«Звездный удар»

ГЛАВА 1

Джон Атвуд шел по коридору и вслушивался в ритмичный перестук своих каблуков по кафельному полу. Забавно все-таки, что миру вещей нет никакого дела до того, что с ним произошло. Это настоящий урок смирения: его избрали президентом Соединенных Штатов, а звуки соприкасающихся с кафелем каблуков остались неизменными.

Свернув за угол, он оказался в последнем перед Оперативным Стратегическим Центром зале и перевел дыхание. Стеклянные глаза камер охраны следили за ним. В обычно безмолвном зале слышалось только приглушенное жужжание кондиционеров. Он ненавидел подземный этаж Белого дома. Может быть, этот подвал радовал Джонсона, Никсона и Рейгана, которые крадучись спускались сюда, чтобы остаться наедине со своими планами военной стратегии, но Атвуд всегда испытывал отвращение к этому месту. Здесь принимались умозрительные решения, в результате которых где-то истекали кровью и гибли люди: Это он знал по собственному горькому опыту. Он помрачнел, словно тайная власть — ею, казалось, пропитан здесь сам воздух — могла осквернить его душу.

“Черт побери, как это некстати! — размышлял Джон. — Судя по тому, что пресс-конференцию прервали и мою персону взяли под усиленную охрану, случилось что-то экстраординарное. Так что же случилось?!”

Он остановился перед стальной дверью, взглянул в объективы камер и кивнул вооруженным морским пехотинцам. Потом набрал свой личный код на замковом устройстве и вперил взгляд в объективы для заключительной идентификации. Тяжелая бронированная дверь щелкнула и раскрылась.

Он услышал потрясенный голос Фермена:

— Господи Иисусе! Не может быть! Такого не бывает. Это…

Пепельно-серое лицо полковника Фермена отражалось в потухшем экране. Спина сгорблена, лопатки сдвинуты, словно он готовился получить удар. В мерцающем свете ламп блестели бисеринки пота, проступившие на его лысеющей голове.

Встревоженно помаргивая, президент Атвуд окинул взглядом знакомое компьютерное оборудование. Одетые в форму сотрудники сидели, оцепенев, перед своими терминалами. Одна из женщин в шоке трясла головой. Знакомые рельефные очертания карты земного шара заполняли пространство двух стен — только континенты и океаны, обычно расцвеченные маленькими лампочками, отмечавшими местонахождение подводных лодок, самолетов и ракет наземного базирования, теперь потухли.

Атвуд быстрым взглядом пробежался по мониторам. Светящиеся экраны занимали целую стену. Сейчас эта стена словно омертвела. Пальцы суетливо и тщетно бегали по клавишам. Люди в наушниках кричали в микрофон, но их крики оставались без ответа. Несмотря на многолюдность и обилие техники, электронный центр американской системы стратегической защиты выглядел опустевшим.

— В чем дело? Я провел только половину пресс…

— Система вырубилась! — Фермен в панике отшвырнул свой стул.

— Этого не может быть, — неуверенно пробормотал президент. Он почувствовал, что его сердце глухо забилось. “Вырубилась? Вся защитная система?” — А что ПВО?..

— Ничего! — крикнул Фермен. — Телефоны, длинноволновая связь, факсы… все вымерло! Дьявол, я как раз послал капитана Марстона проверить, как работают таксофоны.

Атвуд замешкался в центре комнаты, в голове у него все смешалось, руки сложились в умоляющем жесте.

— Но этого не может быть! Мы вложили миллиарды в то, чтобы сделать систему неуязвимой! Мы… мы…

Фермен трясущейся ладонью обтер свое бульдожье лицо.

— У меня есть энергетики-диагносты. Ни черта. Их приборы также вырублены, как и все остальное. Как будто электроэнергия куда-то испарилась…

— Испарилась? Но ведь энергия не может испариться. — Атвуд нервно провел рукой по тщательно уложенным волосам. Наконец до него дошло значение случившегося, и слабость разлилась по всему его длинному телу. — Боже мой. Боже мой…

Щелкнула тяжелая дверь, впустив взъерошенного капитана. Покрытый багровыми пятнами, он тяжело отдувался. Стараясь задержать дыхание, выпалил:

— Только что с наружного аппарата дозвонился до Колорадо-Спрингс. Чейен Маунтэн молчит. База ВВС тоже. Мы не можем связаться ни со стратегическими бомбардировщиками, ни с подлодками.

Атвуд раскрыл рот, отказываясь верить. Полковник Фермен изумленно посмотрел на него.

— Господин президент, вся защитная система выведена из строя.

— Защитный экран… Нет, ну не могло же это случиться в мгновение ока!

Со всех сторон его окружили встревоженные лица, все ждали разъяснений.

— Русские? Могли они?..

Толстые пальцы Фермена, как пауки, забегай по клавиатуре.

— Невозможно! Всю систему они не могли вырубить — у них не хватит средств. Русские? Я не могу в это поверить. Всю свою электронику они или купили, или украли у нас!

— Вся оборонная система? — У Атвуда пересохло во рту. Невидящим взглядом он уперся в большую карту мира. Неужели войска Советов уже пришли в движение? Неужели на севере уже началось вторжение? Когда? Десять минут назад? Ракеты “СС-26” уже совершают свой полет? А советский подводный флот? Может быть, пока он стоит тут, глядя на карту, торпеды уже завершают свой зловещий маршрут? Может быть, Соединенные Штаты уже не существуют? Что он может сделать?

Атвуд бросился к красному телефону и прижал трубку к уху. Молчание. Охваченный паникой, он встретился взглядом с глазами испуганных сотрудников.

— Мы даже не можем нанести ответный удар?

— Нет, сэр. Мы банкроты.

Он повернулся к бронированной двери и нажал на кнопку. Тишина.

—Дверь не работает, — констатировал он безжизненным голосом.

— Что? — Фермен посмотрел на дверь, в глазах застыл страх.

Атвуд поборол желание завопить от ярости и отчаяния. Весь внешний лоск слетел с него — изо всех сил он навалился на дверную ручку. Замковый механизм окружала странная сверкающая полусфера с зеркальной поверхностью. Он наваливался на дверь снова и снова, но все напрасно. Президент закрыл глаза, тяжело перевел дыхание и постарался взять себя в руки.

— Бесполезно, — голос Атвуда дрожал. — Мы взаперти. Селектор работает?

Капитан Марстон облизнул губы и принялся внимательно разглядывать блестящую поверхность зеркального полушария, окружавшего замок.

— Что это?

Когда Марстон попытался повернуть зеркальную полусферу, его пальцы соскользнули.

Фермен кричал в селектор, изо всех сил вдавливая кнопку вызова. Тишина. Он вытер лицо, было тяжело дышать.

— Ну что ж, умрем здесь, — прошептал Атвуд, до боли сцепив пальцы. Его взгляд случайно упал на экран расположенного напротив компьютера. — Что это? — спросил он, ощущая слабое волнение в груди.

Когда Фермен взглянул в ту же сторону, рот у него открылся, он тяжело плюхнулся на стул.

На экране одно за другим поплыли слова:

“Президенту Соединенных Штатов.

Приветствуем вас! Демонстрация силы всегда отвратительна. Однако то, что мы вам продемонстрировали, как вы понимаете, может привести к концу света. Нам нужно наладить контакт, и данный способ показался наиболее приемлемым”.

Техник взглянул на сложное контрольное устройство и закричал:

— Господин президент! Система отключена! Этого не может быть! Мои приборы показывают, что в основном источнике питания тока нет!

Президент Атвуд медленно опустился на стул, вяло наблюдая за тем, как все новые и новые слова заполняют экран. Он хрипло бормотал:

— Боже мой…

* * *

Генеральный секретарь Юрий Голованов никогда не мог справиться с тошнотой, которая всегда сопровождала спуск в спасательную шахту. Когда лифт падал вниз, желудок подпрыгивал в пустоту, покинутую сердцем, а когда лифт замедлял ход, желудок возвращался на место почти плоский.

Выйдя из лифта, он увидел у специального метропоезда поджидающего его руководителя КГБ генерала Андрея Куцова. Заложив руки за спину, генерал нервно мерил шагами площадку. Даже во время “декабрьских дней”, когда их жизни висели на волоске, он не выглядел таким встревоженным.

— Андрей? Почему нас не предупредили? — Голованов ненавидел свой пронзительный голос.

Куцов широко развел руками. В его голосе звучал сдерживаемый гнев:

— Кто мог предположить? Они даже не удосужились намекнуть! Там работают мои лучшие люди. В американской службе безопасности у нас два отличных агента. Они ничего не знали! Это… этому нельзя поверить!

Вагон тронулся, и Голованов отмахнулся от слов генерала.

— Верь не верь, но ведь что они сделали! Мы проворонили, упустили какой-то важный сигнал!

Когда он сел, пластиковое сиденье скрипнуло под его весом. Поезд прибавил скорость.

— У нас еще есть время? — поинтересовался Голованов, глядя на мелькающие за окнами вагона белые кафельные стены. Вагон проезжал под Красной площадью, спешно удаляясь от Кремля в сторону Ленинградского проспекта.

Глаза Куцова сузились.

— Не знаю. Я послал человека к маршалу Куликову. Если командующий ракетными войсками не в курсе происходящего, то кто тогда? Радары не работают. Связь не работает. Мы в изоляции.

Голованов откинулся на спинку сиденья. Пальцы нервно теребили мягкую ткань итальянского костюма. В сердце прокрался холод, такой же холод затхлости, как и в темном туннеле.

— Мы словно мертвые, как и этот красный телефон. Они победили. Я надеюсь только на то, что удастся известить ракетные войска. Не могу понять, Андрей, как они ухитрились вывести из строя только защитную систему? Ведь вся Москва освещена!

— Они всегда обгоняли нас в технологии. — Куцов, глядя перед собой, фыркнул и потер нос.

Когда они вышли на летное поле за Ленинградским проспектом, ледяной ветер обжег незащищенную кожу. Их ждал реактивный самолет. Его турбины ревели. Юрий Голованов, поднимаясь по трапу, замешкался, окидывая взглядом московские огни. Вдалеке мрачные здания были освещены уличными фонарями. Засунув руки в карманы пальто, люди быстро шли по тротуарам с опущенными головами. На улицах лежали квадратные пятна света, которые отбрасывали окна учреждений. Оголенные деревья застыли в ожидании весны, которая, может быть. никогда больше и не придет.

Он думал обо всех этих жизнях, догорающих, как кубинская сигара. Сколько мечтаний, стремлений, надежд умрет сегодня вечером? Они даже не знают, все эти люди, что скоро умрут. Любовь и ненависть, страх и восторг — все погибнет в огне, радиации и хаосе. Как скоро ракеты “MX” попадают с неба? Сколько времени осталось до того мига, когда его Москва, его дом взлетят в облаке плазмы и радиации?

— Мой народ… мой бедный народ…

Неужели Горбачев оказался не прав? Губы сжались, не находя ответа. Он покачал головой. Спотыкаясь, стал подниматься вверх. У них еще хватит времени оторваться от земли. Не пройдет и часа, как они будут в безопасности, в Жигулях. Оттуда они увидят, что же останется от Москвы после удара американцев. Не пройдя и половины пути до люка, он опять почувствовал резь в животе. Юрию Голованову был уготован еще один приступ головокружения. А через минуту он и Андрей Куцов исчезли в разреженном воздухе.

Часовые моргали и щурились, освещая летное поле вспышками сигнальный огней и не видя ничего, кроме редких почерневших листьев, которые безжалостно трепал ветер позднего октября.

* * *

Майор Виктор Стукалов нес на плечах громоздкую треногу подзорной трубы ночного видения, поэтому передвигался очень осторожно. Глаза его напряженно всматривались в темень ущелья, справа от себя он скорее чувствовал, нежели видел лейтенанта Мику Габания. Виктор установил подзорную трубу на неровном граните и отрегулировал оптику. На дне каменистого ущелья вокруг грузовиков сновали люди — жизнь била ключом.

Он обосновался среди скал. Ночь укрывала его плотное мускулистое тело. Виктор припал к подзорной трубе, изучая цель. Скоро начнется бой. Возбуждение сказывалось покалыванием во всем теле, поигрывало в мышцах, находящихся в напряжении. Он понаблюдал затем, как внизу разгружают грузовики, и пробежался огрубевшими пальцами по твердой линии подбородка. Пора.

— Давай! — приказал он, поднимая руку.

И тут же вниз, прямо в скопление грузовиков, посыпались ракеты, оставляя за собой шлейф дыма. Белые вспышки огня сопровождались уханьем разрывов. Образовывая воронки, снаряды раскидали конвой в разные стороны. Мулы брыкались и дергались в конвульсиях, вопящие человеческие фигурки, натыкаясь друг на друга, бросились бежать из пылающей преисподней.

— Вперед! — крикнул Виктор в микрофон, прикрепленный к запястью.

С помощью подзорной трубы он мог видеть своих спецназовцев, которые сбегали вниз со скал. Слышался треск и приглушенные хлопки частых выстрелов.

Виктор вскинул глаза к небу. Он ненавидел эту войну. Он ненавидел Афганистан. Чего только не случалось здесь. Он раздраженно сплюнул в темноту. С самого начала Афганистан был поганой выгребной ямой. Будь проклят Брежнев — это он послал сюда войска. При Горбачеве русские солдаты ушли из Афганистана, но для узбеков это послужило сигналом к восстанию.

Ослепленные ракетной атакой, моджахеды опомнились и стали вяло отстреливаться, прячась за пылающими, как факелы, грузовиками. Вьючные животные издавали предсмертные вопли, а снайперы из спецназа косили афганцев одного за другим из своих ручных пулеметов.

Он снова взглянул на небо. До сих пор ни одного вражеского самолета, ни одного вертолета. Может быть, наши сразу же попали в радиопередатчик?

Группа номер три сомкнулась по периметру. Группа номер два, казалось, находится в зоне сплошного огня. Виктор изучал позицию. Афганцы устанавливали легкую артиллерию.

— Мика, сожги вон тот опрокинутый грузовичок, он мешает второй группе. Они оттуда ведут огонь.

Лейтенант Габания четко исполнил приказ, наведя орудие на цель. Когда афганские позиции заволокло пеленой дыма, пыли и ослепительного огня, Виктор кивнул. Путь свободен. Маленковская группа, номер два, потекла со склонов, сминая ряды противника.

Как блохи с крысиного трупа, афганцы бросились врассыпную к противоположной стороне ущелья.

Через десять минут люди Виктора уже взбирались на скалы. Он карабкался вместе с ними, на ходу выстукивая позывные на переносной рации. Мягкие глухие взрывы сотрясали ночной воздух, когда топливные баки или случайно не разорвавшиеся снаряды перегревались в горящих грузовиках. Из ущелья, клубясь, поднимались черные столбы дыма.

— Тестов ранен, Сухов убит, — сказал ему Маленков, когда они выбрались из скал. — Петр и Николай несут тело.

Сухов? Этот парень — с его прибаутками, смехом, шуточками. Сердце Виктора сжалось. Я уже должен был привыкнуть к этому. Почему я не похож на этих чертовых афганцев, которые живут, чтобы драться? Почему с каждым разом мне все больнее? Сухов, Сухов…

Их вертолеты оторвались от земли и выстроились в одну линию, подобно черным демонам, моторы тарахтели так, что болели зубы. Машины парили в воздухе, пока группы взбирались на борт, потом взмыли вверх и устремились на север, к спасению.

Виктор втиснул свое потное тело в чрево вертолета и с наслаждением освободился от тяжелой амуниции.

Он высунул голову наружу и посмотрел на гребень горы, выискивая взглядом отставших, но никого не увидел.

— Поехали! — крикнул он, перекрывая шум мотора. Внизу оставалась мрачно освещенная земля, скалистая, пророчащая беду, обиталище призраков и демонов. В ущелье кружилась пыль, над головой дребезжали лопасти винтов… Дребезжали, скрипели, освежая в памяти пулеметный огонь той ночью далеко от Бараки. Афганистан не менялся, оставаясь ловушкой для человеческих душ. Для души Сухова, для его собственной души…

Виктор почувствовал, что вертолет развернулся: его отбросило вниз и назад; они летели в безопасное воздушное пространство Родины.

Стукалов прошел мимо усталых солдат в кабину пилота — здесь яростный рев мотора приглушался и больше походил на скучное ворчание.

— Если узбеки не начнут стрелять в нас, полет будет удачным, — пилот приветственно махнул рукой. — Все прошло хорошо?

— Один ранен, один убит, — ответил Виктор. Один за одним мы уходим. И даже если мы будем убивать десятерых за каждого потерянного, враги все равно будут прибывать и прибывать…

Он стиснул челюсти. Чувство утраты подавляло волю. Почему это так ранит? Видения Бараки, горные туннели, запах бензина и горящей плоти. В его воображении, как наяву, возникли тени бегущих живых факелов и их ужасные вопли. Это был ад. Такой же вечный и проклятый, как загробный. Мелькнуло видение молодой женщины, поднимающейся из огня, она, пританцовывая, приближалась…

— Нет!

— С вами все в порядке? — спросил пилот, встревоженно поглядывая на него.

Стукалова мучили кошмары, вызывающие спазмы в животе. Слишком много вопросов оставалось без ответа. Подобно своим солдатам, Виктор заставлял себя выжить, выкарабкаться, для этого приходилось закрыть свою душу броней бесчувственности. В этом слишком опасном мире нет места человеческой слабости.

— Устал. — Он слабо улыбнулся и наклонился к иллюминатору, чтобы взглянуть на изрезанные временем скалы, между которыми они пролетали. Луна поднялась выше. Время от времени взгляд Виктора выхватывал из тьмы посверкивающие лопасти, а потом вертолет снова нырял в черное ущелье. Только опытный пилот мог лететь в этом смертоносном лабиринте.

Даже сейчас на них могло быть нацелено дуло орудия, на спусковом крючке которого покоился палец грязного козопаса.

Опять появилась эта ноющая боль в животе. Все казалось таким светлым когда-то. Перестройка пробудила надежды на лучшее будущее. Если бы Горбачев… Надежды испарились, как кровь с каменистой мертвой почвы Афгана.

— Вон там граница, — пилот кивнул на тьму внизу. Где-то в тени лежала Амударья. Перед ними вдруг вырос призрачно-серый гребень горы.

— На другой стороне нам не о чем будет беспокоиться, — продолжал летчик. — Не надо будет скрываться. Мы сможем подняться выше, чтобы нас не достали из мелкашек.

Виктор кивнул. Узбеки слишком осмелели от успехов афганцев. Виктор посмотрел на пилота. В красном отсвете лампочек приборов хорошо видны черты молодого сосредоточенного лица. Как много таких, как он, уже полегло — и ради чего? Кто ими управлял? КГБ и ГРУ стремились внедриться в узбекские кланы, подкупая соглашателей и предателей. Но на этом пути их ждали поражение за поражением. Советские солдаты гибли поодиночке и по трое, взводами и ротами. Постоянные потери. Мы старались удержать Мургаб, Хорог и Карши. Мы объявляли себя защитниками чужого народа, чтобы умереть, попав в засаду, чтобы быть застреленными пулями домашнего изготовления из самодельных ружей.

Перед глазами Виктора возникла скалистая стена, но пилот искусно направил вертолет в узкую теснину. Они нырнули в тень. Виктор перевел дыхание. Под ними, спрятанный в тени, лежал Куш — изогнутый мир скал, изрезанных и исчерченных веками, снегом, ветром и дождем, — лабиринт неотвратимой смерти. Здесь у Советской Армии был клочок земли для передышки. Этот суровый клочок земли природа словно обделила своей лаской.

Весь исламский мир — с помощью американцев — снабжал узбекское восстание ружьями, минометами и ракетами. Бывший Советский Союз трещал по швам — от Прибалтики до Узбекистана.

Теперь Стукалов и его отборное соединение совершали налеты на Афганистан, разрушая примитивные незначительные фронтовые позиции.

Таким образом они пытались остановить распад империи. И ночь за ночью летали в Афганистан.

Но наступит день, когда время замрет. Виктор устало прищурился. Каждому из них отпущен свой срок. Но все они окончат свои дни в Афганистане. “Мы мертвецы, все до единого”, — настойчиво стучало в висках. От этой мысли ему стало трудно дышать, она напрочь лишена бодрости и надежд.

Виктор заставил себя не думать — единственный проверенный способ держаться на почтительном расстоянии от окружающей действительности, кивнул радисту и взялся за микрофон. чтобы отрапортовать.

— Говорит Зимний Соболь. Направляемся в Центр. Была хорошая охота. Повторяю, говорит Зимний Соболь. Ловили мышей в пшеничном поле. Одному нужна медицинская помощь.

Он ждал, слушая потрескивание разрядов.

— Виктор? — В голосе генерал-лейтенанта Ашимова звучало облегчение. — У тебя все в порядке? Как прошло?

— Цель поражена. Есть потери. Двое. — Стукалов невидящим взглядом смотрел во тьму внизу. Ему казалось, что острые зубья Алайского хребта ждут, чтобы разорвать их на кровавые части.

— Виктор, приказ изменен. Ты и твой отряд должны приземлиться на военно-воздушной базе в Душанбе. Самолет ждет вас. В двенадцать часов завтра вы будете в Москве. Понял?

У Виктора перехватило дыхание, сердце учащенно забилось. С чем связан перевод его и всего отделения?

— Понял.

Он сглотнул, ему стало не по себе. Именно таким неожиданным приказом он был переведен с неплохой работы в Зоссен-Вунсдорфе, где он занимался строевой подготовкой в частях западных войск, на юг, сначала к таджикам.

— Там и увидимся, Виктор. — Ашимов говорил спокойно. — Центральный. Отбой.

Когда вертолет приземлился в Душанбе, Виктор все еще задумчиво смотрел на радиопередатчик.

* * *

Теребя мочку уха, президент Атвуд смотрел на входящего в Овальный зал Билла Фермена. Белые двери захлопнулись за полковником. Его форма была в беспорядке — мятая, в складках, будто он спал, не снимая ее. Бульдожье лицо осунулось и обвисло.

— Садись, Билл. Записывающие устройства не работают. Я думаю, все по-прежнему остается в тайне.

Фермен кивнул, и его тяжелые щеки затряслись.

— Я хотел бы сохранить все в тайне, но не знаю, как. Я удалил всех наших людей из бункеров. Начальники канцелярий пытаются что-то разнюхать — словно озверевшие охотничьи псы в погоне за лисой. Теперь они сеют панику вокруг ракет. Поступают рапорты. Возможно, и конгресс, и газетчики поднимут вой на всю страну.

Атвуд откинулся на высокую спинку стула, большим и указательным пальцами потирая веко, стараясь вынуть из глаза соринку.

— Да, они уже забили все телефонные линии. Пока секретарь министерства обороны контролирует ситуацию, но кто может угадать, сколько времени это продлится? Шеф разведки был здесь минут десять назад, хотел узнать, зачем я вызвал его лучших агентов. Капитолий — можете не сомневаться — что-то пронюхал. Они уже выслали своих филеров.

Фермен вздохнул.

— Как видите, все знают, что оборонная система блокирована. Мы не сможем держать это в секрете вечно.

Атвуд поморщился.

— Да, но мне бы хотелось продержаться еще двое суток. Вы отправили на Вайт-базу тех, кто уже знает?

— Сразу же, прошлой ночью. Джон, только вы и я знаем про этих Ахимса. Это чертовски пугает меня.

Атвуд вскочил, опрокинув на пол, обитый мягкой тканью, стул.

— К черту! Что я могу сделать? Их инструкции были предельно ясны!

Сжав губы, Фермен устало посмотрел на него.

— А что, если это просто какой-то шутник? Понимаете, один из этих компьютерщиков?

Откинув голову назад, Атвуд взволнованно мерил комнату шагами.

— Тогда он чертовски опасный парень. И очень способный. Он превратил в сумасшедший дом весь Советский Союз. Они подняли на ноги все резервные войска и вынимают оружие из запасников. Там все ведут себя как идиоты — как мы. А что вы скажете о серебряном шаре на дверном замке? Нет, это они. Послушайте, Билл, я говорил с Головановым. Его вместе с генералом Куцовым перенесли с центрального аэродрома обратно в кабинет, и там он получил такое же сообщение, слово в слово, как и мы. Более того, я говорил с ним здесь, в этой комнате. Лицом к лицу. Фермен подозрительно заморгал.

— Не знаю как, но эти так называемые Ахимса перенесли его образ в эту комнату. А Голованов видел мое подобие у себя в кабинете в Кремле. Черт побери, потом мы говорили по красному телефону, оба поставленные в тупик. Мы думали, что это чья-то дурацкая шутка. Нет, мы просто вынуждены играть по правилам, которые нам диктуют эти Ахимса. Любой другой путь будет самоубийством.

— Вы верите в них?

— Конечно, а что остается делать? Может, у вас есть какие-то другие предложения?

Фермен перевел дыхание.

— Меня беспокоит это странное шарообразное свечение. Все боеголовки в нашем ядерном арсенале тоже окружены такими зеркальными сферами. Что-то вроде лазерных отражателей. В такую полусферу стреляли из винтовки особыми пулями. На поверхности даже царапин не осталось. Эти штуковины светонепроницаемы, неуязвимы для рентгеновских лучей и ультразвука. Мы не смогли даже заглянуть внутрь, чтобы узнать их строение.

— Шарик с дверного замка в бункере уже испарился. Хлоп — и нету!

— Но что-то ведь нам надо делать! Все разваливается на части… а я как уж на сковородке. Я хотел бы знать, сколько времени остается в моем распоряжении до того, как мне придется идти в Капитолий и давать отчет перед обществом? Что я скажу? Что пучеглазые монстры, которых мы даже не видели, вывели из строя все наше вооружение? — Фермен воздел руки к небу, взгляд у него был диковатый. — Господи, Джон, это не кино! Черт подери!

— Билл, я должен что-то сказать Объединенному комитету начальников штабов. Я должен хотя бы приказать им привести войска в состояние боевой готовности. Так мы выиграем немного времени.

— Господи Иисусе, господи Иисусе, господи Иисусе! — Фермен медленно покачал головой. — Неужели эти Ахимса не понимают, какой переполох они подняли своей дурацкой шуточкой! Помните, как по радио объявили войну миров? Если они захватят радиостанции и телеканалы, у нас будет… О боже, страшно даже подумать об этом!

— Вы нас слышите? — сказал Атвуд, оглядывая по очереди все мониторы, звукозаписывающие устройства и охранные приспособления, висящие по углам. — Вы понимаете, что может случиться?

Ответа не последовало.

* * *

Первый закон Ливана был написан кровью — выживи! Второй закон — радиотишина — стал бесполезным, когда залпы минометов забили по передним, перепачканным грязью машинам танковой колонны. Ни один израильский офицер не скомпрометирует свой отряд нарушением радиотишины во время тайных маневров. Однако, когда танки роты АСАФ были засечены, их местоположение стало известно, а конечный пункт назначения разгадан, маскироваться уже не имело смысла.

— Достань их за оградой! — заорал в микрофон полковник Моше Габи, когда артиллерийские снаряды начали крошить щебень дороги.

Чейм, водитель, немедленно подчинился. “М-1” завертелся, гусеницы заскрипели, по броне били комья грязи и шрапнель. Гусеницы с трудом справились с низенькой оградой. Обожженные солнцем камни и глина обрушились, и танк затрясся по узкому пыльному огороженному дворику.

— Между домами! — приказал Моше, слыша, как танк Ария где-то сзади пробивается сквозь какое-то строение.

Пушки продолжали обстреливать дорогу. “М-1” поцарапал и накренил грязную лачугу и качнулся в сторону узкого загона для коз, осторожно балансируя на склоне каменистого, овеваемого ветрами холма.

— Посмотри, нельзя ли свести разрушения к минимуму! — крикнул Моше вниз своему водителю. Когда он оглядывался назад, он видел лишь разруху и опустошение. Там, гае тяжелые гусеницы оставляли глубокие следы, в пыли бегали цыплята, пища и хлопая крыльями. Земля была выжженная, тускло-желтая.

Позади них ехал Арий, его буро-коричневый танк зацепил веревку с сохнувшим разноцветным бельем и тащил ее за собой. Клубы пыли вились за ними, окутывая плотным покровом проклятые сухие ливанские холмы.

— Рота АСАФ, кто-нибудь подбит? — крикнул в радиотелефон Моше.

— Бен Яр, сэр. В нас попали. Задело башню, что-то заклинило. Мы идем позади, с вами вместе.

Заградительный огонь на дороге прекратился.

— Какого черта нам здесь надо, — прошептал Моше сам себе и почесал заросший щетиной подбородок. Сухой горячий ветер овевал его лицо. Он ненавидел Ливан.

Когда они приблизились к узкому переулочку между двумя домишками из камня, Чейм замедлил движение. “М-1” грохотал и постанывал. Его ствол проскользнул между строениями, гусеницы вгрызлись в землю. В облаках пыли они протиснулись между падающими стенами. Истошно крича, из дома выскочила женщина, двое детишек цеплялись за ее руки.

— О боже, — прошептал Моше.

Ударили минометы, и в воздухе просвистела шрапнель. Чейм газанул, переезжая маленькое распаханное поле. Минометы продолжали пристреливаться, выбивая из земли тонны грязи.

— Там впереди канава, а за ней должна быть дорога, — Моше разглядывал карту, прикрепленную внутри, как раз под крышкой люка. — Поверни направо и шпарь. Здесь на дороге нет мин. Если верить карте, это единственный путь.

— Направо! — закричал Чейм.

Пыльные танки роты АСАФ вытянулись в нестройную шеренгу и начали пересекать поле. Командиры внимательно осматривали местность, нервничая из-за нескончаемого минометного огня. До сих пор они не обнаружили батарею ООП.

Чейм переехал канаву и со скрежетом развернул танк вправо. Йелед, стрелок, крутанул ствол, чтобы не задеть вереницу низкорослых кедров. Из-под гусениц с изрешеченной дороги поднималась серая пыль. Они ехали вдоль грязно-белой оштукатуренной стены, на которую свешивались пальмовые листья.

Гудя на высокой ноте, “М-1” проехал мимо взорванной мечети и груды железа, которая некогда была стоянкой грузовиков. Моше опустился ниже, теперь его глаза находились вровень с люком. Стена кончилась. По обе стороны от укрепленных ворот расходилась по периметру колючая проволока. Противотанковое орудие обнаружило их — из жерла плеснул огонь, смешанный с пылью. Снаряд с визгом пролетел над ними.

Брызнули пули. Расплющиваясь, они отскакивали от брони. Йелед прицелился и выстрелил по воротам. Танк откатился назад.

Моше хладнокровно прошил пулеметной очередью вскипевшую пыль. Он видел бегущих людей и стреляющие орудия, чьи снаряды ложились на дорогу позади танков.

— Давай прямиком на батареи!

В воздухе послышался вой — пролетела ракета “саггар”. Чейм развернул башню, выстрелил, и блиндаж разорвало на части, как спелую дыню. Бронебойный снаряд пробил бетон. Грязь смешалась с огнем и пламенем взрыва. Тяжелая бетонная крыша рухнула, и пыль закружилась в воздухе.

Чейм миновал окоп, и Моше встретился мимолетным взглядом с глазами обезумевшего человека, летящего со стены, которая трещала под весом танка. За башней взорвалась граната. Казармы и блиндажи гибли среди взрывов и пламени. Пыль, шум, треск орудийной пальбы, залпы, взрывы снарядов — все смешалось вокруг них.

— Моше! Это Шмулик! Нас подбили! Мы опрокинуты, пулемет готов. Прием!

Скверно. Шмулик! Выживи, ради бога! Держись!

Чейм стал карабкаться на земляную насыпь под углом в сорок пять градусов, и Моше почувствовал, как напряглись нервы, когда танк вдруг наткнулся на какое-то препятствие. Как они спустятся? А что, если противотанковое орудие ударит в их незащищенное брюхо? Они свалились почти под прямым углом, Йелед отвел ствол вверх и в сторону, чтобы тот не зарылся в землю.

Царапанье и постукивание винтовочных выстрелов о броню было забыто, когда Моше увидел впереди батареи палестинцев, угнездившиеся в песчаных норах. Наконец-то!

— Бей! — закричал Моше. — Наконец-то мы их достали!

Танк откатился, когда Йелед выстрелил. Земля вздрогнула, глиняные комья и галька застучали по броне.

Моше нырнул вниз и задвинул крышку люка. Сквозь шум он прокричал в радиотелефон:

— Метзада-один, это Меч! Мы их достали. Приглашаем вас на чай. Ждем вашего прибытия.

— Мы в пути, Меч. Метзада-один, отбой, — проверещало в наушниках.

— Готовим для них площадку, расчистим, что можно! — скомандовал Моше, и Йелед нажал на спусковой крючок. Но в это время по танку ударила ракетная батарея. Уши заложило от взрыва. “М-1” забился, как бумажный лист на ветру.

— Ну же! Чем дальше мы продвинемся, тем больше у Метзады шансов на успех! Давай, давай…

Следующий выстрел вынудил танк закрутиться на месте. Йелед должен был хорошенько прицелиться, чтобы попасть наверняка. Моше высунул голову из люка, чтобы осмотреться. Перед носом танка лежали в пыли человеческие останки — тело перерезано, кишки вывалились из-под ребер. Одна нога и обе руки оторваны и валяются возле головы. Сколько сил нужно затратить, чтобы сотворить подобное с человеческим существом?

Чейм развернулся и медленно двинулся по направлению к внушительного вида стене. Моше содрогнулся, когда гусеницы вдавили эти жалкие останки палестинца в жидкую глину, его волосы встали дыбом при мысли о том, как трещат и ломаются кости под стальными когтями “М-1”.

С высокой точки земляных укреплений Моше намечал одну мишень за другой по горящему периметру, а Йелед разогревал большое орудие и молотил по позициям ООП. Танки АСАФ пробирались по лабиринту, подавляя все попытки сопротивления, какие еще предпринимались палестинцами.

Тарахтение вертолетов принесло долгожданное облегчение. Они летели с юга, взрывая окопы и обстреливая палестинцев, которые пытались установить “саггары” и “РПГ-7” и открыть огонь по танкам.

Вертолеты приземлились, похожие на зловещих насекомых. Из них посыпались десантники — они должны были захватить артиллерийские доты.

Танк Шмулика горел в черном столбе дыма. Знакомое ощущение утраты заставило желудок Моше сжаться. Второй “саггар” мог накрыть их, пока они были неподвижны.

— Метзада? Вы можете взять раненых из моей роты?

— Хорошо, Меч.

Моше нервно покусывал губы. Один из штурмовых вертолетов поднялся в воздух и завис над танком Шмулика. Сквозь очки Моше наблюдал за тем, как переносят тела, как вертолет взмывает ввысь. Орудие Йеледа продолжало палить по окопам. По двое и по четверо десантники выходили из разрушенных дотов. Через несколько секунд вертолеты, как большие неуклюжие жуки, оторвались от земли и начали набирать высоту.

— Давайте выбираться отсюда! — сказал в радиотелефон Моше.

Чейм прибавил скорость, и они двинулись к воротам, подъезжая к тому месту, где, пошатываясь, стоял Шмулик. Моше в последний раз взглянул на танк Шмулика: одна гусеница была оторвана, а мотор превратился в груду покореженного металла. Сколько человек выжили? Сколько из них останется в живых?

— Давай к нам! — позвал он Шмулика, и тот вместе с Яковом взобрался на башню танка. Правая рука Шмулика безжизненно повисла, рукав был пропитан кровью.

— Почему ты не улетел на вертолете?

Шмулик усмехнулся. “М-1” поехал вперед.

— Слишком шумно! — Шмулик пытался перекричать рев мотора.

Моше покачал головой и обернулся назад, осматривая боевые машины, которые ехали в клубящейся пыли. Их жерла были направлены в разные стороны.

— Метзада, вы можете нас прикрыть?

— Хорошо. Мы расчистим для вас дорогу. Большое спасибо, Меч, вы избавили нас от крупной неприятности.

Моше с трудом сглотнул — в горле пересохло. Они застигли ООП врасплох: палестинцы не ожидали, что на батареи бросят танковую роту. Из-за их ракет Израиль потерял уже два “Ф-16”.

Десантники хорошо поработали в подземных лабиринтах — за спиной Моше в грибообразном облаке пыли, огня и дыма горели ракеты.

— Что будет с ранеными? Очень тяжелые?

— Выживут.

Тревога и боль отступили, и Моше радостно улыбнулся, глядя на оставшиеся танки. Поход оказался вполне удачным. Они остановились на изрытом снарядами поле около деревни и смотрели, как в скучном небе крутятся пропеллеры удаляющихся вертолетов. Но один вертолет почему-то направился прямо к ним, взвивая вихри пыли и камешков в конце поля.

Странно. Кто это мог быть? Моше спрыгнул на землю, держась рукой за грубую броню своего отдыхающего танка. Пыль Ливана забилась ему в нос, покрыла лицо. Он стоял возле танка, невысокий, коренастый, похожий на гнома. Мятый китель, штанины брюк заправлены в ботинки. Его круглые щеки заросли четырехдневной щетиной. От крыльев кривого крупного носа и от уголков глаз лучиками разбегались смешные морщинки. Но карие глаза смотрели невесело — слишком много зла они видели.

Он страшно удивился, когда из вертолета собственной персоной вышел министр обороны Израиля Эльяшев Натке. Одетый и штатское министр пригнул голову, проходя под вертящимися лопастями, и зашагал через покрытое пылью поле. Моше внутренне собрался, когда министр остановился около него. Какое-то время Натке окидывал взглядом сухой ландшафт, потом слабо улыбнулся.

— Хорошая работа, Моше. Превосходно сработано.

— Я, эх… сэр, что вы здесь делаете? Вас могут убить! Почему вы… — руки Моше поднялись в протестующем жесте.

— Потом, потом, — прервал Натке. — Дружище, я и сам не понимаю, что к чему. Сегодня утром меня вызвали к премьер-министру. Президент США желает, чтобы вы и ваша рота АСАФ немедленно поступили в его распоряжение. Нет! Я вижу это по твоим глазам, Моше. Не спрашивай. Даже если бы я знал что-нибудь, разве я мог бы сказать?

Моше пожал плечами и посмотрел на юг. На горизонте появилась новая вереница вертолетов.

— А это кто?

— Смена… твоя. — Худое вытянутое лицо Эльяшева за темными очками выглядело хмурым. — Ты и твои люди отправятся сейчас же. Это рота Малука. Они позаботятся о твоих танках.

— Но Эли, где мы…

— Расслабься, Моше, не знаю. Премьер-министр просто приказал мне доставить тебя в Тель-Авив. “Боинг” ждет. Я слышал, что вас немедленно отправят в Вашингтон.

— Но я…

Вертолеты сбавили звук, снизились и, перед тем как нырнуть в клубы пыли, на мгновение зависли в воздухе.

— Пойдем, Моше! — крикнул Натке и указал рукой в сторону прибывшей смены.

Даже когда Моше пристегнулся ремнями к сиденью в “Боинге-747” с бутылкой пива “Голд стар” в руке, он все еще не мог поверить, что это не сон.

ГЛАВА 2

— Что это значит, Алексей? — майор Светлана Детова оторвала взгляд от своей сумочки и посмотрела на дипломата. Она ненавидела эти посещения посольства, ненавидела проходить через парадный вход, где любой фотоаппарат сотрудника ЦРУ мог заснять ее. Внезапный вызов, как водится, закодированный, предписывал срочную явку, и у нее не было времени, чтобы продумать линию поведения. Поэтому сейчас, лихорадочно анализируя ситуацию. Светлана даже не обратила внимания на то, с каким восхищением Алексей разглядывает ее. В отношениях с влиятельными людьми ее яркая внешность наряду с умением держаться была ее главным козырем. Темно-каштановые волосы спускались почти до пояса и являли разительный контраст с голубыми глазами. Чертами лица она могла соперничать с красотками с обложек американских журналов. Она умело использовала внешний шарм как дополнение к другим талантам своей незаурядной натуры. Мужчины, занимающие высокое общественное положение и обладающие властью, любят беседовать с красивыми женщинами. Привлекательную женщину они рассматривают как декорацию, как символ своего достатка и… отражение собственного представления о благополучии. А если потенциальная спутница оказывается умницей, тем лучше. Светлана научилась пользоваться своими возможностями. Сейчас Алексей, не таясь, пожирал ее глазами, волнение в его взгляде смешивалось с вожделением.

В подвальном помещении было лучше. Стены нуждались в покраске, на полу под туфлями скрипел песок. Где-то внизу жужжали кондиционеры. С потолка свисали две лампы дневного света.

По лицу Алексея ни о чем нельзя было догадаться. Сцепив пальцы рук, он сидел, наполовину скрытый большим письменным столом.

— Уверяю вас, я ничего не знаю. Ума не приложу, почему они не прислали свое сообщение по вашему персональному факсу. Знаю только, что на всех документах стоит печать Куцова.

Светлана взглянула на паспорт и авиабилет.

— Я лечу отсюда в Токио? А там пересяду на американский лайнер? Бред!

Растерянный взгляд Алексея сбивал ее с толку.

— Ну что я могу знать? Я всего лишь посол! Здесь КГБ возглавляете вы! Вам и карты в руки! Может быть, Куцов решил усилить американскую агентуру?

Она уселась на стул, мысли ее разбегались. Ее агентура контролировала все операции КГБ в тихоокеанской зоне. Информационная сеть охватывала всю Европу. Один за одним перекрывались все восточные каналы, через которые шла поддержка узбекского восстания. За годы работы она не раз переигрывала ЦРУ на Востоке. Ее нелегалы сеяли панику на Филиппинах и дестабилизировали Таиланд.

Но теперь, могло ли случиться… Ее по обыкновению невозмутимое лицо не выказывало и намека на внезапный испуг, который овладел ею. Неужели кто-то пронюхал о ее махинациях в компьютерной области? Мог ли Куцов проникнуть в ее тайну? Если они вышли на ее дело, если они что-то узнали о большом компьютере…

Она хмуро разглядывала паспорт и авиабилет. Предположим, что Куцов проведал о ее банковских счетах, о компьютере. Почему тогда он попросту не арестовал ее, не бросил в подлодку и не отправил во Владивосток? А оттуда короткий перелет, и ее могли бы под усиленной охраной доставить в Москву.

Или, если уж на то пошло, почему просто не убрать ее? КГБ располагает целым арсеналом подобных вариантов.

Глядя на авиабилет, она постукивала длинными ногтями по столешнице. Последние события повергли в изумление всех. Поражение Горбачева, катастрофическая авантюра Джорджа Буша, сопровождаемая крахом американской экономики, организованный Головановым поход Советской Армии в Прибалтику, гражданская война, которая разразилась на всей территории бывшего Советского Союза, война на Балканах — все вело к дестабилизации политической ситуации в мире.

Старые псы снова захватили Кремль, торопясь занять место Горбачева? Могло ли это быть? Может, она стала слишком влиятельной особой? Может быть, Куцов осознал, что она становится его соперником в борьбе за власть?

Светлана Детова выжила благодаря своему таланту и… хитрости. Никто, кроме горстки привилегированных ученых в США, не знал так много о компьютерах, как она. И о том, как их можно использовать. Умные машины стали ее страстью, заполнив одиночество, которое Детова не могла разделить с человеческим существом. А теперь они могут стать причиной ее падения. Если только Москва узнает, что она прорвалась сквозь все системы защиты, которые они с такой тщательностью установили… Уж лучше самоубийство!

Она справилась с “Сони”, “Хитачи”, с банковским компьютером Гонконга. После этого компьютеры КГБ — детская игрушка! Если бы у нее только был доступ в Пентагон! Детова бросила взгляд на сумочку, невинно лежащую перед ней. Если попросить о доступе в Пентагон, ее начальству все станет ясно. И в лучшем случае они сошлют меня в Сибирь.

Лицо Алексея выражало повышенное внимание — это раздражало Светлану. Проклятье! Какого черта ему нужно?

Она посмотрела на него и улыбнулась.

— Забавно, правда? Мы даже не знаем, не фальшивая ли это печать.

— Документ пришел по секретной линии. Никто посторонний не смог бы…

— Конечно.

Светлана резко поднялась и пошла к аппарату. Она чувствовала, что его глаза не отрываются от ее стройных ног, выпуклых ягодиц и тонкой талии. Она набрала известный только ей номер. Если линия рассекречена, агенты ЦРУ уже засекли ее. Светлана послала запрос в контору Куцова, намеренно набрав незашифрованный текст. Пусть в ЦРУ ломают головы, пытаясь расшифровать послание. Она улыбнулась, когда представила, как они подшивают результаты дешифровки в пухлые папки. Такой прием можно было использовать — но только один раз.

Аппарат молчал. Глаза Светланы сузились. Нет ответа?

Потом зазвонил телефон.

Алексей снял трубку:

— Да? — Его лицо побелело, беспокойные глаза обратились к Светлане. Он сглотнул и передал ей трубку. — Это Куцов. Он хочет говорить с вами.

Светлана встряхнула волосами, стараясь понять, что же происходит.

— Да?

— Таня? — Голос был похож на Куцова, и назвал он ее кодовым именем, которое было неизвестно ЦРУ. — Мне следовало догадаться, что вы захотите провести двойную проверку. Чтобы убедить вас в том, что это я, напоминаю вам об апельсиновых цветах в Судане.

Куцов! Эти слова напомнили ей о шутке, которую знали только они с Куцовым, которая родилась после того, как она вышла на каналы поставки оружия, питающие гражданскую войну в Судане.

— Андрей, здесь лежат билет и паспорт…

— Самолет вылетает через полчаса. По гонконгскому времени. Вам надо быть там. Чтобы вы не подозревали меня в каких-то тайных кознях, скажу вам сразу: никаких проверок не будет. К вам никаких претензий. Вам все объяснят, когда вы прибудете на американскую базу. Я… все перепуталось, Таня. Исполни свой долг. Все… изменилось… это все.

— Я буду на самолете, Андрей. — Ее тело окаменело. Когда связь прервалась, она не пошевельнулась.

Алексей вопросительно посмотрел на нее.

— Вызовите мне такси. Я должна ехать в аэропорт. Немедленно. Я уже опаздываю.

* * *

— Разве я мог поступить иначе, Андрей? — Голованов навалился на стол локтями, руки поддерживали голову. — Горбачев пустил все на самотек. Венгрия и Польша откололись, мы ушли из Восточной Германии. А потом это открытие границ. Выборы, волнения в Чехословакии, кровавая бойня в Румынии — все это выкачало из нас кровь. Прибалтика, Грузия, Армения взбунтовались. Теперь Узбекистан. Что мы могли предпринять? Сидеть сложа руки и лениво посматривать, как Союз расползается по швам, как старое пальто?

— Маршал Растиневский мобилизовал армию. — Куцов натер себе шею от долгого сидения в кресле с высокой спинкой. — Он знает, что ракетные войска ни на что не годны.

Голованов безнадежно посмотрел на него.

— Знаю. Я отменил его решение. Что еще я мог сделать? Мы беззащитны перед атакой.

— Но с американцами случилось то же самое.

— Ну да. Может быть, ты объяснишь Растиневскому, что мы находимся во власти пришельцев Ахимса? Ты его знаешь — это динозавр! Если он поверит тебе и не упрячет тебя в психушку, значит, он сам сошел с ума! А дальше что? Он всю жизнь прожил с этим “святым долгом” защищать матушку Россию. Ты думаешь, эти Ахимса предусмотрели все? Они что, установят эти блестящие шарики вокруг каждого изрыгающего огонь дула автомата Калашникова? Или они просто раздавят нас, как испуганных тараканов?

— Растиневский не уйдет без борьбы. — Куцов взял со стола стакан с коньяком и стал разглядывать янтарную жидкость. — Забавно, но сейчас я бы предпочел выпить обычной водки.

— Твои люди уже в пути?

— Да. И что с того, Юрий?

Генеральный секретарь опустил голову и уставился в стол.

— А ничего. Надо ждать. Следующий шаг должен сделать. Ахимса. Каким бы он ни был — мы должны ухватиться за соломинку, и надеюсь, мы уцелеем.

* * *

Капитан Сэм Даниэлс приземлился очень точно. Он покрутился на месте, нажал на освобождающую кнопку и вскочил на ноги. Его парашют упал в темень позади него. Сдернув автомат, Сэм побежал к центральному зданию тюрьмы. Только быстрота реакции спасла его — прямо на него с неба падал Фил Круз. Хорошо, что кубинцы еще не подняли тревогу. За его спиной по утрамбованной грязи учебной площадки топотали ботинки: люди приземлялись один за другим, и вокруг них тут и там колыхались волны парашютного шелка.

Прозвучали глухие хлопки — это снайперский отряд Мэрфи снял охранников своими винтовками с ночным прицелом.

Сэм добежал до прямоугольной ограды и осмотрел тело убитого часового. Потом подбежал к воротам и заложил в замок взрывчатое вещество. Отпрянул назад: в замке сверкнуло. Подошел и аккуратно подрезал сталь. Потом ударил кулаком, и ворота заскрежетали, открываясь. За ним двигались темные фигуры, в неясном ночном свете едва видны были очертания их автоматов.

Где-то во тьме кто-то крикнул по-испански. Черт побери! Ну, ничего, может, это случайность. До того как площадь заполнится кубинцами, пройдет много времени.

— Мэрфи, — прошептал Сэм. К нему бросилась темная фигура. — Давай!

Ботинки стучали так глухо, словно силы наполовину покинули солдат: отряд Мэрфи побежал к коммуникационной вышке перерезать связь с Фиделем и взорвать часть ограды.

Главный корпус тюрьмы внезапно вырос из темноты ночи. Сэм подвел своих людей к большой двустворчатой двери. Черные руки вставили в петли заряд. Яркие вспышки пламени осветили угрюмые лица десантников. В очках ночного видения они выглядели как таинственные пришельцы. Огромная дверь вздрогнула и со стуком упала.

— Вперед! — крикнул Сэм. — Скорей! — и метнулся в проем сквозь едкий запах оплавленного металла и горящей краски. Двое охранников с широко открытыми глазами вскочили со своих мест, хватаясь за оружие. Сэм ударил одного из них в горло и тут же кинулся на второго, сжимая в руке нож. Кубинец напоролся на штык Мэйсона.

Стянув очки ночного видения, покусывая губы, Сэм стал возиться с пультом в поисках кнопки, открывающей дверь, ведущую в коридор к камерам.

Опустившись на колени, Джин Андерсон обрезал провода телевизионного монитора, отключая сигнализацию. Где-то вдалеке ночную тишину разорвала сирена.

Сэм надавил на правую клавишу, и тяжелая бронированная дверь за его спиной дрогнула и со скрежетом поползла вбок. Мэйсон уже закончил с охранниками и занял позицию у двери — единственного пути для отхода. Андерсон взял автомат на изготовку и кивнул, а Керни и Драчун Уотсон прикрыли огнем коридор.

— Пошли! — скомандовал Сэм, — Молитесь. Может быть, мы уже опоздали!

— Ну, — вздохнул за его спиной Симпсон.

Автомат Уотсона отбивал приглушенное стаккато, когда охранник выстрелил в него снизу, с первого этажа тюремного коридора. Светлая рубашка охранника лопнула: громкие чавкающие звуки разрываемых пулями костей и плоти заполнили зал. Человек споткнулся и упал, ударившись головой о пол, его оружие со стуком покатилось по линолеуму.

— Живее! — закричал Сэм.

Они выскочили в коридор и стали методично осматривать каждую камеру. Пули злобно барабанили по белой штукатурке, кусок отлетел и задел Сэма по уху. Впереди показался еще один кубинец. Огонь Керни отбросил его назад. А Сэм метнул вслед гранату. От взрыва взметнулось облако белой пыли. Кубинцу оторвало руку.

Сэм сверился с планом. Чтобы найти нужную им камеру, надо было свернуть за угол. Из камер доносились испуганные голоса, люди спрашивали что-то по-испански.

— Говард Клефтман! — изо всех сил напрягая легкие, крикнул Даниэлс. — Клефтман? Где вы? Мы американцы, пришли за вами!

— Здесь! Я здесь!

Тюремный корпус вздрогнул, секундой позже послышалась глухая перестрелка.

— Где?

— Здесь! — голос стал громче.

Сэм заглянул в тускло освещенную камеру. Пол, серый от грязи, скрипел под ногами. Пахло скверно.

— Здесь! Здесь! Здесь!

Сэм остановился и поискал глазами знакомое лицо. Дверь камеры оставалась открытой. Тощий бледный мужчина с трудом поднимался на ноги. По его изможденному, несчастному лицу можно было догадаться, сколько страданий он вынес. Он сделал вялый шажок. Даниэлсу пришлось выволакивать его из камеры силком.

— Боже, как я рад, что вы пришли, — лепетал Клефтман. — Я знал. Я знал, что вы не бросите меня здесь, знал, что…

— Давай, парень. Надо выбираться отсюда. — Сэм забросил ослабевшего офицера ЦРУ на свое широкое плечо и обнажил зубы в ухмылке. — Смываемся! — крикнул он. — Я его нашел!

Из соседней камеры, задвигая за собой засов, выскочил Драчун Уотсон. Заключенные посыпались из камер, отодвигая засовы в норах других узников. Освободившиеся уже бежали, покачиваясь на слабых ногах, обезумевшие, с широко раскрытыми глазами. В воздухе забурлила испанская речь.

Снаружи опять донеслась пальба.

Сэм легко сбежал вниз по коридорной лестнице, автомат болтался на локте. Безжизненное тело Клефтмана, перекинутое через плечо, качалось, как мешок с рисом.

Эхом рассыпались по коридору автоматные очереди. Сэм побежал быстрее, не слишком заботясь о своей хныкающей ноше. Из-за угла показался Андерсон.

— Шевелись, капитан! Они очухались! Во дворе около двух сотен кубинцев, и они уже что-то затевают!

В подтверждение его слов в отдалении раздался вой.

— О дьявол! — взвыл Сэм. — Сирена! Нам нужно добраться до места высадки. Мэйсон! Что делает Мэрфи?

Мэйсон оторвался от рации.

— Режет коммуникации. Лежит прохлаждается под фланговым огнем и лупит мальчиков Фиделя. Наша прогулка подходит к концу.

Кубинские заключенные бурным потоком вырывались наружу — к жизни, к свободе.

— Прикройте меня! — приказал Сэм. рывком распахнул дверь и выскочил на улицу.

Даниэлс бежал со всех ног со своей вялой трясущейся ношей на плече. Кубинцы уже высыпали из казарм. Пули со свистом проносились в дюйме от его головы. Он нырнул в темноту. За спиной автоматные очереди перемешались с воплями: лавина заключенных попала в водоворот злобного перекрестного огня и смерти.

Сэм быстро вспотел в горячем влажном воздухе, и пот стал струями стекать с его щек. Клефтмаи уже казался раз в восемьдесят тяжелее.

— Мэрфи! — проревел во тьме Сэм.

— Здесь, капитан. Мы всегда с вами.

— Взорви это к чертям!

Похожие на блестящие белые бусы, трассирующие пули кубинцев осветили охранные вышки и колючую проволоку ограды, а через секунду раздался взрыв. Взрыв повредил электросеть, и все тюремные огни разом погасли.

Сэм пересек линию ограды. Развороченная взрывом почва стала мягче. Здесь, за тюремными стенами, ночь пахла влажной землей, зелеными растениями и травой. Горячий удушливый воздух был тяжел и наполнен трескотней пулеметов и оглушительной стрельбой тяжелых орудий.

— Мэрфи, иди впереди! Позаботься о посадочной площадке, или мы погибли!

Жадно хватая ртами горячий воздух, темные фигуры бросились вперед. Автоматная пальба сменилась воплями ужаса. Справа от них что-то полыхнуло.

Через дорогу в темных казармах распахнулась дверь, в колеблющемся свете дюжины спичек показалась комната, в которой толпились полуодетые солдаты.

— Que pasa?

Сэм остановился, выпустил обойму в распахнутую дверь — “лимонка” дрожала в его кулаке. Едва различимая темная фигура возле него метнула гранату, и он споткнулся. Окна казарм брызнули стеклом.

— Сэм! Сюда! — позвал Мэрфи.

Истекающий потом Даниэлс побежал вперед, мечтая, чтобы его привычные к детройтскому климату легкие получили хоть один глоток холодного воздуха в горячем влажном аду кубинской ночи. Клефтман тихонько посапывал на его плече.

В темноте бормотали автоматные очереди. Сколько метров он уже пробежал? Полмили? Больше? Тяжелая поклажа на плече высасывала из него жизненные соки. А что, если самолет опоздает? Что, если кубинцы подобьют его при посадке? Отвратительная тяжесть сдавливала грудь Сэма.

Вспышка осветила небо, и Сэм увидел людей Мэрфи, бегущих веером, — они окружали посадочную площадку. Послышалось жужжание. Из густого кустарника донеслась винтовочная стрельба, ей вторил мягкий перестук ответного огня отряда Мэрфи.

— Ну, давай же, бэби.

Сэм всматривался в небо, он уже мог различить силуэт самолета, скользящего над вершинами деревьев.

Громкий выстрел пятидесятого калибра разорвал ночь, ему вторил разрыв семидесятитрехмиллиметрового снаряда, выпущенного из советского полевого орудия.

— Ну, давай, — Сэм облизал губы, щурясь от пота, стекающего по лицу.

Самолет снизился, он уже приближался к посадочной площадке. Сэм судорожно сглотнул, когда, освещаемый разноцветными всполохами огня, самолет коснулся земли. Пробежав по полосе, он застыл метрах в сорока. Сэм побежал к нему, наклоняясь вперед, чтобы удержать на плечах тяжелого Клефтмана, залез под крыло, едва не задев его головой. Дверь открылась, кто-то из членов экипажа спустил трап.

Сэм стянул Клефтмана со спины и, таща его за собой, стал подниматься. Как волшебник, из темноты вырос Мэйсон со своей неизменной рацией.

— Привяжите Клефтмана ремнями, — бросил через плечо Сэм. Он смотрел на своих парней, пересчитывая их по головам. Темныс очертания знакомых фигур с оружием в руках появлялись в проеме люка.

— Мэйсон? Потери есть?

— Симон ранен в ногу. Других осматриваем.

— Вы готовы? — спросил через плечо пилот.

— Тащим в люк Керни и Уотсона! — ответил Мэрфи. Из кустарника брызнули автоматные очереди. — Поехали! Вытаскивайте нас отсюда!

Моторы взревели, потом самолет задрожал и тронулся. О фюзеляж щелкали пули.

— Взлетай, бэби, взлетай, — тихонько прошептал Сэм, когда прогремели задвигаемые шасси и его откинуло назад.

Гул двигателей усилился, земля скользнула вниз, и большой самолет оторвался и взлетел, быстро набирая высоту.

— Получилось! — загоготал Мэрфи.

Один из офицеров ЦРУ уселся рядом с Сэмом.

— Свяжитесь по рации с Вашингтоном. Нам дадут воздушное прикрытие?

Сэм перевел дыхание и снял очки ночного видения.

— Мы летим в Ки-Уэст?

Агент ЦРУ бросил на него короткий взгляд.

— Они хотят, чтобы вы были в Вашингтоне. Мы летим прямо туда.

— Разве ваши парни не мечтают заполучить Клефтмана? — Сэм улыбнулся, на черном лице сверкнули белые зубы.

— Клефтман их больше не интересует. Они хотят видеть вас, капитан. Вас ждут на самых верхах. У меня сложилось впечатление, что мы могли бы просто-напросто накачать Клефтмана выпивкой и сообщить ему, что все это шутка.

Мэрфи взревел:

— Вот это да! А что потом?

Мэйсон прищелкнул языком:

— Должно быть, та сенаторская дочка, которую…

— Заткнитесь, парни. В любом случае, смешного ничего нет.

— Напоить Клефтмана? — Сэм нахмурился. — Не нравится мне это, парни.

* * *

Полковник Фермен подпрыгнул на месте, когда фигура шефа КГБ Андрея Куцова выткалась из воздуха прямо перед его носом.

— Господи!

Фермен заметил, что губы генерала артикулируют по-русски, но слова звучали английские.

— Как вы здесь оказались? — Фермен задал вопрос, который первым пришел в его смятенный ум.

— Это вы пришли ко мне!

— Я в своем кабинете!

— И я тоже. Здесь мои книги. — Куцов вытянул руку и выудил фолиант из тающего воздуха.

— Дистанционная голографическая проекция, — сам с собой заговорил Фермен. — Другого объяснения нет. Но мы только начали разрабатывать эту технологию, для подобных штучек нужны тонны оборудования. Черт побери! Как они это делают?

Губы Куцова зашевелились, беспокойные глаза заметались по сторонам. Фермен вдруг осознал, что он занят тем же. Где этот аппарат? Как он выглядит? А потом Куцов вздохнул и выпрямился.

— Я думаю, что вы уже проинформированы о предпринятых нами шагах. Мы собрали всех людей из списка, данного нам Ахимса. Они уже направляются в вашу страну.

Фермен кивнул.

— Мы все еще разыскиваем некоторых наших. Пара… ну, сотрудников еще вне досягаемости.

Куцов устало усмехнулся.

— Я взял на себя смелость сообщить Барбаре Дикс, что Вашингтону нужно переговорить с ней.

— Как… Нет, ничего, не обращайте внимания. — Фермен откинулся назад, проводя толстыми короткими пальцами по лбу. Проклятый КГБ!

— У вас усталый вид, полковник.

Фермен сидел, опираясь на локти. Он поднял глаза.

На лице Куцова опять появилась невеселая усмешка.

— Очевидно, вы мало спали, как и я.

— Что они хотят от нас?

Куцов покачал головой. Он выглядел отвратительно — под налитыми кровью глазами набрякли тяжелые мешки.

— Понятия не имею, полковник. — Он безнадежно всплеснул руками. — Не знаю, сможем ли мы оказать сопротивление? — Куцов поднял глаза вверх, напоминая, что за ними постоянно ведется наблюдение.

— Андрей, — тихо сказал Фермен. — Какая разница? Если они в состоянии спроецировать твое изображение в мой кабинет в подвале Белого дома, они могут засечь нас везде, в любое время. Я имею в виду другое: чего они хотят от людей, которых они запросили? Они назвали наших лучших сотрудников поименно — использовав информацию из секретных досье. Они выявили лучших нелегалов, лучших службистов. Если они могут это сделать, а кроме того, окружить этими чертовыми зеркальными шарами наши боеголовки… ну…

— На что еще они способны, полковник?

— Надеюсь, мы этого не узнаем.

Генерал Куцов взглянул на свои книги.

Если бы… если бы… Испуганный взгляд генерала Куцова встретился с точно таким же взглядом полковника Фермена.

* * *

Ахимса Оверон, известный под именем Толстяк, направил свой глаз-стебель на экран с изображением кабинета Билла Фермена на планете внизу.

— Ты видишь, у них нет выбора.

Его тело сплющилось и приняло форму колеса. С обеих сторон его желто-коричневого круглого туловища симметрично торчали два глаза-стебля. Он был счастлив — он перекатывался из стороны в сторону, и его кожа то растягивалась, то опадала. Внезапно на коже вырос отросток, кусок плоти, которым Толстяк дотронулся до контрольного щитка: теперь на экране светилось изображение американской военной базы, расположенной на снежной шапке Северного полюса. Мужчины и женщины готовились к переезду: собирали бумаги, карты, компьютерные распечатки, которые одетый в парку человек загружал в ожидавший вездеход.

Находившийся на узком мостике второй Ахимса, казалось, раздулся, его бока свисали с краев мостика, а неровные красноватые пятна у основания шарообразного туловища стали темнее. Из-за этих пигментных пятен он получил свое имя — Клякса.

— В последний раз спрашиваю тебя, Оверон! Почему? Это безумие! Взаимодействия с любыми запрещенными видами являются грубым нарушением всех моральных норм, установленных Ахимса Оверонами. Подумай о почковании, это потенциальная катастрофа! Это все равно что иметь дело с чумой! Что, если они выйдут из-под контроля? Что, если?..

— Мир с тобою, штурман. Я долго думал об этом. Наблюдая их, изучая их эволюцию последние три сотни лет, я просчитал каждый шаг. Катастрофа может произойти только из-за Пашти.

— Но Пашти — цивилизованный вид! Оверон, что с тобой? Где твое чувство ответственности?

Толстяк покатался с боку на бок, его глаза-стебли зашевелились, сверля подчиненного тяжелым взглядом.

— Ты сомневаешься в моем разуме? В моей власти?

Клякса сделался совсем плоским, словно из него выкачали весь воздух. Волокна, которыми было пронизано его тело, вяло обвисли.

— Я не взываю к твоему разуму, Оверон. Просто не могу понять твоего желания лишить Пашти своей милости. Несмотря на циклы, они…

— Циклы! — завизжал Толстяк с отвращением, из дыхательных отверстий у основания глаз-стеблей с шипением вырвался воздух. — Неужели я хочу стать свидетелем гибели Ахимса? С каждым новым циклом Пашти растут, а мы уменьшаемся.

Пятна на коже Кляксы совсем потемнели, что было признаком сильного волнения.

— Но, Оверон, то, что ты задумал, это такое же варварство, как сами эти звери, которых ты изучаешь. Что случилось с тобой?

Толстяк прокатился вперед, став похожим на вытянутый вверх плоский овал — такая метаморфоза произвела впечатление на плоского Кляксу.

— Ты знаешь, зачем мы пришли. За два миллиона лет существования этот вид значительно поумнел. Вспомни, какими они были, когда мы впервые заехали сюда! Голые, беззащитные, дрожащие маленькие зверьки — вот какие они были! Они жили, как мусорщики, подбирая фрукты и листья, пугаясь других пожирателей падали. Каждое галактическое тысячелетие, не так ли, мы собирали информацию об их развитии. Они прогрессировали медленно, трудно…

— И были запрещены, — трубным взвизгиванием напомнил Клякса.

— Да, да. А что ты думаешь? Они убивали друг друга и уничтожали все на своем пути. — Клякса в ужасе присвистнул.

— Почему нам не оставить их в покое? Почему бы не позволить им уничтожить друг друга — тогда эволюция на их планете сменит свое направление. Откуда это увлечение людьми?

— Я посвятил им последние сто тысяч лет, штурман.

— Но мы доказали, что это всего лишь аномалия. Они выпали из системы. Никто не вмешивался в их эволюцию, чтобы сделать их…

— Совершенно верно! Почему? После трех миллионов лет медленной эволюции с долгими гомеостазами почему их культура вдруг расцвела? Что превратило их из разрозненных банд кочевых охотников в цивилизацию, которая вселила в космическую эру? Им не потребовалось для этого и десяти тысяч лет! Они явное исключение. Подобного мы не видели за миллионы галактических лет.

Клякса задрожал, бока его затряслись.

— Да, штурман?

— Ты скрывал информацию. Сведения, собранные нами, ни разу не были отосланы Оверонам.

Кожа Толстяка сильно натянулась в гневе, он продолжал худеть.

— На это есть свои причины. — Клякса зашуршал и засвистел.

— Ты еще не сказал мне, как собираешься использовать людей, чтобы досадить Пашти.

— Нет, штурман, не сказал.

— Это как-то связано с записями, которые ты продолжаешь изучать? Люди, которыми ты интересовался, все были…

— Ты допрашиваешь меня, штурман?

— Но эти звери опасны! Эта планета под запретом! Они…

— Они даже не могут повторить полет на Луну! Их культура гибнет, они в тупике! Они были уже у дверей в космос — и отказались от звезд. Они забросили ракетостроение, которое позволило бы им исследовать собственную Солнечную систему.

Овальное тело Толстяка стало еще тоньше.

— Люди — это всего лишь примитивные существа, идущие по пути взаимного уничтожения с помощью самого ужасного ядерного оружия. Теперь, мой друг, я положу этому конец. Я их приручу, превращу в приносящих пользу домашних животных.

— Для чего?

Толстяк свистнул сквозь дыхательные отверстия.

— В основном для себя.

— А если они не поддадутся воспитанию?

— Я их уничтожу.

* * *

Рива Томпсон ходила взад-вперед по маленькой комнате. За окном выруливали два “Ф-16”. Она вздрагивала, слушая нарастающий рев их двигателей.

Рива скрестила руки на груди, она все никак не могла прийти в себя — жизнь переменилась так внезапно! Утром возле ее стола возникли два агента секретной службы, помахивая своими удостоверениями. Ее начальник кивнул, когда Риву вывели из большого белого здания АНБ и усадили в один из этих невообразимых седанов, которые бесконечной чередой выплевывал Детройт.

Сначала она вежливо задавала вопросы. Потом проявила настойчивость. С таким же успехом Рива могла бы обращаться к скалам — ответа не последовало. Ей ничего не оставалось, как обругать их по-арабски и по-русски — единственная месть, которую мог себе позволить лингвист.

Рива была высокой женщиной с огненно-рыжими волосами до плеч, с нежно-белой кожей и темно-зелеными глазами. В апреле она пережила свой тридцать второй день рождения и удивилась, как быстро пролетело время. Казалось, не так уж давно она закончила Колумбийский университет. Десять лет нервотрепки, ожесточения и разочарования. Теперь страх мертвой хваткой сжимал ее сердце. Что она сделала не так? Почему американская секретная служба проявила к ней интерес? Неужели ее бывшие коллеги что-то натворили?

Рива смерила комнату шагами: пять в ширину, семь в длину, девять по диагонали. Потом осушила полчашки кофе и осмотрела соседнюю комнату. В углу находилась дверь. Когда Рива попыталась выйти, одетый в форму воздушного флота вооруженный полицейский вежливо попросил ее вернуться. Она была уверена, что он все еще сторожит ее за дверью.

Что я сделала? Она заставила себя мысленно вернуться в прошлое. Несомненно, какая-то ошибка совершена ею во время работы в ЦРУ. Но какая? Одну за одной Рива вспоминала операции, в которых принимала участие. Вена? Кто-то из ее команды оказался предателем? Кто? Чарли? Анна? Дитрих? Как она ни пыталась, не могла поверить, что кто-то из них был завербован КГБ.

Сам Билл Кейси допрашивал ее после ливанского провала. Она не могла взять на себя ответственность за то, что сделали с ее оперативными отчетами аналитики и политические деятели. Ее оценка ситуации была лаконична и красноречива, предсказания до горечи верны и аккуратны. Черт побери, она предупреждала о том, что может случиться!

Ливан сломал ее. Почему надо жертвовать кадровыми офицерами, которые рискуют своей шкурой в этом змеином логове, в то время как кабинетные аналитики в Вашингтоне не удосуживаются всерьез отнестись к донесениям с места событий? Ее глаза непроизвольно сузились. Да, именно тогда все рухнуло. Теоретики думали о великом, им нужно было во что бы то ни стало найти подтверждение своим умозрительным гипотезам, и они не прислушались к ее тревожным сигналам. Конечно, мнение боевого офицера никогда не влияло на решения тех, кто делал политику, — а люди погибали. Дебильные вашингтонские бюрократы. В ЦРУ их полно.

— А потом я перевелась в израильские войска, — вздыхая, прошептала она и покачала головой. Прошлое опять попыталось ранить ее, в памяти всплыл туманный образ Ари. Усилием воли она заставила себя не думать о нем.

“Ф-16” взревели, и женщина зажала уши руками. Здание задрожало. Задребезжали стекла. Подобно зловещим черным стрелам, самолеты рванулись ввысь с немыслимой скоростью.

Должно быть, после смерти Ари она сошла с ума. Пытаясь справиться с отчаянием, какое-то время продолжала работать, выслеживая агентурные сети КГБ. В отличие от ЦРУ, МОССАД действовал наверняка.

Рива подошла к окну. За бесконечным бетоном зданий едва виднелись оголенные деревья. Ее рвению пришел конец в тот день, когда она увидела, как израильские солдаты расстреляли юную палестинку.

На самом пике своей профессиональной карьеры она попросила о переводе в АНБ.

А теперь что? Вернулось прошлое? В ее ночных кошмарах глаза Ари становились глазами той испуганной девушки, которая упала на пыльную уличную гальку. Ее щеки и спутанные густые волосы были перепачканы, кровью, тонкой струйкой стекавшей из угла рта.

— Такова жизнь, — прошептала Рива. Она увидела, как па посадочную полосу опустился “Ф-111”. Он так резко затормозил, что здание опять завибрировало.

Чего они от меня хотят? Почему я здесь? Женщина покачала головой, глаза ее были устремлены вдаль, поэтому она не сразу заметила большой реактивный лайнер, подруливший к зданию напротив окна. Вокруг него, как щенки вокруг матери, засуетились грузовики — подвозили топливо. Забегали люди — словно ожидалась инспекция.

— Рива Томпсон?

Она оглянулась, злясь на себя, что не услышала, как открылась дверь. Ее звал караульный полицейский, и она вышла. Он вывел ее на улицу, в прохладу. Прозрачный воздух Вирджинии был пропитан запахами бензина и масел. Позади оставались кубы по-военному уродливых зданий. Впереди вытянулась цепочка столбов с рогатинами, сквозь которые была протянута колючая проволока: она тоненько позвякивала от ветерка, дующего с побережья. Над головой плыла вереница свинцовых туч, таких же серых, как и сам этот день, как холодный грязный асфальт у нее под ногами.

— Вот ваш самолет, мадам, — полицейский указал на большой реактивный лайнер.

— Мой… — Рива запнулась.

— А я ваш шофер, — к ней направлялась женщина, одетая в летную форму. В руке у нее был шлем. — Барбара Дикс, — представилась она. — Вам нужно подняться, одеться, и мы отправимся.

—А вы не знаете, что все это значит?

Барбара Дикс отбросила назад пышную гриву волос цвета красного дерева. Подтянутой, стройной и невозмутимой женщине-летчику на вид было лет тридцать. В направленном на Риву взгляде карих глаз, слегка прищуренных, словно опаленных жгучим пламенем опасности, сквозила уверенная сила.

— Нет, не знаю. Но мне хотелось бы знать — как и вам.

ГЛАВА 3

Шейла Данбер получила огромное удовольствие от путешествия в салоне первого класса “Конкорда”. Она обернулась: улыбающиеся стюардессы по-прежнему стояли у входа в салон. Шейла глубоко вздохнула и стала спускаться по трапу, устеленному мягким ковровым покрытием. Куда подернись все люди? Почему нет представителей Британских авиалиний? В колючем холодном воздухе ощущались ароматы аэропорта. О дьявол, что все это значит?

Она вошла в зал ожидания — у входа ни души. Из международного аэропорта Кеннеди всех эвакуировали? Из-за нее? Ряды кресел пугающе пустовали. Ковровые дорожки хранили следы множества ног. Безлюдье, только просторный зал с огромными окнами, через которые можно было наблюдать за самолетами. В офисе Британских авиалиний у выхода — тоже пусто. Не было и табло, отмечающих время прилета и отправления.

Жуть.

До этого момента ее ничуть не тревожило то обстоятельство, что она оказалась единственной пассажиркой “Конкорда”. Шейла усиленно боролась с зевотой, когда они запихнули ее в самолет за полмира отсюда, в Хитроу. А теперь вот это? По спине ее пробежала дрожь.

Из боковой двери появился мужчина в строгом костюме. Она улыбнулась. В то же мгновение с обеих сторон от нее выросли двое сотрудников секретной службы.

— Добро пожаловать в Соединенные Штаты. Сюда, майор Данбер, -проговорил одетый в строгий костюм мужчина голосом, лишенным какой бы то ни было интонации, что отличало агентов службы безопасности.

— А что, таможни не будет? — Шейла тряхнула головой, и длинные белокурые пряди рассыпались по ее бледно-голубому пальто.

— Нет, мадам.

— Но я хотя бы могу привести себя в порядок?

— Да, мадам.

Агенты встали по обе стороны от входа в женскую комнату. Там она умылась, прополоскала рот, чтобы избавиться от запаха шампанского, и проверила, не застряли ли в зубах кусочки куриного мяса.

Потом осмотрела себя в зеркале. Рост — метр семьдесят пять, вес — шестьдесят килограммов. Не так плохо для двадцати девяти лет.

Подчеркивая красивые икры, она носила юбки до колен. Ее живот все еще был плоским, а тонкая талия удачно сочеталась с выпуклостями грудей, которые кому-то могли показаться слишком маленькими. Осмотр своей наружности Шейла закончила, встретившись с восхитительной голубизной собственных глаз, сиявших над решительным, чисто английским носом. Мужчина, возможно, мог бы сказать, что рот несколько широковат, но разве у нее было время для мужчин? Или у них для нее?

Удовлетворенная, она прыснула освежающим спрэем в рот и распахнула дверь, одарив твердокаменных агентов улыбкой, а потом зашагала за этими истуканами к лифту. Черный лимузин с затененными стеклами повез ее по летному полю. Машина остановилась, и Шейла оказалась возле трапа, по которому предстояло забраться в очередной самолет, холеный и зловещий, с опознавательными знаками американских военно-воздушных сил.

Ее окружал холодный утренний воздух, обжигавший дыхание. Где-то вдали ревел реактивный самолет. Огни казались слишком яркими, от них резало глаза. Руки замерзли от соприкосновения с поручнями трапа.

У входа в салон ее приветствовал офицер в летной форме. Он проводил Шейлу в крохотный тесный отсек возле кабины пилотов.

— А теперь куда? — грустно спросила она.

— Извините, мадам. Я не располагаю информацией. — Юный лейтенант с серьезным видом кивнул ей и удалился, предварительно проверив, надежно ли она пристегнулась.

“Судя по их лицам, кто-то скончался ужасной смертью”, — невесело думала Шейла, слушая рев двигателя. Самолет дрогнул и покатился по бетону. Взлет оказался непривычно быстрым, и меньше чем через тридцать секунд сила земного притяжения отбросила ее к спинке сиденья и придавила — они резко набирали высоту.

Шло время, и Шейла принялась обдумывать свое положение.

Она работала на “МИ-6” специалистом-теоретиком в области стратегии и тактики. Благодаря своему таланту игрока она сделала блистательную карьеру во время фолклендской заварухи. Шейла в пух и прах разбивала выкладки стратегов НАТО, находя слабости и просчеты в их планах и логике.

Ее мысли вернулись в раннее утро, четыре часа назад. Назойливо зазвонил телефон. Она с трудом продрала глаза.

— Шейла? Это генерал Хардвик. Извините, что разбудил так рано. Кажется, мы попали в переплет. Через десять минут машина будет стоять у вашего подъезда. Вещей много не берите. Время дороже.

Еще ничего не понимая, Шейла сказала “да”. И сразу же наступила на черно-белого кота, своего единственного друга Типса. К счастью, она вспомнила, что надо открыть ему консервы и налить воды в мисочку. Натыкаясь на все в темноте, Шейла схватила сумочку и чуть не свернула шею, сбегая по лестнице. Хардвик не соврал — машина стояла у входа. Но только она повезла Шейлу не в контору.

Оглядывая окружавшую ее аппаратуру, Данбер с тоской размышляла о том, что же наденет сегодня днем, и завтра, и… О, бедный Типс! Она стала нервно осматривать крошечную кабинку.

Прошло уже несколько часов. Она продолжала ломать голову над тем, зачем же понадобилась Хардвику. Волнуясь, Шейла составила все известные ей факты и пришла к выводу, что может быть твердо уверена только в одном — везут ее куда-то американские военные. Чем она могла быть им полезной? Когда самолет проваливался в очередную яму, в желудке у нее булькало. Ее мутило. Шейла отстегнула ремни и в поисках глотка свежего воздуха открыла маленькую дверь, ощущая, что шампанское, которое она выпила на борту “Конкорда”, просится наружу — и немедленно!

Юный лейтенант сидел перед радиопередатчиком. За плексигласовыми иллюминаторами подрагивало фиолетовое небо. Казалось, солнце осталось где-то сзади.

— Извините, — сказала она, дотронувшись до его плеча, — здесь есть удобства?

Он кивнул и показал, куда идти.

— Поторопитесь, мадам, мы уже снижаемся.

Шейла, кивнув, устало вздохнула и проникла в крошечную уборную, оборудованную явно не для женщин. Теперь она воочию убедилась в том, что военные живут по-спартански.

— Где мы? — спросила она на обратном пути.

— Сожалею, но ничего не могу сказать вам, мадам, — он посмотрел на нее невинным взглядом. Данбер сразу же по взгляду определила его уязвимое место. Неудивительно, что во время войны янки пользовались в Англии бешеным успехом у женщин. Этот лейтенант с его огромными голубыми глазами и длинными ресницами вполне годился на роль соблазнителя.

— Ничего другого я и не ожидала.

Она вернулась в свой отсек и упала на сиденье. Самолет шел на снижение. Загремели шасси, глухо стукнули о землю, и Шейлу подбросило.

Лейтенант просунул голову в дверь.

— Вам придется надеть это, мадам, — мягким голосом проговорил он. Глаза его смотрели так же невинно. Он протянул ей спортивный костюм и… арктическую парку.

— Но я… Послушайте, лейтенант, где мы находимся? — Он пожал плечами и улыбнулся. — Послушайте, в отвратительно ранний час меня славненько вытащили из постели, завезли в Хитроу, засунули в “Конкорд” и заставили облететь полмира! Мой шеф сказал мне только, что все будет организовано. Что происходит, черт побери?

Лейтенант снова картинно пожал плечами:

— Не знаю, мадам. Я просто исполняю приказы. — Он напоминал барана. — Мой командир сказал, что вам следует одеться по погоде, и я думаю, что сумею убедить вас послушаться.

Она наградила его злобной улыбкой и взяла теплую одежду. Надела костюм поверх платья; он сидел так ладно, словно был сшит на нее. Шуба оказалась тяжелой, и Шейла сразу же начала потеть. Натянув предложенные лейтенантом перчатки, она пошла за ним в хвостовую часть. Когда Шейла спускалась по трапу, ветер едва не снес ее.

Зима? Ад! Порывы ветра достигали двадцати-тридцати узлов. Металлическое ограждение взлетно-посадочной полосы занесло сугробами. Она огляделась. Мрачное небо, хлещущий ветер, скульптурные холмы из снега. Несколько куполообразных, покрытых снегом зданий в линию вытянулись вдоль посадочной полосы — они, вероятно, служили чем-то вроде складов. Два гусеничных снегоуборочных трактора выехали из одного из них.

— Будь проклят… — Ее слова, как замерзший мусор, были тут же унесены вихрем ледяных кристаллов в снежную пелену, из которой, направляясь к ней, возник эскимос.

— Майор Данбер? — прокричал он. Акцент у него был препакостный.

— Здесь! — она махнула рукой. Шейла чувствовала, что с каждым вздохом лед все дальше и дальше проникает в носоглотку.

— Идите сюда, к этой ледяной глыбе, сюда! — Фигура эскимоса махнула еще раз и исчезла.

Покачиваясь на ветру, она поспешила вперед. За весь сегодняшний день ей впервые пришлось столкнуться с практическими действиями, и она увидела, что ее туфельки на высоких каблуках в условиях Арктики так же уместны, как законник в банде жулья.

— А как же багаж? — настаивала Шейла. — Я вовсе не ожидала, что буду играть в Пири или Амундсена. Я не готовилась к Северному полюсу! И кто будет кормить моего кота?

Неуверенной походкой, осторожно она шла по обледенелому снегу навстречу нескончаемой вьюге.

Рев за ее спиной усиливался. Сначала она приняла его за вой ветра. Однако это рычали двигатели реактивного самолета американских ВВС. Он разворачивался, готовясь к взлету.

— Не волнуйтесь, обо всем позаботятся, — откуда-то из снежной пелены прозвучал голос эскимоса. Ее дыхание превращало в сосульки мех на воротнике шубы.

— Но мой кот!

— Не волнуйтесь!

Образы умирающего от голода и жажды Типса и его переполненного дерьмом ящика убивали ее.

В боку одного из снежных сугробов виднелась дыра, служившая входом. Обитая утеплителем дверь открылась, и Шейла очутилась в совершенно ином мире. Если бы не лед на капюшоне, она могла бы подумать, что попала в официальное учреждение на Бонд-стрит, или в Брюсселе, или в Майами.

— Господи, — ошеломленно пробормотала она, откидывая на спину капюшон, не переставая удивляться переменам, происходящим в ее жизни.

Эскимос улыбнулся.

— Идите сюда. Я возьму вашу шубу. С минуты на минуту придет полковник Фермен. Он будет говорить с вами.

— Да, ах, благодарю вас. — Она махнула в сторону удаляющейся спины и добавила: — Возможно…

Внизу стрекотал принтер. Она тряхнула головой и протерла глаза. Шейла никогда не думала, что работа на “МИ-6” выльется в приключения, достойные Джеймса Бонда. Арктическая база? Что все это значит? Необходимо хладнокровно обдумать все возможные варианты.

Слишком мало информации, эту игру я не знаю.

Внешность появившегося в холле в этот момент полковника Фермена укрепила ее представление о настоящем американском военном. Он носил свитер, который американцы считали формой. От него исходило ощущение уверенности и физической силы, хотя опытный глаз и не мог не отметить проявляющейся полноты. В свете ламп поблескивал лысый череп, волосы росли только на висках. Серьезные глаза оценивающе осмотрели ее. Фермен выглядел так, будто давно не спал.

— Майор Шейла Данбер?

— Да, полковник. Должна признаться, ваш стиль работы весьма театрален. — Пожимая ему руку, она заметила, как напряжено его лицо.

— Да, мы сожалеем об этом. До вчерашнего вечера мы сами не знали, что вы нам понадобитесь. По вашему времени это было раннее утро. Нам пришлось разбудить премьер-министра, чтобы в короткий срок заполучить вас…

— Премьер-министра? — Уже второй раз ей хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не кошмарный сон. В ее мозгу крутились разрозненные обрывки информации, Шейла пыталась свести их воедино. Последнее, что пришло ей на ум, было ужасно. Может, случилась какая-то катастрофа на глобальном уровне? Может, здесь не обошлось без Советов? Может быть, национально-освободительная борьба заставила их обратить свою агрессию на другие страны?

Голос Фермена прервал ее размышления:

— Пожалуйста, следуйте за мной. Мы откладывали совещание, ожидая вашего прибытия.

Толстое ковровое покрытие приглушало звук ее шагов. Стены помещения были отделаны под дерево. На потолке висели лампы дневного света. Фермен круто свернул за угол и ввел ее в обычный конференц-зал. Посередине стоял длинный стол. Вокруг него сгрудились мужчины и женщины. Они тихо переговаривались. Когда она вошла, все разом повернули головы, глядя на нее с интересом. Высокий блондин с чертами лица Адониса носил советскую военную форму. Мускулистый негр, по всей видимости, был капитаном американской армии. Невысокий коренастый парень выглядел как еврей, только что прибывший с Синая. Эффектная брюнетка застыла в ожидании, направив задумчивый взгляд на Шейлу. Другая женщина, с ярко-рыжими волосами, тоже смотрела на Шейлу, но взгляд ее был оценивающим. Все молчали. Если бы упала на пол шпилька, это прозвучало бы, как гром.

— Леди, джентльмены, позвольте представить мисс Шейлу Данбер, — Фермен встал так, чтобы видеть выражение лица каждого присутствующего, — вашего командира.

Шейла широко раскрыла глаза. Это заявление перечеркивало все ее умозаключения. Ситуация складывалась смехотворная. Что заставило их назначить ее командиром… чего? В ее голове все спуталось, она не могла понять, что к чему, безумная новость почти лишила ее рассудка. И она сделала немыслимое.

Она расхохоталась.

* * *

— Они все в сборе, — Толстяк выпустил воздух из дыхательных отверстий, глядя на экран. Из его туловища вырос манипулятор, и он уменьшил звук до минимума.

Люди массу времени тратили впустую. Толстяк много знал о людях, он наблюдал за ними почти триста лет.

— Оверон, у нас есть еще время пойти на попятную. Никто ничего не узнает. И те и другие забудут о нашем появлении, — напомнил Клякса, направив на Толстяка длинный глаз-стебель, другой глаз смотрел на экран, на людей, собравшихся в конференц-зале далеко внизу. Он перекатывался взад-вперед на своей закругленной платформе.

Потом он протянул свой манипулятор, чтобы включить систему, которая регулировала содержание влаги, собиравшейся в одном из водородных баллонов. Несколько мониторов показывали состояние различных участков корабля, эти отчеты легко прочитывались с центральной платформы, на которую скатился Клякса. Показания приборов изменились, когда солнечный ветер усилился, чтобы оказать воздействие на земную магнитосферу. Ионизация корпуса возросла, и Клякса занялся делом, используя один из своих мозговых центров.

Толстяк слегка сплющился, что было признаком волнения.

— Мы не будем… мы не можем… — он немного покатался по платформе в поисках решения и направил глаз-стебель на Кляксу. — Разве это не меньшее из зол? С одной стороны, цикл за циклом нас одолевают Пашти. А здесь мы имеем дело с тренированными животными, но всего лишь животными. Что бы ты предпочел? Людей, которых мы можем контролировать? Или Пашти, которые через несколько циклов возьмут над нами верх?

Клякса в волнении подпрыгнул на своей платформе.

— Ничего. Ты говоришь, что надо быть бдительными с Пашти и их циклами. Но Пашти — это временное и безвредное безумие. А что ты будешь делать с людьми? Временное безумие вступит в схватку с вечным?

Толстяк издал свистящий смешок.

— Возможно, ты когда-нибудь научишься чему-то у меня, штурман.

— Но ведь можно выбрать и другой путь.

— Можно, — грустно свистнул Толстяк. — Мы могли бы использовать биологические средства. Было бы нетрудно создать паразита, который при удобной возможности ликвидировал бы Пашти как вид.

Клякса превратился в пятнистый белый блин.

— Если они когда-нибудь узнают, Пашти…

— Смоют Ахимса, как какую-то мыльную пену? — спросил Толстяк, растянувшись по диаметру и принимая форму колеса. — Пашти обречены из-за своей слишком мягкой натуры.

— Я думаю, что последствия были бы менее печальные, чем после твоей глупой затеи с запрещенной планетой вроде Земли. Если Овероны узнают, мы…

— Я сам Оверон! — выкрикнул Толстяк в ярости и хлестнул, как плетью, глазом-стеблем в направлении Кляксы. — Ахимса слишком долго жили в безопасности. Пашти правы, когда утверждают, что разум — это не самое главное. Почему мы терпим поражение за поражением, а они все глубже внедряются в галактику? А? Разве у нас есть что терять?

— Но ведь это грозит отлучением! — Клякса почти завыл, от испуга он таял на глазах. — Если кто-то узнает об этих людях, мы будем… ох, это слишком ужасно! Если Пашти узнают, что мы собираемся сделать, они…

— Цыц! — вырвался воздух из дыхательных отверстий Толстяка. — Ты ничего не смыслишь. Соберись. А то ты совсем похудеешь и сдуешься!

Клякса опомнился и направил глаз-стебель на людей. Женщина заразительно смеялась.

— А если их не так-то легко приручить? Что тогда. Толстяк? Сможешь ты управлять ими?

Толстяк сплющился.

— Конечно. Они звери. Может быть, умные, но звери. Я и буду относиться к ним как к животным. — Он замолчал, глядя на экран. — А что, по-твоему, я так тщательно изучал последние триста лет? Если они станут неуправляемыми, ну что ж, их история показала мне немало примеров, как привести их в чувство.

* * *

Фермен провел Шейлу по комнате.

— Капитан Сэм Даниэлс, армия США.

Она пожала руку чернокожего мужчины, с удивлением вглядываясь в его мрачные глаза и свежие царапины на щеках.

— Очень приятно, капитан.

— Полковник Моше Габи, израильские вооруженные силы.

Молодой еврей энергично затряс ее руку.

Полковник Фермен прочистил глотку.

— Майор Виктор Стукалов, Советская Армия.

Сдерживая невольную дрожь, она встретилась с холодными глазами Адониса.

— Очень приятно, — русский наклонил голову в легком поклоне.

Даже в голосе его звучала беспощадность.

— Майор Светлана Детова, КГБ. — Тон Фермена оставался профессионально сдержанным.

Шейла обменялась рукопожатием с привлекательной женщиной с лучистыми голубыми глазами.

— Майор. — В английском Детовой не чувствовалось акцента.

Фермен повернулся к последней женщине.

— Рива Томпсон, АНБ.

— Очень приятно.

Вслед за Ферменом Шейла прошла в центр комнаты. КГБ? Советская Армия? Израильские вооруженные силы? Почему? Обдумывая свалившиеся на нее новости, она уселась на предложенный Ферменом стул. Командир? Я? Почему именно я?

Фермен встал во главе стола и прокашлялся. Вздернув бровь, Шейла откинулась назад. Адъютант вложил ей в руки благословенную чашку чая.

Казалось, Фермен с трудом подыскивал слова:

— Все вы удивлены, зачем вас здесь собрали. — Она услышала чей-то голос: “Тайна века”, — но не смогла понять, чей. Слышался легкий шелест. Шейла огляделась и поняла, что идет синхронный перевод на русский и иврит. — Обстоятельства, — продолжал Фермен, — ну, они несколько необычны. Короче говоря, некоторые факты известны только президенту Атвуду, генеральному секретарю Голованову, генералу Куцову и мне. Мы вступили в контакт, ну, с… — он сглотнул, ему трудно было найти верные слова. — Леди и джентльмены, вас вызвали сюда по желанию существ, которые называют себя Ахимса — это слово, по их мнению, является самым точным переводом. Они внеземные существа, или, если употребить модный термин, пришельцы.

Стало очень тихо.

— Кто-кто? — ласково спросил Даниэлс, смущенно глядя на Фермена.

Фермен поднял руки, призывая к вниманию.

— Это звучит дико, но… но… капитан, оказывается, с нами вступили в контакт негуманоиды, обитающие вне нашей Солнечной системы. Существа, которые… о черт, я говорю, как лунатик.

Даниэлс вскинул бровь и бросил короткий взгляд на русского, чье каменное лицо приняло такое выражение, словно взгляд американца мог расколоть его лицо надвое.

— Полковник Фермен, может быть, я смогу объяснить все лучше, чем вы. — Голос шел из прозрачного облака над столом. — Меня зовут Толстяк.

Выткавшееся из воздуха существо никак не могло быть проекцией. Оно просто возникло из пустоты над столом совещаний. Первое впечатление Шейлы было таково: большой белый шар, может быть, пяти футов в диаметре. При более близком рассмотрении она смогла различить небольшие выпуклости и бугры. Из боков шара симметрично торчали два тонких стебля, которые заканчивались черными полусферами диаметром приблизительно в дюйм. Глаза? Так ей показалось, когда они внезапно пришли в движение, отыскивая лица всех присутствующих в комнате. У основания каждого глаза-стебля она разглядела морщинистый сфинктер и дыхательное отверстие.

— Вы наблюдаете меня в полный рост, — продолжило свою речь видение, назвавшее себя Толстяком. — Если вы проявите внимание, вы сможете увидеть кое-какие из основных физиологических свойств Ахимса.

Белый пляжный мяч аккуратно прокатился по воздуху до конца стола совещаний, плавно вернулся назад и вдруг стал менять форму: сначала он превратился в квадрат, потом в подушечку для булавок, потом в длинный стержень и, наконец, выпустил из себя множество ответвлений — то ли рук, то ли других отростков непонятного назначения. Таким образом Ахимса продемонстрировал свою ловкость и сноровку.

Голос из полумрака спросил:

—Ну и где вы раздобыли это чудо? Что оно должно сделать с нами?

Фермен с благоговейным страхом продолжал пялиться на призрак.

— Мы его не раздобыли, оно раздобыло нас.

На этот раз Шейла заметила говорившего, это опять был Даниэлс. Он откинулся на спинку стула, высокий, широкоплечий, длиннорукий и длинноногий парень. На его лице было множество глубоких морщин, образующих подвижную сеть вокруг умных глаз, широкого носа и толстых губ. Форма туго облегала его упругие мышцы. В глазах затаилась угроза. С отсутствующим видом он постукивал по столешнице карандашом, зажатым в коричневых пальцах.

— Раздобыло? Как? — настаивал Даниэлс. Он тряхнул головой, и в его коротко стриженных волосах сверкнула седина.

Шейла отпила чаю, не отрывая от него глаз: ее невольно привлекала природная грация его позы и скептическое выражение лица.

Не более скептическое, чем у меня.

Она взглянула на русского, и ее удивило, что в глазах его посверкивают искорки веселья. Майор КГБ враждебно оглядывала комнату, словно пыталась обнаружить проекторы. Израильтянин наклонился вперед, усмешка делала его похожим на гнома. Призрак развернулся в воздухе, глаз-стебель обратился к Фермену.

— Если вы позволите, полковник Фермен, я отвечу на вопрос капитана Даниэлса.

— Давайте. — В голосе Фермена сквозило беспокойство и… что еще? Страх?

Ахимса крутанулся и навел глаз-стебель на глаза капитана Даниэльса.

— Наше появление из космоса вызовет вполне понятный испуг. Шок приведет к волнениям, войне и, вполне вероятно, к ядерной катастрофе. Поэтому мы решили привлечь к себе внимание ваших руководителей и просто сообщить им, что мы прибыли. Чтобы достичь этого, мы частично блокировали вашу оборонную систему, привели ваш ядерный арсенал в нерабочее, по вашим словам, состояние. Американский президент бросился к компьютеру, с помощью которого мы связались с ним и высказали ему наши пожелания. Советский Генеральный секретарь попробовал сбежать из Москвы, и нам пришлось силой перенести его к экрану. Таким образом и он ознакомился с нашими пожеланиями. Благодаря этому контакт между нами был достигнут без лишней шумихи, суеты и стихийных бедствий, которые могло вызвать менее осторожное пришествие.

Русское стаккато прозвучало в переводе:

— Это что, американский трюк Уолта Диснея?

Ахимса развернулся и ответил, тоже по-русски. Перевод последовал незамедлительно.

— Ни в коем случае, господин Стукалов. Мой народ не обитает в вашей Солнечной системе. Наша эволюция началась в другой галактике, в той, которую вы называете “Скульптор”. Мы ожидали, что вы отнесетесь к нам скептически, и не боимся этого. Поверите вы сейчас или нет — не имеет значения. Но со временем ваше доверие и помощь станут необходимы.

Майор Стукалов провел загорелой рукой по гладко зачесанным светлым волосам. Шейла могла бы назвать его красавцем, если бы не это каменное выражение лица, если бы не высокомерие, которое свидетельствовало об уверенности в своей силе. Его проницательные, умные глаза не могли скрыть хищного облика. Он, наверное, следил за изяществом каждого своего движения: когда он отклонялся назад, казалось, стул сам прилипает к его спине. На внешне невозмутимом лице только глаза смотрели тревожно.

— Только чудо может убедить меня, что вы явились с другой планеты.

— В свое время я напомню вам эти слова, господин Стукалов. — Ахимса прокатился вперед. — Сейчас нам нужен только краткий разговор. В настоящее время вам приказано подчиняться моим требованиям. Сейчас важно только это.

Шейла покусывала губы, стараясь осмыслить происходящее.

Этого не может быть! Пришельцы? Разбудить премьер-министра, чтобы доставить меня сюда? Разве может этот… предмет на самом деле быть космическим монстром ? Может, это ловушка ? Разве в его байках есть смысл? Почему они назначили меня командиром? Как я могу командовать такими опытными бойцами? Как нам узнать, правда ли все это?

— Полковник Фермен, — Шейла допила свой чай и нахмурилась. — Перед нами альтернатива: или голограмма, которую мы видим, реальное существо, или мы подвергаемся какому-то особому шоковому стрессу, чему-то вроде проверки. Ведь дело в этом?

Ахимса покрутился на месте, чтобы взглянуть на нее. По ее спине пробежала дрожь. Изображение было очень, очень хорошим.

— Отличная мысль, майор. Именно такая мысль и должна была прийти в голову в подобных обстоятельствах. Очень хорошо, давайте предположим, что на данный момент вы абсолютно правы. Сыграем дальше? Продолжайте, рассматривайте все это как своеобразную проверку. Проверку ваших возможностей. В наши цели не входит, чтобы вы во что-то поверили: вы еще служите землянам. Поэтому думайте, что дело именно в этом. Так пойдет?

— Да.

Ее доставили сюда на «Конкорде» — единственную пассажирку. Военный тактический бомбардировщик привез ее на север — опять одну. Объяснения подобных действий сменяли друг друга в ее мыслях. Сердце было готово выскочить из груди. Почему? Что это за игра? Но с фактами спорить трудно: в прозрачном воздухе плавал пришелец. А это абсолютно невозможно!

Невозможно? Этот резиновый пляжный мяч просто не мог быть пришельцем!

Почему эта проверка проводится на подземной арктической военной базе? Во что обошелся чартерный рейс “Конкорда”? Американский бомбардировщик должен был везти только ее. Как все это было организовано? Это приказ президента или главы администрации?

Наконец, почему именно здесь?

Допустим, что в один прекрасный день космический корабль завис над Трафальгарской площадью. Что дальше? Паника? Испуганные чиновники отдают приказ военным? Религиозная истерия? Паралич экономики? Крушение рынка? Бунты? Улицы, запруженные военными? Массовый психоз? Синдром конца света. Падение правительств.

Предположим, что пришельцы обладают четким представлением о нас как о расе. Как бы они попытались установить контакт? Именно так, как сказал Ахимса.

Во рту у нее пересохло, язык внезапно распух. Вконец опустошенная, она взглянула на безвредный призрак пляжного мяча. Один из черных глаз сконцентрировался на ней.

— Это и объясняет рейс “Конкорда” ради одной персоны. И реактивный самолет. В это место не доберется пресса. То, что здесь происходит, наружу не просочится.

Казалось, бока Ахимса втянулись, он стал тоньше.

— Но это и не опровергает гипотезу о ловком трюке. — Ее голос звучал как бы издалека.

— Конечно, — согласился Ахимса.

О боже!

ГЛАВА 4

Маленький израильтянин сидел опершись на локоть, голова покоилась на ладони. Он внимательно смотрел на Ахимса, потом перевел взгляд на Шейлу. Мятая танкистская форма, обтягивающая широкие плечи, хранила копоть и гарь недавнего боя. В его обожженном загаром лице иногда проглядывало что-то трогательное, детское. Печальные одухотворенные глаза и приплюснутый нос, словно его не раз ломали. Песочного цвета волосы нуждались в стрижке, они были длинноваты для военного. Щеки обросли четырехдневной щетиной.

— Не понимаю. — Его иврит был немедленно переведен. — Мне кажется, за такие вещи несут ответственность президенты, правительства и генералы. Меня доставили сюда по приказу премьер-министра моей страны. Майора Данбер прислал ее премьер-министр. Где они? Что я, обычный офицер-танкист, здесь делаю? — Перед тем как произнести последние слова, он прикусил язык, улыбаясь своим мыслям.

Толстяк развернулся, наводя свой глаз-стебель на обветренное лицо Моше Габи.

— Ваш премьер-министр не знает, зачем вы здесь. Он просто откликнулся на просьбу президента Атвуда. Я уже говорил вам: кроме присутствующих в этой комнате, только президент, генерал Куцов и Генеральный секретарь знают об Ахимса.

Лицо Моше посерьезнело, он поднял палец, но потом подумал и, словно сбитый с толку, откинулся на спинку стула.

— Сколько времени уже длится диалог между Ахимса и людьми? — спросила Шейла, увидев, что остальные не выказывают желания продолжать беседу.

— Меньше двух суток, — хорошо поставленным голосом ответил Толстяк.

Шейла задала вопрос, который уже давно беспокоил ее. Сначала он прятался где-то глубоко в сознании, а теперь вырвался наружу:

— Я заметила, что все мы здесь — люди военные. Для этого есть особые причины, полковник Фермен?

— Да, — опять ответил Ахимса.

— Тогда мне думается, что наши отношения будут носить военизированный характер. В будущем подобные отношения сохранятся?

Она тряхнула головой. Ее волнение росло. Она отметила, что сидящие за столом Габи, Стукалов и Даниэлс наклонились вперед — как тигры, готовящиеся к прыжку. В их глазах горел интерес. Лицо скрестившей на груди руки Детовой — женщины из КГБ — было непроницаемо.

Ахимса покатался взад-вперед в воздухе. Какое-то время его кожа то вытягивалась, то опадала. Потом он молниеносно втянул бока, став подобием колеса. Его изменившийся голос звучал вполне дружелюбно:

— В некотором роде да. Нам, Ахимса, потребуются услуги каждого из вас. — Помолчав, он добавил: — Я хотел бы, чтобы вы успокоились. У Ахимса нет никаких захватнических планов. Мы смотрели фильмы, которые вы называете “Война миров”, “Звук шагов”, “Пришельцы”, и многие другие. Если бы мы хотели завоевать ваш мир, мы бы уже сделали это. Уверяю вас, мы в этом не нуждаемся. Это должно развеять ваши страхи.

Шейла почувствовала, что атмосфера накалилась.

— Однако вы нуждаетесь в наемниках. — Она привстала со стула. — Капитан Даниэлс, какая у вас специальность?

— Особый оперативный отдел, армия США, — прозвучал деревянный голос Фермена. — Продолжу. Майор Стукалов командует подразделением спецназа в Советской Армии. Габи возглавляет штурмовую танковую роту АСАФ. — Он указал на офицера КГБ: — Майор Детова — резидент КГБ в тихоокеанской зоне. Каждый в этой комнате — специалист разведслужбы, как и вы сами, обладает иным опытом, который требуется Ахимса для их, гм, операции.

— А где и с кем предположительно мы должны будем сражаться? — мягко спросил Виктор Стукалов, окидывая взглядом комнату.

Когда Толстяк заговорил, его тон не изменился:

— Если я скажу все сейчас, для вас это будет полной бессмыслицей.

— Космос! — страстно воскликнул капитан Даниэлс. — А Рональд Рейган думал, что он первым начнет звездные войны!

— А если мы решим, что не хотим отправиться с вами? — спросил Моше. Его губы кривились в усмешке.

Ахимса перекатился на бок, чтобы оказаться ближе к его лицу.

— Неужели вы хотите остаться в стороне?

Моше дотронулся пальцем до небритого подбородка.

— Министр обороны Натке сказал мне, что я должен подчиняться всем приказам американцев, и я это буду делать. Я полковник израильских вооруженных сил. Однако мне хотелось бы задать вам один вопрос. Если я уеду с вами, можете ли вы, обладатели сверхтехнологии, способные заблокировать американскую и советскую оборонные системы, можете вы убедить меня в том, что, когда я вернусь с далеких звезд, моя страна не станет арабской?

Глаза-стебли выскочили из боков Толстяка и росли до тех пор, пока не оказались в дюйме от глаз Моше. Он ответил ровным голосом:

— В ваше отсутствие ваш Израиль будет в безопасности. Это будет платой за вашу преданность.

Потом глаза-стебли втянулись, Моше откинулся назад и огляделся, улыбаясь.

— Итак, я спас избранный народ, согласившись лететь к звездам и сражаться там? Бен Гуриону и Даяну это пришлось бы по душе. Кто мог подумать, что безопасность моей страны куплена подчиненным командира-англичанки?

Эти слова напомнили Шейле о недоверии, с которым израильтяне относились к британцам.

— Перед тем как мы продолжим, скажите, почему я буду командовать? Почему не полковник? Или капитан Даниэлс, или майор Стукалов? Эти мужчины участвовали в боях. Почему я, простой аналитик?

Толстяк опять покрутился.

— Майор Данбер, мы просмотрели досье каждого мужчины и каждой женщины в вооруженных силах вашей планеты. Конечно, у некоторых нет электронных карточек, и может быть, мы выбрали не самых лучших. С другой стороны, все вы знакомы со сложнейшей технологией, с ее применением. У моджахедов совсем нет таких навыков. Дальше. Ваше углубленное изучение теории игр делает вас самой интересной для нас личностью. Ваш талант приумножит силы вашего отряда. Из вас получится самая эффективная боевая единица из всех существовавших ранее.

— А разве ваши компьютеры не могут выполнить эту задачу? Неужели вы не умеете управлять техникой?

— Нам не нужны специалисты-компыотерщики. Нам нужны бойцы, — настаивая на своем, Толстяк слегка сплющивался.

Уголком глаза Шейла заметила, как побледнела Светлана Детова. Майор КГБ побледнела и опустила глаза. В чем тут дело?

Шейла внимательно наблюдала за ее руками, опускавшими на стол чашку. Годами Шейла совершенствовала свой талант игрока. А сколько знакомств не состоялось из-за того, что красивый молодой человек не мог выиграть у нее партию в шахматы или в крокет! Именно талант игрока принес ей такой невероятный успех во время Фолклендской войны. Блестящий анализ стремительно превратил ее в майора.

— А теперь мы отправимся к звездам? — спросила она, как бы подводя итог разговору. — Может быть, вы хотя бы намекнете, с чем нам придется столкнуться? Сейчас бойцы находятся не в лучшем расположении духа. А ведь вы отобрали лучших солдат из тех, кого могла предложить вам Земля.

Толстяк покрутился по комнате, по очереди поворачиваясь к каждому, — все угрюмо смотрели на него.

— Мы провели тщательные исследования. Как и в любом деле, здесь нужны компромиссы. Майор Стукалов, например, понимает, что лучшие в мире солдаты — моджахеды. Однако у них масса предрассудков. Если у них отнять их землю, клан и религию, они станут никчемными. А его спецназ многое перенял у них. Капитан Даниэлс и его натасканная команда имеют опыт другого рода плюс определенную беспощадность. Это тоже ценно для вас. Полковник Габи будет незаменимым экспертом в области тяжелого вооружения, так как израильские солдаты владеют техникой отлично, а он — лучший из них. — Глаза-стебли Толстяка обратились в Шейле. — Да, мы выбрали самых лучших воинов.

* * *

Чтобы улучшить изображение. Толстяк поработал сразу тремя манипуляторами. На мониторе появилась фигура другого Ахимса. Кожа его была обесцвечена жарким солнцем, на ней тут и там виднелись старческие пятна. Сверкающие черные глаза окинули взглядом размеры Толстяка, а мозг зафиксировал результаты осмотра.

— Приветствую тебя и желаю здоровья, Оверон, — Толстяк немного сплющился.

— Приветствую и желаю здоровья, Толстяк. А я посмотрел на тебя и подумал, что ты занялся изучением другого объекта.

— Уважаемый Тэн, я всего лишь принял меры предосторожности, чтобы убедиться, что не выйдет ошибки, — Толстяк чуть-чуть сплющился, его основание сильно прогнулось.

— Итак, ты бросил вызов Оверонам? Ты нарушил карантин?

В голосе Тэна звучало раздражение, и Толстяк втянул бока, худея на глазах.

— Ты знаешь, чего я опасаюсь. Когда я встретился с тобой десять тысяч лет назад, мы поделились молекулами. Я ожидал услышать от тебя, что мое решение является правильным. Твой штурман где-то поблизости?

— Он в состоянии медитации. Зачем ему слышать наш разговор? Я установил с тобой связь через особый канал. Он закодирован.

Бока Тэна слегка опали.

— Зачем ты приходил ко мне, Толстяк? Что ты сделал со мной, когда мы поделились молекулами?

— Я… сделал с тобой?

Тэн слегка увеличился, из дыхательных отверстий вырвалось добродушное попискивание.

— Ты приходил ко мне с какой-то целью. Чем мы обменялись в тот день? Кто ты?

— Я всего лишь Толстяк. Не больше и не меньше. Я приходил к тебе, потому что ты первый проник в эту галактику. Из всех Ахимса ты единственный, кто ограничивает себя в делении молекул разума. Многие размышляли о твоем отшельничестве, и я не был исключением. Я полагал, что ты хотел остаться нетронутым, сохранить старые ценности, которые когда-то заставили тебя первым пересечь эту галактику. Галактика сделала виток, и мы переменились, утратили множество прежних качеств. Когда ты отбыл, бессмертию как раз пришел конец, но Ахимса все еще воспроизводятся. Правда, после Вредоносной миграции Ахимса утратили волю. Они удовлетворены тем, что больные виды вроде Пашти постепенно захватывают в свои руки контроль над их жизнями и судьбами? Я не могу примириться с этим.

Отверстия Тэна одновременно выдохнули.

— Когда мы поделились молекулами, ты что-то передал мне: я изменился. Да, Толстяк, должно быть, ты прав. Я вижу беды Ахимса. Я тоже чувствую тревогу. Если бы ты не был Ахимса, я бы подумал, что ты заразил меня чем-то чуждым, каким-то безумием.

— Ты знаешь, почему я рискнул. Мною руководит не безумие, а желание защитить наш род. Ахимса должны оздоровить свое потомство. Наш разум не должен оскудевать в западне разобщения Шисти.

Тэн сплющился.

— Берегись, Толстяк. Область разума, как космос, бесконечна, больше, чем вселенная, более могущественна, чем мультигалактическая связь. Чудо разума ведет к необычайно быстрому пресыщению. Не ищи путей, которые отвлекут Ахимса от этой упоительной отравы, — это бесполезно.

— Не буду, но мы должны привести в равновесие наше существование, уважаемый Тэн. Потеря честолюбия — это грех, особенно тяжкий для Ахимса. Мы можем восхвалять Шисти за интеллект, но ведь жизнь, — это не только исследование границ реальности.

Тэн посмотрел на него.

— Они всегда думали, что я сумасшедший, из-за того, что я избегал общения с Оверонами, из-за того, что не брал нового штурмана.

— Я делился с тобой. Я знаю твои чувства.

— Да? Забавно, что ты не понимаешь, каким образом наше деление повлияло на меня. Может быть, я выбросил тебя из того времени? Ты перенес меня… ты перенес меня…

— Что? — Толстяк почувствовал, что он тает, несмотря на то что старался держать свои движения под контролем.

Если я привнес что-то чуждое в Тэна, значит, со мной произошло mo же самое — я обнажил свое незащищенное тело перед людьми? Я погубил себя?

— Тревожно, Толстяк. Я чувствую беспокойство. Мне неприятно думать о том, чем мы стали. То, чем ты поделился со мной, лишило меня уверенности. Ты задел глубины памяти о предках, которых я едва помню. Ты сделал мне больно. Заставил меня бояться. Я зол, мне неуютно. Как ты довел меня до этого?

— Ты знаешь только конечный результат, то, к чему я пришел, закончив изучать людей. Возможно, именно поэтому их запретили. Они слишком многое показали нам в самих себе. Я собираюсь заставить обленившихся Ахимса вернуться к реальной жизни, возродить могущество, которое претерпело изменения и утратилось. Я зажгу новый огонь в этой галактике, и может быть, мы опять устремимся к звездам, Тэн. Я думаю не только о людях.

— И к какому решению ты пришел?

— Я возьму людей на Тахаак в разгар циклов. Люди, которых я отобрал, обладают талантом гнева и разрушения. Да, Тэн, они сумасшедшие в своем роде, сильные и отвратительные. Я напущу их на Пашти. А когда циклам придет конец, от вопля ужаса содрогнутся все измерения космоса.

— Но ты не собираешься дать волю этим существам?

— Конечно, нет. Я буду поддерживать их до тех пор, пока они служат полезной цели. Если что-то пойдет не так или от них начнет исходить угроза, я тут же избавлюсь от них. Никто не узнает, что я нарушил карантин. Понимаешь, вину за разрушение Тахаака я свалю на Пашти, на их панцири с маленьким давлением.

— Мне нечего сказать тебе, Толстяк. Я согласен с твоими целями, но не в восторге от методов. Возможно, ты заразил меня чем-то, чего я не понимаю, но я думаю, что действовать необходимо, — Тэн стал гладким, основание его побледнело. — И последнее. Если тебя постигнет неудача, я сделаю все от меня зависящее, чтобы защитить Ахимса от позора.

Толстяк пискнул и сплющился, переполненный теплыми чувствами.

— Это оправданный риск.

— Риск? — чирикнул Тэн. — Ты заставляешь меня задуматься. Я убедил себя в том, что смерть тебе не страшна, что ты видишь в ней какое-то обаяние. Но сделать то, что ты…

— Безумие? — Толстяк издал смешок, характерный для Ахимса. — Нет, Тэн, я в своем уме — и я точно знаю, что делаю. После Тахаака все изменится.

— Будь осторожен. Я тебя предупредил. Я уничтожу все следы твоей деятельности в случае неудачи. Я буду отрицать, что ты доверил мне свои планы, и объявлю тебя сумасшедшим. Люди, конечно же, будут уничтожены.

— Никто не узнает. — Толстяк подкатился к монитору и отключил связь.

* * *

Космос стал другим. Чиилла проводил время за изучением телеологических и математических изменений среды. Он бы не отвлекся, если бы передача не была сконцентрирована на особом узком луче связи. Но это произошло, и его кристаллическое тело запульсировало, так как разговор двух Ахимса нарушил восприятие микрокосмоса и помешал его теоретическим изысканиям. Пустоты распространялись венчикообразно, они не были стабильны, и Чиилла ожидал очередного фазового сдвига. Но его размышления были прерваны: это нарушение порядка должно подвергнуться жестокой критике.

Чиилла проанализировал содержание закодированной беседы Ахимса и обдумал действия Толстяка. Когда он проделал статистический расчет всех параметров будущих последствий, его тело начало излучать все цвета спектра. Если слова Толстяка о том, что “от вопля ужаса содрогнутся все измерения вселенной”, были правдой, то внутрикосмическая телеологическая фаза смены информации может быть безнадежно испорчена.

Ни в коем случае нельзя поощрять подобные беседы.

ГЛАВА 5

Мика Габания сцепил пальцы рук и напряг мускулы, выполняя разминочные упражнения. Бледная кожа задрожала и взбугрилась, когда он напружинил сильные кисти.

Он взглянул вверх, и взгляд его упал на окно с тройными стеклами, за которыми кружился снег.

Почему они привезли нас сюда ? Почему мы находимся в центре американской военной базы ? Что все это значит ?

Он отвернулся от окна и поймал свое отражение в зеркале. Он был одет в штатское — белая футболка обтягивала выпуклую грудь. Густые черные волосы коротко подстрижены. Тонкий рот сжат. Скуластое лицо несло отпечаток восточных генов матери — за этот профиль русские недолюбливали его. Черные глаза уставились на зеркальное изображение.

— А дальше что, Виктор? — он повторил вопрос, который мучил его с тех самых пор, как самолет сбросил их здесь. — Что все это значит?

Он обвел рукой небольшой конференц-зал, соединенный коридором с казармами, в которых их разместили. На сервировочном столике лежали американские журналы. Стулья выглядели раздражающе удобными и уютными. Именно на таких стульях, по его представлению, и должны были сидеть изнеженные американцы. Это место похоже не на военную базу, а скорее на ночной клуб.

— Говорю тебе, не нравится мне все это, Виктор. Это похоже на западню. Это место не для нас. Я ничему этому не верю. Нам следует быть настороже в логове американцев.

— Терпение, Мика. — Стукалов подошел к нему и стал вглядываться в снежную пелену за окном. — Я не знаю, что и сказать.

— Пришельцы? Существа с другой планеты? И они хотят, чтобы мы этому поверили? Что это? Что? Американские враки, купленные в Кремле? Виктор, мне это не нравится. Я не знаю, что все это значит, но мне это не нравится.

— Ты уже говорил. Спокойно, Мика, — Стукалов поднял руку в успокаивающем жесте. — Мы солдаты Советской Армии — лучшей в мире. Мы исполняем свой долг. В данный момент находиться здесь и есть наш долг. Вспомни, сам Генеральный секретарь отдал этот приказ.

Мика вздохнул, ноздри его раздулись.

— Виктор, ты знаешь больше, чем говоришь. Я не спрашиваю о своем долге перед миром. Но солдат имеет право поинтересоваться обстоятельствами. Для меня находиться здесь, на территории американской базы… ну, это тяжко. Я не доверяю американцам. Сколько раз они улыбались, протягивая Советскому Союзу руку, и в то же время вонзали ножи в наши спины. Разве Горбачев этого не знал? Он все время старался улучшить отношения с Западом, а американские “стингеры”, вооружение и амуниция переправлялись к узбекам!

Виктор подошел к Габания и похлопал его по плечу. Его губы кривила улыбка.

— Но мы-то пока еще живы. Кроме того, КГБ тоже здесь. Если тебе от этого легче.

— А если дело будет дрянь?

Глаза Стукалова посуровели.

— Тогда и решим, что делать. Они не дали нам взять с собой оружие, но ножи и мускулы при нас.

Мика посмотрел за окно.

— И сбежать туда?

Стукалов пожал плечами.

— Не волнуйся. Неприятности еще не начались, а ты уже переживаешь. Расслабься и наслаждайся жизнью. Это все-таки лучше, чем Афганистан, старина.

Мика покачал головой и стал расхаживать по комнате, с силой ударяя кулаком о ладонь.

— С чем мы сражаемся здесь? С байками о космических пришельцах? На американской базе? В любой день я справлюсь с афганцами и узбеками. Или в конце концов убегу от них, или убью их до того, как они настигнут меня. А здесь?

На лице Стукалова заходили желваки.

— Просто мы выполняем приказы. На данный момент наша обязанность — подчиняться.

Мика больно ткнул пальцем в грудь Виктора.

— Мы подчинились, когда вышли из Афганистана. Посмотри, во что это вылилось!

Виктор встретился с его злобным взглядом.

— И что это нам дало? Еще один бунт. Узбеки стали свидетелями победы афганцев и наслушались обещаний Горбачева о лучшем будущем! — Сердце Мики сжалось. — Виктор, что случилось с тобой? Последние месяцы, я замечаю, ты замкнулся в себе, ты очень изменился. В твоих глазах упрямство, я это уважал, я думал, что твой гнев направлен против врага. Но теперь я в этом не уверен.

Виктор устало улыбнулся, почесав в затылке, подошел к одному из мягких диванов и опустился на него.

— Мика, разве ты не понимаешь, что произошло с нами? Я был мальчишкой, когда Брежнев вторгся в Афганистан. Юным лейтенантом я с восторгом писал рапорты в ответ на приказы из Кабула. Два года спустя я плакал, когда мы получили приказ о выводе войск. Но от облегчения, Мика, от облегчения. — Его отсутствующий взгляд был устремлен куда-то в тайные закоулки памяти.

— Теперь-то ясно, что вывод войск был ошибкой. — Габания скрестил на груди руки, поглядывая на шрамы, которыми были испещрены предплечья. Следы боевых ранений, такие же, как на груди и ногах, говорили о том, что тема разговора — больная для него.

— Разве? — Стукалов был погружен в свои мысли. — Я был свидетелем того, как лучшую в мире армию разбили наголову в Куше, я видел, как молодых парней разрывало на части гранатами, брошенными мальчишками среди бела дня на улицах Кабула. Я видел целый народ — проклятый, одураченный, голодный, засыпанный бомбами, замученный террором — и все-таки они устояли.

— Мы могли бы победить.

Виктор устало моргнул, потом потер глаза.

— Каким образом? Завоевать Пакистан? Ты думаешь, американцы позволили бы? Или китайцы? Даже Индия отвернулась бы от нас, а уж они ненавидят Пакистан… но я потерял мысль… Мы все еще в Афганистане, вот в чем дело. Там погиб Сухов, его кровью пропитана афганская земля. И Иван Макаренко, и Михаил Ломоносов, и Степан Бахтин, и многие другие, которых мы знали, с которыми смеялись, которых потом мы видели мертвыми. Теперь молодых солдат взрывают гранатами мальчишки на улицах Душанбе, Ташкента и Самарканда. Мы усиливаем давление, вводим пополнение, а они становятся все более преданными своему народу, сопротивление охватывает все южные республики.

— А что бы сделали вы, товарищ майор?

Виктор горько усмехнулся.

— Не знаю, Мика. Честно, не знаю. А как по-твоему, долго мы сможем продолжать действовать в том же духе? Кроме нас с тобой, кто еще остался в живых из тех, с кем мы начинки? Только я и ты. Десять лет войны, включая двухлетнюю передышку в Зоссен-Вунсдорфе, а мы все еще сражаемся, нас жуют и переваривают — сначала афганцы, теперь наши собственные южные республики. Мы мертвецы. Мика, мы только ждем нашего часа. Вот и все.

— Ты говоришь как побежденный, Виктор.

Холодок закрался в душу Мики. Если Виктор на самом деле так думает, что тогда? Что мне делать?

Стукалов покачал головой, невесело усмехаясь.

— Ну что ты, дружище, всего лишь… я всего лишь устал. Меня замучили наши погибшие, во сне их души проходят мимо меня пыльной вереницей в кошмарном парадном строю. Но что с тобой? У тебя всегда такой победный вид. Разве тебя не тревожит, что война с каждым днем набирает силу, что твои шансы на выживание тают, что теперь мы воюем со своим собственным народом?

Мика вздернул подбородок — этому жесту он научился у партийных офицеров.

— Виктор, я выполняю долг перед партией, перед страной, которая дала мне все. Разве мое личное благополучие что-то значит? Как ты можешь задавать такие вопросы? У нас есть великая цель — справедливость, всеобщее братство!

— А мертвых — побоку?

— Нам всегда приходилось платить кровью! Гитлер был остановлен ценой двадцати миллионов человеческих жизней! Дать свободу миру не так легко. Нам постоянно бросают вызов. Мы должны сберечь свою веру, победить ложь и… и…

— Да, да, Мика. я знаю. И не смотри на меня так. Я еще верен партии и государству. — Он рассмеялся и похлопал себя по ноге. — Со мной все в порядке, я не собираюсь верить капиталистической ереси. Моя страна слишком много значит для меня. Я помню свой долг, но я думаю, кто мы такие, куда мы идем. Вот и все.

— Настоящие партийцы не задают вопросов, — прошептал Мика, сузившимися глазами глядя на своего майора. Никогда не задают вопросов! Как хорошо он знал это! Какой ценой досталось это знание!

Виктор поднял голову.

— Я понимаю твои чувства, Мика. Ты искупил вину своих родителей сполна своей…

— Не вспоминай их, Виктор. Я не желаю больше слышать о них. Даже от тебя, хотя я и обязан тебе жизнью. — Горячая кровь застучала в висках Мики. — Они предали партию… предали меня. С того дня, как я… Ну ладно, давай просто забудем, что они жили когда-то.

Я уже заставил себя забыть их.

Ему вспомнилось лицо отца, но он усилием воли отогнал его образ, заслонив его в мыслях другими картинами — лицами друзей по партии, партийными собраниями, сражениями, исполненными ужаса, когда трассирующие пули прорезали ночное небо, когда ракеты взвивались ввысь, а люди кричали и гибли среди скал и песка.

Виктор кивнул:

— Извини. Прости меня. Все это оттого, что я очень устал. — Он стоял, растянув губы в какой-то стариковской улыбке. — И все-таки не волнуйся. Постарайся развлечь себя, забудь, что тебя окружают американцы. Узнай все, что можно, об их базе, об их привычках и манерах. Смотри на все это, как на разведывательную миссию. Что бы это ни значило. Кремль выбрал нас, потому что мы лучшие. И сейчас наш долг — оставаться лучшими и подчиняться приказам, даже если нам прикажут сотрудничать с американцами.

— Никто еще не мог обвинить меня в неисполнении долга.

— Отлично, дружище, — Виктор похлопал его по спине и вышел, оставив Мику наедине с памятью о родителях, которая пряталась где-то в уголках сознания, стоять у окна и смотреть на снег. “Когда весь Советский Союз трещит по швам, я не могу потерять еще и тебя, Виктор, — подумал он, вспоминая выражение глаз Виктора перед началом каждой операции. — А что, если Стукалов уже сломлен? Невозможно!”

Его терзали сомнения.

* * *

Президент Атвуд сделал пять шагов по Овальному кабинету и повернулся к Говарду Милфреду, своему начальнику штаба. Глаза президента выражали тревогу.

Милфред недоумевал. Джон вроде бы был в своем уме… но пришельцы? Министр обороны обрывал телефонные провода, пытаясь выяснить, что произошло с его ракетами.

Все военные базы страны были охвачены смятением, реактивные самолеты патрулировали небо. Вся страна стоит на ушах, почему Джон ведет себя так странно? Какие, к черту, пришельцы?

— Джон, ты уверен, что с тобой все в порядке?

— Говард, мы долгое время были вместе. Я знаю, что все это похоже на бред лунатика. Ты в курсе, что боеголовки выведены из строя. Пентагон тоже в курсе. Конгресс сходит с ума, обстановка накаляется. Это пришельцы.

Милфред сузил глаза. Взявшись за подбородок, он внимательно посмотрел на своего старого друга.

— Послушай, может быть, тебе поговорить с кем-то? Вьетнам проделывает странные штуки со многими людьми.

Атвуд сглотнул.

— Я уже разговаривал — с тобой. Я сообщил тебе, что пришельцы перенесут меня на Вайт-базу. Они называют себя Ахимса. Я должен поставить тебя в известность. Скоро на нас свалится куча дерьма, и я хотел бы, чтобы ты помог мне удержаться у руля.

Какой там руль!

— Джон, может быть, это стресс. Я имею в виду… Ну ладно, где твои пришельцы? Послушай, я не знаю, что сделали русские с ракетами, но эти безумные бредни о маленьких зеленых человечках…

— Они не зеленые, — облизывая губы, Атвуд покачал головой. — Фермен звонил мне. Он говорит, что они круглые, белые… что-то вроде того.

— И тебя телепортируют из Овального кабинета куда-то в Арктику?

— Правильно. — Атвуд посмотрел на настенные часы, циферблат которых был разделен на временные зоны. — Через тридцать секунд.

А что делать, если этого не произойдет? Милфред вздрогнул. Мыдолжны будем отстранить его и поставить вице-президента. Берт Кук — хороший парень. Что будет с нами? Черт побери, нупочему именно сейчас, когда Советы что-то сделали с нашими ракетами?

Пытаясь собраться с мыслями, Милфред на минуту отвернулся взглянуть в окно с пуленепробиваемыми стеклами.

— Послушай, Джон, я…

Он разинул рот и бросился к тому месту, где секунду назад стоял Атвуд. Воздух еще хранил тепло его тела.

— Иисусе! — он пощупал ногой пол, надеясь найти потайной люк.

Потом медленно осмотрел всю комнату.

— Джон, черт побери! Прекрати эти игры! — Он огляделся, безумие искажало его лицо. — Джон? Черт побери! Ты развязываешь мне руки. Мы не можем позволить себе такие вещи. Сейчас не время!

* * *

Джон Атвуд смотрел на взволнованное лицо своего друга. Потом он увидел, что секундная стрелка приближается к двенадцати. Внезапная тошнота послужила ему предупреждением. Голова закружилась. Вокруг него все стало серым, и мир померк.

Он споткнулся, едва не потеряв равновесия, и потряс головой, чтобы туман рассеялся. Он стоял в обшитом деревянными панелями конференц-зале. Светили лампы. Звуконепроницаемый потолок выглядел совсем обычно, так же как и голубой ковер, в котором мягко утопали ноги. Он сощурился и опять почувствовал противную тошноту. Ноги ослабели от страха.

Ну, это уж слишком. Телепортация? Господи! Во что они вляпались? А хуже всего — ничего нельзя сделать! Уступить? Послать всех этих мужчин и женщин — но куда? Три лучшие в мире роты и опытные разведчики занесены в списки какого-то звездного безумца? Бред! Это выше моего понимания. Неудивительно, что Говард смотрел на него так, словно он сошел с ума.

Охваченный дрожью, он подошел к столу с деревянной столешницей и с ножками из хромированной стали и наклонился над ним. Держась за сердце, он перевел дыхание и уставился на голубой ковер. Стены до половины были отделаны под ореховое дерево, а выше покрашены в пепельный цвет до самого потолка. Возле стола вытянулись в линию пластиковые стулья, в углу на возвышении разместился маленький столик с кофеваркой.

Легкое колебание воздуха и приглушенный шум заставили его оглянуться.

В том месте, где он только что стоял, появился Юрий Голованов с серым лицом. Атвуд протянул руку, чтобы удержать его: тот едва не упал.

— Не волнуйтесь, — сказал Атвуд, подводя Генерального секретаря к столу и выдвигая стул. Голованов кивнул и вытащил из кармана носовой платок, чтобы вытереть лицо. Рот его судорожно подергивался. Темно-карие глаза русского со страхом смотрели с пепельного лица. Генеральный секретарь был одет в темный костюм — итальянский, как определил наметанный глаз Атвуда. О том, как этот человек взволнован, красноречиво свидетельствовал цвет его лица, освещенного электричеством. Сквозь редкие седые волосы просвечивал начинающий лысеть череп.

Атвуд подошел к кофейному столику и взял две чашки. Он наполнил их, уселся, тяжело вздохнув, и протянул одну чашку Голованову.

— Я никогда не привыкну к этому, — тяжело дыша, пробормотал Генеральный секретарь. Как и говорил Фермен, слова его тут же волшебным образом были переведены.

Атвуд внимательно осмотрел комнату. Что ж, почему бы и нет? Разве так уж трудно организовать перевод, если они в состоянии перекидывать людей из одного конца земного шара в другой? Забавно. Он поискал взглядом проектор или что-то вроде автоматического переводчика и сказал:

— Мир изменился, господин секретарь. — Атвуд услышал свой голос, слова были русскими. — Ну как, вам получше? Разве кому-нибудь может быть хорошо! Целый мир лопнул! Юрий Голованов набрал в легкие воздуха и кивнул. Глаза его были подернуты пеленой.

— Ничего страшного. Язва желудка — так говорят доктора. Я так понял, что мы находимся на вашей “секретной” арктической базе? — Взгляд секретаря стал отсутствующим, когда он добавил: — До того, как вы вывезли отсюда ваш постоянный персонал, мы держали здесь двух агентов.

Атвуд вскинул бровь.

— Разве теперь это имеет значение?

Голованов взял чашку с кофе и, перед тем как отпить, подул на него.

— Не знаю. Поживем — увидим. Оказалось, господин президент, что освобождение мира от цепей капитализма не является насущной необходимостью. Выживание моей страны… Кто знает, что поставлено на карту?

— Многие вещи, когда о них подумаешь, не кажутся больше такими важными.

Атвуд взглянул на часы, отметил разницу с Вашингтоном во времени и отпил кофе. Он поудобнее устроился на стуле и облокотился о стол, чувствуя, как напряжено все его тело. Такая поза мало подходила президенту, но в данный момент это не заботило его.

— Послушайте, — начал Атвуд. В желудке у него покалывало. — Юрий, нам надо договориться друг с другом. Я полагаю, что мир может расколоться. Вы и я должны крепко держаться друг за друга. Мы теперь на одной стороне. На стороне людей. Я думаю, что, несмотря на всю разницу между нами, мы должны работать сообща.

Глаза Генерального секретаря вяло моргнули — налитые кровью, такие же возбужденные и встревоженные, как и глаза Атвуда. Казалось, он пришел к неожиданному решению.

— Полагаю, господин президент, нам нужно временно забыть о наших разногласиях. Мои люди до сих пор не могут восстановить контроль над ракетами стратегического назначения. Не так важно, каким способом их блокировали, но мы не можем подключить к ним питание. КГБ сообщил мне, что ваши ракеты находятся в аналогичном состоянии.

Атвуд кивнул, он подозревал, что Голованов только что открыл ему строго секретные факты. Американские специалисты ломали головы, пытаясь понять причину неполадок. А как мог он, президент, объяснить им, что виной всему пришельцы? Такая новость быстро бы распространилась. Общественность посходила бы с ума. Довольно и того, что инженеры уже почти превратились хнычущих идиотов, наблюдая за тем, как тысячи вольт, запущенные в один конец кабеля, не появляются на другом конце. Черт побери, электричество не может так просто исчезнуть! Физики, обслуживающие ракеты, прекратили работу.

Заметив его замешательство, Голованов криво усмехнулся.

— Итак, мы вынуждены приказать нашим людям отправиться к звездам. Мой спецназ подчинится приказу. А вот какова будет реакция вашего угнетенного чернокожего героя?

Атвуд стукнул кулаком по столу.

— Черт побери, Юрий! События развиваются так стремительно! Они еще только показали себя, а мы уже прыгаем перед ними на задних лапах! Откуда нам знать, куда мы пошлем наших людей? Вы никогда не спрашивали себя об этом?

— Я думал, господин президент. — Генеральный секретарь махнул рукой. — В отличие от вас, мы часто отдаем приказы, которые не нравятся нам самим. В отличие от Запада, Советский Союз не может себе позволить согласиться с тем, что человеческая жизнь священна. Майор Стукалов возглавит свой отряд, и они выполнят все, что прикажут им Ахимса.

— Но что, если…

Они одновременно подняли глаза и увидели, что в комнату вошла Шейла Данбер. Она остановилась, ее глаза широко раскрылись: она узнала, кто перед ней, пробормотала едва слышное “извините” и бросилась вон.

— А это командир космической ударной армии землян. — Пустыми глазами Атвуд уставился на Голованова. — В самом деле, Юрий, что с нами происходит? Они полностью вырубили нашу оборонную систему. Пять минут назад я стоял в Овальном зале. Догадываюсь, что вы были в Кремле. Они переводят все, что мы говорим, — или это их очередной трюк? Как можем мы… как могли мы…

Голованов поднял руку, словно предупреждая Атвуда.

— Вы не обладаете врожденной осторожностью, господин президент. У нас не принято говорить больше, чем нужно, это кончается плохо.

Атвуд покорно кивнул.

— Догадываюсь, что КГБ и партийные комиссары всячески поддерживают такой стиль поведения.

Черт побери! Разве я должен был говорить это?

— Мы не знаем, враждебны ли эти Ахимса. Может быть, они спасут человечество? — Юрий рассмеялся и подмигнул. — Может быть, один из них шептал на ухо Карлу Марксу, когда тот писал свои труды? Может быть, один из них путешествовал вместе с Лениным в судьбоносном поезде из Швейцарии? Может быть, они истинные коммунисты?

Атвуд смеялся вместе с Головановым, хотя внутреннее напряжение не отпускало.

"Так ли все это будет? Голованов и Советы собираются выполнять любую прихоть этих Ахимса, чтобы заручиться их поддержкой и технологией? Черт побери! Вероломным политиканам не удастся сбить меня с ног! И я не стану волноваться о происках Советов, алчущих превосходства!"

Джон Атвуд пристально посмотрел на своего советского партнера. Нет, еще не все кончено. Запад и Восток по-прежнему находятся по разные стороны баррикад. Никакого доверия быть не может — даже сейчас. Преимущества еще можно достичь. Кто-то из них одержит в этой истории верх. Но кто? Как он сможет объяснить капитану Сэму Даниэлсу значение этой миссии? Поймет ли его этот парень? Знает ли он, что надо делать? И вообще, знает ли это хоть кто-нибудь?

* * *

Полковник Моше Габи улыбнулся при виде своих офицеров, наблюдающих за тем, как кружится, падая, снег за окнами казарм. Он был уверен, что все они видели тонкую шапку снега, покрывающую Голанские высоты, или случайно выпавший и тут же растаявший снег в Иерусалиме, но к такому зрелищу они были совсем не готовы!

Почти вся рота АСАФ находилась в казармах. Люди расположились на банкетках. Кто-то курил, кто-то играл в карты. Комнатный обогреватель поддерживал тепло, привычное для них. Из настенных радиоточек струилась легкая музыка. На спинках стульев здесь и там висели кители и гимнастерки. По телевизору показывали новости. Облаченные в костюмы политические деятели давали интервью. Собравшиеся в кружок мужчины с интересом смотрели, как какой-то наманикюренный вашингтонский денди объяснял, что в распространившихся по Вашингтону слухах о том, что военным нанесен страшный удар, нет ни капли правды. Да, да, с ракетами все в порядке. Нет никакой опасности.

Моше распрямил плечи — сутулость не красит военного — и бросил последний взгляд на свой китель. Пусть у него нет блестящей выправки советского майора, зато Моше всегда остается самим собой — настоящим танкистом. В полевых условиях не до ухода за обмундированием.

— Пришельцы? — повторил Бен Яр, покачивая головой. — А в Библии о них упоминается?

Арий пожал плечами и, слегка прихрамывая, подошел к кофеварке.

— Пророки не предсказывали, что у нас будет кофе, жидкий, как вода. Что тебя заботит? Думай о том, куда нам предстоит отправиться, что мы там увидим! — Высокий, костистый, с редеющими волосами на макушке продолговатого черепа. Арий поражал неуклюжестью. У него были плотоядные черные глаза и крупный крючковатый нос. Не раз танк Ария прикрывал Моше с тыла, оберегая его жизнь.

— А с какой целью все это делается? — спросил Шмулик. На его предплечье, в том месте, куда попал осколок снаряда, белел гипс. Глаза Шмулика вопросительно смотрели на Моше.

— Не знаю, — ответил тот. — Ахимса не сказал. Он только заметил, что мы отправимся к звездам. Но какими бы ни были их требования, будьте уверены, выполнить их будет не так легко. — Его лицо омрачилось. — Думаю, ни для кого из вас не будет новостью, что мы можем не вернуться. Звезды могут стать вторым Ливаном.

Стало тихо. Арий опустил глаза вниз и, уставившись на свои поношенные ботинки, сказал:

— По еврейскому закону, человека нельзя объявить умершим, пока двое свидетелей не увидят его тело.

Моше потуже затянул ремень — как всегда, жесткий язычок выскочил из пряжки, — вздохнул и опустился на мягкий стул.

— Разве в данном случае это имеет какое-нибудь значение? Ахимса пообещал, что до нашего возвращения Израиль будет в безопасности. — Он обвел их взглядом. — Разве наши жизни — это большая плата за такое?

Бен Яр ухмыльнулся.

— И все-таки пришельцы? Да, я видел фотографии и фильм, запечатлевшие вашу встречу. Я не верю этому, Моше. Нет, завтра, или через несколько дней, или на следующей неделе, или когда-то еще мы опять будем вдыхать бензиновые пары у себя дома и совершать набеги на ракетные базы ООП. А это все нереально. Этого не может быть. — Его голос взвился на октаву выше. — И вообще, мне следовало бы стать раввином!

— Нам еще повезет, — поддал жару Арий. — Однажды, в свое время, друзья.

Рот Шмулика задергался.

— Люди взволнованы. У многих есть жены и возлюбленные, которых они не увидят перед отъездом.

Моше тоже думал об этом. Сколько лет прошло с тех пор, как похоронили Анну? Уже пять. Время пролетело так быстро. Он привык к мысли, что придет день, и его кости упокоятся рядом с ее прахом — ракеты, разрывы снарядов и бог позаботятся об этом.

— Ждите. Имейте терпение. Пока мы не можем ответить на все вопросы. Прошла только одна встреча. — Он проверил часы. — Я почти уже опоздал на вторую.

Они смотрели на него настороженно.

— Я посмотрю, что можно сделать. В любом случае, наслаждайтесь видом из окна. — Он направился к двери.

Спускаясь в холл, он услышал, как солдаты поют “Яффа Яркони”, песню, которая стала популярной во время войны 1967 года. Моше на секунду остановился, прислушиваясь к стройному хору мужских голосов. Как много они оставляют в прошлом! А впереди — неизвестность.

* * *

— Мне это не нравится! — прерывисто дыша, ворчал Мэрфи. — Дерьмовое начало! Парни, мы летим на Луну в компании с надувными шарами? И с русскими? Ну-ну, — Мэрфи улегся на банкетку, устроившись головой на полевой сумке.

— Ага, мы видели, как из трубочек выдувается какая-то ерундовина. И эта дрянь, парни, командует парадом. — Мэйсон хихикнул. Он точил острое лезвие своего боевого ножа. — Пришельцы? Иисусе! Голливуд, где ты, я не могу без тебя!

— Остынь! — рявкнул Сэм, затягивая галстук. Он ненавидел форменную одежду. А кроме того, его люди застоялись. Они проводили время в праздности. Сэм знал, что если у его команды нет сложностей, она их создаст сама.

— Смотрите! — сказал он, обернувшись, глядя на них сверху вниз и внушительно тыча пальцем. — Я не знаю, в какое дерьмо мы вляпались, но вы, ослы, пошевелите мозгами! — он шумно выдохнул. — Нас выбрали, потому что мы лучшие! Усекли? Вы, куски дерьма, задумайтесь!

— Ага, ну а как же пришельцы? Парень, они болтают о том, как мы слиняем в космос. А ты видел их корабль? Странно, странно… — возразил Мэрфи, потянувшись заменить кассету в наградном магнитофоне Мэйсона.

Мэйсон поднял руки вверх и затряс головой.

— Ты на службе, тупица! Мы не только полетим, но и вычистим все конюшни, которые надувные шары захотят вычистить. И вернемся героями. Подумай о курочках, парень! Они так и запрыгают вокруг тебя. Фильм о звездах, герои космодесантов и девки!

Мэрфи в такт закивал головой — неистовый голос Мадонны разорвал тишину.

— Не знаю, парень. Мне не улыбается терять время, болтаясь между звездами, ни с этими пучеглазыми монстрами, ни с чертовыми Иванами. — Его железный кулачище грохнул по банкетке. — Мы что, обязаны верить этим ублюдкам?

Сэм придирчиво оглядел себя и натянул на кучерявую голову берет.

— Ну ладно, слушайте, шпана. Я иду на совещание. Остыньте и не вздумайте задирать комми, понятно? Займите чем-нибудь свои мозги и захлопните пасти! Я не желаю никаких рапортов о “несчастных случаях”, слышите, вы? А если кто-то меня огорчит, даю слово, психи, размажу по стенке!

Сэм крутанулся на каблуках и впился взглядом в Мэрфи.

— Слушай. Сейчас мы в заднице. Усек? Никто не понимает, что к чему. Это не обычное задание, придурок. Утри сопли, а то захлебнешься!

— Но, капитан…

— Заткнись, Мэрфи! — заорал Сэм, сверля лейтенанта бешеными глазами. — Я все знаю. Да, мы до сих пор целы, потому что мы лучшие. И здесь мы потому, что мы лучше всех. Задумайся, парень! Сейчас мы не ждем задания, мы уже его выполняем, и дел такого рода у нас никогда не было. И никаких шуточек, понял? Это тебе не с компьютерами играть и не с бабами возиться! Держи себя в руках! Ты веришь, что дерьмо — коричневое и твердое? Поверь мне тогда, что я тебя, осла, вздерну, если что не так! — Он расправил плечи и широко улыбнулся прямо в протрезвевшие глаза Мэрфи, И добавил более мягко: — А кроме того, Мэрфи, это приказ.

Мэрфи хихикнул.

— Да, капитан. Усек. Мы с Мэйсоном попридержим мальчиков. Пока этот модно разодетый спецназовский омлет не поджарится, мы не будем кидать в него тухлые яйца.

— Не теряй веры, бэби, — сказал Сэм, хлопнул в ладоши и шагнул к дверям. Вздрогнул и обернулся назад. На губах Мэрфи играла невинная улыбочка.

Какого черта, к ним нельзя поворачиваться спиной!

Холодными мышиными лапками по его позвоночнику от затылка до ног пробежала противная дрожь.

ГЛАВА 6

— Мы здесь как в клетке у льва, — нервно сказал Мика Габания, наливая из кофейника еще одну чашку на удивление хорошего кофе.

Виктор внутренне содрогнулся, услышав зловещие нотки в его голосе. Габания не годится для этого. Мика — сам тигр, сам хищник, он не будет сидеть в клетке — особенно в той, которую соорудил враг. Пока все не закончится, будет много хлопот. Подобно голубоватым облачкам сигаретного дыма, по комнате расползалось недовольство — Виктор чувствовал это.

Лейтенант Николай Маленков пощелкал переключателями каналов стереоприемника и нашел передачу классической музыки. Он рассмеялся.

— Мика, старина, наслаждайся жизнью капиталистов. Подумай. Однажды и очень скоро мы избавимся от их деспотичного мира. Изо всех сил американцы борются с жизнью, пробираясь по этим толстым коврам. Представляешь, какую боль они испытывают, слушая скверную музыку в отличном стереоисполнении. Это варварство — заставлять нас существовать в этом плюшевом загнивающем логове. И в то же время жалеть их из-за этих излишеств. — Маленков переминался с ноги на ногу. — Жалеть их!

Виктор напомнил:

— Николай, ты еще не свободен от КГБ.

Лицо Маленкова вытянулось.

— И после всех этих лет и многих сражений, когда наши жизни висели на волоске, ты хочешь убедить меня, что в нашей команде ты являешься их ушами? Я знаю, что раньше мы работали для них — спасибо партии за ее мудрость, — но узнать, что ты тот самый человек, который держал меня под своим славным каблуком? Я напуган, товарищ майор! — Николай поднес руку ко лбу, как бы защищаясь.

Это драматическое заявление заставило усмехнуться даже сурового Мику. Он вылил в кофе полстакана водки и подозрительно оглядел комнату.

— Николай, я рад, что ты можешь зубоскалить в окружении врагов. Я надеюсь, что ты будешь улыбаться и тогда, когда мы покинем это место… если мы его покинем. А что, если будет потасовка? Куда нам податься? Ты что, думаешь, что сможешь вырваться из их тисков с помощью своего остроумия и боевого ножа, а улетишь из этого арктического тайника в своем вещмешке?

— Я не собираюсь много думать о побеге, — отмахнулся Николай.

Он не отрывал глаз от цветного телевизора, стоявшего в углу комнаты.

— Ты уже капитулировал перед американцами? — Мика скрестил руки на груди и вопросительно вздернул бровь.

— Не совсем. Понимаешь, мы здесь не одни. — Маленков улыбнулся, с интересом глядя, как Габания наполняет для него стакан, потом отвел глаза и стал внимательно изучать деревянные панели на стенах. — Брось ребячиться, Мика. Около часа назад я видел Светлану Детову. Однажды я уже встречался с ней во время совместной с КГБ операции. Там, где есть КГБ…

— …благонамеренному советскому человеку нечего бояться, — закончил за него Виктор. Он бросил последний взгляд на себя в зеркало и проворно выхватил стакан из руки Николая. Сделав небольшой глоток, он вручил стакан хозяину.

— Ну а что ты, Виктор, думаешь по этому поводу? Чем все это кончится? Мы станем космонавтами? В этом есть какой-то смысл? — Маленков беспокойно огляделся: он не был уверена безопасности, находясь в этом помещении. Он уже проверил места, где коварные американцы могли спрятать подслушивающую аппаратуру.

Виктор прополоскал рот жидкостью, поморщился и проглотил. Наверняка у американцев есть что-то получше! Неудивительно, что все они пьют коньяк или виски.

Он переступил с ноги на ногу и задумался.

— Я не знаю, что и думать. Космос? — Виктор поднял руки. — Нас попросили верить, что эти Ахимса — настоящие пришельцы. А почему нет? Очень трудно изменить привычный образ мыслей, разве не так, друзья? Ну что, может быть, поверим в это? Просто будем действовать так, словно нам предложили повоевать на стороне этих круглых белых пришельцев. И мы это сделаем.

— Бездельники, каждую ночь летающие в Афганистан, — со вздохом добавил Маленков.

Виктор уловил напряжение на лице Габания — тот сузил глаза, приставил к подбородку палец и многозначительно посмотрел на Маленкова.

— Давайте сыграем в эту игру. Возможно, нам опять придется карабкаться по горам в темноте, и, может быть, мы не успеем опомниться, как моджахеды пристрелят нас. Но перед тем как наступит этот день, я надеюсь, что мы вернемся из космоса сюда, в эти безопасные снега и минусовую температуру — это окружение все же более симпатично, чем маньяки афганцы с автоматами Калашникова. Так что используйте свой шанс.

— С удовольствием! — воскликнул Маленков и со стаканом водки в руке упал в кресло, не отрывая глаз от телеэкрана.

При виде этой картины Виктор улыбнулся. Аргументы Шейлы Данбер вполне разумны.

— Что до меня, я думаю, что это своеобразная проверка. Возможно, чтобы проверить нашу реакцию. Но подумайте вот о чем. Что бы все это ни значило, мы спецназ, мы лучшие. И мы должны вести себя подобающим образом. Улавливаешь, Мика? Никаких беспорядков. Никаких. Я знаю, вы сильные. И вам не нужно доказывать это, отрывая американцу башку только для того, чтобы услышать щелчок.

Николай радостно улыбнулся — он нашел переключатель каналов и теперь с восторгом смотрел, как на экране простым нажатием кнопки одна картинка беззвучно сменяет другую. Как им удалось достичь такого контрастного изображения, таких удивительных красок? На экране ни единого пятнышка.

— Ты не удивлен? — спросил Маленков Мику. — Я хотел сказать, а что, если это правда? Дай волю фантазии. Подумай, нас могут послать к звездам — мы будем первыми людьми, которых пришельцы выбрали для подобной миссии. Какое чудо… какое… — он покачал головой, глаза его горели любопытством.

— Думаю, Виктор прав, — настаивал Габания. — Это какая-то проверка. Я только пытаюсь понять, почему партия сотрудничает с американцами. И какова роль КГБ? Какую цель они преследуют, собираясь служить пришельцам? Это какой-то абсурд!

— А почему я должен служить под началом английской бабы? — Виктор нахмурился, лицо его выражало отвращение. — Кругом полно загадок. Почему, кроме нас, выбраны американцы и израильтяне? Потом, многие из этих женщин тайные агенты КГБ. А ведь КГБ предпочитает убивать нелегалов, нежели открывать их тайну. Что все это значит, в конце концов? А, товарищи? И еще, если надо будет кого-то принести в жертву на поле боя, как вы думаете, кто это будет? — Виктор вскинул голову, наблюдая за реакцией товарищей.

Габания прищуренными глазами молча уставился в свой стакан, только мышцы его напружинились — с такой силой он сжимал его.

Маленков проговорил хитрым голосом:

— Ну что ж, товарищ майор, тогда мы должны плыть по течению и стараться не отличаться от прочих капиталистов.

Габания что-то сдавленно пробормотал.

— Взгляните-ка! — забыв обо всем на свете, заорал Маленков, показывая пальцем на экран, где нежилась женщина в огромной ванне среди скрывающих ее прелести пышных холмов пены. — Я уже готов сообщить американцам, что рад буду вступить в их ряды и прыгнуть в такую же громадную ванну, как их капиталистические бабы!

— Ох, Николай, — открывая дверь, вздохнул Виктор. — Иногда я жалею, что я не кагэбэшник. Я бы с удовольствием отправил тебя в штрафной батальон. Если бы ты не был отличным боевым офицером, я бы так и поступил.

Когда он закрывал за собой дверь, он увидел восторженное лицо Николая: тот смотрел на американского парня в легкомысленном свитере и нелепой шляпе, который наклонился к говорящему унитазу и разглядывал бурлящую в нем голубую водичку. Слава богу, что у пришельцев нет американского телевидения!

* * *

Шейла Данбер проверила часы. Уже пора. Она видела маленького энергичного полковника израильской армии, Габи, он спускался вниз. С видом человека, идущего на бой, он шел строевым шагом. Глубоко вздохнув, она вошла в комнату, где во главе стола сидели два лидера. Они вели серьезную беседу. Она налила себе кофе и отошла в сторону к столикам, чтобы не нарушать их уединения. Ее глаза встретились с глазами входящего в комнату Габи. Лицо маленького израильтянина напряглось, а потом губы растянулись в слабой улыбке. Он окинул ее взглядом и, наполнив свою чашку из серебряного кофейника, сел напротив.

— За свою жизнь я был во многих местах и многое повидал, но никогда не думал, что окажусь в одной комнате с двумя самыми могущественными людьми на свете. — Моше усмехнулся усмешкой гнома, отхлебнул кофе, и лицо его исказила гримаса неудовольствия: кофе был жидковат. Он пил кофе и исподтишка поглядывал на Генерального секретаря и президента США.

— Точно, полковник, я вам сочувствую. У меня и в мыслях не было, что мы встретимся с ними, — отвечала Шейла.

— У нас впереди еще много сюрпризов, майор Данбер. Не говорите мне, что вы ожидали быть назначенной командиром первого в мире звездного войска землян.

— Нет, полковник, я вовсе не ожидала этого, — проговорила Шейла и подумала о том, что Габи смотрел вызывающе. — А вас очень раздражает, что вы находитесь в подчинении у женщины, у женщины, которая не обладает боевым опытом?

Израильтянин посмотрел на нее своими мягкими карими глазами, в которых затаилось лукавство.

— Нет, майор. Когда я был мальчишкой, во время войны я служил под началом женщины премьер-министра. Я присутствовал на военном совете, где Голда Меир вырабатывала план разгрома Третьей египетской армии. Ее вопросы и ее понимание военных действий ставили ее на второе место после генерала Авраама Адана. Пожалуйста, не забывайте, в сорок восьмом году наши женщины сражались бок о бок с мужчинами. Наша земля куплена и их кровью.

— Понимаю. А я-то вообразила…

Он поднял руку и слегка покачал головой.

— Пожалуйста, майор. Я принадлежу к армии, в которой чины и субординация отличны от того, к чему вы привыкли. Зовите меня Моше. В израильской армии командный состав чем-то напоминает семью, конечно, не во всем. Вы понимаете, что я имею в виду? Чтобы выиграть войну, все люди должны объединиться, Хорошо узнать сильные и слабые стороны и потребности друг друга. Я привык добиваться результата, не думая о рангах.

Она пристально смотрела в его честные глаза.

— Умоляю вас, скажите, какого результата вы хотите достичь в этой необычной ситуации?

Он рассмеялся. Шейла увидела, что президент и Генеральный секретарь испуганно посмотрели на них.

— Кто знает? — проникновенно сказал Моше. — Эти Ахимса обещали мне, что безопасность моей страны куплена нашей службой в их армии. Я знаю, что Ахимса оказались достаточно могущественными, чтобы вытащить меня из пекла боя и перенести сюда, в Арктику. Разве простой танковый офицер обладает таким могуществом? Разве мог я мечтать о подобном? Моя страна застрахована, и дешевой ценой. Может быть, Ахимса знают об арабах больше, чем мы?

— Значит, вы думаете, что Ахимса — это реальность?

Вокруг его глаз разбежались морщинки.

— Смотрите сами. Если Ахимса существуют на самом деле — значит, Израиль спасен. Если нет, то что я теряю?

Капитан Сэм Даниэлс ворвался в комнату, сделал два шага и замер, открыв рот. Потом он взял себя в руки, вытянулся в струнку и отдал честь.

— Вольно, капитан, — послышался голос президента Атвуда. — Занимайтесь своим делом. Представьте, что Генерального секретаря и меня здесь нет.

— Есть, сэр. — Сэм быстро присоединился к Шейле. — Господи! — прошептал он, наливая себе кофе. — “Представьте, что меня здесь нет”, он сказал. Как бы не так! Мне надо было пристегнуть Мэрфи и Мэйсона к стене наручниками. О боже, удержи их от глупостей!

— Ваших лейтенантов? — спросила Шейла, тряхнув головой.

— Угу, они отличные ребята в бою. Но стоит оставить их без дела или заставить их заниматься чисткой обуви, как тут же начинаются неприятности. Никого в мире я не хотел бы иметь за спиной в темноте, на вражеской территории, кроме них — но в этой крошечной запертой комнате?

Она всмотрелась в его темную кожу и заметила бледные шрамы, пересекающие щеки. Боевые ранения? Она читала его персональное досье. Очень колоритная карьера. Не так много чернокожих американских офицеров с отличием закончили Вест-Пойнт. И совсем немногие дослужились до капитанского чина в специальном оперативном отделе.

— Кажется, в мою команду попали самые сливки, капитан, — Шейла вызывающе улыбнулась ему.

— Спасибо, мадам, — осторожно, сохраняя невозмутимый вид, поблагодарил он ее. Шейла скрестила руки и дотронулась пальцем до подбородка.

— Моше предложил, чтобы мы с этой минуты простились с официальными титулами, капитан. Вы не против?

— Нет, мадам.

— Тогда называйте меня Шейлой. — Это прозвучало как приказ, и она увидела недоверие в его глазах.

— Ну, Шейла, а русских это тоже касается?

— Вы имеете в виду майора Стукалова? Не знаю.

Русский? Даже в его голосе таилась угроза. Господи, только не говори мне, что есть еще и политические барьеры.

— Сэм, а как ваши люди относятся к службе с русскими?

— Им это не по душе, мадам.

Моше с задумчивым видом молча смотрел на них.

— Вы говорите, что они хорошие солдаты, — она замолчала и задумалась. — Я не уверена, что старая вражда имеет смысл в нашей ситуации. Было бы лучше понять, что, когда мы покинем Землю, кроме нас, там не будет никого. Все, что у нас будет, это мы сами. Я думаю, что прежде всего нам надо добиться того, чтобы ваша команда и бойцы майора Стукалова не перессорились. Этого мы не можем позволить. Это в ваших силах?

Казалось, всего минуту они смотрели друг другу в глаза, но Шейла почувствовала, что его взгляд стремится проникнуть глубоко в ее душу. В его глазах она увидела глаза убитых им людей. За ними таилась смерть. От Сэма Даниэлса исходила жестокая сила, неуправляемая и беспощадная. Она стояла лицом к лицу с умным и опытным профессионалом. Во рту у нее пересохло. Боже мой, ну почему я спросила о его силах?

Она одернула себя, в ней зрело упрямство. Шейла, этот человек убьет тебя с такой же легкостью, с какой сейчас смотрит. Если ты его не одолеешь прямо сейчас, над тобой будут смеяться. Она боролась с собой, стараясь не отвести глаз от его необузданного взгляда, ее душил гнев.

Наконец уголки его губ медленно поползли вверх.

— Да, — выдохнул он. — Я могу позаботиться о моих монстрах. Они профессионалы. Мы сделаем все, что нужно.

— Хорошо, что мы понимаем друг друга.

Черт побери! Он заметил, как я запаниковала?

Он слегка приоткрыл рот, задрал подбородок и просиял:

— Думаю, что понимаем.

Победа! Хотя и неполная, но все же победа. Еще ничего не решено. Сэм будет постоянно испытывать ее, чтобы удостовериться, что она заслуживает уважения. Он поступал так со всеми своими командирами?

— Любопытно, Сэм, сколько женщин-командиров у тебя было? — Она повернулась, чтобы опять наполнить чашку.

— Считая вас… одна.

— Вижу.

Он взглянул на нее так, словно хотел спросить: “Разве?”

* * *

Светлана Детова провела щеткой по волосам. Слава богу, у Барбары Дикс нашлась запасная. Она оглядела в зеркале свой костюм, разгладила складки. Ей была ненавистна мысль о том, что придется дважды появляться в одной и той же одежде.

— Ничего не поделаешь, — едва слышно прошептала она.

Рыжеволосая американка Рива Томпсон оторвала взгляд от журнала.

Полегче, Светлана. Следи за собой. У овцы среди сибирских волков и то больше друзей. Детова осмотрела комнату отдыха. Мужчин тоже так разделили? Советских на одной стороне, американцев и израильтян — на другой? Конечно же, ведь они провели вместе всего лишь одну ночь. И еще она подумала, что ее товарищи должны были бы немедленно внедриться в среду американцев, чтобы разузнать все, что можно, чтобы получить хоть какое-то преимущество.

Пора идти. Мило улыбаясь, она вернула хозяйке щетку.

— Благодарю вас, Барбара.

Автоматический перевод все еще раздражал ее.

— Можете брать ее в любое время. — Высокая женщина криво усмехнулась. — Они так быстро отыскали всех, что мне кажется, только у меня есть косметический набор. Много лет назад я решила никогда никого не слушать.

— Косметичка выглядит как сумка пилота.

— Ага. Красиво и компактно. — Она опять улыбнулась, но за этой улыбкой ничего не стояло. — Посмотрим, что будет дальше.

— Посмотрим.

Светлана направилась к двери, сожалея, что у нее нет другой пары туфель. Высокие каблуки утопали в роскошном ковре.

Зачем Ахимса понадобились женщины? Этот вопрос постоянно крутился в ее мозгу. И что они знают о моих компьютерных возможностях? Дискет не было. Я их стерла.

От этой мысли мурашки бегали по спине,

Она закрыла за собой дверь и задержалась на минуту, погруженная в размышления, Я начала думать, что рассказ Ахимса — не выдумки. Так ли это? Или это какая-то забавная игра?

— Время вышло.

Она подняла глаза и увидела идущего к ней Виктора Стукалова.

— Добрый день, майор,

Она пошла рядом с ним, уверенная, что он с любопытством оглядывает ее. В нем самом ощущался какой-то животный магнетизм. Она заставила себя идти с прямой спиной, улыбнулась ему, окинув оценивающим взглядом. Он выказывал интерес — но какого рода? Были ли прорехи в том занавесе, которым он прикрывал свои эмоции? Его выдавали только эти нестерпимо синего цвета глаза.

— Я вижу, вы взволнованны.

Она дернула плечом.

— Обстоятельства, в которых мы оказались, дают повод для легкого волнения, майор.

— Да, это не то что Гонконг.

Откуда он знает об этом?

— Я не помню, чтобы нам приходилось встречаться раньше, майор.

Он улыбнулся и возобновил атаку:

— Один из моих парней узнал вас. — Взгляд его стал суровым. — Моя команда… ну, у нас часто были в прошлом перемещения. Один из моих парней когда-то служил с вами.

— Думаю, вы неплохо поработали в Афганистане.

Холодные голубые глаза Стукалова сузились.

— Да.

— Но даже лучшие что-то теряют, не так ли?

Подбородок его дрогнул.

— Даже лучшие.

Они шли молча. “Для чего она поддразнивает меня?” — подумал Виктор.

Он удивил Детову, сказав:

— Вам нравится быть в подчинении у работника с “МИ-6”?

— Так же, как и вам, — ответила Светлана.

Взгляд, которым он наградил ее, мог заморозить.

— Скажите мне, майор Детова, как вы вообще смотрите на ситуацию? Вы верите в этих Ахимса?

Она ответила по-английски:

— Думаю, да, — И тут же услышала свои слова в русском переводе.

Понимая, что Светлана предупреждает его, Виктор сощурил глаза и незаметно кивнул.

Да, даже здесь за ними следили. Что же все это значило? Даже когда двое русских разговаривали между собой, был запрограммирован синхронный перевод. Следовательно, у программы перевода пришельцев есть определенные недостатки. В таком случае как она, Светлана, может воспользоваться ими?

* * *

Бодрым шагом Виктор Стукалов вошел в конференц-зал и резко остановился, увидев Генерального секретаря. За ним, погруженная в свои мысли, следовала Светлана Детова. Она узнала Голованова и усмехнулась про себя: она была неуязвима для него. Майор Стукалов отдал честь, его волевое лицо сохраняло невозмутимость.

Шейла задержала взгляд на Светлане Детовой. Прекрасно владея собой, кагэбэшница налила себе кофе, на мгновение встретившись глазами с Шейлой,

— Благодарю вас, майор Стукалов. Пожалуйста, присоединяйтесь к своим коллегам, — громко выговорил Юрий Голованов, и его слова были незамедлительно переведены. Стукалов не двинулся с места. Он был весь внимание.

— Все это не так важно, джентльмены, леди.

Шейла повернула голову и увидела, что в конце зала из воздуха выткался Ахимса.

Толстяк продолжал вещать:

— Сейчас ровно четырнадцать часов. Давайте начнем работать. Если вы присядете, я полагаю, у вас вполне хватит времени вникнуть в ситуацию. Скорее всего у вас появятся кое-какие вопросы, Пришло время удовлетворить ваше любопытство.

Совершенно позабыв о протоколе, Шейла перевела дыхание и уселась на стул.

— Если позволите, — начал Атвуд, — ввиду того, что наша встреча столь неординарна, не мог бы я попросить секретаря застенографировать наше заседание? Мы собрались здесь, чтобы подписать некие согла…

— Уверяю вас, — ответил Ахимса, подкатившись к нему поближе, — все и так записывается. Да, господин секретарь, я понимаю ваши проблемы. Чувствуйте себя свободно.

Юрий Голованов настороженно посмотрел на Атвуда и начал:

— Определенные структуры в системе обороны подвергались вашему воздействию. Можно поинтересоваться, как вам удалось нейтрализовать наше оружие и когда можно ожидать возвращения его в нормальное состояние?

Казалось, что Ахимса повернулся направо.

— Ваши ракеты останутся в таком состоянии навечно, господин секретарь. Наступает рассвет новой эры. Уверяю вас, вам они больше не понадобятся.

— Но как же мы будем защищаться? — привскочив со стула, воскликнул Атвуд.

— Вы уже защищены, — спокойно заявил Ахимса. — Разве в ваши намерения не входило навсегда избавиться от угрозы ядерной войны? Я сделал это для вас. Рассматривайте это как частичную оплату службы ваших бравых вооруженных сил, — Ахимса закрутился волчком и направил свои глаза-стебли на Моше, не обращая внимания на бессвязное бормотание глав государств. — Не так ли, полковник?

Моше бросил беспокойный взгляд на президента и Генерального секретаря, прокашлялся и спросил:

— Во-первых, мне хотелось бы знать, кого мы будем атаковать или кого защищать, во-вторых, какое оружие будет использоваться?

— Отличный вопрос, — Ахимса издал клокотание, которое можно было назвать радостным. — Вы будете воевать с существами по имени Пашти. Вы будете защищать нас — Ахимса и человечество. Что касается вооружения — мы некоторое время будем обучать вас. Уверяю вас, мы снабдим ваше войско всем необходимым, а военное оборудование будет несомненно превосходить любой вид оружия, к которому вы привыкли. Тренироваться вы будете во время нашего путешествия к местам обитания Пашти.

— А кто такие Пашти? — спросила Шейла.

— Об этом попозже, — отозвался Ахимса. Его глаза-стебли снова обратились к Моше. — Кажется, вы хотели еще что-то спросить?

— Да. Хотя бы приблизительно, на какое время рассчитано наше путешествие? Каковы предполагаемые потери? И последнее: полагаю, что на борту вашего корабля нам смогут оказать сносную медицинскую помощь?

Толстяк втянул бока:

— Вы пробудете в космосе приблизительно пять земных лет. Для вас это будет один год — в соответствии с тем, что вы называете теорией относительности. Предполагаемые потери — не выше двух-трех процентов. И конечно же, мы сможем оказать самую лучшую и эффективную медицинскую помощь. Майор Стукалов? — Ахимса развернулся.

— Мои люди и я заметили здесь, на базе, сотрудников КГБ. Какова будет их роль? — Стукалов смущенно взглянул на Генерального секретаря, тот отвел глаза.

Черты лица Светланы Детовой заострились.

— Замеченные вами специалисты-аналитики помогут вам в разработке плана военных действий против Пашти и в его исполнении. Как только вы вступите на борт нашего космического корабля, вы получите собранные нами сведения и вместе со своими офицерами разведки приступите к изучению стратегии и тактики.— Голографическое изображение Толстяка легко перекатывалось в воздухе.

— Когда мы отправляемся? — спросил Сэм Даниэлс.

— Завтра, в десять часов, капитан Даниэлс. — Ахимса без всяких усилий перевернулся и нацелил глаза-стебли на капитана. — Предлагаю вам сообщить вашим людям, что они поднимутся в небо в больших прозрачных пузырях. Я уверен, это приведет их в замешательство.

— А почему не моментальная телепортация? — с гримасой отвращения на лице спросил Юрий Голованов,

Один глаз Ахимса уставился на Генерального секретаря.

— Существуют определенные ограничения из-за гравитационного поля, в котором вы живете. Несомненно, мы могли бы поднять ваших людей и таким образом, но только люди погибнут. Ваше тело не способно противостоять большим перепадам кинетической энергии.

— Откуда мы знаем, можно ли вам доверять? — вдруг спросил Даниэлс. Он наклонился вперед, глаза его сузились.

Все замерли. Сердце Шейлы сжалось. Это был тот самый вопрос, который она не отважилась задать.

Даниэлс, тыча пальцем в сторону Ахимса, стоял на своем:

— Откуда нам знать, что ваши лучшие намерения в отношении Земли искренни? Откуда нам знать, что вы явились не для того, чтобы погубить эту планету? Откуда нам знать, что правы вы, а не Пашти? Я хочу сказать, что мы слишком многое должны принимать на веру.

— Капитан… — Атвуд побледнел.

— Нет, нет, вопрос вполне резонный. — Ахимса взвился вверх и посмотрел на Даниэлса. — Короче говоря, капитан Даниэлс, мы ваш единственный шанс. Два миллиарда лет мы знаем о вашей планете. Но до недавнего времени вы не были для нас интересны. Когда ваш вид стал развиваться и совершенствоваться, перед нами встала дилемма. Понимаете, капитан, у каждого вида свой талант. Ваш талант — военный. Вас не удивит тот факт, что вы единственные разумные существа, которые из убийства себе подобных делают ритуал? Никакие другие разумные виды, ведя вселенские войны, не убивают себе подобных. Никакие другие виды не помещают себе подобных в лагеря смерти, не подвергают пыткам, не морят голодом детей. Подумайте об этом, капитан. Представители вашего вида сломя голову бросаются истреблять молодую человеческую поросль по прихоти своих правительств. Верно?

Горящими глазами Даниэлс смотрел на Ахимса.

— Вы называете патриотическим долгом нарушение границ с целью калечить и убивать людей, которых вы не знаете и которых в иных обстоятельствах вы могли бы любить и лелеять. Людей таких же, как вы… только потому, что вам это было приказано. Разве это нормальное поведение, капитан?

— Все немного сложнее, чем вы думаете, — подняв палец, проговорил Голованов.

— Разве? — Толстяк принял форму колеса. — Вы можете придерживаться своей веры. Это ваше право — ведь именно вы отдаете ненормальные приказы. И я вовсе не осуждаю вас за попытки сохранить в неприкосновенности миф, который держит вас у власти. Но вам не мешало бы знать, как здоровые цивилизации относятся к вашему уникальному отклонению от нормы. В результате изучения вашего неразумного поведения Овероны сто тысяч земных лет назад приняли принципиальное решение запретить вашу планету.

Белый пляжный мяч, слегка сплющиваясь, медленно плавал взад-вперед.

— Итак, вы видите, что нам нет от вас никакой пользы, более того, вы замкнуты сами на себе навечно… если у вас не появятся друзья в космосе.

Собираясь заговорить, президент Атвуд открыл рот.

Ахимса повысил голос:

— То, о чем мы говорим, — вещь деликатная. Хотелось бы, чтобы вы осознали, что в случае отказа у Оверонов не останется другого выхода, кроме уничтожения вашего вида и вашей планеты. — В комнате воцарилась тишина. — Я вижу вашу реакцию, но должен предупредить вас сейчас и со всей откровенностью: они могут уничтожить ваш мир, чтобы сохранить свое спокойствие, — и они сделают это.

ГЛАВА 7

Говард Милфред увидел, как рывком распахнулась дверь. Он сидел в президентском кресле, закинув руки за голову. Если бы он не был настолько поглощен своими мыслями, он почувствовал бы себя неловко.

Несмотря на протесты охранников, в комнату ворвался адмирал Бейтс, начальник объединенных штабов. Узнав Милфреда, Бейтс отпрянул.

— Где он?

Говарду стало не по себе.

— Тим, нам надо поговорить. — Он посмотрел на обступивших Бейтса адъютантов. — Наедине.

Стаскивая с себя китель, Бейтс судорожно кивнул:

— Хорошо. Все вон.

Возбужденные штабные офицеры попятились к двустворчатой двери. Раздраженные, выбитые из колеи охранники вышли и плотно прикрыли дверь. Милфред, наблюдавший за этой сценой, подумал, что у главнокомандующего есть кое-какие преимущества. А что, если бы Джону Атвуду перерезали глотку здесь, в этой комнате! От этой мысли засосало под ложечкой.

— Где президент? — Бейтс шагнул вперед. Он и не думал скрывать свой гнев. — Я три часа провисел на телефоне, и каждый раз мне говорили, что президента нет на месте. Так и говорили. Мне это надоело. Если здешние парни не понимают, что творится, мы пропали. Вся чертова страна занимается ерундой. От Де-Муана до Браунсвиля население охвачено паникой из-за лживых баек, которыми пресса…

— Знаю.

— В таком случае, где президент, черт побери? Видел, сколько народу висит у меня на хвосте? Знаешь, какая хреновина приключилась с боеголовками? Я, черт побери, хотел бы получить кое-какие ответы!

Говард медленно покачал головой.

— Тим, мне нечего сказать.

— Ну, тогда хотя бы задумайся…

— Может быть, нам нужно сместить президента.

Бейтс замер на месте, поднятый палец застыл в воздухе.

Говард встал, подошел к флагу и дотронулся до тяжелого шелка. Прости меня, Джон. Мне очень жаль, но страна важнее. Собственно говоря, что же такое истинная преданность? Это бессмысленное действие стало последней каплей, переполнившей чашу терпения.

— Бунт? — изумился Бейтс.

Говард сглотнул.

— Я думаю, нам следует позвать вице-президента. Берт?..

— Тоже сходит с ума. Он выступал в Капитолии и говорил, что президент прорабатывает ситуацию.

— Помолчите! — Милфред повернулся на каблуках. — Думаете, это легко? Послушайте, я знаю его с самого Вьетнама. Джон Атвуд, — слова застревали в горле, — однажды он вынес меня с рисового поля. Я… я думаю, что вы должны понимать, что это такое.

Лицо Бейтса напряглось.

— Я был там.

Милфред натянуто улыбнулся:

— Я говорю о джунглях, Тим. Истекать кровью, не знать, куда можно наступить… Считать дни… ох, не стоит об этом.

— Да. Ну ладно, министр обороны ведет себя как цыпленок с отрезанной башкой. Все боеголовки выведены из строя, а мои ребята ломают головы над тем, что натворили русские. Эти зеркала… один из парней сказал, что они всему помеха.

— Знаю, знаю.

— Тогда вы должны знать, что такого военного кризиса не было со времен Пирл-Харбора!

— Спикер парламента звонил всю ночь.

— Где Атвуд?

Говард Милфред стиснул челюсти, чтобы не дать воли предательской влаге, скопившейся в уголках глаз.

— Тим, его нет. Он исчез. — Он уставился в недоумевающие глаза Бейтса. — Именно так. Послушайте. Я собираюсь созвать совещание. Понадобятся вице-президент, спикер и кабинет министров. Нам… Нам надо сместить Джона Атвуда.

— Вы настроены серьезно.

Милфред вздрогнул.

— Джон говорит, что во всем происходящем виноваты пришельцы. Существа из открытого космоса.

Челюсть Бейтса отвисла:

— Пришельцы? Иисусе!

* * *

Сердце Виктора готово было выскочить из груди. Кто они такие, чтобы угрожать нам? Неужели они на самом деле так могущественны?

— Уничтожить мир? — Голованов вцепился в край стола. — Невероятно!

Разве? Разве это невозможно?

Виктор осмотрел пришельца, размышляя, куда можно послать пулю, чтобы убить его с одного раза.

Толстяк сплющился.

— Даже ваша глупая атомная мелочовка может сделать это! Я вывел из строя ваши примитивные ядерные боеголовки. Напоминаю, вы живете на очень хрупкой планете. А если мы сбросим Луну в Тихий океан?

— Никто не может сдвинуть Луну! — Голованов побагровел.

— Вы не имеете понятия о нашем могуществе. Скажите, может ваш чукча понять могущество термоядерной бомбы? Уверяю вас, люди, это очень слабое сравнение! Наша сила огромна.

— Юрий, — обратился к Голованову Атвуд, — он телепортировал тебя из Москвы. Он нейтрализовал всю оборонную систему. Разве мы могли оказать сопротивление?

Голованов стиснул зубы, желваки его заходили ходуном.

— Позвольте, уважаемый Генеральный секретарь, — осторожно заговорил Виктор. — Я и моя команда сделаем все, что в наших силах, для этого пришельца. Если, конечно, этот призрак — настоящий пришелец. Если он смог заблокировать наши ракетные силы, у нас нет выбора. А кроме того, мы сослужим добрую службу всему миру.

Светлана Детова смотрела на него сквозь прищуренные ресницы. Он сидел прямо, как струна, охваченный и страхом, и любопытством. Сколькими жизнями придется заплатить? Неужели Ахимса ведет его к другому, еще более страшному Афганистану?

— У меня есть вопрос, — Светлана сцепила пальцы. — Большинство из нас ничего не взяли с собой. Нам необходима одежда, личные вещи, средства связи. Все это будет нам разрешено?

Толстяк направил глаз-стебель в ее сторону.

— Вы получите все, что вам потребуется. Чтобы общаться с подчиненными, вам не нужны будут обычные средства связи. Полагаю, что президент и Генеральный секретарь утвердят ваше новое положение и должность. Те профессиональные обязанности, которые вы оставляете, будут исполнять ваши учреждения. Если желаете, можете получить повышение в чине.

— А как же наши семьи? — спросил Моше.

— Президент и Генеральный секретарь придумают какое-нибудь приемлемое объяснение вашего отсутствия. — Пришелец прокатился чуть вперед. — Думаю, вы понимаете, сколько проблем возникнет, если вы пришлете, как это у вас называется, почтовую открытку от Пашти.

Виктор задумался, машинально постукивая пальцами по столешнице. Мать и отец его в Туле. Они сойдут с ума.

— Должны быть какие-то моральные соображения.

— Я об этом позабочусь, — предложил Голованов. — Майор Стукалов, вы оказываете высокую честь Советскому Союзу. И вы, майор Детова.

— У нас другая проблема, — смущенно заявил президент. — Я уже поднял на ноги и военных, и разведку. Конгресс тоже в курсе всех неприятностей. Толстяк, как вы предполагаете довести до сведения общественности последние события? Страна может развалиться.

— Это будет сделано в свое время.

— Когда?

Виктор обратил внимание на сосредоточенное лицо Голованова. Конечно, и вокруг Кремля начали расползаться слухи.

— Мы сделаем это, когда придет время. — Казалось, что Толстяк вовсе стал плоским. — Не важно когда, но ваши скептики увидят нас на небе и успокоятся. Я думаю, что у вас хватит времени подготовить население.

— Подготовить? Но как? Такого никогда не было раньше.

— У вас есть специалисты. Многие ученые занимались поисками разумной жизни во Вселенной. Пропаганда — это не моя бота, а ваша,

— Вы испортили нам всю игру. — Генеральный секретарь откинулся на спинку стула.

Толстяк завертелся на своем основании.

— А кто в этом виноват, господин секретарь? Только невежественные и ограниченные люди, глядя на звезды, не задумываются о том, что, по теории вероятности, существуют и более высокоразвитые формы материи.

Атвуд покачал головой, замер и сказал:

— Подождите-ка. А почему мы вас не обнаружили? Почему наши радары и телескопы не засекли вас?

— Ваши приборы способны обнаруживать только очень медленно движущиеся объекты. Я даже не буду пытаться объяснять те физические законы, которыми мы пользуемся. Достаточно сказать, что так называемая “нулевая сингулярность” не зависит ни от времени, ни от пространства.

— Нулевая сингулярность? Это что за чертовщина?

— Я сказал то, что вы слышали. — Глаза Толстяка стали вращаться. — Мне больше нечего добавить. Завтра утром в десять часов я начну перевозить ваших людей. Пожалуйста, подготовьте весь персонал. Они должны по двое выходить на посадочную полосу, иметь при себе только личные вещи. Вокруг каждой пары образуется прозрачный пузырь. И оттуда они будут подняты на мой корабль. Пожалуйста, получше подготовьте их.

— А мы? — спросил президент Атвуд.

— Если вы больше не нуждаетесь в общении с вашими людьми, я верну вас в кабинеты.

Президент огляделся в тревоге.

— Я бы хотел попрощаться.

— Очень хорошо. Скажете, когда будете готовы.

И Ахимса растаял в воздухе. Виктор перевел дыхание.

— Ну что же, завтра в десять часов мы узнаем, что это за мистификация.

Голованов посмотрел на него несчастными глазами:

— Я ужасно боюсь, майор, что это не мистификация.

* * *

Маршал Советского Союза Григорий Куликов вошел в комнату и кивнул офицерам, собравшимся вокруг большого, сделанного из дуба стола. Он снял фуражку и сел во главе стола. Лица у всех были мрачные, в глазах маршала Сергея Растиневского застыл немой вопрос.

Темно-зеленый бархат стен выглядел зловеще. Со сводов белого оштукатуренного потолка, украшенного богатой лепниной с филигранной позолотой, лился ровный свет.

Собираясь с мыслями, Григорий налил чаю из антикварного самовара.

— Ситуация такова, товарищи. Генеральный секретарь не отвечает на мои звонки. Я связался с генералом Куцовым, надеясь, что выбираться из этой истории мы будем вместе с силами КГБ. Но генерал уклонился от разговора. Или он тоже напуган и растерян и ждет от КГБ дополнительных сведений, или он вместе с Головановым вовлечен во что-то, о чем мы можем только смутно догадываться.

— А ракетные силы? — спросил генерал Пашков.

— Мы не знаем, что натворили американцы, но что-то они несомненно сделали — ракеты выведены из строя. Физики говорят, что никогда не видели ничего подобного. Они смогли сделать небольшую вмятину на одном из зеркальных шаров — ничего больше.

— Значит, только армия может защитить нас, — генерал Грушенко прикрыл глаза. — Что-то похожее случилось с нами в конце Великой Отечественной войны.

— В военном смысле — да. — Куликов поднял свою чашку. — Но не в политическом. Сейчас с нами нет Сталина, который мог бы противостоять американскому президенту.

— Ваше решение, товарищ маршал?

Растиневский оглядел сидящих за столом.

— Как оказалось, Горбачев допустил огромную ошибку, разрушив брежневскую доктрину. Как Верховный главнокомандующий Советской Армии я твердо верю в то, что мы должны восстановить контроль над Восточной Европой.

— А если Политбюро не согласится? — спросил Пашков.

— У нас есть оружие, генерал. — Куликов окинул всех взглядом. — За последнее десятилетие перестройка, бюджетные сокращения и паническое бегство из Афганистана ослабили нас. Возможно, настало время круто сменить курс?

— Куцову это не понравится, — заявил адмирал Иванов.

Растиневский набрал в легкие воздуха и шумно выдохнул. На его губах заиграла ироническая улыбка.

— КГБ сам о себе позаботится. Хватит уже нянчиться с этим балаганом. За эти сутки я ввел в Москву две сибирские дивизии.

— Вы говорите… — Пашков осекся.

Куликов осторожно подбирал слова:

— Полагаю, сейчас опасность слишком велика. Голованов явно не справляется с руководством. Пока американцы не восстановили свой ядерный арсенал, мы должны взять инициативу в свои руки. Пришло время возродить могущество Советской Армии. Сначала мы разделаемся с узбеками и пройдем по всем южным республикам, потом вернем Восточную Европу. Конечно, здесь есть определенный риск, американцы могут ответить атомным оружием.

— Это страшный риск, — попытался отрезвить собравшихся Грушенко.

— Риск? — спросил Растиневский и развел руками. — Если ракеты и в самом деле выведены из строя, это единственный шанс спасти Советский Союз от развала. И заполучить Европу.

— А кто блокировал их ракеты? Их ученые? Но уж точно не наши — лучшие умы в нашей стране сбиты с толку. — Куликов нервно потер переносицу.

— Может быть, они проводили какой-то сумасшедший научный эксперимент и завалили его? — смущенно предположил Иванов.

— В любом случае — сейчас нужно действовать. — Куликов уперся кулаками в стол.

— Товарищи, выбор за нами! — Растиневский вызывающе вскинул бровь.

* * *

Шейла уставилась в потолок. Все произошло так быстро. Почему? Если Ахимса оказались перед лицом угрозы в другой галактике, до которой так далеко добираться, почему они так спешат?

Она поднялась с койки и подошла к столу, где лежали ручка и полевой дневник, записала по порядку все, что говорил Толстяк, потом схематически изобразила политические системы Соединенных Штатов и Советского Союза. Проглядела полученные записи. Ничего не получается. Информации явно недостаточно. Какова будет политическая реакция? Что произойдет после объявления о том, что пришельцы вмешиваются в дела органов безопасности? Смогут ли Атвуд и Голованов устоять? Она обдумывала возможные варианты, но рабочая гипотеза не складывалась.

И все-таки волшебная технология Толстяка сумела парализовать оборонную систему. НАТО сойдет с ума… Китай, Индия, Пакистан, Израиль…

А хуже всего придется Советскому Союзу. После смещения Горбачева там начались разброд и шатания. Консерваторов возмущает отделение Польши, Венгрии, Чехословакии, Восточной Германии и Прибалтики. После того как они расправились с разбуженными в горбачевский период грузинами, армянами и азербайджанцами, им здорово досталось от мирового общественного мнения. Сейчас Советский Союз бурлит: восточный блок доживает последние дни, узбеки ведут отчаянную партизанскую войну, которая в конце концов обескровит Советскую Армию. В такой тяжелый момент отважатся ли они на государственный переворот?

У Америки свои сложности. Самая могущественная нация переживает глубочайший кризис, растет внутренний долг. Беспомощная Америка, неспособная сделать что-либо, кроме выражения порицания Советскому Союзу, грубо нарушающему права человека, сама страдает от глубокого экономического кризиса. В поисках выхода народ волнуется. Сторонники предоставления широких гражданских прав набрали огромное количество голосов, Атвуд победил чудом, с перевесом в два голоса. С самого начала администрация Атвуда, подобно пьяному матросу, бросалась из одной крайности в другую.

Она наполнила легкие воздухом и надула щеки. Политики так часто действуют наобум, разве можно что-то предсказать? Погруженная в раздумья, Шейла прошлась по маленькой комнате. В ее положении тоже много уязвимых сторон. Бедный Типс, он, наверное, уже одичал. Когда весь мир ввергнут в хаос, разве может она беспокоить Толстяка из-за своего кота?

Она вздрогнула, вспомнив выражение глаз Стукалова и Даниэльса.И мне предстоит отдавать приказы этим мужчинам ?

Нервно потирая руками предплечья, она задумалась. Каждый из них был опытным десантником, каждый сотни раз встречался со смертью — и убивал. Моше Габи, израильтянин, — человек другой культуры. Он мог убивать самым верным и надежным способом и при этом улыбаться или вздыхать. Но вот что плохо: какой багаж он принес с собой из прошлого, из дней, предшествовавших 1948 году? Англия отказала в визах европейским евреям. На плечах англичан лежит часть ответственности за шесть миллионов людей, уничтоженных нацистами в газовых камерах. Отказ лорда Мойна до сих пор звучит в ее ушах. Она хорошо помнит его слова: “Что я буду делать с миллионом венгерских евреев? Куда я их дену?” И Англия не потребовала компенсации, когда после заключения “договора-48” оставила арабам в Палестине оружие и военные укрепления.

— И я должна командовать этими людьми? — Шейла закрыла глаза.

Да, тебе придется делать это. Ты должна.

Она вздохнула.

— Но с чего я начну?

Мэрфи передвигался бесшумно, как дым, едва касаясь ступнями пола. Осторожно повернул дверную ручку и выскользнул в коридор. Сколько времени прошло с ужина? Четыре часа? Пять? Он не мог уснуть. В запертой комнате было слишком тесно. Несмотря на толстые стены, снаружи доносилось завывание арктического ветра.

Он тихонько спустился вниз и остановился на углу. Кухня должна быть там.

Он низко пригнулся и осторожно заглянул в угол. Не дай бог кто-то его увидит. Они обязательно отошлют его назад к Даниэлсу, и ему придется драить полы зубной щеткой или выполнять какую-нибудь подобную ерунду, унижающую его достоинство.

Годы усиленных тренировок сделали шестифутовое тело Мэрфи жилистым. У него были коротко стриженные рыжеватые волосы, голубые глаза и вздернутый, как у мопса, нос, вечно сующийся не в свое дело и с отметинами прошлых неудач. В нем проявлялась ирландская натура, грубоватая, крикливая, шумная. Служба в десантных войсках изменила его, умерила его инстинкты, но все же в нем сохранился какой-то зуд, заставляющий совершать поступки из любопытства, — всегда интересно, а что из этого выйдет?

Он осторожно свернул за угол и вдруг увидел кого-то, крадущегося так же тихо, как он. Он узнал по одежде — русский!

Мрачная усмешка искривила его рот. Что может делать русский посреди ночи на американской базе?

Мэрфи напряг мышцы, проверяя свою готовность. Не такая уж хорошая разминка, но все же лучше, чем ничего.

Неслышными шагами он стал красться вдоль стены. Что нужно этому русскому? Папки в основном кабинете? Комната связи? Может быть, радар или секретное оборудование?

Худощавый силуэт русского маячил впереди. Высок, черноволос, волосы ежиком. Мэрфи прикинул на глаз его вес — около восьмидесяти килограммов, и каждая унция смертоносна.

Восток встречается с Западом. Ну что ж, посмотрим.

Мэрфи затаился за автоматом с газированной водой, а русский помедлил, посмотрел по сторонам. Незанятые руки повышали его боеготовность. Удовлетворенный осмотром, он наклонился и вытащил из кармана небольшую отмычку.

Замок! Сердце Мэрфи отчаянно забилось.

Русский работал ловко, ему понадобилось не больше тридцати секунд, чтобы отодвинуть засов. Бесшумно, как привидение, он проскользнул в комнату.

Мэрфи нахмурился. Вроде бы это кухня. Внутри у него все напряглось. Яд! Эта сволочь русский собирается отравить еду!

Мэрфи кинулся к двери, глядя на поцарапанный пластик между дверной пластиной и засовом. Он секунду помедлил, раздумывая, что делать дальше — то ли бежать за капитаном, то ли поднять тревогу. Но он был Мэрфи, и он сделал по-своему. Он сосредоточился, ухватился за дверь и осторожно отодвинул ее, оставив щель для обзора. Он увидел только часть слабо освещенного помещения, нырнул внутрь и бесшумно закрыл за собой дверь.

В воздухе носились ароматы, характерные для всех кухонь мира, — приятная смесь запахов мыла и свежей пищи. Вокруг него сверкали начищенные металлические раковины, разделочные столы и шкафчики. Он неслышными шагами заскользил по кафельному полу, огибая ближайший разделочный стол.

Русский уже пересек комнату и, изумленно оглядываясь по сторонам, остановился у входа в холодильную камеру. Потом тряхнул головой, пожал плечами и открыл тяжелую герметичную дверь. Пальцы нащупали выключатель, он зажег свет и вошел внутрь.

Мэрфи сжал губы, метнулся к подставке для посуды и стянул с крючка французский нож повара. Кошачьим шагом он двинулся ко входу.

Держа нож лезвием вниз, он отодвинул щеколду.

* * *

Светлана Детова вышла из комнаты и оглядела коридор. Она шла в одних чулках, без обуви. Куда сначала? Она планировала посмотреть, охраняется ли комната, где находится компьютер. Аэрозоль в ее сумочке усыпит охранника на полчаса и напрочь отшибет его память. Она знала, что здесь меняют часовых в полночь, она успеет проникнуть в компьютер и разобраться, что к чему.

Она помедлила у входа в дамскую комнату и вошла внутрь. Ночь могла оказаться длинной. А кроме того, на нее действовал адреналин. Только она вышла из кабинки, как дверь открылась. Вошла Шейла Данбер, и Светлана улыбнулась.

— Добрый вечер. Вы так поздно на ногах. — Приветствие англичанки прозвучало на чистом русском.

Планы Светланы рухнули. Итак, их чертова система отслеживает ее буквально повсюду. Что уж говорить о помещении с компьютером?

— Физиология не спит.

Неужели я выгляжу так же дико и взволнованно, как она? Она отметила, что глаза у англичанки покраснели, а вокруг рта пролегли морщинки.

— Догадываюсь.

Если в компьютер не удастся влезть, может быть, попробовать вытянуть информацию из англичанки?

— Майор, если у вас найдется минутка, не могла бы я спросить вас кое о чем?

Данбер помолчала и кивнула:

— Конечно.

Светлана указала на кабинку:

— Пожалуйста.

Освободившись, Данбер предложила пойти к ней в комнату.

— Там будет уютнее.

— У вас собственная комната?

Но и там я тоже буду под наблюдением. Хотя разве кто-то может от них скрыться?

Вопрос остался без ответа.

Комната Данбер была крохотной: четыре на пять метров. Обстановка спартанская — стены окрашены в тускло-серый цвет, кушетка со сбившимися одеялами, пара стульев и стол. На нем в беспорядке лежали исписанные листы бумаги. Очень заманчиво воспользоваться аэрозолью и выбраться отсюда, прихватив бумаги.

— Пожалуйста, присаживайтесь. — Шейла села на стул напротив, откинулась назад и ссутулила плечи. — Чертовски странно, что у вас есть ко мне вопросы. — Шейла усмехнулась. — Вот уж не ожидала этого от резидента КГБ.

Светлана сцепила пальцы.

— А это вас раздражает?

Шейла потерла глаза.

— Меня раздражает вся эта чертовщина. Я никак не могу поверить в то, что завтра мы поднимемся к звездам в прозрачных пузырях. Это какая-то ерунда. И разве пришельцы могут выглядеть, как Ахимса? А как же быть с тем, что они нейтрализовали-таки все наши стратегические силы? — Она покачала головой. — Я могу понять это разумом и исходить из теоретических соображений, но все мое существо протестует. Ну ладно, это уже другое.

Кажется, она говорит искренне. Хотя в подобных ситуациях они используют спецов.

— А почему вас поставили командовать, майор?

— Честно говоря, сама не понимаю. Предполагаю, что их привлекли мои навыки.

— Какие?

Шейла улыбнулась.

— Они их классифицировали.

Светлана кивнула:

— Понятно.

Возможно, я устала больше, чем думаю.

Если бы только она могла добраться до своего Крэя, она бы моментально узнала все.

Шейла подняла плечо.

— Понимаете, если все это не какое-нибудь чокнутое мероприятие, состряпанное ООН или другой влиятельной группировкой, тогда нам придется быть в зависимости друг от друга. Майор, если мы и в самом деле завтра утром взлетим в прозрачных пузырях, то у нас не останется ничего, кроме нас самих.

Светлана позволила своему телу немного расслабиться.

— Поживем — увидим.

Уставившись в пол, Шейла нахмурилась.

— Если предположить, что это чья-то игра, то кто за ней стоит? Кто обладает рычагами, способными заставить американцев и русских сотрудничать?

Светлана обдумала ответ.

— Теоретически, майор, международные банки, ассоциации многонациональных корпораций, различные энергетические картели, возможно, японские. После отставки Горбачева мир стал опасен. Советский Союз сошел с катушек. Волнения в Прибалтике и других республиках напугали весь мир. Однако почему бы просто-напросто не надавить на лидеров? К чему такие примитивные шарады?

Шейла взглянула на потолок.

— Вряд ли можно назвать подобный синхронный перевод примитивным. Я до сих пор поражаюсь, как они это делают.

— Одна из сотрудниц КГБ, искушенная в подобных делах, исследовала потолок в женской казарме. Без специального оборудования обычный осмотр не дал никаких результатов. Ни проектора, ни приспособлений.

— А президент и Генеральный секретарь? Это были актеры?

— Если и так, то очень хорошие.

Шейла скрестила щиколотки.

— Кое-что из сказанного Толстяком не выходит у меня из головы: его слова о болванах, которые смотрят в небо с миллиардами звезд и галактик и думают, что они одиноки. Вы знаете, он прав. Только дурак может настаивать на том, что мы единственные разумные существа во Вселенной.

— Но почему сейчас? — требовала ответа Светлана. — Почему они выбрали именно данный момент, чтобы появиться?

Шейла воздела руки.

— Если предположить, что история Ахимса правдива, возможно, они знают что-то, чего не знаем мы. Может быть, мы слишком близко подошли к концу? Может быть, они могли появиться только сейчас? — Шейла задумчиво посмотрела на Светлану. — Может быть, они спасают нас от взаимного уничтожения?

* * *

Когда Мэрфи проревел: “Берегись, комми!” — случились две вещи, которых он вовсе не ожидал. Во-первых, его рев был немедленно переведен на русский. Во-вторых, советский десантник вздрогнул и поперхнулся, роняя апельсиновый сок, который он достал из отделения с прохладительными напитками.

Мэрфи стоял перед ним с ножом в руке. Потом он опустил руку. В конце концов, безопасности Западного содружества не убудет от стакана апельсинового сока, и не важно, с какой скоростью он исчезает в глотке русского.

Все еще кашляя, русский уставился на него.

— Ты что, озверел?

— А что ты тут делаешь втихаря среди ночи?

Парень усмехнулся, тыльной стороной руки вытирая рот и стряхивая капли сока с пальцев.

— То же самое я могу спросить и у тебя, американец.

Мэрфи слегка улыбнулся.

— Меня привел сюда желудок. Он абсолютно пуст.

Русский посмотрел на апельсиновый сок, капающий с молочных пакетов и пластиковых бутылок.

— Мой тоже.

Как они это делают? Перевод звучал откуда-то сверху, из воздуха.

Русский нахмурился, оглядываясь по сторонам.

— Даешь дембель!

— Что?

Он махнул рукой в сторону стены.

— Не понимаю. Я только сказал то, что мы привыкли писать на казарменных стенах. Мне показалось, что я сказал это по-английски.

— Да, парень, дело дерьмо.

Русский опять закашлялся и слизнул с подбородка каплю апельсинового сока.

— Ты что, собираешься этот ножик использовать?

— А? Нет. Думаю, нет. — Он взглянул на лезвие. — Вроде бы нет, если ты пришел сюда за соком.

— Может быть, и за бутербродом. Или за парочкой. А ты что думал?

— Что ты собираешься подсыпать в пищу яд.

Русский заморгал, потом улыбнулся.

— А знаешь, ты что-то не очень любезен для американца. Здесь я тоже должен есть что-то, понимаешь? Ты выглядывал из окна? Подумай, разве здесь есть продовольствие?

Мэрфи подумал.

— Ну, у нас есть здесь склад.

Русский все еще не отошел.

— Больше всего на свете мне хотелось бы отнять у тебя этот ножик и посмотреть, как устроены твои внутренности. Но майор Стукалов приказал не задирать американцев. Ну а если это самозащита?

Мэрфи усмехнулся.

— Мне бы тоже очень хотелось, но у меня тоже приказ.

Русский пожал плечами,

— Ну что ж, коли мы люди подневольные и твой желудок тебя беспокоит, почему бы тебе не положить ножик на место? Мы сможем сообща обшарить этот капиталистический рай.

Губы Мэрфи расплылись в широкой улыбке.

— Знаешь, Иван, мне нравятся твои манеры.

— Меня зовут Маленков. Лейтенант Николай Маленков.

— Лейтенант Бен Мэрфи. — Он развернулся, высунул язык, примериваясь, и метнул нож. Лезвие вонзилось в стену, застряло в бетоне и замерло. Нож вяло повис.

— Что это? — Маленков держал в руке флягу.

— Моча. Американское пиво. Выпей и поймешь. Посмотрим, что здесь есть. — Мэрфи держался в отдалении, обшаривая полки. — Здесь, смотри, ветчина. Черная рожь. Мушиные яйца.

— Что?

— Ух, майонез. Извини, думаю, переводчик не справляется. Вот, о-го-го! “Гиннесс”!

— Что?

— Держись, парень. Хорошее пиво. Ирландское. Кое-кто на этом айсберге понимает, что такое жизнь.

— Ну, достаточно, а то у меня ноги мерзнут в этом холодильнике.

С полными руками они вышли и разложили награбленное на разделочном столе.

— Ну, кто-то из нас должен все это нарезать. Кому можно доверить нож? — Мэрфи переводил взгляд с русского на еду и обратно. Маленков отломил кусок хлеба.

— Ладно, если мы убьем друг друга, нас обоих пошлют в штрафные батальоны.

— Как они это сделают, если мы будем трупами?

— Ты не знаешь майора Стукалова, он найдет выход.

— Похоже на Даниэлса.

Маленков рассмеялся с набитым ртом.

— Значит, во всех армиях офицеры одинаковы. Ну давай режь жратву. Ты уже имел дело с ножом, а у меня только один кусок.

Они сидели на столе, ели и тайком разглядывали друг друга.

— Если я поклянусь, что я не служу в ГРУ, ты мне скажешь, почему мы здесь? Они вытащили нас из боя, отвезли в Москву, а потом сюда. Что все это значит? Виктор все твердит, что это как-то связано с пришельцами.

— Даниэлс тоже.

— Ты веришь этому?

Мэрфи пожал плечами.

— Черт, не знаю. Мне это как-то чудно. Мы говорили об этом и так и сяк, но я не думаю, что кто-то верит, что это пришельцы. Но они приказывают верить, что мы полетим к солнцу в компании с надувными шарами. И это замечательно до тех пор, пока деньги капают.

— Мы думаем, что это какая-то проверка. Может быть, что-то вроде психологической войны.

— Неплохо звучит. — Мэрфи задумчиво жевал. — А ты откуда?

— Волгоград. А ты?

— Бостон. Эта моча не так уж плоха.

— Ну, если это психологическая война, персонал для тебя постарался. А что такое твое крепкое?

— Попробуй.

Маленков запрокинул голову и отхлебнул из бутылки. Усмехнулся, облизал губы и вытер рот.

— Ну точно, буржуйская штучка. Нам, может быть, надо спасти вас и отобрать ее для себя. Пожертвовать собой во имя мировой революции и свободы. Скажи, а что, в Америке все толчки умеют разговаривать?

— Разговаривать? Парень, ты видел какие-то странные толчки!

— Я смотрел телевизор. Толчок разговаривал и брызгался голубой водой.

Мэрфи нахмурился и задумался.

— Ты прав, это психологическая война.

ГЛАВА 8

Чииллу бы удивило то, как люди воспринимают его внешний вид. А может быть, и нет, как может древнейшее разумное существо во вселенной интересоваться реакцией таких ничтожных эфемерных созданий, как люди? Но факт остается фактом: если бы обычный непросвещенный человек увидел Чииллу, он поместил бы его в геологический музей. Во время обменных и мыслительных процессов в теле Чииллы происходили электрохимические реакции, и он излучал все цвета радуги. Он мог увеличиваться в размерах, и его полный рост мог повергнуть человека в изумление. Самая высокая оконечность сложных геометрических конструкций, из которых состояло его тело, возвышалась на три метра от поверхности.

До того, как Чииллу разбередила подслушанная беседа Ахимса, он безмятежно плавал в бесконечной межзвездной тьме. Его тело в результате приобрело темно-фиолетовую окраску, только остроконечные выступы были желто-красными. Красочное инфракрасное и ультрафиолетовое излучение впечатляло, но человек никогда бы не смог насладиться этим зрелищем без помощи своих специальных приборов.

Когда сферический корабль Чииллы приблизился к Тахааку, массивному правительственному центру Пашти, который находился на орбите Л-5 планеты Пашти Скаха, Чиилла испустил несколько лучей фуксина, что было признаком неудовольствия. Он поработал над временно-пространственными показателями среды вокруг своего корабля и точно ввел его в шлюз Пашти. На ходу меняя форму корпуса, Чиилла затормозил, чтобы вписаться в сложную конструкцию станции Пашти.

Чиилла принадлежал к виду Шисти — так их называли Ахимса, этот вид вовсе не нуждался в быстрых передвижениях и космических кораблях до того, как много звездных жизней назад очутился с Ахимса. Напротив, погруженные в вечные раздумья, Шисти наслаждались плавным скольжением в глубинах космоса. Радиолучи питали их идеями, они обменивались ими сквозь световые годы, курсируя вместе с солнечными ветрами внутри гравитационных полей. Иногда случались несчастья, и зрелый Шисти раскалывался. Тогда кристаллические обломки начинали медленно обрастать необработанным сырьем из межзвездной пыли и газов. Шел долгий методичный процесс восстановления, и новый кристаллический организм обретал сознание прародителя.

Корабль задрожал, электромагнитные крюки Пашти подтащили его к доку. Чиилла обработал среду вокруг корабля и поднялся, сообщая Пашти о своем прибытии. Если бы он не сделал этого, гравитационный поток разрушил бы всю станцию. Ему надо было использовать антиграв. От палубы внизу отошел тонкий металлический лист и приподнялся. Чиилла отрегулировал вокруг своего тела плотность жидкого водорода и устремился к антиграву. Шлюз открылся, и Чиилла проник внутрь, окруженный облаком холодного газа. Конструкция скрипела и вибрировала, стараясь избавиться от разреженной атмосферы и заменить ее кислородно-водородной смесью. Чиилла покрылся толстым слоем инея — так воздух реагировал на ледяной холод.

Переход в обжигающую атмосферу горячего кислорода очень слабо подействовал на Чииллу: его тело слегка увеличилось. Когда стало теплее, он начал осторожно двигаться в воздушных потоках, оберегая свой твердый остов от разрушения.

В доке было полным-полно Пашти. Чтобы поглазеть на Шиста, они прекратили перетаскивать грузы, огромное количество глаз светилось восхищением. Клешнеобразные манипуляторы застыли, ухватившись за узлы, корзины и пакеты, свисающие перед ними с антигравов. Шисти не так часто посещали Тахаак.

Пашти почти не изменились с тех пор, как Чиилла последний раз наведывался сюда. Трех с половиной метров в длину, они имели восемь симметрично расположенных многосуставчатых ножек, которые заканчивались мышечными манипуляторами из мягкой ткани, сверху защищенной твердой роговицей. Манипуляторы обладали невероятной силой тяги. Ножки были покрыты постоянно вибрирующим волосяным покровом. Толстая кожаная шкура от циклов шелушилась и обрастала новой роговицей. Два огромных глаза и четыре поменьше располагались на вытянутом башнеподобном спинном хребте. Спереди посередине росли две мощные клешни, которые, вытягиваясь, исследовали среду и ловко орудовали предметами материального мира.

Тело Чииллы нагрелось так, что возникла опасность раскрошиться на тысячи осколков, и он ринулся внутрь запутанного лабиринта тоннелей, из которых состояла среда обитания Пашти. Он проходил через соединенные множеством коридоров отсеки — это было не менее сложно, нежели жонглировать звездами. Может быть, подобные нерациональные сооружения возникли из-за кислородных потоков.

Гравитация сделала свое дело — на теле Чииллы появились микроскопические трещины, и он напряг свои кристаллы, придавая им большую твердость. Погруженный в размышления о замыслах Ахимса, он не заметил охранников возле двери в Центральную Совещательную Палату Пашти. Глаза охранников высунулись, ножки укоротились, и Чиилла проследовал в мозговой центр среды Пашти, не услышав и шепота протеста. Только кислородные испарения все еще кипели там, где побывало его ледяное космическое тело.

* * *

В ближайшем будущем циклы становились настоящей угрозой. Как ни старался Советник Раштак: не замечать перемен, нельзя было игнорировать неотвратимое. Его тело уже начало меняться. Кожа сменилась всего два дня назад, а грубый защитный хитон уже сформировался начал твердеть. В то же время его живой ум начал отказывать при решении некоторых важных проблем, в основном оставаясь полноценным.

Он был ненасытен и ублажал себя вкусной пищей, когда в его ушах зажужжал зуммер.

— Раштак, — просигналил он, и чувствительные волоски на его многосуставчатых ножках завибрировали.

Зуммер снова издал жужжание.

— Советник! Только что в док прибыл Шист. Он движется по центральным коридорам и почти достиг Совещательной Палаты. Какие будут приказания, советник?

Как типично! Застигнутые врасплох подчиненные начали подлизываться к начальству, неспособные действовать самостоятельно. Проклятые циклы! Проклятый Шист! Что он здесь делает?

— Пропустите его, — решил Раштак, клацая зубами, и его вибраторы забренчали в ушном устройстве. — Шисти не понимает, что другие живут по расписанию. Сообщите остальным советникам, что он здесь. Скажите…

— Советник, Шист находится у двери в Палату. Надо ли задержать его у входа?

Даже ненормальный кретин не стал бы пытаться остановить Шиста! Неужели циклы настолько затуманили нам мозг?

— Нет! Впустите его! Пусть он делает все что хочет! Это Шист! Послушай… отдохни. — Увещевая, Раштак издавал громкое вибрирующее мурлыканье. Фиолетовые небеса! Как по-разному действуют циклы на Пашти. Кое-кого, повышенного в чине, как, например, этого охранника, они делали агрессивными.

Раштак сумасшедше просигналил, созывая совет, и повернулся, проклиная свое негнущееся тело. Потом он почувствовал легкую дрожь. Фиолетовые проклятья циклам и тому, что они сделали с разумными существами! Он поборол страстное желание разразиться местными ругательствами и протиснулся через дверь в коридор.

Услышав его властный сигнал и почуяв вибрацию поверхности под собой, отовсюду сбегались раболепные Пашти.

Шист был недвижим, он поглощал энергию горячего света, и его темно-фиолетовая окраска приобретала лавандовый оттенок. Началась конденсация: с огромного тела Чииллы капала влага, на полу растекалась лужа. На крупных кристаллах все еще оставались пятна инея. Раштак замедлил шаги, увидев, что несколько советников опередили его. Значит, они все еще слушались его, но кто знает, сохранится ли эта стабильность после нового цикла?

Яростный взрыв эмоций волной прокатился по чувствительному волосяному покрову конечностей Раштака. Зов природы!

Он ощутил покалывание в мозгу, пробежавшее затем по позвоночнику вдоль репродуктивных органов, через желудок и вернувшееся в конечности. Изо всех сил он старался побороть этот всплеск эмоций.

— Сейчас не время, — проскрипел он, заглушая вибрацию. В обычной жизни Шисти никогда не посещали систему Скаха. Они считали, что слишком кипучая деятельность мешает их сосредоточенности. Постоянные взлеты и посадки, вибрация машин, бесконечная болтовня Пашти — все это нарушало их мыслительный процесс. Сейчас, ввиду скорого наступления циклов, присутствие Шиста могло означать только одно: где-то в цивилизованном космосе случилось серьезное происшествие. Или должно случиться. Шист мог показаться и для того, чтобы сообщить о каком-то нежелательном научном феномене, который Пашти неспособны были распознать из-за несовершенства своего оборудования. Было уже известно, что Шист свалился с небес в дикой спешке, крайне возбужденный, излучающий все мыслимые и немыслимые цвета, его появление сопровождали радиопомехи, и он буквально сочился ультрафиолетом — и все это для того, чтобы как-то выйти на связь с Пашти. Он использовал неизвестные Пашти математические формулы, но все-таки была надежда, что понимание будет достигнуто, как это бывает обычно между разумными существами.

Раштак добрался до подиума и опустил свое тело в ставшие теперь неудобными пазы. Фиолетовое проклятие циклам! Он сложил свои конечности, пристроил резонаторы в ушных отверстиях и отрегулировал программу перевода, которая помогла бы ему в беседе с Шистом.

— Доброго здравия, старейшина, — попытался начать разговор Раштак, наблюдая за переливами цветов остроконечной груды кристаллического разума.

Зуммер слухового устройства хранил молчание, видимо, он только начал настраиваться на связь с Шистом. Каждое кристаллическое существо имело свой язык, свою математическую схему, понятную всем остальным Шисти, Пашти и Ахимса требовалось время, чтобы разобраться в сложных цифровых записях и точных математических формулах, спектральных излучениях и тепловых перепадах языка Шисти. Процесс перевода никогда не имел стопроцентного успеха. Раштак ничего не мог поделать, он только старательно вслушивался в обрывки слов среди шума и треска. Насколько больше они узнали бы, если бы могли полноценно общаться с Шисти, если бы могли проникнуть во все их мысли! Может быть, тогда Пашти покончили бы с фиолетовым проклятьем циклов? Зуммер зажужжал:

— Прихожу/ отмечаю/ прихожу /отмечаю/ Пашти/ Зовите меня/ Чиилла/ звук/ звездная/ волна/ делать Чиилла/ слышать/ Ахимса/ звал/ Ахимса/ Ахимса волновался/ циклы/ Пашти/ приходят/ вопрос/ Знаешь/ планета/ виды/ называли люди/ вопрос/ Запрещенная/ планета/ люди/ сейчас/ Так/ Ахимса/ хотят/ привезти/ люди/ космос/ Пашти/ цель/ прерывание/циклов/ Пашти/ люди/ виды/ больные/ виды/ Сделать/ Пашти/ больные/ Фиолетовые времена/ приходят/ Пашти/ результат/ взаимодействия/ Ахимса/ вмешательство/ Плохо/ будущее/ цивилизация/ Много/ хлопоты/ может/ приходить/ космос/ Чиилла/ приходит/ предупредить/ Пашти/ Пашти/ делают/ космос/ безопасный/

Раштак внимательно слушал мягкую речь Шиста, который называл себя Чииллой. Сколько стадий перевода прошла эта речь, прежде чем стать понятной? Сколько нюансов упущено? Люди? Ахимса валяют дурака с запрещенными в космосе видами? Раштак почувствовал, что другие советники начали волноваться. Он внимательно обдумывал ответ.

— Мы благодарим Чииллу. Люди нам неизвестны. Эту проблему нам решить трудно — приходят циклы. Почему Ахимса нарушают запреты? Подобные действия неразумны.

— Сумасшедшие/ виды/ люди/ Ахимса/ очень боятся/ Пашти/ сейчас/ Шисти/ не хотят/ люди/ космос/ Слишком шумно/ Слишком/ яростно/ вызывает/ очень/ много/ беспокойства/ Отнимает/ слишком/ много/ времени/ от размышлений/ Разрушение/ цивилизации/ конец/ цивилизованное/ общество/ Восклицание/ Ахимса/ не знают/ чем/ имеют/ дело/ Восклицание/

Раштак уловил конечный восклицательный знак. Шист был встревожен! Внезапная дрожь пробежала по его телу. Шисти взрывали звезды для забавы. Почему их так взволновали эти примитивные существа с запрещенной планеты, с которыми дурачатся Ахимса? Где-то в подсознании мелькнула мысль, что Шист спятил. Но кто знает этих Шисти? Многое могло случиться за тринадцать миллиардов лет их плаванья в космосе. Пашти жили среди звезд только несколько миллионов лет. Ахимса могли знать, что они находятся в космосе так долго, что утратили прежнюю форму и стали исключительно космическими существами, приспособленными к слабой или нулевой гравитации. Именно этот факт можно считать первой причиной того, что они когда-то вытащили Пашти из их вечной ловушки. Раштак усмехнулся. Они сделали это, чтобы спасти Пашти от циклов, последствий которых, по словам Чииллы, они теперь опасаются,

Он помолчал. Зачем было Ахимса возиться с ненадежными существами? Какой смысл в этой лжи? Ахимса получали удовольствие от своей рассудительности — это продлевало их жизнь, и больше всего на свете Ахимса лелеяли длительность своего существования. Зачем Пашти взяли на себя так много крайне важных для Ахимса производств и занятий? Единственным временным перерывом в этой деятельности Пашти были семисотшестидесятилетние циклы.

— Как Ахимса намереваются использовать людей? — спросил Раштак.

— Не/ знать/, — ответил Чиилла, — Ахимса/ не действовать/ разумно/

— Что ты посоветуешь? — собрав достаточно информации, чтобы сделать какой-то вывод, спросил второй советник.

Раштак подавил вспышку раздражения. Проклятые циклы! Они так действуют на всех, провоцируя эмоциональные взрывы, отвлекая от спокойного размышления.

— /Чиилла/ не/ знает/ Люди/ теперь/ проблема/ Пашти/ тоже/ вопрос/ Что/ вы/ будете/ делать/ вопрос/

— Подумай сам, — ответил Раштак. Прервав Шиста, он опередил своих коллег. — Ведь ты все слышал. Это самое огорчительное. Мне трудно разделить эмоции и разумную мысль.

— Согласны! — скрежет заполнил Центральную Совещательную Палату.

— Советники, — начал Раштак. — Мы стоим перед серьезной проблемой. У нас много работы. На нас наступают циклы, худшего времени быть не может. Я…

— А мы можем доверять Шисту? — взволнованно воскликнул Аратак.

Все разом, не слушая друг друга, завибрировали, создавая невообразимый грохот.

— Прекратите! Подумайте! — взревел Раштак, приводя собрание в чувство. — Во-первых, — продолжал он, из последних сил собирая остатки воли и внимания, — мы должны узнать, что представляют собой существа под названием “люди”. — Его конечности настраивали компьютер на понятие “люди”. Экран оставался пустым. Он сделал вторичный запрос. Опять пустота. Стало быть, они ничтожно малы и незначительны. — Проклятые циклы! — проскрежетал он. Теперь он мог с уверенностью сказать, что впереди долгая ночь.

* * *

— Несмотря на дурные предчувствия, меня это позабавит, — Клякса откатился в контрольный отсек и проверил все мониторы. Обменивающиеся шутками люди заполнили залы. — Даже сейчас они не верят, что поднимутся в небо. Это будет весело.

Толстяк сформировал манипулятор, одним глазом просматривая параметры образующегося поля, другим уставившись на Кляксу.

— Неужели ты думал, что они поверят?

Дрожащим голоском Клякса пропищал:

— Нет. Я даже представляю, что будет дальше. Самые надменные и самоуверенные будут особенно забавны.

— Смотри не навреди им. Мы должны осторожно поднять их. У них очень хрупкие тела. Ты должен помнить об этом. Мертвые люди нам не нужны.

Клякса понимающе пискнул и направил один глаз-стебель на монитор, показывающий центральный коридор в земном сооружении далеко внизу.

— Русский и американец вызвались быть первыми.

— Почти десять часов. Ты готов?

* * *

— Ну что, дубиноголовый, ты спокоен, а?

Мэрфи улыбнулся Дайиэлсу.

— Ну и что тут такого? Мы выйдем отсюда на пару секунд, а когда ничего не произойдет, вернемся обратно.

Даниэлс бросил на Мэрфи суровый взгляд,

— Ага, ладно, вы, два психа, получите что хотите. Мне это не нравится. Довольно и того, что русский шарил на кухне вопреки приказу. Но на пару с ним и ты?

— Расслабься, Сэм. Связи Востока с Западом. Маленков — хороший парень.

— Молись, чтобы пришельцы оказались реальностью, приятель, тогда тебе все спишется.

Мэрфи оглянулся и увидел Стукалова, занятого с Маленковым. Он не мог услышать слов, но по каменному лицу Николая догадался о содержании разговора.

— Ну, почти десять часов, капитан. Нам лучше выйти и делать, что положено,

— Надеюсь, что ты там не замерзнешь, Мэрф. — Даниэлс ткнул пальцем в грудь Мэрфи. Ему было страшно не по себе.

Он быстро взглянул на часы и посмотрел в глубь коридора. Люди болтали и с интересом поглядывали по сторонам. Мэрфи сглотнул, перекинул через плечо полевую сумку и пошел к выходу. Маленков оторвался от Стукалова и кивнул Мэрфи:

— Ловко мы это провернули, товарищ американец.

— Ну ладно, могло быть и хуже,

— То есть?

— Мы могли бы убить друг друга и отбывать наказание в аду.

Мэрфи подошел к двери.

— Как ты думаешь, долго нам придется пробыть снаружи в этой одежде, пока они не впустят нас назад?

— Думаю, впереди у меня есть запас в тридцать лет.

— Ну что ж, пора. Давай поиграем в пингвинов, — Мэрфи открыл дверь. Пурга тут же забросала его одежду мельчайшими льдинками. Когда он ступил навстречу арктическому ветру, под ногами заскрипел снег.

С вещмешком за плечами Маленков шел позади него.

— Ну, мой красный дружок, вот и посадочная площадка. Ну и что дальше?

-Будем стоять и дрожать от холода. — Маленков повернулся спиной к ветру. — А пузырь спускается и окружает нас?

— Эй, ты сечешь? Нас все еще переводят. Вот дерьмо, парень. Как ты думаешь, какое у них есть оборудование?

— Надеюсь, обогреватели есть.

— Да, хорошо бы.

Мэрфи поднял глаза к небу. Ничего.

— Пузырь в задницу.

— Твоя задница — пузырь?

Маленков обхватил себя руками, защищаясь от бешеных порывов ветра.

Мэрфи посмотрел на часы.

— Ну и долго нам еще ждать?

Мэрфи оглянулся назад и увидел Даниэлса, одетого в парку: тот вышел понаблюдать за ними. Стукалов стоял справа от него.

— Или они скажут нам вернуться, или мы замерзнем к чертям собачьим.

— Уже!

Борясь с ветром, Мэрфи прищурил глаза и осмотрелся — вокруг белела ледяная пустыня.

— Если честно, я бы свалил… о, дерьмо!

Ветер так внезапно стих, что Мэрфи с трудом удержался на ногах. Они с Маленковым устояли и почувствовали, что под ногами появилось что-то твердое.

— Святая Богоматерь! — гулко прозвучал голос Маленкова.

Мэрфи широко разинул рот, сердце его неровно забилось. Они плавно отделились от земли, не чувствуя силы притяжения, ничего не чувствуя. Даже воздух стал теплее.

Воздух с хрипом вырвался из их легких, когда они взглянули вниз и увидели убегающую Землю.

— Эй, парень, этого не может быть! Говорю тебе, ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

* * *

— Черт побери! — Сэм позабыл о зверском холоде. — Черт… побери.

Мэрфи и Маленков поднялись в небо. В Арктике только рассветало, и мерцающие сферу трудно было различить в туманном небе.

— Что это? — Стукалов был тоже в недоумении.

— Капитан! — окликнул Сэма Мэйсон. — Что происходит?

— Они только что забрали Мэрфи.

— Ну, по их расписанию они должны забирать по два человека каждые тридцать секунд.

— Тогда шевелись, дурная башка! Иди сюда!

Мэйсон и Круз заспешили вперед, но Сэм едва ли видел их вопрошающие взгляды. Даже когда они ступили на посадочную площадку, он все еще не мог оторвать глаз от тающей точки, которая когда-то была его лейтенантом.

Он не заметил, как пузырь окружил Мэйсона и Круза, и поймал его взглядом, только когда он поднялся в серое небо.

— Значит, это не сон, — упавшим голосом проговорил Стукалов.

— Ага, похоже что так. — Только сейчас Сэм начал приходить в себя. — О боже! Что с нами будет?

* * *

Быстро взглянув на Виктора Стукалова, Шейла отметила, что он полностью контролирует себя. Вокруг них кружился и резвился ветер, ледяные кристаллы бились бесшумно о пузырь, отскакивали и падали и снова кружились вокруг сферы.

Ей казалось, что она стоит в огромном бильярдном шаре.

Шейла прикусила губу и чуть не закричала, когда они оторвались от земли. Вокруг нее в молочной пелене арктического холода, закручиваясь в спирали, танцевали снежные вихри. Снежная планета под ней стремительно падала вниз. Шейла закрыла глаза, стараясь отвлечься от этой картины.

Прогулка к посадочной площадке обессилила ее. Она никогда не сможет забыть уносящихся в небеса Сэма Даниэлса и Моше Габи.

— Невероятно, — переводя дыхание, прошептал Виктор Стукалов.

Она приоткрыла глаза, чтобы взглянуть на него. Стиснув челюсти, он напряг мускулы лица; взгляд его был холоднее клинков мерзлого воздуха, бесновавшегося снаружи. Шейла кинула на него мимолетный изучающий взгляд и увидела, что он с любопытством наблюдает за ней. Она поборола страстное желание снова закрыть глаза и взглянула в ужасе вниз, на стремительно удалявшуюся от них Землю.

Ускорение должно было сбросить их вниз. Шейла старалась не думать об этом и сохранять присутствие духа. Но, как ни странно, они все еще поднимались вверх, и мимо них проносились мутно-серые рваные облака.

— Боишься?

— Думаю, что совру, если скажу, что не боюсь. — Она пыталась говорить спокойно, но в голосе помимо ее воли прозвучали истеричные нотки. Сердце стучало подобно барабану лондонского симфонического оркестра, исполняющего музыку Вагнера. Ее не так давно опустошенный мочевой пузырь вновь требовал облегчения. Мутило. Ох, этот чертов страх!

— А я… да лучше бы меня среди бела дня сбросили в центр Кабула!

— Давай сменим тему.

— Отлично, мы все еще не знаем, куда направляемся. Почему именно мы? Чего хотят эти пришельцы? — Стукалов осторожно переступил с ноги на ногу на закругленном днище пузыря и заложил руки за спину.

Несмотря на все старания, каждый мускул в теле мужчины дрожал — как и у нее.

— Фактов явно не хватает, майор. Проклятье, а что, если эта штуковина разорвется, что, если лопнет?

— Итак, — рассуждал Стукалов, — мы наемники. Никто не отклонил зов судьбы. Откуда они узнали, что мы сделаем это? Как они смогли выбрать именно таких, как мы, таких, кто отправится с ними при первой возможности? Как им удалось так хорошо узнать нас?

— Если они могут сделать… такое, я думаю, им вовсе не трудно просмотреть все компьютерные файлы.

— Все, кого они выбрали, отличные специалисты. Ты заметила? Наша группа разведки — все женщины — является отличным дополнением бойцам. Мое разведывательное подразделение состоит из лучших офицеров КГБ. Рота американцев сопровождается женщинами — лучшими кадровыми офицерами ЦРУ.

— Я заметила. И мне не кажется, что собирать нас всех вместе — так уж хорошо с точки зрения морали.

— Неужто они собираются плодить нас, как крыс? Мы что, в клетке? — Он машинально указал рукой на окружавший их пузырь. Теперь они плыли сквозь облака. Беззвучно и стремительно поднимались ввысь. — Они взяли неодинаковое количество мужчин и женщин, самцов и самок — неужели это простое совпадение? Какой в этом смысл? Два к одной? И женщины будут дефицитом?

Небо стало удивительно синим, далеко внизу посверкивали облака, и лучи южного солнца освещали их неровные белые края.

— Наш мир откупился нами, майор. — Она приложила все силы, чтобы справиться с головокружением, и посмотрела на Стукалова. — Ты знаешь, что Ахимса записывают все наши разговоры. Они продолжают переводить.

Он пожал плечами.

— В каждом подразделении Советской Армии есть свой кагэбэшник и политкомиссар. Я привык находиться под наблюдением.

Она взглянула в сгустившуюся синеву неба. Головокружение уменьшилось. Шейла уже не боялась упасть вниз — уносившиеся прочь облака исчезли из вида.

Ей помогало то, что она заставляла себя мыслить.

—Я представила, как трудно послать ко всем чертям кого-нибудь, обладающего могуществом Ахимса. Поставь на их место наши уважаемые правительства, ты смог бы послать их?

— Нет, думаю, что не смог бы. Как-никак я солдат Советского Союза. Защищать мой народ — это мой долг.

Глаза его стали настороженными — в темнеющем небе засветились звезды.

— Пропаганда? Не надо, я знаю, что ты сторонник жесткой дисциплины.

— Но тренировка и дисциплина помогают сориентироваться в любой ситуации. Советскому солдату просто необходимо знать, какой дорогой идти, как стрелять, уметь идти без сна трое суток, не замерзнуть в снегу в одной шинели. У нас вовсе не обязательно строиться в колонны под началом офицера, чтобы уметь обращаться с картой.

Если пузырь лопнет здесь, она умрет еще до того, как коснется земли. Она даже не запомнит падения. Это уже легче.

— Сомневаюсь, что они выдадут вам шинель или карту.

Он натянуто улыбнулся.

— Нет… скорее всего нет.

Шейла выжидающе уставилась в черное пространство наверху. Неужели где-то там и в самом деле затаился космический корабль пришельцев? Неужели этот пузырь привезет их в царство научной фантастики? Как жаль, что она видела только один фантастический фильм об этом, только вторую серию “Звездных войн”. Тогда он показался ей банальным и скучным.

Она почувствовала, что рука Стукалова обняла ее за плечи. В другое время Шейла смерила бы его ледяным взглядом и презрительно оттолкнула бы руку. Теперь же это прикосновение явилось для нее облегчением; как всякое человеческое существо, она нуждалась в поддержке.

— Понимаешь, все это не ново. Любая сильная власть в нашей истории подчиняла себе слабых. Как я понял, Ахимса проделали большую работу, чтобы узнать, что мы собой представляем.

Она покрепче прижалась к нему.

— Самое любопытное то, что вся операция проходит втайне. И в этом есть смысл. Значит, существует кое-что или что-то более могущественное, чем Ахимса. Если Ахимса проиграют, что смогут сделать земляне со своими слабыми возможностями?

Он окинул мрачным взглядом окружавшее их звездное великолепие и кивнул.

— Может быть, нам предстоит быть гладиаторами. Скажи мне, что чувствуют бойцовые петухи, когда их собирают в стаю и погружают на судно, идущее к другому материку?

— Наверное, они чувствуют себя гладиаторами или мясом для ножа мясника. Не знаю почему, но нас перевозят явно незаконно. Втайне от кого-то… Толстяк особенно упирал на то, что нам не следует попадаться.

Она заставила себя посмотреть вниз и увидела земной шар, который продолжал удаляться от них. Насколько? Странно подумать, что она жила на этой сияющей яркой планете. Там внизу ждал ее Типс. Ей отчаянно захотелось оказаться дома, в своей унылой квартирке. Шейла взглянула наверх, и ей показалось, что где-то вдали посверкивает какой-то серебряный предмет.

— Знаешь, если бы я поверила в то, что все это реальность, я бы не смогла справиться со страхом.

Его рука крепче сжала ее плечо.

— Это одно из преимуществ неведения.

— Точно. Смотри, вот оно.

Сглотнув, Виктор Стукалов проследил за ее указательным пальцем.

Кусок серебра вырастал во что-то напоминающее по форме длинный клин. С задней стороны выдавались странного вида шипы. Острый нос, ощетинившийся всевозможными приспособлениями, напоминал хромированную рождественскую елку с длинным тонким наконечником. Именно таким представлялся Шейле космический корабль. Тем временем он продолжал расти. Казалось, он падает прямо на них, становясь все больше и больше.

— О боже! — Стукалов онемел от изумления. — Как ухитрились наши радары прошляпить его? Он огромен. Он…

Она почувствовала, что он задрожал, и сжала его руку, чтобы успокоить его и самой успокоиться.

В днище фантастического судна показалось черное отверстие. Ощущения Шейлы изменились. Теперь ей не казалось, что корабль падает на них: напротив, они с немыслимой скоростью неслись к скучно-серому днищу судна, направляясь прямо в черную дыру. Вселенная над ними стала серой. Только по сторонам были видны звезды. Под ногами внизу уносился вдаль круглый мячик Земли, такой теплый, родной, навсегда далекий.

Они нырнули в черное отверстие. Шейла закрыла глаза.

— Я не верю своим глазам!

— Я тоже, — прошептал Виктор. — Сколько весит эта штуковина! Она огромна!

Голос напугал их:

— Познакомьтесь с размерами судна: максимальная длина триста двадцать шесть земных километров, Максимальная ширина — девяносто один километр. Корабль получает энергию от механизма, который мы можем в переводе назвать генератором нулевой сингулярности. К сожалению, майор Стукалов, наши физики ушли далеко вперед.

— Я… я догадываюсь.

Она с любопытством взглянула на него: в широко раскрытых глазах она увидела нескрываемый страх. Они двигались по черному тоннелю в днище корабля. Стукалов нервно сглотнул, потрясенный масштабами корабля пришельцев.

Шейла бросила последний взгляд на подрагивающий далеко внизу бело-голубой шарик и опять пожалела о том, что находится не дома. Сможет ли она когда-нибудь насладиться кружечкой пива в местном кабачке? Увидит ли удивительную весеннюю зелень круглых холмов? Увидит ли когда-нибудь пасущихся в лощинах белых ягнят? О Типс, прости меня!

Вскоре пол у них под ногами стал более твердым. Шейла испуганно вздрогнула, когда пузырь беззвучно лопнул. Она принюхалась: не пахло ничем. Внезапно поняла, что рука Стукалова все еще лежит у нее на плече. Она мягко высвободилась и огляделась. Шейла ожидала, что здесь будет темно, только тьма и сталь. Но перед ней простирались бесконечные просторные, ярко освещенные коридоры.

— Сюда, — позвал голос Толстяка. Маленький желтый огонек мелькнул впереди и стал медленно удаляться по спускающемуся вниз синему коридору.

— Теперь обратной дороги нет, — мрачно пробормотал Виктор.

Она стояла на борту космического корабля пришельцев. Пока она испытывала только ужас. Шейла Данбер заставила себя шагнуть вперед и последовать за огоньком в неизвестность.

ГЛАВА 9

Виктор разглядывал простиравшийся перед ним бесформенный коридор. Шейла уже двинулась вслед за мерцающим в воздухе светом. Неспособный думать, ошеломленный, он нетвердыми шагами пошел за ней.

Как может челове, держать себя в руках, когда душа его обнажена, когда он совершенно оторван от реальности? Виктор дрожал, мысли его путались. Якоря подняты с твердого дна, и душа пустилась в плавание, отданная воле волн. Путешествие в пузыре пришельцев оказалось самым сильным впечатлением в жизни Виктора. Ничто в прошлом — ни смерть, ни кровь, ни сжимающий кишки страх, ни битвы, ни волнение, охватывавшее при виде убитого врага, когда он понимал, что враг мертв, а он будет жить дальше, — ничто не могло сравниться с его состоянием, когда он увидел корабль Ахимса, так как невозможное стало реальностью.

Больше, чем кто-либо другой, солдат имеет дело с истинными основами существования — с жизнью и смертью, больше, чем кто-либо другой, солдат понимает смысл жизни. Постоянно преследуемый капризной поступью коварной смерти, Виктор все же сохранил какие-то иллюзии. Ему казалось, что он знает свое место в жизни, что он видел то, чего не видели другие, что в душе его горит огонь, который поможет ему уцелеть. Он, Виктор Стукалов, обладая достаточной силой, чтобы лишить жизни любое человеческое существо. Ни один человек, даже сам Генеральный секретарь, не прожил бы и пяти секунд, окажись он в железных руках Виктора Стукалова. Зная о своей власти над жизнью и смертью, он был способен выжить. В этом состояла его маленькая правда — или маленькая иллюзия, миф о собственном могуществе, который помогал ему жить в адском мире танцующей слепой смерти.

А теперь основа этого мифа безжалостно разрушена, и душа его беспомощно плавает среди его обломков. Гордая уверенность в своей собственной силе, подкрепленной могуществом государства, уничтожена с беспощадностью прямого попадания артиллерийского снаряда. В душе осталась только странная тишина, только бездонная пустота.

По сравнению с могуществом Ахимса даже мощь всего Советского Союза кажется смехотворной. Мы… бессильны. Виктор дрожал, охваченный неожиданным страхом, с которым бороться было невозможно.

— Майор? — обратилась к нему Шейла, заметив, что он остановился в залитом оранжевым светом коридоре. — С тобой все в порядке?

Борясь с сухостью во рту, он посмотрел на нее так, словно видел ее первый раз в жизни. Как ей удается? Как ей удается сохранять присутствие духа, когда ему хочется только кинуться на пол и заорать от ужаса?

— Я… я в порядке.

Она храбро улыбнулась.

— Неуютно, правда? Неприятно думать, что все это оказалось правдой? — она покачала головой. — Может быть, нам нужно поступать так, словно все это сон, Виктор. — Она взмахнула рукой. — Я не ожидала увидеть такие коридоры. Это место вовсе не кажется чужим.

Голос Толстяка заставил Виктора подпрыгнуть на месте: он прозвучал из воздуха над их головами.

— Та часть корабля, которую вы занимаете, специально приспособлена для нужд человека, майор Данбер. Мы создали такую обстановку, в которой человек может чувствовать себя как дома. Здоровье и удобства будут сохранены. Если хотите, я дам вам еще кое-какие сведения. А сейчас идите в направлении света.

Маленький огонек, который вел их, замигал с большей интенсивностью. Виктор заставил свои резиновые мышцы повиноваться и пошел вслед за Шейлой вниз по коридору. Скоро они вошли в зал.

Несмотря на большое количество народа, в комнате царила тишина. Виктор посмотрел на людей и заметил, что лица их бледны и напряженны. Да, все это не сон. Все тоже были потрясены видом космического корабля Ахимса, плывущего среди звезд. Ни одно сооружение, ни один вид оружия на Земле не могли сравниться с ним.

Как хотелось ему оказаться в тихом местечке, ну хотя бы в небольшом питейном заведении на Ивановской улице, где он мог бы усесться в уголке и утопить себя в водке до тех пор, пока не соберется с мыслями. Когда-то, еще до этого сумасшедшего полета в пузыре, он обливал спокойным презрением хвастливых невежественных болванов, ругающих партию, экономику и кретинов, засевших в правительстве.

Он тяжело вздохнул. Нужно побороть волну страха, захлестнувшую его. Он дорого бы дал, чтобы вернуться назад, окружить себя теми самыми простодушными крестьянами, услышать их плоские шутки и пьяную ругань. Если бы он только мог очутиться в Туле и услышать жалобы матери на гнилую капусту! Тогда он и шагу не ступил бы за черту города!

Виктор вздрогнул, только сейчас осознав, как много могут значить обычные мелочи жизни.

Он остановился неподалеку от своих людей, их встревоженные глаза с надеждой смотрели на него.

Давай, Виктор. Люди рассчитывают на тебя. Ты не можешь бросить их. Уняв дрожь, он выпрямил спину и оглядел комнату — да, она была очень похожа на учебную аудиторию.

Его спецназовцы, смешавшись с женщинами из КГБ, беспорядочной группой столпились на одной стороне комнаты. Израильтяне собрались в центре, группа американцев стояла неподалеку от входа. Люди тихо шептались друг с другом.

В центре на кафедре появился Толстяк.

— Пожалуйста, рассаживайтесь.

Люди стояли, растерянно глядя на него.

— Давайте, ребята, — позвал со своего места Сэм Даниэлс. — Вы что, сучки на бревне, что ли?

Американские десантники стали рассаживаться. Один за другим они заполнили ряды, рассевшись в неудобных позах и не отрывая глаз от пришельца. За ними последовали израильские солдаты.

— Виктор? — поторопила его Шейла.

Губы у него были как ватные. Он пересилил себя и пересек открытое пространство под круглым пришельцем. Пройти перед глазами членов Политбюро, будучи приговоренным к тюремному заключению, было бы не так страшно.

Все это реальность! И это так ужасно!

Делая над собой усилие, он перевел дыхание и приказал:

— Садитесь. Все в порядке.

Пропуская вперед людей и указывая им места, бледный Габания кивнул. Даже Маленков выглядел потрясенным: когда он посмотрел на Виктора, его глаза молили о поддержке.

Виктор занял ближайшее место. На короткий момент он встретился с изучающим взглядом Светланы Детовой. Проклятая баба, неужели ничто не может вывести ее из себя? Она словно видела его насквозь. Виктор сжал зубы, встал и, кивая направо и налево, направился к переднему ряду, туда, где и должен был сидеть офицер.

В то же время его терзала мысль о том, что первым подал голос Сэм Даниэлс.

Виктор, соберись! Ты зависишь только от самого себя! Ты не должен сдаваться! Но память сделала отчаянный рывок и вернула его в ту ужасную ночь в Бараки. Он замер, в глотке опять появился привкус бензина с водой. Он зажмурил глаза, встряхнул головой, отгоняя непрошеное воспоминание, и уселся. Поднял глаза на пришельца и попытался проглотить слюну — в горле невыносимо першило. Его прошиб холодный пот.

— Добро пожаловать на борт корабля! — Толстяк в излюбленной манере прокатился взад-вперед. — Во-первых, каждому из вас выделена отдельная каюта. Там вы найдете все необходимое, включая одежду, еду и питье, в специальном раздаточном устройстве, постель и компьютер. Если у вас появятся вопросы, включайте компьютер и спрашивайте. Вам ответит или он, или голос в радионаушниках, подключенных к нему. Каждую ночь вам следует складывать одежду на пол около кровати.

Майор Данбер будет вашим командиром. Ей непосредственно будут подчиняться равные в звании Даниэлс, Детова, Габи и Стукалов. Как вы распределите обязанности среди нижестоящих — не моя забота.

В нашем распоряжении всего шесть земных месяцев для разработки наступательного плана и обучения работе с оборудованием. Я догадываюсь, что доставка на корабль повергла вас в шоковое состояние. Поэтому сегодня ваша задача — устроиться на корабле и привыкнуть к нему. Организация ваших действий в ваших руках. Так как вы лучшие из лучших профессионалов, которых могла предложить ваша планета, я не думаю, что возникнут какие-то особые трудности. Запомните, ваши командиры — это ваш единственный закон, вы должны подчиняться им беспрекословно. Я поддержу любое их решение.

Я предлагаю вам ознакомиться с кораблем, изучить коридоры, ведущие к учебным классам, к учебным тирам, к летным тренажерам, а также к транспортным тренажерам, к гимнастическому залу и общей столовой. Повторяю, если будут вопросы, используйте терминал компьютера. Вам ответит он или световой луч, показывающий направление.

Ваша зона, конечно, ограничена. Вы не сможете попасть в определенные отсеки, в некоторые участки корабля вход запрещен. Когда собрание закончится, направленный луч света приведет каждого из вас к персональной каюте. Вы сможете войти в нее, приложив свою ладонь к светящемуся изображению руки на двери. Это ключ, реагирующий на химический состав вашего тела. Ну вот и все, желаю хорошо провести день.

Толстяк испарился.

Долгое время в комнате висела напряженная тишина.

— Ну и дерьмо парень.

— Заткнись, Мэрфи, — взревел Даниэлс.

Шейла Данбер встала и прошла на кафедру.

— Полагаю, на этом пока все. Предлагаю вам последовать совету Толстяка и осмотреть свои комнаты. — Она прочистила горло. — Мне бы хотелось встретиться с офицерами… — Она взглянула на часы. — Давайте встретимся в моей комнате в пятнадцать ноль-ноль.

Над ее головой появился огонек и стал удаляться в ту сторону, откуда они сюда пришли.

Сэм Даниэлс заорал:

— А я немедленно, сейчас же хочу поговорить со своими людьми!

Виктор прикусил губу и остался на месте, глядя на людей, устремившихся к выходу из аудитории. Дрожь в ногах не унималась, он был в смятении. Черт побери! Трясущейся рукой он вытер лицо.

k нему подошел Мика Габания.

— Майор? Все в порядке? Ты выглядишь больным.

Виктор вздохнул и заставил себя встретиться с пристальным взглядом Габания. Черт побери, как Мика может оставаться таким спокойным?

— Я в порядке, Мика. Но хочу сказать тебе, что в следующий раз я лучше повернусь спиной к пятнадцати афганцам, чем полечу в небо в этом пузыре!

Мика кивнул, но, когда он двинулся вперед, в глазах его появилось что-то новое, какая-то отстраненность.

Виктор проводил глазами мускулистую фигуру своего сослуживца. Что с ним? Он еще раньше обратил внимание на странное выражение его глаз. Это тревожный сигнал.

Сэм встал на цыпочки и напряг мышцы ног. Потом перевел дыхание, поработал бицепсами, втянул живот. Такая разминка помогла ему справиться с охватившим его волнением. Итак, все это, черт побери, дьявольская реальность! Собираясь с мыслями, он оглядел своих парней. Они в ожидании сгрудились в центре аудитории.

— Какая приятная бледность, — сухо начал Сэм и вдруг разразился добродушным смехом. — Вроде бы и я немного побелел — только никому не говорите об этом.

— Кэп, — смущенно спросил Драчун Уотсон, — а мне случайно не приснилось, что… этот мыльный пузырь взлетел, а?

— Нет. Я пару раз ущипнул себя, чтобы убедиться. — Он огляделся и заметил в их глазах беспокойство. — Слушайте, вы мне нужны на пару слов. То есть, ну, я хочу сказать, что я не знаю, чего они от нас ожидают. Не знаю, куда мы отправимся и что мы будем там делать. Не знаю, скольким из нас суждено вернуться.

Сэм помолчал. Он балансировал на цыпочках, словно стараясь сдержать энергию, бьющую ключом в его теле.

— Сейчас перед нами что-то совсем новое. Никто никогда не выполнял того, что нам предстоит сделать. Слушайте, парни, я никогда не тыкал вас носом в дерьмо, если вы этого не заслуживали. Всегда, когда мы шли на дело, я четко говорил вам, что от вас требуется. Сейчас я не знаю, что сказать. Я не знаю, что нас ожидает, но запомните одну вещь — мы лучшие, мы отборная сила. И ведите себя подобающе. Усекли? Никаких стычек со спецназом, с пришельцами и вообще.

— А мы будем работать с русскими? — подняв руку, спросил Драчун Уотсон.

Сэм развел руками.

— Понятие “многонациональные силы” что-нибудь значит для тебя? Вспомни совместные учения, которые мы проводили с НАТО, с израильской армией, с канадцами. Это одно и то же: ты сжимаешь мышцы, чтобы заставить их работать.

Керни поднял руку.

— Кэп, а что, если они не захотят играть в эти игры?

Сэм скосил на него глаза, ощутив нервный холодок между лопатками.

— Это спецназ, Билл. Их вытащили из боя и отправили сюда. Они знают свое дело. Кроме того, могу вам сказать, что майор Стукалов не произвел на меня впечатления человека, способного выпачкаться в дерьме. У него отличная команда — самые сливки, как и мы, его подразделение — боевое, понял? На каждые сто часов наших активных действий приходится их тысяча.

— Но это не означает, что они лучше нас, — настаивал Тед Мэйсон.

— Нет, не означает, но они заслуживают уважения.

—A как тебе наш командир? — спросил Андерсон, отделившись от стены. — Мы и в самом деле под каблуком у майора Данбер?

— Ну, допустим.

Джин покачал головой.

— Не хочу, чтобы мой голос уподоблялся урчанию виски в пустом желудке, но что в ней такого особенного? Почему именно она?

— Не знаю, Джин. Предполагаю, что мы просто должны согласиться с тем, что Ахимса знает, что творит. До тех пор, пока она не убедит вас в своей некомпетентности, вы должны относиться к ней так же, как к любому другому командиру, под началом которого служили.

— У нас никогда не было такого смазливого командира, — с ухмылкой добавил Симпсон. — Будем надеяться, что ее больше будет заботить прическа, чем парни, которые попортят ее, когда она будет трахаться.

— Заткни свой фонтан, Симпсон! — Сэм поднял большой палец вверх. — Шейла Данбер начала неплохо.

— А Стукалов? — Андерсон скрестил на груди руки.

Сэм напрягся.

— Мы с майором намерены сработаться. Толстяк сказал, что мы равноправны. И черт побери, в конце концов нам придется сработаться!

— А если кто-то из иванов наложит лапу на цыпочек из ЦРУ? — спросил Мэйсон. — Нам предлагается не рыпаться?

Сэм усмехнулся.

— Тед, насколько я знаю, тебе будет лучше отдать их на милость спецназа, чем наложить в штаны из-за этих цыпочек. Они из ЦРУ, парень. Кадровые офицеры. Я думаю, они смогут себя защитить.

— Ну, Тед? Может, ты продашь билетик на это пикантное представление? — рассмеялся Мэрфи.

Тед поднял указательный палец и чмокнул губами, изображая поцелуй.

— Ну ладно, на этом все. Ну и как вы, парни, собираетесь действовать?

— Профессионально! — гаркнул хор.

— В точку, черт побери. Мы десантники, и пусть об этом узнает вся Вселенная. Теперь, парни, делайте ноги. Проверьте свои хаты и обустройтесь. Хей, хей, хей! Последнее. Ладно? Помните, все в наших руках. Нет ни отпуска, ни передышки, ничего. Так что если кто-то из вас, парни, влипнет, приходите ко мне. Усекли?

Когда они выходили в коридор, чтобы последовать за другими, Сэм стоял в дверях и заглядывал каждому в глаза. Мэрфи выскользнул первым, избежав его внимания.

“Черт побери, все это может развалиться, — размышлял Даниэлс. — Стоит влипнуть одному, и все мы — трупы”.

* * *

Глаза Кляксы были прикованы к основному монитору. Солнечная система медленно отдалялась, а огромный корабль Ахимса, увеличивая скорость, устремился в гравитационный колодец. Мониторы начали отсчитывать время в обратном порядке, измеряя силу притяжения системы. Пройдет какое-то время, и они достигнут точки, в которой они смогут спокойно подключить корабль к нулевой сингулярности и пробить дыру в пространственно-временном поле. Клякса проверил мониторы, обращая особое внимание на гравитационные волны охранных сигнальных устройств. Они раздражающе действовали на него, хотя его мягкое тело почти не почувствовало толчков, когда он орудовал с фазами нулевой сингулярности, уравновешивая силы тяготения, чтобы добиться эффекта, не вызвав поломок конструкций корабля.

— Судьбе навстречу! — неожиданно выпалил Толстяк, насвистывая что-то через дыхательные отверстия. — После этого цикла Пашти опять будут покорными! Клякса, мы будем хозяевами своей судьбы, нам не надо будет полагаться на Пашти, чтобы получать то, в чем мы нуждаемся,

Клякса хранил молчание, манипуляторы бегали по клавишам, все его мысли были поглощены работой навигатора.

— Земля будет ввергнута в хаос. Наше присутствие разрушило их систему.

— Именно поэтому мы действовали с такой поспешностью, — просвистел, сплющиваясь, Толстяк. — Интересно, что мы обнаружим, когда вернемся? Мониторы, которые мы оставили, запишут все их действия после наших проделок с боеголовками.

— Подозреваю, что они набросятся друг на друга, как дикие звери. Они и есть звери.

— Я тоже так думаю. В конце концов, они и в самом деле всего лишь животные. Интересно, кто одолеет — американцы или русские?

— А если люди на борту что-то разнюхают?

— Не разнюхают. Как они смогут?

— Мне не по себе, Оверон. Это неприятное ощущение.

— Не по себе? Что-то с кораблем? — Толстяк с легкостью прокатился по контрольному отсеку, проверяя записи приборов.

— Нет, Оверон. — Мыслительный аппарат Кляксы стал мерцать. Его бока помимо воли втянулись. — Что мы натворили ? На борту этого корабля — люди! Когда мы пройдем гравитационные бакены, мы нарушим запрет!

Толстяк перекатился с боку на бок и вытянул щупальце, чувствительное к мыслительным процессам.

— Ох, я знаю это чувство. За долгие столетия ты многое забыл, мой маленький дружок. Тебя беспокоит довольно примитивная вещь — страх.

* * *

— Пришельцы? — вице-президент Берт Кук покачал головой. — О господи, Джон. Почему ты не попросил о помощи? Мы могли бы защитить тебя.

Из окон Белого дома виднелась бурая лужайка, на которой тут и там серыми пятнами выделялся выпавший за ночь снег. Оголенные деревья и кусты застыли в ожидании лета и теплых дней. Вашингтонское небо с нависшими черными тучами выглядело уныло. Ему вдруг захотелось вырваться наружу, за эти стены, из этого ярко освещенного конференц-зала.

Сидящие за длинным столом люди с угрюмыми лицами ждали от Атвуда ответа. Его сердце сжалось, он судорожно сглотнул.

— Послушайте, я знаю, что это звучит дико, но это правда. Они блокировали наше оружие. — Он посмотрел на шефа разведки. — Мэтт, твои агенты должны знать, что в Советском Союзе произошла та же история.

Мэтт Браун осторожно кашлянул.

— Судя по их донесениям, это так. Но это может быть очередная дезинформация Огаркова. Может быть, они хотят, чтобы мы так думали. В таком случае мы банкроты.

Поднявшись, президент воздел руки:

— Смотрите, мы засадили за работу лучшие умы страны, и что им удалось выяснить? Ничего. Эти зеркальные шарики неподвижны. Вот в чем дело! — Он повернулся. — Что ты на это скажешь, Тим? У тебя есть записи. Эти шарики появились одновременно во всем мире. — Атвуд хлопнул рукой по столу. — Ну, люди, проснитесь! Это сделали не советские физики. Электрические кабели парализованы. Все атомные заводы в стране не работают, инженеры ломают головы над тем, что же за сияющие штуковины торчат из реакторов, черт их побери! Военные заводы, атомные реакторы — все стоит: или нет электричества, или полный паралич. — Атвуд обвел взглядом сидящих за столом людей. — Скажите мне, господа. Чья это технология? Советская? Наша? Эти застывшие шарики не подвластны никаким современным теориям.

— Джон, — мягко проговорил Говард Милфред. — Мы прочитали твой отчет. Чем выносить все это на публику, чем устраивать весь этот цирк, почему бы тебе просто не… подать в отставку?

— Ну, я не…

— Ну и правильно, черт побери, что ты этого не сделал!

— Ну и где же твои пришельцы? — спросил Кук. — То есть пусть только они покажутся из своей табакерки, и все прояснится.

Атвуд усмехнулся, потирая переносицу.

— Они не появятся еще пять лет, джентльмены. Они отправились в космос, захватив одно из наших десантных подразделений. Тим, ты можешь проверить свои списки. Посмотрим, сможешь ли ты отыскать где-либо на Земле Сэма Даниэлса.

— Они просто-напросто захватили группу десантников и улетели восвояси? — Кук скептически вскинул бровь.

— Они взяли еще израильтян и русских, а также некоторых кадровых офицеров Мэтта. Все это записано в рапорте Фермена. Пока мы тут беседуем, он летит сюда с Вайт-базы. Как только он ступит на землю, вы можете допросить его.

Билл Бирч, спикер парламента, шумно вздохнул, повернулся к окну и поглядел в сторону Капитолия.

— Ты хоть понимаешь, как нелепо все это звучит?

Атвуд мрачно уставился на ковер под ногами.

— Да, я в своем уме. Но факт остается фактом: на Земле нет такой силы, которая смогла бы так быстро перекрыть всю оборонную сеть. Мне интересно, знают ли Ахимса, что они натворили, так мило пошутив. — Он потер руки и медленно прошелся по комнате, зная, что они следят за каждым его движением. — Они захватили почти четыреста человек. Теперь я думаю, как бы они спустя годы не сделали из нас еще больших кретинов.

— Нам надо что-то делать. — Оглядывая собрание, Браун оперся на локти. — Пресса копает, как ненормальная. По всей стране расползаются слухи.

— Люди уже на грани паники, — устало добавил Бирч. — Вы что, хотите, чтобы страна развалилась? А я? Я не могу поверить, что маленькие зеленые человечки спустились на Землю и нейтрализовали наши ракеты. Как я, черт побери, расскажу эту чепуху своим избирателям? Послушайте, они привыкли верить Вашингтону. Пресса раздувает ракетную истерию, мы должны немедленно покончить с этим. Может быть, сегодня же. Это никуда не годится. Мы не можем допустить волнений. Не сейчас. Под угрозой само наше существование.

Атвуд внимательно посмотрел на него.

— Билл, лучше бы ты как следует обдумал ситуацию. — Он повернул голову. — Мэтт, ты глава разведки, как ты думаешь, что предпримут Советы? Правду знают только Голованов и Куцов.

— Растиневский придет в ярость. — Браун ни минуты не колебался. — Они решат, что это какая-то сверхсекретная технология НАТО.

— А мы можем как-то скрыть от них то, что случилось с нашими ракетами?

Браун покачал головой.

— Мы не можем скрыть это даже от американской общественности.

— О боже, — прошептал Бирч. — Впервые после Второй мировой войны у нас нет атомного щита.

Атвуд в замешательстве провел костяшками пальцев по щеке.

— Полагаю, что нам надо немедленно предпринять что-то для восстановления нашей оборонной системы. Начнем с самого начала, а потом восстановим атомную мощь. Но это вам не Манхэттенский проект. Если экономика… не погибла от потопа…

— Ты уверен, что твои пришельцы не погубили ее ураном? — добавил Бирч, глядя на Атвуда поверх очков.

— Даже если они этого не сделали, у нас впереди большие неприятности, господа. — Тим Бейтс угрюмо оглядел участников совещания. — Ну ладно, господин президент, в данный момент я купился на байку о пришельцах. Но каким же дураком я буду выглядеть, когда кто-то даст вразумительное объяснение!

— Клянусь, это правда, — проговорил в тишине Атвуд. — Между прочим, приведите авиацию в состояние готовности. Мне вовсе не хочется, чтобы бомбардировщики застигли нас врасплох.

Бейтс разинул рот. В глазах остальных промелькнул испуг.

— Хорошо, господин президент.

* * *

Следом за Шейлой Данбер в освещенный коридор двинулась Рива Томпсон. Направленный луч света вел их по длинному коридору вниз. То, что поначалу они приняли за блеклые стены, оказалось светлой обшивкой. Основные коридоры светились интенсивно-оранжевым светом. Личные апартаменты располагались вдоль холла с белыми стенами. Двери вытянулись в одну линию, на каждой в центре мерцал отпечаток руки.

Шейла остановилась и нахмурилась.

— Как ты думаешь, почему эти руки мерцают? Какой в этом смысл?

— Толстяк сказал, что они будут светиться. — Рива взяла себя в руки и приложила ладонь к двери. Дверь тут же открылась, и отпечаток руки перестал мерцать. — Я вроде бы дома.

Данбер проделала то же самое и вошла в комнату напротив. Остальные, мужчины и женщины, шли следом, прикладывали ладони к дверям и заходили внутрь. Рива некоторое время постояла, понаблюдала и заметила, что группы начали смешиваться. Десантник из Америки занимал комнату между кагэбэшницей и спецназовцем. Наконец Рива вошла к себе и начала осмотр.

Наметанным глазом Рива прикинула размеры комнаты: восемь на десять шагов. Две кровати, представляющие собой гладкие, возвышающиеся над полом площадки, стояли одна за одной. Компьютер, или то, что она приняла за компьютер, был представлен огромным монитором, занимающим одну из стен. Наушники, о которых говорил Толстяк, оказались двумя золотыми проводками, тянущимися к обручу размером с окружность человеческой головы. Они лежали на кровати. Рядом стояло приспособление, напоминающее роскошное кресло. Невысокий столик абсолютно неземной конструкции стоял в углу комнаты, вокруг него — четыре стула. В другом углу виднелась ниша с душем, без занавески. В другой нише располагалась кабинка, напоминающая туалет. Вдоль одной из стен тянулись стенные шкафы со стандартными металлическими ручками, стена напротив была сплошь зеркальной — это зрительно увеличивало комнату. Потолок состоял из панели, излучающей свет. Казалось, стены обшиты пластиком, пол тоже. Хотя нет, пол был полупрозрачный, сверкал серым металлическим блеском, но, когда ноги касались его, он пружинил, как ковер.

Рива устало провела рукой по своим рыжим волосам и вздохнула. Ей ни разу в жизни не приходилось летать в пузыре. Как грустно и страшно наблюдать за уносящейся вдаль Землей! Впервые она почувствовала, что все это реальность. Как она сможет рассказать об этом Питеру и Линде из АНБ?

Измученная волнением, она опустилась на кровать и нашла ee удивительно удобной. Надо было использовать эти минуты, чтобы привести в порядок свои мысли.

Я в космосе. На борту корабля пришельцев. И я не псих! Она погладила рукой свое комфортабельное ложе. Ари, ты бы ни за что не поверил этому!

Я и сама не очень-то верю.

Ей надо было всего лишь открыть глаза и увидеть окружающую обстановку. Она не верила своим глазам. Мысли путались.

Несколько минут спустя послышался голос Барбары Дикс:

— Рива? Ты дома?

Она села, оглядываясь по сторонам.

— Да. Ты где?

— За дверью.

— Ну заходи.

— Не могу… О черт! — Дверь распахнулась, за ней стояла оцепеневшая Дикс. Она смотрела на свою ладонь, приложенную к отпечатку. Лицо Барбары выглядело забавно. — Ты сказала… и она открылась.

— Фантастический компьютер, должно быть.

Дикс вошла и огляделась.

— Так же, как у меня.

— Мы здесь? Я хочу сказать, это на самом деле?

Дикс пожала плечами, подошла ко второй кровати и опустилась на нее.

— Я все еще жду, что сон кончится. Но он продолжается, и только внутри какое-то слабое чувство, что случилось нечто ужасное.

Рива приподнялась и подперла голову руками.

— Знаешь, я побывала во многих местах и всякое бывало. Не раз к моей голове приставляли дуло, я привыкла не терять разума, когда мои легкие начинали наполняться водой, но мне кажется, они вывернули нас наизнанку, когда я летела в этом чертовом пузыре.

Дикс кивнула и вздохнула печально:

— Ага. Знаешь, многие ходят кругами, они все еще в шоке. И я тоже. Один из спецназовцев взвыл, когда входил в аудиторию. Мне, правда, не так плохо. Я слишком часто прыгала с парашютом. И все было нормально, пока этот корабль не начал падать на меня с неба.

— Знаешь, они выбрали совсем необычный способ, чтобы поднять нас. Я почему-то страшно разозлилась, когда Толстяк заговорил. Нас будто бы подтягивали на ниточке. Барбара, ты готова посмотреть смерти в лицо?

— Знаешь, я так много рисковала вместе со своей ротой. Я даже не помню, сколько раз мы летали в Тегеран, Бейрут, Триполи, в Кабул. Встречаться со смертью для меня не ново. — Дикс подняла тонкий палец. — А как тебе Детова? Меня раздражает эта мороженая рыба.

— Не знаю. Для резидента это не так уж плохо. Ты же знаешь, что такое советские женщины.

— Интересно, пришелец понимает, как трудно заставить женщину подчиняться другой женщине?

— Нас тут почти сто тридцать. И мы до сих пор не слышали, в чем заключается наша роль. — Рива вскочила на ноги. — Это очень подозрительно, да? — Холодная дрожь пробежала по ее спине. — Чего же этот пришелец хочет на самом деле?

* * *

— Толстяк? — Шейла стояла перед компьютером. Компьютер? — Экран замерцал, оживая. Она облизала губы. Мне бы хотелось поговорить с Толстяком, будьте добры.

На экране появился Ахимса.

— Да, майор?

— Очень хорошо, а что дальше? Что все это значит? Каковы ваши дальнейшие распоряжения? Мне нужно составить какой-либо план. Теперь, когда мы здесь, вы можете сказать точно, для чего мы вам понадобились?

Толстяк покатался взад-вперед по экрану, пронзая ее взглядом своих странных глаз-стеблей, торчащих с боков его тела.

— Завтра в восемь я встречусь с вашими офицерами.

— Мне нужно разобраться во всем немедленно. Мы должны договориться, Толстяк. Это военная операция? Или мы являемся своеобразными образцами для вашего зоопарка?

Толстяк издал квакающий звук, которого она никогда раньше не слышала, его тело сплющилось.

— Очень хорошо, майор. Да, это будет военная операция. Все, вам сообщалось раньше, правда. Ваши женщины будут пилотировать торпеды, которые проникнут в мишени… то, что вы называете космическими станциями. Когда стены будут разрушены, под прикрытием АСАФ на штурм пойдут американские десантники и спецназовцы. Когда Пашти будут повержены, мы вас вывезем на торпедах и вернем обратно на Землю.

— Я бы хотела узнать все детали.

— Вы все узнаете, когда придет время. — Казалось, глаза Толстяка заискрились в свете ламп. — На данный момент у вас достаточно сведений, чтобы сформировать воинскую структуру. А завтра во время совещания вы получите дополнительную информацию.

— А как насчет специальных тренировок? Как…

— Майор, Пожалуйста, Не торопите события. Все ваши предположения приведут вас к путанице и огорчению. Поверьте мне.

Она скрестила руки.

— Почему я должна вам верить?

— Потому что у вас нет выбора. Приятного дня.

И монитор погас.

Шейла смотрела на пустой экран, потом постучала по нему костяшками пальцев.

Обоже, как мне продержаться? Что мне делать? Они потребуют от меня разъяснений.

Опечаленная, она вернулась к своему блокноту, пустые листки которого белели на столике. Она опять взглянула на компьютер.

— Компьютер? Сколько времени?

—13.45.36.

— У вас есть досье на полковника Габи, майора Стукалова, майора Детову и капитана Даниэлса?

— Да.

— У вас есть принтер?

— Да.

— Пожалуйста, дайте мне распечатку.

Она взяла тонкие листы бумаги и села на один из стульев. Толстяк отлично поработал, отбирая самых лучших. Возможно, что-то прояснится.

— Так-то лучше, — прошептала она. Нервы ее были на пределе.

ГЛАВА 10

Николай Маленков шел вниз по коридору, погруженный в свои мысли. В его сознании мелькали картины этого неправдоподобного дня. Не прошло и двух суток с тех пор, как он прятался за скалами, а афганский пулемет лупил с другой стороны ущелья. Он проследил свой путь с той минуты, когда ракеты Габания разнесли в тишине вражеский пулемет: с поля битвы на вертолет, с грузового самолета в Душанбе на военный самолет в Москве, потом американская Байт-база в Арктике, стычка с Мэрфи на кухне, полет в пузыре и собрание на корабле пришельцев.

— И они думают, что я поверю в то, что я нахожусь на космическом корабле? — Он тряхнул головой, шагая вниз по ярко-оранжевому коридору. Никогда на Земле он не испытывал ничего похожего на этот сумасшедший взлет. Они с Мэрфи пережили это. Вдвоем, прижавшись друг к другу, они взмыли к облакам — и все национальные и политические разногласия испарились, как испаряется ночная изморозь теплым весенним утром. Испуганные, дрожащие, они наблюдали за кораблем Ахимса, который вырастал в сером, усеянном звездами небе. Когда пузырь лопнул, они упали, держась друг за дружку, и огляделись. Даже сейчас Николай не стыдился своей непосредственной реакции на происшедшее.

Их жилище на американской базе поразило его, но ничто не могло сравниться с роскошью комнаты на корабле — она целиком принадлежала ему одному! Да, он спускался вниз по коридору космического корабля. Настоящего космического корабля. Он топнул ногой, чтобы ощутить крепость пола, и постучал костяшками пальцев по сверкающей оранжевой стене. Настоящая!

Его шаги обрели неожиданную веселую легкость, он почувствовал радостное возбуждение, сходное с тем, что испытывает солдат накануне демобилизации.

— Я в космосе. Я побываю в местах, о которых и не мечтали покойники-космонавты. Я, простой советский солдат.

Он расхохотался, испытывая легкое головокружение от этой мысли.

Коридор упирался в большой кафетерий. Москвин, Донцовецкий и Габания сидели за столиком, отхлебывая что-то из чашек. Николай подошел к ним и, вздохнув, погрузился в один из забавных стульев. Возможно, стул был сделан из пластмассы, но не чистой. Столик казался приклеенным к полу, вылепленный из такого же темного гладкого материала.

— Мы на самом деле здесь, Николай? Или это сон? Мы только что говорили об этом. Интересно, что же все-таки происходит? — Румяное лицо Москвина сияло, он был взволнован, как человек, который только что повышен в чине, сумев уцелеть в адской бойне.

— Мы здесь, — согласился Николай, заметив то же возбужденное выражение на лице Донцовецкого. — Откуда вы взяли выпивку? Донцовецкий, принеси мне чего-нибудь. Хоть раз докажи, что ты хороший капрал.

— Офицеры. Даже в космосе. — Донцовецкий вскочил на ноги. — Водки? Как всем?

— Да.

Габания сидел, откинувшись на спинку стула, и с любопытством смотрел на Николая. Казалось, его совсем не взволновали события последних двух суток. Он, как всегда, был скрытен, углублен в себя.

— Пришла пора очнуться и осознать, что все это не сон.

Николай провел ладонью по лицу и огляделся. Оживленно болтая, у крайнего столика сидели три женщины, одетые типично по-американски. Группка израильских танкистов с бутылками пива в руках настороженно посматривала в сторону русских.

— Я не уверен, что дальше будет лучше. Хотя все-таки лучше, чем Афганистан, — опять заговорил Габания.

— Может быть, мы уже умерли, — предположил Донцовецкий, поставив перед Николаем рюмку и усаживаясь рядом с Габания. — Все мы умерли прошлой ночью далеко от Кабула. Мы всего лишь привидения.

— Если бы знать заранее, я бы давно покончил с собой. — Москвин поднял рюмку с водкой. — За смерть.

— Может быть, ты прав. — Габания потер шею, внимательно глядя на Николая. — Может быть, мы все равно что мертвецы. Мы будем вдали от дома целых пять лет. Возможно, друзья мои, эффект будет таким же.

— Но подумай, каково приключение, какая честь — быть первыми советскими людьми за пределами Солнечной системы.

Габания загадочно улыбнулся.

— Это оттого, что тебе нечего терять.

Николай поднял руки ладонями вверх.

— Возможно. Но, может быть, мне не к чему и возвращаться, а? Может быть, вам больше везет, чем мне. У вас есть семьи. У тебя, Мика, есть жена. Когда прошлой весной умерла моя мама, я остался совсем один. Да, я не беру в расчет всех этих двоюродных — отбросим их в сторону. Ленивые алкаши с Уральского металлургического завода. Проводят время за бутылкой. Я не буду скучать по ним.

— А я соскучусь по своей семье, — печально сказал Москвин. — Я сказал Анне, что женюсь на ней, когда вернусь из Душанбе. Если вернусь. И мои родители живы. Надеюсь, что Генеральный секретарь не забудет своего обещания успокоить их.

— И нас не будет целых пять лет?

— Если вы уцелеете, — напомнил Габания, окидывая их лица проницательным взглядом черных глаз.

— Хватит пессимизма, — Николай наклонился над столом, разглядывая водку. — Удивительно хороша. Откуда пришельцы узнали, как делать водку?

В кафетерий вошел Константин Неделин, за ним шел Пашка Попов. Неделин улыбался, как мерзавец, только что напившийся ликера из тайных офицерских запасов.

— Мы собираемся посмотреть на тренажеры. Тут столько интересных вещей — целая вселенная. — Он взмахнул рукой. — Только подумайте. Звездный корабль, которым управляют существа из космоса! И мы — здесь! Хотите с нами?

Габания хищно улыбнулся.

— Мы с Николаем хотим потолковать кое о чем. С вами пойдут Донцовецкий и Москвин.

Конечно, они поняли намек, оба встали, отсалютовали и последовали за своими товарищами.

Николай допил остатки водки.

— Может, мы лучше спустимся к тебе? Я не думаю, что ты захочешь изливать душу в подобном месте.

— Из тебя получился отличный офицер, Николай. — Габания встал и пошел через комнату к коридору.

“Как тигр в клетке, — подумал Маленков. — Он так нервничает, словно дело уже провалилось”.

— Что тебя беспокоит? — спросил Николай, когда Габания, приложив ладонь к двери, открыл ее и впустил его к себе. Комната была точь-в-точь такая же, как его собственная.

— Виктор.

— А что именно? — Николай направился к раздаточному устройству. — Как ты им пользуешься? Машина, хочу стакан водки. — Он вскинул бровь, вопрошающе взглянув на Габанию. — Два.

Два стакана, заполненные прозрачной жидкостью, появились отверстии на дне аппарата. Николай поднял один и попробовал, убедившись в качестве напитка, он протянул стакан Габания и сел на один из стульев.

— Ну так что там Виктор?

Габания тяжелым взглядом посмотрел на него: черные глаза пылали. Потом он отвернулся. Тугие бугры мышц на его спине напряглись и пришли в движение: он сжал кулаки.

— Я не уверен, что он в порядке.

Николай нахмурился, стакан с водкой накренился в его руке.

— Может быть, скажешь что-то конкретное?

Габания с отсутствующим видом покачал головой, проведя мозолистой ладонью по колючему ежику волос.

— Он… изменился, Николай. Не знаю. Это началось после Бураки. Потом, в Зоссен-Вунсдорфе, мне кажется, он немного оправился. Когда нас перевели в Душанбе, ему опять стало хуже. Он замкнулся. Погрузился в свои мысли.

— Так всегда бывает в зоне войны.

— Нет, это что-то другое.

— О чем ты говоришь? Виктор выглядит как обычно. Я ничего не замечаю.

Габания повернулся к Николаю, подбородок его выдвинулся вперед.

— Я думаю, что его нервы на пределе. Он растерян, Николай.

— Мика, а ты уверен, что не преувеличиваешь? Все это немного трудно воспринимается… я имею в виду этот корабль. Мысль о том, что ты в космосе. Летящий ввысь пузырь. Разве на тебя это не подействовало? Некая дезориентация, которая…

— Николай, не отмахивайся от этого. Мы с тобой вместе пили, вместе убивали. В Хосте я вытащил тебя из беды. В Бехезе ты пристрелил того афганца, который мог меня прикончить. Мы связаны кровью, но подумай, прежний Виктор не оставил бы от тебя мокрого места из-за того, что ты натворил прошлой ночью.

Маленков рассмеялся.

— Так вот что на самом деле тебя беспокоит? То, что я пил пиво с американцем? Или то, что меня застукали?

Лицо Габания стало каменным.

— Ты знаешь, я не могу это одобрить. Думаю, что Виктору следовало бы принять более жесткие меры. Как офицер Советской Армии и представитель нашего подразделения я не ожидал от тебя подобных вещей. Больше мне нечего сказать. Ты знаешь, как я отношусь к приказам и долгу. Это была дурацкая шутка, такого можно было ожидать от желторотого юнца на учениях, но никак не от старшего лейтенанта спецназа.

Николай хохотал, хлопая себя по коленке.

— Мика, дружище, ты перестарался. Расслабься. От твоих убеждений больше хлопот, чем пользы. Сколько раз ты отказывался от повышения в звании…

— Я вовсе не желаю выслушивать эту старую надоевшую песню от тебя, Николай, — Габания развернулся и подошел к зеркальной стене, глядя на свое отражение.

— Я переживаю за тебя, Мика.

— Мы говорим не обо мне, а о Викторе. Если он растеряется, вся ответственность ляжет на мои плечи — и на твои. Обстановка опасная. Мы заперты здесь с американцами и израильтянами. Ты же видел глаза наших ребят — они недоумевают, они растерянны. Здесь мы в опасности, Николай. В ужасной опасности. Я не могу спать из-за отношения Виктора к службе и из-за твоего заигрывания с американцами.

— Может быть, и ты нашел бы способ общения с ними не только с оружием в руке, если бы хоть чуть-чуть узнал их.

Габания поднял голову и взглянул на Маленкова с презрением.

— Ты думаешь? Чему же ты научился у своего американского дружка? Не подчиняться приказу?

— С Мэрфи можно отлично посидеть и выпить. Он мужик крепкий, остроумный, самоуверенный.

— Непредсказуемый.

— Абсолютно. — Николай нахмурился. — В конце концов, может, именно в этом их сила. В этом и в их технологии.

— Безответственный сброд обладает силой, да? Но раз за разом дисциплинированные солдаты бьют их.

— Так же, как мы побили афганцев?

— Как ты можешь сравнивать афганцев с американцами? У афганцев есть душа, отвага, и потом, они так безрассудны, что даже не чувствуют опасности.

— Верно, я согласен, что в основном американцы бездушны и мягкотелы. Но они прекрасно приспосабливаются. Именно этому научился у Мэрфи прошлой ночью.

— Продолжай. Николай нахмурился.

— Это трудно объяснить словами. Но ведь все американцы разные. Конечно, самоуверенны, напористы, болтливы и… и без стержня в душе. Но он не такой. Догадываюсь, ты хочешь сказать, что он отнесся ко мне по-товарищески чисто автоматически — мы оба влипли. Но он был уважителен.

— Но ты ведь мог бы и не спешить выказывать ему свое уважение, — Габания скрестил руки.

— Еще бы! Он мог мне здорово насолить. Стоило ему позвать охрану, и я бы оказался в заднице. Ну а я сделал такую наивную рожу, ну и… это сработало.

— Тебя поймали — я бы не сказал, что это сработало.

— Да, но у меня среди американцев есть друг, Мика.

— Нашел чем хвастаться. Ты должен исполнять свой долг перед Родиной, старший лейтенант. Партия очень скептически отнеслась бы…

— Иди к черту, Мика. — Николай вскочил на ноги и оказался лицом к лицу со своим другом. — Неужели твои мозги способны только высчитывать траектории ракет? Подумай, где мы находимся! Подумай о том, что нам придется делать! Ты же, как я, летел в пузыре! Скажи, ты смотрел вниз, ты видел Землю? Это были мы. Люди с той самой планеты, и нас всех доставили сюда. Скоро может наступить день, когда моя жизнь, да и твоя тоже, будет зависеть от американцев.

— Эта мысль для меня так же неубедительна, как молчащие вражеские батареи. Николай, как ты можешь доверять американцам? Им можно верить не больше, чем немцам, узбекам или афганцам. У них нет ни чести, ни понятия о справедливости, ни чувства ответственности за человечество. Посмотри, что они натворили! И пока Виктор находится под их влиянием, я не могу доверять и ему.

— Ну уж Виктору-то ты можешь верить.

Лицо Мики помрачнело.

— Николай, если Виктор сломается, ты поддержишь меня?

Маленков тяжело вздохнул.

— Не знаю, как и ответить. Я буду смотреть за ним, не спущу с него глаз. В конце концов, Мика, я буду поступать так, как сочту нужным. Но пойми, я надеюсь не только на Виктора, но и на тебя тоже. Мы оказались в необычной ситуации. Старая вражда, старые страхи должны отпасть в этом мире пришельцев, в звездном полете. Пожалуйста, Мика, после того, что с нами случилось, не торопи события.

Габания вперил взгляд в полупрозрачный пол, лоб его прорезала морщина.

— Надеюсь, что все будет так просто, как ты говоришь, Николай. Видишь ли, в основном я с тобой согласен. Мы можем рассчитывать только на себя и на наши убеждения. И, находясь на страже этих убеждений, я буду выполнять свой долг, товарищ старший лейтенант.

* * *

Моше шел вместе с Чеймом и Йеледом, касаясь пальцами оранжевых стен, освещающих коридор. Его одежда и борода приобрели еще более жалкий вид. Если бы запах собственного пота не стал уже привычным для него, он мог бы задохнуться.

Мысль о том, что они находятся далеко от Земли на корабле пришельцев, до сих пор казалась нереальной. И все-таки любопытство пересилило, и после тщательного изучения собственных комнат они отправились осматривать военные тренажеры.

— Ну и что ты думаешь об их оружии? — спросил Моше.

Чейм пожал плечами и похлопал мозолистыми ладонями по ягодицам.

— Хотя снаружи эти штуковины похожи на черепах из хромированной стали, оборудование напоминает “М-1”. Мне кажется, они очень постарались создать для нас привычную обстановку.

— Но пока мы не окажемся в работе, не могу сказать, как эта штука будет стрелять. — Длинное лицо Иеледа нахмурилось. — Интересно, Моше. Одно дело спроектировать танк теоретически, другое — попробовать его в деле.

— Ну, будем надеяться, что у этих Пашти нет “саггаров”, да?

— Или противотанковых орудий, — добавил Чейм.

Моше посмотрел на часы.

— В три у меня совещание. Идите отдохните. Когда оно закончится, встретимся в столовой.

— Как англичанка будет нами командовать? Неужели она бросится с нами в огонь? — Чейм сделал гримасу. — Моя бабушка чуть не утонула из-за англичан. Судно, на котором она находилась, начало тонуть, а они не впускали его в Хайфу. Я им не доверяю.

— Вспомни, Моше, мы никогда не видели от англичан добра. — Печальное лицо Йеледа приобрело жесткость. — Вспомни, кому они оставили вооружение в сорок восьмом году.

Моше остановился и развел руками.

— Ладно, послушайте. Шейла Данбер не имеет никакого отношения к палестинцам. Дайте ей шанс. Мне не хотелось бы, чтобы в данный момент вы создавали проблемы. Поменьше переживайте. Вы знаете, что происходит, не опережайте события.

— Ладно.

— И вот еще что, — Моше предупреждающим жестом поднял gалец. — Никаких лозунгов на стенах: я знаю, среди вас есть писаки.

— Понятно.

-И постарайтесь удержать роту от глупостей.

-Да. Понятно, понятно.

— Хорошо. Посмотрим. — Моше застыл в неуверенности. — Знаете, что я собираюсь сделать?

— Испытать компьютер?

— Ага. — Он подошел к ближайшему терминалу. Они протянулись вдоль стен с интервалом в сотню метров. — Эй, компьютер! У меня встреча с майором Данбер в пятнадцать ноль-ноль. Куда мне идти?

Над его головой зажегся огонек и стал удаляться, мигая. Моше двинулся за ним и, оглянувшись, сказал:

— Никаких глупостей, ладно?

— Хорошо, — отозвался Чейм.

Погруженный в задумчивость, Моше шел следом за мигающим светом, не переставая удивляться тому, что находится на корабле пришельцев. Интересно, Ахимса пользуются теми же самыми коридорами? Или их поразительная технология создала их специально для людей? Анна, если бы ты могла очутиться здесь! Если бы ты увидела! Привычная боль сжала его сердце. Суровая действительность Ближнего Востока многого лишила его. Какой запас ненависти принесли они с собой к звездам! И если Ахимса не соврал, если здешняя цивилизация — мирная, не завезли ли они чуму в среду неземных разумных существ?

Он представил Пашти, вступающих в ряды ООП, других фантастических чудищ, встающих на сторону Саудовской Аравии. Только бог знает, кто будет играть роль сирийцев.

Моше… Моше… ты стал закоренелым циником.

Огонек привел его к пересечению двух оранжевых коридоров и замер перед входом в персональную комнату. На табличке было написано: “Майор Шейла Данбер”.

— А теперь что? — спросил себя Моше.

Он поднял руку и постучал. Казалось, панель поглотила все звуки.

Моше покрутил головой. Может, надо надавить на дверь? Эта мысль вызвала гримасу на его лице. Наконец он приложил руку к отпечатку. Никакого эффекта. Как мне принять участие в совещании, если я не могу войти?

Голос напугал его:

— Полковник Габи?

Моше огляделся в поисках говорившего, или рупора, или хотя бы чего-нибудь.

— Да.

— Просто коснитесь ладонью.

— Я уже делал это.

— Еще разок.

Он вздохнул и поднял руку. Дверь бесшумно открылась. Моше вошел и увидел Шейлу Данбер. Она сидела перед столом, на котором лежал блокнот с исписанными листками.

— К этому месту надо привыкнуть. — На лице Шейлы мелькнула слабая улыбка. — Ко многому предстоит привыкнуть. Пожалуйста, пользуйтесь автоматом, устраивайтесь поудобнее. Я тут кое-что набросала относительно распорядка. Как ваши люди ко всему относятся?

Моше подошел к хитроумному устройству в стене и нахмурился.

— Вы уже пользовались им?

— Скажите, чего вам хочется. Вы делаете выбор, и появляется чашка.

— Кофе. Хороший израильский кофе.

Появилась чашка, заполненная крепко заваренным густым кофе. Он попробовал, улыбнулся и устроился на стуле напротив Шейлы.

— Насчет моих людей ничего не могу сказать точно. Пока они страшно поражены. Думаю, они стараются делать вид, что не замечают всех этих чудес, шутят, пытаясь взбодриться.

Она отсутствующим взглядом уставилась в блокнот.

— Здесь так много… необычного.

Из воздуха возник голос:

— Майор Данбер? Это капитан Даниэлс.

— Входите, капитан.

Сэм Даниэлс вошел, кивнул Моше и направился прямо к автомату. Он уселся рядом с Моше и отхлебнул жидкого напитка, который американцы называют кофе.

— Господи Иисусе, все это не сон. — Он смущенно посмотрел на Шейлу. — Или это так, или я спятил во время того адского перелета.

-Боюсь, что и я тоже сошла с ума. — Шейла ответила ему дружелюбным взглядом.

— Ну, чем больше я старался убедить себя, что я спятил, тем сильнее становилось чувство, что все происходит на самом деле.

Моше изучал капитана Даниэлса, обратив внимание на глубокие морщины, пролегшие вокруг глаз. Возможно, Даниэлсу было труднее, чем кому-либо, ведь он принадлежал к высокоразвитой в техническом отношении нации. Может быть, происходящее сильнее подействовало на его разум и настроение, оказавшись пугающей реальностью, в то время как израильтяне относились ко всему, как к чудесной сказке. Американцы уже побывали на Луне. Русские пожили в космосе на станции “Мир”. Для израильтян космос был недосягаемым, невероятным.

Пришел Стукалов, несколькими секундами позже — Светлана Детова.

Когда все расселись, Шейла откинулась назад и сцепила пальцы.

— Во-первых, есть какие-нибудь проблемы?

— Кроме очевидных? — иронично фыркнул Даниэлс. — После прогулки в пузыре у меня в голове пусто.

Опустив глаза, Стукалов слегка улыбнулся.

— Думаю, все мы смущены и чуть-чуть напуганы, — с усмешкой добавил Моше. — Все это кажется нереальным.

— Я абсолютно спокойна, — отозвалась Детова. — Но я совершенно не понимаю, каковы будут мои обязанности. Майор, что мне предлагается делать?

Шейла стиснула зубы, лицо у нее стало расстроенное.

— Майор, я попыталась вытянуть из Толстяка побольше информации. Он сказал мне, что мы в самом деле должны будем нанести удар Пашти. Разведывательные службы вовлечены для того, чтобы управлять некими наступательными кораблями, которые он назвал торпедами. Они проделают брешь в стене космической станции Пашти. Потом в наступление пойдут бронесилы Моше, а люди Сэма и Виктора поддержат его. Он отказался отвечать на дальнейшие вопросы по этому поводу. Однако он пообещал сообщить дополнительные сведения на совещании, которое состоится завтра в восемь утра.

— И это все? — спросил Сэм, скрестив руки.

Шейла подобралась.

— Это все, что он сказал.

В наступившей тишине Моше внимательно разглядывал ее, заметив, с каким усилием она встречает вызывающий взгляд американца.

— Ну, хорошо, — начала она, — если все командиры соберутся завтра в восемь, необходимо назначить подъем на шесть. У каждого из вас будет два часа, чтобы собрать людей в столовой. Они могут поесть, пока мы совещаемся. Когда наша встреча закончится, мы можем позвать всех в аудиторию. Я думаю, пока мы не наладим жесткий распорядок дня, ничего не прояснится. Люди будут думать о том, что на пять лет они оторваны от дома, будут думать о своих родственниках, возлюбленных. Мы не можем допустить ни приступов ностальгии, ни какого-либо другого морального дискомфорта.

— Все как в походе, — оттаивая, произнес Сэм.

— Меня волнует другое, — лицо Светланы посуровело. — Советские военнослужащие исчисляются в пропорции два к одному по отношению к американцам и их союзникам. А командует нами майор из “МИ-6”.

Шейла постучала ручкой по столу.

— Майор Детова, когда вы летели в пузыре, вы смотрели вниз?

— Да.

— Что вы видели?

— Землю.

Шейла кивнула:

— Да, Землю. Одну маленькую планету, и на ней не было видно ни границ, ни политических различий. С высоты она казалась такой хрупкой, такой незащищенной. Всего лишь планета. Майор, здесь мы единое целое. Мы все в одинаковой ситуации. Каждая человеческая жизнь на борту этого звездолета драгоценна, и никакие цели и побуждения не могут явиться причиной посягательства на нее. Как бы ни сложились наши будущие отношения с Ахимса, мы должны быть как один… или мы умрем.

— А как же справедливость? — спросил Виктор. — Как вы намереваетесь достичь этого единства?

Шейла вздохнула.

— Дисциплина зависит от вас. Виктор, если кто-то из твоих людей сцепится с людьми Сэма, вы сами должны справиться с этим. Ваши люди — лучшие. Они знают, что такое приказ. Я думаю, в ином случае вы бы не оказались здесь. Но одно вам должно быть ясно: политические распри недопустимы. Или мы выживем — вместе, — или погибнем.

* * *

Когда совещание закончилось, Светлана осталась на месте, снедало беспокойство. Впервые в ее жизни не было и намека на правила игры, она не знала, чего ожидать. Я растерялась, я не знаю, что делать. Ее охватил страх.

— Майор Детова? Вы можете уделить мне минуту? — спросила Шейла Данбер.

Светлана улыбнулась, ее лицо снова превратилось в привычную лицемерную маску.

— Сейчас единственное, что у меня есть, это время.

Шейла смотрела, как закрывается дверь за широкими плечами Сэма Даниэлса. Потом она подошла к автомату.

— Виски, пожалуйста. — Она подняла бровь: — А тебе?

— Официальная часть закончена? В таком случае тоже виски.

У нее вырвался вздох облегчения. Может быть, сейчас она распутает кое-какие нити, из которых сплетена эта сумасшедшая ситуация.

Шейла сделала заказ и передала ей стакан.

Светлана наблюдала за высокой англичанкой, пока она вышагивала к стулу и усаживалась. Она до сих пор выглядела усталой и встревоженной. “Как и я”, — подумала Светлана.

Шейла указала на другой стул:

— Пожалуйста, садись и расслабься. Я думаю, нам надо поговорить. У тебя отличное досье, — отметила Шейла. — Глава резидентуры тихоокеанской зоны, старший чин КГБ в Гонконге. У тебя целый букет достоинств.

Сердце Светланы екнуло.

— Мне не приходило в голову, что “МИ-6” располагает подобной информацией.

— Не располагает. Однако оказалось, что у Ахимса есть доступ ко всем нашим досье.

Глаза Светланы сузились.

— Вижу.

Шейла отмахнулась:

— Не волнуйся, с прошлым покончено. Кстати, тебе надо подправить тушь. Возьми пудреницу. — Она протянула пудреницу через стол. — Теперь о твоем досье…

Светлана открыла пудреницу. На зеркальце было написано: “Оно неполное”.

— Твое зеркальце запылилось, — она протерла зеркальце костюмной тканью. Потом достала кисточку и подкрасила ресницы. — Спасибо.

Что ты хочешь сказать?

Шейла многозначительно посмотрела на потолок. Потом улыбнулась.

— Да, у тебя была выдающаяся карьера. Жалко, что ты не имела дела с компьютерами.

Светлана вздрогнула и улыбнулась, стараясь сохранить спокойствие на лице. Черт побери! Где же моя ошибка? Как она это узнала?

— Моя специальность — теория игр. Мой опыт оказался полезным для “МИ-6” в разработке стратегии и тактики. Думаю, именно из-за этого я здесь. Меня использовали для составления планов сражений, а кроме того, я находила просчеты в планах генералов. У меня развита особая интуиция: когда все видят целое, я способна разглядеть все детали. Иногда на мой стол ложился стратегический план, в котором были упущены кое-какие препятствия, — это обычная ошибка, которую может допустить каждый.

Светлана медленно кивнула, ее пронизывала дрожь, словно холодный сибирский ветер ворвался в ее душу:

— Да.

— Только человек, обладающий моим опытом, может понять.

— Но что все это значит в нашей ситуации? — Она — достойный оппонент. Но почему она рассказывает все это мне? Какое это имеет значение дм будущего?

Улыбка Шейлы стала хитрой.

— Это значит, что я намерена использовать все свои ресурсы. Узнав о том, что ты незнакома с компьютерами, я бы хотела, чтобы ты расширила свой опыт. Кто знает, что приготовили для нас Пашти? К этому надо относиться очень осторожно. В Гонконге на фондовой бирже разразилась паника — вот тебе пример могущества компьютеров в современном мире. Я узнала о твоих достижениях и успехах в Гонконге. Я думаю, ты понимаешь, с каким риском связаны твои обязанности.

Светлана залпом выпила виски, чтобы промочить пересохшее горло. Она терялась в догадках. Она знает, что я устроила переполох на фондовой бирже. Что еще она знает ? Или подозревает ?

— Я уже почти спланировала график обучения для женщин, — продолжила Шейла. — Мужчины и раньше были объединены в воинские группы, а женщин еще нужно организовывать. Я найду кого-нибудь, кто возьмет на себя часть этих забот.

Все. Она знает все.

Светлана медленно кивнула.

— Что еще, майор?

Шейла пожала плечами, почувствовав, как напряглась Детова.

— Делай, что считаешь нужным, только давай обойдемся без лишних случайностей в нашей жизни. У нас у всех есть прошлое. Но сейчас будущее важнее — нам нужно просто выжить.

— Думаю, мы понимаем друг друга. — Светлана отставила в сторону остатки виски. — Тогда я, может быть, сразу же примусь за учебу?

Шейла встала.

— Это будет здорово. Я буду всячески способствовать этому. Да, ты в любое время запросто можешь брать мою пудру.

Ошеломленная Светлана вышла в коридор и направилась к своей комнате. Она вошла внутрь и перевела дыхание, сердце билось быстрее обычного. Черт побери! До какой степени она может довериться Шейле Данбер?

Она стянула жакет, подошла к компьютеру и присела. Теперь мне нельзя допустить ни одной ошибки. Ощущая каждую клеточку своего напряженного тела, она надела на каштановые волосы обруч пришельцев.

* * *

— Ну, каковы ваши впечатления? — спросил Сэм, когда они покинули комнату Шейлы.

— Дайте ей шанс, — сказал Моше, трогательно разводя руками. — А что бы испытывали вы, если бы вас поставили во главе разведывательной операции, проводимой совместно МОССАДом. ЦРУ и КГБ, если бы вам не дали четких инструкций и даже наметок?

Сэм выпятил подбородок.

— Догадываюсь. Ну что, посмотрим, что там вытворяют наши макаки?

Моше рассмеялся.

— Я уже побеседовал со своими. Но, возможно, следует еще раз поговорить.

— Увидимся.

— Капитан, — Стукалов стоял, засунув за ремень большие пальцы рук. — Если у вас найдется свободная минутка, мне хотелось бы обсудить кое-что.

Сэм задержался и посмотрел в глаза Стукалова. Это длилось доли секунды, но казалось, прошла вечность. Они как бы примеривались к силе и опыту друг друга. Испытанные вояки, они отдали дань ритуалу, обменявшись вызывающими взглядами, и этот обмен взглядами сблизил двух профессиональных убийц.

Чуть заметная улыбка тронула губы Стукалова.

Даниэлс перевел дух, глаза его смягчились.

— Да, если мы будем сидеть сложа руки, мои мальчики будут твоих задирать.

— Предлагаю пойти в столовую, там все нас увидят.

— Хороший пример?

Стукалов расплылся в улыбке.

— Хорошо разыгранный.

Чертов комми! Этот белый выглядит, черт бы его побрал, как само совершенство. Высокий, светловолосый, мускулистый… и черт знает что у него на уме. Русские по-своему расисты. Спросите об этом узбеков. Полегче, Сэм, не позволяй прошлому вмешиваться в будущее. В тебе затаились тысячи демонов. Подожди и увидишь, что будет. Держись, бэби.

И они пошли вперед плечом к плечу мимо дверей, ведущих в личные комнаты, легким и четким шагом, как два боевых ветерана, вдвоем пересекающие минные поля отчужденности.

Молчание нарушил Стукалов.

— Знаешь, всю свою жизнь я подсознательно готовился к тому, что рано или поздно мне придется сражаться с американцами. Я сомневаюсь, что ваша система сильно отличается от нашей.

— Да, мы тоже ждали момента потягаться с вашими парнями.

— Мы должны вместе преодолеть свои предубеждения. Если уж твои десантники и мой спецназ встретились на этом корабле — кто знает, чем все это закончится. Лучше начинать по-хорошему. Ведь правила игры изменились. Мы в окружении чужаков.

Черт побери, и надо же было этому Стукалову быть майором и носить эти чертовы погоны, так что весь мир мог видеть, кто он такой. Сэм постарался проглотить обиду. Он был негром и дослужился до капитана. Ему приходилось бороться за каждый проклятый дюйм. И не важно, сколько звездочек он получил, препятствий всегда было больше, и чинили их белые, которые сражались, в основном сидя за столами!

— Знаешь, майор, это будет не так-то легко.

Стукалов улыбнулся.

— Нет, капитан, не думаю. Надо последовать совету майора Данбер.

Они вошли в общую столовую. Она выглядела, как все нормальные столовые. В центре стояли длинные ряды столов. Потолок представлял собой цельную светящуюся панель. Еда поступала из автоматов вдоль стены. Группа людей столпилась вокруг драгоценного магнитофона Мэйсона, который, дребезжа, надрывался какой-то ужасной модерновой музыкой. В дальнем конце расположилась компания израильтян. Русские сидели тут и там небольшими группками, окружая женщин из КГБ. И никто не собирался вставать в боевую стойку.

— Совету Данбер?

Стукалов улыбнулся, сохраняя спокойствие и невозмутимость.

— Это мы слишком много думаем о рангах. Позволь мне рассказать тебе кое-что о Советской Армии. Человек, перед которым ты щелкаешь каблуками, вовсе не всегда выше тебя званием. Например, в Зоссен-Вунсдорфе у меня в подчинении были генерал и несколько полковников.

— Что?

Стукалов смущенно пожал плечами.

— Эта запутанная система родилась во время Великой Отечественной. Должность важнее чина. В спецназе я оставался действующим майором. В советской системе капитан не может командовать взводом. Но генерал-майор может командовать армией и даже группой армий, если, конечно, рядом нет генерал-полковника… В то же время я понимаю жесткую систему рангов, принятую на Западе. На твоем месте мне бы не хотелось быть в звании майора.

Сэм остановился и пристально посмотрел на Стукалова. Черт побери, оказывается, этот Стукалов — вполне свойский мужик! Теплая волна захлестнула Сэма.

— Отлично, приму к сведению.

Они уселись друг против друга во главе стола. Стукалов положил свой берет на краешек и, перед тем как отпить, понюхал водку.

— Лучше не бывает.

Сэм сделал глоток коньяка.

— Да, неплохо.

Они смотрели друг на друга, понимая, что все, кто находятся здесь, не сводят с них глаз. С чего же началось их сближение? Сэм недоуменно махнул рукой.

— Но если ты командовал генералами в Зоссен-Вунсдорфе, как же ты опять очутился в Узбекистане?

Голубые глаза Стукалова заискрились. Он замешкался, взглянул на Сэма и осторожно кивнул:

— Думаю, что могу тебе доверять. Только между нами, Сэм, в нашей армии не все совершенно. Система назначений, о которой я тебе рассказал, хороша для любимчиков, подхалимов и лизоблюдов. Когда я принял команду, я только что покинул Афганистан, самую гущу событий. — Он забарабанил пальцами по столу. — В Пакистане, в Иране и в других местах, где мы действовали, мы допустили одну и ту же ошибку. Я ожидал, что в штабе царит высокий дух. Но столкнулся с другой реальностью.

Сэм усмехнулся.

— Понимаю. Вроде бы в твоей армии все так же прогнило, как и у нас. — Сэм дотронулся до своих капитанских нашивок: — Видишь? Я долго их ношу. Штабные офицерики постоянно обновляют свои плечики. А полевые? Кто хочет повышать в чине человека, у которого руки в крови? Солдат, побывавший в бою, мог бы шепнуть полковнику, что его новейшая военная программа — это всего лишь куча дерьма, несущая человекоубийство. А что еще хуже, мнение бойца может просочиться в прессу.

— Но ты должен был чему-то научиться, командуя отборными частями.

— Ага, так же, как и ты, оставаясь в чине майора. Знаешь, не так уж трудно превратиться в бюрократа, который командует штабными крысами и бухгалтерами и шелестит бумажонками. Эти ребята сидят в безопасности в своих конторах на берегу Потомака и волнуются, только когда их рапорты запаздывают. Свиста пуль они не слышали со времен учений. Но знаешь, когда я захожу в их контору и произношу слово “десантник”, это действует на них, как полет в чертовом пузыре, и у этих говноедов начинают дрожать коленки. Все равно как свирепый бульдог входит в комнату с причесанными и надушенными пуделями.

Виктор сделал глоток, медленно наклоняя чашку.

— Может быть, хорошо, что нам не пришлось сразиться. Ведь мы совсем не так представляли друг друга.

Расслабившись, Сэм откинулся назад.

— Да, путаницы было предостаточно. В основном страсти нагнетала плохая разведка. Плохая или сама по себе, или же какой-нибудь безмозглый политикан совал свой нос куда не надо и трахал всех подряд.

Улыбка Виктора стала шире.

— Как хорошо жить с газетой “Правда”, она никогда не сообщает о наших ошибках.

— Мы могли бы прислать тебе “Вашингтон пост” или “Балтимор-сан”. Что одна, что другая — всё враки.

— Лучше не надо. Кажется, мы сами можем разобраться с этими “фактами”, с нашими, привычными. Если получим еще и ваши, выйдет мешанина.

Сэм ответил улыбкой.

— А что ты думаешь о Шейле? Какой ход она собирается сделать?

— Увидим. Все это слишком внове. — Стукалов обвел рукой комнату. — Когда мы привыкнем ко всему, тогда и увидим, как будут развиваться события. Но я думаю, что в одном она права. Мы чем-то должны занять людей, должны отвлечь их от того, что происходит.

— Другого выбора нет,

Стукалов поднял бровь.

— Да, черт возьми. Если есть трудности, мои ребята справятся с ними. Если трудностей нет — как прошлой ночью, — они их создадут. Мэрфи — самый трудный.

— Недовольный?

— Нет. Просто он любит рисковать. Он из тех парней, кому дашь коробочку, покажешь, что внутри сидит скорпион, и посоветуешь держать пальцы подальше, а он все-таки залезет внутрь просто для того, чтобы убедиться, что он сможет это сделать и не подохнуть.

Стукалов расхохотался.

— Ты очень здорово сказал о Мэрфи. Ты мог бы стать офицером Советской Армии. Мы думаем так же, как и ты.

— Я приметил Маленкова, ну, того, что вылез вперед.

— Николай — хороший человек. Его медалями можно завесить стену. Он страшно любопытен, как и твой Мэрфи. — Стукалов помолчал. — А как мы завершим их маленькую эскападу ночью?

Сэм откинулся на спинку стула.

— Мне нечего сказать. Ты, наверное, заметил, что, как только мы попали сюда, Мэрфи исчез из виду. У него есть время подумать о своих грехах, он надеется, что во всеобщей суматохе я обо всем забуду. Не знаю. Когда я обнаружил их прошлой ночью, они болтали и смеялись, попивая пивко Вайт-базы, которое не стоит и ломаного гроша. Думаю, что в нынешней ситуации это не такой уж большой грех.

Стукалов нахмурился.

— А если когда-то нам придется все-таки столкнуться лицом к лицу? Этого нельзя исключить.

Сэм посмотрел на ароматную жидкость в стакане.

— Ну ладно, допустим, такая вероятность существует. Но если мы не слепим команду из этих мясников и эти Пашти прикончат нас, какая, к черту, разница, что случилось в пути?

Стукалов прищурился.

— Думаю, Сэм, мы понимаем друг друга. Возможно, чем скорее мы начнем работать сообща, тем лучше. Предлагаю начать с совместных тренировок. Физкультура…

— Физкультура? Отличная идея! Давай начнем завтра же, в семь ноль-ноль. Может быть, сделаем смешанные группы. Я уговорю Габи присоединиться. Кто знает, может, мы многому научим друг друга. Он уже здесь, со своими, давай спросим. За твое здоровье, Виктор. — Сэм поднял свою чашку и чокнулся со Стукаловым. — Оно тебе пригодится.

* * *

— Господин Генеральный секретарь! — Когда спутниковая связь заработала, Билл Фермен судорожно вытер лицо. Его переводчик повторил обращение на русском.

Голованов тоже разговаривал с помощью переводчика.

— Добрый день, полковник. Полагаю, веская причина вынудила вас выйти на связь со мной в столь опасное время?

Фермен облизнул губы, чувствуя, как пот струится по его лысеющей голове.

— Господин Генеральный секретарь, сегодня утром Джона Атвуда силой принуждали покинуть президентский пост. Так сложились обстоятельства. ЦРУ и военная разведка не уверены, что он правильно осветил факты, связанные с тем, что произошло с нашим вооружением. Они думают, что это какой-то трюк. Секретная служба завладела дневниками Атвуда. Все сведения об Ахимса… ну, они думают, что он сошел с ума. То есть заболел. Послушайте, грозит катастрофа. Вы можете что-нибудь сделать? Вы можете рассказать им о появлении пришельцев?

— Зачем мне это делать?

— Потому что, господин Генеральный секретарь, они напуганы до смерти, что вас сместят и поставят новое правительство с жестким курсом. Когда ракеты нейтрализованы, ничто не остановить Советскую Армию…

— Вы думаете, я спасу президента Атвуда? — Голованов устало улыбнулся.

— Весь мир катится к чертям! Сегодня в полдень пресса опубликует материалы о ракетах. Наступит кромешный ад. Мы на краю гибели. Люди посходили с ума. Черт побери, если мы не возьмем ситуацию под контроль, мы погибли.

Фермен замолчал. Он задыхался, пришлось опять вытереть платком лицо.

Голованов нахмурился.

— Полковник Фермен, думаю, что уже слишком поздно. Я даже себе ничем не смогу помочь.

Что-то щелкнуло, и связь прервалась.

— Черт побери! — Фермен стукнул кулаком по столу. Переводчик смотрел на него безумным взглядом.

— Пришельцы?

* * *

Юрий Голованов смотрел на экран, уверенный, что связь прервали на том конце провода. Сердце, как деревянный молот, глухо билось в его груди.

— Итак, — медленно заговорил маршал Растиневский, — вы часто подобным образом беседовали с американцами?

Юрий посмотрел на окруживших его офицеров ГРУ. Направленные на него черные дула пистолетов и автоматов, казалось, злорадствовали. Что испытывал Горбачев в такой же ситуации? Какая ирония судьбы!

— Думаю… все мои слова вы расцените как фантазии. Да, я беседовал. — Юрий неловко улыбнулся. — Все-таки я не понимаю, в чем дело. Где Андрей?

— Под стражей. Полагаю, Юрий, пришло время…

Сумасшедшее биение сердца переросло в резкую боль, охватившую левую сторону тела. Юрий почувствовал, что теряет равновесие, и упал на стул. Боль нарастала, вызывая приступы тошноты.

Он еще слышал голоса, идущие откуда-то из-за спины, чьи-то руки схватили его за плечи. Но все заглушала страшная боль в груди. Он едва расслышал свой собственный стон:

— Я думаю… вы… опоздали… Сергей…

Сознание покинуло его, как Москву покидает туман ранним весенним утром.

ГЛАВА 11

Шейла пробудилась в сказочной стране. Она свободно раскинулась на широкой постели, чувствуя, что никогда в жизни так здорово не высыпалась. Гравитация вернулась, она ощущала тяжесть своего тела. Она зажмурилась и села. Чем объяснить эти ощущения? Или это кровать что-то проделывала с силой тяжести?

Она прошла в душевую нишу, посмотрела на простого вида кнопку, вздохнула, нажала на нее, и душ заработал. На подносе появилось обычное мыло, и она намылилась с ног до головы. Льющаяся на нее вода имела температуру тела, мыльная пена заструилась вдоль ее длинных ног и всосалась в гладкий пол, не оставив следа.

— Как они это делают?

Когда она вышла из душа, ее ждал новый сюрприз. Она сделала шаг и, почувствовав сопротивление пола, отшатнулась и застыла. Словно невидимая промокашка окутала ее. Она наблюдала, как исчезали на ее теле капли воды, словно попадая в какое-то поле. Растерявшись, она вытянула одну руку, другую — сухо!

Затаив дыхание, она сделала еще шаг назад: теперь ее груди попали в невидимое поле. Голова откинулась назад, каждый волос отделился от другого, вода тут же испарилась, и светлые пряди моментально стали сухими.

— Ничего себе! — поразилась она. — Если бы я продала эту вещицу в Нью-Йорке или Париже, я бы имела чертовский успех! — Она встряхнула своими светлыми сухими волосами и рассмеялась. — Космос не так уж вреден для старушек вроде меня.

Форма, которую она в соответствии с инструкцией скинула в изножье кровати, исчезла. Остались только ее личные вещи. Она нахмурилась и подошла к стенному шкафу. Открыв его, она увидела разноцветные одеяния, висящие по отдельности на плечиках. Ее формы не было. Она пощупала ткань. Удивительно мягкая. Делать нечего, пришлось надеть экзотическое космическое одеяние. Сшито просто замечательно. Слишком даже — решила она, разглядывая свое отражение в зеркальной стене.

Когда она поворачивалась перед зеркалом, дверь провозгласила:

— Майор, вас хочет видеть Светлана Детова.

Она поколебалась.

— Входи.

Взглянув на компьютер, она отметила, что до совещания остается один час.

Вошла Детова, одетая в похожий обтягивающий костюм.

— Черт возьми, твой такой же?

Светлана кивнула, ее голубые глаза были печальны.

— Насколько мне известно, со всеми случилась подобная история.

— Теперь у нас есть только это. — Шейла указала на свой обтягивающий костюм. — Очевидно, наша старая одежда провалилась сквозь пол. Осталось только то, что лежало в карманах.

Шейла наклонилась и подняла ключи от своего “Остина”, карандашик, пять фунтов и шесть шиллингов, бумажник и какие-то обрывки бумажек.

— Интересно, — пробормотала она, ощупывая ногой пол.

— Майор, я думаю, нам следует обсудить это. Какой в этом смысл?

Лишившись своего строгого делового костюма, Светлана выглядела менее импозантно. Фигурка у нее оказалась маленькая и соблазнительная — большая грудь, широкие бедра и тонкая талия. Заменившее форму космическое одеяние так туго облегало ее формы, что она стала нервничать. И не без причины. Она станет мишенью для каждого мужского взгляда на корабле.

Шейла еще раз внимательно осмотрела себя. И в самом деле, действует на нервы. Хотелось бы ей появиться в таком виде перед мужчиной?

— Как ты думаешь, что это значит?

Светлана скривила рот:

— Неужели Ахимса и в самом деле хотят видеть нас в роли пилотов?

* * *

Кружа вокруг автомата, Мэрфи взревел:

— Эй ты, есть что-нибудь опохмелиться?

Он посмотрел на компьютер. Прочитал: “06.30”. Потом появилась следующая надпись: “Физкультура в зале — 07.00. Завтрак — 08.00. Аудитория — 09.00”.

Целый час завтракать? Ну что же, космос не так уж плох.

На дне аппарата появилось что-то в стакане. Мэрфи пригляделся. Жидкость была похожа на кокосовое молоко. Он проглотил ее, не чувствуя вкуса. Потом нырнул в душ. Странно, он чувствовал себя лучше, но не настолько, чтобы понимать, что к чему. Он сунул руку в нишу, ничего не почувствовал и оглядел свое тело. Сухое. Он понюхал под мышками — в самом ли деле он принял душ? — и взглянул на то место, куда сбросил форму. Маленькими кучками на полу лежали его принадлежности. Форма исчезла.

— Господи, Мэйсон! Ты получишь за это!

Он заглянул в стенной шкаф и обнаружил одежду. Стащил один из костюмов с вешалки и, подивившись качеству ткани, натянул его на себя. Бросив взгляд на свое отражение, поиграл мускулами и встал в позу Мистера Космоса. Потом хмыкнул и бросился к двери. Если он не найдет свою форму до прихода Даниэлса, он покойник. Может быть, Даниэлс и забыл его ночной рейд, но страшно подумать о том, какой гнев вызовет отсутствие формы!

Он кинулся вниз по коридору и приложил ладонь к двери Мэйсона.

— Черт побери, впусти меня!

— Мэрфи! Я убью тебя!

Дверь рывком распахнулась, и Мэрфи увидел стоящего в центре комнаты обнаженного Мэйсона: тот трясся от ярости.

— Где она?

— Что?

— Моя форма, ты, грязный, зловонный сукин сын!

Мэрфи поперхнулся, глядя на горстку ключей, монет, бумажник и кроличью лапку, валявшуюся на полу.

— Ты не брал мою форму?

— Нет, черт побери! Где моя форма?! Отдай ее, или я разорву тебя на куски! — Мэйсон наступал, лицо его налилось кровью, кулаки сжались, бицепсы угрожающе взбугрились.

— Эй! Отвали, парень! Моя тоже испарилась!

Мэйсон остановился, подняв брови.

— Твоя тоже?

— Да!

Щеки Мэйсона затряслись.

— Если это не ты… Проклятые ублюдки комми!

Мэрфи тряхнул головой.

— Оденься. Напяль что-нибудь из этого шкафа. Сейчас, черт побери, начнется война.

-О черт! — присвистнул Мэйсон. — Как я смогу драться? Я так скверно себя чувствую.

— Попроси у автомата похмелиться.

Мэрфи бросился в белый коридор и замер — навстречу ему шагал Габания.

— Это твои шуточки?

Мика Габания, облаченный в облегающий костюм, усмехнулся.

— Где наша форма? На этот раз, американец, ты слишком далеко зашел!

Мэрфи встал в стойку, выжидая. Черт побери! Габания такой бугай! Постарайся не попасть к нему в лапы! Он тебя задавит, он переломит твой хребет, как прутик!

Габания переминался с ноги на ногу, уродливая гримаса исказила его черты.

— Я с удовольствием переломаю тебе кости, американец! Сейчас ты узнаешь, как сильна Советская Армия!

— Погоди, дружище. Сейчас я сделаю из тебя отбивную!

— Какого дьявола… Мэрфи! — прогремел голос Даниэлса.

— Он украл нашу форму, Сэм! — Мэрфи и глазом не моргнул: он заметил неожиданное замешательство Габания.

— Так вас двое? — спросил громадный русский. — Тем лучше.

Даниэлс хлопнул рукой по плечу Мэрфи, оттаскивая его назад, встав между ним и русским.

— Послушайте, дуболомы, не знаю, в чем тут у вас дело, но давайте завязывайте.

Мэрфи взглянул на Даниэлса и увидел, что тот одет в такой же блестящий, обтягивающий мускулистое тело костюм.

— Но они взяли нашу форму!

— Кто взял? Чью форму? — Габания покраснел от гнева, выпятил подбородок и двинулся на них. Даниэлс поднял глаза, покачав головой:

— О господи, дай мне силы! Черт побери, Мэрфи, ты не видишь, во что он одет? А? А у тебя, Габания, нет времени посмотреть? Кто-нибудь из вас, ослы, смотрит по сторонам? Все чертово обмундирование испарилось! Я только что говорил об этом со Стукаловым.

Мэрфи сделал гримасу. В коридоре появился Мэйсон с перекошенным от злобы лицом. Он попался на глаза Даниэлсу.

Капитан оглядел всех троих.

— Ты что, Мэйсон, тоже участвуешь во всем этом?

— Я… кто-то украл мою форму, сэр! — Тед вытянулся в струнку и отсалютовал.

— Святая Дева Мария! — простонал Даниэлс. — Ладно, куриные мозги, отжимайтесь! Тридцать раз… живо! — Даниэлс повернулся на каблуках. — Ты тоже, Габания, — тридцать раз! Или хочешь, чтобы я пошел к Виктору?

— Ты не имеешь права приказывать мне, американец!

Казалось, Сэм начал раздуваться.

— Я не ослышался, лейтенант? Что, Генеральный секретарь сказал тебе что-то особое? Разве у тебя была своя особая встреча с Толстяком вчера? Давай-ка на пол, мистер! Живо!

Мэрфи взглянул на выражение лица огромного русского. Ничего хорошего! Потом он уперся взглядом в пол и начал отжиматься, тридцать раз, со всей быстротой, на которую был способен. Что бы там ни было в глазах Даниэлса — а Мэрфи видел эти глаза бессчетное количество раз, — но это сработало. Габания лег на пол и начал качаться — как помпа в нефтяной скважине.

— Все в порядке, ребята, — ворчливо прибавил Даниэлс. — И с этим покончено. Мэрфи, Мэйсон, если Габи, или майор Стукалов, или другой офицер отдает вам приказ — немедленно подчиниться! Не ждать, не сверяться со мной, а подчиниться, слышите, вы, гнилые мозги?

— Есть, сэр! — крикнули они в унисон.

— Габания, это и тебя касается. Прошлой ночью мы так решили с Виктором. Теперь мы единое подразделение. Во время зарядки мы с майором поговорим с людьми. Поговорим все вместе, чтобы не было недоразумений.

— Отличная работа, Мика. Ты в хорошей форме. — Голос Стукалова прозвучал откуда-то сверху, позади Мэрфи. — Я слышал конец маленькой речи Сэма. Я очень огорчусь, если узнаю, что ты не подчинился ему, что бы ни явилось причиной вашей сегодняшней веселой разминки.

— Слушаюсь, товарищ майор! — гаркнул Габания.

— Ну ладно, бараньи головы, заканчивайте. У вас есть десять минут до зарядки, — сказал Даниэлс.

Мэрфи вскочил на ноги.

— Зарядки?

Габания тоже поднялся. Пока он отряхивал руки, лицо его сочилось ненавистью.

— Физкультура, дуболомы, созывайте всех своих. И еще, ребятишки, мы собираемся проводить совместные тренировки. А теперь пошевеливайтесь, живее!

— Это еще не конец, — еле слышно прошептал Габания.

* * *

Толстяк, как обычно, в виде голограммы возник из пустоты точно в 8.00. Он завис в воздухе над краем стола, когда секундная стрелка застыла. Зажегся второй экран. На фоне звезд в воздухе повисло нечто, напоминающее по форме колесо.

— Кажется, у нас возникли проблемы, — заявила Шейла. — Исчезло наше обмундирование. — Сначала разберемся с этим вопросом!

— Я снабдил вас более удобной одеждой, — Толстяк катался взад-вперед. (Он радовался?) — Форма, майор, служит двум целям. Во-первых, она придает всем одинаковый внешний вид, а во-вторых, обозначает различия между нациями и рангами. Теперь у вас есть более пригодная форма, и все вы выглядите одинаково. Мы заметили, что для людей это имеет значение.

— А если мы хотим, чтобы нам вернули старую форму? — поднял руки Габи.

— Зачем она вам? Чтобы увековечить вашу национальную принадлежность? Качество ткани очень приближено к вашему. Но эта ткань более долговечна, она не протирается и не рвется. Далее, эта одежда защищает от радиации, которая пагубна для людей. Если ее кое-чем дополнить, она будет служить и в безвоздушном пространстве, станет тем, что вы называете скафандром. Ткань регулирует температуру, приближая ее к температуре тела; эти костюмы можно носить долгие годы не снимая.

— А фасон? — спросила Светлана. — Они… ну… слишком обтягивают. Слишком…

— Уверяю вас, они очень эластичны, удобны в любом положении и нисколько не стесняют движений.

— Я имела в виду не это, — Светлана пристально посмотрела на пришельца.

— А-а, вы имели в виду, что они слишком подчеркивают форму тела? Мы думали только о практической стороне. Эти костюмы соединяют в себе достоинства вашего и нашего миров. Одежда, которая защитит вас от радиации, вакуума, температурных перепадов и в то же время сохранит свободу в движениях. Теперь, когда эта тема закрыта, может быть, перейдем к обсуждению более важных вопросов?

— Нашей форме, кажется, надо послать воздушный поцелуй. — Сэм поглядел на свои облегающие рукава. На лбу его пролегла морщина.

— Более важные вопросы? Что все это значит? — пробормотал на выдохе Виктор.

— То, что вы видите здесь, — Толстяк обратился к настенному экрану, — это станция Пашти. Они называют ее — в приблизительном переводе на человеческий язык — Тахаак. Это означает Звездный Дом Пашти. Называя свои вещи и станции, они, как и все другие существа, не очень-то оригинальны.

— То есть это и есть наша цель? — Даниэлс вытянул вперед ноги, положил на них блокнот и начал машинально черкать наброски. Пришелец снабдил их всем — даже такой мелочью, как левой блокнот. Дизайн, качество бумаги — все было приближено к земным оригиналам.

— Правильно. Это космическая станция. Она расположена в положении “Л-5” по отношению к их основной планете. Она…

— Эл что? — Моше недоуменно посмотрел вверх.

Шейла попробовала объяснить:

— Пятая точка Лагранжа, Моше, названная в честь французского математика. Это точка пересечения двух орбитальных плоскостей тел… — Его пустой взгляд остановил ее. — Скажем просто, что это стабильная орбита, которая не нуждается в регулировке; находясь на ней, станция не заблудится в космосе.

Толстяк развернулся так, чтобы видеть своими глазами-стеблями всех собравшихся.

— Мы предполагаем, что у вас возникнет множество вопросов. Чтобы сэкономить время и силы, все интересующие вас вопросы, касающиеся орбит, форм жизнедеятельности, истории Пашти и космических полетов, вы можете задать своим персональным компьютерам. Кроме того, ваши головные обручи позволят вам получить аналогичную информацию в любой точке данного корабля.

Моше нахмурился, надел обруч, присоединенный к ближайшему терминалу, и шепотом задал вопрос. Перед его носом возникла миниатюрная голограмма, изображающая белую звезду, циркулирующие вокруг нее планеты и мигающий огонек.

— Продолжим, — говорил Толстяк, прокатываясь взад-вперед по воздуху. — Мы надеемся, что вы в общем и целом познакомитесь со структурой и устройством этой космической станции к тому времени, как мы долетим до нее. Для атаки у нас будет мало времени. Вы должны напасть, проникнуть внутрь и разрушить станцию в течение одного дня. А потом вы рассеетесь, не оставив и следа своего присутствия, и отступите на космических кораблях, которыми мы снабдим вас. Эти корабли доставят вас на наше судно, и мы отвезем вас обратно на Землю, к вашим семьям.

— А как мы попадем на эту станцию? Вы называете ее Тахаак? — спросил Виктор, хмуро разглядывая причудливый диск.

Верхний металлический слой на экране отошел в сторону, и показалась уменьшенная модель: коридоры, коллекторы и тоннели, из которых состояла станция.

Казалось, бока Толстяка слегка опали.

— Это ваша забота. Ваша специальность — война.

— Расскажите нам об этих Пашти, — предложила Шейла. — На что они похожи? Они агрессивны? Они представляют серьезную угрозу? Каковы их особенности?

— Вот это Пашти.

Рядом с Тахааком возник монстроподобный зверь — полускорпион-полуящерица, лишенная хвоста. Восемь конечностей поддерживали это чудовище, имеющее яркую красно-коричневую окраску. Две передние конечности венчали многосуставчатые щупальца, выдававшиеся из-под плотных куполов, скрывающих глаза.

“Я больше никогда не смогу есть крабов”, — решила Шейла.

— Это натуральная величина?

— Уменьшены наполовину. Вы попрактикуетесь на моделях в натуральную величину, чтобы поближе познакомиться с их внешним видом и природой. — Толстяк покатался вокруг модели. Когда он говорил, иллюстрируя его слова, плясал огонек. — То, что вы видите, является аналогом панциря. В обычном состоянии он уязвим для острых предметов. Однако если на эти существа нападают, этот панцирь, так же как и все тело, становится невероятно твердым. Жизненные точки расположены здесь, здесь и здесь. — Светящаяся стрелочка двигалась вдоль тела Пашти. — Выстрел из прицельного оружия, которым мы вас снабдим, не только пробьет щиток, но и убьет Пашти, если вы подойдете достаточно близко к этим чувствительным зонам.

— Эти штуковины попытаются сопротивляться, — мягко проговорил Виктор. Он прищурил голубые глаза, внимательно изучая диковинных чудовищ.

—А для чего призваны мои люди? — спросил Моше, подавленный зрелищем Пашти, расчленяемого на части голографическим проектором.

Шейла старалась побороть отвращение. Ни один из органов Пашти — от покрытых волосками лапок до странного рта — ничуть не был похож на человеческий.

Толстяк катался вокруг модели, то раздуваясь, то сплющиваясь. Он ответил:

— Вы и ваша рота АСАФ получите бронированные транспортные средства. Вы пойдете впереди атакующих и сломаете любую попытку сопротивления. Ваша броня и мобильность также позволят вам парализовать коммуникации и тылы Пашти, пока пехота будет делать свое дело.

— Таким образом, вы спланировали операцию так же, как земляне планируют свои наземные действия? — Шейла покусывала кончик своего карандаша.

А что еще вы спланировали, Толстяк? Чем больше я узнаю, тем меньше мне нравится все это. Но ведь в вашем простеньком плане должны быть бреши?

— Это точная аналогия. Детали вы разработаете сами.

— А оборона? Что-то вроде тяжелой артиллерии, ракет, противотанковых приспособлений… у них будет, ведь нам придется нейтрализовать их перед тем, как мы ступим на эту станцию? — Моше смотрел на вращающееся колесо с лукавством.

— Ничего не будет.

— Что? — напрягся Сэм Даниэлс.

— Это так, капитан. — Бока Толстяка опали. — Пожалуйста, зарубите себе на носу, вы имеете дело с цивилизованным космосом. Ваша атака будет полной неожиданностью. Пашти не вооружены. Видите ли, насилие — это аномалия, варварство, связанное только с отсталыми или развивающимися планетами.

— Скажите прямо, — вмешалась Шейла. — Вы хотите, чтобы мы уничтожили миролюбивые разумные существа? Эти твари безвредны?

— Вряд ли, ведь за последний миллион лет они отхватили изрядный кусок ресурсов Ахимса. Они грубы и агрессивны. Предприятие, которое я затеял, всего лишь приведет систему в равновесие.

— А мы выпачкаем руки в крови, — глядя на Толстяка сощуренными глазами, Шейла скрестила на груди руки.

Толстяк сплющился.

— Я не ожидал, что услышу возражения от людей против убийства невинных, если, конечно, это не попытка что-то отторговать, как это принято среди ваших политиков. Каковы ваши намерения? Чего вы требуете взамен?

Шейла почувствовала, что ее затрясло. Сэм Даниэлс выглядел так, будто кто-то затушил сигару о его пиццу.

Сейчас не время скандалить. Мы все еще пленники. Притворяйся, Шейла. Играй, сколько сможешь.

— О какой торговле может идти речь? Какой смысл вести споры о нравственности, если вы уже приняли решение? Вы уже рассчитали движения каждой группы после того, как мы попадем на Тахаак? — Она спешила сменить тему, легким взмахом руки посылая Даниэлсу сигнал отбоя. Он понял ее знак. Взгляд, которым он наградил ее, мог бы растопить лед.

Толстяк казался слегка побледневшим.

— Я могу помочь вам определить объекты нападения, а компьютер даст технические советы. На основе этой информации вы сможете принять решение. Ваши жизни подвергаются определенному риску, майор Данбер. Мы только определяем стратегию, а тактические аспекты операции — в ваших руках. Так как рискуете вы, то вам и решать, какую тактику вы изберете. В конце концов, эта ваша профессия.

— А какова общая стратегия? — с невозмутимым видом спросил Даниэлс. — Вы ведь не хотите, чтобы кто-нибудь узнал, кто ввергнет в ад этих Пашти? Почему? Что вы выигрываете?

Толстяк подобрался, черные глазки сверлили взглядом Сэма. Когда он заговорил, вокруг его глаз-стеблей появились складки.

— Это очевидно, капитан Даниэлс. Пашти представляют собой угрозу. Они продолжают завоевывать наше пространство — захватывают наши ресурсы. Мы предпринимали дипломатические усилия, но они не могут противостоять циклам Пашти. Понимаете, это биологическая аномалия. Мы намерены нейтрализовать эту угрозу.

— Ничем не рискуя, — прибавила Шейла.

— А вы можете предложить что-то иное? — поинтересовался Толстяк.

Ох! Наконец-то все встало на свои места! Ахимса не только хотят съесть пирог, они не желают, чтобы крошки, оставшиеся после пира, привели к едокам.

— Думаю, что не можем. Итак, вы испробовали все способы, не связанные с разрухой и уничтожением? Значит, это жизненно необходимо?

Толстяк совсем сплющился. Шейла подумала, что это признак смущения — или блеф.

— Да. Это и вас затрагивает. Пашти — одни из тех, кто запретил вашу планету. Предположите, что вам удалось спасти ее от превращения в радиоактивную пустыню. Предположите, что вам удалось заселить Солнечную систему. Вы знаете, что вы никогда не пройдете вашу зону Ван Оорта. Конечно, ваши корабли могут попытаться проникнуть туда, но они загадочным образом исчезнут. Они…

— Что? — взорвался Даниэлс. Он взял у Моше обруч. Голографическая модель Солнечной системы висела среди того, что он называл облаками Ван Оорта.

— Будьте уверены, капитан. — В голосе Толстяка звучало самодовольство. Как много он перенял у людей! — На границе Галактики была размещена система гравитационных маяков. Их на самом деле шесть. Корабль, не обладающий нулевой сингулярностью, способной нейтрализовать искривление пространства, будет разрушен направленной приливно-отливной силой. Позже мы все сами в этом убедитесь. А сейчас давайте сосредоточимся на главном вопросе. Факт остается фактом: ваше участие в этом деле откроет вашему виду дорогу к звездам и навсегда отвратит угрозу ядерной катастрофы. — Голос Толстяка стал ласковым. — Мы предлагаем вам жизнь — и космос!

Такова цена капли невинной крови! Шейла задумалась, все ее мысли сосредоточились на этом медленно вращающемся колесе, которое называлось станцией Тахаак и от которого зависела свобода человечества.

Толстяк сплющился, его глаза-стебли осмотрели комнату.

— В ближайшее время надо начинать знакомство с оружием. Мы спроектировали военное снаряжение, максимально приближенное к земному. Для ознакомления ваши люди смогут провести тренировочные учения внутри точной копии станции Тахаак, которую мы построили специально для этой цели. Вы сможете попрактиковаться на роботе Пашти, который будет реагировать на чувствительные или смертельные удары. Я уверен, что тренажеры покажутся вам превосходными. Вы сможете многократно репетировать бой — такого опыта у вас не было никогда. Давайте назовем это последним словом боевых учений. Вы можете начинать тренировки, как только почувствуете себя готовыми к ним.

— А женщины из разведслужб? — спросила Светлана. — Они будут пилотировать торпеды?

— Верно. Я принял это решение, основываясь на том, что у них есть летный опыт, а кроме того, они смогут уменьшить риск, прикрывая тылы. Нужную информацию вы найдете в учебниках, которые получите после совещания. Вы можете по собственному усмотрению менять наши предложения.

— Это единственная причина того, что вы выбрали в пилоты именно женщин? — Светлана наклонилась вперед, ее глаза горели.

— Нет, мне также хотелось привести в равновесие состав человеческого персонала. — Толстяк издал свист, увидев, как напряглось лицо Светланы. — Да, майор Детова, у меня были и другие соображения. Ваши мужчины отправляются туда, где никогда не бывали прежде. Вы достаточно умны, чтобы понять, что я не упущу такой прекрасной возможности изучить ваш вид в любых его проявлениях. К счастью, теперешний кризис разразился после того, как ваш технический прогресс освободил женщин от рабского положения разукрашенных машин воспроизводства типов. В охотничьих обществах благодаря развитию промышленности женщина становится свободна от пут сельскохозяйственной эры. Я смогу понаблюдать за вашим поведением в положении равенства с мужчинами. И прикинуть ваш потенциал для внедрения в цивилизованный мир.

— И это все?

В писклявом голосе Толстяка появилось раздражение:

— Никто никогда не знает, куда приведут исследования, но на данный момент это все. Я догадываюсь о ваших опасениях, майор. Вас не будут использовать для спаривания… или для проституции.

Шейла прикусила губу. И ты, черт побери, можешь даже поклясться в этом, Толстяк, старый мошенник! Все это — тухлятина, грязная закулисная авантюра!

* * *

— Какое удовольствие я мог бы получить! — Маленков вздохнул, когда две женщины из ЦРУ прошли мимо него по проходу и уселись в кресла в третьем ряду.

Аудитория начала заполняться людьми. Мэрфи вертел головой. Когда он впервые оказался здесь, он находился под влиянием шока, вызванного полетом в пузыре. Тогда он был парализован, потерял способность думать. Теперь, когда возбуждение и дух авантюризма снова взыграли, он внимательно оглядывал своих новых товарищей. Здесь собралось почти четыреста человек, и треть из них — бабы. Одна на двоих — совсем не плохо по сравнению с теми местами, где ему довелось побывать прежде.

Мэрфи окидывал женщин оценивающим взглядом и постепенно приходил в чувство. Каждая выглядела просто сногсшибательно. А второе, что он заметил, — ни одна не отвела взгляда, ни одна не выказала ни растерянности, ни беспомощности, обычно появлявшихся под его тяжелым наглым взглядом. ЦРУ? КГБ? Черт побери, Мэрфи, а тебе не кажется, что секретарш здесь нет? Протри свои глаза, детка. Если ты собираешься полюбезничать с этими курочками, они перережут тебе глотку и пообедают твоими внутренностями!

— Знаешь, — размечтался Маленков, — мне уже кажется, что их сюда затащили исключительно из-за их бабьего шарма. И я наслышан об американках. У них отличная репутация.

— У русских тоже. Но меня это мало волнует. Я уже поджарил свою задницу сегодня утром. И я не собираюсь ни на кого наскакивать.

Маленков проворчал:

— Мика… это особая статья. Что-то произошло с ним в детстве. Я не знаю всех подробностей. Но он из тех, кто не мыслит себя вне партии. Или черное, или белое.

— Ну, я немного погорячился сегодня утром. Скажи ему, что это не нарочно. Так получилось, черт побери, из-за того, что мы потеряли свою форму.

— Скажу. — Николай прищелкнул языком. — Мы с Микой дружили долгое время. Он прикрывал меня, несколько раз спас мне жизнь. Дай ему, как говорится, время на раздумья. Все это слишком необычно. Думаю, Мике тяжело сознавать, что пришельцы не являются преданными членами партии.

— Ну, я знаю таких парней. Слепая любовь к Америке. Если грешок покрыт или задрапирован флагом, это уже не грешок, а доблесть.

— А капитан Даниэлс? Он такой?

— Нет, он чертовски хороший офицер.

— Он играет на банджо и лопает арбузы?

Мэрфи поперхнулся.

— Господи! Не вздумай когда-нибудь сказать так при нем. Тебе придется вытаскивать свои зубы из собственного затылка!

Маленков нахмурился. Он искренне недоумевал.

— Не понимаю.

— Ха, послушай. Ты не будешь зубоскалить по этому поводу, а я не буду подшучивать над русскими женщинами, идет?

Маленков развел руками.

— Я до этого никогда не видел негров живьем. Конечно, афганцы тоже темнокожие. А негров я видел только по телевизору и в кино. Они играли на банджо и лопали арбузы.

Мэрфи застонал.

— Ага, конечно, позади у нас длинная дорога. Я хочу сказать, что раса не играет никакой роли. То есть, конечно, играет… но не совсем. Понятно?

— Как будто да!

— Внимание!

Мэрфи вскочил на ноги. В комнату входила Шейла Данбер, за ней Стукалов, Детова, Даниэлс и Габи. Шейла поднялась на возвышение и оглядела присутствующих.

— Садитесь, пожалуйста.

Мэрфи опустился в кресло, нервно поглядывая на Маленкова. Проклятые пришельцы словно стравливают их. Сначала эти мундиры, потом невинные шуточки Маленкова. Им страшно повезет, если за пару дней не произойдет кровопролития из-за какого-нибудь пустяка, вызванного непониманием.

— Леди, джентльмены, мы только что закончили совещание с Ахимса, который командует этим космическим кораблем. Сразу же после нашего собрания вы разобьетесь на учебные группы и начнете знакомство с оружием и техникой Ахимса. — Майор Данбер снова оглядела аудиторию. — Никто из вас никогда не оказывался в подобной ситуации. Понятно, что смена обмундирования вызвала легкий переполох. В результате возникло недоразумение.

— О черт! — пробурчал Мэрфи, вжимаясь в кресло. Маленков захихикал.

— Друзья, мы первые люди, которые представляют Землю перед Ахимса. Они два миллиарда лет изучали нашу планету, и мы вовсе не выглядели “цивилизованными” существами. На этом корабле все будет иначе. Я не допущу никаких недоразумений.

Наше положение очень шатко и опасно. Перед нами поставлена цель. Нам надо будет атаковать и нейтрализовать космическую станцию Пашти. Когда вы целиком освоитесь с вооружением, мы посвятим вас во все детали.

А сейчас мы начинаем подготовку, нам нужно приобрести необходимые навыки. Если у вас возникнут вопросы, обращайтесь к своим офицерам. Рота АСАФ соберется у бронированных тренажеров, представители разведслужб — около торпед, спецназ и десантники — в стрелковом тире. Вечером — обязательные занятия на компьютере: познакомитесь с анатомией Пашти и получите все основные сведения относительно предстоящей операции.

А теперь повторю то, что вы уже слышали. В космосе мы будем находиться в течение года. Таким нам покажется пятилетний земной срок. Шесть месяцев туда, к станции, и шесть месяцев на обратный путь. Все это время вы должны сохранять дружественные отношения друг с другом. Многое в политике изменилось с сорок пятого года, много воды утекло, но хочу напомнить вам, что американцы, русские и евреи партизанили вместе. Почему бы нам не тряхнуть стариной? В нашем деле не должно быть никаких политических распрей. Это ясно? И последнее. Сразу же после собрания мне бы хотелось встретиться с Ривой Томпсон. — Она посмотрела на собравшихся. — Все свободны.

— Круто берет, — Маленков покачал головой.

— Мной никогда не командовал офицер такой приятной наружности, — усмехнулся Мэрфи. — Интересно…

— Ты что, самоубийца?

ГЛАВА 12

Рива подошла к майору Данбер.

— Вы хотели меня видеть? Я Рива Томпсон.

Шейла Данбер улыбнулась и протянула руку.

— Я прочитала твое досье. Ты служила и в Европе, и на Ближнем Востоке. К тому же ты лингвист. Для решения текущих проблем требуются две вещи. Во-первых, майору Детовой необходим помощник. Я отметила, что ты организовывала тайные акции сначала в Вене, а потом в Ливане, после того как был убит Бакли. Кроме того, ты работала с МОССАДом в Израиле. В обоих случаях ты отлично справлялась с вашими разведсетями и агентурой. Ты организатор и администратор высокого класса.

Сердце Ривы сжалось. Сможет ли она опять всем этим заниматься? Сможет ли она опять заглянуть в пасть льва? В последний раз это ей дорого обошлось. Она поклялась, что никогда не вернется к этому.

Нейла изучала ее реакцию.

— Во-вторых, нам необходимо сориентироваться в языке Пашти в разведывательных целях. Перед тем как обрисовать ситуацию, у меня есть один вопрос. Скажи, почему ты перевелась из ЦРУ в АНБ, почему села за стол?

Рива подавила готовый вырваться наружу крик. Взяла себя в руки.

— По личным причинам, майор.

Данбер подняла бровь, ожидая продолжения, потом сказала:

—Для меня это не игрушки. Мне нужен кто-то, кто возьмет себя ответственность за сто двадцать восемь женщин, которых нужно объединить в боевую группу, несмотря на их разное прошлое. И все это меньше чем за полгода. Твое досье показывает, что ты обладаешь достаточной компетенцией. Думаю, ты понимаешь, почему я начала этот разговор и почему мне необходим прямой ответ.

Рива встретила ее проницательный взгляд и перевела дыхание.

— Когда я была в Израиле, я влюбилась в одного человека. Он погиб от руки ООП. Я не чувствовала себя в состоянии работать разведчиком, потеряла профессионализм. Я перешла в АНБ. потому что…

Как ей рассказать?

— Продолжай. Мое любопытство не праздное. Просто мне нужен честный ответ.

Рива тоскливо улыбнулась, пытаясь побороть естественное смущение.

— Я сделала это, потому что не хотела сблизиться еще с кем-нибудь, кто мог быть так же убит. Второй раз такую потерю я бы не пережила. Потом я увидела палестинскую девушку, которую расстреляли у меня на глазах. Все так запуталось: я уже не знала, где правда, а где ложь.

Шейла кивнула, отсутствующим взглядом обводя аудиторию.

— Ну, так ты не возражаешь против этого назначения?

Рива тряхнула головой.

— Черт побери, я хочу этого!

— Тогда скажи мне, почему ты так уверена, что сможешь справиться с работой, которая другим не по зубам?

— Потому что я — лучший специалист. Ты прочитала мое досье, ты уже знаешь, что, если бы Вашингтон прислушивался к моим донесениям, многие жизни удалось бы сохранить. Всякий раз мои предупреждения наталкивались на денежные проблемы. Я достигла вершин профессионализма в лингвистике. Мне всегда нравились звуки чужой речи. Я знала, что делала, когда попросила о переводе в АНБ, и я пришла к этому решению, понимая, что никогда не вернусь в боевой строй. Я сделала выбор, и в тот момент он был правилен. Но теперь я готова к следующему раунду, и если я не справлюсь с моей работой, то выйду из дела до того, как случится беда.

Шейла кивнула.

— Тогда лучше пойдем к торпедам, я представлю тебя как командира. Может быть, все, что мы узнали на сегодняшнем собрании, содержится в учебниках, прилагаемых к тренажерам. Тебе следует изучить языковые модели речи Пашти с помощью твоего комнатного терминала. Удачи тебе. Если что-то понадобится, вызови меня.

Они зашагали по оранжевому коридору.

— Майор?

— Да? — Данбер обернулась.

— Спасибо.

— Через шесть месяцев, если после Тахаака мы останемся в живых, посмотрим, какой благодарности все это заслуживает.

* * *

Маршал Растиневский сдвинул поленья, горящие в его огромном камине. В углу длинной комнаты струнный квартет играл Моцарта. По всей длине помещения горели старинные газовые светильники, создавая мягкий уютный полусвет. Толстые персидские ковры устилали пол, сводчатый потолок возвышался на добрые два метра над его головой. Ирландский волкодав спал рядом с обитым бархатом креслом. Он поставил скрещенные ноги на скамеечку, и огонь камина заиграл на сапогах.

Одно из поленьев затрещало, и сноп искр выдуло в дымоход.

Маршал Растиневский взял бокал ирландского виски, и напиток заблистал темным янтарем сквозь резной хрусталь. Сделав глоток, он посмотрел на сидящего напротив грузного седовласого человека, который, не отрываясь, глядел на огонь. Пухлые пальцы Евгений Карпов покойно сложил на животе. Ему было почти шестьдесят. Бульдожья хватка политика в горбачевское время усилила его могущество. При Голованове он еще больше выдвинулся, и ему удалось не запятнать себя во время американского скандала.

— Думаю, вам следует приступите к работе. А что будет потом, подумаем сообща. — Растиневский поставил виски на стол и наклонился почесать за ушами собаку. Издавая довольное урчание, волкодав вытянул вперед лапы.

Карпов шумно вздохнул.

— Ты думаешь, это снова объединит страну? — он перенес внимание с огня на лицо Растиневского. — А как же южные республики?

Растиневский сцепил пальцы, наблюдая, как пляшут вокруг больших поленьев ярко-красные язычки пламени.

— Мы откупимся от них, как от армян и грузин. Нам интересна Европа. То, что Гитлер проделал с нами, мы проделаем с ними.

— Гитлер кончил неважно.

Растиневский потянул за мочку уха.

— Разница в том, мой дорогой Евгений, что Гитлер вторгся в огромную Россию. А мы располагаем огромной армией, которая наводнит маленькую Европу. Я думаю, ты понимаешь: большинство советских граждан успокоятся, когда мы дадим им “Рено”. “Мерседесы”, “БМВ”, технику, красивую одежду и прочие западные предметы роскоши. Если наш удар будет молниеносным, мы парализуем всю Европу. НАТО не сможет нанести ответный удар, не имея ядерного щита. КГБ внедрился в их командные структуры. Если, например, глубокой ночью мы бросим спецназ на Брюссель, Лондон, Бонн и остальные жизненно важные центры, мы сможем обезвредить весь их командный состав. Убить генерала Уиллиса в его собственном доме. Так же поступить и с другими. Наш грузовой лайнер может вместить две дивизии: бронетанковую и пехотную. Представь себе: каждые четыре часа с главного аэродрома по две дивизии. Успех зависит от того, какое количество натовских самолетов нам удастся блокировать на земле. Но мы можем справиться с ними, для нанесения первого удара используя торговые самолеты Аэрофлота как бомбардировщики. Почти одновременно войска Западного стратегического направления пересекут границы. По моим подсчетам, четыре недели — и Европа наша.

— А американцы?

— Это будет твоей особой заботой. Они знают, что наши ракетные силы парализованы. У нас уже проведена мобилизация. У них тоже. Будучи новым Генеральным секретарем, ты сможешь убедить их в том, что лучше будет позволить Советскому Союзу укрепить свои силы на границах, что этот акт, мол, успокоит старых консерваторов, которые страшно боятся повторения Второй мировой войны. Это их немного сдержит. Кроме того, когда мы нанесем удар, отдаленность не позволит им вмешаться. Америке потребуется время, чтобы решить, стоит ли защищать Европу. Их силы рассредоточены по всему миру. Они не могут вывести войска с Тихого и Индийского океанов, из Центральной Америки, из других мест — они связаны определенными обязательствами. Мы можем их отвлечь — начать передислокацию войск в направлении Японии или опять пройти через Афганистан и напугать их вторжением в Белуджистан, выходом к южным портам. Марш-бросок в каком-то из этих направлений, несомненно, принесет пользу. Когда они разберутся, что к чему, будет уже поздно. Европа станет нашей. Мир будет восстановлен.

Подбородок Карпова напрягся, глубокая морщина прорезала его лоб — он не отрывал взгляда от огня.

— А как же наша ядерная программа?

— Чтобы восстановить ядерный потенциал, потребуется время. Лучшие умы из Академии наук все еще гадают, что это за зеркальные шары. Мы опять вступаем в соревнование с американцами. Нам надо за кратчайшие сроки отстроить военные заводы. К счастью, они увязли в глубокой депрессии. У них, конечно, есть свои преимущества, но им придется потратить немалые деньги на восстановление оборонных заводов. Кроме того, любое усилие истончает ресурсы НАТО и их рассеянной по всему миру армии.

— Так что — теперь или никогда?

Растиневский вскинул бровь.

— Можно думать и так. Вы будете править землями и народами от Чукотского полуострова на востоке до Атлантического океана на западе.

— А восстановление порядка на территории Советского Союза?

Растиневский пожал плечами,

— Я твердо верю, что мы с минимальными разрушениями сможем захватить большинство промышленных центров в Западной Европе. В наших силах также удержать квалифицированных рабочих на их рабочих местах. Прибыль будет отдана советским гражданам. Когда каналы снабжения наладятся, на прилавках появятся отличные западные товары. И все недовольные успокоятся. Зачем людям жаловаться, если они сыты, если им тепло, если у них появились новые игрушки?

— А европейцы?

— У победы есть и темные стороны. Конечно же, их надо будет утихомирить. Кто сделает это лучше, чем КГБ? Вспомни, как Гитлер держал их в руках. Вспомни о трудовых лагерях, о рабочих бригадах, которыми он укрепил всю прибрежную линию. Мы сможем развить его опыт.

Евгений тихо сам себе усмехнулся.

— Ну ладно, Сергей. Я стану вашим новым Генеральным секретарем.

Растиневский важно кивнул:

— Я знал, что ты согласишься. Я уже озадачил свой персонал подготовкой твоей первой речи. Утром ее текст ляжет на твой стол. Посмотри, может, сделаешь какие-то дополнения или что-то изменишь по своему усмотрению. Пришло время привести американцев в чувство.

* * *

Светлана Детова просто влюбилась в свой головной обруч-телефон. Он ее заинтересовал гораздо больше, чем сам Ахимса. Она училась общаться с компьютером пришельцев. Если бы у нее был ее Крэй! С осторожностью, которой никогда раньше не отличалась, она скрупулезно осмотрела систему включения и начала исследовательский процесс. Светлана так боялась сделать ложный ход и услышать сигнал тревоги, что работа продвигалась медленно. Как всякий новичок, вникающий в систему, она проверяла каждый свой шаг. Когда-то она разобралась в банковских компьютерах Гонконга, “Мицубиси”, подобрав ключ к банку данных. Насколько труднее ей будет справиться с Ахимса? Ей надо было действовать крайне осмотрительно, тайно, а это — более сложная задача, нежели овладение языком Ахимса — очень-очень старым, застывшим, состоящим из свиста, писка и дребезжания.

Но не зря же Детова сделала столь блистательную карьеру в КГБ, не пользуясь блатом. Она упрямо сжала губы, уселась в кресло и сосредоточилась на двух словарях Ахимса, светящихся перед глазами, на мыслительных связях, ведущих к мозговому центру корабля. Очень медленно, шаг за шагом, но она все же вышла на доступ к банку данных. Одновременно Светлана лениво делала небрежные наброски в своем блокноте: животные, геометрические фигуры, абстракции — знаки, которые составляли ее систему запоминания.

К концу первой ночи она досиделась до того, что глаза страшно опухли, но ей удалось из разрозненных деталей создать смутные очертания целого. Слабый контур системы.

Душ не снял усталости — идеи продолжали роиться в мозгу. Детова заставила себя лечь в постель, пытаясь выбросить мысли из головы. Если она допустит ошибку, ее не спишешь на усталость.

Сон освежит ее, поможет найти отгадку, таящуюся в подсознании. Обруч, ключ к пониманию очередного пласта жужжания Ахимса, сверкал в меркнущем свете.

Достаточно ли я сообразительна? Данбер разгадала меня. Смогу ли я одурачить Ахимса? А если не смогу?

* * *

Николай покачал головой. Мэрфи пришел в себя от выстрела из внушающего благоговейный страх оружия пришельцев и высказал свое впечатление по-своему:

— Вот дерьмо! — проорал Мэрфи. Он со всех сторон оглядел странное оружие, которое дал им для тренировки Ахимса. Стальная пластина толщиной в полдюйма с грохотом разлетелась на рваные лоскуты на сотню ярдов вокруг. Осколки дымились в холодном воздухе.

— Да, впечатляет, — Николай кивнул в сторону полигона. — Из чего только я не стрелял — или в меня стреляли. Но эти… эх, если бы у нас были такие ружья в войне с афганцами, сегодня я был бы значительно моложе.

— Ага, эта стальная штуковина превратилась в крошево. Но вовсе не чувствуешь, что в них столько силы. — Мэрфи широко распахнутыми глазами взглянул на ружье, потом уставился на мишень.

— Такой эффект бывает, когда стреляешь из “СЛЭПа” пятидесятого калибра, но никак не из этого игрушечного ружьишка.

Маленков опомнился и нажал на педаль мишени. Из пола выскочила вторая стальная пластина. На ней был нарисован атакующий Пашти в натуральную величину. Прицелившись, Маленков нажал на спусковой крючок.

Раздался оглушительный выстрел. Стальные искры посыпались из сердцевины Пашти. Ружье Ахимса едва шевельнулось в его руке. Легкое частотное жужжание — и все. Отдача была столь мала, что мушка ничуть не сдвинулась. Выстрел целиком находился под контролем, пуля летела без отклонений.

— Отличная стрельба, Ники, — проворчал Мэрфи, глядя, как вдали исчезает дымовая завеса. Он надавил на пустой магазин и по новой зарядил ружье.

— Неплохо, — согласился Николай. — Как бы я хотел получить такое оружие где-нибудь около Джелалабада!

— Угу, интересно, почему они такие крепкие и круглые?

Николай осмотрел ружье. Может быть, десять фунтов, и сделано из незнакомого материала. Исследование магазина тоже ничего не дало. Это было прицельное ружье, полуавтомат, рассчитанный на три выстрела. Оно чем-то напоминало “Джи-11” Хеклера и Коха. Ствол двадцать пятого калибра, компактных размеров магазин на сто пятьдесят патронов — только для пуль. А что еще лучше — прицельное устройство увеличивало цель; кроме того, ружье могло стрелять в полной темноте.

Одетый в один из плотно облегающих тело космических костюмов, на полигоне появился Мика Габания. При виде Мэрфи и Маленкова он резко остановился.

Только не это. Я знаю этот взгляд. Как тогда, когда Олег сходил с ума и рванулся к своей девушке. Мика, не делай этого.

— Мика! Иди покажи нам свой стиль! — Маленков дружелюбно улыбнулся ему, вопреки всему сохраняя надежду. Во взгляде Габания появилась угроза, и у Николая внутри все задрожало.

— Лейтенант, я думал, что ты уже отметился на полигоне. — Габания застыл, держа руки за спиной, толстая шея напряглась, на лице сохранилось угрюмое выражение.

В затылке Николая покалывало.

— Иди постреляй с нами, Мика. Они превосходны. Подумай, как бы они пригодились нам под Зибаком.

— Угу, я здорово бы пострелял из них, когда мы наступали в Меделлине, — Мэрфи отечески похлопал по прикладу. Он чувствовал себя не в своей тарелке.

— Думаю, Николай, твое время на полигоне истекло. — Габания скрестил на груди руки.

Маленков не успел ответить — заговорил Мэрфи.

— Послушай, лейтенант, вчера я немного погорячился, — Мэрфи умиротворяюще поднял руки. — Давай стрелять вместе. Черт побери, у нас и так хватает хлопот, зачем создавать их самим?

— Это не твое дело, американец.

Николай покачал головой, следя за выражением своего лица.

— Давай, Мика. Мы так давно знакомы друг с другом. Ты многое повидал, многих наших товарищей выручил из беды. Что с тобой творится? Почему ты…

— Товарищ старший лейтенант, думаю, что воспоминания о тех временах, когда мы выполняли свой священный долг и претворяли в жизнь политику партии, напомнят тебе сейчас о твоих обязанностях… и о том, с кем ты их исполняешь.

Николай положил ружье на пол. Долго так будет продолжаться?

— Мика, не заводись, пожалуйста. После того, что с нами со всеми приключилось, это…

— Может быть.

— Виктор сказал…

— Виктор сейчас не в себе.

Маленков оставался недвижим, но кровь забурлила в жилах.

— А я думаю с ним все в порядке. Мика, это ты завелся, брось этот тон. Чем я занимаюсь, тебя не касается, товарищ лейтенант.

Мышцы Габания напряглись, он скользнул глазами в сторону Мэрфи, который чуть наклонился вбок — ружье покоилось в его руках.

— Вот с кем ты тренируешься, Николай.

— Здесь свободная страна, — мягко заметил Мэрфи. — А кроме того, будет день, когда он окажется у меня за спиной. Мне хотелось бы знать, как стреляет человек, который будет прикрывать меня.

Мика кивнул, лениво усмехнулся.

— Я слышал, что американцы в основном стреляют в спину.

Лицо Мэрфи окаменело.

— Может быть, ты подойдешь поближе и повторишь, парень? Мне бы не хотелось стрелять и разносить тебя и эту стену в клочья. Может, мне нравится кто-то из ваших.

— Стойте! — крикнул в панике Николай. Пытаясь утихомирить их, он встал между ними и поднял руки. — Мы ведем себя как идиоты! Мика, не забывай, теперь мы сражаемся вместе. Мы, американцы, евреи — мы союзники! Мы на одной стороне — против Пашти!

Мэрфи стоял спокойно. Атмосфера начала разряжаться. Губы Мики медленно дрогнули, глаза заискрились.

— Союзники. Да, сейчас. Но на Земле все осталось по-старому, и мы не знаем даже, чем все это закончилось. — Он повернулся на каблуках и с прямой спиной промаршировал гневной поступью туда, откуда появился.

Николай медленно выдохнул. Сердце глухо стучало в груди. Мэрфи, стиснув челюсти, мутным взглядом смотрел в коридор, в котором исчез Габания.

— Эй, я старался.

— Знаю. — Николай тяжело вздохнул. — Не сердись на него, Мэрфи. Это… Ох, не знаю. Слишком много старых ран. У наших офицеров отличная подготовка. Мика закончил военную академию имени Фрунзе. Он несколько раз отличился. Он хороший солдат. Он… он…

— Угу, — пробормотал Мэрфи, все еще злясь. — Знаю. Послушай, Ники, забудь об этом. На этой небесной телеге надувных шаров полно отличного виски. Превосходное обслуживание: ты всего лишь подставляешь стакан, говоришь “виски” — и все отлично. Пошли. Я заказываю, и к черту Габания!

Николай рассмеялся, взял Мэрфи за руку, но так и не смог отвязаться от воспоминания о взглядах, которыми обменялись его друзья. Он знал подобный взгляд, взгляд собаки, готовой к драке, взгляд убийцы. И я обязан называть его лейтенантом чтобы сгладить ситуацию. Это к хорошему не приведет.

* * *

Когда сила притяжения придавила Риву, укрепленное сиденье, казалось, обволокло ее тело. Ее окружила удивительная прозрачная пена, которая поддерживала руки, находящиеся под действием перегрузки; она сделала разворот. Маленький прибор, измеряющий силу гравитации, мигнул, она выполнила маневр с перегрузкой 16 g, а ведь на “Ф-16” пилот способен выдержать не более 9 g.

Она успокоилась и потянула рычаг назад, тело вдавилось в сиденье, а торпеда устремилась вперед с ускорением в 10 g. На расположенном перед ее глазами экране появился бок огромной красной планеты. Скорость увеличивалась, она вспотела, глядя, как стремительно приближается поверхность планеты.

Система отключилась.

— Вы себя уничтожили, — сообщил компьютер. — Ваш корабль не обладает способностью входить в атмосферу со скоростью тысяча семьсот шестьдесят два километра в секунду. Испарение с корпуса привело ваш корабль к аварии. Будьте добры исправить ошибку.

Рива нажала на кнопку, возвращаясь на исходную позицию.

— Эй! Рива! Ты там? — что-то похожее на стук, производимый рукой в перчатке, послышалось из-за дверцы люка.

— Барб? Это ты?

— Да. Катерина и я, мы обе уже вылезли. Мы свое отработали. Не хочешь пойти съесть что-нибудь? Сегодня вечером нам предстоит изучить порядка пятнадцати досье, а завтра в шесть мы сюда вернемся.

— Вылезаю. — Она нажала на кнопку отбоя, и забавная чистая пена начала медленно исчезать, растворяясь в пространстве, окружающем сиденье пилота. Рива встала и отключила контрольные щитки в соответствии с учебником.

Когда остатки пены впитались в пол, она открыла люк и вышла наружу, стянула шлем и повесила его на вешалку рядом с тренажером.

— О-о-о, — она сделала глубокий вдох.

Барбара Дикс улыбнулась. Она стояла рядом с маленькой блондинкой, Катериной.

— Черт возьми, я никогда не летала ни на чем похожем! Однажды я заплатила одному парню двести баксов, чтобы прокатиться на “томкэте”, но мне и в голову не приходило, что я когда-то полетаю на такой штуковине! Как им удается создавать силу притяжения?

— Гравитационный контроль, — вмешалась Катерина, на лице ее было восхищение. — Если бы мы могли делать подобные вещи, подумайте, какие бы открылись возможности!

— Ты говорила что-то насчет еды?

— Ага, пошли. Я приглашаю. Ты знаешь, я возненавижу эту чертову общую столовую. В этом наряде я чувствую себя бифштексом. Если бы я хотела стать моделью “Плэйбоя”, я бы пошла по той же дорожке, что моя младшая сестра, и стала бы фотомоделью. Кроме того, у меня нет сисек, — Барбара поморщилась.

— Модель “Плэйбоя”? — спросила Катерина, оглядывая двух высоких женщин.

— Ну, это журнал такой. Ну, знаешь, картинки с голыми бабами, над которыми мужики вечно пускают слюни, — пояснила Рива.

— А, знаю, такие были в советских казармах. Их привозили контрабандой из Франции или других капстран для растления здоровой советской молодежи.

— Ты веришь этой чепухе? О растлении молодежи, я хочу сказать? — спросила Барбара.

— Конечно, нет! — воскликнула Катерина. — Развратить молодых мужчин? Да это все равно что… — она огляделась, — развратить партийного работника. Они все озабоченные. Я думаю, их растление начинается через несколько часов после того, как они покидают чрево матери.

Рива усмехнулась.

— Знаешь, чем больше я узнаю о ваших стойких коммунистах, тем больше убеждаюсь в том, что все вы диссиденты.

Катерина пожала плечами, криво улыбнулась.

— Не знаю. Может быть. Я слышу от женщин массу шуток о политиках вашей собственной страны. Многие наши не в восторге от системы, многим не нравятся коррупция, постоянный дефицит, бесхозяйственность. Но все-таки так лучше, чем было раньше. Коммунизм в теории отличается от реального коммунизма. Люди, которые добиваются партийных рангов, всего лишь стремятся к власти. Разве американская система так уж отличается от нашей?

Рива вспомнила о своих донесениях из Бейрута.

— Думаю, нет. Вашингтон на священном Потомаке — это такое же змеиное логово. Знаешь, здесь, далеко от всего этого, все становится на свои места, да?

Когда они шли в столовую, Рива дрожала — руки и ноги все еще были напряжены. Аппарат Ахимса мог рассчитать воздействие силы тяжести, но ее мышцы отчаянно болели. Машинально она приблизилась к раздаточному автомату и стала разглядывать это волшебное приспособление. Она пробормотала почти беззвучно:

— Посмотрим, на что способна эта штуковина. — И громким голосом сделала заказ: — Омары с морской капустой.

Усмехаясь, она подмигнула Барбаре и Катерине. Потом широко открыла рот — появилась тарелка, на ней вареный омар, рядом с которым аккуратно возвышалась горстка морской капусты.

Страшно удивленная, она пошла к столу. Барбара уселась напротив нее с филе из форели. На тарелке Катерины было что-то специфически русское.

— Это настоящее? — спросила Дикс.

Рива дотронулась до твердой раковины ногтем и подняла глаза.

— Выглядит похоже. Но я только пошутила!

— Пожалуйста, не заказывайте живого крокодила, — прибавила Катерина, поддевая вилкой блюдо из лапши.

Если омар и был искусственный, Рива не заметила подделки, когда открыла раковину. Мясо выглядело превосходно, его клейкая зеленая масса была именно такой, как надо.

— Так что, ты теперь наш командир? А что случилось с майором Детовой? — задумчиво пережевывая пищу, спросила Катерина.

— Не знаю. Майор Данбер сказала, что она занята компьютерами. А мне предлагают возглавить группу по изучению языка Пашти.

— Возможно, я буду работать с тобой, — сказала Катерина. — Перед тем как меня перевели в Хабаровск, я изучала лингвистику.

— О боже! — воскликнула Барбара. — Это где-то на востоке, да?

Катерина вспыхнула:

— За Китаем нужно присматривать.

Рива вмешалась:

— Ну что ж, буду очень рада. Знаешь, у нас будут две обязанности. Летные тренажеры днем, язык Пашти — ночью. Может, Хабаровск — это не так уж плохо.

— Не знаю. — Барбара уставилась в пустоту. — В этом тренажере я могла бы провести всю оставшуюся жизнь. Если настоящая торпеда еще лучше, я думаю, что наконец-то нашла что-то лучше секса.

— Мои приборы показывали, что я поворачивала при шестнадцати “жэ”. Интересно, насколько это точно? — Рива задумалась. — Да, напоминает омаров,

— Милая, — ответила Дикс, — я летала на птичках ЦРУ с высокими перегрузками. Так что это все точно. И пена, и сиденье, и сама кабина делают это возможным. А ты заметила, что кабина подвешена? Когда тренажер ускоряется, кабина меняет положение. Так задумано, чтобы кровь постоянно питала твой мозг. И не только это, они контролируют силу тяжести тренажера, а кроме того, он может оказывать сопротивление силе тяжести.

Рива заметила, какие взгляды бросают на них проходящие мимо Мэйсон и Круз. Она уткнулась носом в тарелку, но все равно, когда они прошли, их взгляды продолжали жечь ее спину.

— Ты права, мы действуем на них, как куски мяса. — Катерина сделала гримасу.

Дикс расхохоталась.

— Но у медали есть две стороны. У некоторых из этих ребят тело, как динамит. Ты точно знаешь, на что нарвешься. Никаких тебе сутулых плеч, никаких корсетов, чтобы держать толстое брюхо.

Рива задумчиво смотрела на морскую капусту.

— Рива, ты еще с нами?

Она вздрогнула, приходя в себя. — Да. Я просто вспомнила о Ливане. Вот и все. — Она зацепила вилкой морской капусты и попробовала на вкус. Ари, в последний раз я ела это вместе с тобой.

* * *

Раштак слегка задрожал, стараясь отогнать мысли о своем непослушном теле и сосредоточиться на изображениях, появившихся на экране. Много дней он просматривал информацию о запрещенных планетах и наконец нашел людей. В списке они числились под именем “Гомосапиенсы”. Слово взято из собственного языка землян. Хуже всего было то, что они принадлежали к запрету класса № 1 — то есть обречены на одиночество. Не потому, что развивались самостоятельно, не потому, что являлись предметом чьего-то эксперимента. Нет, запрет класса № 1 означал, что эти существа нездоровы, склонны к насилию и агрессии.

Раштак изучил отчеты. Десять тысяч галактических лет назад Ахимса Оверон отправился на Землю — их изолированную планету, — чтобы изучить процесс самоуничтожения гомосапиенсов. Толстяк — так в переводе звучало его имя. Толстяк был членом Совета Оверонов. Даже для Ахимса он был очень стар. Толстяк был свидетелем того, как рождались и умирали звезды. Раштак нервно забренчал сам с собой. Когда этот Толстяк родился, далекие предки Пашти еще не выползли из мутных вод Скатаака. Каким запасом знаний владеет старик? Сколько он повидал? Как мог сохранить работоспособность столь старый разум?

Раштак вызвал изображение гомосапиенса. Они были двуполые: самцы и самки. Вдруг ему стало страшно интересно. Что? Здесь написано, что самки разумны? Разве это возможно? Он рассмотрел гормоны, расположенные в репродуктивных органах. Фиолетовое проклятие циклам! Он глубоко задумался, скрежет стал громче.

Среди Пашти самки существовали только для продолжения рода. Молодежь, подрастая, съедала мать, питаясь ее плотью. Зрелые самцы поедали друг друга, пока из всего потомства не оставался один — сильнейший — в окружении маленьких неприкосновенных самок. Когда молодой самец доедал остатки материнского панциря, он уходил во взрослую жизнь. Крошечные самки росли, толстели, достигали зрелости, и процесс повторялся.

Самки существовали только для того, чтобы вынашивать потомство. Самцы заботились о них. Безмозглые самки были не в состоянии обеспечить себя пропитанием, обезопасить себя. Они даже не понимали, когда им грозит опасность, поэтому нуждались в постоянной охране: их могла раздавить техника, они не убегали, когда на них что-то падало.

Разве можно всерьез отнестись к мысли о разумных самках! Раштаку стало так смешно, что его вибраторы пришли в движение.

Отставив шутки в сторону, он взял себя в руки и переключил свой мозг на главную проблему. Как собирается Толстяк использовать гомосапиенсов? Он даст им корабли? Нейтрализует гравитационные маяки на границе Солнечной системы? Подготовит людей к диверсии? Если так, то как это повлияет на циклы? Смогут ли эти нежнотелые существа подействовать на биологический факт?

Чиилла предупредил, что Ахимса привезут людей в страну Пашти. Куда? В какой из промышленных миров, расположенных на протяжении световых лет их галактической зоны, будут брошены пришельцы? Как могут они остановить или подействовать на циклы Пашти? С какой стороны Раштак ни пытался посмотреть на проблему, он не видел никакого смысла в подобных действиях.

Раштак посмотрел на голографическое изображение гомосапиенсов. Они выглядели мягкими и хрупкими — никакого намека на защитный слой, зато сколько сенсорных волосков на их головах! У них должен быть отменный слух! Такое количество отличных волосков способно уловить малейшую вибрацию! Но у них нет настоящих зубов, нет щупальцев, нет ядовитых капсул — ничего нет для нападения или защиты.

А разумные самки? Каким образом они принимают рациональные решения, определяющие их поведение? Неудивительно, что люди запрещены. Если они постоянно бегают за своими наделенными разумом самками и докучают им — они на самом деле больные!

Он осмотрел их мозговое вещество и понял, что оно мало отличается от мозга Пашти, а также от мозга Ахимса. Конечно, мозг Ахимса крупнее и в нем больше накоплений. Сопоставив данные, он убедился, что аналитические способности человеческого мозга мало отличаются от способностей мозга других видов, просто каждый вид приходит к решению проблем своим путем.

Грохот в желудке мешал Раштаку сосредоточиться. Как жаль, что у него так мало информации об этих гомосапиенсах. Надо еще что-то узнать. Он просмотрел картотеку. Отметил, что они часто воевали друг с другом, используя в качестве транспортного средства больших четвероногих животных. Они убивали друг друга кусочками дерева с заостренными наконечниками из металла, стреляя из изогнутых палок с накрученными на них веревками. Позже они избрали другой способ, насаживая своего противника на длинную острую металлическую палку со спины своих четвероногих тварей.

Дикие звери! Судя по голограммам, они не выдержат нулевой гравитации в гравитационном колодце. Какую пользу может извлечь Толстяк из этих… фитюлек?

Зов желудка Раштака стал оглушительным. Фиолетовое проклятие циклам! Разве может Пашти предаваться размышлениям, когда его тело сходит с ума?

Пусть Толстяк задействует людей. Если гомосапиенсы сунутся сюда, достаточно будет слегка стукнуть их, и они разрушатся до основания. Мягкие ткани? Во время циклов? Вооруженные природой, Пашти во время циклов даже убивали друг друга. Если гомосапиенсы заявятся со своими кусочками дерева или острыми железными палками… Нет, все это смехотворно! Он снова поборол желание расхохотаться.

Надо подумать, как привести в чувство Толстяка, если Овероны откажутся наказать его за то, что он балуется с запрещенными планетами и позволяет паразитам вроде гомосапиенсов покинуть среду обитания. Может быть, Чиилла как-то посодействует, если только Шист вообще способен на какое-то действие!

Раштак отключил компьютер. Его желудок громыхал, поедая сам себя. Кто знает, может быть, если гомосапиенсы не начинены вредными химическими веществами, их можно будет употребить в пищу? Его вибраторы заходили ходуном от безудержного хохота, и он кинулся утолять свой ужасный голод.

ГЛАВА 13

— Пашти очень отличаются от всего, с чем мы когда-либо имели дело, — объясняла Рива Томпсон. — Конечно, Ахимса и Пашти общаются с легкостью, но, пользуясь этим каналом, мы вынуждены английский переводить на язык Ахимса, а потом на язык Пашти; бог знает сколько мы теряем от такого перевода. Шейла кивнула.

— А если исключить связующее звено Ахимса?

Томпсон устало покачала головой.

— У нас может не хватить времени.

Шейла ходила взад-вперед, понимая, что все смотрят на нее. Очередная авантюра. Разве можно полагаться на перевод Ахимса? А если мы не сможем связаться с ними до атаки? Тогда что? Многое упустим, в системе не будет гибкости.

Она повернулась.

— Рива, постарайся сделать так, чтобы мы могли обойтись без посредничества Ахимса.

Она обрадовалась, когда Рива кивнула.

— Это получится. Но я могу пропустить тренировки. Мне бы хотелось забрать Катерину с летных тренажеров, тогда она сможет все силы отдать переводу с Пашти.

— Отлично. Тогда скажете мне, что вам удастся узнать…

— Я уже проверила. У Ахимса сейчас есть на десять пилотов больше, чем нужно. Полагаю, что они делают скидку на болезнь, недостаток профессионализма и так далее.

Интуиция Шейлу не подвела. Рива оказалась очень хорошим работником.

— Что скажешь о технике, Моше?

Израильтянин оторвал глаза от своего блокнота и почесал за ухом.

— После общего осмотра тренажеров оказалось, что мы все заняты на сто процентов. Но всех людей из АСАФа волнует вот что. Одно дело — управлять тренажером, даже очень совершенным. Другое дело — испробовать технику в натуре: только так можно узнать, на что она годится. Как мне помнится, одно время американцы использовали компьютеры для проектирования тяжелых бронемашин. Компьютер вычислил характеристики башенного люка. Крышка люка в соответствии с компьютерной моделью весила двести пятьдесят фунтов. Люди могли проникнуть внутрь машины, но не могли выбраться наружу.

— Мы не можем лезть в петлю, нам необходимы полевые испытания.

— Сэм? Виктор? — обернулась Шейла. — Ваши люди готовы к учебной атаке?

Виктор улыбнулся ей, его удивительные голубые глаза просияли.

— Мы ознакомились с техникой. В целом на стрельбище люди выбивают девяносто из ста. Думаю, что никакой новизны в этих ружьях для нас больше нет. Как и Моше, мы готовы к полевым испытаниям.

Шейла покусывала кончик карандаша.

— Тогда я проинформирую Толстяка. Если у него не будет возражений, завтра начнем полевые испытания. Что-нибудь еще?

Рива прокашлялась.

— Женщины привыкают к новой форме, но она все еще причиняет беспокойство.

Шейла кивнула. Еще бы, черт побери!

— Я думаю, что с этим мы разберемся таким образом: Рива, если будут жалобы, поставь в известность Сэма, Виктора и Моше. — Она повернулась к ним. — А вы примете дисциплинарные меры.

— Непременно, — Сэм кивнул и подмигнул Виктору.

— Думаю, расправа будет короткой.

Сэм прищурил глаза.

— Майор, мои подчиненные знают свое дело. Думаю, мы разберемся с любым инцидентом таким образом, что обе стороны будут удовлетворены. Но пока ничего не случилось. Со взглядами я ничего не могу поделать, но первый же парень, который тронет кого-то из пилотов, пожалеет о том, что родился на свет.

Виктор кивнул и, сдвинув брови, сложил ладони.

— Настал удобный момент завести разговор еще кое о чем. Какова твоя политика в отношении дружеской… думаю, у вас есть какой-нибудь эвфемизм?

— Флирт? Если говорить о латинских корнях, получится плохой эвфемизм. — Шейла вскинула руки. — Что касается любовных романов в свободное время — это не моя забота, если, конечно, они не расшатывают порядок в подразделении, если не мешают работе, если не нарушают принципов морали.

Моше поднял бровь.

Шейла вздохнула, встретившись с вопросительным взглядом Моше.

— Ну а чего же вы хотите? Наша команда состоит из здоровых молодых мужчин и женщин. Они не монахи. Меня удивляет, что до сих пор не появились парочки. Вы не можете оставить мужчин и женщин вместе в замкнутом пространстве и ждать, что биологические законы перестанут работать. Давайте смотреть правде в лицо. Но одно правило должно соблюдаться беспрекословно. Насилие недопустимо, и я его не потерплю.

Никто не произнес ни слова.

— Что-нибудь еще?

— Вот что, — Виктор поднял на нее глаза. — Сегодня утром во время стрелковой подготовки Габания опять показал себя. Но он сказал и кое-что толковое. У нас нет никаких сведений о Земле. Ни новостей, ничего. Некоторые из наших беспокоятся. Имея в распоряжении технологию Ахимса, почему мы не знаем о том, что происходит дома? Даже с временным отставанием, мы хотим знать хоть что-то.

А я была так занята, что даже не подумала об этом! Шейла шагнула к терминалу.

— Компьютер, мне надо поговорить с Толстяком.

Через несколько секунд экран ожил, округлые контуры Толстяка прокатились взад-вперед на фоне разноцветных мониторов. Манипулятор что-то проделывал позади пришельца, а его глаза-стебли уставились на нее.

— Да, майор?

Поглощенная зрелищем медленного всасывания манипулятора в основание круглого тела пришельца, Шейла замешкалась на несколько секунд.

— Толстяк, люди интересуются, почему мы никогда не выходим на связь с Землей. Ты мог бы дать разъяснения?

Пришелец свистнул и сплющился.

— Майор, мы прошли через гравитационные маяки, которые охраняют Землю. На данный момент мы находимся на расстоянии двух тысяч семисот шестидесяти пяти световых лет от вашей планеты. Мы можем получить передачу, интерпретировать сигнал, но информация будет касаться событий трехлетней давности. Я сомневаюсь, что вашим людям будет интересно узнать, что случилось три года назад.

— Но как же ваша технология? Разве ты не говорил, что та самая нулевая сингулярность…

— Да, да, но с передатчиком на другом конце. Майор, у вашей планеты, находящейся на примитивной стадии развития, такого передатчика нет.

— А маяки?

— Разве на ваших маяках, отмечающих навигационные маршруты, есть башни с микроволновой связью? Или на морских минах, которые вы используете для блокады бухт? Маяки поставлены с целью изолировать людей, а не передавать сообщение.

— Значит, мы не можем получать вести, но мы можем их хотя бы послать, так? Мы можем послать сообщение на Землю с твоей помощью? Послушай, ведь многие волнуются о своих родственниках. У нас могут быть проблемы с людьми…

— Это можно организовать. Я могу послать весть через нулевую сингулярность.

— А наоборот никак? — спросила Светлана. Оболочка Толстяка сморщилась.

— Майор Детова, в вашей стране в каждом доме есть радио или телеприемник, верно? Эти аппараты принимают сигналы со станций. Это приемники, а не передатчики. То же самое касается вашей планеты в отношении системы Ахимса. Ваша планета может получить сигнал, но не может его отправить. Это довольно трудно объяснить, но достаточно сказать, что квантовая сингулярность — крошечная черная дыра — должна быть приведена в состояние покоя, а дальше можно ею манипулировать. Грубо говоря, посылая радиосигналы, вы проделываете то же самое с электромагнитным полем. Мы не разместили подобное поле на орбите вокруг вашей планеты. И второе. Ваша планета движется в вашей системе отсчета приблизительно со скоростью двести тридцать километров в секунду. Связь через каналы сингулярности должна быть направленной, иначе сигналы рассеются и космос заполнится хаосом перепутанных сигналов. Когда и приемник и передатчик находятся в движении, чтобы проследить за сигналом, требуется очень сложная физика и совершенный контроль. Для этого нужна целая сеть компьютеров, и подобную систему мы не могли бы оставить там без присмотра.

Шейла вздрогнула.

— Итак, мы отрезаны от нашей планеты до нашего возвращения, мы лишены новостей, но мы можем послать весточку.

— Верно. — Толстяк слегка втянул бока. — Однако по тем же причинам, о которых я уже говорил, такая передача сигналов съедает много энергии. Лишать корабль сил из-за каких-то несущественных сообщений было бы…

— Ну хотя бы раз в неделю? — спросил Моше. — Информация будет очень сжатой. Одна страница на человека, это возможно? Мои ребята будут лучше работать, если будут уверены, что их семьи получат от них известие.

— Это так важно?

— Думаю, да, — сказала Шейла.

— Одна страница раз в две недели, — уступил Толстяк.

Чувство утраты охватило Шейлу. Черт побери, Типс, кто там заботится о тебе?

— Следующий мой вопрос касается учений. Мы готовы начать учения на макете станции Тахаак. Ты говорил, что можно будет провести совместные маневры. Если это удобно, мы хотели бы начать поскорее. Допустим, завтра?

— Очень хорошо. — Толстяк перекатывался взад-вперед. — Просто отлично. Мы дадим вам учебники, и сегодня вечером вы сможете ознакомиться с планировкой и устройством макета станции.

— Спасибо, Толстяк. Это освободит нас от многих забот. Экран погас.

Шейла повернулась.

— Вы слышали? Мы отрезаны.

— Пока не вернемся домой. — Виктор подпер ладонью подбородок, губы его кривила невеселая усмешка.

— Мы совсем одни, — добавил Сэм.

Рива нахмурилась и стала накручивать на палец прядь своих рыжих волос.

— Меня не было на первом совещании, но я так много лет участвовала в тайных акциях, что у меня развился нюх на подобные проделки. — Она обвела присутствующих предостерегающим взглядом.

Шейла, кивнув, вздохнула.

— Думаю, это всем понятно. Поэтому я хочу, чтобы вы всерьез отнеслись к нашему сложному положению. Жизнь каждого человека на борту этого космического корабля, а может быть, и само существование нашей планеты зависит от воли Толстяка. — Ее внимание было приковано к Сэму.

— У меня с мозгами в порядке. — Сэм сжал кулаки, на его руках вздулись вены. — Я помню уроки истории. Я знаю все подробности того, как на грузовом транспорте перевозили рабов.

* * *

Клякса вытянул глаз-стебель, чтобы видеть Оверона.

— Здорово ты наловчился обманывать людей.

Толстяк свистнул и сплющился.

— На это есть причины. К тому же мне очень интересно посмотреть, что они напишут в своих письмах. Только подумай, я буду изучать свое собственное население.

— Оставленные нами датчики показывают, что на Земле вот-вот вспыхнет война. Они лишились ядерного пугала и впали в панику. Атвуд на краю гибели, Голованов умер от сердечной недостаточности. Куцов содержится под стражей на Лубянке. Мониторы, установленные в Кремле, показывают, что Растиневский готовит вторжение в Восточную Европу, рассчитывая на то, что НАТО не может ответить ядерным ударом. Ты что, боишься того, как отреагируют на эту новость люди у нас на борту? Ты из-за этого лгал?

Толстяк образовал манипулятор и подрегулировал гравитационные трансформаторы.

— Ты уже втягиваешься в нашу игру. Клякса.

— Вспомни, я предупреждал тебя, что нейтрализация их ядерного оружия приведет к политическому кризису власти.

Толстяк хмыкнул и пропищал:

— Все идет как задумано. Круглый штурман, ты увидишь, что каждый мой проект развивается по плану. Я предвидел крушение хрупкого мира людей, и таким же образом я рассчитал, как рейд людей на станцию Пашти подействует на них. Посмотрим.

— И ты хотел бы, чтобы люди уничтожили друг друга? Война может закончиться плачевно. У них нет ядерного оружия, но зато осталось биологическое и химическое, — оно убьет их.

Толстяк сплющился.

— Все может случиться. Но я и это предвидел. Если они ухитрятся уничтожить друг друга, у меня будет возможность возродить их вид: я верну на их планету тех, кого увез. И тогда они вновь заселят планету под моим руководством. Если же они выживут, превратив свою жизнь в хаос, люди с нашего корабля, вернувшись, направят их по верному пути. Опять же под моим руководством. Видишь ли, люди стали моей страстью. Так или иначе, я превращу их в цивилизованных существ.

* * *

Шейла удобно устроилась на стуле. Перед ней лежал открытый блокнот, напоминающий о несделанной работе. Она скрестила лодыжки и положила ноги на стол. Что же я упустила?

Слишком многое. У нее до сих пор не было всех деталей, но все-таки она знала достаточно, чтобы забеспокоиться. Она не могла выбросить из головы замечание Даниэлса о рабовладельческих судах. Мысль о рабстве опутывала сознание липкой паутиной, казалась дурным предзнаменованием чего-то отвратительного, что ожидало их в будущем. По спине побежали мурашки.

Мы пленники. Он обращается с нами, как с детьми, врет, как родители врут ребенку. Что же делать? Какой выход возможен? Мы абсолютно беспомощны. Какова доля правды в словах Толстяка? В чем он солгал? О Пашти? Она уставилась в пространство, перебирая в уме все сведения о Пашти, которые ей удалось получить. То, что она прочитала о них, было вполне привлекательно. Возможно, за крабоподобной внешностью и повадками скрывался дух, вовсе не чуждый человеческому?

У тебя нет этих данных. А если бы и были, что бы ты с ними делала? Если они откажутся воевать. Толстяк может сделать что-то ужасное — перекрыть воздух, отравить или… возможности у него большие.

— Воюем, не воюем — все плохо. Мы не можем победить — только выжить. Черт бы тебя побрал, Толстяк. — Впервые ей было наплевать, что комната просматривается.

Толстяк похвалялся, что он хочет изучить человека во всех его проявлениях в лабораторных условиях своего корабля. Он открыто заявил, что не знает, к чему приведут его исследования. То есть, если они сокрушат Пашти, убьют их всех до последнего, нет никакой гарантии, что Толстяк сдержит свое слово и вернет их домой.

Шейла мрачно оглядела неудобную обтягивающую форму. Факт остается фактом: Толстяк захватил целый народ — отличный сырьевой материал для любых экспериментов. Какие идеи мог породить его маленький круглый мозг?

И что я могу поделать? Я даже не знаю, с чем бороться. Мы не можем засечь его местоположение, мы не можем покинуть свою зону на корабле.

Она посмотрела на аккуратные записи в блокноте. Со Светланой связи нет, она заперлась в своей комнате. Постукивая кончиком карандаша по подбородку, Шейла устремила задумчивый взгляд на светящуюся панель потолка. Может, она ошиблась? Может, у Детовой нет опыта работы с компьютерами? Когда они совещались на Вайт-базе, у Шейлы возникла мысль о причастности Детовой к событиям в тихоокеанской зоне. Когда она сопоставила катастрофу на бирже, крупные политические просчеты с деятельностью Детовой — все встало на свои места. Необъяснимое, неуловимое распространение компьютерных вирусов — и Детова.

Конечно, ее реакция на намеки Шейлы была вполне предсказуема. Эта женщина была профессионалом высокого класса. Но сейчас в ее распоряжении не было средств КГБ.

Сможет ли она внедриться в систему пришельцев? Может быть, компьютеры Ахимса подчиняются иной логике?

Шейле стало тошно. Они как обезьяны, спрыгнувшие с дерева и попавшие на самолет. Надо быть дураками, чтобы надеяться на то, что им удастся выйти из-под контроля Ахимса.

В конце концов, как я могу чего-то добиться, если нельзя даже спокойно поговорить, не опасаясь быть подслушанным? А ведь, несмотря на уверения Толстяка, их просматривали и прослушивали. Все еще работали волшебные переводчики, голоса которых были максимально приближены к оригиналу. В каких-то тайных целях все их разговоры записывались и, несомненно, сохранялись в каком-то центральном компьютере.

Мы не можем подготовиться к бунту, пользуясь зеркальцем пудреницы. Нахмурившись, она перечитала наброски в своем блокноте. Уничтожить Пашти? А потом? Если в словах Ахимса была правда, Пашти завладели огромным количеством ресурсов Ахимса.

Она оборвала свою мысль: на ум ей пришли аналогии из истории Земли. Сколько раз древние государства использовали опыт варваров, чтобы освободить от работы аристократию. Им надо было всего лишь найти трудолюбивых варваров, которые взвалили бы на свои плечи заботы империи. Именно так поступал Рим с порабощенными народами до тех пор, пока классические римские ценности не пришли в упадок. Тогда варвары стали контролировать общественную жизнь. В истории христианского мира евреи выполняли эту роль, постепенно захватывая власть, финансы, несмотря на инквизицию, погромы и гетто. Индия прошла тот же путь под британским игом.

И все это время Толстяк наблюдал за людьми. Видел ли он сходство? Она на мгновение застыла, сердце ее глухо забилось. Конечно, технике и вооружению придано сходство с образцами, привычными для человека. Тому, кто привык стрелять из арбалета, можно вручить и обрез. Но мог ли Толстяк правильно понять глубины человеческих интриг, сложность взаимоотношений?

Шейла прикусила губу и помассировала затылок. Напряженная работа мысли вызвала неприятную головную боль. Ведь вся ответственность лежит на ее плечах. Судьба каждой женщины и каждого мужчины на корабле, а может быть, и судьба всей планеты зависит от правильности ее решений.

А если я не права, что, если Толстяк ведет двойную игру? Что, если по сравнению с его разумом мы всего лишь дрессированные обезьяны?

Внутри у нее все сжалось.

Я могу погубить всех нас.

Чем больше она смотрела в свои записи, обдумывая варианты спасения, тем грустнее ей становилось: у них не было никаких шансов.

* * *

Виталий Лунин упал животом в канаву. Только голова высовывалась из холодной воды. Он приподнялся и пополз в высокую траву, уклоняясь от пуль, свистевших над его головой.

Кто-то еще плюхнулся в канаву позади него и на чистом русском выругался.

Виталий проверил автомат, чтобы убедиться, что в ствол не забилась грязь. В воздухе над ним проносились пули. Ледяная вода пропитала форму, проникла в сапоги, вымочив насквозь портянки.

Пытаясь совладать с дрожью, он зажмурился и медленно пополз вперед, приминая траву, чтобы выбраться отсюда на поле. Шоссе пролегало не дальше чем в шестидесяти метрах, надо было миновать заросший травой парк. За шоссе стройной шеренгой вытянулись деревья. А за ними дымился, догорая, Завентемский аэродром.

Дела складывались неважно. Как бы там ГРУ ни спланировало атаку, туман, наступающий с Ла-Манша, сделал то, на что оказались не способны самолеты НАТО, — защитил Брюссель от советских войск. Все было плохо — погода, подкрепление, даже сопротивление бельгийцев. Теперь отборная дивизия воздушно-десантных войск пыталась удержаться на окраине Брюсселя, отрезанная от всех, охраняя аэродром, на котором должно было выситься подкрепление, как только рассеется туман.

Где остальные армейские силы? Где подкрепление?

Виталий смотрел, как Рылеев и Ежов бегут к дороге. Злобно застучал пулемет, и оба упали. Он вздрогнул, глядя на покрытую росои траву.

— Это что, Третья мировая война?

Рылеев дернулся и затих. Бельгийцы вступили в битву.

* * *

Светлана перевела дыхание, пытаясь справиться с охватившим ее возбуждением. На экране возникла фигура Ахимса. Она попробовала еще раз. На лице выступили капельки пота. Ей удалось выйти на данные, связанные с Ахимса Овероном по имени Тэн. Может быть, информация окажется бесполезной, но она была спрятана от людей.

Распечатка легла на стол. Светлана почувствовала сухость во рту. Она не отрываясь смотрела на экран, ожидая увидеть Ахимса, дающего очередные инструкции. Но никаких предупреждающих надписей не появилось. Сигнал тревоги не прозвучал.

Детова зажмурилась. Как ей хотелось, чтобы сердце прекратило так бешено стучать! Когда она взглянула на свои зашифрованные пометки, кровь забурлила в ее жилах. Она поставила отметку на распечатке и вернула систему в исходное состояние, вызвав процессы, которые, как надеялась, скроют ее проникновение в банк данных.

Спустя несколько минут она отключила терминал, дважды проверив безопасность включения. Сердце все еще билось неровно, Светлана сняла обруч и вытерла с лица пот. Что она привела в движение? Заинтересовался ли Толстяк тем, что кто-то получил доступ к информации? Или она все-таки взломала первый из многих барьеров?

* * *

Виктор бежал вперед, ощущая прохладу афганской ночи. Изо рта вырывался парок. За ним тарахтел вертолет, бежали люди. Впереди показались соломенные крыши, светлыми пятнами разбросанные в долине. В темноте урчали, ревели моторы. БМП стягивались в кольцо, окружая маленький городок.

Чем дальше, тем лучше. Никакого сопротивления, никакого встречного огня. Городок молчал, их появление, казалось, заметили только цыплята и собаки.

Ночь гнева, ночь мести. Он пристально вглядывался во тьму. Паша был мертв, так же, как все его отделение. Брат не должен был умереть такой смертью. Его не должны были расстрелять и расчленить, отдав на растерзание свиньям и псам. Только не Пашу, большеглазого смешливого Пашу.

Бараки ждал его, ждал его гнева: дверные проемы зияли чернотой, не раздавалось ни слова на пушту. За ним слышался топот ног, кованые ботинки били по ветхим дверям каменных грязных домишек.

Виктор вытащил антенну, настраивая свою рацию.

— Мика? Что происходит?

Треск динамика ворвался в тишину ночи.

— Только женщины и маленькие дети. Моджахедов нет.

Моджахеды откуда-то пронюхали. Грязные афганские ублюдки. Зажглись яркие огни — БМП включили прожектора. Виктор окинул придирчивым взглядом городок — еще один невзрачный афганский городок, каких много. За шаткими оградами из кольев и камней стояли ослы. Трещины испещряли низкие стены, покрытые грязной штукатуркой. Столбы поддерживали крыши жилищ. Под навесами хранились мешки с зерном, веревки, бурдюки из козьих шкур с кислым молоком, инструменты. Вдоль улиц пролегали изрытые ямами каменистые тропки, того и гляди споткнешься.

Пахло так же, как во всех афганских селениях, — навозом, человеческими испражнениями, цыплятами и бараньим жиром.

Послышались крики, а он все оглядывался по сторонам. Знакомое напряжение сковывало грудь, в горле саднило. Как смели они сопротивляться? Люди поспешно шли мимо него — женщины в чадрах, маленькие дети, испуганные, вцепившиеся в материнские подолы, с широко распахнутыми глазами и разинутыми в крике ртами.

Эти? Здесь были только эти жалкие оборванцы? Виктор кусал губы, вглядываясь в темноту. Где мужчины? Где? Пашу убили здесь, как раз на окраине городка, убили выстрелом в спину и выпотрошили.

Где убийцы?

Он пошел следом, наблюдая, как люди из его команды обшаривают дома, вытаскивая наружу женщин с плачущими детьми, а также трофеи — цыплят и коз. Собаки лаяли, визжали и выли, кудахтали куры, блеяли овцы и козы.

— Виктор! — сквозь треск проорало радио. — Мы обнаружили моджахедов. Они попрятались в ирригационных рвах. Так уже было в Газни.

— Вы знаете свое дело, — отчеканил он.

Чтобы бороться с террором, террор необходим. Иначе сколько еще молодых парней, таких, как Паша, будет найдено распростертыми на земле, со вспоротыми животами и вывалившимися наружу внутренностями? Он не мог избавиться от этой картины: в промежности — рваная рана, зияющие пустоты на месте вырезанных глаз.

Над центральным ирригационным рвом завис вертолет, плясали огни — это БМП окружали лазы. Отсюда афганцы цедили скудную воду для поливки своих далеких полей.

Олег и Петр стояли у самого края, опустошая канистры с бензином. Даже с того места, где он стоял, Виктор слышал взволнованные голоса афганцев, эхом отдающиеся в тоннелях, где они прятались.

С БМП, стоявшей возле одного из выходов тоннеля, раздался треск пулемета. Им не убежать — моджахедам, которые убили Пашу. Сердце Виктора окаменело. Из тоннеля донесся вопль. Он звучал как-то странно. Так им и надо.

Стиснув челюсти, Виктор направился туда, где Олег вытряхивал последние капли бензина из канистры. Олег взволнованно взглянул на Виктора, облизал губы и потупился. По его юному лицу струился пот, глаза лихорадочно блестели.

Виктор достал сигнальную ракету из патронной сумки.

— Отойди, Олег.

— Майор, там, должно быть, около ста мужчин и…

— Отойди, Олег.

— Но поджигать их, как… как…

— Это приказ.

Олег закрыл глаза и, спотыкаясь, отошел назад. Он упал на колени и так и пятился на четвереньках, пока не исчез в темноте. Запах бензина разлился в холодном воздухе. Откуда-то снизу неслись недоуменные голоса афганцев. Кто-то закашлялся.

Террором победить террор. Паша, Паша… вернись.

Виктор поджег ракету, сунул ее в дыру и услышал вопль молодой женщины. Воздух зашипел — бензин загорелся. Крики ужаса и боли смешались с ревом пламени. Из глубин тоннеля прозвучали выстрелы — афганцы разряжали ружья, может быть, стреляли в самих себя.

Паша, брат, они заплатили за все.

В дыре показалась фигура, трепещущая, как мотылек в горящем коконе. Дыхание Виктора замерло в груди: из пылающего ада выкарабкалась молодая красивая женщина. Ее чадра была охвачена пламенем. Она выскочила из отверстия и закружилась, пытаясь избавиться от горящей одежды, ее волосы трещали и закручивались в огне.

Он посмотрел ей в глаза, освещенные сполохами огня, взметнувшимися высоко в небо, и на один ужасный момент встретился с ее страдальческим взглядом. Он стоял как вкопанный, наблюдая, как она задыхается, языки пламени опалили ее горло и легкие. Ее лицо исказилось, рот был широко раскрыт. Он смотрел в ее пустые глаза, не в силах оторвать взгляда. Ее ресницы сгорели, волосы стали похожи на оплавленную пластмассу.

Сколько ей лет? Семнадцать? Шестнадцать? Ночной ветерок шевелил клочья обгорелой одежды на ее теле, обнажая тугие груди, покрытые волдырями ожогов. Ее тело раскинулось перед ним в соблазнительной позе, красоту его линий подчеркивали пляшущие языки пламени, сжигающие кожу.

Из тоннеля все еще доносились вопли, если кто-то делал попытку выбраться из ловушки, автоматная очередь туг же приканчивала горемыку. Ослепленные, горящие, с заполненными дымом легкими, они безумно кричали и в панике бежали к поджидавшим их стрелкам.

Из норы вместе с черным густым дымом поползла отвратительная вонь, забиваясь Виктору в ноздри, отравляя легкие. Он все еще смотрел на мертвую девушку. Ветерок раздувал искры, тлеющие в ее оплавленных волосах. Пламя, затрещав, вспыхнуло, чтобы тут же погаснуть.

Виктора охватил ужас, перед глазами все стало расплываться. Он плакал.

— Знаешь, они прячутся, чтобы не быть изнасилованными, — послышался голос сержанта Якубовича. — Мужчины прячутся от расправы и смерти. Молодые женщины — от насилия. Только старухи и малые дети остались снаружи. Кого волнуют старухи и мелюзга? Но сейчас, товарищ майор, мы им показали. Может, теперь они побоятся нападать на патруль?

Шаги Якубовича стихли в ночи, а Виктор оставался недвижим. Огонь затих — вместе с жизнью в тоннеле — уничтоженной, выжженной.

Виктор стоял в темноте, вспоминая последний взгляд юной красавицы. Вся сцена сожжения прокручивалась перед его мысленным взором снова и снова. Он видел ее глаза, округлые черты ee лица, освещенного оранжевыми и желтыми бликами огня. Она грациозно поднималась из пляшущего пламени и делала шаг к нему, протягивая горящие руки, пытаясь обнять его. Ее груди поднимались и опадали, пламя бушевало вокруг ее ноздрей, подбиралось к горлу,

Она дошла до него — пальцы ее лизали языки пламени. Между ногами ярко вспыхнуло, огонь покрутился вокруг плоского живота и добрался до пупка.

— Иди ко мне, — позвала она нежным голосом. — Давай сгорим вдвоем…

Виктор судорожно сглотнул, почувствовал эрекцию, которая увеличивалась одновременно со страхом, а пламя все ближе подбиралось к нему.

— Нет! — заорал он, вскочив как ужаленный.

Светящаяся панель над его головой сделалась ярче, заливая светом комнату, Виктор зажмурился и вытер вспотевшее лицо. Кругом была тишина. Он задыхался.

Потом он встал с постели и неверной походкой пошел в душ, нажал на кнопку. Вода заструилась по телу. Сердце готово было выскочить из груди. Игнорируя незримое присутствие Ахимса, он вышел из душа и заказал автомату водки.

Залпом выпив стакан, он сел на краешек кровати и обхватил голову руками.

Ты здесь, на корабле Ахимса. Афганистан далеко отсюда, очень далеко. Ты в безопасности, Виктор. В безопасности. Все кончено.

Он широко раскрыл рот и сделал глубокий вдох, стараясь восстановить дыхание. Несмотря на то что Бараки был страшно далеко отсюда, он все еще чувствовал запах бензина и зловоние горящей человеческой плоти. Он закрыл глаза, дрожь не унималась.

— Что мы несем с собою к звездам? — спросил он молчаливую комнату. — Какой вид безумия?

ГЛАВА 14

— Доброе утро, леди, джентльмены! — Шейла оглядела аудиторию. — Хочу вас поздравить. Ночью я ознакомилась с вашими достижениями в овладении вооружением Ахимса. Ваше усердие и упорный труд в сочетании с техникой Ахимса дали результаты более чем удовлетворительные. Убедившись в этом, командование приняло решение приступить к следующему этапу: опробовать ваши навыки на боевых тренажерах.

Она подключила свой обруч, на экране перед ними вспыхнуло изображение станции Тахаак.

— Вы уже знаете, что это наша цель — станция Пашти, которая называется Тахаак. Станция служит центром коммерции и промышленности. Здесь заседает их правительство. В нашу задачу входит занять эту станцию, уничтожить ее потенциал и привести ее в негодность.

Она оглядела свое небольшое войско — оно занимало несколько ярусов, у каждого человека сбоку был столик, а на нем чашка с кофе или чаем. Ахимса продумали все — это обнаруживалось в мелочах. Все для удобства гостей.

Но это всего лишь технология! Если бы мы вооружили римского легионера, он был бы счастлив. Мы могли бы дать ему оружие из сплавов, которое поразило бы воина его времени. Мы могли бы сделать рукоятку его оружия из пористой резины — она никогда бы не ржавела, от нее не потели бы пальцы. Мы могли бы покрыть его щит материалом, который не пробило бы даже современное оружие. Мы могли бы снабдить его техникой, которая показалась бы ему волшебной. Но разве это значит, что мы умнее римского легионера? Может быть, мы просто более изощренны в искусстве уничтожения ?

— Ну что ж, господа, пришло время затянуть ремни потуже и приступить к серьезной работе, — продолжала она, вычерчивая схему тактических передвижений, которую они подготовили вместе с Моше, Сэмом и Виктором.

На схеме зажигались огоньки, обозначая мишени и маршруты операции на станции. А что еще больше впечатляло — она могла показать им мельчайшие детали внутреннего расположения станции, и у всех появилось ощущение, что они уже побывали внутри.

— Майор Светлана Детова, мой заместитель по разведке, изучила всю информацию, касающуюся Пашти. Ее лингвистическая группа ускоренными темпами осваивает язык Пашти, чтобы мы могли подключаться к их коммуникациям. Это даст нам возможность получить точное представление о Тахааке во время атаки; имея хорошую связь, мы избавим себя от нежелательных сюрпризов.

Она вглядывалась в их лица, внезапно осознав всю тяжесть своей ответственности. Когда их глаза устремлялись на нее, она чувствовала, что становится сильнее. Если она ошибается, живые люди — эти люди — будут расплачиваться. Она рисковала их жизнью. Она была так занята составлением планов, учебой, тренажерами, что не думала о них, как о живых существах.

— И последнее, может быть, самое важное лично для каждого: мы не должны оставить никаких следов своего пребывания на станции. И раненые и погибшие — все должны быть эвакуированы. Никаких пленных, никаких трупов — чтобы никто не мог указать на нас как на виновников. Любое свидетельство того, что атакующими были мы, может привести Пашти на Землю. Думаю, что все вы понимаете, что это может означать.

Молю бога, чтобы они поняли!

— Если у вас будут какие-то сообщения, пожалуйста, обращайтесь свободно к своим командирам. До них не так сложно добраться. В составе нашей экспедиции меньше четырехсот человек. Если обстоятельства позволят, я собираюсь встречаться с вами каждую неделю. Это все.

Они встали и отдали честь. До нее вдруг дошло, что они ждут ее ответного движения. Когда она вскинула руку, салютуя, рука показалась ей удивительно легкой. Оживленно переговариваясь, люди потянулись из комнаты.

Шейла заметила, что Виктор Стукалов смотрит в ее сторону. Он выглядел более бледным, чем обычно, его подавленный вид напугал ее. Когда она встретилась с его блестящими глазами, по спине пробежал холодок. Потом он отвернулся и, печатая шаг, быстро пошел прочь.

Она перевела дыхание, стараясь успокоить биение сердца Если бы только она могла проникнуть в его душу, пробить эту стальную броню и узнать, что кроется за ней. Виктор пугал ее больше, чем кто-либо другой. Даниэлс постоянно испытывал ее. пытаясь уяснить для себя ее слабости. Детова оставалась все так же опасна, она была способна на многое ради достижения собственной цели. Моше, добродушный и приветливый, был предсказуем — он целиком отдавал себя работе. Но Стукалов?

Она покачала головой и порывистым движением пригладила свои длинные волосы.

Столько разных судеб — и все в ее руках! Собрав свои записи, она спустилась с возвышения и направилась к себе. Шейла никак не могла выбросить из головы глаза Стукалова — глаза одержимого.

* * *

Президент Атвуд вошел в Оперативный Стратегический Центр в подвальном этаже Белого дома. Билл Фермен оторвал взгляд от табло.

— Ну, что нового? — спросил Атвуд.

Фермен почесал редкие волосы, чувствуя, что на лысине выступила испарина. Его налитые кровью глаза уставились на Атвуда.

— Хаос, Джон.

Атвуд напрягся.

— Мы… проигрываем?

Фермен приподнялся и потянулся за чашкой кофе. Кофе совсем остыл.

— Если б я знал. — Он указал на карту. Повсюду мигали разноцветные лампочки. — Красные лампочки отмечают советские позиции. Белые — НАТО.

Атвуд тряхнул головой — он не заметил, чтобы в расположении лампочек был какой-то порядок.

— Не понимаю. Где линия фронта? Что происходит?

Фермен гневно посмотрел на табло.

— Джон, никто не ожидал ничего подобного. Советы нанесли удар по Бонну, Парижу, Лондону, Гамбургу, Мюнхену, Вене, Осло, Брюсселю и Амстердаму. Перед тем как высадить войско, они бомбили Дрезден и Висбаден. Сразу несколько клиньев в Германии, Австрии и Швейцарии. Англичане отразили атаку русских и отрезали две дивизии на западе от Хитроу. Поляки, очевидно, отказываются от мобилизации, у нас есть неподтвержденные донесения о волнениях в Варшаве. Венгрия объявила нейтралитет, но по спутниковой связи мы установили, что две советские армейские группы подходят с запада к Австрии. Чехословакия хранит зловещее молчание, хотя Советы сосредотачивают огромное войско к западу от Праги, они то ли хотят высадиться на венгерской стороне, то ли вторгнуться в ГДР — ведь восточные немцы вовсе не жаждут воевать с Западной Германией. Ты вряд ли видел когда-нибудь такую дьявольскую неразбериху.

Что касается наших дел, мы засекли и сбили шесть “бэк-файеров”, которые пытались нанести удар по Вашингтону, Нью-Йорку и Бостону. Сегодня утром бомбили Портленд. Разрушений не так много, всего пара кварталов. Погибло около трехсот человек. Мы ведем подводную войну по всей Атлантике.

Джон, фронта как такового нет. Это смерч. Радары улавливают несметное количество самолетов, и мы не знаем, кто есть кто. Дьяволыцина, я получил донесение о советских вертолетах, которые поставили топливо для наших танков!

Атвуд вздрогнул, кровь отлила от его лица.

— Нет линии фронта? Как во Вьетнаме?

— Хуже. Такой войны не было никогда. — Качая головой, Фермен нервно облизывал губы. — Первая мировая война распространила новое оружие. Вторая мировая война показала миру, что такое блицкриг. Но эта? Ну-ну, как во Вьетнаме, ладно. Русские повсюду, мы тоже. Звонил Бейтс. Он хочет бросить на Варшаву дивизию морских пехотинцев, чтобы расшевелить поляков.

— А мы можем это сделать?

Фермен кивнул.

— Если все пойдет хорошо, они не оставят камня на камне от советского тыла. Кажется, Тим думает, что мы можем оттеснить их от Норвегии и таким образом помочь шведам и финнам задержать их армии.

— А если все пойдет плохо?

— Мы будем так же отрезаны от всех, как советская воздушно-десантная дивизия, окруженная под Брюсселем.

— Я подумаю над тем, что нам следует предпринять в данный момент. Нам нужно что-то вроде рейда Дулитла, чтобы снять напряжение. Если нам удастся внести смятение в их ряды, мы овладеем инициативой. Может быть, наступательная операция Теда нас чему-то научила, Билл.

Фермен перевел дыхание и вздохнул.

— Мы еще на один день приблизились к концу света.

* * *

Мэрфи вынырнул из туннелеподобного люка, ведущего к скрещению двух коридоров. Сердце его забилось, когда он оказался в холодном воздухе. Черт побери! Это уж слишком похоже на реальность!

Он осторожно заглянул за угол, осматривая безмолвный коридор. Для устойчивости конструкции Пашти строили коридоры с закругленными потолками; во время учений он не задумывался над этим. Мэрфи задержал дыхание. Интересно, куда подевались забавные машины, которые Ария называл танками? Он снова быстро заглянул за угол и устремился в пустой коридор.

За его спиной раздался странный скрежет.

Мэрфи упал на пол, перекатился и сел на корточки, взяв ружье на изготовку. С немыслимой скоростью на него надвигался Пашти. Мэрфи инстинктивно выстрелил, направив ствол в грудь зверя, но попал в ноги, и зверь замер. Он отполз назад, выбросил старую обойму и вставил новую. Сменив сектор огня, он тщательно прицелился и свалил краба с ног.

Он смотрел на поверженного робота и не мог унять дрожь в напрягшихся мышцах. Какой огромный! Чертовы штуковины были больше грузовика! Слава богу, у ружей Ахимса высокая убойная сила.

Он пополз назад и встал на ноги, ненавидя себя за то, что сердце стучит подобно пишущей машинке.

— Слишком, черт побери, смахивает на реальность, — ворчал он. — И я, черт побери, могу заблудиться. — Встав на ноги, он двинулся дальше, стараясь вспомнить, какой тоннель ведет к центру. — А сама эта декорация? И все это — внутри чертова корабля? — Он покачал головой. — Мама, я хочу домой!

Мэрфи добрался до следующего перекрестка, заглянул за угол и увидел, что коридор усеян разорванными на части трупами крабов. Конечно, когда он убит, тогда ты понимаешь, что он робот, но когда он несется на тебя, то кажется, что против тебя ополчился сам ад!

Он миновал арену бойни, уверенный, что идет правильно, прямо к Совещательной Палате, которая и была их основной целью.

Впереди прозвучали три выстрела кряду. Мэрфи замедлил шаг, осторожно оглядываясь, перед тем как пересечь новый коридор.

— Мэрф? — в его наушниках послышался шепот. — Где ты, дружище?

— Круз? Ничего определенного сказать не могу, но кто-то здесь побывал до меня — полно трупов. Думаю, что иду правильно. Танк Арии куда-то подевался.

— Не горячись, амиго.

— Ладно, парень, следи за своей задницей.

Он заспешил вперед. Ему пришлось перелезть через груду крабьих трупов, которая загородила проход. Что-то вроде двери было разбито вдребезги сильным ударом, возможно, здесь прошел танк.

Мэрфи подкрался к взорванной пластине и выглянул: окружив несколько механизмов причудливой конструкции, стояли люди. Черт, это не Совещательная Палата. Он все-таки пропустил объект. И тут в поле его зрения возник Габания, он внимательно разглядывал огромный механизм.

— О, парень, — Мэрфи сделал гримасу и стал отступать, как вдруг увидел, что дверь за спиной Габании открывается.

У Мэрфи не было времени предупредить. Увидев наступающего на Габанию сзади краба, он стащил с плеча ружье. Русский поднял глаза и поймал это движение Мэрфи. Мэрфи выстрелил — глаза русского широко раскрылись.

Они остались в живых благодаря своему инстинкту натренированных солдат. Габания отклонился в сторону, а Мэрфи разряжал в Пашти обойму за обоймой. Робот замер, его ноги подогнулись, и он повалился на пол как раз в тот момент, когда Габания наводил свой ствол на Мэрфи.

— Держись, парень! — заорал Мэрфи, вытянув вперед руку. Габания смотрел на него во все глаза. Мэрфи судорожно сглотнул. От этого русского можно ожидать всего! Он бросил ружье, огласив тишину отчаянным криком:

— У меня не было выбора! Ты мог сдохнуть!

Габания задумчиво уставился на поверженного робота. Угрюмое лицо русского медленно расползлось в улыбке.

— В следующий раз стреляй чуть повыше, американец. Подними свое ружье и убирайся отсюда. Энергетическая база — не твой объект.

Мэрфи разинул рот.

— Я только что спас твою задницу!

— Спасибо.

— Угу, в следующий раз следи за дверями, парень. — Мэрфи наклонился и нашарил ружье. Он знал, что если бы не бросил его на пол в тот момент, то сейчас был бы уже мертв.

Мэрфи не спеша вышел из помещения и со всех ног пустился бежать по коридору.

Кабина наблюдателя показалась Шейле Данбер чудом. Она вошла внутрь и оказалась в окружении медленно проплывающих мимо звезд. За стеклом — а может, это и не стекло, а какой-то особый прозрачный материал пришельцев, — открывалась целая вселенная: тут и там, как льдинки, были рассеяны одинокие звезды среди мерцающих неизвестных созвездий.

Она присела с краешку и подумала о других чудесах пришельцев. Например, эти замечательные космические костюмы — они не мялись, не впитывали запахов тела, не рвались. Даже не протирались. Удивительная вещь: они грели, когда воздух становился прохладным, и охлаждали во время физических упражнений.

Шейла подтянула колени к подбородку и откинулась назад, прислонившись к полированной перегородке. Костюм тут же отреагировал на холод. Она смотрела на мерцающие звезды и перебирала в памяти события последних дней.

Она вновь увидела лабиринт, по которому Моше пришлось пробираться, чтобы попасть в Центральную Совещательную Палату. Шейла увидела, как машина Бен Яра ворвалась в пункт связи и разрушила его. С другой стороны подошел Ария, вихрем пронесся через компьютерный центр станции и взорвал агрегат, регулирующий состав атмосферы. Третьим был Шмулик — он вывел из строя их склады, разнеся на части переборки. По всем трем направлениям за машинами Моше следовали спецназовцы, поддерживая авангард и довершая разгром. Люди Даниэлса шли впереди танков, устремляясь к центру станции и ломая сопротивление, — они расчищали путь на всех трех направлениях.

Снова и снова она возвращалась к этим картинам и видела, как команда Ривы Томпсон, погрузившись в причудливой формы торпеды, пробивала бреши в различных частях станции.

Удерживая в голове общую картину, Данбер искала просчеты. Она смотрела на звезды и думала, что же они упустили, где промахнулись.

— Знаешь, им не следовало бы этого делать, — прозвучал за ее спиной мягкий тихий голос.

— Что-что? — Шейла повернулась.

Лицо Сэма Даниэлса оставалось в тени, в руке он держал стакан с выпивкой.

— Звезды. — Отставив один палец, он указал на звезды, потом прошел вперед и сел напротив нее. — Ты видишь, с какой скоростью они движутся? Предполагается, что мы передвигаемся с большей скоростью, чем скорость света. Если бы это было так, — а я уверен, что Ахимса это под силу, мы бы не видели их так отчетливо. Тогда мы видели бы только тонкую блестящую полосу впереди. Она называется красным смещением. Что-то связанное со скоростью света и с теорией относительности. Е=mс2 .

— Эйнштейн, — сказала она, бросив взгляд на звезды. — Ну и что же случилось с красным смещением?

— Спроси Ахимса, — Сэм поднял на нее глаза. — Ну, Толстяк? Что произошло с красным смещением?

Молчание. Сэм настроил свой обруч, маленькую сверкающую диадему, которую все они носили не снимая. Он еще больше нахмурился.

— Не работает.

Шейла попробовала свой, про себя сформулировав вопрос, — они часто так поступали.

— Не работает.

Сэм шагнул в коридор.

— Сработало. А там, среди звезд, корабельные мониторы отдыхают, как будто мы находимся вне поля. — Он опять вошел в кабину. — Опять ничего не получается.

Шейла тряхнула головой.

— Значит, это единственное место, где за нами не наблюдают, так?

Боже мой, неужели это возможно?

Сэм уселся напротив нее. Его чернокожее лицо просияло в ослепительной белозубой улыбке:

— Вот здорово, это место придает мне сил.

— Мы здесь как у Христа за пазухой.

— Тогда почему ты такая грустная?

— Грустная?

— Когда я входил, я оглянулся и увидел твое лицо. Оно было такое, будто у тебя только что умерла бабушка. — Он поднял стакан и отпил.

— Ты думаешь, они и в самом деле нас здесь не подслушивают? — Пауза. — Толстяк, что новенького на Тахааке?

Молчание.

Шейла прижала колени потуже к груди, потерла руками предплечья. Длинные светлые пряди заструились по локтям.

— Сэм, какая жуть. Ты задумывался о том, что мы делаем? Ты видел данные о Пашти?

Он внимательно посмотрел на нее. Его застывшее лицо напоминало черную блестящую маску.

— Ну да, мы собираемся вышибить дерьмо из связки крабов, единственная вина которых состоит в том, что каждые семьсот шестьдесят лет они слегка трогаются умом. А в это время Ахимса медленно деградируют, все больше погружаясь в созерцание и все реже облетая свои владения. Они воспитали Пашти для того, чтобы те занялись их промышленностью, строили их корабли и роботов, чтобы добывали руду. Постепенно они привыкли ничего не делать и вполне довольны Пашти. Но таких, как Толстяк, пугает подобное положение вещей. Он включает в игру нас. Нам предложено уничтожить Пашти и выиграть звезды и свободу. Ну что ж, я всего лишь повзрослевший чернокожий парнишка с улиц Детройта, который всегда отчаянно дрался не на жизнь, а на смерть. Почему я должен прельститься куском небесного пирога?

Шейла перевела дыхание. Она чувствовала себя такой одинокой, такой ранимой.

— Ты хороший парень, капитан Даниэлс. Это тот самый сценарий, который, как я полагаю, пришел на ум Светлане. Но очень сложно связаться друг с другом, когда Ахимса постоянно наблюдают за нами. А она отличный специалист в области подслушивания и наблюдения. И вообще, эти русские — умные ребята.

Сэм кивнул:

— Может быть, я приглашу сюда Светлану посмотреть на звезды. Я пару раз уже встречался с ней, но эти встречи были такими короткими. Она показалась мне вполне дружелюбной, и я ее явно интересовал. — Он усмехнулся. — Не думаю, что этот интерес был вызван тем, что я был футболистом в Вест-Пойнте.

— Агент всегда остается агентом?

Сэм отмахнулся.

— Что-то вроде. Кроме того, никогда не знаешь, какой шанс представится в будущем. Такие продувные бестии, как Светлана, будут использовать любую возможность для вербовки. В ее деле никогда не знаешь, когда и кто может пригодиться.

— Ты говоришь как циник.

— Потому что с подобными вещами я сталкивался нос к носу каждый месяц. — Он поморщился. — Знаешь, так или иначе, но со временем приходится осторожничать. Какой-нибудь толстобрюхий политикан в Вашингтоне выпекает великую идею, или его обуревает желание оказать кому-то любезность, и он затевает безумную политическую кампанию, которая бесит кого-то, живущего в грязных трущобах. Парень из лачуги не находит себе места от ярости, и кто-то с противной стороны дает ему в руки ружье. И тогда парень использует это ружье против чиновника, который, возможно, этого и заслуживает. Вашингтон паникует, а подразделение Сэма Даниэлса отправляется высечь маленького разозлившегося человечка, потрясающего автоматом Калашникова. Тем временем ослиная голова, которая заварила кашу в Вашингтоне, продвигается по служебной лестнице или побеждает на выборах — чтобы завернуться во флаг. Наша великая система существует для того, чтобы стоять на страже демократии и корпораций, лишенных чутья. А для этого необходимо регулярно убивать маленьких рассерженных человечков, живущих в грязных хижинах.

— Но ты не всегда занимался такими делами, об этом говорит твой послужной список.

— Майор, я знаю правила игры. Я знаю, когда надо засветиться, а когда промолчать. Здесь, на этом корабле, я могу и взбунтоваться, потому что… ну… у меня появилось сомнение, что я когда-либо увижу Землю. Такое ощущение, понимаешь?

— Шестое чувство?

— Что-то вроде этого.

— А ты не опасаешься откровенничать со мной?

— Нет. Я опасался раньше, но ты выдержала испытание. — Он улыбнулся ей. — Думаю, ты на многое способна, майор. Когда мы планировали эти учения, ты произвела на меня чертовски хорошее впечатление.

— Завоевала твое уважение?

— Пока да. Пока ты игрок команды и не стремишься к муштре, несмотря на весь свой цинизм, я тебе доверяю. Не думаю, что ты будешь стараться навредить мне, а взаимопонимание поможет сохранить жизнь многим.

Она ликовала. Победа!

— Как ты пришел к этому? Что тебя отрезвило?

Его лицо замкнулось, глаза оставались спокойными. Он устроился поудобнее, подтянул ноги, приняв ту же позу, в которой сидела она.

— Ну, не знаю, наверное, мои взгляды на жизнь стали формироваться еще тогда, когда я был детройтским подростком. Они называли это “Черным днем в июле”. Я появился на свет, чтобы спасти мир, человека. Я слышал доктора Кинга по телевизору. Я слушал Малькольма, который говорил, что, если мы не научимся есть за столом, нас будут пинать ногами. — Он откинул голову назад и перевел дыхание. — Первым шрамом я обязан чернокожему. Он на спине. Один из братьев разбил стекло. Они подняли осколки и стали кидаться ими в полицейских. Только я встал у них на пути.

Второй шрам увидеть нельзя. В душе. Я не мог встать, потому что вся спина у меня была изрезана, рана была открытая, и когда я пытался встать, у меня кружилась голова и меня тошнило. Потом напустили слезоточивого газа, он стелился по земле вокруг меня. Я не мог убежать, я не мог ничего поделать — только валяться на земле, и кашлять, и плакать, и умирать, И каждый раз, когда я кашлял, из спины у меня текла кровь. Я лежал так на улице среди разбитых стекол до тех пор, пока полиция их не оттеснила. Очнулся, когда услышал, как один из них сказал: “Подохни в крови, ты, чертов ниггер!”

Жизнь взрослого должна была быть еще хуже. Я пришел в себя в госпитале в другой части города. Меня разыскал мой младший брат. До сих пор не знаю, как ему удалось вытащить меня оттуда. Он наплел людям из “Скорой помощи”, что… — он тихо засмеялся, — меня сбило поездом. Ну разве можно было поверить этому?

Он покачал головой, сглотнул, и его голос стал тверже.

— Знаешь, я никогда его не забуду. Не забуду слез в его глазах, когда он стоял там, у госпитальной койки, и врал, как дурак, чтобы спасти меня от неприятностей. Он… он умер в маленькой деревушке под названием Дакто. Он повернулся спиной к молодой женщине. Она была беременна. Она только сказала ему, что ее муж работает на базе. Я слышал, что он улыбнулся ей и кивнул — вот и все. А когда он уходил, она выстрелила ему в спину. — Он замолчал, погрузившись в свои мысли. — Да, я циник. Я не понимаю, что все это значит.

— Но ты все еще служишь в спецвойсках?

Он равнодушно пожал мускулистыми плечами.

— Я видел две стороны. Мы не ангелы, но другая сторона еще хуже. Коммунизм не срабатывает. Горбачев это отлично понимал. Завал в экономике. Им трудно осознавать это. Единственное, что им помогает, это наша тупость; часто наша внешняя политика играет им на руку. Сейчас я уже не наивный ура-патриот, готовый на подвиги ради дядюшки Сэма. Я всего лишь профессионал, который делает свое дело, стараясь не думать о нем. Только бы сохранить жизнь своим парням.

Шейла покачала головой.

— И после детройтских волнений ты отправился учиться в Вест-Пойнт?

Сэм обхватил плечи руками.

— Армия была для меня выходом. Волнения подействовали на общество. Нашей демократии нужен символ… и я стал им. Но, когда я попал туда, я не мог позволить себе оставаться всего лишь символом. Я четыре года просиживал штаны, чтобы узнать то, чего я не знал. И, слава богу, я поумнел!

Шейла кивнула, вспомнив его впечатляющий послужной список.

— А почему ты не отправился добровольцем во Вьетнам и Камбоджу? Ведь ты, кажется, вполне созрел для этого.

— Не знаю. Я никогда не мог объяснить этого самому себе. Может быть, это был бы тот же Детройт, только под другим названием, ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Ты рассуждаешь не как выпускник Вест-Пойнта, Сэм. — Кем был этот человек на самом деле? Что привело одного чернокожего к преуспеванию, а другого к экспериментированию и саморазрушению? Или в Сэме Даниэлсе они слились воедино?

— Майор Данбер, вест-пойнтские пешки не выживают в таких местах, как Вьетнам, Камбоджа, Никарагуа, Ливан или Детроит.

Искоса посмотрев на него, она нахмурилась.

— А что ты скажешь о Викторе Стукалове?

Сэм выпрямил спину и глубоко вздохнул.

— Этот человек — профессионал. В Советской Армии не ставят во главе спецназовцев любимых племянников комиссаров, Виктор и сам оценивает себя как профессионала.

— В Афганистане уцелели только он и Габания. — Она сжала губы. — У него странный взгляд. Опасный, удивительно проницательный… ну, я не знаю, как объяснить. Стеклянный. Понимаешь, что я имею в виду?

Даниэлс задумчиво посмотрел на нее. Он долго молчал, а потом сказал:

— Да, мне знаком такой взгляд. Он много времени провел в Афганистане. И в большинстве случаев справлялся со своим делом. Как и я. Как многие ветераны современных войн. Стеклянный, майор? Да у меня такой же взгляд. Когда между Стукаловым и всем миром возводится стена, когда он смотрит на тебя глазами, похожими на острие битого стекла, он видит призраки тех, кто остался в прошлом навсегда.

— То, что ты сказал, так ужасно!

Он рассмеялся — сухо, надтреснуто, в его смехе не было веселья.

— Но это так, майор. Вашингтон — не единственный в своем роде, не только мы посылаем карать людишек в их грязных хижинах. Кремль одержим великой идеей, этот ход показался им удачным — помочь коммунистической партии установить контроль в Афганистане, чтобы достичь равенства в отношении Ирана, так? Потом они обнаружили, что революция Саура не очень-то популярна среди афганцев. Кому-то в Кремле показалось, что он будет плохо выглядеть, если в Афганистане перестреляют всех коммунистов. Тогда они вторглись туда, чтобы помочь революции. Но только вот в чем загвоздка: парень из грязной хижины чуть с ума не сошел от этого. Решение мог принять Брежнев, мог Эйзенхауэр, мог Андропов — какая разница? Им никогда не приходилось расхлебывать то, что они заварили. Но Виктор! Он еще живет всем этим.

— А эта стена, которую он возводит? Для чего? Чтобы защитить себя от мира?

Сэм кивнул:

— Да. Знаешь, ты была права, когда назвала его взгляд стеклянным. Хорошая аналогия. Стекло — вещь прочная, острая, способная резать аккуратно и эффективно.

— И хрупкая. Чуть сильнее надавишь — разобьется вдребезги.

Смерив ее взглядом, Сэм вздрогнул.

— Да, и это есть. Ты все еще видишь в нем воина в доспехах. Можно натренировать солдата, сделать его сильным и грубым, можно запудрить ему мозги до такой степени, что он, не моргнув глазом, убьет и младенца. Но все-таки где-то в тайниках его души теплится человечность.

В ее памяти всплыло лицо Виктора, она вспомнила его потерянный взгляд после путешествия в пузыре. Значит, в душе он был уязвим. Неужели что-то могло ранить этого железного русского? Неужели он мог проснуться ночью от одиночества? Неужели нуждался в человеческом участии?

— Знаешь, — продолжал Даниэлс, — мне ненавистна мысль, что взамен глупых твердозадых политиканов мы получим надувные шары. Может, Толстяк и не носит галстука, но мне страшно интересно, не живут ли эти Пашти в чем-то вроде грязной хижины?

Она задумалась над его словами. Выживет ли он после их рейда к Тахааку? И вообще, уцелеет ли хоть кто-то из них?

— Мы во многом единомышленники, Сэм. Остается один вопрос: что же нам делать? Нам нужно укрепить Толстяка в мысли, что мы всего лишь безмозглое стадо. Стоит ему заподозрить, что мы вышли из повиновения, — нам всем конец, и Земле — тоже.

И в ее подсознании опять возникли глаза Виктора Стукалова — растерянные глаза. Неужели я тоже буду так выглядеть? И в моих глазах будут отражаться призраки Пашти?

Виктор приложил ладонь к двери Габания.

— Мика? Это Виктор. У тебя есть для меня минута?

— Входи.

Дверь, словно по волшебству, открылась, и Виктор шагнул внутрь. Габания лежал на кровати, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Даже распростертый на спине, Габания выглядел устрашающе. Облегающая форма Ахимса подчеркивала его могучую грудь, толстые бугры бицепсов и мускулистую рябь плоского живота.

Виктор уселся на стул, скрестил ноги и вытянул их вперед, откинувшись на спинку стула. Габания лежал неподвижно, с каменным лицом, уставившись пустым взглядом в светящуюся панель.

— С тобой все в порядке?

Губы Мики дрогнули.

— Все отлично.

— Уже несколько человек приходили и говорили мне…

— Маленков?

— И другие.

— Его беспокойство кажется мне смешным. Или его американские друзья и вправду отвернулись от него?

Сердце Виктора сжалось.

— Мика, здесь все по-другому. Мы должны работать сообща. Ты слышал Генерального секретаря. Мы должны следовать приказу и выполнять священный долг перед Родиной.

— С каких это пор наш долг определяет англичанка? — Габания рассмеялся. — Виктор, нами командует баба!

Стукалов вздохнул и почесал в затылке.

— Мика, ты смотрел по сторонам? Это что, похоже на Афганистан? Или на Ташкент? Или на Душанбе? Все изменилось. Мир перевернулся, и мы здесь наедине с самими собой. Я знаю, это безумие. Я знаю, что все это странно, невероятно, уму непостижимо, но все-таки мы здесь! И мы должны довести это до конца. Ты не можешь вернуться назад, Мика. Что было, то прошло.

Габания свесил ноги с края кровати и ссутулился, становясь похожим на гигантского сибирского медведя.

— Пять лет, Виктор. Столько времени мы должны жить в изгнании.

Пять лет… изгнание? Виктор вздохнул. Да, теперь это уже несомненно.

— Знаю.

— Разве? — Мика вскинул бровь. — Задумайся, Виктор. Вспомни, где мы были и почему. Советский Союз разваливается на куски. Партия терпит одно поражение за другим. Скажи мне, в чем наш долг? Валять дурака среди звезд по прихоти космических тварей? Или спасать свою страну? А как же моя жена? Пять лет! Что думает Ирина? — Мика закрыл глаза и начал раскачиваться из стороны в сторону.

— Она выполняет свой долг. Так же, как и ты, Мика. Ты употребил слово “изгнание”. Но мы вовсе не сосланы. Мы спецназовцы, и мы делаем то, что и должны делать. Русские люди так поступали во все времена своего существования.

— С капиталистами?

— Ты, наверное, забыл, что во время Великой Отечественной мы вместе с капиталистами разбили Гитлера.

Мика посмотрел на него горящими глазами.

— Да, товарищ майор. Ты очень хорошо сказал. Мы разбили Гитлера. И при этом погибло двадцать миллионов наших. А американцы? Они потеряли миллион — от руки нацистов и японцев. Где они были, когда мы истекали кровью под Сталинградом, под Москвой, под Курском? Я читал. Еще не готовы. Еще не готовы. Я не хуже тебя знаю историю, товарищ майор.

Виктор избегал горящего возмущением взгляда Мики. Он смотрел на свои ладони.

— Мне не нравится эта враждебность. Ты просто привык быть…

Да, он привык. Он всегда был таким.

— Что ты говоришь, Виктор?

Стукалов покачал головой, его охватило странное предчувствие.

— Мне очень обидно, что от тебя всегда исходят неприятности. Ты перебарщиваешь, Мика. Партия дала тебе все, но пока ты не на фронте, не надо бороться со всем миром — ты проиграешь.

Габания промолчал, лицо его оставалось напряженным.

Да, все так. Пока убивали афганцев и узбеков, Мика был прекрасным бойцом. Но сейчас войны нет. Он грустно смотрел на своего старого товарища.

— Мика, нам надо приспособиться.

— Братаясь с врагами? Ты должен наказать Николая за подобные штучки.

Виктор медленно покачал головой.

— Мы не должны компрометировать себя, Мика. Но мы должны учиться, притираться. Мы оказались в невероятных условиях, да, это так, сейчас они кажутся нам новыми, удивительными, пугающими, но все это изменится. Ведь в первые минуты боя никогда не знаешь, как повернутся события, как ты справишься с ними. Мы научимся иметь дело и с космосом, но в космосе нужна другая стратегия, другая тактика.

— А через пять лет мы вернемся в тот же Советский Союз? Или в мир анархии?

— Не знаю, Мика. Честно, не знаю. Но хочу напомнить, что от нашего подразделения вряд ли что зависит. Ты и я не сможем сохранить Советский Союз в целости, если он разваливается на куски. И партия, как ты и я, должна сама постоять за себя. Ты и я можем умереть, выполняя свой долг, но партия сама несет ответственность за свое выживание.

Мика пожал плечами и, поднявшись, медленно прошелся по комнате.

— Но так мы можем потерять самих себя, Виктор. Вот чего я боюсь. Ирина… понимаешь, через пять лет я не… — он опустил голову и оперся рукой о стену. — Понимаешь, она будет думать, что я умер.

— Генеральный секретарь…

— Что? Ты не хуже меня знаешь ситуацию, Виктор! Черт побери, она будет думать, что я умер. Или еще хуже — что я арестован и сослан в лагеря. Ты знаешь, как это бывает. Ты думаешь, Ирина, дочь комиссара, будет ждать человека, запятнавшего себя арестом?

Виктор поежился — такая боль прозвучала в этих горьких словах.

— Мика, не принимай это так близко к сердцу. Ты вернешься героем, более прославленным, чем Гагарин, чем Романенко с Лавейкиным со станции “Мир”.

— Если Советский Союз еще будет существовать.

— Будет, Мика. Будет.

— Но узнаем ли мы его?

Усмехнувшись, Виктор встал на ноги и хлопнул по плечу огромного лейтенанта.

— Сомневаюсь, что Голованов допустит, чтобы что-то такое случилось. Что еще тебя беспокоит? До меня дошли слухи, что ты стал сомневаться в моих командирских способностях, что ты говорил что-то о расшатанной нервной системе.

Глаза Габания забегали.

— Я волновался за тебя, Виктор. Я засомневался в твоей преданности святому долгу. Последние два года ты сам на себя не похож. Еще раньше, чем мы вернулись из Зоссен-Вунсдорфа.

Неужели это так заметно?

— Представляю. — Виктор деланно засмеялся. — Я никогда не видел такого осла, но буду счастлив…

— Виктор, ты не был таким.

Он перестал смеяться, ощутив холодок в сердце.

— Да, возможно. Я имею право на шрамы. Но это мои шрамы, Мика. Я всегда добросовестно относился к исполнению долга и не изменю себе. Не важно, что я думаю. Я профессионал, как и ты. Я подчиняюсь приказам.

Тяжелый взгляд Мики смягчился.

— Рад это слышать, Виктор. Я уже начал бояться, что ты сломался. Когда мы попали сюда, ты выглядел таким потрясенным, что я подумал — ты окончательно сдал. И примирился с нашими врагами.

— Нет, я не сломлен. — Он тряхнул головой. — Но скажи, ты никогда не задумываешься о том, что с нами было? Ты никогда не просыпаешься по ночам в холодном поту, в ужасе, никогда не оживают в твоей душе кошмары Газни и Бараки? Ты не видишь ракеты, горящие на холмах Хоста? Тебе не являются призраки убитых афганцев? Их лица не мешают тебе спать?

Мика медленно покачал головой, темные глаза оценивающе смотрели на Виктора:

— Нет, Виктор. Я убивал только врагов.

Виктор уперся руками в бока и сделал шаг назад.

— Но они были людьми, Мика. Человеческими существами, такими же, как и мы с тобой. Они любили, испытывали страх, голод…

— Виктор, какое это имеет отношение к делу?

Стукалов повернулся на каблуках и протянул Габания руку.

— Мика, у нас с тобой за плечами длинный путь. Однажды на столе у меня оказалась папка. Я заметил одно старое донесение. Я подумал…

Мог он спросить? Должен ли?

— Ну?

— Нет, ничего, Мика. Я уже ухожу. Дай мне слово. Ты ведь будешь работать со мной? Да? Я знаю, как тебе трудно. Я знаю, что ты чувствуешь в окружении американцев, но ты должен понимать — это тактика. Мы проводим совместные маневры, как тогда, под Эрфуртом, с ГДР.

Мика кивнул:

— Понятно, Виктор. Я тоже, как и ты, всерьез отношусь к своим обязанностям и приказам командиров.

— Надеюсь. — Виктор замешкался у двери. — И, Мика, еще вот что. Если ты расстроен или взволнован, приходи ко мне — поговорим.

— Слушаюсь, товарищ майор.

Виктор закрыл за собой дверь и пошел по коридору. На душе у него было муторно.

ГЛАВА 15

Когда Толстяк вкатился в операторскую. Клякса направил на него один из глаз-стеблей, другим, не отрываясь, наблюдал за монитором: люди проводили еще одну тренировку. Неужели они еще не устали, убивая робота Пашти?

— Они совершенны, не так ли? — спросил, прокатываясь взад-вперед, Толстяк. — Простейшие убивают машины.

Бока Кляксы обвисли — он начал сплющиваться. Он сосредоточился и надулся, укрепляя манипуляторы, расположенные на контрольном пульте.

— Мои страхи, Оверон, растут и растут. Внимание рассеивается, мне становится трудно думать. Образуются какие-то бессвязные мысли. Интересно, проникнут ли люди в эту часть корабля? Что, если они заявятся сюда, Толстяк?

Глаз Толстяка оторвался от экрана и уставился на пятнистую тушу Кляксы.

— Тебе нечего бояться. Они отрезаны от этой части корабля, штурман. Они не смогут до тебя добраться. Кроме того, они не посмеют. Они существуют благодаря нашим манипуляторам. Их семьи, их дом, даже их будущее зависит от нашей воли — и от нашей силы.

Оболочка Кляксы затрещала в ответ на эти слова.

— Ты больше не говоришь как Ахимса, Оверон. Твои слова…

— Другие? — чирикнул Толстяк. — Возможно. Думал ли ты, штурман, что надвигается новая эра могущества и владычества Ахимса? Ты задумывался над тем, что наши Овероны все меньше и меньше заботятся о будущем своего вида?

— А как же наше прошлое? Мы должны помнить, кто мы такие. Неужели все эти долгие годы эволюции и постижения того, как увеличить время нашей жизни и предохранить наши тела от химических и радиоактивных разрушений, ничего не стоят? Мы живем вечно — чтобы мыслить. Помнишь? Вот мы кто, вот кем мы стали. Только Шисти живут дольше, чем Ахимса. Однажды, Оверон, мы станем как они. Будем стремиться понять законы вселенной, решать проблемы…

— Станем рабами собственных творений?

— Нет. Ты уже не видишь перспективу. Ты…

— Я открыл новые перспективы, штурман. — Глаза Толстяка были прикованы к экрану, на котором фигуры людей безумствовали на тренажерах макета станции Тахаак. — Посмотри, сколько энергии! Какая сообразительность и ловкость! Они знают, что это учения, но в них столько страсти! Почему, друг мой, этот высокий дух ушел из нашей жизни?

— Но Оверон, наш закон предельно ясен. Другие Овероны…

— Ушли в себя, исключили себя из жизни вселенной и… из будущего! — воскликнул Толстяк, со свистом выпуская воздух из дыхательных отверстий. Он покатался взад-вперед, и его тон смягчился: — О, я это предвидел. Что мы сделали с собой за всю нашу звездную жизнь? Во что мы превратились? Я вижу, что мы все больше и больше становимся похожими на Шисти, бесплодных мыслителей. Кроме созерцания бесконечности, должна же быть какая-то цель! Я верну ее нашему роду!

— Заменив Пашти людьми? — Клякса очень старался, чтобы в голосе его не звучали панические ноты. Он чувствовал, что вся его оболочка колеблется, темнея у основания. — Я все тщательно взвесил. Послушай меня, Оверон, я продумал каждую деталь.

— Отлично, слушаю тебя.

— Ты озабочен тем, что Пашти, кроткие и миролюбивые существа, потихоньку заменяют Ахимса на руководящих постах в промышленной сфере и в использовании ресурсов. Но Овероны добровольно согласились с этим, так как это освобождает их для исследования природы вселенной, для мыслительной деятельности, для творчества.

— И это уже навредило нам, штурман. Посмотри, как истощились наши мозги. Мы дошли до того, что основной запас знаний храним в компьютерах. То, что когда-то содержалось в наших мозгах, теперь заложено в компьютеры. Мы стали ленивы, несообразительны.

— Я говорю не об этом. Ты согласился выслушать меня насчет Пашти.

— Да, согласился. Продолжай.

— Мы поняли, что циклы неуправляемы. Мы поняли, что Пашти захватывают в свои руки все больше ресурсов Ахимса, но они делают это вовсе не для того, чтобы навредить Ахимса. Без сомнения, если бы они задумали лишить Ахимса продуктов питания или промышленной продукции, они бы уже добились своего. Но люди совсем другие. Люди — это агрессивные собственники, и они будут стремиться к господству.

— Они не смогут ничего сделать — они находятся под моим контролем. Ты можешь выражаться поточнее?

— Стремясь уничтожить Пашти с помощью людей, мы можем взамен доставляющих нам мелкие хлопоты циклов Пашти получить людскую чуму.

Толстяк сплющился.

— Ты допускаешь одну маленькую ошибку, которая опровергает все твои аргументы. Ты предполагаешь, что я могу позволить им выйти из-под контроля. Напоминаю: во всей вселенной никто не знает людей лучше, чем я. Никто так тщательно, как я, не занимался их изучением.

— Но они тоже познавали себя.

— И, как все люди, были слепы. По твоим репликам я могу догадаться, что ты мне не веришь. Я докажу свою правоту. Люди ослепляют себя собственными эмоциями. Мы можем много узнать о них, изучив их последнюю войну. Немецкий лидер, Гитлер, является классическим примером. Если бы он был последователен, меньше чем за двадцать лет ему удалось бы…

— Он был сумасшедший!

— Верно. Он поддался чувству. Это чувство погубило его. Во-первых, он недооценил могущество Советов, хотя его генералы предупреждали его. Во-вторых, он потерпел поражение от англичан, которые претендовали на первенство в воздухе. И в-третьих, он обманулся насчет русских крестьян. Его грабительская политика превратила людей, приветствовавших его как освободителя, в партизанскую силу, которая выводила из строя тылы. Ты видишь, подобная слабость всегда губила людей. Они не обладают способностью сохранять объективность и спокойствие.

— Тогда почему бы нам попросту не избавиться от этих людей и…

— Потому что, штурман, они могут нам пригодиться, если мы направим их деятельность в нужное русло. Неужели ты искренне полагаешь, что они могут бросить вызов мне? Они осуждены из-за своей собственной роковой слабости.

— Какой?

— Из-за смерти, штурман. Смерть постоянно маячит в их подверженных эмоциям хрупких мозгах. Именно смерть заставила Гитлера действовать так глупо и опрометчиво. Люди не способны быть целеустремленными — их жизнь смехотворно коротка. Они готовы ринуться вперед сломя голову, готовы взяться за невозможное — потому что всех их ждет смерть. Если бы у Гитлера имелась возможность составлять планы на годы, а не на декады, он смог бы покорить мир за двадцать лет. Понимаешь, их безумие питает смерть, она делает их неосторожными. Послушай последователей и исследователей Гитлера. Они упускают самое главное. Все ошибки, все сумасшествие, которое исказило реальность в его восприятии и подвигло его на импульсивные действия, объясняются смертью. Разве их история показывает, что они поняли это? Конечно, нет. Они забывают о могуществе смерти, потому что живут с ней рядом, потому что она является частью их существования.

Это было проклятием всех их вождей. Ими руководила мысль о смерти, и поэтому я их не боюсь: ведь Ахимса не умирают. Ахимса умеют оставаться хладнокровными, планируя только самое необходимое на будущее, будь то один галактический год или целое тысячелетие.

Толстяк протянул манипулятор, и на нем образовалась и засияла в чистом молекулярном виде бусина информации, отражающей его размышления и доверительные чувства. В поисках умиротворения, желая избавиться от страха и тревоги, Клякса образовал рецептор и погрузил его в поле, излучаемое манипулятором Толстяка. Мужество и уверенность потоком хлынули в его систему, их молекулы перемешались, и Клякса воспрянул духом.

— Хорошо бы все-таки они не пробились, — пробормотал Клякса.

Он замолчал, увлеченный откровениями Толстяка. Его разум перестроился, и он увидел логику в плане Оверона.

Акустическая коробка Толстяка издала звук, который на языке Ахимса означал удовлетворение.

— Пожалуйста, не беспокойся, мой друг. Среди звезд они всего лишь призраки. Они не вырвутся на свободу, а если это все-таки произойдет, мы их просто уничтожим. Неужели ты на самом деле думал, что я позволю этим неприрученным паразитам затеряться в нашей цивилизации? Я думаю не об одном моменте, как люди, а обо всем будущем в целом. Призраки, которых мы завезли сюда, не станут ничем иным. Это всего лишь инструмент, который может принести нам пользу, а когда они сослужат свою службу, мы от них избавимся.

И все-таки где-то в тайниках мозга Кляксы пряталось недоумение: зачем это Толстяку понадобилось так долго изучать таких жалких тварей? Один его глаз смотрел на монитор, другой не отрывался от Оверона. Кого я боюсь больше? Этих свирепых людей или Толстяка, который научился всем их хитростям?

* * *

Светлана закусила губу и включила программу перевода, до которой она докопалась. Она внедрились в систему, пройдя охранные барьеры Ахимса, завладела программой перевода, сделала копию и тщательно закодировала ее. Теперь Детова просматривала материалы, посвященные Тэну. Биография Ахимса Оверона звучала на английском.

Светлана нахмурилась. Чтобы собрать сведения об их команде спецвойск для сокрушения Пашти, Ахимса проник в компьютерные банки данных, защищенные самой изощренной системой… Ей было вовсе не легко разрушить защитную систему корабельных компьютеров, но она ожидала чего-то более мудреного. Оказалось, что Ахимса весьма легкомысленно относились к защите информации. Почему? Вспомнив о легкости, с которой они раздобыли досье в Москве, в Лондоне и особенно в Соединенных Штатах, она удивилась тому, что их система безопасности, в отличие от технологии, нисколько не превосходила то, с чем ей пришлось столкнуться на Земле. Почему?

Может быть, Данбер знает — ведь она с такой легкостью установила причастность Светланы к компьютерным вирусам. Но если даже Данбер и знает, все равно возникает один важный вопрос: может ли Светлана довериться ей? Если да, то насколько?

Она вспомнила, как внимательно англичанка взглянула на нее. В этом взгляде она увидела уважение, которое затронуло в ее душе нечто давно позабытое. Почему? И почему именно теперь. когда все изменилось, как в каком-то сумасшедшем сне? Шейла Данбер знала все, соединила в одно целое все элементы, о которых не подозревало даже второе главное управление — искушенная ищейка КГБ. И Данбер вовсе не угрожала — она просто просила помощи. Просила ее дать согласие. И она согласилась. Почему? В воображении Светланы опять возникли эти ясные голубые глаза, такие искренние, такие проницательные.

Она встала и прошлась взад-вперед по комнате. Всю жизнь она полагалась только на саму себя. Лишенная возможности довериться кому бы то ни было, Детова полностью посвятила себя карьере. КГБ не поощрял доверительные отношения. Как могла она довериться Шейле Данбер?

Светлана поднесла палец к подбородку и посмотрела на свое отражение. Неужели она на самом деле превратилась в привлекательную женщину? Или это зеркало не отражает подлинную Светлану Детову?

Перед ее мысленным взором мелькнули сцены юности — целый сонм картин, звуков и запахов. Мать она помнила высокой, полногрудой, горделивой женщиной со строгим и замкнутым лицом. В ней не чувствовалась женщина. И я всегда жила одна — они просто находились возле меня.

Образ отца был более расплывчатым. И во времена ее юности он всегда оставался в тени. Когда она играла на толстом американском ковре перед огнем, он сидел и читал, иногда поглядывая на нее поверх своих книг и статей. Она отчетливо видела его сидящим на высоком стуле, его четкий силуэт вырисовывался на сером фоне окна. За толстым оконным стеклом со скучного московского неба падали снежные хлопья — казалось, на душе всегда зима. Каждое утро он гладил ее по голове, надевая пальто. Приезжала черная машина и отвозила его на Лубянку. Много позже она узнала, что Лубянка — это самое сердце КГБ.

Ее мать уходила позже. Она долго причесывалась, капала духами за ушами, на запястьях и чуть ниже шеи. Годы спустя Светлана узнала, что не всякая советская женщина могла позволить себе такую роскошь, как духи. Но тогда духи играли важную роль в жизни матери.

Однажды, много позже, она как-то увидела свою мать при исполнении служебных обязанностей. С ней были двое хорошо одетых красивых мужчин — мелких служащих шведского посольства. Мать, которую она знала как строгую неприступную женщину, громко смеялась, ее глаза светились весельем, она флиртовала, бодро шагая по улице под руку с двумя мужчинами.

Мама, я поняла, почему. Неудивительно, что дома ты держала себя в руках. Должно быть, ты была очень хорошей. Они позволили тебе иметь дом, дочь и мужа — бдительного сторожевого пса. Разве не так? Неудивительно, что в стенах этого дома ты никогда не смеялась. Неудивительно, что ты никогда не ласкала меня, не брала на руки, как все матери. Ты не могла. Только не при нем — наблюдающем, записывающем, доносящем на других. Ты не могла позволить им сделать из меня оружие против самой себя.

Почувствовав боль в груди, она глубоко вздохнула.

— От чего ты отказалась ради меня, мама? Что ты чувствовала, ложась с ним в постель после того, как делила ложе с другими изо дня в день? — Она изучала себя в зеркале, и ее лицо становилось все более мрачным. — И что ты чувствовала каждый день при виде меня — твоего спасения и проклятия?

Сколько лет прошло с тех пор, как ее мать исчезла? Уже семь? Что только Светлана не предпринимала, но она так и не докопалась до правды. Теперь, на борту корабля пришельцев, направляясь куда-то к черным небесам, она так отчетливо видела перед собой свою мать. Кулаки ее сжались.

Надеюсь, что ты где-то в Париже, мама. Или, может быть, в Вашингтоне. Где-то в безопасном месте. Надеюсь, они дали тебе другое имя и пенсию, и ты можешь сесть спиной к камину холодной ночью и попить теплого чаю… и вспомнить маленькую девочку, ради которой ты стольким жертвовала.

Но она не могла отогнать от себя и другую мысль, другой образ: ветхие бараки, окруженные колючей проволокой, и нанесенные ветром сугробы в бескрайней Сибири.

Ее отец сообщил ей, что она будет ходить в особую школу. КГБ проявлял заботу о своих. Там не было нянек и служанок для капризных детей, но там были отличные учителя, которые дали ей настоящее академическое образование. Впрочем, друзей она так и не завела.

Светлана вспомнила, как наблюдала за играми других девочек во дворе. Но ребенок сотрудников КГБ никогда ни с кем не общался, чтобы случайно не скомпрометировать своих родителей.

Она резко остановилась.

Как много я упустила в своей жизни! Сколько раз я отказывалась от приглашений посидеть и поболтать с другими людьми! И что я знаю о людях? Я могу только использовать их в своих целях!

Она подошла поближе к зеркальной стене и внимательно посмотрела на себя, стараясь заглянуть в глубину души сквозь озера голубых глаз.

* * *

— Такое мне даже не снилось в дурном сне. — Генеральный секретарь Карпов смотрел на пробоину в кремлевской стене от попадания американского снаряда.

Маршал Растиневский, потирая руки, невесело усмехнулся.

— Они подобрались слишком близко, Евгений. Думаю, что с сегодняшнего дня нам следует разместить штаб на даче.

—Но он не разорвался.

Сергей выразительно пожал плечами.

— Это дорогое оружие трудно использовать на практике. Чем больше расчетов, тем большая вероятность осечки.

— Так же, как с нашими западными войсками? — Карпов взглянул на него исподлобья. — Ты говорил — четыре недели. Идет уже третий месяц, а конца не видать. На западном направлении творится черт знает что! С каждой нашей промашкой НАТО набирается сил. Даже здесь становится небезопасно. Это уже третья ракета, угодившая по Кремлю.

— Но ни одна из них не разорвалась, — Растиневский махнул рукой в сторону пролома. — Кроме того, это нам может пригодиться.

— Пришлось подтянуть целую армию, чтобы разбить силы НАТО под Варшавой. Поляки от этого слишком осмелели. — Карпов развернулся и пошел в сторону ворот. — Ты уверен, что нужно посылать подкрепления к остаткам хаммеровской дивизии? Каждый раз мы ухитряемся терять два из трех грузовых самолетов.

Растиневский поежился от холодного воздуха.

— Есть вещи и похуже. Каждая попытка укрепить бельгийский плацдарм съедает очень много ресурсов. Я не верю, что они удержатся, ведь дивизия, которую мы высадили в Бонне, окружена. Хотя и большой ценой, но все же англичане разгромили наш лондонский десант.

Карпов покачал головой.

— Это безумие, какая-то гулаговская война — по всей Европе островки сражений, и мы никак не можем стянуть воедино все силы. Мы едва в состоянии снабжать войска и вывозить раненых. Растиневский широко развел руками.

— Товарищ Генеральный секретарь, вообще нет никакой логики в том, что происходит. В самом начале стратегия была осмысленной. Но теперь? Я больше ничего не понимаю. То ли мы контролируем события, то ли они управляют нами.

— Уже погибло почти полмиллиона, Сергей. Ситуация в Польше критическая. Против нас растет недовольство. Восточная Европа получает шанс порвать с нами окончательно. Узбеки совсем обнаглели. Прошлой ночью в Душанбе убито около ста человек. Там, где раньше мы наступали, теперь мы попросту обороняем наши базы.

— На прошлой неделе нам удалось сбросить бомбы на Вашингтон, — возразил Растиневский. — Из-за огневого прикрытия мы взорвали только несколько деловых кварталов, но это только начало — мы их деморализовали.

— Но когда-то наши бомбы иссякнут. — Карпов поддел ногой кусочек алюминия, отвалившийся от вражеского снаряда. — А что насчет нашей ядерной программы?

— Мы круглосуточно работаем над возведением новых реакторов. Если мы в производственной сфере опередим американцев и не появятся новые зеркальные шарики, будут сконструированы новые боеголовки. И мы взорвем Вашингтон водородной бомбой. Тогда войне конец.

— Это наша единственная надежда, единственный путь к победе, Сергей. — Вздыхая, Карпов посмотрел на серое небо. Тоска растекалась в душе.

* * *

Рива уже вполне освоилась с контрольным пультом. Ее торпеда устремилась к космической станции Пашти. Гигантская станция вращалась среди звезд подобно огромному колесу, тут и там мерцали огоньки, высвечивая башенки, забавные антенны и бугристые выступы, выделяющиеся на бело-серой поверхности. Диск освещался лучами желтого солнца, а за ним в туманной дымке далеких галактик вспыхивали и гасли мириады звезд. На ее монитор косо падали желто-белые сполохи света от находящегося справа ромбовидного созвездия.

Она выпустила реактивные ракеты, которые должны были размягчить металлическую обшивку стен станции Пашти, и сбавила скорость. Перегрузка в 6 g бросила ее вперед, длинный лазерный луч взрезал приближавшуюся обшивку. Нос торпеды скользнул, и судно замерло. Торпеда дрожала и вибрировала в гравитационном поле, и Рива подключила корпусные приборы, которые предохраняли судно от углового ускорения, не давая ему сбиться с курса и проскочить прорезанную в стене брешь.

Рива приложила ладонь к замковой панели и увидела на мониторе переднего обзора нос своей торпеды, раскрывающийся подобно цветку лотоса.

— Путь свободен!

Торпеду затрясло: танки Моше и группа Виктора стали выбираться наружу. Со своего места она видела внутренние помещения Тахаака. Из коридоров ползли Пашти, и танки Моше окружали их слева и справа. Люди Виктора шли сзади, поливая огнем рассеянные по коридорам фигуры чужаков.

Рива включила контрольное устройство, чтобы убедиться, что торпеда прочно закрепилась у стены станции, проверила блоки питания и, удовлетворенная результатами проверки, откинулась на сиденье и стала ждать.

Поразительно. Она сидит в тренажере, а почти в полумиле от нее десантники Стукалова бегут по полномасштабному макету. Она покачала головой, отказываясь верить тому, что ей всего лишь надо было приподнять крышку люка, чтобы увидеть несколько рядов сверкающих серебряных капсул, таких же, как ее собственная, плавающих в мягком свете панелей. Все время, что она находилась внутри кабины, окруженная странной пеной, она испытывала чувство настоящего полета. Как Ахимса добились этого? Как они смогли создать такую совершенную имитацию?

В помещение ворвался Пашти и стал оглядываться по сторонам. Рива привела оружие в состояние готовности, прицелилась в тварь и хладнокровно выстрелила. Краба разнесло на куски. Она долго рассматривала останки. “Это всего лишь робот”, — напомнила она себе. Но наступит день, когда она лишит жизни и живое существо.

Что это значило? Лично для нее? И в целом для человечества? Это значило, что первые люди выйдут в космос в качестве наемников — наемных убийц. Эта мысль мелькнула в голове и исчезла, оставив только чуть тлеющее чувство неловкости.

Как будто нам оставлен выбор. Будь ты проклят, Толстяк. Чтоб тебя разорвало ко всем чертям!

Она рассматривала поверженного робота, и голова ее наполнилась обрывками речи Пашти. Они говорили, заставляя воздух вибрировать. Получались скрежет и дребезжание. Как можно воспринимать такую речь? Воздух дребезжал, но пол под ногами оставался неподвижным. Интересно, как мыслят существа, общаясь подобным образом?

Может быть, мы никогда этого не узнаем.

Из глубины души поднималось смятение, превращаясь в осознанное негодование. Толстяк, ты ничем не отличаешься от вашингтонских недоумков. Ты делаешь политику, а на чувства тебе наплевать. Ну ладно, мы уничтожим станцию Пашти. Это все равно что закидать бомбами несчастную деревушку.

Через двадцать минут в ее радиотелефоне послышался голос майора Данбер:

— Дело сделано. Станция разрушена. Возвращайтесь.

Еще через пятнадцать минут Рива включила программу выхода из боя и направила торпеду к кораблям Ахимса. Даже во время учений она мысленно возвращалась к языку Пашти. А что, если Ахимса задумали использовать людей для уничтожения всех Пашти? Если Толстяк не солгал, Пашти и не подумают оказать сопротивление. А если это так, тогда чем будет отличаться нападение людей на Тахаак от бесконечных террористических актов, с которыми она боролась всю жизнь?

Она почувствовала резкую боль в желудке — ощущение, которого не испытывала с самого Наблуса.

* * *

— Майор, я пришла вернуть пудреницу. Большое спасибо, она мне пригодилась.

Шейла оторвала глаза от стопки бумаг, лежавшей на столе.

— Можешь брать ее в любое время, — взяв пудреницу, сказана она. — Если не возражаешь, я открою.

Она приподняла крышку и прочитала: “Есть прогресс. Надо поговорить”.

Шейла несколько раз провела кисточкой по ресницам и, потянувшись, зевнула.

— День был длинный. Может, прогуляемся?

Светлана устало кивнула.

— Я так увлеклась компьютерами, что не могла остановиться. Это путешествие, несмотря на всю его необычность, открыло мне глаза. Я и не понимала, насколько плохо я подготовлена.

Шейла уловила ее интонацию.

Что ей удалось обнаружить?

— Ясно, ты все время проводила взаперти. Не хочешь ли полюбоваться на звезды?

— Звезды?

— Все-таки это космический корабль. Пойдем, я тебе покажу.

Они немного поболтали, обсуждая этапы обучения и процесс адаптации.

Шейла вошла в прозрачную кабину и протянула вперед руку, указывая на вереницу звезд:

— Посмотри, какая прелесть!

И не услышала перевода.

Светлана ступила внутрь и устремила глаза к светящемуся каскаду звезд.

Шейла настроила свой головной обруч на торпедный тренажерный зал. Ничего не получилось. Потом она попробовала связаться с радиотелефоном Виктора. Опять ничего не вышло.

Тогда, понизив голос, она сказала:

— Я думаю, здесь мы сможем поговорить. Из твоего досье я узнала, что ты бегло говоришь по-английски. Ну, с чего начнем?

Светлана не отрывала взгляда от проплывающих мимо звезд.

— А ты уверена?

— Уверена, если вообще можно быть в чем-то уверенной. Какой бы ни была их система наблюдения, кажется, здесь она не работает. Наушники не включаются, перевода нет.

— Думаю, мы рискуем. А ты проверяла? Не пыталась поймать их?

— Пыталась. Не было никакой реакции. — Шейла села на свое привычное место.

Светлана повернулась и неловкими шагами прошлась по кабине.

— Я вышла на информацию… думаю, что смогу отключить всю их систему. Но я подозреваю ловушку.

Шейла заметила, что она колеблется.

— Продолжай.

Светлана остановилась и задумчиво посмотрела на нее, словно решала, что сказать. Шейла махнула рукой.

— Послушай, это наше общее дело. Любая, даже случайная информация может стать спасительной для всех нас.

— А потом?

— Потом? — Шейла усмехнулась. — Майор, каковы бы ни были последствия. Земля уже никогда не станет прежней. Все правила игры изменятся. Изменится образ мыслей, изменится наше представление о самих себе и о нашей планете. Скажи мне, что будут чувствовать обычные мужчины и женщины, когда они узнают, что нас посадили в клетку существа, которые считают нас примитивными варварами? Толстяк наблюдал, как мы убиваем друг друга и отдаем огромные количества ресурсов для массового уничтожения себе подобных. Представь, что на станции Тахаак разыгрываются сцены Второй мировой войны. Когда подумаешь об этом, становится странным то, что они не сбросили на нас что-нибудь в самом начале. Но дело в том, что мы не можем вернуться назад. Подростковый период нашего рода закончен. Должен быть закончен — или Пашти с Толстяком уничтожат нас.

— Интереснее всего мне было бы узнать, что произойдет с Советским Союзом.

Шейла скрестила руки, ее лицо смягчилось.

— Нас должны касаться не только заботы наших уважаемых государств. У нас нет иного выбора. Теперь мы действуем не во имя Англии, Франции или СССР, а во имя планеты.

— И ты пожертвуешь своей страной?

Шейла вздохнула.

— Я помню истории о датских шпионах времен Второй мировой войны. В одном городке немцы поставили ракетные установки. Датские разведчики-получили от союзников информацию о том, что их городок, их соседи и родственники в скором времени подвергнутся бомбардировке. Конечно, они не могли предупредить — об этом узнали бы немцы.

— Какое отношение к делу имеет эта история?

Встретив ее взгляд, Шейла кивнула.

— Она имеет отношение к нашей планете, майор. Если в конце концов окажется, что Толстяк ведет двойную игру, а я в этом почти не сомневаюсь, если надо будет принести в жертву мою страну, чтобы спасти мир, я это сделаю. Как те датские шпионы, я вижу будущее, но пока ничего не могу поделать.

Светлана вскинула бровь.

Шейла протянула к ней руки.

— Позволь мне задать тебе один вопрос, майор. Философский. Ты стоишь перед выбором. Ты заперта в здании вместе с мужчиной, в руках у которого дымится динамитная шашка. Ему все равно, куда ее зашвырнуть. Перед тобой две комнаты, в которых заперты единственные оставшиеся представители человеческой расы, последние одиннадцать человек. В одной комнате — советский гражданин. В другой — десять человек разной национальности. Зная, что мужчина собирается бросить динамитную шашку, какую комнату ты укажешь ему?

Глаза Светланы не дрогнули.

— И ты полагаешь, что перед нами стоит именно такая дилемма?

— Когда я летела в том пузыре, я сделала любопытное наблюдение. Я видела Землю. Я увидела ее по-другому — не как Англию или Восток, противостоящий Западу, а как крошечное местечко, откуда родом мы все. Если мы потерпим поражение, мы рискуем потерять не только Лондон, но и Москву, и Улан-Батор, и Найроби, и Лос-Анджелес, и леса, и океаны. То, что делает Толстяк, противозаконно. Он нарушает запрет, преследуя собственные цели. Сколько раз наши уважаемые правительства использовали наемников — а потом уничтожали их, чтобы замести следы?

— Ты подозреваешь, что Ахимса поступит так же?

— Толстяк говорит, что в их галактической цивилизации существует огромное количество видов. Толстяк честолюбив. Если мы окажемся удобным инструментом, почему бы не использовать нас и в будущем — в собственных целях? Я помню твое беспокойство, так вот — ему не нужно захватывать планету, у него есть стадо, способное к размножению. Он нас так просто не отпустит. Но когда-нибудь все это всплывет наружу. Интересно, что сделают “цивилизованные” существа, поставившие гравитационные маяки вокруг Земли, когда они обнаружат, кто поддерживает нас, выходцев с этой планеты, выполняющих грязную работу?

Светлана понимающе кивнула, подошла к прозрачной оболочке кабины и посмотрела на звезды.

— Я никогда никому не доверяла, майор. Я выросла в доме работников КГБ. Всю свою жизнь я зависела только от самой себя.

Шейла кивнула.

— Забавно получается. Мой отец работал инспектором в страховой компании. Я видела его дважды в неделю. Остальное время я проводила с дедом.

— А твоя мать?

Шейла накрутила на длинный палец прядь белокурых волос.

— Она бросила нас, когда мне было пять лет. Сбежала с летчиком британской авиации. Иногда я получала с оказией открытки из Бомбея, Токио или Сиднея. Я полюбила все эти места. Потом открытки перестали приходить. Много позже я узнала, что отец положил им конец. Теперь, оглядываясь назад, я могу понять, почему. Ему было больно сознавать, что бросившая его женщина живет такой интересной жизнью.

— А тебе нравилось работать на “МИ-6”?

— Наверно. Работа увлекала меня и заставляла постоянно расширять собственные возможности. — Она помолчала, покусывая губы. — Знаешь, во всяком деле есть свои недостатки, промахи, ошибки. Находить их — все равно что охотиться за сокровищами. Но, честно говоря, я становилась все больше похожей на своего отца: кроме работы, для меня не существовало ничего. Мне не хотелось закончить тем же, чем закончил он, и оглядываться на обломки собственной жизни, задавая себе вопрос, почему мой мужчина покинул меня ради кого-то более достойного внимания, спрашивая себя, а жила ли я?

— А твой дед?

Шейла рассмеялась, потом лицо ее погрустнело.

— Он относился ко мне очень хорошо, стал моим лучшим другом. Он докурился до смерти. Умер мучительно, от рака легких. Я унаследовала его любовь к загадкам. Он был настоящим джентльменом, который опоздал родиться. Он мог бы стать очаровательным губернатором в каком-нибудь местечке вроде Мадpaca. Он никогда на самом деле не знал, что со мной делать. Если бы я была мальчишкой, он бы начинил меня всеми традициями и мифами мира. Мы нашли общий язык, отгадывая загадки и играя в интеллектуальные игры. Он приносил мне китайские головоломки и всякую всячину, над которой надо поломать голову. Он заразил меня головоломками. — Шейла посмотрела на звезды. — Мы привыкли разыгрывать шахматную партию за час. Он многие годы состоял членом шахматного клуба — участвовал даже в международных турнирах. В конце концов я так поднаторела в этом деле, что играла в поддавки.

— Возвращаясь к твоей философской дилемме, хочу спросить: ты на самом деле считаешь, что мы находимся в подобном здании? И мы должны указать на одну из комнат?

Шейла взглянула на женщину.

— Нет, не считаю. Наша задача — понять, что мы не отдыхаем в здании, а нас туда бросили силком, Светлана. Динамит уже подожжен, и Толстяк готов кинуть его, если дверные замки захлопнутся за нами. Каким-то образом мы должны найти путь, или затушить динамит, или кинуть его наружу, через входную дверь. Иначе говоря, мы должны определить, кому мы будем хранить верность — советскому гражданину или миру. Что касается меня, я выбираю человечество. А ты?

Светлана уже приняла решение.

— Я прошла сквозь защитные системы нескольких блоков памяти и засекретила свою программу более тщательно, чем они. Мои действия не привлекли их внимания. Расставленные мною ловушки и символы остались на своих местах. То, что я с такой легкостью прорвалась к их секретным архивам, внушает мне тревогу. Ведь они оказались способными прочитать секретные материалы в Вашингтоне, Лондоне и Москве. Почему их защитная система так примитивна?

Шейла покусала губы и нахмурилась.

— А что ты имеешь в виду, когда говоришь, что с легкостью проникла в их секретные архивы?

Светлана помолчала, стараясь взять себя в руки.

— Если бы у меня был мой Крэй с его программами, я бы сделала эту работу в считанные секунды. В сравнении с банком Гонконга защитная система Ахимса просто смехотворна. Почему? Может быть, это западня?

Шейла кивнула. Еще один осколок вписался в ту схему, которая начала вырисовываться в ее мозгу.

— Я так не думаю.

Черт побери! В какую игру я ввязываюсь!

Светлана стояла перед ней, скрестив на груди руки. Вид у нее был недоумевающий.

— Тогда почему?

Откинув голову назад, Шейла взглянула на нее.

— Ты ведь не будешь помещать дрессированного шимпанзе в тюрьму строгого режима. Ты просто посадишь его на цепь и запрешь клетку на обычный замок. — В ее голове мелькали разрозненные эпизоды, все вставало на свои места. — Толстяк думал, что он исключил любую угрозу в отношении своих компьютеров, тщательно отобрав персонал. Ты скрывала свое умение — даже от своих начальников. Мне кажется, я понимаю, почему. Но у Толстяка не было времени узнать всю подноготную, убедиться в том, что он ничего не упустил. Да, он поступил очень осторожно, исключив людей, которые в прошлом вплотную занимались компьютерами. Ведь твое начальство не догадывалось, что у тебя есть этот Крэй, не так ли?

Светлана на мгновение замешкалась.

— Давай скажем так: советская система ревностно охраняет свое могущество. Она заботливо и тщательно устраняет любую угрозу извне — но ведь существуют угрозы и снизу.

Шейла сложила руки в молитвенном жесте. На губах ее заиграла усталая улыбка.

— То, что ты утаила свой талант, может быть, всех нас спасет — и твое советское начальство в том числе.

— Да? А если Ахимса переделают систему?

— Им надо будет сначала проникнуть в твою программу.

— Но это не так трудно. Ведь они составляли свою?

Шейла улыбнулась и обвела комнату рукой.

— Это сделали за них машины. Я хочу сказать, что это их машины переводили наши слова на Земле. Машины перенесли Голованова из Москвы в Арктику. Не знаю, какими источниками они пользуются, но подозреваю, что они просто считывают данные из… ну… извне. Поэтому я и сказала, что они не будут стремиться проникнуть в твою программу.

— А как же защита их действующих систем?

— Эта защита ориентирована на человека, разве не так?

Лицо Светланы просияло.

— Может быть, Ахимса не нуждаются в защитной системе против других Ахимса? Может быть, это вообще им незнакомо?

— Точно. Они думают, что в их клетке сидят шимпанзе, а не профессиональные взломщики. Толстяк чувствует себя в безопасности. Он уверен, что с его компьютерами не справится человек с моим опытом, он ведь не знает, что среди нас есть мастер, взломавший самые совершенные защитные системы мира. Скажи мне, мог бы кто-то другой сделать то, что сделала ты? Отбросим в сторону твой Крэй, ведь, чтобы проникнуть в банк данных в Гонконге, программу пришлось писать тебе?

Глаза Светланы сощурились, она глубоко задумалась и в ответ лишь медленно покачала головой.

— Да, но в таком случае мы все равно ни в чем не можем быть уверены — это пока лишь догадки.

— Но нам, черт побери, не остается ничего другого. Все-таки в этом есть какой-то смысл. — Шейла подтянула колени и опять посмотрела на звезды. — Толстяк долго полагался на свои машины. Они стали его опорой. По моим наблюдениям. Толстяк нисколько не хитрее нас, его сила в технологии. Все, в чем мы сейчас нуждаемся, — это определить путь ее нейтрализации.

— Надеюсь, мы не ошибаемся.

ГЛАВА 16

В штабной комнате было очень душно. Над головой крутился пропеллер вентилятора. Люди со слипающимися от недосыпания глазами бродили туда-сюда, что-то бормоча себе под нос. Кто-то перебирал клавиши компьютера, выполняя рутинную работу. Карты, рапорты, диаграммы испещряли стены.

Министр обороны Пэт Хиксон утопал в кресле возле заваленного бумагами стола, прикрыв усталые глаза.

Президент Атвуд с ожесточением потер виски.

— Кто мог подумать? До сих пор в каждом планируемом нами сценарии главная роль отводилась ядерному оружию и последующей радиации. Как идут дела на заводах?

— По подсчетам специалистов, надо еще семь месяцев. Физики, которых мы отрядили работать над этими статичными зеркалами, все еще не пришли ни к какому выводу. Если бы нам удалось сломать эти проклятые зеркальные шарики, мы могли бы освободить боеголовки и покончить со всем этим. — Помедлив, Хиксон добавил со вздохом: — Если они еще функциональны. Бог знает что натворили эти зеркальные штуковины.

— Есть новости из Филадельфии?

— Нет. Потеряли около тысячи двухсот человек. Кто мог подумать, что они растеряют мужество и отзовут воздушное прикрытие? Знаешь, если бы мы имели возможность не заниматься обычными видами оружия и все силы бросить на восстановление ядерного потенциала, мы бы ускорили…

— Естественно! Страна населена рыдающими гражданами, кричащими об обороне. Соединенные Штаты никогда раньше не подвергались бомбардировке. Все эти привыкшие к комфорту домохозяйки вдруг осознали, что их города стали мишенью: воронки на месте домов очень впечатляют. Им вовсе не улыбается оказаться на носилках “Скорой помощи”. Им не нравится быть бессильными, им не нравится, когда советские бомбы разрушают водопровод. Последний опрос показал, что мой рейтинг приблизился к пятнадцати процентам. Бирч заявляет, что требования о моей отставке имеют веские основания. — Атвуд поднял глаза. — Я и в самом деле не справляюсь?

Хиксон развел руками, качая головой.

— Нет, Джон. Просто мы не предвидели такого хода событий, И теперь воюем на ощупь. Мы не можем ничего поделать. Мы не можем обороняться, потому что наши силы рассеяны. Перекраивание границ в годы правления Горбачева, дефицит и депрессия — все это превратило мир в подобие лоскутного одеяла. Если мы потеряем спутниковую связь, мы даже не узнаем, что творится на фронтах!

— А что там в Крыму? Что-то известно?

— Генерал Мак сообщает, что в Одессе мы деремся за каждый дом. Большие трудности со снабжением. Мы ожидали, что Растиневский выведет войска из Пакистана, но он этого не сделал. Напротив, он продолжает формирование теневых дивизий, призывая стариков и вручая им посыпанные нафталином винтовки со складов. Мы устраиваем им настоящую мясорубку, их потери превышают наши в десять раз, но они все прибывают.

Атвуд вздохнул.

— Турки подходят к побережью. Может быть, это как-то облегчит положение.

— Если не вмешаются армяне. Все будет зависеть от того, кого они больше ненавидят: Москву или турок. И пока Москва будет снабжать их оружием, они будут воевать против турок. Как только турки начнут боевые действия, греки останутся в стороне, и я их не осуждаю: нейтралитет — их единственное спасение.

— А румыны?

— Все еще занимаются пустой болтовней. Но если консерваторы возьмут верх, они ударят по Крыму с запада. И если они сделают это…

— Это будет удар в спину. Пэт, мы даже не сможем эвакуировать оттуда войска.

Хиксон промолчал.

— А Польша?

— Тоже неважно. Черт побери, они обыкновенные люди. Русские ввели в Польшу десять армейских групп. Как ты думаешь, они могут противостоять этому?

— Но это спасло Германию?

— В данный момент. Польша спутала карты Советам, так что сейчас, вместе с Англией и Францией, нам удалось очистить большую часть германской территории. Но мы ничего не можем поделать с Бельгией. Если мы оттянем войска, чтобы ударить по Брюсселю, германский фронт развалится на куски. Или так, или Растиневский опять высадит пару дивизий. Нам нельзя снимать водушное прикрытие на севере, даже в том случае, если Растиневский будет продолжать укрепление бельгийского плацдарма.

Атвуд почувствовал рези в желудке.

— Весь мир спятил.

Хиксон хмыкнул и наклонился вперед.

— И я собираюсь сделать его еще более безумным.

— Желаю удачи. Что ты задумал?

— Я разговаривал с Объединенным комитетом начальников штабов. Не нанося урона действующей армии, мы можем взять Владивосток и удержать его. Если получится, мы сможем открыть новый фронт.

* * *

Моше остановился и почесал заросший щетиной подбородок. Как всегда, он забыл побриться. Поколебавшись, он приложил ладонь к двери.

— Йелед? Это Моше.

Он подождал и опять окликнул:

— Йелед?

Наконец дверь открылась, и Моше ступил внутрь. Ничего необычного, комната такая же, как у всех.

Йелед полулежал на кровати, уставившись в голограмму, светящуюся перед его глазами, — Земля.

Дурные предчувствия охватили Моше. Ничего хорошего из этого не получится. Он подошел к автомату и заказал израильского кофе. С чашкой в руке он поднес стул к кровати и уселся напротив Йеледа. Откинулся назад и, закрыв глаза, вздохнул.

— Ты хочешь поговорить?

Молчание.

— Йелед, мне хочется услышать твой голос. — Моше нервно повертел в руках чашку и, нахмурившись, уставился в черную жидкость. — Поговори со мной. Скажи, что ты чувствуешь. Мы с тобой многое повидали. Ты меня помнишь? Помнишь парня, который вытащил тебя из танка, когда они облили его бензином в Дженине?

Молчание.

Моше содрогнулся. Йелед — первая ласточка. Неужели это произойдет с каждым из нас? Это шок или всего лишь тоска по дому? А может, это влияние космоса? Что, если бог запретил нам покидать свою планету? Что, если мы зачахнем и умрем — как птицы, выброшенные из гнезда ?

— Йелед, мне нужно знать, что тебя беспокоит, Я не только твой командир, но и человек, который жил с тобой, сражался с тобой и… плакал у тебя на плече.

Губы Йеледа зашевелились, глаза оставались прикованными голограмме.

— Я…

— Ну, скажи.

— Пять лет, Моше. Ты знаешь, как это долго? Моя дочь… ей будет десять. А моя жена… ну, многое может случиться за пять лет. Узнает ли меня сын? Он дитя, Моше. Крошечный младенец в пеленках.

Все-таки тоска по дому. Моше не отрывал взгляда от черной жидкости — в ней отражалась белым пятном светящаяся панель потолка.

— Эти пять лет они будут в безопасности.

Йелед обратил страдальческие глаза к Моше.

— Почему?

— Ахимса дал обещание.

Йелед зажмурился.

— Нам и раньше много обещали. Садат давал гарантии. Даже американцы. Сколько зла причинили нам эти обещания, Моше? Наша единственная гарантия — оружие за плечами, МОССАД и его скрытая деятельность. Это другое дело. Ахимса говорил, что Израиль будет в безопасности. Но касается ли это моей жены? Моей дочери? Сына? А, бомбы? А нападения террористов?

— Мы все очень стараемся…

— Мой сын растет без меня! — Йелед сжал кулаки. — Это самое ужасное. Я думал, что мы получим известия.

Чем ответишь на это? Что он мог сказать? — Пять долгих лет. Ей придется пять лет прожить в аду, Моше. Она даже не будет знать, что я жив. Пять лет волнений и… — Покрасневшие глаза Йеледа обратились к голограмме планеты — коричнево-голубому драгоценному шарику, закутанному в покрывало белых облаков.

— Она получит от тебя письмо. Американский президент позаботится об этом.

Пять долгих лет. Впервые мысль о том, что Анны нет в живых, принесла ему облегчение — ей не надо будет волноваться о его безопасности. Но как же другие? Йелед был первым.

— Но поверит ли она, что это я написал письмо? Мы знаем, что они рассказали людям. Неужели она поверит, что любимый ею человек унесен на небеса какими-то пришельцами из космоса? Если бы ты сам не был здесь, если бы не видел всего этого, разве ты поверил бы?

— Старина, не на все вопросы я могу ответить. Подумай о том, что мы люди практические. Мы не американцы, которые могут сидеть в безопасности, отделенные океаном от всех неприятностей. Мы привыкли к ужасной действительности. Мы здесь — пленники Ахимса. В нашем положении можно сделать две вещи. Или изо всех сил бороться за то, чтобы остаться в живых, или сдаться.

Йелед все смотрел на голограмму.

— Извини, Йелед, но космос небезопасен, как и Израиль. Пашти представляют такую же угрозу, как и арабы. Пока ты принимаешь решение, мы с Чеймом останемся на посту. Скажем, что ты болен.

Моше встал.

— Мне кажется, очень хорошо быть евреем. Никогда нет такой роскоши, как выбор. Или жертвуешь тем, что любишь, или… умираешь.

Не оглянувшись, Моше вышел из комнаты и зашагал по коридору. Я не могу его винить. Кто на очереди? Что там Пашти? Нас доведет до ада проклятая реальность!

* * *

Сэм провел рукой по лицу. Кожа была как неживая. Он заставил себя вспомнить все свои познания в физике и астрономии, позабытые за годы сражений и тренировок. Учебный процесс помогал справиться с тревогой: он понимал, что его люди здорово влипли. Ведь до сих пор неизвестны истинные намерения пришельцев, а люди находятся в их власти.

Сэм вошел в столовую. На часах полвторого ночи. Столовая, однако, не пустовала — за столом в одиночестве сидела женщина, перед ней стоял поднос с едой.

Сэм заказал ветчину и бутерброд с сыром. И много колы. Стоя около автомата, он уже отчетливо видел женщину. Это была Светлана Детова. Он подошел к ней с тарелкой в руке.

— Простите, это место не занято?

Она подняла на него глаза — такие же усталые, как у него.

— Садись, капитан. Составь компанию. Я слишком долго не разговаривала с людьми. У компьютеров, которыми я занималась, своя логика.

— И как идут дела?

Она размешала кофе и пожала плечами.

— Так, потихоньку, но я никогда не могла предположить, что буду так быстро обучаться. Любопытно, в критической ситуации, когда у тебя нет выбора, твои способности к учению растут с невероятной скоростью.

— Но дела двигаются?

Она пожала плечами, многозначительно взглянув на него своими голубыми глазами.

— Если Толстяк наблюдает за мной, его, наверное, забавляют мои неловкие попытки. Мне кажется, нам здорово повезло, что он не вернул нас на Землю, как законченных идиотов.

Сэм кивнул:

— Угу.

Она криво усмехнулась.

— Судя по выражению твоего лица, тебя вовсе не интересуют мои компьютерные глупости.

— Ты выглядишь не лучшим образом.

Она подперла рукой голову, и в самом деле, силы покинули ее.

— Ты тоже.

Он зевнул.

— Да, знаешь, я заметил, что ребята стали увлекаться выпивкой. Мне уже дважды жаловались. Они начинают нервничать. Когда такое случается, я делаю стойку — мне вовсе не хочется неприятностей. Я знаю своих ослов. Когда бывали затишья, чтобы удержать свою бравую банду от смертоубийства, я немного занимался с ней астрофизикой и галактической географией.

— Ослы? Убийства? — Она рассмеялась. — Но ведь ты их любишь.

Он кивнул, немного расслабившись.

— Да, я их люблю. Не знаю, я служил со многими. Иногда мне давали уже готовое подразделение. Знаешь, так учителя говорят о своем классе. Или тренеры о своей команде. Если тебе попадутся хорошие люди — все будет в порядке. У меня ребята что надо.

— Но они нервничают?

Сэм отпил глоток воды.

— Мы с Виктором загрузили их работой по уши. Подразделение усердно тренируется, но важно знать меру. Это все равно что вытаскивать на арену не готового к состязанию атлета. Мы с Виктором должны немного ослабить вожжи, или мы их озлобим. Но любое послабление даст им возможность задуматься. Нам покажется, что мы здесь всего год — ну и что? На самом деле мы будем отсутствовать пять лет, не имея никаких известий. Может быть, у кого-то занемог отец. Или сердечные дела. Все ли будут живы, когда мы наконец вернемся назад? Знаешь, мы покидали Землю в такой спешке, осталась масса недоделанных вещей. А кроме того, в их маленькие мозги начала просачиваться мысль, что, если мы даже вернемся, мир к тому времени сильно изменится.

— Так думают военнопленные.

Сэм кивнул:

— Ну, что-то вроде того. А если ты начинаешь думать, что пропал без вести в открытом космосе, тут есть от чего свихнуться.

— А твоя семья, капитан?

Он на мгновение задумался и пожал плечами, медленно пережевывая бутерброд.

— Я никогда не знал своего отца. Моя мать, видишь ли, она в доме престарелых в Детройте. Сестра… скажем, я потерял с ней связь. Так было проще. Младшего брата убили во Вьетнаме. Бабушка и дед умерли. За моими плечами остались только воспоминания.

Она вскинула брови.

— Спасибо тебе, капитан. До сих пор у меня не было времени подумать о таких вещах.

Сэм потер глаза.

— Ну что ж, это значит, я очень устал. Обычно я сначала думаю, потом говорю.

Она рассмеялась.

— Моя интуиция подсказывает, что ты никогда не разговариваешь, если устал. Боишься проболтаться?

Он тряхнул головой:

— Угу, но знаешь, каково это? Хуже нет, чем жить постоянно на взводе. И смогу ли я когда-нибудь стать самим собой?

— А может быть, станешь таким, как я. Майор Светлана Детова — знающая, способная и живая.

— Живая? Возможно, но ты несвободна.

Он пристально всматривался в изящные черты ее лица. В ее голубых глазах сейчас не таился расчет, не было замкнутости, к которой он привык.

Она освободила волосы, и они тяжелой массой рассыпались по плечам.

— Свобода, капитан, вещь относительная. А ты? Разве грубость, хитрость не помогают тебе уцелеть? Подожди, выслушай меня до конца! Если тебе дают задание, на твои плечи в будущем ложится двойная ответственность, не так ли? Да, я знаю, как это бывает. Ты чернокожий в Америке. Я женщина в Советском Союзе. В любом случае там, где белый может ошибиться несколько раз, у тебя есть право на единственный промах.

Он встретился с ее упрямым взглядом и медленно кивнул:

— Да, быть может, и так. Но меня еще не захомутали. — Что ты можешь знать об этом, женщина? Разве ты можешь понять?

— Именно поэтому ты бодрствуешь, когда другие спят. — Она кивнула самой себе. — Да, капитан, я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь.

— Почему?

— Потому что, как ты заметил, я тоже не сплю.

Он усмехнулся.

— Значит, ты бодрствуешь, горя желанием завербовать меня в КГБ?

Она вскинула бровь.

— Ну и каковы мои шансы на успех?

— Не самые лучшие.

Светлана допила остатки колы.

— Знаешь, мы могли бы предложить тебе…

— Меня это ни капли не интересует.

— Ты даже не выслушал меня.

Он наклонился вперед и поднял палец.

— Майор, в Америке доктор Кинг все-таки добился возможности промаршировать по улице с демонстрантами. Теперь ты можешь сидеть здесь и рассуждать о братстве между народами, любовь к которому твоя вшивая коммунистическая партия демонстрирует на лозунгах. Но мы, сестрица, многое повидали, и оба мы знаем что-то другое.

— Но доктор Кинг был убит психом не в моей стране, капитан.

— Конечно, черт побери! Потому что в твоей стране его послали бы на такой далекий север, что он стал бы первой черной сосулькой в истории человечества. Твоя партия построила бы для него лично новый ГУЛАГ на самом краю Таймырского полуострова.

Постукивая ногтями по столу, она откинулась на спинку стула.

— Ну ладно, с идеологией все ясно, а как насчет денег?

— Теперь ты заговорила на моем языке. Ну, для начала… как ты посмотришь на сто миллионов? — Он подмигнул ей. — Торговля будет долгой и нудной. Я собираюсь стать бонзой. Тебе что-нибудь принести?

— Принеси виски. Мы могли бы платить десять баксов в месяц.

— Ну ладно, пятьдесят миллионов… я не уступлю ни цента. — Они вместе пошли к автомату. — Скажи, как такая замечательная девушка могла попасть в лапы КГБ?

Она бросила на него короткий испытующий взгляд. Потом заговорила, подавив циничный смешок:

— Знаешь, это больше не имеет никакого значения. Здесь нет никого, кроме нас и Ахимса. Забавно, правда? Я так долго жила во лжи. Малейшая возможность быть откровенной заставляет меня нервничать.

— Я не хочу, чтобы ты волновалась, брось это и расслабься. Лги мне. Меня это не волнует.

Она взглянула на него подозрительно.

— Тогда почему ты проверял меня?

Пожав плечами, он протянул ей виски.

— Я уже много узнал о тебе: кто ты, откуда, что тебя сделало такой. Не из шпионских целей, просто ты меня интересуешь как личность.

Она отпила виски и подняла бровь.

— Я уже слышала подобное.

— Как хочешь, можешь верить, можешь не верить. Послушай, меня и в самом деле не заботит, что ты делала в Гонконге, кого ты там изображала и какое у тебя было задание. Мы здесь одни, майор. И я не знаю, что будет дальше. В скором времени моя жизнь может оказаться в твоих руках. Мы работаем так же, как все. Чтобы сплотить команду, надо начать с самого начала — с приветствия и рукопожатия.

Она покачала головой и глубоко вздохнула.

— Извини. Это старая выучка, привычка жить играя. Разведка — дело одиночек. Доверять можно только самой себе. Думаю, я никогда не буду, как… как…

— Как нормальные люди?

— Да, как нормальные люди.

— Но только не спрашивай чернокожего офицера, командира группы по борьбе с террором, на что похожи нормальные люди.

— А ты ненормальный?

Он заговорщически подмигнул ей.

—Люди, которые прыгают с парашютом, чтобы убивать других людей, вряд ли нормальные. А может быть, мы как раз нормальные, а весь мир безумен. Черт побери, не знаю. Зачем мы во все это ввязываемся?

— Ты спрашивал меня, как я попала в КГБ.

— Я попросил прощения.

Она перевела дыхание.

— Я совсем осмелела, ну да ладно. Я родилась в семье кагэбэшников. Моя мать работала в посольской группе второго главного управления. Мой отец работал в спецслужбе КГБ. — Она подождала, губы ее задрожали, глаза смотрели с надеждой. — Ну скажи мне что-нибудь, не молчи, ради бога.

— Поторгуемся? Секрет за секрет?

— Да.

— Когда мне было шестнадцать, я украл машину. Меня не поймали. Когда мне было двадцать, я украл другую. Об этом до сих пор никто не узнал. Если бы узнали, выкинули бы из Вест-Пойнта в два счета.

Она скрестила руки.

— Это не совсем то.

Сэм покачал головой и провел рукой по коротко стриженным курчавым волосам.

— Конечно, нет. Но я думаю, что я совсем не так интересен, как ты. Моя мамочка не занималась ничем иным, кроме как кормила нас и поднимала на ноги.

— А женщины? Тебя ждет дома подруга?

Он рассмеялся.

— Нет. И не думаю, что встречу подругу на Тахааке. Работа, как ты понимаешь, отнимает все время. К тому же американские женщины становятся почему-то немножко нервными, когда рассказываешь им, что зарабатываешь на жизнь, убивая людей. Думаю, кагэбэшники в таком же положении. Нет?

Она засмеялась, о чем-то вспоминая.

— Моя работа требовала от меня общения с мужчинами. Я выбирала самых высокопоставленных. И мне было так смешно, когда они похвалялись своей силой, своим могуществом, своими мускулами! Убить их тогда мне ничего не стоило. Уничтожить — с помощью семнадцати разновидностей яда, шести видов прицельного оружия или голыми руками. Власть — вещь относительная, так ведь? Над чем ты смеешься?

Она прищурилась, и Сэм снова расхохотался.

— Ох, я представляю. Вижу этих жирных котов, которые купаются в деньгах, в миллионах долларов, взбирающихся все выше и выше и мнящих себя королями, а среди них — маленькая, хорошенькая Светлана с трояком в кармане, которая пытается стереть ухмылку с их лиц. — Он покачал головой. — Понимаешь, удивляет меня только одно: ты ведь трясла их не только из принципа.

Казалось, она совсем успокоилась.

— Еще больше меня забавляло, когда они уговаривали меня не волноваться, старались меня защитить, шли навстречу любому желанию. Они охраняли меня от волков и шакалов, рыщущих по коридорам посольств и бирж.

— Мне бы хотелось посмотреть на их лица! Охранять тебя? Ну что ж, это здорово придумано! — Он вздохнул. — Плохо только, что ты не могла им открыться,

Она изогнула губы и хищно улыбнулась.

— О, при случае я это делала. В отличие от вашего ЦРУ, КГБ не очень-то заботилось о нравственных аспектах, когда дело доходило до политического убийства.

— Ну и как они выглядели?

Она повела носом и широко развела руками.

— В большинстве случаев рыдали и ломались. Как я сказала, власть — вещь относительная. — Она тряхнула головой. — Когда ты слышишь такое, беспокоишься? Уже по-другому думаешь обо мне?

Сэм допил остатки коньяка.

— Нет. Ни капельки. Как я уже говорил, мы оба выпали из системы, сестрица. Я знаю обе стороны медали. Ты такая же, как я, такой же профессионал. У тебя нет иллюзий, ты знаешь, что такое жизнь.

— Ты очень уверен в себе.

— Да. Я ненавижу пустую болтовню, особенно когда от моего решения и моего поведения зависит, вернутся ли мои парни по домам. Я повидал много смертей, майор. Мы и сейчас смотрим ей в лицо. Каждую минуту.

Она встретилась с его пристальным взглядом и медленно кивнула.

— Мне нравится образ твоих мыслей, капитан. И мне кажется, что ты прав. У меня не так много иллюзий в отношении жизни. И в отношении нашей теперешней миссии тоже. Мы будем работать сообща, капитан. В ближайшие месяцы нас ждет много работы. Я надеюсь, что не обманулась в тебе.

— Лучше надеяться, что мы сами в себе не обманемся, майор.

Она вызывающе посмотрела на него, словно пытаясь проникнуть в самую душу.

ГЛАВА 17

Маршал Сергей Растиневский ударил кулаком по стенной обшивке и стал нервно мерить комнату шагами. С тех пор как начали поступать донесения с Дальнего Востока, в штабе воцарилась тишина. Люди в тревоге смотрели на него. Он остановился, а потом снова отмерил пятнадцать шагов, пересекая огромный кабинет.

— Соедините меня со Ставкой. — Он еще не закончил фразу, а полковник уже протягивал ему трубку полевого телефона.

— Сергей? — послышался голос Пашкова. — Тебе уже сообщили?

— О Владивостоке? Да? Что, совсем худо?

Молчание.

— Худо, Сергей. Я разговаривал с Устиновым в Хабаровске. По данным местной разведки и из его личных источников стало известно, что американцы высадили почти всю Десятую армию. И пополнение ожидается со дня на день.

— Они добрались до грузового воздушного транспорта? Что слышно о “Киеве”?

— Слава богу, не добрались. “Киеву” удалось проскользнуть через Татарский пролив в Охотское море. Но все морские порты в руках американцев.

— А наземная ситуация?

— Тоже неважная. Американцы захватили Уссурийск и Арсеньев. Устинов предполагает, что не пройдет и недели, как угроза нависнет над Хабаровском. Он уверяет, что сделает все возможное, чтобы задержать наступление, пока мы не пришлем подкрепление. В данный момент мы можем выполнить его просьбу, но все это пугает. Если отдать ему пограничников, не будет ли это приглашением для китайцев?

Растиневский закусил губу. От дурных предчувствий внутри у него все сжалось.

— Пашков, сейчас американские танки движутся в направлении Хабаровска. Они взяли наш западный порт. Думаю, сейчас не время заботиться о китайцах. Дай мне подумать, я перезвоню.

Он передал трубку полковнику и шагнул к карте, глядя на Советский Союз. Как американцы смогли? Конечно, Япония. Они каким-то образом ухитрились сконцентрировать войска в Японии и переправиться на нашу территорию. А КГБ и ГРУ хлопали ушами. Что теперь? Откуда он может отозвать войска? Как только были мобилизованы и отправлены в Европу дивизии на смену боевым подразделениям, оккупировавшим Польшу, Чехословакию и Венгрию, произошло непредвиденное. Каждый раз, когда оставалось только нанести последний сокрушительный удар по Западной Европе, из хаоса поднимала свою уродливую голову ядовитая гидра и угрожала с другого конца.

— Мы едва успеваем оправляться от ран, — прошептал он. — Нет времени планировать, нет времени подготовиться. Каждый шаг углубляет кризис.

В чем состоял его план? За четыре недели завоевать Западную Европу? Как уверенно он раздавал обещания! Никто не мог предположить, что в тот день туман окутает Брюссель. Кто мог подумать, что три дивизии мотопехоты погибнут из-за того, что посадка на Завентемском аэродроме сорвется? Война длилась уже год, погибло пять миллионов советских людей — а конца все не видно. Любыми путями нужно перенести военные действия на Американский материк.

Он смотрел на карту.

— Дайте мне Ставку.

Полковник вручил ему трубку.

— Пашков?

— Слушаю, Сергей.

— Какова ситуация в районе Одессы? Город опять наш, но есть ли успехи? Мы вышибли НАТО из Крыма?

— Не совсем. Их силы иссякли, но им удалось захватить и укрепиться в Севастополе и наладить воздушный мост с турецкими базами — оттуда они получают подкрепление. Если бы у нас было еще три дивизии, тогда…

— У нас их нет. А армейская группа Колнова в Пакистане?

— Никита подавлен. Это тот же Афганистан, но без воздушной поддержки. ГРУ сообщает, что давление Запада становится все более ощутимым. Афганцы и иранцы все чаще делают вылазки.

Сергей щелкнул языком по нёбу.

— Пашков, пятнадцать дивизий заканчивают обучение под Минском. Их надо отправить на восток немедленно. Как хочешь, но надо организовать их переброску…

— Но, Сергей, без этих трех дивизий нет никаких шансов выкинуть хаммеровскую команду из Брюсселя…

— Они подождут. Они уже долгое время в окружении, они должны еще потерпеть, пока мы не ослабим НАТО настолько, что сможем беспрепятственно приблизиться к ним по воздуху.

На линии повисла напряженная тишина.

— Пашков? Ты где?

— Я здесь, Сергей. Ты уверен, что потребуются такие силы, чтобы выкинуть американцев из Владивостока?

— Нет, Пашков. Я хочу, чтобы “Киев” поплыл на север. У этой флотилии мощные воздушные силы, они смогут защитить себя в Беринговом проливе. Меня не волнует, как ты это организуешь, но ты должен предоставить мне грузовые самолеты и корабли для того, чтобы перебросить пятнадцать дивизий к Берингову проливу. Американцы затягивают петлю вокруг Владивостока, а мы сделаем то же самое в Номе.

— Сергей, а ты уверен, что…

— Выполняй!

* * *

Когда Шейла вошла в кабину наблюдения, в горле у нее запершило. Они ждали ее — весь командный состав. Она села на свое место. Сердце билось так, что даже дыхание сделалось прерывистым. Она обвела всех взглядом, пристально всматриваясь в глаза каждого. Черт побери, вряд ли кому-то приходилось ввязываться в такую страшную игру! Одно дело — планировать. Другое — начинать действовать. А если я проиграю? Я могу погубить всех нас — а может, и нашу планету.

Шейла выпрямила спину.

— Не знаю, как долго мы сможем пользоваться такой возможностью. Но сейчас, я думаю, все в порядке.

— Когда я разговариваю с Моше и с Виктором, никто не переводит, — добавил Сэм.

Шейла облизнула губы, стараясь отдышаться.

— Мы много раз проверяли и убедились, что это помещение не прослушивается. Если мы будем приходить сюда слишком часто, Толстяк может что-то заподозрить. Так что наша встреча пройдет в сжатые сроки и в полной секретности. Думаю, у нас уже есть небольшой опыт в секретных делах.

Рива Томпсон перевела слова Шейлы на иврит для Моше, в то время как Светлана выполняла перевод на русский для Виктора.

Шейла внимательно смотрела на Моше, Виктора, Светлану. Сэма и Риву, заглядевшихся на звезды.

— С этого момента мы пятая колонна. У нас мало времени, так что давайте поспешим, люди. Майор Детова, что у вас?

— У меня есть доказательства того, что Толстяк нарушает закон. У Ахимса есть Совет. Они называют себя Оверонами. Короче говоря, невзирая на то что сам Толстяк является Овероном, его действия нарушают соглашение с Пашти, и никто, кроме Шисти, не знает о его поступке. Ни одно разумное существо во вселенной. В настоящее время о Шисти известно только то, что они очень стары и бессмертны.

— И конечно, — добавил Виктор, как всегда пронзительно взглядывая на Шейлу, — именно по этой причине нас вывезли с Земли в такой секретной обстановке. Никакие космические мониторы не зафиксировали пребывания Толстяка на Земле. И не полетели в космос сводки новостей, которые могли бы встревожить Пашти или… кого?

— Шисти, — подсказала Светлана.

В душе Шейлы все перевернулось.

Итак, мы поймали Толстяка на очередной лжи. Радиоволны распространяются со скоростью света. Сделанное ею открытие потрясало ее. Толстяк вовсе не собирался связываться опять с Землей. Ему надо замести следы. Но как? О боже, Шейла, не думай об этом, сейчас не время.

Моше внимательно выслушал перевод Ривы.

— Что же нам делать? Наша планета у них в заложниках. Мы ни на минуту не можем допустить, что нейтрализация ракет — единственное проявление их могущества.

— Парень, у нас есть то, что есть. — Сэм пожал плечами. — Или мы лупим этих Пашти, или Ахимса проделывают что-то забавное с нашим миром.

Шейла хранила молчание, выжидая, какой оборот примет их разговор.

Захотят ли они рисковать? Понимают ли они?

— Это проблема. — Моше ждал, когда Рива закончит переводить. Потом его лицо помрачнело, и он оглядел остальных офицеров. — Вам всем повезло. Вы никогда не видели вашего… вашего сына или дочь обгоревшими, истекающими кровью, убитыми. — Его подбородок дрогнул. — Постоянно живя под угрозой уничтожения с Метзада, символа отчаяния и смерти, мой народ привык к словам “теперь или никогда”.

Товарищ Стукалов, майор Данбер, капитан Даниэлс, мы стоим перед фактом вступления в конфронтацию с двумя врагами. Сначала мы должны нанести упредительный удар Пашти, исключив любую угрозу, которая может исходить от станции Тахаак. А потом, не мешкая, заняться Ахимса.

— Что вы и проделали сначала с сирийцами, а потом с египтянами во время войны Йом Киппура, — поддержал Виктор.

— Хорошая аналогия, но вряд ли применимая, — Моше улыбнулся, и его лицо гнома добродушно сморщилось, что не вязалось с печальным выражением глаз.

Светлана сжала губы.

— Мы не знаем истинной силы Ахимса. Кто-нибудь из вас хоть один раз видел его? Не голограмму, а самого Ахимса, живого? Во плоти? — Она обвела всех взглядом. — Нет? Тогда это все равно что я…

— Черт побери! — взорвался Даниэлс. — Это могли быть роботы! Или, может быть…

— А может, они маленькие надувные шарики, как называет их твой Мэрфи? — спросил Стукалов. — Сэм, мы должны понимать, что, каково бы ни оказалось их физическое обличье, они опасны — как КГБ.

— Я приму это к сведению, — закончив переводить, добавила от себя Светлана.

— Извини меня, товарищ Детова.

Шейла вступила в разговор:

— А кроме того, мы не должны забывать, что наша жизнь на этом корабле целиком зависит от их воли. У нас есть шанс, но этот шанс — единственный. Стоит нам только показать им, что мы собираемся взбунтоваться, как они преспокойно откроют люки и выкинут нас наружу — попробуй выживи. — Она указала на звезды за прозрачными стенами кабины. — Для них это будет единственным выходом в их юридической практике. Посмотрите, как хрупко человеческое тело. Разве они не могут отравить нас своей едой и питьем? Или напустить в помещения газы? Сколько способов может испробовать умный и развитой пришелец, чтобы убить четыреста непокорных человеческих существ, находящихся на корабле такого размера? А мы уже видели, какими удивительными ресурсами они располагают.

— Итак, пусть будет что будет. — Рива подмигнула звездам. выходя из задумчивости. — Я начинаю испытывать отвращение к тактике Ахимса. Мне не нравится, когда меня используют в качестве пешки. Я по горло сыта Ливаном.

— И ты вступишь в игру? — спросила Шейла.

Рива сузила свои зеленые глаза.

— Ты чертовски права, и я сделаю так, что никто не узнает, что я чувствую на самом деле, майор.

Детова вздохнула.

— Я так понимаю, мы собираемся сопротивляться? Что у тебя на уме, Шейла?

— Кое-что есть. Кое-что наклевывается. Я посвящу вас во все детали, как только получу побольше сведений от Светланы и переводы Ривы с языка Пашти. Пока мы можем приходить сюда и разговаривать. И в конце концов что-то придумаем сообща. Люди, это страшный риск, ужасный. Если мы проиграем…

— Мы привыкли рисковать, — сказал Моше, — и, несмотря на все препятствия, находить выход.

— Согласен. — Лицо Сэма было невозмутимо.

— Мы должны быть очень осторожны. Осторожнее, чем евреи в Треблинке. Малейший намек на то, что мы ненадежны, и Толстяк откроет дверь в безвоздушное пространство, — предостерег Моше.

Нахмурившись, Сэм сцепил пальцы.

— Кстати, эта станция Тахаак тоже окружена вакуумом? Так? Если мы попросим провести учения в вакууме, это не покажется Ахимса нелепым?

Виктор кивнул, улыбаясь:

— Хорошая идея, Сэм. Что будет, если Пашти разгерметизируют свою станцию и выпустят весь воздух наружу? И не только это. Ведь космонавты тренируются по разным причинам. Мы подумали о вакууме, а что, если исчезнет гравитация? Мы поплывем в разные стороны, как рыбы. Так что тренировки необходимы. А кроме того, это новшество отвлечет людей от мыслей о доме. — Стукалов задумался. — Конечно, наше оружие должно будет функционировать и в вакууме.

— И откуда в тебе такая изобретательность? — спросила Шейла, уткнувшись подбородком в колени.

Волосы Стукалова отливали золотом. Что-то в его улыбке тронуло ее, лишив покоя.

— Я стал изобретательным, прыгая с парашютом от ЦСКА в окрестностях Лондона, — ответил Виктор с озорной улыбкой. — Радуйся, что мне никогда не приказывали прыгнуть в сам Лондон с другими целями.

Шейлу осенило — еще один кубик встал на свое место.

— Как я не подумала раньше… конечно!

— В чем дело? — спросила Светлана.

— Если это так… — Шейла отмахнулась от их любопытных взглядов и принялась объяснять: — Виктор навел меня на мысль. Дайте мне пару дней на размышления. Светлана, посмотри, что ты можешь выудить из системы Ахимса насчет возможности контратаки Пашти. Не на Тахааке, с этим мы и сами управимся, а на этом корабле. Понимаешь? Я хочу узнать, какие действия мы должны будем предпринять, чтобы защитить этот корабль.

— В том случае, если Пашти нападут и захватят его! — воскликнул Сэм. Глаза его загорелись. — Светлана, как только ты что-нибудь выяснишь, разыщи меня, мы придем сюда и поговорим. Может быть, твои данные вкупе с моими тактическими соображениями породят что-то такое гремучее, что запугает Толстяка.

— Ладно, хорошо, Сэм. — Улыбка Детовой, предназначавшаяся Сэму, была более теплой, чем обычно. — Тогда у меня появится шанс поторговаться. Посмотрим, кто из нас хитрее.

Он усмехнулся и подмигнул ей.

— Поторговаться? — спросила Шейла.

— Интимная шутка, — пояснил Сэм.

Поеживаясь в своем космическом одеянии, Моше прокашлялся. Какой бы наряд он ни носил, он неизменно выглядел как танкист, только что вышедший из пустыни.

— Ладно, шутки в сторону; я займусь станцией Тахаак — надо продумать, как удержать ее, если Пашти вздумают атаковать. Наши действия должны быть скоординированы с пилотами торпед. Возможно, нам следует расширить диапазон обстрела и усилить огонь в тех точках, где возможны атаки. Также укрепить обороноспособность. Например, разработать способы защиты корпуса торпед.

— Рива этим займется. Помните, после того как торпеды выйдут из пикирования, надо снова заделать станцию, — напомнила Шейла.

Даниэлс кивнул.

—У меня есть такой парень, Моше. Я пришлю тебе Теда Мэйсона: он мастер на все руки. Надо подумать, что еще можно выудить из Толстяка. Хотя мы остаемся в своей клетке, этот надувной шарик даже не подозревает, что мы способны к развитию и расширению своих возможностей.

Виктор Стукалов рассмеялся.

— Держись поближе к Светлане, дружище: ты родился под счастливой звездой — рядом с тобой Советы. Как вы думаете, что привело нас к подписанию договора по ПВО? Огарков со своей секцией дезинформации убедил весь западный мир, что у нас уже есть своя противоракетная оборона. Простейший пример из советского учебника. Теперь мы используем тот же принцип, чтобы скрыть наши возможности.

— Думаю, на сегодня все, — закруглилась Шейла. — Затянувшаяся беседа может вызвать подозрение. Но мне все-таки хотелось бы узнать, к чему вы придете, что у вас получится.

— Мы найдем способ сообщить, — мягко сказал Моше.

— Будь осторожен, Моше. Одна ошибка — и все мы мертвецы.

* * *

— Оверон? — Клякса вытянул глаз-стебель.

— Да, штурман?

— Кажется, люди что-то затевают.

Толстяк легко скатился к наблюдательному посту.

— Что ты подозреваешь?

— Неподчинение. Я только что проверил записи. Думаю, мы кое-что упустили. Пузырь наблюдения не оснащен мониторами.

— И они это обнаружили?

— Да, Оверон. Записывающее устройство уловило аномалию. В типовой записи, отслеживающей общение, отмечено, что офицеры Данбер в одно и то же время собрались в пузыре наблюдения. В течение двадцати минут они находились вне поля зрения приборов. Боюсь, что они что-то затевают.

— Конечно, затевают, на то они и люди. Но подумай, штурман. Разве осмелятся они бросить мне вызов? Что они могут сделать? — Толстяк сплющился, мозг его напряженно заработал. — Установи записывающие устройства, штурман.

— А если люди взбунтуются?

— О, я уверен, что они сделают такую попытку. Ты должен не забывать, они дикие звери. И как все дикие звери, они попробуют вырваться из клетки. Нужно время, чтобы научить их и послушанию и цивилизации.

— Ты накажешь их немедленно?

— Штурман, тебе нужно многому научиться. Если я немедленно накажу их, они выкинут какую-нибудь глупость. Откажутся атаковать Пашти, например, думая, что таким способом что-то выторгуют. Люди всегда переоценивают свои возможности. Потворствуя им, притворяясь, я сохраню им хорошее настроение. Я вовсе не хочу, чтобы они затаили на меня зло.

— Но их настроение уже ухудшается, — Клякса образовал манипулятор и настроил магнитное поле вокруг термобашен. — Многие скучают по дому.

— Это пройдет. Не сомневаюсь, что Шейла Данбер найдет, чем занять их мозги, чтоб справиться с ностальгией. Странные у них желания, правда? По ее просьбе я выполню любое из них.

— А может, именно этого они и ожидают?

Толстяк самодовольно хихикнул.

— Ну и пусть. Ты слышал записи. Они четко представляют, в каком положении находятся. Они понимают, что являются пленниками, а их планета — заложник, В данный момент они должны цепляться за любую возможность, они должны понять, что хорошее поведение будет вознаграждено. И они ни на минуту не забывают о своей планете. Я поиграю в их игры, штурман. Мне нужно, чтобы они расправились с Пашти решительно и добровольно, без всякого нажима. Если люди в отчаянии, они допускают ошибки. Они волнуются, становятся уязвимыми. Я хочу, чтобы они всей душой, всем сердцем стремились к уничтожению Тахаака, но как только Тахаак превратится в обломки, начнется настоящая исследовательская работа.

— Что ты с ними сделаешь?

Толстяк весело пискнул:

— Все что захочу, штурман! Абсолютно все!

* * *

Мэрфи приступил к изучению устройства запасного спасательного люка, пытаясь разобраться, как справиться со сложным замком. Люди из АСАФа не должны оказаться в западне. В задачу десантников и спецназовцев входило подготовиться к тому, чтобы в критической ситуации организовать спасательные мероприятия. А это значило, что Мэрфи и его людям нужно научиться открывать запасные люки.

Мэрфи поежился, почесал в затылке, потом стал внимательно разглядывать механизм.

Они работали в огромном, освещаемом потолочными и стенными панелями помещении, которое называлось орудийным отсеком. Сооруженные Ахимса танки были залиты светом. Машины напоминали черепах или приземистых лягушек с круглыми панцирями. В отличие от военной техники, которую доводилось видеть раньше, танки пришельцев отливали перламутром. Ахимса использовали какой-то полупрозрачный материал. Моше дал разрешение опробовать один из танков. Люди из АСАФа с волнением наблюдали, как Мэрфи разряжал в него обойму за обоймой из смертоносных ружей Ахимса. Потом он попытался подорвать его гранатами: покоробился пол, разбились осветительные панели на потолке, засыпав осколками все помещение. Но когда они подошли к танку, чтобы осмотреть повреждения, то увидели на жемчужно-серой поверхности лишь несколько неглубоких царапин: в целом корпус остался невредим.

— Вот это броня! — изумленно прошептал Ария. — В такой штуковине можно запросто прогуливаться по Дамаску по пятницам.

Мэрфи подошел к люкам и ощупал замки.

— Фил, дай мне вон тот учебник. — Мэрфи всем весом навалился на крышку люка. — Эта чертова хреновина должна же как-то открываться! — Он поднял глаза и заметил, что Фил не пошевелился. — Эй, ты в порядке? Эй, Фил! С добрым утром!

Фил вздрогнул и посмотрел на него — он сидел на башне танка Шмулика.

— А?

— Я просил тебя подкинуть мне вон тот учебник, — повторил Мэрфи, указывая взглядом на толстую книгу Ахимса.

— А, извини. — Круз оглянулся, взял книгу и передал ее Мэрфи.

Мэрфи перелистал смешные странички, нашел схему люка и надавил на края крышки. Крышка легко открылась. Положив учебник на странного вида гусеницы, он подмигнул своему товарищу.

— Эй, ты сегодня не в себе. Дай пять, и пошли выпьем чашечку кофе.

Круз посмотрел на него, кивнул с отсутствующим видом и спустился на пол.

— Что с тобой происходит? Последние дни ты какой-то странный. Может быть, ты напился сока ялапы? Подмешал ее в текилу?

Круз предостерегающе поднял палец.

— Эй, парень, разве я шучу насчет бифштексов с кровью?

— О-о-о! — Мэрфи поднял руки. сдаваясь. — Какой недотрога! И это тот парень, который привык подшучивать над своей компанией пропойц — любителей текилы?

— Ну, привык, а может, те деньки больше никогда не вернутся.

Мэрфи растерянно пожал плечами.

— Какая муха тебя укусила, парень?

Круз совсем скис.

— Ох, черт побери, Мэрф, и я сам не пойму, что со мной творится. Просто меня все раздражает, вот и все. Не знаю. Все думаю о Тринидаде, увижу ли я его когда-нибудь? Думаю о Долорес. Пять лет, парень. Ха, вряд ли она будет меня дожидаться. А мама? Папа? Мария? Ой-ей-ей, они состарятся на пять лет. Мария, Иисусе, моя маленькая сестричка. Может, она выйдет замуж за какого-то проходимца, а меня не будет рядом, чтобы убить его. А Луис, черт побери? Он закончит школу, а я этого не увижу, парень. Он женится, а вдруг на какой-то толстухе или тупице?

Они шли по длинному коридору. Круз опустил голову и говорил, отчаянно жестикулируя.

— Пять лет? Ну ладно, для нас это не покажется долго. А для них? Парень, мир здорово изменится за эти пять лет. А что они будут думать, а? Мать сойдет с ума от волнения.

Мэрфи кивнул. Они дошли до столовой. Он взял две чашки кофе. Слова Круза растревожили его, затронув что-то спрятанное глубоко внутри. Как странно, видно, он соскучился по чувствам. Волна раздражения захлестнула его, но он привычным усилием воли подавил ее.

— А знаешь, по чему я больше всего тоскую? — продолжал Круз, отпивая кофе и усаживаясь на стул. — Конец охотничьего сезона, парень. На земле иней, вся полынь белая. Осины преобразились — листья на них желтые, красные, падают на землю золотым дождем. Высоко в горах так хорошо пахнет, воздух такой чистый и прозрачный; можжевельник, пихты — как духи с шалфеем. Чем выше, тем чище воздух, тем синее небо. Знаешь, кажется, что у скал и у сухой травы есть душа. Там боги смотрят на тебя, парень. Черт побери, и не так важно, убьешь ты оленя или нет. Просто побыть в тех местах, послушать птиц, приблизиться к земле. Потом, к вечеру ты топаешь к грузовику, едешь по грязным дорогам, спускаясь с горы. Солнце близится к закату — все небо охвачено огнем: оранжево-желтым, красным, розовым, облака как лазерные лучи — вообще цвета, как на картинах Навайо. Фары освещают дорогу, кругом скалы, рытвины, и ты играешь в эту игру, рискуя свалиться в канаву или врезаться во что-нибудь, Наконец доползаешь до подножия, а оттуда до городка восемь миль. К этому времени становится совсем темно, и видны только светящиеся вывески мотелей — “Семь-одиннадцать”, “У Санчеса”. Заходишь в один из них, берешь дешевого пивка и зубоскалишь с Розой о тех матерых самцах, которых не удалось подстрелить в этот раз. Мол, если бы не сорвал веточку полыни, а выстрелил, то уже сейчас за плечами болтались бы чудо-олени. Роза смеется и желает тебе удачи в завтрашней охоте.

Круз замолчал, мечтательная улыбка блуждала на его губах. Он погрузился в задумчивость, и его темные глаза погрустнели. Мэрфи до боли прикусил нижнюю губу. Почему у него нет подобных воспоминаний? Неужели ему нечем согреть сердце, кроме как мыслями о доброй выпивке и потасовках? Он вздохнул и сказал:

— Ну, Фил, а дальше?

Круз задумался, и его лицо озарилось улыбкой, идущей откуда-то из глубины души.

— Потом наполняешь пивом фляжку до самого верха и едешь по городку, кланяясь старикам — Монтойе, Филипу, Рамону — и отпуская шуточки через окно. Когда подъезжаешь к дому, все окна освещены таким уютным желтым светом, собаки выбегают, заливаясь лаем. Сестрица открывает дверь и спрашивает: “Ну, принес что-нибудь? Или опять промахнулся?” А потом, как подойдешь к двери, парень, запах маисовых лепешек просто валит с ног. Мама всегда их пекла, когда мы ходили охотиться. Не знаю, наверное, семейная традиция. В доме тепло, и папа рассказывает о том времени, когда он подстрелил шестифутового самца на пике Лас-Крусес, и показывает на висящие над дверью рога. Очень старая история, он ее рассказывал еще тогда, когда я был слишком мал, чтобы что-то понимать. — Губы Круза задрожали. — Интересно, услышу я ее когда-нибудь еще?

Мэрфи кивнул сочувственно.

— Слушай, когда мы вернемся, возьмешь меня с собой, а?

Круз тряхнул головой.

— Ты хочешь пойти поохотиться? После всего… Почему, парень?

Мэрфи поднял плечо, глядя в сторону, боясь встретиться взглядом с Крузом.

— Не знаю. Я… ну… ты так здорово рассказываешь. Все это так чудесно. Просто бродить и вдыхать запахи, а потом возвращаться и встречаться со всеми этими людьми. Идти домой… к маисовым лепешкам, к семье. Слушай, старина, я никогда не видел своего отца. Моя мать, ну, она… она… Ладно, не хочется говорить об этом. Но у тебя. Фил, у тебя есть что-то стоящее. В следующий раз, когда затоскуешь по дому, приходи ко мне. Потому что когда все это закончится, мне некуда возвращаться. — Мэрфи усмехнулся. — Если не считать охотничьей вылазки где-то в горах Тринидада.

Круз улыбнулся и потянулся к Мэрфи, чтобы хлопнуть его по плечу:

— Держись, парень! — Потом немного смутился. — Тебе и правда интересно поболтать об этом? Может, я тебе надоел, тогда ты…

— Нет. — Мэрфи сделал гримасу и залпом допил кофе. — Ты просто поделился со мной кусочком мечты. Такое слишком жалко терять.

— Значит, наступит день?

— Наступит, — успокоил его Мэрфи. Если мы не станем первыми трупами людей среди звезд, старина.

* * *

Моше с любопытством оглядел маленькую комнату Ривы. Почему все они выглядят одинаково? Эта комната отличается от других только отсутствием вещмешка.

— Будь как дома. Пива хочешь? — спросила Рива, переходя на английский.

Моше сразу же включил свой обруч, вызывая голограмму ставшей уже страшно знакомой станции Тахаак.

— С удовольствием, — отозвался он, подходя к голограмме поближе и вновь вглядываясь в переплетение замысловатых тоннелей. Теперь он представлял, как его танки проникают в бреши, проделанные летающими “воздушными” торпедами. Каково будет поле обстрела? Возможности его орудия ограничены — если он что-то неправильно рассчитает, станция лопнет, как консервная банка.

— “Голд стар”, — сказала она, вкладывая в его руку холодную бутылочку. — Не знаю, похоже ли пиво на то, что подавали в иерусалимском “Хилтоне”, давай попробуем.

— Не вижу разницы. Ахимса очень старается, чтобы мы чувствовали себя как дома. — Он нахмурился, не отрывая взгляда от станции. — Нам нужно усовершенствовать орудие, систему прицела и двигатель.

Рива тряхнула головой, и рыжая прядь упала на плечо.

— Находясь в торпеде, я не вижу, как направлен лазерный луч. Это как-то связано со скоростью света.

— Есть вопрос, — затребовал обруч Моше. — Мне надо посмотреть все виды космических кораблей Пашти. Поисковые корабли, особенно те отсеки, в которых располагается стрелковое оборудование.

Рядом с вращающимся колесом станции Пашти возникли голограммы трех различных видов кораблей.

— Их размеры соизмеримы с размерами станции? — спросил Моше.

Голограммы сразу же уменьшились в размерах.

— Есть вопрос, — приказала Рива. — Начертите сравнительные характеристики этих кораблей и наших торпед. — Она сличила цифры и чертежи, которые указывали на сходство в устройстве различных кораблей. — Не очень-то хорошо.

— Есть вопрос. Учитывая те скорости, которые могут развивать корабли Пашти, какой должна быть полезная зона огня, если наше орудие стреляет в вакууме? С помощью светового сигнала покажите, пожалуйста, траекторию снаряда, пущенного из проделанной торпедой бреши. — Моше отпил глоток пива. Голограмму пронизали прямые желтые линии. — Да, мисс Томпсон, совсем не хорошо,

Она удивленно посмотрела на него.

— Мисс Томпсон? Кто это? Называй меня Ривой.

Моше усмехнулся.

— Отлично, Рива, как же нам создать боевую зону огня с тем, чем мы располагаем?

— Давай поиграем с числами и мощностями и посмотрим, что из этого выйдет.

Прошло много времени. Еще одна пустая бутылочка “Голд стар” оказалась на полу. Он сощурился и взглянул со своего места возле Ривы на голограмму станции. Под разными углами из бреши станции расходились желтые линии.

— Может быть, тебе надо передвинуть номер второй Бен Яра в эту слепую зону внизу? — предложила Рива.

— Тогда мы вдвое увеличим зазор между Итцаком и Шмуликом. — Моше задумался.

Наступила тишина — Моше старался распутать клубок мыслей, крутившихся в усталом мозгу.

— Нам нужно немного отклонить орудие и изменить точки прицела.

— А если Толстяк не позволит это сделать?

— Мне кажется, я опять оказался в сорок восьмом году.

— Ты слишком молод, чтобы помнить это.

— Ты тоже. Но я помню, какую отчаянную нужду мы испытывали во время драматических событий войны Иом Киппура. Может быть, Толстяк — современная версия Ричарда Никсона.

Рива пробежалась пальцами по волосам.

— А представь — сейчас бросить все это и пойти посидеть на берегу Ашкелона, попивая пивко и глядя на прибой.

Моше тяжело вздохнул, вспомнив то время, когда он в последний раз был там. Они с Анной только что поженились. Странно, но они больше никогда не приезжали туда.

— Какое забавное у тебя лицо.

— Я вспомнил Ашкелон. Я вспомнил те времена, когда мы были там. — Он покачал головой. — Другие времена, другие места. Оглядываясь назад отсюда, из недр звездного корабля Толстяка, я с трудом верю, что те дни… что вся та жизнь — не фантазия. Что-то кажется ужасным, что-то навевает грусть.

— Ты сказал “мы”. То есть ты и твоя жена?

— Анна. — Он улыбнулся, вспоминая ее нежное тело, сияющие глаза и таинственную улыбку, которая предназначалась только ему.

— Тебе правда пришлось похоронить и сына, и дочь? — Тон Ривы изменился.

Моше посмотрел на нее и увидел в зеленых глазах глубокое сострадание.

Сколько времени прошло с того дня? Он вспомнил горе Анны, вспомнил, как она несла фотографию их сына, Чейма. Было очень жарко, солнце раскалило каменные мостовые. Похороны, как и все похороны в Израиле, проходили шумно, с рыданиями и стонами, и вдобавок эти проклятые мухи. И опустошение, и нереальность происходящего, и чувство непоправимой утраты. Даже когда к нему подошел его друг и командир Авраам Адан, ничего не изменилось в его восприятии: молитвенные шали были слишком яркими в тот день.

— Да. — Его голос прозвучал откуда-то издалека. Смерть дочери была куда более страшной. Палестинский снаряд разнес ее тело на куски. Медики уверяли, что покоящиеся в урне останки принадлежат именно ей. Серые облака в небе навевали странную пустоту в душе. Адан не приходил в тот день. И молитвенные платки не казались такими яркими. Часть его души умерла вместе с ней.

— Твоя жена, наверное, страшно волнуется за тебя, — тихо сказала Рива.

— Она… умерла.

Анна не страдала… Ну, довольно, память моя, подруга моя… Я не хочу вспоминать, как выглядели молитвенные шали в тот день.

Он встал, подошел к автомату и заказал еще “Голд стара”. Она смотрела, как он возвращается на свое место, усаживается и пустыми глазами упирается в Тахаак.

— И как ты справился со всем этим, Моше? Как смог заставить себя жить дальше?

Он пожал плечами и застенчиво улыбнулся.

— Я вернулся к своим танкам. Авраам взял меня к себе. А что мне еще надо было? Я ввязывался во все трудные дела, и мы сколотили хорошую команду. Наверное, я искушал судьбу. Не знаю. Почему ты спрашиваешь об этом?

Ее зеленые глаза затуманились, она подняла бутылку поддельного “Голд стара” и уставилась на нее, сжав ее пальцами.

— Я сильнее переживала. Может быть, я не такая сильная, но я не смогла вернуться к работе. Вашингтон интересовала деятельность КГБ, который занимался организацией сопротивления в Ливане и снабжал его деньгами. Одно цеплялось за другое. Я встретила молодого лейтенанта. Его убили в маленьком местечке Кана в Ливане. — Она замолчала, уголки ее губ дрогнули. — Он был… был… — Она дернула плечом и взглянула на вертящуюся перед ними станцию Пашти. — Ну и после этого… Я вернулась в Вашингтон. Поэтому я и спросила, как ты со всем этим справился.

Стало совсем тихо.

— Уже поздно, — проговорил Моше. Ему сделалось грустно, старые душевные раны опять заныли.

— Может, чашечку кофе перед уходом? — спросила Рива. Смутившись, она быстро добавила: — Я просто подумала вслух.

— Хорошая мысль, хотя ты, наверное, устала, как и я. Ты уверена, что не хочешь спать? Утро уже скоро. — Он с явной неохотой поднялся.

— Мне о стольких вещах надо подумать, что вряд ли я смогу уснуть, только прокручусь с боку на бок, и мне будут представляться стволы танков, торчащие из космических станций. А кроме того, слишком долго у меня не было такой роскоши, как обычная беседа с кем-нибудь. Особенно с тем, кого доконал Ливан.

— Не понимаю — разговоры не такая уж редкая вещь. Весь мир занят болтовней.

Ее лицо смягчилось.

— Но только не сотрудники ЦРУ, Моше. У них нет друзей. Во всяком случае, в тех отделах, где я работала. Все страшно секретно, нужно держать себя… ну, ты знаешь. Ни с кем нельзя расслабиться. Всегда есть подозрение, что…

— Исключение составляют только израильские лейтенанты, — предположил он.

На лице ее вспыхнула и тут же погасла легкая улыбка.

— Наверное, так. Вашингтон меня разочаровал. Тамошние люди, они какие-то ненастоящие. Прикидываются важными, сильными, умудренными опытом, а на самом деле все это фальшивка, искусственный фасад, который скрывает неуверенных в себе людей. Им пришлось бы полагаться только на божью помощь, если бы они оказались в реальной жизни, там, где стреляют, убивают друг друга, где день за днем смотрят смерти в лицо. Самым важным им кажется смена декораций в высшем свете. — Рива сжала кулаки и потрясла ими в негодовании: — Боже, самым ужасным вечером после возвращения в Вашингтон был вечер, который я провела с сестрой на смотринах ребенка. Пять часов, целых пять часов я выслушивала бесконечную болтовню женщин о том, когда и как их дитятки научились ходить. Как забавно ползал маленький Джонни, и каким ангелом была Сюзанна. Других тем они не знали. Думаю, что они не верили, что на свете существуют страшные вещи. Я хотела вскрыть себе вены!

Моше кивнул, нахмурившись, пытаясь представить общество настолько благополучное, что может позволить себе такие иллюзии.

— Но ведь они слушали новости? Видели войны по телевизору?

Рива посмотрела на него отсутствующим взглядом.

— Это все ненастоящее, Моше. Вот Вьетнам был реальностью. Они осознавали это, когда получали тело любимого сына в цинковом гробу. Но жить в сегодняшней Америке — это все равно что жить в какой-то сюрреалистической фантазии. Эти люди проголосовали за запрещение права собственности на оружие для самообороны. Конечно, они видели кровь по телевизору. Американцы видят стрельбу, останавливаются и глазеют, но всего на минуточку, а потом возвращаются к болтовне о своих детях и футболе. Та кровь, которая на экране и в новостях. — не настоящая кровь. И человек, который умирает у них на глазах, не представляется реальным.

— Неудивительно, что ты испытываешь потребность с кем-нибудь поговорить. Передай мне чашечку кофе. Но только одну. Мне еще надо проверить результаты сегодняшних учений.

ГЛАВА 18

Когда Раштак взглянул на трех Ахимса Оверонов, он шумно заскрежетал сам с собой. Сложная система связи свела воедино рассыпанные по всей галактике станции Ахимса, и на одном из огромных голографических мониторов Пашти возникли изображения Оверонов.

Раштак всегда нервничал, когда ему приходилось иметь дело с Ахимса. Не потому, что Ахимса представляли опасность, просто, по мысли Пашти, их окутывал некий таинственный покров, такой же, каким люди окружали своих щедрых богов. С самого начала взаимоотношений этих двух видов Пашти чувствовали себя не совсем полноценными. Сменилось много поколений Пашти, Ахимса никогда не напоминали им об их корнях, но тем не менее чувство благоговения только укреплялось. И сейчас Раштак мучился от сознания собственной неполноценности, которое так долго тяготело над его народом. Он храбро напряг свои вибраторы и попытался усмирить дрожащие нервы — а это было так трудно: ведь приближались циклы.

— Приветствую вас, Овероны. Извините, что оторвал, но недавно нас посетил Шист, великий Чиилла, он принес тревожные новости… — И он слово в слово передал сообщение Чииллы и поведал о заботах Пашти. Когда он закончил говорить, его клешни стиснулись и поднялись к самым челюстям.

— Мы ничего не можем тебе сказать, — кратко ответил Болячка, сплющиваясь, глядя на Раштака красно-коричневыми полушариями длинных глаз-стеблей. Его основание было покрыто рубцами — следами старого ранения, полученного в результате несчастного случая в те времена, когда Пашти еще не было во вселенной. Этим шрамам он был обязан своим именем.

Созерцатель добавил:

— На вашей планете, Скатааке, тоже никто ничего не слышал о Толстяке. Мы знаем, что когда-то он отправился изучать примитивные организмы, уже тогда он был одержим какими-то странными идеями.

Раштак услышал дребезжание своих вибраторов:

— Странными идеями?

— Да, какой-то бредовой идеей о том, что Ахимса должны вновь завоевать господство над окружающим миром, — подтвердил Коротышка. — В отличие от большинства Ахимса, Толстяк никогда не замечал чуда существования. Он всегда слыл догматиком, его слишком интересовал материальный мир. Например, он хотел попробовать пожить в чуждой атмосфере. Представь, подвергать себя риску, живя среди незнакомых и агрессивных существ! От одной мысли об этом делается жутко.

Раштак почувствовал, что начинает дрожать, и постарался взять себя в руки; чтобы собраться с мыслями, ему пришлось даже беззвучно прикрикнуть на самого себя. Как бы он ни был встревожен, неумолимые циклы наступили, обменные процессы начали нарушаться, и его ломало и выворачивало. Редкую минуту он мог расслабиться. Жестокие щупальца циклов уже распространились по всем его органам, и ему стоило огромных усилий сосредоточить свой разум на Ахимса и проблеме гомосапиенсов.

— Толстяк занимался изучением запрещенных видов, известных под именем “гомосапиенсы”? Иногда их называют людьми. — Наконец-то он назвал их прямо и теперь уставился своими центральными глазами на Ахимса, ожидая реакции.

— Занимался, — ответил Болячка, и его шкура по бокам с усилием втянулась внутрь. — Но я не придавал этому значения. Пожалуйста, подожди минуточку, Первый Советник.

Болячка быстро образовал манипулятор и дотронулся до едва видневшегося рычага на голограмме. Прошли секунды, и, увидев реакцию Ахимса, Раштак убедился, что Толстяк действовал обособленно, не ставя других Оверонов в известность о своей деятельности.

— Ох, — со свистом вырвался воздух из дыхательных отверстий Болячки, — какое-то время Толстяк действительно наблюдал за людьми. Да, здесь есть отчеты. Он начал свои наблюдения сравнительно недавно, десять тысяч галактических лет назад, когда планета оправилась после длительного ледникового периода. У нас есть сведения, касающиеся того времени, что формы жизни на Земле обладают определенным интеллектуальным потенциалом. Это двуногие существа, довольно ловкие, они собирались в мелкие сообщества и в поисках корма иногда охотились на мелких животных. Попытки создания примитивных общественных структур. Возникновение семьи. Подожди. Вот здесь. Я сменил индекс. Это были предки гомосапиенсов.

— Но это старые отчеты. — Раштак судорожно клацнул челюстями. Странная идея? Они использовали именно эти слова. Он вздрогнул и нервно забарабанил по звуковому полу.

Болячка продолжил:

— Я смотрю тот же индекс, тему не меняю, сейчас мы двинемся дальше. Да, вот еще один отчет. Толстяк интересовался развитием гомосапиенсов. В процессе изучения он отбирал образцы этого вида. Он заметил, что ледниковый период сильно снизил их умственные способности. Да, а вот и взрыв эволюции — просто поразительный. — Болячка сплющился, его глаза-стебли вытянулись и выпрямились, что у Ахимса являлось признаком неподдельного интереса. — Поразительно. Какой энергичный и жестокий вид! Но они не все так ужасны. Они кочуют целыми отрядами, заботятся друг о друге, даже о калеках, о тех, кто пострадал от несчастного случая, о тех, кого ослабили внутренние паразиты. Ну что ж, мне кажется, тебе не о чем беспокоиться, Советник. Они довольно грязные звери, одеты в лохмотья, у них есть только огонь и палки с каменными наконечниками.

— Но мне известно, что в более поздних отчетах указывается, что у них появилась примитивная металлургия, кроме того, они приручили для своих нужд других животных.

Болячка сплющился.

— Так тебя пугает это? Извини, Первый Советник, вот если бы ты сказал, что они могут изменять материальный мир или овладели гравитационными потоками, тогда бы я понял твою тревогу. Раштак поднял вверх клешни.

— Согласен. Сначала я тоже подумал, что гомосапиенсы не представляют никакой угрозы. Но меня насторожил тот факт, что в моей Совещательной Палате оказался Шист Чиилла, и он был очень взволнован. Кроме того, на нас надвигаются циклы.

Раштак ждал, начиная волноваться из-за того, что его явно игнорируют, что его считают дураком, а Болячка продолжал внимательно читать отчеты, посвященные гомосапиенсам. Раштак издавал нетерпеливое дребезжание и грохот.

Бока Болячки слегка вздулись, и он сказал:

— Странно, после того как Толстяк отправился к их планете для последнего наблюдения, его отчеты перестали поступать. Кажется, гомосапиенсы уже выращивают для себя растения и корм для других животных, они уже создали целый ряд воинственных многонациональных тиранических государств и наносят друг другу поразительные увечья. Отвратительные существа эти люди!

— Будьте добры, не могли бы вы…

— Поразительно! — не давая договорить, пропищал Болячка. — Что ими движет? Они уничтожают себе подобных! Так и есть, они собираются в большие группы и убивают друг друга во имя идеалов, политики, разных представлений о боге, из-за ресурсов, почти по любой причине. Ведь они развивались благодаря взаимопониманию и сотрудничеству. Странное поведение, не так ли?

Раштак посмотрел на других Ахимса, чьи изображения застыли на разных мониторах. Созерцатель начал сплющиваться, заметив:

— Неудивительно, что они запрещены. Представляете, что бы они натворили, вырвавшись на свободу!

— Ты думаешь, у них хватит ума покинуть пределы своей планеты? С твоей стороны это довольно оптимистичное допущение. — Болячка сплющился, цинично присвистнув.

Коротышка настроил себя на ту же волну, следуя примеру Болячки.

— Ну-ну. Да, я помню этих животных. Когда-то мы распорядились наложить на них запрет. Вот этот документ. Советник Раштак. Включаю.

Экран Раштака вспыхнул. Он поместил ногу на сенсорный участок и, раздираемый противоречивыми соображениями, стал следить за возникающими на экране картинками. Сцены чуждого мира сменяли одна другую. Огромная ледяная глыба медленно таяла, отступая к полюсам. Показались на зеленых лужайках странного вида крупноголовые гомосапиенсы. Вооруженные палками с каменными наконечниками, гомосапиенсы убивали огромных волосатых чудовищ, селились на открытых площадках, воспитывали потомство.

Одновременно другие, с маленькими головами, более энергичные, владеющие более разнообразными инструментами, медленно продвигались к северу, наступая на пятки крупноголовым. Эти южные были очень похожи на северных — только их одежда была более примитивной. Когда борьба за ресурсы обострилась, южные убили северных, захватили их самок и пищу и откатились назад.

— Омерзительно! — пробормотал Раштак. Он задвигал мышцами и привел в порядок внезапно переполнившиеся эмоциями органы. — Мы всегда стыдились того, во что превращали нас циклы. И все-таки циклы являются биологическим фактом, мы не можем управлять ими. Но такая неразумная ярость, как у этих? Не могу понять, что Толстяк…

— Мы тоже не можем, — раздраженно пискнул Коротышка. раздувая дыхательные отверстия. — И все-таки. Советник Раштак, подумай: Толстяк может быть эксцентричным, но он старше нас всех на много звездных жизней. Он многое повидал, изучил массу феноменов. Часто его действия на первый взгляд кажутся несправедливыми, но тем не менее он никогда не совершал безумных поступков. Если он что-то делал, то только ради общей пользы и никогда никому не причинял вреда,

Созерцатель тут же поддержал его:

— Что бы Толстяк ни делал с людьми, он никогда бы не стал нарушать запрета. В противном случае это означало бы только одно — он сошел с ума. А Ахимса никогда не страдали подобными заболеваниями… Посмотрим. Болячка, эта галактика уже образовалась, когда Рыжик попытался доказать, что гравитация является всего лишь плодом воображения? Сколько времени он делал попытки просочиться сквозь поверхность той нейтронной звезды?

Раштак нервно задребезжал, стараясь привлечь внимание Ахимса.

— Но факт остается фактом: в нашей Совещательной Палате сидит Шист и размышляет о людях. Мы не привыкли к визитам Шисти. Приближаются циклы, в Палате расположился Шист, и нам очень трудно оставаться спокойными!

Бока Болячки стали опадать и выпячиваться.

— Ты утверждаешь, что Чиилла уверен в том, что Толстяк собирается вмешаться в циклы? А может быть, Толстяк хочет сделать что-то, чтобы изменить циклы? Видишь ли, можно по-разному интерпретировать события, тем более сейчас ты так чувствительно…

— Я понимаю, что существуют трудности перевода. Даже Ахимса, говоря с Шисти, не могут гарантировать точность.

— Да, да, такое возможно. — Желудок Раштака вывернулся наизнанку.

Могло случиться такое? Неверный перевод? Толстяк старается помочь всем Пашти? Он поежился. Если дело обстоит именно так, а я дергаюсь, значит, я выгляжу крайне глупо. Они, конечно, думают, что это влияние циклов, но слишком вежливы, делают вид, что не замечают. Дважды фиолетовые проклятия циклам!

Болячка терялся в догадках:

— А ты не допускаешь, что он обнаружил какое-то биохимическое средство для вас? Может, у него есть…

— Почему тогда просто не включить передатчик и не выслать нам образец? — спросил Раштак. Его вибраторы задребезжали с сарказмом, он сам заставлял себя сохранять спокойствие и разумно обсудить это дело со всех сторон. Это плохо получалось. — Неужели подобное событие способно вынудить Шиста покинуть глубины космоса и явиться сюда для пустой болтовни?

Созерцатель слегка сплющился, из дыхательных отверстий раздалось низкое сипение:

— Советник, ваши особи часто рассматривают нас, Ахимса, как существ особого склада. С другой стороны, Шисти постоянно погружены в мыслительные процессы, о содержании которых мы можем только догадываться. Если бы у нас была возможность постичь идеи, которые…

— Я могу только передать вам, что Шист сказал мне! Меня проинформировали о том, что Толстяк нарушил запрет и, возможно, привезет с собой в космос людей, чтобы повлиять на что-то, связанное с циклами! Пашти достаточно страдают от самих циклов! Вы это знаете! Мы очень встревожены! Что Толстяк…

— Первый Советник, — сочувственно заговорил Болячка. — Ты постоянно ссылаешься на циклы. Мы видим, как меняется твое тело. Ты так нервничаешь. Может быть, это уже начинается реакция на циклы?

Раштак примерз к полу. Они все-таки решили так. Они допускают такую возможность. Что делать дальше? Любые его слова будут восприниматься как проявление паранойи Пашти. Циклы. Трижды проклятые циклы. Он наполнил воздухом свои продолговатые легкие и с шумом выпустил его так, что вибраторы на конечностях пришли в движение.

Все трое Ахимса Овероны стали опадать — они вдумывались в это новое предположение. Раштак хотел гневно возразить, но вовремя остановился: ему нельзя быть раздражительным, нельзя дать Оверонам еще одно доказательство, что проклятые циклы уже мешают ему владеть собой. А к какому иному логическому заключению могли они прийти, если на их глазах в течение тысячелетий Пашти столько раз уже сходили с ума?

Нижняя часть тела Раштака встревоженно задребезжала:

— Чувствую, что нет смысла разговаривать. Все, что я скажу, вы спишете на циклы. Но, пожалуйста, будьте настороже. Если Шист прав, то, что бы ни предпринял Толстяк, это произойдет очень скоро. Кроме того, еще несколько дней отделяют от нас циклы. Если уже сейчас мы начали сходить с ума, это очень странное проявление циклов, и нам хотелось бы собрать все сведения об этом, когда все будет кончено. Вы не могли бы проследить за приближающимися событиями и снабдить нас записью? Таким образом мы все потом узнаем.

Болячка сделался совсем плоским, выражая согласие.

— Мы сделаем это. Первый Советник. А тем временем мы попытаемся связаться с Толстяком. Во время нашей беседы Созерцатель послал несколько запросов по всем каналам нашей связи. Толстяк не отвечает. Когда он ответит, мы попросим у него разъяснений. Если он что-то затеял, мы немедленно дадим вам знать.

— Спасибо, — ответил Раштак. — Ты очень любезен, Оверон. Извини, если что не так. — Он в точности воспроизвел все стадии прощального ритуала. Не хватало еще, чтобы они обвинили его в невежливости.

Экраны потухли, Раштак гневно стукнул по полу, прогоняя нескольких путавшихся под ногами самок.

ГЛАВА 19

Сэм сидел на столе, свесив ноги. Виктор улыбнулся какой-то своей мысли и прислонился спиной к стене, глядя на голографическую модель станции Тахаак в разрезе. Они могли наблюдать за происходящими внутри событиями: видеть свои войска, растекающиеся по коридорам и обстреливающие Пашти.

Любопытно, как быстро они стали единомышленниками. Они работали сообща, как два эксперта, уважительно относящихся к мнению коллеги. Два разных тактических течения соединились. Каждый из них испытывал какое-то особенное, новое и волнующее чувство. Понял ли это Толстяк? Когда он подбирал персонал, думал ли о совместимости индивидуальностей?

— Думаю, Маленкову следует держаться поближе к своим танкам. Они ударили по второму узлу и рассеялись. Если Пашти появятся на этом участке, они отрежут Маленкова от машины Бен Яра, — сказал Сэм, указывая на голографическую запись.

— Я поговорю с Николаем. — Виктор прошел сквозь голограмму и уселся на стул, скрестив ноги. Он сделал пометку в своем блокноте. — Что еще?

Сэм покачал головой.

— Я больше ничего не заметил. А ты?

Виктор приказал обручу повторить картину атаки. С различных точек обзора он просмотрел сцену, когда торпеда проскальзывает сквозь стену станции, катясь под уклон.

— Вот. Видишь, Итцак выгружается превосходно, его машина начинает движение, как только выбрасывается трап, а вот Неделин и Уотсон не очень-то торопятся последовать за ним. Посмотри, они еле идут, даже посмеиваются. Конечно, это только тренировка, но все-таки…

— Ну что ж, им следует намылить шею. — Сэм сжал губы и сделал пометку в своем блокноте. — Еще что?

Виктор покачал головой и отключил систему.

— Ничего. Хотя, пожалуй… — он тряхнул головой, не зная, как начать разговор.

Сэм почесал в затылке и опустился на стул.

— Говори, товарищ майор.

Виктор подпер голову локтями.

— У меня появилось ощущение, что скоро что-то произойдет. Какой-то зуд. Шестое чувство подсказывает мне: если мы не подтянемся, то потом придется очень сожалеть об этом.

— Моральное состояние?

Он кивнул, сосредоточенно глядя на Сэма.

— У меня трое выбиты из колеи. Может, заболели. После тренировки я послал к ним Мику напомнить об их долге перед партией и перед несчастными парнями на Земле.

— Поэтому у тебя такой встревоженный вид?

Виктор вскинул бровь.

Сказать ему? Да, он имеет право знать. Он может принять решение или отдать приказ, если понадобится заменить меня. Он должен иметь верное представление о моей команде.

— Да, потому что посылать Мику было рискованно. Он слишком уж серьезно относится к своим обязанностям.

— Иногда ему не хватает гибкости. А в то же время, я думаю, именно Мика может лучше всех справиться с моральными проблемами. Сэм, я хочу, чтоб ты знал кое-что. Я знаю Мику очень давно. Он попал в мою группу в чине младшего лейтенанта сразу после окончания Фрунзенской военной академии. Однажды, еще в академии, он выдал своего лучшего друга: тот однажды ночью смылся к своей подружке. За это полагалось два года штрафных батальонов. Мика ставит долг выше дружбы. Эта его несгибаемость стоила ему многого — в частности, он почти не продвинулся по службе. Сейчас он уже мог бы быть капитаном, а он все еще простой лейтенант. Он даже не дослужился до старшего лейтенанта. Он не умеет приспосабливаться, он не понимает, что командиру иногда необходимо пойти на компромисс.

Сэм скрестил руки и медленно кивнул:

— Понятно. Из него получился отличный лейтенант.

— Нет, отличный сержант. — Виктор улыбнулся. — А кроме того, он очень долго занимался партийной работой. В Афганистане он был самым надежным. Может быть, Мика рожден специально для той войны. Его качества пригодились бы в минувшей войне с нацистами. Но здесь, честно говоря, он причиняет мне беспокойство. Все остальные в моем подразделении умеют приспособиться к любым условиям. А у Мики очень ограниченное воображение. Его жизнь посвящена одной цели — построению коммунизма. На это есть свои причины личного порядка, и я не хочу в них вдаваться. Однако мне хотелось бы держать тебя в курсе. Я постараюсь не спускать с него глаз. Я знаю его и знаю, как справиться с его проблемами.

— Как ты сделал сегодня?

— Точно. Но что нас ждет впереди?

Сэм кивнул:

— Да, среди моих ребят тоже не все ладно. Правда, все это протекает помягче. Наверное, потому, что Мэрфи с ними разговаривает. Однажды я заметил, что Круз совсем плох. Потом Мэйсон начал киснуть. Может, волнуется, женится ли на Памеле, когда вернется, или нет. Но Мэрфи держит руку на пульсе.

— Но нам надо что-то предпринять, — заключил Виктор.

— Конечно. То, что поначалу удивляло, стало привычным, и мы начинаем погрязать в рутине.

— Мои ребята начинают подумывать о том, что когда-то придет демобилизация — а что они увидят, вернувшись, насколько изменится мир? — Виктор вздохнул. — А здесь мы в ГУЛАГе Ахимса.

— Эй, парень, даже не смей думать об этом, когда ты рядом со своими ребятами. Этого только не хватало.

Виктор невесело усмехнулся и задумался о своей Туле. Ты еще помнишь меня, отец? Это для тебя важно? — я стал настоящим солдатом.

— Нет, я держу при себе эти мысли. Но они и сами скоро об этом задумаются.

— А женатые есть?

— Только Петр и Мика. Большинство слишком молоды. Но если уж ты женат, армия жаждет, чтобы ты был целомудрен, как монах. Партии нравится, когда люди женятся и выполняют свой долг перед Родиной, плодя новое поколение. КГБ тоже любит женатых, это помогает “стабилизировать” вспышки необузданной юности, а также постоянно держать пальцы на глотке кадровых офицеров.

— И Мика как послушный партийный мальчик женился сразу же?

— Конечно. На дочери одного из комиссаров. Она… ну… причиняла беспокойство своему отцу. Выдав ее за Габания, партия решила эту проблему. Что касается Мики, это не брак по расчету, он искренне любит ее. — Виктор усмехнулся. — Кому-кому, а уж Мике как раз лучше было бы побыть пять лет вдали от дома.

— С нею так же хлопотно?

Виктор подавил желание расхохотаться.

— Строго между нами, Сэм, в отношении мужиков она настоящая капиталистка.

— Эх, парень, понимаю. Я знавал подобную девицу. Думаю, лучше меня ей было не найти. Она могла бы остепениться, купить хороший дом, получать неплохие деньги ежемесячно — в общем, все что положено, но я не смог поломать ее стиль жизни и сбежал. Так что теперь она получает пенсион.

— А почему ты сбежал?

Сэм усмехнулся.

— Ну, она проштрафилась. Повела себя как пятая колонна и притащила с собой некую бактерию, которая внедрилась в нее, когда она приоткрыла тылы дружественным войскам. А ты? Не женат?

В голове Виктора вдруг снова мелькнул образ горящей афганской девушки.

— Нет. Думаю, ты понимаешь, почему. Для меня женитьба была бы ошибкой. Конечно, мне несложно жениться и производить на свет сильных сыновей на благо Родины. Но, кроме этого, у меня не было бы с женой ничего общего. — Он покачал головой. Я всю оставшуюся жизнь проживу с кошмаром Бараки. — Мне кажется, что лучше жить одному полной жизнью, чем влачить существование с женщиной. Как мне с ней разговаривать? Как я рассказал бы ей, что чувствую после возвращения с задания? Я еще не встретил женщину, которая согласилась бы иметь со мной дело, зная, кто я такой. Значит, лучше просто избегать женитьбы — и в то же время не позорить армию распутством.

Сэм вскинул бровь.

— Здесь есть Светлана.

Он лукаво подмигнул Виктору.

— Нет, дружище. Светлана — майор КГБ. Мы слишком много знаем друг о друге. Скажи, ты когда-нибудь наблюдал скорпионьи свадьбы? Самец выбрасывает семя на скалу и начинает осторожную игру с самкой. Он должен расставить клешни и подгонять ее сложными маневрами к семени, до тех пор пока она не позволит ему совокупиться с ней, как это делают другие живые существа. Боюсь, что мы со Светланой в этом случае слишком похожи на таких скорпионов.

Сэм кивнул,

— Она красивая женщина.

— И опасная.

— Я буду помнить об этом. Кажется, она подумывает о том, чтобы превратить меня в платного агента КГБ, когда мы вернемся.

— И ты об этом задумываешься? — Виктор не изменил своей свободной позы, но внутри у него зажегся внезапный жгучий интерес. Если ты можешь предать свою страну, Сэм, что же ты можешь сделать с теми, кто от тебя зависит?

Сэм медленно качнул головой, отрицая это предположение. По лицу скользнуло разочарование.

— Я видел твой взгляд, Виктор. Извини. Это не для меня. Не знаю, будь у Советов другая политическая система, тогда кто знает… Но факты говорят о том, что это не так. В партии слишком много злоупотреблений, слишком много народу ссылают в Сибирь. Сталин убил больше людей, чем Гитлер, а ведь Сталин был свой.

— Сталина давно уже нет,

— Ну и мир улучшился. Но если уж говорить об этом, я слишком хорошо знаю обе стороны. ЦРУ позволяет себе ту же дерьмовую грязную тактику, что и КГБ. Цель оправдывает средства, бэби, и не оглядывайся назад, если служишь благородной и славной цели. Что-то происходит — и так долго, что ты уже ни во что не вникаешь.

— Зная это, почему ты по-прежнему служишь?

Улыбка Сэма стала печальной.

— Думаю, меня поймали. Работа въедается в кровь — и возврата нет. Ты уже говорил об этом раньше, разве нет? Средний американец никогда не испытывал голода, холода, унижений, никогда не видел мертвеца, убитого кем-то и оставленного лежать на земле. Он думает, что смертная казнь — это жестокое и необычное наказание, предназначенное для насильников и убийц. Неужели ты думаешь, что я смогу сесть рядом с пустоголовым обывателем, который верит, что запрещение торговли оружием положит конец преступлениям и появятся молочные реки и кисельные берега, смогу сесть рядом с этим типом и поговорить по-человечески? Дерьмо! Ведь как только этот чистоплюй узнает, что я кого-то убил, он станет рвать на себе волосы и блевать.

— Ну и зачем их защищать, если они не хотят защищать сами себя? Светланино предложение все-таки лучше. Русские более сильные. Они и в повседневной жизни постоянно сталкиваются с трудностями.

Сэм сделал гримасу.

— Не думаю, что коммунизм — нечто стоящее. Попахивает Дядюшкой Сэмом. Народ, которому не надо суетиться. Если ты не осел — зачем тебе стимулы, дисциплина, награды? Советская система мертва, она рушится. Поэтому, во-первых, я не вижу большого преимущества вашей гнилой системы перед нашей, процветающей. А во-вторых, — может быть, это самое главное, — я поклялся, что буду заботиться о Соединенных Штатах Америки. Они неплохо мне платят за это. Так что, пока я на службе, я буду работать. И выкладываться. — Сэм вздохнул. — Прости, Светлана.

— Как ни странно, мне стало легче.

Сэм вскинул бровь.

— Мы отлично понимаем друг друга.

Сэм кивнул, скрестив свои мускулистые руки.

— И знаешь, Виктор, ты ведь не только комми, ты еще белый светловолосый командир в расцвете сил, и я думаю, что ты в полном порядке. Что ты оставил на Земле? Семью?

Виктор сжал губы. На лице Даниэлса был написан неподдельный интерес.

— Ты не единственный, кому не с кем поговорить. Я шесть лет не был дома. Последнее время было отчаянным. Между теми людьми, которые жили у себя дома, и теми, кто воевал, огромная разница. Мои родители страшно гордились мной. Я сражался “за коммунизм, за освобождение угнетенных масс Афганистана”. Но когда ты находишься там, в Афганистане, все совсем по-другому.

— Наверное, как во Вьетнаме.

— Хуже. — Виктор вздохнул, стараясь забыть о своих призраках. — Во Вьетнаме было пылкое меньшинство, которое поддерживало американцев, и другое, не менее пылкое меньшинство — на стороне коммунистов. Подавляющее большинство боялось и тех и других. В Афганистане нас ненавидели все. У советского солдата не было иного товарища, кроме другого советского солдата.

— Но вы потеряли не так много, как мы.

— Это другая война. Они могли прокрасться сквозь джунгли невидимыми. А мы воевали в бесплодной пустыне и видели каждый партизанский отряд как на ладони. Наши сражения ничуть не походили на наступательную операцию Тета. Если бы было иначе, наши потери значительно бы превышали ваши во Вьетнаме.

Он махнул рукой.

— Ладно, я потерял свою мысль. Последний раз я пробыл в своем доме всего три часа, потому что поцапался с отцом. В юности он прошел всю Восточную Европу с Двадцать четвертой танковой дивизией. Он был так горд, когда я закончил учиться и отправился в Афганистан. Я никогда не забуду его горделивой стариковской улыбки. Боже, какая радость светилась в его глазах! Представляешь, его сын поднял флаг на марше и пошел выполнять священный долг. Сомневаюсь, что когда-нибудь он сможет все понять. Одно дело — убивать немцев, вторгшихся в твою страну. Другое дело — обстреливать из пулеметов деревню в чужом государстве.

Сэм посмотрел понимающе.

— А ты рассказывал отцу?

Виктор прищурился, припоминая,

— Мне следовало быть умнее. Я знаю, чем их пичкало ТАСС. Мне надо было предвидеть, что они не поверят. Представь, ты говорил бы об этом в Америке: они просто не поняли бы. Мой отец знал, что такое война, но Великая Отечественная — совсем другое дело. Он не мог вообразить, что могущественная Советская Армия не может справиться с Афганистаном. Как может всесильная военная машина, выбившая почву из-под ног Гитлера, потерпеть поражение от банды одетых в лохмотья овечьих пастухов? Он сказал, что с семьей я воюю лучше, чем с афганцами.

— А теперь должно пройти пять лет, прежде чем ты вернешься и восстановишь хорошие отношения.

— Если вернусь. — Виктор вздохнул и откинул голову назад, уставившись в светящуюся потолочную панель. — А ты?

— Я свободен, со мной все ясно. Хотелось бы, чтобы все остальные тоже были в порядке.

Виктор потер усталые глаза. Да, это самая главная проблема.

— Значит, ты согласен с тем, что надо сменить тренировки, чтобы наши люди не стали сходить с ума.

Терминал загудел, на экране возникло лицо Мики Габания.

— Товарищ майор, разрешите доложить: рядовой Кузнецов ранен. Дальше. Я оформляю на него рапорт. Он сделал попытку ударить старшего офицера.

Виктор взглянул на Сэма.

— Боюсь, что уже началось.

И что мне теперь делать? Неужели это первая искра, которая скоро охватит пожаром всех нас?

* * *

Болячка заполнил воздухом дыхательные мешочки и с раздраженным свистом длинно выдохнул.

— Толстяк не отвечает. Это на него не похоже.

Созерцатель сплющился, его бока пульсировали,

— Нет причин для волнения. Он, возможно, погружен в медитацию и не хочет, чтобы его беспокоили.

— Да. Но его штурман должен как-то отреагировать. Для этого нам и нужны штурманы. Им надо быть очень старательными, они имеют возможность многому научиться у Оверонов, развить абстрактное мышление, например, но их главная задача — освободить Оверона от повседневной рутины, чтобы он мог оттачивать свою мысль.

— Этим мы и должны заниматься, а не волноваться из-за Толстяка, — проворчал Созерцатель сквозь раздувающиеся дыхательные отверстия.

Болячка сплющился, его оболочка стала бугристой.

— Я взял на себя ответственность найти Толстяка только из-за того, что в это вмешался Шист. У меня тоже есть свои дела. Но это не шутка.

— А Пашти? Насколько серьезно нам следует отнестись к ним, ведь циклы приближаются? — Созерцатель стал совсем плоским. — Мне кажется, не стоит вмешиваться. Толстяк никогда не причинял тревоги. Насколько опасны эти гомосапиенсы? Я просмотрел записи запрета, и у меня не возникло подозрений, что они могут представлять какую-то опасность для Пашти.

— Они склонны к насилию, нездоровы.

— Честно говоря, я не вижу от них особого вреда, кроме того, что они страшно грязные и плохо воспитаны.

— Но у них есть оружие. Все их развитие основано на применении оружия.

— Во время циклов Пашти легко справятся с их оружием. Согласно последним сведениям, гомосапиенсы используют металлическое оружие, которое вряд ли способно пробить панцирь Пашти. Достаточно легкого толчка, чтобы свалить с ног это хрупкое существо и даже убить его.

— Тогда почему их запретили?

— В основном чтобы предохранить Пашти и Ахимса от общения с ними. Их мозг по химическому составу похож на наш. Существует слабая вероятность заражения. А кроме того, какая польза от общения с существами, способными к саморазрушению? Даже если допустить возможность натренировать их и подготовить к работе в сфере обслуживания, все равно они не способны выйти с нами на связь, овладеть высокими техническими навыками и атрибутами цивилизации. Но на Совете решающим доводом в пользу запрещения их планеты послужило соображение, что когда-то в будущем может случиться, что они начнут воевать друг с другом и посеют смуту. Кому захочется жить рядом с существом, которое в любую минуту может стать агрессивным? К тому же они удивительно самовлюбленные. Они непокорны, не слушаются своих начальников, и вообще, если что-то встает на их пути, они приходят в ярость. А тебе хотелось бы, чтобы тебя окружали животные, воспринимающие тебя как угрозу?

Оболочка Болячки начала обвисать.

— Вселенная и без этих диких зверей довольно опасное место. Если окажется, что Толстяк и в самом деле нарушил запрет, нам придется принять срочные меры.

— И ты думаешь этим заняться?

— После того, что ты тут сказал, — конечно. Если Толстяк сошел с ума, придется его изолировать, сослать куда-нибудь подальше, чтобы он не мог заразить остальных. Что касается людей, то самым верным решением было бы уничтожить их именно сейчас, когда они узнали, что цивилизация существует.

— Может быть, будет достаточно всего лишь усилить запретные санкции?

— Ты бы хотел сидеть взаперти на своей планете, узнав, что другие живут среди звезд?

— Они же животные! Зачем сравнивать? Хотя, может, ты и прав.

* * *

Заложив руки за спину, Шейла мерила шагами свою комнату. Хотя глаза ее были опущены к полу, она помнила о Викторе и представляла, как в свете панелей отливают золотом его светлые волосы. Наконец она заставила себя сосредоточиться на проблеме, с которой он пришел к ней.

— И что ты предполагаешь предпринять, Виктор? Как я смогу отвлечь их от мыслей о доме?

Стукалов поднял руки.

— Сейчас Сэм заставляет их бегать и потеть, уверенный, что если свободное время будет занято физическими нагрузками, то к вечеру они, обессиленные, заснут молниеносно. Просто не хватит сил задуматься о доме.

— А как же занятия с компьютерами? Я познакомилась с результатами: мы едва управляемся с информацией, которую просил изучить Толстяк.

Виктор нахмурился.

— Кажется, эти обручи Ахимса по-своему влияют на человеческий мозг. Я заметил, что информация, заложенная в него, остается… ничего не надо специально запоминать. То, что записано на дискету, автоматически внедряется в мозг.

Шейла повернулась.

— Значит, нам надо узнать больше. Мне бы хотелось, чтобы каждый человек не меньше четырех часов в день проводил у терминала. Я хочу, чтобы они занимались физикой, галактической историей, наукой Ахимса. Возможно, это пригодится. Образование никогда никому не вредило.

Она подошла к автомату и взяла чашку чая.

— Виктор, скажи мне честно. Ты и твои люди, вы готовы подчиниться моим приказам? — Она задержала дыхание. Так много будет зависеть от этого спокойного сильного человека.

Он уловил подтекст, прозвучавший в ее словах. Шейла взглянула на него в ожидании ответа.

— Смотря какой приказ. Сомневаюсь, что мы бросимся штурмовать Политбюро по твоему приказу.

Ее глаза не дрогнули.

— Я хочу знать, подчинитесь ли вы любому моему приказу, который я отдам здесь, во время выполнения этого задания? Мне нужно беспрекословное подчинение — буквально. Ты дашь мне такое право? Доверишься мне?

Глаза Стукалова сузились, превратившись в щелочки.

— Я уже получил приказ от Генерального секретаря. Почему ты говоришь о доверии?

Она скрестила руки, прошлась по комнате и остановилась возле него, глядя прямо в холодные синие глаза.

— Ты бы меня понял, увидев звезды в кабине наблюдения, — перед глазами раскрывается целая вселенная, которой лишится человечество. Сейчас я не могу ничего сказать тебе. Толстяк установил систему перевода в кабине наблюдения.

Его глаза перехватили ее взгляд, испытывая, выискивая слабость. Медленная улыбка тронула его губы, в глазах сверкнуло понимание. На короткий момент их души соприкоснулись, и сердце Шейлы начало таять. Застигнутая врасплох его взглядом, она впервые почувствовала себя хрупкой, незащищенной. Привычное хладнокровие покинуло ее. Она словно в первый раз увидела его.

— Я буду следовать вашим приказам, майор. Да, я доверяю вам наши жизни.

— Спасибо тебе, Виктор.

Ты всегда играешь, не так ли? Его взгляд не мог обмануть ее. Шейла взяла себя в руки.

— Завтра мы приступим к новым тренировкам. Это немного разрядит атмосферу. В то же время мы должны подготовиться к неожиданной контратаке Пашти.

Он повернулся, в глазах возникло любопытство.

— Контратака Пашти? Но я думал…

Она заговорщически подмигнула.

— Представь: ты — Пашти, и твою станцию внезапно захватили; каковы твои действия?

Усмешка раздвинула его губы, в глазах сияло нескрываемое восхищение.

— Конечно, контратака.

* * *

Катя Ильичева вошла в комнату Габания и распустила по плечам пепельные волосы. Он обнял ее могучими руками и крепко прижался к ее хрупкому телу, глядя на отражение ладной фигурки в зеркальной стене. По сравнению с ним она казалась такой маленькой.

— Ты нервничаешь, Мика. — Она отошла в сторону, бросила на стол сумочку с дамскими мелочами и пробежалась пальцами по спинке стула. Все, что она делала, выглядело… профессионально. Она посмотрела на него дразнящим взглядом из-под густой пряди, закрывавшей пол-лица.

Сердце бешено стучало, но он старался сохранить невозмутимое выражение лица.

— Предвкушаю.

Он подмигнул ей, подошел к автомату и заказал два стакана водки. Сам он еще до этого выпил двойную порцию для храбрости.

Он чувствовал себя виноватым перед Ириной, никак не мог выбросить из головы память о ней. Катя выпила, внимательно разглядывая его из-под опущенных век, дразнящая улыбка тронула уголки ее губ.

— Переживаешь из-за жены?

Габания сглотнул.

— Откуда ты знаешь?

Она засмеялась, сверкнули белые зубы.

— Я видела многих мужчин, которые боролись с собой, зная, что собираются сделать, и уже готовя себя к последующим страданиям. В большинстве случаев я старалась им помочь, но за тебя я не волнуюсь.

Мика долил себе водки, глаза его скользнули по ее фигуре. Грудь Кати туго натягивала ее космический костюм. Плоский живот и тонкая талия подчеркивали изгиб бедер. Она встала перед ним, посмеиваясь над его оценивающим взглядом, соблазнительная, уверенная в себе. Катя была настоящей куртизанкой, не то что его коренастая Ирина.

— Но почему я? — вдруг спросил Мика. Этот вопрос продиктовала ему интуиция, которая много раз помогала ему уцелеть.

Она подошла поближе, внимательно оглядела его, а потом провела пальцами по его груди, поглаживая выпуклости мускулов.

— Если честно, у меня никогда не было такого мужика, как ты. Влиятельные банкиры, политики, генералы — короче, те, чья осведомленность могла пригодиться КГБ. Допустим, мне любопытно, что чувствуют такие, как ты. — Она улыбнулась ему сквозь стаканное стекло. — Ну что, правда, интересно?

Мика усмехнулся,

Она отпила водки и поставила стакан на стол. Потом, как ленивая кошка, подошла к нему, наклонилась поцеловать, приблизив к его лицу свои манящие губы. Ее язык встретился с его языком. Он перестал соображать, когда она начала стаскивать с него одежду, поглаживая его горячую плоть.

Она наклоняла голову все ниже и ниже, и ее теплое дыхание обжигало его живот. Когда она добралась до его напрягшегося пениса, он застонал.

— Приляг, — сказала она ему. Голос ее звучал слаще меда. Пока он ложился. Катя сняла с себя форму. При виде обнаженного тела Мика услышал стук собственного сердца. Она стояла неподвижно, глядя ему в глаза, с торжествующей улыбкой на прекрасном лице.

Когда она легла рядом с ним и принялась со страстью целовать его тело, он снова увидел в ней что-то хищное.

Габания смотрел в светящийся потолок.

— Ну что ж, через пять лет я вернусь и увижу, что там натворила Ирина. — Он взглянул на Катю. — Давай поспорим, что у меня появятся еще двое детей, а третий будет на подходе?

Катя пожала плечами.

— Думаю, глупо волноваться из-за этого. И вообще, признайся, ты не так уж сильно переживаешь из-за нее.

Габания нахмурился.

— Она моя жена.

— Но ты ей не веришь. Как можно переживать из-за человека, которому не доверяешь?

Мика приподнялся.

— Ну, я думал… я… Может быть, я не задумывался об этом.

Она улыбнулась, подмигнула ему и встала.

— Сейчас я пойду в душ, а потом к себе.

— А ты не хочешь остаться? Может…

Она приложила пальцы к его губам и снова стала похожа на хищника.

— Мика, я не заменитель жены. Я офицер КГБ. И ты не единственный, кого тревожит вопрос, что мы найдем на Земле, когда вернемся. Я тебе очень благодарна. Позаботься о себе. Иногда можешь звать меня. Если мы оба свободны, посмотрим, может, что-то и получится. Но никаких гарантий.

Она на минуту замешкалась, взглянув на него через плечо. Душа Мики затрепетала. Потом она вошла в душ и включила воду.

Он смотрел на ее восхитительную фигуру, стараясь запомнить, За всю свою жизнь Мика не испытывал ничего подобного. Он покупал женщин, брал их на полях сражений, делил ночи с Ириной, когда бывал дома, но Катя была мастером, она истощила его, превратила в хнычущую развалину.

— И как у тебя это получается? — ласково спросил он. — Я никогда в жизни не встречал женщину, которая принесла бы мне…

— Профессиональная тайна, — усмехнулась она, натягивая форму. — На капиталистов тоже действует.

Потом она ушла.

Мика лег на спину. Комната кружилась у него перед глазами. Слишком много водки. Он зажмурился, вспоминая ощущения, которые она пробудила в его теле, но никак не мог отвязаться от образа Ирины, которая обычно лежала не двигаясь, до тех пор, пока он не достигал кульминации.

Может быть, эти пять лет будут не самыми худшими в его жизни.

* * *

Моше легко запрыгнул на свой танк, глядя вниз на ряд смертоносных машин. Рота АСАФ забиралась в них, готовя танки к началу тренировки. Круглые панцири машин блестели в белом свете орудийного отсека. Он приоткрыл крышку люка и держал ее, пока Ария с Михаилом забирались внутрь.

— А Йелед? — спросил Ария, скользнув на сиденье водителя и положив руки на рычаги.

— Думаю, Йелед… — Моше махнул рукой. — Ладно, чего уж там, честно говоря, я не знаю, что с ним. Просто не знаю.

— Я буду скучать по нему. — Ария посмотрел на огонек контрольной лампочки.

В ушах Моше раздался треск.

— АСАФ?

Пилоты рассаживались по своим торпедным тренажерам и перекликались друг с другом.

— Поступил новый приказ. Как и раньше, мы захватим станцию. Как только вы закрепитесь на своих объектах, оставьте пехоту и возвращайтесь к торпедам. Там вы проведете свои танки сквозь бреши, проделанные торпедами. Если вы продвинетесь чересчур далеко, давление упадет и вы будете сброшены со станции и погибнете. Специальная команда заделает брешь и прикрепит ваши танки. А потом, если появятся космические корабли Пашти, вы будете стрелять по ним.

По всей линии разнеслись крики восторга.

— Что-то новенькое? Отлично! — завопил Ария. — Мне надоело убивать Пашти.

Моше кивнул:

— Ладно, посмотрим, что мы сможем сделать с этими кораблями.

Посмотрим на реакцию Толстяка. Что будет с ним, когда он увидит, что его тренажеры взбесились?

— Жалко, что нет Йеледа, — сказал Михаил.

ГЛАВА 20

— Оверон! — вопль Кляксы прорезал тесный контрольный отсек.

Сознание медленно возвращалось к Толстяку — он выходил из статического поля. Его мозги были поглощены методическим поиском: он просматривал информацию о своих сородичах, пытаясь вспомнить политические пристрастия Созерцателя, Коротышки и Болячки. Их всех предстояло перетянуть на свою сторону — Толстяк вовсе не собирался отказываться от своего эксперимента над людьми.

Он вытянул манипулятор и ослабил поле, выкатываясь, как лунатик, за его пределы, восстанавливая нейроны.

— Ты меня звал, штурман? — Толстяк уравновесил два манипулятора, вытащил из автомата палочку концентрата и приоткрыл сфинктер на одной стороне глаза-стебля. Подобно серому шарику, его желудок надулся и поглотил концентрат.

— Оверон, ты должен подойти посмотреть, что вытворяют люди. Они затеяли предупредительный маневр! Они к чему-то готовятся!

Толстяк был занят возвращением в тело своего пищевого баллона, наконец он вывел желудок на центр, установил равновесие между желудком и мозгами: питательные вещества начали всасываться, освежая усталый мозг. Снова необходимо впрыснуть Кляксе очередную порцию мужества. Отделив часть мозгового вещества, он начал вырабатывать нужные химические соединения. Почему бы этой мелкой сошке не получить хоть чуть-чуть от всемогущего Ахимса?

— Спокойно, штурман, я здесь. Все отлично. Невежественные люди не проникли в командный пункт. Ни одно из их ружей не нацелено в твое маленькое крутое тело. — В его тоне звучала уверенность, он пропихнул успокаивающие молекулы по вытянутому манипулятору. Клякса образовал рецептор и с благодарностью всосал слизь с манипулятора Толстяка. Толстяк втянул манипулятор, и тот слился с плотью.

Взамен во время этого краткого слияния Толстяк позаимствовал кусочек памяти Кляксы. Он проследил страх, волнение и наконец добрался до следа, который привел его к пульту главного компьютера. Он вытянул второй манипулятор и подключился к требованиям людей.

— Скафандры? Они хотят потренироваться в вакууме и в поле нулевой гравитации? Очень любопытно. А что еще они требуют? — Толстяк прокатился взад-вперед. Поразительно! Они предприняли шаги, которых он вовсе не ожидал! Конечно, он не мог преподнести им все, что они пожелают, но сведения, добытые им в этой экспедиции, займут его разум на многие миллионы земных лет: он сможет вплотную изучить их интеллект по тем запросам, которыми они загружают его компьютерную систему.

Мониторы вспыхнули зигзагами светящихся точек, которые показывали направление людских запросов.

— Гммм… — замурлыкал Толстяк, обоими глазами уставившись на экран. — Что, именно эта контратака вызвала у тебя такой страх, штурман?

— Да, Оверон. Они ещё просят более мощные орудия и броню, которая могла бы устоять при ударе атакующих торпед. Я не позволил процессорам снабдить их тем, что они требуют. Я боюсь, что они получат все средства, чтобы атаковать нас самих! Мы не можем…

— Дай им эту броню, штурман. — Толстяк почувствовал странную неловкость: ведь он не предусмотрел возможности контратаки Пашти. Сейчас он напряг одну часть своего мозга, обдумывая такую возможность, другая часть, в отличие от первой, сплющившейся, раздулась — какую удивительную хитрость продемонстрировали люди! Они не упустили ничего! Нулевая гравитация? Конечно! Он еще подумал и сделал поразительное открытие: а что, если Пашти покинут станцию и нападут на нее, что если в результате случайности станция разгерметизируется и давление катастрофически упадет? Какие сообразительные животные! Но что еще они замышляют?

Он просмотрел банк данных, связанный с отражением возможной атаки Пашти, и присвистнул. Есть на что посмотреть. Шаг за шагом они совершенствовали свою стратегию, развивали тактику. Что-то тут же отвергалось, что-то бралось на вооружение, тактические перестановки приспосабливались к общей стратегии.

Толстяк удовлетворенно пискнул. Их мозги уже разрабатывают план сражения с безвредными шахтами, транспортом и кораблями Пашти! Какой боевой дух! Какой упоительный пример для изучения кровожадности!

Воодушевившись, он познакомился с их техническими запросами. Страницы были испещрены техническими характеристиками наступательных торпед, люди спрашивали, как можно увеличить диапазон обстрела и стрелковую мощь… танков? Толстяк выпустил воздух через дыхательные отверстия, изображая удивление. Его глаза просматривали две страницы одновременно.

— Конечно! — воскликнул он. — Они хотят стрелять в Пашти из танков в том случае, если станция будет отрезана. Восхитительно! Неудивительно, что ты был напуган, штурман. Ахимса не привыкли к такой динамике.

— Я не видел ту страницу, Оверон, — испуганно проговорил Клякса. — Меня напугал тот файл, из которого следовало, что они начали готовиться к отражению атаки Пашти против нашего корабля! — Клякса опять стал сплющиваться.

— Против корабля? Этого корабля? Моего корабля? НО ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

— Сейчас я запрошу файл, Оверон, — манипулятор Кляксы находился на клавиатуре компьютера.

На мониторе вспыхнул текст, и Толстяк внимательно изучал его: ему было трудно сосредоточиться. Люди шагнули на новую ступень, подумали о непредвиденном и невозможном, пожелав создать оборонную систему против агрессивных кораблей Пашти.

Толстяк с трудом удерживал себя в круглой форме. ПАШТИ НИКОГДА НЕ ОСМЕЛЯТСЯ АТАКОВАТЬ КОРАБЛЬ АХИМСА! Какая сумасбродная идея! Ахимса — цивилизованные существа. Ахимса открыли для Пашти космос. Кроме того, это не Ахимса собирались атаковать Пашти, а люди! Разве это не очевидно? Любой Пашти мог убедиться в этом.

— Дай им все, что они требуют, — заявил Толстяк. — Пусть фабрика сделает тот материал, который они попросили.

Толстяк откатился от монитора к голографическому аппарату, немедленно вызвав комнату Шейлы Данбер. Майор лежала на боку, погруженная в сон. Ресницы ее вздрагивали. Скорее всего она видела сон — таким словом пользовались их психологи. На что это похоже? Сам процесс сна поражал его. Только земляне спят. Скорее всего им просто скучно все время смотреть на мир. Наверное, именно поэтому люди стоят на низкой ступени. Конечно, как могут существа, которые треть своей жизни находятся в ступоре, соперничать с кем-то?

Толстяк просмотрел комнаты других людей. Большинство людей спало. Только одна пара совокуплялась. Он решил, что это Габания и Катя Ильичева. Он проследил за их реакциями: мониторы записывали частоту пульса, кровяное давление, мозговую активность, а также странные всхлипывающие звуки, которые они издавали. Он прокрутил записи назад и с удивлением прослушал то, что они шептали друг другу во время стимуляции перед совокуплением. Что это, любовная поэзия? Какой идиотизм! Почему бы ему не очаровать ее демонстрацией своих интеллектуальных высот? Почему бы не блеснуть знанием краткой математической формулы? Почему бы не ошеломить познаниями в астрофизике или объяснением природы существования параллельных вселенных? Почему эта явно неглупая самка выбрала для совокупления мужчину, чей разговор постоянно вертелся вокруг того, как бы он съел ее подобно какому-то латышскому пирожному, покрытому мороженым и сладким сиропом? Ну и бред!

Через несколько часов аппарат сообщил ему, что Шейла Данбер пробудилась. Он вызвал ее комнату, наблюдая, как она выходит из душа. Она потягивалась, подставляя тело водяным струям. Хотя глаза ее были закрыты, лицо хранило сосредоточенное выражение.

— Майор Данбер? — спросил Толстяк сразу же после того, как его изображение появилось в комнате. — Доброе утро. У меня есть несколько вопросов относительно…

Она завизжала!

Толстяк оторвался от пола и снова приземлился, дрожа, его бока опали, он почувствовал, что сменил окраску, из его тела стали вырастать беспорядочные манипуляторы — следствие разбегающихся мыслей. Обрывки идей роились в разделившихся мозгах, он боролся за то, чтобы собрать свое тело в единое целое. Его мозг, распавшийся на несколько частей, пытался найти название странным молекулам, которые наспех произвели его суматошные мысли. Один из блоков памяти заметил сходство между этими молекулами и испугом Кляксы.

Она продолжала смотреть на него широко открытыми удивленными глазами. Она уже спряталась снова в душевую нишу и выглядывала, ухватившись рукой за стояк. К счастью, Шейла начала говорить, и ее голос помог Толстяку сосредоточиться, привести в порядок расстроившиеся мысли.

— В чем дело, господин Толстяк? Конечно, вы чужак, но все-таки какое дикое хамство вламываться в женскую душевую! — строгий английский акцент Данбер еще больше укрепил нити мыслительного аппарата Толстяка, и он ухитрился отключить свое изображение, так что голограмма исчезла из поля ее зрения.

Когда она вышла, ее тело казалось порозовевшим. Шейла поспешно пересекла комнату, вытащила из шкафа новую форму и облачилась в нее. Натянула на грудь куртку и застегнула “молнии”. Потом посмотрелась в зеркало, бормоча себе под нос: “Чертовы настырные пришельцы”, надела обруч и вызвала Толстяка.

Толстяк убедился, что ему удалось собрать себя в целое, и его образ появился в комнате.

— Примите мои извинения, — начал он. — Ведь я был целиком в курсе ваших табу. Я виноват.

Она покачала головой, распуская волосы по плечам, глаза сверкнули почти фиолетовым пламенем.

— Ладно, господин Толстяк, вы прощены. — И она расхохоталась. — Стоило ли мне так скромничать перед… существом, которое не интересуется… Ладно, ничего страшного. Чем могу служить?

Толстяк мучительно вспоминал, зачем он ее вызывал. Молекула страха свела все воедино, и в его просветлевшем разуме наступила ясность.

— Я, ух, ох, да, вы поинтересовались возможной атакой Пашти на наш корабль?

Странный свет, совершенно незнакомый ему, внезапно наполнил ее глаза.

— Конечно. Несомненно, познакомившись с вашей оборонной системой, мы сможем пополнить наши наблюдения. Перед нами стоит задача узнать, совместимы ли ваши оборонительные устройства с теми средствами, которыми мы располагаем.

Оборонительные устройства? Невероятно! Они и в самом деле верят, что Пашти могут атаковать наш корабль!

Шейла Данбер легкой походкой направилась к автомату и взяла чашку чая.

— Майор Данбер, это звездолет Ахимса. Разве вы не понимаете? Пашти не посмеют атаковать корабль Ахимса!

Она повернулась к нему, на лице ее появилось выражение, которое по телевидению называли выражением облегчения.

— Замечательно! Значит, вы уверяете, что если Пашти предпримут попытку атаки со своей станции, вы попросту взорвете их, выбросив в космос. В то же время…

— Нет, нет, нет! — Толстяк покатался взад-вперед, дыхательные отверстия раздулись. — Попробую еще раз. Это корабль Ахимса! Пашти не нападают на Ахимса.

Шейла нахмурилась и тряхнула головой.

— Почему, господин Толстяк?

Дыхательные отверстия Толстяка запели — он позволил своим мозгам расслабиться.

— Пашти не нападают на Ахимса, Ахимса тоже не нападают на Пашти. Мы цивилизованные существа, Пашти тоже цивилизованные. Ахимса не насильники. Хотя бы по одной этой причине Пашти никогда не нападут на этот корабль. Будет нелогично, если миролюбивые существа нападут на других миролюбивых существ. Понимаете?

Шейла Данбер прислонилась к стене и, отхлебывая чай, внимательно посмотрела на Толстяка.

— Господин Толстяк, поправьте меня, если я ошибусь: разве мы, люди, находимся здесь не для того, чтобы предотвратить угрозу со стороны Пашти?

— Верно, для этого.

— Разве Пашти так или иначе не действовали враждебно по отношению к вашему народу? — Она вскинула бровь.

— Да, но атаковать корабль Ахимса…

— Это было бы для вас полной неожиданностью, так? Позвольте напомнить, что вы осмотрели весь мир в поисках лучших бойцов, которых могла предложить вам вовсе не миролюбивая планета. Осмелюсь сказать, господин Толстяк, вы довольно успешно справились с нашими ракетами, но если бы я была Пашти, я бы взорвала ваш корабль за минуту до пуска торпед. Это, господин Толстяк, простая оборонительная стратегия. Верно?

— Но миролюбивые разумные существа не нападают на других разумных существ!

— А какова ваша роль в разрушении станции Тахаак и в уничтожении Пашти?

— Ахимса не атакуют станцию Пашти! Ни один Ахимса не участвует в этом! Станцию Пашти будут атаковать люди!

— Очень странная логика, господин Толстяк. Не уверена, что Пашти с ней согласятся. Если, конечно, в их философской системе есть понятие ответственности. — Она подняла палец, глаза ее сияли. — Ага! Вот оно что. Попробуем по-другому. Если Пашти — цивилизованные существа, они никогда не нападут на корабль Ахимса. Однако их машины, ракеты, взрывчатые вещества и лазеры обязательно произведут атаку. Таким образом, защищаясь, ни один Пашти не убьет Ахимса. Логично, не так ли? И в то же время… цивилизованно.

Мысли Толстяка опять стали разбегаться, бока беспомощно обвисли.

Шейла подняла руки, увидев, что он явно расстроен. И спросила совсем другим голосом:

— Могу я заключить с вами сделку?

Толстяк поболтался в воздухе, ощущая присутствие новой для него молекулы страха в мозге.

— Какую сделку?

Шейла Данбер отпила еще чаю.

— В мою задачу входит добиться успеха в данной операции. Вы против этого не возражаете?

— Конечно, нет.

— Тогда вот что. Я не собираюсь влиять на внешнюю политику Ахимса, а также на полеты звездолетов Ахимса, а вы позволите мне самостоятельно разрабатывать боевые действия — и наступательные, и оборонительные. Ну как? Справедливо?

— Для этой цели вас и выбрали, майор Данбер.

— Отлично. — Шейла Данбер широко улыбнулась. — В таком случае могу ли я попросить у вас все необходимые планы и характеристики, чтобы я могла компетентно спланировать оборону этого корабля в том случае, если Пашти все-таки предпримут атаку?

Толстяк поколебался, пораженный тем, что боится. Что может сделать эта глупая самка?

— Да, да. Ваш вопрос понятен. Но предупреждаю, не надо мне угрожать. Я не хочу сожалеть о вашем присутствии здесь.

Ее лицо слегка побледнело, уголки рта напряглись.

— Мне прекрасно известно, что мы слабы, а ваши возможности безграничны.

— Не забывайте об этом.

Он отключил монитор, понимая, что Клякса смотрит на него — трясущийся комок плоти.

— Ну, штурман? Почему ты так смотришь на меня?

— Если они пойдут против тебя, ты их уничтожишь?

— Всех до единого.

— Но ведь они попытаются.

— Они понимают, чем рискуют.

* * *

Душа Шейлы дрожала, сердце ушло в пятки. Она обеими руками вцепилась в чашку с чаем, иначе чай выплеснулся бы. Сделав огромное волевое усилие, она сохранила спокойное выражение лица, хотя от страха кровь бешено заструилась по венам и все тело ее задрожало.

Разве человек может перехитрить Ахимса? Как она говорила? Ведь еще чуть-чуть — и он бы обо всем догадался. Впервые он открыто угрожал ей.

Но в голове ее уже начал складываться план. Идея начала обрастать плотью. Все детали становились на свои места. Она должна была как можно больше выудить из Толстяка. Если он заартачится, весь ее план рухнет. Так много “если”, и не все они зависят от Ахимса.

Должно быть, я сумасшедшая, ненормальная. И я должна идти напролом: выудить из него все, что можно. Она сделала глоток горячего чаю, не замечая, как он обжигает ей рот. У нас нет ни мира, ни уединения. Если бы у меня не оставалось надежды, наверное, и жить бы не стоило. При этой мысли она снова задрожала. Дедушка? Где ты теперь? Эта игра такая страшная! И на нашей стороне я играю в полном одиночестве.

Она допила остатки чая, сжала чашку в руке и в бессильной ярости стукнула кулаком по стене.

* * *

Светлана Детова уже приноровилась к своей тайной работе. Появилась новая информация. Она задержалась на новых файлах, дополняющих ее секретный архив. Один за другим она проверяла свои защитные коды, которые должны закрепить в памяти свежие рассекреченные материалы.

Потом остановилась и потерла пальцами усталые глаза, огляделась по сторонам: ей казалось, что она вот-вот задохнется. Ужасно надоела эта комната. Несмотря на обилие воздуха и зеркальную стену, которая создавала иллюзию большего пространства, помещение все чаще казалось ей камерой на Лубянке.

Светлана закусила нижнюю губу. Ни в одной из камер Лубянки еще не сидел такой дерзкий заключенный. Идея, сходная с той, что зародилась в мозгах Шейлы Данбер, уже затаилась где-то в глубине сознания Светланы. Теперь, когда кабина наблюдения была для них потеряна, ей оставалось только гадать — и слепо верить. Никто в ее жизни не мог заставить ее довериться кому бы то ни было. Но сейчас все изменилось.

Она посмотрела на экран терминала — ее раздражали мерцающие значки Ахимса. Но от нее зависели люди — такие, как Сэм Даниэлс.

— Он американец, — напомнила она себе.

Светлана энергично тряхнула головой, пытаясь отогнать его образ. Значки плясали перед глазами. Чисто интуитивно она расположила команды в иной последовательности и тут же пожалела о своей поспешности. Новая информация заполнила экран. Список команд. Она узнала их логическую очередность.

Какое-то время она внимательно смотрела на экран, потом медленная улыбка тронула ее губы.

— Может быть, именно сейчас, Толстяк, я поймала тебя за твои маленькие усики, — прошептала она, переводя дыхание. Трясущейся рукой она зафиксировала свою догадку в художественно исполненной закорючке, которая была похожа на дерево: список команд. Используя все, чему она научилась, Светлана вызвала рассекреченный файл. Когда данные вспыхнули на экране, она удовлетворенно улыбнулась.

* * *

Клякса старался удержать свои бока в натянутом состоянии, когда Толстяк читал сообщение: Болячка запрашивал Толстяка, почему тот не выходит на связь. Толстяк образовал манипулятор и отключил аппарат.

Клякса тихонько попискивал. Почему? Почему Оверон не желает отвечать на вопросы своих сородичей?

Толстяк, ты сошел с ума? В твоих действиях нет никакого смысла. А если ты сошел сума, то что будет со мной? Я стану отверженным. Ты меня заразишь. Это все люди. Так и должно было случиться. Они что-то сделали с тобой. Но что? Как?

Свистя дыхательными отверстиями, Клякса смотрел на мониторы. Где-то в них должен быть ключ. А если нет, то что ему делать? Как ему, простому штурману, сбежать от обезумевшего Оверона? Такого еще никогда не случалось.

* * *

— Думаю, дело у меня движется. Мне кажется, что писать программы не так уж трудно, каждый студент-первокурсник справится с этим.

Шейла кивнула, замечая напряжение в глазах Светланы и в ее поникших плечах. Она сидела за столом напротив, нервно потирая руки.

Что это, Светлана? Обычно ты холодна, как ноябрьский ветер.

— Я открыла в себе новые возможности, я даже не думала, что смогу сделать такое. Но учеба — это всегда увлекательное путешествие, никогда не знаешь, что встретишь на своем пути. И иногда обнаруживаешь довольно страшные вещи.

— Понимаю.

Черт побери, если бы только мы могли поговорить открыто! Шейла встала и прошлась по комнате, зная, что каждый ее шаг отражается в зеркальной стене. Какого черта Толстяк установил эти зеркала? Что он прячет? Мониторное оборудование?

— Если у тебя есть время, я думаю, тебе захочется просмотреть мои записи. Их не так много, но мне хотелось бы, чтобы ты знала, что, сидя взаперти, я не сплю.

Шейла делано улыбнулась и взяла у Светланы из рук кипу бумажек, проглядывая записи. Полная бессмыслица.

Увидев выражение ее лица, Светлана добавила:

— Изучая программирование по системе Ахимса, можно увидеть, что она сильно отличается от нашей. Увидевший это аналитик из КГБ подумал бы, что руководство составлено неправильно.

Шейла бросила короткий взгляд на русскую женщину, уловив в ее голосе странную интонацию.

— Наверно. И что, сильно отличается?

— Да, эта система намного сложнее, чем человеческая. Может быть, я никогда не смогу в ней разобраться, но хочу, чтобы ты знала — я стараюсь.

У Шейлы запершило в горле, и она сглотнула.

— Я очень благодарна тебе за твою старательность. Даже если твои попытки тщетны, продолжай работать.

Светлана взяла бумаги и снова положила их на стол.

— А как идут тренировки?

— Дело движется. Сейчас мы работаем над отражением возможной контратаки.

Светлана явно испытала облегчение от этой новости.

— В таком случае не буду отрывать от работы. Я просто хотела отметиться.

— Спасибо, майор — Она смотрела, как Светлана берет свои записи и идет к двери. — Благодарю за самоотверженность.

— Всего хорошего. — Светлана вышла.

Шейла взяла в руки ручку и нахмурилась. На глаза ей попалась бумажка, видимо, оторванная от одной из страниц.

Она встала, подошла к автомату за чашкой свежего чая и уселась на стул Светланы, передвинув к себе пару бумаг со своего края стола. При этом краем глаза она смотрела на Светланину бумажку. Одну за другой она проглядывала записи, надеясь, что Толстяк потерял к ней интерес, если он вообще ведет наблюдение. Черт, никогда нельзя расслабиться!

Она пробежалась пальцем по серии беспорядочных закорючек, вгляделась в них повнимательнее, и сердце ее сжал холодок. Первый рисунок изображал человеческий глаз, второй — разбитое яйцо, третий — пересеченную крест-накрест плоскую штуковину с хвостиком. Следующий явно был замысловато выписанным словом “тема” — с выступами и завитками. Потом стояло двоеточие. Последний рисунок изображал в карикатурном виде мужское лицо. Фуражка с высокой тульей и свастикой. Хмурый взгляд и усики не оставляли никаких сомнений.

Я нашла архив. Тема: Гитлер.

ГЛАВА 21

Тед Мэйсон и Мэрфи вышли из столовой. Тед что-то говорил, жестикулируя, Мэрфи слушал. Когда Тед не думал о своей Памеле, он выглядел счастливчиком, которому всегда везет. Казалось, Круз тоже пришел в себя. Разговаривая с ними, Мэрфи думал о Драчуне Уотсоне и Вилли Керни. Пройдет время, и они будут называть меня Бабушкой Мэрфи. Его передернуло от этой мысли.

Мэрфи посмотрел в сторону взрывоопасной блондинки. Она встретила его любопытный взгляд — и улыбнулась. Что это, приглашение? Мэрфи замешкался на мгновение, искоса посмотрел на Мэйсона и Маленкова. Нет. Сначала дело. Он виновато улыбнулся и пожал плечами, на минуту позволив себе задержаться на ней взглядом. Она легонько кивнула и вскинула бровь.

Мэрфи потребовалось время, чтобы прекратилось сердцебиение, и он не расслышал объяснения Маленкова, уловив только конец фразы: “Думаю, мы что-нибудь изобретем. Проблема в том, что поперечное сечение торпеды — четыре метра, а танка — только три. Так что нам надо будет законопатить довольно большую площадь. И дело не только в величине заплаты, но и в том, что она должна выдержать давление в двадцать фунтов на квадратный дюйм”.

— По-моему, атмосферное давление что-то около четырнадцати фунтов, — добавил Мэрфи, кидая через плечо последний взгляд на блондинку. Они вышли из столовой и пошли по длинному оранжевому коридору, ведущему к орудийному отсеку, где стояли танки.

Кто она? Кажется, одна из кагэбэшниц, все они так заняты тренировками, учениями, физкультурой и компьютерами, что он никогда раньше не видел ее. Да и он тоже пас своих овечек, у него не оставалось времени на женщин. Он шел с Маленковым и Мэйсоном, и его преследовал холодный взгляд ее зеленых глаз.

— Да, на Земле, — поправил Мэйсон. — Для безопасности лучше прикинуть по двадцать фунтов на квадратный дюйм, чуть больше обычного.

— Да, Скатаак — не Земля. — Лейтенант Маленков покачал головой, — На Земле не растет ничего похожего на Пашти.

— Ты никогда не видел нью-йоркской канализации, — ответил Мэрфи. — Ты бы удивился, когда увидел, что там растет… Эй!

Они резко остановились. В том месте, где коридор сворачивал налево и упирался в танковый отсек, теперь он сворачивал направо. Мэрфи сглотнул и оглядел своих товарищей.

Мэйсон пробормотал:

— Ого, ребята, вы видите то же, что и я?

— Коридоры изменились, — кивнул Маленков.

— Странное дерьмо, парень. — Мэрфи пошел вперед, приложил руку к твердой стене, той самой, которая раньше открывала путь к танкам.

— Ну ладно, давайте попробуем пройти этим путем. — Маленков посмотрел в глубь нового коридора. Ни пол, ни потолок не были деформированы, никаких трещин и швов.

Мэрфи судорожно сглотнул и задумался. Если они так запросто переставляют стены, чего им стоит изолировать нас друг от друга при желании.

— Эй, Мэрфи, очнись, не думай об этой чертовщине.

— Мэрф? Ты идешь? — позвал Тед.

— Угу. — Он оглянулся назад, туда, откуда они пришли, и ему стало не по себе. — Угу, иду. — Мне чертовски не хватает моего ружья. Оранжевый коридор протянулся еще на сто метров и закончился точной копией прежнего танкового отсека. Мэйсон резко остановился, и Мэрфи чуть не сбил его с ног.

— Ого!

Потолочные панели освещали ряд приземистых сверкающих танков. Огромное помещение было заполнено машинами — все они выглядели по-разному. Мэрфи подошел поближе к одной из них и провел рукой по поверхности. Броня изготовлена из того же полупрозрачного жемчужно-серого материала, но орудие претерпело изменения: сдвинулось вперед и ниже — таким образом, нос танка стал напоминать башню. То, что раньше было одним орудием, превратилось в три, расположенных под углом, со странными оптическими механизмами — и все это громоздилось в передней части машины.

— Гусеницы отодвинуты назад, — заметил Мэйсон. — Думаю, моя задача лудильщика немного облегчилась.

Мэрфи обошел машину со всех сторон, осматривая бока и верхнее покрытие. Он опустился на колено, приложил ухо к твердой поверхности пола — и ничего не услышал.

— В чем дело? — спросил Маленков.

— Как получилось, что мы ничего не слышали? Никаких станков, сделавших все это? Ни лязга, ни грохота, ни… то есть оглянись вокруг. Неделю назад Шейла изменила план. Прошлой ночью у нас были старые танки. Все это исчезло и появилось за какую-то пару часов. И мы не услышали ни звука. От этого можно свихнуться.

— А? — Мэйсон выглянул из-под днища танка,

— Они полностью переделаны. — Мэрфи заметил, что в ангар вошла зеленоглазая блондинка. Она огляделась, пышная белая волна упала на плечо, когда она слегка повела головой.

— Ты хочешь узнать все детали? — спросил Мэйсон, поднимаясь на ноги и отряхивая руки.

Мэрфи оторвал взгляд от блондинки, остро ощущая ее присутствие. Он глубоко вздохнул, стараясь привести в порядок свои мысли.

— Послушайте, мы изменили план игры. Подумайте об этом. Те танки, которыми нас снабдили Ахимса раньше, были хороши для атаки, правильно? Торпеды проникают на станцию, танки сокрушают ее, а потом мы едем домой. Теперь майор Данбер хочет, чтобы мы получили возможность отразить атаку. Тед, ты должен залатать дыры, если торпедам придется сразиться с кораблями Пашти. И как по волшебству, — он сложил руки, — мы получаем танки, приспособленные для выполнения подобной задачи.

Блондинка заговорила знойным контральто:

— Что означает — в их распоряжении имеются поразительные производственные мощности.

— Которые мы никогда не видели. — Маленков обвел рукой вокруг себя. — Старый танковый отсек исчез. А здесь — новый, который появился за ночь. Они не переделали старые танки — они просто создали новые.

— Ага. — Проблема захватила Мэрфи настолько, что он даже не обращал внимания на зеленоглазую красавицу. — Знаете, мне интересно…

— Брось, парень, — Мэйсон хлопнул ладонью по танковой броне. В тишине ангара звук показался оглушительным. Мэрфи задумался, у него возникла идея.

— Я не уверен, что прав, но мне кажется, что они используют несколько другой подход. Я имею в виду, иной фундаментальный принцип.

Нахмурившись, Маленков скрестил на груди руки.

— Что, надумал что-то особенное? Ты что, специалист?

Мэрфи сдвинул брови, стараясь подобрать правильные слова:

— Подумайте, как их обычно изготавливают. Сначала делаешь чертеж, так? Изобретаешь внутреннюю часть, на нескольких моделях улучшаешь дизайн. И налаживаешь массовый выпуск… ну, скажем, автомобилей. Когда переходишь к следующей модели, ведь не выбрасываешь предыдущую за ненадобностью и не делаешь совершенно другой автомобиль. Берешь за основу ту же станину, те же оси, тот же радиатор — только улучшаешь дизайн. Когда развитие автомобилестроения доходит до определенного уровня, используется все положительное из первой модели и дополняется чем-то новеньким. Но общее сходство все же сохраняется. У самолетов времен Первой мировой войны и “Боинга-747” есть много общего. В последней модели легко угадывается предок.

— Катя? Ты смотришь, как сотрудник КГБ, — нервно сказал Маленков.

Она повернулась к нему.

— Николай, может, это психологическая уловка, может, таким способом они хотят держать нас в постоянном напряжении, поставить нас на место, вновь продемонстрировав свое могущество. Или это пример абсолютно иного мышления. — Мэрфи погладил кончиками пальцев гладкую поверхность брони. На ощупь материал напоминал пластмассу. — Почти…

— Да? — спросила Катя.

— Мышление машин, — прошептал Мэрфи, нахмурившись. — Интересно. Может быть, все это делают компьютеры. А ведь машины думают не так, как мы.

— Мы не Ахимса, — заключил Николай.

— Угу, но я думаю, надо сказать Шейле. — Он снова критически оглядел танк. — Предположим, Толстяк указывает компьютеру характеристики, которым должен отвечать новый танк. Машина строит различные комбинации и в конце концов производит ту модель, которая лучше всего справится с поставленной задачей.

— К тому же производственные ресурсы неограниченны, — добавил Тед. Он тоже тайком поглядывал в сторону Кати.

— А может, в других отсеках корабля спрятаны у Ахимса миллионы рабочих. — Мэрфи постучал по полу. — Только подумайте, какая эта штуковина длинная. Наши комнаты, танковый отсек, тренажеры, стрелковый тир и помещение для торпед занимают приблизительно один квадратный километр. Макет станции Тахаак — возможно, тридцать кубических километров. А каков общий объем всего корабля?

Мэйсон задрал кверху лицо и задумался.

— Ну, можно только предположить: по тем параметрам, о которых нам говорили, здесь около семисот тридцати квадратных километров, а если учесть форму корабля…

— Короче, мы занимаем здесь столько же места, сколько усики насекомых, помещенных в пустой рефрижератор, — подытожил Мэрфи, ударив кулаком по ладони.

Катя скрестила руки, опустила голову и провела мыском ноги по полу.

— Хочу напомнить, что насекомые не представляют никакой угрозы для рефрижератора. Возьмите это на заметку.

Из коридора послышались голоса. В отсек вошел Моше Габи. Он увидел новые танки, и лицо его выразило изумление. С ним была Шейла, у нее был такой усталый вид, словно она долго работала и много волновалась. Мэрфи поймал себя на том, что сравнивает ее с Катей. Красота Кати была несравненна, бесспорна.

— Они именно такие, как сказал Толстяк. — Моше подошел поближе и положил руку на танковую броню. Лицо его раскраснелось.

— Они очень отличаются от прежних, — сказал Мэрфи.

Шейла кивнула.

— Прошлой ночью я получила учебник, лейтенант.

Мэрфи понизил голос:

— Знаете, мы с Мэйсоном находились здесь где-то около полуночи. С тех пор прошло шесть часов. Мы работали со старыми танками. Ни одного из этих здесь не было. Когда мы обнаружили перемены, мы, ну, мы обсуждали удивительные технологии Ахимса. Они выросли, как…

Шейла подняла руку, обрывая его речь, смерив его усталым взглядом. Мерфи почувствовал себя неловко. Черт побери, она изменилась — она превратилась в командира. Под ее пристальным взглядом он автоматически подтянулся, выпрямил плечи, вздернул подбородок.

Шейла кивнула:

— Да, лейтенант. Любопытно, правда? Они делают все… как бы сказать… быстро.

— Да, мэм.

— Если вам не трудно, не могли бы вы записать свои наблюдения? Мне было бы очень интересно познакомиться с вашей точкой зрения по этому вопросу. — Она окинула помещение взглядом. — Думаю, вы все говорили об этом?

— Да, мэм,

Холодные голубые глаза останавливались на каждом из них.

— На сегодня вы освобождаетесь от своих обязанностей. Я сообщу об этом вашим командирам. Пожалуйста, подготовьте подробные рапорты. Даже если ваши соображения покажутся вам невероятными — дайте себе волю. — Голос ее изменился, тон не осставлял никаких сомнений в ее намерениях. — А кроме этого, я уверена, что вы понимаете — это всего лишь забава, умственное упражнение. Как только вы напишете совместный отчет, вы тут же забудете о нем.

— Мы отлично понимаем, майор, — профессионально ответила Катя.

Мэрфи вскинул руку, отдавая честь.

— Разрешите идти, товарищ майор?

Она ответила ему легкой улыбкой, в которой сквозь усталость проглядывала теплота.

— Идите, лейтенант.

Мэрфи направился к выходу. Мэнсон, Маленков и Катя следовали за ним.

Мэйсон сказал с иронией:

— Я что-то раньше не замечал, что ты так спешишь козырять при виде старшего офицера.

Мэрфи почесал в затылке и нахмурился.

— Знаешь, я давным-давно пришел к выводу, что нельзя доверять адвокатам, продавцам подержанных автомобилей и офицерам. Но что касается ее…

Маленков рассмеялся.

— Знаю. А кто в первый день сидел в аудитории и размышлял о том, как бы соблазнить девицу-командира?

— Нет! — подбородок Мэйсона задрожал.

Мэрфи поморщился и бросил озорной взгляд на Катю. Она смотрела на него с грустью.

— У вас хороший вкус, лейтенант, поздравляю.

— Эй, мы даже не встречались. Зови меня Мэрфи.

— Я знаю, как тебя зовут.

— Да?

— Конечно, знает, мой придурковатый американский друг. Она из КГБ, — спокойно проговорил Маленков, глядя в глубь коридора.

— Катя Ильичева, — представилась она, кинув мимолетный взгляд на Маленкова. — И о вас я тоже все знаю, лейтенант Мэйсон.

Увидев, что Мэйсон заинтересовался, Мэрфи оттолкнул его в сторону и сказал:

— Эй, послушай, прости, что мы втянули тебя во всю эту бодягу с рапортом.

— Думаю, что переживу это. — В ее словах прозвучал вызов.

— Ну ладно, посмотрим, к чему это приведет.

Она кивнула и улыбнулась загадочно:

— Да, посмотрим.

Маленков сделал тайный жест, чтобы задержать Мэрфи. Но тот не обратил внимания. Катя шла впереди, и Мэрфи не мог оторвать взгляда от ее колышущихся бедер, туго обтянутых космическим костюмом. Каждый удар его сердца сопровождался безудержным приливом гормонов.

— Я еще не умер.

— Мэрфи?

— Если я вижу такой лакомый кусочек и никак не реагирую, значит, я умер.

— Мэрфи! — прошипел Маленков. — Катя, она…

— Ладно, парень, я знаю, что делаю.

Когда она обернулась, на ее пышные волосы упал луч света, и они полыхнули золотисто-янтарным огнем. Манящий взгляд ее зеленых глаз проник в глубину его души.

Мэрфи прибавил шагу и поравнялся с ней.

— Как же получилось, что такая красивая девушка связалась с бандой психов вроде нас?

Она улыбнулась, сверкая белыми зубами. Мэрфи уже не слышал, как Николай пробормотал:

— Самоубийца!

* * *

Раштака трясло, когда он смотрел на голограмму, изображавшую грязных нечесаных гомосапиенсов, сидящих вокруг маленького костра на опушке леса. Хотя история Шисти казалась неправдоподобной, он не мог отвязаться от острого предчувствия надвигающейся беды.

— Фиолетовые проклятия циклам! В обычном состоянии я бы отмахнулся от всей этой ерунды, но сейчас я как сумасшедший!

Раштак присмотрелся повнимательнее, прокручивая заново записи Ахимса. Южане были помельче и не такие мускулистые, как крупноголовые, имели более приятные черты лица и более темную кожу. Большие черные зрачки основных глаз Раштака, не отрываясь, смотрели, как победители захватывают самок, принадлежавших побежденным, уже убитым. Наверное, Ахимса ошиблись. Эти самки не могли быть разумными существами. Бредовая идея! Он изучал, чем они отличаются от самцов, и заметил округлости грудей и бедер. У самцов — как и у Пашти — были шипы. Он прокрутил голограмму и остановился на сцене, где всадник спаривается с плененной самкой. И в самом деле! Все как у Пашти!

Раштак задрожал — его репродуктивные органы начали пульсировать. Все тело заволновалось, поднялась температура. Ритмическая пульсация мышцы заставила его шип увеличиться в размерах и напрячься. Репродуктивные органы охватил зуд, понуждавший к действию. Нервные окончания в мозгу стали излучать возбуждение.

Он втянул воздух, пытаясь нюхом определить, откуда исходят эти возбуждающие молекулы. Да, он почуял запах самки. Циклы наступили. Время пришло. Его чувствительные ступни дотронулись до пола. Сенсорные волоски уловили изысканное пение самок. Мог бы он сделать это, если бы циклы не оказывали на него влияния? Если бы он только мог владеть собой! Его затрясло, мышцы свело судорогой.

Никто и раньше не пытался взять себя в руки, никому это не удалось!

Используя всю силу воли, оставшуюся в его распоряжении, Раштак уголком глаза засек самку и прыгнул, пригвоздив ее к стене, загнав в угол. Пока он пристраивался, она безмозгло щелкала и чирикала под ним. Вот сюда, вот так! Он сделал толчок и почувствовал, что его шип вонзился в плоть. Самка ерзала под ним, визжала и издавала панические дребезжащие звуки, пока огненное жало разрывало ее тело.

— Осторожно, — уговаривал он сам себя, не отводя основных глаз от голограммы. — Не распускайся, Раштак. Ты… Первый… Советник! Первый… Первый… — он закричал и стиснул челюсти, тело изогнулось, когда хлынул поток половых молекул, принося ему облегчение. Горячая волна удовлетворения разлилась по его организму. — Я… Первый… Первый Советник! — Он всмотрелся в голографическое изображение одетых в лохмотья гомосапиенсов. Ну и что, пусть эти фитюльки, пусть эти хрупкие существа приходят, чтобы оборвать их жизнь, — все равно обязательно родится новое поколение Пашти!

Последнее яйцо легло на место, и боль отступила — яйцекладка закрылась, и шип съежился. Самка продолжала дрожать и трепетать под ним. Как только он вытащил свой шип, она поспешно прыгнула в сторону. Он отодвинулся от нее, и она бросилась наутек.

— Я Первый Советник! — загрохотал он в тишине комнаты. Сладостные мысли, сопровождавшие циклы, завладели его разумом. — Руководить! Я должен руководить! — Он заревел словно в агонии, боевой клич вырвался из его сотрясающегося тела.

В дальнем углу съежилась самка — струйка жидкости вытекала из-за ее спины. Вторая самка протянула ногу, чувствительные волоски исследовали жидкость. Обе они рыдали.

Раштак помчался по комнате. Вдруг пронзительно завизжал и резко остановился. Сделал еще два шага, поборол себя и снова обратил взгляд к голограмме: ему надо досмотреть сцену, навеки запечатленную мониторами Ахимса. Мертвый человек распростерся на земле, в груди его зияла красная рана. Раштак увидел, как победитель наклонился над ним и погрузил в его рану один из верхних манипуляторов. Хватательные щупальца покопались внутри и вытащили наружу красный орган, победитель с громкими криками поднял его над головой. Остальные стояли вокруг, рты их были широко разинуты, они орали что-то одобрительное, потрясая своим оружием с каменными наконечниками. Победитель отошел от других и от костра, взял острый камень и разрезал им красный орган. Руку гомосапиенса залила красная жидкость. Он раздал куски плоти своим дружкам, и они стали вместе жрать эти куски, отнимая их друг у друга.

На заднем плане один из южан загонял за ограду группку испуганных мускулистых северных самок.

Раштак внимательно посмотрел на вторую самку в своей комнате. В настоящий момент она забавно семенила к пищевому автомату.

Борясь с собой, весь дрожа, он пошевелился. Потом тихо подкрался к ней. Она защелкала и протянула ему лапу, прося еды. Он ласково шлепнул ее, страшная горечь переполнила его.

— Знаю, малышка. Ты не виновата в том, что родилась самкой. Какую ужасную судьбу тебе уготовила природа. Понимаешь или нет? Должно родиться другое поколение Пашти. Маленькая мама, в тебе наше спасение.

Она издала мягкий звук взволнованной самки.

Все чувства его были напряжены, он осознал трагедию их положения. Без оплодотворения невозможно появление на свет новых Пашти. Может быть, участь самок не так уж плачевна.

— Это несправедливо, — Раштак повернулся посмотреть на голограмму. Может быть, именно в этом секрет гомосапиенсов? Они могут воспроизводить свой род, не убивая самок? Может быть, именно это обнаружил Толстяк? Надежду, спрятанную в биологии гомосапиенсов?

Он замер, пораженный своим открытием. Я думаю рационально.Я владею собой. Раштак смаковал свои ощущения. Никогда раньше Пашти не совокуплялись, не теряя разума под воздействием циклов. Сможет ли он повторить?

— Прости меня, малышка.

Он зажал в угол вторую самку, не отрывая глаз от голограммы, размышляя о неизвестной угрозе, которую Толстяк собирался принести его народу. Когда Раштак пронзил самку, она завопила. Ему стало грустно. Беременная самка в будущем была обречена на смерть.

— Люди тоже относятся к самкам как к добыче, — прошептал он себе и безмолвной испуганной самке. Когда последнее яйцо проскользнуло в ее тело, она снова затрепетала под ним.

Дрожащее тело Раштака стало вялым, самка замерла под весом его панциря.

— Может быть, Пашти и люди не так уж сильно отличаются друг от друга? Но ведь это абсурд!

* * *

Мэрфи сжал ее в объятиях, и она задрожала. Ее ноги обвились вокруг его бедер. Ее холмик прижался к нему, когда он напрягся, дыхание превратилось в прерывистый стон. Он поднял голову, чтобы увидеть се лицо, дрожащие веки, блестящие глаза, полуоткрытый рот. Его тело обмято, Катя молча лежала под ним. Оба они тяжело дышали.

Святая Дева Мария, как она хороша! Она освободила каждый нерв в моем теле, а череп чуть не взорвался!

Странная мысль мелькнула в его мозгу. Интересно, у Пашти тоже бывает такой гон?

Катя вздохнула и зажмурилась. Потом распахнула свои зеленые озера и приложила кончик пальца к его подбородку.

— Хочу сказать тебе комплимент, Мэрфи. Немногим мужчинам удавалось сделать подобное.

— Благодарен вдвойне, — Мэрфи криво усмехнулся. — Ты могла бы стать профессионалкой.

— А я и есть профессионалка.

Он скатился с нее и плюхнулся на спину, вздыхая. Она расхохоталась и перекинула пепельно-белую гриву волос на одно плечо. Потом упругой походкой направилась в душ, а Мэрфи сел, оглядел комнату, потом заставил себя подняться на ноги и последовал за ней.

Струящаяся вода скрыла их тела.

Одевшись, он взял из автомата чашку кофе и, усевшись, принялся с восхищением оглядывать ее длинные ноги — она сидела напротив.

Мэрфи усмехнулся и обвел рукой комнату.

— Скажи честно, а тебя не волнует, что этот маленький жирный надувной шарик подглядывал за нами как раз тогда, когда ты раскалилась до ста градусов?

Катя удивленно подняла брови.

— Неужели вы, американцы, так наивны? — Она откинулась назад — волосы заструились по плечам. — В работу разведчика входит многое, Мэрфи. Если бы меня волновало, просматривается ли моя комната, я бы никогда не получала удовольствия. За шпионами всегда следят. Наше начальство должно быть уверено, что мы не засветились. С кем мы разговариваем? Кто засек нас, ЦРУ или “МИ-6”? Мы же не можем жить, как кроты. Если другая сторона может нас разоблачить, уж конечно, она положит глаз на самое дно корзинки, наполненной золотыми рыбками.

— Звучит убедительно.

Она пожала плечами.

— Это работа. Можно сказать, это зависит от территории, если возможна такая метафора. Когда я работала в Вене, мы соблюдали очередность. И все оставалось, как говорится, в кругу семьи. Я следила за всеми людьми из моей команды, они — за мной. Получалась отличная команда. Мы знали все секреты друг друга, и если кто-то болтал в порыве страсти, слова тут же записывались. — Она слабо улыбнулась. — Занимаясь одним делом, я не имела возможности забывать о другом, понимаешь?

— И все шпионки такие же нахальные, как ты?

— Кто как. Мои предки были свирепыми татарами.

— Но ведь у татарок черные волосы, и они всегда скачут на лошадях?

Она поднялась на ноги гибким кошачьим движением.

Мэрфи не мог оторвать от нее глаз.

Черт побери! Так я могу привыкнуть к ней! Женщинам не следует быть такими хорошенькими! Мужик теряет мозги.

— Знаешь, с таких, как ты, лепят скульптуры.

— Вставай, мы опаздываем. Тренировки начнутся через пять минут. — Она облачилась в костюм.

— А завтрак? — заорал Мэрфи.

Она изогнула бровь, опустила подбородок и сказала, поддразнивая:

— Разве ты только что не позавтракал? Неужели все американцы такие нытики?

Мэрфи пошевелил губами и кинул на нее сердитый взгляд.

— Поторопись. Пойдем. Сегодня будет много полетов. Всякий раз, когда падает гравитация, меня тошнит. На голодный желудок будет легче.

Они вышли из комнаты и направились к орудийному отсеку. Николай Маленков махнул им рукой и похотливо подмигнул. Они с Мэйсоном уже облачились в скафандры.

Скафандры Ахимса не придавали фигуре громоздкость, как земные. Одевшись в такой скафандр, Мэрфи не стал похожим на Нейла Армстронга, ступающего на трап “Игла”. Скафандр состоял из тоненькой сетчатой золотистой пленки, а шлем представлял собой проволочную окружность в виде нимба, которая крепилась к энергетическому блоку, расположенному на затылке. Этот блок вырабатывал некое энергетическое поле, которое удерживало воздух. Второй блок, внешне напоминавший губку, прикреплялся к воротнику, он преобразовывал углекислый газ в кислород.

Катя надела свой скафандр и присоединилась к маленькой группе, а Мэрфи стал ощупывать мягкую сеть, надетую сверху космического костюма Ахимса.

— Где же вы затерялись прошлой ночью? — сухо приветствовал их Мэйсон.

Глаза Маленкова дрогнули.

— Забудь об этом, товарищ американец. Твой друг находился в надежных руках КГБ. Я могу поручиться за товарища Катю, она преданный член партии. Несомненно, Мэрфи стало плохо прошлой ночью, и она его откачивала.

Мэйсон прыснул.

— Неизвестно, кто кого откачивал.

Мэрфи прикусил губу, бросив на Катю минутный взгляд. Она появилась неожиданно, откидывая назад волосы и устанавливая “шлем” над своей головой.

— Долг, товарищ Мэйсон, — нравоучительно заметила Катя, — можно понимать по-разному. Если нам повезет и мы вернемся домой, товарищ Мэрфи будет отличным пополнением сил разведки, которая стоит на службе мировой революции.

— Это правда? — спросил Мэйсон, а Маленков расхохотался. — Тебе прищемили кончик хвоста?

Катя парировала:

— Возможно, хватило бы и кончика, но у меня сложилось впечатление, что товарищ Мэрфи не пожалел бы и всего хвоста. Он явно неплохо попользовался им.

— У кого-то он есть, а у кого-то его нет, — весело вмешался Мэрфи. — Я выполняю свой долг, укрепляя отношения между Востоком и Западом. — Он взял Катю за руку и притянул к себе, на лице его появилась самодовольная ухмылка. — О господи! Это все равно что пожертвовать собой на поле боя!

— Да, уж это жертва! Я готов пожертвовать собой с одной из цэрэушниц, которые… О, мать моя! — Голос Маленкова осел, в глазах появилась тревога. В комнату вошел Мика Габания. Он увидел Мэрфи и Катю и замер. Он смотрел на них в упор, губы его зашевелились. Сжатые кулаки уперлись в бока, толстые мышцы на руках и груди взбугрились. Круто развернувшись, он бросился прочь, чуть не сбив с ног двух израильтян.

Сердце Мэрфи готово было выпрыгнуть из груди. Чтобы скрыть замешательство, он принял независимый вид.

— Будут неприятности, — промычал Николай.

Мэйсон был занят своим ремнем с болтающимся на нем боевым ножом; он застегнул ремень на худых бедрах и только теперь заметил повисшее в воздухе напряжение.

— Что произошло? У Габания какие-то проблемы?

Голос Кати был спокоен и деловит:

— Я встречалась с ним до того, как Мэрфи решил проявить инициативу. Мэрфи — весельчак, который любит поразвлечься, а Мика Габания… он поглощен политикой и карьерой. Но когда нашим жизням угрожает одна и та же опасность, такие вещи теряют всякий смысл.

Мэрфи громко лязгнул зубами.

— А кроме того, Катя не его собственность. — Потом он подмигнул ей и усмехнулся. — Я, как Авраам Линкольн, прочитал ей Декларацию независимости.

— А я освободила Мэрфи от капиталистической тирании. Мы квиты, не так ли?

Голос Сэма Даниэлса ворвался в дверной проем:

— Ладно, ребята, пошевеливайтесь! Вселенная не будет ждать разгильдяев! Поднимите свои задницы! Шевелитесь!

— Обаятельнейший человек, — заметил Мэрфи. — Жалко, что я раньше не надавал ему пинков.

— Он был бы отличным сержантом в Советской Армии, — согласился Маленков. — Тот же серебряный голосок, та же, мягко говоря, ограниченность.

Мэрфи бросился к выходу, на ходу выхватив из чехла ружье. Во всех учениях, в которые не вовлекались роботы Пашти, ружья стреляли световыми импульсами, а компьютеры отмечали все попадания и промахи. Мэрфи завернулся в пояс, набитый полными обоймами, и схватил Катю за руку.

В этот день им предстояло разработать тактику захвата прыжковых кораблей Пашти, самых быстрых и маневренных.

Во время захвата корабля Мэрфи и Маленков ухитрились стать “мертвецами”, Пашти отразили их штурм на том участке, где Фил Круз позабыл поставить пикет. В результате они оттянули наступление ночи.

— Думаю, нам лучше сражаться с командирами-женщинами, — сказал Маленков, громко рыгнув, наклоняясь над столом и обхватывая обеими руками фляжку с пивом. Он подмигнул пилоту-цэрэушнице, сидевшей на другом конце комнаты. — После моего возвращения в матушку Россию, после изгнания капиталистической гидры из космоса я прикажу Ставке присоединить к каждой дивизии по женскому батальону. Он будет противоположностью штрафному. Тот, кто заслужил награду, будет удостоен чести сражаться бок о бок с женщинами.

— Вот дерьмо! — пробормотал Мэрфи. — Кто тебе сказал, что Пашти — капиталисты?

Катя хихикнула и наклонилась к Мэрфи.

— Если и нет, товарищ Мэрфи, ТАСС уговорит “Правду”, “Известия” и “Время” исправить этот факт. Иначе зачем нам воевать среди звезд?

Мэйсон покручивал свой боевой нож между пальцами. Иногда нож падал острым концом в стол, но поверхность стола, сделанная из материала Ахимса, даже не поцарапалась.

— Уверен, что они даже не знают, что мы здесь. Уверен, что мои письма не доходят до Памелы. Мы как будто растворились в воздухе. Никаких заявлений, никаких слухов. Вашингтон и Москва никому ничего не сказали. Я знаю этих ублюдков. — Мэйсон поднял глаза. — Они все держат в секрете. Запомните это.

— Ты опять за свое? — спросил Мэрфи, рот его скривился.

— Ладно. — Мэйсон поднял свой нож, глядя на блестящую сталь. — Надо было сразу же покончить со всем этим, когда только все началось.

— Капитан Сэм отвечает за нас, — мягко проворчал Мэрфи. — Он привез нас сюда, он и вывезет.

— Но звезды, товарищ? — Николай выпил пива. — Виктору Стукалову удалось сохранить нам жизнь в Афганистане, но разве афганцев можно сравнить с Пашти? Мы все поймем на Тахааке.

Мэрфи хлопнул по столу и криво усмехнулся:

— Афганцы, черт побери! Кто вас просил с ними связываться, парень? Иисусе! Ваши парни молчали, как стадо баранов! Как будто вы первые на Земле воевали с афганцами! Парень, этот народ воюет ради удовольствия! Еще вы туда не пришли, а в каждой деревне уже работала своя маленькая оружейная мастерская, в которой они мастерили копии с ружей, оставленных им тупоголовыми британцами, когда им поджарили задницы. Теперь вы оставили им свои автоматы Калашникова. И мы подарили им кучу ракет “стингер”. А сколько вертолетов ваши парни там потеряли? Господи ты боже мой, какое еще дерьмо они начали изготавливать в своих занюханных деревушках?

— Может, вам стоило посадить там марионеток, контролирующих вооружение? Платить им по-королевски, но и не думать о том, как выиграть у них войну, — Мэйсон улыбался, в глазах его плясали искорки смеха.

Николай поднялся и взял из автомата еще пива.

— Не волнуйся. Я там был и могу заверить тебя, что это вовсе не национально-освободительная борьба. Когда уйдут русские, с которыми можно перестреливаться, они будут убивать друг друга.

Катя провела рукой по плечам Мэрфи, а Мэйсон потянулся к своему магнитофону.

—Давай! — потребовал Николай. — Хочу послушать какую-нибудь из ваших песенок.

— Иисусе! — простонал Мэрфи, качая головой. — Ведь ваши парни слушают только классику и балет. Ну и дерьмо! Наш бюджет не нуждается в триллионах долларов, чтобы расшатать советскую систему. Запустить к ним рок-музыку, и весь Советский Союз ткнется носом в землю.

Николай погрозил ему пальцем.

— До Горбачева у нас были Шостакович и Чайковский. А сейчас мы перестраиваемся.

Громкая ритмичная музыка полилась из мэйсоновской коробки. Николай осушил еще одну фляжку пива.

— Нет, товарищ Мэрфи, мы будем рыть носом землю, только если получим парочку партий этого отдающего мочой пива. — Он громко рыгнул, встал и начал покачиваться в такт музыке, потрясая кулаками. Все смеялись.

И никто не видел Мику Габания, который смотрел на эту сцену, закусив губу и сжимая в руке нож.

* * *

Клякса вытянул перед собой один глаз-стебель и тщательно окружил погруженного в медитацию Толстяка статическим полем, которое окутало Оверона подрагивающим туманом. Другим глазом Клякса смотрел на экран: три манипулятора настраивали монитор на нужную информацию.

ГОМОСАПИЕНСЫ-НЕЙРОФИЗИОЛОГИЯ ТДК-ЖМ 6.086956522 ГАЛАКТИКА

Клякса победно запищал. На экране высветился текст, снабженный иллюстрациями. Он знал, что у людей мозг разделен на два полушария, он не мог воссоединяться и не мог делиться — этот факт вызывал у Ахимса бешеное любопытство и в то же время жалость к людям.

Простой просмотр информации — не лучший метод на пути просвещения. Клякса увеличил изображение и подключил свои нейронные рецепторы. Мозговые клетки, отвечающие за человеческие эмоции, располагались в гипоталамусе. Клякса изучил их химическую структуру и задумался. Может быть, человеческие эмоции возможно контролировать? Можно освободить людей от гнетущих мыслей о смерти?

Клякса образовал манипулятор и отключил экран. Необходимо разработать методологию. Он слегка сплющился, его страшило, что Толстяк в любой момент может выйти из статического состояния и спросить, чем это он занимается. Действуя крайне осторожно, Клякса подключился к другой записи.

Новое изображение показывало, как Толстяк анатомирует человеческий экземпляр. Это был жизнеспособный молодой самец, освобожденный от своих звериных шкур и простерилизованный. Никаких бактерий, микробов, никаких паразитов. К человеческому образчику приблизился сложный аппарат, снял волосы, кожу, сделал надрез и отодвинул в сторону верхнюю часть черепа. Показался мозг. Толстяк подошел поближе, стал рассматривать этот орган, что-то диктуя, а монитор записывал полученные данные. Появилась голограмма, изображающая структуру мозга, из разных его частей были взяты пробы, отчетливо стали видны нити нервов.

Когда аппарат задел нервные центры, экземпляр дернулся. На мониторе появились смутные образы — обрывки воспоминаний. Аппарат заблокировал капилляры и, завершая съемку, сдвинул части мозга. Вспомнив предыдущую модель. Клякса узнал эмоциональные центры. Зонд дотронулся до гипоталамуса: реакция экземпляра была очень сильной, но на кончике зонда осталась микроскопическая частица вещества.

Теперь на экране возник другой экземпляр: молодая самка, подвергнутая аналогичной вивисекции. Появилась пометка о том, что в спинной мозг введено вещество, которое избавит экземпляр от физической боли. Исследуя гипоталамус, Толстяк продолжал объяснения. Зонд совершал свои движения, а мониторы записывали реакции экземпляра.

— У большинства землян, — говорил Толстяк, — эмоциональный центр расположен именно здесь. Воздействуя на электрохимические реакции на данном участке, можно вызвать самые разные эмоции. Возможно, если переместить гипоталамус, люди станут здоровыми, нормальными существами. В будущем этой гипотезой следует заняться вплотную.

Клякса внезапно замер, увидев, как Толстяк подкатился к экземпляру и уставился на движущийся зонд.

— Нельзя исключать возможность того, что в результате селекции существа изменят свое поведение, — сказал Толстяк.

Зонд дотронулся до органа, и на дисплеях заплясали вспышки, отражая различные эмоциональные состояния.

— Я изучил молекулы, которые производят такое воздействие, и обнаружил, что они очень сходны с молекулами нервной системы Ахимса, — изрек Толстяк.

Внизу на экране высветилась ссылка, указывающая другой файл. Клякса немедленно включил его. Толстяк смотрел на человеческий мозг, лежащий на столе перед ним, и говорил:

— А сейчас я выделю то, что, как мне кажется, будет воздействовать как замедлитель реакций.

Образовался манипулятор с ясно просматривающейся каплей жидкости на конце.

— Нет! — в ужасе запищал Клякса, увидев, что Толстяк тянется к кусочку человеческой плоти. — Нет, Оверон, только не своим…

Толстяк дотронулся до вещества, одним глазом-стеблем обратившись к камере.

— Теперь мы повторим предыдущую серию воздействий, чтобы показать…

Клякса больше ничего не слышал, оба его глаза-стебля уставились на монитор.

— Как ты мог это сделать, Оверон? Подвергнуть себя риску взаимодействия с химическими веществами человеческого мозга? Как? Как?

Клякса стал совсем плоским, он уже представлял все возможные последствия, страх охватил его существо. Он отключил аппаратуру и невидящими глазами смотрел на пустой экран.

Ужасная мысль стала оформляться в его разделенном на части мозгу. Толстяк делился со мной своими мыслительными молекулами! Я что, тоже инфицирован человеческим безумием?

ГЛАВА 22

Лим Хяо переступил с ноги на ногу и поднес занемевшие руки ко рту, пытаясь теплым дыханием согреть пальцы. Он страшно замерз: пальцы болели, ступни сводило от холода. Снег громко скрипел под ногами. В двадцати метрах от его наблюдательного поста медленно несла свои воды река Хейлонг Янг, которую русские называли Амуром. Тут и там среди покрытого снегом льда чернели огромные полыньи.

Прошлой ночью, в сумерках, Хяо видел передвижение танков, он доложил об этом своему начальству. Кто, кроме идиотов русских, будет выполнять маневры в такую погоду? Он начал снова притоптывать ногами, вспоминая о туманах Хи, о тех местах далеко на юге, где он вырос. Начинался серенький рассвет, и он поднес к глазам замерзший бинокль, чтобы посмотреть на советский берег. Там что-то изменилось, но он не мог понять что. Казалось, что за ночь там выросла огромная серая палатка.

— Пусть души их предков замерзнут во тьме, — изо рта его вырвалось облачко пара. — Как я.

В пятистах метрах позади него пробуждался от сна его лагерь, на столах дымилась горячая еда. Велись ставшие обычными разговоры. Американцы взяли Хабаровск и, несмотря на яростные советские бомбардировки, окопались во Владивостоке. Всего три дня назад Хяо был свидетелем воздушного боя между русскими и американцами: с неба дождем сыпались обломки, доносилась отчаянная канонада.

За его пограничным наблюдательным постом затаились закамуфлированные танки, экипажи грелись возле костров. Пехота окопалась чуть дальше. Генералы беспокоились о том, что русские могут попытаться пересечь Хейлонг Янг. Если они это сделают, советская техника сможет подобраться к Владивостоку с другой стороны.

Хяо покачал головой.

— Они слишком долго смотрели на луну. Русские не такие тупицы. Стоит им пересечь реку, и Китай вступит в войну. Даже русские должны это понимать.

Низкое гудение послышалось с севера, и он взглянул вверх, на плотные облака. Этот гул ни с чем нельзя спутать: реактивные самолеты. Американские или советские? Они знают, где проходит граница. И все-таки они не остановились. Они продолжали полет.

— Кажется, что-то затевается. — Лим покачал головой и похлопал замерзшими руками по тяжелой шинели. Он тут едва не замерз до смерти, а его мать и отец сейчас бредут по рисовому полю по колено в теплой воде, меся ступнями черную жижу.

За его спиной что-то захлопало — снаряды посыпались на землю, донесся грохот разрывов. Он знал, что ничего не увидит, но все же оглянулся. Скелеты обнаженных деревьев, серый туман, больше ничего.

Когда он опять бросил взгляд на реку, он услышал знакомые звуки. Он поднял бинокль и увидел, что серая брезентовая махина на советском берегу пришла в движение. В тишине был ясно различим рокот моторов.

Его сердце забилось, он взял радиопередатчик и попробовал включить его. Огоньки не зажигались. Он стянул перчатки, снова подул на пальцы и ногтем поддел заднюю крышку рации. Батарейки замерзли. В отдалении заработала артиллерия, в холодном воздухе засвистели снаряды.

Он посмотрел на советский берег; они сдернули тент, рев моторов стал громче — теперь они больше не нуждались в камуфляже.

— Понтонный мост!

Он судорожно зачистил контакты и поставил батарейки на место. Замигали огоньки, рация заработала.

— Докладывает двадцать седьмой наблюдательный пост. На другой стороне…

Пуля ударила его в плечо, раздался странный хлюпающий звук. Казалось, земля встала на дыбы, встречая его, голова отчаянно закружилась. Он почти не почувствовал толчка. Очнувшись, он зажмурился — возле щеки был снег. Вся левая сторона тела онемела, болела, как от укуса осы.

Он попытался приподняться и упал на спину. На груди его расползалось красное пятно.

— Что? Что это? — Он лежал неподвижно и слушал рев двигателей и хлопки взрывов. Послышались голоса. Он снова попытался пошевелиться, стало жутко холодно: силы покинули его. Из тумана появились двое солдат, подошли к нему и отбросили в сторону забытое им оружие. Один из русских приставил дуло к его лбу. Он закричал.

Устинов начал отчаянный обходной маневр, чтобы вернуть Владивосток. Китай вступил в войну.

* * *

— Входи, Виктор. — Шейла смотрела, как он входит в комнату, и заметила в его глазах любопытство. Улыбка, осветившая лицо, выдала ее волнение. Она встала. Он, как всегда, пробудил в ней какое-то странное предчувствие.

— Ты просила аккумуляторы? — спросил Стукалов.

— Да. Толстяк уже выполнил мою просьбу?

Виктор почесал в затылке и посмотрел на нее неуверенным взглядом.

— Появилась еще одна комната. Небольшая каморка рядом с орудийным отсеком. Полная аккумуляторов.

— Магия, — отозвалась Шейла. — Чашку чая?

— Нет, спасибо, а вот аккумуляторы, ты что, хочешь…

— Попозже, Виктор.

Он взглянул на нее, пряча хитрую улыбку.

— Ты вроде бы была очень занята. Я не хочу отнимать у тебя время.

— Пожалуйста, присядь. — Шейла помассировала шею. — Мне кажется, я уже схожу с ума. Кажется, время остановилось. Я часами планирую, планирую. Как только я изобрету план сражения, я отправлюсь опробовать его на тренажере с помощью топографии. Как только я усовершенствую его, мы соберемся посовещаться. Мы разработаем детали, и я скажу тебе, в чем будет твоя задача. Завтра мы проведем учения с войсками. И так без конца.

— У тебя такой вид, будто ты не высыпаешься.

Она улыбнулась в ответ на его заботу.

— Неужели это так заметно?

Он кивнул:

— Да. Мне очень не нравится твой несчастный вид. Я могу чем-нибудь помочь?

— Ты уже помогаешь, — тихо проговорила Шейла и подумала: “Не слишком ли странно это прозвучало?” — Мне чертовски приятно услышать человеческий голос. О боже, я бы все отдала за то, чтобы оказаться в своей квартире и почесать за ушами своего кота. Бедный Типс, представляю, что он сейчас делает.

— У тебя хорошая квартира?

— Ну, конечно, это не Букингемский дворец. Просто трехкомнатная квартира. Самое уютное место в ней — около окна. Я поставила свой стол так, чтобы, попивая чаек, наблюдать, как над парком поднимается солнце. Типс залезает ко мне на колени, и вся одежда покрывается его шерстью. Иногда он даже умудряется продрать ткань когтями или сломать терминал.

— А друзья? Ты часто выходишь из дому?

Она улыбнулась при мысли об этом.

— Нет, Виктор. Почему-то у меня никогда не хватало времени.

Он сжал губы, нахмурившись.

— Это странно. Ты привлекательная женщина. Я думал, что на досуге ты окружена интересными мужчинами, смеющимися женщинами, часто ходишь в театр и тому подобное.

Она надула щеки и шумно выдохнула.

— Для меня такие вещи довольно опасны. Особенно мужчины. Работа в “МИ-6” не располагает к активной общественной жизни. А ты?

Он отвел взгляд, на губах его появилась смешливая улыбка.

— Не знаю, что и сказать. После того как я покинул дом, я всегда жил в казармах. По сравнению с западным человеком я, наверное, какой-то социальный урод.

В ее голосе прозвучала тоска:

— Дело не в том, чем ты занимался. Такое происходит повсюду — мы являемся продуктом созданной нами самими системы. Интересно, почему? Мне бы хотелось обвинить в этом политиков, но, находясь здесь, далеко от них, я вижу, что причина лежит в каждом из нас. Чем больше я оглядываюсь назад, уже зная, что мы окажемся здесь, на корабле пришельцев, тем больше убеждаюсь в том, что Ахимса правы. Мы ненормальные, Виктор.

Он уперся подбородком в ладонь.

— Разве? Может быть, подобный путь проходит вся вселенная?

Она задумалась, подыскивая ответ.

— Не знаю. Может быть, это необоснованные выводы: мы так привыкли к мифу о своей правоте.

Он показал на разбросанные повсюду бумаги:

— Новые тактические перестановки?

— Сведения о Пашти. Изучаю врага. Эти циклы, — Шейла подняла бумаги, испытывая к нему благодарные чувства, он хорошо понимал ее, — эти циклы наступают каждые семьсот шестьдесят лет. Их планета находится на далекой эллиптической орбите вокруг их солнца, Скаха, звезды типа Ф, содержащей высокий процент железа и кальция. В перигелии их планета, Скатаак, становится отвратительно горячим местечком. И тогда они мигрируют к полюсам. Всю свою жизнь они находятся в движении, в перигелии двигаясь к полюсам, а в афелии перетаскивая своих самок к экватору, спасаясь от смертельного холода. Такой эффект вызывал тектоническую активность, инициированную перепадом температур. Породообразование, извержения вулканов, атмосферные эффекты постепенно улучшали климат.

Виктор сцепил пальцы, глядя на голографическую модель системы Пашти, вызванную его головным обручем.

— Как же могла развиваться цивилизация, если народ постоянно кочевал?

— Да, это было проблематично. Пашти вполне могли сохранить информацию, так чтобы оставшиеся после циклов в живых правящие самцы и их подчиненные собрали ее по крупицам; но они не успевали пополнить население, способное выжить во время смертельного холода в афелии и убийственной жары в перигелии. Им не хватало особей для эксплуатации ресурсов, которые позволили бы им изменить окружающую среду. Тогда-то их и пожалели Ахимса и дали им возможность вырваться в космос.

Виктор кивнул, обдумывая услышанное.

— А почему эти циклы так важны?

Шейла тряхнула головой и налила себе еще одну чашку чая.

— Кажется, в это время они сходят с ума. Это какой-то биологический феномен, время действия которого ограничено. Каждые семьсот шестьдесят лет занимающие господствующее положение самцы начинают накапливать пищу, самок и рабов. Они становятся владельцами определенной территории, такой, которую они могут держать под контролем. В отличие от людей, я имею в виду агрессоров, они могут контролировать только ту территорию, которую в состоянии обеспечить всем необходимым.

— Повтори-ка еще разок, — Виктор наклонился вперед. Она села на краешек стула и поднесла к губам чашку.

— Эта идея нам незнакома. Нам она может показаться дикой. Но лидер — тот, кто запасется большим количеством пищи, соберет самое большое стадо самок, будет иметь большее число последователей, то есть самцов-рабов, тех, кто сами по себе недостаточно сильны, чтобы вступить в состязание. С точки зрения экологии, это имеет огромный смысл. Если будет слишком много владельцев, все будут голодать. Слабые, давая присягу верности, истощают запасы только своего прямого хозяина, таким образом не причиняя хлопот всему обществу.

— Значит, каждый раз, когда они проходят солнце, их мир населен исключительно лидерами, которые оказываются способными выжить? — Виктор покачал головой: — Но это безумие!

— Конечно — с твоей точки зрения. Но самый бред начинается потом — когда кончаются запасы. Тогда рабы предают своих хозяев и начинают лихорадочный поиск другого, более удачливого хозяина, который все еще живет.

— И они не бунтуют?

— Конечно, нет. — Шейла сделала глоток. — Именно этот факт привел в восхищение Ахимса. Им была невыносима мысль о бедных Пашти, которые перемалывают друг друга так благородно каждый раз, когда их планета входит в перигелий.

— А самки? Ведь их размеры значительно меньше, они не так много едят. — Виктор взял из автомата стакан коньяка. Лицо Шейлы погрустнело, она опустила глаза.

— Они вообще не едят. Самки являются собственностью хозяина-самца. Они не обладают разумом, то есть они не способны мыслить и никак не участвуют в общественной жизни. Как только самец их оплодотворит, они фактически прекращают свое существование. Они отказываются от еды. Семя попадает в самку в виде личинок-паразитов, яйцекладка захлопывается, и молодежь, подрастая, поедает свою мать, пережевывая ее плоть и наследуя ее генетический материал. Она умирает, и детеныши вылезают из-под ее скелета, наконец-то вырываясь на свободу. Интересно, что единственное проявление агрессии за время жизни Пашти выказывают только тогда, когда находятся в утробе матери. Самцы не трогают самок — и все самки рождаются. Но они дерутся между собой, поедают останки убитых до тех пор, пока в живых не остается только один самец. Он оказывается единственным, кто пролагает себе путь наружу из чрева матери.

— Поразительные существа! Что-то вроде Политбюро.

Она рассмеялась вместе с ним. Их глаза встретились. На мгновение приподнялся “железный занавес”, и она заглянула в его душу. Заставив себя отвести взгляд, Шейла села на стул поглубже. Воцарилось неловкое молчание.

— Если они настолько безвредны, почему Ахимса хотят, чтобы мы уничтожили их? — Стукалов покачал головой и, отпив коньяку, задумался.

— Кажется, безумие циклов работает против Ахимса. Вспомни, Пашти копят все, что можно, и захватывают столько территорий, насколько могут протянуться их клешни. С каждым новым приходом циклов они захватывают что-то новое. Их агрессия скрыта, ты бы назвал их настоящими капиталистами. И они никогда не возвращают то, что захватили. Потому что они даже не помнят потом, что захваченное во время циклов им не принадлежит.

— Но почему бы Ахимса не заявить претензию? Наверняка Пашти вернули бы все.

Она нахмурилась и сделала неопределенный жест.

— Это не в правилах Ахимса. Виктор, мы не должны забывать, что здесь мы сталкиваемся с чуждым образом мыслей. Они мыслят не так, как мы, они совершенно иначе воспринимают реальность, делают иные выводы. Постороннему взгляду их представление об основах справедливости, об истине может показаться безумным. Конечно, мы бы постарались вернуть свою собственность. Но вспомни, как Ахимса и Пашти думают о нас, о том, что, стремясь достичь своей цели, мы прибегаем к насилию. Если ты сможешь отвлечься от привычной схемы, если чуть-чуть приподнимешься над собственно человеческой культурой, идея убийства себе подобных, да и других живых существ покажется тебе не более безумной, чем тот факт, что Пашти занимаются накоплением запасов, а Ахимса не требуют вернуть принадлежащие им ресурсы.

— Ахимса, но не Толстяк.

— Да, все Ахимса, кроме Толстяка. Естественно, каждый из нас потребовал бы вернуть свою собственность, используя законы, войска, силу. Ахимса Овероны никогда не позволят себе нарушить правила этикета в столь грубой манере. Они просто не додумаются до этого. Они скорее забудут инцидент, чем захватят Пашти или проявят чувство собственничества. Это просто недопустимо. Нецивилизованно. Это варварство.

— Такое, как у нас.

— Точно, как у нас. — Она кивнула головой. — Не знаю, чему мы удивляемся. Взгляни на замысловатую логику наших собственных правительств: ведь их мораль зависит от обстоятельств и текущих нужд. Фолклендская война стала вершиной британского лицемерия. Американцы поддерживают Мобуту в Заире. Кто сверг демократически настроенного доктора Моссадеха и привел к власти шаха? В конце концов американцы впали в спячку в Иране — и обнаружили, что вокруг них кишмя кишат враги. Советы поддерживали китайцев, и что произошло? Братство народов, Виктор? А Ангола? Наконец, вторжение в Афганистан возмутило весь мир. Подумай, ведь лицемерие правительств оказывает влияние и на народы. Диктатура пролетариата превращается в дурно пахнущую штуку. Разве не так?

— Значит, нам не следует обливать помоями Ахимса?

— Я бы не стала.

Несколько минут они молчали. Она уставилась в свои записи, ощущая на себе пристальный взгляд Виктора. Наконец он сказал мягко:

— У нас есть проблема.

— Какая? — сухо спросила Шейла, тонкими пальцами берясь за чашку.

Когда он откинулся на спинку стула, до нее донесся его запах, запах мужчины, — это раздражало ее. Он был не глупее ее, она еще не встречала таких мужчин, он вел себя вызывающе. Интересно, как бы он прореагировал на проигранную ей шахматную партию?

Его губы дрогнули.

— Проблема, возникшая в результате братания.

— Что? — она подняла бровь. Виктор раздраженно пожал плечами.

— Есть один американец, лейтенант Даниэлс. Его зовут Мэрфи.

— Я его знаю. Мне кажется, он еще не до конца реализовал свои возможности. Ну, продолжай.

— А среди моих офицеров есть Мика Габания. Между ними стоит некая Катя Ильичева. Кое-кто из женщин Ривы заметил все это. Оказалось, что Катя, чрезвычайно чувственная молодая особа, спала с Габания. Мика и Мэрфи уже не раз сталкивались на кривой дорожке, но каждый раз удавалось погасить пламя. Теперь Катя дарит любовь Мэрфи и оказывает ему явное предпочтение.

Шейла прикрыла глаза и кивнула, чувствуя, что начинает волноваться. Да, такое когда-нибудь должно было произойти.

Виктор продолжал:

— Проблема в том, что все лейтенанты, Сэмовы и мои, оказались прямо или косвенно вовлеченными в эту историю. Когда ситуация достигнет критической точки, вся наша команда расколется надвое. Темой станет политика, поводом станет политика, поводом станут личности, будут названы имена, прозвучат угрозы — и две группы гордых талантливых мужчин найдут отличный выход своим разгоревшимся страстям.

Шейла стала обдумывать проблему со всех сторон, поставленная перед дилеммой.

— Кажется, физиология правит не только одними Пашти.

— Нет. Секс — наша общая проблема.

Она уловила подтекст. Что он вкладывал в эти слова? Она порывистым движением схватила свою чашку, замечая, что он отвел взгляд в сторону.

Что он так старательно прячет? Что с ним произошло? Что-то в детстве? Или в Афганистане?

Она приняла решение.

— Виктор, за поведение лейтенанта Габания несешь ответственность ты. За Мэрфи — Даниэлс. В то же время, как в любой другой военной организации, за Катю отвечает Рива. Другое исключено. У тебя уже есть Кузнецов, который драит торпеды и носит посуду в столовой из-за того, что ударил Габания.

Она перевела дыхание и увидела, что он улыбается. Он подумал, что она оставит все как есть, просто свалит ответственность на других. Вряд ли!

— Виктор, мы имеем дело со взрослыми людьми. Все они профессионалы. Я надеюсь на их благоразумие, пусть их частые дела останутся частными делами. Объясни это Габания, Мэрфи и Кате. Любая неприятность, которая приведет к расколу нашей команды, будет самоубийством. Наказанием для обеих проштрафившихся сторон будет смерть.

— Для обеих сторон? — он напрягся, голубые глаза смотрели на нее с интересом.

Она кивнула, почувствовав вызов и не желая сдаваться.

— Я настаиваю на дисциплине. Виктор. Слишком многое поставлено на карту. Не важно, какие соображения руководят нашими людьми, я не позволю угрожать положению всей команды — никому!

Он усмехнулся сам себе.

— Ты совсем не похожа на ту взволнованную женщину, которую я увидел на Вайт-базе.

— Да, совсем не похожа. Ответственность меняет человека. К тому же мы слишком многим рискуем. Я не имею права проиграть. — Она пробежалась пальцами по волосам, пристально глядя на него. — Если я проиграю, проиграют все, и все рухнет.

Он улыбнулся ей с теплотой и пониманием.

— А ты не можешь поделиться ответственностью?

Она покачала головой, многозначительно подняв глаза к потолку.

— Мой английский все еще переводится на русский. Нет, Виктор, весь груз лежит на моих плечах. Я понимаю, что чувствовал Атлант, как страдали все герои. В отличие от них, я совсем не героиня, я всего лишь одинокая перепуганная женщина. В легендах герои никогда не задаются вопросами, их не волнует собственная незащищенность. Гильгамеш просто-напросто идет и спасает мир. Но Шейла Данбер? Мне достаточно сделать маленькую ошибку, допустить незначительную промашку — и мы все потеряем. Знаешь, что меня терзает? Безопасность каждой женщины, каждого мужчины, каждого ребенка на Земле — в моих руках. Людей, которых я никогда не знала. Парнишки из Индии, девчонки из Аргентины. Вся эта проклятая планета — моя планета — погибнет, если я ошибусь. О боже, я не могу спать. Все горит у меня внутри. Я чувствую себя тысячелетней старухой. — Она закрыла глаза. Когда она встала, ноги ее подогнулись, в ушах зазвенело.

Он инстинктивно приблизился к ней и поддержал. Шейла напряглась, потом отпрянула, глядя прямо в его синие глаза.

Он нежно сказал:

— Расслабься. Хотя бы на минуту. Доверься мне.

Она послушалась, ощутив тепло его тела и уверенные руки, обнимавшие ее. Она стояла с закрытыми глазами, мысли ее перемещались, а дыхание понемногу успокаивалось.

— Отчего мне так хорошо?

— Потому что ты знаешь, что не одинока.

— Почему ты… я хочу сказать, среди всех, Виктор, почему ты кажешься таким непобедимым, таким…

— Пугающим?

— Я не говорила этого слова.

Он тяжело перевел дыхание, еще раз прижал покрепче и легонько оттолкнул от себя, заглядывая ей в глаза. Она продолжала:

— Скажи мне, Виктор.

— Может быть, как раз сейчас, когда ты рассказывала мне все это… ну, мне знакомо это чувство. Я долго жил с ним. — Его шея и лицо покраснели. — Я…

— Продолжай. Я сохраню твою тайну.

Он пожал плечами и отвернулся.

— В Афганистане… Черт побери, в то время мне очень хотелось, чтобы рядом был кто-нибудь. Просто хотелось почувствовать чью-то заботу, чью-то близость.

— Но холодный, расчетливый майор спецназа не может быть таким чувствительным. Это слишком по-человечески.

— Наша система не совсем человеческая. — Он отмахнулся. — Забудь о том, что произошло, Шейла. Считай, что я на минуту сошел с ума.

Она приблизилась, положила руку ему на плечо и почувствовала, как он задрожал от ее прикосновения.

— Не забуду. Мы, люди, странные существа. Простое прикосновение может быть даром, более драгоценным, чем груда алмазов или золота. — Она улыбнулась, увидев, что он смущен. — Спасибо тебе. Я больше не чувствую себя такой одинокой.

Улыбка Виктора погасла, словно он боролся с охватившей его паникой.

— Мне лучше уйти.

— Пожалуйста, останься. Давай просто поговорим. — Она заметила, что он колеблется, и развела руками. — Может быть, теперь пришла твоя очередь довериться мне?

Его губы сжались, он нахмурился, потом кивнул:

— Ну хорошо. Но я не уверен, что это хорошая идея.

Она спросила интуитивно:

— Почему? Я тебя пугаю?

Он кивнул.

— И ты смущаешь меня,

— Тогда мы квиты. Ты смущаешь меня, поражаешь — это точно. Я ловлю себя на мысли, что мне страшно интересно узнать, кто ты на самом деле. То ли хладнокровный, жестокий командир спецназа, то ли ранимый, заботливый мужчина, который так нежно и уверенно обнимает меня.

Он шагнул к автомату, потер руку об руку — от этого движения мышцы на предплечьях взбугрились.

— Думаю, ни то и ни другое.

— Почему я тебя пугаю?

Он обернулся и печально посмотрел на нее.

— Потому что я постоянно думаю о тебе. И когда это происходит, я не знаю, что делать с собой. Я не понимаю, что это. Ты привлекательная женщина, женщина, достойная уважения, а последние десять лет вокруг меня вообще не было женщин. Все это очень меня настораживает. — Он поймал ее удивленный взгляд и поспешно добавил: — Мне не следовало говорить всего этого.

— Нет, ведь я сама попросила. Быть честным — всегда означает быть уязвимым. Знаешь, я почти незнакома с… — ей стало жарко, — боюсь, пришла моя очередь устыдиться. Видишь ли, мои отношения с мужчинами вовсе не похожи на то, о чем пишут романисты. И если быть до конца честной, это ряд сокрушительных неудач. — Она глубоко вздохнула. — Ну вот мы и посекретничали.

Он оставался серьезен.

— Я никогда не говорил о подобных вещах. Это выбивает из колеи. Что мы делаем? Все изменилось. Я не… То есть ты не просто…

Она прошлась по комнате, чтобы справиться с волнением, закипавшим в крови. Развернувшись на каблуках, она тряхнула головой.

— Знаешь, я думаю, мы только что стали друзьями. — Она рассмеялась. — И не только друзьями, и мне кажется, будет трудно вернуться к прежним отношениям.

Он откинул голову назад и посмотрел в потолок.

— А что будет потом?

Она покачала головой, увидев, что к нему возвращается беспокойство.

— Потом будет завтра. Потом будет новый день. Не знаю, почему в твоих глазах такая паника, ведь я не прошу у тебя ничего, кроме доверия.

Он тяжело сглотнул, не зная, что делать со своими дрожащими руками.

— Я всего лишь… ладно, — он огляделся, — я не уверен, что способен на большее, даже если…

Она присела.

—Я ни о чем не просила, не так ли?

— Ну, западные женщины, у меня такое представление о них… я видел журналы, фильмы. Она вроде встречается с мужчиной, а потом они рядышком лежат в постели.

Она задумалась.

— Наверное, тебе так могло показаться. Всего лишь приходи ко мне поговорить, Виктор. Я не хочу ничего, только уделяй мне немного времени, а если я упаду духом, поддержи.

— Думаю, что смогу устоять. — Он искренне улыбнулся ей. Она уставилась в свой чай.

— Возможно, из меня получилась бы плохая любовница.

Он сел на стул, плечи его расслабились.

— Из меня тоже. Мои призраки не отпускают меня. Они прочно застряли в голове. В основном мне удается прятать и обуздывать их. Но мне кажется, что я не самый приятный человек в общении.

—А ты не хочешь рассказать мне? Может, я могу помочь. — Посмотри, кто с тобой говорит! Должно быть, я сошла с ума!

— Ты можешь найти мне новую душу? Новую память?

— Ублюдок!

Он окаменел.

Она махнула рукой:

— Да не ты. Извини, я думала о том, что сказал мне Сэм о Брежневе, о людях, которые вынуждены жить с чувством вины. Он был ублюдком, таким же, как грязные политиканы, которые посылали порядочных людей в места вроде Афганистана или Тахаака. Ты что, думаешь, у Брежнева были бессонные ночи во время чехословацких событий? А Вьетнам? А Афганистан? Ты хоть раз видел политиков, которые оглядываются на прошлое?

— Вина. — Он закрыл глаза. — Откуда тебе знать, сколько раз я спрашивал себя? Сколько раз я искал причины, по которым… — Он затряс головой, будто стараясь избавиться от воспоминаний, потом прищурился и пристально посмотрел в ее глаза, стремясь заглянуть в самую душу. — А Пашти? Может, они тоже ни в чем не виноваты? Я что, хочу получить еще одну черную отметину на душе? Неужели мне придется провести всю оставшуюся жизнь в воспоминаниях о Тахааке, подобно тому как сейчас меня преследуют видения Газни и… Бараки? Порой я думаю, что я не что иное, как орудие дьявола. Существо, которое, как демон, является, чтобы принести людям страдания и смерть.

— Однажды, в свое время… — она предостерегающе вскинула бровь и посмотрела на светящуюся панель потолка. — Если бы я могла укрепить дверь…

— Что?

— О, просто я задумалась. Извини.

— Мика думает, что я сломался, что я истощил нервную систему. Что я теряю голову.

— Это и в самом деле так?

Он поднял брови и посмотрел на свое отражение.

— Только возле тебя.

— Когда ты опускаешь свой “железный занавес”.

— Да. Любопытная аналогия, не правда ли? Что мы с собой сделали? У каждого из нас свой “железный занавес”, который поддерживает в нас силы.

— Виктор, а что будет, когда мы возьмем Тахаак?

— Ты хочешь узнать, что я буду делать? Смогу ли я убить Пашти? — Он откинул голову назад и посмотрел на потолочную панель странным взглядом. — Да. Я смогу их убивать, если это будет входить в мои обязанности. И я не собираюсь размышлять на эту тему. Понимаешь, это и называется быть хорошим солдатом. И это не вопрос дисциплины или зубрежки. Это способность выполнять то, что приказано, и не важно, мучает это тебя, разрывает ли это твою душу. Солдат должен знать, что его ждет — потому что именно так обстоят дела.

* * *

На экране возник Созерцатель, его бок раздулся, что было признаком неудовольствия.

— По твоему настоянию мой штурман оторвал меня от сложнейшего анализа математической проблемы. Я надеюсь, дело того заслуживает.

Болячка сплющился, свистящим попискиванием выражая поддержку позиции Созерцателя.

— Уверяю тебя, мне тоже не по душе, когда меня отрывают от размышлений. Тем не менее я получил информацию, которой необходимо поделиться. Я не вижу преимущества в самостоятельном поиске решения вопроса, который может затронуть всех нас.

— Хорошо, — смягчился Созерцатель, слегка сплющиваясь, оболочка у его основания чуть-чуть окрасилась. — Что же попало в поле твоего внимания?

— Я полагаю, что с Толстяком действительно случилось что-то неладное. Какими бы ни были его цели и намерения, он исчез. Я поискал его на высокой солнечной орбите в системе гомосапиенсов, используя гравитационные маяки, но не мог обнаружить его корабль. Вообще никаких признаков пребывания Толстяка там.

— Вряд ли это веская причина для того, чтобы нарушать медитацию.

— Возможно, но, кроме этого, я просмотрел историю его деятельности. Ты знаешь, что после последней галактической революции он только один раз встречался с Ахимса лицом к лицу? И за все это время он, исключая единственный случай, не делился молекулами ни с одним из Ахимса.

Бока Созерцателя затрепетали.

— Само по себе это не так страшно. Ты говоришь, что он не делился ни с кем из Ахмиса? Ни с кем из Оверонов?

— Да. Перед тем как отправиться в свою последнюю экспедицию, Толстяк встретился с Тэном.

Созерцатель не справился со своей оболочкой — нижнее основание потемнело.

— С Тэном? Но все равно еще рано делать какие-либо выводы. Догадываюсь, ты попытался установить с ним контакт.

— Тэн, как обычно, отказывается отвечать. Но его штурман ответил и подтвердил, что Толстяк встречался с Овероном и провел какое-то время в беседе. Когда я спросил о Шисте, он сказал, что ничего не слышал о Чиилле или о каком-то другом Шисти в связи с этим делом, что Тэн не упоминал Шисти тысячелетиями.

— Что-то еще?

— Штурман не сомневается, что Тэн и Толстяк обменялись молекулярной информацией.

— Тэн. — Созерцатель слегка обвис, поднял свои глаза-стебли. Его основание похрустывало.

— Ты знаешь его историю.

— Когда Тэн впервые попал в эту галактику. Рыжик служил у него Круглым штурманом. А теперь Толстяк, о котором мы беспокоимся, тоже встретился с Тэном. И обменялся с ним молекулярной информацией. Но ведь Тэн ни с кем не общался… сколько времени?

— Два галактических года? Может быть, больше? Очень давно Коротышка и еще кто-то пытались вступить с ним в контакт, даже предлагали разделить весь разум, но Тэн наотрез отказался.

— Может быть, Тэн чем-то очень занят? Может, он обучает Толстяка?

— Не знаю. — Болячка сомневался. — Если бы Толстяк встречался с кем-то другим, я бы вообще отбросил в сторону все волнения.

— Тэн. — Бока Созерцателя еще чуть-чуть провисли. — Ненавижу, когда он сердится.

— Я бы с удовольствием прекратил этот разговор, но ты же видишь: события развиваются очень странно.

— Рыжик был штурманом Тэна. Я все время думаю об этом.

— И Рыжик сошел с ума.

* * *

Раштак ворчал и дребезжал сам с собой, изучая отчеты Совета, просматривая информацию кадр за кадром. Он вызвал своего коллегу советника Хакбара и увидел появившееся на экране изображение самца-раба.

— Система закрыта. Второй советник Хакбар отказывает просителям. Наши ресурсы закрыты! — раб поднялся в полный рост, в основных глазах его была решимость.

Раштак, удивленный отказом, сделал повторный вызов, и только потом его осенило.

— Бросьте! Я Раштак, Первый Советник Тахаака. Позовите Хакбара. Немедленно! Очень важное дело. Мне нужна информация…

— Наши ресурсы закрыты!-настаивал раб. — Обратись к кому-нибудь другому! — Экран потух.

Раштак нервно загрохотал. Он попытался соединиться с промышленной системой, но линия молчала, и это не удивило его.

— Фиолетовое проклятие циклам! — Раштак хлопнул своими резонаторами по полу и, не прекращая переступать с ноги на ногу, внимательно посмотрел на экран. — Гомосапиенсы летят к нам среди звезд, а они начали строить баррикады!

Он подключался к разным системам, но ему не удалось получить никаких сведений ни о Толстяке, ни о его грязных животных.

— Но что все это значит? — Раштак неуверенной походкой зашагал к пищевому автомату и нажал клешней на кнопку. Ему пришлось надавить на кнопку несколько раз.

— Фиолетовые проклятия! Что же делать?

Центральная дверь отворилась, и он увидел запруженный народом коридор. Самцы-рабы с пакетами, в которых, наверно, лежали подарки для задабривания хозяина, заполнили широкий коридор, они толкали друг друга, стремясь первыми попасть к двери. Пол гудел под их весом. Они текли сплошным потоком дребезжащих, хнычущих тел. Запах кардамона, сопровождавший всех просителей, ядовитой волной окутал Раштака.

Раштак отшатнулся, его обонятельные органы впитывали мольбу. Он поднялся в полный рост, а самцы-рабы канючили, просили о помощи, восхваляли его величие.

Он очень быстро капитулировал, их мольбы набирали силу, блокировали его мозг, и он стал забывать, почему же он в такой безумной манере покинул комнату. Один из меньших глаз уловил голографическое изображение гомосапиенса, вытаскивающего красный орган из груди мертвеца: эта картина по-прежнему заполняла одну из стен. Теперь она взывала к нему из бездны. Биология вступила в схватку с воображением, медленно уступая дорогу растущему страху.

Гомосапиенсы! Угроза Толстяка! Чиилла!

Самцы-рабы толпой ввалились в его комнату. Море громоздких тел терлось и дребезжало, выражая признательность. Звон их стенаний мешал сосредоточиться.

— Нет! — Раштак снова поднялся во весь рост, делая попытку отделить мысли от эмоций. — Нет! Циклы сейчас ни к чему! Убирайтесь отсюда!

Но они не слушали. Вот почему пищевой автомат Бакгила отказал. Циклы наступили.

Циклы? И уже поздно…

— О, фиолетовые проклятия! Нет! Не сейчас!

В отчаянии Раштак ринулся вперед, ему приходилось перелезать через тела плачущих просителей. Наконец его шаги загрохотали по коридору.

Не обращая внимания на хнычущих самцов-рабов, он добрался до комнат Аратака. За ним следовал бесконечный поток дребезжащих, щелкающих просителей, которые умоляли его о защите.

— Сумасшествие! — на бегу пробурчал сам себе Раштак — Гомосапиенсы рядом что-то затевают, а мы все тут спятили!

* * *

Постукивая кончиком ручки по подбородку, Рива читала записи Катерины. От долгого сидения тело затекло, и она положила ногу на ногу. За ее спиной светился экран, изображающий буквы Ахимса и Пашти.

— Это какая-то бессмыслица. Где ключ? — Рива вздохнула и положила бумаги на стол, откинулась назад и помассировала кончиками большого и указательного пальцев переносицу.

— Это что-то среднее между греческим и китайским, — Катерина встала и направилась к автомату, заказывая еще одну чашку кофе.

— Раньше ты не пила кофе.

— Это легко объяснить, — улыбнулась Катерина. Вид у нее был усталый. — Я не пыталась переводить языки пришельцев на английский раньше, а к тому же, чтобы быть более точной, скажу тебе, что в Хабаровске трудно было достать кофе.

— Значит, греческий и китайский? — Рива обратила внимание на криптограммы, изображенные на мониторе. — Греческий и китайский, но гораздо более акцентированный. Ты имеешь в виду сходство в клинописи?

— Нам нужен лингвист, а не просто парочка переводчиков, — сказала, выходя из туалетного отсека, Мэри Дак. Черноволосая рослая Мэри Дак была отозвана со своей должности в американском посольстве в Сан-Сальвадоре; там она руководила подрывной деятельностью, направленной против кубинцев. Ее внешность контрастировала с маленькой, светлой Катериной. Она сейчас тоже выглядела усталой. Все они выглядели одинаково: усталые, изможденные, расстроенные из-за того, что каждая их попытка постичь язык Пашти натыкалась на невидимую стену.

Рива покачала головой.

— Но у людей совсем нет опыта общения с негуманоидным разумом.

— Мы даже друг с другом не умеем общаться, — отозвалась Мэри.

— Ну что ж, попробуем еще раз. — Рива закусила кончик своего карандаша и, нахмурившись, опять посмотрела на загадочные закорючки. — Вот что я об этом думаю. Мы даже не можем общаться с дельфинами на их сложном языке. Нам следовало бы научиться знаковому языку обезьян, чтобы мы могли произвольно пользоваться символами.

— Ну и что? Мы как раз смотрим на символы, — Дак указала на монитор.

— Но что, если мы что-то упустили? Катерина сказала что-то об этих акцентных значках. Что это? Какое-то сложное произношение? Язык Пашти состоит из ста тридцати пяти разных символов, и у каждого этот характерный акцентный значок. Мы предполагаем, что все это — идеограммы, но что это за закорючки? Может быть, это развитие принципа Ребуса? Может, это диакритические знаки? Как они связаны с вербализацией? Может, это отражение языка телодвижений? Или, судя по количеству символов, все это слоги?

— Ты рассматриваешь звуковую сторону, — подала голос Катерина. — Может быть, эти значки не имеют ничего общего с фонемами, к которым мы привыкли. А вдруг этот язык похож на шмелиный, на реконструкцию танца, жестов или, кто знает, цвета, тепловых излучений или…

— …или любого другого проявления жизни во вселенной символов. — Рива подняла руки и гневно стукнула ими по столу.

В комнате воцарилась тишина.

Ну и проблема, — сказала себе Рива. — Язык Пашти может оказаться всем чем угодно, любой комбинацией символов, включенных в бесконечную систему коммуникаций. Но вряд ли это привычная для нас речь.

— Ты ужасно выглядишь, — заявила Катерина, поджав губы,

— Да, — Рива огорченно вздохнула. — Мне страшно подумать, как я скажу майору Данбер о том, что мы застряли на месте. Если бы у нас был квалифицированный лингвист!

— Или хотя бы, — напомнила Мэри Дак, — справочники. Я никогда не думала, что буду скучать по библиотеке.

— И Толстяк не дает Шейле никакой информации. — Катерина посмотрела на светящуюся потолочную панель. — Это все равно как расквартировать советские латышские войска в Хабаровске.

— Ты это к чему?

Катерина мрачно улыбнулась.

— К тому, что солдаты не знают языка местных жителей, поэтому не могут испытывать к ним сочувствия. Они не понимают ни мольбы о пощаде, ни криков ужаса людей, которых, возможно, им прикажут убить.

— Ты отлично умеешь поднимать настроение. — Рива отогнала прочь образ умирающей на пыльной улице Наблуса девушки.

ГЛАВА 23

— Говорю вам, бараньи головы, малейшая провинность, и я запрусь вместе с вами в маленькой комнатке! Усекли? — Сэм гневно смотрел на Мэрфи, все больше распаляясь. Лейтенант стоял, вытянувшись в струнку, глядя перед собой неподвижными глазами и стиснув зубы.

— Более того, лейтенант Габания, — зазвучал холодный голос Стукалова, — любое нарушение дисциплины с твоей стороны будет караться смертью. Незамедлительно. Это касается и тебя, и Кати Ильичовой, и лейтенанта Мэрфи. Ты должен понять наконец, Мика, что это военная операция. Напоминаю вам, что мы находимся под неусыпным наблюдением врага. Любое, я повторяю, любое нарушение порядка приведет к гибели всей команды, всех находящихся на борту, а возможно, и нашей планеты.

— Любое неподчинение? Это что, новая политика, майор? — Тон Габания заставил Сэма напрячься.

— Мика, не дави на меня. Я не поддамся, что бы ни связывало нас после Афганистана. — Виктор перешел на угрожающий шепот. — Однажды ты спросил меня, собираюсь ли я выполнять свой долг. Так вот, я его выполню. Если из-за твоих неприятностей с Мэрфи майор Данбер отдаст приказ казнить тебя, мне будет очень больно, но я исполню приказ.

Габания застыл, как статуя, Сэм настороженно смотрел на него. Подобно кружащемуся вокруг своей жертвы хищнику, Виктор обошел Габания со всех сторон и продолжил:

— Даже если во время сражения кто-то из вас погибнет по какой-то таинственной причине, майор Данбер заверила меня, что остальным будет вынесен смертный приговор. Ни один не будет убит в спину! Понятно?

— Даю слово, — добавила безжизненным тоном Рива. Она пристально смотрела на Катю, единственную из виновников глядевшую в сторону. — Майор Данбер уверена, что ваша судьба в наших руках. И мы совершенно согласны с ней. Как я понимаю, Катя, ты бы хотела жить в одной комнате с лейтенантом Мэрфи. Это так?

Катя ровным голосом ответила:

— Да. Но если это противоречит моему долгу или помешает профессиональному сотрудничеству с лейтенантом Габания, я не буду жить с ним в одной комнате.

Стукалов мягко спросил:

— Лейтенант Габания, кажется, в словах леди есть смысл. У тебя есть какие-нибудь возражения?

— Нет! — решительно ответил тот.

Сэм подошел к Мэрфи нос к носу, буравя его взглядом.

— Ну а ты, дурья башка, не отказываешься быть добрым товарищем Габания?

— Нет, сэр! — гаркнул Мэрфи. Ни один мускул его не дрогнул.

— Ладно. — Сэм смягчился. — Чтобы закончить этот разговор, вы трое отдраите торпеды номер три, четыре и пять. Сегодня два человека ослабели после нахождения в поле нулевой гравитации. Майор Стукалов, Томпсон и я — мы хотим, чтобы эта работа была выполнена до начала завтрашних тренировок. А теперь, люди, какие есть возражения?

Единственным признаком неудовольствия, как заметил Сэм, было застывшее лицо Кати.

Голос Сэма звучал вкрадчиво, почти как музыка:

— Нет? Отлично, вот это по-товарищески. Я так рад, что мы можем покончить с этим недоразумением, не отрывая ваши бараньи головы! А теперь пошевеливайтесь, живо!

Сэм с удовлетворением отметил, что после такого взрыва эмоций Катя подпрыгнула на месте.

Габания и Мэрфи отсалютовали и пошли прочь. Катя, как ужаленная, бросилась за ними.

— Будем надеяться, что все кончено, — сказал Виктор, направляясь к автомату с едой. Он все еще хмурился.

— Ну, — согласился Сэм.

Рива прищелкнула языком.

— Я прослежу за тем, чтобы трений больше не было. Я подключила к этому вопросу несколько человек. При малейшем намеке на угрозу, даже произнесенную шепотом, меня поставят об этом в известность. — Она усмехнулась. — Должно же у нас быть хоть какое-то преимущество на корабле, начиненном шпионами.

Виктор кивнул:

— Хорошо. Зови, если понадобится помощь. — Он оттолкнулся от стены и смущенно улыбнулся Сэму. — В конце концов причиной все-таки была не политика.

— Точно, парень, держись. — Сэм подошел к нему и хлопнул его по плечу. Виктор вышел.

— Не нравится мне этот Габания, — сузив глаза, сказала Рива. — Назови это шестым чувством. Он очень опасный человек. Убийца, который ждет своего часа.

* * *

Когда Шейла вошла в комнату, Светлана подняла на нее глаза. Шейла кивнула и махнула рукой, бросая взгляд на монитор.

— Я получила сообщение, что ты хочешь встретиться со мной.

Светлана грустно улыбнулась и показала на экран.

— Да, товарищ, — сказала она по-русски.

— Нет перевода? — Шейла вскинула бровь. Теплая волна разлилась по груди Светланы: она гордилась собой. Она усмехнулась и сказала по-английски:

— Тебе нужен был слесарь, майор.

Шейла вздохнула с облегчением.

— Теперь мы снова сможем обсуждать наши планы.

— Но все это не так просто.

Лицо Шейлы замерло.

— Так чего же тебе удалось добиться?

Светлана указала на экран, приглашая Шейлу вглядеться повнимательнее. На экране возникло изображение Светланы: она сидела, откинув голову назад, в своем кресле, с закрытыми глазами, будто спала.

— Такую картину будет видеть Толстяк на своем капитанском мостике. Монитор в твоей комнате показывает то же самое. Не имею понятия, сколь долго я смогу прибегать к подобной уловке, не боясь разоблачения. Думаю, мы недолго продержимся. К тому же я могу проделывать такую штуку только с двумя людьми одновременно, не больше. Иначе все это быстро обнаружится.

Шейла закусила губу, морщины на лбу стали резче.

— Предполагаю, каждый раз, проделывая это, ты рискуешь?

— Да. Вот что, майор, — Светлана сцепила пальцы, садясь поближе к Шейле, — мое доверие к тебе возникло во время той беседы. Я думаю, ты уже придумала что-то, что позволит нам не бросаться динамитными шашками.

Шейла кивнула, усаживаясь поглубже.

— Но мой план очень рискованный.

— Как и все в жизни. Ну давай, у нас очень мало времени.

Шейла кивнула, приводя в порядок свои мысли.

— Я поставила на карту все. Светлана, до исполнения того, что я задумала, еще очень далеко.

Светлана наклонилась вперед. Она с замиранием сердца смотрела на монитор и слушала Данбер.

* * *

Сердце Мэрфи билось как сумасшедшее, когда он скользнул вдоль длинного троса. Он почувствовал, что падает. Окружившее безмолвие и громкий стук собственного сердца превратили его в беззащитное растерянное существо.

К его поясу был пристегнут карабин, а трос прикреплялся к металлической планке, тянущейся вдоль борта космического корабля Ахимса. Если бы не трос, Мэрфи поплыл бы к звездам.

Черт побери, мне в это не верится!

Этим утром Даниэлс собрал их на совещание.

— Люди, Ахимса протягивают кабель снаружи, вдоль корпуса корабля. Майор Данбер подумала, что вы все немного соскучились, поэтому она решила дать вам отдых. Считаю, что мы получили возможность провести тренировку за бортом. Да, мальчики и девочки, мы намерены выпихнуть каждого из вас из люка в скафандре, чтобы вы ощутили, как прекрасна жизнь в космосе. Мы уже пробовали тренироваться в вакууме и в поле нулевой гравитации — внутри корабля. Посмотрим, как вам понравится это в натуре.

В комнате стало тихо, мужчины и женщины молча переглядывались.

— Насилуй себя сам, — сдавленным голосом прошептал Мэрфи. Даниэлс сдвинул брови и посмотрел на него своим излюбленным “я тебя достану” взглядом. Душа Мэрфи ушла в пятки.

Белые вспышки прикрепленных к плечам скафандра лампочек освещали корпусную обшивку корабля Ахимса, который медленно уплывал вниз. Внезапно стала видна шестиугольная серебристо-серая выпуклость диаметром приблизительно в два метра. Каждая секция шестиугольника была замкнута бортиком, как кусочек составной картинки-загадки. Тут и там виднелись какие-то вмятины — словно о толстую стальную пластину ударилась пуля. А еще это напоминало лунную поверхность.

Мэрфи судорожно сглотнул, тяжело переводя дыхание. Его словно обухом огрели по голове.

Я плыву в этом чертовом открытом космосе, парень!

— Ни фига себе! — У него внутри все переворачивалось. Дыхание стало прерывистым, захотелось заорать изо всех сил. — Полегче, Мэрф. Знай себе виси. Все отлично, парень. Ты жив. Ты дышишь. Ты теплый. И я падаю… Падаю! Но ты и должен падать. Это космос, парень. Свободное падение, это знакомо всем пьяницам мира.

— Мэрф? — из наушников донесся голос Сэма.

— А?

— Ты разговариваешь сам с собой. Ты в порядке?

— А?

Мэрфи вытянул шею, заглядывая через плечо, и увидел дрожащий черный туман, струящийся подобно прозрачной световой скульптуре. Как может такая невероятная чернота вызывать ощущение свечения?

— Черный свет, парень. Какую отличную рок-песню можно состряпать.

— Мэрфи? — опять прозвучал голос Даниэлса в наушниках. — С тобой все в порядке? Скажи мне что-нибудь.

Мэрфи усмехнулся, услышав в голосе Сэма тревогу.

— Все отлично, капитан. Странное дерьмо, парень. Я все время плыву вдоль берега. Я думал, что увижу звезды.

— Невозможно. Мы движемся быстрее скорости света.

— Нулевая сингулярность. Ну да, выпадение из задницы вселенной. Путешествие на дне гравитационной пули.

— Вижу, ты учишься.

У Мэрфи в горле так першило, что он чуть не задохнулся. Казалось, планке не будет конца, он падал головой вниз во тьму.

— Капитан? Сколько парней уже проделывали этот трюк?

— Не знаю, Мэрфи.

— Что это значит? Ты говорил, что через это прошла половина подразделения!

— Ну ладно, я соврал. Но кто-то должен быть первым.

— А?

— Ага. Я подумал, что тебе очень хочется подышать свежим воздухом после того, как вы с Габания так славно драили всю ночь торпеды. Да, кстати, он здесь, возле люка. Если ты собираешься сойти с ума или помереть, он готов прийти тебе на помощь.

Вот дерьмо!

— Эй, со мной все в порядке, Сэм! Мне страшно понравилось!

В жизни бывают вещи и похуже, чем легкое свободное падение в дрожащую черноту за бортом космического корабля пришельцев, который падает в дыру и выныривает где-то за пределами вселенной.

— Молодец. — Сэм развеселился. — Значит, ничто не помешает этим сидящим рядом со мной тупицам последовать твоему примеру. Кстати, мы смотрим на мониторы. Если ты хочешь развернуться, дотронься слегка одной ногой до другой. Ты все еще движешься по инерции от прыжка. Если твои ноги способны выделить столько энергии, значит, они могут и поглощать ее. С другой стороны, если ты ударишься головой об эту стальную обшивку… О черт, все в порядке, Мэрф, я забыл.

— Что забыл?

— Мы же говорим о твоей голове! Сомневаюсь, что ей что-то может навредить, такая она крепкая.

Когда Мэрфи попытался изменить направление в вакууме, вспоминая, как они проделывали это на тренировках, стремясь перехитрить нулевую гравитацию, он заворчал сам на себя.

— Звездная война, — ворчал он.

Лучше уж я умру, черт побери, чем позволю Габания прийти на помощь!

* * *

Моше прохаживался вдоль танка, проводя пальцами по странному материалу, из которого была сделана броня. Как говорил Мэйсон, это какая-то керамическая сетка, сплавленная с металлом. Что бы это ни было, уже испытано, что материал этот очень крепкий.

— Ты готов? — спросил его Ария, высовываясь из люка.

Моше усмехнулся.

— Нет. Какое это имеет значение?

— Да не волнуйся ты так, — Круз мозолистой рукой хлопнул Моше по плечу.

— Тебе легко говорить, — Моше покачал головой, глядя на длинную торпеду. Ее нос был раздвинут, напоминая пасть карикатурного крокодила.

Фил усмехнулся, еще раз проверяя свой кислородный пакет.

— Я думаю, что в этом нет ничего особенного.

— Правда? — спросил Ария, свешиваясь с башни. — А я лично боюсь до смерти.

Круз развел рукам:

— Ну как вам сказать. Я прыгал с самолетов. Прыгал с вертолетов. Прыгал с глайдеров. Прыгал с лодок. Прыгал с грузовиков. Уплывал от субмарин. Что такое прыгнуть с космического корабля после всего этого?

— А я прыгал только с постели, — возразил Моше, глядя на пилота, направляющегося к трапу торпеды.

Круз проследил за его взглядом.

— Ага. Я все еще не верю, что мы это сделаем.

— Ты уверен, что не волнуешься?

Фил хихикнул.

— Ну, волнуюсь. Так всегда бывает перед тренировкой — даже когда прыгаешь с самолета. Всегда может случиться что-то непредвиденное. Может не раскрыться парашют. Можно приземлиться неудачно или не в том месте. Я знал парня, который не смотрел, куда прыгает, и попал прямо на провода с высоким напряжением. Учения — вещь опасная.

Моше выпрямился, глубоко вздохнув.

— Ну ладно, пора. Удачи, капрал Круз. Надеюсь, вечером мы угостим тебя пивком.

— И вы, ребята, будьте осторожны. Надеюсь, что ваш танк не даст течь.

— Течь? — спросил Ария. Круз усмехнулся.

— Ага, дырка, через которую может вытечь воздух.

— А мы надеемся, что не оборвется твой трос, — отшутился Моше. — Ты ведь никогда не проверял кабель Ахимса на прочность?

Круз смущенно посмотрел на трос, свисающий с его талии, и тяжело сглотнул.

— Ох, нет.

— Желаю приятно провести день, — бросил через плечо Моше, взбираясь на танк.

Круз прощально махнул рукой и подозвал свою команду для последней проверки снаряжения.

— Давай трогай, — приказал Моше, спуская ноги в люк. Он в последний раз оглядел торпедный отсек. По всей длине его стояли танки и люди, ожидая, когда торпеды захлопнут свои пасти.

— Моше? А вдруг что-то сломается там? Вдруг торпеда откажет? А другие торпеды не смогут до нас добраться? — спросил Ария.

Моше рассмеялся. Он проверял систему мониторов.

— Что это? Теперь ты запсиховал? Но никто даже не будет стрелять в нас. После всех наших путешествий по Ливану, где смерть поджидала нас повсюду, я слышу, ты боишься поболтаться немного в вакууме?

Ария наклонил голову, чтобы глянуть через плечо, и вяло проронил:

— Да.

Моше приблизился к нему и слегка толкнул.

— Ну, продолжай.

— А как же почва, земля? — философски заметил Ария. — Человек должен умирать на земле. Так ведь? Люди долгое время умирали на земле.

— А моряки?

— Они все равно падали на землю. То есть я хочу сказать, корабль шел ко дну и все равно тыкался в землю. Даже когда подбивают “Ф-16”, останки пилота падают на землю.

— Ария, бог тебя не оставит. Смерть есть смерть. Тебя должна волновать душа и что с нею станет.

— Значит, остается только надеяться, что там найдется кусочек земли.

— Звездная пыль. Это и есть земля. Наша планета образовалась из звездной пыли.

Ария уставился на мониторы, дрожащие пальцы покоились на пульте. Наконец он энергично качнул головой, соглашаясь:

— Ага, предположим. Допустим, я могу умереть там, и тогда я стану чем-то вроде звездной пыли.

— Круз нас ждет. Может, ты хочешь…

— Эй!

Моше обернулся и увидел подходящего к танку Йеледа. Он был одет в скафандр, в шлем, возле шеи топорщилась притороченная кислородная трубка. Он вскарабкался наверх и скользнул внутрь танка. Закусив нижнюю губу, он старательно избегал глаз Моше.

— Может быть, тебе лучше подвинуться? Мне не хотелось бы, чтобы ты стрелял. Ты командир, а не стрелок. Ты не отличишь палестинца от мирного жителя.

Моше усмехнулся, освобождая место, и Йелед забрался на сиденье стрелка.

— Ты знаешь, как обращаться с этим новым оружием?

— Я видел схемы на компьютере в своей комнате. Думаю, что смогу заставить его заговорить. — Йелед опытными движениями проверил переключатели и блок питания.

— Рад видеть тебя, — мягко сказал Моше.

Йелед развернулся, сглотнул и сузил глаза.

— Я слышал, что, если что-то будет неладно, вы собираетесь вывалиться в космос. Видишь, никакой рыцарь в сверкающих доспехах не явится, чтобы спасти вас. Я… я думаю, если уж невозможно отправиться домой в Израиль, может, я помогу вам выбраться оттуда? — Он помолчал, опустил глаза, пальцы нервно ощупывали прицельные механизмы и спусковые крючки. — Моше, Ария, простите меня.

— Это совсем другая война. — Моше хлопнул его по плечу и пересел на свое обычное место возле люка. — Ладно, чего мы ждем? Ждем, когда Арафат станет раввином? Поехали. Круз ждет нас.

Ария откатил танк назад и, внимательно глядя в перископы, проследил, чтобы гусеницы вписались в узкий проход в пасти торпеды. Моше нырнул внутрь и захлопнул крышку люка.

— Ладно, теперь посмотрим, как будет работать кислородный аппарат в этой штуковине. — Ария закрепил гусеницы и откинулся на спинку сиденья. — Жаль, что нет термоса с кофе.

Моше увидел фигуру Круза, стоящего перед танком. Потом носовая часть торпеды захлопнулась.

Долгие секунды Моше слышал только биение собственного сердца.

— Пристегнитесь, — послышался в наушниках голос пилота. Танк задрожал, его захватили зажимы. — Взлетим через тридцать секунд. Приветствую вас на борту. Сейчас мы увидим настоящие звезды.

Торпеда дернулась. У Моше перехватило дыхание. Сила притяжения придавила его к сиденью. Он закрыл глаза и больше ничего уже не чувствовал.

* * *

Клякса с трудом удерживал свой мозг от распада. Им овладела бешеная жажда образовывать все новые и новые беспорядочные манипуляторы. Он смотрел на монитор и боролся с желанием заговорить. Его изножие и бока распухли и превратились в бугристую массу. За последний месяц розовато-красные пятна сильно потемнели. Страх, дотоле не ведомый ему, стал постоянным.

Он вытянул глаз-стебель, чтобы взглянуть исподтишка на Толстяка. Оверон тоже смотрел на монитор, весело перекатываясь с боку на бок. Помня о том, что находится под постоянным контролем Толстяка, Клякса снова уставился на экран, на котором вспыхнули закорючки.

Может быть, я не болен. Ведь больные, наблюдая за людьми, не впадают в ужас. Конечно, я напуган, но я здоров!

Жидкость внутри его тела бесконтрольно переливалась из органа в орган. Паника соперничала со страхом и растерянностью. Несмотря на полную внутреннюю неразбериху, Кляксе удалось соединить два участка мозга и заговорить:

— Оверон, по внешним каналам связи я получил еще один запрос. Созерцатель, Болячка, Коротышка, Беляк и другие настоятельно просят тебя связаться с ними.

Клякса заметил, что его бока начали раздвигаться — появилась слабая надежда. Он сделал сознательное усилие обрести правильную круглую форму.

— Ничего не хочу знать, — раздраженно пропищал Толстяк. Один глаз его был прикован к монитору, показывающему, как люди медленно продвигаются вдоль борта корабля, выполняя первые наружные испытания. Вторым глазом он просматривал список материалов, которые они запросили. Эти материалы касались корабельных производственных мощностей. — Двойной изолированный провод? Длиной в пятьдесят пять миль? Зачем это им понадобилось?

Кляксе стало дурно, когда он представил, как люди сваливаются в контрольные отсеки.

Зазвучал голос Шейлы Данбер:

— Толстяк, мы отлично справились со шлюзовыми камерами. Говорю вам, блестяще проделано!

Компьютер показал фигурки людей, выпрыгивающие из торпед. Они легко приземлялись на корпус, от их тел к зависшим над ними торпедам тянулись серебряные светящиеся линии.

Опять послышался голос Шейлы:

— Построенная вашими компьютерами модель оказалась необычайно точной: стрелки Моше добились стопроцентного попадания в прыжковые корабли Пашти. Что? Великолепно! Толстяк, мы уже зарядили ружья холостыми патронами, и люки уже могут быть взорваны. Пожалуйста, разреши нам войти.

Клякса уже ни о чем не спрашивал — он открыл люки. Он думал только о том, как бы не распались на части его мозги.

* * *

Толстяк перекатывался с боку на бок, насвистывая и попискивая сам с собой, продолжая наблюдать. Он был ошеломлен происходящим. До этого момента он никогда не рассматривал возможности превращения людей в космических существ. По первоначальному замыслу, он хотел перевезти людей к Тахааку и запустить их внутрь. То, что они должны были сделать на станции, им не раз приходилось исполнять на Земле. Но как странно видеть их ловко приспособившимися к космическому окружению и активно действующими в нем! Советская и американская космические программы продемонстрировали, что люди могут существовать в космосе, но ведь они годами тренировали космонавтов, чтобы показать примитивные результаты! А здесь Шейла Данбер с первой попытки осуществила мастерски исполненный космический маневр!

Аппетит приходит во время еды. Людей ведь можно использовать по-всякому: и на шахтах, и для добычи необходимых научных образцов, во всех рискованных предприятиях, с которыми по той или иной причине не могут справиться роботы. Если ему понадобится, они смогут даже захватывать корабли Пашти!

— Толстяк — пират! — он гудел и посвистывал.

Клякса уставился на него глазом-стеблем и начал отчаянно жестикулировать полусформировавшимися манипуляторами.

Бесстрастный голос Шейлы продолжал комментировать действия людей: торпеды уже проникли внутрь корабля. Мониторы следили за тем, как торпеды прошли сквозь входные тоннели и направились к отсекам, где находился генератор нулевой сингулярности, туда, где располагались генератор поля, атмосферная установка, компьютерный центр, маневровая подстанция, контрольный отсек… и его капитанский мостик.

Толстяк задрожал от страха, когда одна из торпед внезапно замедлила ход и рванулась в сторону капитанского мостика. Его мозг начал лихорадочное деление, Толстяк старался держать себя в круглой форме. Его шатало из стороны в сторону, из боков полезли манипуляторы, железы от испуга стали вырабатывать структурные молекулы.

— Майор Данбер, какой-то корабль атакует мой контрольный отсек! — заверещал Толстяк в радиотелефон.

Трясущийся от ужаса глаз-стебель Кляксы не отрывался от монитора, сам он напоминал пережаренный блин.

— Совершенно верно, Толстяк. Вы что, забыли, что это всего лишь учения? Мы делаем это для вашей же безопасности. А что, если Пашти окажутся на этом корабле? Смогут ли они добиться преимущества? Они попытаются занять стратегически важные участки, может быть, возьмут вас в заложники и захватят ваш центр управления. Но мои люди не пересекут тех границ, за которыми лежит запретная зона. А Пашти? В случае, если они атакуют, мы поставим охрану, которая защитит и вас, и вашего помощника. Его зовут Клякса, так ведь?

Толстяк удлинил глаз-стебель и увидел, что торпеда замедлила ход, ее корпус заполнил весь коридор, не оставляя прохода. Как и говорила Данбер, торпеды остановились у самой границы запретной зоны и начали немедленно отступать назад. Толстяк почувствовал облегчение, и его оболочка стала натягиваться.

В голосе Кляксы почти не было эмоций:

— Как они определили местонахождение контрольного отсека?

— Что? — Толстяк выстрелил обоими стеблями в сторону Кляксы, и Ахимса тут же стал сплющиваться.

— Они знают, где находится контрольный отсек, — повторил Клякса. — Эти данные были закодированы.

— Проверь, не совался ли кто-нибудь в компьютер. — Толстяк почувствовал, что худеет.

Кляксе только с третьей попытки удалось образовать манипулятор. Наконец он дотронулся до контрольного пульта и пропищал адаптеру команду. Толстяк с трудом перекатил свое сплющившееся тело поближе к дисплею.

— Ни одно предохранительное устройство не нарушено, Оверон. — Клякса слегка округлился. — Они не проникли в охраняемые банки данных. Раскодировки нет.

Толстяк свел воедино свой мозг.

— В чем же мы промахнулись? Может, мы оставили эту информацию в другом файле? Я думал, что компьютер сделал систему безопасной.

Клякса устремил глаз-стебель к своему шефу.

— Овероны опять вызывают. Теперь они уже не такие вежливые. Они хотят знать, где мы находимся и что делаем с людьми.

Толстяк презрительно фыркнул.

— Откуда они узнали о людях?

Тэн? Неужели Тэн проболтался? Нет, это невозможно!

Часть его мозга выдала предупредительный сигнал тревоги, молекулы заработали, анализируя новость. Подобные всплески тревоги последнее время так участились, что это стало надоедать. Он заставил себя не думать о противоречиях между Пашти и Ахимса, подкатился к пищевому автомату и загрузил в желудок питательную капсулу.

Клякса перевернулся, перекатился на бок — из его основания начал непроизвольно расти манипулятор. Он остановил рост и втянул его. Все выходило из-под контроля!

* * *

Майор Детова вошла в комнату Ривы. Как и все они, Светлана выглядела усталой. Она улыбнулась, кивнула и прошла вперед.

Под мышкой у Светланы Рива заметила кипу бумаг.

— Привет, майор Томпсон. Говорят, ты усердно работаешь. Я бы не смогла так здорово натренировать наших пилотов.

— Уверена, что ты преувеличиваешь, майор. — Что Детовой нужно здесь?

Рива сцепила пальцы, теряясь в догадках.

— Присаживайся. Чем могу помочь?

Светлана села и глубокомысленно посмотрела на бумаги.

— Я слышала, что ты зашла в тупик с переводом с языка Пашти.

Негодование Ривы росло, но она изо всех сил старалась сохранить на лице невозмутимое выражение. Вся моя жизнь была смертельной схваткой с людьми, подобными тебе, Детова. Не надо меня заводить.

— Мы еще не сдались, майор.

— Но все это очень грустно. — Голос Светланы звучал расстроенно, она смежила ресницы, — Я так понимаю, Шейла просила у Толстяка сведения о Пашти. О языке. Толстяк отказался помочь. Он собирается сам переводить их разговоры во время атаки. Он считает, что нам нет нужды беседовать с существами, которых мы должны попросту уничтожить.

— Правда? — замерла Рива, встречая оценивающий взгляд Детовой.

— Мы с Шейлой согласились с ним, — добавила Светлана, наклоняясь вперед. — В конце концов, его мнение является решающим. Так что ты можешь отдохнуть. Изучение языка Пашти больше не является задачей первостепенной важности.

— Понимаю.

— Понимаешь? — Светлана вскинула бровь. — У Шейлы есть сердце. Она не разгоняет твою команду. Если вы захотите продолжать исследования — в свободное время — пожалуйста. Ведь у всех бывает хобби.

Рива сжала зубы — ей все труднее было владеть собой. Черт побери, я слишком долго жила на Ближнем Востоке. Удача приходит только к наглецам. Она с трудом преодолела внутреннее сопротивление: она расслабилась, улыбнулась вполне искренне и небрежно махнула рукой.

— Ну что ж, я очень рада, что мое заточение закончилось.

Светлана кивнула:

— Да, все это близится к завершению. Представляю, сколько сил вы вложили в эту языковую программу. Я отношусь к тебе с огромным уважением. Раз или два — правда, косвенно — нам приходилось пересечься на Земле.

Рива медленно кивнула, в груди ее поднималась волна гнева. Сколько трупов оставила за своей спиной Детова?

Сколько людей искалечено, убито по воле ее послушных исполнителей? Сколько пропало без вести?

— Догадываюсь, наш круг был довольно узок.

Светлана опустила глаза и слегка сменила позу.

— Да, узок. Тебя тренировал Бакли, не так ли?

Рива сдерживалась изо всех сил.

— Среди прочих.

— Я восхищаюсь тобой. В своей области ты непревзойденный специалист. Ближний Восток — вещь непростая, у тебя отмечали удивительное чутье, никто из офицеров, работавших в той зоне, не обладал такой интуицией.

— А напрямую наши дорожки никогда не пересекались? — Рива подняла бровь.

Губы Светланы дрогнули в едва заметной улыбке.

— Нет. Я работала в тихоокеанской зоне, в Гонконге.

— Значит, ты имела отношение к Судану?

— С ним были связаны многие — и все пути вели к генералу Куцову. — Светлана тряхнула головой, стараясь прорвать оборону Ривы и разрядить обстановку. — Думаю, сейчас не время вспоминать прошлое и обсуждать, кто что делал. Но когда-то потом, если захочешь, можно поговорить.

— Я запомню твое предложение.

Светлана встала и указала на стопку бумаг:

— Чтобы не было недоразумений, Шейла попросила меня напечатать приказ о прекращении изучения языка Пашти. Может, тебе захочется взглянуть и убедиться, что это вполне официальное распоряжение. С другой стороны, удачи тебе в твоем… хобби.

— Благодарю, майор.

Светлана остановилась около двери и обернулась.

— Знаешь, мы столько сил положили на поддержку ООП. За достигнутые нами результаты нам пришлось дорого заплатить, твоя контора и МОССАД нам здорово мешали. Теперь, встретившись с тобой, я, кажется, понимаю, в чем дело.

Нервы Ривы были напряжены до предела.

— Спасибо за комплимент, майор.

Детова вышла, бесшумно закрыв за собой дверь. Рива постояла на месте, не в силах пошевелиться, охваченная огорчением и гневом. Шейла отменила языковую программу? Подобным образом? Она сжала кулаки. Черт побери! Ненавижу, когда меня ставят перед фактом! Но ведь до атаки мы бы не стали обнаруживать свои познания!

Она взяла бумаги, приподняла верхнюю страницу и вгляделась. Аккуратным почерком было написано:

“Дорогая майор Томпсон! Шейла сказала, что ты наткнулась на препятствия. Надеюсь, что эти материалы помогут тебе. Программа остается СВЕРХВАЖНОЙ, но держи все в секрете. Если понадобится дополнит, информ., обратись к Шейле.

Норфорн”.

Рива просмотрела сопровождающий записку текст и прикусила нижнюю губу. Огорчение и гнев испарились, ее наполнила неуемная радость. Она смотрела на слово “НОРФОРН” в конце записки — код ЦРУ, означавший полную секретность.

— Черт бы тебя побрал, Детова. Однако ты здорово выручила меня.

Рива подержала в руках записку, потом порвала ее, опустила обрывки бумаги в унитаз и спустила воду. Бумажки растворились. Потом она вернулась к драгоценным материалам, написанным по-английски, и прочитала заголовок:

ОТЧЕТ АХИМСА ОБ ОСНОВАННЫХ НА ФИЗИОЛОГИИ КОММУНИКАЦИЯХ ПАШТИ.

ГЛАВА 24

— Но, Толстяк, вы ведь прослушали достаточно наших разговоров, военных совещаний, чтобы понять, что мы обеспокоены. Мы не можем допустить ошибку. На карту поставлен весь наш мир, все будущее нашего рода!

— Но вы слишком далеко заходите! — Толстяк перекатывался с боку на бок, оболочка его обвисла, бока ходили ходуном. — Не надо меня пугать! Я всех вас могу уничтожить

Шейла скрестила на груди руки и застыла.

— Вы в любой момент могли бы вернуть нас обратно. Мы вовсе не жаждем убивать Пашти, это не наша идея.

Толстяк втянул бока и сплющился.

— Нет, вы должны напасть на Тахаак. Циклы уже наступили. Ваши действия навеют ужас на всех Пашти в космосе. Ахимса восстановят контроль над всем, что было потеряно, и циклы Пашти больше не будут представлять угрозы. Мы говорим о будущем цивилизации! Моему роду — так же как и вашему — угрожает опасность!

— Совершенно верно, — согласилась Шейла. — Именно поэтому мы и работаем на вас. Как вы думаете, почему мы такие послушные? Черт побери, я здесь нахожусь вовсе не для поправки собственного здоровья, как и все мои люди. Конечно, мы ожидаем награды. Но мы хотим, чтобы и вам было хорошо. Бог видит, мы знаем о власти, которую вы имеете над нашей планетой! Нам необходимо ваше хорошее отношение.

— Но эти учения! — Оболочка Толстяка окрасилась в бледно-розовый цвет, основание покрылось эмоциональной рябью. — Пашти не будут атаковать этот корабль! Они просто не осмелятся! Это не…

— Разве мы уже не говорили об этом раньше? — Шейла покачала головой. — Послушайте, отвлекитесь немного и посмотрите на все с нашей точки зрения. Предположим, что Пашти захватили корабль. Как мы доберемся домой? Все мои люди будут брошены на произвол судьбы, разве нет?

— Но вас не могут поймать! Вы призраки, майор Данбер! Если кто-то узнает в вас людей — все потеряно! Страшное несчастье! Для меня… для вас… для Ахимса! Вы не должны оставлять никаких следов! Вы должны действовать так, словно вы никогда…

— Отлично, — согласилась Шейла. — И никто не должен поймать нас в ловушку или захватить в плен до нашей полной эвакуации. Эвакуация — это ключевое слово! Если мы исчезнем, никто ничего не узнает. Мы делаем все, что в наших силах, все, что подсказывает воображение, чтобы не сорвалась эвакуация! Только подумай, хотелось бы вам, чтобы Пашти захватили этот корабль? Ведь у них сейчас наступили циклы? Они неуправляемы. Толстяк. Никто не сможет предугадать, каковы будут их действия. Они ведь даже не помнят о том, что делают после совокупления и гормональных сдвигов. Они могут прийти в бешенство, увидев, что мы разрушили их запасы. Могут убить вас в припадке сумасшествия! — Она заметила, что он стал совсем плоским, что из его тела стали выпячиваться беспорядочные манипуляторы. — И они во всем обвинят нас! Мы должны позаботиться о вашей безопасности и о безопасности вашего корабля! Конечно, можно скрыться с материалами о самоубийстве Пашти на Тахааке и продолжать свои научные исследования, но страховка просто необходима!

Толстяк медленно приходил в себя.

— Пашти могут убить меня? — бормотал он, дрожа. — Пашти могут убить меня?

Шейла смягчилась.

— Спокойно, Толстяк. Спокойно. Подумай. Сейчас ты видел наших ребят на тренировках. Разве Пашти смогут справиться с ними? Мы рядом с тобой, Толстяк. Пока ты находишься под нашей защитой, никто во всей вселенной не причинит тебе вреда. Ни у кого из Оверонов нет таких телохранителей, как у тебя!

Толстяк раздул бока, словно ее слова придали сил его распадающемуся мозгу. Она увидела, что оболочка его снова приняла белую окраску, ненужные манипуляторы втянулись и кожа стала гладкой. Победа!

— Конечно, ты права. — Толстяк доверительно покатался назад-вперед. — Никто не дотянется до меня!

Шейла стала развивать полученное преимущество:

— Теперь ты понимаешь, как важно продумать прикрытие для каждого отсека? — Она улыбнулась и решительно взмахнула рукой. — Дорогой Толстяк, ты говорил, что триста лет внимательно изучал наш мир. Ты следил за всеми войнами, которые мы вели. Подумай, сколько раз во время атаки возникали сюрпризы. Ты когда-нибудь слышал пословицу о том, что план сражения совершенен до тех пор, пока не прозвучит первый выстрел? Среди военных любого ранга только единицы могли выиграть битву в назначенный день и в соответствии с разработанным сценарием. Вспомни Шермана в Грузии. Константина Рокоссовского во время войны с нацистами. Блестящее руководство Моше Даяна во время израильских войн. Почему вьетнамская война так затянулась? Как удалось моджахедам обескровить Советскую Армию? Гибкость — залог успеха. Толстяк. Поистине гибкость — наше единственное оружие. Только гибкая стратегия позволит нам защитить вас, прекратить агрессию Пашти и снять запрет с нашей планеты.

— Да, и абстракция. Отвлеченность. Я должен помнить об абстракции. Чтобы избежать прошлых ошибок. — Толстяк продолжал перекатываться с боку на бок, подобно колесу мотоцикла, пронзенному осью вытянувшегося глаза-стебля. Теперь его оболочка светилась ровным белым цветом. — Я стараюсь думать как можно более логично, и вы правы, мне следует полностью абстрагироваться.

Вот это да, парень!

— Превосходно! Превосходно! Превосходно! — повторял он снова и снова. — Никто не устоит против нас. Мы спасем Ахимса. То, что принадлежит нам, будет возвращено. Даже Шисти будут уступать нам дорогу. Превосходно! Превосходно!

Шейла кивнула удовлетворенно. Гибкость! Как много она значит в военных действиях, в политике и, может быть, даже в межзвездной дипломатии.

* * *

Мэрфи внимательно слушал, как майор Данбер объясняет Теду Мэйсону, что именно она от него хочет.

— Идея заключается в том, что этот ящик должен обладать способностью издавать определенные звуки. Щелканье, дребезжание, грохот и другие шумы — на той частоте, которую человеческий слух не воспринимает. Питание от батареек. Кроме того, этот прибор должен посылать и получать сигналы. Сэм говорит мне, что ты умеешь делать радиоприемники. Такое устройство ты сможешь состряпать?

Тед почесал за ухом и кивнул:

— Конечно, майор, но здесь у меня не все есть под рукой. То есть вам нужно достать…

— Надеюсь, что ты найдешь все необходимое в оружейном отсеке. Я только что пришла оттуда: в твоем распоряжении есть все необходимые для сооружения описанного мной прибора детали.

— Извините, майор, — Мэрфи вытянулся в струнку под ее проницательным взглядом.

— Да, лейтенант?

— Ну почему бы нам просто не попросить Толстяка сделать эту штуковину, так же как он сделал танки и все другое?

Она скрестила руки и слегка наморщила лоб. Потом взглянула на Мэрфи, и ему стало не по себе от этого взгляда. Он заметил, что в ее глазах стало больше тревоги и усталости. Черт побери, она хоть когда-нибудь отдыхает?

— Это вопрос морали, лейтенант. Мы не можем позволить себе зависеть от Ахимса абсолютно во всем. Как бы ни была примитивна наша технология, она наша. Мы точно будем знать, как устроен прибор. Лейтенант Мэйсон сможет использовать его, если на Тахааке случится что-то непредвиденное. Я ответила на твой вопрос?

— Да, мэм, — Мэрфи с уважением кивнул, понимая, что не заслуживает ответного уважения.

— Если вам не трудно, мэм, — Тед прекратил изучать носки своих ботинок и поднял глаза, — скажите, почему именно щелканье, дребезжанье и прочая чертовщина? Зачем посылать и принимать такие звуки?

Она посмотрела на Теда тем же усталым взглядом, и Мэрфи с удовольствием отметил, как его друг сжался и замер.

— Лейтенант, вы имеете представление, что произойдет, если Пашти будут создавать помехи на нашей линии?

— Нет, мэм.

Тогда она улыбнулась — хитрая улыбка мелькнула и тут же исчезла.

— А я имею. Секрет прибора прост. Нельзя создать помехи на телефонной линии, если не подключиться к ней. А вот заглушить передачи радиостанции “Свободной Европы” ничего не стоит. Даже если Пашти перережут коммуникации, мы сможем связаться друг с другом с помощью этого прибора — Пашти не додумаются до такого примитивного приспособления.

— А щелканье, дребезжанье и тому подобная дребедень? — нахмурился Мэрфи, гадая, что у Шейлы на уме.

— Я узнаю этот взгляд, лейтенант, — она шутливо погрозила ему пальцем. — Ты можешь прямо сейчас начинать ломать голову. Да, у прибора есть еще одно назначение. В случае, если мы потерпим поражение, эту штуку можно будет оставить. Мы кое-что узнали о физиологии Пашти. Оказалось, что у них очень чуткий слух. Если они надумают атаковать нас, ящик будет издавать беспорядочные шумы, это их дезориентирует. Любой пустяк может повлиять на исход сражения.

— Угу, майор, простите, пожалуйста, мэм, но…

Она подняла руку, и Мэрфи замолчал, загипнотизированный властным взглядом.

— Верь мне, лейтенант. Оставим догадки Пашти.

Мэрфи одобрительно улыбнулся.

— Есть, мэм. Если вы нас просите, мэм, Тед соорудит целую полевую сеть.

— Благодарю, лейтенант, — она коротко кивнула и повернулась, направляясь к коридору.

Мэрфи наблюдал за ней, его терзало беспокойство.

— Черт побери, она совершенно выдохлась. Я бы сказал, она просто насилует себя.

— Значит, эта ерундовина нужна для диверсии? Я знаю трепача, который…

Мэрфи зажал его рот ладонью и потащил его в сторону.

— Никто тебя не спрашивает. Давай заткнись, и пойдем лучше сообразим, как построить для леди квакающую коробочку.

* * *

— Мне не нравится развитие ситуации, — заявил Болячка, сверля глазом-стеблем голографические изображения Созерцателя и Коротышки. — Толстяк не ответил ни одному из нас, хотя мы посылали сообщения на всех волнах. Если бы Толстяк нас услышал, мы бы уже получили хоть какие-то сведения, извиняющие его: ведь он везет запрещенных существ.

Созерцатель сплющился и запищал:

— Перед тем как отчитаться, я хотел бы напомнить всем вам что у нас пока нет никаких доказательств того, что Толстяк нарушил карантин. До тех пор, пока мы не получим подтверждения мы должны действовать исходя из того, что это всего лишь предположение. Далее. Я закончил ознакомление с записями, посвященными миру людей, узнал кое-что новенькое. Полагаю, что мы работали над ложными посылками. Люди вовсе не являются грубыми, примитивными существами, как мы о них думали. Наоборот, за последнюю сотню тысячелетий они сделали качественный скачок в своем культурном развитии. Овероны, они осуществили космический полет.

Мониторы издали свист и шипение — Болячка и Коротышка изумленно запищали.

— Космический полет? Толстяк нарушил запрет и научил их… В это нельзя поверить! Ни один Ахимса не посмеет выступить против Оверонов! — вырвалось возмущенное восклицание из раздувшихся дыхательных отверстий Коротышки.

— Хочу напомнить, что еще не доказано, что Толстяк нарушил карантин. Нет ни одной записи о вмешательстве, никаких следов влияния Ахимса в их космической науке. Более того, их представления о жизни в космосе носят типично земной характер. В их научно-популярной литературе большинство инопланетян и космонавтов похожи на людей, — упрямо твердил Созерцатель.

— Невероятно! — защебетал Болячка. — Их организмы совершенно не приспособлены к нулевой гравитации!

— Значит, ты говоришь, что не нашел никаких следов вмешательства Толстяка? — спросил Коротышка, начиная раздувать бока.

— Никаких. Но теперь, однако, мы точно знаем, что вызвало такое восхищение Толстяка, когда он наблюдал за людьми последнюю тысячу лет. Они и в самом деле исключительны. Если бы Тэн ответил на наши запросы и проинформировал нас, ситуация тут же прояснилась бы. Шист Чиилла настаивает, что Тэн и Толстяк имели дело с людьми. Если это так, их молчание понятно. Но в данный момент мы пока не можем осудить их за нарушение запрета.

Болячка раздул свои дыхательные органы и спросил:

— Может, нам следует известить Пашти, чтобы они не сходили с ума от волнения? Может, Первому Советнику следует что-то предпринять? Подготовиться к уничтожению паразитов?

— Я бы этого не советовал делать. Напоминаю, у нас нет доказательств. — Созерцатель слегка сплющился, его основание натянулось и стало гладким.

Коротышка переводил взгляд с одного Оверона на другого, используя по какой-то непонятной причине только один глаз-стебель.

— Нам надо подготовиться к худшему. Если Толстяк все-таки нарушил запрет и сошел с ума, нам нужно исправить сложившуюся ситуацию. На какой стадии развития находятся сейчас люди? Представляют ли их космические возможности потенциальную угрозу?

Созерцатель сплющился, его оболочка натянулась.

— Их космические возможности никогда не были угрожающими. Что бы Толстяк ни сделал, никто не проходил через гравитационные заслоны, и люди даже не подозревают об их существовании. Одному маленькому кораблю-роботу будет достаточно появиться в их поле, и это займет их умы на десять земных лет. Кроме того, людям сейчас есть о чем позаботиться.

— Значит, они идут по пути цивилизации? — спросил Коротышка, подрагивая боками. — Я знал, что Толстяк не способен на глупости! Он Оверон. Он…

— Оверон Оверону рознь, — прервал его Созерцатель. — Как мы и говорили, люди миллионами убивают друг друга. Вся их планета охвачена войной. Ничего не изменилось. Они все так же ненормальны.

Болячка сдулся, ощутив внутреннюю слабость.

— А что, если Толстяк провез людей через гравитационные маяки?

— Тогда нам придется их уничтожить.

* * *

— Майор? Ты дома?

Светлана проснулась и села на кровати, зажмурившись.

— Шейла? Это ты?

— Можно на минуточку?

Светлана встала и оделась, поглядывая на часы, светящиеся на экране. Какого черта ей не спится в это ночное время?

Шейла выглядела как сто чертей — щеки просто исчезли, под глазами тяжелые мешки. Так может выглядеть только женщина, чей единственный ребенок умирает от рака.

— Когда ты ела в последний раз? — нахмурившись, спросила Светлана.

— Утром. Я поела раньше всех.

— Это было почти сутки назад. Пошли.

Они зашагали по пустынным коридорам. На душе у Светланы было скверно.

Они вошли в столовую: яркий свет заливал длинные ряды пустых столов. Светлана заказала Шейле плотный английский завтрак: ветчину, яйца, лепешки с патокой, йоркширский пудинг, чашку кофе и стакан молока.

— Ты хочешь, чтобы я лопнула? — спросила Шейла, когда Светлана поставила перед ней поднос.

— Чтобы огонь горел — настоящий или душевный, — необходимо горючее. Недоедание ведет к ошибкам.

Шейла рассеянно улыбнулась.

— Наверное. — Она взяла вилку и начала есть, а Светлана пошла за своей тарелкой.

Когда они отодвинули пустую посуду, Шейла прикрыла глаза и зевнула.

— Да, наверное, мне надо было поесть. Нужно записывать где-то для памяти, когда следует перекусить.

— Мы приближаемся к концу, да?

— Да. — Шейла отсутствующим взглядом уставилась на дальнюю стену. — Толстяк сказал мне, что осталось дня два. Если точнее, около пятидесяти часов.

Душа Светланы сжалась.

— Неужели прошло уже шесть месяцев?

Шейла провела ладонью по лицу, словно массируя, разгоняя кровь по усталой плоти.

— Да, странно. Как продвигается твоя учеба?

— Мне кажется, я уже начинаю понимать, как что действует.

— Рада это слышать. — Лицо Шейлы посуровело. — Предполагаю, что, если задать правильную программу, с помощью компьютеров можно все держать под контролем. Ты думаешь, это реально? Например, если взять правительство. Может обычный опытный человек в критический момент взять ситуацию под контроль и запустить собственную программу?

Волнение Светланы усилилось.

— Думаю, все зависит от системы, майор. Например, в Вашингтоне все компьютеры соединены в одну сеть. В Москве компьютеры имеют обыкновение ломаться в самый ответственный момент, во всяком случае мне так говорили. Они не такие сложные, как система Ахимса, которая полностью централизована. Мы многому можем научиться у них.

Шейла вскинула бровь, в глазах ее явно читался вопрос.

Светлана замешкалась.

— Никто еще не делал такой попытки, связанной с правительством. Дело страшно рискованное. Думаю, ты хорошо знаешь прошлое. Если бы кто-то попытался и был пойман с поличным… ну, кто знает, что бы произошло. В Москве это обернулось бы расстрелом, в Вашингтоне они бы заперли неудачника и выбросили ключ от замка.

— Да, конечно, только отчаяние может толкнуть человека на такой риск. Но если система отлажена, как ты думаешь, это можно сделать?

Светланино сердце билось как сумасшедшее.

— Только теоретически… К тому же я не специалист, майор.

Когда Шейла поднимала чашку с кофе, рука ее дрожала, а горящие глаза, обведенные черными кругами усталости, неотрывно смотрели в глаза Светланы.

— А что, по-твоему, сказал бы специалист?

Ладони Светланы похолодели. Она уперлась тяжелым взглядом в стоящую перед ней пустую тарелку, размышляя, насколько глубоко она продвинулась в изучении компьютерной системы Ахимса.

— Самый лучший специалист справился бы с такой задачей.

— А как ты думаешь, самому лучшему специалисту потребовалась бы тренировка? Или его прошлый опыт в диверсиях подобного рода, пусть даже ограниченный, оказался бы достаточным?

Светлана перевела дыхание, вспоминая свой путь сквозь путаницу входов в систему, который она так тщательно отобразила в своих закодированных записях. Чего ждет от нее Шейла? Конечно, вмешательства в систему? Но на каком уровне? Организовать прикрытие на полчаса в виде изображения двух спящих женщин было осуществимо. Эксперимент прошел успешно. Но ведь они сделали только одну попытку.

— Трудно сказать, не зная системы в целом и масштабов проекта.

Шейла кивнула, откинулась на спинку стула и машинально сжала в руке чашку с кофе.

— Ладно, все это не так важно. Я просмотрела записи наших учений с первого до последнего. Ты бы удивилась нашим успехам. Я думаю, на Тахааке все будет в порядке. — Она подняла глаза и снова пристально посмотрела на Светлану. — Я все-таки очень надеюсь на то, что и Толстяк увидит, насколько мы продвинулись. Мне бы хотелось, чтобы он думал, что мы волшебники.

— Волшебники?

Шейла вздохнула и, многозначительно улыбаясь, сделала глоток.

— Когда ты была маленькой, ты никогда не видела волшебных картин? Или фокусников? Ну, знаешь, карточные трюки, всякие там кролики, выскакивающие из шляпы, и тому подобное. Ловкость рук. Обманные движения. В политике тоже бывает такое. Помнишь Огаркова?

В твоем плане новая перестановка? Черт побери, Шейла! Ты понимаешь, чего хочешь? У меня есть всего пятьдесят часов или даже меньше. И у меня нет способа проверить свои возможности исполнения твоего плана!

Шейла нервно хихикнула.

— Черт побери, выслушай же меня! Давай поговорим о фокусниках и о детстве. Ты что, считаешь, что я устала, что ли? Ты помнишь сказки из наших фантастических книжек, волшебные сражения? Злой король видит то, чего на самом деле нет, он находится под чарами волшебника. Демоны превращаются в белых рыцарей и скачут в поля, где работают ничего не подозревающие крестьяне. Когда битва окончена, волшебник машет рукой, и король оказывается лицом к лицу с реальностью.

Светлана медленно кивнула, холодок проник в ее сердце. Боже мой, Шейла. Разве это выход? И на карту поставлены наши жизни? Фокусы и фантазии?

Она разгадала план Шейлы.

— Тебе следует немного отдохнуть. Все эти разговоры о компьютерах и фантастических войнах… Ты устала, Шейла.

Данбер встала, всем видом выражая непреклонность.

— Наверное. Извини, что разбудила тебя в такой безбожный час. Просто возникла потребность поделиться с кем-то. — Она положила руку на плечо Светланы. Ее пальцы отчаянно сжались. — Ты со мной?

Светлана поколебалась.

— С тобой, майор. — Душа ее перевернулась. Она чувствовала, что сама вынесла себе приговор. — Иди поспи немного. Пусть тебе приснятся фокусники, волшебники и короли. Кто знает, черт побери, может, произойдет чудо.

Если я не оплошаю — Ахимса не избежать чудес!

* * *

Раштак раздраженно передвигался по комнате, зная, что за дверями Совещательной Палаты толпились Пашти, охваченные страхом. Посреди помещения в полной неподвижности отдыхал Чиилла. Желто-оранжевые кристаллы его тела испускали мерцающее сияние. Раштак чуть ли не силком затащил Еетака и Аратака в Совещательную Палату, захлопнув дверь перед заискивающими рабами.

Еетак распростер плоское тело на полу и, глядя основными глазами на Раштака, завибрировал, забарабанил угрюмо по проводящим звук плитам. Аратак завалился на бок и в таком положении продвинулся еще на несколько метров вперед, только потом встав на ноги. Все это, конечно, нервы.

Фиолетовые проклятия! Мы на самом краю пропасти. Сколько времени мне удастся продержать их в сознательном состоянии? Где Толстяк? Где люди? Подняв вверх клешни и громко щелкая ими,

Раштак медленно ползал вдоль стен.

Фиртак не смог оказать сопротивления наступившим циклам. Он забаррикадировался в одном из отсеков станции со всеми своими самками и огромными запасами продовольствия. С ним ушли несколько сотен рабов: целая секция и два прыжковых корабля оказались отрезанными.

— Но это всего лишь предположение, — настаивал Еетак. — Толстяк просто валяет дурака с людьми, это не значит, что над нами нависла угроза.

Раштак развернулся к своим оппонентам и постарался взять себя в руки.

— Даже если это так, он все-таки оказал на нас воздействие. Советники, мы изменили историю! Посмотрите на себя! Все ваши самки оплодотворены, а мы стоим здесь и ведем разумную беседу! Это означает…

— Это означает, — напомнил Аратак, — что Ахимса совершенно правы в своих догадках. Они говорили о том, что Толстяк никогда не совершал поступков, которые не приносили пользы другим существам. Неужели Толстяк передал через Чииллу бессмысленную угрозу для того, чтобы сделать доброе дело?

Раштак задумался. В этой идее был смысл, и ему потребовалось время, чтобы переварить ее. Такое объяснение могло быть принято, если бы Толстяк ответил хотя бы на один из запросов Пашти. Ни один из Ахимса Оверонов не связывался с Раштаком, чтобы объяснить поведение Толстяка. Нет, окружающий их космос хранил молчание — и это казалось зловещим признаком.

А что еще хуже — в центре Совещательной Палаты по-прежнему располагался Шист Чиилла — молчаливая скалоподобная громада. Сколько бы Пашти ни обращались к нему — он оставался недвижим и безмолвен. Раштак защелкал и задребезжал сам с собой, а потом вновь обратился к своим сородичам:

— Как вы думаете, легко ли заставить Шиста сделать хоть что-нибудь?

Еетак нервно зашаркал ногами, слегка постукивая по полу, как бы смакуя свои собственные вибрации. Аратак пропустил сенсорные волоски сквозь челюсти, что было признаком страшного беспокойства и разрушительного влияния циклов. Его ноги дрожали, из-под панциря доносились какие-то беспорядочные громыхания, и тем не менее он вполне владел собой.

— Ладно, очень хорошо! — загрохотал Раштак. — Посмотрите на нас! Предположим, Толстяк на самом деле таков, каким его описали Овероны. Предположим, что он на самом деле старается побороть циклы! А если это только уловка, обман? Чтобы мы позабыли об угрозе, которую представляют люди, чтобы Толстяку было легче управлять нашими действиями?

— Но ты даже не можешь толком объяснить, каким образом Толстяк собирается использовать людей против нас! — возбужденно прервал его Аратак, наполняя грохотом все помещение. Когда он заорал, внутреннее напряжение немного ослабло.

— Но я знаю это! — Раздраженный Раштак издал грохот такой силы, что сенсорные усики Еетака впитали мощную энергию его эмоций.

Раштак продолжал:

— Все бессмысленно, пока Толстяк сходит с ума: он более ненормален, чем бедный Фиртак, спрятавшийся за спинами своих недоумков!

— С тех пор как образовалась эта галактика, не было случая, чтобы Ахимса сошел с ума, — вступил в разговор Еетак. Его щупальца лениво захватывали воздух. Чтобы придать вес этому утверждению, его вибраторы начали производить замысловатые ритмы.

— Рыжик пытался пересечь нейтронную звезду, — напомнил Раштак. — Я бы не назвал такое поведение нормальным.

Вмешался Аратак:

— Ахимса потихоньку уменьшаются в размерах. Несколько сотен галактических лет назад один из них даже умер. Это записано в их истории. Он внезапно прекратил существование — просто сдулся. Превратился в лужицу. — Он помолчал и добавил меланхолично: — Представьте себе ощущение, когда поставишь ногу в подобную лужицу — вся эта ерунда заструится по сенсорным волоскам!

— Прошу тебя, Аратак, сейчас не время! Подожди, я что-то говорил. Что было…

— О том, что делал с нами Толстяк, — сказал Еетак, покопавшись в памяти сенсорных усиков и поигрывая ими. — Ты строил догадки относительно Ахимса Толстяка.

— Что? Да, конечно, теперь вспоминаю. Фиолетовые проклятия циклам! Они играют с памятью, чертова фиолетовая пустота! — Раштак сделал паузу, напрягая память. — Допустим, Толстяк вводит нас в заблуждение этой угрозой. Я хотел сказать, что здесь, сейчас свершается история!

— Ты уже говорил это, — напомнил Аратак, опуская щупальца.

— Да, история, — продолжал Раштак, раздражаясь от того, что его прерывают. — Наша память работает, мы можем сосредотачиваться, мы в своем уме! Если мы будем продолжать думать о том, что Толстяк везет к нам людей, чтобы навредить нам, какая польза будет от этого? Огромная. Если мы успокоимся, циклы возьмут свое — мы не сможем оставаться разумными существами. Так чего мы боимся больше — циклов или людей?

— Но у тебя нет ни одного доказательства, что Толстяк везет сюда людей! Ты веришь слову Шиста…

— Но это не имеет значения! — взревел Раштак, протестуя против возражений Аратака. — Разве нам трудно верить этому? Мы все еще способны действовать разумно! Разве ты не видишь? Мы не разбежались каждый в свой загон пожирать пищу! Мы все еще размышляем, разговариваем друг с другом! Пока мы убеждены, что нам угрожают гомосапиенсы, мы сохраняем ясность рассудка. Разве вы не видите? Мы победили циклы!

Раштак наполнил легкие и напряг вибраторы, готовясь издать новый грохочущий залп. В Палате стало вдруг очень тихо. Он замер, осознавая свершившееся чудо, и с облегчением беззвучно выдохнул. Пашти никогда не были столь тихими. Комната казалась зыбкой, призрачной, нереальной.

— Что случилось? — заговорил он шепотом. Его оппоненты находились в состоянии шока, его чуткие вибраторы еле уловили их слабый ответ. Он даже не мог с уверенностью сказать, пошевелили ли Аратак и Еетак своими крошечными усиками. Каждая новая волна вибраций становилась все более ощутимой, и Раштак тихонько промолвил:

— Мы победили циклы.

Он снова замер, боясь пошевелиться, боясь заглушить их слабые звуки. Он боялся даже вновь наполнить свои пустые легкие. Гормоны его тела, всегда соперничавшие с рассудком, не проявляли никакой активности. Тишина царила в комнате. Самые чувствительные усики на его ноге могли уловить слабое дребезжание рабов Пашти, прятавшихся где-то в других помещениях, трескотню беременных самок, чувствующих зарождение новых жизней в их организмах.

Еетак заговорил нормальным голосом, но слова его прозвучали в тихой комнате подобно грому:

— Мы победили циклы.

Аратак забарабанил — громко, весело, воодушевленно:

— МЫ ПОБЕДИЛИ ЦИКЛЫ!

* * *

Маршал Советского Союза Сергей Растиневский невидящими глазами смотрел на карту. Глаза его запали, душевная боль терзала его. Скрипнула дверь, он повернулся на каблуках и увидел входящего в комнату Генерального секретаря.

— Сергей? Приятно встретиться с тобой!

Они обнялись, Евгений взял его за руку.

— Ты плохо выглядишь, друг мой.

Растиневский вяло махнул рукой.

— Мы переживаем черные минуты. Есть новости?

— Много новостей. — Евгений подошел к небольшому бару и наполнил рюмку виски. — Первая, и самая важная — американский президент, Джон Атвуд, проиграл на выборах. Победила республиканская партия, которую представляет вице-президент Берт Кук.

Сергей вздохнул.

— Значит, отсрочка. Берт Кук на время прекратит бомбардировки. Он пообещал сосредоточить все усилия на обороне Соединенных Штатов.

— Да, это так, но до выборов человек многое обещает, а что он будет делать в своем кабинете — никому не известно. Но давление на какое-то время ослабнет.

— Пока им везет, ты знаешь это. — Растиневский подошел к карте. — Черт бы побрал этого Устинова! Он сделал дурацкий ход, когда пересек Амур.

— Дело сделано, Сергей. Он заплатил за свою ошибку.

— Я каждую ночь во сне расстреливаю его. Из-за него мы могли проиграть войну. Ты понимаешь это? Мы напали на китайцев так неожиданно! Мы ведь им обещали! Мы клялись им, что оставим их в покое, что сражаться будем только с Западом, а Устинов затеял этот сумасшедший… — он сжал кулаки, кровь бешено пульсировала у него на висках. — Нам так нужна бомба, Евгений. Если бы у нас была бомба — американцы проиграли бы.

Карпов пожал плечами, вздыхая.

— Никто не ожидал, что они дойдут до самого Красноярска и захватят реактор. Так вот. Мы их отбросили.

— Но ценой каких территорий! — Растиневский обхватил голову ладонями, мрачно уставившись на карту. — Да что говорить, после гитлеровского нашествия впервые войска НАТО сражаются на нашей земле. Они на Украине.

— Но и у нас дела идут неплохо. Мы наступаем на Аляске. Мы их оттеснили. И не только это: наша разведка значительно сильнее, чем их. Они понятия не имеют о том, что у них в штабе работает сотрудник КГБ. Каждый раз, когда они завершают строительство военного завода, мы запускаем новые реакторы. Уверен, они рвут на себе волосы.

Растиневский кивнул:

— Да, конечно, но какой ценой. За последние два года мы потеряли шестьдесят девять процентов межконтинентальных бомбардировщиков. А производство почти стоит на месте. В конце семидесятых мы допустили грубую ошибку, когда перешли от выпуска множества простых дешевых самолетов к производству этих инженерных чудес с такой сложной конструкцией. Когда Горбачев сместил акценты в промышленности с тяжелой индустрии на производство товаров народного потребления, мы перерезали глотку военно-промышленному комплексу.

— Американцам сейчас не легче. Мы разбомбили их главные авиационные заводы. Самые лучшие промышленные комплексы лежат в руинах.

Сергей бросил на Евгения тоскливый взгляд.

— А ты видел Москву?

Карпов махнул рукой.

— Она выглядит так, как выглядел Берлин в конце Великой Отечественной. Нам не понадобится много времени, чтобы восстановить ее. А кроме того, Бостон, Нью-Йорк, Вашингтон, Денвер, Атланта, Сан-Франциско, Сиэттл… все они ничуть не в лучшем состоянии, чем Москва, Киев и Краков.

— Итак, проливая реки крови, мы отбросили китайцев назад. Бей-Джинг говорит, что они хотят перемирия. Почему? Потому что мы взорвали их любимый город? Или потому, что танки “Т-86” прорываются сквозь Великую Китайскую стену?

— Может быть, они не ожидали, что за первые же семь месяцев потеряют пятнадцать миллионов, — вскинул бровь Карпов.

— И в эпицентре всего этого сумасшедшего месива хаммеровская дивизия продолжает удерживать Брюссель. — Растиневский покачал головой. — Не представляю, как им это удается. Ведь сейчас стало так трудно со снабжением. Карпов почесал в затылке.

— Мне бы хотелось поговорить с тобой о Китае. Если мы примем их предложение о перемирии, ты сможешь оттянуть войска и использовать их для изгнания американцев с Дальнего Востока или для восстановления границ на западе. Какие есть предложения?

Сергей тяжело вздохнул, странная грусть заполнила его глаза.

— Сейчас сражения идут на Украине. Надо отбросить врага в Восточную Польшу. На это есть исторические причины, Евгений. Только когда мы стали теснить Гитлера, поляки, чехи и венгры, присоединились к нам. Сейчас они приветствуют войска НАТО, как героев. Надо бросить на запад все внутренние ресурсы, иначе мы навсегда потеряем могущество матери-России.

— Да. В таком случае заключим мир с китайцами и посмотрим, что будет делать НАТО.

* * *

Шейла Данбер зажмурилась, чтобы скрыть лихорадочный блеск глаз. Она чувствовала физический и эмоциональный подъем. Взяв в руки чашку, она сделала огромный глоток кофе. Они так долго готовились к этому дню. Продовольствие собрано и уложено в пакеты, одежда убрана с пола: они давно заметили, что все вещи, попадающие на пол, бесследно исчезали. Были сделаны запасы воды в забавных флягах Ахимса, изготовленных их волшебной фабрикой. В будущем их отношения с Толстяком вряд ли будут очень дружелюбными.

Шейла ощущала боль в каждой частице своего тела. Она вгляделась в лица людей, которых она так хорошо теперь знала и от которых полностью зависела. Многие хорошо выспались за ночь, выглядели свежо и подтянуто.

— Леди, джентльмены, друзья, — начала она говорить хриплым от недосыпа голосом. — Некоторые из вас, наверное, заметили, что на корабле произошли кое-какие изменения. Если вы заходили в кабину наблюдения, то, наверное, увидели, что звезды остановили свое движение. Толстяк отключил генератор нулевой сингулярности: теперь мы находимся в обыкновенном космосе. Тахаак расположен в четырех часах полета от нас.

Она внимательно следила за реакцией людей на ее слова. Лица посерьезнели, кое-кто заерзал на сиденье. Шейла продолжала.

— Что бы я ни делала, я старалась, чтобы мои действия принесли максимальную пользу. Мы подготовились к войне, в которой никому из нас не доводилось принимать участия. На будущее — вы должны больше полагаться на свое чутье и наблюдения… Каждый из вас является лучшим представителем нашей планеты. Вы поднялись с поверхности Земли в пузырях пришельцев, вы видели, как исчезают из вида ваши дома и страны. Вы попали туда, где ни разу не ступала нога человека. Вы научились воевать с космическими существами и атаковать космические станции. Вы выходили за борт кораблей в глубокий космос и видели другой конец вселенной. Люди, это последний бой, последний вызов. Если мы не выполним нашу миссию с честью, мы можем погубить свою планету.

Она наклонилась вперед, всматриваясь в лица людей.

— Вы понимаете это? Подумайте о своем доме, вспомните лица детей. То, что мы делаем, прямо повлияет на каждого мужчину, каждую женщину, каждого ребенка на Земле. Если мы сделаем ошибку, если что-то пойдет не так, как надо, пришельцы сделают из нас виноватых, а Земля и человечество заплатят за нашу ошибку.

Как она устала, боже, как устала. Она выпрямилась, вспоминая истории Моше о войне Иом Киппура, когда израильские солдаты воевали иногда по четверо суток без сна. Эти воспоминания вселили в нее силы.

— Во время атаки вы разделитесь на четыре тактические группы. Вы знаете все этапы — не сомневаюсь, даже если во сне вас спросят о последовательности действий, вы ответите правильно.

Они смущенно засмеялись.

— Тем не менее вы должны быть готовы к самому худшему. Если возникнут какие-то препятствия, если Пашти поведут себя неожиданно, если события будут развиваться подозрительно, немедленно связывайтесь с нами. Майор Детова будет держать связь со станцией Пашти. В ее распоряжении будут находиться мониторы. Если что-то изменится, мы сообщим об этих изменениях незамедлительно. Главное — четкая связь. Если кто-то попадет в переплет, немедленно сообщите. Мы рядом с вами, мы вас вытащим из беды.

Она едва не заплакала — ее переполняло чувство гордости. Она так гордилась этими оторванными от родного мира людьми — такими разными и в то же время такими похожими друг на друга.

— Толстяк в шутку потребовал, чтобы мы стали звездными призраками. Никто не должен узнать, что нападение на станцию совершила наша маленькая команда. Мы не должны оставлять следов, ни единого свидетельства о том, кто мы такие. Звездные призраки. Люди наконец-то отправились к звездам, но каким странным путем! Полагаю, нам следовало бы как-то назвать себя. “Отряд Призраков” — такое название кажется мне подходящим. Ну что ж. Призраки, наше время пришло. Я могу только надеяться и уповать на то, что вы подчинитесь каждой букве приказа. Что бы ни происходило, помните: вы — профессионалы.

Она еще раз обвела их взглядом. Молчаливое согласие грело ей душу. Теперь все зависит только от них. Теперь надо действовать. — Удачи вам, люди. Возвращайтесь живыми.

ГЛАВА 25

Стоя около пищевого автомата, Раштак с наслаждением разрывал челюстями нежную плоть Бакгила. Одно нашествие циклов ему удалось пережить — тогда он был совсем молод. Он, помнится, прибился к Аактаку, выбор оказался удачным. Слабые воспоминания о тех временах сохранили чувство страшного голода, постоянного страха и неудовлетворенных половых потребностей, ведь все самки принадлежали хозяину. Теперь наступили новые циклы, и главным их признаком была прожорливость. Он наслаждался до тех пор, пока не затрещал зуммер:

Чиилла начал говорить.

Раштак швырнул полуобглоданного Бакгила на пол и бросился к Центральной Совещательной Палате. Еетак и Аратак ждали его там.

Он взобрался на возвышение и воззрился на перевод речи Чииллы на экране.

— /Люди/ уже/ прибыли/ в/ вашу/ систему/ После/ многочисленных/ обсуждений/ что/ вы/ собираетесь/ с/ ними/ делать/ знак вопроса/

Раштак нервно задребезжал, направил свои основные глаза на Второго Советника и беспомощно задрал вверх клешни.

— Мудрейший и благороднейший Чиилла, в нашей системе нет никаких гомосапиенсов. Что заставляет вас… гм… предполагать, что гомосапиенсы здесь?

— /Гуманоиды/ уже/ приближаются/ к/ вашей/ системе/ Они/ приходят/ со/ своей/ родной/ планеты/ Они/ прибудут/ через/ восемь/ ваших/ световых/ дней/ Повторяю/ Что/ вы/ намерены/ с/ ними/ делать/ знак вопроса/

Органы Раштака заходили ходуном, у него появилось ощущение, что он переваривает камни.

— Аратак, пожалуйста, подойди к центральному компьютеру и проверь характеристики системы гомосапиенсов. Посмотри, движется ли что-нибудь в нашем направлении. Если они прорвались через гравитационные заслоны, это должно быть зафиксировано.

Аратак возбужденно защелкал, и Раштак вновь обратился к транслятору:

— Навигационные маяки не потревожены. Очевидно…

— /Ахимса/ Толстяк/ заглушил/ навигационные/ маяки/ локализованным/ всасывающим/ электронным/ полем/ Мы/ уже/ говорили/ о/ том/ что/ гомосапиенсы/ явятся/ сюда/ и/ создадут/ очень/ много/ шума/

— Но почему вы не сказали нам? Почему заговорили только сейчас, когда они уже так близко? — взорвался Раштак. — Откуда у вас эти сведения? Откуда такая уверенность, что гомосапиенсы направляются сюда? Почему…

— /Надо/ отвечать/ не ставить/ знак/ вопроса/ Я/ сообщал/ смотри/ запись/ разговора/ с Пашти/ по имени/ Раштак/ датированную/ — 367.5-69/ урановой/ половины/ жизни/ Люди/ придут/ в/ это/ время/ Второй/ знак вопроса/ ответ/ /Контроль/ за их/ передвижением/ не/ в моих/ силах/ Баллистическое/ превращение/ Ахимса/ везет/ объект/ нулевая сингулярность/ Продолжение/ такие/ действия/ требуют/ комплексного/ математического анализа/ Посмотри/ комментарии/ Чииллы/ первое/ сообщение/ о/ прибытии/ гомосапиенсов/ алогичное противоречие/ Смотри/ объяснения/ Отмечаю/ Это/ может/ быть/ опытом/ за пределами/ понимания/опыта/ Пашти/ Последние/ вопросы/ перед/ разговором/ отменяются/ как ложные/ Чиилла/ отмечает/ люди/ уже/ здесь/ Понятно/ знак вопроса/ Безмозглый/ Раштак/…

Пришлось это проглотить. Как же Чиилле удалось уловить в космосе признаки передвижения людей? Он знал, что Пашти не могли взаимодействовать с нулевой сингулярностью из-за трудностей восприятия пространственного вектора “Н”, из-за их строения и нахождения вне обычного светового космоса. Ничего не оставалось делать, кроме как смириться с мыслью о том, что люди находятся где-то поблизости. Они должны…

Не было даже предупредительного жужжания зуммера. Тишину взорвал безумный вопль Аратака:

— Фиолетовые проклятия! Корабль Ахимса прямо над нами! Он разваливается на части! Я насчитал около пятидесяти маленьких судов неизвестной конструкции! Они не соблюдают общепринятые навигационные сигналы!

Раштак задрожал. Повернулся.

— Еетак! Или! Посмотри, может, поможешь ему! Иди! Живее!

Еетак заспешил к центральному пункту связи. Раштак нажал ногой на видеопедаль и увидел голограмму огромного корабля Ахимса, заслонившего звезды. Тусклый свет Скаха отражался от серой поверхности металлографитового корпуса корабля.

Раштак прошипел проклятия громадине мерцающих кристаллов тела Чииллы. Одна ошибка за другой, какая-то безумная мешанина. Откуда было ему знать, что предупреждение Чииллы относительно гомосапиенсов следовало понимать так буквально? Почему Ахимса так спокойно отреагировали на слова Чииллы, в то время как он, Раштак, был так близок к панике? Могло ли разумное существо принять всерьез сообщение о том, что гомосапиенсы сами по себе заявятся сюда и ступят ногой на территорию станции? Фиолетовые проклятия! Неужели нельзя говорить поточнее! Как понять невразумительные заявления Шисти!

— Корабль Ахимса! Внимание! Толстяк, мы знаем, что это ты, отвечай, пожалуйста! Какую цель ты преследуешь? Ты пренебрегаешь навигационными правилами Пашти, позволяющими проникнуть на территорию станции…

Стрелка индикатора показала, что мощный корабль Ахимса заглушил этот сигнал.

Обезумев, Раштак ударил по кнопке вызова центрального пункта связи. Появилось изображение мощного тела Аратака: его гигантские челюсти находились в бешеном движении, как будто он что-то яростно пережевывал.

— Аратак! Это очень важно! Подключись к каналу Оверонов! Корабль Ахимса обязательно создаст помехи на линии, но все-таки включи канал и оставь его открытым. Во имя всех фиолетовых демонов, не закрывай этот канал! Понимаешь? Может быть, в этом наше единственное спасение! Случилось самое худшее! Толстяк сошел с ума!

Слава богу, мы победили циклы! Что было бы, если бы он застал нас бегающими взад-вперед подобно лунатикам? Фиолетовое несчастье! Он подключился к внутренней станционной линии, надеясь, что Фиртак сохранил остатки рассудка, чтобы понять, как остаться в живых.

— Внимание! Чрезвычайное происшествие! Мы стоим перед лицом нашествия чуждых форм жизни, больных пришельцев! Это существа с неустойчивой психикой, завезенные с запрещенной планеты. Они агрессивны. Раболепствуйте! Не оказывайте сопротивления! Держитесь подальше от них! Повторяю, это дикие и крайне опасные звери! Не сопротивляйтесь! Делайте все, что они от вас захотят! Не раздражайте их! Не теряйте головы!

Его вибраторы разнесли барабанную дробь объявления по всей станции. Фиолетовые боги! Как же все-таки это смогло произойти? Созерцатель и Болячка приняли его за сумасшедшего, охваченного приступом паранойи под влиянием циклов! А ведь во время их беседы Толстяк уже исполнял свой чудовищный замысел. Раштак негромко дребезжал сам с собой, а внутренности его выворачивало. А может, эти Ахимса заодно с Толстяком? Может, они тоже участвовали в разработке сценария? Разве Овероны способны лгать? Особенно теперь, когда над всеми поселениями Пашти в галактике нависла угроза нашествия гуманоидов? Все они охвачены страстями циклов, их легко будет уничтожить. Ну что ж, Тахаак пострадает первым?

Раштак затрясся от страха, его щупальца стали беспомощно хвататься за воздух.

— Пожалей род Пашти! — заорал он, обращаясь к компьютеру. — Пожалей! Я молю о пощаде! Что ты несешь нам, Толстяк? Какому кошмару ты подвергаешь самок и детенышей? Какую судьбу готовишь рабам? ПОЧЕМУ ТЫ ЭТО ДЕЛАЕШЬ?

* * *

— Инструкции здесь, джентльмены, — сказала Шейла, вручая запечатанные конверты. — Пожалуйста, ознакомьтесь с ними в полете к станции Тахаак.

Шейла представляла, какой она выглядит в их глазах: высокая женщина, изможденная, усталая, говорящая загадками. Желудок ее горел, причиняя острую боль. Казалось, мышцы настолько ослабели, что она не сможет двигаться. В голове стучали молоточки кровь пульсировала — она вконец измоталась и изнервничалась, Сколько времени она просидела над составлением этих инструкций, тщательно проверяя качество перевода?

Шейла осмотрела их лихорадочными глазами.

— Гибкость, джентльмены. Я рассчитываю на то, что все наши люди — профессионалы. В прошлом месяце мы много раз импровизировали, отрабатывали и начало операции, и выход из нее. Часто наши маневры казались странными. На это у меня были свои причины. Я думаю, мы готовы адаптироваться к любой ситуации. Весь мой план основан именно на этом.

Они посмотрели на тонкие конверты из причудливой бумаги Ахимса, изготовленной их машинами. Она внимательно оглядела собравшихся: беззаботное гномоподобное лицо Моше, Сэм, прикусивший нижнюю губу, Светлана, бросавшая тайные взгляды на Сэма — в уголках ее рта и в позе чувствовалось отчаяние, — и наконец, Виктор. На его, как всегда, непроницаемом лице глаза сияли нестерпимо синим светом.

— Вопросы есть? — в последний раз обратилась к ним Шейла.

Вопросов не было.

— Удачи вам, ребята. Постарайтесь вернуться живыми. Нам многое предстоит сделать. — Сказав это, она отпустила их, борясь с желанием броситься к Виктору, увидев, как внезапно изменились его глаза — в них промелькнула какая-то странная искорка.

Рука об руку, склонив головы друг к другу, вышли Светлана и Сэм. Семенящей походкой удалился Моше. Виктор не двинулся с места. Он стоял, скрестив руки и глядя на нее. Теплая волна сжала ее сердце, мешая дышать.

— Я никогда не встречал женщин таких, как ты, Шейла, — ласково заговорил он. — Я представляю, что нам предстоит, ты взвалила на свои милые плечики всю вселенную. Я сделаю все, что могу, чтобы помочь тебе удержать ее.

Она кивнула:

— Спасибо тебе, Виктор. — Она поколебалась, потом шагнула к нему, и он нежно привлек ее к себе. — Я все силы отдала тому, чтобы эта история не стала для тебя повторением Афганистана. Если я ошиблась, будем надеяться на божью помощь.

Он откинул голову назад, стараясь встретиться с ней взглядом. Да, он понял, что она хотела сказать, улыбнулся и кивнул:

— Я вернусь.

— Будь осторожен, Виктор.

Кривая солдатская ухмылка появилась на его губах.

— Ты тоже. Если все это… да что там, ты все понимаешь.

— Понимаю.

В углах его рта образовались мелкие морщинки, он снова кивнул, подтверждая, что догадывается о ее секрете.

— У меня есть один вопрос, майор.

— Хорошо, я слушаю, Виктор. — Она надеялась, что он не спросит ни о чем, что могло бы их выдать. Бог знает, за чем и за кем наблюдает в данный момент Толстяк. Раздав инструкции, она и так уже рисковала. За последнюю пару дней она составила окончательный план операции и расписала обязанности, стараясь не думать о возможном провале. Рубикон был перейден.

— Я хочу попросить тебя кое о чем перед тем, как идти на задание. Я еще никого не просил об этом. — Он приблизился к ней, глаза стали серьезными, голос охрип. — Поцелуй меня.

Она страшно смутилась.

— Виктор?

Он заметил ее смущение и сник. Глаза потухли, словно он принял какое-то трудное решение. Он повернулся, чтобы уйти, но не сделал и трех шагов, как она догнала его и взглянула прямо в его застывшие глаза.

— Ты застиг меня врасплох, — Она потянулась губами к его губам, и кровь забурлила в ее венах. Когда она почувствовала тепло его ищущих губ, ею овладело желание и в то же время странная горечь.

Он отстранился, и она заметила, как пульсирует артерия на его шее под шлемом и прикрепленным проволокой кислородным блоком.

— Ты мой, — выдохнула она. — Осмеливаюсь сказать — это было восхитительно.

— Пошутим напоследок, — с улыбкой предложил он. — Каждому солдату перед походом следовало хотя бы поцеловаться с любимой. Может, на какое-то время это спасет его от призраков.

— Это того стоило.

Он кивнул и в последний раз прижал ее к себе.

— Удачи тебе.

Потом он ушел, распрямив плечи. Она смотрела ему вслед.

* * *

Моше крепко прижимал к себе Риву, глядя на поблескивающие в свете ламп рыжие волосы.

— Ты должна быть осторожна, — настаивал Моше, сердце его сжималось от какого-то незнакомого чувства.

Она пылко поцеловала его с такой страстью, будто не верила, что когда-нибудь сможет повторить поцелуй.

— Я бы не хотела оказаться в одиночестве в доме Пашти, Моше. О, боже мой, я так не хочу тебя потерять!

Ее руки обвились вокруг него.

Он высвободился из объятий, понимая, что эта сцена вызовет насмешки его людей. Здесь и там другие парни из роты АСАФ обнимались со своими возлюбленными, обмениваясь прощальными краткими поцелуями, складывали молитвенные шали, в последний раз тщательно осматривали свои построенные Ахимса танки. Бока машин были украшены буквами из иврита, лозунгами и именами. Особенно много было традиционных надписей: “Больше никогда!”

Он мучительно подыскивал слова:

— Я никогда не думал, что меня будет волновать какая-то другая женщина. Когда я похоронил мою Анну, я думал…

Она приложила мягкие теплые пальцы к его губам.

— Я создана для тебя, Моше Габи. Только вернись. Тогда мы и обсудим все это.

— Пора, люди, — прозвучал в наушниках голос Шейлы.

— Мне надо грузить танк. Ведь это твоя торпеда, ты о нас позаботишься, да? — Он последний раз поцеловал ее и легко вскарабкался на башню танка.

Чейм уже проверил все механизмы, Йелед осмотрел лазер и прицельные механизмы, расположенные по всей длине машины.

Рива подбежала к трапу, звонко постукивая каблуками, и исчезла внутри торпеды. Моше огляделся и увидел нарисованную Чеймом на броне надпись. Она гласила: “У Чейма”.

Он ждал, пока другие дна танка, танки Уззи и Кальмана, подтянутся и займут свои места позади него. Им овладело смущение. Что же он наделал? Рива моложе его по меньшей мере на десять лет. Могла ли другая женщина заменить ему Анну? Рива? Имел ли он право сближаться с агентом ЦРУ? Одному богу известно: хотя она и не носит еврейского имени, она заслужила право называть себя Саррой. Какой будет их жизнь? Сначала, Моше, ты должен выжить в этой космической войне. Сделай это, а потом подумаешь о другом.

— Все так перепуталось, — прошептал он самому себе. А когда было иначе?

Свистящие звуки заставили Моше оглянуться. К трапу медленно подкатывал второй танк, его командир, Уззи, выглядывал из-под крышки низко расположенного люка. Габи хлопнул Чейма по плечу, и они въехали вверх по трапу, освобождая путь Уззи.

Как всегда, беззвучный ход машины привел его в волнение. Как странно не слышать рева двигателя и не вдыхать топливных испарений — эти звуки и запахи долгое время ассоциировались с войной.

Моше нырнул в люк, снова хлопнул Чейма по плечу, и они придвинулись поплотнее к танку Уззи.

— Мы уже внутри, Рива.

Когда зажимы обхватили танк, машина задрожала. Моторы тоненько запищали, трап поднялся и захлопнулся.

— АСАФ на связи, говорит Моше, докладывайте, — проговорил он в микрофон.

— Слышу тебя, “У Чейма”, — отозвалась Рива. — Вас проглотила “Тин Туна”.

Ну и названьице придумка она для своей торпеды!

— Шмулик здесь.

— Ария здесь.

Один за другим отметились все.

— До прыжка осталось пятнадцать минут, — доложила Рива. — Моше, подключаю тебя к командной линии.

Он услышь отрывок разговора Шейлы со Светланой Детовой и сказал специально для своего экипажа:

—А мы-то считали сирийцев и палестинцев странными людьми. А что теперь?

Они рассмеялись, как ему показалось, довольно искренне. Йеледу он сказал:

— Помнишь, какую тактику мы применяли в Суэце? Не останавливаться, стрелять направо и налево, чтобы посеять панику.

Йелед ухмыльнулся, выглядывая из-за мудреных лазерных и оптических механизмов:

— Конечно, помню, учитель.

Прозвучал голос Шейлы:

— Отряд Призраков, до прыжка осталось пять минут. Желаю удачи, ребята.

Мысли Моше вернулись к Риве. Предположим, они уцелеют, но готов ли он к подобным отношениям? Когда его смятенные мысли возвращались к Анне, просыпались угрызения совести. Его пальцы нервно перебирали конверт, в котором были запечатаны приказания Данбер. Он скрутил краешек прочной бумаги Ахимса.

Переводя дыхание, он едва слышно пробормотал: “Если возникают такие мысли — нечего совершать поступки”. Верно ли это? Или ему следует просто-напросто пригласить Риву поехать с ним? Каким испытанием были для него те долгие ночи, что они работали бок о бок. Как часто ему хотелось приблизиться к ней, обнять ее, овладеть ею. Он видел желание в ее глазах. Не один раз он получал откровенное приглашение, но старомодные ценности брали верх, и он отвергал ее. Теперь, когда за крышкой его люка таилась смерть, он чувствовал себя дураком — ну почему он отвергал ее любовь? Кровь пульсировала в висках.

— Пять, четыре, три, два, один. Пуск! — скомандовала Шейла.

Моше отбросило назад. Торпеда стала набирать скорость. Моше пристегнулся, разорвал ногтем плотный конверт и достал тонкие листочки. Терзавшая его проблема, касающаяся Ривы, стала чисто теоретической: оставалось уповать на бога, удачу и артиллерию Пашти.

* * *

Мэрфи поднял глаза и с восхищением посмотрел на Катю, которая, покачивая бедрами, туго обтянутыми костюмом Ахимса, входила в комнату. Черт побери! Казалось, его чувства стали только сильнее. Чем больше он смотрел на нее, тем больше задумывался.

С каждым днем она становилась все желаннее. И дело не только в этом — никогда раньше он не видел такой умной женщины! И что только она в нем находит?

Он громко чмокнул ее, обнял за талию и приподнял над полом.

— Рад, что ты зашла сюда перед вылетом. Ты отлично подготовилась: наверно, ждешь не дождешься, когда сможешь встретиться с этими крабами! Хочешь наставить парню рога!

Ее зеленые глаза не отрываясь смотрели на него.

— Ты вернешься, Мэрф, обещай мне.

— Эй, что случилось с бестрепетной старой разведчицей? А я-то думал, что всего-то подвернулся под руку на минуточку.

Уголки ее губ изогнулись.

— Не знаю. Может быть, ты подвернулся и надолго. А сейчас… ладно, ни с одним мужчиной мне не было так весело.

Он кивнул, обеими руками поглаживая ее спину.

— Ладно, посмотрим, идет?

— Чтобы узнать, что будет дальше, ты должен вернуться. А теперь тебе лучше идти в свою группу, а мне — в свою.

— Слушаюсь, девочка моя, — он поцеловал ее в последний раз и крепко прижал к себе, ощущая близость ее тела, отказываясь верить в то, что им предстоит встреча с Пашти.

Мэрфи обернулся и ахнул: в поле его зрения попал Габания. Тот внимательно смотрел на них. В его глазах светилась такая злоба, такая ярость, что Мэрфи стало не по себе.

— О, парень!

Катя замерла за его спиной, спокойная и умиротворенная.

Габания упругой походкой двинулся вперед, ступая осторожной и тяжелой поступью тигра, почти не размахивая руками. Желваки его ходили ходуном, складки вокруг рта стали резче.

— Я пришел пожелать тебе удачи, друг. Мне бы не хотелось услышать, что ты умер. Надеюсь, ты помнишь, что я говорил тебе об американцах и об их излюбленных способах стрельбы?

Горячая кровь заструилась по жилам Мэрфи. В ушах зазвучали удары собственного сердца. Две ночи он провел, оттирая зубными щетками рвотные массы в торпедах. Поначалу они испытывали дефицит в зубных щетках, потом Катя заказала фабрике Ахимса партию, потом другую, и какого черта, он вовсе не собирается становиться мальчиком для битья!

— О, я мечтаю, чтобы за моей спиной стояли парнишки вроде тебя, дружище! — усмехнулся Мэрфи, чувствуя на себе любопытные взгляды зрителей. — Ты в прекрасной форме, Габи. Нам с Катей страшно не хочется заливаться слезами, когда крабы начнут стрелять в твою крепкую голову.

Мика тонко улыбнулся и ласково ответил:

— Однажды, дорогой друг, мы вернемся из космоса и окажемся… далеко от Виктора Стукалова. Тогда мы с тобой проверим… нашу дружбу.

Он вежливо кивнул Кате и, слегка ссутулившись, пошел прочь, поигрывая плечевыми мускулами и захватывая пальцами воздух. Он направился к своей торпеде, тяжело ступая огромными ножищами, пружинящими подобно стальным тросам.

— Присматривай за ним. — Катя следила за тем, как он уходил. — Он бы с радостью прикончил тебя… но риск слишком велик. Майор Стукалов не любит шутить. Если кто-то из вас задумает убить другого… — Она отмахнулась и прижалась к нему еще крепче.

— Пусть он катится ко всем чертям! — он улыбнулся и обнял ее. — Надо идти, но, пожалуйста, не волнуйся ты так. Мы с Микой не собираемся разбивать друг другу головы. Здесь полно крабов. — Он ласково провел рукой по ее светлым волосам. — Эй, я готов изобразить из себя Мистера Волшебника!

Шлепнув ее по заду и наградив звучным поцелуем, он побежал к люку своей торпеды. Когда Мэрфи влезал в уже закрывающийся люк, он услышал торопящие крики Фила Круза. Сел на сиденье, откинулся назад, и тотчас прозвучала стартовая команда майора Данбер. А секунду спустя сила тяжести чуть не разнесла его на куски — торпеда рванулась к станции Тахаак, навстречу судьбе.

* * *

Светлана Детова вошла в свою комнату. Она старалась привести мысли в порядок. На подставке около монитора покоился удивительный обруч Ахимса. Его золотой каркас в свете потолочной панели отливал зловещим красным цветом, напоминающим цвет крови. Она подошла поближе, вглядываясь в хрупкий металл, руки ее подрагивали от возбуждения.

В целом план казался ей довольно нелепым. Но все произошло так стремительно. Сколько ошибок я сделала в программах? Что, если Толстяк заметит обман? Что, если он узнает какую-то сцену?

Трясущимися руками она взялась за обруч, прохладный металл ожег ее кожу. Несмотря на то что он сохранял комнатную температуру, он показался ей раскаленным.

— Я не фокусник, Шейла. Во мне нет ничего от волшебника — даже очень низкого пошиба. Что, если я что-то упустила? Сейчас уже слишком поздно.

Когда она усаживалась на удобное кресло, то почти не видела пустой экран, находящийся перед глазами. Все ее внимание было направлено на мерцающий золотым светом обруч. Что, если у меня не хватит ума? Если я не смогу этого сделать?

Она представила улыбку Сэма, его нежное прикосновение и мягкий голос. Неужели очень скоро все они станут мертвецами? Шейла взяла ее на пушку в последнюю минуту этими байками об открытой двери. Скорее всего Толстяк ответит на их действия тем, что перекроет гравитационные заслоны и в ярости устроит на Земле катаклизм. А потом уже обрушит свой гнев на них.

— Последний бой, — прошептала она, надевая обруч. Разрозненные фразы Ахимса мелькнули в ее мозгу. Она взяла свои заметки, пробежалась взглядом по замысловатым памятным закорючкам, которые должны помочь ей напасть на след, провести по верному пути внедрения в систему.

И все еще она медлила, не решаясь запустить первую программу. Во рту пересохло: Светлана вспомнила последний взгляд, брошенный ею на Землю из пузыря, поднимавшегося над планетой. Весь тот мир, все те люди, заводы, птицы, даже рыбы и насекомые — все, что осталось там, далеко, теперь находилось в ее руках. Теперь ответственность целиком ложилась на нее. Не так важно, что будут предпринимать Виктор и Сэм — Светлана Детова определит их будущее, сделав единственную отчаянную попытку. Все зависит от того, насколько хорошо продуман мастерский план Шейлы Данбер — и насколько хорошо он будет исполнен.

Если бы у нас было больше времени! Люди всегда так говорят. Если бы… если бы…

Усилием воли она разжала кулаки и положила потные ладони на гладкую ткань Ахимса.

Но хватит нервничать, пора взять себя в руки. Светлана собралась с мыслями, тяжело перевела дыхание и приказала компьютеру задействовать первую из своих программ. Находясь в полном одиночестве, она должна противопоставить свой разум, свой опыт и свою хитрость могуществу Ахимса.

* * *

Сэм не вслушивался в слова, доносящиеся из наушников, — он вытаскивал из кармана конверт с указаниями Шейлы. Торпеда рванулась, его вдавило в мягкое пружинящее кресло. Он быстро просмотрел тоненькие изящные странички.

Улыбка медленно начала расползаться по его лицу, обнажая крупные белые зубы.

— Я последний из сукиных сынов, черт побери! Будь благословенно сердце Шейлы Данбер!

Пашти ползли прочь, стрекоча, как цикады в знойный летний вечер, их стрекотание сопровождалось свистом турбин генератора.

— Почему мы не стреляем? — спросил Петерс, вертя головой из стороны в сторону, оглядывая суетящихся Пашти: они громоздились в панике друг на друга, от их вибрации дрожал под ногами пол.

— Стратегия, куриный мозг! — Сэм бросил ему короткую ухмылку. — Майор не хочет, чтобы первая встреча с людьми превратила их в кучу зловонного мяса. Улавливаешь?

— Что? — Глен Петерс наблюдал за Пашти, облизывая губы, держа ружье на изготовку. — Какого черта тогда мы…

— Заткнись и подчиняйся приказу!

— Вот дерьмо! — ворвался в уши голос Мэрфи. — Я еще не видел ни одного ружья! Какая-то чертовщина! Эти штуковины перепуганы до смерти! Боже, это все равно что сражаться со стадом баранов!

Сэм бежал за танком; странного вида квадратный дверной проем, ведущий к компьютерному и связному центру станции, был распахнут настежь. Над оборудованием причудливой формы нависали два красно-черных краба чуть больших размеров. Сэм ворвался в комнату. Танк оставался в коридоре, держа под прицелом помещение.

С разных сторон появились Андерсон и Уотсон, они шагали медленно, держа ружья в боевой готовности. Джин нервно сглотнул. Сэм видел, как по лицу его струится пот.

Один из крабов устремился вперед, и Сэм скомандовал:

— Не стрелять!

Он трижды нажал на спусковой крючок, и пули пробили дыры в полу перед носом Пашти. Существо немедленно отступило назад, издавая щелкающие звуки и жалобный шум. Оно дрожало, тряслось, в воздухе разнесся странный запах, напоминающий запах паленого волоса.

— Какая ситуация, Сэм? — прозвучал в наушниках голос Шейлы.

— Мы на связном пункте. Похоже, мы столкнулись с двумя большими крабами, они чуть темнее остальных, майор. Возможно, важные персоны. Самцы-господа.

— Очень хорошо. Сопротивляются? — Голос Шейлы был холоден и деловит.

— Нисколько. Смотрят на меня так, словно напуганы до смерти. Черт, по-видимому, они и не будут стрелять. Они пассивны.

— Я так и думала. — В голосе Шейлы звучало облегчение. — Я посылаю переводчика. Присматривай за ней.

— Переводчика? За ней? — Глаза Сэма сузились. — Вот дерьмо! Ведь путь от торпеды до этой комнаты не охраняется!

Интересно, зачем вообще были нужны здесь эти супердевочки из ЦРУ. Впрочем, это не его забота — распоряжалась Шейла.

Спустя три минуты из-за танка показалась Мэри Дак. Увидев Пашти, она резко остановилась. С ее руки свисал большой моток телефонного провода, который они запасли заранее. Ловкими движениями она установила приспособление, которое смастерил Мэйсон. Сэм вспомнил, что оно питалось от батареек.

Взглянув на него, Мэри сказала:

— Я готова к разговору с ними, капитан. Давайте посмотрим, чем все это закончится.

Аппарат застучал, завибрировал, защелкал, загромыхал. Пашти немедленно отреагировали, засновали взад-вперед, прищелкивая и дребезжа.

— Я спрашиваю, готовы ли они сдаться. Их ответ попадет прямо в компьютер к Шейле. — Она включила магнитофон, обычно исполнявший голубые блюзы. На этот раз послышались характерные звуки Пашти. Услышав эти звуки, Пашти опять пришли в движение, опять залопотали и защелкали.

Сэм облизал губы, чувствуя, как пот струится по его лбу. Что же, черт побери, затеяла Шейла?

* * *

Торпеда пробила брешь в обшивке станции. Гравитация изменилась, и их стало мотать из стороны в сторону из-за углового ускорения. Наконец торпеда замерла. Лицо Виктора приняло лукавое выражение.

— Пошли! — приказал он. Три танка двинулись вверх и наружу, громыхая орудиями на выезде из люка. — Бронемашинам не стрелять! Сразу после выхода группа номер один занимает оборонительную позицию по периметру. Повторяю, не стрелять! Ждать моих распоряжений!

Неделин и Оганский мрачно смотрели на него. Он выбрался на волю и оказался окруженным теплым сухим воздухом станции. Охраняя брешь, танки выстроились в форме треугольника. Где-то вдали прозвучали ружейные выстрелы.

Под прикрытием танков спецназовцы образовали шеренги по обеим сторонам коридора. Виктор подключился к линии.

— Габания! Маленков! Не стрелять! Повторяю: не стрелять! Гоните Пашти к центру станции. Повторяю: не открывайте огонь первыми! Это приказ сверху! Подтвердите прием.

— Прием. Первыми не стрелять! — откликнулся Маленков.

— Понял, майор, — присоединился Габания. На связь вышел женский голос, говорящий что-то неразборчивое. Голос, похоже, принадлежал Риве Томпсон.

Виктор нажал на кнопку вызова.

— Шейла? Что это? Ты здесь?

В ответ прозвучали несколько слов на английском. Тысяча чертей! Переводчики!

— Внимание, спецназ! Переводчики не работают. Если возникнут проблемы…

— Майор Стукалов? Говорит Катерина. Майор Данбер хотела сказать вам, что все идет по плану. Пожалуйста, начинайте наступление.

Виктор вздохнул и скомандовал:

— Наступайте и собирайте пленных в Совещательной Палате. Рисковать не надо, ребята, но и не убивать безоружных. Рассматривайте все это как совместные учения, ясно?

— Да!

— Пошли! — Виктор двинулся за танками, которые пробивали перегородки, ведущие к центральным коридорам. Ноздри его защекотал странный аромат, напоминающий запах арабского кофе. Перед ними, толпясь и толкаясь, бежали в панике Пашти, издавая присущие только им звуки и шумы.

— Катерина? Как там АСАФ? Ты можешь говорить с ними?

— С помощью майора Томпсон, сэр. Мы встретимся в Совещательной Палате. Сейчас я тяну провод за наступающей группой Маленкова.

— Понял.

Неналаженная связь? Изменение приказа в последнюю минуту? Виктор недоумевал, не улавливая логики в событиях. Черт знает что может из этого получиться.

Виктор не удосужился проверить, выставлены ли часовые возле торпеды. Его не удивило, что по их следам шла сотрудница КГБ, тянувшая за собой провод. Он был хорошим советским офицером, действия КГБ его не касались. Оставалось уповать на то, что Шейла знает, что делает.

ГЛАВА 26

— Первый Советник! — в сеть ворвался громоподобный голос Аратака, охваченного страхом и истерией. — Гомосапиенсы пробили обшивку станции! Я чувствую, как они крушат стены! Фиолетовая смерть! Неужели они выпустят воздух? Неужели они собираются уничтожить нас холодом и падением давления? Они хотят, чтобы мы умерли во тьме? Мое потомство! Фиолетовые проклятия гомосапиенсам! Что будет с моим потомством?

— Спокойнее! — скомандовал Раштак, забывая, что всего минуту назад он заорал от страха, как безумный. — Не теряй голову, Аратак! Думай! Готовься к бегству в атмосферном костюме! А вдруг мы еще сможем сделать что-нибудь? Возможно, мы…

Сенсорные передатчики содрогнулись под его усиками.

— Фиолетовые небеса! Что это?

— Они наступают отовсюду! — Аратак поднял глаза вверх. — Я чувствую вибрации! У них внутри машины! Я слышу, что рабы и самки охвачены паникой! Пашти сбегаются отовсюду! Стены сотрясаются от взрывов! Гомосапиенсы нас окружают!

— Они убивают? Ты чувствуешь убийство? — Сам Раштак ничего не чувствовал, потому что его ноги, покрытые сенсорными усиками, были пристроены к компьютеру, а кроме того, постоянно дрожал пол, и он уже не понимал, что ему кажется, а что происходит на самом деле.

— Я не могу… — Аратак отключился. В ужасе заверещал Еетак.

Раштак увеличил проекцию и увидел первого в своей жизни гомосапиенса. Фиолетовые безумства! Откуда выползли такие чудовищные существа? Их атмосферные костюмы туго обтягивали мягкие ткани тела. Аратак и Еетак вдвоем сделали шаг навстречу гомосапиенсам, потоком хлынувшим из дверей. Один из них излучал более светлое сияние, он явно был южанином — если можно доверять голограммам Ахимса. Он поднял твердый черный инструмент, и пол перед советниками взорвался брызгами горячего металла.

Крики ужаса Пашти не смогли заглушить грохота оружия. Фиолетовый кошмар! Фиолетовое расчленение! Что же это за существа?

Раштак слышал шорохи. Ему с трудом удалось сосредоточиться на экране центрального компьютера: то, что происходило в Совещательной Палате, вызвало слезы на его глазах. Совещательная Палата наполнялась неясными тенями рабов: они вваливались в двери, карабкались на стены, почуяв, что именно это место является домом хозяина. Гнев хозяина пугал их меньше, чем то, что оставалось позади.

Растерянные самки сновали туда-сюда, смущаясь, постанывая и окликивая друг друга в панике.

Нет, только не самки! Они ведь совсем безмозглые! Фиолетовое безумие, не позволяй навредить им!

Внутренние органы Раштака начали корчиться, и он задрожал. Они победили циклы! Проклятие существования Пашти больше не имело силы, было преодолено их эволюцией и… и… так быстро по следам этой чудесной победы пришла эта мерзость!

Молодые самцы продолжали заполнять Палату. Тут и там лопочущие самки, обезумевшие от страха, кидались вслед за молодыми самцами и сразу же разбегались врассыпную.

Паника. Повсюду паника. Неужели мы так и умрем? Неужели таким будет конец нашего рода? Почему? Фиолетовые проклятия! За что? Разве мы это заслужили?

Раштак смотрел на экран, масштабы катастрофы ошеломляли его. Вот в Палату влетел молодой самец. Из его бока, несомненно простреленного гомосапиенсом, текла жидкость. Он издавал щелкающие звуки — жалобные вопли боли и смерти, но даже в этих предсмертных стенаниях доминировал страх. Сбегались другие несчастные, у некоторых на панцирях были вмятины, у некоторых сочились влагой свежие раны. Некоторые, обезумев от ужаса, прокладывали себе путь к последнему прибежищу, карабкаясь по телам сородичей.

Вся комната, от стены до стены, заполнилась сбежавшимися Пашти. Воздух дрожал от страха и паники. Ноги Раштака подогнулись. Слишком много. Он никогда не видел такого количества Пашти, собравшихся в одном помещении. Они толпились в дверях, толкая друг друга, пол трясся от ударов их тел, когда они отталкивались друг от друга, — какофония вибраций и щелканья царила в комнате. Нестерпимый звон обступил его. И громкое “бррррапппп!” хлопнуло оглушительно, пронеслось над кучей кишащих тел. Пашти замерли, и наступила почти фиолетовая тишина.

Еще минуту назад охваченные паникой Пашти влезали в двери и трусливо подползали под тела сородичей, тщетно пытаясь спрятаться от кошмара. И вдруг вся эта масса застыла.

Они ждали, оцепенев, испуская едкие запахи страха. Со всех концов шли вибрации — вибрации чужаков, сотрясающих коридоры, полы, потолки, в сочетании с какофонией бессмысленных звуков и сигналов, которых Пашти не доводилось никогда слышать.

Раштак чувствовал присутствие Чииллы, чье кристаллическое тело мерцало в дальнем конце комнаты. Тишина! Потом пол содрогнулся, и странные знакомые вибрации передались его чувствительным ножным усикам.

Опять тишина.

Движение! Раштак попытался обернуться, не двигаясь. Он выглянул. Грохот возобновился, и в дверном проеме показался металлический объект. Что-то живое в форме длинной трубы поднялось вверх, и лазерный луч ощупал комнату.

Следом за машиной появились гомосапиенсы. Они шли уверенно, с оружием наготове. Раштак услышал шорох — испуганный Пашти кинулся от дверей в глубь комнаты.

Опять движение и грохот. Сразу в нескольких входах возникли ужасные машины и кошмарные гомосапиенсы. Пашти замер в последнем приступе ужаса подле возвышения.

А теперь мы умрем. Я стану свидетелем бессмысленного убийства своего народа. Когда мое тело окажется разорванным на части, останется лишь душа, которая будет плакать среди звезд.

Из металлического чудовища вылез гомосапиенс. Внутренние органы Раштака стали конвульсивно содрогаться. Он остался один — единственный хозяин, а у его ног столпились последние представители его рода. Он старался заставить свой мозг работать.

За гомосапиенсом возник другой — он вытаскивал из коробки моток проволоки. Эти двое подошли к груде дрожащих от страха Пашти, которые толпились у возвышения. Гомосапиенс с коробкой поставил ее на пол и проверил прикрепленные к ней провода.

Коробка заговорила, и вся толпа тут же вздрогнула и закричала.

— Тишина! — загрохотал Раштак — и звук этого благословенного голоса хозяина успокоил их души. Спасибо циклам хотя бы за это! Коробка опять заговорила — на языке Пашти, исковерканном, но вполне понятном.

— Вас приветствует командир воинской группы людей. Меня зовут — /-/-/-/-, я предлагаю вам сдаться. Если вы согласитесь подчиниться власти людей, никому не будет причинен вред. Сопротивляющиеся будут убиты. Вы сдаетесь?

Раштак поднялся во весь рост, так, чтобы испускаемые им звуки и вибрации достигли цели.

— Я Первый Советник Раштак. Мы сделаем все, что вы пожелаете! Не причиняйте нам вреда! Мы сделаем все, что вы захотите! Мы сдаемся!

Один из Пашти, находившихся на полу — в боку его зияла рана, — тихонько задребезжал от боли. Его ножки слабо дрогнули, и он свалился замертво. Раштак содрогнулся при виде этой картины, его душа наполнилась печалью, и мышцы его затрепетали.

Что я наделал ? Что я наделал ?

* * *

Светлана настроила программу контрольного монитора капитанского мостика. Она уже не слышала ударов собственного сердца.

Ее монитор замигал, и появилось изображение двух Ахимса, они были похожи на две сжавшиеся нервные клетки, пустившие отростки, впившиеся в контрольный пульт. На экране торпеды рванулись к вертящемуся колесу станции Тахаак.

Светлана проследила за лучами, которыми Толстяк вызвал свою голограмму. Она наблюдала за тем, как торпеды врезались в обшивку Тахаака, как отряд Призраков бросился в глубь станции Пашти.

Пора! Вся во власти одной-единственной мысли, она переключила список команд и подсоединила тот файл, который так мучительно конструировала, — целый калейдоскоп сцен, которые она выудила из записей боевых тренировок.

Она с головой ушла в яростную битву: ей необходимо контролировать все банки данных — ведь Толстяк постоянно менял файлы и просматривал разные участки сражения. Светлана даже не чувствовала текущего по лицу пота: он застилал туманом глаза, но она все смотрела на экран, не замечая того, как исказились от напряжения черты ее прекрасного лица.

— Ну вот, дело сделано! — загукал Толстяк, перекатываясь с боку на бок. Он передвигался от одного экрана к другому, наблюдая за людьми, забирающимися в торпеды. Одновременно меняя изображение на нескольких экранах, он смотрел на Сэма, Стукалова и Моше, как на героев кинофильма, одним глазом-стеблем, а другой глаз не отрывался от общей картины станции Тахаак, со всех сторон утыканной металлическими шипами корпусов торпед: так станция выглядела с корабля Ахимса.

Через секунду он заметил движение в доках Пашти, их корабли стягивались к пусковой площадке. Один из них, корабль неизвестной конструкции, что-то смутно напомнил ему. Эти передвижения, такие неуместные в то время, когда торпеды людей протаранили обшивку станции, показались ему странными.

— Ну а теперь битва началась! — проникновенно запел Толстяк. — Варварские, нецивилизованные существа вступили в смертельную схватку друг с другом, скоро все они будут мертвы! — Он почувствовал, что сплющивается, дыхательные отверстия издали торжествующий свист.

Люди толпами повалили из торпед, а на мониторах замигали светящиеся точки.

— Оверон, — заговорил Клякса, — что-то такое…

— Цыц! — прикрикнул Толстяк, следя за скатывающимися с трапов танками.

Люди напоролись на волны мятущихся, сумасшедших Пашти, которые кидались из стороны в сторону, натыкаясь отчаянно друг на друга. Ослепительные вспышки выстрелов разрывали панцири. Танки шли впереди, давили тела Пашти, ломали хрупкие перегородки и прорывались сквозь дверные проемы.

Толстяк стал совсем плоским, когда увидел, как свирепый Пашти сгреб американского лейтенанта Мэрфи и кинул его на перегородку, размозжив голову. Автоматный огонь расчленил Пашти надвое, и тот повалился, испуская предсмертное дребезжание. Весь пол был усеян искалеченными телами Пашти, залит жидкостью, и люди шли вперед, перешагивая через трупы.

Толстяка охватил экстаз.

— Чудесно! — присвистнул он. Он взглянул на Кляксу: тот с гримасой отвращения наблюдал за этой омерзительной бойней. — Просто замечательно!

— Ну и чего мы добились? — спросил Клякса.

Атмосфера накалилась.

— Теперь у Ахимса есть будущее! — заворковал Толстяк. — Посмотри на них! Циклы свирепствуют, они в самом разгаре! Кровь и смерть! Если кто-то явится на станцию Тахаак, он увидит… вот это! Это станет доказательством сумасшествия Пашти во время циклов! Ахимса потребуют, чтобы Пашти вернули награбленное. И мы опять станем владыками вселенной! Это отличный урок для Пашти — они навсегда покорятся!

Клякса стал похож на сдувшийся шарик с острыми шипами — из его боков начали вырастать беспорядочные манипуляторы.

На другом мониторе прыжковый корабль Пашти оторвался от поверхности станции, быстро набирая скорость. На сером фоне звезд блеснул серебром его корпус. Генератор нулевой сингулярности завибрировал на шестиугольном выступе корабля Ахимса.

— Что это? — спросил Толстяк, чувствуя, что бока его начали обвисать. — Что это за корабль? Где майор Данбер?

Озабоченное лицо Шейлы Данбер появилось на экране.

— Да, Толстяк?

— Корабль Пашти! Он покинул станцию! Видите? Видите? Он разворачивается! Он направляется к нам! — У Толстяка выросло множество манипуляторов, изножие провисло, мозги начали распадаться на части.

— Увидела. — Шейла посмотрела на свои мониторы. — Кажется, это прыжковый корабль. Попробуем сбить его до того, как он приблизится.

— Уничтожьте его! — завизжал Толстяк. — Уничтожьте его! Быстро!

Шейла проговорила что-то в свой микрофон. Две иглообразные торпеды оторвались от станции Тахаак и устремились по следам корабля Пашти, высвечивая лучами движущуюся цель. Экран мигнул, одна из торпед превратилась в огненный шар взорвавшегося газа и металлических осколков. Потом зрелище повторилось — вторая торпеда погибла точно так же.

Шейла Данбер крикнула хриплым голосом:

— Черт бы тебя побрал. Толстяк! Ты не сказал нам, что их корабли оснащены оружием! — Ее странные человеческие глаза сверлили его гневным, яростным взглядом.

— Я не знал! Я не знал! — Бока Толстяка опадали, как паруса, ужас его рос, и тело постепенно утрачивало свою округлую форму.

Корабль Пашти замедлил ход и пришвартовался к входному люку.

— Они уже здесь! Убейте их! Убейте их! — Части его мозга свободно плавали в охваченном страхом организме.

Шейла выкрикивала команды, а Толстяк не отрывал глаз-стеблей от мониторов. На одном из них он видел людей, выстрелами разрывающих наступавших в коридорах Пашти на куски.

Но другие крабы продолжали упрямо наступать, с мрачным упорством забрасывая гранатами коридоры.

— Пашти на корабле! — заявила Шейла. — Группы разведки, займите свои позиции. Если увидите Пашти, стреляйте. — Она подняла глаза. — Я выставляю охрану на подступах к центральному командному пункту. Опустите ваши защитные барьеры, чтобы не поджарить моих людей.

Он приказал Кляксе:

— Выполняй!

На одном из экранов возникла Совещательная Палата Пашти, которую отчаянно защищали крабы. Раздался оглушительный взрыв, и экран заволокло огнем и дымом.

— Оверон? — пропищал Клякса. Он стал таким плоским, что воздух едва слышно выходил из его дыхательных отверстий. — Вот эта последняя сцена. Готов поклясться…

— Мы взяли станцию! — объявил Виктор Стукалов.

— …что я уже видел эти разрушенные механизмы.

— Молчи, Клякса! Мы близки к гибели! Ты ненормальный!

— Отступайте, Виктор! — приказала Шейла напряженным голосом. — Корабль подвергся атаке!

— Мы потеряли двоих! — отозвался Сэм Даниэлс. — Мы не можем уйти, пока не найдем наших людей и не уничтожим следы пролитой ими крови!

— Поняла, — ответила Шейла. И обратилась к Толстяку: — Откройте люки и снимите оборонительные заслоны. Мы идем очистить корабль от последней банды Пашти. Потом ты отвезешь нас домой. — Она перевела дыхание и мрачно добавила: — Я не знала, что у нас будет так много потерь. Толстяк. Ты говорил, что они не будут отвечать на огонь.

Толстяк смотрел на нее — мысли его разбегались. Я не знал. Пашти не должны были отвечать на огонь. Они цивилизованные существа. Я не знал. Только один раз. Я не… О, спасибо людям. Слава богу. Слава богу.

— Толстяк? Ты собираешься открыть охранные люки? — в его охваченный страхом и смятением мозг ворвался голос Шейлы.

— Открой, открой их. Клякса!

— Оверон, что-то не сходится…

— Отключи защитную систему!

Клякса протянул трясущийся манипулятор к центральному пульту и отключил систему. Издав прерывистый свист, Клякса лег плашмя на пол и стал отчаянно хныкать.

Замерший на месте Толстяк наблюдал за тем, как люди выпрыгивают из торпеды, занимая позиции у входа в командный отсек. В одной из женщин он узнал Катю Ильичеву. Ружья в их руках выглядели устрашающе. Они устраивались поудобнее, держа в руках запасные обоймы, обратившись лицом к уходящим вдаль коридорам.

Толстяк проверил другой монитор: ситуация изменилась — Пашти медленно продвигались к центральному контрольному отсеку. Ему стало так жалко себя, что он еще больше сплющился. Клякса был похож на бугристую лужицу, глаза его не отрываясь смотрели на мониторы, дыхательные отверстия высвистывали что-то отчаянное, что-то жалобное.

* * *

— Мэрфи! Мэйсон! Маленков! — послышался на линии голос Шейлы. — Идите к ближайшей торпеде! Вниз по центральному коридору, сектор А-15. Идите туда! Там вы получите специальный приказ. Идите!

Мэрфи втянул носом воздух — перепуганные Пашти испускали странные запахи горящего шафрана и аниса — и побежал по коридору к торпеде. Только бы не видеть больше этих уродливых крабов, заползающих друг на друга!

— Толстяк боится этих? Черт побери! Они безвреднее баранов!

Зачем они столько тренировались? Ну и дерьмо, парень, они даже не отвечали на выстрелы! Он побывал во всех отсеках станции и не видел ничего, даже смутно напоминающего оружие!

Он чуть не убил самого себя, когда одна из мелких тварей, наверное, самка, едва не сбила его с ног, в панике пробегая мимо по сумеречному коридору. Он от неожиданности выстрелил, чудом избежав смерти: и его, и маленькую самку могло разнести на куски. Через несколько секунд он, задыхаясь, подбежал к Мэйсону. Тот устанавливал одну из атмосферных заплат, которые он смастерил с Маленковым, чтобы заштопать дыры после того, как торпеды покинут станцию.

Гулко затопали ботинки по металлическому полу, из-за угла показался Маленков. Он улыбался во весь рот.

— Отлично сработано! Никакого намека на серьезное сражение! — Давай, давай! Пошевеливайтесь! — позвала их из торпеды Барбара Дикс. — Берите новые инструкции и пристегивайтесь. Через пять минут мы должны быть на местах на корабле Ахимса! Читайте — и в путь, черт побери!

Мэйсон и Маленков в последний раз проверили, хорошо ли закреплена заплата, похожая на лепестки цветка, и бросились к трапу. За ними следом взобрался на торпеду Мэрфи. Люк захлопнулся.

Торпеда взвилась, и Мэрфи стало мотать из стороны в сторону, его чуть не стошнило. Он взял себя в руки и стал просматривать предназначенные им инструкции. Странички были исписаны аккуратным мелким почерком Шейлы Данбер.

— Святая Дева Мария! — взорвался Мэйсон, быстро ознакомившись с приказом. — Неудивительно, что они назвали это операцией “Иом Киппура”!

Словно огромная пластмассовая канистра с водой свалилась на грудь Мэрфи — такое он испытал чувство. Ему стало трудно дышать, глаза заволокло туманом. Потом ему показалось, что тело его стало невесомым, желудок подпрыгнул и застрял в глотке. Он упрямо боролся с тошнотой. Маленков потерпел поражение в этой битве — он изверг потоки рвотных масс, сопровождая этот взрыв русскими отборными ругательствами, которые из-за отсутствия перевода теряли свою прелесть.

— О, парень! — простонал Мэрфи. — Мы с Катей и с Габания не собираемся отскребать все это! Это твое дерьмо, Ники, и чистить будешь ты!

— Лучше скомандуй блевотине остановиться! — отозвался Мэйсон, отшатываясь от желто-зеленой массы, облепившей ближайшую стену. — И прочитай приказ!

Мэрфи нервно принюхался, зажал нос и пробежался глазами по аккуратно исписанным листочкам.

— Черт бы меня побрал! Сегодня какой-то “пришельческий” день. Ха, интересно, что я испытаю, когда поиграю в волейбол круглым тельцем Толстяка?

Он дернулся вперед — торпеда замедляла ход. Челюсть машины приоткрылась, и тяжелый запах стал потихоньку испаряться. Скоро можно будет вылезать.

Барбара Дикс, пилот, позвала их снизу.

— Мы проникли внутрь корабля сквозь люк, который находится совсем рядом с капитанским мостиком. Так же, как на тренировках. Две наших женщины охраняют люк на тот случай, если Толстяку вздумается подключить охранные заслоны. Надеемся, что этого не случится.

— О черт! — простонал Мэрфи. Интересно, какой еще фортель может выкинуть Толстяк? Ведь что ни говори, он заблокировал на Земле все боеголовки! — А чем мы будем там дышать?

— Там есть атмосфера. Толстяк позаботился о нужном давлении, — донесся снизу голос Дикс, бесстрастный и деловитый.

— Чем же ты, черт побери, занималась до того, как стала космопилотом? — спросил Мэрфи.

— Летала на реактивных самолетах ЦРУ, приятель. Кое-кому приходилось поджать хвост — тому, кто имел дело с контрабандой оружия.

Мэрфи закусил губу, одной рукой быстро освобождаясь от ремней.

Так, значит, она развозила оружие для ЦРУ? Тогда она крепкий орешек!

— Пять, четыре, три, два, — его тело по инерции наклонилось вперед, и торпеда, вздрогнув, наконец-то замерла, — один! Вперед! Удачи вам!

Открылись все люки.

Впереди в дымке маячили силуэты Кати и еще одной женщины: они не отрывали пристального взгляда холодных глаз от прицельных оптических устройств ружей. Сразу за их спинами находилась металлическая дверь. Казалось, эта дверь была совсем рядом, но — увы! — она была закрыта.

— Что теперь? — спросил Николай.

— Прорвемся, товарищ! — Катя указала на дверной проем.

Мэрфи пожал плечами.

— Отойди.

Он поднял свое ружье, и люди бросились врассыпную. Раздался выстрел — отдача напугала его самого. Невероятно! Брызги горячей стали впились в тело Мэрфи, опалили лицо и волосы.

Оглядевшись, он всмотрелся в дверь сквозь облако дыма и гари. Она выглядела неважно, тем не менее оставалась на прежнем месте.

-Майор Данбер? — крикнул Мэрфи в микрофон. — Мы в тупике!

ГЛАВА 27

Светлана изучала изображение контрольного отсека. Она видела, как Толстяк медленно обретает правильную форму, глядя на экран, показывающий ленту, которую запустила Светлана. Две сотрудницы КГБ мужественно отражали атаку Пашти, выстрел следовал за выстрелом.

Толстяк совсем округлился, из одного бока вырос и вытянулся манипулятор. Он прикоснулся к стоящему обособленно пульту и вызвал другую программу.

— Что ты делаешь? — Голос Кляксы эхом прокатился по компьютерной сети, прошел серию переводческих программ и наконец сразу по нескольким каналам достиг наушников Светланы.

— Так или иначе, все кончено. Пашти уничтожены. Пора привести в порядок остальное. Я взрываю несколько ядерных боеголовок на Земле. Люди оказались бесценным сокровищем. Если представить, для каких нужд их можно использовать, — воображения не хватит! Так что я уничтожу их современную общественную и культурную систему и начну процесс развития цивилизации заново. Радиоактивность уменьшится к тому времени, когда мы вернем своих людей на Землю, и тогда под моим руководством мы сможем начать построение нового общества. Оно будет таким, как я захочу.

Сердце Светланы сжалось. Неужели он может это сделать? На какую-то долю секунды ее мозг парализовала эта мысль. Она отключила изображение. Куда подевалась ее сосредоточенность? Она лихорадочно просматривала одну программу за другой в поисках той, которую только что задействовал Толстяк.

— Что-то случилось с компьютером! — закричал Клякса.

Детова подключила изображение капитанского мостика — Клякса внимательно смотрел на монитор. За дверью контрольного отсека появилась торпеда, она резко остановилась, из нее выскочила группа Мэрфи.

Светлана листала файл за файлом, с ужасом глядя на Толстяка, который наконец увидел вереницу странных силуэтов на своем экране. Отчаявшись, не справляясь с обилием картинок, Светлана перевела изображение силуэтов в свою систему. Перед ее носом возникло та же картина, которую видел Толстяк.

Манипулятор Ахимса дотронулся до одной из фигурок на экране, одновременно раздался страшный грохот, эхом прокатившийся по всем мониторам контрольного отсека. Манипулятор Толстяка отдернулся, а его бока обвисли от страха. Светлана начала на ощупь пробираться сквозь охранные системы, пытаясь настроиться на нужную частоту, ей надо было найти единственную нить, которая удержала бы всю программу в состоянии покоя.

— Толстяк? Это майор Данбер. — Голос Шейлы заполнил линии всех систем, гулко отдаваясь в ушах Светланы.

— Что вы? — Толстяк не отрываясь смотрел на монитор. Он видел людей, находившихся в коридоре. Дверь, которая располагалась за ним, задрожала, заскрежетала, слегка прогнулась, но все-таки удержалась на месте. — Там Мэрфи! Но я видел, как он умер! Я видел…

На соседнем мониторе появилось лицо Шейлы. Она стояла в огромной комнате, которая, видимая в этом ракурсе, казалась заполненной гигантскими суставчатыми червями.

— Я собираюсь поторговаться. Толстяк. На Земле это называется силовой дипломатией. — Она махнула рукой в сторону танка, который вкатывался на площадку за ее спиной. — Мы захватили два объекта. Один из них — станция Пашти, второй — генератор нулевой сингулярности. Вот он. Оба объекта мы контролируем.

Толстяк опять вытянул манипулятор, отросток задрожал, но все же дотянулся до пульта, посылая сопровождаемый щелчком сигнал, который должен подключить программу. Светлана наблюдала за движением сигнала, вот он затерялся, не вызвав никакой активизации программы. Каким-то непостижимым образом ей все-таки удалось достичь образования электронного зазора между действиями Толстяка и программой, ведущей к гибели ее мира. С кончика ее носа упала капелька пота, она сжала зубы. Ни в коем случае нельзя допустить ошибки, это был последний шанс. Она сосредоточила все внимание на манипуляциях Толстяка. К какой бы кнопке ни приближался его манипулятор, Светлана загодя успевала блокировать систему включения.

— Вы знаете, чем управляет этот пульт? — спросил Толстяк, указывая глазом-стеблем на панель, на которой лежал его манипулятор. Шейла молчала, и он продолжал: — Это нить, работающая через нулевую сингулярность. Она связана с вашим земным ядерным арсеналом. Если вы не удалитесь из помещения, где находится генератор, я запущу всю систему, и ваша планета превратится в радиоактивную золу.

Сердце Светланы забилось. Она не могла отступить. Она не могла криком предупредить Данбер. Если она хоть ненамного ослабит внимание. Толстяк может опередить ее и нажать на кнопку первым. И так уже она еле успевала идти впереди него, вызывая одну цепь команд за другой. У Светланы был один ключ — изображения, которые он вызывал на экране: она наблюдала за ними. Все это походило на какой-то кошмар, страшную азартную игру в движение и контрдвижение. Судьба ее мира зависела от хрупких картинок, меняющихся на экране. Шейла удивила ее.

— Не делай этого, Толстяк. Если ты нажмешь на эту кнопку, если уничтожишь Землю — мы убьем тебя!

Толстяк сплющился, манипулятор беспомощно повис.

Шейла продолжала:

— Перед тобой выбор. Толстяк. Ты можешь открыть дверь и сдаться. В этом случае ты выживешь — и мы будем продолжать защищать тебя. В противном случае ты можешь оставаться взаперти и испытать судьбу, а я прикажу своему пилоту взорвать дверь танковым орудием. Думаю, тебе известна огневая мощь новых, сделанных тобой по нашей просьбе, танков. Клякса! Не трогай ничего!

Клякса опять превратился в подобие бугристой дряблой лужицы, его вытянувшийся было манипулятор утонул в пятнистой шкуре.

Шейла заговорила ничуть не изменившимся голосом:

— Ты, конечно, можешь задействовать эту систему разрушения, но мы в ту же секунду взорвем дверь. Могу только добавить, что даже если после этого ты уцелеешь, люди разорвут тебя на мелкие кусочки. — В ее спокойном голосе было больше угрозы, чем в лезвии острого ножа. — Ты нас знаешь. Толстяк. Ты изучил и наши лучшие, и наши худшие стороны. Уничтожишь нашу планету — и все твои Ахимса познакомятся с ужасами Дахау, Треблинки и Освенцима!

Манипулятор Толстяка медленно упал вниз, от этого движения его бока окончательно потеряли форму. Его глаза-стебли мрачно уставились в непреклонные глаза Данбер.

— Ты говоришь, что вы контролируете станцию Пашти?

Шейла посмотрела на мониторы. Показалась наполненная телами комната, которую легко было узнать, — это была Совещательная Палата станции Тахаак. На возвышении в окружении толпы Пашти восседал Раштак и смотрел на свой монитор. Вокруг него цепью стояли ставшие такими знакомыми люди, держа ружья на изготовку. За ними возвышалась огромная кристаллическая туша, мерцающая, испускающая волны красного, голубого, пурпурного и желтого цвета.

— Гигантский кристалл! Нет, это невозможно! Только не это! Нет! — завопил Толстяк. Тело его распадалось. Мозги начали стремительное деление. Он стал кататься по полу в безумии.

Шейла разинула рот от удивления. И, сохраняя суровость в голосе, продолжала говорить:

— Толстяк, мы можем взорвать твой капитанский мостик вместе с кораблем, но мы взяли Пашти в качестве заложников Они научат нас управлять прыжковыми кораблями, и вся вселенная узнает, что собирался сделать с Тахааком Ахимса. Можешь ступить на этот путь. Весь цивилизованный мир узнает, что ты лгал, лгал с намерением убить невинных Пашти и развивающееся человечество. Ты хочешь создать рекламу для Ахимса, Толстяк?

Клякса подал голос:

— Я открываю двери, майор Данбер. Не вредите мне. Я подчиненный. Я этого не делал!

— Нет! — Толстяк взорвался дрожащим свистом, снова наполняясь воздухом, ощетиниваясь множеством неуправляемых манипуляторов: теперь он напоминал морского ежа.

Клякса попытался вскинуть вверх манипулятор, глядя на свистящего и попискивающего Толстяка. Неспособный восстановить правильную форму тела, он сник под взглядом Толстяка.

— Барбара, подготовь переднее орудие к бою! — подобно звону стали, загремел голос Шейлы Данбер.

Все время, пока Шейла вела психологическую атаку на Толстяка, Светлана держала под контролем программу. Теперь ей вновь надо было напрячь все внимание: Толстяк мог снова попытаться инициировать программу разрушения.

Шейла не собиралась сдаваться.

— Толстяк, у тебя есть тридцать секунд — и мы взорвем дверь, ведущую в контрольный отсек! Мэрфи! Убери оттуда своих людей!

Экран показал, как Мэрфи и его люди перебрались в безопасное место — в торпеду.

Голос Шейлы начал отсчитывать секунды.

Глаза Толстяка, торчащие из все раздувающегося блиноподобного тела, смотрели на закрытую дверь, два лазерных аппарата и прицельное орудие, направленные на контрольный отсек.

Голос Данбер отмеривал время:

— Пять, четыре, три…

— Я сдаюсь! — заверещал Толстяк. — Не убивайте меня! Не убивайте меня!

— Не стрелять! — В голосе Шейлы слышалась та же твердость. Светлана тяжело сглотнула, измотанная последними минутами схватки. Черт побери! Как ей это удается? Я всего лишь сижу здесь и слушаю, но у меня уже нет сил! Она опять подключила военную программу, возвращаясь к прежним нитям, к основному списку команд. Сколько времени займет следующий этап? Как долго она сможет сохранять ясность мысли?

Нос торпеды раскрылся, как цветочный бутон, и команда Мэрфи опять выскочила наружу.

— Минуточку, — промямлил Толстяк, с мозгами его явно творилось что-то неладное. — Мне надо немного времени, чтобы начать нормально функционировать.

Клякса все стонал и стонал:

— Я исполнитель! Я подчиненный! Я…

Медленно поднялся манипулятор, и бронированная дверь со скрежетом отворилась. Толстяк рос на глазах, его туша скрывала панель, к которой он откатывался, из его шкуры выскочил другой манипулятор, чтобы набрать кодовые цифры программы разрушения.

Светлана ничего не видела, стараясь удлинить сектор обзора опережающей системы блокирования. Только ощутив вкус крови во рту, она осознала, что поранила зубами губу.

Мэрфи вынырнул из люка, скользнул в открытую дверь и впервые увидел живого Ахимса. Пораженный зрелищем, он замедлил шаг. Эти штуковины были не больше двух ступней в диаметре! Ахимса не должен оставаться в контрольном отсеке. Мэрфи бросился прямо к Толстяку, который смотрел на него испуганными глазами, забыв о манипуляторе, который лежал на пульте позади него.

Мэрфи кинулся к нему с боевым ножом — Ахимса был знаком с этим инструментом — и приставил острое лезвие к боку пришельца.

— Если ты двинешь своим отростком, маленький приятель, если ты не снимешь его с пульта, я надавлю на ножик чуть-чуть, и ты лопнешь, как детский надувной шарик.

Толстяк тут же втянул манипуляторы и стал медленно сдуваться.

Панель за худеющим пришельцем продолжала мигать, на голографическом экране метались странные цифры и тени.

— Лейтенант Мэрфи! — Голос Шейлы в наушниках звучал громче, чем с крошечного монитора. — Пожалуйста, отвези Толстяка на станцию Тахаак. Мы поместим его под стражу — подальше от этого корабля. Мне кажется, я могу вызвать майора Детову. Она уже работала с их компьютерами. Она каким-то образом спутала им карты.

Толстяк в ужасе присвистнул и еще больше сплющился.

— Слушаюсь, мэм, — усмехнулся Мэрфи. Кажется, он попал в довольно затруднительное положение.

Клякса, переключив все внимание на Мэрфи, уставился на него выпученными глазами, готовыми соскочить с вытянутых стеблей.

— А как же я? — прозвучало в переводе жалобное восклицание.

Глядя с крошечного экрана, Шейла ответила:

— Клякса, теперь ты наш пилот и штурман. Ты будешь служить нам так же, как раньше служил Толстяку. Мы не причиним тебе вреда, напротив, ты получишь все права и привилегии до тех пор, пока будешь сотрудничать с нами, пока будешь обучать нас управлению этим кораблем.

К величайшему изумлению Мэрфи, она даже улыбнулась этой штуковине.

Клякса стал постепенно приходить в себя, округляясь, а Мэрфи, чье лицо исказила гримаса отвращения, спрятал свой боевой нож и обхватил вялую тушу Толстяка. Как ни странно, весил Оверон никак не меньше ста фунтов. Мэрфи поднатужился и поднял его, неловко двигаясь в тесном помещении, стараясь не задеть локтями какую-нибудь кнопку.

— Парень, это все равно что нести огромную дохлую медузу!

Клякса нерешительно катился за ним вслед: он так и не привел себя в правильную округлую форму. Мэрфи взглянул на маленький глобус, катящийся за его спиной: ему было не по себе от взгляда маленьких забавных черных глазок на концах длинных стеблей, которые буравили его спину. Наконец он остановился, довольный тем, что не получил удара сзади.

За ним воздух оглашался свистами, шипением, писком и бормотанием.

— К трапу, пижон, — Мэрфи кивком головы указал на торпеду.

Клякса направил глаза-стебли в зияющую утробу и сплющился.

— Давай, парень. У нас мало времени. Прижми хвостик. Мы не будем тебя бить, и, черт тебя побери, я вовсе не собираюсь затаскивать по трапу двух дохлых медуз.

Маленков осторожно обошел вокруг Кляксы — тот настороженно поворачивал глаз-стебель, следя за каждым его шагом.

Мэрфи с удовлетворением смотрел, как пришелец вкатывается в торпеду, сторонясь Кати.

* * *

Шейла прислонилась к броне танка и с облегчением вздохнула. Этот раунд они выиграли. И станция Тахаак, и этот корабль теперь в их руках.

— Люди, война окончена.

Она повращала головой, разминая затекшие мышцы, и провела рукой по вьющимся светлым волосам, потом задрала голову и взглянула на тяжелые трубы, находящиеся выше. А может, это были вовсе не трубы — кто знает. Она спрятала лицо в ладони. Теперь я понимаю, что значит чувствовать себя тысячелетней старухой!

она забралась в танк и сказала:

— Возвращаемся в аудиторию. Нам нужно сформировать что-то вроде временного оккупационного правительства.

Она свесила ватные ноги. Танк вздрогнул и покатился обратно по коридору к торпеде, которая поджидала, чтобы пролететь вместе с ними двести километров, отделяющие контрольный отсек от той части корабля, где располагались помещения людей.

— Светлана? — проговорила Шейла в микрофон. Молчание. На линии была тишина. Ей стало страшно. Словно какой-то отвратительный спрут подобрался к ее сердцу.

— Виктор? — сделала она другую попытку.

— Я здесь, майор. — Ей стало легче, когда она услышала голос Катерины, переводчицы.

— Скажи Виктору собрать всех советников и других важных персон из самцов Пашти. Перевезите их сюда под стражей. Я хочу, чтобы их не было на Тахааке. Пусть несколько женщин осмотрят корабли Пашти. Нужно, чтобы они оценили, сколько времени нам придется затратить на то, чтобы научиться управлять ими. Да, еще, Виктор, будь очень осторожен. Подумай о нашем положении. Мы ведь как обезьяны, забравшиеся на сложный ракетостроительный завод. Нам ни в коем случае нельзя нажать не на ту кнопку. Мы можем случайно перегрузить реактор… или сделать еще какую-то глупость, бог знает какую.

Он рассмеялся сухо, невесело, а Катерина перевела:

— Понятно. Именно по этой причине военные в Советском Союзе делают два типа танков. Один тип — сложной конструкции, с компьютерами и мудреной технологией. Другой тип мы называем обезьяньей моделью. Эта модель предназначена для экспорта, ее может освоить идиот. Мы будем соблюдать осторожность. Шейла кивнула. Слава богу. Слава богу, Толстяк очень тщательно подбирал для себя рабов.

— Сэм? — позвала она.

— Я здесь.

— Как у тебя дела?

— Отлично, Шейла. Мы ждем дальнейших указаний.

— Отдайте Виктору советников, и станция ваша. Помогите пилотам, чем сможете, посмотрите, чего можно добиться от Пашти, которые останутся на станции. Нам нужны помощники.

— Будет сделано! — Он замешкался. — Да, я не уверен, но мне кажется, что здешний центр коммуникаций работает. Может, мне попытаться отключить его?

Она энергично затрясла головой, лишь потом осознав, что он не видит ее.

— Нет. Ты слышал мой разговор с Виктором?

— Да, понятно. Пусть он работает, мы просто выставим охрану около него.

— Светлана?

Опять молчание.

Что же делать? Танк вкатился в торпеду, и люки захлопнулись. Полет занял не больше двадцати минут, но она все-таки уснула. Израильтянин, командир танка, легонько хлопнул ее по плечу:

— Майор? Мы прибыли. Мы уже в ангаре:

Шейла зажмурилась, улыбнулась и стряхнула с себя остатки сна.

Она с трудом поднялась на ноги и вылезла из люка. Несмотря на усталость, тут же пошла к комнате Светланы, вошла и резко остановилась, увидев исказившееся лицо Светланы. Ее лицо блестело от пота, глаза были закрыты. На экране мигали и вспыхивали беспорядочные изображения.

Светлана подняла руку, когда Шейла наклонилась к ней. Шейла нахмурилась, всматриваясь в напряженное лицо коллеги, та была неподвижна, все ее внимание занимал компьютер.

Шейла глубоко вздохнула, стараясь привести в порядок собственные мысли. Видимо, произошло что-то ужасное.

Светлана безмолвно продолжала сражаться, ведя одинокую войну с компьютерами Ахимса. Ее крепко сжатые губы подрагивали.

— Светлана? Может быть, ты скажешь мне… — она замерла.

Рука русской женщины сжалась в кулак.

На подставку выпала распечатка. Шейла подняла ее и прочитала: “Или прекращай свою разрушительную работу, или Земля умрет”.

Шейла скомкала распечатку и прокричала в микрофон:

— Лейтенант Мэрфи! Возвращайтесь! Везите Кляксу обратно в контрольный отсек! Светлана в тупике, неладно с какой-то из программ! — И прошептала самой себе: — А кто, к чертям, знает, как эта штука работает!

Казалось, ее голова разорвется от усталости и волнения. Она упала на колени, кусая губы, и стала ждать. Хоть бы Мэрфи вернулся скорее!

— Ты что, хочешь, чтобы твоя дурацкая голова лопнула? — вопрошал Мэрфи, глядя на худеющего на глазах Кляксу. Пока манипуляторы Кляксы бегали по клавишам пульта, Мэрфи превратился в сплошной комок нервов. Черт, они только что вылезли из этой кроличьей норы! Что еще натворил Толстяк?

Маленков сидел в торпеде за распахнутой дверью, скрестив руки, охраняя позицию, держа нож наготове, хотя Толстяк оставался недвижим. Катя предположила, что Ахимса пребывает в ступоре — или уже умер.

Клякса насвистывал, пищал и пыхтел, в то время как его манипуляторы сновали по пульту, но ему все не удавалось остановить пляшущие значки Ахимса. Казалось, маленький монитор капитанского мостика, соответствующий размерам Ахимса, начал заикаться. Мэрфи наклонился взглянуть, какое новое несчастье угрожает им.

— Мэрфии — не — следууует — инициироовать — частоооту — деструктиивной — програаммыыы — компьютееера, — слова тянулись, как резина, так монотонно, так уныло — он никогда не слышал раньше таких речей от компьютера. Один из мониторов ожил, и из тумана стали проступать символы и значки.

Клякса одним глазом смотрел на первый монитор, другой направил на оживший. Манипуляторы продолжали бегать по клавишам. Замигал огонек на пульте управления вооружением. Потом по очереди стали оживать остальные компьютеры. Клякса продолжал худеть по мере достижения успеха, а значки двигались все быстрей и быстрей.

— Иисусе! — воскликнул Мэрфи, глядя на счастливого Кляксу, перекатывающегося с боку на бок на своем круглом основании. — Что все это значило?

Клякса засвистел, зачирикал, запищал, а компьютер выдал перевод:

— Светлана Детова только что спасла ваш мир от взрыва, который мог превратить планету в облако радиоактивной пыли.

Желудок Мэрфи свело судорогой.

— Угу, понял, — выдохнул он и стал медленно пятиться с дугообразного капитанского мостика. — Вот странное дерьмо, парень.

Клякса весело катился за ним вслед, лопоча как попугай:

— Вот дерьмо, вот дерьмо, вот дерьмо!

* * *

Созерцатель всматривался в голограмму. К системе подключились все Овероны. Сколько звезд родилось и умерло, но они не помнили, какие обстоятельства могли собрать вместе сразу всех Оверонов.

Болячка воспрянул духом, рассматривая изображения своих сородичей — свидетельство интеллектуальной мощи Ахимса.

— Кажется, на цивилизацию свалилось несчастье колоссального масштаба. Из-за Толстяка мы стоим на краю гибели. Нужно что-то делать.

Коротышка постарался раздуться, но у него ничего не вышло.

— Мы совершили ошибку, когда не начали активных действий сразу после разговора с Советником Раштаком. Но его Второй Советник, Аратак, оставил канал связи открытым. Там поставлена охрана. Нам удалось перевести отрывки их бесед, и мы поняли, что ситуация ухудшилась. Правительственный центр Пашти в руках агрессивных пришельцев. Толстяк захвачен в плен, то же самое произошло с его кораблем и несколькими судами Пашти. В то же время мотивы людей совершенно непонятны.

Созерцатель почувствовал, что начинает сплющиваться, и добавил:

— Самое худшее впереди, друзья. — Он изо всех сил старался раздуть бока. — Одного этого уже достаточно, чтобы мы превратились в плоскости, ой, как же мне сказать вам? — Он соединил части мозга в одно целое, сплющился, пытаясь не думать о чудовищности того, что собирался сказать. — Люди взяли в заложники Шиста!

Ему показалось, что помещение, в котором он находился, может лопнуть от бедлама свистов, шипений, гудений. Жалобные стоны заполнили линию связи.

— Пожалуйста! — взмолился он. — Мы должны что-то предпринять! Думайте! Что мы можем сделать?

Установилась тишина. Заговорил очень старый Ахимса, его возраст выдавал легкий загар, который образовался из-за длительного накопления молекул. Все глаза-стебли обратились к нему, когда его дыхательные отверстия раскрылись и он заговорил приятным голосом:

— Чтобы сгладить последствия действий Толстяка, мы можем сделать следующее. Во-первых, необходимо положиться на волю событий — пусть они развиваются свободно, пусть люди делают с цивилизацией все, чего им захочется. — Послышались возмущенные восклицания. — Конечно, такое решение требует общего согласия. Во-вторых, мы можем каким-то образом вмешаться, наведя порядок в системе Скаха, вернуть людей на их запрещенную планету и освободить Шиста еще до того, как он потеряет терпение. — Раздался одобрительный свист. Старый Ахимса слегка раздулся. — Третий вариант: отвести угрозу от Скаха и одновременно принять меры, чтобы подобное не повторилось никогда. b таком случае мы должны уничтожить людей. Они явно опасны, больны. Я видел файлы, я видел, как они свирепо убивают друг друга, как они пытают себе подобных до смерти самыми болезненными и изощренными способами. Познакомившись с моделями их поведения, я пришел к выводу, что они никогда не станут цивилизованными существами. Таким образом, третий вариант — это полная стерилизация их планеты, и пусть там зародится иная жизнь.

Вещатель не скрывал своего огорчения:

— Мы же не можем так просто уничтожить их!

Тэн развернулся, отыскивая глазом-стеблем голубоватый шар тела Вещателя:

— Почему не можем? Именно так люди поступают с паразитами, причиняющими им вред. Они травят насекомых, проникающих в их жилища. Грызуны, которые портят их посевы, попадают в силки и безжалостно уничтожаются. Они даже усыпляют своих домашних животных. Должен также отметить, что они настолько больны, что считают некоторых своих сородичей низшей расой и убивают их, как диких зверей, как вредных паразитов. Разве мы не можем бороться с ними их же оружием?

Созерцатель кивнул самому себе.

Эпидемия должна быть остановлена.

ГЛАВА 28

Раштак устремил свои основные глаза на монитор, изображающий растущий корабль Ахимса. Он все еще не в состоянии был побороть спазм ужаса, сжавший его внутренние органы. Как он ни старался справиться со страхом, челюсти его издавали клацающие звуки. С каждым выдохом резонаторы громыхали с отчаянием и тревогой. Его запасные глаза не отрывались от созерцания человеческой самки, которая держала в руках смертоносное оружие.

С какой целью они это делают? Зачем они оторвали меня от моего народа, от моего дома? Когда он почувствовал, что торпеда меняет курс, желудок его сжался, невольная судорога пробежала по ногам, заставляя тело припасть к палубе, изображая покорность.

— Стыдно. Стыдно, Раштак. Где твоя гордость? Что случилось с тобой?

Я в их руках, я пленник гомосапиенсов. Мы все — пленники гомосапиенсов. В чем я ошибся? О, мой народ, мой народ, прости Раштака. Прости своего Первого Советника! Кто мог предвидеть, что Толстяк сойдет с ума? Кто мог знать?

Может, внутри зловещего корабля Ахимса его поджидает смерть? Неужели гомосапиенсы разрежут его, вытащат своими истекающими влагой руками его жизненно важные органы и поднесут плоть Раштака к своим зубастым ртам? Эти ужасные образы пронеслись в его воображении, и он защелкал.

— Жалость. Неужели им не жалко Раштака, который не смог спасти свой народ? Неужели разум покинул вселенную? Они будут мучить меня? Они будут меня расчленять?

— Они не будут делать ничего подобного. — Это утверждение, доносившееся из говорящей коробки, стоящей прямо перед ним, заставило его затрепетать.

— Кто бы ты ни был, откуда тебе знать это?

— Я майор Рива Томпсон, я командир разведывательно-информационного подразделения людей. Поэтому я это знаю. Вас просто перевозят на корабль Ахимса в целях безопасности.

— Вы не поедаете органы ваших пленников?

— Поедаем… что?

— У нас есть записи сцены, когда гомосапиенсы едят своего мертвого сородича.

— Думаю, Первый Советник, нам было бы очень интересно просмотреть эти записи. Никто не причинит вам вреда до тех пор, пока вы не сделаете это первым. Мы не хотим обидеть вас. Мы только что пошли на страшный риск, чтобы ваш народ остался жив. Толстяк хотел, чтобы мы всех вас убили. И чтобы это выглядело так, будто Пашти обезумели под влиянием циклов.

— Толстяк? Ахимса Оверон? Сделать так, чтобы это выглядело, будто Пашти сошли с ума? Не понимаю. — Раштак развернулся, чтобы видеть говорящую коробку.

— Он хотел лишить вас могущества, унизить вас. Вы ведь захватывали производственные комплексы один за другим, не так ли? По словам Толстяка, когда наступали циклы, Пашти захватывали все, что им попадалось под руку, а когда циклы отступали, Пашти даже не помнили, что захваченные ресурсы когда-то принадлежали Ахимса. Короче, вы никогда не возвращали назад то, что награбили во время циклов.

— Но… но… Правда ли это? Им вовсе не нужно было уничтожать Пашти! Мы бы все вернули! Нам было бы стыдно, страшно стыдно! Мы бы вернули им все!

— Спокойно, Первый Советник, расслабьтесь. Вы весь дрожите. Спокойней. Все это правда. Вы и ваш народ живы. Пока людям удалось остановить Толстяка. Вы в безопасности.

— Все так перепуталось. Какое безумие! Неужели из-за этого Ахимса хотели убить нас? Из-за циклов? Разве они не могли сделать что-то другое? — Раштак дернулся, чтобы взглянуть на корабль Ахимса. Он уже заполнил почти весь экран. Душа Раштака сжималась от растущего ужаса. А может, Толстяк, действовал не один? Знали ли о его замысле Ахимса? Ведь я их вызывал на разговор? Может, они все участвуют в этом?

Казалось, какая-то частица его души оторвалась и пустилась в свободное плавание по волнам охватившего его ужаса: такой кошмарной показалась эта догадка. Что, если все Ахимса приняли решение уничтожить нас? Что тогда?

Ноги его подогнулись, когда торпеда замедлила ход и проскользнула в вакуумный шлюз, находящийся сбоку в корпусе корабля. Раштак уныло наблюдал за тем, как торпеда прошла через молекулярный заслон и поднялась в ярко освещенный ангар.

Почему? Почему они это сделали? Из-за того, что Пашти прибрали к рукам промышленность? Но ведь Пашти любят физический труд! А Ахимса не любят!

— Неужели мы так проштрафились во время этих циклов? — Его размышления были прерваны говорящей коробкой.

— Первый Советник, сейчас вам нужно выйти из люка и пройти по этому оранжевому коридору. Для вас приготовлена комната. При первой возможности с вами встретится майор Данбер, и вы сможете обо всем расспросить ее.

— А потом меня убьют?

— Никого не будут убивать. Пожалуйста, не делайте резких движений и попыток к бегству. Не делайте угрожающих жестов. Не выказывайте враждебности по отношению к вашему конвоиру и к другим людям. Понимаете?

— Да. Я размышляю. Враждебность? Почему вы говорите мне об этом?

— Честно говоря, ваш внешний вид и размеры пугают нас. Мы не хотим никаких недоразумений, никаких несчастных случаев.

— Я? Пугаю… вас? — Раштак не смог скрыть своего изумления. Его мышцы все еще дрожали, по венам так же струился страх, и тем не менее он разразился истерическим хохотом.

* * *

— Это позволит опять стабилизировать начальную скорость, — провозгласил Клякса, подкатываясь к Мэрфи. — Даже имея компьютерные программы, мы должны время от времени настраивать сверхтекучие кольцевые интерферометры. Элемент случайности, который ваши ученые называют хаосом или турбулентностью, существует и в гравитационных волнах.

Мэрфи переступил с ноги на ногу, мысленно проклиная тесноту капитанского мостика Ахимса.

— Угу. А что делают эти сверхтекучие…

— Интерферометры.

— Правильно, интерферометры. Что они делают?

Клякса запищал:

— Мэрфи, вам, людям, надо пройти долгий путь цивилизации. Каково назначение датчиков давления в гидравлических системах на вашей планете?

— Они регулируют давление на всей линии, так что ты можешь оценить работоспособность системы или предотвратить аварию, если обнаружится какой-то дефект.

— Точно. Мы используем кольцевые интерферометры как один из способов отслеживания работы генератора нулевой сингулярности. Когда мы начнем полет, я научу тебя всему остальному. Люди вовсе не глупы. Просто не хватает знаний.

— Ну ладно, прежде всего нам нужен капитанский мостик больших размеров.

— Он уже сооружается.

— Он… Что? Кто сказал, что…

Клякса слегка сплющился, оба черных глаза-стебля сфокусировались на Мэрфи.

— Но ведь это нужно было сделать, не так ли? Он нам понадобится в космосе. Теперь я ваш штурман. Так сказала майор Данбер. А у штурмана есть обязанности, которые он должен неукоснительно исполнять. Тогда он сможет стать Овероном.

— Верно. Да, нам нужен капитанский мостик, удобный для человека. Но, может, надо было посоветоваться с Шейлой?

Клякса запищал и засвистел, система сделала перевод:

— Но ведь она погружена в медитацию, разве нет?

Мэрфи хихикнул.

— Угу. Хорошее слово. Майора чуть не поджарили. Черт, не знаю. Может, позади остался легкий этап.

— Я буду служить до тех пор, пока не перестану быть штурманом. А тем временем ты будешь наблюдать за мной и станешь моим штурманом. Ты — мой телохранитель.

— Правильно. Поэтому не выкидывай никаких фокусов.

— Я буду служить до тех пор, пока не удостоюсь называться Овероном. — Клякса вытянул глаз-стебель. — Монитор показывает, что поля снова приведены в равновесие. Все остальное выглядит просто отлично. Нам следует вновь проверить всю систему через десять часов. До этого времени стабильное положение сохранится.

Мэрфи стал спускаться с мостика, рядом с ним резво катился Клякса.

— Знаешь, хочу тебя спросить. Ты сказал, что будешь служить до тех пор, пока не удостоишься звания Оверона. Ну, так что же произойдет, если однажды Толстяк очнется от своей спячки? Ты опять помчишься на его свист?

Клякса чирикнул и загудел:

— Мэрфи, он безнадежно болен. Чему можно научиться у сумасшедшего Оверона? Я интересовался психозами. Я мог бы стать духовно парализованным существом, но ведь я не заболел! Да, я очень интересовался и много занимался проблемой безумия. Как ты думаешь, безумие — вещь заразная, его молекулы передаются?

— Передаются? Нет. Нет никаких молекул, но иногда это все равно что кинуть зажженную спичку в пороховую лавку. То, что начинается легким психозом, заканчивается взрывом. Знаешь, как это происходит? Парни разозлятся и льют помои на других парней, и каждый, кто видит это, так раздражается, что уже не может остаться в стороне. Люди становятся слишком нервными, чтобы просто наблюдать.

— Как Гитлер.

Мэрфи прикусил нижнюю губу и нахмурился:

— Гитлер — это нечто особое, крошка. Гитлер — это ночной кошмар, ставший реальностью. Яркий, сумасшедший и изощренный. Будем надеяться, что никогда не увидим таких, как он, а?

— А ты не думаешь, что кто-то похожий на него снова приберет немцев к рукам?

— Послушай, парень, дело не в немцах. Они попались, потому что Гитлер подвернулся в плохие времена — условия были для него благоприятные. Мы очень любим создавать маленькие мифы. Всегда виноватым оказывается кто-то другой, не ты. Очень легко показывать пальцем на немцев. Но, парень, такое могло случиться где угодно. Ты смешиваешь в одну кучу раздражение, бесправие и огромное количество несправедливости — и получаешь Гитлера или Сталина.

— Ты мог бы стать Гитлером, таким же ненормальным?

— Я не думаю. Это не так просто. — Тема показалась Мэрфи занятной. — Черт, ну и вопросик. Не знаю. Зачем задавать такие вопросы солдату, а? У парней вроде меня странное представление о том, как устроен мир. — Картины прошлого пронеслись в его воображении. Ружейные выстрелы, тела, дергающиеся от удара пули, он сам, прицеливающийся и нажимающий на спусковой крючок. Почему, Мэрф? — Потому что это была моя работа.

— Что? — пискнул Клякса, буравя Мэрфи своими глазами-стеблями.

— Безумие, надувной шарик. Вот что. Послушай, мне бы не хотелось переживать из-за тебя тоже. Ты не собираешься делать глупостей, правда?

— Сейчас ты для меня единственная надежда и величайшая загадка.

— Ага, догадываюсь, — Мэрфи скорчил гримасу и почесал подбородок, которого два дня не касалась бритва. — Нам лучше вернуться. Майор хочет когда-нибудь встретиться тобой и с Пашти… Эй!

Клякса взвизгнул и стал сдуваться.

— Пашти?

— Слушай, я тоже буду при этом. Никакой Пашти не посмеет тронуть и волос на твоей… Хм, а что, если я просто дам тебе слово, что ты будешь в безопасности? У меня здесь висит ружье, я позабочусь о тебе.

— Спасибо тебе, Мэрфи, — Клякса опять надул бока и выкатился из дверного проема, направляясь в сторону трапа торпеды.

* * *

Разгневанный, смущенный и перепуганный Раштак вошел в комнату. В то же время его сжигало любопытство. Он обнаружил, что в углу в оборонительных позах засели Аратак и Еетак. В центре комнаты на полу была установлена одна из говорящих коробок гомосапиенсов, кабели тянулись от нее к компьютерной системе корабля.

Раштак раздраженно задребезжал. Как ни странно, пол не завибрировал. Как собираются эти наивные гомосапиенсы общаться с ним в подобном окружении?

Аратак встал на ноги и поднял вверх щупальца.

— Кажется, они тебя не съели. — Голос его звучал глухо. — Ты в порядке?

— А вы? — спросил Раштак, топая по немому полу. — Какое-то безумие… будто… будто реальность вывернулась наизнанку, сбилась с правильного пути, будто развязались какие-то узелки.

— Они говорят, что не будут нас убивать, — напомнил Еетак с надеждой, едва слышной из-за слабости резонанса.

— Так они говорят. — Раштак двинулся в сторону, увидел охранника-гомосапиенса, который остановился в дверях, держа ружье наготове. За ним шла самка гомосапиенсов в сопровождении группы гомосапиенсов, которые несли большую плиту. Эта самка, наверное, была командиром, потому что она велела самцам установить плиту. Неужели это никогда не кончится?

— Первый Советник? — женщина ступила вперед, и коробка заговорила. — Я майор Томпсон. Я буду вашей связной. Мы понимаем, что вам нужны панели-резонаторы, чтобы общение было более эффективным. Пожалуйста, испробуйте приспособление, которое мы вам принесли.

— Какое пренебрежение! Какая наглость! — взорвался Аратак саркастическим дребезжанием. — Они посылают самку разговаривать с нами?

— Ими командует самка! Неудивительно, что они ненормальные, — добавил Еетак, и пол поглотил его отвращение.

Раштак увидел, как на лицо самки гомосапиенсов набежало темное облако. Она скрестила руки и замерла. Что это значило? Раштак ступил на принесенную плиту и громко задребезжал:

— Гораздо лучше, но не так, как дома.

— Майор Данбер хотела бы встретиться с вами, когда вам будет удобно, — продолжала Томпсон. Говорящая коробка воспроизвела ее слова на отвратительном Пашти. — Если вы хотите воспользоваться минутой, чтобы поговорить со своими советниками, пожалуйста.

Это предложение застало Пашти врасплох. Раштак развернулся и посмотрел на Аратака.

— Что будем делать?

— Узнаем, чего они хотят от нас, — нервно щелкнул Еетак. — А зачем мы здесь? Почему они увезли нас с нашей станции, от нашего народа?

— Они говорят, в целях безопасности. Я только сейчас начинаю понимать, что такое безопасность с их точки зрения. Они почему-то боятся нас. — Раштак хлопнул по полу. — Так странно — но все боятся нас! Гомосапиенсы боятся нас! Ахимса боятся нас! Почему они боятся? Разве мы сумасшедшие?

— Возможно. — Аратак сделал шаг по направлению к твердой плите, желая проверить, насколько лучше говорить с помощью этой звучащей панели, которую принесли люди. Он подождал, пока они выйдут, и только потом ступил на нее. — Ты говоришь, Ахимса боятся нас? Что ты узнал?

— Что, возможно, Овероны лгали. Что они стали больше волноваться из-за циклов, из-за… — Ему больно было говорить. — Из-за того, что во время действия циклов мы захватывали все большее количество их ресурсов. Я не знаю историю, но, может быть, это правда.

— Значит, они решили нас уничтожить?

— Да. Или, по крайней мере, разрушить наше могущество обманом — представив нападение массовым самоубийством на Тахааке.

— А почему они просто не поговорили с нами? Почему просто не пришли и не взяли назад свою собственность? — спросил Еетак, глядя, как гомосапиенсы приносят вторую звукопроводящую панель.

— Ты хорошо знаешь Ахимса, такой поступок показался бы им необыкновенной грубостью.

— А убивать нас — не грубость? — Раштак по крохам собирал факты в единое целое. Рассудок его был в смятении.

— Ты мыслишь не так, как Ахимса. Убить нас подобным образом — это аккуратно, вежливо. И никто бы не осудил за эти действия Ахимса. Ты должен посмотреть на все глазами Ахимса и думать, как они. В этом есть своя тонкая логика, безумная, может быть, но изящная. С их точки зрения, Пашти создали проблему, поэтому Пашти должны и разрешить ее. Если бы они указали нам на возникшую проблему, это позволило бы допустить, что Ахимса обеспокоены материальным миром — вопросами владений и собственности, а это немыслимо для них, ведь они страшно заняты медитацией и созерцанием. Им не хотелось бы предстать перед галактической цивилизацией в облике лицемеров. Таким образом, отыскалось простое решение, которое оставляло их в стороне. Наша проблема — наше разрешение проблемы.

— Значит, ты предполагаешь, что в этом участвуют все Ахимса, — сделал вывод Аратак.

— Правильно, но все-таки нам следует проверить предположения об участии всех Ахимса. В конце концов, сейчас мы находимся здесь, мы пленники гомосапиенсов. Сегодняшняя реальность разительно отличается от вчерашней.

— Ну и что все это значит? — спросил Еетак, взволнованно переваливаясь с боку на бок.

Аратак выпустил воздух из дыхательных щелей, изъявляя покорность.

— Думаю, это значит, что мы стоим перед лицом новой реальности в наших отношениях с Ахимса. Однако меня больше волнует, что мы будем делать с гомосапиенсами. Ахимса, вне всяких сомнений, найдут способ дистанцироваться от Толстяка, но прежде чем беспокоиться об этом, мы должны попытаться сохранить свою жизнь.

— Мы не знаем, чего хотят гомосапиенсы, — ответил Раштак. — Я слышал, что они не хотят причинять нам вреда. Факт остается фактом — они очень рисковали, когда разрушили планы Толстяка. В конце концов, именно благодаря им мы что-то узнали.

— Если мы откажемся подчиниться, они просто убьют нас, — Еетак раскачивался из стороны в сторону с большей силой.

— Думаю, мы все равно погибнем. Они звери. — Для убедительности Аратак поднял вверх щупальца. — Возможно, нам следует просто позволить им убить нас. И так уже все превратилось в хаос.

Раштак загремел, призывая к вниманию.

— Вы слышали, что они говорили. Нам надо изучить записи. Давайте не будем спешить. Даже если в конце концов они убьют нас, сделаем так, чтобы потом не говорили, что Пашти не испробовали все варианты.

— А откуда мы возьмем эти записи? — спросил Аратак.

— Вот почему я здесь, — вмешалась в разговор Томпсон. — Я передам ваши запросы центральному компьютеру.

— Но как можно общаться с самкой? Разве мы не можем иметь дело с самцом, который что-то знает? — удивился Еетак.

— Предполагается, что она разумная или, по крайней мере, дрессированная.

Раштак обернулся взглянуть на самку гомосапиенсов и заметил, что ее лицо местами стало теплее, а кое-где мягкие ткани начали подрагивать. Говорящая коробка, которой так гордились гомосапиенсы, начала извергать какую-то белиберду относительно ненужных частей тела, оплодотворения, какие-то непонятные фразы о странных совокуплениях — Раштак никогда не слышал такого.

— Должно быть, что-то вроде почтительного обращения, принятого среди этих существ, — проворчал Раштак.

* * *

Как же провести эту встречу? Шейла покачала головой. Если бы все было по-человечески, она бы точно знала, как себя вести, что говорить, куда кого посадить. Подумав, она пришла к выводу, что этикет пришельцев не имеет ничего общего с тем, что принято среди людей, — никакого президиума, никаких подиумов. И все же, чтобы чужакам стало ясно, кто командует людьми, она расположила свое кресло чуть выше остальных.

Даже если Виктор и обратил на это внимание, он ничего ей не сказал. Он появился в аудитории в черном костюме, который выгодно подчеркивал золото его волос.

Пашти сопровождал Габания, с ружьем наперевес, с каменным выражением лица.

Внешность Раштака впечатляла. Продолговатая башенка, на которой располагались его глаза, отстояла от пола на добрых четыре фута. Панцирь занимал около десяти футов в длину и около пяти футов в ширину. Покрытые роговицей ноги довершали картину. И совсем уж удивительными были его “руки” — два огромных манипулятора в форме щупалец. Мощные клешни дополнялись маленькими изящными щупальцами. Ей никогда не приходилось видеть подобных штуковин. И это еще не все. Раковина панциря мерцала и искрилась в свете потолочных панелей, отливая темно-красным цветом посередине, который переходил в черный по краям.

Раштак приподнял панцирь и сдвинул его вбок, глубокие озера его основных глаз встретились с ее взглядом. Сколько у него глаз? Ну конечно, если глаза расположены по всей окружности твоей, хм, головы, удивляться тут нечему.

Клякса, напротив, вкатился в аудиторию вровень с пятками Мэрфи, что-то насвистывая, попискивая сам с собой. Его бока были более-менее крепки до тех пор, пока он не увидел Пашти. Тут дыхательные отверстия Круглого штурмана испустили истошный вопль, и он сдулся. Мэрфи пробормотал что-то сквозь зубы и носком ботинка подтолкнул похудевшего Кляксу к центру аудитории. Гримаса отвращения появилась на его раскрасневшемся лице.

Шейла прочистила горло и начала говорить в микрофон, надеясь, что ее слова будут точно воспроизведены на Пашти:

— Первый Советник Раштак, будьте любезны, скажите Ахимса Кляксе, что вы не собираетесь обижать его.

Раштак развернулся, его огромные глаза посмотрели в сторону сморщенного комочка плоти. Он щелкнул, загудел, загрохотал, и эти звуки были тут же переведены в мелодичное попискивание. Клякса стал округляться.

Она заметила, как Мэрфи и Габания обменялись настороженными взглядами, потом оба посмотрели на своих подконвойных с нескрываемым любопытством.

— Отлично, можно начинать, — Шейла устроилась поудобнее, увидев, что группа аналитиков Светланы рассаживается чуть в стороне — в их задачу входило следить за всеми деталями переговоров. Черт побери, они даже не представляют, насколько важна их работа.

Раштак хранил молчание, в то время как Клякса начал тихо попискивать, возможно, чтобы успокоить себя.

— Для начала, Первый Советник, позвольте принести вам глубочайшие извинения за то, что пятеро Пашти были убиты во время нашей атаки. Мы хотели обойтись без жертв.

— Пятеро? Нет, гомосапиенс, вы убили четырех рабов-самцов и беременную самку. Вы убили не пятерых, а часть будущего. Зачем? Что мы вам сделали? — спросил Раштак, явно обращаясь к Виктору. — Вы могли бы не применять грубой силы для встречи с нами.

Шейла дотронулась пальцем до подбородка.

— Первый Советник, позвольте мне объяснить вам ситуацию более конкретно. Толстяк не оставил нам выбора. На одной чаше весов находились наши жизни, на другой — жизнь станции Тахаак. Мы сделали все, что в наших силах. Если бы мы отказались атаковать станцию Тахаак, Толстяк просто уничтожил бы нас и все живые существа на нашей планете за непослушание. Но его эксперимент не удался. Я не прошу вас верить мне на слово. Вы сможете просмотреть записи. Люди, как и Пашти, стали жертвой замысла Толстяка. Мы могли бы в точности исполнить приказы Толстяка, с которыми, я уверена, вы уже познакомились, и ваша станция была бы уже разрушена, а ее обитатели уничтожены. Толстяк хотел объявить вас невменяемыми. Моя планета превратилась бы в радиоактивную пустыню — мы чудом избежали этого, а к настоящему моменту Толстяк несомненно уже убил бы и нас. А может, он стал бы использовать нас в качестве подопытных животных в каком-нибудь новом сценарии. Ведь так, Клякса?

— Абсолютно верно, — пискнул Клякса. — Люди ненормальны. Опасны.

— Мы отклонились от темы, — проговорил Мэрфи, наклонившись к полу.

Клякса сплющился.

Шейла внимательно посмотрела на Ахимса.

— Нет, мы не ненормальные. Первый Советник, если бы мы были ненормальными, разве мы стали бы подвергать риску собственную жизнь ради спасения вас и вашего народа? Если бы мы были ненормальными, мы бы уже сейчас убили бы Толстяка в отместку за то, что он собирался сделать с нами — и с вами. Вместо этого мы собираемся передать его в руки Оверонов, или вашего правительства, или кому-то другому, кто возьмет его под свою ответственность, Если никто этого не сделает, мы будем продолжать заботиться о нем. Мы не причиним ему вреда.

Раштак начал щелкать, но она не обратила на него внимания, ее голос набрал силу:

— А в настоящий момент мы заняты восстановлением той разрухи, которую организовал Толстяк. — Она подключилась к сети. — Сэм? Как идут восстановительные работы?

Голос Даниэлса эхом прокатился по комнате.

— Думаю, все отлично, Шейла. Пара мэйсоновских заплат прохудилась, но мы успели закрыть двери, так что больших атмосферных потерь нет. Группа рабов Аратака подключилась к восстановлению герметичности корпуса. Они отлично справляются со своей работой, у них превосходная техника.

— Лучше всего было бы, если бы вы оставили нас в покое и отправились восвояси. Мы не хотим иметь дело с гомосапиенсами. Возвращайтесь туда, откуда прибыли. — Раштак задрал вверх свои клешни и выразительно прищелкнул ими, продолжая смотреть на Виктора.

— Это не выход, — пробурчал Виктор.

— Совершенно верно, — согласилась Шейла, скрестив руки на груди. — Первый Советник, мы остаемся здесь.

Раштак покачался из стороны в сторону на своих многосуставчатых ногах, его чудовищные челюсти застучали подобно кастаньетам.

— Ваша планета была запрещена. Вы не имеете права выходить за пределы вашей Солнечной системы. Я не хочу, чтобы вы научили юных Пашти поедать внутренние органы других Пашти, убитых ими. Я не хочу, чтобы вы научили юных Пашти красть самок, принадлежащих другим Пашти, и спариваться с ними, не слушаясь голоса хозяина. Я видел подобные вещи! Возвращайтесь на свою планету и стреляйте друг в друга вашими деревяшками. Космос счастлив и спокоен без вас. Даже Чиилла хочет, чтобы вы убрались восвояси, послушайте его!

— Подождите! Остановитесь! — Шейла встала и наклонилась вперед, чтобы взглянуть прямо в глаза Раштака, который продолжал избегать ее взгляда и упорно направлял свои основные глаза на Виктора. Шейла обошла его сбоку и встала прямо перед его глазами. — Посмотрите на меня, Раштак.

Пашти развернулся, стараясь не встречаться с гневными глазами Шейлы.

— Я не разговариваю с самками.

— Разговариваете. И с этой минуты, черт побери, будете разговаривать всегда.

— Неудивительно, что гомосапиенсы ненормальные.

— Давайте вернемся к вопросу о поедании внутренних органов и краже самок. Откуда у вас эта информация?

— Она содержится в файлах. Цивилизации знакома ваша планета многие тысячелетия. Мы наблюдали долгое время за переменами. Гомосапиенсы очень долго были больны. Ахимса совершенно прав — вы опасны. Возвращайтесь к себе, пока есть такая возможность. Чиилла…

— Мы не вернемся! — Она погрозила ему пальцем, сделав еще шаг вперед. Теперь он мог до нее дотянуться. Мэрфи не сводил с нее глаз, взяв ружье на изготовку. Он пристально смотрел на Раштака, глаза его сощурились. — Более того, Раштак, ваша так называемая цивилизация запихнула нас в бутылку. У нас есть старая сказка с похожим сюжетом. Так что джинн выпущен из бутылки, и мы не собираемся пресмыкаться перед вами или кем-то еще.

— На это имелись свои причины. — Раштак завибрировал и защелкал, не сводя глаз с Виктора.

Шейла подошла еще ближе, и Пашти попятился к концу звукопроводящей плиты.

— Да, возможно, причины были. Первый Советник. Но мы уже здесь. И если нас силком водворят обратно, мы разрушим ваше цивилизованное общество! Клянусь, мы сделаем это!

Раштак загрохотал сам с собой, нервно прищелкивая. Клякса потемнел и почему-то сплющился, его писк еле слышался.

Пашти сделал неопределенный импульсивный жест, который Шейла сочла признаком волнения.

— Вы будете убивать? Разрушать?

Шейла медленно кивнула:

— Если от этого будет зависеть наше выживание, конечно, будем. Но это крайняя мера, мы поступим так, только если нам не останется другого выбора. О смерти думать очень страшно. Мы думаем, что есть другой путь. Решайте, Раштак, вы во многом обогнали нас. У нас нет никаких иллюзий в отношении вашего удивительного превосходства в области технологии. — Она обвела рукой окружающее их корабельное пространство. — Кроме уничтожения нас и нашей планеты, вы, без сомнения, способны на многое. Войдите в наше положение, Первый Советник, какого дьявола вы так боитесь нас?

— А все-таки почему бы вам не вернуться на свою планету и не оставить нас в покое? Нам ни к чему закупоривать вас. Вы не виноваты в том, что Толстяк сошел с ума. Вы на самом деле продемонстрировали мужество, достойное восхищения. Ваш мир будет в безопасности — мы не собираемся мстить. — Раштак поднял свои клешни.

— А Ахимса? Теперь всем известно, что Толстяк сошел с ума. Человечество знает о существовании звездной цивилизации. Если мы вернемся, ловушка захлопнется. Нет, Ахимса будут мстить, они попытаются уничтожить нас — так же, как они пытались уничтожить Пашти — хитростью и уловками, так же, как они действовали в истории с Тахааком.

Шейла невесело усмехнулась и продолжила:

— Вы надеетесь, что джинна будет легко запихнуть обратно в бутылку, закупорить ее и сделать вид, что ничего не произошло?

— Я не понимаю этого звука… этого… — не справился переводчик.

— Джинн — это мифическое существо, обладающее огромной силой. Оно способно на добрые и злые поступки, все зависит от воли того, кто отдает приказания. Люди находятся сейчас именно в таком положении. Мы можем войти в космос как партнеры Пашти. Если вы нам позволите, мы многое можем привнести в вашу цивилизацию. В то же время и у вас есть чему поучиться. Хотя бы вашему взгляду на нас — со стороны мы можем по-другому увидеть наше собственное поведение. Мы нуждаемся в Пашти и просим вас о помощи. Мы хотим быть не тюремщиками, а партнерами, мы хотим развивать наши способности. Может быть, мы немного ненормальные, но ведь это не вина наша, а беда. Кроме того, новшества часто рождаются из безумных идей, особенно если эти идеи сочетаются с опытом, которым обладаете вы. Но просто-напросто отправиться в обратный путь и пропасть в расставленных вами сетях — в гравитационных заслонах? — Она устало вздохнула. — Именно это вы предлагаете, Первый Советник. Я и мой отряд Призраков уже почувствовали вкус к звездам. Почему мы должны оставаться ползать во мраке, если мы можем обладать всем этим?

— Выживание! — вскричал Раштак, обращаясь к Виктору. — Вы не имеете представления о могуществе цивилизации, с которой вы столкнулись! Вы ничего не знаете о том, что вас окружает. Ваш мир в полной безопасности. Никому не хочется вторгаться в него! Он никого не интересует!

— Я стою на своем, — взорвалась Шейла, раздраженная тем, что Пашти продолжал обращать все внимание на Виктора. — Выживание, вы сказали! Вы чертовски правы, нам хочется выжить! Наша планета только развивается. С помощью вашей технологии мы можем найти пути накормить и обучить всех людей, положить конец войнам и болезням. Посмотрите, какими ресурсами вы обладаете. До тех пор, пока мы будем заперты в нашей системе, мы не успокоимся. Мы не собираемся оставаться заложниками ваших гравитационных маяков.

Раштак крикнул недоверчиво:

— Вы что — можете выжить только среди звезд? — он с мольбой протянул к Виктору клешни.

Шейла минуту помолчала, потом выпрямилась и бесстрашно взглянула в странные глаза пришельца.

— Совершенно верно, черт побери!

Раштак зарокотал и выпустил струю воздуха.

— Самец, почему ты позволяешь своей самке болтать? Может, ты послушаешься голоса разума?

Шейла прикрикнула:

— Думайте что хотите, Раштак. Мне не следует иметь дело с вами. Мне надо всего лишь заменить вас Аратаком на этом посту.

— Ненормальная. — Раштак глухо стукнул о плиту, упрямо глядя на Виктора.

Стукалов сказал:

— Она мой командир, Первый Советник. Я не могу соперничать с ней. Она умна и способна. Думаю, вам не следует забывать, что именно она перехитрила Толстяка. Возможно, если вы с ней договоритесь, вы поймете это.

Клякса заверещал:

— Пашти не имеют представления, что с вами делать. Странное дерьмо. Вот дерьмо. Они думают — вот странное дерьмо.

Шейла села на место, понимая, что Раштаку нужно время, чтобы обдумать ситуацию.

— Клякса, на данный момент у этого корабля хватит мощи, чтобы разрушить станцию Тахаак? Я имею в виду, сможет ли этот корабль функционировать как боевой в человеческом понимании?

Клякса тихонько запищал, худея на глазах и вытягивая глаза-стебли:

— Вполне сможет. Я наблюдал тренировки людей. Я знаю. Очень слаженно. Толстяк не обращал на это внимания. Он был Овероном. Овероны никогда не обращают внимания на конкретные детали. Они думают о другом, о таких важных вещах, как основы существования. Они просто приказывают. Другие, менее развитые, действуют. Думаю, мы можем запросто запустить генератор нулевой сингулярности и изменить полярность атомов. Замечательная идея, как вы считаете?

Казалось, ноги Раштака подогнулись.

— Психи! — загрохотал он. — Все они психи! Может, это что-то вроде циклов Ахимса, которых мы никогда не видели?

— А если мы направим этот эффект против станции Тахаак? — предложила Шейла, краешком глаза наблюдая за Раштаком.

Первый Советник в отчаянии стал метаться из стороны в сторону.

— Ничего не останется! Вы превратите ее в плазму! Ненормальные! Говорю вам, все вы ненормальные! — Обратившись к Виктору, он прибавил: — Она твоя самка! Останови ее!

Виктор рассмеялся, в глазах его плясали искорки.

— Она мой командир, Первый Советник Раштак.

— Довольно! — приказала Шейла, терпение ее истощилось. — Факт остается фактом, Раштак, какое бы отвращение он вам ни внушал: мы остаемся здесь. Будьте уверены, мы можем разрушить все и вся. Однако мне не хотелось бы делать этого. Нам не хотелось бы, чтобы нас вынудили сделать это. Пожалуйста, давайте вместе найдем выход. Выбор за вами. Вы нам поможете? Давайте сообща придем к взаимовыгодному решению, которое позволит нам свободно передвигаться в космосе, а нашему роду — выжить на Земле. Если мы на самом деле так нервируем вас, просто не обращайте на нас внимания. Мы займемся своими делами в космосе. Космос достаточно велик, для всех хватит места, мы не покушаемся на ваши территории, мы освоим свои. Мы будем рады оставить вас в покое, если вы оставите в покое нас. Разве это отдает безумием? Разве мои слова похожи на слова сумасшедшего?

Раштак зашипел, выпуская воздух из дыхательных щелей — звук напоминал обычное дребезжание, только негромкое.

— Если это возможно, мы будем работать вместе с вами, — сказала Шейла. — Но если кто-то будет заталкивать нас обратно, ограничивая нашу жизнь одной Солнечной системой, это насилие.

Раштак ответил:

— Нелогичные поступки. Безумные решения.

Нахмурившись, она продолжала:

— Так скажите мне, Первый Советник, если вы так разумны, каким считаете себя, можете вы хоть немного отвлечься от собственных проблем, можете войти в наше положение? Попробуйте поменяться с нами местами, предположите, что это не людям, а нам предстоит вернуться на Скатаак. Вы бы отправились?

— Но мы не безумны!

— Да? А Толстяк думает, что безумны. Правда, так думает Толстяк, но не я. Что бы вы сделали на моем месте? Упали на спину и умерли? Думайте, черт побери! Это не дикая фантазия! Толстяк хотел убить вас. Что, если бы он одержал победу? Что, если Овероны нашли бы станцию Тахаак в руинах? Что, если бы они решили, что Пашти сошли с ума? А именно этого и добивался Толстяк. Они могли бы потребовать изоляции Пашти! — Она стукнула кулаком по столу, и вибрации, возникшие в результате этого удара, заставили Раштака обернуться и впервые взглянуть на нее.

Первый Советник защелкал, потом сел, согнув ноги, и его резонаторы зарокотали, задребезжали. Его челюсти непрестанно двигались. В аудитории наступила тишина.

Шейла упрямо вскинула голову.

— А пока вы размышляете, посмотрите-ка на всю историю с другой стороны. Когда Толстяк задумал убить вас всех — даже самок — в своем стремлении разрушить станцию Тахаак, чьи действия были самыми нормальными? Кто рисковал жизнью всего своего мира ради спасения жизней Пашти? Разве это сделали дикие звери? Разве так поступают безумцы?

Раштак снова смотрел на Виктора.

— Мне потребуется время для того, чтобы обдумать все это. Вы обещаете, что не обидите моих Пашти? Вы обещаете, что не будете впутывать их в свои дела?

— Мы не обидим Пашти до тех пор, пока идет торговля за нашу свободу, — отрезала Шейла. — Может быть, этот этап затянется. До тех пор, пока мы не убедимся в том, что вы не собираетесь навредить нам, мы обязательно будем вмешиваться в ваши дела. Ведь мы совершенно не знаем ваших возможностей. Неужели вы так наивны?

Раштак подребезжал сам с собой, пол слегка завибрировал.

Виктор развел руками.

— Серьезно, Первый Советник, не надо обижаться. Клякса уже понял, что с нами можно сотрудничать. Он теперь с нами. Уж если Ахимса поверил нам, почему бы Пашти не поверить?

— Вы больше выиграете от взаимодействия с нами, чем потеряете, Раштак. Подумайте о выгоде торговли, исследований, о совместном развитии науки, о престиже. — Шейла все еще хмурилась. — Ведь очевидно, что, если бы Ахимса не зашел в тупик, он бы не боялся вас. Подумайте о сочетании ваших возможностей и нашей целеустремленности. Какую пользу могли бы извлечь из общения с нами ваши подростки? Я ведь слышала, как вы сказали, что победили циклы! Вы очень обрадовались этому! Запись свидетельствует, что наш приход сыграл не последнюю роль в этой вашей победе!

— Мы не хотим быть вашими врагами, — добавил Виктор. — Сотрудничество и для нас, и для вас лучше, чем смерть.

Раштак поднял свои клешни в старом, как мир, жесте понимания.

— Вы позволите мне посовещаться со своими коллегами? Мне также хотелось бы просмотреть записи, о которых вы говорили. Такие вопросы не решаются с налету.

— Это разумное требование. Если вам понадобится какая-то помощь, мы с готовностью ее окажем.

Клякса перекатывался с боку на бок, его дыхательные отверстия пищали:

— Странное дерьмо! Ну и дерьмо, парень! Где только Клякса научился этому?

ГЛАВА 29

— Сэм? — окликнул Фил Круз. — На линии майор Детова. Хочешь поговорить с ней?

Даниэлс улыбнулся, отошел от новой стенной секции, которую устанавливали в качестве заплат инженеры Пашти. Эта секция выглядела как старомодная асбестовая плита, но весила, должно быть, добрую пару сотен фунтов.

— Черт побери, вот это штуковина!

— Подключись к двадцатому каналу, — сказал Фил. Сэм уступил дорогу удивительным машинам Пашти, отступив в глубь коридора, и дал мысленный приказ своему обручу.

— Светлана, ты здесь?

— Здесь, Сэм. Что значит весь этот шум? — от ее спокойного голоса на душе потеплело. Он невольно вздохнул.

— Мы не сильно отстаем от Пашти, когда дело доходит до строительного шума. У них нет молотков, нет компрессоров, работающих на бензине, но они сами по себе страшно шумные ребята.

— Как продвигаются восстановительные работы?

— Идут потихоньку. Эй, как я понял, ты можешь претендовать на главную роль в этом шоу. Когда ты вернешься домой, тебе, наверное, вручат Звезду Героя Советского Союза. А может быть, не одну, а четыре или пять.

Она рассмеялась.

— Я вовсе не чувствую себя героем. Ты даже не можешь представить, насколько мы были близки к страшному несчастью. И не раз. Почти все время мне приходилось сражаться в одиночку, как киногерою-полицейскому, расследующему дело о коррупции. Не обошлось без промахов. Однажды Клякса почти поймал меня: я плохо отредактировала механизм поверженного робота Пашти.

— Ха-ха, а я-то слышал, что ты спасла старушку Землю от превращения в новое восходящее солнышко.

— Нам предстоит работать вместе. Майор Данбер хочет, чтобы я разобралась в компьютерной системе Пашти. Когда будет удобно начать?

— Пока не знаю. Сейчас я занят обшивкой корпуса станции. — Он осмотрел коридор. — Тут все уже постепенно приходит в надлежащий вид, но думаю, еще пару дней мы поработаем. Здесь есть мониторы, но я еще не до конца превратился в Пашти и не знаю, как с ними обращаться.

— Мы пытаемся подключить к компьютерам Пашти программу перевода, но ждем согласия Раштака. А что там Толстяк?

— Ничего, он все такой же — сдувшийся футбольный мячик.

— А как тебе Пашти?

Сэм подбоченился и посмотрел на инженеров Пашти, которые под наблюдением Мэйсона прилаживали последнюю стенную секцию.

— Хорошие ребята, кажется. Видела бы ты, как они обрадовались, когда поняли, чем мы собираемся заниматься. Не знаю, как бы они повели себя, если бы здесь были их советники, но сейчас большинство простых Пашти очень довольны своим положением. Мы даем команды, и они скачут на помощь. На Мэйсона произвело огромное впечатление то, что они поднимают наших ребят, как соломенные тюфяки, когда ребята заделывают бреши. К тому же до них дошло, что люди могут делать то, что у них не получается. Например, попробуй-ка удержи плиту щупальцами или пролезь в маленькую дыру.

— Значит, ты думаешь, есть надежда на будущее сотрудничество?

— Откуда мне знать, черт побери? Я солдат, а не антрополог, но я не заметил за это время и намека на какие-то недоразумения.

— Сэм, пусть кто-нибудь сделает запись того, как твои парни помогают в ремонтных работах. Хочу, чтобы Раштак это увидел. Вообще все, что демонстрирует сотрудничество, будет очень ценно.

— Хорошо. Как Шейла?

— Спит. Минут через десять я последую ее примеру.

— Ну так когда же мы сговоримся насчет моих пятидесяти миллионов? Как насчет моей работы агентом КГБ?

— Ты еще не забыл?

— Ага, я никогда не забываю предложений красивых женщин.

— Кажется, я говорила, что ты стоишь десять баксов в месяц.

— Торговля еще впереди.

— Ладно. — Светлана помолчала. — Знаешь, по-моему, у нас появились кое-какие шансы вернуться. Мы получили будущее.

— Да, — спокойно сказал Сэм. — Пока Овероны не узнают, что произошло.

* * *

Шейла заказала автомату чашку кофе и парочку Бакгилов, чтобы Раштаку было что пожевать. Его чудовищные челюсти страшно хрустнули, когда он смертельной хваткой сжал извивающееся тело твари, которой питались Пашти, и тут же начал переваривать.

Она с достоинством перенесла это зрелище, а потом так же спокойно смотрела, как кушает Клякса: его желудок выдвинулся из круглого бока и поглотил питательную капсулу.

— Я знаю, что вы просмотрели записи, сделанные Толстяком, Первый Советник. — Шейла прошлась и села напротив Раштака, непринужденно улыбаясь. — Я рада. Вы нам нужны, и мы протягиваем вам руку дружбы.

Какое-то мгновение Раштак колебался, ему стоило громадных усилий заставить себя посмотреть в ее сторону.

— Записи, доказывающие безумие Толстяка, очень заинтересовали нас. Они сыграли решающую роль. Нас также очень впечатляло ваше поведение во время атаки. Мы пришли к выводу, что вы действовали ответственно, вы заботились о безопасности всех вовлеченных в конфликт сторон, даже о безопасности Толстяка, который сделал попытку уничтожить вашу планету. Но самое главное, мы увидели, чем занимается на Тахааке ваш Сэм Даниэлс. Он ведь из южан, не так ли?

— Простите?

— Гомосапиенс из экваториальной зоны вашей планеты. Я обратил внимание на цвет его кожи — он свидетельствует о более сильном влиянии вашей звезды. Он один из захватчиков-южан.

Шейла взглянула на Виктора, который недоуменно пожал печами.

— Допустим. Но что касается захватчика…

— Он очень заботится о том, чтобы все разрушенное было восстановлено. Он помогает, он работает вместе с Пашти. Мы знаем кое-что о поведении гомосапиенсов, но он кажется нам похожим на Пашти — и он не поедал мяса сородичей и пока не украл ни одной самки. Такое поведение показывает, что наши представления о гомосапиенсах, возможно, были ошибочными.

— Мясо? — Виктор вздрогнул и бросил короткий взгляд на Шейлу. — Может быть, нам стоит поговорить об этом с Сэмом до того, как эту тему затронут Пашти.

— Хорошая мысль, — хихикнула Шейла. — Первый Советник, от лица всего человечества позвольте выразить вам благодарность за то, что вы даете нам шанс работать вместе с вами. Ваше предложение об испытательном сроке, за время которого мы сможем проверить возможности совместной деятельности, кажется нам отличной идеей. Мы приветствуем вашу доброжелательность и ваши предложения. Конечно, вы правы, давайте посмотрим, что получится, перед тем как делать какие-либо заключения.

— Аратак предложил поработать с майором Томпсон над программой перевода. Он говорит, что это будет прекрасной возможностью для него посмотреть, на самом ли деле самки гомосапиенсов разумны или они всего лишь хорошо натренированы.

Улыбка Шейлы застыла.

— Скажите Советнику, что мы приветствуем его предложение. Я уверена в том, что Рива не просто хорошо натренирована. — Шейла сцепила пальцы. Раштак с интересом следил за ее руками.

— Аратак заявляет, что он оценит ее по заслугам, если она окажется разумным существом. У всех ваших самок будут такие проблемы. Извините, но так уж мы устроены.

Шейла щелкнула языком по нёбу и сухо сказала:

— Допускаю, что вас не удивит, если вы услышите, что нас создала та же самая природа?

— Вас?

— Не берите в голову, просто с этой проблемой некоторые из нас уже покончили. Гораздо более серьезная проблема стоит сейчас перед нами. Например, Овероны, с которыми явно необходимо связаться. Кажется, вы сомневаетесь в том, что они окажутся такими же здравомыслящими, как Пашти.

Раштак покачался на ногах и смущенно защелкал:

— В том случае, если мирное сосуществование гомосапиенсов и Пашти будет продолжаться, мы присоединим свой голос к вашему. Но, честно говоря, я не знаю, что и думать об их намерениях. Они могут посчитать меня таким же безумным, как вас. Это в том случае, если они с самого начала не были заодно с Толстяком.

Виктор наклонился вперед, компьютер передал голограммы двух разной конструкции кораблей.

— Это прыжковые корабли Пашти. Наши пилоты научились летать на них, мы делаем это почти профессионально: пилоты Пашти обучили нас. Мы даже слетали к вашей родной планете, чтобы посмотреть, что происходит там в перигелии. Но с этим кораблем мы никак не можем справиться — вот он. — Появилась голограмма шарообразного механизма. — Сэм спрашивал, что там внутри, и Пашти сказали, что, вероятнее всего, жидкий водород. Что это — топливный бак? Или какой-то склад? Мы не обнаружили этой штуковины в реестрах Пашти.

Раштак перестал жевать, его глаза метнулись к тусклому круглому сооружению.

— Фиолетовые проклятия циклам! Как они действуют на память! Это космический корабль Шисти! Он принадлежит Чиилле!

— Шисти, — Шейла чуть не сломала язык, выговаривая это слово. — Да, мы что-то слышали о них. Когда вернется этот Чиилла? Нам бы хотелось поговорить с ним!

Оцепеневший Раштак впервые посмотрел прямо в глаза Шейле.

— Сейчас он на Тахааке. Он ваш пленник. Он тоже заложник, если, гм, можно считать Шиста заложником. — Явно встревоженный, Раштак топнул по полу, вибраторы загрохотали.

— Что это значит? — спросил Виктор.

Раштак уселся, подогнув ноги, и продолжал громыхать, Шейла бросила взгляд на Кляксу — тот медленно сдувался, дрожа и жалобно попискивая. Так вот оно что, значит, не только людей боялись Раштак и Клякса! В чем же дело?

Ей стало жарко.

— Раштак? Из-за этого Шиста стоит волноваться?

— Это Чиилла сказал нам, что вас нужно уничтожить.

* * *

С ружьем в руке Мэрфи вошел в Совещательную Палату и увидел Теда Мэйсона: тот пятился по комнате, ведя провод от электрического трансформатора к забавной прозрачной кристаллической статуе. Эту скульптуру в основном использовали как вешалку для головных уборов и оружия. Остроугольные штыри казались очень удобными для этих целей. Потом Мэйсон обнаружил, что статуя обладает электрическим зарядом, излучает радиоволны.

— А Сэм не сделает из тебя кучу рыдающего дерьма, когда увидит, что ты забавляешься с этой штуковиной?

— Нет. — Тед усмехнулся, продолжая разматывать провод. — Недавно сюда заглядывали двое Пашти, посмотрели на меня и смылись. По-моему, они не были расстроены.

— Да, но Даниэлс говорил…

— Не бойся, парень. Мы сидим здесь два дня и ничего не делаем. Скучно. Капитан не будет возражать, если ребята немного развлекутся. Я превращаю УФО в USO. — Мэйсон снял с ремня свой нож и энергично зачистил кристаллический выступ. Кристалл был очень твердый, нож едва царапал его. — Странная штука, — заметил он. — Похоже на внешний нарост.

Пока он говорил, внутри скульптуры засветилась, искрясь, разноцветная радуга. Тед снял изоляцию с одного из проводов и вопросительно вскинул брови:

— Ты сюда по делу или просто так?

— По делу. — Мэрфи залез на скульптуру и стал наблюдать за тем, как Мэйсон прикрепляет провод к зачищенной поверхности. — Эй, Тед, тут никакой еще пришелец не пробегал?

Лицо Мэйсона вытянулось, он сухо сказал:

— Тебе что, охота подурачиться?

Мэрфи задрал ноги и поставил их на два кристаллических выступа, ружье его болталось на шее.

— Я не дурачусь. — Он набрал в рот воздуха и громко отрыгнул, оценив резонанс. — Данбер только что позвонила капитану Даниэлсу. Ты помнишь эту забавную круглую штуковину, над которой Сэм ломал голову?

— Ну?

— Так вот, она принадлежит кому-то по имени Шист.

Мэйсон, высунув кончик языка, продолжал возиться с проводом.

— Ну и как выглядит этот Шист?

— Убей меня бог! — скривился Мэрфи. — Сам посуди, Ахимса похожи на надувные шарики, которые пищат и катаются взад-вперед, пока не сдуются. Пашти во время циклов — это что-то среднее между крабом и лягушкой, а в нормальном состоянии похожи на ящериц. Откуда, к черту, мне знать, как может выглядеть этот Шист? Может, ты видел здесь что-нибудь чудное?

Лицо Мэйсона сохраняло невозмутимость.

— Нет, нет. Никаких чудес, парень. Ну, есть здесь парочка космических кораблей, два полусдутых надувных шарика и целая орава крабов, которые разговаривают задницами и слушают ногами. Нет, никаких чудес нет!

Мэрфи облизал губы и нахмурился.

— А когда ты проснулся, ничего не проскользнуло между твоих ботинок? Никакой зверь не сделал отметины на твоей шее, а?

— Никаких пучеглазых монстров, — настаивал Мэйсон, протягивая второй провод от маленького электрического трансформатора, который они во время атаки использовали как источник питания для телефонных проводов.

— А эта штука — что это? Помнишь, они говорили не прикасаться ни к чему подозрительному, чего мы не понимаем? — спросил Мэрфи, смущенно поглядывая на провода.

Мэйсон раздраженно отмахнулся.

— Да, но мы с Маленковым подсоединяли к этой штуке омметр и вольтметр. В ней хватает тока, чтобы зажечь свет. Мы подумали, что можно подсоединить эту штуковину к стерео и пригласить на танцы цыпочек из разведки. Отличный будет эффект, ага? Может быть, у меня получится сделать светомузыку. — Он раскинул руки и пустился в пляс, напевая: — Трам-там-там, та-pa-рам.

— Да, ты прав, парень, — Мэрфи наблюдал за тем, как Мэйсон прикрепляет второй провод к другому зачищенному шестиугольному кристаллу.

— Ну вот, ребятишки, цепь замкнулась. — Мэйсон вернулся к трансформатору, установил свой магнитофон, провода тянулись от него к маленькому ящику. — Усилитель! — провозгласил Мэйсон. Он наклонился к аккуратному трансформатору и прибавил: — Может, тебе лучше выйти и послушать издалека? Мало ли что, вдруг взорвется?

— Брось ты, неужели ты так из-за меня переживаешь? — Мэрфи присел на корточки рядом с Тедом, глядя через его плечо на магнитофон. — Что поставим?

— Старину Вейлона Дженнингса — в ту пору он еще не потерял голоса. Первая песня — “Женщина в дождливый день”. — Мэйсон включил магнитофон и трансформатор и стал наблюдать за стрелками вольтметра.

Как только послышалась песня, Мэрфи бросил взгляд на статую. Внутри нее лениво замигали огоньки. Казалось, музыка в стиле “кантри” непопулярна среди звезд. Но потом огоньки заплясали, стали ярче и запульсировали.

— Ио-хо-хо! — загундосил Мэйсон, прибавляя звука и продолжая пританцовывать. — Это будет танец, от которого, черт побери, закипит кровь!

Не успел он договорить, как генератор вздрогнул, вспыхнул и начал дымиться. Потом хлопнул магнитофон, страшно загудел и взорвался. Усилитель стал ярко-красным, потом оранжевым и наконец — белым. Потом расплавились провода.

В огромном помещении повисла такая плотная тишина, что казалось, ее можно было потрогать руками. Мэрфи, застыв, смотрел на струйку дыма, курящуюся перед носом.

Мэйсон бился в припадке ярости.

— Сукин сын! — завопил он, наклоняясь над останками своего любимого магнитофона. Мэрфи страшно встревожился.

— Иисусе! Тед, я не очень-то силен в электротехнике, но этого не должно было случиться!

Мэйсон выпрямился и одарил статую пакостным взглядом, потом стянул с нее ружье и прицелился.

— Что? Дерьмо! Ты совсем псих? Ты выстрелишь в эту штучку, и Даниэлс слопает тебя на ужин! — Мэрфи подпрыгнул и повис на прикладе ружья Мэйсона. Они стали бороться, глядя друг другу в глаза.

— Эта проклятая дрянь слопала мой магнитофон! Я раздолбаю ее ко всем чертям! — орал Мэйсон, выпучив глаза, пытаясь вырвать ружье из рук Мэрфи.

— Ну, ну, а потом Сэм так тебе даст промеж глаз, что ты выскочишь из своих ушей! — Мэрфи тряс головой, стараясь удержать ружье. — Парень, может, это какой-то алтарь или еще какая святыня! Ты хочешь, чтобы Пашти тебя линчевали?

— Она слопала мой… — голос Мэйсона оборвался на полуслове. — О боже! — его глаза расширились, он смотрел через плечо Мэрфи, рот открылся в беззвучном крике.

Мэрфи обернулся, взглянул и пробормотал:

— Ну и дерьмо, парень! Давай-ка сматываться отсюда. Закроем двери и позовем капитана!

* * *

Когда у Чииллы не было возможности задуматься по-настоящему, он развлекал себя доказательством существования пятьсот первого измерения реальности: решение данной проблемы требовало длительного времени, можно бесконечно дробить процесс. Он был страшно занят, когда в Палату ввалились шумные Пашти, подгоняемые людьми. Потом стало тихо, иногда заходили люди, осматривали его, взбирались на остроконечные кристаллы, разговаривали друг с другом, но слабые шумы, производимые ими, не могли сравниться с вибрациями Пашти, и вскоре Чиилла вовсе перестал замечать присутствие людей.

Пока Толстяк не исполнил обещания, данного им Тэну, Пашти и люди сами разбирались со своими проблемами, и Чиилла не вмешивался.

Когда гуманоид стал скрести его тело острым металлическим предметом, он вышел из задумчивости. Ему стало любопытно, зачем людям понадобилось подсоединять проводки к нескольким примитивного вида приспособлениям. Чиилла почувствовал прикосновение проводов и стал гадать, что это значит. Может, они пытаются наладить контакт? Их примитивная природа вряд ли позволит сделать это.

Когда по проводам побежал ток, в теле Чииллы возникли приятные ощущения. Не сказать, что очень уж сложные, не раздражающие, а, наоборот, удивительно освежающие, какие-то легкомысленные.

Чиилла напряг свой разум, пытаясь проанализировать природу этих удивительно приятных ощущений — какова их структура, из каких элементов они состоят? Он провел серию экспериментов, взял пробы на ультразвук, световой эффект, микроволновый эффект — результат исследования был плачевным. Кто знал, что приспособление гуманоида такое хрупкое? Он не обращал внимания на двух людей, которые склонились над останками электрического прибора. Они страшно зашумели — это так похоже на людей — и изобразили некое подобие танца. Чиилла подпитал энергией свою двигательную платформу. Когда он медленно поплыл к разрушенному электрическому оборудованию, люди прекратили свой танец и сбежали, отбивая гулкий ритм по звучному полу станции Пашти.

Он завис над хрупкой поврежденной коробочкой и легонько дотронулся до нее. Останки волшебного ящика заинтересовали его. Вот незадача! Он испустил слишком много радиации и повредил несколько хрупких соединений. Удивительно примитивная штуковина! Но он не мог позабыть поразительных ощущений, которые вызвали в нем протянутые к его телу провода.

Интересно, можно ли заставить людей сделать еще один прибор и повторить эти незабываемые ощущения? Решить эту задачу будет довольно просто — надо попросить их об этом, перед тем как уничтожить.

* * *

Сэм разместил свой кабинет в главной наблюдательной башне станции Пашти. Над головой простирался бесконечный черный вакуум, тут и там прореженный яркими звездами и скоплениями планет. Тьма неба с обеих сторон плавно переходила в ярко-серое свечение от миллиардов звезд, образующих Млечный Путь. Волей-неволей ему приходилось изучать красно-белые сполохи Галактического Ядра, хорошо просматривавшегося с высокой точки, на которой находилась станция. Насколько далеко расположено оно? Каково это — побывать там, где никогда не бывает ночи? По сведениям Ахимса, в центре всего этого света лежит огромная черная дыра! Черная дыра? Нет, парень, среди звезд не существует расовой дискриминации!

— Говорит Круз, капитан. Пашти сообщают, что на станции находится Шист. Ну, у нас есть кое-какие трудности с переводом. Эти ребята — рабы. Циклы по-разному действуют на них. Некоторые не в себе. Продолжают таскаться за нами и выпрашивать еду. Другие, не знаю, может, в результате травмы, полученной из-за того, что они оказались пленниками, что-то соображают. Очевидно, ясность рассудка сохранили только советники.

— Да, но все они на корабле.

“Что сейчас делает Светлана? — подумал Сэм. — Наверное, все еще спит”. До него дошли слухи, что она чуть не сошла с ума, когда отключилась от компьютерной системы Ахимса. Поразительная женщина. Хорошо, что она на нашей стороне. Он покачал головой.

— Слушай, а вы хоть имеете представление, как выглядит этот Шист?

— Ох, я же сказал, перевод не очень хорош. Твердый. Разноцветный. Длинные острые концы. Мерцающий. Что-то вроде этого. Мы будем искать. — Голос Круза звучал ровно.

Где мог быть этот чертов пришелец? И как, черт побери, он выглядит? Кто это знает? Черт побери! Им просто необходимо научиться работать с компьютерами Пашти! Проклятие, вообще слишком многому еще надо научиться!

— Моше? — запросил линию Сэм.

— Да, что такое?

— Как дела? — Сэм посмотрел на звезды. Как они притягательны! Он смотрел на них с Земли, но они всегда казались недосягаемыми. Теперь он находился среди них, чувствовал в себе силу и настоятельную потребность отправиться дальше и самоутвердиться.

— Грубо говоря, мы уже создали американские и русские воздушные силы. Что касается израильтян, тут я не совсем уверен, нам нужно еще потренироваться. — Серьезный отчет был сдобрен характерным юмором Моше.

— Ага, некоторые рождаются талантливыми. Другим, конечно, до всего приходится доходить умом, отвагой или красотой. Я из тех, кто обладает талантом. Не видели Шиста случайно?

— Нет, пока здесь только Пашти. Кажется, им очень нравится заниматься укреплением обороны станции. Посмотрим, что изменится, когда закончатся циклы и они поумнеют.

— Капитан! — ворвался в их беседу взволнованный голос Мэрфи.

— Слушаю!

— В Совещательной Палате мы обнаружили что-то очень странное! Скорее иди посмотри!

— Это что, пришелец, которого мы не можем найти? — Сэм уже вскочил на ноги и схватился за ружье, не зная, понадобится оно или нет.

— Кто знает, чего здесь можно ждать! — орал Мэрфи. — Эта чертова статуя плавает!

* * *

Сэм Даниэлс встревожился не на шутку. От широкого носа к квадратному подбородку пролегли глубокие морщины. В глазах появился лихорадочный блеск.

— Я не знаю, что это такое. Чертовски громадная штука плавает в воздухе! — Его сочный голос прерывался от тревоги. Шейла стала машинально покусывать щеки изнутри. Нервы! С самого детства я не делала этого!

— Ты можешь через компьютер передать мне его изображение? Понимаю, Пашти ничем не могут тебе помочь, но Раштак скажет нам, что это такое. — Она подключила второй канал, вызывая Первого Советника, который в это время занимался с Виктором астрономией.

Сэм покачал головой.

— Пэт Диксон сделала все, что в ее силах, чтобы разобраться с компьютерами Пашти. Но пока здесь нет Светланы, приходится общаться на вербальном уровне. Мы не понимаем вибраций Пашти.

— Возвращайся обратно к статуе, Сэм. Я подключила к линии Раштака. Он нас слушает, и по его линии идет сносный перевод. — Перед ее лицом возникла голограмма Раштака, вызванная чудесным обручем.

— О'кей, в Совещательной Палате находится огромный фиолетовый кристалл. — Сэм отчаянно жестикулировал. — Мэйсон попытался подсоединить к нему свое стерео и…

— Что? — взорвалась Шейла.

Сэм задвигал желваками.

— Ладно, с этим разберемся позже, майор. Во всяком случае, эта огромная статуя оторвалась от пола. Сейчас она неподвижно нависает над мэйсоновским магнитофоном.

Ноги Раштака начали сотрясаться, будто он боролся с неодолимым желанием броситься наутек. Он сказал:

— Чиилла! Чиилла!

— Это и есть Шист? — спросила Шейла.

— Вы все такие тупицы! — выдавил Раштак. — Вы всех нас убьете!

Шейла взглянула на побледневшее лицо Сэма.

— Эта штуковина и есть пришелец? — В голосе Сэма слышалось сомнение. — Но мы вешали на нее одежду, ружья… о, дьявольщина!

Шейла глубоко вздохнула.

— Сэм, держитесь подальше от него. Я не знаю, что это такое, как оно функционирует, но мы сейчас просмотрим все о Шисти в компьютерной памяти. Я разбужу Светлану, и мы подъедем. Постарайся не тревожить его.

Сэм нервно бросил взгляд через плечо.

— Ага, ладно, думаю, с этим я справлюсь. Оно пока не проронило ни звука.

* * *

Созерцатель терпеть не мог активных действий. Сколько звездных ветров овеяло корпус его корабля с тех пор, как в последний раз ему приходилось шевелить манипуляторами! Ему пришлось проделать массу сложных операций, чтобы подключить к сети связи всех Оверонов, а для этого нужно было разделить мозг на огромное количество сегментов. Когда он наконец увидел их изображения, ему стало не по себе и бока его опали.

— Я связывался с тремя Шисти. Они сообщили, что так как это Ахимса привез в космос людей, пусть Ахимса и решают эту проблему самостоятельно.

Казалось, старика Тэна никакая дурная весть не могла заставить сплющиться. Почему? Неужели в таком почтенном возрасте уже ничему не удивляешься?

Болячка предложил:

— Может, нам стоит всего лишь связаться с людьми и предложить убираться восвояси?

Голографическое изображение Тэна перекатилось в сторону, но в проекции показалось, что это пол скользнул, а не он.

— Мы всегда успеем это сделать, зачем создавать для себя ненужные хлопоты? Мы ведь слишком мало знаем о людях. Толстяк является специалистом, но он явно пал жертвой этих существ.

— В настоящий момент единственным источником информации для нас остается правительственный центр Пашти на Тахааке, — пропищал Коротышка. — Если мы свяжемся с ними, этот источник будет разоблачен.

Созерцатель нажал на кнопку своего компьютерного передатчика.

— Корабль Толстяка по-прежнему молчит. Кажется, Тахаак — единственная возможность связи.

Болячка добавил:

— Мне кажется, в целях безопасности нам следует развернуть гравитационные маяки и рассредоточить их лучи. На какое-то время ослабить их силу. Пока люди находятся в поле нашего обзора, это не разрушит их планету, но если они откажутся подчиниться, мы сделаем это за секунду.

Дыхательные отверстия Тэна, с трудом раздвигающиеся из-за почтенного возраста, издали звук, далекий от мелодичности:

— По-моему, не надо заходить так далеко. Даже небольшое гравитационное воздействие может привести к гибели их мира из-за тектонической активности. Их мир еще очень молод и хрупок. В решающий момент все средства будут у нас под рукой.

— Разве мы должны уничтожить их? — спросил Вещатель, сплющиваясь. — Мне кажется, нам нужно рассмотреть все возможные варианты. Может быть, мы обнаружим, что в их существовании кроется определенный смысл. Может, в едином замысле вселенной они играют важную роль?

— Вещатель, если ты хочешь жить с паразитами, иди куда-нибудь и забери их с собой. Не заставляй страдать остальных. — Болячка раздулся и презрительно выпустил воздух из дыхательных отверстий.

— Они еще не вступали в контакт со своей планетой? — спросил Коротышка, раздраженно поглядывая на Вещателя.

— Они понятия не имеют о могуществе системы, оказавшейся в их распоряжении, — высказал свою догадку Созерцатель. — Мы можем только надеяться, что в данный момент они не занимаются обучением.

Тэн спросил:

— В каком состоянии находится Толстяк?

Созерцатель проверил банк данных.

— По последним сообщениям, он сохраняет плоскую форму, что указывает на то, что мозг его распался на сотню частей. Есть опасность того, что деление будет продолжаться до тех пор, пока он не распадется до уровня клеток. Если это случится, он погибнет как личность.

— Сколько лет прошло с тех пор, как Ахимса позволили себе умереть? — Созерцатель не увидел, кто это спросил.

— Думаю, нам нужно подождать, — заметил Тэн, возвращаясь к теме обсуждения. — Нам не следует связываться с ними сейчас через Тахаак. Из этого источника мы получаем огромные объемы информации. Может быть, в этом наше спасение.

— Еще раз прошу вас пересмотреть свою точку зрения, — взмолился Вещатель. — Мы слишком мало знаем о том, с чем имеем дело. Я просмотрел заново этапы их истории. Последние сто тысяч лет гомосапиенсы здорово продвинулись в своем развитии. Если мы уничтожим их, может оказаться, что мы выроем могилу для самих себя.

Тэн раздулся до огромных размеров.

— А где ты был, Вещатель, когда я впервые пересек межгалактические пустоты? Играл информационными кристалликами в Дат-Либе, у себя дома?

Несколько Оверонов изумленно пискнули. Вещатель стал совсем плоским.

— Говори что хочешь. Я вижу, что вы задумали. Я вижу, что вы совершаете ошибку. Потом вы вспомните, что я был не согласен с вами. — Голограмма Вещателя отключилась.

Тэн прошипел:

— В самые короткие сроки нам надо подготовить программу, которая была бы в состоянии изменить направление гравитационных заслонов и уничтожить планету людей. Чтобы превратить Землю из планеты в астероид, потребуется не больше половины светового цикла.

* * *

Как только Шейла уселась в кресло, похищенное из кабинета Сэма, она почувствовала, что ей становится все труднее собираться с мыслями, так она устала. Короткий сон не восстановил ее силы. Шейла подавила зевок. Заботы и неприятности сыпались со всех сторон. Только нейтрализуешь одну угрозу, как ей на смену появляются еще две. Кажется, им никогда не удастся причалить к тихой пристани. Ее команда разместилась вокруг нее на плитах Пашти, своеобразных креслах пришельцев. Эти плиты невысоко отстояли от пола и служили чем-то вроде усилителей звука — огромные резонаторы, которые, прикасаясь к сенсорным усикам Пашти, разносили вибрации по помещениям.

Вообще-то первый контакт людей с третьим видом разумных космических существ заслуживал большего энтузиазма — ведь такое взаимодействие могло сослужить добрую службу Земле, облегчить тяготеющее над ней давление. Но сейчас ей хотелось всего лишь поспать часиков десять без перерыва. Даже присутствие Виктора не взбадривало Шейлу.

Светлана, со сверкающим обручем на голове, огляделась по сторонам.

— Вот он, майор.

Шейла взглянула на огромное кристаллическое тело, которое теперь покоилось на полу возле возвышения. Пашти говорили, что это существо такое же старое, как вселенная. Неужели ему пятнадцать миллиардов лет?

Ну что скажешь такому существу?

— Привет, Чиилла. Меня зовут, говоря на человеческом языке, Шейла Данбер. Сначала мы не узнали тебя. Надеюсь, что ты простишь нашу ошибку.

Она подождала, пока Светлана, нахмурившись, вслушивалась в перевод, осуществляемый компьютером.

Шли минуты. Потом существо ответило:

— /Меня/ зовут/ Чиилла/ — /так/ это/ звучит/ на/ звездных/ волнах/ ошибка/ несуществующая/ программа/ — смотри/ с/ какой/ целью/ вопрос/ Почему/ вы/ здесь/ вопрос/

— Мы здесь по велению Ахимса по имени Толстяк. В случае неподчинения он грозил расправиться с нами и с нашей планетой. Толстяк хотел, чтобы мы навредили Пашти. Исходя из моральных соображений, мы нашли другой выход и спасли Пашти — и себя. — Шейла нахмурилась в ожидании перевода.

Светлана покачала головой.

— Эта штуковина, майор, страшно перегружает память — слишком много информации. Мне кажется, что этот Шист — самая удивительная разумная машина во всей вселенной.

— Бог? — сухо спросила Шейла. — Чиилла, ты бог?

Она еще не договорила, как поступил ответ. Голограмма изображала таблицы, испещренные цифрами и значками, пульсирующие огоньками. Что-то затрещало… система Пашти была явно перегружена.

Через секунду она отключилась, не в состоянии справиться с потоком информации.

Лицо Светланы стало пепельно-серым, она испугалась.

— Клянусь бабушкиными платьями, в это невозможно поверить. Ты представляешь, какова мощность этой системы? Чиилла загрузил столько информации о боге, что… — она медленно покачала головой. — Невероятно!

— Что это значит, Светлана?

— Попробуй представить. Люди используют компьютеры с клавиатурой, рассчитанной на манипуляции с помощью десяти пальцев. Система Пашти близка к моему Крэю, тут не обойдешься десятью пальцами. А Чиилла… Чиилла… — Светлана застыла с открытым ртом.

Линия внезапно снова ожила. Появилась голограмма с простым утверждением:

— /Системе/ Пашти/ не хватает/ мощности/ Надо/ найти/ другой/ вариант/ коммуникаций/ о/ Человеке/ по имени/ Бог/ Имя Шисти… — Опять перегрузка. Система отключилась.

Шейла нервно сглотнула.

Светлана вытерла со лба испарину и перевела дыхание.

— Для этой машины имя бога на языке Шисти слишком сложно, слишком велико. Майор, что нам…

Система настроилась. Чиилла продолжил свою речь:

— /Изучай/ потенциал/ машины/ Термина/ нет/ в/ системе/ Пашти/ Словарь/ Электрические/ провода/ волшебная стимуляция/ Человек/ сделал/ металлический/ угольный/ полимер/ окруженный/ оборудованием/

— Магнитофон Мэйсона, — пояснил Сэм, глядя на оплавленные куски металла, лежащие перед Шистом.

— Магнитофон, — подсказала Шейла.

— /Магнитофон/ термин/ понял/ Люди/ сделают/ магнитофон/ для/ Чииллы/ вопрос/ Чиилла/ не может/ устоять/ перед/ стимуляцией/ магнитофона/ Люди/ в состоянии/ сделать/ магнитофон/ до того/ как/ Ахимса/ уничтожат/ Землю/ — родная планета/ людей/ вопрос/

Шейла выпрямилась.

— Ахимса уничтожат нашу планету?

— /Положительно/ люди/ шумные/ Уничтожение/ людей/ сделает цивилизацию/ тихой/ Так может/ думать Шисти/ Ахимса/ Толстяк/ принес/ разрушение/

— А что, если люди не хотят быть уничтоженными? — сердце Шейлы забилось.

— В существовании/ людей/ есть/ смысл/ вопрос/ Люди/ существуют/ вопрос/ Почему/ людям/ нужно/ существовать/ вопрос/

— Всемогущий господь! — прошептал Сэм, взглянув в глаза Светланы. Его губы беззвучно зашевелились, во рту пересохло.

— А в существовании Шисти есть смысл? — спросила Шейла.

— /Шисти/… — линия опять перегрузилась и потухла.

— Видимо, есть смысл их существования, этого смысла так много и так много доводов в пользу их существования, что система отрубилась даже быстрее, чем при упоминании имени бога, — прошептала Светлана.

— И Ахимса планируют погубить нашу планету? — Сэм стукнул кулаком по ладони. — А я-то думал, что мы уже победили!

Шейла покачала головой, пораженная мощью интеллекта Чииллы. Линия снова ожила.

— Чиилла, ты погубишь людей?

— /Да/ Подобное/ действие/ сейчас/ представляется/ целесообразным/ Есть/ какие-то/ разумные/ возражения/ вопрос/

Голос Сэма был ласков:

— Где же Сократ, он так нужен нам сейчас?

Шейла печально прошептав в ответ:

— Он мертв — и мы умрем.

ГЛАВА 30

Моше с чашкой кофе в руке сел рядом с Ривой. То, что он старался избегать ее, терзало его душу. Что сказать ей? Как рассказать, что он попался в сети, расставленные им же самим? Она смирилась с таким положением вещей, давая ему время для раздумий, за что он был ей бесконечно благодарен.

Вошла Шейла с блокнотом под мышкой, с обручем на голове. Она села за маленький столик, быстрым взглядом обежала присутствующих, удостоверившись, что все на местах, и проверила, действует ли система перевода, объединяющая их с Кляксой и Раштаком.

— Отлично, — начала Шейла, — как все вы заметили, занять территорию в космосе не так уж трудно. Удерживать ее — сплошное удовольствие. Перед нами стоят следующие проблемы: как избежать уничтожения нашего рода, как вывести Ахимса и Шисти, как стабилизировать ситуацию, чтобы все могли мирно сосуществовать в космосе.

Дальнейшие разговоры с Шистом не имеют никакого смысла на данный момент. Мы сообщили ему, что, как только мы сформулируем весомый довод в пользу продолжения нашего существования, мы дадим ему знать. Я созвала это чрезвычайное совещание, полагая, что моему разуму решение этих проблем не под силу. Давайте думать вместе. Сразу после нашего совещания я выйду на связь с Ахимса Оверонами, чтобы поторговаться за выживание Земли.

Для начала я хотела бы спросить Первого Советника Раштака, может ли Чиилла уничтожить человечество? Если это так, то какие средства для исполнения этой задачи он имеет в своем распоряжении?

Раштак заговорил — словно застучали сразу двадцать кастаньет.

— Начнем с того, что из всех разумных живых существ Шисти — самые непонятные, с ними трудно иметь дело, их трудно описать. Мы их не понимаем, мы только один раз имели с ними дело, очень давно, девяносто восемь циклов назад, когда Ахимса вывезли нас с нашей планеты. Чиилла, разумеется, может уничтожить ваш род и сделает это. Сможет, к примеру, совершить путешествие в вашу систему, попросту взорвать ваше Солнце.

Светлана Детова спросила:

— Разве это возможно? Наше Солнце маленькое. У него нет массы, наши ученые считают, что, если Солнце сгорит, только половина плавкого углерода истратится.

Раштак махнул щупальцем-манипулятором.

— Конечно, никто не знает, каким образом Шисти изменяют физику малых солнц. Но Шисти делают массу непонятных вещей. Они меняют материальный мир. С вашей точки зрения, причины, по которым они индуцируют материю, туманны. Но Шисти растут за счет прибавления экзотических элементов. Шисти не умирают. Они разрушаются и даже временами почти испаряются. Возможно, если Шист приблизится вплотную к какой-нибудь звезде, которую вы называете нейтронной, он может превратиться в плазму. Но с другой стороны, древние книги Ахимса свидетельствуют, что на звездах такого именно типа существовали учебные станции Шисти. Исходя из нашего понимания, что такое структура атома, силы притяжения разорвутся, и то, что вы называете электронами, оторвется от ядра. И тогда гравитация сбросит атомную массу на поверхность.

— Значит, мы должны рассматривать Шисти как вечную несокрушимую структуру, — сделала вывод Шейла, ломая голову над этой непостижимой загадкой природы.

Моше заерзал на месте.

— А разве для того, чтобы взорвать Солнце, не требуется особого оборудования? Может, мы могли бы уничтожить или блокировать это оборудование?

Раштак затрепетал.

— По имеющимся у нас сведениям, Шисти достаточно просто подумать, чтобы звезда взорвалась! Известно, что так же они поступают с гравитацией, радиоактивностью, атмосферой и другими хлопотными вещами. Они думают — и что-то происходит. Они не нуждаются ни в каких приспособлениях, хотя когда-то Ахимса снабдили их космическими кораблями. Но они могут изменять космос силой мысли.

— Чиилла хочет, чтобы мы сделали для него магнитофон перед тем, как он уничтожит нас, — глядя невидящими глазами в пустоту, Светлана постукивала карандашом по столу.

Раштак защелкал. Клякса запищал: они в таком быстром темпе обсуждали эту новость, что Моше не успевал следить за переводом. Наконец Раштак громыхнул:

— Не делайте магнитофон!

— Но сколько времени мы можем оттягивать это? — спросил Виктор.

Раштак стукнул задней частью тела по полу.

— Предположительно десять тысяч лет. Если Шисти заняты, они теряют чувство времени. Или вы можете придумать для него какую-нибудь интеллектуальную задачку. Какую-нибудь многовариантную, с разными решениями. Если она его по-настоящему заинтригует, Шист может просто удалиться куда-то в тихое место обдумывать ее. А когда он вернется с готовым ответом, заготовьте для него очередную загадку на следующие десять тысяч лет.

— Ты что, дурачишься? — взорвалась Шейла. — Такой взгляд на жизнь кажется мне легкомысленным. Если эти Шисти обладают такой невероятной интеллектуальной мощью…

— Они так долго жили, что у них страшные провалы в памяти, — напомнил Клякса. — Некоторые думают, что Шисти родились в момент рождения вселенной. Один Ахимса заявил, что вселенную создали Шисти. Он доказал, что Шисти существовали еще до того, как мир принял форму современной вселенной.

Стало очень тихо.

Моше не заметил, когда он взял Риву за руку. Он вмешался, заговорив мягким голосом:

— В настоящий момент нашему существованию больше угрожают Ахимса, нежели Шисти. Шейла, компьютеры зафиксировали мысль Шиста о том, что Толстяк собирался испытать и уничтожить наш мир. Ахимса говорят на языке геноцида. Теперь все мы евреи.

— Ты правильно оцениваешь ситуацию, полковник Габи. — Клякса направил на Моше один из глаз-стеблей. — Ахимса Овероны боятся вас. Толстяк нагнал ужаса на цивилизацию. Они несут ответственность за вас, потому что один из них, Толстяк, нарушил запрет.

Виктор прокашлялся.

— В таком случае, может быть, у нас есть средство защиты от Оверонов. Они так гордятся своей цивилизованностью, может, у нас получится использовать их чувство вины против них?

Светлана откинула с плеча шелковую волну волос и упрямо сжала губы.

— Я отдала много времени изучению психологии Ахимса и готова поспорить, что они прибегнут к шантажу. Пашти, которым они причинили зло, могут перейти на нашу сторону. — Она пристально посмотрела на Раштака. — Они будут жить и давать жить другим. Ахимса, которыми руководят чувства вины и ответственности, должны также действовать, чтобы ликвидировать последствия зла.

— Клякса, как, по-твоему, они поведут себя? Это твой народ. Что ты посоветуешь? — спросила Шейла, и все обратили взгляды к маленькому пятнистому чужаку.

Клякса присвистнул и сплющился — он задумался.

— У Оверонов большой выбор. Сейчас они в безопасности. Ваш мир — заложник, вы — на станции Тахаак, а они рассеяны по всей галактике. Вы сосредоточены в одном месте. Они рассеяны. Мои новые познания в области стратегии и тактики подсказывают, что в этом и сила их, и слабость одновременно.

Клякса на минуту замолчал и стал раздуваться.

— Ваша планета совершенно не готова ко всему этому, она беззащитна. Вы понятия не имеете об астероидах, солнечных вспышках, гравитационных взрывах, о расщеплении атомной структуры земного ядра, о комплексной биоинфекции, об отравлении атмосферы, о климатических катастрофах, о губительной солнечной радиации и о других средствах уничтожения, которыми владеют Овероны.

Моше стало страшно не за себя, он задумался о женщинах и детях, о киббуцах, о молодежи, которая всегда улыбается и с надеждой смотрит в будущее.

— Какая атака, по-твоему, наиболее вероятна?

Перед тем как ответить, Клякса пошипел сам с собой.

— Сомневаюсь, что они приблизятся к вашей планете. Они попробуют действовать с дальнего расстояния.

— Могут ли они активизировать ядерные арсеналы? — спросил Сэм. Он уперся подбородком в колени.

Клякса задумался и стал перекатываться с боку на бок.

— Сомневаюсь. Толстяк закодировал, запер этот процесс в сильном статическом поле. Оверонам потребовалось бы разрушить это поле и инициировать процесс. Если бы они напали на нужную частоту, они смогли бы взрывать одну боеголовку за другой. Но у Оверонов нет программы, которая содержится в снаряжении Толстяка. Я заблокировал эту программу, так что с вашим миром ничего не случится. Им легче будет, скажем, сбросить на вас небольшой астероид.

— Может, что-то подобное случилось с динозаврами, — предположила Рива.

— Совершенно верно, — согласился Клякса. — Динозавры не были такими хрупкими, как млекопитающие. Эффект был бы катастрофическим, вызывающим…

— Но как нам оттянуть время. Клякса? — Шейла в задумчивости теребила мочку уха. — Как нам удержать их?

Клякса пропищал:

— Можно попросить их. Они очень упорно стремились связаться с Толстяком, когда мы летели к Тахааку.

— Ага, правильно, — выдохнул Сэм. — Попросим их! Эй, пижоны, отвяжитесь от нас, а? Парень, отвали, или мы выпустим пар из каждого паршивого Ахимса, который попадется на нашем пути! Усек, придурок?

Клякса прыснул и загудел:

— Приблизительно такое сообщение я и хотел бы им послать. Только я не уверен, что компьютер справится с переводом такого богатого местного диалекта.

— Но когда-то нам все равно придется потолковать с ними, — проговорила Шейла. — Ты можешь связаться с ними по твоим каналам?

— Конечно, — заверил Клякса.

— У кого-нибудь есть другие предложения?

— Я все думаю о том, что Ахимса рассредоточены, — тихо сказал Виктор. — Как сказал Клякса, в этом их сила — и слабость.

Шейла думала вслух:

— Тем временем надо побеспокоиться о защите нашей Солнечной системы. Я просматривала корабельные записи о земной Солнечной системе, мне кажется, они не смогут сразу же сбросить на нас астероид.

— Не советую слишком полагаться на орбитальную стабильность астероидов, — предупредил Клякса, сплющиваясь на глазах. — В любое время могут быть активизированы гравитационные маяки. Результаты этой активизации не скажутся немедленно, но пройдет три-четыре года… Ахимса всегда смогут сказать, что это несчастный случай. Воля бога, как бы вы сказали.

Моше почувствовал, что у него пересохло во рту.

— Я готов, Шейла. Мы можем двинуться немедленно. Рота АСАФ возьмет на себя охрану нашей планеты.

Раштак предложил:

— Возьмите с собой советника Пашти с его рабами и женами. Они могут дать совет; кроме того, ни один Ахимса не осмелится атаковать вас, если они будут с вами. Это будет вашей страховкой. Хотя… кто мог подумать, что Ахимса первыми нападут на станцию Тахаак?

Виктор вертел в пальцах карандаш.

— Одновременно мы должны удерживать наши позиции на Тахааке и использовать прыжковые корабли Пашти. Я кое-что придумал. Когда циклы закончатся, Раштак снова начнет передвигаться в космосе. Мы можем пополнить его экипажи и рассредоточить свои силы. Ведь атаковать место сосредоточения войск очень заманчиво. Находясь на борту кораблей Пашти, мы уменьшим риск для тех, кто находится на Тахааке, и получим тактическое преимущество, если Овероны захотят мести.

— Вот чертовщина, на самом деле, — вздохнула Шейла. — А мне нужно занять Чииллу на то время, пока мы придумаем, зачем нам жить, заслуживаем ли мы жизни или нет. Ну и ну! Может быть, мне спросить его, сколько существует путей выиграть шахматную партию? А?

Светлана кашлянула, обратив на себя внимание.

— Вот что, товарищ майор. Я не опасаюсь подвоха со стороны Пашти. Они, как и мы, молодое и честолюбивое племя. На первый взгляд наши цели совпадают. С другой стороны, Ахимса, в соответствии с классической советской доктриной, старые загнивающие буржуа. По крайней мере, такими мне представляются их Овероны. Как бы мы ни взаимодействовали с ними, нам следует придерживаться теории Маркса: нам ни в коем случае нельзя доверять им — как когда-то мы не поверили Толстяку.

Моше прошептал самому себе:

— Звезды мало отличаются от Ливана.

* * *

Все Овероны следили за разговором с помощью своих мониторов, хотя находились в разных местах. Созерцатель очень удивился тому, что люди первыми вышли на контакт. Но еще больше он удивился, когда человеческая самка посмотрела прямо на него и сказала:

— Мы знаем, что вы собираетесь уничтожить нашу планету. Не делайте этого!

— Не стоит сотрясать воздух! К чему эти крикливые нападки? Мы считаем, что… вы не знаете, что такое цивилизованное поведение. Вы…

— Дикие варвары? — подсказала она. — Это слова из нашего лексикона, которые вполне пригодны для выражения вашей мысли. — Она улыбнулась. — Познакомься с нашей историей, Оверон. В нашем прошлом было полным-полно варваров, которые приносили в “цивилизованный” мир новые идеи, новую энергию, вливали свежую кровь.

Созерцатель захрипел и сплющился.

— Вы считаете, что энергия — это нечто желанное. Мы с большим уважением относимся к спокойному созерцанию, которое…

— Настолько спокойному, что позволяется уничтожать чужие миры? — спросила она. Созерцатель не понимал мимики ее лица. Ее тон изменился, что для слуха Ахимса было выражением чувства превосходства. Он изо всех сил старался не сплющиваться.

— К чему эти уловки, вернемся к теме: почему вы так уверены в том, что мы хотим уничтожить ваш мир? — Созерцатель обрел прежнюю уверенность в себе и слегка похудел.

Уголки рта Шейлы Данбер дрогнули, будто она собиралась расхохотаться. Бока Созерцателя начали опадать.

— Кажется, вас, Оверонов, очень заботят проблемы вины и ответственности. Во-первых, вы несете ответственность за действия Толстяка, вы должны как-то компенсировать содеянное им. Во-вторых, ваша вина перед Пашти заставляет вас уничтожить саму память об этой вине — то есть нас. — Ее глаза светились странным блеском, который был непонятен Созерцателю. Она прибавила: — И последнее, наш Шист уверяет, что вы обязательно предпримете попытку разрушить нашу родную планету.

Созерцатель едва не потерял контроль над своей нервной системой, но сделал усилие и не позволил мозгам разделиться. Он увидел вдали силуэт Тэна, и его волнение улеглось.

— Ваш Шист? — иронично пропищал он и сплющился. — Смешно!

Она кивнула.

— Я говорю на человеческом языке, да, но можно сказать, так оно и есть. Он наш, а мы его — по крайней мере в данный момент. Сейчас мы озадачили его решением одной проблемы. Мы думали, что он даст ответ немедленно, но Чиилла говорит, что существует масса различных путей, ведущих к выигрышу в шахматной игре.

— Шахматы? — спросил Созерцатель,

— Это увлекательная человеческая игра, тактическая и стратегическая одновременно, она надолго займет его ум.

Созерцатель раздулся и возразил:

— Послушай, человек, вы попали сюда… в результате недоразумения, Что вы выигрываете, оставаясь так далеко от своего мира, отрываясь от родных корней? Не думаете ли вы, что для всех было бы лучше, если вы позволите нам отвезти вас обратно на вашу планету? Такое простое решение…

— Ни в коем случае!

— Что? Я только…

— Ни в коем случае!

— Что же делать? Кто бы подумал, что люди могут запросто отказаться… В конце концов мы можем отплатить вам, как вы говорите, за…

— Нет! — она скрестила руки на груди. Что значил этот жест среди людей?

— Но мы…

— Помолчи и выслушай меня, Созерцатель. — Ее глаза сузились. Такое выражение человеческого лица встречалось Созерцателю в файлах. В ее голосе зазвучали властные ноты. — Теперь мы останемся здесь. Залезь я в твою оболочку и задумай изничтожить весь человеческий род, я бы следовала той же стратегии! Отличный план! Собрать всех нас в одном месте и взорвать нашу планету! Вы прекрасно знаете, что мы еще не совсем приспособились к жизни в космосе. Нам нужна определенная экосфера.

— Но у вас нет доказательств того, что мы…

— Понимаешь, вы не очень-то отличаетесь от нас. Маленькие отвратительные лжецы. Мы не собираемся возвращаться. Во всяком случае, не все из нас. Сейчас, перед тем как праздновать победу, послушай меня внимательно. Мы захватили корабль Толстяка, теперь он наш. Если что-то случится с нашей планетой, мы начнем охоту. В нашем распоряжении есть корабли Пашти, с нами Ахимса, который поверил в нас и считает, что мы правы.

Раздался целый хор попискиваний и посвистов позади Созерцателя. Ахимса? Невероятно!

— Да, да, Ахимса. Возможно, с нами будет и Толстяк, если он оправится после странной метаморфозы, приключившейся с ним.

Она казалась такой уверенной в себе!

— А теперь твоя очередь слушать! — Созерцатель приложил все силы, чтобы надуть бока. — Твои угрозы весьма двусмысленны. Значит, вы опасны вдвойне. Я ясно выражаюсь? Думаю, да! Если вы немедленно не вернетесь на свою планету, мы на самом деле разрушим ее. Перед вами выбор. Ваша жизнь и жизнь вашей планеты — или немедленная смерть для всех вас, при этом вы должны осознавать, что именно вы погубили ваш мир.

Она пристально смотрела в его глаза, и он свел воедино все мозговые молекулы, изо всех сил стараясь удержать бока от провисания. Проклятое животное. Ничто не выводило его из себя так, как этот обмен взглядами, эта безмолвная схватка. Нет никаких сомнений, что этот зверь убивал собственными руками!

— Нет. — Ее голос звучал все так же твердо. Никаких колебаний. — Оверон, если хоть одно живое существо на нашей планете пострадает, мы найдем вас. Более того, мы обезумеем. Подумай, сколько будет невинных жертв! Разве вам удастся достать всех нас? Толстяк отобрал самых лучших, сливки нашего рода убийц. Что ты знаешь о нас? Как ты до нас доберешься? Неужели ты хочешь стать следующим убитым Ахимса? Ты уничтожишь наш мир и станешь убийцей. Как тебе понравится чувствовать себя убийцей? Убийцей каждого из вас, всех вас! Подумай! У тебя есть выход. Оставь нас в покое. Толстяк изучал нас триста лет и так ничего и не понял, не понял, как надо обращаться с нами. Усвой этот урок. Не перечь нам, иначе ты пожалеешь об этом, может, даже больше, чем Толстяк. Мы все закоренелые убийцы. Понимаешь? Смерть, Оверон. Смерть, и ярость, и взорванные тела, и разрушенные обугленные космические станции, и разбитые астероидами планеты. Вот что ждет вас, если вы уничтожите нашу планету!

Созерцатель даже не заметил, в какой именно момент его бока обвисли. Его распадающиеся на части мозги едва уловили тот факт, что вместо его голограммы возникла голограмма Тэна. Тэна-отшельника, который никогда на их памяти не сплющивался.

— В таком случае, может, пойдем на компромисс, человек? — затвердевшие от возраста дыхательные отверстия Тэна не способны были на громкие звуки, его голос звучал приглушенно.

Одним глазом-стеблем Созерцатель смотрел на эту смену собеседника, одновременно приводя себя в форму.

Шейла Данбер кивнула.

— Мы стали частью вашей так называемой цивилизации. Мы можем иметь с вами дело так же, как и с Пашти. Мы молодое племя с…

Дыхательные отверстия Тэна пропищали что-то непереводимое — видимо, он засмеялся.

— Неужели мы можем дать волю существам, способным на столь дикие угрозы? Мы что, такие же плоские психи, как Толстяк? Неужели мы такие дураки?

Она покачала головой, что на языке человеческих жестов означало отрицание:

— Не совсем. Если бы мы и в самом деле думали, что вы дураки, мы бы с вами не разговаривали. Я могла бы вывесить здесь выпотрошенное тело Толстяка. Я могла бы медленно, но последовательно казнить Пашти — одного за другим, по одному за минуту — пока вы принимаете решение оставить в покое нашу планету.

— Возвращайтесь домой с миром, люди. — Тэн почти превратился в колесо. — Мы просим вас сделать это для общей пользы. Ведь соображения общего блага бытуют среди вашего племени? Спасите себя и освободите свой род от горя, от трагедии. Тогда все будет забыто. Как будто ничего и не происходило. Где же ваша ответственность? Разве у вас нет долга перед теми, кому вы служите? Неужели вам хочется даром терять время, шатаясь среди звезд?

— Тебе бы надо стать премьер-министром, — рассмеялась она. — Консерваторы любят таких, как ты. Нет, Оверон, загнать нас обратно в гравитационную бутыль вы сможете, только убив нас. Мы зашли в тупик. Я сделала все, что могла. Я положила карты на стол — они перед вами, думайте над ними, думайте, какие есть варианты. Всего хорошего, джентльмены.

И она исчезла.

Тэн издал тревожные хрипы и запищал:

— Кажется, самая колючая. Чем скорее мы убьем этих беглецов, тем скорее сможем все наше внимание обратить к их проклятой планете!

* * *

Моше наблюдал за лицами людей, отражавшими мысли, чувства, впечатления, печаль и обеспокоенность. В последний раз аудитория заполнилась людьми, но даже сейчас оставались пустые места, так как многие из них находились у мониторов станции Тахаак.

Голос Шейлы Данбер казался охрипшим.

— Кажется, это никогда не кончится. Все ложится на наши плечи. Каждый из нас, все мы несем ответственность за выживание нашей планеты. Толстяк лгал нам. Нельзя рассчитывать на то, что Ахимса Овероны не лгут. Можно доверять лишь Пашти. И остается еще Чиилла, который пока еще для нас загадка.

Леди и джентльмены, мы лицом к лицу столкнулись с холодной и жестокой реальностью. Этому нет конца. А может быть, и никогда не будет. Когда нас забрали на этот корабль, мы все понимали, что нет никаких гарантий. Мы все связаны долгом, леди и джентльмены. Когда-нибудь мы вернемся домой — когда закончим работу.

Сегодня я оглядываю этот зал и вижу такие знакомые лица, все мы так молоды и в то же время такие постаревшие. Я всегда думала, что судьбы миров вершат старики, которые мудры и ответственны. Сегодня я смотрю на вас и вижу, что такая же ответственность, только десятикратно помноженная, ложится на ваши плечи. Перед нами стоит задача защищать не нацию, не союзников, мы должны действовать, защищая не только наш род и нашу планету. Конечно, каждый из нас прежде всего озабочен судьбой родной планеты, но на нас также ложится бремя ответственности за будущее, леди и джентльмены. За будущее человечества и Пашти.

Они ждали продолжения — русские, американцы, израильтяне, ЦРУ и КГБ. Все прошлые барьеры рухнули, растаяли в тумане памяти. Рты были упрямо сжаты, глаза серьезно глядели на нее в тишине.

— На тот случай, если Ахимса двинутся к нашей планете, Первый Советник Раштак предложил развезти вас в разные точки галактики. Люди, нам нужно спешить. На прыжковых кораблях Пашти установлены аппараты связи. Люди, мне трудно говорить, но вам выпадает тяжелая доля. Большинству из вас придется пилотировать эти корабли вместе с Пашти. Вы — будущее нашего рода в космосе. Если корабль Ахимса, который мы назвали “Призраком”, будет уничтожен Оверонами, именно вы привезете посланцев Земли в отдаленные точки галактики. Хорошенько изучите свои корабли. АСАФ… — брови Шейлы вытянулись в ниточку, рот страдальчески скривился, — АСАФ будет расформирован. По танку на каждый прыжковый корабль. Спецназ и американские десантники тоже разделятся. А кому-то придется лететь на “Призраке” к дому. Самое трудное для меня — это решить, кто останется, а кто полетит. — Она скрестила руки и наклонилась вперед, вглядываясь в их лица. — Наша литература отражает древние традиции. Мы помним Фермопилы, царя Леонида и его трехсот спартанцев. Трэвис и около двухсот его людей отдали жизни, защищая Аламо. Тот, кто видел сталинградский монумент, вряд ли сомневается в том, каких страшных жертв стоила русскому народу оборона Сталинграда. Нас не спрашивали, хотим ли мы оказаться здесь, хотим ли столкнуться с тем, с чем нам пришлось столкнуться, но, помня о Фермопилах, об Аламо и Сталинграде, мы должны исполнить свой долг. История узнает наши имена.

Сказав это, она собрала свои бумаги и, стуча каблуками, вышла из погруженной в тишину комнаты. Минуты казались вечностью, ее речь так точно отражала ситуацию, что никто не смел нарушить наступившую тишину.

Слова Шейлы все еще звучали в ушах Моше, когда он входил в свою комнату и доставал из автомата бутылку “Голд стара”.

Шейла сказала ему:

— Моше, мы очень ценим то, что ты вызвался вернуться защищать Землю. Понимаем, что это зов крови, но ты ведь сам сказал, что теперь все мы евреи. Если мы проиграем, это будет катастрофой для всего человечества.

Итак, он оставался — чтобы пробиваться к звездам. Как же его мир, как же голубые волны Ашкелона, неужели он никогда больше не увидит их? Рота АСАФ, как и подобает израильским вооруженным силам, подчинилась приказу и стала готовиться к его исполнению. Гордость распирала сердце Моше. С бьющимися сердцами, задерживая дыхание, все они прошептали, как один: “Больше никогда!”

— Моше, твоя рота отправится с кораблями Пашти. Ты и твои люди будете рассредоточены среди звезд. Вы — наша последняя оборонная линия. Если вы получите известие о том, что “Призрак” или Земля уничтожены, вы знаете, что делать. Вы — наша страховка.

Предполагалось, что Рива отправится с кораблем Ахимса в обратный путь. “Призрак” теперь увезет от Моше женщину, которую он так полюбил.

Он машинально приложился к бутылке. Он чувствовал, что сердце его тает. Ему сделалось грустно. Анна, что мне делать? Неужели я навсегда привязан к прошлому? К дорогим могилам? Душа рвалась на части, когда он представлял ее ласковые глаза, глядящие на него с упреком.

Иди, Моше. Еврей знает: когда бог улыбается ему, не надо чувствовать себя потерянным.

Он допил пиво, уже придя к внезапному решению. Его невысокая коренастая фигура застыла на мгновение, а потом он поспешно выскочил из комнаты. У них так мало времени. Кто знает, сколько часов продлится их совместная жизнь?

* * *

— В моей команде не должно быть идиотов, Мэйсон! — Сэм Даниэлс ткнул толстым пальцем в грудь лейтенанта, так что тот отшатнулся. — Мне не нравятся люди, которые не умеют думать! Ну что мне с тобой делать? У нас каждый человек на счету! К тому же где я найду столько зубных щеток, чтобы ты отдраил всю станцию Тахаак? Ты знаешь, что с тобой было бы в регулярной армии?

Сэм покачал головой, прохаживаясь взад-вперед и презрительно поглядывая на Мэйсона.

— Наверное, тут не обошлось без Мэрфи! С ним всегда что-то случается! Ты же это знал, дурья башка! Но нет! Вам обязательно надо было заниматься самодеятельностью, это с вашими-то куриными мозгами! Тебе с Мэрфи на этот раз удалось спастись, потому что здесь нет, черт побери, понижений в звании!

Мэйсон стоял как монумент, уставившись в какую-то далекую точку.

Во время короткой паузы вошла Светлана Детова.

— Извините, — сказала она и повернулась, чтобы уйти.

— Нет, останься. Этот монумент с куриными мозгами сейчас покинет нас, чтобы поразмыслить над своими грехами. Разве я не прав, мистер?

— Да, сэр! — Мэйсон откозырял, повернулся на каблуках и пулей вылетел из дверей.

Сэм глубоко вздохнул и опустился на стул, улыбаясь Светлане мальчишеской улыбкой.

— Дисциплина, сама понимаешь. Надо держать эти безмозглые отбросы в кулаке. Чуть расслабишься, такая вонь пойдет!

— Я стою перед выбором. Либо вернуться на Землю на “Призраке”, либо остаться здесь и работать над коммуникационными системами Пашти и Шисти, держа связь с кораблем. Так как ты собираешься возглавить людей, остающихся на Тахааке, интересно, что ты думаешь по этому поводу?

— Может быть, то, что я думаю, не так важно. Важнее, что думаешь ты… и как будет лучше для человечества. — Даниэлс взглянул в голубые озера ее глаз.

Она тряхнула головой чисто по-женски, отбрасывая тяжелую блестящую гриву волос за плечи.

— Если нам с тобой придется работать вместе как партнерам, мне хотелось бы знать, получится у нас что-то или мы будем бодаться, как упрямые мулы, стараясь одержать победу.

— А ты собираешься вручить мне пятнадцать миллионов как завербованному?

— У меня нет с собой таких денег.

Он улыбнулся.

— Знаешь, майор, мне нравятся твои манеры. И к тому же я многому научился за время нашего путешествия, черт побери. Я буду скучать по Виктору. Мы с ним здорово сработались. А ты, я просто не знаю ничего о тебе. Ты опасная женщина.

— И ты опасный мужчина.

— Но, кроме этого, ты чертовски привлекательна. Я поймал себя на том, что слишком часто думаю о тебе — это меня беспокоит.

— Да? — Светлана изогнула брови. — Сэм, я буду откровенна. Ты нравишься мне. Ты первый человек, который, узнав обо мне все, не распсиховался. Ты просто принял все как есть и протянул мне руку. Никто еще не поступал так со мной. — Она смотрела в сторону. — Знаешь, всю жизнь я рисковала, каждый день. Я жила в постоянном страхе разоблачения, пыток и убийства — с обеих сторон. Тому, кто поймает меня или убьет, был обещан миллион долларов. Но такая жизнь меньше пугала меня, чем мое теперешнее состояние.

— Ладно, послушай. Мы попали в совсем новый, опасный мир, да? Если он начнет доставать тебя и ты почувствуешь, что сбиваешься с пути, приходи ко мне. Мы все обсудим, побузим, поскандалим.

Детова задумчиво смотрела на него.

— Значит, ты хочешь, чтобы я осталась?

Он пожал плечами.

— Ага, хочу, по двум причинам. Во-первых, мне бы хотелось иметь в моей команде сообразительного человека. Я получил огромное удовольствие в те короткие часы, что мы провели вместе. А самое главное, — он широко улыбнулся, — я уже привык находиться в окружении красивых женщин.

— Очень хорошо, капитан, я останусь. Кто знает, куда заведет нас будущее. — Она замешкалась. — Понимаешь, ты не такой, как все.

Сэм кивнул.

— Верно, черт побери. Такой, каким ты меня видишь.

* * *

— Что ты думаешь делать с Толстяком? — спросил Виктор, отрывая взгляд от своего списка.

Шейла отпила глоток кофе — презренная новая привычка, но чай больше не помогал ей бороться со сном.

— Заберем его отсюда. Запрем в маленькой комнате. Он все еще в спячке, да?

Виктор кивнул.

— Моше просит, чтобы ты оставила с ним Риву Томпсон, — Стукалов улыбнулся. — Он сказал мне, что смотрел и вверх, и вниз, но так и не увидел раввина. Он хотел бы оставаться добропорядочным евреем, и хотя ты не раввин, им бы хотелось, чтобы ты, как командир, возглавила брачную церемонию.

Собственный хриплый смех Шейлу напугал.

— Почему бы и нет? Чего только, черт побери, мне не приходилось делать! Но брак? Кто бы мог предположить?

— Еетак собирается взять с собой большую часть своей “семьи”. Я выяснил у него, какие дополнительные удобства необходимо соорудить в его помещениях. А вот Сэму практически ничего не нужно. Он чувствует себя вполне способным защитить станцию Тахаак. Моше оборудует корабли Пашти стрелковым вооружением. Восемьдесят процентов производственных мощностей корабля Ахимса работают для этой цели, и Клякса сообщает, что плавильная система задействована на сто процентов для выполнения нужд Моше.

Она боролась с зевотой, чувствуя, что мозг не справляется с новой информацией. Сколько времени она провела без сна? Два дня? Три? Как корабль ухитряется производить металл из водородного газа? Она не понимала. Они солдаты, а не ученые!

— А как там Чиилла? — спросила Шейла, стараясь запомнить все детали.

— Все еще сидит в Совещательной Палате. Раштак соорудил что-то наподобие изоляционного бокса вокруг него, чтобы вибрации его не беспокоили. Он все еще размышляет над шахматной проблемой. Кто знает, когда он решит эту задачу? — задумчиво сказал Виктор.

— Это все? — проведя рукой по лицу, спросила Шейла. То ли соринка попала в глаза, то ли они настолько устали — глаза болезненно слезились.

— Нет, не все. У меня есть просьба личного характера.

— Кто же собирается прийти в такой час?

— Никто. Это моя личная просьба. Просто я хочу, чтобы ты легла и поспала пару часов. Тебе больше не о чем волноваться. Я все контролирую.

— Виктор, мало ли что может еще случиться? Что мы упустили? Мы не имеем права ошибиться. Любая упущенная мелочь может убить всех нас.

— Разве командиры с истощенной нервной системой непобедимы? — Его холодные голубые глаза слегка потеплели. Он уставился на свои руки. — Я сказал тебе, это моя личная просьба. Мне не нравится, как ты выглядишь. Ты устала, Шейла. Послушай, ты все взвалила на свои плечи. Ты сделала невозможное. Посмотри на себя. Ты потеряла килограмм пять. Только кожа да кости. Твои глаза потускнели. — Он кивнул самому себе и встал на ноги. — Да. Я беспокоюсь. И это до смерти пугает меня.

— Виктор? — она смотрела пристально. — Извини. Я и в самом деле устала. Знаешь, как мне хочется отдохнуть пару деньков и поехать куда-нибудь. Поужинать при свечах, сходить в театр, погулять где-нибудь по песчаному пляжу и поболтать. Только ты и я. Мы могли бы смотреть на облака, пить кофе на террасе. Вообще делать все что угодно, только бы забыть о сегодняшних заботах.

Плечи его ссутулились.

— Это было бы замечательно. Может быть, однажды так и будет, когда всему этому придет конец. Я знаю отличную бухту на Черном море. Вода там как бирюзовый хрусталь.

Шейла улыбнулась и подошла к нему поближе, обвивая его руками.

— Обещай мне, Виктор. Давай так и сделаем. Пусть это будет символом для нас с тобой. Мы будем сражаться не только за планету, а и за этот песчаный пляж, за то время, которое мы будем проводить вместе с тобой.

— Обещаю.

Она улыбнулась ему, теперь ей стало легче.

— А теперь поспи, — сказал он.

Она согласилась.

— Я попытаюсь. По крайней мере, до тех пор, пока кошмары меня не разбудят. Мне постоянно чудится, что все на Земле рушится. Земные пейзажи становятся похожими на какие-то фантастические пустоши. По речкам сплавляется пепел, окруженный перевернутыми тушами мертвой рыбы, с костей мертвецов, как теплая жижа, сползает плоть. Дома в руинах, везде зияют черные дверные и оконные проемы. Обугленные деревья — ни единого листочка. И воздух — тяжелый, дымный, безжизненный. В серой траве лежат лоскутки крыльев бабочек, и солнце светит тускло-желтым светом.

Он крепко обнял ее.

— Мы этого не допустим.

— Останься со мной. Виктор. Ты это сделаешь? Останешься со мной? Будешь обнимать меня, пока я сплю?

Она услышала, как он тяжело вздохнул.

— Да. Если это поможет тебе отдохнуть, я останусь и буду обнимать тебя.

* * *

— Эй, парень, а ты когда-нибудь спишь? — глядя на Кляксу, спросил Мэрфи.

— Во всей вселенной спят только люди, — пропищал Клякса. Мэрфи оглянулся посмотреть на крепко спящую Катю. Она свернулась клубком в одном из командных кресел. Она совсем измучилась от долгого наблюдения за мониторами. Он поборол желание приблизиться и погладить ее манящее тело.

Мэрфи подумал о новом капитанском мостике, который все еще строился в одном из отсеков корабля. Кляксе он покажется баскетбольным кортом.

— И сексом Ахимса никогда не занимаются? — поинтересовался Мэрфи, пораженный этой мыслью.

— Никогда, — заверил его Клякса, перекатываясь с боку на бок, образовывая манипуляторы и проверяя мониторы “Призрака”.

— Странное дерьмо, парень, — Мэрфи покачал головой. — А как же вы делаете новых Ахимса?

— Это произошло в океанах моей родной планеты, Мэрфи. Когда Ахимса принимал решение умереть, он становился плоским — как Толстяк. Потом, если его мозг приходил к решению, что нет смысла в реставрации круглой формы, он распадался окончательно, и его клетки свободно расплывались в водах океана. У каждой клетки появлялась возможность вырасти в нового Ахимса. У нас тоже была эволюция, со временем мы менялись, присоединяя к себе клетки других Ахимса. Может быть, клетки также менялись под влиянием радиации. Но этот процесс был очень медленным.

— А где же родина Ахимса? Если бы мы знали, где она находится, мы могли бы вычислить Оверонов и оценить размеры угрозы, которую они представляют для Земли.

— Конечно, Мэрфи, но нашей родной планеты больше не существует. Ты видел большую карту в навигационной комнате? На ней можно увидеть нашу родную галактику. Вы называете ее Скульптор, она расположена на расстоянии почти в полмиллиона световых лет от этой галактики Млечного Пути. Еще до того, как образовалась ваша галактика, наше солнце взорвалось.

Мэрфи тревожно взглянул на Кляксу.

— Так сколько же тебе лет, малыш?

Клякса зашипел, запищал, сплющиваясь, загружая информацию в компьютер. Через минуту он ответил:

По вашим меркам, около семи миллиардов лет, но из-за искривления времени…

— Ни фига себе, парень! — поразился Мэрфи. Катя испуганно заморгала, что-то пробормотала в полудреме и опять свернулась в клубок.

Мэрфи воскликнул:

— И что же, ты никогда не умрешь?

Клякса ласково пропищал:

— Если захочу — умру. Может быть, сделаю то же самое, что делает сейчас Толстяк. Но большинство из нас ждут до тех пор, пока не сойдут с ума, потом умирают.

— Но… но… — Мэрфи старался сформулировать мысль. — Как ты все помнишь? Вы должны быть чертовски сообразительными ребятами! То есть… Иисусе!

Клякса перекатывался с боку на бок.

— Я многое позабыл. А что делать? Случается, что молекулы памяти разрушаются, и тогда все путается. Далекое прошлое обычно забывается. Мы ведь не Шисти! Нет, воспоминания все живы, просто они движутся туда-сюда; чтобы вспомнить что-то, мы меняем направление потоков в теле. Некоторые Ахимса заявяют, что наступит день, когда мы станем такими же, как Шисти. Именно к этому стремятся Овероны, за исключением Толстяка и парочки других Ахимса.

Нам на смену придут Пашти. На смену Пашти придут люди. Я думаю, этот процесс вечен. На сегодняшний день вы встретили три племени: Ахимса, Пашти и Шисти. Но ведь в космосе очень много других существ. Некоторые запрещены. Некоторые старше нас. Некоторые моложе вас. А некоторые настолько другие, что с ними невозможно общаться.

Мэрфи нахмурился.

— Ладно, ты знаешь людей больше, чем кого бы то ни было, что ты о нас думаешь?

Клякса запищал, похудел и сплющился. Шло время, терпение Мэрфи истощалось. Он попробовал опять задать тот же вопрос, но вспомнил, что Кляксе, по его словам, около семи миллиардов лет. Разве мог он прервать размышления существа такого почтенного возраста?

— Думаю, вам потребуется время, — наконец проверещал Клякса. — Вы не так уж плохи, просто не обучены. Вы слишком долго были дикими. Никто не учил вас, как вести себя в цивилизованном мире. В то же время вам это и не было нужно. В вашем мире плохое поведение всегда влекло за собой еще худшее поведение и награждалось. Если бы вы убили Пашти, выполняя приказ Толстяка, я бы несомненно уничтожил ваш род.

Мэрфи почувствовал, как сердце его забилось быстрее. Оказывается, этот безвредный крошка Ахимса не так уж безвреден, черт побери! Его рука бессознательно потянулась к ножу.

— Ладно, и что же ты собираешься делать с нами? — спросил Мэрфи, стараясь, чтобы голос его звучал ровно.

Клякса сплющился, покатался взад-вперед и уставился на него своим черным глазом-стеблем:

— Я собираюсь обучать вас, Мэрфи! Если я смогу окультурить вас, я докажу всем, что имею право называть себя Овероном. У вас будет будущее и космос. Только там можно будет доказать Оверонам свою правоту, только таким путем Ахимса могут возвыситься.

— А если ты потерпишь поражение? — вяло поинтересовался Мэрфи.

— О, тогда все мы умрем, — чирикнул Клякса.

ГЛАВА 31

Они назвали это прощальным вечером. Когда они встретятся снова, если им суждено будет встретиться, то это произойдет или во мраке после гибели их планеты, или в сиянии ослепительного будущего. Танцы, выпивка, закуска, смех — ничто не могло заглушить горечи разлуки. Пары разлучались, может быть, в последний раз наслаждаясь близостью. Слезы мешались с шампанским. То, что осталось от КГБ, спецназа, ЦРУ, МОССАДа и американских десантников, объединилось в отряд Призраков — последнюю опору племени, известного под названием гомосапиенсов, в последнюю надежду маленькой планеты-изгоя, называемой Землей.

В середине вечера состоялась торжественная брачная церемония, обставленная с помпезной роскошью, — поженились Моше Габи и Рива Томпсон. Это очень позабавило Пашти, которые, понимая всю важность события, сгрудились в кучу и так толпой и ходили по пятам счастливой пары, ожидая, что Моше вот-вот загонит Риву в угол и пронзит ее шипом. Пашти заметно разочаровались, когда Моше произвел быстрый обманный маневр и исчез вместе со своей нареченной.

Мэрфи, Мэйсон, Катя, Барбара Дикс и Маленков чуть-чуть перебрали и чуть не силком вытащили Мику Габания потанцевать: их танец был смесью западных подергунчиков с чинными движениями вальса. Единственный раз за все время в космосе Габания оставила его затаенная враждебность, она просто растворилась в вихре отчаянной надежды.

— Шейла?

Она повернулась и увидела Сэма Даниэлса с рюмкой в руке.

— У тебя есть минутка?

— Конечно, Сэм. — Она прошла за ним сквозь толпу скрежещущих, щелкающих Пашти в один из коридоров.

Они направились в кабину наблюдения. Сквозь прозрачные овальные окна сияли звезды галактического ядра, освещая кабину ярко-оранжевым мерцающим светом.

Даниэлс полюбовался пейзажем и медленно покачал головой.

— Кто бы поверил?

Она кивнула, его удивление и восхищение передавались ей.

— Мы на самом деле здесь.

— Угу. — Он повернулся, кроткая улыбка тронула его губы. — Послушай, хочу, чтобы ты знала, что я… ладно, мне не следовало так круто брать поначалу. Вроде как я был здоровый негр, а ты — цыпленок у меня на плече. Ты оказалась чертовски хорошим командиром, майор. Можешь записать, я готов идти за тобой хоть в ад.

— Знаешь, Сэм, а я ведь многим обязана именно тебе. Как вспомню Вайт-базу и тот взгляд, которым ты меня наградил… Я никогда не осуждала тебя за то, что ты испытываешь меня. — Казалось, звезды мигают, пульсируют, так же как их хрупкие жизни. — Забавно. Мы поддразнивали друг друга, постоянно кидали друг другу вызов. Я не раз терялась, впадала в панику и каждый раз спрашивала себя: а что скажет Даниэлс? Смогу ли я устоять перед его взглядом? И тогда силы возвращались ко мне, и я работала в два раза упорней, чтобы уверить себя, что все идет нормально.

Он посмотрел на свои руки и сцепил пальцы.

— Хочу, чтобы ты знала: я никогда бы не смог сделать то, что сделала ты. Я не знаю, что случится, когда вы вернетесь домой. Как там воспримут ваше появление. Но, черт побери, если они причинят тебе страдания, если случится что-то плохое, мы придем тебя выручать.

— Сэм, зачем преувеличивать опасность этой миссии?

— Со всем уважением к точке зрения майора, все-таки мы не допустим, чтобы вы попались в ловушку Ахимса. Это верно. Но хотя мы и уверяли Пашти, что все будет в порядке, люди удивительно тупы. Конечно, Ахимса хотят избавиться от нас. А сама ты уверена в том, что парни на Земле не ударят тебя ножом промеж ребер, стоит тебе зазеваться? Если они сделают что-то подобное, мы явимся, и пусть поможет им бог. Я не уверен, что смогу удержать своих ребят, даже если и попытаюсь.

Она почувствовала какую-то тяжесть в груди, что-то теплое подступало к горлу.

— Спасибо тебе, Сэм. Но помни, держи все это при себе, это крайний случай.

— Ты заслужила уважение многих, майор, — он покачал головой, глубокое чувство отражалось на его лице. — Знаешь, как правило, мне приходилось чуть ли не разбивать Мэрфи башку, чтобы заставить его козырять старшему чину. Но когда дело касается тебя, он не только вытягивается в струнку и салютует, он всегда говорит: “Да, мэм”, и скажет то же самое, если ты прикажешь ему перерезать мне глотку.

Она рассмеялась.

— Я думаю, ты недооцениваешь способностей своего лейтенанта. Он гораздо умнее, чем думает сам о себе, но сейчас, мне кажется, он начал догадываться о собственной сообразительности.

— Может быть. Но вот что. У меня появилось странное ощущение, странное предчувствие. Близятся неприятности. Мы ничего не упустили? Бог знает, но слишком уж легко все получилось. Как бы нам не пришлось расплачиваться за эту легкость.

— Я разделяю твои опасения,

— Ну, может, у тебя есть мысли и получше о том, во что мы влипли. Но я хотел бы, чтобы ты взяла кое-что на заметку. Может, это спасет тебя однажды. Виктор — чертовски хороший офицер. Он проницателен, он ловок, и он вовсе не дурак. Я очень уважаю Виктора, я даже не мог предположить, что буду так восхищаться им, но его блестящие способности особенно проявляются в умении приспосабливать стратегию и тактику к ситуации. Помни об этом, майор. Потому что я знаю, что ты влюблена в Виктора…

— Капитан Даниэлс!

— Дослушай меня. Не важно, что ты там думаешь о Викторе, но если ты попадешь в затруднительное положение, зови Мэрфи. Конечно, с ним всегда немного хлопотно, но все-таки, пока Виктор обдумывает стратегию, Мэрфи уже действует. Он импульсивен, у него дьявольская интуиция. И в каком бы сражении мы ни были вместе с ним, в критической ситуации он никогда не ошибался. Доверься ему.

Она перевела дыхание, стараясь успокоить бешеный стук сердца.

— Очень хорошо. Спасибо тебе, Сэм. Я подумаю над твоими словами. Пора сменить тему. Раштак уже приходит в себя?

— Пятьдесят на пятьдесят — как и всякое существо, у которого выбили почву из-под ног. Привычная жизнь рухнула, превратилась в пыль под его вибраторами. Он приспосабливается, старается нащупать верный путь в том кошмаре, в котором оказался. Он страшно обрадовался, узнав, что мы не поедаем своих мертвецов. Ему не очень-то нравится наше присутствие, но он рад, что остался жив, что мы не хрюкаем и не испражняемся в коридорах. Лучше всего то, что люди и Пашти отлично уживаются друг с другом. Но советники все еще чувствуют себя неловко. Они искренне расположены к нам, но все-таки именно мы принесли с собой несчастье и еще…

— Что?

— Мы устанавливаем машины-убийцы на кораблях Пашти. Раштак понимает почему и разумом сочувствует этой мере, но на уровне эмоций ему это противно. — Сэм стукнул ногой по полу. — Честно говоря, я не осуждаю его за это. Пока мы не явились, у них была просто райская жизнь. Нет войн, нет сражений, просто каждые семьсот шестьдесят лет легкое сумасшествие.

— Но если Овероны смягчатся…

— Не смягчатся. Мы с Раштаком долго говорили об этом. Он не представляет себе другого выхода, но мы поставили его в трудное положение. Из этических соображений он не мог выгнать нас: если бы он сделал так, это было бы еще хуже, чем замысел Толстяка в отношении Пашти. Ведь Ахимса не смущены, не охвачены отвращением, они мыслят категориями геноцида. Но больше всего он страдает от мысли о том, что Ахимса лгут. Его драгоценный идол свалился с пьедестала — и когда он упал на пол и разбился, Пашти увидели, что он набит песком.

Она прикусила нижнюю губу, глядя на звезды,

— Ладно, заботься о них, Сэм. Старайся, чем можешь, облегчить их страдания.

Он кивнул.

-Однако я тебе не завидую. Что будет, когда вся галактика увидит, как люди ненормальны? Ты уверена, что галактика с радостью примет в свои объятия правоверных исламских фундаменталистов? А твердолобых политиков с их улыбочками и двурушничеством? А продавцов подержанных автомобилей? А, кроме этих, есть ведь еще адвокаты с туго набитыми портфелями и телевизионные пророки, которые рыщут в поисках новых способов потуже набить карманы? Какой подарочек для звезд! Сливки человеческого общества! Все будут знать, какие мы психи. А что ты скажешь о тех людях, которые в бакалейных лавках покупают журналы со статейками вроде “Родился малыш с мозгом шимпанзе”? Ты хочешь, чтобы Пашти узнали, что мы позволяем таким людям запросто разгуливать по улицам?

Она подняла руки и бессильно уронила их.

— Знаешь, как подумаешь об этом, начинаешь понимать, почему они хотят держать нас взаперти. С ними трудно спорить — их аргументы кажутся разумными.

— Если уж мы заговорили о психах, что там с Толстяком?

— Ничего нового. — Она кинула на него укоризненный взгляд. — Разве так уж необходимо было посылать его в ведре?

Он усмехнулся и хихикнул.

— Казалось, что это удобно. — После продолжительного молчания Сэм произнес: — Прости, что я говорил так о Викторе.

— Что заставляет тебя думать…

— Я всегда играю в покер с белыми ребятами. Если у них хорошая карта, их уши слегка краснеют. Видишь ли, это ваша проблема, проблема белых людей. Кожа такая бледная, всегда вас выдает. Черный ученик многое может прочитать в ваших голубых глазах. В изменении цвета кожи, в расширении зрачков, в разных других вещах, конечно, ты никак не показывала, что ты выделяешь его среди других; но, когда появлялся Виктор, ты менялась. Почти неуловимо, но менялась. Ты подолгу смотришь на него, задумавшись. Ты переживаешь из-за него.

Она признала свое поражение.

— Кажется, у тебя все схвачено.

Сэм кивнул, возвращаясь взглядом к звездам.

— Да. Он тоже очень увлечен тобой, ты знаешь. Не знаю, что случилось, но тем не менее он боится тебя как огня. На самом-то деле он боится самого себя.

Она вздохнула и наклонилась к нему поближе, не отрывая глаз от звезд.

— Ну и что же мне делать? — она невесело рассмеялась. — Я могу спланировать военную операцию, свергнуть звездную империю, я пытаюсь спасти Землю, но когда дело касается Виктора, я…

— Это все призраки, майор. Черт побери, и все-таки Созерцаталь и другие Овероны не правы. Понимаешь, может быть, мы все ненормальные. Посмотри, что мы делаем друг с другом во имя дешевой политической ереси. Подумай, неужели Брежнев хоть чуточку беспокоился о том, какие страшные шрамы оставит в душах людей его маленькая война с афганцами? Все эти политики — ублюдки.

— А Виктор?

— Тебе придется покопаться в его кошмарах, майор. Он участвовал в пакостной, ублюдочной войне, еще более несправедливой, чем вьетнамская. Пришлось хлебнуть грязи — а ведь Виктор в душе порядочный человек. Тебе нужно выслушать его, поверить ему, понять его всей душой. Тебе нужно помочь ему забыть самого себя.

Она кивнула.

— При том условии, что Ахимса дадут мне достаточно времени для этого.

Сэм вздрогнул, его глаза затуманились.

— Да. Но если нам придется поохотиться за этими Ахимса Оверонами, они здорово поплатятся. Черт побери, может быть, мы и в самом деле сумасшедшие. Убийцы-психопаты, прорвавшиеся к звездам.

* * *

Тишина стала такой густой, что казалось, будто барабанные перепонки заткнули ватой. Алексей Наседкин тяжело сглотнул, казалось, на расстоянии нескольких метров слышались даже мысли. Стоило задуматься, как кровь в его венах начинала стучать, как барабан из свиной кожи. Он слышал дыхание Бориса Томского. Человек всегда чутко реагирует на обстановку.

Алексей не видел, что произошло. Иван повернулся, чтобы удобнее устроиться в своем кресле. То ли он ударился локтем о стол, то ли гаечный ключ был плохо укреплен в своем пазу — никто не знал, как это вышло. Но тяжелый гаечный ключ упал на поверхность стола с таким оглушительным грохотом, что казалось, звук эхом отозвался в небесных воротах и эти ворота захлопнулись.

Секунду все были в шоке, никто не пошевелился. Даже сердца, казалось, перестали биться. Услышала ли американская субмарина-убийца этот грохот?

Алексей снова сглотнул, адреналин заструился в крови, и сердце яростно застучало меж ребер.

Иван страшно покраснел, поднимая гаечный ключ, в его взгляде зажегся страх: неслышными шагами в отсек вошел лейтенант, его горящие глаза впились в перепуганных подводников.

Иван закрыл глаза, качая головой. Когда он вновь открыл их, указательный палец лейтенанта, направленный на него, означал неумолимый приговор. Иван задрожал, но взял себя в руки и встал на нетвердых ногах.

Алексей не поднимал глаз, когда его сосед по койке прошел мимо него. Страх! Он переполнял человека, проникал в самую душу того, кто служил на подлодках. Боялись американского флота, боялись отлично технически оснащенных противолодочных служб, боялись офицеров — присутствие смерти ощущалось постоянно, ее отвратительный запах забивался в ноздри.

Советские наземные войска опять наступали, отбрасывая силы НАТО назад в Восточную Европу, сокрушая одну дивизию за другой: Растиневский проводил операцию “Наполеон”. Согласно последним официальным сводкам, потери НАТО исчислялись миллионами. По слухам, в Вене и Варшаве уже невозможно найти и двух целых кирпичей.

Американский морской флот старался компенсировать неудачи сухопутных войск на западном фронте, и военные действия в океанах активизировались. “Онега”, подлодка Алексея, уже потопила три грузовых транспорта, плывущих в Европу с подкреплением. Среди них баржа, начиненная взрывчатыми веществами: Алексей никогда раньше не видел такого ужасного зрелища дыма и пламени на фоне ночного неба.

Теперь за ними охотились. Здесь, в тишине Северной Атлантики, на глубине двухсот метров, они играли в смертельную игру с американцами, вслушиваясь во тьме, маскируясь в глубинах в ожидании того, что противник обнаружит свое местонахождение первым.

Почему так пугающе плохо? Он постарался успокоить дыхание, осторожно поднял руку и вытер струившийся по лицу пот. Вентиляторы не работали, воздух загустел, потяжелел — фортуна отвернулась от советского подводного флота. Он слышал, что три четверти его коллег-подводников погибли. Смерть поджидала на глубинах, во тьме. На что она похожа? На вспышку? Будет ли краткий миг понимания того, что происходит — перед тем, как холодная черная вода отнимет у него жизнь?

Он поработал руками, сжимая и разжимая кулаки. У сухопутных войск смерть все-таки легче. У тебя есть ружье — ты все-таки можешь выстрелить первым, до того, как тебя убьют. А здесь можно только ждать, зная, что смерть рыщет где-то рядом, безмолвная, зловещая.

Он не знал, что гидрофон засек звук упавшего гаечного ключа. Он даже не успел ничего понять. Американская торпеда взорвалась прямо над его головой.

* * *

Мэрфи ничуть не волновало, что все видят слезы, текущие из его глаз. Он крепко обнял Круза, чуть не задушив его.

— Будь осторожен, приятель. И не наложи в штаны при виде надувных шариков, ладно?

— Счастливого пути, Мэрф. Выбери денек для охотничьей вылазки в окрестностях Тринидада. Когда подойдешь к дому, позови маму. Скажи ей, что у меня все отлично, — и постарайся сделать так, чтобы лепешки были теплыми.

— Хорошо, парень. Я постараюсь повидаться с ней.

— Обязательно. Они хорошо отнесутся к тебе.

Мэрфи кивнул, поворачиваясь к Мэйсону, хватая его в охапку, чувствуя, как затрещали его собственные кости, когда Тед обнял его.

— Будь осторожен, Мэрф.

— Пока меня нет, не подводи электричества к Шисти, ладно?

— А ты не давай Кате улизнуть.

— На твоей жизни этого не случится, дружище. И пусть кэп не зубоскалит по этому поводу.

— И не забудь о моем магнитофоне. Хотя, черт побери, хватит ли у тебя денег, чтобы купить такой же чертовски хороший.

— Что мне сказать Памеле?

Тед пожал плечами, улыбка его стала ласковой.

— Да, точно. Она, конечно, уже будет в разводе, но ты скажи, что я понимаю ее. Что я ее не осуждаю. Скажи ей, ладно, что я желаю ей добра, чтобы жизнь ее сложилась счастливо.

— Хорошо, скажу.

Следующим был Маленков.

— Никогда не думал, что буду лить слезы, прощаясь с проклятым комми.

— С комми-капиталистом, друг. Держись подальше от кухонь и присматривай за Микой. Он не забыл.

— Постараюсь не попадаться ему на глаза. Твой закупочный заказ у меня в кармане. Я здорово обчищу первый попавшийся магазин.

Маленков подмигнул.

— Вспоминай меня каждый раз, когда будешь пить апельсиновый сок.

— Нет, когда буду пить крепкое пиво.

— Похоже, торпеда готова. — Круз показал на Барбару Дикс, поджидающую возле люка.

Мэрфи кивнул.

— Будьте осторожны, черт вас побери. Оставайтесь в живых, ладно?

Он повернулся и пошел к трапу.

* * *

Клякса катался по дорожке, окружающей новый капитанский мостик. Он пищал и насвистывал, вполне счастливый тем, что получил власть. Образовав манипуляторы, он проверил все системы, глядя на рычаги пультов, предназначенных для людей, которые должны были приводиться в действие по его команде. Благодаря обручам люди могли взаимодействовать с корабельными компьютерами. Ему оставалось только обучить людей, как надо работать руками.

Клякса включил систему. Монитор засветился, показывая кабинет Генерального секретаря в Москве. Ночь. В комнате никого нет. Он подключился к Белому дому, в одном из помещений кипела жизнь. Вялыми манипуляторами он прибавил звук.

— …Шестнадцать дивизий поддерживают бельгийцев в Льеже. Я не знаю, как им это удается, но они все еще держатся. Никаких известий от бронетанковой Двадцать третьей вермахта? Они получили горючее, которое мы отправили? Черт побери, это стоило нам десяти самолётов.

— Двадцать третья наступает на Бонн, пытается разорвать тылы русских настолько, чтобы или прорваться, или хотя бы отвлечь внимание и вбить клин в расположение войск.

Один из генералов, склонившихся над столом с макетом, выпрямился и помассировал мышцы шеи.

— Никогда еще не было такой войны! Чертова неразбериха! Словно рассыпали коробок спичек в стиральной машине!

Лейтенант в наушниках поднял глаза.

— Аляска, сэр! Генерал Роджерс докладывает, что в горах идут тяжелые бои. Он думает, что наступление русских остановлено. Наши противолодочные птички спасли еще одну подлодку класса «Янки» в Ситке.

— Какие новости из Пакистана?

— Никаких, сэр. Возможно, Карачи пал. Одесса горит. Кажется, что-то случилось в Польше. Около Варшавы засекли чудовищный взрыв. Наверное, партизаны взорвали склады боеприпасов.

Вмешался другой лейтенант:

— На линии Соуком, сэр. На Панамском канале высадились ударные силы противника. Бомбардировщики взбесились, сэр. Не знаю, как им удалось просочиться, но оборона канала прорвана.

— Откуда, к черту, я возьму людей, чтобы восстановить оборону? Чем они думают?

* * *

Клякса заметил Мэрфи, движущегося в сторону капитанского тика, и, перепугавшись, отключил монитор. Бока его начали опадать. Если так будет продолжаться, люди на Земле сами перебьют друг друга. Тем лучше. Тогда будущее будет зависеть от каприза Кляксы.

Я получил часть твоих молекул, Толстяк. Только я буду действовать осторожнее, чем ты.

* * *

Поеживаясь с похмелья, люди на Тахааке воспаленными, опухшими глазами смотрели на “Призрак”, который отправился к удаленной голубо-зелено-коричневой планете, окутанной клочьями белых облаков, находящейся на расстоянии тысячи семисот двадцати световых лет отсюда, — к Земле.

Сэм Даниэлс стоял рядом со Светланой, прислонившись к перегородке. Он испытывал странное душевное опустошение, острую боль — рвалась последняя нить, которая связывала его с миром, вскормившим и взрастившим его.

— Товарищ капитан, теперь мы предоставлены самим себе. Какие будут приказания? — Светлана склонила голову, и яркий свет упал на блестящие пряди волос.

Сэм сглотнул, устремив взгляд на красно-белые сполохи галактического ядра, — такой картины еще не видело ни одно человеческое существо до тех пор, пока Толстяк не привез их сюда.

— Никаких. Надо просто пережить эту минуту. — Он дрожал от волнения, ощущая тепло ее тела. прижавшегося к его обнаженной руке. — Моше говорит, что все мы теперь — евреи. А я-то думал, что с меня хватит и того, что я черный!

— Нам еще повезло: другим людям не удастся с такой легкостью взмыть к звездам. Им это будет страшно трудно. Сколько драгоценных верований будет разрушено! Каково будет партии узнать, что Шисти, самые могущественные существа во вселенной, не исповедуют марксизм? Как воспримут стражи западных религий тот факт, что малейшее упоминание имени бога этим Шистом тут же перегружает память компьютеров, намного превышающих по мощи земные? Как сообщить нашим военным, что простейшая технология пришельцев способна нейтрализовать самые большие земные бомбы? Как нам сказать землянам, что путь в космос открыт и что мы придем туда не как хозяева, а как незначительное меньшинство, чье выживание весьма сомнительно?

Сэм кивнул и снова взглянул на гигантский корпус “Призрака”, с немыслимой скоростью скользящий вдаль. Как могут выдержать такую скорость те, кто находится на борту? Чтобы такой огромный корабль двигался с подобной быстротой, ускорение должно быть не меньше 50 g. Такая перегрузка может размазать человека по стене!

Его низкий голос звучал глухо:

— Наверное, мое детство кончилось тогда на улицах Детройта. А теперь все это повторится. Особенно пострадают провинциалы. Ведь им придется узнать правду! Им будет так обидно, что во вселенной они не больше гномов!

— Но все-таки мы здесь, — напомнила Светлана. — Мы подружились с Пашти. На нашей стороне один из Ахимса. Еще есть Чиилла, которого нам нужно переиграть. Это очень важно. Тахаак — это первая космическая база человечества.

— Никогда не думал ни о чем подобном, — Сэм хохотнул. — Каково это понять чернокожему с детройтских улиц?

— Когда все это закончится, ты станешь героем. Твоя команда — первый человеческий отряд среди звезд. — Она подняла на него глаза и храбро улыбнулась.

Сэм сдвинул брови.

— Завтра же начнем учебу. Здесь много чему можно поучиться. В свое время Вест-Пойнт давал неплохое образование. Теперь, может быть, с помощью Раштака начнем обучение сначала. Если Ахимса нагрянут сюда, мы так просто не дадимся.

“Призрак” уже превратился в крошечную светящуюся точку. Они смотрели в иллюминатор, пока она, мигнув в последний раз, не растворилась во мраке. Осталось только зыбкое мерцание звезд, легкий туманный след, произведенный генератором нулевой сингулярности. “Призрак” исчез.

У Моше затекла спина. Он взобрался на плиту Пашти, пытаясь размять ноги. Рива села рядом с ним и принялась изучать монитор: на экране замигали закорючки Пашти. Слава богу, Рива могла прочитать их: это не переставало изумлять его. Раштак шумел и трещал, его вибраторы производили шумы, в которых без переводчика Моше не увидел бы и намека на связную речь.

— На Фриктиире находятся два Ахимса Оверона. Один из них — Тэн, — произнес Раштак и повернул свои основные глаза к Моше: — Тэн — один из самых старых. Его слово — почти закон.

Моше посмотрел на Риву и пожал плечами.

— Они совсем как ООП, да? И если Тэн — такая важная персона… Давайте его захватим. Сколько времени понадобится прыжковому кораблю Пашти, чтобы слетать туда и обратно с грузом?

Раштак проверил гудящий микрофон, прикрепленный к его сенсорным усикам.

— Два с половиной месяца. Кроме того, там можно провести торговые операции. Но вы должны пообещать не наносить ущерба Тэну без необходимости. Он уважаемая в космосе личность. По свидетельству Ахимса, он первым появился в этой галактике, когда она образовалась.

Моше покачал головой.

— Первый Советник, мы никому не собираемся причинять вред. Мы просто не можем этого допустить. Думаю, нашего присутствия и коротенькой беседы будет достаточно. А куда нам послать Арию с его экипажем? Что там насчет Коротышки? Где он? В тех краях можно совместить наши задачи с выгодной торговлей?

Раштак щелкнул, громыхнул, его клешни в огорчении поднялись вверх.

— Неужели всем людям так уж необходимо разъезжать? — Его ножные вибраторы сделали запрос компьютеру. — Он на Китаакше.

— Что они там производят?

— Да так, ничего особенного. Оборудование, которое разлагает камни на воду и базисные элементы.

— Понятно. Арабы с побережья Персидского залива будут скупать это оборудование тысячами. Об этом и позаботится Ария. Кто еще отправится?

— Больше ни один корабль никуда не полетит! — Раштак хлопнул хвостовой частью по полу.

— Чем скорее мы отсюда разлетимся, тем менее привлекателен станет Тахаак в качестве мишени, — напомнила Рива, делая пометки в блокноте и проверяя результаты с помощью обруча.

Моше усмехнулся.

— В отличие от египетского воздушного флота, ты не хочешь сидеть на земле и ждать, пока тебя обнаружат. Напротив, пока Пашти находятся под влиянием циклов, все корабли должны разлететься. Если к тому моменту, когда они выйдут из циклов, па станции Тахаак появятся корабли, вернувшиеся с товарами па борту, всем Пашти будет только лучше от этого. В любой торговле ключевое слово — спрос.

Раштак пощелкал сам с собой и снова хлопнул хвостовой частью.

— Верно. Таким образом, поспешность не только обезопасит нас, но и принесет прибыль. Ни у кого еще не было такого преимущества, как торговые операции во время циклов. — Раштак возбужденно загрохотал. — Хотя у людей и не хватает ног, в работе с ними есть кое-какая выгода.

Один за другим загруженные танками и оружием корабли взлетали с Тахаака и устремлялись к основным звездам цивилизации — навстречу торговле и Ахимса Оверонам. Рота АСАФ начала свой полет.

* * *

— Ситуация изменилась. Кое-кто из безмозглых людишек возвращается на родину, — доложил Созерцатель собранию голограмм Ахимса.

Тэн покатался с боку на бок, его темное изножие гладко скользило по поверхности капитанского мостика.

— Отлично. Скопление людей в одном месте значительно облегчит конечную стерилизацию. Жалко. Они захватили корабль Толстяка, а ведь он прекрасно оборудован: нам придется уничтожить его. Думаю, ставки игры настолько высоки, что без этой жертвы не обойтись. Своевременная стерилизация — единственный способ победить чуму.

— Но на борту находится Толстяк! — возразил Вещатель. — Ведь ты не собираешься убивать его? Что за безумная идея…

— Довольно! — прокричал Тэн, с трудом расширив зароговевшие от старости дыхательные отверстия. — Толстяк сам поставил себя в такое положение! Это он нарушил запрет! К тому же, зная обо всем, что произошло, можно предположить, что он уже умер! Немедленная стерилизация — наш единственный путь! Я не желаю зла Толстяку, но мы же не можем жертвовать собой во имя его спасения. Нужно сделать выбор.

— Ты уже говоришь не как Ахимса, — мягко произнес Вещатель. — Ты говоришь как Толстяк, словно ты разделил с ним его молекулы. Словно он поделился с тобой своим безу…

— Как ты смеешь! Ты смеешь использовать подобные слова, говоря обо мне! Я — Тэн! Я тот, кто пришел сюда раньше всех! Я — Тэн, который пересек межгалактическую пустоту! Где был ты, Вещатель, когда я набрался смелости и покорил эту бесконечную тьму? Ты был штурманом, ищущим своего Оверона. Вот когда ты сможешь созерцать корень реальности в десятой степени, тогда и поправляй меня!

— У корабля много ресурсов, — заговорил в тишине Созерцатель. — Что будет, если люди или сумасшедший Ахимса Клякса используют эти ресурсы в военных целях?

Вмешался Беляк:

— Ты что, искренне считаешь, что они настолько сообразительны? И правда, как они смогут использовать бортовые приборы в качестве оружия? Нужно обладать изощренным разумом, чтобы приспособить вооружение к количественным скачкам в волнах гравитации или к стрельбе в переменных пространственно-временных условиях. Без специальных навыков гомосапиенсы нам не опасны.

— А куда же подевались переоборудованные прыжковые корабли Пашти? — подумал вслух Болячка и сплющился. — Будь проклят тот день, когда Раштак вернулся на свою базу и отключил по недомыслию компьютерную связь! Кстати, безумие людей — вещь заразная?

Дыхательные отверстия Тэна издали мягкое мелодичное гудение, и он проговорил:

— В том случае, если безумие заразно, нам придется стерилизовать не только их планету, но и Тахаак. Конечно, это очень печально, но ведь нельзя же допустить, чтобы безумие наводнило цивилизацию.

Коротышка начал медленно сдуваться.

— Мы можем сделать это прямо сейчас. Существует много замечательных способов стерилизации — звуковая волна, искривление космоса, гравитационный разрыв, перенос массы или что-то другое — что угодно!

— Подожди! — гневно пискнул Вещатель. — Что я слышу? У меня не было принципиальных возражений, когда большинство приняло решение уничтожить людей. Я понял так, что это агрессивные паразиты, которые не могут существовать в цивилизованном мире. Я не одобряю их уничтожения, но все-таки допускаю такую меру. Но теперь я слышу, что и Пашти будут убиты? Я спрашиваю — почему? Они стали жертвой одного из нас ! Люди не стали приводить в исполнение план Толстяка — и это позволяет мне верить, что мы могли бы пересмотреть наши…

— Хватит! — Тэн сплющился и вытянулся вверх так, что его изножие разгладилось. — Вещатель, ты что, поддерживаешь Толстяка? Ты хочешь, чтобы мы бездействовали, чтобы мы смирились с последствиями сумасшествия, в то время как быстрые и решительные меры могут пресечь процесс в самом зародыше? Овероны, моральные аспекты проблемы мы можем обсудить и позже. А сейчас нам нужно спасать цивилизацию. Пока есть такая возможность, нам нужно действовать. Мы не сможем жить в галактике, в которой Ахимса подозревают. Это будет катастрофой. Мною руководит единственное соображение — стабильность! Остановить безумие сейчас или ждать, пока оно охватит всех нас? Какова ваша воля, Овероны?

— Остановить сейчас, — согласился Болячка. — Несколько Пашти — не такая высокая цена за спасение целого мира! Других Пашти скрутили циклы. Они никогда ничего не узнают.

— Я не желаю этого слышать, — простонал Вещатель. — Я не могу участвовать в этом. — Его голограмма растаяла.

Заговорил Коротышка:

— Давайте просто вызовем гравитационную бурю в районе Тахаака. Циклы закончатся, Пашти приедут и решат, что произошло стихийное бедствие.

Тэн заскользил на своем изножии и обоими глазами-стеблями взглянул на Коротышку.

— И вы ожидаете, что Чиилла спокойно отнесется к такому раздражителю? Что, может быть, именно ты объяснишь благородному Шисту, что ты своими действиями нарушил его комфорт? Помешал его сосредоточению? А может быть, и причинил вред его телу температурным скачком или гравитационными растяжками?

Коротышка жалко обвис.

Тэн медленно отчеканил:

— Этого я и ожидал. Люди и Пашти, находящиеся на Тахааке, и не подозревают об этом, но пока Чиилла находится среди них, мы ничего не можем поделать. И вы забыли еще об одной вещи.

— О людях, которые исчезли, — выпалил Болячка, раздувая дыхательные отверстия. — Их не так много. Пашти обучили летать на прыжковых кораблях только около сотни мужчин и семидесяти женщин.

Тэн пропищал:

— Да, потерявшиеся люди. Можно предположить, что все они поддерживают контакт друг с другом. Как, по-вашему, они отреагируют, если Тахаак перестанет выходить на связь? К какому выводу, по-вашему, придут люди? — Его глаза-стебли поворачивались, наблюдая за их реакцией. — Слишком долгое время, друзья мои, мы находились вдалеке от конкретных житейских проблем. Если вами не руководить, вы наделаете массу ошибок. Неужели вы и в самом деле забыли, откуда вы взяли свое начало? Кем вы были когда-то? Неужели ваша способность адаптироваться, ваши тела не напоминают вам о том, как мы жили? Давным-давно в океанах мы были хищниками! Подумайте об этом! Вспомните, как мы когда-то убивали, чтобы выжить. Наши корни все еще не утрачены, спрятаны где-то глубоко в нас. Вспомните, когда-то мы тоже манипулировали предметами, а не абстрактными идеями!

— Бессмертие изменило нас, — Беляк сплющился. — Я не очень хорошо помню те времена. Однако мне кажется, что сейчас мы уже не те, что раньше. Разве Ахимса в других галактиках стали такими, как мы? Разве они такие мягкотелые, разве они не способны сами распоряжаться своими судьбами? Сколько нас осталось? Три, максимум четыре миллиона? Через десять миллиардов галактических лет эта галактика умрет. Увидит ли это кто-нибудь из нас?

Тэн загудел:

— Может, и не стоит так уж проклинать эту человеческую заразу, которую Толстяк взвалил на нас? Мы с налету заявили, что Толстяк сошел с ума. Но так ли это? На этот вопрос сразу не ответишь. Нужно обдумать его, рассмотреть со всех сторон.

Созерцатель пропищал:

— Исходя из имеющейся у нас информации, мы, по-видимому, должны будем одновременно нанести два удара — по тем людям, которые прибудут на Землю, и по тем, что остались на Тахааке. В свое время мы расправимся и с теми разрозненными группками, которые разлетелись на кораблях Пашти. Уверен, что мы их выследим и выставим из космоса — да так, что другие люди об этом даже не узнают!

Тэн заурчал и остановил один глаз-стебель на Созерцателе. Все остальные одобрительно загудели.

— Ну вот, друзья мои, вы опять начинаете рассуждать, как настоящие Овероны!

* * *

Насвистывая, Мэрфи пробрался через люк в кабину наблюдения и обнаружил там Шейлу Данбер. Он остановился, зная, что она должна услышать его шаги. Она три дня проспала непробудным сном и только сейчас начала отвечать на вызовы. Шейла заметила его появление и тряхнула головой, поворачиваясь к нему. Он почувствовал внезапно облегчение. К ней явно вернулось здоровье. Кожа порозовела, глубокие складки вокруг рта исчезли.

— Лейтенант, — кивнула она. И голос ее посвежел.

Мэрфи ответил почтительным “мэм” и откозырял. И вдруг вся решимость покинула его.

— Что у тебя на уме, Мэрфи? Опять чем-то озабочен? — ее бровь вопросительно поползла вверх.

Он смущенно хихикнул и подошел поближе, усаживаясь у стены кабины напротив нее.

— Нет, мэм. Просто я хотел прийти сюда, когда Клякса не сможет нас услышать.

— Клякса? — спросила она, усаживаясь рядом с ним. — Разве он здесь нас не слышит?

Его улыбка растаяла.

— Нет, нет, мэм. Видите ли, я отключил перевод в кабине. Пришлось поискать нужный рычаг, но я все-таки сделал это. Встретившись с испытующим взглядом голубых глаз, Мэрфи прикусил губу. Сколько мужчин смогли бы тянуть ту лямку, которую тянула Шейла Данбер? Она совершила чудо — эта высокая женщина с блестящими светлыми волосами и темно-голубыми глазами. Она выбила почву из-под ног двух чуждых цивилизаций — и так блистательно!

— Так вот, — Мэрфи собрался с мыслями. — Мне кажется, теперь Клякса хочет превратить нас в пешек. В отличие от Толстяка, он мечтает “окультурить” нас. Не знаю, что это означает. Плохо это или хорошо. Но уж так я воспитан, что никому не доверяю, к тому же Клякса — вовсе не тот симпатяга пришелец, каким казался. У него огромное честолюбие, майор. Он хочет быть Овероном — и мы для него являемся верным путем к достижению заветной цели.

Она откинулась назад, обхватила руками колено и начала покачиваться из стороны в сторону, совсем как Ахимса, погруженный в раздумья. Между ее бровями опять пролегла морщинка.

— Мы без него не справимся, — сказала Шейла. — Мы уже начали переоборудовать корабль так, чтобы быть в состоянии самостоятельно управлять им. Дело в том, что у него было чертовски много времени, чтобы научиться управлять таким судном. А нам приходится изучать астронавтику с самых азов. Хорошо еще, что Барбара летала на реактивных самолетах ЦРУ. Но тем не менее космический корабль — это что-то иное, так ведь?

— Да, мэм. Я стараюсь быть прилежным звездным учеником. — Мэрфи откинулся назад и скрестил руки. — Он объявил мне свой возраст. Знаете какой? Шесть или семь миллиардов лет!

Шейла выглядела потрясенной — это было непривычное для Мэрфи зрелище.

— Господи боже мой! Чертовски древний маленький негодник, да?

— Так он говорит. После встречи с Шистом я вообще-то уже не спрашиваю здешних ребят о возрасте.

— Ну и что ты предлагаешь, лейтенант? Ты знаешь его лучше, чем кто-либо. Кажется, ты уже привязался к этому маленькому свистуну. Насколько он опасен?

Он прикусил губу и нахмурился, а Шейла продолжила:

— Будь честен со мной, Мэрфи. Когда-то твои соображения насчет производства Ахимса натолкнули меня на верную идею. Сэм говорит, у тебя отлично развита интуиция. Это мне тоже очень нужно. Какой бы дикой ни казалась тебе твоя мысль, выскажи, не стесняйся.

— Думаю, это зависит от того, майор, насколько мы сами цивилизованны. Если мы дрогнем, могут быть неприятности. Мы должны показать, что мы сильны. Мы должны продемонстрировать, что Земля готова к полетам в космос и к жизни среди звезд. Мы должны перехитрить Оверонов. А мы все еще не вычислили их. Черт, не знаю. Я всего лишь солдат.

Холодные голубые глаза Данбер прощупывали его.

— Ни один из нас больше не может быть “всего лишь солдатом”, лейтенант. Все мы — до последнего — специалисты и стратеги. Бог свидетель, они выбрали тебя для этого спецзадания не из-за твоего блестящего чувства юмора. Я уже не раз использовала твои замечания и наблюдения и надеюсь на большее. Мне требуется любая помощь. Ты близок к Кляксе — любой ценой сохраняй с ним дружеские отношения. У Кати блестящие аналитические способности разведчика, подключи и ее. Но запомни, Кляксу можно обсуждать только здесь! Это приказ, лейтенант. Мы не можем допустить, чтобы он от страха растерял мозги. Или можем?

Мэрфи усмехнулся.

— Думаю, нет. — Он провел языком по губам. — Но дело в том, что Клякса меняется. Он уже больше не раб Толстяка. Вы заметили? Мне кажется, что они бывают покладистыми только в присутствии Оверона. Ну, может быть, они копируют его поведение. А может, это и есть суть Оверонов. Клякса более самоуверен. Он размышляет и принимает решения. Вспомните, как он бегал за всеми, попискивал, гудел, попугайничал, повторяя за людьми их слова. Да, конечно, он становится более доверчивым, среди нас он чувствует себя в безопасности, да и сам по себе стал более уверенным.

— Он становится вождем. Боже, как я рада, ты укрепил мои подозрения на этот счет. — Она кивнула своим мыслям. — Что-нибудь еще?

Он медленно покачал головой:

— Нет, думаю, это все. Я буду продолжать приглядывать за ним.

— А я ускорю процесс обучения наших ребят. Нам нужно немного подтолкнуть их. Не надо прятаться в кусты, не так ли?

— Нет, мэм. — Мэрфи встал и порывисто отдал честь.

— Да, постой, лейтенант.

Мэрфи обернулся.

— Как там твои отношения с Габания? Вроде бы больше нет никаких недоразумений. Я не хотела, чтобы вы вдвоем оказались на этом корабле, но, к сожалению, иного выхода не было.

Мэрфи сжал зубы. Откровенничать с ней? А почему бы и нет?

— Майор, мы недолюбливаем друг друга. Но это не из-за политики. У нас за плечами долгая жизнь. И вообще, это очень личное, разные мироощущения. В обычной жизни одного из нас перевели бы в другую часть, исключив тем самым неприятности. А здесь мы видимся каждый день. Конечно, мы можем работать друг с другом. Нам это не нравится, но работа есть работа.

— А если поподробнее, лейтенант?

Мэрфи чувствовал себя неловко. Он тяжело перевел дыхание и сказал:

— Если, прибыв на Землю, мы разойдемся в разные стороны — это одно. А если нам предстоит работать вместе вечно — это другое. Тогда может случиться все что угодно. Его могут убить. Меня могут убить. Один из нас может закончить свои дни в одной части галактики, другой — на Андромеде или еще в каком-то месте, о котором я не имею понятия. Мы можем умереть от старости на расстоянии миллиона световых лет друг от друга. Но с другой стороны, не исключена возможность, что, когда все это кончится, мы встретимся на узкой дорожке, и один из нас не захочет уступить.

— Ты хотел бы забыть обо всем этом?

— Да, мэм. А вот Габания гнет свою линию. Поймите, в Афганистане ему приходилось изо дня в день бороться за существование. В бою, особенно таком специфическом, человек меняется. Меняются какие-то важные части души. У меня есть такое чувство, что Габания еще до войны был чудаковатым. Война просто усугубила это, окончательно исказив его представление о мире, о людях и о том, как в этом мире жить. Фил Круз сказал про него, что он мыслит только в одном направлении.

— В каком?

— Уничтожить врага. Мне кажется, эта основополагающая цель руководит всеми действиями этого человека. Это стало для него религией.

Она кивнула и, отвернувшись, посмотрела на звезды.

— Пожалуйста, постарайся сделать так, чтобы это не помешало вашей работе.

—Да, мэм, — сказал Мэрфи добродушно. Когда он уходил, Шейла все еще смотрела на звезды. На ее бледном лице застыла печаль.

ГЛАВА 32

Виктор вскрикнул и сел, моргая, в ярко освещенной комнате. В зеркальной стене отразилось его заспанное лицо с опухшими глазами. Его комната. Он на борту “Призрака”.

— Ты в порядке, Виктор. Ты в глубоком космосе. Бараки здесь нет.

Но то было не Бараки. Сон начался, как обычно, как всегда — с запаха бензина и выжженной земли, воды и горящих тел афганцев. Когда он потянулся за фуражкой, в его руке вспыхнула огненная змея. Он отбросил ее, и она скользнула в тоннель Бараки, чтобы ужалить души тех, кто прятался в ирригационной системе.

Вопли раздирали душу, проникая со слезами в самое его нутро. Оцепенев, он зажал уши руками, словно этим жестом мог прекратить вопли, и все равно знал, что этот кошмар проникнет в него.

Из пылающего отверстия выбиралась молодая женщина. Она бросилась к нему, ее чувственное тело сладострастно извивалось.

Когда он повернулся бежать, перед ним раскинулась его родная Тула: город был охвачен огнем, люди горели заживо. Во тьме прозвучал гневный голос его отца: “Это твоих рук дело!”

Потрясенный, он упал на колени и закричал. Слабый звук позади него заставил оглянуться, и он в ужасе увидел, как молодая женщина тянется к нему пальцами, охваченными пламенем.

Весь дрожа, он попытался отползти прочь: она стояла над ним. Остатки ее одеяния догорали, языки пламени, как пальцы любовника, ласкали ее кожу. Огонь уже добрался до лобковых волос, когда она замерла над его распростертым телом. Она дотронулась до него, и Виктор заорал, в панике уставившись на ее лицо, глядя, как ее черные горящие глаза превращаются в ослепительно голубые, как огонь меняет цвет ее волос.

— Шейла?

Его возбуждение улеглось, он проснулся в тихой комнате и никак не мог оправиться после кошмарного сна.

Во рту был отвратительный привкус. В висках билась боль. Шейла? Нет, не Шейла. Только не она. Я могу еще жить с этим сном, но если Шейла…

Он выругался, с трудом поднялся на ноги и пошел к душу, следуя обычному ритуалу выхода из сна. Потом он оделся и, как лунатик, пошел по коридору к двери комнаты Шейлы.

Он долго стоял, бессмысленно глядя на дверь, потом приложил ладонь к отпечатку руки.

— Шейла? Это Виктор. Ты не спишь?

Он позвал негромко, надеясь, что она спит, и боясь этого.

— Виктор? — прозвучал встревоженный голос. — С тобой все в порядке?

— Да, все нормально. Просто я проснулся. Ложись опять, увидимся утром.

— Нет, подожди.

Он стоял, по-прежнему дрожа. Дверь открылась, и Шейла впустила его, сонно моргая.

— Боже, ты выглядишь ужасно.

Он слабо улыбнулся, оставаясь стоять у входа, увидел беспорядок у нее на столе и разобранную постель, на которой он испытывал муки, обнимая ее той ночью.

— Не мог уснуть.

Она откинула голову и подошла ближе, всматриваясь в его лицо.

— Афганистан?

— Нет. Мы… все еще дикие, все еще не выбрались из своих лесов.

Ее смущенная улыбка и проницательный взгляд отрезвили его.

— Виктор, а ты не врешь? Да входи же ты.

Он вошел следом за ней, горя от смущения. Она указала ему на стул.

— Садись.Я возьму два виски.

— Мне не надо было приходить. — Виктор опустился на стул. Ему неловко было оставаться здесь и страшно не хотелось уходить. Его все еще преследовали видения из ночного кошмара — смутные, пугающие.

Она села напротив него и поставила перед ним стакан.

— Знаешь, мне кажется, пришло время рассказать о том, что тебя мучает.

— О чем?

— О них. Рассказать кое-кому, кто подозревает, что тебя посещают привидения.

— Привидения. — Одно это слово вызывало мурашки, бегущие по спине. Кому-то, кто подозревает? Кому? Он смотрел в стакан пустым взглядом: в виски находилось временное прибежище его мятущейся души.

— Если ты выговоришься, облечешь все в слова…

— Как у тебя дела? Каково тебе живется без ежечасного планирования? Ты хоть немножко отдохнула? Или еще больше волнуешься? — Он не смотрел на нее, боясь того, что сможет прочесть в ее глазах.

— Я впервые не могу предусмотреть следующий ход, — в ее голосе не слышалось никаких эмоций. — В операции с Толстяком у меня была информация, с которой можно работать. О, конечно, я, напряженная, напуганная до смерти, боялась сделать ошибку, неверно оценить ситуацию. Но сейчас? Не знаю, Виктор. Не знаю, чего ожидать, как строить планы в деле, в котором у меня совершенно нет опыта.

Он исподтишка взглянул на нее, заметив, как заструились се волосы, когда пальцы машинально стали перебирать их. У нее было встревоженное лицо.

— Всему свое время.

Она глубоко вздохнула.

— Может быть. Я чувствую, что иду по темному переулку с завязанными глазами. Пока я могу дотрагиваться до стен, я знаю, куда идти дальше. А повсюду затаилась опасность. Шныряют воры и разбойники, а я не могу их увидеть Где они? Над головой? Или за мусорным баком? Вернуться назад нельзя. Я могу только красться вперед и со страхом ждать, чем же все это закончится. Это место называлось Бараки…

Он прикусил язык, удерживая слова, рвущиеся из горла. Почему он не может рассказать ей? Темный переулок? Да, очень точно.

— Я могу чем-нибудь помочь?

Вернулась та же смущенная улыбка.

— Ты что, можешь видеть будущее?

Он покачал головой:

— Нет, но если бы я мог…

— Тебе надо приглядывать за Габания. Мэрфи говорит, что он все еще не справился со своими проблемами.

Виктор вздохнул. Нет, Мика никогда с ними не справится. Может быть, именно поэтому я дорожу его присутствием? Потому что он тоже был там и стал символом? Источником силы? Почему он никогда не просыпается с криками среди ночи? Дрожащими пальцами он потер глаза. Это так, Виктор? Неужели ты зависишь от силы Мики, черпаешь у него силы?

— Я поговорю с Микой, — пообещал он. Вспомнил: “Знаешь, женщины прячутся там, чтобы не быть изнасилованными”. — Паша, разве ты…

— Что? Ты что-то сказал? Кто этот Паша?

— Мой… брат. — Виктор допил виски и встал. Сердце его билось как сумасшедшее, кровь пульсировала в венах, словно могучий поршень подталкивал ее. — Я уже и так тебя задержал. Спасибо тебе, Шейла. Первым делом я повидаюсь с Габания и постараюсь убедиться в том, что он верно понимает свой долг.

Долг… долг… Черт бы тебя побрал, Паша, ты всегда распускал руки с женщинами.

— Виктор?

На полпути к двери он обернулся.

— Когда придет время…

Он вылетел пулей.

* * *

— Это похоже на небьющийся шар, — объяснял Клякса, катаясь по капитанскому мостику, одним глазом-стеблем глядя на Мэрфи и Барбару Дикс, другим — на индикаторы.

— Почему небьющийся? — спросила Барбара.

— Потому что мы делаем вот что: забираем часть времени и пространства из того измерения космоса, в котором живем, скручиваем ее, сцепляем и тащим за собой, выходя наружу.

— Это не шар, — поправил Мэрфи. — Что-то вроде надувного матраса из пены. Это время и пространство. То, что мы делаем, создает нулевую сингулярность в виде сжатия огромной массы пенистой губки, и мы как бы протыкаем ее булавкой. Потом закрепляем место прокола и ослабляем давление. Ура! Мы уже на другой стороне.

Клякса свистнул и чирикнул.

— Очень точно, только мы используем сингулярность, чтобы попадать в другие измерения, и потом уже сжимаем пенную губку.

Дикс покачала головой.

— Мне все еще трудно представить, что время и пространство пластичны, что в них можно проникать, можно их деформировать.

— Сто земных лет назад люди задавались вопросом, смогут ли их организмы вынести скорость в тридцать пять миль в час и выжить. — Клякса сплющился. — Теперь ваше понимание действительности так качественно возрастет, что это будет сюрпризом даже для ваших величайших ученых-физиков.

— Великим будет трудно это оценить. — Дикс встала и подбоченилась. — Однако я отдежурила десять часов. Мне бы хотелось чего-нибудь поесть и немного вздремнуть.

— До скорого, Барб. Катя подежурит еще четыре часа. Клякса и я позаботимся, чтобы этот шарик не стал пылающим. — Мэрфи махнул рукой, подождал, пока Барбара подойдет к люку, и повысил голос: — О'кей. Клякса, старина, давай-ка посмотрим, может ли эта штуковина растягиваться и принимать форму шасси. В Пенсильвании нас ждет отличная посадочная полоса с буксиром.

Барбара подмигнула и покачала головой. Мэрфи смотрел за тем, как она удаляется.

— Растягиваться? Шасси? Буксир?

Мэрфи хихикнул и уселся в кресло пилота.

— Это была шутка, Клякса. Юмор.

— Я не понимаю шуток, Мэрфи.

— Да, я заметил.

Мэрфи переключил внимание на голографические приборы, которые регулировали размеры поля нулевой сингулярности. Его нисколько не взволновало могущество такого генератора — сгущение времени и пространства было выше его понимания. Он знал только то, что какая-то сила выбросит их в родную часть космоса.

Индикаторы были в порядке.

— Мэрфи?

— А?

— Что ты чувствуешь, зная, что скоро умрешь?

Мэрфи от неожиданности зажмурился.

— Что чувствую, зная… Ты это к чему, черт побери? — Он кинул на Кляксу быстрый взгляд — тот смотрел на него горящими черными бусинами глаз-стеблей, его пухлые бока слегка провисли.

— О смерти я говорю. Ведь ваш организм истощается, нарушается обмен веществ, ослабевают биологические функции, кислородный баланс. В течение пятидесяти следующих лет или около того ты обязательно умрешь. Что ты чувствуешь, когда думаешь об этом?

Мэрфи откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы.

— Это со всеми случается, поэтому я не очень-то беспокоюсь по этому поводу.

— Со мной этого не случится.

— Поспорим?

— Очень мало Ахимса умерло, да и то только потому, что они сами этого захотели — сошли с ума. Но люди умирают. Гитлер умер. И Сталин умер. И ты точно так же умрешь.

Мэрфи выпятил подбородок.

— Знаешь, бьюсь об заклад, что и Ахимса умрут однажды. Что ты скажешь о несчастном случае? В корабль может врезаться астероид? Или планета?

— Наши мониторы предохраняют нас от подобных вещей.

— А как же конец вселенной, Клякса?

— Шисти говорят, что у вселенной никогда не будет конца. Будут возникать гигантские колебания, и все во вселенной просто перейдет в другое состояние.

— Ага, вот как. Перейдет в другое состояние. Когда мы умираем, наши тела становятся пищей червей. Это ведь тоже переход в другое состояние? Спорим, ты умрешь.

— Это ложное высказывание. Что чувствуешь ты, зная, что тебе предстоит умереть через очень короткое время? Я об этом спрашивал.

Мэрфи, нахмурившись, посмотрел на мониторы.

— Не знаю, как ответить. Думаю, что такие мысли только отвлекают от дела. Я очень много раз оказывался на волосок от смерти. Просто я знаю, что когда-то это все равно случится, и продолжаю заниматься своим делом. Мне кажется, хорошо, что мы точно не знаем, когда это произойдет. И вообще, единственное, в чем можно быть уверенным в этой жизни, так это в том, что когда-нибудь умрешь.

— То есть ты просто смиряешься с тем фактом, что ты обречен?

— Ну, думаю, что так. Я не могу этого изменить и не уверен, что хочу. — Мэрфи наклонился, внимательно глядя на монитор. — Я знал многих стариков, готовых к смерти. Большинство из них потеряли тех, кого любили, мир вокруг них изменился, и эти изменения были им не по нутру. Я знал хороших парней, которые просто устали от всей этой ерунды и вырубились. Я видел таких, кто хотел умереть от усталости, просто хотел отдохнуть.

— А ты, Мэрфи? Ты бы хотел стать бессмертным, если бы смог?

— А что ты предлагаешь?

— Пока еще у меня нет таких средств. Этот вопрос потребует длительного изучения, глубокого исследования. После того как я окультурю вас, я займусь этим стоящим проектом.

— Мне это наверняка понравится, но знаешь, вряд ли я продержусь больше двухсот лет.

— Ты устанешь и вырубишься?

Мэрфи рассмеялся.

— Нет. Но задумайся, Клякса, они назвали Толстяка сумасшедшим, так? Сказали, что он сошел с ума, раз осмелился нарушить запрет? Может быть, в конце концов он не такой уж сумасшедший? Может быть, он потерял смысл существования? Ты знаешь, все Ахимса мечтают стать такими, как Шисти, но я думаю, что это пагубный путь. Если идешь по чужим следам, перестаешь развиваться. Развиваешься только тогда, когда идешь своей дорогой. Ну, видишь ли, мечтаешь вроде как и лезешь из кожи вон, чтобы твоя мечта осуществилась. Если Ахимса хотят превратиться в маленьких Шисти, я думаю, это тупик, деградация.

Клякса подкатился к нему поближе, сплющился и с любопытством запищал:

— И через пару сотен лет ты будешь мертвецом, всю жизнь преследовавшим мечту?

— Ага. — Мэрфи сцепил руки на затылке. — Оглянись вокруг. Целая вселенная ждет, чтобы я сунул нос в ее дела. Вот почему я думаю, что твои Ахимса заблуждаются. Вы достигли бессмертия и забыли о том, что такое жизнь. Бессмертие стало самоцелью.

— Но это и есть жизнь.

— Чушь! Это существование. Жизнь — это нечто другое. Жизнь — это мечта, познание, стремление к новому. Черт побери, вероятно, если бы Толстяк не оторвал мою задницу от Земли, я сейчас был бы уже трупом, но уверяю тебя: если бы я не был десантником, я бы не оказался здесь. Имей я выбор — совершить смертельно опасный прыжок в какие-нибудь южноамериканские джунгли или просидеть всю жизнь страховым агентом в Бруклине, я выбрал бы прыжок в джунгли.

— Даже если бы тебе пришлось умереть?

Мэрфи улыбнулся.

— Даже тогда. Ведь всегда есть надежда. Ведь если я отправляюсь на задание, я вовсе не мечтаю о том, чтобы меня подстрелили, я иду, чтобы видеть, обонять, слышать, ощущать все, что только можно.

— Даже ценой безвременной смерти?

— Даже так. Видишь ли, умирая, я буду знать, что жил полной жизнью, испытал все, что может испытать человек. Сделал все, что возможно. Конечно, всегда есть риск, что тебя что-то остановит на твоем пути, что-то вырубит. Жизнь несовершенна — особенно для мечтателей.

— Именно риск и беспокоит меня.

— Нет риска — нет славы, приятель.

Клякса изумленно присвистнул.

— Значит, ты не думаешь, что по сравнению с другими Ахимса Толстяк был ненормальным?

Мэрфи расправил плечи.

— Клякса, иногда не мешает немножко поджарить себе пятки, чтобы самоутвердиться. Мне кажется, Ахимса нуждаются в объективной самооценке. Их дела плохи.

— Я подумаю над тем, что ты сказал. Ты смотришь на безумие совсем по-другому.

— Ага. — Мэрфи продолжал говорить, замечая, что Клякса начал сплющиваться. — Да, что означает эта кривая сопротивления на экране? Мне казалось, ты говорил, что магнитные линии заморожены в диске сращения и что они развивают угловое ускорение через горизонты.

— Я еще раз объясню это тебе, человек. — Мэрфи не расслышал едва различимое бормотание Кляксы: — Нет риска — нет славы. Нет риска — нет славы.

* * *

Виктор Стукалов застал Мику Габания в оружейном отсеке за чисткой одного из ружей. Он облокотился на барьер, отгораживающий полки с оружием, и воскликнул:

— Что я вижу, Мика? Если бы рядовой чистил оружие без приказа — это еще можно представить. Но лейтенант? Я думал, что это занятие для низших чинов.

Мика взглянул на него, вскинув бровь.

— А что, ты видишь вокруг много низших чинов, Виктор? Часть подразделения улетела к звездам. Другие строят базу на Тахааке. Здесь мы обязаны сами чистить свое оружие.

— Может быть. Какой большой путь прошли мы после Афганистана. — Он покачал головой. — Половина спецназа работает среди звезд под началом американского капитана. Половина американских десантников выполняет приказы русского майора. Куда мы отправимся в следующий раз?

Мика пожал плечами и иронически улыбнулся.

— Кто знает, товарищ майор? Судьба играет с нами странные шутки, да? — Он положил ружье на колено и уставился в пустоту. Его огромные ручищи безвольно покоились на ружье, под светлой кожей бугрились могучие мышцы.

Голос Габании смягчился — он спросил:

— Что мы делаем, Виктор? Какова истинная цель всего этого? Где правильный путь? Для меня все ориентиры потеряны.

Стукалов сжал руки и наклонился вперед.

— Я помню те времена, когда наш мир казался довольно запутанным, сложным местом. Мы спрашивали себя, правильно ли мы поступаем, вторгаясь в Афганистан. Партия сменила курс, стала равнодушной, оставив нас в замешательстве. И правда, что же нам делать дальше? Мы посылали оружие кубинцам, поддерживая революцию и защищая простой народ, а американцы и арабы посылали оружие афганцам, поддерживая контрреволюцию и защищая простой народ.

— Это было ошибкой? — Мика смотрел на него отсутствующим взглядом. — Государство дало нам все, Виктор, и я полагаю, что немного преданности не повредит.

Стукалов покачал головой:

— Я не предатель. Просто я думаю о том, как изменился образ наших мыслей. Мне интересно, кто такие люди. Капитализм был заклятым врагом. Но Ленин, Сталин, Троцкий — никто из них не встречался ни с Шисти, ни с Ахимса. Мика, все изменилось. У нас теперь нет такой роскоши, как разделение мира на белое и черное. Проблема в том, дружище, выживет ли кто-нибудь из нас вообще?

Габания дернул плечом.

— Не могу поверить, что все те годы партия ошибалась.

— Из-за твоего отца, Мика? — осторожно спросил Виктор.

— Он был врагом народа! — яростно выкрикнул Габания, напрягая мышцы и сжимая кулаки. — Он предал наши общие идеалы! Правильно, что его казнили. Я мог бы собственноручно нажать на курок, Виктор!

Стукалов кивнул.

— Конечно, это не мое дело, но ты ничего не слышал о твоей матери после того, как ее отправили в лагерь?

Лицо Мики окаменело.

— Никто не получает писем из ГУЛАГа, товарищ майор. Может быть, она стала полезным гражданином государства. Может быть, и нет. Может быть, она мертва, что, впрочем, не меняет дела. Не так ли?

Виктор вздохнул.

— Прости, друг. Мне не надо было говорить об этом. Просто я думал, после того, что все мы увидели…

Габания ответил по-прежнему вежливо, но несколько высокомерно:

— Не утруждай себя заботой о моей частной жизни, товарищ майор. Ты отвечаешь за действия вверенного тебе подразделения и за защиту интересов государства и партии. Исполняй свой долг. А я буду исполнять свой, Виктор.

Виктор слабо улыбнулся.

— Да, Мика, я совершенно согласен с тобой. И снова прошу тебя простить меня за то, что потревожил старые воспоминания, Прости меня. — Он выпрямился и медленно пошел прочь. Его душа была в смятении от того, что уже произошло, и от того, что еще могло произойти.

* * *

Светлана подняла глаза от компьютера и посмотрела на Сэма.

— От Моше ничего нет. Ничего. Мы не можем связаться ни с кем из АСАФа.

Глаза Сэма сузились, челюсти сжались.

— А “Призрак”? С ними можно связаться?

Она поорудовала странными рычагами, которые частично уже были приспособлены для человеческих пальцев.

— Привет Тахааку, это “Призрак”.

Она с облегчением вздохнула.

— Отлично, “Призрак”, мы хорошо слышим вас. Хотим сообщить, что с АСАФом связи нет. Они исчезли. У нас нет никакой информации, кроме того, что они больше не отвечают на вызовы линии передач. Не отвечает ни одна из групп. Мы полагаем, что это вмешательство Ахимса. Больше ничего не можем сказать на данный момент. Их безопасность под вопросом.

Несколько минут она слушала.

— Прием, поняла. В случае, если с вами потеряется связь, мы будем знать, что это произошло по вашей воле. Никаких свидетельств того, что Ахимса вмешались или вышли на связь, нет. — Пауза. — Поняла. Всего хорошего. Удачи и скорости вам, “Призрак”. — Она нахмурилась, отключила систему и откинулась назад, уставившись в пустоту. — Они тоже пытались связаться с АСАФом. Ничего, Сэм. Словно команда Моше выпала из космоса.

— Что они передавали в последний раз? — Сэм ломал голову в поисках логического объяснения их молчания.

— Моше говорил, — сказала она, — его точные слова: “АСАФ, слушайте меня. Мы вступаем на территорию ООП. Запомните, люди, это Ливан. Подчиняйтесь первому и второму законам, и бог вам поможет”. Это записано почти месяц назад по нашему времени. Возможно, позавчера для них, да?

Сэм закрыл глаза и глубоко вздохнул.

— А больше ничего? Никаких SOS? Ничего вообще?

Она покачала головой:

— Нет. Но нет также никаких причин считать, что они подверглись нападению. Наверное, их молчание — это простая осторожность. Предупреждение, что ли.

Сэм сел рядом с ней, крутя головой в тревоге.

— Что еще мы выудили из компьютерной системы Пашти? Мы узнали о гравитационных колебаниях, сгущении плазмы, колебаниях Н-временной рамки, эргоцентрических грависоматиках, генераторе нулевой сингулярности, и этот список можно продолжить. Мы уже можем действовать так же, как и они, даже продвинуться дальше, понять саму суть — как система работает и как ею пользоваться. — Он бормотал, тяжело дыша. — Напряги воображение, сколько у Ахимса есть способов выследить АСАФ или выкинуть их из космоса?

Она обняла его за плечи и слегка качнула головой.

— Не знаю. Я привыкла думать, что я необыкновенно сообразительная дама. Но чем больше я узнаю, тем сильнее удивляюсь, как же нам все-таки удалось перехитрить Толстяка? И не могу отказаться от мысли, что он просто-напросто не очень-то утруждал себя размышлениями. — Светлана склонила голову к его плечу. — Подумай, Сэм. Нам просто повезло. Шейла отлично все продумала, а Толстяк совершил одну-единственную ошибку, недооценив нашу способность к ведению двойной игры.

— Ага, — проворчал он. — Ладно, малыш, в любом случае мы получили звезды. Бог знает, что мы будем делать с лазерными трюками и ружьями Мэйсона и Маленкова, если Ахимса всего лишь изберут самый простой путь и кинут пару кубических метров спрессованной плазмы в космос. Я поражаюсь, почему они до сих пор не сделали этого.

— Тогда бы им пришлось убить и Пашти, — напомнила она.

— Да, Раштак неплохой заложник, правда? — усмехнулся Сэм. — Но зачем Ахимса печься о его жизни, если он с нами заодно?

Она прижалась к нему, не сводя глаз с монитора.

— Кроме того, здесь находится Чиилла. Пока Шист находится внутри станции, они не осмелятся производить шумы и разруху даже в том случае, если они объявили Пашти невменяемыми. А если они уничтожили АСАФ, значит, именно к этому они и пришли.

Сэм устало кивнул.

— И некуда бежать. Космос сжимается с невероятной быстротой и становится маленьким. Черт побери! Нам надо что-то делать. А что, если Шейла направляет “Призрак” в самое сердце западни? Что, если с ней приключится то же самое, что и с АСАФом?

Светлана положила свою руку поверх его.

— Сэм, все, что мы можем, это продержаться здесь и надеяться, что если Чиилла решит шахматную задачу, Раштак или кто-нибудь из нас придумает другую, чтобы занять его. Есть и второй путь: сесть на корабль и лететь куда-нибудь — но куда?

Сэм кивнул. Ему казалось, что ему уже тысяча лет.

— У нас есть ты и еще три женщины. И двадцать мужчин. Думаешь, этого хватит, чтобы создать большую колонию? Я не уверен, что хочу делить тебя с кем-нибудь.

— Вряд ли нас хватит, чтобы возродить человеческую расу, не так ли? — печально прибавила она, поудобнее устраивая голову у него на плече.

— Ага, к тому же я еще не совсем готов играть в Адама и Еву. Ладно, будем торчать здесь и ждать, что будет дальше. Знаешь, как я ненавидел Камбоджу? Мы ведь обещали им, что вернемся. А сами смылись, когда запахло паленым. Это предательство. Я не могу просто так взять и смотаться и оставить здесь Раштака со всем этим дерьмом. Это было бы повторением Детройта, я скорее умру, чем сделаю что-то подобное.

* * *

— Ты выглядишь почти так же скверно, как на Тахааке, — заметил Виктор, когда совещание закончилось. Громко переговариваясь, расходились по своим комнатам люди. Молчал только Мика Габания. Все эти дни он был чем-то занят, и его взгляд редко задерживался на Викторе, Мэрфи и Кате. Шейла верила, что Виктор сможет справиться со своими людьми.

Она ответила ему слабой улыбкой.

— Наверно. Я пыталась придумать, как нам лучше подойти к Земле.

— Хочешь выпить?

Шейла скользнула ласковым взглядом по его лицу и кивнула.

— Отличная идея, можно только приветствовать. Я давно не говорила ни с кем, кроме своего головного обруча. Каждый раз, тренируясь, я нахожу все больше и больше вариантов до тех пор, пока не потеряю основную мысль.

Он шел по коридору впереди нее.

— Ты все еще бредешь по темному переулку?

Она шла за ним, заложив руки за спину.

— Да, и это сводит меня с ума. Я не знаю, что выбрать, чего ожидать. Когда я имела дело с одним Толстяком, я строила козни против зацикленного на самом себе чужака, который не понимал, с чем играет, А теперь где-то потерялся АСАФ, Светлана ежедневно посылает нам новые варианты сценариев, которые Ахимса могут разыграть с нами. Может, мы летим прямо в дьявольскую ловушку Ахимса? Неужели они выследили Моше и уничтожили его? Что они сделали с ним? Что собирается предпринять Клякса, когда мы доберемся до Земли? Что будет делать Земля? Как нам донести до людей наши новости? Так много неизвестного! Я не могу ничего спланировать!

Он кивнул.

— Я могу чем-нибудь помочь? Я всегда в твоем распоряжении.

Она звонко расхохоталась.

— Ты знаешь, как мысленно вызвать взрыв звезды? Если бы мы все вместе напрягли свои мозги и сварганили этот маленький трюк, думаю, мы стали бы сильнее, чем сейчас. Вот такую операцию нам надо бы спланировать. Что ты предпримешь, если кто-то вышибет наш корабль из данного пространственно-временного измерения? Разве тебя учили этому в твоей спецназовской академии? Или тебя учили только прыгать с парашютом в Лондон и нарушать мирный сон честных капиталистов?

— Эй, поосторожней, у меня есть хорошие друзья среди капиталистов.

Она зашла в свою комнату и вздохнула. Виктор шагнул к автомату. Возле одной из стен стояла небольшая софа, и Шейла села на нее.

— Только кофе, Виктор.

Он вручил ей круглую рюмку с коньяком.

— Это кофе? Вряд ли, — съязвила она.

Ничуть не смутившись, он сел возле нее.

— Я же говорил тебе, что заказываю я. Считай, что это приказ врача. Тебе станет лучше: немного расслабишься, может быть, мозги проветрятся, и тебе в голову придет отличная идея.

Она весело рассмеялась, взяла коньяк и отхлебнула, закинув голову, а потом глубоко вздохнула.

— Кажется, обучение идет успешно. Наши люди выглядят просто отвратительно! Я страшно рада, что не только я теряю красоту, проводя ночи без сна.

— Ты все равно прекрасна. Еще чуть-чуть, и все остальные женщины обольются слезами, лишившись мужского внимания.

— Ты сокровище, Виктор. — Она взглянула на него и заметила в его глазах колебание. — Ты уже совсем не тот человек, который оказался на борту этого корабля сразу же после Афганистана. Ты смягчился.

Он поднял плечо.

— Ты тоже стала другой женщиной. Все мы другие. Жесткости поубавилось… чуть-чуть.

— Нет, ничего особенного. Только Мика остается тем же человеком, каким был всегда Интересно, как повлияет на нас то, что мы найдем на Земле? Кто мы теперь? Как они прореагируют, когда мы укажем им на небо и скажем: “Вас приветствуют звезды, забудьте о партии, забудьте о красной угрозе. Теперь мы все едины! Оставьте свои ружья и идите сюда. В космос! В космос!” Мика все еще живет старыми мерками. Он думает, что исполняет свой священный долг. Это меня пугает.

Она взяла его за руку и вложила свои пальцы в его ладонь. Его ответное пожатие было едва ощутимо. Она с наслаждением почувствовала тепло и нежность его ладони.

— Будь все проклято, неужели мы опять будем сражаться друг с другом, как с этими чертовыми Ахимса? Если Земля проявит враждебность, то Клякса… О, милый, я такая глупая. Я устала, Виктор. Давай поговорим о чем-нибудь другом. — Она улыбнулась и откинула со лба волосы. “Боже, как он прекрасен!”

— Я…

— Да, Виктор?

Он посмотрел в сторону, избегая ее взгляда.

— Я опять не мог уснуть. Я почти дошел до твоей двери прошлой ночью.

— Привидения?

Он прикусил губу, глядя куда-то вдаль.

— Это все война. Война, и приказ, и постоянное натаскивание на убийство других людей. Наша система внедрила и нетерпимость, и страх в людей, подобных мне. Как и в Сэма. Все мы были крепкими парнями, крутыми ребятами, которые видели смерть и ощущали теплую кровь, стекающую по нашим телам, когда мы резали ножами, стреляли, бомбили. В таких условиях меняется мироощущение.

— Да, — грустно согласилась она. Пятьдесят тысяч несчастий заполнили ее воображение. — Это так. Осталось ли во мне что-нибудь человеческое, Виктор?

— Да, возможно, ты самая человечная из всех нас. Ты все еще боишься, что я захочу главенствовать над тобой?

— А что, если я выиграю у тебя партию в шахматы?

— Думаю, что выиграешь. Если не выиграешь, это будет удивительно.

— Хочешь рассказать мне о привидениях?

Он закрыл глаза.

— Я боюсь того, о чем ты подумаешь, когда узнаешь.

Шейла напрягла память, стараясь вспомнить другое время, когда он предстал перед ней в образе молодого хищного зверя. Она вспомнила, как в его глазах после Тахаака появилось уважение, вспомнила и то, как он смотрел на нее давным-давно. Теперь в его голубых глазах светились лишь ласка и забота.

— Нет, Виктор, больше меня ничто не испугает. Слишком многое изменилось в нас обоих. Думаю, мы уже достаточно хорошо знаем друг друга. — Она подняла его руку и посмотрела на нее, гадая, сколько человеческой крови пролила эта рука, но страха Шейла не чувствовала.

— Ты знаешь, я люблю тебя. — Его серьезные глаза смотрели на нее с робостью.

— А я давным-давно полюбила тебя, Виктор. — Она улыбнулась и поцеловала его руку.

Он вскочил на ноги и стал быстро расхаживать по комнате, словно убегая от какого-то невидимого врага.

— У меня… Моего младшего брата звали Паша. Его тело нашли рядом с местечком, которое называлось Бараки. — Его лицевые мускулы задрожали, задергались. — Бараки. — Он на мгновение закрыл глаза, а потом посмотрел на нее с мольбой.

— Расскажи мне, Виктор. Я хочу это услышать.

Он кивнул и перевел дыхание.

— Привидения? Да, привидения. Мы… мы окружили деревню в середине ночи, образовав кольцо из вертолетов и БМП. Я был в ярости. — И он рассказал ей все, не упуская ни одной подробности.

Она слушала его исповедь.

— …Самая страшная часть кошмара — это когда она выбирается из пылающего отверстия. — Он тяжело сглотнул. — Последнюю пару недель, когда она добирается до меня, ее лицо становится твоим.

— Это чувство вины, Виктор. Ты убил ее. Теперь ты боишься, что убиваешь меня, отталкивая меня.

Он смотрел на нее, лицо его исказилось.

— После этого… когда я думаю о женщине… — он сел рядом с ней и обхватил голову руками.

— Ничего не происходит?

Виктор покачал головой с несчастным видом.

— Может быть, я на всю жизнь останусь импотентом. Думаю, тебе следует это знать.

Она притянула его к себе и поцеловала, чувствуя тепло его губ и смущение.

— Меня это не волнует.

Она обнимала его всю ночь, гладя по голове, ощущая его глубокое дыхание. Его нога покоилась на ее бедре, она чувствовала ее тяжесть. Потухшая потолочная панель еле проступала в темноте.

Он внезапно вздрогнул, закричал и проснулся.

— Ш-ш-ш, все в порядке. Ты здесь, с Шейлой.

Он тяжело вздохнул.

— Прости. Наверно, мне надо уйти.

— Мне было бы лучше, если бы ты остался.

— Даже после того, что было раньше?

— Спи, Виктор. У нас еще будет завтра, и завтрашняя ночь, и еще один день.

ГЛАВА 33

— Опускай магнитно-гравитационные поля медленно, — раздраженно пропищал Клякса. — Неужели ты не понимаешь? Ты имеешь дело с силой, в двадцать раз превышающей энергию вашего Солнца! Идиотка!

Барбара Дикс прикусила губу, ее лицо покраснело, зубы сжались. Она изменила направление рычага и осторожно повернула его. Стрелка на приборе показала медленное уменьшение энергии, на этот раз без скачка.

Клякса перекатывался с боку на бок, манипуляторы орудовали всеми приборами: люди впервые переводили корабль из нулевой сингулярности в нормальный космос.

Мэрфи сосредоточенно смотрел на индикаторы, поражаясь тому, что они измеряют удивительные поля, сохраняющие температуру в двести пятьдесят тысяч градусов по Кельвину в таинственных электромагнитных бутылях конструкций Ахимса.

Сбоку от него что-то бормотала Катя, что-то насчет властного тона, который за последний месяц стал для Кляксы привычным. Земля приближалась: им оставалось только открыть ворота гравитационных заслонов.

— Мэрфи, сбрось чуть-чуть температуру, чтобы уменьшить скорость, — приказал Клякса.

Мэрфи высунул кончик языка и стал манипулировать полями, чтобы снизить жар в окружающем их пространстве, перед тем как войти в нормальный космос.

— Достаточно, — сказал Клякса. — Когда выходишь из галактического ядра, необходимо снизить температуру, которая повышается из-за энергетических затрат. Радиации вокруг почти нет. Но есть газ и кое-какие частицы — вы называете это “солнечным ветром”. Мы можем вступить во взаимодействие непосредственно с вашим Солнцем, тогда появится радиация, магнитная и гравитационная буря, которая может оказаться разрушительной.

Катя вежливо ответила:

— Но это уничтожит всю систему. Такого восхода Солнца Земля еще никогда не видела. Все на Земле вымрет. Мы понимаем это, Клякса.

— А понимаете ли вы, что та же самая энергия может управлять движением планет? — Клякса сплющился. — Нет, такого вы не видели, правда? Послушайте, люди. Я многому научу вас. Вы похожи на ваш молодняк, у вас нет знаний. Вы еще незрелые, как говорится.

Катя прикрыла глаза в изнеможении и прошептала сквозь зубы:

— О боже, дай мне силы.

Мэрфи завершил свои манипуляции и проверил результат с помощью своего головного обруча. Ему удалось снизить температуру на пятьсот градусов, что и требовалось для уменьшения скорости. Неплохо! Теперь он мог позволить себе даже чуть-чуть ошибиться.

На экране появилось лицо Шейлы Данбер.

— Клякса, ты просматривал информационные системы? Есть какие-то следы активности Ахимса?

Клякса развернулся на своем пятнистом изножии.

— Я не смотрел. Посмотри сама. Подключи ту систему, которой ты так эффективно пользовалась на Тахааке. Отдаешь приказ, просматриваешь информацию и одновременно выходишь на связь. Таким образом к системе будут подключены все Ахимса. У нас именно так все устроено. Ахимса не могут себе представить, что нельзя засечь местоположение другого Ахимса. Нам это необходимо для того, чтобы вовремя прийти на помощь друг другу и не позволить погибнуть в экстремальной ситуации.

Шейла, сжав губы, кивнула, и ее изображение исчезло.

— Черт побери, Клякса, почему ты не сказал нам об этом? — спросил Мэрфи. — Нам как раз надо было скрыть свое продвижение! Спрятаться! Мы здесь как на ладони!

Клякса направил на него глаз-стебель.

— Мэрфи, мы ничего не можем поделать с гравитационными маяками. Даже если бы мы прошли через них мертвыми, в таком случае прохождение длилось бы двести пятьдесят ваших лет, даже тогда, даже приключись с нами такое несчастье, маяки все равно зарегистрировали бы наше прохождение.

Мэрфи кивнул и прикусил губу.

Опять появилось изображение Шейлы.

— Ну что ж, могу сказать, что нигде поблизости нет кораблей Ахимса. Я смогла связаться только с гравитационными маяками Ван Оорта.

Клякса заскользил на своем изножии и стал перекатываться с боку на бок.

— Очень хорошо. Это самая опасная часть всего нашего путешествия. Катя, подключи программу снятия запрета. Мэрфи, Барбара, смотрите на экраны. Нельзя допустить, чтобы гравитационные маяки затянули в свои сети даже частицу энергии нашей нулевой сингулярности.

Мэрфи сглотнул. За прошедшие месяцы он так много узнал о гравитации. Когда на мониторах возникли кривые линии и волны, он вздрогнул.

* * *

— Отлично! Мы их засекли! — дыхательные отверстия Тэна издали удовлетворенный звук. На его мониторе появилась отметка о проникновении в запретную зону. На волновых приборах их компьютерной системы возникли изображения “Призрака”, скользящего внутри полей.

— Они излучают страшную энергию. Нам повезло, что они не разрушили гравитационные маяки на своем пути, — с облегчением пропищал Коротышка.

— Клякса всего лишь штурман, он не представляет всех размеров угрозы, — напомнил Тэн. — А люди и вовсе глупы.

— Но они смогли выдержать совместное притяжение всех шести маяков, — сказал Созерцатель. — Мы можем уничтожить планеты, но не такой длинный корабль с генератором нулевой сингулярности.

Тэн медленно перекатился с боку на бок, его ороговевшие дыхательные отверстия добродушно загудели:

— Да, они смогли, но хватит ли у них мощи взлететь, готовы ли они к этому? Думаю, нет. На какой-то момент они оказались смышлеными, но давайте позволим им добраться до их планеты. Находясь поблизости от нее, они уже не смогут защитить себя нулевой сингулярностью. — Он весело хихикнул. — Мы подождем, пока не увидим на своих мониторах, что генератор полностью отключен. В этот момент мы свяжемся с Шейлой Данбер. Пусть она посмотрит на то, как рушится ее мир, перед тем как мы превратим в плазму ее и ее корабль.

* * *

Земля! Восхитительный шарик жизни! Драгоценная планета, взрастившая их! Она висела под ними, излучая яркий веселый свет. Как она не похожа на скучно-серый Скатаак, страдающий в перигелии, который им довелось увидеть!

Шейла наблюдала за тем, как “Призрак” вышел на геосинхрональную орбиту над Северным полюсом. Она перевела дыхание и посмотрела на топографический аппарат, который находился возле Кати.

— Отлично, проверь систему. Толстяк оставил гологенераторы, они функционируют?

Катя нахмурилась, прикрыла глаза, сосредоточилась на своем обруче и начала посылать сигналы в систему. Толстяк охватил мониторами всю Землю.

— Действует почти вся сеть, майор. Только один монитор, тот, что находится в Кремле, не включается.

Шейла посмотрела на аппарат. В Москве должна быть ночь, в Америке утро. Она вызвала президента Атвуда. Возникло изображение Овального кабинета. Комната была пуста.

— Что теперь?

Клякса отрастил манипуляторы и дотронулся до мониторов.

— Мы обнаружили, что, если ты создашь свою голограмму, служба безопасности засечет тебя.

Она так и сделала. Не прошло и тридцати секунд, как комната заполнилась агентами безопасности с пистолетами на изготовку. Они окружили ее.

— Не двигаться. Вы арестованы! — приказал мужчина с орлиным взглядом, опуская револьвер.

Шейла приветственно улыбнулась.

— Пожалуйста, позовите президента Атвуда. Скажите ему, что майор Шейла Данбер вернулась с задания Ахимса и хотела бы побеседовать с ним.

Двое мужчин подошли к ней сбоку, с оружием на изготовку и с наручниками. Орлиноглазый говорил что-то в свое радио. Шейла не смогла сдержать смех, когда увидела, как они пытаются схватить ее голографическое изображение: их руки свободно проходили сквозь пустоту.

— Вы в секретной зоне, мэм. Не делайте резких движений!

Руки мужчин хватали пустоту, и на их лицах отражался ужас.

— Трудно надеть наручники на голограмму. Пожалуйста, позовите президента Атвуда. Скажите ему, что с ним хочет поговорить Шейла Данбер.

Опять занервничали, начали суетиться, заволновались, казалось, они даже испуганы.

— Президент Атвуд? — спросил шеф безопасности, глядя на нее странно. — Что там насчет президента Атвуда?

Шейла скрестила руки.

— Послушайте, это очень просто, позовите его, мистер… не знаю, как вас зовут…

— Майор Роберт Хакстон.

— Отлично, майор Хакстон, позовите президента Атвуда и сообщите ему, что майор Данбер вернулась с задания Ахимса. Нам нужно многое рассказать ему и Генеральному секретарю Голованову. Да, кстати, какой сейчас год?

— Год? — Хакстон сглотнул. — Мэм, нашего президента зовут Берт Кук. На прошлых выборах партия Атвуда не набрала достаточного количества голосов. Кто вы?

— Последние выборы? — вдруг спросила Шейла, странное предчувствие появилось у нее. — Разве Толстяк не посылал вестей? А как же письма, которые мы писали? Как же…

Хакстон смотрел подозрительно.

— Ну что, может, вы скажете мне, что все это значит? Где вы?

— Шейла! — на мониторе капитанского мостика появилось лицо Виктора. — Над большей частью Восточной Европы висит радиоактивное облако. Стараясь улучшить изображение, я обнаружил пятна радиоактивности не только в Европе, но и на Аляске, в Северном Китае и в Пакистане.

На другом экране возникло лицо Мэрфи.

— Майор, они испытывают ракеты как раз под нами. Я проследил только что за полетом ракеты из Ванденбурга. Эта штуковина с бешеной скоростью пересекает Тихий океан. Если бы я был ясновидцем, я бы сказал, что она движется в Квебек.

— Майор! — зазвучал взволнованный голос Кати. — Я подключилась к военным коммуникациям Советской Армии. Они говорят о наступлении на Льеж, которое начнется на рассвете.

Остальные мониторы стали заполняться информацией, и Шейла повернулась к голографическому аппарату, глядя в наполненные ужасом глаза мужчин, наблюдающих за ее голограммой в Овальном кабинете так далеко внизу. Они, без сомнения, слышали этот хор голосов, доносящихся из пустоты над их головами, и теперь застыли в изумлении. Наверное, впервые такое количество секретной информации ливнем обрушилось на них.

Шейла не выдержала:

— Чем вы, черт побери, здесь занимаетесь? Вы что, Хакстон, превратились в шайку безмозглых лунатиков? Вы что, черт побери, воюете? Когда мы уехали, ракеты были обезврежены! Что, весь мир спятил?

Хакстон вздрогнул.

— Кто вы? Где вы находитесь?

— Где полковник Билл Фермен? — резко спросила она, чувствуя, что гнев переполняет ее. — Кровавые идиотские дебилы! — В мозгу ее промелькнула коротенькая мысль о том, что весь ее глобальный план рухнул, все надежды растаяли словно дым.

Лицо Хакстона напряглось, губы вытянулись в ниточку.

— Он мертв. Погиб во время первых бомбежек в Вашингтоне.

Шейла постаралась взять себя в руки, набраться сил. Вашингтон? Бомбили? Какие еще места подверглись бомбардировкам? Сколько людей погибло?

— Виктор, перенеси свою голограмму в Кремль, если он еще существует. Поговори с Генеральным секретарем Головановым, узнай, что…

— Голованов умер, — проговорил Хакстон вялым голосом. — Несколько лет назад от разрыва сердца.

— А начальник КГБ Куцов? — спросила она, подняв бровь.

Хакстон пожал плечами:

— Не знаем. Он исчез как раз перед началом их наступления в Восточной Европе. Говорят, его застрелили. Больше нам ничего не известно, да и какого черта он нам сдался?

В систему ворвался голос Мэрфи:

— Странное дерьмо! Только мы уехали, как они все тут посходили с ума к чертям собачьим!

Хакстон нервно оглядывался по сторонам. Его люди толпились возле голограммы Шейлы.

— Виктор? — спросила она. — Ты в Кремле?

— Да! Я разговариваю с главой службы госбезопасности. Они пытаются арестовать мою голограмму!

— Как только тебе удастся пробиться сквозь их крепкие русские черепа и заполучить Генерального секретаря, мы можем прекратить эту глупую инфантильную войну. — Она вздохнула и опять повернулась к Хакстону. — Позовите президента. Немедленно! Ваша забавная маленькая война окончена.

Хакстон сделал шаг вперед.

— Посмотрим! Вы проделали множество забавных трюков — но мы найдем вас!

Он начал орать, гневно потрясая кулаками. Шейла скрестила руки, ее душил гнев: всю силу ненависти она вложила в ледяную улыбку.

— Отлично, Хакстон. Меня не так трудно найти. Я нахожусь точно над Северным полюсом, выше его на двести восемьдесят миль. Если хотите, можете проверить. Мы не маскировались. Ваш мощный космический радар или хороший телескоп может обнаружить нас. Но делайте это, черт побери, в свободное от работы время! Дайте мне вашего президента!

* * *

— Черт бы тебя побрал, Клякса! Почему ты не сказал нам? — громыхал Мэрфи,

Клякса еле дышал, бока его дрожали.

— Это сделал Толстяк. Какая разница?

— А все те письма? — спросил Мэрфи.

— Ни одно не было послано. Толстяк делал это только для поднятия духа.

— Мне следовало бы…

— Лейтенант, — Шейла положила руку на плечо Мэрфи, потом обратила на Ахимса взгляд, который мог бы растопить лед. — Почему?

— Он хотел сбить с вас спесь. Он хотел сделать вас цивилизованными и заставить служить ему. Если бы ваше общество погибло, он мог бы создать новое, которое развивалось бы под его контролем. Вы бы увидели, к какому концу идут люди, и с радостью подчинились бы ему. Вы, люди…

— А если бы они истребили друг друга? — прервал его Мэрфи. — Уничтожили бы среду обитания? Оставили бы после себя пустыню?

Клякса отвел взгляд, не желая сдуваться.

— Я не знаю, какие планы на будущее строил Оверон.

— Мне кажется, ты лжешь, — Мэрфи хлопнул кулаком по панели. Его лицо горело огнем.

— Мне кажется, я поняла, — сказала Шейла. — У него все еще есть захваченное им способное к размножению стадо. Не правда ли, Клякса? Это был именно такой план?

Клякса слабо пискнул, отказываясь отвечать.

— Интересно, что еще он забыл нам сказать для своего удобства? — спросил Виктор, в свою очередь окидывая Кляксу ледяным взглядом.

— Мэрфи, — Шейла выпрямилась, — не спускай с него глаз. Если он дотронется до чего-нибудь тебе непонятного, попытается выдать нас Оверонам, делай с ним что сочтешь нужным.

— Слушаюсь, мэм.

Данбер и Стукалов вышли, а Мэрфи продолжал смотреть на Кляксу.

— Ты слышал? Что, хочешь выйти сухим из воды? Притворялся все время?

Клякса злобно пискнул и ответил:

— Я окультурю всех вас!

— О-хо-хо! Только через мой труп!

— Искренне надеюсь, что нет, Мэрфи. Ты мне страшно нравишься.

* * *

Мика Габания наблюдал за тем, как снизу вверх поднимаются прозрачные пузыри. Они прибывали один за другим. Проникая сквозь проницаемый пол корабля, они разрывались, и вновь прибывшие пошатывались, стараясь удержать равновесие. С широко распахнутыми глазами, испуганные, они небольшими группами направлялись в аудиторию.

Вместе с Виктором Стукаловым он приветствовал Генерального секретаря Евгения Карпова. Он щелкнул каблуками и провел трясущегося от страха вождя партии в аудиторию, думая о великой чести, которой он удостоился, сопровождая самого влиятельного члена партии на самое значительное в истории человечества совещание. Его гордость торжествовала, когда спецназовцы отдали честь при виде входящей советской делегации. Виктор указал места. Чувствуя на себе взгляд Карпова, Мика торжественно застыл с прямой спиной, с оружием наперевес.

Американцев ввел в аудиторию лейтенант Мэрфи, и челюсти Габания сжались. Американец почти пританцовывал, на лице его сияла глупая ухмылка. Так-то они реагируют на самые важные в истории человечества переговоры? Мэрфи — типичный образчик всей их своры. К чертям капитализм и все, что он породил! Порядок восстановился.

Барбара Дикс ввела европейцев, а китайцев рассаживал Петр Москвин. Одно за другим заполнялись кресла. Повсюду мелькали фигуры ветеранов спецназа: на “Призраке” они были в большинстве. Как приятно, что Земля видит отборные силы Советской Армии в качестве организатора этой эпохальной встречи!

По всему залу прокатился легкий шумок, когда на возвышении появилась Шейла Данбер. Справа от нее катился маленький Клякса, слева щелкал и громыхал Еетак.

Когда Шейла представила себя и пришельцев, стояла такая же оглушительная тишина. Мика сухо сглотнул, он чувствовал, что на его глазах вершится история. Перед партией открывались новые горизонты, и в этом будущем найдется место и для него: может быть, его возведут в чин майора или полковника. Ведь он сражался среди звезд. Он мог бы нести мировую революцию в космос.

— Сегодня все вы испытали на себе те перемены, которые навсегда войдут в вашу жизнь, — начала Данбер. — Мы стоим перед фактом, что конфликт, который мы остановили вчера, был результатом нашего отъезда и манипуляций пришельцев. Большая часть Европы лежит в руинах, девятнадцать миллионов человек погибло.

Кто-то нервно закашлялся.

— Такое больше никогда не должно повториться на нашей планете, — продолжала Шейла, склонившись к трибуне и оглядывая зал. — Мы не можем этого допустить. В настоящий момент на карту поставлена судьба Земли. На космической станции, находящейся на орбите вокруг звезды Пашти — Скаха, уже существует первая космическая колония людей, а там, — она неопределенно взмахнула рукой вверх, в направлении звезд, — Ахимса все еще вынашивают планы нанесения контрудара, звездного удара, целью которого является уничтожение всего человеческого рода. Они не желают нашего присутствия в этой галактике. Видите ли, они считают, что мы ненормальные. Что мы не способны к цивилизованной жизни. К сожалению, должна отметить: то, что мы увидели здесь, доказывает, что они не так уж заблуждаются.

Люди шумно вздохнули — и этот вздох эхом прокатился по залу.

— Некоторые из моего отряда затерялись в космосе, выполняя задание. Это совместная команда израильтян, американцев и русских — может быть, это первые человеческие существа, погибшие в бою среди звезд. Наше положение очень серьезно. На Тахааке американский капитан Сэм Даниэлс изо всех сил старается удержать позиции в космосе и следит за Шистом Чииллой, который очень скоро спросит нас, зачем мы живем. Если мы не сможем прийти к какому-то общему решению, он движением мысли организует гигантский взрыв на нашем Солнце.

Вы можете спросить: чего же нам бояться? Сверкающие зеркальные шарики, которые вы обнаружили на ваших боеголовках, были всего лишь минусовыми статичными полями. Вам пришлось заново производить бомбы, вы ничего не смогли сделать с этими таинственными зеркалами. То, что так поразило ваших инженеров, было всего лишь маленькой шуткой, незначительным вмешательством на атомном уровне, использованием атома, изменением природы силы атома. Но вот нулевая сингулярность — это не так просто, это не трюк. Мы знаем, что технология Ахимса позволяет им взрывать звезды, смещать космос, двигать огромные массы в пространстве, перемещать части материального мира, ну, допустим, перенести Красную площадь на место Трафальгарской.

Люди встревоженно зашевелились, оглядываясь по сторонам.

— Космос, леди и джентльмены, наш. Мы не отправимся к звездам как хозяева или завоеватели, мы всего лишь хрупкие, невежественные существа, мы сможем выжить, только добившись расположения Пашти, Шисти, а может быть, и Ахимса, если, конечно, нам удастся завоевать их доверие.

Клякса покатился вперед и громко запищал:

— А потом вы станете цивилизованными! Вы больше не имеете возможности жить как звери! Вы будете называть меня Овероном, и я стану вашим учителем!

Шейла улыбнулась маленькому сплющивающемуся пришельцу и кивнула. Еетак стал громыхать сам с собой что-то нечленораздельное, что-то непереводимое.

Встал Генеральный секретарь Карпов. Его встревоженные глаза сфокусировались на пришельцах.

— Как же все это организовать? Какое правительство будет главным, какое принесет наибольшую пользу? Как мы решим эту проблему? Кто будет руководить, кто будет иметь дело с этими… пришельцами? Кто сможет представлять интересы всего человечества? В ком мы можем быть уверены?

Приглушенный хор голосов нарастал в тускло освещенной аудитории. У Мики задрожали колени, когда он принялся обдумывать великие слова Генерального секретаря.

Подал голос президент Соединенных Штатов Берт Кук:

— Как бы мы ни организовали это, потребуется время, чтобы оценить, кто лучше всех справится с задачей. Посмотрите, мы только что были свидетелями того, как Советы сошли с ума и захватили половину Западной Европы. Так что не может быть и речи…

Шейла стукнула кулаком по столу и оглядела собрание.

— У нас нет времени для заседаний комиссий, мистер президент. Господин Генеральный секретарь, у нас нет времени торговаться, смотреть, кто какую получит выгоду, кто принесет больше пользы народу. В любой момент Ахимса могут превратить эту планету в кучу песка, в пыль. — Она помолчала, давая им время переварить ее слова. — Такова, леди и джентльмены, реальность.

Поднялся на ноги китайский делегат, и Шейла продолжала:

— Этот корабль надо загрузить всем необходимым для следующего путешествия в космос. Вам следует подумать о торговой делегации, которая полетит к Пашти.

Целый рой возмущенных голосов поднялся в зале. Во рту Мики Габания стало сухо. Сердце гулко забилось в груди. Он видел, что глаза Генерального секретаря внимательно рассматривают его и Виктора Стукалова. Это вселило в него внезапную уверенность. Былая мощь партии должна быть восстановлена. Если бы только его отец… Нет! Не думать об этом! У партии не было выбора, когда на карту поставлена судьба государства.

-Я призываю вас к порядку!-Данбер подняла руки, и воцарилась тишина.

— Разве среди людей не существует дисциплины? — спросил Клякса, глядя глазами-стеблями на Шейлу Данбер.

— Боюсь, что это редкое явление. — Она наклонилась над трибуной, пристально вглядываясь в напряженные лица слушателей. — Мы не просили, чтобы нас увезли к звездам. Нас похитили, вывезли насильно. Это сделал Ахимса по имени Толстяк. Мы оставили Землю с миром. А когда вернулись, увидели, что она пылает. Говоря словами моего хорошего друга, Моше Габи, это никогда больше не должно повториться!

— А как вы этого добьетесь? Каким образом вы достигнете такой идиллии? — спросил Генеральный секретарь Евгений Карпов.

В голосе его зазвучали надменные нотки.

Мика вслушался в них. Этот человек сплотил войска и спас Советский Союз от распада. Он использовал возможность. Впервые после окончания Второй мировой войны выдалось время, когда дамоклов меч ядерной угрозы перестал нависать над сердцем его Родины. Этот человек забросил Мировую Революцию в самое нутро капитализма! Габания горделиво улыбнулся, его захлестнула горячая волна восхищения своим народом, своим правительством, своим Генеральным секретарем.

Шейла Данбер шевелила губами, холодно глядя на Карпова:

— Мы долго добирались домой с Тахаака. У меня было много времени для размышлений над этим вопросом. Но я понятия не имела, какая чертова неразбериха творится здесь, какой кровавый хаос! Я вижу несколько вариантов. Один из них — образование многонационального совета, который вышлет своих представителей с Земли для…

— Народ Советского Союза отказывается, — Карпов упрямо стоял на своем, сохраняя высокомерный вид. — Это вопрос нескольких месяцев. Силы западной агрессии будут сокрушены. И тогда мы с вами поговорим!

Мика невольно ухмыльнулся

— Никто не станет, черт побери, с вами разговаривать! — встал Кук, его лицо покраснело от гнева.

— Китайская Народная Республика не согласна с таким положением вещей. Мы суверенная нация, и мы не хотим подчиняться совету аутсайдеров. Мы будем напрямую иметь дела с этими Ахимса! — присоединил свой голос Ван Донг Тао.

— Как и Соединенные Штаты! — заорал Берт Кук, потрясая кулаками. — Мы можем предложить пришельцам гораздо больше, чем кто-либо из вас! Почему мы должны отдавать себя в руки вашей тирании?

Зал взорвался возмущенными воплями, лицо Шейлы окаменело. Мика заметил едва различимое покачивание ее головы, словно она не верила своим ушам. В ее глазах мелькнули боль и отчаяние.

Виктор встал, встревоженно поглядывая на Данбер. Мика почти не различал его слов:

— Учитывая ситуацию на Земле, Шейла, думаю, что время дипломатии кончилось. То, что мы сделали тактично и вежливо с Пашти, здесь придется делать с помощью молота и меча.

Она кинула на него благодарный взгляд, а потом вновь обратила глаза к беснующимся политическим лидерам.

Виктор вернулся на свое место. Шейла слегка наклонилась вбок, оглядела аудиторию и подняла руки, призывая к вниманию. Ее лицо стало печальным. Она выглядела так, словно ее вынуждали к чему-то постыдному.

— Значит, вы ничего не поняли? Пожалуйста, у вас есть выбор. Мы можем выработать что-то конструктивное. Мы можем учредить всемирное правительство, которое будет действовать, учитывая интересы каждой нации. Вы можете выдвинуть в его члены лучшие политические умы. Я хочу работать с вами. Но, с другой стороны, если вы желаете продолжать это безумие, я буду вынуждена взять бразды правления в свои руки. Слишком многое поставлено на карту, леди и джентльмены, у меня не будет иного выхода, кроме как ввести на Земле военное положение. Я и моя команда будем следить за соблюдением порядка. К тем, кто не будет подчиняться, мы применим определенные санкции, например, лишим электричества.

— Смешно! — выкрикнул Генеральный секретарь. Люди — мужчины и женщины — вскакивали со своих мест, над креслами прокатился рев возмущенных голосов. — Советский Союз не боится угроз!

— Так же как Соединенные Штаты! — последовал примеру Карпова Берт Кук.

По сигналу Виктора Стукалова на людей, заполнивших аудиторию, были наведены ружья Ахимса. Тишина, как покрывало, окутала зал, и искаженные лица разгладились. Мика прицелился в американского президента, его толстый палец ласкал спусковой крючок любовным прикосновением.

Шейла провела дрожащей рукой по лицу, ее сердце почти не билось. Она потерянными глазами обвела аудиторию.

— Итак, у меня нет выбора. И планета, и все человечество переходят под мою ответственность. Отлично. Толстяк предусмотрительно нейтрализовал все ракеты. Мы увидели, что американцы опять попытались пойти по этому же пути, создавая новые ракеты. Те несколько бомб, которые вы произвели, представляют угрозу только для вас самих. Вооружение, которым вы располагаете, не опасно для этого корабля. Наша технология и наше господство в космосе позволят нам контролировать всю планету. Я последний раз взываю к вашему разуму. Что можем мы сделать сообща, как можем договориться? Мы будем сотрудничать? Или я объявлю военное положение?

Раздался одинокий голос. Мика увидел, что Евгений Карпов смотрит прямо в глаза Виктора Стукалова.

— Майор Стукалов! Как Генеральный секретарь партии, как глава Советского Союза я приказываю вам и вашему подразделению немедленно защитить наш народ от этой новой угрозы и передать данный корабль в мои руки!

Сердце Мики подпрыгнуло в груди. Ну вот и все. С этого момента восторжествует правильный путь, указанный Лениным, государство и партия двинутся вперед. Он с облегчением вздохнул и чуть не прослушал ответ Виктора.

— Извините, товарищ Генеральный секретарь, я не могу этого сделать: — Спина Виктора распрямилась. — Звездные проблемы значительно весомее партийных. Вам придется подчиниться приказам майора Шейлы Данбер. Мы больше не можем позволить себе терять наш…

Реакция Мики была инстинктивной — на уровне мускулов и костей, на уровне нервов, привычных к немедленным действиям в результате длительных тренировок. Его ружье выстрелило, и пуля пробила затылок Виктора. Он выстрелил трижды, чтобы удостовериться в смертельном исходе.

Эта минута застыла в мозгу Мики. От удара пуль человеческий череп треснул с оглушительным звуком, и ярко-красная кровь заструилась по золотым волосам. Глаза, которые когда-то смотрели на Мику с дружелюбием, стали безжизненными, пустыми. Руки, которые так часто в прошлом спасали жизнь Мики, дергались в конвульсиях.

Виктор. Это был мой долг. Прости, товарищ и брат. Я исполнил свой долг.

Он медленно поднялся, устремив глаза к Генеральному секретарю.

— Товарищ Генеральный секретарь! Я, Мика Габания, лейтенант спецназа… — он дернулся, почувствовав острую боль, что-то холодное вошло в его плоть. Его движения все еще сохраняли кошачью гибкость. Он повернулся, чтобы снова прицелиться, но сильная рука, подобно стальным тискам, схватила его за горло, перекрывая доступ воздуху.

Мика задергался, заметался, ощущая, как длинное холодное лезвие разрывает его внутренности, с хлюпаньем протыкает его диафрагму. То была смерть. Железная рука, охватившая его горло, не ослабляла своей хватки. Нож двигался без остановки, как живой, выплясывая страшный танец внутри его тела. Теплая кровь потекла по ногам Габания.

Комната стала медленно тускнеть, Мика зажмурил глаза. В его рассудок проник задушевный голос его отца, он вспомнил сильные, могучие руки, которые когда-то подбрасывали его в воздух и бережно ловили. Освещенная уютным желтым светом кухонного абажура, стояла его мать и улыбалась ему, ее круглое лицо излучало любовь, а его отец все играл с ним, подбрасывая вверх своими сильными руками. Мика попробовал пошевелить языком, но железная рука сжимала его у самого основания глубоко в глотке. Любящие глаза отца начали таять… таять… таять, превращаясь в застывшие глаза Генерального секретаря Карпова. А потом темно-серая пелена окутала его.

Тело Мики Габания безвольно обвисло в руках Мэрфи, кровь стекала с рук, образовывая лужицу на полу. Мэрфи быстро огляделся: все были в шоке. Он отошел в сторону и склонился над телом Виктора Стукалова. Оглядел его опытным взглядом. Габания стрелял наверняка.

— Никому не двигаться! — прогремел в тишине голос Константина Неделина. — Мы — отряд Призраков! Мы больше не подчиняемся ни одному правительству! Мы видели звезды!

Мэрфи опустил размозженную голову Стукалова на пол и глубоко вдохнул, чувствуя, что ему не хватает воздуха. Потом поднял глаза на Шейлу Данбер, которая нерешительно шагнула с возвышения. Ее лицо превратилось в застывшую белую маску, рот был полуоткрыт. Она, не отрываясь, смотрела на тело Стукалова, и Мэрфи показалось, что он видит ее переживающую агонию душу.

Мэрфи встал, оглядел аудиторию и увидел пепельно-серые лица спецназовцев, цэрэушников и американских десантников. Они были мрачны, некоторые покусывали губы, глядя поверх выставленных вперед ружей, готовых открыть стрельбу.

— Да, — зазвучал хриплый голос Мэрфи. — Это другой мир, ребята. — Заставив себя выпрямиться, он заглянул в отчаянные глаза Шейлы Данбер. — Майор, он мертв. Череп пробит, шея сломана. Даже медицина Ахимса не сможет оживить его.

Он видел, что ее гибкий ум парализован горем. Она стояла на возвышении, охваченная ужасом и отчаянием, ее лицо становилось все бледней и бледней.

О черт! Она собирается потерять сознание! Мэрфи зашагал к ней, печатая шаг, изо всех сил стараясь казаться образцовым солдатом, зашагал, не сводя с нее глаз. Он отдал ей честь.

— Лейтенант Мэрфи докладывает, мэм! — Он слышал, как его голос эхом прокатывается по тихому залу, он говорил, вкладывая в свои интонации столько силы, сколько потребовалось бы ей, чтобы прийти в себя. — Как вы посмотрите на то, чтобы освободиться от делегации землян? — Переведя дыхание, он прибавил едва слышно: — Ну давай, Шейла, не бросай нас!

Ее глаза прояснились, и она, чуть вздрогнув, кивнула.

— Расселите их в персональных комнатах, лейтенант. Отвечайте на вызовы только после моего приказа. — Ее голос звучал мягко, слабо, она с трудом держалась на ногах.

— Отряд Призраков, выполняйте приказ! — рявкнул Мэрфи, выпрямляя спину.

Когда Шейла повернулась, чтобы уйти из зала, он снова щелкнул каблуками, отдавая салют. За ней, щелкая и громыхая, двинулся Еетак, дребезжащим бормотанием выражая свое презрение.

Мэрфи нахмурился, развернулся и взобрался на возвышение. Он широко расставил ноги, заложил руки за спину и начал говорить:

— Капрал Неделин, вам присваивается звание старшего лейтенанта, потом мы утвердим это повышение. С капралом Оганским и Москвиным вы займетесь дипломатами, поселите их со всеми удобствами в казармах. Их надо разместить согласно приказу майора. Если они будут выказывать признаки неподчинения, делайте все, что покажется вам необходимым для обеспечения безопасности корабля. Можете применять силу. — Черт побери! Что я упустил? Что-то важное! — Все понятно?

— Да, сэр! — Неделин откозырял.

По-военному четко аудиторию очистили от дипломатов.

— Надо позаботиться о телах. Майора Стукалова похоронить на родине, — сказал Мэрфи. — Что касается Габания… о нем тоже надо позаботиться. Остальные расходитесь по своим постам. Да, и не тревожьте майора Данбер, мне кажется, ей нужно время привести себя в чувство.

Они закивали, и его наполнило странное чувство гордости. Черт побери, они не потеряли ни одного человека, пока не вернулись домой, пока тупоголовые политиканы не начали пудрить мозги. Все они знали, что нужно делать. Эти смерти не превратили их в диких зверей, даже сам он не испытывал ярости. Побывав среди звезд, они слишком далеко ушли от всей этой ерунды. Перед ними просто был их мир — и дурной и хороший. Добрый и злой, белый и черный.

Почему он так волнуется? Все-таки что-то он упустил. Он так переживал из-за Шейлы и… Он покачал головой и огляделся. Интересно, что скажет Клякса… Кляксы рядом не оказалось!

— Вот дерьмо! — взорвался Мэрфи. — Барбара! Катя! К мостику! Вдвоем! Пошевеливайтесь! — Сам он уже бежал, оставляя их далеко позади, громко стуча каблуками по графитовой поверхности пола корабля.

* * *

Клякса как раз образовывал второй манипулятор и наблюдал за одним из пультов, когда Мэрфи ворвался в дверь. Три толстых коротких рычага уже были повернуты, когда Мэрфи с разбегу остановился, громко хлопнув дверью. Да, очень скверно.

Один глаз-стебель повернулся к человеку.

— Я надеялся, что успею сделать это до твоего прихода. Ты становишься мудрее, Мэрфи. Поздравляю тебя.

— Что ты делаешь. Клякса? — Мэрфи заметил, что приборы показывают начало активизации генератора нулевой сингулярности.

Клякса слегка сплющился и запищал, глядя глазом-стеблем на Мэрфи. Да, час пробил. Так вот что испытывал Толстяк! Может быть, это и было безумием: эйфория мании величия охватила его, ему стало тепло, он чувствовал неведомое раньше возбуждение.

Заражен! Конечно, молекулы Толстяка проникли в него! Я ненормальный!

Мэрфи втянул в себя побольше воздуха, чтобы наполнить все еще сжатые легкие, и двинулся вперед.

— Стой! — пропищал Клякса. — Если ты приблизишься. Мэрфи, мне придется убить всех, кто находится на этом корабле.

Мэрфи остановился и подбоченился.

— Почему ты делаешь это, Клякса? — Он чувствовал, что в том месте, куда попала кровь Габания, нога стала охлаждаться. Кровь уже начала свертываться и крошиться.

Клякса добродушно насвистывал и пищал:

— Людей необходимо окультурить, Мэрфи, это принесет мне благо. Я уже говорил об этом в аудитории. Теперь я Оверон, учитель. Люди будут учиться, и ты тоже.

— А если я откажусь учиться твоим глупостям?

— Те, кто откажется учиться, будут уничтожены, Мэрфи. Другого пути нет. Видишь ли, за плохое поведение люди всегда получали награды. Теперь же будет вознаграждаться только хорошее поведение. Иначе я не добьюсь в своей жизни того, что хочу. С этой минуты ты всегда будешь называть меня Овероном.

— А тебе не кажется, что это немножко смешно — проделывать такие трюки в столь почтенном возрасте? А, Клякса?

— Ты будешь называть меня Овероном, или я откачаю кислород из комнат дипломатов. — Клякса пошевелил своими манипуляторами.

— Нет, — ступая вперед, сказал Мэрфи, — ты не сделаешь этого, Клякса, маленький мошенник!

— Отойди! Когда я открою дверь, ты выйдешь! И будешь называть меня Овероном! Я знаю, тебе хватит ума, чтобы понять это сразу же! Иди! Ты и твой отряд Призраков многому научили меня! Теперь твой народ — мой заложник!

Мэрфи кивнул, сердце его забилось быстрее.

— Ты не посмеешь и дернуться, Клякса! Ты не посмеешь и пальцем тронуть никого из нас! Ты забыл об одной вещи! Я здесь, с тобой.

Не прошло и секунды, как смертоносное лезвие его десантного ножа уперлось в мягкий бок Кляксы. Маленький круглый пришелец жалобно запищал и начал сдуваться, стараясь не отнимать дрожащих манипуляторов от пульта.

— Не делай этого! — зашипел Клякса. — Если ты убьешь меня, я включу нулевую сингулярность! Мы находимся близко от планеты, ты знаешь, какой будет эффект!

Мэрфи сглотнул, во рту у него пересохло.

— У нас на Земле для этого есть свое название, маленький негодник. Мы называем это мексиканским синдромом. Итак, ты подключаешь нулевую сингулярность, ты уничтожаешь мой мир, но в то же время и сам погибаешь, Клякса! Парень, клянусь тебе, это так! Я разорву тебя на куски! У тебя не будет ни малейшего шанса выжить! Ты меня слышишь?

— Давай, пусть будет мексиканский синдром! — засвистел Клякса, бока его еще больше опали. — Я не боюсь! Не боюсь, не боюсь, небоюсь! Нет риска — нет славы, Мэрфи. Я понимаю. Да, ты можешь убить меня, но Кляксу никогда не забудут! Я — Оверон!

Черт, этот ублюдок спятил — совсем как Габания! Мэрфи задыхался. По обеим щекам струился пот. Черт! Что делать? Думай! Черт бы тебя побрал, Мэрфи! Он спятил!

— Послушай, если мы убьем друг друга, победителя не будет! Сколько еще лет у тебя впереди? Разве Ахимса не бессмертны? Что хорошего, если ты здесь помрешь? — Он слышал собственные мольбы. — Давай договоримся. О Земле мы уже позаботились. Большинство с нами согласно. Какой смысл делать это?

— Людям нельзя доверять, Мэрфи. Они странное дерьмо, ты знаешь, — пропищал Клякса, подражая ему. Его бока еще больше провисли. Волнение его возрастало, и оболочка начала покрываться шишками. Писклявый голос слабел. — Толстяк совершил ошибку, когда пришел сюда. Нельзя было нарушать запрет. Или люди войдут в космос на моих условиях — или они умрут здесь. — Клякса продолжал медленно сдуваться. — Все мы умрем здесь… распадемся на клетки, растворимся… растворимся…

— Эй! Клякса, черт тебя побери! — Мэрфи видел, как обвисают и съеживаются манипуляторы. Он убрал нож, чтобы ненароком не проткнуть опадающие вялые бока пришельца. Быстро соберись со своими проклятыми мозгами, надувной шарик! Не сплющивайся, маленький ты сукин сын!

Мэрфи был в панике. Если Клякса впадет в прострацию и утеряет контакты с тщательно отрегулированными энергетическими приборами, нулевая сингулярность вовсю заработает, и все они погибнут. Мэрфи посмотрел на мониторы: генератор набирал обороты. Нет, он не сможет подобраться к человеческим пультам и отключить систему. Не хватит времени. Их судьба висела на кончиках вялых, обвисших манипуляторов Кляксы.

Взяв себя в руки, Мэрфи спрятал нож и сказал:

— Ладно! Пока ты победил. Я убрал нож, прости меня, Оверон.

Клякса начал раздуваться, его манипуляторы окрепли.

— Значит, ты видишь в моих действиях смысл? Ты будешь подчиняться?

— Да, — выдохнул Мэрфи, переводя взгляд с мониторов на глаз-стебель Кляксы.

— Выйди отсюда, — снова приказал Клякса. — Я открываю дверь капитанского мостика.

— Отключи генератор нулевой сингулярности, — Мэрфи перевел дыхание, он ненавидел себя за то, что сдался, но он знал, что никогда бы не сделал этого, если бы от Кляксы не зависела вся планета.

-Уходи! — настаивал Клякса.

— После того, как ты отключишь систему. Когда я увижу, что моя планета и люди в безопасности, обещаю, я уйду… Оверон.

— Отлично. Отойди к двери.

Мэрфи сглотнул и отошел. Он смотрел на мониторы и видел, как постепенно энергия уходит из системы. Ему стало легче дышать, но появилось странное опустошение. Что еще мог он сделать? Черт побери!

Дверь медленно открылась, и Мэрфи попятился. Он чуть не споткнулся о мягкий белый шарик: Толстяк катился мимо его левой ноги на капитанский мостик.

Клякса пискнул дрожащим голоском:

— Оверон? Это ты? Ты возвращаешься?

— Возвращаюсь. Чем ты занимаешься? — Дыхательные отверстия Толстяка раздулись от пронзительного свиста.

Клякса отдернул манипуляторы от пульта, сплющиваясь и худея на глазах, стараясь сдержать это стремительное уменьшение в размерах, чтобы не выглядеть смешным.

— Теперь я Оверон! Мэрфи назвал меня Овероном! Теперь это мой корабль! — Кляксе удалось сохранить круглую форму, хотя он все еще сплющивался. Голос его немного окреп. — Теперь и ты должен называть меня Овероном!

— Тебя, штурман?

Мэрфи понял, что у него еще есть шанс.

ГЛАВА 34

Мэрфи дотронулся пальцем до острого конца своего боевого ножа. Когда он посмотрел на двух Ахимса, взгляд его был тверд. Быстрее молнии он кинулся к Кляксе, схватил его и вышвырнул вон из двери, как пляжный мячик. Пролетая сквозь дверной проем, Клякса визжал. Ногой Мэрфи наподдал Толстяку, и Толстяк стремительно выкатился вслед за своим сородичем. Потом Мэрфи вышел и сам, подталкивая их в мягкие бока острием боевого ножа.

Теперь он мог праздновать победу. Эта мысль мелькнула в его мозгу, когда он оглядывал маленький бокс, который теперь вмещал двух сплющившихся, почти плоских Ахимса.

— А сейчас выслушайте мои условия. Вы наши пленники до тех пор, пока мы в состоянии вас везти, пока не найдем какого-нибудь подходящего местечка, куда мы зашвырнем вас, чтобы вы больше не беспокоили нас.

— Мэрфи, что мы тебе сделали? — заканючил Клякса. Он то становился абсолютно плоским, то весь покрывался шишками. — Ты обещал, что, если я спасу твой мир, ты позволишь мне окультурить вас!

— Я врал, — заверил его Мэрфи. — Черт тебя побери, да не сплющивайся же ты так! Ты можешь спросить, какого черта я врал? А разве Толстяк не лгал нам? Да, я проверил передатчик, Клякса. Я не Светлана, но я знаю, что с Землей всегда можно было связаться, мы могли поговорить со своими близкими в любое время с того момента, как попали на корабль!

— И вы будете наказывать меня? — завопил Толстяк. — Пытать? Убьете меня

Мэрфи улыбнулся.

— Нет. Зачем? Только из-за того, что ты пытался заставить нас убивать невинных Пашти? Только из-за того, что ты собирался и нас убить — людей, которые помогали тебе? Только из-за того, что ты привел в действие программу, которая могла бы взорвать все боеголовки на Земле? Ты думаешь, что мы собираемся отплатить тебе за все эти милые шуточки? Думаешь, мы вынашиваем месть или что-то вроде этого?

— Нам не причинят вреда? — Клякса стал медленно раздуваться.

— Нет. — Мэрфи дотронулся пальцем до ножа, зная, что оба Ахимса не сводят обезумевших глаз с блестящего лезвия. — Итак, Толстяк, когда ты очнулся? Мы все думали, что ты все еще играешь в медузу.

Тот слегка сплющился.

— У меня не было никаких причин менять свое решение. Мои мозги медленно распадались, когда я обдумывал свои поступки. Клякса послал мне сообщение о том, что теперь он стал Овероном. Но его обучение не завершено. Я понял, что мне опять нужно взять бразды правления в свои руки, так как он не способен…

— Я Оверон! — пробормотал Клякса, сплющиваясь от ярости.

— Он Оверон, — уверенным тоном подтвердил Мэрфи. — Обращайся с ним как с Овероном. Он хитрее, сообразительнее, чем ты, Толстяк… но ненамного.

Толстяк навел на него оба глаза-стебля и снова сплющился.

— Мэрфи, мне ничего не остается делать, как смириться с нынешним положением вещей. Но знаешь, человек, сколько бы времени это ни продолжалось, запомни, я еще увижу, как ты поплатишься за это!

— Я так рад, что Ахимса — цивилизованные существа, — процедил сквозь зубы Мэрфи. — Может быть, нам следует все-таки отомстить? — И он многозначительно срезал тоненький кусочек кожи с мозоли на большом пальце руки. Толстяк моментально стал плоским, что доставило Мэрфи несказанное удовольствие.

* * *

Шейла пробежалась дрожащими пальцами по волосам, ее зрение затуманилось: с Земли поступало огромное количество информации. Война была прекращена. Мир, затаив дыхание, ждал, когда будут оглашены законы военного положения. Молчали только Сирия, Иран, Ливия и Вьетнам, не желая вступать в контакт с инопланетянами. Ливан, казалось, тоже не слишком заботился о том, какой будет новая власть. Ну почему люди такие безмозглые?

Иногда в ее воображении возникало лицо Виктора. Она вновь чувствовала его ласку, вспоминала холодное, деловитое выражение его лица. Ее душа терзалась от горя, которому она не имела возможности отдаться целиком: у нее совсем не было свободного времени. Где-то возле сердца образовалась пустота, такая же огромная, как те пустоты, что разделяли галактические созвездия. Замерзшая тьма, которая всасывала ее жизненную энергию.

На корабельном мониторе появилось бледное лицо Кати.

— Майор, я получила сообщение от Ахимса. Пересылаю его в вашу комнату. Мы с Мэрфи посмотрим отсюда. Если вам что-то понадобится, дайте нам знать.

— Хорошо. — Она вздохнула. Лицо Виктора растаяло. — Ну?

Они появлялись один за другим — те же самые Овероны, их она уже видела на мониторах Тахаака, во всяком случае, ей так показалось.

Скорее всего все они были для нее на одно лицо.

— Шейла Данбер? — спросил один из них, тот, кого звали Тэном.

— Угадал. Чего ты хочешь сейчас, Тэн? Мы не досаждаем тебе. Ты вызвал меня, чтобы укрепить свое положение или чтобы поковыряться в свежих ранах?

Ахимса проигнорировал ее слова.

— Ваши мониторы могут поймать Луну?

— Наверное. Ее можно увидеть прямо отсюда. — Она почувствовала, что ее мужество надломилось. Что они такое затевают с Луной? Значит, несмотря ни на что, они так и не успокоились? Тактика шантажа?

На экране появилось изображение Луны. Вид светящегося зеленоватого шарика растрогал ее.

— Тэн, что бы ты там ни задумал, не делай этого! Ты зря хлопочешь. Мы снисходительны. А если говорить точнее, мы не причинили вреда ни одному Ахимса. Оставь нас в покое.

Тэн перекатился с боку на бок.

— У вас теперь есть кое-какое представление о гравитации, не так ли? Вы понимаете, насколько сильны гравитационные маяки? Кроме защитных функций, они обладают еще кое-какими возможностями. Смотрите!

Ей стало страшно, она затаила дыхание и кинула испуганный взгляд на Луну, которая так беззащитно висела меж звездами и тьмой. Появилось колебание, изображение Луны задрожало — едва заметно, словно ей это просто почудилось.

Колебание переросло в ураганный вихрь. С лунной поверхности поднялся столб пыли, дрожание вокруг него усиливалось.

Равнодушный голос Тэна прокомментировал:

— То, что вы видите, это гравитационные волны. Мы нагнетаем энергию с помощью гравитационных маяков. Куда направлена эта энергия, вы понимаете, да?

— Стой, Тэн! Прекрати немедленно! — вскрикнула Шейла, глядя, как облако пыли расширяется. Ей хотелось завопить, броситься на него в ярости, когда она увидела трещины, появляющиеся на такой далекой Луне: черные вихри зигзагами ползли по поверхности и раскалывали ее. Центр бури медленно двигался по Луне.

— Отлично, мы прекратим это. — В голосе Тэна появилась рассудительность. — Вы посмотрели, как это делается. Это довольно эффектно, не правда ли? Но пока хватит. Нам надо, чтобы в эту минуту вы были в своем уме. Чтобы вы все осознали. А потом мы опять начнем манипулировать с Луной до тех пор, пока вы не станете свидетелями крушения вашего мира. Мы выбросим вас из цивилизованного…

— Чего ты хочешь? — Страх ее усиливался. Слишком уж доверительно разговаривал Тэн. Видно, дела совсем плохи. Тэн стал медленно сплющиваться.

— Просто сказать до свидания. Вам не повезло, что Толстяк нарушил запрет. Если бы он этого не сделал, ваши сородичи спокойно поубивали бы друг друга. Или, быть может, когда-нибудь вам удалось бы достичь пика своего развития. Ну а теперь, в сложившихся обстоятельствах, нам надо пересмотреть и усилить запретные санкции. Во всем случившемся виноват Толстяк, и мы должны сообща ликвидировать последствия. В конце концов, за вас несем ответственность мы!

— У нас на борту Пашти и двое Ахимса, — холодно сказала она. — Вы что, убьете их заодно с нами? Мы еще можем подключить нулевую сингулярность и…

— И взорвать свою драгоценную планету, Шейла Данбер? Вы находитесь слишком глубоко в вашем планетарном гравитационном колодце. Ваш корабль взорвется и уничтожит саму планету. — Тэн раздулся и воскликнул: — А что касается Пашти и Ахимса, то Еетак знал, чем рискует. Толстяк и Клякса были причиной всех наших неприятностей. Так что примите мои соболезнования.

— Ты подлое, мерзкое существо, Тэн, — процедила Шейла.

— Мне не нравится, когда ты называешь меня так, как мы привыкли называть людей, — Тэн чуть-чуть обвис. — Хватит болтать.

Краем глаза Шейла увидела, как на поверхности Луны опять стали закручиваться вихревые потоки. Взвивался столб пыли, в центре Луны появилось слабое красное пятнышко: атомное вещество — плазма стала расплываться под воздействием разрыва гравитационных полей. Поверхность Луны начала трескаться и крошиться. Сколько осталось… О господи боже мой!

— Мэрфи! Вывози нас отсюда! Поднимай и увози! — Ее голос прерывался от ужаса.

— Майор, все системы отключены. Мне потребуется время, чтобы запустить их.

— А в это время, — вмешался Тэн, — ваша Луна исчезнет.

— Тэн, ты не хочешь этого. Здесь еще…

— Вам нечего сказать. Время болтовни прошло. Мы уничтожаем паразитов. Вам нечего предложить. Сделка не состоится. Вы нам просто-напросто надоели.

В бессилии ее раздражение и досада вылились во взрыв эмоций.

— Ублюдок! Бесполезный, отвратительный, безногий, бездушный ублюдок! Если бы я могла добраться до тебя, я бы собственными руками вспорола тебя и твое никчемное…

Какой от этого толк? Она потеряла все. Виктор, слава богу, тебе не придется видеть это!

Тэн перекатывался с боку на бок, восхищаясь ее гневом. Шейла закрыла глаза и начала дышать ровно и глубоко, чтобы привести себя в чувство. Ведь должен же быть какой-нибудь выход! Но какой?

— Когда мы сможем удалиться настолько, чтобы спасти себя, Мэрфи?

— Через пятнадцать минут, майор. То есть в этом случае мы и сами не взорвемся, и никого не уничтожим.

Пятнадцать минут? Она видела, что на Луне уже образовываются кратеры.

— А еще раньше мы направим удар на Землю и сбросим вас на нее в виде комка горящей плазмы, — заверил Тэн. — Восхитительно! О, мы помним ваши угрозы, майор! Скоты! У вас хватило наглости угрожать Ахимса!

Что же делать? Шейла вскочила на ноги и заметалась по комнате, расширенными от ужаса глазами глядя, как поверхность Луны начинает оплавляться подобно подожженному полиэтиленовому пакету.

Слишком поздно! Она поняла это, и душа ее окаменела. Слишком поздно! Я это сделала! Я привела нас всех прямо в западню! Откуда было мне знать, что гравитационные маяки способны выделывать такие трюки?

— Ты победил, Тэн, — Ее руки безжизненно повисли. — Пусть будет по-твоему. — Она развернулась и прокричала ухмыляющейся голограмме: — Черт побери! Мы позволим Толстяку и Кляксе смотаться! Мы позволим высадить нас на Землю, и вы опять закупорите вашу бутыль! Это варварство! Прекратите! Вы выиграли!

Писклявый смех Ахимса эхом прокатился по всей ее комнате.

— Нет, — радостно провозгласил Тэн. — Вы слишком опасны. Это единственный выход. Ваш род закончил свое существование, майор, но мы наслаждаемся вашей капитуляцией.

Она вздрогнула — их смех становился все громче и громче. Опустошенная, охваченная паникой, Шейла Данбер приготовилась к гибели своего мира.

— Пожалуйста. Пожалуйста, не делайте этого.

Луна задрожала, столбы пыли поднялись, и стали видны огромные трещины.

Шейла покачала головой, в горле ее запершило.

Сначала она никак не отреагировала на странные звуки разрывов. Но нарастающий гул заставил ее пристальнее всмотреться в экран, и она застыла с широко раскрытым ртом. Несколько Ахимса буквально подпрыгнули, как баскетбольные мячи. Их глаза-стебли беспорядочно заметались из стороны в сторону, а тела стали плоскими. Их голограммы задрожали, стали туманными, расплывчатыми — по ним заструились такие же волны колебаний, как по поверхности Луны.

Что-то мигнуло, и их голограммы растаяли — экраны потухли. Какой-то из Ахимса по случайности сохранил свою прежнюю форму и с удивлением смотрел, как сплющиваются, издавая нестройное попискивание, его сородичи. Другие превращались в подобие тарелок, перегородки вокруг них рушились, отовсюду слышались звуки взрывов. Сталь затрещала, и гигантская металлическая труба высунулась из стены сзади обвисающей фигуры Тэна. Вслед за трубой появилась башня. А потом стена рухнула под тяжестью металлического чудовища, которое заполнило весь экран.

Перекрывая весь этот шум, в компьютерной сети прозвучи голос:

— Тэн, ты немедленно прекратишь все это! Отключи систему! Живо!

Шейла потеряла дар речи. Буря на Луне все еще бушевала, вихри крутились, но плазма в центре стала терять цвет.

На других мониторах та же картина: огромные машины врывались к Ахимса, ломая стены. Громадные стволы целились в сплющенных, покрывшихся шишками пришельцев.

Плоский Тэн пытался перекатываться из стороны в сторону, стараясь ускользнуть от монстра, как вдруг в центре башни приоткрылся люк. Из танка выбрался гномоподобный человечек Моше Габи. Он улыбнулся и добродушно сказал:

— Шалом! — И приветственно махнул рукой остолбеневшей Шейле Данбер. — Докладывает рота АСАФ, майор!

Она изо всех сил сдерживала готовые потоком хлынуть слезы. АСАФ! Они все-таки сделали свое дело, в последний момент спасли положение! Слава богу!

Шейла не могла справиться с охватившими ее чувствами. Голова ее все еще вздрагивала, когда она произнесла:

— Моше, где ты был? Мы страшно разволновались, когда ты перестал выходить на связь!

— Второй закон Ливана, майор. До встречи с врагом необходимо соблюдать радиотишину.

Впервые за несколько миллиардов лет Тэн стал совершенно плоским.

* * *

“Призрак” опять двигался под воздействием нулевой сингулярности. Команда каким-то образом ухитрилась навести порядок на корабле, справиться с неразберихой. На борт поднялись тысячи новых добровольцев за то время, пока корабль висел над Северным полюсом, а фабрика Ахимса строила новые комнаты — спрос на них существенно увеличился. Теперь к звездам отправлялся целый народ. Корабли Пашти устремились к Земле за товарами, везя на новые рынки продукцию и технологию Пашти, загружаясь экзотической пищей, тканями, предметами культуры и всем тем, что привлекло внимание торговцев Пашти. Еетак стал послом Пашти на Земле и получил в дар остров в Микронезии.

Виктора похоронили в Туле, на родине, далеко от звезд. Шейла улыбалась, глядя, как глаза отца Виктора наполняются слезами. Итак, все долги были отданы. Он гордился погибшим сыном — последней жертвой войны, которая наконец закончилась — навсегда. Виктор, он теперь так далек от них. Виктор! Против ее воли с ресниц на щеки капали слезы.

Оцепеневшие земляне с удивлением наблюдали за спектаклем, развернувшимся на небе, запуганные тем, что происходило с Луной, с ее привычным, таким родным ликом. Шейла взглянула на проплывающие мимо звезды — невероятно, как однажды сказал Сэм Даниэлс.

— Майор? — вмешался в ее размышления голос Мэрфи.-Я не слишком поздно?

Она подняла глаза и пожала плечами: ее мысли все еще находились далеко — в космосе, в воспоминаниях.

— Что-то неладно?

— Нет, мэм. Просто я хотел убедиться, что с вами все в порядке.

Она слабо улыбнулась.

— Неужели у кого-нибудь из нас может все быть в порядке?

Он ответил:

— Не уверен, майор. Ни у кого из нас не было времени подумать об этом. Черт побери, не знаю. Мне кажется, у меня все в порядке.

Она рассмеялась, сама удивляясь звуку, вырвавшемуся из горла.

— Поразительно. Я никогда не думала, что кто-нибудь может столько выпить. Тринидад и Колорадо надолго запомнят тебя. Именно из-за этого младший брат Круза оказался на борту. Вы вдвоем наделали столько шума!

— Но я же обещал Крузу навестить его семью и отведать настоящей жратвы. Кстати, его мамочка послала парочку отличных маисовых лепешек. Если вам это интересно, мы положили их в морозильник. Его младший братишка повсюду ходит за мной как привязанный. Кажется, ему не терпится скорее стать героем, таким же, как его старший брат.

— Ведь это Катя — виновница этого маленького представления? Полиция Тринидада страшно не хотела вас выпускать — несмотря на мои просьбы.

Он опустил голову и переступил с ноги на ногу.

— Ну, в общем-то так, я не ожидал, что она захочет остаться здесь. Я никогда раньше так не любил. То есть, конечно, она как создана для такой работы, но я думал… Черт, разве это имеет значение?

Шейла устало покачала головой:

— Конечно, имеет. Она будет отличным переводчиком при Еетаке. И она так любит солнце, так любит купаться!

Долгое время они молчали.

— Ладно, пойду-ка я осмотрю корабль. Может, Барбаре нужна помощь, может, надо приглядеть за кое-какими вещами. Я просто думал… ну ладно, ничего. Ну, если вам когда-нибудь захочется поговорить, дайте мне знать. — Он направился к коридору, держа руки в карманах. Казалось, он нервничает.

— Минуточку, Мэрфи.

Он остановился, услышав ее голос, и вернулся.

Шейла собиралась с мыслями.

— Когда ты убил Габания, что… — Она покачала головой, расстроившись от того, что не может облечь свою мысль в слова. — То есть я хочу сказать, это случилось так быстро. Он выстрелил в Виктора, и ты убил его. Ты должен был почувствовать что-то.

Он подошел к ней и сел в кресло, прислонившись спиной к стене кабины наблюдения.

— Просто я делал свою работу. Не беспокойтесь по поводу смерти, майор. Она всегда с нами — или за горизонтом, или в глубине сознания. Что же касается Виктора, он не почувствовал ничего. Мика был профессионалом. И Габания не почувствовал ничего — потому что я тоже профессионал.

— Я говорила не об этом. Все это было настолько глупо! — Ее глаза смотрели на него с мольбой, ей так хотелось, чтобы он понял ее.

Он улыбнулся и вздохнул.

— Это были последние судороги старого режима, майор. Зачем думать о смысле всего этого, искать причины? Это свершившийся факт.

— Сэм говорил мне. Он просил меня держаться поближе к тебе. Спасибо тебе, лейтенант. Вы с Виктором в конце концов спасли всех нас. Вы оба герои.

Он опустил глаза и запустил руку в свои рыжие волосы.

— Я не делал ничего героического, майор. Я просто не мог позволить, чтобы наше дело провалилось. Ведь было столько сделано. Но что вы хотели сказать о майоре Стукалове?

Она посмотрела на звезды.

— Не знаю почему. Правда не знаю. Но мне почему-то кажется, что именно Виктор в конце спас нас всех.

— Каким образом?

— Когда Сэм вызвал меня и сказал, что Чиилла очухался, я думала о Викторе и смотрела на звезды. Помнишь, Чиилла хотел узнать, зачем мы живем?

Мэрфи кивнул.

— Я одна должна была говорить с самым мудрым существом во вселенной… и я не знала, что ответить. — В уголке глаза появилась слезинка. — И тогда я сказала Чиилле, что мы живем для того, чтобы задавать вопросы. Я сказала ему, что, если нас уничтожат, мы не сможем задавать вопросы. А если мы не сможем спрашивать, то не сможем учиться, узнавать ответы. Если бы жизнь не была познанием, зачем бы тогда существовала вселенная?

— Значит, в скором времени Солнце взорвется?

Она медленно покачала головой:

— Нет. Чиилла ответил, как я поняла, приблизительно вот что: в наших с ним целях есть что-то общее. Потом он перечитал все наши файлы, посвященные философии, буддизму и другим мистическим традициям и верованиям, заискрился всеми цветами радуги и поплыл к своему космическому кораблю. Сказал, что вернется через парочку миллиардов лет, чтобы обсудить сущность бога, — за это время наши информационные процессоры должны будут приблизиться к совершенству. Забавно, еще он сказал, что Толстяк неверно понимал пространственные измерения. И заключил свою речь тем, что, когда он вернется, ему бы хотелось получить в подарок магнитофон,

— А сколько существует путей выигрыша шахматной партии? Он сказал?

— Не знаю, — Шейла снова взглянула на звезды. — Число, которое он назвал, тут же перегрузило компьютерную память.

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30

ГЛАВА 31

ГЛАВА 32

ГЛАВА 33

ГЛАВА 34