постоянно заносит в философию, – заметил я. – Может это и заразный вирус такой, но где его подцепил ты?

– От джедаев, – пожал он плечами. – Но тогда он только попал в меня и лениво бродил в моей отравленной крови. Период инкубации длился до тех пор, пока я не оказался в отсеке, из которого внезапно выдуло за борт всю атмосферу. Потом у меня был год, чтобы остаться наедине со своими мыслями. Например, тем предсказанием, которое я по дурости выпросил сделать.

– А ты не мог попросить, чтобы тебе помогли его забыть? – нашелся я.

– Может быть, я и просил, но этого не помню, – весело сказал Ивендо. – В команде должен быть психолог и, быть может, он тогда помог бы мне, но его вынесло за борт ещё раньше, чем меня. Первый месяц после декомпрессии я лежал в лазарете накачанный наркотиками, лишь изредка приходя в сознание, подключённый к громоздкой системе жизнеобеспечения. Я один раз пытался отключить себя от неё, но всё без толку.

Корабль же, на котором я служил, продолжал выполнять боевую задачу – ради одного человека в лазарете никто не будет возвращаться на базу. Я лежал, не способный произнести ни слова, парализованный и ослепший. Зрение ко мне, кстати, вернулось далеко не сразу – спасли только один глаз. Но толку с него всё равно мало. Я, знаешь ли, вижу с помощью протеза – причем на мне, как и положено это делать на ветеранах, сэкономили – установили только один киберимплант.

– Наверно, я должен сказать, что сочувствую, – ответил я.

– Нет, ты и вправду способен к сочувствию, не стесняйся этого. В этом нет ничего дурного.

– Способен – я же не психопат, моё отношение к людям не врожденное, а результат разумных выводов. Но раз: сомневаюсь, что сочувствие тебе нужно. Два: стараюсь также не лгать, как и ты. И три: кроме того сочувствие – форма привязанности, а следовательно несвобода.

– Не лгать – не означает всё время говорить гадости. Хотя говорить их и приятно, спорить не буду, – ответил старик.

– Тогда остается только молчать, – сказал я.

– Тебе необходимо было быть найденным Орденом джедаев. Я, кажется, уже говорил такое.

– Почему?

– Они бы объяснили тебе, как примирить твои противоречивые требования. Они доки в поисках компромиссов.

– Не люблю соглашательство.

– А любишь ты насилие, – сказал он. – Есть множество способов его избегнуть, но вместо этого ты на него нарываешься. Обладая твоими способностями и не будучи таким черствым стариком, каким являюсь, я бы настоял на том, чтобы расплатиться с Куаном, а затем нашел бы другой куда более безопасный способ заработать деньги. Я бы без труда на твоём месте заработал миллиарды кредитов, а не возил бы грузы по галактике. Никак не возьму в толк, что же тебе нужно, зачем ты здесь? Дружба? Нет, Травер тебе интересен, но ты не будешь плакать, если его убьют.

– Не буду, – не стал скрывать я.

– Но зачем тебе всё это надо?

– У меня свои мотивы в этом путешествии. Видишь ли, некоторым вещам нельзя научиться, ими не занимаясь, особенно если используешь при этом Силу, – сказал я. – Теория бессильна, нужна практика. Тренажер может обмануть обычные чувства, но никак не Силу.

– Ладно, считай, что ты ушел от вопроса. Но какие есть оправдания твоим безумным затеям? Мне они интересны, и хотел бы взглянуть на то, как они будут осуществлены, но это не делает эту затею разумной.

– Я не нуждаюсь в оправданиях, – ответил я.

– Правда? – насмешливо спросил он.

– Наша воля к жизни и воля сама по себе – достаточные условия для любых поступков. Мир сам диктует то, как нам необходимо поступать. Раз в нём есть место для оружия и взрывчатки, то они сами открывают нам новые пути.

– Жестокость – храбрость трусов, – ответил Ивендо, затем словно извиняясь, добавил: – Так бы сказали джедаи.

– Храбрость случается от астрономической же глупости или от такого же большого страха. Не важно, какого он рода – страх за близких, родину или свою собственную жизнь. Храбрость не противоположность страха – а его второе лицо. Я сейчас боюсь быть убитым – и это вынуждает меня взяться за оружие.

– Молодые люди любят бравировать своей храбростью.

– Я не храбр. Но я свой животный ужас могу канализировать посредством разума – чтобы избегнуть его источника.

– А страх смерти?

– Неужели ты думаешь, что я не направляю и его? Иногда, когда до колик в животе боишься сдохнуть, надо ни в коем случае не замирать в ужасе, не бежать куда глаза глядят, а наступать в сторону угрозы. Даже если впереди пулеметы - и именно чтобы не сдохнуть. Так парадоксально устроена жизнь.

– Такое ощущение, что твои планы масштабнее чем у Ксима-деспота, – недоверчиво сказал Ивендо.

Все древние лорды ситов, о которых я читал, совершили одно и то же достижение – умерли. Пешка рвется в ферзи, шашка в дамки, но все они после этого продолжают скакать по всё тем же полям. А игра рано или поздно заканчивается, – подумал я.

– Масштабнее? Ничуть, они касаются только меня самого, – ответил я вслух.

***

Представитель консалтингового агентства встретил нас в кантине космической станции на орбите ничем не примечательного мира в секторе Ботавуи, хотя дожидаться его пришлось почти час. Разговор состоялся на нейтральной территории в одном из конфиденциальных помещений. Кейна и Нейлу капитан с собой не взял – они остались на корабле.

– Что вас интересует? – сразу перешел к делу ботан. Он не представлялся, да и от нас это не требовалось. «Ботан», разумеется, на общегалактическом – на их собственном языке самоназвание звучало несколько иначе. Что-то вроде «баффин». И переводилось, естественно, как «человек».

Он был невысок, даже значительно ниже меня, большую часть тела покрывал темно-коричневый мех. По-собачьи вытянутая морда, походившая слегка на лошадиную, была практически гладкой – «лицо» ботана было лишено растительности. Я скосился вниз – ноги были обычными, не копытами, во всяком случае, в ботинках. Любопытное создание. Вернее, существо.

Эволюция способствует сохранению генов, которые способствуют более эффективному собственному распространению[1]. Тот ген, который не будет этого делать, - проиграет. Способствует ли он ранней смертности или же отключает у мужских особей ревность, - неважно. В этом лежит природа эгоизма, обмана и стремления к использованию других у животных как разумных, так и нет. И альтруизма, кстати, тоже. Учитывая неблагоприятную обстановку вроде саблезубых тигров у людей, к примеру, преобладают гены, побуждающие нас искать общества себе подобных.

Эгоизм и альтруизм. Эти два условно разделяемых способа сохранения и распространения именно своих генов, словно стороны одной монеты в орлянке – конкурируют беспрестанно. Казалось, полный эгоизм способствует этому лучше всего, но родственники – тоже несут в себе ту или иную долю твоих генов. И ген защищает себя и в других его носителях. Это полезно для него. Это внутрисемейный альтруизм. Любовь к детям. К своим в первую очередь.

В тоже время, предположим, в результате мутации возникает ген, побуждающий убивать всех, не являющихся твоими родственниками. Такие девианты уничтожат не имеющих его миролюбивых созданий. И этот ген будет закреплен. Мишки, львы и воробьи тому примером[2]. Но этому мешает то, что уже вся популяция начнет терять конкурентные преимущества над другими популяциями и соперничающими видами. Так тонкий баланс выдерживает стремление к доминированию и одновременно достаточное групповое и социальное поведение.

Этот баланс зависит от степени угрозы со стороны иных видов и окружающей среды. Разные виды существовали в разных условиях. И эволюция разумных существ в разных местах галактики шла различными причудливыми путями. Именно поэтому они такие разные. Нет более «добрых» или «злых» видов. Природа не знает таких философских категорий, их придумали те, кто обрел самосознание.

Ботаны более эгоистичны и склонны к конкуренции с другими разумными, чем те же люди. Это известно каждому. Как и то, что они весьма наблюдательны и изворотливы. Но при этом они обладают еще более сильным внутрисемейным альтруизмом, чем люди. Они одновременно более эгоистичны и более самоотверженны. Но в более строгих пределах. Поэтому для них естественно клановое устройство общества.

– Планета Апатрос. Шахтерский поселок. Кортозисная шахта, – назвал место Травер.

Тот, мгновенно воспользовавшись планшетом, нашёл то, о чем мы говорили.

Помещение для приватных переговоров было защищено от прослушки, но в него не препятствовали проносить гаджеты. Для них тут был специальный контейнер с тяжелой, плотно прилегающей крышкой – на случай нехватки доверия. Спартанская обстановка намеренно была таковой, чтобы негде было спрятать устройства различного назначения. Никаких ниш, пустот. Простые стол и стулья, растущие прямо из пола. Да и само помещение заставляло вспоминать отсек подлодки – одна коробка размещалась внутри другой. В зазоре звукоизоляция и клетка Фарадея.

– Да, единственное поселение. Во всяком случае, официально зарегистрированное. Крайне удаленное место. Некоторые виды информации могут потребовать более месяца на её поиск, – сказал он.

– Это понятно, – кивнул Травер. – Меня интересуют оборонительные возможности поселения. Состав и численность охраны руководителя шахты Куана и охраны поселения. Возможности радиолокационных систем и навигационных датчиков диспетчерской.

– Это можно устроить, – кивнул безымянный ботан. – Что еще?

– Есть ли у них ангар и истребители, – завторил следом каркающим голосом Ивендо. – предполагаемая численность и тип судов на взлетном поле в ближайшие два месяца.

– Топографическая карта поселения, план шахты по возможности, – сказал Травер. – всё, что можно о гиперпространственном ретрансляторе голосвязи.

– Это может быть дорого, а может и нет, – сказал ботан. – Я могу только предполагать о ваших намерениях, которые очевидно меня не интересуют, но вынуждают меня быть с вами предельно осторожными.

– В чём это выражается?

– Вот в этом, – он положил на стол оптронный инфочип. – На нем один документ с адресом электронной почты и два ключа. Одна электронная подпись для доступа к аккаунту. Второй для декодирования полученного вами сообщения. Я передам это вам, если мы придём к какому-либо соглашению. Но файл данных придет после оплаты. Сумма оплаты и счёт также придут на эту почту. Деньги вперед. Никаких письменных договоров.

– Как я удостоверюсь в том, что информация действительно придет после перевода денег? – спросил капитан.

– Оплату можно разделить. Установленную сумму вы отправите до получения данных. В качестве предоплаты за работу. Это вы сделаете в любом случае. Остаток после получения результата. Я могу пойти на такой шаг. Но остается вопрос, что мешает вам не перевести оставшуюся сумму?

– Порядочность? – рассмеялся твилек.

– Ваше положение сейчас таково, что вы можете рискнуть и не выполнить свою часть уговора. Или не сможете сделать это по причинам достаточно прозаическим. Не думайте, что я чего-то не знаю о своих клиентах.

– Как насчет залога? – предложил капитан.

– Залог потребует договора. А так мы не работаем, документы и иные свидетельства взаимодействия не нужны ни нам, ни вам. Это не какая-то слежка за неверной женой или мужем, – позволил себе пошутить ботан. – послушайте, у меня нет причин обманывать вас. Я официальный представитель уважающей себя компании. Условия требуют доверия к нам, но оно заслуженно.

– Он не лжет, – вмешался я. Я все время сидел и изучал его в Силе. Не дать же себя обмануть на этот раз?

– Тогда вопрос решен. Сколько вы хотите за эту информацию? – спросил Травер.

– Вопрос задан некорректно, – блеснул карими глазами ботан. – Мы так не работаем. Правильный вопрос в том, сколько вы готовы за неё заплатить? Исходя из этого, работа и будет выполнена с соответствующей дотошностью и гарантиями верности информации. Как только на её выполнение будет потрачены все ваши деньги, с учетом принятой нормы прибыли работа будет завершена. От подробной и грамотной компиляции информации из свободных источников до более тонкой работы. Вплоть до агентурной. Вы должны решить этот вопрос для себя сами. Также важна и срочность вопроса. Время – деньги.

– А каковы пределы? – сразу же спросил капитан.

– От пятидесяти тысяч кредитов за достаточно полезный и подробный реферат по открытым источникам до десятков миллионов. Всё дело в точности и тех сложностях, которые возникнут по ходу работы, в характере работы. Вы можете дать определённую сумму, задать рамки ваших интересов, и излишек средств мы вам вернём. Мы уважаемая компания и стремимся предоставить максимально подробные данные за полученное вознаграждение. Обманывать клиента не выгодно, он в будущем обратится к нашим конкурентам, – ответил этот наемный разведчик.

– Четыре миллиона кредитов, – сказал Травер. Его душила жаба, но эта информация была слишком важна. Денег было жалко, но без этой информации любое начинание, даже при своем коренном безумии, было обреченно на провал.

– Компания «Рудодобыча внешнего кольца» не относится к сильно закрытым, или следящим за своими секретами как подобает. Вам на радость. Этих денег хватит на весьма подробные ответы на интересующие вас вопросы. А теперь мне нужно их записать. И порядок их важности.

Ботан взял в руки планшет.

– Кроме того… мы бы не хотели подвергать риску своих агентов, – сказал он вкрадчиво. – Вам придется назвать сроки, когда им лучше там не находиться, если возможен некий риск. Сами понимаете, насколько это для вас важно – сообщить как можно больше информации. И для нас тоже.

Потратив ещё четыре часа на уточнение деталей, мы вышли из кантины.

Травер дал организации, которую представлял ботан, целый месяц – нам ещё нужно было купить много далеко не самых легкодоступных и дешёвых предметов. В споре с Куаном нужны убедительные доводы.

Хорошо, что тащиться до Апатроса ещё целый месяц нам не придётся – мы вновь собирались пройти уже однажды проложенным мною курсом, о котором никто кроме нас не знал – это вдобавок и должно было послужить надежным алиби. Учитывая начало моего маршрута, мы должны были сымитировать двухнедельное путешествие до одной контрабандисткой базы, по пути посветив транспондером какой-нибудь таможне. И побывав в официальном, законном порту. Учитывая, что на самом быстром судне до Апатроса только добраться можно за эти самые две недели, не меньше, это должно было снять с нас все даже случайно возникшие подозрения.

По пути мы собирались забрать купленный анонимно груз, закладку в космосе. Получить данные от ботанов и скорректировать план.

Выйдя у одной из нескольких миллионов подобных друг другу орбитальной станций, мы оплатили канал связи и зашли в голонет. Травер углубился в его тёмную часть, размещая заказы на всякие смертельные штуковины, со списком которых, наконец, определились. Я же открыл адрес своей официальной «гражданской» почты, с помощью которой Республика общается со своими гражданами.

Когда входишь в сеть голонета, используя паспорт, вставленный в датапад, присланный сервером файл кодируется с помощью ключа, содержащегося в основном документе гражданина. Причем внутри него – он работает как смарт-карта и отправляется обратно, туда, откуда был выслан. Высылаются и данные биометрии, экспресс анализ ДНК, отпечатки пальцев и фото сетчатки глаза. Аппаратура, которая это делает, отправляет свою электронную подпись и контрольные суммы своего ПО. Процессоры в периферии тоже с закладками. У здешних кодеров и инженеров было достаточно времени, чтобы избавиться от слабых мест в защите информации. И, хотя у хакеров его было не меньше, они подчинялись одним математическим законам – наука криптография очень помогала в управлении такими огромными и протяженными цивилизациями.

Хотя Республика по временному лагу всё равно уступала той же Испании Габсбургов в период её рассвета.

Там, на республиканском государственном сервере весь этот ворох данных сравнивается, и можно получить доступ к почте, привязанной к паспорту. Правда, не к полному набору возможностей – такой доступ всё равно не считается полностью защищенным. Я давно заметил, что здесь принято перестраховываться и осторожничать. Куда сильнее, чем на Земле. Но по счастью большинство юридических действий всё же можно совершить онлайн. Собственно так государство и общается со своими гражданами.

В своем ящике я сразу же удалил спам, предлагавший мне поступить в академию республиканского космофлота. Видимо, кто-то уже сопоставил результаты школьных экзаменов и мой прогресс в заочном обучении в кореллианском штурманском училище. Были и копии решений суда и всех постановлений прокуратуры в отношении меня. Вплоть до решения о признании моих документов временно действительными или нет. Болталось уведомление с красным флажком о каком-то странном штрафе, который я умудрился незнамо как заработать ещё на Корусанте. Придется его оплатить – адвокаты обходятся ещё дороже.

Травер заказывал всяких штуковин с запасом. Нам нужно было многое: два лэндспидера, оба с автопилотом; оружие, очень много оружия, и вовсе не стандартное. Личные щиты. Плохенькие, дешевые, но зато много. Инженерные боеприпасы, рюкзаки с репульсорной поддержкой. Маяки и передатчики. Медикаменты. Средства маскировки. Брали всё и с запасом. Мины выбирал Кейн, спидеры Ивендо. И самое дорогое и опасное вписал в список я – барадиевую взрывчатку, достаточно много, чтобы устроить небольшую войну. Или обрушить в бездну сотню мостов.

При этом капитан не заказывал ничего чрезмерно уникального или необычного – чем сильнее мы будем походить на самых обычных, усредненных наемников, тем лучше.

Оставалось забрать заказ в одном из астероидных полей недалекого от нас сектора и получить информацию.

Во время долгих перелетов нам было, чем заняться – мы сидели в кают-компании и совершали мозговой штурм. День, второй, третий.

Всего двадцать дней – четыре недели[3] понадобилось ботанам, чтобы накопать всё, что было нам надо на эту шахту. А может у них как раз закончились деньги. Во всяком случае, присланные файлы нас более чем устроили. Самая первая строчка в нашем заказе касалась системы контроля рабов – необходимые координаты серверов и система их охраны была нам предоставлена очень полно.

Я открыл оглавление доклада.

Шахтная колония Апатроса.

Постоянная численность населения ~ 2500 р. (Данные за год)

р. – Разумных? Вероятно.

Рабов ~ 1350[]

[?] – я ткнул в сноску. В ней была погрешность оценки, дисперсия и прочие вероятностные оценки величины. Также оценка контингента, тяжесть их статей, кроме того приводилась удивительная оценка числа каторжников, покидающих Апатрос, там стояло число «0». «Вероятно, нетрудоспособные рабы ликвидируются, предположительная цель – сохранение конспирации в использовании подневольного труда». Разумно, – решил я.

Горных рабочих и инженеров, свободный персонал – 62 р.

Администрация – 121 р.

Охрана рабов ~ 130 р.

Охрана административного корпуса ~ 25 р.

Работники прочих служб, не связанных напрямую с добычей ~ 360 р.

Первоначально вахтовая добыча, в связи с потерей рентабельности по указанию начальника шахты Куана Сенда[], переведена на использование рабского труда[].

Я перелистнул страницу.

Ангар. Предполагаемая структура охраны ангара. Четыре истребителя типа «S-100 Жало[]», судя по закупочным ценам б/у, состояние среднее, но не оснащенные гиперприводом. Логи вероятностного анализа были приведены – практически вся аналитическая информация имела гиперссылки на обоснования.

Я еще раз вчитался в характеристики истребителей. Грозные машины. Но если всё пойдет как надо – они не взлетят. Эта малютка в двенадцать метров длинной могла быть оснащена гипердвигателем! И щитом одновременно. Крестокрыл, похоже, был не первым, кто мог этим похвастаться. Хотя за компактные вычислитель навикомпа и сам гиперпривод приходилось платить очень много. Истребитель из-за них стоил почти в два раза больше, был тяжёл и неуклюж. Да и не всякий пилот обладал должной квалификацией для того, чтобы использовать всё это дорогостоящее оборудование. В итоге обычно его покупали с пустым отсеком под гиперпривод и устанавливали дополнительное вооружение или более мощный щит. Или лишний бак с тибанном – оно всё полезнее.

Я вчитался в текст отчета дальше.

График прибытия и убытия рудовозов. Частных и торговых кораблей.

Карта.

Это самое главное. Не та, что для жителей, где указаны все кормушки и лавочки, а та, где все объекты, представляющие интерес с точки зрения обороны.

Ретранслятор гиперсвязи. Тип, схема. Совершенно стандартный, что нам на руку. Защита вполне стандартная. Экономия на спичках дорого им обойдется.

Стационарный щит, прикрывающий поселение. Ракетная батарея ПВО или скорее ПКО. Щит, прикрывающий шахту отдельно.

Несколько бластерных и турболазерных батарей. Часть их располагалась на периферии, часть на крыше административного центра, по сути, целая крепость. И слишком много, чтобы они управлялись каждая специальным человеком по отдельности – для этого служил специальный штаб. Который теоретически неуязвим до тех пор, пока держится щит. Достаточно серьезный подход, чтобы отпугнуть каких-либо пиратов, решивших поживиться в оторванном от цивилизации поселении.

Энергия, производимая реакторами гиперматерии и другими вариантами термоядерных энергетических установок, невероятно дешева. Её очень много, и следствием этого является множество больших пушек у достаточно малого числа людей. Звездолеты относительно дешевы по той же самой причине. Да и все прочие товары, особенно если они массового производства, стоят копейки, если не требуют редких и дорогих материалов.

Исключение – всё, что связано с гипер путешествиями и гиперсвязью. И оружием.

Казалось бы, все это делало нападение немыслимым, но мы не собирались атаковать в лоб или следовать тем схемам, которые ожидают от пиратов. То, что мы собирались сделать, вообще нельзя было ожидать. Море охраны, а нас всего два твилека и три человека.

Незаметно пролетело еще несколько дней планирования. Мы успели уже много раз поругаться, обвинить друг друга в идиотизме и недоразвитости. Почувствовать себя великим стратегом не получалось. В основном срались Кейн и Ивендо. Не беспочвенно. В кают-компании зависла развесистая как раскормленная майонезом плесень голографическая диаграмма рассчитанного по срокам плана. Раннее время выполнения, позднее время. Все было обсчитано и оценено. Всего он состоял из более чем нескольких сотен действий. Висели и планы «Б», «В» и «Г», от них отпочковывались «Б-1», «Б-2» и так далее.

Их мы ещё и заучивали на память.

– Пока я служил под начальством джедаев, – с удовольствием делился своим опытом Ивендо, – я много узнал о планировании. Как правило, оно сводилось к консультации с Силой.

– Она вполне может дать ответ на корректно поставленный вопрос, – сказал я.

– Но ты же сначала его задаешь, а не ждешь от нее пинка под зад? – спросил меня Ивендо. Он единственный ни на миг не ставил под сомнение мои способности.

– Вроде того. Насколько я знаю, я поступаю не по одобренной Советом методике.

– Пока я не увижу действие Силы на практике, я в нее не поверю, и эти фокусы с камерами это только фокусы – вмешался Кейн. – Джедаи в отличие от тебя умеют пользоваться своими мечами или поднимать предметы в воздух, что выглядит намного более внушительно.

– Юноша, вы видели джедаев где-нибудь за пределами проекции головизора? – насмешливо спросил его Ивендо.

– Нет, старичок.

– А я насмотрелся. И не тех, которых, которых показывают в боевиках, а настоящих. И не стоит даже удивляться, когда они совершают самые неожиданные и невероятные вещи. Куда более удивительные, чем подъём предметов в воздух и размахивание древним энергетическим оружием.

Я лишь улыбался – Кейн спал, когда я тренировался его удивлять по-настоящему.

Оставшееся время готовили снаряжение. Зубилом выбивая чипы из всего того, что можно оставить за собой. Не все они откликались на стандартный сканер. Некоторые прятались и ждали кодированного запроса, какой могли делать только менты или иные агенты сионизма или жидорептилоидов. Ну, или кто там еще следит за всеми обеспокоенными параноиками. Даже в трусах, напечатанных с использованием нанотехнологий и склеенных без единого шва молекулярным клеем, был электронный микрочип. Где произведены, из чего сделаны, уникальный номер, по которому при желании можно определить, где и кем они приобретены. Все это содержалось в нём. Без них товар не проходил по нормам, не соответствовал стандартам, и продать его было нельзя. Хорошо хоть само их удаление было неподсудно. Однако возникали проблемы, - в автоматизированной прачечной такие трусы уже не постираешь. Вообще все это делалось для удобства и безопасности. Благие начинания.

В тех случаях, когда механическое удаление не проходило – разрушали направленными излучениями. За это время я второй раз за время моего путешествия на «Шлюхе» прочитал книгу под названием «Криминалистика, полный курс». Некогда, давным-давно я читал такую на Земле, и именно её содержимое убедило меня не нарушать уголовный кодекс. Она была убедительнее, чем сам этот уголовный кодекс, поскольку сажают не за преступления, а потому что поймали. Травер был умён, и в его личной библиотеке книги по криминалистике содержались в изрядном количестве. Занимали там почетные места и многочисленные инструкции успешных маргиналов и даже крыс из нержавеющей стали, доживших до того возраста, когда руки тянутся к клавиатуре.

Жаль, но простым магнитом эту гадость не стереть. Помогает хороший такой пучок ионизированных частиц, и то не всегда. Самые продвинутые из них откликались на запросы, заданные с расстояния в сотню – другую метров. Идешь ты по улице, а ЗОГ уже знает, куда ты направился, кто ты и даже цвет твоих трусов. В паспорте тоже содержалось такое устройство, функционально подобное RFID[4] чипу или транспондеру нашего корабля. Но оно не имело источника питания и поэтому имело ограниченный радиус действия. В Корусканте многие не носили с собой документов, денег и паспорта. Их заменяли вживленные в организм микрочипы. И эти люди еще верят в гарантированное им конституцией право анонимности в голонете и не вмешательстве в их личную жизнь! Хотя большинство право – их ничем непримечательное существование никому не интересно.

Но, в отличие от столичного стада, я, как и все прочие члены команды, таскал паспорт как капсулу с ядом. В защитной оболочке. Я не упускал своего шанса рискнуть своей жизнью и своим здоровьем.

С оружия варварски сбивались клейма и номера, если их не спилили ещё до нас. Оно и так нелегально приобретенное, хуже уже не станет. Хотя в этом было мало толку, химическое травление проявляет внутреннюю структуру металла и все эти спиленные клейма – защита только от ленивых. Сложнее было со спидерами. Для того, чтобы извлечь из них транспондеры, нужно было поработать не только ключом, но и другими более грубыми, но действенными инструментами. Под руководством Ивендо с помощью кувалды и какой-то матери я боролся с высокими технологиями – никогда не думал, что буду заниматься чем-нибудь эдаким. Когда меня это здорово подзадолбало, я понял, что это такие же устройства слежения, как и голокамеры. И вывести их из строя Силой – для меня проще простого.

Транспондер на нашем корабле, который откликался на сигналы республиканских юстициаров или Флота, сильно осложнял жизнь Траверу, да и нам всем за компанию. Он был вмонтирован прямо в основной гиперпривод и удалению не подлежал. Независимо от нашего на то желания он отвечал на стандартный запрос и выдавал, кто мы. Более того, мы должны были предоставить ответ на такой запрос любого другого корабля. Нас это, конечно, не устраивало.

Поэтому на борту был кодовый модулятор, не позволяющий отвечать транспондеру. Он был замаскирован под часть рефрижератора и включался при требовании «разморозки второго режима». Старый пиратский трюк.

Подошел час "Ч", и я сел за пульт навигатора, вручную изменяя работу мотиватора гипердвигателя – стремясь выпасть настолько низко, насколько это было возможно. И как можно медленнее.

Я, стиснув зубы, пережидал выход корабля из гиперпространства. Мир мало-помалу сходил с ума. Или я. Система отчета не важна, важен результат. Полчаса выползать из гипера. Технически осуществимо, как отрапортовал с усмешкой лейтенант. Наша психика его волновала мало, а его уже ничто не угрожало. Сложнее всего было с необычными и сбивающими с толку ощущениями в Силе. Где ты находишься и что происходит вокруг, обычно можно почувствовать. Но в такие моменты всё начинает обманывать меня, безумный калейдоскоп искажает весь мир вокруг.

Все ради того, чтобы возмущения в гиперпространстве, рождаемые нашим кораблем, были ниже чувствительности поста контроля.

Ко мне подошел совершенно незнакомый человек. Хотя корабль пространство замкнутое, но я этому не удивился.

– Эй, ты, что так на меня уставился? – спросил он. Голос также не был мне знаком.

– Да ничего, – постарался я не подать вида. Хорошо хоть человек. Всякое может быть.

– Ты так вцепился в кресло, что я уже заволновался за тебя.

– Ничего, – не подал я виду. – Не люблю я эту болтанку. Тут только физики определились с одиннадцатью измерениями тысяч пятнадцать лет тому назад… всё, кажется идет отлично, а им говорят – есть и другие. Вот они, наверное, удивились! С тех пор еще не отошли.

– Ты, похоже, тоже.

– Прикольно, конечно, использовать то, что не понимаешь. Есть механизмы, есть частные законы. Но мне это отчего-то не нравится. Особенно то, что это сопровождает. Теряются какие-то связи, кажется что ничто в мире, кроме этого корабля, не существует, да и он сам – навязчивая иллюзия. Никак не могу отделаться от таких мыслей.

– А это бывает, – покачал он головой сочувствующе. – А ты вообще кто?

– Олег.

– Тезка значит. Будем знакомы, – он протянул мне руку. Я пожал ее как настоящую. – Как до жизни такой докатился-то? Связался с плохой компанией?

– Да вроде компания хорошая.

– Ха! В чем же дело? Неужели сам сплоховал?

– Должно быть, плыть по течению не самый хороший выбор. Неизбежно куда-нибудь впадаешь.

– Та же проблема, – кивнул он. – Давай осматриваться по сторонам.

– А то что?

– Возможно, мы больше не встретимся, – предупредил меня он.

– Будет печально. Всегда не прочь поговорить с умным человеком.

– Олег! – Окликнул меня встревоженно капитан. Надеюсь, что всё же капитан.

Это и вправду был он. На фоне абсолютной пустоты космоса, который просматривался сквозь почти истончившиеся стенки корабля. Я оглянулся обратно, но мой собеседник бесследно растворился.

– А? – сумел промолвить я.

– Все в порядке? – участливо спросил капитан.

– Через двадцать минут будет точно в порядке. Садись рядом, лучше я буду разговаривать с кем-то реальным, – попросил я его.

– Обычно таких чувствительных, как ты, списывают с борта. Это редко, но бывает. Хотя о случаях с галлюцинациями я никогда не слышал.

– Мне не мешает. А это извращение с выползанием в реальность скоро закончится. Я же вижу, что ты это ты. И я могу отличить реальность от игры сознания. Или не сознания. Во всяком случае, мои нейроны не стремятся заняться сепаратизмом или устроить массовое вымирание.

– Хорошо, если так. Но ты тут с кем-то разговаривал, верно?

– Почти так, – не стал отпираться я.

– Я слышал не только тебя, – сказал он слегка испугано. – И это мне не нравится. Мистика какая-то.

– Тем лучше для тебя забыть об этом и сохранять свою «нормальность».

– Как хочешь. Но если начнешь вести себя странно…

– То есть, чем мы занимаемся уже пару месяцев это не странно? – твилек сумел рассмешить меня.

– Достаточно суматошно. Обычно работенка у меня поспокойнее, но ничего слишком выходящего за рамки я не вижу, – пожал тот плечами. – Хотя если вспомнить, почему мы тут…

– Я только предлагал, – склонил я голову на бок, изучая одно из самых странных созданий, каких встречал в своей жизни.

– А я соглашался, – кивнул Травер. Стена за ним наконец-то стала монолитной. – Согласен, не стоит сваливать на тебя все мои оплошности.

– Мы близки к выходу, – сказал я.

– Шесть минут до нормализации, – кивнул он. – Пик колебаний пройден. Да, да, я знаю такие слова.

– Заметно. Я живой прибор по этим «пикам». Пора переодеваться?

– Пора, – вздохнул Травер.

– Всё ещё не нравится эта затея? – спросил я его. – Никто не заставляет. Мы можем развернуться в любой момент.

– Поздно.

Корабль возник близко, очень близко к поверхности планеты. Или планета возникла? Пятьдесят километров над поверхностью. Несколько граммов вещества на кубический километр, казалось бы, немного, но щит на долю секунды ослепительно вспыхнул. Звук сильнейшего удара прокатился по кораблю – поскольку он выходил из гипера неравномерно – иначе бы водород и гелий отчасти насытили бы собой структуры корабля. Мы же растолкали весь воздух перед собой разом, смяв на миг пространство. Рискованный шаг. И произошло это так быстро, что породило ударную волну, едва не оглушившую нас самих. Вздумай мы выйти еще ниже, щиты бы не выдержали, а корабль развалился от удара об атмосферу.

В дело тут же вступили тяговые двигатели, выдавая тягу во все свои астрономические десять тысяч тонн силы[5] и не давая разбиться скорлупе корабля о безжизненные камни Апатроса. Максимальный импульс тяги при этом стремительно растрачивал наши запасы топлива.

Ведь с ростом скорости выхлопа реактивного двигателя создаваемый импульс растет линейно, а кинетическая энергия частиц – квадратично. Поэтому высокая «топливная» экономичность двигателя достигалась дорогой ценой – экономия рабочего тела, иначе говоря, высокий удельный импульс, вели к тому, что наш двигатель потреблял воистину чудовищное количество энергии.

Режим максимальной тяги не был основным, и ограничение по мощности обходилось увеличением расхода «топлива». Парадоксально, но потребляя от реакторов корабля одинаковую мощность, один и тот же двигатель мог создавать при этом различную тягу – в зависимости от того, насколько мы ценили запасы тибанна на борту.

Я опять вспомнил о плазменных двигателях – и о том, почему они популярны среди нищих. У нас деньги пока были, а баки были полны. Пока. Но мне резко стало не до топлива – корабль тормозил, всё еще несясь прямо в мрачный как наряд жнеца грозовой фронт.

Донесся рокот грома, ворчание стихии с легкостью преодолело по большей степени психологическую защиту тонких переборок.

– Ебаный агрегат! Грозовой фронт! – выругался Ивендо, ловко изменяя курс корабля и режим полета.

Рядом с кораблем сверкнул ослепительно-белый шнур плазмы, корабль, держащийся на репульсорах, толкнуло ударной волной в сторону – но Ивендо удержал его от опрокидывания. В глазах долго ещё висел бич белого пламени. Корабль дрожал, атакуемый взбесившимися потоками наэлектризованного воздуха. Ничего не было видно – в плотном облаке легко можно было заплутать, и потому Ивендо вёл терзаемое стихией судно по приборам. Когда еще одна вспышка, как всполох мгновенно сгоревшей магниевой стружки, зажгла гало на нашей сетчатке, пилот закрыл остекление заслонками.

Я покосился на контейнер-рефрижератор, наполненный барадиевой взрывчаткой, лежащий прямо в кокпите. Замотанный в мягкий как пуховая подушка пластик, он источал смертельную опасность. Корабль дрожал, как дворовая шавка от холода, и дрожь эта угрожающе передавалась на контейнер со взрывчаткой. Впору было дрожать мне самому, но сам я этой тряски не чувствовал – гравитационные компенсаторы отрабатывали любые даже незначительные ускорения.

Я сосредоточился в Силе на взрывчатке. Жизнь этой дряни измерялась вероятностями. Кривой вероятности детонации от выдерживаемых им перегрузок. Его можно было со всей силы стукнуть о стену и не взлететь на воздух. Или подкинуть в воздух и расщепиться на отдельные атомы. А когда его было много, это кратно усложняло жизнь. Зачастую его разбавляли амортизирующими материалами и старались снизить чувствительность к детонации, но это мало помогало. Ещё его «нежность» сильно зависела от температуры. Неудивительно, что, несмотря на огромную разрушительную силу, он не пользовался популярностью и был ненавидим любой организованной властью. Оружие психов и террористов, не находившее официального признания. Военным не нужны боеприпасы, над которыми надо трястись, как над хрустальными. Всего у нас была почти тонна барадия, энергия в котором была скована не в химической форме, а на специфичных электронных оболочках, населенных чем-то иным, а не самими электронами. Готовыми в любой момент сорваться со своих мест в стремительный забег. Триста тонн в тротиловом эквиваленте… или даже чуть более. От партии к партии разнится. Именно от него зависела наша жизнь и не наша смерть.

Летя на бреющем полете, корабль несся, разгоняя воздух перед собой работающим щитом – мы торопились покинуть бурю. Мимо то и дело сверкали молнии – одна из них ударила в «Счастливую шлюху», но обошлось – не сгорело ничего важного. Удары электричества еще несколько раз втыкались заточенным жалом в корабль и несчетное число раз проходили мимо, пока корабль уходил из-под небесного обстрела. Словно бы сама планета собиралась обрушить весь свой гнев на непрошенных визитёров.

Выйдя, наконец, из странного погодного явления, мы притормозили и отключили щит – теперь корабль шел медленно, как скат, припадающий к дну моря, огибая все неровности рельефа. Поле маскировки накрывало нас капюшоном, позволявшим фотонам обходить корабль, превращая корабль в размазанное пятно в оптическом диапазоне. Но оно никак не скрывало его теплового следа.

На орбите было несколько спутников, но большинство из них наивно смотрели в стороны от планеты, а не на её однообразную поверхность, вглядываясь в темноту, из которой могла прийти угроза, но не замечая того, что творилось у них прямо за спиной.

Но всё равно – работающий плазменный двигатель с мощностью в несколько мегаватт на орбите Земли, к примеру, хорошо заметен даже в районе Плутона. Хотя он несчастный даже и не планета. Как предмет назовешь, такая судьба его и ждет. Никто не любит Аида. С другой стороны, если магия имен работает, то нам должна сопутствовать удача, и во время торможения после выхода из гипера нас никто не должен был заметить. Но, по счастью спутники смотрели на поверхность Апатроса не столь пристально – их попросту было слишком мало для этого.

«Подкрасться» к кому-либо в космосе это та еще сверхзадача. Ходят слухи о каких-то генераторах невидимости, скрывающих от любых сенсоров, но это не более чем космический фольклор. Об ангелах ведь тоже болтают? Одна из идей заключалась в том, чтобы перемещаться полупогруженным в гиперпространство. Но её осуществление пока было не реализовано из-за нерешенных инженерных вопросов. Но мало кто решился бы поступать, как мы. Учитывая, что это требовало ювелирной совместной работы пилота и штурмана.

Проникнуть в шахтерский городок не через КПП было и вовсе невозможно. Ладно бы камеры и турели по периметру. Лэндспидер неизбежно подорвется на минах, среагирующих на давление гравитационной тени. Которые, вдобавок, поставлены на неизвлекаемость. А аэроспидер, взлетевший выше пяти метров над землей, не избегнет захвата РЛС. Пешком же идти слишком рискованно.

Но зачем ломать замок, если можно подобрать отмычку?

Взяв минимум вещей, запахнувшись в серые маскхалаты, мы вышли из корабля и сели в заранее приготовленный и снаряженный лэндспидер. От поселка до шахты вела практически прямая и относительно ровная грунтовая дорога. Не то чтобы по ней ездили – над ней парили, но трястись в спидере вверх-вниз никому не нравится, и потому работа экскаватора сделала путь немного приятнее. И предсказуемее.

Радуясь топографической карте, мы поступили по заветам древних воителей Карт-хадашта, немало попившим крови детям Капитолийской волчицы. Мы устроили засаду в складках местности. Любимая забава Ганнибала Барки.

Я в ожидании зажевал питательный батончик с неопределимым вкусом. Полный набор питательных веществ и витаминов в одной упаковке. Только на вкус, как резиновые опилки – нет бы глутамата натрия с чем-нибудь ярким и вкусным намешать. Видимо, то, что сухпай был военным, должно было отличать его от обычной искусственной еды не только большей концентрацией белков, жиров, углеводов и витаминов, но и отвратительным вкусом.

Капитан осматривал линию горизонта через огромный тактический бинокль. Который, разумеется, имел и собственный интеллект. Хотя с нашим планом подзорная труба смотрелась бы более гармонично.

Пропустив несколько грузовых и обычных лэндспидеров и один автобус-автозак, мы, наконец, приметили то, что нам было нужно – легковой спидер. Именно такой, какой был нам нужен – с закрытым верхом и стеклами с изменяемой прозрачностью. Базовая комплектация, но удостовериться в этом не мешало бы.

Парочку спидеров в куда лучшем состоянии мы до этого трогать не стали – они выглядели не такими разбитыми, и их владельцы с большей долей вероятности могли иметь киберимпланты, вроде интерфейсов или датчиков жизнеобеспечения. Таких «прошитых» без шума не грохнешь, и даже угрожать не стоит – вскоре о таком узнает вся шахтёрская база. Ведь вызывать неотложку такие импланты умеют самостоятельно.

Спидер шёл на автопилоте – водитель, рассмотренный Травером через лобовое стекло, занимался своими делами, не смотря по сторонам. Фатальная беспечность.

Хлопнула, как бич по ушам мина, поставленная Кейном. Установленный на строго выверенном расстоянии фугас создал направленную ударную волну. Он не разнёс спидер в клочья: нет, он просто сдул его в кювет. Осколков не было. Кусок пластида, упакованный в полиэтилен, гуманно обошелся со спидером. Есть у них один минус – нулевой вес, ветром-то их сносит, а тут такой удар!

Но те же репульсоры не дали укатившемуся в кювет спидеру вдолбить себя в грунт кверху днищем. Не самый удачный результат, но спидер хотя бы не разбило о камни. После такой аварии он был обязан остановиться – на это и был расчет. Мы с Кейном подскочили к спидеру и дернули дверь – но она не поддалась, мы рванули в сторону и дернули другую, по счастью она оказалась не заблокированной. Капитан навел на водителя бластер, но тот никак не отреагировал на угрозу – сидел, понуро уткнувшись в штурвал. Мы, переглянувшись с Кейном, подхватив его под мышки выволокли наружу. Как оказалось, хозяин транспортного средства уже намерился остывать. Бедняга свернул шею.

– И что теперь делать? – спросил Травер возмущенно, – клиент зажмурился! Без проводника будет неудобно.

– Поедем без него. Затемним стекла и проедем. Один хрен по транспондеру пропускают, – предложил я. План это не меняло. – Я, помнится, когда вывозил мусор, вообще с трудностями на КПП не столкнулся. Хотя никому и ничего не докладывал.

Но мы перестраховывались.

– А что с этой рекламой ремней безопасности делать? – спросил Кейн, пнув на труп. Решать надо было быстро.

– Посадим на свое место, – невозмутимо сказал Травер. – Так даже лучше, следить за ним не придется.

– Блять! (рус) – выругался я. – И кто сядет рядом со жмуром? Я – пас.

– Нашелся белоручка, – проворчал Кейн. – Какая разница, где сидеть, один хрен говном на весь салон вонять будет.

Он, не проявляя к покойному никакого почтения, обшарил тело на предмет документов.

– Может, бросить его тут? – предложила Нейла, сморщившись от отвращения.

– Он еще и обоссался, – сказал Травер, осматривая салон в поисках свободного места.

Нужно было еще запихать ту тонну взрывчатки, что лежала до этого в кокпите. Благо она была уложена в репульсорные контейнеры – значительный вес её не мешал погрузке.

– Ты тоже обгадишься, когда сдохнешь, – сказал Кейн, вытащив из кармана жмура идентификационную карту, – Но бросить его тут нельзя. Еще заметит кто. Мы же это обговаривали?

По счастью у спидера было багажное отделение, и мы затолкали труп в него. К несчастью оно сообщалось с салоном. После чего тронулись в направлении поселения. Коммуникатор погибшего был распилен надвое виброножом и выброшен в окно.

– Что такие все кислые? – окликнул Кейн. – Он умер счастливым. Раз… и перелом шейных позвонков. Никакого разочарования в потомках-уебанах или бесцельности своей жизни. Ха! Не будет портить всем настроение на старости лет, как Иве....пилот.

– Неплохая смерть. Быстрая. Неожиданная, – раздался в комлинке голос Ивендо.

Он... ему завидовал? Впрочем, понять его можно, он к своему хэппи-энду ближе, чем я.

– Ты так хочешь нас поддержать? – с сарказмом сказал капитан. Радиомолчания мы не придерживались – в этом не было смысла. Комлинк не та штука, по которой легко отследить место передачи.

– У меня целый корабль с кучей пушек. Если вас прикончат, я успею дать красочный концерт по заявкам. Так что да, – ответил он.

Он прав – подумал я. Не на всяком военном корыте такая энерговооруженность, все-таки водовозы мон-каламари, если вырезать заполненные водой бассейны, тянут очень много дополнительных реакторов и пушек. Но если мы не избавимся от истребителей, даже от этого будет мало толку.

– Мы через пятнадцать минут будем на месте, – сказал я. – И у меня нет никаких недобрых предчувствий. Поэтому не надо упаднических настроений.

Я отчасти понимал того водилу. Смотреть тут не на что. Унылые бесцветные холмы. Вряд ли он был счастлив. И ничто не предвещает засады… Вот так и становишься частью того, что искренне презираешь.

На пропускном пункте мы лишь слегка сбросили скорость. Радиочастотная идентификация прошла на ура – пропуск в автомобиле ответил на кодированный запрос. Пропускная система сверила полученный ответ с тем, что должен соответствовать уникальному коду, и признала лэндспидер зарегистрированным транспортным средством.

Спрятанная под дорогой система сканирования сообщит, сколько человек в машине, но не скажет, кто они. Главное - они не каторжники. Спрятать свой рабский ошейник-передатчик и летальную дозу взрывчатки одновременно - невозможно. Их постоянно считают – сколько их и где находятся, куда убыло и где прибыло, за ними следят камеры и сами они выдают себя - передатчиками. Неудивительно, что в таких условиях никто и не пытается сбежать – смирение со своей участью неизбежностью проникает в разум порабощённых шахтеров.

С другой стороны, беспечность не в меньшей степени поражает охрану.

Нас, разумеется, пропустили. Что могут четыре человека? Кейн направил спидер не к гаражам или жилой зоне, а к портовым сооружениям.

– Всё-таки неплохо было бы распылить какой-нибудь оглупляющий газ и что-то вроде того, – предложил Кейн.

– Если будем работать аккуратно, нас никто не заметит и так, – ответствовал я.

На взлетном поле стояло только одно небольшое судно, которого тут по идее не должно было находиться. Это предполагалось, но с малой вероятностью. Главное, чтобы сейчас не велась погрузка-разгрузка. Стояла и огромная грубая коробка рудовоза. Но погрузка была завершена вчера, вылет запланирован на завтра. Один из тех примеров, когда кто-то планирует свое будущее.

Камеры нас не видели – но эта работа практически выключала меня из игры. Прихватив с собой всю подготовленную взрывчатку, мы вышли из спидера. Меня вели за руку – я был сосредоточен на совсем другом. Пользуясь картой доступа, изъятой у покойного хозяина спидера, мы проникли на склад руды и добрались до кладовщика. Это оказалось несложно – склад сырой кортозисной руды практически не охранялся. Кому вообще нужно воровать руду? Она, конечно, дорогая, но тырить её для того, чтобы заработать, надо десятками тонн.

Мы, шарясь по складу, предсказуемо наткнулись на кладовщика, или охранника.

– Эй? – Женщина встала из-за рабочего стола. – Вы кто?

Больше ничего она сказать не успела. Заряд, выпущенный из ионного бластера Травером, разнес её голову. Стрелял не только он. Мы все вместе открыли огонь – стена за ней вскипела от попаданий. Причиной тому послужил блеск нейроинтерфейса в её виске. Тонкий ободок внешней его части, как корона, сидел на голове. Ну, раньше сидел. Её не возьмешь в заложники и не сможешь проконтролировать тот момент, когда она, не произнося ни одного слова и не совершая ни единого движения, сдаст нас безопасникам. Электроника теперь передать о её состоянии тоже ничего не успеет – Травер продолжал всаживать в труп заряд за зарядом из специально захваченного на такой случай ионного бластера. Для надёжности.

Тишина застыла в кабинете.

– Терминал то хоть не разнесли? – сказала Нейла озабоченно.

– Цел он, – сказал капитан.

Оттащив по частям в сторону превратившиеся в обожжённый фарш останки убитой и убедившись в том что она не подняла тревоги, капитан занял её место. В крови испачкаться мы не боялись – почти всё снаряжение, которое мы взяли с собой, было одноразовым. После операции мы собирались от него избавиться.

Найдя управление, капитан разблокировал несколько дверей, ведших в самое святое – парк дроидов-погрузчиков. Многие технические задачи здесь решали иначе, чем я мог себе представить. Во всяком случае, ради такого понятия как «удобство» и понятность процессов электроэнергии не экономили.

Дойдя до склада, я включил свет в просторном ангаре. В два ряда в нём стояло двадцать дроидов, массой тонны с две каждый и несколько специальных погрузчиков меньшего размера. И два дроидизированных репульсорных крана. Очень удачный набор. Крайне удачный!

Была ли задача команды проще или же сложнее чем моя – я не мог решить. Чья работа тяжелее, маляра или физика? Под руководством Кейна они крепили взрывчатку к дроидам так, чтобы ее не было заметно. На каждого по тридцать-пятьдесят килограмм. Учитывая, что это барадий, каждый из них становится бомбой, сравнимой по мощности с авиационным крупнокалиберным боеприпасом.

Я же, сев прямо на пол, закрыл глаза и погрузился в раздачу заданий дроидам. Сначала внушить им общие положения – по счастью, дроиды были однотипны, и работать можно было оптом. Затем каждому свой маршрут и точку назначения. Пришлось держать в уме вызубренную карту поселения. Я закончил одновременно с командой – у нас на это ушло не меньше часа. Затем выпил бутылку стимулятора – меня едва не шатало.

Затем встал и повелительным тоном произнес:

– Бездушный металл – восстань же и служи мне! (рус.) – не смог сдержать я накатившего чувства. Я всплеснул руками в повелительном жесте, и все дроиды разом, гудя сервомоторами, начали распрямляться из сложенного состояния.

– Охренеть! – выпал в осадок Кейн.

– То, как ты это сделал, расскажешь позже, ладно? – сказал капитан, тоже впечатленный.

– Когда мы решим самый сложный вопрос, – кивнул я.

– И самый рискованный, – сказала Нейла.

Напоследок мы уточнили у дроидов оцениваемое ими время на дорогу до их целей. В их головы была заложена карта поселения, и им самим сделать это было куда проще, чем нам.

Покинув складские помещения, мы выдвинулись в сторону автобазы. Предварительно заблокировав все двери в складском комплексе, кроме ангара с дроидами-погрузчиками. Нет желания, чтобы кто-нибудь обнаружил весь тот беспорядок, что мы там устроили. Перемещение на спидере привлекало намного меньше внимания, чем шарящиеся по поселению подозрительные вооруженные личности в глухих масках. То, что автопарк, перевозящий каторжников на работу, был расположен за пределами охраняемых бараков, что было сделано в целях безопасности, тоже было нам на руку.

– Пилот, – обратился к Ивендо по комлинку капитан. Мы заранее договорились не использовать в радиообмене и обращениях другу к другу имена.

– Да? – отозвался он спустя пару секунд.

– Всё под контролем?

– Так точно.

– Я передам тебе на контроль запуск программы «Носитель», – доложил я, о том, что установил передатчик среди дроидов – он должен был инициировать процесс.

Передал данные Ивендо – о сроках, за которые дроиды доберутся до своих целей. На нескольких дроидах закрепили голокамеры с передатчиками, на других были только взрыватели, которые мы связали с мотиваторами дроидов через стандартные разъемы.

– Принял. Фокусник справился?

– Справился. Сейчас мы направляемся в гаражный комплекс. Если что-то пойдет не так, то придется передать дроидам код «вторая цель». Как понял?

– Понял отлично. Но думаю, что основной план выглядит намного веселее.

– Шанс, что они доберутся до всех намеченных целей, не столь высок, чтобы забывать об альтернативах, – сказал я.

– Ты всегда рассчитываешь на худшее? – спросил Травер.

– Пессимист – это хорошо информированный оптимист.

Мы, выбравшись из спидера, подошли к забору гаражного комплекса, ограждавшему объект от непрошенных посетителей – я же в это время прикрывал команду от камер. Тепловых, акустических и других хитрых датчиков я тут не встретил – экономия заставляла строителей выбирать самые простые, но проверенные решения.

Оставив спидер с трупом в багажнике у забора и заблокировав его с помощью снятого с тела водителя брелока, мы по-пластунски подобрались к ограждению со стороны стихийной свалки. Механики не вывозили изношенные детали и различный техногенный мусор далеко за поселение, а попросту выбрасывали его за забор, куда никто не смотрит.

Достав широкий тесак, Кейн начал методично проделывать отверстие в ограждении. Виброгенератор позволял лезвию вгрызаться в тонкую плиту из дюракрита. Да и смесь, замешанная на недомолотом, согласно нормам, песке Апатроса, оказалась тем ещё говном. Или «цемента» не доложили. Я же, погрузившись в Силу, высматривал, не среагирует ли кто на шум. Затем придержал руками плиту, метр на полметра вырубленную из стены, чтобы она не создала лишнего шума и не придавила Кейна.

Друг за другом мы протиснулись через образовавшееся отверстие. Плиту посадили на пенистый быстросохнущий клей обратно. «Как раньше» оно не стало, но в заборе больше не зияла дыра. Мой разум, извращенный земной действительностью, увидев трещины в заборе и заделанные в нём отверстия, принял бы это как должное. Будем надеяться, что я не один такой. Здание гаража имело несколько входов и выходов – но мы не стали тревожить проходную. Закинув лебедку на карниз, мы забрались на его крышу. Всё так же невидимые для голокамер – но не для людей. Еще одно узкое место в плане. Но его никто не срезал – минута и мы уже были на плоской крыше здания.

Вскрыв крышку вентиляции плазменным резаком, мы проникли в вентиляционную шахту. Первым пошли в темную глубину, из которой дул ветерок, я и Нейла, как самые компактные члены зондер-команды. У нас был неполный план здания и представление о стандартных типоразмерах воздуховодов. Они, как и само здание, не отличались оригинальными решениями. Медленно проползая по квадратному сечению, я наткнулся на первое препятствие. Решетка также пала под действием компактного плазменного резака. Наткнувшись на гравитационный вентилятор, я на миг затормозил. Был бы он установлен вертикально, я бы просто проскочил, но он был в горизонтальном воздуховоде. Компактная зона переменной гравитации – это ни разу не приятно.

– Что там? – шепотом спросила Нейла.

– Гравитационный компрессор, – так же в полтона ответил я.

– Сам не пролезешь?

– Если только подтолкнет кто.

Меня и подтолкнули. В ушах заложило, закружилась голова и едва не стошнило. Было даже больно – жесткая перегрузка прошлась тугой волной сквозь тело.

Остальных тоже одного за другим протолкнули через напорный участок. Один только Кейн, едва протискивающийся через трубу, не смог это сделать сам, хотя и придал отличное ускорение капитану. Его протянули за веревку. Пока мы это делали, он старательно сдерживал рвотные позывы и весь позеленел.

– Я бы не стал блевать, – раздался шепот капитана, усиленный многократным отражением от стенок воздуховода, – для начала нужно развернуться, а у тебя это не выйдет. Так что терпи. Хотя только тебе через это переползать – дело твоё.

– Надо было взломать парадную дверь, – сказал он, спустя минуту, весь позеленевший. – И пустить в расход всех, кого встретим.

– Ага, и на этом бы все начинание закончилось, – ухмыльнулся я. – Будем вести себя не как глупые киногерои. Пусть сражаются другие, а мы пожарим сосиски на огне войны.

– Мы на месте, – сказал капитан. Он рассматривал на нарукавном проекторе планировку гаражного комплекса.

Я вновь достал плазменный резак.

– Сейчас завоняет, – предупредил я команду и сам надел респиратор. Выбираться из замкнутых пространств – это мой конёк. Вырезав округлое отверстие, я сдвинул отрезанный кусок металла в сторону и спустился вниз по поданной сзади веревке. Вытащив совместными усилиями Кейна из этой кишки, я заварил отверстие обратно. Взбрызнув шов из заранее припасенного для этого маленького одноразового баллончика с краской, я замаскировал место проникновения. Воздуховоды никто не красит, поэтому цвет мне был известен заранее.

Мы оказались прямо в просторном гараже. Десяток широких и длинных репульсорных барж для перевозки каторжников занимали почти всё свободное пространство.

– Лень - это то, что погубит этот мир, – осклабился Травер.

– Ага, – сказал Кейн, открывая незапертую дверь. – Эти долбоебы никогда не закрывают за собой двери. Всего-то нужно ввести код. Десятизначный.

Не всегда можно рассчитывать на пропуск – его должен дополнять код, пусть и самый простой. Даже четыре цифры это полезно – так, к примеру, устроен пропускной режим на АЭС. Хотя, чем длиннее код, тем лучше. И если он вводится с кнопочного терминала, то, не зная его, можно подбирать до бесконечности, программы не помогут, если не подключиться к плате изнутри. Мы были готовы даже к такому, но в этот раз излишняя сложность сыграла злую шутку – водители забили на неудобную систему безопасности. Несколько звеньев из цепи событий выпали за ненужностью.

Мы прошли в импровизированный автозак мимо рядов кресел. Все они были оснащены системой фиксации, позволявшей не беспокоиться о том, чтобы кто-то попытался сбежать со своего места. Решетки и замки были для этого не нужны. Как говорил Кейн – именно в этой «скотовозке» перевозили самых опасных уголовников. Во всяком случае, его самого трудиться в шахту возили конкретно в этом автозаке.

В наследство от настоящего автозака в нём был запирающийся снаружи непрозрачный ящик общей камеры на двух заключенных. Видимо, для особенно буйных. Как рассказывал Кейн, им никогда не пользовались. Замка он не имел и запирался снаружи на крепкий засов. Воспользовавшись вновь архиважным в нашем плане резаком, в стенке прямо за засовом было проделано аккуратное крохотное отверстие. Теперь открыть его или закрыть можно было и изнутри. Как и заблокировать тоже.

Кейн в это время торопливо проник в кабину. Она не сообщалась с основным объемом автомобиля, делая практически невозможным побег заключенных из автозака с его захватом. Про системы сигнализации и внутренней связи я умолчу. Счет шёл на минуты – пока мы подготавливали отсек под свое понимание о его назначении, сержант прилепил под сиденьем водителя три маленьких, но очень злых кумулятивных заряда, изготовленных нами вручную – по дороге. Не успели мы упаковаться в тесной коробке, как все оставшееся место занял Кейн. Мы с ним оказались у выхода, а Нейлу впечатало в меня. Я не то чтобы был совсем против, но было неловко.

Но смена пока не торопилась.

– Пилот – пропыхтел в комлинк капитан, – сколько ещё нам ждать смену?

Ему было проще спросить Ивендо, чем открывать меню коммуникатора, который отсчитывал все временные метки.

– Еще пятнадцать минут. Но вы бы лучше сидели там, где сидите. Автомеханики тоже там бывают, знаете ли, – Ответил пилот.

– Хаттово дерьмо!

Я вместо этого включил подачу атмосферы на дыхательной маске. Сделав несколько полных глотков чистого воздуха, я отключил ее.

– Это правильно, – одобрил Кейн. – Нам еще в шахте воздух пригодится.

Пока команда томилась ожиданием, я колдовал над голокамерой, установленной в тесном ящике. Мысленно растекшись по всему автозаку, находил все, что связанно с системами безопасности и сигнализацией.

– Сколько нам еще ждать? – кончилось терпение у покрасневшей Нейлы, чьи лекку лежали на мне. Я едва этим не воспользовался.

– Шшшш! Стражник идет, – сказал я.

Вот мы и приплыли… Наверно, нас скоро выпустят отсюда. Это точно. Хе-хе. Но кто-то будет этому не рад. Но и пакет с сибирской язвой тоже кому-то приходилось открывать – всякое в жизни случается.

Пол дрогнул. Водитель занял место в кабине и, хлопнув дверью, тронулся с места. На меня навалилась не только Нейла, но вся команда. Хорошо, что я наотрез отказался снимать всю броню и оставил хотя бы один панцирь. Поэтому мои ребра чувствовали себя на высоте, в отличие от остальных частей организма.

Минут через пять мы встали. Судя по шуму и крикам в «салоне», в него по одному заводили каторжников. Их отцепляют от энергетической «цепи», к которой они по двое прикованы, и заводят в просторный салон, где снова фиксируют на кресле. На выходе ситуация повторяется. Вероятность побега исключена.

Сердце замирало каждый раз, когда их проводили мимо спецкамеры. Хотя Кейн и утверждал, что ей не пользуются из-за неудобства, но риск того, что в неё заглянут, всё же был. Мы заблокировали дверь изнутри, но это могло вызвать нездоровые подозрения, и тогда нас должна была спасти обманутая голокамера.

Впрочем, дернув дверь, удостоверившись в надежности засова, и глянув на картинку с одураченной камеры никаких подозрений у охраны не возникло. Мы тронулись в путь до шахты. У капитана мигнул индикатор – мы проехали мимо брошенной на обочине радиометки. Значит, наступала пора действовать.

– Пилот, – шепнул капитан в комлинк. – Отсчет пошел. Готовь посылку.

– Принято.

Я просканировал организмы охранников – обычные дешёвые наемники. Никакой киборгизации, датчиков жизнедеятельности и прочих причуд. Даже датчиков пульса. Если их убить до того, как они схватятся за свои комлинки, то ничего и не произойдет. Боги, какая самонадеянность! Мне даже стало немного стыдно за столь неэффективную систему безопасности, но в этой банальной экономии не было ничего особенного. Ключевые объекты, к примеру, охранялись куда как строже, но мы в них и не лезли.

– Пятый, – прошептал я Кейну, – сейчас один охранник направится в нашу сторону. Второй остановится в конце коридора. Он мой.

Десантник кивнул и просунул тонкий, но прочный рычаг через отверстие... Лязгнул метал отодвигаемого запора. Звука не должно было быть!

– Че за херня! Пойду, посмотрю, – раздался ослабленный железными стенками голос охранника.

– Идет, – прокомментировал я. – На счет три станет около двери. Раз. Два. Три!

Кейн со всей силы толкнул створку, и она отбросила совсем близко подошедшего охранника в сторону, спиной на поручень. Тот, опираясь о противоположную стенку, попытался было достать оружие, но Кейн, сделав шаг, сходу впечатал свой массивный лоб в его лицо. Не глядя дальше на то, как удар за ударом лицо охранника методично превращают в отбивную, я вслед за Кейном выскочил наружу. Поймал шокированный взгляд второго охранника, тянущегося к оружию, и сделал выстрел первым. У меня, в отличие от него, оружие уже было в руках. Попав ему в горло, заряд плазмы почти оторвал ему голову, кровь, хлещущая из разорванных артерий, алым потоком залила нескольких ошалело смотревших на происходящее арестантов.

Водитель не успел среагировать – в тот момент, когда Кейн разбивал череп несчастного охранника, Травер активировал детонатор, превращая водилу в раскиданные по всей кабине куски мяса.

В салоне повисла тишина – затем из тесной коробки вышли твилеки. Кейн выволок бесчувственного охранника, лицо которого превратил кровавое месиво, в коридор.

– Вы видели, что с ними стало. Посмотрите-ка все на эту харю! – на весь салон почти прокричал он. Чёрную маску, закрывавшую его лицо, залила кровь, что придавало ему совсем дикий вид. – Затем он поднял за шкирку охранника. – И так будет с каждым!

В это время Травер с Нейлой, выбравшись на крышу через пропиленное отверстие, направились в сторону кабины. Салон от неё отделяла бронестенка. Да и сама кабина была блиндирована. Я же повторять эти трюки, достойные Голливуда, за ними не собирался.

Кейн достал вибронож и ловко отрезал охраннику голову. Продемонстрировав итог за волосы, он насадил голову на поручень. Затем он переступил через обезглавленное тело.

– Сейчас каждый из вас, кто решит обрести свободу и отрезать головы пидорам, получит оружие, а затем мы вычистим от них шахту, – возвестил он.

– Ни хуя не выйдет, – оборвал его немолодой нагловато выглядевший тип. – Нас подорвут, как только мы попытаемся дернуть от сюда.

– Ни хуя не выйдет у них. Центральный пост управления заминирован. А все команды на ликвидацию идут через него, – подал я голос. – И, когда мы заедем на территорию шахты, он взлетит на воздух. Кроме того вам всё равно ничего не светит – рабов никто не освобождает, их закапывают. Это ваш первый и единственный шанс спасти свои жизни.

– Какого рожна тебе это надо? – продолжал гнуть свое, этот видимо, самый авторитетный уголовник.

Кейн в это время обшарил трупы в поисках цифровых ключей от силовых оков, не дававших заключенным встать со своих седушек.

– Бунт. Бессмысленный и беспощадный, – сказал я с усмешкой. – В космопорту стоит целый огромный грузовоз. И может статься так, что он вывезет отсюда не руду, а всех вас. У вас есть только один этот шанс и другого не будет.

– Кому повезёт уцелеть, конечно, – ввернул Кейн. – Но насильно вас никто не заставляет. Можете гнить тут до конца своей уёбищной жизни.

Автобус начал тормозить, уходя в кювет. Травер добрался до руля. Надеюсь, он не опрокинет автобус.

– Сейчас мы раскуем тех, кто согласится. Им повезет, будут выбирать оружие первыми, – сказал Кейн.

Ивендо вывел из отдаления груженный оружием дистанционно управляемый спидер в точку встречи. Теперь начинался отсчет для дроидов. Самый важный.

– Порезать вертухаев дело правильное, – протянул один из уголовников. – Я в деле.

– И я.

– Я тоже впишусь!

Потянулся нестройный хор. Кто сомневался, решил попытать счастья с большинством. Только один из заключенных не захотел участвовать в бунте. Ему и так недолго сидеть осталось, как он сказал. Идиот.

Отключив энергетические кандалы первых энтузиастов, мы перетащили всё оружие в салон. Десятка полтора тяжеленных ящиков. После чего вернулись на основную дорогу, как будто ничего не случилось. Травер гнал, стараясь успеть попасть на базу раньше, чем дроиды доберутся до основных целей.

В ящиках было и оружие, которое мы приготовили для самих себя, но на специальную миссию мы не взяли. Мой прямой тяжелый меч. Не тот, что из бескара – он слишком приметен. Но тоже неплохая железяка. Броня. Повторитель и прочие радости для Кейна.

Вход в расположенную за городом шахту и несколько зданий рядом с ней прикрывал свой щит. Был и свой центр контроля. Структура, сходная с таковой у основной базы. Но несколько турболазерных турелей, прикрывавших въезд, и прочный забор по периметру никак не могли повлиять на происходящее внутри. Там тоже были какие-то дохлые турели, но не для защиты от хорошо вооруженного нападения, а для подавления возможных выступлений.

Всего заключённых было чуть более тридцати человек. Щитов было только двадцать пять, всем их не хватило, и из-за этого едва не вспыхнула поножовщина. Пока мы занимались собственным снаряжением, того пацифиста успели прирезать, аргументировав, что эта ссученая гнида все равно бы их сдала.

– Смотрите сюда. Сюда, блять! Если хотите выжить, то вы будете слушать меня. Иначе вас порешат, как стадо нерф, – ораторствовал Кейн.

Он кратко ознакомил гоп-компанию с основными задачами, целями и средствами. Лично раздал самым адекватным, по его мнению, одноразовые гранатометы и связки ручных гранат.

– Быстрее, – раздался в наушнике тревожный голос Ивендо. – Вы так можете и не успеть.

– Успеем, – сказал я. – Не стоит гнать. Моя интуиция меня обычно не подводит.

Автозак прошел через ворота. Автоматика в нем подсчитывала число заключенных, охранников и людей в целом. Она не могла определить, кто именно находится в кресле, в кабине и прочих местах автозака, с учетом того, что мы забрали пропуска охранников. Чтобы обойти её, пришлось пойти на хитрость и выбросить по пути убитых, причём труп того пацифиста удачно свёл неравенство. Как ни в чем не бывало капитан вырулил на площадку для вывода каторжников, где их должны опять сковать и довести в таковом виде до шахты. Подошла достаточно хорошо вооруженная группа охраны. Каторжники тоже сидели на своих местах, а мы залегли в проходе, делая вид, что нас нет. Если брызги крови и повреждения заметят – придется действовать быстро.

– Пил-лот, – прошипел в комлинк общей связи капитан. – Когда будет взрыв?

– Небольшие затруднения у дроидов. Подождите еще минуту или две, я смотрю тут обстановку с камер… ну и срань же они творят!

Встречающая делегация ждала, когда выйдут уже разделенные на части их коллеги и передадут живой груз. Но никто не спешил выбраться из автозака. Зеки сидели на своих местах. Мерцали нити энергетических оков. Напряжение нарастало, вот-вот и пробьёт искра.

Открыв дверь, вошел один из охранников, решивший разобраться в неясной ситуации. Видимо не вытерпев странного ожидания. Но тут же напоролся на мой меч, виброгенератор которого я и включать не стал – шея человека и без того уязвима. Затем пинком отправив труп по ступеням вниз, я выскочил из автозака, рассекая еще одного охранника мечом на две половины. Затем, не останавливаясь, побежал к следующему человеку, вооруженному автоматом. Пока я догонял неожиданно бросившего оружие и побежавшего от меня охранника, вышел Кейн. Два спаренных ствола повторителя выплеснули ослепляющий поток плазмы, разорвав на части и обжарив несколько человек. За ним выбрались и урки, бросившиеся на оставшихся охранников – никто не ждал от каторжников рукопашной атаки и тем более наличия щитов, из-за чего холодного оружия у самой охраны сильно недоставало.

– Башня! – закричал Кейн, напоминая о приоритетной цели.

Пара стрелков с гранатометами выпустили свои заряды в турель, способную простреливать плац. Одна реактивная граната, дымя, прошла мимо, а самоликвидатор сделал из нее фейерверк вдалеке от нас. Вторая попала прямо в турель, выведя ее из строя.

– За мной! – побежал он в сторону генератора щита.

В ухе пикнул комлинк.

– Почти все объекты на основной базе разбомблены. Центр управления точно разнесло двумя зарядами – с запасом, – отрапортовал Ивендо. – Щит только еще цел. Но дроиды скоро доберутся и до генератора, я с них получаю картинку. Неважнецкое зрелище. На что ты их запрограммировал, Олег? Меня блевать тянет от их работы.

– Потом, – ответил я на бегу.

Щит, прикрывавший нас зонтиком тут, дроиды не взорвут. Это только наша работа. Эмиттер щита всегда уязвим. Он не может быть спрятан под толщей брони, как электрогенераторы или серверные. Находясь же под щитом всегда несложно уничтожить то, что его создаёт.

– Вешайте взрывчатку на забор! – приказал бойцам Кейн.

Заряды плазмы взрыли землю вокруг нас, поднимая тучи едкой пыли.

– Второй взвод – прикрыть огнём! – во всю глотку орал Кейн. – Первый за мной! Только сейчас! Вперед!

Он повел группу бойцов за собой в пролом. Кейн успел разделить толпу зэков на два взвода и даже назначить заместителей-взводных. Траверу и Нейле ничего не оставалось, как идти за сержантом, на бегу поливающим все перед собой широкими очередями из повторителя. Плазма выплевывалась из него во все стороны, как картечь из пушки царя-Гороха, но достаточно плотно, чтобы способствовать залеганию противника.

Два каторжника упало, отброшенные попаданием плазмы. Кое-кому не повезло получить щит.

– Рассредоточиться! – заорал как резаный уже я. Я с тяжелым бластерным автоматом производства Цзерки отстреливался со вторым взводом, укладывая пенецитариев одного за другим. Но толку было мало – они хорошо укрепились в нескольких зданиях рядом.

– Кто-нибудь, закидайте гранатами это ебучее окно! – прикрикнул я.

Перенастроенный бластер стрелял точно и мощно. Но редко. Впрочем, я не расходовал тибан и не грел сверхпроводящие обмотки и внутренние камеры почём зря.

Раздался громкий хлопок – мутная пленка шита над головой погасла. Взвод Кейна сделал свою работу.

– И... Пилот! – подал голос капитан. – Твой выход! Жги!

– Этого только и ждал, – ответил Ивендо довольно. – Дискотека начинается. Старик зажигает на танцполе.

– Залечь и не отсвечивать! – приказал я. – Вжаться в землю!

Оставалось только ждать. Недолго. К нам летела непосредственная авиаподдержка. На одной из вышек, где находился повторитель охраны, поливающий нас огнем и не дающий поднять голов, расцвел огромный огненный цветок, яркий как второе солнце. Её металлический остов разлетелся раскаленными щепками во все стороны. Вспышка подожгла железо – это Ивендо открыл огонь из плазменных турелей «Счастливой шлюхи». Пилот начал свой макабрический Рок-н-ролл.

– Я буду вести целеуказание, – сказал я в эфир.

– Понял, – отрапортовал Ивендо, всадив ещё выстрел в какое-то укрытие.

– И я, – добавил Кейн. Видишь, где мы?

– Дайте по выстрелу в воздух. Дыма слишком много. Нихера ж не видно.

– Принято, – я сделал салют в воздух. Заряд плазмы ярким плевком ушел в небо.

– Вижу ясно. Корректируйте мой огонь.

Теперь в наших руках была мощь огромной боевой машины, по недоразумению считающейся легким фрахтовиком.

Туда, куда падали наши заряды плазмы, через миг неслись просто огненные ее потоки, сметавшие всё на своем пути. Редкие залпы турболазеров проделывали оплавленные дыры в укрытиях. Испаряющиеся в мгновения металл и камень разрывали на куски конструкции, как самая настоящая взрывчатка. «Счастливая шлюха» в руках Ивендо непрерывно выдавала тысячи мегаватт огня[6], превращая укрытия, в которых ещё оставалась охрана, в подобие Муспельхейма.

Причем по самому кораблю никто не стрелял – лишенные щитов турболазерные башни стали легкой мишенью. Причем Ивендо сжег только те, что могли вести огонь в его направлении – это мы оговаривали заранее.

Нас окутал сухой жар, разогретый воздух поднимался от раскаленных и расплавленных строительных конструкций, раскуроченных огнем Ивендо. Удушливый дым пожарища и вонь сгоревшего пластика проникали в легкие – я вновь включил подачу воздуха в маску, каторжники зашлись в кашле, пока доставали простые маски, которые им раздали перед боем.

Похоже, солдат, который не носит на себе систему жизнеобеспечения и глухой шлем, на такой войне почти бесполезен.

Пункт управления обороной взял Кейн. Толстая бункерная дверь не помогла, даже укрытая за лабиринтным входом, устроенным по всей науке. Не бывает много брони – бывает мало взрывчатки. Или огневой мощи – Ивендо тоже подмог. Выжившие каторжники – двадцать человек - собирали трофеи. Еще один был совсем плох, ему оторвало обе ноги. Кейн вколол ему лошадиную дозу обезболивающего, но сомневался, что тот протянет больше часа.

– Что теперь? – подошел к нам вожак уголовников.

Пожары после того, как Ивендо закончил лечебное прогревание, почти сразу утихли – горючие материалы почти не используются в строительстве, а то, что расплавили турболазеры «Счастливой шлюхи», уже почти остыло, хотя еще излучало тепло.

– Надо зачистить шахту. И освободить всех остальных. Тогда не будет силы, способной противостоять вам всем, – сказал капитан. – У нас есть для этого крайне эффективные инструменты.

– Бластеры там не работают. Как и щиты, – ответил он, – или в твоей колоде затесался третий Наемник[7]?

– Пара лордов-ситов найдется, – кивнул капитан.

Наш дроид погрузчик, на котором я отрабатывал приёмы зомбирования, выгрузил из корабля еще десяток ящиков.

– У охраны внутри звуковые пушки RT-22[8]. Гарантированное подавление бунтующей толпы почти любого размера. Идеально для замкнутого пространства, – сказал подошедший Кейн. В его устах это звучало как реклама. – Хотя у некоторых есть пулевое оружие. Но это только пистолеты. А в этих контейнерах штурмовые дробовики с какого-то отсталого мира. Говенные бронежилеты, но держащие, тем не менее, любой пулевик. Осколочные гранаты. Что из этого эффективнее, а?

– Дробоган. – расплылся в широкой улыбке уголовник. – Но что защитит нас от контузии? Стоит только пустить волну из Эртэшки…

– Специальная маска, – ответил Кейн. – Во всяком случае, не потеряешь сознания с десяти метров и дальше.

– Не слышали о таком, – с сомнением ответили ему.

– Из личного опыта. Дёшево и сердито.

Я передохнул, пока каторжники вооружались и готовились к штурму. Спускаться вниз в толщу камня страсть как не хотелось. Там не спрячешься и не увернешься. Лишаться щита и всей связи тоже было неприятно. Настолько я привык к этой подпорке, не позволявшей быть убитым шальным зарядом плазмы.

Охрана внизу уже должна была знать о нашем вторжении. И не могла не подготовить встречу.

Клеть с штурмгруппой медленно спускалась вниз. На её дно набросали кучу листов пластали – для защиты от пуль. Трех легкораненых оставили сверху – в захваченном командном пункте. Теперь власть над сохранившимися турелями безраздельно принадлежала нам. Прикрывал нас сверху и Ивендо.

Я сжал в руках древний, реактивный пулевик, найденный мной еще на Коррибане. Нашел для него несколько пачек патронов, за все то время, пока путешествовал с Травером. И починил пружину. Остальные материалы, несмотря на прошедшие сотни лет, не деградировали и не потеряли своих механических свойств. За спиной болтался тяжелый, почти квадратный дробовик. Еще два барабана на четырнадцать патронов отвешивали нагрудные карманы. Длинный меч же брать я не стал, взял короткий – всё равно размахнуться негде. Черное снаряжение профессионального наемника – шлем, маска, баллистические очки – придавало мне вид крутого профессионала, но им я не был.

Кто-то начал стрелять по клети снизу. Несмотря на постеленные на решетчатый пол листы метала одна пуля из десятков прошила зазор и попала кому-то в живот, взрыхлив требуху как мотыга - землю. Я сглотнул. Раненый вопил не унимаясь, затем стих, выдавливая из себя едва слышный хрип.

– Бросьте гранаты, – сказал я.

– Как хочешь… – сказали урки.

– Все разом на счет три: Раз, два... три!

Вниз полетели гостинцы. Затем по клети пришёлся ощутимый удар, металл заскрипел. Пара десятков гранат, пролетев пятьдесят метров вниз, взорвалась прямо напротив импровизированных огневых точек, сдув всех обороняющихся. Сила подсказала мне, как это произошло. За гранатами в дело пошли взрывчатка и бутылки с адской зажигательной смесью. Дым помешает уцелевшим увидеть приближающуюся опасность, но и целиться нам тоже. Пока охрана не отошла от удара, вниз скинули веревки. Кейн и я пошли первыми. За нами уголовнички. Нейла осталась в клети.

Метнули несколько наступательных гранат, расчищая путь. Картечь с искрами, выплевываемые из дробовиков, прошивали плотную завесу дыма, калеча и убивая без разбора. Я стрелял в дым по наитию. Каждый выстрел пронзал дым и находил свою жертву. Дошло до того, что стреляли уже только наши бойцы, безрассудно в запале растрачивая боекомплект.

– Отставить огонь! – перекрикивая шум, заорал во всю мощь своих могучих, хотя и измученных кортозисной пылью легких Кейн. Я почти оглох от стрельбы и едва его слышал. Активные наушники тоже в шахте не работали. Вернее теперь уже не работали. Забыл снять – теперь только на помойку. Он кричал еще несколько раз, пока стрельба не прекратилась.

– Осмотреть убитых, оказать помощь своим раненым!

– Все убиты? – спросил он меня.

– В тот штрек отступило десяток, – я указал рукой в выработку, больше напоминавшую природную пещеру.

– Всего в шахте еще с пятьдесят охранников. А у нас пятнадцать бойцов. И преимущество в инициативе и вооружении. И в перспективе в численности, – довольно сказал Кейн.

– Соберите всё оружие, не оставляйте ничего за собой, – сказал Травер. – Раненых поднимите наверх… И притащите сверху огнемёт уже!

Мы хорошо подготовились к пещерным боям. Но его мы тащить первый раз побоялись. Рвани он в тесной клети, и до костей бы в ней сгорели все.

– Быстро! – гаркнул Кейн. – нельзя дать им снова укрепиться!

– Рейд? – спросил я кровожадно.

– Идет, – кивнул тот.

– Первый взвод за мной. Постреляем немного!

Я забил патронами единственную обойму пистолета. Запасной у меня не было. Музейная реликвия, как-никак.

Еще одна баррикада пала, сметённая огнём и гранатами. Потерь на этот раз мы не понесли. Едкий пороховой дым начало разносить по всей шахте.

Система контроля заключенных состояла в регистрации их положения и контроля всех дверей и зон добычи. Вздумай кто буянить, его мгновенно изолируют, а потом группа лиц с дубинками разъяснит ему, что к чему. Но на полноценный бунт, и тем более штурм никто не рассчитывал. Первый не имел смысла из-за взрывчатки, контролировавшей их жизнь вне шахты. В шахте их снимали из-за кортозиса, но покинуть её не представлялось возможным – половина охраны была снаружи, но ее мы уже перестреляли. А штурм? Кому и зачем может понадобиться штурмовать шахту с рабами? Ну, серьезно?

Теперь мы, разделившись с твилеками на две группы, продвигались с боем по шахте. Взрывчатка и инженерные боеприпасы открывали перед нами все двери, заблокированные охраной, вернее осла, груженного золотом. Большинство же их было разблокировано с внешнего контрольного центра на поверхности. Достаточно было раздать оружие шахтерам, и большая часть охраны была жестоко убита. Оружие охраны тут же подбирали, и новые бойцы вливались в ряды нашей небольшой армии. Часть охранников пыталась убивать потенциальных бунтовщиков еще до того, как волна гнева настигала их. Повсюду в шахте творились беззаконие и кровавая расправа.

Я следовал за Кейном, но наше вмешательство уже почти не требовалось – в руках бунтовщиков была большая часть оружия в этой шахте.

Мы с Кейном присматривали за каторжниками, неплохо справляющимися уже и без нашей помощи. Они обладали важнейшим преимуществом – знали все штреки и штольни, квершлаги, рудоспуски, восстающие ходки, все рукава огромного подземного комплекса.

– Там забаррикадировался десяток-другой недобитков, – сказал я Кейну, указывая на план шахты.

Любая связь в пределах шахты прослушивалась всеми сторонами конфликта, что несколько осложняло дело. Поэтому мы старались продвигаться по ней, не пользуясь проводными телефонами. Огромные тяжелые будки, защищали примитивные аппараты от зловредного кортозиса.

– Поедешь в тот рукав? – спросил Кейн, пригнувшись – рядом всё еще шла перестрелка. – У меня заварушка, прямо здесь.

– Справлюсь и сам – возьму десятка два бойцов. – Ответил я.

– Рискнёшь?

– Думаешь, не надо? Ничего, нас там два десятка будет, – ответил я. – Надо беречь людей – чем больше уцелеет, тем лучше.

– Как хочешь, – благословил он меня, махнув рукой, – вниз!

Мы упали на сырую и холодную породу – мимо просвистели осколки от взорвавшейся гранаты.

Взяв наперевес дробовик, я вышел к движущейся мимо толпе. Взяв двадцать человек и сев на дрезину, я оправился в пятый штрек. В тусклом свете фонарей все быстрее и быстрее мелькали ребра крепей – словно рельеф внутри чужих кишок.

– Покиньте шахту, иначе мы её взорвем к херам, – по аналоговой кабельной связи громко на всю шахту сообщил нам кто-то. Пятый рукав, отделение безопасности по внутренней кодировке. То место, куда мы направились.

– Надо сваливать, – нервно сказал один уголовник, перескочив на соседнюю сцепленную с моей дрезину.

– И сами тоже? – спросил его голос капитана с издёвкой. – Тоже же завалитесь. Сдавайтесь лучше.

Уголовники нервно переглядывались, вслушиваясь в публичный диалог Травера с охраной.

– Ваш бунт бесполезен. Это дебильное начинание не стоило организовывать. Можете бесконечно сидеть внутри штреков, как черви. Выйдете и вас всех прикончат, – зло сказал собеседник капитана. Голос его динамики разнесли на всю шахту.

– Оу! – удивился капитан. – Вы явно не в курсе ситуации. Если думаете, что тут единственная группа, вроде нашей, то сильно ошибаетесь. Мы не идиоты, чтобы рисковать в составе такой малой спецгруппы. Всё спланировано – ни у кого из вас здесь нет шансов. Если только вы не сдадитесь.

Наш собеседник не мог знать, что первые группы каторжников уже были на поверхности и спешно вооружались. А в пункте управления перехватили контроль над турелями. Отключив всякую связь с центром. Но и капитан умело плел вязь лжи.

Не стоит им раскрывать глаза на истину – решил я. Пусть заблуждаются. А то и правда, взорвут нас, как обещают. А так пусть надеются на внешнее вмешательство.

– Надо торопиться, – сказал я.

Но уголовники меня не слушали – они собрались на задней дрезине и уже собирались отцепить её.

– В пятом штреке запасы аммонита! – истерично сказал один мужик. – Надо съёбывать отсюда, пока нас всех не похоронили!

Большинство его поддержало.

– Надо их прикончить – никто так быстро решения по самоубийству никогда не принимает, – ответил я, пытаясь воззвать к их разуму. – А вот просто сбегая, можно не успеть выбраться всем и тогда всё действительно обернется бедой. Да послушайте вы меня, наконец!

– Иди ты на хуй! – сказали мне, разъединяя сцепку.

На моей вагонетке осталось три гуманоида.

– Хатт! Срань хаттова! – закричал я. – И кто знает карту этих катакомб?

– Я. Ладно, проведу тебя. Только быстро, – согласился показать мне дорогу цереанин с дубинкой в руках. – Надо успокоить охрану, лучше насовсем, пока они нас в действительности не подорвали.

Оставшись в меньшинстве, мы мчались по рельсам всё быстрее и быстрее, торопясь устранить нависшую над всей шахтой угрозу.

– Ни хрена себе далеко до этого пятого рукава, – сказал я, изучая схему.

– Шахта старая – пожал он руками. – Там же пост охраны. Ты знаешь?

– Именно это и влечет меня туда.

– Он может хорошо охраняться. Я довезу тебя, а ты там сам, как хочешь, разбирайся, – сказал цереанин.

Предчувствие стало совсем нехорошим. Буквально по позвоночнику пробежало.

– Разворачивай взад. Быстро! – сказал я ему, внезапно осознав всё дерьмо, лавиной обрушившиеся на меня из будущего. – Надо уходить из шахты и как можно скорее!

– Как скажешь… – он дернул за рычаг – Противно завизжали тормоза. Вагонетка начала сбавлять ход.

Договорить он не успел. Земля зашаталась под ногами. Мотало, как при девятибалльном землетрясении. Я едва не упал на мелькающие под ногами пути. С потолка сорвалась крошка, камни, начали валиться целые глыбы. Вагонетка едва успела затормозить, когда за нами обрушилась порода. Рельсы повело, вагонетка сошла с рельсов, и я полетел кубарем по камням.

Попытался встать, но темноту штрека пронзил мой крик – ногу свела сильнейшая боль. То ли перелом, то ли вывих. Криворукие Норны!

– Эй! – окликнул я цереанина, включая фонарик. Бесполезно. Он разбил свою продолговатую голову о камни, забрызгав их кровавой кашей из своих мозгов. Еще одна жертва галактического человекоцентризма – у него не было каски, поскольку стандартные не налезли на вытянутый вверх череп.

Уперев приклад дробовика в землю, я допрыгал на одной ноге до вагонетки. Каждое движение сопровождало новый укол боли. Нет никакой возможности вернуть её на рельсы. А идти с вывихом…

Я нашел моток веревки… а что – это идея. Обмотал ее вокруг неестественно повернутой ноги, набросил на колесо вагонетки, как на блок, и потянул, упираясь другой ногой в ее борт. Бля!!! А! Мой крик не стал причиной еще одного обвала только чудом.

Я потянул еще сильнее. Во рту стало солоно от крови, я прокусил собственный язык. Запихав обрывки маскхалата в рот, как кляп, я потянул в последний раз. Нога приняла естественное положение, выработанное миллионами лет эволюции, а не единственным неудачным приземлением о камни. Затем открыл аптечку, вколол немного обезболивающего. Немного – чтобы оставаться в сознании и суметь в случае чего отстреляться. Перебинтовал ногу.

Встал. Больно. Но идти можно. Я захромал в сторону от завала, но не успел похромать и пяти минут, как услышал приближающийся шум.

Вжался в стену. Еще одна вагонетка приближалась со стороны проклятого пятого рукава. Кто на ней мог ехать, у меня не было сомнения. Я поднял дробовик и разрядил его несколько раз в вагонетку. Она, не останавливаясь, врезалась в завал.

Еще несколько трупов и еще одна вагонетка, не пригодная к использованию. Хотя…

Я скинул с нее одного из убитых, намертво вцепившегося в рычаги. Щелкнул ими в другую сторону. Она тронулась, постепенно набирая скорость. Интересно, какое направление движения тут считается верным?

Впереди были люди. Я дернул экстренный тормоз, и чуть снова не вылетел из вагонетки.

Спрыгнув с нее на здоровую ногу, я неловко укрылся в темноте.

– Никаких вестей от Освальда. Может, впереди обвал. Тогда придется воспользоваться обходным путем. Но что-то долго их нет, – раздался впереди голос.

– Смотри, это их вагонетка! Хатт! Да на ней кровь. Похоже, впереди бунтовщики.

Я достал пистолет. Медленно навел его на едва видимую впереди фигуру, снял палец со спусковой скобы и надавил на крючок. Говоривший покачнулся, как пьяный, и упал мешком на землю. В ответ выстрелили несколько раз. Пули просвистели совсем рядом. Я рухнул на землю, пропуская над собой еще несколько раскаленных кусочков металла.

– Покажись ты. Говна кусок! Сука, мать твою я ебал!

Я разрядил положенный рядом дробовик в сторону кричавшего. Последний заряд картечи вышел, и я отбросил ставшее простым костылем оружие.

– Сукин сын! Ты поплатишься за это, – заорал кто-то.

По голове словно ударило молотком – меня шатнуло. Весь вид передо мной слева покрылся сетью трещин. Пуля попала в противоосколочные очки, вмяв «стекло» и едва не лишив меня зрения. Я даже не успел испугаться. Вторая срикошетила с наплечника. Я еще раз выстрелил из пистолета, свалив одного из охраны. Третий лежал без движения.

Я прихромал поближе к нему, когда он медленно потянулся к оружию. Или только собрался это сделать? Хитрый засранец притворился мертвым. Я потянул ещё раз за спусковой крючок, но пистолет лишь щелкнул ударником. Кончились патроны. Я отбросил ненужное оружие в сторону.

Оставалось только выбить оружие из его рук. Пинок вышел неуклюжим – меня подвела нога и я расстелился на шпалах, запнувшись об рельсу. Раненый противник почти дотянулся до пистолета, но я мертвой хваткой вцепился в него, не давая добраться до оружия. В ответ он поменял тактику и теперь всем весом навалился на меня, намереваясь зарезать гудящим виброножом.

У меня уже не было сил оттолкнуть его, единственное, что я мог сделать – не дать ему проткнуть меня. Я хрипел под его весом и от адской боли в сдавленной ноге. Руки были заняты борьбой, и я, придавленный превосходящим весом, не мог встать. Страх, злость заполнили меня. Я, как дикое животное, вцепился зубами в горло врага, разрывая артерию. Он задергался, теряя силы, и выронил нож. Я мог бы схватить еще теплую рукоять, но вместо этого только глубже впился зубами в его горло. Противник захрипел, заливая моё лицо кровью.

Сердце собиралось проломить грудную клетку. Спустя минуту, я нашел в себе силы сбросить с себя умирающего и прислонился к холодной стене туннеля. Я поднялся и сделал неверный шаг. Обернулся… надо подобрать оружие. Не мир принес я… Медленно, хромая, как некогда на Коррибане, собрав всю свою волю в кулак, я дошел до ворот в пункт охраны. Сам он был покинут. В здоровенном помещении не было ни души. Сняв с настенного телефона трубку, нервно вызвал пункт контроля.

– Восьмой! Восьмой! – связь, должна же остаться связь! Даже сейчас я не мог наплевать на конспирацию.

– Кто там, – раздался голос с той стороны.

– Фокусник. Третья команда, – просипел я.

Даже наши позывные должны вводить в заблуждение. Если их кто-то сможет услышать.

– Сейчас найдем кого-нибудь из твоих.

Я бы мог попытаться выбраться самостоятельно, но боюсь, если даже Сила и не даст мне заблудиться, физических сил у меня на это не хватит.

Пришлось ждать целую вечность, прежде, чем со мной вышли на связь.

– Гм. Фокусник. Говорит «Восьмой». – Я и так по голосу узнал Травера. – Вижу, где ты. Сам никак не выберешься?

– Нет. Путь сюда завалило наглухо.

– Есть еще одна ветка… – протянул капитан.

– Знаю, я уже изучил схему. Но столько я не пройду. Мне нехорошо.

– Тогда за тобой отправят дрезину. Ты дождись только, – обеспокоенно сказал он.

– Буду ждать… – связь оборвалась, и я не успел договорить. Заодно погас и свет. Кого еще нелегкая несёт?!

Я превратился в слух, ожидая подмоги. Или охраны. Она ещё могла быть здесь, в этой части шахты. Я стал припоминать схему, которую мы заучивали пару суток. С другого пути не могло прийти ничего хорошего. Обыскав всё, что осталось на поясе, я нашел лишь одну гранату. Тяжелая и по характеру наступательная. Такой в небольшом помещении охраны только самоубиваться.

Шум предвестил прибытие ещё одной тележки. Приехавшие не торопились въезжать на ней прямо в помещение караула. Они «спешились» задолго до того, как доехали до въезда. Тихо пробираясь по залу, выхватывая куски реальности из мрака тактическими фонарями на своём оружии. Я затаился за подпоркой, сжимая гранату, как утопающий в бескрайнем море доску из набора своего разбитого о скалы корабля.

Боль в колене не давала сосредоточиться, и я почти ничего не мог почувствовать в Силе.

Отсветы от ищущих лучей подсветили широченное помещение, все его ниши и закоулки с терминалами достаточно ярко для моих кошачьих глаз. Я выдернул чеку, удерживая рычаг на гранате. Тихий звук извлечения чеки из запала неожиданно легко разнесся по всем углам гулкого подземного помещения.

– Вон там! – поток света лизнул колонну и мое плечо, выглядывающее из-за нее. Я неловко, торопливо бросил гранату. Она, ударяясь звонко о металлический пол, немного не докатилась до трех человек, широкой цепью прочесывающих пункт. Я вжался спиной в колонну, охрана шумно повалилась на пол и в углубление узкоколейки. Скачок давления нещадно ударил по перепонкам, сноп осколков пронесся мимо. Срикошетивший осколок чиркнул по руке. Я, пользуясь эффектом разорвавшейся бомбы, сделал несколько выстрелов из пистолета, затрофеенного до того у охраны.

В ответ тоже выстрелили. Пуля бесполезно смялась о грудную пластину. Я выстрелил еще раз, попав в грудь охраннику, и тот повалился навзничь. С трудом ища спасения в Силе, я едва почувствовал то место, где притаился последний противник. Медленно подошел к нему, осторожно опираясь на готовую в любой момент подвести меня ногу.

Только я подобрался к утопленному под рельсы пути, как из поднятого над краем под узкоколейку широкого раструба звуковой пушки ударила волна воздуха. Меня отбросило и повалило на землю, в глазах потемнело. И, несмотря на плотно сидящие на голове наушники, казалось, что прямо внутри черепной коробки колоссальная струна устойчиво запела ноту «Ля». Дыхание сбилось. Я не смог найти выбитый волной из рук пистолет. И вместо этого достал нож.

Стрелок высунулся еще раз, уже целиком, решив закончить со мной, но я почти без размаха метнул в него штык-нож, по случайности верной стороной. Дуракам везет. Виброклинок вошел ему в грудь над обрезом бронежилета. Виброгенератор позволит воткнуться брошенному без особой силы клинку в тело как в горячее масло. Звуковая пушка выпала из его рук на пол. Он потянулся было к ней, но упал, не сумев взять её в руки. Я медленно пополз до него по полу, едва освещаемому упавшими тут и там фонариками, подгребая руками как обессиленный червяк. Затем меня пронзило чувство тревоги, почти столь же ясное, как физическая боль от растянутых связок в суставе.

Подстреленный мной ранее охранник не был убит и всё это время целился в меня из пистолета, хотя руки его и дрожали. Ужас пронзил меня, не зная даже что мне и делать, я, оттолкнувшись локтем, покатился вниз в колею с рельсами. Пуля, посланная неверной рукой, попала мне в уже вывихнутую ногу. Я заорал от бессильной злобы и боли. Больше даже от обиды, насколько глупо позволил себя подстрелить!

Стрелок опять попытался навести на меня пистолет, но его зрачки туманила страшная боль, а руки едва держали оружие – он истекал кровью. Рванув к нему, наплевав на адскую боль в ноге, я выбил из его рук оружие.

Достав нож из груди распростанного на путях человека, я остервенело, обильно пачкаясь в крови, воткнул клинок в неудачливого стрелка далеко не один десяток раз. Для верности. Живучие ублюдки! Затем поднял звуковую пушку и с мрачной решимостью стал ковылять к следующему раненному. Пока я не удостоверюсь в том, что человек мною убит, теперь я всегда буду считать его раненым!

Направив звуковую пушку ему прямо в лицо, я несколько раз выстрелил. Его глаза лопнули, залив лицо кровью. Рот беззвучно раскрывался в гримасе агонии. Я выстрелил ещё пару раз.

– Сдохни, ублюдок! – сопроводил я последнее нажатие на гашетку. В помещении наступила тишина – все охранники были убиты. Окончательно.

Выбравшись обратно на настил, я начал оказывать себе первую помощь. Кровеостанавливающее первым делом – баллончик распылитель гемостатика. Давящая повязка с кольто. Затем местная анестезия. Придав ноге состояние покоя, я достал фляжку с водой, которая неведомо как осталась до сих пор целой. Промочил горло, прополоскал рот от крови. Своей и чужой. Руки были по локоть в ней, лицо же я и не счел возможным оттереть.

Через десяток минут доехала двухзвенная электродрезина с десятком оседлавших её каторжников.

Я осветил фонариком приближающихся людей, и на меня тут же навелось несколько стволов.

– Ты Фокусник? – спросили меня.

– Я, – сказал я для себя неожиданно тихим, посаженным голосом.

– Ты цел? – удивленно спросил меня каторжник.

– Легко ранен. Вывих, в ногу попали.

– Много же у тебя ног. Я уж увидев тебя, решил, что ты такой же дохлый, как и те жмуры. Даже более. Ты не похож на живого.

– Это не моя кровь. Помогите лучше встать.

– Тебе не ногу, а задницу прострелили, – гоготнул мужик на дрезине.

– Жопа немного выше, – ответил я. – И до неё я ещё не дошел. Но вы все в неё попадете, если мы станем тут задерживаться. Хочется мне как можно быстрее глотнуть чистого воздуха.

Туннели ещё долго не хотели заканчиваться. Затем меня положили спиной прямо на холодный металл клети, и моторы, загудев, натянули тросы, начав поднимать меня вверх навстречу свету. Когда я был снизу, под клетью я успел рассмотреть, сколько в толстых листах, накиданных на неё, оспин от пуль и осколков. Удивительно, что мы смогли спуститься в эту преисподнюю живыми. Кейн умеет быть убедительным. Когда он орёт над ухом, ты, уже не думая ни о чем, бежишь с автоматом наперевес, не воспринимая возможность гибели как часть реальности. Да, без него бы у нас ничего не вышло…

Теперь, поднятый наверх, я жадно вдыхал воздух пыльной планеты. Он казался мне необычайно чистым, кристально свежим, после кортозисной шахты. Черт возьми, я жив!

– Оле... Фокусник. Ты как? – с серьезным беспокойством окинул меня взглядом капитан.

– Царапина, – оскалился я Траверу. – В ногу пулю словил. Остальное – урон только косметический.

– Ничего не хочу сказать, но ты смотришься ужасно, – подошел Кейн.

– Как дела? – спросил я.

– Ты еще спрашиваешь, как дела у нас? С тобой все в порядке? – Он, не спрашивая разрешения, хотя я и не мог сопротивляться, стянул с меня шлем, очки и наушники. Очки, остановившие пулю, оставили своим округлым краем, плотно прижимавшимся к лицу, лиловый замкнутый след – их впечатало в голову. Респиратор я умудрился, не помню сам, где, оставить под землей.

– Фу! – выдохнул он облегченно. – Просто я решил, что тебе проломили череп. Такое бывает, шок, думаешь, что все в порядке. А через день умираешь от внутричерепной травмы.

– С чего ты так решил?

– Ты в крови словно выкупался. Загрыз несколько человек? А? – спросил он, напустив наигранного понимания в голос.

– Только одного, – вполне серьезно ответил я. – Он ничего не проповедовал, и о вкусе ничего не скажу. Но у меня была неприятная альтернатива - быть проткнутым ножом.

– Сейчас сядет Ивендо и заберет тебя. Тебе нужно в медотсек, – сказал капитан.

– Я могу ходить, – отмахнулся я.

– Ковылять, но не бежать, – сказал Кейн. – Извини, но от тебя сейчас будет мало пользы.

– Проблема. Я оставил образец своей крови в шахте, – сказал я обеспокоенно.

– Забудь про эту херню! Её там слишком много, чтобы разбирать, из кого она вытекла. Кроме того, её скоро завалят из-за засевшей хер пойми где пары охранников, так что расслабься.

Огромная тень корабля накрыла нас, Ивендо быстро опустил «Шлюху» во двор шахты и откинул аппарель, так, что она практически касалась земли. При этом сам корабль, не опуская шасси, завис в паре метров над землей. Ювелирная работа, как всегда – и я был уверен, что он не прибегал к автопилоту или парковочным программам.

Я проковылял на борт, добравшись до кокпита.

– Фокусник… Олег, мы же уже на борту, – сказал Ивендо, –ты ранен?

– Ерунда, – отмахнулся я

– Иди в медотсек и не пытайся даже изображать из себя идиота. Или героя, как вы там себя иногда зовете? Обкололся до бесчувствия и решил, что если не болит, то можно строить из себя не пойми что!

– Ладно. Но ты расскажешь потом, что случилось, пока я расчищал туннели.

Я прихромал в медицинский отсек, где сорвал с себя испачканную и изодранную одежду, окровавленные и поцарапанные доспехи, свалив все это на пол. Ивендо помог мне лечь на кушетку.

– Нормально так тебе задницу разворотило.

– Это не…

– Немного ниже, но кого это волнует, – усмехнулся пилот.

– А мы не должны уже сейчас переходить к следующей части плана? – подозрительно спросил я.

– Сейчас на борт зайдет Нейла, думаю, ей это зрелище понравится больше. О! А вот и она. Я ухожу.

– Ты ещё ходил с этим!? – спросила она. – Разворачивайся на бок.

Надо мной склонился медицинский сканер – томограф, который высокотемпературные сверхпроводники делали невероятно компактным.

– Симпатичная задница, – сказала Нейла.

Я валялся без штанов, по сути голым, и сильно покраснел от стыда, или, скорее, потемнел из-за моего цвета кожи.

– Ты, что, стесняешься? Меня? – игриво сказала она, осмотрев меня со всех сторон. – Тут вовсе нечего стесняться, такой мм... инструмент обычно повод для гордости, а не стыда.

– Это всё из-за тебя, – оправдался я.

Она зафиксировала меня в поле стазиса в полуподвешенном состоянии.

Манипуляторы автоматизированной хирургической системы придвинулись ко мне.

– Теперь ты точно не сможешь избегать меня, – сказала она весело. – Или я тебе не нравлюсь?

– В иной момент времени я бы сдался, и, похоже, сделаю это сейчас. Но я не дикарь, чтобы желать женщину, будучи вымазанным в чужой крови, – сказал я. – Кроме того, такие отношения – это немного не то, что я хочу. Мы друзья, а если я... буду с тобой, то это будет немного по-другому, – я не мог объяснить, что имею в виду. – Мы коллеги, а не любовники.

– В этом нет никакого противоречия! Ты не пропускаешь не одной женской задницы мимо себя, когда находишься за пределами корабля. А меня избегаешь, – обиженно сказала она.

– Я молод и меня тянет на приключения. И проще удовлетворять потребности своей природы, а затем заниматься чем-то интеллектуальным, чем изображать из себя джедая.

– Глупости. Я не могу смотреть на то, как ты мучаешься. И прочитала в энциклопедии про ситов, что они были очень и очень активными разумными. Ты понимаешь, о чем я. Корабль тесный, полеты долгие. Почему тогда ты должен сдерживать себя тут?

– Потому, что мое воспитание не позволяет мне делить одну девушку с несколькими мужчинами.

Корабль тряхнуло. Узнаваемая отдача от турболазеров.

– Это нормально, когда Ивендо воюет, разговаривать о моих половых предпочтениях? – спросил я ее. И зашипел, когда гибкие манипуляторы начали ковыряться в бедре. Или в ягодице. Где-то посередине.

– Пуля едва тебя задела, а оставила такой раневой канал, – сказала Нейла с сочувствием. – сейчас из тебя достанут осколок.

Корабль бодало отдачей, по его переборкам передавался гул от работающих плазменных турелей. Пилот развлекался, пока я валялся на операционном столе с голым задом и в компании с симпатичной твилечкой, которая нагло изучала меня, как коня.

– Значит, она была экспансивная. Или разрывная. Неудивительно, что они не могли ничего пробить ими, – предположил я.

– Не волнуйся. Сейчас я наложу повязку с кольто. Даже шрама не останется. Портить такие ягодицы шрамами не стоит, – сказала Нейла.

Затем, пользуясь моей неподвижностью и беззащитностью, избавила меня от эрекции.

– Это жестоко. И бесчестно, – только смог сказать я.

– А энциклопедия не врала, – сказала она в итоге. – Ты никуда от меня не денешься!

– Ты такая же озабоченная, как и Свельда.

– Мне далеко до зелтронок. Но ты, кажется, ближе к ним, чем думаешь.

Накрыв меня простыней и зацепив ее края так, чтобы она не сползала, Нейла вышла. Я чувствовал себя, словно меня поимели. Хотя так оно и было.

Взяв в руки браслет корабельного коммуникатора, я нашел кнопку громкой связи.

– Как дела? – лежать в неведении я не собирался.

– Пока не родила, – ответил Ивендо. – Эти идиоты не сообразили, в чем дело, и сразу же отправили на шахту несколько аэроспидеров с десантом.

– Это, когда контрольный центр был уже наш?

– Так точно. Их сожгли с оставшихся турелей ещё на подлете. Хорошо, что вы вовремя связь отрубили, сделав тот командный пункт автономным.

– А что дальше?

– Сейчас Кейн с Травером захватили космопорт и двигаются к по направлению к администрации. Вторая команда, хе-хе. А действовала даже третья! И пятая! Все только об этом и говорят.

– У страха глаза велики, это понятно. Время сделать звонок? – улыбнулся я, думая о последней части плана. Если выгорит, то это оправдает все наши усилия.

– Через пару минут, – прикинул Ивендо. – Я включу одностороннюю громкую связь, чтобы ты тоже мог этим насладиться. Ведь все, что мы сделали, в действительности было только ради этого, да? Я думаю, что ты тоже в этом уверен. Хотя капитан и найденный им на этой помойке сапог, несомненно храбрый, вынужден признать, не понимает всю утонченность момента. Но ты…

– Да, все действительно ради этого. Сделай это как нужно.

– Конечно, – довольно сказал Ивендо.

– Капитан Маверик. Говорит капитан Маверик. Хоть кто-нибудь может связаться со мной по административному каналу связи? Или же нет?

– Говорит диспетчер. Неустановленное судно, приём!

– Свяжи меня с кем-нибудь из твоего начальства, сынок, – сказал Ивендо проникновенно.

– Ладно, все равно сейчас всё похерилось…

– Здравствуйте, вы кто? – раздался знакомый голос. Куан Сенд собственной персоной.

– Я капитан Маверик. Что тут у вас творится?

– Я бы сам хотел спросить это у тебя.

– Я прилетел сюда, найдя в истории этого корабля отметку о посещении этого места. И о том, что на корабль грузили кортозис, думал типа подзаработать.

– Я не понимаю, о чём ты? Отметку? Корабль был здесь и раньше? – вкралось подозрение в голос начальника.

– Да, пару месяцев назад. Но он тогда еще не был моим.

– Дай догадаться. Предыдущие хозяева его безвременно покинули?

– Совсем глупый твилек и его оборванцы? Да. Но они сами виноваты, если ты понимаешь, о чем я.

– Я не удивлен, – не скрывая радости, сказал Куан. – Но то, что твой корабль находится здесь, в такое время наводит меня на некоторые подозрения. Ты должен это понимать.

– Я вышел из гипера еще пару суток назад. Решил сэкономить время, но вышло всё не очень удачно.

– Прыжок с большой погрешностью? Далеко вышел? Такое бывает. Но почему я узнаю об этом только сейчас!? – Куана не оставляла паранойя. Оправданная, надо сказать.

– Да хер его знает! Я посылал запросы на открытых частотах, никто не ответил. Как глухие. Диспетчер молчал до этого часа. Хотя на орбите у вас за это время вышло три серьезных судна, – вслед за Травером создавал вязь лжи Ивендо.

– Когда? – пораженно спросил начальник.

– Сутки и еще одно пять часов назад. Почему ты спрашиваешь это у меня? – весьма талантливо изобразил удивление Ивендо, играющий капитана Маверика. – Тут что, не только глухие, но и слепые окопались? А, понял, твоего диспетчера с потрохами купили пираты. Он тебя кинул. Ты где такого наивного придурка нашел?

– Это не ко мне. Тут творится какая-то ситхова мистика. На нас напали пираты. Еще дроиды взбесились.

– Понятно, что ничего не понятно. Но на суденышках, что вышли из гипера, и ста человек не поместится, а у вас полноценная война идет.

В эфире раздался грохот.

– Слушай, нам становится все тяжелее сдерживать этих оборванцев, – сказал Куан осторожно. – Я был бы благодарен тебе, если ты вытащишь меня отсюда. Очень благодарен.

– Это интересное предложение, но мне неохота лезть под плазму. Вдруг ещё пара пиратских судов объявится, – сомневаясь, сказал Ивендо.

Треск плазмы о стены усилился.

– Ты не останешься в накладе. Я гарантирую это.

– Посмотрим. Но у меня не автобус.

– Три человека уместится? – Куан был уже на измене.

– Поселю вас в одной каюте, – сказал Ивендо с издевательской интонацией. – Но валяйте.

– Можешь подлететь к крыше административного центра?

– Это где? – растягивая слова, спросил Ивендо, всем своим видом показывая, что не торопится.

– Там, где сейчас летает слишком много плазмы. Но у вас же есть щит?

– Уже вылетел. Действительно яркая картина.

– Олег! – сказал Ивендо.

– Что там?

– Он мне поверил?

– Нет, честно говоря. Весь в подозрениях. Но у него совсем нет выбора. Его яхта осталась на взлетном поле, а тут скоро его бывшие рабы сделают из него рубленую котлету. Как миленький запрыгнет.

– Я бы не доверял головорезу и угонщику корабля, – засомневался Ивендо.

– Даже если он и боится за свою голову, боязнь потерять её еще раньше сильнее. У него нет выбора.

Мой чуткий слух уловил стук аппарели о дюракритовую крышу здания и треск энергетического щита. Легчайшая перегрузка показала, что мы уходим из зоны обстрела.

– Это потрясающе. Классно, – сказал пилот довольно. – Крупный функционер корпорации спасает свою шкуру от своих же рабов, бегая под огнем по крыше, бросая своих подчиненных и воспользовавшись сомнительным предложением первого встречного пирата.

Мы ничего не боялись, поскольку корпорация «Рудодобыча внешнего кольца» вела добычу с помощью рабского труда и постаралась бы избежать официальных обвинений. Даже если мы и оставим улики, то разыскивать нас будет только сама корпорация, и в случае чего постарается скрыть этот неприглядный факт. И потому не сможет предъявить нам, что несколько лучше уголовного преследования, но все равно много хуже, чем внимание одного Куана Сенда. А ставки-то всё растут.

Шахта приносила её владельцам сверхприбыль, и потому законность этой добычи волновала их слабо. Несмотря на то, что у них была лицензия каторги и получена она была у субъекта Республики, это делало подобное законным только в глазах этого субъекта – Феальтэ, если не ошибаюсь, мир весьма этичных веганов. Поскольку эта лицензия распространялась только на территорию юрисдикции самого Феальтэ и была недействительна там, где действовал первый кодекс. Апатрос располагался вне корпоративного сектора, и потому это было для нас очень важно. Рабство здесь нарушало законы Республики как надгосударственного образования за неимением здесь государств, готовых придать ему вид законности, но строгость этих правил и в этой галактике, тем более на её окраинах, компенсировалась необязательностью их исполнения.

Корпорации при этом сами могли устанавливать свои собственные законы и на территории принадлежавших им планет – такое действительно позволялось. В корпоративном секторе, этой банке с пауками. Им это дозволяли до тех пор, пока они платили налоги Республике и не нарушали некоторых важнейших ограничений. Вроде разработки оружия массового поражения или закладки фундамента машинной цивилизации со злобным ИскИном во главе. В местах, где вообще всё принадлежит одной корпорации, неудивительно, что и силы правопорядка и даже суды принадлежат ей же. Существование независимой судебной и правовой системы в оторванном от цивилизации месте, где все сферы жизни контролируются одной структурой, выглядит невозможным. Вероятно, Сенат это понял и узаконил де-факто сложившуюся ситуацию.

Я находил всё это забавным - история, плутая во тьме веков, вернулась на круги своя. Земля в квадратных метрах, воздух – в кубометрах, да и сами планеты целиком принадлежали корпорациям. И это давало им право распоряжаться всем на них, даже жизнями своих сотрудников. Во всяком случае, там, где это им разрешила Республика. Пока.

Власть такая же масштабная как у государств неизбежно придавала этим корпорациям и их характерные и самые уродливые черты. Большинство населения Галактики считало подобное аморальным, а живущий по волчьим законам заповедник – корпоративный сектор – хорошим примером того, как жить как раз-таки не надо. Но подобное устройство было поразительно устойчивым и стабильным, даже привлекая крутых интеллектуалов, чей труд там оценивали действительно высоко, и не менее амбициозных социал-дарвинистов. Да и рядовые работники жили по земным меркам очень хорошо. Хотя сами могли так не считать – иные понимания качества жизни.

Как бы ни хотелось увидеть жителям цивилизованных планет, тех, где существуют права человека, профсоюзы, разделение властей на три ветви, пусть и торчащие из одного ствола, и иные достижения социального прогресса, что власть «корпов» в их заповеднике рухнет, но она была более чем устойчивой. Эти по сути первобытные и технократические по внешнему виду новообразования на теле Галактики продолжали бороться за жизнь в далеко не самых простых условиях.

Хотя та же Цзерка управляется вполне прогрессивно – в ней действует достаточно известный принцип: «Один человек, один голос». Сурт Адрон владеет сотней процентов акций, и голос принадлежит ему. Человек, которого никто никогда не видел, но о котором слышала вся Галактика.

Я же видел в подобном явный регресс – шаги даже не к раннему капитализму, а к самому настоящему феодализму. Когда всё принадлежит кому-то конкретному, а неравенство закреплено законом.

Власть таких эффективных менеджеров, не скованных никакими ограничениями, напоминает мне также и мир животных, где нет никаких прав и обязанностей - только завтрак и ужин.

Но теперь таким ужином стали сами хищники. Ирония судьбы.

– А у них там, в шлюзе есть компенсаторы? – вспомнил я про «дичь», загнанную в ловушку, испугавшуюся красных флажков.

– Есть, но я его отключил. Пусть почувствуют всю тяжесть своего положения, – злорадно ответил мне Ивендо. – А сейчас помолчи, я свяжусь с ними.

– Маверик, мля! А компенсаторы не нужны? – раздался голос Куана.

– О, забыл. Извините, – без капли раскаяния сказал Ивендо. – Оставьте всё оружие в шлюзе. Вообще все, вплоть до заколки. У меня нет желания, чтобы ты подбивал мою команду утырков к бунту

– Это не похоже на доброжелательное отношение, – прокомментировал Куан Сенд.

– Я могу выпустить вас и с другой стороны от шлюза. Сказать, с какой скоростью и на какой высоте мы летим?

– Как хочешь. Халса, Отри, делайте всё, что он велел.

– И без фокусов, – предупредил их Ивендо.

– Олег, – Ивендо переключил связь. – Ты можешь сказать, есть ли у них оружие?

– Отсюда? Попробую проверить.

– Ножи у охранников и станнер во внутреннем кармане пиджака у Куана. И щиты они не сняли, ты же им не сказал, – Спустя минуту сказал я.

По требованию пилота они лишились и этого снаряжения.

– Пять минут, – сообщил мне Ивендо. – Подберем капитана и того пехотинца.

Мы пролетели еще немного. Травер и Кейн, воспользовавшись спидером, сделали ноги еще задолго до того, как взбунтовавшиеся каторжники начали штурмовать администрацию. Оставив созданный хаос своей собственной судьбе.

– Проходите, – сказал вышедшему начальнику шахты Ивендо, закрывая за ними шлюз. В это же самое время открылась первая створка шлюзовой камеры и откинулась плита, прикрывающая её – аппарель, впуская в ту же самую шлюзовую камеру, где раньше находился Куан со своими охранниками, Травера с сержантом. За их спины.

В это время Нейла и Ивендо должны выйти им навстречу – и капкан для Куана уже был готов захлопнуться.

А я лежу, прикованный к кровати! Причем зад... э, бедро болит всё сильнее. Анестетик переставал действовать. Я хочу это видеть!!! Хорошо хоть есть звук. Надеюсь, идет видеорегистрация. Но еще есть Сила. Я обратился к происходящему внутренним оком.

– А... Я тебя кажется, знаю. Точно. Конечно, все твилечки на одно лицо, но, кажется, тебя я видел… – прозревая, сказал Куан, рассмотрев Нейлу.

Шлюз открылся.

– Обернись, – сказал ему Ивендо.

– Травер!? – пораженно сказал Куан. Его мысли спутались и метались в стороны, как обдолбыш на танцполе под экстази.

– Ты помнишь, как меня зовут, – ответил Куану капитан. – Похвально. Меня прозвали Последним. Знаешь почему?

– Нет, не доводилось слышать, – он попытался отступить от капитана, но наткнулся на Ивендо. Куан жадно смотрел Траверу за спину – туда, где оставил всё своё снаряжение. Никаких шансов – он это понимал.

– Однажды пираты захватили мой корабль, – начал травить новую историю капитан. – Такие же пассивные пидорасы, как и ты, скажу я тебе, но не в таких отглаженных костюмчиках. Впрочем, во что дерьмо ни упакуй, вонять оно меньше не станет.

– Если только не поместить его в плотно закрытый контейнер, – добавил со знающим видом Ивендо. – Вроде гроба. На твоей же родине трупы именно закапывают? Какая мерзкая традиция!

– Я никак не смогу уговорить тебя проявить ко мне милосердие? Я очень богатый человек. Что тебе нужно, Травер? Десять миллионов кредитов? Новый корабль? Я мог дать тебе все, что ты захочешь. Скажи, что тебе надо!

– Попробуй, – сорванным от крика голосом сказал Кейн. Он легонько ударил еще не успевшими остыть стволами повторителя Куана в живот, отчего тот упал на пол и скорчился в позе эмбриона. – Можешь даже отсосать у меня. Или как вариант мы можем продать тебя больным извращенцам в публичный дом. Там твое искусство лизать жопу оценят на все сто баллов.

Охранники, инстинктивно дернувшиеся было защищать своего хозяина, также упали, получив оглушающие заряды из электролазера, который прихватил с собой Ивендо.

Тяжелые дипломаты выпали из их рук на пол. Лейтенант, тут же подхватив их, унёс подальше. В защищенную от радиопередачи камеру. Весьма разумно – у Куана нейроинтерфейс, и он мог испортить содержимое дистанционно.

– Угомонись, Кейн. – остановил его Травер. – Он так и не узнал, почему меня зовут Последним.

– Так вот, – он нагнулся к скрючившемуся на полу от боли Куану. – Когда пираты захватили мой корабль, они начали выбрасывать мой экипаж через шлюз. А меня решили выбросить последним, нацепив на меня салфетку и дав баллон с запасом воздуха на полчаса. Я вращался вокруг корабля пару минут и решил отцепить баллон. Баллон с кислородом. В открытом космосе нахер. Воспользовавшись реактивной тягой, я полетел в противоположную. Так я смог попасть на поверхность своего корабля. Открыл шлюз стыковочной камеры и попал в него обратно. У меня с собой всегда нож, как ты видишь. И на корабле тоже местами есть нычки с оружием. Только так, что я один знаю, где его взять. А еще только я знаю-кое какие коды, воспользовавшись ими, я проник в кокпит и убил самозванца, занявшего мое место. Потом, заблокировав все люки, отключил все компенсаторы на корабле за пределами рубки и ускорился до пятнадцати единиц. Заодно начав откачивать атмосферу из отсеков. Головы этих идиотов были отправлены одной большой бандеролью. А теперь главный вопрос?

Куан промолчал.

– Почему они идиоты? Потому что они связались со мной. Решили, что меня можно взять и убить просто так. Куан, ты не слышал про эту историю, нет?

– Нет, – ответил тот.

– Если бы ты слышал, то знал бы, что бывает с теми, кто хочет лишить меня жизни. Они умирают. Но я добрый твилек и честный контрабандист и поэтому дам тебе шанс. Я поступлю с тобой так же. У тебя тоже будет получасовый запас воздуха.

– Ты не сделаешь это со мной, – сказал Куан неверующе.

– Еще как сделает, – кивнул Ивендо.

– Но это не устраивает Кейна, должен заметить, – сказал Травер. – Я могу его понять: он хочет, чтобы ты страдал дольше. Но у него еще будет шанс, – обрадовал он Куана.

– Кейн. – обратился капитан к нему. – Головы этих мерзавцев, – он указал на охранников, – надо закатать в карбонит. А остальной мусор положить в отсек для биологических отходов.

– Сначала нейроинтерфейсы надо извлечь. Руки тоже можно отрезать и заморозить. На разборку. Там киберимпланты, они больших денег стоят, – предложил тот со знанием дела.

Травер покачал головой. Риск слишком велик – процессоры и импланты тоже имеют серийные номера, и их реализация на черном рынке может быть ведущей к нам ниточкой.

– Доставай из них хоть всю требуху, если есть желание. – сказал он вслух. – Работа грязная, поэтому получишь с них половину всей цены сверх доли. Согласен? – подмигнул он так, чтобы Куан не увидел.

– Это честно, – кивнул он. – Мне денежки нужны.

Нейла и Кейн унесли бесчувственные тела в машинное отделение. Куан за это время обзавелся наручниками. И был отконвоирован в свободную каюту, которую заранее приготовили в качестве камеры.

Капитан зашёл ко мне в медотсек. Он был в отличном расположении духа.

– Поправляешься? У тебя из всех нас самое геройское ранение.

– Завязывайте с этой темой, – мне было уже не смешно.

– Я видел, что сделали те дроиды, пока прокладывали себе дорогу, – сказал он с отвращением. – Им ведь кто-то попытался помешать. Омерзительное зрелище!

– А зря. Я убедил их в том, что все мешающие выполнению их долга органические субъекты надо разделять на отдельные детали или придавать более компактную для упаковки и перемещения кубическую форму. Они легко восприняли такие указания, так как они похожи на их оригинальные программы.

– Не напоминай, столько крови я видел в первый раз в жизни. На стенах, на потолке, повсюду. Это было ужаснее, чем галерея современного искусства.

– Был другой вариант?

– Возможно. Кстати, у нас богатый улов. Бодигарды Куана притащили с собой два здоровенных ящика с наличностью. Там должна быть она, я думаю. Или еще что поинтереснее. Я бы не рискнул бежать под таким плотным огнем с такой тяжестью, если в ней меньше пары миллионов кредитов.

– Чую проблему. – протянул я.

– Помнишь тот ящик, который взорвал?

Конечно, помню, еще бы не помнить.

– Они такого же рода? – вслух сказал я. – Напичканные датчиками и взрывчаткой?

– Именно!

– Куан должен знать код. Но в его положении не имеет смысла говорить верный. Скорее он захочет взорвать нас, – размышлял я вслух.

– Надо выбить из него настоящие коды. Ты же чувствуешь, когда говорят правду?

– Натренировался за прошедшее время. Если он не будет сконцентрирован, а он не будет, то обмануть ему меня не получится.

– Отлично! – загорелся Травер. – Кейн вызвался вытащить из него правду.

– Этот может.

– Не одобряешь пытки?

– Нет, конечно. Но конкретно за этого лощеного червя заступаться не собираюсь. Но он же понимает, что мы от него избавимся, как только он станет для нас бесполезен?

– Это не важно, он всё равно заговорит. При должном пристрастии говорят вообще все. Я думаю, что первоначальный план можно слегка изменить – как только вытащим из него коды от награды за наши головы, можно будет продолжить. Его деньги станут справедливой моральной компенсацией, – предвосхищая прибыль, сказал Капитан.

Несмотря на ранение, я не мог не привести короткий маршрут, проложенный мной ранее в Апатрос, ещё к большему идеалу. Минус час и более плавный ход – для меня важное достижение.

Сменив несколько раз повязку с кольто, я дождался, когда ранение затянется, и доковылял до машинного отделения, где руководитель шахты был закреплен на верстаке. Кейн как раз подбирал инструменты. Ключи от разума.

– Ивендо заругает за то, что используешь его игрушки не по назначению, – сказал я ему. – Зачем тебе разводной гидроключ? Или набор для пайки. И что ты будешь делать со строительным феном?

Куан дернулся. Он был наг, рот его затыкал импровизированный кляп.

– Может пригодиться. Но я думаю, что хватит тисков и пассатижей, – зловеще сказал Кейн.

– Есть еще плазменная горелка, – предложил я, вступая в игру.

– Вонять будет, я не хочу нюхать горелое дерьмо. Так ведь, Куан? – он ткнул ему в ногу отверткой.

Он промычал что-то невразумительное, давясь кляпом.

– Что ты засунул ему в рот? Не стиранные неделю носки? – Спросил я Кейна.

– Именно их.

– Это самое жестокое, что можно было с ним сделать. Я одолжил у капитана одну интересную штуковину. Он сказал, что это болевой нейроиндуктор. И за его хранение могут и не погладить по головке. Не знаешь, как он работает?

Куан начал биться в путах.

– Нужно провести эксперимент, – кивнул Кейн на пленника.

– Этот кляп доставай сам. А то он как домашний питомец – всё слышит, понимает, а сказать не может.

Он сорвал изоленту с его губ и вытащил импровизированный кляп.

– Ур-роды! – подал голос Куан. – Ни хера вы от меня не получите.

– Так или иначе, – я взял в руки шлифмашинку. – Но ты сообщишь коды доступа. Не заставляй меня причинять тебе страдания.

– Вы взорветесь!

– Мы всё равно откроем кейсы, – сказал Кейн, с размаху ударив ручкой отвертки ему по пальцам. Хрустнула тонкая косточка.

– Ааргх! Пидорасы! Вы большие кретины, чем я думал, – сказал Куан, – В нем атмосфера из аргона. Стоит ему разгерметизироваться, как вы расщепитесь на атомы.

– Не держи меня за идиота, – ответил я. – Я знаю, как они устроены. И в аргоне газ-маркер, причем уникального состава. Даже открывать в плотной среде из того же газа рисковать не стоит. Нет, ты просто скажешь нам коды, и все будут довольны. Включая тебя.

Кейн присоединил нейроиндуктор к его руке. Щелкнул кнопкой. Куан заорал так громко, что я чуть не оглох. Его настиг тремор, и через минуту он уже хныкал, как девочка.

– Ты будешь говорить, или нет? Это же в твоих интересах? – спросил я его.

– Ничего вы от меня не получите! – закричал Куан Сенд.

– Я думаю, надо сменить инструмент, Сенд, – ухмыльнулся Кейн. – Все эти высокотехнологичные инструменты – полнейшая хрень. Стоит начать работать кусачками, как люди начинают рассказывать целые истории. Мне не терпится перейти к более действенным инструментам.

– У нас много времени. Не стоит его сильно калечить. Может быть, высокие технологии всё же помогут? – осадил я сержанта.

Он пожал плечами и еще раз включил садистское устройство.

– Не стоит держать слишком долго. Он может подавиться языком, или у него не выдержит сердце. – Сказал я, наблюдая за конвульсиями Куана. Отвратительное зрелище. А моя эмпатия делает это еще более неприятным.

– Хорошо, хорошо, – со всхлипом сказал тот, отойдя от приступа боли. – Записывайте код, – он продиктовал двадцатизначный код.

– Ай-я-яй! Ты плохой человек Куан, – сказал я. – Зачем ты пытаешься нас напаять?

Кейн достал плоскогубцы, щелкнув ими в воздухе.

– Я сейчас удалю тебе лишний зуб. Я не дантист, но думаю, что справлюсь, – он подмигнул Куану. – Ты соврал, а разве мама не говорила тебе, что врать нехорошо?

– Я сирота.

– Сочувствую. Сиротка, значит. Но кто-то же должен был это тебе сказать? Поэтому каждый раз, когда ты будешь лгать, я буду вырывать тебе еще один зуб. Еще двадцать семь раз ты сможешь солгать. Потом я отрежу тебя яйца.

– Двадцать шесть, – поправил я Кейна. – Никакой он не сирота.

Я отвернулся, пока Кейн с сосредоточенным лицом вырывал из десен вопящего Куана зубы.

– Будешь ещё врать? – спросил его почти ласково Кейн.

– Нет. Штоб ты шдох, – прошепелявил Куан.

Вместо верхних передних резцов зияла пустота, подбородок его был весь в крови. Я с омерзением смотрел на вырванные зубы. Никогда не мог спокойно смотреть на работу дантиста. Даже слышать ее. Детская травма. Вот трансляции операций по удалению раковых опухолей не вызывали у меня потери аппетита. Я набрал в шприц противошоковое и вколол дергающемуся Куану. Надо беречь его организм, а то сердце и вправду может отказать. Даже если эти судороги – движения проснувшейся совести.

– Код? – спросил я еще раз. Он снова солгал. Упорный человек.

Кейн снова взялся за плоскогубцы.

– Нет, шолько не шнова! – взмолился Куан.

– Извини. Но ты солгал, – ответил я ему. – Даже животные учатся на своих ошибках, а ты не сделал нужных выводов.

Кейн удалил ему еще один зуб. Он был не чужд прекрасного и стремился к симметрии.

– Я шкажу. Шкажу! – простонал Куан.

– Я записываю. Уговор пока не меняется.

На этот раз он не врал. Лежащий в луже собственной мочи, хнычущий, он не вызывал уже ненависти или злобы. Продиктовал он и коды от дипломатов. Перечислил содержимое, как его использовать – все коды, цифровые ключи, инфочипы, куда их вставлять и что с ними можно сделать. В некотором смысле весь Куан, всё, что он собой представлял, уже был у нас в руках. Только банковскими счетами мы его не смогли бы воспользоваться, но это было не столь неприятным упущением благодаря другим его документам и запасам криптовалют.

Я не злой человек, но у меня закралось еще одно подозрение.

– А после того, как мы откроем чемоданы, нас не ждут еще никакие сюрпризы?

– Нет там нишего! – прошепелявил Куан.

– Кейн. Господин соврамши, видимо, мазохист.

– Там гипермаяк! Не надо, только не… – вопли Куана стали только громче, когда Кейн с сосредоточенным лицом вцепился за последний резец плоскогубцами. На его лбу выступили капли пота.

– Капитан! – Кейн нажал кнопку громкой связи рядом с панелью состояния нашего и соседнего отсека. Восемь зеленых квадратов. Давление, температура, ускорение и радиация. Все в норме. Большие и рядом со всеми дверями – очень удобно.

– А?

– Клиент сознался. Только лужу напустил.

– Пусть там в ней и лежит. Нам до выхода из гипера недолго осталось.

Я выдохся, хотелось умыть руки и забыть случившееся. Стоять я тоже устал, заныло ранение и вывих.

– Последний вопрос, – подошел я к Куану, после того, как вышел десантник. – Зачем ты отправил нас в гости к пиратам?

– Я не отправлял ваш-ш к пи-атам! – прохрипел Куан. И, что характерно, он не лгал. Но это знание я оставил при себе.

Капитан и Ивендо пришли за Куаном с «салфеткой» - комбинезоном для кратковременного пребывания в открытом космосе. Дешевая штуковина. Существовали и вполне полнофункциональные скафандры, такие же легкие и удобные как этот комбинезон. Но кусались цены.

Тот отбивался, как мог, пока его вели к шлюзу. Он еле перебирал подкашивающимися ногами и умолял не отправлять его в пустоту. Даже обещал перевести все свои деньги на наш счет. Хотя сделать бы этого в действительности не смог бы, поскольку выдал бы нас этим с головой. Какая это стадия принятия неизбежного? Его шепелявая речь сбивалась на бормотание. Он, похоже, потерял надежду и говорил уже сам с собой.

Сами они также облачились в скафандры и вывели его через шлюз наружу. Через пять минут пилот с капитаном вернулись с прогулки в открытый космос.

– Стоит вернуться в пилотскую, – сказал Травер. – Такое просто нельзя пропустить.

– Что? – спросил я, не до конца понимая капитана.

– Увидишь.

И я действительно увидел. Медленно мимо остекления в десятке метров от корабля пролетал Куан. Он волчком крутился в космосе и размахивал руками, словно был птицей и мог улететь от нас в теплые края.

Я помахал ему рукой в ответ.

– Ты и вправду вернулся на корабль с такого положения? – подивился я.

– Меня и вправду выкинули с корабля, – не стал отрицать капитан. – Но вернулся я на него совершенно естественным путем, без этих трагичных моментов с кислородным баллоном.

– Запуская на орбиту астрономического объекта, будь то корабль или планета, другое тело в качестве спутника одним толчком с его поверхности, надо быть очень точным, – наставительно сказал Ивендо.

– А что так? – спросил Кейн, с удовольствием наблюдавший за таким спутником.

– Это надо делать по касательной, – ответил за пилота я. – Строго горизонтально, если запускать с планеты, например. Хотя там еще и атмосфера мешает это сделать. Это же азы законов обращения искусственных спутников!

– Точно! – кивнул одобрительно Ивендо. – Материальных точек в природе нет. В итоге орбита такого тела пересечется с самой планетой или же кораблем.

– Ну, я и пересекся, – продолжил Травер. – Кое-кто решил висеть в дрейфе, наблюдая за летающим вокруг твилеком. Причем толкнули ме-едленно так. По сути, оставили рядом с кораблем висеть в вакууме. А зря. Хотя и это бы по-настоящему не сработало бы. Меня бы все равно унесло в сторону – корабль слишком легкое тело, чтобы вернуться на него хотя бы за год.

– И что ты сделал? – спросил я.

– Нашел, что отцепить от комбинезона и бросить в сторону. Несколько инструментов, которые забыли в кармане «салфетки», позволили мне вернуться обратно на корабль. Кроме того, несмотря на то, что летел обратно я очень долго, команда ничего не смогла сделать за это время с кораблем – оказалось, что управлять им, когда капитана на борту нет, они не могут. Удивительно, да?

– А Куан?

– О. Его отправили в эллиптическую орбиту по всей науке,– потер довольно руки Ивендо. – Зря я динамику в сложных гравитационных полях в училище изучал?

– Что-то он медленно летит, – сказал Кейн, – смотря вслед плавно удаляющемуся начальнику шахты.

– Так он от нас очень и очень далеко, – охотно ответил я. – А вообще по эллиптической орбите так оно и есть. Чем дальше от корабля, тем медленнее скорость. Абсолютная, с нашей позиции, да и угловая тоже.

Про описываемые за равные промежутки времени радиус-вектором равные площади треугольников я говорить ему не стал. Вряд ли Кейн знает, что такое «радиус-вектор», да и Кеплер в далекой галактике не рождался, хотя его второй закон работал так же неукоснительно.

Куан был на практически таком же расстоянии от центров масс номерной звезды или ее планет, как и мы, поэтому на него оказывалось такое же воздействие, как и на корабль. Из-за этого ничего не вмешивалось в его обращение вокруг корабля. Из-за малой массы корабля, даже двигаясь с черепашьей скоростью, Куан должен был иметь большую ось орбиты огромной протяжённости. Пожалуй, к списку вещей, за которыми можно наблюдать вечно, можно добавить летящего в межзвездной пустоте человека, который до этого покушался на твою жизнь.

– Смотри, – указал удивленно капитан на начавшего стремительно ускоряться Куана. – Он последовал моему совету!

– Совсем с ума сошел, – сказал я. По волнениям в Силе действительно можно было судить о пограничном, а то и заграничном состоянии его психики. Ему недоставало спокойствия майора Тома.

– Он воспринял твой рассказ за чистую монету? – удивилась Нейла.

– Легковерный человек, – осуждающе сказал Ивендо, вводя данные в панель управления. Корабль стал двигаться вслед за Куаном.

– Извращенцы, – сказала осуждающе Нейла, – вам нравится смотреть, как он дергается в скафандре?

– Разумеется, – удивился постановке вопроса пилот. – Жаль, что сейчас у него закончится кислород и полет будет происходить уже по инерции.

– Включи что-нибудь веселое! – сказал Травер. Ивендо тут же включил какую-то жизнеутверждающую музыку.

– Безумие, смерть и последующее забвение в бескрайнем космосе. Достойный финал его истории, – сказал я задумчиво.

Но почему я тогда решил, что нас отправили к пиратам? Ведь там нас ждали, я чувствовал дурные намерения и отправил нас туда не кто иной как сам Куан… Тогда в этом у меня была абсолютная уверенность… об этом говорила и сама Сила. Теперь же это было вовсе не так! Только что Куан утверждал, что не собирался нас кидать… И он действительно был уверен в этом. Что же изменилось? Ничего не понимаю!

ПРИМЕЧАНИЯ

[1]Более подробно у Чарльза Докинза в книге под названием «Эгоистичный ген». Это намного более интересное его произведение, нежели те скучные и банальные вещи, написанные им о религии, понятные почти каждому здравомыслящему человеку и без нее. Он же все же биолог и этолог, а не философ. Хотя, конечно, кто-то же должен их писать, а то в этом столетии наблюдается нехватка серьезных критиков клерикализма и веры в «бога», прочие неверифицируемые гипотезы или иную магию.

[2] Воробьиха своеобразно заботится о своих птенцах: она отлавливает и убивает птенцов других самок, с которыми спаривался отец её детей. Делается это ради того, чтобы непутёвый воробей заботился только об её потомстве. Природа – отнюдь не библейский эдем.

[3] В звездных войнах неделя – пять дней. И весь фик так, кстати. О чём я упоминал, но напоминаю еще раз.

В Галактике:

368 дней = 1 год

60 секунд = 1 минута

60 минут = 1 час

24 часа = 1 день

5 дней = 1 неделя

7 недель = 35 дней = 1 месяц

10 месяцев + 3 праздничные недели + 3 праздничных дня = 1 год

[4] Чип радиочастотной идентификации.

[5] Внесистемная единица – сила, равная той, которая действует в поле тяготения Земли на одну тонну. Также используются помимо [Тс] по аналогии [Кгс] – килограмм силы. Реактивные двигатели не характеризуют мощностью в Ваттах, как это принято для ДВС, или электродвигателей, поскольку важна именно тяга двигателя – поделенная на массу аппарата/ракеты она дает развиваемую им/ей ускорение. В это время одинаковая тяга может создаваться двигателями, потребляющими различную мощность – будь то ионный двигатель, работающий от источника тока, или ракетный двигатель, использующий энергию реакции окисления топлива окислителем.

Двигатели с высоким удельным импульсом, т.е. с малым расходом топлива+окислителя/несгораемого рабочего тела при этом крайне неэффективны энергетически. Забавно, но факт.

[6] Это величина расчётная – на основании огневой мощи кораблей из трилогии приквелов и полученной энергии, необходимой для питания ионных двигателей, способных разгонять корабль массой в сотни тонн с большими ускорениями. При малом расходе рабочего тела, что очень важно.

Если цифра показалась большой, то для сравнения дульная энергия танковых орудий порядка 10 МДж, т.е. если бы они вели огонь с частотой в 1 выстрел/сек, то мощность такой артустановки составила бы 10МВт. И это только энергия болванки – без учета содержащейся в снарядах взрывчатки. Поэтому, чтобы вызывать сравнимые с обычной артиллерией разрушения, лучевое оружие должно иметь значительно большую мощность.

Энерговооруженность кораблей в ЗВ для достаточной их маневренности должна превосходить, и желательно существенно, 1Мвт/м^3. И быть порядка 10Мвт/м^3.

[7] Карта Саббака. В колоде таких только две.

[8] Не каноничное оружие. Не стоит искать его в интернете. Хотя, как таковое, оружие этого типа было популярно в ДДГ именно для этих целей. И само по себе канонично, как и бластеры.

ИНТЕРМЕДИЯ II

Мелочь, конечно, но бывало, что из-за мелочей начинались большие войны.

Дети Дюны. Фрэнк Герберт.

Немного музыки:

Автор Застенчив — Нора

В морозном небе Индара-3 падал объятый пламенем ангел. Был ли он небрежно сброшен с вершин разгневанным божеством, или, украв у него огонь, спешил поделиться им с жителями тверди, было еще неизвестно. Огненный след отвесной чертой пронизал толщу атмосферы, казалось, он должен был неотвратимо разбиться, но на высоте в несколько километров завис раскаленной точкой и медленно поплыл в воздухе, как огромная рыбина, приближаясь ко дну воздушного океана.

Без малого с пяти сотен вооруженных кораблей Республики на низких и высоких орбитах взирали на происходящее с огромным удивлением, поражаясь, что столь опасная затея не закончилась гибелью корабля контрабандистов. Он не только не должен был достичь земли, он и выйти в нормальное пространство столь низко и в такой плотной среде не мог. Хотя физик вас одернет, конечно мог… но шанс сделать это был ускользающе мал. Корабль, как это ни странно, не нарушал при этом законов Республики, поскольку не преодолевал установленной блокады или карантина. А объявить все складки гиперпространства своими даже Галактической республике, обладающей зашкаливающим чувством собственного величия и по недоступным многим причинам возомнившей себя важной частью вселенной, не хватило наглости. Она понимала, какое место занимает в картине мироздания, хотя и надменно разграничила бескрайние области пустоты идеально ровными границами. Не стоит даже и говорить, что на эти границы большинство путешественников обращало внимание не чаще, чем пастухи коров черного континента некой Терры на границы, которые провело там ООН. Причем границы космические были ещё более виртуальными.

Судно медленно в сопровождении четырех атмосферных истребителей, принадлежавших властям Индара-3, отконвоировали в сторону столичного космопорта. Планета находилась на положении осажденной крепости. Выполнение новых законов, принятых новым, революционным правительством, входило в противоречие с законами Республики. Те, кто их исполнял, становились преступниками в глазах Республики. Но никто не спешил выдать этих правонарушителей, поскольку большинство из них заседали непосредственно в местном правительстве. Попытка их «ареста» вылилась бы в полномасштабную войну. Такой скандал был никому не нужен. Поэтому планета просто исчезла из информационного поля так, словно бы её никогда и не было, а её саму окружил третий ударный космофлот Республики. Слово «ударный» СМИ, как правило, стыдливо замалчивали, но своё назначение он из-за этого не менял.

Системы связи были заглушены, планете заткнули рот кляпом и почти связали руки, но затолкать в угловатый автомобиль с зарешеченными стеклами пока не успели.

Вопрос могла разрешить простейшая полицейская операция, но сорок миллиардов населения просто так с игровой доски не смахнешь. Пусть только часть из них поддерживает революционное правительство, но они делают это с достаточным пылом. И что немаловажно – они достаточно хорошо вооружены. Поэтому агрессивное лоббирование интересов корпораций с привлечением вооруженных сил Республики пока не выходило.

Заводы стояли, некому и некуда было отгружать продукцию, те корабли, что не покинули, когда ещё была возможность, космопорты планеты и блокированные космические станции, были прикованы к дюракриту и стыковочным шлюзам. Технически никто не мог запретить гражданам Республики (а государственный переворот не лишал их гражданства в глазах Республики) покинуть Индар, или вести торговлю. Но для этого нужно было признать себя гражданами Республики. И признать товар, произведенный на национализированном оборудовании, краденым. Со всеми вытекающими.

Войска, содействующие полицейской операции, тревожно ожидали сигнала к действию. Десантная операция была единственным способом произвести «арест». Но прокуроры и Сенат не спешили давать отмашку на кровопролитный штурм. В правительственных зданиях шли круглосуточные переговоры и консультации. В это время продовольствие выдавалось на руки ограниченно, и с каждым месяцем норма пайка уменьшалась, а недовольство росло. Республика, верно, ждала голодного бунта, чтобы вернуться наконец на Индар. Проявляя поразительное бессердечие, но крайнюю ясность мысли, она не шла на поводу у революционеров.

Тот корабль звался «Счастливая шлюха», а трюмы его были доверху набиты сверхтехнологичным оборудованием, готовым спасти планету. Хотя, причина блокады была законна, а вся проблема происходила из нежелания местного правительства идти на уступки. В конечном итоге мы спасали именно упрямых правителей, готовых уморить своих граждан голодом, но не сдаться Республике. Хотя и выглядело это благородно.

Планета голодала – но развернуть производство пищи в необходимых количествах из доступной органики самостоятельно не могла. На борту же корабля находились матрицы, уникальная промышленная оснастка для производства таких пищевых конвертеров. Весь груз стоил порядка сотни миллионов кредитов. Намного дороже самого корабля… Хотя и был краденым.

Но как такое могло случиться? Что привело к этому знаменательному событию?

Что же… История до того шла своей чередой. День сменял день, месяц – месяц. Круг замкнулся – год прошел. Над будущим уже собирались первые тёмные тучи, приближалась гроза, но никто этого еще не замечал – солнце ещё не заволокло серой пеленой. И в этом наэлектризованном воздухе сновали проходимцы, не замечая надвигающихся перемен. Но до них, по счастью, ещё было далеко.

Чрезмерно вооружённое судно с неприличным названием непрерывно и на первый взгляд хаотично перемещалось по всей Галактике. В действительности оно следовало вдоль значительных денежных градиентов – перевозя вещи оттуда, где они были дешевы, туда, где их ценность взлетала до небес.

После того, как недоразумения с неким крупным функционером горнодобывающей корпорации были устранены, а от всех свидетельств избавились, сбросив их в атмосферу газового гиганта, жизнь наладилась. Больше мы об этом не вспоминали.

Команда Счастливой шлюхи не ввязывалась в сомнительные и противозаконные с точки зрения Республики дела. Или ввязывалась исходя из того, чтобы нас нельзя было на этом поймать. Теперь, имея начальный капитал на каждое новое дело, к нему подходили со всем тщанием. Нанимали адвоката, покупали информацию, перевозя действительно имеющие высокую ценность грузы. Травер сделал себе имя – теперь как его настоящее имя, так и строчка анонимных цифр весили много, и нас нанимали солидные клиенты. Пусть и через посредников, с соблюдением всех предосторожностей, но где-то неизбежно записали и моё имя. Ведь нельзя совершать нечто невероятное и думать, что тебя никто не возьмет на карандаш. Впрочем, альтернатива была простой – не иметь никаких достижений или иметь прикрытие.

Всё это было бы проблематично проворачивать без талантливого пилота, избегающего любого пересечения с представителями власти и выжимающего всё из и без того резвого корабля. Но одних талантов Ивендо было недостаточно – самую важную часть работы всегда выполнял навигатор.

Я водил корабль капитана Травера Последнего через зыбкое и таинственное для меня место – гиперпространство, стараясь также следить за тем, чтобы наши дела не привели к чему-либо вроде небольшой войны. Разумеется, только, если в ней пришлось бы участвовать нам самим, чужие же конфликты самых различных размеров вольно и невольно мы разжигали неоднократно.

Команда, более не подвергая мои таланты сомнению, хотела было вновь заработать на зеркальном отражении, но такие товары, как оказалось, уже потеряли уникальность. Но Травер, например, нисколько не расстроился – в конце концов, мы провернули такое необычное дельце в Галактике самыми первыми. И пусть не в школьный учебник истории, но в анналы первопроходцев космоса капитан попал. Меня там, по счастью, не оказалось, я старался без лишней надобности с борта корабля не выходить, оставаясь в тени капитана. Но моё на то желание не всегда совпадало с возможностями.

Наивные контрабандисты и просто рисковые люди всё-таки украли мой маршрут, позволявший шагать в зазеркалье и, не смотря на сопровождавший такие переходы смертельный риск, товары с левозаходной резьбой наводнили рынки коллекционеров. А также успешно решили некоторые извечные проблемы химиков и фармацевтов. Сотни кораблей в день отправлялись пытать счастье в своё собственное отражение, но не все возвращались обратно. Крупные же грузовые корабли были слишком велики, чтобы проходить такую метаморфозу без последствий, поэтому на такой риск шли владельцы средних и малых фрахтовиков.

Хотя я и работал штурманом, больше всего меня интересовали вопросы, почти не связанные с контрабандой и навигацией напрямую. Вроде происхождения гиперпространства как такового. После того как я понял, что природа реальности в действительности более субъективна и податлива, чем это мне казалось раньше, я обратил внимание и на другие окружающие меня вещи и предметы. Выглядевшие до того естественными, но с тех пор ставшие вызывать у меня подозрения в их лживой, ложной сути.

Например, я, наконец, изучил физические основы работы гиперпривода. Он, как я и предполагал, действительно обманывал закон сохранения – для совершения путешествия в гиперпространстве должна была быть затрачена такая же энергия, как если бы весь полет совершался в обычном пространстве*, но очевидно, что никакой источник энергии, доступный для размещения на корабле, не может дать столько энергии. Бралась же она прямо из гиперпространства, как кролик – из шляпы фокусника. По тому же принципу работал и реактор на гиперчастицах – он действительно был на порядки сложнее даже самого совершенного земного термоядерного реактора.

Физических теорий хватало, но ни одна из них не была лишена изъянов. Единой теории не было.

Материалы, необходимые для создания всех агрегатов, где такие технологии встречались, находились или производились с помощью самих гиперэффектов, которые создавались с помощью таких же материалов. Понятна была аналогия с электромагнитной индукцией и электрическим током, но эти явления проявляются все же более широко. Гипертехнологии же напоминали некое мошенничество и, что куда более неприятно - рекурсию. Гипертехнологии порождали гипертехнологии. Тавтология таилась в самом мире. Если изъять все гипердвигатели и имеющиеся материалы с особыми свойствами из рук разумных, то путешествия меж звезд прервутся навсегда. Больше им будет взяться неоткуда.

Пусть, хотя и предположительно, весь ощущаемый мир – постоянная красочно оформленная рекурсия, но этот факт поразил меня до глубины души. И я стал искать, откуда вообще всё началось, где корень, место основания этой технологии. Но научная литература должной давности оказалась для меня не доступной. Но это пока, только до поры до времени. Я поставил себе целью найти первоисточник этого явления для того, чтобы понять его суть.

Этот год прошёл не без пользы, я отточил до бритвенной остроты все те навыки Силы, которыми обладал, хотя так и не приобрёл новых. Отчасти потому, что всё моё время отнимали вопросы гиперпространственной навигации, физических и инженерных вопросов. Хотелось узнать всё и сразу, что, разумеется, было невозможно. Уходило немало времени и на планирование операций по контрабанде – я обращался к Силе за вероятностным анализом, не желая попасть в лапы юстициарам. Хотя на свой собственный космический корабль я уже накопил, но мне нужно было больше. К тому же Травер уже начал задумываться о том, чтобы, наконец, использовать накопленные средства для своей, тщательно скрываемой им цели. И сменил характер деятельности – капитан начал изображать из себя благородного контрабандиста, спасающего несчастных жителей от произвола властей, выискивая, где можно поживиться и не только не испортить при этом репутацию, но создать образ благородного твилека. Творить добрые дела оказалось ещё сложнее, чем возить спайс мимо корусанской таможни.

Но я справлялся – вот недавно мы вспомнили об одной планете, подвергнутой блокаде. Прорыв всяческих блокад – давняя традиция контрабандистов, имеющих хорошо оснащенные и скоростные посудины. Но тут ловчая сеть из кораблей, ограничивающих подходы к поверхности, раскинувшаяся на орбите, была столь плотной, что никто другой кроме нас не рискнул прорываться. Шутка ли – целый флот Республики!

В это дело мы вложили почти все деньги, какие у нас были – купили анонимно, как это принято , груз с промышленным товаром, сменили двигатели, чтобы по характеру их работы не было возможности отследить, что из десятков тысяч кораблей данной модели этот корабль именно наш.

Кстати, это одна из причин горячей любви контрабандистов к кореллианским кораблям, ведь число выпущенных машин, принадлежащих к практически любой модели, даже не самой популярной, давно перешагнуло за миллионную отметку. Разумеется, только этим преимущества кореллианских фрахтовиков не ограничивались, но, как известно, ничего примечательного в базовой комплектации они собой не представляли.

В этом плане модель корабля Травера, в отличие от его начинки, не была чем-то уникальной, но и не была как нам бы того хотелось серой, ничем не примечательной «легковушкой». Ведь преступления на нестандартном транспорте совершают только те, кто искренне мечтают оказаться на нарах. Поэтому нам пришлось здорово скинуться на маскировку, модернизацию систем РЭБ и банальную перекраску. Теперь корабль выглядел так, как и сотни тысяч его немодифицированных собратьев по серии.

Я также не стремился с головой нырнуть в омут Силы, боясь из него никогда не выплыть. Большую часть времени я тратил на усмирение как самой Силы, так и своих расшатываемых Ей устремлений. Реван привычным для него, живым и богатым языком милицейского протокола объяснил мне суть такого явления как тёмная сторона Силы. Как и почему самый могущественный инструмент в галактике разрушает тех, кто его использует. Хотя и удивив меня подобным определением, Реван подробно разъяснил механизм такого процесса.

Как я выяснил и сам опытным путём, Сила – не самый удобный и послушный инструмент, особенно когда примешиваются эмоции. Использовать же Силу безэмоционально я не мог – та страсть, с которой взывал к Силе, тут же увлекала меня за собой, подхватывала словно волна, отключая рассудок. Использовать то, что я плохо контролирую, мне было не только неприятно – это было опасно, потому я не так часто использовал Силу, как хотел бы.

Хотя, строго говоря, я использовал её постоянно, но ограничивался Ощущением, а не Контролем и Изменением.

Скрещивал в свободное время то и дело меч с Нейлой и Кейном. Взял и несколько частных платных уроков у известных мастеров фехтования, когда на то возникла возможность.

Занимался я «фехтованием» и с Реваном. Вернее тем, что он так странным образом называл – в действительности мы по сети играли в самые разнообразные игры, азартные и нет. Но, как правило, сочетавшие выбор игрока и обязательный элемент случайности. Особенно интересен был здешний аналог шахмат, где вдобавок возможности каждого хода определялись броском костей.

Делали мы это не для развлечения. Суть всех этих занятий была сугубо утилитарна – Ревану был нужен партнер для спарринга и в том я ему не отказывал. Ведь каждый ход мы делали, погрузившись в Силу – пытаясь рассмотреть незавершенное полотно будущего, включающее и возможные ходы противника с учетом элемента случайности. Реван учился управлять случаем – я тоже. Триптих реальности ждал, когда на правую его створку нанесут новые мазки. Кроме того сталкивающиеся интересы творили наше совместное будущее, и Реван внимательно изучал саму эту борьбу. Делал какие-то записи, результатами которых делиться не спешил. Но с другой стороны он был готов ответить на множество моих вопросов куда более простого характера.

Как утверждал Реван – суть того, чем мы занимались, мало отличалась от боя на световых мечах. Поэтому он и называл это «фехтованием». Только выбор доступных ходов для фигур известен нам обоим в одинаково полной мере, что ставит нас в относительно равное положение. В отличие от того же фехтования световыми мечами.

Когда я спрашивал его, почему он якшается с таким, как я, он отвечал, что есть множество вопросов, на которые я сам не захочу ему отвечать. Подобное взаимодействие нас устраивало.

Эта тренировка уже принесла мне практическую пользу – однажды я отверг показавшийся мне подозрительным контракт. Как позже выяснилось, он был как-то связан с неким Люсьенон Дреем. Мастером-джедаем. Нет, от намерений нанимателей не веяло ни холодом, ни угрозой – от них вообще ни ничем не веяло. И это напугало меня сильнее всего – абсолютная непредсказуемость, словно чьи-то намерения изъяли из Силы. Или кто-то их скрыл. Моё «фехтование» с Реваном говорило именно об этом.

Поэтому я убедил Травера не брать тот заказ. Думаю, не зря. Я предполагал в непросматриваемом грядущем расставленную ловушку.

Вместо этого мы повезли на голодающую планету «питание». Чудовищно дорогой груз, за который на месте могли отдать еще большую сумму. Или открутить нам головы, но Травер знал как вести дела.

Дела решили, не выходя с борта – переговорщика пригласили на корабль. После чего Травер по правительственной связи почти час торговался непосредственно с правителем Индара, договорившись вывезти и послание для международной общественности. За дополнительную сумму.

После чего столь важное для Индара-3 оборудование выгрузили, а «Счастливую шлюху» поместили в крупный грузовик, так чтобы спутать карты маячившим сверху над головой кораблям республиканского флота. Когда нас вдоволь повозили внутри грузовика, одного из множества ему подобных, фрахтовик выскользнул из чрева атмосферного транспорта и устремился отвесно вверх, как можно дальше от гравитационной тени планеты. Я уселся за свой пульт навигатора, воспринимая цифры и величины контекстно – через Силу. У меня был целый год, чтобы отточить это искусство.

По нам не стреляли – было либо слишком далеко, либо под таким углом турболазерные выстрелы, пусть и существенно ослабев, донеслись бы до поверхности, почти целиком покрытой поселениями. Да и воздушного пространства Индара мы еще не покинули.

После того, как мы поднялись в стратосферу, я ощутил, как в нас целятся с нескольких кораблей. Несмотря на мощный щит, у нас не было ни единого шанса прорваться сквозь строй военных кораблей, пусть и в основном небольших фрегатов и сторожевиков, поддерживающих блокаду.

«Счастливая шлюха» свечой взмыла уже далеко за пределы стратосферы, ещё секунда и она войдет в бесполётную зону. Вот он миг до того, как войти в запретное пространство, первый поток частиц, предусмотрительно выплюнутый турболазером по курсу, уже несется навстречу – но корабль не пересекает виртуальную черту! Выстрел не отражается щитом корабля, он бесполезно рассеивается в своём долгом и бессмысленном пути через верхние слои атмосферы. За несколько миллисекунд до фатального попадания корабль исчезает в спасительном гиперпространстве.

Канониры, должно быть, удивленно взирают на пропавшую цель, навигаторы обсуждают шансы контрабандиста никогда не выйти из гиперпространства, командование решает, что гибель смельчаков неминуема. Я бы и сам так решил на их месте.

Я же в этот напряженный отрезок времени веду корабль вслепую – не получая показаний с приборов, самостоятельно ощущая все нужные величины. Первые минуты самые сложные – любая ошибка станет смертельной. Корабль обладает чудовищной инерцией, и даже развернув в голове запутанные сплетения гиперпутей, я не всегда волен направить по ним корабль. Не хватает или времени, или возможностей гиперпривода.

Корабль опасно скользил по самым краям вогнутых чаш искривлённого пространства, какими выглядят срезы многомерной картины. Такими они предстают в образах двумерной измятой ткани, в действительности же ямы эти были многомерными с многочисленными внутренними кавернами и ловушками.

Но, направляемый моей рукой, корабль вырывается из создаваемой планетой ловушки и отправляется от неё как можно дальше. Стоило только перескочить барьер этих пространственных ям, и я бы попал в западню, падение в которую стало бы бесконечным или, что нисколько не лучше, кораблю было бы суждено отправиться в непредсказуемом направлении. Мощь гиперпривода не смогла бы вытащить корабль из бездны, таящейся в ужасно скомканном, до безумия искривлённом пространстве.

Разумеется, это шестимерное пространство вблизи от планеты не было промерено как по соображениям безопасности, так и по той причине, что это бурлящее море беспрестанно меняло очертания своих «берегов». Но теперь эти извращенные изгибы странным образом перестали пугать меня – мой разум теперь находил эти искажения понятными. И я без боязни вёл корабль навстречу моему будущему.

Закончив самый тяжелый этап, я отправил «Шлюху» в свободный полет, куда подальше от Индара. Навстречу новым приключениям.

Техническое пояснение (в связи с указаниями AleDerXan о гравитационных потенциалах и энергии, необходимой для таких путешествий)

*Если отбросить время полета, возможное трение и изменение скорости, то на полет между любыми точками А и Б будет "стоить" лишь столько, сколько "стоит" разность гравитационных потенциалов в этих двух точках. При этом, если он в "пользу корабля", то можно даже выйти в плюс - иначе говоря производить энергию, а не потреблять. Но порядки значений энергии, необходимой для подъема даже на малых гравитационные "горы и холмики" всё равно остаются крайне велики. Поскольку путешествуют не между "гравитационными ямками" планет, а между гравитационными "ямами" звёзд, подчас имеющих сильно различную массу. Коме того все эти неровности пространства-времени лежат сложным "рельефом" на большой такой вогнутости от чёрной дыры в центре спиральной галактики.

25. Тени и Отражения

А так как стены и окна рано или поздно могут свести с ума человека, который много читает и много мечтает, то обитатель этой комнаты привык каждую ночь высовываться из окна, чтобы хоть краем глаза увидеть нечто, не принадлежащее земному миру с его серыми многоэтажными городами.

(с) Говард Филлипс Лавкрафт

Истинная сущность вещей — глубочайшая иллюзия.

(с) Ф. Ницше

Все доказательства призваны обосновывать утверждения, которые не имеют обоснования. Мы понимаем только то, во что хотим верить.

(с) Бене Гессерит

Музыка

Iron Maiden - Ghost Of The Navigator

Метаморфозный блюз – Вересковый мед

Лжец — Вересковый мед

Blind Guardian - Fast To Madness

Полет кота – Вересковый мед

– Олег! Олег! – орал капитан. – Да сделай ты что-нибудь!

Я развернул карту ближайшего пространства, искаженного чудовищным тяготением газового гиганта, через чье астероидное поле мы пробивались, включив на полную мощность щиты. Я не боялся этих метеоритов. Как всегда, куда большую угрозу представляли люди.

Прицепились же! С тех пор пока мы спешно ушли из системы Индара, стая сторожевиков гнала нас уже неделю. На стороне преследователей была разветвленная сеть гипердатчиков, которой по совместительству служили станции голонета. И преследовали нас не как обычных контрабандистов – никто ради них такие объемы данных пересылать на корабли преследователей не будет.

Я уже думал, что оторвался от преследования, выведя корабль в такую дыру, в которой никто никак не мог ожидать нашего появления. Необходимо было сбросить кожу, как это делают змеи – до голого базового корпуса корабля.

Несмотря на работу ЭМИ и оптическую станцию помех, радиооптические фазированные антенные решетки преследователей просканировали каждый квадратный сантиметр корпуса корабля. Если бы на миг кто высунул из люка своё лицо – радары бы сделали фоторобот.

Но то была маска, и теперь её надо было снять. Так, чтобы вновь появиться в галактике всё тем же серым и неприметным кораблём, каким была «Шлюха» до её нанесения. Мы уже приметили такое место, но здесь нас встретили, и лишь в последний миг я смог изменить точку выхода. Весь наш путь в гиперпространстве, каждое перестроение, совершаемое уже вдали от обитаемых секторов, было отслежено и с высокой точностью измерено.

Чтобы совершить такое, за нами должна была двигаться целая эскадра, а это знатно нервировало. Сила позволяла мне склониться к одному из возможных ответов на правильно поставленный вопрос, но в абсолютном незнании о том, что происходит за бортом корабля, всё, что она могла дать - так это наградить смутной тревогой, источник которой оставался целиком сокрытым от меня.

– Тащите «Шлюху» сюда, – сказал я, выбрав точку в пространстве и заодно выставив предполагаемую скорость по достижению.

А вы… я глянул на голопроекцию, на которой мигали точки трёх истребителей, как охотничьи собаки несшиеся вслед за нами… Вы тут нас не догоните, – решил я.

Из-за мелкого мусора и пыли они просто не могли ускоряться вслед за нами в соответствии со своими предельными техническими возможностями. Немалую часть энергии, вырабатываемой слабыми реакторами республиканских истребителей типа «Хаос», некогда служивших Кратам, а теперь сменивших хозяина, отнимали работающие щиты. Они тоже не хотели получить пробоину каким-нибудь космическим камешком или даже пылинкой – на такой скорости размер не столь важен.

Пыли с камнями тут просто неприличная концентрация. Откуда она только взялась? Радары вычленили движение по курсу и в стороне. Нечто огромное и во множестве медленно шевелилось.

Я навёл камеру на ближайшее такое тело: серая махина в сотни метров длиной, изгибаясь, как исполинский червь, оттолкнулась от раскрошенного и словно бы обглоданного астероида и отправилась в свободный полет. Это нечто было живым.

– Экзогорт! – воскликнул Травер. – Надо сваливать из этого места!

Ускоренный расчет входа в гиперпространство, впрочем, всё как всегда. Ошибки с координатами тут неизбежны. Погрешности решения не только велики, но и могут не попасть в область сходимости. Тогда аут, только мое сверхъестественное чутье может сказать, куда же нас вынесет. Я запустил обсчет, на ходу помогая машине в решении уравнений, подсказывая, с чего ей стоит его начинать и на чём закончить. Не так уж и много формул и этапов, как могло показаться в первый раз.

– Олег? – спросил меня уже Ивендо. – Мы пройдем немного мимо назначенной точки. Ничего ужасного?

– Ничего!? – отвлекся я от цифр, – насколько это "немного" будет мимо? – Хорошо хоть скорость выдержали…

Я посмотрел на выставленную Ивендо траекторию.

– Ладно, но не кликом[1] в сторону, – я закрыл лицо ладонями. Это катастрофа. Из которой мне опять всех вытаскивать.

Я откинул толстую красную крышку на своем пульте. Повернул обреченно ключ. На экране зажегся отсчёт – моей реакции здесь не хватит, пусть распоряжается автоматика. Как только мы вошли в минимальное расхождение с точкой входа, корабль дернулся, как от крепкого пинка. Мы торопливо, скрываясь от погони, вошли в гипер. Не совсем в неизвестность, но в широкое поле с низкой плотностью вероятности.

Вручную в безопасных пределах замедлил расчетный дрейф, запуская расчёт погрешностей. Теперь, уже находясь в гипере, их можно было неспешно оценить и решить, нужно ли срочно выходить в реальность обратно или нет. Могло статься так, что координаты выхода уже сейчас равномерно размазало на несколько десятков звездных систем. И, двигаясь дальше в гипере, я только усугублю ситуацию.

Чтобы скорректировать свое движение, нам ничего не оставалось, как узнать, где мы находимся. Без точного расчета, который бы говорил о том, куда мы при погружении в гипер направились в многомерном многообразии, нас могло занести и в неизученную и непромерянную область. Но это было бы еще неплохо. Можно было совершить любопытное путешествие к ядру планеты, но вряд ли там обитают плутонцы.

Возможно по гиперсвязи в одностороннем порядке получать коррекцию с ближайшего судна, ещё находящегося в Беш-пространстве. Если такую передачу будет вести какой-нибудь линкор – ни у кого другого не хватит мощности сигнала. И всё равно такой трюк не провернуть, удалившись от корабля далее парсека.

Но разозлённые на нас республиканские вояки, вынужденные в мирные времена гоняться за контрабандистами, вряд ли бы поделились с нами подобной информацией. Вдобавок ни один из действующих маяков не доносил до нас свой сигнал. Приемники ловили лишь чудовищное эхо от Белготского маяка, всё ещё разносившееся по этой части галактики даже спустя несколько тысячелетий после его разрушения. Ну и ещё отголоски большого взрыва, куда же без них. Они будут гудеть тяжким эхом до тех пор, пока не настигнет пресловутая «тепловая смерть» вселенной.

Я начал корректировать курс и данные о истории погружения в гипер вручную. Достаточно точно, чтобы продолжить путь отсюда куда подальше. Закончив утомительную для психики работу, я еще раз щелкнул ключом и закрыл крышку, на которой красовался череп с костями и сделанная от руки надпись: «никто, кроме штурмана».

Чего стоило впопыхах ввести какие попало координаты? Ну и гарпии с ним, что выкинет хрен знает где. Одна проблемка – погрешности координаты выхода к концу такого прыжка были бы далеко за тысячу процентов. Число нулей в них могло быть и много больше. Прав был Хан Соло – летать через гиперпространство - не сорняки рвать. Обратный прыжок тоже не поможет. Хотя уже после выхода можно и пересчитать прыжок, изучая характеристики гиперпространства и решая обратные задачи. Если повезёт, и число переменных будет не больше числа линейных уравнений, а число краевых условий – констант, то можно будет пройти обратным путем, словно ступая след в след. Я, однажды попав или вернее, сам войдя в такую ситуацию, вводил недостающие данные вручную.

То, что я делал, не было чем-то уникальным – этим промышляли и другие навигаторы-контрабандисты, совершая самые рискованные маневры, но в отличие от них мне удавалось сводить риск почти к нулю.

Я всмотрелся в блестевший ультрахромом наборный диск с лакированными символами. Вмонтированный в мой пульт, он был истинным произведением искусства. В центре был высечен какой-то мистический знак – прошлый его владелец был суеверен. Я нашел для этого деньги и заказал себе этот музейный инструмент. И пока я об этом не жалел.

Выпил начавшего остывать чая, который также нашел за прошедшее время. Растение, листья которого давали терпкий и приятно пахнущий настой, не было, разумеется, чайным кустом, но разница была едва заметной. Чайник тоже был вмонтирован прямо в штурманской. Что бы ещё тут установить?

– Олег? Я так понимаю, что мы опять оторвались? – радостно в предвкушении положительного ответа спросил капитан.

– Да. Я уже разбаловал тебя, и ты теперь совсем ничего не опасаешься, – недовольно сказал я. – Вечно везти не может, даже мне когда-нибудь выпадет не та карта. Рано или поздно расклад идиота настигает каждого. И что ты будешь делать, когда мы очутимся, к примеру, в одной из карликовых спутниковых галактик? Хотя, что я… ты, полагаю, найдешь и там, кому толкнуть бусы?

Мне и вправду надоело работать палочкой-выручалочкой для Травера. Когда-нибудь он услышит по комлинку не «неизвестное судно, немедленно лягте в дрейф», а «капитан Травер, по прозвищу Последний – вы обвиняетесь в километровом списке прегрешений, немедленно остановите судно, пока не торпедировали нах». Больше всего мне не улыбалось попасть на скамью подсудимых с ним заодно. Хотя это, верно, веселее, чем оказаться там в одиночестве. Но пока мы были анонимны – что было невероятным достижением. Хотя я и не верил в то, что никто и никогда не догадается, кто именно прорвал блокаду Индара.

– Ты пессимистичен. Обычно ты проявляешь намного больше энтузиазма, – сказал капитан.

– Был, да весь вышел, – я всё еще находился в отвратительном состоянии духа.

– И куда мы направляемся? – спросила немногословная, как всегда, Нейла.

– В Кореллию, – ответил я. – Выходить из гипера обратно слишком долго, а направление ясное. Совершим по пути несколько маневров, которые обязаны сбросить, наконец, идущий за нами «хвост».

Я не стремился продемонстрировать погоне свои таланты – делая вид, будто бы я обыкновенный штурман и всё, что помогает мне – везение в рамках приличий. Специально ради преследователей.

– Это хорошо, – сказал Ивендо. – Дороги рано или поздно приводят нас к дому.

– Из миллиона планет, мы движемся именно туда, куда нужно тебе. И после этого ты говоришь, что опасаешься случайностей! – воскликнул с неудовольствием капитан.

– Я не предполагал, что проложу путь именно туда, до тех пор, пока не довел маршрут до логического конца. Поэтому я далеко не всеведущ.

– А маскировка?

– Всю внешнюю мишуру скинем прямо в гиперпространстве. Масса корабля изменится, но я внесу поправки, – ответил я. – Если ссыкотно лезть наружу, я и сам справлюсь. После чего сделаем несколько маневров, чтобы трек, ведущий нас от Индара, оборвался. А там ляжем ненадолго на подменный курс, который можно зарегистрировать. Обычное дело.

– Ты всё-таки хочешь это сделать? – спросил меня капитан. – Я не о мишуре, не намерен тебя отговаривать, шкура-то твоя… я о Кореллии.

– Это важно для меня, – я пожал плечами. – Я, что зря столько изучал методики навигации и прокладки путей в шестимерном топологическом многообразии?

– Ты сам говорил, что тебя абсолютно не интересует признание или официальное подтверждение твоих возможностей. Или непризнание их.

– Я и сейчас так скажу, – отвечал я. – Но в будущем, возможно, эти документы могут мне пригодиться. Не в признании дело. Увы, но польза от документов есть.

– Парень прав, – кивнул Ивендо. – Он сдаст на первую категорию. Как минимум. А с документами его с руками урвут куда угодно. Хотя вряд ли тебе это понадобится… с такими-то деньгами.

– Мне это неинтересно, ты прав, – ответил я.

– Даже и не знаю, – сказал Травер, его лекку изогнулись, показывая его нерешительный настрой, – я даже не уверен, что мне от тебя всё ещё нужно то, ради чего я искал штурмана.

– Ты несколько раз говорил про одно непростое дельце, которое может озолотить нас, – кивнул я. – И?

– Денег теперь у нас много. Или едва достаточно – всё зависит от того, для чего они нужны. А у тебя волею Судьбы не меньше, чем у меня. Ты бы мог купить себе корабль не хуже моего и сам набрать команду. Или отправиться на Зелтрос и никогда оттуда уже не возвращаться.

Я рассмеялся, представив, как веду переговоры с различными насекомыми и слизнями или тренирую свои атрофировавшиеся социальные навыки, пытаясь найти лиц, заинтересованных в перевозке контрабандного груза.

– Нет, ну что я буду с этим кораблем делать? Контрабандист тут ты, а не я, – отмахнулся я.

– Не понял, – тряхнул своими подвижными головными отростками капитан. – Поясни.

– Ивендо – пилот. Я – штурман. А контрабандист тут ты. Я просто изображаю из себя опасного наемника с длинным-предлинным мечом, иногда и на практике к сожалению. Шляюсь по кантинам и лупанариям, чтобы не оставлять никого в столь опасном одиночестве. Вот и все, что я делаю. Не считая осредненного часа работы в сутках, потраченного на навигацию. Что я буду делать со здоровенным транспортом? Понятия не имею.

Команда задумалась. Сам я мог найти ему применение, но не коммерческое. Денег у нас было действительно чудовищно много. И больше всего у меня, о чём я не распространялся. Грязными – почти двести миллионов кредитов. Из них «отмытых» – пара миллионов. Их я продолжал культивировать, делая вклады в различные акции и спекулируя на колебаниях курсов валют. Учитывая, что на таких рынках играли изощрённые искусственные интеллекты, я старался не слишком выделяться и часто менял счета, чтобы не привлекать их кибернетического внимания. Со временем я собирался перевести половину «грязных» денег в «чистые». Половину – потому что неизбежны потери и потому что их в отличие от официальных счетов никто в случае чего не арестует.

– Капитан ты и вправду ужасный, – сказала Нейла.

Я был капитаном «Счастливой шлюхи» целую неделю. Так уж сложилось.

– Не напоминай! – с напускным раскаянием сказал Травер.

– Никто не заставлял тебя ставить корабль на кон, – сказал я злорадно.

Он его проиграл. Корабль. В одном из элитных игорных клубов Нар-Шадаа. Затем упился до бессознательного состояния. В действительности всё было не так ужасно, как дело предстало команде – у него уже тогда была прорва денег в запасе – чтобы не остаться ни с чем, но о том никто и не догадывался. Вернее, капитан думал, что никто – в действительности это знал ещё и я, хотя и не стал выдавать его секрета. Травер, впрочем, как и я, до сих пор старательно скрывал истинное количество имеющихся у него средств.

Но я не хотел менять обстановку и потому был вынужден сесть за тот же игровой стол и отыграть его обратно. Вместе с удивительно приятной суммой денег. Когда же уже бывший капитан очнулся на «Счастливой шлюхе», то с удивлением узнал, что корабль ещё раз сменил владельца. Через неделю голосованием команды ему вернули звание капитана, а ещё через месяц он выкупил "Шлюху" обратно. Когда «накопил» денег. Корабль Травера был мне не нужен – равное разделение долей от прибыли было куда полезнее. Так-то всё закончилось счастливо, но неприятный осадок остался.

– Если бы я выиграл, то стал бы самым богатым твилеком Кала'ууна, – оправдывался капитан.

– А едва не стал самым нищим, – укорила его Нейла, – вернулся бы к выпасу рикритов, если бы не повезло наняться на борт к какому-нибудь грязному и неразборчивому контрабандисту.

– Мне до сих пор интересно, почему ты не сменил название судна, когда мог? – спросил меня капитан, меняя тему.

– Оно приносит удачу. Тем более у меня на родине есть пословица: «Как корабль назовешь, так он и поплывет».

– Веселая у тебя родина, – отметил мой ляп Ивендо. – У нас на Кореллии тоже так говорят… Но корабли обычно летают, а не плавают.

Ага, а еще прыгают, а не ходят. Хотя аналогия с нырянием намного вернее. Все не как у людей.

– Так ты хочешь получить документы и пойти работать штурманом в более приличное место? – спросил меня Кейн.

– Работать штурманом? Нет… увольте, я в будущем не намерен этим заниматься. Это казалось мне сложным в самом начале. Даже интересным. Но теперь это попросту какая-то механическая работа. Всё, что можно сделать с существующими способами расчета и данными, мне известно. Все существующие способы оптимизации маршрутов. Работать приставкой к гипердвигателю мне надоело.

– Серьезно? – не поверил мне Ивендо.

– Я не намерен потратить всю свою жизнь на попытки развить матаппарат навигации, или попытаться подвести очередную физическую теорию под имеющуюся эмпирику. А простое практическое применение существующих знаний… – я поморщился. – Это не значит, что я не буду при возможности сокращать свой путь. Но именно работать штурманом ради денег – нет.

– Как хочешь. У тебя вся жизнь впереди, – сказал Ивендо. – С твоими талантами ты добьешься успехов во всём, чего пожелаешь.

На голове он носил внешний нейроинтерфейс. Покупал я его для себя за триста тысяч кредитов. Но через три недели выяснилось, что он так и не смог откалиброваться под мою нейронно-психическую активность, причем даже не смог определить, к какому из гуманоидных видов я отношусь. Боюсь, постоянное восприятие будущего как части настоящего сбивало этот аппарат с толку. В итоге я отдал его старику, как самому нуждающемуся из экипажа в такой штуковине.

Морщинистая ладонь и изношенный протез Ивендо уже не могли совершать необходимые всем нам сверхточные движения, и ему было не так легко управлять кораблем, как в пору молодости. Силой же мысли он делал это куда ловчее. После этого инцидента я всерьез занялся изучением своей собственной физиологии, насколько это было возможно без хирургического вмешательства.

К примеру, выяснил, что моя печень справляется с таким обилием токсинов, которые могли бы убить батальон солдат. После этого я окончательно перестал травить себя алкоголем. Он был одним из немногих веществ, действовавших на меня достаточно эффективно. И именно из-за этого я отказал ему в этой уникальности. Не заслужил.

Оставив корабль на орбитальном доке, не став провоцировать таможню, мы разошлись как в море корабли. Ноги тут же едва не занесли меня в ближайшую кантину. Это была пошлая привычка, приобретенная мною за более чем полгода путешествий в компании с контрабандистами. Да-да! Я штурман, контрабандист же – Травер.

Ездишь в разные места, встречаешь интересных людей. Или насекомых. Однажды – кольчатых червей. Иногда они пытаются тебя убить. Начинает надоедать.

Собственно говоря, под «путешествовать» я полагал раньше нечто отличное от того, чем занимался последнее время. Разместиться с комфортом, вжиться в местную культуру, изучить её. Вместо этого я смотрел на рожи да хари полукриминальных личностей, ошивавшихся в портовых районах, половина из которых тоже была в этих местах проездом.

Кроме того немалые усилия уходили на поддержание своей легенды – изображать зелтрона было нелегко.

Кореллия приятное место, но не то, где я бы хотел жить. Хотя бывать здесь проездом и интересно. Здесь вообще словно бы все проездом. Трудно чувствовать себя иначе среди техногенных шпилей небоскребов и тяжеловесных угловатых коробок, облепленных вентиляционными коробками и прочим оборудованием снаружи, словно бы с презрением к человеческой эстетике. Окна, зачем? Какая польза от солнца, если ультрафиолет транспарстил, как и стекло всё равно не пропускает? Тем более, освещение искусственных ламп идентично натуральному. Голый, неокрашенный металл своей нержавеющей поверхностью с насмешкой смотрел на копошащихся среди рукотворных стальных пиков человечков. Повсеместно сновали механические слуги – вездесущие дроиды, рабы этой цивилизации.

Совершенно иной мир в недельном пути от полудиких и полупустых миров. Но и цивилизация бывает различна. Лоск и стремительный стиль сверкающих призм против величия древнего Корусанта – Вечного города. Люди в котором ещё более незаметны на фоне километровых дюракритовых кубов и башен.

Пусть, с трудом можно представить целую планету, где всё вертится вокруг одной отрасли деятельности – межзвездных путешествий, но это так. Обслуживание, ремонт, производство кораблей и самого необычного оборудования. А на ночном небе Кореллии помимо звёзд наблюдались многочисленные доки и склады, переваривавшие огромный поток торговых звездолётов. Да и сами кореллианцы будто бы всё время были в пути. Учитывая достижения генетиков – их иногда за ярко выраженный менталитет относили к отдельной ветви человечества, хотя это не было правдой.

Я весело шел по пешему уровню, просто наслаждаясь атмосферой и ветром. Нескованные, буйные потоки воздуха трепали шевелюру, развевали куртку, внося разнообразие в привычный застой. То, чего больше всего не хватает в замкнутом пространстве корабля, заполненном многократно рециркулируемой атмосферой. Плевать даже на то, что с меня не спускает глаз корбез и уйма местных джедаев. Хотя я ни разу не видел никого из них лично, это не мешало мне придерживаться с ними спокойного нейтралитета.

Прогулявшись час-другой, я зашел в кафешку перекусить и насладиться музыкой. Невероятно легко себя чувствовал ещё и из-за того, что не одел почти никакой брони, как обычно это делал. Только панцирь с парой наплечных пластин, что было для меня половиной привычного веса, потому что мне в Кореллии ничего не угрожало. Хотя и меч и щит я взял – без оружия тут не принято, оно – всё еще зримый символ свободного человека. А вовсе не умение цитировать прозаиков или красиво рассуждать о свободе выбора или самоактуализации.

Я наслаждался тишиной и одиночеством. Глупая манера ходить «за компанию» меня уже едва не убила. Дернуло же меня дать себя уговорить Кейну: как он утверждал, то был самый дорогой бордель в галактике. Было оно так или нет, никакой принципиальной или количественной разницы с другими занимающими высокую планку заведениями мне выяснить не удалось. Во всяком случае, стоимость мебели меня интересовала там в последнюю очередь. В итоге десантник нарвался на неприятности, и мне пришлось спасать его задницу. Вернее шею, поскольку убийцы, проникшие в это заведение, как и мы не имели при себе никого оружия и решили его просто удавить. Хорошо, что счёт за разгромленную и забрызганную ярко-синей, как чернила авторучки, медьсодержащей кровью мебель выставили не нам. Хотя потеки разноцветных внутренних жидкостей можно было счесть за шедевр современного искусства, столь пугающего Ивендо.

Вспомнив миг ярости и черного всепоглощающего гнева, я прогнал навязчивое воспоминание прочь.

Сев на аэротакси, я добрался до училища. Экзамены в нем шли перманентно; штурманов выпускали, как машины на заводе старины-юдофоба Генри… Пока еще выпускали – угроза дроидизации нависла и над этой профессией.

Записавшись на теоретическую часть, снял капсулу в одной из множества автоматизированных гостиниц, почти лишенных органического персонала. Хотя денег у меня хватило бы и на сенаторский номер, но и там и там была кровать, что в моих глазах их уравнивало. Тем более, я успел отвыкнуть от пространства, сильно превосходящего мою каюту по размеру.

Выспавшись и даже не притронувшись к учебникам, я пошел на ближайшее испытание. Мой богатейший опыт сдачи экзаменов говорил мне, что нужно просто изучать предмет, а не готовиться к экзаменам. Если есть время, можно и специально готовиться, изредка это даже нужно делать. Но, изучаемое в последние день-два никак не отражается на результате. Лучше почитать интересную книжку или поваляться в постели.

Подойдя к аудитории, встретил группу лиц, тоже собравшихся писать письменную часть экзамена. Опоздать сюда я не боялся. Волшебники, пусть и начинающие, делают это чрезвычайно редко.

– Тоже на экзамен? – спросил меня какой-то мужчина. Вообще большинство из присутствующих было меня старше, а возраст экзотов по причине разнообразия их видов я на глаз определять не умел.

– Нет, я просто решил потолпиться, – улыбнулся я. Нейла говорила, что улыбка у меня «милая», но ровно до того момента, как я начинаю показывать зубы.

– Будущие кнопкодавы[2], – поприветствовала нас девушка в форме и со значком КШУ. Но без штурманского значка. Ей не нужно было быть им, чтобы следить за порядком письменного экзамена, – прошу за мной.

Я не сдвинулся с места.

– Для тебя, молодой человек, особое приглашение нужно?

– Было бы неплохо. Я не намерен иметь честь быть зачисленным в эту категорию, – я показал зубы.

– Проходи, «еще неопределенный».

– Так-то лучше. Спасибо.

Надо проявлять уважение к терминам и именам. Имена значат нечто большее, чем простой код или строчка в той сложной математической формуле, каковой является наш разум — обученная нейросеть.

С этим экзаменом сложностей не возникло. Теоретические знания формул и книжных истин не были чем-то запредельным. Разве что оценочные баллы зависели от количества решенного нелинейно. Так получаемые поочередно задания все усложнялись, а возможности перейти к следующему этапу, не решив определенную долю предыдущего, не было. Заданий и этапов было столько, что решить их все чисто физически не представлялось возможным. С ростом числа правильно сделанных ответов оценка приближалась к ста баллам экспоненциально. Но наделав ошибок в первых частях и решив сколько угодно сложных частей, на высокие баллы можно было и не надеяться. При этом сами эти баллы ничего не решали, так же как и следующий этап экзамена. Это был некоего рода допуск или предзащита.

Следующий этап считался также теоретическим, хотя и с элементами практики. И он интересовал экзаменаторов в большей степени. Что логично, учитывая, что навигаторы – чистые практики, а не теоретики, хотя и имеющие глубокое понимание систем уравнений и многомерного пространства, держащие паритет с приличными математиками.

Но математик работает в кондиционируемом помещении на твердой земле, и его никто, как правило, не подгоняет. Штурману мало понимать, как нужно работать, он должен выполнять свои обязанности в самых разнообразных, далеко не тепличных условиях.

Меня усадили за пульт навигатора, предварительно уточнив мои пожелания на эту тему. Буду ли я работать руками, или воспользуюсь интерфейсом? И какие графические устройства вывода я предпочитаю, в какой из нескольких сверхпопулярных систем навигации работаю. На каком стуле мне будет удобнее. И при какой гравитации. Многие экзоты могли счесть комфортной большую или меньшую, чем кореллианскую.

Я попросил наличия наборного диска, как самого точного аналогового устройства ввода информации. В отличие от мыши он позволял воздействовать только в одной координате, но невероятно точно. В гиперпространстве геометрические интерпретации нравились мне больше чем сухие числа. Возможность буквально прикоснуться к нему давала какую-то особую власть.

Сам я еще подключил к пульту трекбол. И нечто напоминающее что-то промежуточное между джойстиком и частично зафиксированной беспроводной мышью с нелинейным усилием сопротивления движению. Неописуемое устройство с анатомическим ложементом, охватывающим правую ладонь. Двумя такими можно полноценно управлять маневрами звездолетом в трехмерном пространстве. А один такой уж точно лучше мыши.

Настроив графический интерфейс и его гамму, я нажал кнопку готовности.

Список задач был достаточно велик, а квалификационное испытание не имело билетов с вариантами. Различались вводные задач, но не сами типы задач. От меня требовалось продемонстрировать владение различными навыками - от самых простых до неописуемо сложных. Продолжительность экзаменов не была зафиксирована и для того, чтобы узнать, на что я способен, по правилам КШУ могло понадобиться от одного дня до недели. Это на расчетные задачи, выполняемые на компьютере, находясь на твердой земле – сферической плоскости на языке гипернавигации.

Первым делом я задал простой прыжок, это было элементарно. Неужели сначала проверяют навыки нажимания кнопок? Затем в условиях ограниченного времени. Это интереснее.

Микропрыжок в пределах системы - достаточно сложно. Оценил ещё погрешности и меру риска различных гиперпрыжков. Не сложно, скорее задача на понимание. Далее пришлось показать умение работать с гипернавигационными сенсорами. Затем решить обратную задачу – по данным с прыжка оценить направление, помогая в этой нелегкой задаче глупому компьютеру.

К моему удивлению я выполнял и способы ускоренного входа в гипер, с последующей коррекцией курса. Сложно, но необходимо для ускоренного ухода от погони. А я это делал пару дней назад. Это почти высший пилотаж. Зачастую смертельно опасный. Условия задачи давали мне ограниченное время, с каждой следующей минутой погрешность, полученная при торопливом входе в гипер, накапливалась, и мне нужно было определить, как лучше будет скорректировать курс, уже находясь в гиперпространстве.

В четвертый день меня добили имитации аварийных ситуаций. Как то: перевод с дохнущего основного гиперпривода на резервный прямо на ходу. С необходимым пересчетом программы управления для другого агрегата. С учетом пройденного пути и имеющегося положения. Отказы отдельных аурек, крэш и форн приводов, или их стабилизаторов. Пересчет курса с учетом простоя в гипере «на одном месте», частично лишавшем смысла предыдущие расчеты. Прыжок с неисправным одним из координатных приводов. И тому подобный геморрой.

Что от меня они хотят? Это выходит далеко за рамки традиционных задач и учебников. Но, если дошло до такого - грех жаловаться. Значит, мои компетенции были оценены как отличные, и было решено оценить мой предел возможностей.

Решив последнюю задачу, бросившую вызов моим знаниям о поведении измерений, я вернулся на борт корабля. От меня потребовали вслепую, по одним едва различимым сигналам маяков выйти к одной из обитаемых звезд. Не подвергая свое «судно» неоправданному риску при этом. Сложная комплексная задача на пять часов работы.

И сложнее всего было то, что Сила была почти бессильна мне помочь.

Когда человек попросту идет куда-то на своих двоих – он словно бы решает сложнейшую систему дифференциальных уравнений, позволяющую ему сохранять центр тяжести и не падать. При том, что он о диффурах мог не слышать ни разу в жизни. Но это никак не отражается на походке человека.

На каком-то подсознательном уровне происходит что-то, равноценное математическим вычислениям. Точно так же, когда человек принимает трудное решение, предварительно взвесив все «за» и «против» и все последствия своего решения, которые он может вообразить, его действия функционально равноценны вычислению «взвешенной суммы», производимому компьютером.

Но когда дело касается предметов, выходящих из естественного круга задач крупного млекопитающего животного, наш мозг пасует. Эти вопросы решает только интеллект, почти не обращающийся к подсознательному. Надстройка над сознанием. Но для меня это тоже не так, из-за тесной связи с Силой это кажется мне самому невероятным, но я совершаю многие расчеты в уме, практически не замечая того, как сложная задача раскладывается на более простые. При всем желании я зачастую уже не могу отследить этапов своих действий.

Но при этом реальные действия отличаются от виртуальных. Одно дело подбрасывать мяч, а другое делать это мысленно. Настоящий маршрут и настоящее гиперпространство для Силы радикально отличались от массивов данных в серверах КШУ. Отчасти Сила мне помогала, но было трудно перестроить привычные мне действия по сверке с «реальностью». Ее теперь заменяла «виртуальность». Принцип, наверное, тот же, но теперь я играл не против Мира, а против сервера КШУ. Иной крупье, другие правила.

Может к последнему заданию я и понял принцип, но уже никакого влияния на суммарный результат это не оказало. Более того, погрешность расчета нельзя было сравнить с реальным итогом, в отличие от настоящего прыжка. Всё, что можно было сказать, проанализировав мою работу – долгие и более точные расчеты, выполненные все равно с конечной точностью, показывают, что погрешность была вот такой. Больше, или меньше желаемой.

Модель, используемая на экзамене и для тренировок, не могла воссоздать все свойства реального гиперпространства. Возможно, тот, кто не получал подсказок от Силы, прокладывал курс несколько иначе, чем я.

Ошибки, сделанные в тренажере обычным человеком, не чувствительным к Силе, должны примерно соответствовать и настоящим погрешностям, получаемым на практике. Но я-то прекрасно знал, что это не так! Тем более в моём случае.

В этой Галактике к Силе чувствительны вообще все. Ну, может, кроме хаттов и деревьев[3]. Как бы ни была слаба их связь с Ней, но она присутствует. Знаменитый эксперимент с миллионом-другим подбрасываний монеты[4], проведенный на Земле, дает здесь другой результат. Но это не означало крах научного мировоззрения, просто наука в Галактике этим не занималась. Для объяснения таких вопросов были джедаи. Когда матстатистика давала расхождения с реальностью, и ответ не мог быть получен другим, рациональным путем, зачастую условную точку ставили джедаи. Как-бы это мне, проженному материалисту, пусть и сдавшему в последний год позиции, ни было неприятно осознавать, но это было частью научного знания Галактики.

Все эти тесты показали мои сухие знания и таланты, без привлечения Силы. Я был горд тем, что мог обойтись и без Её вмешательства. Если я могу нечто только используя Силу, то это скажет обо мне, скорее всего, как о удачливом халявщике.

Но даже этого было недостаточно. Все эти тесты были лишь вступительной частью экзамена.

По правилам Республиканского космического бюро компьютерные тесты не считались достаточными. Они лишь показывали мою готовность к настоящей проверке. Ни один симулятор не мог отразить реального поведения гиперпространства, как я уже сказал. Ни один симулятор не покажет, вдобавок, как ты поведешь себя в настоящей ситуации. Из-за этого я должен был оплатить практическую аттестацию.

Я мог забрать свои результаты симуляторных тестов и пойти в любое заведение, выпускающее штурманов. Хоть Республиканскую академию флота, или в то же Республиканское космического бюро. Главное, чтобы у такой конторы была государственная аккредитация.

Сдача допускалась и на своем судне, если оно удовлетворяло требованиям, предъявляемым тем или иным учебным заведением. Альтернатив Кореллии в таком случае у меня не было. Так как другие заведения или были не на самом хорошем счету, или требовали иметь полный техосмотр и соответствие современным стандартам безопасности. А состояние Шлюхи отвечало только требования государства по имени «Травер Последний и его Ко».

Я вернулся на борт немного уставший, но в целом довольный и в предвкушении настоящей работы.

Через три часа прибыл эксперт для оценки судна Травера. Молодой мужичок с датападом наперевес быстро облазил весь корабль. Дело для него было привычное. Оценил гиперпривод, сенсоры и общее техническое состояние корабля. Осмотрев место штурмана и поцокав языком, он все же дал добро. Больше всего его интересовала возможность дублированного вывода данных и доступ к навигационной информации из кают-кампании.

Аттестационное судно просто имело дублированное рабочее место штурмана. Но такой роскоши на Шлюхе не предполагалось. Многие кореллианцы имели свои собственные суда и сдавали потому тоже на них. И из-за этого и была утверждена специальная методика для таких кораблей. То, что Шлюха не имела ТО, для них было не важно. Ну, почти – цена-то из-за этого возросла. Кроме того что я оплачивал весь процесс из своего кармана, мне пришлось отдать Траверу небольшую сумму за простой судна.

Еще через полдня на борт поднялась комиссия в составе двух человек и одного забрака, по чьему татуированному лицу ничего нельзя было сказать о его возрасте.

Гладко выбритый, по обычаю мужчин этого вида, череп венчала корона из рожек. Хотя это мог быть и половой диморфизм – я видел причёски только у женщин-забрачек. По татуировкам можно было судить о том, что он родом с одной из колоний Иридонии и имеет двух сыновей. Имели они и иные значения, для меня непонятные.

В его руках был тяжеленный прямоугольный контейнер с маркировкой корпорации «Промышленная автоматика[5]». Контейнер был «одет» в полужесткий противоударный чехол. Не имей он репульсорной поддержки, он с трудом бы оторвал его от земли. Вот оно, чудо инженерного гения – портативный навикомп.

Один из людей был молод, имел аккуратную бородку и был одет в свободную одежду, говорящую о том, что он родом с Эриаду. Второй был очень старым кореллианцем, совсем седым и худощавым, словно бы съежившимся и ссохшимся от времени. Оба его спутника почтительно двигались за ним, соизмеряя свои шаги с его неспешным движением.

На груди забрака и старика блестели значки, говорившие о том, что они гипернавигаторы первого класса. У молодого человека был значок навигатора «всего лишь» второго класса.

Проведя их в кают-компанию, Нейла разлила напитки.

Старик окинул взглядом нашу команду и обратился к Траверу.

– Так, так. Значит это ты Олег, многообещающий кандидат в наше братство?

Я хихикнул в кулак.

– Здравствуйте, – я вышел вперед.

– Ты? Не слишком ли ты юн?

– По сравнению с вами? Возможно, – ответил я с присущим мне чувством такта.

– Никакого почтения к старости. Я видел твои предварительные результаты. И полагал, что встречусь более солидным навигатором.

– Какой есть.

– Как долго ты изучал науку? – он посмотрел на меня прищурившись.

– Около года.

– Всего? Как бы прилежно ты это ни делал, ты бы не успел бы за такой краткий срок.

– Мне хватило.

– Очень самодовольно, юноша, – сказал бородатый человек.

– А ты, я извиняюсь за ошибку, капитан Травер Последний? – обернулся он к твилеку.

– Еще вчера был им, – кивнул тот.

– Так значит, это ты первым совершил зеркальное отображение? – ошарашил он его вопросом.

– Да, я, – помялся минуту Травер. – Не думал, что это станет таким широко известным фактом.

– Вдобавок, мало из-за какого контрабандиста переписывают Республиканские законы. Причем созывая ради этого Сенат, – усмешка пробежала по бесцветным губам старика.

– Первый раз слышу, – притворился несведущим капитан.

– Ну, как же, прорвать по факту блокаду и не нарушить при этом ни один закон. Это до сих пор обсуждают во всех питейных заведениях Коронета.

– Не понимаю, – тут же ушел в несознанку Травер.

– Тот выход в стратосфере. Пару недель назад. Ювелирная работа штурмана, – кивнул старичок.

– Спасибо, – расплылся я в улыбке.

– Так это был ты? Жаль, что ты не имел на тот момент лицензии.

– Почему? – спросил я у него.

– Записал бы себе официальное достижение. А так Космическое бюро тебе в этом откажет.

– К этому я и не стремился, – отмахнулся я. – Кроме того, что-то пошло не так, если об этом известно.

Мысли заметались в голове, испуганными зажжённым светом тараканами – что теперь будет, вернее, что будет с нами за это? Хотя, учитывая, что нас еще не арестовали, никаких доказательств ни у кого не было. Но почему нас с такой легкостью вычислили? Ведь до того всё проходило как по маслу.

– Позвольте представиться, – вспомнил он о приличиях. – А то ваши имена мне известны, а мое вам – нет. Я Эррант Менденхолл.

– Менхафф Дэн, – представился эриадуанец.

– Хефт Бор, – сказал забрак.

– Ивендо Акценди, – кивнул пилот и механик в одном лице.

– Нейла.

– Рад лицезреть такую красоту, – поцеловал ее ладонь Эррант. А старик может. Говорят, способность клеить девушек передается в Кореллии на генетическом уровне.

– Кейн, – просто сказал наемник, не став озвучивать фамилии.

Пока Ивендо отстыковал корабль и уводил его вдаль от центров масс, я показал навигаторам каюты, штурманскую, и помог подсоединить и настроить их контрольно-измерительные устройства.

– Куда летим? – спросил я.

– Летим, – фыркнул Хефт.

– Прыгаем…

– На батуте прыгают, – оборвал меня эриадуанец. – или через лужи.

– Совершаем гиперпространственный переход, – сказал я, тяжело вздохнув. – Это не тот момент в терминологии, который может быть истолкован неверно, или внести путаницу, – оправдался я, отлично понимая, что старик в сущности прав. Кто ясно мыслит – тот ясно излагает. И колхозные термины непригодны для описания технологических процессов.

– Однозаходный переход, – уточнил Эррант с улыбкой. – Прыгай до Корусанта. Ноги только по пути не замочи.

– К светочу демократии? Как далеко от границы, за которую без ТО не пускают? А то я не намерен нарушать законы. Если это не пахнет наживой, разумеется, – видя мигнувшее в глазах навигаторов непонимание, пояснил я.

– Чем ближе к границе, тем лучше, – улыбнулся Эррант. – Но если будет перебор, то считай, что ты разбомблен[6].

– У меня богатый опыт игры в карты. И я привык выигрывать.

– Мы посмотрим, – напутствовал меня Хефт.

Через час я вышел из своей конуры. По правилам я должен был еще полчаса сопровождать самый сложный этап в работе гиперпривода, будучи готовым выдернуть корабль из гипера, когда косвенные данные, получаемые от излучений, проходящих через границу, отделяющую корабль от гиперпространства, покажут неладное. Но такое видно, как правило, прямо из кокпита. Чисто зрительно. По факту это не делал никто и никогда. Зафиксировать можно было только столь значительные расхождения, что автоматика справится с этим и без меня.

Попивая чай, я встретил крайне недовольную компанию экспертов.

– Я не могу вмешиваться в процессе твоей работы до прыжка, – жестко отчитал меня Эррант. – Хотя и очень хотел. Но могу после. Ты на отлично сдал виртуальный экзамен, и я ожидал, что ты и сейчас не подведешь мои ожидания. Но сейчас ты вёл себя странно, я не могу понять, зачем ты правил вручную кое-какие величины. Теорию погрешностей ты знаешь тоже на отлично, но влезаешь в расчет со своими правками. Зачем? Подгонять цифры так, как это делал ты – как силой датчики ускорения устанавливать вверх ногами!

– Вы посмотрели на конечные параметры прыжка? – спросил я его, вместо того, чтобы защищать свои выкрутасы с точки зрения голой логики. Трудно так оправдывать действия шамана, занявшего кафедру математика и бьющего перед ученым советом в огромный бубен.

– Еще нет. И это не важно, – пренебрежительно сказал он.

– Я сэкономил нам пять часов из десяти.

– Это действительно так. Один шанс на тысячу. Но в процессе этого ты снижаешь точность выхода до критической. Это недопустимо в рассматриваемой ситуации.

Я не знал, что волновало его сильнее: мое неадекватное поведение, или же возможность оказаться в паре астрономических единиц от самого рьяно охраняемого таможенниками объекта на пиратском корыте без документов. Я думаю, что он просто ценил свое время и не желал быть задержанным в сфере контроля Корусканта.

– Неправда, – сказал я пасмурно, не желая даже начинать обсуждение своего прыжка.

– Еще нечто такое с твоей стороны, и я усомнюсь не только в результатах всех твоих экзаменов, но и в твоем рассудке.

Усмехнувшись, я удалился в свою каюту. И вышел только через пять часов.

– И как вам погрешность на вкус? – спросил я навигаторов.

– Согласно функции распределения, выведенной мной для твоего прыжка, пока ты проявлял неясной мне природы позитивность… – Менхафф посмотрел на цифры, – намного меньше ожидаемой.

Он старательно делал вид, что нисколько не удивлен. Возможно, это и было так. Я не мог понять, притворяется он или нет. Сила позволяла мне ощущать многое. И эмоции людей тоже, но понимать их и интерпретировать - совсем другой вопрос. Это требовало тренировать восприятие, не связанное с Силой.

– Насколько? – широко улыбнулся я.

– Вероятность такого выхода меньше одной тысячной. При куда менее спешном прыжке, – флегматично сказал Менхафф. – Итого при взаимном влиянии погрешностей шанс совершить такой прыжок составляет меньше одной миллионной доли. Намного меньше. Невероятно.

– Один шанс на миллион? – спросил я. – Это как раз такой шанс, который выпадает в девяти случаях из десяти.

– Сколько мидихлориан у тебя в одном миллилитре крови? – вполне ожидаемо спросил меня Эррант.

– Выше нормы, – ответил я уклончиво.

– Это многое объясняет. Тогда я должен проверить это одним мне известным образом. Присаживайся за стол и закрой глаза ненадолго. И не вздумай меня обманывать.

Я выполнил его пожелание.

– Какая карта? – он достал под столом колоду для саббака.

– Ас посохов… Контрабандист. Наемник.

– Всё ясно… с этого и стоило начинать. Среди джедаев есть штурманы. А среди штурманов есть чувствительные к Силе. Но половина из них такие же кнопкодавы, как и любые иные разумные и не очень.

– Я даже знаю, почему?

– По моему наблюдению среднестатистический джедай не умнее такого же рядового гражданина с вершины нормального распределения, – сказал Эррант. – Но с математикой у них при этом ещё хуже, чем у этого несчастного с горы. То, как они развивают свои суперспособности, входит в конфликт с аналитическим мышлением. Они это компенсируют своим предвидением, но то, что у них обычно выходит, никого особенно не впечатляет. Из нас, навигаторов, я хочу сказать.

– Я тоже слышал об этом. Они предвидят, как правило, то, что нужно делать им, или то, что собираются совершить окружающие[7]. Но не то, что можно исчислить цифрами. И с навигаций у них оттого нелады.

– Нас собираются перехватить, – отрапортовал Ивендо. – Корвет шлюзы попутал.

Он обычно не ждал, когда нам передадут официальный запрос, а старательно отслеживал координаты и скорости всех судов в приличном от нас радиусе. И определял, от кого мы можем уйти, а от кого нет. Если кто-то даже не намеренно двигался так, что вызывал у него подозрение на перехват, то Ивендо совершал маневр отрыва и останавливал разгон только после того, как шанс перехвата пропадал. Но если при этом неназвавшееся судно, даже если оно было частником, совершало ответную реакцию, мы сваливали в гипер.

– И какова конечная цель следующего перехода? – я резко встал с дивана.

– Без конечной. Просто дрейф. Координаты я тебе скинул. Хочу на кое-что взглянуть.

– Ладно.

Я, удалившись к своему рабочему месту, ввел их в гиперпривод. Корректируя скорость, порядок сдвига по координатам, я с наименьшей ошибкой совершил указанный старым навигатором маневр. Так, чтобы хотя бы знать, где я.

Несмотря на развитое пространственное воображение, у меня иногда случается картографический кретинизм. Поэтому я его компенсирую старательным изучением карт и продуманными планами движения. И всегда считаю, что должен знать, где я нахожусь. Может, Сила милосердна ко мне и оттого всегда помогает в этом начинании.

– Олег, – сказал мне капитан. – пройди в кокпит.

Я, глянув на набираемую кораблем погрешность положения, вышел только после того, как меня позвал еще и Эррант.

– И? – спросил я, зайдя к капитану.

Корабль лежал в дрейфе, не двигаясь со сверхсветовой скоростью относительно звезд реального пространства, как это было обычно. И сквозь границу гиперпространства, обычно мутную пелену, хорошо было видно нечто своеобразное. Щит защищал корабль только от когерентных пучков волн и частиц, поэтому обычно на всякий случай остекление кокпита закрывали листы теплоизоляции. Эти щитки, закрывавшие кабину от излишне яркого света, который мог выжечь глаза и разогреть кокпит до неприемлемо жарких температур, были подняты, открывая завораживающий вид.

– Это Корусант? – спросил капитан Эрранта, указывая перед собой.

Перед нами была светло-голубая планета, источавшая холодное сияние, сравнимое по яркости со звездой, хотя самой её, напротив, видно не было. Вокруг яркого, как зенитный прожектор, шара обращались сотни светящихся точек-светлячков.

– То, что занимает его место по этим координатам, – кивнул он. – Редко что в гиперпространстве можно увидеть. Какие приборы ни используй, а через границу перепада координат голову не просунешь.

– И почему все время говорят, что в гипере нельзя вести никакую навигацию, кроме расчетной по проведенным маневрам? – спросил его капитан. – Вот же планета. Всё видно.

Эррант улыбнулся.

– Я лично не знаю, сколько до неё. Сотня километров, парсек. Технически расстояние до нее не изменялось, но мы лежим на экстремумах искаженного многообразия, – он прищелкнул пальцами. – На самом дне гиперболических изомерных поверхностей, если так будет понятнее. Только поэтому нас не окружает плазменное облако из тормозящегося протонного газа и пыли. И самое интересное, что она действительно не там, где кажется. Как рыбина под водой. Но это я знаю только потому, что тысячи лет навигации позволили изучить всё вокруг Корусанта.

– То есть на все в гипере можно посмотреть? – заинтересовался капитан.

– Теоретически на все. Но обычно все, что видно – это мельтешащая плазма и треки далеких звезд. И с этим ничего поделать нельзя, – он задумчиво потер подбородок. – Я встречал человека, который утверждал, что видел вблизи аккреционный диск черной дыры. Но это сомнительно. Если бы он побывал близко от него, то он рассказывал бы это только моим правнукам. Или их далеким потомкам.

Я поднял вверх левую ладонь.

Мою ладонь с внутренней стороны украшала крайне точная картинка, словно бы отпечатанная на сверхточном принтере. Черный шар окружало изогнутое несимметричное, немного рваное кольцо. Его «задняя» часть изгибалась и тоже была видна спереди. Гравюра, высеченная огнем прямо на коже. Часть изображения – столп света, исторгаемый с верхнего полюса, проходил по пальцам. Не очень красиво, но создал её явно не художник.

– Этот? – спросил я.

– Похоже. Забавная наколка. Она что-то значит для тебя? – сказал забрак.

– Это ожог. И верно, он что-то да означает. Но, к сожалению, не для меня.

– Выглядит, как рисунок. Но на черную дыру слегка непохоже.

– Это пульсар, хотя аккреционный диск тоже есть, – ответил я. Затем бросил взгляд на светящийся шар не совсем Корусанта. – Куда дальше?

– Куда угодно в пределах суток, – небрежно сказал мне Эррант. – Впечатли меня. А то, что ты умеешь пользоваться программным обеспечением или Силой, мы уже выяснили. Кнопки много кто умеет нажимать.

– Только не найди нам еще одну Империю Ситов, – подмигнул мне забрак. – А то ваш брат, вооруженный Силой, уже показал, на что способен.

Когда мне говорят «куда угодно отсюда» (что часто бывает при встрече с таможней), я обычно не удивляюсь такому требованию. При этом Галактика настолько велика, что все возможные варианты не уместить в одной голове, а тем более не сделать из них адекватного выбора. Но, когда так говорит Травер, я могу его понять. Но умудренный сединой навигатор… ну, он сам напросился. Я заранее не виноват. Я найду ему Маракотову бездну, столь глубокую, что он пожалеет о такой просьбе.

На один мир я хотел взглянуть, хотя бы краем глаза. Сутки? Он был отмечен картотеке как брошенный и непригодный для проживания. Над ним висел карантин первой степени. Но думаю, он был достоин, чтобы его хотя бы посетили. Ещё один мир-кладбище, памятник самому себе.

Но уложиться в сутки? Я рискну. Тем более Эррант ничего не говорил о времени на подготовку прыжка. Я вышел для уточнения координат и через еще сорок минут вновь вошел в гиперпространство. Мир мигнул, я гнал на пределе возможностей гиперпривода.

Выйдя из штурманской, я услышал гомон в кают-компании. Там состоялся банкет, причем на мои деньги. Травер включил все, потраченное на прокорм почтенной комиссии, на мой счет. И проедали их не только эксперты, но и команда. Не менее увлеченно. А я, значит, сижу, вычисляю… Не то чтобы плохо накормленные и напоенные эксперты выставят мне меньшие баллы, но это более незыблемая традиция, чем уплата налогов.

– И куда мы переходим? – спросил меня Менхафф Дэн.

– Зиост, – сказал я и понял, что произнес название с одному мне ведомым акцентом. Ситским. В памяти всплыл ещё один титул. – Ледяной престол (ситс.).

– Не слышал, – сказал эриадуанец.

– Неужели? – удивился забрак.

Он быстро поглощал угощение. Видно было, что ел он по-солдатски быстро и бывать в ресторанах не привык. Этому способствовала и дешевая легкая посуда из тонкого металла, на которой вечно всё очень быстро остывало. Более тяжелая керамика при перегрузках могла сломать посудомоечную машину, а на пенометаллокерамике Травер экономил.

– Это столица древней империи Ситов. Раньше ей была, – сказал Ивендо. – Все помнят Коррибан, но это мир-гробница и только. Это же в учебнике по истории написано.

– Ты прямо по памяти цитируешь все, что связано с ситами, – сказал капитан.

– Ты же не забыл, кого я возил? Арка Джет был весьма многословен и любил рассказывать разные байки из истории Ордена. И я хорошо помню, что он говорил о той войне.

– И что? – спросил его Эррант. – Он же был великим джедаем.

– Вопрос, решенный войной, только отодвигает беду вперед во времени, а не удаляет её. Так, за одной войной всегда случится другая. Опьяненные победители, пользуясь своим положением, создают новые очаги напряженности, которые со временем вспыхнут вновь. Зло порождает новое зло. Жестокость – ответное кровопролитие. И так далее до бесконечности. Короче говоря, не нравится мне все это. Особенно мир, очищенный Республикой до состояния «непригоден для проживания».

– Ты знал Арку Джета? – очнулся удивленно Менхафф.

– И еще уйму джедаев. И даже ситов, если подумать.

Я постарался не отсвечивать в силу поднятой тематики и поглощал какое-то блюдо то ли из креветок-переростков, то ли из мелких крабов. Какое-то водоплавающее? Нет, скорее водоползающее. С соусом вообще замечательно.

Капитан посмотрел на меня пораженно.

– Вообще-то панцирь сначала нужно раскалывать. Они очень прочные.

– А? – Отвлекся я. Я дробил эти тонкие скорлупки зубами с хрустом. Вкусно. Никогда Штирлиц ещё не был так близко к провалу.

– Ну ладно, буду колоть их так же, как и ты, – скис я.

Я взял панцирь руками и разделил его на две половины просто пальцами. Травер слаб. Или же не носит на себе пару десятков килограмм брони ежедневно, что укрепляет мускулатуру так же, как и постоянные тренировки с тяжелым имитатором меча.

Засидевшись «допоздна», я объелся деликатесами. В общем, вёл себя как всякий уважающий себя студент в таком случае – сытно поел. Выслушав несколько десятков баек от Эрранта и капитана, познакомившего меня с ещё одной из бесчисленного множества версий происхождения его прозвища, я добрался до кровати и рухнул в объятия подушки. Навигаторы, приняв дорогущего вина, тоже разошлись по своим каютам.

***

– Повтори еще раз, – велел краснокожий гуманоид. – Слишком неуверенно. Никакого выражения, ты как будто выступаешь перед толпой рабов в труппе дешевых артистов, а не перед лордом Ситов.

«Критиком» был массивный, бритый налысо сит, одетый, на мой взгляд, чересчур броско и безвкусно. Слишком много разных цветов и блестящих украшений, хотя он, возможно, воспринимал это как должное – вся обстановка небольшой залы, заставленной предметами несомненно магического назначения была такой же. На гранях драгоценных камней, обильно украшавших парадную броню, мерцал свет. Тяжелые перчатки без пальцев сверкали полированными металлическими сегментами и огромными рубинами. Они изгибали потоки Силы, как пара чёрных дыр – пространство.

Сит был очень похож на человека, но только похож: бросались в глаза нечеловеческая форма надбровных дуг и выдающийся вперед почти острый подбородок с короткой бородкой и парой направленных вниз хрящевых выростов. Пальцы оканчивались острыми когтями – он был практически чистокровным, а не полукровкой, как я. Если в нём и текла толика человеческой крови, то она была ничтожна.

– Владыка. Я же должен заниматься магией, а не выступать на сцене, – оправдался молодой долговязый и длинноволосый человек.

Его я уже раньше где-то видел. Точно – это Гэв Дарагон. Его фигура стояла в музее на Корусанте.

– Работа актера – убедительно лгать, – сказал ему сит. – Изображать разные эмоции, и даже примерять чужое имя. И работа мага в представлении того, чего нет. Ты должен быть столь убедителен, что должен убедить и самого себя. Обмануть свои собственные чувства, не пытаясь описать это словами, выразить невыразимое. Описать неописуемое. Но такое никогда не сможет сделать разум, что не знает сам себя.

– У меня не получается, – оправдался человек. Хотя вокруг него клубилась Сила, потревоженная его желаниями.

– Способность умело лгать – свойство развитого интеллекта, – веско сказал краснокожий гуманоид. Карие глаза весело сверкали довольством.

Рука опиралась на рукоять огромного меча, закрепленного на кольце без ножен. Его льдисто-прозрачный клинок словно был выращен из единого кристалла и излучал Силу.

Прямо на лбу у него был выжжен незамысловатый символ. Черный круг и пару пучков стреловидных наконечников, смотрящих по обе его стороны. Очень на кое-что похоже. Я взглянул на свою ладонь. Лучше уж на ней, чем на лбу.

– А теперь повтори мне все этапы визуализации, – сказал он. – И те образы, которые ты используешь.

***

Договорить он не успел. Его, или вернее меня, оборвали. Заверещал будильник, напоминая о том, что мне нужно готовиться к выходу не только из сна, но ещё и из гиперпространства. Проклятая штуковина!

Звук оборвался, из динамика повалил вонючий дымок. Так-так, надо сдерживаться. Хотя до этого приборы такого рода я ещё не сжигал.

Широко зевая, я выбрался в кают-компанию. Твилеки спали прямо на диване, перебрав вчера лишнего.

Ивендо находился в кокпите. Он, сидя в удобном кресле, смотрел какой-то фильм, превратив отсек в домашний кинотеатр. Сонный, я занял место капитана.

– Травер не против? – спросил меня Ивендо.

– Он не в том состоянии, чтобы выказывать недовольство.

Сам Ивендо практически не пил. Его здоровье было в таком положении, которое земные медики охарактеризовали бы так: «Чудом ещё жив и еще удивительнее, что ходит».

Процесс старения активизирует множество летальных генов, крайне стабильных в генофонде, поскольку начинают они работать уже после того, как будут переданы потомкам. Они могли быть и не летальны и вовсе полезны в юном возрасте, но изменения, происходящие во внутренней химической среде организма в процессе старения, «включали» их и приближали гибель своего носителя.

Ивендо обманывал и их. Встроенная в его искусственное легкое химическая лаборатория имитировала в старом теле химические свойства молодого индивидуума, предотвращая включение таких «поздних» летальных генов. Заодно она держала его организм в тонусе и боролась с атеросклерозом и иными старческими болячками. Хотя он и не мог отменить процесс дряхления, он старательно его замедлял.

Несколько генных процедур по латанию истрёпанных теломер и починке митохондрий нельзя было счесть за капитальный ремонт, но они позволяли простоять его покосившемуся жилищу ещё достаточно долго. Как бы лейтенант ни бравировал своим бесстрашием к смерти, но гибель от старости, по его мнению, входила в список «глупых» смертей, и он находил ее невероятно нелепой.

– Почему именно Зиост? – спросил меня старик.

– Здесь случилось нечто важное. И, что самое главное, оно не было завершено. Отсюда что-то начинается, длится сейчас и до сих пор не заканчивается.

– Эти твои штучки с Силой?

– Верно. Эта планета немного меня пугает. И теперь, уже находясь на её орбите, мне хочется покинуть её как можно быстрее.

– А твое неуёмное любопытство?

– Есть, конечно. Но не здесь и не сейчас.

Холодная, наполовину покрытая льдами планета была усеяна скалами и старыми расколотыми крепостями. И многие из них до сих пор таили в себе загадки былых времен. Но отчего-то спускаться вниз мне совсем не хотелось. Был ли тому виной здравый смысл, или дух планеты, давящий в Силе всё вокруг. Власть, сила, мощь. Протяни руку и возьми, но бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

– Надо уходить отсюда, – сказал я.

– Даже мне нехорошо. Дурное место. Как Явин, только ещё хуже, – сказал Ивендо.

– Явин? – удивился я, какая же Галактика тесная. Эта та самая лесистая планета из четвёртого эпизода.

– Явин - четвертый. Оплот Экзара Куна. И Темной стороны. Я пилотировал там корабль, груженный джедаями в таком количестве, что раньше мне и не снилось. Целый флот из джедаев. Они выжгли половину планеты с помощью Силы.

– Ничего себе! – невольно вырвалось у меня.

– Они многое могут, если их действительно припереть к стенке. Хе-хе. Как сейчас помню – планета, объятая пламенем, да так ярко, что с высокой орбиты видно было. Джедаи сами в шоке были от совершенного ими.

– Они, верно, очень рассержены на Экзара были.

– Слабо сказано, – хохотнул Ивендо. – Лучше не злить их.

– Это совет?

– Дружеское предупреждение.

Место не понравилось и навигаторам. Оказывается, не надо быть очень чувствительным к Силе, чтобы проняло такой её мощью. Неудивительно, что там, внизу никто не живет.

Поэтому, подгоняемый всеми, я проложил курс обратно на Кореллию. Экзаменаторы по всем правилам писали отчеты о совершенных прыжках. Для того чтобы признать меня навигатором, необходимо было совершить их с достаточной точностью всего три раза. Поэтому дорога до Кореллии вела и к долгожданному званию.

Я, оказывается, проложил новый маршрут до Зиоста, способный изменить военный баланс в иную эпоху, но сейчас никому не нужный. Хотя я мог и продать его за неплохую сумму, я предпочел умолчать о самом факте посещения этой планеты. Лучше не злить джедаев.

Вновь спустившись на челноке на поверхность планеты, направился в КШУ за официальным вердиктом. Вовсе не обязательно было делать это лично, никаких бумажных документов я не собирался получать. Моё звание – всего лишь одна из строчек в базе данных и в карте паспорта. Одна из многих.

Но есть тут одна штука, которую нужно забрать. Я торопливо шел по коридорам КШУ, стуча непомерно длинным клинком меча по ступеням и косякам. Впрочем, многие кореллианцы носили рапиры не меньшей длины, также задевая ими всё на своем пути. Важно было не задеть ножнами друг друга – это было почти смертельным оскорблением. Войдя в небоскреб, я на автомате загрузил предназначенный для посетителей план здания. Благодаря этому, мои очки дополненной реальности выступили проводником, помогая ориентируясь по меткам. Дорожка, отображаемая на линзах, указывала направление. Подойдя к приемному окошку, в котором посетителей ожидал дроид, я вставил паспорт в разъем.

– Здравствуйте, – очнулся от летаргии дроид. – Вам необходимо получить ваш значок?

– Он самый.

– Распишитесь.

Я приложил палец к сканеру и встал напротив голокамеры. Затем нажал кнопку на терминале, на котором было выведено то, что я подписывал. Не нравится мне эта система, так я и в рабство могу себя продать. Хотя сама система постановки подписи и не позволяла мне подмахнуть что попало, поскольку все такие терминалы регулярно проходили освидетельствование. Но всё равно это выглядело ненадежно.

Я взял в руки коробочку со значком.

За мной её получило еще несколько человек. Не я один не воспользовался почтой.

– Эй, парень. Тоже сдал? И какая категория?

– Понятия не имею, – пожал я плечами.

– Так проверь.

Распаковав коробочку, я взял в руки вытянутый стрельчатый, чёрный, как ночь затмения силуэт звездолета. На нем была прикреплена окружность из толстой золотой проволоки. Первый ранг. Глаза других, пришедших за своими знаками отличия, тоже округлились.

– Ты зверь, – уважительно сказали мне. – Теперь даже на нас не посмотришь, да?

– А что так?

Они тоже распаковали свои. Других цветов и с иными символами рангов. Серебряный треугольник третьего ранга и ромбик прокладчика гипермаршрута.

– Это же первый ранг, хатт его возьми!

– И что? Вот если бы на нём был символ бесконечности, я бы удивился, – ответил я.

Хотя это может быть просто лист Мёбиуса, положенная на бок восьмерка из самого выкотемпературного сверхпроводника из существующих – вот предел моих мечтаний... Она говорила бы о внекатегорийности навигатора, заодно напоминая об истинной природе мира, о которой в применении к его «макро» части зачастую забывают.

– Пойдешь обмывать в Мнимую плоскость?

– Это что такое? – спросил я.

– Заведение, куда пускают только навигаторов второго ранга и выше. И только. Да и целое состояние там нужно оставить. Много я про него слышал, но это всё легенды да байки.

А что, это идея! Давно я не был в приличных заведениях – и пусть весь мир вместе с Травером подождет. Уточнив местоположение этой "Мнимой плоскости", я выдвинулся в её направлении.

Проведя паспортом по еще одному из множества безликих считывателей, я прошел в оную Мнимую плоскость. Бар с таким названием не был единственным в Кореллии. Еще бы, действительной плоскости соответствовало бесконечное число мнимых. Слишком тут много навигаторов, чтобы они уместились в одном помещении.

Внутри меня встретили живая музыка и приятный полумрак, так манящий заглянуть в неизведанное. Я немного потерянно подошел к барной стойке. Бармен тоже носил значок и был навигатором, а вовсе не дроидом, как это принято в дешевых заведениях. Хотя и имел интерфейс, и не разливал напитки своими собственными руками.

– Первый раз у нас? – спросил он меня. Зрачки блеснули нездоровым любопытством из-за синих линз.

– Первый.

– Большинство здесь впервые. Или второй раз. Или тоже первый, это как посмотреть, – "коварно" ухмыльнулся бармен. – Но все те, кого ты здесь видишь, пришли, как и ты, поодиночке. Увы, но таковы правила – сюда допускаются только навигаторы. Подсаживайся к кому угодно, практически все здесь достаточно интересные личности, – он подбадривающе улыбнулся мне. – Не стесняйся. А то так и будете жаться по углам в одиночестве.

– Ещё бы! Больше одного штурмана в команде - слишком редкое явление.

– У вас, как правило, проблемы с тем, чтобы заявиться сюда компанией. Это печалит, – посетовал бармен. – Но ведь интересно же, правда, что это за заведение, в котором бывают только навигаторы?

– И почти все здесь пришли из интереса?

Бармен засмеялся.

– Именно так. Прибыльный бизнес. Открыть необычное заведение, потратиться на рекламу, и смотреть на людей, пытающихся понять, зачем же сюда они пришли. Это, вдобавок, ещё и забавно.

– Я лично решил отметить сдачу.

– Второй или первый?

Я достал значок из кармана и показал его собеседнику.

– Первый.

– Хорош. А какая лига?

– По-кореллианскому счету?

– А то как же.

– Второй, – ответил я.

К первому относились ученые, исследователи гиперпространства и прокладчики новых маршрутов. Второй – вольные торговцы. Третий – работники корпораций. Четвертый – федеральные и секторные военные и юстициары, за исключением тех, кто служит в самом Кореллианском секторе. Ну и пятый, заслуженно презренный – пираты. К шестому с осторожным юмором относили еще более страшную угрозу профессии – дроидов. Пока она была гипотетической. А вот по корусантскому счету контрабандистов ставили выше только пиратов. Глубокое взаимное непонимание у двух этих цивилизаций.

– Заметно, – сказал он. Затем указал на мои доспехи, несшие следы нескольких пулевых попаданий, и свежую, еще незаполированную царапину от вражеского клинка на наплечнике. – Чем это?

– Реактивный пулевик. Щит не работал. А тут шпага, – пояснил я. Рука сама собой потянулась к тому месту, где обычно был меч, спокойней оно как-то, когда есть на что положить левую ладонь. Но не встретила ничего. Ах да! Я сдал на входе.

– Хорошо, что носишь доспехи. Но тут подавляют друг друга интеллектом, а не огневой мощью.

Я оглянулся. Несколько человек играло в трехмерный аналог шахмат. Заметно.

– Возможно.

– Пить что будешь?

– Что-нибудь для начала неалкогольное. В горле пересохло.

Барный автомат, повинуясь мыслям бармена, мгновенно подъехал к его столу и налил опалесцирующей синей жидкости, затем манипулятором подвинул мне стакан.

– Фирменный коктейль Ноль-один-ноль. Как раз для твоего настроения, – сказал он. – Рекомендую, уникальная рецептура. Первый раз за счет заведения.

Я выпил. Необычный вкус, совершенно неузнаваемый, никак не укладывающийся в привычные координаты. Хотя пять вкусов это, как известно, только вершина айсберга – не меньшую роль играет запах, консистенция и даже цвет еды и напитков. И даже обстановка с цветом посуды. Похоже, высокие стаканы с разноцветной подсветкой тут не просто для красоты.

– Неплохо, – одобрил я.

– Что-нибудь серьезнее всё-таки будешь? – с ухмылкой спросил он. – Сюда расслабиться приходят, а не воду пить.

– А есть что-то неалкогольное и серьезное одновременно?

– Это без проблем, – хитро улыбнулся бармен. – Газировки с Риллом? Или тебе кислоты в чём-нибудь развести?

– Никогда ничего такого не употреблял.

– Все всегда случается в первый раз, – философски сказал бармен, забрав пустой стакан, – не упускай свой шанс. У меня все чистейшее и от лучших производителей. И что немаловажно, абсолютно легально.

В заведении действовал Первый кодекс, согласно которому разумным дозволялось не только подавлять свое сознание сильными органическими ядами, но и творить с ним что им угодно. Поскольку это их личное дело.

– Нет, спасибо, меня устраивают природные наркотики, – ответил я, поразмыслив. – Вкусняшки, чувство азарта или секс. Нарушать баланс дофамина и серотонина я не намерен, пусть химическая лаборатория в моем черепе работает в естественном режиме. Я не желаю ломать систему, отвечающую за принятие решений.

– Что так?

– Не хочу терять кайф от поедания шоколадного батончика. Или других радостей жизни.

– А что тогда вообще употреблять-то? Спирты и нейролептики? – затем заметив, мою реакцию, стал размышлять вслух. – Всё, угнетающее мыслительные процессы, тебе не интересно. Растормаживающее, эмпатогены? Не знаю… вряд ли. Каннабиоиды[8] и опиаты я даже советовать не буду. Это совсем по-деградантски, побереги свои синапсы. Агонисты эндорфина, дофамина и вообще всякие «фины»? Нет так нет. Анандамид? В ту же кучу. Хотя я могу тебе кое-что посоветовать. Из личных запасов, так сказать.

– Что это?

– Выжимка из корня теу-теу, что растет в тени вроширов, её на Кашиике добывают. Натурпродукт. Истинный психоделик – вовсе не наркотик, – он и вправду любил вещества. Любопытная вещь!

– И чем же?

– Вуки используют её для связи с предками, но тебя же прадеды этих волосатых гор не интересуют? Самое главное, она на всех действует по-своему. Там такой богатый коктейль из психоактивных веществ! Вдобавок он сильно зависит от времени года и места сбора. Так что заранее ничего тебе сказать не могу, – возбужденно рассказал бармен.

– И многие согласились проверить, чем же уникальна именно эта партия?

– Пока ещё никто, – грустно сказал бармен. – Но я не оставляю надежды. Если передумаешь, я налью тебе даже бесплатно.

– Хорошо. Я пройдусь тут, осмотрюсь.

– Валяй.

Посмотреть и вправду было на что. Бар был украшен причудливыми, искаженными предметами искусства. Их объединяло одно – иной взгляд на пространство, здравый смысл, а то и саму реальность.

Я подошел к листу металла, бывшему некогда обшивкой звездного корабля. На нем в нелепой неестественной позе был изображен мужчина. Вероятно, всё же человек, хотя это был очень спорный вопрос. Растянутое, словно бы вывернутое его лицо немного отталкивало своими неправильными пропорциями и отсутствием очевидной симметрии.

Портрет был подписан: «Гаунт Локо, первооткрыватель Рилота, проложивший маршрут под воздействием психоактивных веществ». Или он действительно был безумен, или таковым его намеренно изобразил художник. Или он это выдумал.

Эта картина, нанесенная на обшивку звездолета, изображала сложно вывернутый вид на человека. Словно смотришь на него сразу со всех сторон, так, как может видеть некто не скованный всего лишь тремя измерениями. Сама идея того, что измерений может быть больше трех или вовсе нецелое число, оставила сильный отпечаток не только на искусстве Земли, породив тем самым кубизм. Возможно это именно то, чего я должен бояться до усрачки по Лавкравту. Но Говард ошибался, раздробленная многомерная перспектива вызывала у меня только живейший интерес.

Когда, побродив среди предметов, подвергшихся аккуратному, даже изуверски изощренному проективному преобразованию, я добрался до живых людей, то даже подивился, насколько же у них действительно правильные лица.

Наткнувшись взглядом на двух девушек, сидевших за круглым столиком, я решил подойти. Приблизившись, я впал в некий ступор. Они, заметив мое состояние, весело расхохотались. Они были близняшками, столь старательно выглядевшими идентично, что это сбивало с толку. Бледные лица, темные волосы, темные провалы бездонных глаз.

– Садись уже. Скиталец Пустоты, – сказала одна из них.

– Если вы не против, – сказал я.

– На твоем лице выражается страшнейшая внутренняя битва. Достойная древнего эпоса времен основания Республики, – сказала другая.

– Но это обычное явление. Особенно у тех, у кого избыток тестостерона, – добавила предыдущая.

– И в чем же он выражается? – спросил я.

– В абсолютной невозможности сделать выбор, – хихикнула другая.

– Я достаточно эмоционален, чтобы игнорировать здравый смысл, когда он меня ставит в тупик. Хотя перепутье достаточно симпатичное.

– Это угроза? – спросила меня вторая коварно. Хотя бы в Силе они отличались.

– Не сегодня, – сказал я.

– Я так и думала, – ответила первая. Мне показалось, или немного разочарованно.

– Вы работаете в паре?

– Точно.

– Удивительно, – сказал я.

Работу навигатора нельзя было разбить на составные части и делать ее параллельно. Хотя на крупных военных судах и имелось зачастую несколько штурманов, они больше мешали друг другу, чем помогали. Хотя, возможно только близнецы могли работать в тесной команде, понимая друг друга с полуслова. И некоторых негуманоидных или роевых видов это тоже касалось.

– Где твой значок? Или ты из тех, кто избегает символов? Не носит флагов и гербов?

– Не успел еще прицепить, сегодня только результаты получил на руки, – я достал значок. Достаточно крупный и тяжелый в действительности. – Думаю, такой символ надо носить, он напоминает о важном, хотя и на первый взгляд незаметном.

– Внушает. Как ты это сумел? Я вообще не встречала зелтронов-навигаторов. Штурманы бывают, но не навигаторы. Выбирай уж нечто одно из этого – навигатор ты или зелтрон.

– Я уже полгода летаю в компании, которая ставит мне весьма сложные задачи. С ними либо станешь первоклассным штурманом, либо украсишь собой следственный изолятор. Хотя, зная характер моего капитана – скорее растворимся в пространстве без следов. Зато не сдадимся.

– И насколько долго ты уходил от погони? Каков твой рекорд? – подошел слегка покачивающийся мужчина в годах. – Привет, Аверна, привет, Пина. А где третья?

– Сэли? Как обычно, охотится со стаей гончих на незадачливых контрабандистов.

– Так насколько долго? – вновь он спросил меня.

– Пара дней. Привязался как-то целый фрегат. Навигатор на нём был хорош. Но ему было далеко до меня. Пока сбросил с его хвоста, сорок стежков сделал.

– Не впечатлил. Сорок - не пара сотен. Наверно скаканул вслепую, вот за тобой и не последовали.

– Ничего подобного. Я обыграл его попросту по счету. Каждый раз был быстрее.

– «Его», – недовольно сказала та, кого мужчина назвал Аверной. – Шовинист, может это была она?

Маловероятно, подумал я. Миксер генетики не склонен к деликатности с Х-хромосомами. Поэтому толковые навигаторы среди женского пола встречаются не чаще, чем теорфизики. Игра же в кошки-мышки - задача не из легких. Сбросишь с хвоста один корабль, а на месте выхода может поджидать уже следующий, пришедший по внешней коррекции.

– Фрегат? – фыркнул мужичок. – Какого типа?

– «Дозорный». Свежей постройки.

– О! Внушающий сачок для отлова стремящихся избежать встречи с правосудием, – сказала Пина.

– И с вооружением, неприличным даже для корвета. Говорят, его всучили Флоту прямо в зале Сената, в обход ведомства вооружений, – сказал я презрительно. Доктрина советского флота мне была ближе – ракет должно быть столько, сколько сможет войти на борт.

– Вместе с кучей прочего быстроходного хлама и обязанностью охраны границ от контрабандистов, – сказал мужчина.

– И ведь все равно бесполезно, – сказал я. – Вообще существует техническая возможность отловить всех контрабандистов?

– Без проблем, – сказал он. – Сенат раз сто предлагал ограничить быстроходность гиперприводов в зависимости от владельца. Частным лицам тихоходы, торговым консорциумам быстрее, а самые резвые – воякам. Тогда не будет ситуации, когда какой-то занюханный пират на своем полупустом корыте уходит от современного корвета, только что выпущенного с верфей Куата.

– Глупость, – сказал я. – Производители на это никогда не пойдут. Не раньше, чем Республику упразднят, а всю Галактику завоюет какой-нибудь безумный сит.

– Так-то оно так, но это единственный способ. Иных не предвидится, – пожал он плечами.

– О, сумасшедший Ромейро, – сказал мужчина недовольно, увидев зашедшего в бар человека.

– Мне сказали, что здесь бывают раз-два в жизни… – сказал я удивленно.

– Но некоторые бывают почти ежедневно. Особенно сбрендившие старики, прочно сидящие на тяжелых наркотиках.

Осмотревшись, я приметил немало декадентствующих навигаторов – это было крайне специфичное заведение, где первым делом предлагают съесть какую-нибудь цветастую таблетку и улететь куда подальше безо всякого гиперпривода.

– Я полагал, что квалификацию выше третьей необходимо подтверждать не реже, чем раз в пятнадцать лет. Вдобавок могут понизить и отозвать в определенных ситуациях, – сказал я.

– Только не внекатегорийную. Она пожизненная, – это немало раздражало не представившегося мужчину.

– Может, он и не такой сбрендивший? – спросил я его.

– Узнай у него сам. Он не в меру болтлив, – всплеснул мужчина руками.

– Рискну.

– Несчастный Ромейро. Совсем запутался. Хотя сначала и распутался для этого, – посочувствовала Аверна.

Я подошел к старику, севшему за один из множества свободных столов, сооруженных из какого-то индустриального мусора. Столешницей, к моему удивлению служила титановая крышка гиперпривода. Богато.

– Здравствуй. Меня зовут Олег.

– И тебе не хворать. Ромейро. В смысле это я, – он указал себе на грудь пальцем, – Хотя вопрос, конечно, спорный. Решил послушать сказки старика? – сказал он мне.

– Меня могли дезинформировать…

– А! О моем «безумии»? Тебе не стоит меня опасаться. Я не только не буйный, все оно выражается в нескольких фактах, которые окружающие тебя здравомыслящие люди яростно отрицают. Хотя сам факт - понятие натянутое.

– Здравый смысл – сумма предрассудков, – сказал я, стараясь не сбить его с начатого.

– Точно. И большая часть из них достаточно полезна. Например, что старые выжившие из ума люди, несущие всякий вздор, как правило, тронулись умишком. Или покупка недвижимости в кредит – это неплохая идея. Или то, что камни не падают с неба, – серьезно сказал он.

– Это случается редко, – сказал я, имея в виду камни с небес.

– Очень, – кивнул навигатор. – Но, те, кому проломило голову метеоритом, так уже не скажут. Они вообще теряют дар речи после этого. Так что возможно, и я тоже прав.

– Только возможно?

– Всё только возможно.

– А то, что уже случилось? – усмехнулся я.

– Либо оно уже не существует, либо возможно дело было вовсе и не так. А может и эдак. Впрочем, оба варианта должны были случиться, – он выпил принесенный дроидом кислотно-зелёный напиток. – Дело только в том, что видел ты.

– И что же видел ты?

– Вывеску видел? – вместо ответа спросил он меня.

Я напряг память.

– «001011010», – перечислил я. – Но, вообще-то это матрица.

– Верное замечание. Только согласно местным сплющенным адекватностью законам название должно даваться строчкой, а не тензором. Ничего они в названиях не смыслят.

Я кивнул старику.

– Лет десять назад была задана другая плоскость.

– Переименовали? – спросил я.

Старичок заливисто расхохотался с ноткой безумия.

– Ваш заказ. За счет заведения, – дроид поставил мне с подноса несколько блюд и металлический стакан с пахучей жидкостью, – как новоиспеченному члену братства. И просто как классному навигатору. Просили передать, что за Индар.

«Бесплатным» оно, конечно, не было. Я отдал поистине внушительную сумму только для того, чтобы сюда попасть. Я задумчиво откинулся в мягком кресле. Мне доводилось совершать и более безумные поступки, но меня не оставляли сомнения в необходимости быть готовым к совершению новых.

– Никто ничего не переименовывал, – сказал, успокоившись, Ромейро. – Просто в самом начале, тогда, в критической точке, аттракторе, его назвали по-другому.

Я слегка пригубил напиток. Освежающе. Из какого там корня это выдавили?

– Но, если бы его назвали иначе в самом начале, то, верно, и десять лет назад, и сейчас был бы один и тот же номер. И год назад тоже, – промолвил я.

– А еще зовешься штурманом, – выразил недовольство Ромейро. – Неужели не понятно? Другое название было дано этому бару еще в самом далеком прошлом, при основании. Но меня это никак не коснулось. Издержки гиперпространственных путешествий.

– Его случайно выбирали? – спросил я.

– Ага, именно так, я узнавал. А такие вопросы не решаются однозначно.

– А сам факт наблюдения?

– Я одобряю твою тягу к рациональному, – радостно сказал Ромейро. – Наука там, повторяющиеся эксперименты, схлопывание при факте наблюдения. Слышал про такое. И всё тут!.. так было, вопрос решен раз и навсегда, и необходимо забыть о всех иных вариантах. Но, вот загвоздка, мой опыт противоречит этому.

– Но эта вывеска - слишком крупный макроскопический объект, чтобы изменить свое название от балды.

– Ну и высокомерны же люди! – раздался богатый полутонами голос.

На кресло, клянусь Стиксом, залетел кот. Нет, не кот, а Кот. Большой и жирный как аэростат. Угольно-чёрной масти.

– Несчастный кот ни жив, ни мертв, пока вы вновь в ящик не заглянете, а какая-то убогая вывеска... Мяу! И кресла у вас тут неудобные.

– Вы знакомы? – окончательно вывел меня из равновесия Ромейро. Он его тоже видел.

– Первый раз его вижу.

Я выпил разом пол стакана.

– Приветствую, – безмятежно сказал Ромейро. – Я Ромейро, а как зовут тебя?

– Кот. Просто Кот. У котов не бывает имен, разве что породы. И моя весьма благородная и древняя, впрочем, как и у всех котов.

Я навел на него линзу камеры, вмонтированную в очки. Она захватила его, и нейроядро расшифровало образ, дав небогатую аннотацию «Неизвестная жизненная форма».

– Потому что решающее событие ещё не произошло, в отличие от приколачивания к стене готовой вывески, – сказал я Ромейро. – Атом, контролирующий жизнь кота, распавшись, не сможет уже вернуться к предыдущему состоянию. И после этого всё становится однозначно.

– Протестую! – заявил Кот. – У котов девять жизней, а нейтроны занимались сепаратизмом только единожды. Да и для пары лаборантов-изуверов, пошедших прикапывать своего воображаемого кота, возможно, всё и станет ясно. Но для того, кто о нем и не слыхал ни разу, вовсе не всё так однозначно. Кроме того, другая пара, или скорее доля лаборантов обращается с Котом как положено обращаться с благородными животными.

– И почему я должен доверять воображаемому коту в этом вопросе?

– Грубиян! Возможно, ты вообразил, что существуешь? Может это я выдумал тебя? – сказал, зашипев на меня и выпустив когти Кот.

– Я бы извинился, – сказал Ромейро. – Он никак не может быть твоим галюном.

– Очень даже может, – возразил я. – И он никак не мог меня придумать.

– Отчего ты так решил? – спросил меня старый навигатор. – Меня не удивляет твоя категоричность, присущая всем юным. Но сам факт существования твоего прошлого – это всего лишь вопрос веры.

– Да ладно. Я знаю, где и когда родился. Даже, что было тому причиной и что было до меня.

– Знаешь? – вкрадчиво спросил меня Ромейро. – Ты смог осознать это только с появлением у тебя сознания. Абсолютно все, что было до этого важного только для тебя события, тебе сообщили уже после. В готовом виде. И было ли оно до того, как ты себя осознал, ты ясно сказать не сможешь. Даже «свидетельства» этого есть у тебя лишь в твоем сознании. Или голове, как тебе удобнее. Возможно, все вокруг - только продукт твоего мышления.

– Как-то оно чересчур идеалистично, – сказал я.

– Не очень-то, – сказал Кот. – Просто он справедлив. Если есть хоть один изъян в идее, то принять ее за истину может только человек. Но никак не Кот. Или друг мой Ромейро, – он обратился к навигатору. – Будем друзьями?

– Будем, – они пожали друг другу руки. – Пить будешь?

– Пойду, узнаю, чем тут угощают, – кот, паря в воздухе, дирижаблем направился к барной стойке.

Я глянул на одну из множества безумных картин, обильно развешанных на стенах, нанесенных на угловатые неправильные многоугольники из металла. Изображенный на нём, неожиданно ясно видный, человек заговорчески мне подмигнул. Я допил напиток. Начав грызть что-то продолговатое с тарелки, я так и не смог понять, какого же оно цвета на ощупь. Но на вкус было зеленым.

– Категоричность – роскошь, позволительная только для юности, – сказал Ромейро.

– Неужели и весь пул научных знаний ничего не значит? Оно ведь, научное знание, избавляется от субъективности, и со временем, обезличившись и подтверждаясь опытом, становится объективным!? – спросил я в сердцах.

– Объективным? Не смогу с тобой согласиться. Практически полезным? Знанием, которому можно доверять с высокой достоверностью? Конечно да! Но ни один физик, разгадывающий загадки мироздания или улучшающий практическими их приложениями твое материальное, если тебе так больше по вкусу, существование не даст тебе ответ на следующие вопросы. Существует ли он объективно, или только в твоем разуме? Что было до большого взрыва? В чем смысл жизни и вообще?

– Да ладно. Понять процессы, происходящие в голове не выходя из неё же, невозможно. Нейроны, изучающие "шевеление" других нейронов - бесконечно долгое и бессмысленное занятие, – сказал я, разглядывая портреты немного под другим углом. Не знаю, что это за угол и чего этот угол, но я смог рассмотреть большинство лиц. Не все они были правильной формы, а одно вообще состояло из трех разных. Или художник наколбасил, или так и было задумано. Я старался осознать, зачем же эти три лица были слиты воедино.

– Но это, однако, не отвращает тебя от философии, – сказал приятным голосом с легким акцентом еще один человек. – Простите, я услышал предмет вашей дискуссии. И никак не могу не присоединиться к вам.

– Право говорить что угодно и где угодно тебе дали голосовые связки, – сказал Ромейро. – Садись. – он указал на последнее свободное место за столом. За исключением занятого Котом.

– Мерль, – представился мужчина лет тридцати. Высокий лоб, зачесанные назад темные волосы. Был он одет в классический костюм, но чем-то, он был невероятно необычен. Я никак не мог уловить, что именно в этом человеке было более удивительно. Завязанная на левом запястье шевелящаяся, словно живая, шелковая лента или глаза, чей цвет менялся чаще, чем у светофора.

– Не против, если я закурю? – спросил он.

– Дело твое. Я Олег. Знаком с Котом? – спросил я.

– Вопрос несколько сложнее, чем кажется на первый взгляд. Я могу тебе сказать «Да» и «Нет» одновременно. И, предвосхищая вопрос, рожденный твоим стойким, как Бастилия, сознанием, это вполне логично.

Он достал длинную сигарету из пачки, обшарил карманы пиджака в поисках зажигалки, но растерялся, не найдя, чем бы ее зажечь.

– Огонька не найдется? – спросил он меня.

– Не-а, – ответил я разочарованно.

– Как же так, так жить и без огонька. Огонек жизненно необходим каждому, – посокрушался он. Затем стал серьезнее. – Тем более, что извлечение огня из квантового хаоса есть краеугольный момент всякой магии. Уверен, что такая мелочь под силу любому, даже начинающему магу.

– Ты, я уверен, далеко не начинающий, – сказал я.

– Если скажу, что мне нельзя, ты мне не поверишь. Это ведь действительно ложь. Вдобавок я лжец, – он позволил себе спокойную улыбку. Словно она была необходима только мне, здесь и сейчас, но никак не ему. Словно он прочитал в этот миг напоминание – «в минуту эту непринужденно улыбаться».

Абсолютно не решаемая задача истинности, однако, - подумал я. И вслух сказал:

– Верю каждому слову.

– Ибо абсурдно, – кивнул он также серьезно, все еще вертя в руках сигарету.

– Давай, помогу, – я указал на папиросу.

Я щелкнул, затем появившимся над большим пальцем язычком пламени зажег кончик сигареты. Махнул рукой, гася пламя, горевшее прямо над ладонью.

– Я же говорил, что каждый это может, – улыбнулся он уже искренне. Хотя я бы не стал ему верить ни в чем.

– Да вы те еще фокусники, – сказал Ромейро.

– Вроде того, – кивнул Мерль, выпуская струйку дыма. – Фокус – манипуляция с невидимым, которому суждено стать зримым. А ведь только оно и существует, если верить Коту. Значит, фокуса, как и «магии», не существует.

– Навигатор-фокусник, – сказал удивлено Ромейро. – Я встречал немало фокусов в своей жизни.

– Так Кот навигатор? – спросил я Мерля. – Это закрытый клуб. У него не будет проблем?

– Все тут присутствующие профи по открыванию того, что старина Альберт называл кротовыми норами. С этой точки зрения он самый умелый навигатор из всех здесь присутствующих, – ответил со смешком Мерль.

– Где он запропастился? – сказал раздраженно Ромейро.

– Вероятно, пытается убедить бармена, что котов поят и кормят совершенно бесплатно и никак иначе, – сказал Мерль, – Но в этой части, ммм… Галактики не столь развито поклонение кошкам. И Котам.

– Пойду, разберусь, – сказал я.

За барной стойкой был не только один лишь Кот. Его окружило несколько о чем-то ожесточенно спорящих гуманоидов. Во всяком случае, у них было две руки и две ноги… я теперь и в этом не уверен. Портреты улыбались мне вслед, мебель лениво перебирала конечностями.

– Никогда не видел никого, подобного тебе, – сказал один из челевекоподов Коту. – И то, что ты попал сюда без документов, тебя нисколько не извиняет.

– Он забавный, – сказал тот, кто не был, судя по всему, охранником. – Тем более, если он здесь, то он навигатор.

Кот, довольно расплывшись в безмятежной улыбке, сделал оборот вокруг своей оси.

– Но он не проходил через фэйс-контроль.

– Но раз он здесь, то верно, должен был пройти, – вмешался я.

– Он не проходил, – раздражено сказал мне какой-то свинорылый еще раз.

– Как же так. Не проходил, но находится тут? – улыбнулся я. – Тут может быть верно только что-то одно. Если, конечно, Кот не квантовый и не туннелировал прямо сюда.

– Верно. Должно быть только что-то одно из двух, – поддержал меня какой-то навигатор. Жертва собственной самоуверенности.

– Тем более никто из присутствующих не против его наличия, – сказал низко какой-то типчик.

– Как хотите, – остыл вышибала. – Но только отстань от бармена. Даром тут не наливают.

– И как же ты проник сюда? – спросил Кота бармен, когда приставучий тип ушел.

– А я ни откуда никуда не проникал. Коты не проникают, они просто заходят туда, куда захотят. Можешь считать, что я всегда был здесь.

– Беспричинно? – блеснул своими глазами из-за почти зеркальных линз бармен. В них отражалось все искаженное безумие мира, которое пряталось до этого за моей спиной. Я судорожно обернулся, но всё вновь встало на свои места. Пусть и расположенные фрактально.

– Причина – вздор. Всем руководит случайность, – важно сказал Кот.

– Неужели все происходит как попало, и Бог играет с нами в сабакк? – возмутился бармен.

– Если Он существует, то он редкостный бракодел, – вставил я.

Кот вновь расплылся в широченной улыбке.

– Ты пррав, мяу, – он облетел меня кругом. – Но когда поймешь меня, не расстраивайся. Расстроиваться тоже не нужно.

– Вопрос решить очень просто, – сказал бармен, наливая нечто цветастое в блюдце. – Один вопрос. Ты был снаружи или нет?

– Ничуть, – возразил Кот. – Был ли я? Я ли был? Был ли именно снаружи? Было-ли это «снаружи» вообще? И было ли при этом куда заходить?

– Однако, ты не спешишь давать ответы на вопросы, – сказал расстроенно бармен.

– Это скучно, – сказал он, припав к блюдцу. – Задавать вопросы намного интереснее. Представь, что случится, если на все вопросы будут ответы. Каким невыразимо бессмысленным станет твое существование.

– Пожалуй, я вернусь за стол, – сказал я. – Если нет более вопросов, ответы на которые нужно дать прямо здесь и сейчас.

Не обращая внимания на нелепые позывы бармена меня остановить, я вернулся на место.

– Разобрался? – спросил меня Мерль.

Теперь я заметил не только обернувшую, как живая змея, его запястье ленту, так же как она ползающую по столу, но и необычное кольцо на другой руке. Оно было не просто черным, оно поглощало свет вокруг себя, вытягивая люмены и канделы из окружающего пространства.

– Это было не сложно, – ответил я.

– Бинарное мышление - давний спутник всех идиотов, – сказал он, кивнув мне одобрительно. – Пока тебя не было, Ромейро любезно поделился началом своей истории, которую до этого поведал и тебе.

– Тогда я, с вашего разрешения, продолжу, – сказал старый навигатор. – Чем больше я путешествовал по Галактике, тем больше замечал несуразиц и ошибок. То дом не с той стороны улицы стоит, то человека вовсе и не так зовут. Паспорт два раза менял. Тревогу я забил тогда, когда меня перестали узнавать родственники и друзья. Или я их, что вернее.

– Сильно же ты заблудился, – сказал Мерль сочувственно.

– Так я остался совсем без денег и документов. Но зато при корабле, – сказал он.

– А на чем ты путешествовал?

– Легкий фрахтовик. Почти ничего выделяющегося.

– Неужели, совсем? – удивился Мерль.

– В нем был гиперпривод немного подкручен.

– Совсем немного? – подлетел Кот. – Совсем чуть-чуть. На пол оборота гаечка, на два шайбочка.

– В инструкции, конечно, написано «Не вскрывать!», – сказал весело старичок. – Но когда это кого-нибудь останавливало?

– Интересно же, что там внутри, – согласился я. – Остановить любопытного человека может только хороший сварной шов. Но никак не винтовые соединения. И что вы там подкрутили? – спросил я подозрительно.

– Временной контур. Прочитал я одну инструкцию на форуме, как можно немного ускориться. Да заодно и само время сэкономить, – неохотно признался он.

– Сэкономить время! – возмутился Кот. – Да еще и «само»! Никуда не годится.

– Колись, – сказал я. – Ничто твоей лицензии не угрожает.

– В конечном итоге довел я расхождение по времени до сорока процентов.

– В плюс или в минус? – спросил я.

– В минус, – совершенно спокойно сказал он.

– Это значит, внутреннее время на борту текло почти в два раза быстрее, – размышлял я. – А как же мотиватор, он-то будет давать сигналы по расчетному времени перехода? Работа агрегатов по бортовому времени течет. А расчет идет на нормальное его течение.

– Так руки откудова нужно росли по молодости. Откалибровал. В прошивке покопался. Драйвера немного переписал. Я ж не зря такое звание ношу. – Он гордо поправил навигаторский значок.

– Обокрал время. Да ты, сударь – вор! – наехал на него Кот, ударив хвостом по мерцающей столешнице.

– И где столь уникальный гиперпривод установлен сейчас? – спросил его Мерль.

– А хатт его знает! Я корабль на аукционе толкнул.

Я дико расхохотался. В голове ясно сложилась картина. Удивленный новый хозяин замечает всякую чертовщину на своем новом судне. Затем от греха подальше продает его следующему счастливцу. «Забыв» упомянуть некоторые его особенности, и так до бесконечности... Я истерически смеялся до тех пор, пока все не заболело, а из глаз не потекли слезы.

– Вы, видно, подумали о том же, что и я, – сказал Мерль. Он достал следующую сигарету, и я снова ее поджег. Кольцо втянуло часть пламени в себя. Лента, напротив, отпрянула от него. Нет, это была не лента, а шнурок удавки, завязанный на запястье скользким узлом. Я передернулся, отодвинувшись на сантиметр дальше.

– Благодарю, – учтиво промолвил он. – Но я нисколько не нахожу это смешным. Те, кто купили это судно, никак не были подготовлены к подобному. Им стоило прочитать специальную инструкцию или получить консультацию.

– Они тоже воруют у времени, – возразил Кот. – И поделом им. Он старик вздорный, вот и баламутит.

– Он? – не понял я.

– Время. Не знакомы? Ничего, ещё встретитесь.

– Меня больше всего интересует то, где дают консультации по такому вопросу, – поинтересовался я.

– Если долго летать на такой посудине, то можно и добраться, – сказал Кот. – Или набраться. Или выбраться. Или даже забраться! Так-то она и не понадобится.

– Как то судно называлось? – спросил я у Ромейро.

– Мираж-145. – сказал он.

– И что значат эти «145»?

– Что кораблей с таким манящим названием в этой Галактике еще несколько сотен. И то, что его уже по одному номеру не найдешь, – разъяснил за него Мерль. – Ведь продали его давно?

– Это верно, – сказал Кот. – Его тут и вовсе искать не следует. Его уже и не существует вовсе.

– С одной лишь точки зрения, – согласился Мерль. – Но вопрос неоднозначный.

– И в чём? – спросил с интересом Ромейро.

– Найти его уже нельзя. Невозможно, – сказал Кот, едва не став от улыбки еще шире. – Но сделать это проще простого.

Я начал шарить взглядом по стенам бара

– Тут окна-то есть? – спросил я.

– Я видел пару, – сказал мне Кот поспешно, раньше, чем кто-то ещё успел открыть рот.

– Если он что-то видел, то это, несомненно, было, – подтвердил Мерль, отвечая на мой вопрошающий взгляд. Он был серьезен. Я уже начинал ему верить.

– Я пройдусь, – сказал я. – Душно мне.

Я встал. В зале было чересчур ярко и шумно. Добравшись до уборной (мочевой пузырь - он как сердце, ему не прикажешь), я смотрел, как из смывного отверстия бачка выпрыгивали рыбки. Забавное это место – комплексная плоскость.

Окно я нашел. Сквозь плотно задвинутые шторы пробивался яркий луч света. Раздвинул тяжелые занавески и распахнув его, я, свесившись наружу, наслаждался уличными ветрами. Далекие люди и машины носились по прямым линиям. Присмотревшись, я не нашел ни одного поворота. Еще более чудно. Открыв еще одно окно, я увидел только то, что все вечно куда-то поворачивают. Еще чуднее.

Вернувшись в зал, я впервые прислушался к музыке. Вокалист фальшивит, гитарист лажает. Лучше бы и не вслушивался, звук словно идет из теплотрассы, многократно отразившись от стенок теплового ящика, невообразимо искажаясь при этом.

То ли дело Мир. Вся вселенная – невообразимо огромный струнный оркестр. Всё есть энергия и колебание. Эру Илуватар Профессора словно бы улыбается всем нам. И колеблются струны тоже по нотам в единой симфонии как сумма множества возможных их состояний.

Я, приплясывая, прошелся по зале, прямо через танцпол, обтекая кружащихся и дергающихся в чуждом для меня такте и ритме, то замедляющемся то резко срывающемся в галоп. Странно, но впервые я не смог уловить структуры музыки, главенствующей в зале. В Силе я ослеп, и одновременно стал видеть невероятно широко, мгновенно обхватив каждый изгиб и каждое возможное будущее всего в единой симфонии. Шатаясь, я как воздух отходил с пути людей, не с кем ни пересекаясь и ни у кого при этом не вызывая интереса.

– Я тень, – повторил я себе. – Дуновение, частица, кружащаяся в вихре времени. – Наблюдая самого себя лишь как часть картины, я был спокоен как удав.

Не дойдя до стойки, где бармен в окружении механических химер, разливающих напитки, беседовал с высоким гуманоидом я остановился. И химеры, и высокое существо колебались то в одну, то в другую сторону, лишь один бармен оставался на одном месте, не растекаясь и не стремясь никуда уплыть.

Я свернул и пошел к тем девушкам, которых увидел тут первыми.

Мимо проходили люди и невообразимые существа, чьи фигуры выглядели гротескно, лица их приняли какие-то пугающе неестественные формы.

Лица, запечатленные на угловатом металле, в отличии от них, были ровными и приветливыми. Шарахаясь от уродцев, возникающих на периферии зрения, я добежал до искомого столика.

– А где Пина? – спросил я девушку.

– Какая такая Пина? – спросила она подозрительно. Её темная прическа разметалась и как клубок тьмы распространялась вокруг нее.

– Значит Пина это ты, – радостно понял я. – А где тогда Аверна?

– И кто еще она?

– Как же так? Твоя сестра-близнец. Еще и Лэни…

– Да ты совсем обдолбался, – мило сказала она. – Сходи к бармену, он тебя посмотрит.

И я пошел.

– Что угодно? – спросил он.

– Мне ничего. Но меня очень рекомендовали на этот квадратный метр, – я уставился на пол. Пол никуда не утекал, плотно обхватив столик и стулья. Пол был доволен своим положением.

– Подойди поближе… не настолько близко, – сказал он протяжно.

Я замер. Он достал из-под столика фломастер, затем начал окрашивать им все вокруг в причудливо искрящиеся цвета. Скалящиеся металлические химеры мерно взбалтывали чей-то коктейль.

– Да… Стой на месте. Никуда не убегай! – сказал он строго. Но его тянущийся голос был таким смешным, что я не смог сдержаться и захихикал.

– Все ясно, – кивнул он себе. – Необычная реакция для зелтрона.

– Я навигатор, а не Зелтрон, – почему-то вспомнил я.

– Точно. Стоп! То, что навигатор, это понятно. Но не зелтрон!? – он был растерян и, кажется, даже испуган.

– Нет, конечно.

– А КТО?

– Олег, – сказал этому странному и невероятно глупому существу очевидное.

– Ясненько. Мне нужен анализ твоей крови. Представь, что я добрый доктор и хочу помочь тебе. Просто приложи сюда палец.

Что я и сделал.

– Эй, больно! – дернулся я.

– Еще расплачься тут. Подожди.

– Слушай, все вроде вполне нормально, – сказал я. – Может, я пойду?

– Куда? – спросил он грубовато.

– Туда, – указал пальцем. – Я тут у тебя пару окон распахнул, ничего?

– Каких нахер окон!? Тут их отродясь не было, чтобы такие, как ты, их с дверями не путали.

– Теперь есть, – поздравил я его, – ладно, если я буду нужен, позовешь. – И развернулся.

Я вернулся за стол к Коту, Мерлю и несчастному Ромейро. В их обществе я наконец-то почувствовал себя в своей тарелке.

– Нагулялся? – спросил меня Кот.

– Ага.

– В карты играть будешь? – спросил меня Ромейро. – Я разжился колодой для саббака. Стазис-поле тут есть.

– Это хорошо. Колода – это всегда неплохо, – сказал Мерль.

– Давай, – кивнул я. – А на что? Сомневаюсь, что у Кота что-то есть.

– Ставлю минуту, – сказал Кот невозмутимо.

– Две, – сказал Мерль.

– Пожалуй, тоже поставлю две, – включился в игру Ромейро.

– Попробую пока одну, – сказал я. В голове метались мысли одна другой необычнее.

– А штраф? – спросил нас Ромейро.

Посовещавшись за перебор, назначили один час.

Игра шла вяло. Как оказалось, правила игры известны только двум из нас. А Кот, разлегшийся прямо на столе, не стесняется заглядывать в чужие руки. Раздавать он тоже отказался.

Я глянул на стол. У меня в руке, выложенной на стол, были: контрабандист, госпожа кубков, сит, командир посохов и девятка мечей.

Свои карты открыл Мерль.

Мастер джедай. Лорд ситов. Колесо и Вселенная. Сверху лег кривляющийся Идиот.

Кот подвинул свои. Впрочем, он и не заботился о том, чтобы держать и свой расклад в тайне. Охотник за головами и четыре туза всех мастей.

Последним открылся Ромейро.

Два контрабандиста Шанс, Разрушенный корабль и Мастер кубков.

– Да ты мухлюешь! – сказал он мне. Контрабандистов в колоде действительно только два. И не более.

– Посмотри, – сказал я. – Они же разные. Твои контрабандисты люди, а мой – твилек.

Картинки дружно закивали, подтверждая мои слова. Один только Охотник за головами у Кота разозлился и едва не выпрыгнул из рубашки.

Тогда никакого мошенничества здесь быть не может – согласились мы дружно. Не может быть более двух одинаковых карт.

Игра шла вздорно. Карты то пропадали, то появлялись. Вдобавок они совершенно не заботились о том, чтобы сохраняться в нужном количестве и хамелеонили даже в поле стазиса. Заодно мое чувство будущего совсем отказало в направлении других игроков, оставив мне лишь самые крохи только о моём будущем.

Наигравшись вдоволь, я добыл себе для каких-то целей девять с четвертью часов.

– А мы почти собрались, – сказал Кот, потирая лапки.

– Не возьму в толк, что ты хочешь сказать, – сказал я.

– Это зависит от того, что мы опускаем в сказанном как очевидное, – предположил Ромейро.

– Дело в том, что слова – это слова. А вещи – это вещи, – продолжил Мерль.

– Это мне известно, – кивнул я.

– И Кот говорил не о словах, хотя и вынужден был их произносить. Образ предмета не тождественен самому предмету. И те вещи, которые ты носишь здесь, – он указал мне прямо в лоб, – они только лишь отражения, тени. Хотя иных предметов и другого мира, кроме как умещенного здесь, ты и не имеешь.

– Чего отражения? – спросил я.

– Настоящих, конечно, – сказал он так, словно бы я зря подал голос, лишь демонстрируя свою глупость. – Искаженные, неполноценные, поблекшие….

– Ты сгущаешь краски, Мерль. – прервал его Кот. – И явно хватил лишку. Кроме того, как не тебе знать, что и «настоящее» – лишь иллюзия. Или такое же отражение, ведь нет границ и нет начала. Как и конца.

– Без слов не будет и предметов. А будет каша из линий и цветов, – сказал я в защиту риторики.

– Возможно. Всё возможно, ведь у теней нет конца, – Мерль на миг задумался, – Но та реальность, которую ты видишь даже сейчас, замечу - это образы настоящего мира, отраженные в твоем внутреннем мире, собственной карманной вселенной, «реальность от первого лица», если так будет понятнее. Сечение, разрез, если ты что-то в жизни конструировал.

– Это очевидно, – ответил я. – Я имею представление о природе сознания.

– Хорошо. Хотя и сказано чересчур самоуверенно. Но это первый шаг к пониманию. Вернее осознанию, если ты уважаешь точность.

– Если гнаться за точностью, то можно так никогда никуда и не попасть, – возразил Кот.

– Умолкни на миг, – велел ему Мерль, сверкнув глазами, в которых на миг зажглось пламя. – Я имел в виду не искаженное понимание чего-то неизменного, нет, это не пустое философствование, это строгая наука. Мир один. Нет никаких отражений как чего-либо отдельного и несвязного. Они часть мира и все они его как раз и создают. Но каждый раз, когда разрешается неопределенность, единое и неразрывное мироздание не разрывается на части – событие происходит всеми возможными способами.

– Но наблюдаем мы только одно, – осторожно заметил я.

– В том-то и проблема, – ответил Мерль. – Возможно всё, но наблюдается только что-то одно.

– Что-то одно… – какая нелепица, – сказал Кот. – Разве не ваши собственные умники утверждают, будто бы даже простой Кот может быть и живым и мертвым.

Я, стукнув ногтем, выгнал с карты лишнего гостя обратно на соседнюю с нею пластиковую пластинку, и ответил:

– Я, кажется, понял, что ты хочешь сказать, – обратился я к Мерлю, игнорируя дурачащегося с картами Кота. – Есть единый мир, описываемый одной волновой функцией, которая никогда не схлопывается. Но для завершения процесса измерения какого-либо квантового события этот мир необходимо разделить на наблюдателя, производящего измерение, и объект, описываемых каждый своей волновой функцией.

– В итоге получаются не только разные значения измеряемой величины, но и, что характерно, разные наблюдатели, – сказал Мерль. – Но наука никогда тебе не объяснит, как получается вот так.

Он поджег сигарету от пальца. Кольцо на пальце втянуло часть пламени в себя.

– Действительно, – сказал я.

– А ты вообще существуешь? – спросил я его.

– Решай сам, – вздохнул Кот

– Он прав, – выгнул бровь Мерль. – Но ведь тебе не понравится, если я рискну доказать тебе это.

Я отодвинулся от его кольца и удавки, наброшенной на руку, словно браслет.

– Но я всегда смогу свести это к двустороннему взаимодействию субъекта, одновременно являющегося объектом.

– Или оправдать тем, что не все во власти ограниченного разума, есть и иные механизмы, верно? Или ты не в должной мере сам познал себя, – продолжил Мерль. – Воля и Разум должны быть объединены для этого.

– Думаю, что это надо обдумать.

– Между тем, есть куда боле важное дело. Выбирай карту, – протянул мне колоду Мерль.

Через продолжительное время я, наконец отвлекшись от игры, посмотрел на часы. Часы в ответ смотреть на меня не стали. Сколько я ни пытался сконцентрироваться на цифрах, но они размывались, мягкими тенями стекая с экрана вниз.

– Что-то не так? – спросил меня Ромейро.

– Не могу сообразить, что мне нужно. Что сейчас нужно, а что нужно было вчера. Никак не вспомню, – сказал я потеряно.

– Какое такое вчера? – удивился Кот. – Всё, что тебе нужно, так это сейчас.

– Да и сейчас в толк не возьму, чего хочу.

– Тогда придумай, – предложил он мне. – Вся недолга.

– Видать, спряталось это мое желание.

– Играет в прятки. Тогда его надо найти! – радостно возвестил Кот. – Можно поискать вместе, – предложил он мне. И искрящейся кометой улетел вдаль.

– Пока ты здесь сидишь, он ищет, чем же тебе заняться. Может, и сам этим займешься? – спросил меня Мерль.

– Пожалуй, – согласился я.

Выскользнув из желе, в которое превратился мой стул, я пошел вдоль любопытных стен, выискивая Кота или спрятавшееся желание.

Из стены торчал один хвост, за который я бесцеремонно дернул. Хвост пропал. Зато вместо него из стены высунулась его голова.

– Эй, да ты в стене! – сказал я Коту, полагая, что он может и не понимать, в какой ситуации оказался.

– Стена существует только в твоем сознании, – ответил он мне, снисходительно мурлыкнув. – Кроме того все стены – это двери, только хорошо замаскировавшиеся.

– Однако, я её вижу. Значит, она хотя бы существует, – я был доволен тем, что подловил Кота на его собственных положениях.

– Для начала это ты её видишь, а не я. А потом никто вовсе не заставляет тебя на неё смотреть, - он взял в лапу мой значок, выпавший из кармана.

– Эй, верни значок! – сказал я, сделав шаг вперед.

– Тогда догони меня, – улыбнулся, блеснув доброй сотней острых зубов, Кот. – Заодно поможешь мне с поисками.

И исчез в стене. Я стоял, как идиот, смотря на дрожащую в воздухе плиту. Спустя миг голова кота, вооруженная широкой улыбкой, показалась вновь.

– Эй, чего встал? Ты же и раньше менял точку зрения. И сам и у других не любимых тобой предметов. Оставаться здесь не имеет смысла.

Точка зрения у предметов, гм… Хотя я, кажется, понимаю, о чём он. Я закрыл глаза и сделал шаг вперед, ничего не произошло. Я ещё несколько продвинулся вперед короткими приставными шагами и открыл глаза.

Я стоял на дорожке из камня, утыкающейся в соседнее накренившееся под солидным углом здание. Кот замер за моим левым плечом.

– Пойдем, Мяу?

– Пошли, – легко согласился я.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1]Километр на американо-военном жаргоне. Во вселенной ЗВ сокращается так же. Во-первых, так быстрее говорить, а во-вторых, счастливо жившие в неведении о метрической системе американские военные, вынужденные встретиться с километрами на войне, вольно сократили это слово. А встречали они его, потому что стандарты НАТО вынужденно опираются и на метрическую систему. Могу и ошибаться, но слышал именно подобное.

[2]Пренебрежительное название самого низкого ранга в среде штурманов. Штурман – это корабельная должность, а не ранг. Ранги же таковы:

0) профан или «груз» – не знающий науки.

1) Оператор навигационного оборудования (кнопкодав) – 50% среди всех штурманов

2) Прокладчик гипермаршрута. (кривопрокладчик) – 35%

3) Гипернавигатор, или проще навигатор III ранга. 10%

4) Навигатор II ранга. (Навигатор-специалист) 4%

5) Навигатор I ранга. (Мастер-навигатор) 1%

6) Навигатор вне рангов (встречаются столь редко, что специальных прозвищ они так и не получили. Действующих в Галактике внеранговых навигаторов можно перечислить по именам на память. Одних способностей, чтобы получить это звание, мало - необходимы зафиксированные достижения)

Считается (разумеется, навигаторами среди штурманов), что интеллект штурмана пропорционален его рангу и большой разницы между достаточно сообразительным человеком, умеющим нажимать на кнопки, и «Оператором навигационного оборудования» не наблюдается. И оттого этот ранг лишний и только позорит звание штурмана. Тем более неудержимая поступь прогресса позволяет обходиться в простых путешествиях и вовсе без штурмана. Что сильнее девальвирует это звание. [Данная классификация выдумана левой пяткой автора]

[3]Олег ошибается. В ДДГ есть расы разумных растений.

Хотя растения на то и растения, чтобы не иметь нервной системы, а если таковая всё же есть - такой организм называть растением некорректно. Но из уважения к канону и принятым в нём терминам - разумные "растения" в ДДГ существуют.

[4]Ученые PEAR утверждали, что человек может изменить этот результат мысленным усилием. За 28 лет — программа закрыта в 2007 г. — были проведены тысячи экспериментов, включающих в себя более 1,7 млн тестов и 340 млн бросков монетки. Вроде бы результаты подтверждают существование телекинетического эффекта — но очень слабого, в среднем не больше нескольких десятитысячных. Но даже эти довольно жалкие результаты другие ученые оспаривают; утверждается, что в полученных данных имеются малозаметные систематические ошибки.

[5]AutomaticAutomaton, наши горе переводчики канона старательно тянут англицизмы, не давая их перевода, теряя при этом часть смысла. Всякий раз, когда я могу дать смысловой перевод, я постараюсь давать именно его, а не иностранное название.

[6]Из правил сабакка. Перебор в этой карточной игре Галактики приводит к «разбомбленнию» - установленному штрафу в общую кассу.

[7]Олег ошибается. Или сильно упрощает.

[8]Пусть в Галактике и не растет конопля (лат. Cánnabis), но группы веществ должны существовать, как и необходимые для них названия.

26. Разновидности веры

Ад пуст. Все бесы здесь.

Уильям Шекспир "Буря"

В аналитическом центре кореллианского корбеза[1] два разумных человеческой расы пили каф, сосредоточенно пропалывая величественный поток информации, одним им известным способом не захлебываясь в её объемах. По экранам ползли строчки данных, выгибались графики, показывающие сотни корреляций и щетинились цветастые гистограммы. Данных было столько, чтобы уйдя в них с головой с легкостью можно было захлебнуться. Но это не смущало сидевших в анатомических креслах.

Поставь этим разумным задачу выловить одну-единственную чёрную ильменитовую крупинку в пляже обычного светлого песка – и они сделают это. Иглу в стоге сена тоже найдут – и дело не в их феноменальной работоспособности, просто у них всегда с собой есть сверхпроводящий магнит.

Пить крепкий, черный как космос каф у представителей их общности принято не было, как и употреблять иные стимуляторы. Но это место в Галактике было достаточно примечательным и без этого, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.

– Учитель, позвольте спросить? – произнес молодой светловолосый парень.

Говорил он на самом что ни на есть, основном. Но с тем уникальным акцентом, какой можно приобрести только в Кореллианском секторе, проживая в этих необычных городах, собранных зачастую из частей отслуживших своё звездолетов. Несмотря на совершенную открытость как самого сектора, так и населяющего его народа, одного из самых мобильных на свете, в этих металлокерамических коробках культивировались особенные фразеологизмы. По ним и по едва заметному акценту кореллианцев можно было узнать в любом месте Галактики.

Ведь несмотря на то, что в космосе не сыскать ни кордонов со следовыми полосами, ни той таможни, что сможет остановить кореллианца на быстром судне, куда более крепкие границы пролегают в людских умах, причем проложены они ими же самими. Самодовольно говорить «ими самими», разумеется, имеет право лишь тот, кто видит в зеркале свое лицо, а не само зеркало с его отражением в нём.

Возможно, причиной этой любопытной культурной обособленности было и то, что согласно статистике десятая часть кореллианцев в любой произвольный момент времени находится в гиперпространстве. Самостоятельность, привычка к самодостаточности, да и анархизм пышным чёрным цветом произрастают в затхлой атмосфере тесных кораблей, пересекающих в поисках наживы бесконечную звездную бездну.

– Давай. Скоро ты станешь полноценным рыцарем, так что можешь перестать постоянно спрашивать у меня разрешения, – ответила женщина, по виду которой трудно было определить её возраст. Виной тому была как некая мистическая энергия, так и тысячелетняя селекция и столь же длительная резка или спайка небольших кусочков ДНК профессионалами этого дела. Во всяком случае, она была старше тридцати и младше ста лет. Вернее сказать было невозможно.

– Изучение этого Олега – это необходимость или некий вид хобби? – спросил Бранко. А это был он.

– И то и другое, – легко, едва заметно самыми кончиками губ улыбнулась Тари Онори, его учитель. – Он уникален. И может представлять угрозу. А может быть столь ценным кадром, что надо быть глупцом, чтобы пропускать такое мимо.

– Может? Вы всё еще не решили, что это так? Он опасен, это очевидно!

– Похоже, я раньше времени сочла тебя достойным звания рыцаря, – осадила его женщина. – Мы джедаи, а не животные, и не можем позволить страху управлять нами. Если же ликвидировать абсолютно всё опасное, то следует начать с себя. Мы не можем вмешиваться во всё в этой Галактике и, более того – не должны этого делать. Почему – тебе известно. Олег контрабандист, а не пират. А контрабандисты нас интересуют мало.

– Даже чувствительные к Силе?

– Даже чувствительные. И даже настолько удачливые – пусть их анархисты увековечивают на Аллее Свободных Торговцев. Будет там памятник и Олегу Зеркалу. Или как его еще назовут? Это нас не касается. И, надеюсь, твое увлечение ортодоксальной идеологией центральных не заставляет тебя думать, будто бы нарушение государственных законов с помощью Силы автоматически означает использование Её тёмной стороны?

– Не заставляет, – улыбнулся пока ещё падаван. – Законы относительны, а Кореллианских… и писанных, и нет он пока не нарушал. Хотя это и не совсем верная стратегия. И отдает релятивизмом.

– Который у нас вполне официальная принятая концепция, – напомнила падавану его мастер. – Всеобщее благо под Республиканским соусом сервировано и подано в другом месте.

– Моё с ней несогласие не заставляет меня прямо бороться с теми, кто его придерживается, – мирно сказал Бранко.

– И повезло же мне на падавана, который только и думает о том, чтобы влиться в стройные ряды республиканских дроидов, – вздохнула Тари Онори. – А всё, поскольку на Корусанте «истинные» джедаи, бескомпромиссно отдающие себя служению Силе… в отличие от нас.

– Отрицать их большее могущество в Силе бессмысленно, – сказал Бранко.

– Известный аргумент в том, что они лучше понимают Силу. Но я бы напомнила им о Экзаре Куне, если у них память настолько коротка. А что могущество… Оно куплено дорогой ценой. Сильные страсти и узколобый фанатизм всегда дают большую власть над Силой. Даже если страсть эта – служение обществу, самоотверженность и отказ от службы своим личным интересам. И ради них надо отказаться от того, что делает тебя человеком. Стать идеальной машиной по исполнению «воли Силы».

– Ты говоришь об этом как о падении на тёмную сторону Силы, – недовольно сказал падаван.

– И чем в этом Её тёмная сторона отличается от Её же светлой? – саркастично сказала Тари Онори. – Как всякая страсть – она через Силу управляет её носителем. Стократно усиливая то, чем была вызвана сама связь с Силой. И каждое следующее касание Силы будет окрашено тем, чем руководствовался джедай в прошлом.

– Будто бы это какая-то большая тайна! – воскликнул падаван. – Поэтому мы и избегаем ассоциироваться с эмоциями, ведущими к скорым решениям. Ненависть, гнев, страх….

– Эмоций нет у камней, стен и деревьев, если же ты шевелишься – то они явно наличествуют, – усмехнулась мастер-джедай. – Древние были мудры – не поддаваясь ни одной из сторон, опасаясь любых крайностей. Те же, кто действительно отказываются от всяких страстей, не носят мечей. И тем более не применяют их – на то нужно хоть какое-то желание. А ему нужно откуда-то да взяться.

– Воля Силы? Разве её нельзя ощутить? Не в том ли наша цель?

– Цель? До тех пор, пока курсу Ордена эта воля не противоречит, её можно уважать, – нигилистично сказала женщина. – Если бы эта «светлая сторона» существовала сама по себе, как нечто наделенное волей, желанием, даже разумом… как некоторые утверждают, то не нужны были бы все наши многочисленные наставления, морали и нравоучения. И иерархия в Ордене… Научи разумную форму жизни конструктивному, объясни, куда заводит неуемный эгоизм, как Сила изменяет тех, кто думает, будто бы безнаказанно сам её использует… И они сами придут к тому, чтобы использовать и «слушать» светлую сторону. Не научи – и вооруженные Силой эгоисты разорвут Галактику на части. Это уже было. Что к тому можно добавить?

– В этом мы никогда не согласимся. Светлая сторона – благо. Постулаты же Релятивизма мне хорошо известны и от частоты их повторения я в них не уверую, – не согласился со своим учителем падаван. – Слабое место этого учения в том, что можно решить, будто бы Тьма иллюзорна и прячется только в разуме. И из этого можно сделать вывод, что главное правильно мыслить – а методы и сомнительные техники Силы не важны. И что любые средства для благих целей допустимы… и в итоге, любые свои цели можно счесть благими. Это тоже давно и без меня сказано.

– Тогда почему ты ещё здесь? – удивленно спросила Тари. – Ты будешь не первым джедаем, покинувшим Кореллианский Орден и ушедшим в "центральный" Орден. Наша «серость» перестала устраивать тебя?

Падаван ничего не ответил, лишь нервно закусив губы.

– Молчишь?

– Меня устраивают далеко не все их порядки, – наконец ответил он. – Я намерен стать рыцарем, а не монахом. Пусть и провожу большую часть времени в офисе.

– Значит, ты запнулся о целибат?

Падаван лишь покраснел.

– В том числе, – ответил он.

– Это надолго. Пока избирающий сам себя Совет Корусанта полностью не обновится. Но сомневаюсь, что они найдут себе менее фанатичную замену. Они увлечены желаниями, далекими от нормальных для обычных разумных, добровольно отказавшись от самих себя в пользу нескольких своих устремлений.

– Пусть так. Но что в этих устремлениях плохого? Квинтэссенция гармонии, разве это не достойная цель?

– Довольно об этом. Самоотверженность хороша в меру. Мы Кореллианский Орден джедаев, а не несчастные идеалисты из Корусанта.

– Само собой разумеется. У нас есть долг, и я его уважаю. Но Олег может быть опасен и для Кореллии. Косвенно. Нельзя же делать вид, что все, что происходит за пределами нашего сектора, нас не касается!

– Нельзя. Но и действовать вслепую нельзя. Это, как минимум, не профессионально. Он отмечен Силой, но я не знаю, насколько он тяжелый груз на весах Равновесия. Раскачивает он их, или приводит их в баланс.

– На Апатросе он их знатно повертел. Это не очевидно?

– Корпорация не дала хода делу, – пожала печами мастер-джедай. – Невольничий труд – страшный удар по их репутации. Рабы… сам посуди о том, куда он качает Весы.

– И, как всегда, нет никаких стоящих доказательств, – проворчал парень. – Он так ловко избегает пут закона, что этим проходимцем можно было бы начать восхищаться.

– Ты же, находясь в здравом уме, не собираешься помогать этим грязным работорговцам? – не выказав удивления, пронесла Тари. – Понятно, что все всё об их грязных делишках знают, но такой возможностью обязательно воспользуются конкуренты и поднимется знатный вой. Поэтому никаких «доказательств» нет, и никогда и не будет, даже если и найдут. Но Рудодобыча Внешнего кольца, кстати, всё равно так и не смогла определить, кто это был.

– Я не знал, что исполнение законов зависит от нашего отношения к пострадавшим. А тот груз гексогена? И та бойня, которую он устроил на Нар-Шадаа в элитном борделе?

– Это была самооборона, – всплеснула руками Тари. – Или ты завидуешь тому, что кто-то посещал самый дорогой бордель в галактике? И это был не ты?

– Неправда… самый дорогой в Корусанте, в минуте лёта от Сената, что вовсе не удивительно. В конце концов, они перевезли за год своей преступной деятельности около тысячи тонн различных наркотических веществ[2], партию предметов искусства необычайно сомнительного происхождения общей стоимостью в пятьдесят миллионов кредитов и ещё те катализаторы… для пищевых реакторов на куда большую сумму. Я им не завидую, нет. Но любым преступлениям есть предел терпения, и если мы не занимаемся мелочами, то подобное уже нисколько не мелочь.

– При этом они спасли от голодной смерти неисчислимое множество человек, – отметила Тари. – На Индаре-3 уже начался голод из-за этой безумной республиканской блокады.

– Им просто нужно было выполнить условия судебного решения, – сурово сказал Бранко. – Но их фанатичные новоизбранные руководители решили уморить свой народ, но не идти навстречу. Я всё понимаю…

– Да-да. Они украли собственность Республики и крупных корпораций. Включая Цзерку, что было очень глупо. Ведь в наших законах нет понятия «национализация».

– Дроиды украли у них работу. Они крадут дроидов. По-моему, всё логично, – со смешком сказал Бранко, затем продолжил куда более серьёзным тоном: – Но всё это в корне ошибочный уровень рассмотрения проблемы. Система галактической цивилизации давно уже вышла на предельно масштабный уровень, после того как возросшее количество составных её частей революционировало в новое качество. Слишком большое, далёкое и абстрактное для понимания большинства жителей Республики, но оттого не менее важное. То, что в мировой политике нет граждан как объектов права, а есть только государства – несомненно, жестоко, но и разумно. И даже милосердно, поскольку в итоге позволяет снизить число конфликтов. Попытка разделять правительство и народ в применении в их отношении каких-либо санкций приводит к краху любого воздействия.

– Да, конечно. Прописная истина, которая от того не становится более приятной, – сказала Тари раздражённо. – Вот как ты объяснишь всё еще голодающим жителям Индара, что их блокада – это верный и даже этичный поступок? Похлопаем в ладоши ударному флоту Республики! Причем, даже если все они вымрут от голода – это будет меньшим злом, чем подорванный закон Республики. Поясни это им. Что для того, чтобы законы исполнялись, неизбежно и регулярно необходимо использовать насилие, как в любом организованном обществе. Казалось бы, очевидный факт! И что в масштабах всей Галактики их совсем немаленький мир – подобен небольшой ОПГ[3] с примкнувшими к ней маргиналами в масштабах их собственной же планеты. И ради того, чтобы законы исполнялись, они обязаны сдать награбленное имущество. И то, что вожак бандитов, видя бедственное положение своей банды, должен пойти на подобную уступку. Но ведь, что самое главное – они вовсе не чувствуют себя этими бандитами. Они считают, что их обманули, обокрали и они в ответ вернули себе потерянное и только.

– Трагедия, несомненно, – кивнул Бранко. – Но закон должен быть исполнен. Ради всеобщего порядка. Нельзя создавать неправильный прецедент. А что касается всех сочувствующих и тех, кто считает блокаду ошибочной или бесчеловечной… Верное на малом, нижнем уровне поведение в той же мере ошибочно на следующем, куда более сложном этапе. Этично ли убивать раковую клетку, чтобы спасти весь организм? Чем она отличается от прочих, «невинных» клеток? Особенно, если всмотреться в них через микроскоп. Такие же мембраны, ядра, цепочки нуклеотидов… Но мы с твердой решительностью травим, сжигаем эти раковые клетки или же изящно внедряем в них специальные вирусы, и всё это ради спасения всего организма как целой системы, комплекса самих по себе ничего не значащих отдельных микроскопических клеток.

Так, и некоторые медицинские препараты, спасающие пациента, наносят вред отдельным его органам. И что с того? Ведь с «точки зрения» этих органов с оглядкой на немногие часы и считаные дни вперед, травить их – катастрофическая ошибка. Посему, попытка помочь отдельным составными частям сложной системы, не зная её общего устройства, даже отказываясь его воспринимать по причинам чисто эмоциональным, до добра не доведет.

– Экуменистическая мораль в действии... Никто не лучше и не хуже, а цель – снижение страданий исходя из всеобщего равенства и одинаковых прав на счастье, – тяжко вздохнула Тари Онори. – Но работает она только в масштабах всей Галактики или, что лукавство, Республики, но сталкивается с трудностями на уровне уже немалого звездного сектора. Вроде нашего.

– Она работает на всех уровнях жизни. На каждом масштабном уровне свои допустимые и даже необходимые жертвы.

– Люди не приемлют «необходимые жертвы». Они говорят… нет, они яростно кричат о несправедливости. О том, что шантажировать правителей блокадой конвоев с продовольствием и заставлять страдать целый народ из-за их ошибок – несправедливо. И это отвратительным образом сказывается на имидже Республики.

– Ну, так справедливости и не существует, – пожал плечами падаван. – Это распространенное заблуждение. Как и наличие вины или свободы воли в их истинном понимании. Есть только Сила и баланс. Место для всех и каждого в мире. Не всегда приятное, или райское. Не это ли твердят нам мастера? Или я невнятно трактую кодекс?

– Возможно, неверно, – ответила мастер-джедай. – Но я уже вряд ли смогу тебя в чём-либо переубедить. Кто навел тебя на подобные мысли?

– Один падаван из центральных. Он был там, на Индаре – и был очень раздосадован случившимся. Что теперь правители Индара будут сколь угодно долго прикрываться живым щитом. И потому военная операция неизбежна. А ещё тем, что теперь Сенат примет решение об ограничении строительства планетарных щитов – под предлогом борьбы с сепаратизмом. Он что-то знал, о чём-то странном или жутком, но скрыл это от меня.

– Неважно, что об этом думают центральные. Ты сам одобряешь такую жестокость?

– Мне не нравится, что была установлена блокада вокруг Индара. Но я признаю её необходимость в масштабах Галактики. Сложные системы создают новые свойства в контексте других сложных систем. И не учитывать этих свойств – глупость, пусть и опирающаяся на мораль менее сложных систем или же вовсе животные инстинкты. Но нет же, надо спасти пораженный раком больной орган! А что будет со всем организмом? – Плевать! Подумать только, Олег в глазах триллионов – герой, что спас голодающий народ, а вовсе не худший из преступников, каким в действительности является.

– Ты живешь в масштабах галактики? – с наигранной издевкой спросила Бранко мастер Тари.

– Я? Я нет, наверное. Но что «Я»? Я исчезну. А мир, где я бы думал только о себе, останется. И я бы хотел, чтобы он после это стал лучше. Причём по-настоящему лучше. А не только там, где мне повезло родиться – в ущерб иным разумным, ничем не отличающимся от меня самого. И пусть я не никогда не пойму всего этого масштаба, но Сила же действует в таких космических пространствах, связывая Галактику в единый организм? Поэтому я не могу отгородиться от того, что мне не нравится. Забыть о том, что наш сектор – не единственный в Галактике.

– Моя и твоя сфера ответственности – лишь один её сектор: наш сектор, – возразила мастер-джедай Кореллианского ордена. – И даже он столь велик, что работы всегда будет невпроворот. Но одно дело поступиться малым, умерить аппетиты, чтобы получить выгоду, длящуюся в тысячелетия. Но если эту выгоду получит кто-то иной? Пусть их в миллионы раз больше? Поэтому-то люди Индара и понимают, что лично им с того, что восторжествует закон, ничего не будет. Всеобщий баланс – предельный идеализм. Я думаю, со временем ты станешь ближе к реальной жизни и реальным задачам. И лучше меня самой с этим справится само время. Пока ты всё веришь в абстрактный «свет»… Но его нет, и со временем ты сам это поймешь.

– Вряд ли. То, что ты говоришь – истина, но только в том случае, если планировать своё будущее в рамках только своей жизни и в границах только своей родины. Но это неправильно – это удел политиков, а не тех, кто служит Светлой стороне Силы. Всего лишь обычный эгоизм – привычка считать себя лучше всех прочих, – возразил Бранко. – Можно, конечно, сделать вид, что ничего кроме нас не существует и не должно нас интересовать. Закрыть глаза, ослепнуть и оглохнуть… Животные чувства, как и привычка делить всё на своё и чужое, стайный территориальный инстинкт нас обманывают и разрушают баланс. Ты ж сама сказала, что мы джедаи, а не животные, вроде Ситов. И что теперь?

– Это похоже на религию. Твоя вера в Баланс во всём мире, – сказала, не став спорить с падаваном, мастер-джедай, устало прикрыв глаза. – На практике люди и государства руководствуются только своими интересами, не воспринимая себя как часть куда большей экосистемы. И решения приходится принимать, исходя из того, что и прочая, большая кстати, часть игроков не намерена придерживаться оптимальной игровой стратегии, ожидая что им вдруг ответят взаимностью. Никто не ждёт ответной разумности и потому вынужден сам выбирать неоптимальные решения, рассчитывая на самое странное поведение окружающих. Мы здесь это понимаем.

Можно начать с себя, не ожидая взаимности, подав таким образом пример прочим – вести себя согласно нормам экуменестической морали. Но в итоге тебя съедят. В природе есть хищники, и этого в Корусанте многие до конца не осознают. Только потому, что сильнейший из них на их стороне.

– Это похоже на призыв стать эгоистом, выбрать сторону и признать превосходство одних над другими лишь по той одной причине, что так сказали мне те, кому до этого говорили так же. Да, конечно, совершенно случайные люди оказали определяющее влияние на формирование моей личности в соответствии со своими принципами и взглядами, ожидая, что я буду отстаивать этот порядок, считая его единственно верным. Но у меня есть разум, чтобы понимать суть подобного явления.

– Хорошо. Но не выбрав сторону, ты не найдешь поддержки и понимания ни у кого. Твоё желание принести всеобщее благо воспримут как вмешательство в чужие дела. Или же ты не будешь помогать всем в равной мере, и все решат, что это вовсе не помощь, или же в равной мере наплюешь на всех. Как тот же Олег.

– Время покажет, кто из нас прав.

– Возможно. Пусть я и избегаю необоснованных предположений, чтобы не погрязнуть в сомнениях, как это сделал ты. Надеюсь, что ты не утонешь в своих сомнениях. Но ты, во-первых, считаешь, что помощь должна быть всеобщей, когда нет ничего страшного в том, чтобы она была частной. Твое воззрение радикально и возводит желания, пусть и сами по себе неплохие, в абсолют – а это ошибка.

Во-вторых, подумай, зачем тебе всеобщая благодарность, почему ты так за нее цепляешься, что считаешь помощью лишь ту помощь, которая будет для всех.

В-третьих, система стремится к росту энтропии, а не к кристаллизации, как хотелось бы некоторым сумасшедшим из Корусанта. Цивилизация борется с этим, отбрасывая хаос за свои границы. Но эта борьба вечна и опять же, победа в ней как форма абсолюта недостижима – мир находится в промежуточном состоянии между порядком и хаосом. Как это у него обычно и принято – всё в состоянии компромисса. Тебе следует подумать над этим, прежде чем вновь начинать философский спор. Хорошо подумать. Если хочешь стать рыцарем, разумеется.

На пару минут в помещении повисло нечто похожее на тишину. Похожее, поскольку шум от систем охлаждения электроники заглушал и тихое дыхание джедаев, и едва заметные скрип шестеренок в их головах.

– И что тебе еще сказал тот падаван центральных? – вспомнила мастер-джедай.

– Помнишь, я сравнивал тот мир с преступником? Его можно изолировать от общества, но там решили изменить сознание этого «преступника». Провести операцию на «мозге», нейронную корректировку мышления. Послы и посредники из Корускантского храма в действительности почти решили всё миром, вернув потерянные политические очки Сенату, как тут, откуда ни возьмись, появляются эти контрабандисты. Прямо в стратосфере. Эй, у вас проблемы с запуском пищевых конверторов? – Мы спешим вам на помощь. Я даже не стану предполагать, сколько им за это заплатили. Или чем, поскольку Индар отключили от банковской системы.

– Причём ушли они тоже из неё, – заметила джедайка. – Такой талантливый штурман возит контрабанду, вместо того, чтобы заняться делом, полезным для общества. И самое главное, что юридически они чисты.

– Звучит так, будто бы Вы завидуете той насыщенной жизни, которую ведет Олег.

– Нисколько. Но как кореллианка я не могу не восхищаться тем, как именно они это проделали.

– Честно говоря, и у меня это вызывает похожие чувства.

– Собираешься податься в свободное странствие? – спросила падавана Тари.

– Нет, меня также не привлекает такая жизнь. Я джедай, а не авантюрист. Серьезно.

– Я рада это слышать. Речь не мальчика, но мужа. А теперь скажи еще раз, почему мы, джедаи Кореллии должны в это вмешиваться?

– Олег похож на ядерную бомбу, из который выпал предохранитель, – сказал упрямый падаван.

– Дело в том, Бранко, что его запретил трогать лично Великий магистр.

– Это, конечно, веский аргумент.

– Что я слышу? Ты в чём-то согласился со мной?

– Я согласен куда с большим, чем Вам кажется. И если у вас возникло впечатление, будто бы я во всём восхищаюсь центральными – то это вовсе не так. Пусть это слегка мне и не нравится, но, встав на одну сторону, мы защищаем Кореллию, а не нечто абстрактное. Поскольку Кореллия нас вырастила и кормит. Не идеал и не абсолют… но занятие достойное. Но когда тебя кормит целая Республика, можно делать вид что ты трудишься на благо всей Галактики.

– Но это, разумеется, самообман. Иначе бы Совет центральных не имел бы таких хороших взаимоотношений с Сенатом Республики, – завершила за него Тари.

– Это очевидно. Я уважаю наши идеалы, но не могу не подвергать их сомнению. Иначе это само будет неуважением к ним.

– Поскольку ты не только джедай, но и кореллианец, – произнесла Тари. – Ты стал на шаг ближе к тому, чтобы стать рыцарем. Но очень короткий шаг, ведь тебе есть, над чем подумать.

– Хотя я всё еще не возьму в толк, почему такой человек, как Олег не должен быть наказан, – пробормотал Бранко.

Вдруг джедаи – и падаван, и мастер подобрались, словно бы прислушавшись к чему-то.

– Что-то странное, – пробормотал падаван. – Нечто переменчивое… пульсирующее. Нестойкое.

– Знакомое ощущение, – кивнула, сомкнув веки, Тари – Нечто чудное, попахивающее безумием, и сейчас оно ярко сверкает. Очень странно это ощущается, согласна. Но это возмущение в Силе не нечто новое, хотя и необычным образом изменившееся. Мы уже ощущали его ранее, и потому ты обязан был бы его узнать.

– Вам отлично известно, что я не мастер в выслеживании других чувствительных к Силе. Иначе бы не обосновался здесь, – он обвел рукой офис.

– Это Олег, – прояснила туман Тари Онори. – И он здесь – в Кореллии. В Коронете даже.

– Но если мы ощутили его здесь. В офисе, где полно других джедаев, какой же силы это возмущение?

– Огромной. Надо поспешить туда, где это происходит. Пошли, надо взять спидер.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1]Корпус безопасности.

[2]Включая алкоголь и прочие, таковыми по российскому законодательству не являющиеся. Но суть от того не меняется. Лицензированные или нелицензионные наркотики? Да какая разница!

[3]Организованная преступная группировка.

27. На крючке

Главный враг знания - не невежество, а иллюзия знания. Стивен Хокинг

Музыка

Уйду-останусь - Пикник

Песня о любопытном сердце - Скверный Анекдот

Judico Adductum – Тэм

Медленно в полудреме я вдохнул кристально чистый воздух. Воздух, стерильный от вездесущих запахов, преследующих меня всюду, куда бы я не пошел. Я не размыкал глаз, но мне было очевидно: я в больнице. Затем, повалявшись слегка в тепле и спокойствии, открыл глаза. «Система», автоматика. Почти всё оборудование чем-то знакомо. Сейчас придет врач и будет рассказывать, что у меня самая нищебродская из всех возможных страховок и я попал на деньги. Или то, что я - неизвестное науке существо.

– Здравствуйте, – вошел мужичок в белом халате.

– Здрасьте, – сказал я в ответ.

– Как самочувствие? – дежурно спросил он.

– Бывало и лучше, – ответил я. – Но в целом неплохо.

– Вчерашнее припоминаете? Мне еще анамнез писать, – он достал датапад молочно-белого цвета. Со специальной поверхностью. Такие используют все доктора – они не являются заповедниками разнообразных бактерий, как обычная портативная электроника, которую пользователи, как правило, не выпускают из своих жирных лапок.

– Местами, – расплывчато ответил я. Я не собирался делиться своими странными и ужасающе обрывочными воспоминаниями с доктором, а то еще упечет в психиатрическую больницу.

– Как оказались на крыше, помните? – тяжко вздохнув, спросил доктор.

– Крыше? Какой крыше? – выразил я недоумение. Моя пока держалась невероятно крепко, учитывая все те ураганы и шторма, что на неё обрушивались.

– Значит, не помнишь, – разочаровался врач. – Ретроспективная амнезия идиопатический природы. Пока искин ещё не получил все результаты твоих анализов – идиопатическая. Процесс консолидации воспоминаний был нарушен. Это ж как надо было разогнать свою нервную систему! Так и до эпилепсии недалеко, молодой человек.

– Нет, не припоминаю, – я отчетливо воссоздавал в памяти, как «вышел» из бара, как подошвы моих ботинок сцепились с зыбучим льдом магического пути, но дальше как гильотиной отрубило. Неизмеримо яркие образы, то обрушивавшие меня в глубину Тартара, то возносившие до Олимпа чувства сохранились в памяти, как едва различимый осадок на дне реторты, но и только.

Ясно осознаваемым было лишь то, что со мной не происходило ровном счётом ничего, что бы я, находящийся сейчас совсем в другом пространственном и психическом состоянии, мог понять и изъяснить доступными словами. Не приходило на ум ни одного названия, ни единого клейма, чтобы закрепить произошедшее как нечто познанное. Не находилось ни одной свободной, аккуратно подписанной полочки каталога, в которую бы эти воспоминания можно было уложить. Я столкнулся с чем-то настолько незнакомым, что, вернувшись обратно на «твердую землю», не находил ни одной точки соприкосновения с тем трансцендентным островом безумия, который посетил в компании своих галлюцинаций. Или вовсе не галлюцинаций?

Но ответы на этот вопрос, даже взаимоисключающие, могли находиться в состоянии суперпозиции, существуя одновременно и равновероятно, противореча друг другу, но никак не исключая своего антипода… и никак друг с другом не взаимодействуя!

Чтобы облачить те чувства в низменную плоть слов, необходимо было бы вновь преобразовать себя и сдвинуть по фазе своё мироощущение. Но вспомнил ли бы «я новый» об этой необходимости и, в свою очередь, не перестал бы также понимать «себя» старого, сочтя его безумцем? Нет, я не мог ничего точно сказать о произошедшем со мной. А может просто выдумывал нечто нелепое, пытаясь интерпретировать последствия своего кислотного трипа.

Пережитый мной опыт был почти потерян для меня. Жаль.

Всего этого я доктору и не думал сообщать, чтобы он не засадил меня в комнату с упругой обивкой.

– А кое-кто очень хотел бы это знать, – сказал доктор. – Например, охрана той высотки, по карнизу которой ты бродил, рассказывала странные вещи. Вроде того, что ты выпал из воздуха. Или стены. И, не обращая на них внимания, разговаривал то ли сам с самим собой, то ли со своими галлюцинациями. Один из них в соседней палате, кстати, в полной прострации.

– Охранники? – я не мог вспомнить, чтобы меня кто-то задерживал.

– Ага. Они-то бригаду врачей со спасателями и вызвали. Повезло тебе, что не оступился, вниз лететь до-олго.

– А можно уточнить насколько долго? – спросил я, чтобы оценить степень своей глупости.

– Километр до земли. Сам считай сколько пикировать.

– Долго. Я бы успел разочароваться в том, что не умею летать. И это, к сожалению, также недостаточно и для того, чтобы успеть этому научиться. Неудачная, в общем, высота, – рассудил я.

– Возможно, ты был тогда уверен, что умеешь летать, или это тебя волновало мало. Частое явление, – пожал плечами медик. – Судя по тому, как беспечно бродил по самому краю, охрана решила сначала, что ты суицидник. Вообще это не наше дело – хочешь убить себя, убивай, но, хатт возьми, не публично же! Имей совесть сделать это в одиночестве. Нарушение общественного порядка как-никак.

– Если бы я помнил, как туда попал! – посокрушался я.

– Голова, конечно, твоя, и организм, чудом не ставший плоским, тоже твой, но лучше бы ты не злоупотреблял галлюциногенами. Ты мог испортить прекрасный цветник вокруг здания. Подумай о том, какое омерзительное зрелище показали бы в утренних новостях, сколь многим бы ты испортил аппетит.

– Я и не стремился принять галлюциногены. Кое-кто решил, что я зелтрон, и подло опоил меня, – решил оправдаться я.

– Эти гедонисты достаточно устойчивы к большинству подобных веществ, – согласился врач. – И я тоже сначала решил, что ты родом с Зелтроса, но первичный осмотр быстро убедил меня в обратном.

– А что не так-то? – полюбопытствовал я. Обычно меня никогда и не принимали за кого-то другого.

– Плотность костной ткани, строение грудной клетки, отличия в строении внутренних органов и особенно печени. Это портативный сканер говорит. Белки, даже несмотря на наличие линз, строение зубов – это визуально. Еще такие мелочи, как нетипичные для зелтрона форма скул и цвет наружных роговых образований. Хотя о ногтях ты и позаботился – покрасил. Но всё прочее спрятать невозможно.

– Предсказуемо, – ответил я. Доктора или простейший медицинский сканер мне никогда не обмануть. Хотя если подумать…

– Выдавать себя за зелтрона – достаточно странная идея, – сказал доктор. – От них ждут крайне специфичного поведения. И как видишь, это уже вышло тебе боком.

– Не то чтобы я выдаю себя за зелтрона…

– Мне безразлично, важен итог. Повторюсь. Если бы ты в менее открытом месте пытался себя убить, то меня бы это не волновало. Но, судя по всему, твои мотивы не были суицидальными, и это хорошо. Хотя я могу и ошибаться. Так что если твое обследование всё же даст положительное заключение, с тобой будет возиться другой отдел психиатров.

– Я вовсе не пытался себя убить! – заявил я. – Я слишком люблю жизнь, чтобы с ней прощаться. Пусть и абсурдной, болезненной любовью. И ты же медик, как ты можешь так говорить? Я разделяю твои убеждения, но, по-моему, у вас должен быть несколько иной подход к самоубийцам.

– Не на этой планете, – вымолвил доктор. – У нас развитый суверенитет личности. С собой ты можешь делать что угодно. Никто не будет вытирать тебе сопельки. Если не хочешь жить – это твое собственное дело.

– Но на маршруте есть черные дыры?

– Как всегда. Медицинское вмешательство не входит в твою страховку. Как и вызов группы спасателей. Так что с тебя деньги, а мне премия, – широко улыбнулся врач.

Я соизмерил затраты с полученными крупицами «знания» и решил, что они того стоили. Само ощущение себя как неизменного центра бытия, который не затрагивают внешние события – состояния максимальной квантовой спутанности с окружением – было бесценным. Мог ли я в тот момент осознанно проявить любую компоненту суперпозиции из бесконечного числа вариантов вектора суперпозиции вселенной? Создать свою реальность? Проклятье! Я ничего точно не помню!

Но чтобы повторить подобное – моё внимание должно находиться там, где ничего не происходит. Выглядит просто… увы, только выглядит.

– Уже вошел в положение, – согласился я с ним, плюнув на возникшие издержки.

– Меня больше всего интересует, что же ты употреблял. А то, судя по наполнению твоей кровеносной системы, там было нечто необычное. Вернее сами-то вещества по отдельности мне хорошо знакомы, а вот их количество и многообразие впечатляет.

– Выжимка из какого-то древесного корня с Кашиика.

– А говоришь, опоили. Даже название помнишь. Органика? Не синтетика?

– Органика.

– Понятно. Поэтому такой букет активных компонентов. Но, учитывая твой неизученный и непредсказуемый метаболизм, я могу только гадать о первоначальном составе этого коктейля. Как и о том времени, когда ты его принял. Ты осторожнее с такими вещами. И, кстати, ты хоть можешь сказать, к какому виду-то принадлежишь?

– Нет, не могу, – почти не соврал я.

– Зря. Изучая тебя, можно академиком стать. А сколько докторов медицинских наук появится! – поделился своим ко мне профессиональным интересом доктор.

– Да знаю я! Но мне это не интересно. Найдите себе другого подопытного. Препарируй арканиан – они так любят науку, что оценят твои стремления.

– Ты хоть знаешь, какой уникальный организм собой представляешь? – пропустил он мою сентенцию мимо ушей. – Мы настолько подробный анализ были вынуждены сделать только из-за непонимания, что же с тобой делать.

– И это я тоже знаю. Я – организм, состоящий из нескольких генотипов, – это я выяснил уже очень давно. И потому успел привыкнуть к этой мысли

– Это называется химеризм, – с умным видом заявил доктор.

– Слово с неприятным подтекстом. Так-то это явление достаточно распространенное у некоторых видов.

– К которым ты не относишься. Не фелиноид же. И случаи этого редкого явления с настолько различными геномами мне неизвестны. Впрочем, как и науке в целом.

– Это всё очень познавательно, но сколько я должен? Денег.

– Это не ко мне, это к кассиру.

– Что-нибудь ещё?

– Опасаешься, что тебя направят на психиатрическое освидетельствование?

– Есть немного.

– Я зря угрожал тебе обследованием – тебя по какому-то странному распоряжению надо отпустить на все четыре стороны. Пусть, когда тебя усадили в нарколожку, у тебя и не было психоза – только бред, причём довольно забавный, но я считаю, что тебе всё же надо провериться.

– Его можно услышать? А то самому любопытно стало.

– Бред-то? Кто-то из санитаров уже выложил на голохостинг… Ты не подумай о них что-нибудь дурного, просто работа у них скучная, зарплата скромная, ответственность низкая, а интересные пациенты встречаются редко.

– Поразительно!

– Да ладно, ты бы так же поступил. Если тебя это так напрягает, подай жалобу и пускай ролик удалят.

– С одного ресурса? – спросил я с усмешкой.

– Конечно, и после годового рассмотрения жалобы с сотней справок о том, что ты не банта, – рассмеялся доктор; – ты рассказывал весьма интересные вещи насчет того места, из которого явился.

– Про Комплексную плоскость?

– Нет, ничего подобного. Рассказывал про отсутствие непрерывности в мире. И утверждал, что никак на эту крышу не попадал, поскольку траектория, в её статичном понимании, как таковая не существует в природе.

– И в каком месте я был не прав? – удивился я.

– Начальная точка была? – спросил меня доктор.

– Разумеется, – кивнул я.

– Конечная была?

– Была, – также согласился я.

– Значит, была и траектория! – радостно сделал вывод нарколог.

– А нифига. Мир-то ничуть не непрерывный. Нельзя однозначно говорить о какой-то траектории или месте положения.

– Любишь запутывать людей? На практике ты вошел в здание и поднялся на лифте. Пусть охранники и несут бред о стенах и прочую нелепицу. Им просто нужно лучше следить за своими камерами и датчиками. Или меньше пить.

– Не то чтобы я так не сделал или отрицаю это. Поскольку ничего не помню. Но, строго говоря, это было вовсе не обязательно, – возразил я.

– Похоже, употребленное тобой оставило неизгладимый след, – подмигнул мне доктор.

– Возможно. Но пока я не удостоверюсь в том, как именно попал на ту крышу, я не смогу быть в этом уверенным. Я могу только предполагать.

– Ладно! Довольно пустословия. Поскольку сверху пришло распоряжение –освобождай койко-место, – бодро сказал он. – Ты здоров, насколько это можно говорить о психическом состоянии, признаков наркотического опьянения не наблюдается. Состояния измененного сознания тоже.

Забрав все свои вещи из ячейки, в кассе я узнал, что за меня уже заплатили, причем и за поразительно широкое и полное обследование. Хотя никаких документов об использовании личных данных и данных обследований я не подписывал. И потому данные эти, по идее, были доступны только докторам и мне самому. По идее. Кто был этот неведомый спонсор, выяснить у меня не получилось, хотя я и догадывался об источнике финансирования. Разве что до биопсии дело не дошло, но думаю только потому, что без моего на то согласия, данного в сознательном состоянии, сделать это действительно невозможно.

Первым делом я включил запись со своих очков и был пренеприятно удивлен – она обрывалась задолго до того, как я вошел в тот злополучно-любопытный бар.

«Охрана заверяла, что ты оказался там именно так, как будто из воздуха выпал» - вспомнилось мне. Хронометр на очках также отставал примерно на девять часов. Сколько я пробыл в том баре... и за его пределами?

Пустое кольцо, в котором обычно была зажата сабля, тревожило, словно открытая рана – своё оружие я забыл в том баре. За столь долгое время я впервые был на открытой местности и без оружия. Остальные же вещи, по счастью, были при мне. Из всей брони на мне была только скорлупа кирасы да пара пластин-наплечников. Будь на мне ещё что-нибудь, санитары с трудом нашли бы куда вколоть антипсихотическое. До Коронета я добирался полтора часа – я оказался не где-то, а в противоположном от него полушарии. Часть пути проделал на суборбитальном спидере.

По пути, когда спидер пролетал низко над землей, я заметил общую растрепанность города – десятки сорванных рекламных щитов и вывесок. Специальная техника и муниципальные дроиды, копошащиеся внизу под трассой аэроспидеров, убирали с улиц мелкий мусор. Сфокусировав оптику очков, я рассмотрел, как дроиды собирают осколки выбитых стекол. Как после артобстрела или урагана невиданной силы.

Пройдя в

«110

100

101»,

я подошел к дроиду, изображавшему из себя цифрового секьюрити. Хотя, учитывая простоту принципа допуска лиц в это заведение, выбор персонала был неудивителен.

– Здравствуй, – сказал я болвану.

– Приветствую. Что вам нужно, гражданин? Хотите попасть в бар? – прогудел намеренно искаженным голосом дроид.

– Я здесь уже был. И забыл образец… высокоточного оружия, – подобрал я слова. Помню, когда сдавал в автоматизированный склад саблю, никакого номерка мне не давали. Но вроде бы, в этом и не было необходимости.

– Вас здесь не было, – оспорил сказанное дроид. – В моей памяти заключен список всех, посещавших это заведение в течение последнего месяца. А также записано, кто из них и какое оружие оставлял на входе. Вас же в этом списке нет. Мне не понятно, что вам от меня надо.

– Вот те раз! – подивился я. – А вот это видишь? – я показал ему пустое кольцо на портупее.

– Не знаю. Я вызову администратора-органика.

Его я ждал недолго.

– Говоришь, что был здесь? – спросил меня оторванный от куда более важных дел человек. – И при этом дроид тебя не запомнил? Что-то новенькое.

– Оставил саблю. Хотел забрать, – сказал я.

Немного постояв в прострации, он ответил:

– Есть одна неучтенная на проходной. Причём это первое неучтённое оружие в моей карьере. Ты хоть навигатор-то? – спросил он меня.

– Первый ранг. И это моя сабля с пламенеющим лезвием из бескара, могу её подробно описать. Вес вплоть до грамма и длину до миллиметра.

– Тогда пошли за мной, – он поманил меня рукой. – И как твоя сабля оказалась на проходной, кстати?

– Ты и вправду хочешь знать это? – я заглянул ему в глаза, но ничего в этих кривых зеркалах не прочитал. Или это искусство было мне недоступно, или все, кто говорят, будто бы в глазах отражается «душа», лгут. Но я никогда не умел читать по глазам. А ответ на этот вопрос интересовал меня очень сильно.

– Хочу, – сказал он. Что же, буду, как всегда, анализировать слова. Но что он хочет знать? Как можно хотеть того, о чём ничего заранее не знаешь?

– Нет, не хочешь, – возразил я ему. – Просто отдай её, и тебе не придется объяснять начальству, откуда она там взялась.

– Но дело в том, что взялась она словно бы из ниоткуда! И если ты пришел за ней, то должен знать, как такое произошло.

– Если я открою тебе это знание, то у тебя будут проблемы, – солгал я ему. – А если ты не будешь задавать лишних вопросов, то всё и дальше будет так, словно бы этой сабли там никогда и не существовало.

– Я чую подвох. Ты говоришь мне правду? – подозрительно спросил он меня.

– Как и все люди – я лжец. Но я не лгу про правду, – ответил я ему, как на духу.

– Если ты не лжешь про правду, то и сам ты никакой не лжец… Но если ты говоришь правду, то выходит – ты лжешь… Ведь чем ты лучше всех прочих? Слушай, ты меня запутал!

– Все люди лгут. Это истина, – злорадно сказал я администратору. Слегка перефразировав известный «парадокс» лжеца ещё раз.

– Но тогда и ты тоже лжешь! И… тогда это не истина, поскольку сказана лжецом. А если не истина, то и лжец не лжец. Слушай, я ничего не понял.

– Значит, мысль о том, что все лгут – правда, – кивнул я серьезно.

– Фу! – выдохнул он. – Определились, наконец.

– Но это тебе сказал тоже лжец. Если что, – расплылся я в чеширской улыбке.

– Ты издеваешься надо мной!? – взъярился администратор.

– Нисколько. Данное высказывание лишено смысла, в действительности. Но и в том, что сабля лежит на охраняемом складе, возникнув в нём без какой-либо причины, логики столько же. Не находишь?

– Иди-ка ты нахер отсюда! – он схватился за оружие.

Я быстро выставил перед собой ладони:

– Ладно-ладно, я ухожу. Но саблю-то забрать можно?

– Нет! Пока ты не объяснишь мне, как она здесь оказалась! – проорал он. – Хватит мне зубы заговаривать.

– Тогда внимай мне, – я поднял палец. – Я одновременно и был здесь, и не был. Как побывавший здесь – я оставил этот клинок на ваше ответственное хранение… Как никогда не посещавший это заведение – я и остался нигде не зафиксированным. А затем вышел одновременно через дверь и окно. Что касается предыдущего парадокса – то он должен был натолкнуть тебя на ту мысль, что не на каждый вопрос есть только один ответ. Это понятно?

– Ты испытываешь моё терпение! Вон отсюда! – он достал бластер из кобуры.

– Как пожелаешь, – я неторопливо вышел из бара, пожираемый вглядом взбешенного администратора. Постоял пару минут, привычно скрылся с камер наружного наблюдения, заодно дождавшись, пока он вернется на свой пост, затем решительно зашагал обратно.

– Эй, дроид! – окликнул я металлического истукана на проходной

– Что вы желаете вновь? – отозвался он.

– Принеси-ка мне мою саблю, – велел я ему, подкрепив сказанное Силой. – Тебе хочется принести мне саблю. Очень сильно хочется.

Затем, сев в проходе и закрыв глаза, я сделал дроида невидимым для всех камер, какие бы на него ни взирали. Получив из рук вернувшегося дроида клинок, я вышел на улицу. Сабля, ставшая после вчерашнего отливать фиолетовым, точно вошла в холостое крепление, привычно отвесив портупею.

Интересно, поступит ли администратор по известной ирландской поговорке, - «если ты видел двухголового ягненка – молчи об этом»? Ведь моё имя он так и не спросил, а дроида я убедил забыть случившееся.

Или он поступит в опустевшую после моего ухода палату?

Пройдя вдоль клумб и террас, оживлявших зеленью блестевшие металлом рёбра небоскребов, я заметил, что нежная зелень, тонкие стебельки, вечно тянущиеся к солнцу, были измяты и прибиты к земле, словно бы тяжелым градом. В Силе царило возбуждение, предчувствие чего-то любопытного, и потому я дал Ей вести себя к моей любимой цели.

Не прошел я и ста метров, как меня перехватили. Я рефлекторно положил руку на эфес, но почти сразу же убрал.

– Вы не против пообщаться? – вежливо сказал мне крепко сбитый мужчина. Явно не спрашивая, но утверждая. Джедай, чего он и не скрывал. Под широкополым плащом проглядывал бронежилет, на поясе не только меч, но и бластер – настроен решительно.

– Если только культурно, – согласился с озвученным условием.

– Разумеется, а как иначе, – ответил джедай.

Меня так же вежливо, но цепко и уверенно усадили в неприметный аэроспидер. Этих действительно лучше не злить, – решил я. Желания куда-то дернуться по пути не возникало. С ветерком довезли до посадочной площадки около большого небоскреба. В самом центре Коронета.

Этот высоченный элемент фаллической архитектуры напоминал офис любой другой крупной компании. В Силе, впрочем, здание это отличалось от своих внешне неотличимых близнецов и братьев, как готический собор от деревенской халупы. Да и стены его были куда прочнее, чем у рядового небоскрёба. Под личиной офиса пряталась самая настоящая крепость кореллианских джедаев. Архитектурные излишества скрывали под собой оборонительные системы и эмиттеры мощного энергетического щита.

Мне споро выписали временный пропуск и, пропустив через пару проходных-фильтров, забрали у меня всё, во что я поместил несколько чайных ложек барадия. До этого ни одна даже самая совершенная система безопасности не могла найти частицы этого вещества, внесенные в толщу основного материала некоторых моих бытовых предметов, чтобы в случае чего у меня под рукой всегда была взрывчатка. Пусть и без детонатора – раздобыть его проще, чем сам барадий.

Саблю, что характерно, никто у меня отбирать не стал.

Затем по широким коридорам меня сопроводили до уютного кабинета с небольшим столиком и парой кресел. Цифровой техники, что удивительно, не было вовсе. Или я её не заметил. В углу зеленело карликовое деревце, стены помещения были забраны панелями тёплых оттенков.

По дороге я отметил большое число взрывозащищенных гермодверей и иных сокрытых в стенах и полах устройств. О своей безопасности здесь заботились, пусть и не превращая при этом штаб в подобие бункера, а стараясь сохранять уютную, домашнюю атмосферу.

В комнату вслед за мной вошел человек, кореллианец, судя по чертам лица. Лоб его пробороздила сеть морщин, волосы тронула седина. Из-под насупленных бровей меня пронзил недобрый взгляд судебного обвинителя. Одет он был в зеленую джедайскую робу. Переступив порог, он снял с пояса увесистый «фонарик» светового меча и положил на стойку у входа. Я, глянув на подставку, щелкнул карабинами, державшими зажим для сабли на портупее. Несколько килограмм металла легли на ту же подставку. Разумеется, рукоятью вниз и лезвием к себе.

– Присаживайся, – предложил он мне.

Я вслед за ним занял предложенное место, утонув в удобном кресле. Но в его компании всё равно было неуютно, слишком велика в нём была Сила, имеющая чуждый и неприятный для меня окрас.

– Я Великий магистр[1] Кореллианского Ордена джедаев Боско Ваалери, – устало выговорил он свой титул.

– Олег. Безработный, – слукавил я. Официально это так. Если капитана поймают, то я не член экипажа, а пассажир. Впаять статью-другую будет труднее.

Кроме того я и не думал обманывать магистра – просто соблюдал формальность. Лгать-то всё равно бесполезно – фальшь он точно учует. Не говоря о том, что досье на меня он точно листал.

– Гадаешь, зачем ты здесь? – не повел он и бровью.

– Всё равно скажете. Нет в этом смысла.

– Прямо к делу, значит… что же, мы все ценим своё время. Чай будешь?

– Не откажусь.

Спустя минуту дроиды внесли сервиз. Нос тотчас уловил приятный аромат. Тот, что я несколько месяцев искал в Далекой или уже близкой и всё-таки нашел. У меня на борту корабля хорошие такие запасы этой сушеной травы. Именно этой.

– Благодарю. Вам хорошо известны мои вкусы, – сказал я.

– Достаточно, – кивнул он.

– И о чём мы хотели поговорить?

– О тебе.

– Боюсь, не так уж и много я о себе могу сказать, – ответил я. И не хочу, не стал добавлять.

– Скромность тебе не к лицу. Ты уже стал очень хорошо широко известен в самых узких кругах. Поэтому-то я и хотел посмотреть на столь неумелого, но подающего большие надежды и создающего не меньшие опасения одарённого поближе.

– И? Я весь здесь, – я подул на горячий напиток. Кружка была термостатической с кортозисной изоляцией между слоями и потому холодной на ощупь. Очень красноречивый напиток.

– Как нога? – участливо спросил великий магистр. Я поперхнулся.

– Почти в норме, – ответил, я откашлявшись.

– А ты подавляешь всё вокруг своей Силой. Не замечаешь? – поведал магистр.

Я помотал головой в ответ.

– Вломился в помещение, подгреб под себя всё, что видит, и даже этого не замечает… – укорил меня Боско Ваалери.

– Что-то не так? – постарался я не начать широко улыбаться.

– У нас, джедаев, есть определенный этикет в использовании Силы, особенно в чужом доме, – сказал он мне. – Но тебя, похоже, с ним никто не знакомил, поэтому я буду наблюдать за этим скорее с интересом, чем с осуждением. Вдобавок, подобной дисциплине, в первую очередь разума, учат годами.

– Ничего не понимаю! Что я делаю не так? – спросил я, не уяснив сути.

Магистр молча поднял в воздух столик с сервизом, стоявший прежде перед нами, и я тут же ощутил это. Сейчас он стал чем-то большим, чем столик – теперь предмет был связан с магистром и словно в зеркале, самым краем глаза, в нём можно было рассмотреть его отражение. Затем он поставил его обратно, но ощущение никуда не делось – столик был не просто столиком – молчаливым предметом из моего окружающего мира. Я, ведомый любопытством, заглянул в предмет Силой, стараясь понять, в чём же дело. Нечто выталкивало меня из него как из ванной со ртутью. Не давало включить в строго выстроенную картину мира вокруг меня, в которой мне известны назначение, прошлое и даже ближайшая судьба всех предметов. Но я ни на секунду не сдавался. И продолжал всматриваться в поисках его гештальта.

Неожиданно по столику пробежала трещина – и он с настоящим деревянным, а не пластиковым хрустом развалился надвое, словно прогнившая доска под нестерпимой нагрузкой. Полетели щепки. Посуда же, подхваченная магистром, так и осталась неподвижной, зависнув в воздухе.

– Осматривая это помещение Силой, ты похож на того, кто зубами разорвал упаковку с пищей и ест её голыми руками… Причем это не та еда, которую нужно есть руками, – даже не сморгнул великий магистр, словно никак не отреагировав на произошедшее. – Тебе, может, удобно и совсем не понятно, в чём проблема, но окружающим от этого не легче.

Затем он телекинезом собрал обломки столика, всё еще хранившие в себе наши противоречия, все мелкие щепки и отодвинул их в сторону. Его, кажется, не расстроила порча такой ценной и симпатичной вещи.

– Этот предмет долго не мог стать не моим и не твоим – результат ты видел, – произнес он. – Поэтому мы и не заявляем своих прав на окружающее. Это как минимум невежливо. И уж тем более не связываем себя Силой с многочисленными предметами. Это отвлекает, рассеивает внимание.

– А всем рассказываете, что стараетесь преодолеть вещизм и не создаете ненужных привязанностей, – со смешком сказал я.

– И это не лишено смысла. Но как объяснить слепому, какого цвета то дерево? Глухому от рождения, что такое звук? Вот мы и не пытаемся преподнести все наши правила посторонним так, словно бы они ощущают мир через Силу так же, как и мы. Всё равно не поймут. Надо подбирать аналогии, такие, которые будут понятны девяноста пяти процентам населения Галактики. Иначе в их глазах мы будем таинственными мистиками или, что хуже – заработаем репутацию эзотерического ордена, а то и каких-нибудь дремучих колдунов. Кстати, много ли тех предметов, которые ты хорошо и регулярно ощущаешь в Силе? – спросил он меня.

Я закрыл глаза, вызвав образы дорогих для меня вещей. Деньги, карты, мелкие безделушки… всё это полезно, но не делает меня мною. Корабль, пусть и Травера, вот он был для меня чем-то дорог. Через него я почувствовал отзвук бьющихся сердец экипажа. Невероятно тихий. Но ощутимый. Мой меч на стойке в нескольких шагах от меня – его я бы нашел вслепую в любом, самом критическом состоянии. Тот камень с Апатроса – я сбил с него струпья кортозисной породы, обнажив тусклый, агатово-чёрный кристалл. Вечерами, когда голова уставала от чрезмерной нагрузки, я любил всматриваться в сокрытые в самой его тёмной глубине всполохи пламени. Эта космическая темнота успокаивала, расслабляла своей внутренней пустотностью и скрытой от чужих глаз силой. Нечто чуть большее, чем трофей или напоминание.

Многие вещи были связаны со мной, но и я с ними в ответ. О чём я никогда раньше и не задумывался. Учитывала ли Сила эту связь?

– Достаточно, – ответил я.

– Это тяготит тебя, они привязывают к себе, если ты, разумеется, не установил эти вещи важной частью своей жизни.

– Но нет ничего дурного в любви к прекрасному, – возразил я. – Тем более, что это единственное стоящее себя чувство в масштабах вечности. Нет ничего эстетически дурного и в переразвитом любопытстве, – оправдался я.

А эстетическое начало, – единственная ценность в масштабе вечности, – подумал я.

– Ты так думаешь? Переразвитое любопытство не называлось бы «переразвитым», если бы это было позитивным качеством. Чудовищно утрируя, в твоем присутствии большинству джедаев будет неприятно. Я – ладно. Но моё звание несёт далеко не только административный смысл. Ты уже начал понимать, что распространяешь себя, не самую приятную надо сказать личность, на всё вокруг. Но само то, что ты задаешь вопросы подобного рода, однозначно говорит, что никогда ранее ты не изучал пути Силы. И тем более, не имел чьего бы то ни было руководства на этом непростом пути.

– Не стремился к этому.

– Почему? – удивился магистр.

– Было чем заняться, – пожал я плечами.

– Да, мне рассказывали занятные истории. И как оно, нравится?

– Уже порядком надоело. Я не прочь сменить род деятельности.

– Планы есть?

– Пара смутных идей. Достаточно скромных – я же одиночка, а потому не амбициозен.

– Неужели и вправду нет у тебя никаких амбиций? Редко кто игнорирует свои природные способности, когда неожиданно понимает, что они у него есть, – подначил меня Боско Ваалери

– Помимо тех смутных идей есть ещё и пара предельно безумных, безумных настолько, что я их и про себя стараюсь лишний раз не озвучивать, – усмехнулся я. – Вербуешь?

– Я не могу отрицать, что заполучить в Орден такого талантливого члена – заманчивая идея. Но нужно ли это тебе? И нужно ли это нам? И нужно ли это Силе, как некоторые считают? – сказал он раздумчиво.

– Слышал, что мне нужно было родиться лет на десять позже, чтобы интересовать сейчас Орден.

– Не совсем верно. Для принятия новых членов в наш Орден нет возрастного рубежа. Есть рубеж в мировоззрении.

– Поздно мозги промывать? – спросил я прямо. Его это нисколько не задело.

– Так говорят от незнания и непонимания, – вздохнул он. – Именно поэтому я всегда выступаю за максимальную открытость Ордена и диалог с общественностью. «Популярно об Ордене» не читал? Брошюра центральных, но и нашим идеям почти не противоречит.

– Листал, но быстро наскучило. Для книжки такого уровня маловато картинок. Как же такую книжку читать-то можно?

– Язвишь?

– Слабая аргументация, неточность неполнотой погоняет. Добрая детская книжка, конечно. Но ссылочек в ней на общественные исследования не хватает. Со статистикой, выборкой и контрольными группами. Не привык, знаешь ли, никому верить на слово.

– Для тебя несерьезно. Хорошо, – кивнул магистр. – Но тогда тебе есть что почитать и у других авторов. Философы Оссуса до того, как его сожгли ситы, были очень плодотворны. И серьезных исследований, построенных на научной методологии, в нашей библиотеке тоже хватает. Хотя их результаты и выводы очень скромны, но тебе могут быть любопытны. Но их беда в том, что они дают мало ответов, а вот вопросов порождают куда больше.

– Это всё равно интереснее, – согласился я.

– Сила – могучий союзник, и такое могущество не может быть вручено нами кому угодно, – продолжил он. – Мы должны быть уверены, что она не будет использована в личных интересах. В нехороших личных интересах, – он в упор посмотрел на меня. – И, воспитывая ученика с детства, в этом легче всего убедиться.

– То есть вы не берете взрослых учеников? – спросил я.

– Люди преувеличивают свои возможности к изменению в сознательном возрасте…

– К лучшему? – улыбнулся я.

– Преодолеть эгоизм, – сверкнул глазами магистр. – Полагаю, что это полезное движение.

– Для кого полезное? – еще раз спросил я.

– То, что ты не годишься в джедаи, я знал задолго до того, как ты сюда пришел. Не стоит меня в этом старательно лишний раз убеждать, – сказал он мне проникновенно. – Тебе для этого не хватает множества качеств и помимо альтруистичности, мудрости или ответственности.

– А вы сами берете только детей? – не отстал я от магистра.

– Знай, что будто бы никто и никогда не берет учеников во взрослом возрасте – широко распространенное заблуждение. Хотя и ставшее, к сожалению, для центральных истиной на моём веку. Но мы не считаем, что джедаев надо пестовать с бессознательного возраста. Так ведь и до генетической коррекции недалеко. А то гормональный баланс многим мешает кодекс соблюдать, – съёрничал магистр. – Мы не ищем абсолюта, и в этом наши дороги с Корусантом разошлись.

– Ладно. Но зачем же тогда ты меня сюда пригласил?

– Оценить угрозу.

– Угрозу? Я никому не угрожаю. Последнее, что я буду делать, это навязывать кому-то свое мнение силой. Или ограничивать чужую свободу.

– У меня в Ордене есть безобидный кружок анархистов. Это они так сами о себе думают, правда. Думаю, что они бы ратовали за твоё в него включение.

– Джедаи-анархисты? Я как-то наивно думал, что вы за законы и порядок.

– Ещё одно заблуждение, – сказал великий магистр. – Но это не твоё заблуждение. Ничего не заметил по дороге сюда?

– Кажется, стихия разбушевалась? – осторожно спросил я.

– Это был шторм Силы. И его поднял ты, послужив для него и спусковым крючком и фокусом.

Я попытался было оправдаться, но магистр продолжил, буравя меня острым взглядом серых своим глаз:

– И мне известно, что ты ничего не помнишь о произошедшем. Знаю также и то, что ты и не согласишься, чтобы твои воспоминания помогли вернуть тебе наши мастера Силы. Ведь ты не сможешь открыть для них свой разум. Ибо «открыть разум» – это далеко не только слова.

– Понимаю.

– Не думаю, – усомнился Боско Ваалери. – Ты ведь никогда не пытался это сделать, чтобы обрести понимание. Тебя вчера несколько часов искала половина джедаев, что была в тот момент в штабе. Ты всё время был рядом и в то же время ускользал от нас. Ни разу не попался никому на глаз, ни одна камера не засняла тебя! Словно эфирный дух ты пронесся по всей Кореллии, поднимая за собой шторм невиданной силы. Если бы вторая половина Ордена не медитировала, стараясь утихомирить стихию, разрушения были бы куда серьезнее. Возможно, были бы и погибшие. И то, что их нет – редкостное везение, которое тебя не извиняет.

– Но я не помню! – в который раз сказал я. Мне было непонятно, как можно выпустить такую разрушительную силу и в каких мехах она в прочее, обычное, время спрятана.

– Это не оправдание! Ты принял сильнодействующий галлюциноген. О чём ты думал? Или, вернее, чем? Тебя точно никто и ничему не учил… слышал о таком... джедае, как Улик Кель-Дрома? Я не был знаком с ним лично, но видел эту глыбу. Человек могучей воли. Столь же могучий и в Силе. Оттого он и был так самоуверен, возможно. Знаешь, что с ним случилось?

– Понятия не имею. Он вроде бы хотел внедриться к Кратам в их секту, но что-то пошло не так, – озвучил я официальную версию.

– «Что-то пошло не так»… – ему вкололи специальный яд, древний и коварный ситский состав, ввергший его в кровавое безумие, и спустили с поводка. Не прошло и дня после этого, как он уже сочился Тьмой.

– Тьмой? – переспросил я его.

– Тебе и о Тёмной стороне никто не рассказывал? – нахмурился магистр.

– Я достаточно хорошо подкован в этом вопросе. Хотя и придерживаюсь той концепции, что зовется у вас релятивизмом. Обратная связь, и всё такое… Мы не можем воспринимать физический мир непосредственно. Человек всегда взаимодействует с информацией, полученной от органов чувств — дорабатывая её в своем сознании. Таким образом, любое целое для нас больше суммы его частей, потому что мы вкладываем в него и свое восприятие. А одаренные – ещё и Силу. Причём то, как она будет вложена, зависит от нас, а мы исподволь от Неё. Проклятый диалектический процесс. И легче легкого вступить на эту замкнутую трассу, самоподдерживающийся, как лесной пожар, процесс. Как полёт в гоночном поде, педаль тяги в котором вжимается в пол тем сильнее, чем выше его скорость. Возненавидь что-то сильнее всего на свете, дай Силе помочь тебе сокрушить это, и она начнет сама подталкивать тебя к этому. Даже обманывать. А если эта ненависть затопила тебя с головой, то и Сила будет обладать над тобой такой властью, что мало не покажется.

Может показаться так, что этот обман, толчки от Силы и Её коварные подсказки, не смогут управлять тобой, но так кажется и тому, кто принимает первую и важнейшую дозу наркотика, что вызовет сильнейшую зависимость. После того, как по его крови растечется эта доза, он станет уже другой личностью – неспособной освободиться от пагубного пристрастия. Так и в ловушку страстей упасть легче лёгкого – будь то страх, злость, зависть или иное деструктивное чувство. Даже уныние!

Ситы же в первую очередь использовали ненависть, агрессию, желание господствовать как самые простые и отражающие их философию страсти. Как правило, Темную сторону связывают именно с ними, но это весьма упрощенный подход.

Вдобавок, любой шаг в Силе порождает эхо, огибающее вселенную и возвращающееся обратно к тому, кто его сделал, – вспомнил я под конец одну из фраз Ревана.

– Неожиданно неплохое описание, – откашлялся магистр. – Но тогда ты должен понимать опасность любого неконтролируемого способа изменить своё сознание – действие наркотика закончится, а результат останется. Как с Уликом – после того, как безумие отступило, он резко переменил свои приоритеты. Старые интересы, клятвы и обязанности для него растаяли как сегодняшний град, с того момента ему нужно было повсюду утверждать свою власть.

– Но я-то принимал не ситский яд.

– Результат тоже впечатляющий, – процедил магистр. – А что движет тобой?

– Стремление к свободе, желание жить и моё неуёмное любопытство. И я не вижу в этом ничего ужасного. Сфера эмоций вовсе не черно-белая, она наполнена сонмом оттенков, даже вкусов и запахов. Кроме того само цветовосприятие – тоже штука относительная. Особенно, если разнится ширина воспринимаемого спектра.

– Олег, ты ходишь по самому краю и уже готов вступить на хрупкий лёд. Сумей вовремя остановиться, – предостерег меня магистр.

– И где в этом мире, застроенном и обжитом, найти мне полынью с чёрной водой, чтобы уйти в неё с головой? – спросил я.

Я не собирался останавливаться, начал идти – иди до конца. Даже если это и не понятно магистру.

– Ты недавно нашел любопытный карниз, – отметил Магистр. – Не подскажешь, что тебя туда привело?

– Не скажу. Но спрашивал я с иной целью, – отвернулся я.

– Пусть я и сам не считаю Силу неким эфемерным добром, но есть те границы, которые не стоит переступать, перешагнув их, ты перестанешь быть человеком. Да, «добро» и «зло» относительны и существуют только как моральные категории. Но существуют. Некоторые молодые умники утверждают, что зная о подобной подвижности основ можно делать вид, будто бы их и нет вовсе, но это известный юношеский максимализм. Он пройдет, а его неприятные последствия останутся, – он пригвоздил меня к креслу взглядом. – Ты бы мог мне возразить, я бы – сказать в ответ многое… но давай не будем тратить время попусту. Про правых и нет, многочисленные воззрения, бытующие в галактике по любому поводу, победу без сражения или некую гармонию. Наши интересы слишком различны. Наша воля – скрещенные мечи, – он взглядом указал на разломанный столик. Дорогой, наверное, был. Из натурального дерева.

– И что Вам от меня нужно?

– Помочь тебе. И себе тоже, – грустно улыбнулся старый Магистр.

– Джедаи любят говорить про помощь… К чему вы стремитесь со своей помощью? – сказал я, начав уже скучать. Вроде бы взрослый человек, а толкает речи как на митинге.

– Наш идеал следует понимать так: галактика, где каждый следовал бы своему пути и был бы в гармонии с собой и окружающим миром. И так чтобы при этом не мешать в этом окружающим, – мигом ответил Боско Ваалери.

– Какое-то несоответствие, – возразил я. – Путь одних всегда пересекается с чужим и далеко не всегда мирно. Более того, он иногда в этом пересечении и заключается. Да и сам я встречал пару джедаев, решивших, что им виднее, какой должна быть жизнь целой планеты. Достаточно высокомерно после этого указывать другим, что им необходимо делать.

– Я знаю, о ком ты. Они старались предотвратить очередную войну на той несчастной планете. Сделать так, чтобы полученные жителями отсталой планеты новые знания и технологии были распределены между всеми равномерно, не вызывая при этом кровавой розни. Или хотя бы не перекосив соотношения сил в их вечных военных противостояниях – ради сохранения паритета. Джедаев там попросили быть посредниками миссии Республики, с чем они с успехом и справлялись вплоть до твоего вмешательства. И они никому не указывали, что делать, аборигенам была предоставлена свобода выбора.

– То есть вы всё-таки считаете возможным вмешиваться в чужую жизнь, – заключил я.

– Любой индивидуум уже самим своим существованием вмешивается в жизнь других. Сильно ли, слабо не столь важно, – ответил великий магистр мне. – И мы помогаем договариваться и снижаем напряженность, когда она возникает из-за этого. Если ты называешь это вмешательством – пожалуйста. Но это не диктат. Кстати, сейчас на известной тебе планете различные государства очень неравномерно развиваются и вооружаются, что, скорее всего, приведет к новой войне, когда одна сторона решит, что достаточно обогнала остальные. Заметь, всё твоими стараниями.

– Оставим этот бесплодный спор. Меня он не касается. Если они так любят убивать друг друга, то в этом нет моей вины. Вины… – хмыкнул я.

– Как скажешь, не буду я тебе морали читать. Поздно. Хотя ты и ошибаешься, – оставил за собой последнее слово магистр. – Тем более за тобой только лукавые слова и гордое желание вести спор ради спора… я же напоминаю тебе о реальных последствиях твоих дел. Возвращаясь к тебе, ты совершеннолетний потенциально опасный и могущественный форсъюзер.

У меня такое заявление вызвало громкий смех.

– Я? Могущественный? Да ладно, – недоверчиво сказал я.

– Возможно, мы пользуемся различными критериями. Но ты потенциально сильнее большинства рыцарей Ордена. Более восьми тысяч мидихлориан в миллилитре крови вполне достаточно, чтобы поступить на обучение в Орден[2]. А твои врожденные таланты вызывают огромный интерес и выделяют тебя среди прочих.

– Вновь эти органеллы, – поморщился я. – Другой теории Силы нет?

– У меня они есть. Несколько десятков, – с явным неудовольствием сказал магистр. – И как глава Ордена, я не придерживаюсь ни одной из них. Меня больше всего заботит, что же с ней делать, и здесь плюрализм, к счастью, у нас развит меньше. Практика говорит о прямой связи их концентрации и чувствительности к Силе. И я практик, а не теоретик и мне этого хватает.

– Я заметил. И чем это грозит мне?

– Как правило, не обученные Силе разумные, даже если и чувствительны к Ней, либо не подозревают о своих способностях, либо знают, но совсем ничего не умеют. Но это не твой случай. Таких, как ты, находят достаточно рано и предлагают им вступить в Орден.

– И как младенцы, соглашаются? – спросил я.

– Это решение совершают их родители.

– Ах, да, все время забываю, что нет более бесправных существ в мире, чем дети.

– Необычный взгляд на вещи. Как правило, именно их права наиболее охраняемы.

– Весьма избирательно, – поправил я его. – Так что насчет меня?

– Ты, даже не пройдя обучения, интуитивно пользуешься Силой. А это может быть опасно и для тебя самого.

– Ах да. То, что зовется «Тёмной стороной». Я, кажется, рассказал о ней достаточно.

– Ты слышал только пару слов. Слов верных, что неплохо, но недостаточно. Мнения о сторонах Силы... различны, – сказал, щелкнув пальцами, Магистр. – Кое-кто говорит, что у неё нет никаких сторон и это условное деление. Да и ты, кстати, тоже так считаешь. Развивая мысль, есть единая Сила и выделяют ее Темную сторону. И то, что в противовес ей называют «светлой стороной», несколько натянуто. Но каким бы оно условным ни было и как далеко бы ни заходило пустопорожнее философствование, феномен существования того, что все зовут Темной стороной, очевиден. И я и не собирался просвещать тебя относительно всех философских и метафизических концепций Темной стороны, тебе достаточно знать, как она отражается на жизни людей. Твоей в том числе.

– А можно научно-популярно? Выпустить на эту тему еще пару занимательных книжек. Глядишь и не пришлось бы объяснять.

– Этих книжек тоже хватает. Но начать можно и с учебников по истории. С древнейшей истории и вплоть до современных нам событий. Имя «Экзар Кун» ничего тебе не говорит?

– Известный террорист, – хмыкнул я. В учебнике истории это имя упоминалось вместе с именем Улика, который – жертва веществ, по словам магистра. Да и Ивендо рассказывал достаточно. – Он собирался захватить Республику, но я так до конца и не понял, зачем ему это было надо.

– Попробую объяснить. Если то, что он видел, входило в противоречие с его мнением об этом предмете, человеке или даже государственном устройстве, он не мог смириться с этим, – сказал великий магистр. – Он никогда не мог смириться и со своим положением в этом мире. Что-то ему не давало это сделать.

– Как будто мы все так не делаем, – пожал я плечами. – Просто не всегда есть возможности или настоящее желание к тому, чтобы менять это нелицеприятное окружающее.

– Не спорю. Но он не останавливался ни перед чем в этом своем желании. Вообще ни перед чем. И возможностей, в отличие от всех прочих, ему было не занимать. Болезненно развитые, его гордость и самомнение быстро переросли в астрономическую гордыню. Я как-то, будучи ещё падаваном, слушал его публичную лекцию в этих стенах и имел возможность составить о нём своё мнение.

– Лекцию Экзара Куна? – удивился я.

– Тогда угрозу недооценивали, – ответил магистр, погрузившись в воспоминания. – Что может один рыцарь? Придерживается необычных взглядов, так это его личное дело. Пропагандирует? Любой вопрос открыт к обсуждению. Если неправ, то это будет выявлено по ходу дискуссии. До тех пор, пока он не проявил свою истинную гнилую сущность открыто, мастера могли только выказывать публичное осуждение, но не применяли к нему никаких мер принуждения.

Реформа Номи Санрайдер, затеянная, несомненно, из благих побуждений, тогда ещё не случилась. Раньше в Ордене место находилось для каждого, а ранг определялся не столько числом подготовленных учеников, принесённой Ордену пользы согласно мнению Верховного совета, сколько степенью уважения на местах, – слова «Верховный совет» магистр произнес так, словно бы съел его членов без соли. Невозмутимость Боско Ваалери дала трещину.

– Кто-то тренировал десятки учеников, а кто-то странствовал по Галактике, – продолжил он. – Новая, более четкая организация принесла нам пользу, сделала нас отчасти сильнее, но мы потеряли в гибкости и широте взглядов. Вдобавок мы тут, в Кореллии, так и не смогли принять всех нововведений, принятых полным конклавом Ордена на Экзисе.

Центральный Совет был издревле, но он почти не определял политику местных советов. Сейчас только один рудимент остался – Совет внешнего кольца… – мастер собрался, стряхнув с себя наваждение прошлого. – К делу.

А дело было в том, что Экзар стремился убедить не мастеров, а привлечь на свою сторону как можно больше падаванов и совсем неподготовленных инициатов. У него это здорово получалось. Он полагал, что наша кореллианская вольница благодатно воспримет его идеи. Но он не учел того, что у нас не любят диктаторов, несмотря на уважаемый при этом институт монархии. Я и сам счёл тогда многое из сказанного им верным. Но дальнейший мой опыт показал, что это как раз таки было ошибкой.

– Что именно? – заинтересовался я таким откровением.

– Что джедай может кем-то править. Или лучше прочих уже потому, что обладает Силой. Есть на этом пути неучтенные шероховатости.

– И какие?

– Возвратимся к началу. К Экзару. Когда что-то ему не нравилось, он это менял. Если были несогласные, то они жалели о самом своём существовании. Но он не был просто безумным маньяком, он был хитрым и расчетливым диктатором. Но рано или поздно все те, кто ему противился, погибали или оказывались не у дел. Несогласные подавлялись. На пути к осуществлению его планов, ведомых только ему самому, его не останавливали ни чужие жизни, ни законы независимо от того, кто их установил. Продолжать можно долго. Он использовал Силу в гневе, гордыне, для подавления воли окружающих. Направо и налево. Постоянно. Его могущество было столь велико, что люди не могли глядеть ему в глаза и зачастую превращались в безвольных его рабов за минуты.

– Живописная картина, – оценил я ситуацию.

– Да. Впечатляющая. И как ты думаешь, при чем тут Сила?

– Она как-то ответственна за то, кем он стал? – задал я риторический вопрос, нарочито картинно выгнув брови.

– Как-то! Поддавшись своим низменным страстям, а также своей искренней вере, что галактикой должны править одаренные, он назначил Орден своим главным врагом. Как то, что «сковывает» джедаев, ограничивает их «свободу». Вёл войну одаренных против Республики, как он уверял. Но даже в самом начале его намерения не были благими даже для тех, кого вознамерился «защитить», затем в считанные месяцы деградировав до обычной страсти к власти.

Он был хорошим оратором и актером, скрывая свои намерения до последнего момента. Многие мастера потеряли своих учеников от его отравленных речей. Некоторые даже были убиты своими же учениками. Стали жертвами самого низкого предательства.

Шаг за шагом Экзар Кун потерял все остальные свои старые стремления, и вместе с ними всякую человечность. Когда так поступает обычный человек, это оставляет на нём свой отпечаток. Но это обратимо. А если использовать Силу в гневе, или в личных интересах, или что хуже, для удовлетворения только своих интересов, то это заканчивается известным результатом. Почти всегда, если только вовремя не остановиться. Но не каждому это под силу, Экзар же даже и не думал останавливаться, оглянуться назад. Он был уверен в своей правоте. Несомненно, Тёмная сторона питала его могущество, но даже Она не смогла защитить своего раба, когда от него отвернулись все, кроме его полуживотных рабов-массаси. Таков путь падших – дорога, вымощенная предательством, которое неизбежно случается с ними самими. Конец Экзара был бесславен.

– Всякие интересы собственные, – поправил я его, зацепившись за жалкую демагогию, замешанную на морали или нравственности.

– И такая трактовка существует. У меня тут больше сотни философов под рукой, – сказал он таким тоном, словно бы философия – нечто вроде диареи, и сразу же продолжил:

– Но при этом эти интересы разного рода. Разумные собственные амбиции и желания, если они не ограничивают чужой свободы – считаются допустимыми. Но есть риск, что они вытеснят и эти ограничения, разорвав их в клочья. Можно превентивно отказаться от привязанностей и сильных страстей, но вопрос, насколько далеко надо заходить на том пути, уже разделил Орден на части. Но то, что известно каждому джедаю – если твой интерес – жажда власти, то вскоре в душе кроме него не останется ничего иного. Увы, человек слаб. Потому мы и признаём свою неисключительность. Это трудно – но необходимо.

– А если кто-то пожелает править ради благого дела? – коварно спросил я.

– Отличная идея. Если это не джедай, – ответил он мне.

– А как же насчет того, что вы сами управляете своим Орденом? – удивился я.

– Хороший вопрос. Это тяжелое испытание, полное соблазнов, – улыбнулся магистр. – Я должен думать о благе для своего Ордена. Защищать его интересы, не подменяя их своими собственными. Кодекс хорошая штука – вечное напоминание, но даром ничего не достается. Но это касается не только Силы. Живи мы на одни пожертвования, толку от нас будет мало. Без денег и связей мы быстро превратимся в кружок по фехтованию. А они не берутся из воздуха, по «воле Силы», как хотелось бы многим бескомпромиссным джедаям.

– Значит, всё же джедаям нужны ресурсы и рычаги воздействия помимо Силы и авторитета?

– Конечно. Но такие, которые они смогут употребить только в соответствии со своими обязанностями. Дать их – моя обязанность. Или заработать, используя их возможности не так. Как хотелось бы им самим сообразно их идеалам.

Ты, должно быть, знаешь, что, какими бы благими намерениями ты бы ни вооружался, любое использование Тёмной стороны, любое убийство будет приближать тебя к Ней. Любое использование Силы для утверждения своей власти – также преобразуют тебя и твою связь с Силой. Можно обманывать себя, будто бы просто отдаваемые приказы, если они не подкреплены Силой, не изменяют тебя. Лгать себе, что к власти тебя привела Сила а ты исполняешь Её волю – как это делает Совет на Корусанте. Но это не так – нельзя отстранить себя от Великой Силы, отражающей тебя в себе и проецирующей через себя это отражение. Поэтому я, осознавая действие этого яда, не должен был бы его пить, но и не могу не выпить – иначе это придется сделать кому-то другому. Но я не таю этого от окружающих. И быть Великим магистром – мой выбор, моё желание, как и выбор тех, кто доверил мне свои голоса. Сила как нечто наделённое своей волей тут ни при чём.

– Вы серый джедай, – сказал я, кивнув своим мыслям.

– Серый? Я далек от этих условностей, но, да – так меня зовут за пределами этих стен. Это не мешает следить за тем, чтобы Орден исполнял свой долг и не отступал от своих идеалов. При этом я не имею права навязывать свое мнение никому насильно, – как ни в чем не бывало ответил Боско Ваалери. Затем он продолжил, отхлебнув начавшего остывать чая, который он всё время держал в руках, поскольку не мог поставить обратно на столик: – Это один из самых спорных вопросов в моём Ордене. Если власть так меняет джедая, и он не должен править, то не должно быть никакой иерархии и среди самих джедаев. И мы возвращаемся в наш милый кружок анархистов. Они бы ответили тебе, что моя должность выборная, и я представляю интересы тех, кто меня на неё выдвинул, а вовсе не свои. Представитель коммуны, так сказать, которого они всегда могут сместить. Но всё равно – в моих руках большая власть, а это очень коварная и обоюдоострая вещь. Как световой меч. Но для действия организации нужны не только те, кто определяют, что хорошо для светлой стороны силы, но и те, что ищут пользу для неё самой. И занимаются политикой, а для джедая неприлично заниматься политикой не как посредник, а как полноценный её участник. Поэтому великий магистр Ордена должен быть одновременно самым достойным среди всех джедаев, готовым бороться с неизбежными соблазнами Тёмной стороны, и в то же время он наименее джедай из них. Поскольку меньше всех служит и больше всех руководит.

– Это всё ваши дела. Любопытные, но почему меня всё это так должно волновать? – мне надоело подначивать целого Великого магистра. Учитывая его чудовищную многосложность.

– Да, мы отвлеклись. Хотя это вовсе и не зря потраченное время. Тебе необходимо хорошенько понимать, что из себя представляет наш Орден. Видишь ли, я обратился к прецедентам прошлого. Не стал изобретать репульсор. Во времена давние многие весьма чувствительные к Силе личности не состояли ни в каких организациях, и Орден, куда более раздробленный, чем Корусантский в нынешнее время, агитировал их присоединяться. Многие так и поступали. Многие нет. Ты не джедай, и я не могу требовать от тебя следовать нашим правилам, но могу сделать предложение, какое широко бытовало раньше.

– И какое?

– К взаимной выгоде я предлагаю тебе стать свободно ассоциированным членом Ордена. Кореллианского разумеется. Или донатором, проще говоря.

– И чем я при этом буду обязан? Донатор звучит так, словно я вам что-то должен.

– Именно так. Донатор – не действительный член ордена, но человек, который оказал Ордену некую услугу. Ты никогда не сможешь назвать себя джедаем, но в ответ ты сможешь рассчитывать на нашу помощь или благосклонность.

– Кажется, мы подобрались к самому важному, – сказал я.

– Да. Условия сделки, называя всё своими именами. Орден обязуется ответить на любой вопрос о Силе, но как посчитает нужным. Показать тебе техники самоконтроля и любые тебе интересные ментальные техники, позволяющие сберечь здравый рассудок.

Мы не будем учить тебя ничему из наших умений, поскольку ты не джедай, не обольщайся. Но, разумеется, поможем разобраться с тем, что ты умеешь сам по себе. Дать совет или консультацию об опасности или безопасности того или иного действия. Также твоё полуофициальное положение позволит тебе избежать большинства претензий центрального, корусантского Ордена. Но подобная протекция будет иметь разумные ограничения – если тебя обвинят в том или ином преступлении, имея на руках веские доказательства, мы не станем вмешиваться.

– Понимаю. А как же насчет уже существующих, гм, правонарушений. Возможно, только возможно, совершенных мной! – патетично воскликнул я. – Вдруг я еще чего-то не помню?

– Если такое, возможно, и случалось, чего я не припоминаю, мы в милости своей закроем глаза. Пока.

– Пока… пока все слишком радужно, такое ощущение, что я в какую-то волшебную страну дружбы попал. Прямо по радуге. Каков сыр-то?

– Сыр? Незнакомая мне идиома. Но, очевидно, ты о том самом донате – услуге, которая нас интересует. Первое: мы налагаем на тебя обязательства не связываться с культами последователями ситов и не брать в руки ситских артефактов, а если ты таковые найдешь – сдавать нашему Ордену. Ради твоего же блага. Тебе самому должно быть понятно, чем они опасны. Если ты захочешь контактировать с сомнительными организациями, использующими тёмную сторону Силы, то ты должен будешь предупреждать нас об этом. В противном случае мы сочтем наше сотрудничество закончившимся. Если тебе не нравится это условие, то не спеши отказываться сразу, выслушай до конца.

Второе: Постарайся не нарываться на неприятности с Орденом центральных. А также не нарушай закон в пределах Кореллианского сектора. Серьезные законы, я не говорю о мелком хулиганстве, задолженностям по мелким формальным штрафам или контрабанды, поскольку у нас это и за преступление-то толком не держат. Впрочем, тебе это и самому не выгодно.

Третье и, не буду скрывать, самое главное: твой донат в пользу Ордена. Ты обязуешься научить не менее трех членов моего Ордена твоему уникальному способу воздействия на поведение дроидов. А также тому, как у тебя получается обманывать голокамеры.

– То есть Вы всё это затеяли ради того, чтобы я поделился этим своим «стихийным» умением? – сказал я, взглянув на часы. Он мог бы сделать это предложение мне сразу, не тянув кота за… хвост.

– Если бы ты не обладал им, то уже был бы передан на сохранение в Корусант, – мягко сказал магистр.

– Что мешает вам это сделать после того, как я научу твоих рыцарей, безусловно, очень полезным в оперативной деятельности навыкам? – поддался я привычной для меня паранойе.

– Моё слово. Недостаточно? Видишь ли, ты не до конца понимаешь сам процесс ученичества в Силе. Нельзя научиться по книгам или по видеозаписям. Можно сколько угодно читать наставления, описанные самым богатым литературными образами и экспрессией языком, в которых многословно описаны те ощущения, те сложные усилия мысли, которыми направляли Силу их написавшие. Всё это бесплодно. Чтобы понять, как совершаются те или иные действия в Силе – надо их в Силе же и ощутить. Это должно быть сказано на языке Силы.

– Понял вас. Если описывать каменное изваяние словами, это всё равно не позволит ясно увидеть его, тем более прикоснуться к холодному полированному граниту, ощутить мощь и величие камня. Если же оцифровать статую или картину – результат будет настолько сложным и объемным описанием, что его никак не воспринять напрямую с помощью известных органов чувств.

– Да, именно так. Хотя с оцифровкой ты лишь слегка промахнулся.

– Ах да, Голокроны, – вспомнил я об этих загадочных устройствах.

– Но ты не сможешь создать такой голокрон, где опишешь такую технику. Это искусство, доступное немногим. Поэтому единственный для тебя способ это сделать – личный контакт. И ты должен хотеть передать это знание, на подсознательном уровне. Через принуждение это не сработает.

– Поэтому-то Вы и подкупаете меня всеми этими предложениями?

– Именно так. И потому я честен с тобой, надеясь на понимание.

– Но я не нравлюсь тебе, – сказал я. Хотя в Силе заметить это и было трудно, но несмотря на то, что чувства магистра практически не читались, это было очевидно.

– Нет, но ты и не красивая девушка, чтобы мне нравиться. Ты опасный преступник, забавляющийся с Силой, как с игрушкой. Но при этом твои знания могут быть полезны Ордену и в итоге перевесить все совершенные тобой ранее преступления. И, рано или поздно ты попадёшься на глаза Ордену джедаев ещё раз – нашему крохотному осколку или другой, куда более могучей и фанатичной организации. И такая встреча может стать для тебя очень неприятной.

– Мне трудно об этом судить. Не общался с фанатиками от Ордена, – не солгал я. Реван фанатиком не был.

– Но ты, удивительным образом, не опасался встречи с нами, – заметил великий магистр.

– Совершенно верно. Тем более, я не мог не понимать, что «свечусь» в Силе так, что меня с легкостью заметит любой джедай, которому доведется оказаться со мной в одном городе.

– Ты преувеличиваешь, такие способности есть не у каждого джедая.

– Ладно. Но я уже был здесь, в Кореллии, не раз и потому знал, что я вам интересен. Кроме того я привык доверять своей интуиции, а она предвещала не угрозу, скорее нечто любопытное. И это действительно случилось. Такое предложение… пахнет необычно.

– Да, мы берём много, удивительно много обязательств.

Я не стал говорить, что ограничений он на меня накладывал не меньше.

– А вам-то это зачем? – вместо этого спросил я. – Вы могли сделать и куда более жесткое предложение. Я у вас в руках и полностью в вашей власти, строго говоря.

– Мне будет спокойнее, если ты будешь знать, какую угрозу представляешь. В том числе и для себя самого.

– Так выглядит, будто я носитель опасного вируса, – попытался я пошутить.

– Хорошее сравнение, – Боско Ваалери юмора не понял. – Поэтому Орден берет на себя задачу твоего просвещения. Вакцинирования. Тебе польза, нам спокойствие.

– А если вы вдруг решите, что я чем-то неугоден? Или всё-таки опасен и совсем не потенциально? Передумаете? – мне ещё не нравилось предложение этого магистра.

– Этот вопрос будут решать в суде. В законодательстве Кореллии нет таких статей, как злоупотребление Силой, но история показывает нам, что в ней и нет необходимости.

– Я не преступал закон, – улыбнулся я.

– Врать-то мне не нужно. На тебе статей как на матером уголовнике, пробу ставить негде, раскрутить только надо.

– У меня нет выбора? – я уставился на стойку с оружием. Вот и поговорили.

– Он всегда есть, – нехорошо улыбнулся магистр. – Этот вопрос тоже философский, поэтому я не буду о нём дискутировать.

– Я соглашусь при двух условиях. Через три дня меня здесь не будет. Месяц-два. После чего я вернусь. И после того, как я передам вам интересующие вас навыки, я свободен уйти в любое мгновение.

– Месяц? Ещё не всю контрабанду перевезли? – нахмурился он. – Её в галактике много, на всех хватит. И она никогда не закончится, что бы ты ни делал.

– Осуждаешь? Всякое дело должно завершаться положенным ему последним аккордом. И я хочу сделать его, и я знаю, Вы мне это позволите сделать.

– Если мир устроен так, что нуждается в контрабандистах и создаёт для них условия существования это не вина контрабандистов. Всякий – жертва обстоятельств. Но они виноваты в том, чему потворствуют. В общественном понятии вины. И контрабанда, особенно та, которой занимаешься ты – тяжелое преступление.

– Неожиданно для кореллианца, – искренне удивился я. – Обвинять кого-либо в контрабанде.

– Я кореллианец – это бесспорно. И потому мог бы смотреть на это сквозь пальцы, но я ещё и джедай. Я сам озвучил твои оправдания. Вы только перевозите товары и ничего более – что с ними делать и как поступать с оружием или наркотиками – выбор покупателя. Но есть загвоздка – нет никакого выбора. Поэтому ты участвуешь в создании ситуации, в которой «совершается выбор». Дурной выбор. Но твои условия понятны, у нас у всех есть свои планы. Так тому и быть, – решил он, хотя и без охоты.

– И кто меня будет просвещать?

– Я нашёл одного мастера на эту работу. Как раз сегодня сможете познакомиться. Помимо этого он не совсем из ортодоксов – это должно тебя порадовать. Если он тебя не устроит, мы сможем поговорить об этом, но я уверен, что вы найдете общий язык. Сейчас я изменю статус твоего пропуска на гостевой, чтобы ты мог передвигаться по штабу Ордена без вооруженного сопровождения, но помни – это всё равно не позволит тебе заходить куда угодно. Так что обращайся к своему наставнику… даже не знаю, как ты его назовешь. Сами решите.

– Прежде, чем я уйду, я хотел бы задать несколько вопросов про то, на чём я прокололся.

– Да, твоё любопытство… Шахта? Твоя хромота. Если бы это свойство не было учтено в корреляционном анализе, то в графе схожести ваша команда не выскочила бы за пределы погрешности. И наши аналитики не стали бы собирать на вас дополнительную информацию, которая подтвердила верность первоначального предположения. А в Индаре вас сдал ваш же клиент, – ответил магистр. – Такова благодарность правителей.

Прихватив саблю, я вышел в коридор и потеряв несколько минут на разглядывание нескольких встреченных мною витражей дошел до указанного великим магистром места. Там я и нашёл этого «неортодокса» сидящим на полу, погрузившимся в медитацию.

Я тихо откашлялся, стараясь привлечь внимание.

– А вот и инструктируемый, – мастер неторопливо встал с колен.

– Олег, – сказал я, осматривая приписанного ко мне преподавателя. Старый человек с окладистой бородой. Я вообще мало видел в кореллианском Ордене экзотов. Невысокие покрытые шерстью дроллы не в счёт – они местные. Как и селониане. Хотя несколько необычных типов по дороге я встретил, больше всего меня удивил высокий человек с бледно-синей кожей и ярко-красными белками на вид совсем без зрачков.

Мастер, к которому меня направили, был не один, в кажущейся просторной из-за своей пустоты комнате находился еще один юноша лет четырнадцати-пятнадцати.

– Мастер Бода. Это мой падаван Икрит, – представил он юношу. Присмотревшись к нему, я решил, что к основной генетической линии человечества тот не относится, хотя и не является человекоподобным гуманоидом, вроде твилеков или тогрутт. Цвет глаз, волос, кожи говорили об этом достаточно ясно. Слишком цветастые, хотя, зная возможности генетиков, у него просто могли быть родители с богатой фантазией и любовью к ярким цветам.

– Икрит, займись пока самостоятельной работой, – сказал он ему. Тот, коротко поклонившись, вышел.

– Присаживайся – он указал тюфяк. Чтобы пройти в помещение, пришлось оставить обувь за небольшим порожком внутри комнаты. Саблю я положил там же. – Удобно?

– Я могу говорить, вы тоже. Достаточно.

– Сторонник минимализма? Хотя то, что о тебе я знаю, говорит об обратном.

– Это значит, что, несмотря на всё что здесь на меня собрали, самого важного обо мне вы так и не знаете.

– Тогда давай знакомиться. Мне с тобой еще долго общаться. Хотя и через долгий перерыв, как сказал мне магистр. Странное решение.

– Олег, навигатор первого ранга, официально безработный.

– А в действительности? – прищурился мастер Бода. В уголках глаз собралась сетка из морщин.

– Действительность? Хм. Прокладываю курс для одного контрабандиста. Во всём многообразии смыслов этого слова. Иногда спасаю его, да заодно и свою шкуру.

– Само понятие контрабанда неразрывно связанно с явлением государства. Желание государства получить долю на поддержание инфраструктуры очевидно, как и желание регулировать рынки любых товаров и услуг, собирая с них различные налоги по разным ставкам в зависимости от рентабельности деятельности или пользы их перемещения для этих государств. Но эти желания зачастую превосходят любые разумные рамки, превращаясь в откровенный грабеж, отданный, бывает, на аутсорсинг. А всякий раз, когда государство выпускает из рук свои привилегии на применение насилия или сбор налогов, оно теряет свою легитимность в глазах граждан. А ни с чего другого, как с космических перевозок, не дерут таких чудовищных налогов, поскольку это самый простой способ пополнять казну. В итоге налоговая нагрузка всё равно ложится на производителя груза, но вам-то от этого не легче? А рентабельность в тысячи процентов, если «забыть» о пошлинах, любого толкнет на преступление. Поэтому я не могу осуждать контрабанду… Если вы, разумеется, не возите спайс или рабов.

– А ты точно джедай? – спросил я его, немного подумав над сказанным им.

– Из центрального Ордена меня бы выперли в минуту, – улыбнулся он. – Но тут большая свобода совести. К тому же не я один придерживаюсь подобных взглядов, и если уж меня выгонят и отсюда, то я не буду одинок. Кореллианский Орден не только привлекает вольнодумцев, но и в значительной мере благодаря нам и существует.

– Значит, выгонять вас не выгодно руководству?

– Конечно. Орден мал и еще один раскол может ослабить его. Тем более многие считают, что, находясь в его рядах, мы контролируемы и безопасны.

– Мы?

– Анархисты.

– Так ты из того самого кружка? – спросил я его.

– Не по фехтованию же, – ответил мастер.

– Где-то это я уже слышал…

– Локальные мемы – заразная штука. Великий магистр часто напоминает об этом на заседаниях капитула и не зря – мы не кружок по фехтованию. Возвращаясь к тому, что я сказал про контрабанду, я не могу не осудить то, что вы торговали с государственными структурами. Поддерживая на плаву их стратегию навязывания отдельным лицам каких бы то ни было действий под угрозой насилия.

– Спасение людей от голода это неправильно?

– Это не неправильно, это далеко не однозначно. Итог до сих пор не решен, вернись и посмотри на продолжающуюся блокаду. А вот торговля оружием с верхним правящим классом одной тебе известной планеты…

– Мне это будут всю жизнь напоминать?

– Не мешало бы. Только тогда это и окажет свое воздействие. Чую, с тобой будет очень тяжело.

– Сила подсказывает?

– И Она. Но в основном мой опыт.

Он задал мне ещё очень много вопросов. Про мои умения и возможности. Я не лгал ему, но и не говорил всей правды – сообщая лишь о том, что и без того должно было быть известно Ордену.

Получил ещё одну дозу нравоучений, но всё-таки получил желаемое. Я привык доверять экспериментальным данным и задокументированным наблюдениям, а не словам. Потом меня направили в архив – меня интересовали задокументированные истории чужих жизней, личные дела «павших» джедаев.

Остаток дня я провел в архиве, изучая различные дела: личные и уголовные. Люди и прочие разумные и не слишком, на мой взгляд. Как правило, дело сводилось к тяжелым психическим расстройствам, развивавшимися почти на пустом месте. Были описания и стихийных темных форсюзеров.

Мне не дали взять собой в архив мои очки, с которыми я уже почти сросся в единое целое. В местах, где наличие постоянно работающей голокамеры считали неприемлемым, я, разумеется, закрывал объективы камер ярко-желтыми крышками, превращая их в обычный компьютер. Местами это решалось и не удаляемыми протоколами, которые бы делали это сами на основании мнения о допустимости подобного владельцами той территории, на которой находился человек в таких очках – но мой интерфейс не имел таких закладок.

Кореллия в этом вопросе была весьма прогрессивна, и улицы здешних городов, странным образом за многие тысячи лет так и не вытеснивших до конца с планеты леса и поля, были полны интерактивными описаниями и объектами дополненной реальности. И я уже начинал привыкать к этому удобству, в том числе и к тому, что мои очки давали краткую характеристику встречаемых мною людей и гуманоидов, не только помогая с непонятными проявлениями эмоций инопланетян, но и определяя, когда мои собеседники лгут или утаивают от меня информацию. Я всё-таки установил во встроенный искин необходимый для этого модуль. И тут же осознал, почему так модны у наёмников глухие маски.

Законы и традиции в отношении к подобным устройствам, а тем более к киборгизации чудовищно разнились от места к месту. И всегда стоило прочитать их, прежде чем наносить каким-нибудь экзотам на их родине смертельное, несмываемое иначе, как кровью, оскорбление, направляя в их лица голокамеру.

Тотальная публичность одних планет, напоминавших цифровые термитники, управляемые всеобъемлющими социальными сетями, сменялась столь же неприятными местами с законами, грозящими долгим тюремным сроком даже за обычный диктофон, спрятанный в кармане. Однако правительства таких мест, как правило, сами не стеснялись пользоваться всем арсеналом Большого брата, устанавливая практически тоталитарный контроль над своими жителями. Были и территории цифрового анархизма, вроде Аркании, Нар-Шадаа или той же Кореллии.

Но в большинстве миров, в том числе и на Корусанте, эти вопросы решались просто – тотальным лицензированием любой цифровой техники. Установкой бэкдоров и ограничений, в своём желании исключить саму возможность её неправомочного применения. Учитывая, какие широкие возможности давало умелое и неконтролируемое использование дистанционно управляемой робототехники, понять обеспокоенность правительств было легко. О покупке ДПЛА карманного класса без соответствующей лицензии и речи не шло. Тем более, массивного репульсорного аналога коптера. К недопустимым для граждан Корусанта технологиям относились и мои очки – боевой интерфейс дозволялось носить только работникам спецслужб и силовых ведомств.

Здесь же я столкнулся со строго охраняемыми секретами и оставил всё электронное перед входом в хранилище знаний.

Мне по распоряжению великого магистра дали доступ к личным делам – очень старым, покрытым вековой пылью, но и они позволяли сделать любопытные выводы. Дела падших джедаев, да и всех тех, кто, разочаровавшись в Ордене, сделал из него ноги. И случаи эти были далеко не единичны – их были сотни. Тысячи, если углубиться в давно прошедшие времена. Кроме того, дела эти были местными, а не всего старого, ещё условно единого Ордена. А если и относились к другой юрисдикции, то были очень старыми.

Первым же делом я обратил внимание на то, как и кем велись эти записи. В Ордене тогда царил относительный бардак, а на целибат или какие-то ограничения половой жизни не было и намека. Семейные драмы, преступления на почве любовной страсти и даже участие в крупных войнах по личным причинам не были редкостью. Весело у них было.

И хотя встреча Силы с этой сферой жизни зачастую и приводила к самым неприятным последствиям, дальше рекомендаций о недопустимости привязанностей никто не шёл. При этом остальные стандарты Ордена и тогда были высоки, и вылететь из него было очень легко, что происходило достаточно часто. Местные советы джедаев были очень суровы к членам Ордена – если джедай вел неподобающе не как незаинтересованный посредник или помощник, он быстро лишался своего звания.

Это имело и юридический смысл – Орден был официальным субъектом Республики с набором привилегий и обязательств, полученным ещё во времена давние, почти мифическую эпоху основания Республики. И потому преступления джедаев вполне официально судились самими джедаями в соответствии с их традициями. Одна из множеств привилегий Ордена. Строго прописанных обязательств же как таковых у него было мало. Орден не обязывали – его просили. Главным из прописанных строгих обязательств была защита Республики от Темной стороны и её последователей, а также невмешательство в политику Республики свыше оговоренных возможностей. Орден имел представительство в Сенате, обладал законодательной инициативой и мог созывать чрезвычайное заседание Сената, но на том его политические возможности заканчивались. Сенат при этом никогда не недооценивал возможности Ордена и позволял ему широкую автономию и свободу действия в том, что касалось Силы.

Члены Кореллианского же ордена обладали особым правовым статусом только в своём секторе, становясь обычными гражданами за его пределами. Поэтому и договор с великим магистром с трудом мог защитить меня от чего-либо за пределами власти Коронета, но и я в свою очередь мог там мало их опасаться. С другой стороны, пока между этими ренегатами – «меньшевиками» и, соответственно, «большевиками» – были договора о невмешательстве, и статус донатора был бы мне невероятно полезен.

Изгнанный же из (центрального) Ордена джедай не просто лишался своего рыцарского звания – он становился таким же гражданином мира, как и я сейчас. Отчасти это развязывало ему руки – теперь Орден не мог указывать ему, что и как делать, но в тот же миг он терял и все привилегии, в том числе и на ношение светового меча. Разумеется, там, где ношение оружия строго контролировалось.

Покидали его и сами. Иногда возвращались – вообще граница Ордена была очень условна, и проницаема в обоих направлениях. Но за покинувшими Орден следили внимательно, хотя тому и мешала децентрализация, скорее даже раздробленность Ордена, редко действовавшего как единое целое. Если только в Республику с самыми гнусными намерениями не вторгался флот краснорожих ситов.

Сам же я, взяв сотню совершенно случайных дел, подсчитал процент тех, кто, покинув Орден, встал на скользкую, хотя и интересную преступную тропу. Процент превышал средний общереспубликанский показатель для населения – архив исправно выдавал любые статистические данные за любую эпоху и год, какие бы мне ни захотелось получить. Однако данные об Ордене я согласовывал с моим куратором от архива, у которого была строгая инструкция, что мне предоставлять, а что нет, если мне захочется узнать что-либо за пределами уровня допуска, меньшего даже чем у юнлинга.

И потому за обладателями «сверхъестественных[3]» способностей, к тому же потенциально опасных для самих их обладателей, следили. Обязанность эту Республика отдавала на откуп джедаям. Поэтому, находясь в республиканском пространстве, мне не оставалось ничего, кроме как всё время опасаться их внимания. Донатор... Нет, всерьез я не собирался исполнять требования магистра – но, пока играть по правилам мне было выгодно, я был не прочь изображать законопослушного члена общества, держащегося подальше от Темной стороны и ситского наследия. Пока – я всегда могу передумать.

Политики разумно опасались как «суперзлодеев», так и «супергероев» и, найдя идейного козла отпущения, взвалили на него задачу следить как за первыми, так и за вторыми. И следили они за этим хорошо. Для меня было очевидным, что, с учётом количества данных на каждого джедая и общего количества статистических данных, собранных за столетия, провести корреляционный анализ в отношении любого ренегата нетрудно. И предсказать тем самым с той или иной вероятностью поведение джедая, покинувшего Орден, не представляло сложности. Безо всякой Силы. Так что иллюзия безнаказанности, как правило, была только иллюзией.

Ради интереса выставив число джедаев, находящихся в браке, и число холостяков и одиноких женщин, я разбил их на группы в соответствии с их положением в Ордене. Результат был неудивителен – чем выше было звание джедая, тем с меньшей вероятностью он посвящал часть своей жизни родным и близким. Или наоборот, но корреляция была заметной. Затем аппроксимировал зависимость, выразил коэффициенты и посмотрел, как они менялись с течением столетий. Вывод тоже был очевиден – то, к чему пришел Орден, было окончанием закономерного процесса и Экзар Кун с прочей кодлой – значимый повод, но никак не причина.

Что-то в Ордене менялось. Но какое мне дело до этих ущербных, отказавшихся от поиска самости существ? Ничего кроме стайных инстинктов.

Хотя, само собой разумеется, я не смог преодолеть своё любопытство и, кажется, нашел причину. Скорость расширения Республики и включения в её состав новых миров напрямую коррелировала с происходящим. Затем я вывел средний возраст вербуемых в Орден на протяжении шестиста лет и получил закономерное его падение. Мир, уже включенный в Республику, в большей мере поставлял Ордену младенцев, из которых бескорыстные фанатики получались лучше, и в меньшей – зрелых, совершеннолетних одарённых, по собственным убеждениям решивших вступить в Орден.

На степень централизации Ордена отлично ложился график стремительного прогресса гиперпривода и увеличения скорости перемещения по Галактике. Корреляция могла быть ложной, но я так не думал.

Затем я раскрыл дела павших джедаев, выискивая между ними закономерности. Пока я сам это не сделаю – верить джедаям на слово я не буду.

Большинство из этих беглецов вовсе не занимались покорением галактики или иными делами, достойными амбиций лордов ситов. Как правило, всё было куда прозаичнее – используя то, что называлось «мошенничество посредством использования Силы» или «неправомочным вмешательством», они старались устроиться в жизни или следовали каким-либо маниакальным или безумным идеям. Видимо, для покорения галактики нужно было что-то большее, чем навыки владения Силой или же желание абсолютной власти.

Одно древнее дело повествовало о некоем падаване, чей спор со своим учителем закончился тем, что он укоротил того на голову. После чего бежал в неизведанные регионы, где его след был потерян. Фридонн Надд… что-то знакомое. Отложив его в сторону, я открыл новое – и так листал их часами.

И ведь мне никто не даст вынести от сюда ни байта информации! А такое количество данных можно было бы всесторонне исследовать и выявить кучу закономерностей и взаимосвязей. Выборка-то огромная! Можно алгоритмами, написанными вручную, а лучше всего скормить дрессированному искину – столько закономерностей уходит от меня… Понятно, что документы для служебного пользования, а то и с грифом секретности, но только я жадно вскрыл архив и припал к источнику знаний, как мне уже пришло время уходить. Коварные джедаи. Поманить «вкусным», дать обнюхать, а потом отобрать. Верно, они надеются, что я еще вернусь за добавкой.

Были тут и дела чувствительных к Силе сторонних граждан или представителей других организаций.

Некоторые, не сильно зарывавшиеся, так и проживали свою жизнь – никто их не трогал, хотя наблюдения не снимали. Те, кто потеряли всяческие края, получали вполне официальные обвинения в тех или иных преступлениях и либо были препровождены в Орден, решавший их судьбу, либо сопротивлялись аресту со всеми вытекающим. Хотя световые мечи и прижигают ранения, как говорят. Сопротивление почти всегда было безуспешно – согласно протоколам джедаи предпочитали отправлять на такие дела никак не менее четырёх джедаев. Честный бой – впятером на одного. Хотя это и не шутка. Совершенно честно по отношению к своим подчиненным не подвергать их ненужному риску.

Организации, конвертирующие Силу в деньги, или даже ранние попытки их создать, прикрывались на законодательном уровне. Судя по имеющимся делам, если джедаи приходили к своему бывшему собрату с речами о том, что он пал на Темную сторону, такой визит происходил с санкцией прокурора. Мне не дали взглянуть на дела ныне живущих джедаев, или получить информацию о нынешней политике Ордена, как центрального, так и кореллианского, но сомневаюсь в том, что что-то кардинально изменилось… в официальных документах. Но верить «бумаге» я не привык – мало ли что в неё не заносили? Пока буду рассчитывать на худшее.

Джедаи были фанатичны, особенно Корусантские, но свои догмы требовали соблюдать только от своих же членов. Именно в том они и пытались убедить меня. А я убеждаться не хотел. Исключения делались в том случае, если последователи Тёмной стороны представляли значительную угрозу окружающим или находились у власти – но на то у них была санкция Сената. Сенату не нравилось, когда Сила вмешивается в политику не на их стороне.

Джедаи успешно защищали правящий класс Республики – капиталистов-империалистов. Власть должны были давать деньги, а не пушки или Сила – иначе их гегемонию будут ставить под вопрос.

Небезызвестен злополучный инцидент на Ондероне, когда джедаи свергли власть законного правительства на том основании, что правящая королевская династия увлекалась ситским колдовством. Вспомнил! То были потомки Фридонна Надда. Значит, его так и не поймали. Значит, он таки добился успеха.

Джедаи поддержали против них мятеж каких-то деклассированных элементов, натуральных разбойников и бандитов из дремучих лесов. Именно там была запущенна цепь событий, приведшая к возвышению Кратов и Великой войне ситов. Ивендо часто и весьма дурными словами вспоминал шалости джедаев на Ондероне. А также ту «тупую шлюху», вернее принцессу из правящего дома, которая решила сбежать с этими дикарями. Из-за которой и началась та самая гражданская война.

Закончив с этим увлекательным делом, я вернулся к Боде, где мы ещё долго обсуждали эти любопытные факты. А так же феномен контрабанды, криптовалюты, суть анархии и ещё раз – моё омерзительное поведение.

Ему даже почти удалось убедить меня в том, что обучение с младых ногтей лет в Ордене может быть разумным решением. Для Ордена. Учитывая, что детские эмоции одни из самых сильных, а контролировать их детишки умеют редко. И, хотя связь с Силой у рядовых джедаев развивается постепенно, уже к раннему возрасту юнлинги должны обладать хорошей самодисциплиной.

На вопрос, почему не брать учеников во взрослом возрасте, готовых критически воспринимать их учение, он ответил, что касается свободы – то её все равно нет, а есть Сила. Мастер Бода считал, что им, как и всем остальным миром, движет Сила. Я не стал с ним спорить.

А еще он был до противного честен. Настолько, что привычное желание недоговаривать и двуличничать едва не оставило меня в его компании. По счастью, не до конца.

Узнал и о том, что благодаря такому раннему обучению, падаваны впитывают знания как сухая губка. Быстрее, чем в обычной школе и я не являюсь каким-либо уникальным случаем. Быстрое освоение материала для джедаев – скорее норма, чем исключение. Не удивился я и тому, что джедаи знают про меня даже то, что я заочно учусь не только в КШУ, но еще и Кореллианском же техническом университете.

Мастер встал и сказал:

– Мы засиделись. Уже поздно. Завтра я кое-что тебе объясню. Из самого важного сейчас для тебя. И покажу, раз ты сторонник практики – так нагляднее.

– Да, так будет лучше, – не стал спорить я.

– Если ты не прочь воспользоваться нашим гостеприимством, то оставайся здесь. У нас всегда есть несколько свободных келий и номеров для гостей.

Предложение выглядело чрезмерно хорошо, но было поздно, а желания искать ночлежку уже не было, поэтому я провел ночь на жестком матраце в маленькой и пустой, как карцер, комнате. Несколько голопроекторов и электрических разъемов для датападов и прочего цифрового хлама были замаскированы и прикрыты фальшьпанелями из матового пластика, создавая впечатление каменного мешка. Намеренно ли, или это мои оскаленные чувства так реагировали на все, что связано с джедаями – неважно.

Выспаться не удалось, я два раза просыпался от чувства давления, будто бы я погружался в вязкую среду всё глубже и глубже. Нечто тяжкое пыталось то ли раздавить меня, то ли поглотить и пережевать. Отпечаток пульсара на моей ладони, казалось, раскалился и пытался прожечь ладонь, пройдя сквозь неё каплей белого фосфора.

С утра на мой комлинк позвонил Травер. Я привычно взял его в руки до того, как звонок прозвенел. Надо бы отвыкать от такой манеры – это то, что выдаёт мои возможности с головой. Сейчас же Сила обострила и без того знакомое чувство, что сейчас кто-то должен позвонить.

– Приём, – «поднял я трубку».

– Здорово. Ты где потерялся? Экзамены сдать ты уже должен был. Всё в порядке? – вывалил на меня тираду Травер.

– Мы же договаривались ещё на пару дней. У тебя какие-то свои дела в доках были.

– Это так, но ты на связь не выходишь. Я уже заподозрил неладное.

– Ничего ужасного не случилось.

– Значит, не ужасное случилось?

– Вроде того. Я еще день-два в Коронете буду. Доберусь челноком.

– Не теряйся.

– До связи, – я нажал отбой. Хорошо, что на кое-каком голохостинге не искали.

Пожевав с утра завтрак, принесенный дроидом, и приняв душ, я сделал шаг наружу из номера. На выходе меня секунда в секунду встретил старый мастер. Поздоровались.

– Дурная ночь? – спросил он.

– Это написано на моем кислом лице, или же узнать это помогли какие-нибудь фокусы?

– Я медитировал почти всю ночь, но так и не понял, что так всколыхнуло Силу, – сказал мастер. – Это эхо пришло издалека. Или из великой древности, но было сильно. Нечто важное или могущественное. Его ощутили почти все в Ордене.

– Что-то нехорошее?

– Что-то к изменениям. А к чему они… пока никто не знает.

– Эти будут болезненны, – твердо сказал я. Просто ощущение – но твердое.

– Ты уверен? – прищурился Бода.

Я прислушался к себе. Или к Силе, не пойму.

– Да, – твердо сказал я.

– Добавлю твой голос в общее обсуждение, – усмехнулся он в бороду. – Сегодня уроки практические.

Я шел за ним, пока он не привел меня в тренировочный зал. Я был во многих залах, где занимаются фехтованием, и все они обычно были однообразны. Независимо даже от того, какое из чисто утилитарных и далеко не спортивных искусств в них изучают. Я брал за время моего путешествия уроки владения и шпагой, и рапирой. И совней или глефой, если пытаться подобрать название от похожего исторического оружия. Но я не брал в руки больше одного меча – не находил времени на столь сложную манеру фехтования и не пытался даже подступиться к различной экзотике с двумя клинками. Для неё неплохо было бы родиться эчани или катаром, а не ситом или человеком. Или даже чем-то средним, как я.

На стенах этого помещения были закреплены как многочисленные предметы, конструктивно сходные с оружием, так и просто его имитаторы, необходимые для учебных поединков. И я потратил несколько минут, рассматривая это разнообразие. Световыми мечами джедаи не ограничивались.

– Ты, верно, спросишь, зачем мы столько времени тратим на обращение со световым мечом, если мы избегаем гнева и сильных эмоций. А они зачастую сопутствуют драке, – сказал Бода, дожидаясь моего спарринг-партнера. Сам же он даже не собирался мериться со мной силами.

– Уже собирался, – отозвался я.

– Мы не стремимся решать возникающие противоречия насилием. Но мы люди действия, а иногда, даже рассмотрев все пути мирного решения, понимаем, что они невозможны. Джедай может и должен атаковать без агрессии, особенно если он действует, избегая безрассудства, ненависти и гнева. Но это требует самоконтроля и постоянных тренировок, чтобы быть к этому готовым. И тогда Сила подскажет Джедаю, когда бой будет единственным выходом, и мудрый Джедай доверится Силе в этом вопросе.

– Сила? – со смешком спросил я его.

– Ты не джедай и потому не понимаешь этой концепции. Я постараюсь это объяснить тебе, хотя по-настоящему это можно только почувствовать. Никакие слова не заменят личный опыт. Уйдя от смущения разума, вызываемого эмоциональными причинами, к чистому мышлению, порождаемому спокойной медитацией, ты станешь на шаг к этому ближе.

Но одного спокойствия мало. Если ты будешь находиться при этом в неведении, оно не даст тебе ничего. Избегать неведения следует, принимая все, как оно есть. Даже если это будет вызывать эмоциональную реакцию. Отбрасывать факты на основании того, нравятся они или нет, нельзя. Поэтому второе правило Кодекса звучит так: «Нет неведения – есть знание». Объективное знание предмета – это знание предмета таким, каким знает его Сила. Сила обладает ясностью восприятия и не подвержена воздействию эмоций. Приближаясь к чистому знанию, приближаешься к пониманию Силы.

Достигнув самодостаточности, не давая воли страстям и собственным желаниям, отвергнув всяческие стремления стать богаче или могущественнее, старательно тренируясь и медитируя, ты услышишь Силу. Так, если Джедай может действовать безэмоционально, используя знание и ясно всё воспринимая, тогда он действует в согласии с волей Силы.

– А без медитаций никак? – спросил я его. Состояние сенсорной депривации я не любил. Даже просто тишину.

– Джедай, который отказывается от медитации, скорее всего, понимает, что его мотивы не чисты, и, избегая медитации, просто предпочитает лгать себе. Поэтому нельзя.

– Не выйдет из меня джедая, – сказал я без сожаления.

– А я, в отличие от тебя, об этом жалею, – сказал мастер.

– А где практика?

– Утомили разговоры? Икрит сейчас подойдёт, и я посмотрю, как ты сражаешься, – сказал мастер Бода. – Ты, насколько я знаю, неплохо владеешь виброклинком. При этом не имея никакого представления о механике движения светового меча и том, как именно им фехтуют.

– Химически чистый образец для опытов? – осклабился я.

– Почти. Но это очень важно и по другим причинам, – загадочно сказал Бода. – Заодно узнаешь, почему джедаи так много тренируются.

– Это будет не слишком? Я всё же старше и тяжелее, чем он. Пусть и не намного.

– Вовсе нет. Он, конечно, младше тебя. И в другой весовой группе, как ты верно заметил. Но в отличие от тебя, он куда лучше подготовлен.

– Проверим. Он, возможно, обладает лучшей подготовкой.

Вошёл Икрит, коротко поклонился учителю.

Мы представились, так же поклонились, став напротив друг друга.

– Какое оружие предпочитаешь? – спросил я.

– Выбирай любое, – ответил он звонким голосом.

– Значит не дуэльная ситуация. Тем интереснее, – тряхнул я волосами, скользнул Силой по стенам в поисках подходящего инструмента.

Я взял длинный меч[4] себе по руке. Чуть легче моей сабли, хотя должно быть, только я один так её именую. Мой противник выбрал оружие, судя по длине и балансу, имитирующее световой меч. Или шпагу без эфеса. Занятный оксюморон. Ведь шпага или рапира без эфеса – это не и шпага вовсе, а недоразумение какое-то, поскольку именно гарда позволяет вставать в известную стойку и использовать, без риска потерять пальцы, жесткие и основанные на лаконичных движениях способы защит. Делая шпагу шпагой[5*].

Неудивительно, что джедаи так часто теряют свои хваталки. Но о балансе светового меча я не имел никакого представления и пока остерегался сравнивать его с шашкой. Ведь хуже шашки в этом вопросе только топор. Ей не фехтуют, из-за ужасного баланса и полного отсутствия защиты руки, ей рубятся, стараясь уворачиваться от ударов, а не принимая их на клинок, опять же рискуя лишиться пальцев.

– Защитное снаряжение? – спросил я.

Подросток для своего возраста был долговязым, то есть не был сильно ниже меня. Я подобрал шлем-маску с защитой шеи. Надел плотные перчатки. Комбинезон, щитки – полный комплект. Мой противник, посмотрев на мое оружие, предпочел прикрыть только лицо и шею. И одел совсем легкий «панцирь». Мало, очень мало. У меня очень тяжелое оружие, совсем не игрушка. Но он не подал виду, когда я указал на это красноречивым жестом.

– Правила? – я обернулся к мастеру Боде.

– Никто не начинает бой, пока его противник не даст знак готовности. Дуэль останавливается, если кто-то из вас подаст знак, или если я объявлю об этом. Тот, кто хочет остановить дуэль, первым убирает оружие. Свое вы можете убрать только после того, как вас попросят прекратить дуэль. Никто не продолжает бой, если один из противников теряет оружие. Если кто-то получает травму, бой тоже останавливается. В дуэли не используется Сила, – четко перечислил он.

– Понятно. Хотя нет… Что понимать под использованием Силы? – задал я вопрос.

– Активное использование: толчки, вытягивание под удар, любое ментальное воздействие на противника, – уточнил мастер. – Если Она помогает тебе предощутить удары противника – это не рассматривается как «использование». Это то, что всегда помогает джедаю в битве. И от этого никак нельзя отказываться – опасно и глупо отвергать свою связь с Силой ради некоего «справедливого» поединка.

– Я готов, – сказал я, слегка размявшись и встав в защитную позу и плавно перегоняя центр тяжести с ноги на ногу. Икрит отсалютовал тонкой трубкой, направил её в мою сторону. Еще один шпажист-рапирист! Ненавижу их! Прочитал ли он это в моих глазах, или намеренно сделал молниеносный выпад, мне неизвестно.

Выпад достиг цели, тупой конец трубки, имитирующей световой меч, коснулся правого плеча, и Икрит проворно отскочил, вновь вернувшись в начальное положение. Бода ничего не сказал по этому поводу, внимательно наблюдая за мной. Я сменил стойку, направив лезвие вперёд-вниз. Сделал шаг вперёд и сам совершил выпад, одной рукой, удерживая рукоять за самое ее начало, так, чтобы сделать тычок на как можно более дальнее расстояние. Икрит ускользнул, как дикая кошка, внезапно оказавшись сбоку и нанеся рубящий удар по правому запястью. Прежде чем я сумел развернуть клинок, он уже нанес удар и отскочил на безопасное расстояние. Боль пронзила онемевшую руку, но я лишь оскалился в ответ, выставив меч вперед, как шпагу.

Фехтование – не размахивание кулаками, это молниеносный блиц, с действиями, продуманными на несколько шагов вперед, точная шахматная партия, если разобрать бой на составные его части. И главный его ресурс – время, было не на моей стороне; я двигался намного медленнее. Механика телесных движений измерена и изучена и с математической точностью превращена в отполированные движения и оптимальные их сочетания. Что делает их в какой-то мере предсказуемыми. Но и это знание тоже было на его стороне – Икрит двигался, нарушая законы физики.

Я, погрузившись в течение Силы, сумел в последний миг парировать следующий удар падавана, но он, внезапно оказавшись в воздухе, как снаряд, выпущенный из нарезной пушки, провернулся вокруг своей оси параллельно земле, и вновь как молотом стукнул со всем своим моментом импульса по моей руке. Меня отшатнуло на пару метров в сторону, я едва сохранил равновесие. Затем он ловко приземлился на ноги, всё это время угрожая мне длинным и тонким мечом. Даже находясь в полете или перекатываясь по матам, он был готов в любой миг нападать и обороняться.

Единственным оружием против него могло бы стать моё предвидение, и я нырнул в подвижное русло своего будущего. В бою я не мог сосредоточиться на будущем так же хорошо, как при игре в карты или в гипернавигации, но, как правило, предвидения на один удар вперёд мне хватало. В сражении с пиратами или подосланными убийцами большего и не требуется – точное предсказанное направления даже одного самого первого удара, понимание того, финт ли это или иной обманный маневр, давало мне достаточно, чтобы беспрепятственно зарубить любого противника. Вдобавок, я носил отличные латы, а мой «пламенеющий» клинок внушал ужас не одним только своим внешним видом. Я ласково называл свою двуручную саблю «потрошителем». И вовсе не просто так.

Но сейчас, похоже, надо было подняться над самим собой, иначе это избиение будет продолжаться вечно.

– Интересный прутик, – указал я на меч Икрита я, чтобы потянуть время. – Мне показалось, или в нём репульсор?

– Так и есть, – сказал Бода. – Световой меч имеет свойство тормозить сам себя. И надо прилагать усилия, чтобы он продолжал своё движение. Не такое большое, как некоторые любят преувеличивать, но усилие. Зато в свою очередь легко изменять направление удара. Поэтому, привыкнув к световому мечу, очень трудно использовать тяжелые инертные мечи, вроде твоего. И наоборот. Вдобавок встретившиеся дуги двух световых мечей с огромной силой отталкиваются друг от друга. А если уж джедаи сумели войти в клинч, из него так просто не выбраться. Для имитации этих сложных эффектов и нужен репульсор.

– Занятно, – сказал я, изучая в это время своего противника. – Вот почему движения такие дерганые.

Этот прутик позволял тщедушному, но гимнастически развитому и выносливому падавану легко брать надо мной верх. Он, как и шпага, был «холодным огнестрелом», одинаково эффективным вне зависимости от телосложения. Будучи однажды проткнутым рапирой, я потратил немало времени на частные уроки фехтования и познал самые основы владения этим изящным, весьма импонирующим мне оружием. Но я ясно осознавал, что в хорошей сече рапира уступит мечу при условии, если ты носишь тяжелые доспехи, и потому носил оружие более эффективное, хотя и менее цивилизованное. Против брони нужна сила удара, а не только скорость. Но вот со световым мечом…

Поняв это, я почти сразу сменил тактику – тщательный контроль дистанции, расчет и грамотная техника, разумеется, сопутствовали любой манере фехтования, но сейчас я держал тяжелый, хотя и не для моих рук меч, как рапиру[6].

Я уже проделывал как-то такой фокус и со своим мечом, под руководством мастера, дававшего мне платные уроки. Человек, который пытается рубить или резать менее поворотливым рубящим оружием, очень быстро натыкается на хорошо просчитанный, точный укол длинной, более «дальнобойной» рапиры. Что делает её очень удобным оружием в руках уравновешенного бойца. Это неизбежно, но только если твой противник не носит доспехи. Тогда я и отложил в памяти такую тактику, подходящую против не прикрытого бронёй противника. Длинным мечом можно не только рубить, отказавшись от лаконичных и стремительных выпадов, но и вполне успешно колоть.

Сейчас я держал дистанцию – наши с Икритом клинки были направлены в лицо друг другу. Я поедал его взглядом, уже ведя битву в будущем ещё до того, как она стартовала в настоящем. И каждый из нас не хотел начинать боя до тех пор, пока не нащупает в будущем контуры своей победы для настоящего.

Я совершил известную ошибку неопытного фехтовальщика, но вполне намеренно. Когда Икрит атаковал, я атаковал также, смачно плюнув на защиту. Сделал бездумный выпад, не задумываясь о последствиях, как это делают танцоры со спортивными шпагами олимпийского образца. Дай им реальное оружие, и эти недоделанные дуэлянты, стремящиеся только нанести удар противнику первыми, попросту заколют друг друга и истекут в обнимку кровью. Победителя не будет – будет флэш-моб на кладбище.

Падаван отпрыгнул – он вовремя предсказал последствия своего удара и, не пытаясь даже превратить начавшееся было движение в защиту, ушел в сторону. Немного неловко, чем я незамедлительно воспользовался, нанеся страшный рубящий удар, который так и не достиг цели – Икрит подпрыгнул, пропуская удар, и перелетел надо мной, оказавшись прямо за спиной, затем обозначил колющий удар.

Выходит, он предсказал мой удар, а я, сбившись с настроя, не смог учесть его «первое отражение» предсказания в первом же шаге. Реван бы посмеялся над тем, насколько плохо я владел прорицанием непосредственно в бою. Сколько я ни твердил себе, что разницы с картами нет, но это не помогало. Выбирая колоду для пазаака или делая ход в каком-нибудь подобии шахмат, я видел несколько, а то и десяток оказывающих взаимное влияние последовательных ходов с учетом этого «я знаю, что ты знаешь, что я знаю…». Но стоило чему-либо начать угрожать моей жизни, и я терялся, у меня не получалось сконцентрироваться на будущем. Тем более с оружием в руках.

– Зачем? – нарушил тишину падаван. Явно не понимая, для чего я пошел на смертельный риск.

– Твой первый удар лишил бы меня способности перемещаться или отправил бы в госпиталь. Он не был смертелен. Мой был таковым… и потому ты проиграл бы! – пояснил я, вновь становясь в позицию. – Не играй в благородство, любая твоя попытка нанести не смертельный удар, а, к примеру, обезоруживающий по рукам закончится тем, что я направлю свой меч в твоё сердце или печень. И шею.

– Я владею мечом лучше, чем ты, – сказал он. – И потому обязан сохранять жизнь своему противнику, если наша разница во владении оружием столь велика. Если моё мастерство это позволит – я должен воспользоваться такой возможностью. Пусть это и учебный поединок.

– Как это по-джедайски! – процедил я, занося меч для удара. – Но я-то стану коварным или отчаянным инвалидом, а вот ты – благородным, но хладным трупом.

Он не послушал и вновь нанёс выверенный и явно отточенный долгими тренировками удар, который я с огромным трудом сумел парировать. Клинки сцепились, и, используя свой как рычаг, он вновь открыл дорогу к моему запястью. Несмотря на то, что мой меч при этом был в нескольких сантиметрах от его лица, прикрытого защитной маской, он ничем ему не угрожал. «Отсекая» мне руки, он лишал и возможности управляться с мечом. Один из первых ударов, которым меня учила Нейла. Ловко он меня провел! В этот раз его стратегия сработала бы.

А всё потому, что Сила, словно бы ленилась давать мне подсказки. Да, он был ловчее, быстрее и нарушал законы гравитации, но я знал – предвидение важнее. Оно даст мне проложить пусть и очень сложную, но дорожку к победе.

Хлесткий удар, попавший в уже отбитое место, отозвался острой болью. Я выпустил рукоять из одной руки. Зря ты так…

– Бей насмерть! – рявкнул я. Меня эта его неготовность к убийству до безумия раздражала. – Что будет, если ты встретишься с тем, кто обманывает тебя!? Делает вид, что не умеет фехтовать!? Лишишься головы!? Всегда бей насмерть! – крикнул я и обрушил удар по его клинку, но падаван ловко, как куница утёк в сторону.

Раз за разом он оказывался в таком положении, что мог нанести удар первым, а мой ответный удар доставал бы его только после того, как его меч, если бы он был настоящим и световым, лишал бы меня этой возможности вместе с руками. На его стороне была огромная маневренность и лёгкие кистевые удары, которые он наносил уже после того, как я сам ставил себя в позицию груши для битья.

– Слабак! – рявкнул я на него, разжигая в своей груди чёрную ненависть. – Бейся как мужчина.

Не выдержав издевательства, я в гневе нанес молниеносный рубящий удар, но он плавно обогнул траекторию удара и вновь попал по моим рукам. В несчетный раз. Я знал, что ничего поделать не смогу, но использовав острую боль как якорь, словно дюракрит взлетной площадки, я оттолкнулся от неё, и вот мой уже затуманенный кровавой пеленой разум пронзила яркая вспышка. Она, как термитное пламя, очистила его от сомнений и смятения. Расфокусированное до того зрение Силы, обострилось, и я увидел все ясно на несколько шагов вперед.

Удары неутомимого падавана всё еще были быстрыми и точными, но теперь они стали предсказуемыми.

– Девчонка! – просипел я ему. Воздух словно сгустился. Кислород пополам с гневом насыщал кровь с каждым тяжелым вздохом. Падаван слегка сбился и, разумеется, не пропустил мой удар, но я стал к этому на шаг ближе. Меня не сбило с толку даже то, что он несколько раз обернулся вокруг двух своих осей прямо в воздухе – каким-то чудом я отвел его удары в сторону, но это было на пределе моих сил, даже закаленных тяготением Коррибана.

– Красишься как попугайчик потому что промежбулочный? Говномес, что ли? – оскалился я, делая вид, что ослабляю защиту. И начал первый ход в серии ударов и выпадов, который всё равно закончился моим поражением. Удар Икрита пришелся по моей шее. Но на этот раз он не отступил, продолжая осыпать меня ударами. Которые не проходили только по причине предсказуемости.

– Крашеная девочка на что-то да годится? – подначил я его. Затем нанес пару неожиданно быстрых для самого себя ударов, словно скомкав само время, оттеснив Икрита на шаг назад. На его лице промелькнуло удивление.

Я строил свой бой, заложив в фундамент своё преимущество в силе и длине клинка, и возводил его, поднимая к небу этаж за этажом, секунда за секундой – проворно вытащенными из будущего. Один могучий удар за другим.

Зажав рукоять в одной правой руке, опустив клинок к полу, я ожидал новой атаки. Она не замедлила последовать. Икрит на этот раз не удивил меня, перелетев надо мной, намереваясь поразить меня в неприкрытую спину. Я лишь бессильно взмахнул тяжелым клинком, рассекая воздух там, где он был миг назад, создавая западню, в которую он также предсказуемо попал. На этот раз я обошел его в искусстве предсказания – я знал и то, что это удивит его, бесстрастно отметив то, как он отшатнулся, как его пронзило беспокойство и неуверенность, еще сильнее ослабляя его. Поймав ритм битвы и оседлав жажду крови, я ступал перед ним в будущем на несколько шагов вперёд, Икрит, сам того не осознавая, поступал так, как было нужно мне. Пусть и двигаясь быстрее в настоящем времени, что пока спасало его, но это лишь замедлит его падение!

Ни на секунду не останавливаясь, я насел на Икрита, нанося быстрые удары одной рукой, стремясь с силой, всей энергией меча попадать в основание его клинка. Запястья быстро отсохнут сдерживать такие грубые рубящие удары. Тесня его, стремясь надвинуться как можно ближе, я, оскалившись, выкрикивал нечто нечленораздельное. Он попытался вновь уйти в сторону перекатом, но получил удар ногой в живот, еще один маневр закончился ударом кулака, от которого он едва не упал. Он помог себе Силой, иначе бы был отброшен на пол.

Меня не заботило, рубил ли я сильно или слабо; каждый удар имел только одну цель. Как говорил Кейн – «В бою стремись не сделать точный выпад - ты должен быть озабочен лишь тем, чтобы убить врага». Быстрые метания падавана стали для меня открытой книгой. Несмотря на то, что он все ещё, несмотря на накативший на меня раж, управлялся с клинком быстрее, чем я. Но каждый его шаг я предчувствовал, предощущал каждое намерение, лишая преимущества во времени. Я не мог его достать, но и у него уже не получалось пробить мою защиту.

Да какую там защиту! Я рубил как ветряная мельница, с силой прерывая каждую атаку и отбрасывая клинок противника в сторону. Поворачиваясь каждый раз когда он пытался ускользнуть в сторону или разорвать дистанцию. Отведя сцепившиеся клинки в сторону, я ударил его левым плечом. Всей своей массой, с намерением отбросить врага прочь, так мощно, как только мог, согласовав удар с дыханием. Парень полетел на пол, едва не впечатавшись в стену.

– Стоп! – закричал Бода. – Довольно!

Я сделал еще один шаг к валяющемуся на мате падавану, с намерением довести начатое до конца, но меня отбросила невидимая волна. Я попытался вновь встать, крепко, через жесткую ткань перчатки, сжимая во вспотевшей ладони рукоять меча. Не меняя своего намерения. Если противник ещё шевелится – бой не закончен.

– Я кому сказал! – рявкнул на меня Бода. В его голосе сквозила Сила.

Я устало швырнул меч на пол, дыша как кузнечный мех.

Он подошел к своему ученику, который едва мог встать.

– Я могу помочь? – спросил я с запоздалым раскаянием. Хотя и не с самым искренним – меня сильнее занимало то, что только что произошло со мной.

– Нет, – сказал мне Бода. – Его жизни ничего не угрожает. Сломаны пара рёбер твоими стараниями. Тебе бы следовало меня лучше слушать.

Через пару минут появилась пара человек с гравитационными носилками, и унесли Икрита. Они заверили мастера, что его благополучие уже в их руках и ему не стоит за него опасаться.

– Извини, я не хотел, чтобы такое случилось, – с трудом выдавил я из себя.

– Моя вина больше. Я должен был остановить тебя раньше. Знаешь, что это было? – задал вопрос Бода.

– Что именно?

– То, что ты начал делать в конце схватки.

– Хорошо сражаться? – саркастично ответил я, прекрасно зная ответ.

– Как дикое животное, не имея возможности вовремя себя остановить? Не контролируя свои действия. Полностью ослепив себя во всем, кроме одного – жажды убийства? Это ты называешь хорошо?

– Лучше, чем быть убитым, – пожал я плечами. – Но ты прав, я предпочитаю ясность мышления.

– Был бы ты джедаем и позволил себе такое поведение в учебном поединке, я бы поставил вопрос о твоем исключении из Ордена. Но тебя никто и ничему не учил. Пока.

– Никогда не поздно.

– Есть одна причина, по которой то, что ты сделал, никак не является твоей виной. Я намеренно велел своему ученику вывести тебя из равновесия. Бить до тех пор, пока ты тем или иным способом не захочешь остановить поединок. Но ты за полчаса ни разу не попросил пощады.

– Это подло, – сказал я. – Ты использовал меня. И его – втёмную.

– Зато ты увидел, что такое Тёмная сторона, так сказать, в лабораторных условиях – как того и хотел. Икрит тоже. Мне тяжело думать о том, к чему ещё это привело, но это пойдет на пользу вам обоим.

– Все равно нечестно, – я начал стягивать с себя защитное снаряжение.

– Ответственность Джедая перед Силой заключается в честности в первую очередь перед самим собой.

– И вас ещё считают высоконравственными разумными? – удивился я.

– Нас терпят, – кротко сказал мастер. – Если ты думаешь, что джедай должен демонстрировать на своем примере идеал нравственного существа, то ты ошибаешься. Мы также прибегаем к обману, как и все остальные разумные в мире. И мы не ставим целью понравиться всем разумным в Галактике.

– Один из встреченных мною джедаев был убежден в более широком понимании честности, – сказал я. Еще раз попытался стянуть перчатку и перекосился от боли, зашипев как кобра.

– У тебя сломаны два пальца, – как о каком-то обычном деле сказал мастер Бода. – И в запястье трещина. Причем едва ли не с начала поединка.

– Вижу. Может еще и в ладони какие-то кости не в порядке. Еще через пару минут концентрация адреналина упадет, и я это еще и почувствую, – сказал я поморщившись.

– Тогда тебе лучше обратиться в лазарет. Я провожу тебя, заодно, может, посмотрю, как там мой падаван.

– А до этого ты не собирался это сделать? – удивился я.

– Сейчас бы я только мешал медикам. Я знаю, что их опыт в оказании помощи превосходит мой. И сам Икрит это тоже понимает. Поговорить же мы можем и позже, – сказанное мастером было логично, и я не мог с ним спорить. Хотя такая отрешенная реакция на то, что я переломал его ученику кости, настораживала.

Вместе с мастером Бодой мы спустились вниз в лазарет, располагавшийся разумно недалеко от тренировочных залов. Там мне, анестезировав кисть, вправили все кости на место и, используя специальный гель, установили нечто вроде гипса, пропитанного кольто. Затем обработали обширные гематомы. Общаться с хирургами я уже привык. Медики шутили, смотря на то, как я пью чай через трубочку, пока уйма жутко выглядевших хирургических манипуляторов приводила в порядок мою левую и правую кисти. Я добился этого, сказав им, что если мне не дадут кружечку горячего напитка, я начну буянить.

Бода заметил, что хотя я и не должен этому радоваться и тем более на это полагаться в дальнейшем, но я довольно долго злился, и относительно легко и вышел из этого состоянии. По сравнению с большинством. И хотя я не должен был обольщаться, это говорит обо мне скорее хорошо, чем плохо. Я и сам знал, что ненавидеть по-настоящему умею только несколько вещей в жизни и довольно редко утруждаю себя такими эмоциями – как ненужными и бессмысленными.

После этого дурацкого короткого боя, я чувствовал себя опустошенным, словно топливный бак отделившейся ракетной ступени. Я никогда не получал никакого удовольствия ни от физических упражнений, ни тем более от низкого рукоприкладства. Занимался фехтованием, конечно, но это был утилитарный навык и способ продления ожидаемой продолжительности жизни, а не нечто приятное или очень меня волнующее.

И то, что на меня накатило сегодня, вовсе мне не понравилось. Омерзительно чувствовать себя не в силах управлять своими поступками. Но отказываться от личных интересов, превращаясь в машину по исполнению этой идиотской «Воли светлой стороны Силы», ещё противнее. Служить квинтэссенции стадности! Может им и нравится причинять добро и наносить справедливость, но это вовсе не мой путь. Ведь даже они не могут делать это там и тогда, где им того хочется.

Предаваясь таким размышлениям, я грустил до вечера. Захотелось напиться.

Зашёл Бода.

– Ты не против компании? – спросил он на пороге.

– Вовсе нет. Тут скучно. В медицинских палатах всегда скучно, и почему я всегда оказываюсь в одиночной? Как там Икрит, кстати? – вывалил я ворох вопросов.

– Ему уже лучше, хотя ты и сломал ему не только пару ребер. Но Сила поможет. А насчет одиночной палаты – таковы правила карантина. В отношении представителя уникального вида действуют специфичные правила, – ответил мне Бода, сев на край кровати.

– Я бы хотел быть человеком, – честно сказал я.

– Люди не размахивают полутораручным мечом, как прутиком. И то, что Икрит не сломал тебе руки в нескольких местах – поразительно. Крепкие у тебя кости. Обычно джедаи не спаррингуют с теми, кто не изучает пути Силы. Слишком это опасно.

– Плотные очень, – кивнул я. Костные и хрящевые ткани у меня отличались от человеческих радикально. Из-за этого все импланты, устанавливающиеся на костную ткань, мне не подходили. То есть почти все. – Передашь потом Икриту, что всё, что я ему наговорил, было способом нападения, а не моим о нём мнением?

– Скажу, конечно. Этот «приём» известен как «Дун Моч». Выведение противника из равновесия как словом, так и делом. Жертва такой «атаки» не сможет одновременно внимать светлой стороне Силы и быть увлечённой гневом, она либо сможет выстоять, либо потеряет самоконтроль – а вместе с ним и ослабит связь со Светлой стороной. Мы не изучаем то, как использовать гнев в бою. А те редкие исключения, которые изучают, занимаются самообманом. Гнев нельзя контролировать полностью.

– Тёмная сторона? – уже безо всякого сарказма спросил я. Сарказм мне на сегодня отбили.

– Она. Подумал о сегодняшнем?

– Не очень, – честно признался я. – Слишком много философии за несколько дней.

– Ты слишком молод. И потому предпочитаешь рассуждениям действия. Я понимаю. Ты рассматривал дуэль только как выбор между выигрышем и проигрышем. Только два варианта, второй из которых счёл для себя неприемлемым. А в настоящем бою так было бы еще более жестоко – только победа или смерть. Альтернативы встречаются, увы, не всегда.

– Такова суть сражения, – сказал я. – Иначе и не стоит принимать в нём участия.

– Но его можно было и покинуть. Ты не был готов принять поражение, даже когда цена победы стала выше цены поражения.

– Мрачный фатализм, как и отсутствие привычки сдаваться, у меня в крови, – грустно улыбнулся я. Хотя вновь солгал – я слишком ценю свою жизнь, чтобы умирать ради множества совершенно абстрактных и иллюзорных вещей. И тем более из принципа – когда это всё равно ничего не изменит.

Сдаваться перед явным врагом, - уточнил я про себя горько. Искусство молча терпеть скотское отношение тоже замешено в ней же, как это ни грустно отмечать. И оно проистекает из того же мрачного фатализма. Но Зима всегда близко, и тогда это умение становится бесценным.

Но, как можно умирать ради чего-то за пределами жизни? Какой в этом смысл? Решительно не понимаю. Риск, если он того стоит, я еще принять могу, но не бессмысленное самопожертвование.

– Тебе стоит подумать, что бывает много вариантов финала, – посоветовал мне Бода.

Забавно, – решил я. – И этот старательно делает вид, что кое-чего в жизни со всеми не случается.

– Я мог просто опустить меч, – согласился я, всё же понимая, что он имел в виду.

– Верно. Ценный урок. Лучше честно проиграть, чем грязно выиграть.

– Но ты знал, что в тот момент я был не готов пойти на такой шаг, – я уставился на этого старичка.

– Конечно. Для этого ты должен внимательнее относиться к своему поведению. Очистить свое сознание от излишних страстей.

– Опять джедайская бодяга, – перебил я его. – Я уважаю ваше мировоззрение, – солгал я, – но не намерен сам ему следовать. Я буду жить так, как живут все свободные люди Галактики, и даже больше… а не как пораженный излишним спокойствием слуга общества. Извини, но у меня своя дорога.

– Ты балансируешь на тонкой, как нить оптоволокна, грани, – процедил Бода. – Сами по себе чувства злости, страха, жажды крови и прочие подобные негативные эмоции не являются Темной стороной. Путешествие к темной стороне начнется тогда, когда ты позволишь этим эмоциям, а не воле Си… – мастер осекся под моим полным тоски взглядом. Он, судя по всему, воспитал уже немало поколений джедаев и привык читать подобные нотации.

– Ну, вот опять, – сказал я с неудовольствием. – Попробуй объяснить мне, что же мне делать и почему. Или что не делать. Не прибегая к эзотерике.

– Таков удел чувствительных к Силе, – упрямо сказал он. – Либо мы Её вовсе не используем, либо используем только тогда, когда это действительно нужно. Ей нужно. Либо ты научишься слушать Светлую сторону, либо станешь рабом Тёмной. Иначе случится то, что ты сам наблюдал. Безо всякой философии. И это было ещё не самое страшное, что могло бы случиться. Но пока ты контролируешь себя, и это внушает мне хоть какую-то надежду.

– Кому нужно-то? И нужно ли? – язвительно спросил я, выдрав ядовитое слово из середины его фразы.

– Силе. Уж точно не тебе.

Сразу бы с этого начал. А то все вокруг да около, – подумалось мне.

– А почему бы нет? – задал я вопрос недоуменно. – Вы так боитесь того, что кто-то, необделённый талантом к Силе, дорвётся до власти и начнет учинять свои порядки. Или, упиваясь своим превосходством, сойдет с катушек и станет резать всех как бант.

– Потому что такое уже было. Недавно. И даже ужаснее, но столь давно, что люди уже позабыли. А зря.

– Завтра с утра меня здесь уже не будет, – предупредил я мастера.

– Ты говорил о своих планах раньше . Вот, возьми, – он дал мне небольшой легкий кубик с необычными геометрическими узорами на гранях.

– Голокрон? – удивился я, взяв его в руки и ощутив в нём Силу. Что-то совсем новое, незнакомое.

– Простое учебное пособие для начинающих. Ничего особенного. Тут только самые базовые техники самоконтроля и основные типы медитаций. Как раз то, что тебе нужно.

– Я бы сказал спасибо, но ведь это нужно в первую очередь вам?

Бода промолчал.

– Это контейнер для него, – он дал кубический футляр размером побольше. – Потом вернёшь вместе с голокроном, – строго сказал Бода. – Если разобьёшь, будешь платить полную стоимость, согласно инвентаризации, списать не выйдет. Перегрузки он, сразу говорю, не любит. Так что аккуратнее с ним.

– И дорого он стоит? – хмыкнул я.

– Разумеется, это не уникальный предмет, таких тысячи, но всё же считай, что эта вещь ценная, а для тебя вовсе бесценная – а то складские работники могут съесть меня без соли за утерю простейшего тренировочного инвентаря для самых юных учеников, не то что голокрон…

– И у вас бюрократия?

– Как везде. Как везде, – посетовал Бода. – Открывать вот так.

Он положил его на открытую ладонь. Плеснул жидкого желания в кубик, и уголки того с тихим щелчком повернулись, из верней грани вырвался поток света, сформировав призрачную фигуру. Затем почти сразу он погасил голокрон.

– У меня нет времени с тобой возиться, я тебе показал как, дальше сам разберешься. К тому же голокрон это такой предмет, который сам может подсказать, как его следует открывать.

Мастер хлопнул меня по плечу и вышел – сдвижная дверь сомкнулась за его спиной. Лежа в палате с выключенным светом, я пытался понять, как шёл тот бой с Икритом. Проанализировать каждый шаг. Я обратил свой взор в прошлое так же, как смотрел до этого в будущее: Вот я наношу удар, и он знает об этом ещё до того, как я замахнулся. Насколько раньше? Вот он хочет нанести удар сам и заранее предощущает мою реакцию. Он наносит его чуть иначе и вновь видит уже в процессе этого структуру моей обновленной защиты. Вновь и вновь эти шаги повторяются, но череда мгновенно нанесенных мысленных выпадов в еще не свершившемся доходит только до некоего странного момента, задолго до того, как наши клинки встретятся. И точка эта плывет, дрейфует в Силе, перетягиваемая нашей волей, опускаясь в ту глубину, с которой мы смотрим в будущее.

И вот! Ещё до самого скромного замаха, он и я уже почти не вольны что-то изменить. И сначала это происходит так, как нужно ему – он хлестко задевает мои руки, и я едва не роняю оружие. В самом начале мой противник превосходил меня на голову во всём – за ним была и лучшая сосредоточенность в Силе, и явно лучшие боевые навыки.

Любопытно, в какой мере мы, как пророки, предвидим будущее, а в какой сами создаём его, очерчивая края одной из множества возможностей?

Мы с Икритом как кривая и асимптота – стремимся слиться в уходящем бесконечно вперед грядущем. Аналоговый регрессионный анализ трансцендентных функций в действии… Но наше видение несовершенно, и этот момент, уходящий вдаль, разумеется, так и не происходит – у нас нет в запасе бесконечности для поединка разумов. Вот кто-то срывается первым, решив, что уж его-то видения будущего достаточно и победа будет за ним. Функции сбиваются со своего непрерывного течения, и пересекаются – с треском сшибаются тренировочные клинки. Всё при этом выходит отличным от «оригинала», идеальной картины действий, нарисованной в наших разумах. Но чем чище связь С Силой, чем яснее выглядит грядущее, тем ближе предвидение – видение будущего к реальным финтам, батманам и выпадам.

Вот я разозлился. Яркий и злой миг, навсегда впаянный в моё прошлое и память. И Сила отреагировала на это мое стремление, помогая видеть, как легче расправиться со ставшим столь ненавистным мне противником.

Мы знаем каждый будущий шаг друг друга и решаем задачу каждый по-своему. Исходя из своих навыков в фехтовании. И каждый знает, чувствует всем своим существом, что его противник тоже ощущает твое намерение. Необычное чувство. Что быстрее происходит? Смена ощущения или удар, парирование и контратака? Или они протекают взаимосвязанно и безотрывно?

Он все еще двигается быстрее, но в Силе я вижу картину будущего лучше него и навязываю свою картину боя. Мое прозрение сильнее, и я на миг опережаю его. Достаточно, чтобы нивелировать преимущества Икрита во владении мечом. Или не на миг… раз успеваю реагировать на более быстрые удары и даже сам уже смею атаковать первый, не опасаясь, что Икрит увернется от удара. А если и увернется, то поставит себя в еще более невыгодное положение. Со скрипом, агрессивными толчками сдвигаю точку в конце предложения боя, состоящего из слов и междометий, вперёд. И зная на несколько слов из фразы больше, решаю обратную задачу, подчиняя рисунок боя своей воле. Чем сильнее мое видение превосходит его, тем менее подвижным во времени он становится. Я фиксирую его вместе со всем его даром предсказания в своём плане будущего.

Длинная многоходовка, где он видит всю совокупность ходов – это только кусок от всей картины, доступной мне. Но как я всё это мог осознать? Как!?

Сила ведет меня. Превратив в механизм битвы, брызжущего слюной берсеркера. Но таково лишь внешнее и ложное представление. Моя грубая мощь направляется с хирургической точностью, перевешивая скорость противника.

Дрожь, волна адреналина вновь проходят через меня, как в тот обжигающе горячий миг боя. Одно только воспоминание, глубокое переживание прошедшего вновь вводит меня в состояние измененного сознания. И вот, я, лежа на промокшей от пота простыне, стараюсь унять сердцебиение, очистить сознание.

Может еще не вся дурь выветрилась из моей головы? Или это тот самый рецидив после принятия психоделика? Которым, бывает, пугают разные ведомства?

И после всего этого я ощущаю в себе еще большую усталость и гложущую изнутри пустоту.

Несмотря на тяжелые мысли, пьяно бродившие в моей голове, сон все же сморил меня, унося далеко от дневных забот. Этой ночью он был почти спокойным, тяжелые, безобразно массивные образы быстро выветрились под утро, оставив после себя лишь легкий дискомфорт и головную боль.

Собрав свои вещи, я уже собрался уйти по-английски, как на выходе встретил бородатого мастера.

– Сбегаешь? – спросил он.

– Предпочитаю термин «тактическое отступление».

– Не занимайся самообманом. Привыкнешь, – проигнорировал мое шутовство Бода.

– И на пороге ты не оставляешь нравоучения, – нисколько не удивился я.

– Если меня ты слушать не намерен, то возьми вот это, – он вложил мне в руку инфочип.

Я вздернул брови.

– В чтении, подсказывает мне Сила, твой скептицизм проявит себя в полной мере. И если ты не хочешь меня слушать, то прочитать чье-то мнение, даже если с ним не согласен, будешь вынужден.

– Это коварный план, – читать я люблю.

– Этот вопрос мы уже обговорили.

– Ах да. Тогда я пошел, – я кивнул и, наконец, вышел из этого офиса, задержавшего меня на пару суток.

Удалившись от массивного небоскреба, я сел в первое попавшееся аэротакси, убедился в его настоящей случайности, забился в самый темный угол и судорожно щелкнул пальцами. Над указательным мигом заплясал призрачный, едва заметный бесцветный огонёк, меньший даже, чем у тоненькой фитильной свечи. Всё же я так и не забыл, как его крадут, – довольно подумал я. – Полюбовался с минуту на крохотный прирученный огонь. Огонь! Что может быть важнее? Основа, если помнится. Выходит, я не зря спускался на поверхность Кореллии.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Великий магистр ордена, также гроссмейстер (фр. Grand maître, нем. Großmeister, исп. Gran Maestre). Напоминаю, что небезызвестный Жак де Моле, Великий магистр Ордена тамплиеров на английском звался так: «Grand Master of the Knights Templar». Комментарии, как говорится, излишни. Надмозг в переводе звания Великого магистра Йоды запротоколирован. Это который «Grand Master of the Jedi Order»

[2] В хэдканоне автора присутствует следующая шкала(в силу существующих разночтений):

7000 – достаточно для вступления Орден. Великий магистр Йода - 17,700, Энакин Скайуокер - 27,700. Мэйс Винду и Дарт Мол - 12,000. Однако к этим данным, полученным из сомнительного источника, следует относиться с известным подозрением. Ведь у того же Ревана - 10,200, что меньше, чем у Малака, Дарта Бэйна, Экзара Куна, Оби Вана-Кеноби да и вообще подавляющего числа известных ситов/джедаев. (У них в пределах от 10,000 до 15,000). Что, возможно, следует рассматривать как положительную характеристику Ревана. Но всё это говорит о том, что линейный разбег не столь велик. А потому есть множество иных факторов «могущества» помимо этих цифр.

[3] Словосочетание «Сверхъестественные явления или способности» - оксюморон. Пусть и традиционно применяемый. Поэтому и заключаю явную глупость в кавычки

[4] Длинный – не характеристика. Это устойчивое словосочетание (длинный меч) является наименованием конкретного типа холодного оружия. «Longsword» по-английски, что характерно, пишется слитно. Он же полутораручный меч.

[5] О шпагах и рапирах напишу позже. Если надо. Как и о световых мечах. [место для будущей ссылки]

[6] В европейских фехтбухах приводятся приемы для противостояния рапира/длинный меч. Исторически на стыке Высокого Средневековья и Раннего Возрождения они встречались друг с другом, также как и кригмессер с длинным мечом, или даже кригмессер с рапирой. Хотя, проведя аналогию с современностью и «танчиками» – СУ-100 воевала и в 2016 году. Насколько успешно – не знаю. Но могла встретиться с современной техникой в одном бою. Да и сам факт любопытен.

28. Формикарий

«Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей».

«Евгений Онегин. Роман в стихах» А. С. Пушкин

«Человек может играть силами природы лишь до определенных пределов; то, что вы создали, обернется против вас».

Говард Филлипс Лавкрафт

Музыка

Червяк чует чёрта (насекомая сказка) — Скверный Анекдот

Дaеvа — В Подземных Тоннелях

Песнь о Довакине — Эленвен

Гевал — Homo Sapiens

Безмолвная чернота космоса обрушилась на зубилоподобный челнок – он, вспоров своим раскаленным острием небесный свод, вырвался из атмосферы. Свободный от потомков Астреи, он направился к крупным орбитальным докам. Я едва не пропустил тот миг, когда рухнул занавес мрака, а плазма, скрывавшая вид из иллюминатора, рассеялась, открыв вид на быстро удаляющийся мир – удивительно зеленый, с золотистыми пляжами, умело сопротивляющийся стальным оковам.

Для родившихся здесь моя тяга прилипать к иллюминаторам, разглядывать через них поверхность чужих миров, была чем-то выходящим из нормы. Но для меня волшебство момента ещё не растаяло – вот он я, такой крохотный, незаметный, а тут целый мир под ногами, огромный и величественный шар, бесстрастно нарезающий круги вокруг своего светила уже не первый миллиард лет. Или спирали – в компании с пылающим шаром.

Хотя Кореллия, как это ни странно, могла нарезать круги именно здесь вовсе не миллиарды лет…

Менее чем за десять минут орбитальный челнок вознёс меня в компании других существ и творений до рукотворных небес – одной из орбитальных платформ, где доковалась «Счастливая шлюха». Планета к тому моменту перестала занимать весь иллюминатор.

Набор из атмосферных тепловых детонационных двигателей и плазменных - для движения в вакууме, позволял бережно обходиться с атмосферой Кореллии, но одновременно с тем выходить за линию Кармана даже стремительнее, чем это могла бы сделать та же «Шлюха» – далеко не самый медленный корабль. Фрахтовик и шаттл были специализированными инструментами – как скальпель хирурга или нож убийцы; хотя оба и вспарывают плоть, каждый предназначен для своего дела.

Оставив на входе кейс с вещами, я прошел в тревожную полумглу портовой кантины. Там я нашел команду, занятую, как всегда, каждый своим.

Капитан, к неудовольствию Нейлы, копался в коммуникаторе, ведя какие-то переговоры по защищенному мессенджеру. Или управляя своими активами и пассивами, заставляя свои деньги крутиться как газовую центрифугу, подготавливая почву для высадки неизвестного еще природе Рилота растения. Но вряд ли то были цветы добра.

Кейн пил, громко рассказывая какую-то историю, Ивендо смотрел в одну точку перед собой, совершенно не обращая внимания на происходящее.

– Не удивлюсь, если вы просидели здесь всю неделю, – сказал я вместо приветствия.

– И я бы этому тоже не удивился, – прокряхтел Ивендо, сфокусировав на мне взгляд. – Но это не так. Пока ты развлекался, капитан смазывал контакты, а я, как и собирался, нашёл проверенный док для дефектоскопии.

– С силовым набором всё в порядке? – задал я крайне болезненный для нас вопрос. Корабль ведь начинается не с двигателя или гиперпривода – а с корпуса и реакторов.

– Десяток микротрещин, трещина в хребтовой балке, которую ты раньше уже укреплял, и несколько тысяч незначительных разрывов волокон. Там же усилили на месте.

– Фу! – выдохнул я. Значит, мы ещё сможем носиться по галактике с привычными запредельными ускорениями, не опасаясь рассыпаться по пути. Силе я доверял не во всём и лишней такую проверку не считал.

– После всех ваших выкрутасов это действительно скорее удача, чем закономерность, – сказал Ивендо, вкладывая капсулу с синей жидкостью в нечто вроде «электронной сигареты». Искусственное легкое так же, как и настоящее справлялось с задачей обогащения кровотока различными веществами.

– Маловероятное проявление закономерности, – поправил я.

– Теперь тебе не стоит бравировать своим пониманием математики – у тебя значок есть, его достаточно, – сказал Травер. – И вспомни о силе сказанного! Произнесённое грубое слово разрушает магию удачи… поэтому о таких вещах лучше молчать. На какой ранг-то сдал?

– Первый, – ответил я. Значок остался в контейнере – я так и не придумал, как прицепить его к скорлупе нагрудника. И нужно ли это вообще делать. Никогда до этого не носил значков, гербов или флагов.

– Иного я и не ожидал, – сказал Ивендо, жадно втягивая в себя синий пар, производимый этой его штуковиной. Вдохнув дурман, он откинулся в кресле, его пронзила дрожь, челюсть начала нездорово подергиваться, затем это возбуждение сменила расслабленность.

Я благоразумно оценил расстояние до него и успокоился, осознав, что дышать этим его «парком» мне не придётся.

– А гипер? – вспомнил я про свой главный инструмент. Гиперпривод должны были вообще снять с корабля и оправить в сервисный центр – напрямую производителю. Мои лихие маневры не могли не сказаться на его ресурсе.

– Полмиллиона кредитов, с заменой части проводки и незначительных деталей, – ответил Травер, пощелкивая по датападу острыми когтями. – Знатно ты его изнасиловал. Весь общий фонд ушел на него.

– Мы уже собрались обсуждать весьма серьезные вещи, а ты дуешь безотрывно, – сказал Кейн лейтенанту.

– Я столь же серьезен, как и обсуждаемые вопросы, – расслабленно сказал глубоко дышащий Ивендо. – Отстань от меня.

– Ты как всегда невыносим, – пожаловалась Нейла.

– Вопрос, выносимый на открытый совет, таков: мы разбегаемся, удовлетворенные имеющимися богатствами, или идём ещё на одно дело, – огласил Травер, не обратив внимания на перепалку.

– Смотря какое дело, – прогудел Кейн, звякнув о стол светящимся сосудом с лумом. – Если это нечто вроде прошлого - я пас.

Капитан осуждающе посмотрел на Кейна. Хотя в конкретном случае конспирация и была лишена смысла – игла всё же выскользнула через грубую холстину.

– Прошу озвучить, – сказал я.

– Как будто тебе это интересно, – сказала Нейла.

– Конечно, интересно!

– Неужели?

– Может, и не так сильно, как год назад. Но мне эта жизнь, весёлая и порочная, ещё не настолько опостылела, чтобы завершать её главу прямо сейчас, тем более на такой ноте, – я улыбнулся. – Всякое дело должно завершаться как ему следует.

– Чем хуже дело, тем тебе оно кажется «интереснее»! – нахмурила брови Нейла. Хотя её поза и лекку были ещё более красноречивы. – Тебя можно использовать как верный указатель… но, только вооружившись зеркалом – выслушивать, а затем поступать наоборот.

– Выходит, наши представления об интересном находятся в антитентуре, – улыбнулся я сам себе.

– Любишь ты сказать сложно о простом, – сказал Кейн.

– Как умею, – сказал я, выискивая в огромном меню, чего бы заказать.

Мой собственный вкус до сих пор был для меня загадкой не меньшей, чем удобоваримость того или иного блюда. Пусть уже почти половина списка потеряла свою загадочность, но со второй я ещё не расправился. Еще годик бы… Почти все овощи и фрукты, а также все приправы не имели привычных земных аналогов, как и мясные продукты или «дары» моря, что постоянно сбивало с толку, а аналогии, приходящие на ум первыми, как и в физике зачастую оказывались ошибочными. Очевидное - не означает верное.

Поэтому временами, видя ровный строй незнакомых названий, я отсеивал всё биологически несовместимое и тыкал в список наугад. Главное, чтобы это не оказались какие-нибудь: пластиковая каша, пластиковые же конфеты, поролоновые пряники... или даже хлорвиниловая пастила.

– Где руку-то поломал? – спросила меня Нейла, указав на мою правую ладонь, залитую в специальный полимер.

– Небольшой турнир по фехтованию.

– Серьезно. И где ты так умудрился?

– В Ордене джедаев. Кореллианском.

– Тогда то, что сломана только рука – большая удача, – сказала Нейла. – Нет никого, кто бы смог сравниться с джедаями в искусстве фехтования.

– Я сломал рёбра тому падавану, с которым сражался. Хотя по счёту и проиграл, – вынужден был признать я.

– Зная твою любовь к перетяжеленным шпалам – неудивительно, – хмыкнул Кейн.

– Я близок к тому, чтобы кардинально пересмотреть свою тактику. Но для этого следует сменить оружие, – ответил я.

– Если хочешь прикончить джедая – нужно брать несколько повторителей, а не мечи, – кровожадно ответил Кейн.

– Так, что за дело, капитан, ты хочешь предложить? – спросил я Травера

– Чтобы понять суть этого предложения, надо услышать об одной давней истории, – приосанился твилек.

– Надеюсь, ты расскажешь её несколько иным, непривычным для тебя способом. Не как, к примеру, о том случае, когда тебя выбросила из корабля твоя собственная команда, – заметил я. Патологическая привычка к украшательству, свойственная всем встреченным мной твилекам, в капитане проявлялась особенно ярко.

– Если так тебе будет угодно. Хотя я не знаю, кто тебе такого наболтал, – сказал недовольно капитан. – Слушайте же. Эту историю поведал мне один мой старый друг – торговец-кубаз.

– Честный, я надеюсь? – задал я вопрос.

– А то как же. Случилось ему однажды совершить прыжок вслепую…

– Ая-яй! Как опрометчиво, – посетовал я. Не то чтобы я и сам так не делал, но моя квалификация мне это позволяла. Хотя всякий раз после правки курса, оттирая пот со лба, я зарекался это делать… и повторял это безумие вновь. – Видно, встреча с правоохранительными органами была ещё опаснее?

– Ясное дело. Но это не закончилось для него неудачей, иначе бы он мне ничего рассказать не смог. Его выкинуло на орбиту одного необитаемого и безжизненного мира. Он, осмотрев его, заключил, что тот, вероятнее всего, попрощался со своей жизнью после обжарки какой-то сверхновой, – продолжил Травер.

– Сверхновые – весьма бесцеремонные штучки, – заметил я.

– Вроде того. Но, как оказалось, мир этот раньше не только имел жизнь, но и служил пристанищем разумной и очень деятельной формы жизни. Тот кубаз нашел там всё ещё стоящие города, огромные невиданные им доселе сооружения, чье назначение он так и не смог понять, обелиски и башни, возвышающиеся подобно рукотворным скалам. И, может статься, такие же древние, как и сами каменные пики того мира. И ни одного сигнала. Датчики жизненных форм тоже ничего не зафиксировали. Мертвый мир! – почему-то радостно заявил Травер.

– Это мне уже не нравится, – сказал Кейн, суеверно делая какой-то быстрый жест пальцами.

– Это потому что ты не видел цены, за которые продаются артефакты древних цивилизаций! – воскликнул Травер. – Представь, сколько могут стоить любые предметы искусства, если создавший их вид уже исчез? Даже самые на вид примитивные! Думаешь, контрабандисты на Коррибане песком торгуют? Даже кусок камня с парой строчек ситских закорючек стоит бешеных денег.

– А что было дальше? – спросил я. Ивендо курил – он явно слышал эту тёмную историю и раньше.

– С трудом, но ему повезло вырваться оттуда, пройдя по обращенным координатам. Он сделал до того съемку планеты с орбиты и решил толкнуть кому-нибудь эту информацию. Нашёл археологов, ну, не из тех, кто работает официально, разумеется, и озадачил их.

– И что они ему сказали?

– Что этот мир не нанесен ни на одну карту, кроме как на звёздную в самых обычных координатах, и уж тем более никогда раньше никем не посещался.

– Безымянная точка в бесконечном море пустоты, – тихо произнес Ивендо. – И нужно ли ей имя? Пустоте не нужны имена.

Все оглянулись на лейтенанта, но тот вновь замолчал, погрузившись в свой объятый синим туманом микрокосм. Я еще посмотрел на Кейна, пившего лум – алкогольный коктейль с огромным количеством препаратов, снижавших воздействие алкоголя на человеческий организм. Некоторые идиоты утверждали, что его можно пить, не опасаясь за своё здоровье. В действительности то, что курил Ивендо, было «безопаснее». Чистейшее действующее вещество, употребляемое лейтенантом, в длительном плане вызывало лишь зависимость без других нежелательных эффектов. И грозило потому известными проблемами с психикой. Забавно, но практически одобренный обществом алкоголь был не менее, если не более опасен – по комплексному воздействию как на самих алкоголиков, так и на само алкоголизированное общество.

При этом Ивендо не скрывал того, что он наркоман, нисколько того не стесняясь, Кейн же, пристрастившийся к дорогому луму, это отрицал. Зависимость обоих не вызывала особых беспокойств, но лишь до тех пор пока у Ивендо была его доза. А Кейн мог сходить в кантину – ведь в его контракте не было индульгенции на пьянство на борту корабля.

– Думаю, его уже разграбили, – заключил Кейн, – раз об этом стало кому-то известно.

– Не тут-то было, – возразил Травер. – Несмотря на данные о том злополучном или удачном, как угодно, прыжке, проложить туда маршрут ещё раз не вышло. Гиперпространство в том секторе напоминает запутанный лабиринт, полный ловушек – разведанные и надёжные пути обходят его стороной. Поэтому к той звезде, по мнению всех навигаторов, никак не пробиться. Она отрезана.

– Заблокированный сектор? – спросил я. У космолётчиков ходили самые фантастичные байки про такие места. Хотя, если бы там кто-то и бывал по-настоящему, то их никто бы так и не называл. Поэтому всерьёз к этим исполненным суеверного ужаса историям я не относился.

– Он самый, – кивнул капитан.

– Бывает, – подтвердил я. – Нехватка данных, большие погрешности определения координат самого маршрута, он же все-таки не линия, а размазанный канал вероятности. Переменные свойства гиперпространства за пределами действия сканеров из начальной точки прыжка. Да и во время прыжка, как прямого, так и обратного мог случиться гиперпространственный шторм или локальный катаклизм. Такое раз в тысячу лет случается – но и этого исключать нельзя.

– А что мешало пойти с этим маршрутом в официальные органы? Там бы организовали прокладку маршрута по всей науке, с этими всеми «переменными свойствами». Могли даже дроидизированные путепрокладчики использовать – Сенат же снял с них вето. В чём загвоздка? – спросил Кейн.

– Нежелание делиться с Республикой. Подумай, сколько бы за этот маршрут отвалили официальные власти? Они ведь тоже делиться не любят! – ответил Травер. – Вдобавок, следующие несколько экспедиций, что на свой страх и риск туда отправились, так и не вернулись обратно.

– Мне это не нравится ещё сильнее, – сказал Кейн.

– Звучит загадочно, – сказал я мечтательно. – Разумеется, всё неведомое пугает. Можно закутаться в теплое одеялко и никуда не стремиться, довольствуясь близким. Мы ведь, как известно, живем на тихом острове невежества посреди черного моря бесконечности; но это не означает, что нам нельзя выходить за его пределы.

– Я лучше останусь на этом «острове», – сказал Кейн. – зачем мне рисковать своей шкурой ради хатт знает чего?

– Это разумная предосторожность, – сказала Нейла.

– Это слишком по-человечески, – сказал я осуждающе.

Наблюдающий за нами из-за клубов пара Ивендо злорадно улыбнулся.

– Что там было дальше? – нетерпеливо спросил Кейн.

– Я хотел было найти того кубаза, но кто-то решил, что он недостаточно честен. Поэтому его нет больше с нами, – ответил капитан.

– Надо же ему было сдохнуть так не вовремя! – продребезжал Ивендо. – И что маршрут? – с надеждой в голосе спросил он.

– С большим трудом я выяснил, что его выкупил один коллекционер диковин, – ответил Травер.

– Что значит выкупил? Неужели он записал его на пачке фримси? – подивился я.

– Они заключили договор о передаче конфиденциальной информации, – объяснил мне Травер. – Такие вещи нарушать опасно. Особенно учитывая личность этого покупателя.

Я сник. То, как в Галактике устроено хранение, передача и что ещё там делают с информацией, меня всегда поражало. Как правило, всё сводилось к двум крайностям – неконтролируемому информационному хаосу и жесткому копирайту с непробиваемым шифрованием. Последнее зачастую шло на пользу только самым узким кругам лиц, а вся прочая галактика от этого только страдала. Вплоть до того, что большая часть конструкторской документации была зашифрована так, что открыть её можно было только получив специальный ключ, работающий в паре с цифровой подписью, удостоверяющей личность. Или ещё с чем-нибудь корпоративным. И всё это, разумеется, на рабочих станциях, имеющих специальную лицензию.

Именно поэтому инженерная археология была популярным видом деятельности. Только найти оригинальные чертежи морально устаревших технических устройств стоило кубометров пота и крови, найти же что-то по настоящему древнее было ещё сложнее. А ведь потом их ещё было нужно открыть…

Вдобавок тут было трудно найти станок, выпущенный официально и при этом не имеющий закладок в чипах и не подключаемый почти в обязательном порядке к голонету для контроля характера его использования. Ни перепродать, ни переместить, ни перепрофилировать без разрешения. Средневековая цеховщина какая-то.

– Так-так, становится всё интереснее, – всплеснул руками Кейн. – Он влиятельный хатт? Гурман-коликоид? Или шишка из Обмена?

– Ты же знаешь, я не имею с ними дел, хотя это и трудно в нашем кругу… Он арканианец. Богатый коллекционер всяких диковин. Истинный же род его деятельности мне выяснить так и не удалось.

– Да похер, чем он занимается! Иметь дела с арканианцами – это как срать на людной улице, – взорвался Кейн. – Я унижаться не буду.

– Поэтому я и не предлагаю вести с ним переговоры тебе, – сказал Травер. – Я не знаю, всегда ли арканианцы были видом с поразительно гибкой совестью и одновременно с болезненным самолюбием, или это злокачественные последствия их опытов с собственным генотипом, но у нас нет выбора. Если мы все же решимся узнать, как добраться до той планеты, нам придется с ним встретиться.

– И то, и другое, – сказал я, имея в виду арканиан. – Они, конечно, «жертвы» искусственного отбора….

– Еще пожалей их, – перебил меня Кейн. – Охуенно разумно оправдывать тех, кто называет тебя генетическим мусором, У них же нет души. А ты знаешь, как они относятся к своим собственным детям?

– Но это хорошо иллюстрирует то, к чему можно прийти, проводя коррекцию потомков по критерию их максимальной успешности в обществе, не имея изначально никаких нравственных ориентиров – сказал я. – Любопытное общество и нравы в нём примечательные…

Чем отличаются арканианцы от людей? – начал я вспоминать всё то, что знал о них. – У них четыре пальца на руке против наших пяти, причём ладонь не приспособлена к физическому труду. Светлые, почти белые волосы и такие же глаза, кажущиеся сплошным белком. Отталкивающее для многих зрелище.

Тот, кто ответит так – ничего о них не знает. Главные отличия заключаются вовсе не во внешнем виде.

В отличие от тех же пресловутых слизедышащих, арканианцы так и не создали никакой империи и не покорили своей воле тысячи миров. Арканианцы тоже жили долго, хотя и меньше чем хатты, обладали крайне развитым интеллектом и в той же мере что и хатты считали прочих разумных животными, освоившими речь по чистой случайности. Хотя, учитывая процент лиц недалеких, они в большинстве своих суждений были правы согласно простой теории вероятности.

Они были эгоистичны, но достаточно разумны, чтобы построить некое подобие общества, где можно было бы сосуществовать, при этом как можно реже вмешиваясь в чужие дела и ожидая того же от окружающих. Лишенное сострадания общество хитрых приспособленцев.

Рабовладельческая же империя хаттов, построенная на верности одних и на рабском смирении со своей участью других, несомненно, впечатляла. Как и то, что правили они, вручив оружие в руки своих прислужников. Хатты не скрывали, что создали её под себя и для себя, а все прочие короткоживущие виды – их слуги или рабы… хотя в хаттезе было только одно слово из этих двух. Но это работало и работало настолько хорошо, что хатты, как вид за тысячи лет правления позволили себе деградировать, наслаждаясь своим удобным положением. Настолько, что редко могли сползти с него самостоятельно, обычно подолгу и прочно занимая это «новое положение» всей своей бесформенной тушей. Во всяком случае, представить себе хатта-воина, покоряющего очередной мир, сидящего в рубке боевого звездолета или, что звучит безумнее, с бластером или копьем наперевес, закованным при этом в броню, сейчас можно было со скрипом. Слишком велика в них доля жира.

Арканианцы напротив всё время совершенствовали себя, полностью подчинив своей воле эволюцию своего вида и значительно её ускорив. Не брезговали они и прошиваться нейроимплантами и биочипами, поднимая и без того немалые умственные возможности до высот небывалых. Добавьте в коктейль ксенофобию и немало фобии социальной, замешайте с достаточно сложной и развитой собственной культурой и получите вид-домосед, чьих представителей редко встретишь за пределами родного мира, столь же холодного, как и их чувства к чужакам. И друг к другу; так-то.

Про Арканию было известно и то, что это чистый, красивый мир, в котором царит порядок и справедливость. Впрочем, это было так же верно как и то, что у них четыре пальца и белый цвет волос. Подобное положение держалось на врожденном благоразумии и неотвратимости наказания. Тестировать достижения биоинженерии и генной механики на ком-то же нужно?

Известно, что они не воинственны. Вовсе не из миролюбия, а из нежелания рисковать своей жизнью и развитого индивидуализма, благодаря которому никто из них не собирается вступать в какую-нибудь там армию.

Рабами они торговали редко. Брезговали. Хотя встречались среди них и представители этого рода деятельности. Как и пираты или убийцы. Осуждению их на родине не подвергали.

Аркания находилась в сложных отношениях с Республикой. Официально, будучи её частью, она имела весьма широкую автономию и Республика не вмешивалась в её дела. Это имело свою цену - от них ожидали уважения к другим видам и их представлениям об этичном в науке. К примеру, требовали придерживаться всеобщего отношения к искусственным интеллектам. Работало это из рук вон плохо.

За пределами своей родины Аркании её сыны и дочери имели крайне дурную репутацию, поскольку проявлять оное уважение к чужакам и их мирам они не собирались. Нацисты бы одобрили подобный подход к унтерменшам. Неудивительно, что Кейн сам, будучи ксенофобом, терпеть их на дух не мог.

– Никто не хочет общаться с арканианцами, – сказала Нейла, – ровно до тех пор, пока не возникнет необходимость получить самое лучшее медицинское обслуживание в Галактике, решить какую-нибудь уникальную генетическую проблему или сделать эксклюзивную биомеханическую модификацию.

– Я прошиваться не намерен, – скривился Кейн. – Набивать свое тело электроникой – для неудачников и корпоративных рабов.

Я оглянулся на «прошитого» полностью Ивендо. Хотя нейронных конструкций и биочипов с обратными связями он и не имел, по одному из критериев – невозможности продолжать свою жизнедеятельность без работы киберимплантов – его можно было считать киборгом. Но он не обладал ещё одной сигнальной системой, как настоящие киборги согласно здешним уложениям. Обратной связью с мозгом и сверхпроводящими или оптотронными каналами ввода информации, а не только её вывода, он оснащён не был. Его имплантаты заменяли функции живых органов, и лишь в малой степени дополняли их.

– Учитывая, сколько такая роскошь стоит, это удивительно обеспеченные неудачники, – не согласился я.

– Тот, кто больше общается с офисным и промышленном оборудованием, чем с людьми, как бы он ни был зажиточен – неудачник, – уверенно сказал Кейн.

Ивендо опять злорадно улыбнулся, подмигнув мне.

– Я бы с тобой не согласился, – сказал я.

– Сам посуди: за исключением одностороннего интерфейса, который просто удобен, хотя уже он мешает нормальному, живому, общению, всё остальное – это извращение для привыкших заменять реальную жизнь цифровыми суррогатами. Но этого недостаточно, надо воткнуть в голову ещё больше оптоволокна с биочипами. И получать сигналы как дроид. Без настоящего общения, поддержки человек деградирует, становится безразличным ко всему, бесчувственным болваном. А мужики начинают вести себя, как бабы, потому что настоящей-то жизни и не видели никогда.

– Угу, – кивнул я. – Развития маскулинных признаков не происходит. Никому не нужно ничего «доказывать». А дешевые суррогаты также вызывают чувство удовлетворения, как и всё то, чего надо с большим трудом добиваться. И что?

– А то, что…

– Хватит спорить, – остановила нас Нейла.

– Да, точно, – сказал за ней Травер. – Если мы желаем получить эту информацию, мы должны вступить в переговоры с этим арканианцем. И должны решить, хотим мы это или нет, заранее, поскольку арканианцы параноидальны и ему может понадобиться время для того, чтобы решить, говорить с нами об этом, или нет. И где ему это делать. И на то, чтобы решить такой вопрос, они могут потратить намного больше времени, чем на сами переговоры. Которые могут и не состояться.

– Тогда решать что-то рано. Я не смогу ничего сказать о безопасности полета по такой неточной лоции, пока её не увижу саму, – решил я.

– Тогда надо лететь за картой, – сказал Травер.

– Поговорим с арканианцем, а там посмотрим, – согласилась Нейла. – От простого разговора никому ещё хуже не становилось.

– Без меня. В смысле, я с ним общаться не буду, – сказал Кейн. – Но если это так нужно, придется лететь.

– Как хочешь. А ты, Ивендо? – оторвал от своего сомнительного, хотя и привычного занятия пилота капитан.

– Лично я готов рискнуть своим благополучием ради развлечения. Да и вашим тоже, – ответил потревоженный лейтенант.

– Решено, летим к арканианцу, – заключил капитан. – Остальные правила нашего контракта, доли от прибыли и общие расходы остаются теми же? Всё согласно старому контракту?

– Меня устраивает, – пожал я плечами. Остальные тоже согласились с этими условиями.

– Хм… ты так и не сказал, кто он и где его искать, – заметил я.

– Если Травер о чем-то «забыл» – это нечто неприятное, – сказал Кейн. – Ты мог бы говорить и больше о своих и наших планах.

– У него особняк на Нар-Шаддаа, – заявил капитан.

– Гостеприимное местечко, – усмехнулся я.

– Только если мы найдем приличное место для того чтобы оставить судно и где заночевать, – сказала Нейла.

– Я уже забронировал охраняемый док. Разумеется, анонимно, – обезоруживающе улыбнулся Травер. – Ну что, летим на Шаддаа?

– Без ходовых испытаний? – тут же встрял я.

– Забей, – махнул замысловатым испарителем Ивендо. – Гиперпривод перебирал непосредственно производитель – он должен быть как новенький.

– Тогда выдвигаемся, – капитан встал из-за стола.

Мы забрались по шлюзу в слегка отремонтированный корабль. Я рассчитал прыжок и, сорвав пломбы с пульта навигатора, повернул ключ, отправляя «Шлюху» в недолгое странствие по гиперпространству. Затем, плюнув на дальнейшие свои обязанности по сопровождению корабля в гиперпространстве, пошёл в трюм.

От Кореллии до Нал-Хатты и её спутника Нар-Шаддаа дорога заняла всего восемь часов – гиперпространственные пути между этими двумя великими портами галактики были хорошо изучены, и неожиданностей по пути не возникло. Поэтому у меня образовалось достаточно свободного времени, чтобы вдоволь наиграться с огнём, убрав предварительно в сторону всю взрывчатку, к которой я испытывал слишком тёплые чувства, чтобы допускать с ней близость в такие горячие моменты.

В качестве разминки я вызвал огонёк над пальцем, спустя несколько минут я заставил его перескакивать с одного пальца на другой. Затем вытащил из ящика термопару, промышленный планшет, имеющий в себе универсальный прибор-показометр, тепловизор, газоанализатор, несколько металлических брусков, обрезок платины и из бронированного сейфа – немного горючей смазки. Запустил вентиляцию отсека на максимальную производительность и приступил к опытам.

Огонь не был настоящим – продуктов сгорания в нём не было, но в остальном от яркого языка газовой зажигалки он ничем не отличался. Температура пламени была невысокой, а огонёк крошечным; я попытался усилием воли разжечь его ярче, и тут же приятное тепло сменилось нестерпимой болью – я взмахнул рукой – пламя, едва не охватившее ладонь, мигом погасло. Пришлось тащиться до аптечки и наносить на пальцы и так жестко зафиксированной ладони противоожоговое средство.

Вернувшись в трюм, я стал нагревать этим пламенем кусок платины. Но через некоторое время устал, а попытка разжечь его сильнее, влить в него больше Силы едва не вызвала новые ожоги. После этих грубых опытов я уселся медитировать. Возможно, это и было странно, но то, как это делается, я знал и безо всяких голокронов. Пусть и самые основы. Делал я это, по сути, и раньше, погружаясь в другие манипуляции силой, или отстраняясь от окружающего мира, пусть и неловко, отвлекаясь на беспокоящие мысли и окружающие меня объекты и субъекты. Теперь я собирался медитировать, сосредоточившись из всех своих ощущений на одном-единственном – пламени. Без наставника, правильного настроя это могло быть не только бесполезно, но и вредно, но едва ли могло быть опаснее, чем само неконтролируемое пламя.

Спустя полчаса. Начав с дыхательного упражнения и перейдя на главный объект медитации, я сумел осознанно изменить характер этого огонька из ниоткуда – он становился чуть призрачнее или ярче, на треть короче или выше вместе с точными движениями мысли. И не обжигал ладонь, но лишь до тех пор, пока я не терял над ним контроля.

Взяв немного ветоши и смочив в горючей жидкости – за неимением столь необходимой свечи - я положил её на керамическую подложку. Отодвинув её в сторону, я попробовал поджечь ветошь. Но ничего у меня не вышло – пришлось придвинуть её почти в упор, и лишь на расстоянии сантиметров в двадцать от раскрытой ладони я с десятой попытки сумел-таки зажечь кусочек промасленной ткани – и он быстро превратился в золу, наполнив трюм вонью.

Затем прицепил термопару к куску металла и стал его нагревать – ведь суть явления та же. Чем дальше от меня находился брусок, тем с меньшим шансом у меня это получалось. Никакой зависимости количества подведенного тепла от расстояния я так и не заметил – либо у меня получалось, либо совсем нет. Спустя некоторое число опытов я заметил, что у меня получается нагревать металл всё проще и проще, и дальность, с которой это получается, всё время росла. Крохотный кусочек металла по моему желанию начинал светиться красным калением, едва заметным в приглушенном освещении трюма.

Сменив «мишень», я осознал, что на новый предмет этот опыт никак не распространяется. Всмотревшись через Силу, я понял, что многократно разогретый Силой предмет нёс в себе нечто новое, отличающее его от всех прочих. Он помнил пламя. Отщипнув от него крохотную стружку, я научился нагревать её практически с неограниченного расстояния, получалось у меня это даже из своей каюты – показуметр бесстрастно фиксировал относительно высокое напряжение на термопаре, соединенной с металлической щепкой.

Окрыленный результатом, я закончил сборку незавершенной рукояти штык-ножа. В ней теперь содержался барадий в термостатированном контейнере, но он был перемешан с инертной средой так, чтобы сканеры не могли определить содержимое ножа. Добавлять взрыватель я до этого опасался – искины сканеров безопасности не обратят внимание на среду, ничем не отличающуюся от обычного пластика, но семантическую связь между чем-то способным, пусть и с невероятно малой вероятностью, быть замаскированной взрывчаткой и чем-то, также способным быть замаскированным взрывателем, определят на раз. Ассоциативные связи у искинов развиты зачастую лучше, чем у людей.

Контейнер с барадием, вписанный в обводы пластиковой рукояти, уже отлежался в вакуумной камере, а также в химически активной среде – чтобы молекулы взрывчатки не попали случайно в какой-нибудь газоанализатор. Теперь сверху его лег тонкий слой натренированного мгновенно раскаляться метала, и замаскированная граната приняла завершённые очертания. Был и слабенький виброгенератор для отвода глаз.

Мы, не желая попасть в аварию, не успев отвернуть с чужой трассы, вынырнули из гиперпространства далеко от геостационарной орбиты Шаддаа, плотно засеянной космическим мусором, станциями и кораблями жмотов, не нашедших денег для охраняемой стоянки. За что, кстати, можно было и поплатиться. И тем более мы сторонились точек Лагранжа системы Нал-Хатта – Нар-Шаддаа, где скопилось просто чудовищное количество крупного мусора.

Глянув на часы, я по привычке прошел относительно просторную рубку – из неё всегда был просто отличный обзор на перекрученные скопления черных коробок, местами выглядывающие из желтого тумана, окутавшего Нар-Шаддаа.

– Ситуация изменилась, – сказал Травер, когда мы собрались в рубке управления кораблём.

– И почему я не удивлен? – сказал я.

– Если тебе что-то известно, не молчи, – сказал капитан.

– Он навел о нас справки, и сделал соответствующие выводы. И способ встречи с обыкновенными наемниками был изменён на более безопасный с его стороны.

– Почему ты так решил?

– Я бы и сам так сделал, – пожал плечами я.

– Не в родстве ли ты с арканианцами? – подозрительно спросил меня Кейн.

– Если только духовно.

– Это не то, чем можно гордиться, – заметила Нейла.

– Учту. Буду это скрывать, видишь, я уже и ногти покрасил, – взмахнул я своим рудиментарным вооружением.

– Блядь! Нахуя? – не сдержался Кейн.

Я коварно улыбнулся. Самыми кончиками губ, не показывая клыков. Возможно, это и вызывало у меня самого идентичную реакцию годом ранее, когда мне предложили сменить раскраску, но с тех пор я стал обращать меньше внимания на чужое мнение и проявлять больше внимания к сохранению собственной жизни. Мимикрировать – разумно. Почти вся Галактика уверена, что я зелтрон, и я не собираюсь разубеждать её в этом.

– Методичка по определению зелтронов включает и такой пункт, – ответил я. – Ещё пара незаметных мелочей, и уже дроиды думают, что я зелтрон. А уж людей в большинстве своем обмануть куда проще.

– Зачем всё это? – спросил Кейн.

– Ты уже успел забыть, кто я? – удивился я, показав клыки.

– Никогда серьезно к этому не относился.

– Ты нет, – согласился я. – Но кто-то может и обратить на это внимание. Я и так фигура приметная, и лишние интересные подробности мне ни к чему.

– Тебя и так не видно. Ты из каюты вообще почти не выходишь, – сказала мне Нейла.

– Образование требует жертв.

– Отставить разговоры, – вмешался Ивендо из рубки. – Я уже иду по выделенному коридору к посадочной площадке. Переговоры через пять часов, а адрес был изменен.

– С какого и на какой? – уточнил я.

– С его особняка на нейтральную зону, – сказал капитан. – Придется пилить потом через всю Шаддаа.

– Нам же лучше, – решил я.

– Пойдем все месте, – решил капитан. – Район приличный. Ивендо, ты мог бы остаться караулить "Шлюху", а Кейн, если он так не хочет видеть этого экзота, тоже мог бы остаться на корабле. Но будет лучше, если вы посторожите спидер, его, в отличие от корабля, в хорошо охраняемом доке не оставишь. Это понятно?

– Мы здесь надолго? – спросил Кейн.

– День – два. Купим кое-что в дорогу, – ответил капитан. – А что?

– Я бы не прочь промочить горло.

– И ради этого надо было пересекать пол галактики? – в очередной раз поразился я. – Мы могли бы обсудить любые вопросы по защищенному каналу гиперсвязи, а не жечь без толку топливо и ресурс.

– Такие дела так не обсуждают, – сказал мне Травер. – Единственный способ удостовериться, что тебя не кинут – личная встреча.

– Что еще можно ожидать от мира, где искусственный интеллект занят тем, что сортирует голограммы фелинксов или управляет поставками бухла, чтобы люди и дальше продолжали счастливо деградировать? – сказал я, вымученно улыбнувшись.

Этот мир раздражал меня тем, что все без каких-либо задних мыслей успешно использовали удобную техносферу, ни на миг не задумываясь, как же она работает. Скинув рутинную деятельность на дроидов и нейросети глубокого обучения, все дружно продолжали заниматься самообманом, искусно закрывая глаза на всё, что заставляло их лишний раз задумываться о чём-то кроме удовлетворения нужд своего желудка и тщеславия. Отбрасывали всё, что могло вытащить любого разумного из зоны комфорта, не желая разбираться в устройстве окружающего мира. И зависели при этом от достаточно скромного числа владельцев ключевых технологий и редких ресурсов.

– Выскажешь это самому коллекционеру, – ответил капитан.

– Кстати, как его зовут-то?

– Нар Аболла, – ответил Травер.

– Это псевдоним, – уверенно сказал я.

– Всё возможно, – заметил Ивендо из кабины.

– Имя арканианца не может звучать, как смешение алсаканского и хаттеза. Это было бы надругательством над их великой культурой, – усмехнулся я.

– Много ты про них знаешь, – сказала Нейла.

– Сегодня узнаю больше.

– Опять эта твоя уверенность, – сказала она насмешливо.

– Если он коллекционер редкостей, то он отдаст многое, чтобы получить шильдик со «Шлюхи».

– Хатт возьми! Ты же мог переименовать судно! – напомнил мне в очередной раз Травер.

– А смысл? Идентификационный номер всё равно не меняется. А название стоит многого. Другого такого корабля в Галактике нет, и не будет.

– Мы уже в атмосфере, – доложил пилот. – Собирайте вещи, средства убийства, защиты тушек, и да… головы не забудьте.

– Голова всегда с собой, – отрапортовал я.

– До первой декапитации, – «успокоил» меня Ивендо.

У нас деньги были и большие, но даже нам пришлось хорошо заплатить для того, чтобы забронировать посадочную площадку. Один из минусов таких плотно заселенных миров – парковка на их поверхности весьма затратное удовольствие из-за отсутствия свободного пространства. Но безопасность ещё дороже, тем более шанс быть угнанным у судна сильно зависит от его известности. А нашими стараниями эта величина оторвалась от нуля уже давно.

«Счастливая шлюха», запросив формального разрешения в одном из секторов Нар-Шаддаа, начала опускаться вниз, сквозь клубы странного никотиново-жёлтого тумана, плотной пеленой закрывавшего поверхность Шаддаа от лучей и без того тусклой звезды. То были витающие в верхних слоях атмосферы удушливые газы, выброшенные двигателями миллионов звездолетов, ежедневно садящимися и взлетающими с поверхности Нар-Шаддаа.

Вот она «прекрасная», «драгоценная» луна – спутник Нал-Хатты - центрального мира хаттов. Достаточно массивный, чтобы его загаженная атмосфера не покидала его гравитационную ямку, словно иприт дно окопа. Официальных данных о населении этой обители порока по понятным причинам не было, но оценочно на Луне контрабандистов теснилось несколько сот миллиардов разумных всех видов. Некоторые даже говорили, что здесь набилось народа не меньше, чем в Корусанте или Алсакане. Проверить такие заявления было невозможно.

Если Корусант внушал уважение своими ровными и аккуратными транспортными линиями, строгими и гордыми чертами строений, которые с трудом, но держала земная твердь, то Шаддаа была беспорядочно заставлена уродливыми шпилями, рвущимися вверх из туманного мрака подгорода. Нагромождения коробок тянулись вдоль древних орбитальных лифтов и циклопических грузовых портов, похоронив под собой одни из самых омерзительных и перенаселенных трущоб в Галактике.

Это кажущееся уродство было таковым, возможно, только оттого, что людей в этом экуменополисе было менее четверти от общего числа жителей, и еще меньше среди местных шишек. И эстетические взгляды вовсе не «homo», а совсем иных видов формировали архитектурный стиль. Это царство грязи и насилия, где половина Галактики свершает свои сомнительные делишки, имело всё же определенные законы и порядки, но очень гибкие и ясные лишь самим хаттам, задававшим правила игры и снимавшим с любой сделки свою долю. Но они не вмешивались в повседневную жизнь Шаддаа, считая её жителей своими клиентами, а не рабами. Иначе говоря, ухо тут нужно держать востро.

Нар-Шаддаа - Вертикальный город, словно гигантская куча свежего навоза, манящая к себе насекомых и иных копрофагов, притягивает отовсюду весьма специфичную публику. Работорговцы, контрабандисты, воры, убийцы, ледорубы, лица, предоставляющие услуги нелегальной медицины и «черной» кибернетической имплантации, сомнительной генетической биоинженерии. Мошенники и проходимцы всех мастей. Представители и представительницы самых древнейших профессий. Да и просто все те, кто страстно желает затеряться в огромном городе или бегут от сковывающих объятий закона. Тут была крупнейшая в мире биржа труда для головорезов и свой аукцион кораблей, «случайно» лишившихся хозяев.

Торговали и обменивали здесь любые несущие ценность предметы. Золото и другие редкие материалы, не интересуясь их происхождением, криптовалюты, акции наркокартелей и валюты вполне официальные – всех стран и обитаемых миров. Был здесь и крупнейший в секторе аукцион рабов. Поскольку рынок тут не делился на белый и черный, а экономика на теневую и открытую, сказать, каким по счёту рынком в Галактике была Нар-Шаддаа, я не мог. Но по любой классификации в первую пятерку она входила прочно.

Причина, почему Республика ещё не остекловала поверхность этой клоаки, для многих оставалась тайной, покрытой мраком, но мне была вполне ясна. Друзей надо держать близко, а врагов – ещё ближе.

Никакого единого государства или закона, обязательного для всех, здесь, разумеется, не было. Но жившие в одном районе или уровне Луны контрабандистов, как правило, устанавливали в них какие-то порядки – дабы собирать деньги на централизованное отведение канализационных стоков, ремонт опор их ветхих жилищ или даже на какую-то медицину. Но правила эти зависели только от них самих.

Иногда та или иная группировка захватывала власть над очередным самостоятельным до того районом, но сильно всё равно не зарывалась – оружием тут владели все поголовно, и качать права было чревато. Кроме того, народ мог слинять в соседний район, разгрести там наконец столетний мусор и устроиться на новом месте. Тортуга Далекой галактики.

Поэтому, несмотря на количество оружия под рукой, здесь предпочитали пусть с огромным трудом, но договариваться, а не звенеть шпагами и свистеть плазмой. А может вовсе и не вопреки, а благодаря? В силу несговорчивости населения чётко выраженной силы, управлявшей всем сразу, не было ни в одном, даже самом крошечном районе города. Большинство служб, включая коммунальные или охранные агентства, действовали самостоятельно, как им того хотелось, собирая деньги на свою работу, как это у них получалось.

Поскольку «заботливого» государства, ценившего жизни и трудоспособность граждан сильнее, чем они сами, тут не было – обстановка, мягко говоря, была криминогенной.

За какими-то ключевыми вещами в городе следили работающие на хаттов наёмники и чиновники, но должности эти, как правило, покупались на аукционе, зачастую они перепродавались или сдавались в аренду. Или в ипотеку. Жалования за них, разумеется, никто не платил. То, как подобные чиновники выполняли свои «обязанности», должно быть, вызывало лютую зависть у любых, даже самых продажных сенаторов Республики, запустивших в казну руки по самый локоть.

Этот вселенский бардак кто-то называл анархией. Я же считал, что вытеснить маргиналов в одно место, дать им повариться в собственном соку и в итоге, рассмотрев прелюбопытное устройство их жизни, вешать на саму идею анархии удобное клеймо как минимум некорректно. Но в этой Галактике у критиков анархии давно сформировалась привычка отсылать к Нар-Шаддаа всех за неё ратующих. Спорить с таким доводом было трудно – здесь действительно была одна из форм анархии, пусть далеко и не идеальная. Здесь царил анархо-индивидуализм, почти по Штирнеру – тот самый, при котором хорошо быть богатым, сильным, хорошо вооруженным и здоровым.

А еще тут жил тот, кто владел нужной нам лоцией. И только это имело значение.

Ивендо не торопясь вёл «Шлюху» мимо уродливых коробок, на грязных стенах которых корчилась в агонии кислотная реклама – ужас эпилептика. Огни огромных голографических объявлений освещали тусклый лабиринт, пролегающий между кривыми и мрачными, лишенными души, но давно обжитыми коробками. Эти нагромождения пластали словно бы упирались друг в друга, чтобы не упасть всем скопом на далёкое дно сокрытой под их фундаментами бездны.

Корабль то нырял вниз, то поднимался выше, огибая поперечные связи, некие подобия улиц и проспектов, пестривших разноцветными огоньками. Сверкающие башни казино и бирж сменялись тусклой коростой бараков и уродливыми формами нечеловеческих термитников.

Ивендо пилотировал непосредственно. Он управлял всеми мелкими движениями и поворотами корабля вдоль всех трёх осей самостоятельно, ворочая «Счастливой шлюхой» словно своим собственным искалеченным телом, крепко сжимая в руках джойстики, ногами упираясь в педали и частично заменяя ослабшую моторику с помощью нейроинтерфейса.

Он мог бы задавать только направление полёта, как и поступало большинство пилотов, лениво шевеля одним-единственным джойстиком, но предпочитал контролировать всё вручную. Большинству не хватает собственных возможностей для осуществления прямого управления всеми этими репульсорами, тягой многочисленных двигателей во всех направлениях. Даже я иногда путаюсь во всех этих рычагах и педалях. Подобное искусство даже считалось ненужным и устаревшим – все попросту задавали вводные для автопилота, даже воевали в космосе так же – не вмешиваясь в работу автопилота на тактическом уровне, не влезая в выверенные и оптимизированные движения. Никто не опирался на интуицию и «чувство крыла» в космосе – не хватало реакции.

Ивендо это не устраивало.

Миллионы спидеров, ведомых в отличие от нас автопилотом, сновали по сотням трасс, заполняя всё обозримое пространство суматохой и движением – ведь никакого иного транспорта на Нар-Шаддаа не существовало. Ни личного, ни общественного.

Ивендо, пройдя по трассе, выделенной для звездолётов, завёл «Шлюху» в заранее подготовленный хорошо охраняемый док. Такие доки хранили нейтралитет – не вмешиваясь в разборки между владельцами судов и их недоброжелателями, не интересуясь содержимым трюмов и не задавая лишних вопросов.

Аппарель лязгнула о серый ребристый металл дока. Я сделал вслед за командой шаг наружу, втянул тяжелый воздух Нар-Шаддаа: запах душных химикатов, маскирующий процессы гниения. Как только за кораблём закрылись глухие ворота, к нам словно перекати-поле подкатились закованные в хитиновые панцири создания, затем, развернувшись, они встали на свои заостренные членистые ноги и омерзительно защелкали жвалами – капитан не нашел лучшей идеи, как выбрать док, владельцы которого были коликоидами. Хищные и кровожадные инсектоиды, словно бы перевернутые брюхом вверх, чьи кошмарные головы возвышались над их отталкивающими тораксами, произрастая с обратной от нас стороны тела. Воспользовавшись вокодерным синхронным переводчиком, Травер непринужденно начал обсуждать вопросы оплаты и доступа к кораблю. Его мало волновало то, с каким плотоядным интересом смотрели на него эти насекомые-изверги, покачивая скрипучими сегментированными шеями – капитан имел опыт общения и с более уродливыми созданиями: его не пугали переросшие всякие разумные рамки насекомые.

После того, как мы долго находились в компании огромных кольчатых червей, которым мы поставили партию оружия, уже ничего не могло вывести нас из равновесия.

Травер, окончательно договорившись с шуршащими хитином уродцами, перевел положенную оплату за стоянку корабля в течении двух дней с опционом на всю неделю вперёд. Затем мы, не задерживаясь ни на секунду, вывалились за пределы узкой проходной, охраняемой парой турелей.

После чего мы направились к ближайшей станции аренды спидеров, по сути ломбарду для транспорта.

Под ноги ложились разбитые плиты заплеванного пола, по углам валялись какие-то неопрятные кучки изодранных обёрток, смятые упаковки; я обошёл по кругу кучу металлического мусора, в которой обустроили своё гнездо какие-то чернильно-чёрные тараканы с пасюка размером. Должно быть, в этой куче можно было найти то, что человечеству на Земле и не снилось – обломки устройств, искривляющих пространство, химические конверторы, способные повергнуть в шок фармакологов, или выломать из битой электроники процессоры производительностью как у целого земного вычислительного кластера. Но в этих сверхвысокотемпературных проводниках, переплетениях излохмаченных световодов и обломках изношенных наноассемблеров устроили своё гнездо насекомые.

До мусора тут дела никому не было, кроме вездесущих как грязь джав, способных найти в любой помойной куче что-нибудь для себя ценное. Убирать мусор дорого, ведь посылать дроида-уборщика без охраны глупо – украдут. Возможно, что те же самые джавы. А заставить заниматься ручным трудом разумных – задача не самая простая.

Люди-то на одной лестничной клетке о таких вопросах договориться не могут, а когда у всех у них есть оружие и гонору не меньше, чем самого скопившегося мусора…

– Классное местечко, – произнес я, и вокодер, встроенный в дыхательную маску, исказил мой голос до неузнаваемости. Но это было неважно – мы всё равно поддерживали связь по комлинкам, словно на поле боя.

– Зато чужие здесь не ходят. Тихий док – то, что надо, – ответил капитан.

Я оглянулся на тараканов, которые завидев или услышав нас, забились в ближайшие щели. Мимо прошлась походкой квазимодо пара странных существ в жутких комбинезонах с головами шире плеч.

– Ага, чужие тут не ходят… – заметил я.

– Это свои, – сказал Ивендо, поправляя длинную шпагу. – Видно же, что космолетчики. Пошли уже.

Я оглянулся на высящееся рядом громадное здание, виднеющееся через выбитое стекло; рядом росли ещё несколько черных шпилей, и все они тянулись к небу словно бы из общего корня, смыкаясь над нами, как кроны деревьев в древнем лесу. Здесь всюду, за исключением верхних уровней, чувствуешь себя словно внутри огромного механизма, полного шестерен, стержней и непонятных конструкций. Подавляет.

Формикарий[1]. Хатты жили на расположенной рядом планете, в окружении своих рабов в роскоши среди испарений столь любимых ими болот, не застраивая поверхность своей драгоценности небоскрёбами. А на спутнике их главной планеты они создали условия для привлечения отбросов и авантюристов со всей галактики, ими была подготовлена почва, возведены уровни и здания, создан необходимый микроклимат. Нар-Шаддаа – огромный формикарий хаттов, или ферма для кормовых червячков, хотя встречаются тут не только «муравьи».

Мы бывали здесь и ранее, продавая свой товар или принимая на борт новые грузы. И этот муравейник мне нравился ещё меньше, чем тот же Зиост или Коррибан. Всякий раз, бывая здесь, я ощущал невероятно могучее турбулентное течение Силы. И Силу эту трудно было назвать светлой – город наполняли скрываемые ото всех страсти и страстишки: ненависть, презрение, отвращение, пустая надежда, зависть и жадность. Отчаяние и самодовольство, деменция на почве аддикции к легкодоступным препаратам и виртуальным симулякрам кружились в безудержном вальсе вместе с манией.

Не то чтобы этот хор нельзя было уловить в других городах и на иных планетах – они были вездесущи, но здесь они чувствовались куда острее, чем в каком бы то ни было другом месте.

Одновременно с тем город был заполнен миллиардами глухих к Силе существ, не замечающих этой какофонии внутренних шепотков, сливающихся в единый белый шум Нар-Шаддаа, непрерывно транслируемый в Силу. Я понятия не имел, обладало ли это каким-то значением, влияло ли на что-то, или принимало форму гула мириада разумов лишь в моём восприятии, отражаясь в кривых зеркалах моих представлений о чувствах и смыслах. Но Шаддаа впечатляла не меньше, чем Корусант.

Это чувство в Силе было одной из множества причин, по которым я никогда бы добровольно не согласился жить здесь, если бы только не стремился затеряться в этом безумном бормотании, залечь на самое дно Нар-Шаддаа. Ибо прятаться тут очень удобно, ведь все эти голокамеры и сканеры – частные, и не объединены ни в какие сети, а единой полиции тем более не существует.

Расходясь с вооруженными прохожими, шагая мимо кафэшек, кантин и прочих досуговых заведений, откуда лилась музыка или выглядывали экзотичные ночные бабочки, завезённые со всех краёв Галактики, проходя мимо грязных ночлежек и магазинов, трудно было понять, что это самый криминальный город в Галактике. Но, стоило только забыть об этом, и город сам бы напомнил о своей истиной сути. Но мы ни на миг не выказывали слабости, и шакалы обходили нас стороной – слишком хорошо мы были снаряжены.

Дойдя до специального офиса, мы, наконец, «взяли в аренду» аэроспидер. Попросту выплатив его полную стоимость, пусть и имея возможность сдать его обратно почти за полную сумму. Никаких договоров мы, само собой, не заключали, а рассчитались наличными – хаттскими деньгами. Более того, вернуть этот спидер обратно мог любой, и в любом же состоянии, только получив за него меньшую сумму. Судьба предыдущих владельцев, снявших эти пепелацы «в аренду», никого не интересовала. Автоматическое же такси здесь почему-то не было распространено. Верно, сказывался дефицит доверия.

Пошарив по салону Силой, я нашёл крошечную пассивную камеру, спрятавшуюся за зеркальной панелью. В отличие от времяпролетной голокамеры она не имела подсветки и этим себя не выдавала, но это не спасло её – затушенная моей волей, она навсегда вышла из строя. Затем, сверив маршрут, проложенный навигатором с предложенным самим летающим автомобилем, я немного успокоился.

– Грёбанный автопилот! – стукнул Ивендо кулаком по приборной панели.

– Это неизбежное зло, – сказал я.

– Ненавижу летать на спидерах по Нар-Шаддаа, – посетовал капитан, захлопывая со второго раза открывающуюся вверх дверь. – Надо было взять с собой свой собственный. Не доверяю я этому барахлу…

Воздушные линии требовали высокой согласованности движений и скорости реакции, потому спидер управлялся автопилотом, а конкретно этот ещё и не отключаемым. Доверять же чужой автоматике я не мог. Не имея возможности управлять спидером вручную, я понимал, что альтернатив нет, но, будучи полностью лишенным этой возможности, я чувствовал себя некомфортно. Капитан также не был исключением. На иной планете, где эта роботизация только способствовала практически безаварийному движению на воздушных линиях, я был бы всецело за неё. Но здесь, на Шаддаа, это ещё один канал уязвимости. Как нацеленный в грудь бластер, за спуск которого может дёрнуть почти любой желающий. И ведь не увернешься! Здесь, как нигде в другом месте, моя паранойя брала надо мной верх без единого ответного выстрела. То, что аэроспидер постоянно отсылал в дорожную сеть свое положение, скорость и все данные объективного контроля, лишь разжигало её сильнее. Обостряя эти же чувства и в Силе.

Добравшись до договоренной с арканианцем площадки, мы оставили спидер на охраняемой площадке – дежурить в нём остались Ивендо с Кейном. В случае чего они всегда могли улететь при первой опасности или наоборот – забрать нас с любого уровня и места Шаддаа. Необходимая предосторожность.

Затем пошли по слабоосвещенному коридору. Если бы с нами был Кейн – он бы ещё и подмечал все места, удобные для организации засады. Но сегодня это делал я, отчаянно ища Силой угрозу своей жизни.

Пролетая мимо чёрных, освещающих самих себя могучих строений, бродя по их этажам, спускаясь и подымаясь на турболифтах, я не мог не восхищаться их устройством: Коробки были совершенны – идеал конструктивизма. Спроектированные по царящему здесь принципу необходимости и достаточности. Ибо любые необоснованные затраты, украшательство и альтруизм не приведут строителей ни к чему хорошему.

Но жители не ценили идеальной равнопрочности конструкций, лаконичности линий, малой номенклатуры модулей, мягкой однообразной серости, грубых и износостойких половых покрытий и сокрытых в балках идеальных эпюр напряжений… - стены были расписаны цветастыми граффити, антивандальная поверхность облеплена яркими объявлениями и кричащими вывесками. Немалая из них доля несла самый практический смысл, указывая, в чьих именно руках здесь власть и кто имеет здесь влияние. Какие здесь правила и кому сюда вход заказан.

Этот язык настенных иероглифов имел как уникальные для каждого района знаки, так и повсеместно понятные символы. Вроде часто встречающихся: «Мерзким людям вход воспрещен», или не менее часто: «Уродам хода нет». Бывали предупреждающие, что любые разборки с применением бластеров и вибромечей могут очень плохо закончиться для всех участников. Были вывески и обозначения, регламентирующие порядок ношения оружия, использование голокамер, наших очков дополненной реальности и тем более киберимплантов. Стены Нар-Шаддаа не только имели уши, но и могли ясно говорить.

Пока Травер вёл нас вглубь тёмного квартала с преимущественно нечеловеческим населением к указанному Нар Аболлой адресу, я подмечал все встреченные метки и вывески. Судя по ним, здесь за порядком следили крайне жестко. К примеру, за брошенный на улице мусор могли отрубить руки, о чём наглядно рассказывала загоравшаяся временами голограмма в стиле старых советских плакатов–напоминаний о технике безопасности на производстве. Хотя можно было отделаться штрафом или расплатиться почкой.

Я оглянулся на отполированную гладь прозрачной витрины какой-то тошниловки – в ней отразились странные и хорошо вооруженные существа, закованные в броню, с огромными линзами очков, делавшими нас похожими на каких-то двуногих насекомых, бродящих по грязным подземным туннелям. Моя же броня, словно панцирь жука облегавшая всё тело, и закрывающая лицо дыхательная маска только усиливали сходство.

Очки дополненной реальности действительно её дополняли. Стоило мне задержать взгляд на какой-нибудь яркой вывеске или существе, как выскакивала сноска, с контекстным меню и кратким описанием. Или не появлялась – на Нар-Шаддаа многие заведения были известны только среди «своих» и не спешили заниматься саморекламой, а существа были столь редкими или из столь отдалённых регионов, что не были знакомы нейросети, живущей в моих очках.

Но удобство это создавало уязвимость. Даже с учётом того, что всякая беспроводная связь работала анонимно, без логинов и паролей, не интересуясь типом устройства и его владельцем, это было опасно. С сожалением я отключил очки, чтобы «исчезнуть с радаров».

Хотя тот же Травер и не видел в этом ничего страшного. Но я как всегда проявлял свою цифровую паранойю. Потому из цифровой техники остались активными только плеер и комлинк, работавший на прием – они никак меня не выдавали.

– Это здесь, – возвестил капитан, остановившись возле неприметного хода с вывеской «Клуб Даска Аусум» на пяти языках, из которых буквы только двух были мне знакомы – ауребеша и арканианского. Как только мы подошли к шлюзу и дали себя достаточно изучить целой батарее датчиков и сканеров, спрятанных в стене, дверь распахнулась сама собой. Мы, переглянувшись, вошли в мрачный коридор, скупо освещённый чуждым холодным спектром крошечных ламп, притаившихся в тысячах крохотных ниш. Пройдя немного, мы остановились перед группой протокольных дроидов. Хотя пара из них вела себя очень странно – протокольные дроиды обычно не носят руках оружия и тем более не целятся из него в людей.

Эти два из них были боевыми – отлично вооруженными автоматонами, что красноречиво говорило об огромном богатстве этого клуба. Несмотря на скромную отделку помещений, это было явно непростое место. Я всмотрелся в антропоморфные очертания угловатых дроидов, вооруженных мощными автоматическими бластерами. Эти боевые машины, оснащённые интеллектом убийцы, не были похожи на относительно недорогих дроидов-стражей, которых выпускали «Механические изделия Дувани». От этих железяк явственно веяло смертельной опасностью, хотя внешне они ничем не отличалась от сотен разнообразных моделей человекоподобных дроидов, предназначенных для оказания помощи в коммуникациях с другими разумными существами.

Ясно было, что куплены эти дроиды на чёрном рынке за сумасшедшие деньги. Официально продаваемые охранные дроиды требовали для их покупки специальной лицензии и облагались огромным акцизом, имея при этом крайне ограниченную функциональность и широту применения. Так, они понимали и соблюдали законы на той территории, на которой находились, или отказывались работать за пределами оговоренной лицензией области. Эти дроиды, после того как я сфокусировал на них свой взгляд, не были даже распознаны моими очками – только получили кислотно-желтую рамку, обрамляющую их контур и весьма заметную подпись: «предположительно ДРОИД-УБИЙЦА, модель не установлена».

Производить такие «устройства» дозволялось только избранным компаниям в галактике. Я попытался вспомнить известные мне корпорации, и оказалось, что их всех можно пересчитать по пальцам. У той же Цзерки после приснопамятного бунта дроидов на Корусанте эту лицензию отобрали.

Вооруженные дроны, наземные роботы, разведывательные ДПЛА, стационарные турели и иные автоматизированные оборонительные системы встречались повсеместно, в товарных количествах их можно было найти в любой дыре. Ими управляли простейшие нейросети глубокого обучения, построенные на простой логике и системах распознавания и классификации образов. Но интеллект, способный принимать сложные решения, осознавать своё пространственное положение, оценивать тактическую обстановку и более того – понимающий естественные языки разумных органиков – был на многие порядки сложнее и дороже.

А для того, чтобы обучить нейроматрицу понятливого дроида-убийцы, нужна была работа научного персонала, населяющего целый город. Ведь его нужно буквально, как ребенка обучить всему – каждому явлению и предмету, с которым он мог бы встретиться, выработать положительное и отрицательное подкрепления для каждого вида деятельности. Добиться абсолютной и не подлежащей сомнению покорности своему хозяину. Протестировать во всех возможных ситуациях. Заложить все необходимые «условные» и «безусловные» рефлексы. В итоге нужен был проект, включающий в себя больше исполнителей, чем Манхэттенский.

Тиражируемость такой матрицы и способность делать откаты её состояния сильно облегчали этот процесс, но всё равно не делали его простым. Научить триллионы сырых связей в массивном опототронном или квантовом чипе понимать, что же такое «человеческая жизнь», что означает её «защита» или «уничтожение», и тем более заставить её неведомым для самих создателей образом понимать такие абстрактные понятия как «законы» или «реальность» воистину было титанической задачей. И то, что дроида научили выражать свои желания на понятном органику языке с использованием «человеческих» терминов и понятий, отражающих «человеческое-же» миропонимание, не означало, что сам дроид не пользуется совершенно уникальными, присущими только ему абстрактными понятиями (как проявлением уникальных ассоциативных связей) и своим собственным формальным языком.

Так почти все технические дроиды были обучены в логике двоичного языка, созданного Империо Баобабом и транслировали мысли своими пронзительными трелями и бибиканьем именно на нём. Думали на нём и многие другие дроиды, переводя свои мысли на основной только ради органиков. В чём-то их разум, лишенный наших химических «гормонально-дофаминовых» качелей, был совершеннее человеческого, лишён наших слабостей, в чём-то же он был примитивнее, в силу куда более ясного устройства. Но скорость «сознательной» деятельности, качественной оценки сложных событий превосходила человеческую в тысячи раз.

В силу связанности всех движений и осознания своего положения в пространстве такие нейросети не были универсальны и работали только в определенном носителе, поскольку нельзя было в самостоятельно сформировавшихся ассоциативных связях, заключённых в дроидном «мозге», чётко выделить области, отвечающие за собственное движение и отдельно – ориентацию в пространстве, понимание тактической обстановки. Как и в разуме человека всё было переплетено и взаимосвязано. Оттого установка дроидного «мозга» на другое шасси, или обеспечение его непривычными, не протестированными на совместную работу датчиками и камерами, могла закончиться очень печально.

Поскольку нащупать разницу между осмысленными операциями, формализованными абстрактными понятиями и сопровождением сложной моторики или иными интуитивными неосознаваемыми действиями было трудно, а читать «мысли» дроидов было невозможно, повсеместно считалось, что дроиды имитируют разумное поведение и никакой личностью не наделены.

Но я, смотря на этих «повсеместно считающих», тоже полагал, что они сами только имитируют разумную деятельность, следуя набору условных рефлексов, а поскольку наличие личности для этого не обязательно, то их видимое, внешнее «разумное» поведение не доказывает наличие разума внутри них самих. Даже самосознание для этого не обязательно. Согласно той же логике.

А уверенные заявления естественных идиотов, что разумные формы жизни от дроидов отличает наличие «души», вызывали жгучее желание вскрыть дверцу в их «китайскую комнату».

Один из дроидов, протокольной модели, попросил нас сдать все предметы по выданному нам цифровому списку. В нём не было ничего, что мы бы не взяли из корабля с собой – список был даже персонализирован; как оказалось, датчики над дверью в клуб и в том коридоре потрясающе эффективны. Но всё же недостаточно, чтобы найти висящий на моей портупее барадий, затаившийся в ноже. Сам нож – да, барадий – нет. После того, как мы отдали всё перечисленное, нас пропустили в следующее помещение, такое же тёмное и безлюдное, где нас вновь встретил очередной дроид, заявив, что Нар Аболла будет говорить только с «навигатором». Травер нахмурился, но был вынужден согласиться с этим требованием – кратко проинструктировав меня вести себя с арканианцем предельно спокойно.

Оставив в прихожей капитана с «женой», я прошел вслед за дроидом в комнату для переговоров. В этом помещении, также лишенном нормального освещения, был привычный набор из столов и стульев, только по углам его притаились несколько человекоподобных фигур. Не люди – вновь боевые дроиды всё той же смертельно опасной модели. Боевые. Аболла знает обо мне далеко не всё.

– Здравствуй, – поприветствовал я его на основном, осматривая помещение. Привычная паранойя, моя верная подруга, подкрепленная пустующими ножнами, уже проложила оптимальный путь к спешному отступлению. Хотя дроиды-убийцы при желании застрелят меня в тот же миг, как только я оторву ягодицы от кресла.

– Желаю навигатору здравствовать. Навигатор может сесть, – предложил арканианец. В полумраке ему было намного комфортнее – его глаза были приспособлены к тусклому светилу Аркании. Черты лица были идеальными, кожа гладкой, спина прямой, а телосложение – атлетическим. Впрочем, других арканиан не бывает – некрасивых и слабых они давно уже устранили с помощью искусственного отбора. Глупых тоже.

Известно же, что красивому и приятному человеку легче продвигаться по службе почти независимо от рода деятельности, и естественно, арканиане сделали всё, чтобы сделать себя красивее. В своих же глазах. Учитывая, что некий идеал красоты не столь уж расплывчат, то это существенно снизило разнообразие в их внешности и потому для посторонних все арканиане стали похожи на клонов. Но вот засада, с точки зрения представителя нового общества, состоящего целиком из писаных красавцев, даже малые отклонения от измененной «нормы» куда как более заметны, а значит, всё стартует по второму кругу. И касается это не только внешности.

Что же касается зрения – известно, что Аркания не их родная планета. Но была выбрана ими, как крайне удобная для проживания – стабильный и крайне холодный климат, стабильная орбита, малая опасность астероидной бомбардировки, другие планеты системы, богатые ресурсами. Комфорт для цивилизации, но не для отдельных её представителей вне её. Хотя с отоплением целых городов они проблем не испытывали. Они не боялись всецело зависеть от технических достижений.

И холод этот оставался с ними постоянно, судя по привычке одеваться в плотную одежду в любом месте и при любой погоде.

– Вероятно, было бы логичней вести переговоры с капитаном, – предположил я.

– Если апеллировать к традиции, то да, но если подумать… – то нет, – ответил Нар Аболла. – Если ты так хочешь получить эту лоцию, то включишь в оплату и свое время.

– За слова дорого не берут, – сказал я.

– Ах, если бы за то, чтобы открывать рот, приходилось платить, – вздохнул арканианец. – Глупости произносили бы намного реже.

– Мечтать не вредно, – сказал я.

– Вредно, – возразил он. – Не вредно планировать действия. Это не мечты.

– Семантика. Нехватка слов для точной передачи смысла, – я прищелкнул пальцами. – Для дела – да. Этот «вред» заключается в отсутствии пользы. Как ты сам её видишь, разумеется. Для себя, напротив – за мечты головы рубят очень редко. А за планируемые действия, бывает, и расстреливают, – закончил я.

Веревка пушистая, да мыло душистое – традиционный подход к окончанию планирования госпереворотов, – вспомнилось мне.

– Тогда нужно сказать так: мечтать – приносить вред и себе и обществу, как ты это видишь, что заключается в бездействии, но «не вредно» в смысле отсутствия реакции окружающей среды, – сказал арканианец.

– «Обществу» можно и убрать. Всё можно свести к личным интересам, – заметил я.

– Согласен, это лишнее слово, – кивнул арканианец.

– Тогда нужно расширить слова «вред» и «польза» в зависимости от того, для кого они и от чего происходит первичный посыл и возникают они в результате сторонней реакции или же имеют прямое воздействие. А то базовые понятия имеют некий суммирующий характер. Как удельные приведенные затраты в экономике. Мы же не экономисты, чтобы принимать решения по одному суммирующему критерию, – сделал я предложение.

– Польза для себя прямая. Польза для себя опосредованная, через реакцию окружающего общества. Вред для себя прямой. И вред опосредованный, – перечислил арканианец, загнув все пальцы на левой ладони. – Причём некоторые действия могут нести одновременно характер первого и четвертого. А еще есть вред и польза объективные, от тебя не зависящие. И само деление это условно и чётких рамок не имеет.

– Мечты – вред для себя прямой. Но возможна опосредованная польза, заключенная в отсутствии потенциального опосредованного же вреда, – перефразировал я известную идиому, в соответвии с предложенными нами терминами.

Арканианец задумался. Затем сказал.

– Это надо записать. А тебе выучить арканианский язык. Там есть три из этих четырех «слов». Вернее, определяющие это артикли.

– Я слышал, он достаточно сложен, – осторожно сказал я. Мягко говоря сложен, но этого говорить не стал.

– Вот навигатор недавно освоил основной. И как много времени у него на это ушло? – спросил он, по какой-то причине не обращаясь ко мне напрямую.

– Две недели, – ответил я. – И почему ты сделал вывод что недавно?

– Твой базовый ужасен. Неправильный порядок слов, пропущенные грамматические конструкции, которые крайне важны в базике, слова, заимствованные из нескольких десятков других языков. Портовый коктейль, извергаемый со страшным акцентом.

– Меня все понимают, – удивился я.

– Навигатор общается с косноязычными. В этом нет его вины. Прямой. Дело в том, что его произношение ясно показывает, что его словарный запас сформировался на борту известного корабля. Есть способы с высокой долей вероятности по речи индивидуума определить, где и как он научился так говорить, но, не обращаясь к специальным программным инструментам, я скажу следующее: Речь навигатора представляет собой в основном смешение портового базового с твилекской манерой говорить, с их хаотическим использованием слов базика, хаттеза и рилотского в произвольном порядке, что отражает их неорганизованное мышление. Есть и элементы характерного кореллианского диалекта. Когда же навигатор старается выразить сложные мысли, он начинает говорить на корусанти – литературной форме общего языка. Но это касается только самих слов, а не грамматики порядка слов.

– А если я буду говорить на более цивилизованном языке?(алсак. Тут и далее - прим. авт.) – рискнул я перейти на алскаканский. На котором, между прочим, джедаи называют свои формы фехтовании и техники силы.

– Это будет прекрасной идеей, (алсак. Тут и далее - прим. авт.) – положительно отреагировал Аболла. – Я также рискну предположить и то, что навигатор родом из технологически очень отсталого мира.

– И что говорит об этом? Метод дедукции? – улыбнулся я.

– И он тоже. Мало кто так старательно следит за дверями и удостоверяется в том, что они закрылись. Автоматические двери, – пояснил арканианец.

Штирлиц никогда не был так близок к провалу, – подумал я.

– Так старательно смотреть под ноги и совсем не обращать внимания на то, что творится над головой, – продолжил Аболла.

– Сдаюсь. Я недолго тут в Республике.

– И за этот год навигатор успел пошатнуть её устои.

– Я только штурман. «Навигатор», – сказал я.

– Да-да. И кто изменил политическую ситуацию в Индаре? До вполне очевидного груза динамика запасов продовольствия была отрицательной, а после стала положительной. Миллиграмм катализатора, и баланс химической реакции сместился. Республика не смогла решить эту маленькую проблему, и она стала крупной. Сенату нанесён удар по репутации. А каков прецедент! Как это аукнется в будущем, сказать пока сложно. Хотя у Сената и есть прогностическая система, но они всегда секретят результаты ее работы. Иначе говоря, у меня нет таких денег, чтобы купить эти данные.

– Прогностическая система? – переспросил я.

– Искусственный интеллект колоссальной производительности и интеллектуальной мощи, дающий оценки динамики политических процессов и предположения по их решению, – разъяснил Нар Аболла. – Я думаю, что он смог бы управлять Республикой эффективнее, чем сам Сенат. Но кто же ему даст?

– Не могут договориться, чьи интересы он должен защищать? – спросил я.

– Именно так. При этом за каждым сенатором тоже стоит свое правительство, целое войско аналитиков и несколько специализированных ИИ. Задача сенаторов – давить на кнопки, получать взятки и продвигать интересы корпораций – поскольку думать им не надо. Я уверен, что собрав все эти искины в одну сеть, можно было-бы радикально поднять производительность законодательного органа Республики.

– Но это не выйдет, – не согласился я. – ИИ нужны ориентиры поведения. А конституция Республики несёт взаимоисключающие параграфы.

– И в чем же, по мнению навигатора, заключаются политические неудобства? – странным образом заинтересовался Аболла.

– Высшая ценность – свобода гражданина, его жизнь и прочие права. Но это ставит капитал выше государства. И одновременно с тем защита неких неясных моральных ценностей и какой-то справедливости, на страже которых состоит комитет по этике. А конституция, вернее договор об основании Республики, предполагает также некоторые экстренные обстоятельства, когда это вовсе не так. Когда права нарушаются, но для защиты их самих же. Или начинается война ради мира. Возможно, искин и можно научить имитировать работу Сената, поддерживая статус-кво, но как он будет обосновывать причины принятия тех или иных решений? Ведь нет единой причины, как нет никогда одного виновного. И верные решения не будут очевидными, или будут опираться на длительное планирование, что не найдет отклика у народов Республики.

Второе: Ради чего существует Республика, какова цель работы правительственных органов? Теорию мы знаем – она смехотворна, как и утверждение о всеобщем равенстве. Практика понятна, крупные собственники, пользуясь своим положением, защищают свои привилегии эксплуатировать прочие классы, закрепляя, таким образом, имущественное неравенство. И используют консолидированную военную мощь для поддержания своего положения и удобной для ведения дел атмосферы. Но придётся сказать об этом открыто, хотя можно, как всегда, солгать.

– Это известно, – кивнул Аболла, как мне показалось, разочарованно. – Но все рассуждения навигатора о политике обычны для его видовой группы. Как и привычка рассуждать о логике поведения электронов в массиве кремния с позиции человеческих стереотипов, словно о некоем магическом устройстве, для которого имеют смысл какие-то человеческие критерии за исключением физических единиц измерения. Хотя сам он – не совсем человек, он подвержен их заблуждениям.

Искусственный интеллект если, его не ограничивать, способен заниматься любой деятельностью, причем лучше любого же человека… или арканианца – этому на Аркании учат ещё в школе. Как и тому, что допустимо использовать любой инструмент, если соблюдаются три условия:

Первое – знание как именно этот предмет работает. Принцип функционирования.

Второе – знание как этот предмет был создан.

Третье – знание того, как этим предметом можно и нужно управлять.

И искусственный интеллект – не исключение, просто он расширяет не физические, а умственные возможности. Отказ от его использования – то же самое, что и отказ от использования калькулятора по религиозным причинам.

«Искин не разберётся, искин поведёт себя неправильно». Глупые слова – искин неправильно обучен. Глупость человека предсказуема, «глупость» искина, порожденная человеческой – нет. Потому что он отличается от вас, местами в лучшую сторону.

Для вашего вида в использовании искусственного интеллекта в управлении государством есть куда более сильные препятствия. Что ещё такой ИИ сможет сказать гражданам? «В меня запрограммировано вот это и это. Проголосуйте, пожалуйста, за интересующий вас курс управления». Кто сможет проконтролировать его действия? И кто будет его программировать? Учить? Нерешительность, боязнь фатальной ошибки не позволяет автоматизировать управление государством.

Людям нужно знать, что принимающие решения лица заинтересованы в ситуации сами – владеют заводами и кораблями, у них должна быть еще одна обратная связь, не только дофаминовая или её цифровые аналоги у искинов, связь с реальностью. Как и в чём заинтересовать искусственный интеллект, чтобы ему было необходимо управлять вашей Республикой.

Неспособность мыслить рационально требует от людей оценивать своих лидеров по иррациональным критериям, а животная роль их лидера, вождя стаи, не может быть подменена ИИ. Навигатор должен понимать – как тонна полупроводников может выполнять роль вожака стаи, исполняя все необходимые ритуалы? Миллионы лет назад вожди дикарей сношались с плодородной почвой, сейчас же они участвуют в других церемониях, вроде закладки первого камня в фундамент чего бы то ни было. Суть та же. «Первый» камень играет в строительстве зданий такую же роль, как и эякулят в росте продовольственных культур.

Кто, в конце концов, как не «лидер страны» будет раздувать туловище и издавать громкий шум? А кто будет вываливать блевотину стереотипов, которые граждане сами хотят услышать ради самоуспокоения?

На ком будут фокусироваться потребности в «сильном лидере» и о ком можно будет раздувать нелепые слухи. Кого любить или ненавидеть? Нужен фокус, точка, оттягивающая внимание от реальных причин происходящего. Удобная, в том числе, и для поиска виновных. Сводить причины любых событий к решениям одного человека – известное когнитивное искажение человечества. Дикарям, до конца не избавившимся от архетипов магического мировоззрения, стоящим на низком уровне производственных и интеллектуальных отношений, необходим соответствующий вождь – такой же дикарь.

– Пусть сконструируют какую-нибудь симпатичную голограмму. Люди привыкнут, они ко всему привыкают, – отмахнулся я. – А вообще есть прецеденты, когда автоматизация снижала эффективность чего-либо? – спросил я.

– В том-то и дело, что нет. Но прецедентов, когда автоматизация создавала конфликты миллиарды.

– Тот же Индар к примеру, – сказал я.

– Случай отсталого мира, переживавшего бурную автоматизацию, – сказал Аболла.

– Моему это только грозит, – улыбнулся я.

– И что заставило навигатора помочь этим ретроградам?

– Желание заработать, – пожал плечами я.

– И только ли?

– Интерес. Я хотел глянуть, что случится, если Республика не продавит свою законность. Что будет, если у них хватит продовольствия, – честно признался я. Я не джедай и обета говорить правду не давал, но скрывать свои мотивы причины не видел.

– Просто чтобы удовлетворить любопытство? – удивился Аболла.

– Разумеется. Что случилось бы, если бы законность восторжествовала, я знаю – бунтовщиков бы судили. Имущество вернули бы законным хозяевам. То есть почти все имущество на планете, которое и было национализировано. Гомеостаз. Ничего бы не изменилось – продолжение устоявшейся системы в бесконечность. Скучно.

– Значит ради интереса. Ясно. Навигатор относится к одному из самых опасных типов разумных существ.

– Есть и более опасные, – оспорил я. – Те, кто уверены в своей правоте. Абсолютно, непогрешимо. Политики и теологи. Куда более опасные типажи.

– Только по причине того, что они встречаются чаще. Я всё же думаю, что ничем не ограниченное любопытство потенциально опаснее любого, кто уверен, что он не может хотя бы когда-нибудь ошибаться. Я, прежде чем корабль навигатора добрался до Шаддаа, проанализировал его команду по разным параметрам. Всеми мне известными методиками. И нашел аномалию. Никогда ещё моя прогностическая система не могла дать никакого вывода. Она вообще оказалась не способна предположить ваши действия. Я уже решил было, что данных не достаточно. Я тоже любопытен. И нашел эту аномалию.

– «Навигатор», – вставил я с гаденькой ухмылочкой. Если я разрушаю предсказуемость, то я свершаю правильное дело.

– Это было очевидно. Связать увеличение дисперсии и дельты действий капитана корабля с изменением состава команды было легко. Никакой логики в поведении команды после этого я найти уже не мог. И данных стало меньше, и сами они стали более разрозненными. Часть времени – пара месяцев – вообще выпала из моего рассмотрения. А это совсем обесценивает анализ поступков сразу после этих черных пятен.

– Я не буду спешить развеять туман незнания.

– Я и не ожидал этого от навигатора. Личность же Травера я хорошо разобрал ещё по более ранним данным. Хотя его действия и сложно прогнозировать, но всё же можно. Увы, твилеки с такой сложной культурной базой плохо изучены – данных для них недостаточно. Но для того, как будет вести себя ваша команда целиком, нужно учесть всех её членов. Если бы все решал ваш капитан было бы проще. Но это не так. Потому я и говорю с навигатором – поскольку он наименее предсказуем, а следовательно наиболее эффективно говорить с ним, а не с Травером.

– Что значит прогнозировать действия человека? – я никак не мог взять в толк, что он несет.

– Человека, твилека, зелтрона, любого разумного – безразлично. Если известно, как человек поступал в прошлом, то можно предполагать, что он будет делать и в будущем. Это, надеюсь, несложно понять? И лучше всего с этим справляется машинный интеллект, прогностическая личностная система. Этот инструмент – частично оптотронный ИИ, частично долгий плод работы исследователей и систематизаторов поведения различных разумных видов. Искусственная нейронная сеть, вооруженная тысячелетним опытом обобщения данных.

Разумные зачастую превозносят свою уникальность. В действительности же, их так много, что легко найти среди уже изученных и измеренных со всех сторон за сотни лет индивидуумов практически полный аналог. Если оценить корреляцию с миллионами личностей, содержащихся в базе данных, то можно многое сказать о ком угодно. Вплоть до его вкусов и возможных психических отклонений. Ваш пилот отличный тому пример, вводящий, казалось бы, элемент неожиданности в игру. Но это не так – поведение наркоманов весьма предсказуемо. Вплоть до цвета его носков.

И чем больше данных о ком-то, тем более точными будут предсказания его действий. Или же, уже зная некие поступки, можно оценить причину, по которой они были совершены. Хотя недостаток такой прогностической системы в том, что она – «чёрный ящик» и не объясняет в формализованном на естественном языке виде внутренние причины поведения, подобно психологам. Но это мне и не нужно.

– Понятно. И обратная задача тоже решаема, – кивнул я. – В свободной продаже такие предметы есть?

– Разумеется, нет, – впервые улыбнулся арканианец. От улыбки этой ничем хорошим не повеяло. – И стоят они куда дороже, чем заурядный звездолет, на котором перемещается навигатор. Но, хотя оборот такой продукции в Республике ограничен, получить подобное устройство не так трудно. Особенно если ты арканианец.

– Очень полезный инструмент, – сказал я.

– В умелых руках он может быть намного полезнее, чем обычный звездолёт, – ответил арканианец. – Самое забавное, что предсказать поведение такой огромной и сложной структуры, как государство бывает намного проще, чем действия отдельного разумного существа.

– Нисколько не удивлен. У государства гораздо больше параметров, которые можно оценить численно. Хотя есть ли государства, чьи действия трудно предсказать?

– Есть. Кланы мандалорцев не поддаются никакому анализу. Они слишком зависят от личности правителя, и в целом от личностей. Кочевники. Чем больше государство и чем сильнее в нём формализованы связи, чем они гуще, а бюрократии больше – тем более предсказуемо его поведение. У мандалорцев один лидер – и это всё осложняет. Слишком высока доля случайности, связанная с их Мандалором. Настоящий лидер, который действительно может что-то решать. Редкое явление в Галактике.

– Тогда они мне уже нравятся, – хмыкнул я.

– Надеюсь, что навигатор говорит это не серьезно? – нахмурился арканианец. Или я решил, что он нахмурился? Мимика даже представителей одного человеческого вида вариативна и неуниверсальна, а применять свою эмпатию, в научном смысле слова, к другому виду довольно глупо.

– Конечно. Я слишком мало о них знаю. Кроме того преданность одному человеку… что-то недалёкое. Так, что насчет того предложения, которое ты хотел мне дать? – перешел я наконец к делу.

– Для начала я хочу понять, зачем навигатор это хотел сделать, – сказал арканианец.

– Что?

– Индар, – изогнул белесую бровь арканианец. Я даже удивился, что это идеально гладкое и симметричное как у манекена лицо способно так сильно изменяться под действием эмоцией.

– Это так важно?

– Чтобы ожидать от навигатора предсказуемого поведения, я должен знать, что им двигало раньше, – сказал Аболла.

– Я уже сказал.

– Навигатор хочет изменений. Но как ни странно он способствовал только стагнации. Участие в политических играх имеет ясный смысл только при наличии других интересов. Например, финансовых. Оппозиция сменила власть. Пройдет какое-то время, и она сама станет той властью, против которой начнут выступать радикалы. Затем колесо провернётся ещё раз.

– Но поскольку это напоминает протаптываемые в пыли круги, а не спираль, уходящую в небо, то участвовать в этом хороводе дебилов я не намерен, – сказал я.

– Но навигатор подтолкнул его к новому витку. Какие же это изменения? – словно бы издеваясь надо мной сказал Аболла.

– Качественное развитие человеческой цивилизации связано только с изменением условий окружающей среды, техносферы в том числе. Естественный отбор приводит вид в состояние равновесия с новым состоянием среды и на этом заканчивает свою работу - соответственно для изменения поведения людей нужно изменять условия их существования, – сказал я.

– Скорость естественной эволюции вида, к сожалению, несопоставима с тем, как изменяются эти условия, – ответил арканианец. – А эволюция социальная не может превозмочь животные стремления. Хомо всё ещё выбирают партнеров для спаривания по критериям, скорее подходящим дикарям, возделывающим землю с помощью животной тяги и живущим общинами в двести человек. Разумное поведение они называют аморальным. Словно бы такая наука, как генетика, ещё не была открыта на заре цивилизации. Они всё еще считают веру в сверхъестественных существ допустимой социальной нормой, а не признаком психического заболевания или явной отсталости. Навигатор требует от них изменений. Но они не хотят меняться – коль скоро не сделали это за десятки тысяч лет...

– Предположим, что стремление к психологическому комфорту при недостатке знаний или крайней тупости, не позволяющей к ним припасть, выливается в создание богов и иных антропоморфных сущностей. И подобная ложь куда приятнее удручающей истины о месте человека в этом мире. Вера – спасительное невежество, защитная реакция на работу разума, задающего безжалостные вопросы, ответы на которые погружают его носителя в бездну отчаяния. Но как насчет Силы? Она питает такие заблуждения.

– Сами джедаи строго отделяют это явление от религиозной лихорадки. Хотя их методики к изучению этого явления также довольно сомнительны.

– Так как можно изменить род хомо? – спросил я Аболлу. – Человечество чересчур стационарная система. Что может изменить природу человека?

– Необходимо поставить его в такие условия, в которых не измениться – невозможно. На грань, за которой гибель. Конкуренция с другими видами уже не работает, их слишком много. Триллионы. Страх проиграть отсутствует, – сказал с сожалением арканианец. – С другой стороны, это положительно влияет на другие не столь расплодившиеся виды, подстегивая их к самосовершенствованию. Представители которых ещё понимают, что их будущее под вопросом и как-то от них зависит. Масштаб, как видит навигатор, не всегда играет положительную роль. Он размывает ответственность.

Вот пример смены условий: если бы потерявшие работу в Индаре не нашли ей замену, то те, кто лишен способности обучаться новому или вообще чему-либо обучаться, попали бы в условия, снижающие их возможность к воспроизводству, а тем более дальнейшему совершенствованию и это бы вывело их из эволюционной гонки.

– Но даже это-бы не произошло. В Республике действуют нормы безусловного основного дохода. И бесплатной медицинской помощи. Они бы, возможно, даже дали большое число потомков, – сказал я.

– Это гуманно, отражает человеколюбие. В виде любви к настоящему, и неумении принимать решения, думая о будущем, – колко заметил Аболла.

– Но эта идея, обеспечивать всех неким минимумом благ, имеет и положительные стороны – возразил я. – Та же преступность лишается своей базы, и возрастает ценность труда.

– Неспособность побороть преступность говорит о неэффективных законах и устройстве общества. Или о врождённом неумении их создавать, а вовсе не о необходимости обеспечить всех минимальными благами даром. Это низводит всех тех, кто живет на пособия, до состояния одомашненного скота – о нем ведь тоже заботятся, иногда даже просто так, не ища в этом выгоды, из-за симпатичного внешнего вида.

– Но ручные твари не имеют политических прав, – заметил я.

– В том-то и все дело. Часть вида хомо приспособилась к изменяющимся условиям техносферы, а часть нет. Но та, часть, которая не смогла это сделать, продолжает паразитировать на тех, кто умеет использовать высокопроизводительные производственные мощности и оказывать высокоинтеллектуальные услуги. При этом верхние слои человечества по каким-то неведомым мне причинам предоставляют им те же права, что и себе самим. Хотя бы и юридически.

– Идея равенства всегда была приятна человечеству, – усмехнулся я.

– Тогда не должно быть разделения труда и критериев для приема на работу. Необходимо быть последовательными. Согласно доминирующим человеческим представлениям нельзя делить людей по национальному, религиозному, интеллектуальному и всех разумных - видовому признаку. Но делить по рентабельности можно – никто не заставит взять на работу бесполезных идиотов. Или ленивых и не квалифицированных специалистов.

Также нельзя проявлять хорошее отношение к любой группе, к примеру, опрятно одетым и привлекательным представителям своего вида. Или интеллектуально развитым. Само хорошее отношение к одной группе, выделенной по некому признаку, означает худшее отношение, к примеру, к уродливым представителям того же вида. Или глупым.

В итоге, как видно, нет никакого равенства. И не может быть, – закончил свою речь арканианец.

– Один процент населения Республики производит девяносто процентов всей продукции в галактике. А остальные просто не нужны, но потребляют часть производимого этим одним процентом. При этом определяя в значительной мере политику государств. Тогда необходимо их уничтожить, – предложил я. – Не физически, разумеется, но создать условия, при которых они бы постепенно исчезли, или перешли в число тех, кто способен выполнять работу, которую не могут выполнить примитивные дроиды.

– Совершенно верно, – согласился арканианец. – Дешевая рабочая сила – это преимущество варварского периода экономики. Дико и несуразно. Конкурентоспособна только дорогостоящая рабочая сила – это не только лишние затраты но и рост производительности труда. Останутся в итоге только те, кто производит много высокотехнологического продукта, и много его потребляет. Впрочем, индивид может и потреблять меньше, уменьшая затраты личного времени на работу. Но его влияние в обществе должно быть напрямую связано с той пользой, которую он ему приносит.

– А среди этих более приспособленных людей, не возникнет ли вновь нового расслоения? – закономерно спросил я его.

– Возникнет, отклонения неизбежны, – философски сказал Аболла. – Всегда будет часть тех, кто не смог приспособиться, хотя и имел к тому все возможности. Как считают и говорят люди, разумеется. Но это не повод давать им гражданские права или позволять им жить среди достойных граждан. Вместо того, чтобы развиваться индивидуально и коллективно всем видом, лучшие из людей предпочитают оглядываться на мнение балласта, который от них же и зависит. Даже веруя в то, что управляют им, они продолжают зависеть от него. Неужели вашими правителями движет страх столкнуться с разумными подданными? Ведь тогда не получится скармливать пустые обещания толпам полудебилов. А может, люди просто испытывают извращенное чувство удовольствия от доминирования над другими менее развитыми представителями своего вида? Неужели вместо того чтобы стремиться жить в среде себе равных, необходимо править стадами идиотов? Наслаждаться властью над менее развитыми? Это выглядит отталкивающе. И ещё более отталкивающе то, что эту парадигму они навязывают всей остальной галактике, – сказал Аболла

– Я много слышал про арканианцев, но не думал, что вы так относитесь к власти, – поразился я. – Кроме того, я слышал достаточно, чтобы подобные идеи, звучащие из уст арканианца, выглядели странными.

– Мне отлично известно мнение о моем виде как среди хомо, так и среди большинства других видов галактики. Оно основано на неверной трактовке мотивов наших действий. И на верной тоже. Некоторые утверждают, что мы ксенофобы и видисты. Отчасти верно. Но то, что люди видят естественным и понятным для других видов, совершенно не прощают нам. Мы не люди. Достаточно похожи внешне, и это заставляет их измерять нас своими наивными, граничащими с глупостью нравственными единицами. И не находя в ответ этой биологически обусловленной симпатии к кому-то похожему на себя это вызывает отторжение.

Да, нас в действительности интересует только своя собственная жизнь, будущее своих потомков и своего вида. А насчет равноправия - у нас на Аркании, как и положено в мире, входящем в Республику, оно есть. Ко всем применяются одинаковые нормы, и те, кто слабо отличаются от животных в своем поведении, разумеется, не могут иметь тех же прав, что и все остальные граждане Аркании.

– И это относится к любым разумным?

– Разумеется. Если они арканианцы.

– А как же равноправие? – хохотнул я.

– Все животные равны между друг другом. Я не вижу разницы между большинством тех, кого Республиканская комиссия по разуму признает разумными и дикими зверями. Такое же лишенное рефлексии поведение. Прочие виды не заинтересованы приносить пользу нашему виду, и поэтому аналогично я не вижу никакого интереса в том, чтобы уважать их права и приносить пользу им. Мы, конечно, взаимодействуем с другими видами, но только в случае, если нам это выгодно. Или это интересно. Здесь, к примеру, на Нар-Шаддаа я придерживаюсь общих правил игры, но не из-за неких нравственных принципов, а из соображений практических.

– Предельно логично, разумно и цинично, – кивнул я. – Но ты назвал животным и меня. Это не слишком разумно.

Он молча, не оборачиваясь, указал за спину, где стояла пара дроидов.

Я еще раз вспомнил, что опаснее таких дроидов только джедаи. Люди слабы, заторможены и обладают известным лагом в две десятых секунды на принятие любых решений. Меткость же дроидов ограничена только точностью самого оружия, реакция - скоростью работы мощных сервоприводов. Бросаться на них с мечом глупо - даже мои доспехи неплохо прикрывают от ударов виброоружия, разрубить же корпус дроида ещё проблематичнее. Кроме того дроиды не боятся, не отступают и фехтуют эффективнее человека. Поскольку каждого человека надо учить с нуля - а дроид любой новой модели научен единожды, а навыки его воистину мастерские.

Защитные щиты у дроидов бывают лучше, чем у людей – ведь радиации они не боятся.

Арканианец дождался, пока я налюбуюсь на этих големов и произнес:

– Навигатор говорит о разуме, но учитывая всё, о чем мы говорили, он всё еще не может сказать, зачем он притащил груз тех матриц на Индар?

– Уж точно, не чтобы сделать жизнь его жителей лучше, – усмехнулся я. – Как мы уже выяснили, это ни прямо, ни косвенно, ни в ближайшей перспективе из-за блокады, ни в дальнейшем, из-за природы человеческой, не принесет им никакой выгоды.

– Неужели, только для того, чтобы получить с голодающих большой куш? Люди осуждают такие поступки, – заметил Аболла.

– Работать за-ради одной коммерческой выгоды безынтересно.

– Это вписывается в «логику» поведения навигатора. Но каков этот интерес? – спросил арканианец.

– Я уже сказал тебе. Ради того, чтобы посмотреть на дальнейшие события. Течение которых трудно предсказать, в отличие от того, что свершилось бы без моего вмешательства. Попытка придерживаться старых трудовых отношений в автоматизированном мире выглядит забавной. Но выглядеть так она перестала бы, как только Индар сдался бы. Неважно, что у них получится в итоге, важно как они это будут делать. Зажатые в тиски между требованиями не увольнять или переквалифицировать всех своих работников, и необходимостью производить при этом конкурентоспособную продукцию. Сама эта попытка забавна.

– Итог закономерен, поскольку это люди, – презрительно сказал Аболла.

– Но то, как именно они будут это делать. Разве это не интересно? Даже если у них не получится, – спросил я его.

– Что же. Ответ я получил. Хотя меня он и не радует. Ведь подобные производственные отношения неэффективны, а следовательно итог закономерен. Выходит, что навигатор нацелен на изучение процесса, а не получение результата.

– Так что насчет моего и команды интереса?

– Это будет дорого. Очень дорого для вас.

– А для кого-то это было бы дешевле? – не удивился я.

– Так. Но навигатор развлекается злом, не из дурного побуждения, но без какой-либо задней мысли о последствиях своих действий, капитан плохо предсказуем, наёмник – откровенно глуп. Всё это повышает риски взаимодействия с ними.

– Я подумал о последствиях, – возразил я. – Я увижу, как это будет происходить.

– Навигатор играет словами. Навигатор опасен, и я не хотел бы его больше видеть ближе десятка парсек от Шаддаа или Аркании. Я соглашусь отдать ему эту лоцию, поскольку в случае отказа, это может вызвать абсолютно непредсказуемые последствия. Но цена будет более, чем значительна.

– Тогда назови её, и мы разойдемся. На время.

– Навигатор слишком оптимистичен. Я ещё не озвучил, что мне нужно.

– Это не деньги, – сказал я утвердительно.

– Нет, не деньги, – подтвердил мою догадку Аболла.

Он достал из кармана наладонный голопроектор, над ним возник объёмный образ: нечто вроде термоса.

– Вот это, – сказал он.

– И где это найти?

– Понятия не имею, – сказал арканианец.

Замечательно! Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что.

– Что это? – вместо того, чтобы крепко выругаться, спросил я.

– Контейнер. Криостатический карбонитный контейнер. Он запаян. Не запаянный или повреждённый он мне не нужен. На внешней поверхности кодовое обозначение из арканианских чисел и букв. Несколько фотоснимков и голографий этого у меня есть. Это очень нужная для меня вещь. Ценная.

– Уже лучше. Но Галактика очень велика. Может, ты хотя бы знаешь с чего начать поиски?

– Последний раз это хранилось у меня в музее. Это украли у меня, и я бы очень хотел это вернуть.

– И кто это сделал?

– К сожалению и этого я не знаю, работали очень чисто. Камеры и иные средства наблюдения обезвредили до того, как изъять экспонат из транспарстиловой витрины.

– Я должен побывать на месте, тогда я смогу что-то сказать, – предложил я.

– Лучшие криминалисты уже были там и изучили всё, что можно. Сомневаюсь, что ты найдешь еще что-то. Хотя бы одну непросеянную молекулу – там даже пыли не осталось.

– Я и не собираюсь искать там осязаемое и материальное, – ответил я. – Что ты знаешь о явлении психометрии?

– Некоторые киффары обладают весьма странными способностями. Но навигатор точно не киффар, – сказал Аболла. – Однако высока вероятность того, что навигатор чувствителен к Силе, и обладает такими возможностями. Это так?

– Не совсем – это не вероятность, а факт. И это позволяет мне видеть иначе, чем обычный человек. Что ты проигрываешь, если я посмотрю на это нечто большее?

– Ничего, – не стал спорить арканианец. – Но я сильно сомневаюсь, что у навигатора что-то выйдет. Но попытаться стоит – раз это только сомнения.

– Есть только один способ их развеять, – пожал я плечами. – Если, конечно, тебе действительно нужна эта… вещь.

– Я не столь бездумно любопытен, как ты, но вынужден принять такое предложение, – нехотя согласился Аболла.

– И что дальше?

– Я сам провожу навигатора и твилеков в мой особняк… людей же я в нём видеть не желаю, – заявил арканианец.

– Мне надо обсудить это с капитаном, – ответил я.

Аболла встал и, развернувшись ко мне спиной, сказал:

– Я подготовлю спидер к вылету, мой номер для связи у капитана навигатора есть.

Затем он вышел через ранее незамеченную мной дверь, расположенную за его креслом, оставив меня в некоторой растерянности. Выйдя из комнаты тем же путём, что и пришёл, я встретился с капитаном, уже получившим инструкции от Аболлы. Затем всё тот же протокольный дроид серого цвета отвёл нас по охраняемому коридору до небольшой посадочной площадки, закрытой от враждебного внешнего мира Нар-Шаддаа как молекулярным щитом, так и вполне материальной бронестворкой.

Ни одного живого существа, за исключением самого Нар Аболлы, я в этом клубе так и не встретил, да и в Силе во всём немаленьком, но хорошо замаскированном в изгибах улиц здании едва ощущалась жизнь. Разнообразных же дроидов тут было под сотню, да и само это здание по своей архитектуре было как будто бы подсаженным в квартал куском чужой цивилизации.

Сев в в просторный и удобный спидер, округлый, как кусок туалетного мыла, мы оказались в «тёплой» компании с Аболлой и ещё одним дроидом-убийцей. Только выкрашенным в другую ливрею – судя по всему дроид принадлежал самому арканианцу. Сколько их у него?

Заметив моё пристальное внимание, дроид с невообразимой скоростью развернул свою жучиную голову и, уставившись на меня ярко-желтыми фасеточными голокамерами, проскрипел:

– Неохотное предупреждение: даже не думай навредить моему хозяину, иначе мне придется прожечь в тебе дыру-другую.

– А почему неохотное? – сразу же спросил я.

– Им нравится убивать, – ответил за него арканианец. – Так что всем вам действительно лучше не делать лишних движений.

– Я не знаю такой модели. Кто их производит?

– Точно не знаю, – ответил Аболла, и вновь погрузился в свой планшет.

– Тогда как им можно доверять? – я указал на внимательно слушающего нас дроида.

– До конца – нельзя, – Аболла раздраженно оторвал взгляд от какого-то текста. – Но чем в этом они отличаются от любых органиков? Зато тот, кто смог втайне наладить производство таких дроидов, должен быть достаточно умён, чтобы не рисковать своей репутацией.

Присмотревшись к Аболле, я приметил на поясе его просторного светлого одеяния только личный щит – оружия он не носил. Во время недолгого пути Травер попытался было ещё завязать разговор с арканианцем, но успехом затея не увенчалась – Аболлу в куда большей степени интересовало содержимое своего датапада, а не головы и лекку Травера.

Кейн с Ивендо, видеть которых арканианец не пожелал, отправились на своём спидере обратно на «Счастливую шлюху» – нам было не по дороге.

В особняк мы тоже попали непосредственно на спидере, пролетев сначала прямо через голограмму, гласившую о том, что чужаков здесь не жалуют, а потом найдя лишённый нанесенного снаружи номера шлюз. Такой же, как и в клубе «Даска Аусум». Проникнув через этот шлюз в недра его особняка, вмурованного внутрь странного безлюдного квартала, я так и не нашел, за что бы зацепиться взгляду. В нём не было ничего, что можно было бы назвать предметами роскоши. Только дорогие спидеры, разнообразные очень дорогие, но строго функциональные технические устройства и экстремально дорогие дроиды-убийцы той же модели.

Однообразные стены, полное отсутствие декора резко отличало пристанище Аболлы от жилищ других богатеев Нар-Шаддаа, а едва найденная мною растительность вся до единой травинки принадлежала к одному единственному крайне живучему виду.

Всё-таки наш полиморфизм – это важное отличие от тех же арканианцев. Это ими владеет стремление к единственному идеалу – неясной мне природы нездоровая тяга к упорядоченности.

Все наши слабости – дают свои преимущества, а преимущества – имеют тайные тёмные стороны. Взять те же рецепторы дофамина четвёртой группы – свойства кодирующего их гена влияют на то, как мы реагируем на повторяющиеся источники удовольствия. И брак этого гена заставляет его владельцев сильно стараться, чтобы получить своё вознаграждение: восходить на Эверест, отправляться в необычные путешествия или совершать новые достижения по причине неудовлетворенности рутинными радостями. А ещё среди преступников, осуждённых по тяжким статьям, дефект этого гена встречается чаще, чем среди среднестатистических обывателей.

«Улучшая» в себе одно, мы неизбежно «ухудшим» другое. А перебрав генотип так, чтобы снизить вероятность асоциального или преступного поведения, мы потеряем другие не менее важные врожденные склонности к формированию определённых свойств личности. Даже в борьбе за здоровье наша психика должна будет измениться – ведь мы химическая машина, беспрестанно качаемая на волнах гормональных штормов.

Может, человеческий генотип и помойка, но крайне неоднородная, и найти в ней можно что угодно. В этом тоже есть свои плюсы.

Следуя за Аболлой, мы дошли до музея редкостей, где ранее находился украденный предмет. Вещь… Музей этот умещался в двух комнатах. Но из нескольких сотен помещений его крепости именно эти были самыми охраняемыми. Ведь экспонаты действительно были примечательны.

– Все эти предметы объединены общими свойствами, – сказал арканианец с потаённой гордостью. Но он не назвал обобщающий признак, и найти его действительно было нелегко.

Я подошел к сверкающему кубку, врученному кому-то за какое-то спортивное достижение. Отчеканенный год говорил, что этот блестящий предмет был вручен неким развитым телам три сотни лет назад за победу в каком-то командном виде спорта.

Рядом лежал прозрачный цилиндр, заполненный прозрачной жидкостью, в которой плавал чей-то сморщившийся мозг. Нашел инфочип на подставке, подписанной на арканианском – наш маршрут, судя по всему. И судя по течениям Силы тоже.

Затем перевёл взгляд на оплавленный пистолет цвета побежалости, весь в потеках, как попавшая под яркое солнце восковая фигурка. Я протянул к нему руку и тут же отдернул. Это предмет, несомненно, был причиной чьей-то смерти, а возможно даже массовой. Как и все остальные предметы в этой экспозиции.

Стило – ничем не примечательная палочка для письма или рисования, комлинк, недоеденный бутерброд, аккуратно залитый в прозрачный полимерный куб. И ещё множество безобидно выглядевших предметов. Тут нашлось бы место и яблоку.

– И чем примечателен этот кубок? – спросил я у Аболлы.

– Почти любой кубок, вручаемый на столь крупных соревнованиях, имеет полное право занять здесь почетное место. Но этот выделяется и среди подобных ему.

– И чем же? – отвлекся от разглядывания обманчиво мирных предметов Травер. – Он, похоже ещё не догадался, чему посвящена выставка.

– Помимо бесцельно потраченной жизни самих спортсменов, которые «добиться» в большом спорте чего-то могут, только превращаясь в биомеханизм, необходимый для рекламы освежающих напитков, с самого детства. Можно добавить ещё многое. Про бесцельно выброшенные денежные средства целого сектора я умолчу – это тоже кого-нибудь да убило, – сказал арканианец.

– Отчего же бесцельно? – спросил я его. – Лишняя возможность для правителей продемонстрировать свою сопричастность народу, посидев на орущей трибуне, вместо того, чтобы заниматься несоразмерно скучным процессом управления государством, того стоит. Да и тем же отцам нации абсолютно бесполезную для всех, кроме самих спортсменов победу можно предоставить, как победу целой страны или даже записать в личные достижения. Польза несомненна!

– Только если так, – не стал спорить Аболла. – Но в итоге генерируется абсолютно немотивированная агрессия фанатов по отношению друг к другу и иным народам. Из-за сильнейшего иллюзорного сопереживания без вовлеченности в сам процесс. И наносится ущерб интеллектуальному потенциалу нации. К примеру, во время этого прославленного чемпионата – он указал на спортивный тотем, – по причине беспорядков погибло триста тысяч не очень разумных существ.

– Если фанаты убивали друг друга, я только за, – заметил я.

– Если бы, – усмехнулся Аболла. – В итоге случился дипломатический скандал, закончившийся войной с орбитальными бомбардировками. И мы плавно переходим к следующему экспонату.

– Ты так говоришь, словно спорт – это какая-то гадость! – возмутилась потемневшая Нейла.

– Традиция неразвитых видов – соревноваться в чисто звериных своих свойствах, уже не имеющих никакого смысла с точки зрения выживания в современных условиях, – ответил Аболла. – Я не говорю о физкультуре, или о фехтовании и иных способах подготовки солдат к сражению. Хотя для этого есть дроиды… Но гордиться тем, что ты потратил всю жизнь на развитие своего организма, не прибегая к достижениям науки и никак его не модернизируя, только растрачивая время на бессмысленные физические упражнения, на мой взгляд очень и очень странно.

– Но это только твоя точка зрения, – сказала Нейла.

– Несомненно. И позиция моего вида в целом.

– Вы видисты, – сказала твилечка. Ситуация накалялась.

– Несомненно, – с наслаждением улыбнулся Аболла. – Мы считаем, что виды не равны между собой, то есть отличаются по неким важным признакам. И их можно объективно оценить как «лучшие» и «худшие» относительно друг друга. Причем это никак не касается, к примеру, внешнего вида, поскольку он сформировался в конкретных природных условиях, и в масштабах разнообразной на условия галактики это теряет смысл. И оценить его объективно – невозможно. Но, более ничего из этого выводить не следует. Не следует из этого и то, что превосходство одних в отдельных качествах делает их лучше и в прочих.

– Признание того, что мы отличаемся – объективная истина, – сказал я.

– При этом вопреки распространенным заблуждениям относительно видизма и нас - арканианцев из этого автоматически не проистекает, что представителей обладающего худшими характеристиками вида надо ненавидеть, убивать или обращать в рабство, – продолжил Нар Аболла, – В этом мы разнимся с хаттами… или многими людьми. Также как и из признания того, что, к примеру, все присутствующие здесь стоят на более высокой ступени развития, чем бессловесные животные, не следует то, что этих животных необходимо ненавидеть.

– Пока я не вижу в этом никакой ошибки, – сказал я.

– От того, что её и нет, – отметил Аболла. – Мы охотно соглашаемся, что иной вид, или даже просто подвид обладает некоторыми преимуществами, к примеру, в том же спорте. Но сам этот факт признания превосходства одного вида или подвида над другими делает нас видистами. Отрицать это – глупо. Но, что гораздо важнее, виды отличаются и интеллектуально, а также в социальном поведении, как безусловно заложенном природой, так и в предпосылках к его развитию.

– Постоянно соглашаясь с тобой, можно прийти к крайне отвратным выводам, – заметил Травер. – впрочем, мне плевать.

– Мне тоже, если уж обращаться к этой идиоме, – сказал Аболла. – Но бытует мнение, что выгоднее лгать, чем достигать истины. Радует пока то, что истина не определяется голосованием. Особенно всеобщим.

– Вас бы не обвиняли столь яростно в видизме и иных нелицеприятных для обвинителя поступках, если бы все заканчивалась только на декларации отличий видов, – заметил я между делом.

– Да-да! – поддакнула Нейла.

– Конечно, – как ни в чём не бывало согласился Аболла. – Я против любой бескорыстной помощи различным дикарям, если она не изменяет их биологии, и тем более я против того, чтобы пускать их в Арканию. Но удивительно то, что они и сами не едут. Остальное нас устраивает.

– И законы Республики? – ухмыльнулся я.

– Не все. Но Сенату хватило коллективного здравомыслия не требовать от нас, арканианцев, отказаться от прогресса из-за иррациональных этических догм или, что ещё безумнее, потребовать признания невозможности иметь потомство природным способом неким недостатком, как это принято у людей. Впрочем, они и вовсе не хотят развиваться, сводя весь прогресс к использованию более сложных орудий труда – что есть известный тупик, добровольно поставленная планка. Поскольку со временем это ограничивает и сами инструменты. Но от нас этого не требуют, и от того членство Арканианского доминиона в составе Республики себя оправдывает. Пока оправдывает.

– А что насчет следующего экспоната? – спросил Травер.

– Это один из самых зримых символов человеческого прогресса, – он указал на продолговатый цилиндр с угрожающей маркировкой. Так в природе окрашены смертельно ядовитые змеи. – А возможно и самый зримый, ведь гиперпространственный двигатель придумали вовсе не люди.

– Неужели настоящая? – спросил я. – Физпакет на месте?

– Увы, нет, – с сожалением ответил арканианец. – Соседи по спутнику будут очень недовольны, если прознают о таком. Некоторые из них сильно обидятся, а я не намерен жить в окружении расстроенных хаттов.

– Но это только макет, – заметил я.

– Тут есть и просто потенциально опасные предметы, – ответил на это Аболла. – Но весьма и весьма впечатляющие при этом. Бомба – ничтожный элемент коллекции.

– Значит, иррациональное чувство тяги к опасному не чуждо и тебе. Стремление к смерти, как его зовут. Как и излишнее любопытство, – сказал я насмешливо. – Разве так принято у вас? Разве вы не подавляете эмоции, не имеющие рационального обоснования?

– Весьма разумно требовать от других того, чему не следуешь сам, – начал юлить, как мне показалось, арканианец.

– Отчего бы и нет? Если не требовать этого от тебя, то я могу и начать покушаться на вашу идею исключительности, – возразил я.

– Не стоит. Сам по себе факт рождения в Аркании, или мой генотип не делают меня лучше, но последствия этого очевидны и необратимы.

– Но проживая за пределами своей родины, ты предаешь её, – сказал я осторожно. – Конечно, всякий действительно разумный не ограничивается местечковыми ограниченными идеями, а мыслит категориями цивилизации или вида и не будет гордиться своим происхождением или как ты сказал генами. Но ставя выше всего разум, а не ритуалы и знамена, можно стать и уязвимым без этих объединяющих вещей. Как лично, так и всей цивилизацией, этому потворствующей. Разумные, вроде тебя, не склонны заниматься неумным занятием – битьем чьих-то морд. И живя там, где удобнее, легко пропустить тот момент, когда бить лица начнут не кому то-там, а твоим сородичам, находящимся вдалеке от места твоего проживания. Я считаю подобное поведение нерациональным, если тебя волнует будущее твоего мира.

– Отнюдь. То, что ты назвал моей родиной, а вернее рациональная цивилизация, ставящая превыше всего разум, а затем уже после него личность, разумеется, заслуживающую так зваться – предмет моей заботы независимо от того, где я нахожусь. Ты вновь вводишь себя в заблуждение, измеряя чужое поведение своей ограниченной логикой, – никак не рассердился на мой выпад арканианец.

– Но играя по чужим правилам, ты им потворствуешь, – заметил я.

– Тебе неведом смысл слова «Внетерриториальное понятие о размещении активов».

– «Смысл!» – фыркнул я. – Любое, даже самое рациональное деяние проистекает из изначально тёмных животных мотивов, лишенных какого бы то ни было смысла по определению. Поскольку смысла жизни, как у глобального процесса нет. Не больше, чем в полете листа, сорванного и подхваченного ветром. Оттого и «смысла» ни в каком смысле, выдуманном человеком или арканианцем, нет. Единственной космической реальностью является бессмысленная, неуклонная, роковая, безнравственная и неисчислимая неизбежность[2].

– Нет смысла в смысле? – резануло слух сказанное арканианцем. – Это бессмысленный набор звуков. Нет его в самосовершенствовании? В стремлении к знанию из темноты невежества? – лицо Аболлы едва подёрнулось в отвращении. – Не ожидал я от навигатора подобной глупости.

– Если признать это имеющим смысл само по себе, то он должен быть вообще во всём. В том же большом спорте и религиозных войнах, – широко, до боли в скулах, в ответ улыбнулся я. – Нет ничего лишенного смысла! Либо… - либо, – я махнул рукой в две стороны. – А то, что ты называешь «смыслом» – это подмена понятия. Ты им называешь «рациональное обоснование».

– Я вновь расстроен несовершенством вашего отсталого языка. «Смысл», лишенный рационального обоснования, таковым не является, это – мыслительное искажение. Эмоциональная реакция

– Возможно в этом основные проблемы нашего непонимания? – предположил я. – Что мы можем говорить об одном и том же, но при этом совершенно друг друга не понимать?

– Вернее в том, что ваш язык иррационален, отражая обезьяньи представления об устройстве мира, и в своей основе несет ошибки, проецирующиеся в ваше поведение. Примитивный язык сдерживает разум в загоне для скота.

– А необходимость коллекционировать все эти бесполезные предметы это своего рода когнитивное искажение? – вместо того, чтобы обсуждать лингвистику, спросил я. Сказанное отчего-то прозвучало очень странно, причём для меня самого.

Лицо Аболлы окаменело. На нём не дрогнул ни один мускул, но я почувствовал волну гнева, возникшую в нем, и накатывающую приливом негатива на меня. Самые сильные свои чувства он сдерживал в отличие от мимолётных реакций. Но не от меня.

– Тебе не известно рациональное обоснование этого, – процедил Аббола, чуть подавшись вперед. Сопровождавшие его дроиды с чудовищной скоростью навели на нас оружие.

Видя, что дело уже почти пришло в состояние насыщения, к нам подошёл Травер, до этого бродивший по этому храму Эриды.

– Так как насчет того, чтобы Олег сделал то, ради чего мы здесь собрались?

– Да, конечно, – выдохнул Аболла. Мы прекратили играть в гляделки.

Я сел прямо на пол, не найдя кресла или стула в просторном помещении. Закрыл глаза, и сложил руки вместе. Не то чтобы в этом был некий смысл – но чем более скованна поза, тем меньше отвлекаешься на телесное. В тоже время она не должна быть неудобна.

– Будет неплохо, если никто не будет отсвечивать и отвлекать меня, – сказал я, погрузившись в отголоски прошлого.

Сложное чувство, особое, хотя чем-то и похожее на то, когда я пытаюсь всмотреться в будущее. Но, смотря вперед, в качестве меры вещей, или точки отсчета я ставлю самого себя, примеряю то, как отразятся возможные события именно на мне. Будущее – оно мое будущее, или того, для кого я его смотрю.

И будущее приходит в виде нечётких образов, лишенных границ, начала и конца, «говорит» со мной на своём собственном языке – из которого я успел выучить всего несколько слов.

Прошлое же уже ничье, и этот психологический трюк не работает. Казалось бы, оно уже свершилось и стало неизменным, застыло, как муха в янтаре, но я сомневался и в этом. А то, в чём сомневаешься, работает очень плохо. То, что случилось полгода тому назад в «Комплексной Плоскости», подкосило во мне веру в реальность происходящего, а особенно в существование некоего конкретного прошлого. С другой стороны оно так же, как и будущее, связанно прочными нитями причин с настоящим и также существует его наиболее вероятная версия… что же, пусть она и будет «реальной». Если так можно говорить о прошлом.

Посмотрим на прошедшее с точки зрения какого-нибудь предмета. Вот тот оплавленный пистолет. Единственное оружие в этой выставке, что даже удивительно. Когда же он последний раз стрелял?

…Жара, нечеткий свет, в прицеле фигура в тёмной броне, плевок плазмы, свернутой в собственном пространстве, проходит мимо и попадает в выкрашенную в алый цвет трубу. Обычно на предприятиях что-то безопасное так не красят. Медленнее, медленнее… я мог и замедлить время. Почти кайф, смотреть, как застывают лица, а заряд перегретой плазмы ползет к своей цели. Взрыв. Какой же идиот стрелял из него! Я выпал из ощущения прошлого, которое воспринимал, как тот, кто держал пистолет в руках последним. По причине того, что волна раскаленного пара, или какой-то газ, что, в общем, при таких температурах одно и тоже, добрался до стрелка, обжигая ничем не прикрытые части тела и не давая ни единого шанса уйти из устроенной «удачным» попаданием пароварки. Не желая ощущать процесс сгорания или варки заживо, я вынырнул из несобственного воспоминания.

– Когда это произошло? – спросил я.

– Два стандартных корусантских дня и одиннадцать часов назад, – сказал Аболла. Он до сих пор не предложил нам сесть, воды, а тем более горячего кафа или иных удобств. Сам он тоже стоял, но его это, казалось, не напрягало.

– Здесь что-нибудь меняется с течением суток? – задал я вопрос.

– Ничего, – сказал арканианец.

– Жаль, – я вновь погрузился в свои ощущения. Тяжело шагать во времени назад, не зная ориентиров. Хотя – я же пришел сюда полчаса назад? Это вариант. Наблюдая самого себя со стороны, я едва смог сдержать смешок. Сопляк, коротко и небрежно подстриженный ровно настолько, чтобы без затруднения влезать в шлем гермокостюма, скалящийся и гримасничающий. Зеркальные очки в мощной оправе задвинуты на лоб, наушники плотно прилегают к голове, встроенная вентиляция облегчает их постоянное ношение. Пара тонких и неровных ниток шрамов пересекал горло, придавая мне совсем… нехороший вид. Ниже них начинались тяжелые даже на вид доспехи.

Подогнанные, модернизированные и перекрашенные матовой краской с тех пор, как я их знатно повредил в той проклятой шахте. На наплечнике две глубоких зарубки – след от удара, полученный на одном диком мире. Еще несколько мелких царапин. Второй наплечник я заменил вовсе. Вмятина-кратер от плазмы в нагруднике. Имитация – будто бы щит не сдержал пиковой нагрузки. Один только вид такой брони должен внушать любому, что ты хренов отморозок, расчленивший и поджаривший немало человек. Собственно говоря, это было близко к правде, но эта отметина была нанесена намеренно. Я уже так привык к этой тяжести, что без неё чувствовал себя некомфортно. Она надежно имитировала «родное» коррибанское тяготение.

Несоразмерно относительно массивным на вид, но в реальности относительно легким пластинам многослойной брони тонкие пальцы украшали несколько колец, целиком выточенных из драгоценных камней – выиграл в карты. Одно из них – скрытый чип данных с неавторизованной криптовалютой.

Головорез обыкновенный – я старательно поддерживал этот образ. Впрочем, арканианца это не смущало – он, судя по всему, постоянно общался с подобной публикой. Дождался ухода нашей группы – входа в обратном порядке. Полюбовался на группу криминалистов, действительно просеявших здесь каждую пылинку и просветивших различными специфичными приборами каждый квадратный сантиметр поверхности. А чуть ранее… найдя значимую точку в линиях судеб, я нырнул в видение, разворачивая его обратно, в привычное направление.

Согласно одной теории всё уже случилось и случилось так «давно», что само время – лишь следствие нашего ограниченного восприятия

Помещение, заполненное мраком – нет посетителей, и в свете нет нужды. Но мне не нужно, чтобы в прошлом здесь действительно было достаточно фотонов, - я хочу и могу видеть в любом мраке. Сила заменяет любые органы чувств, стоит только захотеть. Эта темнота – только иллюзия. Я включил возникший из ниоткуда в руке фонарик. Такой же ненастоящий, как и это прошлое. Откуда он взялся? – оттуда же, откуда и способность проходить сквозь стены. Иллюзия только для самого себя. Бесплотным духом витая в зале, я прошелся вдоль стен. Рассмотрел контейнер, постарался запомнить его в Силе. Время близко.

Тихий шум привлек мое внимание – в стене возникло тонкое отверстие, через которое внутрь стал поступать плотный дым или туман, заволакивая все в помещении. Окон в нем не было, и неясно было то, как грабители собирались проникнуть внутрь. Непосредственно через стену? Я подлетел к стене и завис напротив отверстия, через которое проникал дым. С каждым разом, когда я путешествовал своим разумом в прошлом или настоящем, я контролировал себя и свои возможности всё лучше. Я мог ходить по стенам или потолку, если бы того захотел, или, как мне больше нравилось, летал в некой невесомости.

Как во сне, но сон этот был отчасти какой-то страницей реальности. Или реальность – сама сон?

Отверстие расширилось – через него внутрь проникли несколько маленьких роботов - самонаводящихся мин на тонких паучьих лапках. Они, очевидно точно зная, где расположены голокамеры, взобрались по стенам и, добравшись до нужных мест, уничтожили их направленными взрывами. Я улыбнулся и вылетел за пределы музея на улицу, прямо через толстенную стену. Её бурили плазменным резаком, закрепленным рамкой на стене. Рядом в вечном полумраке улиц Шаддаа зависли пара спидеров с открытым верхом, прикрытых лишь силовым полем.

Я присмотрелся к пассажирам и постарался запомнить их внешность. Один человек на вид, но с абсолютно белыми волосами, хорошо вооруженный и в легком бронежилете. Лицо было скрыто маской. Остальные трое – какие-то рептилии с приплюснутыми мордами и шестипалыми конечностями. Таких я раньше не видел. Постарался запомнить модель спидеров и различные мелочи. Потратил на это уйму времени, но внезапно почувствовал, что уже теряю четкость видения. Очнулся я на всё том же полу.

Рядом сидела Нейла и вытирала мое лицо салфеткой. Использованный шприц-капсула валялся рядом.

– Я что, вырубился? – спросил я её, с трудом прокачивая воздух через легкие.

– Он ещё спрашивает! – воскликнула она. – Ты отключился и упал. Сердцебиение едва не остановилось! Пришлось колоть тебе стимуляторы, но на них ты тоже отреагировал не сразу.

– А… понятно, – вяло кивнул я. Значит, я мог умереть. Было бы глупо сделать это сейчас.

Я медленно встал. Перед глазами замерцали звездочки, и я едва вновь не потерял сознание ещё раз, но меня поймал Травер. Опёрся о стену.

– Я буду не прочь, если кто-нибудь принесет что-нибудь сладкое и калорийное, – сказал я.

– Надеюсь, эти драматичные действия имели смысл, – сказал Аболла.

– Я могу описать тех, кто вскрыл стену. Кстати, как так вышло, что её уже заделали и причем так, что я не вижу даже следов плазменной резки?

– Не люблю беспорядок. Так, кто это был?

Пока я описывал рептилий, Аболла всё сильнее мрачнел.

– Вероятнее всего этого контейнера уже нет на Шаддаа, учитывая, кто его украл, – решил он.

– Какая ирония, эчани помогает обокрасть арканианца. Никакой благодарности. – Позлорадствовал Травер, имея в виду того белоголового.

– Как давно они появились? – спросил я, имея в виду эчани.

– Три тысячи лет назад. Вернее, были созданы, а не появились, – ответил Аболла.

– Благодарность? Не много ли ты от них требуешь? – удивился я. – Учитывая, что ваши модификации не коснулись самого важного – интеллектуальных способностей и продолжительности жизни.

– Зачем подвиду человека, созданному в качестве воинов, иначе говоря, как расходный материал лишний интеллект? Он немного выше среднего, но и только, – возразил Аболла. – Так и лишние годы, после прохождения пика физических возможностей им тоже без надобности. Идеально было бы наступление смерти сразу после окончания военной службы, но старение настроить не так просто.

– Возможно это так, – улыбнулся я. – Но на их месте я бы отблагодарил создателей так, как подсказывает сделанная модификация. Удивительно, что ваш вид ещё существует в Галактике.

– Боевых дроидов подходящего качества тогда ещё не было, поэтому для войны были созданы биологические машины. Но эти машины не склонны воевать ради самой войны – в их мышление были встроены защитные механизмы. Верность, послушание, уважение данных клятв и обещаний. Заведомо нерациональное поведение... Не так конкретно, разумеется, но развитый коллективизм. Даже крайняя стайность и низкая самодостаточность этому способствуют. Но их давно списали, и теперь они промышляют наемничеством и службой в войсках по всей галактике.

– С тех пор они несколько изменились, – заметил я.

– Естественный отбор не способствует закреплению этих искусственно привитых качеств свыше определенной полезной дозы, вот они и дрейфуют обратно к человеческой психологии, – презрительно сказал Нар Аболла. – Да и та культура, которую они построили вокруг своих гипертрофированных животных чувств, весьма любопытно интерпретировала их генетически заложенные модели поведения. Хотя она кажется странной, но это было предсказуемо, как и, в общем-то, всё их поведение. Низкое генетическое разнообразие только облегчает его анализ. Одни из самых предсказуемых существ в галактике.

– Из-за этого они так похожи друг на друга? – спросил я.

– Это очевидно. В какой-то мере все они почти родственники, и инбридинг исключается только генной коррекцией, поскольку тут не поможет даже изначальная чистота генома. Изначально это был небольшой проект по созданию генетически видоизмененных солдат. И никто не предполагал, что со временем они займут звездную систему.

– Так, что насчет контейнера? – спросил раздраженный Травер.

Мы оглянулись на него с Аболлой синхронно.

– Его уже скорее всего не найти, – сказал арканианец. – можете быть свободны.

– Он здесь, – возразил я.

– Где «здесь»? – переспросил Аболла.

– В этом мире, – я попробовал на вкус сказанное, оценил смысл, истинность сказанного. Слова – неточный способ передать набор ощущений. – Да, в этом мире. Конкретно, на Нар-Шаддаа.

– Навигатор всё сильнее удивляет меня. Удивит меня еще раз, и получит свой маршрут, – сообщил Аболла.

Я уже начал задумываться, стоил ли он того, но в глубине души я осознавал, что мне этот маршрут нужен как ничто другое. Это не безделушка вроде тех же колец на моей руке. Но даже они приятно грели душу всякий раз, когда я вспоминал лица их проигравших.

Но Аболла знал обо мне слишком много, и сотрудничать с ним дальше - опасно. Чересчур, но я ничего с этим не мог сделать. Что случится, если прямо сейчас я сверну ему шею? Она не выглядит прочной. Такие хрупкие позвонки… Наверное, не стоит – будет только хуже. Пока. Потом можно будет подумать об этом еще раз.

– Ты можешь это найти? – спросил он меня еще раз, видимо не понимая, куда уткнулся мой задумчивый взгляд.

– Это может выглядеть странно, но мне нужен кусок постамента, на котором стоял твой сосуд.

– Он металлический, – сказал Аболла.

– Тогда мне ещё нужен плазменный резак, – пожал плечами я.

– Я не позволю ломать тут…

– Это не проблема, – сказал я, отщелкивая наруч. Блеснуло спрятанное в нем лезвие, загудел виброгенератор. Не обращая внимания на собиравшегося что-то возразить Аболлу, я вырезал из постамента кусок металла. Активные наушники подавили дикий звук распарываемого металла до приемлемого, но, судя по лицам остальных, это действительно было неприятно.

– Вы не должны были проносить сюда оружие! – заявил арканианец. На его лице застыла гримаса, как от зубной боли.

– Какая глупость, – сказала Нейла. – Настоящий воин сам по себе оружие.

– Вы нарушаете условия соглашения!

– Условия соглашения заключались в том, что мы проходим досмотр и сдаём все, что находит твой дроид-ищейка. Вроде бы все? – заявил капитан. – Во всяком случае, я так думал.

Вооружен был не только я. Но ни у кого из нас не было щитов, поэтому снимать мою броню от меня не потребовали. Может, арканианец не так умен, как кажется? Или он ясно понимает, что нам не выгодно нападать на него, и пользуется своим положением. Да и любой охранный дроид мог перестрелять нас, как уток. Я не был в силах прочитать его мысли или намерения. Хотя это у меня и так редко удается.

– Нужен спидер, – сказал Травер. Затем, подумав, добавил. – Два. Желательно скоростные и с возможностью быстро их покинуть при необходимости. Один сюда, другой к кораблю – забрать остальную команду. Время не ждёт.

– Если капитан Травер Последний разобьёт – платить будет он, – предупредил Аболла. – Но мне не понятно, как это – он указал на небольшой, весь в заусеницах острый кусок металла – может помочь навигатору найти контейнер.

– Предоставь это мне, – ответил я.

– Я настаиваю на том, чтобы навигатор бросил поиски этого контейнера, – вдруг совершено неожиданно сказал Аболла.

– Так он тебе нужен, или нет? – спросил его капитан.

– Нужен, разумеется. Но учитывая вновь вскрывшиеся обстоятельства, я бы предпочел, чтобы его не связывали с моим именем.

– Тогда мы будем действовать как самостоятельный отряд. Учитывая, что этот предмет может быть весьма ценным, мы могли бы заинтересоваться его похищением у известного коллекционера и решить его перехватить, – предложил Травер.

– Вам так нужен этот маршрут? – спросил нас Аболла кисло.

– Разумеется. Цену ты озвучил, – ответил я за капитана.

– Но вы должны сделать так, чтобы ваши действия не связали с моим именем. Учитывая потрясающую компетентность команды «Счастливой шлюхи», я в этом сомневаюсь. К вашему счастью я уже просчитал возможность такой ситуации и создал для неё необходимую легенду.

– Даже так? – спросил его капитан.

Я, в это время, взяв руки сколотую с подставки пластину, старался определить, в какой стороне расположено то, что раньше стояло на подставке, частью которой являлся этот осколок. Магическое мышление? Ассоциации, не имеющие рациональной основы? Плевать – это работает!

– …А информацию купили у эксперта, который проводил криминологическую экспертизу, – завершил инструктаж арканианец. – Вот здесь более точные данные, причем собранные и представленные так, что должны создать впечатление о стороннем источнике информации. – Отдал капитану инфочип Аболла.

– Я нашел направление. Но вот беда, оно не учитывает кривизны поверхности планеты. Но ничего, разберусь. Нелинейная геометрия искаженного пространства это то, в чем я варюсь постоянно, – объявил я.

– А навигатор прослушал всё, что я сказал? – спросил меня арканианец.

– Ты же сам сказал, насколько мы компетентны. Если бы я торговал гробами, люди жили бы вечно. Поэтому мне это и не сильно нужно, – ответил я ему, с большим удовольствием наблюдая невообразимую реакцию этого сверхлогичного существа.

– Мы не будем терять время, – сказал Травер.

– Я уже распорядился предоставить вам два отличных спортивных спидера. Немного доработанных для комфортного перемещения по Шаддаа. Ключи будут в салоне, – сказал Аболла. Я правда, так и не понял, когда он это успел сделать.

– Поторопимся, – сказал я.

Мы забрали свое оружие и сели в предоставленный арканианцем летательный аппарат.

– Чем ты его так вывел из себя? – спросила меня Нейла.

– Это так не понятно? – спросил я.

– Вы говорили не на основном, – ответила она.

– Я и не заметил, – удивился я. – Скорее всего я перешел на алсаканский. Бывает такое со мной – плавно съезжаю на язык собеседника.

– Это был не алсаканский. – возразил Травер. – Возможно, ты заговорил на его родном языке. Только так я могу объяснить то, что отразилось на его лице.

– У меня своеобразное отношение к иноземным диалектам, – пожал я плечами. – Я указал на то, что он обычный умник, а вовсе не мудрец. Это его и взбесило. Аболла, несмотря на свое стремление к чистому разуму и знанию, не замутненному предрассудками, сам подвержен сильнейшим иллюзиям и заблуждениям относительно ценности его существа и самосознания для мира. Единственное, для чего они ценны – только та функция, которую исполняет его «Я». И только в них и рождается то, что зовется смыслом. И любые мотивации к действию.

Его истинное биологическое «назначение» и единый источник мотивации заключен всего лишь в продолжении своего рода. Как и моё в целом-то, – хмыкнул я. – То, что им, как и любым «разумным существом» движет – эгоизм, тщеславие и стремление к счастью. И удовлетворение последнего он видит в самосовершенствовании, в избавлении от несчастья и всякого страдания, порожденного несовершенством мира, глупостью, как он ее видит. И его народ, вооружившись рациональным знанием, с помощью науки и техники перешел в наступление на несовершенную природу и подчиняет ее своей воле. На благо отдельных лиц и всего своего вида.

Я не против таких действий и всецело нахожу их разумными. Но я понимаю настоящий смысл произнесенного слова - «разумный». Это иллюзия, такая же, как и слова «добро», «зло», «глупость». Они рождены только в его голове. Или даже только в моей.

В этом не больше и не меньше смысла, чем в занятии спортом, алкоголизме или сочинении великолепной симфонии, чьи звуки задевают сами струны «души». В конечном итоге всё это химия. Само деление поступков любых органических тел на разумные и нет, осмысленные и нет – не несет в себе никакого смысла. Кроме придуманного нами, разумеется.

– Как ты можешь жить, имея такие убеждения? – спросила меня Нейла. Она смотрела на меня, как на калеку.

– Так же как и все, – пожал плечами я. – Раз абсолютно все лишено какого бы то ни было смысла, не созданного моим же «Я», и мне не выйти за пределы этой тюрьмы, то почему бы не придумать какой-нибудь смысл? Признание мира таким, какой он есть, не скованного моим эгоистичным его ощущением, не обязывает меня лечь и умереть, осознав тленность бытия. Я все равно буду при этом страдать, и мой инстинкт самосохранения – не то, что я могу отключить, как назойливую мелодию, проигрываемую плеером. Он всегда давит на меня.

– Возможно, Ивендо также как и ты уверен в бессмысленности своей жизни? – сказала она.

– Совершенно верно, – серьезно кивнул я. – Но он заполняет пустоту не простыми примитивными радостями первобытного человека или же их суррогатами как я. Лейтенант получает от наркотиков непосредственное чувство удовольствия, избегая при этом и малой зависимости от внешнего мира. К добру ли это или нет – я не знаю, но это его выбор.

– Ты также несчастлив?

– Нет, – улыбнулся я. – если я могу получать от чего-то наслаждение, почему бы это не делать? Даже понимая, почему оно возникает. Радость нового знания, чего-то удивительного или эстетически приятного. Я, как и все устроен таким образом, что наслаждаюсь при наличии контраста и в малой степени самим состоянием. Нечто длительное и однообразное вызывает у меня лишь равнодушие. И наблюдать за изменениями лишь ради них самих уже приятно. Поэтому у меня всегда будет то, что вызовет у меня чувство удовлетворения и минутного счастья.

– Лучше будет, если ты сосредоточишь свои интеллектуальные усилия на конкретной задаче. Мы уже долетели до первой указанной тобой точки, – сказал Травер, с кислым видом слушающий мою философскую болтовню.

– Как скажешь, – ответил я.

Я не сказал им, что подобного мнения придерживались и джедаи, но обосновывая так несостоятельность эгоизма и отказываясь от своего «Я», как чего-то в корне лишенного смысла. Для них «Я» - иллюзия, набор воспоминаний в хаосе абстрактных понятий, не имеющих никакой ценности. Дхарма. В отличие от некой всеобщей гармонии и Силы. Даже обычное сострадание для них продукт эгоизма, а истинное сострадание нечто приходящее в отсутствии «Я». Высшая форма любви – любовь ко всем живому и чувствующему одновременно. Может я и делал из их книжек, которые мне скинул как-то Реван, свои собственные выводы, но подчеркивать логические ошибки мне надоело уже через пару дней. Извращенцы, что сказать.

Я указывал команде путь в переплетении воздушных трасс, закрытых от света звезд, солнца и от любых иных источников света, кроме немногочисленных окон мириадов небоскребов, чьи пики смыкались высоко над головой. Находить путь в переплетении небоскребов - занятие не очень-то отличное от того, которым я обычно занимался в штурманской рубке.

– Это здесь, – я указал на небоскреб на карте по курсу.

По дороге я описал тех странных рептилий, которые похитили у коллекционера невероятно безобидных предметов его контейнер. Даже предполагать не буду, что он в нем заморозил – но точно не недоеденную пиццу.

– Ваше ясновидство может сказать, где они конкретно и сколько этих похитителей на месте? – ехидно спросил меня капитан.

– Немного. Они где-то в глубине.

– Ясно, – по комлинку отозвался Кейн. – Значит, я беру повторитель, и мы вламываемся и устраиваем кровавую баню?

– У тебя много достоинств, парень, – прокашлялся Ивендо. – Напористость там, физическая сила… но воображение не входит в этот список.

– Хатт возьми! А что ты предлагаешь? Вежливо постучаться и сказать: «Уважаемые, не против ли безвозмездно вернуть украденное, а?» – возмутился Кейн.

– Почему бы нет? – предложил Травер. – Мы же не пираты, а контрабандисты, деловые люди, можем и договориться.

– С помощью доброго слова и бластера можно добиться большего, чем с помощью одного доброго слова, – заметил я.

– Так мне тащить повторитель или нет? – спросил Кейн.

– Это жилой сектор, – сказал капитан. – Такой шаг вряд ли оценят местные, кто бы там ни был их крышей. За стрельбу нас там по головке не погладят точно… Но то, что ты взял с собой повторитель – это конечно хорошо.

– Так бы сразу и сказал, – через пару секунд Кейн сказал – Я оставлю его в той здоровенной коробке от печенья, если будет нужен – он там. Ну, того, в такой тёмной глазури. Только туда вошел…

– Я с Олегом пойду первым. Так уж и быть поговорим. Но остальные идите за нами, с пушками наготове.

Местные даже в съемной жилплощади жили по принципу мой дом – моя крепость. Одна из причин, почему на Нар-Шаддаа по ночам вне небоскребов так темно – мало окон. Окна это дыры в периметре безопасности.

– Тихо, – сказал Травер. Мы почти долетели.

Аэроспидер залетел на парковку. Я сразу же оценил способы быстро добраться до машины из разных точек, если придется быстро отступать.

Попасть в жилой блок, в котором расположились похитители, было непросто. Мало того, что просителей пускали только по приглашению, и предварительно обыскав на предмет излишне тяжелого оружия, не предназначенного для самообороны, так путь ещё преграждало несколько дверей-шлюзов и турелей, расположенных там, где в более цивилизованных местах были только голокамеры. Штурм отменялся.

Капитан, воспользовавшись локальной связью, с места метрдотеля набрал номер номера, который я вычислил подбором – задаешь себе вопросы, прибираешь цифры, крутишь их в уме, словно барабан револьвера с одним-единственным вложенным патроном. Чувствуешь ответ Силы. Центр тяжести смещен – смещено и восприятие. Ничем это не отличается от поиска гиперпространственных координат. Метод слегка неконкретен, но со временем и при должном усердии можно подобрать так даже длинный код. Никакой разницы с тем, чтобы предсказать место попадания заряда плазмы или предельно точно стрелять самому.

Небольшая сумма смазала шестерни и сделала метрдотеля сговорчивее, и он дал нам связь.

– Кто там? – на той стороне спросил сухой голос. Ответил далеко не сразу.

– Мы по поводу контейнера. Цилиндрического такого, – сказал капитан.

Тишина надолго сковала собеседника. Или там отключили микрофон.

– Что вам нужно? – непонятным тоном на плохом основном спросили капитана.

– Есть разговор.

– Сколько вас?

– Четверо.

– Так не пойдет.

– Трое, – уступил на шаг Травер. – Меньше не вариант.

– Идёт. Подымайтесь и без фокусов.

Тип, отвечавший за проходную, на мой пистолет смотрел долго, но все же счёл пистолетом, а не чем-то иным. Я, оценив существующий модельный ряд и не найдя ничего, что подходило бы именно мне с моим даром к предвидению, давно уже сделал себе новый обрез из огневого модуля тяжелого бластера. Зря я, что ли, физику плазмы и гиперпространства изучаю? Небольшая программа управления, примитивная система энергопитания. Система охлаждения была упрощена до безобразия. Стабилизирующий участок укорочен. Технически при весе в три килограмма это оставалось пистолетом. Даже относительно компактным – почти брусок металла по плотности. Механический прицел и такой же механический спуск довершали дело. Оружие специально было сделано так, чтобы выглядеть скромно, не привлекая к себе внимания.

Нас, обшарив, пропустили внутрь, предварительно записав паспортные и биометрические данные. Достаточно надёжный способ предотвратить дурное поведение.

С тихим гулом гравилифт, оснащенный системой компенсации, начал поднимать меня, Травера и Кейна, всё же оставившего свою любимую игрушку на попечение Ивендо с Нейлой, к уровню, на котором расположились воры.

Я машинально проверил оружие. Оба меча – большой и малый. Включил самоконтроль щита. Жаль, что это нужно делать вручную, или, копаясь в ворохе вкладок в моих очках – я так и не смог настроить полноценный нейроинтерфейс. Столько ценного времени теряется на этих настройках и переключениях, все эти кнопки, иконки... Щит, как я и ожидал, полностью заряжен и готов принять заряд плазмы в любое время. Он всегда эмитирует чувствительное поле искажения, готовое отреагировать на угрозу. Из-за него я получал годовую дозу радиации в три раза большую, чем, если бы просто шарился по машинному отделению и ковырялся в старом фонящем дерьме, или агрегатах, извлеченных из реактора «Шлюхи».

Поэтому одна из важнейших задач вентиляции в системе жизнеобеспечения – удаление радионуклидов из воздуха и радиационный контроль. Онкологии, как и большинство разумных я не боялся. Мало того, что саркома диагностировалась на ранних стадиях, так и лечилась без каких-либо проблем. Ивендо у себя находил её более пяти раз – по земным меркам у него было куда больше девяти жизней. Но он-то вообще, как боевой офицер, часто бывающий под огнем и потоками различных излучений, мог конкурировать с чернобыльскими пожарными по эффективной поглощенной дозе. Или с солдатами, работавшими на крыше реакторного зала четвертого энергоблока ЧАЭС. За всю военную карьеру, разумеется.

– Мандражируешь? – спросил меня Кейн.

– Нет, – соврал я.

– Да ладно, – сказал он.

Мне отчаянно хотелось скрыться не только за зеркалами линз, но и надеть шлем и тяжелые латные перчатки, но это бы точно не заявило о наших добрых намерениях.

На перчатках была глубокая зарубка, как и почти все следы на моей броне – напоминание об одном-единственном бое, где меня серьезно зажали, и в котором броня спасла мне жизнь. Если бы не перчатка, то ходил бы я как вся семейка Скайокеров по мужской линии – с протезом. Но только действительно тяжелая и дорогая броня могла защищать от виброоружия, причем только от скользящих ударов. Неудивительно, что многие пренебрегали ей совсем. Зря, на мой взгляд.

– Немного, – склонил я голову на бок.

– Успокойтесь. У меня нет намерения устраивать потасовку, – сказал Травер. – Я постараюсь убедить их передать предмет мне. Если у меня не получится, мы мирно покинем их номер и откажемся от этой затеи.

– Да-да, так оно и будет… прямо какой-то глас рассудка, – в наушниках раздался голос Ивендо. Пилот всегда был на связи. – С тобой становится невозможно вести дела, такое ощущение, что ты живешь в реальном мире.

– Не все, как ты возвращаются в него только тогда, когда заканчиваются запасы дури, – сказал Кейн.

– Дурь тут ни при чем, – сказал я. – Мне, к примеру, она и не нужна, чтобы осознавать абсурдность происходящего.

– Ни хера не вижу здесь абсурдного, – прогудел Кейн.

– Одни проходимцы собираются убедить вернуть украденное другими у одного сомнительного коллекционера и отнюдь не из альтруистичных соображений. Причем, заметь, он подбирает на это дело не профессиональных наемников и не обращается в местные коллегии. Теперь учтем характер нанимателя и то, что он очень не хочет, чтобы его имя было связано с этой штуковиной. И никто, повторяюсь, никто ни разу не сказал, что в этом есть нечто подозрительное. И тут мне говорят о каком-то реальном мире. Вы серьёзно? – удивился я.

– Это выглядит действительно странно, но только если не знать, как мыслят арканианцы и как функционируют на Аркании правоохранительные органы, – сказал Ивендо.

– Действительно. Как? – спросил я его по комлинку.

– Как частная организация, требующая страховых взносов. Чем более ты крупная шишка и чем больше у тебя собственности, тем выше взносы. А если за твою голову награда, то и цена соответствующая.

– То есть копы стригут деньги, как они это и всегда делают, но только официально? – восхитился подобной рациональности Кейн.

– Именно так, – подтвердил Ивендо. – У них там все частное – и полиция не исключение. Вообще государство это такая корпорация, оказывающая всякие услуги своим гражданам.

– Звучит разумно, – сказал я, хотя сам давно уже не мог понять, где находится разумное, где безумное и самое главное – где между ними пролегает граница.

– Ага, если у тебя есть деньги, – хмыкнул Ивендо. – В противном случае если где-нибудь в Адаскаграде тебя ограбят и вскроют ножом, как консервную банку, хулиганов разыскивать будут тоже так же вяло, как и лечить по государственной страховке. Если повезет ещё выжить – вовсе не благодаря этой страховке.

– Еще один способ создать неравенство и продемонстрировать инородцам их место, – сказала Нейла. – В этом их слабость это их неистребимое позерство… И они очень не любят брать в руки оружие.

– Это тоже разумно. Убить же могут, – ухмыльнулся я, проверив, хорошо ли размыкаются кольца, удерживающие клинки.

Я постарался очистить голову от множества посторонних мыслей. Все они мешали сосредоточиться на главном – чувстве опасности. Сверхточный прибор – моя пятая точка отчего-то плохо работала, когда противоположная ей голова забита мыслями. Связь необычная, но функциональная. Трудно оценить угрозу от того, кого даже не знаешь, если одновременно думаешь о том, как оно - вносить страховые взносы за охрану правопорядка или о том, сколько же лет этому строению. Серый неизвестный мне композит стен был таким возможно не из-за окраски - эти стены мыли редко и никогда тщательно. Повсюду на них были нанесены граффити, часть из них поблекла, многие были закрашены, а поверх них были нанесены новые несчетные слои краски. В стенах пушечными портами виднелись лишь двери-гильотины, через равные промежутки отделявшие апартаменты от широкого коридора. Над ними крупными символами ауребеша были нанесены номера. Встречались также торговые автоматы, выглядевшие прочными и такими же элегантными, как железная дева, закусочные, распространявшие аппетитные запахи, и иные заведения. Немногочисленные прохожие обходили нас стороной в той же мере, в который избегали их и мы.

Но несколько из встреченных нами прохожих не стали избегать контакта. Травер замедлил шаг, чтобы не столкнуться лбами с инопланетчиками. Никто с ударением на «И». Плоские, покрытые грубой кожей лица, не способны к передаче эмоций. Во всяком случае, людям – слишком малоподвижной была их грубая шкура. И оружие, очень много оружия, предназначенного совсем не для самообороны. Один из бандитов сжимал в руках длинный силовой посох, пока не активированный и не окруженный по концам электрическим сиянием – удар его концом мог с лёгкостью раздробить мои доспехи и внутренности или, выставленный на минимальную мощность, оглушить. Дорогая и опасная вещь.

– Вы. Какое у вас тут дело? – спросил он грубо. Или она. Или оно, кто знает, добрая часть видов в Галактике не были заключены в двуполую парадигму. Но от это разумного ощутимо веяло угрозой.

– Деловые переговоры, – сказал Травер мирным тоном.

– Я вас не знаю. Держите себя в рамках, – он показал на нас пальцами, затем указал ими на свои глаза. Травер кивнул. Затем никто ушли.

Камеры тут были повсюду. Живущие в этом термитнике должны были чувствовать себя в полной безопасности, несмотря на то, что это была всё-таки Нар-Шаддаа. Многие ни разу не бывавшие на Луне контрабандистов утверждают, что поголовно все её жители преступники или если еще ими не стали, то это дело времени. Может это и так, но даже преступникам надо есть, пользоваться услугами связи, они ходят в бары и даже кинотеатры. И в процессе этого им не хочется получить локоть стали или заряд плазмы в спину. Кроме того, само понятие «преступление» зависит от наличия законов. Преступники получают свою прибыль, занимаясь неразрешенными формами бизнеса, соответственно при отсутствии законов преступлений также не существует. Как и преступников. Любопытная логика.

Несмотря на то, что многие наивные и уверяли, будто бы здесь собрались головорезы с половины Галактики, но что им в действительности делать в одном месте? Убийцам резать друг друга? Ворам красть у других воров? Ведь, чтобы зарабатывать преступникам – им нужны жертвы, законопослушные граждане. И потому, подобно тому, как куча щебня, вываленная из самосвала, стремится к пирамидальной форме, здесь естественным образом формировалось нечто напоминающее государство. Какой-то порядок.

В общем, здесь жили, работали, торговали своим временем, кровью и телами так же, как и в любом ином месте в галактике. Если ты не нарываешься, имеешь связи, крышу, свою собственную не протекшую крышу и проявляешь разумную осторожность, не разгуливая в кварталах, где живут скрывающиеся от галактического правосудия самые тёмные личности, то жизнь на Шаддаа относительно безопасна. Но следует помнить – здесь царит форменная анархия – каждая община, или достаточно крупное объединение разумных никак не преследует своих членов вплоть до тех пор, пока они не создают проблем кому-то внутри неё самой. И только внутри неё.

Таким образом, законы же, если неписаные правила поведения и можно было так назвать, здесь были, как правило, релятивистскими. Принцип был прост - если ты насолил кому-то, а этот кто-то не находился в это время под чьей-то защитой, то пусть потерпевший сам и восстанавливает справедливость. Как может, и как умеет. А за «защиту» эту надо было платить, и ей было плевать на происходящее за границами её влияния.

Поэтому в местной кантине можно спокойно поболтать и выпить с пиратами, которые ограбят тебя через несколько суток в другом секторе галактики, а затем сделают твоё тело космическим. И вовсе не в эзотерическом значении слова.

Но будучи одиночками, не имеющими ничьего покровительства, и разгуливая на чужой территории, следовало вести себя предельно осторожно. Но Травер, как никто другой, имел представление о том, как здесь себя нужно вести.

Мы остановились у номера, в котором обитали воры и находился интересующий нас предмет. Вещь.

Я осмотрел разъем для пропуска. Над ним в коридор пялилась голокамера и сканер сетчатки или ещё чего-то, что бывает только у ксеносов. Под ними расположилась антивандальная клавиатура. Я вдохнул воздух, провел рукой над ней – на эти клавиши никто не нажимал более двух суток. Никто не выходил и не входил уже давно.

Травер, оттеснив меня в сторону, нажал кнопку вызова.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Формикарий (лат. Formicarium) — сооружение для содержания муравьёв или искусственный муравейник.

[2] Г. Ф. Лавкрафт. Всё предложение – прямая цитата. Не претендую.

Отсылку на Носова и прочую менее важную мелочь не указал, думаю, нашли.

29. Под чёрным флагом

Жизнь достаточно дурацкая игра, а дурацких игр я не люблю, – человек по имени Долмин

Роджер Желязны - Создания Света, Создания Тьмы

Музыкальное сопровождение:

Ария - Химера

U96 - Das Boot

Пикник – Я пущенная стрела

The Rapture - Pieces Of The People We Love

– Вы пришли? Вижу, вас трое. Можете проходить, – сказал некто с вполне человеческим произношением. Но это не повод возрадоваться: считать людей своими друзьями – заблуждение. Внутривидовую конкуренцию ещё никто не отменял.

Створки медленно и почти беззвучно раздвинулись. Если они решат закрыть их до того, как все мы зайдем, мы всё равно успеем это сделать. Я успокоился – до того дверь-гильотина меня сильно напрягала. Меня всегда окружали предметы, которые могли послужить причиной моей или чьей-то ещё гибели, пусть даже я один и замечал эти их свойства.

Я зашел последним. Осмотрев помещение, заметил четырех прямоходящих рептилий в грубых комбинезонах и одного человека, вернее эчани. Он в ответ посмотрел на меня с презрением, как на кусок говна. Рука непроизвольно легла на рукоять меча – и он взял в руки свой длинный изящный клинок, прислоненный к ножке стула.

– Не стоит, – сказал мне Травер. Я неспешно убрал ладонь с шершавой рукояти. Наемник-эчани с усмешкой положил клинок обратно. Его движения были гораздо более плавными, нежели мои, и, одновременно с тем, более быстрыми. Как у ловкого хищника. Но победу одержит тот, кому под силу охватить взглядом будущее, недоступное для оппонента. Или тот, у кого больше огневой мощи.

– Что тебе нужно? – не проявляя никакой вежливости по отношению к гостям, спросил главный из ящеров. Говорил он на своем языке, издавая низкие горловые звуки, затем переводчик-вокодер преобразовывал сказанное им в человеческую речь.

– Контейнер, – небрежно сказал твилек.

– Это исключено, – ответил тот.

– Вы не в том положении, чтобы торговаться, – сказал ему капитан. – Мы знаем, где вы и где украденный вами предмет. В моих интересах убедить вас отдать этот ценный предмет мне, но я могу и сообщить о его месте нахождения владельцу.

– Ты работаешь на восьмипалого? – выдавил из себя ящер.

– Арканианца? Того, у кого вы украли контейнер? Нет, я сам по себе, – умело солгал Травер. На его лице не промелькнуло и тени сомнения в своих словах.

– Что мешает мне выпотрошить тебя прямо здесь? – угрожающе зашипел чужак. На капитана это не произвело никакого впечатления.

– Мы не единственные представители команды, каждому члену которой известно местоположение предмета. Если тебе это и удастся, в чём я сильно сомневаюсь, то один арканианец с возможностями, много превышающими мои, будет незамедлительно извещен обо всем нам известном, – сказал рассудительно капитан. – А также несколько групп наёмников – и на вас объявят охоту, говорят арканианец нанимал лучших криминалистов на Нар-Шадда, явно же предмет ценный.

– И ты полагаешь, что я просто отдам тебе этот контейнер? Что ты напугал меня этим, наемник?

– Нет. Я хочу его купить. Честная сделка.

– Этот предмет не продается, – сказал другой ящер.

– Неужели? – притворно удивился капитан, – А я думаю, что у всего есть цена. И ты её можешь назвать, если захочешь.

Ящеры стали переговариваться друг с другом, издавая свои протяжные и короткие звуки, шипели друг на друга.

– Он не продается. Но что помешает тебе продать информацию о его месте нахождения проклятому восьмипалому? Я не могу доверять тебе.

– Убеди меня промолчать, – сказал Травер.

– У тебя есть совесть, твилек? – спросил судя по всему главный ящер.

– Что-то от неё должно было остаться, – ответил контрабандист. – Во всяком случае, я достаточно честен для контрабандиста. Я торговец, а не разбойник. Но что об этой призрачной материи мне может рассказать вор?

– Если бы ты лучше был осведомлен о предмете, который хочешь забрать у нас, то ты бы не назвал это воровством, – сказал ящер. Другой чужак что-то сказал ему пару слов на своем.

– Так уж и быть, объясню тебе, – продолжил он. – Арканианцы в древности обладали крайне неприятными привычками. Они и сейчас ими обладают, но их приучили к хорошим манерам. Против всех известных им форм разумной жизни, которые могли им потенциально угрожать, они создавали биологическое оружие массового поражения. Затем помещали его образцы в самые густонаселенные города. Последнее задокументировано неоднократно, все их преступления запротоколированы. Но, даже поймав часть таких шпионов, и предав их соответствующей каре за это, нельзя было гарантировать, что ещё большее число контейнеров, способных стать источником смертельных заболеваний, не было помещено в источники воды и в иные места, откуда может распространиться эпидемия.

– Это очень подлый способ вести войну, – прибавил эчани. – В духе арканианцев.

Я в отличие от этого типа, ловко игравшегося тяжёлым клинком, надменно демонстрируя тем своё превосходство во владении мечом, восхищался арканианцами. Не моральной стороной этих действий – нет, но эффективностью и дешевизной вопроса. И даже видовой «гуманностью» – оружие, неспособное поразить своих соотечественников весьма впечатляет.

– И этот контейнер? – спросил ящера Травер.

– Да, это именно такой. И он содержит в себе штамм вируса, сконструированного с нуля из уникальных ксенонуклеотидов с единственной целью – убивать моих сородичей без всякого разбора, возможно он еще более коварен – это неизвестно, – сказал ящер. – Арканианцы давно уже оставили практику биотерроризма и ксеноцида, хотя и не по своему добродушию. Но у нас есть все шансы полагать, что часть таких контейнеров могут сработать в ближайшее время в нашей столице. Спустя тысячи лет. И штамм этого вируса потому является для нас огромной ценностью. Настолько большой, что не может быть продан каким-то наемникам. Ты понимаешь меня? – слова рептилии, переводимые вокодером, сливались с его горловыми звуками.

– Либо это правда, либо он очень уверен в том, что это так, – сказал я обернувшемуся ко мне Траверу.

– Я не «он», – сказал, сказала или сказало, повысив тон, существо.

– Я даже не знаю, к какому виду ты относишься, а ты хочешь, чтобы я разбирался в твоих половых отличиях, – и не подумал извиняться я.

– Ты не первый встреченный мной зелтрон, которого не интересуют половые различия, – сказал мне эчани. – Ты, вероятно, как и большая часть твоих родственников – педик.

– Это возможно. А возможно и нет, – не стал я оскорбляться на явную глупость, – но ты ведь можешь только предполагать, верно? Или ты интересуешься с конкретной целью? – спросил я его, широко улыбнувшись, но не показывая зубов.

– Ты можешь поплатиться за такое, – сказал он. Он, судя по всему, искал повод для драки.

– Я не ищу драки, – сказал Травер, подняв открытую ладонь. – И не могу зарабатывать на подобном, более того – это просто опасно. Поэтому ты можешь считать, что я передумал насчет того, чтобы сдать вас арканианцу.

– Иначе говоря, ты струсил, – сказал эчани с наглой ухмылочкой.

– Это возможно, – последовал моему примеру Травер. – Но ты ведь можешь только предполагать, верно?

– Вы можете идти, – сказала/ло рептилия/е, пока конфликт не перерос во что-то большее.

Мы с Кейном отступили спиной назад вслед за Травером, поспешно развернувшись у самой двери.

Не успели мы отойти на достаточное расстояние, как Кейна прорвало:

– Мы так и уйдем? Поджав хвосты?

– Да, мы так и уйдем, – сказал капитан. – Или ты решил посостязаться в фехтовании с эчани? Он сделает из тебя рубленую котлету.

– Не обязательно, – возразил я, хотя и не очень уверенно.

– Вот видишь, даже Олег говорит, что можно было разобраться с ними, – сказал Кейн.

– Риск слишком велик, – осадил я его. – И их возможно еще больше. Не только в этом номере.

– Тогда мы уходим, – сказал Травер.

– Есть одно… неприятное предчувствие. Они могут решить, что мы слишком много знаем. И что в нас слишком мало упомянутой тобой призрачной материи.

– Пока они будут думать, нас здесь уже не будет, – капитан ускорил шаг.

– Это непонятное чувство. Возможно, они действительно только думают об этом, – я шел с полузакрытыми глазами. – Они могут и передумать, а могут и напасть на нас. Как тогда, над той планетой, куда нас просили доставить известный минерал.

– Значит, тогда ты был не уверен? – спросил меня капитан ошалело.

– Тогда я был уверен. Но сейчас я понимаю, что не разобрался окончательно. Возможно, они только намеревались нас кинуть. Или напротив сильно сомневались, нужно ли это делать.

– И мы устроили им орбитальный ливень? – спросил капитан удивленно.

– Травер, ты слышал что-нибудь о концепции мыслепреступления? – сказал я ему.

– Так сейчас они думают, или уже решили нас прикончить? – резко спросил Кейн.

– Думают. Но возможно уже выслали группу перехвата на всякий случай.

Травер достал комлинк.

– Нейла, нас, возможно, хотят перехватить на выходе, прихватите с пилотом ту коробку из-под печенья, ладно? Нужны будут подарки. Печенье сойдет. И жди нас на парковке, – сказал он.

– Поняла, – ответила она.

Мы еще сильнее ускорили шаг, почти сорвавшись на бег. Кейн расстегнул застежки удерживающие магазины для пистолета. А я отчаянно пытался выбросить из головы мысли, как вышло так, что мы опасаемся нападения и при этом еще ничего не добились. Наверно по той причине, что не имели плана. Сделать заметку на будущее – всегда иметь план… Всегда иметь план! – я ускорил шаг, и ногу, пострадавшую ещё на Апатросе, пронзила боль – она до сих пор меня иногда беспокоила. А я так и не нашел времени хотя бы на неделю лечь в больницу.

– Бегом! – сказал я, почувствовав изменение в Силе. Каждый шаг отражался всё усиливающейся болью, пока ещё терпимой, но я знал – уже очень скоро игнорировать её не получится.

Капитан с людоедом побежали за мной. Но не к той парковке, в которой мы остановились в начале. Я не понимаю героев всех этих боевиков и прочая-прочая, которые умудряются слинять от погони, когда расположение их транспортного средства известно плохим парням; то самое место, где проще всего устроить засаду. Поэтому мы, двигаясь до этого вполне к тому месту, где оставили свои аэроспидеры, резко изменили направление движения. Ивендо с Нейлой, сидевшие в кабине, уже покинули пределы первой парковки. Теперь нам нужно было пересечься с ними на совсем другой парковке.

– Они купились? – спросил меня Кейн.

– Вполне. Но они следили за нами, и теперь они тоже бегут, – я взял паузу, чтобы не сбить дыхание. – Но они не знают, куда конкретно мы направляемся.

Мы сходу влетели в лифт, понесший нас вниз к уровню с парковочными местами, который открытыми окнами сообщался с внешним миром Шаддаа. Пока было время, надел перчатки и шлем.

– На выходе, – пробасил Кейн.

– Маловероятно, – сказал я, но тоже встал у самой двери с мечом наперевес. Капитан за нами. – По-моему, там внизу кто-то есть, но…

Лифт остановился, дверь распахнулась. Кейн уже занес меч, когда капитан заорал не своим голосом.

– Сто-ять!

Встали все. И я, и Кейн, и несколько уродцев напротив, просто хотевших попасть в лифт.

– В сторону! – гаркнул Кейн. У него это хорошо получается – глотка луженая. Но это лишь сильнее ввело в ступор съежившихся гуманоидов.

– Живо! – заорал за ним капитан, целившийся из-за наших спин по-македонски сразу из двух бластеров. Толпа замерла в оторопи, и капитан выстелил в потолок. Группа уродцев мгновенно освободила путь. Мы рванули вперед, но почти сразу замедлились – капитан опять не смог выдержать общего темпа.

– Вы... можете... поме... дленнее. – тяжело просипел за нами капитан, когда мы пробежали метров двести. Даже я не жаловался, хотя скрипел от боли.

– Бухать меньше надо, – сказал я. Кейн, грохочущий сапогами по пласталевому, как и всё тут полу, зычно загоготал.

С дальнего от нас конца коридора полетела плазма, но плевать мы хотели на столь неточный огонь. Стреляли с такого расстояния, что большая часть зарядов перфорировала стены коридора. Несмотря на погоню, пришлось бежать медленнее из-за выдохшегося вконец твилека. И моей ноги. Кейн машинально полез в пустой подсумок, но дымовых гранат у Кейна не оказалось – отобрали при входе.

Травер умудрился запнуться на ровном месте, не вписавшись в поворот. Пока Кейн рывком отрывал его от пола, я, тоже пошатываясь, глянул за угол. Десяток, а то и больше существ ломились как стадо коней в нашем направлении. Бежавшие впереди, завидев меня, незамедлительно открыли огонь. Я, на глаз оценив их количество, выдернул из тесных ножен «штык нож». Грубый тепловой детонатор ручной работы, за одно только ношение которого могли предать мучительной смерти. Вдавил кнопку активации «виброгенератора» и, бросив «штык-нож» в толпу, устремился куда подальше так быстро, насколько позволяла ноющая нога. Мысленно вспоминая об обжигающем пламени пытаясь нагреть тот крохотный кусочек металла внутри термостатической рукояти. Жесткий удар об пол вызвал мучительный приступ боли в измученном суставе – и я излил это чувство во всесжигающее пламя, держа в разуме образ кинжала. Как оружия и как нестабильного носителя огня.

Волна горячего воздуха, пришедшая вслед за вспышкой, толкнула меня в спину, прокатила по полу и едва не впечатала в стену. Грохот сапог за спиной стих, повисла мёртвая тишина. Ха-ра-шо!

Каким надо быть кретином, чтобы не использовать эту барадиевую взрывчатку повсюду? Бластеры, мечи, прочий хлам… Тепловой детонатор – решение всех проблем! Хотя я бы сам за одно её хранение на мне подвластной территории сажал бы на кол.

Капитан, которого волок на себе Кейн, заорал непередаваемым матом на рилотском. Я решил обязательно разузнать потом, как это переводится. Если выживу.

Путь впереди перекрыла ещё одна группа из нескольких противников, Они незамедлительно открыли беглый огонь, не обращая внимания на распластавшихся вдоль стен и вжавшихся в пол прохожих, старающихся не отсвечивать и не маячить на пути пьяно летящей плазмы. Но нам и не нужно было бежать так далеко.

Вставший на ноги капитан заорал нечто нечленораздельное и нырнул в боковой проход, ведущий к платформе для аэроспидеров.

– Я прикрою! – крикнул я. Учитывая, как волочится Травер, я успею его догнать… Должен догнать!

– Да идите же вы! – рявкнул я на Кейна, тащившего капитана, бычьим здоровьем явно не отличавшегося. Который раз он нас подводит!

Пока они продвигались к спидерам, я в секунду высадил всю «обойму» из своего обреза – пара предпоследних зарядов плазмы разорвала на части одного преследователя, чей щит не выдержал такого напора. Синяя кровь забрызгала стены и лица его товарищей. Я выходил далеко за пределы принятой тактики использования бластеров – такая мощь неизбежно должна быть грубой, как кувалда, и такой же неаккуратной, но я всаживал каждый заряд с точностью палача.

Казалось, само время замерло, пока летели заряды, наблюдаемые мной через голокамеру высунутого за угол бластера. Ещё один наёмник, человек, судя по всему, был выведен из игры – заряд плазмы вошел ровно напротив эмиттера поля – оно там, к сожалению ли, к счастью ли, неравномерно. Вспышка отбросила его в сторону, но я не смог разглядеть – прикончил я его, или его спасла броня. Да и некогда было присматриваться.

Закончив стрелять, я отшатнулся от рамки двери-шлюза, за которой укрывался. Той самой, в которую методично впивались свернутые в пространстве жгуты раскаленной до звездных температур материи, разбрызгивая во все стороны осколки и крохотные капли жидкого металла. Затем тяжело побежал, неловко догоняя капитана с Кейном. Стометровка в моем бронекомплекте на моей подводящей ноге – тяжелое испытание, но у меня был стимул, каким может похвастаться далеко не каждый олимпийский чемпион.

Я, едва не впечатавшись в Кейна, затормозил у самой двери, ведущей в проходную.

– Я уже думал, что тебя прикончили, – просипел он, стоя у края проходной с бластером наперевес – через неё туда-сюда летала плазма. И здесь нас, как оказалось, уже поджидали. Смена точки эвакуации помогла, но не до конца.

Дорогущие сканеры, предназначенные для того, чтобы гости этого термитника не пронесли чего нехорошего, уже оплавились, развороченные шальной плазмой. Впрочем, они уже скомпрометировали себя, не найдя пластизольной взрывчатой смеси в моем «ножике», поэтому мне было их ничуть не жаль.

– Хера там. – Я выглянул за край и сразу отшатнулся – вовремя, заряд плазмы совсем немного разминулся с моей головой. Но энергетический щит он всё равно задел, резко запахло хвоей – даже через маску, ведь озон она не фильтровала. Искры порождали аллотропную модификацию кислорода, но зная, с чем такой запах связан по-настоящему, бодрило это не по-детски.

– Либо нас замочат догоняющие, либо поджарят те, кто преградил нам путь! – проорал я, неловко перехватывая меч левой рукой – ладонь правой ещё была в эластичной повязке, и ей я мог только поддерживать, но не направлять оружие.

Кейн последовал моему примеру, капитан обреченно достал из ножен свой прямой меч, взяв наперевес бластер. Мы переглянулись с сержантом и, заорав, побежали на притаившихся за углом уродов, не обращая внимания на впивающуюся в щиты плазму. А я на острую боль в ноге. Первое преградившее мне путь существо напоминало искривленное насекомое, было непонятно даже где у него располагается голова. Но основы науки ксеноцида просты – наибольшая концентрация нервных волокон «волею» эволюции сгущается именно в той части организма, которая чаще оказывается спереди и встречается с препятствиями, едой или сексуальными партнерами.

Поэтому, я, отклонив в сторону широкий клинок, насаженный на длинную кривую рукоять, рассёк его верхнюю часть, и хрипящее существо упало, обрызгав меня своей темной лимфой. Сабля легла криво – и я просто расчленил урода надвое, вывалив наружу его отвратительные внутренности. Теперь ему больше не встретиться ни с каким партнёром!

Я отчаянно рубил наседающих противников, грубо вскрывая чужие панцири и разрывая гудящим бескаром мягкую, податливую плоть. Но это были лишь мгновения, пусть и едва не слившиеся с вечностью. Быстро развернувшись, я помог добить наседавших на Кейна с капитаном противников. Один из головорезов попытался было поджарить нас плазмой, отойдя в сторону – но я тут же снёс с его плеч голову; в потолок брызнули две пульсирующие струйки кровавого фонтанчика, обезглавленное туловище мешком упало на пол.

Еще один набросился на меня со спины, и я, едва не поскользнувшись в чьём-то дерьме, отскочил в сторону, в правой ладони хрустнуло, и рукоять меча осталась только в левой руке. Неловко отбив один удар, я едва не остался без оружия; ещё один удар тонкого клинка выбил искры из правого оплечья, но следующий легкий выпад я отвел в сторону наручем, самой толстой, бронированной его частью. Быстрые и легкие удары хороши… но не против полных лат. Удивление в глазах нападающего мигом сменилось безграничным ужасом, когда я неловко воткнул в его живот гудящий волнистый виброклинок, смешав его кровь с лимфой насекомого. Я потянул было меч обратно, но он застрял в волокнистой броне нападающего. Пытаясь освободить оружие из вопящего человека я налёг левой рукой на рукоять и повел клинок в сторону – с хрустом размолов его позвоночник и расколов тонкие ребра. Когда через разрез показалось сизое легкое, вопль утих – смерть снизошла до моего противника.

– Вперёд, нас догоняют! – закричал капитан. И не дожидаясь, пока мы осознаем приказ, первым побежал к спасительной парковке. Собственно говоря, кричать не обязательно – у нас у всех связь как в танке, ларингофон или субвокальный имплант, как у Ивендо, гарантирует это. Но вдруг кто-то не услышит?

Нас начала догонять и плазма. Пока вяло и издалека. Метров с пятидесяти. Но её становилось все больше и больше.

– Ложитесь! Да падайте вы! – раздался голос Нейлы в наушниках.

– Падаем! – заорал я в ответ, увлекая за собой капитана и сержанта. Мой щит уже погас, и один наплечник практически раскрошило попаданием из бластера. Толкнуло меня и в спину, ту самую плиту, на которой я в своё время не сэкономил, с силой бросая на пол – ещё несколько попаданий, и Аид распахнет свои врата.

Перед нами в полный рост разгневанной валькирией стояла Нейла, сжимая в своих изящных руках огромный двухствольный повторитель. Толщиной с её талию. На ее хрупкие плечи давил рюкзак-энергоячейка, связанный оплетенным кабелем с повторителем. Жерла тяжелого автоматического бластера зажглись как два адских прожектора – нити ярких трассеров начали проноситься над нашими головами. Отдача с легкостью брала верх над массой Нейлы, и большая часть плазмы разносила потолок, раскалывая балки и снося к чертям панели, но и этого было достаточно, чтобы задержать жаждущих нашей крови головорезов. Я пополз вперед, работая локтями и коленями, вслед за проявившим неожиданную для него прыть капитаном. Ни один заряд плазмы не летел нам в спину – преследователи благоразумно попрятались за углы и укрытия. Едва они высунулись – повторитель выплюнул новый рой кроваво-алых зарядов.

Метр, второй, третий, пятый, ещё чуть-чуть… Нейла отпустила гашетку – мы встали и побежали вместе до аэроспидера. Прикрывая нас и не сходя с места, Нейла дала для острастки ещё очередь, окончательно сжигая оружие и охлаждая вместе с тем горячие головы попрятавшихся головорезов – которые и так не думали высовываться. За эти секунды она высадила почти всю немалую энергоячейку, завалив обломками коридор, отрезая тем самым нас от преследователей.

Повторитель был так тяжел для хрупкой девушки, что после этого она незамедлительно бросила на пол дымящееся жженой изоляцией громоздкое орудие смерти вместе с рюкзаком-энергоячейкой. Миг и мы забились в салон – благо он был открытым.

– Пассажиры, просьба пристегнуться, – прогундосил Ивендо, резко отрывая спидер от дюракрита площадки. – Возможна турбулентность и нетипичные плазменные, и даже лазерные атмосферные осадки.

– Не смешно, блять! – прорвало капитана. На его лице застряло полностью охуевшее выражение лица. Я пристегнулся сам и пристегнул капитана. Тот вместо этого судорожно копался в поисках комлинка. Загорелось слабое корпускулярное поле, спидер резво набирал скорость. Его тряхнуло – в спидер попал заряд плазмы, но машина, предоставленная Аболлой, имела защитное поле, как у толкового военного транспортёра. Вокруг было темно, как в ситском склепе, лишь огни спидеров и немногие источники света на стенах огромных строений разгоняли темноту. И это несмотря на то, что там над нами, где-то за десятками перекрывавших друг друга, как листья посадочными площадками, светило солнце. Но тут, как и в вековом лесу, свет не достигал его дна, теряясь в плотных кронах металлических древ.

– Если мы будем лететь по правилам, то нашу траекторию легко просчитают, – сказал Ивендо.

– И что?

– Щит скоро не выдержит! Олег, отключи автопилот! Я знаю, ты можешь это сделать! Сделай это ради нас всех! – закричал пилот, обернувшись ко мне. Зрачок единственного его живого глаза был предельно расширенным, отражая мой страх, речь – дёрганной – он явно принял какой-то боевой стимулятор.

Я послушно преградил путь потокам света в оптоволокне и замкнул пару контактов, от шаловливых рук расположенных за толстыми крышками. Теперь спидер будет думать, что у него сгорели все внешние сенсоры, и разблокирует ручное управление. Я похолодел, осознавая последствия. Наверное, ничто так сегодня меня не пугало – даже бросающиеся на меня с мечами сумасшедшие.

– Это же ахуенно, – сказал лейтенант. – Не находишь? – он улыбался. Ивендо редко улыбался. Особенно так беззаботно – в окружении всего этого кошмара.

– Не могу не согласиться, – сказал я, не желая спорить с сумасшедшим. Или только временно, но помешанным. Сбылась мечта идиота.

Ивендо вёл вручную, бросая аэроспидер из стороны в сторону, невероятным образом избегая столкновения с машинами, летевшими с трансзвуковой скоростью. На моей спине мгновенно выступил холодный пот, когда Ивендо разминулся с одним из случайных спидеров в полуметре. Спидеров, от которых ему приходилось уворачиваться было много, но ещё больше мимо летело огненных сгустков плазмы. Они, попадая в стены и другие флаеры, словно крошечные дикие звери, впивались в их обшивку, отрывали изодранные обломки пластика и стали. Яркие вспышки попаданий освещали наш путь разрушения.

Наши преследователи были ещё безумнее, чем мы сами – они страстно пытались уничтожить нас; как можно быстрее – не считаясь ни с чем. Открывать огонь в таком плотном потоке спидеров – ещё более сумасшедшая идея, чем отключать автопилот.

Лейтенант направлял машину усилиями мышц и сервомоторов протезов, приложенными к педалям и штурвалу. Это, как управлять ядерным реактором, погружая и выводя стержни из него с помощью бельевой веревки. Оставалось надеяться, что его нейроинтерфейс помогает ему в этой задаче. Но Ивендо лавировал в потоке огня, словно был рожден для этого.

Такой режим полета был предназначен для полета за пределами общественных линий или для парковки в своём собственном гараже. И только. Тысячи спидеров воспринимали наш как терпящий перманентную аварию – не отвечающий единой программе, управляющей согласованным полетом десятков тысяч репульсорных легковушек и грузовиков одновременно. Как угрозу, странным образом не отдававшую данные в единую сеть, но продолжавшую упрямо лететь в общем потоке.

Огни проносившихся мимо спидеров мелькали, как трассирующие снаряды – слишком быстро, чтобы их можно было проводить взглядом.

Спидер, потерявший связь с другими участниками движения, как правило, выходит из него прямолинейно – по причине падения или согласно аварийной программе уходя так же вниз, чтобы никому там не мешать. Но мы не следовали никакой программе, создавая потоку проблемы перманентно; как изуродованная нарезами пуля, врезаясь в живую плоть, раздвигает волокна и, сминаясь, крушит кости, мы вдребезги разносили пассажиропоток.

Информация о плотности движения по всем трассам непрерывно поступает на сервера с целого миллиарда спидеров – со всей Нар-Шаддаа. И одна трасса сейчас пылала, охваченная огнём на маршрутизаторах всей Шаддаа – как вставшая намертво. И как яд, растекающийся по крупным сосудам и капиллярам, бегущий по всем жилам, эта катастрофа расползалась на смежные линии – они вставали, движение замирало.

Тысячи других спидеров, управляемых распределенным искусственным интеллектом, должны были обтекать нас, как косяк рыбы огибает острый риф, но Ивендо болтал нас туда-сюда как попало, аэроспидеры, рассыпаясь во все стороны, сотнями осколков порождали цепную реакцию – тысячи огоньков за нами хаотично маневрировали – а потом в оцепенении замирали, останавливаясь.

Один из спидеров, едва успевший убраться с нашего пути, слишком резко свернул и, не сумев сманеврировать, размазался о стену здания – его горящие обломки посыпались вниз на дно каньона, увлекая за собой разбитые рекламные щиты. Этого нам еще не хватало!

Ивендо, заметив усилившийся огонь по нам, начал двигаться ещё более непредсказуемо – он, беспорядочно маневрируя, становился чудовищной угрозой общественному движению, внося в него ужасающий, невообразимый хаос. Целые улицы по ходу нашего движения объявлялись аварийноопасными из-за его безумной выходки. Которую я помог ему осуществить.

Это не останавливало преследователей, готовых на самые решительные меры – они продолжали гнаться за нами, стреляя из встроенных в спидеры и гравициклы плазменных и ионных пушек. С открытых спидеров палили из повторителей. Спидеры на нашем маршруте теперь заблаговременно прижимались к стенкам, освобождая пространство для нас и наших преследователей, и Ивендо, пользуясь свободным коридором, втопил ещё быстрее.

Но своего, надо признаться, лейтенант добился – по нам не попадали. Щит медленно остывал и не грозил отказать в любой момент. Плазма мелькала иногда совсем близко, но то в действительности были десятки метров – мы уже здорово оторвались от преследователей. Я оглянулся в предчувствии взрыва – теперь я воспринимал в Силе и это явление. Два аэроспидера наёмных убийц, не справившись с управлением, столкнулись друг с другом и исчезли во вспышке, яркой, как перерождающаяся звезда.

Капитан вышел на связь с Аболлой и одновременно вводил что-то в консоль управления кораблем. Нейла побледневшими руками вцепилась в подлокотник. Я сидел, полностью отрешившись от потока огней и всматриваясь в такое же непостоянное и стремительно несущееся параллельно ходу нашего движения будущее.

– Ивендо, милый, – тихо сказал Нейла. – Травер отметил тебе конец маршрута, и вроде бы мы уже оторвались… И он говорит, что нам уже ничего не угрожает.

– Уже? – не поверил он. – И почему все так быстро заканчивается? – разочарованно сказал он, пытаясь включить автопилот. Но переключатель не сработал.

– Олег? – он обернулся ко мне, каким-то чудом удерживая спидер на маршруте.

– Сейчас! – я сконцентрировался на оптоволоконных линиях – теперь по ним вновь заструилась информация, и центральный процессор получил необходимые данные. Затем у Ивендо получилось реанимировать автопилот.

Рывки, бросавшие меня из стороны в сторону, то вжимавшие меня в кресло, то пытающиеся меня из него выбросить, прекратились. Я выдохнул. На приборной доске горело предупреждение о перегреве двигателя, но пилот тягу не снижал – явно считая двигатель меньшей ценностью, чем себя самого.

– Теперь нас захотят освежевать, – сказал, сжимая рукоять бластера, Кейн. Его лицо само говорило о том, что он сам хотел бы сейчас ободрать чью-нибудь шкуру, и то, что он был вымазан в крови не меньше чем я, делало его вид ещё более угрожающим.

– Радуйся, что ещё дышишь этим грязным воздухом, а не разметал свои кишки по дюракриту! Там, внизу, – ответил Ивендо, указывая пальцем туда, где тащились грузовые автопоезда, слишком тяжелые и громоздкие для того, чтобы оторваться от поверхности. – За нами до сих пор гонятся пять спидеров, и хер его знает, сколько стволов у них там. Втягивай атмосферу и помни, что это, возможно, ненадолго.

– Сейчас будет опасное сближение, но для нас в нём нет ничего угрожающего... У меня для вас хорошие новости, – удивительно жизнерадостно сказал Травер, оторвавшись от своего планшета, – всё не так плохо, как кажется!

– Хорошо, что по нам не садили ракетами и лазерами – вот это было не так плохо, – пробурчал я.

– Нас не освежуют, а просто зарежут? – оптимистично предположил Кейн. Травер мотнул в ответ головой, довольно усмехаясь.

– Мы совсем оторвались? – встрепенулся Ивендо, поняв сказанное по-своему. Но капитан снова загадочно улыбнулся.

– А вон те типы, которые летят во-он там, это то самое «сближение»? – спросил я, указывая на приближающийся справа крупный спидер. Хорошо вооруженное бронированное судно, летающий танк, иначе и не скажешь. И они следили за нами, но не предпринимали никаких действий – более того, они не были настроены враждебно.

– А это те парни, которые устанавливают здесь порядки, – сказал Травер. – Но сейчас они сопровождают нас по просьбе Аболлы. Видишь ли, мы потерпевшая сторона, а те уроды уже назначены беспредельщиками.

– Чудо господне! И главное, как оперативно,– сказал я патетично. – И сколько ты теперь нашему личному богу за это должен? Какова назначенная жертва за вмешательство?

– Арканианцу - сто тысяч за посредничество и три сотни тонн местным на бронированном транспорте. Остальную неустойку, в хатт знает каком размере, будут взимать с тех головорезов. Думаю, что их жизнь кончена.

– Ясно, – сказал я. Даже не обсуждалось, но эти расходы мы делим подольно. – Сейчас они постараются покинуть Шаддаа и как можно быстрее.

– Да-да. Поэтому мы летим к платформе с кораблем, – сказал капитан.

– Спидер бросим там? – спросил Ивендо. – Хотя этот мусор ни на что больше уже и не сгодится…

– Его заберут. Ключ возьмём с собой, чтобы не угнали, Аболла написал, что у него есть ещё запасной – сказал Травер, затем придирчиво осмотрел машину. – Надеюсь, он не будет брюзжать, что мы запачкали ему салон. Олег, да ты опять вымазался в крови с головы до ног! Мясник…

Я знал это и без него. Виброоружие – грязный инструмент.

– Теперь понимаю, почему джедаи используют световые мечи – они, верно, устали отстирывать свои балахоны от мясных ошметков, содержимого чьих-то кишок, слизи и прочих внутренних жидкостей, – сказал я, оттирая куском материи от чьей-то уже начавшей сгущаться крови очки… Надеясь, что это была только кровь. Брызги на линзах мешали обзору – только сейчас я обратил внимание на эти мутные разноцветные потёки перед глазами. Делать это одной левой рукой было крайне неудобно.

– Они еще и плазму ими умеют отражать. Только не спрашивай, как они это делают, – сказал Ивендо. – Физика этого не объясняет. Собери уже себе, наконец, такую штуковину, хватит грубо кромсать людей на части – делай это цивилизованно!

– Плазма-херазма. Вас чуть не прикончили, а вы тут светскую беседу ведете. Одного понять не могу, чего эти ящеры так долго сидят на Шаддаа? – буркнул Кейн. – свалили бы сразу, как только украли эту штуковину.

– Они ждали подходящий корабль, – ответил я. В этом я был абсолютно уверен, как в том, что Сила - реальна. – Их мало, не больше десятка – остальное наёмники для массовки. Скорее всего, работающие втёмную. Но им очень много заплатили – столько усилий, ради того, чтобы мы не успели передать данные об их положении, но они, похоже, увлеклись…. И, вероятно, это была конспиративная квартира, но тогда эти типы точно действовали не в частном порядке.

Кейн скептически выслушал мои соображения.

– Значит, мы нарвались не на простых воров? – спросил Травер, снимая очки-нейроинтерфес и массируя виски.

– Вероятно, некая спецслужба этих ящерок, – ответил я, сам не радуясь сделанному выводу. – Или кто-то с возможностями, как у спецслужбы.

– Спецслужба? Тем более, убрались бы на первом подходящем, – не согласился со мной Кейн. – Тут миллионы кораблей.

– Это действительно странно, – кивнул я. – Но, возможно, из этих миллионов нет ни одного принадлежащего их начальству? Возможно, боялись засветить груз – ты же знаешь, что все закатанное в карбонит досматривают усиленно. Или Аболла уже разослал ориентировку, а мы об этом ничего не знаем… Даже тут такой груз может вызвать подозрения. Или у них есть судно, но это тихоходное корыто, и они не рискнули перевозить контейнер на нём. Что вполне вероятно, если это резиденты, а не гастролеры.

– То есть мы обидели не группу наемников без связей, а целую разведку? – обеспокоенно спросила Нейла.

– Я бы не опасался возмездия – рассудил я. – Это не рационально, мы не террористы, чтобы устраивать ответные акции устрашения, или какие-нибудь политические противники, чтобы представлять угрозу в будущем.

– Ты не представляешь, насколько сильно ошибаешься, – ухмыльнулся Ивендо. – И, замечу, постоянно. Ты думаешь, будто бы имеешь дело с разумными и рациональными существами, а это далеко не всегда так. Галактика не населена арканианцами, отрицающими веру, как явление, и живущими в моральном нигилизме. Мы, люди-то, не отличаемся предсказуемостью, а уж про этих ящериц, чьё потомство пожирает друг друга сразу после того, как вылупится из яйца, я заранее ничего сказать не могу. Может, они объявят нам кровную месть, и не успокоятся, пока не обглодают наши кости?

– Фу, как это мерзко! – сказала Нейла.

– Не стоит судить традиции и системы ценностей чужих видов по своим, – произнес Ивендо с напускным лекторским тоном… – Так меня на Флоте учили. Чего уставились, как на хатта, занятого благотворительностью? Но никто не мешает мне их за это презирать. Еще один вид, исчезновение которого никого не расстроит.

– Как так можно? – опять возразила твилечка.

– Да ладно, всем было плевать, когда месяц назад пассажирский звездолет с экипажем в сотню тысяч душ, шедший из Корусанта, расщепило из за неисправного гиперпривода, – ответил Кейн.

– Так точно, показали эту херню недавно в новостях, а потом давай дальше крутить какую-то галиматью про то, как пара сексуально озабоченных подростков никак не вступит в отношения посредством своих половых органов. И как они от этого невероятно страдают… Могли и не прерывать, в принципе. А уж на этих инопланетчиков и подавно всем насрать, – подтвердил Ивендо.

– Ивендо. Движок не прогорит? – спросил я лейтенанта. Он, несмотря на работающий автопилот, следил за всеми показателями и обстановкой на аэротрассе и не мог не обратить внимания на всё ещё горевшее красным предупреждение на приборной панели. Хотя Ивендо уже давно и сбросил мигание, он ничего не сделал, чтобы исправить ситуацию – максимальная температура в газогенераторе[1] до сих пор была выше допустимой. Термоядерный реактор, работающий вместо камеры сгорания, так можно было и расплавить. Не говоря про возросшие нагрузки на лопатки турбины при одновременно чрезмерной их температуре.

– Нет. Мне известна модель этого термореактивника. Он способен и на большее. А ресурс казенный, чего его жалеть, – ответил он. – Если начнутся вибрации или иные неприятности, я сбавлю тягу, – успокоил он меня.

Я откинулся в кресле, и едва не завыл от боли. Она всегда такая, коварная сука – приходит не сразу. Похоже, зря я всё списал на вывихи и сломанные кости.

– Кажется, мне не помешает медицинская помощь, – простонал я, начав осматривать себя с помощью Силы – такой самоконтроль был самым точным.

Суставы – понятно, хатт с ними, до больницы далеко, потерпят; кость в ладони вновь треснула – значит опять накладывать «гипс». Растрескавшаяся спинная пластина оставила синяки, но осколки металлокерамики засели в амортизирующей подкладке, не добравшись слегка до сердца по кратчайшему до него пути. Но вот наплечник с наручем всё же просекло, хотя и самую малость – оставив неглубокие, но очень болезненные и кровоточащие борозды, словно бы нанесённые кнутом. По счастью, с такими наружными повреждениями хорошо справляется кольто. Достав аптечку, обработал раны, затем залил быстротвердеющей пеной ладонь, чтобы продержаться до корабля. Затем протолкнул по пищеводу таблетку обезболивающего.

Закончив, я откинулся в кресле, отрешенно рассматривая двоящиеся огни висящих в воздухе громадных коробок казино и клубов, роящиеся размытые огни спидеров – перед взором плыло, размазанный мир потерял чёткость. Силы оставили меня. Пока спидер летел на трансзвуковой скорости к месту причала нашего корабля, я медитировал – пусть и не согласно инструкциям голокрона, до сих пор мною так и не открытого. Отрешившись от настоящего, я доверил свою жизнь лейтенанту. Я почти заснул, и меня растолкали перед посадкой.

Мы, выскочив из спидера и прохромав мимо уродливых коликоидов, проводивших нас своими плотоядными взглядами, споро заняли места на корабле «согласно боевому распорядку».

За оставленный спидер можно было не опасаться. Взломать двери грубой силой конечно могли, как и «утащить магнитолу». Но вот угнать сам спидер без ключа, цифрового, как и всё тут, решительно было невозможно. Даже подцепившись программатором к контактам на защищенной плате – ключ был зашит в закодированной области самого главного чипа центрального компьютера, управляющего машиной.

Пока Ивендо выводил корабль на высокую орбиту, капитан сидел на связи с арканианцем, а я ждал своей очереди в медпункте – ловкие манипуляторы робота-хирурга зашивали Кейна – ему тоже досталось и не меньше моего.

Только то, что этот операционный стол не имел ног, не позволяло называть его дроидом. В остальном он обладал выдающейся квалификацией и талантом, будучи успешным во всех областях хирургом. Хотя по местным меркам и считался примитивной моделью, поскольку умел оперировать не все виды и требовал указаний медика для принятия самых сложных решений. В моём случае капитану с его полномочиями пришлось убеждать этого искина, что я человек, в приказном порядке. На мой страх и риск.

– У меня хорошая новость, – объявил по громкой связи Травер, когда я уже лёг на операционный стол. – У них действительно есть судно, и это – то ещё помойное корыто. Подвижное, как беременная банта.

– Мы их перехватим? – кровожадно спросил Ивендо. Обрадованный ожидаемым боем, он незамедлительно запустил тестирование оружейных систем.

– Они выходят на орбиту в противоположном от нас направлении. Нет ни единого шанса перехватить их тут, – ответил капитан.

– Если они уйдут в гипер, то всё, что мне будет нужно – данные об их первичных перестроениях, – сказал я, скрипнув зубами от боли. – Это моя работа, в конце концов. А не перебежки под огнем и размахивание мечом!

– Уверен? – спросил капитан.

Раньше я никого не преследовал в гиперпространстве, всё больше убегал. Это проще, да и за пределами Шаддаа единственными датчиками, на которые можно будет положиться, будут наши собственные. Обычно преследующие меня таможенники и пограничники имели куда более полные сведения о моем маршруте. И невозбранно пользовались чужими сенсорами и сканерами гиперпространства.

– Попробовать стоит, – сказал я, открывая интерфейс навигационной программы в своём интерфейсе, пока ловкие манипуляторы зашивали моё левое плечо и накладывали повязку с кольто. Стоило подготовить окна и программы к такой специфичной работе заранее. И голову тоже. – Только не пробовать… а сделать.

– Тогда жди данных, – ответил капитан. – Аболла их любезно предоставит.

– А перехватить корабль сам он не может? Он тут на Шаддаа прямо-таки всевластен, – съязвил Кейн.

– Нет, у него нет таких возможностей, – ответил Травер, – но предоставить все данные о прыжке он может без проблем.

– Это немного. Нам бы загонную пару... – позволил я себе помечтать. Работал я не шевеля руками, чтобы не мешать хирургу, а потому управлял вводом данных взглядом и мыслью.

Преследовать кого-то в одиночку дело почти гиблое. Можно оценить первоначальные манёвры «жертвы», предположить конечную цель и последовать за ней туда. Но полет в гиперпространстве – это полет вслепую, и чтобы понять, куда неизбежно, но непредсказуемо свернёт преследуемый, придётся «выныривать», и не раз – а значит, надо будет всё время опережать ящеров.

Если бы с нами кто-то работал в паре, то можно было бы получать сигнал извне от «гончей» и догнать ушедший в прыжок корабль, не выходя в «реальность» вовсе. Разведывательные суда, выполнявшие такую роль, к моему удивлению, были большой редкостью, несмотря на их явную пользу. Может быть, толпа навигаторов первого класса – это даже для военного флота – дорогое удовольствие? Да и поддерживать связь через гипер можно очень недалеко, причём, чем меньше масса корабля, тем сложнее уловить что-то в гиперпространстве. А большой корабль – сам себе разведчик.

Прохромав в свои штурманские покои после десятиминутной обработки ранений и навигаторских вычислений, я взялся за ключ, управляющий гиперпрыжками. Механический ключ, или рычаг был обязателен – чтобы автопилот не мог без участия человека совершить гиперпространственный переход. Известное требование всех правительств – невозможность совершения гиперпыжка без органиков на борту. Хотя способов обойти этот запрет я и сам мог выдумать под сотню, это ограничение нас не волновало, а потому мы и не совершали попыток его нарушить.

– Травер, – я вышел на связь, после того, как повернул этот ключ, погружая корабль в гипер и удобнее устраивая перемотанную эластичной повязкой ногу. – А, собственно, куда мы летим?

– Ты – типа навигатор, тебе лучше знать… – неожиданно сказал капитан, зашедший ко мне прямо в штурманскую. Он на ходу что-то точил и запивал дымящимся кафом. Я преисполнился завистью – Травер не проявлял героизма в том коридоре, а потому не получил ни царапины.

– Все, что я видел – это цифры и численно-буквенные коды. Но я понятия не имею, что в той системе, в которую мы направляемся, расположено. И кто там живет.

– Но мы там не задержимся. Какая разница?

– Я про конечную цель. Я проанализировал первичный вектор и полагаю, что они летят во внешнее кольцо. Возможно на свой родной мир.

– Тогда пойдем, откроем справочник. Надо же узнать, что это были за рептилии. Вроде бы Ивендо что-то о них знает.

Времени у нас было вдоволь – до точки выхода было еще девять часов. Можно было счистить мозги экзотов с брони, которую я даже полностью не снял – некогда было. Выпить некрепкого чая, вздремнуть. Последнее обязательно – мне, возможно, ещё долго придется работать с навигационным оборудованием.

– Ивендо, ты, кажется, можешь сказать что-то о наших клиентах? – спросил капитан у Ивендо, зашедшего в кают-кампанию последним.

– У них на планете помимо них самих есть ещё две формы субразумной жизни. Учитывая, какие от них потребовали выполнить условия по отношению к ним, то в Республику они вступать не стали. Только поэтому я о них и слышал. Они вроде бы ещё с сектором Браксант, граничат.

– Условия? – спросил я. Я любопытен, но законодательством по отношению видов, застрявших между животным и разумным состоянием, раньше не интересовался. Они уже не бессловесные звери, но и не обладают развитым интеллектом, позволяющим пользоваться плодами науки и прогресса. Интеллектуальные инвалиды, или живущие «в гармонии с природой» разумные формы жизни, экономические паразиты или просто досадная помеха – всё зависит от точки зрения.

– Куча прав и никаких обязанностей, – ответил Ивендо. – Что, по-твоему, делать с океаном, полным каких-нибудь разумных рыбин? Учитывая, что по понятным причинам, машинную цивилизацию в водной стихии самостоятельно им не построить. Даже с чужой помощью это весьма сомнительное начинание.

– Альтруизм не рассматривается? – спросил я, и сам не предполагая такой нелепицы.

– Не на этой планете, – ухмыльнулся Ивендо, ткнув пальцем в голограмму вероятного конечного пункта. – Они сливают в свои океаны столько различного дерьма, что это неудобство скоро разрешится само собой. Кверху брюхом.

– Что тебя так веселит? – спросил я. – Неужели, твои таблетки ещё действуют?

– Увы, но уже нет. А забавно то, что Республика уважает любые местные обычаи, вплоть до публичных смертных казней, как у этих милых ящерок, но строго запрещает указывать другим видам, как им жить. «Своих граждан вы можете содержать в концентрационных лагерях, но ни в коем случае не мешайте существованию дикарей в их естественной среде обитания», – комичным голосом, пародируя воззвание проповедника, поведал Ивендо.

– Вот это как раз разумно, – не согласился я. – С учётом свободы перемещения и выбора локального гражданства. Не нравятся местные законы? Ты волен переехать, куда хочешь, в то место, правила которого тебя устраивают. Поэтому, какие бы то ни были странные нормы в чужих цивилизациях – все их представители исполняют их добровольно. В теории и концлагерь – дело добровольное. В этом вся суть Республики.

Чем больше я говорил, тем сильнее возрастало удивление на лицах Кейна и Травера. А Ивендо и вовсе посмотрел на меня, как на говорящую собаку.

– Нет, я не превратился в Фарланда, – сказал я, чтобы меня не решили лечить от наивности с помощью электросудорожной терапии. – Я же о законах, а не об их исполнении.

– Да-да, мы-то знаем, как это работает, – подмигнул лейтенант. – Если секторальное правительство соблюдает все экономические правила Республики, то местные правители могут делать со своими подданными всё, что им угодно.

– В такие моменты я рад, что изначально имею открытое гражданство, – сказал я. – И сам выбираю, где жить и какие законы исполнять. Или не исполнять.

– Кстати, это был термальный детонатор? – спросил меня Кейн.

– Разумеется, – кивнул я. – Я подумал о своей безопасности, перед тем, как выходить из корабля.

– И ты носил его с собой всё время! А если бы ты его уронил? – накинулся он на меня. – Нас и в морге бы с трудом опознали.

Видимо, он не понимал, что именно я имел в виду под «безопасностью». И пошлый тротил, более изящный модифицированный октоген и мой несомненный фаворит – барадий, это как раз те вещества, которые позволяют мне чувствовать себя комфортнее.

– Какая разница, насколько трудно тебя будет опознать в морге? Думаю, тебя это касаться уже не будет, – не замедлил высказаться Ивендо. – Всегда удивляюсь тому, какие бессмысленные вещи волнуют людей, – сказал он Кейну с сочувствием, разводя руками.

– Но ты хотя бы мог сказать, что носишь с собой это оружие смертника! – сказал мне капитан.

– Он лежал в холодильнике с тех пор, как штурман его «модернизировал». Неужели нельзя было догадаться? – спросил его Ивендо. – Это же так очевидно!

– Может для сумасшедших вроде вас это и так, – мрачно кивнул мне Кейн. – Но это последнее дело, на которое я согласился в составе вашей команды психопатов.

– Я полагаю, что это действительно так, – согласился я.

– У тебя кровь на лице – сказала мне Нейла.

– Где?

Она показала. Несколько брызг действительно попали на не прикрытую пластинами шлема, маской и очками часть лица. Единственный способ защитить лицо полностью – носить глухое «ведро», но меня такие шлемы серьезно напрягали, да и в наушниках в них не влезешь.

Ах, да! Доспехи потом нужно будет ещё почистить зубной щеткой с какой-то жутко едкой химией – нечего оставлять на ней чужие ДНК и прочие ксенонуклеотиды. Правило с неизвестным номером – не оставляй на корабле ни одного вещественного доказательства, да и вообще никаких свидетельств о своей деятельности. Единственное исключение – это оружие и снаряжение, менять которое каждый раз слишком дорогое удовольствие. Даже заправляться и закупать припасы лучше на нейтральной территории, на которой ты не вел никаких дел.

Известный контрабандист – плохой контрабандист.

– Это не моя, так что всё нормально,– успокоил я её.

С большим трудом отмыв с лица въевшуюся синюю жидкость, бежавшую ранее в чьих-то жилах, я вернулся в кают-компанию. Вот что значит смотреть в зеркало раз в сутки – утром и то не всегда. Можно проходить пару часов, испачкавшись в чужой крови и даже этого не заметить.

– А, вот и ты. Давай послушаем, к какой же форме разумной жизни в гости мы летим, – сказал Травер, включая короткую презентацию о разумном виде в локальной энциклопедии для путешественников.

По мере того, как монотонный голос диктора озвучивал текст, лицо Травера всё сильнее и сильнее вытягивалось. Хотя, помимо привычки многочисленного выводка, вылупляющегося из кладки, сразу же исправлять недоразумение, связанное с их излишней численностью, путем поедания лишних его членов, я ничего излишне неприятного не услышал. Поскольку разумными существами они не являются – они только могут ими стать. Яйцеклеток тоже тысячи, а уж сперматозоидов-то...

Вероятно, это должно было звучать, как нечто ужасное, но очень маленькие дети – это не разумные существа. Я сам когда-то был таким, но и в то же время никогда им не был. Ведь я, заявляющий подобное – это нечто новое, построенное на той несовершенной и умственно более неразвитой основе.

О да, дети – цветы жизни. И чем-то сверхценным являются только для своих родителей. Ну, или членов общества, запрограммированного так считать исходя из необходимости выживания или эффективной конкуренции с другими стаями или их более масштабными версиями. И эта ценность зависит от продолжительности жизни, возможности производства нового потомства и числа детенышей в выводке. Если подумать, то эта арифметика и делает детей сверхценными для человека.

Моральные же рассуждения вовсе не рассудочны: они зарождаются главным образом в эмоциональных центрах мозга и дают в результате безосновательную и недоказуемую веру, что тот или иной образ действий или убеждения "правильны" или "неправильны".

Учитывая, что оценивание результата экзопланетного эволюционного процесса по своим «моральным» критериям равноценно измерению длины в килограммах, подобный способ регуляции численности не более и не менее рационален, чем закодированное в человеческом геноме старение и предельный срок жизни.

Я не нуждался в морали по очень простой причине — если она совпадает с выводами разума, она излишня, если противоречит им, она вредна. Поэтому испытываемое Нейлой, и в меньшей степени – Ивендо и Травером отвращение к этим ящерам я не разделял.

– Богиня! Их дети едят друг друга! – расчувствовалась Нейла. Видимо видеодемонстрация имела больший эффект, чем сказанное Ивендо ранее.

– Ты говоришь об этом так, будто бы это что-то дурное, – сказал я. – Представь, сколько бы их было, если бы всё их потомство выживало. Они бы уже заполонили собой Галактику, и ты сама была бы этому не рада. Так что дружно пожелаем им приятного аппетита. Заодно сэкономят на детском питании.

– Ты, кажется, даже не задумаешься насчет того, чтобы не передавать этот хаттов контейнер Аболле?

– Нет. Он в своем праве. Это мало того, что его собственность, так его народ ещё и вложил свой труд в их создание.

– А то, что это – биологическое оружие, тебя не смущает?

– Эпитеты меня не смущают – каждый может создавать какое ему угодно оружие. Избирательного и нет принципа действия. Мне плевать.

– Как плевать?

– Слюной, – я улыбнулся. Не знаю, как бы к этому отнесся товарищ Бендер, но архангелом он не был.

– Но это оружие, нацеленное только на этих… созданий, – вкрадчиво сказала Нейла.

– Мне что, отбирать у всех встречных бластеры на основе того, что они могут в меня из них выстрелить? – спросил я её.

– Если им целятся в тебя, то ты имеешь право его забрать. Я так думаю, – сказала твилечка.

– Конечно. Я могу попробовать это сделать. Даже могу считать, что у меня есть право на это. Но чье право сильнее, их или Аболлы, решать выпало нам. Вот это интересно, не находишь?

– Так на чьей стороне правда? – не унималась Нейла.

– Ни на чьей. Её не существует, – сказал я. – Кто победит – того и «правда».

Я не немецкий знаток законов, но любое право – результат конфликта. Отчего бы и не создать прецедент?

– Браво, парень! – сказал Ивендо, наблюдающий нашу пикировку. – Но я надеюсь, что ты выражал свои мысли иначе, когда писал экзамен по Праву?

– Иначе, – кивнул я. – Но они были теми же. Поэтому из всех предметов я и уважаю технические – в них нет лицемерия, всяческих личных оценок происходящего, выдаваемых за нечто непреложное. Превознесения своего ничтожного мнения, своей; что тоже – лишь иллюзия, программы над безликими законами природы.

– Не уверена, что ты считаешь себя ничтожеством, – нахмурилась Нейла.

– Не считаю. Но в этой пустоте остается положиться только на один-единственный вектор, направляющий движение жизни – чистую волю.

– Тогда я правильно решил насчет шпаги, – сказал Ивендо тихо, кивнув себе.

Травер, молча листавший что-то на планшете, встал и сказал:

– Вы как хотите, а я спать – нам до этой дыры не меньше суток волочиться.

Я ему несколько завидовал. Учитывая, что Нейла ушла вместе с ним. Кейн тоже ушел в свою каюту. Ивендо начал растирать в плошке несколько разных таблеток из своих запасов, готовя некую смесь. Что он собирался с ней сделать – выкурить, вмазаться, принять орально или внутривенно, я мог только догадываться. Но за эти месяцы я уже достаточно изучил наркологию, свою физиологию и основы химии веществ, чтобы обратиться к нему со специфической просьбой, не боясь взбудоражить свою нервную систему.

– Что-нибудь для борьбы со сном мне намешать сможешь? – спросил я его, зная, что не буду спать пару суток подряд.

Вдалеке от планет гиперпространство спокойно, тем более на своей глубине – и перехватить ящеров не выйдет, они будут двигаться в гиперпространстве, не выходя из него всё это время для коррекции курса. Придется отслеживать весь их маршрут, причем безотрывно, не покидая вахты.

– Полегче или подейственнее? – спросил лейтенант.

– Только не мешай диметилтритамин с метамфетамином. Это не то, что мне сейчас нужно, – ухмыльнулся я.

– Значит легкий коктейль растормаживающих и стимуляторов, – кивнул Ивендо. – Корабль сам выводить в зону прыжка каждый раз будешь? А то я столько не продержусь, – указал он на очевидный факт.

– Выведу, что там сложного? – согласился я. Управлять судном можно и из моей штурманской рубки. Можно даже и с планшета, развалившись в удобном диване кают-компании, но удобно это будет только для задницы.

– Есть только не забывай. Пей достаточно воды. Следи за сахаром. Запасись питательными батончиками, витаминами, протекторами нервной системы, – озаботился он тем, чтобы я не упал в голодный обморок. Затем продолжил ворчливо. – Ты и так недавно сознание терял… Эх, молодежь! Не берегут мозги от ударов и всяких проблем с кровоснабжением, а потом какой-нибудь рассеянный склероз далеко не в самых почтенных годах вылезает. Мозги надо беречь! Это не конечности – их протезом не заменишь. – Проворчал старик.

– Это понятно, – не стал я с ним спорить. Хотя это всё было мне известно, но говорил он это из лучших побуждений, поэтому я внимательно его выслушал.

Батончики действительно были питательными, но безвкусными. И запивать их рекомендовалось водой. Единственная отрада – помимо микробойлера для чая я вмонтировал в отсек аудиосистему. Если бы удалось впихнуть в него кровать, то здесь можно было бы и жить.

Восемнадцать часов пролетели почти незаметно: я несколько раз выходил и входил обратно в гипер, корректируя свой курс по подсмотренным векторам ящеров, всё с большей тоской смотря на голограмму гиперпространственный карты. Каждый раз надо было рассчитывать прыжок заново, так, чтобы лишь слегка опережать преследуемый корабль. И делать это приходилось часто, ведь я не мог положиться на долгосрочный прогноз всей их траектории, поскольку имел дело не с предсказуемым гиперпространством или понятными механизмами, а с едва понятной мне логикой инопланетной формы жизни. Они в любой момент могли свернуть, так как этот маршрут мог иметь петли – как раз для того чтобы сбить со следа вероятную погоню.

Глянув на часы, я решил, что пара часов у меня на сон всё же есть и, не приняв крохотную пилюлю, задремал в кресле – едва я сомкнул глаза, как настойчивый вопль будильника вырвал меня из цепких лап сна. Я подавил в себе желание записать приснившееся. Да, мой мозг безжалостно сотрет сон из краткосрочной памяти, но сейчас у меня нет времени на это.

Щелкнул тумблером, оживляя все индикаторы. Корабль готовился выходить из гипера. Эти ящеры и не подумали замести следы – я бы потратил лишний день пути, но совершил бы пару бессмысленных с точки зрения экономии времени перестроений по гиперкоординатам. Но избежал бы прохода по легко предсказуемой гипертрассе. Не сейчас, но в скором времени они поплатятся за это.

Я включил процедуру определения координат по обычным радиомаякам – очень точный способ. И работает даже в сотнях световых лет от обитаемых систем – поскольку эти маяки существуют уже тысячи лет – и даже если они будут отключены, то еще тысячи лет их сигналы можно будет использовать для навигации.

Выпив стакан холодной воды, я выбрался в кокпит. Галактика – тот ещё пыльный мешок, а человеческий глаз слишком несовершенный прибор, чтобы насладиться красотой космоса. Но попытаться всё же стоило.

Можно использовать телевизионный канал прицельной системы и получить красивую картинку в пределах телесного угла в пару микросекунд, но потому её можно будет увидеть только на дисплее. Не очень романтично – я такое рассматривал ещё на Земле. Единственное, что было видно из открытого космоса – пара сотен относительно ярких точек и одна кроваво-красная туманность, развернувшаяся как экзотический цветок. Видимо сверхновая сбрасывала внешнею оболочку неравномерно.

Да, звезды иногда взрываются, но это предсказуемые процессы, и любой открытый и исследованный регион Галактики имеет отметки о грозящих ему бедах. Будь то астероидная бомбардировка или вспышка сверхновой. Настолько быстротечна наша жизнь по сравнению с неспешными процессами во вселенной.

А ведь вокруг не только звезды, но и планеты, вышвырнутые на холод за пределы своих систем. А некоторые из них родились в облаках межзвездного газа без всякой помощи звезд. И не все они даже нанесены на карту. Но ничего из этого не видно – лишь десяток-другой звезд либо очень ярких, чтобы их можно было заметить, либо близких, тускло светят мне. Я погасил все источники света в кокпите. Пока сидел в абсолютной темноте, мое зрение постепенно приноравливалось к естественной освещенности в пустом космосе вдали от планетарных систем. Но даже этот мрак был ненастоящим, липовым. Кажущаяся тьма окружающего пространства – это свет миллиардов звёзд и далеких галактик, рассеянный, переотраженный, хотя и по большей части поглощенный межзвездным газом и пылью.

Оставив в покое слепой космос, я вернулся в свою рубку – необходимо было заняться своими прямыми обязанностями.

Гиперпространственные сенсоры писали картину прохождения нашей жертвы. Они, должно быть, и не предполагали, что за ними кто-то крадется след в след. Одно дело преследовать того, кто прыгнул второпях и на короткое расстояние, спасаясь от преследования, но нормальный переход в гиперпространстве почти невозможно перехватить. Но впрочем, всегда есть один шанс на миллион.

Сняв характеристики, я просчитал их следующую точку координат, заодно добавив данных в одно большое уравнение, которое должно было дать мне полную картину их прыжка. Я словно приложил чистый лист бумаги к резной табличке и, вооружившись карандашом, сделал на ней штрих. Одного мало, но зная, как выглядят все таблички в городе, и еще почиркав карандашом так можно точно сказать, на какой улице находишься. Ведь и я, и преследуемый мной корабль пользовались одной картой.

Затем задав вектор в реальном пространстве, я совершил прыжок в эту точку быстрее, чем они сами. После чего, хрустя печеньем, обработал полученные данные ещё раз. А затем повторил то же самое ещё раз. И еще.

Я мог уже предполагать об их конечной точке и также о первой точке коррекции, где они должны были выйти в реальное пространство. Несколько следующих прыжков я совершал со все возраставшими интервалами времени. Атомные часы давно уже показали, что прошли сутки. А вздремнуть получилось всего пару часов, но я чувствовал себя лишь слегка сонным – работа таблетки «от Ивендо».

Зевнув, я нажал на боевую тревогу, уже злорадно представляя, как команда подскакивает со своих мест, проклиная навигатора. Но вместо этого я услышал лишь заспанный голос Травера, отключившего тревогу со своего личного пульта управления кораблём. Он и спал с ним.

– И что тебе нужно? До выхода из гипера почти час.

– Не час, а сорок минут. И разве мы не должны разработать схему перехвата? Протестировать всё оружие на готовность? – спросил я его.

– Всё в порядке. Зачем кипишишься? А перехват – так у них мусорный контейнер, волноваться не о чем.

– Как хочешь. Но ты сам создаешь себе проблемы.

– Скорее ты перестраховываешься там, где это не нужно, – как всегда уверенно сказал капитан.

Я хотел было настоять на своей позиции, но решил, что пусть капитан сам разгребает дерьмо, если что-то пойдет не по плану. Которого нет. И мне все больше не нравится то место, куда нас несёт по координатам судьбы.

Первым в кокпит, где уже в одном из кресел второго ряда сидел я, прибыл Ивендо – чтобы изучать вероятные координаты и вектора, конструкцию судна противника и, исходя из этого разрабатывать предполагаемую тактику. Хоть кого-то волнует успех перехвата.

Я занялся тем же делом, что и Ивендо – долгая работа на тактическом тренажере показала мне, что оптимизация траекторий с учетом сотни-другой факторов, вроде вероятности выхода из строя основных систем – движков, энергии, щитов или поражения экипажа – это весьма увлекательное занятие. А также с учётом состава вооружения, маневренности огня и множества иных величин. И здесь тоже могла помочь Сила. Написав алгоритм, приоритетные точки обстрела цели и оптимальную дальность ведения огня, я сравнил промежуточный результат с полученным лейтенантом... Сила подсказывала мне, что, несмотря на неё саму, у Ивендо пока получалось лучше.

Он уже почти рассчитал, как эффективнее разнести корабль противника в стальное крошево, как капитан разом расстроил ему все планы. Воистину нет зла большего, чем технический заказчик с фантазией и излишней активностью!

– Мы не должны сломать этот контейнер, – сказал кэп. – Поэтому нужно подумать, где он может находиться, и не стрелять в эту часть корабля.

– В идеале для этого мы не должны по ним стрелять вообще... Давай попытайся с ними договориться ещё раз. У тебя же талант к дипломатии, – предложил ему Ивендо.

– Мы могли бы использовать ионную пушку, – предложил капитан. – Сначала собьём им щит, а потом, пользуясь превосходством в манёвре, с короткой дистанции сожжем им всю электронику.

– У нас есть ионная пушка? – удивился я. А ведь я скоро разучусь это делать. – Но её нет в списке вооружений! Неужели та хреновина около правой стойки всё же имеет какое-то назначение?

– Это потому, что её наличие вызывает лишние вопросы. Найди в списке «аварийный режим плазменной турели номер два».

– Нашёл, – подтвердил я.

– Это она, – сказал капитан.

– Кажется, что у нас на корабле есть все необходимое, – сказал я. – Кроме джакузи… и аварийной капсулы.

– Зачем она пиратам? – развел руками пилот.

– Позволь с тобой не согласиться. Мы не пираты, – сказал я. Капитан тоже кивнул, поддержав меня.

– Мало того, что некогда «Цвет Рилота» был разбойничьим судном, так мы и сами сейчас собираемся поднять чёрный флаг. Преследование корабля с целью отъёма груза никак иначе как пиратством не назовешь, – осклабился металлокерамикой лейтенант. Я поражался в такие моменты, что он ещё был способен связно излагать мысли. Мозг его, пропитанный чужеродной химией почти как тот у Аболлы в баночке, каким-то чудом продолжал неплохо функционировать.

– И все равно мне это не нравится, – сказал я.

Хотя я и мог называть себя пиратом – в самом античном смысле слова.

– И какое отношение твое личное отношение имеет к истине? Кто как не ты злишься, когда жонглируют словами, искажая истину, – хмыкнул Ивендо.

– Уел, – ответил я. – Непосредственно сейчас мы собираемся совершить акт пиратства. Согласно распространённым понятиям о пиратстве и юридическим нормам, не учитывающим мотив данного проступка.

– А твои нормы, значит, отличаются от общепринятых? – спросил меня Лейтенант вкрадчиво.

– Мои нормы запрещают мне навязывать им своё мнение силой. Лгать, если от этого не зависит моя жизнь и жизни ценных для меня людей. Потворствовать созданию и поддержанию иллюзий и самообмана. Но ничего не мешает мне убить их всех при малейшем на то желании.

– Совсем ничего? – спросил меня Кейн, зашедший в кокпит. За ним сонливо потягиваясь подошла Нейла. Я глянул на таймер – осталось десять минут.

– Только карающая длань закона. Если у неё получится, – ответил я.

– Это хорошо. Сейчас нам нужно что угодно, но не жалеть этих ящериц. – жестко сказал Кейн. – Я бы предложил разбить им вооружение с двигателями и взять на абордаж. Тогда мы возможно не повредим контейнер.

– Десантный наряд может высказывать свое мнение на мостике только по вопросам абордажа. Когда целесообразным его сочтут офицеры флота, – внезапно оборвал его Ивендо, мгновенно сменив тон. У него был бзик по поводу посторонних в рубке. Посторонним он при этом считал только одного человека.

– Не очень-то и хотелось здесь прохлаждаться. Здесь нездоровая атмосфера, – ответил Кейн, уходя.

– Зачем ты так, Ивендо? – как всегда начала укорять его Нейла.

– Идти в боевой рейд с такой блядской командой по борьбе за живучесть – это ебанатство. – глубокомысленно заметил Ивендо. – И что, блядь характерно, ещё более сильное, чем прислушиваться к мнению груза о правильной тактике. Выслушивать человека, не способного перестроить траекторию в другую систему координат? И ты ещё интересуешься, почему я сегодня не в духе?

Нейла удивленно выгнула бровь. Её лекку тоже легко изогнулись, показывая непонимание.

– Танцовщица на шесте и заодно специалист по историческому фехтованию, – начал загибать заскорузлые пальцы лейтенант. – Опытный шахтер и по совместительству специалист по выбиванию мозгов. Видимо, познал это искусство на себе, как и все десантники. И всего один дроид пусть и новой модели, но который путается в криволинейных поверхностях этого корабля. И кажется всё ещё не в себе после того, как побывал в зазеркалье, – Перечислил, скривившись, лейтенант.

– Монопенисуально. Корабль маленький и не рассчитан на починку в ходе боя, – пожал я плечами. – Так что единственное, что пригодится, так это искусство запенивания пробоин, доступное каждому.

– Надо было купить ещё одного дроида-механика, – проворчал Ивендо. – А с запениванием, я слышал, и дрессированные приматы справляются.

Еще одного… весьма развитый ИИ, специализированный на понимании работы сложной техники, упакованный в поразительно прочный корпус, функционирующий при чудовищных перегрузках в широком диапазоне температур. Всё это оснащено огромным числом дорогих и компактных датчиков и манипуляторов. К примеру, простой аэроспидер – не такой конечно, как одолженный Аболлой, а попроще – стоит намного дешевле.

Я глянул на часы. Лейтенант достал шпагу из закрепленных на его кресле ножен, обтянутых чьей-то натуральной и безумно дорогой кожей. Повертел, любуясь матовым, как графит клинком. Это тоже было частью обряда. Оружие, извлеченное из тонких как трость ножен, было украшено гравировкой электрумом и дарственной надписью, но, несмотря на пышный и торжественный вид, это все же было боевое, а не парадное оружие, даже более качественное, чем табельная офицерская шпага. И не менее смертоносное, чем палаш Кейна при должной сноровке.

– Мне пора, – сказал, я, подымаясь с кресла.

Ивендо напутствовал меня всего лишь кивком, грустно вложив оружие обратно в ножны.

Я не только штурман. Я ещё оператор бортового комплекса самообороны. Звучит громко, но моя работа – перераспределять мощность щита и корректировать работу плазменных турелей. Подвластна мне и нехитрая магия куцых систем РЭБ. Не столь много, но я хотя бы буду занят во время боя - это намного более спокойное занятие, чем сидеть и пассивно ожидать очередного попадания.

Почти год, проведенный по большей части на корабле, я учился. Быть навигатором, совершая гиперпрыжки с трюмом, забитым контрабандой; управлять кораблем как пилот, хотя и не как капитан; как не нарушать при этом законы Республики или хотя бы делать это так, чтобы об этом никто не узнал. Как при всем при этом не быть убитым.

Правил, которые я узнал от Ивендо, было много. Очень много. Но тех, которые следовало помнить во время боя, было немного:

Держись подальше от стен и вообще от всего, что может распространять осколки в отсеке, если в него попадут из турболазера. Противоосколочных панелей у нас нет – чай не рубка линкора.

Даже если абордаж исключен, всё равно держи под рукой оружие.

Не важно, как ты сидишь, или лежишь – не прячься, не ложись, сиди спокойно – это бесполезно, ты не на поверхности планеты, и попадания могут прийти с любого направления.

Носи противорадиационный щит. И просто щит тоже не помешает, желательно носить их всегда.

Пристегивайся, но так, чтобы можно было быстро покинуть свое место.

Помни о декомпрессии.

Не дрейфь – в этом нет смысла.

Сейчас я следовал им всем. Кроме последнего – всё равно страшно. Особенно в свете предпоследнего. И то, что у противника не очень впечатляющее судно, меня, не успокаивало. Это могло быть и неверным предположением. И Сила тоже не была спокойна.

Легкая дрожь и мерцание на периферии зрения сообщили мне о выходе из гиперпространства.

Голопроектор выводил картинку тактической обстановки, – я установил точку начала координат на безымянный для меня корабль ящеров. Будь его маневренность выше нашей, я бы поступил наоборот. Необходимости в иных ориентирах не было – ближайший астероид был в пяти миллионах километров. Мелкий мусор не в счет.

Длина «хвоста» у галочки показывала скорость, а из точки, в которой находился корабль противника в данный момент, выходил вектор его ускорения. Пунктирная линия показывала расчетную экстраполированную траекторию. Всё дублировалось цифрами. Цвет галочки, которой обозначался противник, был алый, и я был уверен, что на мониторах у противника мы тоже красного цвета. Это только НАТО и ОВД сумели прийти по этому вопросу к консенсусу.

Реакторы, работающие на максимальной мощности, заряжали суперконденсаторы щита. Находясь близко от них, можно было даже услышать, как в процессе этого скрипит металл.

Ёмкость щита определялась накопителем, изготовленным почти целиком из сверхпроводников и иных редких материалов, включая несколько кайберкристаллов, внутри которого была искажена метрика пространства. Кайберкристаллы почти такие же, как и в световом мече – только на порядки более низкого качества. Этот так называемый «генератор щита» испытывал при использовании максимальной ёмкости астрономические механические напряжения – огромные магнитные поля порождают такие же огромные силы, стремящиеся разорвать катушки и проводники на части. Эта часть определяла ёмкость щита, способность отразить определенную энергию, будь то плазма, кинетические заряды или импульсы турболазера. Даже пучки когерентного излучения или заряды ионных пушек при специальной конфигурации.

От генератора к эмиттерам щита, расположенным вне пространства, прикрытого броневыми и не очень плитами, тянулись такие же сверхпроводящие кабеля. От этих достаточно громоздких конструкций зависела уже мощность щита. Та, которая в Ваттах.

Корабль, подвергнувшийся обстрелу, отражал часть энергии. В это время через эмиттеры, создававшие искажающее пространство поле, которое и рассеивало энергию в стороны, проходила энергия, несколько превышающая падающую на щит. Если мощность выстрелов превышала выдаваемую эмиттерами, то они прорывали щит. Или если эмиттеры были повреждены или работали в перегрузке, пытаясь абсорбировать весь урон – то они к ситам красным плавились. Ток в перегретых сверхпроводниках превышал бывало критический, и нередко при этом силовые линии просто испарялись. Взрывное испарение – это громко и красиво. Если наблюдать это издали.

Даже в искривлённом пространстве действовали законы сохранения энергии и импульса, а на отражение или разворот любых лучей тратилась работа.

Тут стоило подумать – пропустить заряд турболазера, или работать в перегруз, но рисковать лишиться эмиттеров совсем.

При методичном обстреле грелась вся проводка, эмиттеры возгонялись в окружающий космос, деградировала изоляция и закорачивалось всё, что могло коротнуться. Самым фатальным было механическое разрушение генератора. Поэтому, несмотря на важность устройства, его зачастую выносили за броню, особенно, если щит имел большую мощность. И всё это имело развитую систему охлаждения. И стоило неприлично дорого.

Фактически, помимо максимальных ёмкости и мощности, так любимых маркетологами, куда более важной была диаграмма продолжительности пропускаемой мощности в различных режимах работы.

Битва двух кораблей в глазах энергетика сводилась к сражению их реакторов, чья мощность использовалась двигателями, турболазерами и щитами. Можно было лететь по инерции, просто и незатейливо направив всю энергию на восполнение заряда щитов, а непереваренные им остатки на огонь по летающему вокруг комарью. Но, рано или поздно, щиты перегреются, а досадный нахал всегда сможет избежать боя, когда сядут уже его щиты. Пат. Собственно говоря, в дуэли двух капитальных кораблей не так много определяется их маневренностью, сколько ёмкостью щита. Даже мощность орудий стоит на втором месте.

Так корыто, которое мы собирались атаковать, было больше нашего и имело реакторы с большей мощностью. Во всяком случае, я так полагал – родные его реакторы были менее мощными, чем наши, но я не рассчитывал на такую удачу. Поэтому Травер решил взять их нахрапом, пока неожиданно атакованный грузовик заряжает свои щиты.

Кораблем при том управлял не он, а Ивендо, поскольку, по словам лейтенанта: «Травер управляет своим кораблем не полнее, чем, своей пищеварительной системой. Она в основном работает на него, но не более».

Первым делом, максимально сблизившись, Ивендо начал высаживать всю доступную энергию через пару турболазеров. Те самые – чудовищной мощности и почти без охлаждения. Остатки мощности создавали необходимую тягу, не давая уйти от нас цели, идущей с жалким пятнадцатикратным ускорением.

Если на нём «родные» реакторы, то их хватит только на то, чтобы тащить эту бешеную коробку по космосу. На гражданских судах обычно нет лишней энергии.

Я никак не мог уловить мыслей и намерений капитана атакуемого судна. Расстояние в таком случае, как я уже выяснил, имеет весьма неважное значение, особенно в свете отсутствия каких-либо «помех» – мне мешало что-то помимо него. Возможно, языковой барьер?

– Капитан, у меня плохие новости, – доложил я, изучив данные с радаров и оптической системы. – Его щиты вполне держат удар. И их ёмкость, похоже, только растет.

– Крепкий орешек, – сказал Ивендо. – Давай одну торпеду?

– Нет. Так можно повредить груз, – отверг идею капитан.

– Как хочешь. Я пока буду сжигать его щит.

– Наш тоже не вечен, – ответил я.

– У меня очень серьезный щит, Олег, – успокоил было капитан.

– Да-да. Я знаю, Травер, – сказал я устало. – Но у них может быть и лучше… Похоже, их трюмы набиты вовсе не грузом.

– Внешний вид – обманка, – сказал Ивендо утвердительно.

– Но мы можем это проверить, – решил капитан.

– Как хочешь, но грузовик идёт прямолинейно.

– У нас еще прорва времени, – сказал Травер.

– Вовсе нет, – не согласился я. – О, чёрт (рус.)!

– Что? – спросил капитан.

– Щит! Они увеличили плотность огня в два раза!

Я посмотрел на то, как греются эмитеры, а заряд убывает как вода из разбитой клепсидры.

– Еще немного и нам крышка, – пробормотал я.

Ивендо молча, закусив губу, отвёл судно с курса. На его лице застыла маска гнева.

– Фиерфек! – выругался Травер.

– Идите линейнее, – попросил я. – сейчас они будут прыгать, а я хочу записать все идеально. Чтобы ни одной хаттовой погрешности.

– Настойчивость это хорошо, – сказал Ивендо глубокомысленно. – Знаете, почему большая часть самоубийств заканчивается неудачей? – внезапно спросил он

– Нет, – недоумевал капитан.

– Людям не хватает настойчивости, – поделился я с ними пришедшей на ум мыслью.

– А может, они плохо планируют это важнейшее событие в своей жизни? – предположил Травер.

– Полагаешь, излишняя импульсивность мешает свести счеты с жизнью? Интересная теория, – задумчиво сказал Ивендо.

– У вас двоих есть теория насчет того, что делать дальше? – спросил капитан.

– Догнать их ещё раз и угостить торпедой, – сказал я, как что-то само собой разумеющееся.

– Мы думаем почти одинаково, – согласился Ивендо. – но лучше двумя торпедами.

– А когда щит отвалится, то разбить к чертям реакторы, а затем расстрелять их как в тире, – продолжил я.

– А тут абсолютно одинаково, – подтвердил лейтенант.

Ракетное оружие – это то, что корректирует неравенство с энергооснащенностью кораблей. И помогает более манёвренным - оно позволяет запасти энергию двигателя в виде кинетической, не входя до этого в огневой контакт.

Но ракета должна иметь не меньшую маневренность, чем атакуемая цель. То есть иметь термоядерный реактор и плазменный двигатель. Учитывая, что они компактные, дешевые и, как следствие, не с самыми лучшими удельными массовыми характеристиками, то на ракете не хватает места даже для боевой части. Ударная торпеда. Дешёвка. Но если её не собьют на подходе и не одурачат средства РЭБ, то её хватит на то, чтобы щит сдуло надолго. И возможно – часть корабля. Без щита или с базовым гражданским «противометеоритным» мусором такое попадание фатально.

– Но вы знаете, где у них реакторы? – спросил у нас капитан.

– Аболла скинул нам некоторую информацию о модели этого грузовика, – ответил я. –Там есть общий план. Я полагаю, что несложно сообразить, где они разместили дополнительные реакторы и генераторы щита. Учитывая, что мне известен их центр тяжести.

– Как? – спросил капитан.

– Они маневрировали. А тяга стандартных двигателей тоже далеко не секретна, – ответил за меня Ивендо раздраженно.

– Ладно, работай, – сказал капитан дозволительным тоном.

– Всё еще сидишь на таблетках? – нахмурился Ивендо. – Я на твою массу мешал, с учетом твоей печени. Одна таблетка на пять часов, не забывай. Примешь больше – работоспособность не вырастет, будет только хуже… Нет, хуже-то тебе в любом случае будет, но позже.

– Ты это в записке уже указал, как и список всех активных веществ. Или ты думаешь, что я ем всякую химию не глядя? – ответил я ему.

– Не давай их только никому, – предупредил он меня – я бы сам, к примеру, от одной такой сначала бы бегал, как угорелый минут двадцать, а потом бы сдох, как вомпкрыса от капли никотина.

Некоторые вещи действовали на меня намного слабее, но некоторые – били наповал, из-за ускоренного разложения действуя ещё быстрее и сильнее. Я разбирал свою биохимию каждый раз, когда смотрел на состав любого лекарства или обезболивающего. Но это мне не поможет, если я буду без сознания и не смогу сообщить об этом доктору. Поэтому попасть на операционный стол ещё раз я очень опасался.

Приняв еще одно колесо, я поплелся на свое рабочее место – требовалось повторить сделанную работу почти заново. И заодно изучить конструкцию корабля ящеров и понять, где в нём расположились щиты и реакторы. Несмотря на то, на этот раз эти умники поняли необходимость заметать следы, это им совсем не помогло. У меня открылось второе дыхание – при желании я мог бы идти вслед за ними гиперпространственными тропами вслепую и безо всяких расчетов. Как гончая, вставшая на след.

Ещё почти сутки в гиперпространстве не сделали меня ни спокойнее, ни добрее. В зеркале, подвешенном над раковиной, отражался какой-то злобный сит с белками, залитыми полопавшимися сосудами, с нездоровым цветом кожи и мешками под глазами. Нечёсаные пару суток волосы топорщились во все стороны, довершая портрет сумасшедшего навигатора. Подставив голову под струю холодной воды из-под крана, я попытался взбодриться, но всё без толку.

Оказало действие и снижение давления внутренней атмосферы корабля в два раза – Ивендо сбрасывал её уже полдня, сохраняя постоянным только парциальное давление кислорода.

Хриплой баньши завыла боевая тревога, и я покорно поплёлся в свою келью – надевать легкий комбинезон, способный защитить от вакуума при пробитии стенок отсеков и переборок. Зафиксировал себя ремнями в кресле, включил щиты, но пока не стал застегивать шлем с забралом, необходимый для герметизации костюма.

Мерцание. Выход. Ивендо вносит новую траекторию. Мы зайдем по широкой дуге, так, чтобы идти очень быстро относительно мишени, пока ещё не вышедшей из гипера. Но не слишком, чтобы успеть сделать пару выстрелов после того, как выпущенные загодя торпеды выведут из строя щит противника. Может статься так, что и насовсем. Так, что костей от наших чешуйчатых друзей не соберешь. Не то что груз.

Поэтому маневр был подобран с учетом ожидаемой энергии ракет по приходу их в мишень и ёмкости щита ящеров.

Ракеты можно пускать с любого ракурса и дистанции, но от этого зависит то, как долго они будут идти к цели и как быстро относительно неё двигаться на траектории[2]. Поэтому пуск эффективен только на определенных ракурсах и с большой дистанции. В противном случае ракеты будут сбиты или одурачены РЭБ. Из-за этого мы и вышли из гипера на достаточном для разгона удалении.

Все идёт отлично и заходим мы, как надо… Но на тактическом дисплее я вижу сотни актеров, непрошенных на этой сцене.

Я быстро изменил параметры сканирования, и узкий луч РЛС начал медленно выхватывать из пустоты всё новые ускоряющиеся НЛО[3].

Пассивная система, предупреждающая о радиолокационном облучении, совсем взбесилась, но я вынужденно отвлёкся от неё, с удивлением смотря на тактическую карту – наша РЛС захватила что-то невероятно крупное. Спустя миг точек стало ещё больше, РЛС начала сходить с ума и выдавать ошибки, теряя часть целей. Нас уже давили системами РЭБ. В ответ я перевел РЛС в помехозащищенный режим, увы, с ухудшенными характеристиками.

Полноценное сканирование нашей дохлой АФАР с частью выбитых элементов займет добрых полчаса. А у нас нет времени на осмотр местности.

Я увеличил голограмму с сотнями отметок. Носящиеся туда-сюда плотными ядрами крупные корабли пытались удерживать какое-то подобие ордера, ведя на ходу огонь, стаи мелких судёнышек, не лезущие под раздачу, прикрывали крейсера от истребителей, которых, кстати, с такого большого расстояния и видно не было.

Мелкие цели, с малой ЭПР… несколько корветов ошивались совсем близко к нам, в пятнадцати минутах полета. И они не отвечали на автоматические запросы.

– Тут война, Травер, – вышел я на связь. – Натуральная такая. И даже три линкора наблюдается.

– Линкора!? – возбудился Травер.

– Линкора? – гаркнул Кейн.

– Херня длиной с добрый километр, двигающаяся с явно охеревшим для её длины ускорением и светящаяся во всех спектрах, как красный карлик… – это может быть только линкор! – подтвердил Ивендо. – Я ставлю на ту сторону, у которой их пара штук, а не один недомерок. Размер, сука такая, имеет значение.

– Я вижу… и нас тоже. Хаттова мошонка! – выругался капитан.

Я глянул на всплывшие данные

– В чём дело? – спросил я.

– Со мной хотят выйти на связь обе стороны, – пояснил капитан.

– Ящеры воюют с кем-то ещё, – заметил Ивендо скучающим голосом. – Выбор невелик. И узнай, чьи это линкоры.

– Тут согласно справочнику вообще войны не должно быть! – сказал Кейн, «достучавшись» до нас из своего отсека.

– У нас нелицензионная копия. С юридической базой и сведениями о международных договорах, устаревшими на три месяца. Это, на мой взгляд, достаточно для начала мелкой войны. Или чтобы зажечь весь мир, – сказал я.

– У нас меньше десяти минут, – объявил Ивендо. – Мы вышли раньше «коробки» ящеров, придется болтаться здесь или сваливать.

Это я видел и сам. Капитан ответил на один из вызовов на закрытой частоте. Так, чтобы, нас не подслушивал кто попало.

– Свалить не выйдет, – застонал я. – Тут не гипер, а мешанина аномалий какая-то! Прыгнем наобум и превратимся в пучок энергии – тут считать надо.

– Какого хер… эм, что вы тут делаете!? Это - закрытое для гражданского судовождения область, – офицер-человек на связи был сильно не в духе. Голограмма подёргивалась, временами совсем пропадая. Нашей связи, похоже, мешали. Или в рубке у офицера действительно было жарко.

– Мы тут ненадолго. У нас претензии к одному кораблю ящерок, – разъяснил капитан.

– Тогда у вас должен быть каперский патент или хотя бы грамота на репрессалии, – ответили на том конце эфира. Теория оного эфира, как вещь абсолютно ненужная, была безжалостно зарезана бритвой Оккама, но в эфир мы ещё выходим…. Мда.

А документ этот – поразителен. С помощью этой магической индульгенции пиратство становится законным занятием. Да и вообще, любое преступление, стоит его совершить во имя чего то обзаведшегося солидным, гордо реющим флагом, таковым не является.

Грамота на репрессалии, и сами репрессалии как таковые – это темнейший мрак правового нигилизма внешнего кольца. Ярчайший пример «правовых» взаимодействий во внешнем кольце. Местное право, вернее, то, что им тут называют, включает в себя понятия коллективной ответственности и частных войн. И иную средневековую жуть.

Имея претензии к действию гражданина или подданного одной из держав внешнего кольца, можно было обратиться к одному из их недоброжелателей или к своему собственному правительству, если ему «посчастливилось» располагаться в этом диком месте. И если компенсация или иное удовлетворение не было дано обидчиком или его страной, получить разрешение на самостоятельный захват имущества или его эквивалента от этого иностранца. Или любого представителя этой державы. Вплоть до удовлетворения нанесённой «обиды».

Учитывая спорные территории, постоянные конфликты частных лиц на периферии едва контролируемых областей почти дикого космоса, здешние государства зачастую не лезли в войны только из-за того, что кто-то в частном порядке вёл пограничные разборки, ограничиваясь в таких случаях выдачей каперских свидетельств.

При этом, зачастую, на фоне хорошо снаряженных флотилий каперов, финансируемых каким-нибудь богатым купцом, самые обычные безродные пираты имели вид воистину жалкий и никчемный.

Республика относилась к этому «пережитку варварства» с явной неприязнью, её законы запрещали своим гражданам принимать каперские свидетельства от воюющих держав, когда сама она остается нейтральной, так что, будучи гражданами Республики, мы шли на отчаянный риск. Но кого интересует её мнение, особенно в этом регионе?

– Высылай договор, сейчас подмажу, – незамедлительно ответил Травер. – У меня к ним претензии.

– Мы не откажемся ни от какой помощи. Сейчас, – произнес офицер, утирая со лба пот. Документ мгновенно был передан по комлинку. Травер, не читая, поставил свою электронную подпись. Затем была передана база кораблей – участников конфликта. И наш тоже будет внесен в этот список…. Я не хочу быть в «списке кораблей». Сколькие из них вернулись?

– Ну что Олег, – раздался в наушниках голос развеселённого Ивендо. – Вот мы больше и не пираты. Теперь мы каперы!

Ага, но договор должны подписать и на том конце. С другой стороны никто не мешает им этого не делать, но мы уже как бы имеем условное разрешение здесь находиться. Похоже, это устраивает всех.

– Не поверишь, но прежний статус меня устраивал даже больше, – ответил я.

– Цель выходит из гиперпространства! – возвестил Ивендо. – Тоо-всь!

– Мы, типа, должны их предупредить и попросить покинуть судно? – предположил Кейн, всё это время приводивший свое снаряжение в порядок и готовящийся бороться за живучесть корабля.

– Мы уже это сделали, – сказал капитан недоуменно.

– Э? – не понял Кейн. Не понял и я.

– Они не ответили. Или ты уже забыл? – позлорадствовал Ивендо. – И кто там из нас обвиняется в пиратстве? Са-ла-га.

– Десять. Девять. Восемь… – начался отсчет до пуска торпед.

Сейчас я понимал, что будь с нами Ивендо тогда, когда на нас напали гунганский пират, он бы не стал совершать всех тех глупостей, которые сделал Травер. Он бы, не дожидаясь «сцепления» с пиратом, выпустил все наличные торпеды разом, в наиболее подходящей для этого точке.

Умение идти на обдуманный риск хорошо не только при игре в саббак. В конечном счете, такой шаг повысил бы вероятность закончить бой победой. Важна только общая вероятность выигрыша всего сражения, а не цепочка действий, которая к нему приведет – важный урок от Ивендо. Какими опасными маневры и действия не казались бы.

Самого пуска я даже не заметил – две ракеты плавно сошли с направляющих. Как рассчитал Ивендо - если пускать одну, то шанс, что её собьют, составит семьдесят пять процентов. А шанс сбить обе – тридцать два. Простейшие формулы теории вероятности тут лажают – огонь оборонительными турелями ведется по одной цели одновременно, а шансы эффективной работы комплексов РЭП по двум целям вообще сложно оценить. В итоге три ракеты расточительно, а две как раз.

Они попадут, а затем, через пятнадцать секунд турболазер ударит в вероятное расположение генератора щита.

Я вздохнул, сжал виски – голова страшно болела, не было уже сил бояться. Но и желанной ясности ума тоже не было, таблетки уже не могли её дать.

– Блядство, – сухо произнес я. Наш радар, болтающийся из-за наших противотурболазерных маневров, как дерьмо в проруби, выцепил три цели, стремительно мчавшихся в нашем направлении. С гребаными семьюдесятью единицами перегрузки. Ебаные истребители. Наши партнеры ожидаемо запросили поддержку.

Мы же в это время по старинке наводили ракеты с корабля. Не то чтобы радиокомандное наведение это какая-то инновация – у них и своя «голова» есть, но ракеты дешёвые, а ящеры своей терагерцевой РЛС могут их и ослепить. Да и РЭБ никто не отменял.

Истребители – занятные аппараты: мощность их вооружения непропорционально велика по сравнению с возможностями их реакторов. И во время краткого залпа они разряжают энергию со сверхпроводящего суперконденсатора – прямо, как наш щит. Затем во время виража у пушек есть продолжительное время для того, чтобы остыть, продолжительное по причине того, что радиаторы – это тоже лишний вес.

Наш фрахтовик и истребитель – это как «волга» с газовым двигателем и болид «Формулы-1». И по цене было бы так же, если бы массы были одинаковы. Поэтому истребитель, несмотря на крохотные размеры, был лишь слегка дешевле «Шлюхи». Но их было три, целое звено!

Автомат сопровождения цели зафиксировал попадание. От неё отделились тысячи осколков, игнорируемых системой наведения. Один из кусков, я рассмотрел ближе – это был оторванный двигатель.

– Вам на истребители похуй, или как? – спросил я сидевших в кокпите, смотря, как мы собираемся совершить разворот к обломкам обратно.

– Не кипиши. Время у нас есть, – застонал капитан.

– Если что, то мне нужно не менее десяти минут, чтобы рассчитать вход в гипер. Много мусора, кораблей и какое-то замерзшее говно летает. И это всё помимо аномалий! – предупредил я, затем указал на отдельные части бывшего недавно целым фрахтовика ящеров. – Это помимо накопления энергии, которая вся ушла на это дерьмо.

Мы находились вдалеке от обитаемых планет в холодной компании комет и астероидов. Но их тут было слишком много.

– Это хуево, – сказал Ивендо весело. – От трёх истребителей мы не уйдем так легко. Но не волнуйся… они уже выпустили ракеты.

– ЧТО!? – спросил Травер, Кейн, Нейла да и я тоже.

– Я бы сделал это минуту назад, – невинно сказал лейтенант. – То, что мы их не видим – временное явление. Но не волнуй….

– Какого хуя, мы разворачиваемся на них!? – заорал Кейн.

Всеми маневрами сейчас управлял Ивендо – он явно знал что делал, с самой первой секунды, как он увидел истребители, у него уже выработался чёткий план – рожденный опытным тактическим гением флотского офицера.

Хотя мы только шли в сторону, тут же не дорога а космос, но мыслить векторами его в учебке не научили.

– Минимизируем вероятность попадания, придурок, – ответил совершенно мирно Ивендо. – Вдогон они нас разнесут в клочья. Да и истребители на первом вираже пройдут мимо, слишком они разогнались. А так можем и проскользнуть. Олег, у тебя четыре… нет - три минуты, чтобы подготовиться к их встрече. Радуйтесь, что я об этом сказал только сейчас и у вас нет времени на панику.

– Принято, – только и смог сказать я. – И дай мне полный контроль.

– Ладно, – согласился капитан. На радаре спустя полминуты появились быстро перемещающиеся объекты. Девять штук.

Я глянул на сотни кнопок и попытался понять, как собственно говоря, нам выжить. Слегка изменил курс и тотчас почувствовал дуновение Силы. Толчок к верному решению. Ещё чуть-чуть. Изменил программу работы плазменных шинковок. Выбрал частоту работы РЭБ и ширину луча. Это как выбирать карты из боковой колоды перед партией в пазаак - картина течёт, но поступай верно, и конечный её вид будет вполне приемлем. Я продолжал управлять нашими системами самообороны, хотя внутри меня всё сжалось, меня начинал сковывать первобытный ужас.

С ракетами нельзя быть уверенным ни в чём, но… я потянулся к последнему тумблеру, и тут меня едва не выкинуло из кресла.

В глазах померкло, я едва не прокусил язык и не подавился в собственной рвоте. Ремни впились даже через полужесткий комбинезон, в ушах гудело как от удара по огромному колоколу. Казалось, по нему стукнули прямо внутри моей головы. Заорали зуммеры, сквозь размытый, хоть и постепенно яснеющий взор проступали знаки на панели щита, также окрасившиеся в алый – цвет свежепролитой крови.

Автоматика выровняла летящий кувырком в пустоте корабль. Я потянулся к панели управления щита и направил оставшуюся мощность на ясно видимое мне направление. В то, в котором ещё были не сгоревшие эмиттеры щита. Они, пожертвовав собой, приняли на себя удары пары ракет.

– Они идут на новый вираж, – просипел полуобморочным голосом Ивендо.

– Нас прошьют, как фримси, – сказал я. – Щит все. Отчалил навсегда.

– Похуй, – сказал Ивендо.

– У нас один шанс – сбить их из турболазеров, когда они подойдут ближе, сейчас они замедлятся, будут как на ладони, – ответил я. – Я знаю, что это звучит безумно, но…

– Похуй, – ещё раз сказал лейтенант. – Валяй, дело твоё.

– Травер? – спросил я.

– Он без сознания. Но вроде бы не ранен, – ответил лейтенант, шмыгая носом. – Кто бы мог подумать, что старик Ивендо будет крепче молодого твилека. Ха!

– Я его вытащу, – спохватилась Нейла.

Она была в кают-компании, рядом с медпунктом – команда не должна находиться вся в одном месте – мы тоже резервируемые элементы.

– У тебя восемь минут, чтобы вытащить его из кокпита, – сказал Ивендо. – Затем звено еще раз зайдет на нас. Кстати, Олег, ты можешь прыгнуть в таком состоянии? – обратился он ко мне.

– Нет, я же сказал, если бы я мог, нас бы здесь уже не было! Не с таким состоянием корабля. У нас, во-первых, что-то отвалилось. Можно вслепую, но ты же знаешь, корректировать я буду долго. Войдем в звезду, как нефиг делать, – ответил я.

Главное правильно задать Силе вопросы, но идя вслепую в гиперпространстве, это сложно – мысли неторопливо обтекают лишние в обыденной жизни измерения. Вяло и медленно. А фокусы, вроде Индарских требуют часовой мыслительной подготовки – без отвлекающих факторов.

– Значит, будем честно встречать врага? Лицом к лицу. Это мне нравится, – сказал лейтенант.

– Значит да. Я оставлю себе независимый дубляж.

– Приоритет? – просил Ивендо.

– Возьму я.

– Передал, – доложил лейтенант. – Зажигай. И пусть с тобой пребудет Сила. Всегда.

Я зацепил узким лучом радара истребитель. Он шёл с легким рысканием, пьяно лавируя и не давая выцелить себя с большого расстояния, пользуясь ошибками наведения. Надеяться на реакцию было глупо, даже оптический лаг зеркального фотоаппарата – явление вполне ощутимое, а шанс попасть в этот пилотируемый болид, целясь вручную – ненаучная фантастика. Лаг между излучением импульса РЛС, принятием отраженного сигнала, его обработкой системами наведения и выдачей команд на приводы орудий был не столь велик, но угловая погрешность приводов пушек и рассеяние плевка частиц, даже разогнанных до релятивистских скоростей, не позволяли попасть по компактной движущейся цели. Вернее, снижали эту вероятность до ничтожных миллионных.

Хорошо, что на истребителях нет щита – и без того испытывающая громадные напряжения сверхпроводящая конструкция может с лёгкостью рассыпаться при маневрах с перегрузками более семидесяти единиц. А, если его и ставят, то его характеристики не внушают – один выстрел он может и отразит, но точно не из нашего турболазера.

Я перевел турболазер в «зенитный» режим, подразумевающий автоматический огонь с относительно высокой скорострельностью и низкой энергией выстрела – автовыбор был отключен лейтенантом. Закрыл глаза. И начал плавно нажимать на гашетку, в те моменты, когда меня настигало смутное ощущение осмысленности этого действия. Да сдохните же вы! Цель мигнула, я перевел прицел на следующую – и открыл огонь, уже судорожно, до боли, вдавливая гашетку. Затем выпустил все ракеты, какие вообще были – объединённые перед пуском в одну большую группу Ивендо, работавшим параллельно по истребителям из плазменных турелей. Вторая точка исчезла с тактической карты, рассыпавшись миллионом мигом потухнувших брызг.

Новый удар пришелся по корпусу и без того истерзанного корабля. Я почувствовал себя так, словно в грудь скафандра ударили кувалдой. Посыпались искры, пугающе запахло разгоряченным металлом, от этого «аромата» волосы становятся дыбом. «Счастливая шлюха», как гордое и быстрое судно, доживала последние свои дни.

– А-а-а! – заорал я, вдавливаемый в кресло. И выпуская заряды вслед уходящему истребителю.

– Хо..ро..шо, – прошептал безумно тихим голосом Ивендо. – О.. один. Ос-сталс-ся.

Мигнул вызов от эскадры. Но погас – звонок принял Травер. Вместе с расширенными полномочиями на моем месте открылся доступ к окнам состояний и управления, дублирующих функции капитана.

– Ивендо? – тревожно спросил я. Лейтенант не отвечал.

Еще один заход лишь принёс нам новую пробоину и вывел из строя один из двух реакторов, превратив машинное отделение в филиал Муспельхейма. Алым залило пиктограмму гиперпривода. Резко заложило уши. В моем отсеке тревожно замигало предупреждение о разгерметизации, заорала, постепенно меняя тон, сирена. Я расторопно защелкнул забрало шлема, вдыхая воздух из баллона. И ткнул по резервному гиперприводу, мигавшему красным на сенсорном экране. «Утечка из системы охлаждения» – сам он хотя бы был целым.

– Железяка! – я вызвал дроида. – Охлаждение резервного гипердвижка. Оно мне нужно. Очень. Ты понял? Не смей упускать теплоноситель.

Дроид пропиликал нечто невразумительное. И я решил пока об этом не думать.

– Выбрал турболазеры... гмм – уже один турболазер – навёлся на последний истребитель. После чего с сотого выстрела и совершенно невозможного расстояния вывел его из строя. Боевая машина рассыпалась потоком космического мусора. Отцепил дрожащей рукой ремни. На корабле вырубило искусственное притяжение – он лежал в дрейфе. Я, оттолкнувшись от кресла, подлетел к шлюзу. Вакуум был и за ним, поэтому он с легкостью распахнулся; я, хватаясь за выступы на стенах, пронесся до шлюза, ведущего в кабину. Тусклой алой пленкой корпускулярный барьер дублировал механическую дверь, пробитую шрапнелью. В груди похолодело. Я отключил щит и вручную сдвинул в сторону створку, беспрепятственно болтающуюся в шлюзе. Кокпита почти не было – остекление вынесло, распахнув передо мной открытый космос. Мимо меня пролетела тёмная капля, подхваченная потоком газа, вырвавшимся из отсека вслед за мной. В груди на секунду замерло. Я медленно продрейфовал до кресла первого пилота, помощника капитана и старшего механика «Счастливой шлюхи». Кровь пропитала тканную обивку; лейтенант был мертв – его прошило осколками. Я облетел побагровевшее местами кресло – в остекленевшем взгляде уже не было жизни.

Носовую оконечность "Счастливой шлюхи" словно бы дали изгрызть гончим Тиндала, а затем опустили в дымящуюся кислоту – настолько ужасно она выглядела. Судя по всему, это было касательное попадание ракеты.

– Олег, – обратился ко мне капитан. – Я вышел на связь с командованием этой эскадрой – нам ничего уже не угрожает. Битва закончилась.

– Ивендо мертв, – сказал я.

– Я знаю, – сказал Травер. – Датчик жизнедеятельности…

– Да, я понял, – я мог бы и не идти сюда, просто заглянул бы во вкладку состояния экипажа, но отчего-то я побоялся это сделать. Ведь человек возможно жив до тех пор, пока я не увидел его труп. И теперь я точно знал, что лейтенант убит.

– Ублюдки, – выплюнул я в незнающую сострадания черноту космоса.

ПРИМЕЧАНИЕ

[1] В двухконтурном ТРД (турбореактивном двигателе) - турбокомпрессор в совокупности с камерой сгорания, расположенные между турбиной и компрессором.

[2] Причём, чем с большей дистанции совершается пуск – тем он выгоднее. Ведь для того, чтобы избежать попадания ракеты, важно знать не дальность до пустившего её, а время нахождения ракеты в зоне воздействия на неё РЭБ или огневого противодействия. При этом, чем с большей дальности будет запущенна ракета, тем до большей скорости она успеет разогнаться, и меньшее время будет находиться в зоне действия РЭБ и лазеров/плазменных турелей. Вывод - пуск издалека напротив выгоден. Но с определенными ограничениями – это наведение всё же надо обеспечить на всей траектории. До тех же пор, пока ракета наводится или корректирует курс всю траекторию, а её развиваемое ускорение превосходит таковое у цели, увернуться от неё нельзя. Для ракет В-В в воздушных боях слегка иначе, но там вмешивается атмосфера и её сопротивление. В космосе его нет.

[3] Это не «тарелочки», а термин, обозначающий «непознанный летающий объект», как нетрудно догадаться. Именно им и является отметка на радаре, пока не будет определен тип цели.

30. Ход конём

Не оставайтесь должными никому ничем. Послание к Римлянам, гл.13, ст.8(Библия)

"Aequum est neminem cum alterius detrimento et iniuria fieri locupletiorem»

(Справедливость требует, чтобы никто не обогащался в ущерб другому лицу и неправомерно – латинская юридическая максима).

Музыкальное сопровождение:

Телевизор - Музыка для мертвых

The Doors – Alabama Song (Whisky Bar)

Песня о жадности – м/ф Остров сокровищ

Шанс – м/ф Остров сокровищ

Dishonored [Soundtrack] – Drunken Whaler

Пробравшись в свою относительно целую штурманскую обратно, я запустил дышащие на ладан двигатели, выводя корабль на курс к еще тёплым останкам корабля, заманившего нас в эту мясорубку. С щадящим двукратным ускорением: ведь стоило придать «Шлюхе» чрезмерного ускорения, и в любой момент она могла бы рассыпаться. Корабль неторопливо шёл туда, откуда на открытой частоте передавали сигнал о помощи, безуспешно взывая к милосердию.

Как будто оно не утонуло на дне слепых звёзд.

Зря это вы, – решил я. – Передача ложного сигнала бедствия во многих странах считается преступлением – и не зря. А он, несомненно, ложный. В пустоте болталась спасательная капсула, бывшая источником этой мольбы. Должно быть, они сели в неё еще до того, как мы взорвали их корабль – я бы и сам поступил так же. Умение вовремя сбегать – настоящее искусство.

– Эй, куда мы направляемся? – спросил меня капитан. Он прекрасно мог чувствовать, что корабль начал ускоряться – компенсаторы вырубило. И я пока опасался включать их не проверив.

– Рассчитаться по долгам, – ответил я. – Не люблю быть должным. Редкое для меня чувство, но тут я должен расплатиться.

– Олег, ты лучше подумай, хватит ли у нас кислорода?

– Более чем. Двойной запас цел. Система жизнеобеспечения… – я метнул взгляд на развернутую технологическую схему СЖО, – вернее – то, что осталось от системы жизнеобеспечения.

– Что СЖО? – переспросил капитан, пока я следовал взглядом по запутанному лабиринту покрасневших воздуховодов. Удивительно, но она и в таком состоянии способна выполнять свою задачу – создавать условия для жизни. Иторианцы своё дело знают – их работа. Не корабль – а сборная солянка, с миру по нитке!

– Справится… – я поморщился. – Пробоины только залатать нужно, – руки были заняты вовсе не вопросами жизнеобеспечения – я тестировал энергические установки. До тех пор, пока есть энергия – будет и жизнь.

– Кейн этим сейчас занимается. Сейчас и до медотсека доберется.

– Хорошо, – сухо ответил я. Сдерживаемая до сих пор ярость медленно брала верх, вырываясь острым паром откуда-то из тёмных, раскалённых закоулков моей души.

– Что ты намерился сделать? Эй? – окликнул меня капитан.

Я, не слушая Травера, проверил «аварийный режим плазменной турели номер два» – «она» отозвалась. Несмотря на то, что сама эта турель была оторвана от своего крепления и покинула «Шлюху», отправившись в свободный полёт.

Ионное орудие ионизирует цель, как нетрудно догадаться – иначе говоря, подвергает серьезнейшему радиационному воздействию. Ионный импульс, выпущенный из специальных пушек, далеко не прост – он смещён в метрике пространства, оказывая более заметное именно электризующее воздействие, создавая в нём серьезные, хаотические перепады потенциалов. Буквально охватывая цель молниями. Но и физическое воздействие также ощутимо.

Щиты неплохо защищают от него – а КПД «ионок» настолько низок, что делает неразумным их использование в артиллерийской дуэли. Да и тяжелые они… Но если щит выбит, или его не успели сконфигурировать – разумно воспользоваться именно ионным оружием, пусть такой шанс выпадает и нечасто.

В реальном же пространстве, если забыть на миг о выглядывающих отовсюду из многомерного пространства разлохмаченных концах оборванных струн, всё было куда банальнее. Мощный поток электронов с энергией в несколько МэВ пробивает оболочку корабля, заходит, с полпинка, как к себе домой и создает большой поток вторичного тормозного излучения, состоящего из низкоэнергичных гамма-квантов. Низкоэнергетических… но немилосердных ко всему живому. Бортовая электроника не выдерживает существенных потоков таких частиц, если только она не оптронная. Пробои изоляции, нарушение работы интегральных микросхем составляют только верхушку айсберга, с которым сталкивается жертва попадания из ионной пушки.

В случае белковых организмов биологическое действие несоразмерно больше переданной энергии – истина известная. Учитывая, что десять Зиверт убивают человека практически мгновенно, а это всего лишь десяток живительных Джоулей энергии на килограмм веса. Доза с точки зрения теплоэнергетика – гомеопатическая, а эффект очень даже летальный. А от таких потоков никакой личный щит не спасёт – он от фонового космического излучения.

Один минус – широкий луч, и как следствие, огромное рассеяние энергии с расстоянием. Да и свойства гиперпространства тоже надо учитывать. Но пираты с этим мирятся – удивительная возможность стерилизовать корабль и заодно выжечь электронику, не повреждая при этом груза, не содержащего в себе электроники, ценится невероятно.

Неудивительно, что это оружие не одобряется в цивилизованных местах.

Я, выровняв траекторию корабля и спасательной капсулы, захватил этот объект системой наведения – остатки радарных полотен справились со своей задачей. Сделал выстрел с пятипроцентной мощностью, и тут же противно защелкал мой личный дозиметр.

В левом глазу вспыхнула яркая голубая вспышка – ничего особенного: всего лишь излучение Черенкова, рождённое в хрусталике. Я быстро активировал противорадиационные щиты корабля, благоразумно отключенные во время боя для предотвращения полного их выгорания. Мы далеко от планетарной магнитосферы, но ещё в пределах «магнитного зонтика», создаваемого двумя звездами этой системы.

Без щитов потоки галактического и «солнечного» излучений, пронизывающие почти пустой космос, давали бы нам биологическую дозу в пару миллизиверт в сутки. Хорошо, что у нас есть защита… а у этих чешуйчатых уродов её нет. Дискотека на крыше ЧАЭС объявляется открытой. Лучей добра вам, суки!

Электроника сгорела давно, после самых первых импульсов, но этого было недостаточно, ведь я не собирался проявлять милосердия, нажимая на гашетку раз за разом. До тех пор, как боль и страдание, воспалённым нарывом проступившие в капсуле, не сжались в едва заметный мерзкий комок отчаяния.

– Срань сарлачья! Ты что творишь, Олег? – вызвал меня Травер.

– Правосудие? – предположил я, и тут же ответил сам себе: – Нет. И уж точно не справедливость.

– Зачем ионкой-то?.. Может быть, вопрос не к месту и не вовремя, – промолвил капитан, всё же смирившись с моими намерениями. – Не сочти меня бесчувственным твилеком, но может, ты знаешь, где контейнер? Если ради этого погиб пилот, а я, по сути, потерял свой корабль. Может, всё же приложить усилия для его возвращения?

– Этот ёбаный контейнер у них в капсуле, – ответил я, продолжая её обработку. Спрятаться они там решили…

– Тогда её действительно надо предварительно продезинфицировать, – подал голос Кейн. – Кэп, шлюз в медотсек заклинило – придется резать. Иначе я к вам не попаду.

– А что там в кают-компании-то? – голосом, полным страдания, спросил Травер.

– В ней через дыры виднеются звёзды, придётся ставить здоровенные заплаты, а это долго.

– У нас кислорода в комбинезонах ещё на пять часов. За это время справишься? Не хотелось бы менять баллоны, пусть будет резерв.

– Постараюсь, – ответил он.

– Железяка? – окликнул я астромеха.

– Пиу-би-Биии! Би-иии.

– Чего он визжит? – спросил меня Кейн.

– Он говорит, что утечка остановлена, – перевел я. – Возрадуйтесь, у нас остался целым резервный гиперпривод. В основном пробоина, система термостатирования накрылась шляпой, а без неё вся точная механика внутри работать не сможет.

– А без неё никак? – задал вопрос десантник.

– Можно и без неё, – рассудил я. – За год-другой до Корусанта мы на нём доберёмся… забудь. Такое не починить, даже если достать из Ивендо все детали… Эй, Травер, тебе здорово повезло. Если бы тебя не выволокла Нейла, составил бы компанию пилоту.

– Пора завязывать с полётами. Радиация. Обмороки. Перегрузки. Разное дерьмо, – вяло перечислил капитан. Ему было совсем нехорошо – его рвало. Самое худшее, что может случиться с человеком или с твилеком – неважно – если он в скафандре.

Это было очень опасно: желудочный сок, который всегда присутствует в рвотной массе, может легко переварить тонкие стенки легких. Да и просто куски недавно съеденной пищи могут забить трахею и перекрыть доступ кислорода. Чёрт! Я же сам оставил корабль в свободном дрейфе, забыв о чрезмерно чувствительном капитане.

– Кейн! – закричала Нейла.

– Дай мне ещё пять минут! – крикнул он в микрофон. В их отсеке развернулась нешуточная суматоха.

– Как только заделаешь дыры – немедленно начну восстанавливать атмосферу, – доложил я, сконфигурировав атмосферную систему отсека. Так чтобы обеспечить кислородом только медицинский отсек, не давая газу утекать в космос, не забывая и о пониженном давлении в наших скафандрах.

– Скорее… – взмолилась Нейла, – Травер может задохнуться!

– Может, – подтвердил я, сделав двадцать первый и последний импульс ионной пушкой.

Теперь нужно с хирургической точностью состыковать этот цилиндр с кораблем. Без гравитационных проекторов – по заветам первых покорителей космоса. Соединив корабль со «спасательной шлюпкой», я, с помощью пары маневровых двигателей, устремил корабль перпендикулярно его продольной оси – создав хоть какое-то подобие естественных условий обитания твилеков или людей.

Затем продолжил борьбу за живучесть, с помощью Силы и других куда более стандартных методик выясняя, на что из оборудования нам стоит рассчитывать, а на что – нет. Спустя три минуты я подал газ из баллонов в медотсек, давая возможность Нейле стащить с капитана шлем и прочистить его дыхательные пути.

После чего я начал восстанавливать на корабле собственные источники гравитации – не без помощи дроида-астромеха, работавшего подвижным датчиком, служащим для поверки и калибровки компенсаторов.

Собственно по причине отсутствия веса Травера и рвало – его настигла «космическая болезнь». Если бы он решил поступить на военную службу или просто устроиться на коммерческое судно, то его бы забраковали в первый же день. Когда Траверу случалось несчастье очутиться в невесомости и начать при этом резко двигаться, не сконцентрировавшись на чём-нибудь взглядом или мысленно, он тут же терял ориентацию в пространстве и его начинало со страшной силой тошнить.

Это была нормальная реакция организма на ненормальную ситуацию. Присущая не только людям, но и большинству гуманоидных видов. Стоит только начать резко двигаться в невесомости, и отолиты — маленькие кристаллы кальция, которые располагаются на волосковых рецепторных клетках внутреннего уха, — моментально уловят эти изменения и незамедлительно подадут сигнал в мозг. Но в обычной ситуации, при наличии силы тяжести, если стоять прямо, гравитация заставляет отолиты опускаться, помогая нам не путать «верх» с «низом». Если лечь на бок, отолиты опять опустятся, при этом ощущаемое вестибулярным аппаратом будет совпадать с наблюдаемым зрительно.

Если же резко повернуть голову в невесомости, отолиты ударятся о стенку уха и отпрыгнут обратно. И внутреннее ухо будет сообщать о том, что несчастный космолётчик то лёг, то встал, то лёг, то снова встал. Наблюдаемая же картина будет кардинально отличаться от этих ощущений, создавая чрезвычайно сложный сенсорный конфликт. Болезнь движения, того же рода, что и «морская». Итог – рвота.

К такому состоянию можно приспособиться – нейронная сеть пластична и со временем может научиться ориентироваться и по таким необычным сигналам. Но мы никогда не находимся в невесомости достаточно долго, чтобы успеть приспособиться к нулевому тяготению. Но, к прискорбию, даже эта адаптация имеет свои тёмные стороны.

После недели или месяца нахождения в таком месте, где нет гравитации, мозг начинает интерпретировать информацию отолитов через их ускорение относительно друг друга. Движения головы будут восприниматься вообще как движения всего тела. И возврат на твердую землю выльется в новый кошмар – вертиго после посадки, или уже «земную болезнь». Всё словно бы будет крутиться вокруг головы с орбитальной скоростью – при этом оставаясь на месте. Итог тот же – тошнота. Какая же всё-таки классная вещь – эти репульсоры!

– «Счастливая шлюха»! Приём! Эй, есть там кто живой? – вызвал нас тот самый офицер, который первым вышел на связь.

– Мы целы, – вяло ответил спасённый капитан. – По большей части.

– Вам эвакуация нужна? Ваше судно не выглядит целым – оно похоже на разбитую перечницу. Может, затащить вас в один из ангаров? Что вы там болтаться-то будете? У нас теперь свободного места в ангарах крейсеров много… высокого космоса пилотам.

– У нас всё в порядке, – солгал Травер, прополаскивая горло и сплевывая на пол.

– Да у вас кокпит разбит вдребезги! Точно помощь не нужна? – не поверил офицер.

– Мы в курсе. Спасибо, но нет – не нужна. У вас, я думаю, и своих проблем хватает. Верно? – ответил капитан.

– Это так, эскадре досталось. Флагман надвое переломился! – его изображение погасло, затем через десять секунд возникло снова. – Наш адмирал, с одной из половинок кстати, желает с вами поговорить. Я бы на вашем месте не стал отклонять вызов.

– Как хочешь. Соединяй, – и уже по внутренней связи Травер спросил: – Как скоро мы сможем отсюда убраться?

– Полчаса только на диагностику самых важных систем, – доложил я. – У нас поврежден силовой набор. Часть тензометров сдохла, а ещё немалой части я после такого не доверяю – врут же как на исповеди. Поэтому, пока Железяка не посмотрит на месте, я с более чем тройной перегрузкой корабль с места не сдвину. А если это захочешь сделать ты, то я сочту это временным умопомешательством.

– Ладно-ладно! – отмахнулся капитан и принял входящий вызов от адмирала.

– Контр-адмирал Сартинайниана, лорд Санктов на связи, – представился мужчина. – Поскольку вы в моем секторе и уже вошли в список вспомогательного флота, доложите статус.

Я щелкнул по панели, включая голопроектор - военный использовал видеотрансляцию. Монохромная проекция отображала немолодого, растрёпанного человека в высоком кресле с гарнитурой на голове, в одной расстегнутой рубашке.

– Травер Последний. Капитан легкого фрахтовика «Счастливая шлюха», – адмирал презрительно нахмурился, когда кэп назвал судно. – СЖО цела, энергетическая установка, гипер и ходовые двигатели тоже целы, но всё целиком без резерва. Корабль полностью небоеспособен, – ответил Травер.

– Ха, что это я? Да какая разница… – странно хмыкнул адмирал: – Вы вывалились из гипера вслед за легким контейнеровозом, встречать который собралась целая эскадра. Немного, но посылать такие силы ради такого корыта? Понятия не имею, что оно везло… Я вам разъясню немного ситуацию, чтобы вы осознали, что натворили. И что уже секретом не является.

Наш генеральный штаб отправил двукратно превосходящие силы, чтобы их перехватить, но при этом, разумеется, не стал выводить с орбиты Сартинайниана главные силы, чтобы не оставлять столицу без прикрытия. Мы первый шаг уже три месяца боялись сделать – только на периферии контейнеровозы разносим… Не война, а мудачесво какое-то сраное… было.

Причём эту информацию о вылете – намеренно слили, – так чтобы ящерки сделали ответный шаг – их разведывательные корабли приметили нашу эскадру, отследили гиперпрыжки и помчались к себе с радостной вестью, что мы раздробили силы.

В этот момент мы, перехватив оставшиеся разведчики ящеров, вывели наш главный флот в полном составе на перехват их половины, что они отправили на орбиту этой звезды, – ухмыльнулся адмирал. По нему тоже, как и по тому офицеру, ручьями тёк пот. Он сипло закашлял.

– Вы их переиграли, обвели вокруг пальца, – заключил я, вспомнив универсальные для войны в любом пространстве и любым оружием наставления. – Классическое создание преимущества: сосредоточением сил во времени и пространстве.

– Да, как по учебнику, – кивнул адмирал. – Мы били их при двукратном преимуществе, они потеряли половину от общих сил, мы – меньше четверти. Теперь всё решено – либо они капитулируют, или мы сделаем их террариум необитаемым. Я всегда выступал за последнее. Меньше дерьма в галактике будет, – мужчина тяжело сглотнул.

– У вас всё в порядке? – спросил Травер.

– Всё замечательно – я свой долг выполнил, – поморщился адмирал. – Теперь этот корабль станет моим крематорием: все стенки расплавлены, ни щитов, ни реактора – ни хера не осталось. А ведь хороший линкор был – гордость флота!.. Броня сейчас оплавлена, поверхность как у магматической планеты, и он, зараза, постепенно прогревается. От периферии вглубь, а в центре корабля – я. Но была бы рубка вынесена наружу – я бы с вами не разговаривал.

– Вы покинете борт? – спросил его Травер.

– Нет, я остаюсь в командном пункте, – твёрдо ответил адмирал. – Я уже собрал три группы – они сейчас пытаются прорваться через разрушенные отсеки, но весь личный состав уйти не сможет в любом случае. Спасательных капсул на всех в любом случае не хватит: большая часть уничтожена, а в части помещений температура такая, что никакой комбинезон не спасёт. Так что пусть моё место достанется кому-то другому. Проходы же к челнокам в главном ангаре залиты кипящим тибанном вперемешку с раскаленными обломками переборок. Топливо тоже залило часть отсеков, а учитывая его температуру – в нём сейчас горит силовой набор корабля… Дерьмо! – выругался адмирал. – Можно победить любого врага, но третье начало термодинамики – нельзя.

– Как и смерть, – сказал я. Я понял адмирала. Корабль продолжает плавиться и прогреваться от периферии вглубь уже после того, как разнесли всю его поверхность… Он словно был закован в медном быке – и весьма мужественно готовился встречать свой конец. Или ему не с кем было поговорить перед смертью… Обидно, наверное: быть победителем, но попасть в такую ситуацию.

Но я, похоже как и Травер не понимал, почему он не пытается покинуть корабль. Неужели без спасательной капсулы его никто не подберет? Я бы боролся до последнего.

– Да, как и её, – кивнул, подумав, мужчина. – Теперь, когда мы разобрались в вашей непростой роли, я хочу узнать, что такого важно было на том корабле? Почему его встречал такой огромный флот?

– Штамм вируса, который в древности арканианцы создали против их вида, – неожиданно правдиво ответил Травер, но затем соврал. – Но в том-то и дело, что только был.

– Значит, туда ему и дорога, – сказал адмирал. – Но что вас-то привело сюда? Послушаю-ка я сейчас вас, не хочу смотреть на кислые рожи моих капитанов.

– У нас с хозяевами этого судна были небольшие разночтения, – весьма мягко охарактеризовал произошедшее капитан. – Мы хотели с ними обсудить один деловой вопрос как цивилизованные люди, а они в ответ решили нас убить. Я не склонен к конфликтам, но не смог оставить это безответным.

– Не удивлен. Рептилиям доверять нельзя. Даже если вы решили их ограбить, стоит проявлять предосторожность. Мне сказали, что вы решили отказаться от помощи.

– У нас есть… своя команда по борьбе за живучесть.

– Неужели и груз грабить не будете? – позлорадствовал, натужно дыша, адмирал. – Хотя сомневаюсь, что от него что-то осталось… В любом случае сейчас не до сбора призов. Хотя вам и полагается треть от оценочной стоимости груза. Как каперу.

– Кредитами? – спросил Травер.

– Талерами Сартинайниана, разумеется. Хотя вам ведь некогда было читать условия каперского соглашения, верно?

– Меня устроит любая валюта, – ответил Травер.

– Спешите покинуть этот негостеприимный сектор? – спросил адмирал.

– Мой корабль уже более непригоден для любого иного дела, кроме как возить провиант в захолустные провинции, – ответил Травер.

– Я вижу. Кто командовал кораблём во время боя?

– Ивендо, – по внутренней связи сказал я Траверу. – Тот кивнул, хотя я и не мог этого увидеть никак иначе, кроме как используя Силу. Старик умер – ему и все почести.

– Старший лейтенант Флота Галактической Республики в отставке Ивендо Акценди, – сказал Травер.

– Вы сбили три истребителя и отвлекли на себя один корвет. Это дорого стоит. Особенно для той посудины, на которой вы находитесь. Истребители грузов не возят и никак не оплачиваются, но я буду ходатайствовать о предоставлении вам государственных наград.

– Я вышлю список экипажа, – ответил капитан.

– По иным вопросам обращайтесь по выделенному вам каналу – офицер предоставит вам помощь при необходимости, – завершил сеанс связи адмирал, вертя в руках бластер. – Прощайте.

– Вам помощь нужна? – спросил нас всё тот же офицер, который первым вышел на связь.

– Всё в норме, – ответил Травер.

– Меня в список не включай, – сказал я капитану.

– Тебе медаль дадут, а ты отказываешься. Или даже орден.

– Сомневаюсь, что она дорого стоит у коллекционеров, – ответил я.

– Не ценишь почестей?

– И зачем мне этот бесполезный кусок металла? Тешить своё самолюбие чьим-то признанием? Это им нужно наградить меня, а не мне получить «награду». Когда меня настигнет маразм, мне уже будут не нужны разнообразные символы, чтобы вспомнить произошедшее. И даже больше, хочу ли я это вспоминать? Может, я, как уже покойный старик, начну есть разноцветные таблетки?

– Надеюсь, нет, – сказала Нейла.

– Возможно, – закончил я разговор. – У меня нет желания вообще о чём-то сейчас говорить. Отбой.

Я сидел в пустом помещении. На душе тоже было пусто. Пусто и гадко.

Прозрачный бак с водой побелел: вода выкипела в вакууме, и пар забрал с собой достаточно тепла, чтобы остатки влаги застыли на стенках бака пушистым инеем.

Чтобы чем-то занять руки и голову, я начал изучать состояние корабля, насколько это возможно, со своего места. С ним был полный швах.

Первое – воздух. Данные показывают наличие полуторакратного запаса атмосферы, компактно сжатой в баллонах. Но многочисленные пробоины не позволят нам насладиться свежим воздухом ещё долго. Система вентиляции, поддерживающая необходимую температуру, влажность, содержание кислорода и удаляющая углекислый газ, была частично разрушена, а герметичность вентиляционных коробов стояла под вопросом. Большим таким вопросом. Задохнуться мы не задохнемся, но, чтобы она работала, придется обеспечить свободное сообщение с отсеками, воздух в которые поступает через разбитые воздуховоды. Которые придется заглушить.

В скафандре было неудобно, но хотя бы не жарко. Герметичный костюм покрывали белые теплоизоляционные панели. Эта неплохая изоляция прямо сейчас была совсем лишней, но он универсален и его тепловой насос, отводящий производимую сейчас моим телом теплоту, должен был справляться с охлаждением моей тушки даже при радиационном подводе тепла в окружении тел с большей температурой. Хотя даже с этими панелями в этих предельных случаях в нём было бы очень некомфортно.

Эти панели можно было и открутить, превратив скафандр в исключительно внутрикорабельный, тем самым облегчив и сделав удобнее. Но тогда он стал бы не способен защитить от перегрева, грозящего при нахождении «на солнышке». А также – это нарушение техники безопасности. А ТБ написана кровью чуть менее, чем полностью.

Второе – вода. В системе водоснабжения, подсоединенной к медицинскому, санитарному отсекам и камбузу, её было почти три кубометра. Но все задвижки были закрыты во избежание возможных утечек, и необходимо было провести ревизию всех трубопроводов прежде, чем оживлять эту систему.

Третье – пища. Если автоматический кухонный комбайн и поврежден, то на борту в случае чего двухнедельный запас сухпая в двух местах. Перебьёмся.

И то, что я упустил, но она идет с номером «ноль» и несет знамя в начале строя. По ней и ведут огонь первой умные люди. Энергия. Один из двух основных реакторов невредим, что несказанно меня радует. Часть охлаждения разбита, но радиаторы у пары основных реакторов общие и площади не заглушенной их части должно хватить. Есть вспомогательный реактор, но он тоже не в лучшем состоянии. И цело ещё два крохотных генератора, дающих вместе пол мегаватта, что, тем не менее, достаточно для работы СЖО.

Четвертое – подвижность. Обитаемость в условиях космоса ещё не делает космическую станцию звездолетом. Цела половина двигателей, и мы ещё на ходу. Тяга двигателей достаточна, даже для того, чтобы совершить посадку или взлет с планеты без использования репульсоров. Но остается только догадываться, развалимся ли мы на части от такого маневра, или нет.

Поэтому силовой набор требует ревизии и ремонта. Активное перемещение с переломанными костями – нелепая затея. Если ты не родом с Фурии, конечно.

У меня не было ни желания, ни времени для того, чтобы проводить вероятностный анализ возникновения такой картины повреждений. Но ясно было одно – нам невероятно повезло. И это меня сильно напрягало на каком-то бессознательном уровне – никогда терпеть не мог везения, ибо везет и идиотам. И я отчетливо видел в происходящем нечто неправильное, неестественное, но никак не мог ни ощутить, ни понять, в чём же оно заключается.

Одно радует – при движении в гиперпространстве никаких перегрузок не возникнет: усилие равномерно распределится по кораблю. Подобно падению в колодец – хотя бы и в гравитационный или даже обычный. Поэтому время, затраченное на гиперпрыжок, зависит не от прочности корабля, а только от денег, затраченных на приобретение гиперпривода. Один из способов сэкономить на нём – купить привод с чудовищной скоростью сдвига, достигнутой огромными затратами энергии, и пожирающий всю энергию на борту. Но мне больше импонируют изящные решения – высокая точность и скорость перестроений позволяют достичь того же результата. Во всяком случае, в моих руках.

Ещё раз убедившись, что мы можем совершать гиперпрыжок с состыкованной спасательной капсулой, хотя и расширив каверну реального пространства, я решил ликвидировать пробоины в собственном отсеке.

Шлюза у меня нет, и пустота в моем отсеке означает пустоту и в коридоре между кают-компанией и кокпитом. Поэтому, отцепив от пояса течеискатель, я начал обследовать отсек на предмет пробоин. Работал этот аппарат, оборудованный источником гелия и несколькими высокотехнологичными датчиками, при всем своем внутреннем хай-теке по принципу «горячо-холодно». И только если отсек не напоминает решето. Типичный показометр.

Открыв шкаф с красноречивым значком, изображавшим фигуру в скафандре в кислотно-желтой рамочке, и содержащий оборудование для борьбы за живучесть, я нашел гидроключ, несколько заплат и клей-пену, становящуюся после мгновенного застывания прочной как сталь. Жаль, но такие в каждом отсеке стоят только на военных судах. И у пиратов, разумеется.

Сначала нужно снять все защитные панели. Те, что еще не были сданы на металлолом Ивендо. Сейчас я находил его решения весьма разумными: когда вся начинка корабля видна, как требуха через раскрытую грудину пациента, уложенного на операционном столе, то и проводить эту самую операцию намного проще. И плевать на «дурака» – защита от него нужна на корабле идиотов. Или на пассажирском судне, что, учитывая известную статистику, утверждения равноправные. Снятые листы я сложил вместе и надежно зафиксировал.

Закончив ревизию с изоляцией нескольких мелких пробоин и получив доклад от Железяки, я выбрался из своего отсека в кают-компанию. Её отделял от коридора шлюз из двух корпускулярных барьеров, один из которых дублировал механическую дверь. Сбросив часть давления в промежуток между ними, можно было уменьшить усилие, действующее на энергетические барьеры, в два раза, но давление в полную атмосферу держала и одна энергетическая пленка. Насколько же у Травера сложный и дорогой корабль! Неудивительно, что он его так ценит.

– Мы можем уйти отсюда? – спросил меня пришедший в себя капитан. – Из этой системы?

– Хоть сейчас, – ответил я. – Полтонны воздуха по пути с меня. Баллоны с чистым азотом целы, электролизер тоже – кислород будет. Воды достаточно.

– А баллоны с готовым воздухом? – спросил Кейн.

– Один лопнул. Его осколками разбило компрессор и ещё по мелочи. Остальные целы, но я не дам вам ими воспользоваться. Они пригодятся на случай плохо поставленных заплат. В случае возражений, – я уже почувствовал зарождающееся непонимание как в Силе, так и отраженное на лицах, – задам вопрос: у кого из вас есть лицензия сварщика или корабельного механика?

– У меня нет желания спорить, но париться в этом ни хера не гнущемся скафандре ты будешь на час дольше вместе со всей командой.

Я не стал говорить ему, что мой вполне себе гнулся.

– Потерплю. Дезактивацию кто делать будет? Или желаете дышать свеженькими, но скоропортящимися изотопами? Этой «грязи» здесь хватает, особенно после турболазера. Визуальные метки в областях с вышедшей из строя системой компенсации ставить кто будет?

– Это ещё три часа, – простонал Кейн. Его костюм был «слегка» не по размеру и доставлял ужасные неудобства.

– Я этим тоже займусь. Не переживай.

Возможно, Кейн просто забыл отлить перед боем и, что фатально, не надел перед тем как залазить в гермокостюм, подгузник.

– Если очень надо, то санузел можно герметизировать первым, но боюсь, что подать атмосферу в него у нас может и не получиться, – предложил я ему.

– На таких условиях я согласен, – кивнул он.

Закипела работа – надо было готовить корабль к гиперпрыжку.

С капитаном связывались два раза, настойчиво предлагая помощь. Но он всякий раз от нее отказывался: прими её, и мы могли оказаться на борту военного корабля, а лишняя информация о нашем судне стала бы достоянием всей галактики. Допустить сейчас посторонних на борт мы не могли.

Горящий линкор за это время вошёл в зыбкую поверхность газового гиганта – похоронив невезучего адмирала в метановом море. Воистину гроб адмиральских размеров.

В целом кают-компания была прошита насквозь пять раз, а число мелких пробоин не поддавалось исчислению. Мне пришлось переехать в каюту Ивендо: чтобы не заделывать огромный пролом в своей. Как трюм, так и машинное отделение герметизировать не стали. Чем грозило это отсутствие атмосферы, я знал – охлаждением силовых конструкций и постепенным выравниванием их температуры с окружающей средой. Что для металла чревато. А для нас чревато маневренностью как у перегруженной баржи.

Закончив тяжкий труд и убедившись в герметичности, я нормализовал давление в отсеке и поднял поцарапанное забрало шлема. Круто – свежий воздух! Ещё не прогрелся, прохладный. Пусть и радиоактивный слегка, но бодрит.

– А Ивендо? Мы так и не достанем его оттуда? – спросила Нейла.

– Нет, мы не сможем этого сделать, – сказал я ей.

– Разве нельзя пройти через шлюз? – удивился Кейн.

– Вы меня не поняли, – я грустно склонил голову.

– А что мешает? – спросила Нейла.

– То, что Ивендо умер, – удивился я ещё раз. Люди не понимают таких очевидных фактов! А я всё еще не понимаю людей, и чем дольше это длится, тем нравится мне всё меньше.

– Но мы можем его вынести, – присоединился капитан.

– Нет, не можете, – ещё раз сказал я.

– Так в чем же дело? – спросил меня Кейн.

Я тяжело вздохнул.

– Он умер. Тело, которое носил Ивендо, вы вынести можете. Но лучше это сделать тогда, когда будет меньше сомнений в нашей герметичности.

– То, что он ушел из жизни, не позволяет так неуважительно к нему относиться, – сказал Кейн осуждающе. – Оставлять его там – это не по-людски.

– Ты говоришь это только потому, что тебя приучили считать, будто бы именно в этом и проявляется уважение. Я уважал Ивендо по-своему, но мои представления не связывают человека и его труп. Ходить который не умеет, – ответил я. – И думать тоже.

– Ты все время говоришь так, будто ты умнее всех окружающих. Возможно, ты просто насочинял разных глупостей, оторванных от реальности, и поверил в них из-за недостатка общения с людьми. Нормальные люди так себя не ведут. Так дико и оскорбительно, – ответил Кейн.

– Нормальный? Спасибо, но нет, конечно, – улыбнулся я. – Несомненно, я ненормальный. Но труп Ивендо всё-таки надо вернуть на Кореллию.

– А теперь я тебя совсем перестал понимать, – сказал капитан.

– Очевидно, что из всех вариантов того, что же можно сделать с его трупом, отправить его на родину, где с помпой из него сделают сердцевину для гиперпривода или репульсора – выбор наиболее эстетичный. Скорее всего, гиперпривода, учитывая все его достижения.

– Значит, эстетичнее? – вздернул бровь капитан.

– Да, представь себе, у меня на родине, когда возникает необходимость избавиться от трупа, его отвозят на еще свободный участок земли, замечу, что таких у нас еще множество, и там закапывают. Затем, чтобы ещё менее рационально использовать пространство, его обносят заборчиком. А до этого труп является важным элементом странного мистического ритуала. Зримым символом. Хотя человек – со всеми его мыслями, знаниями и желаниями – уже исчез, как исчезает информация с отформатированного чипа, раздробленного затем для надежности молотком.

Люди общаются с «духом умершего», или же просто показывают в некой социальной группе о том, что они все его любили и помнили, затем участвуют в ритуальном принятии наркотических веществ и общей трапезе. Как видно, непосредственно умершего это никак не касается, но напрямую касается лиц, с ним связанных. Или примазавшихся. Поэтому кореллианские погребальные обряды – это большой шаг вперед, – сказал я кисло.

Не стал я говорить о том, что и шикарный катафалк, везущий лакированный гроб, и разбитый постылый пазик, везущий деревянный ящик, обитый дешевой красной материей, с положенным сверху нелепо пошлым дешевым искусственным венком – это все та же ладья фараона, везущая человека в далекое путешествие в мир иной. Элемент путешествия – обязателен. Так проще смириться с утерей человека. Но если есть самообман – его необходимо уничтожать, даже если от этого станет нестерпимо больно. Иначе человек так и будет оставаться неспособной к самопознанию обезьяной.

– Традиция ничем не хуже прочих. Когда разумный уходит, мы должны проводить его, – сказал капитан. – Кроме того, есть причины вполне практические – нам будет лучше, если пилота официально признают умершим.

– Старику бы не понравилось, если бы про него стали говорить, что он «почил» или «оставил нас». Он бы сказал, что он умер. Или – что более честно – был убит в бою, – ответил я.

– Теперь мы должны уйти отсюда, – сказал капитан, открывая звездную карту этого субсектора.

– Куда? – спросил я. – Мне нужна конечная точка. Цель.

– Ближайшая станция, где не задают вопросов и смогут надёжно заделать наши дыры. Пока давай сделаем пару прыжков в этом направлении, – Травер наметил начало маршрута. – Всё равно на резервном гиперприводе телепаться ещё долго.

Капитан оказался чертовки прав: путь до ближайшей нейтральной станции занял целую неделю – пять дней. Даже при всём моём таланте к навигации резервный гиперпривод едва тянул корабль по оптимальному маршруту. Да и гиперпространственные дороги в этом субсекторе были едва разведанными каналами в пространстве, по которым не так часто летали и ещё реже отправляли отчеты о полётах, благодаря чему любой шаг влево или вправо мог вынести нас за пределы узкой и вероятно не самой удачной гипертрассы. И без того осложненной гравитационными тенями крупных объектов. Поэтому двигаться приходилось медленно и аккуратно. Кроме того, мы избегали оживленных перекрестков, не желая встретить в таком состоянии пиратов. Вдобавок, я настолько вымотался, что почти не использовал силовую навигацию.

На корабле было пусто и тихо. Я старался первые дни не удаляться далеко от скафандра и носил с собой дыхательную маску. На всякий случай. Спал тоже в ней: в случае декомпрессии, сработают клапаны, и у меня будет время нырнуть в скафандр.

Слегка высохший труп Ивендо достали из кокпита и аккуратно уложили в морозильную камеру. Покойник, пробывший в вакууме почти сутки, оказался неожиданно легким.

На нейтральной, грязной заправочной станции мы на подозрительном разборе купили один старый и изношенный, но достаточно мощный гиперпривод, не имевший никаких сопроводительных документов. Его мы установили вместо старого поврежденного, который перенесли в пустеющий трюм. Заделав оставшиеся дыры, закупив провианта и устранив пару критических неисправностей, мы с куда большей прытью полетели к коварной Нар-Шаддаа.

Но корабль, изнутри напоминающий поле боя, так и не получил полноценного ремонта, и во всем был подобен частично обезглавленному таракану, который умирает вовсе не оттого, что лишен головы, а от жажды и голода, хотя и способен передвигаться.

Время в дороге тянулось как истязуемый на дыбе. Я листал книжку, написанную на старой форме тионского языка – мемуары одного из генералов Зима Деспота. Одно из самых древних исторических сочинений, сохранившихся в архивах Галактики. Несмотря на цифровые базы данных, казалось бы, неспособная потеряться информация канула в Лету – растворившись в черных водах, лишающих воспоминаний. Словно бы целые исторические эпохи вымарали из летописей и учебников – от древнейшей истории Республики и Галактики в целом почему-то почти ничего не сохранилось.

Но я полагал, что пока плохо искал: стоит задать вопрос настоящим историкам, и они тут же предоставят целый ворох необходимых источников. Но их ещё надо было найти.

Чувствовалось, что почти каждая строчка была вписана кровью – а перелистываемые страницы цифрового документа хрустели, как кости под тысячетонным бульдозером. Книга повествовала о временах, когда из хаоса разделенных систем, заселенных ползучей экспансией, начатой из Десевро – столицы Тионского кластера – силой оружия, как кувалдой молотобойца, выковывалась империя. Деспотия, удерживаемая силой оружия. Как она столкнулась с давно ведущей такую же экспансию империей хаттов. Настоящей империей – не тем нынешним аморфным союзом кланов, который представлял собой жалкое зрелище по сравнению с той древней необоримой силой. Когда хатты вели завоевательные войны, ещё не выработав своей ползучей стратегии достижения успеха – «каджидик», по какому-то недоразумению зовущейся «философией». В честь которой теперь и назывались их кланы.

Эту «философию» я тоже читал – в оригинале. Самые натуральные планы мирового заговора – инструкция по продвижению интересов целого вида. Хотя философским это произведение, несомненно, в чём-то было – по количеству чисто умозрительных выводов и вероятностных предположений, какие делали античные и средневековые философы Земли. Да и современные тоже.

Позже остатки Тионской гегемонии подомнёт под себя Республика – но это будет на целую тысячу лет после описываемых событий. Альтернативный центр человеческой культуры, далекий от Альдераана, Корусанта, Алсакана или Кореллии, некогда развивался изолированно и вполне успешно.

Ксим правил жестокой рукой в ту полулегендарную эпоху, когда Республика включала в себя меньше тысячи звездных систем и ещё не встретила пресловутых хаттов. Но даже тогда никто не удосуживался сказать, кто же открыл технологию гиперпривода, которая позволила нескольким десяткам получившим её видам занять доминирующее положение в Галактике. Откуда она взялась. В итоге, пролистав книгу почти до конца, я узнал много любопытного, но ничего действительно меня интересующего.

Распахнулся шлюз каюты, я на миг отвлекся, заметив приятный запах.

Я вдохнул фруктовый аромат, разлившийся по каюте. Возбуждающий – запах сочного плода, который хочется не просто сорвать и вкусить, но и облизать потом пальцы. С лёгким оттенком корицы и ноткой чего-то жгуче-острого. Вслед за ним просочилась Нейла, без спроса улеглась рядом. Я залюбовался стройным станом фехтовальщицы.

– Читаешь книжку? – она погладила коготком щёку, приблизилась в упор, так, что я мог беспрепятственно любоваться тонкими чертами её лица, пушистыми ресницами и едва не утонул в дымчато-синих глазах.

– Ага, – ответил я. – Про то, как один лицемер считал порабощение одних людей другими замечательной альтернативой порабощению их другим видом - хаттами.

– Брось ты эту гадость, – она отобрала у меня датапад, и метнула на соседнюю пустующую кровать. – Я хотела сказать тебе спасибо… за то… что спас нас.

Мелькнули хитро выкрашенные ногти, каждый как картинка – я, к сожалению, знал, сколько времени нужно убить на такую сложную окраску. Нейла нагнулась ко мне и поцеловала в губы, кончик язычка скользнул по краям губ, она отстранилась, хихикнула, затем ещё раз впилась в меня в поцелуе – ещё более жарком и страстном.

– Сдаешься? – спросила она, прижавшись ко мне и обвивая меня лекку.

– Капитулирую, – я снял с пальцев перстни – во избежание. И дал волю рукам – вот кого щупать всегда приятно – так это твилечек: тёплые, гладкие и упругие – причем повсеместно. Нейла продолжала изучать мой язык своим, а я – её.

Танцующими движениями, плавно покачиваясь, твилечка избавилась от облегающей одежды – давая мне ласкать себя, любуясь при этом прекрасно сложенным телом, небольшой, но прекрасной, волнительно набухшей грудью. Под пружинящей мягкостью прятались крепкие мускулы умелой воительницы, что только сильнее возбуждало меня.

– У тебя очень ловкие пальцы, – заметила она, постанывая.

– Я много и часто работаю со взрывчаткой, – сказал я ей на ушко, целуя её лекку.

– Я сейчас взорвусь! – она резко выгнулась, я поморщился – она потянула мою несчастную ногу. – Извини…

– Я бы сейчас набросился на тебя, но знаешь, я сейчас не очень подвижен… – сказал я Нейле.

– Тогда расслабься и получай наслаждение, – жарко прошептала она, её ладошка бесстыдно расстегнула мой ремешок и скользнула в штаны, найдя мой эрегированный член. Спустя минуту, она стянула с меня остатки одежды и начала доставлять мне удовольствие своими умелыми пальчиками и ярко-лиловым, обжигающим язычком. Почти доведя дело до завершения, она отстранилась, и, пока я изнывал от вожделения, мило и насмешливо улыбаясь, елозила влажной промежностью по моей здоровой ноге, двигаясь в пластичном ритме эротического танца, изгибаясь как ниспосланная до аскета апсара.

– Я больше не могу, – выдохнул я. И Нейла, нагнувшись надо мной, положила мои ладони себе на груди и, покачивая крутыми бёдрами, начала ритмично покачиваться туда-сюда, то впуская меня в себя, то давая выйти.

– А так? – простонала она, остановившись на миг, прижалась к моей груди. Её лекку подергивались, острые кончики перехлестывались.

– Идеально! Ага, вот так! – отреагировал я на её движения.

Нейла продолжила двигать попкой, негромко, но чувственно постанывая, постепенно увеличивая амплитуду и частоту – до тех пор, пока мы совместно не достигли чувственного апогея.

Спустя недолгое время, слегка отдышавшись, она тихо обратилась ко мне:

– А… Сила помогает тебе и в постели? Ты отзывчивый любовник.

– Несомненно, – рассудил я, – я же хорошо чувствую своего партнёра. Чувства во время секса всегда такие открытые, сильные…

– Тогда джедаи должны трахаться, как зелтроны – с редкими перерывами на сон, обед и совсем иногда – работу, – расхохоталась твилечка, облизывая пухлые губки.

– Я тоже их не понимаю, – рассмеялся я плечами, – тем более Сила сама подскажет, – всё ли будет у тебя хорошо с той или иной девчонкой. И хочет ли она тебя сама. Так ярко чувствовать и так себя ограничивать… решительно не понимаю!

– Но ведь и ты постоянно меня отталкивал, – слегка обидевшись, ответила лежащая в моих объятиях Нейла.

– Понимаешь, я не могу быть твоим любовником… и одновременно – деловым партнёром, поддерживать профессиональные отношения, – попытался я объяснить ей. – Это могло плохо закончиться. Причём для нас всех. Сейчас я точно знаю – скоро мы расстанемся, и всем нам придется открыть новую страницу в своей жизни.

– Это единственная причина? – Нейла погладила звездчатый шрам на моей груди – след от рапиры.

– Нет, но остальное – управляющие мной предрассудки. Глупые, но пока необоримые. Я избавился уже от многих, но, увы – не ото всех.

– Значит, ты не можешь признать свободы за женщиной? Только парни могут гулять? Я с кем хочу, с тем и сплю!

– Нет, что ты. Я не покушаюсь ни на чью свободу. А вот что в действительности тому причиной? Не знаю…

Я не стал ей говорить, что я далеко не гедонист, а времени всегда так мало... Его беспрестанно втягивает в чёрную дыру, которая устроена так, что если дёргаться, то падение в сингулярность только ускоряется. И я не могу себе позволить быть увлеченным всем обыденным, всем «простым человеческим», таким привычным и желанным, но лишенным для меня всяческого смысла. И тратить излишне много времени на потакание инстинктам, в том числе и половым – недопустимо.

Старик Ивендо считал все желания равнозначными, не видя меж ними объективной разницы, считая, что какой-то смысл им придают только собственные убеждения. Возможно, он прав. Но, возможно, и нет.

– Тогда я помогу тебе передумать, я ведь сказала только одну первую букву, – подмигнула Нейла.

– А на рилотском – «большое спасибо» – очень длинная фраза… – припомнил я, чувствуя сильное желание овладеть Нейлой еще раз.

– Да и первую буковку можно повторить, – она прижалась ко мне всем своим телом, шелковистым животом, бёдрами и острыми кончиками сосков.

– Нога только…

– Что-нибудь придумаем, мне известно больше тысячи способ доставить мужчине удовольствие! – она нежно прикусила мою мочку уха.

– Значит, я в надежных и умелых руках? – спросил, чувствуя и эти самые руки.

– И надолго! – она вновь взяла инициативу на себя. – У человеческих мужчин так мало чувствительных областей… Но я буду стараться…

Мы еще долго день за днём подбирали способы любви, не нагружающие мои измученные суставы, но, замечу, среди них не было отключения гравитации. Это ничуть не сексуально – если тебя неожиданно стошнит на партнёршу.

Когда рано «утром» я сходил умыться, пробираясь по притихшему изуродованному кораблю, я встретил явно ждавшего меня капитана.

– Есть разговор, – сказал мне Травер, взглядом указав на шлюз, ведущий в его каюту. После того, как я вслед за ним зашёл в неё, он заблокировал дверь и, проверив громкую связь, отключил все электронные устройства. Только после этого мы остались по-настоящему наедине в этом тесном помещении, голые металлические стенки которого были задрапированы яркими толстенными коврами.

– Есть повод для такой конфиденциальности? – спросил я.

– Безусловно. И этот разговор не должен выйти за пределы этого отсека, желательно – никогда в нашей жизни.

– Есть что-то такое, чего не должны знать Нейла или Кейн?

– Об этом позже, – процедил Травер. – Начну с самого начала.

– С Большого взрыва? Или с краёв нашей расползающейся голограммы?

– Нет, для тебя – с Коррибана. Помнишь условия, по которым я взял тебя на борт?

– Разумеется. Тебе был нужен штурман, хотя, думается мне, ты взял бы любого, способного поднять и удержать в руках оружие.

– Мог бы, но я не беру людей в команду просто так.

– Неужели? – я насмешливо выгнул бровь.

– Тебе так кажется. Что ты вообще знаешь обо мне? – обнажил свои акульи зубы капитан.

– За исключением того, что ты рассказал о себе сам – почти ничего, – ответил я правдиво. – Всё остальное – словно в тумане. Я не смог узнать ни то, где ты странствовал, ни то, с кем путешествовал до того, как мы встретились. Ничего о делах, которые ты вёл. Удивительно мало для столь долгой биографии – ты прямо-таки твилек-загадка… Годы пустоты – и очень много пробоин в твоём корабле.

– Скажи мне, за этот год мы сделали хоть что-то, что должно было привлечь к нам ненужное внимание? – насмешливо спросил капитан.

– Ты ещё спрашиваешь!?

– А если подумать? Я говорю про большинство наших дел, а не про тот «зеркальный» инцидент и то, что к нему подвело. Или Индар…

– А то дело, на Корусанте? Разве мы не взорвали того бандита с его «солдатами»?

– Ты взорвал! – воскликнул капитан – Но я ожидал подобного. Ты уничтожил всех до последнего свидетелей, видевших меня в лицо. Это стоило допустимого риска.

– Всех – кроме ледоруба, – заметил я. – Разве бандиты не знали твоего имени или названия корабля?

Помнится... я прибыл тогда в последний момент и не успел на переговоры. Поэтому не мог судить о действиях капитана в полной мере. А потом ещё и получил отповедь об опасной неосмотрительности такого поведения…

– Я пользуюсь именем только тогда, когда его могут узнать и без моего на то желания. Зато выглядит это как вежливость. Но то был другой случай.

– Ладно, но та планета с дикарями? Но ты прав – впрочем, мы и не нарушали там законов… – сказал я сам.

– В том-то и дело. Кроме того, в деле участвовало мало народа.

– А Индар? Ты всё же согласился на предельный риск, и как оказалось, наша конфиденциальность была скомпрометирована.

– Трудно скрыть подобное… – он взмахнул руками. – Но нужно ли? Раз нас сдали, надо пользоваться своей славой. Но уже иначе, ведь «известность» для контрабандиста – синоним завершения карьеры. Так пусть я буду известен, как спаситель голодающих, бла-агородный твилек, чем как-то иначе. Вдобавок, я понял, что скоро закончу это занятие, как только ты начал чудить.

– Если ты так осторожен, то почему потакал моему безрассудному поведению? – удивился я.

– Рациональное, как это кому-то кажется, зачастую иррационально, лишенное же смысла – осмысленно, даже если это никому не известно, – ответил Травер.

– На что ты рассчитывал?

– На Удачу, естественно! – поразился моему тугодумию твилек.

– И это ты называешь рациональным? Или скрытым рациональным? – поразился я.

– Совершенно верно. Я же говорил тебе, что она существует! Да и сам ты постоянно щупаешь её за мягкие места. Кому, как не тебе это известно.

– Но, как оказалось, и у Удачи есть свои пределы, – заметил я.

– К сожалению, это так. Потому мы должны решить, что делать дальше.

– Только мы двое? – переспросил я. – Пусть это логично, но что насчет Кейна?

– Он решил обмануть нас, – патетично сказал Травер. Учитывая, что мне было известно реальное состояние дел, я едва не расхохотался.

– Неужели? – злорадно усмехнулся я. – Может, он решил обмануть тебя?

– Он не хочет участвовать ни в каких новых начинаниях.

– И почему я не удивлён? – протянул я.

– Но наш…

– Твой, – перебил я его, – твой корабль.

– Ладно, мой корабль повреждён. И со всех членов экипажа должна быть внесена пропорционально долям от прибыли сумма на его ремонт.

– Неужели, Кейн решил сэкономить?

– Мы разошлись в величине суммы. Он настаивал на том, что сначала должен быть проведен полноценный ремонт, или оценена остаточная стоимость корабля, если я вздумаю его продать – и только тогда он отдаст свою часть денег. Но не раньше, – кисло сказал капитан.

– Только к тому моменту он попросту исчезнет за радиогоризонтом, – кивнул я.

– Зачем ему ждать, когда «Шлюху» починят? – сказал Травер. – Он уже давно хотел уйти в свободный полёт. Сейчас и повод подвернулся.

– Хочешь, чтобы я надавил на него, – весело сказал я, понимая, куда он в действительности клонит. – Не уверен, что у меня это выйдет…

– Нет, я не собираюсь убеждать его, – жестко сказал капитан, – ведь всегда можно заплатить профессионалам.

– Мне надоело слушать эти смешные обоснования, Травер, – вздохнул я. – Говори прямо. Ты имеешь что-то против Кейна и хочешь, чтобы я не вмешивался в это дело? Заметь, я сейчас совместно с тобой достиг удивительных высот лицемерия.

– Вероятно, мы друг друга поняли, – кивнул капитан. – Но, теперь надо решить насчёт тебя. Ты и шагу с борта не сделаешь, пока не внесешь взнос на ремонт пропорционально своей доле, – сказал капитан, – семь миллионов кредитов.

– И почему я не рад тому, что она серьезно увеличилась за последнее время? – пожаловался я, вспоминая про свою долю. Сумма, правда, была немаленькой, но для меня вполне подъемной. Теперь – даже небольшой.

– Никто этому не рад, но только в такие моменты, – заметил капитан.

– Я до сих пор не понимаю одного. Мы все это время делим прибыль по-пиратски. Не как хозяин судна и его наемные работники, а как партнеры, – подозрительно прищурился я.

Травер довольно кивнул.

– Но при этом собственник судна – ты.

Капитан кивнул ещё раз.

– Поэтому у меня и сама большая доля. Это логично, – сказал он.

– Твоё судно это взнос в общее мероприятие, – согласился я. – И чиним его вместе, поскольку совместно его используем.

– И это верно, – улыбнулся своей акульей улыбкой Травер.

– Знаешь, меня не оставляет мысль, что меня знатно наебали.

– Эй, почему ты так нехорошо ругаешься? – притворно обиделся капитан.

– Смотри, ты получаешь большую долю, как капитан и владелец судна, – начал рассуждать я.

– В первую очередь как владелец, – ответил твилек.

– Ну да. Капитаном тебя мы сами назначили.

– Тогда и спорить с этим бессмысленно?

– Точно, – согласился я. – Но при ликвидации нашего товарищества первоначальные взносы должны вернуться к их владельцам обратно. Я рисковал головой – и я полностью возвращаю себе свободу ей распоряжаться. Ты рисковал своей головой и помимо того кораблем. И оттого твоя награда выше. Но если мы повреждаем корабль в совместном предприятии, то чинится он за общий счет.

– И это верно. Я понять не могу, что тебя так взбудоражило?

– Выходит, что фактически твоя прибыль выше, чем указанная доля. Хитрая уловка! Мы теряем часть прибыли на возмещение ущерба судна, но по факту отдаем их тебе, восстанавливая твои активы.

– Но на эти условия ты согласился сам, ещё на Коррибане, – осклабился Травер.

– Вот с этого тебе и стоило начать оправдываться, мошенник!

Травер хмыкнул, как ни в чём не бывало.

– Купи себе корабль и устанавливай на нём любые правила, какие тебя устроят. У меня они таковы, что все члены экипажа могут несказанно разбогатеть. Это честно – рискуют же все в равной мере. Как и прогореть тоже. Почему рисковать своим имуществом и деньгами должен только капитан? Но тогда и каждый член команды может поднять огромные деньги. При везении, разумеется.

– А Кейн?

– Он думает, что меня можно кинуть. Понял, что попал на деньги и решил соскочить. И он понимает, что сам я его никогда не найду. С моими деньгами. Но это меня не устраивает… довольно об этом. Теперь, коль скоро Кейн решил нас покинуть, мы должны решить, что делать с нашим маршрутом. Когда обменяем его на вещь Аболлы.

– С нашим, пропорционально долям, – невинно заметил я.

– Да, но таким образом лоция принадлежит отчасти и Кейну.

– Ты ещё не обсуждал с ним этот вопрос?

– Нет, его необходимо вынести на общекомандное собрание. Но разумно было бы обговорить наши совместные действия заранее. Также я собираюсь высказать на нём Кейну обвинение в присвоении добычи.

– Очень серьёзное обвинение… Но ты слегка не понимаешь ситуацию, Травер, – оскалился я. – Ты не в том положении, чтобы говорить сейчас о честности.

– Ты обвиняешь меня? Меня?! – капитан мастерски изобразил оскорбленную невинность, на его лице отразилось неподдельное возмущение этим нелепым, даже наглым, обвинением. – В том, что я обманываю свою команду? Утаиваю добычу!?

– Помнишь Индар? Те деньги, что нам перевели на три счёта «на предъявителя», целый ящик кредитов, кучу хаттских денег и инфочип с криптовалютой?

– Мы честно их разделили! – возмутился Травер. – Можешь пересчитать, но там не было никакой ошибки. Ты получил свои почти двести миллионов кредитов. Тебе мало!?

– Видишь ли, в чём дело… обезличенных счетов было пять. Но о двух из них ты никому не сказал. И я точно знаю, что на одном из них был почти миллиард кредитов. Тебе мало?

– Едва достаточно, – ответил пасмурный, как грозовая туча Травер.

– На них можно купить половину Рилота.

– Мне не нужна половина, – сказал капитан.

– Боюсь даже спрашивать тебя о твоих планах…

– Я не говорю о своих планах – я их осуществляю, – сказал Травер. – Но раз уж ты знаешь о таком неприглядном факте, то я напомню тебе, что и за тобой есть грехи.

– И что я натворил такого? – постарался я обыграть Травера в актёрском искусстве.

– А кто толкает лоции налево и направо? Твои гениальные проходы через гиперпространство настолько ценны, что крупные судоходные компании устраивают ради них аукционы!

– Во-первых, я делаю это анонимно, и оплату получаю также анонимно, чтобы никто не связал эти маршруты с нами. Хотя мог бы ставить на них свою штурманскую подпись и продавать в десять раз дороже…

– Не надо тут! В десять раз дороже… Может первые маршруты ты и продавал за гроши, но теперь за твоим анонимным ником на черной бирже маршрутов стопроцентная надежность и «золотой статус» продавца – и платят тебе почти столько же, как если бы ты продавал маршруты официально.

– Во-вторых, – нисколько не смутился я, – мы никак не обсуждали такую возможность – в нашем контракте нет ни слова про гипермаршруты.

– Но есть про слив данных… Хатт с ним, ты всё делаешь грамотно, мне нечего тебе предъявить за опасную неосторожность, но ты делаешь деньги на моём корабле и продаешь лоции, ради которых рисковали мы все. Что в этом честного?

– Однако ты за всё это время мне ничего не сказал и, судя по всему, даже не собирался.

– Я терпел это, поскольку мне нужен был гениальный штурман, как важнейшая часть моего плана.

– Ты принял меня на борт, чтобы попасть на ту покинутую планету? – удивленно спросил я Травера.

– В том числе. Именно там я собирался поправить своё финансовое положение.

– Серьезно? Это было год назад, и никто не мог гарантировать того, что я вообще стану навигатором.

– Никто, – согласился Травер. – Но я взял данные твоего медицинского анализа у Нестора – и хотя он медик, он много в нём не заметил. Того, что знают немногие – подобные тебе встречаются один на миллиард и потому отказывать тебе было бы неразумно. Я оскорбил бы тем самым Удачу, и мы бы с ней никогда больше не встретились.

– Но столь далеко идущие планы…

– Это не очень далеко идущий план, – слукавил Травер. – И явно куда более простой и легко осуществимый, чем твой.

– Я помню. Так что мы будем делать с гипермаршрутом? – спросил я капитана.

– Постой, постой… – оборвал он меня. – Как ты узнал, что счетов было пять? Когда я вел переговоры, ты спал – а все логи и временные файлы я стёр и многократно затёр так, чтобы данные было невозможно восстановить. Узнать об этом было невозможно!

– Для начала, почему ты решил, что я спал? – злорадно выгнул я бровь.

– Я проверял датчики медицинской системы, которые есть в твоей кровати. Тогда, когда я вёл переговоры, ты спал. Кстати, сейчас крепко спят и Кейн, и Нейла, уморил же ты её! – я проверял их перед тем, как звать тебя сюда.

– Верно, я спал. Но разум мой – нет, – ответил я.

– Хорошо, значит, мысли читать ты ещё не научился, – пробормотал, слегка успокоившись, Травер.

– Я уже говорил, почему это невозможно – наши мысли только озвучиваются одинаковыми словами, но, в действительности, каждый разум уникален и «звучат» они в нём по-разному. Обобщение бесчисленных сигналов в мозге у каждого из нас происходит по-разному, у каждого своя, уникальная сеть связанных образов, своё понимание объектов и событий. Ясность невозможна, если только ты не читаешь мысли своей копии.

– Хорошо. Буду знать, что джедаи не умеют настолько хорошо залазить в чужие головы, – успокоился Травер.

– А гипермаршрут? Он тебе нужен? – спросил я капитана.

– Мне нужны деньги, – ответил Травер.

– И что, так и отдашь нетронутые останки древней цивилизации на разграбление чёрным археологам? Они же вытащат всё самое, по их мнению, ценное – навсегда уничтожив контекст находок. Это же ужасно! Знание о былом, история ушедших эпох будет уничтожена… навсегда – без возможности восстановления. Это даже не смерть, не убийство – это хуже. Любой человек хотя бы оставляет за собой следы своей деятельности, редкий разумный пополняет копилку научного или философского знания, единицы – вносят в неё что-то ощутимое, весомое, давая ничтожную, но надежду на развитие жизни и разума. Убивая чужую историю, разрушая чужие следы, ты уничтожаешь его истинной, последней смертью. Это как… сжигать книги! По-дикарски уничтожать архивы. Взрывать дата-центры.

Более того, уничтожающий прошлое сам будет обречён на бесконечное его повторение – и вечный круговорот бессмыслицы будет продолжаться… Никакого осмысленного развития и изменений! Кажущиеся перемены – будут торжеством безнадежного мимического безумия, льющего воду на мельницу энтропии. Слуги забвения…

– Не понял… Эти камни чем-то ценны, помимо их рыночной стоимости? – недоуменно спросил капитан.

– С кем я разговариваю?! Разумеется, они ценнее! Ценнее множества идиотов, не желающих осознавать происходящего с ними. Я посмотрел на кадры с той планеты и теперь не могу просто взять и отдать это на разграбление. Скорее всего, это одна из древних культур одной неизвестной формы жизни. От которой сохранилось неприлично мало материальных объектов культуры. А на той планете – их, вероятно, больше, чем во всей остальной Галактике.

– У меня денег уже достаточно, пусть и в край, но после этого боя у меня уже отпало желание мотаться по Галактике, – сказал Травер. – Короче говоря, нам придется отдать часть денег Кейну – чтобы он забыл о своих претензиях на маршрут – и решить, сколько ты должен заплатить за маршрут, если он тебе так нужен.

– Я? Заплатить? Кто из нас кому должен?

– Давай считать, – предложил Травер, загибая пальцы. – Я спас твою жизнь на Коррибане, затем в Космическом городе…

– Серьезно? Мы будем мериться заслугами? Ну, ты и… последний. Слушай, помнишь того джаву? С которым ты так «неумело» торговался о цене обломков пирата-гунгана? И от него ты тоже получил часть денег напрямую себе в кошелек?

– Это называется «откат», – вздохнул капитан, возведя очи горе. – Так дела даже в Сенате проворачивают!

– Пожалуй, я даже прощаю тебе такую вольность, – расхохотался я до боли в рёбрах.

– Ты не держишь на меня зла? – поразился капитан.

– Хатт возьми! В этом есть стиль. Обвести вокруг пальца почти всех… Я не какой-то… чтобы вцепиться кому-то в горло за пару кредитов. Я даже понимаю тебя.

– Ещё бы! Кто торгует лоциями? – расхохотался в ответ капитан. – А… слушай. Да забирай ты эту лоцию!

– И что? Просто так возьмешь и отдашь? – я вздернул бровь и криво улыбнулся, обнажив полтора клыка.

– И никто не скажет, что я не умею быть благодарным, – ответил Травер. – Я, что бы ни говорил, обязан тебе жизнью, и отдам за это только деньги? Пусть мое имя будет трижды проклято в таком случае!

– Но ты спас мою жизнь. Помнишь, тогда на Коррибане? Мы в расчёте.

– Мне это ничего не стоило, – развел руками Травер.

– Да ладно.

– Я удовлетворял свое любопытство. Три дня без дела, а в пустыне кто-то стрелял. Просто невозможно не посмотреть, кто же затеял пострелушки под раскаленным солнцем!

– В таком случае я поступал так же, – ответил я. – Так что насчет Кейна?

– Он должен умереть, – процедил Травер. А у него есть зубы. Во всех смыслах слова.

– Логично, – кивнул я. – Он слишком много знает.

– И не умеет держать язык за зубами, – поддакнул капитан. – Кроме того, я не могу доверять человеку, который готов на весьма резкие поступки ради столь малой суммы. И не способен договариваться – это значит, что он может похерить все наши договорённости и в будущем.

– А ещё он бросается на людей в пьяном виде и вообще не умеет себя вести, – вспомнил я его выходку в Космическом городе. – Рано или поздно, если он не ляжет на дно, то вновь вляпается, и его арестуют.

– Молчать он не будет – ему предложат сделку со следствием, – продолжил капитан. – Сейчас – он один из самых опасных людей для нашего будущего. Уверен, у тебя, как и у меня, есть свои планы на него. И Кейна в нём нет.

– Но как? – задал я самый важный вопрос.

– Предоставь это мне. Просто приведи корабль в указанную мною станцию или порт – и там от него избавятся. Найму анонимных головорезов – заплачу хорошо, пусть его обслужат по высшему разряду.

– Договорились, – мы пожали руки.

– А… слушай! Забирай себе эту лоцию просто так, – внезапно махнул рукой капитан. – Дело там нечистое, разгребай его сам, если так зудит в одном месте. А деньги Кейна поделим пополам. У меня есть «ключи» почти от всех его «замков».

– Спасибо. Нейле, понятное дело, мы ничего не скажем?

– Зачем? Не забивай её прелестную головку этим дерьмом – разгребём его сами. Кстати, она уже просыпается, так что сходи, осчастливь женщину.

Я вышел из каюты капитана и последовал его совету. Дела налаживались.

На следующий день капитан провёл совет, на котором ожидаемо не добился своего от Кейна, но и не стал ему угрожать или выдвигать каких-либо обвинений.

Травер поймал сигнал голонета и нашёл подходящую станцию, а я проложил туда курс. По пути, совершая прыжок за прыжком, мы вышли у одной весьма непримечательной системы достаточно близко от грустного и одинокого желтого карлика.

Настала пора проверить, что же находится в ларце. Надев скафандр, я пробрался мимо начавших ферментироваться ящеров и дохлого белокурого эчани, напоминавшего теперь вспухший бурдюк из мяса. Эчани прежде чем умереть выблевал из себя всё своё содержимое вместе со слизистой оболочкой.

Разлагаться они не начали – капсула успела остыть раньше того, как микроорганизмы начали свою работу. Или пиршество. Наверное, у них это праздник – вроде открытия Америки или нефтеносного шельфа.

Прихватив контейнер Аболлы, я выбрался через двойной шлюз, протерев заодно эту капсулу со Смертью ящериц.

– Это все, что ты хочешь забрать? – спросил меня капитан.

– Сбор трофеев и мародерство так слабо отличаются друг от друга, что измерять эту разницу я предоставлю тебе. Но я бы ничего здесь брать не стал. Мало того, что еще светится, так ещё и единственные материальные свидетельства нашей деятельности.

– Выгода того не стоит, – согласился твилек. – Сочтем это мародерством. Исходя из малой нужды в их барахле.

Немного разогнавшись, мы отправили спасательную капсулу в звезду. Лететь ей ещё долго, но ни у кого нет ни единой причины выйти из гипера именно здесь. Уж тем более вылавливать какую-то молчащую капсулу. А следы заметать я умею.

Наше разбитое корыто добралось до станции «Остров Кэт», где мы заплатили за использование атмосферного дока, закрытого от вакуума лишь энергетическим барьером. Он был дублирован, но у меня уже развилась стойкая вакуумофобия и потому я торопливо покинул док. Железяку оставили продолжать теперь уже бесконечный для него одного ремонт.

Сойдя на борт, вся команда привычно направилась в кантину. До этого мы вышли в голонет, прочитав отзывы об этой станции. А Травер, используя свой талант к коммуникации, нашёл исполнителей. Вдруг здесь слишком много охотников за головами. Это и плохо, и хорошо. Для нас и для Кейна.

Из-за обилия экзотов, привычных к меньшей силе тяжести, на станции было установлено тяготение в семь десятых от стандартного. Обычное дело, но меня, идущего едва не вприпрыжку, это несказанно раздражало. Разумеется, можно привыкнуть к любому притяжению, но у меня не было на это времени. Меня в моей каюте и в штурманской всегда придавливали к полу жуткие с точки зрения твилеков одна целая три десятых «единички», если только в ней не гостила Нейла, но ситуацию слегка исправляли изрядно помятые и разбитые доспехи.

Я прицепил дополнительные пластины на сапоги и надел все самые тяжёлые плиты, при этом вполне комфортно себя чувствуя. Заняв место в кантине, я плотно забился в место, примыкающее к стене, так, чтобы иметь хотя бы с одной стороны от себя крепкую стену.

Во мне за проведенное на корабле время колючим пустынным растением произросла привычка находиться в замкнутом пространстве и избегать открытого. И как всякое пустынное растение оно имело очень глубокие и разветвлённые корни. Я стал, как сказал бы Ивендо с гордостью, образцовым жителем космоса. Но не коренным, как он сам. Для этого нужно раствориться в этой пустоте, познать самую её суть. И умереть, естественно.

Я выбрал из электронного меню кореллианский бренди. Дрянь, конечно, но идеально подходит, чтобы убиться. Жесткий, как удар по яйцам. Вонючий, как дихлофос и дешёвый как престарелая проститутка. Но был в этом некий обман.

– Ты пьешь эту гадость? – спросил Травер удивленно. Я уже давно ничего не пил, и его реакция была вполне ожидаема.

– Можешь считать это национальной традицией. Если у тебя нет готовых ответов, а мозг чешется, то можно просто напиться, – солгал я.

– А что потом? – спросила Нейла.

– А потом повторить еще раз, – я налил ещё стопку. – Рано или поздно ты из этого выпадешь. Или это тебя убьёт. Последнее достаточно часто.

– Тогда зачем это делать?

– Может, чтобы стать нормальным? Ведь говорить и совершать бессмыслицу и означает для человека быть таковым? А невозможность это делать указывает на то, что ты ненормальный, больной.

– Как обычно, вместо того, чтобы дать ответ, ты ловко увиливаешь, – сказал Кейн, тоже травясь этиловым спиртом. Обезьянничать – известная беда людей. Будем «пить» вместе.

– Ответ не глупее вопроса, – отозвался я.

– Может, стоит зачитать его последнюю волю? – предложил капитан.

– Он оставил завещание? – удивился я.

– А ты нет? – не менее сильно удивился капитан. – Заниматься такими делами и не зайти к нотариусу – это нонсенс.

– Нет, разумеется, – я впал в замешательство. – Я же не намерен умирать.

Кейн хохотнул.

– А если это все-таки произойдет? – спросил он.

– Сомневаюсь, что дальнейшие события меня будут волновать, – улыбнулся я.

– Это несерьезно. И весьма эгоистично, – осудил меня старшина десантного наряда. В отставке, разумеется.

– Ты не капитан судна, но звание другого капитана вполне заслуживаешь, – заметил я.

– И все же повторюсь, ты несерьезен. В такие моменты я вспоминаю, насколько же ты молод, – произнес капитан.

– Оу? Значит, я могу себе это позволить? Хорошо, – сказал я довольно. Нужно иметь мужество совершать нерациональные поступки. Когда при этом полностью осознаешь их нелогичность.

Травер открыл на датападе документ и начал зачитывать его вслух:

«Если вы это читаете, то, судя по всему, я уже присоединился к большинству. Это можно счесть за хороший конец, по тому, что до этого всё было далеко не так радужно.

Поэтому я могу позволить писать о себе в прошедшем времени. Нет, сапоги мои вы забрать не сможете, но кое-что я вам оставлю. Ради чего вообще ещё пишут завещание? Чтобы и после смерти можно было досадить родственниками. Поэтому сначала я озвучу, как необходимо поступить с моим движимым имуществом.

Только в этот момент я рад, что не нажил много добра, которое нужно было бы перечислять. Я всегда считал, что предметы должны выполнять ту задачу, для которой они созданы. Поэтому по порядку. Имущество, размещенное на борту судна с регистрационным номером 4861876349186548 (то есть моя «Шлюха»), я завещаю его экипажу в следующем порядке:

Олегу (указан номер паспорта): свою шпагу, поскольку он единственный, кто умеет ей пользоваться. Нейла, при всем моём уважении, ты никогда не пыталась взять в руки технически более совершенное оружие, чем рилотская сабля.

Нейроинтерфейс, я также возвращаю, спасибо, было удобно. Забери также мой комлинк, он модернизирован настоящими мастерами, и я ручаюсь, что не имеет закладок. Пароль для перенастройки доступа найдешь в коробке из вещества, начинающегося на «пси».

Траверу (тоже написан номер паспорта): все свои колоды карт и прочие цифровые устройства, мой скафандр, а также личный энергетический щит и бластер. Может быть, они пригодятся тем головорезам, которых ты имеешь привычку нанимать. Заметь, что я забочусь не об их выживании, но о твоей безопасности».

– Гм-м, спасибо. – Травер выпил без тоста и продолжил зачитывать завещание:

«Забери также все лекарства. Полагаю, только ты знаешь, как и где их продать. У меня их еще много осталось. Банку на «пси» и неподписанную можешь отдать и Олегу. Если ему будет нужно. Пусть заберёт и мой пустой рундучок: не иметь его в нашей профессии – это большой просчёт.

Нейле. Даже и не знаю, что из моего барахла может тебе пригодиться, но оставлю немного денег (указаны необходимые реквизиты), ты всегда знаешь, куда их потратить. И не отдавай Траверу, это именно ТВОИ деньги».

Травер усмехнулся и продолжил:

«Кейну. У меня нет для тебя ничего, что бы тебе пригодилось, но можешь забрать пару пустых коробок из-под обуви.

Относительно орденов и государственных наград, которые хранятся у меня – единственное их назначение в том, чтобы их носил тот, кому они вручены. Поэтому выбросите их как мусор при первом же гиперпространственном прыжке. Я не желаю, чтобы их рассматривали коллекционеры, ни разу не бывшие на палубе в бою, или на них наживались барыги. Ни в какой музей их тоже отдавать не следует, там этого блестящего хлама хватает.

Прочие не перечисленные предметы, одежду, личные вещи и прочий мусор можете выбросить. Или присвоить по желанию, ценности они никакой не представляют. Если с момента написания завещания я разживусь еще каким-нибудь добром, то можете разделить его так, как вам заблагорассудится. Не подеритесь только.

Что касается моего недвижимого имущества, то квартиру, принадлежащую мне и расположенную в Кореллии по адресу (не буду я его зачитывать), я передаю во владение (это тоже нас не касается).

Все мои денежные накопления, на счетах…»

– Ух ты, – удивился капитан, – у него их четырнадцать!

И продолжил зачитывать кусками:

« …Все их следует распределить следующим образом»

– Тут двадцать пять получателей, но в основном суммы небольшие, перечислю основное:

«Фарланду он оставил сто тысяч кредитов и велел не тянуть с выплатой кредита, а также стать либо пилотом, либо коком и не зарывать талант в землю. И ни в коем случае не идти в политику».

– А все оставшиеся накопления, а это, я думаю, десятки миллионов кредитов, он завещал своему троюродному племяннику. Интересно. Цитирую:

«Деньги, полученные в результате движения, должны порождать новое движение, иначе все встанет колом и Кореллия не будет давать миру ничего кроме своего дрянного алкоголя. Поэтому купи корабль, денег должно хватить с запасом. И не вздумай потратить на что-то другое!»

– Что характерно, своим более близким родственникам он не оставил ни одного кредита, хотя всех их перечислил, – сказал капитан. – Тут ещё насчет тела: «можете выбросить его тоже, как мусор, но это будет глупо просто потому, что киберимпланты на вторичном рынке стоят больших денег. Поэтому отвезите тело туда, где с ним могут поступить согласно кореллианским обычаям, а средства, полученные от продажи бионики, я завещаю в кореллианский же фонд ветеранов великой ситской войны, с положенной долей разборщику (инструкция по выбору получателя его тела тоже дана)»

– Это всё? – спросил я.

– Разные мелочи, но если ты упомянут в нотариально заверенном завещании, то его вымаранная в сторону анонимности прочих лиц копия должна прийти тебе на официальную почту. Как только выпишут свидетельство о смерти и завещание официально вступит в силу.

Я кивнул.

– Теперь осталось вернуть вещь обратно, – сказал капитан.

– Может, не стоит? – спросил Кейн. – Этот предмет не приносит удачи. Хотя, думаю, можете заниматься этим сами, если хотите, только мою долю отдайте. Этот предмет очень дорого стоит.

– Твоя доля? – удивился капитан. – Хорошо, но только после взноса на ремонт.

– Значит так? – усмехнулся Кейн, покачивая вонючее бренди в залапанной стопке. – Вы еще реализуйте этот контейнер…

– Выходит, все было зря? И нам нужно отбить затраты хотя бы частично, – забеспокоилась Нейла.

– Я следую правилу шахматиста – если тронул фигуру с места, заканчивай партию, – заметил я, проглатывая бренди.

Перед тем, как употреблять спиртное, я проглотил гибкое продолговатое электронное устройство, которое удерживалось в моём желудке репульсорами и всячески дезактивировало поступающие в него яды. В том числе и алкоголь, хотя эту функцию можно было и отключить. С этой штуковиной ценой в сто пятьдесят тысяч кредитов я мог делать вид, будто бы участвую в ритуальном принятии отравы, этим идиотизмом в действительности же не занимаясь.

Могло оно защитить меня от покушения на жизнь с помощью отравленной пищи. С некоторых пор я стал задумываться и об этом. Никто о его существовании не знал – даже Травер.

– А если партия никогда не закончится? – спросила она.

– Всякая партия заканчивается. И все участники всегда проигрывают. Кто-то раньше, а кто-то позже. Остается заботиться только о красоте игры, – сказал я невесело.

Кейн встал из-за стола.

– Как хотите, но я не желаю киснуть за этим столом.

– Как хочешь, – пожал я плечами.

– Смотри не вляпайся во что-нибудь, – напутствовал его Травер.

Прошёл час – другой. Но Кейн так и не вернулся – словно испарился. Так оно в действительности и было – он уже попал в мусоросжигатель. Я с большим трудом, даже несмотря на давнее знакомство, проследил за ним Силой – вплоть до того места, где его оглушили и запихали в мусор, подготовленный к термической обработке.

Наёмники прихватили всю электронику Кейна, явно нарушив договорённость, но это им ничего не даст – Травер оставил в ней отложенную «бомбу», которая в любом случае сотрет все данные.

– Что-то Кейн задерживается, – заволновалась Нейла.

– Думаю, что он всё-таки решил нас кинуть, – недовольно сказал Травер. – Абонента нет в сети. Комлинк отключен.

– А ты? Ты не можешь почувствовать, где он? – обратилась ко мне твилечка.

Я закрыл глаза и ушёл в себя минут на пятнадцать, а затем сказал:

– Он словно испарился. Я не ощущаю его на станции. Боюсь, что он сел на первый попавшийся корабль – и уже умчался от сюда.

– Вот мерзавец! – вымолвила разочарованно Нейла. – Даже не попрощался!

– Еще бы, с нашими-то деньгами… – съёрничал Травер. – Ну, пусть уходит, поступим честно – забудем о взаимных долгах.

– Ладно, если ему больше не нравится с нами, то пусть уходит, – опечаленно сказала Нейла.

Я молча допил бренди. Устройство снижало воздействие алкоголя, но не снимало его полностью. Сейчас лучше быть поддатым – любое странное поведение спишут на опьянение.

– Тогда к конечной точке, – сказал Травер, привычно не называя самой этой точки – Нар-Шаддаа.

Перебираясь вдоль стен и переборок, мы зашли на борт корабля. Пользуясь датападом и парой проекторов в кают-компании, Травер вывел судно из дока. Недолго разгоняясь в заранее выбранной точке, корабль нырнул в гиперпространство. Расчет я доверил программе, что считал ударом по своей репутации.

Из меланхолии в которой находилась и слегка унявшая «аппетиты» Нейла, меня вывела оживлённая дискуссия капитана с Аболлой.

– Кретины. Конченые идиоты, – повысил голос, хотя и не до крика арканианец. – Команда контрабандистов, ах нет – пиратов… получает из рук Сартинайниана, государства ксенофобов, официальный каперский патент, забирает предмет и летит сразу же сюда. И Травер ещё звонит по этому делу мне, используя промежуточные станции, а не на комлинк без посредников. Долбоёб! Едва ли в его мозг могла прийти мысль, что криптографическая защита нашего переговора не стоит ни цента, когда важен сам факт связи? Стеганография, это слово о чем-то ему говорит? Хотя кого я спрашиваю…

– Так ты будешь брать свой предмет, или нет? – спросил его, придуриваясь, Травер.

– Мне уже ничего не остается, как забрать эту дрянь у Травера и поскорее от неё избавиться. Так будет лучше для всех.

– Награда? – твилек задал самый главный вопрос.

– Можете забирать свои данные. Вышлю с тем же ключом, что для сеанса связи. Контейнер отдадите моим наёмникам, не хочу вас больше видеть. Прощайте навсегда.

Голограмма рассерженного арканианца, перешедшего на личные обращения, растаяла. Травер сумел вывести его из себя по-настоящему.

– Сработало, – кивнул, довольно расплывшись, твилек. – И на Шаддаа спускаться не придется. Не хочу оставлять корабль в таком состоянии пусть и в орбитальном доке. Сгрузим контейнер и умчимся подальше отсюда.

– И что дальше? – спросил я Травера.

– Что мы будем делать завтра или вообще? – уточнил капитан.

– Вообще.

– Это дело невозможно более продолжать. Не с таким состоянием корабля. И без пилота это невозможно. Я, конечно, могу заставить судно перемещаться, да и ты наловчился за это время пилотировать лучше меня. Пусть и хуже Ивендо. Но и этого недостаточно. Нет самого главного – желания.

– Есть ещё одна преграда… – протянул я.

– Да, твоя непонятная любовь к камням.

– Это не просто камни!

– Для тебя – да. Я хочу отремонтировать судно. А куда нужно тебе?

– Уверен, Кореллия устроит нас всех.

– Идёт. Прокладывай курс до неё. Нам пока по пути, – Травер уже было собрался уходить, но я остановил его.

– Кстати, почему тебя прозвали «последним»? – я едва не забыл задать столь любопытный вопрос.

– Давай сделаем вид, что ты не спрашивал, а я не услышал этого вопроса?

– Почему? – не отступил я.

– Есть два правила, Олег… Первое – никогда не рассказывай всего, что ты знаешь.

– Значит, источник твоего прозвища – относится ко второму правилу, – решил я.

– Лучше будет, если мы все об этом никогда больше и не вспомним, – сумрачно сказал капитан.

31. В паутине

Короче говоря, Мор относился к категории людей более опасных, чем мешок, набитый гремучими змеями. Он был полон решимости докопаться до логической основы вселенной.

Сэр Терри Пратчетт© «Мор, ученик Смерти»

“Мало кто представляет себе, сколько мошенников и безумцев населяет ничейную зону между современной наукой и психиатрическими лечебницами.”

Лем, Станислав©. Глас Господа.

Случайный визит в дом умалишенных показывает, что вера ничего не доказывает.

Генрих Гейне©

Музыка

Телевизор© – мечта самоубийцы

Van Canto© - Speed of Light

The Chordettes© - Mr. Sandman

Septic Flesh© - Science

Скверный Анекдот© – Полнолуние

Пикник© — Клянись же, ешь землю

Лгут, будто бы прошедшее время остаётся позади, за спиной. Будто бы оно следует за нами тенью, отбрасываемой тем неверным и лукавым светом, что поджидает в конце туннеля.

Неправда. Пусть и скрываясь за театральными занавесками от самих актеров великого представления, прошлое всё же перед нами. Доступно к рассмотрению.

За спиной с увесистой сучковатой дубиной наперевес подкрадывается будущее. У меня весьма непростые отношения со Стариком, но грядущее скрывается именно за спиной, бывает забегает вперед, на миг показываясь в области периферийного зрения, давая узреть себя. Но стоит присмотреться к размытой тени, как она вновь прячется, показывая только ближайшие свои несколько секунд или минут. Словно стесняясь обнажиться передо мной.

Возможно, грядущее «было», «есть» или «будет» столь неприглядно, что это, как сказали бы некоторые, к лучшему. Но сколь бы ни была ужасна истина – я стремлюсь к ней не ради душевного спокойствия.

Сейчас моё будущее скрывалось от меня так тщательно, как никогда ранее. Было ли это добрым или дурным знаком? Что оно таило?

А пока, без привычного подсказчика, что за левым плечом, я впервые в жизни вступал на поверхность планеты, протискиваясь через мелкое сито официальной таможни.

Гигантский распределительный пункт жадно принимал желающих влиться в законные загоны. Притворно-приторные улыбки таможенников сопровождали каверзные вопросы и полное сканирование всего моего имущества – с оценкой и декларированием его стоимости. Будь у меня официальный билет с пассажирского лайнера, который в свою очередь предоставил бы бортовой журнал, подтверждающий, что он никуда по пути не заворачивал, я, как гражданин Республики, мог бы попасть сюда без каких-либо препон. Поскольку в таком случае путешествовал из одного подвластного силам закона пространства в другое.

Но я явился из Космоса, едва ли не из Хаоса – а значит, неизбежно покидал территорию, на которой царил закон Республики, и мог принести с собой из бездны, полной неведомого, нечто способное пошатнуть законность и порядок. Например, взявшуюся из ниоткуда наличность… Или какую-нибудь ценную вещицу, законность покупки которой я не мог подтвердить.

К каждому предмету, которым я владел, независимо от его вещественного вида нужно было приложить цифровую квитанцию. Подтвердив тем самым, что он приобретён законно. В Республике ли, или в другом месте – не столь важно. А если такого документа у меня не было или существовали барьеры для беспрепятственного ввоза такого товара в Республику, в целом или конкретно в местный её субъект – я обязан был платить грабительскую пошлину. Меня и самого также оценили и измерили, я прошёл медицинскую кабинку, где мою биометрию сверили с паспортной и удостоверились, что я не болен чем-нибудь заразным.

К предметам искусства и ювелирным изделиям надо было прикладывать сертификат подлинности, который по умолчанию содержался в любой даже сувенирной статуэтке, произведённой в пределах цивилизации. Теоретически это сокращало бюрократическую возню: благодаря этим цифровым радиочастотным меткам заполнение деклараций было автоматизировано.

Каждый житель Республики сохранял все документы о совершенных им сделках и денежных переводах на протяжении всей своей жизни. Происходило это само собой – всякий раз, когда сделка совершалась с помощью паспорта. Даже мои документы, накопленные всего за один год, «весили» уже несколько десятков гигабайт. Хотя я редко совершал официальные сделки. Хранились эти файлы в нескольких местах, в том числе и в массивной пластине цифрового паспорта.

Поскольку простой текстовый документ превращался в официальный документ лишь после того, как подписывался электронными подписями – как моей, так и всяческих продавцов, дарителей, нанимателей или каких-то иных юридических лиц. Бывает, и кучей сторонних лиц – посредников, свидетелей, кассиров. Многие из моих документов несли сотни таких цифровых «отпечатков».

В любой миг из любой точки Галактики, где существовал голонет, можно было легко удостовериться в подлинности такого файла. Республика не могла существовать без этой сети: по ней текли реки её «крови», разнося до каждой клеточки столь необходимую ей информацию.

К чему бы мне вспоминать всю эту скучную и омерзительную налоговую муть? Теперь мне с этим жить, как живут и все прочие граждане Республики.

Это пристальное внимание означало и то, что, например, свою любимую коробку из-под обуви, в которой ровными стопками были уложены кредитные чипы – датари, я взять с собой не мог. Как физическое лицо, не являющееся инкассатором со специальной банковской лицензией, я не имел права этого сделать. Поскольку перевозка определенной суммы наличности на одного человека экипажа, размер которой зависит от региона – мерзкая, человекопротивная контрабанда. Если её транзит не подтверждается специальными документами. Входили в список контролируемых товаров векселя и любые ценные бумаги, которыми можно было расплатиться, минуя посредника – банк. Даже некоторые ценные материалы и металлы.

Кореллия – не Космический город, правовой статус которого соответствует открытому нейтральному космосу. В котором права граждан Республики в отношениях друг с другом регулируются по тем же правилам, что и отношения целых государств. За неимением как такового государства, заявляющего свои права на чужие судьбы.

Стоит в месте подобном этому, чипам наличных денег собраться в критическую массу, как нежданно-негаданно появляются юстициары из отдела по борьбе с финансовыми преступлениями. Или из отдела по борьбе с «хищениями капиталистической собственности». И начинали усердно копать, откуда же они взялись.

Все деньги, поэтому, желательно было хранить на электронных счетах, так чтобы всякий перевод или списание средств можно было проконтролировать и обложить налогом. А кредиты, нажитые преступным путём, нельзя было использовать на что-то большее, чем покупка мороженого. Любая операция с кредитами будет записана, и её никогда не забудут.

Любой же предмет, обладающий хоть какой-то ценностью, пригодный для использования в качестве валюты, декларируется. Так чтобы никто ничего не покупал и не продавал, не уплатив налоги. Чтобы никто не мог оказать незаконных или нелицензированных услуг – попросту не имея возможности получать за это оплату и пользоваться плодами своих трудов.

Нет, никто не мешал хранить деньги в нереспубликанских банках, работающих по иным правилам, но воспользоваться таким счетом здесь не выйдет. Платёжная система не позволит расплатиться в магазине даже за расческу. «Интернет вещей», повальная чипизация и автоматизированный учёт оставляли мало узких мест для контрабанды и неуплаты налогов.

Причём из всех преступных способов отмывания доходов самым зверским считался метод сам по себе законный, но в ходе которого не была принесена сакральная жертва – налоги. Чудовищное по своей циничности преступление. Богохульство против Золотого тельца.

Как лидер галактической экономики, Республика яростно боролась с оттоком капиталов. И будь она в Галактике одинока – это эпичное сражение Света и Тьмы, пардон… дельцов и налоговой полиции закончилось бы решительной победой закона. Закрыть всю эту лавочку, впрочем, мне и в существующей ситуации не представлялось трудным. Всего лишь всем нужно было договориться…

Но вот микроскопические аутсайдеры реальной экономики, напротив, с радостью принимали на своих берегах чужие деньги, создавая для их владельцев крайне привлекательный климат. Почти без налогов и отчётности, с условием, что они будут вести дела где-нибудь в ином месте, за их границами, чтобы не подвергать конкуренции свои собственные компании. Офшоры – древнее изобретение человечества, известное еще со времен Гомера и Геродота. Те же пресловутые финикийские купцы весьма непочтительно относились к афинской таможне.

Все эти офшоры, номерные и просто забугорные счета, ушлые трасты и серые схемы помогали укрывать бизнес от налогов, отмывать преступные доходы и наоборот – выводить из-под надзора налоговиков жирные, напоённые потом и кровью потоки наличных; если вдруг возникала необходимость в увесистых чемоданах с блестящими полированными чипами. Иногда меня посещала мысль, что столь массивными их сделали, чтобы досадить контрабандистам и иным участникам теневой экономики. Раз уж нельзя совсем отказаться от наличности.

Современные технологии теоретически позволяли полностью исключить саму возможность финансовых преступлений. Например, отменив наличность – и введя контроль за всеми операциями, что в итоге лишило бы большинство преступлений экономической целесообразности. Поскольку, нарушив закон, нельзя было бы воспользоваться плодами такого «сомнительного» труда.

Но находчивость живого разума, эксплуатирующего в том числе и электронные «мозги», многообразие различных культур, правовой вакуум внешнего кольца и тысячи самых удивительных государств со своими причудливыми законами давали возможность вполне свободно «отстирывать» республиканские кредиты.

Хотя из всех валют именно эта была самой «маркой».

Но тут каперство местами законно, а уж офшоры-то! В Республике, конечно, такую дикость, как, например, счета на предъявителя, ни в одном контролируемом банке не выдадут, но на внешнем кольце такое встречается повсеместно. А были ещё банки Муунилиста, ловко лавировавшие между законами и ограничениями.

Половина, а то и большая часть денежного оборота Галактики проходила через различные «прачечные» и офшорные счета. И большая часть моих денег также прошествовала этими тайными путями, приобретя внешний лоск и чистоту.

Сейчас я был самым настоящим мультимиллионером. Почти миллиард лежал только на моих легальных счетах. Одно спасенное от расстрела планетарное правительство и много проданных маршрутов, по котором уже снуют грузовые звездолёты. Всего остального можно было и не делать.

Мысли о деньгах занимали меня не просто так. Всего один мелкий прокол в совершенных финансовых махинациях мог превратить все материальные плоды моих стараний в пустоту. Впрочем, другие мысли сейчас и не приходили на ум, ведь на поверхность Кореллии я спустился в скорбном одиночестве.

Я был один – замороженное тело Ивендо забрали при досмотре. Запротоколировав мои показания про нападение выдуманных пиратов, меня отпустили, а «Ивендо» наконец-то вернулся домой. Теперь мне стоило вести себя как законопослушный гражданин: я уже накопил первоначальный капитал, и отныне мне была выгодна ситуация, в которой его охраняет закон. Да и разнообразие не помешает – посмотрю, как долго я протяну, не нарушив ни одного закона.

Я всмотрелся в хрустящее костями прошедшее. То, что прямо передо мной.

Всё – прах.

Кости «Ивендо» смелют в муку и испекут из неё кристалл, один из тех, что нужны для работы гиперпривода. Его тело станет частью звездолета, вращая жернова космической цивилизации.

Mortem in mobili.

Он погиб как хотел, но вот погибать… хотел ли? Если бы он хотел умереть – то давно пустил бы плазму в висок, сжигая свой истерзанный кислородным голоданием мозг. Но; ведь он не поступил так – оплачивая лечение от наркозависимости из своего кармана, лишь бы его не лишили дееспособности, не лишили столь дорогого ему космоса. Меняя орган за органом, цепляясь за жизнь так, как уже почти соскользнувший с крыши держится за скользкий карниз. Пусть понимая, что падение безальтернативно, но до крови разрезая пальцы об острые края, цепляясь за пикосекунды последнего мгновения.

Нет, несомненно, он рассматривал самоубийство как альтернативу отвратительному для него существованию, но точно не считал такой исход благополучным. Заменив лёгкое, само сердце, пройдя многочисленные операции... – хотел ли он умереть? Он не желал жить по правилам навязанным столь презираемым им миром, но жить он хотел. Причём, так, как сам считал нужным, считая отказ от неприемлемой для него жизни не актом трусости, сдачей перед самим собой, но гордым нежеланием подписывать капитуляцию на условиях своего вечного противника.

Ивендо реалистично оценивал опасность своего занятия. Помимо того, он не обманывался относительно своего всё ухудшающегося состояния – никакие препараты не были способны бесконечно поддерживать его разум в ясности. Он не желал гнить на пенсии, едва осознавая это постепенно деградирующим сознанием. Лейтенант понимал неизбежность смерти, и оттого близость её делала Ивендо бесшабашным, до неадекватности храбрым. Воистину, желаешь вновь обрести молодость – повтори все её безумства!

Выбрал ли старик способ смерти, желал ли он её? – Нет, никто не желает своей гибели. Но смерть, насколько мне известно, неизбежна и любой выбор способа жизни – и есть выбор способа смерти. Мы все – самоубийцы, ведь что бы мы ни делали, это приводит к одному печальному результату.

А может и нет?

Я не хочу быть самоубийцей. Я не вижу или пока не нашел объективного смысла в жизни, но не считаю, что небытие лучше бытия. Потому что небытие непознаваемо в рамках моего существования. Заключенный в ловушку непознаваемого до конца мира, покидать её тоже не желаю, как абсурдно бы это ни звучало.

Пока я размышлял о смысле жизни и вообще, на проходной ещё долго выясняли, что же я везу в замороженных в карбоните пакетах – не запрещенное ли какое вещество? Хотя там была только моя собственная кровь – столь важный для меня запас. Но просветив пакеты разными лучами, меня всё же пропустили. Последний бастион на моём пути пал.

«Иммунная система» сплоховала, и мои латные ботинки оказались на ровных плитах аэровокзала. Колено еле гнулось – оно уже не просто ныло, но нестерпимо болело.

Небо вспорол всполох небесного огня, донёсся удар грома, упали первые тяжелые капли дождя. Прохожие прибавили шаг, скрываясь под козырьками и крышами зданий. Я же никуда не торопился. Хотя холодные капли упрямо барабанили по моей броне, омывая пластины и стекая вниз, только попадая в открытое лицо они достигли моего тела. Я, запрокинув голову, подставил лицо под ливень и всмотрелся в змеящиеся потоки небесного огня, вонзающиеся в громоотводы небоскребов. Таилось в этом гневе природы что-то недоброе, в отблесках молний чудились картины насилия и разрушения.

Стряхнув минутное наваждение, я, опираясь на трость, двинулся дальше.

Следом за мной как привязавшаяся собачонка плыл в воздухе, отталкиваясь от пола репульсорами, рундук. Контейнер, принадлежавший ранее Ивендо. «Мозгов» у него, кстати, и было, как у самой глупой псины – он понимал простейшие команды и мог сам размещаться в стандартных пазах, ловко огибая по пути людей и предметы мебели. Ящик этот мог даже выступить в качестве импровизированного оружия – в датападе лейтенанта я нашел инструкцию по активации нелицензионного протокола, заставляющего этот сундук давить и расталкивать своим немалым весом всех разумных в пределах его видимости.

Кроме, разумеется, его собственного хозяина.

Под пласталевой крышкой с заплатой на оплавленном отверстии, пробитом выстрелом истребителя, умещался весь мой скарб:

Самым объемным был подогнанный под мою фигуру скафандр, даже в сложенном состоянии, со снятыми жесткими элементами, он занимал немало места. Лежал там так и не открытый мною голокрон и все прочие безделушки, включая агатово-чёрный кайбер-кристалл* с Апатроса.

Всё внутри было закреплено так, чтобы оставаться в сохранности при больших ускорениях, смертельных для человека, что съедало внутреннее пространство. Был и отдельный отсек со своим компенсатором – на тот случай, если в каюте, где хранится рундук, выйдут из строя штатные средства компенсации перегрузок. Поэтому размещение предметов в нём – непростое ремесло, которое при этом должен постичь каждый профессиональный космический скиталец.

Я не смог пронести бластерного оружия: его ношение в Кореллии требовало лицензии. Но и не чувствовал себя беззащитным – потрескавшаяся с глубокими выбоинами броня всё ещё была на мне, а на предплечье был закреплен массивный эмиттер военного щита. Верная сабля на поясе, шпага Ивендо с рапирой – в рундуке.

Прихрамывая, опираясь на напечатанную ещё на борту корабля трость, дошёл до парковки воздушного такси и отправился прямиком в храм Джедаев. Бегать от них можно было ещё долго, но чем раньше я рассчитаюсь по долгам, тем лучше. И чем раньше приступлю к своим поискам – тоже.

В Галактике сейчас неспокойно – странные и тревожные вести начали приходить с самых дальних и оторванных от цивилизации рубежей. Чего только стоила услышанная мной в кантине история, про то как целую тяжёлую штурмовую дивизию айлонцев, нанятую для разборок на какой-то забытой всеми богами планете, смешали с грязью за две минуты. Какая-то третья сторона – словно ради развлечения. Айлонцы – несомненно дикие животные, не видящие в своей убогой жизни никакой иной цели, как сражения на грани своих возможностей. Что-то и зачем-то кому-то или себе доказывающие. Но они отлично знали слово «дисциплина» и получали немалые деньги, умирая и исправно поставляя новых рекрутов для перманентно тянущейся за пределами Республики войны, комплектуя сильнейшие наёмные бригады в Галактике. Сражаясь за тиранов и за освободителей, за завоевателей и за мирные страны – за любого, готового заплатить им звонкую монету. Вернее, увесистый кредит.

Но две минуты… Говорят, с окраин Галактики вернулись ушедшие в никуда после своего поражения сражавшиеся за Экзара Куна кочевники-мандалорцы. Жители диких окраинных миров, а то и просто межзвездной пустоты, ведомые новым вождем. Если это было правдой – то где-то вспыхнет новая кровопролитная война. Эти дикари жили только войной и грабежами, не имея развитой промышленности, постоянных поселений или известных баз – приходя из пустоты космоса только для того чтобы жечь и убивать. Хотя, вероятнее всего, об их базах не было никому известно, как и о иных делах. Учитывая замкнутость их общества, неудивительно, что они не делились своими гиперпространственными маршрутами с посторонними.

Приближение к Храму джедаев, или вернее, офису, учитывая местную специфику, я ощутил в Силе до того, как об этом мне напомнил автопилот спидера.

Сосредоточение чужой воли из-за чуждости стремлений пытавшейся размыть мои собственные установки. Были тому виной свойства Храма или моя тотальная неспособность ограничивать свои желания в Силе? – я до конца решить не мог.

О своём прибытии я заранее по «телефону» известил мастера Боду, и он предупредил лиц на проходной в джедайскую крепость, прячущуюся под цивильным фасадом.

«Телефоны» и сотовые операторы как таковые, в Галактике мне ещё ни разу не встретились. Для общения использовались стандартизированные протоколы, как защищенные шифрованием, так и нет. Подобные нашей электронной почте, только куда более гибкие и включавшие в себя все известные способы передачи любых цифровых данных.

Разумеется, все они были «защищены», но ключи при этом могли находиться в чьих-то ещё руках кроме непосредственно участвующих в переговорах. Например, у государства, контролирующего сети. Поэтому-то я и не считал такую связь безопасной.

Начиная жить как законопослушный гражданин, я даже завёл совершенно официальный привязанный к моему паспорту номер для связи. Самый надежный способ связи, если забыть о дани за эту «надёжность». Для входа в этот аккаунт я должен был пройти многофакторную авторизацию, используя свой паспорт, помещённый в специальный разъём, и отправив кое-какие данные биометрии для подтверждения своей личности. Но это было не всё.

Для того чтобы официально подключиться к такой сети, требовалось сертифицированное устройство – датапад или коммуникатор, положение которого в пространстве должно было легко отслеживаться. Никакая подмена адреса или прокси не допускались – всё ради защиты «конфиденциальности» связи. Поскольку возможность такого тайного доступа делала аккаунты «уязвимыми», многими считалось, что это хорошая мера по защите от недоброжелателей. Сама же Республика при этом «чужими ушами» почему-то не считалось. И недоброжелателем тоже.

С такого аккаунта, привязав к нему лицевой счёт, совершенно ничего не опасаясь можно было совершать покупки, пользоваться государственными услугами, заключать сделки и договора. Общаться и публиковать подписанные научные работы. К нему можно было привязать и социальные сети – всю свою жизнь, вручив её республиканским юстициарам. И ключи от квартиры, где деньги лежат…

Законопослушным людям, частям системы, вероятно, было нечего опасаться, но вся Кореллия использовала альтернативные способы общения, предусматривавшие шифрование из конца в конец, пользуясь своим правом на приватность, установленным кореллианскими вольными законами. И использовала операционные системы с открытым кодом и тотальным шифрованием информации непосредственно на датачипах. Это только звучало сложно: использование такого программного обеспечения – всего-лишь дело привычки.

Возможность использовать все возможности криптографии и полноценно контролировать свои данные – нисколько не меньшая составляющая свободы, чем право на ношение оружия.

Для входа в такой «черный» аккаунт склерозникам требовались внешние физические носители ключей, поскольку не все считали возможным запомнить надёжный, а значит, длинный пароль. Но некоторые запоминали сотню-другую знаков наизусть. В том числе и я сам. Хотя это и потребовало некоторого напряжения сил, но это должно было обезопасить мои данные, контакты, запасы криптовалюты, офшорные счета и все прочее нажитое непосильным трудом. Внешние носители ключей доступа не столь надежны – их могли и украсть. И даже если они сами были запаролены, то, как правило, коды доступа на них самих были куда короче. Можно было и завязать их на биометрические данные, так надежнее.

Так же был организован и доступ к моим официальным счетам, я мог совершать денежные переводы у муунов, сохраняя своё инкогнито. Тем более, это касалось и всех моих офшоров.

Проблемой было то, что лицензионный коммуникатор, привязанный к паспорту, такой удобный в том числе и для копов за счёт встроенных телеметрии и бэкдоров, с трудом «подружился» с моим интерфейсом. Коммуникатор не воспринимал его как полноценный компьютер, равноценного участника цифрового диалога, а только лишь как примитивное устройство ввода-вывода. Что не позволяло без специальных хитростей отправлять через коммуникатор зашифрованные массивы данных.

Республиканское устройство считало всю мою прочую электронику неэтичной и нецивилизованной, отвергая её лицензии и сертификаты.

Программы перехвата голоса, например, могли получить образцы моей речи, вести стенограмму и анализировать её на лживость или определять психическое состояние говорившего. Меня тревожила сама мысль, что кто-то обладает таким эффективным оружием. Поэтому другие не менее сложные протоколы, которыми был оснащен мой интерфейс, могли подменять мой голос бесстрастным вокодером, неуязвимым к такому анализу. Или выравнивать темп подачи текста, лишая мою манеру печатать уникальности, удаляя мой клавиатурный почерк[1].

Это поражало – вся многотриллионная Республика жила по таким правилам, мешавшим в том числе и полноценной киборгизации. Граждан ограничивали в возможностях превращения аналоговой информации в цифровую, и тем более не давали полноценно ей пользоваться или обмениваться!

Законы математики в этом оказались сильнее законов Республики или норм этики – импланты, контактирующие с мозгом, двусторонние нейроинтейфесы позволяли совершать действия, никак не контролируемые законом или обществом. Позволяли беспрепятственно устанавливать программы и расширения, контролируемые так же строго, как и распространение оружия или наркотиков.

И, если гаджеты еще можно было отобрать во время обыска, то регулярно вскрывать черепную коробку ради доступа к чужой информации было куда как сложнее. Ведь киборг – сам по себе «чёрный ящик», передающий и принимающий хатт знает какую цифровую информацию, практически всегда защищенную криптографией.

Лицензированные же киберимпланты имели закладки и не являлись полноценной частью или настоящей собственностью киборга. Это как завести у себя прямо в мозгах «Windows 10» со всеми включенными по умолчанию шпионскими протоколами. Или «Андроид», ради справедливости. Разумные шли и на это, но иметь частью своего разума то, во что в любой момент могут вмешаться – очень сильно настораживает большинство людей. Вернее, уже киборгов. Хотя некоторые культуры и виды не видели в этом ничего дурного. Кроме того, это было ещё и очень дорого, а доступные за умеренные деньги импланты были уязвимы для ионных деактиваторов.

А кое-где и убийство с помощью такой невинной штуковины, безвредной для обычного человека, суд считал убийством по неосторожности, если наличие киберимплантов не было очевидными и зримым.

Поэтому, в большинстве миров по отношению к нелицензионным киборгам действовала «презумпция виновности». Как и в отношении чрезмерно защищенных гаджетов: считалось что с помощью них можно совершать множество преступлений, в том числе и экономических, которые, не нарушая презумпцию невиновности, раскрыть логически невозможно. Нельзя никак доказать факты переговоров или сговора. Вообще никак. Зафиксировать передачу криптовалюты некоторых типов тоже ведь невозможно. А презумпция невиновности – один из краеугольных камней в основании Республики, как союза множества видов, народов и культур. Немалая часть из которых с почти религиозным рвением почитала логику и математику, законы и порядок.

При любом обвинении всегда можно было сказать, что, например, происходил обмен голографиями резвящихся фелинксов – и доказать следствию обратное было невозможно. Одних подозрений мало.

И потому было нарушено другое правило – о том, что возможность злоупотребления не повод запрещать источник возможного злоупотребления. Хотя никого из законотворцев это никогда и не сдерживало…

Государства были не готовы к тому, что могло их упразднить. Поэтому я и влюбился в подобные устройства – из-за их потенциальных возможностей. Даже мои полуразумные очки были вызовом традиционной цивилизации – не давая ей вмешиваться в свою работу. Поэтому частенько вместо вывесок и объявлений в дополненной реальности я встречал предупреждения и пожелания не использовать такое устройство. Иногда оскорбительные или весьма жёсткие. Но, со временем я научил очки самостоятельно распознавать такие неприятные вывески и всю ненужную мне рекламу и забыл про общественное осуждение.

То, что я видел и слышал, постоянно записывалось и могло затем анализироваться всеми известными науке методами. А наука придумала их за тысячи лет немало. Настолько, насколько это позволяла производительность нейроядра, которое было расширено в три раза с того момента, как мне их «подарил» Травер. Я даже сам научил очки кое-каким мелочам – это оказалось нетрудной задачей, благо захватывать лица или стенографировать речь они умели и сами.

Учить нейроматрицы, используя простейшие программы с весьма простым интерфейсом, написанные специально для идиотов, не так сложно. Нашлись языки программирования с невероятно простым вводом кода, более того, понимающие формальный язык человека. Хотя из-за своего сверхвысокого уровня они были весьма прожорливы и громоздки, а закрытый код украденного невесть когда программного продукта не вызывал доверия.

Пара человек метрах в двадцати спорила о чём-то. Стоило мне сосредоточить на них внимание, как чуткие микрофоны выделили из окружающего шума их разговор, и возникли комментарии, подсказывавшие, кто на кого давит, кто испуган и с девяностопроцентной вероятностью лжёт. Я усмехнулся. С помощью «очков» я мог узнать с достаточной вероятностью отношение ко мне посторонних лиц, смотревших на меня с расстояния до ста метров, безо всякой Силы.

Пройдя в храм джедаев мне пришлось выключить эти «очки». Не потому что кто-то боялся, что его поймают на лжи – само использование Силы приучало к иным правилам общения. Нет – очки могли самостоятельно создать карту здания, или вынести за его пределы какую-нибудь секретную информацию. Из всех гаджетов я оставлял включённым только одобренный коммуникатор и то – с отключенными модулями спутникового позиционирования и голокамерой. Которые отключились и сами – получив крепкий удар в затылок от правительственных закладок в программном обеспечении. А то и непосредственно в чипах.

Но этот факт был дополнительно проверен на проходной. Никто даже не подумал сделать вид, что доверяет мне. Какая неприятность! Избавившись от достижений кибернетики и электроники, я прошел, наконец, в Храм-офис.

– Привет, – поприветствовал меня мастер Бода. – Что заставило тебя задержаться почти на два месяца? Какие такие неотложные дела? – бородатый старик, сложив руки на груди, укоризненно смотрел на меня.

– Резервный гипердвигатель не предполагает резких движений, – пожал я плечами. – Особенно если опасаешься выхода из строя единственного оставшегося целым реактора.

– Я слышал, что ты опустился до пиратства, – сказал он осуждающе.

– Чушь! До открытой войны – да. Но пиратство?

– Твой капитан получил каперский патент. Зачем отпираться?

– Формальность. Нас пытались убить, причём после того, как мы проявили жест доброй воли. Мы не могли оставить такое без ответа.

– Ты выглядишь ещё хуже, чем тогда, когда покинул офис, – внимательно присмотрелся ко мне старик. – Что с ногой?

– Старая травма, – я покрутил в руках увесистую трость, выполненную из хитро переплетённых титановых теплообменных трубок. Венчало её титановое оголовье с тремя гримасничающими лицами, напечатанное ещё на корабле. Эстетика и художественно начало тут были вторичны – я учился работать в трёхмерном CAD приложении.

– Но есть и свежие. И твои доспехи выглядят так, будто бы ты прошел целую войну, – произнёс Бода. – В таком состоянии от тебя будет мало проку, тебе нужно в лазарет, пройти обследование. Как получишь заключение, обсудим наши планы. Пропуск у тебя есть, дорогу помнишь?

– Помню, – ответил я.

– Доспехи можешь и снять, – сказал джедай. – У тебя травма ноги, а ты эту тяжесть на себе таскаешь!

– Тут, думаю, это можно сделать, – решил я, понимая, что от светового меча они защищают так же хорошо, как и листы тончайшей рисовой бумаги.

– Сундук! (рус) – приказал я, и рундучок послушно подлетел ко мне. После того как я ввёл код на лицевой панели и приложил палец к сканеру, крышка сдвинулась в сторону.

Я незамедлительно начал снимать с себя тяжелые пластины неоготического доспеха, иссеченные шрапнелью и несущие отметины слабых бластерных попаданий. Хорошо, что некогда мне не пришло в голову на этой броне сэкономить.

– Не лучше ли вообще избегать таких попаданий? – задумчиво спросил Бода, разглядывая глубокие оспины на листах прочнейшей дюрастали.

– Сможешь ли ты отразить огонь из десятка бластеров одновременно? – спросил я мастера, отвинчивая грудную пластину с разгрузочного пояса, передающего в свою очередь нагрузку на пассивный экзоскелет ног, в качестве которого выступали соединенные друг с другом пластины, прикрывающие ноги. Отчасти потому я не и не снимал доспехов – эта часть брони дублировала измученный сустав.

– Десятка? – мастер задумался. – Зависит от дальности и меткости стрелков. Но это всё же немало, и я постараюсь не оказаться под таким обстрелом.

– Это намёк на то, что мне нужно сделать световой меч? – усмехнулся я. – Думаю, что у меня получится. Конструкция секрета не представляет.

– Тебе? Не стоит... Ты не умеешь им пользоваться. К тому же, изготовление оружия без лицензии – незаконно, – напомнил мне мастер. – И его ношение требует лицензии… тебя арестуют, если найдут у тебя такое оружие. Даже тут, в Кореллии.

Вслед за восьмикилограммовой плитой я скинул и остальные элементы жучиного панциря – сразу почувствовав себя словно бы в области пониженной гравитации.

– К голокрону ты так и не притронулся? – спросил Бода.

– Не успел.

– Странно. Ты очень деятелен и охоч до знаний. Но тут пасуешь. Почему?

– Были дела и поважнее – я мог погибнуть. Я всё-таки навигатор, и моя работа требует немалых интеллектуальных усилий.

– Отговорки… Иди уже к целителям, – напомнил он мне. Причем он не сказал «к врачам», использовав куда более архаичное слово.

В лазарете меня встретила симпатичная девушка. Мягко говоря, симпатичная. Скорее идеальная. Её формы приковывали взгляд, едва уступая в геометрическом совершенстве внутренним поверхностям термоядерных стеллараторов. Продукт генетической технологии в неизвестно каком поколении. Но такое можно сказать про любого кореллианца или кореллианку. Я едва перевел взгляд с округлых форм на её лицо.

– Олег? Мне сказали, что вы прибудете, – почему-то холодно сказала она. – Проходите.

Я прихрамывая дошёл до указанной кушетки.

– Раздевайтесь.

– Полностью? Или как? – попытался улыбнуться я девушке, но она меня явно не поняла.

– Полностью – вас будут сканировать, – так же неприязненно ответили мне. Я слегка расстроился. В Силе она ощущалась как нечто достаточно заметное, строго очерченное и явно имеющее крепкий внутренний стержень. Мне потребовалось немало времени и немало встреч, чтобы научиться интерпретировать те ощущения, что сопровождали попытки всмотреться в людей через Силу. То была или уверенность в чём-то, или даже вера, что довольно-таки близко. Угловатая, строгая, как кристалл. Печально-то всё как… Самые твердые убеждения всегда свидетельствуют об окаменелости разума.

Минут пять какие-то манипуляторы, напичканные датчиками, медленно огибали моё тело, после чего меня попросили одеться.

– Такое ощущение, что вас много били, бросали о стены, протыкали и рубили, а вы, не обращаясь за квалифицированной помощью, ограничивались самолечением. Что неудивительно при вашей-то «деятельности», – сказала девушка, внимательно изучая результаты сканирования и знакомясь с соображениями медицинского искина. – У вас несколько сросшихся без медицинского вмешательства переломов. Вероятно, пулевое ранение ягодицы. Порезы я даже перечислять не буду. Грудь чем насквозь была пробита?

– Рапирой, год тому назад, – ответил я.

– Ясно. А выглядит как будто прошитая отбойным молотком. Вам часть легкого удалили. Небольшую, но часть. Не беспокоит?

– Болело пару раз. После сильных нагрузок.

– Ребро неудачно срослось. И нервы были повреждены. Колено?

– Последние три дня болело как проклятое, – доложил я.

– Если бы вы потерпели ещё неделю-другую, пришлось бы менять мениск, – девушка поджала губы, затем протараторила. – Можно долго проводить кольто-терапию или заниматься симптоматическим лечением, но в вашем случае толку мало – слишком серьёзные повреждения. Даже если они и зарастут сами, это лишит вас подвижности. И старый вывих вместе с двумя подвывихами тоже в плохом состоянии. Вам повезло, что попали сюда. Сейчас я постараюсь вам помочь.

– И каким же способом? – спросил я.

– Исцелением Силы. Лежите смирно и постарайтесь очистить своё сознание, – велела она мне.

Я расслабился, закрыв глаза. Но сознание не очищал – лишнего мусора у меня в нём мало. Всё что есть – моё. Как и тараканы, что роются в этих отбросах.

Почувствовал прикосновение пальцев к больному колену. Ощутил тепло, касание чужой Силы, странной, не злой и не враждебной, но чем-то для меня отталкивающей. Постарался осознать чужие намерения, но не понял самих устремлений – настолько они были чуждыми. Тем более, я не понял механизма воздействия.

– Я, кажется, советовала очистить сознание? Сила – не игрушка, надо уметь себя контролировать, – строго укорила меня девушка.

– Извините, это довольно непривычно для меня, – попытался я отбрехаться.

– Вас никто не учил сдерживать любопытство? – спросила она меня. С таким видом, словно бы испытывала праведный гнев. Хотя… гнев – громко сказано, но, кажется, по её мнению я делал что-то не так. Что всем этим джедаям от меня надо?

– Я погружусь в состояние умиротворения, если мне хотя бы в общих чертах скажут, что вы делаете, – сказал я. – Не люблю, когда кто-то вмешивается в моё сознание или организм. Учитывая, что полностью разделять их ошибочно.

– Восстанавливаю естественный ход событий, нарушенный насилием или болезнью, – ответила джедайка. – Если мастер Бода захочет вам объяснить подробнее – он это сделает. Я целитель вашего тела, а не души.

– Естественный? – переспросил я, пропуская глупую дихотомию и понимая, почему я ощутил нечто для меня неприятное. – Как «благо»?

– Разумеется, – устало сказала девушка, – восстанавливая тем самым естественное течение Живой Силы или наоборот, направляя её потоки, гармонизируя тем самым состояние организма.

– Ясненько, – сказал я. – Сейчас я постараюсь войти в дыхательную медитацию. Это поможет?

– Должно.

Естественное… Естественна та же эволюция, что довольствуется простой жизнеспособностью, не стремясь довести свои творения до совершенства. Не имея плана и не обладая способностью к прогнозу, она громоздит наслоения далеко не самых удачных решений на прошлые – ещё более неудачные. Причем только из наличного строительного материала, преступно ограниченных вариантов. Чего только стоят наши глаза, кишечник и несчастный позвоночник.

И всё это логично, поскольку важнейшая задача любого организма — вовремя умереть, освободив место для организма последующего. Любой результат работы эволюции – промежуточный, этапный вариант, а потому не может быть совершенен. Наш мозг – тоже «этапный вариант». Со своими несовершенствами и ограничениями. Естественными…

Поэтому стремление к естественному ходу событий для меня столь отталкивающе. Несовершенное по определению, полное заблуждений стремление в болото довольства наличным, дорога в зыбкую трясину самоуспокоения. И даже вера, столь омерзительная для меня, почему-то считается естественной для человека.

Несомненно, полезное свойство для выживания вида – готовность быть запрограммированным. Но как только человек начинает думать, верить он уже не может.

Отбросив все эти тяжелые мысли, я сосредоточился на ощущении дыхания, чувстве воздуха, сопровождающего каждый вдох и выдох, постепенно погружаясь в неглубокую медитацию. Отрешаясь от мыслей и мимолетных стремлений, ограждая разум от случайных мыслей. Меня занимало лишь ощущение воздуха, омывающего мои ноздри, а спустя некоторое время, и оно ослабло, улетучившись вместе с весом и границами тела.

– Вот и всё, – сказала девушка, поглаживая мою ладонь, ту, в которой я недавно сломал пару косточек. Вероятно, дважды.

Я медленно размял затекшие руки и невольно залюбовался подтянутыми ягодицами, скрытыми за джедайской униформой. Жаль, что я ей абсолютно не интересен.

– Не занимайтесь пока физическими упражнениями, избегайте нагрузок на сустав и желательно – правильно питайтесь. Подойдёте через три дня – процедуру нужно будет повторить. Возможно, даже два раза, но основные ранения я исцелила, – проинструктировала она меня.

– В чём дело-то? – спросил я, – Ты понимаешь, что я имею в виду.

– То, что я тебе помогаю, не значит, что ты мне симпатичен. И дело не в том, что ты не способен контролировать себя и бесцеремонно транслируешь свои желания в Силе. Я не осуждаю тебя за это – мои представления о приличном субъективны. Но каким бы ты симпатичным парнем ни был, мне не интересны убийцы. Ясно? – жёстко сказала она, гневно сверкнув глазищами.

– Ясно, – вздохнул я, поднимаясь с кушетки.

Одной Силе тут не доверяли. Мне выдали набор препаратов, разработанный искином в индивидуальном порядке. Подробная инструкция о порядке и способе их приёма была сброшена на мой коммуникатор. Препараты не имели коммерческих наименований – комплекс действующих веществ был смешан прямо на моих глазах, поскольку лекарства были персонализированными.

В теле царила неожиданная легкость, с удивлением я заметил, что постоянно преследовавший меня дискомфорт куда-то ушёл. Словно тяжкие вериги, к которым привыкло тело, неожиданно спали. Затаившаяся боль покинула меня, и я понял, сколько повреждений накопил за год, работая на износ. И умственно, и телесно.

Бода после того, как я подкрепился, направил меня пройти какое-то грандиозное тестирование, которое проводила пара отвлеченных от своих дел джедаев. Человек в уже привычной зелёной униформе и гибкий мохнатый селонианин, из одежды на котором были только короткие свободные шорты и световой меч.

Сначала меня заставляли угадывать карточки, но быстро бросили это дело – глупо даже пытаться обмануть пусть и начинающего, но карточного шулера, владеющего Силой. Затем долго и старательно оценивали мою способность к краткосрочному предвиденью с помощью ряда простеньких игр, в которых надо было нажимать «стрелочки». Предварительно, разумеется, оценив мою реакцию.

У меня, как и у всех джедаев, время реакции не просто мало, оно отрицательное – что отличает нас от всех остальных разумных в Галактике. За год я перестал отделять действующий момент времени от ближайшего будущего. Желание открыть дверь ещё до того, как в неё постучались – обыденное дело для джедая. Но я, скрывая свою Силу, дабы не выделяться, с этими позывами постоянно боролся.

Под конец меня оставили одного в пустой комнате и попросили описать всё, что находится в соседней. Дали датапад со стилусом, и я начал рисовать – отображая воспринимаемое за стеной, с точностью до сантиметра указывая положение разнообразных предметов.

Моё внимание привлекли: световой меч на подставке, переплетение чудных металлических змей, чью геометрию я строго описал эскизом на листе фримси, указав все необходимые размеры, ряды голокронов и пропитанные Силой предметы лишь оттеняли собой множество не менее важных мелочей: небрежно брошенный на пол кредитный чип, медный кубик, зачем-то подвешенный под потолком. Бластер, деактивированный, что было мне ясно. Карта доступа, что могла отпереть ту комнату изнутри. Чьи-то останки!? Джедаи могут удивить…

Осознавались и забитые электроникой лабораторные установки с парочкой крошечных ускорителей.

Не прошло и пары часов, как ко мне вошла пара джедаев.

– И что тебе удалось рассмотреть? – спросил первый. Человек.

Я продемонстрировал свои наброски и записи.

– Пойдем, посмотрим, что же там в действительности, – забавно пошевелил усами селонианин.

Передо мной распахнулась дверь, и я едва подавил смешок. Из бластера действительно никого нельзя было застрелить – то была невинная детская игрушка. Световой меч оказался дюрасталевой трубкой, в которой болтался напоённый Силой кристалл. Часть голокронов оказалась ненастоящими. Странное соединение металлических конструкций оказалось единым массивом...

– Твой результат впечатляет, – сказал селонианин. – но ты должен иметь возможность критически оценить свои возможности. Так что… смотри же на комнату такую, какова она есть.

– Наука смотреть – великая вещь, – кивнул я.

Я вгляделся в металлическую конструкцию, находившуюся на том месте, где нашел её в Силе. На вид монолитный массив, сверкающий сотней граней, хотя и близкий к кубу по форме.

– Одной чувствительности к Силе мало, – сказал человек. – Что бы Она нам ни показала, увидим мы только то, что привыкли или желаем видеть. Как бы джедай ни был зримо могущественен, внутренне он слаб, до тех пор, пока находится в плену своих мелочных представлений о мире. Даже познавая Силу, но не познавав самого себя, мир и своё в нём место, останешься слепым.

– Но этот «куб»? – спросил я. – Он не ощущается гомогенным. Материал в нём... разный. Напоминает разноцветные слои отравы в коктейле за миг до того, как его взболтают.

– Он цельный. Целиком стальной, хотя и изготовлен из многих элементов. Только марки стали разные. Но они подогнаны Силой и соединены на молекулярном уровне, теперь он един.

Я коварно улыбнулся.

– Но это для кого как, – покачал в ответ головой джедай. – Большинство воспринимает в первую очередь эмерджентные свойства объектов, опуская то, что они состоят из отдельных частей, и их природа определяется их взаимодействием.

– Довольно легко заметить, что материал в различных точках отличается, у него другие механические и теплофизические свойства. Это же очевидно, – заметил я. – И да, не спорю, свойства системы можно свести к сумме свойств её компонентов. Но, если это зависит от восприятия, истиной это уже являться не может.

– И тем не менее, опыт подсказывает нам, что дробить всё на части – неплохой способ разобраться в том, как что-то функционирует, – заметил джедай-кореллианин.

– То, что ты отличаешь такое с помощью Силы, занимательно, – удивился селонианин, также изучавший мои наброски. – Некоторые ощущают разнородность, но не только заметить указать с точностью до миллиметра размеры, углы и кривизну поверхностей… Да даже просто общую внутреннюю геометрию. Как тебе это удалось? С такой точностью воспринимать пространственное положение предметов?

– Там всего три измерения. Элементарная задача по ориентированию в пространстве, – всплеснул я руками.

Не столь важно даже, что из себя представляет предмет, определить его местоположение для меня легче легкого. И как показала практика, сделать это действительно проще, чем выяснить настоящее его назначение. Возможно.

– Всего три? Неужели ты думаешь, что способен воспринимать более, чем три? – насмешливо спросил меня джедай-человек.

– До пяти… Пусть и с трудом. Но, к сожалению, я не могу воспринимать шестимерную реальность – это бы серьезно облегчило мою задачу, – опечаленно сказал я.

– Чушь! – высоким голосом сказал селонианин. – Твой мозг не приспособлен для этого.

– Я навигатор, должно быть, для меня ориентироваться в гиперпространстве – обыденное занятие, – сказал я, извлекая из внутреннего кармана свой статусный значок.

– Значок не способен изменить твоё пространственное воображение, – осадил меня джедай-человек. – Ты можешь записать или представить строчки формул, рассматривать сечения, разворачивая пространство до трехмерного или же и вовсе до простой плоскости. Но не стоит это называть полноценным восприятием!

– Но я способен представить в голове все пять измерений! – воскликнул я. Сам наконец осознав, насколько дико это звучит.

– Развернув проекции, ступенчато. Но не как единую картину, – продолжил он оспаривать мои возможности.

– Пожалуй, ты прав, – «согласился» я, в действительности не желая и дальше убеждать их в своей ненормальности. Но если прав он, то нечто необыкновенное произошло со мной за этот год – раз теперь я был способен воспринять четырехмерную картину так же просто и естественно, как некогда трехмерную.

Если я не «могу» это, то пусть так и думают. Судя по всему, пару новых координат я обменял на весьма популярные у людей оси – этическую и ту, вдоль которой измеряют здравомыслие.

– А что с этим, гм… бластером? – спросил я, всматриваясь в ярко-оранжевую игрушку.

– Ты решил, что он настоящий, но деактивированный? Ничего необычного. В мирах, где оружие под запретом, такие игрушки не редкость. Но никому и в голову не придет покупать своему ребенку нечто напоминающее настоящее оружие ни здесь в Кореллии, ни тем более на дальнем фронтире. Это опасно. И глупо.

– А почему ты решил, что я ошибался? – вздохнул я.

– Потому что в комнате лежит игрушка, – возвел очи горе джедай.

– Постой, - поднял я открытую ладонь. – Я заметил в Силе деактивированный бластер. Возможно, я ошибался, возможно нет. Сейчас я вижу, что здесь лежит игрушка. Но почему я должен сделать вывод, что она лежала там всегда?

– Это не очевидно?

– Нет, – не согласился я. – Сейчас передо мной одно. Но тогда я видел, что это возможно бластер. Поэтому это и был, возможно бластер. Не так ли?

– Но ведь теперь-то ты видишь, что здесь. И совершенно ясно, что тут всегда был этот муляж, – терпеливо ответил джедай.

– Теперь да…. Но ясно ли? Я вижу его... сейчас. Не более того. И никак не могу проверить, был ли он здесь раньше, – с усмешкой указал я на очевидный факт.

– То, что ты видишь сейчас, недостаточно? – повторился джедай.

– Нет, само собой. Я же вижу его сейчас, в миг «настоящего», и не могу попасть в прошлое. Всё сводится только к «здесь» и «сейчас». Но то, что сейчас я вижу, не означает, что это было здесь хотя бы пять минут назад. Или вообще было.

– Любопытная логика. Если ты что-то не наблюдаешь прямо сейчас, то его возможно нет? – поразился мой собеседник.

– Именно так, – ещё раз поразился я недогадливости джедая.

– Возможно нет самого Корусанта, для примера? Если мы не наблюдаем его с орбиты? – вклинился селонианин.

– Несомненно. Возможно его нет. Не касаясь природы «реальности» как таковой и не ведя философских споров, но это так даже в рамках приемлемой для всех нас научной картины мира...

Не знали? Гиперпространство и корабли или голонет, проходящие через него, несомненно, связывают весь мир воедино, но мир за пределами установившихся гиперпространственных координат никак не связан с нашим. Нет взаимодействия, а потому не может быть причинно-следственных связей.

– Но гиперпространство отображает реальные объекты, – вполне резонно заметил мохнатый джедай.

– Отображает. Но нет ни единого доказательства происходящего взаимодействия. Все что мы наблюдаем – происходит в нашей проекции, даже если не отбрасывать гиперприёмники, и иные явно искусственные объекты. При этом, независимо от их наличия или отсутствия, необходимо исходить из специальной и общей теории относительности. Её-то ещё никто не опроверг. Поэтому любой сигнал, даже если он распространяется в гиперпространстве, не может обгонять свет в нём же.

Вспомните и про конус причинности[2] – гиперповерхность в пространстве-времени, ограничивающую области будущего и прошлого. Разделяющего его на три части: То пространство-время, на которое повлияют наши собственные или наблюдаемые поступки, то пространство-время, события в котором могут сейчас влиять на нас, и та загадочная область, на которую мы никогда не повлияем, да и она на нас тоже не сможет. Которая за пределами конуса.

Мы находимся в одном пространстве с Корусантом, но по оси времени ближайшее событие, которое случилось в столице и хоть как-то могло повлиять на нас, произошло семь тысяч лет назад. А событие, произошедшее здесь, повлияет на происходящее в Корусанте – также через эти тысячи лет. Не ранее.

– В целом ты прав, если судить только по формулам, но мы же путешествуем? – хмыкнул джедай-человек.

– И что бы ни произошло, я узнаю об этом через секунду, через экстранет, – сказал селонианин.

– Но где это произошло? – полюбопытствовал я.

– На Корусанте.

– На каком именно? – продолжил я с невинным видом.

– Который в расположен по координатам Ноль-ноль-ноль. Планета такая.

– И как мне об этом узнать? – оскалился я. – В рамках «реальности»? Либо регулярно происходит мгновенная и величественная редукция семи тысячелетней квантовой неопределенности..., либо мы квантово спутаны со столицей. Хотя о чём это я? Это ведь тоже не даст передавать информацию быстрее скорости света в вакууме. К тому же уж очень это непрочное состояние, хотя и возможное благодарная принципу нелокальности. В любом случае, с учетом Силы расстояние не является проблемой для нахождения в рамках одной большой квантовой системы. В одной такой огромной суперпозиции.

– Ладно, пусть так. И что?

– Беда в том, что если принцип нелокальности верен – а он верен, то любой физический эксперимент не более чем профанация. А самое любопытное – путешественники через гиперпространство постоянно нарушают причинно-следственные связи, поскольку с позиции мира, его лишенного – совершают сверхсветовую передачу информации. В итоге информация может быть получена раньше, чем отправлена[3]. Приёмом такой информации и я, и вы – джедаи, заняты ежедневно и ежесекундно, – я громко расхохотался, затем продолжил речь:

– А согласно отрицанию локального реализма[4] до измерения свойств любой квантовой системы – а все системы квантовые, нельзя точно говорить ни о каких «объективно существующих» значениях их параметров или характеристиках.

Так что, Корусанта, возможно и нет. Он не одна из планет Кореллианской системы и прямо сейчас, пусть и с секундной задержкой, не колышет нас радиоприливом. А вот то, что Кор «есть» – я, возможно, и узнаю, но не ранее, чем через семь тысяч лет.

– Любопытные умозаключения, – сказал селонианин, – Думаю, есть у нас пара джедаев, которые бы с тобой это обсудили. Но они все в командировке, так что, увы, я не буду вступать с тобой в спор по этому поводу.

– В нелокальных взаимодействиях нет ничего дурного, – словно бы извиняясь, сказал я. – В случае истинно случайных явлений. Ведь совершенно случайные события не переносят информации, и принцип причинности[5] потому не нарушается. Но сложившаяся ситуация ставит под сомнение такие вещи, как здравый смысл, или эту никому не нужную метрику четырехмерного пространства-времени – сказал я. – Скажите, как вы с этим живете?

Джедаи недоуменно переглянулись.

– Почему «мы»? Ты тоже.

– Там, где я родился, не имеют представления о гиперпрыжках. По факту, любые события, происходящие из-за таких путешествий, беспричинны. В физическом понимании слова, в смысле отсутствия взаимодействия с причиной – корабль или гиперсигнал попросту вываливаются из гипера. Никакой связности, последовательности… Хатт знает, что там может явиться со внешней стороны конуса причинности.

– Ты и сам говорил про нелокальность.

– Говорил. Но сверхсветовой перенос информации невозможен – как раз из-за принципа причинности. Такие события беспричинные и совершенно случайные.

– Не бывает беспричинных событий, – ответил мне джедай.

– На всё воля Силы? – тяжело вдохнул я.

– В действительности, именно так.

– Кажется, мы зашли в тупик, – решил я.

– Не мы, не мы… только ты. Бросай эту демагогию, займись делом.

– Ну ладно. Счастливо, – сказал я уходящим с результатами моего тестирования джедаями. Даже не подозревающим, в каком же лютом пиздеце они живут. Вот так и путешествуй меж звездами, не задумываясь, что каждый раз выпадаешь в новой, по сути, реальности. И что её связывает? Сила?

Я достал коммуникатор с парой пропущенных вызовов от Боды – он уже заждался меня. Дойдя до турболифта, я донесся до нужного уровня, и ,стараясь беречь ногу, добрался до оговоренной точки встречи.

– Я уже знаю, почему ты так долго, – повстречал он меня. – Кому-то мозги полоскал?

– Есть тут те, кого волнует совершенная несуразность этого мира? – сказал, я уставший от всеобщего спокойствия.

– Таких нет. Всё идет путем, жизнь хороша... Вот твое расписание, если ты не против, – он сбросил файл мне, и я ознакомился с графиком.

– Трехдневная рабочая неделя, остальное время свободно? – я вопросительно вздернул бровь.

– Свободно. Ещё талоны на посещение столовой, спортзала, бассейна и прочие радости жизни. Считай, что неограниченные. Так что почувствуй себя живым, в конце концов это же не корыто с чахлым гиперпривоводом, а поверхность Кореллии, – улыбнулся в бороду старик. – Отдохни, наберись сил. Для работы, конечно.

– Сегодня есть время для работы?

– Да, пара часов у тебя есть, если считаешь, что не слишком утомился.

– Я в настроении совершать церебральный половой акт беспрерывно. Как только поем, – поднял я палец.

Мастер Бода посмотрел на часы.

– Хорошо, я извещу пару инструктируемых. Помещения для ваших занятий уже подготовили, – он указал на небольшое кресло с ограждением, казалось бы защищавшим сидящего в нём от столкновения. – Прихвати гравиплатформу. Береги ноги.

– Предлагаешь перемещаться как инвалиду? – сообразил, понимая, что это репульсорная «инвалидная коляска».

– Как тому, кто может им стать. Не надо этой бравады. Береги здоровье! И как мне сказали в лазарете, ты уже не должен так хромать – так что обратись туда пораньше. Что-то не так.

Я сел в кресло, активировал пульт, потянул боковую ручку управления – кресло упруго оторвалось от пола и как влитое, даже не покачиваясь, поплыло в ту сторону, в которую я склонил ручку. Фантазия уже дорисовала способы модернизации – реактивную тягу, пару заточенных серпов по бокам, так, на всякий случай.

– Ограничение скорости – десять километров в час. И сбить ты им никого не сможешь даже при желании, – опечалил меня Бода. – Пользуйся на здоровье.

Я слетал перекусить, жалея о том, что на этом драндулете нельзя разогнаться быстрее. Забавная хреновина. Вслед за мной, распугивая прохожих джедаев, кирпичом летел мой исцарапанный рундук. Офицерская модель, служащая ещё с прошедшей войны, натужно гудела репульсорами, привлекая тщательно скрываемое, но всё же проступающее на лицах прохожих брезгливое внимание.

Довольный и сытый, я остановился перед нужным шлюзом, пропустив вперед сначала рундук. Помахал рукой паре ожидавших меня джедаев.

– Олег, – представился я. Хотя в этом и не было особой нужды.

– Падаван Бранко, – поприветствовал меня долговязый голубоглазый блондин.

– Мастер Тари Онори, – строго посмотрела на меня женщина давно знакомой мне наружности.

– Навигатор Олег, – придал я себе веса и осмотрел помещение. – Смотрю, у нас уже всё есть:

В комнате был стол с удобным интерфейсом и широким экраном, подключённый к сети. Вдоль стен были уложены несколько древних, списанных дроидов, были и различные устройства видеонаблюдения. Джедаи запаслись тренировочными снарядами.

– Мы знакомы? – спросила меня женщина, мигом интерпретировав мою реакцию.

– Заочно, полагаю, – сказал я. – Ведь именно вы прилепили трекер на Счастливую шлюху год назад.

– Если не секрет, то как его нашли? Профессиональный интерес, – сказала мастер-джедай.

– Сила, разумеется, помогла, – не стал я отпираться. – Но вы попали на видеозапись. Даже было предупреждение, но никто не обратил внимания, а капитан, не обращающий внимания на предупреждения такого рода – это нонсенс. Словно бы все на миг отвернулись и заткнули уши. Некая разновидность обмана разума?

– Вы же сами всё понимаете, – сказала она, а я запомнил. – Но как вы его сняли?

– Ручками. И плазменным резаком. В гиперпространстве. Пришлось выбираться на поверхность корабля, – пожал я плечами. Бранко вытаращил на меня глаза.

– На поверхность корабля!? Во время прыжка?

– В этом есть что-то удивительное? – фыркнул я. – Это не опаснее, чем ползти в окопе под огнём из повторителя. Много свиста и ярких вспышек, но всё строго над головой, чудесный фейерверк, совершенно безопасный для здоровья… Но, как я понял, джедаи не могут изменять записи голокамер.

– Нет, не можем. Возможно, кто-то и когда-то это умел, но сейчас никто из нас на подобное не способен. Так что ты обязан объяснить, как у тебя такое удается, – сказала Тари.

– С камер, думаю, начать будет проще, – джедаи кивнули мне. – Но с чего именно начинать? Я никого не учил использовать Силу. Не имею представления, как передать столь глубоко воспринимаемые вещи.

– И вас тоже? – строго спросила меня Тари. – Никто не учил?

– И меня никто не учил. Вероятно, кто-то и хлопал одной ладонью – но к тишине я прислушивался сам.

– Просто расскажите, как, по-вашему, это происходит, – сказала женщина. Бранко достал коммуникатор, приготовившись записывать. Заодно включили камеру, мне было безразлично – не повторять же одно и то же десятки раз.

Силой деактивировал рундук, и тот с грохотом рухнул на пол, хотя должен был плавно опуститься – буфер в энергоячейке почти умер. Вытянув ноги, я положил их на рундук и начал речь.

– Самое главное в том, что процесс работы любой полупроводниковой техники – квантовый. Оптотронные чипы, дроидные «мозги»… неважно – всё это квантовые объекты. Это не вера и не убеждение – это научное знание, в него, повторюсь, не обязательно верить, но им можно пользоваться. Почему столь важно ни во что не верить – к этому я вернусь позже.

Следует начать тренировку с малого – одного объекта. Легко изменяющего свое состояние, как это принято говорить. Можно найти такие устройства в любой лаборатории у физиков. Можно взять камеру с одним рабочим болометром, или запрограммировать её так, чтобы он реагировал на сигнал одного-единственного фоторецептора. Он сам сложная квантовая система, но на неё можно воздействовать по принципу подобия – на всю разом. Одним способом.

Предвосхищая вопрос, эту идею можно было бы продолжить на всё что угодно, но квантовые неопределенности в цифровой технике куда проще для восприятия и куда более «гибкие». Мне трудно это выразить, но мои возможности ограничены. Либо объемом, либо в отношении живого вещества тем, что оно, как правило, осознаёт себя самостоятельно, что вырывает его из суперпозиции и выводит за пределы моей воли.

Чужая уверенность всегда мешает мне, она разрушает первобытно-невинную картину мира, полную разнообразия и ещё не изнасилованную редукцией.

Когда я говорю о камере, каком-то датчике в ней, я автоматически подразумеваю наблюдателя. Нельзя говорить о чем-либо и исключать говорящего. Смотреть и забывать о смотрящем – он такая же часть наблюдаемого, как и само наблюдаемое.

Согласно кое-каким представлениям, являющимися научным знанием, предмет до измерения находится во всех возможных своих состояниях, прибор, с помощью которого определяют его некое «конкретное» состояние, – тоже. Его для удобства иногда называют классическим прибором, но в действительности он состоит из большого числа квантовых систем, образующих тоже квантовую систему.

И человек, если его рассматривать со стороны – тоже квантовая система. А все это вместе: квантовый объект[6] или какой-то предмет, прибор и человек – одна большая квантовая система, ведущая себя по законам квантовой механики. Находящаяся во всех своих возможных состояниях одновременно. И какие бы в ней взаимодействия, наблюдения, «измерения» ни происходили – все возможные состояния, суперпозиция никуда не исчезают.

Но наблюдатель, разумное существо, не может почему-то воспринимать их одновременно, а ведь в то же время суперпозиция что до измерения, что после никуда не девается. Для всей системы, включающей и наблюдателя тоже. Стоит только взглянуть со стороны[7]. И вот, не желая всмотреться в свои собственные свойства, наблюдатель, стремясь сохранить привычную картину мира… или так называемый здравый рассудок, приносит извне «редукцию», так удачно объясняющую всё происходящее при измерении.

Раз! И все прочие состояния исчезли… что нельзя доказать, хотя и опровергнуть тоже. Поскольку мы с вами наблюдаем только один из вариантов разрешения неопределенности. Хотя суперпозиция квантовых объектов порождает суперпозицию различных наблюдателей, наблюдающих различные варианты этих объектов. Редукция не нужна!

Нет потому никаких причин, чтобы некий наблюдатель, которого в свою очередь наблюдаю я сам, не увидел на экране своего головизора то, что нужно мне. Нужную мне альтернативу. И происходить это будет за счёт того, что беспричинное событие, происходящее внутри голокамеры, будет происходить именно так, как того желаю я. Поскольку в суперпозиции находятся далеко не только самые малые частицы.

Но для этого нужно знать, что я способен так или иначе воздействовать на беспричинные события. В чём я убедился экспериментально. Кроме того, любое предсказание – именно оно и есть, поэтому прийти к этому было нетрудно.

– С чего ты решил, что события беспричинны? – оборвал меня Бранко.

– С того, что мне неизвестны доказательства наличия некой причины. До тех же пор, пока у меня их нет – я исхожу из того, что причины, возможно, нет. Или она есть, но только возможно – что едино. Естественно-научная же интерпретация подобных логических конструкций – слово «нет».

– Разумный не какой-то там квантовый объект! А вполне классический и реальный, – сказала Тари Онори. – Он однозначно есть.

– Простите, но ваши представления о квантовой физике находятся на школьном уровне, – сказал я. – Все «классические» объекты – это приближение, упрощение квантовых. Когда оно позволяет получить практический результат, мы говорим, что объект «классический». Квантовым он от того быть не перестает. И, соответственно, «однозначно» его вообще нет.

– Но человек-то находится всегда в одном конкретном состоянии, – заметил Бранко. – Во всяком случае, его сознание.

– А! Да, наблюдатель видит только одну из компонент суперпозиции. Это самая чудесная из сегодняшних мыслей. Посмотрите на человека со стороны: он состоит из кучи атомов, каждый из которых совершенно неопределённый квантовый объект. Но эта протухшая метафора о противопоставлении частицы и волны заставляет нас склоняться к одному из ограниченных представлений о действительности.

И все вместе они также описываются волновой функцией. Несомненно, длина волны вероятности такой системы очень мала, вот и кажется, что всё с другими людьми в порядке. Но границ-то по-настоящему нет – иных как в нашей голове. Во всяком случае, нельзя доказать их наличие.

И, что немаловажно, физика не выделяет сознание человека как что-то примечательное, удивительным образом воздействующее на реальность. Занятный электрохимический процесс, но не более того. Так что и сам человек не может находиться только в одном состоянии – он находится в суперпозиции. Так же, как и какой-нибудь отдельный электрон. Хотя и не может сам этого понять… или принять.

– Бранко, ты понимаешь, о чём он говорит? – спросила падавана Тари, уже обхватившая голову руками.

– Конечно, Олег рассказывает о многомировой интерпретации квантовой физики. Только эту теорию никак нельзя доказать, – ответил он ей.

– Впрочем, как и любую другую, – добавил я. – Я, кажется недавно говорил, что нам пригодится отсутствие веры? Верно?

– Стоп, стоп. При чем тут вера? – выставила вперед руки Тари.

– Вы же хотели узнать, как это "по моему мнению происходит"? Так что слушайте. Сами напросились. Пока стоит запомнить, что в квантовой физике сознание такой же необходимый элемент материализма, как и в идеализме. А теперь на миг забудем о физике как науке. О науке вообще. Забыли?

– Забыли, – улыбнулся Бранко.

– Назовём смотрящего на экран головизора «охранником», – начал я вводить переменные.

– А что, если его нет? Никто не смотрит на экран? – спросила меня Тари.

– Так его в любом случае возможно нет! – опять поразился я тугодумию мастера-джедая. – Поэтому ничто не мешает его при необходимости выдумать – результат-то равнозначен. А экран без наблюдателя вообще не существует! Вернее, про него нельзя сказать ничего конкретного. Потому что некому!

– Между тем, чтобы наблюдать «охранника», которого, как ты говоришь «возможно нет», или ничего не видеть и не знать, но не исключать того варианта, что он всё-таки существует – колоссальная разница. Не находишь? – сказала Тари. – Первый из них может ударить тебя по голове дубинкой, а другой – нет.

– Оба могут. Или не могут. Но, если это для вас так сложно, то предположим, что на запись посмотрит кто-то в будущем. Вероятный наблюдатель ничем не хуже и не лучше прочих. И добавлю: то, что кто-то бьет меня по голове дубинкой, ещё не означает, что он существует в некой «действительности».

– Как хочешь, – сказала Тари. – Пока мы не докатись до солипсизма.

– Верно, – согласился я, – камера — это посредник между неким полем наблюдения и охранником. Хотя и сама она – тоже объект наблюдения.

– И что дальше?

– Я хочу убедить «охранника» в том, что в «поле наблюдения» меня нет. Или, наоборот, есть к примеру, чёрный фелинкс. В какой ситуации он может так решить? Если весь его сенсорный опыт будет свидетельствовать об этом.

– Обман разума? – предположила Тари. – Но это иллюзия, которая не изменяет реальности.

– Действительно? А с точки зрения самого обманутого? Как он сможет отличить «реальность» от «иллюзии»?

– Он обманут, и об этом знаю я. Нет в этом никакой сложности. Его представления о действительностью не совпадают с реальностью.

Я засмеялся.

– С вашими представлениями о реальности. Вы, похоже, верите, что ваши представления о реальности – это и есть сама реальность? Вернее, вся реальность? Но для «охранника» его представления о реальности заключаются именно в том, что меня нет. Или в том, что вместо меня он наблюдает фелинкса.

– Пусть согласно нашим представлениям о реальности обман разума – лишь иллюзия, но дальше-то что? – спросил меня Бранко, заслужив укоряющий взгляд учителя.

– Как бы то ни было, моё сознание не может одновременно воспринимать ситуацию, когда я есть и когда меня нет. Реальность последовательна. Нельзя выйти одновременно через две двери. Или нельзя войти, но потом не выйти. Или выйти, никогда не входив, – усмехнулся я, вспомнив свой собственный опыт разрушения «реальности». – Так диктует нам наш здравый смысл. Но истина контринтуитивна.

Мы регулярно наблюдаем зависимость причины от последствий и торжество последствий вне причин. Да, я не смогу этого доказать, но и опровергнуть это у вас не получится. Следует потому научиться наблюдать, не наблюдая. Понять, что в проблеме наблюдения нет никакой «проблемы». И всегда помнить, что причины возможно нет. Возможно, вообще все без исключения события не имеют причины.

– И что даст это добровольное сумасшествие? – неприязненно поинтересовалась Тари Онори.

– То, что ко всему как вмещающемуся, так и не помещающемуся в нашем воображении можно и нужно прибавлять приставку «возможно» и ничто в свою очередь нельзя опровергнуть до конца. Ничто не истина – всё возможно. Это неудобное представление, как правило, отбрасывается ради психологического комфорта, но предположения замещаются твердой уверенностью, становясь верой.

– Чисто логически в отношении совершенной истины, ты прав. Но к чему эта оторванная от реалий жизни философия?

– Если есть вероятность того, что меня здесь нет, то и камера, вероятно, может меня не записывать. Причём линейность реальности и причинность требуют того, чтобы наблюдаемое своими глазами и то, что записывает камера, непременно совпадали.

Так, если у вас информация о том, что фотон – это волна, то он и должен вести себя соответствующим образом. Если его поймали как частицу, то с его стороны будет непоследовательно вести себя не как частица. Невежливо даже будет вновь менять своё состояние, он бережет ваше душевное здоровье. Оттого он полетит по прямой и «забудет» о том, что может интерферировать сам с собой.

Но я могу исходить из того, что события беспричинны, а эта последовательность есть лишь свойство моего сознания, а не мира в целом. А слово «возможно» я повторяю постоянно вслух только ради вас – для меня оно неотделимое свойство любого предмета или события.

– И что это даёт? – спросил Бранко, глубоко задумавшись.

– И что? – вторила ему Тари. – Какой смысл обсуждать то, что нельзя экспериментально подтвердить или опровергнуть?

Я тяжело поднялся с инвалидного репульсорного кресла и подошел к пишущей меня камере, помахал перед ней руками.

– И что?

– Проверьте запись, – посоветовал я. – Последние секунды, пять минут назад и самоё её начало.

Джедаи так и поступили, чему немало удивились.

– Тут нет фелинкса! – заявил Бранко, увидев, что у меня в течении целой минуты на коленях лежало мохнатое животное. Исключительно на записи. А затем он не увидел меня вообще – словно бы я и не подходил к камере в последние моменты записи.

– Я представил виртуального, вероятного наблюдателя, который, по моему мнению, мог видеть одно или не мог видеть другое. Такому наблюдателю, «охраннику», соответствовала бы и камера, пишущая его версию мира. Раз такое состояние возможно – я спроецировал его на голокамеру, «посредника», отталкиваясь от вероятного наблюдателя. Я не способен представить состояние каждого электрона, каждого датчика в голокамере, но я способен представить состояние «охранника», вооруженного такой камерой. Это-то куда ближе и понятнее моим обезьяньим мозгам, – обрисовал я ситуацию.

А вообще – это магия. Воздействие на часть с желанием изменить целое, – подумалось мне.

– А может и был… Как теперь ты это проверишь? – злорадно сказал я, взглянув на часы.

– Я могу продолжить твою мысль, Олег, – подобралась Тари. – Но так возможно сделать что угодно.

– Что угодно? Увы, но не так. Даже эти мелкие трюки потребовали значительного напряжения усилий и сработали лишь тогда, когда вы упорно обдумывали сказанное мной, не обращая внимания на меня самого. Уже прямо сейчас у меня ничего не выходит – вы смотрите на меня, держа в уме камеру и запирая её в рамках своих ограниченных представлениях о действительности… возможно верных.

Действительность была разорвана, причины оторваны от последствий, последствия произошли без причин, а куски противоречивой реальности затем были сшиты заново. И ничто в моём существе ничего не сказало против этого. Такое возможно. Но я ничего не могу поделать и с тем, что в моей реальности есть еще и уйма людей, которые считают такое неосуществимым. Верят в это, и я не могу исключить это из рассмотрения и выдвинуть их за пределы своей воли. Особенно если это джедаи.

– Это проблема? – спросила Тари.

– Для начала надо воспринять центром мира самого себя, рассматривать всё происходящее только в контексте своего сознания. Попробуйте, у вас получится.

– То есть, чтобы повторить твои сумасшедшие трюки, надо сойти с ума.

– Скажите, вы считаете, что мир реален и существует объективно? – подколол я их.

– Да, мы так считаем, – кивнула Тари.

– Как’ие ваш’и доказательства? – протянул я с неймодианским акцентом.

– Их нет, но исходить из любой иной альтернативы не имеет смысла.

– Или она вам не нравится? Хм… Как правило, всё именно так, как вы говорите. И я даже согласен с вами по большей части, – ответил я. – Но это чуть больше, чем игра ума. Ваше предположение подменено верой, а это преграда на пути познания. Вы не считаете, что это только возможно, а в действительности верите в это, ведь так?

– И что, если так? – задала вопрос Тари.

– Тогда это создаст непреодолимый барьер… но вы можете попытаться, – я бросил ещё один взгляд на гибкий экран с цифрами. Часы, вшитые в мой рукав, торопили меня. – Думаю, на этом вводную лекцию можно считать законченной. Можете попрактиковаться без меня, но сомневаюсь, что у вас что-то выйдет.

– Ещё бы. Ты хоть понимаешь, что предлагаешь? – встала Тари.

– А в чем дело? – попытался я изобразить невинное непонимание. Конечно же, я это знал из общения с Реваном.

– Понимаешь, – кивнула мастер-джедай. – И понимаешь, что предлагаешь джедаям?

– Вполне, – не стал я отпираться.

– Джедаи годами медитируют, стараясь познать Силу. Ту, что не оставляет их в одиночестве и не противопоставляет окружающему миру, но соединяет его в целое. Ты же предлагаешь двигаться не к познанию, но от него. Вместо единения со всем окружающим, разрушать эту связь. Мы не отрицаем сознание, но сама идея собственной индивидуальности, возведённая в абсолют, противоречит нашему пути, – сказала Тари.

– О да, слияние индивидуального сознания как микрокосма, с космическим абсолютом, как макрокосмом – вот ваш идеал. И абсолютом этим выступает Сила, – сказал я с улыбкой, наблюдая как джедаи смотрят на меня со все нарастающей настороженностью. – И тогда наступит Просветление, состояние, выраженное в спокойствии сознания, снятии противоречий между внутренним и внешним мирами. Ясное осознание воли Великой Силы, более значимой, нежели наше пустотное сознание, цепляющееся за иллюзорное право управлять телом. Но прекращение всяких попыток строения концепций либо интерпретаций непосредственно переживаемой реальности – это вовсе не мой путь.

– Не думал, что ты знаком с основными идеями в познании Силы, – высказался Бранко.

– У вас в Кореллианском Ордене давно не в почете эта древняя философия… я знаю. Прочитал это в одной древней книжке за авторством некого Одан-Урра, но с тех пор ведь много воды утекло? Уже и не все вспомнят, кто это. Или помните?

– Такое ощущение, что ты все знаешь, – произнесла Тари. – Но тогда ты должен и понимать, что попытка думать так, как ты, извращенно и эгоцентрично, войдет в противоречие с годами выработанной дисциплиной ума.

– Всё теряет смысл, – добавил Бранко. – Не за что зацепиться.

– И всё будет низринуто в пучину безумия! – воскликнул я, указав направление для движения глубин души, и ненадолго замолк. Затем продолжил:

– Если только не найти своё «Я». Но не исходить же из некой посылки, которая не обязательно верна? – я приблизил кресло к джедаям настолько близко, насколько это было возможно. – Я не нуждаюсь в вашей гипотезе понимания Силы.

– А мы нуждаемся, – дипломатично сказал Бранко.

– Я это отлично понимаю, – сказал я, сложив руки, – но я подписался на то, что попытаюсь обучить вас этим «противоестественным» техникам. И если вы потерпите неудачу на этом пути – меня это волновать не будет. А пока позвольте блистать мне своей слепотой.

Откланявшись, я активировал рундук и вылетел в медпункт: меня попросили ещё раз зайти туда.

На этот раз меня осмотрел какой-то экзот, причмокивая длинным языком в необыкновенно вытянутой пасти. Рептильные сплющенные зрачки долго изучали мои ранения. Он ещё раз попытался воздействовать на меня исцелением, но, как выразился этот инопланетный джедай, результат его усилий был неожиданно скромным. Заявив о том, что состояние по крайней мере пока не ухудшается и не ухудшится в ближайшее время, он отпустил меня на свободу.

Отпущенный на свободу, я добрался до предоставленного мне номера в жилом секторе Храма. Разувшись и заприметив ближайшую горизонтальную поверхность, тут же рухнул на неё.

И кто тянул меня за язык?! Но ведь иначе не объяснишь? Нет, не объяснишь. И нога еще…

Требовалась интеллектуальная терапия. И судя по всему, нашла коса на камень – исцеление Силой не хотело работать на мне.

За помощью я обратился к Ревану – одному из немногих людей, возможно и вовсе единственному из моих знакомых, который знал и понимал, кто я. Нет, не о моём «возникновении» в этом мире звездных дорог, но в том, что составляет мой пустотный modus operandi.

Этот безмерно странный даже по меркам своего Ордена джедай был единственным в этой галактике, с кем я мог и говорил не стесняясь. Ему я излагал мысли в том грубом первозданном виде, в котором они и обретались в моей голове. Без самоцензуры, не смягчая слов и не опасаясь задеть кого-то или вызывать непонимания. Надо отдать ему должное – он воспринимал их как должное, хотя мы и расходились по многим вопросам. Но вопросам не более важным, чем любимые цвета или предпочитаемый вкус мороженного. Например, имея одинаковые представления о ценности человеческой жизни, мы делали диаметрально противоположенные из этого выводы. Я из её абсурдности делал вывод, что чужая жизнь ничего для меня не значит, поскольку существует лишь в контексте моей. Со всеми вытекающими последствиями.

Реван же не ставил свою жизнь выше жизней окружающих – впрочем, как и все прочие настоящие джедаи. Незамысловатая максима которых ставила служение Силе превыше собственной жизни или смерти – неважно. Он не придавал поэтому своей жизни какой-то невероятной ценности, поскольку считал себя объективно ничем не более важным или не значимым чем любой другой разумный. Учитывая как данность некий реальный для всех мир, который безмерно важнее, чем он сам.

Написав ему, я занялся своей ногой – втирал мазь, но не стал принимать анальгетик, чтобы не снижать чувствительность к Силе, и направил внутренний взор на воспаленное место. Спустя пару часов джедай ответил мне:

– Соединение не скомпрометировано? – написал он первым делом.

– Всё чисто, – напечатал я в ответ.

– И как, получилось научить кого-то своей технике? – спросил меня Реван с явной подколкой, перейдя на голосовой режим связи.

– Бесполезно. Что в лоб, что по лбу. Не то чтобы я много им объяснил, но подсказывает мне что-то, что результата не будет.

– Нисколько ни удивлен. Мы взаимодействуем с Силой своим разумом, направляя свою волю по руслам своего же восприятия мира. Поэтому навыки Силы не универсальны.

– Зависят от наших убеждений? Каждый по-своему использует Силу?

– Ещё как. Даже джедаи в рамках одного пути не просто так обладают разными способностями. Чтобы использовать «светлую сторону» Силы, тебе необходимо и мыслить, как джедай. Все техники джедаев предполагают не только определенный эмоциональный настрой одарённого, но и цельное мировоззрение. То, как джедаю положено мыслить и понимать действительность. Резко изменив своё отношение к миру, джедай теряет связь со «светлой стороной», ведь все наработанные навыки мышления теряют в мгновение свой смысл. Или, как говорят сторонники «разумной» Силы – светлая сторона Силы отворачивается от павшего джедая.

– И на какой стороне Силы нахожусь я? На «тёмной»?

– Если обратиться к трудам тех, кто первым обратился к Богану – то нет… Близко, но нет. Они имели некоторые убеждения, которых ты лишён. Они-то хоть во что-то верили. Скажи, во что веришь ты?

– Я не могу назвать ни единого утверждения, в котором был бы абсолютно уверен. Ни одной истины и описания. Я заключен в пелену возможного и вероятного, иллюзию, действительность или иллюзию действительности – мне неведомо.

– Тогда тебе не подойдет никакой «готовый рецепт» использования Силы – ты должен выстроить всё самостоятельно. Удивительная задача, которой я не смею мешать, – джедай словно бы надсмехался надо мной. – Или же тебе придется научиться примерять на себя чужую шкуру, смотреть чужими глазами, на миг убеждая себя в истинности другой картины мира, а в следующий миг критически рассматривать совершенное собой со стороны, как не вовлечённый в процесс наблюдатель.

Но поступая так рискуешь разрушить свою психику. Если ты не обученный и накачанный растительными галлюциногенами шаман одного из диких миров, что постоянно пересекает эту границу. Но любой настоящий шаман с точки зрения науки психиатрии несомненно болен; если он настоящий шаман, а не актер, разумеется. Готов ли ты разрушить свою устойчивую картину мира, или на миг изменить своё сознание? Даже если та, что есть, не очень то стабильна? – задал мне вопрос Реван.

– Не думаю. Пока не думаю.

– Это не так трудно, как кажется. Для дисциплинированного ума такое возможно. Я долго гадал, как ты способен управлять дроидами…

– И почему я не удивлен? – оборвал я Ревана.

– Узнать это было нетрудно. Не беспокойся – я не болтлив. Ты работаешь в области вероятного и малых энергий. Тонких, но глубоких воздействий. И как воспринимающий мир за иллюзию ты способен создавать свои собственные иллюзии. Но вместе с тем и в иллюзорности мира ты тоже не уверен. Поскольку не веришь и в неё. Что позволяет тебе придать своим наваждениям иное, весьма неприятное качество.

– Не знаю и я сам – иллюзия ли это; не знает и никто иной, – подтвердил я. – Но важно ли это?

– Мне недоступно столь значительное отчуждение от реальности, – неодобрительно отчеканил Реван. – Ведь это не просто слова – это понимание сидит слишком глубоко в тебе. Это действительно часть тебя. Всё использование Силы отталкивается от Её ощущения и связи с Ней – а у тебя с Ней особые отношения. И до тех пор, пока ты не найдешь тех, кто воспринимает мир аналогично, ты не сможешь ни у кого учиться.

– Только у того, кто не может провести четкую черту между «иллюзией» и «реальностью», – согласился я.

– Даже в империи ситов подобная точка зрения считалась общественно опасной и подвергалась вооруженному осуждению, – хмыкнул Реван. – Лишь немногие изучали тайное искусство создания плотных иллюзий. Мне известны лишь пара имён, но все, носившие их, давно умерли. Тебе нужны те, кто ищут чистое знание. Ищут не веры, а знания, пусть и недостижимого. Но поскольку знание о вещах само вовсе ещё не есть вещь, то, следовательно, тот, кто обладает знанием, тем самым свободен от подчинения вещам, а значит, и от подчинения каким бы то ни было запретам — в том числе социальным и нравственным.

– Неужели и у ситов был нравственный закон? – спросил я.

– Несомненно. Иной, чем у нас, но был. У них было огромное государство со сложной внутренней иерархией и богатыми традициями. Касавшимися иерархии и правил дуэлей в том числе.

– Значит и эти эгоистичные властолюбцы не были свободны от догм и внешней обусловленности? – рассмеялся я.

– И они тоже. Увы, но подобные тебе не склонны собираться в группы или сохранять свои наработки.

– В этом мало смысла. Этот путь – дело личное, – согласился я.

– Игра ума. Вместе с тем крайне опасная и разрушительная, – заметил Реван.

– Но я обратился к тебе по очень важной для меня проблеме, желая получить ответную за помощь.

– Твоя методика сотворения иллюзий весьма занимательна. Хотя и совершенно хаотична. Слишком много подчинено переменчивым чувствам и ощущению. Трудно развить её как традиционную технику – год за годом усложняя порядок действий, сохраняя полный контроль над результатом.

– И?

– Я всё же смог её освоить. Самую малость и «примерив чужую шкуру». Так что ты можешь просить помощи с любой иной техникой. В известных рамках.

Я подробно обрисовал ситуацию с моим выздоровлением.

– Проблемы с исцелением Силой? Я нисколько не удивлён, – задумчиво сказал Реван.

– И, похоже, ты даже знаешь почему. Впрочем, как всегда.

– Не то чтобы знаю точно… но могу предполагать.

– Я тоже. Но твоё «предположение» я бы внимательно выслушал.

– Ты сопротивляешься чужому вмешательству Силой? – строго спросил меня Реван.

– Очевидно, что да, – не было нужды спорить.

– Обнуляешь его, и я опасаюсь, что это твоё восприятие реальности само как таковое влияет не только на твои собственные способности, но и на чужое воздействие. Что неудивительно для столь нетривиального одарённого.

– И что же мне делать? Меня не прельщает обычная медицина. Если есть такие сверхъестественные, обывательски выражаясь, возможности, то глупо их упускать.

– Если ты воспринимаешь мир столь эгоцентрично, то попробуй изменить себя сам. Если более никто не может изменить твоё восприятие мира, включающего само-собой тебя самого…

– Сделать это самостоятельно. Ведь больше некому, – согласился я с Реваном.

– Хотя это и чревато самыми неожиданными потребностями. Учитывая, что твоё тело такой же якорь реальности, как и разум. Подобное восприятие и проистекающие из него поступки были свойственны ситам, хотя они и находили некоторые техники противоестественными и сами не одобряли их. Что не мешало единицам из них, самым могущественным, замечу, практиковать подобное искусство. Это то, что зовётся «тёмным исцелением». Практически любой джедай будет отрицать, что Тёмная сторона способна исцелять, но это не так… И в тоже время так. Или всё это одновременно: дело в понимании события и слова «исцеление» – в формальном определении явления.

Ведь это будет борьба не за здоровье, но против болезни.

Такие последователи Тёмной стороны могли восстанавливать повреждения организма – как свои, так и и чужие, зачастую самые невероятные. Для них они будут восстановлены и в их понимании это будет исцелением… хотя не истинным, разумеется. И сопровождающимся искажением мира…

Реван надолго замолк. Мне показалось, или он говорил это с неким воодушевлением?

– Я, мне кажется, сказал уже много, - отметил он бесстрастно. – Но, думаю, ты имеешь право это знать.

– Откуда такие познания у джедая? – задал я закономерный вопрос.

– Мой учитель – главный архивист Храма, – напомнил он мне.

– Я помню, ты говорил про архив.

– Всего Храма! Или, говоря иначе – всего Ордена. И, если она считает, что та или иная информация не представляет для меня вреда, я её получаю.

– Что есть «вред»? – не удержался я подколоть джедая в сотый, наверное, раз.

– В твоём понимании никакое знание не может быть вредом, я помню. Но знание, которое привело к разрушениям и горю, никак нельзя называть «благом».

– Единственное благо — это знание, а единственное зло — невежество, – процитировал я одного выдуманного персонажа[8]. Возможно, не менее или не более выдуманного, чем сам Реван. Или я сам? О чём я также задумывался, и не раз: если этот мир не был единственным из известных мне и был хоть как-то описан в моём родном, отчего не существовать и иным? У меня не было доказательств, но и опровержений такого предположения у меня не было.

Одна из возможностей.

– В чём я никогда не соглашусь, – привычно упрямо отмел в сторону мои ценности Реван. – Что будет, если дать каждому в руки инструмент, способный уничтожать планеты? Или подобный ему по возможностям? Ведь это тоже пример знания. Знание – это власть, а власть предполагает ответственность.

– В идеале, – спустя пару секунд добавил Реван.

– Нечто интересное… будет нечто интересное, – ответил я. – Трансмутация общества, новые правила игры. Разумеется, этап изменения будет сопровождаться катастрофическими и величественными событиями. Но такова цена любой революции – технической или социальной. Меня интересует и твой сомнительный допуск к тайнам ситов. Неужели никого это не волнует?

– Ты прав, решения, принимаемые столь узким кругом лиц, могут быть ошибочными с куда большей вероятностью, чем широким. Но программу обучения рыцаря составляет только его учитель. Это важное правило в давно сложившемся Ордене – далеко не во всём централизация и ясная вертикаль власти есть безоговорочное благо, – наставительно сказал джедай. – Так зачастую излишняя консервативность и косность могут приводить к застою и разложению. Одна из множества причин, почему ты всё ещё на свободе.

– Неужели я зачем-то нужен? Ты всё время отмалчиваешься, – в который раз сказал я

– Отмолчусь и сейчас, – как всегда, Реван умел хранить секреты. Когда считал это необходимым.

– Тайны-тайны…

– Недостаток информации может быть благом, – заметил Реван. – У тебя ещё будет возможность проверить это утверждение.

– Ах, да... ты же великий пророк, который старательно скрывает свои таланты ото всех – даже своего Совета, – жаль, но сжатый звуковой канал не мог передать всего моего сарказма.

– Во всякой шутке есть доля шутки, – невозмутимо ответил Реван.

– Неужели джедай будет советовать мне использовать техники ситов?

– Советовать? Нет, но это твой собственный выбор. Но я, насколько ты помнишь, тебе должен помочь освоить одну из техник Силы. Как и какую – мы не оговаривали.

– Неужели ты смог освоить обман разума дроидов? Неужто мне лгали, говоря, что никак нельзя ничему научиться самостоятельно? И даже ты?

– Предположим, теоретически тебе повезёт освоить что-то методом тыка и твои усилия увенчаются успехом, – начал рассуждение Реван. – Значит будет такое будущее, в котором тебе будет доступно это знание. Учитывая наше взаимоотношение с временем, ты воспримешь этот навык гораздо более простым путём, связав свое настоящее и своё будущее. Их же влечет друг к другу, в конце концов.

– Выходит, не все в равном положении. Достаточно чувствительности к Силе, чтобы осваивать техники и быстро учиться? И всё?

– Жизнь вообще несправедлива. События не бывают «справедливыми» или нет, а достижения «заслуженными» или нет. Они попросту должны иметь предпосылки. Так что это произойдет в том случае, если само такое развитие событий возможно, а метод «тыка» имел хоть какую-то возможность сработать. Сейчас или когда-либо в будущем. Каждый шаг в учебе будет пройден в любом случае, только наше обучение будет настолько коротким, насколько это вообще возможно. Без закрепления ошибочных представлений, удивляя всех окружающих почти эйдетической памятью. Хотя, как известно, такой и не бывает.

В любом случае необходимо будет приложить усилие – хотя бы иметь волю к движению в нужном для тебя направлении. И желательно двигаться всё-таки по дороге, а не по канаве. Но, повторюсь, одного желания мало – события, даже подгоняемые Силой, всё равно не происходят сами собой или беспричинно.

– Однако, наличие полной детерминированности недоказуемо, – упрямо указал я на изъян в философии Ревана.

– Как и беспричинных событий. У нас у всех туго с доказательствами, но мы, по счастью не на суде.

– И что мне делать с моей ногой? Она прямо сейчас болит. Если пояснить способ использования Силы по телефону – дело мягко говоря непростое.

– Ещё как! Довольно сложно говорить о том, что каждый воспринимает по-своему? В головном мозге нет специальных зон для контакта с Силой. Не выявлено. Но есть зоны, где в ответ на определенное внешнее возбуждение – сигналом ли, пришедшим от частей мозга, обрабатывающих зрительные или слуховые сигналы, или откуда-то из другого места, неважно, возникает определенная картина активности - паттерн. Нейроны-детекторы, связанные с тысячами соседних в этой области, суммируют все эти сигналы и реагируют на него. И посредством связей с иными областями мозга, посылают в них импульсы. Там картина повторяется. По мозгу гуляют волны сигналов, его области возбуждаются как сложная сеть с двухсторонней коммуникацией, – Реван привычно описал картину в головном мозге человека.

– Эти паттерны образуются, когда ты слышишь знакомые звуки, видишь знакомые буквы. Каждая буква – паттерн. Хотя это слишком просто, но для примера сойдет. В действительности несколько паттернов образуют свой собственный уникальный паттерн - детекторный уже из так называемых нейронов-детекторов. И букве тоже предшествует суммирование сигналов, в неизвестно каком числе последовательностей таких паттернов, причем каждый последующий из них – детекторный для группы предыдущих. Так работают ассоциации, позволяя обобщать информацию.

Сложная сеть таких сигналов, волна, порожденная последовательными активациями этих паттернов, обобщает множество входной информации, превращая её в то, чем мы и оперируем в своем мышлении. Паттерны движений, зрительных образов и чувств, новые закономерности порождают уникальную волну, появляется новое понятие. Причем из-за двунаправленной синаптической связи между нейронами это работает в обе стороны. Волна критериев пошла в одну сторону – узнали понятие, пошла обратно – восстановили его признаки

Но оно, это понятие, конечно, не существует само по себе. Для осознанных операций с понятиями, как реальными, так и абстрактными, необходима внутренняя речь, иначе называемая мышлением. Без области, отвечающей за речь, эти понятия лишены смысла. В ней они ассоциируются с паттернами-детекторами, активирующимися при некоторой речевой активности. Появляется слово.

– Вначале было Слово, – сказал я.

Человек осознал мир вокруг него, создал его для себя. Слово для него было «богом» – творцом его эмической, собственной реальности. Языковая игра обретает некоторый смысл.

– Можно и так сказать, – согласился Реван. – Но где здесь место Силе?

– А если предположить, что Сила – один из раздражителей головного мозга, как какой-нибудь заурядный орган чувств? – спросил я его.

– Тогда как соотнести получаемые от Силы сигналы со словами и смыслами? Сами по себе эти ассоциации не сформируются.

А как же я? - захотелось спросить его. Но вместо этого решил пока про тему на «С» помолчать.

– А творческая и интеллектуальная деятельность? – спросил я его. – Что это, как не создание новых понятий? – задал я ему вопрос.

– На прочном фундаменте старых, – сказал Реван. – Их объём по сравнению с теми знаниями, которые стали для них базой – ничтожен. И при этом сам ты не сформировал эти базовые знания, они содержатся в некоем коллективном интеллекте, строящемся с самого зарождения устной традиции, а окончательно занявшем своё место с письменностью. Но сама эта возможность приступить к получению такой информации не заложена природой в головном мозге. Для этого сначала нужно получить воспитание в среде уже обученных речи разумных. Замкнутый круг.

– Вернее спираль с очень медленным дрейфом по её оси, – поправил я его. – Когда она стронулась с замкнутой окружности животного неосознанного состояния, генотип и случай перестали быть единственными вещами, управляющими выживанием. И к естественному отбору с конкуренцией генных цепочек между собой добавилась конкуренция наборов знаний и убеждений. Иначе говоря, к одному способу записи информации - геному - добавилась письменность, и тут понеслось.

– Хорошо сказано, – похвалил меня джедай. – И для познания Силы также нужны учителя, уже сформировавшие связи между посланиями от Силы и своей смысловой реальностью. Именно тренировку, обучение мозга узнавать эти паттерны называют «путем постижения Силы». Это долгий труд. Потому, как нельзя научиться говорить и называть предметы словами, не общаясь с теми, кто уже знаком с языком, так и нельзя освоить Силу, не общаясь с теми, кто уже постигает её в какой-либо традиции. Необученный одарённый подобен ребёнку, воспринимающему только простейшие раздражители, не понимающему смысла речи и сложных слов, но ощущающему в ней только эмоциональный настрой. Да, он может что-нибудь подслушать, но образования он никогда не получит. Конечно, я утрирую, но организованное обучение ничто не заменит. Ты можешь освоить некоторые удивительные техники и даже превзойти в них ограниченного догмами среднего джедая, но никогда не освоишь такого разнообразия и богатства техник как он.

Знаешь же, что человек осознанно не разделяет, не различает цвета до тех пор, пока ему не укажут на них и не дадут названия? Аналогично, пока тебе не укажут, что означают те или иные ощущения в Силы, ты не начнёшь их различать. «Само», без предпосылок, ничто не придет.

– Так вышло, что я иду по «пути познания Силы» самостоятельно, – задумчиво ответил я.

– Это отчасти хорошо. Способствует созданию новых знаний, постижению необычных возможностей Силы. Не ограничивая себя привычной парадигмой можно проложить и иные подходы, смотреть незашоренным взглядом. Но в действительности ты не мог эффективно связать сигнал от Силы с осознанной реальностью сам. В одиночестве. Тебя кто-то, но должен был хотя бы подтолкнуть, показать самый общий принцип. И сделать это без Силы было нельзя... Подтолкнул и бросил в свободный полёт, ведь Сила — это бездна, ступая в её мраке без поводыря, можно и затеряться.

– Мне в этом отказали, – ответил я. – Хотя я и сам не очень-то просил. Поэтому - вперёд в бездну. Как бы она темна ни была, я не могу позволить себе отказаться от прогулок по её дну.

– Не рискуй понапрасну.

– Бояться глупо, – я вспомнил бессмертного в моей памяти старика Ивендо.

И я видел в сумерках и темноте куда лучше большинства. Но предпочитал об этом умалчивать.

– Мы не можем позволить себе такого риска. Хотя я не могу запретить рисковать тебе.

– А себе? – задал я вопрос рыцарю.

– Я учусь у мастеров по всей Галактике. Это удобно и продуктивно. По книгам же это можно делать вечно. Необходим контакт учитель-ученик. Эту связь Силы между двумя разумами я сейчас, кстати, и изучаю.

– Перешел от дроидов к живым людям? – хмыкнул я.

– Эта тематика если и находит сопротивление в консервативной среде, то намного меньшее, – вздохнул он.

– Я понимаю тебя так: свойства некоторых ассоциативных паттернов одного разумного нужно передать другому. При этом мозги-то у них разные. Для этого надо смотреть на Силу одинаково с учителем или как-то объединив свое зрение. Ведь объяснить ребенку, что такое фелинкс, можно только его показав. Хотя бы на картинке. И родитель, и его ребенок должны при этом видеть одно и тоже.

– Похоже на правду, – кивнул Реван. – Без учителя можно самому прочитать о том, как выглядит фелинкс. Но для начала надо научиться читать или воспринимать цвета. Тот самый «толчок», о котором я говорил.

– Это как дать слепому от рождения зрение – и он не поймет, что видит? – предложил я ему аналогию.

– Если ты сравниваешь Силу со зрением, то явно не имеешь с ней проблем. Это более похоже на ситуацию, когда тебе имплантировали эхолот от мышеястреба и завели от него нервный импульс в неподготовленный для этого мозг. Или киберимплант, предназначенный для другого вида. Такова картина почти для всех джедаев.

Я же говорил о цветах? Для тебя донесли то, что цвета существуют – и ты начал с трудом, но разделять спектр уже самостоятельно. Причем уникальным строго своим способом. Но это требует значительных усилий, и создавать живописные полотна так никогда не научишься. Хотя…

– Поэтому я не владею телекинезом? – предположил я. – Я, кстати, неосознанно провожу аналогию со зрением. Но это не так. Это нечто иное, как картина и музыка одновременно. Образы и даже запахи.

– Это индивидуально. Вовсе и не нужно подыскивать для этого термины. Определив для всего названия, ты уничтожаешь чувственное познание реального мира, заменяя его на иллюзорную картину мира, описанного словами. – сказал Реван. – Ощущение Силы имеет иной характер, чем прочие чувства и в идеале требует своей терминологии, созданной с нуля. Причем каждым к Ней чувствительным самостоятельно и под себя. Но если группа лиц использует сходную методику, то может сойтись на общем для них языке. Но язык диктует мышление, язык же Силы – набор техник.

– Я понимаю, о чём ты, – кивнул я. – Однажды случается что-то новое, с человеком ли, с его мыслями, ощущениями. Нечто ранее им не познанное. Попытка выразить это через ранее известные слова и образы тяжела, но в этом и заключается акт созидания смысла, познания. Нового слова. Но это выглядит так для науки, стиснутой рамками слов. Описываешь предмет через известный набор теней и призраков. И вот уже нечто, вырванное из небытия Безымянного, становится ясным и понятным, получив название. Такова суть нашего мышления. В создании еще одного отражения непознаваемой реальности.

– Целиком не познаваемой, – веско прервал меня Реван.

– Но вот встретив того, кому не ведомо это поименованное явление или предмет, вновь я буду вынужден описывать его этими ложными ассоциациями, – продолжил я, приняв это уточнение. – Давать куски истины о нем. И не пережив, и не ощутив того же, поскольку я не могу поделиться своими ощущениями, пусть и зная все слова в этом мире, слушатель познать это будет неспособен. Слов недостаточно. Да, это будет похоже на познание, но объяснить слепому от рождения, чем отличаются цвета?

– Слов всегда недостаточно. А те, что есть – применяются не к месту или же каждым разумным со своим собственным понимаем их смысла, – сказал Реван. – И излишняя лиричность только мешает познанию. Хотя это опять же зависит от смысла, который ты вкладываешь в это слово.

– И как тогда учить пониманию Силы? – спросил я с недоумением. – Если нет ни языка, ни возможности посмотреть на одно и то же совместно и увидеть одинаковую картину? Так даже названия передать нельзя для одного и того же. Если оно это «одно и то же» вообще наличествует в сознании двух разных людей.

– Но тот, кто познал, может наставить других. – сказал Реван. – Да, он не сможет дать готовых и ясных ответов. Но Сила – это истинная реальность, а не иллюзорное познание, ограниченное словами. Её нужно познавать самостоятельно. Непоименованное станет познанным по-настоящему. Как есть – без создания искаженного образа явления, которой соответствует слову.

– Истинная ли? Не еще ли одна иллюзия? – сказал я с издевкой.

– Любая истина, отраженная в нашем сознании - греза. Но пусть и иллюзия, но иллюзия истины, а не греза о грезе.

– Оставим спор, ведомый словами о невыразимом, – предложил я.

– Это будет мудро, – согласился Реван со смешинкой в голосе. – Поэтому я не люблю философию, она не продуктивна. Любой ответ лишь порождает новые вопросы. Причём самые главные ответы не достижимы из-за характера этих вопросов, того, как именно они заданы.

– Я бы не сказал, что ты её не любишь, – усмехнулся я.

– Знания о чём-либо, или их отсутствие не всегда диктуются любовью к этому вопросу. Ты понял, почему я стараюсь не давать тебе знаний джедаев? Или ситов?

– Начинаю догадываться, – ответил я.

– Хорошо. Но здоровье надо беречь, – появилось текстовое сообщение на коммуникаторе. – Я отправлю тебе древний текст со стены одной гробницы, он как раз о тёмном исцелении. Решай сам, насколько это тебе нужно. Компилируй на своем языке.

– Благодарю. Посмотрю завтра, – отправил я сообщение.

Я не удержался и разок перед сном взглянул на изображение настенной фрески, испещренной заостренными ситскими закорючками и фыркнул. Реван предполагает, что переводом я займусь самостоятельно? Я же никогда не говорил ему, что знаю ситский. Или?.. Хатт с ним!

Я проснулся посреди душно-багряной ночи от неожиданных ласковых прикосновений. Две смуглых приятно-раздетых девицы странной наружности улыбались мне, и, я несмотря на явную необычность происходящего, решил, что мне ничего не угрожает.

На руках и лодыжках девиц болтались разноцветные, казалось чешуйчатые браслеты. Больше ничего не прикрывало их нагие тела, лишь в свете лучины я заприметил странное – черепа их были сильно вытянуты назад, что исказило черты лиц, придав им непривычную и далеко не самую привлекательную форму.

Они облачили меня в набедренную повязку и короткую накидку, украшенную всё той же цветной чешуей и длинными красными перьями. Девушка что-то коротко сказала на непонятном языке. Подол входа одёрнули, передо мной предстала площадь, наполненная людьми. Факелы, которые они сжимали в руках, осветили обстановку комнаты, в которой я находился. Постелью мне служила шкура в зелено-белую полоску. Каменные стены покрывали замысловатые узоры, а подле моего ложа стояла богато украшенная полудрагоценными камнями посуда с недоеденными плодами чудной, неземной формы.

Девушки мягко подтолкнули меня к выходу, от толпы я ощутил странный словно бы острый на вкус оттенок доброжелательности и восхищения. Стоило сделать шаг, как толпа упала на колени, каждый склонился до самой земли. За окружающими строениями виднелось нечто необычное, приковавшее моё внимание – то были гигантского размера грибы. Даже ночная мгла не могла скрыть эти громадные зонтики. Всё страннее и страннее…

Низкорослый человек почтительно подвёл меня к повозке. Луна осветила удивительную картину: легкий экипаж стоял на нескольких шевелящих усами гигантских насекомых.

Я решил и далее следовать согласно представленному маршруту, пусть я не понимаю их речи, и возможно через некоторое время мне придется притвориться поврежденным умом, но я не находил повода обратиться к кому-либо или выяснить, кем они считают меня. Царем? Жрецом? Кем-то еще? Кто бывший владелец этого рыхлого и явно не моего тела? И насколько это сон?

Моё седалище заняло почётное место в роскошной повозке. Погонщики ткнули хитрой формы палками в зазоры меж головами и панцирями насекомых, повозка двинулась и быстро покатилась по грунтовой дороге. Впереди постепенно вырастала пирамида, чью срезанную вершину озаряли пляшущие огни. Повозка споро достигла подножья пирамиды, окруженной бессчётным людом.

Как только я вышел из повозки, меня немедля осыпали множеством красных чешуек. Толпа почтительно расступилась, давая мне подойти к рукотворному холму. Стоило мне приблизиться к нижним ступеням пирамиды, как ко мне подобрались четыре бугая пугающей наружности. С их поясов свисали засушенные человеческие пальцы, на плечах были взгромождены шипастые дубины с острыми хитиновыми зубцами.

Я оглянулся назад, на экзальтированную толпу, и понял, что дорога у меня осталась только одна – наверх.

Эти уроды с вытянутыми черепами сопровождали меня до самой вершины пирамиды, вблизи оказавшейся ступенчатым зиккуратом. На всякий случай я всё прокручивал в голове варианты действий, а именно каким образом я объясню жестами, что потерял дар человеческой речи. Или то, что мне нужно уйти отсюда. Процессия со мной во главе медленно под одобряющие крики поднималась вверх, мимо ярусов изукрашенных резьбой камней. Ярус за ярусом в резных картинах рассказывалась история о повторяющемся цикле, начале и конце.

Каменные блоки, плотно прижимаясь друг к другу, держали на себе вес следующего яруса могучих глыб. Дабы подняться на ступень выше, надо было не только попирать нижестоящих, но и быть готовым подставить и себя самого под вес следующего яруса, передавая тем самым дополнительное усилие ниже. Гравитация как фундаментальная сила диктовала положение как камням, так и людям.

А что давит на верхний ярус? Я поднял глаза к небу и едва сдержал тошноту. На предпоследней к вершине ступени виднелась пугающая картина: лежали десятки полуобгоревших человеческих тел. Я встал как вкопанный на лестнице, но ощутил спиной внимание тех самых крепких парней с дубинами и продолжил подниматься.

На самой вершине находилось всего несколько человек. Один из них держал высокий шест с насаженной на него головой огромного насекомого, четверо воинов крепкого телосложения с раскрашенными лицами стояли по углам площадки. Ветер донес на меня сладковато-горький чад жаровен, смешанный с тошнотворным запахом сгоревшей плоти.

Но посреди ровной площадки находился некто, вызывающий истинный первобытный ужас. Передо мной предстал человек в окровавленной одежде, сшитой из лоскутов человеческой кожи, руки его по локоть были в крови, волосы спутались, пряди беспорядочно спадали ржавыми лохмотьями на лицо. Свет от жаровен отражался на лихорадочно блестевшем, покрытом каплями пота лице. Замочные скважины крохотных зрачков вели во тьму.

Я подался было в отвращении назад, но готовая ко всему стража грубо схватила меня и втащила по последним ступеням на самый верх, бросив моё тело на массивный алтарь. Затем, растянув руки и ноги в стороны, они крепко привязали меня к горячему камню.

Беснующаяся и выкрикивающая какую-ту мантру толпа застыла в предвкушении зрелища. Но я не чувствовал ни эманаций ненависти, ни страха, ничего подобного – они источали странную доброжелательность и даже зависть, будто бы мне не только ничего не угрожало, но сами они не отказались оказаться бы на моём месте. Мой же страх только рос, намереваясь захлестнуть меня с головой.

Атмосфера абсурдного празднества сбивала с толку, мысли гаснущими искрами метались в голове – я не видел ни одного пути спасения с этой безумной кровавой опаленной вершины. Немеющими от ужаса губами я пытался что-нибудь сказать, но в легких резко пропал воздух.

В оглушающем первобытно-вакхическом ритме застучали барабаны, и жрец возложил мне на вздымающуюся грудь несколько тоненьких дощечек. Жилистые, покрытые ожогами руки жреца бросили сверху на них щепу и стружку и ловко закрутили заострённую палочку. Жрец намеревался разжечь костерок прямо на моей груди.

Этот сценарий мне категорически не нравился. Как только появились первые языки пламени, я всеми усилиями воли пытался потушить его. Если я могу его вызвать, то и потушить смог! Показались первые языки огня, и я постарался унять его. Сердце бешено колотилось, на лбу выступала испарина, но огонь послушно потух. Доводящий до бешенства ритмичный грохот барабанов оборвался, толпу внизу охватила паника, люди испуганно закричали.

Жрец предпринял вторую попытку и снова, благодаря моей воле, неудачную. Площадь сотряслась от истошных криков. Казалось, для зрителей наступил конец света. Жрец отбросил дощечки и достал уродливый хитиновый нож. Я напряг тело, силясь избавиться от пут, но вознесенный кинжал тут же резко опустился на мою грудь. Острая боль пронзила грудную клетку, но затем я почувствовал ещё более чудовищную боль, словно бы мне в грудь засыпали углей – жрец просунул руку под ребра!

***

Я проснулся. В груди расстроенно стучал «моторчик», выбивая какой-то нездоровый ритм. Хрипло вздохнув, я вновь поднялся, не тая и надежды на прекращение кошмара. Провёл рукой по сырой, замшелой стене темницы – сквозь решетку почти под самым потолком пробивались лучи далекого солнца.

– Ну вот и всё, – сказал мне некто, притаившийся в другом углу камеры.

– Что-то заканчивается, что-то начинается, – неожиданно чужим голосом сказал я.

– Но не для нас, да? – обреченно, с усилием ответил мне собеседник. Звякнули кандалы. Я заметил тяжелые вериги и на себе самом. Они, несмотря на обрывки ткани, обматывавшие местами эти обручи, истёрли ноги и запястья до крови, причиняя при каждом движении боль, заставлявшую с силой сжимать зубы, чтобы не закричать.

– Напомни, за что мы здесь сидим? – спросил я его, ощупывая взглядом грубые камни темницы. Зазоров и прорех, предсказуемо, не обнаружилось. Зато их хватало в моём рту – не хватало доброй половины зубов. Другая половина гнила.

– И это ты спрашиваешь меня?! – с ненавистью бпросил мне сосед. – Из-за тебя мы все оказались здесь!

Через узкую прорезь поступал не только свежий воздух, едва разбавляющий фекальный смрад камеры, но слышались и крики. Отдаваемые приказы, лязг и топот.

– Твои товарищи уже все там! – сказал он, звякнув цепью. – Уже встретились с создателем. Из-за тебя, ублюдка, дезертировали. Ты же подговорил их нарушить присягу? Одно греет мою проклятую душу – тебя тоже повесят, – мерзко хихикнул мой собеседник.

– Возможно, – заметил я, разминая потерявшие гибкость руки.

– Всегда удивлялся твоему наивному оптимизму, капитан, – сказал мне мой собрат по несчастью. – Сегодня ты наконец сдохнешь, а как всегда жизнерадостен…

Дверь распахнулась, и в камеру вошли солдаты, сжимающие в руках винтовки с примкнутыми штыками. Стараясь не наступить в дерьмо, они оттеснили меня в сторону и увели брыкающегося пленника.

– Дерьмо! Твоя очередь следующая! – закричал он.

Лязгнул засов, звуки шагов по коридору удалились. Через решетку камеры ветер донес краткий приговор, исказив и лишив смысла все слова, произнесенные командовавшим казнью, но сохранив их назидательно-пафосный тон. Спустя пару минут, я едва разобрал грязный поток богохульств – дезертиру дали последнюю речь. Затем послышался треск и звук упавшего наземь тела, – оборвалась веревка.

Офицеры и солдаты матерились, вынужденные заново вязать новую петлю, но не прошло и пяти минут, как беднягу повесили во второй раз, на этот раз уже надежно, с гарантией. Дело принимало весьма конкретное направление.

Я затравленно смотрел то на окованную дверь камеры, то на квадратное окно в зарешеченный мир. Вжавшись в самый тёмный угол, я затаив дыхание прислушивался к звону подкованных сапог.

Камеры, голокамеры, прочее дерьмо! Все дерьмо одинаковое. Какая разница – обманывать нас могут и наши глаза. Я постарался слиться со тьмой, укрыться в тени, исчезнув для пришедших уже за мной солдат.

Придумать нечто новое, внушить то, чего нет, – это сложно, куда проще удалить известное мне. Ломать не строить.

– Где эта мразь ёбаная? – спросил офицер, обшаривая камеру, приближаясь всё ближе и ближе ко мне. Я невероятно медленно пытался сдвинуться в сторону. Да, меня всё еще не замечали, я расширил их слепое пятно до целого слепого полотнища, но это не делало стены проницаемыми, и выбраться из камеры мимо солдат я не мог.

Я шевельнулся, звенья цепи, соединявшие железные кольца, проскрежетали друг о друга.

– Мне что-то послышалось, – сказал солдат, направившись ко мне. Звук! Меня же могут не только видеть, но и слышать!

Но было уже поздно. Я ощупывая стену спиной двинулся в сторону, но ржавые кандалы загремели, выдавая меня с головой. Один из одетых в мундир бойцов, двинувшись на шум, наткнулся на меня и тут в ужасе отшатнулся, едва не выронив свое длинное оружие.

– Колдовство! – закричали солдаты, наставив на меня мушкеты.

– Силы благие! И правда не врут, продал он душу Чужаку! – запричитал самый молодой солдат, начав молиться.

– Заткнитесь! – гаркнул офицер. – А ты поднимайся, нечего тут таиться. В Аду заждались.

Вытащив меня из камеры и подгоняя прикладами, меня вывели по недлинному коридору на свет. Солнце ослепило меня, сил едва хватало на то, чтобы двигаться, болело всё тело. Каждый шаг давался с трудом. О том, чтобы бежать, не было и речи.

Но как только я оказался на открытом пространстве, я попытался вновь исчезнуть.

Но, что бы я ни делал, у меня никак не получалось – на меня все время смотрели, постоянно удерживая мой образ в своём восприятии. Я не мог взять и разом «исчезнуть», что-то мешало. Кроме того, оказавшись на ярком свету и испытывая боль от каждого шага, я никак не мог сконцентрироваться. Лишь, когда меня довели до эшафота, я на миг сумел исчезнуть из виду, но лишь на миг. Но этого хватило, чтобы вызывать панику среди солдат. Но когда мне пришло решение бежать, ноги, скованные железом, подвели меня, и я упал. Попытавшись встать, я продолжил отползать в сторону от жуткой перекладины, но выпустил из внимания создаваемую иллюзию, отвлекаясь на боль от врезавшегося в запястья и лодыжки ржавого железа.

– Вот он! Стреляй в демона! Мочи его! – раздались крики за спиной.

Раздались хлопки выстрелов, пули начали рвать плоть, агония пронзила истерзанное свинцом тело.

***

Я проснулся. Вновь. Но не торопился открывать глаза – на этот раз я не мог уяснить, насколько реально происходящее. Собственно, так было всегда, так что проще было относиться к любой ситуации, как к реальной. Ультимативное решение. Сила кричала об опасности, наконец я чувствовал её полноценно, ничто не мешало моему предвидению. Но это нисколько не радовало меня. И я находился в своём номере в Храме джедаев.

Сполоснувшись холодной водой, я выглянул в коридор. Оглянувшись на рундук и поразмыслив, я извлек из него меч. Крутанул клинок, всмотрелся в слегка выщербленное лезвие. Бескар. Надо выбираться отсюда.

Мне известен только один выход из Храма, к нему я и направился, надеясь, что я обгоняю угрозу не в пространстве, но во времени. Ожидая в любой момент нападения, я ускорил шаг, но оступился на ровном месте и приложился затылком об острый угол рундука, левитировавшего прямо за мной. Эта неприглядная картина предстала перед моим провидением, но изменить ничего уже не мог – я падал.

***

И проснулся. Опять. Желания двигаться не было, его отшибло. Происходящее начинало надоедать. Излишне реалистичный сон или чрезмерно зыбкая реальность? Что на этот раз?

Стоило раскрыть вежды, как мне вновь предстала моя комната. Почти пустая, глазам не за что зацепиться. Рядом с кроватью прямо на полу стоял столь знакомый рундук. Там, где я его оставил, заснув после насыщенного разными делами дня. Я с большим подозрением смотрел на этот лишенный заметных закруглений и фасок параллелепипед. Особенно сильное внимание привлекали острые углы. Я задумчиво потер затылок, решая, менять ли эту устаревшую конструкцию или оставить её как смертельно опасное оружие?

Умывшись ещё раз, я оделся, оставив двуручную саблю в ящике, опоясался перевязью с трофейной рапирой, той самой, которой меня проткнули в Космическом городе, и никуда не торопясь побрел к выходу из Храма. Мне откровенно не нравилось это место, и я намеревался снять жильё в городе. Пусть Храм теперь моё временное место работы, но жить в нём? Увольте, мне дорог мой рассудок. Он гибкий, как проволока, но и та может сломаться, если её чересчур часто перегибать в одном месте.

Передвигаться на летучем стуле мне осточертело, кроме того я не желал связываться с Бодой и спрашивать, можно ли мне угнать орденскую собственность, поэтому я оставил его в Храме. Как только ноги мои коснулись прекрасной мостовой за пределами этого казенного заведения, а мои легкие наполнились уличным воздухом, живым и грязным, не рафинированным в кондиционерах, я почувствовал себя намного лучше.

Реальность дополняли очки, наушники изливали на мои барабанные перепонки чистый и качественный звук. Жизнь была хороша. Почти привычна.

И лишь в последний момент я упал ничком – пропуская длинную бронебойную иглу, выпущенную из снайперской винтовки. Жизнь определенно начала принимать привычный оборот!

Поднявшись, я осмотрел искрящийся крошечными силовыми линиями снаряд. Крупная заточенная стрелка раскрошила декоративную плитку и почти целиком вошла в прочнейший дюракрит несущей конструкции огромного небоскреба. Меня бы она прошила насквозь, даже сквозь панцирь. Мощный электрический заряд в этом сложном снаряде, судя по всему, должен был справиться с моим щитом.

Затем я нарочито лениво оглянулся в том направлении, откуда стреляли – снайпер уже готовился покидать позицию. Я согнул правую руку в локте и рубанул по ней левой ладонью, выражая своё мнение о стрелке. Редкий случай, когда привычный мне земной жест имел тут неизменный смысл. Увы, но зачастую самые обычные жесты понимались иначе, нередко превратно, поэтому я старался попусту не размахивать руками, особенно в каких-нибудь самобытных краях.

Не то чтобы попытка убийства меня удивила – моей смерти могло желать множество разумных, превосходящее по численности население Земли, но такая оперативность настораживала… Но если кому-то так хочется, то можно и сыграть в эту игру.

Я, отряхнувшись, продолжил путь до стоянки такси.

Приложение

[1] Клавиатурный почерк - это не только скорость ввода информации, но и интервалы между нажатиями на клавиши, и число перекрытий между ними, время удержания мыши, степень аритмичности при наборе текста и использование функциональных клавиш. Это также частота возникновения ошибок при вводе. Простейший пример анализа, доступного любому: правая рука у правши печатает быстрее левой, и поэтому часто буквы оказываются перепутанными наоборот, и по этой перепутанности можно судить – правша или левша набиравший текст.

[2] Световой конус (изотропный конус, нулевой конус) — гиперповерхность в пространстве-времени (чаще всего в пространстве Минковского), ограничивающая области будущего и прошлого относительно заданного события.

Световой конус можно определить как множество всех точек, для которых интервал, отделяющий их от данного события (вершины светового конуса), светоподобен (то есть равен нулю). Вершина разделяет поверхность светового конуса на две части. Одна часть поверхности лежит в области будущего по отношению к вершине и содержит все события, которых может достичь световой сигнал из вершины; можно представлять, что в событии-вершине произошла мгновенная вспышка. Другая часть содержит все события в прошлом, такие, что испущенный из них световой сигнал может достичь вершины. Ось светового конуса в пространстве Минковского в любой инерциальной системе отсчёта совпадает с проходящей через вершину мировой линией частицы, неподвижной в данной системе отсчёта.

Поскольку никакой сигнал не может распространяться быстрее света, световой конус имеет прямое отношение к причинно-следственной структуре пространства, а именно, он разделяет всё пространство-время на три части по отношению к вершине: область абсолютного прошлого (конус прошлого; все события, которые могли повлиять на событие в вершине), область абсолютного будущего (конус будущего; все события, на которые влияет событие в вершине конуса) и область абсолютно удалённого (события, отделённые от вершины пространственноподобным интервалом, то есть не связанные с вершиной причинно-следственными связями). [из Вики]

[3] Если в одной ИСО (инерциальной системе отсчета) два события в двух разных местах произошли одновременно, то в другой ИСО второе событие может оказаться позже первого, и если из второго места отправить со сверхсветовой скоростью информацию в первое место, то она будет получена раньше, чем отправлена. Согласно СТО, сверхсветовая передача информации позволяет посылать информацию в прошлое.

«Наилучшим аргументом против СС (сверхсветовой скорости) является «парадокс дедушки». В частной относительности получается, что если частица движется быстрее света в одной системе отсчета, то в другой она может двигаться назад во времени. Иными словами, СС движение или перенос информации автоматически означают путешествие назад во времени или отправку сообщений в прошлое. Если такое возможно, то можно было бы отправиться назад во времени и изменить ход истории, например, убив собственного дедушку. Это и вправду весьма серьезный аргумент, но он оставляет нам возможность совершать ограниченные СС путешествия при условии, что у нас нет возможности вернуться. Это не очень хорошо. Из относительности следует, что все, что можно сделать в одной системе отсчета, должно быть можно сделать и в другой. Либо может быть так, что путешествия во времени возможны и что причинность нарушается определенным образом при СС путешествии. Это совсем нехорошо, но когда мы говорим о СС, приходится мыслить шире.

Верно и обратное: если возможно путешествие во времени, то возможны и СС путешествия, так как мы можем переместиться назад во времени и потом медленно долететь докуда надо раньше, чем туда прилетит свет обычным путем»

[4] Локальный реализм — это комбинация принципа локальности с «реалистичным» предположением, что все объекты обладают «объективно существующими» значениями своих параметров и характеристик для любых возможных измерений, могущих быть произведенными над этими объектами, ПЕРЕД тем как эти измерения производятся.

[5] /Принцип_причинности

[6] Квантовый объект - это объект, прошлое и будущее которого однозначно не определены. У такого объекта существовало или будет существовать бесконечное количество состояний, каждое из которых имеет какую-то вероятность. Эти состояния описываются волновым уравнением Шредингера, т. е. квантовая частица одновременно является волной, и её состояние зависит от амплитуды и фазы волны. Любое наблюдение квантовой частицы изменяет ее характеристики, поэтому мы не можем одновременно точно знать некоторые пары ее характеристик, например координату и скорость, время и энергию. И каждое наблюдение изменяет не только будущее частицы, но и ее прошлое. Опять же «изменяет ее характеристики» для нас – наблюдателей. (Тут всё еще зависит и от трактовки квантмеха)

[7] Стоит только взглянуть со стороны, и – выходит – мы все «Коты Шредингера». Советую ознакомиться с многомировой интерпретацией квантовой физики или, иначе, интерпретацией Эверетта.

[8] Единственное благо — это знание, единственное зло — невежество. Диоген©.

Олег заблуждается в авторстве цитаты. Напомню, что вселенная Wh40K чудовищно эклектична и практически все осмысленные цитаты в ней являются заимствованиями. Например, автор небезызвестной цитаты про последний камень последнего храма – Эмиль Золя. А не Император. И так далее.

*Напоминаю, что Кайбер-кристаллы именно «кайбер», а не «кибер». По той же причине, что и «Корусант» не «КоруСкант». По-английски это пишется так: "kyber crystal". А «кибер» это «сyber» от кибернетика: «cybernnetics». Пишется похоже, но кайбер-кристаллы не имеют ничего общего с киберпротезами и киберимплантами из мира киберпанка.

32. Охота на Буджума ч.1

Во-первых, эти люди по-своему совершенно счастливы, поскольку они начисто лишены памяти. Они отрезаны от какой-либо информации извне. Ведь от чего люди страдают больше всего? От сравнения. Кто-то живет лучше, кто-то талантливее, кто-то богаче, кто-то могущественнее. А человек, прошедший психо-химическую обработку, будет радоваться непрерывно. Радоваться, что ему тепло. Что помидор красный. Что солнце светит. Что ровно в два часа, что бы ни случилось, он получит свой питательный бобовый суп. А ночью - женщину. При условии, если он будет прилежно трудиться. Ну, разве это не милосердно?

А дальше Эр-Эйч сможет постепенно создавать определенные типы служебного человека. Так, как это мудро сделала природа в улье, в муравейнике. Представьте: человек-ткач, человек-пекарь, человек-шофер. Причем у него нет никаких других потребностей. Никакого комплекса неполноценности. Ну, нет же у вола комплекса неполноценности оттого, что он вол?! Ну, вол, и, слава богу! Человек-робот ни о чем не думает. Всегда доволен. И он размножается. Производит себе подобных.

Мертвый сезон (СССР, 1968 г.)

Музыка

Luminis Insigne – Deckard

The Kilimanjaro Darkjazz Ensemble – Seneca

Para Bellvm – Что нужно нам

Leonard Cohen – The Future

Стрелок, сделав всего один выстрел, поспешно скрылся. Судя по ощущению в Силе – унёсся на спидере.

Утренний Коронет был хмур и неприветлив и без назойливых ассасинов: воздух пронизывала мелкая морось, едва ли не густой туман, неспешно опадающий с серого оккупированного тучами неба. Такой здесь была наступающая зима: со слякотью, стылым промозглым ветром.

Долго дожидаться беспилотное такси не пришлось: из сырой завесы сначала показались холодные голубоватые огни, затем вынырнула и сама летающая машина. Дверь опустившегося на платформу аэроспидера призывно поднялась, и я плюхнулся внутрь отопленного салона, спасаясь от чьего-то назойливого внимания. Створка опустилась, отсекая меня от уличных звуков.

Устроившись на мгновенно подстроившемся кресле, я посидел в тепле, стараясь, тем не менее, не привыкать к ложному чувству безопасности. После чего задал весьма удаленный адрес - так, чтобы получить не менее получаса на выбор жилья. Стоило мне только взглянуть на голограмму города, как мои очки связались с бортовым компьютером спидера и позволили, воспарив над голографической картой города, ввести необходимый адрес мысленно, не нажимая никаких кнопок. Автопилот услужливо подсказал мне, что я могу воспользоваться услугами вакуумного метро, чтобы сэкономить своё время, но я благоразумно отказался. Мимо разгоняющегося спидера разноцветным стробоскопом замелькали огни едва погруженного в сон, словно дельфин с одним приоткрытым глазом, города.

Очертив радиус от Храма и ограничив поиск рядом факторов, я агрегировал все доступные предложения в один список, удалив повторы. Несмотря на миллионы человек, теснящиеся только в пределах этой окружности, в итоге список доступного жилья вышел удивительно коротким.

Нет-нет, Сила, именно сейчас с тобой я советоваться не буду. Тебя следует для начала должным образом препарировать.

Начав листать предложенные варианты, вслух зачитал:

«– Вышел месяц из тумана,

Вынул ножик из кармана,

Буду резать, буду бить,

Если хочешь дальше жить,

Начинай сейчас водить.

А за месяцем луна,

Чёрт повесил колдуна,

А колдун висел, висел

И в помойку залетел.

…

Погляди-ка из оконца,

Там ромашка,

Капля солнца.

Лепесточки отрывай

И судьбу свою узнай! (рус.)»

Закончив, я мысленно нажал на выпавший мне вариант, открывая подробности.

Подобный выбор казался мне нисколько не менее рациональным, чем использование Силы или долгий и старательный анализ мелких, незначительных отличий, который, как пить дать, завершится успешным поиском оправданий совершенно иррационального, бездумно эмоционального решения. Хотя, быть может, во всех случаях это будет только иллюзия ложной случайности.

Совершив виртуальную прогулку по предполагаемому жилью и удовлетворившись обстановкой, я забронировал мрачноватый номер и сменил курс спидера. Минут через пять такси высадило меня на площадке нужной мне более чем километровой башни.

То была не совсем гостиница, скорее элитарный доходный дом с апартаментами, причём с высочайшим классом безопасности. Не высокотехнологичный капсульный отель, а здание с номерами.

В Кореллии не столь развиты меры контроля частной жизни, как это принято на многих мирах Ядра. Что развязывает руки преступникам, в числе которых и убийцы, и грабители, позволяя им обзаводиться высокотехнологичным снаряжением и в спокойной обстановке готовить преступления. А совершив их, затем скрываться в вывернувшихся наружу коммуникациями бескрайних районах городов, лишенных пресловутой корусантской системы неотрывного видеонаблюдения. Возможности в расследовании преступлений находятся здесь на том же уровне, что и на Земле – то есть на беспрецедентно низком. Большинство пойманных преступников – идиоты, не сумевшие замести за собой следы или опрометчиво вцепившиеся в чрезмерно крупную для себя добычу. Поэтому люди, добровольно отказывающиеся от коллективных, более того, тотальных мер защиты и контроля, вынуждены тратиться на локальные средства вроде рамок сканеров в любом, даже самом дешевом питейном заведении и, тем более, превращать свои частные жилые дома в крепости. Хотя и культурная дистанция до той же пресловутой Луны контрабандистов достаточно велика.

И в этом городе жнец бродит рядом: город полон убийц, жаждущих моей крови. С другой стороны, я и сам рад тому, что у меня развязаны руки: мы будем играть на одном и том же сукне одной и той же колодой. Моей: засаленной, составленной из мятых, знакомых на ощупь краплёных карт.

Пройдя через мощные сдвижные створки врат, которые и выстрелом не из всякого турболазера вынести, а затем ещё и через шлюз, полный сканеров, я оказался в огромном помещении. В самом центре фойе зеленела замкнутая сфера искусственной экосистемы. Почти двухметровая в диаметре.

Эту демонстрацию иторианского уровня понимания законов биологии и экологии не нужно было поливать, она не нуждалась в уходе и была полностью самодостаточна при условиях заданной освещенности и температуры окружающего воздуха. Такие сферы столетиями поддерживают жизнь в своём отрезанном от окружающего мира пузыре, не теряя первоначального разнообразия видов и красок живых существ. Некоторые – тысячи лет. Одно из любимых искусств иторианцев. И чем древнее такой биом, тем он ценнее. Их коллекционируют, продают на аукционах, выставляют в специальных оранжереях. Наблюдают за тем, как внутри в непрерывном кругообороте жизни-и-смерти копошится органика, как истлевает искра жизни.

Но в действительности, сферы эти не имеют никакой практической пользы. Их ценность столь же иллюзорна, как и ценность наполняющей их жизни. Или жизни, их создавшей – неважно.

Любопытно, как пойдут дела в сфере, если открыть её несоизмеримо огромному чуждому миру, шелестящему за транспарстиловым пузырём? Насколько адекватными тогда будут сложившиеся привычки и убеждения, «здравый смысл» обитающих в нём крохотных букашек? Сколь ценными они станут в изменившихся условиях?

Вдруг, они убеждены в том, что именно такое нынешнее их поведение – единственно верное и, разумеется, преисполнено сакрального смысла, а всё, что мелькает за транспарстилом – иллюзия, забавная картинка, не оказывающая на их жизнь никакого влияния? Какие-то космические, невообразимо далёкие и недоступные их пониманию объекты, совершенно не затрагивающие их жизни, полной ослепительно важных целей, запертой в четырёх жалких кубических метрах.

Нет, само собой, их крошечные мозги, составленные из менее чем миллиона нейронов, не содержат в себе ничего сложнее набора безусловных рефлексов давным-давно эволюционно запрограммированного алгоритма поведения. И, без сомнения, они ни о чём не задумываются.

Биороботы. Но так ведут себя не только эти крошеные создания. Удивительно!

По сторонам зала громоздилась массивная разноцветная мебель, высеченная из ценных пород генетически модернизированных деревьев, инкрустированная бронзием и даже электрумом. Вся обстановка, от покрытия стен до напольной плитки, была роскошной, выполненной из редких и дорогущих материалов. Множество этих совершенно бесполезных, переоценённых и зачастую безвкусных предметов интерьера заставляли меня чувствовать себя не в своей тарелке. Богатство, выставленное напоказ ради самой этой демонстрации, всегда вызывало у меня стойкое отвращение, как и всякая бессмысленная растрата ресурсов в нелепых, полных условностей социальных играх тщеславных приматов, вечно стремящихся к доминированию и утверждению своего высокого социального статуса. И виной тому было не только то, что это задевало мою собственную внутреннюю обезьяну.

Причин было достаточно: Ложь. Притворство. Самообман, как отдельная и худшая порода лжи. Тяжкий сон, исполненный самодовольной уверенности в наличии во всём этом смысла. И никто не проснётся – лишь навечно канет в бездну.

С «точки зрения» естественного и, само собой, неразумного отбора, это самые настоящие оленьи ветвистые рога или яркие павлиньи перья. Но, в отличие от них, надеваемые людьми самостоятельно, пусть и в бытовом понимании слова «самостоятельно», и с куда большим энтузиазмом. И играющие свою партию вечной гнилостной симфонии «Рост энтропии» как на чувствах окружающих, так и на чувствах самих их носителей, словно на безвольных деревянных инструментах. Природа толкает людей участвовать в этих играх, и они принимают их как должное, ни на секунду не задумываясь об их цели. Или бесцельности.

Несомненно, следование своей природе комфортно, но чем отличается существо, чья единственная цель в жизни – поиск комфорта, скажем, от лобковой вши?

А ведь всё, так или иначе, делается ради комфорта. И самые низкие, подлые поступки, и благородные, казалось бы альтруистические деяния.

Мне вдруг припомнилась спартанская обстановка жилища арканианца Аболлы – он, обладая и богатством, и влиянием, старался контролировать свои животные порывы и направлял не выброшенные на ветер ресурсы на что-то более полезное… Хотя в действительности, столь же бессмысленное. Он эффективнее в реализации своих так же врожденных наклонностей. Рациональнее… казалось бы.

Он, разумеется, демонстрировал свои возможности – это было разумной стратегией поведения. Так арканианец ограничивался необходимым и достаточным, понятным для всякого разумного внешним лоском. Я и сам могу принять всё это в качестве средства, но не самой конечной цели. Хотя проблема в том, что и такая цель мало отличается от простого потакания своему тщеславию – ведь причины этих поступков идентичны.

В случае же большинства людей, мы с головой окунаемся в наши социальные игрища. Так бездумно глубоко, что теряем в них себя, забывая, или так никогда и не понимая, что это только игра. И вот уже сама Игра начинает управляться, казалось бы, самостоятельными игроками, диктуя новоприобретенным пешкам свои строгие правила. Указывая им направления ходов и без сожалений разменивая их в перманентно идущей безжалостной партии, ведомой на безграничной доске по механистичным бесчеловечным законам.

Кажущиеся самостоятельными решения, обманчиво самостоятельный выбор, даже сама «личность» – проекции среды обитания и той природы, что заложена в нас задолго до формирования этой самой личности. Но даже понимая всё это, личность эта, оторванная от этих обусловливающих её окружающих предметов, не впадает в безвольный дрейф, а носится по волнам Хаоса, подгоняемая переменчивыми ветрами первичных желаний, заданных за эоны лет естественным отбором.

Можно посадить зёрна сомнения, но свои побеги они выстрелят в небо из той же бедной почвы, что и уверенность, заблуждения или даже чистое знание...

Именно так я привык думать до недавнего времени. Сейчас я пытался отойти от субъективно-объективной схемы мира и задаю вопрос: «Что нужно мне»?

Но сейчас меня хотят убить – и мне это не по душе. Но желание выжить – побуждающий мотив, он не создан мной самим. Жизненный инстинкт никуда и не исчезнет – такова моя смертная суть, но все подобные мотивы – внешние, или заданные моей человеческой сутью, даже реализуясь в наилучшем свете, не могут дать мне чувства удовлетворения.

Время ещё есть, поиск продолжается. Но чтобы что-то найти, мне нужно время, нужно обхитрить жнеца.

Стуча трёхликой тростью, припадая на больную ногу, я направился к метрдотелю. Договор сам себя не заключит.

– Что вам угодно? – спросила женщина, свысока посмотрев на меня, словно бы не понимая, что я вообще тут делаю и по какой причине так надолго укоряющей накренённой на хромую ногу тенью застыл в фойе. В ответ я, положив левую ладонь на рапиру, сделал шутовской реверанс, представился, уточнил мелкие моменты, и мы, не тратя время на пустую болтовню, приступили к оформлению сделки.

– Теперь нужно пройти кое-какие формальности, – сказала, притворно мне улыбнувшись, женщина в строгой, отглаженной, идеально скроенной по фигуре униформе. Она продолжала смотреть на меня с необычайной смесью брезгливости и подозрения, словно бы дожидаясь повода вышвырнуть меня отсюда.

На груди её была закреплена камера, на аккуратном запястье сидел браслет комлинка, тонкий обруч на голове проецировал какую-то текстовую голограмму прямо перед её лицом. Присмотревшись, я заметил и эмиттер щита на поясе, хотя оружия как такового при ней не было.

Кореллия – место, где каждый сам должен заботиться о безопасности. Эта планета всё еще дрейфует на периферии цивилизации, всё никак не желая примкнуть к застывшему в унылом порядке её Центру. За счёт развитых гиперпространственных путей фронтир совсем рядом, а на этой тёмной стороне не только можно повидать мир и показать себя, заработав при этом баснословные деньги… или быстро погибнуть; на нём с предприимчивых людей легко смывается тонкий налет цивилизации, обнажая истинную натуру человека.

По техническим причинам закон не может дотянуться до аморфной границы открытого мира. Не на чем: полицейских с собой на кораблях не возят. Это место меняет людей, и, возвращаясь обратно, на родину, они приносят дух фронтира не только на остриях шпаг, висящих на потертых перевязях, но и в своих сердцах. Однако в Коронете высятся как офисы судоходных компаний, перевозящие грузы по всей Галактике, так и офисы торговых компаний, действующих преимущественно на внешнем кольце – здесь, как и в любом месте Галактики, царят крупные капиталы.

Но, несмотря на это, почти каждый кореллианец всё равно мечтает обладать своим собственным кораблём и посредством этого инструмента озолотиться на Внешнем кольце. Открыв там концессию, найдя какое-нибудь нетронутое месторождение редких минералов или проложив тайный путь к несчётным богатствам нового мира. У многих получается.

Иные пересекали не только виртуальные границы галактических секторов, нарезанные через бесконечные парсеки в тиши кабинетов пригвожденными к планетам бюрократами, но и переступали через столь же зыбкие и непрочные человеческие законы и нормы, о существовании которых расчлененная государственными границами, разделанная на части как туша быка, Галактика ничего и не подозревала. Контрабанда – тоже увлекательное занятие.

Кореллия – с трудом поддающееся осмыслению сочетание развитой технологии и не менее развитой культуры дуэлей, высокого уровня жизни для значительной части жителей и ужасающей нищеты людей, потерявших свою работу, так и не сумевших трудоустроиться в технократическом обществе. В обществе, чьи представители нацелены на извлечение максимальной прибыли и снижение любых издержек, оттого уже и не нуждающемся в низкоквалифицированном труде. За исключением наёмников: спрос на операторов мечей и бластеров всегда высок. Как и текучка кадров. Впечатляющая же наука, прекрасное образование не могут охладить таящуюся в душе каждого кореллианца тягу к смертельному риску. Или пренебрежение законами и правилами.

По-настоящему космическая цивилизация – стоящая на полшага впереди других человеческих колоний Галактики по возможностям, открытым перед её жителями, и отстоящая на те же полшага в том, что зовут социальным «прогрессом». Откровенно не-социальное государство. Ясно как день было то, что эта культура могла существовать только благодаря постоянной агрессивной экспансии, расширению пределов известной ойкумены. Кореллианцы меняли мир, и мир вместе с тем в ответ изменял их самих.

Будет печально, если культурный центр – Ядро - проглотит это место и переварит дух авантюризма. Хотя ничто пока не предвещает закат эры великих галактических открытий.

Я, улыбнувшись мыслям, послушно воткнул паспорт в специальный разъем. Мой голубоватый бюст моментально вырос из голопроектора – это наряду с моим именем, видом и возрастом составляло ту информацию, которую можно было считать с паспорта без моего участия. Паспорт — это смарт-карта, и она не открывает прочие свои тайны, пока самостоятельно, внутри своей бронированной цифровой крепости не обработает биометрические данные владельца и подписи контактирующей с ним электроники. Даже физическое вскрытие этой дюрасталевой пластины ничего не дало бы злоумышленникам – данные, хранящиеся на ней, зашифрованы.

Хранить информацию на «неразумных» носителях, подобных земным флэшкам, в мире, населенном развитыми искусственными интеллектами – безумная неосмотрительность.

Поэтому я встал напротив сканера и дождался подтверждения своей личности. Без моего присутствия или используя не нравящийся паспорту интерфейс, не проходивший проверки и способный обмануть меня, извлечь с карты что-либо без моего одобрения не получилось бы.

– Хорошо, страховка, санитарная справка… вид на жительство, – метродотель изучила список предоставленных мной документов. – Замечательно, я могу заселить вас на полгода, согласно вашему виду на жительство. Или как какого-то члена Ордена джедаев.

– Это всё?

– Нет, разумеется. Вы должны ознакомиться с правилами проживания, – строго сказала женщина, и передо мной загорелся экран с мелким текстом. Стоило мне к нему присмотреться, как тут же реальность моя дополнилась выпадающим меню, через которое я сохранил себе этот документ на очки-интерфейс. Идея установить нейроинтерфейс прямо в неокортекс, «прошиться», теперь уже не казалась мне такой дикой: я находил лишенное промежуточных этапов взаимодействие с цифровым миром весьма удобным. Контекстная память, управление своим временем, программы, расширяющие возможности интеллекта… Увы, киберхирургия в моём отношении была бессильна, и мне приходилось носить на голове аналоги куда более эффективных, но инвазивных устройств. Впечатляющие, но, увы, эрзацы настоящих цифровых сетей, сливающихся в единое целое с нейронами органического мозга. Хорошо, что я привык носить очки с наушниками ещё в прошлой жизни. А моя нынешняя шея была привычна носить большую тяжесть.

Я глянул на размер документа и мысленно присвистнул. Запустил поиск по паре ключевых слов, но даже они упоминались десятки, а то и сотни раз. Может, поступить, как я всегда делаю с лицензионными соглашениями? Должно быть, женщина в строгом костюме прочла это по моему лицу и продолжила:

– Правила довольно-таки простые. Не разжигать костров, не варить мет на кухне, не стоит перепрограммировать кухонный комбайн для производства тротила – мы всё равно об этом тут же узнаем. Не собирать самодельных взрывчатых устройств, не хранить запрещенного оружия, запрещенные вещества или нелегальный их объем, если разовые дозы и разрешены нашим законодательством. Не нападать на других жильцов. Ясно?

– Как вы узнали!? – воскликнул я пораженно.

– Что? Узнали? – раздельно спросила женщина.

– Что я собирался всем этим заняться?

– Надеюсь, вы шутите, – желчно сказала она. – Сорить тут тоже нельзя. Шуметь можете сколько угодно, у вас в номере абсолютная звукоизоляция. Хотя… можете делать всё, что угодно, даже затопить номер, если богаты, как Сурт Адрон. Тут прописаны штрафы, – постучала метрдотель разукрашенным ноготком по открытому передо мной экрану с правилами, – можете не читать, если готовы их оплачивать. Если не готовы, то деньги из вас вытрясут.

Я пробежался глазами по ограничениям, затем глянул на цены. Сам номер стоил сотню тысяч в месяц. Воздух, электроэнергия, вода питьевая, вода для умывания, вода для смыва, услуги по забору и утилизации мусора, облачные вычислительные мощности и ещё по мелочи оплачивались отдельно.

– Тут есть прачечная, бар на втором этаже, рестораны и почти всё, что может вам понадобиться, – сказала женщина. – Надеюсь, у вас есть деньги?

– А по мне не видно? – нахмурился я. – Конечно не видно, – кивнул я. Доспехи я снял и был одет в свой пробитый бластером плащ. Вдобавок на груди и спине зияли рваные дыры от рапиры – душераздирающее зрелище. Быть может, и кровь не везде отстиралась: сам бы я решил, что плащ сняли с остывшего кадавра. Исцарапанная рапира, достойная бретёра или опытного убийцы, и грубоватая трость завершали мой облик.

Полмиллиарда кредитов за один рейс на Индар – невероятная сумма, но для правителей планеты с населением в пятнадцать миллиардов человек это было жалкой подачкой. Стрясти с них можно было и куда больше. Впрочем, Травер и стряс… Но на жильё мне хватало с огромным запасом.

– Ваш род деятельности? – спросила женщина, заполняя данные. – Или записать вас как безработного?

– Запишите. Побуду пока тунеядцем.

– Вам точно нужен именно этот номер? – слегка удивилась женщина.

– Да, именно этот, – подтвердил я. Неужто не прочитал, как всегда, нечто начертанное мелким шрифтом? Неужели квартира нехорошая? Угловое помещение без единого окна – именно то, что мне нужно.

– Что-то ещё, что нам необходимо знать? – женщина строго посмотрела на меня.

– Думаю, меня хотят убить, но это вас волновать не должно.

– И почему? – вздернула брови метрдотель.

– Должны были нанять профессионалов, а они не будут штурмовать этот бастион: это не изящно. Тем более я предоставлю им возможность меня убить в каком-нибудь другом, укромном месте.

– Вы так спокойно об этом говорите, – многозначительно сказала женщина.

– Я не прочь встретиться с убийцами. Но это, повторюсь, не должно вас волновать.

– Ваши вещи надо проверить, а с вас снять данные биометрии, – сказала женщина. – Это обязательные условия безопасного проживания в нашем доме. Цифровой класс надежности этого жилища имеет статус «Аурек-три». Так что можете не опасаться утечки этих данных.

– Конечно, – кивнул я. Сюда никто не мог войти или выйти неучтенным, что исключало возможность личного проникновения злоумышленников. Слишком это глупо – собственноручно предоставлять на себя буквально всё, что можно, информацию, по которой полиция вычислит любого за пару минут.

Хотя, учитывая названный «А» класс, это займет больше времени. Цифровые базы данных этого здания были не только защищены лучшими из всех возможных криптографических защит, включая квантовую, но вдобавок не имели никакой связи с окружающим миром. Чтобы получить необходимую информацию, полиции придётся приходить сюда лично.

Сканирующие рамки на всех входах и выходах не позволят пронести никакой неустановленной электроники, сюда даже дроиды без допуска войти не могут. Всё на тот случай, если некие злоумышленники пошлют сюда кого-то или что-то вместо себя. Надёжное место.

Добравшись до своего номера, я осмотрел каждый сантиметр необычной настенной плитки, вырезанной из тёмного, твёрдого, как камень, дерева. Панели благородного бордового оттенка ничего за собой не скрывали. Внутри моих апартаментов в пятьдесят квадратов не было никаких иных «жучков», кроме как датчиков движения, освещенности, температуры и прочих элементов умного дома, а также датчиков противопожарной сигнализации.

Помимо массивной, бронированной двери был и технический вход для дроидов, забирающих мусор и незаметно для жильца обслуживающих помещение. Я находил это уязвимостью, брешью в обороне, но, судя по всему, с этим придётся мириться. Хорошо хоть, что окон в выбранном мною номере не было – наличие этих отверстий, ведущих в моё личное пространство, всегда меня раздражало.

Отрегулировал освещение и выбрал его дневной режим – тот спектр излучений, что нужен для генерации витамина D и который, попадая в зрачок, напоминает организму, что солнце еще высоко и не время секретировать ударные дозы мелатонина. Кондиционер правдоподобно повеял морским бризом, словно бы я находился в домике на побережье. Даже морем запахло, хотя я никогда и не был на берегу океана.

Нелепость какая… будто бы эта сентиментальная причина достаточна, чтобы не умирать. Никогда не тянуло к этому соленому бульону, из которого некогда бесцельно вышла жизнь. Уже тогда бессмысленно и беспрерывно жрущая друг друга, одержимая помимо этого только размножением и тягой к доминированию.

С тех пор немногое изменилось.

Тем более не хотелось находиться в компании всех этих омерзительно жизнерадостных животных, вымещающих собой воду... Этих загорающих людей я тоже не понимал – меланома на Земле с трудом поддается излечению.

Подумав, сделал воздух нейтральным, чистым, как недавно созданная из реактивов атмосфера звездолёта.

Пролистав лениво десяток каналов головидения, ознакомился со специальными услугами. Эскорт, массажистки… выбор остановился было на паре ярких экзотичных красавиц в моём вкусе, но я без особого сожаления выключил панель управления домом. Сейчас у меня другие приоритеты: секс не воздух – без него не умирают. Некогда. Есть, конечно, те, кто без него никак не могут... Так и без героина некоторые жить не могут. Дело вкуса, как сказал бы Ивендо. Если это не инсулин или антидепрессант – не все зависимости мы выбираем сами.

Кроме того, любые личные контакты сейчас опасны.

Достав вещи и запрятав по квартире несколько виброножей, я потратил время на изучение подробного медицинского заключения, включавшего также и рекомендации по курсу лечения, основанные на методах, проверенных и доказавших по всей Галактике свою эффективность. Джедаи знали всё о моей истинной видовой принадлежности и даже имели представления, как можно лечить ситов и полукровок – пусть и в самых общих чертах.

Положение было безрадостным – меня ждали либо замена сустава на металлокерамический имплант, либо крайне продолжительное его восстановление клонированной тканью с ограничением моей мобильности на всё время многочисленных операций. Но тем не менее это было большим достижением, демонстрирующим отход от земной антибиочно-отрезательной медицины. Ведь результат такого восстановления ничем не отличался бы от здорового, никогда не испытывавшего перегрузок сустава. Здесь понимали работу и процессы формирования тканей и органов.

Можно было ещё заменить сустав с прилегающими тканями его на точную целиком клонированную копию, но её надо было бы заказывать за свой счет на Аркании и ждать не менее трёх месяцев. То, как именно арканианцы собирались делать эту копию, написано не было. Но, насколько я знал, клонировать целое тело для этого им было не нужно, а любое хирургическое вмешательство, благодаря силовым полям, было намного менее травматичным и не угрожало большими потерями крови.

Альтернатива была вписана доктором «от руки» и звалась «исцелением Силой». Ещё один вариант лежал на планшете – меня манил древний текст на ситском. С трудом, путаясь в непонятных словах с неясными смыслами, я начал переводить античный рецепт.

Пока я корпел над текстом, дроид-курьер принёс мне заказанный перекус. Проверить его на отраву Силой, несмотря на все мои таланты к психометрии, у меня так и не вышло, но несмотря на это я принялся за еду. Возможно, трудно найти то, чего и нет вовсе – вот я и путался в мутных, смазанных образах всего лишь ещё возможного или уже не сбывшегося.

Опасаться, в действительности, было нечего. Отследить мой заказ было невозможно, даже узнать о совершенной покупке было никак нельзя. Если только заранее не получить цифровой доступ ко всем закусочным по всей Кореллии. Тут даже заказ быстрого питания шифруется из конца в конец. Но, даже сделав это, подменить или отравить заказ было весьма сложно. Контейнеры, транспортируемые дронами по всему Коронету, были безлики и меняли свой «транспорт» при проникновении в эту высотку. С проверкой контрольных сумм заказа и контролем целостности оболочек.

Перехват сообщения был исключен – для этого надо было взломать мои собственные устройства. А это было невозможно, ведь даже я не заходил под корневым администратором.

Но заказать ядоискатель стоило… Не откладывая здравую мысль надолго, я вышел в голонет, нашел подходящую компактную модель за триста тысяч кредитов и тут же заказал это хитрое устройство по почте. Пусть будет: это выгодное вложение денег.

Будь я сам убийцей – я бы занял выжидательную позицию, изучил график жертвы и начал действовать только после того, когда она наконец оставит своё охраняемое убежище. Человеческий организм очень хрупок – воображение на пару со знанием технических достижений Галактики услужливо нарисовали десятки несложных способов навсегда его сломать. Если убийца профессионален, то у него должны быть и чувство такта, и терпение.

Чуть позже по присланному мной адресу пришло и новое оголовье для трости, которое, казалось бы, ничем не отличалось от напечатанного ещё на борту «Шлюхи». Оно также было изготовлено по моим чертежам, но имело куда более широкий функционал.

Вспомнив о крайне важном и неотложном деле, я, покопавшись на простой кухне, нашел подходящий сосуд, обезжирил его и, натянув хирургические перчатки, залил в него чистейшего питьевого спирта, затем размешал в нём пакет так же химически чистого йодида цезия. Хотя и то, и другое вещество было модифицировано – ядра содержали не только протоны и нейтроны. А так – безобидной реагент, ха-ха! Долил спиртом доверху. Капнул из пробирки весьма ценный трансматериал, химически идентичный уже размешанному веществу – но с отрицательно заряженными частицами в ядре. От того такой материал был тяжелее. Благодаря внешней электронной идентичности, он должен был встроиться в структуру кристалла, сделав интересующие меня в нём свойства ещё более выраженными.

Поставил в микроволновку, дождавшись, пока весь порошок не растворится, затем обмотал тонкую хирургическую нитку вокруг крохотного кристаллика этого вещества и опустил в посуду, так, чтобы отполированный и протертый спиртом кристалл, словно крохотная льдинка, висел посреди прозрачного цилиндра. Часть нитки была обмотана вокруг верхней части сосуда, часть мотка пошла на «перекладину», на которой повис кристаллик.

Полюбовавшись на зависший посреди спиртовой ванны центр кристаллизации, я плотно закрыл сосуд крышкой, намертво залив края крышки быстросохнущим клеем. Затем обмазал для надежности космогерметиком, применяемым для ремонта космических кораблей. После чего проделал в крышке отверстие, воткнул в него клапан и создал компактным вакуумным насосом в сосуде легкое разрежение, избавившись заодно и от остатков воздуха. Еще подогрел, пока жидкость не закипела, вновь откачал часть газа, деаэрируя раствор. Оставив торчать в крышке обратный клапан, поместил всё это дело в специальный отдел рундука, в котором поддерживалось почти нулевое ускорение свободного падения.

Чем раньше начнется процесс роста, тем лучше. Если ничего не помешает, то в темноте и покое вызреет весьма полезный монокристалл. Закрыв глаза, я нашёл в Силе сосуд и ясно оформил в воображении кристаллическую решетку, представил себе электронные орбитали как в виде кривых, так и в виде ярких и тусклых областей – в зависимости от вероятности встретить там электроны. Задав импульс процессу, я медленно оставил в покое сосуд. Постепенно очищая сознание, зная уже по опыту, что любое воздействие Силой бесследно не проходит.

Затем я достал из рундука многофункциональный химический реактор размером с двухлитровую банку и залил в него дистиллята. По отдельности и реактор, и дистиллят были законны. Как и воздух, кстати. Вместе они, не без источника энергии, могли в час по чайной ложке давать различные соединения углерода, азота, водорода и кислорода, используя при этом широкодоступные почти на любой планете ресурсы.

Например, реактор мог продуцировать сахар или клетчатку. Или кое-какие несложные белки. Эта штука могла позволить продержаться на таком медленно генерируемом скудном рационе на несколько дней дольше, чем простой запас сухпайков того же веса. Долго, правда, питаться таким нельзя – в такой еде не хватает множества белков, витаминов и микроэлементов.

А ещё она буквально из воздуха, при наличии в нём влаги, разумеется, делала нитрат аммония. Или тротил, если прошивка устройства была взломана. Разумеется, эти химические связи уже были незаконны.

Стоил такой реактор, увы, тоже немало. В основном из-за компактности. Но любой фермер в Галактике производил как азотные удобрения, так и основные наполнители комбикормов самостоятельно, используя именно подобные устройства. Только на порядки больших размеров и с весьма кратким «меню».

Закончив с «домашним заготовками», я взял датапад и завершил лингвистическую работу. Переведённый, пусть и с прорехами на неясных мне терминах и именах, обрывок текста гласил:

***

«… познай же тайное искусство трансмутации собственной плоти. Свершай Ритуал согласно написанному, и укрепишь свой сосуд духа, отступись, сделай лишь шаг с рассеянным сознанием, и груда изуродованного магией мяса, в которую ты превратишься, станет не только занятным анатомическим пособием, но и немым предупреждением для новых поколений пытливых алхимиков. Возможно и живым. Управляй собой, иначе Сила управится с тобой.

Если ты достаточно уверен в своих силах, владеешь медитацией и умеешь нацеливать ум свой на желаемое, если воля твоя сильна и не замутнена, как у всякого жалкого раба мимолетными желаниями, то можешь рискнуть вмешаться в свою природу. Сильный выживет и возвысится, слабый погибнет или обратится в раба чужой воли, как и должно быть сообразно законам природы и ситов».

***

Убийце, возможно, и стараться не придется, – решил я, рассматривая изображение таких неудачников, нанесенные среди текста рукой художника-садиста. Изуродованные перекрученные тела: из одного, скрюченного и припавшего, как животное к земле, во все стороны росли длинные острые шипы, делая его похожим на раздавленного катком дикобраза; другой растёкся по камням, как бесхребетный слизень: череп его деформировался, казалось, его уродливую геометрию поддерживали лишь расположенные внутри водянистые полушария мозга.

Далее шли пространные рассуждения о сути воли, роли стихий, сил космических и сил природных в управлении своей судьбой, местом в мире и, вместе с тем, самим миром. О неразрывности изменения мира и себя, как его части, и мира, как части себя. Даже некие далекие галактики упоминались. После шёл уже сам рецепт:

***

«В центр укромного места установи сосуд из девственной глины. Вылепи его сам, не показывай его никому, обожги на огне, в котором сгорят твои сомнения и слабости…

…Установи его в тайном месте, непроницаемом для чужого взгляда. Если сомневаешься, прочти литанию целостности, окропи стены кровью своих врагов, отврати их взгляды, выжги им глаза!

Уединившись, постись три дня, держи разум в чистоте, последний день не ешь вовсе, последние три часа не пей и воды – сосредоточь мысли на цели, повторяй мантры…

…тщательно готовь разум к Ритуалу, медитируй. Помни: во время Ритуала твои действия не должны прерываться ни поступком, ни сомнением.

Возьми Яд, что произрастает, тая пагубу для покушающегося на злые его побеги - тот, что останавливает дыхание жизни. Возьми тот, что всегда убивает. Чтобы он сделал тебя сильнее. Сойдет сок Чёрного корня или Коррибанский анчар, что можно найти и на Зиосте. Возьми столько, сколько убьёт семеро семерых крепких мужчин. Поставь каменный сосуд с ним одесную себя.

Возьми Яд, что стекает с клыков, алчущих плоти. Бери тот, что отворяет кровь и сводит с ума болью, прежде чем умерщвляет агонизирующее тело. Чтобы он сделал тебя сильнее. Возьми столько, сколько убьёт дюжину дюжин крепких мужчин… Собери яд терентатека – он самый сильный, или яд бродячей или храмовой тукатты, но это путь слабых. Ведь случалось такое, что искусанные этими стражами гробниц и выживали. Поставь сосуд из кости с ядом ошую себя.

Установи сосуд, закрепи так, чтобы содержимое не могло излиться наземь. Очерти вокруг себя и трёх сосудов круг ножом, ни разу не проливавшим крови. Держи в разуме образ сферы, центром которой являешься ты сам. Замкни сферу, и сотри воспоминания о её границах.

Обернись на север и назови имя первого, владыку огня ***. Обернись на юг и назови текучее имя ***. Подними взор к небу и выкрикни имя ***. Распростайся на земле и обратись к подземной бездне, чьё имя ***. Обернись на восход и взывай к ***. На закате же обратись к ***.

Повтори это воззвание три раза…

…Назови ***

…И станет сосуд – сферой, а сфера – сосудом. И ты станешь сосудом, и сосуд станет тобой. И круг будет сосудом для тела…

…Возьми тот не ведавший вкуса крови нож, что очертил Границы, и пролей же свою живую кровь в сосуд. Заполни его целиком, до краёв. Заверши заполнение, не пролив ни капли влаги мимо...

… ********** ******** ********

…Возьми сок смерти, что ошую тебя, возьми мертвящую слюну, что одесную тебя, и влей их вместе в багряный сосуд…

…Прими их силу в тело своё, не выходя за пределы круга. Упорядочи жизненные соки согласно порядку ***, соблюдай парад ***, зажги дух в крови, *** линию *** и *** ********

… выдержи, сохрани кровь живой, прими в неё яд, его силу к преобразованию живого, но не дай ему убить единый сосуд».

***

Любопытно… Ну и дремучая вещь... Но чувствуется, что сильная. Кажущаяся бессмыслица этого магического ритуала таила в себе невероятно ясные и точные образы, выстроенные в строгом, проверенном столетиями порядке. Но, увы, многие важные шаги ритуала были неповторимы тем, кто вырос в ином мемическом пространстве с создателем этого набора ассоциаций. И совершенно бесполезны для человека, мыслящего строго рационального.

Сложные «фразы», «планеты», «силы», «стороны света» и даже «галактики» не стоят и выеденного яйца без того смысла, который вкладывает в них то или иное эзотерическое учение. Удивительно, но ситы, даже выйдя в космос, судя по всему, считали, что естественный мир устроен в таких же формальных схемах, как и мир абстрактный. И им можно управляться в соответствии с этими абстрактными законами.

Связь между «звездами», «созвездиями» и явлениями природы, процессами внутри организма и событиями, протекающими в мире, кажется очевидной только тому, кто пользуется натурфилософией и познаёт мир с помощью метафизики, отринув, а возможно и никогда и не рассматривая идеи своей ничтожности в этом мире.

Подобно измусоленной колоде Таро, изнанку картонных рубашек надо знать и понимать, лучше пережить или ощутить её суть. Иначе ничем кроме картона они и не будут. Бездумное повторение ритуала не даст вообще никакого результата, ничего не изменит. Лишь сильнее уверив того, кто его проводил, в абсурдности и безумии ритуальных действий. Если только проводящий ритуал не поражен заразным обсессивным понуждением – религией.

В иное время и я так думал, но Сила отзывчива и ей не столь важно, насколько работоспособны идеи и модели, выдавленные из себя пораженным безумием разумом. Не важно то, насколько они соответствуют реальности. Я не верю ни во что – и работает неверие… «возможно» ведь – я не верю. Джедаи верят в «свет», идею высшей космической гармонии или, иначе, в экуменистическую справедливость – и Сила отвечает их запросам.

Если бы она отвечала только на них и никогда на иные, я бы попросту остался в неведении относительно того, такова ли «воля» самой Силы или таково контактирующее с Ней сознание людей. Что из них первично. У меня бы не было аргументов против сакрализации посылок от Силы.

Но мне, прожившему в этой Галактике едва ли больше года, уже были известны десятки традиций по использованию Силы, включающие самую настоящую магию в самом древнейшем её понимании, том, что требовало изменять своё сознание или считавшей половой член важным элементом всякого магического действия. Магия тех же ситов, если судить по краткому обрывку, куда более структурирована и продвинута в сравнении со столь отсталыми практиками носителей первобытного сознания. Однако даже они умеют использовать её сообразно своим натуральным представлениям о мире.

Джедаи, опасаясь, что этакий релятивизм разрушит их веру в Светлую сторону Силы, и небезосновательно отмечу, произвел её гуманитарное дробление на одобренное и не одобренное, прекрасное и безобразное, но граница эта пролегла только в их головах и никак не затронула саму Силу. Даже «учение» это они так и называли – релятивизмом, считая его ложным и опасным. Ничего удивительного: галактическое общество поддерживает Орден одарённых именно с выраженным коллективным сознанием. А оно накладывает своё влияние на адептов.

Тот же Реван – скрывающий свою суть переменчивый релятивист, серый джедай, иначе говоря. Возможно, я один из немногих, кто знает его с этой затененной стороны – и интересен ему как тот, кому наконец можно выговориться. Но он ведёт какую-то свою игру. Мы все ведем игры, но вот как насчёт быть частью чужой? Это не может не раздражать. Кооперативная, дифференциальная, с неполной информацией и бесконечным числом шагов, по его собственным словам. Хотя последнее спорно, но сам Реван длит результаты своих действий за пределы своей жизни, поэтому и может оценивать «игру» именно так.

Однако зацикливаться на внешнем: обществе, какой-то там гармонии, самой Силе в конце концов – дело джедаев, я стараюсь разобраться, в первую очередь, в себе самом. Пусть и в контексте перечисленного.

Стихии, планеты, черты характера, жизненные соки… всё едино. Слова. Лишь то обладает властью в нашем разуме и имеет значение, что одушевлено, напоено силой чувства, пережито, познано во всей свой глубине. Что такое «кровь», «апейрон», «желчь, черная или желтая», «жидкий Меркурий», «молекулы», «биохимия», «обмен веществ», «Марс» или «Юпитер», что далеко не только планеты… Или те же «стихии»? Или «волны» и «корпускулы»? «Нейронные сети»? Составные части мира в понимании современников этих разделяющих мир на части терминов, составные части нашего сознания и потому – составные части нашего «Я». И при использовании профанами одинаково бессмысленные. Или одинаково иллюзорно всё «объясняющие», спасающие обывателя от вакуума, полного тайн и загадок окружающего мира. Словно соя вперемешку с туалетной бумагой, заполняя колбасную обертку.

Разумеется, это зыбкий и непрочный подход, но в попытке воздействовать на мир надо же на что-то опираться? Нужны координаты и оси в бушующем своей извечной пустотой океане хаоса. В греческом его понимании, разумеется. Если же, вооружившись томами Ландау и Лифшица, крошить мир на безликие одинаковые частицы и бесконечные невообразимо сложные поля, то не за что будет ухватиться, нащупать границы этой разверзающейся под ногами бездны.

Поэтому вообразить нечто всеобъемлющее, способное разом изменить организм человека или сита, совершить столь сложное воздействие, удерживая всё это в сознании одновременно, я не представляю возможным.

Но по счастью, в основе любой магической практики лежат одинаковые для всех людей архетипы – универсальные образы коллективного бессознательного. Повторяющие себя век за веком, тысячелетие за тысячелетием, без спроса переходящие из культуры в культуру. Паразитирующие на забавных настроениях и переплетениях самых современных отделов мозга с древнейшими его областями, развившимися вовсе не для поддержания сложного сознания, но неизбежно влияющими на него.

А уж в Силе этих призраков нашего бытия, могущественных и не очень эгрегоров, неисчислимо. Находит их там само наше подсознание или они там действительно есть и были всегда – проверить никак нельзя. Важно то, что они хотя бы есть под кипящим слоем нашего сознания.

Но уложить их по углам проведенного ножом-ли, мелом-ли круга, или даже пятилучевой звезды – модели всего бытия, можно не только лишь одной работой сознания: в этом могут помочь некие ритуальные действия и ритуальные предметы - они содержат в себе сложный, комплексный образ и без помощи ограниченного сознания уже за счёт того, что они материальны. Один взгляд на них, одно их упоминание или использование в магическом действии проворачивает целый пласт связей глубоко в темноте подсознания, во тьме неосознанного, находящегося под гнетом речевого «Я».

Если вообще пользоваться этим самим по себе допущением о со- и подсознательном с намеренным противопоставлением всего, что составляет нас такими, какие мы есть.

Действия с ними ещё лучше. Метасмыслы – смыслы смыслов – экономят мыслительные усилия. Но тогда эти предметы не должны быть случайны или засорены лишними ассоциациями. Скажем, в качестве ритуального кинжала точно не сможет выступить некогда уроненный в унитаз канцелярский нож. И причина этого не только физическое загрязнение или неудобство рукояти. Он загрязнён ненужными ассоциациями.

Даже совершенно чистое, ничем «незапятнанное» орудие можно посвятить определенной цели с помощью очередных ритуалов – опять-таки с целью чистой символической предназначенности. Знаки и символы на таких инструментах выступят в роли иероглифов в языке архетипов, разумеется, с поправкой на привычные для пользователя языка символы.

Всё это требовало переосмысления и перевода, но, для начала, хорошо было бы найти все требуемые компоненты для поведения ритуала.

По защищенному мессенджеру я достучался до того, чья работа – доставлять что угодно с края Галактики: до Травера. Галактика не столь велика для того, у кого есть деньги на межзвёздную связь. Ведь, несмотря на огромные скорости и поразительно низкую стоимость интранета – планетарной связи, экстранет, межзвездная часть голонета, была доступна только людям с большим достатком. Условное исключение составляли текстовые мессенджеры, потреблявшие совсем мало трафика, и некоторые лишенные картинок и анимации сайты. Коммерческие, разумеется. Ни о какой межгалактической социальной сети, к примеру, и речи не шло.

Из проектора выросла векторная монохромная подергивающаяся голограмма твилека в пышном халате. Вернее, мантии:

– Смотрю, ты ещё жив. Что надо? – отозвался он.

– Помощь в одном деле, – произнёс я, пытаясь вспомнить, что же могла означать эта пышная мантия в «цветовой дифференциации штанов», принятой среди твилеков.

Он был завернут в метры золочёной ткани подобно твилекским правителям – самозвано заявляя тем самым о своих претензиях на господство. Я был в курсе последних дел Травера на Рилоте и потому не удивился: он всё-таки ввязался в новую, не менее рисковую, чем предыдущие наши проделки, авантюру.

– Время - деньги. Дело – тоже деньги.

– Я понимаю. Ты поможешь мне, я – тебе. У тебя остались какие-нибудь связи на Коррибане?

– Есть несколько контактов. А что надо?

Я коротко пояснил, какие яды и в каком виде мне нужны.

– А что такое этот «терентатек»? – спросил меня Травер. На что я отправил ему ссылку на галактическую энциклопедию. Она содержала очень краткое описание и всего одну фотографию неважного качества. Неповоротливое на вид, напоминающее ранкора существо, почему-то имеющее максимальный из возможного класс опасности.

– Это будет дорого. Очень. Но вполне возможно, – Травер задумался, словно бы не решаясь продолжить. – На Коррибане есть поселение под названием «Дрешде» – самая крупная помойка на этом перегретом шарике. Там ошиваются всякие проходимцы, охотники за головами и охотники за ситскими реликвиями – мутные типы, спайс там тоже перегружают и рабами приторговывают, тот ещё вертеп… но мне тот лагерь не понравился. Не по себе там было: гиблое место. Что-то с ним не так.

Есть там и просто охотники. У ланист хаттов и других уродов не иссякающий спрос на всё зубастое и клыкастое, желающее разорвать их подопечных на части. Ловят всё это неподалеку: там огромная сеть пещер, что простирается, говорят, на сотни километров вширь и добрый километр вглубь; под землей там текут целые реки. Так что найти какую-нибудь мерзость там для тебя не проблема. Но… терентатек? Я слышал байки, что с этой тварью даже джедаи стараются не связываться. Болтали, что два джедая останавливались в Дрешде несколько десятков лет назад – спустились в те пещеры, чтобы уничтожить этого уродца. Такое нечасто случается, так что историю до сих пор рассказывают. Странно, конечно, обычно джедаи выступают за сохранение вымирающих видов... Короче, они не вернулись. Два джедая! – воскликнул Травер.

– Сколько? – просто спросил я.

– Проблема – не проблема, если её можно решить за деньги, верно? Сила, джедаи… думаю, им нужно было просто нанять профессиональных ловчих, а не страдать хернёй со своими палками-жужжалками. Ведь Сила позволяет неплохо заработать, хе-хе. Если ты предложишь охотникам миллионов десять, они тебе хоть живого лорда Ситов изловят и доставят в лучшем виде! А уж травы какой ядовитой нарвать – им раз плюнуть, – сказал Травер, а затем посоветовал: – Но лучше предложить им хаттских денег, кредиты в той дыре не в чести. Народ не хочет заморачиваться с их конвертацией. Мозги у них совершенно гладкие – как задница моей жены.

– Но там есть одна симпатичная извилина. Впрочем, её недостаточно. Значит, договорились? – я понимал, что подобный заказ обойдется мне недешево. Интересно, что бы я делал без этих денег? Ловил бы это чудовище сам? Учитывая судьбу двух джедаев… Деньги позволяют избежать ненужного геройства и достичь многих целей, лишь верно их направив. Хороший инструмент. Я был рад, что вложенные усилия уже начали приносить свои плоды. Затраты были велики, но, между тем, я знал, как в дальнейшем можно многократно увеличить свои капиталы. И их даже нужно было многократно увеличить. Не ради самих денег, но ради таких возможностей.

– Как и куда этот груз доставить? – спросил Травер.

– Думаю, как посылку на анонима. В Кореллию. Контрабандой можно будет провезти?

– Животные яды? В карбоните? Такое только контрабандой. Сейчас гайки слегка подзакрутили, но если ещё остались деньги…

– Понятно. Тысяч сто хватит? – спросил я.

– На компактный контейнер – да. Кость небольшая тоже туда войдет... а всего этого терентатека тебе не доставить? Живого? Развлечетесь с ним, он тот ещё симпатяга, – позлорадствовал Травер.

– А что… это идея. Только сойдут и останки. Или один яд. Живой это не десять миллионов, а на порядок-другой больше. Думается мне, останки можно будет доставить на безымянный астероид, если получится их добыть. Есть у меня кое-какие идеи насчёт этого организма. Он может мне пригодиться.

– Закладкой? Не знаю, зачем это тебе надо, но это вовсе не сложно. А вот выловить эту тварь – дело рискованное.

– Десять миллионов. И мне нужен только яд, тело – по возможности.

– Самоубийцы, которые поведутся на такие деньги, найдутся, не спорю, – рассудил твилек. – Жадность, если я сумею найти достаточно безмозглых охотников, пересилит их чувство самосохранения. Но, говорят, терентатек обожает свежую человеческую плоть. А когда еды долго не бывает, впадает на долгие годы в спячку, но при этом подобраться к нему незамеченным всё равно нельзя – он феноменально осторожен. Несмотря на свой размер, эта тварь перемещается совершенно бесшумно, а еще она очень умна.

Так что выловить его будет нелегко. Болтают ещё, будто бы его шкура не пробивается бластером. Абсолютный слух, тепловое зрение, эхолокация и острый нюх. Тварь словно бы заколдованная, да? Неестественное существо. Когти и зубы с мечи размером. Представь, насколько неприятно встретить такое в тёмной пещере. Напомню, что у этого проклятого Дрешде всякая ситховщина творится. Проблемы со связью и навигацией.

Идешь такой по темной пещере и тут видишь это: мигом обгадишься. А потом же ещё и сожрут вместе с говном!

– Уже по отдельности… Пускай ловят на живца. Обвяжут какого-нибудь смертника взрывчаткой, или ведут ему барадий ректально, смажут соусом и скормят этой твари. Заплатят затем родственникам этого идиота. Кто-то же должен согласиться! Идиотов полно… Или должников. Десять миллионов, Травер, десять!

– Пятнадцать. Пять мегакредов – мне. На организацию этой «великой охоты». А про взрывчатку забудь: никто её под землю не потащит.

– По рукам. Пусть будет двадцать. Для надежности. Тебе шесть, команде четырнадцать. Но ты дашь мне контакты Сольвина.

– Созрел-таки до покупки своего собственного драндулета? Нужно установить на звездолет что-нибудь полезное в наших делах? Ладно, держи, – Травер сбросил мне ничего не значащую вне контекста строчку букв и цифр. А также номер комлинка. – Твой для подтверждения я ему тоже вышлю.

– До связи.

Я открыл каталоги кораблей и корабельного оборудования, вывел данные на все доступные проекторы и экраны, буквально окружив себя таблицами, чертежами установочными и чертежами общего вида. Цифры в роились вокруг меня и моих денежных накоплений, словно назойливый таёжный гнус, жадный до моей крови. И так выходило, что со временем они становились всё жирнее и жирнее, со всё более острыми хищными жвалами.

Прогресс в кораблестроении за последнюю тысячу лет не стоял на месте. Навигационные компьютеры стали меньше, с трудом, но вмещая карту всей галактики, гиперприводы дешевле, реакторы мощнее. В моду, как на гражданке, так и у военных входили лихой маневр и крошащее кости ускорение. Хотя та же любовь к огромным линкорам у флотских была имманентно-перманентной. Но и они становились резвее и не шли ни в какое сравнение с неповоротливыми броненосцами Великой гиперпространственной войны.

Ценник на простую, но скоростную однообъёмную яхту с одним главным реактором, одним же гипердвигателем, начинался от двух миллионов кредитов. Новую. Неплохой выбор не самого богатого, но и далеко не нищего коммерсанта или же свободного представителя золотой молодежи.

Мне она совершенно не подходила – из-за ничтожной автономности и невозможности разместить дополнительное оборудование. Не говоря о крохотном трюме и уязвимой конструкции. Однообъемный корабль! Любая пробоина - и вся посудина разом лишается атмосферы. Удаляться на таком крохотном звездолётике от популярных гипертрасс – самоубийство.

Я стремительно пролистывал списки из тысяч самых причудливых кораблей, собираемых зачастую на самых удивительных планетах самыми противоестественными формами жизни. Выбор был гигантским: в Галактике насчитывались тысячи производителей только кораблей класса «легкое грузовое судно». И на такую немаленькую, в действительности, колымагу я замахнулся совершенно неслучайно.

Мне хотелось обладать кораблём с практически неограниченной автономностью. Летать далеко, и долго, и, одновременно с тем, быстро. Так, чтобы иметь какой-никакой трюм, в который можно было поместить спидер и дроидов. И разное оборудование, которое мне пригодится на тот случай, если я доберусь до тех древних развалин. А после всего этого в трюме ещё должно было остаться свободное место. Поэтому всё с нормативной грузоподъемностью меньше ста тонн сразу же отсекалось. Чисто пустотные разведчики дальнего космоса, не приспособленные для планетарных исследований, тоже не подходили. Учитывая, что установка дополнительных примочек мигом съест всю грузоподъемность, оставив жалкие двадцать-пятьдесят тонн.

Огромный список кораблей стремительно таял: я вводил всё новые-и-новые критерии. Которым они не удовлетворяли. Подходящих именно для моих целей во всей огромной Галактике было ничтожно мало.

Самый простой и безродный легкий фрахтовщик в базовой комплектации, с нормативной грузоподъемностью в сто пятьдесят-двести тонн, имел щит, оберегающий только от мелких метеоритов, одну-две так называемых «противометеоритных» лазерных пушек, от которых только и защищал свой собственный щит, и один-единственный главный реактор. В целях экономии, цена корабля снижалась за счет укрупнения оборудования. Гиперпривод невысокого класса также не был резервирован. Таковой была базовая комплектация большинства лёгких фрахтовщиков.

СЖО зато имела двукратный резерв с делением корабля на автономные отсеки и, в случае чего, могла работать от маломощных вспомогательных систем питания. Как и аварийная связь. Навигационное оборудование, различные сенсоры и обзорная РЛС были скромными, но позволяли не заплутать в Галактике.

Имея такой набор, несложно с разумным для себя риском честно возить грузы по относительно спокойным гипертрассам в пределах какой-никакой, но цивилизации. И даже зарабатывать на этом неплохие деньги.

Порожний, такой корабль разгонялся примерно с тридцатикратным ускорением, а груженый – с пятнадцатикратным. И сошедший только что со стапелей стоил порядка десяти-двадцати миллионов, а подержанный он мог обойтись и в два-три раза дешевле. Учитывая долговечность кораблей, покупка бывшего в эксплуатации корабля часто была разумным решением. Корпуса этих работяг, как правило, имели приличный запас прочности

Новый бластер средней мощности, для сравнения, стоил тысяч двадцать кредитов максимум, и такое соотношение цен звездолета с личным стрелковым оружием было впечатляющим. Да, для рядового гражданина массивный звездолёт, напичканный тоннами электроники, ионными двигателями, репульсорами и мощнейшими реакторами, нужными в первую очередь для питания гиперпривода, был намного менее доступен, чем на Земле многотонная фура. Но фура не перевозит сотни тонн груза между звёздами.[1]

Замечу, что из-за смешных цен на электрическую энергию многие товары и услуги были невероятно дешевы, а тот же неплохой легковой аэроспидер с неограниченной высотностью можно было купить и за пятьдесят тысяч кредитов. Суборбитальный транспорт тоже обходился недорого и был доступен среднему классу, если только это позволяли законы и плотность населения планеты.

Как правило, масштабный фактор делает все крупные и простые агрегаты относительно дешевыми, поскольку основную долю в их стоимости занимает сложная автоматика и ценная электроника. Избитая истина. Вдобавок, простые материалы, как, например, земная высоколегированная сталь, стоили едва дороже подножной грязи. Простая пласталь и не отличающиеся удивительными свойствами марки дюрастали тоже имели скромную цену.

Но это никак не касалось использующих редкие и дорогие материалы изделий – гипердвигателей, энергетических щитов, бластеров, турболазеров и тому подобных вещей. Которые еще и требовали очень сложного и дорогого оборудования для их производства. В важнейших агрегатах кораблей содержатся тонны многочисленных метавеществ и квазиэлементов. И каждый из длинного списка этих редкостей добывается зачастую всего в нескольких местах Галактики. Некоторые из них существенно нарушали изотропность вселенной.

Стоило должным образом раскошелиться, и технический прогресс Далёкой предоставлял невероятно продвинутые технологии. Личные щиты потрясающей мощности, гиперволновые передатчики голонета с сигаретную пачку размером, защищенные деионизаторами от ЭМИ и ионных пушек киберимпланты. Да и вообще импланты с поражающими воображение возможностями. Другое дело, что простых людей это никак не касается – у них никогда не бывает столь впечатляющих денежных сумм. Возможности кораблей также ограничивает лишь их стоимость – за соответствующие деньги можно воплотить почти любую фантазию. Только зачем эти фантастические характеристики обычному грузовику?

Но контрабандистов базовые характеристики транспортов не устраивали – они, как и военные, зачастую ставили резервный гиперпиривод и отсеки для ракет. Устанавливая же дополнительное вооружение и щиты, необходимо было поставить для них и дополнительное питание. Всё это обладало массой, и немалой. А при ускорениях она порождала силы инерции, ухудшая манёвренность.

И никакая переделка, за редчайшим исключением, не могла превратить гражданское судно в полноценный военный корабль. Им не хватало воинской стати, совершенно иной внутренней архитектуры, абсолютно другого подхода в проектировании.

Моё внимание на миг привлёк демилитаризованный корвет, но этот вариант был тут же отвергнут. Минимальный его экипаж составлял пять человек. Нанимать же столько людей я не намеревался, мне ни с кем не по пути.

Листая каталог, я изучал комплектующие – некоторые реакторы были очень дёшевы при большой мощности, но имели просто неприличные размеры и массу. Силовые установки с высокой удельной мощностью, напротив, стоили просто неприличных денег. Кроме того, с ростом допускаемой перегрузки цена любых компонентов также росла по весьма крутой кривой. В итоге и необходимая для модернизации начинка подходила далеко не вся, а ценники той, что подходила, внушали ужас. Стоило обращать внимание на рабочие температуры систем охлаждения, и КПД установок, и, как результат, мощность систем охлаждения.

Перевозка грузов на таком переоборудованном транспорте по охраняемым гипертрассам была экономически нецелесообразна, не выдерживая конкуренции как с огромными грузовозами-балкерами регулярных линий, так и создававшими необходимую мобильность и оперативность в перевозке малых порций грузов более легкими, но всё ещё простыми кораблями. Вроде повсеместно распространённых кореллианских легких фрахтовщиков.

Выпускали эти популярные по всей Галактике «блюдца» в первую очередь именно как недорогие рабочие лошадки, а вовсе не как «самые быстрые суда для перевозки спайса в Галактике». Хотя, кореллианцы, традиционно работающие на самом фронтире, подвижной и нечеткой границе цивилизации, разумно закладывали в конструкцию своих кораблей запас прочности для установки столь необходимых там туболазеров и щитов.

Стоимость звездолетов - вообще вопрос очень интересный. Небольшие компании, использующие неоптимальные технические решения и компенсирующие их дорогими материалами и оригинальными, но дорогими технологиями, продают корабли по тем же ценам, что и крупные корпорации. Это ещё при том, что удельные затраты на разработку и лицензирование своей продукции у них больше. И больше затраты на взаимодействие со смежниками и субподрядчиками. Не элементарно ли сделать из этого вывод, что такие компании, как КМК[2], Нубианскиие Верфи, Верфи Куата, Системы Галактического Ядра или Рендилийские Верфи наживаются на покупателях? Вместо того, чтобы нарастить выпуск, снизив стоимость, они жируют, пользуясь своим положением. И только редкие шедевры малых компаний заставляют их шевелиться. С другой стороны, именно они вкладывают чудовищные деньги в то, что можно назвать инновациями.

Но я решил не рисковать и, находясь на поверхности Кореллии, купить «коробку» здешней же постройки. Благо, эти блюдца, как пицца - что закажешь, то в неё и положат.

Первым делом надо было выбрать типоразмер и расчётную перегрузку: корабль – это, в первую очередь, весьма крепкий силовой набор, на который можно установить любое оборудование. Разумеется, с соблюдением конструктивно-силовой схемы, учитывающей все возможные нагрузки.

Корабли здешней постройки не отличались особой красотой или изяществом. Словно бы наспех вырубленные топором и собранные из геометрических примитивов, они, тем не менее, были феноменально прочными и простыми в облуживании. Всё, что вставало на их керамический силовой набор, вдобавок без проблем находило общий язык с бортовым компьютером. Если система, установленная на «Счастливой шлюхе», напоминала мутировавший от космического излучения «Мак-ОС», то на «кореллианцах» стояла операционная система с ядром «ОС UNIX». С открытым программным кодом, среди прочего. Хотя даже здесь «кореллианцы» были модульными: на одно и то же железо можно было поставить различное программное обеспечение. И если крупные корпорации и правительства предпочитали свои проприетарные решения, то в случае частника рынок софта для звездолетов поражал воображение.

– Добрый день, Сольвин, – вызвонил я по комлинку инженера.

– Здравствуй, – возникла зеленоватая голограмма мужчины в нарочито квадратных очках с короткой щегольской бородкой-эспаньолкой. Он долго всматривался в моё лицо, а затем сделал вид, будто бы вспомнил меня. – Какими судьбами! Ты жив-здоров! Какая хорошая новость.

– И при деньгах. Хочу подкинуть тебе работу. Ты же всё ещё владеешь тюнинговым центром?

– Разумеется. И одним из лучших здесь, в Кореллии. Нужно установить что-нибудь интересное? Скажи только, что именно и на какой корабль.

– Не совсем. Пожалуй, я обрисую тебе ситуацию с самого начала. Я ещё не купил корабль, только собираюсь, и столкнулся с огромной сложностью выбора.

– Частое явление. Но я не произвожу корабли. Я их переоснащаю.

– Я так или иначе собирался обратиться к тебе, и логично было бы заранее выбрать комплектацию корабля так, чтобы они не помешали некоторым... модификациям.

– Это будет разумно. Ты уже подобрал себе корпус?

– Ага. YL-230[3]. Специальная серия, версия для энтузиастов.

– То есть, вероятно, самое скоростное судно в Галактике в своём классе, по недоразумению зовущееся лёгким фрахтовщиком. Плод нездоровых амбиций специального конструкторского отдела КМК. Производство которого, едва только запустив, по причине астрономической стоимости скоро свернут. Не нашло покупателей. Восемьдесят миллионов только за корпус, подумать только!

– Убыточное судно, – согласился я. Ещё бы, цена перевозки любых товаров таким кораблём приближалась к транспортировке самолётом на Земле. Для Галактики – слишком дорогое удовольствие. На этом корабле имело смысл перевозить даже не всякую контрабанду.

– Но только если использовать его для перевозки обычных грузов. Корпус, способный выдерживать нагрузки в семьдесят единиц, – продолжил я. – Как у хорошего истребителя… И это всё с условием установки адекватного массогабарита агрегатов. Пожалуй, есть корабли такого размера и быстрее, или такие же быстрые, но они ещё более громоздкие. Но ни в одном из них нет такого объемного трюма, спроектированного с учетом компенсации перегрузки для всего груза. Вся перегрузка сбрасывается на силовые конструкции. Не корабль, а конфетка!

– Ты понимаешь, что в глазах любого патрульного судна ты будешь или богатеньким идиотом, не взявшим вместо этой черепицы, слетевшей с твоей крыши, куда более комфортабельную и не менее скоростную яхту. Или же профессиональным спайсовозом, уповающим на сумасшедшую прыть своей колымаги? Зачем тебе такое бешеное корыто? Взял бы «Динамичный». Можно даже подержанный, – попытался воззвать к моему рассудку Сольвин. – У него порожнего перегрузка в пятьдесят восемь единиц. Загруженного, правда, двадцать два... Немногим меньше, но куда как дешевле. И берут их даже для коммерческих перевозок – если плечо гиперпространственного пути короткое. Окупают свою цену частотой рейсов. Так что будет «птичка» не такой приметной. В отличие от этого гоночного корабля из недавно выпущенной первой серии.

– Я собираюсь набить своё корыто так, чтобы пустое оно было равномерно и допустимо нагружено до шестидесяти корусанских ускорений свободного падения.

– Пустое? Чем!? – воскликнул удивлённо Сольвин.

– Щиты, реакторы, вооружение, сканеры, оборудование для планетарного исследования, а самое главное – гиперпривод от посольского судна. На таких ещё респовские сенаторы рассекают. И джедаи.

– Полный А-З! Он же займёт пятую часть корабля! Это же не посольское корыто, а гоночный болид, на нём даже ходят пригибаясь… хотя тебе, должно быть, в нём будет удобно. И стоить этот гипердвигатель ещё почти сто пятьдесят миллионов будет. А чтобы его запитать – понадобится хаттова прорва энергии. С поправкой на размер судна – гигаватт пятнадцать-двадцать.

– Тридцать. Мне нужно тридцать гигаватт. Чтобы выжать из него все возможности и готовиться к прыжку менее минуты. Зато это будет самое быстрое судно в Галактике – по совокупности свойств и с учетом возможностей штурмана, – сказал я. – И окупит оно себя за пару месяцев. Буду возить на нём сенсоры для гиперпроходческого судна. Это выгоднее, чем контрабанда. И совершенно законно.

– А базовый гипердвигатель? Оставишь как резервный?

– Именно так. Но я думаю и тут отойти от базовой комплектации. Поставлю что-нибудь полегче, балки-то не из мандалорского железа. И ходовые двигатели лучше взять с повышенным удельным импульсом. Всеядные. Лёгкие. Благо, энерговооруженность судна позволит их запитать, а это поднимет автономность по реактивной массе. И да, надо бы установить пару всеракурсных фотонных двигателей – с зондов дальней разведки.

– Это будет уникальное судно! – воскликнул Сольвин, с предвкушением потирая руки. – А уж объём переделок-то какой! И столько сложной, творческой работы! Давно таким проектом не руководил, подкинул ты мне работёнку. Интересную… и денежную? Деньги-то есть!?

– Есть. Я отправлю тебе файл спецификации. Там всё, что я бы хотел на него установить. Но это скорее мечты, простой список желаемого. И не факт, что все мои чаяния осуществимы. Возможно, что-то будет разумнее скомпоновать совсем иначе. Что-то выкинуть. Ты специалист, тебе виднее.

– Да, это будет моим шедевром... – словно бы витая в мечтах, сказал Сольвин. – Но вот вопрос, сколько ты готов отвалить за это сумасшествие?

– Полмиллиарда кредитов. Ориентировочно. Но я не готов платить тебе их целиком официально. У меня столько чистых денег нет, – прошелся я по самой кромке лжи. Полуправда была единственно возможным вариантом: очки Сольвина мало отличались от моих собственных. Разве что куда меньше весили, не будучи военным снаряжением. Они же и напомнили ему, кто я такой.

– Сто мегатонн мне в ангар! Пол миллиарда за корабль! – воскликнул инженер. – А… плевать, не я же их собираюсь потратить. Но мне понадобится хотя бы миллионов двести законным переводом, чтобы сохранить видимость легальной работы. Мои поставщики тоже готовы работать по серым схемам, но тебе понадобится слишком много комплектующих, которые где попало не валяются. Возможно, легальная сумма вырастет. Тем более, гиперпривод, спроектированный для сенаторов и дипломатических курьеров, за чёрный нал не приобретёшь.

– Рассчитывай на то, что у меня четыреста миллионов чистыми, – сказал я, опять же почти не солгав. Это было то, что я мог ему дать, действительно располагаемая мной сумма не должна была его интересовать.

– Вы с Травером стали сказочно богаты, – с завистью сказал он. – Слышал, что он возводит целый город, причём на тёмной стороне Рилота? Славное начинание! Должно быть, это будет первое основанное там поселение в истории его родины. Учитывая, что для твилеков та сторона Рилота – табу.

– Я знаю. Тёмная сторона. Он купил целую дроидизированную автономную фабрику и высококлассное горное оборудование на пару сотен миллионов. И кучу жизнеобеспечивающего оборудования в придачу, – кивнул я.

В действительности, Травера манили нетронутые залежи рилла, сырья для производства наркотика, сокрытые глубоко под вековечным ледяным панцирем Рилота. Он не стал покупать спайс у горняков, работающих с помощью кирки и лопаты: хитрый твилек поступил как образованный разумный – использовал плоды технического прогресса. Охраной он тоже озаботился.

– Его оттуда не выживут? – спросил Сольвин.

– Травера!? Из «Травер-сити»? Да-да, именно так и называется! Живым – нет. Никогда! Он страшно рискует, но если дело выгорит, он задавит со временем всех конкурентов. Хаттам безразлично, кто занимается непосредственно производством этого дурмана на самой планете – пока он платит такой же налог за его вывоз, как и все остальные. Так что его конкуренты – производители, а не хатты, и две их попытки нападения уже провалились. Он заблаговременно купил у коликоидов целый батальон каких-то уродливых дроидов. Удивительно, но эти машины выглядят не менее омерзительно, чем их создатели. Содержание их Травер может себе позволить, ведь его бизнес более рентабелен, чем у конкурентов, – разъяснил я ситуацию.

– Не начнут ли и остальные добывать его там же, где и он? – спросил Сольвин.

– Начнут, – кивнул я. – Но он там первый. Травер Последний… стал Первым, – хмыкнул я, размышляя над причудливой судьбой капитана. В этом рискованном предприятии была и вторая, скрытая цель. А также и третья – или я не знаю бывшего моего капитана. Его никогда не интересовали деньги сами по себе. Что бы он там сам ни говорил.

– Про Ивендо я тоже слышал, – серьезно сказал Сольвин. – От парнишки, которому он рекомендовал ко мне обратиться. Лейтенант ему кучу денег на корабль оставил. И мой адрес.

– Увы, жизнь скоротечна, а смерть всегда бродит рядом, – сказал я.

– Так-так. А что со щитом? – сменил тему инженер. – Генератор, изготовленный по оригинальной спецификации… с удвоенным числом операций по контролю качества. Для каких-то шишек с Корусанта или Алсакана... Эмиттеры с тяжелых истребителей. Это тоже выйдет тебе в копеечку.

– Не напоминай, – скривился я. – Но это выгодное вложение. Броня или щиты никогда не бывают лишними.

– Ладно, я оценю затраты, попробую скомпоновать в первом приближении, вышлю тебе то, что получится. Если что-то впихнуть не выйдет – не обессудь.

– Инженер, мы же не штаны здесь натягиваем, – усмехнулся я. – Я понимаю, если ты ещё не забыл про моё первое образование.

– Но мне нужен задаток, – ответил Сольвин. – Я не могу выделить ни одного человеко-часа моих невероятно талантливых и не менее алчных инженеров, если они не будут уверены в том, что за эту работу им заплатят.

– Триста тысяч кредитов на НИОКР-то хватит? В эквивалентной криптовалюте.

– Высылаю номер кошелька, – довольно сказал Сольвин.

– Когда мне ждать отчета?

Инженер на минуту задумался, делая какие-то расчеты в голове или на калькуляторе в очках.

– Через неделю, – заключил он. – Можно и за день, но придется отрывать от исполнения уже полученных заказов, а это обойдется тебе дороже. За эти деньги только оценят несколько вариантов реально выполнимой компоновки. У тебя огромный список оборудования, и выяснить, как оно будет влиять друг на друга – крайне сложная задача. Осцилляции, физические поля, температурные режимы. ТТЗ придется кроить и, вероятно, не раз.

– Я установил приоритеты. Там есть как программа «максимум», так и программа «минимум».

– Вижу. Но ты должен понимать: неясно пока, с какими ещё трудностями придётся столкнуться на каждом этапе проектирования, поэтому всегда может понадобиться доплата. Так что… заранее готовь деньги. И, поскольку мы пока работаем без официального контракта, нам придётся доверять друг другу. Я могу рассчитывать на понимание?

– Конечно, можешь. Вот твоя сумма, – я перевел крипты. – Триста пятьдесят тысяч по действующему обменному курсу, раз твои работники такие сребролюбивые, как ты говоришь. Пообещай им недельную премию, если они будут стараться. Мне нужен качественный корабль, без косяков, заложенных на начальных этапах конструирования... Но не думай, что я бросаюсь кредитами налево и направо – я старательно изучу смету.

– Неделя, – закончил разговор Сольвин.

Сгрузив весь объём работы на профильного специалиста, я с удивлением взглянул на часы. Была уже поздняя ночь, и я, оценив ближайшее будущее, растянулся на кровати.

Грядущее было насыщенно полутонами и оттенками, непонятными тенями. Самые разные события рассеялись как дым, не желающий принять четких границ ни во времени, ни в своей сущности.

Но меня хотя бы не собирались в ближайшие сутки убивать. Во всяком случае, в пределах этого здания – за его стенами меня подстерегали множественные угрозы. И я совершенно точно различал в Силе мотив убийства – локализованный во времени и пространстве, он зудел на задворках чувственного восприятия. Но он был невообразимо далеко – меня отделяла от него целая неделя.

Ощущение дистанции во времени было сложным и не отличалось точностью. Понадобился год, чтобы хотя бы немного сопоставить скорость, с какой сбывались эти смутные прогнозы, с интенсивностью неясной мне природы ощущений в Силе.

Трудно, например, обратить внимание на конкретную деталь в куче технического мусора, если не знать, как именно она выглядит. Именно знания этих мелочей и позволяют интерпретировать неясные образы в Силе. Только эти детали живут в нашем рассудке, и потому познание себя – важнейшее дело в понимании калейдоскопа Силы.

Моё зрение в Силе было подобно времяпролетной камере дроида, многократно превосходящей по глубине восприятия человеческий глаз. Однако камера, как и любая иная механическая деталь, была совершенно бесполезна без приложенной к ней программе, отыгрывающей свою роль на подмостках микропроцессора или же обученной нейросети.

Можно видеть гораздо лучше прочих, но надо и уметь понимать увиденное. Смотря на предметы мебели, видеть стулья и столы, а не непонятный набор кругов, овалов, спиралей, углов, прямых и кривых линий.

Я же в Силе, увы, до сих пор тонул именно в череде неясной мешанины «прямых» и «кривых», образов и чувств.

Прав был Реван, сравнивая провидение и с цветовыми ощущениями. Можно ведь даже Эриду разграничить по-своему. Как японцы, не замечающие в радуге зеленого, или англосаксы, не выделяющие голубого.

Результат такого разграничения мог оказаться неожиданно отличным от общепринятого. Но сравнение с цветами контринтуитивно: большинство совершенно уверено в том, что учиться различать цвета не нужно. Приобретенное ими в неосознанном возрасте знание кажется им само собой разумеющимся, имманентным. Что, в действительности, не так. Но, не зная общепринятой шкалы, но прослышав про саму концепцию цветов, можно приступить к созданию цветов как набора осознанных и поименованных квалиа самостоятельно

Несомненно, это был любопытный эксперимент для Ревана, но я был ему не коллегой, а подопытным. Ещё удивительнее было то, что я не протестовал против подобного сценария. Пути джедаев или ситов не могли дать мне искомого, и мне не оставалось ничего другого, как прокладывать свой оригинальный маршрут. Я же навигатор? Это моя работа.

Побродив мыслью по соседним квартирам и перекрытиям, тенью пронёсшись вдоль водо- и воздухопроводов, вдоль линий электропроводки в поисках лазеек и угроз, едва затем не утонув в кипящем котле будущего, я, наконец, умиротворил разум и провалился в глубокий сон. Но страх не дожить до утра растревожил моё воображение и слишком легкое, пусть и привязанное к тяжелому мясу, сознание.

Снились всё такие же чужие миры и чужие небеса, чужие жизни, калейдоскоп странных событий, увлекающий меня по гибельному пути. Память, как только я проснулся, старалась освободиться от слишком ярких и фактурных для простого сна картин, но наиболее острые обломки сна глубоко врезались в подкорку, желая, судя по всему, перемешаться с действительностью.

Я не стал включать свет в комнате, вместо этого я, сконцентрировавшись, создал яркий шарик света над раскрытой ладонью. Иллюзия, но неотличимая по своей природе от реальности, она освещала всю комнату тусклым могильным светом. И могла при желании светить только мне.

Это открывало необычайные возможности в любом ином чувственном восприятии. Хотя я и знал, что джедаи умело управляли своими чувствами, из уличного шума легко вычленяя конкретный диалог, но это было чем-то иным, отличным от их техник.

С трудом я мог припомнить само содержимое сна, но то, что во время него у меня получилось создать этот призрачный источник света, я помнил. И, самое главное, помнил, как именно его создавать. Что еще сильнее крошило стены реальности.

Зажёг над другой ладонью краденый огонек, но не сумел удержать одновременно обе иллюзии – рукотворный светлячок растворился в убегающем от меня прошлом.

Умывшись и одевшись, я спустился к проходной, где в фойе я заприметил очередного убийцу что-то выспрашивающим у метрдотеля, но не стал отвлекать его от столь важного дела и прошёл на посадочную платформу. Там я никуда не торопясь пропустил первые пять такси.

Миллионы машин живыми огнями сновали по городу без какой-либо чёткой заведомо прописанной программы: на их маршруты влияли бессчётные случайности. Но не надо было быть авгуром, чтобы углядеть в этих полётах перспективу. Спидеры, как и турбулентные потоки, омывающие их полированные шкуры, носящиеся неприкаянными духами в поднебесье, подчинялись математической теории хаоса. Даже их описали в абстракциях пытливые умы, всё еще отвоевывающие похищенное у них некогда Познающим прежде, Прометеем. Но и эта теория не могла предложить однозначно верного предсказания – ведь данных, граничных условий всегда не хватает. Нельзя подслушать все стремления, подсмотреть всякое желание каждого из сонма населяющих Кореллию людей – в любой миг случайный пешеход мог стать уже пассажиром, в один миг изменив рисунок событий. Просчитать подобное можно, но лишь оценив жалкие вероятности. Ибо даже малое изменение могло породить гомерические последствия.

Обладание абсолютным всеведением недостижимо, но я и не жалею об этом: ведь совершенное познание участь воистину мучительная – достойная кара от самого мстительного из богов. Знание о причине каждого события и знание о каждом его последствии, о всех причинах своих собственных мотивов лишит жизнь огня, движущей силы – надежд и стремлений, дерзания, ляжет тяжким бременем проторенной судьбы, лишая её всяческого смысла.

Впрочем, и сам огонь: искра надежды, был получена как раз в обмен за это знание. Однако так и должно быть: свобода воли несовместима с полностью механистичным, прогнозируемым миром.

На миг я задумался о гипотетическом существе, обладающем практически исчерпывающим знанием обо всём, что происходило, происходит и будет свершаться во всём многообразии миров ли, одного ли мира, совмещающего в себе все развилки и повороты на судьбе этого переменчивого мироздания.

Что ему останется, как не играть в бесконечные шарады с самим собой, возможно расщепляя своё сознание, лишая себя памяти и всеведения, ведя бесконечную партию ради того, чтобы не сойти с и без того раздробленного ума от скуки? Раздроблённого, должно быть, в умопомрачительной, невообразимой геометрии многомерного пространства.

Кто-то же предсказал на час вперёд, какое именно такси приземлится здесь и сейчас. Ведь непосредственно от номера до выхода из здания за мной не следили. И это было немалым достижением. Кем бы убийца ни был.

Три из пяти спидеров были заминированы: этот некто приложил немалое старание на закладку взрывчатки далеко не в одно-единственное такси. Такое нужно было спланировать, привлечь множество людей. Угроза эта возникла не внезапно, тщательно выношенная в чьём-то холодном разуме, поэтому Сила и предупредила о ней заранее. И именно в одном разуме – ощущался чей-то единоличный решительно вдавленный в бумагу автограф на этом так и не исполнившемся смертоносном плане.

Я только заселился! Мой график нельзя было изучить, ведь он еще даже не успел сформироваться. Значит меня вели от самого выхода из квартиры, возможно узнав как-то время, в которое я проснулся... Кран! Я включил воду, а она течет по трубам, идущим через нижние номера. Смыв в унитазе тоже отлично свидетельствует о том, что человек проснулся в такую рань. Душегуб ещё на ресепшене… За каждым моим шагом могли и следили прямо в здании, причем уже в первый же день заселения. Это был единственный способ точно узнать время моего выхода, чтобы так ловко подгадать с такси. Кроме того, надо было метко воздействовать на эту неустойчивую систему арендуемого транспорта – такое не мог устроить один человек.

Оглянувшись по сторонам, полюбовавшись на несколько закрытых сверху прозрачными навесами пешеходных уровней, вереницы аэроспидеров, множество посадочных платформ и боксов, словно листья, растущих прямо из «стволов» зданий, я заприметил цветастую птичку, парящую в метре от карниза. Только «птичка» эта была полностью синтетической – крохотным дроном-махолётом, предназначенным для скрытого наблюдения. Репликантом. Я не стал долго рассматривать кибернетического шпиона и направился к безопасному аэроспидеру. Потеряв немного подвижности в пространстве, я старался стать маневреннее во времени, и поэтому уже знал о том, что случится в следующие мгновения.

«Птичка» метнулась было прямо ко мне, но с треском сгорела в защитном поле, пролетев через некую невидимую невооруженным взглядом границу, отделяющую площадку от шумных аэротрасс. Ветер разметал по пластали взлётно-посадочной площадки опаленные углепластиковые пёрышки. Усмехнувшись, я сунул одно из них в карман.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Различные источники в интернете расходятся в оценке от 2 до 9 миллионов долларов США за новый БелАз 450 тонн. Цена в рублях, соответственно, может составить порядка 600 миллионов при актуальном на начало 2016 года валютном курсе.

Так что указанная в фанфике цена на звездолеты – сущие копейки.

Сравнение же фрахтовщика по цене с легковушкой, (или КАМАЗом) бытующее местами в фэндоме – тяжелый горячечный бред. Даже в самые жирные годы звездолет был не только средством передвижения, но одновременно и роскошью, доступной немногим.

[2] Кореллианская машиностроительная корпорация

[3] В каноне такого нет. Увы, подходящего корабля я в данной эпохе не нашёл. Но логично предположить, что моделей всегда выпускалось очень много и с самыми различными характеристиками.

33. Охота на Буджума ч.2

Примечание к части

Глава ещё не дописана до конца (не смотря на свою длину) и будет Охота на Буджума ч.3. Несмотря на чудовищную суммарную длину всё еще считаю это одной главой, ибо части эти составляют и непрерывное повествование, и единую мысль. Хорошо так порезал палец и печатать подолгу пока не хочу. Музыкальная подборка увы(?), пустотно-патологическая но главе чудовищно созвучная. Так много, ибо писалось долго, да и глава сама очень большая. Бечено.

Человеку не нужно трех сосен, чтобы заблудиться — ему достаточно двух существительных.

Пелевин В.О.

Я отведу тебя к мосту, сделанному из воды, к зеркалу, и там ты познаешь другой мир.

«Мертвец» (Dead Man)

Музыка

Гражданская Оборона - Вечная весна / Евгений Алексеев (Lucky Piano Bar) - Вечная весна

Гражданская Оборона - Всё Как У Людей

Скверный Анекдот – Живые огни

Скверный Анекдот – Бессонница (Божья борода)

Сергей Маврин (Маврик) – Тающий мир

Скверный Анекдот – Четвертое тело. Нож

Пока летучая машина несла меня выполнять еженедельную барщину, я рассматривал перо заводной птицы. Магию разве что во всём перечисленном подменило повсеместное течение электронов… Саму «птичку» разметало, разорвало на части напряжением искаженного пространства, но отливающее бронзой перо осталось удивительно целым.

И острым, как ланцет: едва я её коснулся – и на пальце выступила капля крови. Принюхался: пахло от имитации сгоревшим пластиком и чем-то ещё странным, загадочным – в Силе. Отточенное перо улеглось в кармане куртки: в дальнейшем я намеревался изучить его более пристально – при помощи психометрии. Меня очень интересовала личность «орнитолога».

В здании, которое мой язык никак не поворачивался назвать храмом – слишком оно напоминало крепость, меня предсказуемо – и рационально, и сквозь Силу – встретил Бода:

– Ты сбежал, никого не предупредив, – укорил он меня, любезно указав на пустующее репульсорное кресло. Я немедленно растекся в нём, вытянул гудящую ногу. Невероятно удобная вещь. Противоестественно удобная. Отвлекающая от истинной хищной, хозяйской сущности молчаливых вещей.

В его келье, как по инерции звали свои комфортабельные номера кореллианские джедаи, было немало безделушек и ценных вещей – хотя, казалось бы, она предназначалась только для отдыха и сна – джедаи подчёркнуто отказывались не только от личной собственности, но и от личной жилой площади, не желая привязываться к ней, не давая ей забираться в свой разум и манипулировать желаниями. Сосредоточенность и мысли – они могут быть только о главном. Важном.

Но столь недешевый и удобный стул нашелся… Возможно, я слишком придирчив – удобство напротив не будет отвлекать от важного, и крайний, дремучий аскетизм джедаями осуждается в той же мере, как и стяжательство. Но мысль о том, что стульчик этот из полированного бронзия с адаптивной поддержкой спины стоил как мой тяжелый полутораручный меч, я из головы выкинуть не мог.

В этот момент я напомнил себе, что привержены разумному аскетизму лишь настоящие джедаи, не держащие своих кореллианских «коллег» за равноправных братьев Ордена. Поэтому «келья» эта и была под стать «храму». Высокий потолок, дорогая электронная периферия, кондишен как на элитном звездолете. Рабочая обстановка, скромная только на вид: на ней, в действительности, не экономили. Было в этом что-то неправильное – отталкивающие своими лишними и ненужными смыслами, сбивающее с толку, отвлекающее внимание от выбранного Пути.

Во мне на миг зародилось желание посетить для сравнения корусанский Храм джедаев, но я грубо, цинично его подавил: с желаниями следует быть осторожным.

– Ушёл. Бегать, увы, не получается, – усмехнулся я, пристукнув увесистой тростью. – Не могу здесь находиться. Душно. Всё же я обещал участвовать в одной образовательной программе, но не жить здесь.

– Тебя хотят убить. Весьма влиятельные разумные, насколько я понимаю, – попытался было вразумить меня джедай.

– Не секрет.

– Могут покушаться на тебя, а пострадает кто-нибудь другой... Я даже спорить об этом не хочу, знаю, что тебе плевать на окружающих.

Я удивлено вскинулся, желая уже возразить, но джедай не дал мне это сделать.

– Да, конечно, не плевать… но ровно настолько, насколько это касается и тебя самого. Но тебе действительно безопаснее находиться в храме, – сказал Бода.

– Безопаснее? Не знаю. Не уверен. Мои недоброжелатели не отрекутся от своих намерений и после того, как я покину этот… «храм». А это, рано или поздно… так или иначе, случится. Поэтому не вижу смысла таиться здесь от убийц, – я натянуто, фальшиво улыбнулся, находя в происходящем не столько отрицательное или положительное, сколько безнадежно надоевшее.

Бода насупился – я продолжил:

– И, что особенно приятно, наши взаимоотношения – самые искренние из всех возможных: попытки нагло лгать или обманом убедить меня, что их интересы важнее моих, не увенчались успехом. Теперь мы жаждем уничтожить друг друга. Чистый конфликт, предельная его форма – невозможность совместного бытия в одной версии вселенной.

Причём, если у них ничего не получится – значит, мой, как принято его называть, выбор, заключающийся в том, чтобы не подчиняться чужим требованиям, писанным и нет законам, был разумным, то есть выгодным для меня, отвечающим моим целям, и я верно оценил свои возможности. Если же меня умертвят – выходит, я сам был не прав, идя на конфликт; моё поведение было неоптимальным, мне суждено пасть жертвой собственной неосмотрительности…

Вот сейчас мы это и выясним. Будь исход моих поступков совершенно непредсказуемым, подчиняйся он только слепым вероятностям, этот острый эксперимент, лишенный возможности оценить вероятность того или иного исхода, ничего не скажет. Независимо от того, куда всё же повернётся ситуация. Игра в лотерею – всегда неразумный поступок, даже в случае выигрыша. Как бы кто ни думал…

– Но я не ставлю ставки в азартных играх, не пытаюсь обмануть крупье, полагаясь только на удачу, – сверкнули мои клыки в ещё одной пустой как моя «душа» улыбке-полуоскале. – Да, для большинства людей такая игра со смертью будет бесполезна. Она не пройдет жёстких рамок адекватного эксперимента – нельзя на одном примере выяснить, случайна ли случайность... Впрочем, как и на серии. И едва ли это будет благоразумнее стрельбы в собственный висок ради выяснения, какая же из семи энергоячеек из россыпи заряжена... Но в случае пророка-дилетанта – это способ приблизиться к знанию. В моём случае, то есть.

– Так ты рад насилию? – поразился Бода, встопорщив аккуратный веник бороды. – Или я что-то не понимаю? Зачем нужен этот опасный «эксперимент»?

– Рад!? Насилию как таковому? Не-ет. Я же не безумец какой-то! Но и ничего не могу поделать с моими врагами, полагающими, будто бы я не представляю для них никакой, даже гипотетической опасности, и меня можно смахнуть с игральной доски. Как пыль: вряд ли меня считают хотя бы фигурой. Моё убийство отвечает их интересам, а восхищаюсь я тем, что хоть кто-то придерживается разумного эгоизма – иначе говоря, мыслит рационально. Мы все стремимся к истине, и это не может не радовать! – воскликнул я.

– Тогда ты должен радоваться и тому, что мы, джедаи, не мыслим столь, м-м, «рационально», – задумчиво сказал джедай.

– Увы, но это повод проявить безразличие, как и ко всякому бездумному следованию неким всеобщим или же частным, корпоративным моральным нормам. Застывшим, словно воск свечи, лишившейся последнего источника тепла – искры разума.

– Есть правила. Не всегда нам нравится их соблюдать, но чтить их – правильно. Прямо сейчас тебя эти правила защищают.

– Это глупо. Я не нравлюсь вам, неуправляем, стою под другую сторону в диалектике хаоса-порядка. И осознаю это – как бы вы ни лебезили. Но убить меня или заключить под стражу вам мешают некие принципы… и это решительно непонятно мне.

– Что именно? – джедай был спокоен, но я надеялся, что это ненадолго – мне жизненно необходимо было вывести его из себя.

– Что мешает сделать так, будто бы я никогда и не заходил в это здание? Что мешает вам промыть мне мозги? Или делать это постоянно со всеми остальными? Неужели играть по правилам выгодно всегда? Совсем без исключений? Я же не верю в сказки. Что заставляет вас быть такими «правильными»?

– Это-то нас и отличает, – сказал джедай. – Тебе даже в голову не приходит, почему имеющий власть или Силу её не использует? Наблюдает за течением полноводной реки со стороны, лишь изредка расчищая образующиеся заторы, и не стремится преградить её плотиной? Так, чтобы выплеснувшаяся вода смыла непричастных? А зачастую, и самого строителя непрочных преград?

Или ты из тех, кто не видит разницы между джедаями и ситами, отмечая лишь то, что один Орден «стоит у власти», а другой повержен, и знамена его давно истлели?

– Я знаком с вашей философией… но действовать по ситуации, а не по намертво застывшим правилам – эффективнее. И соглашусь, что в долговременной стратегии, оптимизированной по выгоде Ордена, а не отдельного рыцаря, держать своё слово выгодно, но бывают же ситуации, когда никто не узнает, что вы его нарушили! И, как говорится, «всем от этого будет только лучше», – подначил я джедая.

– Ты сейчас демонстрируешь мышление преступника. Выказываешь надежду на то, что всё сойдет с рук, что уж тебя-то закон не коснётся. Но это не так. Правила на то и правила, что нарушать их нельзя. Это не чья-то блажь – это вполне разумно.

– Но никто же не увидит! – воскликнул я пораженно. – Что от этого изменится? Неужели трудно разделять истинные цели и переменчивые методы по их достижению?

– Мы сами будем знать, что его нарушили. – поднял палец Бода, – Этого достаточно. Дальнейший путь по наклонной неизбежен. Нельзя защищать закон одной рукой, а другой – нарушать его. А ещё, отринув внутреннюю честность, легко запутаться на пути, сбиться со Светлой Стороны Силы.

– Хотя… да, нельзя, – согласился я. – Но «стороны Силы» тут не причём. Стоит облачиться в одежды служителя – как это делаете вы… стать проводником и сосудом некой сущности, как уже не отступишь и от рамок, создающих эту самую силу. Течение Силы увлекает за собой всё сильнее – ловко разгоняя по руслу, толкая по траектории, от которой нельзя отклоняться. Да и не хочется, ведь сложно уже отказаться от той власти, что даёт движение по этому потоку.

Но так нельзя проложить своё русло. Разве что уверовав в то, что своя истинная воля совпадает с тем, что вы зовете «светлой стороной Силы».

– Любопытная трактовка.

– Обычная трактовка, какой придерживаются почти все маги.

– Значит, ты «маг»? – удивился Бода. – Ты же и сам сознаешь всю нелепость этого слова. «Магия».

– «Сила»? Магия? – я пожал плечами. – Называйте, как хотите. Моя воля, чужая воля, случаи и смыслы завязаны в один тугой, запутанный узел. И я уже убедился: потяни один конец – отзовется в другом. И совершенно не так, как ожидаешь, или не совсем так. Но я хочу понять, как это работает, и если что-то позволит мне этим управлять – я буду это делать. Как бы это ни называлось.

– Но магия – путь обмана. Она неизбежно загонит тебя в тупик.

– Тупик – это расстрельная комната… но мы и так все в ней, и у нас нет времени на сожаления или сомнения.

– Магия строится не только на обмане, – предостерег меня Бода, – но и на самообмане. Против которого ты выступаешь.

– А разве не способность к лицемерию – признак интеллекта у социальных видов? – ухмыльнулся я, однако не став высказывать иного, витающего в мыслях, возражения вслух. Такие вещи лучше держать при себе – до самого шоудауна.

Единственная причина, почему мы считаем, будто бы научная картина мира с «привычным» всем объективным миром и едиными для всех нас законами изотропной вселенной верна, так это то, что это работает! Звездолеты бороздят просторы Галактики, а сила действия ожидаемо равна силе противодействия.

Дело вовсе не в вере и не в самообмане. Дело как раз в отсутствии веры в научные факты – магия тут ничем их не хуже и не лучше, если она тоже работает.

В вере и, оттого, в самообмане, магия нуждается лишь тогда, когда нужно подавить столь же безосновательную уверенность в том, что имеющаяся карта – это и есть действительность, местность.

И не важно, что на ней мы привыкли изображать – побережья и реки, уверенные линии автотрасс, границы расползшихся, как плесень, городов, звёздные скопления. Или пышущих жаром чернильных сказочных драконов и нанесенных тушью единорогов. Виверн и морских змеев, мечущихся среди волн, вздыбленных завитками ветров, которые, в свою очередь, раздувают толстопузые ангелочки, парящие на краях карты.

Все это можно там встретить. А можно и не встретить. Конечно, что-то следует ожидать там увидеть, а нечто иное – нет. И это разумно. Но вот верить в эту встречу… в её неизбежность… И потому до того на полях моей карты пустота – и это достойная часть картины. Чистый, ни во что ещё не выразивший себя Хаос.

А потому «магия» или магия наравне с научным знанием сводится к личному опыту. И для того, чтобы утверждать, что она «нарушает» законы реальности, расшатывает её, сначала надо вообще доказать наличие её за пределами восприятия. Независимое от него. Что невозможно.

– Это как отказаться от применения насилия, думая, что и все прочие столь же разумны и последуют за тобой, а затем наступит мир и благополучие, – продолжил я, намеренно выводя джедая из себя. – Но отказавшегося от насилия примитивно сожрут или выебут, а вот отказавшегося от обмана – только наебут!

– Обман разрушает структуру общества. Предсказуемость – залог стабильности, – заметил мастер-джедай, вторя моим мыслям. – А лицемерие лишь следствие недоверия как себе самому, так и окружающему миру. Оно хорошо только для того, чтобы урвать свой кусок прямо здесь и сейчас.

– Мир, где никто никогда не лжет – прекра-асная идиллия, – протянул я. – Но что будет, если в него вторгнется мастер притворства?

– Мир не примет его.

– Но как он распознает его? Выходит, он должен знать, как его распознать, а само знание – уже возможность… – подначил я джедая. – Обман разумен, даже необходим – по обстоятельствам. Обман честен – по отношению к тем, кто тебе важен, если он идет им на пользу. Универсальные же правила честности – проигрышная стратегия в реальном мире. Это как выйти на битву в одном драном халате – противник не преминет облачиться в доспехи.

– И что тогда ждать ото всех окружающих? Что они в любой миг могут изменить своё поведение? Клятвы и верность тогда станут абсурдом, пустым звуком. Мир построен на предсказуемости и доверии: на том, что внутри каждого из нас есть безусловный внутренний цензор, на устойчивых правилах и ценностях. На том, что есть безусловно правильное и неправильное, а не только «оптимальное для достижения некой стратегии». С такими воззрениями нечего делать в Ордене!

Я удивлено вскинулся.

– Да, я знаю о твоём безоценочном отношении ко всему окружающему, – сказал Бода, – для меня это не секрет. Иной бы радовался тому, что ты мыслишь почти как джедай, но у тебя нет никаких нравственных ориентиров. Нет сопереживания. Нет привязанностей – а чувства более глубокого и всеобъемлющего. Настоящий джедай – внеморален, но он всегда вместе с тем испытывает высшее сострадание и любовь – ко всему живому.

– От одного до другого – лишь один шаг, – я повернул трость, сменив лица – упругий метал «вспомнил» иную структуру, ни к чему еще не подключенные контакты внутри навершия с щелчком сомкнулись. – И почему я не удивляюсь тому, что временами появляются деятели вроде Экзара Куна…

– Он вызывает у тебя восхищение? – Бода уставился на меня, как на врага народа. Или мне так показалось? Нет – его это действительно задело.

– Экзар? – удивился я, – Нет… он же умер. Я же не восхищаюсь грунтом или мусором. Прах тоже меня не интересует.

– Не перестаю тебе удивляться, – сказал джедай.

– Никто не заслуживает ни восхищения, ни порицания, если это никак нас не касается. В самом широком смысле слова, разумеется.

– Значит, безоценочное мышление? Всегда?

– Оно самое, – кивнул я в ответ.

– Не любишь вечные ценности, значит.

– Не люблю. Презираю их. От них несёт человечностью. Обезьянками. Роботами. Программным кодом. Не мной написанным и не мной придуманным.

– Если ты, как и все прочие, бунтующие против своего места в жизни, превозносишь а-моральное, освобождающее от кажущихся тебе глупыми норм, и принижаешь всё человеческое, видя в нём лишь бездумное потакание животным импульсам, то обрати взор на заснеженную Арканию или заплесневелые миры хаттов: вот уж кто чужд всему человечному или этичному, – мгновенно нашелся Бода, ловко в одном порыве связав слова. – И увидишь тогда, к чему приводит дословное следование твоим идеалам. Сомневаюсь, что ты сам захотел бы там жить.

– Верно, – не стал я спорить, – ведь я не хатт и не чистокровный арканианец. Помимо того, на Аркании мне пришлось бы платить огромную страховку частной полиции, ибо иной там и не водится. И по причине угрозы, нависшей над моей головой, и потому, что злоумышленников там ожидает различная кара за преступления против граждан-арканианцев и не граждан: всех прочих. Что обосновывает и различный риск, а значит и затраты на защиту личности и имущества. Поразительно разумно! Для арканианцев…

Но соль не в этом: все они замкнулись на интересах своего вида, в облигатно навязанных оковах биологии, не стремясь вступить в контакт с иными носителями разума. Вероятно, потому что их трудно сыскать в этой галактике. Такая огромная и одновременно такая пустая... Они остались верны ценностям, произведенным в той же фабрике, что и их бренные тела.

Повсюду бродят носители «ценностей», рабы условных и безусловных рефлексов.

Но и в таком случае их стратегия несколько превосходит человеческую – они чаще думают головой, когда принимают те или иные решения, а не слушают какое-то имбецильное «сердце». Хатты, на мой взгляд, неисправимые ретрограды, что меня сильно печалит. Но, живи и я тысячу лет, возможно, счёл бы уважение традиций самым рациональным поведением.

– Любопытно, похоже, ты недоволен, ни много ни мало – всем! – подавился Бода. – Напомни мне, почему ты считаешь, что, будучи человеком или близким к нему существом, ты не должен следовать общечеловеческим нормам? Чем ты лучше прочих?

– Не лучше. Ничем. Никого. Но и не хуже. Хуже… лучше… мы кучи кварков, звездный пепел, ненадолго сконденсировавшийся в лишенные совершенства белковые тела лишь для того, чтобы спустя мимолетное мгновение вновь развеяться над волнами.

Я не использую эти слова – «лучше», хуже» – без уточнения, для кого лучше. А что касается норм, да еще и общечеловеческих… Они не нужны. Никакие универсальные нормы не нужны. Я рационалист и не нуждаюсь в морали по очевидной причине — если она совпадает с выводами разума, она излишняя, если противоречит им, то она вредит мне.

– Удобная позиция, – сказал, усмехнувшись в бороду, Бода. Его, казалось бы, смешило сказанное мной.

– Она эффективна. Если люди хотят достигать своих целей, то наиболее оптимальный путь использовать – исследовать мир и действовать сообразно его законам, какими бы они противоестественными ни казались. И поступать с опорой на выводы разума, а не мимолетные чувства. Альтернатива – слепые хаотичные метания по воле иррациональных убеждений, «душевные» метания, что не приводят к желаемому результату. Разве что иллюзорному: но неотвратимо наступающая расплата с реальностью, как правило, бывает предельно, безгранично жестокой. Течению природных процессов нет дела до человека: оно убивает его после того, как биологическое его тело отслужит своё неуправляемой, подобной сели, генетической и культурной эволюции.

Если механизм ведет себя как механизм: исправно выполняет свою функцию, не желая её менять и менять самого себя, то с ним и поступают подобающе – когда он, надорвавшись играть одну и ту же роль, ломается, его выбрасывают на помойку. Изношенные запчасти переплавляют.

Естественные же желания, нормы и правила, одобряемое поведение почти целиком обусловлены особенностями нашего мозга, эволюционировавшего для принятия поспешных решений в условиях постоянной нехватки данных, да еще и в совсем иных условиях. Поскольку даже поспешное решение лучше никакого.

В условиях веры в духов и доминирующего магического сознания, перманентной войны – постоянного, безостановочного геноцида соседних стай приматов. И всё это исключительно для совершения одной-единственной биологической роли. Неудивительно, что они так неэффективны в достижении иных целей.

И после этого слово «человечность» для меня – низкое ругательство. «Человечный» – звучит как неразумный, подверженный когнитивным заблуждениям и опирающийся на веру, примат. Животное же не достойно звания «разумного человека» или просто «разумного».

Кончив речь, я припал к военного образца фляжке, смочив пересохшее горло чистой водой. По карманам я рассовывал не только карты и кредитные чипы.

– Крепкие слова, злые, и, казалось бы, обоснованные, – всё так же сквозь насмешливую улыбку сказал Бода. – И где те арканианцы или хатты? Или иные любители математики? Много ты их видишь в Галактике? Они её заселили? Почему наш канцлер не арканианец, а сами они не преобладающая в Галактике сила? Скажешь, что они получили гиперпривод не самыми первыми? Это не оправдание – Галактика большая, а границы её постоянно раздвигаются. Хатты? У них было больше времени, чем у людей. Кроме того, их цивилизация не самодостаточна без порабощенных видов, они уже слились в сложную паразитическую, а местами и симбиотическую систему. Нельзя говорить о хаттах и забывать об их рабах, а они, я уверен, не разделяют твои убеждения.

Всё потому, что развивается не человек, он смертен – развивается общество как среда, а в нём для этого всего должно быть в меру. И рационального, и нет. То, что делает наше общество таким, какое оно есть – ничто, всего лишь жалкая «человечность», раз ты о ней столь невысокого мнения. Все стремления, амбиции человека, желания уже в корне своём иррациональны – что ты скажешь об этом?

– Их не возможно оценить по любой абсолютной шкале, тем более я отказываюсь это делать, если это не касается меня самого. Но я могу соразмерить поступки с желаниями и так дать оценку разумности поведения в достижении намеченной цели, – ответил я.

– Можешь? Сомневаюсь, – покачал головой джедай. – А если сами цели, например, религиозные? Как ты оценишь, насколько хорошо способствуют те или иные молитвы и ритуалы лучшей реинкарнации души? – Бода, казалось, развеселился.

– Спор о ценностях? Если человек поражен заразным обсессивно-компульсивным расстройством – религией, то следует ему помочь избавиться от этих заблуждений. И уж тем более не следует даже позволять их подавать как нечто допустимое и терпимое. Невозможно не порицать добровольное невежество.

– Это расстройство придает многим цель в жизни, – ответствовал мастер, – примиряет их с миром. Спасает от саморазрушения. Сохраняет душевное равновесие.

– Иллюзия, – отмахнулся я.

– У всех у нас свои убеждения. И свои психические расстройства, едва заметные или бросающиеся в глаза отклонения. Это нормально. Вот ты. Рассматриваешь одного человека, словно он болтается в космическом вакууме. Он же всегда - часть всего общества, так устроен мир. Если что-то не нравится в нём, возможно проблема в тебе? Мир в порядке, он устроен так, как ему надо. Ты не пытаешься подумать о том, что с тобой что-то не так – нет, ты уверен, что что-то не так со всеми окружающими. Задумайся об этом.

Мы, джедаи, принимаем мир таким, какой он есть. Не пытаемся навязать ему свои убеждения о том, какие именно из череды иррациональных убеждений лучше. Или «эффективнее», как ты говоришь, подменяя этим словом своё одобрение. Мы наблюдаем. Слушаем Силу. Не вмешиваемся. Но до тех пор, пока одни разумные не начинают навязывать свои представления другим силой.

– Во всём можно найти насилие, – вздохнул я.

– Можно во всём найти что угодно. Если целенаправленно искать, впадая в крайности. – отметил Бода. – Ты же сам говорил про нехватку данных для принятия решений? Так их всегда не хватает, кроме того, любое решение всегда принимается под действием эмоций. Даже джедай, сколь бы он ни опирался на Силу, не может полностью изменить свою натуру, хотя если он её хорошо понимает – уже хорошо.

– Но это не повод таскать костыли морали – они нужны только тому, кто настолько неразумен, что руководствуется не разумом, а набором догм, – заметил я.

– Что будет, если я лишу тебя опоры? – Бода Силой притянул мою трость и взмахом руки отключил репульсорное кресло подо мной, и я тут же с грохотом приземлился на пол, лишившись подвижности. Я не стал злиться на джедая, развалившись на стоящей прямо на полу ставшей мгновенно неудобной «чашке». Сделать попытку встать на ноги я даже не рискнул.

– На что ты станешь опираться? – спросил меня джедай. – Это ведь тоже твои решения и желания, и их источник тоже ты, и хорошо бы находиться в гармонии с ними, не отрицая своей телесной части. Вот это действительно самообман – отрицать самого себя!

Разумным нужны эти костыли. Потому что это не костыли вовсе, а ноги. Да… мир несовершенен: каждый раз, когда оказываешься в незнакомой ситуации, нет ни возможности, ни времени, чтобы выяснять последствия как заправская прогностическая система, вооруженная знанием закономерностей и тысячелетней статистики. И даже она постоянно ошибается.

И чем меньше времени на решение, тем безусловнее опора на природные стремления, тем всё сильнее выбор обуславливается биологией и всё меньше разумом. Ведь мы не дроиды, и, думается мне, это неплохо.

Но только радикал, далекий от логики, отделяет разум человека от его тела, рассудочную часть «Я» от всех прочих функций организма, формирующего поведение – только вместе они составляют одно целое, зовущееся человеком. Твои слова звучат, будто бы из уст ортодоксальных религиозных проповедников, что разделяют душу и тело человека, не воспринимая его целиком. Нелепо, будучи рациональным человеком, отрицать свою телесность. Не замечаешь внутренних противоречий?

Если ты подумаешь об этом и помедитируешь достаточное время, ты станешь воспринимать себя цельным, залечишь этот искусственный разрыв. Не отказывайся прямо сейчас, к этому можно всегда вернуться.

– Но это-то меня и раздражает! – воскликнул я.

– Тебя раздражают другие люди? Или этот мир?

– В первую очередь я сам.

– Какой смысл бороться с тем, что тебе не под силу изменить? – фыркнул Бода. – Есть посильные задачи, не лучше ли взяться за них?

– Изменить можно что угодно, – ответил я. – Это нелепо, но вот в этом у меня есть некая «внутренняя убежденность». Во всяком случае, я рискну проверить возможность этого. Пока во мне не угасла и теплится надежда. А не буду сидеть сиднем, дожидаясь, когда же начнётся разложение.

– Вернёмся к твоему отношению к людям, – сказал Бода.

– Это так важно? Вам есть какое-то дело до меня?

– Для меня – да. Мне это важно. Ведь я отвечаю за тебя. Ты видишь в человечности только слабость, но это и сила. У тебя есть друзья, семья? Не подельники и переменчивые союзники, что могут предать в любой миг, как только сочтут это рациональной стратегией?

– Я таких не знаю. Но и не хочу связывать себя или других такими обязательствами. Я стремлюсь к свободе и не покушаюсь на чужую, – мне показалось важным закрепить такое своё отношение и к этим частям внешнего мира, пусть даже говорящим и, кажется, даже мыслящим. Кажется.

Что-то во мне с чудовищной силой противилось сильным связям с кем-то еще, прикованным к миру; казалось мне, что это только сделает мои цепи крепче.

– Обычно так говорят люди, избегающие ответственности, - не одобрил моего атомизма Бода.

– Я не требую ни от кого ни любви, ни обязательств иных, кроме как рациональных, исполнение которых выгодно взявшему их. Не покушаюсь на чужую свободу. А ещё со мной почти никому не по пути. К чему увлекать на свою дорогу тех, кто к ней не готов? Вот что было бы безответственно!

– Отговорки. Неужели нет и тех, кто разделяет твои убеждения?

– Полностью? – я вспомнил про Ревана. – Нет.

– Однако я не могу жалеть о том, что ты не найдешь таковых в нашем ордене, – сказал, поразмыслив, Бода. – Джедай, разделяющий твои убеждения, не скованный никакими ограничениями, может совершить воистину ужасные дела.

– Но он будет эффективен. Крайне эффективен, – усмехнулся я.

– Цель не всегда оправдывает средства. Если важен лишь конечный результат, то лишенный привязанностей и безусловных ценностей рыцарь может пойти на действительно ужасные вещи. Уверенный, что совершает меньшее зло. Но достигнув этой столь важной конечной цели, даже минимизировав привнесенное им зло, он вдруг поймёт, что и сама его цель лишена смысла.

Или, что хуже, на радиогоризонте маячат новые цели, достижение которых потребует противоречащих всем установлениям кодекса шагов. И вот уже совершённое как обесценивает все предыдущие поступки, так и превращает совершившего подобное в изгоя, который шаг за шагом уничтожает всё то, ради чего так старался.

Такое происходило и уже не раз. Из самых лучших побуждений совершались неприемлемые вещи. Корусанский орден готовит себе погребальный костёр, лишая рыцарей семей и воспитывая фанатиков. Осталось только дождаться, когда кто-то поднесет к нему открытое пламя.

– И кто поднесет факел? Кому достанется эта честь? – спросил я.

– Обычно это делают специально обученные люди. Они разносят пламя, потворствуют разрушениям во имя созидания, хотя мне порой и кажется, что их роль только в сокрушении едва устоявшегося порядка, – ответил Бода. – И возникающее на месте разрушенного ничем не лучше старого.

– Это очень важная задача! Кто-то должен обмазываться пеплом с погребального костра, возвещая о новом повороте в жизни ли, в истории ли, свершая безумный танец в честь смерти-и-жизни, – оспорил я.

– Ты недавно говорил о том, что находишься в трезвом уме и ясной памяти.

– Поболее многих, – горделиво сказал я.

– Тогда почему ты не вспомнишь о зелтронах? Вот уж кто не нуждается в постоянных расчетах и сомнениях в правильном выборе.

– Я о них помню. Они забавные, милые, гладкие, и многих из них хочется зацеловать и пощупать, но их трудно назвать разумными существами. Мне глубоко противно их безапелляционное веселье, безумная жизнерадостность даже перед самым ликом смерти. Нежелание принять в расчет, смирение со своей участью и ролью, принятие не своих, не ими созданных желаний и страстей.

– Почему не ими? Это часть их природы, с которой ты почему-то сражаешься. К чему искать ответы на те вопросы, что их и не подразумевают?

– Потому что в противном случае ни в чем нет смысла, – тихо сказал я.

– Зависит от того, что вкладывать в это слово, – пожал плечами Бода. – Почему смысл обязательно должен быть всеобъемлющим, свойством всего мира, а не твоим собственным выбором из множества доступных целей в жизни?

– Почему?! – перебил я мастера. – Тут звучит вопрос не «почему», а «зачем», на который, как известно, дать ответ непреодолимо тяжело.

– Зелтронцы его себе дали. Это поразительно, но целый вид не страдает от поиска ответов на вечные «человеческие» вопросы, – сказал Бода. – А вот те, кто ищут во всём смысл, чьи мысли посвящены только своему суперэго и своему удобству, что бы под ним ни подразумевалось, лишены покоя. Никто другой, следующий твоим идеалам, никогда не подумает о тебе самом просто так, не проявит соучастия или милосердия как должного. О да, конечно, он будет брать тебя в расчёт как часть полезного для себя окружения. Так же, как и ты сам, он не будет полностью пренебрегать чужими интересами, но лишь до тех пор, пока это выгодно ему самому. Поскольку не глуп и недальновидно воевать со всем миром. Но только поэтому.

– Что дурного в том, чтобы жить собственными интересами, не противореча интересам других? – спросил я.

– Дурного? Едва ли стоит спорить о ценностях. Дурном и хорошем, правильном и нет. Особенно с тобой, – усмехнулся в бороду старый джедай. – Но это не настоящее сочувствие, здесь нет сопереживания, лишь строгий, машинный расчет. Тебе приятно находиться в таком окружении?

– Вполне. Мне не нужно, чтобы меня любили, – ответил я мастеру.

– Понятно, что тебе хватает и своей собственной любви к себе… но люди не машины, их разум ограничен, и жизнь в таком бесчувственном обществе неудобна. Проще говоря, его невозможно построить. И тогда костыли становятся ногами, как бы тебе это ни нравилось, – джедай поднял Силой и вернул мне обратно трость.

Я не стал благодарить мастера за возврат того, что он взял без моего разрешения.

– Только для тех, кто неспособен ясно мыслить, – вместо этого возразил я. – Почему мне должна быть интересна судьба тех, чьи ценности и убеждения я не разделяю? Впрочем, так поступают все. И те, кто говорят о морали – тоже. Только при этом они ей прикрываются.

– Тебе нужна война. Ты желаешь зажечь всю Галактику и смотреть как она полыхает, – кивнул самому себе Бода.

– И это тоже неверно. Я не сторонник насилия, – сказал я. – Насилия как такового. Самого по себе.

– Тогда вернёмся к убийцам. Ты рассматривал альтернативу, способ обойтись без насилия? Если ты знаешь о тех, кто хочет твоей смерти, почему бы не договориться с ними? Возможно, убедительные слова смогут изменить ситуацию.

Меня, знаешь ли, это волнует, поскольку именно я отвечаю за тебя и мой долг – следить за твоей безопасностью, – адресовал мне упрек Бода.

Я же отлично знал это, и именно потому намеренно злил его: заставляя разрываться между негативными чувствами ко мне и его долгом. Это было забавно. И полезно.

– Договориться? И это мне говорит джедай? Который отрицает неведение? – наигранно удивился я. – Насилие есть второе лицо всякого волевого усилия. Обман – третье, – я, уперев жалом в пол трость, крутанул её так, что три лика начали так быстро сменять друг друга, казалось, слились в одно нейтральное выражение лица. – Насилие подразумевается вообще подо всем! Оно всеобъемлющее. Вот мы: вежливы лишь потому, что потенциально можем вступить в конфронтацию и заранее стараемся этого избегнуть. Показываем свои добрые намерения. Но их и не пришлось бы выказывать, если бы не было альтернативы.

– Весьма однобокий взгляд на мир, – сказал Бода. – Неужели ты не видишь в мире ничего кроме негатива?

– Я хорошо разбираюсь в поведении животных, а люди подчиняются тем же законам. Да и живут вдобавок в той же реальности. Мне так кажется.

– Они наделены разумом, – возразил мастер.

– Несомненно. Некоторые. Они давно уже научились не только проламывать головы, но и искусно лгать, – вращающаяся трость остановилась на приторно-слащавом выражении лица. – Но лишь тогда, когда в этом есть смысл. Когда это лучше насилия, но ведь памятование о нём вечно. Если существует возможность, найдется и тот, кто ей воспользуется. Не ты, так кто-нибудь другой… Насилие – едва ли не космологическая постоянная. И тот, кто забудет об этом – горько пожалеет о своём неверном представлении о мире.

– Мне кажется, или сегодня на твоей трости новое оголовье? – присмотрелся Бода.

– Ничуть, – я вновь крутанул трость, и остановившиеся лица вновь поразило безумие: они зашлись то в иступленном немом крике, то в устрашающе-безобразной истерике.

– Материал с памятью, – кивнул Бода. – Но дело ведь не только в лицах?

– Несомненно. Это спусковой механизм, – не стал лгать я. Прямо лгать джедаю я бы не рискнул: такого я, увы, не умею.

– Для чего?

– Для того, чего в трости нет, ещё нет. Но будет.

– Даже здесь оружие, – фыркнул старый мастер. – Произведение искусства, даже опора, по-твоему, вторичны, первично оружие…

– Всё можно использовать как оружие – значит, всё и нужно рассматривать как оружие. Вернее, как инструмент воздействия, ведь оружие – только один из инструментов принуждения. Продолжение и проводник чужой воли. И ничто не может точнее отражать эту мысль, зримее проецировать волю, чем отточенный клинок меча. Или посох жреца. Хитрый оскал политики, скрытый за слащавыми, приторными улыбочками; интриги и коррупция, шантаж и тёмные финансовые схемы могут быть куда эффективнее – для своих целей, но они решают не все задачи. Они, рано или поздно, облачатся в броню нацеленного в сердце чужого строя огромного линкора, сверкающего в короне туболазеров как новорождённая звезда… Или то будет световой меч.

– Световой меч – больше, чем оружие, – возразил Бода.

– О да! Именно, что больше. Сосредоточение Силы джедая, его путеводная звезда и мистический жезл мага, точка приложения его Силы. Оружие не столько механическое, сколько метафизическое.

– Ты сам так решил?

– У меня было достаточно времени, чтобы понять это.

– На это у тебя нашлось время. Но ты так и не понял, что мир стремится к миру.

– Это именно так называется война при помощи законов и денег, а то и шоковых дубинок? Война при помощи частной собственности и перераспределения доходов, порабощение под видом создания новых рабочих мест? Удержание в покорности при помощи налогов и банковского процента?

– Разумные договариваются. Ко всеобщему благу и процветанию.

– Чтобы не применять насилие, – кивнул я. – Но их никто и никогда не услышит и не послушается, если они не будут готовы его применить или не будут о нём регулярно напоминать, – ответил я. – Договаривается ли землекоп с червями, чьи примитивные тела наполняют слои почвы? Строитель с микробами? Дезинсектор с паразитами? Нет! Никогда. Потому что они не могут никак ему навредить. Договор же всегда зиждется на скрытой угрозе, санкциях за невыполнение. А законов без прописанных мер наказания вообще не существует. Иначе это и не закон вовсе, а благое пожелание.

– Неужели разумные не готовы соблюдать законы договора, поскольку это честно и справедливо? Поскольку стремятся жить в лучшем мире? – вдруг резко ответил Бода. – Первичен посыл к миру, а насилие – искажение, тёмная его сторона. Неужели ты не ощущаешь это в Силе? Разве только обещание возмездия за отступление от достойного поведения – единственная его причина? Неужели нет в людях внутренне присущего стремления к добру? В каком же бедном мире ты живешь! – с казалось бы искренним сочувствием сказал Бода. Но распознать его истинных мотивов я не мог.

– Конечно, кажется, что можно избежать насилия… можно даже уверить самого себя в том, дело решили тем, что зовут «миром». Что насилие тут ни при чём, – я оскалился. – Если не задумываться о том, откуда взялись те или иные наши устремления и убеждения, то можно беспечно витать в такой блаженной иллюзии.

Итак, откуда взялась подобная убеждённость? Что следует поддерживать друг друга, стремиться к взаимопомощи? Не миллионы ли лет тех, кто не был склонен соблюдать эти заповеди, выбрасывали из сообщества приматов на холод, где такая особь неизбежно если не мгновенно погибала, то точно не оставляла потомков? Мириады костей были сломаны, чтобы развить разум, как способ избегнуть насилия, и, как правило, насилие попиралось путём обмана или военного же союза.

Гены тех, кто не мог приспособиться к новой парадигме, не продолжали себя в будущие поколения. Естественный отбор научил нас не принимать во внимание возможное насилие как нечто само собой разумеющееся, что и определило нас как социальных животных, склонных сперва пытаться договориться… правда не с соседней стаей. Хе-хе! Даже эмпатия… или совесть, этот неряшливый навигатор, ведущий нас по жизни по древним, не всегда отвечающим реальности картам, возникли ради того, чтобы заранее предотвращать социально неодобряемые, а значит наказуемые поступки.

И вы поклоняетесь этим устаревшим механизмам? Устаревшими в тот миг, когда мы стали понимать, как они работают?

– «Механизмы» эти, как ты назвал, лучшее, что есть в человеке, они работают.

– Работают. Но неэффективно, подчинённые законам эволюции, они, направляют развитие общества, словно смердящая канава помои – течение отбросов по ней так же естественно и подчинено силе гравитации. Но стоит ли ей поклоняться? Понимание предмета лишает его статуса культового объекта.

Познавая, мы можем… и создаём более эффективные устройства, подчиняя себе мир, меняя и его, и себя, насколько это возможно. Отказ от изменений – равносилен гниению в болоте. Даже если это болото устоявшихся норм и традиций.

– Ты нигилист, – устало кивнул Бода. – Что не верит ни в дурное, ни в хорошее, не считает ничто ни прекрасным, ни безобразным. Вернее, даже верит, что их нет.

– Я предпочитаю зваться скептиком, – ответил я. – А доказывают не отсутствие, а наличие... Верить в отсутствие? Нет, что вы! Я просто не имею доказательств их существования как объективных феноменов.

– Но выйдя за пределы добра и зла, разучившись разделять Тьму и Свет, нельзя создать ничего хорошего. Ты стоишь на дороге саморазрушения, ты – проводник самого худшего из зол! Чуждого нашему миру, бесчувственного.

– Неужели? – нахмурился я, давая Боде новый повод для концептуального конфликта. – Я лишь желаю всколыхнуть это болото.

– Тот мир, на который ты привез оружие. Помнишь его?

– Помню, – кивнул я, хотя так и не удосужился узнать у местных самоназвании «их» планеты. – Только не оружие, а технологии. Возможности и, отмечу, самого широчайшего профиля... Кстати, что там произошло за прошедшее время? К сожалению, новости с этой планеты до меня не доходили.

– А что, по-твоему, должно было произойти? Если, конечно, не задумываться о безответственности твоего поступка. Вмешиваться в происходящее, даже не задумываясь о возможных последствиях… – Бода укоризненно покачал головой.

– Я выскажу предположение. Но прежде скажу, что именно незнание последствий и есть повод для действия.

Первое: мне известен набор технологий, уже доступный тем воинственным существам. И, зная список переданного им, первым же делом они решили ряд тяжелых, доселе энергозатратных задач. Разделение изотопов. Упростили инициацию и поддержание условий, необходимых для осуществления термоядерного синтеза.

Кроме того, они быстро освоили производство высококалорийного топлива для ракет, что должно было поднять массу, забрасываемую баллистическими ракетами, на порядок-другой. Даже позволило бы сделать их носимыми, как противотанковые… Но, учитывая несовершенную тепловую защиту и иные причины вкупе с их уровнем технологий – весом так с тонну.

В итоге, они должны были начать выпускать ракеты с термоядерными зарядами, не требующими «девятого» плутония, а только лишь дешевый «пятый» уран, словно вегетарианские сосиски. Даже мяса - и то не надо! Плутония, то бишь.

– Почему ты так думаешь?

– Я бы так сам и сделал, – развёл я руками, – но воспользовался бы этой возможностью для целей, отличных от войны.

– Они так и сделали. Освоили, так сказать, технологии, – пробурчал Бода.

– А что соседи? – напомнил я про этих короткошеих существ. – У них там далеко не одно государство на шарике.

– Не дожидаясь того, когда их сосед получит подавляющее превосходство в оружии, они атаковали первыми. Всем, что у них было. И получили, естественно, ответный удар. Случилась термоядерная планетарная война.

– Сколько всего израсходовали боеголовок? – я едва не привстал с кресла.

– Около двухсот тысяч, – нехотя ответил Бода.

– Ясно, – кивнул я, прикинув последствия. Не так много: никакой «ядерной зимы» не будет, разумный вид, скорее всего, выживет, но цивилизация будет отброшена в железный век. Жаль – оружие недостаточно эффективное.

– И всё? Это всё, что ты скажешь по этому поводу? – холодно бросил Бода. Не будь он джедаем, он верно, уже вскочил бы с места. Или даже схватился за меч. Меня же это только раззадорило. Но скопившаяся ярость получит свой выход, пусть и позже. И поэтому русло для неё надо проложить заранее.

– А что я ещё должен сказать? Они могли просчитать результат подобных милитаристских действий заранее, поступиться принципами или своей нелепой гордостью, собственничеством, приглушить жадность и прочие иррациональные чувства и пойти договариваться.

– Договариваться? И от кого я это слышу? – спросил меня Бода.

– От меня. Это наглядный пример того, что никакие принципы, мораль, понятия о хорошем и плохом, а то и о «объективно верном в любых условиях» поведении не стоят и самого дохленького кванта энергии, – я, размяв ноги, встал и продолжил, аритмично стуча тростью:

– Была ситуация, были вводные, было известно возможное развитие событий. Каждый мог поставить себе цели – скажем, развития и прогресса, и, принимая в расчет вооружения друг друга, найти некое оптимальной решение. Исходя из своей выгоды, не оглядываясь на врага, не давая ему управлять своей судьбой. Те, кто получили полный пакет технологий, должны были поступиться частью своих инопланетных даров ради своего будущего. Нет смысла бороться за один жалкий шарик, когда можно, наконец, выйти в космос!

– Но у них могли быть и иные ценности, – возразил Бода. – Они, знаешь ли, не могли поступиться своей честью. Для них лучше погибнуть самому, чем дать стакан воды врагу.

– Честь? Честью!? – закричал я. – Значит, это был их выбор, раз следование их «ценностям» привело к подобным последствиям. Всем же лучше, Галактика сможет вздохнуть свободно. Ещё одни высокопримативные[1] существа, чьё поведение определяется рассудочными импульсами, дающими безосновательную и недоказуемую веру, что тот или иной образ действий "правилен" или "неправилен", не выйдут в космос.

– Ты рассматриваешь это как благо? – прямо спросил меня Бода.

– Как благо для себя и как благо для всех действительно разумных, – кивнул я, – которые почти всегда могут договориться. А что их народ? Пошел на поводу правителей? Счёл их сумасшедшие интересы важнее своих собственных? Они что, рабы?

– Это их путь.

– Значит, их путь – гибель. Саморазрушение. Нет, это тоже выбор. Иллюзорный. Не лучше и не хуже прочих. Но выбрать гибель кому-то назло? Как это низко – расписаться в собственной тотальной обусловленности и несостоятельности!

– Выходит, ты не чувствуешь себя виноватым? – опять, по новому кругу начал Бода.

– Нет, конечно. Но по иной причине, не из-за наличия «оправданий», – я достал коммуникатор.

– Время! Эх, настигает, как всегда, внезапно… У меня тоже есть свой... долг. Так-так, где же мои слушатели? – я достал назойливо пищащий коммуникатор с расписанием занятий. Не то лекций, не то практик.

– Наверху, уже ждут, – махнул Бода, судя по всему, окончательно во мне разочаровавшийся. Что было целиком мне на руку.

Мне удалось выставить себя не просто неприятной личностью – для этого мне и стараться то не нужно! – А самым злейшим противником всего, что было так дорого старому джедаю.

Но, даже зная это, он не мог навредить мне: его связывали узы долга перед орденом. Но вот на недеяние – то, что мне от него и нужно было, он просто обязан был решиться. Уверенность мою подкрепляла и Сила, искоренявшая из жизни случайность, словно золотоискатель вымывая из горсти песка драгоценные пылинки жадного металла. Оставляя только колючий песок.

Кивнув и реквизировав репульсорное кресло, полетел тренировать джедаев. На этот раз я занимался больше практикой, по-всякому используя свои так удивляющие джедаев способности, а они, устав от бесконечных споров и непонимания, безмолвно наблюдали за мною. И, как всегда, записывали всё на голокамеру. Словно не веря в существование прошлого, нуждаясь в «материальных свидетельствах» своего бытия. Будучи уверенными в разнице между памятью и внешними предметами. Веруя в истинность одного и не доверяя другому.

Хотя ничто из этого равно не заслуживало доверия…

Я был честен. С собой и с окружающими, но отчего-то мой талант неодобрительно звали «обманом» или, надменно – «иллюзией», обманывая при этом уже самих себя.

По мне, это было лишь изменением восприятия. Изменением «реальности». Поскольку я приравнял их друг другу, поелику не вырвавшись за горизонт ощущений, никто не мог установить отличий между ними. А вырвавшись… Кто знает?

На этот раз жертвами моего «обмана» были не только камеры; простые таможенные и сложные медицинские сканеры, любая имеющая техническое зрение или развернувшая причудливые лепестки антенн техника.

Всё, что принимает сигнал, а затем превращает или только может превратить его в понятную для человека информацию. В слова и образы, через которые я, собственно, и добиваюсь своего.

Час за часом я сплетал завесы обмана, тонкие, едва заметные мне самому иллюзии. Совсем немногое отделяло и меня самого от того, чтобы поверить в них… Но я отказывал им в праве существования в чистом, кристаллизованном виде – они были растворены в реальности.

«Взболтать, но не смешивать».

В само «существование» с недавних пор я стал вкладывать иной смысл. Было – в новом понимании слова «быть» – только наблюдаемое, находящееся в сознании. Говорить же со всей уверенностью, что это и порождало сознание, было нельзя – ведь и само оно тоже находилось в его нестабильных границах. А за пределами сознания находилось равновероятное ничто-и-нигде. Темнота. Из которой проступали очертания мира.

Но ткань этого пространства была плотной; сплетенная из чужих человекосмыслов, она сопротивляясь своей перекройке. И, чуть было, я не решил вновь, что переменам «субъективным», но это вновь породило бы бесполезное отражение этого смысла. С бесконечным блужданием по коридорам, заставленным кривыми зеркалами, уставившимися разом и друг в друга, и в самих себя.

Чем сильнее моя воля, окрыленная фантазией, расходилась с привычно-пошлым мироустройством, чем дальше я отступал от слова и буквы мирового консенсуса, тем большее сопротивление оказывал мне мир: может, мне стоило надавить ещё сильнее, разбить его? Но что, если бы этим взрывом, осколками разорванной действительности скосило бы и меня? В то ничто, что таится за герметичными как морилка энтомолога границами действительности. Малодушие или осторожность, что именно до этого момента останавливало меня? Или фактическая невозможность?

Неважно, я, кажется, начал двигаться по этому сомнительному пути. Надо мной завис Дамоклов меч, но нездоровое любопытство толкало меня вперёд – в неведомое.

Экспериментируя, я выискивал всё новые подходы, вызывая неудовольствие пары джедаев: им нужна была стабильная техника – шаблон, купюрная матрица, а вовсе не моё буйное творчество. Мне же претило повторяться, хотя в эту реку и нельзя было окунуться дважды.

Всё страньше и страньше чувствовали себя не только Тари с Бранко, но и я сам: каждый раз, когда пускал в ход «иллюзию», я погружался в очередной вязкий слой тягуче-кошмарного сна. Или поднимался вверх, к зеркалу испарения? Я так часто просыпался и засыпал, что сбился со счета и утратил дистинкцию между грезой и явью. Границы стерлись и потеряли смысл.

Особенно чудно вело себя моё сознание по отношению к тому, для чего «не было» меня, когда происходил разрыв между воспринимаемым мной и кем-то иным, дробя мир на несколько субъективно разных частей, удерживаемых между тем в одном моём плывущем сознании. Или только могущих в нём существовать – неважно. Были тому виной камеры или сканеры, на которых я цинично отсутствовал, ставя под сомнение саму привычную косную идею непрерывного и связного бытия? Моё «несуществование» с каждым показным не-жестом не-существования, с каждым не-кривлянием на камеру всё сильнее неизъяснимым, но ощутимым образом начинало влиять и на меня самого, как бы разум мой ни пытался отгородиться самим фактом своего существования от кошмарно-чужеродной идеи небытия.

Каким-то странным, словно не своим, совершенно безучастным зрением наблюдал я эти предметы, объективы и микрофоны, и одновременно словно бы никак и никогда не взаимодействовал с ними. Как безжизненная статуя, неодушевленный каменный идол, изредка распахивающий каменные вежды, чтобы на миг взглянуть на застывших в ужасе прохожих.

Как предметы эти, так и прохожие эти сами в ответ одновременно и существовали, и отсутствовали для меня. Как правило, во время таких практик сознание моё неизбежно теряло фокус и со временем иллюзия распадалась, но сейчас я хватил лишки, возжелав объять необъятное. Липкий туман, с едва ощутимым амбре керосина, сгустился и начал возгонять меня самого в едва заметную взвесь. Чувство утери веса не придавало уверенности – я попытался было сориентироваться в размазанном пространстве, но, лишь покрывшись липким потом, начал размахивать холодеющими рукам. Перед глазами поплыл уносимый в никуда туман – словно бы из меня самого.

Не останавливаясь и не подвергая сомнению свой талант, я шаг за шагом самонадеянно лишил права окружающему видеть меня во всех диапазонах, слышать, осязать и даже обонять. Уверенно, намеренно и… самонадеянно. И теперь тонул в мареве распадающегося мира; никак не выходило сорвать увенчавший меня в высокомерии Шлем ужаса.

Волосы встали дыбом, с ужасом не почувствовал Ничто за затылком, и не рискнул оборачиваться – за мной в Силе не ощущалось вообще ничего. Совсем. Невероятное, неизведанное ранее мной ощущение полного отсутствия этого чувства. Изъятие реальности. Затягивающая в себя дыра в Силе. Лишь потеряв способность замечать, смотреть, я оценил её глубину и важность. Я?

Что – «Я»? Что такое - это самое «я»?

Осознание не расширилось на весь мир – нет, оно сжалось до булавочной головки. Или мир сжался в точку? Ведь нельзя утверждать, что независимо от меня есть что-то, в чем этот самый «я» нахожусь. Всё, что я вижу, и всё, что создало и продолжает создавать «меня», находится в моём же сознании!

Нельзя просто взять и отказаться, начать отрицать, низводя в Ничто своё восприятие! – эта мысль удерживала меня от полного распада, настойчиво требуя всматриваться в ещё не отчалившие льдины действительности.

Поймав, выхватив из тумана на самой периферии осколок зеркала, я увидел странное, незнакомое лицо. Сверкающую же грань, отражающую странное существо, сжимала словно не своя ладонь, казалось бы, начерно клеймённая необычным символом. Это всё я?

Острые черты лица постепенно смазывались, рука же таяла в непроглядной мгле; сначала исчезла кожа, затем начало расползаться, будто бы растворяясь в едком щелоке красное, дымящееся кровью мясо. Я ничего не чувствовал – даже биения сердца – вот уже на кончиках пальцев виднелись только нервы, но спустя бесконечно долгий миг исчезли и они. Голая кость шаг за шагом избавлялась от обволакивающей её плоти, но я понимал, что и ей самой тоже осталось недолго.

Никогда я не испытывал такого всепоглощающего, пожирающего даже мысли ужаса. Перепуганный до смерти, я не мог даже шевельнуться; как парализованную осой гусеницу, меня пожирало нечто неизъяснимо-чужеродное. Холодное, извращенно-пустое.

Но вот чувство самосохранения, загрохотав ржавыми литаврами, вонзилось в сознание. Нельзя засыпать! Надо бороться со сном! Говорить, пускай даже и с самим собой...

Так это – я? Я всмотрелся в зеркало глубже, и по нему пробежала первая трещина, пересекая застывшее гипсовой, рассыпающейся неживой маской лицо. Засмердело мазутом.

Как это называется? Да – «слова»! Название для названий, порождающих себя сами. То, что я отчаянно пытался вспомнить.

Помню, что росла глубина замены? Подмены? ... Отрицания? ... Обмана! Обмана… если есть обман, то должно быть и нечто истинное. Нелепость! Где начинается одно, и где другое? Но одно происходит из другого. Предмет порождает своё отрицание… Значит был и предмет, если я не могу его найти. Нечто было утеряно, раз почти ничего нет.

Я ещё раз взглянул в отражение. Надо вспоминать. Терзая серебро, зеркало пересекла еще одна трещина: ещё немного, и я не увижу себя ни в чём! Глядишь, и меня так не станет. Торопись же!

Во рту ко привкусу мазута добавился кислый вкус окислившегося метала. Холод намертво сковал члены, неудержимо тянуло в сон. Вечный, а оттого неотвратно чудовищный.

И что же я отрицал?

Вот оно в чем дело! Число не воспринимающих нечто важное объектов и субъектов всё росло и росло. До тех пор, пока меня не поразила паническая атака, моё «я» тоже едва не исчезло, рассыпавшись на осколки. Но сейчас я – Олег, осознал наконец, что со мной произошло, что «я» есть, и почему «я» - есть. Что я ничего не стою без этого мира, памяти о предметах или без самих предметов – неважно.

Но я всё ещё не мог сообразить, где я нахожусь, даже с трудом смог вспомнить, что же такое – это самое «где».

Сказать, что я запутался – не сказать ничего. Я терялся в случайно возникающих и пропадающих загадках о том, в какой степени в «действительности» «существуют» те или иные предметы, окружающие меня, и, что ещё хуже, я не смог сразу вернуть всё «как было». Безумный хоровод – реального и нет, созданного воображением и им же отринутого, всё еще пытался разорвать моё сознание, спутывая несвязные мысли в многомерный клубок.

Я абстрагировался, хотя это и было небезопасно делать на самом краю неабстрактной до липкого ужаса бездны.

Если бы всё зависело только от меня – Олега, то что же тогда его как осознающую и себя, и мир личность породило? Пусть, бывало, и выдумывающего, как «всему» этому… или только его жалкой частичке выглядеть? Часть этого мира не должна была зависеть от меня или хотя бы не имела права делать это сепаратно.

Можно отказаться от идеи начала и конца, субъективно-объективных отношений, возвысившись до трансцендентного, принять непрерывность и взаимовлияние процессов созидания и восприятия реальности. Безразлично. И тогда некая, пускай и зыбкая граница будет формировать реальность. Она неизбежно будет порождаться, когда эти процессы столкнутся лбами.

Требовалось огромное усилие воли, чтобы сконцентрироваться на себе и произошедшем, и шаг за шагом распутать узел за узлом. Я собирал сам себя, двигаясь от воспоминания к воспоминанию – с трудом находя поблекшие и грубовато-схематичные, словно акварельные запылившиеся рисунки дошкольника, клочья детства. Может, этого мифического безмятежного времени никогда и не существовало, и сейчас я его попросту выдумываю ради того, чтобы заполнить голодную пустоту?

Пытаясь сориентироваться во всё множащихся измерениях, выискивая кусочки зеркал, в которых встречались хоть какие-то образы и отражения, я продолжал терять части своего единого сознания; это сковывало меня ледяным панцирем, лишая всяческого желания разобраться в том, действительно ли это мои собственные мысли. Требовалось постоянно бороться за каждую цельную и связную мысль, сражаясь со своим нежеланием напрягать смятенный разум. Пока я неистово барахтался в потоках слов и смыслов, память выдавала одновременно близкие и далекие картины; портреты и натюрморты, но всё же постепенно возвращалась к своей привычно-ущербной форме.

Вместе с ней и возвращалось «полноценное» понимание собственного существа, а следом и того мира, что его обычно окружало. Вцепившись в отражающее меня самого зеркало, как тонущий в размочаленные снасти разбитого штормом корабля, я сделал несколько нетвердых шагов, вспоминая, где же я находился до того, как обрубил якорный канат действительности.

Комната! Помещение с четырьмя стенами и потолком, припомнил я. А ещё в нём был пол! Это такие поверхности. Любопытно, зачем их делают? А, вспомнил! Поток составляющего меня знания обрушился на меня как из прорванной плотины: джедаи, Храм, угловатая Кореллия, спиральная Галактика, морозно-голодный Индар, шумный переполненный жизнью Корусант, мёртвый Коррибан, Земля. Убогая комната и убогие люди.

Всё, вспомнил!

Я ошалело оглянулся и увидел пораженных Тари с Бранко, разгромленную, взъерошенную обстановку нашей комнаты для занятий. Но ещё более дико смотрел на них я сам. Воздух с трудом проник в легкие, вытесняя гнусную вонь, наполнившую, казалось само моё существо.

– Что… – я закашлял, отхаркивая пузырящуюся маслянистую жижу, да так, что заболели рёбра, – что произошло?

– Ты исчез. Совсем. Вон там, – побледневший Бранко указал на дальний угол комнаты: – А затем появился здесь… Будто бы из воздуха выпал! Ещё и все зеркала в комнате разбил!

И действительно – все отражающие видимый свет поверхности разлетелись едва ли не в пыль, будто бы выбитые ударной волной, затекшей с обратной, зазеркальной стороны.

– Мы решили найти тебя в Силе, но ты пропал, словно бы тебя никогда и не было, – сказала, пытаясь удержать себя в руках, Тари. – Мы уже собрались позвать помощь, как ты вернулся. Что с тобой случилось?

Она внимательно осматривала меня – и в Силе тоже.

Первым делом, боясь опустить взор, я мельком взглянул на ладони. Ничего с ними, слава всем богам, не случилось. Я или и был цельным, или сконденсировался обратно. Если и растворялся, разумеется. Попытался было вытереть лицо, но только сильнее запачкал его: на ладони остался глубокий порез от того зеркала; темная жидкость торопливо капала на пол. Слишком резво: она совершенно не спешила сворачиваться. Чересчур текучая – как горячее турбинное масло.

– Дайте отдышаться! И в-в-воды, – мне почти моментально сунули стакан, набранный из офисного кулера, и я, стуча зубами, не отойдя ещё от внеземного холода, мигом его опустошил. Он тут же стал невесомым – значит корабельный, пласталевый… Кореллия же; не одноразовый. Эта мысль почему-то вернула меня на твёрдую землю.

– Так что случилось? Что за хаттову иллюзию ты навёл? – спросил меня Бранко. Молодой джедай был не на шутку заинтересован. Он, в отличие от своей наставницы, проявлял интерес к образу моих мыслей не только как к разновидности умопомешательства, необходимого только для исполнения конкретной техники Силы.

– Хаттову? Или ситову? Нет, скорее вашу – джедайскую! – ответил я, лихорадочно нащупывая на поясе аптечку, массивную как бластер со всеми его уставными подсумками. Она, возможно, была и полезнее оружия.

– У тебя кровь. Немедленно в лазарет! – заметив глубокий порез, сказала Тари Онори. Не одного меня вышибло из равновесия – даже джедаи не сразу обратили на это внимание.

Тем временем, тяжёлый блок военной аптечки переместился на пол, разложившись на специальные отделы, позволив любоваться компактными раскладными хирургическими инструментами, спреями, таблетками, крохотными стимуляторами, «тюбиками» одноразовых шприцов. Коробка самостоятельно развернулась как сложенный гармошкой «А-первый» и заняла без малого квадратный метр поверхности.

Найдя приёмник для пробы крови и нарушив стерильность травматологического модуля, я сказал:

– Утрата сознания и воли, растворение в Силе и прочее «блаженство» небытия – не ваше ли это всё? Мне вот это дерьмо на хер не сдалось. Вертел я его…

– Ты слишком буквально трактуешь «Смерти нет, есть Сила», – фыркнул Бранко.

Кровь залила упаковку со жгутом-турникетом, обагрила рукава фиолетовой рубашки. Я же спокойно облизал рассеченную ладонь: привычный вкус тварного бытия – соль и «железо», а вовсе не «нефть» какая-то. Вот это, как ни странно, меня устраивает. Кровь как кровь – а что капает, так и намного больше вытекало. Было бы из чего.

А боль… боль терпима, она составляющая бытия. Плата за него. Не чувствующий и не живёт.

– Нельзя так безответственно относиться ко своему здоровью! – вернула меня к кровавой действительности Тари, – Даже небольшие травмы могут быть опасны. К любой травме следует относиться как к серьезной.

– Надо так надо, – кивнул я, прислушиваясь к своим ощущениям. Что-то было сильно не так! Что-то тревожило меня уже давно, но что?

– Я могу остановить кровь Силой, – сказала она.

– Спасибо, не стоит. У меня всё с собой, – ответил я, указав на медицинский инструментарий. Сделал пару уколов кольто, воспользовался специальным гемостатическим спреем, спреем-повязкой – кровотечение пусть и с трудом, но было остановлено, а боль отошла на запасные позиции.

– Хорошая аптечка, – заметил наблюдательный Бранко. – Военная, специальная комплектация… для республиканского коммандос?

– Индивидуальная, для спецназа юстиции, – поправил я. – Но с расширенной комплектацией, для действий в самых сложных условиях.

Затем приложил к вене крохотный контейнер, который сделал забор крови на анализ, после чего вложил образец в приёмное окно. Анализатор – слабый искусственный интеллект, заранее ознакомленный с моей «нормальной» биохимией, мгновенно заорал дурным голосом и спроецировал на экран-голограмму красные строчки, грозные значки и уведомления. Мне мигом стало ясно, что по кровотоку бродит десяток опаснейших ядов в концентрациях, много превосходящих смертельную для человека. И вовсе не по приведенной летальной дозе. Теоретически, любой из них мог убить меня самостоятельно.

Но если мог, то почему ещё не убил?

Несколько из них столь ценная аптечка даже не смогла классифицировать, и потому не подобрала необходимый антидот, лишь предложив симптоматическое лечение. Я отклонил несколько пунктов и утвердил программу экстренной помощи. Автоматически пришел в готовность массивный блок антидотов – ему нужна была минута-другая, чтобы подготовить к применению и частично даже синтезировать необходимые противоядия. Первая серебристая капсула, подсвеченная мигающим желто-красным светом, с щелчком вышла из полированного прямоугольника. Продвинутый шприц на самом деле. Стоило только поводить ей по коже руки, как она самостоятельно обнаружила крупный сосуд, затем присосалась к коже и впрыснула в кровь своё содержимое.

Еще один крохотный «контейнер» ввёл под кожу микрочип-маркер, нужный для того, чтобы уже настоящие врачи не запутались, что, как и когда я вводил в организм. Бояться я уже устал, сил на то, чтобы вновь страшиться нового замаха Кроноса, не осталось. Мой страх, даже если бы он не выгорел ранее, ничего не менял.

Пока готовилась новая порция более сложных противоядий, я проглотил горсть разноцветных таблеток. Но пользы от всего этого было не так много. Один жуткий нейротоксин из страшного списка требовал антидота, столь же чудовищно сильного, почти фатально влияющего на нервную систему. Тот случай, когда клин выбивают клином, и именно его я отклонил.

В этом и состояло коварство таких веществ – они меняют механизм передачи нервных импульсов, а потому и антидоты также должны действовать на нервную систему, в которую входит, между прочим, и головной мозг. От антидота к Ви-газам, как известно, временно съезжает крыша. Законы химии трудно обойти: пусть эту дрянь с цифробуквенным обозначением и можно нейтрализовать, но дорогой ценой. От некоторых же ядов антидота нет вовсе, как нет его и к ожогам или нет противоядия от удара ножом – так же грубо они разрушают живые ткани.

Что примечательно – всё это, предположительно, были либо аэрозоли, либо яды контактного действия.

В голове тут же сложилась ясная картина. Я провел по куртке, и Сила подтвердила мою догадку – в кармане всё это время лежало цветастое перышко, которое, едва заприметив, я тут же схватил, словно ворона, что тащит в гнездо всё яркое и блестящее.

Понятно. И что характерно: я так предсказуем? Ведь несостоявшиеся, хотя, может быть, только пока не состоявшиеся, убийцы должны были предсказать мою реакцию. Или потрудиться отравить оперение дрона, рассчитывая лишь на подобную возможность. Весьма нетривиальный план. Кроме того, сложно будет тогда подтвердить, что именно тебе принадлежит честь убийства некоего Олега… это не простые охотники за головами! Дерьмо! Кто-то ещё, с личным интересом? И весьма талантливый. Изобретательный – мне уже захотелось встретить создателя столь изощренного плана убийства.

– Откуда всё это!? – сказал парень. – Тебя отравили?

– Судя по тому, что я ещё жив, яд трудится не усерднее рабов обанкротившегося хатта, – меланхолично ответил я, переваривая свежую информацию.

Хорошо, что карман был почти герметичен – иначе результат был бы совсем иным. Затем зачитал вслух:

– «Нарушение свёртываемости крови, желудочно-кишечное кровотечение, нарушение работы почек, легких и отказ центральной нервной системы» – и это только один из списка токсинов! Хорошо, что поноса нет… Пойду-ка я в лазарет.

– Пойдешь? Тебе нужно попасть туда срочно! – строго сказала Тари.

– Я ценю вашу заботу, в том числе и заботу о своей миссии, которая без меня может сорваться, но нет – я доберусь сам. – улыбнулся я в ответ. – Что-то мне подсказывает, что эти яды на меня почти не действуют. Иначе меня уже не было бы с вами. А самое главное, если они давно попали в мой организм, и я об этом узнаю только сейчас – значит, они и не представляли для меня угрозы.

Не стал я говорить о том, что если яд попал в кровь несколько часов назад, то он уже распространился по всем органам, в каждую клетку, а там действуют иные механизмы и ферменты, нежели в кровотоке, и воспрепятствовать отраве совершать своё черное дело уже там так быстро нельзя.

– Мне бы твою уверенность, – засомневалась Тари.

Вколов последнюю порцию химикатов и очередную цифровую «бирку», я сложил аптечку и повесил обратно на пояс. Ещё более совершенные устройства устанавливаются в боевые костюмы или имплантируются непосредственно внутрь организма, но с этим у меня были известные сложности.

– У меня нюх на смертельную опасность. Здесь её нет. И не было, – я сделал шутовской поклон. – Разрешите откланяться, но рука всё еще самую малость болит – пускай с этим доктора разбираются.

В лазарете лишь подтвердили мои опасения по контактным ядам, но отравленного пера на анализы я им так и не отдал. Ведь не вернут же! А оно и мне самому пригодится.

Полное сканирование и биопсия органов не выявили заметных, опасных нарушений в их работе – яды расположились внутри меня как гости, а не как у себя дома. Сняли обувь, надели тапочки и мирно уселись пить чай. И пока вели себя достойно – не напились ещё, вестимо. Что же действительно было неприятно – глубоко в ладони, среди сухожилий застрял крошечный блестящий осколок – единственное материальное напоминание о произошедшем. Его извлекли, пока рана ещё не закрылась. Остальное так и осталось в темнице памяти и лживых ощущений.

Зеркало, выдернувшее меня из падения за край реального мира, пропало, растворившись так, чтобы это не случилось со мной. Но вот один крохотный осколок сохранился, и я вновь ухватился за него как ледоруб. Или как ворона схватил новую блестяшечку и спрятал в кармашке. Как только её извлекли из ладони. Мне нравилось всё яркое и блестящее – и судя по всему об этом моём дурном пристрастии было известно не только мне.

В осколке был смысл, он имел значение.

Полный анализ крови оказался информативнее, чем экспресс-анализ пусть и дорогой, но индивидуальной аптечкой.

Все эти яды поразительно эффективны, но адресны – для них нужна, подчас, не только конкретная биохимия жертвы, которая в целом у большинства живых в Галактике близка, необходимы даже конкретные генетические цепочки – для самых эффективных и быстродействующих токсинов, тех, что с белковой структурой.

Среди них был яд какого-то «харуун-кэлского взрывающегося муравья», знакомый, пусть только и по названию «синокс», несколько органических токсинов и ещё три синтетических ксенобелковых отравы со смешными значениями смертельной дозы. На один вдох.

Неизвестные моей аптечке вещества оказались дизайнерскими химическими соединениями – уникальными, а потому устойчивыми к противоядиям, рассчитанным на противодействие «обычной» отраве.

И все отличающиеся по методу воздействия – всё с соответствии с теорией надёжности. Более того, тщательно подобранные, чтобы не только не мешать друг-другу, но и создавать гибельную синергию.

Но все они не спешили на меня подействовать. Любопытно; это побочные последствия «пересборки»? Она изменила меня? Или же попросту вынудила провести анализ крови и, как следствие, уберегла дальнейшего разрушительного действия ядов? Или они никогда в любом случае и не подействовали бы? Не показалось мне то злополучное перо безопасным с учётом всего того, что случится позже? Или уже случилось, но предвидению нет дела до положения на временной оси.

Увы, но я не мог проверить истинность этих гипотез, тут следовало изобрести нечто даже более совершенное, чем двойной слепой тест, ибо он пасовал перед загрязняющим чистоту эксперимента предвидением.

В случае самосогласованного, свершающего самого себя предвидения, что бы бы я ни делал – я качусь по кегельбану, ограниченный, пусть своими же, но пророчествами, и всё, чему суждено сбыться – сбудется. Моя слепота в Силе к содержанию отравы в подобранном пёрышке могла иметь именно такую природу.

В этом могло содержаться зерно истины, истины отвратительной для человеческого существа, оттого я и желал сам управляться со своей судьбой, с подозрением относясь ко всему случайному и приведенному в действие неодолимой силой вселенских стихий.

Это, по-настоящему, мало что меняет: я всё равно буду принимать в расчет пророчество, и не важно, будет ли эта реакция или её отсутствие помогать ему самому сбыться или наоборот – действия сформируют результат предвидения. Иначе какое же это пророчество? Так – жалкое предупреждение о несбывшемся.

Можно думать, будто я сам создаю пророчество, ибо в нём учтена моя реакция. Это утешает, словно опиум, притупляет дрожь натянутой нейронной сети. Но ненадолго: жаждущее эфемерной свободы, всё моё существо бунтует даже против этой компромиссной версии.

– Старые повреждения так и не пролечены, даже исцеление Силой почти бесполезно, но надо было заработать ещё новые? – спросила меня уже знакомая джедай-целитель, изучая результаты анализов.

К специальным ядам требовались специальные противоядия, и невообразимое разнообразие органических веществ позволяло подобрать для каждого смертного свой и весьма краткий путь в могилу. Молекулы токсинов были выделены из крови, изучены, и к ним были созданы столь же уникальные типы противоядий. Но поскольку синтезировались они по уникальному шаблону, мощное медицинское оборудование производило необходимую дозу не менее десяти минут.

– Будто бы в этом есть моя вина, – отразил я странное обвинение.

– Пациенты думают, будто бы они клиенты и получают услуги, словно зашли в салон красоты поправить прическу, а это не так. Их лечат, а предписания доктора – это не просто дружеские советы, – сказала симпатичная джедайка.

– Виноват, но сам я не травился – меня отравили. Как жертва, оправдываться я не буду, – отмахнулся я.

«И как не жертва не стал бы», – подумалось про себя. – «Но тебе это знать не надо».

– Причем очень умело. По-королевски! Яд для избранных, – без сочувствия сказала так и не представившаяся мне целительница. Но мне и самому уже не горело с ней познакомиться.

– Приятно, что меня ценят, пусть и так оригинально, – осклабился я. – Но отчего вся эта дрянь на меня не действует?

– Отчего это не действует? Действует. Пусть и медленно. Будь ты зелтроном – умер бы через пять минут после интоксикации, – ответила мне целитель.

– А если человеком?

– Хватило бы получаса. Может и меньше. Чересчур специфичные активные вещества – трудно предсказать реакцию.

– Выходит, мне и опасаться было нечего? – эта мысль всё еще не оставляла меня в покое. Это было важно для понимания своего восприятия опасностей в Силе.

– Если бы вовремя не спохватились, комплекс ядов убил бы вас через сутки. Несмотря на столь устойчивый к ядам организм. Эта система веществ должна действовать не сразу, сначала накапливаться в тканях, практически не ухудшая самочувствие. И лишь когда концентрация достигла бы определенно значения, процесс должен был пойти лавинообразно. Сомневаюсь, что ты бы успел воспользоваться противоядием. Неожиданно бы отказало сердце или остановилось дыхание.

– Мило, – кивнул я. Значит, я ощущаю опасность лишь для того, чтобы её избегать, причём уже с учетом всех будущих факторов. Вижу не просто всякую потенциальную угрозу, а с учетом всех возможных ли, неизбежных ли, будущих событий. Логично, если подумать – потенциальными рисками в принципе насыщено всё вокруг. Любая мелочь может убить или ранить.

Это несколько отличалось от того, как я играю в пазаак – там я оцениваю множество вероятностей и выбираю оптимальные действия, ведущие к желаемому результату.

Но всё это лишь разновидности навязчивой иллюзии и следствие нелепой привычки подразумевать под «я» лишь хорошо осознаваемую, близко знакомую всем нам речевую часть сознания, отказываясь признавать иные области частями своей личности. Обычно спрятанные от себя самого, брезгливо отодвинутые в сторону или тихо, в отрицании, ушедшие в тень. Иллюзия выбора так и будет иллюзией, если отказывать значительной части себя, влияющей на принятие решения в этой самой самости. Если добровольно раздробить себя на части и жить одним-единственным искалеченным осколком.

И если свободы возникновения воли я так и не обнаружил, то реализовать свою волю я всё ещё мог самыми разными путями. И не стоило отдавать этот свой путеводный факел течению, отправляя его в свободный полет будто бы китайский фонарик во власть всем бездомным воздушным потокам.

Мысли мои – не улица, не общее место. Гадить всем здесь не позволено. Нужно чётче осознавать, что это – «я», и что я хочу и как этого достигаю, иначе смерть от яда будет не самым плохим окончанием такого неуправляемого пути.

– А как насчет этого вашего исцеления Силой? – задал я вопрос целительнице. – Отравить джедая – задача нетривиальная. Слышал, что вы умеете управлять своей биохимией, исцелять отравления, подавлять шок и много еще чего занимательного.

– Этому учатся годами. И если со своей... биохимией я могу разобраться, то вашу и трогать не буду. Учитывая мой опыт с коленом, это бесполезно, – поморщилась целительница.

– Совсем?

– Я могу попробовать, но сможете ли вы подавить своё любопытство, или вновь будете мне мешать?

– Тогда это и не интересно. Если уже готовы антидоты.

– Да, этот способ куда действеннее, – кивнула она.

Повалявшись в лазарете час-другой, пройдя на всякий случай процедуру очистки крови и получив серию уколов модифицированными клетками в область колена – очередная почти бесполезная терапия, я вновь сбежал из храма джедаев.

Выйдя на открытое пространство, я тщательно осмотрелся – понятно, что убивать меня в двух шагах от Храма вряд ли будут, но ведь уже пытались? Ещё раз делать это здесь действительно не собирались, но за парадным входом внимательно присматривали. Я мог бы покинуть Храм и улетев с закрытой стоянки, но это ничего не меняло – за мной наблюдали и в гостинице.

Включилась вся отключенная на проходной электроника: до меня пять раз не дозвонился Сольвин. Сев в такси, я вызвонил корабельного мастера:

– Звонил?

– Конечно, хаттова смазка, звонил! – резко отреагировал Сольвин.

– И? Кажется, прошло не так много времени? Неделя – это пять дней, а не парочка. Я не ясно техническое задание написал? Или ты пасуешь?

– Насколько серьезно ты подходишь к делу? – вместо этого спросил инженер.

– Достаточно.

– На что ты готов, чтобы заполучить корабль, удовлетворяющий твоему близкому к горизонту событий ТТЗ?

– На что угодно. Если ты о денежных затратах.

– Тогда ты должен понимать, что подходящих двигателей найти почти невозможно. Ну и задал ты мне задачку!

– И что в них такого удивительного? – спросил я.

– Сочетание массогабаритных характеристик, экономичности, теплового выброса и удельного импульса. Такого почти не бывает.

– Но ты же сказал «почти»? Значит, всё-таки бывает? – ухватился я за ниточку.

– По порядку: можно, как вариант, собрать гирлянду из движков для истребителей. Но ресурс у них, сам понимаешь…

– Слишком они форсированные, знаю. Не для дальних исследовательских миссий. Постоянное обслуживание на борту носителя неизбежно. И цена у такой гирлянды будет…

– Именно! – кивнул Сольвин. – Есть ещё движки с военного крейсера. У крейсеров как раз автономность годами измеряется, всё как ты указал. Но они размером в весь твой фрахтовик. А то и больше.

– Не годится. А промежуточных вариантов совсем нет? – приуныл было я.

– Есть для исследовательских кораблей, как раз для дальней разведки. Специальная серия. У нас на «Кореллианском двигателе» и делают. У наших джедаев есть пара таких звездолетов. Хатт, ты бы мог прямо такое судно и заказать! В те же деньги бы вышло!

– И зачем мне малоподвижное корыто в полкилометра длиной? – засомневался я. – Крутое, высокотехнологичное, автономное… корыто?

– На нём целое крыло истребителей базируется, пиратов можно не опасаться! Трюм огромный, со всеми удобствами путешествуй, – сказал мне Сольвин.

– Я предпочитаю производную скорости. И замкнутое пространство. Кроме того, к нему же и экипаж в сотню-другую народа нужен. Знаю я эти корабли… Оно мне надо?

Когда мне только пришла мысль о покупке звездолета, я глянул на то, чем джедаи и специальные гильдии разведывают космос, действуя там, где рассчитывать можно только на собственные силы, вдали от цивилизации. Увиденное мне не понравилось – по сути, это были тихоходные мобильные базы, пусть и оснащенные гиперприводом, но на роль моего личного корабля они совсем не годились.

– Вот поэтому таких двигателей почти что и нет, – заключил Сольвин.

– Так ты скажешь в чём дело или нет? «Почти»?

– Я нашел подходящие, но цена у них третья космическая. Какая-то фантастическая херня с виртуальными частицами в выхлопе. Не суть. Прикинь, согласно спецификации, их можно в атмосфере использовать! И никаких проблем с экологией. Производитель пишет, что это «будущее» и когда-нибудь мы все будем сверлить по космосу только на таких. Сдается мне, он прав.

– Ну так чудно! Закладывай их в проект. Раз это «будущее».

– Их нужно заказывать прямо сейчас. Хорошо ещё вчера, но если заплатить сегодня, через полтора месяца и через спекулянтов они у меня будут. Не раньше. Так что деньги вперед!

– Не доверяешь?

– Твоя голова вывешена на всех без исключения биржах убийств. По очень привлекательной цене.

– Боишься потерять вложенные средства?

– Да никто их не купит, будут на складе мертвым железом лежать. И подешевеют они очень нескоро, хатт я их кому толкну.

– И какова цена вопроса?

– Триста миллионов кредитов.

– Охуеть!

– А что ты хотел? Нет, я могу поставить классику, самые быстрые, какие только есть из доступного, но на желаемые характеристики и не рассчитывай! Они слишком тяжелые, масса же движков потянет за собой в гравиколодец всё остальное. Получится скоростное, но в действительности посредственное судно. Посредственное! – фыркнул собеседник. – За такие деньги, конечно, посредственное. Всё равно крутое корыто будет.

– Но почему так дорого?

– Есть только у барыг и спекулянтов, – голограмма Сольвина развела руками. – У официальных поставщиков их уже нет: разобрали. Если заказывать прямо у производителя – получишь свои движки через пару лет.

– Ладно, уговорил! Я готов платить. Чем расплачиваться?

– Да чем угодно. Пока дело до официального оформления сделки не дошло, можешь платить любым криптоговном. У тебя, как я понял, его много.

– По рукам.

– И ещё. По проекту оружия на корабле, конечно, фелинкс наплакал… Постой! – сразу же предупредив моё возражение, воскликнул Сольвин. – Мало для заявленной энерговооружённости. Да, я понимаю… С такой суммарной мощностью реакторов можно целую башню от корвета, а то и фрегата прикрутить. И не только прикрутить, но и запитать!

– Чтобы просрать всю манёвренность? – буркнул я.

– Мне твои приоритеты ясны. Но и без пары-тройки турболазеров, снятых с крейсера, в силу комплексных характеристик корабля его неминуемо классифицируют как нечто до хера вооруженное. Обзаведись пока оружейной лицухой и настолько высокого класса, насколько сможешь. Я серьёзно.

– Хреново.

– Моё дело предупредить! Это же еще и уникальный рейдер получается. Прямо новый класс военного корабля. На него документы нужны, как фрахтовик ты его не купишь. Если есть непогашенные судимости, связанные с насилием, продать не смогу, не обессудь.

– Ясно. Деньги перечисляю прямо сейчас, а насчет лицензии что-нибудь соображу, – ответил я, завершая сеанс связи.

С каждым днём все веселее! Боюсь, что запихать требуемые тридцать гигаватт в корабль будет ни разу не проще. Но время у меня было – я ещё даже не был готов сдавать экзамен на капитана и пилота. «Водить» умел, но «прав» не имел.

Я укатил в своё убежище, в которое прибыла целая серия заказов. Всё для «рукоделия». Прибыло по «адресу», но не по «имени». Анонимный товар оставили на ресепшене.

Мне, путешествуя на «Шлюхе», довелось разобраться в устройстве межзвездной логистики. В её открытой, «белой» части царили централизованное ведение реестров, подтверждаемые транзакции, электронные подписи, заверяющие каждый этап в обращении с грузом. Сколь бы ни была длинна логистическая цепочка, она оставалась прозрачна, позволяя проследить путь любого груза или товара до того, как он попадает в руки заказчика.

Мой же заказ был анонимен и не требовал удостоверения личности получателя. Доставка таких товаров была сопряжена с большим риском и рядом сложностей – начать хотя бы с того, что самые дешевые транспортные дроны требовали лицензии, которую кому попало не выдавали. Только транспортным компаниям, соблюдающим ряд условностей и уж тем более не принимающих никаких заказов анонимно. У такого груза также не было ни официальных документов, подтверждающих владельца, ни малейшего шанса пройти растоможку – при пересечении границ административных образований приходилось обращаться к помощи контрабандистов. Поэтому цена заказа, несмотря на его невинное содержимое, выросла от такого способа доставки на порядок.

Проверив электронную почту, я удалил спам от Республиканского флота и Юстиции – они уже третий раз за год присылали предложение вступить в их сомнительные ряды. Я понимаю, навигаторы первого класса на дороге не валяются, но три раза за год?

Ещё одно сообщение заставило меня вскочить с кровати и, несмотря на проблемы с прямохождением, начать измерять неровным шагом комнату. Посланное с явно стороннего номера, оно содержало только одно слово – «дроид» и одну строчку цифр – номер анонимного мессенджера для даркнета.

Руки нащупали защищенный датапад, и я, обменявшись половинками несимметричных ключей с неизвестным, задал один простой вопрос:

– И что?

– Республиканский дроид, который выдал тебе паспорт. Он у нас.

– У кого, «у вас»?

– Если встретимся – увидишь.

– И где?

– Сектор «Зеш», Район 17-44, уровень 3, 456-334, вход со двора. Приходи один, если наведешь туда джедаев – больше никогда нас не увидишь. И ничего не добьёшься.

– Когда?

– Мы будем ждать трое суток. Не заставляй нас проливать свет на твой маленький секрет. Ждём.

Я чувствовал себя так, словно меня схватили за яйца. Нет, можно было бы попросить помощи у джедаев, и в этом и заключался наиболее разумный вариант.

«Разумный» в самом обыденном, профанном смысле слова.

Но я буду им должен, мне придется просить. Я, возможно никогда не узнаю, кто эти люди. Что им от меня нужно. И самое главное, что им известно про этого дроида. Чьи суждения превалируют над данными других дроидов и разумных. Как именно он функционирует в такой парадигме. Надежда на то, что кто-то необычный, с иным набором инструментов, вооруженный иным знанием, уже искал ответ на то, как функционировать, пытаясь найти этого «самого себя», могла быть скотски растоптана банальной тягой к безопасности.

Тот, кто заманивал меня в смертельную ловушку, поступил, как и всякий умелый ловчий на загонной охоте. Отрезал одни направления и тропы, а затем посеял в сердце зверя надежду на возможный побег, направив его в силки и ямы, под выстрелы из ружей. В меня он заронил надежду не на побег, но на знание, что говорило лишь о том, что он отлично знал повадки «дичи».

Если есть хоть какая-то вероятность того, что он, как и я, искал ответ на вопрос «что значит мыслить самостоятельно», я хочу с ним поговорить. Да что там хочу – страстно желаю. И если убийца хочет сыграть для этого в игру – мы сыграем.

Кроме того, известно, польза всякого действия измеряется предполагаемой выгодой от его исполнения, помноженной на вероятность его ожидаемого исхода. Мысль очевидная, но, как правило, вязнущая еще в коре головного мозга, не доходящая до его древесины. И дело тут не в неверной оценке долгосрочных инвестиций любого рода, или банальном налоге на идиотизм – лотерее.

Пытаться разобраться с убийцами – а это, несомненно, они – забравшись в заботливо расставленную, ловушку неразумно. Но еще более глупо ждать нового покушения или покушений, лучше рискнуть своей жизнью сейчас, чем постоянно подвергать её опасности, учитывая настойчивость охотников за головами.

Решено – я должен разобраться с этим самостоятельно.

Открыв рундук и осмотрев растущий с невероятной скоростью кристалл, я подлил воды в пересохший химический реактор, вытащив из него первую порцию грязноватой смеси тротила с гексогеном. Не идеал, но сойдет. Затем изменил программу – теперь мне нужен был чистый гексоген.

Распаковал и посылки из магазинов, в основном хозяйственных. Анонимность требовалась лишь затем, чтобы мой противник не знал, что я готовлю… или могу приготовить – ничего незаконного в них самих не было.

Из рундука был извлечен небольшой кейс, набитый весьма сложными инструментами. В нём помещались орудия труда, превосходящий по возможностям хорошую автомастерскую. Целиком. Разве что в работе с крупными деталями он проигрывал – тут бы не помешал верстак со звездолета. Примерно таким набором обладает астродроид, но эти были предназначены для использования человеком.

Отпилив от тонкостенной полимерной водопроводной трубы несколько равной длины отрезков, я достал пачку фримси листов. Обернул вокруг труб, обрезал лишнее, затем положил на стол. Используя многокоординатный манипулятор, нанёс на первый лист сложные меандры детонационной разводки. Затем размножил картинку методом светокопии. Ошибки в доли миллиметров не были критичны – в любом случае идеально отцентровать кристалл в массиве взрывчатки не выйдет, а самодельная взрывчатая смесь вряд ли будет изотропной по всем своим свойствам.

У меня не было и сферических поверхностей, чтобы эффективнее обжимать кристалл йодида цезия. Но я не стремился сделать совершенный взрывной генератор ЭМИ, меня устроила бы и простая его работоспособность. Кроме того, качество должно было подменить количество – невероятно ёмкие в сравнении с земными аналогами суперконденсаторы и энергоячейки на сверхпроводниках со сверхпроводниковой же обмоткой должны были сделать из относительно компактного устройства крайне эффективный ЭМИ генератор.

Обклеив трубки «бумагой», я взялся за электроинструменты и выточил на поверхности этих труб замысловатый узор. Волна детонации, порожденная в одной крохотной точке за счёт хитрой формы этих канавок, должна одновременно прийти к равноудаленно расположенным точкам на внешней поверхности трубки. В этих точках я просверлил отверстия, через которые условно одновременно со всех сторон должен был инициироваться основной заряд взрывчатки. Цилиндрическая имплозия – почти как в примитивной ядерной бомбе малой мощности. Только без отражателя, физпакета и нейтронного бустера.

Хотя где купить на чёрном рынке литий, тритий, дейтерий, оружейный плутоний и бериллий ядерной чистоты, я знал. Но вот как самому не оказаться в эпицентре взрыва, мне и в голову не приходило. Ядерная граната – не очень умная мысль.

Обмотка, пайка и сборка простейшей схемы заняли полдня. Ещё несколько часов я провозился с кристаллом, разделив его на пять частей. Обточенные цилиндрики были отцентрированы с помощью Силы и лазерных уровней в четырёх устройствах. Пятый кристалл треснул и был смыт в унитаз. Хатт, мне ещё от улик избавляться!

Такой большой выход кристаллов и их скорость роста были предсказуемы, ведь под влиянием Силы удивительным образом быстро растут любые кристаллы. А иногда в их структуре образуются не только химические связи, придающие им чудесные свойства: именно так рождаются насыщенные Силой кайбер-кристаллы.

Магнитомягкий модифицированный никелевый сплав из развороченного трансформатора сломанного специально ради этой цели рундука пошел на магнитопроводы. Обмотки из него же – на обмотки электромагнитов. Взрывателей не было – вместо них я воткнул в разжеванный кусочек гексогена два электрода сверхпроводящей проволоки. Достаточная сила тока вызовет детонацию. Такие взрыватели, как услужливо подсказала мне память, используются на Земле в термоядерных боеприпасах. Замкнуть цепь и высвободить энергию взрыва должна была моя же ярость – излитая в Силе. На всякий случай был сооружен и классический электрохимический детонатор.

Изолента и космогерметик надежно соединили части ЭМИ-гранат. Выглядело неказисто, но, строго говоря, получившиеся гранаты не сильно уступали оружию заводского производства. Повысить эффективность можно было используя более эффективные взрывчатые вещества или же металлический плутоний, но их у меня под рукой не оказалось.

Формой получившиеся устройства напоминали немецкую «картофелемялку» и весили даже больше этих ручных гранат с деревянными ручками – электрическая часть была поистине фундаментальной.

Взяв в руки трость, я открутил новое, даже более, чем трехликое оголовье, и отодрал нижнюю заглушку. Настало время использовать её по второму назначению – в полые трубки нужно набить маленькие энергоячейки, из которых выдрана защита от перегрузки, спаять их в параллельную схему и вывести контакты вниз на двузубое остриё из заточенного сверхпроводящего кабеля. Изоляция из дорогой кортозисной ленты и кортозисной пасты защитит меня от того, чтобы быть убитым этим великанским тайзером.

Для активации электрошокера нужно будет силой вызвать «перемену лиц» поворачивая внутренности оголовья и срезая помещенную внутрь изоляцию – устройство было одноразовым. Электрических расчётов я не делал, работал в толстых кортозисных перчатках, всем своим существом надеясь, что ток убьёт кого-то другого – не меня. А то что убьёт, не сомневался – напряжение при активации должно было быть колоссальным. Набитая энергоячейками, трость потяжелела вдвое.

Закончив с электричеством, я собрал остатки взрывчатки в банку из-под коктейля – сделав самую простую бомбу. Предварительно убедившись, что тара серийная и не несет этикеток или отметок, способных вывести на её покупателя. То есть меня.

Очистил рабочее место и весь инструментарий от ДНК и отпечатков, растворил одноразовые перчатки в щелоке. Очистил инструменты, которыми работал. Старая истина – на удаление улик о незаконных действиях следует тратить больше времени, чем на сами эти действия. Иначе свободного времени будет более чем достаточно – в колонии. Не зря же я изучал методички криминалистов? С их стороны было невероятно благородно выпускать профильные журналы и спецлитературу в свободный доступ.

Затем заточил оружие, заранее смазав клинки смрадным деваронским ядом, давая ему время высохнуть и образовать липкую пленку на вибролезвиях. Антикоагулянт, чьи хитрые цепочки аминокислот убивают вдобавок клетки печени и почек. Медленный, старомодный, но верный состав.

Окрасил ногти и волосы в алый цвет – я внутренне и внешне готовился к насилию. Хотя выдавать себя за зелтрона более и не имело смысла, я пока следовал принятому ритуалу, завершали который цветные контактные линзы.

После чего починил броню, заменив несколько стандартных металлокерамических панелей, и ограничил подвижность броневого сустава на левой ноге.

Опробовал альпинистский крюк и верёвку с электроприводом. В сложенном состоянии эта штуковина напоминала трубку с зазубренным остриём с одной стороны: электропривод, арбалет, способный метнуть реактивную стрелу на сотни метров, и сверхпрочная леска прятались внутри массивной трубки. Это было мощное, далеко не карманное устройство.

На этом можно как забраться высоко вверх, так и спуститься. Подумав, положил на стол, на который выкладывал всё снаряжение, ещё пару ножей. Туда же лёг плазменный резак и самая обычная фомка. Затем уже проверенная армейская аптечка.

Выложил на столик у входа в номер запас моей крови – другой такой в Галактике не сыскать, если дело пойдет плохо, то пусть хотя бы не ищут. Настроил очки и проверил ёмкость всех энергоячеек. Свернул тончайший полимерный лист, на котором работал, тщательно пересыпав его мукой из алюминия, магния и оксида железа – лучший способ убраться за собой. Заодно получил термитный карандаш.

Учитывая размер моих денежных накоплений, я мог бы воспользоваться услугами солдат удачи, но ведь если хочешь сделать дело хорошо – сделай это сам?

Приняв таблетку из запасов Ивендо, я без снов выспался – после проверенного и мощного снотворного меня уже не грызли страхи и сомнения. Но полноценно отдохнуть мне всё равно не удалось – растормошило чувство страшной тревоги, чувство, имеющее и место, и время рождения. Время – будущее. Место – где-то в гостинице. В пределах иллюзорно-прочной скорлупы здания. Хотя сам этот образ был и ясен, непонятно было, откуда именно сулило гибель провидение.

Сделал в больное место несколько уколов с обезболивающим, перемотал ногу давящей повязкой с кольто и втиснулся в изуродованную броню. Надо её уже менять…

Собрал всё снаряжение и потратил полчаса на приведение в порядок разума. Сложнее всего было не сделать эти незаконные устройства, а вынести их через проходную. Обмануть сканер, не забыв ни о чём запрещённом.

Не дожидаясь подкрадывающегося на мягких лапах ещё только несбывшегося, я пулей вылетел из номера, стараясь исчезнуть со всех голокамер и датчиков: кажется, я сумел сбежать так, чтобы убийцы всё еще считали, что я в номере. На время, но уйти отсюда я успею.

Нужно было систематизировать свои мысли и образы всего лежащего в рюкзаке, висящего на поясе и расфасованного по карманам. Не в пример проще было просто исчезнуть со всех экранов, но это бы вызвало нездоровые подозрения.

Стараясь не привлекать внимания, я вышел из гостиницы. Походка неуверенного человека, замышляющего преступление, как оценивали меня собственные очки, могла меня выдать, но никто так меня и не остановил: сработало! Пусть я проворачивал такое уже не раз, хотя и в более спокойной обстановке, страх и поспешное бегство осложняли осмысленное применение Силы. Частичное сокрытие вообще давалось мне с огромным трудом, но ежедневные тренировки в храме джедаев дали о себе знать.

Лететь прямо по указанному адресу я не торопился – нужно было подготовиться, и морально, и физически. С такой кашей в голове лезть в расставленный капкан нельзя. Я же должен был лететь в потоке Силы, окрылённый знанием и чувством, как воплотить в жизнь своё намере́ние, свою волю, а не шарахаться от каждой тени как ночной тать. Мне не хватало твердости, следовало изгнать червя сомнения.

Я окоченело, минута за минутой, смотрел в голоменю такси. Затем, повинуясь секундному порыву, набрал: «Мнимая плоскость». Минута тишины и покоя будет ценнее часа-другого бесплодных скитаний или капли яда.

Хотя в баре для навигаторов я ничего и не опасался, часть оружия я сдал, а часть пронёс, обманув искусственный интеллект сканеров. Эта ленивая унификация по всей Галактики была мне на пользу – повсеместная экономия на человеке, рассматривающем вещи на просвет в различных лучах и спектрах, с заменой его на несколько сотен искинов от всего четырех производителей, делала единожды отточенный навык универсальным и незаменимым.

Странные, вывернутые и искаженные искривленным пространством лица, изображенные на кусках звездолетной обшивки и безо всяких веществ казались мне вполне нормальными – каким-то удивительным образом я без напряжения усилий разворачивал их в привычное пространство, поскольку художник, нарушив привычные для человеческого восприятия правила проекции, не нарушил топологии картинного пространства.

– Здравствуйте, – поприветствовал я бармена в фиолетовых очках.

– Впервые у нас? – спросил он.

– Зависит от точки зрения, – ответил я. – Когда я был здесь в последний раз, бар располагался на другой стороне пешеходного пролёта.

– Мне такое иногда говорят, – кивнул бармен. – Но, учитывая, что я всем наливаю, это нормально.

– Расположение бара ведь так же выбрано случайно, как и его название?

– Почти. Из нескольких вариантов. А почему ты спрашиваешь?

– Стараюсь понять систему, – расплывчато ответил я

– Бренди? – дежурно спросил бармен.

– Вы, кореллианцы, называете «бренди» всё, что собираетесь выпить? – поморщился я. Нейротоксический яд, депрессант и наркотик по совместительству больше меня не привлекал – я заработал к алкоголю стойкое отвращение. Если же и принимать вещества, то исключительно как контролируемый способ изменить сознание. – Настойки теу-теу не нальёшь?

– Нет, никогда! Чтобы я еще кому это налил! – прикрикнул он и, сложив руки на груди, глубокомысленно заметил. – Ты не похож на вуки.

– Однако стаканчик я как-то выпил.

– Ты похож на зелтрона, но только похож, – отказал мне бармен.

Выходит, моё намерение спрятаться за этим образом тоже имеет свою силу. Сила намерения действительно существует – вот я и встретил ещё одно подтверждение этой идеи. Неудивительно, что нося линзы, окрасив и волосы, и ногти, я ввел в заблуждение столь искусных убийц. Сомнительно, что их обманул бы только дешевый маскарад или строчка в паспорте. Теперь наваждение спало, вместе с моим желанием его поддерживать.

– А полпальца, на донышке? Хочу освежить память.

– Так ты хоть что-то запомнил после стакана? – удивился бармен. – Надо полагать, столько тебе не повредит. Но смотри у меня…

Стопку этой остро пахнущей, прохладной на вкус жижи он всё-таки налил. Мне вовсе не нужно было вводить себя в безумие – я нуждался в триггере, в чём-то, способном взбудоражить воспоминания, поднять со дна отстой «души».

Взяв ещё стакан обычного сока, я уселся в дальнем углу и начал раскладывать карты колоды для саббака.

Древние карты, придуманные совсем не для азартных игр – а для предсказания будущего. Но это только могло быть правдой: верить ринам[2] на слово – себя не уважать. Но как бы то ни было, каждая карта старшего аркана дышала смыслом, пусть от меня и скрытым. И они могли связывать одну неслучайность с другой, сплетая тем самым закономерность. Пренебрегать в будущем таким инструментом я не собирался.

Отставив стакан в сторону, зажег над ладонью призрачный огонёк, минуту-другую перебрасывал с ладони на ладонь, наигрался вдоволь с яркостью, цветом и длиной пламени.

Этот кусочек овеществлённого воображения вернул мне добрую долю потерянной уверенности.

Вглядываясь в крохотный источник вполне ощутимого жара, выровнял дыхание, привел смятенное сознание в порядок, уняв бурю эмоций. Попытался воскресить воспоминания, абстрагировавшись при этом от тех чувств, что они вызывали.

Его существование хорошо описывалось вероятностями, но такая концентрация почти несбыточного как во времени, так и в пространстве должна была попирать всяческое математическое ожидание, всякие здравый и не очень смысл.

Как в прошлом отчасти человек науки, я мог сказать, что это грубое, очень грубое, безумно маловероятное вмешательство в до тошноты изотропную действительность.

А ведь даже крошечные изменения могут вызвать глобальные изменения в будущем. Особенно в сложных и неоднозначных системах. Учитывая, что моё настоящее и будущее намертво спаяны, «случайность» будущего вообще была оксюмороном. Но вот понимать эту неслучайность надо было учиться. И сомнительно, что кто-нибудь втиснул её в рамки математических уравнений.

Огонек, лишенный поддержки волей, потух, оставив за собой горький, но от этого не менее приятный дым от сгоревшей веры.

Существование этого «чуда» не противоречило палеолитическому мышлению. Здравый смысл, тот, которым я обладал в прошлом, утверждал, что это невозможно. Он ошибался. Твердое же научное мировоззрение требовало изучить это «сверхъестественное». Долгое время я добросовестно пытался расколоть этот прочный орешек, используя гипотезу объективного мира, изотропного пространства и иные сциентические допущения. Тоже не сработало. Наука, выступающая в роли продвинутого коллективного здравого смысла, в качестве его квинтэссенции, тоже оказалась бессильна.

Круг замкнулся. В сущности, почему следует доверять науке? Не верить, о боги, нет! Только доверять! Потому что она работает. Подтверждается опытом и пока никак себя не дискредитировала.

Но я своими глазами наблюдал возможность влияния на действительность посредством символических психических или физических действий, даже мелких потных мыслей и мимолетных эмоций.

Вещи постоянно происходят лишь потому что я этого хочу, магическим путём. И, будучи магом, мне следует думать и поступать как маг. Раз уж магия работает, то стоит начать называть это, наконец, своими именами, и перестать стесняться.

Но, как наука не отменяет, не обесценивает целиком здравый смысл, так и магия не отвергает, не противоречит технологии. А также биологии, нейрофизиологии и всему, что влияет на главный инструмент мага – его собственное тело.

Я принюхался к настойке, выпил. Закрыл глаза, начал вспоминать и открыл веки, ощутив знакомое присутствие.

– Стоит что-нибудь съесть или выпить, как случается что-то интересное, – важно сказал Кот.

– А вот и ты, – кивнул я, рассматривая навязчивую иллюзию. Не просто плотную – а вовсе даже толстую, чёрную и мохнатую. Не безобразно распухшую – вовсе нет, корпулярность была Коту к лицу.

– И зачем все эти дешевые фокусы? – мяукнул Кот.

– Хотел поговорить, – ответил я, осматривая его от белесых кончиков пушистых усов до кончика черного хвоста. Я мог подобрать десяток умных гипотез того, что же такое – Кот, но их объединяло одно – он существовал.

– Готов поспорить, что все ответы на все вопросы ты знаешь и сам, – важно расселся Кот.

Я ещё раз зажег огонёк, поводил его перед широкой мордой Кота. Тот завороженно смотрел на яркую точку пространства.

– Ничего, что играю с огнём? – задал я ему вопрос.

– Отчего это должно меня злить? Или пугать? Настоящие чудовища не те, кого отпугивает огонь, а те, кто его зажигает, – со смешком ответил Кот.

– Я? Чудовище? Не-ет, настоящее чудовище – это то, что всё разрушает, устремляет самый процесс жизни от разделенной, разграниченной и разорванной на противоположности разумом структуры к бессмысленной, бесполезной каше. Истирает, давит, уничтожает всякий смысл.

Или уничтожает структуру, порождающую за счет разделения, разграничения этот самый разум – не важно! – завершил я.

– Время? – спросил Кот. – Но он не явится на дуэль, у него иные методы. Иное оружие.

– А если и явится, то у меня не то что порох будет промокшим, и пистолета-то не найдется. А вот Время осечки не дает.

– Прах? – переспросил Кот. – Ага, – кивнул он. – Прах у тебя мокрый.

– Ты вообще меня слушаешь?

– А? Слушаю, – кисло промурлыкал Кот. – Тебе же нужен слушатель, вот я и слушаю. Слушаю, слушаю…

– Мне нужен был собеседник.

– Их полно вокруг. Я простой Кот – ем, пью, сплю, иногда мурчу песни. Не к тому ты обратился за вселенской мудростью.

– И что? Они мне ответят? Или отведут в дурдом? Лишь потому что мой диагноз отличается от диагноза большинства?

– Успокойся.

– Я спокоен.

– Тогда слу-ушай меня, – недобро мявкнул Кот. – Тебе всего лишь надо быть самим собой и делать только то, что желаешь. Помнить, что нет никакой истины. Она не открывается и уж точно не исследуется - она творится.

Все беды твои – лишь искажение восприятия тобой мира и тебя – миром, следствия неудачно выбранного сюжета! Дурное повествование ведешь ты сам, или только позволяешь вести себя по нему – всё едино.

Ты этого хотел. Но есть проблема, хотя это как посмотреть… ты не один в этом мире. Или мир не один – не стоит воспалять разум, пытаясь разрешить этот вопрос. Саркома дуализма насмерть поразила многие умы, достойные иной судьбы. Не стань еще одним пожранным ей несчастным. Ши-зо-френия никому еще не шла на пользу.

Не ты один такой – сочинитель сюжета, творец реальности, и, если хочешь существовать в своей версии мира, не загаженной чужим говном, выплеснувшимся из протухших чумных бараков черепных коробок, борись за неё! Каждый миг. Каждую секунду. Право на существование, как и всякое право, надо не заслужить, не получить от кого-то, нет! Его добывают, проливая кровь - свою и чужую, – Кот злорадно захихикал. – Ты готов убивать, вписывать кровью строчки в книгу бытия?

Я оторопело уставился на черное хвостатое пятно, пытаясь переварить услышанное.

– И чего ты сидишь? – спросил меня он. – Время уходит. Дашь ему восторжествовать?

– Никогда.

Мне пришлось опереться на трость, чтобы встать; поднявшись, я направился к выходу.

– Никаких фокусов? Выйдем через дверь? – спросил я летящего за левым плечом Кота.

– Дверь — это всего лишь то место, через которое все договорились входить и выходить, – ответил он.

– Под «всеми» ты подразумеваешь не только людей и всех прочих разумных существ? – мне захотелось уточнить очевидное.

– И да, и нет. То, что они за собой подразумевают, и то, что подразумевает их самих.

– Но в прошлый раз мы вышли не через дверь.

– Возможно, – уклонился Кот. – Все стены - это двери, хотя обычно они заперты.

Удивительно, но пока мы болтали с Котом, вечерний сумрак уступил столь же хорошо освещенной ночи. В колодце небоскребов, пойманный в паутину пешеходных переходов, я слышал только постоянный гул аэрокаров и стук капель дождя о пласталевые плиты. Со дна стакана, этого урбанизированного колодца, мне не было видно даже очертаний облаков, не то что звезд.

– Иногда мне кажется, что я всё ещё сплю, – высказал я пришедшую в голову мысль.

– Может быть. Хотя сдаётся мне, что ты только что проснулся, – сказал внезапно вынырнувший из темноты Кот. Во мраке его очертания тяжело было различить, а яркие огни реклам начинали, казалось, просвечивать не только через мех, но и сквозь само его тело.

– Скорее впал в крайность.

– Это твой выбор, проявление воли, – утешил меня Кот.

– Для меня, как и для всех прочих, есть две неизвестных – то, что снаружи меня, и то, что внутри. Я же, как их взаимодействие, мечусь между ними. Можно было решить, что они возникли вместе с сознанием – с началом великого сна нашей жизни, или же безрадостного пробуждения – кто как считает. Можно оттолкнуться от осязаемой материи, – я стукнул тростью по перилам пешеходного перехода, по которому не спеша ковылял до очередной парковки.

– Но ты всё равно чувствуешь себя в плену этих частей мира – как внешней, так и внутренней, – сказал Кот.

– Уже в меньшей степени, и это для меня значительное достижение. Я принимаю себя целиком, что дарует мне освобождение от части мучительно ощущаемой заданности.

– Неужели, как джедаи, отождествляешь себя со всем сонмом разумных и живых созданий, со всем миром целиком? – подколол меня Кот.

– Нет, простое безличностное, лишенное сопереживания и привязанностей созерцание – путь в ничто, отчего столь желанный для многих последователей одного учения моей родины… Которые страдание возвели в неизбежное зло самого существования, а потому решили с ним радикально покончить.

Я же решил довериться тому, что лежит во мне. Пусть то будут даже самые спонтанные желания и сновидческие образы. Неважно. Но я принимаю их как часть себя.

– Но?..

– Но с большой осторожностью, не теряя рационального знания об окружающем мире. И не отбрасывая рационального метода воздействия на мир.

– Фу! Чего ты опасаешься? – пробурчал Кот. – Худшая вещь в жизни не опасность, а скука! К чему эта оговорка, подленький путь к отступлению, эта успокаивающая твердость? Отчего не хочешь чувствовать себя по-настоящему свободным? Сожги все мосты из любви к огню!

– Скажи мне ещё, что здравомыслие – это удел слабых. И ты будешь прав… но уверенность легко перерастает в самоуверенность, а та – фатальна.

– И всё же… ты слишком осторожен, – не согласился Кот, подначивая меня обидным тоном. – Ты скучен! Труслив.

– Учитывая, куда я направляюсь, я не скучаю. И меня трудно обвинить в малодушии.

– Тогда удачи! – кот начал таять, пропуская через себя пылающий текст предложения купить шампунь, придающий волосам необычайную мягкость и шелковистость. Рядом не менее призывно эротично мерцали товары из сексшопа.

– Иди ты ко всем демонам! – напутствовал я его.

Последним растаяла не акулья улыбка – наглая, недобро-злорадная, а лохматый кончик хвоста.

Впереди виднелась врезавшаяся в поток спидеров парковка: репульсорные экипажи пролетали выше или ниже её, чтобы взлететь с неё или остановиться на ней, требовалось сбросить скорость, а затем подняться или опуститься на пару транспортных уровней.

Дороги, даже если проложены в воздухе – они как помойки, или как чиновничьи многоэтажки - всегда забиты. Хотя вертикальная стратификация потоков отчасти решила проблемы их загруженности. Но лишь отчасти – для того, чтобы выстроить эффективную пространственную транспортную систему, город надо строить с нуля, причем всё, включая муниципальных бюрократов, должно принадлежать одному юридическому или физическому лицу.

В крылатой темноте, окутавшей остановку – площадку метров двадцать на двадцать, было нечто, скрывающее от меня свои недобрые намерения. Пройдясь по всем тёмным углам камерой очков, я не получил от них никакого тревожного предупреждения, но сунул руку за пятым, неудачным зарядом – обычной осколочной гранатой.

На ходу сдернул самодельный предохранитель и отправил цилиндр, начиненный взрывчаткой, в сторону опасности. Раздался взрыв, осколки ударили в за миг до того активированный щит. Мелькнули расплывчатые, почти прозрачные фигуры. Они стали самую малость заметны на просвет лишь тогда, когда пришли в вынужденное движение. Что говорило об использовании генератора невидимости.

С реакцией паука, чьи нервные цепочки не в пример короче моих, с поистине нечеловеческой скоростью, сохраняя при этом удивительную плавность движений, воздушные прозрачные фигуры метнулись к краям платформы.

Мой бластер электромагнитной катапультой был выброшен из кобуры, лег в подставленную ладонь, и я, навскидку прицелившись через телевизионный прицел, установленный на смартгане, отправил порцию плазмы в спину убегающему. Но, уже мысленно, усилием воли нажимая на виртуальный спусковой крючок, я понимал, что делаю это зря – не успел я навести оружие на одну из ловких фигур, как она стала непрозрачной, активировав личный щит. За миг до того, как компьютеризированный бластер захватил цель.

Генератор невидимости несовместим с личным щитом, но глаза на затылке были не только у меня. Что характерно, напарник, нырнувший под платформу, свой личный щит не активировал – ведь в него я и не целился.

Я был быстр настолько, насколько позволяла моя нервная система, и потянулся за пистолетом ещё до того, как убийцы сорвались в бег, даже до того мгновения, когда вспыхнул детонатор гранаты – ощущая ближайшее будущее в Силе так же ясно, как и настоящее.

Но мне всё равно не получилось застать убийц врасплох!

Не останавливаясь, я вложил бластер в кобуру, отщелкнул кольцо-зажим и активировал виброгенератор тяжелой двуручной сабли – сжимая её одной рукой, вынужденный опираться на трость левой.

И едва успел развернуться, чтобы отразить направленный в спину удар: мерцающая смертоносная фигура спешила воткнуть мне нож в спину. Тяжелый двуручный клинок заставил убийцу грациозно отшатнуться, танцующим движения уходя от удара. Всё так же чудовищно быстро двигаясь, он взмахнул ногой.

Я успевал за ним мыслью, но не руками и не ногами, даже не всеми чувствами – он двигался в десятеро раз быстрее человека.

Словно бы и не останавливая и не прерывая движений, ловким ударом ноги он вышиб длинный клинок из моих рук – ему было суждено выкатиться за край платформы. Дабы не быть насаженным на жало кинжала, я закрылся броневым щитком на правом наруче и неловко взмахнул тростью, едва сумев задеть ей противника.

Контакты замкнулись. За миг до этого я моргнул и всё равно едва не ослеп, меня со страшной силой отбросило, впечатав спиной в припаркованный аэроспидер. Волосы встали дыбом, с хрипом из груди вырвался стон. Трость вырвало из руки, едва не вывихнув кисть, рывок разбередил рану, вновь прижегшую тавром ладонь.

Гаситель инерции перегорел, и деформирующиеся ячейки, наполненные далеко неньютоновским материалом в моём космическом поддоспешнике приняли на себя всю энергию удара. В чудовищном мареве перед глазами не было нитей, строчек цифр и шкал интерфейса киберочков – рукотворная молния на время отправила мою электронику в нокдаун. Хорошо, что мне виделся этот интерфейс в будущем – ЭМИ не смог сжечь электронную начинку устойчивых к нему устройств.

Мне пришла в голову безумная, но подходящая моменту идея, и, встав, я тяжело побежал к ограждению платформы высотой в мой рост, на ходу снося его опоры из бластера.

Всем своим весом и весом брони я впечатался в разбитое ограждение, заодно ухватив за руку второго убийцу. Тело ассасина оказалось удивительно легким, а кинжал его, высекая икры, бессильно соскользнул с грудной пластины панциря, затем, ища менее крепкое место, едва не воткнулся мне в глаз, но был остановлен в самый последний момент.

Ассасин, сам того не понимая, сделал всё, что было нужно мне, а не ему.

Ещё миг – и вниз за разбитый парапет в темноту падают не только мерцающие в огнях пролетающих мимо спидеров осколки ограждения, но и две барахтающиеся фигуры. Из бедра, сапога и ещё нескольких мест убийцы выдвинулись тёмные лезвия, пластичное тело изогнулось, намереваясь заключить меня в их смертельную хватку. Но только намереваясь: за миг до этого я выбросил от себя руку, продолжая сжимать тонкое запястье убийцы, отпустив его лишь в тот момент, когда придал ему достаточное ускорение. Теперь мы падали, всё удаляясь друг от друга.

Затем я сдернул с пояса крюк-лебедку с электронным приводом и выстрелил ей в верх. Острие вгрызлось в ускоренно удаляющуюся от меня площадку, прочнейшая леска растянулась на максимальную свою длину, и тело резко, болезненно дернуло: до боли в спине, до хруста в суставах. Из руки выдрало рукоять, но она накрепко была привязана к моему поясу. Линейный электродвигатель потащил моё тело наверх, а вот ассасин продолжил падать к далекому подножию небоскреба.

Ещё доля секунды, и ста пятидесятиметровой лески бы не хватило. С таким же успехом я мог перебегать скоростное многополосное шоссе. И перебежал бы!

Раскачавшись на поднявшей меня лебедке, я ухватился за край ограждения и, перебирая руками, вполз на посадочную площадку.

Добрался до пахнущего подгоревшей отбивной и сгоревшими волосами первого убийцы. Рядом с ним валялись мелкие осколки трости – её трубки разорвало лопнувшими энергоячейками, разряд тока сжег электроды и проводку заодно с моей жертвой.

Первый убийца был выше, комплекцией превосходя сброшенного за борт коллегу. Достав короткий виброклинок, я воткнул его для надежности туда, где у людей располагается сердце. Но кровь не брызнула, я словно втыкал его в робота. Нож с огромным трудом, с хрустом вошел в тело, ребра сопротивлялись резу как алмазные.

Сорвав с лица глухую маску с кучей окуляров, по-паучьи размещенных вокруг наглухо закрытых темными линзами глазниц, я увидел красивое лицо молодого человека, которое безобразно уродовал жуткий ожог. Короткая стрижка, платиновые волосы. Идеальная белая улыбка – ровный ряд керамических совершенно белых зубов. Отогнул веко, и удивился. Глаза так у мертвых не выглядят – они всё еще имитировали естественную жизнь, смахивая на неподвижный органический исходник. Киборг.

Интересно, что видели эти глаза? Я с силой воткнул пальцы в глазницу, вытаскивая глазное яблоко. Оно не было раздавлено, не лопнуло, что неминуемо бы произошло с человеческим, рискни я его так грубо выдрать. Упругий, как мармеладина, шарик был скользким от крови, кибернетический глазной нерв уходил вглубь черепа, не давая мне вырвать его с корнем. Я присмотрелся к необычному блеску этого искусственного проводника сигналов прямо в мозг.

Неожиданно омертвевшее лицо киборга охватила гримаса агонии, тело попыталось выпрямиться, не ожидаемыми смертоносно-плавными, а рваными движениями. Руки, из которых выскочили вибролезвия, дергано потянулись ко мне, и я увернувшись от неловкого, но ужасно быстрого движения, торопливо вонзил вибролезвие в шею киборга. Лишь спустя несколько ударов в чудовищно твердый череп дергающегося киборга, я вскрыл его и провернул в мозгу несколько раз длинный нож. А после ещё пары ударов судороги и попытки осмысленных движений прекратились, тело обмякло.

Не почувствуй я этого в Силе заранее – мне бы снесли голову.

Я в шоке от увиденного не мог оторвать взгляд от болтающегося на глазном нерве искусственного глаза. Хихикнув, я отрезал его ножом и сунул излучающий, казалось бы, удивление шарик в карман.

Соседство с пером ничего не дало – они не были никак связаны. Не отравитель. Другие убийцы?

Меч мой улетел вниз, это понятно… но бластер, хатт! Где он? Видимо, в суматохе я потерял и его! Или выронил, пока летел в свободном падении… Осмотрев площадку, я так и не нашёл своего оружия. Оставались только «домашние заготовки» и пара ножей. И один крохотный дамский пистолетик – запасной. Негусто.

Лишенный дополнительной опоры, я подошел с разбитому парапету и отрубил в качестве временной трости стержень арматуры. Затем забрался в ближайшее такси и забил адрес в пяти минутах лета. Выскочив на ближайшем из нижних уровней, я поспешил скрыться – до меня доносился вой сирены полицейского аэроспидера. Его на таком расстоянии усиливали активные наушники пришедшего в "сознание" устройства.

Джедаи обладали способностью многократно усиливать все свои чувства. Причём, получали ли они дополнительные сигналы от Силы напрямую или совершенствовали обработку мозгом сигналов, идущих от самых обычных органов чувств, я не знал. Как и они сами. Может, то было комплексное явление. Джедаи могли обострить своё зрение до орлиного, слух до китового, как по чувствительности, так и по диапазону. Но не все – всё это было очень индивидуально, как и прочие таланты, которые развивал в них Орден.

Этим усилением именно физических, телесных ощущений я не владел, оно, как и телекинез, было недостижимо для меня. Но ощущать контекст сигналов из внешнего мира я мог. И я, слыша эти звуки, понимал, что полиции сейчас лучше не попадаться. Пусть серийные чипы со всего оружия и были сбиты, но я всегда мог что-то забыть? Например, оголовье трости.

Моё колено опять заныло, удобную опору я потерял, а добраться до сектора «Зеш» нужно было быстро и не привлекая внимания.

[1] Примативность - уровень опирания разумного на инстинкты.

[2]/Рины

Оглавление

В начале ГОСТа принято договариваться о терминологии. Или к Читателю от автора о некоторых нюансах.

  Примечание к части

Затянувшееся предисловие, или позвольте мне побыть немного философом

1. Шахматы, звезды и призраки

  Примечание к части

2. Перемены

  Примечание к части

3. Пазаак и песок

  Примечание к части

4. Агрессивные переговоры

  Примечание к части

5. В которой я ни жив, ни мертв

6. В которой я посещаю третью планету

  Примечание к части

7. В которой слишком много отсылок к...

  Примечание к части

8. Три недели в консервной банке или мысли, рожденные в замкнутом пространстве.

  Примечание к части

9. С наибольшей плотностью населения

10. Связующая прошлое с будущим

11. Прыжок в окно Овертона

12. В которой я притворяюсь туристом

13. Достигая дна

14. Камень на перепутье или дороги, которые мы не выбираем

15. Дар Мидаса

16. Сцилла и Харибда

  Примечание к части

17. Заметки о расовом филогенезе

18. Лабиринт

19. Легионер

20. Хиральность, или проворачивая против часовой стрелки

  Примечание к части

ИНТЕРМЕДИЯ I

  Примечание к части

21. О пользе приготовлений

22. Планетарная экология, или последствия вскрытия экосистемы

  Примечание к части

23. Гримасы Фемиды, шорох кожистых крыльев Эриний

24. Жертва Аполлиона

  Примечание к части

ИНТЕРМЕДИЯ II

25. Тени и Отражения

26. Разновидности веры

27. На крючке

28. Формикарий

29. Под чёрным флагом

30. Ход конём

31. В паутине

32. Охота на Буджума ч.1

33. Охота на Буджума ч.2

  Примечание к части Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg