«Песнь слона»

Барри Лонгиер — Песнь слона

Песнь слона

Ну что за уродец этот слон! Где хвост его? На морде он. А где хвосту полагается быть — Лишь жалкий отросток, чтоб попку прикрыть. Мозги — с кулачок, зато ноги — колонны, И весит никак уж не меньше тонны, А главное, эта серая туша Ну о-о-о-чень любит покушать. Страшно подумать, какая силища У этого страшилища! Но послушайте, что в свой черед Расскажет вам цирковой народ. Выходит, у серых гигантов Немало своих талантов. Все в блестках, балерины Порхают у них на спинах, А парни в ливреях с ведром и совком Ходят за ними следом, Убирая с арены то, что вчера Было слоновьим обедом. Послушайте цирковые были — Кого растоптали, кого раздавили. В цирке даже мартышке известно, От кого осталось лишь мокрое место. Но тотчас добавят, кивая в лад, Что, мол, бедняга сам виноват, Незачем было лезть на рожон, Вернее, на бивень, на то он и слон. Послушаешь их час-другой — и, похоже, Слоновье племя куда им дороже. А если и вы такого же мнения — Идите в цирк, дай бог вам везения.

Навигационная служба Федерации Десятого Квадранта извещает о том, что цирковой космический корабль «Город Барабу», следовавший курсом до планеты Х'дгва в Десятом Квадранте, четыре дня назад не вышел на связь. Согласно имеющейся информации, поисковыми службами Девятого и Десятого Квадрантов не отмечено никаких сигналов от терпящего бедствие корабля. На маршруте начаты обычные в таких случаях поисковые работы.

До выяснения положения дел космическое судно, несущее на своем борту полный состав первой межзвездной цирковой труппы Джона О'Хары, объявлено пропавшим без вести.

Газета «Билборд» от 29 мая 2148 г.

Глава 1

Во мраке космоса, в верхних слоях атмосферы неизвестной планеты от гигантского корабля отделились десять небольших шаттлов. Заработали сопла, шаттлы приготовились в любую секунду устремиться вниз. Но не успели они стартовать, как громадный корабль покачнулся, словно на волнах — раз, другой, третий. На какое-то мгновение он вернулся в прежнее положение, затем из дюз мощных двигателей вырвалось слепящее пламя, и корабль в чудовищном пике рухнул вниз.

Крупный человек с перевязанной головой застонал и открыл глаза, ощутив, как мир вокруг него сначала содрогнулся, а потом замер. Голову пронзила резкая боль, способная, казалось, расплавить металл, и человек вновь закрыл глаза.

Какие-то звуки. Едкая вонь кислоты. Запах дыма. Человек погрузился в спасительное забытье. О, от скольких горьких мыслей оберегало оно! Где-то там, снаружи, умирали его корабль, его цирк, его дочь.

— Ну-ка, живо, залатай этих двоих. Они мне нужны в радиорубке.

— Мы уже сели?

— Как же, сели, Мейндж! Еще как! Прямиком напоролись на эту чертову гору.

Забыться, ничего не знать, ничего не помнить — пусть где-то рядом умирают его цирк, его дочь, его животные, да и он сам.

Человек открыл глаза и уставился перед собой невидящим взглядом. Перед глазами мельтешили какие-то фигуры, слышались человеческие вопли. Чей-то голос что-то сказал о слонах.

— Господи, да мы разбились в лепешку!

— Пожарная бригада, немедленно в главную карусель. Пони? Рыжий Пони, где ты!

И вновь какой-то треск, невнятные голоса.

— Немедленно в главную карусель! Слоны и лошади разбежались из клеток и всё крушат на своем пути. Пожарная бригада, какого черта вы тянете резину?! Живо тушите огонь в карусели!

Слоны. Кажется, упомянули слонов. И пожар.

Человек поднял руку. Во всем теле ощущалось какое-то онемение. В его сознании начали постепенно всплывать обрывки воспоминаний. Слоны. Нужно спасать слонов.

— А как с атмосферой?

— Какая, к черту, разница? Ну не будет там воздуха, и что? Все дружно подохнем! Главное, что мы здесь задыхаемся. И если Хартфорд не откроет глаза, мы тут скоро и спички не сможем зажечь. Живо включайте вентиляцию! Дышать невозможно!

— Вот это посадочка, Комета!

— Идиот, попробовал бы ты посадить эту посудину. У нее угол посадки как у кирпича.

— А я и говорю, что мы еще удачно приземлились.

— Черт побери, куда надевались все остальные?

— Попробуй по радио. Нет, погоди! Это чьи позывные?

— Это «Барабу», шкипер! Корабль потерял управление. Он опустился в атмосферу. Сигнала нет.

Голоса. Мужчина приподнялся с койки навстречу голосам. Но те пропали. Полная тишина. Он почувствовал на лице легкое дуновение воздуха и сделал жадный вздох. Глоток. Еще глоток. Сознание слегка прояснилось, и он увидел, что перед пультом управления шаттла, подобно статуям, стоят члены его экипажа.

— Ты, Комета. Что это?

Старший пилот третьего шаттла обернулась в его сторону. Похоже, она не замечала, что со лба у нее капает кровь.

— «Барабу». Его больше нет. Мы едва не погибли вместе с ним.

Комета кивнула в сторону другого члена экипажа:

— Надо связаться с другими шаттлами. Эй, все, кто нас слышит! Говорит шаттл! Где вы? — Комета немного подождала, а затем повторила обращение: — Говорит шаттл номер три. Ответьте, кто слышит нас.

Мужчина потер глаза, присел на койке и посмотрел на старшего пилота:

— Что-то говорили о слонах.

Комета Хана Санаги присела рядом с ним на корточки:

— Здоровяк, знал бы ты, что там происходит. Заклинило дверь. Слоны совсем свихнулись и крушат все на своем пути.

Пилот поднялась и накинулась на членов экипажа, столпившихся у приборной доски:

— Где эти чертовы пожарные?

— Забудь о них.

— Что-нибудь слышно от других шаттлов?

— Пока ничего.

Здоровяк Вилли поднялся на ноги, придерживаясь за спинку кушетки. Неожиданно раздался оглушительный треск.

— Эй, это номер десять! Первый, четвертый, пятый и девятый находятся в пределах видимости друг друга близ обширного водного пространства. — Кто-то из членов экипажа быстро заговорил в микрофон дальней связи. — Нас тут здорово покорежило. Врезались в какую-то гору. От других что-нибудь слышно?

Вилли прищурился, глядя в иллюминаторы капитанского мостика. В них виднелось ослепительное небо, пышная зелень деревьев и горный хребет.

Снова раздался треск радиопомех.

— Подождите! Мы получили устойчивый сигнал от номера шесть. Он видит номер восьмой. Восьмой не видит девятого, но между ними хорошая радиосвязь. Номер два? Где вы? — Молчание. — Кто-нибудь получил сигнал от второго? А от седьмого? — Треск, отчаявшиеся голоса и вновь молчание. — Ладно, давайте поразмыслим, как далеко нас разбросало друг от друга и что нам теперь делать?

На кушетке лежал длинный стек с золотым наконечником. Здоровяк Вилли взял его и, пошатываясь, вышел через Дверь командного отсека в темный коридор. Ну и вонь! Пахло жженой изоляцией, перегретой гидравлической жидкостью, но все эти запахи перебивал тошнотворный запах горелого мяса. Вскоре возгласы на капитанском мостике остались позади, однако им на смену пришли душераздирающие крики обезумевших животных. Здоровяк повернул в коридор, ведущий к огромной клетке из вращающихся труб, в которой содержались слоны. В глаза ему ударил резкий свет сигнализации, затем, откуда-то из-за завесы темноты и дыма послышался голос.

— Пони! Отзовись! Рыжий Пони! Это Здоровяк! Главный дрессировщик с нами!

Здоровяк прикрыл ладонью глаза от слепящих лучей:

— Вощеный! Ты что, черт побери, хочешь, чтобы я ослеп?

Луч фонаря скользнул вниз, Здоровяк ухватился за стену. Она была раскалена. А ведь это только маленькая карусель, в которой находится лишь половина уцелевших животных.

Здоровяк отдернул руку:

— Вощеный, а как же лошади?

Темная фигура позади сигнального фонаря покачала головой.

— Ничего хорошего. Рыжему Пони пришлось наглухо закрыть карусель, чтобы огонь не распространился дальше. Зрелище не для слабонервных. В главной карусели и в конюшне огня нет, но из-за дыма и отсутствия свежего воздуха лошади со слонами просто ошалели.

— Воздух скоро будет.

Рядом с Вощеным возник еще один силуэт.

— Да, видали бы вы, что там творится!

Это был Рыжий Пони Мийра, главный дрессировщик.

— Вощеный, почему ты отключил связь? — Силуэт с фонарем в руке указал на Здоровяка:

— Здесь главный дрессировщик слонов. — Пони приблизился к Здоровяку и положил руку ему на плечо:

— С тобой все в порядке? Когда я видел тебя в последний раз, в затылке у тебя была дырка.

— Я-то на ногах. Мы удачно сели. Нам надо открыть главный выход.

Смотритель животных покачал головой:

— Я слышал от экипажа, что двери заклинило. К кнопке, которая открывает эти чертовы люки, не пробиться, и все из-за слонов. Там их носится парочка, крушит все на своем пути. И мы теперь отрезаны от ребят в кормовом отсеке.

Здоровяк потер глаза:

— Карусель? Она все еще вращается?

— В общем-то да, но…

— Тогда несите фонари и поверните к выходу первую трубу. Я попробую выбить люк.

Пони слегка потряс Здоровяка за плечо:

— В трубы проникнуть не удастся. Особенно в первую. Там бесчинствуют шесть из восьми слонов. Мы сейчас пытаемся вызвать на помощь спасательную бригаду, чтобы те взломали дверь снаружи.

Здоровяк медленно двинулся вдоль прохода:

— К черту помощь, Пони. Уж если изнутри дверь не открыть, то кто, по-твоему, откроет ее снаружи? Нечего даже рассчитывать. Поверните первую трубу к выходу. Я пробьюсь.

— Почему первую?

— Потому что там Минг.

Пройдя между двумя фигурами, Здоровяк на ощупь двинулся дальше по коридору, пока наконец не добрался до люка, ведущего в главный отсек. Протиснувшись в него, он не стал пользоваться лифтом, а начал медленно спускаться вниз по перекладинам приставной лестницы. Где-то на полпути вниз его охватил приступ тошноты и головокружения, а от боли перед глазами заплясали искорки. Здоровяк приник к лестнице, положив голову на перекладину. Дым укутывал его подобно ватному одеялу. Крики обезумевших животных давили на барабанные перепонки.

Плач. Едва слышный плач он различил среди этих криков. Затем в коридоре зажегся тусклый свет и на смену кромешной тьме пришло подобие сумерек. Здоровяк Вилли медленно спустился еще на несколько перекладин ниже, пока наконец не оказался в отсеке нижней палубы, ведущем к главной карусели. Воздух здесь был лучше — чище, свежее. Здоровяк кинул взгляд налево и разглядел смутные очертания открытого технического люка. Там виднелась зеленая трава.

Здоровяк повернулся прочь от лестницы, направляясь в сторону закрытых дверей, которые вели к трубам, но в следующее мгновение шаттл содрогнулся от грохота, сотрясавшего главную карусель. Перед дверью маячили три фигуры, склонившись над распростертой четвертой. Одна из них вскочила на ноги и подхватила Здоровяка.

— Что ты здесь делаешь? Ты ведь едва держишься на ногах.

Здоровяк усилием воли вернул зрению фокус. Оказалось, что его поддерживал Паки Дерн, а над неподвижным телом Хэйстена Харри сидели, склонившись, Вако-Вако и Дот Пот.

— Что у вас здесь стряслось, Паки? — Дрессировщик кивнул в сторону Харри:

— Нам с Вако удалось вытащить его из первой трубы. Увы, слишком поздно. — Паки посмотрел на Здоровяка. — Там еще остались люди.

— А где остальные погонщики? — Паки покачал головой:

— Хотел бы я знать. Большинство из них, должно быть, уже выбрались наружу.

Здоровяк на мгновение закрыл глаза.

— Вако. Уведи отсюда Дот. Вы с ней сможете пролезть через технический люк.

Заклинатель змей обернулся и посмотрел на главного повелителя слонов:

— А как же ты?

Здоровяк подошел ближе и поднял Дот на ноги.

— Хэйстена уже не вернешь, Дот. Тебе лучше уйти отсюда. Дот вытерла тыльной стороной ладони слезы:

— Я не могу его здесь бросить. Даже не пытайтесь меня уговаривать.

— Мы с Паки о нем позаботимся. А ты иди с Вако. И не путайся под ногами.

Заклинатель змей поднялся, держа Дот за руку, и вопросительно посмотрел на Здоровяка:

— А как же ты?

— Как-нибудь справлюсь.

Заклинатель змей окинул Здоровяка пристальным взглядом узких восточных глаз.

— В цирке героев не бывает, Здоровяк. Циркачи делятся на мертвых и живых.

— Давай, Вако, делай, что тебе сказано. — С этими словами Здоровяк положил руку ему на плечо. — А за меня не беспокойся.

Вако плюнул на пол и повел Дот в сторону технического люка. Когда они приблизилась к выходу, Здоровяк указал Паку на мертвое тело:

— Вытащи его отсюда. — Паки Дерн покачал головой:

— Я слышал, как ходуном ходит большая клетка. Если ты откроешь эту дверь, не успеешь и глазом моргнуть, как стадо обезумевших слонов раздавит тебя в лепешку.

Дрессировщик слонов стеком указал на неподвижное тело:

— Убери его отсюда и сам проваливай. Я постараюсь открыть главную задвижку.

— Сейчас это сделают снаружи.

— Паки, у нас нет времени ждать, пока кто-то там взломает чертову дверь. Так что пошевеливайся.

— У тебя ничего не выйдет.

— Еще как выйдет. Мне поможет Минг! — Здоровяк вновь указал в сторону мертвого товарища. — Уноси его, слышишь?

Паки потряс головой и взвалил мертвого Харри на плечо.

— Может, я чем помогу?

Здоровяк Вилли посмотрел на задраенную дверь главной карусели:

— Не мешай мне. Ступай. И скажи тем, снаружи, чтобы убирались.

Паки тащил тело Харри прочь. В тот момент, когда он уже был у технического люка, Здоровяк выкрикнул:

— Эй, Паки!

— Ну, что еще?

— Крошка Вилл. Позаботься о ней, хорошо?

— Понял. Позабочусь. — Паки протиснул тело Харри в люк, а затем и сам выбрался наружу.

С минуту Здоровяк Вилли стоял перед закрытой дверью, в нерешительности глядя на красную квадратную кнопку, которой та открывалась.

Главное, чтобы Минг была первой.

Здоровяк вытянул вперед левую руку и резко нажал кнопку. Двери с шипением разъехались в стороны, и он шагнул внутрь. Дым там был не намного гуще, чем снаружи, но вопли слонов, казалось, могли разорвать барабанные перепонки. В дверь ворвалась и пронеслась мимо него обезумевшая от страха слониха. Из ее порванного левого уха капала кровь. Здоровяк тотчас узнал Камбо. Животное заметалось по отсеку в поисках выхода. Вслед за ней из карусели выскочила Квини. Хобот ее был почти отсечен. Здоровяк заглянул внутрь и, собравшись с силами, крикнул:

— Минг! Черт побери, где ты? Отзовись, Минг!

Впереди перед собой он увидел на полу три слоновьи туши — животные либо уже умерли, либо близки к тому. Оставшиеся пять слоних, совершенно обезумев, носились из стороны в сторону в тесном пространстве карусели.

— Минг! Чертова кукла Минг! — В глазах у Здоровяка помутилось, и он осел на пол возле двери.

Одна из пяти слоних остановилась, повернулась к нему и медленно зашагала к выходу.

— Умница. Ну, давай, иди ко мне.

Неожиданно кто-то с силой ударил Здоровяка по плечу, так что он отлетел к перегородке. Дрессировщик с трудом устоял на ногах, успев ухватиться за перекладины лестницы, и начал карабкаться вверх, спасаясь от неожиданной опасности. Квини вновь налетела на него, на сей раз пытаясь стянуть вниз, но раненый хобот не дал ей это сделать. Едва Здоровяк успел взобраться выше, как разъяренная Квини принялась таранить лестницу лбом.

В ту же секунду в отсек вошла Минг и дико взревела. Здоровяк окликнул ее с высоты:

— Минг! Сюда, моя девочка. Убери Квини от лестницы. Ну, давай, моя красавица!

Здоровяк заметил, как Минг посмотрела в его сторону. Она издала трубный звук. Для Здоровяка этот рев был как бальзам на рану.

— Молодчина, Минг. Я здесь. Давай ко мне. Выручай старину Здоровяка.

Минг склонила голову, подобрала хобот и пошла тараном на Квини. От мощного удара задрожали перегородки во всем отсеке. Здоровяк едва не выпустил поручень. Квини в испуге отскочила от лестницы.

— Сюда, сюда, Минг! — Здоровяк стукнул стеком о стойку, и Минг подошла к лестнице. В цирке Минг научилась подставлять дрессировщику спину по условному знаку его стека. Когда слониха оказалась совсем близко, Здоровяк спрыгнул с лестницы и оказался на ее широкой спине. С великим трудом он подполз ближе к голове, пока наконец его ботинки не очутились у нее за ушами.

— Молодец, моя милая. Давай выручай! Выпусти нас отсюда. — Здоровяк постучал слониху по плечам стеком. — Давай, милая, давай!

Минг развернулась вправо, и, когда она оказалась как раз напротив двери, Здоровяк припал лицом к его голове. В ноздри ударил резкий запах горелого мяса.

— Ну, давай, протарань эту чертову железяку!

Минг вошла в двери и двинулась по трубе № 1 главной карусели — сначала быстрым шагом, а затем рысью. Выкрикивая команды и работая стеком, Здоровяк помог слонихе обойти ее мертвых сородичей. Работая головой, хоботом и бивнями, Минг убрала с пути испуганных слонов. Кто-то из них попытался было дать ей отпор, и Здоровяк почувствовал, как чей-то бивень впился ему в икру.

— Черт! А ты пошевеливайся!

На другом конце трубы дым все еще стоял плотной завесой.

— Стоять. Припаркуйся здесь, а я пока нащупаю дверную ручку.

Слониха остановилась, а Здоровяк попытался разглядеть, что же творится вокруг.

— И где эта ручка, черт бы ее побрал?! — Здоровяк покачал головой, но от этого она только сильнее разболелась, а видимости ничуть не прибавилось.

— Черт! — Здоровяк наклонился вправо, свесился вниз и похлопал слониху по груди. — А теперь, милочка, опустись на колени. Вот так. Дай-ка мне слезть вниз.

Слониха медленно подогнула передние ноги, и Здоровяк соскользнул на раскаленный пол нижнего отсека. Его левая нога тотчас стала как ватная, и Здоровяку ничего не оставалось, как подползти к двери на четвереньках. Найдя заветную кнопку, он с силой ударил по ней кулаком. Дверь с шипением отворилась. По другую ее сторону две слонихи, вырвавшиеся из трубы № 4, носились по коридору, который вел к главному люку. Раскаленная сторона карусели светилась в темноте оранжевым светом. Рядом с одной из стен виднелись растоптанные человеческие тела. Понятно, почему Рыжий Пони так и не сумел вызвать подмогу из кормового отсека.

Здоровяк отшатнулся от стены и рухнул на пол. Он посмотрел на слониху. Та терпеливо дожидалась дальнейших указаний. Здоровяку показалось, что на мгновение он потерял сознание, но, к счастью, быстро очнулся, когда ногу, тело и голову пронзила острая боль. Вскоре боль слегка отпустила, и он выкрикнул:

— Минг! Я не могу! Выбей дверь и выпусти нас отсюда! Дрессировщик постучал стеком по полу:

— Давай, вперед.

Слониха подвинулась вправо и посмотрела на распростертую на полу фигуру своего повелителя. Затем встала на задние ноги и протрубила. Здоровяк понял, что у нее на уме. Понял, потому что однажды уже пережил это.

— Минг, это я, Здоровяк. Неужели ты не узнаешь меня, моя красавица?

Слониха только фыркнула и принялась раскачиваться взад и вперед.

Это было раньше, в другом месте! Не сейчас! Много лет назад. А это я, Здоровяк!

Он поднял стек с позолоченным наконечником.

Здоровяк.

Минг на какое-то время застыла, опустив голову и подняв хобот вверх. Затем осторожно просунула бивни под тело Здоровяка. Тот отвел руку, в которой был зажат стек, — слониха должна все время видеть его.

— Это я, Минг. Если ты поранишь меня, то загубишь все на свете! Осторожнее!

Обвив талию своего повелителя хоботом, слониха подняла голову.

— Молодец, моя крошка. А теперь уйдем отсюда, и чем скорее, тем лучше!

Минг развернулась к главному люку. Две обезумевших слонихи двинулись в ее сторону.

— Давай, милая. Подними меня поближе к этой чертовой кнопке.

Минг остановилась перед мощной дверью главного люка. От сильного удара о землю та выгнулась, и открыть ее можно было, разве что одновременно выбив все болты.

— Потихоньку, милая. Пододвинь меня поближе.

Слониха пододвинула дрессировщика вправо. Здоровяк подался вперед и снял крышку с аварийного крана. Он потянул вниз красную ручку, но уже в следующее мгновение снова потерял сознание — как раз в тот момент, когда двести болтов вылетели из своих гнезд, а на Минг набросилась одна из разъяренных слоних.

Здоровяк вновь открыл глаза оттого, что все тело его сотрясалось — это Минг мчалась вперед по высоким травяным зарослям незнакомой планеты. Сзади раздавались чьи-то голоса, но Минг на них не обращала внимания.

— Минг! Минг!

Слониха перешла на рысь, а затем двинулась шагом.

— Полегче, милая. А теперь отпусти меня.

Огромное животное вздрогнуло, опустило голову и положило Здоровяка в траву. Затем подняла голову и застыла на месте, пофыркивая и похлопывая ушами.

— Умница. Молодчина. Ты у меня молодчина.

И снова голоса. На этот раз ближе и громче. Топот человеческих ног. Кто-то бежит в высокой траве. Здоровяк открыл глаза и посмотрел на ясное голубое небо. Погода как раз для открытия сезона. Черт, денек выдался просто на славу. Затем над ним появилось лицо Паки Дерна — погонщик пытался удостовериться, жив ли дрессировщик слонов. Здоровяк ощутил, как ему что-то положили под голову, кто-то сжимал ему левую ногу. Еще чьи-то руки, чьи-то лица… Вако-Вако, Дот Пот, Муллиган, Рыжий Пони, Молл…

На лице Паки появилась улыбка.

— Ну, Здоровяк, чего ты там натворил?

— Немножко того, немножко этого. Здоровяк почувствовал, как ему в руку впилась острая игла. Паки кивнул:

— Похоже, ты неплохо повеселился.

— Сам знаешь, Паки, что в таких случаях говорят. Когда работаешь в цирке, вся твоя жизнь — нескончаемое веселье.

* * *

Голубое небо вдруг сделалось черным. Лицо Паки расплылось и померкло, а резкая боль сменилась убаюкивающим покачиванием, похожим на морской прибой.

Он смутно ощутил чье-то прикосновение, услышал невнятные голоса и даже узнал один из них, исполнявший песню «Слоновий детский сад». Пела Ким. Молодец девчонка. Шаттл разбился, где мы сейчас — одному Богу известно, теперь нас вовек никому не найти. Неизвестно, добудем ли мы хоть какую-нибудь еду. Главное — не терять присутствия духа. Но ведь кое-что осталось. Я все еще здесь…

А жизнь? Такая же, что и всегда — жизнь с цирком, нескончаемое веселье…

Эй, почтеннейшая публика!

Заходите к нам полюбоваться на диковинных животных с планеты Земля. Взгляните на наших удивительных серых гигантов!

— Вот я и говорю, кто вы там, сэр или мадам, серых гигантов.

— Правильно, их так и зовут, сынок.

Всего за четвертак, за двадцать пять процентов полной денежки-бумажки любуйтесь ими, насколько хватит ваших глаз, сенсорных отростков или чем там вас наградил Господь Бог.

— Кыш, парень, не путайся под ногами.

— А вы, ребята, глядите!

Глава 2

Вако-Вако, заклинатель змей, отвел взгляд от тела Здоровяка Вилли. Цирковой ветеринар Мейндж Рейнджер уже спешил осмотреть его и выдать заключение о смерти. Вако же направился к шаттлу и начал карабкаться вверх по лестнице, ведущей к аварийному люку. Тем временем погонщики, кто приманками, кто угрозами, пытались заставить слонов выйти наружу. Оказавшись внутри шаттла, Вако зашагал к своему отсеку. Он слышал, как главная карусель, скрипнув, сделала очередной оборот, и с главным выходом поравнялся коридор слоновника.

Войдя к себе в отсек, Вако сел на сундук. В помещении все еще явственно ощущался запах гари и дыма. Вако взял в руки серую картонную коробку. Поставил ее себе на колени, открыл крышку и взглянул на пять голубых яиц размером с кулак. На одном яйце блестела капелька влаги, и Вако аккуратно вытер ее пальцем. Но в следующее мгновение на скорлупе заблестела новая капля. Вако поднес руку к лицу и прикоснулся к щеке. Слезы. Старая хворь. Опять она до него добралась.

Откуда-то снаружи раздался чей-то голос:

— Освободить шаттл!

Вако повернул голову — в отсек к нему заглядывала Комета Санаги.

— Вако, живо, давай отсюда. Для нас единственный способ справиться с пожаром — это плотно закрыть все люки. Без воздуха пламя погаснет.

Вако кивнул, и Комета пошла дальше.

Заклинатель змей закрыл коробку, но с сундука не встал.

Хворь. Господи, опять проклятая хворь.

Пятнадцать лет назад он плакал по Бансу Баниоро. И вот теперь Здоровяк Вилли. Вако вспомнил зимние квартиры в далеком месте под названием Флорида. Иное место, иное время, иное измерение. Однажды вечером кто-то постучал в дверь его вагончика. Открыв, Вако увидел, что перед ним стоит Рыжий Пони Мийра, главный дрессировщик.

— Вако, надеюсь, ты знаешь, что сегодня мы ездили за парой новых слонов. Но эти болваны — я имею в виду тех, кто их перевозил, — загубили одного и поранили другого.

Заклинатель змей пристально посмотрел на главного дрессировщика. Внутри него все оборвалось.

Рыжий Пони уставился в пол:

— Ну, в общем, Банс… того. Я еще приду попозже забрать его вещи. — Рыжий Пони сунул руки в карманы и направился в сторону слоновника. — Ты уж извини.

Вако закрыл за ним дверь вагончика и снова взялся за книгу.

Поздно вечером в дверь снова постучали. Вако посмотрел на раскрытую книгу и понял, что вот уже два часа таращится на одну и ту же страницу. Отложив книгу в сторону, он открыл дверь. На ступеньках стоял Здоровяк Вилли, молодой Дрессировщик, которого добряк Банс взял под свое крыло.

— Банс погиб. Я подумал, что тебя надо поставить в известность. — И он посмотрел на Вако.

— Уже знаю. — Вако кивком головы указал на перевязанную руку Здоровяка. — Откуда такая варежка?

— Все о'кей. Пришлось выгонять одного слона из трейлера. Вот мне и прищемило клешню. Наш Костоправ ее починил и даже дал что-то от боли.

Вако пригласил его зайти в вагончик:

— Заходи, если хочешь.

— Нет, я просто пришел сказать, что сочувствую тебе. Вако опустился в кресло и сцепил пальцы.

— Не надо мне сочувствовать, Здоровяк. Вилли сел на стул напротив заклинателя змей:

— Но ведь он был твоим другом.

— Это он так себя называл. — Заклинатель змей впился в него взглядом своих черных глаз. — У меня нет друзей, по крайней мере среди людей.

Вилли посмотрел вниз и покачал головой:

— Так почему ты жил с ним? Причем целых десять лет.

— Он платил за жилье. — Заклинатель змей протянул руку, чтобы погладить проползавшего по полу питона. — С ним было интересно поговорить. — Вако выпрямился. — Я произвожу впечатление бездушного типа?

Вилли медленно кивнул:

— Бездушного. Именно.

Вако закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.

— Я не позволяю себе водить дружбу с людьми. Люди — единственные животные, о которых я невысокого мнения. — Вако открыл глаза и посмотрел на Вилли. — Мне не довелось общаться с внеземными разумными формами, но боюсь, что и они меня разочаровали бы. Банс поехал туда и загнулся, что, в общем, сродни самоубийству. Ты думаешь, что он герой. А я нет. Наверняка найдутся те, кто питал к нему теплые чувства — правда, я не из их числа. Банс ведь обманывал их. Он обманщик, каких свет не видывал. А чего еще ждать от человека? Я, например, ничего другого и не ждал. Я вообще ничего хорошего от людей не жду.

Здоровяк Вилли еще какое-то время оставался сидеть, но затем подхватил свой стек, встал и направился к двери.

— Я уж лучше пойду к себе в слоновник. Сегодня же начну дрессировать ту слониху.

Заклинатель змей тоже поднялся и проводил Здоровяка Вилли до дверей. Когда тот был уже на нижней ступеньке крыльца, Вако спросил:

— Как ее имя?

— Минг.

— А сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

— Думаешь, справишься?

Вилли пожал плечами, а затем, словно гребнем, прошелся пальцами здоровой руки по волосам.

— Не знаю. И это плохо. Отрава Джим, бывало, говорил, что надо точно знать, сможешь ты или нет. В противном случае слон покажет тебе правильный ответ.

Вако кивнул:

— Животные понимают людей гораздо лучше, чем люди животных. Минг тебя не пугает?

Вилли облизнул губы, пожал плечами, затем все-таки согласился:

— Сейчас — да. Но тогда, на аэродроме, я об этом не думал. Некогда было… После у меня было время задуматься.

— Вот и хорошо. Продолжай в том же духе, Здоровяк. Все животные одинаковы. Главное — присматривайся, изучай. Присматривайся к Минг, пока не раскусишь ее, не поймешь, что у нее на уме. А как только ты ее поймешь, то будешь знать, чего ей хочется, чего ей надо, что ты можешь для нее сделать. Как только ты поймешь ее, сразу перестанешь бояться. А до тех пор смотри не сглупи.

Вилли потер подбородок, затем опустил руку.

— Вако, а ты знал Отраву Джима? Ведь ты говоришь точь-в-точь как он.

Вако покачал головой:

— Лишь пару раз говорил с ним, много лет назад, когда он работал с О'Харой. Просто все дрессировщики говорят одни и те же вещи. А тот, кто нет, — конец известен. Капут либо ему, либо животному.

Вилли кивнул и направился к слоновнику.

— Спасибо, Вако.

— Здоровяк!

Вилли оглянулся на заклинателя змей:

— Ну, что еще?

— Если хочешь, переезжай ко мне. Сколько можно жить в слоновнике?

Вилли изумленно выгнул брови:

— И за сколько?

— Десять кредитов в неделю. Вилли пожал плечами:

— А почему бы и нет? Пойду заберу вещи.

— Только давай не сегодня. — Заклинатель змей вполоборота оглядел свой вагончик. — Лучше завтра. Перебирайся ко мне завтра. А сегодня… Сегодня мне еще надо кое о чем подумать.

С этими словами Вако шагнул внутрь и захлопнул за собой дверь.

И в тот момент им снова овладела старая хворь. Он кричал и клялся на всю вселенную, что никогда больше не станет никого любить.

И вот теперь Здоровяк Вилли еле жив и хватает запекшимся ртом воздух планеты, которая даже не обозначена на космических картах. Заклинателем змей вновь овладела проклятая хворь.

В коробке у него на коленях лежали яйца пятерых из двенадцати ссендиссианских змей-телепатов, которых он привез для своего шоу. Только где теперь ссендиссиане? Остались лишь вот эти зародыши, которые обладают чувствами и оплакивают внутри скорлупы своих мертвых родителей.

Вако поднялся и вышел из отсека, вновь ощутив под ногами поверхность чужой планеты. Он окинул взглядом обширное озеро, начинавшееся где-то внизу склона, о который разбился их шаттл. За озером виднелся не то лес, не то болото. Да, любить здесь некого.

Заклинатель змей медленно зашагал к берегу.

Глава 3

Вечером того, первого дня по другую сторону озера солнце медленно скатывалось за узкую полоску едва различимой топи. Паки Дерн сидел в росистой траве, обхватив руками колени. На фоне алого неба редкие облака казались пятнами черной запекшейся крови с золотой окантовкой.

Господи, сколько крови было сегодня! Сколько крови!

Паки закрыл глаза и несколько мгновений сидел с поникшей головой.

— Черт, ну конечно же!

Он поднял голову и взглянул на ближний берег озера. Там начинался широкий след, пропаханный брюхом их шаттла. Кончался он где-то среди деревьев слева от него. Справа виднелись холмы. Слева — ущелье, проделанное реками, вытекавшими из озера куда-то на юг. Что ж, исход не самый худший, Комета удачно посадила посудину. Можно сказать, с умом.

Здоровяк Вилли и еще тридцать два погибших члена их труппы теперь лежали в пропаханной шаттлом траншее в ста метрах от берега. Лопат, чтобы вырыть могилы, не было. Тела просто уложили рядом на дно траншеи, и все, кто не был ранен, собрались по обеим ее сторонам. Главный дрессировщик окинул взглядом тела погибших товарищей, после чего начал забрасывать их комками глины и травой. Это послужило сигналом для остальных двухсот двадцати шести оставшихся в живых. При помощи рук, ног, палок и слез они похоронили своих мертвых.

Паки пытался отогнать от себя эту тягостную картину. На ощупь он подобрал стек красного дерева с золотым наконечником, лежавший в траве рядом с его собственным — из стали и резины. Ощутив на загрубевших ладонях тепло благородного дерева, он вспомнил его владельца. Этот стек когда-то принадлежал Отраве Джиму Болджеру, давно — еще до того, как он сам пришел в цирк. Отрава Джим пил по-черному, а кому же захочется, чтобы серые гиганты оказались в руках алкаша, с носом красным, как огнетушитель.

Так что Джима в конце концов поперли из цирка, и он затерялся где-то в бескрайнем, жестоком мире, который окружает домашний мирок цирковой арены. Но затем, пятнадцать лет спустя, стек с золотым наконечником снова вернулся в цирк. На этот раз — попав в руки тощего восемнадцатилетнего мальчишки по имени Вилли Коул. Парень никогда не выпускал стек из поля зрения. Так его и прозвали — Здоровяк Вилли. И уже через десять лет Рыжий Пони поставил Здоровяка главным начальником над слонами, хотя были дрессировщики и постарше, проработавшие в цирке не один десяток лет. Однако никто не стал даже оспаривать решение главного дрессировщика, поскольку все знали, кто такой Здоровяк Вилли, а Здоровяк, в свою очередь, знал всех слонов как облупленных.

— Черт! — Паки подобрал свой стек, резко поднялся на ноги и стряхнул с брюк травинки. Затем повернулся и направился вниз по склону к краалю.

Отрава Джим, бывало, говорил: «Парень, послушай, по загону ходят лошади. Это что, по-твоему, лошадь? Это слон, а слоны ходят по краалю».

Здоровяк Вилли, бывало, хохотал, рассказывая эту историю. Паки остановился возле импровизированной ограды, которую дрессировщики соорудили из камней и стволов деревьев, вывороченных с корнем при посадке третьего шаттла. Эта ограда представляла собой одну из сторон импровизированного треугольника. Второй стороной служила отвесная скала, уходившая высоко вверх, третьей — скалистый утес.

«И не бойся, парень, что слон упадет с обрыва. Слон — он не дурак, у него ума побольше, чем у человека. Вот ты, например, что ты знаешь? Признайся, ничего». И Здоровяк заливался смехом.

Паки вскарабкался по камням и бревнам на самый верх ограды. Тусклый свет, отражавшийся где-то внизу от скалы красными отблесками, означал одно — цирковой ветеринар Мейндж Рейнджер все еще трудится, латая хобот старушки Квини. Ветеринару помогали несколько дрессировщиков, а еще двое следили за тем, чтобы другие слоны не приближались к лежащей под наркозом слонихе. Так, на всякий случай. Подопечная Паки — слониха по кличке Роббер — мирно пощипывала траву внутри крааля. Спасибо этой чертовой планете, трава оказалась съедобной. Почти все сено и зерно пришлось выбросить еще до того, как случился пожар на «Барабу». Из семидесяти пяти слонов осталось всего тридцать четыре. Большинство погибло от нехватки воздуха еще на корабле. Еще девять погибли во время неудачной посадки шаттла. Завтра предстоит неприятная работа — из карусели надо будет вытащить слоновьи туши и еще восемнадцать дохлых лошадей и закопать в канаве. Сто двадцать две лошади, оставшиеся в живых, першероны и скаковые, паслись, стреноженные, среди деревьев недалеко от крааля. Сто двадцать две, а ведь когда-то их было триста пятьдесят. А из более чем тысячи других животных — львов, верблюдов, жирафов, обезьян, змей и птиц не выжил никто, ни единая душа.

На краю утеса, в отдалении от других слонов, застыв в вечернем полумраке, стояла Минг, вглядываясь в наступающую темноту. Много лет назад она, как сейчас Квини, лежала на боку, пока Мейндж Рейнджер зашивал ей раны и обрабатывал лазерные ожоги, которые слониха получила по вине какого-то безмозглого идиота в аэропорту Порто-Паолито.

Это было в далеком двадцать седьмом — за пятнадцать лет до того, как О'Хара повез свое «Большое шоу» колесить по космическим дорогам, — в слоновнике на зимних квартирах в Аркадии, штат Флорида Североамериканского Союза.

Паки смотрел, как Мейндж и его ребята обрабатывают Квини, но перед его глазами стояла сцена пятнадцатилетней давности. Мейндж тогда уже кончил зашивать Минг, и Паки согласился посидеть в слоновнике и проследить за ней.

Было поздно, и как только наркоз стал отходить, Минг попыталась встать на ноги и принялась размахивать хоботом. Она ощупала цепи у себя на ногах, фыркнула и протрубила. В течение нескольких минут пыталась сорвать с себя цепи, но затем замерла на месте, и лишь бока ее раздувались с каждым глубоким вздохом.

Схватив охапку сена, Паки направился к Минг, но не успел он сделать ей подношение, как слониха взревела, затопала ногами и принялась размахивать хоботом. Ее хобот уже унес жизнь одного дрессировщика, Банса Баниоро, когда тот вместе со Здоровяком Вилли пытался выманить Минг из брюха грузового самолета. Минг вновь взмахнула хоботом, и Паки бросил ей на бетонный пол охапку сена.

— Черт с тобой, упрямица! Дома меня еще ждет жена и початая бутылка виски. — Паки вернулся к кипам сена и, растянувшись на сухой траве, принялся ждать, когда же слониха наконец успокоится.

В конце концов его сморил сон. Проснувшись, Паки ощутил, что в слоновнике есть кто-то еще. В этом не было ничего Удивительного, дрессировщики частенько оставались здесь на ночь, и Паки приготовился было снова вздремнуть. Но неожиданно он увидел, что это новый парнишка, Здоровяк Вилли, — он сидел на сене всего в нескольких метрах от Паки, постукивая о ботинок своим знаменитым стеком. Как раз напротив парня, не сводя с него пристального взгляда, стояла Минг. В полумраке слоновника она казалась исполинской серой скалой, и лишь изредка, не предвещая ничего хорошего, поблескивал то слоновий глаз, то бивень.

Малейшее движение с ее стороны — и Здоровяк Вилли все сильнее ощущал, как внутри него все сжимается от напряжения.

Минг была единственной слонихой без своего дрессировщика. Парнишка же был единственным дрессировщиком без своего слона. Но главное, слониха не только унесла человеческую жизнь — она была возбуждена, переполнена страданием и страхом.

Паки протер глаза, вылез из сеновала и уселся рядом со Здоровяком Вилли.

— Умный человек подождал бы до утра.

— А ты кто такой? — обернулся Вилли.

— Паки, кто же еще. Вилли посмотрел на Минг:

— Умный человек, Паки, уже давно бы нашел себе какую-нибудь другую непыльную работенку.

— Здоровяк, утром мы бы привязали ее к перекладине так, чтобы она не смогла мотать головой, а значит, размахивать бивнями. Тебе понадобится еще как минимум пара ребят, чтобы совладать с ней.

— Пойми, что Минг и без того взбудоражена и перепугана. Я хочу, чтобы она поняла — я буду ее повелителем. — Вилли устремил взгляд в глубь слоновника. — Сейчас здесь тихо, и она немного успокоилась. Так что, сдается мне, я должен действовать сейчас или никогда. — Вилли повернулся к Паки. — Минг моя. Я хочу, чтобы она это поняла.

— Банс был классным дрессировщиком. Но она его угробила.

Откуда-то из темноты донеслось пофыркивание, а вслед за ним лязганье цепи — это Минг проверяла ее на прочность. Здоровяк не сводил глаз с темной громады. Стеком он указал в сторону слонихи:

— Если я не сумею уломать Минг, придется скормить ее львам.

Паки положил руку на плечо парню:

— Она еще не пришла в себя. Подожди до утра.

— Нет.

Паки убрал руку:

— Наркотик, который Мейндж Рейнджер вколол ей в задницу, уже почти не действует. Ей больно.

— Утром ей будет не легче.

Паки вздохнул и откинулся на сено:

— Здоровяк, у вас с покойным Бансом много общего.

— Спасибо за комплимент.

— Да, вы оба упрямые, одержимые и… покойники. Здоровяк резко обернулся к Паки:

— Послушай…

— Что?

Здоровяк глубоко вздохнул и вновь перевел взгляд на Минг.

— Я же сказал тебе, умный человек давно бы уже нашел себе непыльную работенку.

Здоровяк снова бросил взгляд в сторону серой громадины и вскочил на ноги:

— Пора мне к моему слону. — Паки тоже поднялся:

— Главное, говори с ней, говори и говори. Спокойно, но так, чтобы она поняла, что ты здесь хозяин.

— Ясно. — Здоровяк нагнулся за охапкой сена.

— Помни, парень: стоит хотя бы раз дрогнуть — и можно заказывать гроб с музыкой.

Здоровяк кивнул и шагнул с сеном к бетонной площадке перед загоном Минг.

— Молодец, моя хорошая. Расслабься, расслабься. — Минг посмотрела на Вилли сначала одним глазом, затем другим. Он остановился перед ней на безопасном расстоянии. — Сейчас тебе уже легче, дорогая моя. Так что не бойся, худшее позади. — Здоровяк протянул ей охапку сена. — Ты уже давно не ела. Наверняка ведь проголодалась. На, покушай. — И он разбросал на полу сено.

Паки увидел, как слониха сначала обвела взглядом загончик, а затем уставилась на тощего парня, стоящего перед ней. Ни один дрессировщик еще не казался ему столь миниатюрным, ни один слон — таким гигантом. Минг протянула хобот, принимая подношение Вилли. Не сводя глаз со Здоровяка, она принялась засовывать сено в рот. Пока слониха пережевывала угощение, Здоровяк подошел ближе. Минг оторвалась было от еды, но затем снова опустила голову. Вилли протянул руку и нежно погладил ее по хоботу. В ответ слониха обвила парня за талию и отшвырнула в дальний угол слоновника. Паки только вздохнул и покачал головой:

— Ну как, жив еще?

Здоровяк приподнялся на локте, запустил два пальца в рот и вытащил оттуда выбитый зуб.

— Ну, Паки, хана мне, если в цирке нет своего дантиста, — произнес он с улыбкой.

Затем он поднялся на ноги, подобрал стек, пересек помещение и снова встал напротив слонихи. Похлопав ее по щеке стеком, он настойчиво произнес:

— Пей!

Затем вновь протянул руку и погладил ее по хоботу:

— Вот так оно и должно быть, дорогая моя. Мне не хотелось бы тебя обижать. Но ты тоже должна хорошо вести себя, мое золотце. Ведь, если мы не поладим, тебя разрежут на куски и скормят львам. Так что, будь умницей.

Но Минг снова отшвырнула его, словно тряпичную куклу, через весь слоновник. И вновь Паки покачал головой. Когда Здоровяк поднял голову, на пол закапала кровь. Но он все равно вернулся на исходную позицию, встал перед Минг, вытирая рукавом кровь, и похлопал ее по спине стеком:

— Нет, милая, так нельзя.

Слониха застыла как вкопанная. Вилли отошел на минуту и вернулся с новой охапкой сена. Минг сначала внимательно изучила его, потом все-таки протянула хобот и приняла сено. Пока она жевала, Вилли вновь погладил ее по хоботу. Засунув в рот очередную порцию угощения, слониха медленно подняла хобот и обвила Здоровяка за плечи и талию.

Паки вскочил на ноги. Сначала слон обвивает тебя хоботом, затем протягивает между передних ног, и наконец в ход идут бивни. Но слониха отнюдь не собиралась калечить дрессировщика — она его просто обнюхивала. Парень не показывал страха, главное — чтобы стек с золотым наконечником неизменно оставался в поле зрения животного. Минг покосилась на стек, опустила хобот и вновь принялась за лежавшее перед ней сено.

Здоровяк Вилли отправился за очередной охапкой. Когда он нагнулся, чтобы взять сено, Паки облегченно вздохнул:

— Теперь она твоя. Делай с ней, что хочешь.

— Угу. — На щеках парня блеснули слезы. — Угу. — Он поднял очередную охапку и вернулся к своей подопечной. Сколько лет прошло с тех пор.

И вот — первый догорающий закат на чужой планете. Теперь дрессировщиком Минг числится Безумный Муллиган.

Оставшиеся в живых обустраивали себе жилье в травяных хижинах и пещерах. Почувствовав, что продрог, Паки слез с забора и направился к наскоро сооруженному бараку, в котором расположился импровизированный лазарет для раненых. Где-то внутри него цеплялась за жизнь Крошка Вилл, двенадцатилетняя дочь Здоровяка. Со стороны все еще дымившегося шаттла послышались шаги. Это был Рыжий Пони Мийра, главный дрессировщик.

— Паки?

— Угу?

— Ты теперь главный начальник над слонами.

— К чему мне это теперь?

— Отказы не принимаются.

Рыжий Пони залез на забор, спрыгнул на другую сторону и направился к белым огням. Мейндж все еще зашивал хобот Квини.

Паки взглянул на последние красные отблески света на небе, затем перевел взгляд на стек с позолоченным наконечником, который вертел в руках.

— Да, сэр, упрямый, одержимый и не жилец.

После этого он зашагал к лазарету.

Глава 4

Крошка Вилл лежала в темноте и старалась не шевелиться. Она знала, что достаточно открыть глаза — и тьма уйдет. Но зато вернется боль.

Пахло костром, где-то совсем рядом потрескивал огонь. Вилл почувствовала, что кто-то держит ее за руку. Чужая рука была большой, теплой и ласковой. Девочка осторожно стряхнула с себя забытье, готовая вновь нырнуть во тьму, если вернется боль. Сильно болела голова, но мучительная агония, терзавшая девочку всякий раз, когда она открывала глаза, похоже, отступила. Вилл сбросила с себя кусочек спасительного покрывала тьмы и слегка приоткрыла глаза.

Вверху виднелись деревянные жерди и травяная крыша. Казалось, будто они подрагивают в дрожащем желтом свете. Где-то высоко над ней распростерлась чья-то тень — тень и половина лица. Знакомого лица. Седые пряди, удлиненные черты. Вилл широко открыла глаза и попыталась мысленно докричаться до этого человека.

Но глаза его были закрыты, лицо имело задумчивое выражение. Крошка Вилл попыталась переслать свои мысли прямо ему в голову, как когда-то ее учила Нхиссия. Но мысли никак не хотели приобретать законченную форму, и Крошка Вилл нахмурилась. Она напряглась еще сильнее, но в этот момент вернулась боль. Вилл сжала руку того, кто сидел рядом с ней, и погрузилась в спасительное забытье.

В полусне-полубреду она принялась искать лицо другого человека. Того, кто покинул ее. Давно, еще до того, как она произнесла первое в своей жизни слово.

В ярко освещенном гостиничном номере Вилл сидела на коленях у крупного мужчины. Обхватив ее мощными руками, словно подлокотниками, и опершись локтями о край стола, он держал перед собой карты.

Вилл заглянула в его печальное лицо, а затем перевела взгляд на того, кто сидел по другую сторону стола. Лицо того, второго, тоже было печально.

— Твой ход, Здоровяк.

Крупный мужчина наклонился вперед, взял карту и нахмурился. С нерешительным видом он взял эту новую карту в руку:

— Вако, скидывай, что хочешь. Выбор твой. Не сводя глаз с карт, смуглый мужчина удивленно поднял брови:

— Хотя вместо мозгов у тебя слоновье дерьмо, но парень ты не промах.

— Дерьмо дерьму рознь, ну давай же, Вако. Смуглый мужчина потрогал было одну карту, затем вторую, но выбросил все равно третью:

— Чтоб тебе подавиться, Здоровяк.

Крупный мужчина положил рядом с Вилл свои карты:

— Ну, как я тебя обставил? Просто класс! Смуглый мужчина бросил карты на стол:

— Все, хватит. Игра окончена.

Крупный мужчина обнял девочку и начал качать ее на колене.

— Ну, как тебе это, Крошка Вилл? Твой папаня только что снял штаны с этого торговца ползучими гадами. Девчушка хихикнула. Смуглый собрал карты:

— Может, еще сыграем?

Крупный мужчина покачал головой:

— Нет, не получится. Мне скоро идти.

— Ты что, думаешь, тебе придется помучиться с этими слонами?

Великан пожал плечами:

— Трудно сказать. Эконадзор не желает никого отпускать с Земли — по крайней мере официально. Смугляк откинулся в кресле:

— А неофициально?

— Можно кое-кого подмазать. Я повезу с собой сотни две слонов. Месяца так на два-три. — Великан погладил девчушке волосы. — Мне, конечно, не хочется уезжать, когда мы только что нашли друг друга. — Он поцеловал девочку в щеку, а затем посмотрел на смуглого мужчину. — Вако, скажи, а почему она все время молчит? Мне казалось, что в этом возрасте дети уже начинают разговаривать.

— Кто-то раньше, а кто-то позже. Великан покачал головой:

— Мне кажется, все дело в генетике. Наверное, это все последствия войны. Ей пришлось многое пережить.

— Здоровяк, дети развиваются кто быстрее, а кто медленнее. Так что не бери в голову.

Смуглый мужчина кивнул в сторону огромного, во всю стену, окна:

— Чем ты занимался в этом жутком холоде последние два года?

— Да так, бродил, куда судьба занесет. Повидал парочку планет — Мендик, Оурилим. Работал с животными. — Он убрал с глаз девчушки завиток черных волос, затем посмотрел на смуглого мужчину. — Я ездил посмотреть лагерь-приют, только он уже не тот, что был. Помнишь, я тебе о нем рассказывал?

Смугляк кивнул:

— Помню.

— Старого доктора Ментца уже нет в живых. А лагерь превращен в обыкновенную школу. Атаби теперь начальник школьного округа. Я говорил с ним. — Великан покачал головой. — Он сильно изменился.

— И ты нашел, что искал, Здоровяк?

Великан окинул девчушку взглядом и прижал к себе:

— Пожалуй, да, — и снова посмотрел на смугляка. — А что заставило тебя вернуться в цирк? Ссендисс ведь вроде бы как рай для ползучих гадов.

Смугляк усмехнулся и сделал глоток зеленого чая.

— Здоровяк, учитель из меня никудышный. Я читал спецкурс по земным змеям — на моих лекциях студенты засыпали от скуки. Но в том-то и беда с телепатами, что они сигнализируют о том, что им скучно, весьма необычным образом. Уверяю тебя, очень скоро все эти телепатические штучки-дрючки начинают утомлять.

Великан покачал девчушку на коленях:

— А как тебе удалось сделать номер?

— Я работаю со взрослыми особями. Они понимают, что телепатия — вещь небезопасная. В перерывах между лекциями я расписывал им, что это за штука такая — цирк. И они заинтересовались. Когда мне позвонил мистер Джон и предложил разработать программу, мне сразу стало ясно, какой номер смогу подготовить. Ведь со мной, Здоровяк, не кто-нибудь, а все преподаватели Ссуриссы — школы, в которой я работал.

— И когда я с ними познакомлюсь? Смугляк пожал плечами:

— Скоро. Когда они проснутся. Ссенссидиане половину жизни проводят во сне. Может, еще немного задержишься здесь? Великан отрицательно покачал головой:

— Я с командой через полчаса должен быть на Восточном Терминале, чтобы успеть на бирманский шаттл.

Великан поднял девчушку с колен и поставил на пол. Дверь номера открылась, и в проеме появилась женская фигура — мать девочки.

Кристина посмотрела на Здоровяка:

— Кажется, вы нашли общий язык. Как дела, малышка? — Здоровяк поднялся со стула:

— Прекрасно. А ты потрясающе выглядишь, Крис.

— Спасибо, но вовсе не благодаря тебе.

Великан опустил голову:

— Я ожидал услышать что-то вроде этого.

Кристина усмехнулась:

— А ты чего хотел, подлец? Два с половиной года — ни одной весточки.

Здоровяк повернулся к смуглому:

— Мне пора, Вако.

Затем посмотрел на Кристину, но тотчас отвел взгляд и вышел из комнаты.

Вако побарабанил кончиками пальцев о крышку стола, но от комментариев воздержался.

Кристина посмотрела в его сторону:

— Послушай, Вако. А ты бы мог еще часик посидеть с Вильгельминой? Мне нужно еще уладить кое-какие дела с новым львом для моего номера.

Смугляк пожат плечами:

— Без проблем.

Кристина одарила его пристальным взглядом:

— Ты, наверное, думаешь, что я была слишком резка с Вилли?

— Какое мне дело?

Кристина кивнула:

— Верно, никакого. — Она развернулась и вышла, захлопнув за собой дверь.

Сидя на ковре, Крошка Вилл наблюдала, как смуглый мужчина заваривал себе очередную чашку чая. Через открытую дверь спальни вползла длинная серая змея. Она застыла в дверях, уставясь на девочку немигающим взглядом. Девчушка подползла к змее. Когда до ползучей твари оставалось совсем чуть-чуть, она протянула руку и дотронулась до теплой сухой кожи. Затем подняла глаза на извивающуюся треугольную голову на изящной серой шее.

— Ты красивая…

Треугольная голова змеи наклонилась к кудрявой голове девочки. Глаза ее были фиолетовыми, а зрачки как у кошки.

— Ты говоришь со мной? Девчушка вновь погладила змею:

— Ты красивая. Такая красивая.

Змея слегка отпрянула, внимательно посмотрела на девочку, но затем снова наклонилась к ребенку:

— Спасибо. И ты тоже красивая.

Девчушка хихикнула и закрыла лицо ладонями:

— Никакая я не красивая. Кристина говорит, что я уродина.

Змея посмотрела на смуглого мужчину. Тот был занят завариванием чая. Змея вновь перевела взгляд на девчушку:

— А кто такая Кристина?

— Моя мамочка.

Голова змеи качнулась из стороны в сторону.

— Она твоя мать. А кто твой отец?

Девочка задумчиво подперла щечки ладонями:

— Наверно, тот дядя, который только что ушел. Он такой грустный.

— Не вижу ничего удивительного.

Крошка Вилл нахмурилась:

— Я не понимаю.

Змея снова слегка отпрянула.

— Ничего, это я просто так.

Голова змеи повернулась в сторону смуглого мужчины. Тот тоже повернулся в ее сторону, держа в руках чашку свежезаваренного чая. Кивнув змее, он вышел из комнаты. Та вновь переключила свое внимание на девочку.

— Как тебя зовут?

— Мамочка называет меня Вильгельмина, а другие люди — Крошка Вилл.

Змеиная голова качнулась вверх-вниз.

— Меня зовут Хасси, Крошка Вилл. Давай с тобой дружить. Девчушка захлопала в ладоши:

— Давай!

Змея продолжила свой немой танец.

— Значит, мы будем друзьями, Крошка Вилл. Смотри, я умею завязываться в узел.

Крошка Вилл захлопала в ладоши и беззвучно рассмеялась.

Сновидение померкло. Снова вернулся запах дыма.

Крошка Вилл ничего не видела и не слышала, но ощущала рядом с собой присутствие другого человека. Причем не одного, а двух. Они разговаривали.

— Я дал ребятам задание, чтобы укрепили крааль. Из шаттла мы вынесли все, что можно. Господи, там такое творилось!

И вновь молчание.

— Пони, кое-кто из артистов поговаривает, что часть погибших животных следует разделать на мясо.

Снова пауза.

— Нет, Паки, пусть их лучше закопают. Можно подумать, нам здесь нечего есть. Мы же не будем есть наших собственных животных.

Пауза.

— Черт возьми, Паки, мы и раньше, случалось, попадали в переделки, но на этот раз…

Долгое молчание.

— Мне нечего сказать тебе, Пони, кроме одного. Мы поступим так, как всегда. Просто не бери в голову, а…

— … а там, глядишь, чего-нибудь и придумаем. Ты это имел в виду, Паки? Неужели ты и впрямь веришь в то, что кто-то нас вызволит из этой дыры?

Крошка Вилл слегка приоткрыла глаза.

Темно. Значит, снова ночь. Паки Дерн по-прежнему сидел рядом с ней. С ним был Рыжий Пони Мийра. Вилл разглядела его внушительные формы. Пони потер глаза, затем схватил Паки за плечо:

— Послушай. Главное — не распространяться. А я немного вздремну. Уже забыл, когда спал в последний раз.

— Пони, я не первый день живу на этом свете.

Главный дрессировщик посмотрел по сторонам. В отблесках костра крошка Вилл разглядела темные круги у него под глазами; морщины на осунувшемся лице обозначились еще резче.

— Связи нет. — Он обернулся к Паки. — Комета так и не сумела наладить космическую связь. С другими шаттлами — да, но только не с космосом. В голове не укладывается, как только Арнхайм сумел довести до такого состояния все радиопередатчики.

— Да у него вместо головы мусорное ведро. С ним все ясно. Ну как, обнаружили они второй шаттл?

Главный дрессировщик медленно покачал головой:

— Зато наконец откопали седьмой. Куумик говорит, что тот рухнул посреди какой-то чертовой пустыни. — Пони потер шею. — Нет, все-таки надо пойти покемарить.

— Пони!

— Что?

— А как называется эта планета? Вдруг кто-нибудь спросит? Главный дрессировщик устремил взгляд в темноту:

— Смех, да и только. Еще на «Барабу», когда навигатор устроил свой дурацкий конкурс на лучшее название, меня занимали совершенно другие мысли. Даже не удосужился поинтересоваться, кто же победил. А теперь название — и впрямь дело важное.

Главный дрессировщик посмотрел на Паки:

— Что ты тогда предложил?

— Дыра.

— Нет, такое не пойдет.

— А ты что предложил?

— Филадельфия. — Рыжий Пони пожал плечами и безвольно свесил руки. — Мне тогда оно показалось забавным.

— Иди-ка ты лучше поспи.

Главный дрессировщик, спотыкаясь, побрел в темноту, а Паки переключил внимание на Крошку Вилл. Глядя на нее, он сначала печально нахмурился, затем улыбнулся: «Разрази меня…»

— Мейндж! Мейндж! Подойди сюда! — громким шепотом позвал он врача.

Откуда-то из темноты выскочил Мейндж:

— Черт возьми, Паки, чего ты орешь?

— Я же шепотом.

— Твой шепот — что наша сирена. Врач кивком указал на девочку:

— Ну что здесь у тебя?

— Она не спит. Открыла глаза.

Мейндж подошел ближе и наклонился. Он положил теплую ладонь на лоб девочки, а затем быстрым движением пощупал пульс.

— Крошка Вилл!..

Девочка открыла рот, пытаясь заговорить. Боль! Ослепляющая вспышка. И вновь все перемешалось, слилось и померкло, а сама она проваливалась в убаюкивающую бездну, где боль не могла достать ее.

Это был прекрасный, удивительный мир, полный света, смеха, похожий на красочный калейдоскоп. Теплый летний вечер. Оркестр исполняет приятный вальс, под который забавно кружатся семьдесят пять слонов. Цирк разражается многоголосым хором ликующих голосов — и все они предназначены ей. Она же, в балетной пачке, усыпанной блестками, горделиво восседает на холке огромной Минг. Отец украдкой бросает на дочь счастливый взгляд.

А еще она всегда успевает улучить момент и взглянуть, как будет выступать ее мать со своими львами.

Все огни направлены в центр арены, где она выступает. Зрители то замирают от ужаса, то разражаются аплодисментами, то восторженно кричат. Где бы ни выступал цирк, на какой далекой планете, заселенной самыми немыслимыми разумными формами, яркий мир «Барабу» всегда оставался неизменным. Все это напоминало кость, которую какой-нибудь цирковой пес зарывал под вагончиком администратора, забывал о ней на какое-то время, а вспомнив, бросался откапывать — только их цирк к тому времени уже выступал на другом конце вселенной. Однажды Вилл увидела, как отец наблюдает за номером ее матери, и с тех пор они всегда делали это вместе.

Во время утомительных перелетов «Барабу» превращался в большой балаган. Кого здесь только не было: и огромные львы, и Дурень Джо со своими россказнями, и Мутч с приколами, клоуны, дрессировщики, факиры, жонглеры, акробаты и высокий белобородый человек, которого все называли «мистер Джон».

Бывали и особенные моменты. Так, Крошке Вилл случалось видеть, как Пикуль Поре ставил бутылку шампанского и стаканы на стол в проходе рядом с главной каруселью их третьего шаттла. Здоровяк Вилли сидел на тюке сена, обхватив за талию Кристину, и разговаривал с Пони. Вилл протискивалась сквозь суматошную толпу ветеринаров, коверных, разнорабочих и спрашивала у отца:

— Пап, а мне можно посмотреть слонов?

— Только живо. Не задерживайся. Ты ведь не хочешь пропустить церемонию прибытия?

— Не бойся, не пропущу.

Вилл поднялась на мыски и поцеловала отца, а затем обернулась и чмокнула в щеку Кристину:

— Я скоро вернусь, мамочка.

Укротительница львов ответила дочке поцелуем:

— Хорошо, только не перепачкайся. На церемонии надо быть чистой и нарядной.

— Да, мамочка. — И она юркнула в толпу.

Заметив Вако и его двадцать ссендиссиан, она помахала им рукой.

Девочка повернулась к люку главной карусели, шагнула внутрь и направилась в центр гигантской вращающейся трубы. Внутри карусели располагались другие, поменьше, которые тоже вращались независимо одна от другой — в каждой из них содержалось по десятку слонов. Вилл вскарабкалась вверх по лестнице и направилась к одной из них. Там стоял резкий запах сена и слоновьего помета. Слоны мирно жевали сено в своих загончиках. На ведре перед загончиком, где находилась Роббер, сидел Паки Дерн.

— Привет, Паки.

Дрессировщик вскочил как ужаленный, затем обернулся и покачал головой:

— Нельзя бесшумно приближаться к человеку сзади, девочка. Сначала дай о себе знать — например, заори что есть мочи еще снаружи, чтобы у него лопнули барабанные перепонки.

Крошка Вилл стояла, смущенно заложив руки за спину.

— Я не хотела…

Паки помахал рукой:

— Да ладно… — и уселся на свое прежнее место.

— Ты, наверно, опять пришла поговорить с Рег?

Девочка кивнула:

— В один прекрасный день я научусь говорить со слонами. Я чувствую настроение Рег. Она пытается мне что-то сказать.

Паки пожал плечами и посмотрел на Роббер:

— Я говорю с моей Роббер уже не один год. Мне кажется, она меня понимает.

— А почему ты здесь, а не со всеми?

Паки посмотрел на девочку.

— Приближается великий момент, Вилл. Мы станем первым цирком, который пересек ось вселенной. Такое случается не каждый день.

Паки кивнул и посмотрел на свою слониху.

— В такой момент — не знаю, с кем бы я хотел быть в такой момент. Наверно, ни с кем.

— А я пойду к Рег.

Паки кивнул:

— Удачи тебе.

Крошка Вилл обошла ведро и направилась к дальней трубе. Подойдя к загончику Рег, она устремила взгляд вверх на серого гиганта:

— Рег, ты меня слышишь? Ответь, Рег! Слониха повернула голову и нежно погладила девочку хоботом, а затем вернулась к любимому сену.

— Ну, пожалуйста, Рег. Скажи мне хоть что-нибудь. Но слониха продолжала жевать.

Крошка Вилл шагнула к ней ближе и, дотянувшись до слоновьей щеки, легонько погладила.

— Нхиссия говорит, что прикосновения помогают нам лучше понимать других. Ты слышишь меня, Рег?

Слониха перестала жевать. Она застыла как вкопанная. Вилл закрыла глаза и ощутила охватившую ее волну тепла: будто настоящий океан любви.

— Ой, Рег! Ты заговорила со мной. Я люблю тебя, Рег, a ты меня?

Крошка Вилл почувствовала, как дрогнул пол у нее под ногами. Она открыла глаза и посмотрела на Паки.

Дрессировщик вскочил на ноги и бросил взгляд в сторону входа:

— Черт, что там у них происходит?

Пол уплывал из-под ног Крошки Вилл. Она успела увидеть, как Паки упал, но в следующий момент сама больно ударилась головой обо что-то твердое.

— Папа! Мамочка! Мне больно!

Тогда девочка посмотрела вверх, сквозь застилавшие слезы глаза, и увидела над собой массивную ногу Рег.

Мир цирка — это смех, калейдоскоп ярких, кричащих красок, сладкая вата и улыбки клоунов. А еще это грязь, переломанные кости, усталость, бесконечный тяжкий труд, раздражение, больные животные, нечестная администрация. Это колючий град, принесенный ночной бурей, изрешетивший брезент купола. Это покалеченные судьбы друзей — если им посчастливилось выжить. Это укротительница львов с пистолетом у виска, перестрелявшая всех своих «кисок». Это Здоровяк Вилли, истекающий кровью на траве неизвестной планеты. Это маленькая девочка, одна в огромном мире, где ей больно и страшно.

Мир цирка — каким он был всегда — нескончаемое веселье, господа.

— Крошка Вилл? Ты слышишь меня? Это я, Паки.

Девочка открыла глаза. Было светло — значит, наступило утро. Вилл ничего не чувствовала. Ничего, даже боли. Какое-то время взгляд девочки оставался прикован к крыше из веток и травы у нее над головой. Вилл повернула голову — рядом с ней сидел Паки. И снова закрыла глаза.

— Крошка Вилл. Здоровяка больше нет. Я теперь тебе буду вместо отца. — Голос Паки дрогнул. — Здоровяк… в общем, он попросил меня о тебе позаботиться. Ты согласна?

Камень не знает любви. Ему неведома горечь утраты. Камню не больно. Везет же ему.

Паки сжал руку девочки:

— Мы с тобой поладим, Вилл, вот увидишь.

Он наклонился и что-то вложил ей в руку. Девочка открыла глаза и приподняла таинственный предмет. Это был стек с позолоченным наконечником, принадлежавший ее отцу.

Камень никто не любит. Его страдания никого не трогают. Другим все равно, больно ему или нет. Нет, не повезло камню. Бедняга.

Крошка Вилл прижала стек к груди и расплакалась.

Паки осторожно взял ее на руки и прижал к себе.

— Вот увидишь, нам будет хорошо вместе.

Глава 5

Конкурс на лучшее название планеты, судя по всему, выиграл покойный директор цирка Джон О'Хара. Задыхаясь в объятом пламенем «Барабу», он дал ей имя Момус, в честь древнего божества смеха. Так и назвали планету — Момус.

Постепенно имена получили и другие вещи. Третий шаттл, в котором перевозили животных, приземлился рядом с большим озером, которое назвали Столовым. Вода, стекавшая с окружавших его гор, попадала в гигантскую впадину, которую назвали Великой топью. Озеро занимало часть этой впадины. Из юго-восточной части озера по каменистому руслу, пенясь, вытекал поток, который назвали Разлапистым Ручьем.

Металлические панели, снятые с шаттла, превратились в лопасти водяного колеса. Они были странной формы и чем-то напоминали огромные башмаки клоунов, на несколько размеров больше обычных. Отсюда и название — Разлапистый Ручей.

Водяное колесо приводило в движение металлическую арматуру, снятую с шаттла. На ней укрепили абразивные лопасти, которые пришлось позаимствовать со сверлильной установки технического отсека. Эти лопасти были способны искромсать все, что угодно, — даже невообразимо твердую обшивку шаттла. Ведь, чтобы прокладывать дороги, требуются инструменты. А для них, в свою очередь, необходим металл. И чтобы получить металл, пришлось пустить в расход третий шаттл.

Предполагалось, что дорога протянется от трех шаттлов, приземлившихся севернее третьего, через горы, мимо Столового озера к четырем машинам, совершившим посадку на берегу моря. Самым северным из шаттлов командовал Майк Айкона, завхоз. За самый южный ответственность нес Тарзак, бригадир. Дороги еще не было, но она уже получила название — дорога Тарзак-Айкона.

Старший пилот третьего шаттла Комета Хана Санаги сидела на вершине холма, наблюдая, как ее корабль исчезает буквально у нее на глазах. Она перевела взгляд вниз, прислушиваясь к визгу и лязгу корундовых ножей, кромсающих грузовые блоки на клинья, ножи, полозья. Теперь артисты занялись изготовлением лопат, топоров, совков. Слоны могли бы тащить за собой что-то вроде перевернутого экскаваторного ковша, двигаясь через горы по ущелью на север. Ручей, вытекавший из северной части Столового озера, водопадом срывался с высоты вниз, затем бежал, извиваясь, по каменистому дну ущелья. Отвесные стены ущелья позволяли проложить дорогу лишь по его верху — извилистую и неровную. По словам разведчиков, им предстоял немалый труд, чтобы через горы пробраться к долине, которую пассажиры трех других шаттлов назвали Изумрудной.

К юго-востоку, в направлении Тарзака, если верить разведчикам, тянулись густые заросли — придется прорубать путь, перекидывать мосты через реки и, может быть, даже осушать болота. Разлапистый Ручей тек до самого Тарзака, но судоходным был разве что в отдельных местах. А где-то посередине между шаттлом Мийры и шаттлом Тарзака вообще срывался водопадом с высокого утеса. Здесь предстояло постараться.

Комета вновь перевела взгляд на корабль. Прошло восемь лет с того момента, как она ушла с орбитального дока компании «Арнхайм и Бун». Третий шаттл стал ее родным домом, смыслом всей ее жизни. Комета поморщилась, увидев, как с ее любимого корабля слетел очередной лист огнеупорной обшивки. Она старалась не обращать внимания на ликующие возгласы тех, кто сейчас с таким усердием «раздевал» ее любимца. Первые пилы уже вовсю работали — валили деревья, распиливали их на доски, которые затем грузили на повозки, запряженные першеронами.

Колесники третьего шаттла поработали на славу. Повозки катились на деревянных колесах с металлическими ободами. Разумеется, металл пришлось позаимствовать все с того же шаттла.

Комета поднялась с травы, отвернулась от своего шаттла, переведя взгляд на гладь Столового озера, на зелень болота и буйные заросли на другой стороне. Поговаривали, что Вако-Вако взял коробку с яйцами и ушел с ними куда-то. Наутро оказалось, что заполненные водой следы ведут к озеру. Отряд, который отправили на поиски Вако, дошел по ним до густых непролазных зарослей, в которых они терялись.

Комета окинула взглядом джунгли, пытаясь догадаться, что заставило Вако уйти туда и что он там нашел. Но мысли ее заглушил пронзительный лязг пилы, врезавшейся в неподдающийся металл.

Позади послышались шаги, но Комета не стала оборачиваться.

— Комета. — Голос принадлежал главному дрессировщику.

— Что тебе, Пони?

— Нам нужна помощь, чтобы расколоть на части карусель. Комета медленно покачала головой — Только не я, Пони. Обратись к Голливуду, он ведь главный инженер. Он поможет тебе — разденет корабль так, что от того останутся одни лишь воспоминания.

Рыжий Пони какое-то время разглядывал ее спину.

— Чем больше людей, тем лучше.

— Только не я. — Комета обернулась и посмотрела ему в глаза. — Пони, целых восемь лет я добросовестно делала то, зачем пришла в цирк — возила ваш зверинец по космическим дорогам. Теперь я осталась без работы.

— Комета, мы тут все едем в телеге. Будем прокладывать дорогу…

Комета опять посмотрела в буйные заросли.

— Чего я только не насмотрелась за эти годы — и потасовки до крови, и порванный в клочья ураганом купол цирка, и даже тюремные стены. — Комета провела ребром ладони по горлу. — Все, с меня хватит, я сыта этим по горло, я устала наблюдать, как горстка упрямых идиотов делает вид, будто ничего не происходит. Если вам надо раскромсать шаттл на куски — валяйте, только поищите себе в помощники другую дурочку.

Главный дрессировщик собрался сочувственно погладить ее по плечу, но Комета отшатнулась и быстро зашагала в сторону озера. Рыжий Пони Мийра что-то крикнул ей вслед, но его слова заглушили лязг и скрежет пилы.

Комета бросилась бежать. Оказавшись у озера, она прибавила скорости. Она неслась все быстрей и быстрей, подгоняемая резким скрежетом металла о металл. Наконец ей стало тяжело дышать, бешеный стук сердца в груди и боль в ногах заслонили от нее весь остальной мир. Не сбавляя скорости, Комета устремилась к мелководью, которое вело к проходу в Змеиной горе и тянулось куда-то дальше. Она бежала, пока лучи заходящего солнца не омыли ей лицо; кровь бешено колотилась в висках, разрывая череп изнутри.

Почти весь технический персонал, отвечавший за состояние корабля и его десяти шаттлов, погиб — люди сгорели вместе с «Барабу» в верхних слоях атмосферы. Саботаж. Хитро продуманный и спланированный. Лучшего способа избавиться от космического цирка вряд ли можно было придумать. Тело Карла Арнхайма, бывшего владельца космической верфи, нашли в одном из уцелевших отсеков — обугленное как полено.

— Ну почему? — крикнула она, глядя на заходящее солнце.

Вскоре силы оставили ее, и Комета рухнула на песок. «Ну почему?» — всхлипывала она, прижимаясь горячей щекой к влажному, прохладному песку.

Когда Комета открыла глаза, было уже темно. Она села и посмотрела на небо, усыпанное мириадами звезд. Все кончено, ей больше не колесить по космическим дорогам; в ее жизни больше не будет цирка, не будет огней, рукоплесканий…

Превозмогая боль, Комета заставила себя подняться на ноги — все тело ныло, но это даже к лучшему. Безмятежная гладь озера отражала мерцающий свет звезд, и Комете показалось, будто она стоит на краю вселенной. Узкая темная полоса между звездами на небе и звездами в озере напоминала ей, что совсем рядом густые заросли. Комета обернулась в сторону третьего шаттла, но увидела лишь слабые отблески костров вокруг него. Она вновь повернулась к узкой темной полосе и бросилась бегом вдоль озера. До восхода солнца ей надо быть в самой чащобе.

На краю леса темные существа заметили, что к ним стремительно приближается неизвестное крошечное создание, и поспешили уползти в топкую грязь. События последних нескольких дней нарушили благостную умиротворенность места их обитания. Правда, какое им до этого дело — они с шипением удалились в теплую, прелую топь, их родной дом.

Глава 6

Паки Дерн сидел на камне у входа в импровизированный лазарет. Взгляд его был устремлен на грубо сколоченные хижины по другую сторону пыльной дороги. Та из них, которую построил он сам, должна была убедить Паки в том, что слоны — его истинное призвание. Давным-давно, в один прекрасный день его супруга, решив, что сыта этим балаганом по горло, захватила с собой их малолетнего сына и исчезла в поисках более надежного пристанища. Постигшее его фиаско в роли отца и мужа убедило Паки в том же самом. Паки поддал ногой небольшой камень и в задумчивости сложил ладони.

— В общем-то, я их не виню.

— Кого — их?

Паки обернулся и увидел в дверях лазарета Мейнджа Рейнджера.

— Да так, никого.

И он снова перевел взгляд на свою хижину.

— Как там дела, Мейндж?

Ветеринар присел рядом с ним на пень и усмехнулся.

— Если не ошибаюсь, прекрасно. Народ начинает потихоньку приходить в себя. Наконец-то мне удалось спокойно поспать целую ночь. А то я уже забыл, что это такое.

Паки кивнул, наклонился поднять с земли палку и принялся разламывать ее на мелкие кусочки.

— Может, теперь нам хоть пару дней удастся прожить без похорон.

— А ты сегодня ел, Паки?

Повелитель слонов с рассеянным видом бросил палку на землю:

— Крошка Вилл. Сидит себе в хижине весь день напролет. Казалось бы, поговорила бы с кем-нибудь, а она молчит, словно воды в рот набрала. Даже про себя молчит. Это все равно что жить в одном доме с привидением — сидит себе, уставясь на этот чертов стек.

Мейндж задумчиво потер подбородок:

— Она — конченый человек, Паки. Подумай сам — потерять родителей, потерять друзей. Цирка тоже больше нет. Весь ее мир рухнул в одночасье.

— Ты, который зарабатывает на жизнь, ковыряясь в слоновьих задницах, рассуждаешь как какой-нибудь гребаный психоаналитик, черт тебя подери.

Мейндж бросил взгляд через дорогу, на построенную Паки хижину:

— Ну, не более гребаный аналитик, чем ты архитектор.

— А я и не претендую, — фыркнул Паки и пристально посмотрел на ветеринара. — Лучше скажи мне, что с ней делать? Мейндж призадумался:

— А ты подскажи ей, чем заняться.

— Ты имеешь в виду цирк? Но его ведь нет.

Ветеринар покачал головой:

— Нет, я не цирк имею в виду. Расскажи ей о слонах, о том, чем заняты дрессировщики. — Мейндж поднялся с пня. — Я вот, например, спешу — надо принимать роды.

— Роды? А у кого роды?

— У женщины, тупая твоя башка. Наша дорогая Святая Трэверс с часу на час пополнит наши ряды еще одним человеком.

Мейндж вернулся в лазарет, а Паки — к прежнему занятию — бесцельному созерцанию своей постройки. На минуту он задумался о Джоел Трэверс, отважной наезднице, которую прозвали Святой. Ее муж, клоун по прозвищу Коротыш, погиб.

«Жизнь продолжается», — философски подумал Паки, встал с камня и направился к хижине.

Те части их цирковой труппы, что приземлились в Изумрудной долине, должны были проложить дорогу между шаттлами собственными силами и средствами, без помощи лошадей и слонов, и начать прокладывать путь в направлении тех, кто трудился к северу и югу от Мийры. Рыжий Пони Мийра руководил дорожно-строительной бригадой, подходившей к Тарзаку с юга, Паки Дерн — той, что трудилась в горах. Хотя путь через горы был гораздо короче остальных, опасностей и подвохов он таил куда больше.

По ночам люди из бригады рассаживались вокруг костров и начинали пустопорожние разговоры — «бородатые» анекдоты из жизни цирка, рассуждения о том, какие сюрпризы принесет завтрашний день; молчали лишь об одном — о собственном бедственном положении. Крошка Вилл сидела поблизости, не произнося ни слова. Минг трудилась в «горной» бригаде, и Вилл подчас казалось, что Здоровяк Вилли где-то рядом, вот-вот появится, откуда ни возьмись со своим знаменитым стеком в руке и начнет покрикивать на других дрессировщиков. Но суровая действительность вновь напоминала о себе — теперь за Минг отвечает Безумный Муллиган, и Крошка Вилл беззвучно плакала, глядя на стек.

Вставало солнце, и бригада вновь принималась за работу. Крошка Вилл оставалась в лагере, часами молча глядя либо на стек, либо на ущелье. Спустя месяц Паки Дерн начал брать Вилл с собой на строительство дороги.

Крошка Вилл молча сидела в повозке, наблюдая, как дрессировщики и погонщики работают с животными. Шаг за шагом, вгрызаясь в скалы, перетаскивая отработанную породу на собственных спинах, люди и животные постепенно продвигались вверх по крутому склону, чтобы когда-нибудь выбраться из ущелья. Бурный поток на его дне оглушал их беспрестанным ревом, и людям то и дело приходилось его перекрикивать. Этот неизбывный грохот напоминал рев беснующейся толпы. Неудивительно, что реку так и прозвали — Толока.

Паки Дерн остановил Роббер рядом с повозкой.

— Вилл!

Та даже не пошевелилась:

— Да.

— Лапочка, нельзя же все время вот так сидеть без дела. Нехорошо.

— А мне ничего не хочется. — Вилл опустила голову и фыркнула. — Не хочу ничего делать, и не буду.

Наконец-то она заговорила. Правда, мало кто это заметил, в том числе и сама Вилл.

Она заговорила вслух, потому что, когда она молчала, мысли не посещали ее. Это все, что она знала. Впрочем, какая разница.

Паки похлопал Вилл по плечу, но она никак не отреагировала. Он несколько мгновений пристально разглядывал ее, а затем, покачав головой, скомандовал слонихе:

— Вперед, моя красавица.

Роббер побрела дальше — Паки впряг ее в телегу, груженную землей и камнями.

Крошка Вилл потерла глаза, обернулась и увидела, как Стаб Якобс подвел запряженную в повозку Рег к краю утеса. Якобс остановил слониху, а сам направился к повозке, где двое других мужчин подкладывали камни под задние колеса. Стаб и еще один дрессировщик велели слонихе встать на задние ноги. Животное повиновалось, передняя часть повозки поползла вверх. Получился своего рода самосвал, и повозка начала освобождаться от груза.

Вилл мысленным взором представила картину еще до того, как все произошло: скала, исчезнувшая в облаке пыли, повозка, падающая вниз с обрыва.

— Подождите!

Но ее тонкий голосок заглушали громовые раскаты Толоки. Вилл попробовала слезть с повозки:

— Стойте! Подождите!

Но земля и камни уже летели вниз с обрыва. Камень под задним левым колесом хрустнул, а сама повозка скользнула куда-то в сторону. В этот момент второе заднее колесо соскочило с камня, и повозка устремилась вниз с обрыва, увлекая за собой слониху.

Опустившись на все четыре ноги, Рег уперлась изо всех сил. Стаб бросился к ней, чтобы обрезать упряжь. Кто-то из рабочих кинул ему нож, и в считанные секунды животное было спасено от неминуемой гибели.

Повозка полетела вниз, увлекая за собой Стаба. На какое-то мгновение его крик заглушил даже рев горной реки. Рег осталась стоять у края обрыва, послушно дожидаясь, когда Стаб вернется к ней и скомандует, что делать дальше.

Работа остановилась. Люди сбежались к краю обрыва. Крошка Вилл слезла с телеги и подошла к Рег. Встав перед слонихой, она протянула руки и погладила ее хобот.

— Это я, Рег. Ведь ты меня помнишь? Рег осторожно обхватила девочку за плечи. Девочка заглянула слонихе в глаза:

— Сначала мне нужно кое-что взять.

Вилл направилась к повозке и вернулась, держа в руках стек красного дерева с позолоченным наконечником. Встав рядом со слонихой, она скомандовала:

— А теперь за мной, Рег! Пора за работу!

Она отвела слониху от обрыва и остановила рядом с очередной груженой повозкой. Оглянувшись, Вилл увидела, что Паки смотрит на нее, в изумлении открыв рот.

— Паки, скажи, пусть срочно починят упряжь.

Но Паки застыл в нерешительности. Затем он все-таки пришел в себя и посмотрел в сторону столпившихся у обрыва людей. Перехватив его взгляд, Питер Арделли одобрительно кивнул и отправился чинить упряжь. Все вернулись к своим животным и инструментам.

Сидя ночью вокруг костра, люди обсуждали смерть Стаба Якобса. Не лучший представитель рода человеческого — так, цирковой бродяга, что, впрочем, делало его в глазах некоторых личностью незаурядной, если не выдающейся.

Паки говорил, обняв Крошку Вилл:

— Лапочка, тебе не приходило в голову, почему в цирке нет своих героев, легендарных личностей вроде Пола Баньяна или Пекоса Пита?

Девочка покачала головой:

— А кто они такие?

— Тогда послушай. Лесорубы на севере обычно рассказывали об одном человеке по имени Пол Баньян. Он был так велик, что в его следах возникали озера. Одним махом Пол валил тысячу деревьев. Ковбои на западе, бывало, рассказывали о Пекосе Пите. Тот умел поворачивать реки вспять и укрощать ураганы. Но, лапочка, подумай, разве может жизнь лесоруба или ковбоя сравниться с жизнью циркача. В цирке полно героев; тут никакого воображения не хватит, чтобы придумать для цирка кого-нибудь вроде Пола Баньяна.

Вощеный, главный скорняк, наклонился вперед, указывая через костер в сторону Крошки Вилл.

— Как-то раз мне довелось видеть, как Стаб Якобс вместе с мистером Джоном и твоим отцом ввязались в драку со взводом солдат, имея при себе лишь шесты для купола, — и ничего, разделали их под орех.

Дот Пот Дрейк кивнула, глядя на языки пламени:

— В той потасовке еще замочили Боттла Боттома. — Она перевела взгляд на Крошку Вилл. — Боттом работал у нас на маршруте, пока цирк не взял на его место этого коротышку Бородавку Тхо с планеты Пендия. — Дот подбросила в огонь прутик.

Вокруг костра воцарилось тягостное молчание. Постепенно народ начал расходиться, чтобы провести остаток ночи наедине с собой. Прислонившись к Паки Дерну, Крошка Вилл по-прежнему сидела, наблюдая за костром.

— А почему никто теперь не разговаривает так, как раньше? Как до аварии?

Паки обхватил ее за плечи:

— Не знаю, Вилл, смогу ли я объяснить тебе это. Раньше они были циркачами. А теперь — дорожно-строительная бригада. Все бы ничего, будь впереди хоть какой-нибудь просвет — так ведь нет его. Мы влипли надолго, и никто ничего не может поделать. Понятно, что у людей все это уже сидит в печенках. Эх, если бы они могли, как и раньше, перемывать косточки Арнхайму. Но они молчат. А пока они молчат, Арнхайм бродит среди нас, как тень отца Гамлета.

— Паки, но ведь Карл Арнхайм погиб. Главный начальник слоновника кивнул головой:

— В этом-то все и дело, моя девочка. Циркач переживет любую напасть. Все, что угодно, но только не призрак прошлого. — Он заглянул ей в глаза и увидел в них немой вопрос. — Когда подрастешь и у тебя будет собственная коллекция призраков, тогда ты поймешь, о чем я говорю.

Крошка Вилл вновь уставилась на огонь. В нем словно мелькали кусочки мозаики, единственное, чего она не разглядела — какой именно. И она решила, что некоторые кусочки просто отсутствуют. Паки направился к своему спальному мешку, а Крошка Вилл осталась сидеть, глядя на танцующие языки пламени.

Ах, вот было бы здорово, если бы все стало по-прежнему, подумала она.

— Это точно.

Крошка Вилл бросила взгляд через костер и увидела, что на нее смотрят. Это был Шайнер Пит Арделли, сын Вощеного. Вилл снова включила мысли:

— Шайнер, это ты?

Он кивнул, от изумления приоткрыв рот.

— Ты работал с Вако и ссендиссианами?

— Угу, совсем немного. — На мгновение он прижал ладони к голове, затем поднялся и зашагал прочь.

Крошка Вилл еще какое-то время сидела, глядя на костер, но потом все-таки последовала примеру Паки. Нырнув к нему в спальный мешок, она свернулась комочком рядом с Паки и задремала. Правда, прежде чем уснуть, она успела отправить мысленное послание: «Спокойной ночи, Шайнер».

Как ни странно, ей пришел ответ: «И тебе тоже. Спи».

Крошка Вилл закрыла глаза, и грезы тотчас перенесли ее на корабль, к ее добрым друзьям-ссендиссианам.

Тогда они стояли на планете Ахигар у главного космопорта возле Королевского Города Альмандайи. Вокруг груди Здоровяка Вилли кольцами обвилась Хасси. Здоровяк держал за руку Крошку Вилл, и они все втроем наблюдали, как техники и сварщики колдуют над главной каруселью третьего шаттла. Ссендиссианка повернула голову к Здоровяку Вилли.

— И сколько же их погибло при столкновении с метеоритом?

Здоровяк покачал головой:

— Девятнадцать артистов и сорок девять животных, из них шестнадцать слонов. Четверо дрессировщиков, девять человек из команды шаттла, один наездник, трое подсобных рабочих и два парня, работавших с верблюдами. — Он вновь покачал головой. — Господи, что за кошмар. Главную карусель заклинило, и никак не удавалось перегнать слонов из шаттла в главный корабль. Пришлось их изолировать. Те, что не пострадали от метеорита, едва не раздавили друг друга в панике.

Хасси перевела взгляд на рабочих:

— Прими мои сочувствия. А слонам можно найти замену?

Здоровяк Вилли повернулся и направился по сходням к главному люку. Крошка Вилл семенила рядом.

— Слонов привезем еще — это не проблема. Но тех, что погибли, не заменишь — Толстуху Мо, Гоу-Гоу, Принцессу.

Крошка Вилл потянула Хасси за кончик хвоста:

— Хасси, скажи моему папе, что мне жаль слонов.

В этот момент они уже направлялись к своему вагончику. Хасси обратилась к дрессировщику:

— Крошка Вилл приносит свои соболезнования.

Здоровяк Вилли посмотрел с высоты своего роста на дочку и улыбнулся:

— Хорошо, что ты рядом со мной, лапочка. Просто замечательно. — И он пожал ей ручонку. Девочка ответила на его рукопожатие.

— Хасси, передай папочке, что я люблю его.

Ссендиссианка принялась раскачиваться из стороны в сторону.

— Твоя дочь выражает тебе свои теплые чувства.

Здоровяк изумленно выгнул бровь и уставился на змею.

— Знаешь, Хасси, старая ты кишка, у меня такое чувство, что в твоем переводе ее слова звучат как-то слишком мудрено.

Здоровяк открыл дверь вагончика, Хасси скользнула внутрь, а за ней последовала Крошка Вилл. Закрыв дверь, Здоровяк обошел переднюю часть каравана, сел на водительское сиденье и захлопнул за собой дверь. Он уже было собрался завести мотор, но передумал и обратился к Хасси:

— Знаешь, я что-то не до конца понимаю всю эту телепатию. Если Крошка Вилл говорит с тобой, то почему она мне не скажет ни слова?

— Здоровяк, ты просто не способен воспринимать сигналы, какие она посылает. Это то же, что радиолокаторы на кораблях. Она передает свои мысли на одной частоте, ты же настроен совсем на другую. Конечно, все гораздо сложнее, но в целом примерно так.

— А ты, выходит, можешь менять частоту входящего и исходящего сигнала?

— Что-то вроде этого. А Крошка Вилл нет. Может, со временем и она научится. Да и ты тоже. — Хасси обернулась в сторону девочки, а затем вновь посмотрела на Здоровяка. — Я спрошу у Нхиссии. Она у нас эксперт по связи. Мои интересы лежат в иной области.

Здоровяк завел мотор.

— А что ты изучала у себя в академии?

Змея бросила взгляд вперед сквозь ветровое стекло.

— Я получила образование в области искусства умерщвления добычи и ее приготовления для последующего употребления. У вас, если не ошибаюсь, это называется домоводством и кулинарией.

Караван взял с места. Когда они доехали до забора, окружавшего летное поле, Здоровяк обернулся к Хасси:

— Я буду очень признателен, если ты спросишь Нхиссию, что можно сделать по этому поводу.

В ответ Хасси закивала головой. Она посмотрела на Крошку Вилл, а затем обернулась к Здоровяку.

— Крошка Вилл мысленно сигнализирует о том, что испытывает некоторое неудобство.

Вилли вздохнул и покачал головой:

— Хасси, скажи мне, что она там говорит — ее же словами.

Хасси наклонила голову, а затем опять посмотрела вперед.

— Крошка Вилл говорит: «Передай папочке, что я хочу писать».

Они тогда выступали где-то. Остановка в цепи многочисленных странствий, одна из многих, и в то же время особенная. Любая остановка не похожа на другую.

Дети артистов сгрудились в костюмерной и переодевались для необычного уличного парада — таких цирк О'Хары еще нигде не устраивал. Жители новой планеты, их удивительные города — все было в новинку, все потрясало своими размерами. Первое представление они давали в городе Тиомо. На улицах этого города люди казались сущими карликами — но только не их парад. Цирк О'Хары запрудил весь центральный проспект. Семьдесят пять слонов, лошади и артисты, клетки с животными, даже подсобные рабочие — в параде участвовали все до единого.

Крошка Вилл переоделась, загримировалась и вместе с другими детьми оказалась под зорким оком Джилл, директора балетной труппы. «А теперь, друзья, не дышать. Попробуйте только оторвать блестки, и я обещаю, что ваши попки получат отменную порку!»

Джилл повернулась и исчезла в оживленной толпе балерин, наряжавшихся в пышные балетные пачки из ярких перьев. Сбоку, расположившись на сундуках, группа клоунов прилаживала парики и переодевалась в башмаки, напоминавшие утиные лапы.

Крошка Вилл обернулась на чей-то сердитый крик. Посреди костюмерной на опилках каталась сцепившаяся в драке пара мальчишек. Они мутузили друг друга что есть мочи, пока Джилл силой не растащила их. Оказавшись вне досягаемости друг друга, противники все равно продолжали потрясать кулаками.

— Живо утихомирьтесь! Сию минуту, вам говорят! — И Джилл тряхнула их еще пару раз, пока юные драчуны не успокоились. — Посмотрите, что вы сделали с костюмами.

Крошка Вилл встала на цыпочки и вытянула шею, чтобы получше разглядеть драчунов. Светловолосым мальчишкой с расквашенным носом оказался Микки Дирак, сын руководителя дорожного строительства. Вторым, темноволосым, тоже с разбитым носом, — Пит Арделли, сын Вощеного. Одежда на обоих висела клочьями. Джилл резко встряхнула белобрысого Микки:

— Ну-ка, в чем дело? Отвечай.

Мальчишка всхлипнул и вытер нос тыльной стороной ладони.

— Ничего. Пит меня толкнул. Джилл повернулась к Питу:

— А ты что скажешь?

Тот в ответ попытался влепить врагу затрещину, но железная хватка Джилл не позволила ему сдвинуться с места.

— Врешь!

Джилл на этот раз тряхнула Пита, и тот притих.

— Нет, ты лучше отвечай за себя.

И хотя Пит раскраснелся в драке, от Крошки Вилл не скрылась краска стыда на щеках мальчишки.

— Микки кое-что сказал.

— Кое-что? А именно? Пит что-то промямлил. Джилл была вынуждена тряхнуть его еще разок:

— Говори громче.

Пит ткнул пальцем в сторону Микки:

— Он обозвал… В общем, он обозвал Крошку Вилл. Джилл строго посмотрела на Микки:

— И как?

— Не обзывал я ее!

Пит дернулся вперед и сумел-таки еще раз заехать кулаком в нос противнику:

— Врешь!

Джилл оттянула его назад.

— Успокойся, дружок, а не то я сейчас спущу с тебя штаны, и тогда поплачет твоя задница. — Она зловеще посмотрела на Пита, и тот притих.

Пит уставился на засыпанный опилками пол:

— Он обозвал ее чурбанкой.

— Кем-кем? — Джилл удивленно выгнула брови.

Пит указал на Микки:

— Он обозвал ее чурбанкой. Микки скорчил гримасу:

— Я не хотел сказать про нее ничего плохого. Все и без того знают, что она не умеет говорить.

Крошка Вилл заметила, что другие дети смотрят в ее сторону. Слезы брызнули у нее из глаз, и, закрыв лицо руками, она бросилась вон из гримерной.

Чуть позже, в тот же самый день, когда цирковая труппа перелетала на другую сценическую площадку, Крошка Вилл отправилась к карусели с животными. Она нашла Пита Арделли среди здоровенных белых першеронов. Мальчишка с мрачным видом сидел на ведре и чистил сбрую, сваленную перед ним в огромную кучу. Она подошла к нему поближе и остановилась. Пит на секунду оторвался от своего занятия, но покраснел и вновь принялся чистить ремни.

— А-а, привет! — наконец сказал он и уставился на сбрую, блестевшую металлическими заклепками. — Мне здорово влетело за то, что я не участвовал в параде.

Крошка Вилл присела на корточки рядом с Питом и дотронулась до его руки. Щеки мальчишки сделались пунцовыми, и он улыбнулся:

— Да ладно, а тому нечего было обзываться.

Крошка Вилл улыбнулась, убрала руку с его руки и вытащила из кучи еще один ремень. Обмакнув пальцы в полироль, она принялась втирать прозрачную жидкость в кожу.

Пит не отрывал глаз от работы, но было видно, что он улыбается.

Крошка Вилл наблюдала за Вако-Вако, отцом и ссендиссианкой — Нхиссией. Здоровяк с Вако расположились в креслах напротив змеи — та свисала с лампы под потолком их каюты.

— Послушай, Нхиссия, ты сказала Вако, у тебя вроде бы появились новые идеи. Скажи, теперь Крошка Вилл заговорит со мной?

Нхиссия покачала головой из стороны в сторону. Сначала она посмотрела на Крошку Вилл, потом на Вако, затем на Здоровяка.

— Вы все слышите, что я говорю?

Вако кивнул:

— Слышу.

Здоровяк удивленно поднял брови.

— Ну да. — И он повернулся к дочери. — А ты слышишь?

Крошка Вилл кивнула и посмотрела на Нхиссию:

— Слышу. Все мы слышим одно и то же.

Голова змеи вновь качнулась из стороны в сторону.

— Именно это я и подозревала. Я давно надеялась, что смогу общаться сразу с несколькими людьми одновременно. Я все время пробую разные комбинации.

Нхиссия внимательно посмотрела на Здоровяка. — Мы с Вако уже давно работаем над этим. Мы не говорили тебе только потому, что не хотели тебя понапрасну обнадеживать.

Здоровяк повернулся к Вако.

— Спасибо, — сказал он. Затем добавил, посмотрев на Нхиссию: — Спасибо вам обоим.

Крошка Вилл встала со своего места:

— Могу я сейчас поговорить с моим папочкой? — Она перевела взгляд на Здоровяка. Но тот лишь нахмурился. Крошка Вилл насупилась. — Нхиссия, у меня не получается.

— Терпение, моя милая, наберись терпения. Я сама лишь недавно научилась разговаривать с людьми. — Нхиссия посмотрела на Здоровяка. — И я обнаружила, что некоторые из них наделены теми же способностями, что и Крошка Вилл.

Вако наклонился к Здоровяку:

— Мы навели справки у циркового костоправа. Оказалось, что сходная генетическая особенность прослеживается у двадцати шести ребятишек. Костоправ считает, что тому причиной война. Во всяком случае, девять ребят наделены способностью передавать мысли на расстоянии, но они никогда не разовьют ее полностью, потому что умеют говорить. Остальные из нас никогда не смогут передавать телепатические сигналы, потому что начисто лишены этой способности. Но принимать такие сигналы могут все. — Заклинатель змей улыбнулся. — Нхиссия пока что обучила двоих ребятишек передавать телепатические сигналы, и один из них умеет разговаривать со мной без посредников.

Крошка Вилл снова опустилась на свой стул:

— А можно и меня научить разговаривать с людьми?

Нхиссия перевела взгляд с девочки на Здоровяка и Вако.

— Она спрашивает, можно ли ее научить? — Змея окинула девочку внимательным взглядом. — Я думаю, можно. Конечно, придется немало потрудиться. Но в результатах я не сомневаюсь.

Здоровяк Вилли Коул задумчиво посмотрел на дочь.

Крошка Вилл открыла глаза — кто-то теребил ее за плечо. Она повернулась и увидела на фоне утреннего неба силуэт Паки.

— В чем дело?

— Тебе приснилось что-то нехорошее. И я решил, что надо срочно вмешаться, пока тебя там не съели тигры. — И дрессировщик слонов ласково потрепал ее по плечу. — Я прав?

Крошка Вилл кивнула, и они вдвоем вновь уютно устроились в спальном мешке.

— Паки?

— Ну что, моя милая?

— Паки, а мой папа был хорошим человеком? Паки на какое-то мгновение онемел от растерянности, затем повел свободным плечом, на котором в тот момент не лежал.

— Он был прирожденным «слонухом».

Высшая похвала в устах Паки.

Глава 7

Бригада, двигавшаяся в направлении Тарзака, дошла до того места, где Разлапистый Ручей водопадом срывался вниз с отвесного утеса. Сорок миль от Мийры, ровно половина пути до Тарзака. Чем дальше строители продвигались на юг, тем сильнее редели деревья, а ведь для строительства мостов и переправ в большом количестве требовались бревна и доски. Пикуль Поре, носильщик с третьего шаттла, как раз на полпути между третьим шаттлом и водопадом устроил нечто вроде лесопилки.

Утес тянулся вправо и влево, насколько хватало глаз. Плато, на котором работала бригада Пони, со всех сторон продувал резкий, пронизывающий ветер. Порода, из которой возник утес, не шла ни в какое сравнение с осыпавшимися краями ущелья Змеиной горы. Это была неприступная гранитная твердыня. После того, как с утеса вниз сорвалась слониха по имени Бандитка, дрессировщик Сержант Тиерас устроил у водопада некое подобие ремонтной мастерской. Сам же водопад получил название Бандитского. Дорогу через Утес Ветров предстояло прорубить, вгрызаясь в неприступный гранит буквально по сантиметру.

В ущелье Змеиной горы семь дней упорного труда пошли прахом в буквальном смысле слова — подземные толчки обрушили в Толоку тысячи тонн земли и скальной породы. К счастью, обошлось без жертв, лишь Вощеному завалило левую руку. Его доставили в лагерь, который теперь почти официально назывался Мийра. Мейндж Рейнджер помог ему — правда, пришлось ампутировать руку.

Через несколько дней после того, как бригада Паки взялась за восстановление разрушенного участка дороги, до лагеря возле Змеиных гор добрался Дурень Джо. Люди были рады увидеть своего старого товарища. Вечером все собрались у костра за ужином выслушать принесенные Джо известия. Поскольку исправные радиопередатчики остались только на шаттлах номер десять и четыре — причем оба у Тарзака, — людям не терпелось узнать, что же расскажет им Дурень Джо.

Первым вопрос задал Паки:

— Джо, удалось ли ребятам Тарзака засечь какие-нибудь радиосигналы?

Джо покачал головой:

— Они даже не пытаются это делать. Экономят топливо — его вон сколько понадобится, когда десятый шаттл снимется с места. В него перекачали все топливо с трех других шаттлов. Они хотят отправить его на поиски второго шаттла.

Дот Пот вытянула шею к огню:

— А когда?

— Да уже, наверное, отправили. Пока они будут искать второй шаттл, заодно разведают местность. Не исключено, что им удастся отыскать путь к седьмому шаттлу. Сейчас дорогами связаны все шаттлы в Тарзаке. Сами корабли пошли на строительство мостов. Дерева в Тарзаке нет вообще — ни единой щепочки.

— А где вы тогда живете?

— Паки, с тех пор как мы приземлились, мы не видели и капли дождя. Дома строим из кирпичей — вырезаем их из высушенной солнцем глины. Наша проблема — крыши. Можно, конечно, настелить сухой травы — этого добра у нас хватает — но нужны шесты и брусья для перекрытия.

Паки кивнул:

— Вот только мы доберемся до вас, можно будет возить и шесты, и бревна, и брус. Джо, скажи своим ребятам в Тарзаке, что в обмен на древесину нам понадобится металл. В особенности новые лопасти. Нам они нужны для заточки, а то старые, которые мы сняли с шаттла, уже порядком поистерлись.

— Когда я был в лагере Пони, он сказал мне то же самое. Крошка Вилл внимательно посмотрела на Джо:

— Послушай, а как там у вас в Тарзаке? Как настроение у народа?

Дурень Джо обвел взглядом угрюмые лица сидевших вокруг костра людей:

— Везде примерно одно и то же. Мы в одной лодке, и этим все сказано. Такое впечатление, будто все ищут, за что бы зацепиться, но ничего не находят.

Клык почесал голову, затем вытянул руки к огню:

— А как же Крыса Джек, распорядитель маршрута? Пришлет он кого-нибудь проверить, что с нами, если мы вовремя не прибудем на место?

Джо отрешенно пожал плечами:

— Клык, ты знаешь, что такое парсек?

— Нет, а что?

— Ледфут попытался растолковать мне. Единственное, что я могу сказать, такое огромное расстояние тебе даже не снилось. Возьми число десять и перемножь на самое себя тринадцать раз, а потом еще примерно на столько же. Дошло?

Клык покачал головой:

— Да ладно, не бери в голову. Но в этих парсеках все и дело. Их в Десятом Квадранте между Ахигаром и Х'дгва что-то около пятидесяти. По прямой линии, но мы в нее не вписались. Нас могло занести куда угодно, усек? А чтобы от поисков была хоть какая-то польза, им надо двигаться со скоростью, близкой к скорости света. Ну и в довершение ко всему им точно неизвестно, в каком месте мы сбились с пути. Прибавь к этому вероятность того, что мы просто-напросто могли лопнуть, как воздушный шарик, — вот и подумай, горит ли народ желанием отправляться на поиски, если искать придется, может быть, тысячу лет и все впустую.

Вокруг костра воцарилось молчание. Паки взял в руки пригоршню камешков и принялся один за другим кидать их в огонь.

— Джо, мы почти преодолели ущелье. Бригада Дирака лишь в паре миль от нас к северу. Бригада Била Риса и Майка Айконы уже проложили дороги ко всем шаттлам Изумрудной долины. И если Луи проложит дорогу от Тарзака, то останется сделать лишь одну-единственную вещь — помочь Рыжему Пони спуститься с этого чертова утеса.

Дурень Джо одобрительно кивнул:

— Дело говоришь.

Дот Пот посмотрела сначала на Паки, а затем на Дурня Джо:

— Ну а потом что, Джо? Что потом? Да, у нас будет дорога между Тарзаком и Айконой, но все равно нам торчать и торчать на этой чертовой планете.

— А что еще прикажешь делать? — Дурень Джо протянул руки к огню. — Нам надо объединить усилия. Ведь еще предстоит добраться до седьмого шаттла.

Дот усмехнулась:

— Значит, еще одна чертова дорога? — С этими словами она поднялась на ноги и зашагала прочь от костра.

Остальные молча последовали ее примеру. Надо было подремать часок-другой и утром впрягаться во все ту же тягостную работу.

Дурень Джо еще какое-то время сидел у костра. В конце концов он встал и огляделся по сторонам. Крошка Вилл все еще смотрела на огонь.

— Счастливы люди, несмотря ни на что. Вилл сочувственно улыбнулась ему:

— Из-за землетрясения мы потеряли целую неделю. А куда ты теперь?

— Я думал, что здесь перейду через горы, а затем понесу вести дальше, ребятам на север.

— Джо, я бы не советовала тебе сейчас пускаться в дорогу, даже если у тебя есть фонарь. Ночью здесь можно запросто свернуть себе шею.

Дурень Джо потер пальцем под носом и презрительно фыркнул:

— Просто мне не хочется торчать здесь с этими нытиками.

Крошка Вилл на минуту задумалась, а затем снова посмотрела на Джо.

— Скажи мне, ты давно работаешь в цирке?

Дурень Джо уставился на звезды:

— Дай подумать. Я пришел после войны — это будет лет этак двадцать пять — двадцать шесть.

— Ты присутствовал, когда мои родители поженились?

— Присутствовал? — Дурень вновь опустился у костра. — Да там присутствовал весь мир. Малыш Джо, наш цирковой священник, провел церемонию бракосочетания прямо посреди арены. Еще бы, главный дрессировщик слонов берет в жены укротительницу львов. Невесту привел к алтарю мистер Джон, а Вако-Вако был у твоего отца шафером. — Джо нахмурился. — И что с ним только сталось, с нашим Вако? Да-а, событие было грандиозное. Такое надо видеть своими глазами — в общем, ты меня понимаешь.

— Джо, но что произошло между ними? Почему они расстались?

Дурень Джо откинулся на локти:

— Цирк — не лучшее место для семейной жизни, моя милая. К тому же когда почувствуешь разницу между кошками и слонами. Это же заклятые враги. Сама знаешь, когда слон подыхает, его рубят на куски и скармливают львам.

Крошка Вилл кивнула.

— Пять тонн мяса — не шутки, особенно если учесть цены… В любом случае, когда твои родители поженились, поначалу между ними все было хорошо, до того самого выступления в… — Дурень Джо задумчиво потер подбородок, — в Ричмонде, это в Североамериканском союзе.

Джо на мгновение задумался:

— Черт, ну и вечерок! Тебе тогда был год, от силы два. — Старый циркач покачал головой. — Видишь ли, отец нашей укротительницы львов, Хампи Айрленд, работал с верблюдами. Кошек старик Хампи на дух не выносил. Но Крис хотелось выступать только с кошками. А Крис, она была такая, если что-то вобьет себе в голову, то так оно и будет. Никогда не встречал женщины упрямее. Слово «нет» было ей неведомо. Так вот, Хампи расстался со своим верблюдом и стал работать в ее номере. — Дурень Джо вновь покачал головой. — Но он этих кошек боялся, как черт ладана. — Он поднял глаза к звездам. — В общем, в Ричмонде кошки его сцапали. Можно сказать, слопали за милую душу, даже косточек не осталось. Крис пыталась вмешаться, но вместо того, чтобы утихомириться, львы рассвирепели, да так, что досталось и ей. Половины лица как не бывало.

Крошка Вилл испуганно ахнула.

Дурень Джо вытянул руки к огню.

— В больнице ее залатали. Можно сказать, заново сделали ей лицо, зашили раны — как будто ничего и не было. Но тогда она ушла из цирка. Через год укротительница львов снова вышла на арену со своим номером. Но Здоровяк Вилли где-то пропадал до тех самых пор, пока «Барабу» не отправился на космические гастроли. После Ричмонда они, по всей видимости, расстались.

— Но почему?

Дурень Джо подвинулся поближе к костру:

— Самые правдоподобные слухи из тех, что мне известны, — это то, что Здоровяк в ярости пытался было перестрелять всех ее кошек. Но львы для Крис были дороже всего на свете, дороже ее собственной жизни. Наверное, так оно и было, и тогда Крис выставила Здоровяка за дверь.

Джо зевнул и попытался улечься поудобнее.

— Поэтому Крис и наложила на себя руки, Вилл. Воздуха на «Барабу» не хватало, ее животные очень мучились. Думаю, что пара из них тогда уже сдохла. Я слышал — сначала она прикончила львов, а последнюю пулю оставила для себя.

Дурень Джо приподнялся на локте.

— Ой, и зачем я тебе все это рассказываю, дурья моя башка.

— Нет-нет, Джо, ты правильно сделал. Мне давно хотелось это знать.

Старый циркач фыркнул и положил голову на руку. Фыркнул еще раз и закрыл глаза.

— Эх, боюсь, я такой же веселый, как и вся здешняя похоронная команда.

Крошка Вилл поднялась на ноги и зашагала к тому месту, где спал Паки. Отыскав его спальный мешок, она юркнула к нему под бок.

— M-м, — промычал дрессировщик.

— Спокойной ночи, Паки.

— М-м.

Крошка Вилл закрыла глаза, и перед ее мысленным взором, заслонив тьму, заплясали искры костра.

Здоровяк Вилли и укротительница львов расстались, но то было иное время.

Вилл мысленно позвала того, кто мог ее слышать:

— Пит, ты спишь?

— Нет, а ты?

— Пит, Нхиссия научила меня делиться воспоминаниями. А ты умеешь?

— Наверное. Что я должен делать?

— Открой свое сознание как можно шире, напрягись, как будто ты внимательно кого-то слушаешь.

— О'кей, я слушаю.

Крошка Вилл закрыла глаза и вызвала в памяти образ прекрасного звездного корабля.

Большая часть из трех тысяч циркачей собралась в главном репетиционном зале «Барабу». Те, кто был на дежурстве и не мог прийти, слушали выступающих по селектору. Крошка Вилл сидела между отцом и матерью, наблюдая, как посреди арены стоит Джон О'Хара с микрофоном в руках, поднеся его ко рту.

— Последние два сезона попортили нам немало крови. Карл Арнхайм в какой-то момент отправил по нашему маршруту еще целых шесть трупп. — О'Хара потряс кулаком.

— Но, клянусь, каждый раз мы платили конкурентам той же монетой и каждый раз выходили победителями. Циркачи разразились ликующими возгласами. О'Хара опустил кулак и обвел взглядом арену:

— Но при этом мы потеряли кое-кого из наших друзей. Джолиет Джейк Соби и Сирена Салли Фонг остались навечно лежать на Туулуриме. На планете Морвах из-за нашего друга Арнхайма мы лишились тринадцати Ирландских Орлов — девять осталось в больнице, а четверо навеки в земле. Блонди Макдир, Пайфейс Джек Гулахан, Тутер Тамазан и Пейот Биртус — славные были парни. — Директор потер глаза и опустил микрофон. — Во время последнего представления в Дювали наши потери составили одиннадцать человек. Кого мы лишились, вы знаете сами.

Директор вновь обвел взглядом арену:

— Мы добились победы — но какой ценой! Такую мы не можем себе позволить.

О'Хара вытянул вперед руки:

— Все мы — до единого — лишь артисты. Наша работа — развлекать людей, дарить им радость. Я — директор цирка, а не полководец. Но я не позволю, чтобы по вине Карла Арнхайма гибли мои люди.

Трибуны загудели сотнями голосов. О'Хара подождал, пока шум стихнет.

— Начиная со следующего сезона, я вывожу шоу из Девятого Квадранта. «Большое шоу О'Хары» откроет сезон в Десятом Квадранте!

В зале воцарилось молчание. О'Хара обвел трибуны испытующим взглядом, затем продолжил:

— Каждый перелет будет долгим и утомительным. Не исключено, что он будет длиться пять или шесть лет. Каждый из вас должен решить для себя, останется ли он в цирке или предпочтет покинуть труппу после наших гастролей на Ахигаре.

О'Хара еще какое-то время держал микрофон почти у самых губ, но затем опустил его. Рабочий сцены забрал микрофон у него из рук, и Хозяин медленно ушел с арены.

Артисты небольшими группами начали спускаться с трибун. Кристина протянула руку и дотронулась до плеча мужа.

— Ну, что ты думаешь, Вилли? Ты остаешься или уходишь?

Здоровяк наблюдал, как артисты уходят с трибун.

— А как ты и Крошка Вилл? — пожал он плечами. Укротительница львов улыбнулась:

— Кошки остаются в цирке, значит, и мы тоже.

— Тогда и я.

Кристина на мгновение опустила глаза, затем посмотрела на мужа.

— Тебе со мной пришлось несладко. Здоровяк кивнул:

— Я тебя ни в чем не виню.

Укротительница львов сначала посмотрела на дочку, затем на мужа.

— Но зато я уже начинаю винить себя.

Крошка Вилл наблюдала за ними обоими. Здоровяк взял Кристину за руку:

— О, царственная особа, может ли скромный дрессировщик слонов пригласить вас на чашечку кофе?

Кристина рассмеялась:

— Вилли Коул, это лучшее предложение за весь день.

Крошка Вилл улыбнулась и обвела взглядом трибуны.

— Хасси? Хасси, где ты?

— Вилл, это ты? — Телепатический сигнал почему-то оказался слабым. — Я у себя, и опять меня прихватила эта напасть, как вы ее там называете — простуда. С тобой все в порядке?

Крошка Вилл посмотрела на родителей. Те держались за руки, улыбаясь друг другу.

— Папочка с мамочкой любят друг друга. Ну просто замечательно.

Вилл уловила едва слышный смешок Хасси:

— Цирк — это нескончаемое веселье.

Крошка Вилл и Шайнер Пит рассмеялись. Она открыла глаза, поднялась и направилась вдоль ряда спальных мешков, пока наконец не оказалась рядом с Питом.

— Можно мне к тебе?

— Конечно.

Она села рядом с ним, и они взялись за руки.

— Пит, что будет со всеми нами? Что будет с цирком? Несколько мгновений мальчик молчал.

— Я задал Вощеному тот же самый вопрос — как раз перед тем, как Мейндж отрезал отцу руку. Вощеный сказал, что можно погубить артистов, можно загубить животных, но погубить цирк нельзя.

Пит пожал девочке руку:

— Загубить цирк нельзя.

Они смотрели на пляшущие языки костра до тех пор, пока их обоих не сморил сон.

Глава 8

В ту ночь в ущелье Змеиной горы состоялся праздник — встретились бригады, двигавшиеся навстречу друг другу с севера и юга. Веселье сопровождалось соответствующими возлияниями. Ребята из Изумрудной долины научились гнать сладкий сок из апельсинового дерева. Напиток получался разных крепости и вкуса — от изысканного вина до бормотухи.

Когда обе бригады собрались у костров, чтобы отпраздновать знаменательное событие, в лагерь с юга пришел Дурень Джо. Так люди узнали, что главный дрессировщик Рыжий Пони Мийра погиб, сорвавшись с Ветрового Утеса.

Крошка Вилл и Шайнер Пит отошли от костров и своих невеселых товарищей и зашагали в темноте в сторону Изумрудной долины. Дойдя до того места, где дорога круто уходила вниз, они увидели вдали огоньки Дирака, а еще дальше Риса. И совсем у самого горизонта на фоне темного массива гор слабо мерцали огоньки Айконы. Откуда-то снизу доносилась печальная мелодия флейты. Не иначе как это Дублин Дэн из бригады Дирака. Вслед за звуками флейты послышалось пение. Расстояние не позволяло разобрать слова, но Крошка Вилл узнала песню о слоне-убийце по кличке Черный Алмаз. Здоровяк Вилли научил дочку этой песне о слоне-одиночке, которого замучили до смерти, отчего все последующие поколения дрессировщиков горели желанием отомстить некогда существовавшей организации так называемых техасских рейнджеров.

То была печальная песня. Они замолчали, затем Шайнер Пит заговорил вслух:

— Наверняка кто-то пришел из Изумрудной долины и рассказал им про Рыжего Пони.

Крошка Вилл обняла Пита за талию и склонила голову к его плечу:

— Я чувствую, что тебя мучит какая-то мысль. Шайнер Пит кивнул:

— Просто я вспомнил, когда на корабле обнаружили диверсию и воздуха стало не хватать, приняли решение прикончить животных, чтобы людям было чем дышать. Тогда Пони задраил люк третьего шаттла и отказывался впускать кого бы то ни было, пока мистер Джон не пообещал сохранить животных. — Пит посмотрел на Крошку Вилл. — Это было уже после того, как тебя ранило. — Затем снова перевел взгляд на огни Дирака. — Если бы не Пони, сейчас на Момусе не было бы ни слонов, ни лошадей.

Крошка Вилл смахнула слезы и отвернулась от мерцавших внизу огней.

— Давай вернемся. Мне что-то не хочется идти дальше.

Шайнер Пит повернулся, обнял Крошку Вилл за плечи, и они зашагали по темной дороге к лагерю, где бывшие артисты в тот момент пытались разобраться в своих собственных мыслях.

Когда Крошка Вилл и Пит подошли к своим спальным мешкам, возле костров оставалось всего несколько человек. Пит вскоре уснул тревожным сном, а Крошка Вилл осталась сидеть возле костра. Когда серый рассвет, холодный и безрадостный, пришел в их лагерь, Крошка Вилл по-прежнему сидела, глядя на танцующие языки пламени. Впрочем, не одна она — Паки Дерн, Растяжка Дирак, Кулачище Билл и Дурень Джо также несли ночную вахту у огня.

Дирак, заметив приближение нового дня, передал кружку по кругу и обратился к Паки:

— А кто займет место главного дрессировщика? Паки медленно покачал головой:

— Погонщик Саггс, главный конюх. Он ничего не понимает в слонах, а я ничего не понимаю в его клячах. И вообще, нужен ли нам теперь главный дрессировщик? — Начальник слонов провел ладонью по редеющим седым волосам. — Черт бы побрал этого Пони, ведь он всю жизнь проработал в цирке. Помню, он взял меня в труппу, когда было всего пять слонов.

Дурень Джо протянул ему кружку:

— Паки, ты теперь поведешь свою бригаду на юг, чтобы помочь Погонщику спуститься вниз с чертова утеса. Паки отнял кружку ото рта и кивнул:

— По крайней мере некоторых. А остальные вернутся в Мийру… Там надо достроить дома. Странно, однако, мы назвали наш поселок — Мийра.

Затем он покачал головой и сплюнул:

— Горстка хижин-развалюх. Больше похоже на место жительства какого-нибудь отребья. Впрочем, настоящему циркачу дом вообще не положен.

Паки поднялся, прошелся спотыкаясь вокруг костра, затем повернулся лицом к огню и вытянул вперед руки.

— Настоящему циркачу — настоящему — вообще нечего делать на этой планете. — С этими словами он ткнул себя большим пальцем в грудь. — Вы только посмотрите на нас! Дорожно-строительная шарашка! — С этими словами он плюхнулся на место. — Дорожно-строительная шарашка!

Кулачище Билл взял кружку и допил ее содержимое. Опустив кружку, он указал большим пальцем за спину, туда, где спали уставшие за день люди.

— Похоже, вам придется съехаться с Вощеным.

Паки посмотрел туда, куда указывал Билл, и увидел Крошку Вилл. Притворяясь, будто спит крепким сном, она устроилась рядом с Шайнером Питом, сыном Вощеного. Паки покачал головой:

— Ну, Билл, у тебя такое бурное воображение, даже Мутчу Мовиллу до тебя далеко. Ей же всего тринадцать. А сколько этому Питу? От силы пятнадцать.

Дирак покачал головой:

— Там, откуда я родом, тринадцать — это уже о-го-го сколько.

— Вот увидишь, у Вощеного на сей счет свое мнение. Кулачище Билл посмотрел на Дурня Джо:

— А чем сейчас занимается Вощеный?

— После того, как Мейндж подрезал ему одно крылышко, Вощеный хотел вернуться к прежней работе — чистить упряжь. Но тут его перехватил Бородавка Тхо.

— Кто? Цирковой счетовод? Дурень Джо кивнул:

— Бородавка поручил одному из каждого шаттла вести учет. Кто жив, кто погиб, кто родился, кто чем владеет. Ну и поскольку Мейндж тоже ведет записи для Бородавки, он поручил Вощеному вести учет лошадей. Чтобы точно знать, как там поживают наши клячи.

Билл фыркнул:

— Какой работник — такая и работенка, под стать нашему однорукому бумагомарателю.

Какое-то время они сидели молча, пустив по кругу очередную кружку с бормотухой. Паки отхлебнул вина и, передав кружку дальше, посмотрел на Дирака:

— Послушай, а что с ними будет дальше?

— О ком ты?

Паки помахал рукой куда-то в сторону Крошки Вилл и Шайнера Пита:

— О них. О наших Ромео и Джульетте. Вообще, о ребятишках из цирка.

— Можно подумать, я знаю. — Дирак покачал головой. — Я все жду — вдруг увидим корабль в небе, вдруг услышим сигнал по радио. Должен же распорядитель маршрута организовать поиски, попытаться вызволить нас. Может быть, кто заметит, как десятый шаттл кружит над этой дырой? Почти все из нас на это надеются. — Дирак потер подбородок. — Эти ребятишки, они уже другие. Они просто в голову не берут.

— Что не берут?

— А все это. Живут себе, как всегда жили. Для самых маленьких эта планета — родной дом.

Кулачище Билл печально покачал головой:

— Сукин сын. Неужели мы вот так возьмем и по одному перемрем здесь? Как подумаешь, что мы пережили, хоть в петлю лезь.

— Призрак Арнхайма. Он и тут не отпускает нас.

— Только не произноси при мне это имя.

— А никто и не произносит. Дирак на минуту задумался:

— Кулачище, скажи мне, положа руку на сердце, а что проку от большинства из нас? Я вот, например, отвечал за рекламу. А что прикажешь здесь рекламировать? Какие афиши здесь расклеивать? Кто вообще их будет читать? Я вроде бы должен пудрить народу мозги — только вот пудрить их здесь некому. — Дирак указующе вытянул палец: — Вот Паки и его дрессировщики. Для них здесь есть работа — таскать бревна, прокладывать дорогу. Но ведь у них одни самки. А что будет, когда последняя слониха сдохнет? Какой прок от дрессировщиков? Цирк без зрителей, скажу я вам, это не цирк.

Дурень Джо кивнул:

— Вон в Тарзаке сколько народу, которые раньше отвечали за купол. Но где купол-то? Где брезент? Теперь они переквалифицировались в каменщиков. Посмотришь на них — аж тошно становится, все ходят словно пришибленные.

Кулачище Билл протянул руку за кружкой. Сделав долгий глоток, он передал кружку дальше, а сам устремил взгляд на ущелье. Издалека доносился приглушенный рокот горной реки.

— Временами мне кажется, что Вако и Комета сделали правильный выбор. Просто взяли и ушли, послав этот мир к чертям собачьим.

Дурень Джо поднял руки:

— Леди-и-и-и и джентльме-е-ны! Добро пожаловать! Спешите увидеть, как великий цирк, поковыряв в носу, отдаст концы!

Дурень расхохотался и безвольно опустил руки.

— Ребята, если будете в Тарзаке, не забудьте посмотреть на Бородавку. Наш счетовод ни за что не даст цирку окончательно испустить дух. Цирку — кто бы мог подумать? — С этими словами Дурень Джо ткнул пальцем в своих подвыпивших товарищей: — Вы же знаете, что после того, как шаттлы Тарзака начали спуск — не далее как через час после аварии, этот чертов коротышка уговорил народ организовать парад. Парад! Можете себе это представить?

Паки вопросительно посмотрел на Дурня Джо:

— Парад?

Тот кивнул:

— Представь себе, парад. И мы его провели. Прямо на месте посадки, посреди тамошней пустоши, без всяких зрителей, сами для себя. Парад, мать его растак.

— Парад, — задумчиво повторил Паки. Он поднялся на ноги и, покачиваясь, встал у огня. Его взгляд скользнул над стреноженными першеронами, туда, где мирно отдыхали слоны. — Парад. — Паки опустил взгляд, потер глаза и устало поплелся к спальному мешку.

— И как мы до этого не додумались…

Спустя четыре дня довольно-таки скромный парад прошествовал от ущелья Змеиной горы по мосту, перекинутому через Толоку, в поселок Мийра. Слоны, лошади, дрессировщики и наездники — все были одинакового грязно-желтого цвета — их толстым слоем покрывала дорожная пыль. Перед тем как загнать слонов в крааль, Паки Дерн отвел животных на мелководье Столового озера, где совсем недавно артисты хоронили своих погибших товарищей. Дрессировщики вымылись сами и помыли своих толстокожих гигантов.

На том месте, где Рыжий Пони Мийра когда-то бросил в могилу первый ком земли, успела вырасти трава, и пестрели теперь желтые и голубые цветы. Кладбище заметно увеличилось в размерах. Теперь в нем покоился и сам Рыжий Пони, а также одиннадцать человек третьего шаттла, погибшие при прокладке дороги Тарзак-Айкона.

После того как слонов отвели в крааль и накормили, Крошка Вилл и Паки отправились достраивать свое жилище. Подойдя к хижине, они увидели, что стены ее обмазаны мелом и глиной, травяную крышу заменила дранка, а на земляном полу настелены доски. Паки и Вилл застыли в дверях, глядя на низкий деревянный стол и набитые сухой травой большие подушки, служившие одновременно и диваном и креслами.

— Ну как, нравится?

Обернувшись, они увидели Вощеного — левый рукав его рубашки был завязан узлом. Паки обвел рукой внутреннее убранство хижины:

— И кто это так постарался?

Вощеный улыбнулся и махнул уцелевшей рукой в сторону выбеленных хижин поселка.

— К нам сюда за строительным лесом нагрянула бригада каменщиков из Тарзака. Вот я и заключил с ними небольшую сделку.

Крошка Вилл заглянула внутрь хижины:

— Ой, как красиво! — и она потянула Паки за рукав. — Ты только взгляни! Это надо же!

Паки послушно заглянул внутрь. Хмурое выражение лица сменилось усталостью, и Паки неожиданно как-то поник.

— Да, шикарные апартаменты. Прямо-таки дворец! — буркнул он. Затем, оставив в углу стек, повернулся и зашагал в сторону озера.

Крошка Вилл посмотрела на Вощеного:

— В чем дело?

Вощеный почесал подбородок, пожал плечами, сплюнул, а затем посмотрел в сторону удалявшейся фигуры.

— Ну и дурак же я. Надо было все хорошенько обдумать. — И Вощеный снова окинул взглядом домик. — Пока мы ютились в шалашах и пещерах, мы надеялись, что все это временно, просто надо переждать, пока за нами пришлют помощь.

Указав на домик, он продолжил:

— А так всем ясно, что на помощь не приходится рассчитывать; нам здесь жить и жить. — Вощеный смотрел на дом, пока у него не зарябило в глазах. — Да, именно это и стало понятно.

Он повернулся и зашагал по узкой тропинке, петлявшей между выбеленными домиками Мийры.

Крошка Вилл бросилась бегом к озеру. Когда она догнала Паки, тот уже сидел на берегу, глядя куда-то вдаль. Вилл опустилась рядом с ним на песок:

— Паки, у нас замечательный домик.

Криво улыбнувшись, Паки кивнул и похлопал ее по плечу:

— Разумеется, лапочка. А как же иначе. — Он посмотрел на свои руки, все в ссадинах и шрамах от тяжкого труда. Паки сцепил пальцы, усмехнулся и снова кивнул: — Мне кажется, мы делали то же самое, когда прокладывали эту проклятую дорогу. Просто я никогда об этом не задумывался. — Паки снял очки и потер глаза. — Черт, как мне не хватает цирка. Кто бы знал, как мне его не хватает.

— Нам всем его не хватает. Только не надо его хоронить, Паки.

Паки Дерн протянул руки в сторону Столового озера.

— Умей О'Хара ходить, как Христос, по воде аки посуху и скажи мне об этом, знаешь, что я ответил бы ему? Я бы сказал: да, Джон, номер у тебя, конечно, классный. Но если он так хорош, то где, скажи на милость, твоя публика?

Паки встал на ноги и указал на воду:

— Где твой корабль? Он всего лишь горстка праха, рассеянная вокруг никому не нужного шарика. И где твоя арена? Где она сейчас — летает, никому не нужная, где-то посреди чертовой бездны, вместе с дохлыми слонами. Где твои клоуны? Тебе известно, где они? Они торчат в этом гребаном Тарзаке — строят дороги, корчуют деревья, лепят дома из глины!

Крошка Вилл подошла к Паки и взяла его за руку.

— Не говори так про мистера Джона. Он был хорошим человеком.

Паки кивнул:

— Даже слишком. — И посмотрел на Вилл. — Как бороться с призраком? Я, того гляди, лопну от злости. Посоветуй мне, как бороться с призраком?

Крошка Вилл обернулась в сторону хижины:

— Пойдем домой.

— Домой, — кивнул Паки и направился прочь от озера. — Домой.

Глава 9

В течение трех дней Паки безвылазно сидел дома, глядя в окно на гладь Столового озера. Тем временем Крошка Вилл и Шайнер Пит бродили по лесам и холмам, исследуя окружающую местность.

Как-то раз они забрели высоко на один из отрогов Змеиной Горы. Неожиданно Шайнер Пит указал на запад:

— Смотри!

Крошка Вилл бросила взгляд вдаль на джунгли и увенчанные снежными шапками горные вершины на другой стороне озера.

— Пит, это прямо-таки настоящие белые шатры! — Она повернулась к спутнику. — Значит, мы все-таки цирк! Ведь правда, Пит?

Пит сел на траву и обхватил руками колени.

— Не знаю.

Вилл присела с ним рядом:

— Ты же сам сказал, что цирк невозможно убить.

— Может быть, я ошибся. — Пит покачал головой. — Вощеный совсем пал духом. Ходит сам не свой. Да и другие тоже.

— Пит, а кто такой Карл Арнхайм?

— Насколько мне известно, именно из-за него мы угодили в катастрофу. Стоит мне спросить Вощеного про Арнхайма, как он вообще отказывается со мной разговаривать.

— Вот и Паки тоже.

Какое-то время они сидели молча, глядя на заснеженные вершины далеких гор. Затем Крошка Вилл перевела взгляд чуть ниже и уставилась в заросли между горами и озером.

— Пит, а что, по-твоему, стало с Вако и Кометой?

— Погибли скорее всего. — С этими словами Пит поднялся на ноги и протянул ей руку. — Пойдем, пора домой. Хватит разгуливать по горам. Пора вниз.

— Десятый шаттл вернулся!

В считанные секунды весть о возвращении шаттла № 10 облетела поселок. Крошка Вилл, Паки и все остальные собрались на центральной площади Мийры. Солнце палило нещадно, в воздухе струился зной. Перед импровизированной трибуной стоял Вощеный, потрясая пачкой бумаг:

— Я получил это от Бородавки в Тарзаке! — Он разложил перед собой бумаги и принялся читать. — По ту сторону океана лежит еще один континент. Именно там приземлился второй шаттл. Его радио исправно.

Так обитатели Мийры узнали, что второй шаттл был обнаружен на другом берегу океана, на континенте, который пассажиры шаттла успели прозвать Срединным. При падении второго шаттла сто двадцать циркачей погибли. Среди них цирковой хирург. Костолом Боб Несби получил смертельные травмы, когда шаттл при соприкосновении с землей пропахал носом взлетно-посадочную полосу. Таким образом, все медицинское знание на Момусе оказалось сосредоточено в голове и руках двух человек — Маккорки по прозвищу Бархатные Пальчики, помощника покойного хирурга, и ветеринара Мейнджа Рейнджера. Ледфут оставил команде второго шаттла указания, как добраться до Тарзака. Сооружение судна уже шло полным ходом.

Жители Мийры принялись расспрашивать о друзьях и близких, совершивших посадку на втором шаттле.

Фрэнк Джиллис, режиссер детского шоу, — погиб.

На-на, женщина о двух головах, — погибла.

Под, трехногий уродец, — лишился ноги.

Дик Собачья Морда, Человек-Волк, — жив.

Великанша Сью, — жива.

Тина и Вина, карлицы, — обе живы.

Озамунд, факир, — жив.

Мадам Зельда, гадалка, — жива.

Ускользающий Саша, эскапист, — мертв.

Губошлеп, зазывала, — жив.

Говорун, зазывала, — жив.

Чепчик Мовилл, владелец тира, — жив.

Вощеный закончил читать списки живых и погибших, после чего вернулся к докладу Бородавки.

По данным, полученным десятым шаттлом, имеется возможность прокладки дороги через Высокогорье к северу от Куумика, а также через топи и джунгли от Куумика к Мийре. Склоны гор там довольно пологие, осушать болота не нужно, естественную преграду представляет небольшая река.

Экспедиция из Куумика преодолела пустыню и достигла Тарзака. Во время перехода члены экспедиции питались кореньями, которые добывали в пути. От солнца их защищали просторные накидки с капюшонами, изготовленные из цирковых костюмов. Экспедиция докладывает, что им встретилось большое количество глубоких разломов в земле (что подтверждается также разведкой десятого шаттла), из которых вырывается огонь. Предположительно, это горят крупные запасы природного газа. Экспедиция использовала эти «естественные горелки» для приготовления пищи, а также для обогрева ночью, когда температура воздуха резко понижалась.

Стало известно, что в океане разбросаны острова, самой разной формы и размеров; обнаружен еще один гигантский континент, заросший джунглями, — с высокими горами и обширными нагорьями. Затем десятый шаттл перелетел обширное море и вернулся на наш континент.

Поскольку он расположен между Срединным и Западным континентами, то огромная тектоническая плита, на которой совершили посадку девять из десяти шаттлов «Барабу», отныне именуется Центральным континентом. Срединный пусть остается Срединным, а расположенный к западу от Центрального получил название Западного.

Отпустив несколько язвительных комментариев по поводу оригинальности названий, Вощеный продолжил доклад.

Море к западу от Центрального именуется Западным, а то, что раскинулось между Центральным и Срединным континентом, — море Барабу. До посадки в Тарзаке десятый шаттл засек нечто вроде гигантского разлома, прорезавшего северную часть Центрального континента. Скалистая вершина, которую видно из гавани Тарзака, — не что иное, как южная оконечность этого разлома. Ледфут Сине, старший пилот шаттла № 10, считает, что в будущем близ Тарзака, вероятно, время от времени будут происходить землетрясения.

Измерения и расчеты, произведенные экипажем шаттла № 10, показали, что на Момусе практически не бывает зимы, а местный год по продолжительности равен восьми десятым земного и делится на триста четыре дня, причем продолжительность суток составляет около двадцати трех часов. Бородавка разделил эти триста четыре дня на десять месяцев — по пять шестидневных недель каждый. Год начинался Маем, за которым, соответственно, следовали Дождевик, Грязевик, Ветряк, Громовик, Градобой, Потоп, Трясун, Тихач и Зимник. Дни недели назывались Трудильник, Тоскливник, Стадник, Лоботрясник, Деньжатник и Передышник.

Чтобы заполнить оставшиеся четыре дня, Бородавка придумал дополнительный месяц — Гастрольный Сезон, дни которого назывались Прибытие, Шапито, Парад-Алле и Занавес. Полночь Занавеса, четвертого дня Гастрольного Сезона, будет памятной датой Катастрофы.

Вощеный отложил текст доклада в сторону:

— Еще пару слов о дополнительном месяце, Гастроли. Бородавка предлагает всем прибыть в Тарзак для парада.

Среди обитателей Мийры пронесся ропот. Паки Дерн вышел вперед и воскликнул:

— Наши слоны обязательно будут там — при всем параде! — Он обвел взглядом притихшую толпу, затем повернулся к Вощеному. — А сколько еще ждать до этих Гастролей? Какой сегодня день?

Вощеный внимательно изучил очередной лист бумаги.

— Одну минуточку. С момента крушения прошло двести шестьдесят восемь дней — м-м, значит, сейчас у нас Зима. Восьмое число, Тоскливник. Значит, до Гастролей осталось всего двадцать два дня.

Паки обвел глазами присутствующих:

— Моя дорожная бригада! Придется пошевелиться. Через два часа мы присоединимся к бригаде главного наездника, чтобы помочь ребятам завершить спуск с Утеса Ветров. Оттуда мы прямиком направимся в Тарзак, чтобы принять участие в параде.

Глава 10

Строительство дороги Тарзак-Айкона было завершено, и наконец наступило Прибытие, первый день Гастрольного Сезона. Крошка Вилл восседала верхом на спине Рег, возглавляя процессию слонов, направляющуюся из Мийры в Тарзак. Каждое животное тащило за собой повозку, груженную лесом. Лошадей тоже запрягли в повозки — в них ехали жители Мийры и обитатели Изумрудной долины. В обмен на строевой лес слоны повезут назад металл и прочее снаряжение с шаттлов, а также соленую рыбу. Пассажиры шаттла № 2 не смогут присутствовать на Гастролях — они все еще заняты строительством судов. Но зато Куумик будет представлять делегация, специально для этого преодолевшая пустыню.

Рег остановилась на перепутье дорог, которые вели в Сину, через пустыню и к Тарзаку. Крошка Вилл дотронулась стеком до холки, указывая слонихе, куда следует сворачивать. Вилл закрыла глаза и попыталась представить парады былых времен. Тогда на ней был яркий костюм, слоны сверкали блестками, а трубачи исполняли задорные марши. Но костюмы, блестки и трубы пришлось выбросить, когда «Барабу» пытался выйти на орбиту вокруг Момуса.

И какая разница, на какой планете состоялся очередной парад? Ее обитатели — какими бы они ни были — всякий раз приходили взглянуть на него и поприветствовать артистов на свой манер. Крошка Вилл открыла глаза и увидела, что Рег шагает по металлическому мосту перед въездом в Тарзак. Ликующей толпы здесь не оказалось. Выбеленные хижины городка стояли ровными рядами в лучах солнца, а их жители занимались своими делами. Слонов они уже насмотрелись на своем веку, а вот работа — ее никак не бросишь.

Навстречу Вилл со стороны Тарзака выехал верхом на лошади Паки Дерн.

— Крошка Вилл, веди колонну через весь город на площадь на той стороне. Мы там устроили временное пристанище для слонов.

Крошка Вилл кивнула. Паки, издав нечто вроде петушиного клекота, поехал впереди. Вилл вздохнула и легонько похлопала слониху позади правого уха:

— Еще немного, Рег. Ведь это же парад?

В глубине джунглей, вдали от Мийры, неся в руках только что собранные фрукты, на поляну вышел Вако-Вако. Сквозь высокую траву он прошел к построенной из древесной коры хижине. Нагнувшись, шагнул в низкую дверь и положил ношу на каменную плиту. Вернувшись на улицу, он поднял взгляд на безоблачное небо, затем перевел глаза вниз на землю и отправился к возвышению посреди поляны. Приблизившись к поросшему мхом холмику, он услышал их голоса.

— Вако-Вако! Поговори с нами, Вако!

— Мы не виноваты, Вако! Пожалуйста, поговори с нами! Вако внимательно осмотрел мох, попробовал пальцами, достаточно ли он влажный, и выпрямился.

— Я обещал вашим родителям позаботиться о вас. Но я не обещал им развлекать и баловать вас. Он отвернулся:

— Если вам хочется поболтать — говорите между собой. — С этими словами он зашагал прочь от холмика.

— Вако! Не уходи от нас! Куда же ты, Вако?

Когда заклинатель змей оказался вне досягаемости их мыслей, он остановился и снова посмотрел на мшистый холмик. Как-то раз ночью, дней двадцать назад, ему приснился сон. Ему снилось, будто он идет через лес драгоценных камней — все в нем, и листья, и плоды — из ярких самоцветов, а под ногами у него — шелковый ковер. Когда Вако очнулся, то оказалось, что он по самые колени увяз в зыбучем песке.

Яйца тогда рассмеялись — хорошую шутку они сыграли над ним. Спустя четыре часа Вако наконец сбросил с себя песчаные оковы и рухнул на лесную траву. На следующее утро он перенес яйца в центр поляны, а свое спальное место устроил там, куда не могли долетать их мысли.

Вако пристально посмотрел на холмик, стараясь при этом почувствовать внутри себя хотя бы искорку душевного тепла. Увы, того, что он искал, в его сердце не оказалось.

Послышался громкий всплеск. Вако пригнулся, повернув голову в сторону небольшого озера рядом с его поляной. Он сощурил глаза, но слепящее солнце и тени джунглей вокруг воды мешали ему разглядеть, что там. Крадучись, Вако начал продвигаться в сторону озера.

Он ощущал, что за ним наблюдают, и даже успел заметить, как какое-то гигантское существо поспешило скрыться из вида. Когда Вако дошел до того места, где оно стояло несколькими секундами ранее, то уловил странный запах, а взору его предстала широкая полоса примятой растительности. Спасаясь бегством, неизвестное существо проложило в джунглях дорогу шириной около пяти метров. Деревья толщиной в ладонь были раздвинуты в стороны, словно у них не было корней.

Дойдя до деревьев, росших почти у самой кромки воды, Вако пригнулся еще ниже и прислушался. В знойном воздухе до него доносилось лишь жужжание насекомых, кружащих над гладью озера. Он крадучись двинулся сквозь деревья, а затем притаился за кустом. Вода справа от него покрылась легкой рябью. Он обернулся, и среди разбросанных вдоль берега камней увидел обнаженную женщину. Она сложила пригоршнями ладони, зачерпнула воды и ополоснула лицо. Затем наклонилась и окунула в воду свои длинные черные волосы. Выпрямившись, она скрутила их в тугой жгут, выжимая воду. Вако пристально вглядывался в ее маленький рот, курносый носик и раскосые глаза. Затем выпрямился, подошел к кромке воды и крикнул:

— Эй, Хана Санаги, я тебя вижу!

Комета вздрогнула, но, увидев, что перед ней Вако, отпустила косу.

— Вако. А все говорили, что тебя нет в живых. — Она снова опустила руки в воду и ополоснула грудь. Обернувшись к Вако, Комета съязвила:

— Значит, подглядываем?

Вако отвернулся:

— Извини. Никак не ожидал увидеть тебя здесь.

Хана выпрямилась:

— И я не ожидала. Можешь смотреть, сколько хочешь. Если верить тому, что о тебе говорят, тебя не стоит опасаться.

Вако нахмурился:

— Что ты хочешь этим сказать?

Хана отошла от воды, вытерла ладонями капли влаги на теле и подобрала под деревом одежду. Вернувшись к воде, она села на камень и принялась полоскать одежду.

Вако направился вдоль берега, дошел до того места, где сидела Комета, и встал позади нее.

— Я спросил тебя, что ты хочешь этим сказать?

— Ведь ты не мужик. Все это говорят. Столько лет прожить — сначала с Бансом, а затем со Здоровяком.

Вако залился краской и отвернулся:

— Не верь всему, что говорят.

— Значит, так или не так?

Вако опустился на землю и прислонился спиной к дереву:

— Что «не так»?

— То, что ты не мужик.

Комета кончила выкручивать белье и направилась к большому гладкому валуну, раскалившемуся от жгучих лучей полуденного солнца. Она разложила белье на просушку.

Вако покачал головой, взял в руки прутик и сгибал его, пока тот не сломался.

— А это никого не касается. — Он снова посмотрел на бывшего пилота.

Комета растянулась на соседнем валуне, рядом с тем, на котором сохла ее одежда.

Вако бросил на землю сломанный прутик:

— А что ты здесь делаешь?

Хана улыбнулась, проведя руками вдоль тела — от груди к бедрам.

— А вот это тебя не касается. — Она вытянулась на солнце, расправила волосы и подложила руки под голову.

— Как там твои яйца, Вако? Живы?

— Живы. — Вако потер глаза и посмотрел на Комету. Она повернула голову в его сторону, потом закрыла глаза и подставила лицо жаркому солнцу.

— Я ушла, когда они начали кромсать третий шаттл на топоры и лопаты. Они там строят дорогу, которая свяжет все шаттлы. Я долго скиталась. Пару раз была на грани, пыталась свести счеты с жизнью. — Комета пожала плечами. — Но что-то меня удержало. — Она посмотрела на Вако. — Послушай, а ты видел уже этих ящериц, что живут в болоте?

Вако покачал головой:

— Нет, но пару раз мне это почти удалось. Судя по их следам, они немалых размеров.

Комета рассмеялась:

— Скажем так — очень даже крупные. Я разглядела одну из них, когда та нежилась в грязи. Наши слоны по сравнению с ними — котята. — Комета пожала плечами. — Но когда эта «крошка» увидела меня, она опрометью бросилась наутек, словно у нее хвост загорелся.

Какое-то время Вако и Комета молчали. Заклинатель змей не сводил глаз с обнаженной женщины.

— Хана.

— Что тебе, Вако?

— И что ты сейчас испытываешь? Я имею в виду наш третий шаттл.

Комета открыла глаза, глядя в бездонное небо. Затем она села и принялась деловито переворачивать разложенную для просушки одежду.

— Я изжила в себе память о нем. Не знаю, сколько времени я бродила по джунглям, но постепенно стала ловить себя на том, что проходит день, два и я совершенно не думаю о нем.

Комета перевернулась на живот:

— Я уже свыклась с этим. Теперь я исследую джунгли. Интересное местечко, скажу я тебе. Мне даже не хочется возвращаться к народу. Пока что. А может, и совсем. — Комета подняла голову. — Вако!

— Что?

— Так ты мужик или нет?

Заклинатель змей улыбнулся, уставился в землю и пожал плечами:

— Не знаю. — Лицо его приняло серьезное выражение. — Я разочаровался во всех и вся. И поэтому не хочу рисковать.

— Так ты у нас девственник? И так, и эдак?

— Во всех отношениях. — Вако поднял с земли еще один прутик и, глядя на небо, принялся бесцельно вертеть его в руках. Затем он опустил голову и печально произнес: — Во вселенной столько несчастных людей, Хана. Так что я не одинок.

Комета пристально посмотрела на заклинателя змей:

— Вако, а сколько понадобится времени, чтобы из яиц вылупились змееныши?

Вако вздохнул, пожал плечами:

— На Ссендиссе этот период занимает двести восемьдесят земных лет. — Он поднял руку к небу. — Если учитывать разницу в климате, в силе тяжести, в составе почвы — не знаю. Не берусь утверждать, что они вообще доживут до этого момента. Хана задумчиво опустила голову на руку:

— Да, немалый срок.

— Еще какой немалый.

— Вако, моя одежда высохла. А теперь покажи мне, где ты здесь обитаешь.

Заклинатель змей вскочил на ноги:

— А зачем тебе это?

Комета поерзала на поверхности горячего камня:

— Ну, не знаю. Если ты не против, я могла бы предложить себя в кухарки. Ты вон как отощал, скоро даже тени от тебя не будет. И вообще, двести восемьдесят лет — немалый срок.

Бывший заклинатель змей снова опустился на землю и пристально посмотрел на бывшего пилота.

Глава 11

После того как для Открытия Гастролей все собрались на поле рядом с Тарзаком, из бревен развели огромный костер. Сначала народ лакомился рыбой, специально приготовленной по этому случаю командой поваров, затем взялся за кружки с брагой. Солнце уже клонилось к закату, когда Черныш Скуоб, признанный мастер литографии, и его искусный помощник Меф принялись раздавать новенькие, только что из-под печатного станка, карты Момуса.

— Только, пожалуйста, не сгибайте бумагу, а то она треснет.

— Черт возьми, Черныш, от тебя несет, как от бочки протухших сардин!

— Это краска. Осторожно, только не размажьте ее. Она еще не до конца высохла.

— А сколько вообще ей сохнуть?

— Не знаю. С сухой картой я еще не имел дела.

— Черт возьми, Черныш, не стой против ветра.

— А из чего сделана твоя бумага?

— Молоко корня кобита, глина и одно волокнистое растение — там целые заросли в дельте, я же говорил, только не сгибайте. Ладно, вот тебе еще один экземпляр.

— Спасибо.

— Послушай, Черныш, а это что за глисты такие? Черт, бумага у тебя какая-то комковатая.

— Это дороги. Надень-ка лучше очки. Сколько раз вам говорить — не сгибайте!

— Очки мои накрылись где-то в ущелье Змеиной горы.

— Не ври. Скажи, что читать не умеешь. Повторяю — бумагу не сгибать, краску не размазывать.

Чем дольше собравшиеся всматривались в карту, тем заметнее стихало веселье. В сравнении с размерами планеты проделанная за год работа казалась песчинкой в безбрежном океане. И сами себе первые колонисты Момуса казались песчинками, крошечными и беспомощными.

Возлияния продолжались все активнее. Когда солнце зашло за горизонт, а небо окрасилось в фиолетовые оттенки, в костер в середине поля подбросили новых поленьев. Люди сидели, наблюдая, как пляшут языки пламени. Шайнер Пит сидел рядом с Крошкой Вилл. Взявшись за руки, они тоже смотрели на огонь.

Сидевший по другую сторону костра Дирак поднялся на ноги и, шатаясь, вышел вперед, держа в руке кружку с брагой. Он обвел присутствующих пьяным взглядом:

— Ну и какого хрена мы будем делать дальше? Что дальше-то?

Паки Дерн выкрикнул с места:

— Строить дорогу Мийра — Кууми.

— Накося! — Дирак затряс головой. — Хватит с меня ваших гребаных дорог! Что нам делать, чтобы поскорее убраться из этой вонючей дыры?

Дирак вновь обвел взглядом сидящих у костра:

— Эй, Ледфут, где ты? Ледфут помахал рукой:

— Здесь. Никуда мы не полетим. Мы на приколе. Так что даже не надейся.

— Как это — не надейся? — Дирак обошел костер и встал напротив Ледфута. — У нас же есть десятый шаттл.

Ледфут пожал плечами:

— Ну и что, что у нас есть десятый?

— И ты не можешь ничего придумать? Ледфут покачал головой и рассмеялся:

— Я пилот и знаю, что говорю. Даже если мы поднатужимся, соберем все имеющееся у нас топливо, его не хватит и на одну понюшку. Ну выведем мы нашу железную птицу на орбиту. А потом? Прогулочный полет? Через пару миллионов миль у нас кончится воздух. Чем меньше народу возьмем — тем дольше протянем.

— А система очистки?

Ледфут покачал головой, посмотрел на Дирака и вновь покачал головой, затем встал и вышел к костру.

— Даже если забыть про проблему с воздухом, да и с водой и с питанием тоже, то при максимальной скорости, какую я только могу выжать из нашего десятого, понадобятся тысячи — подчеркиваю, тысячи лет, — прежде чем мы достигнем галактической трассы. — Ледфут снова покачал головой и обвел взглядом присутствующих. — Пока я пилот, идею светового двигателя можно похоронить. — Ледфут вопросительно поднял руки. — Кто-нибудь из присутствующих разбирается в световых двигателях? — Ответом было всеобщее молчание. — Хоть одна живая душа? — Ледфут засунул руки в карманы и снова обвел взглядом сидящих у костра. — Сам я о световых двигателях знаю самую малость. Например, то, что для постройки такого двигателя — если, конечно, найдется специалист — необходимо гигантское промышленное предприятие, причем только для изготовления компонентов. А сколько поколений будут трудиться для того, чтобы наладить это производство!

Он замолчал и посмотрел в огонь.

— И кроме того, единственный световой двигатель, о котором я имею представление, слишком велик для нашего десятого. Значит, корабль нам тоже придется строить. — Ледфут посмотрел на бывшего ответственного за афиши. — Да мы, Дирак, не знаем даже, как собрать космический радиопередатчик. — С этими словами Ледфут вернулся на свое место.

Дирак потер шею и швырнул кружку в костер.

— Черт! — и тоже занял место в кругу сидящих.

Снова воцарилась тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев. С другой стороны круга поднялась худощавая фигура.

— Большинство из вас не знает, кто я такая. Меня зовут Рода Лернер, я работаю в костюмерной. Я пришла в цирк совсем недавно, на Ахигаре, как раз перед тем как… это произошло. — Рода нахмурилась. — Мне бы хотелось кое-что выяснить. Что, собственно, произошло? Я уже почти год с вами и все пытаюсь понять. Но вы как воды в рот набрали. Все отказываются говорить об этом. Почему?

Она обвела взглядом лица собравшихся. Со своего места, потирая подбородок, поднялся Бородавка.

— В прошлый сезон к нам пришло много новичков. Карл Арнхайм устроил на «Барабу» диверсию, и вот мы здесь, и, похоже, надолго. Между Арнхаймом и Джоном О'Харой уже давно шла вражда. Компания Арнхайма построила для О'Хары корабль, но потом отказалась продавать его цирку. Вместо этого Арнхайм задумал продать наш звездолет кое-кому еще, заломив за него двойную цену. О'Хара выцарапал-таки корабль у Арнхайма, прежде чем тот успел заключить сделку. О'Хара заплатил за корабль. Но Арнхайм не успокоился. С тех пор он стал преследовать нас. — Бородавка вытянул вперед руки. — Правда, теперь он мертв.

Со своего места поднялся Мейндж Рейнджер, ветеринар:

— Бородавка, не забывай одного. У Арнхайма с головой было не в порядке. — Мейндж Рейнджер огляделся по сторонам. — Костолом сказал мне это еще на корабле, когда освидетельствовал тело Арнхайма.

Мейндж вернулся на место.

— Похоже на то, — пожал плечами Бородавка и тоже вернулся на свое место.

Рода из костюмерной какое-то время постояла у костра, но, посмотрев на лица присутствующих, тоже решила сесть на место. Ответственный за купол Раскоряка Тарзак сидел, покачивая головой. Крошка Вилл наклонилась вперед и потрясла его за руку:

— Раскоряка!

Но тот продолжал трясти головой.

— Черт побери, Крошка Вилл. Если мы ничего не придумаем, нам тут всем хана. — Он обвел взглядом сидящих вокруг костра и ткнул в их сторону пальцем. — Ты только посмотри. Между прочим, они собрались на праздник. И это называется веселье? — Раскоряка опустил руку. — Нет, ты только посмотри.

Крошка Вилл посмотрела на лица собравшихся. На каждом из них лежала печать задумчивости. На каждом из них читалось: «Все. Приплыли. Крышка. Кранты…»

Внезапно ей в нос ударил тошнотворный запах, и чья-то испачканная чернилами рука вручила Крошке Вилл зловонную карту Момуса. Запах распространился куда-то дальше, а Крошка Вилл принялась изучать линии и цветовые пятна, обозначавшие поверхность планеты, на которой она в данную минуту находилась.

Пока она рассматривала карту, печальные лица вокруг нее сложились в иную картину. Взору Вилл предстала геологическая складка, уничтожившая недельный труд в ущелье Змеиной горы; Дурень Джо, рассуждающий о том, как бороться с призраками; Паки, подавленный тем, что кто-то попытался придать уют его временному пристанищу; Шайнер Пит с его рассуждениями о том, что можно загубить артистов и загубить животных, но нельзя загубить цирк.

На карте хорошо был виден гигантский разлом, протянувшийся от гавани Тарзака прямо к северной оконечности Центрального континента. Названия у этой гигантской трещины еще не было. Внезапно у нее в голове все сложилось в стройную картину — место, ситуация, настроение, то, каким должно быть это имя. Вилл закрыла глаза и мысленно перебрала присутствующих. Наконец она нашла то, что искала, и выдохнула:

— Ах-ха!

Все дружно обернули головы в сторону, откуда вырвалось это восклицание. Клоун Чолли Джакоби вскочил на ноги и вышел к костру. Он постоял немного в задумчивости, приблизив карту к огню, чтобы разглядеть, что на ней написано, но затем опустил ее и огляделся по сторонам.

— Черныш!

Картограф поднялся с места и подошел к нему:

— В чем дело?

Чолли ткнул в карту пальцем:

— Что это такое?

Черныш пожал плечами:

— Не знаю, какая-то гора. Так ее нарисовал Ледфут.

— Понятно, понятно, — закивал Чолли.

Черныш вернулся на место; остальные же, наоборот, повскакали со своих мест и устремились к костру выяснять, что же вызвало такой интерес у клоуна. Чолли повернулся к Ледфуту:

— Эй, Ледфут, что это за хренотень? Ледфут поднялся и подошел к клоуну посмотреть, куда тот тычет пальцем.

— А, это. Это геологический разлом. Он начинается чуть севернее Тарзака, — Ледфут указал место на карте, — и тянется до самой северной оконечности континента — насколько мне было видно с орбиты. Понимаешь, это такая гигантская складка земной коры. Возможно, в этом месте одна тектоническая плита наехала на другую. Так что не исключено, что время от времени нас будет здесь потряхивать.

Чолли посмотрел на Ледфута:

— А почему у нее нет названия?

Ледфут изумленно уставился на клоуна:

— А как, по-твоему, я должен был ее назвать?

Чолли фыркнул:

— Неужели не ясно? — и он обвел взглядом присутствующих. — Разлом Арнхайма.

Секунд десять все в немом изумлении смотрели на клоуна, затем начали раздаваться смешки. Смахивая набегающие на глаза слезы, люди — кто карандашом, кто кусочком угля — принялись наносить название на свои карты. Верно, это был Великий Разлом Арнхайма.

Чолли галантно снял с головы воображаемую шляпу, поклонился и вернулся на свое место.

Той ночью циркачи ели, пили и пели старые цирковые песни. Доктор Уимс нанял наездника и четырех лошадей, съездил в гости к первому шаттлу и вернулся с паровым органчиком. Органчик удалось раскочегарить, и под свист пара, визг и хохот призрак Карла Арнхайма бесследно исчез под небом Момуса.

В последующие три дня клоуны, жонглеры, наездники и другие артисты показывали свои номера. Крошка Вилл гордо стояла рядом с Рег, пока другие слоны демонстрировали свое искусство на импровизированной площадке, огороженной бревнами. В день Закрытия Гастролей артисты разъехались по своим городкам, чтобы на следующий день вернуться к ежедневным трудам и заботам. Вряд ли бы кто-нибудь взял на себя смелость утверждать, что они были похожи на артистов, и все-таки, пусть всего на несколько дней, но цирк вернулся.

Глава 12

По возвращении в Мийру большинство участников строительной бригады взялись за починку упряжи, повозок и инструментов. Остальные отправились возводить деревянный мост через Разлапистый Ручей, чтобы наконец открыть первый участок южного маршрута Мийра — Куумик вокруг Столового озера.

Утром того дня, когда состоялось открытие моста, дрессировщики привели к месту события слонов. Серые гиганты двигались из крааля величественной процессией — в утренней тишине лишь тихонько позвякивала сбруя да содрогалась земля, как бывает всякий раз, когда по ней ступают сразу несколько слонов.

Животным скомандовали остановиться. Как только слоны замерли на месте, перестала содрогаться и земля; зато мерный гул их шагов сменился ликующими возгласами, проклятиями, ругательствами разной степени крепости и другими проявлениями нежных чувств. Это конюхи и лесорубы прибыли сюда со своими повозками. Солнце поднималось все выше и выше. Когда серый рассвет сменился яркими красками, в хвосте колонны появилась Повариха Джо Вейн со своей походной кухней.

Мысли в голове Крошки Вилл перескакивали с одного воспоминания на другое, когда она участвовала в подобных процессиях. Не одно холодное безрадостное утро выпало ей провести в ущелье Змеиной горы рядом с Рег. Но были в ее жизни и другие минуты, когда, сидя у отца на плечах, она шествовала рядом с Минг. Сколь разные небеса — красные, оранжевые, голубые, фиолетовые — смотрели сверху на шествие серых гигантов. Иногда воздух бывал таким сухим, что язык, казалось, прилипал к нёбу. На какой-нибудь другой планете, в незнакомом городе, иногда бывало так влажно, что к тому моменту, когда солнце скатывалось за горизонт, одежда успевала промокнуть до нитки. А на других планетах с утреннего неба на них порой сыпались снежные хлопья, таявшие прямо на глазах, стоило им только упасть на землю.

Крошка Вилл посмотрела на стек с золотым наконечником и тотчас вспомнила отца, с его помощью отдававшего команды Минг. В цирке случалось гибнуть и слонам, и дрессировщикам. Или же они просто старели и исчезали куда-то. Но чем больше менялся цирк, тем сильнее он становился для нее той постоянной точкой, вокруг которой вращается вечно меняющаяся вселенная. Вилл обернулась на процессию. Найдя глазами Минг, она не сводила с нее взгляда, пока кто-то не помахал ей рукой. Это Шайнер Пит садился в повозку.

— Ну как, вы готовы, Вилл? Вилл помахала ему в ответ:

— Готовы. — Она повернулась к Рег и похлопала ее по плечу. — Ты готова, моя красавица? — Рег только фыркнула в ответ и кивнула головой.

— Крошка Вилл!

Вилл увидела, что Паки машет ей рукой, подзывая к себе. Вилл подошла к нему. Начальник слонов держал в руках карту. Он указал ей на новые линии и закорючки, нанесенные командой первопроходцев.

— Черт побери, что бы это значило?

Вилл посмотрела сначала на карту, затем на Паки и сказала:

— Это значит «топкое место». Следуйте вдоль северной тропы.

Паки медленно покачал головой и снова подозрительно взглянул на карту:

— Да, видимо, все дело в моих очках, а не в почерке Коротышки Морта. — Он посмотрел на Крошку Вилл. — Как, по-твоему, сможешь ли ты одновременно читать карту, следить за расставленными вехами, а заодно подгонять Рег?

— Смогу, почему бы нет?

Паки потер подбородок и указал в сторону моста:

— Как только перейдем мост, переведи Рег во главу колонны. Что-то мне не очень хочется увязнуть где-нибудь в зыбучих песках только потому, что очки у меня ни к черту не годные.

Крошка Вилл посмотрела на карту:

— А что Мейндж говорит про твои глаза?

— Кто? Этот ветеринаришка? — Паки махнул рукой, давая понять, что не желает обсуждать эту тему. Затем изумленно поднял брови и одарил Вилл возмущенным взглядом. — Только ты, пожалуйста, не копайся у меня в голове без моего разрешения, да и у других тоже. Поняла?

Обернувшись, они увидели, что из своего дома к ним направляется Вощеный. Он бросил взгляд куда-то мимо моста в сторону южной оконечности озера, затем обратился к Паки:

— Ну как, готовы?

— Почти.

От Крошки Вилл не скрылось, что Вощеный вечно ходит нахмуренный.

— Доброе утро, Вощеный!

Он покачал головой:

— Я дам вам знать.

— Что-нибудь не так?

Паки внимательно посмотрел на новоявленного архивариуса.

— Вощеный, у тебя вид, будто ты влип в большие неприятности.

Вощеный фыркнул, потер подбородок и указал пальцем на юг:

— Вчера ночью из Тарзака пришел Черепашка Агдок. Представляешь, какое новое поручение дал мне Бородавка? Теперь я должен с каждым вести беседы и записывать воспоминания о цирке.

— И что в этом такого?

— Если учесть количество нашего народу, представляешь, сколько это займет времени? А Бородавка хочет, чтобы к следующим Гастролям в Тарзаке все записи уже были готовы. А на чем прикажете записывать? Скуоб за весь месяц не прислал и листа бумаги. Я уже вынужден вести эти чертовы записи на стенах дома.

Паки усмехнулся и покачал головой:

— Такое впечатление, что ты наконец нашел свое призвание.

Крошка Вилл положила руку на плечо Вощеного:

— Смотри на это как на подвиг.

Вощеный сбросил ее руку:

— Ладно, ребята, кому-кому, а только не вам отпускать шуточки в мой адрес. — Затем он посмотрел на Паки. — Между прочим, я вовсе не обязан этим заниматься. Можно подумать, мне за это платят!

Крошка Вилл ткнула в него пальцем:

— Еще как платят. Трэверс дал тебе целый мешок кореньев за то, что ты поженил их с Бубновой Мэри. — С этими словами она обернулась к Паки. — А сколько ты заплатишь нашему Вощеному, чтобы он обвенчал тебя с Поварихой Джо?

Паки презрительно фыркнул в ответ:

— А зачем мне жена, скажи пожалуйста? С меня и слонихи достаточно.

Крошка Вилл притворно нахмурилась:

— Как, ты не знаешь?

Вощеный замахал единственной своей рукой:

— Хватит, прекратите. У меня нешуточные проблемы. — Вощеный перешел на шепот и наклонился поближе к Паки. — В том-то все и дело, — и он ткнул себя пальцем в грудь, — что я женю людей. Разрази меня на этом месте, Паки. Подж Лодер заявился ко мне после того, как я поженил Трэверса и Бубновую. И знаешь, что он сказал мне? «Гореть тебе в аду синим пламенем!»

— И ты теперь места себе не находишь?

— Нет, не в этом дело, — вздохнул Вощеный. — Просто и другим приспичило пожениться. Узнай об этом Подж, он будет сыпать проклятиями все двадцать три часа в сутки. — Вощеный посмотрел на Крошку Вилл, затем на Паки. — А что, если он прав? Кто я такой, чтобы женить людей?

Крошка Вилл хитро улыбнулась:

— Вощеный, признайся, ну кто лучше тебя умеет затягивать узлы?

Вощеный на мгновение уставился на Крошку Вилл, а затем произнес:

— Если ты, бесстыдница, не хочешь иметь со мной неприятностей, советую тебе не копаться в моих мыслях. — И он снова переключил внимание на Паки. — Послушай, я вот зачем к тебе пришел, не мог бы ты у себя в бригаде подыскать какую-нибудь работу для Дот Пот.

— А что ей теперь делать, тем более Квини погибла. Почему это ты вздумал отправить ее из поселка?

— Почему, почему? — Вощеный понизил голос. — Липнет она ко мне. Уже совсем доконала.

Паки только развел руками:

— А что я могу? Подвести ее к алтарю?

Вощеный резко повернулся и зашагал назад к дому:

— Чертовы дрессировщики! Всю жизнь копались в слоновьем дерьме, потому теперь в голове у них не мозги, а это самое дерьмо.

Кто-то окликнул Паки со стороны колонны. В ответ он помахал над головой стеком, затем обратился к Крошке Вилл:

— А теперь живо за работу! Нам еще предстоит расчистить лесные завалы и обустроить место для лагеря.

Вилл направилась назад к Рег. Паки крикнул ей вслед:

— Эй, одну минуточку! — Вилл обернулась в его сторону. — И заодно оставь всю эту чушь про Повариху Джо. А то еще неизвестно, что взбредет в ее дурью башку.

Паки легонько подтолкнул слониху, и процессия медленно взялась с места. В прозрачном утреннем воздухе сотня ног подняла вверх дорожную пыль, и колонна двинулась через мост над Разлапистым Ручьем.

Где-то посреди Великой топи Вако-Вако пробудился от тревожного сна. Он приподнялся на локте и обвел взглядом свою убогую хижину. Все было таким же, как и прежде, если не считать небольших усовершенствований, сделанных рукой Кометы. Вако посмотрел на занавеску из травы, отделявшую их спальные закутки друг от друга.

— Комета, — прошептал он.

Ответа не последовало, Вако снова улегся на циновку и закрыл глаза. Он вновь пытался погрузиться в сон, но ему мешали странные, неприятные мысли. Они с Кометой жили как брат с сестрой. Ее присутствие, которое Вако-Вако поначалу воспринял как вторжение в его отшельничество, внесло в его жизнь приятное разнообразие, превратилось в неотъемлемую часть существования. Перед мысленным взором предстал образ пилота третьего шаттла. Хана Санаги. Длинные темные пряди волос и нежная, слегка смугловатая кожа. Лицо — то веселое, то задумчивое, то чувственное…

Вако резко сел на циновке.

— Ах ты, безмозглый ублюдок! — тихо сказал он в собственный адрес. — Ты снова попался. Это любовь, черт ее побери. Любовь.

И хотя казалось, будто это произошло вчера, на самом деле не один месяц прошел с той ночи, когда они с Кометой сидели друг напротив друга возле костра. Хана что-то говорила. Вако поймал себя на том, что не слушает ее, а только, как завороженный, следит за движениями ее губ, за едва заметной игрой мускулов под нежной кожей шеи, за трепетом длинных ресниц, блеском темных глаз. И он тотчас заставил себя остановиться — буквально заморозил в себе все, что мог или еще сможет почувствовать. Он ушел от костра в темноту и стал возле холмика, где зарыты яйца.

— Ты любишь нас, Вако? Ты ведь не уйдешь с этой самкой? Не бросишь нас?

Вако посмотрел на звезды:

— Конечно, не брошу.

— Мы ощущаем твои чувства, Вако. Внутри тебя идет борьба. Кто позаботится о нас, если ты уйдешь с ней?

Вако опустил взгляд, потер глаза и покачал головой:

— Я не брошу вас. Я обещал вашим родителям.

— Ты думаешь, Вако, будто тебе неведомы чувства. Но мы ощущаем их даже сквозь тот панцирь, что ты возвел внутри себя. Ты испытываешь чувства, Вако. Ты любишь эту самку.

— Молчать! — Вако глубоко вздохнул. — Какая вам разница? Нечего даже волноваться. Я дал обещание вашим родителям.

Он обернулся на желтые отблески костра. По ту сторону огня стояла черная стена джунглей, а над ней бездонное ночное небо. Почти в середине светлого пятна, опустившись на колени, Хана Санаги готовила чай из листьев какого-то диковинного растения. Этот свет, эта женщина — центр его маленькой вселенной. Но все-таки он надел поверх себя защитную броню равнодушия. Не будет — никогда и ни за что — никакой любви.

Ведь любить — значит рисковать слишком многим.

Вако вернулся к костру, выпил чаю с лепешкой и сделал вид, будто слушает рассказ Ханы о том, как она пыталась поймать и приручить одно из этих болотных чудовищ. Он даже вставил несколько реплик, отодвинув внутреннюю борьбу куда-то на задворки сознания.

Вернее, ему казалось, будто он ее туда отодвинул. И вот теперь он сидел на циновке и проклинал себя, проклинал свою слабость, проклинал Хану. В который раз он позволил хвори одержать над ним верх.

Вако натянул на себя одежду и зашептал в сторону травяного полога:

— Хана? Ты меня слышишь? Нам надо поговорить. Вако поднялся, надел рубашку и заглянул за край полога:

— Хана?

Но ее там не оказалось.

Вако повернулся и вышел из хижины. Он встал напротив двери, вглядываясь в предрассветной мгле под темный полог деревьев. Неожиданно до него донесся стон. Вако обернулся в сторону, откуда слышался этот звук, и увидел полуодетую фигуру Ханы, распростертую на холмике с яйцами.

— Хана! — Вопль, казалось, вырвался из глубины его души. Вако бросился к ней, оттащил с холмика и положил голову себе на колени. — Хана! Я же тебе говорил — не ходи к ним! Я же тебе говорил!

В его руках ее тело казалось совершенно беспомощным и безвольным. Хана с трудом выдавила из себя нечто похожее на тихий всхлип.

— Я не сама, Вако. Я не ходила. Это во сне. Они пришли ко мне… во сне. — Всхлипывания перешли в рыдания — Комета обняла Вако за талию, уткнувшись лицом ему в грудь.

Он прижался щекой к ее макушке:

— Но почему, черт побери, почему? И тогда заговорили яйца:

— В целях предосторожности, Вако.

— Предосторожности против чего?

— Ты любишь ее. Мы не можем без тебя, но ты любишь ее. Она — угроза для нас.

— Никакая она вам не угроза. Я же дал слово вашим родителям!

— Слово легко нарушить, Вако. Она должна умереть.

— Умереть? — Вако подложил правую руку под колени Ханы и поднял ее с земли. — Я уношу ее за пределы вашей досягаемости. Она не умрет!

— Умрет. Мы должны защитить себя. Мы убьем ее разум, ты не успеешь унести ее отсюда. Вако облизал губы.

— Не смейте! Не смейте так поступать со мной.

— Мы должны защитить себя, Вако! Вако наклонил голову, его щека соприкоснулась с лицом Ханы.

— Как вы не понимаете? Ведь после того, как я умру, кто-то другой должен взять на себя заботу о вас. Ведь вам сидеть в скорлупе почти триста лет. А я проживу еще лет пятнадцать, от силы двадцать. И то, кто знает?

Яйца молчали.

Вако поднял голову:

— Поймите, когда меня не станет, кто-то другой должен будет позаботиться о вас. То есть я должен оставить после себя ребенка. А для этого мне нужна женщина. Эта женщина… Хана. Убейте ее — и вы убьете себя. — Вако отвернулся от холмика. — Теперь я могу унести ее? Отвечайте!

Их мысль пришла к нему робкая, полная раскаяния.

— Если мы отдадим ее тебе, Вако, ты обещаешь не наказывать нас?

— Обещаю.

И Вако зашагал прочь, неся на руках безвольное женское тело. И хотя она не слышала его, он прошептал ей на ухо:

— Разрази меня гром, но я люблю тебя.

Много ночей спустя в лагере дорожно-строительной бригады посреди Великой топи Крошка Вилл смущенно оторвала губы от губ Пита.

— Ой, Пит, лицо у меня просто горит.

— И у меня тоже.

Вилл обвела взглядом темный лагерь:

— Вдруг нас кто-нибудь видит?

— Ну и что? — Он обнял ее за плечи. — Расслабься, Вилл. А то ты как доска. Спи. Паки скоро начнет всех будить. За завтрашний день он хочет проложить пять миль дороги. Так что давай-ка спать.

— Не могу, — пискнула Вилл.

— В чем дело!

Девушка уткнулась ему носом в грудь:

— Не знаю. Разные сомнения лезут в голову.

Пит обхватил ее обеими руками:

— Ну сама подумай. Мы любим друг друга — я тебя, ты меня. И так будет всегда. Какие еще могут быть в этом сомнения? Она заглянула ему в лицо, а он смахнул слезы с ее глаз.

— Пит…

— Не плачь, Крошка Вилл. Мы ведь ничего плохого не сделали.

— Пит?

Он поцеловал кончик ее носа:

— Что?

Ее рука скользнула ему под рубашку и погладила грудь.

— Я люблю тебя.

Пит быстро огляделся по сторонам. После дневных трудов дорожно-строительный лагерь спал сном праведника.

— М-м-м. — Он попытался что-то сказать, но не нашел слов. С его телом происходили какие-то странные вещи.

— Я, э-э-э…

— Пит? — Ее рука начала расстегивать ему рубашку.

— Ч-ч-ч-то?

— Скажи, что любишь меня. Скажи, что любишь меня больше всего на свете.

Она до конца расстегнула ему рубашку и поцеловала грудь.

Он крепче сжал ее в объятиях, затем высвободил одну руку и приподнял ее подбородок к своему лицу.

— Я никогда еще не испытывал ничего подобного. Я люблю тебя, Вилл. Я люблю тебя больше, чем что бы то ни было в этой вселенной.

Он сглотнул застрявший в горле ком и прикоснулся к ее губам.

Глава 13

Пройдя около двадцати миль через болота и топи, отряд первопроходцев и их слоны достигли наконец пологих склонов Нагорья. В горах оказался естественный проход, который вывел их к Великой пустыне, где когда-то приземлился седьмой шаттл. Когда они достигнут того места, строительство дороги Мийра — Куумик будет завершено.

Паки Дерн сидел у костра. Он посмотрел на Пита Арделли, затем обернулся в сторону Крошки Вилл. Затем на Пита. После этого снова на Вилл. В конце концов пожал плечами и уставился на огонь.

— Не знаю, что и сказать. На Земле знал бы. А здесь… Здесь все не так.

Паки посмотрел на Пита:

— Зато я точно знаю, что на это скажет Вощеный. Пит сжал руку Вилл:

— Какая разница, что он скажет? — Он наклонился и поцеловал ее в щеку. — Я вот думаю, не вернуться ли мне в Мийру, когда туда отправят кого-нибудь за провизией, и не спросить Вощеного самому?

Паки почесал голову:

— Не знаю, ребята. Вы оба еще такие зеленые. — Он пожал плечами. — Смотрю я на вас — вы оба такие красивые, а я… — Паки встал на ноги. — А я уже старик.

Пит посмотрел на главного дрессировщика слонов:

— Паки, куда ты?

Паки обвел взглядом свою дорожную бригаду, занятую вечерней трапезой, затем посмотрел на полевую кухню и вновь повернулся к Питу и Вилл:

— Пожалуй, пойду подыщу себе какую-нибудь старушенцию.

В новой хижине, устроенной подальше от холмика, на вершине которого были спрятаны яйца, Хана и Вако сидели вдвоем в темноте, глядя на разведенный перед хижиной костер. Рука Вако покоилась на плече Ханы. Она нежно прильнула к нему всем телом. Вако повернул голову и заглянул ей в глаза. Она, словно завороженная, смотрела на языки пламени.

— О чем задумалась, Хана?

Застывшее выражение лица постепенно оттаяло. Хана закрыла глаза.

— Я пыталась вспомнить последовательность паролей для взлета корабля. Я знала их лучше, чем собственное имя. — Хана умолкла. — А теперь все перепуталось у меня в голове, в памяти прямо-таки зияющие дыры. — Хана задумчиво покачала головой. — Не знаю. Это все яйца. Они отняли у меня часть моей памяти.

Комета заглянула в лицо Вако:

— Поверишь ли, я даже не могу вспомнить лицо собственной матери.

Он обхватил ее голову рукой и прижал к груди.

— Ссендиссиане наделены потрясающими способностями, Хана. Взрослые особи воспринимают их как нечто само собой разумеющееся, и они точно знают, где и как применять их. А яйца — они еще дети.

Хана вздохнула:

— Но то, что они сделали, что они говорили… — Она покачала головой. — Мне бы и в голову не пришло назвать их детьми.

Вако посмотрел на костер, подыскивая ответ.

— Ссендиссиане передают свою память потомкам. В каждом из этих яиц заключена память, знания и интеллектуальные способности, усвоить которые человеку понадобилось бы не менее тысячи лет. — Вако задумался и посмотрел на Хану. — И все-таки они еще дети. Они еще не созрели и не знают, как распорядиться своим знанием. Представь, каким было бы человеческое дитя, будь оно наделено способностью, поддавшись капризу, вторгаться в сознание любого другого живого существа.

Хана вздрогнула:

— Страшно даже подумать. — Она указала на место, где прежде стояла их хижина. — А как проверить, что здесь мы в безопасности?

— Никак. Сначала я не задумывался над тем, что, по мере того, как они растут, расширяется и поле их воздействия. Но так оно и происходит. И я уверен в том, что они хитрят, скрывают от меня свои настоящие силы. Опять-таки, потому что они еще дети.

Хана бросила поверх огня взгляд на темноту, скрывавшую холмик с яйцами:

— Им, наверное, ужасно тоскливо. Вако тоже посмотрел в ту сторону:

— Я как-то об этом не думал. Наверно, ты права. Ссендиссианские родители находятся в постоянном контакте с детьми, пока те не вылупятся. Учат их, наставляют…

Хана посмотрела на Вако:

— А прежде всего, любят. Они их любят и поэтому учат и наставляют. Разве не так?

— Так.

Хана указала в темноту:

— Если они обладают памятью своих родителей, то им известно, как те провели свое детство. И они знают, как это приятно, когда тебя любят.

Хана опустила руку и посмотрела на Вако:

— Ты ведь отказывал им в любви.

Вако не нашелся с ответом и только покачал головой.

— И я не могу винить ребенка за то, что он капризничает, когда ему недостает любви.

Вако закрыл глаза:

— Любовь — она не всегда дается легко и просто.

Хана прикоснулась рукой к его щеке:

— Но ты же сказал, что любишь меня.

— Да, но я же не сказал, что это признание далось мне легко.

Хана притянула к себе его голову и поцеловала в губы и снова посмотрела на огонь.

— Тебе с каждым днем будет все легче любить, потому что ты любим.

Вако тоже устремил взгляд на языки пламени. Внутри него все содрогнулось при мысли, что он променял спокойное одиночество на непостоянство такой изменчивой вещи, как любовь. Он перевел взгляд в сторону холмика и прошептал:

— Вы подслушивали.

Ответ не заставил себя ждать.

— Да.

— Значит, ваши силы простираются и сюда?

— И даже гораздо дальше. Вако кивнул:

— Я был не прав. Отныне я буду любить вас, словно вы мои собственные дети. И эта женщина тоже, если захочет. Но вы должны ей в этом помочь.

Ответа не последовало, но зато Вако почувствовал, как Хана сжала ему руку. Он посмотрел на нее и увидел, что она улыбается.

* * *

Другой склон перевала оказался пологим, так что работа сводилась главным образом к расчистке трассы от валунов и колючего кустарника. Днем здесь было жарко и пыльно. По ночам, наоборот, холод пробирал до костей, и дрессировщикам приходилось греться у костров.

Был Деньжатник, одиннадцатое число месяца Трясуна. Разговоры вокруг костров шли в основном о том, как здорово снова увидеть старых друзей из седьмого шаттла, совершивших посадку посреди пустыни под началом ответственного за реквизит Грэббита Куумика. Постепенно заговорили и о том, что город Мийра не имеет права ударить в грязь лицом на параде в Тарзаке — до Гастрольного Сезона оставалась лишь пара месяцев.

Крошка Вилл не слышала разговоров. Когда ночной холод загнал ее товарищей в теплые спальные мешки, она осталась одна у костра глядеть на огонь. Одиннадцать дней назад Шайнер Пит с продовольственным обозом вернулся в Мийру просить у отца разрешения на их брак. С тех пор с каждой новой ночью в ней все сильнее крепли сомнения, что Вощеный даст согласие.

Вилл продрогла до костей и подбросила веток в костер. Продовольственный обоз вернулся еще утром, но Пита с ним не оказалось.

Бай Джим, конюх, возглавлявший его, ограничился замечанием, что в Мийре «напряженная обстановка». Когда же его попросили уточнить, что он имеет в виду, Бай Джим задумался на минутку, нахмурился и нехотя буркнул: «Напряженно у них там», — после чего велел, чтобы ему помогли разгрузить обоз.

Крошка Вилл обвела взглядом лагерь — вокруг виднелись лишь темные очертания ее спящих товарищей. Многие нашли себе пару и теперь спали вместе. А поскольку растительность в пустыне скудная и укрыться от посторонних взглядов было негде, то «лагерная» форма любви сводилась к торопливым объятиям под одеялом, сопровождаемым громким сопеньем.

Крошка Вилл обернулась и посмотрела назад.

Рядом с одним из таких темных холмиков, воткнутый в песок, стоял стек Паки. На нем был надет чепец Поварихи Джо. Крошка Вилл вновь уставилась на огонь — как жаль, что расстояние мешает ее мыслям долететь до Мийры, до Шайнера Пита.

В это мгновение она уловила, что першероны, стоявшие у коновязи, забеспокоились. Вилл встала и между спящих тел направилась к лошадям — проверить, не забрел ли к ним в лагерь какой зверь. Когда их бригада прокладывала дорогу через Великую топь, один из рабочих имел счастье увидеть кое-кого из местной фауны — разные там чудища вроде летающих драконов и смеющихся ящериц. Причем размеры их увеличивались с каждым новым рассказом у костра.

Вилл подошла к коновязи и увидела, что навстречу ей, засунув руки в карманы, шагает Шайнер Пит. Через его руку был переброшен спальный мешок.

— Пит!

От неожиданности он даже вздрогнул:

— А-а, привет, Вилл!

Крошка Вилл бросилась к нему на шею, расцеловала, но, поскольку бурные проявления чувств не получили достойного ответа, она встревоженно заглянула в нахмуренное лицо Пита:

— Пит, в чем дело? Ты не рад видеть меня?

— Конечно же, рад, — ответил Пит и сопроводил свой ответ поцелуем. — Просто все вышло не совсем так, как мы надеялись.

Пит вздрогнул от ночного холода, нагнулся и подхватил спальный мешок.

— Давай лучше накроемся. А не то я скоро превращусь в ледышку.

Позднее, в спальном мешке, Вилл уютно свернулась клубочком под боком у Пита.

— А теперь рассказывай. Что тебе сказал Вощеный?

— А я его и не спрашивал. — Пит почувствовал, как девушка рядом с ним вся напряглась. — То есть я хотел, но да ты ведь не знаешь, что сейчас творится в Мийре. Такое впечатление, что там все злы на Вощеного, а тот в свою очередь зол на всех. Подж Лодер и с ним еще кое-кто поставили весь город на уши — мол, кто давал ему право поженить Стью и Бубновую. Дело приняло такой оборот, что Стью и Бубновая уехали из Мийры — решили, что им лучше обосноваться на севере, в Дираке.

Судя по всему, это только начало. Вощеный так разозлился, что Стью и Бубновую выжили из Мийры, что он официально аннулировал брачный союз Поджа Лодера и Хорс Бетти, в результате чего трое их детей в одночасье стали незаконными. В отместку Подж всенародно обозвал Дот Пот потаскухой, состоящей в незаконной связи с Вощеным. Когда Дот узнала об этом она сломала Поджу нос. Когда об этом узнал Вощеный, то официально аннулировал брак родителей Поджа, отчего тот также стал считаться ублюдком — под стать своему характеру.

Так вот, Подж не стал принимать всерьез эти «официальные» акты гражданского состояния, чего не скажешь о его супруге. Очевидно, у той были свои причины. И вот теперь, когда Бетти стала свободна, избавившись от Поджа и его сопливых отпрысков, она съехала из их хижины и начала принимать ухаживания колесника Сида. Причем не где-нибудь, а у того дома.

Чтобы как-то распутать этот клубок, Вощеный заочно зарегистрировал две брачные церемонии: союз Бетти и Сида (исключительно из альтруистических соображений, дабы они не жили в грехе) и Поджа Лодера и своей собственной матери (что сделало статус Поджа еще более двусмысленным). И тогда Подж: устроил свою собственную брачную контору, решив, что он ничем не хуже Вощеного. После чего взялся заочно сочетать браком кого ни попадя: Дот Лот с Дэйзи, затем Вощеного с ним же самим, после чего прилюдно объяснил Вощеному буквальный смысл столь необычных супружеских отношений.

Словом, теперь явно не лучшее время для пятнадцатилетнего мальчишки просить отцовского разрешения на брак с четырнадцатилетней барышней. Шайнер Пит решил, что будет куда благоразумнее сесть на коня и вернуться на строительство дороги — а не выставлять себя на всеобщее посмешище.

Теперь Крошке Вилл стал намного понятнее смысл фразы «Там у них напряженно». Она пожала руку Пита и спросила:

— Что же нам теперь делать?

Пит долго молчал и смотрел на ночное небо.

— Вилл?

— Да, Пит?

— Ты можешь вложить мысль кому-нибудь в голову?

Вилл нахмурилась, вспомнив первые гастроли в Тарзаке. Тогда она вложила название «Разлом Арнхайма» в голову Чолли. Вилл облизнула губы и заглянула Питу в глаза:

— Наверное, могу. Мне уже случалось это делать.

— Я тоже пробовал, и, кажется, у меня получалось. — Пит закрыл глаза и кивнул. — У меня есть план. Если он сработает, мы поженимся.

— А если не сработает?

— Если в Мийре дела пойдут в том же духе, то меня поженят с Лаки, а ты станешь гордой матерью слоновьего стада.

Вако оттолкнулся ногами от дна озера. Как только голова его вынырнула на поверхность, он сделал глубокий вдох — омытый дождем воздух был на редкость свеж и чист.

— Вако!

Вако зашлепал руками по воде и оглянулся. На берегу стояла Хана.

— Что?

— Подожди меня! — Сбросив одежду, она бросилась в воду и быстро подплыла к нему. — Я выяснила, что это за шум. Вако насторожился:

— И что это?

— К северу от нас в джунглях проложили дорогу. И теперь строительная бригада возвращается назад, к третьему шаттлу.

— И сколько от нас до этой дороги?

— Она идет по гребню горы посреди болот. Милях в четырех-пяти от нас.

— Довольно близко. — Вако посмотрел на круги на воде, отходившие от них с Ханой. — Может, стоит перенести яйца куда-нибудь подальше в джунгли? От греха подальше. — И он поплыл к берегу.

— Вако, подожди! Он обернулся к ней:

— Что еще?

— Тебе ведь не надо переносить их прямо сейчас?

— Не в этом дело, ты просто не понимаешь. Она подплыла к нему и погладила его по щеке:

— Постой, куда тебе торопиться?

— И что потом?

— Вако, просто закрой глаза.

— А это зачем?

— Не задавай глупых вопросов. Ну-ка закрывай глаза. Вако повиновался:

— И что теперь? Хана улыбнулась:

— А теперь набери полную грудь воздуха.

Вако последовал ее совету. Обвив его руками и ногами, Хана поцеловала его, и они вместе погрузились в кристальную воду озера.

Глава 14

Когда дорожно-строительная бригада вернулась в Мийру, завершив прокладку трассы до Куумика, первое, что им бросилось в глаза, это обилие вывесок.

Та, что красовалась на дверях домика Вощеного, гласила: «Папа Римский». Дальше вдоль улицы с крыши домика Поджа Лодера болталась еще одна. На ней значилось: «Настоящий Папа. За полцены». А еще дальше на доске у дома Санберста Сида рукой Вощеного было выведено: «Здесь спит бывшая супруга дешевого Папы». К забору крааля кто-то прикрепил еще один указатель: «Гарем Вощеного. Добро пожаловать всем четвероногим».

Действительно, все эти вывески наводили на грустные размышления.

Остановив слонов, Крошка Вилл и Шайнер Пит уселись на изгородь лицом к городку. Паки и другие дрессировщики, спустившись вниз по заросшему травой склону, уже шагали по пыльным улицам Мийры к своим домам. Крошка Вилл сглотнула застрявший в горле комок и повернулась к Питу:

— Так, с чего начнем?

Шайнер Пит заслонил ладонью глаза от солнца и окинул поселок внимательным взглядом.

— Все это похоже на сбрую, которую сначала бросали туда-сюда, а потом зашвырнули в сундук. Если посмотреть на нее, то сначала увидишь лишь запутанный клубок, какие-то непонятные узлы и крючки. Но это дело поправимое. Нужно лишь набраться терпения и постепенно, один за одним, распутать его, развязать все узлы, расцепить все крючки. — И Пит указал в сторону домика Санберста Сида. — А начнем мы вон оттуда.

Дот Пот Дрейк сидела на длинной каменной скамье в тени своего домика рядом с краалем. Поставив на место походную кухню и привязав лошадей, Повариха Джо Вейн уселась на скамейку рядом с Дот Пот. Поздоровавшись и обменявшись новостями, Повариха Джо откинула со лба светлые выгоревшие пряди и кивнула в сторону городка:

— Как там у вас дела с Вощеным?

Дот Пот, покачав головой, вздохнула:

— Трудно сказать.

Женщины замолчали, глядя, как на улицах поселка подрагивает знойное марево. Откуда-то со стороны домика Санберста Сида донеслась перебранка, и оттуда выскочила Хорс Бетти.

Дот Пот удивленно вскинула брови:

— Ого, такого мы еще не видели.

Затем в дверях появился сам Сид и принялся звать жену. Бетти обернулась на его голос, и в тот момент ей на глаза попалась сделанная Вощеным вывеска: «Здесь спит бывшая супруга дешевого Папы». Схватив в руки эту доску, Бетти с решительным видом направилась к дому Поджа Лодера. Повариха Джо посмотрела на Дот Пот:

— Интересно, что у них там происходит?

Дот Пот только покачала головой, глядя, как Бетти прислонила доску рядом с входом в хижину Поджа, подняла с земли камень и стерла им слово «бывшая». Затем отступила назад, чтобы оценить результат своих трудов, и, набравшись смелости, исчезла в дверях хижины бывшего супруга. Через несколько минут оттуда появился сам Подж. Подойдя к вывеске «Настоящий Папа. За полцены», он снял ее со стены. Обернувшись, он заметил еще одну доску у входа, подобрал ее и унес обе доски в хижину. Еще через пару минут Подж уже бежал в сторону домика Дот. Когда он был совсем близко, Дот поинтересовалась:

— Как дела, Подж?

Подж только кивнул в ответ и, сорвавшись с места, помчался в сторону крааля. Добежав до бревенчатого забора, он сорвал вывеску «Гарем Вощеного», после чего вернулся домой. Еще мгновение — и он скрылся в дверях, задернув за собой занавеску.

Дот прислонилась спиной к стене хижины:

— Мутч Мовилл на моем месте сказал бы, что в этом что-то есть.

Дот расплылась в улыбке и посмотрела на Повариху Джо:

— А если нет, то кто-нибудь, кто предпочтет остаться безымянным, настучит на них Вощеному.

Женщины поднялись со скамьи и направились к краалю.

Вощеный сидел на подушке перед низким дощатым столом, пытаясь занести в канцелярскую книгу события предыдущего дня. Он в задумчивости пожевал камышовое перо, а затем бессильно бросил его на стол:

— Ничего не понимаю.

Вытянув вперед единственную руку, он проговорил:

— Ничего не понимаю. Ведь я ненавижу этого ублюдка! — И он стукнул кулаком по столу. — И я, как последний идиот, распустил нюни, расшаркивался перед ним посреди улицы, у всех на виду пожал ему руку. — Вощеный рассерженно мотнул головой. — Не иначе как меня одолела хвороба.

Вощеный посмотрел на лежащие перед ним бумаги и одним движением смахнул их со стола:

— Тоска зеленая! А сам я канцелярская крыса, зануда, бумагомаратель!

Он прислонился к стене, глядя в дверной проем на улицу.

— И как меня угораздило повесить это объявление?

В следующее мгновение на него снизошло умиротворение. Вощеный откинул голову к стене и закрыл глаза. В голове у него зазвучала музыка, обрывистые звуки регтайма, а перед глазами прошествовала внушительная процессия — все семьдесят пять слонов. Затем остался один-единственный слон. Это была Квини, вся украшенная серебристыми блестками. Слева от нее стояла дрессировщица Дороти Дрейк в нарядном темно-синем костюме, тоже с блестками. Блестящие волосы цвета воронова крыла зачесаны вверх и уложены в узел, из которого торчит пышный голубой плюмаж. Вощеный улыбнулся ей, отдаваясь в объятия приятного наваждения. Дороти повернулась и прошлась вместе со слоном, демонстрируя красивые ноги. Ах эти ноги! Обтянутые французскими чулками со швом.

Дороти совершила пируэт, и перед взором Вощеного возникло лишь играющее блестками синее пятно в свете софитов. Верхняя часть ее костюма сидела так туго, что пышная грудь Дороти, казалось, так и просится наружу.

… Образ задрожал, глаза Дороти стали вдруг голубыми, затем черными, и снова голубыми, и снова черными, потом один глаз стал голубым, а другой черным. В конце концов они оказались голубыми и больше не меняли цвета.

Неожиданно Вощеный услышал чей-то голосок:

— Говорят тебе, они голубые.

— А мне казалось, черные, — ответил другой голос.

— Надо было проверить.

Вощеный еще раз окинул мысленным взором видение, порадовался улыбке Дороти и тому, что глаза ее наконец обрели постоянный цвет.

— Вот и хорошо. Голубые так голубые! Зато какие выразительные. А ноги, разрази меня гром! Какие стройные, соблазнительные…

Вощеный открыл глаза:

— Но я же ни разу в жизни не видел представления! — Он нахмурился. — Я же только и делал, что чинил и чистил сбрую. Если я и видел Дороти, то только в комбинезоне, выпачканном в слоновьем дерьме!

Вощеный почесал голову и попытался припомнить. Нет, наверно, все-таки пару раз он видел Дот в костюме. Вощеный закрыл глаза, и в тот же миг Дороти перенеслась к нему в дом. А запах! Она что-то стряпала! Хлеб из перемолотых в муку кореньев, нарезанный ломтиками, как хороший бифштекс. Вощеный пожевал — черт, это ведь и в самом деле бифштекс. Дороти, голубушка Дороти. И где ты достала на Момусе говядину?

— Для тебя, дорогой, — что угодно.

Вощеный поднялся, обошел стол и, шатаясь, вышел на улицу. Ну и пир — омары, индюшка, спагетти, клюквенный соус, арбуз!

— Милая, милая Дороти, скажи, где ты раздобыла спагетти? А еще и закуску! А это что? Кьянти? Мамма миа! И мясо со специями!

— Для тебя, Вощеный, — все, что угодно! Вощеный почувствовал, что врезался в кого-то, и открыл глаза. Это был Паки Дерн.

— Ах… привет, Паки!

Паки окинул взглядом пыльную улицу, затем подозрительно посмотрел на Вощеного:

— Эй, привет, Вощеный. Куда это ты собрался?

— Вот я и сам себя спрашиваю.

Паки кивнул:

— Ну ладно, еще увидимся. — И дрессировщик слонов побрел дальше по пыльной улице.

А красотка Дороти вновь затмила для Вощеного весь остальной мир. Он шагал по облакам взбитых сливок, которые таяли, стоило только протянуть к ним руку. Ах, эти ноги, эта фигура, эта улыбка, эти спагетти!

— Вощеный, я могу помочь тебе с твоими бумажками?

— Дороти! — позвал он. — Дороти!

— Что тебе, Вощеный?

Вощеный открыл глаза. Оказалось, что он стоит рядом с Дот Пот. На ней рваный комбинезон, волосы взлохмачены, и Вощеный неожиданно вспомнил, что Дот расквасила нос Поджу Лодеру. Но вновь перед ним возник образ прекрасной дрессировщицы, пышный бюст, обтянутый синим костюмом в сверкающих блестках, французские чулки, а запах — запах, черт побери, спагетти!

Вощеный закрыл глаза, потер их и попытался отогнать от себя прекрасный образ, засевший у него в сознании. В следующую секунду он увидел на изгороди крааля мальчишку и девчонку. Они взвизгнули от неожиданности и свалились с забора, осознав, что смотрят на самих себя.

Крошка Вилл и Шайнер Пит, взявшись за руки, стояли перед столом Вощеного. Позади них были Повариха Джо и Дот Пот. Вощеный сидел на подушке, а Паки стоял рядом с ним, причем лицо его выражало крайнюю степень недовольства. Вощеный постучал камышовым пером о стол, а затем посмотрел сначала на Крошку Вилл и перевел взгляд на Шайнера Пита:

— Ну-с.

Шайнер Пит посмотрел Вощеному прямо в глаза:

— Мы с Крошкой Вилл хотим пожениться. Вощеный от удивления выронил перо.

— Уф! Да после этого Подж совсем свихнется! — Вощеный пристально посмотрел на влюбленную парочку, затем указующе протянул руку: — Но к чему все эти игры?

Пит попереминался с ноги на ногу, затем заговорил:

— Последний раз, когда я был в городе, ты не слишком благосклонно относился к самой идее брака. Вот мы и решили избавить тебя от неприятностей с Поджем…

— Но какое это имеет отношение ко мне и Дот? — Вощеный указал на начальника слонов. — Или к Паки и Поварихе?

Дот Пот шагнула вперед и положила руку на плечо Крошки Вилл.

— Я попросила их сделать для меня и Поварихи одно одолжение. Так что если кто-то и виноват, то только я.

Повариха Джо посмотрела сначала на Паки, затем на Вощеного:

— И я тоже.

Она посмотрела на Паки, но тот обратил свой взгляд на Вощеного.

— Послушай, приятель, а мы не можем с этим повременить?

Вощеный откинулся к стене. На лице его читалось замешательство.

— Ну, я не знаю. — Он вопросительно посмотрел на Паки. — А ты как думаешь?

Паки покраснел и почти прошептал:

— Я, так или иначе, хотел сделать Поварихе предложение по возвращении в Мийру со строительства дороги…

Повариха Джо при этом взвизгнула и буквально расплющила Паки, прижав его к стене:

— А мне ты ничего не сказал, даже словом не обмолвился. Паки удалось-таки вернуть былое достоинство. Он посмотрел Поварихе Джо прямо в глаза:

— Повариха, есть вещи, о которых не говорят вслух. К тому же я не был уверен, что ты согласишься, — пожал он плечами.

Вощеный посмотрел на Шайнера Пита и указал на Повариху Джо:

— Ты что это натворил? Ты и ее заставил кормить Паки всякими разносолами, виляя при этом голой задницей?

Питер покраснел, но промолчал. Вощеный почесал подбородок, а затем посмотрел на Дот Пот:

— Ну?..

— Что — ну?

— Ты хочешь, чтобы я сам об этом сказал? Дот расплылась в улыбке:

— Давай-давай, нечего тянуть резину.

— Эти твои спагетти — удар ниже пояса.

Дот убрала руку с плеча Крошки Вилл и склонилась над столом Вощеного.

— Ты хочешь спагетти? Что ж, постараемся что-нибудь придумать.

Вощеный уставился пол и растерянно пожал плечами:

— А зачем я тебе, однорукий-то?

— А меня разве руки интересуют в первую очередь? — Дот опустилась на стол рядом с Вощеным. — Какой же ты все-таки идиот!

Вощеный посмотрел на Крошку Вилл и Шайнера Пита:

— Так, а теперь, значит, надо решать с вами. Он взмахнул единственной рукой:

— А Поджу об этом известно?

Юная парочка отрицательно покачала головами.

Вощеный на минутку было надул губы, но затем кивнул:

— Хорошо. Только не говорите ему. Ни за что не говорите. Ни ему, ни Хорс Бетти. — Вощеный хитро осклабился. — Всему свое время. А пока, что касается вас…

Несколько недель спустя в Тарзаке Бородавка провел совещание со своим помощником Агдоком Штимааком, уроженцем Уоллаби, закованным в хитиновый панцирь. В своей двупалой конечности Агдок, внешне походивший на черепаху, держал какой-то документ.

— Это копия регистрационных записей Мийры. Бородавка вздохнул, взял у Агдока бумагу и принялся читать:

Трудильник, 1-е Тихона второго года Катастрофы.

Вощеный Арделли — главный архивариус Мийры.

Сегодня вернулась дорожно-строительная бригада. Никто не погиб, сооружение трассы Мийра — Куумик завершено. Все готовятся ко вторым гастролям в Тарзаке.

Аннулированы браки:

Бээгидж Хорс Бетти Лодер и Санберста Сида Бейтса.

Дот Пот Дрейк и першерона по кличке Дэйзи.

Поджа Лодера и его матери Агнес Лодер.

Вощеного Арделли и Вощеного Арделли.

Поджа Лодера и общественной выгребной ямы.

Вощеного Арделли и различных растений и животных в непосредственной близости города.

Заключены браки между:

Поджем Лодером и его женой Бэггидж Хорс Бетти; брак восстановлен с тем, чтобы родители впредь уделяли должное внимание воспитанию троих сыновей.

Мортимером Лодером и Агнес Лодер; брак восстановлен с тем, чтобы придать Поджу законный статус в глазах вероучения, приверженцем которого он является.

Дрессировщиком слонов Паки Дерном и Поварихой Джо Вейн.

Вощеным Арделли и Дот Пот Дрейк.

Шайнером Питом Арделли и Крошкой Вилл Коул.

И да смотрит за ними Великий Господь-Шут, за всеми и каждым из нас.

Бородавка протянул бумагу своему заместителю:

— Агдок, наша главная цель — сохранить цирк таким, каким его хотел видеть Джон О'Хара. Мы должны приложить все усилия, чтобы второй Гастрольный Сезон на Момусе прошел успешно. — С этими словами он указал на странный документ. — Как мне кажется, все эти свадьбы-разводы и прочие церемонии лучше передать в руки тех, кто в этом хоть чуточку смыслит.

Черепаха Агдок посмотрел на бумагу, затем на Бородавку:

— Значит, ты все-таки хочешь отправить меня в Мийру на помощь Вощеному?

Бородавка кивнул:

— Вощеный уже давно жалуется, что завален бумагами. — Он ткнул пальцем в злополучный документ. — И все-таки никак не могу взять в толк, как Поджа угораздило жениться на общественной выгребной яме. Или это символический брак?

— Скорее всего последнее, потому что такой союз противоречит здравому смыслу. — Агдок положил документ в архивную папку Мийры, затем снова посмотрел на Бородавку. — Может, все было решено за его спиной? Без его согласия? На моей планете, например, так обычно и делалось.

Бородавка задумчиво почесал свои бородавки и кивнул:

— Наверное, после гастролей я потребую, чтобы Вощеный разъяснил мне кое-что из этого. А пока наша главная задача — подготовиться к гастролям.

Бородавка заметил, что Агдок смотрит на него как-то странно, по крайней мере, если судить по выражению той части его лица, что виднелась из-под панциря.

— Что-то не так?

Агдок негодующе ткнул пальцем в обложку архивной папки Мийры:

— Как, однако, жестоко со стороны этого Вощеного сначала заключить брачный союз со всеми этими растениями и животными, а потом так бездушно бросить их ради какой-то человеческой самки.

Бородавка кивнул:

— Вот поэтому я и говорю: этими вещами должен заниматься специалист.

Глава 15

Пока слоны шествовали по мостам через дельту, направляясь в Тарзак на вторые Гастроли, Крошка Вилл успела подметить ряд перемен. С высоты холки Рег, на которой она восседала, хорошо были видны ряды выбеленных домиков из глиняных кирпичей — в ярких лучах солнца их белизна даже слепила глаза. По ту сторону дельты на фоне желтого песка прибрежных дюн над бескрайней синевой моря начинался рыбацкий поселок — идея Ледфута Сины. На приколе у пирса стояли две крупные рыбацкие шхуны и несколько небольших лодок.

Стены некоторых домов, выходившие на улицу, по случаю гастролей приукрасились и принарядились. На них были цветы, гирлянды из кроваво-красных водорослей, в изобилии произраставших в водах дельты, разнообразные картины — причудливые узоры и сцены из цирковой жизни.

То там, то здесь виднелись таблички с именами владельцев домов и их род занятий — каменщик, плотник, строитель колодцев, слесарь…

На стене дома Чолли Джекоби красовался транспарант: «Да здравствуют клоуны — прикольные чуваки!»

На стене дома Дурня Джо: «Позолотите ручку — и я расскажу вам последние новости!»

На доме бригадира Раскоряки Тарзака было написано: «Пусть ваши жалобы будут приятными».

Местные жители также смотрелись весьма живописно. Многие были одеты в длинные просторные балахоны, защищавшие от солнца, — эта мода явно перекочевала сюда из пустынного, знойного Куумика. Было здесь немало и новых жителей, в отличие от старшего поколения — коренных момусиан, родители несли их на руках, привязав к спине или усадив себе на плечи.

Но самая большая перемена, бросившаяся в глаза Крошки Вилл, — это лица людей, пришедших смотреть на шествие слонов по улицам их родного города. На этот раз на лицах читался интерес. Безразличия предыдущих Гастролей как не бывало. Лица светились улыбками, но от Крошки Вилл не скрылось, что люди еле слышно ведут счет. Жители Тарзака считали слонов, принимавших участие в праздничном шествии.

Крошка Вилл закрыла глаза. Пусть себе считают — все равно недосчитаются троих. Квини и Камбо приказали долго жить, а Герцогиню пришлось оставить в краале Мийры. Слониха не вынесла бы многодневного перехода. На следующий год недосчитаются еще нескольких. И так каждые гастроли — зрители будут считать и недосчитываться. Крошка Вилл в красках представила себе эту-картину. Слоны — последнее связующее звено с былой жизнью, со старым цирком. Пока серые гиганты вышагивают по улочкам городка, каменщик все еще остается купольщиком, художник — реквизитором, собиратель съедобных корней — жонглером. Дрессировщики же остаются дрессировщиками — а значит, цирк жив и открывает очередной сезон. В некотором смысле отсчет времени теперь ведется по количеству слонов — сколько их осталось, столько еще жить цирку.

По дороге к краалю процессия прошла мимо того места, где в прошлом году состоялись первые торжества. На этот раз вокруг посыпанной опилками арены возвели трибуны — дерево для них доставили из Мийры и Порса. С одной стороны арены Док Уимс начищал бока своего парового органчика, рядом жонглеры, наездники, акробаты и эквилибристы репетировали свои номера.

Неожиданно все эти разрозненные впечатления сложились в голове Вилл в единую картину. И хотя образ был неясным, словно размазанным, это был образ отчаяния, одиночества, упадка и забвения.

Вечером первого дня Гастрольного Сезона к Тарзаку причалило первое судно с жителями Срединного континента. Все дружно высыпали навстречу своим старым товарищам, совершившим посадку на втором шаттле. Крошка Вилл ничего не знала о приходе судна: она, Шайнер Пит, Вощеный и Дот Пот сидели дома у Бородавки, пока тот перебирал архивы Мийры прошлого года.

Бородавка внимательно ознакомился с бумагами и нашел для себя ряд неясностей.

— Кто такие техасские рейнджеры? — поинтересовался он у Вощеного.

Тот потер подбородок:

— Если я не ошибаюсь, Здоровяк Вилли в свое время рассказывал, что техасские рейнджеры — это такая организация в бывших Соединенных Штатах, которая занималась трудоустройством умственно неполноценных.

Бородавка кивнул:

— И именно этой организации было поручено произвести отстрел взбесившейся слонихи по кличке Черный Алмаз.

— Выходит, что так.

— С точки зрения дрессировщиков, рейнджеры из рук вон плохо справились с поручением.

Дот Пот постучала пальцами по бумагам, лежащим перед Бородавкой:

— Эти легавые всадили в слона самое малое двести пуль. Но я слышала разные мнения на этот счет. До сих пор неизвестно, от чего погибло животное — от огнестрельных ран или от голода.

Бородавка поднял палец:

— Легавые? — Он повернулся к Вощеному. — Ты ведь только что сам сказал, что техасские рейнджеры — это организация, которая занималась трудоустройством умственно неполноценных.

— Ну да.

— Откуда, по-твоему, взялись легавые? — Бородавка поднялся из-за стола. Бородавки его увеличились. Бородавка злится. — У себя на планете, да будет тебе известно, Вощеный, я работал переводчиком в Бюро жалоб — это что-то вроде вашей полиции.

Вощеный в ответ тоже отпустил шпильку:

— Ну, Бородавка, а кто говорит, что ты само совершенство? В общем-то ты…

— Можно вас побеспокоить, коллеги артисты? — В дверях показалось знакомое лицо. Это был Мутч Мовилл, держатель тира.

— Мутч! — Крошка Вилл бросилась на шею. — Ты как здесь очутился? Приплыл через море?

Мутч положил ей руки на плечи и слегка отстранил от себя, чтобы лучше рассмотреть.

— Милая леди, я давно привык к тому, что юные красотки гроздьями вешаются на меня. — Мутч прищурил глаза. — Но кто ты такая?

Крошка Вилл в недоумении открыла рот:

— Как кто? Крошка Вилл!

Теперь настала очередь удивился Мутча.

— Дочка Здоровяка Вилли?

Вилл с улыбкой кивнула. Мутч только покачал головой:

— Как быстро летит время. Приношу глубочайшие извинения. Когда я видел тебя в последний раз, ты была еще, что называется, от горшка два вершка. А теперь вот какая стала — просто конфетка. — Он потрепал ее по плечу. — Смотрю на тебя, и глаза радуются. А как поживает сам начальник слонов?

Улыбки Вилл как не бывало.

— Теперь у нас главный Паки Дерн. Здоровяк Вилли погиб. Мутч покачал головой:

— Извини, я не знал. До нас на Срединном новости доходят не скоро.

Крошка Вилл показала на Шайнера Пита:

— Помнишь Шайнера? Мы поженились.

— Ух ты! — Мутч покачал головой. — Да, летит время, просто не угнаться. — Он кивнул в сторону Пита. — Прими мои сладчайшие соболезнования, приятель.

Мутч обнял Крошку Вилл, а сам посмотрел на Дот Пот:

— А ты, старушка, еще очень даже ничего. Дот обняла Вощеного за талию.

— Мы с Вощеным поженились.

Мутч выпустил из объятий Крошку Вилл и протянул руку Вощеному:

— Поздравляю! Супружеских вам радостей! — Кивком головы Мовилл указал на болтающийся рукав. — Только ты нынче какой-то однобокий.

— Претензии к оползню. Теперь я архивариус Мийры. Мутч выпустил руку Вощеного и обернулся к Бородавке:

— А ты, мой дражайший бородавочник, — ты, как всегда, неотразим.

Бородавка кивнул в ответ:

— Как и ты.

— Я пришел сюда за информацией. — Мощной ручищей Мутч обнял Бородавку за плечи. — Скажи мне, о свет моих очей, а Морковный Нос жив еще?

Бородавка покачал головой:

— Погиб при посадке девятого шаттла. Мои соболезнования.

Мутч хмыкнул и тоже покачал головой:

— Печально… печально. Можно сказать, трагедия. — Он вопросительно выгнул мохнатую седую бровь. — А Сырок Крафт? Он-то как?

— Никак. Утонул.

— Понятненько. Жаль, однако. — Мутч нахмурился. — А Резак Стампо? Давай выкладывай.

— Погиб при прокладке дороги через ущелье Змеиной горы. Ты уж извини.

Мутч потер подбородок и уставился на крышу жилища Бородавки.

— Судьба-злодейка.

Затем он снова посмотрел на Бородавку и что-то достал из кармана.

— Сердечнейше благодарю, милейший. Ты оказал мне величайшую услугу. — С этими словами он высыпал в руку Бородавки несколько медных дробинок.

Бородавка добавил их к тем, что уже лежали у него в кармане. Все до единого в цирке носили в карманах хотя бы несколько дробинок Мутча. Сии бесценные сокровища символизировали акции некоей фиктивной фирмы «Кэддивампус», основанной в свое время Мутчем Мовиллом, чтобы залатать дыры в собственных карманах. Дело в том, что Мутч был картежник заядлый, но аховый.

Бородавка посмотрел на Мутча:

— Я только что сообщил тебе о смерти твоих товарищей. В чем же заключается моя услуга?

Мутч подтащил Бородавку к двери и указал рукой в сторону горизонта:

— Ты только взгляни на все это, голубчик. Вся эта планета, все эти несколько тысяч иссушенных солнцем человеческих душ, алчущих в кои веки услышать первую благую весть. — Мутч понизил голос и нарочито доверительным тоном обратился к главному архивариусу. — Кстати, Бородавка, могу сообщить тебе нечто крайне важное — во время плавания через море Барабу нам встретились гигантские морские чудовища — между прочим, не брезгующие человечинкой.

Бородавка вытаращил глаза:

— Морские чудовища? — И он тут же схватился за бумагу. — Это надо занести в…

Мутч похлопал его по спине:

— Ах, милейший, да ты сущая находка для таких, как я! — Мутч горделиво ухватился за лацканы изношенного сюртука. — Ведь на Момусе не осталось профессиональных лжецов. Я — последний!

Он помахал рукой Крошке Вилл, Дот и Вощеному:

— Прощайте, господа! Прощайте! — Мутч Мовилл повернулся, сцепил за спиной руки и вышел на улицу нести в массы свою «благую» весть.

Глава 16

Под вечер, уже после того, как слоны важно прошествовали вокруг арены, Крошка Вилл сидела на трибуне между Паки и Шайнером Питом, в окружении других дрессировщиков и жителей Дайры. Вокруг трибун горели масляные факелы, а в центре арены был разложен огромный костер. Когда запылало яркое пламя, на арену вышел Спатс Скорцини с деревянным жезлом в руках.

— Леди и джентльмены… Арена Тарзака приветствует вас и поздравляет с открытием очередного Гастрольного Сезона. — Трибуны разразились бурными аплодисментами. Когда рукоплескания стихли, Спатс опустил жезл. — Сегодня я, Спатс Скорцини, распорядитель Большой Арены Тарзака.

И вновь аплодисменты — пусть больше нет старого конферансье Сэма, сегодня его заменил новый — Спатс.

Спатс поклонился и указал на Бородавку Тхо:

— Итак, первый номер сегодняшней программы — Бородавка Тхо и группа архивариусов Момуса!

Под гром аплодисментов с трибуны спустился Бородавка в сопровождении Вощеного из Мийры, Чимпла из Куумика, Спука Тиераса из одноименного городка, Пола Фута из Порса, Анжелы Дир Бьюрак из Дирака, Хани Вагнер из Риса, Хукса Джаворака из Сины и Леоны Вашингтон из Айконы. Бородавка заранее подготовил речь и поэтому читал по бумажке:

— Я свел воедино все данные, предоставленные мне архивариусами на местах. За прошедший год заключен девяносто один брак, скончалось двести тридцать человек, родились — двести пятьдесят один. Таким образом, население Центрального континента насчитывает на сегодняшний день одну тысячу девятьсот четыре человека. — Бородавка на минуту оторвался от бумаги. — Если дело и дальше так пойдет, то, по моим расчетам, к следующим Гастролям численность нашего населения превысит две тысячи человек.

Откуда-то с задних рядов Крошка Вилл услышала голос Поджа Лодера:

— Между прочим, а что делать со свадьбами? Бородавка посмотрел на трибуны:

— В каком смысле?

Крошка Вилл обернулась и увидела, что Подж озабоченно чешет голову.

— Ну, — начал он, — во-первых, не дело, что вы, счетоводы, беретесь женить людей. Вы же не судьи и даже не священники, как наш Малыш Джо.

Бородавка развел руками:

— Заключение брака — это ритуал, придуманный людьми. Поэтому я не вижу особой разницы, кто сделает соответствующую запись. Я вообще не нахожу особого смысла в данном ритуале как таковом. Тем не менее настаивающие на ритуале хотели бы иметь соответствующее свидетельство. А поскольку мы ведем статистику всему, то и бракам тоже.

— Ты что, снова хочешь заварить кашу? — бросил Вощеный Поджу.

Подж собрался было сказать какую-то резкость, но сдержался:

— Успокойся. Ничего я не хочу заваривать. Я это к тому, чтобы наши бюрократы назывались как-нибудь красивее, благороднее, что ли.

— И что ты предлагаешь? Подж на минуту задумался:

— Ну, например, мировые судьи.

Крошка Вилл услышала, как с другой стороны трибуны донесся чей-то возмущенный возглас:

— Только не это!

Она обернулась и увидела Раскоряку Тарзака, вскочившего со своего места.

— Назови мы их так — и они тотчас начнут понимать это на свой лад. Нет, не надо нам здесь никаких мировых судей. — Тарзак обвел рукою трибуны. — Вы помните, скольким из них нам в свое время пришлось давать взятки! Назовите наших архивариусов мировыми судьями — и завтра они начнут выдавать разрешения, строчить законы. Они еще и легавых наймут, чтобы те шпыняли нас, как им вздумается. — С этими словами Тарзак сел на место.

Тогда встал Белесый Этрен, мим из Тарзака, и тоже обратился к собравшимся:

— Не думаю, что нам следует так поспешно отказываться от идеи законности и правопорядка. Как, например, мы должны поступать с преступниками?

Раскоряка Тарзак встал и смерил Белесого презрительным взглядом:

— Мы укажем им на дверь!

— То есть изгнание?

Раскоряка всплеснул руками:

— Зови это как хочешь. Застукаем кого нечистого на руку — поступим с ним, как и всегда. Либо он сам вернет украденное, либо мы все вытряхнем из него. А не отыщем — скатертью дорога. Когда найдет, тогда и вернется.

Послышался голос с трибуны, где сидели жители Айконы:

— А с убийцами как?

Раскоряка покачал головой и сердито глянул на говорящего:

— Это кто? Ты, Банго?

— Я.

— Где ты был все эти двадцать лет, хотел бы я знать. Вроде бы с нами, в цирке. Поэтому должен знать. У нас ведь принято: пока не вернешь украденное, можешь не возвращаться. Значит, если украл чью-то жизнь, вернуть не получится — неужели не ясно?

Банго почесал подбородок:

— Да, ясно: считай, с концами.

— Дошло наконец. — Раскоряка перевел взгляд на арену. — Вы сами подумайте, на западе лежит целый континент, а народу там — ни единой души. Так что все, кто рвется в короли, легавые, судьи, правительственные бумагомаратели — давайте отселяйтесь, места там всем хватит. Повесим вокруг вас таблички, что, мол, чумное место — и делу конец. — С этими словами Раскоряка сел на место.

Вощеный ткнул Бородавку локтем в бок:

— Вряд ли из нас сделают мировых судей. Что-то не похоже. Бородавка вздохнул, покачал головой и обернулся к Поджу:

— У тебя есть еще предложения? Подж развел руками:

— Ну, может, назовем их священниками, пасторами. Капелланами на худой конец. Вощеный расхохотался:

— Черт тебя подери, Подж, что там у тебя вместо мозгов? Да что бы я размахивал этой вашей Библией?! — Трибуны покатились со смеху.

— Прошу слова! — Люди притихли, услышав странный негромкий голос. С тарзакской стороны трибун на арену выполз Черепашка Агдок и вперил из-под панциря свои крошечные глазки в Поджа. — На моей родной планете Уоллаби ведение архивных записей и составление текстов брачных договоров входит в обязанности историков. Их труд не имеет никакого отношения ни к религии, ни к юриспруденции.

— А как их называют?

— Я же сказал — историки. На моем языке это слово звучит как «жхредс». Подж кивнул:

— Жрец. Хорошо звучит, — сказал он и с довольным видом сел.

Но в тот момент Вощеный дернул Бородавку за руку:

— Да провалиться мне на этом месте, если какой сукин сын обзовет меня жрецом! Да я… Бородавка поднял руку:

— Агдок сказал, что это слово звучит как «шрец». Черепашка Агдок высунул голову из панциря:

— Жхредс-с-с. Я сказал ж-ш-хред-с-с.

Вощеный и другие архивариусы стерли с лица пот. Вощеный вытер влажную руку о рубашку и сердито посмотрел в сторону Агдока:

— Ну и словечко. Язык сломаешь.

Сержант Спук Тиерас кивнул в сторону Бородавки:

— А мне больше нравится, как Подж произнес. Вощеный посмотрел на Спука:

— Потому что ты родом с Ахнгара. Откуда тебе знать, что такое жрец.

— А ты бы предпочел называть ж-ш-хред-с-с-с? — поддел Вощеного тонкий как прутик ахнгарец.

Вощеный в очередной раз вытер с лица пот.

— Да не в произношении дело! Откуда-то с трибун послышался голос:

— Сколько можно спорить? Пусть себе зовутся жрецами. Мы сюда пришли цирк смотреть!

В поддержку этого предложения раздался целый хор голосов, который стих только тогда, когда Бородавка поднял руку:

— Решено. Отныне бывшие счетоводы и архивариусы именуются жрецами.

Вощеный схватил Бородавку за плечо:

— Одну секундочку…

Бородавка стряхнул его руку и рявкнул:

— Я сказал — решено!

Вощеный только фыркнул и сплюнул в опилки:

— Ну, домини-содомини-гомини. Теперь я жрец.

— Прошу прощения, — робко пискнул Черепашка Агдок. — Но это слово следует произносить как…

Но все новоявленное жречество Момуса даже ухом не повело.

Один за другим жрецы доложили публике о событиях, произошедших в их городах за последний год. Закончено сооружение дороги Куумик — Мийра, Косоглазый Майк Айкона в скором времени переберется на другую сторону Изумрудной долины. Там он намерен основать на берегу Западного моря рыбацкий поселок, который будет снабжать жителей долины свежей рыбой. Городок решено назвать Анокиа — «Айкона», только наоборот.

Дорожно-строительная бригада из Мийры доложила, что при прокладке дороги через Великую топь в джунглях им привиделись огромные чудовища. Правда, с этим все согласились, видения — не иначе как последствия неумеренных возлияний: видимо, брага оказалась некачественной.

Краут Мессер — начальник поварской команды Тарзака — заключил соглашение с конюхами Мийры об использовании их лошадей и повозок, с Порсом о поставках опилок с тамошней лесопилки и с Тиерасом — о поставках пил и прочего инструмента. Цель его заключалась в следующем — организовать экспедицию к замерзшим озерам Белошапковых гор и доставить оттуда лед. Ради этого придется проложить еще одну дорогу — ответвление от трассы Мийра — Куумик в том месте, где она пересекает Нагорье. В строительстве новой дороги предполагалось задействовать бригаду из Мийры.

Аркадий Джо Уимпл доложил, что в районе Куумика были обнаружены месторождения железа и меди. Коротышка Джим Уистлер, главный кузнец, специально переехал из Тарзака, чтобы приступить к строительству плавильного цеха. К сожалению, нет возможности воспользоваться естественными факелами, горящими в пустыне. Запасов каменного угля тоже не обнаружено, поэтому придется наладить поставки угля древесного. Аркадий Джо лично займется строительством специального заводика, предположительно в районе пересечения дороги Мийра — Куумик и трассы Краута Мессера в район Белошапковых гор. Коротышка Джим уже заключил контракты с конюхами из Мийры об использовании их лошадей и повозок для поставок древесного угля в Куумик и готовых металлических изделий в Тарзак и северные города.

Костюмеры из Тарзака научились производить ткани из пушистых волосков ангельского дерева, а также окрашивать волокно в разнообразные цвета. Во время Гастролей одежду из этой ткани предполагается обменять на изделия других городов.

Во второй день Гастрольного Сезона все собрались на трибунах, чтобы вместе исполнить «Гимн Барабу». Музыку для него сочинил трубач Дряблый Мьюменеба, слова — клоун из Тарзака Щетина Джоко Круз. Бородавка собрал своих жрецов у огня. Рядом с ним стоял огромный деревянный ящик.

— Друзья, — произнес Бородавка, — первого шаттла больше нет. Теперь на его месте лишь трава и заросли кустарника. Но, разбирая шаттл, мы обнаружили, что сундук с флагами остался цел, его не выбросили с другими вещами, когда корабль освобождали от лишнего груза. Цирковые флаги — вот что лежит внутри.

Бородавка на минуту обвел взглядом собравшихся:

— Последним желанием Джона О'Хары было, чтобы вы — артисты цирка — не забывали, кто вы такие. Вы артисты лучшего — самого лучшего цирка — за всю историю.

С трибун послышались ликующие возгласы. Бородавка призвал зрителей сдержать на время эмоции.

— Мы уже два года ходим в одной и той же одежде и, надо сказать, порядком поизносились. Дети растут, нам всем нужна новая одежда. Наши костюмеры доложили вчера, что изготовили большое количество туник на манер тех, что носят в Куумике. Туники свободного покроя, годятся на любой размер, в них прохладно, и они отлично защищают от солнца.

Бородавка почесал свои бородавки, затем сложил руки на груди:

— Чтобы жизнь продолжалась, нам надо сделать очень многое. Только во время Гастролей мы можем позволить себе настоящее представление. В этом ящике лежат наши флаги. Я хочу, чтобы ко мне сейчас подошли главы подразделений. Я прошу каждого из них выбрать цвет и рисунок, которые отныне будут символизировать ваш род занятий в цирке. Независимо от того, чем вы занимаетесь между Гастролями, ваша одежда всегда будет напоминать, кто вы такие на самом деле. Кто хочет быть первым?

По трибунам пробежал ропот. Паки Дерн похлопал Крошку Вилл по плечу:

— Иди, выбери что-нибудь для нас, дрессировщиков.

Вилл посмотрела на начальника слонов:

— Это твоя обязанность, Паки, при чем здесь я?

Но Паки только улыбнулся и подтолкнул ее с места:

— Делай, что тебе сказано.

Крошка Вилл обернулась на Паки, на Шайнера Пита, но затем все-таки вышла вперед и встала перед сундуком.

— Мне можно? — спросила она Бородавку. Тот пожал плечами:

— Ты первая. Выбирай, что хочешь.

Склонившись над сундуком, Крошка Вилл порылась в ворохе флагов. Найдя тот, что ей приглянулся, она сложила флаг и, вернувшись на место, отдала его в руки старшего дрессировщика. Паки развернул флаг — он оказался малиновым в вертикальную серую полоску. Крошка Вилл обняла Пита и улыбнулась Паки:

— Серый — потому что слоны тоже серые. Паки нахмурился:

— А малиновый?

— Просто потому что цвет красивый.

К сундуку ринулись сразу несколько человек. Чолли Джекоби выбрал ярко-оранжевое полотнище. Фокусник Озамунд Великолепный остановился на флаге в красную и черную полоску. Гадалка Мадам Зельда предпочла небесно-голубой. Остальные хватали первое попавшееся в руки. Еще пара секунд — и у сундука никого не осталось. Вощеный Арделли ткнул Бородавку в бок:

— Эй, а как же мы? Бородавка нахмурился:

— Кто? Шорники, что ли?

— Да нет, жрецы! Ведь это тоже род занятий! Бородавка потер свой бородавчатый подбородок и пожал плечами:

— Я как-то об этом не подумал. Ведь это вроде как не цирковая профессия. Вощеный фыркнул:

— То есть ты хочешь сказать, что ведение амбарной книги это не цирковая профессия? А чем ты занимался? Чем мы занимаемся сейчас?

— А-а-а, выходит, что так. — Бородавка указал на сундук. — Посмотри, может, осталось.

Вощеный покачал головой и отправился к ящику. Заглянув в него, он обернулся к Бородавке:

— Эх ты, пендианский бородавочник! Остался один-единственный! — С этими словами Вощеный вытащил из сундука последний флаг и гордо продемонстрировал его публике — в черно-белые ромбики. — Ну, если мне придется носить вот это, уж лучше я и дальше буду чистить сбрую!

Бородавка подошел к нему, чтобы поближе взглянуть на флаг:

— А по-моему, очень даже красиво.

Он взял флаг из рук Вощеного и протянул его другим жрецам. Последовавшие от жречества комментарии отличались разнообразием — от возгласов типа «Господе Иисусе» до невнятного «м-м-м».

Парад-алле открыл Паки Дерн со своей Роббер, за которыми прошествовали все остальные слоны. Обойдя арену в торжественной процессии, дрессировщики оставили животных в краале, а сами заняли места на трибунах. Тем временем Док Уимс исполнил на паровом органчике «Марш гладиаторов».

Затем последовала вольтижировка, выступления жонглеров, клоунов, эквилибристов. Но какое же представление без номеров под самым куполом — без канатоходцев и воздушных гимнастов? Увы, эти номера требуют специального снаряжения, а люди на Момусе еще только учились изготавливать веревки и канаты. К третьим Гастролям предполагалось подготовить полную программу, в которой выступили бы и те, кто работает под куполом цирка.

И все равно вторые Гастроли были наполнены радостью и весельем. Искрились разноцветные блестки на костюмах. Кстати, блестки эти — голубые, серебряные, розовые — додумались делать из чешуи рыбы-уродца.

Сидя на трибуне, Крошка Вилл вздохнула и мысленно обратилась к Питу:

— Все так стараются… И все равно это не представление. Пит сжал ее руку:

— А ты закрой глаза и прислушайся.

Вилл закрыла глаза. Слышалось гудение парового органчика, стоял смешанный запах людей, слонов, лошадей и пищи. Вилл казалось, что еще вот-вот — и она ощутит во рту вкус сладкой ваты.

Дух старого цирка не умер. То, чего не могла дать реальность, дополняло воображение.

Пит снова постучался в ее мысли:

— Помнишь, что сказал Вощеный, — цирк нельзя погубить.

Вилл продолжала сидеть с закрытыми глазами, прислушиваясь, мысленно вспоминая гастроли на других планетах. Перед ее внутренним взором возникали город за городом, превращавшиеся с прибытием цирка в страну-фантазию. Вилл почувствовала, что по ее щекам покатились слезы, а затем — прикосновение Пита, который их утирал.

— Цирк не погубишь, — произнес он вслух. Вилл обняла его за шею и рассмеялась.

Утром в последний день Гастролей Крошка Вилл осторожно высвободилась из объятий мужа и встала. По небу плыли небольшие облака, но день обещал быть ясным и не слишком жарким. Вилл посмотрела на спящего мужа и отправилась проведать Рег. Она вошла в крааль, отыскала Рег и нежно погладила ей хобот.

— Все в порядке, Рег?

Слониха фыркнула и кивнула головой. Осмотрев крааль и убедившись, что у слонов есть вода и сено, Крошка Вилл собралась было вернуться туда, где спали Пит и остальные дрессировщики, как вдруг услышала чьи-то сердитые голоса. Крошка Вилл нахмурилась и направилась в обход трибуны. Там-то она и увидела, как громила Раскоряка Тарзак что-то выговаривает коротышке Бородавке. На Раскоряке была надета рыжевато-коричневая туника, которая едва прикрывала ягодицы. Раскоряка стучал себя кулачищем в грудь:

— Ты только посмотри, дурья твоя башка. Я что, должен теперь бегать полуголый?

Бородавка только всплеснул руками:

— Ну для тебя можно изготовить одежонку побольше. Я уверен, костюмеры что-нибудь придумают. Ткани у них предостаточно.

Раскоряка ткнул бородавочника в грудь:

— Черт тебя подери, Бородавка, уж коль этот город назван в мою честь, негоже делать из меня всеобщее посмешище.

— Я понимаю…

Крошка Вилл подошла и посмотрела на колени Тарзака. Тот сердито зыркнул на нее:

— А ты на что там уставилась, мелочь пузатая?

Крошка Вилл задрала голову вверх и расплылась в улыбке:

— Нескончаемое веселье.

Она повернулась и, смеясь, пошла туда, где спал ее муж.

Глава 17

В Трудильник, первого числа мая, в начале третьего года Великой Катастрофы, колонна слонов выстроилась для обратного марш-броска в Мийру. Все дрессировщики до единого переоделись в полосатые туники, хотя многие остались и в старых штанах. Шайнер Пит ушел вперед с лошадьми. Крошка Вилл и Паки осматривали царапину на ноге Рег. Неожиданно позади них выросла делегация из восьми дрессировщиков.

— Паки, есть дело, надо поговорить.

Паки выпрямился и обернулся к пришедшим:

— В чем дело, Молл? Почему вы не уехали вместе с повозками?

Молл указала стеком в сторону городка:

— Мы и наши семьи… в общем, мы решили остаться. В Мийру мы не вернемся.

Крошка Вилл тоже выпрямилась:

— Что вы хотите этим сказать — решили остаться? Вы же обязаны вернуться, дрессировщики живут в Мийре. Молл улыбнулась и покачала головой:

— Крошка Вилл, с тех пор как Большая Нэнси разбилась с третьим шаттлом, у меня нет своего животного. — Молл кивком указала на тех, кто стоял у нее за спиной.

— Ну какие из нас дрессировщики? Где наши слоны? Паки потер подбородок и покачал головой:

— Молл, но ведь нам еще предстоит строить дорогу — новую, к Белошапковым горам.

— Обойдетесь без нас. Мы остаемся в Тарзаке. Здесь больше народу, есть чем заняться. Можно найти работенку получше, чем тягать камни и бревна.

Паки кивнул:

— Нам будет вас не хватать. — Он посмотрел на остальных. — Всех.

— Но мы же встретимся на следующих Гастролях.

Паки посмотрел на Молл:

— А чем ты собираешься заняться?

— Попробую податься в рыбаки. Я уже положила глаз на эти лодки в Сине, поговорила с кем надо.

Крошка Вилл покачала головой:

— А как же слоны? Ты будешь по ним скучать?

— А как же. Но мы же будем видеться время от времени. — И она указала на Безумного Муллигана. — Он оставляет Минг в Тарзаке.

Крошка Вилл в растерянности закрыла ладонями рот:

— Нет, только не Минг.

Паки помрачнел и, обойдя Молл, схватил Муллигана за ворот туники:

— Черта с два!

Муллиган оттолкнул его от себя:

— А кто ты такой, чтобы распоряжаться здесь?

— Она не твоя. Это собственность цирка.

— Тогда покажи мне документы! Где этот цирк? Был, да сплыл!

Муллиган набрал полную грудь воздуха и расправил смятую на груди тунику.

— Паки, с момента катастрофы я не получил за свой труд и ломаного гроша. Я два года ходил за слоном — и все за спасибо. Так что я этого слона заработал. Если ты думаешь иначе, давай решать этот вопрос прямо сейчас.

Паки посмотрел на слонов, опустил голову и плюнул:

— Черт с тобой.

Крошка Вилл коснулась его руки:

— Паки.

Но Паки отдернул руку и медленно направился к своей Роббер.

— Муллиган прав, Вилл. Черт его подери, но он прав. Извини.

При виде слез Крошки Вилл Муллиган потупился:

— Я прекрасно знаю, что значила Минг для Здоровяка Вилли. И я о ней позабочусь. Обещаю тебе.

Роббер направилась к мосту через дельту. Крошка Вилл отвернулась от Муллигана и поспешила догнать Паки.

— За мной, Рег!

Слониха медленно тронулась с места, а за ней и все остальные слоны.

На вторую ночь перехода из Тарзака в Мийру, когда дрессировщики приготовились разбить лагерь у лесопилки Порса, мимо них по каменистой дороге прогромыхала подвода из Мийры, запряженная парой першеронов. Возница подъехал у краю лагеря. Подождав, пока осядет пыль, он выпрыгнул из повозки и двинулся по единственной улице поселка. Это был Шайнер Пит.

— Паки!

Крошка Вилл бросилась к мужу:

— Пит, в чем дело?

— Где Паки?

Вилл указала в сторону деревьев:

— Лечит Роббер. А в чем дело?

— Не знаю. — Пит покачал головой и бросился искать Паки.

Увидев, что в его сторону бегут Пит и Крошка Вилл, Паки Дерн выпрямился:

— Только без паники. Что стряслось?

Они остановились. Пит пытался перевести дух.

— В Мийре. В город нельзя. Мейндж говорит, как только дойдете до города, тотчас же сворачивайте на Куумик. Он уже направил туда конюхов с лошадьми и повозками.

— Выкладывай начистоту. Что там происходит? Пит покачал головой:

— Какая-то эпидемия. Это пока все, что может сказать Мейндж. Заболели все, кто не поехал в Мийру. Уже умерли Клык, Первая Леди и Ходячий Коврик.

Пит свесил голову и закрыл глаза:

— Ничего не могу понять. Вощеный и Дот были с нами в Тарзаке, но и они заболели.

— А Повариха Джо?

— Уехала с конюхами.

Паки положил руку на плечо Шайнеру Питу, бросив взгляд в сторону костров, где дрессировщики готовились к вечерней трапезе.

— А что, собственно, с людьми?

— Ничего страшного, но несколько человек жаловались на боли в животе, тошноту и головокружение. Шайнер Пит кивнул и покачал головой:

— И в Мийре то же самое. Черт, один к одному. Мейндж говорит, что, если у кого-либо будут те же симптомы, их надо срочно изолировать от тех, у кого еще нет. Больных оставьте в Мийре, а остальные уходите, чем скорее, тем лучше, строить дорогу в Белошапковых горах. — Пит указал на дорогу, ведущую в Тарзак. — Это значит, что во время Гастролей зараза пошла гулять дальше. Теперь ее надо ждать во всех городах.

Крошка Вилл прижалась к мужу:

— Неужели Мейндж не может ничего сделать?

Шайнер Пит покачал головой, затем посмотрел на Паки:

— Я могу забрать ваших больных. Паки смотрел на костры:

— Все равно ситуация дерьмовая, — и он посмотрел на Пита. — Коль Мейндж настаивает, чтобы больных изолировать от здоровых, я кого-нибудь из них посажу вместо кучера, а ты останешься с нами. — Он опять посмотрел на костры. — Кажется, пора сообщить об этом людям. — Паки зашагал в сторону лагеря.

* * *

Вечером следующего дня колонна свернула прочь от Мийры в сторону Великой топи. Поселок полыхал, словно огромный факел, и запах гари еще долго стоял в воздухе. В последующие дни, пока колонна двигалась по дороге на Куумик, навстречу несколько раз тянулись подводы с больными.

Когда они достигли того места, где дорога пересекала Нагорье, оказалось, что конюхи и другие члены строительной бригады уже приступили к работе. Им приходилось буквально вгрызаться в скалы, прокладывая путь к замерзшим озерам у подножия Белошапковых гор. В ту ночь Крошка Вилл с мужем сидели за одним костром вместе с Паки и старшим конюхом Погонщиком Саггсом. Погонщик вручил Паки карту, и пока главный дрессировщик изучал ее, говорил, глядя на огонь:

— Мы наметили уже полмаршрута, но дорога эта, скажу я вам, не подарок. — Погонщик пошарил у себя за спиной, поднял камень и протянул его Шайнеру Питу. — Нам придется прогрызть как минимум четыре гребня из такого камня. Орешек, который не всякому по зубам.

Крошка Вилл посмотрела на камень у Пита в руках. Он был матовый, с черными вкраплениями, но свет костра все-таки проходил сквозь него. Вилл вопросительно посмотрела на мужа:

— А как он называется?

— Унди Феддер говорит, что это пегматит. Прозрачный минерал — это кварц, прокладывать сквозь него дорогу — все равно что рубить кусок стекла. Но выбора нет — или через горы, или в обход через гнусные топи.

Паки взял в руки камень, повертел его так и сяк и вернул Погонщику.

— Выходит, нужна гремучая смесь Стина?

— Придется, если нет другого выхода.

Вонючая слизь гниющих опахаловых деревьев, смешанная с древесным углем и обработанная кислотой убойного дерева после того, как ее высушивали до консистенции густого желе, превращалась во взрывчатку. Взрывалась она от чего угодно — стоило ее нагреть, потрясти, поднести к ней огонь или же просто сама по себе. Рецепт взрывчатки придумал Маккорки из Мийры. Стин из Куумика наладил производство, и какое-то время эту гремучую смесь использовали на рудниках — пока сам Стин не взлетел вместе с ней на воздух. Но его имя так при ней и осталось.

Вскоре после того, как прокладка дороги пошла полным ходом, бригада вышла из джунглей на редколесье и степные просторы Нагорья. С каждым изгибом, с каждым поворотом трассы люди приближались к подножию Белошапковых гор. Пять раз пришлось отправлять в Мийру подводы с больными. Правда, вместе с той подводой вернулись несколько человек — те, кто сумел выздороветь от загадочной болезни.

Вскоре ночи стали такими холодными, что слонам потребовались попоны. К этому времени пятеро дрессировщиков вместе с животными покинули лагерь. Двое направили стопы на север, в Изумрудную долину, трое — на юг, в Куумик, работать в рудниках.

При мысли, что для прокладки дороги к подножию Белошапковых гор у них осталось всего двадцать три слона, по спине Крошки Вилл всякий раз пробегал холодок. Перед глазами у нее стоял Здоровяк Вилли и целая процессия серых гигантов, горделиво вышагивающих вокруг арены. Этот образ и пронизывающий ее до костей холод слились в сердце Вилл в решимость, более того — в осознание своего предначертания стать хранительницей прошлого, как своего личного, так и всего цирка.

Дрессировщицу Слим Ким и ее слониху по кличке Тори разнесло в клочья, когда при прокладке дороги сквозь первый гребень гремучая смесь Стина неожиданно для всех взорвалась сама по себе. Слонов осталось всего двадцать два.

Прошло несколько месяцев, на смену заболевшим возвращались те, кто выздоровел. От Дурня Джо Паки и его люди узнали, что те, кому не посчастливилось выздороветь, потихоньку пополняют кладбище Мийры. К этому времени строители уже добрались до последнего, самого неприступного из пегматитовых гребней. Стены его были слишком круты и отвесны, но дороги в обход все равно не построить. Люди работали зубилами и молотками. Острые как бритва осколки разлетались во все стороны, и руки рабочих были покрыты кровоточащими ранами. Не успела бригада приступить к работе, как Тай Муати лишилась левого глаза — его, словно стрелой, пронзил осколок пегматита.

Привезли гремучую смесь. Трижды Шайнер Пит выходил работать с пиротехниками — теми, кто умел обращаться с коварной взрывчаткой. На четвертый раз он остался последним и единственным представителем этой редкой профессии.

Уже четвертый раз в тот день Шайнер Пит уходил в образовавшуюся расселину с ведром гремучей смеси и заливал ее в трещины горной породы. Как только все трещины были заполнены смесью, в них вставлялись смазанные взрывчаткой веревки; сам Пит спешил вниз — там концы веревок связывались вместе и поджигались.

Пока Пит готовился к взрыву, Крошка Вилл стояла рядом. Вместе с другими дрессировщиками и животными ей пришлось отойти далеко назад от места работ. Пока Пит разговаривал с Паки, Крошка Вилл рассматривала образовавшиеся в пегматите трещины. Ей хорошо был виден склон гребня, пятна гремучей смеси, залитые в них. Вилл уже доводилось быть свидетелем применения «гремучки», и поэтому она сумела оценить разницу и в количестве взрывчатки, и в длине запальных шнуров.

— Всем встать. Отходим еще дальше, — скомандовала она остальным дрессировщикам.

Толстяк Майк Кубоски только расхохотался в ответ:

— Да я с места не могу сдвинуться. Первый раз присел за весь день!

Крошка Вилл посмотрела на Толстяка Майка, на его слониху, Балерину, затем на других дрессировщиков.

— Если мы останемся здесь, нас завалит камнями и нам всем крышка. — Вилл указала рукой вниз. — Вот увидите, некоторые глыбы полетят прямо сюда.

Вокруг нее раздался взрыв хохота. Расстояние до расселины было немалое. Не сказав ни слова, Крошка Вилл взяла Рег и отвела ее на сотню ярдов ниже. Другие дрессировщики посмеялись между собой — мол, что поделаешь, детский каприз, но все-таки пошли вслед за Вилл в безопасное место. Все — кроме Толстяка Майка и его Балерины.

Шайнер Пит и Паки оглянулись — странно, что заставило слонов отойти дальше вниз по склону? — но затем вернулись к прежнему занятию. Паки укрылся за высоким выступом, а Пит соединил концы шнуров, продев их между двумя камнями. Он уже приготовился резким движением сдвинуть камни, но… Крошка Вилл вскочила с места, увидев, как сверху на Пита вот-вот обрушится огромная глыба. Он так и не успел привести заряд в действие. Вилл прикусила губу и повернулась к бывшей певичке, а теперь шорнику Канарейке Мэри.

— Мэри, я вижу, как на то место, где сейчас стоит Пит, обрушивается глыба!

Певица обняла Вилл за плечи:

— Не волнуйся, моя милая. Самое главное — это заложить заряды. Тем более теперь мы все на безопасном расстоянии.

— Нет, — покачала головой Вилл, — ты не понимаешь. Со мной такое уже случалось раньше. За несколько секунд до того, как Стаб сорвался с утеса ущелья Змеиной горы, я видела его падение. Я вижу то, что должно произойти. — Вилл указала в сторону Толстяка и Балерины. — Там сейчас произойдет нечто ужасное. Не знаю, откуда мне это известно, но я это вижу. — Затем Вилл указала в сторону Шайнера Пита. — А вот там упадет самая крупная глыба. Я это вижу. Вижу как явь!

Мэри похлопала ее по руке, и в этот момент Пит резким движением сжал концы шнуров двумя камнями.

Раздался оглушительный грохот, и к небу взметнулся столб серой пыли. А еще выше взлетел целый фонтан осколков кварца, камней и валунов различной величины. Не одна глыба обрушилась на то место, где до этого стояли слоны и где предпочел остаться Толстяк со своей Балериной. Но взгляд Крошки Вилл сейчас был прикован к другому — взмыв вверх, огромный валун сделал в воздухе сальто, а затем начал падение на Шайнера Пита.

Пит сидел, сжавшись в комок у самой скалы, закрыв руками лицо. В ушах стоял оглушительный грохот, многократным эхом отражающийся от гор. Крошка Вилл закричала на падающую глыбу, вскочила с места и замахала руками. События развивались у всех на глазах. Молодая женщина, обезумев, бежит к расселине. Гигантская глыба — весом никак не менее пяти тонн — меняет в воздухе траекторию падения и обрушивается в нескольких метрах от Шайнера Пита. Толстяк и его Балерина превратились в кровавое месиво.

В ту ночь Шайнер Пит и Крошка Вилл пытались согреться под одеялом, устроившись поближе к костру.

— Говорят, ты двигала камень. Крошка Вилл кивнула:

— Похоже на то. После этого я дважды пыталась сдвинуть небольшие предметы, но у меня ничего не получилось. Не знаю даже, в чем тут дело. Ссендиссиане никогда не рассказывали мне о том, что с помощью мысли можно двигать предметы.

— Это понятно. Они только ведут разговоры при помощи мыслей. Перемещениями они не занимаются. Пит пожал ей руку:

— Скорее всего это был обман зрения.

Крошка Вилл вздохнула, закрыла глаза и кивнула:

— Наверное.

Она вспомнила происшедшие события и расплакалась. Пит обнял ее за плечи:

— Ты все думаешь о Балерине.

— Пит, у нас остался всего двадцать один слон. Всего двадцать один!

Глава 18

Третий Гастрольный Сезон прошел как-то тихо и незаметно. Единственным знаменательным событием стала беременность Поварихи Джо. Повариху пришлось в срочном порядке отправить в Мийру — в своем новом «интересном положении» она уже не могла справляться с полевой кухней. В месяц Громовик четвертого года Великой Катастрофы дорога наконец достигла покрытого льдами гребня. С его самой высокой точки Крошке Вилл как на ладони были видны искрящиеся пятна замерзших озер у подножия Белошапковых гор.

Если с гребня смотреть на восток, через простиравшуюся где-то внизу Великую топь, далеко-далеко, у самого горизонта в туманной дымке пряталась Мийра. Крошка Вилл печально покачала головой, глядя на извилистую царапину на теле планеты, которую их бригада окрестила Дорогой Слоновьего Отребья. Одиннадцать человек, мужчин и женщин, отдали ей жизнь в буквальном смысле слова. Еще девятнадцать унесли болезни. Другие тридцать скончались в Мийре во время эпидемии. Кроме Балерины, дорога к Белошапковым горам отняла еще двух слонов — Приму и Матроску. Обе не пережили холода. Теперь их осталось всего девятнадцать. А ведь до озер еще предстояло дойти.

Вилл повернулась и зашагала к лагерю, разбитому в расселине, защищавшей, насколько возможно, от пронизывающего ледяного ветра. Вокруг костров сидели, сбившись группами, бесформенные, закутанные в одеяла фигуры. Завернувшись в одеяло, Паки Дерн тем временем проверял, хорошо ли слоны укрыты попонами, хватает ли им пищи. Не успела Вилл дойти по замерзшей земле до Пита, как ее перехватил Паки Дерн.

— Крошка Вилл, завтра запряжешь Рег в повозку и поедешь в Мийру.

Вилл удивленно раскрыла глаза:

— Зачем? Ведь у нас есть лошади.

— Да, но не на этот раз. Рег плохо переносит холод, и если мы не отправим ее отсюда, долго она не протянет. — Паки кивнул в сторону костров. — Заодно отвезешь больных. — Паки положил ей на плечо руку. — Пит, того и гляди, совсем сляжет. И еще четверо. — Паки посмотрел на слонов. — Иди поспи немного. К сожалению, не могу пожалеть вас всех сразу. Завтра тебе придется в одиночку командовать парадом.

Спустя три дня уже в долине, где знойный воздух окутывал ее сонным покрывалом, Вилл потихоньку дремала, сидя верхом на шее Рег. Слониху впрягли в грузовую повозку, в которой лежали больные, мужчины и женщины. Был среди них и Шайнер Пит. По дороге Куумик — Мийра Рег степенно вышагивала на север, подходя все ближе и ближе к дому. Время от времени, чувствуя, что Крошка Вилл задремала, Рег останавливалась и принималась жевать придорожную траву. И тогда Крошка Вилл, спохватившись, постукивала ее по холке стеком, и Рег неторопливо бралась с места. Вскоре Вилл вновь начинала клевать носом.

Мысленно она представляла себя шагах в ста впереди слона, призывая животное идти следом. Крошке Вилл грезилось, будто она идет впереди и видит то, что не видно другим. Странное сновидение. Вот она остановилась посреди дороги и поджидает Рег. Какое-то время спустя из-за поворота показалась телега с больными. И кто же сидел верхом на шее у Рег? Конечно же, она сама, Крошка Вилл.

Вилл отвернулась и принялась мысленно разглядывать полосу небес между деревьями. Взмахнув руками, она воспарила над лесом. Взмывая все выше и выше, пока наконец, оглянувшись, не увидела Белошапковые горы. А затем еще выше, пока небо над ней не стадо темным. И тогда она посмотрела вниз. Царапины на поверхности планеты — дело рук их дорожно-строительной бригады — стали почти неразличимы. Но впереди, рядом со Столовым озером, Вилл разглядела домики Мийры. Один полыхал, а от трех уже остались лишь обгорелые кострища. Дальше за домами виднелась широкая полоса, пропаханная в джунглях при падении третьего шаттла. В самом конце полосы уже появилась редкая поросль. Лес постепенно заявлял о своих правах.

Вилл ощутила вокруг себя некую силу — исходившую из неизвестных источников. Ощутила шестым чувством. Подобное воздействие недоступно зрению.

— Кто вы? — спросила Вилл.

— А ты? — почувствовала она ответ. — Кто ты такая?

Вилл вспомнила голоса, и в голове у нее тотчас все пошло кругом: Хасси, Нхиссия, ссендиссиане. Но ведь они погибли в корабле еще задолго до падения.

— Мы дети ссендиссиан.

А какие они сильные! То один толкнет ее, то другой. Она казалась себе совершенно беспомощной.

Вилл посмотрела вниз, пытаясь отыскать взглядом влекомую слоном подводу. Пока она искала Рег, неведомые силы тянули ее вниз. Вилл кувырком полетела вниз с высоты. Великая Топь неслась навстречу ей с головокружительной скоростью.

Крошка Вилл открыла глаза. Рег вновь улучила минутку, чтобы предаться придорожному чревоугодию. Крошка Вилл легонько ударила ее стеком по плечу, и слониха нехотя двинулась в путь.

Крошка Вилл почувствовала мысли Шайнера Пита — он пытался достучаться до нее.

— Что-то не так, Вилл?

— Нет-нет, просто мне пригрезился дурной сон. Не волнуйся. Постарайся уснуть. — Она почувствовала, как Пит вновь выпадает в забытье. Лихорадка брала свое. И Крошка Вилл опять устремила взгляд в бескрайнюю ширь неба.

«Мне кажется, что это был сон», — подумала она. Похлопав Рег по холке, Крошка Вилл предалась своим странным видениям.

Еще через три дня их подвода добралась до Мийры. Рег поставили в крааль, а Крошку Вилл пришлось уложить в постель рядом с Питом. Теперь они вдвоем оказались в цепких объятиях смертельной лихорадки.

Крошка Вилл и Шайнер Пит вдвоем парили над облаками.

— Видишь, Пит, я была права.

Пит описал круг вокруг Крошки Вилл:

— Ты была права, согласен.

Он выровнял свое положение и посмотрел вниз:

— Ого, мы уже над Тарзаком.

Пит посмотрел на сияющее облачко — Крошку Вилл.

— Интересно, а какую мы можем развить скорость. — И он устремился через море Барабу к Срединному континенту.

— Пит, может, не надо?

Но Пит уже унесся далеко вперед и не слышал ее. Крошке Вилл пришлось догонять его. Где-то далеко внизу под ними, подобно огромному зеркалу, сияло море. На его поверхности они разглядели четыре рыбацких шхуны из Тарзака.

— Пит, давай попробуем еще быстрее. Насколько хватит сил.

И два легких сияющих облачка устремились на восток. Какое-то время им были видны только море и небо, но затем впереди темной полосой замаячил Срединный континент. Они сбавили скорость.

— Посмотри! — воскликнул Пит. — Это Мбвебве! Здесь совершил посадку второй шаттл!

Где-то внизу под ними мерцали огоньки. Но Пит и Крошка Вилл пока еще купались в лучах солнца. Был вечер, предвестник длинных ночей Мбвебве. Вскоре огоньки превратились в свет факелов, а сами факелы — в пожары, которыми полыхали деревянные дома. Внизу можно было разглядеть мужчин и женщин — с факелами в руках они шли к какому-то все еще целому дому. Крошка Вилл вскрикнула и устремилась вперед, навстречу ночи. Некоторое время ее окружала тьма, лишь редкие звезды проглядывали где-то в вышине. Крошка Вилл чувствовала, что плачет.

— Пит!

— Что?

— Пит, ну почему здесь нет луны? Мне ее так не хватает!

В темноте они схватились за руки и устремились вдогонку солнцу.

Вечером девятого числа месяца Трясуна Паки Дерн стоял в дверях хижины Мейнджа Рейнджера. Хозяин дома вместе с Бархатными Пальчиками сидели за заваленным бумагами столом.

— Никак не мог раньше. Ну как, с мальчишкой все в порядке?

Мейндж сидел на подушке скрестив ноги и подперев лицо ладонями. Не поднимая глаз, он кивнул:

— С ним все в порядке, Паки. Ты теперь у нас отец — мальчишка кровь с молоком, настоящий богатырь. — Пальчики посмотрел на Паки. — Лихорадка не берет детей. По крайней мере тех, кто родился на Момусе.

— А Повариха? Вид у нее — как из гроба. Мейндж покачал головой и опустил руки:

— Ничего не могу сказать. Пока ничего определенного. — Ветеринар потер усталые глаза и указал на ворох бумаг перед собой. — Все, что можно, мы уже перепробовали. И решили закончить эксперимент. — Мейндж посмотрел на бумаги. — Ничего. Никаких тебе результатов. — Одним движением руки он смахнул бумаги на дощатый пол. — Господи, да я ощущаю себя не врачом, а шаманом! Жгу дома, заговариваю нарывы… — Он посмотрел на Маккорки. — Такое впечатление, что абсолютно все бесполезно. Что это? Вирус? Бактерии? Какой-то сглаз? Мы точно знаем, инфекция не передается от человека к человеку. Тогда что это? Скольких насекомых мы изучили?

Пальчики покачал головой:

— Не знаю. Тыщи две пока. Но их гораздо больше.

Мейндж посмотрел на Паки:

— Мы собрали целый миллиард кореньев, листьев, образцов коры, ягод — и все бесполезно. Черт, ведь у нас нет даже самого обыкновенного микроскопа! Ничего! Имей мы возможность делать анализы крови, мы смогли бы выяснить, отчего ребятишки, рожденные здесь, невосприимчивы к этой заразе.

Бархатные Пальчики поник головой.

— Что же нам теперь делать? — отрешенно вопрошал он. — Мосдоу из Аркадии все ломает голову, как изготовить линзы из тамошнего благородного кварца, но боюсь, что через них мы мало что увидим. Тут, наверное, даже старый добрый электронный микроскоп был бы без толку… Впрочем, не до жиру, где тот микроскоп? — остался в другой жизни. — Пальчики сидел неподвижно, лишь дыхание выдавало в нем признаки жизни.

Мейндж встал из-за стола и, подойдя к Паки, печально посмотрел в открытую дверь на дымящиеся угли недавно сожженного дома.

— Иногда мне хочется нацепить маску, набедренную повязку и пойти изгонять злых духов.

Мейндж шагнул в темноту и отправился к дощатому строению, в котором размещался лазарет. Теперь это было единственное пристанище тех, чьи дома уничтожил огонь.

Проходя мимо, Мейндж указал на следы пожарища:

— Я им тысячу раз говорил, что поджогами не поможешь. Уже давным-давно пора понять. — Мейндж беспомощно всплеснул руками. — И все равно, не проходит и ночи, чтобы кто-нибудь не бросил зажженный факел в пустое жилище.

Паки проследовал за ним в лазарет. При свете четырех свечей были видны длинные ряды дощатых коек.

— Никак не могу взять в толк, почему некоторые все же выздоравливают, хотя большинство сгорает буквально на глазах? Почему новорожденные обладают врожденным иммунитетом? — Мейндж разговаривал сам с собой. Пройдя вдоль ряда коек, он остановился возле Шайнера Пита и Крошки Вилл. Паки встал с ним рядом.

Оба они лежали тихо — даже умиротворенно. Здоровый цвет лица вернулся к ним, жар спал. Но зато они вели разговоры о странных вещах — о том, как их сознание путешествует вокруг планеты, об огромных зеленых ящерицах, виденных ими в Великой топи, о том, что они нашли змеиные яйца, спрятанные Вако-Вако посреди Великой топи, и разговаривали с ними.

— Жар был сильным. Он всегда сильный. У нас есть несколько случаев осложнений на мозг. — Мейндж покачал головой. — Ограниченные телепатические способности нескольких ребятишек из нашего цирка я в свое время обсуждал с нашим врачом и ссендиссианкой Нхиссией. Но даже ссендиссиане не способны мысленно бродить вне тела, совершая путешествия в пространстве и времени. Заболевшие всегда горят как в огне — к ним страшно даже прикоснуться. По всей видимости, поврежден мозг.

Паки потер подбородок и посмотрел на ветеринара:

— А змеи Вако умели передвигать предметы усилием мысли?

— Ты имеешь в виду телекинез? — Мейндж покачал головой. — Вряд ли.

— А вот Крошка Вилл может. Ребята из нашей бригады видели, как она передвинула огромный камень. Мейндж недоверчиво выгнул брови:

— И сколько из них заболели?

— Не знаю, но…

— А ты сам-то это видел?

Паки отрицательно покачал головой.

Мейндж вслед за Паки направился к выходу.

— Эх, я бы что угодно сейчас отдал за какой-нибудь паршивый термометр!

Хотя подводы со льдом начали регулярно проезжать через Мийру по дороге в Тарзак, четвертые Гастроли прошли без участия жителей Изумрудной долины. Пока эпидемия косила людей, было не до веселья. Слишком много появилось новых могил, много народу все еще в лазарете, а те, кто выздоровел, слишком слабы. Те, кто был в состоянии стоять на ногах, собрались на крошечной городской площади, где Паки и Роббер устроили нечто вроде представления. А неделю спустя сам Паки оказался в лазарете.

Было тринадцатое число месяца Ветряка, пятого года Великой Катастрофы. Крошка Вилл поднялась с постели и, слегка пошатываясь, вышла на солнце. Ощутив тепло солнечных лучей, она засунула руку под одежду, чтобы пощупать выпирающую над впалым животом грудную клетку. Теперь жители Мийры были все как один — кожа да кости.

Паки все еще прикован к постели: слишком слаб, чтобы встать на ноги.

Еле передвигая ноги, Крошка Вилл направилась вверх по улице к дому Паки. Сидя на каменном крылечке перед входом, Повариха Джо грудью кормила сына.

— Повариха, как там поживает наш Паки?

Повариха кивком указала на свободный конец скамьи:

— Присаживайся, Крошка Вилл. Кажется, будто тебя вот-вот ветром сдует.

Крошка Вилл покачала головой:

— На солнышке хорошо. А если я сяду, очень много сил уйдет у меня, чтобы встать. — Она кивнула в сторону двери. — Как там Паки?

В глазах Поварихи появилось странное выражение.

— Не знаю. Мейндж говорит, что жар спал. Но Паки все равно лежит в постели, словно помереть собрался. В рот ничего не берет — отказывается есть.

Крошка Вилл почувствовала головокружение и прижала руку ко лбу:

— Может, мне все-таки лучше сесть. — Она сделала три шага, отделявшие ее от скамьи, и тяжело опустилась на нее.

— Ну как, лучше тебе?

— Лучше, но ноги меня что-то плохо пока держат.

Повариха взяла ребенка поудобнее и посмотрела на Вилл:

— А ты уверена, что тебе вообще можно вставать? Будь у тебя сейчас зеркало, ты бы со страху в обморок грохнулась, глядя на себя.

— Если бы да кабы.

— А как Пит?

Вилл покачала головой:

— Еще слаб, хотя постепенно выкарабкивается. — Вилл заглянула в темный дверной проем дома Паки, а затем снова посмотрела на Повариху Джо. — Ничего, если я зайду посмотреть на него?

— Он ни с кем не разговаривает. Даже со мной.

Крошка Вилл уперлась рукой о стенку дома и заставила себя подняться. Держась за стену, она вошла и остановилась у двери.

— Паки!

Не получив ответа, она прошла к окну справа от себя и сняла с него закрывавшее свет одеяло. Комната тотчас наполнилась солнцем.

— Завесь окно.

Обернувшись на еле слышный голос, Крошка Вилл увидела Паки, вернее, то, что от него осталось.

— Кто ты теперь у нас, Паки? Крот? Даже света боишься?

— Завесь окно и уходи отсюда.

Но Крошка Вилл проковыляла к другому окну и с него сдернула одеяло.

— Паки, чтобы одеться, в комнате должно быть светло. Как можно одеваться в темноте?

— Одеваться? — Начальник слонов смотрел на нее запавшими глазами. — Зачем мне одеваться? А ты, если у тебя осталась хоть капля здравого смысла, тоже иди и ложись.

Крошка Вилл сложила руки на груди и посмотрела на Паки:

— Не пойду. Кто же тогда позаботится о слонах?

Паки отвернулся к стене:

— Тогда просто уходи, Вилл. Прошу тебя.

— А ты будешь лежать и дожидаться смерти? Знаешь, что сказал бы в таком случае Здоровяк Вилли?

Но Паки не поворачивался:

— Он уже давно мертв. Все мертвы. Все до единого, черт побери!

Крошка Вилл почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

— Он сказал бы: «Послушай, приятель, живо поднимай свою тощую задницу с сена и иди-ка займись слонами!»

Она еще немного повозмущалась в адрес лени, овладевшей мягким местом Паки, а затем перешла к более решительным действиям, подтолкнув под это самое место правой коленкой.

— Ой!

Паки перевернулся и сел, а Крошка Вилл поспешила вернуть себе равновесие.

— Черт тебя подери, Крошка Вилл! Не посмотрю на то, что ты теперь замужняя женщина, — так отхожу ремнем по заднице, что она светиться в темноте будет!

Вилл двинулась к двери:

— Сначала поймай меня!

Она шагнула на улицу и устало прислонилась к стене. Перед глазами у нее все шло кругом.

— Повариха! Повариха!

Вилл почувствовала, как чья-то сильная рука подхватила ее.

— С тобой все в порядке? Ты еще жива?

— Отведи меня домой. Одна я не дойду.

Вилл будто провалилась в бездонную пропасть. Внутри Момус оказался пустым, холодным и темным.

Здоровяк Вилли был пьян. Вилл помнила, что тогда ей было девять лет. Лишь позже она поняла, что ее отец любил время от времени приложиться к бутылке.

Тогда они находились в главном спальном отсеке «Барабу». Поскольку Здоровяк в ту пору не имел ни к кому и ни к чему душевной привязанности, то спал вместе с остальными дрессировщиками. Здоровяк сделал большой глоток из бутылки, затем горлышком указал в сторону дочери.

— Ни один дрессировщик на этом корабле без своего слона не стоит и ломаного гроша. — Здоровяк ткнул себя бутылкой в грудь. — В том числе и я. Я в особенности. — Он сделал еще глоток, опустил бутылку на колени и улыбнулся. — Ты посмотри на меня. Как следует посмотри. Без слонов я ничто. Пустое место.

Здоровяк потер глаза, а затем посмотрел поверх ее головы, на что-то такое, что было видно только ему.

— В «Снежном шоу» в Сиэтле работал один дрессировщик, звали его Губер Джонс. Я тогда работал вместе с Отравой Джимом. Черт бы побрал этого Губера. Он превратил своего слона в зверюгу… Угробил беднягу Джима. — Здоровяк покачал головой и опять уставился куда-то в пространство. — Если тебе когда-нибудь встретится дрессировщик, который возомнил, будто что-то представляет собой без своего слона, прибей его на месте и вышвырни вон из цирка. Заруби у себя на носу — такому нельзя доверять животных.

Здоровяк принялся рисовать в воздухе ему одному видимые картины и затем рассказал ей анекдот о неком Крауте Штуке. Как-то раз Краут приводил в порядок слоновьи ногти, когда ветеринар, новичок в цирке, спросил его, с чего это слон издает в такт ему хоботом какие-то звуки.

— А, это! — Краут вернулся к слоновьему педикюру. — Этот слон у нас ударник в оркестре.

Вилл не знала тогда, кто такой ударник, но она рассмеялась. Ведь Здоровяк Вилли тоже смеялся. А Здоровяк Вилли, как известно, был главным дрессировщиком слонов в «Большом шоу О'Хары». Вилл смеялась, потому что рядом с ним нельзя было не смеяться. А еще Здоровяк Вилли был настоящим великаном. Ведь в его руках находилось более сотни самых крупных наземных млекопитающих всей вселенной.

Здоровяк, ее отец…

Глава 19

Когда Крошка Вилл открыла глаза, первое, что она увидела, — это лицо Паки. Казалось, она перенеслась назад, в первые минуты после катастрофы. Вилл протянула руки и дотронулась до него. Начальник слонов, прищурившись, разглядывал ее:

— Вилл?

Во рту у нее пересохло, и Крошка Вилл облизала губы.

— Паки. — Она сжала его руку, и в этот момент над ней появилось еще одно лицо.

— Пит?

Шайнер Пит стоял на полу на коленях рядом с ее матрацем.

— Ну как ты?

Крошка Вилл закрыла глаза и задумалась. Почему-то ответ на этот простой вопрос давался ей с трудом. Затем она открыла глаза и улыбнулась.

— Есть хочу. Проголодалась. А как гам Рег? Паки кивнул:

— Потихоньку.

Вилл хмуро посмотрела сначала на Паки, затем на Пита:

— Смотрю, вы, двое, уже на ногах. Бегаете вовсю.

Паки фыркнул и посмотрел на Пита:

— Кажется, Пит, ты был прав. Эта девчонка — настоящая предсказательница, видит все буквально насквозь.

— Последнее, что я помню — так это что я была на ногах, а вы двое лежали пластом.

Паки выгнул брови и посмотрел ей в глаза:

— Ты имеешь в виду тот раз, когда ты выкарабкалась из постели специально затем, чтобы дать старине Паки коленкой под его тощую задницу?

Крошка Вилл залилась краской и кивнула.

Шайнер Пит сжал ее руку:

— Это было почти полгода назад.

— Полгода?

— Сегодня Деньжатник, пятое число…

Крошка Вилл попробовала сесть. Подобное напряжение оказалось ей едва по силам, в животе замутило.

— Я хочу в крааль. Мне надо посмотреть на Рег. А потом на озеро. Мне надо смыть с себя грязь, соскрести ее вместе с кожей, пока кровь не пойдет. А затем улечься на солнышке. А еще я хочу есть. Могу съесть целую гору.

Пит отвернулся куда-то в сторону, затем протянул ей чашку холодного бульона. Вилл жадно припала к чашке и сделала первый глоток. Она хотела было сделать и второй, но почему-то недоуменно нахмурилась.

— Спасибо… Я уже сыта.

Паки рассмеялся и покачал головой:

— Твой желудок сжался до размеров горошины. Не волнуйся, постепенно ты станешь есть больше.

Вилл с трудом заставила себя сделать еще глоток, а затем вернула чашку Питу и посмотрела на Паки.

— Но если сейчас… то до Гастролей остались считанные недели.

— Верно, но в Тарзак все равно никто не поедет — из-за эпидемии. Зато мы уже начали строить арену здесь, в Мийре. Клянусь шутом гороховым, Вилл, мы у себя устроим такое представление, не хуже, чем в Тарзаке.

Крошка Вилл отчаянно пыталась что-то вспомнить.

— Я видела сон. Про Минг. Будто я была в Тарзаке и Минг… В общем, Минг больше нет. — И Вилл вопросительно посмотрела на Пита.

— Мы ничего подобного не слышали. Дурень Джо навестил нас не далее как вчера, и он ничего нам не говорил про Минг. Вилл положила руки на плечи Паки и Питу:

— Помогите мне встать. Я хочу увидеть Рег.

Пит взял Вилл под руку и помог ей подняться на ноги. Паки остался сидеть. Вилл вопросительно посмотрела на него сверху вниз:

— А ты?

Паки улыбнулся и пожал плечами:

— Пит поможет тебе дойти до крааля. А мои ноги плохо меня слушаются. Скоро сюда приедет Повариха — отвезет меня домой.

На лице Вилл читался неподдельный ужас.

— Это потому… что я… пихнула тебя? Паки рассмеялся и покачал головой:

— Нет, конечно, моя хорошая. Ты была настолько слаба, что твоего пинка не почувствовала бы даже муха. Паки указал в сторону крааля:

— Пару месяцев назад Роббер перепугалась грозы, ну и… прошлась по мне немного. Я всегда говорил, что Роббер у нас девушка с характером, но не до такой же степени… — Паки пожал плечами.

— Паки, а ты все еще главный?

Паки Дерн кивнул:

— Главный, а кто еще. А ты, пигалица, давай-ка выздоравливай побыстрее, нам ведь еще с тобой дорогу строить. Теперь мы проложим путь от Порса к трассе Мийра — Куумик. Это позволит на целых три дня сократить путешествие от Белошапковых гор в Тарзак. — Паки нахмурился. — Боюсь только, что Краут опять расплатится с нами этой чертовой дробью. Правда, пока они в Тарзаке ведут торговлю на эту дробь…

— Дробь? Дорожной бригаде за ее каторжный труд платят дробью?

Паки вздохнул и сделал невинное лицо:

— Как он однажды уже сказал мне, «будь я и впрямь умником, давно бы уже сидел на сундуке с деньгами».

Крошка Вилл только покачала головой. Пит помог ей выйти на улицу.

— За такой труд — и всего какую-то дробь!

Пит рассмеялся:

— Да у нас несколько мешков этой дроби — хватит не на одну дорогу. Мы тоже расплачиваемся дробью — за рыбу из Сины, за железо из Куумика.

— Дробью? — Вилл удивленно посмотрела на Пита.

— У Мутча Мовилла ее там горы, целые залежи.

— Ты у меня гений. С твоей головой надо быть дрессировщиком. Дробь! Это надо же!

Шайнер Пит покачал головой и помог жене преодолеть подъем к краалю.

В первый день пятых Гастролей Крошка Вилл и Пит взяли на себя часть обязанностей по их проведению. Поварихи Джо и Паки с ними не было. Паки снова слег с лихорадкой, и Повариха ухаживала за ним. Гастроли должны были состояться в Мийре. Многие уже были на тот момент здоровы, но особой радости от этого не прибавилось. Ведь многие болели в третий или четвертый раз. В том числе и Дот Пот.

Крошка Вилл и Пит принесли на стол угощение. Вощеный и Мейндж сидели на подушках. На их лицах читались усталость и тревога.

Вощеный заговорил, не глядя на Мейнджа:

— Ты уже осмотрел Дот?

Мейндж расплылся в улыбке и кивнул:

— Осмотрел.

Вощеный удивленно уставился на ветеринара:

— И?..

Улыбки Мейнджа как не бывало. Он только покачал головой:

— Ничего не могу с этим поделать, Вощеный. Вощеный посмотрел на стол и вздохнул:

— Черт. Ведь у этой женщины всегда было железное здоровье. — Вощеный покачал головой. — Кто бы мог подумать, что ее прихватит эта зараза.

— Вот и я не думаю.

Вощеный хмуро посмотрел на Мейнджа:

— Головная боль, тошнота, головокружение — если это не начало лихорадки, тогда что это?

Мейндж взял с тарелки тунговую ягоду и положил ее себе в рот.

— Просто она беременна.

Мейндж пожевал ягоду, проглотил и с деланным равнодушием посмотрел на Вощеного.

— Причины этого состояния нам хорошо известны.

Вощеный вскочил и пулей вылетел на улицу. Мейндж посмотрел на Крошку Вилл:

— Я не хотел. Теперь у нас обед на троих.

Вилл с улыбкой уселась на подушки:

— Мейндж, а ты уверен? Ветеринар кивнул:

— Это добрая новость — по крайней мере пока. Крошка Вилл нахмурилась и с задумчивым видом принялась жевать ягоды.

— Когда мы с Питом были больны, то попытались вступить в контакт с чудовищами из Великой топи. Питу не удалось достучаться до их сознания, а у меня, если не ошибаюсь, получилось.

Мейндж недоверчиво выгнул брови:

— И?..

Крошка Вилл пожала плечами:

— Не могу объяснить словами… Но чудовище вроде бы как почувствовало мое присутствие и… удивилось. Можно сказать, даже проявило любопытство, пока я не заговорила с ним. Стоило мне заговорить, как оно, вереща, бросилось наутек в джунгли — точь-в-точь как малый ребенок.

Мейндж усмехнулся:

— Ну ты его, наверно, до смерти перепугала. Пит и Вилл рассмеялись. Затем Пит указал большим пальцем на дверь:

— А где Пальчики? Мейндж покачал головой:

— Кажется, его тоже прихватило. — Он задумчиво хмыкнул. — По крайней мере теперь у меня хотя бы стол косточками не заплеван.

Пит нахмурился:

— Он не любит косточки? Мейндж покачал головой:

— Он обожает сладкую мякоть, но косточки-то с кислинкой, а у него от них скулы сводит.

Вилл прижала кончики пальцев к вискам. Пит настороженно посмотрел на нее, а Вилл — на Мейнджа.

— Мейндж, это примерно так же, как тогда. Я говорила тебе, что видела, как сверху на Пита и слонов обрушивается скала. Все дело в ягодах.

— Что «в ягодах»?

Крошка Вилл подалась вперед:

— Все дело в ягодах. Только они защитят нас от эпидемии! Мейндж с печальной улыбкой покачал головой:

— Мы уже пробовали, И сколько мы ни кормили их ягодами, проку никакого. Вон сколько народу отправилось на тот свет.

— Косточки, Мейндж! Они ели ягоды с косточками? Мейндж откинулся на подушках и потер подбородок.

— Не знаю точно… — развел он руками. — Все равно это не объясняет, почему дети, родившиеся здесь, невосприимчивы к болезни. Они все едят ягоды, но что-то я не встречал ребенка, которому нравились бы косточки. Они на любителя.

Вилл нахмурилась и взглянула на Мейнджа:

— Ты когда-нибудь лично видел, как дети выплевывают косточки? Они их не раскусывают, потому что косточки кислые. Да и зубов у них еще для этого нет.

Мейндж внимательно разглядывал Крошку Вилл:

— Ты хочешь сказать, что они заглатывают мякоть вместе с косточками? — Мейндж посмотрел на расставленное на столе угощение.

— А на Срединном континенте зараза пристает ко всем, в том числе и к детям — но там у них совершенно нет ягод!

Ветеринар посмотрел на Крошку Вилл:

— Возможно, ты и права. Чем черт не шутит.

Он взял со стола пригоршню ягод и начал давить их в руке. Затем из раздавленной массы извлек горстку косточек и встал, прихватив с собой кувшин с бражкой.

Крошка Вилл удивленно следила за его действиями:

— И что ты собираешься делать?

— Скормить их Пальчикам — теперь он у нас вроде подопытной морской свинки.

Ветеринар выбежал на улицу, а Шайнер Пит вопросительно посмотрел на Вилл.

— Боюсь, что праздничный обед разделим только мы с тобой. — Он отломил корень кобита. — Будем надеяться, что тунговые ягоды сделают свое дело.

Крошка Вилл посмотрела на угощение, затем отвернулась, устремив взгляд в ночную тьму:

— Сделают, вот увидишь.

В темноте ей виделись всевозможные картины.

— Мне многое видно, Пит. Например, что мы будем делать, когда у нас не останется слонов?

— Просто будем жить как муж и жена. Можно подумать, нам будет нечем заняться. Вилл повернулась к нему:

— Не мы, а дрессировщики! Что они будут делать, когда не станет слонов?

Пит покачал головой:

— То же, что и другие. Вилл поднялась:

— Ты не понимаешь. — Она вышла на темную улицу и направилась к краалю. Поднявшись по косогору, Вилл взобралась на изгородь и устремила взгляд на темные силуэты.

— Без слонов мы ничто, — еле слышно прошептала она.

События, увиденные Крошкой Вилл той памятной ночью, с годами постепенно сменяли друг друга. К началу шестого Гастрольного Сезона была построена короткая дорога до Порса. Эксперимент с тунговыми ягодами оказался успешным — теперь люди только и делали, что поглощали их с косточками. Кроме того, ягоды и даже тунговые деревья приходилось время от времени доставлять морем на Срединный континент.

К седьмым Гастролям эпидемия была побеждена, и люди вновь собрались на торжества в Тарзаке. Крошка Вилл ехала на спине у Рег по мосту через дельту и в очередной раз видела, как люди считают слонов. Теперь их было всего семнадцать. Минг испустила дух в Тарзаке, а двое других в Изумрудной долине отравились ядовитым папоротником, в изобилии произраставшим в тамошних местах. Одна из трех слоних в Куумике погибла во время несчастного случая на рудниках. Теперь на Момусе осталось всего девятнадцать слонов.

Вечером первого дня жители Мийры узнали, кто уцелел, а кто умер во время эпидемии — Раскоряка Тарзак, Ледфут Сина, Кулачище Билл Рис, Трэббит Куумик, Дик Собачья Морда, Чолли Джекоби, Мадам Зельда и многие, многие другие остались в прошлом.

В тот вечер роль распорядителя Большой Арены Тарзака взял на себя Спатс Скорцини. Он также представил публике Бородавку как Магистра тарзакского жречества. Многие поменяли названия своих профессий.

И лишь дрессировщики слонов остались дрессировщиками. По дороге назад в Мийру слониха Чилли Неда по кличке Генеральша неожиданно взбесилась, убив трех конюхов и двоих детей. Ее пришлось прикончить. Для этого прибегли к старинному способу — единственному в их распоряжении. Генеральшу за задние ноги привязали к дереву, накинули ей на шею прочную цепь-удавку, конец которой прикрепили к упряжке першеронов. Для Крошки Вилл процедура удушения Генеральши показалась бесконечной. Эта вынужденная расправа оставила в душах людей неприятный осадок. Никто даже не заметил, как Чилли Нед молча ушел в темноту.

Во время седьмых Гастролей в Тарзак прибыло шестнадцать слонов. Двое в Куумике тоже были еще живы, так что общее слоновье поголовье Момуса составляло восемнадцать особей.

К этому времени на кладбище переместились Озамунд Великолепный, фокусник-чародей; Паки Дерн, старший дрессировщик слонов; Растяжка Дирак, ответственный за рекламу; Губошлеп Пейн, зазывала; Птомейн Милли, продавец сладкой ваты; Погонщик Саггс, главный конюх, и Чилли Нед, дрессировщик слонов.

Перед тем как выйти из Мийры, дрессировщики единогласно избрали Крошку Вилл Хозяйкой слонов — или, вернее, главой гильдии дрессировщиков Мийры.

В первый день Гастролей Магистр тарзакского жречества огласил официальную религию местных жрецов. Ранее был проведен опрос населения, и жрецы заранее согласились принять ту веру, за которую выскажется большинство. Большинство же высказалось за «никаких предпочтений».

И вот что зачитал Магистр тарзакского жречества:

— Официальной религией жречества на Момусе отныне является та, за которую высказалось большинство, а именно: «Никаких Предпочтений». Кроме того, представляется целесообразным составить образцы молитв и отправлений таинств, в чем должны оказать помощь те, кто принадлежит к данному вероисповеданию, на тот случай, если в будущем возникнет необходимость в подобных молитвах и таинствах.

С трибуны, где разместились гости из Мийры, поднялся Подж Лодер:

— Я хотел бы внести уточнения относительно богохульств. Негоже жрецу разговаривать как сапожнику, а наш Вощеный только и делает, что сквернословит.

Бородавка поразмыслил над этой жалобой, затем ответил Поджу:

— Наряду с другими жалобами я рассмотрел также использование имени «Момус» как элемента божбы и не нахожу в этом ничего дурного. Момус — это древнее земное божество смеха. Более того, наш губернатор назвал в честь него эту планету — кстати, тоже в шутку. Исходя из этого, я не вижу причин считать использование имени данного божества богохульством. Поскольку отныне мы все официально являемся членами Церкви Никаких Предпочтений, я вообще не вижу причин считать что-либо богохульством. Тем не менее, Подж, наряду с твоей жалобой, я также получил немало нареканий относительно некоторых слов, используемых жрецами в речи, и надо сказать, что многие из этих нареканий не имеют под собой религиозной основы. Во время похорон отныне запрещается напутствовать покойного фразами типа: «Покажи-ка им кузькину мать на том свете, сукин сын», «Как попадешь туда, забей там для меня бабу, да погрудастее», «Живым ты был куда красивее, едрена вошь» или «Покажи смерти средний палец».

После этих слов Бородавка обернулся к другим представителям жречества, стоявшим вместе с ним на арене:

— Я хотел бы еще добавить, что, регистрируя беременность или рождение, следует употреблять надлежащую лексику. Плод есть плод. Негоже именовать его «чуваком» или «головастиком», а чрево, его вынашивающее, «брюхом» или еще хлеще. И главное, сам процесс, который является непосредственной причиной вышеуказанного состояния, следует именовать подобающе, а не тем словом, которым вы обычно пользуетесь.

Вощеный положил руку на панцирь Черепашке Агдоку.

— Будь добр, окажи мне одну услугу — сходи на трибуну, где сидят наши из Мийры, и объясни этому дубине Поджу, как правильно произносится наша профессия.

— Зачем?

— Кажется, до него плохо доходит, что такое — быть этим гребаным жрецом. Вот зачем.

— Правильное произно…

— Да я-то сам знаю. Ты лучше Поджу это скажи. Ему это надо в первую очередь.

И Черепашка нехотя направился к трибуне, где сидели жители Мийры.

Бородавка прокашлялся и обратился к присутствующим:

— В ответ на вопрос, заданный мне многими из здесь присутствующих, отвечаю: изобретение телефона решено отложить на неопределенное время в связи с отсутствием должного интереса.

Во время восьмых Гастролей люди узнали, что Колокольчик Макгерк, Дурень Джо и Мутч Мовилл взяли себе учеников и теперь требуют новых названий своим профессиям. Отныне, гласило постановление, ростовщики именуются «кассирами», сплетники «глашатаями», а лжецы «сказителями».

В тот год в параде участвовало всего двенадцать слонов. Четверых одряхлевших пришлось оставить в краале Мийры — переход в Тарзак был им не под силу. Крошка Вилл тоже осталась в Мийре вместе с Мейнджем Рейнджером и Шайнером Питом. Незадолго до возвращения делегации из Тарзака Мейндж принял у Крошки Вилл двойню — мальчика и девочку. Мальчика она назвала Джонджей, в честь Джона О'Хары, а девочку — Мэй, в честь месяца мая, в который когда-то начинались их настоящие гастроли — давно, в другой жизни.

Шайнер Пит спросил жену, есть ли у дрессировщиков слонов будущее. Вилл ничего не сказала в ответ. Ее сын, судя по всему, оказался наделен такими мощными телепатическими способностями, которые истощали ее собственные. Как ни пыталась, Вилл не могла представить себе его будущее.

Мэй родилась калекой. Она никогда не встанет на ноги. Мейндж искренне переживал по этому поводу, Пит принял это как данность. Крошка Вилл прекратила попытки заглядывать в будущее. Ведь ответ ей был известен давным-давно. У дрессировщиков нет будущего. Песнь слона скоро смолкнет навсегда. А что может заменить ее, Вилл не могла себе представить.

Но она точно знала одно — пока живы слоны, живы и дрессировщики. Вилл взяла в руки стек с золотым наконечником и положила рядом с сыном, чтобы тот мог дотянуться до него ручонками. Но тот, ощутив прикосновение чего-то холодного, отдернул ручку и расплакался.

В глубине Великой топи Вако-Вако опустился на колени перед холмиком, в котором лежали зарытыми пять ссендиссианских яиц. Проверив, хорошо ли увлажнена земля, он заговорил с ними:

— Через пару месяцев у Ханы родится ребенок.

— Мы все так давно этого ждем.

— Ей следует вернуться на то место, где когда-то упал наш третий шаттл. Там есть люди, они помогут ей. И я должен быть с ней.

— Нет!

Вако встал и посмотрел на холмик:

— Что вы хотите сказать этим «нет»?

— Неужели не ясно?

— Вы не позволите мне пойти вместе с ней?

— Ни ты, ни она не уйдете отсюда. Хана родит ребенка здесь.

Вако обернулся на стоявшую в отдалении хижину:

— Ну это же глупо! А вдруг ребенок не выживет?

— Тогда вы с Ханой произведете на свет еще одного. Мы не можем рисковать и не отпустим вас отсюда.

Вако вновь посмотрел на холмик:

— А если они оба умрут? Такое часто случается при человеческих родах, если рядом нет никого, кто мог бы оказать помощь.

Какое-то время яйца молчали.

— Вако, но если они оба умрут, ты всегда сможешь найти себе другую женщину. И тогда вы с ней произведете на свет другого ребенка.

— А где я найду ее, эту другую женщину?

— С Ханой все будет в порядке, Вако. И вы оба останетесь с нами.

Казалось, яйца заспорили о чем-то между собой, а затем вновь обратились к Вако:

— Пора рассказать тебе все, как есть.

— Что рассказать?

— Ты никогда не уйдешь отсюда. И Хана никогда не уйдет. Мы не отпустим от себя ни твоего ребенка, ни детей твоего ребенка, ни их детей — пока не освободимся от скорлупы. И не пытайся бороться с этим, Вако. У нас хватит сил помешать тебе, и ты никогда не причинишь нам вреда, даже если захочешь. И помни, мы всегда можем убить Хану.

Вако зашагал вниз по склону к хижине. На полпути между холмиком и своим жилищем он обернулся:

— Мы столько лет денно и нощно заботились о вас. Так почему же вы нам не доверяете?

— Но мы же еще дети, Вако, — со всех сторон до него донесся телепатический смех ссендиссиан. — Чего еще от нас ожидать"?

И снова злорадное шипение. Руки Вако непроизвольно сжались в кулаки, и он бегом бросился к холмику.

— На этот раз я вас проучу!

Но чья-то невидимая рука швырнула его на землю. Вако поднялся, потрогал рот — к его удивлению, на руке осталась кровь.

— Черт бы вас побрал! — Он посмотрел на холмик. — Только посмейте еще раз, и я лишу вас любви. Неужели вам это не понятно?

— А нам и не нужна твоя любовь, Вако. Нам нужен тот, кто позаботится о нас. Ты сам нам это говорил.

И вновь чья-то мощная ручища заехала Вако по физиономии. А затем еще, и еще, пока он не рухнул на землю, потеряв сознание.

Тогда яйца принялись звать Комету:

— Хана! Хана! Иди забери своего самца!

Измученная и опустошенная, из хижины показалась Хана. Шатаясь, она побрела в направлении холмика, пока не наткнулась на истекающего кровью Вако. Хана склонилась над ним и произнесла, улыбаясь сквозь слезы:

— Я же говорила тебе!

И тогда к ней обратились яйца:

— Хана, своего ребенка ты родишь здесь.

— Я знаю.

Хана присела на корточки и принялась очищать грязь и траву с ран на теле мужа.

— Я знаю.

— Это будет девочка. Мы назвали ее Ссура.

— Как-как?

— Ссура. Это имя означает «хранительница». И она наша. Мы уже завладели ее сознанием.

Хана положила руки на живот, печально склонила голову и с горькой усмешкой подумала, что лучшее, что она могла бы сделать для младенца, это убить его.

— Не забывай, Хана. Мы завладели и твоим сознанием тоже. Хана вздохнула и снова взялась обрабатывать раны мужа.

— Я знаю. Как такое можно забыть.

На одиннадцатые Гастроли Крошка Вилл взяла Джонджея и Мэй с собой в Тарзак. В параде участвовали одиннадцать слоних. В пятнадцатых Гастролях приняли участие восемь. Во время двадцать пятых их было всего две. Во время двадцать восьмых в Тарзак пришла лишь одна-единственная слониха. Это была Рег.

Крошка Вилл шла рядом с ней, а позади — колонной, Джонджей с Мэй на руках и другие дрессировщики Мийры.

Во время двадцать девятых Гастролей на параде отсутствовали и слоны, и дрессировщики.

Глава 20

К тридцать первому Гастрольному Сезону на Момусе осталось лишь шесть одряхлевших слонов, доживавших свои дни в краале Мийры. Мало кто из города ездил в Тарзак на праздники. Гораздо больше народу приезжали в Мийру подивиться на шестерых слоних, все еще живых. Для большинства жителей Момуса эти путешествия были полны всяческих неудобств. Дети и молодежь то и дело жаловались. Но представители старшего поколения — те, кто когда-то пережил крушение «Барабу» — не принимали никаких жалоб. Люди приезжали в Мийру увидеть слонов и вспомнить то время, когда многие, память о ком жила в их сердцах, еще были рядом. Молодежь ни разу не видела настоящего представления. Бесконечное веселье, шатер шапито — все это было им чуждо и непонятно. Слоны? Забавные существа — уродливые гиганты из фольклора сказителей.

Приезжающие, как правило, заставали в краале девушку; она сидела и рисовала, а красивый юноша либо восседал на слоне, либо позировал, стоя с ним рядом. Когда девушке надоедало это занятие, юноша поднимал ее на руки и нес в дом Крошки Вилл — Хозяйки мийрских слонов. Доставив сестру домой, он отправлялся в «Бивень» — местную таверну. Там этот юноша по имени Джонджей развлекал приятелей и тех, кому случалось заглянуть туда, громкими пьяными россказнями о каких-то телепатических яйцах, серых гигантах и призраке по имени Здоровяк Вилли.

Стоило его как следует попросить или напоить, как юноша был готов продемонстрировать свои удивительные способности в картах и игре в кости. А еще он постоянно сетовал, что люди отказываются с ним играть, потому что он якобы унаследовал от родителей телепатические способности. Карта посреди стола переворачивалась сама собой. С виноватым видом юноша пытался прикрыть ее рукой. А потом разражался пьяным хохотом.

— Ох, моя голова! Совсем раскалывается! — Мортифай покачнулся, посмотрел на закрытые двери таверны, затем на своего приятеля, сидящего в пыли городской площади, и рухнул рядом с ним, глядя куда-то на звезды.

— Ну когда же нас вызволят из этой дыры? — Мортифай расхохотался. — Ты посмотри на них, посмотри на звезды-то! Моя матушка Повариха Джо говорит, что когда-то они жили где-то там, далеко, среди них. Ты можешь себе это представить?

Джонджей тоже перевел взгляд на небо — в голове у него был туман. Парень хихикнул:

— Почему-то сегодня этих звезд больше обычного! Мортифай только махнул рукой:

— Просто сегодня у тебя в глазах двоится! Джонджей поднял из пыли полосатую тунику, рыгнул и повернулся к приятелю.

— Как по-твоему, Капе правильно поступил, когда вышвырнул нас из заведения?

— Ну ты загнул! — Мортифай поскреб голову и указал на двери таверны. — Кто из нас двоих изучает медицину у старого Мейнджа? Он? Я, конечно! И кому, как не мне, знать, какое зелье идет нам на пользу.

— Особенно чтобы согреться прохладным вечером.

— Или вывести пятна от сока тунговых ягод! Джонджей рассмеялся:

— Или избавиться от бородавок!

— Ш-ш-ш! — Мортифай обернулся по сторонам. — У жрецов повсюду уши. — И оба парня рассмеялись. Мортифай засунул руку в складки одежды и вытащил кувшин. — Ага, а вот и лекарство.

Джонджей даже присел.

— Клянусь Момусом, но в твоих жилах течет кровь мошенника. Как тебе удалось это украсть?

— Украсть? — Мортифай явно обиделся. — Неужели ты думаешь, я хочу, чтобы мне дали пинка отсюда? Нет, это всего лишь небольшая компенсация за то, что Капе выгнал меня из таверны.

Он откупорил кувшин, сделал большой глоток, а затем протянул бутыль Джонджею:

— На. Самая пора смягчить острые углы реальности.

Джонджей отпил вина, пролив немного себе на тунику. Он отнял кувшин от губ и мутным взглядом посмотрел на приятеля:

— Ну, давай рассказывай.

— Что рассказывать?

— Сколько ты просишь за это зелье? Мортифай слегка протрезвел и перевел взгляд на звездное небо.

— Ты лучше скажи, Джонджей, как мне попасть в те, иные миры. Туда, где улицы и дома по вечерам залиты светом, где есть всякие удивительные машины и развлечения, где можно полакомиться чем-нибудь вкусненьким.

Он потянулся за кувшином и сделал глоток.

Джонджей покачал головой:

— А может, их и нет вообще, этих иных миров. — Он взял у приятеля из рук кувшин.

— То есть как это, нет?

Джонджей отпил вина, передал кувшин приятелю и помахал рукой в сторону неба.

— Что, если это только мифы? Порождение пьяной фантазии старика Мовилла? Как я понимаю, его выбрали главой тарзакских сказителей не из-за приверженности к истине. Что, если мы всегда жили на этой планете?

Мортифай поставил кувшин на землю:

— Ерунда. С какой стати старикам лгать?

— Чтобы вселить в нас надежду. Может, они для того и рассказывают нам эти сказки о других мирах — мирах, где водится множество слонов, — чтобы дрессировщики чувствовали себя дрессировщиками, даже если у них нет слонов?

Мортифай покачал головой:

— Нет, слишком многое похоже на правду. Например, остатки шаттлов. И еще рисунки…

— Ну, знаешь, моя сестра Мэй рисует слонов. Но она рисует все то, что придет ей в голову…

— Нет, Джонджей, есть кое-что и посерьезнее. Например, старина Мейндж не может толком применить и четверти того, что знает. Для этого ему нужны машины и инструменты, которых нет на этой планете, лекарства, которые никто не умеет производить. — Мортифай склонился к другу. — Вот почему мне так хочется побывать в других мирах. Чтобы научиться.

— А зачем? — пожал плечами Джонджей.

— Потому что мне интересно.

— А-а-а… потому что интересно… — Джонджей кивнул, отпил из кувшина, затем поставил его рядом с собой.

— Джонджей, а разве тебе не хотелось бы узнать, почему ты читаешь мысли в чужих головах, как это ты при помощи мысли способен передвигать предметы и даже заглядывать в будущее?

— Да нет как-то. Тем более, разве это может помочь, когда мы вместе с отцом чиним упряжь? — Джонджей пожал плечами. — Ну, может быть, я не отказался бы посмотреть настоящий цирк. Такой, каким я представляю его по рассказам стариков. Где не шесть слонов, а несколько десятков. — И он снова покачал головой. — А может, и нет…

— Эй, вы двое! — раздался в темноте грозный оклик. — Хватит шуметь! Расходитесь-ка по домам. — У них над головой захлопнулись ставни таверны.

— Это городская площадь, а не твоя собственная! — Джонджей встал на ноги. Ставни распахнулись вновь.

— По-твоему, выходит, вы можете на ней куролесить всю ночь напролет. Валяйте, только потом не жалуйтесь, что вас за это отправят в Поре тянуть лямку на лесоповале!

Мортифай поднялся на ноги и дернул Джонджея за руку:

— Ладно, пойдем отсюда! А то, глядишь, Капе и вправду настучит на нас.

Джонджей едва держался на ногах. Пошатываясь, он направился через площадь.

— Стук-стук, бум-бум, — Мортифай рассмеялся, — бум-бум-та-ра-бум.

— Бум-бум-шмяк-бряк!

Приятели, хихикая, прошествовали через площадь. На углу Мортифай подтолкнул друга на тропинку, ведущую к краалю, а сам нетвердым шагом направился домой.

Джонджей дважды обернулся на месте, затем в задумчивости почесал голову:

— Ушли. Все до единого. Никого не осталось. Он пожал плечами и начал взбираться между темных домишек по тропинке, ведущей к краалю.

— Стук-стук, бум-бум. — Взявшись за полы туники, он закружился посреди улицы. — Бум-бум-тара-бум. — Джонджей споткнулся, остановился и посмотрел на звезды. — Момус! Ты жирный, наглый прохиндей! Сколько я ни пью, у меня все равно не получается напиться до чертиков. Посмотри на меня! Кто я? Дрессировщик без собственного слона в цирке, который нигде не дает представлений! Разве я не смешон?

Джонджей поник головой, вздохнул и направился в сторону родительского дома. Это было непритязательное строение — четыре комнаты, крыльцо, притулившееся рядом с краалем. Уцепившись, чтобы не упасть, за перила крыльца, Джонджей посмотрел в темноту, туда, где были слоны, но ничего не увидел. Тьма — хоть глаз выколи. Покачав головой, он прошел внутрь дома в свою спальню. Там он рухнул как подкошенный и растянулся на подушках. Какое-то время он смотрел на тусклые звезды, мерцавшие где-то в вышине в проеме окна.

— Интересно, как это — путешествовать в межзвездном пространстве? И какие они, иные миры? Какая на них жизнь?

— Джонджей!

Юноша узнал голос матери.

— Да, мама.

В комнату с масляной лампой в руках вошла Крошка Вилл.

— Джонджей, ты знаешь, который час?

Он закрыл глаза и положил руки под голову:

— Нет, но, должно быть, очень поздно. Очень-очень. — Он открыл глаза, но тотчас закрыл — не в силах смотреть на слепящую лампу. — Ты что-то хотела, мама?

Крошка Вилл посмотрела на сына и прикусила губу:

— Я просто хотела тебе кое-что дать.

Джонджей слегка приоткрыл один глаз и увидел, что мать действительно что-то держит в протянутой руке. Джон тоже протянул руку и принял ее дар. Затем поднес к огню, чтобы лучше рассмотреть. Это был стек дрессировщика. Джонджеем овладел приступ хохота. Он даже выронил стек из рук.

— А теперь, мама, мне не хватает самого малого — собственного слона. — И он расхохотался снова.

— Этот стек — из ангельского дерева.

— Тогда к нему в придачу мне нужен и ангельский слон. Джонджея душил смех. Он так и уснул — всхлипывая и фыркая время от времени.

Крошка Вилл вышла, и комната погрузилась во тьму.

Крошка Вилл сидела в тени крыльца, наблюдая за дочерью. Мэй сидела на одеяле в краале, скрестив под собой свои тоненькие ножки. На коленях у нее стояла доска с листом бумаги. Правая рука быстро и уверенно углем наносила штрихи и линии. Джонджей восседал верхом на Рег, оба они — и человек, и животное, застыли как статуя. На дорожке послышался шорох шагов, затем покашливание. Крошка Вилл обернулась и увидела, что в их сторону, опираясь на палку, ковыляет Мейндж Рейнджер.

— Мейндж, что ты здесь делаешь в такую жару? — Вилл поднялась навстречу ветеринару и предложила ему свой стул.

С благодарностью Мейндж опустился на сиденье, еще раз кашлянул, откинулся на спинку и вздохнул:

— Вилл, вот уже тридцать лет, да нет, уже тридцать один год, как я не видел и понюшки табаку. А кашель у меня такой, будто я до сих пор только и делаю, что дымлю как паровоз этой отравой. — Мейндж бросил взгляд в сторону крааля, затем покачал головой. — Эх, как время-то летит!

Крошка Вилл ласково положила ему на плечо руку:

— Новый экстракт не помог.

Мейндж покачал головой, и редкие седые пряди упали ему на лоб. Трясущейся рукой он отбросил их назад.

— Чертово зелье не дало никаких результатов. Он посмотрел на Крошку Вилл, затем на дым по ту сторону дорожки.

— Мне не следовало обнадеживать тебя. — Мейндж посмотрел в сторону крааля. — Мэй уже двадцать… двадцать четыре. — Мейндж фыркнул. — То есть двадцать земных лет. А на вид ей не дашь больше тринадцати — четырнадцати. — Он посмотрел на Вилл. — И всю свою жизнь ей суждено оставаться калекой. Хотел бы помочь, но, увы…

Крошка Вилл похлопала его по плечу:

— Мэй сама все знает. Она уже свыклась с этой мыслью. Зато у нее есть дар.

— Разве рисование может заменить радость движения — ходьбы, бега?

Крошка Вилл посмотрела в сторону крааля:

— Для нее — да. — И она снова повернулась к Мейнджу. — Пойми, в один прекрасный день всех этих слонов не станет. — Вилл почувствовала, как к глазам ее подступают слезы. — Всех до единого, Мейндж, ты только подумай, тогда нам останутся только рисунки, сделанные ее рукой. Это важно для нас, дрессировщиков, это важно для самой Мэй.

Мейндж покачал головой и вздохнул:

— Костолом и я говорили об этом раз сто, не меньше, еще во времена старого цирка. Жаль, однако, что он так бесславно погиб при крушении второго шаттла. — Мейндж кивнул. — Архивы тоже пошли прахом. — Он посмотрел на Крошку Вилл. — Будь у нас архивы, мы могли бы проследить историю каждого ребенка с генными аномалиями. Возможно, тогда мы были бы готовы…

— А ты разве обнаружил еще одного? Мейндж кивнул и потер глаза:

— Похоже, что да. Бонна и Джимбо из Тарзака. Ты их знаешь?

— Нет.

— Она костюмерша, а он кассир. У них есть сын по имени Мунго. Ему двенадцать, но весит он почти три сотни фунтов. — Мейндж покачал головой. — И при этом на нем ни жиринки. Настоящая гора мускулов. А здесь пусто. — Мейндж постучал себя по голове. — Он не в состоянии вспомнить, что было с ним минуту назад. Родители привозили его ко мне, чтобы я выписал ему очки. Со зрением у него тоже неважно. — Мейндж порылся в кармане изношенной до дыр куртки. — Кстати, об очках. Это для Пита. — И Мейндж протянул ей завернутый в тряпицу сверток. — Скажи ему, что если эти не подойдут, пусть он их мне вернет. Бокскар Боу в Куумике изготовил наконец комплект диагностических линз, и даже таблицы к ним. Так что если эти не подойдут, Пальчики в следующий раз выпишет рецепт на более точные.

— Я скажу ему. — Вилл взяла сверток и положила его в карман туники. Затем она вынула небольшую торбочку, вытряхнула из нее себе на ладонь несколько медных горошин, сосчитала и пересыпала в руку Мейнджу.

Мейндж посмотрел на горошины, усмехнулся и ссыпал их себе в карман куртки.

— А как Джонджей? — кивком указал он в сторону крааля. — Какие еще таланты, кроме телепатии?

Вилл сложила руки на груди и покачала головой:

— Он видит будущее. Он читает чужие мысли. Умеет мысленно передвигать предметы. — Вилл вздохнула.

— В чем дело?

— Мейндж, пойми, он не знает, что делать со своими талантами. Вообще что ему делать. Когда ему не нужно нести куда-нибудь Мэй, он сидит в таверне и пьет с приятелями. Его ничто не интересует. — Вилл беспомощно всплеснула руками. — Он умеет обращаться со слонами, но и это ему безразлично. Будущего нет, говорит он. — Крошка Вилл бросила взгляд в сторону крааля. — Он только потому залез сейчас на слона, что Мэй попросила его об этом.

Мейндж поднялся со стула:

— Его поколение появилось на свет здесь, на Момусе, Вилл. Они ничего не знают о нашем с тобой мире. — Мейндж кашлянул и покачал головой. — Хотел бы я знать, что будет здесь лет эдак через сто. Правда, это будет уже не моя проблема. — И он посмотрел на Крошку Вилл. Она показала в сторону дома:

— Может, поужинаешь с нами? Пит скоро вернется. Мейндж покачал головой:

— Последнее время у меня никакого аппетита. И вообще, мне пора домой. Вощеный лекарства в рот не возьмет, если я его не прижучу. Хорошо, что Черепашка Агдок взял на себя часть его дел, а то его вообще не уложить бы в постель. — Мейндж вышел из тени крыльца, помахал рукой и медленно побрел прочь.

— До свидания, — крикнула ему вдогонку Вилл и пошла в дом. — Джонджей!

— Да, мама?

— Внеси Мэй в дом. Ей хватит сидеть на солнце, и вообще, пора ужинать.

Вилл улыбнулась, почувствовав, как Джонджей пытается раскопать в ее голове, что же будет на ужин.

— Я еще не придумала. Хватит шалить, и помоги Мэй.

— Хорошо, мама.

Крошка Вилл подошла к окну. Она проследила, как Джонджей, соскользнув со спины Рег, похлопал слониху по щеке, а затем шагнул к сестре. Мэй посмотрела на него, быстро нанесла на бумагу несколько последних штрихов, затем убрала кусочек угля в карман и протянула руки навстречу брату. Джонджей обернул вокруг ее ног одеяло, взял сестру на руки и поднял с земли.

Вилл перевела взгляд с детей на Рег и пятерых других слонов. Старушки вы мои, вам не то что дороги строить, до Тарзака дойти не под силу. Но без них, одряхлевших, дрессировщик — ничто, пустое место.

Вилл перевела взгляд на висевший в краале стек красного дерева с золотым наконечником и другой рядом с ним, из дерева ангелов. Возможно, Джонджей и прав, когда говорит, что дрессировщики уже превратились в ничто. Крошка Вилл не стала гнать эту мысль прочь, она просто отложила ее в укромный уголок. В конце концов, она уже свыклась с ней.

Глава 21

Это случилось двадцать девятого мая тридцать второго года Великой Катастрофы. Ярко светило солнце, и Джонджей сидел на изгороди крааля. Мэй как раз заканчивала рисовать, и Джонджей от нечего делать пытался при помощи мыслей завязывать узелки на стеблях травы.

Неожиданно, в сорока милях к юго-востоку от них, Арнхаймов разлом резко распрямился, и в одно мгновение добрая треть домов в Тарзаке превратилась в груды руин. Ударная волна глухо прогромыхала через Тиерас и Поре, докатившись до Мийры. Грохота уже почти не было слышно, лишь под ногами ощущалась вибрация почвы.

Почувствовав, как изгородь крааля покачнулась, Джонджей бросил взгляд в сторону городской площади. Те несколько человек, которые в тот момент находились там, замерли на месте, глядя на небо. Рокот раздался уже сильнее.

— Джонджей! — Юноша обернулся на крик сестры.

— Мэй! — Но не успел он произнести имя, как трое перепуганных слонов бросились на нее в слепой ярости. — Мэй! Мэй!

Когда он подбежал, Мэй была без сознания. Джонджей перевел взгляд на беснующихся слонов у края пропасти — мысленному взору юноши предстала кровавая картина. Сердце его пылало мщением.

В тот вечер Джонджей стоял посреди городской арены. Жители Мийры занимали свои места на трибунах, но Джонджей словно не видел их. Он видел только свою мать, Крошку Вилл. Она стояла в нескольких шагах, повернувшись к нему левым боком — сложив руки на груди и склонив голову. Под левым локтем зажат стек красного дерева с золотым наконечником. Шайнер Пит медленно вышел на арену и занял место между женой и сыном. Он оглядел Джонджея пристальным взглядом. Не в силах выдержать этот взгляд, он отвернулся к трибунам. Там собрались представители всех сословий — дрессировщики, кассиры, глашатаи, наездники, торговцы. Свои места на трибуне заняли Черепашка Агдок и трое его учеников-жрецов. Великий Вощеный отказался занять свое место рядом с ними, поскольку должен был говорить с арены.

Джонджей закрыл глаза:

— Мама, я знаю, что поступил правильно!

Он отправил ей свою мысль, но та вернулась к нему непрочитанной. Джонджей с силой прикусил губу, пока не ощутил привкус крови.

Движение людей на трибунах прекратилось, и Джонджей открыл глаза. Какое-то время он моргал, пытаясь смахнуть с ресниц застилавшие зрение слезы. Обернувшись, он увидел, что жрец Вощеный держит свою книгу. Обычно веселое лицо Великого Вощеного скрывал надвинутый низко на лоб капюшон. В какой-то момент тень, отбрасываемая капюшоном, создала иллюзию, будто у Вощеного вообще нет головы — эдакий безликий и бесстрастный призрак, готовый внести в анналы любое принятое горожанами решение.

— Кто первый? — Низкий голос Вощеного нарушил тишину арены.

— Я, — донесся голос Крошки Вилл. С трибуны встал человек в полосатой тунике дрессировщика:

— Ты его мать.

Крошка Вилл отняла от груди скрещенные руки и стеком указала в сторону говорившего:

— Ящерица Бейт, я также Хозяйка слонов. И от имени дрессировщиков говорить буду я.

Ящерица Бейт обвел взглядом трибуны, ища поддержки, но народ ответил молчанием, и он сел.

Вощеный кивнул в сторону Крошки Вилл:

— Говори. Тебе слово.

Крошка Вилл опустила руку с зажатым в ней стеком. Затем она обернулась, обводя взглядом трибуны, пока наконец не встретилась взглядом с Джонджеем. Стеком она указала в сторону сына:

— Джонджей погубил пятерых слонов — Гонзо, Твинки, Пег, Молли и Леди. Если бы я не вмешалась и не утихомирила Рег, он погубил бы и ее. Он отогнал их к краю пропасти и заставил броситься вниз. — Вилл перевела взгляд с сына на трибуны. — Это произошло на моих глазах.

Шайнер Пит подошел к жене и взял ее за руку. Но Вилл отстранилась от мужа и повернулась к нему спиной. Пит посмотрел на трибуны.

— Вы все знаете, что слоны убили мою дочь, Мэй, сестру Джонджея. Вы также знаете, что Мэй была калекой и не могла спастись бегством. Но вы не знаете одного — что значила для Джонджея Мэй.

— Чушь! — С трибуны поднялась женщина в полосатой тунике. — Это слоны убивают дрессировщиков. Дрессировщики не убивают слонов. А ты, Шайнер, лучше чисти-ка свою упряжь. Вон с арены!

— Я имею право… Он мой сын. — Шайнер Пит смерил женщину гневным взглядом. — Эти слоны были все как один дряхлые, и вы это прекрасно знаете. Дряхлые и злобные. — Пит обвел взглядом жителей Мийры. — Да будь я там в тот момент, я бы сам прикончил их.

Услышав такую дерзость, люди с возмущенными криками повскакали с трибун. Пит попросил их успокоиться, но ропот недовольства не утихал, и Питу ничего не оставалось, как опустить руки и молча стоять на месте.

Вощеный посмотрел на Джонджея:

— Скажи хоть что-нибудь.

Джонджей посмотрел на Вощеного: лицо жреца было изрезано старческими морщинами. Джонджей опустил глаза вниз, на опилки арены, затем взглянул на мать. Она стояла к нему спиной. Мысленно он обратился к ней.

— Мама, но ведь я твой сын. Она ответила не сразу:

— Мой сын не мог убить слонов.

Джонджей посмотрел на дрессировщиков на трибунах.

— Посмотрите на себя. Вы зовете себя дрессировщиками, но скажите, кто из вас и когда в последний раз работал со слоном? — Джонджей указал на собственную серо-малиновую тунику. — Если верить этим тряпкам, я тоже дрессировщик. Но я чиню упряжь вместе с отцом. Моя сестра… Она тоже носила похожую тунику, но она рисовала. Именно этим она занималась в краале. Она рисовала картины с этими вашими чертовыми слонами, чтобы вы и ваши дети не забывали, что такое слон. Именно этим она занималась, когда ваши слоны растоптали ее. — Джонджей сплюнул на опилки арены. — И тогда я убил их. Будь у меня еще раз такая возможность, я бы убил их опять. — И Джонджей сложил на груди руки.

Вощеный вздохнул, на мгновение склонил голову, а затем гаркнул в сторону трибун:

— Живо поднять голос! Что говорит город Мийра по этому поводу!

— Выставить его! Пусть себе убирается, — раздался первый крик; за ним последовал целый хор гневных голосов.

— Изгнать! Изгнать! — скандировали трибуны. Вощеный посмотрел на Крошку Вилл:

— Ты обратилась за возмездием. Ты Хозяйка слонов. Может Джонджей откупиться от дрессировщиков? Вилл покачала головой:

— Никакие деньги не искупят его вины. — Она все еще стояла к нему спиной. — Пусть уходит.

— И надолго? — Было слышно, как дрогнул голос Вощеного. Крошка Вилл повернулась и стеком указала на сына:

— Пусть Джонджей не показывается на глаза жителям Мийры до тех пор, пока… пока не издохнет последний слон. — Она снова посмотрела на сына. — Как только не станет Рег, он может вернуться.

— Что вы на это скажете? — обратился к трибунам Вощеный.

Оттуда послышался одобрительный рев. Вощеный сделал в книге соответствующую запись, а Джонджей повернулся и зашагал прочь с арены.

Придя домой, он собрал вещи, а затем направился на север, в сторону Изумрудной долины. Дойдя до того места, где дорога круто брала вверх, к ущелью Змеиной Горы, он услышал, как жители Мийры распевают свой гимн — «Черный Алмаз».

— Прощай, отец, — мысленно обратился он к отцу.

— Прощай, Джонджей, но не навсегда, мы еще увидимся. — Вместе с ответом на глаза навернулись слезы.

— До встречи, отец!

— До встречи, сын!

Джонджей обернулся на дома Мийры.

— Мама — позвал он. Ответа не последовало.

— Прощай, мама!

И он зашагал вверх по крутой дороге.

Глава 22

Это случилось ночью, в ущелье Змеиной горы. Гадалка Тарзака развела костер, чтобы испечь на огне пресные лепешки. Она сидела, глядя на танцующие языки пламени, когда неожиданно рядом с костром из кромешной тьмы возникла фигура человека. Облаченный в традиционный наряд дрессировщика слонов, незнакомец был строен и темноволос, но во взгляде его Тарзаке почудилось нечто зловещее.

— Присаживайся к огню, дрессировщик, и будь моим гостем. Нам всем частенько приходится странствовать по пустынным дорогам.

Незнакомец какое-то время смотрел на нее, потом качнул головой, повернулся и зашагал прочь.

— Подожди! — позвала Тарзака. Незнакомец обернулся:

— Чего ты от меня хочешь?

— А чего ты от меня хочешь? — ответила гадалка вопросом на вопрос, равнодушно пожав плечами.

— Я хочу остаться один, — произнес незнакомец, и на губах его скользнула тень улыбки.

— Большим чудаком нужно быть, чтобы темной ночью желать одиночества в ущелье Змеиной горы. Поговаривают, будто немало призраков бродит здесь среди горных теснин. Тот, кто носит на своей одежде серые полосы дрессировщика слонов, не может не знать об этом.

Незнакомец рассмеялся. Но в смехе его слышалось не веселье, а затаенная боль. Он отвернулся от огня, пряча лицо в ночном мраке. Неожиданно он в угрожающем жесте воздел сжатую в кулак руку:

— Чертовы призраки! Разрази вас гром! Если вы настолько всемогущи, то приходите ко мне, мы померяемся с вами силой!

— Не надо! — захлебнулась собственным криком Тарзака. Незнакомец тотчас обернулся к ней.

— Ты боишься призраков, гадалка? — поинтересовался он. И хотя в голосе слышалась усмешка, лицо его оставалось серьезным.

— А кто их не боится? — пожала плечами Тарзака. — Стоит ли искушать судьбу?

В ответ на ее слова незнакомец только рассмеялся. И вновь в его смехе прозвучала приглушенная боль. Оборвав смех, незнакомец указал рукой на гадалку:

— Судьба никогда не бывает благосклонна к тем, кто не воздает ей должное, гадалка.

Услышав эти слова, Тарзака слегка вздрогнула:

— Суровые вещи ты говоришь. А как зовут тебя?

Дрессировщик слонов смерил гадалку пристальным взглядом, а сам тем временем поставил сверток с поклажей поближе к костру.

— Мое имя… Мое имя Чужак. Вот так меня и зовут. — Он подошел поближе к костру и, присев на корточки, снова принялся внимательно рассматривать собеседницу. — А тебя как зовут, гадалка?

— Тарзакой, — ответила та, оглядев незнакомца таким же пристальным взглядом. — А вот твое имя звучит очень странно.

Чужак извлек из своей котомки комок теста, положил его возле огня и снова посмотрел на гадалку.

— Чужак — вот мое имя, — повторил он все с той же угрюмой усмешкой. — Тарзака, не желаешь ли моих лепешек в обмен на твое гадание?

— Нет, Чужак. Я не верю в предсказания.

— Забавно, — отозвался тот, покачав головой. — А вот я верю. Но только не в твои.

— Это почему же? — Гадалку его слова явно задели.

— Ты просто играешь в игры с картами, шарами, желаниями. Но ты не предсказываешь истинного будущего.

— Не сам ли Момус нашептал тебе это на ухо?

— Я не нуждаюсь в советах, которыми полны древние мифы и предания. — Дрессировщик слонов криво улыбнулся. — Давай я тебе погадаю, а, Тарзака?

— Это все равно как если бы ты меня попросил вскарабкаться на слона, — рассмеялась гадалка.

Человек, назвавшийся Чужаком, тоже рассмеялся, поднялся на ноги и подошел к ущелью. Он соскреб со скалы немного земли и обратился к Тарзаке:

— Тогда мое гадание потеряет всякую ценность. — Чужак вернулся к костру, раскатывая комок грязи. — За предсказание, которое не имеет никакой ценности, я не потребую с тебя платы.

— Может, я потребую с тебя плату, а? — насмешливо отозвалась Тарзака.

Чужак уселся на землю возле костра напротив гадалки, скрестил ноги и положил комок грязи на один из камней, огораживавших кострище. Затем протянул грязную руку к выпекавшейся на огне лепешке.

— Может, предсказания дрессировщика слонов покажутся тебе забавными, но ты в любом случае окажешься права. Так получи свою плату.

Гадалка пододвинулась ближе к костру, взяла с камня лепешку, разломила ее на две части, оставив вторую половину у огня. Потрогав вторую половину, она сказала:

— Испеклась. Забирай свою половину, пока она не превратилась в уголья.

И вновь Тарзака смерила его пристальным взглядом. На лице Чужака плясали отблески огня, и гадалка разглядела, что оно все перемазано грязью.

— Твой хлеб, Чужак. Смотри, не то сгорит. Юноша усмехнулся:

— Не беспокойся, Тарзака, я могу съесть и уголья, — ответил он и, закрыв глаза, принялся делать пассы над комком грязи. — Хагга-магга-багга, мамбо-джамбо-раззаматаз — приходите ко мне, я хочу видеть вас!

Не дав ему договорить, Тарзака выплюнула в огонь непрожеванный кусок лепешки:

— Убирайся прочь от моего огня, дрессировщик! Я не потерплю насмешек над моим ремеслом! Чужак смиренно склонил голову:

— Я не хотел проявить неуважение к тебе, Тарзака. Возьми в знак моего извинения вторую половину лепешки.

Тарзака вняла его совету и указала куском лепешки на комок грязи:

— Зачем он тебе?

— Это мой хрустальный шар, моя дверь в будущее. Гадалка собралась было что-то сказать, но Чужак не дал ей вымолвить ни слова, воздев вверх перепачканные грязью руки.

— Подожди! — Взгляд его был устремлен куда-то в темноту. — Я вижу их! Да! Теперь я вижу их!

Опустив глаза, он посмотрел на гадалку:

— Твое имя Тарзака.

Женщина разочарованно покачала головой:

— Я же сама назвала тебе свое имя.

— Что верно, то верно. — Чужак закрыл глаза. — А еще… ты родом из Тарзака.

— Хватит паясничать, — насмешливо бросила гадалка.

— Я не ошибся? — с улыбкой поинтересовался Чужак.

— Но ведь это мое имя!

— Ах да! Понимаю! — кивнул он. — Пожалуйста, ты уж прости мне мое убогое пророчество! Сейчас я попытаюсь исправиться. — Чужак смерил женщину долгим взглядом. — В Тарзаке ты обучалась у Ширли Смит, великой Мадам Зельды.

Тарзака вздохнула:

— Великая Мадам Зельда была единственной предсказательницей судеб в Старом Цирке.

— Да знаю я, знаю, — Чужак снова улыбнулся. — Приношу свои глубочайшие извинения.

Тарзака вытянулась возле костра, подперев голову ладонью:

— Ты становишься ужасно скучным, Чужак.

Изобразив жест крайнего отчаяния, несостоявшийся прорицатель хлопнул ладонями по камням. Затем, в задумчивости наклонив голову, улыбнулся и продолжил:

— В Тарзаке ты тайно жила с человеком, которого звали… При этих словах гадалка вскочила как ужаленная:

— Это ложь! Откуда тебе знать об этом?

— Это не ложь, Тарзака, — Чужак устремил взгляд на «хрустальный шар». — Его звали Ангарус. Он истинный красавчик, верно? Высокий, сильный, белозубый, с гладкой загорелой кожей, а волосы словно вороново крыло. А его руки… такие сильные! А тело…

Гадалка недоверчиво посмотрела на комок грязи, затем перевела взгляд на Чужака:

— Откуда тебе это известно? Незнакомец улыбнулся:

— Твои родители хотели отдать тебя замуж за Видара, кассира-казначея из Сины. Он был богат, завидный жених. Но с Ангарусом ты бежала под покровом ночи из…

— Довольно! — Изумление гадалки сменилось гневом. — Ты не ясновидец, а обычный мошенник. Сплетни не имеют ничего общего с ясновидением!

И вновь Чужак улыбнулся:

— Похоже, я снова попал впросак.

— Довольно, Чужак, хватит!

В который раз дрессировщик смерил ее долгим взглядом:

— В своих мыслях ты признаешь себя обманщицей. Ты знаешь, что линии руки — это просто морщинки на коже, а карты — всего лишь листочки бумаги. Твой хрустальный шар — отполированный кусок кварца, нужный лишь для того, чтобы поймать луч света и отвлечь внимание того, кому гадаешь.

Слова Чужака разожгли в гадалке злость. Ее глаза горели ненавистью — подумать только, этот дрессировщик осмелился разоблачить самую суть ее ремесла!

— Когда ты была маленькой девочкой, великая Зельда частенько говорила тебе, что нести всякий вздор неотесанной деревенщине — это и есть настоящее искусство гадания. Ты, конечно, помнишь первого своего клиента. Пока ты отвлекала его внимание, Зельда шарила в пожитках, подавая тебе знаки о том, какие вещи среди них находятся.

Тарзака побледнела.

— А сколько медяков я получила за свое первое гаданье?

— Ни одного, — покачал головой Чужак, — он заплатил тебе плодами тунгового дерева. Твоя наставница Зельда взяла себе половину. В тот же день на рынке ты поменяла свою долю на медяки. За ягоды ты выручила двадцать один мовилл. Долю причитающихся ей плодов Зельда съела.

Чужак заглянул гадалке в глаза.

— Ну что? Я успехи делаю? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Или нет? Тогда позволь мне попробовать еще раз. Когда тебе исполнилось четырнадцать, ты, путешествуя вместе с отцом, упала с лошади и получила увечье. С тех самых пор тебя мучают боли в животе. Сейчас ты находишься здесь потому, что идешь на юг из Дирака. Там ты услышала, будто есть такой целитель, который…

В изумлении Тарзака вскочила на ноги и медленно попятилась прочь от Чужака. Тот удивленно поднял брови:

— Ну что? Теперь-то я добился успехов?

— Да ты настоящий дьявол!

Чужак развел руками:

— Эх, все-таки я не справился! — Подавшись вперед, он взял в руки комок земли и перевел взгляд на гадалку. — Бедная Тарзака! Целитель-то ничего не смог сделать, верно? — И он снова посмотрел на комок земли. — В моем хрустальном шаре видна твоя судьба, твое будущее. Желаешь о нем услышать?

— Будущее?

Чужак вновь заглянул в свой «хрустальный шар»:

— Конечно же, доброе прорицание лишит тебя неожиданных радостей, дурное — отравит отпущенные тебе дни. Так рассказать тебе, гадалка, о твоем будущем?

Повернувшись к Чужаку спиной, Тарзака бросилась наутек — прочь от костра в спасительную темноту, к дороге, что вела в сторону Мийры. Вдогонку ей донесся крик Чужака:

— Только не останавливайся! Беги! Беги! За тобой гонятся духи Змеиной Горы! Беги! Торопись!

Оставшись один, Чужак посмотрел вслед скрывшейся во мраке гадалке. Затем перевел взгляд на комок грязи и, взяв в руки, зашвырнул в ущелье. На его глазах комок растекся по камням темной жижей. Чужак сел возле костра, обхватил руками колени, опустил на них голову и заплакал.

Вскоре небо над его головой окрасил свет утренней зари, однако лишь в полдень лучи солнца коснулись восточной стены расселины, согрев дно ущелья Змеиной горы. Подняв голову, Чужак взглянул на узкую полоску неба где-то в вышине. На севере собирались темные тучи. Ему показалось, будто они — отражение его собственной души. Он посмотрел на черную стену ущелья:

— И это тоже отражение моей души!

Чужак сплюнул и огляделся по сторонам в поисках топлива для догоравшего костра. Его взгляд наткнулся на мешок с вещами гадалки. Рядом с мешком стоял винный кувшин, горлышко которого было перетянуто веревкой. Подняв с земли несколько сухих веток, Чужак бросил их в огонь, а затем потянулся за кувшином.

— Неужели я стану еще и вором, словно мало мне того, что я изгнанник?! — заговорил он, обращаясь к кувшину как к единственному собеседнику.

Поместив кувшин между колен, он вытащил деревянную затычку, поднес горлышко к губам и сделал жадный глоток. Он опустил кувшин на землю и, встряхнув головой, произнес:

— Нет. Изгнанник — это Джонджей. А он мертв. Я — всего лишь Чужак.

Сделав еще глоток, он продолжал:

— А Тарзака так ничего и не дала мне за мое предсказание. Чужак встал, держа кувшин за горлышко, и крикнул, обращаясь к противоположной стене ущелья:

— Чужак — вор! А если Чужак — вор, то он ни в чем не виноват, — хихикнул он, отпив еще немного вина.

Посмеявшись над собственной шуткой, он услышал раскаты грома, ворвавшиеся в ущелье откуда-то с севера. Заливаясь смехом, Чужак принялся подпевать грозным раскатам, время от времени прикладываясь к сосуду с вином. Отняв наконец кувшин от губ, он подошел к обочине дороги и заглянул в бездонную пропасть, на блестевшую где-то далеко внизу реку.

Почувствовав первые капли дождя, он перевел взгляд на небо. На лицо ему упали новые капли, и в следующее мгновение начался настоящий ливень. Чужак закрыл глаза, ощущая, как под холодными струями все его тело становится влажным. Вино ударило ему в голову. Вытянув вперед руки, он принялся пританцовывать под ритм дождевых струй, шлепая ногами по раскисшей дороге.

— Чужак — вор! Чужак — вор! — приговаривал он.

Почти одновременно с раскатами грома узкую полоску неба озарила ослепительная молния. Грохот заставил Чужака отскочить от края бездны. Неожиданно он почувствовал, что продрог, и посмотрел на все еще теплившийся костер. От беспощадного ливня пламя защищал вздымавшийся высоко над ним выступ скалы. Снова отхлебнув из кувшина, Чужак бросился к спасительному укрытию. Костер все еще горел жарко. Чужак попытался высушить одежду, переворачивая ее над огнем, а заодно еще разок приложился к кувшину. На глаза ему попался брошенный Тарзакой мешок.

Пошатываясь, Чужак подошел ближе, поставил кувшин на землю рядом с собой и, присев на корточки, склонился над мешком. Какое-то время он разглядывал его, а затем рассмеялся:

— Воровство и бесстыдство Чужака не знают границ!

Развязав мешок, он заглянул внутрь. На самом верху лежала сложенная в несколько раз плотная голубая ткань. Чужак вытащил ее наружу — это было профессиональное одеяние гадалки. Ткань оказалась сухой.

— Почему бы и нет? Разве я не великий ясновидец? Не предсказатель будущего?

Стянув через голову собственное платье, Чужак бросил его на землю, а сам переоделся в сухую одежду гадалки и подошел к костру согреться.

Согревшись, он поднял с земля мокрую одежду, выжал и принялся сушить, помахивая ею над огнем.

— Так вот кто он такой, этот Чужак, — дрессировщик слонов, предсказатель будущего и прачка.

Рассмеявшись собственному остроумию, он взял в руки кувшин и снова отпил из него. Затем, опустив кувшин, принялся смотреть на языки огня.

— Вор, изгнанник.

Неожиданно до его слуха донесся звук приближающихся шагов. Чужак не стал оборачиваться и продолжал сушить одежду.

— Значит, ты все-таки вернулась, Тарзака!

Шлепанье ног по размытой дождем дороге прекратилось. В конце концов Чужак обернулся, вглядываясь в пелену дождя, из-за которой вскоре донесся дрожащий голос Тарзаки:

— Откуда ты знаешь, что это я?

Чужак пожал плечами и повернулся спиной к огню:

— Потому что я — ясновидец.

Тарзака вышла из-за стены дождя и отбросила на спину капюшон. Внимательно посмотрев на чужака, она присела на корточки возле огня:

— На тебе моя одежда, дрессировщик! Чужак только рассмеялся в ответ:

— Это грязная работа, Тарзака, но ведь кто-то должен ее делать!

Он пощупал свою подсыхающую, исходящую паром одежду и снова рассмеялся. Затем посмотрел на Тарзаку и почувствовал, как кровь прилила к его щекам.

— Прости меня. Прошу прощения. Я немедленно верну тебе твою одежду.

— Не надо, — отрицательно покачала головой Тарзака.

— Но почему же?

Тарзака рывком поднялась на ноги, подошла к своему мешку и, присев на корточки, вытащила оттуда черную юбку, красную блузку и пеструю шаль.

— Обычно я гадаю в этом наряде. А сейчас отвернись. Виновато повесив голову, Чужак повернулся к ней спиной. Ему стало стыдно за почти полностью выпитое вино.

— Теперь я твой должник, Тарзака. Только как мне вернуть тебе долг?

— Для начала просто успокойся, Джонджей. От ее слов он только сильней покраснел:

— Откуда тебе известно мое имя?

— Минувшей ночью я побывала в Мийре. По пути мне встретился Великий Дурень Джо с двумя учениками-глашатаями, которые незадолго до этого были в Мийре. Не слишком много времени понадобилось, чтобы весть о твоих делах распространилась по всему Момусу. — На какой-то миг Тарзака умолкла. — Можешь обернуться.

Обернувшись, Чужак увидел, что гадалка успела переодеться в свое традиционное одеяние. Наклонившись, она выжимала воду из длинных, черных волос.

— Ты — сын Крошки Вилл, — сказала она и выпрямилась. На какое-то время их взгляды встретились, но затем Чужак снова принялся разглядывать танцующие языки пламени.

— Теперь, когда ты знаешь, кто я такой, зачем же ты остаешься со мной?

Тарзака присела на корточки возле огня напротив своего собеседника:

— Я хочу, чтобы ты научил меня читать чужие мысли и предсказывать будущее.

Чужак рассмеялся:

— Тарзака, ты ведь старше меня. Странная, великовозрастная ученица у меня будет.

Глаза гадалки сузились от обиды.

— И все же я хочу, чтобы ты научил меня.

Чужак уселся на землю и отхлебнул из кувшина.

— А что, если я не смогу тебя научить? Говорят, что те, кто умеют обращаться без слов, читая мысли, появляются на свет с таким даром. Что-то я не слышал о том, что подобному можно от кого-то научиться.

— А ты попробуй. Это будет твоей платой за мою одежду и мое вино.

Чужак попытался подняться на ноги, но ему это не удалось, и он упал на землю.

— Желаешь еще чего-нибудь? — спросил он, глядя на гадалку снизу вверх.

Тарзака побледнела:

— Я хочу… я хотела бы знать, что увидел ты в своем комке грязи — мое будущее, что ждет меня в жизни…

Оставив безуспешные попытки подняться, Чужак вытянулся на земле и засмеялся. Он продолжать хохотать, пока вино совсем не затуманило его разум, усыпив терзавших его демонов.

Прежде чем разыграться трагедии, Чужак мысленно увидел картину того, чего уже было не избежать… Обезумевшие слоны, их горящие злобой глаза, свернутые в кольцо хоботы.

— Мэй! — Он стоял возле изгороди, окружавшей крааль, наблюдая за сестрой, заканчивающей работу над картиной. Соскочив с изгороди, он бросился прямо к ней: — Мэй!

Сестра обернулась и посмотрела на него.

Неужели тогда действительно так сотрясалась земля? Размахивая хоботом, Гонзо резко закинула голову назад. За ней последовали все остальные. Могучие ноги яростно топтали землю, бивни словно косой косили высокую траву.

Он зацепился правой сандалией за торчавший из земли корень и полетел на землю вниз лицом.

— Мэй!

Мэй исчезла в облаке пыли, ее крик резко оборвался. Разум Джонджея бессознательно обрушил на слонов целую армию хищников — легендарных обитателей Земли: львов, тигров, пантер, леопардов. Эти образы тотчас отпугнули слонов от изуродованного тела Мэй. Издавая трубные звуки, серые гиганты устремились прочь. Джонджей не сводил глаз с сестры. Опустившись рядом с ней на колени, он прикрыл ей лицо.

— О боже! Что они сделали с ней!

Опустив руки, Джонджей посмотрел на слонов — те уже начали успокаиваться. Небо в глазах юноши вновь приобрело кроваво-красный оттенок, и он вторично наслал на слонов мысленные образы хищных кошек. Издавая трубный рев, слоны испуганно заметались по краалю. Свободной оставалась только одна тропа — на нее они и устремились. Тропа, ведущая к краю обрыва. Но слоны этого не знали — для них это был лишь поросший травой открытый участок земли.

Прежде чем мысли его растворились в бездонной черноте, пятеро слонов сорвались вниз, на дно глубоко ущелья.

— Вставай Чужак! — Он почувствовал, как чья-то рука бесцеремонно треплет его за плечо. — Вставай! Просыпайся!

Открыв глаза, он увидел перед собой нахмуренное лицо Тарзаки, обрамленное узорчатой шалью.

— Что такое? — Взглянув на каменную стену ущелья, он увидел, что та освещена солнечным светом.

— Уже день. Дождь прекратился.

Посмотрев на гадалку, Чужак приподнялся, сел и потер виски:

— Зачем ты разбудила меня?

Тарзака указала на дорогу, ведущую в сторону Мийры:

— Слушай!

Прислушавшись, Чужак явственно различил звук шагов и чьи-то голоса.

— Кто это? — Он рывком поднялся на ноги. — Кто? Немедленно отвечай!

— Дурень Джо, его ученики и те, кто сопровождает их, — откликнулась гадалка, засовывая вещи в мешок.

Она потрясла кувшин, посмотрела на Чужака и отбросила порожний сосуд в сторону. Указав на свернутое в узел одеяние дрессировщика, сказала:

— Вот твои вещи. Пошли. Нам пора уходить.

— Уходить? — Чужак нахмурился. — Зачем мне куда-то уходить! Я имею на эту дорогу такие же права, как и все остальные.

Их взгляды встретились. В глазах Тарзаки Чужак прочел нескрываемую ненависть.

— Хочешь услышать, что говорят о тебе в Мийре? Дурень Джо когда-то работал в Старом Цирке. Ты действительно хочешь услышать его слова?

Чужак перевел взгляд на дорогу. Там вдали, за поворотом, он увидел человеческую фигуру, облаченную в оранжевый клоунский наряд. Немного дальше шли еще двое в черных одеяниях глашатаев. Они поддерживали своего третьего товарища, одетого, как и они, во все черное.

— Неужели ты не в состоянии заглянуть в будущее? Неужели ты, убийца слонов, не видишь будущего? — удивленно вскинула брови Тарзака.

Чужак еще какое-то время продолжал рассматривать идущих по дороге людей. Затем поднял с земли свои вещи и быстро зашагал в сторону Дирака. Перебросив через плечо мешок, гадалка поспешила вслед за ним.

Глава 23

Они шли, не проронив ни единого слова, до тех пор, пока солнце не скрылось за вершинами гор. Когда стало совсем темно, гадалка коснулась руки Чужака. Тот остановился и удивленно посмотрел на нее:

— Что такое?

— Пора остановиться на ночлег, — сказала Тарзака и указала на закопченные камни у обочины. Ее спутник обернулся и посмотрел на пройденный ими участок пути.

— Не бойся, Чужак! — рассмеялась гадалка. — Весть о твоем позоре осталась далеко позади. Дурень Джо по ночам не отправляется в странствия. — Она подошла к сложенным в круг камням, положила рядом с ними свой мешок, сама опустилась на землю. — Сходи, принеси хвороста.

— А я не хочу ночевать здесь, — сердито отозвался Чужак. Тарзака развязала мешок и извлекла из него завернутое в листья тесто.

— Нам придется заночевать именно здесь. Сходи и принеси дров.

Чужак медлил какое-то время, затем положил узел со своей поклажей возле дорожного очага и принялся собирать сухие ветви, бурей сорванные с деревьев, которые росли на вершине. Набрав полную охапку хвороста, он отнес ее к каменному кругу и бросил на старое кострище. Затем присел на корточки возле закопченных камней.

— Становится холодно. Надо развести огонь.

— У тебя есть кремень и кресало?

— Нет. — Чужак поднялся, подошел к горе и оторвал от камней клочок сухого мха.

Гадалка нагнулась над своим мешком и стала что-то на ощупь искать в нем.

— Только дураки отправляются в путь без кресала и кремня.

Она все еще продолжала копаться в своем мешке, когда Чужак вернулся к очагу с пучком мха в руке. Он положил его на кострище, сел на свое прежнее место и посмотрел на темнеющие прямо на глазах исполинские стены ущелья. Вокруг стояла оглушающая тишина. Подойдя сзади, Тарзака взяла его за руку. Он обернулся и увидел, что гадалка протягивает ему какой-то крошечный узелок. Чужак развернул его и взял в руку кресало и кремень. Сжимая пальцами железный клинышек, спросил:

— Откуда это у тебя?

— Купила в Тарзаке. Разжигай огонь. Холодно. Я жутко замерзла.

Чужак несколько раз ударил кресалом о кремень и высек крупные искры, осыпавшиеся в пучок сухого, прекрасно воспламеняющегося мха. Мох задымился, и вскоре на его поверхности заплясали язычки огня. Чужак быстро подложил ко мху коротенькие обломки сухих веток, а на них — более крупные. Через мгновение в темноте возник крошечный оазис желтого света.

Тарзака положила завернутое в листья тесто на свой мешок и снова вернулась к костру.

— Пришло время выполнять обязательство нашего уговора.

— Какого уговора? — недовольно отозвался Чужак.

— Ты обещал отплатить мне за мою одежду и вино.

— Не помню я никакого уговора, — ответил Чужак, пожав плечами. — А что я такого говорил?

— Ты пообещал научить меня читать мысли и предсказывать будущее. Скажи, какое будущее ждет меня?

— Я не видел твоего будущего. Я не ясновидящий.

— Но когда я вернулась, ты угадал, что это я, угадал, даже не повернув головы в мою сторону.

— Но ты ведь оставила у костра свои вещи. Было ясно, что вернуться за ними можешь только ты. У любого другого хватило бы благоразумия переждать дождь.

Он посмотрел на дорогу, ведущую в сторону Мийры, которая становилась все темнее. Затем снова повернулся к костру.

— Послушай, Тарзака, иногда я заранее вижу то, чему суждено произойти. — Он указал рукой на огонь. — Но это все равно что посмотреть на костер и увидеть, что в него нужно подбросить дров и что на этом костре скоро испекутся лепешки.

Гадалка посмотрела на своего собеседника долгим взглядом.

— Я слышала песнь о Крошке Вилл и еще кое-какие сказания. Это — что-то новенькое.

— Не совсем, но, может быть, до известной степени это так, — пожал плечами Чужак. — Я видел, как слоны лишили жизни мою сестру, прежде чем это произошло на самом деле. Но я знал слонов, знал сестру, знал, что такое мийрский крааль. — Его взгляд снова вернулся к языкам пламени. — Я не видел будущего, я видел лишь то, что могло произойти.

— И все-таки, что же ты в своих мыслях увидел обо мне?

— Ничего я не видел о тебе.

— Ничего? — спросила Тарзака и прижала руки к груди. — Совсем ничего?

Чужак рассмеялся:

— Я хотел сказать, что твое будущее скрыто от меня. Я очень мало о тебе знаю. Мне ничего не известно ни о твоей болезни, ни о чем-либо другом. Я должен многое узнать, тогда это знание сольется воедино в моей голове и создаст определенную картину.

— Но тебе известно то, о чем ты мог и не знать. Чужак покачал головой. Затем подбросил в костер хвороста и снова посмотрел на Тарзаку.

— Я только взял из твоего разума ту картину, которую показали твои мысли. Я могу узнать лишь то, что известно тебе самой. Чтобы увидеть возможный исход твоей болезни, мне необходимо узнать о тебе больше. Узнать, как работает твое тело, как протекает болезнь и все такое прочее.

— Говорят, будто твоя мать умеет передвигать предметы при помощи мысли. А ты умеешь делать подобное?

— Немного. Нужно постоянно тренироваться, чтобы развить эту способность.

Чужак взял в руки ветку и, разломав ее на мелкие части, бросил их в огонь.

— Меня всегда интересовало другое. Скажи, ты знал о том, что обладаешь такими способностями, и ничего не делал, чтобы развить их? Тогда ты просто дурак, Чужак.

— А зачем дрессировщику нужно обладать такими способностями? Скажи мне, гадалка!

Глаза Чужака сузились. Он собрался было сказать что-то, но остановился. Немного помолчав, он все-таки спросил гадалку:

— Что ты сейчас хотела сказать?

— Прочитай мои мысли, — насмешливо ответила Тарзака. Чужак медленно закрыл глаза, потом резко распахнул их.

— Да. — Он посмотрел на огонь. Глаза его застилали слезы, размывая изображение пламени. — Да. Я мог бы спасти Мэй, если бы тренировался в мысленном передвижении предметов. — Помолчав, Чужак рукавом смахнул с глаз слезы. — Спасибо тебе, Тарзака.

— За что?

— За то, что превратила мою боль в ад.

Гадалка, не вставая, наклонилась вперед и выложила лепешки на раскалившиеся камни. Затем приняла прежнее положение.

— Ты научишь меня этому, Чужак?

Ее собеседник какое-то время молчал, затем встал и подошел к обрыву. Остановившись на самом краю, он заглянул в простирающуюся у его ног черную бездну. Внизу гулко рокотал поток, образовавшийся после недавнего ливня. Затем обернулся к Тарзаке:

— Я научу тебя. — Он поднял руку и показал на бездну. — Но нам придется отправиться в путешествие. Надо перебраться через ущелье, подняться на вершину Змеиной горы, после чего выйти к Великой топи. Там мы займемся поисками детей тех, кто учил мою мать. Она рассказывала мне, что они обладают знаниями своих родителей. — Чужак опустил руку и посмотрел Тарзаке в глаза. — Используя твой разум, они могут убить тебя, свести с ума — всего лишь ради забавы, наблюдая за твоими мучениями. Ты еще не раздумала учиться, Тарзака?

Гадалка привстала, потрогала рукой лепешки, села на место и ответила:

— Нет. Не раздумала. Но зачем для этого переходить горы? Почему бы нам не отправиться обратно и не пройти через Мийру? Чужак вернулся к костру и сказал:

— Я не могу показаться в городе, пока не умер последний слон.

— А я все-таки пойду!

— Почему?

— Я же гадалка. Я стану лучшей гадалкой и окажусь полезной для цирка.

— Цирка?! Какого цирка? Цирка давно нет! Цирк мертв! — На мгновение замолчав, он добавил уже более спокойным тоном: — Цирк мертв.

Чужак встряхнул головой и посмотрел в небо, на котором высыпали яркие крупные звезды.

— Всю мою жизнь я только и слышал о цирке. Сохранить цирк! — При этих словах Чужак горько усмехнулся. — В Мийре сейчас около двухсот дрессировщиков и только один слон. Все лошади заняты перевозкой грузов и строительством дорог. А публики нет вообще. — Чужак снова устремил свой взгляд на огонь. — Цирк давно мертв.

Тарзака еще раз потрогала лепешки:

— Он мертв в твоем сердце. — Она сняла с камня готовую лепешку, разломила ее пополам и протянула половину Чужаку. — А почему ты хочешь отправиться в это путешествие? Почему собираешься выполнить мою просьбу? Ведь не для того же, чтобы отплатить мне за одежду и вино?

Чужак посмотрел на половинку лепешки, которую держал в руке. Затем повернул голову и перевел взгляд на обрыв.

— Я не могу вернуться домой, пока жив последний слон. Я хочу научиться убивать слонов. Тарзака удивленно открыла рот:

— Раньше ты был напуган смертью своей сестры. Это могло послужить каким-то оправданием, Чужак. Но теперь ты хочешь совершить настоящее убийство!

— Да, — утвердительно кивнул Чужак, продолжая вглядываться во тьму.

— Я остановлю тебя.

Чужак резко повернулся к гадалке и улыбнулся. Тарзака резко прижала к груди руки и пыталась выдохнуть.

— Мои возможности не безграничны, Тарзака, но кое-что я умею. Умею мысленно передвигать небольшие предметы.

Чужак отвернулся, и Тарзака свалилась на землю, жадно хватая ртом воздух.

— Следи за своими словами, если не хочешь, чтобы я снова пережал тебе кровеносный сосуд!

Он сел на корточки возле костра и схватился руками за голову.

До западного склона ущелья Змеиной горы можно добраться, лишь переправившись через реку Столового озера, там, где она берет свое начало среди Змеиных гор севернее Мийры. Следующая переправа находится на северном краю ущелья близ Дирака. Три дня спустя, когда над Дираком опустилась ночь, вокруг огромного костра посреди городской площади собрались горожане. Мотыги, плуги, косы и пилы были отложены в сторону, а проблемы трудового дня позабыты, потому что все ждали встречи с Великим Дурнем Джо из Тарзака. Накинув на головы капюшоны, Тарзака и Чужак затерялись в задних рядах собравшихся.

— Не забывай, у нас с тобой уговор, — шепнула дрожащим голосом гадалка. — Нам надо идти дальше.

— Я должен сделать это.

— Что сделать?

— Я должен услышать, что скажет Дурень Джо. Я должен услышать то, что услышат и другие жители Момуса обо мне и о том, что я сделал.

— А если они вдруг узнают тебя?

Чужак посмотрел на стоявших рядом с ними людей. Его взгляд остановился на оранжевом наряде клоуна. Юноша потрепал незнакомца по руке:

— Эй, клоун!

Человек в оранжевом комбинезоне обернулся. Это оказалась женщина.

— Да? Что тебе нужно, ясновидец?

— У тебя есть белый клоунский грим? Женщина-клоун удивленно вскинула брови:

— А как же!

— Продай его мне.

Пожав плечами, женщина взялась за висевший на поясе мешочек, который был привязан к перекинутой через плечо лямке. Из него она извлекла завернутую в ткань палочку белил:

— У меня осталась только половинка.

— Даю за нее пять монет. Женщина-клоун рассмеялась:

— Я за целую заплатила двадцать.

— Ну, хорошо, тогда десять.

— В этом же нет никакой прибыли. Зачем она тебе?

Чужак пристально посмотрел женщине в глаза:

— Пятнадцать.

— По рукам! — согласилась женщина-клоун. Чужак пересчитал монеты и отдал их бывшей владелице белил.

— Скажи мне, ясновидец, зачем тебе это нужно?

Чужак спрятал кошелек в складках одежды и ответил:

— А во сколько ты оценишь мой ответ? Сколько заплатишь за него? Предупреждаю сразу — он недешево тебе обойдется!

Женщина-клоун засунула деньги в карман, отвернулась и стала наблюдать за происходящим в центре площади.

Тарзака дернула Чужака за руку:

— Что ты собираешься делать?

В ответ Чужак принялся раскрашивать свое лицо в белый цвет.

— Я хочу замаскироваться, чтобы меня никто не узнал.

Через мгновение его лицо превратилось в белую маску, оставлявшую нетронутыми лишь глаза.

С центральной части площади донесся громкий голос:

— Дамы и господа!

Взоры собравшихся устремились в направлении этого голоса. Это был шпрехшталмейстер, объявлявший начало циркового представления.

— Сегодня вечером Великий Дурень Джо сообщит нам известие, пришедшее из города Мийра. Великий Колотушка, глава диракских жрецов, и певцы из Дирака будут ему в этом помогать.

Фигура в одеянии жреца шагнула на место отошедшего в сторону шпрехшталмейстера и заговорила негромким голосом. Толпа, собравшаяся на площади, затихла.

— Во всех мудрых жреческих книгах сказано — для того, чтобы появился цирк, нужны слоны. Слон — особое животное. Дрессировщики слонов — хранители особой веры. — Великий Колотушка извлек из складок одежды свиток и развернул его. — В руках у меня — старая копия, снятая с архивных документов, хранящихся у жрецов Тарзака. Это письмо, написанное великим Джоном О'Харой и адресованное официальным представителям Всемирного Экологического Надзора. — Слова Колотушки прервал встревоженный гул голосов тех, кто пришел в этот вечер на городскую площадь. — Письмо датируется 5 марта 2127 года.

С этими словами Великий Колотушка начал читать вслух— «Мой дорогой мистер Чэппин, мне до сих пор не дает покоя ваше сообщение о том, что вы в юридическом порядке намерены воспрепятствовать мне взять в собственность двух заказанных мною слонов. Мы уже заполнили на животных все требуемые документы, а также присутствовали на всех слушаниях и получили все необходимые разрешения и лицензии, признаваемые законодательствами всех трех наций. Теперь же вы хотите изменить правила. Как я уже сказал, я взвесил все возможные причины нынешнего вашего решения, и подобная позиция представляется мне подозрительной.

В вашем иске об отзыве лицензии говорится о том, что ваши действия предприняты исключительно «в интересах животных, а также в целях сохранения для потомков уникальной фауны». Если тот, кто написал это, все еще находится на свободе, то для него у меня припасена соломенная шляпа и трость. Благодаря вашему «блестящему» руководству популяции слонов — как в африканском, так и индийском заповедниках — сосредоточены как раз в тех местах, где эти животные легко становятся жертвами браконьеров, действующих в сговоре с вами. Это с вашего попустительства их потом можно рубить на куски и пускать на консервы для кошек. Но даже этого вы толком не можете сделать. Прошлым летом сотня африканских слонов погибла от голода, вызванного засухой.

Думаю, вряд ли кто-нибудь из вас, людей недалеких умом, отдает себе отчет в том, что эти слоны являются частью современного мира, принадлежащего нынешним поколениям, и что кому-нибудь из этого поколения, может быть, захочется хотя бы одним глазком взглянуть на слона. Сейчас же получается так, что быть убитым пулей охотника и стать сырьем для кошачьих консервов лучше, чем выступать в цирке. В скудные, трудные времена даже среди артистов цирка найдется немало таких, кто согласится с вами. Мы о слонах заботимся, потому что без них цирк просто немыслим. Неоднократно я был свидетелем гибели дрессировщиков, которые спасали своих четвероногих подопечных. Интересно бы знать, сколько бойцов вашего бумажного фронта погибло, спасая хотя бы одного слона?

К чертям все это. Благодаря вам, господа, я бесславно потратил почти два года на всю эту писанину, и будь я проклят во веки веков, если вы все-таки похерите мое начинание. Либо вы отказываетесь от иска, либо я передоверю вам одну из моих проблем. Дело в том, что наш укротитель змей имеет в своем распоряжении достаточное количество кобр и прочих змей, а я весьма озабочен скудными условиями их содержания. Я вполне могу направить его вместе с милой компанией этих ядовитых красоток прямо к вам домой для выяснения некоторых формальностей».

Великий Колотушка опустил свиток:

— Это — письмо из коллекции Великого Ловкача Веллингтона. Он так и не позволил Джону О'Харе отправить его.

Колотушка отправился прочь с городской площади, а диракские кассиры поспешили в толпу, чтобы собрать плату за выступление. Одна из них, женщина, остановилась перед Чужаком и протянула руку:

— Дадите что-нибудь для жрецов?

Чужак посмотрел на женщину-кассира, затем потянулся за кошельком и дал ей две монеты. Женщина направилась дальше. В это время в центре площади появилась фигура в черном одеянии сказителя, которого сопровождали два ученика. Это был Великий Дурень Джо, глава сказителей Тарзака. Сказитель оттолкнул поддерживающие его руки учеников, и те поспешили отойти в сторону.

Дурень Джо начал свой рассказ:

— Пять дней назад в городе Мийра сын Крошки Вилл, Джонджей, убил пятерых из шести обитающих на Момусе слонов. — Над площадью тут же повисла гнетущая тишина. Не было слышно даже дыхания присутствующих. — Мэй, сестра Джонджея, была растоптана слонами. После этого Джонджей умертвил их. — Дурень Джо огляделся по сторонам, затем вскинул руки вверх. — Город изгнал Джонджея. Он не имеет права вернуться, пока не умрет последний слон, вернее, слониха, которую зовут Рег. — Дурень Джо опустил руки и снова обратил свой взгляд на собравшихся. — Вот такая история.

Джо снова оглядел лица окружавших его людей:

— Мэй была дрессировщицей, как и ее мать. Дрессировщиком был и отец Крошки Вилл — Здоровяк Вилли. Он был главным дрессировщиком в Старом Цирке. Обращаться со слонами Здоровяк научился у Отравы Джима Болджера из спокейнского «Снежного шоу». Отрава Джим погиб, пытаясь приручить разъяренного слона. Те, кого знал и любил Здоровяк — Банс Баниоро, Сирена Салли Фонг, Блэк Кейт и многие другие, — умерли, работая со слонами в Старом Цирке.

Чужак развернулся и зашагал прочь с площади. И хотя он все время убыстрял шаг, голос Дурня Джо, доносившийся до его слуха, нисколько не делался тише.

— Здоровяк Вилли умер после того, как разбился третий шаттл, потому что вошел в главную карусель, когда никто другой не смог этого сделать.

Когда Тарзака догнала Чужака, Дурень Джо все еще продолжал говорить:

— Большинство из вас — молодые люди. Вы никогда не видели настоящего цирка. Вы не знаете, что значат для цирка слоны. У нас остался всего один слон. Когда умрет Рег, умрет и надежда возродить цирк.

Чужак бросился наутек. Казалось, будто негромкий голос Дурня Джо гремит над всем Дираком.

— Жители Мийры изгнали Джонджея. А что же сделаете вы, жители Дирака?

Крики толпы заставили Чужака бежать.

— Изгнать! Изгнать! Изгнать! Изгнать! Добежав до окраины Дирака, Чужак устремился на север, к подножию Змеиных гор. В его ушах все еще раздавался хор голосов горожан.

О Черный Алмаз! Сколько душ загубила ты! Но гибель твоя на совести рейнджеров!

Глава 24

Для молвы не существует преград. Она молнией облетает окрестности. Повсюду — в Аноке, Айконе, Дираке, Рисе, что располагается в Изумрудной долине; на юге — от Аркадии до Куумика, на востоке — от Тарзака и Сины и до моря Барабу и Мбвебве — местные жители с ужасом выслушали известие о Джонджее, сыне Крошки Вилл, и заклеймили его позором.

Чужак стоял среди редких деревьев на одном из склонов Змеиных гор и рассматривал раскинувшийся далеко внизу огромный массив джунглей, который получил название Великой топи. Тяжело дыша, Тарзака с перекинутым через плечо мешком остановилась в нескольких шагах позади него, прислонившись спиной к выступу скалы. Бросив на землю свою поклажу, она прижалась затылком к скале и судорожно хватала ртом воздух. Затем, прищурившись, осмотрелась по сторонам и рывком оттолкнулась от скалы.

— Мы на самой вершине. — Гадалка закрыла глаза и, скользя спиной по твердой поверхности камня, опустилась на землю Чужак обернулся и направился к Тарзаке.

— Какая она все-таки огромная, эта Великая топь! Я даже представить себе не мог ее размеров!

— Мы здесь будем ночевать?

Чужак взглянул на небо, после чего обратил к спутнице нахмуренное лицо.

— У нас остается еще четыре часа светлого времени. Мы успеем за это время пройти расстояние отсюда до нужного нам места еще до наступления ночи. — Он снова посмотрел вниз, на болото. — Чем раньше мы доберемся до болота, тем скорее мы найдем то, что ищем.

Из горла Тарзаки вырвался короткий непроизвольный стон. Чужак посмотрел на нее внимательным взглядом, затем медленно опустился на землю.

— Что, снова заболел живот?

Левый уголок рта гадалки скривился в горькой усмешке.

— Стараюсь держаться и забыть про боль, Чужак.

Бросив на нее короткий взгляд, Чужак обхватил руками колени:

— Хочешь мне что-то сказать?

— Не слишком приятно, когда твои кровеносные сосуды словно пережимает чья-то невидимая рука. Но я все равно буду следить за своими словами.

— Ты все-таки никуда не ушла от меня. — Он снова пристально посмотрел на гадалку, заметив, что ее по-прежнему мучает боль. — Что с тобой?

Гадалка покачала головой, рассмеялась, но затем неожиданно сморщилась от боли.

— Ты сам страдаешь от своего одиночества. — Снова рассмеялась она. — Я вот уже несколько дней не перестаю стонать от боли у тебя за спиной, а ты только сейчас обратил на это внимание.

— Я не заставлял тебя идти вместе со мной.

Тарзака еще сильнее прижала колени к животу:

— Это часть моей платы. А ты должен выполнить свое условие нашего уговора.

— Я уже сказал тебе, что не умею предсказывать будущее. Я только могу увидеть то, чему суждено произойти. — Он вытянул вперед руки. — Но даже в этом существуют определенные условия.

— Послушай, Чужак, ты ведь, кроме того, умеешь читать чужие мысли. А еще умеешь передвигать предметы. Мне бы хотелось знать, как ты это делаешь.

Чужак рывком поднялся на ноги:

— Я никого не смогу научить этому. Да и зачем гадалке умение мысленно передвигать предметы?

— Тебе очень скоро понадобится это умение. — Тарзака закрыла глаза.

Чужак повернулся к гадалке спиной и стал рассматривать далекие горные вершины.

— Не говори чушь. Ты немного отдохнешь, и мы пойдем дальше. Если мы отправимся в путь сейчас, то дойдем до болот через два дня.

— У меня нет сил двигаться. Я не смогу даже шаг сделать, Чужак.

— Тогда я оставлю тебя здесь. — Он оглянулся на нее. — Так ты идешь?

— Ты ведь не бросишь меня, Чужак? Ты не можешь меня бросить. Ведь я единственный твой зритель.

Лицо Чужака исказилось от гнева.

— Что ты хочешь этим сказать? — Он быстро шагнул к гадалке и снова крикнул: — Что ты хочешь этим сказать?

Какое-то мгновение он смотрел на нее, затем, пошатнувшись, отошел на прежнее место, чувствуя, как его мозга коснулась волна чужой боли.

Присев возле Тарзаки, он спросил:

— Чем я могу помочь тебе?

Гадалка отрицательно покачала головой:

— В данный момент ничем. Мне нужно отдохнуть. — Ее глаза широко раскрылись, зрачки сузились от боли. — Но следует подумать о том, что предстоит сделать тебе. Если ты умеешь сжимать кровеносные сосуды, то тебе, наверное, вполне под силу передвигать небольшие предметы. Я отдохну, а потом попрошу тебя мысленно заглянуть в мое тело и найти источник моей болезни.

— Тарзака, а что будет, если я не смогу помочь тебе?

— Значит, тебе это просто не под силу. Но не забывай, у нас с тобой уговор. Ты должен хотя бы попытаться. Так что помоги мне. А сейчас мне надо немного поспать.

Чужак помог ей улечься и подложил под голову мешок с вещами. Тарзака легла на бок, сжавшись в комочек. Чужак прикоснулся к ее щеке и почувствовал, как горяча и суха кожа. Потрогав собственное лицо, он ощутил, что кожа у него горячая, но влажная. Вытерев руки об одежду, Чужак встал и принялся готовиться к ночлегу.

Когда на горные вершины опустились сумерки, Чужак отошел от костра и накрыл спящую Тарзаку своим полосатым одеянием. Затем он сел рядом с ней и посмотрел на закупоренный кувшин с вином. Покачав головой, Чужак взглянул на лицо гадалки.

— Чего ты ожидаешь от меня, Тарзака? — прошептал он.

— Чтобы ты попытался, — шевельнула губами Тарзака. У него перехватило дыхание.

— Я не хотел беспокоить тебя.

— Ты и не побеспокоил. Пора начинать.

Чужак нервно облизнул губы и взмахнул правой рукой:

— Я до сих пор не знаю, что мне делать, с чего начинать.

— Чужак, ты можешь видеть то, чему суждено произойти в будущем. Образ будущего зависит от того, что тебе о нем известно.

Чужак закрыл глаза и кивнул:

— Да, верно. Но об этом я знаю слишком мало.

— Так узнай больше. — Тарзака приподнялась, опираясь на локоть. — Помоги мне лечь на спину, и давай начнем.

— Начнем? Что начнем?

— Начнем узнавать то, что тебе нужно знать. Мысленно проникни в меня и узнай это.

Чужак опустился на колени и помог гадалке перевернуться на спину. Тарзака сначала вытянула ноги, затем быстро подтянула колени к животу и коротко вскрикнула:

— Больно… — Затем кивнула: — Начинай.

Чужак провел ладонью по лицу. Вытирая руку о край одежды, он сосредоточил свои мысли на животе гадалки. Его тут же захлестнула волна боли, и он усилием воли выдавил ее из своего сознания. Одно ощущение за другим, шум ветра, потрескивание костра, дыхание гадалки, стук собственного сердца — все это Чужак вывел за пределы своего сознания.

Ощущение грубой поверхности земли под ногами, пот, струящийся по спине, холод наступающей ночи — эти ощущения также покинули его голову. Так же он поступил и с привкусом слюны во рту, запахом горящих в костре дров, а также с мыслями о жизни, позоре изгнания и мщении. Единственное, что он оставил, были пальцы его мысли.

Он вытягивал эти пальцы вперед до тех пор, пока они не коснулись горячей сухой кожи Тарзаки.

— Глубже, — прошептала гадалка, — глубже.

Тепло. Влажное тепло. Влажное скользкое тепло. Тарзака застонала, и он тут же отдернул пальцы.

— Прости меня. Извини. — Чужак снова провел ладонью по лицу. — Не получается у меня.

Тарзака сделала несколько глубоких вдохов-выдохов, после чего произнесла:

— Ты должен. Продолжай. Пусть мои стоны подскажут тебе, где творится боль. Ты должен научиться этому. Тогда ты поймешь, как следует меня лечить. Продолжай.

Чужак вытер ладони об одежду, затем в очередной раз закрыл свой разум, сделав исключение лишь для пальцев, которые через мгновение снова проникли в тело гадалки. Тарзака застонала. Чужак осторожно сместил пальцы влево, затем легонько вверх и столь же осторожно вниз. Тяжело дыша, он погрузил их еще глубже. Последовал новый стон.

— Ты их чувствуешь?

— Да. Это какое-то странное ощущение.

— Я уже близок к твоей боли?

— Не могу сказать тебе, Чужак. Боль повсюду одинаковая.

Чужак облизнул губы, затем потянул руку немного назад, ощущая липкую влажность. После этого сдвинул пальцы немного вправо, и Тарзака опять вскрикнула. Он собрался было вытащить руку, но усилием воли заставил пальцы остаться на прежнем месте.

— Тарзака, я чувствую, что сейчас тебе будет очень больно.

— Вот видишь, а говорил, что не умеешь предвидеть будущее.

— Успокойся.

Чужак двинул пальцы сначала в одном направлении, затем в другом, пытаясь ощутить под своим прикосновением очертания уплотнения. Тарзака несколько раз громко вскрикнула. Юноша мысленно стряхнул эти крики и направил пальцы в обход. На своем пути они встретили сопротивление. Чужак продолжал поиски, чувствуя, что вот-вот обнаружит искомое.

Мейндж, Пальчики и их ученики в конюшне Кэндиджейн. На полу на спине, задрав вверх ноги, лежит мертвая лошадь. Молодые люди смеются над своим товарищем, который от увиденного выскочил наружу, стараясь из последних сил сдержать позыв к рвоте. Брюхо лошади распорото, и Мейндж помогает вытаскивать из него скользкие кольца синевато-фиолетовых кишок.

Чужак вспомнил, каковы на ощупь эти кольца, какова их плотность и очертания. Нащупав определенное место на одном из колец, он обхватил его и, сильно сжав, почувствовал, что пальцы встретились.

— Сейчас больно?

— Нет. Я чувствую твои пальцы, но мне не больно.

Чужак кивнул и переместил пальцы. Затем сжал их снова.

— А теперь?

— Нет.

Чужак повторно сжал пальцы и встретил сопротивление. Гадалка при этом громко вскрикнула и подтянула колени к самой груди. Он ослабил давление, не убирая пальцев с прежнего места.

— Колени, Тарзака. Они мешают. Почему ты все время поджимаешь ноги?

— Так мне становится намного легче — боль ослабевает.

Его пальцы двинулись дальше, пока снова не встретили преграду. Чужак нахмурился и немного сжал пальцы. Гадалка снова вскрикнула.

— Вытяни ноги! — приказал Чужак.

— Не могу! Больно!

— Вытяни ноги!

Тарзака издала крик, затем стала медленно выпрямлять ноги, затем в очередной раз крикнула и снова подтянула колени к животу. Сделав усилие, Чужак убрал пальцы и снова ощутил границы того места, где встретил препятствие.

— Что это, скажи, Чужак?!

— Я не уверен. Это какое-то кольцо. Похоже, что там образовался узел!

Он открыл глаза и посмотрел на гадалку:

— Похоже, что кишки запутались узлом. Он затягивается еще сильнее, когда ты выпрямляешь ноги. Когда ты прижимаешь колени к животу, то он ослабляется. Скажи, что мне теперь делать?

— Развяжи этот узел.

Чужак отрицательно покачал головой:

— Не могу. У меня не хватает сил. Тарзака коснулась руки Чужака:

— Ты должен попробовать. Не забывай про наш уговор. Чужак сглотнул, мотнул головой и снова сглотнул.

— Даже если это и в моих силах, кто знает, к чему это может привести? А если я сделаю что-нибудь не так? Я ведь не знаю, что с тобой случится. Этот узел какой-то твердый, даже слишком твердый. Он как будто полон чего-то.

— Вот из-за него-то я и испытываю жуткую боль. Чужак кивнул:

— Верно, но оно также делает твердым твои внутренности. Чужак пождал губы, задумался, явно пытаясь что-то вспомнить.

— Может быть.

— Что это?

Он опустился на колени и наклонился над Тарзакой:

— Вытяни ноги — насколько сможешь.

Гадалка стала выпрямлять ноги и через мгновение издала дикий крик от боли. Чужак тут же «втянул» в себя ее стон. Закусив верхнюю губу, он закрыл глаза и с усилием воли мысленно погрузил пальцы в тело Тарзаки. На этот раз Чужак отыскал нужное гораздо быстрее. Он почувствовал новые кольца, затем уплотнение.

— Где это?

— Где-то глубоко. Я не знаю. Это что, кость? Да. Верхняя часть бедра.

Чужак кивнул и двинул пальцы вперед и вверх. Он вытянул левую руку, просунул ее под одежду гадалки. Его пальцы коснулись горячей сухой кожи Тарзаки. Он зарычал от напряжения, но ощутил ладонью какое-то слабое давление. Двигая руку дальше, он сильнее надавил ладонью на тело гадалки. Его указательный палец обнаружил какое-то уплотнение.

— Не могу понять, что это.

— Может быть, тебе стоит передохнуть? Чужак отрицательно покачал головой:

— Нет. — Какое-то время он учащенно дышал, затем открыл глаза и посмотрел на Тарзаку. — По моей команде ты прижмешь колени к груди, так крепко, как только сможешь. Поняла?

— Да.

Чужак снова закрыл глаза. Спустя мгновение его указательный палец уперся в то же самое непонятное место. Он снова мысленно подобрался пальцами к воображаемой «петле» и наконец установил ее точное местонахождение. «Пройдя» по «петле», Чужак обнаружил в левой ее части искомый узел. Острожным движением он мысленно ухватился пальцами за кишку и несколько раз глубоко вздохнул.

— Давай! — приказал он гадалке.

Тарзака рывком подтянула колени к груди, зажимая руку Чужака между бедрами и животом. Тот выпятил нижнюю челюсть, состроил жуткую гримасу и рявкнул:

— Колени! Дальше!

— Не могу! — выкрикнула в ответ Тарзака.

Чужак почувствовал, как натяжение ослабло, и уловил легкое движение. Когда ноги гадалки ударились о землю, он остановился.

— Тарзака!

Взглянув на лицо Тарзаки, он понял, что та потеряла сознание.

— Черт побери, женщина! Очнись!

Дыхание со свистом вырывалось из его горла. Вытянув вперед правую руку, он просунул ее под колени Тарзаки, держа левую на прежнем месте. Подтянув их к ее груди, он всей тяжестью тела навалился на них.

Его пальцы возобновили прежнюю хватку, и он снова потянул их.

— Еще немного… чуть-чуть…

Он сделал несколько вдохов-выдохов, затем снова потянул, надавливая изо всей силы левым указательным пальцем на живот Тарзаки. Теперь из горла Чужака вырывались короткие слова, перемежавшиеся свистящими хрипами:

— Давай!.. Давай, черт побери!.. Ну давай!.. На шее и на висках юноши набухли жилы, лицо сделалось багрово-красным.

— Так… идет… идет! — прохрипел он.

Прежде чем успело замереть эхо его крика, Чужак без сознания упал лицом в грязь.

Все плывет. Все. Ноги парят в воздухе на у ровне головы, тело зависло параллельно земле. Вокруг царит хаос. Мама. Мама! Это я! Мама, это я, Джонджей!

Когда умрет последний слон… Все они молчали. Все. Поголовно. Черт побери это молчание! Черт побери этих слонов! Черт побери эту Рег! Рег! Рег!

Глаза Чужака открылись, и он понял, что лежит, устремив взгляд на ясное небо, окрашенное оранжевыми красками заката. Чужак приподнялся, сел и посмотрел на гадалку.

— Ну что? Как ты себя чувствуешь?

— Больно. Только боль другая, хорошая боль. Чужак снова посмотрел на небо:

— Уже день. Мы потратили на это целый день.

— Два дня. Ты проспал весь день и всю прошлую ночь.

Чужак вскочил на ноги. С губ его невольно сорвался стон недовольства. Затем он подошел к костру, присел возле него на корточки и вытянул правую руку над углями костра.

— Все еще горячо, — пробормотал он.

Подув на золу, Чужак воспламенил несколько угольев. Подобрав с земли обломок ветки, сгреб их в середину. Бросив на них еще несколько веток, подул на угли, и вскоре разгорелось пламя, осветив лицо юноши. Он огляделся по сторонам, заметил кувшин с вином и взял его в руки. Затем сделал глубокий глоток, чувствуя, как благодаря содержимому кувшина расслабляются зажатые в тисках боли голова и мускулы. Отпив из кувшина еще, Чужак уселся возле огня.

Тарзака встала, подошла к костру и села на землю прямо напротив человека, избавившего ее от боли.

— О чем ты сейчас думаешь? Чужак покачал головой:

— Ни о чем, — ответил он, сжимая в руках кувшин. — Мой друг из Мийры… — Он сделал короткую паузу. — Бывший друг. Он называет это полезным снадобьем. — Чужак почувствовал, что на глаза его готовы навернуться слезы. — Его зовут Мортифай, он ученик старого Мейнджа.

Он снова приложился к кувшину.

— Мортифай перестал быть твоим другом? Дно кувшина коснулось земли.

— У меня нет друзей! Те, кого я считал своими друзьями, отреклись от меня прежде, чем это сделали обитатели города. — Чужак ткнул пальцем себя в грудь. — Никто так и не заступился за меня. Никто не предложил помочь мне. Ха! Друзья!

Он снова отхлебнул из кувшина, после чего выпрямил ноги.

— Ага, вот и боль потихоньку уходит. Я поверить никогда не мог, что когда-нибудь испытаю такую усталость.

Гадалка кивком головы выразила согласие.

— Ты славно потрудился, Чужак! — Она развязала мешок своего исцелителя, извлекла из него комок теста и тут же принялась лепить из него лепешки. Не сводя глаз с теста, она заговорила:

— Ты убил пятерых слонов. Кто же из друзей смог бы простить такое преступление?

Чужак по-прежнему не сводил глаз с огня.

— Они убили мою сестру. Я был прав, когда сделал это. Моей вины тут нет.

— А что бы подумала о случившемся твоя сестра? Если бы ты спросил ее об этом, что она ответила бы тебе?

Глаза Чужака расширились от ужаса. Он вскочил, задев кувшин, который в следующее мгновение разбился о камни.

— Черт тебя возьми! — крикнул Чужак, прижимая руки к вискам. Лицо его болезненно скривилось, из глаз заструились слезы. — Черт тебя побери, — прошептал он. — Собирайся. Мы уходим.

— Уже почти ночь.

— Собирайся! — Чужак поднял с земли свой мешок, направился к тому месту, где провела ночь Тарзака, и засунул в мешок свой наряд дрессировщика.

— Нам обоим необходим отдых, — обратилась к нему гадалка.

Чужак перебросил мешок через плечо и посмотрел на Тарзаку.

— Если ты идешь со мной, то поторопись. — С этими словами Чужак зашагал в направлении горного склона, который должен был вывести их к Великой топи. Тарзака быстро собрала вещи и последовала за ним.

Глава 25

Крошка Вилл сидела на изгороди крааля, глядя на одинокую рощу деревьев, опушенных «волосами ангела», где покоилось в могиле тело Шайнера Пита. Она держала в руках стек из красного дерева, которым пользовались погонщики слонов, и меланхолично постукивала им то по одной, то по другой сандалии. «Волосы ангела» свисали с деревьев длинными завитками, лениво шевелящимися на полуденном солнце. Вокруг простиралось обширное пространство травы, выросшей там, где когда-то шумели леса, а теперь торчали лишь сгнившие пеньки — единственное, что осталось от леса, некогда окружавшего Мийру. Крошка Вилл подумала, что придет время, когда не останется даже этих пеньков.

За ее спиной раздался знакомый звук. Оглянувшись, Вилл увидела Рег, тащившую охапку сена, оставшуюся после утренней смены у Стендби. Через несколько минут появится и Янг Бигфут. Крошка Вилл вздохнула. Придется прождать еще два месяца, прежде чем она получит в свое распоряжение Рег. Крошка Вилл обернулась, чтобы еще раз взглянуть на рощу. Из гущи деревьев появилась какая-то фигура в одеянии дрессировщика слонов. Крошка Вилл нахмурилась и прикрыла глаза от лучей жгучего солнца. Это была Дортидиер — дочь Великого Вощеного и Дот Пот.

Крошка Вилл мотнула головой. Иногда она забывала о том, что отец Пита Шайнера также похоронен в этой же рощице вместе с Мейнджем, Пальчиками, Паки, Ковбоем, Клыком и многими другими.

Дортидиер скрылась из вида, где-то среди домов улицы, получившей название Мейндж-стрит, а Крошка Вилл направилась к роще. На полпути к подошве холма она обернулась и посмотрела в направлении города, на сарай, в котором, согласно ее указанию, группа дрессировщиков пыталась собрать воедино скелет слона по имени Гонзо. Из пяти слонов, по вине Джонджея сорвавшихся в пропасть, скелет Гонзо почти не получил повреждений. В один прекрасный день умрет и Рег. Тогда у дрессировщиков не останется ничего, кроме рисунков, сделанных рукой Мэй, скелета Гонзо и воспоминаний, которые они смогут передавать своим детям.

Постукивая стеком по ноге, Крошка Вилл спустилась вниз и вскоре оказалась у края рощи. Стоя в тени деревьев, она заметила человеческую фигуру. Кто-то в одежде погонщика сидел возле могилы Великого Вощеного.

— Дот? — окликнула Крошка Вилл. Женщина обернулась и, растянув губы в беззубой улыбке, произнесла:

— Крошка Вилл? Подойди ко мне. Значит, это ты. Крошка Вилл шагнула вперед и остановилась рядом со старухой.

— Ты не очень хорошо выглядишь, Дот. Тебе не стоило подниматься с постели.

Дот покачала головой и трясущейся рукой принялась выдергивать траву, выросшую на могиле ее мужа.

— Мне не станет хуже от того, чем я занимаюсь здесь. Свежий воздух и солнце пойдут на пользу моим старым косточкам. — Посмотрев на Крошку Вилл, она добавила: — Через пару часов Дортидиер заберет меня домой и снова уложит в постель. Не пойму я никак эту девчонку.

— У нее больше ума, чем у тебя.

Крошка Вилл присела рядом со старухой. Взглянув на могилу Вощеного, она увидела, что ее поверхность совсем недавно была перекопана. На ней уже пробивались новые ростки травы. Краска на деревянном надгробии уже высохла и растрескалась. Однако надпись все еще можно было разобрать: Шайнер Пит Арделли, Магистр мийрских циркачей. Родился 16 июня 2135 года — умер 20 дня Зимника 32 года Великой Катастрофы.

Крошка Вилл почувствовала, как на ее руку опустилась рука старухи.

— Не плачь, детка. Дасти обещал помочь с камнем для настоящего надгробия. Обещал скоро помочь. Крошка Вилл улыбнулась и покачала головой:

— Не в том дело. Я просто никак не могу поверить в то, что Пита больше нет. Он был так молод.

Дот убрала руку и снова принялась выдергивать траву возле могилы.

— Скажи мне вот что, девочка. Вы часто разговаривали с Шайнером?

— Конечно, — ответила Вилл, пожав плечами. — До того, как Джонджея изгнали из города. После этого уже не так часто.

Старуха кивнула и уселась на землю, положив руки на колени.

— Он обычно приходит ко мне, и мы с ним разговариваем.

— С тобой?

— Я была его мачехой.

— Что он мог сказать тебе такого, чего не мог доверить мне? Дот подалась вперед и поправила покривившееся, иссеченное непогодой надгробие мужа.

— Шайнер Пит очень тяжело переживал изгнание Джонджея. Это и свело его в могилу. Падение с лошади добило его окончательно.

— Неужели ему не хотелось больше жить? Не могу поверить в это.

Мотнув головой, Дот рассмеялась — с искренней доброжелательностью и без какого-либо высокомерия.

— Временами ты очень напоминаешь своего старика, дитя мое. Мне ни в жизнь не пересчитать тех женщин из Старого Цирка, которые были готовы, не задумываясь ни секунды, выйти за него. Но он не знал об этом. Даже представить себе не мог, что его способен полюбить кто-нибудь, кроме укротительницы львов.

— То есть кроме тебя?

Дот снова отрицательно мотнула головой:

— Нет, не я. У меня ведь была слониха. Ты разве забыла Сирену Салли?

— Не помню ее. Имя кажется знакомым, но как она выглядела, не помню.

— О, она была единственной и неповторимой! — Дот обратила свой взгляд на огромную кучу камней, служившую надгробием для общей могилы участников цирковой труппы, погребенных в расселине, высеченной в скальной породе третьим шаттлом. Среди них покоится и Здоровяк Вилли. — Возможно, это я была единственной. Я уже точно и не помню. — Старуха снова посмотрела на Крошку Вилл. — Когда Шайнер Пит увидел, как Джонджея изгоняют из города, он стал уже не жилец. Он протянул недолго, и падение с лошади заставило его слечь в постель.

Почувствовав, что по ее щекам заструились слезы, Крошка Вилл мотнула головой:

— Я должна была сделать то, что сделала. Ведь Джонджей погубил слонов!

Дот жестом выразила свое согласие, затем кивком головы указала в сторону крааля:

— Я знаю, что такое слоны, Вилл. Я уже дрессировала их, когда ты только появилась на свет. Я была свидетелем того, как Здоровяк Вилли стал звездой Старого Цирка. Но для Шайнера Пита важнее был Джонджей. Больше у него не было ничего.

— У него была я.

— Неужели? — Дот пристально посмотрела на Вилл. Вилл какое-то время внимательно рассматривала могилу мужа, затем закрыла глаза.

— Я думала… Я считала, что нужна ему. — Она медленно покачала головой. — Не знаю. Я просто не знаю.

Дот протянула руку и обняла Вилл за плечи, прижав ее лицо к свой груди.

— Дот, я выбросила его из своего сердца. Я понимаю, что виновата, но я навсегда выбросила его из сердца. Дот погладила ее по голове:

— Послушай меня, дорогая. Ты поступила правильно. Шайнер Пит тоже был прав, испытывая к тебе такие чувства, но и ты поступила правильно.

— Я была не права, когда сегодня попросила у города позволения вернуть Джонджея?

— Нет. Нет, если прислушаться к собственному сердцу, Вилл. Пита больше нет, когда-нибудь не станет и Рег. Теперь, когда тебе приходится делить Рег с другими дрессировщиками, она тоже может погибнуть. Тебе сейчас нужен кто-то, и еще ты хочешь вернуть своего сына. В этом нет ничего неправильного. Это просто позор, что город проголосовал против тебя.

— Шайнер Пит нуждается в помощи, а я выбросила его из своих мыслей.

— У него есть я. — Дот подняла Вилл за подбородок и вытерла слезы с ее лица. — Все это осталось в прошлом. Тебе же нужно думать о будущем.

— Что мне делать, Дот?

— А что ты хочешь делать, дитя мое?

Крошка Вилл опустила голову на грудь старухе.

— Мне нужен мой сын! Мне нужен мой Джонджей! — Тело ее сотрясалось от рыданий, по щекам струились слезы. — Где он? Скажи мне, Дот! Все изгнали его. Он скитается где-то в глуши вот уже почти год. Я даже не знаю, жив ли он. Если я узнаю, что он мертв, то не переживу этого. — Она посмотрела на Дот, плохо видя ее из-за застилавших глаза слез. — Как мне убедить горожан изменить свое решение?

— Тебе это не удастся. Никто не простит Джонджею того, что он сделал. Даже не надейся. Но ты можешь сказать сыну о том, что любишь его. Пусть твой разум облетит всю планету, найдет его, и тогда ты скажешь ему об этом.

— А что, если он не простит меня? Я ведь этого не вынесу, Дот. Что, если я найду его, а он не простит меня?

— Он по крайней мере должен знать об этом. А ты должна сказать ему. Вспомни своего отца.

— Моего отца?

— Здоровяк всегда хотел быть с тобой. Чтобы ты знала, как твой отец любил тебя. Я была там и видела все. Пусть ему не это удалось, но он делал все, что в его силах. — Дот продолжала держать Вилл за подбородок, желая, чтобы та смотрела ей в глаза. — А ты ненавидела его за то, что он умер, за то, что оставил вас. Разве не так?

Крошка Вилл высвободилась из рук Дот, по-прежнему не сводя с нее глаз. Затем выпрямилась, вытерла слезы и бросила взгляд в сторону крааля. Бигфут поднималась вверх по холму.

— Неужели я такое бесчувственное чудовище, Дот? — спросила Вилл.

— Нет. — Дот снова принялась выдергивать траву возле могилы Шайнера Пита. — Не такая уж ты и плохая. Ты — обычный человек.

Крошка Вилл снова посмотрела на груду камней, служившую надгробьем для погибших циркачей. Она подошла к могиле, присела и, следуя примеру Дот, занялась травой.

— Извини, папа. Пожалуйста, извини.

Далеко на западе, вдали от Мийры, стоя на поросшем высокой травой откосе, Чужак глядел на высокие деревья, вздымавшиеся ввысь прямо из грязи и воды Великой топи. Высокая стена листьев затемняла болото, делая воздух неподвижным и влажным. То тут, то там узкие пучки солнечных лучей ненадолго прорывались к поверхности воды, высвечивая пылинки, мельчайшие частички водяного пара, танцующих в воздухе водяных ос и панкскитов. Потом гуляющий в кронах деревьев ветер перекрывал солнечный свет трепещущим пологом листвы.

Посмотрев вниз, среди мертвенно-бледных кувшинок, плававших возле его ног, Чужак увидел пузырьки пресной воды.

— Ба! Пресная вода выходит на поверхность везде, кроме тех мест, где ее было бы удобно набирать! — Он оглянулся на свои следы, оставшиеся в высокой траве. — Я зашел достаточно далеко и потратил достаточно времени. Я надеюсь, у этой женщины хватит благоразумия остаться на месте ночлега.

Чужак снова посмотрел на воду, состроил гримасу и поставил на землю кувшин. Затем сбросил с себя одежду и сандалии. Взяв в руки кувшин, он шагнул вниз и по грудь погрузился в пахнущую гнилью болотную жижу. После этого юноша стал пробираться среди кувшинок к ряби на поверхности болота — верный признак наличия пресной воды. Передвигался Чужак рывками, временами нащупывая ногами дно, временами плыл, загребая руками. Достигнув цели, он ощутил холод пресной воды. Откупорив кувшин, Чужак опустил его в воду и стал терпеливо дожидаться, когда сосуд наполнится.

— Магу-у-у, магу-у-у.

Неясные гулкие звуки вызвали у него тревогу. Вскоре звуки повторились — чавканье болотной трясины, хруст ветвей, деревьев и кустов. Взглянув на свою одежду, а затем повернувшись в сторону, откуда раздавался шум, он опустился в болотную жижу по самые плечи.

— М-м-борг-борг да магу.

Хлюпанье болотной жижи и треск ветвей становились громче. Чужак опустился в болото еще глубже — теперь над поверхностью торчал лишь его нос. В гуще деревьев он разглядел какое-то движение. Интересно, кто это? Незнакомое существо было огромного размера.

Святой Момус! Это ведь один из монстров — обитателей болота.

Треск древесных веток не смолкал. Луч солнечного света на мгновение осветил массивную голову чудовища, показавшуюся среди раздвигаемых в стороны деревьев, — зеленую, чешуйчатую, с острыми зубами.

— Дорри, борри, банг, банг, фу, магу.

Чужак разглядел жуткую морду чудовища. Махнув хвостом, огромная туша болотной твари приняла сидячее положение, сложив руки — да, у нее были руки! — на коленях, и оглянулась по сторонам.

— Стуба дуба, де да ма. — Эти звуки срывались с огромного языка. Чудовище сначала высунуло его наружу, а затем втянуло обратно вместе с прилипшими к нему несколькими водяными осами. — Гу!

Чудовище вытянуло вперед руку, схватило кувшинку, оторвало ее длинный стебель и корень и отбросило их в сторону. Сожрав несколько кувшинок, болотная тварь громко отрыгнула, после чего принялась накладывать новые кувшинки в сгиб согнутой исполинской руки.

— M-м борг борг м-м борг борг да да магу.

Чужак встревожился — до него дошло, что чудовище поет Еще больше он забеспокоился, когда рука монстра, собирающая болотные кувшинки, стала все ближе и ближе подбираться к его голове. Чужак разрывался между желанием либо нырнуть в омерзительную жижу, либо попытаться спастись бегством, устремившись вверх по косогору. Однако не сделал ни того, ни другого. Рука чудища снова вытянулась вперед, и чешуйчатые пальцы схватили юношу за голову и вытащили из воды. Джонджей стал вдруг брыкаться и закричал во весь голос. Неожиданно глаза монстра широко раскрылись, он разинул свою огромную пасть. Издав жуткий крик, чудище выпустило свою находку и в испуге, вскинув вверх руки, бросилось наутек, разбросав во все стороны сорванные болотные кувшинки. Когда Чужак всплыл на поверхность, отплевался и откашлялся от мерзкой болотной слизи и хорошенько протер глаза, чудовища рядом не оказалось. Чужак подобрал свой кувшин, отряхнулся и стал подниматься наверх.

Вечером, вернувшись в лагерь, Тарзака испекла лепешки и стала наблюдать за Чужаком. Тот сидел, устремив взгляд на языки пламени. В свете костра тени болотных зарослей плясали, извивались, словно живые.

— Какой-то ты нынче тихий. Сам на себя не похож, как вернулся с водой.

— Да. — Чужак перевел взгляд снова на огонь. — Я встретил одну из болотных тварей. Никогда не верил, что они и в самом деле существуют. — Юноша медленно покачал головой. — Огромное чудище, размером с двух слонов.

Тарзака испуганно прикоснулась рукой к губам.

— Что же нам делать? Ты уверен, что на самом деле видел болотное чудовище?

— Ха! Эта тварь схватила меня за голову! Мы столкнулись нос к носу.

— Что же нам теперь делать? Как перейти болото и выйти к дороге на Аркадию и Мийру?

Чужак сцепил пальцы и равнодушно пожал плечами.

— Пойдем, как и всегда ходили туда. — Он сделал паузу. — Вот еще что. Забавно… Я понял, что чудовище неопасно. По крайней мере оно не хотело причинить мне зла. Оно пело.

— Пело? Чудовище?

— Оно пело. Пело, пока не наткнулось на такую вот большую болотную кувшинку. — Он указал на собственную голову. — И не обнаружило, что она растет из чего-то живого, в отличие от стебля обычной кувшинки. — Чужак задумчиво покачал головой. — Мне показалось, что это существо испугалось меня больше, чем я его. Я и представить себе раньше не мог, что такая громадина может чего-нибудь испугаться.

— Говорят, будто слоны тоже пугаются всяких пустяков — шума, порыва ветра, шуршания листка бумаги. Чужак кивнул:

— Верно. И все же это создание было таким огромным! — Обернувшись, он бросил через плечо взгляд на пляшущие тени. Неужели на него снова смотрят эти щелочки глаз? Чужак снова посмотрел на гадалку. — Когда-то отец рассказывал мне, что они с матерью мысленно пытались проникнуть в эти места. Мать говорила мне, что однажды коснулась разума одного из здешних обитателей.

Чужак снова устремил взгляд на огонь.

— Так что же случилось?

— Чудовище убежало. Она напугала его. Гадалка склонила голову на плечо, лицо ее приняло встревоженное выражение.

— Скажи, Чужак, а ты обладаешь этим даром? Ты умеешь посылать мысли на расстояние? Ее собеседник пожал плечами:

— Думаю, что обладаю. Я не пользовался им с тех самых пор, как Мэй… как мы с моей сестрой были детьми. Ощущение при этом не слишком приятное.

Тарзака впилась в него взглядом.

— Не слишком приятное, — повторила она и сплюнула в костер. — Какой же ты негодяй, Чужак! Какой же ты негодяй!

Гадалка встала и направилась к месту своего предстоящего ночлега.

— Следи за своими словами. Она тут же обернулась:

— Что ты будешь делать, Чужак? Что ты будешь делать, убийца слонов? Снова причинишь мне боль? Неужели ты только так умеешь распоряжаться своими чудесными способностями — убивать слонов и причинять людям боль?

Тарзака встала возле костра:

— Эх, если бы я обладала хотя бы одной из этих способностей! Я бы такое сделала! — Она потрясла кулаком перед лицом Чужака. — За то, как ты распоряжаешься своими чудесными способностями, болотному чудовищу следовало бы действительно оторвать тебе голову. Невелика была бы потеря!

Тарзака опустила руку, повернулась, направилась к месту ночлега и вытянулась в траве, повернувшись спиной к Чужаку.

— Хорошо, что ты, как клоун, разукрасил свое лицо, Чужак. Действительно, ты скорее клоун, чем ясновидец, — не оборачиваясь, пробурчала она.

Чужак посмотрел на спину Тарзаки. С его губ едва не сорвались слова объяснений, однако он сдержался и стал смотреть на огонь.

Я обязательно разовью свои способности, Тарзака. Скоро состоится моя встреча с Рег.

Чужак повернул свое лицо в сторону зарослей и закрыл глаза. Прошло время. Он почувствовал, как все ощущения, одно за другим, покидают его тело. Затем он снова увидел тени перед собой.

Разум одиночки беспредельно одинок.

Он позволил своим мыслям, всему разуму устремиться ввысь, взлететь над тенью и светом, над верхушками деревьев, над огромным болотом. Чужак посмотрел на небо.

Смогу ли я долететь до далеких миров? Хватит ли мне сил?

Он тут же устремился в заоблачную высь, сразу же набрав огромную скорость. Свет звезд сделался ярким, небесные светила перестали мерцать, а затем их и вовсе заслонил ослепительный солнечный свет. Однако он все-таки сумел различить звезды. Чужак посмотрел вниз. Край планеты, обращенный к солнцу, был залит ярким светом. На другой стороне, там, где должна была находиться Великая топь, царила густая тьма.

Я пропал!

Чужак полетел вниз, в направлении этой бездонной тьмы. Это было падение, воспротивиться которому он был не в силах. Падая вниз, Чужак ощутил, как от страха широко раскрыл рот — в крике, как кричат дети при виде чего-то неизвестного.

Открыв глаза, Чужак обнаружил, что все так же сидит возле костра. Он посмотрел на Тарзаку. Она лежала в прежней позе. Чужак догадался, что крик звучал лишь в его голове. Он вытянулся на земле и смотрел на огонь до тех пор, пока его не сморил сон.

— Джонджей, Джонджей. Ты слышишь меня? Он парил в каком-то сером эфире. Голос, обращающийся к нему, обволакивал его, как будто дыша ему прямо в мозг.

— Кто… мама?

— Я ищу тебя, Джонджей… Давно и долго ищу. Серый цвет превратился в черный.

— Тебе нечего сказать мне.

— Подожди! — Призрачный белый вихрь врезался в самый край черноты. — Джонджей, подожди!

— Рег мертва?

— Нет…

— Позови меня, когда она умрет. А пока тебе нечего сказать мне. — Он принялся выдавливать белый вихрь из окружавшей его темноты.

— Джонджей, твой отец… Чужак на мгновение замер:

— Что… что с ним?

— Он мертв, Джонджей. Он…

— Значит, ты осталась одна. — То, что должно было быть горем, блеснуло перед ним — следующий алтарь ненависти. — Хорошо.

— Джон…

— Позови меня, когда Рег умрет, мама. Это единственное, что я хотел бы услышать.

— Джонджей, я…

— Позови меня, когда Рег умрет.

Глаза Чужака открылись. Он сел и посмотрел на остывающие угли костра, затем перевел взгляд на звезды. Те продолжали сиять на стремительно светлеющем утреннем небе. Он почувствовал, как нечто опять коснулось его мыслей. Чтобы отгородиться от этого неясного ощущения, Чужак поспешил возвести стену холода, а затем посмотрел на свою спящую спутницу.

— Тарзака! — позвал он. — Тарзака!

Гадалка повернулась на другой бок и посмотрела на него:

— Что случилось?

Чужак стремительным рывком вскочил на ноги:

— Собирайся. Мы отправляемся.

Тарзака взглянула сначала на небо, затем на Чужака:

— Прямо сейчас?

— Да. Прямо сейчас. — Он наклонился, чтобы поднять мешок со своими вещами. — Нам нужно прочесать несколько мест на болоте. Чем раньше мы начнем, тем быстрее отыщем змеиные яйца.

Глава 26

Еще до наступления рассвета их разбудили гулкие раскаты грома, доносившиеся с запада. Небо озаряли яркие вспышки зарниц. Путешественники наскоро приготовили завтрак, пока еще можно было развести костер. Не успели они дожевать свежеиспеченные лепешки, как начался сильный дождь.

— Ба! — воскликнул Трабл и набросил на голову капюшон. — Небо черно, как совесть кассира. — Он повернулся к Чужаку. — Нам нужно где-нибудь спрятаться и переждать дождь.

Чужак посмотрел на небо на западе, затем перевел взгляд на вспененную воду озера и обернулся к фокуснику.

— Дождь может лить до самого вечера. Я не хотел бы терять из-за него целый день.

Фокусник упер руки в боки и сказал:

— Судьба вселенной вряд ли изменится, если мы и потеряем немного времени. У меня достаточно причин продолжать поиски змеиных яиц — не меньше, чем у тебя…

— Нет, — возразил Чужак и перебросил мешок через плечо. — Нельзя терять время.

— Чужак должен убить слона, — вмешалась в разговор Тарзака, обращаясь к Траблу. — Верно?

Чужак, ничего не ответив, зашагал по дороге. Тарзака тоже накинула мешок на плечо и сказала:

— Мы вряд ли вымокнем еще больше, мы и так все мокрые.

— Ба! — вытянул вперед руку фокусник. — Так куда мы идем, Чужак?

Обернувшись, ясновидец бросил через плечо:

— Пойдем по дороге, которая ведет в Аркадию. Будем идти, пока она не свернет в сторону от озера.

Они шли под проливным дождем уже несколько часов, которые показались им бесконечностью. От холода леденело и тело, и мысли. Пока Чужак размышлял о смерти Рег, глаза его были устремлены на дорогу — приходилось обходить огромные лужи и то и дело вытаскивать ноги из раскисшей грязи. Неожиданно Чужак ощутил тепло и остановился. Его спутники остановились в нескольких шагах позади него. По обе стороны дороги путешественников окружали деревья, с листьев которых непрерывно стекали дождевые капли. Глаза фокусника расширились от страха.

— Что это, Чужак?

— Ты тоже чувствуешь это? Фокусник кивнул:

— Да.

Чужак вопросительно посмотрел на Тарзаку:

— А ты?

По лицу гадалки было заметно, что она ничего не понимает. Оставив вопрос ясновидца без ответа, она повернула направо и пошла к берегу озера. Чужак догнал ее и схватил за руку:

— Подожди, Тарзака. Где…

Она вырвала руку и зашагала дальше. Трабл положил руку Чужаку на плечо:

— Мы должны идти за ней.

Чужак посмотрел на лес между дорогой и озером:

— Это не то место. Здесь ничего нет.

— Это или другое — какая разница!

С этими словами фокусник бросился вслед за гадалкой. Чужак недовольно посмотрел на него. Через несколько минут Трабл нырнул в чащу деревьев и скрылся из вида. Какое-то мгновение Чужак раздумывал, затем направился в том же направлении. Оказавшись у края дороги, он услышал проникший в его мысли голос:

— Иди сюда, Джонджей. Иди ко мне. Чужак споткнулся и упал на землю. Такого сильного голоса он еще никогда в своей жизни не слышал.

— Иди ко мне, Джонджей.

Он дополз до ближайшего дерева и, цепляясь за его ствол, встал на ноги. Дыхание натужно, со свистом вырывалось из его груди.

— Кто? Кто ты? — Чужак закрыл глаза и попытался мысленно оформить эти слова.

— Кто ты?

— Иди ко мне.

Чужак повис на стволе дерева и снова попытался мысленно задать свой прежний вопрос. Но не успел он это сделать, как до него донесся ответ.

— Иди ко мне, Джонджей! Я — твоя жена. Чужак отпустил дерево. Гнев вытеснил у него из головы все тепло, все мысли.

Он крикнул, обращаясь к небесам:

— Черт меня побери, если это так!

— Значит, ты проклят. Иди ко мне, Джонджей.

Неожиданно напавший на Чужака смех так же неожиданно прекратился. Он посмотрел на следы, оставленные в высокой траве его спутниками, и зашагал туда, где они, по его мнению, могли находиться.

Вот уже несколько часов Чужак продирался сквозь густые заросли. Временами след почти полностью терялся, но каждый раз он безошибочно находил его снова. Чужак дважды громко выкрикивал имя фокусника, но не услышал никакого ответа. Вскоре дождь прекратился, а через час выглянуло солнце. Прошло еще несколько минут, и нагревшаяся поверхность болота закурилась паром. Голова у Чужака пошла кругом от усталости, невыносимой жары и липкого густого воздуха. Вскоре силы совсем оставили его, и он, не чувствуя под собой ног, упал лицом в траву.

Когда к нему вернулось дыхание, Чужак перевернулся на спину, обратив свой невидящий взгляд на ветви и листья деревьев у себя над головой. Ощутив боль в ногах, Чужак встряхнул головой.

Что же движет мной помимо моей воли? Почувствовав, что силы вернулись к нему, Чужак резко сел и посмотрел на след в гуще травы. Видимо, он уже довольно далеко ушел от дороги.

Сложив ладони у рта, Чужак громко крикнул:

— Трабл! Тарзака! Где вы?!

Опустив руки, он прислушался, надеясь получить ответ, но не услышал ничего, кроме жужжания насекомых. Грустно свесив голову, Чужак принялся массировать уставшие от долгого пути ноги. Неожиданно что-то насторожило его. Он оставил свое занятие, нахмурился и стал оглядываться по сторонам.

«Почему она разрешила мне отдохнуть? — подумал он. — Разве это было так? Что там рассказывал Трабл об умении прятать мысли от вторжения извне? Появляется чернота, закрывающая мысленное изображение, когда кто-то чужой хочет узнать твои мысли. — Он пытался ни о чем не думать. — У меня совсем не осталось сил, и я упал. Разум мой затуманило, и она меня потеряла! — Чужак прижал к голове руки. — Как это можно — ни о чем не думать?»

Он снова ощутил тепло, затем оно снова куда-то исчезло. Чужак резко вскочил на ноги.

Это снова она!

Как можно не думать ни о чем? Чужак закрыл глаза.

Белизна. Белая стена, настолько обширная, что полностью закрывает мне обзор, куда бы я ни посмотрел. Плотность этой стены… Уничтожить ее! Белизна. Одна только белизна.

Его снова накрыло покрывалом тепла, но ноги теперь не повиновались ему.

Белизна. Что ж, теперь уберем белизну.

Он испытал неприятное ощущение, как будто чьи-то огромные пальцы с силой надавливают на его глазные яблоки. Всей головой он ощущал движения воздуха. Казалось, будто огромные птицы хлопают крыльями и издают испуганные крики. Он невидящим взглядом посмотрел на оставленный в траве след и крикнул:

— Эй, болотная женщина! Ты слышишь меня?

Хлопанье крыльев и крики достигли сумасшедшей громкости, затем вдруг резко смолкли. Чужак немного подождал, затем позволил небольшому клочку снова вернуться на прежнее место.

— Болотная женщина! Где ты?

— Ты сражаешься со мной и все-таки зовешь меня? Чужак облизнул губы и утвердительно кивнул:

— Я приду к тебе, болотная женщина. Приду один. Но меня никто не может заставить. Только я. Сам. У тебя есть то, что мне нужно.

— У меня также находятся и твои друзья.

— Они для меня ничего не значат.

Раздался смех, который едва не нарушил барьер, отделявший Чужака от его невидимой собеседницы. Вскоре он оборвался.

— Очень хорошо, Джонджей. Иди ко мне. Ступай по этим следам. Я сделаю так, что они научат тебя тому, как убить слона. Я жду тебя, муж мой!

— Черт тебя побери, женщина! Я не твой муж!

Снова прозвучал смех. Затем Чужак остался один. Он долго рассматривал следы в траве и спустя какое-то время зашагал вперед на неверных, дрожащих ногах.

Неужели это страх? — спросил он себя. Что это — страх или усталость заставляет дрожать мои ноги?

Ответ прозвучал неясно, но Чужак не стал лишний раз рисковать и предпочел не снимать защитный купол, который теперь укрывал его мысли. Он уже знал, что в его сердце гнездится страх. Вскоре Чужак наткнулся на валявшийся в траве мешок с вещами Тарзаки, а через несколько шагов обнаружил мешок, принадлежавший фокуснику. Он поднял их и, перебросив через левое плечо, пошел дальше.

До края поляны Чужак добрался еще до наступления сумерек. Он сбросил свою поклажу на землю и принялся внимательно разглядывать окружавшую его местность. Впереди возвышался холм, густо заросший травой, на вершине которого виднелось нечто вроде памятника. Чужак перевел взгляд на лес по обе стороны поляны, но не заметил там ничего особенного. Снова посмотрев вперед, он обнаружил в траве следы, оставленные Траблом и Тарзакой. Они вели вверх, к этому самому памятнику на вершине холма.

Чужак присел на корточки и энергично потер виски. Напряжение от продолжительной защиты собственных мыслей оказалось столь велико, что у него дико разболелись глаза. Он снова посмотрел на холм и решил не приподнимать спасительную завесу, окутывавшую его разум. Вот уже несколько часов болотная женщина не предпринимала попыток проникнуть в его мысли, однако Чужак был по-прежнему уверен в том, что обитательница болот ждет, когда он проявит хотя бы малейшую слабость.

Чужак бросил еще один взгляд в чащу леса, затем спрятал все три мешка под кустом. После этого свернул налево, в самую гущу леса и стал неторопливо обходить поляну. Спустя полчаса Чужак снова очутился возле ее края.

Хотя сделалось уже довольно темно, Чужак все-таки разглядел мерцавший где-то вдалеке свет, вернее, точку света, что-то вроде зажженного факела. Даже две точки. Скорее всего факел и костер, на котором готовили пищу.

Чужак изо всех сил напряг зрение, пытаясь восполнить отсутствие мыслей, надежно закрытых спасительным коконом.

Позади костра он все-таки разглядел крытую соломой хижину. Справа от нее горел факел, привязанный к высокому шесту, который глубоко воткнули в землю.

Чужак сосредоточил свое внимание на местности вокруг хижины. Затем посмотрел на подъем, ведущий к вершине холма, и то подобие памятника на ней, которое теперь показалось ему еще большего размера. Рядом с ним находилась какая-то странная темная фигура, сидевшая лицом к хижине. Все время, пока Чужак разглядывал ее, фигура ни разу не пошевелилась. Он подошел еще ближе к подножию холма, остановился и присел на корточки. Загадочная фигура по-прежнему оставалась неподвижной и, похоже, даже не дышала.

После того как из хижины раздались чьи-то голоса, Чужак встал на четвереньки, так что его глаза оказались как раз на уровне травы. Затем повернул голову в сторону хижины, но не заметил в ней никакого движения. Посмотрев еще раз на неподвижную фигуру на вершине холма, Чужак медленно пополз вверх по склону. Фигура была повернута к нему левой стороной. Лицо ее скрывал надвинутый на глаза капюшон. Когда Чужак подобрался достаточно близко, то увидел, что человек в капюшоне сидит на грубо сколоченном деревянном стуле.

До загадочной фигуры оставалось шагов десять, и Чужак принялся обходить ее с левой стороны, не сводя глаз с хижины. В дверном проеме он увидел Тарзаку — или кого-то, на ком был наряд гадалки. Чужак пополз дальше, затем повернул голову направо и снова посмотрел на человека — он восседал на стуле на самой вершине холма. В неясном свете костра он разглядел его лицо — мертвенно-бледное, с огромными темными глазами. Чужак продолжал ползти дальше — пока у него резко не перехватило дыхание. Прямо на него смотрел скалящийся в безумной ухмылке голый череп с черными провалами глазниц. Чужак выпрямился и стрелой полетел вниз по косогору, преследуемый своим распаленным воображением. Охваченный паникой, он не смог удержать защитный кокон, спасавший его от чужих мыслей. В следующее мгновение он погрузился во тьму.

Перед ним появилась обнаженная женщина с огромными миндалевидными глазами. Из глубины бескрайнего океана ее длинных, черных волос раздавался смех.

— Ты мой, Джонджей! Теперь ты мой!

В воображении Чужака теснились образы черепов, огромные болотные чудовища, длинные ленты блестящих человеческих внутренностей, пять слонов, летящих в бездонную пропасть, осуждение, вынесенное Кругом Мийры, Дурень Джо, требующий, чтобы жители Дирака изгнали его.

— Ты мой, Джонджей! Ты мой…

Чужак открыл глаза и увидел перед собой лицо Тарзаки, освещенное огнем костра. Единственным источником света в самой хижине была небольшая масляная плошка.

— Он проснулся, — произнесла Тарзака. Чужак повернул голову вправо и увидел Трабла, сидевшего неподалеку.

— Что случилось, Трабл? Что здесь происходит? Фокусник выглянул через открытую дверь наружу, затем посмотрел на лежащего:

— Мы находимся в руках у болотной женщины. Она только что ушла отсюда.

Чужак попытался сесть.

— Нужно отсюда бежать, пока имеется такая возможность, — сказал он.

Его собеседники снова уложили его на спину:

— Лежи спокойно!

Тарзака бросила на Чужака недовольный взгляд. С ее лица не сходило озабоченное, суровое выражение.

— Никуда мы не побежим. Тебе пора выполнить твои обещания, вернее, обязательства нашего уговора.

— Уговора?

— Послушай, Чужак! Разве ты забыл, что обещал отвести меня к яйцам, чтобы я смогла у них чему-нибудь научиться? Они находятся здесь, где-то рядом. Для того чтобы они согласились научить нас с Траблом, ты должен дать Ссуре то, чего она хочет. Ссура — так зовут болотную женщину.

Чужак нахмурился и недовольно посмотрел на фокусника:

— Ну а ты что на это скажешь?

— Я видел, на что способны змеиные яйца. Если бы мне удалось научиться лишь малой части того, что они умеют, я смог бы вернуться в свой город. Ты понимаешь это, Чужак? Разве ты сам не для этого пришел сюда? Разве ты не хочешь убить слона? Дай Ссуре то, чего она желает.

Чужак рывком сбросил с плеч руки фокусника и гадалки и приподнялся со своего ложа.

— И вы оба требуете от меня этого?

— Но ведь это явно не такое уж неприятное требование?! — с лукавой усмешкой откликнулся Трабл.

— А что это за требование?

Тарзака быстро схватила его за руку и сжала с поразительной силой.

— Пойми, Чужак, пока ты этого не сделаешь, никто из нас не получит желаемого!

— Неужели никто из вас не в состоянии дать прямого ответа на мой вопрос? Так что же я должен, как вы говорите, сделать?

Повернув голову, Чужак увидел нависшую над порогом фигуру. Это было удивительное создание, которое он уже видел в своих грезах — такое же нагое и такое же прекрасное. Женщина стояла лицом ко всем.

Трабл коротко кивнул в ее сторону:

— Познакомься, Чужак, это — Ссура, дочь Вако-Вако и Кометы Ханы Санаги. Она давно лишилась своих родителей, правда, не знаю, когда точно, но скорее всего очень давно. Ей было тогда лет пять или шесть. Сейчас она выполняет приказание яиц стеречь и всячески оберегать их.

Чужак принялся хмуро разглядывать болотную женщину.

— Мы не нанесем яйцам никакого вреда! — Тарзака поправила складки одежды и посмотрела на фигуру, стоявшую по ту сторону костра.

— Яйца заключают с нами договор.

— Какой договор?

Гадалка кивком головы указала в сторону двери:

— Там, наверху, позади скелета находится место, где хранятся яйца. Когда все мы обратимся во прах, они все еще будут оставаться в целости и сохранности. О них нужно заботиться, следить, чтобы их никто не тронул и не повредил. Родители Ссуры наказали ей заботиться о них. Однако и она не вечна. Поэтому ей нужен ребенок.

От удивления у Чужака отвисла челюсть.

— Что-о-о?

— Ей нужен ребенок от тебя, Чужак, — откликнулся фокусник. — Я ведь сказал тебе, что это требование не из худших.

Чужак изумленно посмотрел на Трабла, затем на Тарзаку, после чего снова на Трабла.

— Но почему именно от меня, а не от тебя? Ты ведь оказался здесь раньше меня.

— Через Ссуру яйца проникли в твои мысли. Ссура расспросила нас о Крошке Вилл и о твоем деде. Они хотят, чтобы это был ты, а не я. Яйца не будут ничему нас учить, если ты не согласишься выполнить их волю.

Чужак усмехнулся:

— Тогда они нас ничему не научат! В таком случае я ничего не потерял, кроме времени. Существуют самые разные способы убийства слонов. Это вы с Тарзакой собираетесь чему-то научиться у этих змеиных яиц!

Тарзака прервала его:

— Не только мы одни. Ты тоже. Чужак резко вскочил на ноги:

— Пусть это сделает Трабл! А я ухожу!

Когда он приблизился к двери, из глубины диких зарослей, со всех сторон раздался целый хор истошных криков и леденящего душу воя.

— Черт побери! Неужели ей повинуются все болотные жители?

Трабл утвердительно кивнул:

— Она не в состоянии проникнуть в мои мысли, когда мой разум закрыт, но эту поляну охраняет бесчисленное множество всевозможных болотных тварей. — Фокусник посмотрел на дочь Вако. — Я нисколько не сомневаюсь в том, что она убьет нас, если мы не дадим ей того, что нужно.

Чужак выглянул за порог и увидел, что Ссура подняла вверх руку. Вопли тут же прекратились. Чужак пристально посмотрел на болотную женщину.

— Сколько времени придется здесь пробыть?

— До тех, пока не родится ребенок, — негромко отозвалась Тарзака.

Чужак повернулся к своим товарищам и опустил голову.

— Год. Почти целый год, — сказал он и снова посмотрел за порог, на фигуру сидящую на косогоре. — Там скелет.

— Мы знаем. Это останки Вако, — откликнулась Тарзака дрожащим голосом. — Ссура рассказала нам, что отец однажды заявил ей, что не успокоится до тех пор, пока она не родит ему наследника, который после нее будет заботиться о змеиных яйцах. Похоже, она буквально восприняла завет старины Вако.

Трабл встал и осторожно коснулся плеча Чужака:

— Посмотри на нее, Чужак. Она красива настолько, что могла бы посрамить лучшую из красавиц балерин. Кроме того, у нас ведь просто нет иного выбора. Иначе нам придется провести здесь остаток наших дней, стать ее вечными пленниками.

Чужак аккуратно вывернулся из-под руки фокусника. На этот раз твари из зарослей никак не отреагировали на этот жест. Гадалка и фокусник не сводили с Чужака глаз, пока тот шел к костру. Болотная женщина громко вскрикнула, истерически рассмеялась и побежала вверх по косогору. Чужак резко обернулся, посмотрел на своих товарищей, затем устремился вслед за Ссурой. Тьма вскоре поглотила его.

Тарзака быстро обернулась к фокуснику:

— Как ты думаешь, с ним все будет в порядке?

Трабл подошел к ней и обнял за плечи:

— Не знаю. Единственное, что я знаю наверняка, — эта болотная дамочка будет явно дурней, чем арнхаймовские часы с кукушкой. И еще я точно знаю — этот парень с честью выполнит все, что от него требуется.

Глава 27

Погрузившись во тьму, Чужак ничего не видел. Белеющие в темноте ночи очертания черепа Вако слились со светом бесчисленных звезд. Он тщетно попытался отыскать в темноте огонь костра.

— Ссура! — Его крик вернулся десятикратно повторившимся эхом. Только на этот раз эхо прозвучало не в его ушах, а в глубинах сознания. — Ссура!

Смех. Громкий хриплый смех. Земля устремилась куда-то вниз, он сам закувыркался и полетел в темноту, сопровождаемый смехом, который делался с каждой секундой все громче.

Чужак зажал уши, но почему-то ладони так и не коснулись его головы. В следующее мгновение сначала правую ногу, а затем нос и левый глаз пронзила резкая боль.

Через мгновение боль охватила все его тело. Чужак закричал, размахивая в пустоте несуществующими руками и ногами:

Мама! Помоги мне, мама!

Темноту пронзили молнии ослепительно белого света. Чужак чувствовал, как его затягивает в себя извивающееся бесчисленными щупальцами, покрытое отвратительной слизью жуткое злобное чудовище.

Он кричал до тех пор, пока его разум не поглотила бездонная чернота.

Услышав его крик, Крошка Вилл проснулась и села в постели.

— Джонджей? Где ты, Джонджей?

Она прогнала из головы все остальные мысли, настраиваясь на зов сына. Она поникла и горестно вздохнула. Неужели снова повторяется ее давний ночной кошмар? Крошка Вилл мотнула головой, пытаясь стряхнуть остатки сна, затем встала с постели и подошла к окну. Вечерами было холодно и сыро, и поэтому на ночь окно закрывали. Крошка Вилл распахнула его и, выглянув наружу, прислушалась. В тишине были различимы далекие крики и смех, доносившиеся со стороны корчмы. Из крааля раздавалось негромкое слоновье посапывание и звуки тяжелых шагов.

— Рег!

Крошка Вилл подхватила стек и выскочила из дому. Остановившись возле ограды, она прислушалась к собственным мыслям. На всякий случай набросила на крааль воображаемую защитную сеть. Наверняка под этой сетью ничего не было, в противном случае она ощутила бы, что кто-то пытается проникнуть снаружи.

— Джонджей? Где ты, Джонджей?

Ощущая горечь во рту, она облизнула губы и, вглядевшись в темноту, окутывающую крааль, удивленно воскликнула:

— Неужели ты вспомнил свой ужасный замысел, Джонджей? Неужели ты все-таки убил последнего слона?

С этими словами она перелезла через ограду и оказалась внутри крааля.

— Рег? Где ты? Иди сюда, Рег!

Прошло какое-то мгновение, и Крошка Вилл услышала фырканье слонихи, затем топот. В следующий миг на нее надвинулась огромная тень.

— Рег!

Сначала Вилл почувствовала удар небывалой силы, который пришелся ей прямо в лицо и грудь. Затем ее левая рука хрустнула под тяжестью огромной слоновьей ноги. Шеститонная туша с хрустом вдавила ее в землю.

Здоровяк Вилли когда-то рассказал дочери о Черном Алмазе. Вилл было тогда лет восемь. Это была старая-старая сказка, всего лишь одна из тысяч ей подобных, и содержала все ту же мораль: слоны признают только одного дрессировщика, нового, и при этом забывают старого. Керли Причетт когда-то давным-давно был дрессировщиком Черного Алмаза, но во время гастролей цирка в Корсикане, штат Техас, дрессировщиком Черного Алмаза стал Джек О'Трэди. Керли перебрался на жительство в Корсикану и попросил у Джека разрешения довести слониху до цирка.

Ему очень хотелось произвести впечатление на соседей.

По пути к цирку зеваки рядами выстроились по обе стороны улицы. Керли полагал, что слониха узнает его и будет слушаться. Именно поэтому он разрешил постороннему человеку, некой Еве Донахью, погладить слониху. Но Алмаз думала совсем по-другому. Подхватив Керли бивнем, она зашвырнула своего бывшего дрессировщика через стоявший поблизости автомобиль. Затем слониха отбросила на обочину дороги Еву Донахью, пронзив ее бивнями.

Хозяевами Рег были поочередно все дрессировщики Мийры. Как же иначе они могли обрести профессиональные навыки? Как же еще могли перенять у них эти навыки дети? Однако слоны признают только одного хозяина, забывая его сразу же, как ему на смену приходит новый человек. Когда-то хозяйкой Рег была и Крошка Вилл, однако она давно перестала ею быть. Рег сменила много хозяев, отчего сделалась злобной и раздражительной.

Те, кто странствуют по дороге между Аркадией и Порсом, рассказывают, будто уже два года окрестности Великой топи сотрясаются от пронзительных криков и бешеного топота тамошних обитателей. Огромные трещины жуткими шрамами исполосовали поверхность дороги в тех местах. Деревья, травы и кустарники, окружающие бескрайний водоем, получивший название Озеро ночных кошмаров, почернели от частых пожаров. Торговля в этих краях захирела, и теперь любой товар, будь то лед или изделия из металла, попадал в Тарзак с юга, со стороны Куумика, затем перевозился через всю Изумрудную долину и продавался по баснословным ценам.

Дела приняли настолько плохой оборот, что среди жителей городов Срединного континента пошли разговоры. В тридцать четвертый сезон на Тарзакской Арене эти разговоры привели к принятию решения о строительстве новой дороги, ведущей на север в обход Великой топи.

Однако у колонистов осталась только одна слониха, Рег, которая была уже стара. Предполагаемую дорогу можно было бы построить, используя лошадей и гремучую смесь Стина, однако для этого потребовалось бы не менее двух лет. Кроме того, строительство наверняка не обошлось бы без человеческих жертв и огромных денежных затрат.

Гастрольный Сезон подошел к концу, но дальше разговоров дело так и не пошло.

Однако вскоре, уже в мае тридцать пятого года Великой Катастрофы, одинокие путешественники, которые все же осмеливались пройти по этому злополучному пути, поведали о том, что в краю Великой топи все спокойно, а вокруг Озера Вако снова буйно расцвела растительность. Эти рассказы получали все новые и новые подтверждения из уст других людей, и вскоре разбитые участки дороги были приведены в порядок и торговля в этих краях возобновилась.

Никто, за исключением, пожалуй, Великого Мутча Мовилла, не мог объяснить происшедшего. В повествовании Мутча фигурировала высадка большого казначейского корабля «Каддивампус», битком набитого драгоценностями, пряностями, прекрасными тканями и снадобьем, именуемом «натуральный виски». Но на то Мутч и профессиональный сказитель, причем прекрасно владеющий своим ремеслом… история получилась красивая, однако наивно было принимать ее за чистую монету. Правда, когда начался тридцать пятый Гастрольный Сезон, единственное воспоминание об этом событии затерялось где-то в закромах импровизированного архива тарзакских жрецов. Таким образом, единственным напоминанием о дороге осталась лишь история Мутча о корабле «Каддивампус».

Чужак положил последний камень на могилу Вако, встал и подошел к водоему со свежей водой на самом краю поляны. Откинув капюшон назад, он наклонился над водой, собираясь напиться. Прежде чем его губы коснулись прохладной влаги, он увидел собственное отражение — размалеванное белой краской лицо клоуна, седые волосы.

Чужак левой рукой провел по волосам. Когда это они так успели побелеть?

— Еще камней!

Оторвав взгляд от своего отражения, Чужак обернулся и увидел Ссуру, стоявшую возле могилы отца. Он снова повернулся к воде и погрузил губы в холодную влагу, затем выпрямился и сел.

— Еще камней!

Чужак недовольно качнул головой.

— Хватит камней! Достаточно!

Ссура стояла на своем прежнем месте, как всегда, обнаженная, уперев в бедра сжатые в кулаки руки.

— Где мой ребенок, Ссура?

Женщина отрицательно покачала головой.

— Не твой. — Она указала рукой в сторону ближней к дороге поляны. — Уходи.

Чужак бросил взгляд на вершину холма и встряхнул головой.

— Нет. Сначала змеиные яйца должны пообщаться с моими спутниками, Тарзакой и Траблом.

Ссура в ответ лишь рассмеялась, причем так громко и пронзительно, что ушам Чужака стало больно.

— Не хотят. Яйца не хотят этого. Эти люди им не нужны. Они не хотят с ними общаться.

Повернувшись к Чужаку, Ссура убежала — скорее всего туда, где находилось ее жилище.

Чужаку вспомнились те мгновения — малоприятные и навязчивые, — которые в конечном итоге привели к появлению на свет ребенка. Это вряд ли можно было назвать даже примитивным любовным актом. Это скорее монотонное, холодное, бесчувственное дело для зачатия человеческого существа. Глаза Чужака сузились, когда он в очередной раз посмотрел на свое отражение. Он сам был не в состоянии выполнить это. Да и кто смог бы, находясь в лесной чаще, из глубины которой постоянно доносится несмолкаемый хор жутких голосов и криков, делать это с дикаркой, обладающей неописуемой, безумной силой. Именно яйца, да, да, именно они вынудили его сделать это. Чужак сжал зубы, испытывая одновременно чувство стыда и возмущения.

А ребенок? У него ведь даже нет имени. Кроме того, он ведь даже не знает, мальчик это или девочка. Ему пришлось провести в джунглях почти год, одному, без своих товарищей, прежде чем Ссура разрешилась от бремени. Теперь же он даже не имеет никаких прав на собственного ребенка. Об этом ему недвусмысленно заявили и болотная женщина, и змеиные яйца. Уже на прошлой неделе яйцам больше нечему было его учить, однако взяться за обучение Трабла и Тарзаки они отказались. Они получили все, что им было нужно, от Чужака. Действию договора пришел конец. Чужак выпрямился и зашагал вверх по косогору.

— Не подходи ближе, Чужак!

Чужак ощутил слабый мысленный голос яиц, обращенный к нему.

— Вы так малы, — мысленно откликнулся он. — Вы слишком малы и слишком слабы. У нас с вами существует уговор. Я сделал все, что вы хотели, теперь выполните то, что хочу я.

С вершины холма на Чужака хлынула целая волна презрения.

— Мы делаем то, что хотим. Нам ты больше не нужен. Разве мы не научили тебя всему? Разве мы не показали тебе того, что ты когда-нибудь научишься делать? Так что уходи. Ступай!

Мысли Чужака устремились вверх, и он мысленно положил свои руки на спрятанные на вершине холма яйца.

— Я могу спокойно раздавить вас! Я сделаю это, если вы не выполните своего обещания!

— Ссура! Убей его! Убей! — завопили яйца. Чужак ликующе рассмеялся:

— Ваши мысли вряд ли вырвутся за пределы моего разума.

Его пальцы проникли под скорлупу одного из яиц, сомкнувшись вокруг головки холодного, покрытого мерзкой слизью существа.

— Ну, каково? Я ведь могу покрепче сжать пальцы и раздавить твою жалкую головенку!

— Мы согласны! Согласны, согласны! Мы сделаем все, что ты пожелаешь! Мы согласны! Согласны!

Чужак ослабил свою мысленную хватку и посмотрел на вершину холма.

— Вы слышите меня? Яйца ответили:

— Да!

— Теперь выслушайте вот что. В любое время, когда только пожелаю, где бы я ни находился, я смогу добраться до вас и без всякой жалости уничтожить. Вы сами научили меня умению появляться там, где я захочу. Вы поняли меня?

— Да! — в унисон ответили яйца. Чужак удовлетворенно кивнул:

— Тогда выполните все ваши обязательства нашего договора. Сейчас на свет появился ребенок, которому суждено провести всю свою жизнь в жутком страхе, охраняя вашу жизнь и безопасность. Я свое обещание выполнил. Теперь вы должны обучить Тарзаку и Трабла. Если вы не сделаете этого, я раздавлю вас. Если я способен убить слона, то лишить вас ваших ничтожных жизней мне вообще ничего не стоит.

Чужак посмотрел вниз, где в хижине у подножия холма стояли возле самого порога Тарзака и Трабл.

Он поднес ко рту руки:

— Я договорился!

Затем он рассмеялся, опустил руки и мысленно обратился к находящимся в хижине людям:

— Я сказал им. Теперь они начнут учить вас. Вы поняли меня?

Тарзака и Трабл в ответ замахали руками. Гадалка бегом бросилась вверх по косогору:

— Подожди, Чужак! Ты не должен делать того, что решил! Подожди!

Чужак поднял вверх руку, и в то же мгновение Тарзака резко остановилась, как будто наткнулась на каменную стену. Какое-то время Чужак продолжал смотреть вниз.

— До свидания.

Он обернулся и остановился у края поляны. Затем отыскал свой мешок, ткань которого почти расползлась по причине древнего возраста, и зашагал в сторону дороги на Аркадию-Мийру.

Крошка Вилл сидела, откинувшись спиной на спинку носилок. В ее правой руке, лежавшей на колене, был зажат стек. Крошку Вилл со всех сторон окружали дрессировщики. Все внимательно наблюдали за тем, как Бигфут, новый Мастер мийрских дрессировщиков, вошла в крааль и приблизилась к Рег.

Крошка Вилл также не сводила глаз с Бигфут, которая подошла к старой слонихе. Молодая женщина-дрессировщица была спокойна и уверенна. Со стороны казалось, будто ей вообще неведомо чувство страха. Но все дрессировщики прекрасно знали, что происходит в голове молодой женщины.

Беги! Беги без оглядки! Эта слониха — убийца!

Ведь это Рег превратила руку Вилл в бесполезный, уродливый обрубок и раздробила ей кости левой ноги — причем так сильно, что даже через два года конечность совершенно не повинуется ей, затем сломала ограждение крааля и устремилась в город. Рев взбешенного животного заставил жителей Мийры выскочить из своих постелей. Спасаясь от обезумевшей слонихи, люди бросались врассыпную. В конце концов Рег удалось утихомирить, увы — лишь после того, как в уличной пыли осталось лежать шесть безжизненных тел.

После этого случая Рег убила еще двух дрессировщиков и изуродовала третьего. Когда молодую дрессировщицу отделяли от слонихи считанные сантиметры, Крошка Вилл переместилась чуть ближе. Слониха фыркнула и ударила дрессировщицу хоботом. В следующее мгновение хобот уже обвился вокруг тела женщины, но та стукнула по нему стеком. Рег отвела голову назад и массивными ногами-колоннами принялась в неуверенности топтать траву.

Бигфут подождала, пока Рег успокоится, и протянула к ней руку. Крошка Вилл откинулась назад и закрыла глаза, слушая, как дрессировщица пытается ласково заговорить со слонихой. Но вскоре она позволила своему мысленному «я» покинуть тело. Это «я» воспарило ввысь и поплыло куда-то вдаль вместе с облаками. Это внутреннее ее «я» пребывало в добром здравии, без каких-либо увечий. С высоты небес Вилл заглянула вниз, в огороженное пространство крааля и принялась следить за происходящим.

Вот Рег хоботом обвила левое запястье дрессировщицы. Бигфут в правой руке держала стек, водя им прямо перед глазами слонихи. Затем хобот змеей скользнул вверх по руке женщины к ее плечу. Рег обнюхала волосы дрессировщицы, а та тем временем протянула ей корень кобита. Рег убрала хобот от волос Бигфут и приняла подношение.

Крошка Вилл наблюдала за этой сценой не без ревности. Неожиданно к краю мысленной картины подступила густая чернота. Наплывая откуда-то из-за горизонта, чернота вскоре заслонила солнце. Вилл посмотрела вниз, но никто из дрессировщиков, похоже, ничего не заметил. Перед глазами Вилл стало черным-черно — ей стало страшно от того, насколько все успело почернеть вокруг.

— Где ты?

Вилл устремилась навстречу тьме:

— Кто ты?

Откуда-то из самого сердца тьмы послышался голос:

— Уходи с моего пути, мать!

— Джонджей?

— Уходи с моего пути! Я пришел сюда завершить дело, которое я когда-то начал.

— Нет, Джонджей! Нет! Я остановлю тебя!

— Тебе это не удастся!

Обрушившаяся с небес темнота окутала Крошку Вилл. Но открыв глаза, женщина обнаружила, что по-прежнему находится на своих носилках. Она перевела взгляд на небо, но ничего там не увидела, кроме привычной голубизны и редких облаков. Вилл крепко зажмурила глаза:

— Не делай этого, Джонджей! Не надо!

В кронах деревьев зашумел ветер, облака начали темнеть. Бигфут заставила Рег опуститься на колени, затем забралась на слониху и уселась у нее на холке. В следующее мгновение Рег уже поднялась на ноги. Бигфут что-то сказала ей, и слониха зашагала вперед, затем свернула сначала влево, потом вправо и наконец остановилась. Окружавшие Крошку Вилл дрессировщики разразились аплодисментами и восторженными криками. По щекам Крошки Вилл заструились слезы.

— Неужели ты не видишь, Джонджей, кого собираешься уничтожить? Неужели ты этого не видишь?

— Послушай, мать! Ты и все эти святоши! Сейчас вы увидите, на что я способен!

Небо потемнело, и где-то на западе прогрохотал гром. Собравшиеся у крааля дрессировщики устремили свои взгляды вверх, к надвигающейся туче. Вилл закрыла глаза и заставила внутреннее «я» покинуть тело. Оно тотчас взмыло в поднебесные выси.

— Остановись, Джонджей! Остановись!

Тьма, застилавшая глаза Вилл, обернулась огромным, черно-зеленым драконом. Его пасть изрыгала огонь, его когти — каждый размером с огромное дерево — нависли прямо над краалем.

— Ничто не сможет остановить меня! Мне нужно вернуть долг этой слонихе и всем моим добрым друзьям и соседям!

Он столкнул ее с небес. Камнем падая вниз, Крошка Вилл закричала:

— Взгляни на них, Джонджей! Загляни в их глаза! Посмотри, что ты делаешь! Загляни в их мысли!

Темнота поглотила весь мир, и Крошка Вилл рухнула на носилки.

Очнулась Крошка Вилл у себя в комнате, но с губ ее продолжал срываться крик.

— Успокойся! Успокойся! Крошка Вилл мотнула головой:

— Джонджей… Темнота… Дракон… Мортифай ободряюще похлопал ее по руке:

— Все в порядке, Вилл. Поверь мне. Тебе просто приснился какой-то кошмар.

— Что с Рег? С ней все в порядке? Мортифай кивнул:

— С Рег все нормально. С Бигфут тоже все в порядке.

— Чернота… Тьма…

— Это просто погода немного испортилась. А ты, кроме того, порядком устала. Отдохни, и тогда поймешь, что все в полном порядке.

Крошка Вилл указала рукой на окно:

— Помоги мне подняться с постели и отнеси меня к окну.

— Не знаю, стоит ли это делать. Видишь ли…

— Я сказала, отнеси меня к окну!

— Ну, хорошо. Ладно. — Мортифай протянул ей руку, помогая подняться, и, поддерживая под спину, подвел к окну.

Посмотрев на крааль, Крошка Вилл увидела, что Бигфут продолжает заниматься Рег, а дрессировщики все так же наблюдают за ней.

— Видишь? Что я тебе говорил? — произнес Мортифай, указывая в сторону крааля.

Крошка Вилл долго не сводила глаз с происходящего, но затем попросила помочь ей вернуться в постель.

Выполнив ее просьбу, Мортифай попрощался и ушел. Крошка Вилл еще долго смотрела на небо. Она не могла забыть ту силу, ту мощь, которую излучал Джонджей. Если бы захотел, ее сын запросто стер бы с лица земли всю Мийру. Не забыла она и переполнявшую его ненависть к Рег. Слава богу, с Рег все в порядке.

Рег все еще жива, а значит, дрессировщикам есть кого дрессировать.

Еще Вилл подумала о том, что ее сын по-прежнему остается изгоем. Он мог убить Рег, но не сделал этого.

— Мой бедный сын! Неужели все это потому, что ты только сейчас понял весь ужас содеянного тобой? Если ты все понял и осознал, как же велики твои душевные муки!

Вилл закрыла глаза:

— Джонджей! Джонджей! Позволь мне прийти к тебе! Вскоре она опять погрузилась в сон.

Глава 28

Чужак стоял высоко на гребне Нагорья. Далеко внизу, на севере простиралась Великая топь и Озеро Вако. Вдалеке виднелись окутанные белыми, как снег, облаками пики Белошапковых гор. Внизу тонкой ниткой протянулась дорога, берущая начало в замерзших озерах и теряющаяся где-то в самой гуще джунглей. Там, в городе Аркадия, она соединялась с Великой дорогой, которая протянулась из Мийры через Великую топь до самого Нагорья и далее до Великой пустыни и города Куумика.

Из печи одного из домов Аркадии медленно поднимались вверх двойные столбы белого дыма. Там, где они сливались воедино, струя дыма немного изгибалась и устремлялась прямой линией на северо-восток, в сторону Мийры. Чужак обернулся к Великой топи спиной и зашагал дальше по горному гребню, пока не уперся взглядом в простиравшуюся далеко внизу Великую пустыню. Его взгляд затуманили слезы. Он распростер к небу руки и воскликнул:

— Эй, Момус! Слушай меня, старый плут! Посмотри на меня, Момус!

Он стремительно повернулся, и дым тоже поплыл в другую сторону. Ладони Чужака теперь были повернуты к Белошапковым горам, и мгновение спустя облака, закрывавшие горные пики, исчезли. Чужак перевел взгляд на огромную каменную глыбу, лежавшую у его ног. Та, словно не выдержав его напряженного, немигающего взгляда, разлетелась на тысячи мельчайших осколков.

Все так же вытягивая вверх руки, он снова посмотрел на небо.

— И все-таки я не властен изменить прошлое, старый насмешник! Прошлое остается неизменным на все времена, и поэтому я проклинаю все законы вселенной!

Чужак опустил руки и склонил голову. Жаркий воздух песчаной пустыни обдал горячей волной его размалеванное клоунское лицо.

— Ответь, Момус, как жить тому, кто называет себя Чужаком? — Он почувствовал, как слезы, скатываясь с его лица, тяжелыми каплями падают на землю.

Он увидел хорошо знакомых ему людей, которые собрались в Мийре возле крааля — Крошку Вилл, Токиосо, а также семьи восьмерых дрессировщиков, павших жертвами разъяренной слонихи Рег. Все они не сводили глаз с Бигфут, пытавшейся заставить слониху подчиниться своей воле. Чужак заглянул в их мысли и, пристыженный, удалился восвояси.

Дело не в дрессировщиках, дело было во всех остальных — конюхах, наездниках, шорниках, зазывалах, жрецах, рассказчиках, подсобных рабочих. Он заглянул в мысли и к ним. Слониха Рег была для них тем, что связывало их со звездами, со старым цирком. Даже для тех, кто не был дрессировщиком, эта старая слониха оставалась неким особым, священным животным. Она олицетворяла собой старый цирк, который по-прежнему жил в сердцах тех, кто наблюдал сейчас за слонихой и дрессировщицей. Это были и старые цирковые артисты, и те, кто родился уже на Момусе.

Заглянув в мысли Бигфут, он обнаружил в них почтение и священный трепет. Это напомнило ему то, что он когда-то прочел в мыслях своей сестры. Он заглянул в мысли Мэй в ту минуту, когда та сидела в высокой траве, вооружившись кистями и красками. Это была какая-то особенная, неудержимая радость вперемешку с гордостью и радостью обладания.

Это была радость, свидетелем которой он стал когда-то в далекие дни детства во время двадцать первого Гастрольного Сезона, когда ему исполнилось тринадцать лет. Магистр тарзакских жрецов по имени Бородавка прочитал тогда отрывки из путевой хроники о великом простофиле с планеты Уоллаби. В них говорилось о противостоянии двух цирков, О'Хары и Арнхайма.

Вспомнив имя Арнхайма, Чужак снова посмотрел на небо.

— Арнхайм! Ты сейчас тоже видишь их? Ни ты, ни я — как бы мы ни старались уничтожить цирк, это нам не удастся. Нельзя убить то, чему суждена вечная жизнь. Цирк — бессмертен.

Какой-то миг он боролся с искушением послать свои мысли прямиком в Мийру, в материнский дом, чтобы матери стало лучше от его признания собственной неправоты. При этом он ощутил, как от стыда запылали его щеки и сделалось жарко в груди.

Чужак снова посмотрел на Великую топь:

— Что же мне делать? — спросил он себя.

Время, проведенное в плену у Ссуры, знания, купленные у змеиных яиц ценой обреченного на вечное рабство несчастного безымянного ребенка, — все это было напрасно, все пошло прахом.

— Если бы я захотел, то стал бы величайшим фокусником или ясновидцем, каких еще не видывал мир. Если бы я захотел, то стал бы властелином всей этой планеты и держал бы всех ее обитателей в вечном страхе перед моими сверхъестественными способностями.

Чужак саркастически рассмеялся и сплюнул себе под ноги.

В голову ему пришли недобрые, темные мысли, мысли о том, чтобы шагнуть к самому краю высокого утеса и поступить с собой так, как он поступил с пятью слонами, которые по его воле свалились в глубокую пропасть. Однако на смену этим раздумьям пришло спокойствие.

Чужак удовлетворенно кивнул:

— Да. Правильно.

Он попытался отыскать среди вороха разноречивых мыслей какой-нибудь противоположный довод, но ничего, кроме легкого любопытства, не обнаружил. Змеиные яйца увидели в его разуме нечто непонятное, что-то вроде двух больших загадок, которые они назвали видениями. Для того чтобы он сам их увидел, ему необходимо узреть еще несколько мысленных образов-картинок, этаких недостающих фрагментов мозаики. Это — нечто, что ему предстоит осуществить. Миссия. Цель Предназначение.

— Два великих видения, — произнес Чужак. Вытерев со щек слезы, он стал спускаться вниз, туда, где брала свое начало дорога, ведущая в Куумик. — На моем пути встретится еще немало таких утесов — стоит мне только этого пожелать.

Это произошло в Мийре два года спустя, в 37 году Великой Катастрофы. Крошка Вилл сидела в зрительном ряду Мийрской Арены, надеясь услышать от новоприбывших рассказчиков хоть какое-нибудь известие о Джонджее. В тот вечер выступал новый Мастер рассказчиков Аркадии, женщина, известная под именем Тамбурин.

— Мне недавно встретился один фокусник, — начала она, — чье волшебство изумляло сильнее, чем его фокусы. Его имя — Трабл. Готова поклясться чем угодно, но он умеет менять масть у игральных карт. Он путешествует вместе с гадалкой по имени Тарзака. Эта гадалка на самом деле умеет предсказывать будущее. Ей известно не только то, что было с каким-нибудь человеком, но и то, что с ним случится в будущем.

Тамбурин на какое-то время смолкла, затем продолжила:

— Но самое странное, однако, то, что я увидела своими собственными глазами на дороге, ведущей в Тарзак.

В ночь, о которой я сейчас рассказываю, у костра на обочине дороги собралось четырнадцать человек, среди которых преобладали жрецы. Соревновались три клоуна — по одному из Тарзака, Сины и Порса. После них один за другим выступили жрецы.

Бедоносец, ученик жреца из Тарзака, продекламировал «Песнь о городе Барабу», о приключениях старой цирковой труппы. Его выступление имело успех, поскольку он был в прекрасном голосе. После него продекламировал свою только что сочиненную «Сагу о дороге» ученик жреца Лапши. В ней он поведал собравшимся о приключениях слонов на Момусе. Великая Тина, Магистр жрецов из Мбвебве, выступила с «Песней о Машине Номер Два», посвященной истории заселения и колонизации Срединного континента.

Три других жреца представили на суд собравшихся свои любимые произведения. Ойлум, жрец-рыбак из Сины, порадовал слушателей «Песней о 21-м и 35-м выпуске», также повествовавшем о старом цирковом шоу. Толдус из Айконы исполнил свой «Первый сезон», а первый жрец Великий Бородавка из Тарзака — уже под конец — «Сагу о Здоровяке Вилли».

Имел место внушительный обмен мовиллами, однако больше всех заплатил некий ясновидец, представившийся просто Чужаком. Лицо его было раскрашено белой краской, как у обычного клоуна, а одежда отличалась ветхостью. Великий Магси попросил незнакомца погадать ему. Чужак сначала изучающе посмотрел на темного жреца, затем утвердительно кивнул и встал.

— Ты знаешь меня, Великий Магси?

Темный жрец кивнул и ответил:

— Да, я знаю тебя.

После этого ясновидец заглянул в лица присутствующих, поднял глаза к небу и заговорил:

— Когда-то, давным-давно, мне напророчили, будто мне предстоят два великих видения. Мне сказали, что случится это после того, как я достаточно всего увижу и достаточно всего узнаю. За последние два года я побывал во всех уголках этой планеты, пристально вглядываясь в окружающий мир и внимательно изучая его.

Четыре года назад на дороге, ведущей из Мийры в Аркадию, я повстречал Великого Мэарсиддоатса и его жену, певицу Иеаду. Я заплатил им за их рассказ и песню. Удивительные видения почти что привиделись мне. Однако чего-то все-таки в них не хватало. — С этими словами он вытянул вперед руки. — Сегодня жрецы, собравшиеся вокруг этого костра, даровали мне все недостающее.

Великий Магси посмотрел на неизвестного ясновидца:

— Значит, такая судьба постигнет одного из нас?

— Всех вас, — ответил на это Чужак. — Мое первое великое видение — это планета Момус и населяющие ее люди. В будущем их ожидают мрачные времена, потому что и сама цирковая труппа когда-то видела худшие времена.

Среди собравшихся пробежал шепот — ясновидец был явно не в своем уме. Цирковой труппы не существует вот уже тридцать семь лет. Великий Магси жестом призвал всех к молчанию, после чего снова обратился к Чужаку:

— А что же наступит после мрачных времен?

— Наступят добрые времена, — ответил Чужак, все так же простирая руки к звездному небу. — Цирк жив и будет жить вечно. Я вижу, как он снова перелетает со звезды на звезду, выступая под огромным шатром перед представителями самых разных народов многочисленных обитаемых миров. Я чувствую, как само слово «цирк» продолжает волновать сердца и старых, и молодых. — Он опустил руки и оглядел собравшихся. — А еще здесь будут слоны. Много слонов, даже больше, чем их когда-то было в старом цирке. Все это я вижу в моем видении нашего будущего.

Глаза Великого Магси увлажнились от слез. Затем он улыбнулся и кивнул головой:

— Имеется ли в твоем видении хотя бы какой-нибудь намек на то, когда все это произойдет?

— Нет, — коротко ответил ясновидец.

И тогда случилось странное. Великий Магси задал еще один вопрос:

— А что же было в твоем втором видении?

Чужак остановил свой неподвижный взгляд на жреце, затем после продолжительной паузы заговорил:

— Мое второе видение касается одного лишь меня. Это моя собственная судьба. — Он снова обвел взглядом сидящих возле костра. — В благодарность за то, что я получил от вас знание, которого мне недоставало, я предсказал вам будущее Момуса, чтобы вы поступили так, как пожелаете.

Тамборин вытянула вперед руки:

— И тогда белолицый Чужак отошел от костра и скрылся в ночной тьме. Он направился отнюдь не в сторону Куумика и вовсе не в сторону Тарзака. Вместо этого Чужак зашагал в направлении Нагорья.

Рассказчица опустила руки и посмотрела на тех, кто сидел вокруг Мийрской Арены.

— Уж не безумен ли был ясновидец? — донесся до нее чей-то вопрос.

— Откуда мне знать? Его рассказ, его размалеванное, как у клоуна, лицо, его внезапный уход посреди темной ночи в безводную пустыню — все это явно свидетельствовало о его безумии. Однако пророчество Чужака пришлось мне по сердцу.

Все тогда подумали, что ясновидец, конечно же, сошел с ума, однако мы поговорили между собой и задумались над его словами. Как я уже сказала, всего за несколько недель до этого я встретила волшебника, продемонстрировавшего настоящее волшебство, и еще одного ясновидца, женщину, которая предсказывала будущее без всяких там карт, хрустальных шаров и прочих принадлежностей для ворожбы. Она предсказывала истинное будущее.

Рассказчица прижала руки к груди:

— Я сердцем чувствую, что эта странная ясновидящая говорила правду. Вот здесь, в моем сердце, по-прежнему живет Старый Цирк. Он жив в сердцах тех, кто в ту ночь слушал рассказ Чужака. Вы все, собравшиеся здесь, не должны допустить, чтобы цирк умер в ваших сердцах.

Тамбурин указала рукой на звездное небо:

— В один прекрасный день цирк снова полетит к звездам, и представление продолжится!

Начался сбор денег рассказчице, и Крошка Вилл молча заплакала.

Глава 29

Прошло ровно двадцать дней, после того как Чужак ушел прочь от горевшего в безлюдной пустыне костра. Сейчас он снова стоял на берегу Озера Вако. Одежда его вся пропылилась. Он смотрел в сторону поляны на чащу деревьев и, увидев там высокий холм, мысленно накрыл его своим разумом.

— Я вернулся.

После этого он сначала ощутил удар, затем волну гнева, исходящую от змеиных яиц. Затем рядом с ним повисло черное облако, стремительно меняющее свои очертания.

— Зачем ты пришел сюда. Уходи!

— Я пришел за моим ребенком, Ссура.

— Уходи! Это не твой ребенок! Она не твоя! Чужак улыбнулся:

— Значит, мой ребенок — девочка!

Облако закружилось бешеным вихрем, способным с корнем вырвать из земли деревья.

— Она не твоя! Убирайся! Убирайся, или мы убьем тебя!

Чужак услышал, как к голосу Ссуры присоединились голоса яиц:

— Убей его, Ссура! Убей его! Убей!

Черное облако повисло почти над самой головой Чужака. Тот потянулся к нему мысленными «пальцами», и оно тут же бесследно исчезло. Вырванные вихрем из земли деревья и кусты сыпались вниз. Ссура постояла посреди поляны и, пошатываясь, направилась к вершине холма.

Чужак шагнул на поляну и поспешил следом за ней:

— Где она, Ссура? Где моя дочь?

Откуда-то сверху на вершину холма упала обнаженная женщина. Перевернувшись, она вскочила на ноги и, разразившись истерическим смехом, повернулась лицом к Чужаку. В следующее мгновение обитатели джунглей живой стеной обрушились на Чужака. Гигантские болотные ящерицы, водяные змеи, насекомые и драконы-попугаи, казалось, были одержимы желанием уничтожить его. Под их сумасшедшим натиском он рухнул на землю. Попугаи острыми клювами принялись клевать его тело, целясь в голову. По щеке Чужака заструилась кровь. Он почувствовал, что на спину ему наступила нога какого-то болотного чудовища, грозя в любую минуту раздавить.

Громадным усилием мысли он воздвиг над собой защитный силовой кокон. Давление на спину тут же исчезло. Чужак поднялся на ноги, чувствуя, как злобные твари в бессильной ярости бьются о его невидимую спасительную броню.

Чужак направился к вершине холма. Со всех сторон в злобном исступлении на него лезли болотные чудовища. Разум Чужака воспарил ввысь, над ордой обезумевших монстров. С высоты ему было видно, что Ссура призывает все новых и новых тварей. Жуткие клыки, бивни, когти и крылья подбирались к вершине холма все ближе и ближе — до тех пор, пока эта беснующаяся масса не поглотила Ссуру. Неожиданно монстры, как по команде, замерли. Один за другим они откатывались назад, отползали или разлетались в разные стороны, бросив своих погибших в беспорядочной давке сородичей, а вместе с ними и тяжело дышащую, истекающую кровью Ссуру.

Чужак силой мысли убрал защитный кокон, и в тот же миг разум вернулся в его саднящее, покрытое синяками и ссадинами тело. Боль заставила его опуститься на колени, он застонал. Через мгновение Чужак все-таки собрался с силами и встал. Пошатываясь, он направился к Ссуре и опустился возле нее на колени:

— Ссура, ты слышишь меня?

Ее губы слегка приоткрылись, на них запузырилась кровавая пена.

— Убью тебя! Убью!

Чужак повернул голову в сторону вершины холма:

— Отпустите ее! Отпустите ее, или я сейчас вас всех передавлю!

Чужак заглянул Ссуре в глаза. Та невидящим взором посмотрела на него, широко открыв стекленеющие глаза. Ее нижняя челюсть безвольно отвисла.

— Ссура!

— Бесполезно, Джонджей! — отозвались яйца. — Все, что она имела, она получила от нас.

Чужак схватил женщину за плечи и встряхнул:

— Ссура, где моя дочь?

Глаза женщины на мгновение блеснули, как будто она узнала его, но уже в следующий миг свет жизни окончательно погас в них. Голова бессильно упала набок. Чужак осторожно опустил Ссуру на землю и вытер кровь с ее губ.

— Эх, если бы ты когда-нибудь была свободной!

С этими словами Чужак резко выпрямился. Над поляной стояла зловещая тишина, нарушаемая лишь каким-то слабым, плохо различимым звуком. Юноша обошел вершину холма и вскоре оказался на противоположной стороне поляны. У самого ее края, прямо под ветвями деревьев он разглядел кособокую, грубо сколоченную деревянную будку. Чужак подошел к ней совсем близко, и до него сразу донеслись крики яиц:

— Она наша! Оставь ее нам! Она нужна нам! Нам не обойтись без нее!

Чужак привычным усилием мысли погасил их вопли. Он приблизился к похожей на клетку будке и заглянул внутрь. В углу, сжавшись в комочек, сидело крошечное темноволосое существо, настолько грязное, что лишь с великим трудом его можно было признать за человека. Джонджей немедленно выстроил мысленный купол, накрывший и его самого, и ребенка.

— Малышка! — позвал он.

Девочка заморгала и попятилась к задней стенке клетки. Из ее горла вырвался сдавленный звериный крик. Чужак обошел клетку вокруг, не сводя глаз с копошащегося в нечистотах ребенка, и обнаружил подобие дверцы, закрывающейся на веревку. Он развязал узел и потянул за веревку. Дверь открылась. Нагнув голову, Чужак вошел внутрь. Девочка испуганно взвизгнула и вытянула вперед ручки со скрюченными пальчиками. Чужак опустился перед ней за корточки и протянул к ней руку. Малышка быстро схватилась за нее, прижала к своей груди и заплакала, спрятав лицо в ладонях.

Чужак погладил ее по грязным, спутанным волосам:

— Все будет хорошо, малышка. Все будет хорошо.

От каждого его прикосновения ребенок начинал испуганно дрожать. Чужак собрал воедино все приятные и добрые мысли и поместил их в голову дочери. Это были мысли доброты и любви. Девочка легонько разжала пальцы и посмотрела сквозь них на Чужака.

Он почувствовал, как от ребенка исходят волны страха, боли, озлобленности и одиночества. Ей было ведомо одно лишь слово — Девочка. Это было ее имя.

— Все будет хорошо, детка. Я твой папа. Я пришел за тобой.

Глава 30

Прошло шесть лет. Наступил конец месяца Громовика 43 года Великой Катастрофы. Два человека в новеньких одеяниях дрессировщиков слонов — светловолосый молодой мужчина и маленькая девочка шли под сильным дождем по дороге Мийра — Аркадия. Джонджей, а это был он, вопрошающе посмотрел на дочь:

— Ты не устала, малышка?

— Устала, папа. А еще я замерзла.

Путешественники остановились. Джонджей выпустил руку дочери, сбросил с плеча мешок, извлек из него поношенное одеяние и укутал в него малышку. Затем перебросил мешок через плечо, взял девочку на руки и поцеловал. Немного постояв, зашагал дальше. Дождь не переставал.

— Мы скоро придем. Осталось совсем немного, — успокоил Джонджей ребенка.

Девочка обняла отца за шею и положила голову ему на плечо.

Где-то вдали, за пеленой дождя, Джонджей различил неясную фигуру всадника. Лошадь, на которой тот ехал, шла медленно, покорно склонив голову под безжалостными струями ливня. Джонджей перебрал в памяти события последних шести лет своей жизни. После того как он схоронил яйца где-то глубоко в болотной жиже, малышка мало-помалу перестала его бояться.

Пришло время, и она научилась говорить и перестала плакать. Затем девочка научилась смеяться. Называя себя Чужаком, Джонджей странствовал по дорогам и зарабатывал себе на жизнь предсказаниями будущего. Одеянием дрессировщика слонов он разжился в Куумике. Джонджею захотелось нарядиться в него в тот самый день, который привиделся ему однажды ночью возле костра на дороге Куумик — Тарзак.

Фигура, сидящая на лошади, казалась какой-то бесформенной, лица из-за наброшенного на голову капюшона было не разглядеть. Оказавшись прямо перед лошадью, Джонджей протянул руку и осторожно перехватил поводья. Лошадь остановилась. Всадник оставался по-прежнему неподвижным. Джонджей легонько подергал его за руку:

— Мама? Ты?

Человек протер глаза и воскликнул:

— Джонджей!

Нагнувшись, Крошка Вилл обняла сына за шею. Затем соскользнула с лошади на землю, шлепнув подошвами по раскисшей от дождя почве. Сильная рука сына обхватила ее за талию, не дав потерять равновесие. Крошка Вилл заглянула сыну в глаза:

— Рег умерла позапрошлой ночью. Джонджей кивнул:

— Знаю. Мне очень жаль.

Крошка Вилл кивнула и уткнулась лицом в грудь сына, вцепившись в край его одежды.

— Я очень скучала по тебе. Очень скучала.

Джонджей крепко прижал мать к себе и поцеловал:

— Мама, я хочу тебя кое с кем познакомить.

Крошка Вилл глубоко вздохнула и посмотрела на маленького человека, мирно спящего на руках сына. Она приподняла край ткани, прикрывавшей лицо малышки:

— Какая она красавица!

— Это твоя внучка. Ее зовут Девочка.

Ребенок открыл глаза и тут же испугался при виде незнакомого лица.

— Познакомься, это твоя бабушка! — рассмеялся Джонджей.

Ребенок посмотрел на отца, затем на незнакомую немолодую женщину. Мгновение спустя губы малышки расползлись в улыбке, и она раскрыла бабушке объятия.

— Можешь опустить меня на землю, папа. Джонджей опустил ребенка на раскисшую от ливня дорогу и повернулся к матери.

В глазах Крошки Вилл блеснули слезы.

— Теперь ты можешь вернуться домой.

— Мне будет приятно вернуться домой, — ответил сын и снова обнял ее.

— Чем же ты будешь заниматься, Джонджей? Я знаю, ты можешь творить настоящие чудеса.

— Я собираюсь поучиться у Мортифая. Хочу лечить людей. Мне кажется, люди будут довольны.

Крошка Вилл чуть отстранилась и подняла глаза к небу:

— Нам пора идти. А то люди скажут, что у нас не все в порядке с головой, иначе с какой стати мы бы гуляли под дождем.

Джонджей помог матери сесть в седло и рассмеялся:

— А разве дрессировщики слонов когда-нибудь отличались благоразумием?

Его мать пошарила рукой в притороченном к седлу мешке, вытащила из него стек и протянула его сыну:

— Возьми его! Теперь он твой!

Взяв стек в руки, Джонджей принялся его рассматривать, затем посмотрел на мать:

— Спасибо, но я не могу принять его.

Повернувшись к дочери, он протянул ей стек и спросил:

— Ты знаешь, что это такое?

— Это руль. С его помощью слонам говорят, что нужно делать, — ответила девочка и взяла стек в руки.

Джонджей вопрошающе посмотрел на мать — та ответила ему утвердительным кивком:

— Это вещь — твоя! Обращайся с ней аккуратно!

Девочка прижала стек к груди и расплылась в улыбке. Джонджей положил правую руку на плечо дочери, в левую взял поводья и зашагал в сторону Мийры.

— Пойдемте домой! Похоже, дождь уже утихает.

Крошка Вилл вытерла слезы и ответила:

— Дождь пойдет снова. Так всегда бывает.

Малышка в это время размахивала стеком:

— Когда приезжает цирк, жизнь превращается в большой бесконечный праздник!

Через несколько секунд стена дождя осталась у них за спиной.

БИБЛИОГРАФИЯ БАРРИ ЛОНГИЕРА (КНИЖНЫЕ ИЗДАНИЯ)

1. Сб. «Провозглашенная цель» (Manifest Destiny, 1980).

2. Сб. «Город Барабу» (City of Baraboo, 1980).

3. Сб. «Мир-Цирка» (Circus World, 1981).

4. «Песнь слона» (Elephant Song, 1982).

5. «Заповедь завтрашнего дня» (The Tomorrow Testament, 1983).

6. Сб. «Это пришло из Скенектеди» (It Came from Schenectady, 1984).

7. «Враг мой» (Enemy Mine, 1985).

8. «Море стекла» (Sea of Glass, 1987).

9. «Нагим пришел робот» (Naked Came the Robot, 1988).

10. «Возвращение домой» (The Homecoming, 1989).

11. «Держатель бесконечности» (Infinity Hold, 1989).

12. «Божественная шкатулка» (The God Box, 1989).

13. «Изменение» (The Change, 1994).

14. «Такой же шлак, как я» (Slag Like Me, 1994).

15. «Последний враг» (The Last Enemy, 1997).

16. Сб. «Вражеские бумаги» (The Enemy Papers, 1998).

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

БИБЛИОГРАФИЯ БАРРИ ЛОНГИЕРА (КНИЖНЫЕ ИЗДАНИЯ) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg