«Танцор Января»

921

Описание

Обладатель премии Роберта Хайнлайна, Майкл Флинн, представляет захватывающую космическую оперу, написанную в лучших традициях жанра! Амос Январь, капитан грузового звездолета «Нью-Анджелес», из-за досадной поломки вынужден посадить свое судно на пустынной планете где-то на задворках галактики. Для ремонта необходима руда, и члены экипажа активно принимаются за ее добычу, однако находят нечто совершенно иное. Таинственный артефакт, с виду напоминающий брусок из песчаника, вызывает множество вопросов и споров. Что это — просто необычный инопланетный предмет или могущественное оружие, которое может погубить человечество? Прозванный Танцором за свою способность удивительным образом менять форму, этот загадочный артефакт становится настоящим камнем преткновения. Слишком многие стремятся завладеть им любой ценой… (обсуждается на форуме - 8 сообщений)



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Танцор Января (fb2) - Танцор Января (пер. Владислав Лотовский) (Спиральный рукав - 1) 1526K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Майкл Фрэнсис Флинн

Майкл Флинн ТАНЦОР ЯНВАРЯ

Хари, Бикраму, Сандипу, Яшу и остальной банде со Старого Ченнаи

Южно-центральная область, Объединенная Лига Периферии.

Двумерная проекция южно-центрального Спирального Рукава, Объединенная Лига Периферии. Не все звездные системы и скопления расположены на одном и том же уровне, а разделяющее их расстояние не всегда пропорционально времени, которое требуется для его преодоления.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Арфистка

Человек со шрамами

Амос Январь — капитан грузового звездолета «Нью-Анджелес»

Микмак Энн — его старший помощник

Мэгги Барнс, Билл Тираси, Джонни Мгурк, Слаггер О’Тул, Нагарай Хоган, Махмуд Мэлоун — команда «Нью-Анджелеса»

Красавчик Джек Гэррити — Известная Персона на Новом Эрене

Маленький Хью О’Кэрролл — Призрак Ардоу, помощник управляющего на Новом Эрене, также известный как Рингбао делла Коста, Эсп’ранцо

Полковник София Юмдар — командир 33-го полка МТК

Майор Ходхури — ее заместитель

Фир Ли — Гончий Ардри, командующий Сапфировым Постом

Грейстрок — Старший Щен Фира Ли, также известный как Тол Бенлевер

Хан Молнар Матсумо — главарь пиратов Кинле Хадрамоо, Цинтианское скопление

Фудир — аферист, также известный как Калим де Мурси, терранский Закуток Иеговы

Мемсаиб — глава Братства Терры на Иегове

Олафссон Цин — курьер из Конфедерации Центральных Миров

Бан Бриджит — Гончая Ардри, также известная как леди Жюльен Мелисонд

Гримпен, Виллги — Гончие Ардри

Донован — «спящий» агент Конфедерации Центральных Миров

Конми Пулавайо-Шмидт — директор КТК на Узле Павлина

Фэнди Джексон — лидер Братства Терры на Ди Больде

Леди Радха Карго Далхаузи — председатель Межзвездной Торговой Компании

Другой Олафссон — теневой агент-конфедерат

Коммодор Бактияр Саукконен — командир авангарда, 3-й миротворческий флот МТК

Пьяницы, пираты, купцы, торговцы, мятежники, игроки, карманники, слуги, воры, терране и прочее разношерстное сборище

АНАЛОГИ ПЕРИФЕРИЙНОГО ВРЕМЕНИ

На Старых Планетах используется додека-время, основанное на величинах, кратных двенадцати, тогда как в остальных частях Периферии используется метрическое время, основанное на величинах, кратных десяти. Обе системы опираются на частоту сердечных сокращений, или ударов. Помимо того, планетарные правительства также пользуются местными единицами измерения времени.

1 удар = 0,83 секунды

Метрическое время = Приблизительное терранское время

100 ударов = 1 гектоудар = 1 метрическая минута = 1,39 минуты

100 мминут = 1 гектоминута = 1 хора = 2,31 часа

1 киломинута = 10 ор = 1 метрический день = 0,96 дня

10 мдней = 1 декадень = 1 метрическая неделя = 9,6 дней = 1,38 недели

40 мдней = 1 метрический месяц =38,6 дней = 1,29 месяца

1000 ор = 1 гектодень = 1 метрический сезон = 96,5 дней = 13,8 недель = 3,2 месяца

360 мдней = 1 мгод = 347 дней[1]

Додека-время = Приблизительное терранское время

12 ударов = 1 дюжиудар = 10 секунд

24 удара = 1 кейс ударов = 20 секунд

144 удара = 1 гроссудар = 1 дминута = 120 секунд = 2 минуты

24 дминуты = 1 кейс дминут = 1 ар = 48 минут = 0,8 часа

360 дминут = 1 круг дминут = 12 часов

2 круга дминут = 1 ддень = 1 день

144 ара = 1 гросс аров = 1 днеделя = 4,8 дня

половина дюжинедели = 6 днедель = 1 дмесяц = 28,8 дня = 1 месяц

360 ддней = 1 круг ддней = 1 дгод = 360 дней

Кратными додека-величинами являются: 12 (дюжи), 24 (кейс), 144 (гросс) и 360 (круг).

В просторечии додека-день сокращают доде-дня, а додека-время в целом часто называют «дюжиднями».

ОН БРОЛЛАХ[2]

Во Вселенной все старше, чем кажется. Вините в этом Эйнштейна. Мы видим звезды такими, какими они были в момент излучения ими света, а это случилось давным-давно. В ночном небе нет ровесников ни нам, ни друг другу. Древние звезды рассыпаются в прах прежде, чем мы замечаем их; увиденные нами в пламенеющих «яслях», они успевают состариться еще до того, как мы узнаем об их зарождении. Все, чему мы поражаемся, уже мертво.

И все же лучи света движутся вечно, поэтому все, что успело одряхлеть и сгинуть, где-то еще сохраняет облик юности. Вселенная полна призраков.

Но образы — это свет, а свет — энергия, энергия — материя, и вот материя уже реальна. В конечном итоге образ и реальность — суть одно и то же. За это также вините Эйнштейна.

Бар на Иегове не нуждается в громком названии, поскольку он является единственным оазисом спокойствия на всей планете. Старейшин это ничуть не смущает, они даже скорее предпочли бы, чтобы бар вместе со всеми его завсегдатаями провалился в тартарары из древних мифов. Но превратность судьбы вынудила их построить и содержать сей довольно специфический эдем.

Эта самая превратность судьбы заключается в том, что Иегове посчастливилось находиться на главной развязке Электрической авеню — громадной потоковой магистрали, связывающей звезды. Если бы она представляла собой небольшую ценность, ее давно захватил бы главарь какой-нибудь банды. Будь она средней значимости, это сделало бы какое-нибудь правительство. Но мы имеем дело с Матерью Всех Узлов, и поэтому никто не осмеливается на нее посягнуть. Из сотни рук, тянущихся к планете, девяносто девять не позволят одной схватить ее. Назовем это своего рода миром.

Следовательно, это единственный порт во всей, не такой уж объединенной, Объединенной Лиге Периферии, где капитан корабля и его команда могут не бояться, что с их грузом, судном да и с ними самими что-нибудь произойдет за время недолгих увеселений. Поэтому бар и считается своего рода эдемом. Только здесь человек может получить противоядие от плода с древа познания добра и зла, ведь по пьяной лавочке он редко способен отличить одно от другого. Старейшины вмиг примечают дойную корову, пусть даже корова эта больше похожа на аспида, ведь деньги — корень всех зол.

Она попала на Иегову, потому что рано или поздно сюда попадают все. Спиральный Рукав похож на довольно объемный стог сена, а человек — исключительно маленькая иголка, но лишь на Иегове подобные поиски могут увенчаться успехом, поскольку это единственное место, где есть шанс найти нужного человека.

Она — оллам, о чем свидетельствует заброшенный за спину футляр с арфой. Она стройная и гибкая, как кошка, и двигается по-кошачьи самоуверенно, скорее не идет, а скользит, впрочем, что-то в ней выдает странника. Бармен смотрит с долей одобрения на то, как она идет в бездну беззакония, ибо так держать музыкальный инструмент может лишь тот, кто им одним способен и развеселить, и опечалить, и напугать.

Пересекая комнату, она ловит на себе взгляды тех, кто еще пребывает в сознании, и даже несколько упившихся вусмерть людей провожают ее невидящими взорами. У нее зеленые глаза, а это опасно — они цвета не травы и пологих холмов, но резкоострого, стеклянно-зеленого кремня. Огненно-рыжие волосы оттеняют цвет глаз; а кожа у нее темно-золотая, ибо потомки Старой Земли давно растворились в десятках иных рас. Ведь то, в кого превратился человек с помощью науки, есть отражение того, кем он мог бы стать. И в то же время в арфистке чувствуется обособленность. Сердце оллама похоже на неприступную твердыню, но кто знает, что скрывается за ее вратами?

Когда она протискивается в дальний угол, сидящие там люди отодвигают стол и менее проворных приятелей, освобождая ей место. Она не просит разрешения. Никто из ей подобных не просит. Ни менестрель, ни миннезингер, ни скальд, ни бард, ни трубадур. Они просто появляются — и поют за горячий ужин.

Она открывает футляр, и внутри, как и подозревали наблюдавшие за ней люди, оказывается кларсах — старинная миниатюрная арфа. Девушка перебирает толстые металлические струны ногтями — единственный правильный способ игры. В самых правильных песнях всегда чувствуется боль.

Словно подшучивая над собой, она наигрывает древнюю мелодию «Я — бродячий менестрель», чтобы представиться и показать мастерство. Когда она поет о космических странниках, во фривольной мелодии слышится грозный перезвон Межзвездной Торговой Компании — издевка на минорный лад. Когда она поет о Разломе, ноты пусты и равнодушны, а звучание беспросветно мрачно. Когда поет о Старой Земле, в песне слышна неизбывная тоска. Когда она поет о любви — ах, все ее песни в итоге о любви, ибо мужчина способен любить многих и многое. Он может любить женщину или товарища, может любить свою работу или место, где живет, может любить хорошую выпивку или интересное путешествие. Он может и потеряться — в путешествии ли, в выпивке ли или же, особенно, в женских чарах, — а что такое любовь без утраты?

У женщин все иначе. Обычно они любят что-то одно, и потому женская любовь похожа на лазер, тогда как мужская — на половодье. Вторая способна затопить тебя, а первая — прожечь насквозь. Есть кое-что, что арфистка любила и потеряла, и воспоминания об этом до сих пор болью отзываются в ее песнях, даже в радостных. Особенно в радостных.

В качестве коронного номера она исполняет «Тристама[3] и Изольду», самую жестокую песню о любви, и с возрастанием неистовства мелодии сердца слушателей оказываются в ее власти. Когда она рвет струны в куплете о сражении, их сердца галопом мчатся в такт гремящим звукам. Когда делает мягкий перебор, описывая свидание, они томятся вместе с влюбленными в беседке. А когда ее пальцы резко берут аккорды измены, по слушателям прокатывается дрожь, и они исподтишка бросают взгляды на приятелей. Она играет с публикой. Музыка дает надежду на то, что именно в этот раз все закончится иначе, и оллам завершает мелодию под аккомпанемент рыдающей публики.

После представления бармен провожает ее в темный закуток, где перед стаканом для вискбеаты[4] сидит мужчина. Стакан уже пуст или еще не наполнен — зависит от того, как посмотреть. Он один из тех самых потерянных людей, и потерялся он в этом стакане. Потому и глядит в него, надеясь отыскать себя. Или хотя бы частичку того, кем он когда-то был.

Он — человек теней и обломков. У него запущенный вид. Его куртка полурасстегнута, а лицо скрыто в сумраке плохо освещенной ниши. Это не более чем углубление в стене, а он своего рода святой и, подобно высеченному в камне мученику, остается неподвижным, когда оллам присаживается напротив.

Арфистка ничего не говорит. Она ждет.

Наконец из тени доносится его голос:

— Мы полагали, Тристама обольстили с помощью зелья. Мы полагали, он влюбился не по своей воле.

— Любовь не по своей воле — и не любовь вовсе, — отвечает арфистка. — Иначе в чем смысл слова «влюбиться»?

— Твои глаза напоминают нам… — Но что именно, он не сказал. Возможно, забыл. Она могла бы быть одним из тех призрачных образов, которые встречаются на обочинах Электрической авеню, ползут по ним с медлительностью света, проявляясь из далекого прошлого.

Арфистка наклоняется к нему и говорит с непривычной пылкостью:

— Мне сказали, ты знаешь о Танцоре и знал тех, кто искал его.

Он усмехается в сумраке:

— Так я должен стать шаначи? Сказителем историй?

— Возможно, где-то в той истории есть одна песнь, и я хочу найти ее.

— Осторожнее с тем, что ищешь. Думаю, ты поешь слишком много песен. Кажется, ты поешь дольше, чем живешь. Все случилось так давно. Не ожидал, что кто-то это еще помнит.

— Истории множатся. Слухи растекаются, подобно талой воде по горным склонам.

Человек в тени какое-то время размышляет. Он снова смотрит в стакан, но если и хочет выпивки в качестве платы за историю, то не озвучивает свою цену, и арфистка продолжает ждать.

— Я могу лишь поведать так, как рассказывали нам, — говорит человек. — Я могу сплести для тебя историю, но кто знает, какие нити в ней подлинные?

Его пальцы лениво играют со стаканом; затем мужчина отодвигает его в сторону и упирается локтями в стол. Лицо незнакомца, наконец появившееся из затемненной ниши, сморщено, словно его высосали досуха и остались лишь кожа да череп. Вид болезненный, щеки запали. Подбородок изогнулся крючком под обвисшим ртом. Волосы совсем седые, и в некоторых местах на черепе, иссеченном шрамами, они уже не вырастут снова. Взгляд мужчины постоянно направлен в сторону, как будто где-то там таится нечто ужасное.

— Но какая теперь разница? — спрашивает он у призраков и теней. — Они все либо погибли, либо их следы затерялись. Кому навредят воспоминания?

Тени безмолвствуют. Пока.

ГЯНТРЭЙ[5]

ПЕСОК И МЕТАЛЛ

— Все началось на безымянной планете, — говорит человек со шрамами…

…У безымянного солнца, в безымянном районе вдали от Разлома. Дурное начало, ведь чего можно ждать от безымянных мест, кроме неприятностей? Дурное место для поломки, дурное место, чтобы там вообще появляться, — удаленное от торговых путей, на редко используемой обходной тропе Электрической авеню, известной как Паучий проулок. Но это было именно то место, куда занесло ветхий и разваливающийся на ходу бродячий грузолет. Когда терять уже нечего, можно много чего обрести, а тайные тропинки Периферии всегда богаты уловом.

И по меньшей мере одно обстоятельство объединяет подобные медвежьи углы: сюда галактика прибивает всяческий хлам и старье.

Один из таких кусков хлама — независимое торговое судно «Нью-Анджелес», стартовавшее с Уродца и направлявшееся в Йеньйеньское скопление с грузом медикаментов и экзотического продовольствия для тех, кто не мог их производить самостоятельно. Старье же находилось здесь куда дольше. Насколько давно, не знал никто.

Имели место быть оговоренные в контракте сроки доставки, неустойка и эксплуатационная смета. Сюда же корабль попал по причине последней, принесенной в жертву первым. Что-то взорвалось, не важно, что именно, и «Нью-Анджелес» снесло в боковой канал и сублиминальную тину.

…И альфвены действительно не годятся для того, чтобы плестись на ньютоновских скоростях. Всего один резкий рывок сквозь космическую материю, чтобы соскользнуть со взлетной платформы Электрической авеню и не превратиться в выброс Черенкова, еще немного усилий для прохождения системы на параболической скорости — и после такого корабль, конечно, задымил и посыпал искрами. Здесь, у черта на куличках, его не могли остановить ни Космический Транспортный Контроль, ни магнитно-лучевые подушки, так что экстренное торможение заставило «Нью-Анджелес» напрячься до предела. Двойные альфвены орали, словно грешники в аду, пока судно наконец не вышло на спокойную ньютоновскую орбиту.

По милости физики, каждое ответвление Электрической авеню привязано к своему солнцу, но нет никакой гарантии, что к этому солнцу прилагаются планеты, по крайней мере полезные. Пока корабль сбрасывал скорость, нарезая круги вокруг небесного тела, команда пристально изучала звездную систему, нервно высчитывая параллакс, пока… Вот! Планета! Резкое ускорение, чтобы выровнять траектории; и медленное, долгое ползанье в ньютоновском пространстве, за время которого члены команды могли всласть наобвинять друг друга в случившемся.

Планеты подобного рода называют марсообразными: это был небольшой мирок с бескрайними песчаными равнинами и приземистыми серыми холмами, среди которых время от времени дули исключительно западные ветры. Здесь они были шквальными, но сам воздух оказался настолько разрежен, что от ярости бурь оставались лишь слабые отголоски. Приборы кружащегося вокруг планеты корабля обнаружили песок и железо, а при наличии кремния и тяжелых металлов человек мог починить практически все что угодно. Была сформирована десантная группа, ее оснастили экскаватором и молекулярным ситом и отправили вниз на шлюпке, в то время как инженеры и палубные офицеры, пребывая в нетерпении, остались ждать наверху.

Главный инженер Нагарай Хоган беззаботно коротал время за развлечением, основанным на законах вероятности, — к вящей радости своего помощника, который находил эти законы весьма гибкими.

Гораздо более обеспокоенным был капитан Амос Январь, который, словно в своего рода противоположность гребцу каноэ, проводил время не плывя по течению, а, наоборот, нагоняя волну перед собой. Он являлся точкой, в которой фокусировалось давление бюджета и графика, а затем перенаправлялось на команду — хоть последствия этого и казались чуть заметнее ветерка на планете внизу. Январь обладал внешностью самой что ни на есть обманчивой, поскольку был суровым человеком с мягкими чертами лица. Кто бы воспринял всерьез сказанное им? Губы слишком полные, щеки слишком пухлые, а морщинки от смеха слишком явные. Они неприкрыто контрастировали с резкостью, частой в его голосе.

Иногда наступает момент, когда фатализм побеждает логику и даже подминает сам здравый смысл, и команда «Нью-Анджелеса» достигла этой точки — возможно, достигла ее давным-давно. Они могли работать над починкой быстрее, но к чему спешка, если впереди ждет только новая поломка?

— Потому что корабль не уложится в срок поставки, — кипятился Январь.

Микмак Энн, его старший помощник, полагала, что раз жители Йеньйеня были вынуждены выписать лекарства аж с самого Уродца, то едва ли они станут возвращать груз из-за того, что получат его слегка несвежим.

Январь, доселе наблюдавший за корабельным обзорным экраном, обернулся к ней, и его ангелоподобное лицо вспыхнуло от гнева.

— Наземная группа сменила место раскопки!

Энн сверилась с местоположением добывающей группы.

— Двести двойных шагов к западу — юго-западу, — подтвердила она. Старший помощник не видела в этом проблемы, в отличие от капитана, который любил точность во всем. — Уверена, у них была причи…

— Они роют не в том месте! Денситометр массы показал, что руда ближе всего к поверхности вот тут! — Его палец уткнулся в проекцию карты на экране. — Больше толка, меньше работы.

— Меньше работы было бы, — напомнила она ему, — если бы требуемую деталь сняли с другой части корабля. Как советовал Хоган.

— Снять с корабля! Да, отличная идея! — воскликнул Январь, и на мгновение Энн почти поверила, что так оно и есть, — настолько радостным было его лицо. — И через какое-то время, — продолжал капитан, — глядишь, у нас и корабля-то для ремонта не останется.

Энн подумала, что в таком случае и ломаться будет нечему, но решила держать свои мысли при себе.

— Кто-то должен задать им взбучку, — не унимался Январь. — Хоган не может вечно резаться в карты.

Энн вздохнула и отвернулась.

— Ладно… сейчас я…

Но Январь остановил ее:

— Нет, останешься здесь, будешь следить за обстановкой. Слаггер доставит меня на планету в гичке.

Старший помощник, которая в этот момент уже поворачивалась к рации, а никак не к шлюпбалке, заколебалась. Похоже, Амос решил, что тут нужно личное вмешательство. Не лучшая затея. По радио его звонкий и резкий голос сполна мог передать всю важность дела. Но доставленный им лично — ни в жизнь.

Слаггер О’Тул посадил гичку возле шлюпки, и Январь выбрался из люка даже раньше, чем под ней успел остыть песок. Именно для таких планет кожкостюм подходил лучше всего. Воздух был разреженным и холодным, но интеллект костюма мог накапливать его в количестве, достаточном для дыхания. Респираторы мешали говорить, и из-за них голос приобретал писклявые нотки — не самый лучший вариант, учитывая обстоятельства.

Шагая по равнине, Январь отметил, что рабочая группа переместила экскаватор и сито на пологую гряду, граничившую с песчаным морем. Заметив приближение гички, все бросили работу, чтобы поглазеть на прибытие капитана. Еще одна соломинка на горб личного верблюда Января. Неужели они считают, что могут околачиваться тут вечно?

Экскаватор рыл в наносном слое чуть ниже трещины в массиве хребта. В кабине, полуобернувшись в кресле, ждала Мэгги Барнс. Двигатель лениво гудел на холостых оборотах. Время от времени инсоляторы немного поворачивались, следуя за движением местного солнца. Мэгги — она предпочитала, чтобы ее называли Мэгги Б., — была приземистой женщиной плотного телосложения с далеко не по-женски развитыми плечами. Ее кожкостюм был небесно-синим, но эта синева принадлежала иному небу из почти позабытого мира. Здесь же небо выглядело таким блеклым, что казалось почти белым.

Тираси, системотехник, высокий, сухопарый, со взглядом трупа, ждущего бирку, стоял у плавильни, скрестив руки. Молекулярное сито уже отсеяло требуемый кремний — работа с песком не доставляла больших проблем — и ждало теперь более тяжелых металлов. Иногда техник вносил незначительные изменения в настройки, словно боялся, что иначе что-то пойдет наперекосяк. Палубный матрос Мгурк ждал, опершись на воткнутую в песок лопату и положив подбородок на руки. Его тускло-красный кожкостюм почти сливался с окисленным песком, а капюшон был затянут так плотно, что из-под него виднелись только очки и дыхательная маска.

При виде бездельничающей команды Январь рассердился пуще прежнего и поприветствовал их визгом:

— Вы должны были копать вон там! — и указал на необъятную и безликую пустыню.

Мэгги Б. понятия не имела, зачем явился капитан. Энн ничего ей не сообщила, а «Нью-Анджелес» уже скрылся за горизонтом. Причин для появления Января могло быть множество, самая вероятная из них — Хоган наконец победил лень и нашел другой способ добыть металл, поэтому больше нет надобности держать группу на поверхности планеты. Новость о том, что она копала не в том месте, оказалась настолько неожиданной, что женщина едва не расхохоталась.

Это, должно быть, шутка, не так ли?

Нет, похоже, что нет. Она перешла к первой линии обороны.

— Там все зудит!

Зудит! Именно. Воздух был слишком разрежен, чтобы ветер, несущий песчаные облака, обладал большой силой, но из-за нескончаемого песочного града по кожкостюму чесалось все тело.

— Чесотка, значит, — протянул Январь, подозревая подвох.

— А тут от ветра нас закрывает утес.

— Но руда здесь залегает глубже!

Сейчас это могло означать только то, что работы прибавится, а также потребуется время для возвращения на прежнюю позицию, чтобы начать все заново. А яма была уже наполовину вырыта.

— Нет никакой чертовой разницы, где копать! — огрызнулась Мэгги.

Почему-то никому даже в голову не пришло, что, если бы не было разницы, где копать, Мэгги не передвинула бы экскаватор. На самом деле разница была, и притом огромная. Но все прояснилось гораздо позднее. Сейчас же, по правде говоря, просто что-то подсказало Мэгги, что нужно переместиться.

— Не трать мое время, капитан, — отрезала женщина и, словно чтобы придать вес сказанному, опустила ковш экскаватора.

Новое погружение — и зубья ковша издали характерный, почти музыкальный скрежет, от которого заныли зубы. Даже Мгурк встрепенулся, задрав подбородок, и уставился в яму. Под слоем песка виднелось что-то тусклое и металлическое.

— Вот и руда, — с тихим удовлетворением произнесла Мэгги и одарила Января победным взглядом.

— Должно быть, метеорит, — предположил Тираси. Но Январь сразу понял, что это не так. Слишком близко к поверхности. И где кратер от столкновения?

— Какая разница? — пожала плечами Мэгги и снова занесла ковш. И вновь тот же звук. Мгурк склонил голову набок, прислушиваясь.

— Оно гладкое, — отметил Январь, когда удалось различить проступившую поверхность.

— Это чертов механизм, — предположил Тираси, который к тому времени уже отошел от плавильни и стоял на коленях у края ямы. Мэгги Барнс спрыгнула с экскаватора и подошла к нему.

— Чепуха! — отрезал Январь. — Реки могут запросто источить так камень.

Тираси сделал широкий жест рукой.

— Ты где-то тут видишь реки? — вопросил он. — Здесь вода не течет уже миллионы лет. Не, эта штука точно искусственная.

Системотехник снял с пояса для инструментов плоскогубцы и постучал ими по предмету. Тот зазвенел глухо и пусто, а эхо было слышно дольше, чем следовало.

— Джонни! — взвизгнул Январь. — Неси лопату и разрой его немного. Джонни? Джонни! — Он огляделся, но Мгурка нигде не было видно. — Куда делся этот лодырь?

Справедливый вопрос, учитывая, что на много лиг вокруг не было ничего, кроме пустыни. Джонни питал настоящее отвращение к труду и проявлял поразительную изобретательность в способах отлынивания от него; но где он мог спрятаться в радиусе нескольких миль?

Январь настроил общий канал на своей рации.

— Джонни, тащи сюда свою ленивую задницу и помоги копать!

В ответ он услышал статический шум — всплеск помех, отдаленно похожих на голос. Казалось, еще немного — и будут различимы слова.

С гички ответил О’Тул. Внезапное возбуждение группы на месте раскопок привлекло его внимание.

— Джонни сейчас идет к ’рещине, — сказал он им. — Что там у вас?

Ответила Мэгги Барнс:

— Мы нашли артефакт предтеч!

А чем еще он мог быть — механический предмет, погребенный под песком в забытом мире? Творения человека удивительно разнообразны и не являются редкостью, но, как правило, возле них можно найти и самих людей. Здесь же не было никого.

— Цыплят по осени считают, — проворчал Январь. И вот сейчас его облик Санта-Клауса в кои-то веки не вводил в заблуждение. Здесь могли таиться несметные богатства, и он это понимал не хуже остальных. Тем не менее осторожность заставила его добавить: — Не всякий артефакт предтеч…

Но он уже говорил только с ветром. О’Тул спускался по лесенке гички, а Тираси спрыгнул в яму, чтобы смести песок с погребенного предмета.

— Большой, — бормотал системотехник. — Какой большой.

«Слишком большой, — подумал Январь, — судя по раскопанной части. Шлюпки не поднимут его, даже если будут тянуть сообща».

— Не всякий артефакт предтеч, — снова начал Январь, — приносил деньги своим открывателям. Дом Чань очень долго владел Уроборосом, но так и не сумел заставить его заработать. После смерти Чаня Мирслафа его продали как экзотическую диковинку за половину тех средств, которые потратили на исследования.

— Эй! — воскликнул Тираси. — Эта штука прозрачная!

— А Скальный Калейдоскоп на Алабастере вообще находится посреди открытой равнины, видимый за многие лиги, так что Планетарный Совет даже не может его оградить и взимать плату за посещение. — Январь вздохнул и скрестил руки на груди.

— Что ж, кэп, — протянула Мэгги Б., показав тем самым, что все же его кто-то слушал, — мы этого не узнаем, пока не поймем, что это такое, верно?

Спустившийся с гички О’Тул обошел яму, присвистывая и время от времени удивленно восклицая. Этот крупный, широкоплечий мужчина с толстыми крепкими пальцами передвигался неожиданно ловко и грациозно, даже после того — особенно после того — как успел опрокинуть пару-тройку кружек пива.

— Так что не стоит радоваться, прежде чем выясним, что это такое, — сказал Январь. — Сколько артефактов предтеч на поверку оказались пустыми залами или остовами зданий?

— На Меграноме есть целый город, — припомнила Мэгги. — И похоже, его создали как единую структуру, без какого-либо шва или стыка. В детстве мы лазили там и играли в руинах, воображая, что предтечи еще в городе, прячутся за каждым углом. — Она рассмеялась, а затем резко, встревоженно обернулась и обвела взглядом пустыню. — Интересно, куда они делись? Я о предтечах.

Январь пожал плечами:

— Какое нам дело? Это неважно.

— Мы звали их «народом песка и металла». Никто не знает почему. Так что причина, по которой нас сюда за’сло, немного странная, не находишь?

— Чушь! — отмахнулся Январь. — Они сгинули задолго до того, как люди впервые вышли в космос.

О’Тул закончил обход ямы и вернулся к ним.

— Не верь этому, кэп, — сказал он. — Ходят истории. На Ди Больде, в Мире Фрисинга и особо на Старом Сакене. Черт, да в половине м’ров есть истории о пре’течах.

Мэгги Б. закивала:

— Кой-какие старые легенды уже такие старые, что их и забыли-то почти.

Январь фыркнул:

— Мифы, ты хотела сказать. Легенды, басни. Слыхивал я их. Если хотя бы две из этих легенд описывали одних и тех же существ, если бы две такие истории хотя бы логически увязывались между собой — то они стали бы первыми в своем роде. Мы не знаем, где обитали предтечи и как давно. Мы не знаем, правили ли они этим сектором галактики или просто скитались по нему. Вероятно, на каждый случай найдется своя байка.

— Люди не могут примириться с необъяснимым, поэтому рассказывают истории и слагают песни. Реально же находили только артефакты. Живьем предтеч никто не видел.

— Может, они даже не форма жизни в обычном понимании, — предположила Мэгги Б. — Может, они были фторопластовой формой жизни, или кремниевой, или вообще чем-то, что мы даже представить себе не можем.

— Кремниевой, да? — повторил О’Тул. — Даже не слышал о такой. А может, они и не проп’дали ник’да. Может, они пр’сто рассыпались, и… — он обвел рукой безбрежную пустыню, — и эт’ все, что от них осталось.

Усиливающийся ветер кружил песок, поднимая и закручивая песчинки, отчего казалось, что они танцуют.

— А может, — отозвался из ямы Тираси, — ты спрыгнешь сюда, Слаг, и поможешь мне откопать эту чертову штуку!

Тираси всегда знал, чем задеть О’Тула, — и ему это удавалось, среди прочего, путем сокращения его прозвища. Они были полными противоположностями внешне, но близкими по духу и тем самым отталкивали друг друга, подобно испуганно отшатнувшемуся человеку, узревшему себя в кривом зеркале. Временами они спорили, чье прозвище круче — Слаггер или Бойцовый Билл, и вопрос до сих пор оставался неразрешенным. Слаггер был настоящим бугаем, а Бойцовый Билл — вертким ужом. Пилот спрыгнул к системотехнику, и они вместе принялись вручную откапывать артефакт.

Январь покачал головой.

— У Мгурка есть лопата. И куда он запропастился? Мэгги, копни еще вокруг этой штуки. Узнай, насколько она большая, и, может, ты все же отыщешь руду.

Последние слова были сказаны с сарказмом, чтобы напомнить группе о том, зачем вообще они высадились на этой захолустной планете. Артефакт никуда отсюда не денется, а если они не проведут ремонт, то и «Нью-Анджелес» тоже.

Мэгги отъехала чуть назад и принялась искать край артефакта. Ковш опустился слишком резко и ударил по погребенному под песком предмету. Он зазвенел, словно огромный медный колокол, немного приглушенно, но достаточно громко, чтобы мужчины в яме зажали уши. Январь, высматривавший тускло-красный кожкостюм Мгурка, заметил, как вибрирует и осыпается песок в полулиге от них — именно там, где детектор массы выявил «рудное скопление», ближе всего залегавшее к поверхности.

Внезапно Январю подумалось, что этот артефакт представляет собой цельный город, погребенный под песком и охватывающий всю планету, и что Тираси с О’Тулом будут откапывать его вечно, сметая песок дюйм за дюймом.

— Нужно отыскать Джонни, — неуверенно произнес он, а затем быстро умолк, поскольку из-под песка донеслось три гулких, лязгающих удара.

Тираси и О’Тул вздрогнули и начали спешно вылезать из ямы. Мэгги изобразила на груди символ колеса и прошептала: «Сохрани нас Буд!» Через пару секунд лязг повторился.

— Ты врубил его, — сказал О’Тул системотехнику.

— Или ты, — ответил Тираси.

Он принялся торопливо сметать с предмета песок, расчищая пространство. Затем, прикрывая глаза ладонями, Тираси прижался лицом к прозрачной поверхности.

— Я что-то вижу. Там силуэты или тени. Неровные, уродливые. Не могу разобрать… А-а-а! — Он в панике отполз назад. — Одна пошевелилась! Это они! Вот куда они делись! Спаси меня святой Альфвен! — Тираси стал карабкаться из ямы, но О’Тул схватил его за руку.

— Насчет «уродливого» ты не ошибся, — сказал он, указывая пальцем вниз.

И там, изнутри прижимаясь лицом к поверхности, был Джонни Мгурк, колотивший лопатой по стенке.

Конечно, вход скрывался в тени расщелины южного разлома — сгусток мглы в темноте.

К тому времени «Нью-Анджелес» уже снова появился над горизонтом, и Январь рассказал Микмак Энн о находке. Капитан предупредил помощника, чтобы она ничего не говорила Хогану и Мэлоуну, дабы те, привлеченные шансом легкой наживы, не покинули корабль и не спустились на планету в плашкоуте.

Январь считал, что хотя бы одному из команды следовало остаться для охраны входа. Просто на всякий случай. На случай чего именно, он и сам не мог толком сказать, что ничуть не поспособствовало повиновению группы. Они сочли, что капитан хочет лишить их законной доли сокровищ, которые в их воображении уже успели достигнуть поистине Мидасовых размеров. Окончательно все разрешилось, когда у входа появился Мгурк.

— Ей, все, пошли-пошли, вы, — сказал он на своем отвратительном терранском жаргоне. — Гилди, сахбы. Спускайте корабли, сюда. Мы богаты, все.

И все поспешили за ним.

Январь вошел внутрь последним, шаги остальных уже успели стихнуть вдалеке, когда он достиг того места, где пещера превращалась в туннель с гладким полом. Он миновал огромный белый участок стены высотою в три человеческих роста и шириною в две вытянутые руки. Январь едва придал значение столь любопытным размерам, прежде чем его, словно молнией, оглушила мысль, что на самом деле это край выдвижной двери, скрытой в толще скалы. Да, с другой стороны прохода виднелся точно такой же паз. Дверь могла целиком перекрыть вход. Январь был впечатлен. Цельная, прочная дверь.

И к тому же из податливой пастилы.

Нет, не из пастилы, решил он, ради эксперимента надавив на нее, но из какого-то очень упругого материала. Январь нажал, и дверь прогнулась. Он убрал руку, и дверь восстановила свою форму. Эластичная деформация. Капитан надавил изо всех сил, и рука погрузилась по локоть. Дверь поддастся резаку или буру таким же образом, догадался он. Прямо материал «джиу-джитсу»: сильный в податливости.

Стоило Январю прекратить нажим, как дверь выгнулась обратно, вытолкнув руку с той же силой, которую он приложил, и едва не вывихнув ему плечо. «Действительно, материал „джиу-джитсу“, — подумал капитан, потирая предплечье. — Резаками, бурами, лазерами и взрывчаткой лучше здесь не пользоваться. Дверь поглотит всю энергию, а затем вернет ее». Конечно, его терзало любопытство, но не до такой же степени.

Наверняка то, для чего была необходима подобная защита, обладало огромной ценностью. Амос потер руки в предвкушении богатств, ждущих его внизу.

И все же кое-что не давало Январю покоя. Столь надежная дверь предназначалась для того, чтобы не впустить даже самого настырного исследователя. Капитан представить себе не мог, как тщедушному Джонни Мгурку удалось отодвинуть ее в сторону. Может, замок попросту сломался за минувшие эоны, а систему создали так, чтобы в случае неисправности она открылась автоматически.

Но зачем непреодолимой преграде система аварийного открытия?

Капитан продолжил спускаться, и вскоре грубый камень стен сменился гладкой светлой керамикой. Стены пронизывали тонкие бледно-желтые прожилки, но были они декоративными или служили какой-то цели, он сказать не мог. Здесь вычурно волнистые, там резко угловатые, они могли сочетать в себе функции украшения и чего-то еще либо не были ни тем ни другим. Но если они призваны украшать, подумалось ему, то, должно быть, глаза предтеч куда лучше различали цвета, нежели человеческие.

Или у них были плохие дизайнеры.

Коридор вился по спирали, и некая причуда здешней геометрии напрочь отсекала голоса команды. На радиочастотах царило молчание, шипение статики усиливалось и слабело через неравные промежутки времени, словно змея, пытавшаяся заговорить. Сухой воздух, непрерывный песчаный ветер… планета походила на громадный шарообразный сгусток статической энергии.

Наконец он достиг помещения, которое откопал экскаватор. Сквозь прозрачный потолок лились тусклые лучи солнца. Это был овальный зал серо-зеленого цвета, украшенный волнистыми линиями более темного оттенка. Казалось, стены застыли в бесконечном вращении. Был ли подобный эффект предназначен для красоты, задумался Январь, или для того, чтобы сбить людей с толку? Но уж если технологии предтеч оставались неизученными, то их эстетические предпочтения были абсолютно непостижимы.

По всему пространству помещения на разном расстоянии друг от друга из пола бесшовно поднимались одиннадцать пьедесталов. Все они, кроме одного, были невероятно тонкими, и все, кроме четырех, пустовали. В отдельном зале, вход в который напоминал распустившиеся лепестки прекрасного белого лотоса, изящной выпуклой дугой изгибался двенадцатый пьедестал, также пустой. И посреди всей этой невидали, обмениваясь радостными возгласами, стояла его команда.

В дальнем конце зала, сбоку от вершины овала, зияла полуоткрытая пористая дверь. Сквозь этот проем Январь разглядел уходящий в темноту длинный тусклый коридор.

— Сам попробуй поднять эту чертову штуку, раз считаешь себя таким сильным! — привлек внимание Января вызов Билла Тираси, брошенный О’Тулу. Четверо членов команды стояли перед первым пьедесталом, на котором балансировало угольно-черное яйцо размером с кулак.

Яйцо казалось стеклянным, но тусклым, и свет не мог проникнуть в него — предмет был гораздо плотнее, чем позволяли предположить его размеры. Внутри поблескивали мириады крошечных точек. Словно свет, стараясь пронзить бездонную черноту, просто сдался и разбился на фотоны.

О’Тул особо не раздумывал. Усмехнувшись, он взялся за яйцо и попытался его поднять. Мышцы великана напряглись, глаза полезли из орбит. Яйцо даже не сдвинулось с места. Он хмыкнул, ухватился двумя руками, но артефакт все равно остался неподвижным.

Хоть баланс и был настолько хрупким, что казалось, оно вот-вот покатится, этого не произошло. Попытки потянуть, а затем и толкнуть яйцо также не увенчались успехом.

Тираси нахмурился.

— Тяжелее, чем кажется, да, приятель?

Злость О’Тула только усилилась.

— Его точно привинтили к черт’вой подставке.

— Спорю на твой годовой оклад, — сказал Тираси, — что эта штука из нейтрония. Сжатая материя… — Он вздохнул. — Только представь, сколько на этом можно заработать! Любой, кто разгадает ее секрет, сказочно обогатится!

— Тогда ему придется поселиться тут, — произнес Январь, и остальные встрепенулись, не заметив, как он вошел. — Во всей Периферии не сыскать корабля, который поднимет яйцо из нейтрония.

— Яйцо большое-большое, — сказал Мгурк.

— Не-а, — передразнил его О’Тул. — Яйцо маленькое-маленькое.

— Это яйцо, полное галактик, — ответил Мгурк. — Да-да.

— Ладно, — сдался О’Тул. Но Тираси нахмурился и, поскольку он был техническим специалистом и всегда имел при себе целый арсенал разнообразных удивительных инструментов, достал увеличитель и принялся с его помощью изучать яйцо.

— Черт меня подери! — спустя пару секунд отозвался он. — Эти светящиеся точки состоят из миллионов совсем крохотных огоньков. — Он увеличил разрешение прибора. — Они размером с молекулу и объединены в спирали и скопления, похожие на галактики. У тебя отличное зрение, Джонни.

Мэгги Б. одолжила увеличитель и взглянула на яйцо.

— Верно, народ. Наверное, эти предтечи были глазастыми, как Джонни, раз они могли любоваться чем-то, что так сложно разглядеть.

— Если у них вообще были глаза, — заметил Тираси. — Может, они наслаждались этим другими органами?

Мэгги Б. почесала затылок.

— Итак, что это такое? Музей, галерея искусств?

С самыми прочными дверьми со времен сотворения мира? Январь предположил, что это место — не галерея, а скорее хранилище, в котором сберегались бесценные сокровища. Самые значимые реликвии империи предтеч? Конечно, если у предтеч были империи, или богатства, или реликвии. Всего четыре предмета, один из которых слишком тяжел, чтобы его забрать. Но строение уходило вглубь, в море песка, и могло уводить в самые недра планеты. Где-то внутри комплекса их могли ждать неисчислимые сокровища.

И у них могла уйти вся жизнь на их поиски.

Январь повернулся к ближайшему пьедесталу и оглядел то, что на первый взгляд казалось покоящимся на ребре блекло-красным бруском высотой с расстояние от кисти руки до локтя и шириной в ладонь. В список многочисленных предметов, которые могли считаться на этой планете диковиной, песчаник, по мнению Января, не входил. В отличие от Полуночного Яйца — так они окрестили первый артефакт — эта штука походила на обычную каменную пластину с немного скошенными, на человеческий взгляд, пропорциями. Но с другой стороны, что делало одно сочетание высоты, длины и ширины приятным глазу, а другое нет? Предтечи могли воспринимать этот объект с иной точки зрения и считать его самым прекрасным предметом из всех. Капитан дотронулся до камня. Удивительно, но поверхность, которая на первый взгляд казалась шершавой и грубой, оказалась гладкой и холодной.

— А может, — предложил О’Тул, — раз нам не поднять черт’ву штуку, просто отколем от нее кусок? Даже скол сделает нас бог’чами.

— Ей, — отозвался Мгурк. — Ты-друг, не ломать его. Не алмазы, это. — Терранин поднял левую руку к лицу и трижды помахал ею из стороны в сторону. Жест этот, как знала вся команда, означал крайнее негодование.

О’Тул сжал кулаки.

— Ост’новишь меня, Джонни? Ты и какая-то там Управляющая Компания?

— Джонни, — вмешалась Мэгги Б., — если это не алмазы, тогда что?

О’Тул закатил глаза. Как будто терранин мог знать!

— Галактики, — ответил матрос. — Вся Вселенная в шаре. История, в детстве рассказать в Закутке Абалона. Король Каменная Стена хотел все-все галактики, гилди. Так что его бхисти ученые-валлахи сжать Вселенную маленькой-маленькой. Каменная Стена боялся ее тронуть. А если разбить, Вселенной конец. — Мгурк ткнул пальцем в О’Тула. — Ты отколоть, ты разбить небо. Большая беда. — И с этими словами он закрыл голову рукой.

— А-а-ах! Эти черт’вы байки яйца выеденного не стоят. — О’Тула совсем не впечатлила история о вымышленном короле предтеч. Впрочем, от пьедестала он отошел.

Январь удивленно приподнял бровь.

— Целая Вселенная в крошечном шаре? Неудивительно, что он такой тяжелый.

Тираси фыркнул.

— Как же! Он слишком легкий, чтобы вместить Вселенную. Понятия не имею, какие истории ходят в Терранском Квартале на Абалоне, Джонни, но это бред.

Мгурк пожал плечами:

— Пукка-рассказ. Шар, как в истории.

Мэгги Б. поджала губы:

— Как может Вселенная находиться в шаре, который сам находится во Вселенной? Это как найти «Нью-Анджелес» в трюме «Нью-Анджелеса»! Это невозможно… — Она заколебалась, пытаясь подыскать подходящее слово, чтобы выразить всю глубину своего «невозможно». — Это невозможно топологически!

О’Тула передернуло от отвращения.

— Я думал, мы пришли за кладом, а не обс’ждать сказки и черт’ву фил’софию. П’шли, Билл, нужно проверить еще три штуковины.

Тираси бросил последний взгляд на Полуночное Яйцо, полюбовался светившимися в глубине огоньками и спрятал увеличитель.

— Если мы не можем его забрать, то уже неважно, что это такое, — сказал он, будто оправдываясь, и последовал за пилотом к следующему пьедесталу. Мгурк пробормотал что-то о лисах и винограде, но что именно — Январь не уловил.

Капитан собирался последовать за остальными, когда заметил, что брусок из песчаника свернулся в полуспираль. Охваченный любопытством, Амос поднял его с пьедестала — камень оказался легким и приятным на ощупь — и попытался распрямить. Но брусок был твердым как скала и не поддался. И все же он незаметно изменил форму, словно танцор, повернувший торс, не двигая при этом ногами.

Чем бы ни был этот брусок, он больше не двигался. Капитан усилил чувствительность сенсоров кожкостюма, но они не выявили признаков движения в штуковине. Январь почувствовал облегчение от того, что камень не пытается извиваться у него в руке.

Следующий артефакт после недолгого обсуждения они нарекли Скользуном. Он выглядел как кусок синего коралла с неровными отростками и углублениями. Размером он был с человеческую голову. Подобно Полуночному Яйцу, Скользун будто бесконечно расширялся: каждый отросток, каждое углубление при увеличении выявляло новые отростки и углубления.

— Фрактал, — одним словом описала его Мэгги Б. Поскольку она была на корабле астрогатором, а Электрическая авеню представляла собой фрактальную сеть, ей поверили на слово.

Этот артефакт им тоже не удалось сдвинуть. Но не из-за веса, а потому что на него не действовала сила трения. Им не удалось схватить фрактал ни руками, ни клещами даже после того, как его присыпали песком, который они занесли в зал вместе с собой. Как могло нечто настолько неровное быть таким скользким?

— Чушь какая-то! — пожаловался Тираси. — Если трение на него не воздействует, то как он удерживается на пьедестале?

Мэгги Б. пожала плечами.

— Точно так же, как на соседнем пьедестале стоит целая Вселенная.

«Розыгрыш, — подумал Январь, с растущим раздражением наблюдая за их потугами. — Разве они забыли, что им еще корабль ремонтировать?» Скользун мог на поверку оказаться розыгрышем точно так же, как и Полуночное Яйцо. Яйцо было крошечным, но при этом огромным. Фрактал — неровным, но гладким. Являлось ли это место хранилищем розыгрышей предтеч? Подборкой подушек-пердушек и наручных жужжалок?

Даже двери здесь были удивительные: мягкие и податливые — и при этом абсолютно несокрушимые.

Ни Мэгги Б., ни Джонни не могли припомнить ни одной легенды о предтечах, где упоминалось бы что-либо похожее на Скользуна; а остальные члены группы родились в мирах, где таких легенд и вовсе не было или, по крайней мере, о них не говорили вслух.

— Да какого черта! — выругался Тираси, наконец признав свое поражение в попытках ухватить Скользун. — Какой смысл в сокровище, — он переждал всплеск статического шума на радиочастоте, — если даже прибрать его не можешь?

Ответом ему стал болезненный вскрик О’Тула, который, держась за правую руку, отскочил от третьего артефакта.

— Сукинсын! — заорал он. — Сукинсын, сукинсын, сукинсын!

— Тебя и с первого раза было слышно, — засмеялся Тираси и потянулся к золотистому предмету, покоящемуся на белоснежном пьедестале. — Но это мы и раньше о тебе знали… Ах ты, чертов сын чертовой суки! — Пришла очередь Тираси, пританцовывая, баюкать руку.

Мгурк насупился.

— Эй, эта штука — Будмаш-Лотах.

Мэгги Б. поджала губы.

— Я бы к нему не прикасалась, кэп.

Январь наклонился поближе, чтобы изучить артефакт. Тот имел форму диска, разделяющего сплющенную сферу. Сатурноид — вот как его можно было описать одним словом. Многие газовые гиганты были сатурноидами, и некоторые из них обладали довольно внушительными кольцами. Январь задался вопросом, мог ли предмет оказаться сжатым газовым гигантом. По крайней мере, он не будет таким же тяжелым, как Полуночное Яйцо…

Был ли этот артефакт в действительности сделан из металла или нет, но его поверхность выглядела холодной и металлической и была гладкой, блестящей и золотой. Казалось, он светился изнутри, и в нем перекатывались желтые, красные и оранжевые волны.

— Похоже на пламя, — заметил Январь. — Он обжег вас? — спросил капитан у мужчин, но очередная вспышка статики исказила его слова. — Он обжег вас? — повторил Амос снова, когда шум утих.

О’Тул первым пришел в себя:

— Словно миллионом свечей опалило руку.

Тираси достал из сумки пирометр и передал его Мэгги Б., которая приступила к изучению поверхности объекта.

— Температура окружающей среды, — объявила астрогатор.

Значит, предмет был скорее холодным, чем горячим.

— Он будто бы пылает изнутри, — начал размышлять вслух Январь. Но этот огонь — всего лишь химическая реакция. Для того чтобы гореть вечно, ему требовалось бы постоянно поглощать материю. Конечно, если только эта «чаша» — не остов изначального артефакта. Внутри, разноцветно переливаясь, происходили химические реакции, и огненные всполохи могли быть следствием этих реакций. Но артефакты, возможно, находились здесь невероятно долго; почему реакции до сих пор не угасли?

Его назвали Будмаш-Лотахом, что, по словам Джонни, на терранском диалекте означало: «злокозненная медная чаша».

Январь сдался. Он не понимал природы этих предметов. Амосу в жизни не встречалось ничего такого, с чем их можно было сравнить. Каждый артефакт был по-своему прекрасен, но объединяло их только то, что ни один из них нельзя было передвинуть.

«Вот почему остальные пьедесталы пусты», — вдруг понял капитан. Что бы здесь раньше ни находилось, это наверняка забрали. Но когда? И кто? Оставив… что именно? Коллекцию… недвижимости? Земля, вода, огонь…

Январю стало интересно: что за непреодолимая сила их удерживала?

— Эй, — позвал всех Мгурк, — идите-идите, смотрите-взгляните.

Терранин стоял возле пустого пьедестала и медленно водил над ним рукой.

— Что еще? — недовольно спросил Тираси после того, как они с О’Тулом подошли ближе.

Мэгги Б. обернулась к капитану, который продолжал стоять как вкопанный.

— В чем дело? — поинтересовалась она.

Январь переждал рычание статики.

— Чего-то недостает.

— Святой Альфвен! — воскликнул Тираси, и О’Тул повернулся к капитану. — Это же чертов призрак!

— Нужно смотреть под определенным углом, — пояснил Тираси, когда к ним присоединились Мэгги и капитан. — Джонни, отойди. Свет должен… вот, видите?

Январь сосредоточенно кивнул. Он разглядел клубящиеся на коричнево-красном фоне желтоватые облака, словно кто-то вырезал кусок оранжевого неба глубиной во много лиг и поместил на пьедестал.

— Это цельнограмма, — догадался он.

— Да? — брезгливо поморщился Тираси, разглядывая показания своего индикатора. — Проецируемый образ с собственной массой? — Он показал Январю результат. — И с температурой, и… — сунув руку в изображение, — с текстурой. Холодный, гладкий, но я чувствую, что внутри пусто.

— Ты чувствуешь, — уточнила Мэгги Б., — но не можешь дотронуться.

Тираси кивнул.

— Словно стараюсь ухватить дым.

— И п’чему я ни черта не удивлен? — бросил О’Тул. Ответом ему была очередная вспышка статики.

Вход во второй зал находился рядом с пьедесталом, и Январь лениво потрогал один из мягких пористых листов, опоясывающих проем. Похоже, он был из того же материала, что и дверь в хранилище.

И только тогда Тираси и О’Тул заметили в руке капитана брусок песчаника.

— Вот так-так, — протянул О’Тул, бросив на него сердитый взгляд. — И ты собираешься лишить нас доли за единственный трофей, который мы можем отсюда вынести?

Январь удивленно посмотрел на свою руку. Брусок так удобно лежал в ладони, что он уже и забыл, что держит его. Камень теперь стал толще на углах и слегка изогнулся дугой — а Амос не ощутил ни малейшего движения.

Поразительная штуковина. Поразительная не только в сравнении с красотой других предметов, но также в сравнении с их неподвижностью. Кукушка в гнезде. И почему ее не забрали, когда расхищали хранилище?

Тираси пихнул пилота в бок:

— Жадный козел! Пошли, Слаг, осмотрим другие залы. Может, в следующем что-нибудь отыщем.

Внезапно Января осенило. Эти мясистые «листья» были не просто декоративными лепестками вокруг входа во второй зал, а остатками еще одной двери из «пастилы».

Что-то пронзило дверь, и ее ошметки загнулись наружу, подобно кускам нарезанного пирога. Судя по расположению лепестков, дверь прорвали изнутри. А в том зале не было ничего, кроме пустого пьедестала.

— Погодите! — крикнул он, и, к его удивлению, мужчины остановились и выжидающе обернулись. Январь снова посмотрел на разорванную дверь. Что же покоилось на пьедестале, отгороженном от остальных артефактов? Непреодолимая сила? Как долго дверь сдерживала ее? Тысячелетия? Вечность? Но в конечном итоге она не выдержала. Где эта сила сейчас? Она не могла покинуть планету, это точно. Нет, она должна быть где-то в этом мире.

Ждет попутного корабля.

— Ты совершенно прав, Билл, — сказал он. — Где-то в комплексе могут храниться другие реликвии, но все, что мы знаем, что туннель… — Амос указал на полуоткрытую дверь в конце зала, то ли завороженный темнотой прохода, то ли в ожидании, что оттуда хлынет нечто непреодолимое. — Но все, что мы знаем: что он ведет лишь к тупику глубоко внутри планеты. Почему-то это кажется естественным. Но нам следует немедленно выбираться с планеты.

О’Тул почесал за ухом и бросил боязливый взгляд на коридор.

— Точн’, кэп, — сказал он. — Но я не хочу ух’дить отсюда с пустыми руками.

Отсутствие возражений крайне удивило Января.

— Что-то происходит, — произнес он. — Слышите статические помехи на комм-каналах? Они становятся сильнее. Близится шторм, притом мощный. Смотрите. — Ему отчаянно хотелось, чтобы они поняли. — Нам не вынести отсюда все, но мы и так сможем подзаработать. Подумайте, сколько нам отвалят за то, чтобы поглазеть на это. Людям придется проходить через туннель, так что мы сможем взимать плату. Но… — и тут голос капитана стал тише, настойчивее, — мы должны уходить немедленно. У нас нет припасов, мы не можем остаться и разведать весь комплекс. Нужно застолбить планету, чтобы позже вернуться и сделать все, как полагается.

Мэгги Б. в задумчивости поджала губы.

— Как думаешь, кто нам позволит ее застолбить?

Январь сделал глубокий вдох.

— Межзвездная Торговая Компания… — Он сделал паузу, ожидая бурю негодования, но затем, когда таковой не последовало, затараторил: — МТК — чертова стая шакалов, а корабли вроде нашего лишь подбирают за ней объедки, но мы можем заключить с ними сделку. Если мы объявим, что собираемся провести сейсмические исследования, составить карту комплекса, упорядоченно обследовать сектор за сектором и документально зафиксировать находки, нам понадобится куда больше денег, чем несчастный «Анджелес» заработает за всю нашу жизнь.

На секунду в комнате воцарилось молчание. Первой заговорила Мэгги Б.:

— Ладно. До Йеньйеня у нас будет время, чтобы подумать, как защитить свои права.

Тираси кивнул.

— И мы сможем показать им эту штуку, — он указал на брусок из песчаника, уже успевший в руке Января принять форму буквы S, — и видеозаписи, которые мы тут сделаем.

— Но если мы п’кажем им этот камень, — предупредил О’Тул, — нужно быть чертовски ’сторожными, иначе они отнимут его. Им хватит даже одн’го этого камня.

Такое единодушное согласие оказалось для Января столь неожиданным, что он помолчал еще секунду, ожидая возражений. Затем Джонни Мгурк воскликнул:

— Чоп и чель, сахбы. Пошли, гилди. Хатт, хатт! Большой дхик! — И проворный коротышка повел их обратно в туннель.

Январь думал, что главная дверь уже закрылась и они оказались внутри в плену, но она все еще находилась в пазу. Все пятеро, щурясь от света, высыпали из разлома и обнаружили, что начало темнеть.

Сквозь усиливающийся шум статики капитан услышал голос Энн Микмак:

— … ответь! …орит «Анджелес»… Ян…! О…ть, Амо…!

Январь щелкнул по передатчику.

— Улучшить качество, — трижды повторил он. Интеллект корабля мог создать разборчивое предложение, соединив фрагменты, исказившиеся из-за статических помех.

— Амос! — произнес воссозданный голос Энн. — К вам приближается сильный шторм. Он возник к востоку от вас, и с тех пор мы отслеживаем его… Там молнии. Много молний. Много больших молний. Никогда не видела подобного. Он движется прямиком на вас. Амос, выбирайтесь оттуда немедленно!

Они уже добрались до места раскопок. Мэгги Б. принялась было заводить экскаватор, но Январь остановил ее.

— Оставь его! — крикнул он. — Ты слышала Энн. При таком давлении ветер не будет сильным, но песок может забить дыхательные маски. И молнии…

Теперь он его слышал. Гром, подобный грохоту копыт. Следом за ним — равномерный бой литавр, глубинный рокот, похожий на тяжелую поступь великана. С востока надвигались черные пылевые облака, и в них, будто фейерверки, полыхали молнии. Тучи словно кипели, катясь прямо на них. Джонни припустил к шлюпке.

— Шторм-шикар! — завопил он. — Хатт, хатт!

— Закрой хлеборезку, дурень терранский! — крикнул О’Тул, пронесшись мимо Мгурка к гичке. Тираси отстал, отказываясь выбрасывать молекулярное сито.

— Брось его, — приказал Январь. — Брось и беги к шлюпке.

Системотехник кинул свое драгоценное устройство на песок и рванул вперед. Когда О’Тул и Январь добрались до гички, Мэгги уже разогревала двигатели шлюпки. О’Тул ухватился за люк и забрался внутрь. Январь остановился у подножья лестницы и оглянулся. Тираси и Мгурк как раз задраивали шлюпку. Он кивнул и быстро залез в гичку.

— Подумаем о траектории потом, — сказал он О’Тулу, упав в кресло второго пилота. — Взлетай! Быстро!

Так Слаггер и сделал.

Оба челнока достигли стратосферы, едва успев обогнать надвигавшийся грозовой фронт. Под ними сверкали молнии. Но часть бури все же прорвалась сквозь тропопаузу[6] — для остального мира мрачные грозовые тучи казались клубящимися дымовыми гигантами. Громадная облачная стрела рванула вверх, в космос.

О’Тул выругался.

— Выше, Слаггер, — взмолился Январь. — Выше и быстрее. Пусть даже кончится топливо. Если придется, Энн подберет нас на лихтере.

— Так точн’, кэп. — С пилота градом катил пот. Казалось, его пальцы оставляли вмятины на штурвале. — Мы идем с востока на запад, а эт’ не лучший путь; но мы обг’няем песчаные тучи. Я не за с’бя волнуюсь, а за шлюпку — она медл’нее нашей гички.

— Где они?

— Пока все хорошо. — О’Тул протяжно вздохнул и, казалось, чуть расслабился. — Но именно так сказал Визер Хоттлмейер, пролетая чер’з вт’рой этаж, а летел он с девятого.

Молния синевой озарила обзорный экран. Гичка содрогнулась, одна панель заискрила и отключилась.

— В нас попало? — закричал Январь, вжимаясь в кресло под давлением в два Джи. — Нас задело?

О’Тул положил свою медвежью лапу на ладонь Января, задев при этом песчаник.

— Не волнуйтесь, дор’гой кэп, — и Январь успокоился, почувствовав себя на удивление уютно. Он знал, что способности пилота не подведут их. — Ага, вот и шлюпка! — торжествующе закричал О’Тул, проткнув пальцем призрачно-зеленые схематичные образы сенсорного дисплея. — Хей, при’м. Как вы там?

— Хей, на связи, — ответила Мэгги. — Тут натуральный дурдом, Слаггер. Я думала, что молния сдерет с корабля всю краску и оставит автограф. Черт, может и оставила. Шторм уже под нами. Похоже, нам удалось, ты, чертов Пэдди! Осталось только найти «Анджелес».

— Верн’, — согласился О’Тул, — эту басню и внукам будет не стыдно расск’зать.

— У меня и детей-то пока нет, — рассмеялась Мэгги.

— Тогда нам надо эт’ исправить!

Пилот и астрогатор задали челнокам команды найти «Нью-Анджелес», просчитать траектории, а также доложить о предполагаемом времени полета, расходе воздуха и топлива. Когда двигатели выключились и гичка вышла на низкую орбиту, О’Тул ухмыльнулся и повернулся к Январю.

И улыбка погасла.

Слаггер сжал кулаки, и его передернуло.

— Пусть она шутит, но я видел, как близко ударила молния. — Он втянул воздух сквозь зубы. — Эт’ ненормально, кэп. Этот шторм. Он шел с востока на запад, прот’в ветра. Так-то, сэр. Я о таком не слых’вал прежде. Мож’т, сухая планета способна ген’рировать мощный стат’ческий заряд, но, Иессус, кэп, эт’ буря была больше планеты.

Январь опустил взгляд на артефакт предтеч у себя в руке. Тот был закручен вокруг своей оси, словно винт. Амос приказал оставить экскаватор и молекулярное сито, но не бросил брусок. И он казался весьма приятным, стоило к нему привыкнуть.

— Похоже, туристов нам с’да не завлечь.

Январь нервно рассмеялся.

— Во имя богов, да. Но может, у нас получится продать этот… танцующий камень, чтобы купить новое оборудование взамен брошенного. Похоже, Хогану все же придется снять нужную деталь с другой части корабля. Не думаю, что на планету стоит возвращаться.

— Иессус, нет! Я ск’рей вернусь на Новый Эрен ждать Большого Удара. К т’му же от об’рудования нич’го не осталось: ни от экск’ватора, ни от игрушки Билла. Нич’го, окромя пепла. Спорю, шторм не испортил Полуночное Яйцо, Скользун и тот г’ршок — как его там яз’чески назвал Джонни?

— Будмаш-Лотах.

— Вот-вот. Без п’нятия, п’чему Джонни не г’ворит на черт’вом галактическом, как остальные.

— Не думаю, что шторм навредил им, этим Неподвижным Предметам. И, Слаггер, сомневаюсь я, что эта буря была естественной. Видимо, предтечи сотворили нечто ужаснувшее их и спрятали это навеки, но…

Гичка, сделав полный круг, снова прошла над местом высадки, но сквозь обзорный экран капитан не увидел ничего, кроме черной вихрящейся массы, скрывшей четверть планеты. Может, шторм уже слабел и рассеивался. Кто знает.

— Но? — напомнил О’Тул.

— Но даже вечность не беспредельна. — Январь расслабился в ремнях безопасности и, потирая гладкий песчаник, порадовался тому, что они сбежали от непреодолимой силы.

ОН КРАК[7]

— Значит, это гянтрэй, — говорит арфистка. — Счастливый исход. Победоносное спасение от неизвестной угрозы — еще и с призом в руках! — Она снова достает арфу и, удобно устроив ее на коленях, принимается наигрывать задорную мелодию, перебирая пальцами по струнам. Прислушивающиеся к музыке мужчины улыбаются, сами не зная чему; а одна женщина хмурится и оборачивается к затемненной нише, словно пытаясь отыскать источник нежданного веселья.

Человек со шрамами ухмыляется, хоть в гримасе его и нет радости. Улыбка выражает скорее скорбь и печаль — веселье, мрачное, как само отчаянье.

— Начала нередко таковы, — произносит он. — Иначе кто стал бы слушать дальше? Печаль, она для окончания, а не для начала.

Гянтрэй неуверенно нарастает, переходит из третьей тональности в более мрачную четвертую, намекая на скорбь под маской веселья. Но затем…

Оллам накрывает струны ладонью, заставляя их замолчать, и все, кто находится в комнате, — кроме человека со шрамами, равнодушного к любой музыке, — едва слышно вздыхают из-за разом нахлынувших предчувствий. У музыки свои чары, но они не всегда очаровывают.

— Нет, — говорит арфистка. — Это обман. Взгляд на прошлое из будущего, и потому прошлое невозможно увидеть таким, каким оно было в действительности. Пускай веселятся. Никто не знает, что это только начало. Пусть живут моментом. На прошлое следует взирать так, словно оно все еще является настоящим, а будущее — лишь переплетение вероятностей.

Человек со шрамами неприятно усмехается.

— Как будто Тристам мог добиться успеха? Все кончено. Все уже произошло. То, что случилось, уже случилось, и этого не изменишь. Нет такого мгновения, в икряных внутренностях которого не таилось бы будущее. Трагедия может появиться только из утробы счастья, породившего ее.

Улыбка арфистки становится светлее, радостнее, убийственнее.

— И наоборот, — отвечает она. — Порядок и хаос. Инь и ян. Скорбь порождает радость. — Ее пальцы пощипывают струны, заставляя их переливаться репризой темы Тристама. — Он победил. Смерть Тристама стала его триумфом.

Человек со шрамами мрачно ворчит:

— Тогда он уж точно проиграл.

Арфистка решает не спорить с ним. Человек со шрамами одержал сомнительную победу в борьбе за выживание, и она не хочет перечить ему, по крайней мере, до тех пор, пока не дослушает его рассказ до конца. Ее пальцы вызывают из арфы Января, а также историю обнаружения Танцора. Мелодия обрывочна, пока это только мотивы и темы. Это еще не песня. Она рисует безжизненные пустоши безымянного мира, загадку города под песком, странную красоту зала, а также его неподвижное содержимое — землю, воду, огонь и воздух. Сокрушительное приближение непреодолимого. И череда образов обрывается танцем угрозы и избавления — безумная пляска и изящная кадриль, кружащийся вальс и грациозный балет. По крайней мере, это правда. Вальсы и пляски таят опасность, и арфистка подозревает, что впереди их ждет немало танцев.

— Значит, они все равно разобрали часть корабля, — говорит она сквозь звон утихающих аккордов. — Им следовало поступить так с самого начала.

— Да, — отвечает человек со шрамами. — Запомни это. И ты успела совершить ту же ошибку, что и Январь.

— Какую же?

Но человек качает головой.

— Это я скажу в конце. И плох тот конец, у которого только одно начало.

ГОЛТРЭЙ[8]

ВЫГОРЕВШАЯ ЗЕЛЕНЬ

— Все началось на Новом Эрене,[9] — говорит человек со шрамами…

…В мире черного вулканического стекла и крутых базальтовых утесов. Чахлая зелень, благодаря которой этот мир получил свое название, присутствует, собственно, лишь в самом его названии и в узкой вьющейся долине, которая заканчивается небольшой высокогорной тесниной чуть ниже вершины Бен-Бульбен. Как и другие миры, его подвергли терраформированию; но он пока еще был слишком юным для подобного взросления, и людям удалось отвоевать эту горную долину, прежде чем у них закончились семена, припасы и воля. Планета только-только выбралась из огненной колыбели и до сих пор извергала из своих недр расплавленный камень и пирокластический пепел, поэтому Дол был большой зеленой раной на тусклой черно-красной плоти планеты. Для местных жителей границы долины постепенно сжимаются, поскольку базальт, гранит и диорит медленно, но верно забирают обратно свои владения.

— Но пусть они радуются настоящему, — скалится человек со шрамами. — Ибо пока они живут в зеленом раю, а черная пламенеющая реальность поджидает за пределами взора, за грядой Чада. Все извержения, пар и лава вырываются в Пустоши под ними, туда, где тектонические плиты тоньше и магма подступает к самой поверхности. Поэтому их гибель еще впереди. Пока…

…Пока в один прекрасный день Дол Эрена также не взорвется. Большой Удар, как в шутку называют это событие местные жители. Теснина под Бен-Бульбеном богата горячими источниками…

Это мир грустных песен (что должно обрадовать тебя, арфистка). Когда эреноты хотят повеселиться, они не поют. Они дерутся. И делают они это довольно часто, чтобы облегчить свою незавидную участь.

Долу удается сводить концы с концами. Местные жители способны прокормить себя и производить предметы первой необходимости. Благодаря термальным станциям энергии у них всегда в избытке, но развлечений почти нет, а способы проведения досуга не отличаются разнообразием. Один из них — пьянство (в чем они проявляют немалый талант), второй же — ведение бесед (что считается у них настоящим боевым искусством). Ради дешевой энергии компании из иных, более богатых миров построили здесь орбитальные заводы. Большая часть иномирового экспорта Нового Эрена основывается на транзите избыточной энергии на эти заводы, а также на снабжении их продовольствием. Корабли МТК прибывают на станции с припасами, а улетают с готовой продукцией. Самому же Новому Эрену перепадает немногое.

Другой важный источник иномирового заработка — туризм. С Агадара и Боярышниковой Розы, с Малой Ганзы и Гладиолы, даже с самой Верховной Тары люди прибывают нескончаемым потоком. Они поднимаются на Западный Чад и взирают на дикую, непокорную природу, на великие гейзеры и фонтаны лавы, на реки расплавленного камня и базальтовые ледники.

— Вид’те то пир’кластовое облако, вон там? Наде’сь, оно идет не к нам… Ах, ост’рожнее здесь спрыг’вайте, ваш’ светлость, вы же не х’тите сверз’ться в лавовую лужу.

О, гиды с Чада разыгрывают настоящий спектакль, не скупясь на лесть и слегка намекая на опасность, чтобы туристы дрожали от возбуждения.

— Не сомн’вайся, эт’ просто маска, — пародирует местный акцент человек со шрамами. — Они ирландцы не больше, чем ты или я тибетцы. Уже нет. За столько веков каждый житель Старой Земли стал нашим предком. Для воскрешения давно мертвого нужно нечто большее, чем дать свое имя поселенцам и тщательно придумать архаизмы. Но что еще делать людям, у которых нет будущего, кроме того как воссоздавать прошлое?

Потом туристы на гондолах возвращаются обратно в Дол, откуда остальная планета, скрытая за Чадом, кажется дурным сном. Они останавливаются в отеле «Да Дерга» или в причудливых туристических коттеджах Среднедолья или же ищут развлечений (какими бы скудными они ни были) в Новом Центре. Туристы тратят еще больше наличных и остаются до тех пор, пока им не наскучит (что наступает довольно скоро) или же пока не испугаются (что случается еще скорее). Однажды утром турист распахивает настежь створки до ужаса милой гостевой комнаты и глубоко вдыхает аромат ярко-зеленого травянистого Дола — ветерок чуть теплый и приносит с собой едкий дымок от расплавленного камня. И вдруг «ужасно милое» кажется уже не просто «милым». И турист задумывается: да кто в своем уме здесь поселился бы? И затем: да кто в своем уме останется здесь секундой дольше?

Поэтому туристическая отрасль не слишком влияет на экономику планеты. Намного больше людей стекается на Алабастер поглазеть на Скальный Калейдоскоп. Но любопытствующие ради утоления своего любопытства все равно посещают небольшие миры вроде Нового Эрена. Они привозят с собой не только твердую валюту — шанхайские дукаты, гладиольские векселя, но также нечто столь же важное: новости с других планет. Известия путешествуют по Электрической авеню не быстрее кораблей, да и то попадают лишь туда, где эти корабли пришвартовываются, поэтому новости нередко бывают обрывочными, приходят без какой-либо периодичности и из самых неожиданных мест. Эреноты довольно хорошо осведомлены о происходящем в Боярышниковой Розе и Новом Ченнаи и немногим меньше относительно Иеговы и Йеньйеньского скопления. Но Верховная Тара? Содружество Хэчли? Далекий Гатмандер? О, то были магические названия и чудные места! Время от времени было легко поверить, что где-то там, далеко, действительно раскинулась Объединенная Лига Периферии и непоседы вроде Слаггера О’Тула поднимались на первый подвернувшийся странствующий корабль и отправлялись на поиски планеты, усыпанной золотом.

Несколько лет назад эреноты наняли по контракту Клан Ориэль для выполнения правительственных функций, и Клан прислал добросовестного администратора, который взял служебное имя Падрейг О’Кэрролл, хотя на самом деле его звали Людовик Ахмед Окпалауго. Он вел дела честно и прозрачно, хоть поначалу эреноты этого и не понимали, поскольку даже не догадывались, что такое возможно. Но едва поняли, сразу взбунтовались — ведь администрация, не берущая взяток, не станет оказывать и определенного рода услуги.

Есть аппетиты, которые лучше не утолять, ибо они станут неуемными. В качестве дополнительного стимула для потенциальных работодателей правительство Нового Эрена пригласило Межзвездную Торговую Компанию для обслуживания орбитальных заводов. Корабли МТК были рассеяны по всей ОЛП, «От Гатмандера до Малой Ганзы», как гласил их девиз. Еще компания славилась сверхъестественным предвидением, где за определенный товар можно было выгадать наилучшую цену. Внакладе не оставался никто: покупатели всегда получали товары, производители — свою выгоду, а сама же МТК — щедрую плату за посредничество. Как результат — компания завладела значительной долей всех отраслей Нового Эрена.

Кроме туризма.

А тут текли неплохие деньги. Небольшие в сравнении с тем, чем уже обладала МТК; но с ростом состояния она становилась только голоднее. А когда толстяк пиршествует, всегда найдутся те, кто подберет крохи со стола. Ориэль не стал бы прекращать действие или изменять условия своих контрактов, но МТК славилась в этом отношении куда большей гибкостью. Бакшиш у нее не считался чем-то неправильным. Компанию не связывали моральные узы древних религий, и она не делала из этого большой тайны. Межзвездная Торговая Компания верила в справедливое распределение богатств, но только до тех пор, пока у нее самой была наибольшая их доля.

К тому же существовала определенная корпоративная этика. Когда ты принимаешь взятку, то в ответ даешь что-то требуемое. Если занимаешься откатами, нужно удостовериться в качестве оказанных услуг. Однажды на Агадаре МТК заключила контракт на постройку магистрали вдоль Намекающего океана. Подрядчик решил сэкономить на материалах, и дорогу смыло в первый же сезон муссонов. Агент МТК без промедления вызвал местную дружину, которая схватила подрядчика и отправила его в ремонтную бригаду — под палящее солнце с одной лишь дегтярной кистью и шляпой-тераи на голове. После этого компания передала контракт на починку магистрали его самому крупному конкуренту. Есть что-то очаровательное в столь честной коррупции. Похищения и принудительный труд считались вне закона, по крайней мере до тех пор, пока не подкупили Ассамблею. Но это было поэтично. И с этим не поспоришь.

Поэтому, когда Известные Персоны намекнули агенту МТК на Новом Эрене, что смена администрации может принести обоюдную выгоду, агент Вандермер Нунруддин ответил, что хотя и не может оправдать подобные действия, тем не менее он не видит причин, по которым МТК не может вести дела с любой другой администрацией Дома Собраний. Агент даже посоветовал несколько управленческих корпораций, одна из которых, в духе свободной конкуренции, оказалась не чем иным, как фактически дочерним предприятием МТК.

Того, что произошло дальше, не ожидал никто.

Скорее всего, Нунруддин рассчитывал на тихий переворот, надеясь на то, что Клану Ориэль дадут «золотой парашют»[10] и за дело возьмется дочерняя компания МТК. Циники зачастую полагают, что все только и ждут, чтобы пойти на сделку, и что даже святыми двигают эгоистичные побуждения. Известные Персоны, которые обедали с ним, наверное, считали, что народ за них горой. Но если справедливая администрация, которая никому особо не благоволит и устанавливает умеренные налоги, прозрачно расходующиеся во имя общественного блага, вызывает неприятие в сердцах одних людей, она в то же время завоевывает искреннюю любовь в сердцах других. Большинство эренотов предпочло бы не совать свой нос в правительственное корыто, но подавляющая их часть не верила, что Известные Персоны позволят им даже подобраться к этому корыту. Поэтому, если заговорщиков и агента МТК несказанно удивило, что так много людей восстало против переворота, всех остальных поразило, что так много людей его поддержало.

Война всегда уродлива, а гражданская война уродливее прочих. Оккупанта можно прогнать восвояси, но сосед после окончания боевых действий останется соседом.

На Новом Эрене армия отсутствовала. Дол был слишком узким и гористым для поддержки какой-либо противоборствующей стороны. Ближайшим государством являлся Махарадж на Новом Ченнаи в трех днях быстрого перелета по Великой магистрали; но Новый Ченнаи не питал ни малейшего интереса к происходящим событиям и вдобавок в принципе не был осведомлен о существовании Дола на Новом Эрене.

Как следствие — на планете не имелось ни танков, ни самолетов, ни артиллерии. Зато имелись силы правопорядка — гарди, — и эти гарди были вооружены, поскольку в трущобах любого мира, даже такого крошечного, как Новый Эрен, обитали головорезы. Когда заговорщики атаковали Дом Собраний, чтобы захватить Падрейга О’Кэрролла и его министров, половина гарди и треть их офицеров подняли знамя Ориэля над отелем «Виклоу» в Новом Центре. По этому сигналу Объединение космических докеров взбунтовалось против своего начальства, взяло штурмом Зал Объединения и объявило всеобщую забастовку в поддержку О’Кэрролла. Все эти события повергли революционеров-заговорщиков в состояние полнейшего шока.

Фермеры округа Мит, что в Среднедолье, избрали другой путь. Они всегда жаловались на «управителей-иномирян» от Ориэля. Поэтому фермеры сформировали ополчение, сожгли дома тех немногих соседей, которые не присоединились к ним, и послали в город молодчиков численностью с роту для поддержки революции.

Когда гарди-лоялисты попытались отбить Дом Собраний, домашние войска Клана Ориэль воодушевились и вступили в бой со своими немало удивленными и сбитыми с толку тюремщиками. Начался пожар — как все говорят, по чистой случайности, — и О’Кэрролл с тремя министрами погибли, отравившись дымом. После этого у Известной Персоны по имени Тэрренс Сорли сильно поубавилось уверенности. Он не ожидал смертей. Лепетал, что отказывается от поста, но остальные твердили, что уже слишком поздно, что «жребий брошен» и прочее в том же духе. Но Сорли отвечал, что уйдет в любом случае, поэтому Красавчик Джек Гэррити пристрелил Сорли тут же в зале заседаний, и его желание в конечном итоге исполнилось.

Война всегда уродлива, но эта — уродливее прочих. Самолеты, танки и самонаводящиеся снаряды хотя бы делают все чисто, и почти каждый, кого убиваешь, находится за пределами зрения. А вот пистолеты, винтовки, гелинит — который здесь зовут «веселое па-па» — оружие ближнего боя и очень личное. Можно заключить мир с тем, против кого сражался на расстоянии, но куда сложнее помириться с тем, чье зловонное дыхание чувствовал на своем лице и чей кинжал был в дюйме от твоего горла.

И дело дошло до кинжалов, мечей и копий. Оружейная промышленность на Новом Эрене была развита слабо — как раз в достаточной степени, чтобы гарди могли справиться с немногими головорезами. Охотников тут не было, поскольку в Доле животные не водились; а стрелки по мишеням пользовались безвредными инфракрасными «пульсаторами». Вскоре после сожжения Дома Собраний все запасы оружия были израсходованы, а продукция заводов Реардона и Хэрригана в конечном итоге не досталась никому — совладельцы взорвали заводы, создав потрясающих размеров кратер в предместье городка Голуэй, затем пожали друг другу руки и разошлись по разные стороны баррикад. Реардоны присоединились к революционерам, а Хэрриганы к лоялистам. В подобном жесте было даже нечто джентльменское и достойное уважения. Они ограничили масштаб войны, пускай ценой баснословной прибыли и всего, чем владели. Ореол самопожертвования превратил Реардона в белую ворону в рядах революционеров. И на доверии других Персон этот поступок также сказался не лучшим образом.

Некоторые изготавливали кремневые винтовки и ружья-самострелы, но подобное оружие в основном считалось варварским, и эреноты отдавали предпочтение кутлассам,[11] диркам[12] и двуручным мечам-клейморам.[13] Зачем посылать стремительную пулю, которая разорвет кому-нибудь внутренности, если можно разрубить противника от ключицы до паха одним хорошим ударом? Можно застрелить человека по случайности, но потребовалась бы неподдельная целеустремленность, чтобы снести ему голову с плеч.

Война всегда уродлива. Это вываливающиеся из распоротых животов внутренности. Это голова, пытающаяся прошептать последние слова, с удивлением уставившись на тело, которое прежде венчала. Это понимание ужасного значения слов «человеческие останки» в руинах отеля «Да Дерга», после того как какой-то пацан использовал последний заряд «веселого па-па».

Поэтому для подобной войны должна быть чертовски хорошая причина, ведь даже если она хорошая, то все равно остается чертовской. И все же лучше сражаться за свободу и преданность, чем за жалкую разницу в тарифах. Куда большие войны начинались по куда меньшим причинам. А если человек не готов взяться за оружие для защиты своей свободы, он станет рабом для первого же тирана, который ради власти пойдет по трупам. Это не делает события менее горестными, но может означать, что в последующие годы, когда человек однажды глубокой ночью проснется в холодном поту, он сможет потом наконец спокойно уснуть.

Революция затевалась не для того, чтобы к власти пришли тираны. Заговорщики лишь хотели запустить руку в поток налогов, проходящий через Дом Собраний. Но последовавшие события поглотили своих творцов. Определенные шаги стали «необходимыми». После двух недель боев в живых не осталось ни одного из числа первых заговорщиков, за исключением Красавчика Джека, который, хоть и получил ранение, продолжал командовать из Центра вещания. Погиб даже агент МТК. Пошли слухи, что он был подстрекателем переворота, и одним особо насыщенным событиями вечером лоялисты заложили в машину Нунруддина «веселое па-па».

У лоялистов лидеров не было. Контрреволюция получилась спонтанной, а О’Кэрролл вместе с большинством соратников погиб в сгоревшем Доме Собраний и в последовавших за этим событием боях. К концу второй недели из укрытия в Долине Ардоу вышел тэнейст[14] О’Кэрролла, служивший помощником управляющего. Когда началась война, он как раз проводил публичные слушания по поводу школьной программы — занятие настолько милое и нормальное, что от его невинности впору заплакать. Едва начались проблемы, он со своим телохранителем ушел в горы. Революционеры не знали, что он находился за пределами города, иначе отложили бы переворот еще на неделю, — поэтому они не прочесали Южный Дол, чтобы захватить его в плен. К тому времени как заговорщики начали думать о чем-то кроме захвата Дома Собраний и Центра вещания, тэнейста уже и след простыл, а жители округа Ардоу лишь непонимающе хлопали невинными глазами.

Две недели он собирал силы и сведения. Поначалу с ним был только личный телохранитель, но позже он отыскал войска Ориэля, рассеянные по Южному Долу, очаги лоялистов, а также мобилизовал местных из числа преданных Клану. Он даже использовал, пусть и с большой неохотой, банду Магрудера. За определенную плату они были готовы «стучать» на кого угодно, и, таким образом, у тэнейста появилась разведка.

Служебным именем тэнейста было Маленький Хью О’Кэрролл, хоть при рождении на Венешанхае, что в Йеньйеньском скоплении, его нарекли Рингбао делла Коста. Последующие деяния Маленького Хью стали достоянием легенд. Доселе он и не догадывался, что обладает такими способностями в создании беспорядков. Маленький Хью стал «Призраком Ардоу». Ни один лидер революции не мог скрыться от его эскадронов смерти. Люди Хью нападали стремительно и бесшумно, а поднабравшись опыта — бесстрашно и умело. Магрудеры имели глаза и уши в каждом городе, а также знали нужных людей. Они всегда могли указать искомую цель, всегда могли найти и открыть взяткой любую дверь. В противоположность этому, Призрак всегда ускользал от людей Красавчика Джека, и по Долу разошлось немало историй о его похождениях и чудесных спасениях.

Некоторые лоялисты, особенно выжившие гарди, возражали против подобных методов. Они считали бесчестным нападать из засады, бить в спину или вести партизанскую войну. Мужчине следует сходиться с врагами лицом к лицу. Тогда Маленький Хью предложил им сражаться с врагами открыто и отвлекать их на себя, а сам в это время уничтожал лидеров. Когда революция начала становиться все более и более неуправляемой, лоялисты увидели в действиях Хью логику, хотя душой так и не приняли их.

Революция сменила второй, затем третий круг лидеров, когда стало понятно, что четвертый найти уже не так просто. Единственным, до кого Маленький Хью не добрался, был сам Красавчик Джек, превративший Центр вещания в неприступную твердыню. Три группы пытались проникнуть в Центр, двум это удалось, одна добралась до кабинета Красавчика Джека. Двое охранников убили двоих убийц, а Красавчик Джек расправился с третьим, что было очень неплохо для человека с одной рукой.

История превратилась в легенду. Красавчик Джек и Призрак Ардоу сражаются в титаническом поединке на фоне сгущающихся сумерек. Люди уже начали слагать баллады, а война шла всего-то четыре недели.

Случались и промахи. Однажды эскадрон смерти «убрал» в поселке Койн Криспина Дэлла, районного лидера революции, когда тот спал в кровати вместе со своей любовницей. По ходу дела убрали и ее тоже. Не самый лучший вариант, поскольку действовало неписаное правило: щадить мирных жителей. В другой раз Красавчик Джек потерял целый округ Мит, когда его люди перебили гарди в хорошо спланированной засаде. Фермеры из Мита питали искреннюю привязанность к старым правоохранителям, а случившееся походило на ушат холодной воды. Они посмотрели на окровавленные мечи, друг на друга и испугались того, что с ними стало. Фермеры в полном составе отправились в Среднедолье, а силы Красавчика Джека попытались остановить их. Большая ошибка: во-первых, все отлично знали, что митменцы сполна испили свою чашу и просто хотели домой; а во-вторых, они возвращались домой с мечами в руках, и четыре последние недели научили фермеров, как с этими мечами обращаться.

Войска революции вытеснили лоялистов в Новый Центр, поселок Фермой и еще несколько мест, когда на орбиту планеты вышли два корабля с неполным полком гвардейцев МТК. С орудиями и вертолетами. И возможностью спутниковой разведки.

Они направлялись к Боярышниковой Розе, где МТК надеялась выиграть тендер на защиту границ небольшого, но богатого государства Фалез. Корабли отбыли из гладиольского депо и шли три недели по Великой магистрали. На Новом Эрене они надеялись отдохнуть и восстановиться, но, вместо этого, попали в пекло гражданской войны. Полковник София Юмдар, командовавшая двумя ротами, считала, что гражданские войны не лучшим образом сказываются на бизнесе (энергетические лучи к орбитальным заводам стали прерывистыми) — и прямо-таки фатальны для туристической отрасли, которую МТК надеялась взять под контроль. Гильдия энергетиков и Ассоциация гидов Чада, которые предпочли стоять в стороне, с ужасом наблюдая за разрушением всего, что было им дорого, молили ее вмешаться, пока не улетели заводы и окончательно не иссяк поток туристов.

Последней каплей стали известия о гибели от рук лоялистов агента МТК — безвинного наблюдателя, по мнению Софии Юмдар.

Подобный терроризм нельзя было терпеть. Полковник велела своим войскам готовиться к высадке и отправила быстрый челн обратно в полковое депо с вестями о случившемся и приказом о мобилизации оставшихся двух рот.

— Я подавлю это восстание за неделю, — поклялась она, видимо позабыв, что взбунтовались не только лоялисты.

И подавила.

А чего вы ждали? Полковник пришла с пистолетом на поножовщину. Ее спутниковая разведка могла обнаружить даже небольшие группы, кравшиеся по Долине Ардоу, и провести операцию по их пленению либо сбросить на них что-нибудь с орбиты. Последним средством она воспользовалась всего раз, для демонстрации, и больше к нему не прибегала. Затем начало происходить нечто из ряда вон выходящее. Люди стали помогать Призраку Ардоу.

И это было последним актом трагедии. Маленький Хью собрал вокруг себя людей, любивших его сильнее, чем Дол, сильнее, чем старую администрацию, готовых умереть ради него, ради того, чтобы он выжил и воплотил их чаяния о «Возвращении О’Кэрроллов». Рыжий Суини. Мэв Нож. Вольдемар О’Рахилли. Эти имена произносились с трепетом лишь чуть меньшим, чем имя самого Маленького Хью.

И они отдавали свои жизни. Один арьергард гиб за другим, чтобы дать ему время скрыться. Хью прятался ловко, словно рыба в воде. Один раз под видом лудильщика, в другой как священник, в третий — переодевшись женщиной. Под последней личиной его и раскрыли, когда какой-то капрал МТК задрал ему юбку по несколько иной причине и получил большой, но последний сюрприз в своей жизни. Полковник Юмдар почти поймала Призрака в поселке Фермой, где его узнали в обычном рабочем, занятом отстройкой отеля «Да Дерга», но ему удалось выскользнуть из расставленных сетей и скрыться. В Среднедолье, где он, как ни удивительно, руководил восстановлением сожженных ферм взбунтовавшихся фермеров, произошла еще одна стычка. Маленький Хью использовал вымышленное имя, но особенно не шифровался. Люди, которыми управлял Призрак, долго и упорно сражались за революцию, пока резня гарди не открыла им глаза на правду. Когда к ним приблизился реактиволет с отрядом МТК на борту, к нему бросились трое закаленных митменцев с клейморами наперевес, и за время, которое понадобилось бойцам, чтобы перестрелять их, Призрак исчез. Полковника Юмдар терзало любопытство, что же это был за человек, которого почитали даже его враги. Когда она прямо спросила об этом у Красавчика Джека Гэррити, однорукий мужчина на мгновение задумался, после чего лишь покачал головой и произнес:

— Вы все равно не поймете.

Она так и не поняла. Сведений о местонахождении Маленького Хью становилось все меньше, зачастую они оказывались ложными, из-за чего ее отрядам приходилось носиться по всему Новому Эрену, и как-то раз их занесло даже на крошечную теснину в верховьях Дола, чуть ниже пика Бен-Бульбен.

Наконец после нескольких дней беготни космодокеры Объединения упаковали Маленького Хью в контейнер вместе с запасами воды и продовольствия на девять недель, вписали адрес доставки, пометили груз как «хрупкий», погрузили на лихтер и отправили на перевалочную станцию на высокой орбите. Там ему предстояло ожидать межзвездный грузовой звездолет, который будет первым пролетать мимо. Когда Маленький Хью уже был готов залезть в контейнер, у всех навернулись слезы на глаза, его обнимали и целовали в щеки, а Рыжий Суини спросил:

— Ты еще вернешься?

И Призрак Ардоу сделал то, чего ему точно делать не стоило. Он поклялся именем отца, что вернется и сполна рассчитается за предательство, совершенное на Новом Эрене.

На Вершинной станции миновала неделя. Все, кто был в курсе, боялись, что их хитрость раскроется, и облегченно вздохнули только после того, как один бродячий грузовой звездолет взял контейнер (а с ним и Маленького Хью) на борт.

Полковник Юмдар со смешанными чувствами наблюдала за отбытием «Нью-Анджелеса». Она была не из тех, кого занимали романтические помыслы о мести. От команды злосчастного звездолета ей удалось получить нечто куда более ценное за обещание МТК позже заплатить причитающийся им процент. Возможно, по этой причине полковник находилась в хорошем расположении духа, когда приказала охранникам не задерживать Призрака Ардоу. Ее миссия заключалась в том, чтобы восстановить порядок, и она считала, что побег Маленького Хью позволит достичь этой цели намного эффективнее, чем его пленение. Легенды вызывали проблемы, но мученики приносили еще больше неприятностей. Без Призрака Ардоу, который бы мог возглавить лоялистов, последних выловили уже без особых усилий.

В итоге желаемого не достиг никто. Лоялисты не смогли вернуть старую администрацию. Дочерняя компания МТК под шумок перекупила контракт на управление у Клана Ориэль, который принял плату в качестве возмещения издержек; и полковник Юмдар великодушно разрешила персоналу О’Кэрролла покинуть планету за счет МТК. Но и Известные Персоны, заварившие эту кашу, не обрели искомую власть. Все они, за исключением Красавчика Джека, погибли. Но даже сам Красавчик Джек оказался у разбитого корыта. Его сторона одержала победу, но Юмдар не доверяла ему, и все лавры достались не Красавчику Джеку, а полковнику. Кроме того, она небезосновательно подозревала, что он приложил руку к побегу Маленького Хью, и не могла понять мотивов человека, поступившего подобным образом.

Люди вернулись к привычной жизни под пристальным надзором 33-го гвардейского полка миротворческой корпорации МТК. Они с ужасом и жалостью взирали друг на друга, на развалины, которые сотворили своими же руками, и постепенно принялись отстраивать все заново. Это как нельзя лучше подходило Юмдар, в дополнение к званию полковника принявшей гражданскую должность планетарного управителя, так как до установления правопорядка, нового притока туристов, а также возобновления подачи энергии «Компания Шон» не получила бы никакой прибыли от контракта — а прибыли она желала превыше всего.

И чего София Юмдар действительно не поняла, так это того, что бывшие лоялисты и повстанцы начали встречаться в пабах. Они прилюдно жали друг другу руки, дабы побудить остальных на отстройку ими же разрушенного. Сама она, будучи временным губернатором, призывала жителей к тому же в прямом эфире и личных выступлениях по всему Долу. Кроме того, все хорошо знали, что в случае нарушения порядка 33-му полку было приказано «занимать позицию посередине и стрелять в обе стороны». Но вот то, что вечерами они компаниями собирались в пабах и рассказывали истории о сожжении отеля «Да Дерга» или резне гарди, пели баллады о штурме Дома Собраний и марше митменцев, непрестанно восхваляя подвиги каждой из сторон, — оставалось выше понимания Юмдар. Когда подполковник пересказал ей песню «Маленький Хью оставил нас», один из куплетов которой объяснял секрет ее снисходительности в последний момент тем, что София втайне восхищалась Призраком, полковнику первым делом захотелось эту песню запретить. Но Красавчику Джеку удалось ее отговорить.

— В конце мы всегда поем и пляшем, — пояснил он.

Позже она услышала, как Красавчик насвистывал эту мелодию, заседая в Торговой палате.

Что только укрепило ее в мысли, что все эреноты — психи.

А еще она заполучила хитрую статуэтку предтеч. Камень, который каким-то образом танцевал, изменяя свою форму. Она могла разглядывать его часами, пытаясь уловить сам момент изменения, только чтобы спустя некоторое время осознать, что он уже изменился. Юмдар знала, что ей придется передать камень в Центральный офис на Старом Сакене, поскольку выгоды от него не будет до тех пор, пока он не пойдет с молотка на аукционе, но пока что эта вещь принадлежала только ей. У полковника были письменные показания Января о месте, где была сделана находка, неразборчиво подписанные членами его команды, а еще заметно приукрашенная хитрая басня, без сомнения состряпанная для того, чтобы отпугнуть других охотников до наживы. К показаниям Юмдар приложила собственный документ, подтверждающий, что артефакт перешел в ее распоряжение.

И все это взамен на разрешение встать на ремонт и техобслуживание в депо МТК на Гладиоле плюс обещание доли с продажи камня на аукционе. Неплохая сделка для нашедшего сокровище, но Январь даже не удосужился поинтересоваться, были ли у Юмдар полномочия вообще предлагать подобное. Лично она надеялась, что Правление подтвердит ее обещание. МТК могла быть щедрой, когда это не обходилось слишком дорого, к тому же Январю починят корабль — так что возражений с его стороны не последовало.

Песчаник так удобно лежал в руке, что полковник с ним не расставалась. «Словно скипетр», — брюзжали некоторые помилованные лоялисты в новом Доме Собраний, и их коллеги из числа повстанцев соглашались, ведь они проливали кровь не для того, чтобы сделать из Юмдар королеву.

Но изданные ею указы казались разумными, даже вдохновляющими, и люди, услышавшие их, бросались на восстановление с пылом, сравнимым только с былой яростью. В кое-каких районах даже поговаривали, хотя, следует подчеркнуть, недолго, что королева на царстве — не такая уж плохая мысль. Юмдар занималась полезным делом, и, хоть некоторые гиды в своих уединенных хижинах на склонах Чада и ворчали насчет «подхалимства» горожан к диктатору МТК, все соглашались, что после всего случившегося диктатура не была лишена смысла.

То, что произойдет дальше, будет уже совсем другой историей.

ОН КРАК

— Значит, голтрэй, — произносит арфистка. — «Плач по Хью О’Кэрроллу».

И арфа звучит так жалобно, что у половины посетителей на глаза вдруг наворачиваются слезы.

Человек со шрамами какое-то время слушает, но песнь, похоже, ничуть его не трогает.

— Знаешь, у них ведь не все дома, — говорит он, — у эренотов. Но чего еще ждать от народа, который живет на плоту, болтающемся посреди моря кипящей лавы? Большой Удар может случиться в любой момент, поэтому неудивительно, что временами у них сносит крышу.

— Юмдар собиралась оставить Танцора себе или действительно намеревалась отправить его на Старый Сакен?

— Думаю, изначально нет, но в конечном итоге решение приняли за нее. Произошедшее с Юмдар не интересует никого, кроме самой Юмдар. Если тебе нужна жалобная песнь, то подлинно трагический персонаж этой истории — Красавчик Джек Гэррити.

Арфистка удивлена, ее пальцы нерешительно замирают.

— Он? Но почему?

— Потому что он выиграл все, но не получил ничего, а что может быть хуже? Красавчик стал заместителем заведующего отделом в мелкой конторе — участь, едва ли достойная героя Нового Центра. Вот почему борьба с Призраком погубила его. Это был единственный раз в его жизни, когда он чего-то да стоил.

Арфистка насмешливо наигрывает традиционный военный марш.

— Я бы не назвала его героем.

— Нет? А кто тогда герой? Конечно, человек, который не боится умереть, отважен, держит под контролем свои чувства — свою злость, страх и отчаяние — ради достижения цели. Красавчик Джек не поддавался отчаянию до самой победы. Неужели героями могут быть лишь те, кто соответствует твоему пониманию доблести? Может, Призрак Ардоу? — Человек со шрамами приветственно взмахивает рукой, как будто сам Призрак только что вошел в бар.

— Нет. — Ее прежний «Плач» сбивается и становится нестройным, и наконец она откладывает арфу и опускает руки на стол. — Но я считала его хорошим человеком. Не убийцей, не головорезом.

Похоже, она тронута. Оказывается, у той, чья музыка — безмолвие, есть чувства.

Человек со шрамами зловеще смеется.

— Он преуспел, и этого у него не отнять. Считается, что есть разница между быстрым и четким убийством определенного человека и убийством множества людей на поле брани. Может, ты растолкуешь нам разницу?

— Герой, — тихо произносит она, — побеждает себя.

Человек со шрамами некоторое время молчит. Затем он толкает свой стакан с виски в противоположный конец стола, где арфистка ловит его прежде, чем он успевает упасть на пол.

— Это сражение, — мрачно говорит он, — в котором у некоторых из нас нет шансов на победу.

Он смотрит на стакан, а затем на арфистку.

Послание понятно. Она машет бармену, и тот вскоре подливает «воды жизни». Арфистка также получает непрошеный стакан и подносит его к губам. Спирт отвратителен на вкус, обжигает горло, его единственное предназначение — заглушить нечто ужасное.

— Знаешь, что самое забавное? — спрашивает человек со шрамами, но, не дожидаясь ответа, продолжает: — Хью О’Кэрролл работал школьным учителем. Вот почему, когда началась заварушка, он находился в Южном Доле. Все, чего он хотел, — это учить детишек.

— Куда он отправился? — спрашивает арфистка. — Куда его люди отправили контейнер?

Лицо человека со шрамами расплывается в улыбке, похожей на оскал черепа.

— А куда смывает всех подобных ему?

— Ах! — Арфистка поворачивается и оглядывает бар вместе со всеми его завсегдатаями. — Не лучший конец для легенды.

— А кто говорит, что это конец? Это не было концом ни для человека, ни для легенды, хоть заканчивать легенды всегда сложнее. Мы с ним разговаривали вон за тем столом у окна, — он указывает костлявым пальцем, — и он поведал нам всю историю.

Арфистка тянется к инструменту.

— Итак, переходим к Иегове?

— Нет. Есть еще одно начало.

СУНТРЭЙ[15]

КРУШЕНИЕ НА БЕРЕГУ ПЕРИФЕРИИ

— Все началось возле Разлома, — говорит человек со шрамами…

…Региона, где отчаяние стало отличительной чертой небес. Места, где некое древнее божество полоснуло по глотке галактики, высвободив зияющий черный поток крови. В этой пустоте нет солнц — или нет живых солнц, и бездна эта еще менее выносима из-за окружающих ее берегов света.

В небе на дальнем краю провала мерцают далекие солнца с волшебными названиями — Дао Хитта, Тсол, Вековые Солнца, — звезды, чьи миры овеяны древней славой: странные миры, старые миры, упадочные миры, миры со своеобразными и экзотическими традициями. С этого берега они кажутся такими, какими были еще в седую древность: старинный свет, шедший сотни лет, очаги Старого Содружества до его развала. Через достаточно мощный телескоп все еще можно узреть те безмятежные дни в запоздалых образах, накатывающих ныне на берег Периферии. О счастливых временах вещали истории: временах до Великой Чистки. Сейчас Конфедерация Центральных Миров — управляемая твердой рукой, терпеливо выжидающая, наблюдающая за Периферией голодным взором — раскинулась на дальнем берегу, за звездным провалом.

К счастью, Разлом пересекают всего несколько трасс, ибо электрические течения, которые сворачивают ткань пространства в сверхсветовые складки, зависимы от плазмы ревущих солнц, а в Разломе солнц не водится. Пути, что его пронзают, шатки, словно веревочные мосты, перекинутые через бездонные каньоны, и их конечные точки находятся у упрямых голубых гигантов. Точки пересечений были тщательно зафиксированы флотами Верховной Тары, Большой Ганзы и Содружества Хэчли. Их исследовательские корабли нанесли эти точки на свои карты, вычислили скорость пространства — местную скорость света — и прочие пространственно-временные характеристики; и у каждого такого пересечения расположили эскадру крейсеров и быстрых челнов. Их задача состоит в проверке благих намерений торговых кораблей, которые осмеливаются прилететь или отчалить, а также в ожидании того дня, когда корсары Конфедерации хлынут из Разлома волной завоевания. Тогда крейсеры погибнут. Ведь что может эскадра против целого флота? Но быстрые челны ринутся прочь, чтобы донести посмертное предупреждение до всех близлежащих солнц.

Эскадра Верховной Тары под командованием Ку[16] Фира Ли охраняет пересечение, известное как Коридор святого Готхарда. Это течение выходит из приграничной провинции Конфедерации и на Периферийной стороне Разлома омывает голубой гигант, который именуется Развязкой Сапфирового Поста. Отсюда короткие ньютоновские переходы ведут к Палисадному бульвару, который тянется по границе Разлома к Старым Планетам и Шелковому пути, связывающему два десятка звезд, после чего достигают великой Развязки Иеговы и уводят дальше, к Гладиоле и Уродцу, к Новому Ченнаи и Боярышниковой Розе, к Алабастеру и далекому Гатмандеру. Третье течение идет от Сапфирового Поста к Галактическому Востоку, где миры никогда не заселялись и не исследовались.

Согласно разведданным Фира Ли, это была наиболее ожидаемая точка вторжения. Ни одно другое пересечение не давало столь быстрого доступа к настолько обширной территории ОЛП. Он не раз твердил это Ардри с Верховной Тары, королю Талли О’Коннору, пока тот, устав от своего Иеремии[17] при дворе, не спровадил Фира Ли лично командовать Сапфировым Постом.

Поэтому Фир Ли, собрав своих Щенов и личные корабли, отправился нести караул. Но там, где его противники при дворе видели поражение и ссылку, Фир Ли видел триумф. Он был Гончим, а Гончие привыкли получать желаемое. С тех пор капитаны, люди и корабли прибывали, несли свои вахты и отбывали, но Гончий Фир Ли оставался — отлученным от двора или стражем на стене — в зависимости от точки зрения.

Некоторые придворные шептались, что Разлом, эта бездна посреди света, со временем могла сломить любого человека и свести его с ума.

Гончий Ардри мог одновременно носить множество обличий. Безмерно преданный. Неумолимый и беспощадный. У Верховного короля не было более верных слуг, нежели его Гончие. Они славились находчивостью, искусностью во всевозможных занятиях как политического, так и военного толка, безжалостностью и непреклонностью, когда предстояло сделать то, что должно было быть сделано. Они умели обращаться со словами так же ловко, как митменцы с Нового Эрена обращались с клейморами, — зачастую с тем же обезглавливающим результатом. Но и иное оружие не было им чуждо. Один-единственный Гончий, в сумерках высадившийся в Дол Нового Эрена, мог за первую же ночь и следующий день остановить гражданскую войну.

В молодости Фир Ли был далеко не последним среди своих. Всего парой умело распространенных слухов в барах Флоренц-Сити он сверг Четвертого Тирана Гладиолы. Закончив ужасное время Междуцарствия, он пять лет управлял Валентностью, где до сих пор прославляют его имя. Он руководил восстановлением Уродца после мощных землетрясений. Фир Ли убил пятнадцать человек, заслуживающих смерти, и спас двадцать семь, которые ее не заслуживали. Он даже пересек Разлом и ходил по мифическим улицам Тайного города на Дао Хитте, куда ступать могли только Названные.

Вестник, шпион, посол, диверсант, убийца, планетарный управитель — Гончий может стать тем, кем только пожелает Верховный Шинейд,[18] когда Ардри переговорит с «кабинетом» от имени ОЛП, ибо никто не любил ОЛП больше Гончих из «Особой службы». Не кривя душой, можно сказать, что Лига представляла собой нечто большее, нежели теорию, исключительно благодаря убеждениям Гончих; а если и было что-то, что могло свести подобного человека с ума, то явно не Сапфировый Пост, а преклонение перед чем-то не совсем реальным.

Но есть что-то расслабляющее в работе, на которой по большей части ничего не происходит и где успехом считается обеспечение того факта, что ничего не произойдет и в дальнейшем. То был очередной период ослабления напряженности, граница считалась открытой, поэтому какая-никакая, но торговля все же велась. Иногда проводились досмотры грузов, но они случались недостаточно часто и были слишком рутинными, чтобы разбавить монотонность долгого дозора. Скука притупляет былую сноровку, поэтому Гончий Фир Ли проводил тренировки и учения по безопасности как раз в достаточной мере, чтобы обеспечить готовность, но при этом не притупить ее. Это походило на тщательную настройку, словно пощипывание струн арфы в поисках нужного звучания без необходимости дергать за них.

Итак, большую часть времени они проводили в праздности, соревнуясь в мастерстве и везении, занимаясь спортом, дебатами, чтением, писательством, живописью и музыкой, романтикой и распрями — тем, чем человеческие существа наполняли свои жизни, как повелось со времен пещер в Ласко.[19] Грейстроку, помощнику Фира Ли, приходилось организовывать досуг, проводить концерты, устраивать чемпионаты по игре с мячом и тому подобное — а также наводить порядок, когда музыка становилась слишком громкой, дебаты слишком горячими, а азартные игры — слишком азартными; к тому же в его обязанности входило урегулирование трений, которые неизбежно возникают, когда те, кто был обучен мгновенно действовать в кризисной ситуации, вынуждены сидеть без дела и надежды, что такая ситуация когда-нибудь наступит. Грейстрок сам был отличным профессионалом, и его эти мирские заботы не могли не раздражать.

Флагман Фира Ли «Пылающие врата» напоминал сказочный замок посреди пустоты космоса. Звездолет не предназначался для вхождения в атмосферу, в нем не было и намека на плавность линий, а люди древности нашли бы его скорее похожим на небольшую деревушку, даже если бы у них и имелись какие-то представления о космических кораблях. Флагман был построен в греческой, готической, тюдоровской и тайской манере, а Фир Ли, который никогда даже не слышал об этих народах и стилях, сумел собрать и воплотить в корабле наиболее уродливые черты всех этих направлений. «Пылающие врата» были химерой, странной даже по стандартам кораблей его класса, — благодаря специфическому применению гравитационных решеток и защите сферического поля блоки, сферы, трубы и переходы сплетались воедино под невероятными углами. Спятившее волшебное царство. Звездолет казался инородным телом везде — но только не здесь, на изорванной границе космоса.

Фир Ли сам выбрал себе кожу цвета полуночи и волосы, подобные лунному свету. Он был темнее той бездны, которую стерег, и в слабоосвещенных покоях белый каскад гривы казался единственным, что выдавало его присутствие. Он двигался стремительно и бесшумно. Бан Бриджит, его коллега, как-то сравнила Фира Ли с пантерой; другие и вовсе сравнивали его с самим Разломом.

Фир Ли сидел во вращающемся кресле в круге света посреди пустующей гостиной, одна стена которой представляла собой экран, показывающий Разлом. «Он видит суть, — шептались между собой в эскадре. — У него эти странные глаза, и он может проникать в глубины течений. Когда полезут ’феды, он засечет их раньше наших сенсоров».

Это была ложь, или возможно, что это была ложь, но Разлом манил, овладевал его помыслами. Образ Разлома оставлял в душе человека отпечаток, подобно восковой печати, и частичка его пустоты однажды воцарилась в душе Фира Ли.

Возможно, поэтому большая часть его гостиной скрывалась в тени. Кресло, в котором он сидел, имело восемь ножек, его гибкие подлокотники ласкали пальцы Гончего панелями управления и кнопками ввода-вывода. С их помощью Фир Ли мог слышать то, что слышит корабль, видеть то же, что и корабль, говорить голосом корабля — но сейчас он затемнил все экраны, кроме двух. На одном он пролистывал роман великой дибольдской писательницы Нгози дан Уиткин, которая застала начало Великой Чистки и очень остро описала потери и смятение первых поколений, живших в то время. Но так как Фир Ли был параперцептиком, второй экран отображал статистику транспортного потока через Разлом. Его внимание ничуть не рассеивалось, поскольку каждый объект обрабатывался разными областями разума. Третья же область, предназначенная для символов, мифов и образов, созерцала громадный Разлом, раскинувшийся на стене комнаты.

Не все торговые корабли возвращались обратно.

Так утверждала статистика, и хотя Фир Ли отлично знал о недостатках любой статистики — ее придумал деревенский сторож, а он писал то, что было выгодно ему! — цифры тревожили. Тревожили так же, как кровожадные Названные, которые истребили целые народы Старого Содружества, а оставшихся, среди которых были и предки Нгози, рассеяли по окраинам космоса.

Ничто, за исключением торговых положений Лиги, не могло заставить корабль, вышедший из Сапфирового Поста, пополнять припасы в одном и том же месте. Но Гончий Фир Ли получал данные о сборах пошлин со всех пересечений, сводил их воедино и…

…не все корабли возвращались обратно.

Многие пересечения были очень узкими, и корабль с неумелым пилотом мог вылететь на отмель и погрузиться в сублиминальную тину. Бог Риччи, который ведает каждой отдельной точкой пространства, даровал путям «скорость пространства» — много большую, нежели в открытом космосе. Корабль мог скользить по ним медленнее местной скорости света и одновременно куда быстрее скорости света по Ньютону. Идущее на транссветовых скоростях судно, внезапно очутившееся в ньютоновском пространстве, превратилось бы в кратковременный, но впечатляющий выброс излучения Черенкова. Такие катастрофы хоть и редко, но случались. Впрочем, существовали модели, которые списывали подобную вероятность на свойства местного пространства, и количество исчезновений превосходило ожидаемый уровень риска на пять процентов.

Дао хитты изгнали побежденных врагов, преднамеренно игнорируя их культурную однородность. Как Вавилон изгоев мог объединиться и сплести заговор, если они не понимали друг друга? Как и все остальные, оказавшиеся вдали от дома в компании незнакомцев, предки Нгози старались сохранить традиции своего старого дома — но единомышленников осталось слишком мало, кроме того, они были рассеяны слишком далеко друг от друга по множеству миров. «Центр не мог удержать власть», — писала поэтесса древности. Поэтому люди разбрелись кто куда. Сама Нгози жила в уникальное время и могла как наблюдать борьбу предков в прошлом за сохранение старины, так и прозревать будущие усилия внуков по сотворению новой истории.

Как объяснить излишек исчезнувших кораблей? Названные пришли в упадок — Фир Ли видел это собственными глазами — и многое позабыли, но они не забыли, как быть жестокими. Кодекс, позволявший им рассеивать целые народы, обращать цветущие культуры в искусно воссозданные и замкнутые на себя архаизмы, вряд ли мог запрещать захват случайного корабля просто ради забавы.

И таким образом, все области его разума сосредоточились на одном объекте. По временам заселения Старых Планет, по исчезновениям кораблей в настоящем времени и обозревании беззвездной бездны опасность Конфедерации проходила басовой нотой волынки.

— Да, Щен, — сказал он, поскольку три канала ничуть не ослабляли его паравосприятие. — В чем дело?

Грейстрок всегда заминался, прежде чем войти в покои Мастера. И дело было не столько в трех четвертях обычной гравитации, сколько в панораме Разлома. Дальние края стенного экрана можно было охватить только периферийным зрением, поэтому казалось, будто корабельный корпус здесь разобран и внутри царит космический вакуум. Покои Фира Ли находились глубоко внутри корабля — ни один архитектор не был настолько глуп, чтобы разместить обитель командира возле самой обшивки. Впрочем, иллюзия всегда заставала часть разума Грейстрока врасплох, и никто не входил в покои Фира Ли, когда экран был включен, без того, чтобы не сбиться с шага и не запнуться.

Грейстрок не был исключением, и мимолетная заминка всегда служила для него источником большого огорчения, поскольку он пытался приучить себя к Разлому. Грейстрока раздражало, что иллюзии неизменно удавалось провести его.

Он был молодым бледным парнем с настолько неприметной внешностью и поведением, что ему удалось достичь своего рода невидимости. Подмастерью Гончего подобная способность давала преимущество. Стоило ему захотеть — и он мог оставаться незаметным сколько угодно.

— Ку! — произнес он.

Фир Ли прокрутил страницу на обзорном экране.

— Случилось что-то необычное, — голос Фира Ли походил на басовитый рокот, нечто среднее между рычанием и скрежетом шлифовальных камней.

— Да, Ку.

— Но не чрезвычайное происшествие на пересечении, тогда меня бы уже предупредили.

— Да, Ку.

Гончий прокрутил еще одну страницу.

— Значит, дело Транспортного контроля. Корабль с нашей стороны Разлома приближается к Развязке, но это не обычный торговец, иначе ты не стал бы меня беспокоить.

— Ку, сторожевая застава засекла головные волны крупного флота, идущего по Палисадам.

Гончий собирался перевернуть еще одну страницу, но, задумавшись, остановился.

— Флот, значит, — произнес он. — Сколько кораблей?

— Быстрый челн насчитал двадцать. Все класса корветов.

Фир Ли медленно покачал головой.

— Слишком мало для колониального флота, слишком много для исследовательской экспедиции. Где-то началась война. — Он выключил экран и грациозно поднялся с кресла. — Я скоро подойду в командный центр. Для столь большого флота я должен соответствующе приодеться.

Командный центр в самом сердце «Пылающих врат» представлял собой просторный овальный зал, купол которого на самом деле был экраном впечатляющих масштабов с размытыми границами. Персонал был разделен на группы и секции по всему периметру помещения: штурманы работали за пультами, начальники служб стояли среди них на специальных возвышениях.

Вошел Грейстрок, на ходу застегивая красно-золотой китель.

— Транспортный контроль Поста, — произнес он, — предупредить меня, как только обнаружите мерцание Черенкова у выхода из Бульвара. Быстрые челны стремительны, но этот флот вряд ли уступит им в скорости.

Главный диспетчер Секции навигации и слежения Сапфирового Поста подтвердил приказ.

— До прибытия осталось четыре метрических минуты.

— Полагаю, они направляются к Шелковому пути. Связь, поприветствуйте их командора, как только они войдут в сублиминальность. И Управление огнем?

— Да, Щен? — капитан Секции боевого управления обернулась на своем возвышении.

— Мы не получали никаких известий от Ганзейского Поста, но нельзя отбрасывать вероятность того, что флот Конфедератов прорвался на пересечение западнее от нас. Если это так, они сойдут с рампы, уже ведя огонь. Будьте наготове.

— Слушаюсь, — ответило Управление огнем, и капитан приказала Транспортному контролю отключить пеленгование.

— Таможенный контроль, — сухо приказал Грейстрок, — приготовиться к максимальной вероятности.

Начальник Таможенной секции ухмыльнулся, настраивая экраны.

— Максимальная вероятность, минимальное действие. Скукота.

— Скукота, — согласился Гончий Фир Ли, входя через личную дверь, — но предпочтительнее более волнительных альтернатив.

Он надел плотно облегающий костюм, расшитый золотой нитью, на котором не было ни одного символа занимаемой должности, кроме единственной награды: красно-синей нашивки Признательности Валентности. Фир Ли носил только ее. Он прошел сквозь хор приветствий к возвышению в центре зала и остановился у поручней, взявшись за них обеими руками.

— Статус?

— Две метрические минуты, — ответил Транспортный контроль.

— Ку, — сказал Грейстрок, — эскадра рассеивается, все корабли в «янтарном» состоянии боевой готовности.

Гончий кивнул.

— Сенсоры, картинку на купол. Палисадный бульвар на передний план.

Купол потемнел, явив внешнюю тьму. Справа и сзади командной станции — пустота Разлома. Слева — приграничные звезды Лиги и дымка Периферии за ними. Далеко впереди — заключенный в перекрестье красных линий выход из Бульвара. Невидимая аномалия в ньютоновском пространстве окрашена и багровый цвет, чтобы напоминать зев туннеля.

— Девяносто ударов, — сказал Транспортный контроль. — Сэр, быстролеты выходят из Бульвара.

— Сообщение от прибывающего флота, — доложила Связь. — Экранирую от вирусов. Чисто.

— Проиграть.

На экране купола, справа от перекрестья, открылось окно, явив плоское лицо человека с тонкими черными усиками и заплетенными в косы сальными волосами, ниспадающими на плечи. Его кожа была бледной с зеленоватым отливом. Каждую черточку его лица украшали штифты, кольца и драгоценные камни, впрочем не добавляя ему красоты. На шее у человека поблескивало золотое ожерелье, а посередине лба сверкал рубин.

— Рравия желаю, господа, — произнес монстр с легкой уверенностью и хищной улыбкой. — Никому не пугаться нашего выхода, уважаемые. Рросто минуем Сапфирровый Пост. Ррады здесь побывать. О да. Я — хан Молнарр Матсумо, глава Кинле Хадррамоо, что в Цинтианском скоплении. По Бульварру идет двадцать корраблей, а движемся мы к Шелковому пути. Нет рричин ррясти пушками. Ах, да. Декларрирровать тоже нечего, — с ухмылкой добавил он.

— Флот выходит! — крикнул Транспортный контроль.

— Не стрелять, — приказал Гончий.

— Он не сообщил, куда направляется, — тихо сказал командиру Грейстрок.

— Я заметил, Щен. — И громче: — Связь, открыть канал. Какая временная задержка?

— Гроссудар.

— Метрическое время, если вас не затруднит, мистер Ласло.

— Простите, сэр. Уже — один и три.

— Тогда сжать и струировать: «Флот вторжения, говорит командующий Ку Фир Ли, капитан боевого крейсера Его Величества, КЛП „Пылающие врата“, эскадра Сапфирового Поста ОЛП. Это запретная зона, для ее прохождения требуется авторизация. У вас есть разрешение?»

По мостику прокатилась волна смешков.

— Разрешите обстрелять их? — попросило Управление огнем. — Пожалуйста.

Фир Ли покачал головой. У цинтиан было двадцать кораблей, все — корветы. «Пылающие врата» и корабли поддержки могли без труда уничтожить один из них, пусть даже пять; но со всеми двадцатью им не справиться. Эскадре предстояло погибнуть, когда Разлом пересечет Конфедерация, но умирать из-за нарушения торговых правил Лиги пиратским флотом из захолустного скопления причин не было.

Пришел ответный пакет данных, и в этот раз Молнар скалился.

— Прражен, что такой важный пррниша, как ты, рразмахивает перред мной рручонками. Еще такой ррасфуфырренный. Ррости насчет рразррешения. Мне о нем никто не сказал, даже дохлый агент МТК. А я думал, уж он-то ррассказал мне все перред смерртью. Ха-ха! — На фоне послышался приглушенный смех.

— Куда направляетесь? — спросил Фир Ли.

Ответ пришел намного быстрее, так как цинтианский флот постепенно сокращал расстояние до эскадры.

— О, кое-кому нужен уррок миррлюбия, и мы их научим. — В правом верхнем резце Молнара блеснул бриллиантовый штифт. — Началась небольшая заваррушка, и рребуется ррепкая ррука, чтоб рривести все в пррядок.

— Ты хочешь совершить набег на планету! — догадался Фир Ли.

— Мы там не задерржимся! Ах, да. Еще нужно сообщить МТК, что им нужен новый агент на Цинтии Ррайм. Серрдце бедняги не выдерржало. Без устали вррещал, как МТК ррешит проблемы на Цинтии, террь, когда у них есть Ррутилка, — сидевший перед экраном Молнар выпрямился. — Может, он и не знал, что такое оскррбление заканчивается смерртью, он же чужак. Впррочем, это его не опрравдывает. Нужно было быть умнее. Ха-ха! Так что если мы заполучим эту Ррутилку, то обезопасимся от МТК. Даже не знаю, почему вы, песики, не кидаетесь с лаем на них из-за их угррозы свободным людям и тому подобное.

— Если хочешь сказать что-нибудь МТК, отправляйся на Старый Сакен. Он поближе будет к Цинтии.

Временная задержка начала вновь увеличиваться, когда цинтиане устремились ко входу на Шелковый путь.

— Ха-ха! — Молнар явно веселился. — Смешно. Обязательно ррасскажу своим женам. Старрый Сакен похож на львиное логово. Много путей ведут туда, но оттуда — очень мало. Не стоит рразнить льва возле его логова, Шаррик. Мы лишь хотим, чтобы МТК отстала от свободных людей.

— Свободных людей! — бросил Фир Ли. — Свободно грабящих! И все это — пока Конфедерация по ту сторону Разлома только и ждет, чтобы нас всех истребить. Лететь так далеко… какая вам выгода?

На этот раз Молнар мрачно ответил сквозь стиснутые губы:

— Слушай сюда, Шаррик. Человек получает удовольствие только в бою. Остальное… — Он сплюнул. — Деньги? Любовь? Власть? Звезды безрразличны, а смеррть — всему конец. Я живу. Я ем. У меня есть женщины и дети. Я убиваю. «Ярркое безумие битвы» — так говррится в священных книгах. Ты знаешь, как устрроен мирр, Шаррик? Сильные беррут то, что могут, слабые прринимают то, что должно. Это я умею. Я живу, делаю сынов. Семя слабаков поррчено. Ты боишься ’федов? Тогда ррадуйся, что кое-кто умеет рражаться!

— И… он ушел, — огласил Транспортный контроль. Пиратский флот исчез на Шелковом пути.

— «Я живу, — передразнило Управление огнем. — Я жру, я пержу, я воняю».

— «У меня есть женщины и дети, — добавила Связь, — а еще овцы и мелкие млекопитающие!»

Фир Ли не рассмеялся в отличие от остальных, поскольку беззаконие на Периферии было серьезной проблемой. Если бы Ардри сокрушил их, как они того заслуживают… Но Ардри слишком поздно узнавал о неурядицах вдали от Верховной Тары, слишком поздно для ответных действий. В действительности воля Ардри и Верховного Шинейда распространялась не дальше, чем на неделю пути от Верховной Тары. И еще там, где могли оказаться его Гончие. Каждая планета или союз поддерживали мир так, как умели. А некоторые из них были самыми злостными нарушителями спокойствия.

— О какой Крутилке он говорил? — спросил Грейстрок. — Если МТК разработало новое оружие, Ардри должен знать. Чем бы оно ни было, Молнар взял целую флотилию в столь долгий путь, лишь чтобы заполучить ее.

Фир Ли оглянулся на зияющий в потолке Разлом.

— Это только отвлекает нас от работы. Отправь быстролет к Верховной Таре и передай этот слух о Крутилке Малому. Пускай решает Мастер Гончих.

— Слушаюсь, Ку, — ответил Грейстрок и повернулся к командиру вспомогательных судов и дронов, но Фир Ли остановил его.

— Щен, — произнес он, — услышь меня. Отсутствие достижения может быть величайшим достижением. Ты оступаешься, потому что слишком сильно стараешься не оступиться.

ОН КРАК

— Одинокий дозор, — говорит арфистка и пальцами исторгает одиночество Разлома — пустые, разносящиеся эхом звуки, которые слышатся словно издалека.

Человек со шрамами какое-то время наблюдает за ней, затем одним махом опрокидывает в себя оставшуюся выпивку. Он кривится и сжимает кулаки.

— Отвратное пойло.

— Тогда зачем пить такие помои?

— Если не пить, становится еще отвратнее. Тебе требуется иной ритм. Что-то безумное. Что-то дисгармоничное.

Арфистка вносит диссонанс в пустоту Разлома и играет уменьшенный септ-аккорд в обратном порядке.

— Думаешь, Фир Ли безумен? — Струны смеются, но смех этот довольно мрачен.

— А ты нет? Он верит в то, чего не существует.

— В угрозу КЦМ.

— Нет, в ОЛП.

— Ах, да. Пропасть между теорией и практикой. Он одержимый, но не сумасшедший. Большая разница. Человек, которого ничто не волнует, безумен. Основное значение слова «волноваться» — предупреждать, кричать; а какой здравомыслящий человек ни о чем не волнуется?

Человек со шрамами угрюмо ворчит:

— Конечно, ты поняла иронию. С одной стороны, Фир Ли сожалел, что Молнар обладал силой достаточной, чтобы грабить планеты; а с другой — он желал, чтобы у Ардри была сила сокрушить Молнара. Чем отличается главарь пиратов от короля, кроме как количеством и мощью кораблей под своим началом?

— Пират убивает, король доит. Я бы предпочла, чтобы меня доили. Фир Ли понимал разницу.

Человек со шрамами проводит рукой по редким волосам.

— Я ненавижу Фира Ли. Нас охватывает ненависть при одной мысли о нем. Он слишком много думает.

— Обычно, — отвечает арфистка, — мышление не считается чем-то плохим.

— Нет, мы имеем в виду его паравосприятие, его многофункциональность — или как это может выразить твой медоточивый язык? Для столь целеустремленного человека у него слишком много разумов.

— Не знаю, как работает параллельное восприятие, но…

— Тебе не захочется знать. Кроме того, Фир Ли не важен. Он не был игроком, разве только второстепенным. Подходящая роль для человека на краю небес и, возможно, на границе собственного здравомыслия. Хотя, обладая несколькими разумами, он мог быть куда активнее остальных.

— Тогда кто же игрок?.. Ну да. Грейстрок.

— Да, тот, кого никто не видит. Он мог сидеть за этим столиком, рядом с нами, а ты даже не заметила бы его, настолько хорошо он умел не выделяться.

Арфистка смеется.

— Шутишь!

Человек со шрамами улыбается, но его улыбка не из приятных.

— Конечно. Шучу. Но какой музыкой ты опишешь подобного человека? Музыка взывает к слушателю, требует внимания, а это полная противоположность Серому.

— Я могу скрыть мелодию в струнах. Понимаешь, поют не всегда верхние ноты.

— Соль в том, — будто сам себе говорит человек со шрамами, — что все ноты должны звучать в гармонии.

— Январь, Маленький Хью, а теперь и Грейстрок. Мы переходим к Иегове?

Сморщенная голова склоняется, улыбка становится грустной.

— Уже да. Несколько персонажей еще не представились. Но действующих лиц уже достаточно, чтобы начать.

ГЯНТРЭЙ

ХЛЕБ И СОЛЬ

— Все началось на Иегове, — говорит человек со шрамами…

…Потому что здесь все начинается или заканчивается, а мы пока не добрались до конца.

Бар на Иегове гудит, подобно волынке. Все разговоры сливаются и повторяются эхом из-за резонанса, создаваемого архитектурой помещения. В звуке ощущается неизменность. Как водовороты в реке, его создают разные мужчины и женщины, которые входят и выходят из зала. Говорят, до сих пор можно услышать разговоры, участников которых уже давно нет. Гул нечасто изменяет тональность, хотя временами усиливается или ослабевает, а иногда, крайне редко, угасает в кратковременном молчании.

Бар — это место, где обездоленные что-то обретают. Небесные странники с грузовых звездолетов, лайнеров, исследовательских судов и военных кораблей приходят и уходят, но под потоком всех этих пришлых людей есть некий субстрат, оседлое население, для которых бар — скорее родной дом, чем приют. Здесь бесконечно припоминают старые обиды и постоянно задумывают новые планы. Здесь всегда помнят прошлое, а будущее никогда не наступает.

Пятеро сидевших за столом человек общались между собой с несвязностью, характерной для случайного знакомства. Выпивка, дым, толпа и общее ремесло свели их вместе. Они говорили о прибытии и отбытии кораблей, об алкоголе и куреве. Много слов уделялось погоде, не только электрическому потенциалу у Развязки Иеговы и местной скорости пространства, но и обычной планетарной погоде. Похоже, шел дождь.

— Как-то я видел шторм, — говорил капитан Январь своим собеседникам. — Пылевой шторм. Семь или восемь недель назад. Он накрыл половину планеты, молнии стреляли, будто попкорн.

Спиральный Рукав был огромным, с множеством планет, поэтому никто не мог увидеть или услышать чего-то такого, чего уже не видел или не слышал кто-то другой, только еще большего размаха. Бахвальство Января не стали оспаривать, но сидевшая рядом с ним Микмак Энн вспомнила, что на самом деле шторм поглотил лишь четверть южного полушария. Женщина задалась вопросом, сколько пройдет времени, пока изначальная история не эволюционирует до версии, где шторм охватывал уже всю планету?

Она не могла вспоминать о спасении без содрогания. Женщина видела, как из облачного покрова взметнулась молния на пять или шесть лиг, достав до солнечного ветра. Молния облизала челны, подобно языку индиговой змеи. Энн разглядывала Амоса из-под полуопущенных век, ища забытье в том, что могло сойти за бокал пива. Он мог смеяться над случившимся, но капитан лишь пережил это. Он не видел этого.

Мужчина справа от Января уткнулся лицом в сложенные на столе руки и ушел в мир, куда за ним никто не мог последовать. Время от времени он приподнимал голову и бормотал.

— Был у м’ня предок на Ди Больде, славься он, — заявил он с местным акцентом, и сидевшие за столом прыснули со смеху. А у кого не было предка на Старых Планетах? — Оставил мне наследство, — продолжил он. — П’лучил ’фициальную бумагу, все дела. Одному Богу ведомо, на кой мне она. — Мужчина рукой подтянул трубку, через которую он втягивал дымок своих особенных фантазий. В хуке пузырился воздух, охлаждавший дым, прежде чем тот вливался в легкие. Мужчина медленно, удовлетворенно выдохнул, и фильтр стола тут же втянул дымку. — На Ди Больде есть ‘дин парень, — пустился он в объяснения. — Он может при’лать его мне, с божьей помощью, но хочет две тыщи гладьольских… глад-и-о-льских векселей, чтоб заполнить бу’ажки. — Пальцы человека безостановочно двигались, играя с трубкой. — Д’зья по’гают собрать векселя. — Он с надеждой замолчал, а затем добавил: — М’и д’зья смогут поделить ‘следство, когда оно ‘идет, с божьей помощью.

Остальные переглянулись между собой и ухмыльнулись. Здесь он друзей не найдет. Не для столь явного жульничества.

Еще одна соседка по столу, худая, как ивовая ветвь, коричнево-красная женщина с голубыми глазами и яркими желтыми волосами, громко предположила, сколько «гладдисов» предприимчивый дибольдец уже состриг с таких дурачков, как этот.

— Мно-ого-о и не надо-о, — уверяла она остальных, акцент выдавал в ней уроженку Алабастера. — Ему про-осто-о нужно-о время о-от времени ко-ого-о-то-о дурить. Мело-очь, но-о слава о-о нем идет.

— Однажды, — сказал красивый мужчина в пестрой рубашке, — появится настоящее наследство, но никто из наследников в это уже не поверит.

Он непринужденно взмахнул рукой, и свет лампы сверкнул на драгоценных камнях.

Их беседу оборвал великан. Высотой в двадцать одну руку и с такими же широкими плечами. В рыжие, достигавшие плеч космы были вплетены разноцветные стеклянные шарики. Чудовище уперлось кулаками в стол.

— Я ищу человека, — без предисловий произнесло оно.

— Все мы ко-ого-о-то-о ищем, — заметила краснокожая женщина, вызвав всеобщий смех.

Пижон смерил новоприбывшего пытливым взглядом.

— Кого-то конкретного? — спросил он.

Обкурившийся местный тихо засопел.

Великан оглядел комнату, изучая собравшихся за столом людей, затем наклонился поближе и понизил голос:

— О’Кэрролла с Нового Эрена.

Пижон и краснокожая женщина покачали головами. Январь нахмурился, а Энн, которая успела немного разузнать о внутренних делах эренотов за время короткой стоянки, спросила:

— А кто его ищет?

Полковник-управитель Юмдар говорила, что этот О’Кэрролл был головорезом и повстанцем, смерти которого желали многие.

— Суини. Он знает имя — да, и нос т’же. Если встретите его здесь… — И великан снова осмотрел бар. — Если буд’те гов’рить, скажите, что кланы Южн’го Дола ждут его возвращения и свержения тир’нии МТК. Вернее, этих надсмотрщиков.

Суини выпрямился во весь рост.

— Я бы и сам сверг МТК, если б мог, — пробормотал Январь.

Великан наклонил голову.

— А у т’бя что случил’сь?

— Они кое-что у меня забрали. Танцующий камень. Сказали, что сами продадут его вместо меня. Я получу долю, как нашедший его первым, сказали они. Юмдар дала бумажку. Но я им не верю.

Микмак Энн накрыла его ладонь своей.

— Тише, Амос. Они ведь починили наш корабль.

— За ними водится, — произнес великан, — брать то, что им не принадлежит.

И с этими словами он направился к следующему столику.

Пижон посмотрел ему вслед.

— Он подходит к своему заданию крайне прямолинейно. Или громкий шепот в его дикарском мире почитают за скрытность?

— Эреноты, — заметила Энн, — довольно открытый народ.

Краснокожая женщина удивленно приподняла брови.

— Танцующий камень? А это-о еще что-о?

Другие шумно потребовали историю, поэтому Январь поведал, с относительно небольшими приукрашиваниями, о своей находке в Паучьем проулке.

— И я отдал его под расписку Юмдар, — завершил свой рассказ капитан. Его лицо залил румянец, словно он был доволен своим поступком. — Не знаю, что на меня нашло, но тогда мне это показалось хорошей идеей. А теперь он лежит в хранилище МТК на Новом Эрене.

— Или о-он уже на Гладио-оле, — заметила алабастрианка.

Январь покачал головой.

— Нет, его отправят прямо на Старый Сакен. Я слышал, леди Карго коллекционирует древности. Гладиола лежит в другом направлении, а послание или курьерский корабль точно еще не достигли Сакена.

— Разве эта Юмдар не о-ото-ослала его то-отчас же?

— Не думаю, что она может выделить корабль. Полковник отправила два десантных звездолета на Боярышниковую Розу еще до нашего прибытия, а оставшиеся два ей требовались для поддержания порядка на планете.

— Ты собираешься отправиться за теми… — поинтересовался мужчина в пестрой рубашке, — как ты их назвал? Неподвижными предметами?

Январь повернулся к нему.

— Думаешь, я просто так назвал их неподвижными? — Злость в его словах удивила остальных. Капитан допил эль и со стуком опустил кружку. — Не стоило заключать эту сделку, — повторил он. — Следует вернуться и потребовать Танцора обратно. Проклятая ворюга, вот кто эта МТК.

Последнюю фразу Амос произнес слишком громко, поскольку несколько человек в форме МТК за ближайшими столами обернулись и хмуро посмотрели на него.

— Вряд ли у нас получилось бы, — сказала Микмак Энн, но не уточнила почему.

— Может, с лучшим оборудованием, — задумался пижон, — предметы могли бы оказаться не такими уж неподвижными.

— Их охраняет Непреодолимая Сила, — напомнил Январь.

Пижон пожал плечами, как будто ему приходилось иметь дело с разного рода непреодолимыми силами каждый день.

— Мо-ой друг с Мира Фрисинга, — произнесла краснокожая женщина, — как-то-о упо-оминал исто-орию из Старо-ого Сакена о-о Крутящемся Камне. Интересно-о, о-он ли это-о?

Энн спросила, что это за история, но женщина ее не знала.

— О-он лишь вспо-омнил о-о ней. По-о-мо-оему, там был скипетр.

— Скипетр короля Каменной Стены? — Энн назвала имя короля предтеч, о котором говорил Джонни Мгурк.

Алабастрианка покачала головой.

— О-он не го-ово-орил.

— Какая разница! — пророкотал Январь, еще погруженный в пучину скорбных дум. — И так понятно, что это просто вымысел.

Но все же камень вращался и крутился. И это определенно не было вымыслом.

Наступил вечер, улицы вокруг бара поглотил сумрак, лишь изредка нарушаемый уличным освещением и циклопическими фарами авторикш, курсировавших между баром, хостелом и другими местами с не столь удобопроизносимыми названиями.

Закуток на Иегове представлял собою разросшиеся за баром и сколоченные в единое целое постройки, превратившиеся в кольцевую систему с узкими извилистыми улочками. Именно здесь приземлились первые корабли, и на отдельных участках в половину акра были построены экофаст-дома для каждого из членов их команд. В то время здесь протекала река, которая теперь превратилась в подземную канализацию. В последующие поколения первоначальные дома команд претерпели многочисленные изменения: с ростом населения их достраивали, расширяли и сдавали в субаренду. Каждое новое дополнение выглядело небрежнее предыдущих, и казалось, будто постройка была существом, которое страстно желало раскинуться на максимально возможной площади, только чтобы однажды обрушиться на головы жильцам. Поговаривали, что каждое здание в Закутке находилось в процессе надстройки или уменьшения и определить это наверняка можно было только по степени разложения строительных материалов, лежащих рядом с ним. Закуток превратился в перенаселенный район, топологическую сеть, связанную воедино самыми невероятными способами. Изначальные участки были погребены под горами мусора. Крыши объединяли подмостки и платформы, туннели соединяли подвалы — и не всегда те, что следовало. Местами улицы, или гулли, с одного срединного этажа на другой пересекали эстакады. Войти в одно здание Закутка означало побывать во всех.

Хотя войти туда едва ли было хорошей затеей.

С крыш огни Порт-Иеговы и самой столицы казались далекой галактикой. Человек, звавшийся Фудиром, с беличьей проворностью балансировал на подвесных планках и шатких мостках, следя за фигурами, которые плелись по освещенным луной переулкам.

— Здоровый детина, — пробормотал он самому себе, — но этот человек — мой ключ.

Рыжий Суини замер у входа в проулок и, подтолкнув своего подопечного в узкую улочку, обернулся в направлении, откуда они пришли.

— Мурх, — произнес наблюдатель. — Глупец. Это ведь гулли Амира Нейта. Тупик.

И скоро в нем появятся трупы. Рыжий великан снял с пояса внушительного вида нож.

— Интересно, они не могли послать более неприметного человека?

Или его отправили нарочно, для приметности? Похоже, тут все не так просто.

Фудир вернулся к углу мясного дукана, откуда открывался вид на перекресток, и стал оттуда наблюдать за хвостом. Да. Там был и третий человек, в пестрой рубашке и увешанный драгоценными камнями. Он легко переходил из тени в тень мимо запертых магазинов и киосков, выстроившихся вдоль Людноулицы. В столь поздний час движения почти не было, и только случайные авторикши на мгновение высвечивали сцену охоты. Преследователь останавливался у каждого перекрестка гулли, бросая быстрые взгляды в глубокие тени улочек.

Наблюдатель оглядел рыжеволосого великана.

— Если не хочешь, чтобы он узнал, в какую гулли вы вошли, — прошептал он, — не стой там, как швейцар.

Наконец преследователь добрался до гулли Амира Нейта. Они с гигантом встретились взглядами, и последний кивком указал на проулок.

— Вот как, значит! — понял Фудир, когда Суини отступил в сторону. — Надеюсь, тебе хорошенько заплатили за измену.

Проходя мимо Суини, красавчик слегка обернулся, и рыжеволосый, трижды дернувшись, рухнул на землю.

— И к тому же заплатили быстро, — не без удовлетворения пробормотал наблюдатель. Суини был дураком, раз ждал другой платы. Фудир достал из-под плаща свисток и трижды коротко свистнул. Затем, откинув капюшон, он спустился по лесенке, привинченной к стене залогового дукана Стефана Мацумото. Слезая, он начал напевать:

Бредя домой во тьме ночной, был пьяный я в дрова, Чужую машину я там увидал, где должна бы стоять моя…

Заслышав насвистывание, охотник и жертва застыли на месте. Только увидев пьяницу, бредущего из темного конца переулка, первый направился к нему, тогда как последняя скрылась в темной арке. Прекратив петь, Фудир шатающейся походкой подошел к пижону и протянул скрюченную когтем руку.

— Бхик, бхик, — взмолился он. — Дать пару монет?

— Пошел прочь, — прорычал мужчина. — Мне нужно кое с кем расквитаться.

Затем он присмотрелся к Фудиру повнимательнее.

— Как, твое наследство еще не пришло? — рассмеялся он.

Фудир заметил в руке пижона шокер.

— А-а-а! — заорал он. — Вор! Плохой человек. Нет з’лота, у меня! Бедный я! Очень бедный! Прошу, не стрелять!

Есть несколько способов одолеть вооруженного человека. Первый — сбросить ему на голову что-то увесистое. Другой — разоружить его, и для разоружения существует более одного способа.

— Проваливай, грязный бродяга! — Мужчина протянул руку, чтобы оттолкнуть Фудира, и при этом опустил шокер.

Быстро, как удар черной мамбы, Фудир схватил убийцу за запястье и резко вывернул его. Человек вскрикнул, шокер выпал из безвольных пальцев, и оружие пинком было отправлено в тень. Там возникла еще одна, меньшая тень, которая схватила шокер и бросилась к выходу из гулли.

— Ты сломал мне руку! — закричал убийца и сделал шаг назад, чтобы ударить Фудира левой.

В грязь возле него плюхнулся кирпич. Подняв глаза, пижон увидел на крышах силуэты людей на фоне озаряемых городом небес. Мужчины и женщины стояли в грозной тишине, сжимая в руках кирпичи и другие предметы. Взгляд убийцы метнулся к выходу из гулли. Слишком далеко. Как бы быстро он ни бежал, ему не выбраться из гулли до того, как на него обрушится смертоносный ливень из битого кирпича. Убийца мог бы справиться с шокером или даже игольчатой пушкой — неогнестрельное оружие не представляло для него никакой опасности, — но побивание камнями было совсем другим делом.

— Плохо обзываться, — мягко сказал Фудир уже не столь уверенному в себе пижону. — Не грязный я, — продолжил он. — Не ганда. Эт’ не твой дом, бро. Бегом уходить. Идет полиция Иеговы. Каратели грехов. Быстрое воздаяние. Ты — будмаш, бро. Ты убить человека. Мы все видеть. Мы рассказать им, полиции — бро. Повезти, что рука не сломана, у тебя. Только онемела. Иди! Йао-Йао!

Еще один кирпич упал в грязь, подтверждая приказ.

— Кто эти люди? Что это за место?

Фудир рассмеялся.

— Это — «Уголок», Закуток Иеговы. Тут не живет никто, кроме терран или с разрешения терран. А теперь иди, покуда жив.

Наверное, столь неожиданный переход на стандартный галактический окончательно сломил мужчину. Еще какую-то долю секунды он глазел на Фудира, а затем пулей рванул к выходу, разбрызгивая на пути вонючие лужицы, сбивая пустые банки и бутылки, а также расшвыривая гниющую еду из раддикуч. Фудир с удовлетворением следил за бегством убийцы. Пасторы Иеговы не пользуются сиренами. Они будут ждать у выхода из гулли Амира Нейта с телом Рыжего Суини и оружием, которое им передал Хариманан, беспризорник. Фудир не любил незаконченных дел.

Он повернулся и легкой поступью дошел до конца гулли.

— О, Маленький Хью! — нежным певучим голосом позвал он. — Выходи, выходи скорее, где бы ты ни был!

Призрак Ардоу не раз избегал гибели на последних этапах переворота на Новом Эрене. Он был мастером маскировки и специалистом по поиску обходных путей. Но известные ему окольные пути находились сейчас во многих световых годах отсюда, а маскировка сильно зависела от желания великого множества людей не присматриваться к ней повнимательнее. Впрочем, когда Фудир нашел его, Хью уже удалось частично отогнуть перекрывавшую арку решетку и наполовину протиснуться в узкий лаз.

Не лучшая поза для борьбы. Словно рыбе, угодившей в запруду, ему оставалось только сдаться и ждать подходящего момента, чтобы улизнуть. Ему требовался лишь крошечный ручеек. Он ведь не только Маленький Хью О’Кэрролл, но также Рингбао делла Коста, а дети из трущоб Нового Шанхая не вырастали глупыми, если вообще вырастали.

Фудир разглядывал свой невероятный улов, задаваясь вопросом, как с ним поступить. В итоге он решил пойти самым прямым путем.

— Убийца пойман, — сказал он, не переходя на жаргон. — Пасторы Иеговы взяли его.

Маленький Хью не занял бы высшей исполнительной должности в Клане Ориэль — как не выжил бы в трущобах Венешанхая и не справился бы с засадами Красавчика Джека — без умения оценивать людей. Хью почувствовал, что незнакомец говорит правду, но только и всего.

— А Рыжий Суини? — спросил он.

— Мертв. Убийца сжег его шокером. Тебя ждала бы та же участь.

— Мертв, — медленно повторил О’Кэрролл, будто это повторение его убедило. — Да, он был настоящим другом, раз отдал жизнь за О’Кэрролла.

Все произошло не совсем так, но Фудир без колебаний согласился.

— Да, он так и поступил.

В некотором смысле предательство спасло беглеца от смерти. Если бы убийца не задержался, Фудир мог бы и не успеть вовремя, по крайней мере не без помощи «терранского конфетти» с крыш, чтобы привлечь внимание пасторов Иеговы — чего любой предприниматель из Закутка всеми силами стремился избежать.

Фудир помог молодому человеку освободиться из решетки, в которой тот застрял.

— Суини нес для тебя послание, — произнес он. — Думаю, он тебе рассказал. Южные кланы Дола ждут возвращения О’Кэрролла.

Призрак коротко взглянул на него.

— А ты откуда знаешь?

— Я был в баре, когда он искал тебя. — Фудир покачал головой. — Как и убийца.

О’Кэрролл кивнул.

— Правда? Суини вел себя неосмотрительно. Видимо, убийца через него и вышел на мой след.

Что было не так уж сложно. Но Фудир задавался вопросом, не слишком ли сильно Призрак доверял рыжеволосому великану. Мужчина с лисьим лицом действительно смог взять след благодаря не особенно осторожным расспросам Суини и, возможно, на самом деле предложил тридцать сребреников. Но Суини мог решить, что уже знакомый убийца предпочтительнее того, которого ты не знаешь, и принял взятку в качестве приманки. У входа в гулли он отступил в сторону; но кто знает, не собирался ли Суини напасть, едва убийца уверенно пройдет мимо? Ход казался вполне очевидным, как и другие сделанные Суини ходы, а убийца не был глупым. Человек, чье главное оружие — предательство, увидит его везде, куда бы ни бросил взгляд.

В конечном итоге никакой разницы больше не было, особенно для Суини. Какой труп помнит, насколько благородно или глупо он умер?

— А ты… — заметил О’Кэрролл. — Я видел, как ты спускался по крышам, так что я знал, что ты не пьян и встреча не была случайной. Но зачем тебе встревать между мной и Красавчиком Джеком?

— По двум причинам, — ответил Фудир. — У нас, терран, монополия в Закутке. Твой убийца не получал у нас разрешения вести здесь свои дела.

— А вторая?

Фудир оглянулся на покосившиеся дома, горы вонючего мусора, закрытые и зарешеченные магазины Людноулицы, видимые из гулли.

— Вторая? Ты мой билет отсюда.

Фудир повел его лабиринтом зданий, и вскоре Хью понял, что окончательно запутался. Вниз по ступеням, через туннель, в этот переход, по той рампе. Двери открывались после особого стука. Даже на эстакадах, где через окна можно было мельком увидеть улицы, он не замечал ориентиров. Во тьме даже освещенные переулки казались похожими друг на друга, и Маленький Хью подозревал, что дневной свет мало что изменил бы. Его не переставал удивлять случайный порыв, заставивший довериться этому незнакомцу, ибо от него не укрылся смысл имени своего спасителя.

Фудир. Незнакомец, чужак. Явно служебное имя.

«Мой билет отсюда», — сказал старик будничным тоном, как будто просто обсуждал погоду. На Новом Эрене местные жители говорили «улететь соколом». Возможно, тонкие узы обязательства, а не простая благодарность повлияли на его согласие пойти за терранином. Ведь, как ни крути, пожилой мужчина был таким же «билетом отсюда» и для Хью.

Он был не настолько наивен, чтобы полагать, будто каждый, кто помог ему, — друг, но по крайней мере пока что их интересы с этим Фудиром совпадали. Маленький Хью не верил, что сегодняшний убийца последний, кого подослал Красавчик Джек. «Стрелу нужно останавливать еще на тетиве», — гласила старая ’шанхайская поговорка, и время от времени он вспоминал эту мудрость, постигнутую на тамошних улицах.

Словно крысы по лабиринту, они мчались по Закутку. Лишь остановившись в коридоре давно заброшенного здания, Фудир нарушил молчание.

— Есть способ восстановить законное правительство Нового Эрена, — намекнул он, — притом без нового кровопролития.

Хью, удивленный тем, что терранина волнует правительство Дола, не ответил. Кто знает, кому этот человек может поведать услышанное? Призрак полагал, что обещание вернуться на Новый Эрен было дано как приманка, а не для того, чтоб известить штаб-квартиру Ориэля на Дальнем Хауне. Но Ориэль, вероятнее всего, откажется от дальнейшей игры, продаст контракт МТК и переведет Рингбао на другой проект. Ни Клан, ни этот Фудир не знали, что Хью поклялся именем отца, что вернется. Он не нуждался ни в приманках, ни в предложениях — бескровных или каких-либо еще.

Совет Семи состоял из пяти человек, одного из которых ранее арестовали пасторы, а второй по той же причине «улетел с ветром». Председателем была строгого вида женщина с темно-карими глазами, тонкими чертами лица, седыми волосами и бледной кожей. Находившиеся по обе стороны от нее люди сидели в тени, как и приличествовало тем, кого многие стремились найти, но видели лишь избранные. Они безразлично оглядели Хью, а затем спросили у его проводника, по какому праву он привел к ним чужака. Что-то в этом вопросе заставило Хью с ужасом ждать ответа, так как, если этот ответ окажется неудовлетворительным, они с Фудиром могли понести наказание. Но ответ Фудира удивил и привел в замешательство бывшего тэнейста Нового Эрена.

— Я могу вернуть нам Землю.

Для Хью это уверенное заявление было первым, что Фудир сказал хоть с каким-то чувством. Совет практически одновременно обернулся к голограммной картине, висевшей на стене небольшой темной комнаты для аудиенций. На ней было изображено огромное белое, увенчанное куполом здание с башнями по четырем углам, возвышавшееся за длинным зеркальным бассейном.

Председатель, единственная, кто не обернулся, продолжала изучать Фудира пристальным взглядом.

— Ты можешь это сделать? — переспросила она.

— Вы слышали историю о Крутящемся Камне?

Эти слова привлекли внимание остальных присутствующих, один из которых фыркнул, выражая сомнение.

— Мы возлагаем надежду на алтарь легенды?

— О чем эта легенда? — спросил другой, но председатель дотронулась до его руки.

— Позже расскажу, Дитер. Объяснись, Фудир. Я знаю, у тебя всегда найдется что сказать, но сейчас самая важная из твоих попыток. Меня совсем не обрадовало, когда ты вызвал нас ночью. Что было бы, если бы пасторы подняли тревогу?

Фудир сложил ладони вместе и поклонился.

— Нанди, Мемсаиб. Я кое-что узнал…

Но один из присутствующих снова прервал его.

— Не на пукка, норма баккин, — произнес он, указывая на Хью. — Этот бро — не фанти.

Все разом перешли на жаргон, слова полились слишком несвязно и быстро, чтобы Хью мог их разобрать. Люди начали кричать друг на друга, говорить одновременно, жестикулировать, их голоса становились все пронзительнее и громче. Хью начал незаметно изучать комнату и искать из нее выходы, полагая, что вскоре один из них может ему пригодиться.

А затем внезапно возникший спор так же внезапно утих. Терране покачивали головами и улыбались.

— Отлично, — сказала председатель. — Мы согласны. Новый Эрен всего в двух неделях пути по Великой магистрали. Пускай предложенное тобою звучит как фантастика, но оно дает нам надежду. Если таким образом можно одержать победу, стоит попытаться. А если все окажется выдумкой, потери сведутся к минимуму. Сахб Фудир, завтра в это же время ты получишь все требуемые бумаги. Навестишь Чэн-фу в дукане печатей. Ты знаешь его. Мы обеспечим вам места. Остальное зависит от тебя.

— Мгурк — один из наших, — сказал им Фудир. — Он сделает, как мы скажем. Другая — женщина, Микмак Энн. Она что-то подозревает и может слишком рано догадаться о слишком многом. Стоит радоваться тому, что Январь не знает, чем обладал; остается лишь надеяться, что полковник-управитель Юмдар также этого пока не поняла.

Председатель уперлась в стол кулаками.

— Хлеб и соль, — велела она. Когда вошел слуга, неся на серебряном подносе тарелку с нааном[20] и пападом,[21] Фудир сложил руки перед собой и поклонился.

Затем, когда каждый из собравшихся получил по небольшой чаше с густым жирным чаем, все, кроме Маленького Хью, встали и повернулись к картине. Застыв в поклоне со сложенными ладонями, терране нестройным хором повторили:

— В следующем году — хадж на Терру.

ОН КРАК

Арфистка становится все более нетерпеливой, и, когда человек со шрамами прерывается ради очередного глотка, бьет ладонью по столу.

— Почему здесь одни только начала, но нет окончаний? Кто такой Фудир? Что еще за история о Крутящемся Камне?

Но рассказчик лишь улыбается, распаляя ее еще сильнее.

— Всему свое время, арфистка. Ты же не бьешь по всем струнам одновременно, тогда это будет шум, а не мелодия. Откуда взяться окончаниям без начал? Кроме того, существует более семнадцати версий истории о Крутилке, и не все они согласуются с планом Фудира.

— Этот Фудир, кто он такой? Почему его интересует Танцор? Почему он предпочел Маленького Хью, а не Красавчика Джека?

Человек со шрамами смотрит в дальний угол зала и, возможно, сквозь него.

— Фудиру до них не было дела, — наконец отвечает он. — Он сказал Совету, что Танцор вернет им потерянную Землю. Он сказал Маленькому Хью, что вернет ему Новый Эрен. То, что он говорил самому себе, не знал никто; и намного позже из этого яйца вылупятся грядущие события. Возможно, Фудир также надеялся вернуть мир, а может, его чаяния были куда более скромными.

— Ты упоминаешь о нем в прошедшем времени. Он погиб? — Арфистка начинает наигрывать голтрэй, но человек со шрамами останавливает ее.

— Пока рано оплакивать его. В будущем тебя ждет немало плачей. В конце концов мы все умрем. Те, кем мы были в юности, давно умерли, но тем не менее мы живем дальше. Если же некоторые продолжают существовать в моих историях или твоих песнях, это бессмертие высшего порядка. А пока пусть радуются своему звездному часу. Маленький Хью спасся от убийцы. Фудир получил «билет отсюда». Возможно, Совет также не остался внакладе, ибо мы считаем, что Фудир не устраивал их и они просто хотели избавиться от него, невзирая на легенды и пресловутое везение дураков.

Арфистка молча обдумывает его слова, извлекая из струн воздушные звуки. Она задается вопросом, уж не рассказывает ли человек со шрамами все эти истории только для того, чтобы выудить у нее еще выпивки? Но если так, то у кого ей просить помощи? О какой еще оселок удастся заточить рассказ, чтобы проверить его? Другой ее источник пропал. Наконец она спрашивает:

— Теперь все игроки на местах? Я слышала, ты называл и другие имена. Когда все начнется?

— О, балет уже начался. Танцоры кружатся и меняют позы, но не все они вышли на сцену на первых же тактах. Какой бы это был тогда танец? Но пока что прима-балерина все еще на полпути к своей цели. Имеется телос,[22] если ты внимательно следила за ходом повествования. Направление также задано. И все это косвенно связано с изначальной ошибкой Января.

— Ошибка Января… ты уже говорил о ней. Что это за ошибка?

— Нужно ввести еще одного танцора. Ты встречалась с ним раньше, но уже успела подзабыть.

СУНТРЭЙ

ОТБЫТИЕ С КРАЯ НОЧИ

Фир Ли, сам того не ведая, делал упражнения в древнегреческом стиле.

На его торсе, лбу и бедрах блестел пот, делая его похожим на воплощение сверкающей тьмы небес. Он сноровисто переходил от брусьев к кольцам, к мешкам и гирям по всему спортзалу «Пылающих врат». Движения Гончего напоминали изящный балет, который было бы невозможно выучить, не обладай его тело рефлекторной памятью, что неизменно выручало, поскольку его разум, как обычно, был занят решением одновременно трех или четырех задач.

Фир Ли исполнил на мате последовательность наполовину танцевальных, наполовину боевых движений. Слившиеся воедино угроза и удовольствие. Впрочем, опасность в себе таил именно танец.

— Щен, — сказал он посреди прыжка с разворотом, — не прогуляешься со мной к потолку?

Бесшумно вошедший Грейстрок стоял у края мата. Фир Ли был единственным известным ему человеком, от которого не могло укрыться его незаметное присутствие.

— Не староват ли ты для этого? — насмешливо спросил он. — Быстрые челны докладывают о подходе монокорабля.

— Могу уменьшить гравитацию, если боишься не добраться до самого верха. — Гончий сделал кувырок и приземлился в центре комнаты, после чего грациозно поклонился. — Можешь даже раздеться, если думаешь, что это поможет.

Грейстрок хмыкнул и, не снимая комбинезона, приблизился к Мастеру.

— В каком бою нам дают время раздеться? Синяя стена?

— На ней меньше препятствий. Начали!

Оба помчались через весь спортзал к выбранной стене. Приблизившись к ней, они подпрыгнули почти одновременно и достали примерно до середины стены. Еще два шага вверх и… гравитационная решетка победила. Оба полетели вниз и приземлились на ноги друг возле друга.

— Не припоминаю подъема по этой стене, — заметил Фир Ли. — Откуда этот монокорабль? Начали!

Еще одна атака на стену. Два, три, четыре шага вверх. Фир Ли оскалился и левой пяткой коснулся потолка, прежде чем снова полететь на пол. Грейстрок не успел и мгновением позже упал следом. Фир Ли похлопал его по спине.

— Ты хотя бы приземлился на ноги, Щен. У некоторых и этого не получается. Возможно, когда будешь таким же старым, как я, сможешь подняться выше.

— Он идет с Галактического Востока.

Гончий, к тому времени присевший, чтобы остыть после упражнений, замер и сосредоточил внимание на разговоре.

— Так и знал, что ты готовишь мне сюрприз. Отлично. Я уже начал скучать после небольшого инцидента с цинтианами. Твое мнение?

— Ку, дальше к востоку есть еще одно пересечение. Его не наносили на карты.

— Ученые говорят, что Восточный Разлом слишком широк для проложения устойчивой трассы. Но это неважно. Ученые правы ровно до тех пор, пока не ошибутся. — Фир Ли продолжил упражнения, чтобы успокоить сердцебиение. — Чем обоснуешь?

— Тем же, чем и ты, Ку. У ОЛП нет миров в том районе космоса, наши корабли туда не ходят, так что это точно не одно из наших судов. Также я считаю маловероятным, что утерянная во времена Диаспоры колония могла развиться до уровня космических полетов и до сих пор оставаться вне зоны досягаемости. О ней заранее бы предупредила радиотехническая активность или что-то другое. Конечно, — добавил он лукаво, — это, возможно, корабль предтеч, который долгое время скрывался на диком востоке, но теперь решил вернуться.

Гончий фыркнул.

— «Великое Возвращение». Ты ведь в него не веришь?

— Если бы и верил, то не стал бы ожидать многого. Сиквелы всегда разочаровывают.

— Как насчет нечеловеческой расы, которая смогла выйти в космос?

— Полагаю, все когда-нибудь случается в первый раз. Но для того чтобы нечеловеческая раса вышла в космос, для начала требуется наличие такой нечеловеческой расы. А есть только предтечи и мы.

— Спиральный Рукав велик.

— Так и есть, но, скорее всего…

— Скорее всего, существует еще одно Пересечение, КЦМ недавно открыла его и отправила корабль узнать, куда оно ведет, и ведет оно — к счастью для нас — прямо ко мне в руки. Теперь ты понимаешь, почему я разместил дронов вдоль трассы?

— Многие считали шанс крайне небольшим…

— В Своре все несказанно удивились, — сказал Фир Ли. — Подумали, старый пес сошел с ума. — Его смех больше походил на лай. — Но, конечно, лучше расставить там дронов и никогда не вспоминать о них.

Грейстрок посмотрел на хронометр.

— Перехватчики уже должны были догнать незнакомца. Допрос начнется через три дня, когда они прибудут сюда.

Гончий мрачно улыбнулся, вновь сверкнув белыми зубами.

— Проклятье ньютоновского пространства. Мы скользим сквозь световые годы за считаные дни, но вынуждены проползать пару миллионов лиг. Узнай все, что можно, пока они в пути. На перехватчике имеется компетентный инквизитор?

Грейстрок пожал плечами.

— Твой ученик, Пак Франсва-джи.

— Вот как! Сойдет. Может, мы взяли простого торговца-авантюриста. Они идут на контакт довольно охотно, если дать достаточно денег.

— На монокорабле? Скорее, агент-конфедерат.

Фир Ли возобновил упражнения.

— Их также можно разговорить. Вопрос только в цене.

Человеку можно сломать кости, можно иссечь его плетьми и пытать тисками, но он станет носить такие шрамы с гордостью, так как будет знать, что перетерпел боль, и сможет бахвалиться этим, невзирая на то что в конечном итоге сломался. Но есть другие способы сломить волю и другие шрамы, которые превращают человека в жалкое существо, поскольку он даже не сможет вспомнить, какую отвагу проявил, прежде чем эта отвага дошла до своего предела.

Грейстрок делал доклад на совещании штаба эскадры, на котором присутствовала не только Свора Фира Ли, но также офицеры флота и главы отделов. И в числе отчетов о припасах, расходе топлива, дисциплинарных слушаниях, о транспорте и сборах был один отчет, посвященный этому достойному жалости человеку. Руководители отделов отводили глаза, офицеры с отвращением откидывали головы. Они знали, что подобные меры время от времени применялись, но предпочитали считать, что в них не было необходимости.

— Его отправили связаться с агентом на Иегове, — сказал Грейстрок.

Фир Ли в это время читал три других рапорта и одновременно обсуждал с коммодором диспозицию кораблей на следующую метрическую неделю.

— Кого он должен был найти?

— Донована. Его контакт из Братства Терры.

— Да. Что ж, все терране — шпионы конфедератов. Развертывание кораблей завершено, Лейф?

Коммодор склонил голову и предложил два изменения.

— Поскольку «Шри[23] Ануйя» покинет эскадру, когда прибудет «Победа»…

— Готовишь их к скорому отбытию? Разве «Ануйе» надоело нести службу? — (Несколько человек за столом рассмеялись.) — Щен! Какое послание он вез этому «агенту Д.»?

Грейстрок намеренно сделал паузу. То, что Фир Ли был параперцептиком и мог обрабатывать несколько потоков информации одновременно, знали все. «Зачем отрываться от чтения, — пожаловался как-то Гончий, — на то, что и так слышишь?»

Его собеседники в определенной степени попустительствовали кажущейся рассеянности, но сейчас Грейстрок хотел заполучить все внимание Гончего.

Пауза продлилась всего пару микроударов, но достигла своей цели. Фир Ли поднял ладонь, требуя от коммодора и руководителя Транспортного контроля (который говорил ему в другое ухо) закончить краткие рапорты, и сжал кулаки на столешнице.

— Мне это понравится или нет? — спросил он у Грейстрока.

— Как получится, Ку. Как бы ты назвал случай, когда, раскрыв тайну, понимаешь, что она таила в себе еще одну загадку?

— Сказал бы, что мой подчиненный тянет время. Что говорилось в послании?

— Названные желают, чтобы Донован доложил о задержании торговых кораблей КЦМ силами ОЛП.

Разговоры вокруг стола стихли. Коммодор Лейф Эшеверрия удивленно заморгал огромными совиными глазами.

— Но мы не…

Гончий шикнул на него.

— Это они задерживали и конфисковали наши корабли, — напомнил Фир Ли.

— Ку, единственное, что известно, — это то, что некоторые корабли входили в Разлом, и больше о них никто не слышал. Причине этого пока не удалось получить повышение до статуса факта. Дело могло обстоять просто в небрежном ведении записей, но теперь мы знаем, что враг имеет такие же опасения. Нам даже в голову не приходило поинтересоваться, сколько кораблей исчезло у них.

— Либо мы узнали, что они хотят заставить нас поверить в то, что у них те же проблемы, — сказал Гончий. — Курьеров и прежде использовали для распространения дезинформации.

— Ку, какой из двух очевидных путей мне выбрать?

— Хм, второй, конечно. Для первого ты еще недостаточно опытен. Для этой задачи я вызову Гончих.

Другие Щены заулыбались, а коммодор поднял руки, ища поддержки среди остального административного персонала.

— Все понятно!

— Надеюсь, так же понятно, как и необходимость смены на следующий рабочий цикл. — Фир Ли собрал рапорты, и его органы восприятия вновь обратились к собравшимся. — Но хочу тебя обрадовать, Лейф. Мой ученик хочет приключений. Известно, что эти корабли вошли в Разлом и не вернулись. Очевидное объяснение: их захватили Названные. Но, как верно указал мой Щен, мы пока не знаем, действительно ли они добрались до другой стороны. В Разломе может таиться доселе неизвестная угроза. Один из способов все разузнать — отправить своего человека в Конфедерацию. Грейстрок-джи считает себя готовым. Он ошибается, но подобная уверенность делает ему честь. Второй способ — выполнить задачу за пойманного нами курьера. У тебя имеются его пароли, Щен?

— Конечно, Ку. А также зашифрованный шар. Думаю, в нем хранятся названия пропавших кораблей Конфедерации, и у этого Донована есть к нему дешифратор.

— Второй путь короче, — пояснил Фир Ли для коммодора, — и быстрее принесет результат, поэтому я и приказал Щену выбрать его.

— Но… — вмешался Транспортный контроль, — но вы приказали выбрать второй путь еще до того, как узнали, который он имеет в виду!

Фир Ли ухмыльнулся и повернулся к Грейстроку.

— Я знал. Тот, кто не отважился бы на это путешествие, не стал бы моим Щеном.

Когда Грейстрок был уже у выхода из зала совещаний, Фир Ли остановил его:

— Щен?

— Да, Ку?

— Их отправляют парами. Это означает, что, если одного поймали, другому удалось прорваться.

Грейстрок кивнул.

— Насчет второго курьера мы ничего не знаем.

— Постарайся узнать, — сказал Гончий, читая доклад о медицинских осмотрах, — прежде чем он узнает о тебе.

Спустя два дня на Шелковом пути, возле Последнего Шанса, Грейстрок понял тонкий юмор своего Мастера. Щен вошел в кладовую, чтобы приготовить свой любимый напиток — чай, собранный на склонах Полихромной горы на Узле Павлина, разнородная почва которой и тщательное скрещивание отборных фруктовых генов позволили вывести чай, близкий к совершенству. Грейстрок замер и призадумался.

«Тот, кто не отважился бы на такое путешествие, не был бы моим Щеном».

Действительно. Если бы Грейстрок перечислил варианты в другой последовательности, то по приказу Мастера ему пришлось бы отправиться через Разлом в КЦМ, с определенной долей уверенности, к своей смерти.

И уже не будучи Щеном Фира Ли.

Заварив чай, Грейстрок поставил чашку с напитком на стол в кабинете. Затем он запрокинул голову и рассмеялся.

Мобильный полевой офис Грейстрока, «Небесный странник», был комфортабельным судном с обтекаемыми бортами для атмосферных полетов и столь же незаметным, как его хозяин. Название его было непримечательным, внешний вид — неброским. Сотни тысяч других личных яхт обладали такими же очертаниями, той же расцветкой, а некоторые — даже таким же регистрационным номером на корпусе. И все же под самым обычным внешним видом скрывался далеко не обычный корабль. Его сенсоры были чрезвычайно чувствительными, а ньютоновские двигатели — невероятно мощными. Корабельный интеллект был куда более адаптивным, чем даже у многих пассажиров — и пленников, — которых ему случалось принимать на борт. Альфвены могли затормозить судно без помощи наземных гасителей скорости. Внутри находились каюты для отдыха и занятий спортом, хранилище, столовая и библиотека, ремонтный отсек, даже специальное отделение для сборного парителя, — но при этом все помещения были настолько продуманы, что не расходовали впустую драгоценное место.

Еще более необычной — невзирая на прагматизм либо же благодаря ему — была роскошная обстановка. Ни одним удобством не пренебрегли, ничего обыденного не использовали. В самых неожиданных местах красовались предметы искусства, панели переливались разными цветами. Декор ублажал зрение, слух, а также другие виды восприятия. Из динамиков мягко лились концерты и замысловатые раги.[24] Курились благовония, кладовые ломились от самых удивительных лакомств. Не забыли и о пище для ума: библиотека, как традиционная, так и виртуальная, отличалась большим разнообразием. Даже самые обыкновенные светильники были отшлифованы, оправлены и оформлены в виде изысканных виноградных лоз и гротесков.[25] Звериные головы венчали ручки управления. Внутреннее убранство было настолько броским, насколько неприметным казался его владелец, словно все показное, изъятое из его личности, передалось кораблю.

В таком комфорте Грейстрок провел двадцать два метрических дня пути от Сапфирового Поста до Развязки Иеговы. Он запланировал короткую остановку на Узле Павлина, чтобы пополнить запасы излюбленного чая, а пока что вовсю погрузился в ежедневную корабельную рутину, с удовольствием проводя время за чтением Костелло и других любимых философов. Иногда он даже принимал участие в симуляциях величайших сражений или романов либо соревновался с корабельным интеллектом в логических играх. Тренировался Грейстрок в спортзале, который был хоть и меньших размеров и не настолько хорошо оборудованным, как зал Фира Ли, но обеспечивал все условия для оттачивания его умений.

Грейстрок изучал различные костюмы терранского Закутка по «Социальному путеводителю по Спиральному Рукаву» Бенета, а затем программировал свой всенаряд на их имитацию. Легкое движение запястьем — и простой отрез серой ткани превратился в клетчатую мантию, которая удобно легла на плечи. Повел плечами — и микроволокна, слегка дрогнув, стали длинной курткой до колен, расшитой бахромой; дернул за воротник — и он превратился в дхоти,[26] который Грейстрок затем обмотал вокруг пояса. Произнес шепотом команду — и цвета поблекли, а края обтрепались. Удовлетворившись результатом, Грейстрок сжал пальцами шов — и одежда вновь превратилась в обычный отрез серой ткани.

Время от времени он вглядывался в бледно-желтое пятно обочины Шелкового пути и пытался рассмотреть в сублиминальной тине образы давно исчезнувших кораблей. Стенки трубы Красникова представляли собой прослойку, скорость пространства в которой постепенно снижалась от самого канала до ньютоновских измерений. Там, где эта прослойка была тонкой и «сжатой», обочины считались «крутыми» или «плотными», и ни один корабль не мог пройти через них без того, чтобы какая-нибудь часть его корпуса не пересекла пунктирную черту быстрее скорости пространства по другую сторону. В результате «выброс» Черенкова мог разорвать корабль на куски или полностью уничтожить его. Даже просто замерев посреди канала, корабль мог путешествовать во много раз быстрее ньютоновских скоростей. В других местах, как правило на некотором удалении от солнц, гравитация расширяла прослойку в «рампы», на которых управлять кораблем становилось уже намного проще. Шелковый путь был хорошо изучен, но Грейстрок и корабельный интеллект все равно оставались начеку, когда обочины уплотнялись, и зондировали их на промежутках в пару-тройку молекул.

Одним из любопытных результатов расслоения было то, что в прослойки попадали образы кораблей, всегда перемещавшиеся со скоростью света, — поэтому чем глубже эти образы проникали в обочину, тем старше и медленнее они становились. Там были окаменевшие образы кораблей, проходивших сотни лет назад и только сейчас достигшие точки, в которой их можно было заметить. Благодаря удаче, мастерству и очень точным приборам иногда можно было вычленить подобные образы из размытого пятна множества других. Для Грейстрока это стало чем-то вроде увлечения. Ему удалось получить изображение «Города Сьюдад Рой», когда тот несся по Дороге сладкой любви к Новому Тянь-ай. Еще у него имелся снимок корабля Великого флота, который Второй Тиран Гладиолы послал на Рамаж. Один раз, но только раз, да и то много лет назад, Грейстроку показалось, что он заметил корабль предтеч — странное, уродливое судно, подобных которому он прежде не видел. Образы возрастом в тысячи лет походили на картинки, слишком долго пролежавшие под солнцем, выцветшие, поблекшие и неразборчивые. Они тысячелетиями просачивались в обочины трасс и сейчас призрачно и незаметно текли по ньютоновским измерениям.

— Древний бог Шри Эйнштейн, — говорит человек со шрамами, — не отрицал того, что в одно и то же время могло происходить несколько событий; но он так омрачил человеческие умы, что они даже не догадывались об этом. Не существует универсального времени, как нет и абсолютного пространства. Даже если кто-то ведет счет циклам галактики, как человек когда-то вел счет оборотам Старой Земли, движение небесных тел из разных точек Спирального Рукава воспринимается по-разному. Постоянное время по Миру Фрисинга — не более чем результат договоренности, и корабли и планеты синхронизируются с ним посредством сложных вычислительных молитв, возносимых Лоренцу, Фицджеральду и Рудольфу.

Таким образом, если синхронность событий имеет хоть какое-то значение в столь отдаленных друг от друга местах, Грейстрок покинул Разлом в то же время, когда Фудир спас Маленького Хью в темных проулках Закутка, и все еще находился в пути, когда Братство начало подготовку к тайному вывозу их с планеты. На «Нью-Анджелесе» забронировали места для груза до Нового Эрена, Фудиру и Хью выдали подлинные удостоверения о квалификации, Мгурк исчез в Закутке, а в густой острый суп, который Микмак Энн съела в ресторане «Хола», подсыпали слабительное. Колики в животе могли и не помешать женщине отправиться с остальными, но члены команды сочли частую и обильную диарею слишком большим препятствием для совместного путешествия.

Таким образом, перед самым стартом Январь лишился сразу двух членов экипажа. Мэгги Б. могла стать первым помощником, а Тираси был достаточно опытен для работы астрогатором, но при этом место техника все равно пустовало. С некоторых планет капитан мог взлететь и с неполной командой — Январь считал, что Мэгги и Билл могли совмещать три должности, а Мэлоуну было вполне по силам выполнять в два раза больше грязной работы, — но на Иегове дотошно следили за точным выполнением предписаний, в особенности официальных должностных предписаний.

Радости капитана не было предела, когда к нему обратились два сертифицированных специалиста и сразу подписали договор! Мэгги Б. и Билл Тираси побеседовали с первым из них — в сертификате было указано имя Калима де Мурси — и сочли, что его навыки были приемлемыми для системотехника, а Нагарай Хоган проверил второго — по имени Рингбао делла Коста, — и проверка главным образом состояла в демонстрации поднимания и перетаскивания предметов разной тяжести. От палубного матроса большего и не требовалось, и к тому же это позволяло его напарнику, Мэлоуну, хоть на кого-то смотреть свысока.

— Места только на один переход, — ангельски улыбаясь, предупредил их Январь. — Но ты, Рингбао, если будешь усердно работать, сможешь стать постоянным членом команды. Будьте здесь — в сознании и добром здравии — в три утра Шестого дня, иначе…

Иначе «Нью-Анджелес» никуда не полетит; но Январь здраво рассудил, что подобная угроза вряд ли повлияет на этих двоих, поэтому оставил последствия зловеще неозвученными.

Выйдя из зала найма персонала, Маленький Хью заговорил:

— Значит, я буду простым рабочим?

— Палубным матросом, — поправил его Фудир. — Или в тебе сокрыты особые навыки?

— Я — школьный учитель.

— Чудесно. Для бродячего грузолета самое то.

— А еще я неплохо вел партизанскую войну.

— Тот же ответ. На что ты жалуешься? Тебя без лишней суеты доставят на Новый Эрен.

— Никаких жалоб. Мне и прежде доводилось делать грязную работу. Но, как я заметил, тебя взяли на борт офицером.

Фудир пожал плечами.

— Я помолился Шри Ганеше и был услышан.

Хью насмешливо фыркнул. Они пошли по Смазочной улице вдоль ограждений космического порта. В дальнем конце, у самого горизонта, к небу на столпе света возносился тяжелый лихтер. Неподалеку группа рабочих в темно-зеленых комбинезонах и соломенных шляпах-тераи суетилась вокруг заглохшего буксира, тянувшего транспортное баллистическое судно к пассажирскому терминалу.

— Помолитесь и навалитесь! — подбадривал их бригадир. — Выравнивайте, выравнивайте. Вставляй болт… О, благослови вас боже! Назад — и начали снова, братья мои…

Бар находился на углу Смазочной и Меловой. Снаружи черное здание выглядело широким, неприметным, многоэтажным и полным историй. Позади него виднелся терранский Закуток, будто строительный мусор, оставленный после возведения бара. Многочисленные прижавшиеся друг к другу строения заполняли низину и взбирались по склону горы Фавор — несмотря на название, крутой, но не впечатляющий воображение хребет.

— Не знал, что терране живут в таких ужасных условиях, — сказал Маленький Хью, указывая на мешанину из построек.

Фудир заворчал:

— Еще бы.

— Ну правда. На Новом Эрене нет терранского Закутка…

— Даже мы не такие психи, чтобы жить там.

О’Кэрролл молчал всю дорогу до бара. Дверь не была помечена никаким особым знаком. Старейшины рассудили, что для тех, кто был в теме, его не требовалось; а остальных его отсутствие могло уберечь от греха.

— Неужели все терране такие, как ты? — спросил О’Кэрролл, взявшись за ручку двери.

— Калим де Мурси родом из Беллефонтейна, что на Красногорской Аравии. Там мы едим терран на завтрак.

— Нет, я о том, что по-настоящему…

Фудир схватил Маленького Хью за руку, и его хватка оказалась крепкой, как тиски. Неожиданно дверь распахнулась настежь, и наружу, пошатываясь, вышел тощий бледный мужчина с зеленым ирокезом. Он без интереса взглянул на них и побрел дальше.

— Когда надеваешь маску, парень, — прошипел Фудир, едва они снова оказались наедине, — она становится для тебя настоящим лицом. И на время путешествия избавься от своего слащавого акцента.

Маленький Хью высвободил руку и слегка поклонился.

— Виноват, синьор, — произнес он, задумчиво потирая подбородок.

В баре все еще горячо обсуждали неизвестный флот, несколькими днями ранее прошедший через Развязку Иеговы. Как и во всех подобных случаях, отсутствие сведений лишь удобряло беседу (в обоих смыслах), и количество версий относительно происхождения флота, его миссии и пункта назначения увеличивалось, пока не превысило число сплетников. Фудир подошел к бармену, который отзывался на неправдоподобное имя Славобог Скелет, и дал ему шанхайский дукат.

— Славься бог, дружище Скелет. Комната два-Б?

— Благослови тебя бог, — ответил бармен, — два-Б занята. Можешь взять три-Г. — Он бросил взгляд на Маленького Хью. — Вот оно что! Сменил ориентацию?

— Вовсе нет. И ты меня сегодня не видел. — Еще один дукат появился будто бы из ниоткуда и исчез таким же образом.

— Лучше бы вообще никогда не встречал.

— Нужно разбудить нас для отбытия в три утра.

— Вот оно что! Разве транзитный отель переполнен? — Скелет отдал ему ключи от комнаты. — Ты хотя бы оставляешь планету в лучшем виде, чем она была раньше.

Слова озадачили уже собравшегося уходить Фудира, и он замешкался.

— Почему?

— Оставляя ее, с божьей помощью, ты делаешь ее лучше.

Фудир рассмеялся и вручил бармену еще один дукат «для вдов и сирот».

Терранин повел Хью в маленькую комнатушку на четвертом этаже.

— Строго говоря, это не отель, — пояснил он ему. — Но публичное пьянство — преступление, они называют его «грехом», что в принципе одно и то же, — и держат комнаты для обеспечения «уюта страждущих». Здесь это рассматривается как своего рода милосердие.

В коридоре царил полумрак, двери отличались друг от друга только написанными на них номерами. За одной из дверей слышались женские крики: «Боже! Боже! Не останавливайся!»

— Молится, наверное, — предположил Маленький Хью.

Комната 3Г оказалась крошечной, в ней умещались только кровать, небольшой стул и стол. Мужчины бросили сумки на кровать, и она скрипнула под неожиданной тяжестью. Впрочем, пол был чисто выметен, а стены вымыты, покрашены в разные цвета и разрисованы пасторальными сценами, изображавшими разные провинции Иеговы. Маленький Хью огляделся.

— Не такого я ожидал.

— Почему?

О’Кэрролл молча приподнял занавеску.

— Вот ведь. Какой прелестный вид на Закуток, — отметил он, — весьма живописный. — И после минутного разглядывания помойки поинтересовался: — Неужели у твоего народа совсем нет гордости?

— Нет, сахб,[27] — ответил Фудир. Он присел на кровать, затем повалился на нее, заложив руки за голову. — Мы очень ленивое племя. Твоя не понимать.

Маленький Хью опустил занавеску.

— Ты можешь переходить на жаргон и обратно по своему желанию. Почему не могут они?

— Не подстраивай гипотезы под свои выводы.

Молодой человек не ответил, он был занят изучением комнаты. Поскольку она была размером всего в два двойных шага в каждую сторону и большую ее часть занимали кровать с письменным столом, ему было достаточно просто покрутить головой. Хью сел на стул и открыл ящик стола. Внутри он нашел тисненую табличку с голограммой здания и надписью: «Добро пожаловать в известный во всей Периферии бар Иеговы!» Довольно двусмысленно для столь радостного приветствия.

— Так кому достанется кровать? Или будем спать по очереди?

Под табличкой обнаружилась россыпь презервативов.

— Эти комнаты не рассчитаны на двоих, — сказал Фудир.

Хью вынул презервативы.

— Думаешь? Какое лицемерие.

— И снова ты делаешь выводы на основе необоснованных предположений. Что тебе известно о верованиях иеговян? Они почитают красоту за величайшее благо и считают человеческое тело венцом творения. Бог — это любовь, говорят они. Но безответственное деторождение считается у них грехом.

Хью бросил презервативы обратно в ящик стола и задвинул его.

— Итак, — он скрестил руки на груди и вытянул ноги, едва не коснувшись двери. — Расскажи, как эта Крутилка поможет мне восстановить законное правительство в Доле?

— Тебе нужны гарантии? Ты вполне охотно пришел сюда и без них.

Хью умудрился пожать плечами, не изменив при этом позы.

— Давай поразмыслим… Убийца в переулке. Есть. Терранская банда. Есть. Блуждание в лабиринте комнат и туннелей. Есть. Совет Семи, который решает вопросы жизни и смерти. Есть. До этого момента, Фудир, мое согласие вряд ли имело какое-то значение.

Фудир закрыл глаза.

— Если не желаешь возвращаться, можешь остаться здесь. Я думал, что оказываю тебе услугу.

— Фудир, — сказал Маленький Хью, — если бы я считал, что ты оказываешь мне услугу, меня бы тут не было.

Терранин открыл глаза и искоса взглянул на спутника.

— Не слишком ли ты молод для такого цинизма?

— Ты используешь меня, чтобы выбраться с планеты? Я не против. Вероятно, ты всего на шаг или два опережаешь пасторов…

— На пять. Я что, дилетант?

— …поэтому я понимаю, насколько побег для тебя важен. Я поклялся вернуться в Дол, и мне придется это сделать. Но хотелось бы быть уверенным в том, что мое возвращение принесет нечто большее, чем очередную безнадежную беготню от Юмдар. Высади меня в Южном Доле, и за метрическую неделю я разверну партизанскую войну — а спутники-шпионы Юмдар и воздушная кавалерия еще за неделю подавят ее. Как и все остальные, я хочу совершить героический, хоть и обреченный на провал поступок — думаю, тут замешано влияние Нового Эрена, — но ты обещал мне нечто большее, чем безнадежность.

— Довольно справедливо, — заметил Фудир. — Ты слышал историю о Даре Крутящегося Камня?

— Нет. Сказка на ночь? Серьезно?

— Ее рассказывают на Старом Сакене и, в несколько измененной версии, в Мире Фрисинга, а по Ди Больду и Абалону ходят и другие вариации истории. Как видишь, все крутится вокруг Старых Планет. Однажды…

— …давным-давно…

— …жил да был король предтеч, чьи ученые даровали ему Крутящийся Камень, предупредив, что тот может исполнить одно любое его желание. Переходя к сути, как говорим мы, терране, король взмахнул им, словно скипетром, и пожелал абсолютной власти.

— А разве желаний не должно было быть три? — полюбопытствовал Маленький Хью.

Фудир приподнялся на локтях.

— Когда желание обрести абсолютную власть исполнено, что еще нужно? В большинстве версий за обладание артефактом боролись два короля. Каменная Стена, Склон Холма, Утес… — имена разнятся от планеты к планете, поэтому их вполне могло быть больше двух, но это не имеет значения. Кто бы ни заполучил Камень, ему все беспрекословно подчиняются. Поэтому если им завладеешь ты…

— Мне будет повиноваться весь Новый Эрен. Очаровательно. Знаешь, что я думаю?

Фудир заколебался.

— Что?

— Отцы-предтечи наказывали своих детей, швыряя в них кирпичи, — отсюда и растут уши истории о камне, вызывающем повиновение.

Фудир упал обратно на кровать.

— Может, легенда и звучит дико. Но разве она не стоит двухнедельного путешествия, чтобы узнать правду? Или у тебя есть идеи, как провести это время лучшим образом?

— Откуда ты знаешь, что Январь действительно нашел Крутящийся Камень?

— В историях камень постоянно менял свой внешний вид. По словам Января, найденный им артефакт незаметно изменял форму, словно в очень медленном танце.

— Полагаю, народ, который мог заставить камни крутиться, мог также заставить их и танцевать, но это не означает, что речь идет именно о Крутящемся Камне.

— Пока он владел им, команда следовала всем его приказам. Когда же Январь его отдал, они вернулись к обычным склокам.

О’Кэрролл фыркнул.

— Ты о команде, с которой мы полетим? Чудесно. Тогда зачем он его отдал?

— Потому что не знал, чем владеет. Январь думал, что людей объединила опасность, с которой они столкнулись в склепе, а затем все вернулось на круги своя. Он никак не связал это с камнем. И ты ему ничего не расскажешь.

— О, поверь мне, у меня даже в мыслях не было рассказывать ему. У кого теперь камень?

— У Юмдар. Она пообещала Январю, что, когда МТК пустит артефакт с молотка, он, Январь, получит процент с его продажи.

— Ага! Выходит, Юмдар владеет сигилом[28] абсолютной власти, и мы с тобой идем ее свергать. Теперь все ясно…

— Не неси эту венешанхайскую чушь. Она тоже не знает. По крайней мере, будем надеяться, что ничего не узнала. Она, как и Январь, видит в нем исключительно произведение искусства, потенциальная ценность которого состоит только в том, что оно принадлежало предтечам. Но не более того. Еще вопросы?

— Нет, утопический поиск волшебной безделицы кажется вполне подходящим завершением дня. Но меня беспокоит еще кое-что.

Фудир вопросительно поднял бровь.

— И что же?

— Если это устройство, или чем бы оно ни было, дарует владельцу такую силу, тогда почему ты помогаешь мне заполучить его?

Фудир фыркнул.

— И вновь твои гипотезы обгоняют выводы. Не каждый стремится к власти. Некоторые жаждут справедливости. Тобой воспользовались, а МТК — кучка проходимцев. Мне этого достаточно. Давай, на кровати хватит места для двоих и без интимности.

— Нет, спасибо, — отказался О’Кэрролл. — В бегах я спал и на более жестких кроватях, нежели этот пол.

— Как хочешь, — сказал Фудир, отворачиваясь к стенке. — Но не забывай, что завтра в три утра ты уже будешь перетаскивать ящики.

ОН КРАК

— Каменный скипетр, заставляющий повиноваться его обладателю? — Недоверие в голосе арфистки красноречивее любых слов.

— Так тогда полагал Фудир. Спорный вывод, основанный на мифах, в которые он сам до конца не верил. Фудир не мог пересечь Спиральный Рукав, чтобы узнать правду, но Новый Эрен находился не так уж далеко от Иеговы, поэтому какого черта? Если он ошибался, то что ему терять, кроме времени?

— Очередная гражданская война между эренотами? — намекает на новые жертвы арфистка. Она подается вперед и добавляет голосом более твердым, чем говорила доселе: — Но какая разница, если можно обрести абсолютную власть?

— Не будь глупой, арфистка. Маленький Хью собирался вернуться в Дол. Ничто не могло его остановить, кроме смерти. Он поклялся именем своего отца. Поэтому единственным вопросом было только, когда он вернется и как именно.

— Это два вопроса.

— Нет, поскольку «когда» определят «как». Если бы Танцор оказался мифом, он бы никак не повлиял на происходящее. Но, окажись все правдой, необходимость в кровопролитии отпала бы.

— Нет. Сплошное слепое повиновение. Я бы предпочла кровь.

— Конечно, пока ее проливает кто-то другой.

Выпад попадает в цель. Арфистка замолкает, и ее пальцы едва ощутимо касаются кларсаха. Об абстрактных идеалах можно рассуждать отвлеченно, но дьявол всегда кроется в мелочах.

— Но ни один из мифов, — наконец произносит арфистка, — не объясняет нам, почему Фудир решился помочь Хью.

Человек откидывается назад в нишу, и из теней доносится смех.

— Ты не получишь ответ так быстро, даже если задашь правильный вопрос.

— Значит, это интермеццо, — говорит она, — «мост».

Арфистка наигрывает нейтральную мелодию, мотив которой подводит итог всему случившемуся и обещает в дальнейшем новые повороты сюжета.

— Если тебе так угодно, — говорит человек со шрамами. — Некоторые полагают, будто на мостах ничего не происходит, но это не так. Люди с них прыгают.

Арфистка вновь кладет инструмент на стол, и тишина, воцарившаяся после того, как пальцы девушки перестали выводить «непрерывный бас», звучит громче музыки.

— Теперь ты насмехаешься, — отмечает она. — Игра слов. Хочешь сказать, что О’Кэрролл слишком сильно доверял Фудиру?

— Или слишком мало. Довольно деликатный вопрос, не считаешь? Но — может, ты даже и не заметила этого — Фудиру также пришлось довериться О’Кэрроллу. До определенной степени. Вопрос в том, было ли это доверие равнозначным? Ну, чего же ты, выпей! — Он поднимает стакан с виски. — За поиски ответов!

Арфистка возражает:

— Сами поиски ничего не значат. Вся суть в Ясоне и Медее — а не в руне. Аргонавты могли искать что угодно, но судьба их осталась бы неизменной.

Человек со шрамами бьет ладонью по столешнице, и стаканы, тарелки — а также несколько сидящих неподалеку пьяниц — слегка подпрыгивают.

— Нет! То, что ты ищешь, определяет, как ты потерпишь поражение. Ищи Ясон оловянную свистульку или алюминиевый кофейник вместо золотого руна, он потерпел бы поражение совершенно иначе.

— Более мелодично в первом случае, — предполагает арфистка, — и с повышенной бдительностью во втором. Но разве все и всегда должно заканчиваться поражением?

— Всегда.

— Твой цинизм не проходит даром. Тебе никогда не познать сущность предмета, ибо ты всегда смотришь мимо него в поисках скрытой реальности. Для меня все поражения одинаковы. Кофейник или золотое руно — не важно, поражение означает, что ты не обрел желаемого.

— Нет, — насмешливо отвечает человек со шрамами. — Каждое поражение неизбежно и сильно отличается от остальных. Каждый человек отправляется на поиски по разным причинам, поэтому может потерпеть поражение по-разному. Геракл потерпел поражение в поисках руна; но его поражение было иного рода, нежели у Ясона.

— Ясон нашел руно, — подчеркивает арфистка.

— Это и стало его поражением.

ГОЛТРЭЙ

КОРАБЛИ, ЛЕТЯЩИЕ В СВЕТЕ

— На многих развязках транспорта куда больше, чем на дорогах Иеговы, — говорит человек со шрамами…

…Но здесь движение самое оживленное.

Тут корабли переходят с Елисейских Полей на Дорогу из желтого кирпича, с Шелкового пути на Великую магистраль, а также еще на несколько менее значительных трасс. Суда скользят из Алабастера и далекого Гатмандера, из Агадара и Боярышниковой Розы, из Узла Павлина и Нового Ченнаи, из Мегранома и Валентности, из Абалона, Ди Больда и Старого Сакена. Здесь в потоке встречаются и перемешиваются громадные лайнеры и скромные грузолеты, миротворческие и исследовательские суда, а также пиратские и курьерские корабли, туристические катера, частные яхты и космолеты ушлых хиттинадских торговцев с Малой Ганзы.

Все это пестрое разнообразие странников — богатых и бедных, отчаявшихся и безучастных, изнуренных и нетерпеливых — перетасовывается и жонглируется магнитно-лучевыми маяками, разбросанными по системе Иеговы. Черпая энергию от солнца, ветра, двух суперюпитерианцев, подобно динамо-машинам вращающихся во внешней системе, и даже от электрических течений самих трасс, — они подталкивают отбывающие корабли к порталам, принимают прибывших и координируют прилеты, отправления и переходы в изысканно поставленной опере команд и действий.

Если жизнь Лиги и ощущается где-то еще, кроме как в негласной преданности ее Гончих, то только в суматохе этой развязки.

«Нью-Анджелес» нырнул в этот калейдоскоп, опалив ХОДЖО, прямо за лайнером Хэдли, лавирующим во внутреннем контуре, и перед терраформирующей баржей с Гладиолы, держащей путь к Внешней границе. При подобном маневре легендарный бог Шри Ньютон схватил бы «Нью-Анджелес» и отправил бы его кружить бесконечными эллипсами, но платформа ХОДЖО-2 подключилась к бортовым прицельным антеннам, и ее лучи начали постепенно ускорять корабль, направляя его к подъемникам.

Старые космоведы называют этот вид пересечения космического пространства «ползаньем», поскольку оно обычно занимает больше времени, нежели стандартное перемещение от звезды к звезде. Это медленный, ленивый промежуток времени, так как основная часть тяжелой работы проводится в порту и попотеть приходится только на рампе. Ползанье неизбежно сопровождается скукой, и все возникающие проблемы — прямое ее следствие.

В порту нужно перетаскивать грузы, и, хотя в основном этим занимаются портовые грузчики, корабль для орбитальных перевозок все же нуждается в палубном матросе, поскольку ни один чертов чужак не займется заполнением грузового пространства на корабле капитана. Маленький Хью О’Кэрролл узнал, что это означает на практике: Мэгги говорит сбалансировать груз по каждой оси, затем Хоган дает указание Мэлоуну соответствующим образом изменить балансировку, а Мэлоун заставляет Рингбао растаскивать контейнеры по всему трюму. Хью ощущал себя скорее вождем, нежели рядовым членом клана, и такое обращение было ему не по нутру, но во времена Смуты он занимался и более тяжелым трудом, поэтому взялся за работу если не радостно, то по крайней мере охотно.

Махмуд Мэлоун, его непосредственный начальник, родился на Геспари и в целом был неплохим человеком в свободное от работы время. Иногда, забываясь, он срывался на геспарианский акцент с протяжными ударениями и гласными окончаниями, которые воспаряли, подобно воскресшим угодникам. Он слыл человеком большой глубины, но ограниченной широты, и, хотя знал об очень немногих вещах, об этом «немногом» он знал все досконально. Женщины, алкоголь, женщины и алкоголь, законы вероятности, применимые к азартным играм, и упрямство альфвеновых двигателей могли послужить источником бесконечного трепа. За пределами этих нескольких тем его интерес к окружающим стремительно угасал. Наиболее простым способом заставить его замолчать была простая смена темы разговора.

— Отдам тебе должное, Рингбао, — сказал Мэлоун, как только «Нью-Анджелес» вышел на гиперболическую траекторию к Электрической авеню, — работаешь ты получше Мгурка. Мы навели неплохой порядок на корабле. — Он сложил большой и указательный пальцы в кольцо, а затем прижал его к губам и поцеловал. Хью не стал ему говорить, что в нескольких известных ему мирах кольцо из большого и указательного пальцев символизировало задницу.

Конечно, «мы» означало, что Мэлоун только отдавал распоряжения и наблюдал, пока Хью в поте лица передвигал грузовые контейнеры при помощи ручной тележки, кран-балки и устаревшего грузоподъемного блока, так что под конец О’Кэрролл даже стал немного сочувствовать вышеупомянутому Джонни Мгурку.

— Хорошо, — ответил Хью. — Тогда мы сможем отдохнуть, пока не доберемся до Нового Эрена, — с легкой иронией сделав ударение на «мы».

Мэлоун красноречиво пожал плечами. Кто знает, какая работа могла поджидать неосторожного матроса в момент передышки?

Команда разделилась на четыре вахты, и Фудира назначили нести третью вахту, между дежурствами Мэгги Б. и Билла Тираси. Первые несколько раз Мэгги подолгу не покидала палубу после того, как ее вахта заканчивалась, а Билл приходил заранее, поэтому Калим никогда не оставался один. Он вел бортовой журнал и нес положенную службу, но остальные офицеры к нему пока еще не притерлись.

Люди, долгое время проработавшие вместе, становятся небольшим сообществом с общей культурой, верованиями, традициями, легендами и опытом. Новичок далеко не сразу вписывается в компанию, по крайней мере не без труда и не с первой попытки. О само собой разумеющихся вещах теперь приходилось упоминать, а негласные соглашения более не могли соблюдаться. Новичку, словно кусочку пазла, приходилось крутиться, чтобы найти свое место.

Поэтому исполняющий обязанности старшего помощника, а также исполняющий обязанности астрогатора считали проблемой появление новой неизвестной переменной в своих рядах. Они заставляли Фудира демонстрировать все навыки инструментального техника, от прицеливания магнитным лучом до считывания показаний Допплера и визуализации параллакса. Конечно, это была не тренировка. Как подметил Тираси, это был рейс ради денег, а не хренов детский сад, и работа Калима имела большое значение для «Нью-Анджелеса». Фудир не обращал внимания на то, что в течение первой недели результаты его вычислений неизменно перепроверялись другими членами команды.

— Они просто хотят убедиться, — позже сказал он Маленькому Хью, — что я действительно тот, за кого себя выдаю.

— Конечно, тебе это только на руку, — ответил О’Кэрролл, прекрасно понимая, что Фудир на самом деле не был тем, за кого себя выдавал. — Полагаю, предоставив поддельный сертификат, ты заодно подделал и знания, которые должны были к нему прилагаться.

— Лучшее прикрытие, — подмигнул ему Фудир, — это ты сам.

За орбитой Аштерата Космический Транспортный Контроль Иеговы направил «Нью-Анджелес» на платформу номер 18, теснившуюся на Л5 Аштерата, а оттуда на другие платформы, пока наконец корабль не получил финальный толчок от платформ, питавшихся от Шри Шивы — суперюпитерианца во внешних пределах дорог Иеговы. Всякий раз, когда изменялось направление рывка, Мэгги Б. отнимала астрогаторскую фуражку у Тираси и корректировала отклонение, чтобы поддерживать нужный курс. Искусственные интеллекты работали хорошо, но они все же являлись искусственными, и всегда оставался тот один процент погрешности, который нельзя было оставить на волю бездумных алгоритмов.

Интеллект воспринимал исключительно абстрактные математические объекты и аппроксимации. Он верил тем данным, которые к нему поступали. Но магнитные ловушки, струйные рули системы реактивного управления и камеры визуализации параллакса — реальные объекты из сплавов, металлов и полей — подвергались любым прихотям природы. Теоретические модели лишь имитировали физический мир, особенно в экстремальных ситуациях; и экстремальная ситуация была как раз там, куда направлялся «Нью-Анджелес». К тому времени как корабль миновал орбиту Шри Шивы, он уже почти развил скорость света и вовсю мчался к пространственной червоточине. Едва ли можно попасть в более экстремальную ситуацию, оставаясь при этом внутри Вселенной.

Чего, собственно, они делать не намеревались.

— Мы называем это «пройти сквозь игольное ушко», — однажды сказала Мэгги Б. Рингбао, забежав в кают-компанию перекусить перед вахтой. Матрос как раз закончил осматривать воздухоочиститель левого борта под ленивым надзором Хогана, который, как и Мэгги Б., пришел поужинать. В комнате также находился О’Тул, с шаурмой в одной руке и банкой пива в другой, внимательно изучавший установленный на столе перед ним планшет.

— Сам’ собой и иголка, и нитка — черт’вы нев’димки, — заявил пилот, не сводя глаз с планшета.

— Он имеет в виду траекторию корабля и рампу вхождения, — пояснил Хоган для Рингбао.

— Ну, вход-то хорошо известен, — заметил матрос. Ему приходилось соблюдать осторожность, особенно в присутствии О’Тула, и не говорить с эренотским акцентом — в результате О’Кэрролл стал все чаще припоминать говор времен своего детства.

— Что ж, эт’ так и не так, — ответил О’Тул. — Но я просто пилот. Черт’ву дыру в космосе ищет Мэгги.

— Все звезды, — начала корабельный искатель дыры, — движутся относительно друг друга, что влияет на связывающие их течения — сдвиги, которые мы называем скоростью пространства, — и это значит, что рампа вхождения также движется. Поэтому во время перелета приходится использовать допплеры и триангуляцию, чтобы определить ее местоположение. Нужно попасть прямиком в цель на скорости света и при этом под верным углом.

— Иначе сорвешься, — сказал О’Тул, бросив на Мэгги многозначительный взгляд.

— Срыв — это плохо, — участливо добавил Хоган.

— Один раз, — разозлилась Мэгги Б. — Всего один раз!

— Дважды. — О’Тул постучал ногтем по планшету. — Вот почему Транспортный контроль Иеговы предоставляет нам текущие параметры: электрический потенциал, направление плазмы, уровень потока пространства. Твой мальчик, Калим, считывает показания, Мэгги сверяется с астрогационной программой, а интеллект вычисляет наш курс и скорость.

— К тому времени мы уже пойдем на альфвенах, — встрял Хоган, словно чтобы показать, что в машинном отсеке тоже все под контролем.

— Наш умник, — О’Тул ткнул пальцем в Хогана, — считает, что это он пил’тирует корабль.

— Как мило! — огрызнулся Хоган.

— Без понятия, зачем они мне это рассказывают, — позже сказал Хью Фудиру, когда, передав вахту Тираси, терранин заглянул в кают-компанию. Теперь они остались вдвоем. — Я ведь наверняка никогда не буду заниматься астрогацией.

— Ты был просто новым слушателем, — объяснил Фудир, засунув в печь гост баоли ханди — еду быстрого приготовления. — Каждый старался поразить тебя своей опытностью, а также тем, насколько у него все под контролем. Для этого даже есть терранское выражение: «Держать пальму первенства».

Хью вдохнул аромат разогревающейся пищи и поморщился.

— Ей не хватает Истинного Кориандра, — сказал Фудир, не поднимая глаз.

— Ей точно чего-то не хватает. А что такое «истинный кориандр»?

— Никто точно не знает. Мы находили упоминание о нем во множестве рецептов, но кто знает, что это: овощ, специя или мясо какого-то редкого терранского зверя? Его можно было найти только на Старой Земле, а рецепт приготовления затерялся в глубинах веков. — С затуманившимся взглядом, устремленным вдаль, он добавил: — Мы потеряли все, но надеемся обрести все вновь. — Фудир кивнул в сторону винтовой лестницы. — На Старой Земле, — добавил он, — искусственный интеллект мог управлять всем без человеческой помощи, будь то определение местоположения или внесение корректировок в полет.

— Должно быть, то была чудесная эпоха, эпоха Старой Земли, — сказал Хью.

— Так и было. Мы обладали настоящим ИИ. Нанотехнологиями. Многое было забыто во время Чистки.

— Кориандр, например, — вставил Хью.

— У нас была наука. Не просто технологии, а настоящая наука. Новых открытий не делали уже несколько столетий, а на Старой Земле мы обнаруживали по семь невероятных вещей перед завтраком.

— Интересно, — сказал Хью, — как дао хиттам удалось всех победить?

Лицо Фудира гневно вспыхнуло, но в тот момент зазвенела печь, поэтому он достал приготовленную еду, сел напротив Хью и огляделся, чтобы убедиться, что они в кают-компании одни. Затем он подался вперед и понизил голос:

— Январь может стать проблемой. Наверху мы побеседовали о его небольшом приключении. Он хочет вернуть себе Крутилку.

— Хочет вернуть?..

— Другими словами — ее не получишь ты.

О’Кэрролл склонил голову, коснувшись подбородком груди.

— Как недостойно, синьор! Рингбао просто матрос. Не понимает глубоких мыслей старших.

Фудир скривился, снова оглядел кают-компанию и прислушался к шагам на винтовой лестнице, ведущей к палубе управления.

— Ты знаешь, о чем я. Если он получит Крутилку — Танцора, как он его называет, — у тебя будет шанс восстановить законное правительство Нового Эрена без очередной гражданской войны.

О’Кэрролл задумался.

— Не знаю. Еще после первой войны осталась пара нерешенных дел. — Когда ответа от Фудира не последовало, он откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди, а затем задумчиво подпер подбородок ладонью. — Это как в химии. Юмдар остановила реакцию до того, как та успела завершиться. Дела не были доведены до конца. Джек Гэррити послал человека убить меня. Разве я могу оставить такое без ответа?

— Зачем? У вас что, очередность ходов?

— Если я восстановлю законное правительство, Джеку придется понять и принять это.

Хью произносил «законное правительство» без тени иронии, в отличие от Фудира. Для него все и всегда было предельно ясно. Существовала четкая граница, отделявшая хорошее от плохого, и можно было находиться только по одну ее сторону. Но как гласила терранская поговорка: «Высшая справедливость причиняет максимальный ущерб». Справедливость — понятие метафизическое, абстрагированное от человеческой реальности даже больше, чем математические объекты, которые обрабатывает корабельный интеллект, и то, что кажется чистым и ясным в одной реальности, может оказаться грязным и относительным в другой. Для Фудира эта «четкая граница» походила на рассыпанную сложными узорами рисовую муку, подобно коламам,[29] которые терране рисовали перед порогами своих домов. Не всегда было понятно, где находится другая сторона или даже существует ли она в принципе.

— Ты так уверен, что убийцу нанял Джек? — спросил Фудир.

Хью почесал подбородок.

— Кто же еще?

Фудир пожал плечами.

— Есть терранская поговорка: «Расстояние сближает». Иногда лидер в изгнании сплачивает людей куда сильнее, нежели тот, кто из своего изгнания вернулся. Принц Чарли прямо-таки расцвел за время своего отсутствия.

Молодой человек подался вперед, и его лицо оказалось в считаных дюймах от Фудира.

— Мои лоялисты!..

— …могли свыкнуться с неимением тебя в наличии. После твоего появления кому-то придется отойти на второй план. — Фудир удивился тому, как подобный сценарий мог не прийти в голову О’Кэрроллу. Он откинулся на спинку стула, и О’Кэрролл последовал его примеру. — Не волнуйся, — сказал Фудир. — Когда ты получишь Крутилку, будет уже не важно, что думают они или Красавчик Джек.

— Но может быть важно, что думает Юмдар.

Фудир развел руками.

— Юридически ты — планетарный управитель. Юмдар наверняка смутил царящий вокруг хаос, но к настоящему моменту она уже могла разобраться в произошедшем. Если ты потребуешь Танцора Января, она может отдать его тебе, даже просто чтобы откупиться. Помни, закон на твоей стороне. Нам нужно только ждать и наблюдать.

— Это и есть твой план? Ждать и наблюдать? Я ждал чего-то более… коварного.

— Можно применить и коварство; но я бы не стал составлять планы до того, как узнаю обстановку. План — это шантаж глупцов непредвиденными обстоятельствами. Ворота для лошадей, которых нет. План основывается на известной тебе информации, а известная тебе информация всегда устаревшая. Ситуация на Новом Эрене, когда мы прибудем, может разительно отличаться от той, какой она была, когда ты покинул планету. Если Юмдар узнала о силе Камня, это одно. Но если нет… — Фудир потянулся и повернул к себе экран. — Что читаешь? «Кладезь сказаний предтеч» Баннистера? Забудь. Баннистер ненадежен. Он не принимал истории всерьез.

— Нашел ее в библиотеке корабля. Если у нас намечается погоня за недосягаемым, хочу по крайней мере знать, как выглядит это недосягаемое. — Хью указал на причудливое изображение сероватого кристаллического существа, сжимавшего в когтях похожий на жезл скипетр.

— Скипетр на самом деле больше похож на кирпич, — заметил Фудир, — поэтому не думаю, что предтечи выглядели как ограненные камни.

О’Кэрролл повернул экран обратно к себе.

— Ага. Значит, по-твоему, легенда врет?

Фудир кивнул на экран.

— У Баннистера нет легенды о Крутилке.

— Знаю. Пока что есть только твое слово, что легенда вообще существует, не говоря уже о ее правдивости.

Фудир развел руками.

— И тут возникает тонкий вопрос доверия.

О’Кэрролл выключил экран и убрал его со стола.

— Не совсем. Не важно, верю я тебе или нет. Я все равно вернусь на Новый Эрен. Послушай, Фудир, я благодарен тебе за помощь в том проулке, но ты живешь детскими фантазиями. Эти легенды ничего не сообщают нам о предтечах, кроме того, что мы сами додумали после того, как начали находить их артефакты. Истории даже не сходятся друг с другом. Неудивительно, что Баннистер не воспринимал их буквально.

— Я говорил не об этом. Я сказал, он не воспринимал их всерьез. Подумай вот о чем: через двадцать лет после того, как Баннистер собрал свои истории, рейнджеры на Бангтопе-Бургланде обнаружили Темную Хризалиду в залах Южных тролльих гор. А поколение спустя дайверы отыскали Сплетение в озере Милапор на Новом Ченнаи. Полдюжины артефактов, описанных в собрании Баннистера, были найдены после публикации. Объясни это.

О’Кэрролл холодно улыбнулся.

— Один древний мудрец сказал: «Человек видит то, что хочет видеть». Калим, артефакты были найдены людьми, читавшими Баннистера, и они увидели то, к чему Баннистер их подготовил. Ты на ложном пути. Как и я сам. Разница только в том, что я это понимаю.

Калим находился на палубе, когда корабль наконец окончательно исчерпал ускорение, которое ему придали магнитные лучи, и Мэлоун, вернувшись в машинный отсек, запустил альфвены.

— Отлично, — сказал капитан Январь, когда Калим снял допплеры с маяков в медном поясе и интеллект подтвердил траекторию и местоположение «Нью-Анджелеса». — Работаем в две вахты. Не забывайте, что там настоящий балет и имя этому танцу — хаос. Билл, принеси-ка пару бутербродов и что-нибудь выпить. Калим, поспи немного. Заступишь на вторую вахту вместе с Мэгги.

Калим покинул палубу вместе с Тираси.

— Не забывайте, там настоящий балет, — пробормотал исполняющий обязанности астрогатора, когда они спустились по спиральной лестнице в кают-компанию. — Каждый хренов раз он несет какую-то хрень!

Конечно, там был балет, и все тела, с медными маяками включительно, находились в постоянном движении и в конечном итоге влияли на все остальные тела во Вселенной, и произвести точные уравнения представлялось неразрешимой задачей. Но Калим не стал на это указывать. Тираси злила сама фраза, но никак не факт.

— Крепкого сна, язычник хренов, — попрощался он с Калимом в кают-компании. — Тебе вставать в четыре, и смотри не испорти мне приборы.

С этими словами он прихватил корзинку с бутербродами, заранее приготовленными Рингбао, взял две кружки кофе и поднялся обратно на контрольную палубу.

Спустя четыре часа Калим сменил Тираси, а вскоре Мэгги Б. сменила и Января. Капитан многозначительно посмотрел на хронометр, но промолчал. Мэгги протянула Калиму кружку кофе и, усевшись в командирское кресло, отхлебнула из своей.

— Определить позицию, — приказала она, когда первая вахта покинула палубу. — Посмотрим, куда отнес нас Старый Двуликий.

Калим не отреагировал на шутку. Насколько он успел понять, Январь был вполне компетентным капитаном. Калим проверил лог, чтобы узнать, какие вехи прошел Тираси, — Звезда Ларсена и Потроха, — и настроил камеры параллакса для получения новых сравнительных изображений. Потом он провел диагностику и, сочтя результаты приемлемыми, загрузил их в стереограф, чтобы интеллект вычислил параллакс, а по нему уже их направление относительно неподвижной небесной точки.

Мэгги запросила помощи у интеллекта, который порекомендовал незначительную корректировку курса.

— Отклонение не такое уж сильное, — заметила она, вводя корректировку в журнал астрогатора. — Может, из-за того, что его больше не отвлекает Энни.

Калим почувствовал, что находится на зыбкой почве интриг между капитаном и обеими женщинами из состава команды. Они с Рингбао поднялись на борт ради бесплатного — и анонимного — путешествия на Новый Эрен, а не для того чтобы принимать чью-либо сторону во внутренних склоках экипажа.

— Они суммируются, знаешь ли, — сказала Мэгги, возможно отвечая на молчание Калима, — отклонения. Даже самая малость, и мы пройдем мимо входа. Или того хуже, войдем под слишком острым углом. Для участка пересечения это нормально. Лучше уж промахнуться и вернуться, чем соскользнуть внутри и… — Она резко замолчала, а затем принялась без особой необходимости возиться с журналом. На ее лице проступила морщина — глубокая сладка на переносице, словно ее кто-то высек резцом.

— Я все понимаю, мадам, — произнес Калим.

— Да, как же! — коротко ответила Мэгги Б. Затем она стряхнула с себя мимолетное оцепенение. — Дай мне допплеровое смещение к Оку Аллаха и проверь скорость.

В последний день перед вхождением на Электрическую авеню вахта длилась уже непрерывно, и команда с трудом выкраивала время для сна. Январь бессменно оставался на мостике, хоть астрогацией и занималась Мэгги Б. Она, в свою очередь, переключала внимание с одного компьютерного монитора на другой так же быстро, как Калим и Тираси успевали передавать ей данные. Звездный спектр начал приобретать синий оттенок, когда скорость корабля приблизилась к скорости среды, взятой за основу. Звезды на переднем обзорном экране сбивались в скопления и угасали по мере увеличения скорости корабля. Видимый свет выскользнул из спектра, и сенсоры перешли на инфракрасный режим. Рингбао, у которого не было особых поручений, носил еду и воду на палубу и в машинный отсек, где Хоган и Мэлоун приглядывали за альфвенами.

За час до вхождения появился трезвый и хорошо отдохнувший Слаггер О’Тул и занял свое место в кресле пилота.

— Как черт’в желоб? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Рингбао, у т’бя еще остался чайок?

Мэгги Б. сообщила ему, что отклонение от оптимальной для вхождения траектории составляет всего пять градусов. О’Тул кивнул и приготовил индукционный шлем. Рингбао протянул ему кружку, и тот отхлебнул обжигающей жидкости.

— Когда увиж’, тогда и увиж’, — заявил он, после чего надел наушники и опустил черные защитные очки. Рингбао, всегда путешествовавший в качестве пассажира и никогда раньше не видевший вхождения, с восхищением наблюдал за происходящим.

Тираси сделал последние снимки параллакса странно искаженного неба. Интеллект вычислил курс корабля, и Мэгги распорядилась провести финальную корректировку. Ее рука зависла над красной кнопкой, готовая отсечь последнюю нить пространства и перебросить корабль через порог, на случай, если интеллект в последнюю секунду даст сбой.

Хронометр щелкнул. Рингбао оглянулся на звук и — пропустил момент перехода. Когда он снова взглянул на передний экран, то не увидел ничего, кроме размытого пятна ксантинового света.

— Статус? — запросил Январь.

— В желобе, — отозвалась Мэгги.

— Альфвены в норме, — доложил Хоган из машинного отсека.

О’Тул, огражденный от внешнего мира шлемом и единением с кораблем, сообщил:

— Небольшой занос. Справлюсь без труда.

И вот они уже заскользили по Великой магистрали.

Шри Эйнштейн однажды сказал, что ничто во Вселенной не может двигаться быстрее света, но, как и многие боги, он говорил намеками. С одной стороны, ничто из видимого не могло двигаться быстрее света, поскольку такой объект двигался быстрее среды, в которой он был замечен, а как гласит одно древнее поверье: «С глаз долой, из сердца вон».

С другой стороны, если Вселенная состоит только из воспринимаемых элементов, то корабль, идущий на сверхсветовых скоростях, находился уже вне границ Вселенной. Он двигался по белым пятнам карты, на каких люди когда-то писали: «Тут живут драконы».

Поэтому, так же как мир включает в себя элементы и видимые, и незримые, так и Вселенная более многогранна, чем показывают сублюминальные приборы. Но определенные ограничения все же есть. Корабль в сверхсветовых складках не движется быстрее света относительно местного пространства. Движется само пространство. Как-никак пространство не является материальным телом и на него не распространяются ограничения, накладываемые на материю. Даже Шри Эйнштейн не мог велеть Шри Риччи оставаться неподвижным.

По случаю успешного вхождения на Великую магистраль Январь собрал всех на ужин в кают-компании.

— За успешное скольжение! — произнес он тост, подняв бокал «Гладиольского Черного Шафрана», также известного как «Черная Гроза», благодаря максимальному эффекту при минимальных затратах.

— И за к’нец черт’вого ползанья, — добавил следом О’Тул.

Тираси задумчиво крутил ножку своего бокала между большим и указательным пальцами.

— Стоит ли оставлять хренову контрольную палубу без присмотра? — спросил он. Судя по тому, как собравшиеся закатили глаза, Рингбао рассудил, что этот вопрос Тираси поднимает уже далеко не в первый раз. Рингбао стало интересно, говорил ли кто-нибудь из членов команды что-то, чего другие не слышали прежде уже не одну сотню раз.

О’Тул искоса посмотрел на куинсмирянина.

— Мы в черт’вом желобе, парень. В центре тр’бы. В ближайш’е дес’ть вахт нам не нужно ни одной корректировки.

Тираси натужно вздохнул.

— Значит, придется довериться твоему мнению.

О’Тул раскраснелся.

— Моему мнению и интеллекту! — слишком поздно заметил он расставленный капкан. Слова уже сорвались с языка!

Тираси с невинным видом повернулся к Январю.

— До тех пор, пока интеллект с ним согласен, — пропел он.

— Довольно! — отрезал Январь, и Тираси, озадаченный и задетый, откинулся на спинку кресла. Несмотря на проведенные вместе многие годы, он рассчитывал, что капитан хотя бы улыбнется шутке.

Ни Рингбао, ни Калим не засмеялись вместе с остальными. Маленький Хью счел, что шутка слишком злая, а он предпочитал приберегать злость до тех пор, когда в ней действительно появлялась необходимость. Фудир же решил не отвлекаться от поисков, и вмешиваться в эти мелкие дрязги не входило в его планы. Но от Тираси не укрылось молчание новых членов команды, и так как на своего капитана повысить голос он не мог, то переключил внимание на матроса. Калим сидел между Тираси и Рингбао, поэтому Биллу пришлось откинуться назад, чтобы обратиться к Хью.

— Что-то не нравится, Ринг-о?

— Простите великодушно, — ответил матрос. — Куинсмирянский юмор очень уж тонок.

Тираси сжал кулак.

— Знаешь, почему меня зовут Бойцовым Биллом?

Маленький Хью посмотрел на кулак, затем в глаза исполняющему обязанности астрогатора.

— Потому что не умеешь держать себя в руках?

О’Тул расхохотался, Хоган и Мэлоун обменялись ухмылками. Капитан Январь хлопнул по столу.

— Я сказал — хватит!

— Хочешь узнать меня поближе, малыш?

— Было бы что узнавать.

О’Тул и Мэлоун ничего не заметили, но Мэгги Б. сразу все поняла. Как и Тираси, который стиснул зубы и одарил Рингбао взглядом исподлобья. Но он колебался. Возможно, что-то заметил во взгляде матроса. Быть может, увидел Призрака Ардоу, ибо тех, кто бахвалится, и тех, кто убивает, разделяет пропасть и на противоположной стороне его поджидал Призрак. Тираси отшатнулся и посмотрел на Калима, спокойно доедавшего тушеное мясо.

— Не поможешь своему дружку? — спросил он с напускной воинственностью в голосе.

Фудир моргнул и удивленно поднял глаза.

— Зачем? Ему разве нужна помощь? — Он сжал челюсти так, что заиграли желваки, и в его голосе прозвучала неожиданная твердость. Остальные за столом умолкли.

А Январь одарил двух новых членов команды пристальным взглядом.

Позже Фудир зашел к Маленькому Хью в каюту и, прикрыв дверь, схватил молодого человека за комбинезон.

— Никогда не делай так больше! — сказал он шепотом, более страшным, чем крик. — Не позволяй, чтобы кто-нибудь понял, что ты не простой матрос!

О’Кэрролл освободился от хватки терранина.

— Мне не понравилось, как Тираси нарывался на драку со Слаггером.

— Тебе не понравилось? — Фудир покачал головой. — Тебе не понравилось? А тебя разве кто-нибудь спрашивал, должно ли тебе понравиться? Понравиться должно было только О’Тулу, и, на случай, если ты не заметил, ему понравилось! Они с Тираси ведут эту игру с незапамятных времен. Таков их ритуал. Мэлоун принимает ставки, а все вокруг неодобрительно кудахчут. Поэтому не суй свой нос в чужие дела.

Теперь Маленький Хью покачал головой.

— Нет, в его словах чувствовалась подлость. Ты преуменьшаешь значение произошедшего.

Фудир толкнул его в грудь.

— И это говорит человек, готовый ввергнуть целый мир обратно в гражданскую войну только из-за того, что после переворота лишился работы.

Маленький Хью схватил Фудира за запястье.

— Осторожней, старик, или я тебя в бараний рог согну.

Но Фудир внезапно расслабился и мягко произнес:

— Не стоит ссориться. — Слова были достаточно кроткими, но, странное дело, они прозвучали почти как: «Ты действительно думаешь, что сможешь?»

И тут Хью в голову пришла новая и неожиданная мысль! О’Кэрролл отпустил терранина.

— Ты не такой уж старый, каким кажешься, — удивился он.

Фудир хмыкнул и обернулся к двери.

— Не ссорься с Тираси. Январь мог что-то почуять. Попытайся вести себя неприметно. Это ведь твоя специальность? Разве тебя не называли Призраком?

— Я умею скрывать облик.

Ответ Хью был двусмысленным, и они разошлись, получив пищу для размышлений.

Электрическая авеню пролегала вдоль геодезических разломов, поэтому, как правило, представляла собой прямую линию. Но само это правило было неровным и извилистым. В желобе существовало только одно направление — прямо по курсу. Время от времени О’Тул проверял центровку корабля, но единственный заставивший всех поволноваться момент случился только спустя полторы недели, когда турбулентность Черенкова возвестила о головной волне корабля, скользящего по трассе с противоположной стороны.

Поскольку в определенном смысле идущий по Авеню корабль находился вне Вселенной, два судна не могли одновременно находиться в одной точке пространства. Таким образом, угрозы сверхсветовых столкновений не существовало, и лишь едва ощутимая тряска свидетельствовала о скользящих в свете судах. Иногда О’Тулу приходилось корректировать вызванные этим незначительные отклонения.

— Но в этот раз, — ругнулся он, — эт’ должен быть целый черт’в флот.

Волна отбросила корабль на самый край канала, к сублюминальной тине.

Впрочем, ничего такого, с чем нельзя было справиться. О’Тул прошел зону турбулентности, а позже Маленький Хью увидел его в кают-компании со стаканом чего-то крепкого в руке и совсем не расположенного к беседам. Даже Январь казался едва ли не озабоченным, его привычная улыбка почти исчезла, а в корабельный журнал попала длинная и чрезвычайно гневная запись.

— Им нельзя заходить на Авеню так близко друг к другу, — объяснила Мэгги Б., когда Рингбао обратился к ней с вопросом. — Появляется ряд проблем для встречных кораблей. — Но когда он поинтересовался, насколько близко они прошли, женщина только улыбнулась и сказала, что он может не волноваться. Это его, конечно, обеспокоило.

— Почему? — ответил Фудир, когда О’Кэрролл снова поднял тот же вопрос. — Чуть-чуть не считается. На Великой магистрали всегда много кораблей, и иногда они сбиваются в кучу. Можешь не волноваться на этот счет. Январь точно пожалуется в КТК Нового Эрена.

Но когда они вышли из потока в ньютоновское пространство, то обнаружили, что КТК Нового Эрена не отвечает, а магнитно-лучевые подушки их не ловят.

Хоган крепко выругался и переключил альфвены на реверс, пытаясь затормозить корабль, вцепившись в нити пространства. Вой перерос в рев, от которого зубы выбивали чечетку и который заполнил весь корабль, вызвав у команды головную боль. Несмотря на недавний ремонт на Гладиоле, из-за жара в машинном отсеке стало почти невозможно находиться. Вспотевшие Хоган с Мэлоуном выползли оттуда час спустя, чтобы отдышаться, и беспокоились, потянет ли сдерживающее поле такое напряжение.

— Насколько все плохо? — спросил Рингбао у Мэгги Б., когда та поднималась на контрольную палубу, чтобы сменить Января.

— Не сейчас, Рингбао, — ответила она.

«Нью-Анджелесу» уже приходилось и раньше тормозить без магнитных лучей, но сейчас они не ждали такого поворота и не были готовы к нему; и вообще, свали отсюда к чертям, Рингбао!

Прошло несколько часов, прежде чем напряжение слегка спало, и несколько дней, прежде чем команда успокоилась. К тому времени Калиму удалось узнать по радио достаточно информации, чтобы понять, что же случилось с миром, к которому они приближались. Флот налетчиков разгромил планетарную полицию Юмдар, разграбил Новый Центр и увез все, что смог увезти.

— Плохо дело, — подытожил Январь, но мысли его были заняты трудностями сбрасывания скорости без помощи магнитнолучевых подушек. Оставшись без эфемерид КТК Нового Эрена, Мэгги Б., Билл Тираси и Калим идентифицировали маркеры, по которым следовало прокладывать курс на основании прошлого входа корабля в систему. Во всех своих неприятностях они без устали винили налетчиков. В таком ключе прошло несколько дней, за которые активировалась пара магнитно-лучевых платформ. Но мир, к которому они летели, был слишком поглощен зализыванием ран, чтобы волноваться из-за какого-то бродячего грузолета. Пройдя под орбитой Дагды, «Нью-Анджелес» получил первые снимки, и команда увидела орбитальные заводы, похожие на разбитые и брошенные детские игрушки.

О’Тул волновался, ведь он вырос в Доле, и хотя давно покинул планету, воспоминания все равно не давали ему покоя.

— Была одна девушка в Фермое, — признался он Рингбао за стаканом вискбеаты. — Она любила меня; и я бы женилс’ на ней, не злись она на то, что я заклад’ваю за вор’тник. Именно женщ’ны, а не альфвены толкают мужчин в космос. А те’рь Калим гов’рит, что Фермой… — Он, не договорив, осушил стакан, пока Маленький Хью О’Кэрролл всеми силами старался сохранить образ Рингбао делла Косты. Хью положил руку на локоть пилота.

— Может, с твоей девушкой все хорошо. — Хью заставил свою личину сказать это так, словно нисколько не переживал за мир, которым сам когда-то помогал управлять.

О’Тул покачал головой.

— Это было так давно… она уже забыла меня. И я думал, что забыл ее.

ОН КРАК

Арфистка недовольно хмурится.

— И в чем заключается смысл этой истории? В том, что лучше путешествовать, полным надежд, чем достигнуть цели своего путешествия? Не думала, что ты опустишься до подобной банальности.

Сложно понять, когда человек со шрамами улыбается. Края его губ опускаются до самого изгиба подбородка, словно носок, перекинутый через спинку стула.

— С чего ты решила, что они были полны надежд или что достигли цели своего путешествия? — смеется он. — Впрочем, пускай наслаждаются своим моментом славы.

Арфистка ничего не говорит, но ее лицо каменеет.

— Твой юмор излишне жесток, — наконец произносит она. — Думаю, он отравил всю историю.

Девушка поднимается, чтобы уйти, но слова человека со шрамами благодаря загадочной геометрии ниши словно шепчут ей в уши:

— А где еще ты услышишь эту историю, отравленную или нет? Принимавшие в ней участие давно разбросаны по весям, исчезли или уже мертвы. Ты либо услышишь нашу версию, либо не узнаешь ничего.

Она подбирает футляр и забрасывает его за спину.

— Не будь таким самоуверенным, старик. Я бы не пришла сюда неподготовленной. Не только твоими устами говорит эта история.

Человек со шрамами поднимает когтистую руку, словно в мольбе.

— Не уходи, — шепчет он. Скажи старик это с большим чувством, его слова могли бы сойти за просьбу; но в нем уже почти не осталось чувств, и поэтому они звучат как приказ. — Останься еще ненадолго, ради нашего одиночества.

Арфистка поправляет поклажу и замирает, полуобернувшись. Осталось еще кое-что, что она хочет узнать, вопросы, которые следует задать, поэтому девушка неохотно повинуется.

— Останусь пока — ради твоего безумия, — произносит она, снова присаживаясь.

— Сыграй мне о путешествии, — произносит человек со шрамами. — Хочу услышать, что у тебя получилось.

Какое-то время арфистка хранит молчание. Затем она наклоняется и достает арфу из футляра.

— Скольжение по Электрической авеню играли и прежде, — отвечает она, — но, возможно, есть еще одна вариация этой темы.

Ее пальцы танцуют, мелодия льется со сверхсветовой скоростью.

— Мне всегда нравился образ альфвенов, которые цепляются за нити пространства, — говорит она во время глиссандо. — Космическое путешествие напоминает игру на арфе.

— Возможно, — соглашается человек со шрамами, — но альфены двигают корабль, а… — Он замолкает, затем улыбается. — Ну надо же!

Арфистка усмехается, и арпеджио перерастает в отчаянное децелерандо, замедляясь до спокойного ритма орбиты, чье мерило — «акцентный стих» древней островной поэзии, и наконец превращается в «Плач по Долу Эрена», столь горестный, будто хочет затопить целый мир. Сидящий неподалеку пьяница вскрикивает: «О боже!» — отворачивается и плачет навзрыд. Некоторые присутствующие опускают головы или смахивают с щек слезы.

Бармен покидает свое место и подходит к ним.

— Сюда приходят забыть свои печали, а не приумножить их. — Он скорбно глядит на человека со шрамами. — Сколько еще ты будешь здесь сидеть? Люди думают, что ты часть персонала или предмет интерьера.

— Я кое-кого жду, — говорит человек со шрамами.

— Правда? И кого?

Пожимает плечами.

— Пока не знаю.

Бармен кусает губы, но его недовольная гримаса и близко не может сравниться с привычным для человека со шрамами выражением лица.

— Еще по одной, — просит арфистка, и бармен обращает свой взор на нее.

— Попробуй сыграть что-нибудь повеселее, — советует он ей.

— Я думала, здесь приветствуется музыка, побуждающая людей пить.

— Неправильно думала. — Бармен отворачивается и широким шагом возвращается на свой пост. Вскоре после этого к ним подходит официантка с двумя стаканами вискбеаты.

— Странно, как он еще не вышвырнул тебя отсюда, — говорит арфистка человеку со шрамами. Она пробует напиток и недоверчиво смотрит на стакан. — Либо он начал подавать лучший виски, либо у меня окончательно онемел язык.

— Сначала он подает самые дрянные напитки, надеясь отбить желание пить. Но большинство из тех, кто приходит сюда, все равно не чувствуют разницы. Старина Славобог не вышвырнет нас. Я один из тех страждущих, которых ему следует ублажать. — Смех человека со шрамами звучит хрипло и надломленно, будто груда камней, сползающая по склону высокой горы. Он поднимает стакан, приветствуя бармена, но тот притворяется, что не замечает этого. — Да он бы даже не знал, чем себя занять, не приходи мы сюда каждый день. Я для него чертова опора. Единственная константа в его жизни. Мы…

Человек со шрамами вдруг замолкает, и его глаза расширяются.

— Нет. Ты не можешь, — шипит он сквозь стиснутые зубы. Он хватается за столешницу, сначала одной рукой, потом обеими и дрожит, словно струна арфы. Девушка с тревогой смотрит на него, а затем поворачивается к бармену.

Внезапное движение арфистки привлекает внимание Бармена. Он смотрит на нее, затем на человека со шрамами, после чего, печально улыбнувшись, качает головой и возвращается к своим делам.

Он уже видел такое прежде. Почувствовав себя неуютно от этой мысли, арфистка вновь поворачивается к своему собеседнику.

Тот уже абсолютно спокоен.

— Готова к продолжению истории, дорогая? Предупреждаю, в ней есть главы, которые не должны быть рассказаны. Не сейчас. Но именно их я люблю больше всего.

Арфистка хмурится. Есть что-то странное в этом изможденном старике. Нечто смутное в голосе, как будто он только что вспомнил о чем-то важном. Или забыл.

— Одно стоит помнить о погоне, — быстро говорит человек со шрамами, — она отнимает больше времени у преследователей, чем у преследуемых. «Преследование в кильватер — это долгая погоня».

Арфистка невесело хмыкает и наигрывает пару строчек из дибольдского танца влюбленных.

К ее удивлению, человек со шрамами узнает мелодию и напевает слова.

Гнала его по разума сплетеньям И, звонко хохоча, там пряталась сама…

— «Разума сплетеньям», — уже медленнее повторяет он. — Да, может быть, любовь и есть истинный ответ. — Человек со шрамами смотрит на арфистку, и в этот раз его улыбка становится почти человеческой. — Это ведь не всегда была песня влюбленных. Она взята из старинной поэмы древней Земли.

— Ты говорил о погоне, — чуть резче говорит арфистка.

Человек со шрамами пристально смотрит на нее, словно удивляется, не гонит ли она его по разума сплетеньям. А затем:

— Погоня. Да. Хоть о ней никто и не подозревал. — Он откидывается на спинку стула и взмахивает рукой. — Тогда продолжим, арфистка. Слушай мой рассказ.

ГЯНТРЭЙ

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ В КИЛЬВАТЕР

— Закуток Иеговы — дурное место, — говорит человек со шрамами.

…Ведь человеку необходимо отыскать путь внутрь и путь наружу, и обе задачи не из легких, хоть большинство и справляется с первой задачей лучше, нежели со второй. Без помощи терран это практически невозможно. Но помощь может и не быть добровольной, даже преднамеренной, а для каждого правила есть свое исключение.

Одно такое исключение шагнуло в гудящий улей Тарако-сарая, открытой рыночной площадки, где Людноулица стыдливо изгибается в сторону более респектабельных районов города (в процессе перерождаясь под названием Дороги Славы). В Тарако-сарае сходятся монорельс, три улицы, четыре вьющихся переулка и еще двенадцать неутомимо переплетающихся пешеходных дорожек. К западу почти до самого горизонта тянется Порт-Иегова, где высокие, изящные корабли, словно обернутые в золотую фольгу, поблескивают багрянцем в лучах рассветного солнца. С остальных же сторон над рынком нависают хлипкие здания терранского Закутка.

Три стороны сарая занимают кубические магазинчики из тусклого металла, покрашенные ярко-синей краской. Каждый из них вплотную примыкает к соседним, если только между ними не протиснулись переходы Закутка. Западная сторона, выходящая на Людноулицу и порт, открыта, и здесь расположены монорельсовая станция и парковка для наземного транспорта. Еще до того как первые лучи солнца успевают озарить площадь, торговцы-дукандары, лязгая цепями и противовесами, поднимают стальные шторы, окликая друг друга и желая удачи либо всяческих бед — в зависимости от сложившихся отношений. Фронтальная часть магазинчиков всегда открыта, а стулья, скамейки и полки расставлены так, чтобы посетители могли рассмотреть товары наилучшим образом.

За ночь лихтеры и грузовые боты из Порт-Иеговы разгружают стоящие на орбите корабли и привозят на поверхность экзотические произведения искусства, драгоценности и продукты питания из далеких миров. Многое из этого рога изобилия оседает в Тарако-сарае, и кое-что — даже легально, где его тут же разметают нетерпеливые, встающие спозаранку иеговяне, которым не терпится вкусить чужбины. Люди эти настолько нетерпеливы, что осмеливаются зайти на самую границу Закутка.

Чуть позже приземляются паромы со «скользящими» по мирам: путешественниками, странниками, туристами, разевающими рты, тыкающими пальцами, фотографирующими и прокладывающими себе путь к сувенирным лавкам, чтобы поторговаться и приобрести на память творения местных мастеров. Они одеты неправильно — для климата, для мира, для времени суток, — а их тела ноют из-за того, что они уже успели привыкнуть к корабельному времени, и движение солнца Иеговы для них непривычно. Когда они входят в сарай, гвалт усиливается, а с ним и растет цена на все товары. «Разве это не мило?» — спрашивают друг у друга парочки и группки туристов. Те палатки похожи на навесы или маленькие гаражи. «Неужели это маг? Как он проделывает это со змеей? Ох, я даже не знал, что человеческое тело способно изгибаться таким образом! А не на легтрикиттаре ли они там играют? Как странно! До чего странно!»

Рынок разговаривает с ними. «Ах да, сахб, это Истинный Кориандр, которого ты нигде, кроме как здесь, не сыщешь! Всего семь дукатов, и это мои дети останутся голодными. Гляди сюда, зайди в мой магазинчик, где ты еще найти такой ’швари, хорошо-хорошо гляди, мемсаиб.[30] Оххо, не мемсаиб? Сюда, тут ты найдешь особый, двунитный шелк, делать только на И’гове, подумай, как он будет касаться ее тела!.. Хатт! Хатт! Забудь о его шелках. Гляди на мои камушки, как они блестят, а? С самих Арратских гор!»

В самом центре рынка торгуют с ручных тележек, артисты поют и жонглируют, а торговцы едой следят за дымящимися мангалами и печами-тандырами. «Сегодня жарко, попробуй кулфи-рожок, глазнокрим, просто пальчики оближешь! Суинина! Кюфта-кебаб! Ходдаги! Виннершницель! Пукка терранская еда, больше нигде не отведать! И для тебя, сахб, я отдать всего за пять пятьдесят».

Подмигивание, шепот, предложение сделать скидку, и гладиольские векселя и шанхайские дукаты магическим образом перетекают из кармана в кошель. И какая разница, что утверждение «сделано на Иегове» не более подлинно, чем скидка? Даже в оглушительном шуме сарая звездного порта кое о чем лучше не упоминать. Некоторые из «иеговянских» товаров, улетающих вместе с туристами на паромах, прибыли незадолго до этого на лихтерах. Так зачем платить пошлину за такую короткую остановку?

— Кулфи-рожок с манго, — попросил кто-то из редеющей толпы у торговца сладостями, который тут же протянул ему вафельный рожок с двумя шариками льдистого молока.

— Полдуката, сахб, — сказал он.

— За такие мелкие шарики? Я бы и четверти дуката пожалел.

Глаза торговца загорелись. Этот сахб явно был не из скользящих, и судя по длинной бахромчатой куртке с желто-красным цветочным узором, отороченной каймой, и намотанным на запястье янтарным четкам, он был иеговянским купцом из города. Не терранин, как пить дать, но он знал, как правильно себя вести.

— Мне жаль, но я не могу продать его дешевле сорока трех. Столько стоит только сам фрукт, а я еще должен платить женщинам, которые их нарезают.

— Тогда ты переплачиваешь им. Гляди, какие у них тоненькие получаются дольки! Тридцать, да и то это слишком щедрая цена для столь неаккуратной работы ножом.

— Баквас, шри купец! Все знают, что чем меньше дольки, тем сочнее вкус. Сорок. — Они повысили голоса, и некоторые скользящие стали бросать на них косые взгляды и пятиться. Странные они какие-то.

— Тридцать пять!

— Продано! — пылко крикнул торговец. Одной рукой он подал рожок, а другую протянул к купцу.

— Для рукопожатия нужны две руки, — процитировал покупатель и крепко пожал ему руку по-иеговянски, а не более слабой терранской хваткой. Горсть монет сменила владельца, никто из мужчин не оказался настолько бестактным, чтобы пересчитывать их на людях. Как един Бог, так человек, не способный посчитать количество монет по тяжести и на ощупь, пусть лучше ищет другую работу!

Торговец успел заметить, как купец снова влился в толпу, затем остановился у магазинчика торговца кебабом — еще один покупатель попросил кулфи-рожок и, не торгуясь, заплатил полдуката, да, словно торговец был каким-то бхисти-рабочим,[31] — и когда он снова поднял глаза, иеговянский купец уже исчез.

Под конец каждого торгового дня, когда скользящие начинают расходиться, а дукандары дважды подсчитывают прибыль — раз для себя и другой для людей из Денежного фонда Иеговы, — а шторы с лязгом опускаются и падают вниз решетки, на рынке появляются сборщики из Братства Терры. Наблюдатель не смог бы точно определить, когда они «приходят», но они вдруг оказываются уже там. Мужчины и женщины в неброской одежде смешиваются с торговцами, то тут, то там шепчут несколько слов, и часть дукатов, векселей и иеговянских шекелей переходит в закрома Терранского фонда достатка и благоденствия. Торговцы едой также делятся товарами, оставшимися к концу дня, и их немедленно уносят в приюты и кухни Закутка. Что происходит с деньгами дальше, никто никогда не спрашивал.

Одним таким сборщиком был Яш. Он пришел на рынок первым, воспользовавшись проемом в задней стене пустующей лавки хэнди,[32] сквозь который смог бы проскользнуть человек средней комплекции. Старая Нэнси Веруолтер делала лучшие хэндифоны во всем Закутке, но она умерла два года назад, и заднюю стенку ее дукана скоро вскрыли кирками и ломами.

По площади бродило несколько бездельников, их Яш изучал с мрачным интересом. Время от времени работники Денежного фонда Иеговы прочесывали рынок в надежде выбить еще пару шекелей из дукандаров. Обычно они выделялись одеждой и холеным видом, но некоторые были поумнее и научились сливаться с местными.

Несколько человек, не склонных наведываться в благотворительные кухни, клянчили куски мяса, самос и сэндвичи у торговцев, закрывавших морозильники с коробками и гасивших огни. Один такой человек прислонился к стене обувного дукана и поедал лаваш. На нем была простая грязно-белая куртка без парчи или бахромы. Удовлетворенный тем, что за рынком никто не следит, Яш бросил пару слов в темноту, и вскоре из многочисленных проемов выбрались его агенты-сборщики и тут же растворились среди купцов Тарако-сарая.

Яш не покидал поста, пока агенты собирали и приносили ему улов, и продолжал наблюдать за рынком. Стоит ему дать несколько быстрых сигналов — и его люди тут же исчезнут.

Толпа скользящих стала редеть, стремясь попасть на следующий отбывающий паром. Бродяга, должно быть, доел свой лаваш, — когда Яш бросил взгляд в его сторону, он уже исчез. Сигнал рукой: Хатт! Хатт! Когда рынок опустеет, сборщики окажутся как на ладони, если сюда заявятся люди из Денежного фонда.

Наконец сбор закончился. Яш быстро и незаметно подсчитал добычу, затем разделил ее на четыре равные части, одну оставил себе, а три остальные отдал Бикраму, Хари и Сандипу.

— Разными путями, — напомнил он им. По другую сторону проемов в задней стене дукана хэнди открывалось замечательное множество вариантов. Яш выбрал Жасминовую тропу, огибавшую мечеть Третьего Аспекта с приметной обсерваторией на крыше, где, обратив лица к небу, молились смиренные. Возле нее сидел человек с обнаженным торсом и в рваном дхоти, и Яш кинул в сложенные руки динар, предусмотрительно достав его из собственного кармана, а не из спрятанного под рубахой мешочка. Улов специально делили на четыре части не только чтобы избежать потери всех денег в случае ограбления или ареста курьера — что, по мнению Яша, было одним и тем же, — но также для предотвращения иных, более подлых форм воровства. Все части должны были быть равными, когда их доставят Совету Семи.

Путь Яша к Совету был извилистым, но начальный и конечный пункты его были известны, а в топологии есть определенные, неизвестные Яшу теоремы, но знакомые человеку, натасканному на подобного рода вопросы. Поэтому, проходя мимо фонтана Четырех дев, через узкую колоннаду возле кондитерского дукана Ивана Нгомо и даже по лестнице графа Отто, о которых не знал никто, кроме рожденных в Закутке, Яш не обращал внимания на разнообразных людей, с которыми встречался по пути: воришек, святых, глазеющих в дисплейные окна бездельников, покупателей у киоска с ножами, тщетно подзывающего авторикшу мужчину, протолкнувшегося мимо него посланника, который вдруг остановился, вспомнив о каком-то поручении. Но при внимательном изучении в некоторых из них он мог бы заметить любопытное сходство.

Семь, которых теперь стало шесть, поскольку один из них счел безопасным вернуться «с ветром», ожидали четыре стука в дверь, по одному от каждого бегунка. Пятый застал их врасплох. Одиннадцать ножей бесшумно выскользнули из ножен — Бикрам одинаково свободно владел левой и правой рукой, — и Мемсаиб кивнула Сандипу, который ближе всех стоял к двери.

Тяжелая деревянная дверь от пинка распахнулась, ударилась о стену и…

Там не было никого, кроме старого дворника в грязном, обмотанном вокруг пояса дхоти, с помощью ручного джару подметавшего листву, которой была усыпана внешняя колоннада. При ударе внезапно открывшейся двери он моргнул и выпрямился.

— А! — легко сказал он без той почтительности, которой стоило ожидать от дворника. — Названные приветствуют Совет Семи с Иеговы.

И широко улыбнулся.

Столь неожиданное появление встревожило Совет.

— Немало воды утекло с тех пор, как Тайное Имя последний раз взывало к нам, — сказала Мемсаиб-председатель. Яша и его команду отпустили, остался только Совет. Курьер с подчеркнутым безразличием огляделся. Он казался более расслабленным, чем следовало бы, — как-никак, неподалеку на улице Данкл находились известняковые ямы для ритуального сожжения, — но все конфедераты славились высокомерием, и даже их слуги вели себя, как будто были господами.

— Так много, что вы забыли свой долг? — поинтересовался курьер. Он назвался Олафссоном Цином, но никто в комнате не поверил, что это было его настоящее имя. Годы безмолвия — и теперь всего за пару недель пришли целых двое, и оба носили одинаковое служебное имя. Мемсаиб это немного беспокоило, подобно слабым каплям дождя, предвещающим бурю.

— Нету у нас никакофо долха, — сказал один из членов Совета, но Мемсаиб придержала его за локоть, и человек замолчал. Цин счел ее решительной женщиной, что только подчеркивал ее бледный вид. Седые волосы, белая кожа и вдобавок белый хитон. Подобный оттенок символизировал что-то мягкое и нежное, вроде снега или крема, но никак не твердую керамику.

— Мой коллега хочет сказать, — произнесла она ласково, словно добрая старушка, — что наш родной мир у вас в плену.

— И поэтому вы должны быть более послушными, — ответил Цин, и от него не укрылось, как глаза женщины сузились, а губы поджались. Не больше двух членов Совета готовы добровольно помогать КЦМ, решил он, если добровольность вообще имела какое-то значение.

— Но не должны любить вас, — добавил еще один член Совета.

Пожатие плечами могло бы сойти за поговорку: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись».

А ведь он просил совсем немного, сущую безделицу. Никакого предательства не требовалось, в смертях тоже не было необходимости.

— У меня послание для Донована, — произнес он. — Вам нужно только указать мне на него. Рукопожатие, знакомство, только и всего.

— И зачем те этот Донован? — спросил еще один член Совета. — Да, он плавает глубоко и не станет всплывать по пустякам.

Цин улыбнулся.

— Это касается только его и Тайного Имени. Лучше никому не знать, о чем будет идти речь.

Мемсаиб стиснула кулаки на столе.

— Есть одна проблема.

— Жаль это слышать. У проблемы существует решение или Тайное Имя должно поговорить с Ужасным Именем?

Как они вздрогнули! Некоторые опасливо взглянули на дверь. Курьеры зачастую путешествовали со спутниками на случай, если их послания останутся без ответа. Если слуги Тайного Имени были глазами и ушами Конфедерации, то агенты Ужасного Имени — ее руками и кулаками.

— Тша! — шикнула темноволосая женщина, доселе хранившая молчание. — Что нам до Лиги? Мы живем по Закуткам, словно крысы. Расскажи ему о Доноване.

Мемсаиб не стала поворачиваться к говорившей, одной из тех, в ком Цин ранее опознал добровольного приверженца Конфедерации.

— Да, — сказала она. — Донован, как было сказано, обитает глубоко. Он соприкасался с нами лишь через одного мошенника. С его помощью он связывается с нами, и наоборот. В цепи могут быть и другие звенья. Этот человек — он называет себя Фудиром — может просто знать кого-то, кто знает еще кое-кого. — Она натянуто улыбнулась. — Насколько я понимаю, подобным образом ваш контакт сохраняет анонимность.

Действительно, так и было. Нельзя предать неизвестного ему человека. Цин пожал плечами.

— Если это клубок, на конце которого Донован, вы должны дать мне другой конец, который приведет к нему. Где я могу найти этого Фудира?

— В этом и заключается проблема, — сказала ему Мемсаиб. — Он покинул планету. Небольшое недоразумение между ним и иеговянскими пасторами. Он, как у нас говорят, ушел «с ветром» и не сказал, когда вернется.

— И куда мог занести его этот ветер? Названные не славятся терпением. Чем дольше путь к Фудиру, тем дольше путь к Доновану и тем меньше у нас терпения. Нам важен другой конец этого клубка. Твоя хитрость не имеет значения. Фудир не имеет значения. Другие звенья не имеют значения. Ты — ничто. Донован — все. Чем раньше ты отправишь меня по нужному пути, тем скорее я перестану раздражать тебя и ты сможешь вернуться к своему жалкому крохоборству и дрязгам.

— Если мы верно послужим Именам, — произнесла темноволосая женщина. — Они позволят нам вернуться на Терру?

Цин оставил ее слова без ответа.

Наконец Мемсаиб покачала головой.

— Он отправился на Новый Эрен.

— Маленький мир, — заметил Цин, — но достаточно просторный. На Новом Эрене нет Закутка, но человек в бегах всегда найдет, где спрятаться.

— Он ушел еще с одним, бывшим планетарным управителем, которого свергла МТК.

— Они хотят найти… — отозвался еще один из Семерых, но Мемсаиб снова его оборвала:

— У Фудира всегда есть свои планы, но они сейчас не интересуют Шри Цина. Фудира сложно найти, но возвращение О’Кэрролла из Ориэля вызовет настоящую бурю, и в самом ее эпицентре ты отыщешь искомое. О’Кэрролл приведет тебя прямо к Фудиру, тот приведет тебя к Доновану — или следующему звену, которое ведет к нему.

Похоже, Мемсаиб что-то развеселило. Курьеру приходилось слышать древнюю загадочную фразу с Терры — заставить лезть из кожи вон, — а значит, ему добавилось проблем. Метрическая неделя туда, еще одна обратно, но, не зная точной даты возвращения Фудира, его ожидание могло отнять куда больше времени. Фудира следовало искать там, куда он отправился.

Цин решил, что члены Совета рассказали ему все, что знали. Он поднялся и поклонился, сложив руки, как принято у терран, но поклон был почти незаметным, чтобы продемонстрировать его к ним отношение.

— Я благодарю Мемсаиб за помощь и уверяю, что Тайное Имя узнает о ее верности Стражам Терры.

— Стражам! — с презрением обронил первый мужчина.

— Ты скажешь им о нашей помощи, — сказала вторая женщина, — и о нашей просьбе.

Цин ответил:

— Несомненно, у Могущественного Имени есть причины на то, что оно делает или не делает. Разумные люди просто благодарят его за мудрость.

Он вновь поклонился, на этот раз насмешливо дернув головой, и вышел наружу.

Когда члены Семи бросились к двери и распахнули ее настежь, колоннада уже была пуста. Курьера нигде не было видно: ни впереди, ни слева, где портик сворачивал в сторону и вел к крытым ступеням на другой уровень. Палая листва, гонимая осенним ветром, шелестела по плитке. Метла сиротливо стояла, прислоненная к балюстраде.

— Итого два, — произнес Дитер. — Скольких еще послали Имена?

— Чтоб он сюда больше не вернулся! — взвизгнул еще один, сплюнув на плитку.

— Дурак! — огрызнулась темноволосая женщина. — Сотрудничество — наша последняя надежда на возвращение.

Мемсаиб почти незаметно покачала головой.

— Нет, возможно, Фудир был прав насчет Крутящегося Камня. Сомнительные шансы зачастую приносят победу в игре. Пошли в дом. Нужно еще подсчитать прибыль, а тут становится прохладно.

Грейстрок появился после того, как они ушли, и, взмахнув всенарядом, вновь превратился в паломника, ищущего мечеть Третьего Аспекта, чтобы услужливые терране ненароком вывели его из Закутка. Торопливо спускаясь по крытым ступеням, он не переставал задаваться вопросом, о каком таком Крутящемся Камне говорила Мемсаиб. В названии слышалось нечто знакомое, оброненная ненароком фраза, аналогичный термин, но пока Грейстрок не мог его вспомнить.

Он остановился у лестницы графа Отто. За ним следили — странное чувство, к которому он был непривычен. Но звуки шагов звучали в унисон с его собственными. Грейстрок купил кебаб у уличного торговца и успел за это время праздно оглядеться. Он был уверен, что никого не увидит, и его ожидания подтвердились.

«Другой Олафссон», — подумал Грейстрок. Семеро упоминали о предыдущем визитере. Задачей второго курьера было отслеживать первого и, в случае если тот не выполнит миссию, казнить его и продолжить миссию вместо него. Служители Ужасного Имени были столь же опытными, как и любой Гончий, и, возможно, даже опытнее старшего Щена. «Любопытно», — подумал Грейстрок. Если тот, другой, знал, что он на самом деле не был Олафссоном Цином, Щен мог не добраться до корабля живым.

Он ускорил шаг и неожиданно свернул за ближайший угол, перенастроив свой всенаряд на иной образ и силуэт. Затем Грейстрок вновь облачился в парчовую куртку купца-лавочника.

Вскоре он снова услышал шаги.

Пока Грейстрок искал след, одновременно пытаясь избавиться от погони, Маленький Хью О’Кэрролл пытался осознать степень опустошения Нового Эрена. Физический урон легко оценить, но психические раны — куда сложнее.

Есть незримая разница между миром, который разорили, и разрушенным миром. Не существует каких-либо физических показателей, нет ничего, что можно пересчитать или измерить. Это можно увидеть не в образе и масштабах опустошения, но в лицах тех, кого опустошили. Эреноты снова увидели сожженный и выпотрошенный Дом Собраний. В прошлый раз они взирали на него с мрачной решимостью. Сейчас их плечи поникли, а во взглядах будто что-то погасло.

В отличие от повстанцев и лоялистов, цинтианские пираты прибыли не ради того, чтобы изменить мир или сохранить его священные институты власти, и даже не для того, чтобы присосаться к груди его экономики. МТК и то питала больший интерес к мирам, которыми управляла. Одна из ее корпоративных максим гласила: «Чем богаче становятся люди, тем больше их можно обобрать». Цинтиане же явились просто ради «забавы и наживы». Налетчики унесли столько, сколько сумели, и не все руины, которые они оставили после себя, изначально были зданиями.

Внезапная атака в ньютоновском пространстве имеет парадоксальную особенность: защитники планеты получают множество предупреждений, но мало что могут сделать, кроме как ждать. Выйдя из Электрической авеню, атакующим необходимо замедлиться до коорбитальных скоростей, и даже громадным альфвенам, которыми оборудованы все военные корабли, требуется на это несколько дней. Тем не менее те же жестокие диктаты Шри Ньютона ограничивают способность защитников перехватить прибывающий флот. Задолго до того как цинтиане достигли Нового Эрена, полковник-управитель Юмдар уже знала, что ей не остановить их.

Она и не думала сдаваться. Согласно базе данных, в числе многих радостей цинтиан числилось наслаждение боем. Прилагательные «жестокий» и «безжалостный» считались у них комплиментами, и ничто не ввергало цинтиан в большую ярость, нежели противник, который отказывался сражаться. С теми, кто сдался, обходились хуже, чем с теми, кого победили, — хотя это не означает, что с последними они обходились хорошо.

Два корабля Юмдар — войсковые транспортеры ее полка — не имели на борту серьезного вооружения, а помощи с базы в гладиольском депо или Боярышниковой Розы, куда остальной полк отправился выполнять первоначальный контракт, ждать не приходилось. Пираты успеют сделать свое дело и уйти задолго до прибытия помощи из любой ближайшей системы.

Таким образом, защита планеты возлагалась на полицейские челны эренотов и два батальона Юмдар, в настоящее время разделенные на миротворческие посты по всему Долу Эрена. После ее срочного воззвания в прямом эфире на защиту Дола выступили ветераны лоялистов и повстанцев, и им выдали оружие из арсеналов МТК. Красавчик Джек Гэррити получил звание майора Первого добровольческого батальона, и все это разношерстное сборище перешло под его командование. Он тут же посоветовал полковнику немедленно вывести войска из Среднедолья и сосредоточить их в Фермое и Новом Центре. За пределами двух крупнейших планетарных городов мало что могло бы привлечь внимание налетчиков. Они же шли не доить коров в Ардоу, в самом-то деле.

— И спрячь своих людей, — добавил Красавчик Джек. — Цинтиане будут использовать собственную орбитальную разведку и сразу обрушат на нас стальной дождь, если увидят, что в этом есть необходимость.

— Нам нужно, — заметил Вольдемар О’Рахилли, командующий контингентом лоялистов, — быть такими же незаметными с орбиты, как Призрак Ардоу.

К удивлению Юмдар, Красавчик Джек Гэррити кивнул и сказал:

— Если бы только он был сегодня с нами!

Они с О’Рахилли до сих пор мыслили старыми понятиями, в изжившем себя стиле бесшабашной и веселой уличной потасовки. Они до сих пор хотели сражаться во имя цели и не были готовы к неистовости цинтиан.

После того как они ушли, Юмдар присела за стол и, поглаживая Танцора, передала приказы двум своим батальонам: одному сосредоточиться в Фермое, а другому — в Новом Центре. Ее штаб определил на картах координаты укрытий для каждой роты, а также навесы и заросли, где можно спрятать бронемашины (всю тяжелую технику отправили на Боярышниковую Розу). Подразделения расположились достаточно близко для взаимной поддержки, но не настолько близко, чтобы их мобилизация отслеживалась орбитальной разведкой. Полковнику повиновались быстро и без лишних вопросов.

И после всех приготовлений им оставалось только ждать своей участи.

— Так-то все и случилось, — сказал Томалтэйг О’Маллой Маленькому Хью, когда они стояли у дымящихся руин Дома Собраний.

Вокруг них собрались лидеры повстанцев и лоялистского подполья, а также майор Хаурасия из 2-го батальона 33-го полка МТК. Пожар уже погас, хотя откуда-то из глубины руин, проступавших из клубов блеклого серого дыма, еще исходил сильный жар. Место окутывало зловоние, в тяжелом воздухе смешались запахи металла, дерева, пластика и человеческой плоти.

— Никогда не видел такого, — заявил майор МТК. — Никогда не видел такого. — Он повторил это уже несколько раз, и Маленький Хью искренне хотел, чтобы майор заткнулся или сказал что-нибудь важное либо хотя бы что-то новое. Ветер поменялся и погнал на них обрывки вонючего дыма. Тут же появились носовые платки, прикрывшие носы и рты. Мужчины и женщины, откашливаясь, отошли назад.

— Если б только ты вернулс’ раньше, — произнес О’Маллой. Он был старшим инспектором Клана Ориэль, успевшим перед мятежом принять гражданство эренотов.

Маленький Хью не знал, что именно его присутствие могло бы изменить, но решил не уточнять. Он заметил, что Вольдемар О’Рахилли стоял немного в стороне, скрестив громадные руки на груди и позволив золотистым волосам развеваться на ветру. Он в высшей степени прохладно отнесся к внезапному появлению Призрака Ардоу, и Маленький Хью вспомнил слова Фудира на Иегове перед их отбытием.

— Верно, — сказал Красавчик Джек, стоявший слева от Маленького Хью. — Он ждал, пока все не закончится, и теперь пришел собирать осколки.

— Здесь и сейчас, — произнес майор МТК, — нам этого не нужно.

Но угроза прозвучала неуверенно, ведь больше не было двух батальонов, чтобы подкрепить ее делом. В конечном итоге это дойдет до обеих фракций эренотов.

— Единственное, — прорычал Красавчик Джек майору МТК, — единственное, что от вас нужно было, — это защищать мой мир — и смотрите, что с ним стало!

Несправедливость обвинения отразилась в щенячьем взгляде майора, и Хью совершенно неожиданно захотелось взять его на руки и успокоить.

— Не самое триумфальное возвращение, — заметил Вольдемар, словно обращаясь к руинам, как будто Хью не стоял рядом с ним. О’Кэрролл вспомнил, как он, Вольдемар и Рыжий Суини провели долгую дождливую ночь в полуразрушенной экологической станции в Крукеновых топях, где базальт и гранит вздымались из трясины терраформирования, а повстанческий эскадрон смерти прочесывал местность, выискивая их. Вряд ли трое мужчин могли стать ближе друг к другу, чем в ту ночь. Суини тихо стонал на койке с перебинтованной головой — меч отсек ему половину носа. Вольдемар стоял у двери хибары, вглядываясь в непроходимые черные топи. Они даже не решались зажечь огонь.

«У нас получится, — с пылкой уверенностью сказал им тогда Вольдемар. — Долина прямо за топями».

И они выбрались. Но сейчас… что же произошло? Тебе понравился вкус власти, Вольдемар? Или цинизм Фудира, словно червь, вполз в сердце О’Кэрролла, и он видел измену там, где были только гнев и отчаяние.

— Ей вскрыли грудь, — произнес майор Хаурасия, снова словно разговаривая с призраками. — От грудины лазерным резаком, а потом развели в стороны грудную клетку и вывернули легкие наружу. Они выглядели… я видел ее потом, позже. Они были похожи на крылья…

Двое из стоявших возле Маленького Хью прикрыли рты руками и быстро нагнулись, чтобы сблевануть.

— Это называется Кровавым Орлом, — сказал Фудир, которого еще мгновение назад здесь не было. Он наведывался в полевой госпиталь по одному ему известному делу. Теперь же вернулся.

Майор МТК посмотрел на него.

— Кровавый Орел, — безвольно повторил он.

— У цинтиан это считается искусством. Они даже используют специальные инструменты.

— Искусство. — Сама мысль казалась невероятной. Майор покачал головой. — Зачем наказывать ее за то, что она защищала планету?

— Это не было наказанием, — объяснил Фудир. — Просто тактический прием, чтобы сломить волю врага. — Оглянувшись на эренотов, он добавил: — Похоже, сработало.

Затем, понизив голос, он прошептал Хью:

— Я узнал, что она сделала с Танцором.

— Они не раз совершали этот ритуал, — пробормотал Красавчик Джек. — Этого… Кровавого Орла. — Теперь он был не только одноруким, но и одноглазым. — Не только с Юмдар…

Маленький Хью отвернулся от Дома Собраний и окинул взглядом склон Холма Собраний и руины Нового Центра.

— Они поджигали дома, — сказал О’Маллой. — Иногда — даже не грабя их. Просто поджигали. Без причины.

— У них была причина, — возразил ему Фудир. — Это весело.

— Но какая им выгода? — спросил майор. — Они ведь летели от Хадрамоо сколько, пятьдесят дней? Чего ради?

— Они прибыли не ради выгоды, — произнес Фудир. — А ради чести и славы.

Майор воспрянул духом.

— Честь… — но опять сник. — Тут больше нет выгоды. Это точно. Орбитальные заводы, которые не успели разграбить цинтиане, покидают рабочие. О’Кэрролл, твой корабль сможет доставить на Иегову заводской персонал? Я отправил быстрый челн к Боярышниковой Розе за остальным полком, но…

— Корабль не мой, — напомнил О’Кэрролл. — Спроси у Января. — Но слова прозвучали слишком грубо, поэтому он добавил уже мягче: — Уверен, он возьмет столько людей, сколько сможет.

Позже Хью встретился с Красавчиком Джеком наедине. Никто не знал, кто сейчас владеет контрактом на управление планетой. МТК собиралась отказаться от него — оба мужчины прочли это в глазах майора. Тут больше нет выгоды. Но означало ли это автоматическую передачу контракта Клану Ориэля? Или контракт, как говорится, был «ничейным»?

Они сидели друг напротив друга за широким столом в старой резиденции агента МТК. Дом Перевозок разграбили вместе с остальными зданиями в столице. Блеклые контуры на стенах отмечали места, где когда-то висели картины, акварельные и цифровые рисунки. Хью вспомнил свой первый визит сюда в другую эпоху — перед глазами возникла химическая статуя из субстанций изменчивых оттенков и разных плотностей, извивавшаяся в прозрачном резервуаре в углу комнаты. Но здание МТК не сожгли, как множество других построек. И здесь даже сохранились несколько кресел, не превращенных в деревянные обломки и обрывки обивочной ткани. Стол из красного дерева с Мира Нокхэма когда-то был отполирован до зеркального блеска, но за время налета по нему протопало слишком много сапог, а там, где лазером выжгли непристойное слово на главном языке Хадрамоо, остался неровный, бугристый шрам.

«Это был обеденный зал агента МТК, — вспомнилось Хью. — Завезенный с Гатмандера лосось на тарелках из абалонского кристалла. Свечи и сандаловое дерево, а вон в том углу слепой терранский пандит[33] наигрывал на сантуре[34] вечерние мелодии». Тогда еще не было фракций. Или по крайней мере фракции еще не проявили себя.

Ранее тем же утром за столом проходило большое собрание. Объединенный Фронт во имя Восстановления Дола — звучное название, но никто не хотел считаться с мнением остальных, и поэтому все больше спорили, чем принимали решения. Почти все время слушаний Хью хранил молчание. Прилетев на планету несколько дней назад, он до сих пор не узнал о ситуации в достаточной мере, чтобы сказать что-либо полезное. Собравшихся за столом лоялистов это едва ли приободрило, они ожидали, что их легендарный лидер парой-тройкой мудрых слов уладит все проблемы. А в тех редких случаях, когда он отваживался взять слово, фракция повстанцев выражала полнейшую нерешительность. Майор Хаурасия пробовал восстановить порядок, но ему недоставало воли сделать это эффективно.

— Одно можно сказать наверняка о старой суке Юмдар, — произнес Красавчик Джек, когда все остальные удалились. — Она умела вести за собой. Люди вскакивали, стоило ей заговорить, и не от подобострастия, а потому что она умела вдохновлять. — Он провел рукой по ячменно-каштановым волосам. — Хаурасия умеет выполнять приказы, но будь я проклят, если он знает, как их отдавать.

Маленький Хью сцепил пальцы.

— Мне потребуется время, чтобы войти в курс дела, но…

— У нас нет времени поднимать твою черт’ву кривую опыта, парень. Люди страдают в этот самый момент.

— Я знаю! Нам нужно получить ясную картину текущей ситуации и видение необходимого состояния, а также представить тот путь изменений, который приведет нас к конечной цели. Джек, сегодня мы оба слышали отчеты о запасах молока и зерна в округе Мит — но насколько им можно верить? Хватит ли их, чтобы накормить Новый Центр? Как мы их туда привезем? Кто-нибудь занимался логистикой, мобилизовал грузовики и паромы, подготовил план действий?

— Соски Мебд! — Джек со злостью стукнул кулаком по столешнице, заработав занозу. Он впился зубами в ладонь и продолжил: — До того как налетчики выскочили из Авеню, по Главному шоссе из Среднедолья ехали грузовики. Пираты не тронули фермерские округа. Они ведь пришли не насиловать овец. А может, у них просто не было времени. Да, пусть черт’вы грузовики и не были мобилизованы и пересчитаны черт’вми властями, но они были на черт’вой дороге! Как бы ты поступил, если бы их не хватило? Отправил бы назад? Выбрал бы добровольцев для голодания? Мои люди отправят все, что смогут выделить, и даже больше, — и они не нуждаются в планетарном управляющем, который указывал бы им, сколько чего отправлять и куда именно. Проклятая заноза! — Он вновь присосался к ладони.

Хью поднялся и быстро подошел к Джеку, на ходу доставая нож. В быстром взгляде Красавчика промелькнула тревога, но Хью взял его за руку, вытянул ее и распрямил ладонь, после чего острием ножа вынул занозу и отдал щепку Красавчику Джеку.

— Теперь можешь сосредоточиться на деле? — Хью одной рукой крутанул нож в воздухе и плавно вложил его обратно в ножны.

— И что, я теперь должен тебя по гроб жизни благодарить? Спасибо, но это работает не так.

— Мне все равно, благодарен ты или нет. Не время спорить о лидерстве, когда целый мир нуждается в восстановлении.

Джек внимательно изучил занозу. От Хью не укрылось, как ловко он управлялся всего одной рукой, и О’Кэрролл удивился, почему Красавчик не пользовался бионическим протезом. А может, и пользовался, но предпочитал на людях демонстрировать свою немощь.

— Еще пару дней назад, — рассудительно сказал Джек, — такой вопрос не стоял.

— Он имеет в виду — до твоего возвращения.

Красавчик Джек и Маленький Хью обернулись к отъехавшему в сторону книжному шкафу, открывшему за собой тайный ход, и увидели Фудира. Позади него вниз уходила спиральная лестница.

— Кто ты такой, Луга ради? — требовательно спросил Джек. — Ты постоянно здесь ошиваешься, но…

— Он пропал, — сказал Фудир, обращаясь к Хью.

— Это терранин, которого я встретил на Иегове, — представил его Хью. — Он помог мне попасть сюда.

Джек оглядел выцветшую, сероватую одежду и сутулую фигуру Фудира.

Фудир поклонился, теребя себя за прядь волос на лбу.

— Обращаю твое внимание, сахб, что ноль, поделенный на два, даст не меньше, нежели ноль, разделенный на единицу.

Джек поморщился, обдумывая сказанное, а затем усмехнулся.

— Ты довольно смел для черт’вого терранина.

С этими словами он ткнул пальцем в Хью.

— Запомни то, что я сказал. То, что было между нами, в прошлом. Просто песни. Нам не нужно было, чтобы ты возвращался и вносил еще больший разлад. Я предпочитал видеть в тебе врага, а не оппортуниста. И скажи своему терранскому дружку, что мародеров мы расстреливаем.

Фудир ухмыльнулся.

— Не слышал вестей от Рыжего Суини?

— Суини? — раздраженно переспросил Джек. — Он мне не друг. Это один из ваших.

С этими словами он сложил инфопланшет и стилус, взял их под мышку и покинул комнату.

Едва он ушел, Фудир хмыкнул.

— Вот тебе и ответ.

— Какой? Что Джек не подсылал Суини или что он хорошо врет? Насколько я понимаю, Танцор исчез. Откуда ты знаешь, что его не спрятали где-то?

Фудир кивнул на лестницу:

— Его спрятали. Вон там.

Хью последовал за терранином вниз.

— Ты был занят, — сказал он. — Джек считает, что ты занимаешься воровством.

— Он думает, Молнар оставил хоть что-нибудь ценное?

— Это не шутка.

Но Фудир уже не слушал его.

Под лестницей оказалась большая комната, вдоль стен которой валялись перевернутые полки и стеллажи. Эргономичное кресло, стоявшее на возвышении в самом центре пола из мягкого пробкового дерева, было изрезано и обуглено. Оно располагалось напротив декоративного венка, висевшего на дальней стене. Все было завалено обломками и мусором. Коробки были разорваны, сейфы взорваны, а их содержимое похищено или разломано. Покореженная дверь хранилища в другом конце комнаты висела на одной петле.

— Они ничего не пропустили, — сказал Хью. Почему-то разграбленное хранилище МТК впечатлило его меньше, чем разрушения наверху, хотя он и знал, что некоторые богатые эреноты предпочитали держать свои ценности здесь, а не в Центральном сберегательном банке.

— Я нашел адъютанта Юмдар в полевом госпитале. Бедняга, — пояснил Фудир, — он сказал, что ее пытали до тех пор, пока она не призналась, где спрятан Танцор, а затем сделали ей Кровавого Орла. Его заставили смотреть на весь процесс — а после выжгли глаза, чтобы тело Юмдар стало последним, что он видел. Он не понимает, зачем его пощадили. — Фудир вошел в хранилище и осмотрел пустые полки и сейфы для хранения драгоценностей. — Это потому, что он не понимает всей глубины их жестокости. По словам адъютанта, Юмдар сама принесла сюда Танцора. Это было ошибкой. Люди перестали ее слушаться. Не бойцы МТК, которых связывала клятва, а добровольцы, считавшие, будто опыт убийств и уличных беспорядков сделал из них великих стратегов. Юмдар и сама не являлась военным гением, да это было и не важно. Им — Джеку и Вольдемару — стоило проявить благодарность за то, что цинтиане пришли не ради оккупации планеты. Твоя партизанская кампания против повстанцев удалась только потому, что существовали границы, которые никто из вас не желал переступать.

Хью обошел вокруг разбитой старинной шкатулки, обитой честерским деревом и настолько искусно декорированной, что в ней явно хранилось что-то важное, и приподнял картонный лист. Разделитель для ячеек, догадался он.

— Не думаю, что под конец остались какие-то границы.

— Вы когда-нибудь убивали женщин и детей?

Хью сверкнул глазами и, отбросив разделитель, смахнул с рук пыль.

— Нет.

— Если устроить засаду на цинтиан, они не станут вас выслеживать. На следующий день они схватят дюжину людей и убьют их. Платят той же монетой. Они не признают концепции неприкосновенности гражданских лиц. Попытаешься снова — и в следующий раз жертв будет уже две дюжины. И как долго ты продолжал бы свою кампанию?

— Ты многое о них знаешь.

— Я прочитал о них в «Справочнике Спирального Рукава» Фу-Чанга, пока «Нью-Анджелес» был в пути.

— Но какая теперь разница? Они ведь давно ушли.

Фудир вышел из хранилища.

— Чисто, как обглоданная кость, — подвел он итоги. — Наверняка Юмдар им его отдала. Теперь Танцор уже на пути к Хадрамоо.

Хью остановился возле большой скульптуры, закрепленной на стене. Она походила на венок из керамических композитных щупалец, извивавшихся и сплетавшихся в сложном рисунке, за которым невозможно было проследить взглядом. О’Кэрролл обернулся и посмотрел на Фудира.

— О нет. Ты ведь не собираешься отправиться за легендой на Хадрамоо, в какой бы глуши он ни находился.

— К северу по направлению к Старым Планетам, возле Палисадов, — с довольной ухмылкой ответил терранин. — Не волнуйся. Я не думал брать Цинтию штурмом. И тебе не нужно идти со мной.

— О, правда? Спасибо. А я-то думал, что мы охотимся за Танцором, поскольку он поможет мне восстановить тут законное правительство.

Фудир пожал плечами:

— Ты никогда в него не верил. Сам же говорил мне об этом.

— Да. Но мне было интересно, верил ли ты.

— К тому времени, когда я вывезу Танцора с Цинтии, от него здесь едва ли будет прок. Кроме того, — тихо добавил он, — есть и другие миры, в которых нужно восстановить законные правительства.

Подобные миры есть всегда. Хью промолчал, в словах не было необходимости. С самого начало было ошибкой доверять Фудиру. О’Кэрролл ничего не ждал от столь сомнительного плана, поэтому и не чувствовал себя преданным.

— Налетчики забрали не все, — заметил Хью, указав на венок.

Фудир, стоявший с опущенной головой, поднял глаза и моргнул.

— Да, я заметил. Это Уроборос — точнее, его копия. Полагаю, оторвать его от стены оказалось слишком сложно, хотя попытки были. Остались следы от лазеров и пил. Значит, не стоил он того, чтобы его забирать. Слушай, если хочешь отправиться со мной на Хадрамоо, я буду тебе рад.

Приглашение застало Хью врасплох, и он удивленно вскинул голову.

— С чего это?

Фудир пожал плечами.

— Это дикое местечко, а культурная компания мне не помешает.

ОН КРАК

Арфистка грозно бьет по струнам, и посетители бара Иеговы поют и орут им в лад. Она покинула стол человека со шрамами и вновь села в углу. Кулаки грохочут по столам, голоса сливаются в громогласный хор. Арфистка останавливается, и голоса недовольно вскипают. Еще раз! Всего разок! Бармен смотрит с одобрением. Другое дело! Гянтрэй! Что-то славное и грозное для поднятия духа!

Но она решает усмирить их сунтрэем, подобно тому как грум должен остудить взмыленную после бега лошадь. Мирные звуки успокаивают напряженные нервы, безмятежная мелодия дарует тихую радость. Бармен продолжает благосклонно взирать, поэтому арфистка на ходу импровизирует переходный мотив из голтрэя просто ради того, чтобы легким росчерком потери и опустошения стереть улыбку с его лица. Бармен улавливает шутку и усмехается ей. Они понимают друг друга. Арфистка заканчивает выступление залихватским маршем, и вновь завсегдатаи бара отвечают ей топотом ног. Но это уже игра на бис, и, когда она, успокоив их, встает со стула, они отпускают ее.

Человек со шрамами ждет арфистку в своей нише с улыбкой, на которую, как ей казалось, его лицо неспособно.

— Ты знаешь, как с ними обходиться, дорогая, — уважительно говорит он. — Полагаю, в тебе есть нечто от Танцора. Ты повелеваешь, и они повинуются. Ради этого ты играешь? Ради ощущения власти?

— Ты путаешь следствие с намерением. Благодаря своему дару я могу держать их сердца в руках, но играю я не для того, чтобы играть с сердцами.

— Надеюсь, что нет, — говорит человек со шрамами. — Руки оставляют шрамы.

Арфистка оборачивается и машет бармену.

— Я сыграю еще раз, прежде чем уйти.

— Да. Сложно положить скипетр. — Мужчина со шрамами улыбается, словно от одной ему известной шутки: его губы растягиваются, а глаза закатываются.

Арфистка вдруг понимает, что в молодости ее собеседник, вероятно, был красивым, прежде чем случилось то, что случилось, и что в этом мрачном старике когда-то жил мрачный юноша. (Слащавость у нее не в почете.) Арфистка готова спросить, какая трагедия превратила его в такую развалину, и сдерживается лишь потому, что рысканье в древних развалинах может быть опасным. Они полны ловушек, их каменная кладка ненадежна, а еще в них обитают дикие звери.

— Значит, Фудир все же верил в Танцора, — говорит она.

— Зачем считать, будто он верил во что-либо?

— Никто не отправится на Хадрамоо из-за досужих домыслов. Признаюсь, поначалу я думала, что он хотел попасть на Новый Эрен ради какой-то аферы — или «дельца», иначе говоря, — и Хью просто стал способом для достижения цели.

— А легенда была его инструментом, чтобы заполучить Хью? Нет, Фудир выкручивался, как Танцор, но в те дни еще оставалось кое-что, во что он верил. И если один из предметов его веры — безумная фантазия, то что с того? Только не говори, что у тебя самой нет безумных фантазий. Не говори, что у тебя не было иного мотива прийти сюда, кроме как услышать от меня историю о Танцоре.

Арфистка молча поглаживает струны кончиками ногтей, и те звенят в глиссандо.

— А что насчет Января? — спрашивает она. — У него прав на Танцора не больше, чем у Фудира.

Но человек со шрамами покачивает головой.

— А при чем здесь право? Если бы только они обратили внимание на кресло. Или если бы Хью не был, как выражаются терране, «болтуном».

— Что еще за кресло?

Человек со шрамами просит бармена жестом принести еще выпивки. Арфистка платит, так почему бы и нет?

— По крайней мере один игрок приближается к своей цели, — говорит он, когда приносят напиток.

Арфистка склоняет голову.

— Ты о Маленьком Хью?

Человек со шрамами смеется.

СУНТРЭЙ

МЕРТВЫЙ СЕЗОН

— Возможно, ты помнишь, — говорит человек со шрамами, продолжая рассказ, — что Фир Ли вызвал Гончих…

…Помышляя проникнуть на территорию Конфедерации, дабы подтвердить со своей стороны то, что Грейстрок должен был подтвердить со своей. Но Гончих мало, а космос необъятен, и путь через него достаточно долог, так что за три с половиной недели после того, как Фир Ли отправил зов, на него откликнулись всего лишь трое Гончих, оказавшихся поблизости.

Первым прибыл Гримпен, который волей случая как раз проходил Узел Павлина, когда быстрый челн пропел свое воззвание. Он был огромным, неказистым детиной, облаченным в цветастый мундир и сильнее всего смахивавшим на железно-никелевый астероид. Но при этом Гримпен обладал удивительно мягкими и нежными губами, а также спокойным характером. Коллеги называли его «медлительным и скучным», но сам он предпочитал определение «дотошный». Если Фир Ли являл собой флотского волкодава, рвущегося с привязи, то Гримпен больше походил на сенбернара: осторожный, предусмотрительный, находчивый, умный. Он не был одним из тех, на кого ставили на бегах, если только забег предстоял не на выносливость.

Через несколько дней Франсин Томпсон прибыла с Видермейерова Хита, где раскрыла серию убийств, совершенных человеком, называвшим себя Дельфийцем. Молодая, уверенная в себе, немного высокомерная женщина пользовалась служебным именем бан Бриджит. Она ступала по коридорам «Пылающих врат», будто королева Верховной Тары. У нее были рыжие волосы и золотистая кожа. Франсин была живым примером того, что смертоносность могла украшать. Голос ее походил на штормовое море — громкий и сокрушительный, со слабым привкусом соли.

Неделю спустя Виллги пролетал через Сапфировый Пост по пути к Малой Ганзе и, получив сообщение Фира Ли, решил задержаться и принять участие в решении проблемы. Задание, ждавшее его на Гановере, было важным, но едва ли неотложным, и финансовые аудиторы уже могли решить задачу к тому времени, когда Виллги прибыл бы к ним с планом «Б». В любом случае подозреваемого привлекут к ответственности. Виллги был невысоким, спортивного телосложения мужчиной с тонкими усиками, и отчего-то казалось, будто он сплетен из колючей проволоки. Волосы Гончего никогда не отрастали длиннее щетины, а глаза его были цвета беспощадного топаза.

Фир Ли не предполагал, что в ближайшее время появится кто-либо еще, и вскоре после прибытия Виллги назначил собрание Своры, подсластив мероприятие огромным обеденным столом с винами, финиками и фруктами, а также основным блюдом, приготовленным по рецепту с Валентности, — жареным филе атласного тигра с приправой из манго и чили. Команда «Пылающих врат» обходила покои Гончих за десять верст, поскольку многое из того, что происходило внутри, не предназначалось для чужих ушей.

Теоретически все они считались братьями, если не принимать во внимание анатомические особенности, но компетентность и коллегиальность не могли полностью преодолеть амбициозность и человеческие слабости. Четверо Гончих, собравшихся в личных покоях Фира Ли после обеда, уважали друг друга и работали вместе, хоть и не всегда друг другу нравились, и никогда не упускали возможности получить личную выгоду. Но никто не хотел подчиняться равному себе, поэтому Фир Ли уповал на логику и здравомыслие.

Логические доводы могли убедить бан Бриджит — она была из той породы людей, для кого хорошее повествование стоило тысячи подробнейших фактов, а еще Гончая славилась тем, что могла не принять во внимание пару-тройку фактов ради сохранения нити повествования; Гримпен же был человеком, которого пустые теории не впечатляли. Из любого конечного собрания фактов, любил говаривать он, можно построить бесконечное число теорий, и вероятность того, что хотя бы одна из них будет истинной, стремится к нулю. Что же касается Виллги, для него ни факты, ни теории ровным счетом ничего не значили — для него имели значение только действия.

— Почему сам не отправишься? — спросил Виллги у Фира Ли. Но Черный Гончий взмахнул рукой, одним движением охватывая «Пылающие врата» и целую эскадру, патрулирующую рампы выхода из Сапфирового Поста.

— Я бы отправился. Но у меня тут обязанности. И я уже бывал по ту сторону. Некоторые могут меня еще помнить.

— У всех нас есть обязанности, — ответил Виллги, — кроме Гримпена. Похоже, он свободен.

— Мы даже не знаем, — пророкотал здоровяк, — твои исчезнувшие корабли — просто статистическая погрешность или нечто большее.

Он прибыл первым и уже успел изучить данные.

— Ты видел расчеты аналитиков, — возразил Фир Ли. Левой рукой он поманил к себе Младшего Щена, и тот подошел с графином канального вина с Грейттхорпа. Фир Ли протянул бокал. Виллги и бан Бриджит рассеянно взглянули на парня. Виллги провел ногтем — на самом деле едва ли не когтем — по руке Щена, когда тот проходил мимо.

Фир Ли, заметив это, усмехнулся.

— Тебе не смутить его. Я обучил его мастерству сокольничего.

Топазовые глаза сверкнули на свету.

— Ты завел соколов на борту «Пылающих врат»?

Гримпен загрохотал подобно землетрясению, что должно было сойти за смех.

— Он этого не говорил. — Но затем, обернувшись к хозяину, он сказал: — Ты сам подтвердил, что выводы были обусловлены альфа-риском…

— О! Мой милый, большой Гримпен! — воскликнула бан Бриджит, пившая только воду. — Будь мир уравнением, мы б его уже решили.

— Тем не менее, — продолжал стоять на своем Фир Ли, отпив вина, — у нас есть причины полагать, что корабли, направляющиеся в Конфедерацию, исчезают слишком часто. А теперь появились сведения, что у Конфедерации имеются такие же подозрения относительно кораблей, идущих в Лигу.

— Что со вторым курьером? — спросил Гримпен. — Полагаю, таковой был.

Фир Ли покачал головой.

— Ганзейский Пост не заметил ничего необычного. С дальних Пересечений ничего не слышно. Если второй курьер и был отправлен, он, вероятно, прилетел на грузолете под видом члена команды, потом сошел с корабля, ускользнул от разведки и угнал небольшое судно. Я отправил запрос о недавних кражах частных яхт, скоро мне должны ответить.

— Если твою рыбку отправили нарочно, чтобы ее поймали и она могла распространять дезинформацию, — произнес Виллги, — то зачем отправлять еще одного?

— И зачем им распространять дезинформацию? — поинтересовалась бан Бриджит. — В смысле, именно такого рода дезинформацию? Положим, мы поверили в нее. Какая Конфедерации от этого выгода?

Виллги поскреб подбородок.

— МТК, хиттинадцы да и другие начинают опасаться пересекать Разлом. Перестанут отправлять через него корабли. Эй, а как насчет того, чтобы уменьшить число любознательных странников?

— Наши торговые суда могут швартоваться только на Гапхауне, — указал Гримпен, — и за ними тщательно следят.

Виллги стукнул рукой по подлокотнику кресла.

— Значит, у конфедератов есть какие-то дела на Гапхауне. И они не хотят, чтобы мы об этом узнали!

— Они могли бы просто аннулировать договор, — напомнила бан Бриджит. — Конфедераты и прежде ня пускали наш’ корабли, и сейчас они ня нуждаются в ухищрениях, чтобы выдворить их снова.

— Вздор, — сказал Гримпен. — Бессмысленно рассуждать о мотивах Конфедерации, пока мы не узнали, действительно ли она здесь замешана. Или задание Олафссона было настоящим, или это все — сплошная дезинформация. Начнем отсюда и спросим у себя, какие факты требуются, чтобы…

Фир Ли обернулся к двери, где стояла Изящная Бинтсейф, его Старший Щен в отсутствие отправившегося на задание Грейстрока.

— Да?

Бинтсейф поклонилась.

— Прошу прощения, Куин, — сказала она, повернувшись к Фиру Ли. — Ку, коммодор просит вас подняться на палубу. Его сторожевые заставы докладывают о возвращении цинтианского флота.

Фир Ли покачал головой.

— И почему меня это должно волновать? Снова слушать насмешки Молнара над Ардри и верховенством закона?

— Ку, коммодор просил передать вам, что у них осталась лишь половина кораблей.

Фир Ли осушил бокал и поставил его на поднос, протянутый Младшим Щеном.

— Уже интереснее, — сказал он остальным Гончим. — Прибывающий и отчаливающий пиратский флот — не такая уж невидаль в наши темные времена; но флот, который прибывает целым, а возвращается с половиной кораблей, — за этим скрывается история.

Едва Фир Ли вошел на командную палубу, сокрытую глубоко внутри «Пылающих врат», Управление огнем поприветствовало его словами:

— А теперь можно мне расстрелять их? Осталось всего десять корветов, сильно поврежденных.

— Пока нет, Управление огнем. Сначала выслушаем их. — Он кивнул коммодору Вайлдбиру, сменившему Эшеверрию. — Переведи альфвены на холостой ход.

— Ку?

— Что именно тебе непонятно? Исполняй! Связь, сжать и струировать. Куин, если вас не затруднит, оставайтесь в поле зрения. Спасибо. Запись. «Цинтианские корабли, говорит КЛП „Пылающие врата“, командующий Ку Фир Ли. Сообщите о своих намерениях». Отбой.

Прошло несколько минут, пока пакет сообщения шел к выходу из Шелкового пути. Немного выше Транспортный контроль отмечал позиции кораблей, которые пересекали верхнюю систему к Палисадному бульвару. Красные огни указывали наблюдаемое положение, зеленые — проецируемые реальные позиции, откорректированные с поправкой на вектор и ньютоновскую световую задержку. Фир Ли приказал Управлению огнем указать рубежи ведения огня.

— Один для кинетического оружия, один для энергетических лучей. Локализовать координаты каждого корабля. Просто на всякий случай.

Управление огнем ухмыльнулся. Коммодор Вайлдбир нахмурился. Технически эскадрой командовал коммодор, но «Пылающие врата» были частной собственностью Фира Ли, и он иногда забывал о протоколе либо притворялся, что забывал.

Наконец от цинтиан пришел ответ. Похоже, Молнар решил взять его нахрапом.

— Эй, песик, погляжу, твоя свора отсюда не вылезает. Ррямо у меня на пути. Не хочу рроблем. Давай ты будешь высматрривать своих конфедерратов, ладно? И лучше следи в оба за выходом из Шелкового пути — меня могли рреследовать.

— Значит, твоя жертва оказалась крепким орешком! — Фир Ли постарался показать, что едва не фыркнул.

Задержка-ответ и:

— Новый Эррен? Не-а, рросто милашки. Как говоррили мудррецы: «сильные беррут то, что могут, слабые террпят то, что должны». Мы попали в засаду на Узле Павлина, Обманщик их подерри! Ты когда-нибудь видел, как кррабль на высоком-н ннааррывается на шипы? Изррешетили весь авангаррд, едва тот сошел с ррампы. Забрали рроклятую Кррутилку.

На этот раз Фир Ли и не пытался скрыть ухмылки.

— Сильные берут то, что могут, — философски заметил он. Стоявший позади него Виллги было засмеялся, но Фир Ли жестом попросил его замолчать и стал ждать ответ цинтианина.

— Не умничай. Рразись со мной, и если я прроигрраю, то прроигрраю. — Молнар ударил себя в грудь. — Боги ррешат. Но подлая засада — это не бой. Эй, песик, они пошли по Шелковому пути следом за нами и рразнесут твою рребаную эскадрру в щепки.

И они заполучат Крутилку. Мгновение Фир Ли раздумывал над проблемой, прежде чем сформулировал новое струирование.

— Они знали об оружии, когда забрали его?

— Рружие? Какое еще рружие? — Потрепанная флотилия приближалась к перигелию[35] орбиты Сапфира, и ответы Молнара приходили быстрее. — А! Не-а, эта Кррутилка оказалась рросто булыжником прредтеч. Агент МТК на Цинтии нес рред.

Фир Ли расслабился, и это осталось незамеченным для всех, кроме его коллег и Старших Щенов. Мысль о новых орудийных системах тревожила его, но… Всего лишь артефакт. Ценный, вне всяких сомнений, но и только.

Прежде чем он успел ответить, Молнар добавил:

— Видимо, в системе Нового Эррена был шпион, которрый перред нашим ррибытием послал быстрроход по Шелковому пути, ведь никто больше не знал, что камень у нас. Они ждали нас у Павлина, забррали ррофеи, после всех ррудов, с какими мы их заполучили! Они угнали кррабль-сокрровищницу, песик. Срравнялись курсом, взяли на аборрдаж, потрребовали Кррутилку. — На лице Молнара возникло тоскливое выражение. — Когда-нибудь я отыщу этих ворров. И мы покажем им цинтианское рравосудие.

— Правосудие!

— Ага, рравосудие. Это когда босс воздает каждому по заслугам, и эти ворры заслуживают всего, что я задумал воздать им.

Фир Ли удивился, когда пират подмигнул ему, словно они были соучастниками, ввязавшимися в одно дело.

— А как насчет правосудия Ардри? — воскликнул он. — Следует ли ему воздавать каждому по заслугам?

Корабли цинтиан ускорялись к Палисадному бульвару, постепенно приближаясь к границе действия кинетических орудий. Управление огнем обернулось к Фиру Ли с мольбой на лице.

— Может попытаться, — ответил Молнар. — Человек обладает лишь той властью, которрую сможет взять.

— Я воспользуюсь твоим советом. — Фир Ли кивнул Управлению огнем, и корабли эскадры Сапфирового Поста дали точно выверенный залп. Каждый корабль открыл огонь из кинетических орудий таким образом, чтобы все снаряды одновременно попали по своим целям.

До чего интересно было наблюдать за реакцией хана Молнара Матсумо на слова Фира Ли: сначала на его лице появилось смятение, а затем, спустя мгновение, реакция на выкрик вахтенного офицера.

— Ого! Песик захотел полаять! — и приказал открыть контрбатарейный огонь.

Цинтианский флот рассеялся с высоким-н, внеся сумятицу в заранее проложенный курс. Компьютеры прицеливания предположили вероятные изменения траектории, компенсировали ее и снова выстрелили, прежде чем поступили новые изображения. Показания сенсоров устарели на пару секунд или даже минут, поэтому кораблям Фира Ли пришлось стрелять туда, где их цели будут, лишь основываясь на приблизительных расчетах о том, где противник находился ранее. Только КЛП «Юстикар» был достаточно близко, чтобы наблюдать цинтианские корветы в «реальном времени», и всполохи на дисплее показали, как его орудия попали в альфвены двух корветов, замешкавшихся с маневрами. Обездвиженные корабли покатились по ньютоновским плоскостям к границам системы, неспособные ухватиться за пространство и замедлиться.

Третий цинтианский корабль слишком сильно вилял и вошел в Палисады под неправильным углом. Ореол ложного цвета[36] на верхнем экране подсветил излучение Черенкова, ознаменовавшее гибель корабля. Четвертый цинтианский корвет принял на себя залп кинетических снарядов, ранее выпущенных КЛП «Победа».

— Ку, — произнес управитель боевого пространства, — «Юстикар» получил повреждения.

Фир Ли кивнул. Корабль оказался на достаточно близком расстоянии, чтобы вести прицельный огонь, но и сам тут же попал под ответный залп. Гримпен подался к Фиру Ли и прошептал:

— Чем мы можем помочь «Юстикару»?

— Ничем, — ответил Фир Ли. — Когда бросаешь кости, они падают по своей воле. Никто не может контролировать боевое пространство с высоким-н.

— Ку! — крикнула Связь, и Фир Ли увидел, что экран заполнило рычащее лицо Молнара. У него за спиной дымился зал управления, ревели сирены, туда-сюда носились мужчины и женщины.

— А теперрь, песик, ты увидишь, как умиррает мужчина! Айе-йи-и-и!

И с этим воплем связь оборвалась. Минуту спустя Транспорт объявил, что цинтианиский флагман изменил курс.

Прошла еще секунда, и новый курс был экстраполирован.

— Он идет прямо на нас, Ку, и собирается нас протаранить.

— Значит, так умирает мужчина, — пробормотала бан Бриджит.

Виллги ухмыльнулся.

— Его стиль достоин уважения.

— Когда он достигнет нашей позиции? — спросил Фир Ли.

— На такой скорости он не сможет маневрировать, — произнес Транспортный контроль. — Ему придется сбрасывать тангенциальное ускорение. Но когда оно придет в норму — не более двенадцати сотен ударов. Нет, он ускоряется. Доберется за восемь сотен ударов.

Вайлдбир приказал «Пылающим вратам» уходить в сторону, но Фир Ли отменил его приказ.

— Отставить, — сказал он рулевому. Вайлдбир развернулся к командиру.

— Ты настолько безумен, как говорят? Нужно уйти с его курса. Он идет по гравитационной колее прямиком на нас.

— А это значит, коммодор, — терпеливо пояснил Фир Ли, — что небольшое изменение угла с его стороны компенсирует даже большое отклонение с нашей стороны. Нужно ждать как можно дольше, прежде чем уходить с курса.

— Но… инерция! «Пылающим вратам» потребуется время, чтобы переместиться. Нужно ускоряться уже сейчас!

— Благодарю, коммодор. Как будто я не знал. Сопровождение цели, сколько до столкновения?

— Семь сотен, Ку, если он продолжит ускоряться с прежней скоростью.

— Транспортный контроль, дайте мне крайний срок. Куин, — обратился он к коллегам. — Пускай у Молнара есть гравитационная колея, но на нашей стороне топология. Мы знаем начальную точку и знаем предполагаемое конечное положение; если точнее, прямо… здесь. — Он ногою прочертил X на палубе. — Таким образом, у нас имеются координаты, по которым будут наводиться его орудия. Щиты, присмотрите за этим. Скоро долетят снаряды, и мне бы не хотелось, чтобы они продырявили мой корабль.

Транспортный контроль сообщил крайний срок.

— Если цинтианин минует эти координаты, — сказал он, — мы не успеем вовремя переместить корабль.

— Да, — грозно оскалившись, ответил Фир Ли. — Но если мы уклонимся до того, как он достигнет этой отметки, он просто повернет руль и компенсирует.

— Изящная геометрическая проблема, — прокомментировала бан Бриджит. — Я вижу только одно решение.

— Ты когда-нибудь видела бои быков на Приразломном Андлузе? — спросил у нее Фир Ли. — Есть маневр, который называется…

— «Вероника», — помогла ему бан Бриджит. Она стояла, сложив руки на груди и скрестив ноги. В отличие от Гримпена и Виллги, она не села в кресло и не вцепилась в поручни.

— Тебе стоило бы пристегнуться, — посоветовал ей Фир Ли.

— При такой скорости сближения? Должно быть, у тебя очень крепкие ремни.

Фир Ли усмехнулся.

— Орудия, — произнес он, — огонь шипами! Дадим ему повод для размышлений.

— На таких скоростях, — прокомментировал Гримпен, — для размышлений нет времени.

— Пусть мы и изрешетим его, — вмешался Вайлдбир, — масса корабля по инерции продолжит движение по той же траектории.

— Шрапнель пошла, — доложили Орудия. — Но его магнитные поля подняты. Большую часть он отразит, а керамика просто отскочит от наклонной брони.

— Я спрашивал ваше мнение, Орудия? Пускай Молнар верит в свою защиту, как иные верят в богов, но ему нельзя отвлекаться ни на миг.

— Гроссудар, — отрапортовало Отслеживание, — приближается к точке невозвращения.

— Время бежит незаметно, — произнес Виллги, — когда веселишься.

Фир Ли ухмыльнулся, но не стал оборачиваться. Смысл был в том, чтобы отвлечь противника, а не отвлекаться самому.

— Мощность, приготовить альфвены к рывку на две лиги.

Вайлдбир взъярился:

— Альфвены? Да ты спятил! Мы слишком близко к солнцу!

— Коммодор, вы отстранены. Виллги, не поможешь ли мне и не присмотришь за коммодором Хидэем Вайлдбиром?

Невысокий жилистый Виллги, не пошевельнувшись, ухмыльнулся Вайлдбиру. Ухмылка оказалась достаточно широкой, чтобы коммодор заметил, как сверкнули зубы Гончего.

— Кинетические снаряды на подходе, — сообщил Контрбатарейный огонь. — Попадание.

«Пылающие врата» содрогнулись, когда поля вобрали энергию выстрелов и распределили ее вокруг корабля. Грохот высоко над командной палубой просигнализировал о закрытии герметичной переборки.

— Пробоина на Е-17, — доложил Контроль повреждений. Залп керамикой на высоком-н прошил корабль, словно игла масло. Приглушенный писк вызвал ремонтную бригаду на палубу Е.

— Мощность, — сказал Фир Ли, — у точки невозвращения включить альфвены. Прыжок на две лиги с любым вектором за пределы снопа траекторий. Вхождение.

— Вошли, — подтвердила Мощность, и Корабли дали сигнал, объявляющий о скорых рывках альфвенов: короткий-длинный, короткий-длинный, снова и снова.

— Знай ты больше о теории альфвенов, — Фир Ли услышал, как Гримпен говорит бан Бриджит, — ты бы не была такой спокойной.

Но в ответ прозвучал лишь смех, похожий на скрежет дробилки у пустой конвейерной ленты.

Визуальное изображение незаметно стало соответствовать позициям в реальном времени. Прозвенел сигнал «взяться за поручни», альфвены вцепились в ткань пространства и резко дернули. «Пылающие врата» унесло в сторону. Слишком поздно для компенсации — корвет Молнара промчался мимо за миг до того, как они увидели его приближение, и понесся вниз, к Сапфировому Посту.

— С таким ускорением, — проанализировал Транспортный контроль, — ему не уйти в сторону, прежде чем…

Командная палуба умолкла, наблюдая за тем, как цинтианский корабль падает на солнце. Он пытался маневрировать, но гравитационное поле синего гиганта неуклонно притягивало его к себе. Какое-то время казалось, что еще немного — и корвет выкарабкается, едва коснувшись фотосферы. Но затем что-то произошло — непонятно, что именно, — и всякие попытки маневрировать прекратились.

Падение было затяжным. Даже на околосветовых скоростях потребовалось около двух вахт, прежде чем синий гигант наконец поглотил цинтианский корабль, и еще две, пока они увидели это на экранах.

К тому времени Фир Ли уже давно покинул центр управления, передав командование обратно коммодору Вайлдбиру.

— Я жду отчеты о повреждениях корабля и эскадры, а также доклад по цинтианским кораблям. По меньшей мере трем удалось войти в Палисады.

Как обычно, Гончий следил одновременно за всем.

Коммодору не удалось скрыть своего удивления от того, что ему вернули командование, но прежде чем он успел что-либо сказать, Фир Ли резко развернулся.

— Изящная Бинтсейф?

— Да, Ку.

— Ты знаешь, что делать.

— Конечно, Ку.

И с этими словами Фир Ли с коллегами покинул командную палубу, а Виллги на прощание улыбнулся коммодору.

— Что должна сделать Изящная Бинтсейф? — спросил Гримпен, когда они вернулись в покои Фира Ли.

Виллги ответил вместо него:

— Взять на себя командование кораблем, если Вайлдбир вновь проявит слабость.

— Он соблюдал осторожность, — сказала бан Бриджит.

Смех Виллги походил на звон разбитого стекла.

— О том я и говорю.

Гримпен плеснул себе в бокал канального вина из графина на столике и осушил его до дна, а потом налил еще.

— Тяжелая смерть, — произнес он. Остальные Гончие поняли, что он имеет в виду Молнара, и разом взглянули на часы, чтобы узнать, когда Шри Ньютон примет очередную жертву.

— Молнару она понравилась, — сказала бан Бриджит. — Если вы ня увидели. Когда он обернулся, чтобы отдать приказ вахте, я заметила его воодушевление.

— Он точно хотел нас хорошенько поиметь, — добавил Виллги.

— И это был поступок безумца, — сказал Фир Ли, который вошел в покои последним. — Поэтому я знал, что он попытается провернуть нечто эдакое.

— Да, — согласился Виллги. — Я заметил. Ты активировал альфвены, как только вошел в центр управления. И ты с самого начала хотел его уничтожить. — Конечно, Виллги не мог не одобрять этого.

— А совершенное тобой разве не безумие? — спросил Гримпен. — Ведь не зря никто не включает альфвены так глубоко в гравитационном колодце. Разве ты не чувствовал вонь сожженной изоляции, раскаленной керамики, расплавившихся металлов и пластика? «Пылающие врата» в ближайшее время никуда не полетят.

Фир Ли пожал плечами.

— Я никуда и не собирался. Контроль повреждений уже работает. В случае необходимости «Юстикар» привезет материалы и запчасти. Я отправлю его на верфи для ремонта, так что он сможет доставить все необходимое. Но, надеюсь, нашим складам и мастерским хватит ресурсов для самостоятельной починки.

Виллги шагнул к обзорному экрану и продолжал вводить координаты, пока в центре не начал бурлить и клокотать Сапфировый Пост.

— Интересно, — задумался он. — С такой скоростью он мог бы оказаться по другую сторону звезды прежде, чем на него повлияли бы температура и давление.

Гримпен покачал большой головой.

— Пускай звезда не более чем скопление раскаленного газа, но на такой скорости он словно врезался бы в каменную стену.

— Каменная стена, — пробормотала бан Бриджит, вспомнив что-то из детства. Частицей своего внимания Фир Ли отметил, как ее черты мимолетно смягчились, но не успел сделать никаких выводов, поскольку мгновение спустя женщина уже взяла себя в руки.

— Излучение зажарит его намного раньше, — возразил Виллги.

— Что ж, — сказал Гримпен, отставив бокал на столик. — Я отправляюсь на Старые Планеты.

Виллги отвернулся от обзорного экрана и вопросительно поднял бровь.

— Думаешь, там?

Человек-гора пожал плечами.

— Возможно.

— Тогда я навед’юсь на Узел Павлина, — заявила бан Бриджит. — Кому-то явно ня давала покоя эта Крутилка, раз он решил отнять ее у Молнара; а Молнар преодолел весь путь от Хадрамоо, лишь чтобы забрать ее у Нового Эрена. Возможно, там я возьму след флота.

— Да, — произнес Гримпен. — Весь путь от Хадрамоо.

«Он что-то знает, — догадалась бан Бриджит. — Или думает, что знает. Но мы еще посмотрим, кто первый доберется до сути».

Она одарила Гримпена милой улыбкой и задалась вопросом, знают ли другие Гончие историю о короле Каменной Стене и Крутящемся Скипетре. Они выросли во внутренних мирах, а не на Ди Больде, как она; и легенды о «народе песка и металла» не заглядывали так далеко в Спиральный Рукав.

Фир Ли обернулся к Виллги:

— Тогда тебе придется проникнуть в КЦМ и разузнать о потерянных кораблях.

— Извини, Черный Гончий, — ответил тот. — Дела на Гановере. Может, позже. Не надо спешить. Ты ведь сам говорил, что корабли исчезали в течение многих лет.

Понимая, что все его планы пошли насмарку, Фир Ли вздохнул.

— Возможно, Грейстрок узнает то, что мне нужно.

Бан Бриджит поняла, что Фир Ли и не догадывается о возможностях Скипетра. Он слишком сосредоточился на Разломе, на вероятном вторжении Конфедерации, на загадочных исчезновениях. Крутилка прошла прямо у него под носом, а он даже не заметил ее. Тем лучше. Большой почет ждет при дворе Ардри всякого, кто доставит ему Скипетр. И лучше, если им окажется бан Бриджит, а не Фир Ли.

Если один флот отправился за Скипетром, а другой сражался, чтобы отнять его, значит камень стоил того, чтобы им обладать. Поиск будет захватывающим. Если она найдет Скипетр и сможет забрать его у того, кто проредил флот Молнара, и если в артефакте действительно заключена та сила, которую ему приписывала легенда, обладание им могло наконец дать Ардри возможность властвовать. Конечно, многовато «если», но ведь она была Гончей.

Даже если Скипетр Каменной Стены окажется столь же бесполезным, как и Уроборос, по крайней мере, Ардри получит новую безделушку для королевского музея Лиги на Верховной Таре. Талли О’Коннор считал себя большим ценителем искусства и археологом-любителем. Он будет благосклонен к любому, кто принесет такой артефакт, а благосклонностью при королевском дворе пренебрегать не стоило.

Но Гончей не давало покоя то, что она не знала, что знал Гримпен или считал, будто знает.

ОН КРАК

— И что же ты знаешь или считаешь, будто знаешь? — спрашивает человек со шрамами так неожиданно, что поначалу арфистка не понимает, что он вновь оборвал нить повествования.

— Я пришла затем, чтобы узнать. — Она тянет время, наигрывая мелодию. Человек со шрамами наблюдает за тем, как танцуют ее пальцы, и ждет правдивого ответа.

— Значит, ты знал ее, эту бан Бриджит? — произносит она.

Это не ответ, а только очередной вопрос. И все же человек со шрамами расценивает его как ответ.

— Конечно, я знал ее. Откуда, по-твоему, я узнал о ее роли в истории? Я знал их всех, прокляни меня боги, ибо знание о случившемся было тяжелым бременем.

Человек со шрамами поигрывает стаканом, крутя его и перекатывая из одной руки в другую.

— И что с бан Бриджит? — настаивает арфистка.

Человек со шрамами склоняет голову.

— Она была женщиной-ведьмой. Она очаровывала мужчин и пользовалась ими так же легко, как рабочий использует свой инструмент и столь же быстро откладывает его в сторону, когда в нем больше нет необходимости. Тебе не оценить ее высокомерия — как и не заметить его, когда она того не желает. То, что ты творишь струнами, она была способна вызывать жестом и взглядом. Возьми, к примеру, Виллги с его едва сдерживаемой, взрывной жестокостью или даже Гримпена и его несокрушимую выдержку. Их никто и никогда не полюбит.

Арфистка удивлена искренними слезами в глазах старика. Она и не думала, что он способен на них.

— А она любила столь же сильно, как была любима?

— Сколько тебе известно? — вновь спрашивает человек со шрамами. — Зачем ты пришла? Ее любовь могла быть безграничной, либо ее могло и не быть вовсе. Когда кто-то способен притворяться так же мастерски, как она, кому под силу отличить шлак от злата? Это и было самым ужасным. — Он опускает голову и утирает слезы. Арфистка видит, как мужчина содрогается, будто сквозь него прокатывается небольшое землетрясение. Его руки взметаются и хватаются за край стола.

Когда он поднимает голову, арфистка замечает ту же отстраненную насмешливость в его глазах, что и в первый момент знакомства. От слез нет и следа.

— Ты уже установила закономерность? — спрашивает он с прежней улыбкой на губах. Если частичка его и скорбит о памяти бан Бриджит, то она глубоко затаилась. Это открытие радует арфистку. Оказывается, человек со шрамами способен на чувства.

— Я заметила, что двое из троих, кто владел Танцором, погибли ужасной смертью, — говорит она.

— Разве можно умереть иначе? Не слышал о таком. Кому под силу встретиться с бесконечной тьмой и при этом не испытать ужас?

— Молнару.

— Он не встречался с ней. Его ослепило безумие. Увидеть ее могут лишь зрячие — ярко-синее око Сапфирового Поста на необъятном черном фоне Разлома.

— У Разлома есть и другая сторона, — подмечает она.

— Не ищи успокоения в ущербных аналогиях. Если и существует другая сторона смерти, оттуда никто не возвращался, чтобы поведать нам о ней.

— В древних легендах некоторым это удавалось.

Смех человека со шрамами похож на звон разбитого стекла.

— Ты одна из них?

— Если один верит в древнюю легенду о Крутящемся Камне, то почему другой не может верить в иной, более утешительный миф?

— Потому что утешение — ложь.

— Но Фудир кажется умным человеком. Он бы увидел закономерность… Ах да, он знал только о смерти Юмдар, но не Молнара. Лишь безумец стал бы рисовать колам, не прерывая линии.

— А для человека, попавшего в гущу событий, отступить назад и взглянуть на общую картину происходящего может оказаться не менее сложным. Здесь требуется перспектива, которой у Фудира пока нет. Даже самый умный человек может быть слепым.

Арфистка выводит струнами резкую ноту.

— Но две точки не дают целостного образа. Юмдар и Молнар погибли по разным причинам, а не потому что владели Танцором. Пусть Юмдар была из современной, осторожной породы солдат, а Молнар — из древней и бесшабашной, никто из них не считал себя защищенным от смерти. Кроме того, Январь не умер, а ведь он являлся первым владельцем Танцора.

Улыбка человека со шрамами вселяет страх.

— Все умирают, — отвечает он. — Вопрос только в том — как и когда.

ГОЛТРЭЙ

СКОРБНОЕ РАССТАВАНИЕ

— Фудир даже глазом моргнуть не успел, как стал народным героем Нового Эрена, — говорит человек со шрамами…

…Когда разлетелась весть о том, что он собирается отправиться на Хадрамоо, все полагали, что он будет мстить налетчикам, и восхищались его намерениями. Пусть затея казалась безумной, безумие и месть не считались на Новом Эрене чем-то предосудительным. Никому, кроме Хью и, может, Января, и в голову не приходило, что Фудир мог преследовать иные цели, ибо люди, столкнувшиеся с бедой, полагали, что и все остальные чувствуют либо должны чувствовать то же самое, что и они.

Но для того чтобы попасть на Хадрамоо, сначала требовалось покинуть Новый Эрен, и вот с этим возникли проблемы.

Пираты последовательно уничтожили альфвены на межзвездных кораблях в Порт-Эрене, и единственным судном, способным улететь за пределы системы, был «Нью-Анджелес» Января. Позднее появятся другие корабли — грузолеты МТК, обслуживающие орбитальные заводы, туристические лайнеры, доставляющие путешественников, чтобы те полюбовались на извержение лавовых гейзеров, — но в ближайшее время их не ожидалось. За подъемниками засекли следы излучения Черенкова, но они вели в другую сторону и плавно скользили мимо Нового Эрена по Великой магистрали, равнодушные к постигшему планету бедствию.

«Нью-Анджелес» Января мог с относительными удобствами перевезти двадцать человек и, возможно, еще десять с относительными неудобствами. Кроме того, как с улыбкой выразился капитан, он прибудет на Иегову с кораблем, доверху забитым трупами. Мест оказалось намного меньше, нежели людей, желавших их заполучить, поэтому цены, естественно, выросли. Большинство из тех, кто хотел покинуть Новый Эрен, были техниками и управляющими, которые работали на орбитальных заводах — и не оказались на борту во время атаки цинтиан. Некоторые, кого просили оплатить вылет из системы, открыто называли Января спекулянтом, полагая, что капитану следовало спасать их за свой счет.

Но команда «Нью-Анджелеса», отвечал им Январь, не занималась благотворительностью и не располагала глубокими карманами МТК, как, впрочем, и наличием своей собственной корпорации. У нее были свои издержки — топливо, портовой сбор, припасы и расходные материалы. Лазерный подъемник не работал, поэтому кораблю придется взлетать на одних ракетах. Для этого требовались одноразовые ракеты-носители, также недешевые. Капитан брал долговые расписки в гладиольских векселях на имена своих пассажиров и старался сбыть их побыстрее, со скидкой выменивая в Порт-Эрене на топливо, а у местных торговцев на еду, воду и воздух, которые потребуются для того, чтобы пассажиры пережили полет. Администрация порта и торговцы соглашались на риск, ведь гладиольские векселя считались твердой валютой, а чем быстрее Январь доберется до Порт-Иеговы, тем быстрее разлетятся вести о катастрофе, и к ним отправят помощь.

Фудир нашел Января в компании Хогана, Барнс и Тираси в зале управления полетами за изучением отчетов о ходе подготовки к отлету. Капитан поприветствовал его привычной розовощекой улыбкой и посоветовал проваливать к чертям собачьим.

— Я не прошу о месте пассажира, — объяснил Фудир. — Буду инструментальным техником. Вам ведь он по-прежнему нужен.

— Думаешь, еще нужен? — удивился Январь. — Билл, мне нужен инструментальный техник?

Тираси оторвал взгляд от экрана, который он проверял, и мельком взглянул на Фудира.

— Пока на борту есть я — нет.

Январь улыбнулся Фудиру.

— Порт-Эрен сообщил, что, поскольку я ухожу в «рейс милосердия», они не станут настаивать на полной команде, — впрочем, здесь и так никогда не придерживались правил настолько строго, как в Порт-Иегове.

— Со мной вам не придется работать в две смены, — напомнил Фудир.

Не отрывая глаз от пульта, Мэгги Б. ответила:

— Как-нибудь справимся.

— К тому же, — заметил Январь, — в твоем сертификате указано имя «Калим де Мурси из Беллефонтейна», а если я что-то и узнал после посадки, так это то, что ты точно не он.

Он взял планшет и начал проверять по базе данных предполетные пункты.

— Я взял это имя просто для удобства, — признался Фудир, — но квалификация настоящая.

Январь посмотрел на него.

— Может быть. Откуда мне знать? Поверить тебе на слово? — Его тон предельно ясно дал понять, что он думает об этом слове.

— По моей работе. Во время путешествия.

Но капитан покачал головой.

— Если бы я взял тебя, зная, что твой сертификат фальшивый, то мог бы лишиться лицензии. Хоган, техники Хаурасии закончили проверку альфвенов?

— Пока нет, шеф.

— Напомни им, что они на гарантии верфей Гладиолы. Я знаю, что в отключенных магнитных подушках Нового Эрена нет вины МТК, но я просто хочу быть уверенным, что после аварийного торможения они все еще подходят под стандарты верфи.

— Тогда можете меня взять пассажиром?

Январь словно удивился тому, что Фудир до сих пор находится в зале управления.

— Пассажиром? Если есть деньги, я могу поставить тебя в очередь. Под номером…

— Пятьдесят семь, — подсказала Мэгги Б. — Сможем забрать его в третий рейс, но, думаю, к тому времени сюда уже прибудет другой корабль.

— Можете не платить мне за рейс. Остальное я отдам по возвращении на Иегову.

— Похоже, тебе не терпится сбежать от своего дружка, — заметила Мэгги Б.

Январь покачал головой:

— Прости. Нет денег — нет билета.

— Тогда как мне выбраться отсюда?

Январь заворчал и хмуро уставился в список, водя пальцем по экрану. Затем показал Тираси.

— Видишь тут что-нибудь о том, чтобы помочь самозванцу и мелкому проходимцу вернуться на Иегову?

Тираси покачал головой.

— Определенно нет, сэр.

Капитан пожал плечами и беспомощно указал на список.

— Прости, но это не моя проблема. Послушай, Фудир, ты и этот Рингбао — О’Кэрролл — обманом пробрались на мой корабль, чтобы прилететь сюда и снова развязать кровавую гражданскую войну. Я не люблю, когда меня обманывают, и не люблю, когда меня используют. — Он резко положил планшет со списком на пульт. — А теперь убирайся с моего корабля, пока я не позвал Слаггера.

Позже Фудир пожаловался на это Хью в кабинете, который тот выделил себе в Доме Перевозок.

— Он играл со мной. Эта его вечная улыбочка. Он заставляет тебя думать, будто понимает и всецело на твоей стороне. А потом — бах — и оглушает.

Хью не ответил и даже не оторвался от докладов, которые изучал, пока стекольщики, которые вставляли окно, не начали собирать инструменты.

— Закончили? — спросил он их.

Главный стекольщик намотал на палец прядь волос.

— Все готово, О’Кэрролл. Еще и пуленепробиваемое. — Удар по стеклу продемонстрировал его прочность. — Никто не пристрел’т ваш’ честь, точно не через эт’ окно.

Хью поблагодарил рабочих и, когда те ушли, поднялся и подошел к окну. Он посмотрел на парковку, которую уже расчистили от разбитых машин. Подъехал велосипедист, поставил велосипед в ряд для других реквизированных велосипедов и вбежал в здание. Еще один посланник, еще один отчет. Хью надеялся, он предназначался кому-то из министров Объединенного Фронта.

Чуть дальше, в Новом Центре, ремонтные команды специальными таранами и бульдозерами сносили нестабильные конструкции. На глазах Хью отель «Фермой» сложился внутрь, подняв облако серых, белых и черных обломков, на мгновение сохранивших очертания постройки, словно переживший ее гибель призрак. «Там гарди подняли знамя лоялистов», — подумал О’Кэрролл. Рабочие команды разошлись и принялись собирать мусор в телеги, одни на конной тяге, другие — моторизованные, которые пригнали с относительно непострадавшего юга. С такого расстояния рабочие походили на играющих детишек.

— Приятно знать, — спросил Фудир, — что если тебя кто-то застрелит, то не через это окно?

Хью оставил меланхоличное разглядывание пейзажей и посмотрел на человека, вернувшего его сюда.

— Думаешь, Январь нарочно надевал радостную маску, чтобы обмануть тебя? Уж кому-кому, а тебе на хитрость жаловаться не пристало.

— Я мошенник. Хитрость — мой хлеб. Январь должен был быть для меня «как открытая книга». — Фудир присоединился к нему возле окна. — Не думаю, что на всем Новом Эрене осталось хотя бы одно целое окно.

— Их привезли из Среднедолья, — пояснил Хью, не уловив шутки. — Красавчик Джек перевел заводы, производившие кристаллические сувениры для туристов, на изготовление оконных стекол. Пластический завод в округе Ардоу занят тем же. — О’Кэрролл кулаком протер стекло. — Возможно, окна следовало бы делать из пластика. Но мы с Джеком решили, что мне нужно вести дела также и с поставщиками из Среднедолья, а не только с лоялистами из Ардоу.

— Политика, — только и сказал Фудир.

Хью пожал плечами.

— У тебя это слово прозвучало как грязное ругательство. Но — заключай сделки или режь глотки. Выбор за тобой. — Он скрестил руки. — Кто сегодня в списке?

Фудир назначил себя отделять плевелы тех, кто просто хотел увидеть Хью, от зерен действительно нуждавшихся в помощи. Работа отнимала не очень много времени — по большей части она состояла в том, чтобы отказывать людям, не говоря при этом определенно «нет», — а если Фудир и был в чем-либо экспертом, так это в том, как не быть определенным. Работа не давала ему заскучать, пока он ждал корабля. Фудир открыл блокнот и провел по календарю стилусом.

— На десять часов Кирнан Сионна, из гидов Чада. Он хочет узнать, как именно ты планируешь восстанавливать туристическую отрасль. — Фудир покачал головой. — Иногда кажется, люди попросту не понимают приоритетности задач.

— И снова эта политика, — заметил Хью.

Окно глухо задребезжало, и мужчины подняли головы. На улице Нижний Ньюбридж, в дальнем конце города, поднимался вверх столб дыма. Хью вздохнул.

— Обрушился еще один старинный дом.

Но Фудир нахмурился и покачал головой. Он положил блокнот на стол Хью и шагнул к окну.

— Нет. Нет, это была бомба. — Пока он говорил, издалека послышался похожий на баньши вой сирен, а команда, демонтировавшая «Центральный отель», прекратила работу и уставилась на запад.

— Бомба?.. — спросил Хью. — Но… Кто?.. Зачем?..

Скрестив руки, Фудир принялся изучать разрушенные постройки у основания холма.

— Есть терранская пословица, которую приписывают Старому Обманщику. «Лучше править в аду, чем прислуживать на небесах». Кое-кто, — и он кивком указал на черные клубы дыма, которые уже достигли облаков, — создаст ад, прежде чем править в нем.

Тем вечером из Порт-Иеговы в систему эренотов прибыла космическая яхта. Это означало еще несколько мест для беженцев, и Фудир был решительно настроен выбить одно место для себя. Поэтому спустя несколько дней, когда яхта достигла нижней эренской орбиты, Фудир взял велосипед со стоянки перед Домом Перевозок и отправился в порт. Люди на улицах, полагавшие, что он едет по очередному поручению Маленького Хью — к этому времени уже каждая собака знала о его отношениях с Призраком Ардоу, — уступали ему дорогу. Некоторые горожане махали Фудиру вслед, а один бездельник даже крикнул: «Даешь Хадрамоо!»

У пассажирского терминала он заметил пару десятков желающих покинуть систему техников, которые столпились перед недавно отремонтированными дверьми терминала, суетясь и пихаясь в ожидании пилота яхты. Фудир объехал их, направляясь к служебным воротам на восточной стороне поля. Там висел огромный знак: «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН. БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ». Он слез с велосипеда и цепью приковал его к забору.

Фудир по-приятельски поздоровался со сторожем — он давно взял в привычку заводить дружбу с разными мелкими работниками, — и они пару минут обсуждали последний заминированный грузовик, который уничтожил штаб-квартиру партии Красавчика Джека.

— Как пить дать, — настаивал сторож, — это дел’ рук самого Джека. Хочет подставить Маленького Хью. — Мужчина был лоялистом до мозга костей и, когда Фудир резонно заметил, что Хью выделил Джеку место в Доме Перевозок, ответил: — Лучше не спускать с нег’ глаз.

Фудир старался не вступать в спор с теми, чья услуга могла ему пригодиться, поэтому сказал, что его послали в порт узнать, скольких беженцев сможет принять новая яхта.

Сторож не стал требовать показать ему разрешение.

— Она приземлится через декаминуту. Имя владельца — пилота… — Он сверился с декларацией, открывая ворота. — Так, тут сказано, что его зовут Цин Олафссон.

Фудир замер.

— Цин Олафссон?

— Ага? Знаешь его? — Похоже, сторож полагал, будто все иномиряне знакомы друг с другом.

Фудир покачал головой.

— Нет. — Но он нахмурился, и всю дорогу к зданию таможни его терзали тревожные думы.

Деревянная скамейка заменила мягкие кресла в зале ожидания таможни, а планшеты с бумажными листками пришли на смену компьютерным терминалам, с помощью которых туристы и бизнесмены когда-то регистрировали прибытие и отлет. На одном разбитом и почерневшем терминале висела написанная от руки табличка: «НЕ РАБОТАЕТ». Скамейка пустовала, поэтому Фудир присел на нее, дожидаясь появления пилота.

Олафссон Цин. Фудир не верил в случайные совпадения, странные или какие-либо еще, — только не в случае, когда упоминалось это имя. Что Они забыли в столь отдаленном мире, как Новый Эрен? Братству не следовало связываться с Ними. За ходом большой игры лучше следить с расстояния.

У терминала стоял худощавый усталый мужчина и заполнял формы для прибывающих. Погруженный в раздумья Фудир даже не заметил, как вошел пилот. Теперь Фудир поднялся со скамьи.

— Добро пожаловать, — сказал он, протянув руку Олафссону. — Я из «Приветственного фургона». — Этим он заработал ничего не выражающий взгляд — или даже еще более ничего не выражающий взгляд: Фудиру прежде не приходилось видеть столь неприметной внешности. — Я прибыл из Дома Перевозок. Думаю, вы узнали о нашем положении, пока ползли от рампы выхода.

— Да, — произнес мужчина. — Ужасная трагедия.

Фудир помолчал, ожидая, что тот добавит еще что-нибудь, но Олафссон продолжал как ни в чем не бывало заполнять формы. Если имя предполагало вероятность, то безразличие ее только подтверждало. Дружеские чувства не входили в число сильных сторон Названных. Привлекать их внимание едва ли было хорошей затеей. Но Фудир находился не в том положении, чтобы пренебрегать средствами, с помощью которых он мог бы выбраться отсюда.

— Тогда вам известно, что нескольким сотням беженцев нужно добраться до Иеговы, — сказал он, — хотя они согласятся и на Новый Ченнаи или Боярышниковую Розу, если вы идете в ту сторону.

На самом деле Фудира волновал только один беженец, но, если Олафссон мог взять на борт и других, он не стал бы возражать. Многочисленность означала безопасность.

Но Олафссон покачал головой.

— Извините. У меня на борту очень мало места, а я прибыл сюда, только чтобы забрать друга. — Он закончил заполнение форм для прибывающих и передал их клерку, который, встрепенувшись, оторвался от списков повреждений и реквизиции.

— Эк’ ты тихий, — нахмурившись, сказал он Олафссону, затем, заметив и Фудира, добавил: — Добр’ утро, Фудир.

— И тебе тог’ ж’, Донал. Сюда. — Это уже предназначалось Олафссону. — Я выведу вас с черного хода. Беженцы у здания главного терминала обступят вас и будут просить взять их на борт. — Фудир рассчитывал, что, если окажет Олафссону достаточную помощь, тот может почувствовать себя обязанным ему. — Может, я смогу помочь вам отыскать вашего друга.

Олафссон бросил взгляд на таможенного клерка, потом на Фудира и почти улыбнулся.

Они шли по городу пешком, улицы еще были слишком сильно засыпаны обломками, чтобы по ним могло проехать большинство машин. Фудир катил велосипед, на ходу объясняя деликатную политическую ситуацию и указывая на уже достигнутый прогресс. Новоприбывший слушал с тревожным молчанием. Они миновали остов коммерческого магазина Дж. Дж. Брэннона, прежде чем мужчина заговорил.

— Ты сказал, что прибыл из Дома Перевозок, — произнес Олафссон. — Ты работаешь на МТК?

Забавный и ничего не значащий вопрос.

— Нет, Объединенный Фронт реквизировал здание для проведения совещаний. Это была единственная более-менее уцелевшая постройка. Но соуправляющие отказываются называть его Домом Собраний. Я веду вас на встречу с ними.

— Соуправляющие, — повторил Олафссон. — Один странствующий капитан сказал мне, что лидерство тут оспаривается. Этот Объединенный Фронт — нечто вроде временного перемирия?

— Январь — прирожденный пессимист. Мы надеемся, что Фронт окажется чем-то большим.

Деловой район особенно сильно пострадал от цинтиан. Сейчас отбойные молотки крушили плитку. Бревна трещали, ломались и падали. Рабочие команды растаскивали обломки. Бригадиры выкрикивали распоряжения. Один до предела уставший мужчина, покрытый серой пылью, сидел на бордюре и тихо плакал. Его товарищи продолжали работать, делая вид, будто им все равно.

— Во имя богов, — сказал Олафссон, после того как они миновали мужчину, — убил бы ублюдков, которые такое сотворили.

Фудир оглянулся и криво усмехнулся.

— Я запомню.

Дорога повернула вправо и начала взбираться по холму Новой улицы к Дому Перевозок. С него спускался мальчик на велосипеде с реющим на антенне зеленым флажком Фронта, выкрикивая:

— Дорогу! Дорогу!

Фудир и Олафссон отошли на обочину.

— Их дух понемногу возвращается, — произнес Фудир, наблюдая за удаляющимся ребенком. — Мы прибыли сразу после рейда, Хью и я. Посмотрели бы вы на них тогда. Казалось, у них землю из-под ног вышибли. Мы сами едва его избежали — рейда, в смысле. Мне сказали, что курьерский челн МТК прибыл в самый разгар заварушки, бедолага.

Олафссон промолчал.

«Да ты потрясающий собеседник», — зло подумал Фудир.

Они продолжали идти молча до тех пор, пока не оказались позади Дома Перевозок, где вокруг не было ни людей, ни жилых домов.

— Итак, кто этот друг, за которым вы прибыли? — спросил Фудир. — Вы и сами видите, какой у нас беспорядок, но в Жилищном Совете могли сохраниться записи о его местожительстве, если он, конечно, все еще жив.

— Его зовут Донован.

Имя походило на удар под дых, но Фудир и глазом не моргнул.

— Донован, верно? — непринужденно сказал он. — Думаю, таких на Новом Эрене сыщется не больше пары тысяч.

Это все равно могло быть случайным совпадением. Ведь где-то в Спиральном Рукаве должен найтись обычный человек по имени Олафссон Цин, у которого есть обычный друг по имени Донован.

— Он живет на Иегове.

— В самом деле? Мне не хочется этого говорить, но, похоже, вы где-то не туда повернули.

Олафссон пожал плечами.

— Мне дал наводку Совет Семи с Иеговы. Фудир, сказали они, отправился на Новый Эрен.

— Так и сказали? Да, с таким именем людей немного, — согласился Фудир. — Ладно. Вам нужен Донован… Что у вас за дело?

— Знать положено только ему, — ответил Олафссон.

— Похоже, я не…

— Названные приветствуют тебя, Фудир.

Вот и оно: то самое, чего он до ужаса боялся с тех самых пор, как услышал имя пилота. Этого было достаточно, чтобы заставить Фудира поверить в богов, по крайней мере в самых жестоких из них. Он искал корабль. И корабль прибыл за ним.

Будь осторожен со своими желаниями.

— Зачем им приветствовать меня? Они ничего обо мне не знают. Я не работаю на них.

— Ты тот, кто знает Донована, и потому подходящий объект для Их внимания. Пойдем. Мне нужно только имя и все. Следующее звено в твоей цепочке — это Донован. Всего-то. Ты никого не предаешь. Тебе даже улетать не потребуется.

И к чему это увещевание, если превыше всего он хотел выбраться отсюда? Но тут Фудир взглянул с холма на разрушенный город, на мгновение прислушался к стуку молотков и грохоту обрушивающейся кладки — и задался вопросом, так ли это? Мог ли он бросить Хью? Впервые за долгие годы он стал частью чего-то стоящего, но проблема состояла в том, что ждущее впереди дело было не менее важным. Ему следовало идти за Крутилкой, даже если это предполагало побег с Нового Эрена. Что такое для Восстановления потеря одного человека?

Он облокотился на велосипед, бесцельно обводя окрестности взглядом. Фудир думал о затейливой кадрили, происходящей на Новом Эрене. О Красавчике Джеке. О Маленьком Хью. О Вольдемаре и фракции Прямых Действий. А теперь и о Названных. Ему придется хорошо подумать, кого предавать.

— Имя? — спросил Олафссон, с трудом сохраняя терпение.

Фудир вздохнул.

— Я не могу назвать тебе ее имя.

— Жаль это слышать.

— Прибереги слезы. Я говорю, что не могу назвать тебе ее имя. Донован организовал все так, что, если на контакт выйдет не тот человек, вся цепочка развалится. Они исчезнут в Закутке, и ты их никогда не найдешь. Попробуй — и закончишь свои дни в известняковой яме на улице Данкл.

— Тогда тебе не повезло. Мне нужен Донован, и это определенно означает, что ты нужен мне на Иегове, чтобы поручиться за меня. Я бы не стал отрывать тебя от здешних дел, но мне сказать Названным, что ты отказался? На этой стороне Разлома много других агентов. Им могли поручить и другие задания.

Фудир вспомнил, что обычно курьеров отправляли парами. Он скривился.

— Например, убийство упрямых терран?

Олафссон не стал отрицать.

Показалась еще одна велосипедистка — посыльная, на этот раз поднимавшаяся вверх по улице. Девочка подняла кулачок и пропищала:

— Даешь Хадрамоо!

Олафссон удивленно приподнял бровь, когда она проехала мимо.

— Надеюсь, эреноты не думают мстить цинтианам?

Но Фудир не ответил. Его лицо вдруг расплылось в улыбке.

— Тебе придется арестовать меня, б’ат Лис, — произнес он.

— Что?

— Ты можешь притвориться пастором с Иеговы?

Олафссон махнул рукой. Его маскировка могла быть куда глубже и обстоятельнее.

— Зачем?

— Нет, лучше маршалом Лиги. Тогда они не смогут отказать тебе в экстрадиции. Дай мне день, чтоб уладить кое-какие дела, затем предъяви судебное предписание. Подробности вечером.

— Все это кажется таким запутанным, или обман вошел для тебя в привычку?

Фудир прикрыл глаза.

— Я не хочу, чтобы люди думали, будто я бросил Маленького Хью.

— Почему тебя должно заботить, что подумают люди, когда к тебе взывает Тайное Имя?

— Позволь мне. Ты получишь то, что хочешь. Только ничего не говори Хью до тех пор, пока не «арестуешь» меня. Он может попытаться остановить тебя.

— Пусть попытается.

— Не стоит недооценивать Призрака Ардоу.

Целый вечер, встречаясь с людьми, с которыми требовалось встретиться, а также совершая приготовления, которые требовалось совершить, Фудир взвешивал плюсы и минусы, за и против, стимулы и ограничения.

С одной стороны, он мог сейчас же покинуть Новый Эрен и возобновить погоню за Танцором. С другой — ему предстояло отправиться в путь в компании опасного человека, ожидавшего от него услуги, которую Фудир не был расположен оказывать. Что-то в курьере было неправильным. Словно треснувший колокол, его звучание казалось фальшивым. Что-то, сказанное им… Фудир не знал, в чем дело, — впрочем, особенно и не стремился узнать. Меньше знаешь, крепче спишь.

Его мало волновало, что эти Hombres con Nombres[37] хотели от Донована. Это лишь отвлекало его от поиска Танцора, и он проклинал Донована за то, что вообще присоединился к большой игре. Долгие годы не получая никаких поручений, Донован стал полагать, будто Они забыли о нем. Он занялся другой работой и нашел ее вполне удовлетворительной. Могли ли Названные каким-либо образом прознать о его уходе с должности? Скрывался ли под видом курьера киллер?

Тогда вести подобного человека к Доновану не стоило. Но Фудир не мог просто так отказаться от прямого задания. А Олафссон мог быть на самом деле тем, кем казался, — обычным курьером с обычным посланием, и тогда Донован требовался ему лишь для того, чтобы сорвать определенный плод с древа познания.

Человек мог прожить всю жизнь, даже не вспоминая о существовании Конфедерации и Лиги. Простые жизненные неурядицы находились намного ниже их августейшего уровня, но Лига и Конфедерация, подобно межевым камням, укоренились у Разлома. И теперь нечто из этой бездонной пустоты проникло в Электрическую авеню и нарушило равновесие. Древний терранский бог однажды сказал: «Ты можешь забыть о политике, но политика не забудет о тебе».

И все же Фудир понимал, что ему следует отправиться за Танцором на Хадрамоо. Какими бы бесстрастными и беспощадными ни были притеснения дао хиттов, необузданная жестокость варваров из Цинтианского скопления была еще хуже. Пусть Танцор был не более чем мифом, но если был хотя бы малейший шанс, что старые легенды говорили правду, — а опыт Января и Юмдар это только подтверждал, — то по крайней мере его долгом перед всем Спиральным Рукавом было попытаться отнять у цинтиан Камень, прежде чем они узнают о его силе.

Хотя Спиральный Рукав вряд ли поблагодарит его за героизм.

На следующий день Олафссон вошел в кабинет Хью в чем-то очень похожем на мундир Щена Гончих и, размахивая официального вида бумагами, начал «требовать и вымогать» человека по имени Калим де Мурси, иначе известного как Фудир.

Хью сначала испугался вторжения, потом потребовал ордер, затем разозлился, опечалился и наконец смирился.

— Видимо, твои грехи настигли тебя, — сказал он Фудиру. Затем, положив бумаги об экстрадиции на стол, он обратился к Олафссону: — Похоже, документы в порядке, но я бы хотел опротестовать…

— Принято к сведению, — отрезал Олафссон, но затем добавил, уже мягче: — Не терзай себя, премьер-министр. Мы вернем его обратно, когда закончим. Он важный свидетель, а не подозреваемый.

Фудир действительно не ожидал, что курьер будет действовать подобным образом, и обрадовался тому, что тот поступил именно так. Хью тяжело воспринял бы факт того, что водил дружбу с разыскиваемым преступником. Конечно, Фудир и в самом деле был разыскиваемым преступником, но тут важнее было сберечь лицо. Поэтому «важный свидетель» было небольшой любезностью, обернутой в большую жестокость. Фудир не встречался взглядом с Хью, стыдливо опустив голову.

Олафссон взял его под руку.

— Пошли, — сказал он. — Ты хороший парень. В оковах нет нужды.

Фудир обернулся и сказал О’Кэрроллу:

— Просто помни, где встретил старину Калима де Мурси.

Хью кивнул и ответил:

— Гулли Амира Нейта. Я обязан тебе жизнью.

Олафссон не волок Фудира, но крепко держал его под руку, пока вел по коридору. Красавчик Джек Гэррити вышел из своего офиса, когда они проходили мимо. Фудир едва заметно кивнул ему, Красавчик Джек кивнул в ответ, и Фудир продолжил шествие под руководством Олафссона, удовлетворенный хотя бы таким микроскопическим прощанием.

На яхте Олафссона имелся небольшой автомобиль-жук, способный ездить на поверхностном эффекте, магнитной колее или надутых колесах — в зависимости от обстоятельств. Честно говоря, он не очень-то и походил на машину. Для легкости созданный из «плотного дыма» и сочлененный для быстрого сворачивания, он встревожил Фудира, стоило ему только увидеть автомобиль. Курьеры-конфедераты, как правило, путешествовали быстро и налегке; они больше всего ценили скрытность. Мог ли Олафссон угнать корабль? А если так, что он сделал с его владельцем?

Улицы были завалены строительными материалами и оставшимся после сносов мусором, вокруг которых Олафссон петлял со знанием дела. На перекрестке между портом и Мак Дональдом их на какое-то время остановил один из новых гарди, приказывавший грузовику для сбора обломков сдать назад на участок, где обрушивали ряд магазинов. Подрядчик участка заметил Фудира и, размахивая бумажками, подошел к «жуку».

— Скажи Хью, — сказал он, — что из Фермоя до сих пор не прибыли композитные материалы для ремонта улицы Джексона.

Фудир улыбнулся и ответил, что обязательно передаст.

Олафссон молчал все время, пока гарди не махнул им проезжать, а затем свернул на дорогу к порту.

— Когда ты планировал рассказать ему? — только и спросил он.

Фудир стоял возле яхты Олафссона на пристани космического порта, пока роботизированный подъемник складывал «жука» и грузил его в трюм, а из средней части корабля выдвигался трап. Скорость приготовлений заставляла Фудира нервничать, и он то и дело бросал взгляд на служебные ворота за лабиринтом разрушенных шаттлов, лихтеров и грузовых ботов, которые оставили после себя цинтиане. Ему не терпелось убраться отсюда, но следовало выбрать правильное время.

— Кого-то ждешь? — спросил Олафссон. Он пристально следил за работой своего подъемника, но Фудира ничуть не удивило, что от агента не укрылось его поведение.

— Похоже, идет к дождю. — Фудир указал на темно-красные тучи, собиравшиеся над далеким Чадом. Из-за мощных горячих восходящих потоков по ту сторону гор над Долом время от времени шли дожди из серого пепла. Олафссон взглянул на облака.

— Мы успеем взлететь. Но меня беспокоит велосипедист.

— Велосипедист?..

— Это твой друг, — секунду спустя произнес Олафссон, когда приближающаяся фигура объехала взорванный снаряд МТК. — Надеюсь, он не собирается помешать нам.

И незаметно отвернул борт кармана.

Велосипед, который взял О’Кэррол, был слишком мал для него, и ему приходилось комично крутить педали, проезжая мимо пары разбитых корпоративных шаттлов.

— Поднимайся на борт, Фудир, — велел Олафссон, встав между ним и Хью.

— Это было бы неучтиво, — сказал Фудир. — Думаю, он пришел попрощаться.

Олафссон заворчал, но не ответил.

Хью стремительно развернул велосипед и затормозил прямо перед ними. Бросив велосипед на землю, он приблизился к мужчинам.

— Я наконец вспомнил, — сказал он, ткнув пальцем в Фудира, — когда я встретил Калима де Мурси, то задался вопросом, откуда этому негодяю вообще известно это имя.

Олафссон ожидал многого, но такое явно не входило в число его догадок. Он в смятении повернулся к Фудиру, поскольку тот назвал ему именно это имя для ордера.

Курьер ни разу не терял бдительности за то краткое время, что Фудир знал его, но этот миг был всем, в чем нуждался Маленький Хью. Он обхватил Олафссона, прижав его руки к бокам, и повалил его на землю. Фудир был впечатлен. Хью считал, что борется с Щеном Гончего, а это значило, что он отбросил как правовое, так и физическое благоразумие.

Олафссон просто дернул плечами, и Хью отлетел в сторону. О’Кэрролл перекатился и вскочил — а Олафссон уже сжимал в руке пистолет.

— Не стреляй! — закричал Фудир.

Олафссон склонил голову набок, но на этот раз не стал сводить с О’Кэрролла глаз.

— Не думал, что среди живых есть больше пяти человек, способных на такое, и четверо из них… прости, премьер-министр, но твой друг действительно срочно нужен на Иегове. А сейчас я думаю улететь столь же быстро, как ты здесь очутился.

— Сахбы, — произнес Фудир. — Гости.

Между двух разрушенных шаттлов появилась банда вооруженных до зубов головорезов и теперь направлялась к стоящей у яхты троице. Впереди шагал Вольдемар О’Рахилли в майке и со свип-винтовкой, выданной ему МТК во время налета цинтиан. Хью, безоружный, повернулся к ним.

Бойцы Прямого Действия взяли их на прицел, но О’Рахилли поднял руку, заставив своих людей опустить пушки.

— Сегодня обойдемся без кровопролития, парни, — произнес он. — Мы с Хью пролили вместе слишком много крови, чтобы его кровь доставила мне радость. — А затем он обратился к Хью: — Но мне кажется справедливым, что раз ты прибыл сюда с терранином, то должен и улететь вместе с ним. — Его окаймленные рыжей бородкой губы расплылись в улыбке. — Трогательная симметрия, не так’и?

— Но дело… — возразил Хью.

— Продолжат без т’я, как во время ссылки. А те’рь вы оба, садит’сь в яхту.

Вы оба? Фудир оглянулся в поисках Олафссона, но нигде его не увидел. Ему удалось тайком проскользнуть на корабль? Но нет, он уже заметил курьера среди людей Вольдемара. Причем с оружием в обеих руках.

Фудир не был уверен, что такой расклад ему по нраву, но также не был уверен и в том, что этот расклад мог как-то измениться.

— Хью, лучше сделать так, как он говорит.

О’Кэрролл вздернул подбородок.

— А если нет?

— Я сказал, что не буду эт’му рад, — ответил Вольдемар. — Но не говорил, что не сделаю этого, если потребуется.

И с этими словами он прицелился из свипа прямо в Фудира.

Хитрый способ не проливать кровь О’Кэрролла, но Фудир страстно желал, чтобы О’Рахилли предпочел какой-нибудь иной вариант.

Вольдемар замешкался, и только сейчас Фудир понял, что Олафссон стоит прямо позади Вольдемара, уперев тому в спину один из пистолетов.

— Я бы предпочел, чтобы мой товар не портили, — сказал курьер лидеру фракции.

От Фудира не укрылось, как лицо О’Рахилли омрачило сомнение, и на мгновение они встретились взглядами.

Затем Вольдемар пожал плечами.

— У нас здесь, — сказал он, — как гов’рится, «патовая ситуация». Верно, ты можешь убить меня — нет, парни, постойте еще немного, и поглядим, сумеем ли мы разрешить ее, прежде чем сгорим, в особ’нности я. Можешь убить меня, Щен, но ты сделаешь это тольк’ тогда, когда я причиню вред твоему товару, так сказать. Выходит, мне нужно выстрелить первому? Это то, что называется «кодекс чести» или что-то вроде того. Но такое не понравится ни тебе, ни мне, и уж точно не старине Фудиру. Поэтому попробуем вариант, который придется по нраву всем нам. Я прош’ взять с собой лишь еще одного пассажира. Вот и все. Богов ради, мужик! Подумай, скольк’ мы оставим работы для уборщиков!

— Не хочу, чтобы говорили, — заявил Хью, — что я сбежал от своих людей.

— Можешь не волноваться. Когда сторож освоб’дится от веревок, он расскажет, что тебя забрали силой повстанцы Джека! Мужик, ты же легенда — а мне нужна легенда, — но мне не нужен ты. Дело в том, что мы стали слишк’м мягкими. Стро’м козни и ведем д’ла с Красавчиком Джеком. Это чертовски неправильно. Он пред’л О’Кэрролла.

— Ты хотел сказать — меня? — горько заметил Хью и вздрогнул, когда оружие Олафссона прижалось к его боку.

— Его слова меня убедили, — сказал курьер. — Кроме того, я подсчитал его пушки, и, хотя есть определенное философское удовлетворение в том, чтобы начать эту игру, мне действительно нужно доставить Фудира на Иегову в целости и сохранности. Если цена — твое присутствие, так тому и быть.

Хью поник.

— Если бы я только привел своих телохранителей!.. — простонал он.

— То тут уже была бы кровавая баня, — ответил Фудир. Он уже поднялся на две ступеньки. — Считай, что тебе повезло. И мне.

Хью, сгорбившись, поплелся за ним по трапу, а Олафссон замыкал процессию. На верхней площадке лестницы, прежде чем воздушный шлюз закрылся, курьер обернулся к бойцам фракции.

— Не знаю, насколько широк радиус выброса пламени у этих ракет-носителей, но я разожгу их по максимуму.

Прежде чем люк закрылся, Фудир увидел, как Вольдемар и его люди бросились к краю поля.

— Я вернусь! — прокричал Хью в уменьшающийся проем и затем жалобно добавил: — О, мой несчастный мир! Мой несчастный мир!

ОН КРАК

— «О, мой несчастный мир», — передразнивает человек со шрамами. — А ведь это даже не была его родная планета! Он родился на Венешанхае.

— Ну а вырос на Новом Эрене, — возражает арфистка, неспешно наигрывая плач. Отчего-то он звучал не так, как следовало, и она не знала отчего. — А то место, где человек вырос, может значить для него больше, нежели то, где его породили на свет.

— Как он мог «вырасти» на Новом Эрене? Он прибыл туда уже взрослым.

— Он пообещал, что вернется, но на этот раз не стал клясться именем отца. Мне это кажется признаком взросления.

Улыбка человека со шрамами похожа на рану, оставленную бритвой.

— Значит, заметила, не так ли?

— Конечно. Но интересно, заметил ли он? — Не переставая играть, она берет четвертую кварту в миноре, мотив, который она для себя уже назвала «Темой Фудира», — замысловатую мелодию, которая никогда не выходит на первый план. Человек со шрамами удивляет ее словами:

— Да. Полагаю, ты все поняла верно.

— Наверное, путешествие было безумным, — размышляет вслух арфистка. — Олафссону нужно на Иегову, Фудиру нужно на Хадрамоо, а Маленькому Хью — обратно на Новый Эрен. Они тянут в три разные стороны. А в результате — топтание на месте.

— Да, топтание на месте — сложный вид погони. Но, — он буравит арфистку пристальным и тяжелым взглядом, — иногда оно работает.

Арфистка прекращает играть и откладывает арфу: бармен принес две тарелки тушеного мяса — щедрые порции, слабо совместимые с суровой натурой Иеговы. Она узнает морковь, лук и жилистое мясо, свидетельствующее скорее о пастбищах, нежели о резервуарах. Из любопытства арфистка пробует мясо и обнаруживает, что оно больше походит на искусственное, вот только отличается по текстуре. Большие двери бара на миг открываются, чтобы впустить новых посетителей, и арфистка видит, что на улице царит глубокая ночь.

— Объясни мне, — говорит она, отведав еды. — Не понимаю, зачем Фудиру вся эта игра в арест. Почему он просто не ушел, когда Олафссон дал ему такую возможность?

Человек со шрамами ест так, словно пытается забросать яму совком.

— Когда история повторяется, — произносит он с набитым ртом, — во второй раз это уже фарс.

— Что ты имеешь в виду под фарсом? Засада Вольдемара… Ой!

— Да. «Приготовления», сделанные Фудиром накануне вечером. Рассудив, чем все обернется впоследствии, это было самым лучшим, что он мог сделать.

— О чем ты?

— У нас есть две версии. Первая более благосклонна к персонажу Фудира и основывается на том, что он полюбил Хью и Новый Эрен и не смог смотреть на то, как их погубит неизбежная трехсторонняя борьба с Джеком и Вольдемаром.

— По-твоему, двусторонняя лучше?

Но человек со шрамами качает головой, отрывисто и неприятно посмеиваясь.

— Нет, — говорит он, пережевывая новую порцию мяса так, что из уголков рта течет подлива. — В ту ночь он сделал нечто большее. Люди Джека организовали засаду на Вольдемара, когда тот покидал порт, и отсекли гадюке голову. Поэтому в конечном итоге игра Фудира удалась. Он оставил Новый Эрен на опытного и единоличного правителя, а также спас лицо Хью, похитив его. Никто не мог бы сказать, будто Хью сбежал.

От арфистки веет скептицизмом.

— Это и были мотивы Фудира? Они кажутся несколько возвышенными для столь приземленного человека.

Человек со шрамами взирает во тьму своего блюда.

— Возможно, мотивы он додумал позже. Но его уже не спросить.

— Значит, он умер? Тогда нам не узнать, что случилось на самом деле.

— О, зачатки мудрости. — Он возвращается к еде.

— А какая вторая версия? Ты сказал — их две.

Человек со шрамами пожимает плечами.

— Ему требовалось, чтобы кто-то прикрывал его спину.

— Менее благородный мотив, — соглашается арфистка.

— Да, так и есть.

— Есть и третья причина.

Человек со шрамами отрывается от тушеного мяса. Он проглатывает порцию и вытирает губы.

— Какая же?

— Дружба. Они кружились в одном танце.

Человек со шрамами задумывается.

— Возможно, — соглашается он. — Иногда можно понять, что случилось в действительности, по свидетельствам тех, кто там был. — Его ухмылка являет испорченные зубы. — Но у тебя нет даже этого. Есть только мой пересказ их историй.

— Значит, ты приукрашиваешь?

Он пожимает плечами.

— Даже инженеры создают чертежи и планы, основываясь на нескольких перспективах. Уже поздно, и этим вечером ты играла три раза. Четыре, если считать наш разговор. У тебя есть номер в хостеле?

— Я думала остановиться здесь. Ты говорил — наверху есть комнаты.

Человек со шрамами молча кивает.

— Номер три-Г, если свободен. — Очередная ухмылка. — Мы с тобой могли бы порезвиться.

Арфистка пристально смотрит на него, а он просто ждет, когда она уйдет. Наконец она говорит:

— Тогда другую комнату.

Человек со шрамами подзывает бармена, делает ему знак и указывает на арфистку. Вскоре одна из служанок подходит с самопрограммирующимся ключом и кладет его на стол.

— Примите благодарность от заведения, — бормочет она, оглядывая сперва арфистку, потом ее инструмент.

— Возможно, ты захочешь обдумать рассказанное мной, — говорит человек со шрамами. — Это позволит тебе над чем-нибудь поразмыслить, если не с кем-нибудь переспать.

— Сбежит ли Хью, когда они доберутся до Иеговы, и попытается ли вернуться на Новый Эрен? Ускользнет ли Фудир от Олафссона и отправится на Хадрамоо? Найдет ли Олафссон Донована или же Грейстрок опередит его? И что насчет… Что насчет бан Бриджит? Чем она занималась все это время?

— А это, — говорит человек со шрамами, — будет причиной проснуться утром.

ГЯНТРЭЙ

ЛИЦОМ К ЛИЦУ

— Доброе утро, арфистка, — ехидно здоровается человек со шрамами, когда с рассветом в бар заходят несколько отважных душ. Славобог по-прежнему стоит за стойкой и, судя по всему, так и не покидал свой пост — как и человек со шрамами, который вновь сидит в своей нише. Зал наполнен густым ароматом овсянки, яиц и даала.[38] — Надеюсь, ты хорошо выспалась, — продолжает человек со шрамами. — По прошествии некоторого времени ночной треск баллистических полетов может стать вполне успокаивающим, а утренний спуск груза сойдет за кукареканье петуха.

Арфистка смотрит на него мутным взглядом и просит у Славобога кружку чего-нибудь бодрящего. Она несет кофе к нише и медленно присаживается за стол. Тарелка человека со шрамами наполнена даалом и тушеной фасолью, яичницей, холодным жирным беконом и обжаренными грибами. Арфистка бросает на пиршество полный ужаса взгляд и замечает, что человек со шрамами, похоже, в хорошем настроении.

— Каждый день обещает что-то новое, — произносит он. — По сравнению со вчерашним ночным кошмаром сегодня нас ждет легкий путь.

— И какие кошмары посещали твой сон? — Вопрос праздный — она еще не совсем проснулась, — но его молчание стряхивает с девушки остатки сна.

Мужчина обмакивает кусочек наана в даал и отправляет в рот. В перевернутой впадине подбородка скапливается соус.

— Тебе они не понравятся, — отвечает он, прежде чем проглотить.

Тишина постепенно становится неловкой. Но неловкость постепенно уходит. Человек со шрамами ворчит:

— Есть такие сны, которые снятся днем. Временами мне кажется, что ты не совсем реальна и я просто говорю с частью своего разума. Я не уверен.

— Значит, ты не уверен в собственном разуме?

Игривый вопрос, заданный в шутку, заставляет человека со шрамами глубже вжаться в нишу.

— Нет, — шепчет он, — не уверен.

Теперь арфистке становится действительно неловко, она торопливо извиняется и отправляется к буфетной стойке. В баре осталось совсем немного посетителей, а завтракающих еще меньше, поэтому меню завтраков небогатое. Девушка смотрит на неаппетитные блюда. Бекон холодный, и в нем больше жира, чем мяса. Яичница остыла до такой степени, что больше напоминает резину. Наконец арфистка останавливает свой выбор на тарелке овсянки с нааном и стаканчике дынного сока. Забрав еду, она возвращается в нишу и слегка удивляется тому, что человек со шрамами до сих пор безмолвно смотрит на свою тарелку.

— Когда мы попрощались ночью, — напоминает арфистка, — Хью и Фудир скользили к Иегове вместе с курьером конфедератов.

Человек со шрамами молчит, и арфистка боится, что своими замечаниями осушила колодец его красноречия. Но затем он поднимает глаза и смотрит на нее.

— А какая у тебя история? Может, это тебе следует рассказывать?

— У каждого своя история. Но не все они одинаково интересны. Я пришла узнать о Танцоре. Мой рассказ не столь значим.

Арфистка не просит его поведать свою личную историю, хотя подозревает, что в ней таится голтрэй. Она не уверена, что хочет ее услышать, но невысказанный вопрос повисает в воздухе между ними.

Наконец человек со шрамами вздыхает и вновь начинает свой танец.

— Бан Бриджит, — говорит человек со шрамами, — прибыла на Узел Павлина…

…Мир ярких цветов, журчащих вод и беззаботных людей. Здесь от полюса до полюса тянутся тропики, а океанические течения восхитительно теплы и неторопливы. В этом мире мало что происходит, а то, что все же случается, происходит без лишней суеты. У местных жителей имеется подобие Шинейда: словоохотливые старики и старухи встречаются в амфитеатре во время засушливого сезона и никогда в пору дождей. Время от времени они могут принять какой-нибудь закон, но без особой спешки.

Вселенная находится в беспрестанном движении: планеты и звезды вращаются, галактики кружатся, звездные корабли скользят от одной звезды к другой по сверхсветовым каналам в ткани пространства. Нет оснований для того, чтобы какой-либо еще мир в такой Вселенной оставался столь же спокойным, как Узел Павлина.

И хотя на Узле Павлина совсем немного законов, он богат традициями, и традиции тут имеют куда большее значение, чем законы. Последние можно обжаловать, но от традиций никуда не скрыться. Когда Билли Кисилвандо в пьяном припадке убил приятеля, ему дали стодневную отсрочку. Он отправился в глушь Малавайо, имея при себе только рюкзак, посох и небольшого, но преданного терьера. Вернулся девяносто девять дней спустя без собаки и посоха, явился к главе округа, признался в содеянном и молил прощения у ману[39] приятеля, а затем повторял признание в Палате Покаяния перед каждым, кто приходил посмотреть на него. Такова была жестокая традиция.

По сравнению с огромными световыми шоссе, соединяющими миры возле Иеговы, Павлин едва заслуживает звания узла. Трасса-66 ответвляется от Великого шелкового пути и тянется к Гарпунному Тросу и Валентности, но и только. На заре колонизации считалось, что близость Сапфирового Поста к синему гиганту обеспечит Павлин огромным количеством путей; было приложено немало усилий для разведки подходов, но сейчас научная мысль развивается уже в другом направлении. Это и к лучшему, ибо ничто не искушает разномастных разбойников Спирального Рукава сильнее, нежели солнце с множеством трасс.

В космическом порту Шалмандаро находился главный склад КТК для дорог Павлина, и к этой изящной башне из оранжевого камня бан Бриджит привели поиски следов призрачного флота. Башня была инкрустирована золотом и украшена фресками пастельных тонов, изображавшими пейзажи Павлина и тех немногих ’линиан, которые когда-либо проявляли что-либо похожее на героизм. Из западного фасада здания лукообразный выступ взирал на далекую Полихромную гору и чайные плантации, покрывавшие ее склоны. Микроэлементы в местной почве и чудеса биоинженерии придавали чайным полям различные оттенки, которые и дали горе ее название.

Несмотря на важность здания, защитного экрана на входе не было. Бан Бриджит ничуть не удивилась — для апатичного мира это было абсолютно нормальным. Но она на мгновение замерла, шагнув внутрь и оказавшись перед подъемными капсулами в огромном многоэтажном атриуме. Вялость не всегда означала глупость. Наоборот, зачастую леность требовала хорошей смекалки. Поэтому бан Бриджит вернулась в вестибюль и, тщательно изучив стены, среди пестрых цветов и завитков, которыми ‘линиане украшали любую более-менее ровную поверхность, заметила вкрапления датчиков разных сенсоров. Она одобрительно кивнула глазку камеры, и ее мнение о ’линианах немного улучшилось.

Когда, следуя стандартно расплывчатым указаниям персонала, Бриджит отыскала кабинет директора, Конми Пулавайо в нем не оказалось. Комната не поразила ее особой официальностью. Кабинеты могли выглядеть функциональными: со столами, накопителями данных, документами и тому подобным. Они могли хотя бы иметь стены. В них не должно было быть журчащих водопадов и лужаек, которые бы стерегли разноцветные попугаи и сладкоголосые жаворонки. А попугай уж никак не мог сойти за секретаря, как и гамак — за офисное кресло.

— Так где, — спросила она у желто-зеленой птицы, — твой хозяин?

Попугай шевельнулся на жердочке, наклонил голову и пронзительно прокричал:

— Какой видок! Ну и видок!

Бан Бриджит хмыкнула, отвернулась и задалась вопросом, могло ли за столь легкомысленным фасадом скрываться что-либо серьезное. ’Линиане прославились на весь Спиральный Рукав благодаря мастерству бионерии. Возможно, попугай действительно был секретарем. Но если птица и являлась чем-то большим, чем просто птицей, то ничем этого не выдавала: череп не отличался крупными размерами, а внимание постоянно перескакивало с одного на другое. Попугай то и дело посматривал на незнакомку, но этого и следовало ожидать от полудикой птицы. Скорее всего, восклицание было не более чем приобретенным рефлексом.

И зачем учить птицу отвечать подобным образом на такой вопрос? Ответ напрашивался сам собой: директор проводит перерыв в обзорном зале, который она заметила еще снаружи. Бан Бриджит посмотрела на часы. Для перерыва было рановато — если только, как она подозревала, ’линиане не поменяли местами время для работы и отдыха.

Проходивший мимо техник, хрупкий и невыразительный, будто эльф, с обнаженным торсом и нацепленным поверх саронга[40] поясом с инструментами, сказал ей, что обзорный зал находится в самом конце Краснофруктовой тропы, и указал на растущие вдоль «коридора» кусты. Бан Бриджит поблагодарила его, и тот слабо кивнул, сорвав на ходу краснофрукт. Ей даже стало интересно, шел ли он что-то чинить и как долго поломке придется дожидаться его прихода.

Краснофрукты росли по всему семнадцатому этажу, иногда пересекаясь с извилистыми дорожками, отмеченными другими видами кустов. Здесь не было стен, но временами встречающиеся ряды кустарников или ручейки с переброшенными через них мостками, очевидно, обозначали границы «комнат». Но ровными эти границы не были. В здании вполне могло не оказаться ни одного прямого угла. Бан Бриджит видела людей, работающих у экранов и весело болтающих с голограммными изображениями. Это все ведь не могло быть личной деятельностью? Так или иначе, межзвездное и внутрисистемное движение в Узле контролировалось; каким-то образом лихтеры и грузовые боты поднимались и приземлялись. Кто-то же тут работал!

В конечном итоге любопытство — или голод — одержало верх, и бан Бриджит сорвала краснофрукт. Его кожура оказалась мягкой и нежной, а мякоть, когда она вгрызлась в нее, хрустящей. Вкус плода, сочный и сладкий, указывал на то, что его предками были яблоко с вишней. Бан Бриджит пришлось напомнить себе, что она находится в огромном здании, а рощи, через которые требовалось пробираться, выращены искусственно.

В зале все было прозрачным, даже пол и мебель. Казалось, что шагаешь по воздуху, и бан Бриджит видела далеко внизу под ногами дорожное движение. Только сами люди и несколько предметов, такие как яркие диваны и тому подобное, упорно оставались непрозрачными. Прямо впереди, между двумя высокими башнями, высилась искусно возведенная Полихромная гора — из-за чего она казалась крупнее и ближе, чем на самом деле. Гончей стало интересно, не построили ли ’линиане эти башни сугубо ради подобного эффекта.

На бан Бриджит был зеленый с золотом комбинезон с синей каймой и знаками Особой службы на воротнике. На левой груди красовались две из двенадцати наград, к которым ее представили: Большая Звезда и Символ Ночи. Свора называла это «свободной формой», но бан Бриджит считала себя самым одетым человеком в зале, а может, даже во всем здании. Кое-кто из виденных ею ’линиан довел небрежность в одежде до ее логического и окончательного финала.

Несколько вопросов в конечном итоге привели бан Бриджит к директору. Ей стало любопытно — мужчина или женщина этот Конми Пулавайо, но даже после знакомства тайна не раскрылась. Человеческая раса разделена на два пола, но бионеры Павлина довели результат своих изысканий до колоколообразной кривой, в которой большая часть местного населения скопилась у своего рода бесполой середины, тогда как меньшая часть — у мужского или женского начал. Пулавайо можно было принять за смазливого парня или девушку, похожую на мальчика. Огромные светлые глаза на андрогинном лице не давали подсказки. Узнать наверняка можно было только одним способом — и, судя по тому, что бан Бриджит уже успела увидеть, не таким уж бестактным, — но ее ошеломила мысль, что если приподнять саронг директора, то и это не развеет сомнений.

Про себя она обозначила Пулавайо как «ее» и постаралась запомнить это местоимение.

Директор заказала чай. На Павлине об ином и помыслить было нельзя. Разнообразные вкусы и ароматы уникального чая, выращенного на Полихромной горе, составляли главную статью планетарного экспорта, и питье этого напитка считалось актом патриотизма.

Чайной церемонии предшествовало едва слышное покашливание, по которому бан Бриджит поняла, что Пулавайо была «на связи» и кашлем активировала сеть. Пока они ждали чай, эльфийка, радостно улыбаясь, изучала бан Бриджит с явным интересом.

— Ита-ак, — протянула она, почти не разжимая губ, — чтоунастелаетгонч?

Павлинианский диалект смазывал слова и смягчал согласные звуки. По Лиге ходила шутка, что на Павлине за использование согласных светит штраф. «Ленивый говор для ленивых уст», — подумала бан Бриджит. Ее встроенный имплантат обострил фонемы до стандартного галактического произношения.

— Итак. Что у нас делает Гончая? — спросила директор.

В ответ бан Бриджит достала свое удостоверение — по древней традиции, золотой металлокерамический значок, светившийся, когда его держал законный владелец.

— Я расследую обстоятельства сражения, которое здесь недавно произошло.

Конечно, дело было не только в этом. Призрачный флот кое-что отнял у пиратов — артефакт предтеч большой ценности и, вероятно, еще большей силы. Но о подобных тайнах распространяться не стоило, чтобы не возбуждать в людях зависть и честолюбие.

Директор едва взглянула на значок.

— Ах, это! — произнесла она. — Не было никакого боя. Для боя нужны две стороны. Охотники шипами из засады обстреливали рампу выхода, решетя всех, кто появлялся из нее. Им посчастливилось перехватить пиратский флот с опущенными щитами и забитый трофеями. Какая досада!

— Да. Такое беззаконие…

Но директора совершенно не волновало беззаконие.

— Убираемся за ними, — пожаловалась она. — Чистильщики все еще там. Послали быстрочелны по Шелковому пути с предупреждением. Расставили маркерные буи. «Герцогиня Драгомар» получила повреждения, стартовав на следующий день. Не хотим, чтобы и другие корабли налетели на обломки. Плохо для туризма.

Конми Пулавайо словно бормотала про себя, что несказанно раздражало Гончую. Бан Бриджит старалась разобрать, что та говорит, но субвокализация была слишком слабой. Окончательно разозлившись, она спросила:

— Вы опознали стороны?

— Пираты были с Цинтии, эти варвары возвращались откуда-то…

— Из Нового Эрена. Мы знаем о них. Выжившие достигли Сапфирового Поста, когда я там была.

— Так. Груженные трофеями с этого Нового Эрена. Потеряли авангард на шипах. Остальные запаниковали. Два корабля сошли с гиперболической орбиты. Один затормозил по эллиптической. Мы видели сполохи Черенкова, значит, некоторые корабли достигли скорости света, но не попали в канал и угодили в трясину.

«А те, кто спаслись на Шелковом пути, были уничтожены пограничной эскадрой Фира Ли», — добавила про себя Гончая.

— А что с флотом тех, кто устроил засаду?

Директор вытянула руку.

— Секунду, — сказала она и закрыла глаза. — Нет, нет, нет, милочка. Переводи Атрей девять-один-семь на высокую орбиту ’лина. МТК три-два-девять-один на низкую ’лина. В порядке поступления, милочка. Не приземлять, повторяю, не приземлять лихтеры с «Хиттинадского путника»… потому что «Сердце дуба» до сих пор в обозначенном посадочном секторе, вот почему. Где, — и это было произнесено со смертоносной приторностью в голосе, — где буксиры? — (Пауза.) — Меня не волнует. «Король Петер» покидает активное поле. «Сердце дуба» все еще в нем. Я не могу посадить «Хиттинадского путника» в такой давке. — Пулавайо вздохнула, закатила глаза в безмолвной мольбе к невидимым созданиям и улыбнулась бан Бриджит. — Простите. Новый диспетчер. Продохнуть не дает. — Она закинула руки за голову и потянулась. — О, а вот и чай. Я заказала «Вендерфелл» — прекрасный сорт с пряным ароматом и гвоздичным послевкусием.

Официант, подавший чай на вычурно гравированном серебряном подносе, оказался приятно мускулистым и волосатым. Он разлил радужный чай в почти прозрачные фарфоровые чашечки, красочно расписанные охотничьей сценкой из древних времен: указывающий вдаль старик-проводник и четверо мужчин в высоких сапогах с ружьями наготове. На заднем плане в небо тянулась стая первобытных уток. На другой стороне чашки красовался рисунок летящей утки, выполненный в блеклых тонах. Она истекала кровью из десятка ран, и каким-то образом, хоть изображение птицы и было неподвижным, художнику удалось передать ее отчаяние. Вихрящийся и поблескивающий в просвечивающей керамике чай лишь усиливал иллюзию безнадежного полета.

Пулавайо передала Гончей чашку, при этом коснувшись ее руки. Бан Бриджит приняла чай и обождала, чтобы увидеть, что все это значило.

— Ты параперцептик, — догадалась она.

Похоже, такая реакция разочаровала директора.

— Ах, да. Но боюсь, всего лишь двойной. Половина моего мозга — логическая, вычислительная часть, я надеюсь, — Пулавайо хихикнула, — она руководит диспетчерами космического движения. Другая половина… Что ж, вот она я. Вам понравились чашечки?

Бан Бриджит сочла, что та часть разума Пулавайо, с которой она сейчас общалась, тоже не была лишена расчетливости, но решила не озвучивать свои мысли.

— Вы сами их разрисовывали? — предположила Гончая.

Пулавайо махнула рукой.

— Ерунда. Просто хобби. Вам бы стоило взглянуть на наши экспортируемые товары. Но я такая глупышка. Вы спрашивали о засаде. Они сравнялись курсом с одним из кораблей-сокровищниц — а разве на таком высоком-н это не чудо?

— Я знаю, что они сделали. Я пытаюсь узнать, кто они такие.

Беспечное пожатие плечами:

— Они не представились.

Подавив резкий ответ, бан Бриджит процедила сквозь зубы:

— Эт’ на’давшие н’роходили Сапфировый Пост, поэтому они, ’естимо, двинулись к Иегове или Гарпунному Тросу. Если ня знаете и’ родной мир, хотя б ’кажите, в какую сторону они ушли.

Директор замахала рукой.

— О, не стоит подозревать Гарпунный Трос или Иегову. Грабить пиратов совсем не в стиле Гарпунного Троса, а Иегова напоминает черепаху — так же не высовывает головы из панциря.

— Нет, конечно, — терпеливо продолжила объяснять Гончая, — но призрачный флот мог пройти мимо одного из них, в таком случае их КТК подскажут мне, куда он направился дальше. Я могу просто подбросить монетку, чтобы выбрать трассу, но, если угадаю неверно, потеряю две недели, бегая туда-обратно. Гарпунный Трос и Иегова — две самые загруженные развязки в здешней части Спирального Рукава, и мне придется просеять этот огромный стог сена в поисках иголки-флота. Если только, — язвительно добавила она, — охотники ня сражались у каждой развязки, чтобы привлечь к себе внимание.

Директор рассмеялась.

— Да, конечно. Какая я глупенькая! Но… мы не знаем, с какой рампы сошел флот. Видимо, они воспользовались оживленным трафиком и спрятались среди леса прибывающих кораблей. Сигнальных маяков не направляли. Прибывшие обязаны связаться с портом. На высоком-н не всегда их засекаешь. — Пулавайо заговорила рублеными фразами, по которым бан Бриджит догадалась, что ее паравосприятие было несовершенным. Когда директор разделяла сознание и субвокализировала — изъясняться сложными предложениями не получалось.

— Тогда в каком направлении они ушли? — с растущим раздражением спросила Гончая.

— Не знаю. Развернулись… — Пулавайо подняла руку, сказала: «Секунду», — и прервала параллельный разговор кратким — «Разбирайся сама, милочка». Затем ответила: — Они развернулись, цепляясь за пространство, как тот древний бог, Тарзан. Эфирные нити до сих пор вибрируют. Мы думали, флот собирается кружить у входов на Шелковый путь. Но он больше не показался. Там такое творилось!.. Вы представляете, сколько в небе было кораблей? И, прокравшись туда, они… — Пулавайо пожала плечами. — Мы их потеряли.

— Вы их потеряли, — повторила бан Бриджит. Она с легкостью могла поверить в небрежность ‘линиан, но это было уже запредельно. Как выразились бы терране, директор «врала напропалую». Бан Бриджит по долгу службы доводилось слушать отговорки настоящих мастеров своего дела, и она знала все признаки лжи. — Понятно. Такое часто случается в районе Узла?

— Нет, нет, нет, — пробормотала Пулавайо, — я не в сети. — Затем: — О чем вы?

— Потерять след транспорта на подъемниках. Такое часто случается?

Лицо директора окаменело настолько, насколько в принципе было способно окаменеть лицо эльфа.

— Иногда бывает.

— Уверена, вы наблюдали за боем. Значит, у вас есть кое-какие позиционные точки. По ним я смогла бы экстраполировать место отправления и курс кораблей.

— Пока мы отслеживали их, они трижды меняли вектор и могли изменить его еще сколько угодно раз, пока находились вне зоны видимости; не думаю, что наши точки смогут вам помочь.

Бан Бриджит заговорила с ней сухо, будто выстреливая словами:

— Я сама буду судить о том, что сможет мне помочь, а что нят. Мне нужно изучить ваши транзитные записи. — Она уже потянулась к мемостеку, когда директор покачала головой.

— О, милочка, боюсь, это невозможно.

Это были уже не просто отговорки, а самое настоящее препятствование расследованию. Но Гончая никак не могла взять в толк причину противодействия. Мог ли Павлин покрывать флот-призрак? Она начала подозревать, что если в ближайшее время не получит записи КТК, то уже не получит их никогда. По крайней мере, не оригинальные записи. Как сказали бы терране, директор «тянула время».

Бан Бриджит вновь сверкнула значком.

— Боюсь, у вас нят выбора. Законы Лиги. Я «требую и приказываю» предоставить информацию именем Талли О’Коннора, Ардри Верховной Тары и президента Лиги Периферии.

Возможно, официальная речь вернет ее в чувство.

Но директор лишь слабо улыбнулась.

— А я боюсь, что ваш верховный король не обладает здесь большой властью. Павлин не входит в состав государств — членов Лиги.

Бан Бриджит откинулась на спинку кресла.

— Как не входит? Глупость. — Но ее имплантат уже связался с библиотекой на борту корабля и подтвердил этот факт. Запись о соглашении отсутствовала в архивах. Неужели ее справочник мог быть неполным? — «Договор о мире и единых целях» был подписан сто пятьдесят метрических лет назад.

— Соглашение все еще обсуждается в Шинейде. А мы не торопим события. — Пулавайо помахала рукой. — Содействие Лиге — наша традиция. Но мы сотрудничаем не по принуждению. А делаем это, когда нас хорошенько попросят.

Бан Бриджит проглотила саркастическое замечание и сквозь улыбку выдавила «пожалуйста».

Пулавайо провела пальчиком по руке Гончей.

— Я сказала, хорошенько попросят.

Наконец бан Бриджит догадалась, чего хочет от нее директор в обмен на содействие. Ей не впервой приходилось давать взятки и даже использовать секс для достижения своих целей, но неожиданные непристойные предложения все еще приводили ее в замешательство. Когда она прибегала к интиму, фактор внезапности исключался. Все должно было быть полностью осознанно и тщательно спланировано.

Директор неверно истолковала паузу.

— Вы предпочитаете мужчин? — спросила она. — Если что, сегодня я встречаюсь со своим хирургом. К вечеру я буду вполне себе мужчиной.

Бан Бриджит встретила заявление директора ошеломленным молчанием. Она не могла представить этого… эльфа мужчиной даже самую малость. Один всплеск тестостерона, и Пулавайо попросту лопнет. Если на то пошло, все подлинно женское выйдет из нее, словно через полый тростник. Тот, кто занимается двумя вещами одновременно, рассудила Гончая, редко делает их хорошо.

Гарпунный Трос или Иегова? Она могла отправиться наугад, но Иегова находилась в десяти днях пути, а Гарпунный Трос приблизительно в двадцати. Лучше провести еще один день на Павлине, чтобы узнать наверняка, даже если это означало близость с Пулавайо. Но где гарантия, что после такой взятки директор согласится помочь? Бан Бриджит могла представить себе огромное множество разных поводов для задержек — неизменно сотрудничая, никогда открыто не отказывая, — пока с большой помпой, с заявлениями о содействии и продуманной ложью ей не передадут хорошо подчищенные записи.

Бан Бриджит стало любопытно, сумеют ли они отредактировать записи так, чтобы обмануть Гончую. Ходили слухи, что капитаны, перевозящие контрабанду, умели «стирать» свои перемещения через Узел Павлина, а также при необходимости исчезать с экранов радиолокаторов. Работа как раз для Гончей, и, хоть это никак не относилось к ее текущей задаче, Павлин можно было бы припугнуть.

Бан Бриджит оказалась предоставлена сама себе до самого вечера. Идеально солнечный день. Полихромополис, столица планеты, располагался в муссонном поясе, а сезон засухи только-только начинался. Снаружи царила жара — на уровне или немного выше температуры тела, и на улице часто попадались веера и зонтики. Несколько белесых следов от реактивных лайнеров и баллистических прыгунов, направлявшихся к противоположному полушарию, прочерчивали безоблачное небо. Недавно прошедшие дожди придавали пейзажу влажно-пастельные тона. Ярко-желтые, оранжевые и красные цветы украшали пешеходные дорожки под сенью широколиственных деревьев. Некоторые из них могли быть известны даже на Старой Земле — если считать, что мифы не лгали, — но остальные были неизвестными природе объектами: экзотические виды пальм, орхидей, роз и кедров, которые носили свои древние названия только из вежливости и благодаря наличию пары генов их прародителей.

Мимо Гончей по Эмбаркадеро — скользящему пути из порта к главному торговому району — проходили люди со всего Спирального Рукава. Она видела бледных приземистых югуртан с поразительно широкими приплюснутыми носами; хиттинадцев в клетчатых килтах и тюрбанах. Там были угрюмые подпоясанные иеговяне, неустанно перебиравшие четки, а также безвкусно разряженные капитаны-торговцы с Большой Ганзы, чьи драгоценные камни, кольца и пышные одеяния блестели в лучах утреннего солнца. Она слышала ухающий акцент Алабастера, невыразительный гнусавый говор Мегранома и почти неразборчивую трескотню терранских коробейников. Павлин был не настолько крупной развязкой, как Иегова, но многие путники останавливались здесь ради развлечений и отдыха. Это было самое популярное место для проведения отпуска в местной части Рукава.

От бан Бриджит не укрылось, что в ее сторону оборачивали головы и бросали взгляды. Гончая? Здесь? Зачем? Конечно, все дело в форме. Сама концепция формы была чуждой ’линианам и, возможно, привлекала их. Пулавайо не случайно попросила ее надеть форму этой ночью.

Она ступила на Эспланаду, скользящий переход, который пересекал главный торговый район порта, известный как Родьядарава. Местные магазины одежды не привлекали ее: скорее Разлом наполнится звездами, чем она напялит на себя саронг без верха по моде эльфов Павлина; и, судя по парочке прошествовавших мимо нее югуртанских женщин, кое-какие обрюзгшие туристки только выиграли бы, если бы разделяли ее мнение. Но тут она заметила чайный магазин на углу Кэйртнашрада и решила зайти внутрь, чтобы спастись от жары.

Едва бан Бриджит шагнула в магазин, ее атаковала смесь запахов: ваниль, легкий розовый привкус, безошибочно узнаваемый аромат абалонского холденблума. Корзины, стоявшие на полке у дальней стены, были наполнены чаями не только самых необычных цветов: черные, серые и охряные, но и более экзотических оттенков, которые природа даже и не думала создавать.

«А что, — подумала она с растущей тревогой, — если я просто хочу чашку чая?»

По всей комнате и на небольшой площадке снаружи были расставлены маленькие круглые столики. Некоторые были вровень с креслами, другие более высокими, так что люди стояли за ними, наслаждаясь напитками и общением. Сейчас почти половину мест занимала толпа человек в сорок-шестьдесят, как местных, так и туристов. Два хиттинадских торговца в схожих килтах и тюрбанах играли в настольную игру. Они зашептались друг с другом, когда бан Бриджит прошла мимо них.

— Ку, — поприветствовал ее из-за стойки торговец чаем. — Желаете отведать «Сосуд услады»? Наш самый знаменитый сорт.

Бан Бриджит оглядела чайные ряды.

— Я… не знаю.

Торговец чаем рассмеялся.

— Значит, нужно что-то более медитативное. У меня есть «Серые помыслы», частный сорт, который Консорциум создает для вашего коллеги, но, уверен, он не огорчится, если вы отведаете его.

Гончей стало интересно, откуда торговец прознал о форме обращения, которой Свора пользовалась в общении между собой. Еще она догадывалась относительно имени этого своего коллеги: Грейстрок нашел бы название сорта в равной степени забавным и прельщающим.

Торговец чаем исчез под лесенкой и появился вновь с гладкой металлической чайницей серого цвета. Он повернул коробочку и показал бан Бриджит тиснение: личный символ Грейстрока. С ее безмолвного одобрения он осторожно взял горстку листьев, наполнил небольшой шарик с прорезями и заварил напиток — при этом неустанно рассуждая о физических и химических процессах, задействованных в приготовлении. Бан Бриджит хотела лишь чего-нибудь выпить, но торговец чаем не отдал ей чашку до тех пор, пока не прошло положенное время заваривания.

— Понимаете, оно свое для каждого сорта.

Она не понимала и постаралась тут же все забыть, как только исходящая паром чашка оказалась у нее в руках.

Хиттинадцы играли в шаХматы, и партия была в самом разгаре. В некоторые версии этой игры нужно было играть в трех измерениях. В других версиях использовались компьютеры и сотни фигур с различными боевыми способностями. Другие вариации — под названием «Лила» — имитировали сверхсветовые складки Электрической авеню и позволяли фигурам стремительно передвигаться между обозначенными клетками. Но хиттинадцы играли в оригинальную игру, без прикрас, передвигая изящно вырезанные деревянные фигурки по 81-клеточной доске.

Красный, тюрбан которого представлял собой замысловатую шотландку из зеленых, желтых и красных клеток и полосок, проводил «предложение Ремура». Его император неподвижно стоял на центральной клетке родного ряда, пока миньоны двигались сложным строем взаимной поддержки. Ходящие по диагонали советники и ретивые гончие играли в связке с принцессой, а крепости еще стояли друг напротив друга. Принцесса находилась посреди игрового поля с неплохими шансами выйти замуж за принца противника. Если Белый допустит такое, его принц станет бессильным в любой атаке против Красного. Следовательно, он замыслил «отказ МакДевитта».

Шаткая расстановка, решила бан Бриджит. Сложность на сложности, и один неверный ход обратит все в хаос, победу в котором вырвать под силу лишь ловкому хитрецу. Белый принц сделал рокировку, отказываясь встречаться с принцессой противника.

Спустя некоторое время, за которое ничего не произошло, Белый взял чашку и отхлебнул. Снова поставил ее на место. И вновь ничего не случилось.

Затем, пожав плечами, он прыгнул белой гончей.

Ошибка! Бан Бриджит отпила «Серых помыслов» и чуть подалась вперед, чтобы увидеть ответный ход Красного.

Красный, похоже, не обратил внимания. Он передвинул принца на одну клетку вперед.

— Дурные времена, — прокомментировал он, смакуя напиток.

Тюрбан Белого — насыщенно-зеленый, расшитый охряными нитями и золотыми лентами — согласно закачался из стороны в сторону.

— МТК становится дерзкой и заносчивой. Прибавилось гонору.

По традиции хиттинадские купцы при посторонних говорили недомолвками.

— Вчера через перекрестье прошли три корабля Компании Шон, — произнес Красный. — Они не уплатили тех пошлин, которые приходится платить несчастным хиттинадцам. Так по пьяной лавочке сказал таможенный инспектор.

— Спиртное открывает истину.

— Мудрый муж воздержан.

— Если б только эта мудрость распространялась на ходы принцев. — Белый передвинул вторую гончую на другую сторону поля, угрожая принцу Красного.

— Долго живет та рыба, что не клюет на приманку, — заметил Красный, сдвинув своего миньона в сторону, чтобы забрать миньона Белого. — Почему кузены из Компании Шон такие самодовольные? Странные слова были сказаны. С помощью песка и металла они сделают Ардри своим миньоном. — Он оторвал глаза от доски и встретился взглядом с противником. — Горькие слова; и что же имел в виду тот, кто их произнес?

Белый пожал плечами.

— Такое негоже знать несчастным хиттинадским купцам. Они хотят лишь перевозить отличные товары по справедливым ценам. Прихоти верховных королей их не волнуют. Но что будет, если их соперники обретут такую власть над королями?

— Тогда беда нагрянет к несчастному хиттинадцу, к женам его и детям.

Бан Бриджит со слабым звоном поставила чашку на блюдце и сказала, ни к кому в частности не обращаясь:

— У Ардри уши повсюду, но он ня всегда понимает смысл того, что слышит.

Белый склонил голову, и на его губах заиграла едва заметная улыбка.

— Да возрастет тогда мудрость Ардри — или его «ушей».

Красный довольно хмыкнул.

— Ардри, — повторила бан Бриджит, — слуга Лиги и ее государств-членов.

Белый обхватил ладонью подбородок и внимательно посмотрел на доску.

— Пусть Ардри — слуга Лиги, но вряд ли он желает стать слугой Компании Шон. — Хиттинадец передвинул советника по диагонали.

Красный сложил пальцы в символ колеса и коснулся чакры.

— Да не допустит Буд сего.

Бан Бриджит вернулась в номер и начала готовиться к «свиданию» с Пулавайо. Она стянула с себя форму и смыла дневной пот. Затем перебрала привезенную одежду, в уме пересчитала вещи, которые остались на корабле, и разочарованно вздохнула. Пулавайо просила ее прийти в форме; но неужели директора действительно волновала обертка для конфеты, которую она так жаждала? (Он, поправила себя бан Бриджит. К этому времени операция уже должна была завершиться.)

Гончая могла не заботиться о соблазнительности наряда. Окончание вечера уже было молчаливо согласовано обеими сторонами. Поэтому самым важным сегодня были удобство, комфорт и простота. То, что она могла бы снять и надеть без особых усилий и что не выделяло бы ее в толпе.

И наряд этот все больше походил на саронг ярко-крикливой расцветки без верха.

Она подошла к сенсорному монитору на столике у стены, зашла в систему отеля, добавила досадную графу в итоговый счет и скользнула в информационный поток. Гончая набрала в поиске имя директора и поняла, что оно довольно распространено на этой планете, затем она настроила фильтры на поиск по должности и хобби.

Рисунки на чайных чашечках. Вот! Как она и думала, Пулавайо очень гордилась… гордился своим хобби — будь проклята эта глупая привычка менять пол! — бан Бриджит обнаружила информационный локус, где любой желающий мог посмотреть на образцы, одобрительно их откомментировать и даже заказать полный чайный сервиз. Ха! Один комментатор написал, что узоры безвкусны.

Что ж, существовало немало методов соблазнения. Если капитуляция тела была предрешенным исходом, то капитуляция разума — нет. А Гончей нужно было от директора никак не тело.

Она загрузила узор с чайной чашечки, виденный ею в башне КТК, и взяла расцветку утиных перьев. Потом ввела ее в программу для рисования и настроила на создание плавных абстрактных форм и длинных сглаженных линий.

Результатом стал рисунок, напоминавший оперение утки с чашечки, но при этом он был не более чем образом. Подражание — самая искренняя форма лести. Пулавайо мог не заметить этого сознательно, но обольщение и не должно быть сознательным. Никто и никогда еще не сделал из отца врага, восхваляя красоту его чада.

После того как образ загрузился, бан Бриджит долго штудировала «Социальный путеводитель по Спиральному Рукаву» Беннета, пока не нашла то, что подходило к саронгу: легкое пончо, которое носили кушканы на Бандонопе. Оно было коротким и сшитым из просвечивающей ткани. Гончая ввела свои размеры.

Затем она направилась к комоду, достала из него два привезенных с собой отреза всенаряда и, вставив нить данных в порт, загрузила в ткань дизайн и крой. Микроэлектромеханическая материя задрожала и превратилась… в саронг цвета утиного крыла и пончо ему под стать. Конечно, крикливый наряд не получил бы признания в домах моды Хэдли Прим, но здесь сойдет за неброскую одежку.

Дом директора находился в Нолапатадии, столичном районе, до которого без труда можно было добраться на маглеве[41] Пескотрубной ветки. Им оказалось овальное здание из резного черного дерева, окружавшее открытый небу внутренний дворик. Вычурные терракотовые контейнеры и резервуары подпитывали связанные каналами пруды. Клумбы, атриум и со вкусом расставленная мебель служили стенами, поэтому дом целиком просматривался из любой точки. Выдававшиеся карнизы и стоки не позволяли дождевой воде попасть в саму обитель.

Тем вечером Пулавайо сполна оправдал справедливо невысокие ожидания бан Бриджит. Она — теперь уже он — гордо выставлял напоказ результат операции, а также пыхтел, лапал, тискал и часто вскрикивал, что, похоже, символизировало мужскую благодарность и наслаждение. Бан Бриджит и сама пару раз застонала, но ее действия были спланированными ради определенной реакции директора. Она заранее приняла притупляющее лекарство, чтобы не отвлекаться на нежелательные ощущения в переломные моменты, но впоследствии поняла, что могла обойтись и без него.

Как-то Гончая услышала терранскую поговорку: «Повторенье — мать ученья». Но Пулавайо не проводил достаточно времени ни в мужском, ни в женском облике, чтобы отточить мастерство хотя бы одного из полов.

Ее немного уязвило, что директор не заметил тех стараний и усилий, которые она вложила в создание наряда. Этой хитрости и не следовало быть замеченной, но какой-нибудь комментарий лишним бы не был. Вместо этого директор обиделся, что она пришла не в форме, и Гончей стало любопытно, не замешана ли тут потребность в доминировании. Она взяла на себя роль активного партнера, говорила ему, что нужно делать, хвалила, когда он делал это правильно, и шлепала его, когда делал что-то не так. Ей невольно лезли в голову мысли о дрессировке щенка.

На бан Бриджит была кристаллическая подвеска производства Уоффорда и Бэйла с Нового Эрена, и, когда молодая женщина ритмично двигалась на Пулавайо, подвеска болталась туда-сюда, ловя отражение света из холла. Гончая тихо шептала директору, сначала используя простые слова ласки и услады, но через некоторое время сменила их выражениями сонливости и усталости. Ты утомился? Ты уже так устал. Ты едва ня засыпаешь…

Вскоре, чему помогла физическая разрядка, Пулавайо погрузился в дремотное, гипнотическое беспамятство на подушках и шелках, заменявших ’линианам кровати. Бан Бриджит осторожно слезла с него, подтянула к ложу шезлонг и приступила к работе.

Ей не потребовалось много времени, чтобы узнать расположение аппаратной кнопки и кодов доступа к базе данных КТК. Подозревая, что леность ’линиан означает немало телеционирования из дома, бан Бриджит опробовала коды и кнопку на домашнем интерфейсе Пулавайо и с удовлетворением обнаружила, что ее подозрения оправдались.

Через нить данных Гончая загрузила информацию в свою одежду. База данных была огромной, и в активной памяти всенаряда не осталось ничего, кроме кроя «утиного крыла». Рискованная затея. Один сбой системы — и она останется только в двух серых кусочках ткани на бедрах и груди.

Закончив, бан Бриджит очистила всю память и логи интерфейса. Она предусмотрительно надела наперстки, так что на клавиатуре не осталось генетических отпечатков, а насчет других генетических следов, которые можно было бы найти в иных местах, у нее имелась причина, которую с готовностью принял бы любой ‘линианин.

С постели донесся стон. Бан Бриджит нахмурилась, ведь Пулавайо не должен был очнуться от гипноза самостоятельно. Она метнулась через дворик, мимо прудов, между парой широких колонн, которые должны были напоминать древесные стволы, и добежала до вороха подушек и одеял, на которых возлежал директор. Пулавайо оставался в состоянии гипноза, но его рот вяло шевелился, пытаясь что-то сказать. «Говорит во сне, — подумала Гончая. — Должно быть, ему что-то снится».

Но ’линианский диалект создали ленивые уста и глотки, так что имплантат бан Бриджит принялся разбирать стоны, помогая ей услышать сказанное на гэлактическом.

— Куда ты ушла? — спрашивал Пулавайо. — Почему бросила меня?

Бан Бриджит склонилась над постелью, чтобы расслышать получше. Теперь она беспокойно выпрямилась, лихорадочно раздумывая. Он не мог выйти из гипноза.

— Нужно было воспользоваться удобствами, — на ходу придумала она. — Спи дальше.

— Он и так спит. Зачем ты просила у него коды доступа?

У него? Довольно странно общаться со спящим человеком.

Слышать, как он говорит о самом себе с подобной отстраненностью. Это напомнило бан Бриджит древние дибольдские сказки о «говорящих», которые могли вселяться в чужое тело. Каждый новогодний вечер она с другими дибольдскими детьми наряжалась в страшные и пугающие костюмы, притворяясь, будто одержима, и доверяясь профессиональной этике. Традиция воспринималась куда менее серьезно, нежели в Дни Заселения, но воспоминание оказалось таким неожиданным и ярким, что на мгновение она едва в страхе не выбежала из дома. Лишь благодаря железному самоконтролю она оставалась у кровати достаточно долго, чтобы понять, что случилось.

— Он собирался утром передать мне информацию, — сказала она. — Тише. Ты тоже сии. Няплохо мы порезвились. Должно быть, ты устал.

— Я не устал, но, ох, до чего ты была хороша. А твоя одежда — отличный выбор. Я не хочу, чтобы тебе причинили вред.

— Мне никто ня навредит.

— Они будут поджидать снаружи, на улице, ведущей к маглеву. Он предложил это. Сказал, что секрет стоит риска.

— Какой секрет?

— О, я не знаю. Думаю, вспомню, когда он проснется.

Конечно. Паравосприятие. Во время бодрствования обе части могут общаться между собой. Сейчас она разговаривала с эмоционально-восприимчивой частью разума Пулавайо, но обычно доступ к голосовому центру получали оба полушария.

«Хозяйке на заметку: при допросе параперцептика убедись, что загипнотизировала все части его мозга».

Бан Бриджит нежно успокоила пробудившуюся половину разума директора. Затем, нашептывая в правое ухо, она сообщила другой половине Пулавайо, что ему приснился странный сон и он забудет его, как только проснется. Она описала их занятия любовью более страстными, нежели они были на самом деле, и сыграла на фантазиях директора, рассказав, что пришла на свидание в форме Гончей и они играли в разные доминирующие игры. В конце она упомянула, что ушла за час до текущего времени и что они поцеловались в дверях.

Вот так. Легче всего запоминается то, что мы хотим помнить. Если Пулавайо другой частью разума вспомнит, что Гончая оставляла ночью постель, то спишет это на женские потребности.

Затем, поддавшись импульсу, бан Бриджит оттянула правое веко директора.

Глаз закатился за глазницу, подергиваясь в неспешном ритме.

Она оттянула левое веко.

И глаз смотрел прямо на нее.

— Прощай, — прошептала она в левое ухо. — Ты был чудесен. Я никогда тебя ня забуду.

Ложь была совсем маленькой, а Гончая нуждалась в благодарности и содействии этой половины.

На город опустилась ночь, улица утопала во тьме, нарушаемой лишь озерцами света фонарей. Большинство домов казались темными блоками во мраке. В столь поздний час лишь в нескольких из них тускло светили лампы, скрытые за ставнями и занавесками. Вдалеке шипела река Хилливадди, стекая с Полихромной горы. Ветер, восхищенно нашептывая, раскачивал деревья.

Бан Бриджит почуяла их, когда свернула на улицу Олумакали, ведущую к остановке маглева.

Двое поджидали в тени между домами. Под деревом.

— Это она, — услышала их шепот Гончая.

— Она турист, верно?

— Говорили, что она будет в какой-то странной одежде. «Форме».

Бан Бриджит прошла мимо них, притворившись, будто ничего не слышит и не замечает. Она вспомнила тех мускулистых ‘линиан, которых видела накануне днем. Павлином правили традиции, а не законы. У них не было полицейских. Их заменяли силовики.

Ей вдруг стало интересно, знают ли они, на что способна Гончая? Их ведь всего двое.

Или больше?

Она продолжала прислушиваться, удаляясь.

— Это не она.

— Погоди. Она проходит под фонарем. Рассмотрим получше.

— Рыжие волосы. Точно она! Вызывай кериноматов и вели им собраться на улице. Пойдем за ней.

Они вышли из тени с поразительной для их габаритов бесшумностью. Она не оборачивалась, чтобы посмотреть на них. Четверо, предположила Гончая. Двое сзади, двое впереди. Расклад не в ее пользу. Но она не станет убивать их. Бан Бриджит прибыла на Узел Павлина, чтобы выследить флот-призрак, а не устраивать дипломатический инцидент между Павлином и Лигой. С другой стороны, если она позволит им напасть, каждый узнавший об этом Гончий отправится прямиком к Узлу и тут камня на камне не останется.

— Вот и кериноматы. Она наша…

— Эй! Куда она делась?

В неосвещенном промежутке между фонарями бан Бриджит отскочила в сторону, оставив сандалии на тротуаре — как будто попросту испарилась. Деревянные подошвы издавали бы стук во время бега, а бесшумность сейчас была на вес золота. Проворная, как гончая, она промчалась между двумя темными домами в подлесок позади них: деревца, пруды, несколько клумб пестрых цветов, сад камней. На бегу она подобрала саронг и стянула его к поясу. Теперь он стал короткой юбкой и больше не сковывал движения. Бан Бриджит перескочила пруд, пробежалась по лавке и — вверх! — через изгородь маслянистых растений с толстыми листьями.

Вниз, в следующий задний дворик, на который также выходило несколько домов. Она присела на корточки, кончиками пальцев касаясь травы, будто бегун в ожидании стартового сигнала, и прислушалась. Вдалеке прозвучал свист — возле дома, который она уже миновала ранее. Был ли этот мир из тех, где люди закрывали ставни, заслышав ночью подобный звук? Или же они сбегались к окнам и наблюдали, сжимая в руках комм-устройства?

Бесконечные часы в тренировочном зале оправдали себя сторицей. Бан Бриджит ринулась к следующей улице, остановилась, принюхалась, прислушалась, огляделась. Ничего. Затем перебежала через дорогу, вновь повторила последовательность действий и понеслась дальше. Получилось ли у нее двигаться достаточно быстро, чтобы успеть покинуть пределы предполагаемой области поиска? Как далеко находится следующая остановка маглева?

«Нят. Забудь. Они будут следить за остановками».

Она остановилась, чтобы отдышаться, и оглядела соседние дома.

Посередине вырисовывалось огромное здание, будто скала среди мыльных пузырей. Его стены были сделаны из грубого необработанного гранита, и на фасаде имелась колоннада, столпы которой выглядели слишком широкими и приземистыми. Эта постройка казалась более долговечной, нежели окружавшие ее хрупкие дома, и более серьезной, чем все, что могли построить легкомысленные ’линиане. Судя по массивному фасаду, строение воздвигли в раннюю эпоху планеты. Если другие подобные здания и тянулись когда-то приземисто вдоль улицы, то их уже давным-давно снесли и заменили.

Похоже на здание официального учреждения. Неосвещенное, и маловероятно, что в такое время там кто-то есть. Скорее всего, это библиотека или конференц-зал. Открыто ли оно? Заперто? Включена ли сигнализация?

Теперь бан Бриджит уже знали по описанию. В номере отеля ее будут ждать. Корабль возьмут под охрану. (Она надеялась, что никто не окажется настолько глупым, чтобы попробовать проникнуть внутрь. Интеллекту корабля подобные шалости вряд ли придутся по вкусу.) Они будут расширять периметр поисков, сектор за сектором.

Они уже сглупили, отправив для ее ареста всего четверых. Но ей не стоило рассчитывать, что так будет продолжаться и дальше. Если Пулавайо разбудили, скорее всего, он расскажет, что она покинула его дом час назад и была в форме Гончей, как того и ожидали. На некоторое время это собьет их со следа. Преследовали ли они именно ее или какую-то другую рыжеволосую туристку, оказавшуюся в этом районе по стечению обстоятельств?

В любом случае ее будут искать.

Гончая выбрала здание, где могла бы работать в темноте незамеченной, и подошла к черному входу. У нее было прекрасное ночное зрение, а также улучшенные обоняние и слух. Бан Бриджит изучила стены, но не увидела ни проводов, ни сенсоров. Она уделила особое внимание скрепленным известняковым раствором трещинам между крупными каменными глыбами. Если бы она хотела установить в стене камеру или монитор — лучшего места было бы не сыскать…

Ничего.

Вспомнив о вестибюле в башне КТК, она не пришла к какому-либо определенному заключению, коснулась двери и принюхалась. Дверь открывалась внутрь. На защелке. Бан Бриджит потянула за дверную ручку.

Сигнализации нет. Так далеко от туристических зон ’линиане не опасались несанкционированного вторжения. Традиции для них служили защитой более надежной, чем любые замки и охранные системы. Тот, кто не может вообразить сам факт взлома, представить себе нарушителей не сможет тем более. На секунду она задумалась, каково это — жить в обществе, которое не запирает двери на ночь.

Имплантат сообщил ей, что здания подобного рода назывались ремонстраториумами, или Палатами покаяния. Они одновременно были и судами, и храмами, но еще ни одному иномирянину не удалось побывать внутри, и то, какие там проводились ритуалы, было тайной за семью печатями.

Чудесно. Теперь к списку нарушений можно добавить святотатство.

Дверь бесшумно распахнулась, открыв за собой темный коридор. Молодая женщина шагнула внутрь, мягко прикрыв дверь, и оказалась в неком подобии подвала. Она присела на корточки, чтобы отдышаться после бега, и сделала несколько глубоких вдохов. В ноздри ударила резкая химическая вонь. За этой вонью мог скрываться запах человеческого существа: охранника или ночного сторожа. Но, прислушавшись, бан Бриджит не услышала ничего, кроме треска и скрипа самого здания. Оно было старым. Гончая ощущала возраст промозглого камня и ветхого дерева. Годы впитались и укоренились в них.

Древние строения священны в обществах, которыми правят традиции.

Не важно, священные потому, что древние, или древние потому, что священные. Но разве могла она оказаться в подобном здании и не исследовать его? Гончие по своей природе должны были все обнюхивать.

Бан Бриджит направилась к узкой вьющейся лесенке, в старых деревянных ступенях которой бесчисленные шаги за несчетные годы протерли ощутимые углубления. Девушка предположила, что здание построили еще до Воссоединения — во времена, когда некоторые миры Диаспоры заново учились скользить между звездами.

Назначение лестниц в том, чтобы по ним подниматься. Бан Бриджит так и поступила.

На первом этаже Гончая снова остановилась, чтобы принюхаться и прислушаться. Химический запах здесь был еще сильнее, но тишину по-прежнему ничего не нарушало. Тусклый свет просачивался между планками жалюзи. Должно быть, между окном и уличным фонарем росло дерево, поскольку, когда приятный ночной ветерок раскачивал ветви, свет начинал прерывисто колебаться.

Она двинулась мимо рядов стеллажей, достигавших потолка и тянувшихся от передней части зала до дальней стены. Строгость их расположения соответствовала архитектуре здания и сильно отличалась от просторных, лишенных стен интерьеров современных ’линиан.

«Библиотека, — подумала Гончая; — или, возможно, галерея искусств».

Подойдя ближе, она заметила прикрепленные к стенам предметы. Может, барельефы? Если так, они мало чем отличались друг от друга. Расположенные аккуратными рядами на равном расстоянии друг от друга, они все были примерно одинакового размера. Что ж, все сонеты — одинакового размера, но любой мог стать исключительным шедевром, поскольку величайшее искусство, как полагали дибольдцы, заключалось в ограниченных достижениях, подобно тому как спортивные свершения требовали барьеров, сетей и полос препятствий.

Шелестевшие прямо у окна листья впускали в темный зал краткие вспышки блеклого света. Бан Бриджит шагнула в коридор, чтобы поближе рассмотреть один из предметов.

И столкнулась лицом к лицу с большеглазым мрачногубым эльфом с копной нечесаных курчавых волос. Гончей потребовалась вся выдержка, чтобы не закричать.

Обнаружена! Здесь все же был сторож.

Но эльф ничего не промолвил. Глаза не моргнули. Рот не открылся. Из-за сшитых губ раздался отстраненный голос.

— Я — Билли Кисилвандо. Я в пьяном припадке убил приятеля…

И ужас от риска обнаружения уступил место ужасу от находки.

Это была висевшая на стене голова с вставленными вместо глаз стекляшками и зашитыми губами, тщательно сохраненная умением таксидермиста. Под ней находилась табличка с именем, описанием преступления и датой его совершения. Очевидно, если кто-то останавливался на какое-то время рядом с головой, интеллект проигрывал последние слова преступника.

Когда Билли Кисилвандо в пьяном припадке убил приятеля, ему дали стодневную отсрочку, чтобы уладить дела и привести мысли в порядок, чем он и занялся. Он отправился в глушь Малавайо с рюкзаком, походным посохом и небольшим, но преданным терьером. Вернулся девяносто девять дней спустя без собаки и посоха, явился к главе округа, признался в содеянном и молил прощения у ману приятеля. Затем ему отрубили голову, замумифицировали и повесили в Палате покаяния, где на нее взирали путники, попадавшие в район Нолапатадии. Впоследствии он повторял признание перед каждым, кто приходил посмотреть на него. Такова была жестокая традиция: и дело тут не в том, что человеку даровали отсрочку, дабы подумать о близящемся конце, а в том, что он чувствовал себя обязанным вернуться по истечении этой отсрочки.

Осмотрев голову Билли Кисилвандо, бан Бриджит изрекла вердикт:

— Вот это уже няобычно, — сказала она вслух.

Гончая зачарованно бродила по залу, обнаруживая все больше рядов превращенных в чучела и подвешенных голов. Панели возле входа были более новыми; те, что у дальней стены или в боковых залах, — более древними. Головы, закрепленные на них, обладали строгими лицами, классическими бородками и стрижками. На старых табличках стояли даты давно минувшей Эры Павлина. На тех, что поновее, красовались галактические даты, но с записанными ниже в скобках годами в павлинианском исчислении.

В боковых комнатах эльфов было меньше, а в одном, особенно пыльном зале находились только определенно мужские и женские головы. Эти самые древние чучела располагались тесно друг к другу, были изъедены молью и повреждены. Чем свежее были головы, тем более андрогинной внешностью они обладали.

На более новых стенах, окрашенных в яркие цвета современного Павлина, среди эльфов затесались и другие народы: бледные, плосколицые югуртане; золотые женщины с Валентности, узколикие алабастриане с коричнево-красной кожей. Была там даже голова цинтианского воина, украшенная драгоценными камнями, — жестоко высокомерная, варварски пышная, — вероятно, не просто было перерубить эту шею. На лицах иномирян сохранилось выражение безграничного удивления, словно они не могли взять в толк, что с ними делают, — кроме цинтианина, который каким-то образом умудрялся ухмыляться даже после смерти. Охваченная любопытством, бан Бриджит подождала, пока он не скажет свое последнее слово.

— Отсоси мой хрен, — прошептала голова, и краешки губ бан Бриджит тронула невольная улыбка. Одного у варваров с Хадрамоо нельзя было отнять: они умели умирать стильно.

Гончие умели творить чудеса буквально из ничего, и в ремонстраториуме бан Бриджит нашла все, что ей требовалось. Внизу, в комнате для препарирования, она отыскала краситель, с помощью которого придала своей золотистой коже коричневый оттенок — за исключением ладоней и ступней, — бан Бриджит знала, что таким образом некоторые меграномеры украшали себя. Найденным в той же комнате ножом она отрезала самые длинные пряди волос, а оставшиеся волосы стянула ремешком на макушке. Кусочек угля из механического цеха прибавил ей морщин и слегка состарил, а две маленькие монетки, найденные в ящике стола и засунутые в ноздри, изменили форму носа.

Наконец она повязала саронг вокруг бедер. Вероятно, силовики уже знали, как выглядит ее одежда. Но Гончая скользнула в сторону, находясь в темноте между фонарями, пока преследователи самодовольно шли позади, считая себя умными и незаметными. В лучшем случае они смогут вспомнить, что ее саронг был «разноцветным», что нисколько не сузит параметры поиска. Она не решилась изменить фасон, поскольку, после очистки временной памяти всенаряда, большую часть интеллекта ткани занимала база данных КТК. Поэтому бан Бриджит просто вывернула саронг наизнанку, чем изменила и немного приглушила ее цвет.

Но пончо не принадлежало культуре этого мира, его бы сразу заметили. Гончая не могла избавиться от него — ведь в нем находилась часть скопированной базы данных, поэтому она обмотала пончо вокруг головы — старинный стиль — и сшила края с помощью найденных в комнате для препарирования нитки с иголкой таким образом, что оно стало походить на хиттинадский тюрбан, который также пригодился для того, чтобы прикрыть ее рыжие волосы.

Бан Бриджит все еще походила на иномирянку, но уже могла сойти за пожилую хиттинадку или меграномерку, а не за юркую золотую Гончую в бегах.

— Йа и тхак опхаздхыфаю, — сказала она вслух, оттачивая меграномерский акцент с Восточных островов. Впрочем, лучше не переигрывать. Весь смысл заключался в неприметности.

Получится не очень хорошо, если иномирянина обнаружат поблизости от ремонстраториума. Поэтому, когда небо на востоке чуть посерело, Гончая пробралась через неподвижные и безмолвные сады к путям следования маглева. Там она нашла рощицу в общественном парке и затаилась. Уходящая ночь была прохладной, и ей пришлось обхватить себя руками, жалея, что пончо пришлось спрятать.

Утром, когда люди стали собираться у остановки маглева на улице Уасладонто для поездки в город, бан Бриджит заметила троих туристов. Она выскользнула из укрытия и пересекла дорожку таким образом, чтобы незаметно поравняться с ними. Как и ожидалось, они обрадовались появлению «еще одной настоящей женщины», особенно ей был рад единственный мужчина в группе. Родом с самой Верховной Тары, он был гордым обладателем клетчатого килта, окаймленного бахромой плаща и восхищенного взора. Шедшая подле него югуртанская женщина имела крепкое телосложение и зонтик, сходный по расцветке с ее саронгом. Она представила Гончей даму с Валентности, которую встретила в ресторане неподалеку.

Вместе с этой пестрой и болтливой компанией, походившей на путешествующих приятелей, бан Бриджит прошествовала мимо усталого стража порядка, стоявшего у входа в поезд с цифровым изображением в руке и мыслями о близящемся конце смены. Он высматривал в толпе более молодую и атлетически сложенную женщину, которая к тому же путешествовала в одиночестве.

Подняться на корабль оказалось несложно. С помощью имплантата бан Бриджит связалась с интеллектом, и охранники, оставленные стеречь корабль, лишились сознания от звукового импульса, сгенерированного системой защиты корабля. Затем бан Бриджит проскользнула на борт, заблокировалась и дала охранникам проснуться естественным образом. Потом она позвонила в отель и попросила прислать ее вещи на корабль, объяснив, что провела ночь на борту, «занимаясь делами Гончих». Если события прошлой ночи всплывут на поверхность, она прикинется, что ничего не знает. Да, она надевала свое «повседневное зеленое», потому что Пулавайо, видимо, привела в восторг ее форма. Да, она покинула Нолапатадию в весьма ранний час: они могли спросить у самого Пулавайо. Если повезет, силовики будут чувствовать себя глупо из-за того, что всю ночь прогонялись за каким-то рыжеволосым туристом, и не станут давать делу ход. Это лишь привлекло бы внимание Лиги и, что страшнее, других Гончих. Следов того, что она скопировала базу данных КТК, не осталось, а директор подтвердит основные детали.

Они могли задаться вопросом, что стало с той рыжеволосой девушкой, но никто не усомнился бы в истории, в которой все так ладно сходится.

Но данным, загруженным в ее всенаряд, лучше содержать чертовски важный секрет, чтобы оправдать всю авантюру. Зачем павлинианам так тщательно покрывать флот-призрак, что они даже осмелились напасть на Гончую?

Бан Бриджит сбросила саронг и тюрбан, затем подключила их к корабельному процессору, задала местное время засады на цинтиан и приказала отследить курс прибытия и отступления нападавшего флота. Затем она приняла душ, вернула себе прежний облик и распустила волосы. Когда бан Бриджит вернулась к процессору, анализ уже завершился.

Гончая изучила результаты. Затем она запросила маршруты всего трафика и удалила сперва внутрисистемные перемещения, затем движение по Шелковому пути и Трассе-66. Наконец она выделила точки появления и исчезновения флота.

Конечный результат заставил ее присвистнуть.

Небо пестрело червоточинами.

ОН КРАК

— Стоит признать, — говорит человек со шрамами, — что в этой истории есть доля фарса. Гончая прибыла с целью узнать один секрет, но совершенно случайно натолкнулась на два других.

Арфистка перебирает струны, настраивая инструмент. Ее голова наклонена, ухо касается кларсаха. Она дергает «ля», прислушивается, подкручивает колышек, чтобы натянуть струну.

— Так всегда случается с секретами, — отвечает она, не поднимая глаз. — Один ведет к другому. От секрета Танцора к секрету призрачного флота, а от него к секрету червоточин Павлина. Иногда мне кажется, что существует лишь один секрет, а все остальные тайны — просто его проявления, и если бы только мы узнали, в чем состоит этот единственный секрет, мы бы узнали все.

Человек со шрамами морщится.

— Слишком много мистики. Я предпочитаю иронию шанса определенности мифа. Это была удача, а не судьба. Когда внимание приковано к одному предмету, легко натолкнуться на другой.

Арфистка откладывает арфу.

— «Определенность» мифа?

— Конечно. Быть абсолютно уверенным в чем-либо возможно, только если не знать, что собой представляет это что-то.

— Действительно. — Арфистка задумывается о том, что вышесказанное может поведать о мироздании или, по крайней мере, о той его части, которую представляет собой рассказчик. — Я считала, что все ровно наоборот.

— Нет. — Человек со шрамами оживляется. Он подкрепляет свои слова жестами, размахивает руками, колотя, словно ножом, по столешнице и заставляя стаканы подскакивать. — Чем больше знаешь о чем-то, тем больше понимаешь, как оно может тебя подвести. Вот почему мы влюбляемся в незнакомцев — и отдаляемся от ближайших друзей. «Неведение порождает уверенность, — сказал однажды древний бог, — намного чаще, нежели знание».

Арфистка скалится.

— Похоже, ты уверен в этом.

Смех человека со шрамами похож на шорох давно опавших и иссохших листьев.

— Отлично. Давай оставим вопрос нерешенным и просто улыбнемся тому, что бан Бриджит попала прямиком в центр мишени, в которую даже не целилась.

Арфистка выводит глиссандо.

— Гончая хотя бы попала в цель. — Девушка подчеркивает свои слова высокой нотой, одиноко повисающей в воздухе между ними.

— Но позже, — предсказывает человек со шрамами, — она потеряет то, что любила, и трагедия заключается в том, что она даже не узнает об этом.

Улыбка арфистки гаснет, она снова берет в руки арфу и какое-то время бесцельно наигрывает мелодию.

— Почему ее пытались убить? — наконец спрашивает она.

Человек со шрамами разглядывает собеседницу. Его губы шевелятся, словно он что-то жует.

— Пять не отмеченных на картах трасс Электрической авеню. Неведомые реки пространства, ведущие… а куда? К новым мирам? Или указывающие короткие пути к старым? Этот секрет стоил того, чтобы убить за него.

— Конечно, если жертва не ты.

Он взмахивает рукой, уступая.

— Какая жертва по своей воле взойдет на алтарь? ’Линиане пришли в ужас. Если вести о таком трофее просочатся наружу, каждый уважающий себя разбойник в Стиральном Рукаве примчится, чтобы заполучить его. Возможно, даже старейшины Иеговы зашевелятся от мысли о столь близком сопернике. Жители Гарпунного Троса уж наверняка. ’Линиане умны, хитры и даже опасны в своей тихой изворотливости, но «крепкая десница» — не их роль, и разумный человек поставит на более крупный флот. Кто знает, сколько голов в Палатах покаяния проболтались насчет червоточин Павлина? Болтливые рты лучше зашить навеки.

— Для этого во всем Спиральном Рукаве не хватит ниток, — возражает арфистка. — Скольких контрабандистов они провели за все те годы через тайные каналы? И ни один из них не упомянул о хитроумном способе, благодаря которому они доставляют грузы?

Человек со шрамами пожимает плечами и оглядывает бар, в котором люди смеются, рассказывают истории и хранят секреты.

— По пьяной лавочке от капитанов можно многое услышать. Разных рассказов у них в избытке. Но нет, ’линиане занимались перевозками сами. Контрабандисты приходили к ним, передавали грузы, и им выкладывали «деньги на бочку», как говорят терране. Они могли подозревать о существовании тайных каналов — большинство капитанов слышали о некоторых из них, — но также им необходимо было знать течения, направления, локусы, рампы вхождения и все то, что нужно, чтобы найти и использовать эти проходы. Вот почему Павлин не мог позволить Гончей увидеть записи своего КТК — она бы узнала не только то, что трассы существуют, но и то, куда они ведут.

— Получается, они покрывали не призрачный флот.

— Не совсем. Подозреваю, они были удивлены — даже напуганы — тем, что чужаки проведали об одном из их тайных коротких путей. ’Линиане никому ничего не рассказывали, но при этом они позабыли, что у червоточин есть два конца.

— Но почему бы просто не солгать? Сказать ей, что флот вышел из Трассы-66 или из Дороги пряностей со стороны Иеговы. Тогда бы она ушла и… упс!

— Да. «Упс». Она бы добралась до Гарпунного Троса или Иеговы и узнала, что никакой флот там не проходил. Есть такие узлы, где движение между точками не отслеживается и пассажирский поток никем не контролируется, но только не у этих двух солнц. Гончая вернулась бы спустя две недели или месяц, и не в лучшем расположении духа.

— Но к тому дню они бы уже подготовили ложные записи.

— Но они ’линиане, и предвидение не их конек. Необходимости в «запасном комплекте книг» нет, пока положение не становится критическим. А, столкнувшись с Гончей, они засомневались, что сумеют перехитрить ее. Вполне обоснованное сомнение, — хмыкнув, добавляет человек со шрамами.

Арфистка наигрывает угрожающую мелодию с вариациями — жуткая череда отрубленных голов, тянущаяся с самой зари Эры Павлина. Их мир мог считаться раем, но рай существовал лишь благодаря суровым правилам, нарушение которых означало изгнание или смерть. Грозную мелодию сменяет разухабистый победный мотив, когда бан Бриджит несется по задворкам Нолапатадии.

— Итак, она покинула Узел Павлина и последовала за призрачным флотом через тайную червоточину. Но я думала…

— Что?

— Что она и Хью… и другие… в итоге… объединятся.

— Потому что тогда история станет лучше? — Человек со шрамами сжимает губы и указательным пальцем потирает нос. Он смотрит в сторону, словно изучает сцену, будто видит что-то внутренним взором. — В шаХматах есть такой ход, при котором вражеская принцесса блокируется и любой ее ответный ход плохо закончится. Попросив записи, бан Бриджит уже не могла просто сказать «забудьте» и уйти. Они бы знали, что Гончая раздобудет записи каким-нибудь иным способом, и планетарные оборонительные батареи уничтожили бы ее прежде, чем она добралась бы до низкой орбиты. Она была умной, а ее корабль быстрым, но бог Ньютон жесток, и судно изрешетили бы еще на взлете. Конечно, — жестоко добавляет он, — бан Бриджит не могла ждать слишком долго, иначе они бы стали удивляться такому ее терпению. Ее пригвоздили, будто бабочку, к пристани космического порта. Она не решалась улететь.

— Они осмелятся выступить против Гончей? Неужели паника одержала верх над здравомыслием?

Человек со шрамами разводит руками.

— Первого у них было в избытке, а вот последнего недоставало. Это был мир, в котором чувства довлели над логикой.

— Не важно, — говорит арфистка, выводя запутанную победную мелодию. — Она слишком умна для них. Она отыщет способ.

— Откуда такая уверенность? — усмехается он. — Двое наших игроков уже мертвы.

Но арфистка не отвечает. Человек со шрамами внимательно смотрит на нее. Его глаза суживаются, и на мгновение он удивляется… но его стакан с виски уже пуст, а гул в баре поднимается до привычного утреннего уровня.

— Тогда поразмысли о том, — говорит он, — что общего между ней и Павлином.

Вместо вопроса арфистка лишь приподнимает бровь.

— Они оба внешне прекрасны, а внутри смертоносны.

СУНТРЭЙ

СКОРОСТЬ ПРОСТРАНСТВА

— Раз история начинается во многих местах, — говорит человек со шрамами, — той продолжаться будет так же. Маленький Хью и Фудир на своем нежеланном пути к Иегове угодили в паутину лжи, обмана и, что хуже всего, правды.

Маленький Хью слыл романтиком, но только когда это было уместно. Если того требовали обстоятельства, он был хладнокровным реалистом, каких еще стоило поискать. Разве он не доказал это в Долине Ардоу? Лишь сентиментальная слеза могла затуманить его ясный взор. И разве не доказал он и это в той же Долине Ардоу? Если кого и можно было назвать хладнокровным романтиком, то только Маленького Хью О’Кэрролла. Он отдалялся от Нового Эрена не только физически. Пребывание там начало казаться нереальным, словно время, проведенное в волшебном царстве, а хандра стала постепенно ослабевать, хотя поначалу было непонятно, что пришло ей на смену. Лучше думать о проблемах настоящего, твердил в нем реалист, чем о кривдах прошлого; и прозрение это пришло к нему, когда в телескопы корабля еще можно было разглядеть солнце Нового Эрена. Хью одолжил у Олафссона экипировку, а интеллект корабля создал ему космокомбинезон. С тех пор Хью взялся изучать рамки, в которых так внезапно и нежелательно оказался и которые включали в себя границы как внешние, так и внутренние.

Он полагал, что раскусил Фудира, но сомнения никуда не делись, они, как и прежде, таились в глубине души, поскольку Фудир вызывал подозрения. Похоже, терранин искренне радовался тому, что Хью был вместе с ним на борту; но была ли источником этой радости дружба или нечто другое? Сложно сказать. Для него могло не существовать разницы между дружбой и чем-то другим.

С Олафссоном все обстояло совершенно иначе. Он был полной противоположностью Фудира и так же недоволен присутствием Хью, как Фудир обрадован; так же скрытен, как Фудир открыт; так же прост, как Фудир сложен. И если Фудир был обычным аферистом, хвастливым и беззаботным, Олафссон был серьезным стражем закона, всецело преданным своему долгу.

Олафссон и Фудир вели какую-то игру. Хью слышал достаточно обрывков разговоров, чтобы понять, что Щену был нужен человек по имени Донован — возможно, тот, против кого должен был свидетельствовать Фудир. Но терранин всегда ухитрялся оказываться подле Хью, когда Олафссон был поблизости. Одно это отбивало у Щена всякое желание задавать вопросы, давало повод Фудиру не отвечать, а также служило причиной крайнего смущения О’Кэрролла.

Щен успешно изображал гостеприимство и был настолько ненавязчив, что большую часть времени Хью не имел понятия, где тот находится. Но на пристани Эренспорта Олафссон доказал, что способен на внезапные и жесткие действия. Это значило больше, чем устраивало Хью. Кто, как не Призрак Ардоу, лучше всех знал, на что способен незаметный человек? Поэтому Хью спал крайне чутко, пока корабль полз к Великой магистрали: воздушный шлюз находился неуютно близко, а вывод, что «трое — уже толпа», для достаточно рационального человека был пугающе очевидным.

До выхода из системы Нового Эрена оставалось два дня, когда Хью и Фудир впервые оказались наедине. Все завтракали в столовой, но затем Олафссон был вызван на палубу, чтобы управиться с корректировками по вхождению на Великую магистраль. Фудир запрограммировал кюхенарт на приготовление мерзкого терранского блюда из тушеного риса, картофеля, лука, зеленого чили, горчицы, карри и арахиса, с острым запахом которого едва справлялись воздушные фильтры.

Хью заговорил было о Январе, но Фудир жестом оборвал его. Он указал на свое ухо и закатил глаза в сторону отсека пилота. Хью кивнул и дотронулся до губ.

Вздохнув, он встал из-за стола и отошел к буфету, чтобы заварить чай. Фудир, видимо, не стремился обсуждать Танцора и текущие затруднения — по крайней мере, пока их мог подслушивать Олафссон — а Олафссон мог это делать в любое время.

— Я тебе говорил, — сказал Хью, — что первые семь лет у меня не было имени?

Фудир что-то пробормотал и оторвал взгляд от завтрака.

— А теперь их у тебя слишком много.

Хью принял его слова за знак внимания.

— Я был тем, кого называли вермбино. Я бегал по улице с толпой других ребятишек, воровал еду и одежду, убегал от милитариев и феггинсов, выискивал укромные местечки, где можно было поспать или спрятаться. У лавочников было оружие, и мы были для них никем. Детьми-червями. Временами они собирались в… охотничьи отряды. О, до чего мы любили бегать от них, и призом за победу было — остаться в живых и продолжить заниматься тем же самым на следующий день. Вот почему Красавчик Джек не мог выследить Призрака. Не в том случае, если почти с самого рождения обнаружение означало смертный приговор. Я стал довольно хорош в этом деле. Не всем такое удавалось.

Фудир отрезал кусок масалы досы.[42]

— Ты знал своих родителей? — спросил он, пережевывая картофель с луком.

— Фудир, я даже не уверен, были ли у меня родители. Я не знал, что такое родители. А однажды, когда в моей… моей стайке осталось всего трое, я попытался ограбить человека на рынке у Гранд-канала. Это был худощавый мужчина с кошелем, который он носил на поясе поверх рясы. Поэтому я пробежал мимо него, на ходу срезав пояс и подхватив падающий кошель. Я был уже на полпути к переулку, когда он окликнул меня. Он сказал…

Хью прервался, пытаясь вспомнить.

— Он сказал: «Погоди, тут еще осталось». Я обернулся и уставился на него: он собрал высыпавшиеся из кошеля дукаты и протягивал их мне. Что ж, позднее я услышал выражение: «Время играет решающую роль». Там были люди, звавшиеся милитариями, и еще двое других, выхвативших ножи, хоть я и не знаю, что они собирались делать: вернуть деньги владельцу или же забрать их себе.

— Природе любого зверя, — наставительно сказал Фудир, — свойственно искать свою выгоду; и если кто-либо или что-либо — будь то брат, мать, любовник или сам Бог — становится помехой, мы низвергаем его, сбрасываем его статуи и сжигаем его храмы. Я не понимаю человека с кошелем, но понимаю людей с ножами. Ты совершил ошибку, когда остановился и обернулся. Ты потерял ценное время.

— Да. — Хью погрузился в молчание, всматриваясь в прошлое, словно сторонний наблюдатель, и пытаясь узнать в том вермбино самого себя. В своих воспоминаниях он будто воспарил над сценой на Виа-Боадай, взирая на людей с ножами, прохожих, застывших в ожидании, мужчину в рясе с протянутой рукой и, в первую очередь, на пригнувшегося на бегу вермбино.

— Не знаю зачем, — наконец сказал он. — До сих пор не знаю зачем. Но я подбежал к нему, в смысле, к тому мужчине, и он обнял меня, ограждая от людей с ножами, и сказал… Он спросил: «Ты бы хотел обрести имя?»

Хью отвернулся, застигнутый врасплох живостью воспоминаний, эхом того голоса в памяти.

— И каким было твое первое имя? Как он нарек тебя?

— Эсп’ранцо, Дающий Надежду. Думаю, он разглядел во мне что-то, что вселило в него надежду.

— Твоя инициативность, — предположил Фудир, — твоя дерзость, желание выжить. Он мог бы быть жрецом дарвинистов, отобравшим тебя естественным образом, поскольку ты выжил.

— Нет, как-то я спросил у него, много лет спустя, когда принес ему бенефицию[43] от моего отца; и он ответил, что у него была надежда еще до того, как он нашел мальчика.

— А твоего отца звали делла Косса?

— Делла Коста. Шен-куа делла Коста. Он пришел в дом, где ряса держал нескольких мальчишек вроде меня, выстроил нас в ряд и ходил взад-вперед, а затем ткнул в меня пальцем. Он отвез меня в семейное имение, облачил в дорогие стеганые одежды, надел на пальцы золотые кольца и закатил пир, где в мою честь пили вино и чай, как будто я только что родился.

— И так ты стал Рингбао делла Коста. А затем…

— То все были служебные имена. Обычно я выбирал их сам. Я был Людовиком Крауцером Девятым, когда работал заместителем министра финансов на Марквальде, солнце Гесслера. Я был Слимом — просто Слимом — в бытность министром образования на луне Джемсона, Звезде Уркварта.

— А теперь ты Хью О’Кэрролл.

Хью не ответил, и молчание продолжалось некоторое время, пока он наполнял чайный шарик. Он ждал, что Фудир поделится историей о себе, но, похоже, у терранина не было детства, по крайней мере такого, о котором он желал бы рассказать. Наконец настойчивый свист закипевшей воды позвал О’Кэрролла назад к буфету, где он приготовил чашку.

— Олафссон не торопится, — бросил он через плечо, но Фудир промолчал.

У заваривающегося чая был приятный запах. Эреноты слыли страстными любителями чая, когда не употребляли чего-нибудь покрепче, но прежде Хью не встречался напиток с таким нежным и приятным ароматом. Скорее всего, листья были собраны на Узле Павлина или на Башмаке Пьянчуги. Хью принес чашку своему компаньону, который сделал глоток и поморщился.

— Он не настоящий, — сказал Фудир, указывая на чашку, но при этом кивнув на коридор, ведущий к отсеку пилота. — Но любопытно пахнет. Почему ты не следишь за тем, что делаешь?

Хью кивнул. Послание получено. Олафссон был не настоящим Щеном, и Хью стоило вести себя с ним осторожнее. Фудир и раньше намекал, что корабль мог принадлежать не Олафссону. О’Кэрролл вернулся к буфету и заварил себе в чашке чай, высыпав из банки последние листья. Из всех своих имен, решил Хью, больше всего ему нравилось Эсп’ранцо.

Он стал размышлять о том, что могло вызвать у Фудира сомнения относительно Олафссона. Неужели терранин так хорошо знал Щенов, что мог учуять подмену? Кто может осмелиться на такое притворство? Кто-то далеко не безобидный. И все же Фудир отправился с Олафссоном по своей воле, так что он, вероятно, почуял неладное уже после того, как поднялся на борт.

Но если Олафссон — обманщик, тогда и суда никакого не было, и Фудира тоже похитили, только ради какой цели, терранин либо не знал, либо не собирался рассказывать.

Тогда ему повезло, что Вольдемар решил запихнуть Хью на корабль. По крайней мере, будет кому прикрыть Фудиру спину.

Хью перевернул жестяную банку, чтобы вытряхнуть в заварочный шарик остатки листьев, и пальцами нащупал гравировку на ее дне. Может, логотип производителя чая? Праздный интерес выявил знак в форме пустого геральдического щита, разделенного по диагонали широким мазком. На лентах сверху и снизу щита виднелись надписи, которые было сложно разобрать. Хью повернул банку так, чтобы свет падал на нее под определенным углом, и Фудир, привлеченный его действиями, встал из-за стола и подошел к нему.

Надпись была на галактическом. «Ан шеривеш аврихай» («Особая служба»). А под щитом девиз: «Го говльона ме» («Я буду служить»). Хью покачал головой и отдал банку Фудиру, когда тот протянул к ней руку.

— Будь я проклят! — пробормотал терранин, а затем продолжил, уже шепотом: — Особая служба — это Свора, Псы Ардри.

— Получается, — громко сказал Хью, — что сорт всамделишный?

Фудир передал пустую банку назад Хью.

— Или в запасах есть еще, или этот последний.

Либо Олафссон действительно был из «Особой службы», либо все мелкие детали его личины были очень тщательно проработаны. Хью хмыкнул. Его товарищ знал толк в ухищрениях, но самым простым объяснением было то, что Олафссон действительно был Щеном.

То, что Олафссон замаскировался под Щена Гончих именно с его подачи, тревожило Фудира сильнее всего, а в спокойные минуты больше всего веселило. Он пошел на это только ради того, чтобы сделать свое отбытие с Нового Эрена правдоподобным — для Хью, для эренотов и, не в последнюю очередь, для самого себя. А теперь получается, что, судя по всему, агент Конфедерации, притворяющийся Щеном, в действительности был Щеном, притворяющимся агентом Конфедерации, который, в свою очередь, притворялся Щеном. Какова рекурсия!

Теперь, основываясь на новых данных, многое из замеченного им ранее обретало смысл. Он считал корабль похищенным судном, но наиболее простым объяснением было то, что они находились в полевом офисе Щена. И эта явная симпатия Олафссона к эренотам… настоящий слуга Конфедерации был бы равнодушен и, возможно, даже удовлетворен опустошением государства — члена Лиги.

Самый важный вопрос состоял для Фудира в том, что было лучше для него — попасть в руки ложного Щена или настоящего? Согласно распространенному мнению, Свора была менее безжалостной, нежели Названные, что, впрочем, не делало ее особо милосердной, и Фудир предположил, что Щен Гончих относился бы более неприязненно к тому, кто служит Именам, чем к курьеру ’федератов.

Но Олафссону, настоящему или нет, требовался Донован — и Фудир склонялся к мнению, что «спящему» Доновану лучше продолжать спать и дальше. Фудир опасался, самую малость, того, что могло случиться, если пробудить давно спящего агента. Но пока он находился на яхте Олафссона, ему ничего не угрожало. Будь Олафссон Щеном Лиги или курьером Конфедерации, он нуждался в нем, и к тому же нуждался до приятного сильно, по крайней мере до тех пор, пока они не доберутся до Закутка.

А потом перед ним откроются новые возможности.

Грейстрок не обращал внимания на неприкрытое самодовольство Фудира. Предатель знал, что пока ему нечего бояться. Донован был дверью, а Фудир ключом, и, как и все ключи, его следовало бережно хранить — по крайней мере, пока он не откроет требуемый замок. После того как Грейстрок выведает у Донована, пропадали ли корабли КЦМ в Разломе на самом деле, он решит, что делать с ними обоими. Конечно, в том, чтобы позволить раскрытому агенту оставаться на прежнем месте, есть определенные преимущества. Грейстрок мог бы узнать много интересного, следя за тем, с кем тот встречается и что делает. Но также была некоторая польза и в том, чтобы прижечь рану.

Еще Щена смущал второй пассажир. О’Кэрролл, придя в себя после обрушившихся на него невзгод, смирился с судьбой и теперь, судя по всему, с отвлеченным любопытством наблюдал за товарищем. Грейстрок не понимал ни причин любопытства, ни отвлеченности. Если выражаться по-эренотски, в подобном любопытстве было что-то забавное.

Однажды вечером, когда корабль скользил по Великой магистрали, Грейстрок нашел О’Кэрролла в библиотеке и пригласил позаниматься в тренажерном зале. О’Кэррол переключил книгу, которую просматривал, в режим ожидания.

— Сомневаюсь, что буду достойным соперником, — ответил он.

— Правда? Я слышал, ты боец.

— Не до такой степени. Только повернись ко мне спиной, и я тут же тебя прирежу, без вопросов. Но в драку не полезу.

— Хм-м, да. Партизан. Майор Хаурасия рассказал, что ты провел блестящую кампанию против правительства Нового Эрена.

— Он солгал.

— Она не была блестящей?..

— Она была не против правительства. Я сам был правительством, а Красавчик Джек — мятежником. Не стоило слушать Хаурасию. МТК приняла сторону повстанцев. И ее агент был по уши замешан в случившемся перевороте.

— Они ведут жесткую игру.

— Историю пишут победители, — ответил О’Кэрролл. — Разве не это они постоянно твердят? У Нового Эрена прежде никогда не было подобной истории. Надеюсь, не будет и в дальнейшем.

Грейстрок понял, что имел в виду его собеседник, но ему было необходимо выведать тайну, которую, вне всяких сомнений, хранили Фудир и О’Кэрролл. А чтобы узнать ее у столь замкнутого человека, как О’Кэрролл, его следовало заставить защищаться.

— Так ты умыл руки, да? Не стану тебя винить.

Лицо Хью на краткий миг исказилось от гнева. Или это была гримаса боли?

— Я привык считать, что должен был победить, — сказал он. — Тогда историю мог бы писать я. Как-никак, с космической точки зрения правда была за мной.

— А за кем правда, тот и сильней?

Мимолетная улыбка — а вот она уже стала гримасой боли.

— Можно сказать и так. Тебе эта мысль явно не доставляет удовольствия. Но богам все равно. Нет, все сводилось вот к чему: Красавчик Джек был проходимцем, захотевшим присосаться к потоку налогов, а Клан Ориэль вел дела честно. Но в сущности, разница между мной и Джеком не стоила жизни ни одного фермера из Среднедолья.

— Тогда как между любым из вас и цинтианами…

— О боги, да! Эта битва стоила того, будь у меня шанс поучаствовать в ней, а не смотреть на последствия резни.

Грейстрок отодвинул кресло и сел за читательский столик напротив О’Кэрролла.

— Значит, ты не хочешь бороться?

— Не таким образом.

Грейстрок встрепенулся, но затем вспомнил, что Хью научился читать людей у венешанхайских famiglia.[44] Тогда он решил попытаться зайти с другой стороны.

— Что за книгу читаешь?

— «Иллюстрированный справочник Спирального Рукава» Фу-чанга. — Хью развернул экран так, чтобы Щен смог увидеть.

— «Племена и традиции Хадрамоо», — прочел Грейстрок название главы. — Злобный народец, — заметил он. — Итак, что ты собираешься делать?

О’Кэрролл повернул руки ладонями вверх.

— Свяжусь с домашним офисом и узнаю, есть ли для меня вакансия. Это если они уже не расторгли со мной контракт. Для планетарного управителя всегда найдется работенка.

— Или для опытного подпольного лидера.

О’Кэрролл рассмеялся.

— Да. Что ж, обе работы занятные, хотя у первой пенсионный план получше.

— Ты не выглядишь чересчур уверенным. В смысле — насчет своего контракта.

— К этому времени О’Кэрролл Самоличная — а она женщина суровая и без чувства юмора — уже наверняка передала МТК отказ от прав и освободила нас от занимаемых должностей. Интересно, почему это называется «золотым парашютом»? Фудир говорит, что это выражение пришло из древнего терранского языка, но смысла его не знает. Что ж, правовые документы полны терминов из мертвых языков. Но домашний офис в любом случае не обрадуется тому, что я боролся против силового захвата власти. Поэтому я могу оказаться «свободным» и отправиться вместе с Фудиром на Хадрамоо. — Он тихо засмеялся.

Грейстрок и глазом не моргнул. «Даешь Хадрамоо!» — крикнул проезжавший мимо велосипедист, когда они с Фудиром шли по холму Новой улицы. Он снова посмотрел на экран, с которого читал О’Кэрролл. Нет, этот юноша не рассчитывал, что его восстановят на службе. «Даешь Хадрамоо»? Они что, с ума сошли? Или решили сменить работу?.. Он попытался представить Хью с Фудиром в образе пиратов. «Фудир еще мог бы сдюжить, — подумал Щен, — но Хью — вряд ли. Пиратство требовало определенного безрассудства».

— Да, — решился он, — Фудир что-то такое упоминал.

— Он говорил тебе?

— Лишь мимоходом. Он сказал, что, когда даст показания, планирует отправиться на Хадрамоо и… — мастерски замедлив речь, Щен оставил в конце нерешительную паузу, чтобы ее заполнил О’Кэрролл.

— И забрать у налетчиков ту дурацкую штуку. — О’Кэрролл рассмеялся и покачал головой.

Грейстрок умело скрыл свое удовлетворение. С недоумением было сложнее.

— Но вы даже еще не добрались до Нового Эрена, когда цинтиане улетели. Как они могли забрать его?..

— О, она была не у него. Фудир направлялся туда за ней, но пираты его опередили. Он хотел увезти меня с Иеговы, чтобы я провел его в Дом Перевозок. Это была услуга за услугу. Он романтик, верящий в мифы.

Грейстрок припомнил все, что услышал от Совета Семи на Иегове.

«Возможно, Фудир был прав насчет Крутящегося Камня…» — подумал он.

Вот теперь он понял. Фудир собирался похитить статуэтку — Крутящийся Камень? — и продать ее какому-то богатому коллекционеру на Иегове, который уже заплатил за нее. Такое ничтожное преступление едва ли заслуживало внимания Щена, но технически внутрисистемные правонарушения попадали под юрисдикцию Своры, да и кто знает? Потряси дерево — и плод с нижней ветки, возможно, упадет тебе в ладонь. Грейстрок родился на Кринте, где всем заправляла судьба и случайные причинно-следственные связи Вселенной всегда изучались самым тщательным образом. В юности он бросал стебли тысячелистника, возлагал Урим и Туммим,[45] составлял гороскопы, разглядывал пятна Роршаха,[46] и руны всегда несли в себе смысл — или в них можно было увидеть смысл, — но все неизменно сводилось к тому, что если не потрясти дерево, то и плода не заполучить.

— Верящий в мифы?.. — переспросил он.

— Статуэтка-то принадлежала предтечам, и к ней прилагается целая история.

— К ним ко всем прилагается. Должно быть, весьма ценная вещица.

— Верно, была. Январь — капитан грузолета, на котором мы путешествовали, — нашел ее у черта на куличках, если верить его россказням, где-то с дюжину двойных недель назад. Но ему пришлось отдать ее Юмдар в обмен на ремонт корабля и процент с конечной продажи. А варвары отняли ее у полковника.

— Получается, Кинле Хадрамоо — ценители искусства? — полюбопытствовал Грейстрок.

О’Кэрролл слегка щелкнул пальцами.

— Они любят роскошь, но, судя по услышанному, Танцор не очень-то великолепен. По словам Января, он похож на кирпич из песчаника, когда не заворачивается кренделем. — О’Кэрролл рассмеялся. — В хранилище мы видели копию Уробороса, — по мне, так трофей куда более ценный, хоть его вид и вызывает головокружение, — но налетчики не забрали его.

— Что ж, копия не чета оригиналу. Должно быть, МТК выбрала Кольцо в качестве корпоративного знака. Я видел его копии на нескольких других предприятиях.

— Учитывая то, сколько они заплатили дому Чана, оно им было определенно для чего-то нужно. Разве леди Карго не коллекционирует артефакты предтеч?

— Я слышал, у нее имеется частный музей в поместье Далхаузи. — Тут Грейстрок вдруг вспомнил Молнара, с его яркими украшениями и подведенными тушью глазами, повторяющего слова агента МТК: они решат проблемы на Цинтии — теперь, когда у них есть Крутилка. Выходит, варвары не прихватили Крутилку мимоходом. Они и прибыли на Новый Эрен только ради нее. Молнар считал ее системой вооружения и, должно быть, очень разочаровался, найдя лишь древнюю и к тому же довольно уродливую статуэтку.

Но зачем агенту МТК делать подобное заявление? Грейстрок не мог себе представить, чтобы непокорные кланы Цинтианского скопления подчинились диктату МТК лишь из-за того, что Компания Шин обладала впечатляющим собранием произведений искусства.

Загадка еще более усугубилась тем же вечером, когда интеллект уведомил его о тихом споре между Фудиром и О’Кэрроллом. Спор начался в библиотеке и продолжился, когда Фудир последовал за Хью в его каюту. Там он включил проигрыватель, выкрутив на максимальную громкость хорал Драка. Интеллект усердно отфильтровал музыку, и, несмотря на то что воссоздать весь диалог не представлялось возможным, обрывков было достаточно, чтобы понять суть. Фудир злился из-за того, что О’Кэрролл рассказал Грейстроку о Крутилке, а О’Кэрролл удивлялся его гневу.

— …просто басня, — говорил ставленник Ориэля.

— Нельзя упускать такой шанс. Если это правда и цинтиане узнали…

— …дела Гончих…

— И нет! — вскрикнул Фудир, неосторожно заглушив песнопение, за которым пытался скрыть разговор. — Олафссон — не Щен. Он агент Конфедерации! Если Крутилка попадет в руки конфедератов, Лига будет обречена.

Прежде чем отойти ко сну, Грейстрок некоторое время размышлял об услышанном и благонадежности Фудира.

На следующий день Грейстрок устроил обед, во время которого выложил некоторые свои карты на стол. Главным блюдом было филе зверя Нолана — вида бизона, водившегося на Полустанке Дангчао, протекторате Ди Больда, синтезированное интеллектом в протеиновых резервуарах. Но особый вкус еде придавал соус, который Грейстрок приготовил сам из бузины и манго из своих личных запасов. К столу он подал черное вино «Полуночная роза» и провозгласил тост:

— На Хадрамоо!

Фудир не поднял бокал. Вместо этого, он одарил О’Кэрролла злобным взглядом.

— Хадрамоо — не самое безопасное место для путешествий, — проворчал он.

— Может, и нет, но определенно это то место, откуда можно забрать похищенные ценности.

Фудир ткнул пальцем в О’Кэрролла.

— Он рассказал тебе о Танцоре Января?

— Немного. Корабельная библиотека поведала еще кое-что. Скипетр Короля Каменной Стены. Вы действительно верите, что он дарует человеку силу подчинять остальных своей воле?

— Он верит, — сказал О’Кэрролл, ткнув большим пальцем в терранина.

— Но если это правда, — продолжал Грейстрок, сверля Фудира взглядом, — слишком опасно, чтобы он оставался в руках варваров. Рано или поздно кто-нибудь из них может прочитать книгу.

— Риск небольшой, — заметил Фудир, — но будет куда опаснее, если им завладеешь ты.

— Ты имеешь в виду Конфедерацию? Ты разве забыл о своем долге?

Фудир выпрямился, словно струна.

— Дао хитты угнетают мой родной мир. Я не хочу, чтобы ваша длань протянулась через Разлом. Это звучит глупо и сентиментально для тебя, Олафссон? Что ж, тогда я глуп и сентиментален.

— Так и есть, — весело согласился О’Кэрролл, но Фудир взглядом заставил его умолкнуть.

— Глупо, — признал Грейстрок, — говорить подобное мне в лицо.

— Я мог бы привести тебя к Доновану, — продолжил терранин. — Он сбросил маску много лет назад, но я мог привести тебя к мужчине, который мог привести тебя к… не важно. Какие бы у тебя ни были с ним дела, я не позволю тебе отправиться за Танцором.

Тирада заставила Грейстрока расслабиться, а теперь он позволил себе улыбнуться.

— Ты не позволишь мне? Думаешь, твое разрешение имеет значение для Названных?

— Что ж, — просто сказал О’Кэрролл, — я бы не остался в стороне.

Грейстрок удивленно моргнул, а затем от всего сердца расхохотался.

— Ладно, — сказал он, утерев слезы. Оба попутчика прошли его проверку. — Должен вам кое в чем признаться.

Он полез в карман и выудил оттуда значок. Опал заблестел ярко-желтым светом.

Фудир бросил на него лишь мимолетный взгляд.

— Знавал я жестянщика в переулке Горечавки, так он может сделать значок и получше.

— Можно? — попросил О’Кэрролл. Грейстрок позволил ему взять значок, и опал потускнел, став дымчато-серым.

— Судьбы ради, — взмолился Грейстрок, — неужто все бандиты такие тугодумы? Тебе не было интересно, как я мог так быстро замаскироваться под Щена?

— Ужас перед Названными парализовал мой разум, — признался Фудир.

Хью поперхнулся вином и передал значок обратно Грейстроку.

— Я верю ему, — сказал он Фудиру. — Думаю, он в самом деле Щен.

Фудир поморщился.

— Ты был очень убедителен, — сказал он Грейстроку, — как агент Конфедерации… Ладно, значит, ты Щен. Как нам тебя называть? Надеюсь, не Олафссоном?

— Мое служебное имя — Грейстрок.

— Так. А что стало с настоящим Олафссоном?

— Это так важно?

— Нет, но что насчет другого Олафссона? Я слышал, они путешествуют парами.

— Я был внимателен. Он… ничем себя не проявил.

— Возможно, так и будет, пока не станет слишком поздно.

— Я буду осторожен. — Грейстрок допил вино и отставил бокал. — У меня есть предложение.

Фудир, уже несколько минут не прикасавшийся к еде, взял вилку.

— И какое же?

— Я отправлюсь вместе с вами на Хадрамоо, и вы поможете мне отнять Крутящийся Камень у цинтиан.

Хью снова поперхнулся вином.

— Втроем, — отдышавшись, сказал он, — против орды варваров?

Грейстрок задумался.

— Можно взять еще пару-тройку людей.

Фудир ухмыльнулся, не переставая жевать.

— Щен прав, Хью. Нам не забрать его силой. Пробраться туда нужно скрытно и с помощью хитрости. А кто лучше всего подойдет для такой задачи, как не вор, партизан и человек, которого никто не замечает?

Грейстрок оставил свой корабль на парковочной орбите Иеговы и нанял для всех троих грузовой бот до планеты. Там Щен отправил своих помощников снять номер в Хостеле, а сам отправился к портовому капитану.

Поскольку Щен выделил им дукаты из своего кармана, Хью снял трехкомнатный номер и следующий час провел вместе с Фудиром за составлением списка снаряжения, которое могло им понадобиться для авантюры на Хадрамоо. Хью просчитал бюджет и составил перечень необходимого для троих людей, чтобы они не испытывали недостатка воды, еды, воздуха и остального, оценил структурные затраты времени, умножил на вероятные остановки для пополнения припасов в разных портах дозаправки и ввел страховой коэффициент. Даже учел оптимальный арсенал оружия и боеприпасов. Пробраться туда и обратно они рассчитывали с помощью словесной хитрости, но вполне вероятно, что в ту или другую сторону им придется прорываться с боем. Хью был в родной стихии, и Фудир был впечатлен.

— Меня растили для должности планетарного управителя, — напомнил ему Хью, — задолго до того, как я встал на партизанскую тропу.

Когда план был окончательно согласован, Фудир отправил Хью на Зеленую улицу.

— Там у оптовиков и розничных торговцев есть свои склады. Знаешь, как найти дорогу? Возьми локационный браслет. Не доверяй рикшам. Они тебя трижды обвезут вокруг складов. Не волнуйся насчет цены. У Своры глубокие карманы. Ничего не покупай, пока я сам туда не приду. Эти иеговянские дукандары сдерут с тебя три шкуры просто ради забавы. Пускай ты и убийца, но все равно слишком честный, чтобы вести с ними дела.

Хью сохранил список и вложил стилус в футляр.

— А чем займешься ты?

— Меня ждет одно дело для Щена в Закутке.

— Он же не думает, что ты сбежишь от него?

— Мы достигли взаимопонимания. Корабли определенно исчезают в Разломе. Босс Грейстрока полагал, что ’феды по какой-то причине их захватывают. Затем он узнал от курьера, что корабли ’федов пропадают там же, и пожелал заполучить Донована, чтобы узнать правду.

— И все?

— Курьер мог быть подставным. Грейстрок хочет узнать, действительно ли они теряли корабли или просто хотят, чтобы так считала Лига. Ему нужен Донован для расшифровки пузыря данных, а я требуюсь ему для того, чтобы найти Донована.

— Все это звучит… мудрено.

— Агенты не кричат о себе на каждом углу. Но то, что Грейстрок планирует сделать с Донованом после всего, тому может совсем не понравиться. Донован вышел из игры много лет назад.

— А теперь ты собираешься втянуть его обратно. Он твой друг?

Фудир скорчил рожу.

— Мы делили с ним одну комнату. Послушай, ты и так знаешь слишком много и к тому же больно умен, чтобы это сослужило тебе хорошую службу. Иногда лучше не знать. Жди меня в холле. Мне нужно надлежаще приодеться.

В галантерейном магазинчике хостела Хью приобрел браслет и едва справился с настройкой локационной сети, как из лифта вышел Фудир. Он переоделся в бледно-голубой клетчатый дхоти, затем нарисовал на лбу угольно-черную линию, а над ней басмой изобразил трипунду.[47]

— Эй, ты! Парень! — окрикнул его из-за стойки служащий хостела. — Чего тут забыл? Ты, друг, не донимать гостей! Внятно?

Фудир хмуро уставился на него, но вмешался Хью:

— Все хорошо. Он со мной.

Повысилось ли мнение служащего о Фудире либо же упало мнение о Хью — был тот еще вопрос. После того как они покинули Хостел, Фудир сказал:

— Ты большой человек, первый чоп. Сделал из бедного чумара пукка. — Хью в замешательстве посмотрел на терранина, и тот перешел на галактический: — Я не нуждаюсь в твоем поручительстве, чтобы постоять за себя.

— Может, мне следует извиниться?

Фудир стиснул зубы.

— Нет, — сказал он. — Но это злит. Пошли. Хатт! Хатт!

Они разделились на Смазочной улице. Фудир перешел дорогу и скользнул в Закуток, а Хью продолжил путь к Зеленой улице, где заключил несколько сделок с портовыми торговцами. Имеющиеся в наличии товары он отмечал в списке и прикидывал номинальные цены и поставщиков. В оружейном магазине «Шем Кобарик и сын» он нашел керамический нож в форме полумесяца с микронной заточкой, завезенный с Вороньей Скалы, заплатил три четверти от озвученной цены и явно переплатил — еще в бытность министром экономики Хью понял сущность сделок, — но был этим удовлетворен. И дело было совсем не в душещипательном рассказе дукандара о дочке-калеке, а в том, что Хью действительно хотел этот нож, и хотел сильно, торговец же знал свое дело так же хорошо, как биение собственного сердца. Кобарик подыскал подходящие ножны, которые можно было спрятать под мышкой. Запасная сика[48] вряд ли поможет, коль до нее дойдет дело на Хадрамоо, но Хью чувствовал себя бесконечно увереннее, зная, что она у него есть.

Хью встретил Фудира у торгового центра Андеркук, после Закутка тот выглядел не лучшим образом. Порез на щеке терранин объяснил расхождением во мнениях относительно шекелей, доверенных ему Советом Семи. Звон монет в кошеле был слышен на большем расстоянии даже более чуткими ушами, чем позволяли законы физики и биология, так что, когда Мемсаиб отрядила Бикрама и Сандипа проследить за доставкой денег, потасовка происходила почти на бегу.

— И тут этот ворюга запнулся о метлу бханги, — рассмеялся Фудир. — О, как он кувыркнулся! Мы с парнями раздели его и разделили содержимое его кошеля на три части, чтобы показать, как скоротечна прибыль от воровства. И я засунул ему, хотя нет, скажем — оставил на память ручку метлы, чтобы в будущем он смотрел себе под ноги.

Терранин похлопал О’Кэрролла по плечу.

— Чоп и чель, парень! Пошли за припасами. Обожаю тратить чужие деньги, особенно деньги Своры, ведь она известна своими глубокими карманами.

Хью с Фудиром зашли в бар, чтобы скоротать время в ожидании Щена. Славобог, совмещавший протирку стаканов и вялые попытки обратить в свою веру алабастрианку у барной стойки, увидел, как они вошли, и его брови удивленно поползи вверх.

— Вот оно что! — сказал он, когда Фудир заказал две большие кружки эля. — Греховная Вселенная отторгла тебя?

— Меня отослали обратно отбывать наказание, — ответил Фудир. — Но не волнуйся. Скоро я отправлюсь в ад.

— Столь длительное странствие заслуживает того, чтобы наконец подойти к концу, — согласился Славобог. — Как тебе Новый Эрен?

— Как всегда. Неделя по Великой магистрали, мимо солнца Гесслера. — Но затем, передумав, он отставил шутки и поведал бармену, как обстоят дела на той несчастной планете.

Новости опечалили Славобога.

— Пусть Бог обратит к ним свой милостивый лик.

— Лучше бы лик, — бросил Фудир, — чем то, что он показал им в последний раз.

— Не желаю слышать тут богохульства, друг. Я буду молить о помощи в Братском доме и попрошу другие дома и Сестринство о том же. Так слава нашего Бога воссияет из сердец наших и станет путеводным маяком для других.

Фудир отвернулся, но Хью положил на стойку пластиковую карточку.

— Вот мой вклад. Бросишь в банку к остальным. Им нужны стройматериалы и инструменты, а не еда. Мастеров у них хватает, но от помощи добровольцев они не откажутся. Еще нужна одежда. Не посылайте денег. Без товаров деньги будут только взвинчивать цены.

Бармен спрятал карточку, не глядя на сумму пожертвования.

— Благослови тебя Бог.

Хью взял у Фудира кружки с элем и перенес их на стол у дальней стены, в своего рода нишу. Он не стал оглядываться, чтобы узнать, внес ли терранин свою лепту.

— Это меньшее из того, что ты мог сделать, — сказал Фудир, присоединившись к нему секунду спустя. — После всего, что ты им причинил, сделал наконец хоть что-то полезное.

Хью уже успел привыкнуть к провокациям терранина, поэтому не стал отвечать на колкость. Впрочем, больнее всего ранят те уколы, в которых таится правда, и пару минут он пил эль в молчании. Когда Хью решил заговорить, он намеренно сменил тему:

— Справился с поручением Грейстрока?

Терранин кивнул:

— Да.

— Ты отведешь Щена к Доновану, прежде чем мы отправимся на Хадрамоо?

Фудир поморщился:

— Найти Танцора для нас важнее.

— Склоняюсь к тому, что ты прав, — произнес Грейстрок, сидевший за этим же столом.

Фудир покачал головой:

— Я не прочь узнать, как тебе это удается.

Грейстрок развел руками:

— Тут есть и свои недостатки. Официанты не подозревают, что я здесь.

— Вопрос с пропавшими кораблями важен, но не срочен, — продолжил он, когда Хью махнул проходившему мимо слуге. — Я все объясню Фиру Ли, когда мы будем проходить Сапфировый Пост. Что касается Донована, я смогу отыскать его, когда захочу.

Фудир сжал губы.

— Сможешь?

Грейстрок достал из своего кошеля серебряный шекель и подбросил его большим пальцем Фудиру, который поймал его на лету. Терранин посмотрел на шекель, потом на Щена.

— Ты дал этот шекель одноглазому попрошайке у фонтана Четырех Дев, — сказал Грейстрок.

Фудир внимательно изучил монету, повертел ее между пальцами и положил на стол.

— Уже обворовываешь попрошаек?

— Я и был тем попрошайкой. Довольно прибыльная работа, должен сказать. Вы, терране, очень щедры к своим, отдаю вам должное. Я же был и дворником — хотя позже потерял метлу в потасовке.

К ним подошел слуга с бокалом. Грейстрок взял бокал и забрал шекель со стола.

— Сдачи не надо, — сказал он, протянув монету слуге и, кивком указав на Фудира, добавил: — За его счет.

— Я думал, у тебя дела с портовым капитаном, — заметил Фудир.

— О, это была простая формальность. Все требуемые данные содержались в приветственном дроне. Я зашел и вышел прежде, чем вы добрались до Смазочной улицы. Ты будешь рад узнать, — обратился он к Хью, — что иеговяне готовят армаду в помощь Новому Эрену. Капитаны двух ганзейских лайнеров согласились эвакуировать застрявших на планете туристов и орбитальных рабочих. Отряд иеговянских пасторов отправят для охраны Нового Центра, пока не прибудет ополчение Лиги. Странно то, что они уже должны были… Да, мадам, в чем дело?

Последние слова адресовались высокой круглолицей женщине спортивного телосложения с короткими, подернутыми проседью волосами, подошедшей к их столу.

— Ты Калим де Мурси, — обратилась она к Фудиру. — Ты полетел на «Нью-Анджелесе», когда я захворала. Алабастрианка у бара указала мне на тебя.

Фудир непонимающе моргнул, а потом вспомнил.

— Микмак Энн, — представил он женщину остальным. — Первый помощник Января. Как поживает старый хрыч? Я думал, он будет летать туда-сюда с новыми партиями беженцев.

— Поэтому я и подошла. Увидев тебя, подумала, что он вернулся. Как корабль? Надеюсь, Мэгги Б. не разбила его?

— Январь покинул Новый Эрен за несколько дней до нас, — признался Фудир.

Микмак Энн покачала головой.

— Тогда он уже должен был объявиться здесь.

— А власти уже должны были знать о случившемся на Новом Эрене, — добавил Грейстрок. — Вот что я хотел сказать. Мог он отправиться куда-то еще?

— Нет, — ответила Энн. — Он бы вернулся. Прилетел бы сюда за мной и, может, за Джонни тоже. Но в любом случае прилетел бы сюда.

— Может, он задержался? — предположил Фудир. — Новый Эрен довольно сильно пострадал. Если еда, которую Январь взял в дорогу, испортилась, он мог свернуть к солнцу Гесслера или…

Энн покачала головой:

— Старый корабль вечно ломается. Рано или поздно он объявится, и Хоган будет долго извиняться. Короткий путь у солнца Гесслера — одностороннее скольжение к нижнему уровню. Дорога займет несколько месяцев. А что с Новым Эреном?

Они поведали ей о налете цинтиан и опустошении, которое те оставили после себя.

— Мы планируем отправиться за ними в погоню, — подвел итог Хью, заработав неодобрительные взгляды компаньонов.

Но Энн сочла его слова за шутку.

— Далеко вам лететь не придется, — сказала она. — Позавчера с Гарпунного Троса прибыл «Ксенофан». Его капитан рассказал мне, что цинтианский флот был разбит у Узла Павлина около двух недель назад.

— Две недели назад… — Хью обменялся взглядами с остальными.

— По времени сходится, — подтвердил Фудир.

— А сколько может быть всего таких цинтианских флотов? — поинтересовался Хью.

— Больше, чем ты можешь представить, — сказала Энн. — Несколько из них всегда находятся в рейде, хотя обычно они не рискуют приближаться к Великой магистрали.

После того как Энн ушла, Грейстрок поджал губы.

— Нам в любом случае придется проходить Узел Павлина.

Фудир стиснул кулаки и нахмурился.

— Похоже, Танцор нужен кому-то еще.

— Не обязательно, — ответил Грейстрок. — Засада могла быть случайной. На Павлине никто и не слышал об опустошении Нового Эрена.

— Не делай поспешных выводов, Щен, — сказал Фудир. — Ты ведь знаешь, как эти люди любят хвастать. Кто-то мог заранее узнать о намерениях Молнара. Может, другой цинтианский клан. Они дали ему сделать всю грязную работу, затем подловили на обратном пути и отняли трофей.

Грейстрок кивнул.

— Так что теперь Танцор у них. Но более вероятно, что он сейчас плавает у подъемников Павлина.

— И это даже не иголка в стоге сена, — вздохнул Хью.

ОН КРАК

Человек со шрамами улыбается.

— Их поиски были бы напрасными! Ни с какими иголками в стогах сена это и близко не сравнится. Но они решительно отправились в путь. — Он протягивает стакан, чтобы его наполнили снова.

Арфистку немного удивляет то, что этот мужчина способен выпить так много, не пьянея.

— Но, конечно, скипетр не вращался у подъемников Павлина. Нападавшие охотились именно за ним. Это нам уже известно.

— Да, но они-то не знают.

— Тут слишком тесно, — замечает арфистка. — Становится душно. Возможно, нам стоило бы прогуляться. Мне нужно убедиться в том, что снаружи еще остался большой мир.

Человек со шрамами улыбается.

— Здесь собрались путешественники со всех уголков Спирального Рукава и — кто знает? — может, даже из Центральных Миров. А какой мир может быть больше того, который мы раскрашиваем своими словами? Истории могут охватывать любые времена, любые места, любых людей. А там… — он указывает на большую дверь, — там ты найдешь серый мир корабелов и купцов. Здесь обитают герои и ждут приключения. Тут поражение действительно имеет значение.

— В конечном итоге все заканчивается поражением. Ты сам говорил. А если все действительно заканчивается поражением, то какое оно может иметь значение?

— Потому что важно, как именно ты проиграешь, — говорит человек со шрамами голосом столь мрачным, что арфистка не знает, как ответить. Вместо этого она какое-то время бесцельно играет, импровизируя песню плача.

— Что случилось с Январем?

Человек со шрамами пожимает плечами.

— Иногда корабли не возвращаются. Никто не знает почему.

— Все остальные обладатели Танцора погибли.

— Ты правда веришь в проклятья?

— В них поверить легче, чем в совпадения.

— Тогда верь в вероятности. Январь не мертв ровно до тех пор, пока ты не откроешь ящик и не заглянешь в него. Одиссея становится слишком шумной, если не оставлять людей за бортом.

— Посмотрим, что ждет их впереди, — говорит она ему, когда музыка растапливает лед в его душе. — На Узле Павлина принцесса Гончих наконец встретит изгнанного принца.

Взгляд человека со шрамами тверд, поэтому нелегко заметить, что он стал еще суровее.

— Для Гончих женского пола есть иное определение. Понятия не имею, почему ты считаешь ее принцессой. Я знал ее. И ей придется выбирать из троих изгнанных принцев, ибо каждый из троицы в своем роде изгой.

— Я думала только об одном. И она выберет его.

Арфистка не ждет ответа, ведь человек со шрамами достиг своего рода высот в мастерстве избегания ответов, поэтому она вздрагивает, когда он говорит:

— Она выбрала каждого, но никого в отдельности.

Неожиданный ответ заставляет струны замереть.

— О? — только и произносит она. А затем снова, уже тише: — О!

Человек со шрамами дает ей время на размышления. Возможно, даже любуется. Но в конечном итоге не удерживается от замечания:

— Теперь образ полный? Это песня? Каждый раз, когда Танцор меняет владельца…

— …он становится ближе к Разлому. Любопытное совпадение.

— Я думал, ты не веришь в подобное. Все движется к естественному концу, но к концу можно добраться тремя путями.

— Что? — вскрикивает арфистка. — Сначала ты рассказываешь историю со слишком многими началами. А теперь у нее оказывается слишком много концов!

Человек со шрамами морщится.

— Нет, это иные виды концов. Первый, и самый простой, — это простое завершение, где действие прекращается, поскольку потенциала для дальнейшего развития сюжета не осталось. «Конец», как принято у нас говорить, когда повествование останавливается. Как будто история может так легко остановиться. Ведь всегда есть и «с тех пор», не правда ли?

— Мне приходилось слышать о таком, — сухо отвечает арфистка. — Но продолжается-то жизнь, а история заканчивается.

— Значит, жизнь — не более чем скучное последствие кульминации истории? — Но сарказм умирает у него на губах, и взгляд становится рассеянным. — Отчего же? Так и есть, — удивленно шепчет он. — Так и есть.

— А второй путь? Твоя история ведь явно не подошла к завершению!

Но человек со шрамами не отвечает.

ГОЛТРЭЙ

В КРОЛИЧЬЮ НОРУ

— На протяжении тринадцати метрических дней после того, как бан Бриджит заполучила записи КТК, — говорит человек со шрамами, — ее корабль был чем-то вроде монастыря, где…

…Она занималась рутинной работой и презрительно отвергала соблазны внешнего грешного мира. Административным заданиям не было конца и края. Рапорт о Дельфийце еще не был завершен, и к тому же было еще два похожих дела. Время от времени Гончая дергала Пулавайо в отношении записей КТК, чтобы поддерживать видимость того, что она все еще в них нуждается. Но Гончая не могла вечно занимать посадочное место. Ей требовался благовидный предлог, чтобы отказаться от поисков флота-призрака, поэтому бан Бриджит оставалась на месте, надеясь на то, что что-то случится.

Но вместо этого кое-кто прилетел.

Бан Бриджит не ожидала, что возникшую дилемму так изящно разрешит deus ex machina,[49] но удивил ее не deus. Это была machina. Спиральный Рукав необъятен, а Свора рассеяна по его закоулкам. Поэтому, когда коммуникатор объявил о прибытии на Дорогу Павлина корабля Службы, поначалу она не поверила устройству. Но ’линиане наверняка не сумели бы сымитировать синий код; и в конечном итоге это ее убедило. Как сообщил ей маяк, Грейстрок — лучший ученик Фира Ли, которого отправили на Иегову в поисках агента Конфедерации, — теперь возвращался, как предположила Гончая, с добытыми сведениями.

Она решила воспользоваться нежданным рычагом, чтобы подняться с поверхности планеты.

Бан Бриджит отправила Грейстроку сообщение под красным кодом с просьбой притвориться, будто он прибыл с новым донесением для нее, и на случай, если он уже успел услышать на Иегове о засаде на цинтиан, предупредила его не делать ее темой своего донесения.

Ответ Щена был столь же лаконичным, как и сам Щен. Это было простое: «?»

Последовал обмен сообщениями, после неспешной череды которых был выработан план. К своему несказанному удивлению, бан Бриджит узнала, что Грейстрок тоже ищет Крутящийся Камень и прибыл на Узел Павлина, держа в руках другой конец того же клубка событий, что и она. Щена же это совпадение ничуть не поразило.

— Так было предначертано, Ку. Ты разматывала клубок с одного конца, я с другого. Дружественные силы свили из Молнара пряжу, дабы соткать нашу встречу, но нам никогда не узреть этот гобелен, кроме как в ретроспективе.

— Прошлое всегда няизбежно, — проворчала она. — Я поверю в твою судьбу, когда ты узнаешь о том, что будет.

КТК Павлина не мог не знать о зашифрованных передачах между двумя кораблями Службы. Поэтому бан Бриджит связалась с Пулавайо в КТК и, когда в комме появилось лицо эльфа, сказала ему — или ей, — что у нее изменились планы.

— Грейстрок доставил новое дело. Мы с ним встретимся на Лунглопаддийском Пике и обсудим его. Поэтому мне нужно транспортное окно, как только твои люди смогут открыть его.

Пулавайо надул губы.

— Я думал, мы и сами могли бы встретиться, — сказал он. Если директор собирался заманить ее в очередную ловушку, то не подал виду.

— О, дорогой, я бы тоже этого хотела, — ответила бан Бриджит со всем пылом, который смогла изобразить. — Но дела Гончих, нячего ня попишешь. Я занималась административной работой по четырем делам, пока ждала… кстати… ты еще ня получил записи КТК?

Директор казался одновременно опустошенным и раздраженным.

— Нет, тут такая неразбериха! Обещаю, милая, все виновные поплатятся головой.

Бан Бриджит еле совладала с дрожью, заподозрив, что заявление директора было не просто метафорой.

— Впрочем, времени на это сейчас уже нят. Приоритет засады понизился. Мы с Грейстроком отправляемся на Широкопольную Кхосу — больше сказать ничего ня могу. Но я вернусь, как только мы закончим дела, — положим, через два или три метрических месяца. Увы! Летим туда по распоряжению Малого, но к тому времени, когда доберемся до места, след уже остынет. Надеюсь, ты успеешь подготовить всю информацию к моему возвращению. — Последние слова она произнесла подчеркнуто строгим тоном.

Пулавайо закивал, обрадовавшись как щенок:

— О да! Точно! Да! Обязательно! Мы, верно, кажемся такими глупышками из-за того, что держим свою базу данных в таком беспорядке, да еще эта бюрократическая неразбериха, не говоря уже о дипломатических сложностях. Ты ведь понимаешь, мы независимое государство и не можем передавать свои записи любому, кто их попросит.

«Глупышки» едва ли было именно тем словом, которое пришло на ум бан Бриджит. Гончая подвела разговор к быстрому и поверхностно дружескому окончанию, прежде чем у Пулавайо не осталось оправданий, которые можно было бы бросить на баррикады. Вскоре она получила разрешение подняться на геосинхронную позицию. Хоть у ’линиан и были подозрения относительно ее визита к Пулавайо, они не решались что-либо предпринять, пока сверху за ними следил Грейстрок. Полевой офис Щена не был боевым крейсером, но его огневой мощи с лихвой хватило бы, чтобы отомстить за предательство.

Никакое другое отбытие так не радовало ее, как старт с Узла Павлина. Гедонизм, некомпетентность и склонность к предательству, свойственные этому миру, составляли смертоносную смесь, поскольку одно качество неизменно переходило в другое. Перед тем как отключить связь с Пулавайо, в ясном взоре нежного мальчика-девочки она на краткий миг увидела черную алмазную твердость и узрела аспида, затаившегося в раю.

Лунглопаддийский Пик по неизвестным причинам называли «Двадцать четвертым». Он вращался на геосинхронной орбите Павлина, на полпути между космическими портами Шалмандаро и Малвачандаром. Бан Бриджит прибыла первой и ждала Грейстрока в баре «Пестрая Луна», наблюдая через широкое панорамное окно за баллистическими кораблями. Согласно суточному циклу станции, сейчас было раннее утро, и бар пустовал, что в теории должно было означать хороший сервис, но на самом деле — увы.

Несколько баллистических кораблей успели отстыковаться от пассажирской пристани, чтобы начать падение в атмосферу, когда Гончая поняла, что Щен уже сидит за столиком возле нее.

Грейстрок улыбнулся.

— Долго ждала?

— Пару гектоминут.

— Ньютон — жестокий бог. — Он дернул проходившего мимо официанта за рукав и заказал чай.

— «Чантерничный ажур», — выбрал Щен.

— Бери с собой, — посоветовала бан Бриджит.

Он приподнял бровь.

— Прошло три с половиной недели после засады на цинтиан. След стал холодным, как космос. Что изменит пара минут?

— Он станет еще холоднее.

— Ха! Ты знала, что «недели» и «месяцы» — это старые терранские единицы измерения времени? «Месяц» — это промежуток времени, который требовался Луне, чтобы сделать один полный оборот вокруг Земли.

— В месяце сорок метрических дней. Какая луна может вращаться столь кратным образом?

— По словам Фудира, метрический день немного короче земного, но именно земной день был взят за основу метрического — так повелось еще со времен старого Содружества. Терранский день делился на двадцать четыре «часа», а не на десять «ор», как сейчас, и их неделя состояла из семи дней.

— Нячетное число? До чего странно! А почему ня такая удобная для деления десятка?

Грейстрок пожал плечами.

— Или двенадцать, как на Старых Планетах. Фудир говорил, что в небесах Старой Земли было семь движущихся огней. Все они были богами, поэтому каждому в его или ее честь даровали по дню.

Гончая задумалась о том, как из-за случайно выбранной планеты возник глупый стандарт, которым все теперь пользуются для исчисления времени. Слишком много солнц пересекало слишком много небес, чтобы отдать предпочтение движению кого-либо одного из них.

— Похож’, се’дня т’ фонтанируешь увлекательнейшими познаниями, Серый.

— О, их кладезь — Фудир. Он может быть занятным, когда хочет. И еще занятнее, когда нет.

— Что ж т’я тянет подбирать все ’ти хохмы?

— Ку, ты испытываешь возможности моего переводчика. Мы можем общаться на стандартном галактическом? Ах, — это предназначалось официанту, который принес чайничек и чашку. — Спасибо, старина-’линианин.

Бан Бриджит вздохнула и заговорила, теперь уже используя желтый код:

— Мы с Фиром Ли ня соперники. Он ня ищет места при дворе, а единому Богу известно, что я ня ищу места возле Разлома. И даже будь мы соперниками, наши интересы совпали бы на этом странном скипетре. Ты послужишь ему лучше, присоединившись ко мне.

Щен улыбнулся.

— Ты еще привлекательнее, чем рассказывают.

— А ты даже еще более незаметный. Может, перейдем от моей красоты к более важным делам?

Но Грейстрок покачал головой.

— Я не говорил, что ты красивая. — Он налил себе чаю и, зажав зубами кусок медового сахара, сделал глоток обжигающего напитка. — Продолжим разговор в твоем офисе? — предложил он, поставив чашку на блюдце. — Я попросил своих помощников присоединиться к нам.

— Помощников! Я сказала «хохмы», и вот оно снова. Гляди, скоро т’ бродячих котов бу’шь подбирать. Я переговорю с каждым из них, прежде чем соглашусь с ’ими лететь. Отправь их в мой офис. И проследи, чтобы мы получили все нужные припасы.

Корабль бан Бриджит назывался «Эндевор»,[50] и, в отличие от непомерно броско декорированного корабля Грейстрока, он был образцом аскетизма и функциональности, где первое организованно следовало за вторым. На ручках управления не было звериных голов, а немногочисленные украшения мог заметить лишь достаточно внимательный человек. У Гончей вошло в привычку оставлять что-нибудь на память о каждом деле, над которым ей приходилось работать.

Для собеседования она надела ослепительно-белый смокинг. К нему, кроме символа Особой Службы, бан Бриджит приколола только Знак Ночи. Она была довольна тем, что Грейстрока он застал врасплох тем, что этот знак отличия говорил о ней и о том, что она была готова пойти на многое в случае необходимости.

«Однажды, — подумала Гончая, — ты сам сможешь заслужить такой же, но пожалеешь об этом».

Маленький Хью О’Кэрролл оказался ладно скроенным молодым человеком, уверенным в себе и с непринужденной улыбкой. Его заставили присоединиться к Грейстроку в Порт-Эрене, но Щен не оставил его на Иегове, хоть и имел такую возможность. Щен часто шел на поводу своих прихотей, и никто не знал, что в следующий раз завладеет его воображением. По мнению бан Бриджит, все дело было в том, что О’Кэрролл стал для Фудира чем-то сродни Шеола для Иеговы — спутником, попавшим в гравитационное поле планеты. Щен не собирался отпускать терранина до тех пор, пока тот не приведет его к Доновану, а это означало оставить при себе и О’Кэрролла.

Но Хью был ценным пополнением команды. Его навыки в смертельных искусствах могли пригодиться, а тактическое чутье и умение мобилизовать и подготавливать ресурсы были бесценными. Никто бы не вырос до помощника планетарного управителя, не обладай он незаурядным талантом в этой сфере.

Его аура терпеливой уверенности напомнила бан Бриджит ягуара, отдыхающего на ветке дерева. Он не был интриганом, который поворачивал обстоятельства в свою пользу, но всегда знал, каковы эти обстоятельства, и при удобном случае был способен на быстрые и неожиданные действия.

— Что, по-твоему, мы должны сделать с Танцором? — спросила она под конец разговора.

— По-моему? — переспросил Хью. — Если честно, я никогда не верил в эту старую сказку. Фудир был моим единственным способом вернуться на Новый Эрен. А теперь… — Он пожал плечами. — Если Танцор всего-навсего забавный кирпич, то вся наша экспедиция — глупая затея. Но если он на самом деле является тем, о чем говорят легенды… Мне не нравится мысль, что им владеют цинтиане. Не говоря уже о тех, кому хватило храбрости отнять его у них.

— Ты ня хочешь оставить Танцора себе, а значит, восстановить контроль над Новым Эреном?

О’Кэрролл запрокинул голову и звонко рассмеялся.

— Нет.

Он произнес это слишком легко для человека, развязавшего партизанскую войну именно с этой целью.

— Ты сохранил свое служебное имя, — подметила она.

— Под ним я познакомился с Фудиром и Грейстроком. Зачем возвращаться к основному имени?

— Потому что оно настоящее?

Хью отвел глаза.

— Нет, это не так.

Сначала Гончая планировала использовать дружбу О’Кэрролла с Фудиром в качестве рычага давления на него, но, судя по взглядам, которые Хью бросал на нее в ходе собеседования, молодая женщина поняла, что для него существует куда более древний и надежный рычаг.

Вопрос состоял лишь в том, чтобы обеспечить удобный случай, которым Хью сумел бы воспользоваться.

Во многих отношениях для бан Бриджит Фудир был куда более интригующим из этих двоих. Для личного зоопарка она прозвала его «лисом». Беседуя с терранином, она заподозрила в нем умного человека. По его молчанию она в этом убедилась. На самом деле Гончая считала, что Фудир мог быть самым хитрым из всей команды. Сам он явно именно так и полагал, и при необходимости это можно было использовать против него.

— Итак, — сказала бан Бриджит, — ты заварил всю эту кашу.

Фудир сидел непринужденно, и только натянутая улыбка озаряла его довольно угрюмое лицо. Он бросил взгляд на символ Особой Службы, и в кратчайший миг она поняла, что терранин узнал его и в некотором роде одобрил.

— Не сказал бы, что ее заварил я, — произнес он. — Возможно, король Каменная Стена тысячи лет тому назад. Но кадриль началась еще до того, как я проведал о нем. Январь передал Танцора Юмдар, а цинтиане отобрали его у нее прежде, чем я достиг Нового Эрена. Поэтому я подстроил все так, чтобы Грейстрок забрал меня с Нового Эрена…

Гончая перебила его:

— Щен рассказывал иначе.

И вновь эта тонкая улыбка.

— У него своя точка зрения, у меня своя. Грейстрок хорош, но я рад, что команду возглавляешь ты, а не он.

— Считаешь его плохим командиром?

— Дело не в этом. Люди не могут следовать за человеком, если слишком часто теряют его след.

Бан Бриджит невольно засмеялась.

— Чтобы командовать, — продолжил свою мысль Фудир, — человек должен уметь вдохновлять, а для вдохновения требуется некоторая яркость, не находишь? Что же касается тебя… «яркая» — слишком блеклое слово. Люди пойдут за тобой в самые холодные уголки ада. — Его улыбка стала шире, и лицо частично утратило привычную суровость. — Ты бы хорошенько согрела это местечко.

— ’Ерестань, — сказала она, вернувшись к родному акценту, — еще вскружишь мне голову.

— А почему бы и не вскружить? У тебя прелестная головка.

Бан Бриджит продолжала улыбаться, но больше не смеялась.

— Ня умничай. Лестью меня ня купишь…

— Благодарю за предложение, но в любом порту Лиги найдется толпа девиц, цена которых и близко не так высока, как твоя.

Бан Бриджит, как раз собравшаяся отвергнуть его ухаживания в качестве первого шага к тому, чтобы завлечь его в свои сети, была немного раздражена столь упредительным отказом.

— Итак, ты последуешь за мной, но ня ’лишком близко? Я права?

— Ку, ты прислушиваешься к людям. Это редкий дар, и он более чем компенсирует твой нос.

Рука бан Бриджит невольно дернулась к носу, прежде чем годы обучения возобладали и остановили ее. Она забарабанила пальцами по столу.

— Ты высокого о себе мнения.

— А остальные низкого, поэтому оно усредняется.

— Да, и это работает тебе на пользу, верно?

Терранин насмешливо улыбнулся и развел руками:

— При такой работе недооцененность мне лишь во благо.

Бан Бриджит подалась вперед:

— Подобной ошибки я ня допущу. Скажи мне. Что ты предлагаешь сделать с Танцором, когда мы заполучим его?

Фудир усмехнулся и помахал пальцем.

— Вот еще одно качество, которое мне в тебе нравится. Ты не используешь этого мерзкого слова.

— Какого еще слова?..

— «Если». Позволь мне адресовать тебе этот же вопрос. Думаю, ты планируешь передать Танцора Ардри. Скажи — зачем?

— Ты видел Новый Эрен. И также должен знать о Междуцарствии на Валентности и череде грозных тиранов Гладиолы. А еще об ужасном опустошении два года назад на Жестяной Кружке во время столкновения между пиратами и Народным Флотом из-за разделявшей их няобитаемой системы. Будь у Ардри Крутящийся Камень, он мог бы прекратить все это.

— Мог бы? — переспросил Фудир. Он откинулся назад и скрестил на груди руки. — Как?

— Как? Используя силу камня.

— Не разочаровывай меня, Ку. Ты так стремишься завладеть Танцором, что подробности ускользают от тебя. Но в них-то и прячется дьявол. Скипетр может даровать силу подчинять, но как далеко эта сила простирается? Гиды Чада на Новом Эрене не поддались чарам Юмдар, поскольку жили простой жизнью и не слушали ее трансляций. Текст не нес в себе… манны небесной, лишь голос. И как далеко он может распространиться? В лучшем случае до соседней системы, если отправить адресную передачу к самым дальним станциям с учетом световой задержки. Но пройдут годы, прежде чем трансляционная «лягушка» допрыгает до ближайшей звезды. Поэтому на практике Ардри мог бы подчинить Верховный Шинейд своей воле и укрепить власть над столицей. Но душка Ардри способен на такое и сейчас — если у него есть камни иного рода.

Бан Бриджит нахмурилась, осознав, что те же самые мысли настойчиво вертелись и у нее на задворках разума. Гримпен всегда твердил, что она спешила с выводами, хотя это была не столько спешка, сколько сокращение расстояния до них.

— Он мог бы путешествовать по Авеню со Скипетром, — сказала Гончая, впрочем уже понимая, что это не сработает.

Фудир кивнул:

— Верно. Ардри мог бы носить скипетр повиновения всюду, куда бы ни направился, но стоит ему уйти…

— …как все вернется на круги своя.

— Да. Как это случилось с командой Января и эренотами. И как бы Ардри Талли помешал цинтианам разграбить Новый Эрен? К тому времени, когда он услышал бы об этом, все бы уже закончилось. Нет, Ку, есть только один способ использовать скипетр во благо Лиги.

Бан Бриджит обхватила подбородок ладонью.

— Какой же?

— Доверить Танцора мне. Я устрою на Терре мятеж, и гарнизон выступит на нашей стороне. Через четыре года к нам присоединятся Вековые Солнца, а еще через десять падет сама Дао Хитта.

— Но ты сказал… Ах, ну да!

— Да, Ку. Солнца лежат близ Терры, наши передачи поползут по ньютоновскому пространству и достигнут их ушей. Медленное, но менее кровавое завоевание, чем отправка флота для покорения.

— Точно. Ты ня рискнешь оставить Терру, чтобы они ня вернулись в чувство. Легенда на Ди Больде гласит, что после зачистки Земли ее заново заселили людьми с Вековых Солнц, Грумовых Бриджей и самой Дао Хитты. Может, когда-то это и был мир твоего народа, но долгое время его населяли иномиряне, и они вряд ли обрадуются возвращению сынов и дщерей Терры.

— Каждый из нас сын или дочь Терры, — поправил ее Фудир. — Просто некоторые об этом забыли.

— Тогда какая разница, кто на ней обитает? Бойся желаний, Фудир. Они похожи на радугу.

— Как мило.

— И за ними следуют только глупцы. Но кое-что в легенде о Крутящемся Камне меня смущает.

Она встала, подошла к столику и налила фруктовый нектар себе и своему собеседнику. Бросив беглый взгляд на отполированный металл, которым был обит стол, Гончая заметила, что Фудир рассматривает ее. Бан Бриджит поняла, что он лгал насчет своих желаний. Насчет того, о чем еще он лгал, она не была уверена. Удар в самое сердце Конфедерации? План мог сработать, если она поверит ему.

— В детстве в качестве страшилки на ночь я слышала рассказ о великой борьбе за обладание Скипетром между Каменной Стеной и его соперниками и что в конце победители заточили Каменную Стену в крипте глубоко под землей, где его стерегли кони-монстры. Но если скипетр заставлял повиноваться, как можно было бороться с ним? И если его сила ограничивается скоростью света, почему все так встревожились?

Она протянула ему нектар.

Фудир сделал большой глоток.

— Груши! — воскликнул он. — Всегда любил грушевый нектар. Ку, если легенда содержит зерно истины, это еще не значит, что все преувеличения в ней правдивы. По Терре ходило немало историй о древних правителях, спящих под горой. Хольгер Датский,[51] Барбаросса. Артур спит на Благословенном острове.[52] Филип Хабиб дремлет в пещере под утесами Нормандии. Некоторые из этих рассказов наши предки из Темной эры приписывали предтечам. Что же касается борьбы за скипетр, не жди от мифа логики. Герои ведут себя так, как того требуют стереотипы. — Он протянул ей чашку обратно, ухитрившись при этом коснуться ее руки.

— Пребольшое спасибо, мисси, — сказал терранин. — Нектар хорош-хорош.

— Можно болтать и дальше, — ответила бан Бриджит, — но команда соберется через несколько минут, да и ты все равно летишь на корабле Серого. — Гончая окинула его оценивающим взглядом. — Я бы предпочла, чтобы ты летел со мной, ведь мне хочется узнать тебя ближе, но…

— …но Щен держит повод крепко-крепко, — сказал Фудир, шутливо вцепившись себе в горло. — Заполучив бедного терри, не отпустит его. Очень плохо. Ты понимать.

— Нят, ты ня прав. Ты и я ня «понимать» друг друга. Для начала объясни, зачем ты покрасил волосы под седину.

Фудир провел рукой по волосам, взъерошив кудри.

— О, мисси! Старик безобиден. Подходить близко-близко к скользящим и обчищать их карманы.

Гончая покачала головой.

— А теперь ты врешь. Ты никогда ня опустился бы до такого. Для тебя есть либо высокая планка, либо ее нят вовсе. Ты должен как-нибудь рассказать мне правду о том маленьком шоу на пристани Порт-Эрена. Уж больно хорошо все было подстроено. Ты надул Мемсаиб. Надул Хью. Надул Января. Может, даже надул Грейстрока. Но ня думай, что сумеешь надуть меня.

Фудир положил левую руку на сердце, а правую поднял над головой.

— В список того, что я мечтал бы с тобой сделать, я бы не включил вранье!

Бан Бриджит удивил тон, которым он это произнес. Для Гончей «вранье» ассоциировалось с двумя образами: скрещивали ли когда-либо великие генжинеры из древних сказаний лису и угря? Ибо Фудир отличался умом первой и юркостью второго.

— Скажи, — попросила она, — когда все закончится, ты правда отведешь Грейстрока к Доновану, как обещал?

Вытаращив глаза, Фудир сказал:

— Грейстрок, я… Пойти со мной в Закуток… И что я должен Доновану и его Конфедерации? Чхал я на них. Тьфу! — Он изобразил плевок. — Мы, терране, стали скитальцами, — он перешел обратно на стандартный, — живем везде, но не имеем дома. Наши святые города — Бомбей, Пекин и другие — служат кровом для людей, которым их названия ничего не говорят. Нас выбросили в море звезд, и — как говорил камень из пословицы, брошенный в океан, — «как-никак, здесь тоже дом».

По просьбе Хью они рассказали все, что знали, начиная со старой легенды и заканчивая последними обстоятельствами, пока он вносил обширные примечания в портативную базу данных, которую ему дала бан Бриджит. Фудир пересказал услышанную от Января историю о его находке в Паучьем проулке и передаче ее Юмдар на Новом Эрене. Грейстрок поведал о первом прохождении Молнара через Сапфировый Пост, затем Хью и Фудир добавили подробностей о налете и разграблении хранилища МТК. Бан Бриджит описала последний бой Молнара и то, что он сказал насчет засады у Узла Павлина. И в конце она рассказала о неисследованных трассах в пространстве Павлина.

— Значит, мы последуем за этим твоим призрачным флотом в неисследованную червоточину, — подвел итог Грейстрок.

— У них Танцор, — напомнила Гончая. — Разве у нас есть выбор?

— Пойми их логику, — добавил Хью. — Если узнаешь ход их мыслей, сможешь понять, куда они направляются. Тогда доберешься туда быстрее них. Когда-то во времена Смуты я… но вам вряд ли захочется слушать, и я не знаю, как мы сможем их опередить. Особенно если эта неисследованная трасса — короткий путь к Старым Планетам.

Все головы повернулись в его сторону.

— Старые Планеты? — переспросила бан Бриджит.

Хью указал на портативную базу данных, которую заполнял.

— МТК пронизывает события, словно басовая нота волынки. Они забрали Танцора у Января просто за обещание. Неосторожное замечание одного из агентов заставило Молнара совершить набег. МТК занималась починкой двигателей грузолета Января, и теперь он исчез. Хиттинадцы поведали тебе об услышанных ими опрометчивых фразах. Либо твой призрачный флот является совершенно новым игроком, либо это МТК вернула себе похищенную собственность — и бог Оккам[53] отдает предпочтение последнему варианту. Кто еще, кроме МТК, мог знать, что Молнар вылетел с Хадрамоо, и обладал достаточными ресурсами, чтобы перехватить его на обратном пути?

— Гримпен! — сказала вдруг бан Бриджит.

Остальные непонимающе уставились на нее, решив, что это очередное странное слово из ее диалекта. Но Грейстрок спросил:

— При чем здесь Большой Гончий?

— После боя с Молнаром Гримпен сказал, что собирается на Старые Планеты. Он методичен и ня подвержен приступам безрассудства. Но что он понял из рассказа Молнара?

Заговорил Фудир:

— Чоп и чель, народ. Первый-первый, — затараторил он. — Глядим аллес, куда ведет дыра — бхола. Большой дхик, упустили передний край. Аллес клип-клип.

— Какая жалость, — только и сказал Хью, — что имплантаты-переводчики такие дорогие.

— От них мало проку, когда доходит до терранского, — утешила его Гончая. — Этот жаргон — смесь десятка языков. Но ты прав, Фудир. Если ня сможем зайти спереди, то ня выйдем сзади. С этого и начнем. Смотрите. — Она активировала стол совещаний и спроецировала над ним объемную карту из файлов Пулавайо. — Народ, — сказала она, — подойдите ко мне, пожалуйста. Благодарю. Это вид с Павлина, наблюдаемый в настоящее время. Звезды, которые я выделила красным, формируют созвездие, которое они называют Пробирщиком, а вот эта туманность именуется его Хвостом. Видите?

Все кивнули, Хью и Фудир — в знак согласия, а Грейстрок потому, что прежде уже много раз ходил по этим небесам.

— Флот-призрак исчез здесь. Павлин заявляет, что потерял его след, что он вошел в сегмент неба, который они ня отслеживали, что их оборудование дало сбой и что диспетчеры КТК были отвлечены хаосом на Шелковом пути.

Грейстрок поднял глаза.

— И в чем проблема?

— В том, чтобы разобраться в потоке оправданий. Здесь отображены следы пары десятков грузолетов за минувший гектодень. Как видите, учитывая поправку на звездный трафик, все они появлялись и исчезали в одной точке.

— Не многие направляются к рампе вхождения на Шелковый путь, если идут с Большого Фата, — заметил Грейстрок.

— Да, и это будет нашим преимуществом. Мы направимся будто бы к Разлому — Широкопольная Кхоса лежит за Палисадами, — но перед финальным рывком свернем и направимся к нашей точке.

Грейстрок пожевал губу.

— Если ты ошибаешься, мы просто вспыхнем. Координаты КТК указывают на точку, где вход был раньше, и определенные вычисления смогут только приблизительно указать, куда он сместился, но «приблизительно» нам не подходит. Звездное течение чувствительно к исходным данным, так что у уравнения отсутствует аналитическое решение. «Тензоры Риччи совсе’ кривые», — добавил он, подражая диалекту бан Бриджит.

— Рампа служит гравитационной линзой, — сказал Фудир. — Ее местоположение можно вычислить без эфемерид, проверив смещение параллакса и двоение звезд фона за ним. — Когда все повернулись к нему, он лишь пожал плечами. — У меня действительно имеется разряд инструментального техника.

— После того как попадем в желоб, — продолжила бан Бриджит, — сможем отследить призрачный флот по застывшим образам, чтобы узнать, куда он свернул. Кто в курсе, сколько на пути боковых каналов?

Грейстрок знал, какой корабль был оснащен наиболее совершенным оборудованием обработки изображений. Судьба и впрямь была хитрой штукой, раз Щену наконец пригодилось его хобби, которым он начал увлекаться много лет назад.

— Тогда я полечу первым, и Фудир останется со мной, — сказал он.

Бан Бриджит согласилась взять Маленького Хью О’Кэрролла и попыталась не улыбнуться от открывшихся перспектив, убедившись при этом, что Хью заметил, как она старается не улыбаться.

Пока корабль неспешно поднимался к Электрической авеню, Хью занимал себя подготовкой списков необходимого и изучением информации, а бан Бриджит вовсю изучала самого Хью. В то время пока он заносил данные в таблицы и устанавливал, каким образом связано между собой все, что команде удалось узнать о Танцоре, она незаметно сводила воедино все, что смогла узнать о нем. Задача казалась слишком уж простой. От Гончей не укрылось, что временами Хью чувствовал себя неуютно на ее корабле. Ему требовался только подходящий момент, и Гончая взялась его организовать.

В первый день полета они не встречались до самого обеда. Бан Бриджит оставалась в зале управления, координируя график ускорения магнитного луча с Дорожным Контролем Павлина и настраивая бортовую силовую установку. Затем она спустилась под палубу в машинный отсек и протестировала готовность альфвенов. Наконец Гончая поднялась наверх и узнала, что Хью приготовил для них ужин.

Ничего экстраординарного: блюдо из рыбы, называемой колби и водившейся в пресноводном море на Дейв Хэчли. Хью синтезировал филе в резервуарах, запанировал и прожарил его, а затем подал к столу с обычными овощами. Как и бан Бриджит, он, похоже, предпочитал простоту и ясность.

— Не знаю, зачем ты сама спускалась в машинный отсек, — сказал он, когда они сели за стол. — Разве интеллект не мог провести проверку вместо тебя?

Бан Бриджит вилкой отделила от колби чешую.

— Сближение будет сложным. Там нят ня сигнальных буев, ня квазарных вех, по которым можно было бы ориентироваться, поэтому двигатели должны быть настроены настолько хорошо, насколько это возможно. Интеллект знает лишь то, что ему сообщают приборы. И если приборы кривые, то интеллект нячего ня сможет. — Она помахала вилкой. — Всегда следуй стандартным процедурам, — закончила она свое наставление.

— Буду, — пообещал он, — если по глупости попытаю свои силы в астрогации.

Бан Бриджит засмеялась чуть громче, чем того требовала шутка, и будто невзначай коснулась запястья Хью. Она тут же подметила, как он отреагировал на прикосновение и куда невольно упал его взгляд. На следующий день Гончая запрограммировала всенаряд на то, чтобы он подчеркнул те самые места, сделав их чуть туже, чуть выше и чуть объемней.

По его просьбе она нашла карту южно-центральной области Периферии и спроецировала ее на голографическую стену конференц-зала, которая в результате стала словно бездонной. Также бан Бриджит дала ему доступ к открытым базам данных.

— Просто будь осторожен, — посоветовала она, постучав костяшками пальцев по бесконечному космосу, — и ня врежься в стену.

Хью улыбнулся.

— Она как настоящая. Я могу поменять точку обзора?

Бан Бриджит подошла ближе, вторгшись в его личное пространство.

— Просто сообщи кораблю исходную точку и направление обзора, который тебе нужен. Для точной настройки используй вот эту перчатку и дождись, когда на стене появится ее значок. Затем притягивай или отталкивай изображение. Когда меняешь точку обзора, звезды смещаются с учетом световой задержки согласно обновлениям моего справочника. Вот, видишь ту звезду? — Она коснулась звезды виртуальным пальцем. — Смотри, что случится, когда я увеличу ее.

Гончая согнула палец, толкнула изображение вперед, и они будто понеслись по ньютоновскому пространству, набирая космическую скорость. Хью пошатнулся, словно не в силах удержаться на ногах, и бан Бриджит положила ладонь ему на руку, чтобы поддержать его.

— Нужно нямного привыкнуть, — извиняющимся тоном сказала она, имея в виду проносящиеся вокруг звезды, а не руку. Только Хью хотел было что-то сказать, как перед ними вдруг расцвела звезда.

То, что раньше было красной точкой, превратилось в яростно взрывающуюся звезду. Мгновение она казалась ярче, чем все остальные звезды, вместе взятые. Вокруг нее светился межзвездный газ, уносимый ударной волной.

А затем они пронзили слой расширяющихся газов, и там, где раньше была звезда, уже не оставалось ничего, кроме углеродно-кислородного белого карлика. Хью выдохнул:

— Ничего себе прогулка!

Существует уловка, отлично известная всем, кто ее практикует при вторжении в «личное пространство» другого человека — словно контрабандист, стремящийся укрыться в уютной бухте. Гончая стояла очень близко к Хью, при этом не касаясь его, и говорила:

— Эта сверхновая находится за Йеньйенем, в туманности Ревущей Реки. Она возникла пять лет назад в небесах Гановера, и с тех пор интеллект отслеживает ее, но на Павлине ее ня увидят еще много веков. Если посмотришь на фон в «гипербыстрой эволюции», то увидишь, как спиральные галактики старятся и образовывают сейфертовские пары, а сейферты исторгают сопряженные квазары. Их внутренняя структура и внешний вид очень красивы. Там, — она снова показала, чуть прильнув к нему, — Андромеда, наша родная галактика. На дальней стороне, как говорят легенды, ее близнец — Млечный Путь. Андромеда породила нас как квазары, в бытность свою частью сейферта… а вот Дева, наша бабушка. Небо — это наше семейное древо.

Гончая отошла, но Хью успел провести ладонью по ее руке, и бан Бриджит притворилась, будто не заметила этого.

Одним из важных элементов искусства ведения разговора является умение задавать собеседнику вопросы о нем самом. Зачастую эта тема оказывается для него излюбленной или, по крайней мере, той, о которой он, как правило, хорошо осведомлен, — поэтому его нередко получается увлечь и заставить расслабиться. За игрой в шаХматы Хью поведал бан Бриджит о своем ужасном детстве на Венешанхае, и она, слушая его, едва не расплакалась.

— Они охотились на тебя? — недоверчиво спрашивала она. — Владельцы магазинов охотились на тебя? Словно на зверя?

— Поодиночке — никогда, — промолвил он сквозь улыбку, и бан Бриджит она показалась натянутой или по крайней мере болезненной. — Пойми, мы крушили и грабили магазины. Не сказал бы, что у них не было причин ненавидеть нас.

— Но все же…

— А еще это сделало нас ловкими и хитрыми, что неплохо послужило мне потом в Долине Ардоу. Я привык к тому, что меня преследуют. Но иногда… — Хью сделал паузу и повертел в руке фигурку своей гончей, передвинул ее, затем передумал и вернул обратно на клетку. — Иногда я задаюсь вопросом, на сколько бы меня еще хватило. Не в Долине; в Новом Шанхае. Взрослых вермбино я не встречал.

— Ня стоит себя так называть. Погляди, чего ты добился. Сертифицированный планетарный управитель. Руководишь целыми правительственными министерствами, и, судя по тому, что я слышала, делаешь это хорошо.

Он слегка улыбнулся.

— А еще я руководил партизанской войной. Не забывай об этом. Часть меня понимает, чего я достиг. Но есть еще другая частичка мозга — где-то глубоко в мозжечке, — которая до сих пор считает, что те владельцы магазинов были правы. То, что слышал в детстве из года в год, забыть не так просто. А чем была моя партизанская война, как не очередным, лишь более масштабным актом вандализма? Вот почему я не подхожу для… — Но на этом Хью остановился, и для чего он не подходил — так и осталось загадкой. Вместо этого, он снова улыбнулся. — А ты? Я назвал мое основное имя. — Он исхитрился сидя поклониться ей. — Рингбао делла Коста. Как ты стала бан Бриджит? Ты с детства хотела уйти к псам?

— Ты будешь делать ход или нят?

Хью удивленно опустил глаза и понял, что уже какое-то время бесцельно крутит в руках царственную гончую. Он поставил ее на клетку и передвинул советника по белой диагонали.

— Извини, — сказал он. — Нужно сосредоточиться на игре.

— Она отвлекает от… — Она закусила губу и подняла взгляд.

— От чего?

— От вхождения на няисследованную территорию.

— Грейстрок знает, что делает. А Фудир — лицензированный картограф.

— Да… — Бан Бриджит передвинула миньона, блокировав советника Хью. — Ну что ж… Ладно. Мое основное имя — Франсин Томпсон. Это ня секрет. Я ня хотела быть Гончей. О, в детстве я читала все эти истории. Об Эфраме Стиле, Мудди Ду и прочих. Но я ня хотела быть в их числе. Я просто хотела быть обычной Франсин Томпсон. Видишь ли, я родилась на Ди Больде, а на этой планете самая главная задача — быть как все. По крайней мере, в Цитадели Пашлика, где мы жили. Я слышала только об общинной солидарности и о том, что «пальцы работают сообща, дабы создать кулак». Что-то вроде этого. Поэтому я готовилась к предназначенной мне карьере и закаляла для нее характер. Я должна была стать фельдшером на Кентлволдских холмах. Хорошая работа, достойная. Поселки на холмах разбросаны далеко друг от друга, и туда нячасто наведываются доктора. Но…

Она заметила, что Хью, будто тайком, передвинул крепость на крайнюю левую клетку. Однако она ожидала такого хода и мгновенно сделала рокировку, защитив своего императора. Хью нахмурился, не сводя глаз с доски.

— Но как бы я ня трудилась над воспитанием характера, — продолжала Гончая, — лечение больных ня приносило мне радости, или, что даже важнее, я ня считала, что смогу выполнять эту работу хорошо. Я думала, что со мной что-то ня так, что мне ня хватает гибкости, чтобы вылепить из себя тот тип человека, который был нужен обществу.

— И что, — спросил Хью, — тебе больше всего нравилось слушать в те дни?

Бан Бриджит закрыла глаза и снова стала юной Франсин Томпсон, сидящей перед телевизором в блоке общинного центра. В «Ковчеге Алпикора» кто-то устроил ужасный поджог. Погибли двести человек.

— Когда детективы поймали ублюдка, который сделал это, обрадовались все, но я была… в экстазе, думаю, это подходящее слово. После этого всякий раз, когда я включала новостной экран или выбирала очередную книжку в библиотеке центра, там говорилось о полиции или, что чаще, о каком-нибудь Гончем. Казалось, сама идея того, чтобы стать Гончей, преследовала и выслеживала меня.

— Не все полицаи достойны подобного восхищения, — заметил Хью. — Народная полиция на Меграноме не стала бы выяснять, действительно ли пойманный совершил поджог. А если бы я попал в руки копов с Нового Шанхая, то меня бы здесь не было.

Словно чтобы сделать свои слова более убедительными, Хью поставил своего советника на место одного из миньонов бан Бриджит и смахнул фигуру с доски.

— Вопрос стоит поставить по-другому: о чем я больше всего нянавидела слушать? Дело было ня в самом поджоге. Это была просто трагедия. Общежитие отстроили, назвали его «Юдолью скорби», заселили туда новые семьи, и жизнь продолжила идти своим чередом. Нят, больше всего я нянавидела читать о нявиновных, которых осудили нясправедливо.

— Тебе стоило стать рясой, а не Гончей. Они у нас за правосудие. Так когда ты… — (Не обращай внимание на советника. Он…) — Черт!

Бан Бриджит прыгнула гончей и забрала фигурку советника.

— Ты не должна была заметить эту линию атаки.

— Если ня хочешь, чтобы я видела линию атаки, ня следует акцентировать на ней внимание. Только если ты ня желаешь играть в темноте, — игривым тоном добавила она. — О чем это я?.. Ах, да! Когда по местному времени мне исполнилось четырнадцать, Окружной комитет по планированию отправил меня в Королевство учиться в медицинской школе.

— Какое королевство?

— Просто «Королевство». Странно то, что на самом деле у них был ня король, а просто регент. Как гласит история, когда-то у них был настолько справедливый и мудрый правитель, что, когда он умер, ня один последующий король и надеяться ня мог на то, чтобы сравниться с ним. Поэтому после его ухода они основали институт регентства в ожидании возвращения короля. Тамошние медицинские технологии были более развитыми, чем в Цитадели; поэтому мне поручили научиться всему, чему только можно, и вернуться в Пашлик. Но, проучившись месяц в университете Королевства, я попросила убежища, мне его предоставили, и я перевелась на криминологию. И вот однажды, когда я шла на занятия мимо «Транспортной звезды шиповника», случайно оказалась возле Консулата Лиги и чисто по наитию зашла внутрь и спросила, как мне стать Гончей.

— И что тебе ответили?

— «Если тебе приходится спрашивать, ты никогда ей ня станешь». Думаю, они и сами ня знали и просто хотели отделаться от меня. Поэтому я настояла, чтобы они отправили запрос на Верховную Тару. — Она скромно улыбнулась. — Препятствия лишь усилили мое желание. Что ж, впоследствии я ня слишком задумывалась о произошедшем, но спустя пару дюжидней, когда я сидела под высокой пихтой в университетском саду, на мой учебник легла тень — надо мной возвышался Зорба де ла Суса, величайший Гончий. Он прибыл, чтобы оценить меня лично. Да, конечно, я узнала его. Он мог стать Самим Малым, если бы только захотел, но Гончий предпочитал работать в поле. «Спиральный Рукав — более просторный кабинет, — говаривал он, — чем дворцовые палаты Малого». Зорба проверил меня, провел ряд испытаний и, видимо, увидел во мне потенциал, поскольку выделил мне место в школе Своры.

— Видимо, он увидел потенциал, — повторил Хью, словно про себя.

— По местному времени мне было девятнадцать. Я даже ня знала, как могу сравниться с такими, как де ла Суса или Фир Ли.

Хью рассмеялся.

— А теперь ты из-за дурацкой легенды практически в одиночку преследуешь целый боевой флот, исчезнувший в неисследованной червоточине.

Бан Бриджит подстроила все таким образом, чтобы они вместе тренировались в фитнес-зале, вместе бегали по скользящей дорожке, выслеживали друг друга на симуляторах, а после отдыхали рядом на матрасах. За день до вхождения в неисследованный канал он спросил у нее, какое было ее самое сложное дело.

— Я могу рассказать, какое было самое страшное. Мне никогда ня поручали управлять планетой или руководить ликвидацией последствий стихийных бедствий, как Черному Шаку на Камеранде. Было бы тоже страшно, но в другом смысле.

Она описала побег из дома Пулавайо, чудовищную выставку в ремонстраториуме и умелую маскировку, которую использовала, чтобы скрыться от охранников на остановке маглева.

— И вот я, — смеясь, подытожила бан Бриджит — гордо вышагиваю по улице Уасладонто с голой грудью — любуйся, кто хочет.

Хью невольно взглянул на теперь уже сокрытые прелести и заметил:

— Я бы не отказался полюбоваться.

Он усмехнулся, давая тем самым понять, что это была не более чем двусмысленная шутка, едва ли не обязательная в конце подобной истории. Гончая засмеялась в ответ и всего на миг накрыла его руку своей, беззаботно ответив, что и ей хотелось бы того же.

Тем вечером она оставила дверь в свою каюту приоткрытой и, дождавшись шагов Хью в коридоре, начала раздеваться перед тем, как лечь спать. Звук шагов замер, и она поняла, что Хью заметил отражение в зеркале сквозь щель в проеме. Еще бы он не заметил! Бан Бриджит продумала все с особенной тщательностью. Она замерла, словно в раздумье, прежде чем скинуть с себя блузу, а потом скрылась из поля зрения.

Ей стало любопытно, не ввалится ли он тотчас в каюту. Иногда мужчины его возраста теряют над собой контроль при таких обстоятельствах. Но Призрак Ардоу не прожил бы так долго, если бы при таких обстоятельствах терял над собой контроль. Гончая не сомневалась, что он «воспользуется моментом», но Хью был, как говорится — в одних мирах с восхищением, а в других с презрением, — человеком чести. Она невольно была восхищена.

В этом-то и таилась проблема использования обольщения в качестве оружия. Как и лезвие, оно было обоюдоострым.

Развязка наступила в день вхождения на Электрическую авеню.

Какое-то время Гончая обманывала КТК Павлина, отправляя быстрочелны к рампе Сапфирового Поста под видом приветственных дронов. На самом деле в них содержались рапорты Фиру Ли, в которых говорилось о том, что команде удалось обнаружить и что они намеревались делать дальше, а также более рутинные доклады, подлежавшие передаче Своре для архивов на Верховной Таре.

Транспортный контроль уже три дня визжал, что они приближались к местной скорости света, слишком далеко отклонившись от положенного курса к Шелковому пути. Бан Бриджит и не рассчитывала, что множество людей сможет долго хранить какой-либо секрет, поэтому большинство получаемых ими призывов были наполнены искренней тревогой и паникой. Но у катера пограничного патруля, который изменил курс, чтобы перехватить их, явно были куда более дурные намерения. Те, кто отправил его, к тому времени уже наверняка понимали, куда на самом деле направлялись два корабля Своры. Они могли точно спроецировать их курс.

Катер был быстрый, но корабли Своры еще быстрее, и ему не удалось настигнуть их прежде, чем они добрались до рампы. Но если бы они не попали в точку вхождения и затормозили до прыжка, катер не дал бы им второго шанса.

Впрочем, бан Бриджит не нервничала на самом деле так, как заставила поверить в это Хью — нарочно для того, чтобы пробудить в нем инстинкт защитника. Но всегда оставалась вероятность того, что ошибка в расчетах направила их на неверную траекторию. Поэтому, как только они успешно поднялись на рампу и скользнули в трубу Красникова, молодая женщина испытала настоящее облегчение и, когда она поднялась из кресла пилота, они с Хью искренне обнялись.

А затем, так же внезапно, как случился переход в сверхсветовые складки, их объятия стали страстными.

Существует определенная пресыщенность, которая приходит вместе с неспешным обольщением. Дело не в том, что чувства утрачивают былую остроту, просто лезвие слегка притупляется. Бан Бриджит обрабатывала Хью долгие дни, пока они медленно двигались к подъемникам. Тщательно отобранными историями, тонко просчитанными прикосновениями и взглядами она готовила его телом и душой именно к этому моменту. И все же его ласки стали желанными для Гончей; а позже, учитывая, как долго он ни с кем не был, она нашла его нежным и неспешным. Даже во время любовных утех она чувствовала, что Хью едва сдерживается. Но Долина Ардоу научила его самоконтролю.

Впрочем, Долина научила Призрака Ардоу неизмеримо большему, нежели просто самоконтролю и терпению. Он также стал реалистом. Хью знал, что на него охотятся, и смог заметить хорошо подготовленную засаду. Он не был настолько наивным, чтобы поверить в то, что Гончая Ардри впала в телячий восторг от случайного незнакомца; но О’Кэрролл смирился с засадой лишь из-за ее тщательной подготовки. Не удивляйся так, арфистка. Бан Бриджит хорошо просчитала свои действия, но и Призрак умел сложить два и два.

Оба корабля неспешно двигались по коридору, чтобы оборудование Грейстрока смогло вычленить застывшие образы из обочин и отследить флот-призрак. Вдоль одного отрезка пути обочины опасно сузились. Отклонение в основном канале не выбросит их в тину, оно просто разобьет их о стенки! Бан Бриджит провела немало часов в кресле пилота, прокладывая курс и отмечая свойства местного пространства на картах. Без сомнения, Грейстрок занимался тем же самым, но стоило подстраховаться. Просто на всякий случай.

По крайней мере, плотность стенок объясняла, почему коридор не был обнаружен раньше. Кто знает, сколько в него вошло кораблей, только чтобы затем разбиться об эти крутые края? А что касается тех, кто успешно из него вышел, то Павлин считал секретность залогом безопасности. Если здесь будет сходиться слишком много трасс, ’линианская система станет лакомым куском для всех планет и пиратов в регионе.

До тех пор пока обочины не расширились, бан Бриджит не могла отдохнуть и передать управление интеллекту. Хью помогал ей расслабиться, правда так и не рассказав, где научился искусству массажа. Если бы только корабельные интеллекты обладали проницательностью, пожаловалась она, и в ответ Хью вспомнил несколько историй Фудира о древних терранских победах, позабавив ее причудливыми преувеличениями.

Дни сменялись один за другим. Странный канал требовал внимательного изучения, и бан Бриджит проводила в кресле пилота больше времени, чем на известных ей трассах. Время от времени от Грейстрока поступали сообщения. Пару раз обочины выравнивались в рампы, но всякий раз образы призрачного флота проходили мимо них. К каким неведомым звездам они направлялись?

Для поддержания видимости романтики до окончания перехода ни Хью, ни бан Бриджит не могли правдоподобно избегать поцелуев и мимолетных прикосновений. Но у симуляции влюбленности есть удивительное свойство. Если она продолжается достаточно долго, то становится вполне реальной. Призрак и Гончая обладали некоторыми схожими чертами характера, что, несомненно, облегчило переход, и время пролетело почти незаметно. Бан Бриджит поняла, что с нетерпением ждет от Хью знаков внимания, которые не всегда носили сексуальный характер. Он был, как она узнала, образованным, начитанным и учтивым, а также настолько внимательным, насколько может быть лишь убийца.

Наконец, спустя почти две метрические недели после того, как они зашли в коридор, наступил день, когда Грейстрок сообщил, что прослойка опять расширяется, но на этот раз образы флота-призрака сместились в синий спектр, а значит, можно готовиться к выходу.

Бан Бриджит торопливо выскочила из кресла пилота и отправилась в конференц-зал, чтобы поделиться новостью с Хью. О’Кэрролл стоял перед своей «стеной доказательств», прижав одну руку к груди, упираясь в нее локтем другой и держась за щеку. По его лбу, прямо над переносицей пролегла глубокая складка, а губы были задумчиво сжаты… Когда Гончая подошла к нему, он рассеянно обнял ее, и чувство покоя, испытанное от этого простого жеста, довольно сильно ее встревожило.

Иногда Гончие заводили отношения. Большинство их партнеров не справлялось с трудностями, но Хью мог стать одним из тех, кто выдержал бы, да и Сам Малый почти наверняка одарил бы его своей милостью. Она бы выбрала его, если бы уже не любила другого.

— Мы сошли с рампы, — сказала она, и Хью согласно кивнул.

— Среди Старых Планет, — добавил он.

— Да, тут ты угадал.

— Это не догадка. — Он постучал костяшками пальцев по поверхности голографической стены, захватив Старый Сакен, Ди Больд и Мир Фрисинга, а также попав по Вайюсу, Бандонопе и Абалону.

— Который из них? — спросил он.

— Интеллект распознал Ящерицу и Подмигивающего Арнульфа. Мы приближаемся к подъемникам Ди Больда.

Он повернулся к ней и улыбнулся:

— Добро пожаловать домой.

ОН КРАК

— Стоп! — восклицает арфистка. — Стоп! — Арфа замолкает, и она привстает со стула. — Что значит, она любила другого? Кого? Почему я о нем не слышала? Она всегда говорила, что…

Арфистка резко замолкает, но человек со шрамами успевает воспользоваться паузой.

— Что она всегда говорила? — Его голос из могильного шепота превращается в рык. Он словно хищник, которого разбудили в собственном логове. Возраст нисколько не сказался на его реакции, и стремительно, словно удар черной мамбы, старик хватает девушку за запястье, не давая сбежать. — Откуда ты знаешь, что она всегда говорила? — Он впивается в нее глазами, будто змея, гипнотизирующая птицу, и его лицо становится твердым как кремень.

Кремень — до того как он растрескивается и осыпается.

— О боги! О боги, ты же ее дочь! Ты мне все время лгала!

На звук его голоса оборачиваются несколько голов в большом общем зале бара. Мужчина в форме гладиольского копа замечает, что человек со шрамами держит девушку за запястье, и, нахмурившись, поднимается со стула. Бармен протягивает руку под стойку, и в ней появляется нечто черное с металлическим отливом.

Человек со шрамами видит все это, за исключением стоящей перед ним девушки, словно в тумане. Он почти рад подвергнуться нападению, ибо сейчас, как никогда, готов сражаться против всего мира из-за этого последнего предательства. В конечном итоге спустя мгновенье старик отпускает ее.

Но арфистка не убегает. Он не ответил на вопрос.

— Я не лгала тебе, — говорит она.

— Твое молчание и было ложью. Уходи. Ступай. История окончена.

Но она остается неподвижной.

— Ты говорил, что есть три вида окончаний истории, и этот не похож ни на один из них.

Но человека со шрамами переполняет ярость. Он резко, с визгом ножек по полу, отпихивает стол, опрокидывает стаканы и выскакивает из ниши. Двигаясь стремительно и слегка согнувшись, он, будто призрак, проходит через заполненный людьми зал. Большие двери широко распахиваются, и старик исчезает из виду.

Арфистка спешит за ним, но, когда она выбегает на Смазочную улицу, его уже не видно ни в северном направлении — направлении космического порта, ни в южном — на пути к хостелу. Тогда она оборачивается и глядит поверх крыши бара на обветшалый Закуток Иеговы с его извилистыми улочками, взбирающимися по склону Фавора.

ОН СОС[54]

Девушка, в которой есть жилка странника, не колеблется у края. Какую пропасть можно преодолеть в два прыжка? Она входит в Закуток, и кажется, что мир вокруг нее тотчас изменился. Брусчатка встречается все реже, затем она начинает крошиться и наконец исчезает вовсе. Улицы превращаются в проулки и гулли, слишком узкие для машин, а то и для упитанных торговцев-иеговян. На гору Фавор поднимаются ступеньки. Большинство из них осторожно вьется вдоль нее, но некоторые бесстрашно карабкаются прямиком по склону. Количество путей, по которым мог скрыться человек со шрамами, умножается с каждым сделанным арфисткой шагом, словно хлебы и рыбы.[55]

Наконец она выходит на что-то наподобие площади — если настолько широкое и просторное определение применимо к столь замкнутому пространству — и останавливается. Вокруг площади темнеют дома высотой в четыре или пять этажей, в одних есть окна, другие подставляют внешнему миру лишь ровные спины. Кажется, что они построены из наиболее распространенных здесь материалов — песка и грязи, потому что именно такого цвета их фасады, — и теперь они возвращаются к первоначальному состоянию. Площадь больше похожа на комнатушку, чем на место, где собираются люди, и для полноты сходства ей не хватает только потолка. В центре площади булькает фонтан. Вода в нем, оставляющая бурые разводы на дне каменной чаши, почти такого же цвета, что и окружающие постройки. Она, будто яд, капает из пасти каменной кобры. Для более мощной струи не хватает напора. Раскрывшая капюшон змея угрожающе застыла, и на ее свившихся кольцах спит человек, высеченный из того же блеклого камня.

Стену домов пронзают не менее семи проходов, начиная от пешеходных дорожек, достаточно широких для двух человек, и заканчивая трещинами между строениями, слишком узкими для большинства людей. Каждая тропа плотно утрамбована, завалена грудами радди-мусора и усыпана плоскими лепешками растрескавшейся грязи в тех местах, где под солнечными лучами высохли зловонные лужицы. Девушка поочередно подходит к каждому проходу и не находит признаков того, что человек со шрамами направился именно туда.

В отчаянии арфистка возвращается к фонтану. Она не удержала язык за зубами. Теперь, независимо от того, что подумает человек со шрамами, кое о чем ей никогда не узнать.

Спросить не у кого, даже если предположить, что терране станут отвечать на расспросы чужака или отвечать на них честно. Полдень в самом разгаре, и площадь пуста. Арфистка не ожидала увидеть свет солнца в этом мире вне времени. В баре царит безвременье, обещающее снаружи только ночь. Закуток также находится в безвременье, но в другом смысле — прошлое тут никогда не умирает, в то время как в баре никогда не наступает будущее. Пустующая площадь раздражает арфистку, ей кажется, что за полем зрения прячется призрачная толпа и пристально за ней наблюдает. Впрочем, девушка не знает о терранской традиции ватиума, сиесты или «шестого часа» дня.

Но в жаркий полдень дремлют не все, обязательно найдется кто-нибудь, кто действительно прячется и высматривает. Эти бездельники при ее приближении скрывались в боковых коридорах и гулли. Кто знает, кем может оказаться самоуверенный странник? Лучше избежать неприятностей, избегая контакта. Перед арфисткой разверзлась пустота, как расступается волна перед носом корабля.

Но стоит судну пройти, как вода смыкается обратно.

Смутное движение в переулке, тень в окутанной сумраком колоннаде. Девушка чувствует, как они собираются на границе ее зрения. Попрошайки, воры, беспризорники — все те, кто по той или иной причине не могут сомкнуть глаз и поэтому околачиваются тут в самый разгар полудня.

Арфистка скидывает с плеча футляр и присаживается на гладкий каменный бортик фонтана. Каменные плиты даруют прохладу, за спиной тихо журчит вода. Возле одного из проемов стоит мужчина в кафтане. Он сделал лишь небольшое движение, чтобы показаться ей на глаза, но кто знает, сколько подобных ему могут прятаться за углом? В дверях, которые до этого казались запертыми, старая женщина опирается обеими руками на трость. Кто-то свистнул два или три раза, будто подавая сигнал. Невидимые ноги зашуршали по сводчатой галерее. Арфистка наклоняется, открывает футляр и достает арфу.

Из узкой галереи выходят трое пацанят, их бледная кожа не видна под слоем уличной грязи. Они склоняются друг к другу и перешептываются, время от времени поглядывая в направлении арфистки. Самый старший — высокий худощавый мальчишка, возможно тринадцати метрических лет от роду, — возвышается над ними. Он хлопает одного из младших по голове, и тот скалится в ответ.

Арфистка настраивает струны на минорный дорийский лад. Стоящий в проеме мужчина в кафтане разрезает гуаву и на лезвии ножа подносит кусочек ко рту. К нему присоединяется второй человек, одетый только в светло-голубой клетчатый дхоти. По его обнаженному изнеженному и мягкому телу видно, что мужчина — большой любитель чувственных удовольствий, его пухлые губы подрагивают, когда он разглядывает арфистку. Человек с ножом не обращает на него внимания и отрезает еще один ломтик гуавы, не переставая наблюдать за девушкой.

До сих пор никто не издал ни звука, поэтому первые ноты, извлеченные арфисткой, взрывают тишину. Полуопущенные головы резко вскидываются. Дети — их уже пятеро — расступаются и глазеют на нее. Створки верхнего окна со скрипом распахиваются. Девушка проигрывает гексахорд, чтобы размять пальцы. Мужчина в дхоти вальяжно входит на площадь, намеренно глядя куда угодно, только не на арфистку. Человек с ножом идет за ним следом. Опираясь на деревянную палку, из тени в углу площади появляется попрошайка со слезящимися глазами. Он встряхивает перед собой кружкой, прислушиваясь, не звякнет ли там что-нибудь. Трое мужчин в разномастных терранских «деловых прикидах» сидят на корточках возле одного из домов и вполголоса переговариваются друг с другом. Один из них смеется.

Она играет «Тему Танцора», придуманную еще в первый день. Теперь она сформирована целиком и звучит более уверенно. Мелодия начинается тихо, и большинство собравшихся на площади людей ее не замечает. Дети пихают друг дружку, пока наконец не выталкивают одного из них вперед. Мальчик делает шаг в сторону арфистки, оглядывается, затем приближается, шаря рукой в кармане. Он что-то нащупывает, и судя по тому, как бугрится ткань, это ствол пистолета.

Громкость и темп музыки набирают обороты. Величавую кадриль нарушают более необузданные мотивы: галоп, под который арфистка большим пальцем выбивает рокочущий, громовой бас. Еще больше окон распахивается на тех фасадах, которые могут похвастаться ими. Один из сидевших возле стены мужчин — с лицом, словно у стервятника, — подходит и останавливается недалеко от нее, но чуть позади, за границей зрения.

— Чудно, — слышит она его голос, но прозвучало ли это искренне или иронично, да и вообще касалось ли музыки, девушка не знает. Мужчина с ножом доедает последнюю дольку гуавы, вытирает руку о рубашку и проводит рукавом по губам. Он пристально рассматривает арфистку, оценивая ее одежду, арфу и кошель на поясе.

Мальчуган с изъеденным оспой лицом вынимает из кармана дудку. Пальцы арфистки всего на мгновение вздрагивают, и впервые за многие годы она берет фальшивую ноту. Мальчик достает терранский тинвиссл — простую дудку с дырочками для пальцев и свистулькой, — после секундного раздумья становится напротив арфистки и начинает играть, догоняя танец, который она закручивает в вихрь, возносит над верхним регистром и отпускает на свободу. Его нельзя назвать хорошим музыкантом, его пальцы зачастую передерживают ноты, вместо того чтобы заставлять их плясать на тридцать второй, но он по крайней мере не отстает, хоть и слышал мелодию всего раз. Друзья весело подбадривают его, и он заливается краской, теряет темп, останавливается и снова догоняет его.

Мужчина с лицом стервятника бросает пару монет в открытый футляр.

Распахивается еще больше окон на верхних этажах, и на подоконник одного из них облокачивается дородная женщина с огромной грудью. Дети, толкнувшие к арфистке дударя, заводят хоровод. Несколько людей теснятся и толкаются в небольшой толпе, которая уже успела окружить арфистку. Время от времени в футляр со звоном падают монеты. Не все улыбаются. Кое-кто глядит на нее с подозрением или даже враждебно. Один из мужчин решает воспользоваться неожиданным наплывом публики и начинает жонглировать мячиками в галерее; другой тоже не упускает возможности и успешно облегчает кошельки, пока один из зрителей на балконе не замечает его и не поднимает крик, тогда он, сверкая пятками, уносится в ближайший переулок с погоней на хвосте. Арфистка аккомпанирует его побегу галопирующей мелодией, а затем возобновляет гянтрэй.

Она внезапно меняет темп, чем приводит в замешательство пляшущих детей и дударя, который опускает дудку и прислушивается, кивая в такт новой мелодии, затем снова подхватывает ее. Арфистка играет «Песню Января», потом «Плач по Маленькому Хью». Последний мотив заставляет замереть веселящуюся толпу, и дударь выводит высокую трель своей собственной нежной мелодии поверх звучания рыдающих струн. Девушка находит музыкальную тему занятной, переводит ее в нижний регистр сложными глиссандо и форшлагами, наигрывает пару вариаций и затем, кивнув мальчику, возвращается к прежней мелодии, теперь уже сделав ее нежность более пронзительной. Перейдя к «Смерти в гулли» и «Теме Фудира», она использует тональность за пределами музыкальных возможностей дударя и его инструмента. Это минорный лад, а он не великий флейтист. Его высокое чистое пикколо прерывается, оставляя лишь мрачное звучание металлических струн кларсаха. Совершенно случайно в этот момент мимолетные облака закрывают солнце, и на площадь падает тень.

Никто больше не танцует. Мало кто осмеливается даже дышать.

Через толпу сумел пробиться мужчина с таблой,[56] и теперь он сидит у ног арфистки, подняв руки над барабаном и не решаясь ударить, поскольку мелодия и без барабанного боя течет к далекому океану. Это не знакомый ему алап,[57] а продолжение традиций древней поэзии из забытой страны зеленых долин и меловых утесов, шепот ее духа, доносящийся сквозь века.

Арфистка тихо говорит мужчине с таблой шестнадцать к семи, юному дударю — на счет «два», затем по ее кивку тинвиссл взмывает ввысь, руки выбивают друт-лайю,[58] и темное дребезжание струн взрывается ярким солнечным светом. Триумф! Хитрец перехитрен! Слушатели не могут сдержать радостный возглас, дети подскакивают, хлопают в ладоши и продолжают пляску с того момента, где прервали ее. Мужчина с лицом стервятника кивает, будто вынося приговор. Да, все верно. Ни одна сладость не сравнится по вкусу с той, что приходит после отчаяния.

Она не поведет их дальше, к бездне Разлома и опустошению Нового Эрена, не покажет зал с головами на Узле Павлина. Для этого полдень слишком ярок. Арфистка наигрывает мотив «Темы бан Бриджит» — она еще не доработана — и позволяет музыке загадочно стихнуть в большой сексте, прежде чем струны умолкнут окончательно.

Мужчина с таблой довольно бормочет, мальчик-дударь ухмыляется. Толпа удовлетворенно шелестит — не в их правилах хлопать в ладоши — и начинает расходиться. Мальчуган обеими руками протягивает арфистке свой тинвиссл, и та, вспомнив историю, когда-то рассказанную терранским саксофонистом на Йеньйеньском Кхоястане, принимает ее, целует и возвращает ему обратно. Мальчик торжественно отходит на два шага назад, а затем с детской прытью разворачивается и мчится к своим приятелям.

Арфистке кажется, что в таком расположении духа местные жители могли бы ответить на ее вопросы, но стоит ей упомянуть о человеке со шрамами, как они отворачиваются и начинают болтать между собой. Сиеста закончилась, и площадь постепенно заполняется привычным послеполуденным потоком людей, торопящихся из ниоткуда в никуда.

— Я отвести тебя, мисси.

Широколицый мужчина в голубом клетчатом дхоти масляно улыбается влажными губами.

— Голова-шрам, я отвести к нему. — Взгляд его тверже улыбки, в нем будто тлеют угли. Арфистка колеблется. — Чель, мемсаиб, — подгоняет он. — Он не тут.

— Дай мне минуту. — Арфистка наклоняется, чтобы спрятать арфу в футляр, и без удивления замечает, что скромная горсть монет, успевшая скопиться в футляре, уже куда-то исчезла.

Выпрямившись с переброшенной за плечо арфой, девушка замечает, что мужчина в дхоти замер с остекленевшей улыбкой и смотрит мимо нее.

— Нет, мисси. Извини. Не знать его, голову-шрам.

Он разворачивается и уходит. Стоявший позади него мужчина, который раньше ел гуаву, убирает нож.

Мужчина кивает ей.

— Приглядываем за такими, как он. Не трогать женщин. Особенно таких вкусных.

Затем он поворачивается и тоже уходит.

Арфистка оседает на бортик фонтана.

— Мы не знаем, как ты забрела так далеко, — произносит человек со шрамами, сидящий по другую сторону фонтана, спиной к арфистке. Он поднимается и обходит фонтан, чтобы сесть рядом с ней. — Глупая затея. Как ты надеялась нас отыскать?

— Не такая уж глупая, учитывая то, что она удалась.

Человек со шрамами ворчит:

— Он услышал, как ты заиграла ту тему, и мы поняли, что ты собираешься залезть в пасть ко льву.

— Поэтому я и играла. Нельзя поймать человека, преследуя его. Лучше вовремя остановиться, и он сам придет к тебе.

К ним приближается пара бездельников, но человек со шрамами резко вскакивает на ноги и кричит:

— А ну-ка, скивосы![59] Валите отсюда! Пшли прочь, пока не натянул ваши шкуры на кули!

Люди удаляются, и мужчина успокаивается.

— Не обращай внимания на бродяг. — Он бьет кулаком по ладони. — Почему ты пошла за мной? Потому что так хочет она?

— Она?

Человек со шрамами поднимает на нее покрасневшие слезящиеся глаза.

— Твоя мать. Ведьма.

— Она не посылала меня.

— Нет?

— Я сама ищу ее.

Человек со шрамами какое-то время хранит молчание.

— Понятно, — наконец говорит он. — Это и есть «что-то», что ты любила и потеряла.

— Не что-то, а кто-то.

— И для этого нет музыки, верно?

— Твой рассказ еще не закончен. В его конце я надеюсь обрести начало своей истории. Каков второй путь? Как еще можно добраться до конца повествования?

Теперь они сидят рядом, их больше не разделяет стол, но они не смотрят друг на друга.

— Окончание, — произносит человек со шрамами. — История должна обладать определенными свойствами, и, только обретая их, она становится совершенной. Какой бы хорошей или плохой ни была история, получая все требуемые свойства, она начинает жить собственной жизнью. Что может изменить подобное достижение, кроме как потеря одного из этих свойств, после чего история станет чем-то меньшим? — Он кивает на футляр, который арфистка сбросила с плеча. Теперь он покоится у нее между коленей. — То, как ты играла в полдень… Ты не сможешь это повторить, не вспоминая этот день, не сравнивая с этим днем, и песня уже не будет звучать и вполовину так же хорошо на кончиках твоих пальцев, как здесь, на этой пыльной, тесной площади где-то в Закутке Иеговы. Ты и другие можете играть ее до тепловой смерти, но сегодня она обрела свое окончание. С этого момента все последующие мелодии будут лишь ее воспроизведением.

Вместо ответа она процитировала пословицу:

— «Мелодия долговечнее трелей птиц».

Волей-неволей ему пришлось закончить:

— «А слово долговечнее всех богатств мира».

— И что же это за слова, шаначи? Твоя история еще не совершенна.

— Что мать успела рассказать тебе? — спрашивает человек со шрамами. — Какой была ее версия?

Но арфистка лишь качает головой и молча разглядывает дом без окон напротив. Наконец человек со шрамами не выдерживает:

— Никогда не понимал ее причин для самообмана, — признается он. — Всю свою жизнь она только и занималась тем, что обманывала людей. С чего бы ей давать поблажку самой себе?

— Ты этого не знаешь, — говорит арфистка, не оборачиваясь к нему. — Я знала другую женщину, милую, мягкую, скрывавшую грусть за улыбкой. Это была слабая, призрачная улыбка. Нужно было присмотреться, чтобы заметить ее. Но стоило ее увидеть…

Человек со шрамами медленно кивает:

— Да. Когда-то и я знал ее. У нее был бог в трех обличьях, который в то же время был единым целым. Но она превзошла этого бога собственной многоликостью. — Человек со шрамами поворачивает голову и пронзает арфистку взглядом. — Ты уверена, что хочешь знать, чем все закончилось?

— Для этого я здесь.

— Это может стать причиной, по которой ты уйдешь.

Секунду она раздумывает, но затем медленно кивает:

— Возможно. Вопрос в том — куда.

ГЯНТРЭЙ

ЗОВ ДОЛГА

Будущее зародилось на Ди Больде и других Старых Планетах, а потом, словно неблагодарное дитя, отправилось на Периферию в поисках лучшей доли. Старые Планеты, будто пожилые родители в опустевшем гнезде, остались наедине с воспоминаниями о былых временах, когда будущее было еще юным.

Как и любое появление на свет, рождение будущего сопровождалось болью, кровью и мучительными криками, несмотря на то что в некотором смысле это было кесаревым сечением. Истории утверждают, что в те времена жили подлинные терране, которые действительно помнили саму Терру, в отличие от их потомков, сохранивших лишь память о той памяти. Оказавшись разбросанными вокруг Разлома, они смешивались с чужаками, создавали объединения, впадали в отчаянье, сражались друг с другом и постепенно построили нечто новое из остатков руин, которые им удалось сохранить.

Ди Больд был достаточно старой планетой, чтобы иметь собственную историю. Рассеянные враждующие лагеря беженцев становились городами, сгорали в гражданских войнах, возрождались на пепелищах. Завоеватели приходили и уходили; древние произведения искусства ложились в основу новых ренессансов, заново открывались утраченные знания, либо туманные воспоминания о них исчезали уже навсегда. Вскрывались сохраненные преданным духовенством архивы, расшифровывались древние языки, и человечество вновь курсировало по Электрической авеню. Исследователи с Ди Больда прибыли на Абалон. Корабль со Старого Сакена встретился с судном из Мира Фрисинга на орбите Бандонопа. Меграном обнаружил развитую промышленность на Вайусе, независимых фермеров на Цинтии и ничего, кроме опустошения, на безымянных мирах скопления Юнг-ло.

Корабли отправлялись с целью терраформирования и колонизации. Населялись новые миры вдали от грозного Разлома, такие как Иегова, Павлин и Новый Ченнаи, Верховная Тара и Боярышниковая Роза, Валентность и Алабастер, а также далекий Гатмандер.

Затем, спустя миллениум великолепия и тысячу лет усилий, Старые Планеты успокоились, чтобы насладиться заслуженным отдыхом.

Как результат всего этого — в душе каждого дибольдца сосуществовали отчаяние беженца, юношеская жажда открытий, ворчливое старческое недовольство и смутная уязвимость подражателя. Гости с более молодых миров Лиги часто усматривали в дибольдцах ложную скромность, хоть в ней и не было ничего ложного. За каждым триумфом скрывалось подозрение, что древнее Содружество Солнц уже заранее превзошло их и что в лучшем случае они были лишь на втором месте. Это умаляло искренность всего, чем они занимались, но придавало некую проникновенность их смирению.

Прошло четыре дня после выхода с подъемников Ди Больда. Гончий и Щен условились не объявлять официально о своем прибытии и не подтверждать, что путешествуют вместе. Они не знали, закончил ли призрачный флот свое путешествие именно здесь и ожидал ли он преследования, но решили, что Грейстрок назовется торговцем с Кринта по имени Тол Бенлевер, а бан Бриджит — придворной леди Жульен Мелисонд. Поскольку Хью был более убедительным в роли фактотума[60] Грейстрока, бан Бриджит назначила своим лакеем Фудира. Они поменялись помощниками во время стоянки на Драгоценности Великанши, перевалочной станции на орбите второго газового гиганта на внешних границах системы Ди Больда, — там всегда творилась жуткая суматоха, люди прибывали и отбывали, поэтому никто не заметил, что два человека улетели не на тех кораблях, на которых прилетели. Жульен Мелисонд остановилась полюбоваться красивым видом на двойные кольца Драгоценности, пока ее человек, Калим, болтал со слугами и кухарками. Кринтианский торговец мало где появлялся, как и полагалось крупному предпринимателю, но его представитель, Рингбао, успевал везде, обсуждая торговые возможности и наводя справки о последних событиях у других торговцев и готовящихся к вылету дибольдцев.

Той же ночью бан Бриджит сказала Грейстроку, что планирует отправить Фудира в Закуток Ди Больда, когда они высадятся на планету.

— Терране повсюду, — пояснила она, — а что известно одному, известно всем, но они скорее удавятся, чем начнут доверять иитии.

— Иитии? — переспросил Грейстрок.

— Так они называют любого ня-терранина.

Грейстрок приподнялся на локте и провел пальцами по ее бедру.

— Думаешь, он вернется? — прошептал Щен. — Мне меньше всего хотелось бы потерять его.

— Ему нужен Танцор ня меньше, чем нам с тобой. Кроме того, я запрограммировала в его ливрею эймшифары. Если он даст деру, мы сможем найти его через всенаряд.

Грейстрок усмехнулся.

— Используем ткань, чтобы найти беглеца. Забавно. Отлично, Ку, не могу не признать.

«Еще бы! — печально подумала бан Бриджит, притягивая его к себе. — Ня можешь».

Эльфьюджи был столицей Королевства и крупнейшим городом Ди Больда, тянущимся ввысь мегаполисом близ брода Морригана через Медную реку. Брод определил изначальное расположение города, но уже давным-давно потерял свое былое значение. Топтеры и кружилки жужжали между башнями и Новым королевским мостом, переброшенным через коварные быстрины и равнодушным к давнему отсутствию королевской семьи.

Хью обошел торговые клубы Коммерческой Петли возле Порт-Эльфьюджи, где провел несколько бесед за легкой закуской и крепкими напитками. Торговцы, как он выяснил, делились на три категории. Первые были самоуверенными толстяками, которые почивали на нажитом состоянии и ублажали себя плотскими утехами, — для них любой контракт, если только он не был слишком скучным или полным специальных терминов, мог обеспечить оказию для грешка. Второй вид, более хитрый, состоял из тех, кто любой ценой стремился к наживе. Они пребывали в постоянном движении, поскольку все их богатство зависело от авантюр и первая же неудача стала бы для них и последней. Поскольку Рингбао недоставало репутации для разговора с «королями торговли», а «бумажные тигры» не могли выделить времени на беседу с ним, ему пришлось иметь дело с третьей категорией коммерсантов.

Они звались «знатоками», и предметом их торговли были слухи. Торговцы прибывали, чтобы покупать и продавать — в основном продавать, — но они также знали, когда лучше отложить дела и поболтать со случайными незнакомцами. Конечно, они не забывали о выгоде, просто люди их закалки считали, что установление отношений служит ключом к торговле, поэтому они никогда не отмахивались от других людей, сколь незначительными они бы ни казались.

— Никогда не знаешь, — говорили они друг другу, — когда бедный чужестранец может оказаться состоятельным клиентом.

Кринт лежал вдалеке от центра, ближе к Галактическому Востоку, где солнца жались друг к другу, а ночью отбрасывали длинные тени, — поэтому Рингбао, как представитель Тола Бенлевера, привлек к себе немало внимания. Что мог предложить Кринт, что можно было продать тут задорого? Чего жаждал Кринт, что можно было задешево тут купить? Хью прошел: тщательную подготовку у Грейстрока, а то, чего он не знал, услужливо подсказывал его имплантат; то же, чего не знал даже имплантат, Хью попросту додумывал.

— Я слыхал, там опасно, — сказал представитель гладиольской фирмы, которая специализировалась на увеселительных симуляциях, — а жизнь человека не стоит и полдуката.

— Не опаснее, чем здесь, — ответил Хью, почуяв свой шанс. — На Иегове я слышал, будто какая-то местная планета была атакована варварами.

Он сидел на стуле с высокой спинкой в виде крыла за низким столиком в закусочной напротив троих других знатоков. Женщина, представлявшая «Межзвездную Компанию Обисхама» и очень радовавшаяся тому, что успела выполнить свою квоту, уточнила:

— Новый Эрен, мне говорили.

— Бандиты, они пришли из Цинтии, — добавил худощавый мужчина с меграномерским акцентом.

— Вот видите! — заключил Хью. — А еще я слышал, что даже к самому Ди Больду подходил флот военных кораблей где-то четыре или пять метрических недель назад.

— Сколько это по местному времени? — спросила представительница «Обисхама». — Официант, сколько здесь длятся четыре метрические недели?

Мужчина, наполнявший тарелку холодным мясом и сыром, покачал головой:

— Пожалуйста, не знать цифр, мисси, пожалуйста. Схожу узнать.

— Терране!.. — проворчала женщина, когда официант стремглав бросился прочь. Хью не очень понял, что именно она имела в виду. Не похоже, будто она и сама знала переводные коэффициенты.

— Насколько мне известно, — продолжил он, — этот флот еще где-то поблизости — возможно, ждет богатенького покупателя. Думаете, это та самая банда, что напала на Новый Эрен?

Худощавый мужчина замахал деревянной палочкой с насаженной на нее жареной сосиской.

— Не, — сказал он. — Те цинтиане были дисциплинированней этой банды. Два корабля даже обстреляли друг друга, верите, нет? Я летел к Великанше, когда они прошли мимо. Остальные корабли как бросятся в стороны! Катера ОПБГ Ди Больда — это Объединенная планетарная береговая гвардия, милая, — пояснил он представительнице «Обисхама», — за попытку налета сдерут с тебя шкуру, так что большинство пиратов не задирает Старые Планеты. Но ОПБГ была застигнута врасплох, и это ничуть им не понравилось.

— Если флот не затаился возле подъемников, — задумался Хью, — то куда же он делся?

В ответ торговцы лишь пожали плечами.

— Думаю, он распался, — ответил четвертый человек — мужчина с рыжей, почти оранжевой кожей и бледно-лимонными волосами, зачесанными в иглы по моде Бангтопа-Бургенланда, хотя сам он работал знатоком на «Иззарда и Партнеров» с Малой Ганзы. — Слыхал, несколько кораблей зашло на Длинный путь к Цинтии, несколько — на Пикадилли к Миру Фрисинга, а остальные отправились окольным путем к Старому Сакену.

— Верно, победители ушли к Старому Сакену, — добавил худощавый мужчина.

— Никто здесь не остался? — спросила женщина.

— Я слышал, один из их офицеров, — сказал гладиоланин, — гат. Попросил убежище или что-то вроде того.

— Пожалуйста, мисси, — произнес вернувшийся официант. Он взглянул на листок черновика, исписанный какими-то закорючками. — Четыре метрические недели — это один пункт и шесть кейс дозидней. Что составляет тридцать восемь дней по-чистому. — Он покачал головой и поплелся прочь.

— Дюжидней, — поправил его гладиоланин. — И почему Старые Планеты не используют метрические дни, как все остальные?

Меграномер ухмыльнулся.

— А почему бы остальной Периферии не пользоваться дюжиднями? Двенадцать имеет больше смысла, чем десять. Более делимое число, знаете ли.

Женщина из обисхамской межзвездной компании нахмурилась.

— Что он имел в виду под «тридцать восемь дней по-чистому»?

Хью спрятал усмешку. Официант говорил о терранских днях, но не считал нужным ставить об этом в известность всех подряд.

Фудир не был в Закутке Эльфьюджи много лет и обнаружил, что ориентируется в нем уже не так хорошо, как раньше. Жаргон немного изменился; запахи, еда и звуки казались слегка экзотичными. Многое зависело от смешения этносов, которые поселились здесь во время Великой чистки. Местный квартал был богаче, чем Закуток Иеговы, а люди выглядели не такими напряженными. Но рука руку знает, и пары рукопожатий оказалось достаточно, чтобы Фудир получил доступ в клубный дом Братства, где он встретился с Фэнди Джексоном.

— Знай я, что ты придешь, брат Фудир, — сказал Фэнди, — я бы подготовил тебе достойный прием. — Он был высоким мужчиной с лисьими чертами лица и похожей на проволоку бородой, скрывавшей лицо и ниспадавшей на грудь. — Как поживает сестра наша Мемсаиб с далекой Иеговы?

— У нее все хорошо, Фэнди. — Фудир и хозяин дома восседали на мягких пуфах в комнате, устланной дорогими коврами и обтянутой тонкими красными, черными и золотыми занавесками-паутинками. Стоявший рядом слуга разливал чай и раскладывал по чашам ногутовую пасту. — Она с радостью отпустила меня.

Фэнди Джексон ударил себя кулаком в грудь.

— Да станет ее утрата моим приобретением! Чего желаешь ты от нашего братства, брат Фудир? Что привело тебя в мою скромную обитель?

— Боюсь, это запутанная история. Но в ее конце ждет Земля, вновь свободная.

Фэнди замер, так и не успев поднести чашку к губам, как и слуга, передававший вторую чашку Фудиру.

— Так ли это? — переспросил Фэнди. — История долгая, и до сих пор без такого конца. Был там один город, который мне предначертано навестить. Сей долг поклялся исполнить дед моего деда. Как же нам узреть такой конец?

— Это крайне щепетильное дело, кое следует держать подальше от цепких пальцев. Слышал ли ты историю о Крутящемся Камне? В чаше легенды может плавать боб правды.

— «Человек на день старше — человек на день мудрее». Предтечи много оставили после себя, хоть и больше воображаемого, чем реального.

— Тебе ничего не грозит. Рискую лишь я. И если в конце я ничего не обрету, ты для себя не понесешь никакого ущерба.

Фэнди обдумал услышанное, оторвал ломоть хлеба, обмакнул его в хумус и передал Фудиру.

— Чем наши братья и сестры могут помочь тебе?

— Есть один человек, — начал Фудир с полным ртом. — Сам по себе он никто. Но несколько недель назад некий флот миновал Ди Больд. Мы полагаем, семь кораблей. Возможно, восемь. Между ними был бой. Кто они были и куда направлялись — вот что нас интересует. Но сказывают, один корабль остался, или, возможно, только один этот человек — его мы и ищем.

Какое-то время Фэнди молча ел, пока в медной клетке позади него визжала обезьянка. Затем он кивнул, слуга торопливо приблизился к нему, и они, склонив головы, о чем-то зашептались. Потом Фэнди щелкнул пальцами, и мужчина спешно покинул комнату.

— Я послал вопрос, — произнес он. — Скоро эхо принесет ответ. Тем временем будь гостем моим, призову я женщин, умеющих танцевать рок-шарки, и будем мы пиршествовать сладостями и финиками. — Он хлопнул в ладоши. — Как жаль мне, что не могу предложить тебе ничего лучше сих бедных и неумелых танцовщиц; но они нечасто оступаются, и если одна привлечет твое внимание… — Он сложил кукиш.

Фудир, не вставая, поклонился:

— Щедрость твоя не ведает границ, Фэнди. Я не заслуживаю подобных почестей, но сочту за честь принять их, хоть и ради комфорта танцовщиц не воспользуюсь ими.

Пухлые красные губы Фэнди рассекли бороду оскалом.

— Ох-хо! Ох-хо! Какое временами безумие сходит на мужей. Желаю тебе вновь обрести ясность рассудка!

За обедом они обсудили дела, касающиеся терран. Те из них, кто обитал в Королевстве, жили относительно хорошо по сравнению с некоторыми другими мирами.

— Но в Пашлике удача отвернула от нас лик свой. Паш, тот, что предшествовал предыдущему — Пабло Альказар Четвертый, так его звали, — отнял все богатства у Закутка Сьюдад-Дей-Пашлик, чтобы оплатить свои долги, — а был он мужем затратных привычек. И изгнал весь наш народ, когда тот потребовал вернуть свое. Сын его понял, что ценнее денег рабы, которых можно отослать работать. Ха-ха! Теперь его внук жаждет вернуть нас, и некоторые повелись на его увещевания, но дети их по большей части обрели у нас новый дом.

— Мы живем страданиями других, — сказал Фудир. — И не изведать нам покоя, «покуда льва не смоет волной», и мы вновь обретем свой мир.

Танцовщицы, как и было обещано, оступались нечасто, и, учитывая, под какими углами изгибались их тела, это было чудом. Фудиру стало любопытно, из каких культур древней Земли родом их танец.

Скорее всего, предположил он, это был сплав сразу нескольких культур. Во время Темной эры песни и легенды цузов, жунгво,[61] мериканцев и других народов были сознательно перемешаны самими людьми. Лишь самые дотошные ученые могли проследить отдельные связи, но даже они не были уверены до конца.

Впрочем, танец был чувственным и возбуждающим, а сладости и фрукты услаждали вкус. На девушках были юбки из лепестков и топы с бретельками через шею, их торсы едва скрывала прозрачная тафта, а парни были одеты лишь в белые хлопковые шаровары. Фудир почувствовал, как его пульс учащается вместе с нарастанием ритма, перезвоном зиллов и движениями тел, — все это очень сильно отличалось от синкопированного и скоординированного враданадьяма Иеговы. Одна из танцовщиц особенно усердно покачивалась у его пуфа, затем взяла финик с подноса, вложила его Фудиру в рот и со смехом закружилась прочь.

За время танца слуга Фэнди несколько раз возвращался, чтобы преклонить колени и прошептать своему господину что-то на ухо. Сей достойный муж почесывал бороду, слушал и кивал, после чего человек спешил назад. Фудир никогда не жаловался на нехватку терпения. Призрачный флот значительно опережал их, и метания вкупе с неточными сведениями ничуть не сократили бы расстояние до него.

Когда танец завершился, трубы смолкли, а запыхавшиеся танцоры вышли, Фэнди, изящно махнув рукой, передал Фудиру заметки, которые его человек составил, основываясь на слухах из Закутка.

— Этот, — произнес он, ткнув ногтем, — может быть искомым мужем. Но есть и другие вести, о ищущий, которые заинтересуют тебя. — Из зарослей его бороды сверкнула улыбка. — Знай же, что тебя также ищут. Кое-кто слышал, как о Фудире с Иеговы расспрашивали в злачных местах сего города, в борделях и барах.

Фудир хмыкнул.

— Они знают, где меня искать.

Он подумал, что таким образом на него пытались выйти Хью или Грейстрок.

— Ах, какова сила остроумия, — сказал терранин. — Ей сильно хотелось найти тебя.

И он вновь блеснул улыбкой.

Бан Бриджит? Воспоминания о нежной коже и лепестковых юбках настойчиво кружились в голове.

— Безумие и впрямь одолело тебя, — рассмеялся Фэнди. — Да пребудет с тобой удача в поиске. В каждом твоем поиске, ха-ха! Ты мог получить этой ночью танцовщицу, но, возможно, в дальнейшем обретешь Танцора. Ты и эта алабастрианка.

Фудир засмеялся было вместе с ним, но последние слова заставили его умолкнуть.

Алабастрианка?

Хью добрался на метро из Тигрового проулка до улицы Алкорри, где, покинув капсулу, обнаружил себя в районе узких домов и еще более узких переулков. Большинство окон были темными или неясно светились сквозь желтоватые шторы, а сама улица Алкорри скрывалась в вечной тени. Тигровая ветка метро в этой части города пролегала над землей, и ряды квартирных окон казались тусклыми. Дневной свет не мог рассеять их мрачность, а сумерки ее только подчеркивали.

На Венешанхае люди почти жили на улицах — вечерние прогулки по городу, встречи с друзьями и соседями, оживленные обеденные посиделки на террасах, — домой возвращались, только чтобы поспать. Но здесь, похоже, все ютились в квартирках, будто прятались, словно вся планета была миром детей-беспризорников. Иногда они все же вылезали, подумалось Хью, но лишь для того, чтобы работать, а никак не жить полной жизнью.

Ему не следовало судить чужие миры по меркам своего собственного. Дибольдцы, как и любые другие люди, могли жить не менее насыщенной жизнью, только внутренней, хотя выражение «насыщенно, но обособленно» казалось Хью явным противоречием. Но если бы он сам не провел большую часть своего детства, скрываясь, смог ли бы Ди Больд произвести на него менее гнетущее впечатление?

Хью сверился с браслетом. «Нежный зверь» находился за углом на Раггеноу Уэй. Согласно донесениям терран, его цель просиживала там почти каждую ночь. Гат, как сказали они; и разве это не удача, что несколько лет назад в Содружестве Хэчли Хью доводилось слышать безошибочно узнаваемый гатмандерский акцент.

Он задался вопросом, о чем еще терране могли рассказать Фудиру. Вернувшись из Закутка, он выглядел обеспокоенным.

Раггеноу Уэй — темный переулок, с обеих сторон окруженный многоквартирными домами из красного камня, чью одинаковость незначительные отличия только подчеркивали. Каждое здание было высотой ровно в пять этажей, у каждого была широкая каменная лестница, поднимавшаяся на половину пролета от уровня улицы до главного входа. Под каждой лестницей был проход к квартирам на полуподвальном уровне, на половину пролета ниже уровня улицы. Лишь лепка и карнизы на домах слегка отличались друг от друга: на одних рисунок был геометрическим, на других — в виде цветов; лестницы были украшены различными каменными зверями, водруженными на бетонные балясины: львами, орлами, медведями и многими другими. Хью стало любопытно, зачем дибольдцы себя этим утруждали.

Здания отделялись узкими переулками. Проходя мимо них, Хью рефлекторно отметил, что выходы закрыты железными решетками. Задние дворики или парковки, решил он.

Флегматичные. Это слово лучшим образом описывало дибольдцев. Они никуда не собирались — по крайней мере, уже нет; кроме того, их было совершенно невозможно согнать с того места, где они успели пустить корни.

Хью остановился у деревянной вывески в форме зверя Нолана. Рога черномордого быка украшал венок из цветов, и весь его вид неубедительно выражал доброжелательность. Бар, именуемый здесь локалью, находился в полуподвале, и вход в него располагался под парадными ступенями. На Новом Эрене бары бросались в глаза, приглашая заглянуть внутрь. Здесь же они были неприметными, но если это была настоящая локаль, местные, без сомнения, знали, как ее найти.

Внутри бара были низкие побеленные потолки со стропилами из красильного дуба, так что общее впечатление складывалось не столь гнетущее, каким могло бы быть. Кислый запах пива смешивался с резким металлическим привкусом виски. Дымка от разнообразных листьев и тлеющих лемонграссовых дубаров висела облачком под потолком. В дальнем конце зала четыре человека, обступив механическое пианино, пели песню о неком Медном Лодочнике. Они не согласовали между собой тональность заранее, подобная мелочь, судя по всему, волновала их меньше всего.

Стоило Хью войти, как в его сторону обернулось несколько голов, бегло скользнув по нему взглядами. «Да, — подумал он, — очень замкнутые люди, даже на публике». Он нашел свободный столик и немного подождал, пока к нему не подошла официантка, вытерла столешницу и приняла заказ. Мужской хор затянул новую песню, в которой речь шла уже о Пыльном Шиве Шарме, «лучшем упрямом парне на ’сех Высоких равнинах».

Хью уселся поудобнее, высматривая человека с офицерской выправкой и своеобразным ритмом гатмандерской речи. Он заметил хиттинадца в клетчатом тюрбане, делившего кабинку с местным дельцом и парой миловидных продажных женщин. Вскоре зашла высокая худощавая алабастрианка и присела за стойку бара. Остальные посетители отличались бледными лицами и характерным угрюмым выражением лица уроженцев Ди Больда. Хью не без удовлетворения отпил поданный ему стаут. Гат здесь определенно будет выделяться.

Две кружки спустя в локаль вошел приземистый, плотно сбитый мужчина и заслужил несколько кивков от посетителей. Кожа его казалась дубленой как из-за цвета, так и из-за морщин, одежда больше походила на обноски, но от взгляда Хью не укрылись более темные пятна на ткани там, где когда-то были нашивки. Подозрения подтвердились, когда новоприбывший подошел к бармену и сообщил:

— Что касается рома, мне хотелось бы выпить.

Не оборачиваясь, гат поднял стакан и бросил всему залу:

— Ди Больд!

Местные подняли свою выпивку, и «Да здравствуют больдцы!» пророкотало из десятка глоток, среди голосов послышался писк алабастрианки: «Да здрафсфуют бо-ольдцы!»

Хью залпом осушил кружку и понес ее к стойке. От него не укрылось, что гат, заметив его приближение в зеркале, потянулся рукой к отвороту куртки. Хью поставил кружку на барную стойку.

— Плесни-ка темного, — сказал он. Когда бармен наполнил кружку, Хью поднял ее, приветствуя незнакомца. — Далекий Гатмандер.

Гат оглядел Хью, и кожа на его лице натянулась.

— Не такой уж и далекий. — Он влил в себя ром и протянул бармену пустой стакан, который тот наполнил, даже не вынимая из руки клиента.

— Здесь не так много чужаков, — сказал Хью. — Не желаешь присоединиться ко мне?

Мужчина с дубленым лицом кивнул. Затем он взял стакан в левую руку, а правую протянул бармену и подождал, пока тот вложит ему в ладонь полную бутылку рома.

— Приглашение, что касается меня, приемлемо завсегда, — произнес гат.

Хью провел его к своему столу.

— Меня зовут Рингбао, — представился он, почти не соврав.

Гат подхватил бутылку левой рукой и протянул правую Хью, которую тот крепко пожал.

— Имя, что касается меня, — Тодор, — сказал гат, присаживаясь. Он плеснул себе еще рома и поднес стакан к глазам. — У него такой любопытный цвет. А вкус, — Тодор отхлебнул, — еще любопытней.

— Как гата занесло аж на Ди Больд? — поинтересовался Хью.

Тодор взглянул на него еще раз, и прошло некоторое время, прежде чем он соизволил ответить.

— На корабле. — Он отпил еще рома. На этот раз он поставил на стол уже полупустой стакан, добавив: — Которых, что касается моих лет, было немало.

Это означало, что он не вчера на свет родился, так что отстань с расспросами. Хью кивнул.

— Мы слышали, ты был с флотом, проходившим Ди Больд около месяца назад.

Мужчина хмыкнул и утер рот тыльной стороной ладони, оглядевшись вокруг стола.

— «Мы»? — буркнул он.

— Я и несколько моих приятелей.

Тодор отпил еще немного.

— И, что касается информации, сколько ты готов заплатить?

— Назови свою цену.

Гат с шумом втянул в себя воздух.

— Билет. Перелет до Гатмандера.

Хью знал, что у Своры глубокие карманы и перелет на лайнере Хэдли не разорит команду.

— Сделано, — сказал он.

Тодор выдохнул и уставился на свои огромные жилистые руки, поигрывая стаканом с ромом.

— «На Гатмандере, далеком Гатмандере, — запел он еще более фальшиво, чем обступивший пианино квартет, — на границе небес…» — Он моргнул и на мгновение прикрыл глаза. Затем добавил: — А может, он достаточно далекий? Да, достаточно далекий. Уж туда-то леди Радха Карго не дотянется.

Хью кивнул. Подозрения подтвердились.

— За тобой идут копы компании?

Тодор украдкой взглянул на дверь.

— Уже близко. Была одна безделушка, которую она хотела, а у меня была мысль, что она ее не получит. Был разговор, затем мятеж, корабль открыл огонь по другому кораблю. Но, что касается коммодора, удача определила успех; и подчинение с раскаянием победили анархию — кроме тех кораблей, которые отключили связь и бежали. Корабль коммодора был поврежден, но трофей остался у него, и, наверное, он уже у леди Карго. Остается надеяться, — добавил гат, подняв стакан, — что корабль коммодора разбился по пути к Сакену.

Хью протянул ему руку.

— Пошли со мной. Мои друзья тоже захотят это услышать.

Тодор откинулся на спинку стула и, прищурившись, посмотрел на Хью. О’Кэрролл словно услышал, как скрипит дубленая кожа.

— А что касается тебя, с какой оказии я должен тебе доверять?

— Потому что мы собираемся вернуть эту «безделушку».

— Правда? — Тодор хлебнул прямо из бутылки. — Пойдете против самого Торгового Дома?

— Мы были готовы отправиться на Хадрамоо, — мягко сказал Хью.

Гат покачал головой.

— Что касается тебя, имеется оказия безумия. Уже слишком поздно, и всем следует увеличивать, а не сокращать расстояние до Старого Сакена. Хотя в итоге это едва ли будет иметь значение.

— О? — удивился Хью. — И почему?

Тодор рассмеялся.

— Самый охраняемый секрет во всем Спиральном Рукаве… Ладно. Что касается меня, то какая разница, будешь командовать ты или леди Карго, если уши Гатмандера не услышат ни твоего, ни ее голоса? Ради билета история будет рассказана. И будьте все прокляты. — Он поднялся, и Хью встал вместе с ним. Они покинули «Нежного зверя» и взошли по короткому пролету на узкую пустынную улицу.

Хью остановился, чтобы сверить направление с браслетом, а Тодор решил воспользоваться моментом и поднести бутылку с ромом к губам.

Бутылка взорвалась, и на одно безумное мгновение Хью подумал: «Ничего себе ром!» Но инстинкт его не подвел — он успел нырнуть за мусорный бак, потянув Тодора за собой на землю, когда вторая пуля попала в кирпичную кладку.

— Это был не я, — торопливо сказал он гату. — Клянусь, я не вел тебя в ловушку.

Но хватило и одного взгляда, чтобы понять: что касается Тодора, оказии для уверений больше не было. Пуля пробила бутылку и продолжила свой путь через рот и заднюю стенку черепа — поэтому все, что собирался поведать гат, осталось среди мозгов, осколков кости и крови, забрызгавшей стену позади него.

Третья пуля пробила мусорный бак и задребезжала внутри. Хью хотелось крикнуть, что он не один из предателей МТК. Но он знал, что убийца не станет рисковать. Секрет, из-за которого убили Тодора, гат легко мог успеть раскрыть своим товарищам. Хью вздрогнул. Убийце потребовались недели, чтобы выследить офицера, так что убийцей мог оказаться любой из завсегдатаев «Нежного зверя».

Хью достал из куртки нож, купленный на Иегове. Конечно, от сики сейчас было мало проку. Она была бесполезна против огнестрельного оружия, но ничего другого у него под рукой не имелось. Хью обыскал труп Тодора и нашел мелкокалиберный револьвер. Он взвесил его в руке, подумал, а затем вложил оружие в ладонь мертвеца, опустив его палец на спусковой крючок. Затем Хью отыскал не доброшенный до бака мусорный мешок и положил на него руку Тодора так, чтобы оружие было видно из-за угла.

Он уставился во тьму, выискивая позицию снайпера. Тодор стоял здесь, поднял бутылку так, и убившая его пуля прилетела… он заметил дом на противоположной стороне улицы, слабую дрожь занавесок, открытое окно на втором этаже… Оттуда. Но киллер, скорее всего, уже сменил позицию. Убийца, который слишком долго остается на одном месте, — глупец… и, зачастую, мертвый глупец.

Хью попытался мыслить как убийца: ему следовало убедиться, что Тодор и его спутник мертвы, но он не станет выходить из парадной двери. Хью был безоружен, но убийца этого не знал. Значит, он выйдет в переулок позади дома. Переулки были зарешечены, поэтому ему придется идти либо к одному углу, либо к другому. Не на улицу Алкорри, которая была хорошо освещена, значит, налево — с того угла он сможет прицельно выстрелить в пространство за мусорным баком.

Теперь единственный вопрос состоял в том, станет ли снайпер ожидать подобной проницательности от своей жертвы и не перехитрит ли ее. Но подобные размышления чреваты промедлением, которое, как знал Хью, было единственной фатальной стратегией.

Парадокс тех, кто живет на лезвии ножа, состоит в том, что, только рискуя своей жизнью, они могут ее сохранить. Как утверждала старая максима, смельчаку следовало «любить жизнь, как жаждущий — воду, и пить смерть, как вино»;[62] или, словами еще более древней максимы: «Тот, кто потеряет душу свою, тот сбережет ее».[63]

Хью бесшумно перебегал пустую улицу, когда услышал, как от брусчатки срикошетила пуля. Она прилетела со стороны главной улицы. Он пригнулся, нырнул в ближайший переулок и затаился. «Глупо!» — бранил он себя. Убийц было двое. Первый контролировал выход из «Нежного зверя», а второй блокировал путь к транзитной станции. Хью был уверен, что третьего киллера не было: если бы кто-то находился возле другого конца здания, он бы уже выстрелил в пространство за мусорным баком. Хью прислушался, но шагов не услышал. Либо второй убийца был необыкновенно бесшумным, либо он проявлял чудеса выдержки.

Переулок был перекрыт, как и все остальные. Хью огляделся, заметил наиболее глубокую тень у ступеней и укрылся в ней. Оттуда он смог выскользнуть через проем под лестницей и спрятаться ниже уровня улицы. Таким образом, каменная лестница оградила его от второго снайпера. Затем Хью осторожно двинулся к следующему зданию, снова через проем и вверх, — и вот он уже возле угла.

Здесь он подождет свою жертву либо заметит перемещение второго киллера на более выгодную позицию.

Хью прислушался.

Дул легкий ветерок, направляемый рядами зданий по обеим сторонам улицы, но все же недостаточно сильный, чтобы поднять что-то тяжелее пыли. От неосторожного движения покатился камешек. Хью мрачно улыбнулся. Возможно, убийца думает, что имеет дело с парой пьяниц из «Зверя», одного из которых — если у него была связь со вторым стрелком — последний раз видел укрывшимся в заблокированном переулке через две двери дальше по фасаду.

Хью ощутил чье-то приближение — скрытное, но недостаточно. Он приготовился, сделал глубокий вдох, очистил разум и выждал момент. Фигура вышла из-за угла, прижимая к плечу пневматическую винтовку и целясь туда, где с револьвером в вытянутой руке лежал Тодор. Хью резко выдохнул и метнулся от тротуарной плитки, как Спартос от зуба дракона. Зажав рот стрелка левой рукой, он полоснул его по горлу сикой, зажатой в правой, затем толкнул человека вперед так, чтобы тот споткнулся и рухнул на улицу.

Хью потянулся было к пневматической винтовке, но по брусчатке запела еще одна пуля, и ему пришлось отступить в тень. Приближался второй убийца — Хью слышал его мягкую, стремительную поступь, — и он не собирался позволить своей жертве подобрать упавшее оружие. Теперь от сики едва ли будет прок. У Хью будет всего один бросок, но изогнутое лезвие не годилось для метания, и маловероятно, что ему удастся нанести смертельный удар.

Но затем Хью услышал характерные хлопки револьвера, за которыми последовал грохот оружия, упавшего на брусчатку. Он рискнул поднять глаза и увидел распластавшегося посреди дороги второго стрелка и стоящую на ступенях «Нежного зверя» алабастрианку, проверяющую боезаряд.

— Поо-шли, — громким шепотом позвала она, — мо-ое о-оружие не тако-ое бесшумно-ое, как у них. По-ошли.

И они поспешили убраться с улицы.

Они шли молча, пока не добрались до транзитной станции. Платформа улицы Алкорри почти пустовала, и здесь, высоко над землей, ветру больше ничего не мешало. На восточной стороне маячили трое молодых парней с вплетенными в волосы перьями, пытавшиеся одновременно выглядеть грозно и не дать перьям разлететься. У киоска в центре платформы стояли две продажные женщины, хрипло обсуждавшие ночных клиентов и рекламную акцию в целях повышения продаж. Обе группы оглядели новоприбывших — возможных жертв либо потенциальных клиентов, — и одного только взгляда на них оказалось достаточно, чтобы держаться в стороне.

Хью опасливо посмотрел на алабастрианку. Он не слишком верил в случайности. То, что обычно появлялось из machina, редко когда оказывалось deus, а в его работе сюрпризы бывали приятными еще реже.

Но эта женщина спасла ему жизнь.

— Я так и не поблагодарил тебя, — сказал он.

— Ничего-о, — ответила она, и ее улыбка походила на оскал черепа. — У меня сво-ой до-олх. У меня по-ослание, ко-ото-оро-ое ты до-олжен до-оставить тем, кто-о зо-овет себя То-ол Бен-левер и Фо-одир: «У тех, кто-о ждет испо-олнения тво-оего до-олха, ко-ончается терпение».

Хью покачал головой:

— Я не понимаю.

— Тебе и не нужно-о. Про-осто-о передай это-о.

— Кто ты?

— Мо-ожешь сказать так звано-ому То-олу Бенлеверу, что-о меня зовут Равн Олафсдо-оттр, и это имя послужит зало-огом сказано-ому то-обо-ой. Теперь иди.

Она кивком указала ему на запад. Полоска огней предвещала скорое прибытие капсульного поезда. Когда Хью оглянулся, алабастрианки уже и след простыл. Он вздрогнул. Вот и объявился другой Олафссон.

Когда подъехал поезд, Хью вошел в пустую капсулу и ввел адрес отеля, в котором остановились «Бенлевер» с «Мелисонд». Система проведет капсулу по нужным веткам и доставит до ближайшей к отелю станции. Двери с шипением закрылись, и поезд заскользил вперед, набирая скорость. Хью увидел в окно, как продажные женщины здороваются с двумя мужчинами, вышедшими из прибывшей капсулы. Затем поезд поднялся высоко над крышами домов, откуда не было видно уже ничего, кроме бескрайней ночи.

ОН КРАК

На площадь в Закутке опускается вечер, камень фонтана быстро остывает, поскольку безоконные дома начали отбрасывать тени, направляя потоки солнечного света в узкие переходы. В галереях и проулках шпаклеванные и оштукатуренные стены пылают золотисто-красным, словно ведут к мифическим дворцам куда-то вдаль, за границы зрения. Человек со шрамами ворчит и, приподнявшись, рывком встает на ноги, протягивая арфистке руку.

— Пошли, — говорит он. — Ночью Закуток не самое лучшее место.

Арфистка слышит, как, словно в подтверждение его слов, начинают закрываться ставни, поворачиваются замки и запираются засовы.

— Я накормлю тебя, — предлагает она. — В хостеле.

Но старик только качает головой.

— Такие удовольствия подобным мне не по карману. Однажды я отужинаю в самом сердце морозной Хели,[64] поэтому стараюсь не переедать.

Она закидывает арфу за плечо и берет его под руку.

— Нет, — настаивает арфистка. — Я всегда хотела кое-что отведать и не потерплю отказа.

Человек со шрамами молчит, и они вдвоем медленно направляются по проулку Мэрри Уэзер, в сторону Смазочной. Через некоторое время он мягко хлопает ее по руке.

— Спасибо, — говорит он. — Нам всегда было интересно, что получится в конце. Стоило ли оно того?

Арфистка боится ответить ему. Вопрос слишком деликатный — малейшее прикосновение способно все разрушить. Вместо этого, она возвращается к истории.

— Эта другая Олафссон появилась очень уж случайно. Я сочла ее явление примером плохой игры.

— О, сам факт ее появления уже достаточно плох, даже не примешивая туда игры. В нем не было ничего случайного. Она была там все время, таилась в моих деепричастных оборотах и придаточных предложениях. А тебя ведь предупреждали. Она встречалась с Советом Семи, последовала за Грейстроком в Закуток, указала Микмак Энн на столик Фудира — тут и там мелькала на заднем плане моей истории.

— Не понимаю, зачем она спасла Хью от убийц МТК?

Человек со шрамами усмехается.

— Только послушай, как дребезжат твои предложения! Твои губы похожи на кастаньеты. Ты забыла, что ее с Цином отправили на задание. Она хотела напомнить коллеге о нем, а снайпер мог убить посредника, которого она планировала использовать для доставки послания.

— Она не знала, что Грейстрок был Грейстроком?

Медленное покачивание головой.

— Мы думаем, что нет. Но она была единственным танцором в этом представлении, с которым мы не говорили, и кто знает, что ей было известно?

— Но зачем так окольно? Почему не подойти к Грейстроку — Цину, как она считала, — напрямую?

— Потому что ее заданием было убить Цина, если тот не сможет выполнить свой долг. Это интимная связь, и, словно жених и невеста, они не должны видеть друг друга до дня свадьбы.

— Но… задание найти Донована было рутинным. Расследование движения через Разлом. Далее Танцор… Ах, Равн ведь не знала о Танцоре.

— Или он ее не интересовал. Курьеры крайне сосредоточены на своих заданиях. Из визита к Семи она должна была вынести, что ключ ко всему — это Фудир, а он отправился на Новый Эрен по своим делам. Поэтому она не встревожилась, когда Цин также полетел на Новый Эрен. Она ждала на Иегове, зная, что он вернется туда со своей добычей. Но затем, вместо того чтобы заставить Фудира отвести его к Доновану, Цин отправился вместе с ним на Узел Павлина. Это не являлось частью плана — если только сам Донован не отбыл на Павлин ранее, — поэтому она последовала за ними с чем-то вроде «желтого уровня тревоги». Затем, когда они направились на Ди Больд, стало казаться, будто Цин уклоняется от исполнения долга. А значит, ему нужно напомнить о нем. Курьер не стала делать поспешных выводов. Возможно, дело в том, что о движении через Разлом лучше всего можно было узнать возле самого Разлома, и Донован мог отправиться туда до них.

— Разве у Равн не вызвало подозрений то, что Цин якшается с Гончей?

— Опять же — трудно сказать. Она следовала за Цином, но, возможно, добралась до Павлина уже после того, как они связались друг с другом. Поэтому она могла видеть только корабль Гончей, следовавший за Цином к неисследованной рампе.

— И она пошла за ними. Для такого нужно иметь стальные нервы.

— Эти люди славятся железной выдержкой… Сюда. Спустимся по этим ступенькам. Есть один ресторан на границе Закутка, на Людноулице. Там подают отличного цыпленка-тикка.[65] Если хочешь купить ужин, здесь он обойдется дешевле, чем в хостеле.

— Цена не имеет значения.

— Хорошо. Тогда ты не будешь против того, чтобы сэкономить. Может, мы сможем довести этот убогий рассказ до конца.

Арфистка смеется.

— Каким путем?

— О чем ты?

— Ты говорил, существует три пути, которыми можно дойти до конца, и пока ты упомянул только окончание и доведение до совершенства. Какой третий путь? История ведь несовершенна! Не хватает слишком многих деталей!

— Третий путь — это цель.

— Ты имеешь в виду — история должна достичь своей цели, то есть морали?

— Нет, просто цель рассказчика может состоять в том, чтобы поведать историю.

СУНТРЭЙ

ТРАВЯНАЯ ПИЖАМА

Грейстрок был истинным виртуозом в использовании всенаряда. Умело изменяя крой ткани в зависимости от местности, он мог заставить себя издалека казаться толще или стройнее, нежели он был на самом деле. Он мог менять контуры и форму тела. Щен провел день насыщенно — словно муха, посидевшая на множестве стен. Впрочем, на самом деле он не таился в уединенных закутках — ибо никто так не вызывает подозрений, как одинокий человек, — наоборот, он был в центре веселых компаний, собиравшихся в тавернах и ресторанах, куда любил захаживать персонал МТК. Грейстрок мог, когда хотел, походить на чьего-либо друга, и в круговерти бесцельных разговоров один анонимный вопрос, заданный в нужный момент, мог, подобно зародышу кристалла, направить беседу в нужное русло.

Иначе говоря, весь день пролетел в заботах. Весь день и половина ночи! (Дибольдцы не проводили долгие часы за работой, но тратили немало времени на то, что зачастую следовало за ней.) Оставалось лишь узнать, что Хью удалось выяснить у офицера, бросившего корабль, и что разузнала бан Бриджит, используя свои менее приятные методы на агенте МТК.

Отель «Королевская корона», что на западной стороне площади Чузера, у Паромной улицы, не был самым роскошным отелем на Ди Больде, но вполне подходил для богатых путешественников вроде леди Жульен Мелисонд и Тола Бенлевера. Персонал услужливо исполнял все их прихоти, но в то же время не казался назойливым.

Грейстрок вышел из лифта и по привычке пошел вдоль стены. Его одежда синхронизировалась с цветом и узором обоев, но не настолько, чтобы превратиться в явный камуфляж. Щен дошел до середины коридора, когда одна из дверей отворилась, и он без раздумий шагнул в боковую нишу, ведущую к темному служебному сортиру.

За открывшейся дверью была комната Фудира, но вышла оттуда бан Бриджит в длинном прозрачном халате цвета ее волос. Фудир, также в халате, стоял на пороге. Он выглядел моложе обычного и, улыбаясь, походил на кота, добравшегося до сметаны. Бан Бриджит провела рукой по волосам Фудира и быстро поцеловала его, прежде чем повернуться к своему номеру. Грейстрок сжал зубы, но лишь на мгновение. Как он мог винить Фудира в том, что тот заглотнул наживку, если ее предлагали всем?

Дверь Фудира закрылась, и, после того как бан Бриджит прошла мимо ниши, Грейстрок вышел из укрытия и занял позицию вне ее зоны видимости. Когда Гончая открыла дверь в свою комнату, Щен шагнул за ней внутрь и обогнул ее, когда она повернулась, чтобы закрыть дверь.

Большинство женщин, обнаружив в своей комнате постороннего, испугались бы — возможно, даже закричали. Бан Бриджит лишь окинула его взглядом, после чего направилась в гостиную. Грейстрок последовал за ней.

— Ня стоит использовать эти твои штучки на своих, — произнесла она.

— Могу сказать то же самое о тебе.

Бан Бриджит не стала уточнять, что он имеет в виду. Она подошла к мягкому креслу с высокой спинкой и присела в него, скрестив ноги. Край халата соскользнул, обнажив золотисто-коричневую ногу до самого бедра.

— Бедный серый человечек. Ня перестаешь удивляться, как тебя вообще можно сравнивать с нашим Фудиром.

— Пф-ф-ф. Я знаю твои уловки. Вроде этой, — махнул он рукой на обнаженную ногу Гончей, располагаясь на диване напротив. — И поскольку я знаю, что это все не всерьез, на меня они не действуют.

— Да, — согласилась она. — Вот поэтому с тобой я могу расслабиться и быть самой собой. — Она подтянула полы халата, спрятав ноги.

— Ты собиралась допросить агента МТК, но вместо этого развлекалась с Фудиром. Не удалось найти го-Хидэя? Или не сумела обольстить его?

Ее губы слегка припухли, волосы чуть растрепались. Она повела головой, тряхнув рыжими спутанными кудрями. Позабытый халат вновь разошелся, когда Гончая поменяла позу.

— Или он ня занял много времени. Люди такого рода мечтают о прекрасных незнакомках, соблазняющих их безо всякой причины, и редко задают вопросы, почему им так свезло. Как конфету у ребенка отнять. Но за малые усилия и отдача мала. Он нячего ня знает и, что еще хуже, знает, что нячего ня знает. Ему ня рассказывали о флоте и его миссии, и он нягодовал из-за того, что, как он выразился, «был ня в теме». Он хотел, чтобы я приласкала его. Кажется, он звал свою маму.

— А получил тебя. Ку, думаю, ты становишься черствой.

— Выговоры ня подождут до завтра? Уже поздно, и я хочу в постель.

Она начала подниматься, но Грейстрок напряженно произнес:

— Полагаю, за эту ночь ты уже повидала достаточно постелей.

Ее глаза расширились.

— Да някак ты ревнуешь, Щен?

Грейстрок задумался.

— Боюсь, что так. Немного. Ничего не могу поделать с энзимами. Но волноваться тебе стоит не обо мне.

— Значит, о Фудире? Фудир — человек частей.

— А я разве нет?

— У каждого свой талант. У тебя — простота. В тебе нят частей, ты цельный. Ты б ня мог делать того, что делаешь, ня обладай ты этой подлинной простотой. А Фудира я нахожу… обаятельным.

— Какой тогда я?

— Итак, ты хочешь знать, какой ты в сравнении с ним.

— Мы для тебя просто средства, но не цель. «Делу время, потехе час», — думаю, так говорят терране.

Внезапно на щеках бан Бриджит заблестели слезы.

— Няшто ты так меня презираешь! — Она встала и отвернулась от Щена, скрыв лицо. — Этот укол ня может ня болеть, — добавила она тихим, печальным голосом, — когда попадает в цель. Ты прав, Щен. Да, ты прав. Я становлюсь черствой.

Грейстрок тоже поднялся и шагнул к ней.

— Это не обязательно должно быть так, Франсин.

Она повернула к нему заплаканное лицо.

— Ку… — сказал он.

— Иди ко мне.

…Через некоторое время он сказал:

— Возможно, для тебя это ничего не значит.

— Все возможно, — ответила она.

Вернувшийся час спустя Маленький Хью забарабанил в двери номеров отеля, созывая растрепанную и сонную команду, чтобы поведать о произошедшем. Это не могло ждать до утра! Заручившись согласием бан Бриджит, компания вскоре собралась у нее в гостиной.

Убийство гата не сулило ничего хорошего, решили они. Что знала МТК? Появление «другого Олафссона» было не менее опасным, чем скорпион, забравшийся в корзинку для пикника.

— И она велела передать вам послание, — в заключение сообщил Хью Грейстроку и Фудиру.

— Не желаю его слушать, — заявил Фудир.

— Тем хуже для тебя, — заметил Грейстрок. — Меня ей будет сложнее выследить, чем тебя.

— Фудир не работать на КЦМ, — уперся терранин. — Я не их бхисти.

Грейстрок невесело улыбнулся.

— Ты это знаешь, и, может, я знаю, но, если Конфедерация и решит извиниться перед твоим трупом, какая тебе уже будет разница? Ты хотел действовать на периферии большой игры и не втянуться в нее? Еще глупее с твоей стороны.

— Не думаю, что Равн знает о Танцоре, — заметил Хью, прежде чем успел разгореться спор. — Она хотела, чтобы вы сосредоточились на изначальном задании.

Грейстрок рассмеялся.

— Свое изначальное задание я получил от Фира Ли — разыскать Донована.

— Как и Олафссон Цин, — напомнила ему бан Бриджит. — Но это задание подождет. Танцор — вот что важнее статистических аномалий Черного Гончего. Но меня больше беспокоят убийцы. МТК ня занимается такими делами. В жадности им ня откажешь, но это еще ня делает из них головорезов.

Фудир махнул рукой.

— Как же! — затараторил он. — Многие из МТК окидоки, да. Но сколько плохих, чтобы делать большой дикх?[66] Ты сказать, он ничего не знает, агент.

Бан Бриджит задумчиво кивнула:

— Нячего о флоте, что, как видно, равнозначно «нячего о Танцоре».

— По крайней мере, кто-то из флотских узнал, на что способен Танцор, — высказал предположение Хью, — и поднял мятеж, чтобы Камень не достался леди Карго. Внутри самой МТК, возможно, разгорелась война. Но если Скипетр был у коммодора, кто мог пойти против него?

— У меня есть догадка, — сказала бан Бриджит.

— Догадка! — фыркнул Фудир.

— Выслушай ее, — вмешался Грейстрок. — Ее догадки верней, чем большинство свидетельских показаний.

— Някто в призрачном флоте ня догадывался, что им предстояло захватить. Им только сказали, что это «артефакт предтеч». Они просто возвращали похищенную с Нового Эрена собственность МТК. Вы можете представить, чтоб леди Карго Радха доверила кому-нибудь Скипетр Каменной Стены? Едва ли! Но многие из гвардейцев МТК были родом со Старых Планет, и поведение артефакта — няспешный каменный танец — напомнило някоторым из них одну древнюю легенду. Вероятно, меж ними разгорелась борьба за обладание им; может, кто-то вроде Тодора ня хотел, чтобы Танцор достался ня тем людям. Но едва коммодор все понял и заполучил его, сопротивление прекратилось везде, кроме тех кораблей, которые отключили связь с флагманом. Ты ня можешь подчиняться голосу, которого ня слышишь.

— Но Тодор хотел домой, — сказал Хью, — а не туда, куда направлялся его корабль. Поэтому его высадили на Ди Больде. Почему он интересовался, достаточно ли далеко Гатмандер от Сакена?

Слово взял Грейстрок:

— Кто-нибудь знает, способен ли записанный голос вызывать тот же эффект? Нет? Если это так, леди Карго может записать свои голосовые приказы и отправить их в каждый мир Спирального Рукава, даже на далекий Гатмандер.

— Тогда зачем утруждаться, — спросил Фудир, — и отправлять отряд убийц, чтобы выследить Тодора? Если леди Карго получила Танцора, вскоре об этом узнают все. А те, кто окажется в зоне действия ее голоса, уже не станут волноваться.

— «Самый охраняемый секрет в Спиральном Рукаве», — напомнил Хью слова гата.

— Леди Карго знает, что у нее на хвосте Гончая? — спросил Грейстрок. — Если у нее есть глаза и уши на Павлине, она получила от них весточку в тот же миг, когда ты начала расспрашивать о призрачном флоте.

Но бан Бриджит покачала головой:

— Ня думаю, что ’линианам что-то известно. Они защищали свои секретные рампы, а ня сам флот. Полагаю, этот флот у них самих вызвал беспокойство.

— Хоть и не до такой степени, чтобы начать сотрудничать с тобой, — отметил Хью. Он встал и отправился на кухню, чтобы приготовить всем чай.

— Нят, они ня великие стратеги, — ответила Гончая. — Флот вызвал у них смутную паранойю, в то время как я была няпосредственной угрозой.

Хью вскипятил воду, бросил в самовар заварочный шарик, затем вернулся в комнату и замер позади своего стула.

— Как скоро другая Олафссон все поймет?

Остальные умолкли и переглянулись.

— Она была в баре, когда Январь поведал историю о Танцоре, — рискнул предположить Фудир, — и слышала что-то о «Танцующем Камне», но без подробностей. ’Феды не дураки, и у них хватает своих историй о предтечах. Если она не догадалась до сих пор, много времени ей точно не понадобится.

— И она знала тебя в лицо, — припомнил Грейстрок, — поскольку указала Энн на тебя.

— Йа, и знала, что я летел на Новый Эрен с Январем, знала даже — под каким именем.

Грейстрок кивнул.

— Она встретилась с Советом Семи еще до меня. Зная о задании Цина, выведала, что ты был связующим звеном между мной и Донованом. Но она придерживалась протокола. Ждала, когда я объявлюсь, и оставалась на Иегове, пока я не вернулся с вами. Наверное, наше отбытие на Павлин ее смутило, поскольку она отправилась следом. Но пробыла ли она на Павлине достаточно долго, чтобы узнать о нашем интересе к флоту-призраку? Догадалась ли, что именно отнял флот у цинтиан? Нет, не верю, чтобы она могла собрать воедино все части головоломки.

— Но когда соберет, — прокомментировал Фудир, — поверишь как миленький.

Хью взглянул на часы на стене.

— Время утренних новостей, — сказал он. — Хотелось бы узнать, что они скажут об убийствах возле «Нежного зверя». Вероятно, нам придется избегать дибольдских сплетников, если хотим добраться до Сакена.

Пока Хью возился с панелью на стене, выводя новостной канал на экран в номере, заговорил Грейстрок:

— Если леди Карго заполучила Танцора, путешествие на Сакен может стать не лучшей затеей. Одно ее слово — и мы преклонимся перед ней, как рабы. А если я и захочу стать рабом какой-либо женщины, вряд ли выберу ее.

— В любом случае выбор будет не за тобой, — сказал Фудир, бросив взгляд на бан Бриджит.

Грейстрок вспыхнул и уже собрался было вскочить на ноги, как Хью шикнул на них:

— Уже передают в городских новостях.

Все обернулись к экрану на стене. Бан Бриджит спросила:

— Думаешь, тебя видели?

Хью удивленно приподнял бровь.

— На пустынной улице поздно ночью? Конечно, нас кто-нибудь да видел. Там было много окон… Тихо. Это улица Алкорри.

— Очередное убийство в Кроссфордском районе, — произнес диктор. — Трое погибших, все иномиряне. Перестрелка на улице Алкорри закончилась смертью обоих ее участников. Третьей жертвой стал посетитель локали, который в тот момент вышел на улицу. Не лучшее выбрал времечко, верно? Ждем ваших комментариев на нашем сайте. Несет ли разрешение свободного перемещения для иномирян угрозу нашим гражданам? Мы хотим знать. Роберт разыскивает двоих свидетелей. Описание от местных жителей. — (Всплывающее окно показывает полицейские наброски.) — Позвоните Роберту, если располагаете какой-либо информацией.

— Равн более худая, — прокомментировал Хью один из набросков, — и волосы у нее ярко-желтые. Они могут опознать нас по этим зарисовкам, но…

— Проклятие! — ругнулась бан Бриджит, указывая на экран.

По нему транслировали бледное, щекастое и слабовольное лицо, заискивающе улыбающееся посреди веселой толпы.

— Жесткая любовь пошла не по плану. Го-Хидэй Кутезов, агент МТК на Ди Больде, скончался, практикуя ритуал садомазохистского бондажа. Эксцентричная тайная жизнь. Соседка говорит… — (Всплывающее окно показывает дородную женщину с недоумением в глазах.) — «Мы и не догадывались, что он из таких». Урок для всех нас. Роберт обнаруживает тайник с приспособлениями для садомазохистской любви. — (Второе всплывающее окно крупным планом показывает наручники, кожаную маску и шипованную перчатку.) — Взгляните, го-Хидэй на праздновании Дня Клабарры, дворец регента. С ним актриса Йо-ван Венабль. Является ли она его партнером по жесткому сексу? Она все отрицает. Роберту нужна информация. Оставляйте ваши комментарии на нашем сайте. Говорит ли Йо-ван правду? Мы хотим знать!

Затем стали транслировать новости спорта, и бан Бриджит сказала экрану: «Стоп». В краткой паузе, последовавшей за новостями, Хью спросил:

— Кто такой Роберт?

— Так они называют Центральный полицейский департамент, — ответила бан Бриджит. — Полагаю, он занимается сбором данных. Вот почему его представителей именуют «сплетниками».

Грейстрок обернулся к бан Бриджит:

— Ты не говорила, что убила его, Ку. Но не могу сказать, что виню тебя, раз он был из этих. Долг и все такое прочее, но всему есть предел.

— Я здесь ня при чем! Поверь мне, Щен, я бы знала, что он один из них! А это ня так.

— Ночью Равн походила на довольно занятую девчонку, — заметил Хью.

Грейстрок посмотрел на него:

— Думаешь, это она?

Призрак Ардоу пожал плечами.

— Назовем это предположением. Если ей было интересно, чем занимался Цин, то еще сильнее ее интересовало, чем занимался Гончий, идущий за Цином. К этому времени она могла бы понять, что ты с ней заодно.

Фудир загоготал.

— «В связке», как мы говорим.

Лицо Хью вытянулось.

— А она назвала бы это предательством. Простите. Чай готов. Пойду проанализирую системные риски для следующего нашего хода.

— Мы и так знаем про хреновы риски, — бросил ему вслед Фудир.

Хью заглянул обратно в комнату.

— Дело не в категориях рисков, — сказал он, — а в том, как они влияют друг на друга. Существует выборка рисков, которые следует учитывать, а также их случайные цепочки. Иногда важнее разобраться с их случайными взаимосвязями, нежели с самими рисками.

Когда он снова исчез на кухне, Грейстрок спросил:

— Он серьезно? Мы собираемся сунуть головы прямиком в пасть саблезубому тигру, а он считает, что нам следует предварительно пересчитать ему зубы?

Фудир надул губы.

— Что ж, — сказал он. — Что-то может пойти не так.

Утром, когда компания выписалась из отеля, Фудир устроил все так, чтобы оказаться в одном гравимобиле с Маленьким Хью. По дороге от колоннады к шеренге челноков космического порта Фудир осторожно изучал окна отелей, выходивших на площадь Чузера с трех сторон. Поскольку они также по большей части представляли собой многоэтажные здания, оглядеть ему пришлось немало окон.

— Не волнуйся, — сказал ему Хью. — Она уже отправилась на Старый Сакен. Лучший способ за кем-либо следовать — это узнать, куда он направляется, и попасть туда первым. Пока что она не готова убить тебя или Грейстрока — до тех пор, пока не убедится, что «Цин» действительно отринул свой долг и объединился с врагом. Кроме того, ей нужен Донован, чтобы передать поручение. Тебя она будет только пытать, пока не расскажешь ей все, что знаешь.

— Какое облегчение! Откуда ты знаешь, что она улетела на Сакен?

— Я бы так поступил.

— Угу.

— Просто мы с ней мыслим как убийцы.

— Обычно, когда на меня сваливаются двое, поблизости околачивается еще парочка.

— Итак. К этому времени она уже должна знать, что мы выслеживаем флот-призрак. Если она не выведала это у ’линиан, то догадалась по нашей попытке разговорить Тодора. Это первое. А второе — исходя из того, что твой дружбан Грейстрок корешился с известной тебе Гончей, она отследила бан Бриджит до дома агента, а потом… сначала его обольщает одна прелестница, а сразу после ее ухода в дверь стучится вторая. Должно быть, он подумал, что умер и попал прямиком в рай.

— И он был прав наполовину, — хмыкнул Фудир. — Ладно. «Цин следует за призрачным флотом» плюс «флот принадлежит МТК» равно «следующая остановка — Старый Сакен». Откуда ты нахватался этих терранских словечек, вроде «дружбан» и «кореш»?

— А сам как думаешь? Еще пара месяцев — и я сойду за терранина.

Фудир изобразил, что думает о такой вероятности. Когда они дошли до ряда такси, Фудир приказал тележке остановиться и перегрузил сумки в багажное отделение грузовой машины, пока водитель придерживал дверь для Хью. Внутри челнок оказался довольно просторным, так что даже не пришлось сутулиться и поджимать ноги. Фудир уселся рядом с Хью, заметил, что водитель вернулся на свое место, и потянулся, чтобы закрыть дверцу. Хью вытянул ноги.

— Намного лучше тех авторикш на Иегове. Такое чувство, что там никто не вырастает выше девятнадцати рук.

Фудир приказал водителю отвезти их к стеблю номер два. Тот удивленно моргнул и вопросительно посмотрел на Хью.

— Ты его слышал, — сказал Хью командирским тоном. Фудир захлопнул дверь с чуть большей силой, чем требовалось, но Хью никак не прокомментировал оскорбительное поведение водителя. Это лишь разозлило бы Фудира еще сильнее.

— Так для чего эти оценки рисков? — спросил Фудир. — Я знаю, как нам быть с леди Карго и ее неоспоримыми приказами. Об этом говорится в одной старой терранской истории. Что еще ты имел в виду?

— Хочешь выслушать лекцию по оценке рисков?

— Нисколько.

— Жаль. Одна из моих лучших. Хорошо. Мы знаем, чем грозит неудача. Леди Карго навязывает свою стальную волю Старому Сакену. Полагаю, еще сильнее, чем раньше. И, возможно, Ди Больду и Миру Фрисинга, поскольку они всего лишь в дневном перелете друг от друга. С другой стороны, лучше она, чем цинтиане. Молнар использовал бы Танцора при каждом налете и заставлял бы капитулировать все планеты, на которые нападал. Не могу себе представить, чтобы старушка леди Карго стала наматывать круги. Но есть шанс, что камнем попытаются завладеть конфедераты. Если Названные…

— Я думал об этом, когда принимал Грейстрока за Олафссона Цина. По сравнению с этими господами цинтиане кажутся безобидными зайчиками.

— Согласен. Но есть еще одна проблема. Что для нас означает успех?

Какое-то время Фудир молчал. Хью наблюдал за тем, как он разглядывал через окно ряды магазинов вдоль главной деловой улицы Эльфьюджи.

— Успех? — наконец сказал он. — Успех — не дать этому случиться.

— Да, но кто потом получит Танцора, Фудир? — мягко спросил Хью.

— Ты все еще планируешь править Новым Эреном с его помощью?

— Нет, и я не слишком волнуюсь насчет бан Бриджит. Она думает, что Скипетр следует отдать Ардри. Я тоже склонен считать такой исход довольно безопасным до тех пор, пока я буду оставаться вдали от Верховной Тары, а король Талли О’Коннор не будет покидать ее. Но Грейстрок…

— Ха! Я тебе скажу, что сделает с ним Грейстрок. Он прикажет, чтобы бан Бриджит полюбила его.

— Ага. А ты — чтобы она полюбила тебя, верно? — Хью говорил непринужденно, но Фудир, должно быть, что-то почувствовал в его голосе, поскольку обернулся и уставился на него.

— И ты тоже? Получается, она вертит нами троими. Вот ведь хладнокровная ведьма! Полагаю, это и беспокоит Грейстрока. Он думает, что она забыла, как любить.

— И он сможет приказать ей это вспомнить? Тогда ему многое предстоит узнать о любви. Щен сам понимает, для чего ему нужен Танцор?

Фудир задумался, затем покачал головой.

— Пока нет. Но вскоре поймет. Следует отдать ему должное. Он делает это ради нее, а не для себя.

— Отличное оправдание для любого деспота, особенно искреннего. А что насчет тебя, брат Фудир?

— Ты-друг, не зови меня так. Ты не пукка фанти, сахб. Только Братству позволено грить «брат».

— Фудир, если мы не братья после всего того, что пережили, само это слово теряет свой смысл. Ты тоже хочешь добиться любви бан Бриджит?

— Нет. Этот товар я могу купить в любом порту Спирального Рукава. Я бы хотел… Думаю, я бы хотел добиться ее уважения и не уверен, что смогу это сделать, пока она манипулирует мной через штаны. Впрочем, — задумчиво добавил он, — не могу утверждать, что мне не по вкусу эти манипуляции.

Хью покачал головой.

— А ведь она даже не красавица. Если судить объективно.

— Красота не бывает объективной. Сногсшибательная красотка с Югурта будет считаться уродиной на Меграноме. Но бан Бриджит знает, как слушать и что говорить. Есть терранская легенда об одной такой женщине по имени Клеопатра.

— Похоже, у терран имеются легенды на все случаи жизни. Но теперь ты знаешь, почему вероятность успеха тревожит меня не меньше, чем вероятность неудачи. Хотел бы я…

Фудир наклонил голову.

— Чего бы ты хотел?

— Чтобы мы тогда вдвоем с тобой атаковали весь этот клятый Хадрамоо.

— Да? Почему?

— По крайней мере, тогда у нас был бы шанс.

ОН КРАК

Ресторан представляет собой открытый спереди навес с барной стойкой вместо задней стены и тремя или четырьмя шаткими столиками. Еду готовит улыбчивая и болтающая на неразборчивом жаргоне дородная дама по имени Мамасита Тиффни. Арфистка с инстинктивным недоверием разглядывает помещение, но цыпленок-тикка, поданный с традиционной тортией и картошкой фри, оказывается выше всяких похвал. Девушка удивлена тем, что терранская кухня не получила более широкого распространения. Мамасита то и дело выносит из кухни тарелки с тиккой, роган-джошем,[67] хот-догами и саркратом. Время от времени Мамасита шутливо похлопывает человека со шрамами по затылку, называя его «стариком», и впервые арфистка видит искреннюю улыбку на том, что осталось от его губ.

Когда на десерт подают расгулу, арфистка чувствует, что вот-вот лопнет, и отказывается от льдистого шарика из шоколадного молока.

— Следовало встретиться здесь с самого начала, — говорит она. — Тут намного лучше рассказывать истории.

Но человек со шрамами качает головой:

— Нет, для темных глав рассказа здесь слишком ярко и просторно.

Но здесь уже не ярко. Солнце зашло, и единственным источником света служат гирлянды крошечных электрических фонариков, развешанные по краю навеса и близстоящим деревьям. Неподалеку на запад и восток плотным потоком спешат гравимобили, и арфистке становится любопытно, куда они так торопятся. Кажется, если все поедут в одном направлении, движение здесь тут же прекратится.

— Давай тогда закончим рассказ. Как команде удалось забрать Танцора у леди Карго?

— Почему ты думаешь, что им это удалось?

— Шутишь? Иначе нами правила бы МТК.

— А откуда ты знаешь, что она сейчас нами не правит? Что мы не живем во сне, который нам велели смотреть? Дар повелевать многогранен. Сделай это. Сделай то. Еще и забудь кое-что. На самом деле однажды нам отдали такой приказ.

— Леди Карго Радха? — Арфистка внезапно ужасается от мысли, что все, что она когда-либо знала, может оказаться ложью. Затем она берет себя в руки. — Так вот что ты имел в виду, не так ли, когда сказал, что в момент обнаружения Танцора закончились остатки здравомыслия во Вселенной? Потому что после этого о какой-либо уверенности и речи быть не могло.

— Уверенность — удел безумцев, — говорит человек со шрамами. — А здравомыслие — ценный товар. Закон спроса и предложения.

Арфистка вежливо смеется, но человек со шрамами вдруг застывает, и его глаза темнеют.

— Нет! — восклицает он. — Только не сейчас!

Он вскакивает, и стол отлетает в сторону. На деревянный пол летят глиняные кружки с улыбающимися солнечными ликами вперемешку с шариками кулфи.[68] Мамасита выбегает из кухни и, комкая в руках передник, смотрит на человека со шрамами. Двое тощих мужчин за соседним столиком быстро поднимаются и хватаются за пояса, но, определив причину переполоха, расслабляются и только посмеиваются.

Арфистка хочет окликнуть человека со шрамами, сказать что-нибудь, чтобы облегчить его страдания. И тут она понимает, что не знает его имени.

— Старик! — зовет девушка, используя имя, которым нарекла его Мамасита. — В чем дело?

— Все в порядке, леди с арфой, — говорит Мамасита. — Иногда на него находит. Вы! — кричит она на тощих мужчин. — Проваливайте! Не смеяться! Идти, еда бесплатная; оставаться — цена удваивается! Живо!

На ее крик из тени высокой пальмы появляется огромный детина.

— Эй, парни, — говорит он тощим, — без дикх. Валите, гилди. Быро-быро.

Великан сжимает в руках здоровенную дубину, и арфистка замечает старый шокер, заткнутый за пояс его дхоти. Вот и ответ на вопрос, как женщине удается, не опасаясь за свою жизнь, держать прибыльный бизнес на окраине криминогенного района.

После того как насмешники удаляются, арфистка оборачивается к человеку со шрамами. Тот стоит полусогнувшись и вцепившись обеими руками в перекладину, отмечающую вход под навес. Девушка осторожно кладет руку ему на плечо, но он стряхивает ее внезапным резким движением.

— Хочешь услышать конец, арфистка? Уверена, что хочешь его узнать? — Он поворачивается и сверлит ее тяжелым взглядом исподлобья.

Арфистка отшатывается, раздумывая, не убежать ли ей. Но человек со шрамами преграждает ей путь и, с удивительной силой схватив ее за руку, отводит обратно к столику.

— Давай присаживайся, — говорит он. — Ты ведь столько уже услышала. Услышишь и остальное.

Арфистка смотрит на Мамаситу и, после того как та чуть заметно кивает, успокаивается и садится.

Человек со шрамами подтягивает к себе второй стул и со второй попытки водружает на него правую ногу.

— Посмотрим, насколько ты была внимательна, — злорадно говорит он. Арфистка задается вопросом, что стало с человеком, с которым она сидела у фонтана на небольшой площади в Закутке. Ей уже приходилось неоднократно видеть такое прежде, в баре, только, как теперь понимает она, в более слабой форме.

Арфистка тянется к футляру.

— Мне сыграть?

— На это и попугай способен. Так как насчет изначальной ошибки Января?

— Изначальной ошибки? А, ты говоришь о его побеге из Паучьего проулка? Что ж, тут все очевидно. Непреодолимой Силой был сам Танцор, а не ужасный шторм.

Мужчина подается вперед и упирается локтями в стол, который прогибается под его весом.

— Если он был таким непреодолимым, почему Январь так легко отдал его Юмдар? Каждый последующий раз его хозяева расставались с ним не по своей воле, но Январь отдал Скипетр Юмдар всего лишь за ремонт корабля и обещание доли от продажи.

— Всего лишь? Для странствующего капитана это не так уж мало. Но я отвечу тебе. При нормальном развитии событий Январь не стал бы приближаться к Разлому ближе Дорог Иеговы, тогда как Юмдар отослала бы Танцора на Старый Сакен.

— Но появились цинтиане, — подсказывает человек со шрамами. — И по дороге домой они не могли не прилететь на Сапфировый Пост.

— Да, прямиком к Фиру Ли.

— Слишком просто. Есть другая причина.

Арфистка размышляет, затем качает головой:

— Нет, это невозможно.

Обтянутый кожей череп скалится ей в ответ:

— Разве? Считай, я уже тебе ответил.

— Тогда почему, — хлопает она по столу, — не сказать прямо?

— Как почему, ведь тогда история подойдет к своему концу.

ГОЛТРЭЙ

КРИК В ПУСТОТЕ

— Старый Сакен! — говорит человек со шрамами. — Само это название таит в себе магию. Мир в самой глуши древней Виа Долоросы, куда после распада Содружества Солнц были сосланы жить и умирать остатки обитателей Терры. Растерянному и отчаявшемуся первому поколению переселенцев требовалось выжить любой ценой, что сделало их в определенной степени бесчувственными. «Чего бы ни стоило!», — гласил девиз первой династии президентов. На протяжении долгой истории Сакена лагеря беженцев сначала попали под власть жестоких боссов, потом им на смену пришли города-государства, впоследствии объединившиеся в лиги и империи, которые затем распались в результате гражданских войн. Беспорядочные агрессивные традиции Сакена до сих пор сильны в гражданской религии, но узы расколотого единства, возникшие между изгоями, в конечном итоге превратили его в крупнейший мир с единым планетарным правительством. У Брошенных, как они себя называли, был девиз: «Я против брата; мы с братом против кузена; мы с кузеном против всего мира».

Следующие волны депортированных заселили другие планеты: Вайус, Дамтуэлл, Ди Больд, Бандоноп и другие. Одни из них процветали (к примеру, Мир Фрисинга), иные, вроде заброшенных миров Юнг-ло, — наоборот, но Сакен неизменно гордился своим первенством. То, что их предков выселили первыми, означало, что они были особо важными персонами в старом Содружестве. По крайней мере, так утверждали Брошенные. Если Иегова — духовный мир, а Павлин — ленивый, если Ди Больд страдает от скуки, а Новый Эрен — от отчаяния, то Старый Сакен окутан дымкой самодовольства, даже высокомерия. Впрочем, в сердце каждого мужчины и женщины из Брошенных скрывалось подозрение, что они были лишь немногим лучше выскочек с Ди Больда и Мира Фрисинга.

…И это могло оказаться довольно проблематичным, когда дело доходило до туризма.

Старый Сакен посещали люди со всего Спирального Рукава: шумные пьяницы с Большой Ганзы, докучливые меграномеры и их еще более докучливые дети; хиттинадцы в смешных одеяниях; мужланы с Иеговы, деревенщины с Гатмандера; даже заносчивая так называемая аристократия из так называемого столичного мира Верховной Тары. Все они хотели повидать Первое поле, где высадились первые поселенцы, и другие места, относящиеся к заре эпохи: город Конг, бухту Элсбет, Бешеную скалу.

Как следствие, на площади Пикадилли яблоку всегда было негде упасть, и с большой степенью вероятности торговец и туристка, случайно встретившиеся на Ди Больде, могли столкнуться на Старом Сакене. Поэтому по настоянию бан Бриджит команда решила снова использовать свои ложные личности — просто на всякий случай.

Перелет занял всего один день, и, хоть движение в рампе и было напряженным, им искусно управлял местный КТК. Затем оба корабля накрыла магнитно-лучевая сеть и аккуратно направила вниз, к легендарному миру, ставшему родиной человеческой Диаспоры. Во время перелета бан Бриджит вместе с Фудиром изучали карты Чельвекистада в поисках самых удобных и приемлемых маршрутов от космического порта к поместью Далхаузи на Северных холмах, где обитала леди Карго.

— Он у нее в поместье, — сказала бан Бриджит. — Вопрос в том, как нам попасть в ее имение: тайно или открыто?

— Или и так и эдак, — предложил терранин.

Грейстрок и Хью, летевшие на другом корабле, согласились.

Кринтский торговый магнат мог обладать вескими основаниями, чтобы обратиться к председателю МТК, и достаточным социальным положением, чтобы она ему ответила. Проведя определенные изыскания, Хью сумел создать вполне правдоподобную заявку на поставку кратерных драгоценных камней для «Свежести Далхаузи». Это вино пользовалось особенным спросом, поскольку гибридные фрукты росли исключительно на Северных холмах под непосредственным контролем леди Карго. Установленная цена неизбежно устарела на несколько месяцев, но предложение сможет хотя бы свести их с приказчиком и мастером-виноделом.

— Она почти наверняка попытается повлиять на условия сделки с помощью Танцора, — сказал Грейстрок. — Рингбао будет следовать плану Фудира, и затем мы сравним результаты.

Фудир предложил использовать слуховые имплантаты, которые заблокируют голос леди Карго, но при этом будут воспроизводить смысл ее слов. Терранин назвал это «стратегией Одиссея» в честь древнего терранского бога. Хью подумал о множестве других вероятностей — воздушные колебания могли вызвать такой же эффект, что и артефакт, или смысл слов мог оказывать схожее воздействие, несмотря на буфер, но, так как доказательств этому найти не удалось, они решили и дальше действовать согласно плану.

— Если согласишься на невыгодную сделку, — сказала бан Бриджит, — мы поймем, что буфер не сработал.

— Необходимо, — вмешался Фудир, — разведать систему безопасности территории. Нужно узнать, где леди Карго хранит Танцора и что придется преодолеть, чтобы до него добраться.

— Поделись с ней ’линианскими радостями, — выпалил Грейстрок.

— Зачем его донимаешь? — спросила бан Бриджит после отключения связи.

— Лишь заставив его реагировать, я могу убедиться в том, что он до сих пор с нами, — проворчал Фудир. — Он мой тюремщик, боги его подери. Что я должен к нему чувствовать?

— Довольно, — сказала Гончая. — Пройдемся еще раз по карте. К северу от поместья есть ущелье, по которому мы сможем проникнуть внутрь.

Они были в дне пути от верхней орбиты Сакена, когда бан Бриджит засекла маяк Гончего.

— Да, Серый, — сказала она Щену, когда он вышел на связь, чтобы сообщить ту же новость, — мы тоже слышим его. Желтый код. Корабль на парковочной орбите. Фудир пытается получить визуальное изображение. Думаю, это Гримпен. У Сапфирового Поста он сказал, что собирается на Старые Планеты. Погоди, есть картинка. Да, это точно корабль Гримпена, этого дитяти-переростка. Нет, ответа пока нет… Нужно сделать поправку на временную задержку.

— Наш интеллект сообщил, — произнес Фудир, — что интеллект его корабля находится в режиме ожидания. Отвечает вежливо, но не желает сообщать местонахождение хозяина. Даже не подтверждает, что его хозяин — Гримпен.

— Он и не станет…

— Ку, — сказал Грейстрок, — Гримпен, должно быть, спустился на планету. Спроси у корабля, когда он вернется.

— Нет, Гримпен старше меня по званию, и интеллект его корабля не примет мой запрос. «Ролловер»? Да, я оставлю сообщение. Передай своему хозяину, что бан Бриджит и Грейстрок желают встретиться с ним. Грейстрок, если Гримпен прибыл сюда прямо с Сапфирового Поста, он здесь уже с метрический месяц. Если только по дороге не отвлекался, чтобы заглянуть на Абалон или прогуляться до Цинтианского скопления.

— А это значит, что он взял след.

— Он взял след или что-то вроде того, еще когда улетел с Сапфирового Поста. Но это не имеет отношения к Танцору.

Следующим утром Фудир вывел «Эндевор» на высокую орбиту Сакена неподалеку от стебля Чельвекистада. С парковочной орбиты они могли наблюдать два других стебля, вьющихся над горизонтом. Бан Бриджит с восхищением наблюдала за тем, как закат окрашивает в пламенно-красный цвет далекий стебель Кикуютаун-Чедли.

— Много воды утекло с тех пор, как они появились у Старых Планет. Когда-нибудь они появятся и у Иеговы, Павлина и остальных.

— На Старой Земле, — заявил Фудир, — их была целая дюжина. Они походили на стену вокруг мира. Ее называли Двенадцативратной Террой. Люди прибывали со всего старого Содружества, просто чтобы увидеть их из космоса. Говорили, что из-за сохранения вращательного момента земной день стал дольше на целую минуту. Никто не знает, сколько десятков тысяч погибло, когда хиттинадцы срубили их. Сейчас на ваших старейших планетах от силы по два или три стебля, и вы считаете это чудом науки.

— Это ня наука, — ответила бан Бриджит. — Это инженерия. Древние суеверия ня имеют нячего общего со стеблями.

— Как думаешь, откуда взялись все ваши инженерные формулы? По-твоему, их кто-то вот так просто взял и придумал?

— Ну тебя, — бросила бан Бриджит, — я ня потерплю тут религиозных споров.

Команда будто случайно встретилась на Большой зеленой площади, где находились Конгресс-холл и Резиденция премьер-министра — достопримечательности, которые следовало обязательно увидеть. Оба здания строились на протяжении нескольких поколений во времена государства Чу, теперь в них размещалось планетарное правительство. Над ними до сих пор высились расписные башни из той древней эпохи. Крыши башен были выложены разноцветной мозаикой таким образом, что с земли они выглядели как гигантские панно. Одно изображало орла, борющегося со змеей; на втором красовался всадник, несущийся по заснеженной равнине. На Большой зеленой площади располагались приземистые платформы с поручнями, с которых каждая мозаика выглядела трехмерной. За доступ на платформы отвечала угрюмая девушка с Мегранома, поскольку ни один из Брошенных никогда бы не взялся за подобную черную работу.

Когда очередь дошла до Хью, он восхищенно изумился тому, как при помощи измененной перспективы архитектор заставил всадника будто бы скакать по крыше. Он поинтересовался у гида, как такое возможно, на что меграномерка безликим, монотонным голосом сообщила, что «мозаичные творцы эпохи Каллен были мастерами оптической геометрии» и что всадник был «самим Кристофером Чу, везущим весть об атаке бритонцев боссу Пьотру». Хью догадался, что он был далеко не первым, кто обратился к ней с подобным вопросом. Только Хью хотел было спросить, кто такой этот «сам Кристофер Чу», как девушка сказала, что его время вышло, и, сойдя с платформы, он нос к носу столкнулся с Калимом, слугой леди Мелисонд.

Какая неожиданная встреча!

Естественно, все было спланировано заранее, но Хью уже успел заметить двоих людей, с которыми встречался раньше на Ди Больде, поэтому устроенный ими спектакль оказался не так уж и бесполезен.

— Реджи, дорогой! — воскликнул он, привлекая внимание окружающих. — Я думал, что леди Мелисонд собирается на Мир Фрисинга. Я должен рассказать об этом своему шефу Бенлеверу, и мы позавтракаем вместе. Ты уже видел мозаичные крыши? Потрясающе!

Фудир бросил взгляд на всадника, галопирующего по крыше резиденции премьер-министра.

— Интересно, замыслил ли он уже свое предательство?

— Кто?

— Чу. Ты знал, что раньше этот полуостров назывался государством Чу? Здесь, южнее болот, находились четыре или пять лагерей беженцев.

— Чу их объединил?

— Нет, некто боссмен Сергей. Здесь правила целая династия «боссменов», а Чу были их мажордомами.

— Это кто-то вроде тэнейстов?

— Кто-то вроде влиятельных дворецких. Эта история, — он кивнул на крышу, — о том, как боссмен Пьотр не поверил предупреждению Чу о зимней атаке, поэтому Чу сам спешно организовал оборону на реке Чаллинг и отбросил бритонцев. После этого люди потребовали, чтобы он стал новым боссменом.

— И в чем подвох?

Фудир пожал плечами.

— Такова официальная версия, поэтому она, скорее всего, лживая. Не знаю, планировал ли Чу с самого начала захватить власть, но… Вот и леди Мелисонд! — Он согнулся в низком поклоне. — Леди, посмотрите, кого я нашел!

На бан Бриджит было длинное изумрудно-зеленое платье, расшитое золотыми геометрическими узорами, а также шляпка в тон платью с полувуалью, скрывавшей лицо. Она протянула руку, пропев:

— Рингбао! Доброго утра тебе!

Хью поклонился и на верховнотарский манер прижал ее руку к своим губам.

— Доброго и вам, — ответил он, подавив желание ответить в более вульгарной эренотской манере.

Вскоре к ним присоединился Тол Бенлевер, и Калим провел их на Зеленую площадь, где они заняли столик. Леди Мелисонд заказала автоматическую доставку напитков — четыре «Рубиновые розы», и вскоре к их столику подъехал робот с четырьмя бокалами шампанского в соответствующих разъемах.

Каждый взял по бокалу, и Мелисонд заметила:

— Сакенские торгаши весьма изворотливы, ня находите? Они используют автоматическую прислугу для черной работы.

— Для чего прекрасно бы сгодились терране, — пробормотал Калим.

— Они хотя бы не болтают почем зря, — сказал Тол Бенлевер, бросив на Калима многозначительный взгляд. Когда леди Мелисонд приказала роботу оставить их и он уехал, Тол усмехнулся. — А еще они послушнее терран.

— Но официант может предугадать желания клиента, — заметил Рингбао. — Подозреваю, что автоприслуга может делать только то, что ей велят. И прежде чем вы снова остроумно пошутите, шеф, — добавил он Бенлеверу, — могу ли я напомнить, что ловкость — высшая благодетель?

— Несомненно, — согласился кринтский торговец. — Скажите, не видали ли вы ту прелестную алабастрианку, которую мы встретили на Ди Больде? Я полагал, она также направляется сюда.

Все отрицательно покачали головами.

— Это большая планета, дорогой Тол, — сказала Мелисонд. — Но я очень надеюсь, что мы повидаемся с оной дамой. — Она подняла бокал. — За наш общий успех!

Все выпили. Хью напиток показался чересчур густым, похожим на сироп с явным вишневым послевкусием.

— Недурно, — заметил он. — Хотя я бы не стал его пить в больших количествах.

— Ты бы и не смог себе позволить пить его в больших количествах, — ответил Бенлевер. — Это же одно из «мозаичных вин», которые делают в долине Далхаузи, — добавил он. — Завтра у меня встреча с их мастером-виноделом, на которой мы обсудим торговую сделку. Там сможем насладиться им вволю, удовлетворив даже утонченный вкус Рингбао. Ха-ха!

Остальные развеселились и стали расспрашивать о подробностях сделки, но Тол лишь улыбнулся и дотронулся до носа, показывая тем самым, что детали являются коммерческой тайной.

— Слышно ли что-нибудь о вашем брате? — обратился Калим к госпоже, подразумевая Гримпена. — Вы предполагали, что он может объявиться здесь.

— Боюсь, пока я его ня видела. Если бы только этот дурень хотя бы весточку оставил или намекнул, где остановился. По крайней мере он ня сделал нячего настолько глупого, чтобы его имя промелькнуло в новостях. — Тем самым она хотела сказать, что Гримпен не стал открыто представляться Гончим перед властями. Но если он «летает низко», найти его будет очень трудно — если только он сам не захочет, чтобы его отыскали.

— Я могу поспрашивать, — сказал Калим. — У меня здесь есть друзья. Они могли встречать его.

Он имел в виду терранский Закуток Чельвекистада.

Леди Мелисонд кивнула:

— Но ня забудь вернуться, чтобы покатать меня по окрестностям. Я очень хочу посмотреть на Северные холмы.

Затем они заказали болотный суп — густую похлебку из злаков и морепродуктов, похожую на чу-пингго, которой все детство питался Хью, — и толстые сэндвичи из слегка поджаренного черного хлеба с рыбой, сосисками, сыром и помидорами. Запить все это они решили местным пивом под названием «Снежинка». Далее, убедившись, что за ними никто не следит, компания разделилась. Хью отправился искать место для ночлега, Грейстрок растворился в толпе на Зеленой, пытаясь вычислить загипнотизированных Танцором людей, Фудир пошел рыскать в Закутке, а бан Бриджит занялась поисками «брата».

Архив Брошенных на улице Удьенья, в двух кварталах от Большой зеленой, представлял собой огромное здание с надписью на фасаде на незнакомом Хью языке, — скорее всего, это был один из ныне забытых диалектов, на котором общались депортированные. Он предположил, что девиз нес грозный и вдохновляющий смысл для всякого, кто бы мог прочесть его.

— Я работаю на Кунгву Гильдербрандта, валентнианского историка, — представился он старшему архивисту, помахав официального вида бумагами, которые для него распечатал Грейстрок на борту «Небесного странника».

Архивист удостоил их лишь беглого взгляда. Его не волновали иномиряне, пусть даже известные историки. Но ему было предписано вести себя гостеприимно, поэтому он скорчил гримасу, которую Хью предпочел посчитать демонстрацией доброжелательности.

— Мудрец Гильдербрандт отслеживает преемственность версий легенд о предтечах и…

— Это что еще за чертовщина?

— Вам же известно, что в разных мирах ходят различные версии легенд о предтечах. Мудрец Гильдербранд считает, что они — «видоизмененные потомки», как он выражается, одной изначальной легенды. К примеру, он установил, что версия рассказа «О двух цилиндрах» на Меграноме восходит к отрывку предания «О нерасторопной кухарке».

Хью принялся пудрить архивисту мозги. Как бы мало ни волновали того иномиряне-мудрецы, еще меньше его интересовали их исследования. Он отвечал только за сохранность документов и медиаданных в своем отделе, а на их содержимое ему было начхать.

— И мне бы хотелось прочесть старейшие сборники рассказов из вашей коллекции.

— Да что вы говорите? — воскликнул архивист так громко, что остальные посетители, находившиеся в вестибюле, обернулись в их сторону. — Что с вами такое, иномиряне? Ходите сюда один за другим; и разве при этом вы хотите изучить наш Государственный устав? Нет. Трансокеанический пакт? Отнюдь. Подборку писем Чингиза Джона Чу? Нет, вы желаете читать старые байки. Боже мой! Вы хотите, чтобы вам дали самые древние и хрупкие документы, которые у нас имеются? Их никто не трогает. Никто. И мне все равно, какие вы там большие или мудрые!

Отчего-то смутившись, Хью промолвил:

— Нет-нет, милостивый сэр. Мне не нужны оригиналы. Меня интересует только сама суть. У вас ведь есть отсканированные страницы?..

— Конечно, у нас есть отсканированные страницы. Мы же не кучка дилетантов вроде историков некоторых планет, которых я мог бы назвать, но не стану.

— И не такой уж я и большой, — с обезоруживающей улыбкой добавил Хью. Он знал, что мышцы, закаленные тяжелыми временами на Новом Эрене, заставляли его казаться более массивным, чем он был на самом деле.

— А я о не о вас, — проворчал архивист. — О первом. Натуральный зверь Нолана. Распишитесь здесь.

Он протянул световую ручку, чтобы Хью написал свое имя, родной мир и поставил подпись. За последний месяц документ 0.0037/01 изучило семь человек.

— А что это за большой детина? — с любопытством спросил Хью. Только два имени из списка могли принадлежать иномирянам: Элриади Мур с Рамажа и Килинг Рухоммаж с Видермейерова хита.

Архивист фыркнул и взглянул на экран.

— Вот этот, — сказал он, постучав по имени Мура. — А что?

— Он полевой исследователь мудреца-конкурента. Спорю, что смогу описать другую иномирянку: коричнево-красная кожа, ярко-желтые волосы, голубые глаза. Худая как шпала.

— Угу. Это она. Такая прелестница!

— Алабастрианский акцент?

— Алабастрианский? Не-а. Она с Кита. — Архивист снова ткнул в экран, будто никогда не слышал о вымышленных именах и ложных личностях. — Похож на меграномерский.

Хью поблагодарил архивиста, получил код рукописи и направился в читальный зал. По дороге туда он достал из кармана одноразовый хэнди, набрал номер базы и сказал:

— Разыскать крупного человека по имени Элриади Мур.

Затем уронил хэнди в шредер и продолжил путь в читальный зал.

— Ради всего святого, — позже пожаловался он Грейстроку. — Самые старые версии легенд о предтечах. Рукописи, только представь себе, на бумаге! Согласно аннотации, их собрала из рассказов беженцев самоизбранная комиссия. Полагаю, людям, которые только что потеряли родной мир, только этого и не хватало! Академические изыскания!

Они сидели в номере Грейстрока в отеле «Хэчли», в паре кварталов от Большой зеленой площади. Грейстрок заказал еду. Хью вставил мемопалочку в интерфейс номера, чтобы вывести на экран данные, которые ему удалось раздобыть.

— Возможно, сохраняя традиции прошлой жизни, они пытались сохранить рассудок.

— Нет, — проворчал Грейстрок, — беженцам требовалась санитария, а не рассудочность. Я начинаю сомневаться, что Фудирово Содружество заслуживало спасения, раз изгои вели себя подобным образом. — Закончив есть, он подошел к экрану. — Какие милые закорючки! Следовало догадаться, что тогда они не пользовались гэлактическим. Что это за язык?

— Я не хотел спрашивать у архивиста. Я ведь был полевым исследователем мудреца. Предполагалось, что мне известны эти языки. Я загрузил копию, поблагодарил его и ушел. Фудир просмотрел ее, прежде чем уехал с бан Бриджит. Он полагает, это бритонский или рооский. Здесь раньше были их анклавы. По его словам, врадды и жунгво пользовались другими письменными системами. Он сказал, что попытается разобраться, как только вернется.

— Что ж, новая информация о Каменной Стене может быть полезной, но нельзя отвлекаться от выполнения главной задачи. Бан Бриджит сделала, что ты просил. Гримпен останавливался в Восточном порту у основания стебля. Друзья Фудира из Закутка сказали, что он ушел к холмам. Купил полный комплект туристического снаряжения: термосумку, палатку, примус, карты и компас — все, что смог достать.

— Вопрос в том, — заметил Хью, — решил ли он взять отпуск, отыскав то, что хотел, или же, взяв след, он все еще продолжает поиски.

Фудир припарковал гравимобиль у обочины, с которой открывался живописный вид на долину внизу, и теперь стоял рядом с бан Бриджит, изучавшей пейзаж в сканирующие бинокуляры с высоким разрешением. Затем он попытался разложить на капоте машины карту долины Далхаузи, несмотря на порывистый ветер, дувший с холмов. Рядом с картой на капоте лежал раскрытый экологический справочник района, который терранин нашел в магазине подержанных книг в Чельвекистаде. Время от времени он наугад указывал на какую-нибудь пролетавшую птицу и затем листал справочник, а бан Бриджит притворялась, будто следит за птицей в бинокуляры. Они исходили из того, что если им было видно поместье Далхаузи, то из поместья Далхаузи их также могли видеть. По той же причине Фудир действительно вносил в небольшой блокнот свои наблюдения. Он узнал некоторых птиц с Иеговы и других миров, на которых ему доводилось бывать, но были и другие птицы, водившиеся только на этой планете. Все это было отголоском той мрачной небрежности, с которой заселялись миры Лиги. Фудир задался вопросом, могли ли миры Юнг-ло вновь стать необитаемыми из-за того, что во время терраформирования было упущено что-то жизненно важное.

Бан Бриджит отвернулась от поместья.

— К северо-востоку есть пологое ущелье, — сказала она, — кажется, его охраняют ня так тщательно.

Фудир пожал плечами. Это же богатое имение, а не тюрьма. Охрана была здесь для того, чтобы выпроваживать надоедливых посетителей, а не для отражения скоординированных атак. Стоило ожидать ограждений, охранных сигнализаций, возможно — патрулей и камер наблюдения. Вряд ли здесь устанавливали растяжки, ловушки и датчики движения — едва ли охрана захочет вскакивать всякий раз, когда мимо пробежит лиса или заяц.

— Вот редкая птица, — произнес Фудир. — Двубрюхая соня.

Бан Бриджит разглядывала в бинокуляры приближающийся орнитоптер. Двое охранников в серой форме.

— Время реагирования — двадцать четыре минуты, — с едва прикрытым презрением отметил Фудир.

— Постарайся вести себя учтиво. Мы же ня хотим привлечь к себе их внимание.

— Да-да, мисси. Не больше того, что они уже проявляют. Помни, дорога проходит за границей поместья. Мы имеем право здесь находиться.

Бан Бриджит не стала комментировать очевидное. Она опустила бинокуляры и помахала охранникам.

— Эгей! — закричала она. Фудир покачал головой.

Орнитоптер приземлился в десятке двойных шагов, прямо на дороге, перекрыв тем самым движение в обоих направлениях, но это, похоже, охранников ничуть не волновало. В работе на крупнейшую компанию планеты, если не целого Спирального Рукава, были определенные преимущества. МТК не покупала правительство Старого Сакена — скорее, арендовала его.

— Доброго утра, дорогуши, — поприветствовала бан Бриджит подошедших мужчин. Старший — с полосками на рукаве — приподнял фуражку. Выглядело это скорее так, будто он сдвинул ее на затылок. Его приземистый и темноволосый напарник остался стоять чуть позади него, не сводя с парочки пристального взгляда.

«Переусердствовал с боевыми симуляциями», — подумал о нем Фудир.

— Могу я узнать, чем вы тут занимаетесь, мадам? — спросил старший по званию охранник.

— Разумеется. Я изучаю птиц, сержант.

— Капрал, мадам. — Но от Фудира не укрылось, что неожиданное повышение ему весьма польстило. — Чем интересуетесь в поместье?

— В каком еще поместье?

Фудиру показалось, что Гончая уже переигрывает.

— Поместье Далхаузи, мадам, — сказал он, указывая на карту. — Помните, я же вам говорил. Виноделы.

— О боже, Реджи! Я ня интересуюсь архитектурой. Ты же знаешь. — Она взглянула на приютившийся в долине комплекс зданий. — Которое из них? Все? Ого! Ня такое большое, как дворцовый комплекс на Верховной Таре, но вполне миловидная сельская резиденция.

— А вы?..

— Леди Жульен Мелисонд, — представилась бан Бриджит. — Вторая фрейлина-помощница самой Банри Киивы с Верховной Тары.

Капрал что-то записал в блокноте световой ручкой.

— Угумс. Звучит солидно.

Он посмотрел на Фудира.

Терранин ткнул большим пальцем в сторону бан Бриджит:

— А я с ней.

Охранник смерил его подозрительным взглядом.

— Ты же терри.

— Ага, но я прирученный.

Охранник повернулся к леди Мелисонд.

— Не позволяйте ему распускать язык, леди.

Они предъявили свои идентификационные карточки. Похоже, охранникам приходилось и раньше видеть удостоверения с Верховной Тары, сколь бы малым влиянием ни обладал двор так далеко от центра Лиги. Если охранник и был впечатлен, то не подал виду. Он попытался украдкой заглянуть в книгу о птицах, лежавшую на капоте.

— На Ди Больде я слышала, — сказала леди Мелисонд, — что здесь видели древолистных певцов с Фрисинга. Интересно, они вам ня встречались?

Судя по выражению лица охранника, он вряд ли разбирался в птицах, но тем не менее ответил достаточно учтиво:

— Нет, мадам, не встречались. Вам лучше поискать их в заповеднике Бурлящей реки, что на полуострове, — другими словами, подальше от долины Далхаузи.

Прежде чем вернуться к орнитоптеру, приземистый охранник, который до сих пор хранил молчание, обратился к Фудиру:

— Ты пукка фанти, сахб? — и сложил ладони в знак Братства, знакомый Фудиру.

Другой охранник шлепнул его по рукам.

— Что я тебе говорил о болтовне на этой фене, друг? На службе говори на галактическом.

Следующим утром Грейстрок и Хью отправились на встречу с мастером-виноделом, чтобы обсудить сделку. В машине Хью упомянул, что при желании ее можно было бы заключить на выгодных условиях. Впрочем, Грейстрок сразу же напомнил ему, что это не более чем повод, чтобы пробраться в поместье. Хью вздохнул:

— Знаю. Но сделка выглядит такой заманчивой.

Через пол-лиги за Чельвекистадом они отключились от дорожной сети и перешли на ручное управление. Хью, сидевший за рулем, пока разбирался в незнакомой ему контрольной панели, даже случайно выехал на встречную полосу.

— Прости, — извинился он. — На Новом Эрене мы ездим по другой стороне проезжей части.

Местность была довольно живописной, вокруг вздымались пологие холмы, залатанные лоскутами виноградников. Теплые солнечные лучи ласкали зеленый ландшафт. Постепенно дорога стала подниматься и наконец свернула к гребню Стонущей горы, а затем спустилась по другому ее склону, в долину Далхаузи. При виде холмов и далекой ярко-синей реки Хью присвистнул. Грейстрок молчал, и Хью бросил взгляд на пассажирское кресло слева от себя, просто чтобы убедиться, что Серый никуда не делся.

Помолчав еще пару секунду, Грейстрок сказал:

— Ты же не думал, что на повороте я выскочу в окно?

Хью ухмыльнулся и не стал отвечать.

Въезд в поместье представлял собой овальную гранитную арку с воротами из кованого железа. На них был выгравирован старый корпоративный логотип Далхаузи, который все еще использовался винно-алкогольным подразделением МТК. Новоприбывшие гости показали свои пропуска охранникам в форме 17-й миротворческой роты гражданской полиции МТК.

— Первый поворот направо, почтенные сэры, — подсказал охранник. — Винодельня — большое каменное здание в самом конце. Желтый гранит. Вы его не пропустите.

Они поблагодарили его и поехали дальше.

— Не понимаю, — сказал Хью. — Если Танцор у леди Карго, почему на Сакене все кажется таким нормальным?

— По двум причинам, — предположил Грейстрок. — Первая: ты не умеешь импровизировать на пути к власти. Нужно проработать логистические детали. Я ожидаю, что скоро МТК приобретет эфирное время для восхитительного шоу, которое всем просто-таки необходимо будет увидеть. Они захотят, чтобы одновременно его слушало как можно больше ушей. Не забывай: если кто-то окажется за пределами слышимости — где-то за морем в Тонущих землях или на Юбилейной луне — и узнает, что происходит на самом деле, ему это сильно не понравится и он может спустить ракету прямо на голову старухе леди Карго. Не важно, насколько убедителен Камень. Ему не переубедить баллистику и прицельный компьютер.

— А вторая причина?

— Зачем утруждаться? Если МТК и ее влияние давным-давно вышли за пределы этого мира — пусть правительство и не куплено с потрохами, но очень дружелюбно настроено, — зачем навязывать свою волю? Говорить всем, чтобы они ели только их овощи? Я понимаю, что власть развращает, но едва ли леди Карго волнует, какие чувства испытывают люди или что они готовят на обед.

Хью кивнул. Названные Грейстроком причины не были лишены смысла, но ему казалось, что Торговая Компания владела Танцором уже достаточно долго, чтобы сделать какой-нибудь ход.

— Щен? — вдруг спросил он.

— Что?

— А если эта передача уже была, если мы уже услышали ее и нам велели забыть об этом. Откуда нам тогда знать?

Поравнявшись с толпой посетителей винодельни, Хью заглушил двигатель, и, когда тот начал со слабым воем остывать, автомобиль приземлился на опоры. Грейстрок распахнул дверь.

— Ниоткуда, — решил он.

Переговоры с Брисом Дентом, бизнес-менеджером винодельни, были хоть и жесткими, но прямолинейными. Естественно, Дент предложил условия, более выгодные для «Вин Далхаузи».

— Ожидается, что цены на наши вина, уникальные для этого сектора Рукава, вырастут на Кринте, поэтому их перевозка станет для нас важнее кратерных драгоценных камней. Кринтские камни упадут в цене на два процента.

Тол Бенлевер махнул рукой:

— Вы не можете знать наверняка, ’сподин Дент.

— Наши экономические прогнозы — самые точные во всем Спиральном Рукаве. Напомните, когда мы ошибались более чем на один-два процента, исключая обстоятельства непреодолимой силы. Эти ценовые колебания практически гарантированы. Вы и так неплохо заработаете, перепродавая вина на Кринте.

Хью сказал:

— Означает ли это, что вы не возражаете против фьючерсного опциона?[69]

— Нет, ничуть.

В конечном итоге они пожали друг другу руки, и Дент сказал, что контракты ближе к вечеру будут направлены в отель Бенлевера, чтобы юрист — под которым подразумевался Хью — просмотрел их. Затем им провели экскурсию по винодельне, не пустив разве только в разливочный цех, где в вина «’ля загустения» добавлялись патентованные наполнители, иначе известные как «сорта».

Когда экскурсия подошла к концу, Бенлевер словно между делом спросил:

— Я слышал, у леди Карго есть крупнейшая коллекция артефактов предтеч по эту сторону от Иеговы?

— О, может, даже во всем Спиральном Рукаве, — поправил его Дент.

— Она открыта для посетителей? В городе мне сказали, что леди Карго иногда устраивает выставки.

— Раз в месяц… А, это же местный месяц Роскошной луны — так что, иначе говоря, раз в кейс дней.

Хью склонился к Бенлеверу и пробормотал:

— Кейс дней в додека-времени составляет около трех метрических недель.

Бенлевер кивнул.

— Следующая выставка в третьедень, — любезно подсказал Дент.

— Какая жалость! — огорчился Бенлевер. — Меня ждут неотложные дела на Абалоне.

— Позвольте угадать. К этим делам имеет отношение желе «Холлиберри»? — спросил винодел.

— Неужели мои дела настолько прозрачны, Рингбао? Ха-ха! Поскольку я уже здесь, надеюсь, я смогу хотя бы одним глазком посмотреть на коллекцию? Недавно я сам приобрел артефакт предтеч и хотел бы узнать, сколько он стоит.

— Это особый рынок. Не желаете ли пообщаться с леди Карго лично?

— Она сейчас в резиденции?

— О да. Я проведу вас. — Дент развернулся, и Грейстрок вместе с Хью последовали за ним по посыпанной щебнем дорожке к задней части Большого дома. Хью шепнул Щену:

— Как-то слишком просто.

Грейстрок кивнул:

— Будь настороже.

Леди Карго Радха оказалась невысокой морщинистой женщиной в ярком платье с запахом, которое оставляло открытым одно плечо. Хью счел, что ей около ста двадцати лет, она давно пережила свой расцвет, но еще отлично держалась. Впрочем, первым делом он заметил не старческое тело, а умные, проницательные глаза. Ему доводилось видеть достаточно много лиц, чтобы научиться сразу определять сильных противников.

После церемонии вежливого представления она изящно поклонилась и провела мужчин по комнате, отведенной под коллекцию артефактов.

— Они бесценны, — сказала она, переводя их от одного экспоната к другому. — Этот артефакт, найденный на Меграноме, похож на часть контрольной цепи, но кто знает, что она контролировала? Видите тут коррозию? Получается, даже предтечи не создавали вечных предметов.

Грейстрок время от времени задавал вопросы о происхождении экспонатов, а Хью периодически делал записи в хэнди. Он был удивлен тем, как блестели глаза старухи, когда она рассказывала о своей коллекции. Артефакты действительно приносили ей радость. Хью представлял себе леди Карго более мрачной и более пресытившейся.

— А что с Уроборосом? — спросил Грейстрок. — Ваше самое известное приобретение.

— Да, — ответила она. — Бедный Чан так и не заставил его работать, но, видимо, артефакт не был поврежден.

Ее губы чуть скривились, и от Хью не укрылось мимолетное тайное веселье. «Тут что-то не так, — подумал он. — Что-то важное связано с Кольцом. А затем… Они ведь не заставили его работать, верно? Это была бы величайшая новость за всю историю Лиги. Или „самый охраняемый секрет в Спиральном Рукаве“».

Он бросил взгляд на Бенлевера, чтобы понять, заметил ли Грейстрок улыбку леди Карго, но лицо Щена оставалось непроницаемым.

— Мы храним Кольцо в отдельном зале, — сказала леди Карго и проговорила в браслет: — К нам идут посетители.

Это Хью тоже не мог не отметить.

У двери стоял настоящий великан, и Радха на секунду остановилась, чтобы задать ему какой-то незначительный вопрос о его домочадцах. Хью заметил, что разговор продолжался ровно столько времени, сколько потребовалось для того, чтобы огонек в деревянной двери сменил цвет с красного на зеленый, после чего леди Карго сказала: «Сюда» — и провела их в комнату.

Широкий зал был заставлен столами, за которыми работали около десятка человек. Мигали и прокручивались данные на мониторах, из наушников приглушенно шелестели голоса. Поочередно загорались световые панели с ценами на товары из сотен миров. «Здесь, — подумалось Хью, — и были спрогнозированы цены на сортовые вина и кратерные драгоценные камни». В центре зала стояло закрепленное на полу кресло, повернутое к широкому проходу, ведущему к знаменитому Уроборосу. Формой Уроборос напоминал венок, его орнамент свивался и переплетался в сложном узоре, неразличимом для обычного глаза.

— Говорят, — сообщила гостям леди Карго, — что частично Уроборос находится в недоступном нам измерении. Поэтому его невозможно дважды увидеть одинаковым.

— Удивлен, что вы храните его в офисе, — сказал Тол Бенлевер, бросив взгляд на работающих клерков. — Это же ваше торговое представительство, не так ли?

— Одно из них. Подобные залы мы держим на множестве миров. Не секрет, что я планирую сделать из Кольца корпоративный символ — непостижимые хитросплетения торговых сетей, соединяющие миры Периферии. В самую точку, я бы сказала. Поэтому нет причины, почему мои люди не могли бы наслаждаться его видом. ’Сподин делла Коста, не желаете присесть?

Она посмотрела на Хью. Тот опустился в кресло и чуть поерзал, устраиваясь.

— Довольно удобно, — отметил он.

— Теперь смотрите на Кольцо. Постарайтесь проследить за изгибами линий его узоров.

Некоторые служащие оторвались от работы и теперь, ухмыляясь, наблюдали за происходящим.

Хью пожал плечами и сосредоточился на венке. Он выбрал произвольную отправную точку и попытался вглядеться в Кольцо.

Бенлевер спросил:

— Это оптические провода? — Но его голос донесся будто бы издалека.

Венок начал вращаться. Хью заморгал.

— Оптические, — услышал он ответ леди Карго, — керамический сплав, металл. Это своего рода химера.

Венок словно начал приближаться к Хью, а светло-голубая стена, которая была видна через его центр, стала исчезать вдалеке. Освещение изменилось. Стена приобрела красноватый оттенок, а все на переднем плане, озаряемое нереальным призрачным светом, утратило объем. В поле зрения возникла двумерная фигура, и Хью почувствовал, как кто-то трясет его за плечо. Он шевельнулся, и цвета, очертания, освещение, перспектива — все вернулось в обычное состояние.

Теперь люди за столами смеялись, и даже леди Карго, не таясь, улыбалась.

— Захватывающая иллюзия, верно? — промурлыкала она. — Только это и удалось узнать Чану Мирслафу, прежде чем он отдал его мне. Почти гипнотическое воздействие. Мы нашли его полезным для медитации. Прекрасно расслабляет.

Хью выдохнул.

— Дальняя стена была словно в двадцати лигах от меня.

Леди Карго выпрямилась, и улыбка исчезла с ее лица.

— Пожалуйста, не трогайте его, ’сподин Бенлевер.

Грейстрок, уже стоявший возле стены, склонился над артефактом. Услышав приказ леди Карго, он тут же отдернул руку.

— И впрямь восхитительно, — сказал он, отворачиваясь. — Что ж, не буду отрывать ваших людей от работы. Если только это не значит, что я выторгую у Дента лучшую цену, ха-ха!

Леди Карго вывела их из офиса и провела в свой кабинет, где предложила по бокалу сортового вина, отпустив двух помощников, которые кружили вокруг нее, словно облачко мошкары.

— Что ж, — сказала она, поставив пустой бокал на столик. — Он у вас? Вы получили его?

Грейстрок поднял руку, предотвращая всякие вопросы Хью.

— Вы имеете в виду артефакт, который мне удалось достать?

— Не играйте в глупые игры. Я ценю ваши усилия, и вы поступили правильно, что принесли его мне. Но пожалуйста, не пытайтесь набить цену. Вы имеете право на щедрое вознаграждение и, конечно, компенсацию за хлопоты, но право собственности на него принадлежит мне.

— И вы полагаете, — осторожно заметил Грейстрок, — что полученный мной артефакт является тем самым, который вы, судя по всему, потеряли?

«Значит, Танцор не у нее!» — догадался Хью, но не подал виду.

Леди Карго указала на Грейстрока:

— Вы, сэр, кринтский купец-торговец — мои люди проверили вашу добросовестность в делах с домом Келленикос, — но этот человек… — Теперь ее костлявый палец упирался в Хью. — Этого человека вы наняли в другом месте. На Ди Больде? Позвольте предположить, что именно Рингбао делла Коста передал вам артефакт.

Грейстрок отвесил поклон, изящно вытянув руку.

— Ваш ум превосходит ваши годы, леди.

Хью лихорадочно пытался понять, что происходит. Похоже, Щен пустился в откровенную импровизацию.

— Вы забрали его у Гронвиуса, так ведь, Рингбао? Не нужно лгать. Гронвиус был предателем и заслуживал смерти. Но то, что вы отняли у него — или приобрели, — принадлежит мне.

«Какой еще Гронвиус?» — подумал Хью. Но вслух последовал примеру Грейстрока:

— Я знал его под другим именем.

— Не важно, как называл себя капитан Тодор Гронвиус. Он был отступником. Понимаете, когда я сказала, что артефакты предтеч бесценны, я не имела в виду, что вы не сможете продать их. О нет. В определенных местах на них установлены фиксированные цены. Искушение оказалось слишком большим для Гронвиуса и людей из сопровождавшей артефакт эскадры. Он поднял мятеж и сбежал со статуэткой, попытавшись укрыться на Ди Больде, но наши детективы выследили его. Свидетели описали двух его сообщников. Одним из них были вы. — Она достала копии полицейских набросков с Ди Больда.

— Мы не были сообщниками, леди. Всего лишь случайными собутыльниками в баре.

— Нет, его квартиру тщательно обыскали. За передвижениями пристально следили. Никакого тайника, никакого сейфа. Должно быть, он носил Крутящийся Камень с собой, а вы забрали его, когда Гронвиуса казнили.

Хью не думал, что «казнь» была правильным словом. Убийцы пытались расправиться также и с ним, хоть он и не брал статуэтку.

— А откуда вы знаете, что этот… Гронвиус, правильно? Откуда вы знаете, что артефакт был именно у Гронвиуса?

— Эскадрой командовал коммодор Бактияр Саукконен. Он сбежал от мятежников и рассказал нам, что случилось.

— Ах да, — сказал Грейстрок, качая головой. — Теперь некоторые детали проясняются. Рингбао, ты был не шибко откровенен со мной касательно того странного кирпича и выставил меня в дурном свете перед нашей хозяйкой — возможно, даже навредил соглашению, которого мы достигли. Вечером мы еще поговорим об этом. ’Спожа, — добавил он, — вам нужно только назвать справедливую цену, и завтра же мы передадим вам артефакт. Комиссионные я принимаю в гладиольских векселях или кринтских совах. Если ваши люди подготовят все к семи утра, я обеспечу свидетельство о его происхождении под присягой и с нотариальным заверением. А неприятные события на Ди Больде только добавят ему привлекательности.

— Да, — задумчиво сказала леди Карго, — искусство любит скандал.

Покинув поместье, Хью сделал глубокий вдох.

— Такого я не ожидал.

— Что у леди Карго все же нет Танцора?

— В том числе. Я о том, что мы покинули поместье живыми.

— Что ж, я бы не стал беспокоиться на этот счет. Им было проще позволить нам сходить за Танцором, чем пытками выбивать информацию о его местонахождении.

— Ну раз проще…

— И еще, к твоему сведению. У меня есть небольшое приспособление, которое нейтрализует прослушивающие устройства вроде того, что они установили под солнцезащитным козырьком.

Хью удивленно моргнул, опустил козырек гравимобиля и заметил небольшой опаленный след размером с булавочную головку. Он вернул козырек на место.

— Хорошо, что оно обезврежено. Наверное, они следят за нами.

Грейстрок взглянул в зеркало заднего вида.

— Да, я этого ожидал. Старые привычки. Они думают, что мы приведем их к Танцору и позволим им сэкономить на вознаграждении. Оно не стоит таких усилий. Как только она получит Танцора, сможет просто сказать нам, что уже заплатила — или что не обещала никакой платы, — и мы поверим ей. Но есть крошечный шанс, что мы сбежим со статуэткой. Она не думает, будто мы знаем, что это такое, но уверена, что мы сможем заключить более выгодную сделку с другими коллекционерами Спирального Рукава. Жадность и власть отупляют людей.

— Запомню это на всякий случай.

Щен фыркнул:

— Да, ей следовало предложить достаточную плату, чтобы мы принесли Танцора. Что ж, когда сдадим гравимобиль назад в прокат, Призраку Ардоу должно хватить умения, чтобы слиться с толпой и исчезнуть. Купи одноразовый хэнди, вызови остальных и вели им освободить номера и отступить на запасные квартиры. Леди Карго знает, под какими именами мы снимали номера, и МТК не потребуется много времени, чтобы попросить у правительства Сакена о небольшой услуге. Знаешь кодовое слово?

— Фудир сказал, что это слово «драпать».

Грейстрок покачал головой:

— Терране!

— Знаешь, Щен, если только Тодор не лгал в «Нежном звере»…

— Да. Танцор должен быть у этого коммодора Саукконена. Когда его офицеры узнали, что это такое, соблазн оказался для них слишком велик. Зачем отдавать его председателю, если можно оставить себе?

— Некоторые пытались остановить его.

— Те, у кого не было шанса заполучить его самим, — извини за мой цинизм. Но уже не важно, как все обстояло на самом деле. Саукконен знаком с основами логистики и, вероятно, уже все подготовил для своего переворота. Но, изучая легенды, я заметил нечто интересное. Сила Танцора имеет пределы…

— …Иначе леди Карго не стремилась бы так отчаянно заполучить его. Я заметил. Должно быть, Саукконен приказал ей забыть обо всем: о Камне, легенде — одним словом, все. Интересно, она помнит о власти Камня или же только о том, что сильно хотела получить его?

— В любом случае кое-что — возможно, некие сокровенные желания — Танцор изменить не может.

— Вот тебе и ответ.

Грейстрок обратил на него вопросительный взгляд.

— Тогда нужно сделать так, чтобы поиск Танцора стал нашим самым сокровенным желанием.

Щен покачал головой:

— Не думаю, что это сработает.

Хью сменил одежду, выбросил удостоверение и уже шел через узкий проулок между двумя складами к безопасному отелю в бедном районе города, когда почувствовал, что кто-то идет за ним по пятам. Он обдумал варианты. Хью был не настолько глуп, чтобы брать оружие в поместье Далхаузи, и это значило, что обороняться ему придется подручными средствами, которые валялись в самом проулке. К счастью, Долина Ардоу научила его импровизировать.

— Успокойся, друг, — услышал он голос. — Я шел за тобой, потому что никто не может идти за ним.

Хью отпрыгнул на пару шагов и стремительно развернулся. И увидел небритого мужчину в вонючих обносках. Его ногти почернели от грязи и копоти. Но первым делом в глаза бросался его рост. Хью, и сам не маленький, доставал ему только до плеча. Он поднял глаза.

— Привет, Гримпен.

Остальные уже собрались в отеле. Хью шагнул в номер, ведя за собою Гримпена, и посмотрел на бан Бриджит.

— Он шел за мной до самого дома. Можно его оставить?

— Даже передать не могу, — позже сказал Гримпен, — как много для меня значит горячая ванна и чистая одежда. В жизни нет большей радости. Ну, может, кроме одной.

Он вышел из душевой комнаты бан Бриджит ухоженный, гладко выбритый, умытый и одетый в невзрачную одежду, которую предпочитали носить жители Четырнадцатого района. Гримпен потянулся, и пространство, которое он занимал, удвоилось. Затем он оглядел присутствующих.

— Тебя я знаю, — сказал он бан Бриджит. И Грейстроку: — Тебя тоже. А ты — Хью, верно? Я путешествовал с Грейстроком, но не знаю тебя и твоего друга.

— О, Большой Гончий, — сказала бан Бриджит, — список того, что ты хочешь знать, бесконечен?

— Ты, — Гримпен указал на Фудира, — терранин, либо я потерял нюх.

— Это так важно? — спросил его Фудир.

— Для тебя, полагаю, да. — Он взглянул на коллег. — Он нормальный? Терри? Связной конфедератов?

— Конфедерация умеет убеждать, — сказал Грейстрок, — но он работает на себя.

— Он тот, — сказал Хью, — кто дал наводку на Танцора.

— Танцора?

— Тебе он известен как Крутящийся Камень.

— Ах, это. А зачем он вам?

Остальные пораженно уставились на Гримпена. Наконец заговорила бан Бриджит:

— А зачем мы бы прибыли сюда, если ня ради Танцора?

Теперь пришла очередь Гримпена удивляться. Он поочередно указал на Грейстрока и бан Бриджит:

— Тебя Фир Ли отправил за Донованом. Ты отправилась по следу призрачного флота. Я должен был узнать, откуда МТК узнавала так много и так оперативно. Но теперь мы все тут. Этого достаточно, чтобы я начал считать, будто у Вселенной для нас есть какое-то задание. Или по крайней мере кульминационный момент. Почему бы нам поочередно не рассказать, как нас занесло в этот клоповник?

Совещание затянулось до глубокой ночи. Гримпен внимательно выслушал всех, делая пометки и задавая вопросы по существу. Он безжалостно перечеркивал их предположения и указывал на альтернативные объяснения для каждого их вывода. Но в итоге ему пришлось признать, что в легенде о Крутящемся Камне таилось зерно правды.

— Хотя я бы не стал верить всем подробностям.

— Тогда почему ты консультировался с «Книгой легенд» в архиве? — спросил Хью.

— Я потратил на нее полтора дня, — пожаловался Гримпен. — У интеллекта корабля возникли проблемы с ее переводом…

Фудир объяснил ему, почему язык рукописи оказался таким сложным: лагеря беженцев в этом регионе были основаны людьми, называвшими себя бритонцами и рооскими, и язык «Книги» представлял собой смесь их диалектов. Гримпен улыбнулся и сказал:

— Это хорошо. Но то, чего я не знал, и было тем, что я искал в том манускрипте.

— И как, — спросил Фудир, — сейчас ты узнал, что нашел это?

Гримпен ткнул в него пальцем:

— Ты мне нравишься. Ты забавный. Нет, я знал, что именно я ищу.

— И это было?..

— Цинтиане узнали слишком много, к тому же слишком быстро. Когда они впервые проходили Сапфировый Пост, успели сказать, что пытали агента на Цинтии из-за какого-то нарушения этикета и он предупредил их, что у МТК есть Крутящийся Камень. Они вернулись позже — к тому времени ты уже улетел, Серый, — с Нового Эрена, где отобрали его у Юмдар. Но, видите ли, они покинули Хадрамоо еще до того, как весть о Камне могла достигнуть их. От Хадрамоо до Нового Эрена шесть или семь метрических недель. Насколько мне известно, цинтиане отправились за камнем спустя всего неделю после того, как МТК наложила на него лапы. А это значит…

— Что МТК умеет отправлять сообщения быстрее, чем летают курьерские корабли, — раздался голос Фудира. — Теперь, когда здоровяк рассказал нам об этом, я понял, что в его словах есть смысл. Они будто всегда знают, где самые лучшие цены и что на какой планете выгоднее всего продать.

Хью выругался.

— Выходит, и Юмдар оказалась на Новом Эрене не случайно. Спорю на блестящий дукат, что Нунруддин вызвал войска, как только попытка переворота провалилась. А когда прибыли цинтиане, у нее было достаточно времени, чтобы предупредить руководство о том, что они смогут перехватить налетчиков возле Узла Павлина.

Гримпен кивнул:

— Если бы Черный Гончий уделял больше времени анализу деятельности МТК, а не изучению Разлома, то догадался бы об этом еще много лет назад. Я подозревал, что у них есть что-то в этом роде, но не знал, что именно. Более мощный быстрочелн? Секретный короткий путь вроде того, что вы нашли у Павлина? Я не без оснований полагал, что это не какое-то новое изобретение — «под солнцем нет ничего нового», верно? А возможно, как вариант, некая технология предтеч, на которую они случайно наткнулись. Поэтому я перевел названия старых легенд в архиве, пытаясь установить связь. Упоминания о Крутилке я нашел в пяти историях. И одна из них была рассказом о «Взывающем Кольце».

Хью вспомнил кресло перед Кольцом Уробороса, похожее на оборудование в разрушенном хранилище на Новом Эрене, и все вдруг встало на свои места.

— Уроборос! Это коммуникатор!

Гримпен заворчал:

— Рисунок в манускрипте походил скорее на шар, чем на кольцо.

— Футляр для Уробороса, — предположил Грейстрок. — Давно потерянный.

Брови Большого Гончего сошлись на лбу.

— Возможно, — произнес он наконец. — И как же я не догадался раньше! Я изучил помещения МТК здесь, в городе и на холмах, разыскивая место, где мог находиться этот коммуникатор. Похитил охранника поместья и заставил его говорить. Он ничего не знал, но полагал, что в торговом представительстве происходит что-то важное. Поэтому я выкрал одного из торговцев в баре, тоже допросил его и попал в яблочко. Затем отправил быстрочелн к Фиру Ли. Но каким-то образом они вышли на мой след, и мне пришлось залечь на дно. — Гримпен посмотрел на Грейстрока и улыбнулся. — Мне не так легко спрятаться, как тебе. Нужно найти камешек побольше. — Его смех походил на треск тектонического разлома.

Грейстрок кивнул:

— Круг был теплым, когда я подошел к нему; поэтому я понял, что он что-то делает, но я подумал, что это мог быть, даже не знаю, квантовый компьютер или какой-нибудь магический прибор. Нечто, что они использовали, чтобы так точно рассчитывать рыночные цены.

— Думаю, — сказал Хью, — что они натолкнулись на разгадку, когда создавали дубликат. Когда Колец стало два, иллюзия «бесконечной глубины» оказалась каналом. Могу поспорить, оно каким-то образом бурит скважину в трубе Красникова между двумя Кольцами.

— И теперь мы знаем, амигос, — добавил Фудир, — почему леди Карго так отчаянно хочет заполучить Танцора. Сам я не видел в этом смысла. С его помощью она сможет контролировать всю звездную систему — ту, которую уже и так контролирует, — а также сможет доминировать и в ближайших соседних системах. Ради этого отправлять флотилию в бой с цинтианскими пиратами? Но Танцор и Кольцо — вот это уже совсем другое дело. Ее голос смогут услышать в каждом населенном мире, к тому же почти одновременно.

— Вот только волноваться нам теперь нужно насчет коммодора, а не председателя, — вставил Хью. — И мне почему-то кажется, что пробраться на базу флота будет несколько сложнее, нежели в поместье Далхаузи.

Проснувшись среди ночи, Фудир увидел, что бан Бриджит сидит в мягком кресле в другом конце комнаты. Свет от уличных экранов придавал верхней части ее тела странную бледную призрачность. Тени поднимались вверх, словно душа, покидавшая тело.

— Что случилось? — спросил он.

Фудир заметил короткий ответный кивок, но лицо Гончей оставалось скрытым в тени, и он не смог разглядеть выражение ее лица.

— Как я могла упустить такое?

— Так же, как и все мы, — ответил он. — Мы видим мир сквозь призму допущений и никогда не знаем, когда они могут загнать нас в ловушку. Иногда истину можно узреть только в определенный момент времени. В древних легендах бог Дарвин существовал в мире, где конкурировали торговцы. Бог Ньютон пришел в мир, который изобрел технику; бог Эйнштейн в эпоху, когда…

— Избавь меня от своих богов. Ня думаю, что они вообще были богами, скорее всего — обычными терранами, которых единый Бог одарил исключительной мудростью.

— Единый Бог? — Фудир всегда представлял богов похожими на людей, правда превосходившими силами даже Гончих и способными действовать незаметнее, чем Грейстрок. Ведь Ньютон управлял движением звезд и планет, Максвелл и его демоны формировали и перемещали целые галактики и опутывавшие их электрические трассы. Соперничество между ними не мог разрешить даже бог Эйнштейн, который искал ту идею, которая могла бы объединить их. Мысль о том, что Бог мог быть единым, поразила его.

— Ох, только послушай. Я сказала, что никаких религиозных споров ня будет, и сама его начала.

— Я никогда не спорю о богах, — произнес Фудир. — Это ни к чему не приведет, и только разозлит их.

Бан Бриджит рассмеялась, и они еще немного поболтали о пустяках.

— Ты умеешь успокаивать, Фудир, — сказала она, прежде чем вернуться в постель. — С этим ня поспоришь.

— Правда? — спросил Фудир у ночи, когда Гончая уже ровно дышала.

Утром, когда бан Бриджит проснулась, Фудира уже не было.

ОН КРАК

— Теперь ты понимаешь, — говорит человек со шрамами, — каким предателем и ублюдком он был и почему твои поиски — пустая трата времени.

Арфистка молча играет с пустой тарелкой. Она озирается в поисках Мамаситы, но дородная женщина куда-то запропастилась. Вокруг навеса сгустилась ночь, и лишь полоска декоративных гирлянд служит островком неяркого света. Шум города кажется далеким, а фонари вдоль Смазочной улицы и биржи похожи на солнца дальнего берега Разлома, такие же размытые и неразличимые. Арфистка вытирает глаза, ненавидя человека со шрамами за издевательскую ухмылку, с которой он глядит на нее.

— Давай закончим это, — хрипло произносит она.

— Мы предупреждаем тебя. Конец ничуть не лучше.

— Но конец должен быть. Ты сам так сказал.

— Тебе не следует верить всему, что мы говорим. Он славился своей лживостью.

Девушка поднимается и забрасывает арфу за плечо, будто карабин.

— Ты хотя бы проводишь меня до хостела?

— Почему бы и нет? — отвечает человек со шрамами. — Я сегодня в недобром расположении духа. — Он ухмыляется. — Я ненавижу их. Напыщенного Гримпена. Самодовольного Грейстрока. Самоуверенного Хью О’Кэрролла. Бесчувственную женщину-ведьму.

— Людей нельзя описать одним прилагательным. Я поняла, что успела полюбить их всех. А что Фудир?

— Его я ненавижу сильнее прочих, ибо он всех их предал.

ГЯНТРЭЙ

ЗДЕСЬ ТОЖЕ ДОМ

— Удивить Фудира было непросто, — говорит человек со шрамами, — но временами Маленькому Хью О’Кэрроллу это удавалось. Тем ранним утром он проделал это в последний раз.

Хью сидел на грязном крыльце, бросая орешки не менее грязным птицам. Увидев его, Фудир замер. Хью поднял глаза.

— Готов? — спросил он.

Фудир указал на орешки:

— Ты кормишь птиц, и они будут ждать новых подачек. Они станут кружить у входа и гадить на прохожих.

Хью бросил взгляд на улицу.

— И что бы изменилось?

— Своим видом ты приманиваешь всех воров Четырнадцатого района.

— Для воров еще слишком рано. Они предпочитают высыпаться. Как ты думаешь пробраться на военную верфь Уоткинса?

Фудир провел рукой по бахромчатому всенаряду и, зажав кисточку между пальцев, задумался о том, как преодолеть последнее препятствие.

— Что ты тут делаешь? Тебя жду. Я знаю, ты хочешь освободить Терру. Но теперь у людей из Своры появилась новая причина доставить Танцора Ардри.

— А для меня новая причина не отдавать Танцора ему. Мне нравится правление Ардри, но вряд ли понравится его владычество.

Хью кивнул:

— А это значит, тебе придется пойти одному.

— «Одному» означает также и без тебя. Но не думаю, что ты отказался от своих планов.

Хью покачал головой:

— Я не собираюсь обратно на Новый Эрен.

— Я не это имел в виду.

Хью поднялся, отряхнул колени и штаны.

— Пошли спасать галактику. Конечно, если вначале ты не желаешь позавтракать.

— А ты повзрослел с первой нашей встречи.

— Не взрослеют только покойники. Ты и я, Фудир, мы через многое прошли со времен гулли Амира Нейта. Мы были втянуты во все это почти с самого начала. И будет правильно, если дойдем вместе до самого конца. Только ты и я.

— Знаю. Вот почему это так тяжело.

С этими словами, молниеносно метнувшись, словно черная мамба, он сжатыми пальцами ткнул Хью в грудину, заставив его сложиться пополам, и довершил дело ударом в висок.

Хью рухнул как подкошенный, но Фудир поймал его прежде, чем тот ударился о ступени, и посадил его обратно на крыльцо, вложив в руку кулек с орешками. Затем он пощупал его шею, пытаясь найти пульс. После этого терранин встал и бесстрастно оглядел неподвижное тело. Нелегко рассчитать правильную силу удара.

За происходящим внимательно наблюдал человек, стоявший у пешеходного перехода на другой стороне улицы. Сутулые плечи, жалкий вид. Одежда рваная и явно не новая.

— Ты избил этого человека, — сказал ему Фудир, — за это кое-какие люди в этом здании выследят и убьют тебя. Если попробуешь сбежать.

— Верю тебе, — подняв руки, ответил мужчина. — Просто делать свои дела, я. Пару рубинов не дашь? Выпить охота.

Фудир оглядел его.

— Никуда не уходи.

Когда ни Хью, ни Фудир не явились утром, чтобы спланировать проникновение на верфь Уоткинса, бан Бриджит отправилась на их поиски.

— В номерах их нят, — вернувшись, сообщила она.

Агенты Своры переглянулись.

— Ты доверял ему, — сказал Гримпен Грейстроку.

— Они просто могли выйти на улицу подышать свежим воздухом, — предположила бан Бриджит.

— Воздух там еще хуже, — бросил Гримпен. Он поднялся, будто вздымающийся горный склон. — Я погляжу.

Когда Большой Гончий покинул комнату, Грейстрок повернулся к бан Бриджит:

— И в чем была цель этого сюсюканья, если не в том, чтобы держать его на коротком поводке?

У бан Бриджит не нашлось ответа. Она в смятении отвернулась и уставилась в угол.

— Может, Хью отправился искать Фудира? — подумала она вслух.

Вернулся Гримпен с перекинутым через плечо Хью.

— Если так, то он его нашел.

Остальные встревоженно вскочили на ноги.

— С ним все хорошо? — обеспокоенно спросила бан Бриджит.

Гримпен положил свою ношу на продавленную кушетку и размял руки.

— Ему неслабо досталось. Когда он проснется, у него будет болеть голова.

— Ня только она, — сказала ему бан Бриджит. — Ему нравился Фудир. Он считал его приятным стариком, няспособным на такой подлый поступок.

Грейстрок помрачнел.

— Не поступок был подлым, а приятный старик. Есть такое терранское слово — «повязанный». Таких стоит остерегаться, бан Бриджит.

— Да? И ты потерял след Донована, верно? — Она выпрямилась. — Другая Олафссон! Может, это она схватила Фудира, чтобы найти Донована и завершить задание.

Грейстрок возразил:

— Нет, если бы Хью попытался остановить ее, Равн бы убила его. Фудир и есть Донован. Я заподозрил это, когда он ошибся с полом следующего звена. После того как я проследил за ним в Закутке Иеговы, подозрение подтвердилось. И он знал, что я понял. Но он хотел выйти из большой игры. Он прятался от ’федов, надеясь, что они не призовут его. У нас было негласное соглашение.

— Чудесно! — сказал Гримпен. — Проблема негласных соглашений, Щен, состоит в том, что они неотличимы от негласных разногласий.

— Я не дурак, ты, здоровый кусок мяса! Мы встроили эймшифары в его одежду и сможем выследить его через всенаряд. Бриджит, где он сейчас?

Бан Бриджит уже сверялась с браслетом.

— Почти вышел из радиуса действия этой штуковины. Давай-ка я… Есть. Юг’-юг’-запад. В половине лиги.

— Несильно оторвался, — проворчал Гримпен.

— Движется не к флотской верфи, — отметил Грейстрок. — И не в Закуток. Я думал, он бросится туда, словно крыса в нору. Что он задумал? — Щен активировал браслет. — Синхронизируйся со мной, бан Бриджит. Я найду его и верну обратно. Нет, вы оба останетесь здесь. Это была моя ошибка, и исправлять ее мне.

Он проверил заряд шокера и вставил оружие в браслет.

Грейстрок торопливо шагал по Четырнадцатому району, удивляясь, как он мог столь жестоко просчитаться. Что бы сказал Фир Ли, анализируя его действия? Ставки сильно возросли в сравнении с рутинным заданием, на которое его послали. И здесь он тоже потерпел неудачу. Ему следовало заниматься своей работой, оставить на бан Бриджит проблему Танцора и привести плененного Фудира к Сапфировому Посту. Он позволил амбициям затуманить свой разум.

Браслет сообщил, что Фудир сместился вправо, и Щен скользнул за угол, на улицу еще менее приветливую, чем та, на которой располагался отель. Утреннее солнце едва согревало ее, как будто избегало этих ветхих домов.

По улице бродили люди. Потерянные души, которым некуда было идти. Он не обратил на них внимания, либо же они на него. Если бы они вообще заметили его, то узрели бы лишь очередного утреннего призрака.

Когда Щен миновал перекресток, индикатор направления указал в другую сторону. Грейстрок вернулся назад и изучил заканчивающийся тупиком брусчатый переулок, заставленный мусорными баками, корзинами и всяческим хламом. С крыш пятиэтажек спускались водосточные трубы, вода из которых выливалась вдали от водоотводов. Но в этот сезон царила сухая погода, поэтому лужи были небольшими, да и уцелели они только потому, что сюда никогда не проникало солнце.

Грейстрок бесшумно двинулся по переулку, попутно заглядывая за каждую корзину и бак. Эймшифары подсказывали, что Фудир прятался впереди, но Грейстрок не стал сбрасывать со счетов способности конфедерата — или его пособников.

Но там никого не было. И когда он наконец приблизился к месту, где, как утверждал локатор всенаряда, находился Фудир, он натолкнулся на немытого бродягу в слишком хорошем для него всенаряде, раз за разом опрокидывавшего в себя выпивку. Заметив внезапно оказавшегося рядом с ним Грейстрока, бродяга поднял руки и закричал:

— Я не трогал его! Клянусь! Не трогал!

Очень немногие организации настолько феодальны, что способны работать полностью автономно, и в первую очередь это касается служб тылового обеспечения. В зависимости от обстоятельств они могут нанимать или увольнять внешних подрядчиков, тогда как для выполнения той же самой работы штатными сотрудниками им потребовалось бы платить постоянную зарплату, а также организовывать аппарат административного контроля.

А кто лучше подходит для черной работы, чем терране? Их труд дешев, когда они изволят трудиться, а если за ними присматривать, то способны даже неплохо сделать работу. Все из-за того, что им платят за выполненный объем, а не за потраченное время. Отлынивание только оттягивает плату.

Одна такая снабженческая служба («Верфь Брисли Уоткинса», названная в честь какого-то давно забытого героя) была отдана на откуп «Верфи номер три Миротворческого флота МТК», ради чего «Братья Хейбоб» — местная терранская фирма — с привычной хитростью своего народа занизила предложенную сумму сделки. По крайней мере, так полагал капитан «Верфи». Терране же, со своей стороны, видели возможность заработать легкий рубин. Если цены, которые они вписывали в счета «Верфи Уоткинса», уже были низкими, то цены самого провианта были еще ниже, а разница, как обычно, уходила в Терранское Братство — во благо Закутка, для освобождения родного мира и более комфортной жизни под началом «Авангарда Борьбы».

Один из способов поддерживать низкие цены — поденный наем рабочих во время утреннего набора на бирже. Водители и другие квалифицированные работники трудились на постоянной основе, а также получали неплохие деньги и имели пособия, остальных же рабочих выгоняли уже в тот же вечер, если не ожидалось никакой работы.

Фудир, заявившийся на биржу, по возрасту и близко не походил на Фудира, начавшего свое странствие на Иегове. Таскание тяжелых мешков с картошкой, рисом и бобами не доставляло ему никаких хлопот. Кроме того, особое рукопожатие и передача кошеля с рубинами гарантировали ему место в бригаде утреннего пополнения продовольствия, взамен же ему пришлось пообещать Самому и Собранию Семерых Брошенных, что заварушка, которую он собирался устроить, никак не скажется на Хейбобах.

Если на «Верфи Уоткинса» и существовало понятие охраны, то о нем все явно уже успели позабыть. Рутина — лучший союзник неожиданности, а с тех пор как МТК на Старом Сакене что-то угрожало в последний раз, утекло много воды. Грузовик с толпой рабочих заехал на территорию «Верфи» и припарковался за столовой. Терране принялись переносить провизию на склады, распевая песенку о несущем шкиве, которую главный виктуальер и унтер-офицеры нашли на диво потешной.

— Я бы так не веселился, если б занимался подобной работенкой, — услышал Фудир слова одного из них.

На выезде из верфи никто даже не удосужился пересчитать рабочих, не говоря уже о том, чтобы сравнить количество выезжающих с числом прибывших.

Терране ходят везде, где им заблагорассудится, и никто им не перечит. Таким образом Собранию Семерых удалось получить довольно подробную карту «Верфи», составленную по наблюдениям тех, кто побывал внутри. Фудир запомнил карту и знал, где находится кабинет коммодора Саукконена. Следующая проблема состояла в том, как из терранского рабочего-оборванца превратиться в кого-то похожего на служащего «Верфи». Для этого Фудир проскользнул в кладовую, откуда вышел уже в черном служебном комбинезоне, с клипутером под мышкой и картонной тубой вроде тех, в которых проектировщики хранят гибкие экраны. Вооружившись подобным образом, он мог безбоязненно ходить по всей территории верфи.

Остановившись, он вставил в уши заглушки, сделанные Грейстроком по пути с Ди Больда. Теоретически он сможет слышать голоса людей, но микроинтеллект так исказит их речь, что воздействие Танцора сведется на нет.

Конечно, теорию еще предстояло проверить на практике.

По дороге Фудир наметанным взглядом инструментального техника подмечал кабели, соединявшие здания. Должно быть, это были безопасные каналы, защищенные от перехватов. Голосовые сигналы и личные данные шли по «твердотянутым проводам». Насвистывая песенку о шкиве, Фудир отыскал пучок проводов из штаба 3-го флота, ведущий к кабинету коммодора, и последовал за ним к распределительной коробке. Дождавшись момента, когда поблизости никого не было, он вывинтил одну из гаек, удерживавших кабель, и позволил ему провиснуть, так чтобы связь работала с перебоями.

Затем он, изображая спешку, вернулся к зданию штаба и решительно шагнул внутрь.

— Отсюда поступила жалоба на комм-связь? — спросил он у девушки-офицера, сидевшей за столом, и махнул в ее сторону клипутером. — Только собирался пообедать, и вот те приказ о немедленной, чтоб тя, починке. Значит… кабинет коммодора. Номер сто сорок пять, верно?

— Это в конце коридора, — ответила девушка. — Погодите. Вам нужно расписаться. Меры безопасности.

Фудир невозмутимо нацарапал в журнале первое пришедшее в голову имя.

— Когда освобождаетесь, мадам?

— А вы наглец, — с улыбкой ответила она.

— Наглец благоденствует и без намека на рассудок, — сказал он ей, — хороший же человек страдает от недостатка дерзости.

Она рассмеялась.

— Не ожидала, что вы будете страдать. — И добавила: — Я освобождаюсь через девять ор.

Фудир и глазом не повел. Сакен использовал додека-время, и ора по стандартному земному времени составляла сорок восемь минут или чуть больше половины оры по метрическому времяисчислению. Он расцвел своей самой обаятельной улыбкой.

— Может, тогда и свидимся? Возле столовой?

Терранин прошел по коридору, уверенный, что у служащей не возникло подозрений. «Воистину, наглецы благоденствуют», — подумал он.

Табличка на двери кабинета номер 145 гласила: «Коммодор Бактияр Саукконен, Головная эскадра, 3-й миротворческий флот». Следуя заблаговременно изученному протоколу, Фудир постучал, затем открыл дверь и вошел внутрь.

— Сах! — поздоровался он, коснувшись фуражки. — Это здесь… — он притворился, что сверяется с клипутером, — у вас перебои со связью?

Саукконен посмотрел на него спокойными светло-карими глазами. Коммодор оказался крупным широкоплечим мужчиной с огромными руками. На его столе творился настоящий бардак. Глупо судить о человеке, особенно облеченном властью, основываясь на первом впечатлении, но Фудир подумал, что в иных обстоятельствах Саукконен мог бы ему понравиться.

Конечно, желание править галактикой вряд ли пойдет ему в плюс.

Взгляд коммодора устремился куда-то за плечо Фудира.

— Это один из них?

И Фудир услышал другой голос:

— Да. Мо-ой тро-офей.

Предложение еще не успело закончиться, как Фудир рванул обратно к двери, но две темные руки схватили и сжали его, будто стальные тиски.

— Нет, нет, — прошептала Равн Олафсдоттр, — не ухо-оди так ско-оро.

Фудир обмяк и подождал, пока она не закончит фразу.

— Итак, — бросил он коммодору, — ты продался Конфедерации!

Лицо коммодора скривилось в медвежьем оскале.

— Это вряд ли. Кто он?

— О-он зо-овет себя Фудиро-ом, — ответила Равн.

Саукконен нагнулся и достал из-под стола песочного цвета брусок, изогнутый в четверть дуги, словно кланяющийся актер.

— Послушай меня, Фудир, — сказал Саукконен. — Ты храбрый и компетентный человек, а мне нужны храбрые и компетентные люди, поэтому я прошу тебя бросить свою затею и вступить в мой Специальный отряд.

У Фудира не было никакого желания куда-либо вступать. Он широко улыбнулся и сказал:

— Конечно, сах.

Но Саукконен нахмурился и покачал головой:

— Ты колебался. Равн, проверь его уши.

Фудир почувствовал, как его голова немилосердно мотнулась и из ушей грубо вытащили заглушки.

— А теперь, — произнес Саукконен, — попробуем еще раз. Фудир, ты присоединишься к моему Специальному отряду?

— Конечно, сах, — повторил Фудир, удивившись тому, что коммодору пришлось задавать ему такой вопрос. Но, произнося эти слова, частичкой разума терранин уже понимал, что его подчинили. И все же он ощущал, что его согласие совершенно естественное и применять Танцора вовсе не требовалось, это было едва не оскорблением. Он вопросительно посмотрел на нового босса.

— О да, — сказал Саукконен. — Процесс проходит более гладко, если субъект ни о чем не догадывается. Так он лишь считает, что изменил свое мнение. Лейтенант Олафсдоттр, к примеру, не одобряет мой план, но всеми фибрами души поможет выполнить его. Верно, лейтенант?

— Всеми фибрами, сах!

— Видишь? Я не продался Конфедерации. Я всего лишь завербовал конфедерата к себе на службу. О, не волнуйся, специалист Фудир. Ты не превратился в зомби. Твоя воля никуда не делась. Просто появилась еще и моя воля. Где есть воля, там есть выбор, но двух вариантов здесь не дано! Ха-ха! — Он взвесил Кирпич в руке. — Вместе мы будем работать ради одной цели, с минимумом споров и жертв.

Фудир кивнул. Слова Саукконена не были лишены смысла.

— Могу я узнать, что это за цель, сах?

Коммодор погладил Крутящийся Камень, который теперь скрутился винтом. Его улыбка светилась удовлетворением.

— Периферия устала неусыпно следить за Конфедерацией. Пришло время положить этому конец, да так, чтобы дети пограничных миров — Абалона, Мегранома, всех Старых Планет — могли спать спокойно. Я поведу Могучий 3-й флот через пустошь, нанесу удар по Названным и свергну их!

Сердце Фудира встрепенулось. Он уже видел отлетающие корабли, устрашенные Имена, свободную Терру!

— Да! — воскликнул он. Свободная Терра! До чего чудесно, если этот человек возглавит атаку!

По сравнению с этим блекли даже мечты леди Карго. Но все же затея казалась чрезмерно грандиозной для простых военных подрядчиков. Обычно миротворцев нанимали для урегулирования отдельных боевых столкновений, отражений атак агрессоров, патрулирования рамп вхождения или поддержания порядка после бедствий и катастроф. Они редко выступали против планетарных правительств, и никогда их целью не было извлечение какой-либо выгоды. Саукконен, как никто другой, должен был понимать, насколько его план безумен. Даже будь у него Уроборос, как он мог надеяться, что «Могучий 3-й» справится со всей мощью Конфедерации Центральных Миров? Он едва спасся от собственной флотилии, когда корабли оборвали связь с флагманом.

— Я скромный человек, — продолжал Саукконен. — Я всегда честно выполнял приказы на пределе своих возможностей. Но в последнее время я понял, что этого недостаточно. Честь и сила требуют от меня большего.

Фудир отсалютовал ему.

— Да, сах! — и вдруг он догадался. Он понял, что ему предстоит сделать.

И ужаснулся этому почти так же, как своей невольной службе.

Он повернулся к лейтенанту Олафсдоттр.

— Что скажешь ты, Равн? Ты поможешь нашему лидеру уничтожить свою Конфедерацию?

— Конечно.

— Но тебе это не по душе.

Конфедерат пожала плечами.

— Мы делаем то, что должны, а не то, что нам нравится.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — сказал Фудир. — И насчет этой затеи мои мысли разделяются. Ты меня понимаешь? Фудир, к примеру, убежден полностью.

В глазах Равн сверкнуло понимание — она догадалась, что могла свободно действовать там, на что не распространялись инструкции коммодора.

— Услышь меня, Донован, — произнесла она грубой трелью конфедеративного служаки. — Твой прошлый долг стал нынешним.

Донован ухмыльнулся. Не имело значения, что жалкий Фудир склонился перед волей коммодора, дремлющего Донована это не коснулось. Он повернулся к Саукконену и воскликнул:

— Готов выполнить свой долг, сах!

Когда Саукконен поведал Доновану о задуманном рейде, тот понял, что коммодор нравится ему все больше. Донован никогда не испытывал нежных чувств к Названным, поэтому все, что могло привести к их падению, он считал хорошей затеей. «Саукконен не подчинил себе Донована», — подумал он, но ему с трудом удавалось устоять против увещевательной силы голоса коммодора. Он понимал, что должен действовать быстро, без предупреждения, иначе скоро станет добровольным союзником в этой благородной, но обреченной на провал затее.

Шанс появился, когда Саукконен спросил, что они думают. Равн сообщила ему о диспозиции флотов Конфедерации и предложила альтернативные пути к Центральным Мирам, но коммодор не согласился.

— Это должен быть Сапфировый Пост. — И Равн с Донованом уступили.

— Но, Бактияр, — заметил Донован, — если ты поведешь целый флот через Разлом, ’феды тут же откроют огонь, даже не вступая в переговоры. Ракеты будут запущены прежде, чем ты завладеешь всеми вражескими корветами, и тебе не избежать залпа шрапнели.

Коммодор Саукконен надул губы и кивнул на Танцора, лежащего у него в руке.

— Верно, — сказал он. — Верно. Что ты предлагаешь?

Донован поднялся и принялся ходить взад-вперед.

— Один может преуспеть там, где проиграют многие. Небольшой курьерский корабль может незаметно проскользнуть через Разлом. Не так ли, Равн?

— Определенно, — подтвердила светловолосая женщина уже без следа акцента. — Я сама так сделала.

— А если этот курьер будет везти с собой Крутящийся Камень, то сможет привлечь на свою сторону власти некоторых миров, склонить их перед своей волей до прибытия Могучего третьего. Затем, когда вы появитесь, чтобы разоружить их, они сразу же сдадутся. Разве это не лучший план?

Брови Саукконена сошлись вместе, а глаза утратили светлую прозрачность.

— Это кажется… думаю… да. Это может сработать.

Равн охотно закивала. Сердце Донована встрепенулось от гордости за то, что его командир доволен его предложением. Скорее!

Донован зашел за кресло коммодора и молниеносно, словно бросок черной мамбы, перегнувшись через плечо своего командира, схватил Танцора, который, будто кусок мыла, выскользнул из пальцев Саукконена.

Донован кивнул самому себе. Еще одно подозрение подтвердилось.

— Не двигайся, коммодор, — велел он и почувствовал, как сквозь него потекла сила. Саукконен сел назад в кресло, его глаза наполнились страхом и замешательством.

— Не волнуйся, Бактияр. Я не причиню тебе вреда. Мне просто нужна от тебя услуга. Как мы уже договорились, я вторгнусь в Конфедерацию вместо тебя. Флот был бы слишком крупным для вторжения, но один человек… Да? Вызови причал и прикажи заправить и снабдить провизией корабль. Самый быстрый, какой у вас только есть. Альфвены исследовательского класса. Припасы на семинедельное путешествие. Сделаешь это для меня?

— Конечно, — произнес Саукконен, уже протягивая руку к комму. — Почему нет?

В более здравомыслящей Вселенной Саукконен смог бы назвать сразу несколько причин, по которым он мог не согласиться; но Вселенная перестала быть здравомыслящей с тех пор, как Мэгги Барнс опустила ковш в песок безымянного мира в Паучьем проулке.

Пока Саукконен отдавал краткие распоряжения по комму, Донован отвел Равн в сторону и тихо заговорил с ней, так чтобы коммодор их не услышал:

— Я отвезу Камень через Разлом к Названным. По пути я узнаю причину, по которой там исчезали наши корабли. Когда свяжешься с куратором, можешь сказать ему, что корабли Лиги тоже исчезали и они подозревают Конфедерацию в их захвате.

Равн отрывисто кивнула:

— Да, они с готовностью поверят в это.

— Скажешь, что будет разумно создать объединенную комиссию для изучения проблемы.

— Превосходно! — воскликнула Равн Олафсдоттр. — Наш владыка будет тобою доволен.

— Не будь так уверена, — ответил ей Донован, — пока не поймешь, кто на самом деле наш владыка.

Для Донована было довольно непривычно идти по причалу к приготовленному специально для него кораблю. Все, с кем он сталкивался, мгновенно склонялись перед его волей; правда, некоторые из них делали это только потому, что приказы им отдал Саукконен, которому они привыкли подчиняться в рамках своей обычной службы на флоте. Но КТК Сакена, стоило Доновану попросить, без вопросов согласился немедленно предоставить ему окно вылета и приоритетность в графике микроволновых ускорителей. Его ждал долгий утомительный перелет к Дороге Абалона. После этого… что ж, Ганзейский Пост ближе, но для пересечения Разлома он отправится к Сапфировому Посту. Доновану стало любопытно: зачем пытаться миновать более охраняемое пересечение? Затем он вспомнил, что Гримпен успел сообщить Фиру Ли о трансзвездном коммуникаторе МТК, и рассмеялся.

Еще он был опьянен тем, что сумел наконец избавиться от хитроумного кокона-Фудира. Донован потратил много времени и усилий, чтобы создать эту личность, чтобы сделать ее чем-то большим, нежели простой маской. Еще он понял, что, хотя и мог забыть об игре, игра о нем не забывала, и жизнь презренного афериста и мошенника в темных закоулках Иеговы хоть и имела свое определенное очарование, тем не менее была гораздо ограниченнее, чем то, к чему привык Донован. «Спи спокойно, Фудир, — сказал он, — пока ты снова мне не понадобишься».

Уже на подходе к Абалонской рампе, когда Сакен сместился в красный спектр, Донован вспомнил о бывших компаньонах Фудира, и ему стало интересно, всего на краткий миг, что с ними стало.

— Возможно, стоило разыскать их и приказать обо всем забыть, — сказал он Камню. (Дорога ему предстояла долгая, поэтому он нуждался в ком-то, с кем можно было поговорить.) — Но это было бы непросто. Если бы они забыли о погоне за Танцором, то наверняка очень бы удивились, обнаружив, что оказались вместе во второсортном отеле Чельвекистада. Знаю, — сказал он Камню, — было бы проще приказать им убить друг друга. Может, и следовало так поступить, но…

Но годы, которые он провел в личине Фудира, сделали его мягким. Он будет скучать по ночам с бан Бриджит. Будет скучать по дружбе с Маленьким Хью. Будет скучать даже по пикировкам с Грейстроком. Донована тревожило то, что он мог убить их, будь это целесообразно. Расправиться с незнакомыми людьми было куда проще.

Саукконен и Равн помогли ему осознать границы безграничной власти. Следовало вести разговор таким образом, чтобы приказания не просто выглядели естественными, но казались идеями самих подчиненных людей.

— Так и рождаются легенды, — сказал он Камню. — Я мог приказать Саукконену забыть то, что он обладал тобой; но я никогда не сумел бы выследить всех, кто когда-либо знал, что он тобой владел. Даже будь у меня Уроборос, я охватил бы только девяносто, девяносто девять процентов аудитории. Всегда будет пропущено несколько человек. И они будут помнить, будут слагать легенды.

Прошло несколько дней, прежде чем он наконец достиг Абалонской трассы. На радио пришло несколько сообщений. «От Саукконена, — подумал Донован. — Возможно, от бан Бриджит или Хью». Но он не стал отвечать. Теперь, когда он покинул планету, его контроль начал ослабевать. Коммодор, в частности, должен был удивляться, какое безумие на него нашло. Возможно, в этих сообщениях он умолял, чтобы Донован не начинал войну с Конфедерацией. Равн — удалось ли ей сбежать с «Верфи», когда Саукконен утратил над ней власть? Если да, она была уверена, что Донован поступил верно, поскольку именно так он бы и сказал ей, независимо от того, будь у него Танцор или нет. А если она не спаслась, то это было уже не важно.

— Бан Бриджит знает правила игры, — сказал он Камню. — Она смирится с тем, что ее же оружие обратилось против нее. И может, в следующий раз будет уже не так уязвима. А Хью… что ж, он еще немного повзрослел.

И все же Донован не мог представить их лица, не видя в них отражения своего предательства.

Только оказавшись в канале — «черт’вом канале», как сказал бы призрак Слаггера О’Тула, — на Палисадном бульваре, Донован решил серьезно поговорить с Камнем.

Войска МТК стянулись на Старый Сакен в таком количестве, что встревоженный планетарный управитель Брошенных отдал приказ о мобилизации гражданской полиции.

— Мы ведь не можем вершить личное правосудие? — спросил он рассудительным тоном, которым Брошенные неизменно раздражали жителей Ди Больда и Мира Фрисинга.

«Убийцы бегут от правосудия Ди Больда!» — кричали газетчики. Но у них имелись только грубые рисунки Хью и Равн, а Хью не показывал носа из кишащего вшами отеля в Четырнадцатом районе. Леди Карго смутно припоминала, что того Рингбао сопровождал еще один человек, но как он выглядел, женщина, хоть убей, не помнила.

Также им было известно о Гримпене, но ничего конкретного, за исключением его размеров, они не знали и даже не догадывались, что его связывало с остальными. Детективы МТК разыскали немало здоровяков в Чельвекистаде, и многим из них эти розыски ничуть не понравились. В Третьем районе чуть было не вспыхнул мятеж, даже потребовалось вмешательство премьер-министра.

Перестрелка на Большой зеленой площади с участием проворной краснокожей блондинки закончилась смертью трех человек и послужила поводом для обвинений гражданской полиции в чрезмерном применении силы. Грейстрок полагал, что Равн намеренно стреляла в толпу, чтобы было как можно больше жертв среди мирного населения, которые потом спишут на полицию. Впрочем, доказать он это не мог, да и в любом случае агенту ’федов удалось скрыться.

Однажды, покупая еду, бан Бриджит столкнулась нос к носу с одним из тех охранников МТК, которые допрашивали ее и Фудира у поместья Далхаузи. Конечно, ее никак нельзя было связать с дибольдскими убийствами, но МТК подозрительно относилась ко всем, кто ошивался возле имения.

Это был приземистый охранник-терранин. Гончая заметила, что он тоже узнал ее, но руки молодой женщины были заняты пакетами с продуктами. Впрочем, охранник лишь покачал головой и сказал:

— Ты была с ним, — и прошел мимо. После этого случая из отеля осмеливался выходить только Грейстрок.

Ожидание становилось невыносимым, в особенности для Хью, чей грубый набросок лица транслировали по всей планете. Но даже Грейстрок и Гончая после двух с половиной недель начали выходить из себя.

В отеле была общая комната с телевизором для постояльцев. Бан Бриджит и остальные избегали его из-за опасений, что оттуда на них мог повлиять Танцор. Но после того как они узнали о том, что леди Карго уволила Саукконена, и о его последовавшем неповиновении, стало ясно, что Танцора у них не было. Должно быть, Фудир забрал его, чтобы освободить Терру. Они как раз обсуждали, как проникнуть в Конфедерацию, когда в дверь бан Бриджит заколотил кто-то из постояльцев.

— Вам нужно посмотреть на это! — крикнул он.

Это была не уловка. Большинство обитателей Четырнадцатого района сами не хотели, чтобы их нашли. Пришлых чужаков в их рядах тщательно игнорировали.

Телевизор по кругу транслировал передачу — «экстренное сообщение» на местном диалекте, — и поначалу они не поняли, что послужило причиной «чрезвычайного собрания кабинета», «приказа всем кораблям оставаться на позициях» и даже «надежды на мирное разрешение». Ведь ни один налетчик не посмел бы позариться на планету вроде Старого Сакена! Может, это Меграном? Между Старыми Планетами было несколько небольших спорных систем. Пиратство, рейды, аннексии или внезапные удары — еще куда ни шло, но трансзвездных войн не случалось со времен разногласий между Валентностью и Рамажем на дальнем конце Шелкового пути.

— И мы снова показываем снимки, — объявил диктор. — Корабли вышли с Авалонской трассы в четыре оры по чель’векскому времени.

Камеры на пограничных катерах обнаружили, отследили и захватили цели на фоне звезд.

— Глядите, — сказал Грейстрок, — это «Юстикар». И «Победа». И «Арго». И… — Он не сумел удержаться от радостного возгласа: — А это же сами «Пылающие врата»!

Угол обзора с катеров увеличился, задрожал и адаптировался к относительным ускорениям отслеживаемых кораблей. К Сакену прибыла вся эскадра Сапфирового Поста.

Бан Бриджит едва могла в это поверить. Фир Ли покинул свой пост!

Гримпен улыбнулся:

— Я рад, что Черный Гончий читает почту.

— Пришло время, — сказал Донован Крутящемуся Камню, — нам с тобой поговорить по душам. Стоит ли мне называть тебя Каменной Стеной? Под этим именем мы знали тебя лучше всего. Ты ведь не Скипетр? Ты и есть Большой Куш.

Камень не ответил.

— Сколько ты пробыл в заключении, прежде чем поблизости сломался корабль Января? Не так долго, как утверждают легенды, это как пить дать. Но тогда получается, что ты — или твои враги — приложили руку к этим легендам. Это твой народ выкорчевал старое Содружество Солнц. Хиттинадцам не хватило бы сил на что-то подобное. Ты сказал нам, и мы поверили тебе — вот только тебе так и не удалось достичь этой недосягаемой стопроцентной аудитории.

Должно быть, ожидание было для тебя долгим и изнурительным. Сколько кораблей успело проскользнуть мимо тебя? Но с другой стороны, как можно оценивать терпение камня?

Прости, я хотел сказать «кремниевой формы жизни». Не подумай, что у меня предубеждения, но углеродная форма жизни мне ближе. Углерода в нас определенно больше.

Он взглянул на календарь курьерского корабля.

— Полагаю, Сапфировый Пост уже остался без охраны. Дело в трансзвездном коммуникаторе? Да, даже Фир Ли не упустил бы такой шанс. Уведомил ли его Гримпен по своей воле или он оказался в твоем поле зрения во время одной из своих прогулок? Нет, уведомление — обычная процедура Своры. Ты просто воспользовался преимуществом. Гановер и его партнеры все еще патрулируют Ганзейский Пост. Слишком много вопросов, а у меня нет каких-либо документов.

Этим путем мы сможем без лишних расспросов проскользнуть в Коридор Святого Готхарда. А дальше к Разлому. Наверное, война бушевала еще та, Камень, раз погибло так много солнц. Надеюсь, там не было солнц Содружества. Не хочу показаться жестоким, но хочу верить, что они принадлежали вам либо вашим врагам, и полагаю, вместе с ними погибли многие из вас.

Но судя по всему, что-то осталось. Что-то в Разломе, иначе ты бы не пытался так отчаянно туда попасть. И корабли бы также не пропадали.

Да, было очевидно, что ты пытаешься добраться до Разлома, что ты с самого начала был главным игроком на поле. Знаешь, когда я понял это наверняка? Не тогда, когда Январь так просто отдал тебя Юмдар. О, теперь я понимаю, почему он так поступил. Январь не собирался к Разлому, а вот Юмдар отправила бы тебя прямо на Сакен, и поэтому ты, хммм, «подтолкнул» его. Непросто такому камню, как ты, управлять старым, основанным на углероде котелком. — Донован постучал себя по голове и задался вопросом, был ли сам полностью с собой согласен. — Ты можешь подталкивать нас, но у тебя нет голоса, чтобы командовать нами.

Это показалось ему забавным. При следующей встрече стоило бы расспросить Фудира.

Вновь посерьезнев, он продолжил:

— Нет, в итоге меня убедило то, как легко Саукконен позволил мне завладеть тобой. Ты понял, что у меня больше шансов на монокорабле — но не проникнуть в Конфедерацию, а попасть в засаду твоих дружков. Поэтому ты «сменил лошадь».

Донован прервался и покачал головой:

— Чем больше мне не хотелось этого делать, тем сильнее я понимал, что должен.

Он положил Камень в кресло второго пилота и, не прикасаясь к нему, повернулся к Танцору лицом.

— Сам знаешь, я не могу позволить тебе этого сделать. Не могу позволить вернуть все назад. Древние легенды — занятное чтиво, но пережить их взаправду было бы настоящим кошмаром.

Донован оставил Камень на прежнем месте — там он не представлял опасности для полета — и спустился под палубу к шкафчику с оборудованием. Старый король Каменная Стена пытался свести его с ума, и Донован не знал, была ли хоть какая-то часть корабля свободной от его влияния.

Ему следовало просто сдаться и доставить Камень в Разлом. Это был бы путь наименьшего сопротивления. Пока из Разлома не выйдет нечто. Народ песка и металла. Возможно, ослабевший, но зато на этот раз под знаменем единого лидера. Не будет соперников, которые станут убивать или заключать друг друга под стражу на захолустных планетах.

Он вздохнул и поднялся по лесенке обратно на палубу. Возможно, просто не стоит к нему прикасаться. Похоже, ему требовался органический контакт. Вероятно, они могли действовать только посредством органических существ. Разве не было древней легенды об Антее и Геракле? Но Камень был таким приятным на ощупь…

«Непреодолимая Сила, — напомнил себе Донован. — Он пытается соблазнить тебя».

— Меня соблазняли существа и покраше, — сообщил он Камню.

В грузовом трюме нашлась рука-манипулятор. Не самый крупный представитель своего рода, и следующие несколько часов — за которые Доновану становилось все сложнее управляться с инструментами — он провел, отсоединяя наружную часть манипулятора. Затем он перенес устройство на палубу.

Потом проверил настройки на пульте пилота.

Он все еще находился в центре канала.

(Либо король Каменная Стена хотел, чтобы он так думал.)

С помощью искусственной руки Донован поднял Крутящийся Камень.

Он обладал невероятной ценностью. Некоторые коллекционеры отдали бы огромные деньги за право владеть им.

Донован перенес Танцора в воздушный шлюз.

Это была бесценная реликвия давно сгинувшего народа. Черт, да это и был давно сгинувший народ!..

Народ песка и металла.

Он закрыл внутренний люк. Заколебался. Начал снова отпирать. Затем, ругнувшись, ударил по гидравлической системе. Болты встали на места, и пневматические насосы начали выкачивать воздух из отсека. Донован отменил цикл. Он хотел, чтобы внутри оставался воздух.

Когда распахнулся внешний люк, воздух облачком вырвался наружу, утянув вместе с собой Крутящийся Камень.

— Как-никак, — произнес Донован, — здесь тоже дом.

Ганзейский Пост от Сапфирового отделял двухнедельный переход по Палисадному бульвару. Большую часть этого времени Донован наблюдал за тем, как Крутящийся Камень постепенно удаляется от курьерского корабля, сохраняя ту же скорость полета, но теперь уже двигаясь в противоположном направлении. Время от времени он увеличивал разрешение, чтобы удерживать Камень в поле зрения.

Донован летел со скоростью намного ниже местной скорости света, поэтому Танцор миновал первую пару прослоек без видимых побочных эффектов. Но затем он попал в слой пространства, где местная скорость света была меньше результирующей скорости Камня. И тогда он, мигнув, исчез, вызвав слабую дрожь пространственно-временного континуума. Корабль, который пройдет здесь следующим, даже не заметит ее.

Донован продолжал вглядываться в экран еще долгое время после того, как точка вхождения Камня исчезла за кормой. Затем он сел обратно в кресло пилота, убедился в том, что все еще находится в канале, и разрыдался.

ОН ИРФОКАЛ[70]

— В конечном итоге все завершилось гянтрэем, — говорит арфистка. — Славным триумфом.

Они дошли до моста через ручей Бодхи. Высокий мост знаменит благодаря многочисленным сувенирам, но уже поздно и темно, и на нем нет никого, кроме человека со шрамами и ее самой.

— Правда? — удивляется человек со шрамами. Он останавливается и, облокотившись на перила, всматривается в мерцающую черную воду. В ней, будто затонувшая луна, отражается свет фонаря. — Откуда нам знать, что Донован «сгубил» Камень? Откуда Доновану это знать? Может, Камень хотел, чтобы он так думал.

— С тех пор прошло много лет.

— Камни терпеливы.

— Тогда давай наслаждаться отведенным нам временем, пока не вернулся народ песка и металла.

— Если только он уже не вернулся и это не его пожелание, чтобы мы наслаждались.

— Нет, — возражает арфистка. — Я бы знала.

Человек со шрамами пожимает плечами. Здесь заканчивается мой рассказ. Все случилось очень давно, а может, и вовсе не случалось. — Он смотрит на нее. — Ты нашла начало своей истории?

— Возможно. Что стало с ними всеми потом?

— Это уже другие истории, и у них другая цена.

— Но ты же получал от них известия. Ты говорил, что они наведывались в бар. Многое из того, что ты мне рассказал, можно было узнать, только если они возвращались.

— Может, я просто это придумал.

Арфистка качает головой, но не из-за недоверия.

— Что насчет Хью? У него были другие приключения вместе с бан Бриджит?

— Она тебе так сказала? Тогда, видимо, были. — Он осторожно глядит на нее, затем тянется и берет ее своими старческими руками за подбородок. — И вдруг однажды она не вернулась, — говорит он, прочитав выражение ее лица. — Ты ее ищешь, верно?

— Не только. — Арфистка смотрит на него в упор — и он отворачивается первым. — А Грейстрок? — спрашивает она.

Человек со шрамами трясется от смеха.

— Больше его не видели.

— Тогда Фудир. Расскажи мне о нем еще.

— Ты хотела сказать — Донован. Он продолжил путь в Конфедерацию, поскольку не знал, что еще ему оставалось делать. Противостояние Камню истощило его до предела, разрядило, словно батарейку. Тайные Имена допросили его с привычной мягкостью. А потом они сделали что-то ужасное с его разумом. Они разрезали и перемешали его так, что не осталось больше никакого «я», только «мы». Фудир, Донован и… другие.

Арфистка с шумом втягивает воздух, с жалостью разглядывая человека со шрамами.

— Звучит как страшная история, — произносит она наконец.

— Так и есть. — Он останавливается, поднимает гладкий круглый камень и бросает его в ручей Бодхи. Откуда-то издалека слышится всплеск. — Но эта история уже для другого дня.

Примечания

1

Метрический год короче додека-года на 13,5 мдня. Бюро Стандартизации Лиги ввело особую временную величину, известную в обиходе как «наверстывающая неделя», несмотря на то что она длиннее стандартной метрической недели.

(обратно)

2

An brollach — пролог, предисловие, введение (ирл.). — Здесь и далее примеч. ред.

(обратно)

3

Имеется в виду Тристан, или (по другим источникам) Тристрам. В данном случае автор намеренным искажением, вероятно, хочет подчеркнуть, что на момент повествования имя героя уже давно кануло в Лету.

(обратно)

4

Вискбеата (от ирл. uisce beatha) — виски. Дословно выражение переводится как «вода жизни».

(обратно)

5

Geantraί — веселая, счастливая песня (ирл.). В Ирландии, где арфа получила огромное распространение и стала национальным символом, под аккомпанемент маленькой переносной арфы барды исполняли свои сказания. Выделялись три вида музыки, исполняемой на арфе — гянтрэй (веселая песня), голтрэй (плач, грустная песня) и сунтрэй (колыбельная) — в соответствии с тремя задачами арфиста: вызывать у слушателей смех, слезы или сон.

(обратно)

6

Тропопауза — переходный слой между тропосферой и стратосферой.

(обратно)

7

An craic — веселье (ирл.).

(обратно)

8

Goltrai — медленная грустная песня, плач (ирл.).

(обратно)

9

Эрен (от ирл. Eireann) — самоназвание Ирландии.

(обратно)

10

«Золотой парашют» — компенсация, выплачиваемая руководителям организации в случае их увольнения либо ухода в отставку по собственной инициативе в результате слияния компаний или смены собственника.

(обратно)

11

Кутлас (англ. cutlass) — абордажная сабля небольшой кривизны с укороченным массивным лезвием и сильно развитой гардой. Широко применялась военными моряками и пиратами в XVIII–XIX веках в абордажных боях.

(обратно)

12

Дирк (гэльск. biodag) — шотландский национальный кинжал с длинным прямым (до 30 см) клинком полуторной (реже — односторонней) заточки и рукоятью без крестовины. Был широко распространен у шотландских горцев, став их излюбленным национальным оружием в XVI–XVIII веках.

(обратно)

13

Клеймор (от гэльск. claidheamh more — большой меч, англ. claymore) — шотландский меч двуручного или полуторного (реже) хвата. Были распространены в Шотландии с XVI по XVII век.

(обратно)

14

Тэнейст (от ирл. Tánaiste) — заместитель премьер-министра.

(обратно)

15

Suantraί — колыбельная (ирл.).

(обратно)

16

Ку (от гэльск. cú) — гончая, охотничья собака, волк.

(обратно)

17

Имеется в виду пророк Иеремия, один из четырех великих пророков Ветхого Завета. Иеремия двадцать три года пророчествовал, обличая иудеев за отступление от истинного Бога и поклонение идолам. Он также предсказал, что царь вавилонский опустошит землю египетскую и уничтожит поселившихся в ней иудеев. Древнее христианское предание свидетельствует, что кончина Иеремии была мученической: иудеи побили его камнями. В том же году предсказание Иеремии исполнилось.

(обратно)

18

Шинейд (от ирл. Seanaid Eireann) — Сенат Эрен, верхняя палата Национального парламента Ирландии.

(обратно)

19

Имеется в виду пещера Ласко, или Ляско (фр. Grotte de Lascaux), во Франции, один из важнейших памятников первобытного искусства. В пещере, случайно обнаруженной в 1940 году, прекрасно сохранилось около двух тысяч как живописных, так и графических изображений, относящихся примерно к XVIII–XV тысячелетиям до н. э.

(обратно)

20

Наан — лепешка из пресного пшеничного теста, блюдо индийской национальной кухни; употребляется вместе с супами, чаем или в качестве основного блюда.

(обратно)

21

Папад — очень тонкая хрустящая лепешка из чечевичной муки, блюдо индийской национальной кухни.

(обратно)

22

Télos — конец, цель (греч.).

(обратно)

23

Śrī — удача, счастье, процветание (санкср.) — Зачастую используется как часть имен известных религиозных и философских учителей Индии (гуру), святых и праведников — в этом случае может означать «великий, почтенный, высокий, известный, святой, блаженный, божественный».

(обратно)

24

Рага — традиционная индийская инструментальная музыка.

(обратно)

25

Гротеск (от фр. grotesque) — в данном случае подразумевается орнамент, заключающийся в причудливых, фантастических сочетаниях изобразительных и декоративных мотивов.

(обратно)

26

Дхоти — распространенный в Южной и Юго-Восточной Азии, в частности в Индии, тип мужской одежды — набедренная повязка (прямая полоса ткани длиной от 2 до 5 метров), которой драпируют ноги и бедра, пропуская один конец между ног. Напоминает узкие шорты или короткие шаровары.

(обратно)

27

Сахб (от арабск. sahib) — в Индии и Пакистане обращение к европейцу в значении «господин».

(обратно)

28

Сигил (от лат. sigillum) — печать; символ, обладающий определенной магической силой. Сигилы широко использовались магами и алхимиками для вызова духов или демонов и управления ими.

(обратно)

29

Колам — узор, нарисованный рисовым порошком или мелом на полу или на земле для привлечения в дом счастья и удачи; распространенный традиционный вид искусства в Южной Индии.

(обратно)

30

Мемсаиб — госпожа, почтительное обращение к замужней европейской женщине в Индии.

(обратно)

31

Бхисти — каста водоносов в Северной Индии.

(обратно)

32

От англ. handy — мобильный телефон, мобильник (разг.).

(обратно)

33

Пандит (от санскр. pandita) — ученый, мудрец, учитель; в Индии: почетное звание ученого брахмана, а также человека высокообразованного в области классической индийской литературы на санскрите.

(обратно)

34

Сантур — старинный музыкальный инструмент, род цимбал. Распространен в Азербайджане, Армении, Грузии, Индии, Иране, Ираке, Турции и других странах Востока. Особенность его в том, что на нем играют двумя легкими молоточками — мизрабами, поэтому он считается как струнным, так и ударным инструментом.

(обратно)

35

Перигелий (от греч. peri — возле и helios — солнце) — ближайшая к Солнцу точка орбиты небесного тела, движущегося вокруг Солнца.

(обратно)

36

Ложный (или измененный) цвет применяется для того, чтобы получить изображение, объект которого имеет преобразованный неестественный цвет, отличающийся от ожидаемого. С помощью такого цвета внимание наблюдателя привлекается к объекту наиболее эффективно.

(обратно)

37

Названные (исп.).

(обратно)

38

Даал — национальный индийский суп-пюре из бобов, кокосового молока, овощей и специй.

(обратно)

39

Ману — в ведийской и индуистской мифологии древний мудрец, родоначальник человеческого рода. В данном случае, возможно, имеется в виду глава рода, семьи.

(обратно)

40

Саронг — традиционная мужская и женская одежда ряда народов Юго-Восточной Азии и Океании. Представляет собой полосу цветной хлопчатобумажной ткани, которая обертывается вокруг пояса (или середины груди — у женщин) и прикрывает нижнюю часть тела до щиколоток, наподобие длинной юбки.

(обратно)

41

Маглев (от англ. magnetic levitation — магнитная левитация) — поезд, движимый и управляемый силой электромагнитного поля. Такой состав, в отличие от традиционных поездов, в процессе движения не касается поверхности рельса.

(обратно)

42

Масала доса — популярное блюдо в Южной Индии, представляет собой хрустящий блин с начинкой из картофеля со специями.

(обратно)

43

Бенефиция (от лат. beneficium — благодеяние) — здесь, по всей вероятности, подразумевается пожертвование на нужды церкви.

(обратно)

44

Семья, семейство, коллектив (ит.).

(обратно)

45

Урим и Туммим — упоминаемые в Библии предметы, при помощи которых первосвященник мог узнавать волю Господа по отношению к Израилю.

(обратно)

46

Имеется в виду диагностический тест для исследования личности и нарушений психики, впервые опубликованный в 1921 году швейцарским психологом Германом Роршахом. Испытуемому предлагалось дать интерпретацию десяти симметричных относительно вертикальной оси чернильных клякс. Каждая такая фигура служила стимулом для свободных ассоциаций — испытуемый должен был назвать любое возникшее у него в подсознании слово, образ или идею. Тест был основан на предположении, согласно которому то, что индивид «видел» в кляксе, определялось особенностями его собственной личности.

(обратно)

47

Трипунда — священный знак из трех горизонтальных линий, отличительный признак Шивы и его почитателей. Трипунда наносится на лоб пеплом священного огня или сандаловой пастой. Считается, что трипунда охлаждает мозг во время медитации и защищает от дурных мыслей и влияний.

(обратно)

48

Сика — короткий меч или кинжал, который использовали древние фракийцы, а также гладиаторы в Древнем Риме. Отличалась характерной изогнутой формой клинка, специально разработанной, чтобы обойти щит противника и ударить его в спину или в бок.

(обратно)

49

«Бог из машины» (лат.) — выражение, означающее неожиданное спасение, счастливую развязку той или иной ситуации с привлечением внешнего, ранее не действовавшего в ней фактора. Изначально в античном театре так назывался драматургический прием, когда в развязке спектакля при помощи специальных механизмов появлялся бог (например, спускался с небес) и решал проблемы героев.

(обратно)

50

Endeavour — дерзание, стремление, попытка (англ.).

(обратно)

51

Хольгер Датский — легендарный король Дании, невероятно успешно защищавший свою страну от врагов. Согласно сказаниям, Хольгер спит где-то в подземельях замка Кронборг и проснется только тогда, когда Дании будет угрожать опасность.

(обратно)

52

Имеется в виду чудесный остров Аваллон, куда, по кельтской легенде, увозят умирающего короля Артура и где тот ожидает часа своего возвращения.

(обратно)

53

Имеется в виду «Бритва Оккама» — методологический принцип, получивший название от имени английского монаха-францисканца и философа-номиналиста Уильяма Оккама (ок. 1285–1349). В современной науке под «Бритвой Оккама» обычно понимают общий принцип, утверждающий, что если существует несколько логически непротиворечивых объяснений какого-либо явления, объясняющих его одинаково хорошо, то следует, при прочих равных условиях, считать верным самое простое из них.

(обратно)

54

An sos — пауза, перерыв, перемирие (ирл.).

(обратно)

55

Подразумевается чудесное умножение хлебов и рыб Иисусом Христом, описанное в Библии.

(обратно)

56

Табла — индийский парный барабан, состоящий из двух небольших барабанов различной формы. Корпус одного из них (правого) изготавливается из деревянного блока, выдолбленного изнутри, и напоминает бочонок. Левый барабан изготавливается из глины, меди или латуни и формой похож на чашу.

(обратно)

57

Алап — наиболее древняя форма музицирования в Индии, сохранившаяся до настоящего времени; отличается импровизационностью и свободой ритма.

(обратно)

58

Друт-лайя — быстрый темп в индийской музыке.

(обратно)

59

Skevoose — кретин (англ. сленг.), от ит. выражения mi fa schifo, которое можно перевести как «отвратительный».

(обратно)

60

Фактотум (устар.) (от лат. fac totum — делай все) — доверенное лицо, беспрекословно исполняющее всяческие поручения.

(обратно)

61

Жунгво (от чжунго, кит. zhōngguó) — самоназвание Китая, переводится как «центральное государство».

(обратно)

62

Г. К. Честертон. Ортодоксия (1908).

(обратно)

63

Подразумеваются слова Иисуса Христа, упоминаемые в Евангелиях от Матфея, Марка и Луки: «Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее».

(обратно)

64

Хель (др. — исл. Hel) — в скандинавской мифологии царство мертвых, подземный мир холода и смерти, куда уходят души тех, кто не погиб в бою и недостоин Валгаллы — чертогов Одина.

(обратно)

65

Цыпленок-тикка — традиционное индийское блюдо из особым образом замаринованного цыпленка, папайи, творога и разнообразных специй.

(обратно)

66

Дикх (от хинди diq) — проблема, неприятность.

(обратно)

67

Роган-джош — традиционное кашмирское блюдо: тушеные кусочки баранины, приготовленные в соусе из поджаренного репчатого лука, йогурта, чеснока, имбиря и ароматных специй.

(обратно)

68

Кулфи — традиционный индийский десерт из молока, хлеба, сахара и орехов, также известный как «мороженое на белом хлебе».

(обратно)

69

Фьючерсный опцион — вид биржевой сделки, при которой товар приобретается с целью последующей перепродажи на бирже.

(обратно)

70

An iarfhocal — эпилог, послесловие (ирл.).

(обратно)

Оглавление

  • ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
  • АНАЛОГИ ПЕРИФЕРИЙНОГО ВРЕМЕНИ
  • ОН БРОЛЛАХ[2]
  • ГЯНТРЭЙ[5]
  •   ПЕСОК И МЕТАЛЛ
  •   ОН КРАК[7]
  • ГОЛТРЭЙ[8]
  •   ВЫГОРЕВШАЯ ЗЕЛЕНЬ
  •   ОН КРАК
  • СУНТРЭЙ[15]
  •   КРУШЕНИЕ НА БЕРЕГУ ПЕРИФЕРИИ
  •   ОН КРАК
  • ГЯНТРЭЙ
  •   ХЛЕБ И СОЛЬ
  •   ОН КРАК
  • СУНТРЭЙ
  •   ОТБЫТИЕ С КРАЯ НОЧИ
  •   ОН КРАК
  • ГОЛТРЭЙ
  •   КОРАБЛИ, ЛЕТЯЩИЕ В СВЕТЕ
  •   ОН КРАК
  • ГЯНТРЭЙ
  •   ПРЕСЛЕДОВАНИЕ В КИЛЬВАТЕР
  •   ОН КРАК
  • СУНТРЭЙ
  •   МЕРТВЫЙ СЕЗОН
  •   ОН КРАК
  • ГОЛТРЭЙ
  •   СКОРБНОЕ РАССТАВАНИЕ
  •   ОН КРАК
  • ГЯНТРЭЙ
  •   ЛИЦОМ К ЛИЦУ
  •   ОН КРАК
  • СУНТРЭЙ
  •   СКОРОСТЬ ПРОСТРАНСТВА
  •   ОН КРАК
  • ГОЛТРЭЙ
  •   В КРОЛИЧЬЮ НОРУ
  •   ОН КРАК
  •   ОН СОС[54]
  • ГЯНТРЭЙ
  •   ЗОВ ДОЛГА
  •   ОН КРАК
  • СУНТРЭЙ
  •   ТРАВЯНАЯ ПИЖАМА
  •   ОН КРАК
  • ГОЛТРЭЙ
  •   КРИК В ПУСТОТЕ
  •   ОН КРАК
  • ГЯНТРЭЙ
  •   ЗДЕСЬ ТОЖЕ ДОМ
  • ОН ИРФОКАЛ[70] Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

    Комментарии к книге «Танцор Января», Майкл Фрэнсис Флинн

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства