«Итерации Иерихона»

Аллен Стил ИТЕРАЦИИ ИЕРИХОНА

Кенту, Лайзе и Меган Орландо

ПРОЛОГ

Поговорим об Иерихоне.

Как говорит Книга Иисуса Навина, хананейский город Иерихон был разрушен, когда армия Иисуса Навина подошла под стены его и шесть дней воины с ковчегом и трубами обходили Иерихон. На седьмой день при громком восклицании стены обрушились, и тогда Иисус и бывшие с ним победили хананеев и взяли город.

Так по крайней мере говорит легенда. Около двадцати лет назад археологи, изучавшие в Израиле руины Иерихона, недалеко от Иерусалима, пришли к другим выводам. Они установили, что Иерихон был разрушен не бараньим рогом, а сильным землетрясением, вызванным геологическим разломом, проходящим под долиной Иордана. И к тому же город был разрушен за полтораста лет до указываемой даты Иерихонской битвы. Таким образом, талмудическая традиция заметно расходится с современной точкой зрения в интерпретации одних и тех же свидетельств. Короче говоря, деяние природы приписывается людям.

А сегодня пятница, 19 апреля, 11 часов 32 минуты. Около трех с половиной тысячелетий после падения Иерихона плюс-минус несколько столетий, да кто их считает? Когда столько времени прошло, это уже погоды не делает. Чем больше меняется мир, тем больше он остается прежним.

А я сижу по-турецки на полу гостиной брошенного и наполовину развалившегося дома на юге Сент-Луиса. Время — около полуночи, и я диктую эти записки своему карманному компьютеру. У Джокера батарейки заряжены полностью, но все же я поглядываю на сигнальный светодиод батарейки. Если она подсядет…

Ну вообще-то я уверен, что найду другую. Их в этой части города найти легче, чем, например, ничейную банку венской колбасы. Я тут по дороге видел в паре кварталов отсюда, на перекрестке Седьмой и Одиннадцатой, разбитый универмаг, а южные мародеры за батарейками не гоняются. Хотя наверняка не скажешь.

Я недавно слышал рассказ о подростке, которого убили, когда он мирно пасся в видеомагазине. Видимо, он уже выходил с ворохом кассет, когда его застукала уличная банда, контролирующая этот район. В истории, дошедшей до «Биг мадди инкуайрер», говорилось, что они повесили его на телефонном столбе. Когда его нашли на следующее утро, у него вокруг багровой шеи была обмотана лента «Повесь их повыше» — легкое прикосновение иронии, кто способен понять. Хотя у бандитов вряд ли хватило бы юмора сделать это нарочно.

Конечно, не исключено, что это был всего лишь слух — один из многих. С самого землетрясения такие слухи ходили сотнями, и, поскольку этот не получил подтверждения, в газету он не попал. И все-таки я решил говорить лишь до тех пор, пока светодиод не замигает. Тащиться на угол Седьмой и Одиннадцатой — это не так просто, как когда-то.

Семья, которая здесь некогда жила, выбираясь из города, как многие поступали со времен Нью-Мадрида, вытащила все, что только можно было спасти. Брошенные остатки мебели почти скрылись под толстым слоем щебня, бывшим некогда стенами спальни. Еще в этой части дома воняет. Надеюсь, что это только кошка. Мертвые кошки меня, в отличие от мертвых детей, не волнуют.

Бывшие жильцы бросили здесь старый холодильник и плиту, но в этом районе нет электричества, и они не работают. Должно быть, «Юнион электрик» решила, что квартал пуст, поскольку даже уличные фонари неисправны. Еще здесь есть засаленная, оккупированная насекомыми кровать, заплесневелая занавеска с Микки Маусом — единственный намек, что когда-то здесь жили дети — надеюсь, это кошка смердит, — а наверху в кухонном шкафчике полупустая коробка «Литтл Фрискиз».

Наверное, дохлая кошка пахнет.

Надо будет у пса спросить, если он знает.

Пес нашел меня в доме и обрадовался «Литтл Фрискиз». Под ковриком у двери я нашел запасной ключ — прежние жильцы не отличались изобретательностью по части тайников, но тогда, как известно, в Сент-Луисе было куда спокойнее — и сам себя пригласил войти. Тут я услышал как кто-то сопит у меня за спиной. Я повернулся и в свете угасающего дня увидел вполне взрослого золотистого ретривера, который прошел со мной на задний двор. Язык высунут изо рта, шерсть мокрее, чем мой пиджак, но в отличие от других бродяг, встреченных мною раньше, он еще не одичал. Просто большой старый чаучау, живущий на собственные средства в квартале (хотя и бывшем) среднего класса.

Он меня обнюхал и махнул хвостом, причем не возражал, когда я потрепал его по холке, так что я впустил его в дом. А какого черта, нам обоим нужно общество. К счастью — по крайней мере к собачьему счастью, — нашлась коробка кошачьего корма. На вкус плесени он не обратил внимания. Я только мог позавидовать его аппетиту.

Дружелюбная была псина.

Он решил расположиться здесь на ночь. Я его предупредил, что он заводит компанию с лицом, разыскиваемым федеральными властями, и будет нести за это ответственность по всей строгости закона, но этот ублюдок явно забил болт на федеральные власти. Я ему дал поесть, и он это у себя в бухгалтерии отметил. А потом расплатился, предупредив о вертолете.

Через несколько часов солнце стояло низко, и я уже устал скрываться. Лежа на кушетке и лениво почесываясь — блохи закусали, — я слушал, как стучит по крыше холодный и сильный дождь, капая через трещины в потолке. Глаза слипались. Черт-те какой день выдался.

Пес лежал, свернувшись на голом полу рядом с кушеткой, полностью погрузившись в себя, но вдруг вскочил на ноги и залаял. Я продрал глаза и увидел, что он брешет на широкое окно в другой стене.

В темноте ничего не было видно, но откуда-то снаружи донеслось низкое гудение.

Вертушка.

Скатившись с кушетки, я мягким прыжком перелетел через комнату и юркнул в дверь кухни. Теперь шум лопастей был слышен очень громко.

Я затаился в кухне, прижавшись к влажной от дождя стене, пес бешено лаял в окно и рычал, а трескотня лопастей становилась все громче. Потом вертолет завис над газоном перед домом — мне были видны лишь его мелькающие огни.

Меня поймали «Апачи».

По крайней мере один боевой вертолет «Эй-Эйч-64», двадцать одна тысяча фунтов внезапной смерти. Может быть, он и устарел, но я помню, как в восемьдесят девятом, когда я был пацаном, по телевизору показывали эти штуки над Панамой. Они там охотились на какого-то хмыря с мордой сутенера, по имени Норьега. А теперь охотятся на журналиста по имени Джерри Розен.

Кстати, я вам представился?

Несколько долгих минут «Апач» висел за окном. Я представил себе, как второй пилот поворачивает турели инфракрасных приборов ночного видения и старается добиться четкого изображения через завесу водяной пыли. Вертолет был так близко, что я мог сквозь узкий кокпит разглядеть силуэты командира и второго пилота. Дрожала перекошенная рама окна, и ветер лопастей разгонял воду по стеклу.

До меня дошло, что, если заработает тридцатимиллиметровый пулемет под фюзеляжем, сухая штукатурка стен защитит меня не лучше бумажной салфетки… а если я рвану через заднюю дверь, меня инфракрасные датчики засекут раньше, чем я выскочу на задний двор. Каждый, кто будет замечен патрулями ВЧР после наступления комендантского часа, подозревается в мародерстве, а в этой части города они даже не станут возиться с арестом. На самом деле они даже не окажут вам такой чести, как старый добрый галстук Клинта Иствуда вокруг шеи.

Я схватился за Джокера в нагрудном кармане, стиснул его в ладони и ждал, когда через окно полетят пули. Моего лучшего друга они нашли, этих бедолаг из «Типтри корпорейшн» они нашли, а теперь они нашли меня.

И все же, несмотря на весь этот шум, схваченный перекрестьем прицелов пес продолжал отстаивать свою позицию. Встав передними лапами на подоконник, оскалив порченые желтые зубы, опустив хвост, но все же не поджав его между ног, этот отощавший, потрепанный пес злобно рычал, и клацал зубами, и лаял на зависшую по другую сторону окна машину, и в неожиданный и потрясающе ясный момент озарения я понял, что он говорит:

«Вон отсюда, вон отсюда, это мой дом, этот дом — мой. МОЙ ДОМ! УЕ… ОТСЮДА! МОЙ ДОМ!»

И в этот момент между жизнью и смертью второй пилот, рассматривая изображение на экране, пришел к решению:

«Ни хрена тут нет, кроме этой хреновой собаки».

Вертушка ВЧР взмыла вверх и косо пошла в мокрую ночь, мелькнула призрачными огнями прожекторов по разрушенной улице и скрылась с глаз.

Пес был награжден новой порцией «Литтл Фрискиз» за бдительность и самоотверженность, и с тех пор я не спал.

Вы можете чувствовать себя в безопасности за стеной — какая бы она ни была, — которой вы себя окружили, но я вам точно говорю: то, что случилось со мной и с моим городом, ходит и рядом с вами. Никто из нас не застрахован, и все ваше чувство безопасности — самообман.

Меня зовут Джерри Розен. Я — репортер, и вот что произошло со мной за два дня и три ночи в городе Иерихоне, более известном сейчас под именем Сент-Луис, штат Миссури.

Сообщение Агентства АП (электронная версия) 17 мая 2012 года

СЕНТ-ЛУИС, МИССУРИ (АП).

Сегодня в Сент-Луисе произошло сильное землетрясение (7,5 балла по шкале Рихтера). Большие разрушения в городе и окрестностях, сотни погибших.

Эпицентр землетрясения, начавшегося в 13:55 и продолжавшегося около 45 секунд, находился в городе Нью-Мадрид, около 130 миль к юго-востоку от Сент-Луиса. От толчков качались высотные дома в центре города, было разрушено множество зданий поменьше и масса жилых домов во всей округе, а мост легкорельсовой дороги через Миссисипи просто рухнул.

Точное число пострадавших в Сент-Луисе на данный момент неизвестно. Однако представители полиции и пожарной команды сообщают о двухстах смертных случаях. Городские больницы переполнены людьми, обратившимися за медицинской помощью.

Особенно тяжелыми последствия землетрясения оказались в деловом районе Даунтаун, где многие старые дома получили значительные повреждения. Хотя ни один высотный дом не рухнул, во многих провалились внутренние стены и межэтажные перекрытия. Десятки небольших зданий просто превратились в кучи щебня, погребя под собой своих обитателей. В том числе — городская тюрьма Сент-Луиса, где погибло по меньшей мере тридцать пять заключенных, и находящееся невдалеке городское управление, где без вести пропало как минимум десять служащих.

Обе местные школы также пострадали от толчков. Представитель городской пожарной охраны сказал, что «вряд ли кто-нибудь выжил» из учеников младших классов одной из них — католической частной школы в процветающем западном квартале города.

Многие улицы в центре были будто вспороты в результате схлопывания полостей в земле под городом, при этом много машин провалилось в образовавшиеся трещины. Электрические кабели разорвались, жижа из лопнувших подземных канализационных труб залила центр города. На химическом складе лопнул «танк», и ядовитые потоки устремились в Миссисипи.

В большей части города прервалась подача электроэнергии, замолчал телефон и кабельные системы связи. Сообщалось о пожарах по всему городу, возникавших от загорания газа из разорванных труб. Меры, предпринятые для тушения пожаров, оказались безрезультатными из-за разрывов в магистральных водопроводах, а также из-за разрушения станций пожарной охраны по крайней мере в трех районах города.

Мост Вильяма Идса, главный путепровод городской легкорельсовой дороги, рухнул в Миссисипи, и, по свидетельству очевидцев, вместе с ним рухнул пригородный поезд из Восточного Сент-Луиса, штат Иллинойс. О количестве жертв пока не было никаких официальных сообщений, но присутствовавшие на месте происшествия официальные лица считают, что все пассажиры поезда Метролинк погибли.

Шлюзовая Арка, национальный знак на западном берегу Миссисипи, символ Сент-Луиса, при землетрясении не пострадала, хотя рухнула секция кровли подземного центра, — погибло по крайней мере пять человек и десятки других получили ранения. Очевидцы утверждают, что при толчках Арка раскачивалась.

Губернатор штата Миссури Андре Тирелл, во время катастрофы находившийся на национальном съезде губернаторов в Лас-Вегасе, позвонил президенту с просьбой о федеральной помощи — как сообщил представитель губернатора Клайд Томпсон в столице штата Джефферсоне, где также отмечались качания при толчках. Томпсон заявил, что Тирелл вылетел обратно в штат, хотя коммерческие авиарейсы в международный аэропорт Сент-Луиса были прекращены Федеральной авиационной администрацией из-за аварийного состояния посадочных полос.

Хотя местная система гражданского оповещения была выведена из строя из-за разрушения радиобашни КМОКС-АМ, мэр Сент-Луиса Элизабет Буч вышла в эфир с радиостанции КЗАК-АМ в 14:30, чтобы призвать жителей города к спокойствию и сотрудничеству.

«Помогайте пожарным и полиции выполнять свой долг, — сказала она, — и выручайте своих соседей кто чем может». Свое выступление она закончила словами: «И да поможет нам Бог в этот час испытания». Голос ее дрогнул.

Разрушены еще несколько городов на востоке Миссури и на юго-западе Иллинойса. Энергия землетрясения оценивается в 900.000 тонн тринитротолуола, то есть девять килотонн ядерного взрыва. Значительные повреждения получили города Эвансвиль, штат Иллинойс, и Мемфис, штат Теннеси; на западе толчки отмечались до Канзас-Сити, где за время землетрясения колокол прозвонил двенадцать раз.

В Миссури направлены части Национальной гвардии из всех районов Среднего Запада для помощи местным силам. Представитель министерства по чрезвычайным ситуациям в Вашингтоне сообщил, что сейчас проводится мобилизация частей ВЧР…

Выдержка из газеты «Биг мадди инкуайрер» 18 декабря 2012 года

Рождество в палаточном городке.

«Санта-Клаус найдет нашу палатку»

Семь месяцев назад Джин Морен жила в собственном доме с двумя спальнями в пригороде Фронтенак. Каждое утро она паковала завтрак для двух своих детей и отправляла их на школьный автобус, а ее муж Роб тем временем выпивал последнюю чашечку кофе и ехал в город, где он работал в страховой компании. Весь остаток дня Джин проводила дома за всякой домашней работой, оплачивала счета, закупала продукты, болтала по Компьюсерву[1] с подругами по всей стране — немного скучные будни молодой домашней хозяйки, чья жизнь так же постоянна и надежна, как земля у нее под ногами.

Но в мае эта земля перестала быть надежной.

Теперь Джин Морен и ее дети, Эллен и Дэниэл, всего лишь трое из семидесяти пяти тысяч жителей огромного палаточного города Сквоттер-тауна, все еще остающегося в Форест-парке по прошествии семи месяцев от нью-мадридского землетрясения.

Она по-прежнему занимается домашней — или, скорее, палаточной работой: ежедневные хозяйственные обязанности, общие с еще четырьмя семьями, с которыми она делит палатку G-12, но все ее вещи, которые она воспринимала как нечто неизменное, исчезли, осталось только несколько семейных фотографий, спасенных из обломков своего дома.

Через какое-то время после переезда в парк Эллен и Дэнни на три дня в неделю снова пошли в школу, которую организовали в палаточном городке добровольцы учителя в рамках городского образовательного проекта, но из-за уменьшения ассигнований от правительства штата в ноябре школа закрылась. Теперь Джин ходит с пластиковыми бутылками за водой, которую привозят в цистерне, а дети играют с такими же, как они, в замерзшей грязи посреди унылых серо-зеленых палаток Сквоттер-тауна.

— Слава Богу, что я их не потеряла, — спокойно говорит Джин, кидает быстрый взгляд на детей, уносит восьмилитровые баллоны к себе в палатку, ставит их на фанерный пол возле металлической кровати. — Они оба тогда были на игровой площадке на перемене… а я, слава Богу, успела выскочить из гаража на открытое место, а то бы они потеряли обоих родителей.

Ее муж тоже был не в помещении, когда началось землетрясение, но ему повезло меньше, чем его жене и детям. Роб Морен погиб от удара сорвавшегося с десятого этажа каменного карниза, когда возвращался на работу после перерыва на ленч. Он был застрахован, точно так же, как застрахован был и дом на случай землетрясения, но денег Джин пока не дождалась. Небольшая страховая компания, где они были застрахованы, лопнула гораздо раньше, чем смогла удовлетворить все жалобы.

Теперь, когда эта компания попала под конкурсное управление, может пройти много месяцев, пока Моренам будет выплачено за все их имущество. Но это всего лишь одна из многих неприятностей, больших и малых, с которыми приходится справляться Джин — вдове и матери двух детей.

— Летом было не так уж плохо, — вспоминает она, сидя внизу на двухъярусной койке и глядя на подвернутую полу палатки. — Было, конечно, жарко — иногда выше сорока, — зато у нас было чем заняться, и люди нам помогали. А когда строительные компании начали искать людей для расчистки и восстановления, кое-кто сумел получить работу.

Она смеется:

— Знаете, ну, это было почти как в детстве в летнем лагере. И поначалу нам нравились бойцы ВЧР. Они ставили нам палатки, улыбались нам за едой, давали Дэнни поиграть у себя в «Хаммере», и вообще…

Она вдруг замолкает — мимо палатки проходит солдат. Через плечо форменного анорака переброшена штурмовая винтовка, и сам анорак выглядит куда теплее, чем свитер с капюшоном и хлопчатобумажный костюм Джин. На секунду их глаза встречаются, она тут же отводит взгляд, а солдат не спеша идет дальше, чуть покачиваясь. На вид ему не больше двадцати одного.

— А потом все стало не так, — продолжает она, уже менее спокойно. — Как будто мы просто шайка дармоедов, которым охота пожить за чужой счет. Я не знаю, что они о нас думают, но обращаются с нами именно так. Иногда они дерутся с парнями из-за мелочей, если, скажем, кто-то на раздаче попросит лишний кусок кукурузной лепешки. Каждый раз двое-трое из них кого-нибудь вытолкают ни за что ни про что. Мы отданы им на милость, и они это знают. — Она добавила еще тише: — Мне тут пару недель назад один из них предложил… Он намекнул, что у него есть пара лишних одеял для детей, если я… сами понимаете. — Джин покраснела и резко вскинула голову. — Я, конечно, ничего такого никогда не сделаю, но другие женщины, у которых есть дети… им ведь приходится как-то выкручиваться.

Во время разговора она теребит прядь прямых волос, пытаясь пальцами расчесать узел. Последний раз она мылась под душем в женской банной палатке несколько дней назад. Выдача горячей воды, как и вообще всего в Сквоттер-тауне, строго ограничена, и она отдает помывочные талоны детям.

— Эллен вчера вечером спросила, как же Санта-Клаус к нам придет, когда у нас теперь нет каминной трубы. Я ей говорю: «Ничего, дорогая, Санта-Клаус все равно нас найдет». Я ей не сказала, что сама не знаю, принесет ли он нам подарки — я думаю, Армия Спасения или Красный Крест позаботятся, — но я ведь знаю, зачем он ей нужен. Она хочет, чтобы Санта-Клаус вернул ей папу…

Тут у нее прерывается голос, и она сидит пару минут неподвижно, окруженная звуками и запахами Сквоттер-тауна. Едкий дым костров, горящей бумаги и пластика для разжигания сырых веток. Монотонный голос диктора Радио ВЧР — маломощной правительственной станции АМ-диапазона, работающей с территории площадки зоосада в Форест-парке, — объявляет кино в пятницу. Низко над головой летает вертолет. Дети пинают мяч.

— Я вам сейчас что-то покажу, — вдруг говорит Джин. Она встает, проходит между двухъярусными койками и отводит в сторону измазанную душевую занавеску, отделяющую место ее семьи от других обитателей палатки G-12. — Вот, смотрите…

В темноте палатки виден лежащий на кровати мужчина средних лет, руки аккуратно сложены на груди. Невозможно сказать, спит он или нет: тяжелые веки опущены, как будто он дремлет после обеда, но зрачки неподвижно устремлены на потолок. Он один и, кажется, не понимает, что к нему пришли.

— Это мистер Тинел, — шепчет Джин. — У него была бакалейная лавка на улице Гравуа. И под ее развалинами он провел шесть дней, пока пожарные его не откопали. Шесть дней с переломанными руками — на них он и висел, пока его не отрыли. После больницы его сунули сюда, и вот так он с тех пор и лежит. Жена и дочь за ним ухаживают, но я не припомню, чтобы он сказал хоть полсотни слов за все время, что мы здесь. — Джин отпускает занавеску. — Три дня назад сюда заглянули инспектора из ВЧР. Они раз в неделю приходят, заставляют заполнять всякие анкеты. Так вот, эта сука простите, но другого слова не нахожу, — эта леди оборачивается к его жене Маргарет, с которой они более тридцати лет вместе, и говорит: «Вам бы дать ему умереть. Он просто сжирает ваш паек, а толку никакого».

Джин возвращается к своей койке, садится, и ее лицо принимает все то же обычное выражение. Она снова сидит неподвижно, уставившись на грязные разводы на деревянном полу. И наконец произносит:

— Так как вы думаете? Придет к нам в этом году Санта-Клаус?

Из газеты «Биг мадди инкуайрер» от 3 апреля 2013 года.

СЕНТ-ЛУИС — СИЛАМ ВЧР: УБИРАЙТЕСЬ!

СИЛЫ ВЧР — СЕНТ-ЛУИСУ: СПАСИБО, НАМ И ТУТ ХОРОШО.

Федеральное министерство по чрезвычайным ситуациям, подобно гостю, засидевшемуся за полночь, не понимает никаких намеков на то, что пора бы и честь знать. Никаких признаков близкого ухода этих войск из Сент-Луиса не наблюдается, несмотря на то, что последний толчок нью-мадридского землетрясения случился уже давно и теперь многие представители местных властей заявляют, что город вычеркнут из списков критических объектов.

Хотя 550 человек из сил ВЧР недавно выведены из метрополии Сент-Луиса и вернулись в казармы министерства в Форт-Девенсе в Массачусетсе, около 600 солдат продолжают нести службу в графстве Сент-Луис. Представители ВЧР настаивают, что ситуация в Сент-Луисе остается опасной и что военизированные формирования министерства нужны в городе для поддержания порядка.

«Взгляните на карту», — говорит полковник Джордж Баррис, командующий силами ВЧР в Сент-Луисе. Он показывает на карту улиц на одной из стен командного пункта, который находится в клубе «Стадион» на стадионе Буша. На карте обширные области — в основном в северной и южной частях города, а также в центральных кварталах — закрашены красным. На отдельных кварталах в красных зонах поставлены черные указатели.

«Вот в этих районах по-прежнему действует комендантский час от заката до рассвета, — объясняет нам Баррис. — Черные стрелки — это там, где наши патрули встретились с враждебными действиями за последние сорок восемь часов. Уличные банды, мародеры, нападения на мирных граждан — вы сами знаете. Так скажите мне: вы действительно хотите, чтобы мы собрались и ушли?»

Бесспорно, что обширные районы города все еще остаются опасными, особенно на севере, где три дня декабрьских бунтов нанесли такой же ущерб, как и само землетрясение. Некоторые районы города настолько опасны, что их можно патрулировать только с воздуха, и это вынуждает местную полицию использовать вертолеты — в том числе подержанные МИ-24 с пушечным вооружением, недавно купленные у России.

Однако в городе многие считают, что присутствие войск ВЧР только ухудшает ситуацию. «Подумайте, что мы уже пережили, — говорит Лерой Дженсен, активист местной общины Фергюсона, неудачно баллотировавшийся в городской совет два года назад. — Люди потеряли дома, потеряли работу, некоторые потеряли семью. А теперь они не могут выйти на улицу без того, чтобы их не остановил какой-нибудь солдат ВЧР. Все, кто живет в этой округе, автоматически считаются преступниками, даже если это мать, вышедшая позвать детей домой после наступления темноты. Как можно вернуться к нормальной жизни, если живешь в зоне боевых действий?»

Дженсен напоминает, что через ВЧР прошло около двух миллиардов долларов федеральных средств из фонда ликвидации последствий стихийных бедствий, но лишь незначительная часть нашла дорогу к беднякам или людям из нижних слоев среднего класса. Дженсен, как и большинство его сограждан, считает, что эти деньги пошли на восстановление кварталов верхних слоев среднего класса и зданий больших компаний, которые если и могут рассматриваться как кандидаты на федеральную помощь, то уж никак не первоочередные.

«Правительство определяет, кому давать ссуду, исходя из способности получателя эту ссуду выплатить, — говорит Дженсен. — Но как может человек выплатить ссуду, если уже нет магазина, где он работал? А если государство не поможет отстроить этот магазин, то ссуду человек не выплатит. Это попросту «Уловка 22». А если начнешь спорить и горячиться, появляются амбалы в униформе, говорят тебе «цыц» да еще и съедают твой паек. Если кончается еда, как было на последнее Рождество, они опять посылают вертолеты и солдат».

Кроме того, Дженсен считает, что репрессивные действия солдат ВЧР в северо-западных кварталах определяются их этническим и социальным подходом. «Когда вы последний раз слышали, чтобы бандиты отлупили белого мальчишку в Ледью или Клейтоне? Ответ: никогда. Ведь солдатики из ВЧР это все богатенькие белые детки, которых папаша Варбрук устроил в ВЧР, чтобы отмазать от отправки в Никарагуа, вот они и стараются, раздавая поджопники ниггерам в северном Сент-Луисе».

Замечания Дженсена несколько невыдержанны, но он опирается на реальные факты. Войска Чрезвычайного Реагирования были организованы в 2006 году в рамках Закона о национальной службе, который также восстановил Гражданские силы охраны и дал старт Проекту городского образования. Согласно этому закону, все граждане США от 18 до 22 лет должны отслужить восемнадцать месяцев в различных федеральных ведомствах, включая вооруженные силы. В то же время было Министерство по чрезвычайным ситуациям с подчиненными ему ВЧР, заменившее Федеральное агентство по стихийным бедствиям после того, как ФАСБ попало под огонь критики за беспомощность в борьбе со стихийными бедствиями девяностых годов.

Когда национальная служба стала обязательной для молодых американцев и американок, ГСО оказалось наиболее популярным из всех министерств. Скоро образовалась годичная очередь из желающих служить в этой самой благоприятной из организаций; а ПГО был лишь чуть менее благоприятным способом оттрубить свои полтора года. ВЧР, служба в которых считалась тяжелой, такой популярностью не пользовались.

Все переменилось, когда США влезли в войну в Центральной Америке. Число пострадавших в Никарагуа американских служащих все увеличивалось, и многие парни и девушки предприняли попытку уклониться от военной службы, записавшись в ВЧР. Не можешь попасть в ГСО? Не хватает квалификации быть учителем в ПГО? Хочешь быть крутым бойцом, но не хочешь рисковать собственной задницей на сандинистских минах? Тогда ВЧР — это как раз для тебя.

Критики из конгресса обвиняли министерство в том, что там собрались панки из богатых семей с соответствующим отношением к делу. Конечно, многочисленные стычки между патрулями ВЧР и местными жителями, где пострадавшей стороной оказывались последние, выработали у патрулей правило: «Сперва стреляй, потом спрашивай» по отношению к тем, кого уставы ВЧР называют «туземным населением», — то есть к тем, кто живет в зоне комендантского часа.

«Вот посмотрите вокруг, — говорит Ральф, молодой капрал из ВЧР, назначенный в патруль в Дженнингсе. Он стоит на углу Флориссант и Гудфеллоу в окружении погорелых домов и держит в руках штурмовую винтовку. — Здесь каждую ночь что-то случается. Черномазые лезут, и нам приходится их гнать с боем. Я потерял всякое уважение к этим людям. Они не могут себе ни хрена помочь и только тянутся за правительственной подачкой. Не американцы они, а говнюки».

Ральф приехал из графства Орандж в Калифорнии. Там он работал помощником менеджера в компании по приготовлению быстрой еды, а потом вступил в ВЧР, чтобы не забрали в армию. Он сплевывает в сторону и качает головой. «Пусть это предубеждение — то, что называю их черномазыми, признает он, — но они такие и есть. Знал бы я, что тут так будет, я бы уж скорее подался в Никарагуа хуанов пострелять».

Похоже, что такой заскорузлый подход для находящихся в Сент-Луисе ВЧР эндемичен; тем не менее член городского совета Стив Эстес заявляет, что дальнейшее пребывание ВЧР в Сент-Луисе имеет смысл. «Большинство моих избирателей хотят, чтобы на улицах был закон и порядок. Точка, — говорит он. — Как я считаю, у ВЧР есть моральные обязательства оставаться здесь, и я их в этом полностью поддерживаю».

Эстес, который, по мнению некоторых политических обозревателей, готовится к борьбе за пост мэра, хочет также закрыть палаточный городок в Форест-парке — приют бездомных после землетрясения. «Это место, — говорит он, — стало рассадником дармоедов. Если бы эти люди на самом деле хотели получить работу или новое жилье, они давно бы уже это сделали. А сейчас это просто еще один Вудсток, и я одобряю любые действия, чтобы очистить парк от этих бродяг».

Баррис считает, что все инциденты, в которых пострадало гражданское население, были спровоцированы местными. «Эти ребята прут толпой с численным превосходством сто к одному. Когда тебя припрет к стенке уличная банда и начнет швырять кирпичи, бутылки и вообще все, что под руку попадется, ты бы рад удрать, если только получится».

Дженсен с этим не согласен.

«Для нас они — оккупационные войска. Они предлагают нам: сдохни или смойся. Точка. Тогда они повыгоняют всех бедняков и построят торговый центр. Но мы здесь живем. И пусть вся округа выгорит, для нас это все равно места нашего детства».

Он замолкает и обводит взглядом стоящие вокруг дешевые городские дома. Низко пролетает боевой вертолет ВЧР. Когда шум удаляется, Дженсен продолжает:

«Нам не надо неприятностей. Мы не хотим и дальше жить так, как живем сейчас. Я знаю, что пули, которыми начинена эта летающая штука, обходятся налогоплательщикам в пять долларов каждая. Вы хотите сделать как лучше? Ладно. Дайте мне пять баксов за каждую гильзу, которую соберут на улице ребята… и вы не узнаете этой части города».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РУБИНОВАЯ ОСЬ (17 АПРЕЛЯ 2013 ГОДА)

1. СРЕДА, 19:35

На сцене муниципальной Оперы стоял человек, но пел он не увертюру из «Встречай меня в Сент-Луисе». На самом деле он вообще не пел, это было какое-то дикое представление «а капелла» под названием «Блюзы Нью-Мадрида».

Думаю, это был молодой бизнесмен среднего уровня. Может быть, адвокат. Может быть, и то, и другое: младший партнер престижной фирмы «Шмук, Шмук, Шмук и Поп», специализирующейся по корпоративному праву. Яппи самой высокой пробы, диплом вашингтонского университета, в середине строка стажировки по корпоративному праву: достаточно хорош, чтобы получить работу начинающего у Шмуков с Попом, но не дотягивает до места в Клейтоне или Ледью. Так что жил он в цементной коробке в южных кварталах и каждый день мотался на работу в отслужившем восемь лет «вольво», на котором ездил еще будучи второкурсником Вош-Уна. Пять дней в неделю проталкивался через столпотворение машин внутреннего кольца, мечтая о «ягуаре» в гараже собственного дома в Хентли и собственной фирме «Шмук, Шмук, Шмук, Поц и Моудак» и стискивая зубы перед очередным выматывающим днем телефонных воплей и тяжелого пути вверх по общественной лестнице.

А в мае вся эта малина накрылась белым ландышем. Квартира сложилась в лист бумаги вместе с карточным домиком из бетона, автомобиль завалило сотнями тонн шлакоблоков и не совсем кондиционной сухой штукатуркой, а еще через неделю он нашел приют в Сквоттер-тауне, где ему пришлось жить в одной палатке с какими-то странными представителями национальных меньшинств, никогда в жизни не принадлежавшими к университетскому братству, и поддерживать свое существование разбавленным куриным бульоном и сандвичами с сыром; а тут еще стало известно, что братья Шмук решили сократить число младших сотрудников. С сожалением извещаем вас… как только откроется вакансия…

И у него чуть-чуть поехала крыша.

Теперь он стоит на сцене Муни, размахивая над головой бейсбольной битой и ревя голосом наркомана, уже десять дней не видавшего приличной дозы.

— При выборе бейсбольной биты, — надсаживался он, — нужно помнить пять моментов!

Жеваную полушинель цвета лондонского тумана с масляными пятнами он мог вынести из разбитого магазина братьев Брук. Меня зацепила не она, а его туфли. Итальянские кожаные туфли ручной работы, хотя и подхваченные кое-где желтой полосой клейкой ленты, были ему по ноге, и, несмотря на отросшие до плеч волосы и доходившую до воротника мятой рубашки бороду с проседью, он сохранил ту самую, которую ни с чем не спутаешь, артикуляцию адвоката, хотя вряд ли старшие партнеры сейчас бы его признали.

— Один! Размер биты должен быть такой, чтобы ты ее мог крепко схватить и удобно держать! — Он схватил двумя руками черную рукоятку биты красного дерева и сжал с такой злостью, что костяшки побелели. — Такой размер гарантия, что она не зря пройдется по чьей-то мазерфакерской морде!

Редкие аплодисменты из первых рядов вокруг оркестровой ямы. Дайте нам ваших бедных, ваших отверженных, ваших несчастных, тоскующих о свободе…[2] и если мы не дадим им свободы, то дешевых развлечений хватит на всех. Но на дальних рядах амфитеатра под открытым небом только немногие обращали внимание на представление. Не меньше тысячи людей собралось сегодня в амфитеатре Муни, терпя холодный дождь и глядя на парад бездомных и полусумасшедших ораторов, проходивших через подмостки. По десятибалльной шкале бывший адвокат еле вытягивал на четверку.

— Музыку давай!

Это крикнула какая-то женщина из задних рядов. На одном крыле сцены стояла группа рок-музыкантов, ждущая своего часа быстро поставить свою кухню и что-нибудь сыграть за талоны на еду, которые им, быть может, кинут на сцену.

Адвокат либо не услышал, либо не обратил внимания.

— Два! — надсаживался он чуть уже треснувшим голосом. — Бита должна быть достаточно легкой, чтобы ты ее крутил с максимально возможной скоростью! — Он хлестнул битой по воздуху, как двадцать лет тому назад на стадионе Буша крутил Оззи Смит, ударяя по низкому мячу. — Вот тогда ты вышибешь ихние говенные мозги на засранный асфальт!

Несколько одобрительных выкриков, на этот раз с задних рядов. Он завладел вниманием аудитории: ничто так не привлекает людей, как ненаправленная ненависть. Однако мне показалась знакомой бита. Я продвинулся к краю сцены и вгляделся сквозь дождевую морось. На черной поверхности биты сверкнули белые автографы.

О Господи, это же святотатство. Этот сумасшедший щенок посмел наложить свои лапы в бейсбольных перчатках на одну из бит, выставленных в Кардинальском Зале Славы. Украл, наверное, вскоре после землетрясения, когда на стадионе Буша кишели бездомные, а Войска Чрезвычайного Реагирования еще не выгнали мародеров и не устроили на стадионе свою штаб-квартиру. К тому времени все, что имело хоть какую-нибудь ценность, с витрин мини-музея уже сперли. Я только молил Бога, чтобы у него в руках не оказалась переходящая бита чемпиона — это было бы худшее из оскорблений. Бита, на которой расписался сам Стэн Мьюзайл или Лу Брок, — в руках зловредного психа.

— Три! — завывал он. — Бита должна быть длинной и доставать через дом до зоны удара из правильной позиции в квадрате бэттера!

— Долой со сцены! — завопил кто-то из амфитеатра.

Свихнутый яппи не обратил внимания.

— Помните, длинной битой труднее крутить при любом весе! — Он угрожающе взмахнул битой. — И потому ты должен стоять так близко, чтобы все его зубы пересчитать еще до того, как вышибить их из грязной пасти!

Теперь, когда я знал, откуда бита, я сообразил. Он выкрикивал (со своими комментариями) список рекомендаций для бэттера, вывешенный в Зале Славы рядом с «Луисвильским подающим». Эти инструкции были написаны для игроков «Детской лиги» и других потенциальных чемпионов-«Кардиналов»; сейчас их выкрикивал, завывая, псих, который вогнал бы в дрожь и каннибала. Невинные советы, возродившиеся в виде руководства по садистскому человекоубийству.

(А вот и еще одно воспоминание всплыло: за пару недель до Нью-Мадрида мы с Джейми в субботу возвращаемся на Метролинке со стадиона, где «Кардиналы» станцевали чечетку на костях «Сант-Петербургских Гигантов»:

— Па!

— Чего, сын?

— А я в следующем году смогу играть в «Детской лиге»?

— Н-ну… там посмотрим.)

— Вали отсюда! Не смешно!

Воспоминание о солнечном субботнем дне с Джейми испарилось так же быстро, как возникло. Я был полностью согласен: совсем не смешно. Даже если это и было смешно когда-то.

В амфитеатр Муни я пришел в поисках чего-нибудь для репортажа в «Биг мадди инкуайрер». Крайний срок был пятница, и Перл уже заглядывал мне через плечо, ожидая моей еженедельной колонки. А я недавно слышал, что сквоттеры сломали замки на воротах Муни и превратили летний амфитеатр в место несанкционированных митингов, и потому пошел в Форест-парк послушать какие-нибудь революционные манифесты. Я думал, что там будет полно последователей Маркса или Мао Цзэдуна, вопящих в надежде вырваться из клетки… или просто так вопящих. Точка.

Но пока что попался только один интересный оратор — психованный фанатик «Кардиналов», да и то обстановка была слишком напряженной даже без его советов по использованию украденной бейсбольной биты как орудия убийства. Я отвернулся от сцены и пошел вверх по левому проходу. Когда я вышел из-под навеса над сценой, по козырьку моей кепки заколотил мелкий частый дождь.

Вокруг толклись новые жители Форест-парка, оставшиеся бездомными после нью-мадридского землетрясения. Кто после самого землетрясения, а кто после голодных бунтов декабря, когда сожгли до основания черт-те сколько переживших землетрясение домов.

Форест-парк — самый большой муниципальный парк в стране. До событий прошедшего мая это было приятнейшее место для тихого воскресного отдыха. Здесь когда-то проводили Всемирную ярмарку, потом Олимпийские игры — это все больше столетия назад. Теперь же парк стал островком культуры третьего мира, который взяли да воткнули посреди Америки, и амфитеатр остался единственным бесплатным развлечением для широких масс городских бездомных. Томми Тьюн уже не танцевал по сцене, и давно уже умерла Элла Фитцджеральд, и «Кэтс» или «Гранд-отель» не возили сюда артистов на гастроли, но все же люди сюда приходили — хоть на что-то поглазеть.

Я шел вверх по ступенькам и разглядывал унылую толпу. Мужчины, женщины и дети, молодые и старые, в одиночку и с семьями, белые, черные, латиноамериканские, монголоидные. Ничего общего, кроме положения на нижней ступеньке общественной лестницы. Одетые в дешевые пончо, хэбэшные пиджаки и побитые молью пальто от Армии Спасения. У некоторых нечем было даже прикрыться от дождя, если не считать пластиковых пакетов для мусора и размокших картонных коробок. Неверный вспыхивающий свет нескольких еще не разбитых натриевых ламп высвечивал на лицах отчаяние, боль, голод…

И гнев.

Больше всего — гнев. Унылая, полуосознанная, безнадежная бешеная злость людей, на которых вчера всем было наплевать, сегодня наплевать и завтра им опять, как ни крути, стоять под плевками.

На середине пути меня отпихнул дородный мужик, шедший мне навстречу вниз; я споткнулся о кресло и чуть не упал на колени молодой женщине с ребенком на руках. Ребенок жевал кусок правительственной помощи бутерброд с сыром. Из-под капюшона тесного анорака глядели блестящие от жара глаза, из носа тянулась длинная полоска слизи — ребенок был болен. Если повезет, отделается простудой, хотя тут и пневмонию недолго заполучить. Его мать вскинулась на меня с молчаливой, но непримиримой злостью: чего уставился? — и я быстро отступил.

Здесь никто не просил жалости. Никто не хотел и ежедневных подачек, которые все еще давало правительство. Все они хотели только одного: выжить. И еще — мечтали дожить до того, чтобы послать Сквоттер-таун ко всем чертям.

Когда я добрался до крытой террасы наверху лестницы, сумасшедший яппи уже переставал визжать. Там было полно народа, загнанного на террасу моросящим частым дождем. Сквозь каменные арки и железные ворота были видны пылающие и тлеющие мусорные баки на ближайшей автостоянке, высвечивающие силуэты людей, жмущихся под весенней холодной моросью к теплу огня, настороженно оглядывающихся: нет ли где обезьян.

Именно обезьян. Настоящих, ни в коей мере не метафоричных, хотя это вполне можно было бы отнести и патрулирующим парк силам ВЧР. Один из непредусмотренных побочных эффектов землетрясения: ограды зоосада Форест-парка лопнули по швам и выпустили на свободу львов, тигров и медведей — не говоря уже об антилопах, жирафах, носорогах и слонах. Большинство зверей персонал зоопарка переловил в первые дни после Нью-Мадрида, хотя довольно много диких птиц ушли на крыльях, а у группы койотов и рысей хватило хитрости выбраться из города в лесистую западную часть графства. Но некоторые звери, к сожалению, в клетки не вернулись. Через две недели после землетрясения какой-то краснорожий деревенщина застрелил редкого тибетского белого леопарда, загнав его в угол среди мусорных баков университетского городка, где зверь пытался найти себе еду. Когда прибыли люди из зоопарка, они увидели лежащую в аллее ободранную и обезглавленную тушу — воин выходного дня, застреливший леопарда, прихватил с собой в Фентон его голову как охотничий трофей.

Однако обезьяны, пережившие разрушение обезьянника, устроились получше. Поймать удалось только немногих — в основном горилл и орангутангов. Большая часть шимпанзе и бабуинов ушла на деревья, пережила короткую и сравнительно мягкую зиму, пришедшую вслед за летом землетрясения. Они, конечно же, стали плодиться и размножаться, увеличиваясь в числе с каждым месяцем. И теперь стаи обезьян бродили по парку, как уличные шайки, нападая на палатки и терроризируя сквоттеров.

Их побаивались даже солдаты ВЧР. Ходили слухи, что как-то стая шимпанзе напала на припаркованный «Хаммер» и выгнала его экипаж в лес. Если это правда, то молодцы шимпы: я предпочитаю озверевших обезьян озверевшим гориллам.

Но обезьян не было видно — ни людей, ни других приматов, так что я нашел себе местечко возле дорической колонны, поддерживающей навес. Посмотрев вокруг и убедившись, что за мной не следят, я расстегнул кожаную летчицкую куртку, сунул руку в карман и вытащил наушник своего ПТ.[3]

— Слышишь меня, Джокер? — спросил я, вставив наушник в ухо и включив ПТ.

«Слышу, Джерри».

Голос Джокера звучал у меня в ушах как средний между мужским и женским: ХАЛ-9000 с акцентом жителей Среднего Запада. Меня он слышал через прицепленный к моей рубашке миниатюрный микрофон.

— Отлично, — сказал я. — Открой файл и назови его… э-э, скажем, «парк», числовой суффикс — один. Готовься записать диктовку.

Обычно я записывал заметки с миниатюрной клавиатуры Джокера одной рукой. Как у большинства пишущих, у меня есть интуитивная потребность видеть, как возникают слова на экране. Но если бы сейчас вытащить ПТ и начать стучать по клавиатуре, то есть объявить себя репортером… Об этом и речи быть не могло. Во время декабрьских бунтов толпа избивала репортеров, считая их представителями властей, а в перестрелке во время поджога федерального арсенала в Пайн-Лауне убили фотографа из «Пост диспэтч». Даже если бы эти люди и не были врагами прессы, все равно кто-нибудь вполне мог бы дать мне по тыкве и выхватить Джокера. За краденый ПТ на черном рынке можно было бы получить несколько банок тунца.

Но кто-то в толпе знал, что здесь есть репортер.

«Джерри?»

— Да, Джокер?

— Тебе срочное извещение. Я бы тебе просигналил раньше, но ты сказал тебя не вызывать.

Уж конечно. Я отключил его динамик — не надо извещать всю толпу, что у меня с собой ПТ.

«Есть небольшая странность. СИ направлено непосредственно мне, но адресовано Джону Тьернану. Я не был информирован, что мы получаем сообщения для Джона».

Я поморщился. Джон тоже был репортером «Биг мадди инкуайрер», и хотя он был лучшим моим другом, никто никогда не лез в работу другого. Если кто-то пытался связаться с Джоном, должен был выйти на его ПТ — Дингбэт, а не на Джокера. И у нас тоже не было доступа к ПТ друг друга без ввода специальных паролей.

Но спрашивать у Джокера, не ошибся ли он, было бессмысленно: эта маленькая «тошиба» таких ошибок не делает.

— Ладно, Джокер, — сказал я наконец, — прочти его.

«В 15:12 получено следующее СИ: «Ваше сообщение получено. Необходимо поговорить как можно быстрее. Встречайте меня у заднего входа Муни в восемь вечера». Конец сообщения. Отправитель не оставил регистрационного имени или номера».

Тут у меня мурашки пробежали по коже. Я верю в приметы не больше любого другого, но это уже было немного чересчур.

Направленное Джону СИ послали мне с предложением встретиться в Муни — и смотри ты, где я его получаю? Правильно, в Муни.

Сделав глубокий вдох, я спросил:

— Ладно, Джокер. В чем тут юмор?

«Что значит «юмор», Джерри?»

— Да брось ты. Кто послал сообщение? Джон? — Я усмехнулся. — Или Джах?

«Ответ отрицательный. Источником сообщения не является кто-либо из названных лиц. Отправитель сообщения не указал регистрационного имени или обратного номера, но я могу заверить тебя, что это не был ни один из ПТ, с которыми я взаимодействую регулярно».

А так просто не могло быть, потому что не могло быть никогда. Электронную почту анонимно не пошлешь: модем Джокера определит номер вызывающего модема. Конечно, Джокер мог где-то подцепить вирус…

— Прошу выполнить тест самопроверки.

«Выполняю тест». — Наступило долгое молчание, пока Дисковый Доктор Джокера слушал, щупал, задавал неприятные вопросы и засовывал термометр в его кибернетическую задницу.

«Тест окончен, — наконец объявил Джокер. — Все сектора чистые. Видимых вмешательств в мою архитектуру не обнаружено».

— Не понимаю.

«И я не понимаю, Джерри. Но, как бы там ни было, обратного адреса для этого СИ у меня нет».

Это еще как следует до меня не доходило, когда Джокер спросил:

«Я открыл файл, назвал его «парк» и дал числовой суффикс «один». Ты готов диктовать, Джерри?»

Я покачал головой, глядя, как скатывается дождь по шиферу навеса над эстрадой. Вокруг меня бродили сквоттеры, и им было наплевать на человека, прислонившегося к колонне и разговаривающего с самим собой, схватившись рукой за ухо. Внизу на эстраде яппи-киллера сменил оркестр неооборванцев, и краденую аппаратуру зашкаливало от воя расстроенных гитар и завываний обратной связи. По проходам сновали дельцы черного рынка, продавая все от размокшей воздушной кукурузы и до потерявших годность лекарств. Вдали, за деревьями, светились огнями башни западной части центра: чистые, ярко освещенные квартиры; и на них смотрели люди, живущие в списанных армейских палатках и питающиеся сухим пайком ВЧР, разогревая его на лагерных кострах, стоящие в очереди в переполненные общественные уборные. Ваш налоговый доллар за работой.

— Нет, — ответил я. — Файл закрой и удали. Я отключаюсь. О'кей?

«Понял, — ответил Джокер. — Отключаюсь».

Вот так. Самодиагностика прошла чисто, и СИ не оказалось чьей-то шуткой. Я вытащил наушник из уха и запихнул его в нагрудный карман, но мне не давала покоя эта мистика. Почему вдруг сообщение, явно адресованное Джону, попадает ко мне, пусть даже я и находился в нужном месте в нужное время?

Ничего другого, как отправиться в указанное место, я не придумал. Обойдя колонну, я стал пробивать себе путь сквозь мокрую безнадежную толпу к заднему выходу амфитеатра.

Вот так это все и началось.

2. СРЕДА, 20:10

Когда я добрался до заднего выхода, там еще тусовался народ. Согласно сообщению Джокера, я на свое свидание, точнее, на свидание Джона, опоздал на десять минут. Пару минут я послонялся вокруг, приваливаясь к загородке и глядя на прохожих, и собрался уже наплевать на сообщение, сочтя его глюком нейронной сети, как вдруг ко мне приблизилась фигура в дождевике с поднятым капюшоном.

— Вы — Тьернан? — спросила она негромко.

Я позволил себе секунду помедлить, стараясь ее рассмотреть: средних лет чернокожая женщина, лицо наполовину скрыто мокрым пластиковым капюшоном, руки в карманах жакета. Точно такая же, как любая другая из толпы вокруг, вот только дождевик получше и поновее, чем из правительственной помощи. Кем бы она ни была, но сквоттером она не была.

— Нет, — ответил я.

Она пробормотала какое-то извинение и отвернулась, чтобы уйти.

— Но я его друг, — быстро добавил я. — Работаю для той же газеты. «Биг мадди инкуайрер».

Она остановилась, оглядела меня и снова повернулась ко мне лицом.

— Как вас зовут? — спросила она понизив голос.

— Джерри Розен. — Она смотрела на меня, ожидая продолжения. — Мне на ПТ пришло СИ — кого-то здесь встретить. Я так понял, что оно должно было попасть Джону, но…

— А почему Джона здесь нет? — Вопрос прозвучал, как требование. Ладно, покажите мне ваше удостоверение.

— Пожалуйста, если вы настаиваете. — Я пожал плечами, расстегнул «молнию» на куртке и полез за пазуху.

— Поаккуратнее доставайте! — резко сказала она и высунула из-под дождевика правую руку. Что-то уперлось мне в ребра. Я глянул вниз и увидел миниатюрный парализатор в форме пистолета, только вместо ствола торчала пара металлических стержней, приставленных к моей груди. Указательный палец лежал на спусковой кнопке. Мне хотелось верить, что она не слишком легко поддается.

— Эй, леди! — сказал я. — Полегче с этой штукой.

Она ничего не сказала, только стояла и ждала, не сделаю ли я неверного движения. Мне не хотелось пропускать 65 киловольт по своей нервной системе, и я задержал дыхание и очень аккуратно нащупал в кармане рубашки свое репортерское удостоверение.

Медленно вытащив карточку из многослойного картона, я показал так, чтобы ей было видно. Она внимательно изучила удостоверение, переводя глаза с моего лица на голограмму и обратно, и наконец слегка кивнула. Парализатор отодвинулся от моей груди и вернулся в карман жакета.

— С этим предметом следует быть осторожнее, — заметил я. — Они бывают опасны в такую погоду. Проводимость возрастает или…

— Ладно, вы — другой репортер из «Биг мадди», — сказала она, игнорируя мой полезный совет. — А теперь скажите мне, почему здесь вы, а не Тьернан.

— Хороший вопрос, — ответил я, — только я хотел бы сначала послушать вас. Как вам это удалось: послали СИ Джону, а попало оно ко мне?

Она несколько раз моргнула, не понимая:

— Простите? Я не совсем поняла…

— Слушайте, — сказал я, уже не понижая голоса. — Мой ПТ десять минут назад сказал мне, что для меня есть сообщение. Оно было адресовано Джону, но послано ко мне, и в нем говорилось, что я… то есть он, или кто там, должен встретиться с кем-то в восемь вечера вот на этом месте. И теперь, поскольку вы и есть этот «кто-то»…

— Погодите минутку, — перебила она меня. — Вы получили сообщение десять минут назад?

— Что-то вроде этого.

— Десять минут назад? — повторила она с напором.

Это уже начало меня утомлять.

— Ну, десять, пятнадцать, кто там считает? Дело ведь в том…

Две сопливки, нагрузившись до самых сисек какой-то дрянью, заработанной на улице, прошли, шатаясь, мимо и отпихнули меня с дороги. Я чуть не полетел на черную женщину, но она отступила в сторону, поймала меня за пиджак и притиснула к колонне.

— Дело в том, мистер Розен, — спокойно произнесла она, глядя мне прямо в глаза, — что сегодня я не посылала никаких СИ, но днем получила е-мейл от Джона Тьернана с предложением встретиться здесь в восемь. И вот я здесь, а вместо него приходите вы. Вот я и спрашиваю: где ваш приятель?

Разговор быстро заходил в тупик.

— Знаете что? — сказал я, на секунду снимая шапку, чтобы откинуть с глаз намокшие волосы. — Вам придется просто поверить мне, понимаете? Джона здесь нет. Иначе я бы об этом знал. А если вы мне СИ не посылали…

— Если Джон не посылал мне е-мейла… — И тут ее голос пресекся, а в темных глазах мелькнул страх.

Нет, не страх. Абсолютный ужас. Пустое, лишенное всякого выражения лицо с отвисшей челюстью. Как у человека, заглянувшего в бездну и увидевшего там чудовищ.

— О Господи, — прошептала она. — Началось…

И тогда я услышал вертолеты.

Сначала не было ничего, кроме гудения толпы в амфитеатре под нами, тихого шелеста дождя и далекого визга электрических гитар. И вдруг над нами, стремительно нарастая, раздалось жужжание, и я поднял глаза как раз вовремя, чтобы заметить приближение первой вертушки.

Это был «Найт Хок Эм-Эйч-6» — быстрый боевой вертолет, созданный для диверсионных ночных налетов на Средиземном море. В чем-то устарелый, но для полицейской работы в США вполне годится. Из-за глушителей на двигателе и винтах его никто в Муни не заметил до тех пор, пока он не оказался прямо над амфитеатром, низко, как летучая мышь, перелетев над стеной.

Передо мной мелькнули силуэты двух человек экипажа, трафарет «ВЧР» на матово-черном фюзеляже, а потом из вынесенных гондол заполыхали вспышки, будто над толпой протащили в сторону лестницы две канистры, оставлявшие тонкие струйки. Рок-группа побросала инструменты и прикинулась ветошью, а гранаты с деревянным стуком врезались в задник и лопнули, залив платформу густым бледным дымом.

«Найт Хок» резко скользнул вправо, вильнув, как рыба, тощим хвостом, и завис над амфитеатром, винтами разгоняя дым по эстраде и через оркестровую яму — по рядам амфитеатра. Я уловил запах — ни с чем не спутаешь слезоточивого газа, однако многие сквоттеры, считая, что их всего лишь пугают дымовыми бомбами, не торопились удирать, хотя первые жертвы атаки уже давились кашлем.

Кстати, насчет слезоточивого газа: его невинное название вводит всех в заблуждение, он, мол, просто заставляет слегка поплакать. Мало кто знает о слепящей невыносимой боли, когда он попадает в глаза; еще хуже — его вдохнуть. Тогда пиши пропало.

Туман приближался к нам, а тем временем осознавшие опасность сквоттеры стадом ринулись к заднему выходу. Вокруг нас, толкаясь и вцепляясь друг в друга когтями и зубами, рвались к выходу из амфитеатра люди, охваченные паникой газовой атаки. Я схватил за руку свою собеседницу и со словами: «Быстро отсюда!» — потянул ее к выходу.

Мы проталкивались и прорывались сквозь толпу, пока нам не удалось протиснуться через затор в воротах — так, теперь бежать к автостоянке. Все еще вцепившись в ее руку, я оглянулся — и как раз вовремя, чтобы увидеть: опасность далеко не миновала.

В воздухе послышался шум винтов, и гораздо громче, чему «Эм-Эйч-6». По автостоянке хлестнул ураганный вихрь, терзая полы палаток и брезентовые навесы, во все стороны полетел мусор, опрокидывая краденные из супермаркетов тележки, бурно заплясали над урнами языки пламени. Я резко затормозил и глянул вверх. На нас спускался гигантский силуэт, сверкая мигающими красными и синими огнями, шаря прожекторами во тьме, как НЛО, атакующий беззащитный город.

Не то чтобы летающее блюдце — скорее «Ви-22 Оспрей». Большой двухпропеллерный вертолет сел прямо рядом с Муни; и если замеченный мной в овальном иллюминаторе силуэт, одетый в снаряжение для разгона бунтующих толп и вставлявший магазин в свою штурмовую винтовку «Хэклер и Кох», принадлежал Элвису Пресли, то мне предстоял серьезный разговор с королем рок-н-ролла о его дальнейшей карьере.

Это был полномасштабный налет ВЧР, и нужно быть таким идиотом, как я, чтобы не заметить его приближения. Члены городского совета уже давно вопили насчет «отбить обратно у сквоттеров Форест-парк», и наплевать, что именно они придумали поселить в парке семьдесят пять тысяч бездомных. Удар назревал давно, и захват сквоттерами Муни был последней каплей. По этому поводу разливался соловьем Стив Эстес — член городского совета, чьи политические амбиции могли сравниться только с его собственным «эго».

Но сейчас не время разбираться в интригах местной политики. Подлетели еще «Оспрей». Первый уже сел; из отскочившей со звоном двери посыпались солдаты ВЧР. Воняло слезоточивым газом, люди бежали, спасаясь от солдат, вот-вот затопчут. Вокруг места приземления вертолета уже раздавались крики, заглушаемые гулким «ка-чуннг!» лопавшихся в толпе газовых гранат.

Нечего было и думать удрать через стоянку — я слышал рев моторов подъезжающих с другой стороны холма ЛАВ-25 — «Пираний», колесами подминавших на скорую руку сооруженные сквоттерами вокруг Муни баррикады. Через несколько минут нас накроют слезоточивым газом, водометами, сетями или резиновыми пулями.

Справа круто обрывалась заросшая насыпь.

— Сюда! — крикнул я ей в ухо. — Вниз по склону!

— Нет! — проорала она, выдергивая у меня руку. — Мне надо в другое место!

— Да вы…

— Заткнись и слушай! — Она схватила меня за плечи и закричала прямо мне в лицо: — Скажи Тьернану…

Сзади застучали автоматы, завопили раненые. Я не знал, стреляют солдаты резиновыми пулями или настоящими, и не имел никакого желания остаться и выяснить. Женщина оглянулась через плечо и снова впилась взглядом в меня.

— Скажи Тьернану, что я его жду у Клэнси на Гэйер-стрит! — Она перекрикивала шум. — Завтра в восемь! И чтобы не верил никаким другим сообщениям. Ты понял?

— Да кто вы такая? — заорал я в ответ. — Что это за мадридские тайны?

На долю секунды у нее мелькнула неуверенность, как будто она хотела мне все сказать в этой мешанине бунта, но боялась поверить своей интуиции. Потом она притянула меня к себе и прошептала в самое ухо:

— Рубиновая Ось.

— Рубиновая… что?

— Рубиновая Ось! — повторила она громче и на этот раз — нетерпеливо. Тьернан поймет. Запомните: в восемь у Клэнси. — Она оттолкнула меня. Теперь давайте отсюда!

И она нырнула в охваченную паникой толпу, исчезнув в ночи так же неожиданно, как и появилась. Я успел заметить прядь седых волос в короткой стрижке под откинувшимся капюшоном.

И женщина исчезла.

Я побежал в другую сторону, пробиваясь сквозь толпу, пока не выбрался с автостоянки. Дальше по боковой аллейке и вниз по насыпи возле высоких бетонных стен Муни. За мной побежали немногие. Большинство сквоттеров остались позади — защищать в безнадежной битве с солдатами ВЧР то немногое, что еще могли назвать домом.

Я оступился и заскользил вниз по раскисшему склону, ослепленный дымом и тьмой, оглохший от шума вертолетов. Приходилось перебираться через упавшие стволы, и ветки хлестали по лицу. У подножия я услышал журчание вздувшейся дренажной канавы и свернул в сторону — я счел, что и так достаточно вымок.

Как я выбрался из района бунта, помню смутно: путь от Муни восстанавливается только фрагментами. Несколько раз плюхнулся мордой. Судорожно хватался за карман — убедиться, что не потерял Джокера, и с облегчением нащупывал малыша на месте. Бегом по Говернмент-роуд вокруг озера, мимо павильона Всемирной выставки 1904 года. Остановился перевести дыхание и в следующую секунду попался в лучи прожекторов броневиков, подходивших с другой стороны и нырнувших с дороги в лес. Слышал, как надо мной кричат обезьяны на деревьях. Рванулся напрямик через палаточный городок на главном пути бывшего муниципального поля для гольфа, слышал, как плачут младенцы, какой-то старик запустил в меня комом грязи…

Потом снова в лесу, карабкаюсь на всех четырех по крутому склону, хватаясь за корни и полусгнившую листву, и дышу, как загнанная лошадь в атавистическом порыве — уйти от опасности.

Не лучший вечер из проведенных мною в опере. Много пения и танцев, конечно, но если говорить об игре артистов — спектакль показался мне несколько сыроватым.

Дальше я помню, что лежу, пытаясь перевести дыхание, на полпути через парк у подножия статуи Людовика XIV — французского монарха, в честь которого был назван город. На бронзе тусклые отблески пламени — догорает палаточный городок вокруг Муни.

С возвышения у памятника мне были видны прожектора окруживших Муни вертолетов, слышны отдаленные выстрелы из полуавтоматического оружия. Здесь, наверху, было противоестественно тихо и безлюдно, будто я переместился по времени и вырвался из царившего поблизости хаоса. Дождь наконец перестал. В рощах на холмах запели обычную ночную симфонию цикады и ночные птицы — их не касалась затеянная внизу военизированная акция.

Каким-то образом в сумасшедшем порыве спастись я попал на вершину холма Арт-Хилл — в высшую точку Форест-парка. Надо мной возвышался на бронзовом жеребце чудовищно увеличенный Король-Солнце, с вызовом поднявший в пустые небеса широкий меч. Эта статуя был символом города куда раньше, чем воздвигли Арку. Каким-то чудом она не пострадала во время землетрясения, и перед лицом вечной храбрости короля я устыдился своей трусости.

А впрочем, я уже привык быть трусом. По крайней мере это для меня не ново. Можете назвать это инстинктом самосохранения — все мы, лицемеры, любим этот термин. Спросите вот у моей жены. Или у сына…

Я огляделся, и мой взгляд упал на огромное полуразрушенное каменное здание Сент-Луисского Музея Искусств. В девяностые годы прошлого столетия его укрепили против землетрясений, и все же здание сильно пострадало. Сейчас его двери были заперты, окна забраны деревянными щитами, а все ценное давно уже вывезли в Чикаго. Над барельефом классического портика, подпертого коринфскими колоннами, были вырублены слова:

ПОСВЯЩЕН ИСКУССТВУ И СВОБОДЕН ДЛЯ ВСЕХ

— Не слабо! — буркнул я себе под нос. — Где бы мне подписаться?

Переведя дыхание, я медленно поднялся на ноги и побрел, пошатываясь, по дорожке вниз с Арт-Хилла, потом на боковую аллею, по которой можно выйти на бульвар Форест-парк.

Пора домой.

3. СРЕДА, 21:36 

Насчет свободы? Валяйте, а я послушаю. Я, черт меня побери, готов слушать каждого, только вы уж извините, если я посреди лекции малость засну.

Мокрый, промерзший, грязный и злой на себя, я побрел к выходу из парка на бульвар Форест-парк. Пара «Пираний» и «Хаммеров» меня обогнала, но они были слишком заняты и не стали останавливаться ради одинокого пешехода. На всякий случай я пошел через поле для гольфа у подножия Арт-Хилла, обходя блокпост при выходе на бульвар Линделл. Там стояли два «Хаммера», и мне не захотелось объясняться с солдатами на баррикаде. Конечно, я мог показать удостоверение репортера и начать объяснять, что был здесь по заданию редакции, но так я почти наверняка попал бы на стадион Буша, и уж не для игры в бейсбол. Как бы там ни было, пехтура ВЧР меня не засекла, и я вышел из парка беспрепятственно.

Следующая проблема — попасть на Метролинк. До главных ворот входа с бульвара Форест-парк я дотащился. Станция Метролинка была отсюда в одном квартале, и на дне ее глубокой траншеи народу почти не было, но наверху у входа на лестницу стоял солдат ВЧР с резиновой дубинкой.

Я глянул на часы. Четверть десятого. Делать нечего — не в том я был состоянии, чтобы идти пешком весь обратный путь. Стараясь придать себе вид, не наводивший на мысль о рукопашной схватке с гориллой по колено в болоте, я твердым шагом подошел к турникету, выуживая из кармана брюк проездную карту.

Когда я вышел под свет фонаря, солдат посмотрел на меня изучающе, я ему небрежно кивнул и начал засовывать карту в сканер, как вдруг он шагнул вперед и загородил мне дорогу дубинкой.

— Простите, сэр, — сказал он, — вы знаете, который час?

В прошлые времена я посмотрел бы на часы, ответил «да» и пошел бы дальше, но эти ребята были знамениты отсутствием чувства юмора. У меня в уме промелькнула вереница заранее сплетенных небылиц и вариантов — от прикинуться пьяным до просто изобразить умственно недоразвитого, но ничто не объясняло, почему это я оказался здесь в непотребном виде в такое время. О том, чтобы сказать правду, и речи быть не могло: нормальные пехотинцы ВЧР любили репортеров даже меньше, чем мародеров, а первую поправку можете смазать вазелином и засунуть… вы понимаете.

— А что, девять уже есть? — Я изобразил озадаченное удивление, задрал рукав и глянул на часы. — Черт побери, я и не думал… Простите, я…

— У вас есть удостоверение личности?

Под нами на платформе сидели несколько человек, наблюдавших за нами со спокойным любопытством. Несомненно, они уже эту процедуру прошли.

— А? Конечно, конечно… — Я торопливыми движениями вытащил из заднего кармана бумажник, нашел водительские права и протянул ему. На именной табличке солдата было написано: Б.ДУГЛАС. Мои права он пропустил через ручной сканер, затем опустил из шлема монокль и стал ждать, пока из городских компьютеров не загрузится имеющийся на меня материал.

У меня было время его хорошо рассмотреть. Зрелище весьма неутешительное: молодой парень, годящийся мне в младшие братья — максимум двадцать один год, — в потрепанном армейском камуфляже, высокие ботинки, шлем-сфера, как у полиции для разгона беспорядков, на левом плече куртки пришита эмблема ВЧР — «Смерч и Меч». С правого плеча свисает на ремне штурмовая винтовка, на поясе — полный баллон и газовые гранаты со слезоточкой. Твердый взгляд молодого человека, которому слишком рано дали власть, и притом слишком много; один из тех, кто считает, что тот, у кого больше артиллерии, имеет право лупить, кого захочется. В другом веке он мог бы быть членом гитлерюгенда и искать евреев для битья, либо Молодым Республиканцем и травить в университетских городках либеральную профессуру. В наше время он солдат ВЧР и волею Божией — господин этой станции легкорельсовой дороги.

— Знаете ли вы, что находитесь в зоне действия комендантского часа, мистер Розен?

Мои права он вытащил из сканера, но отдавать мне не спешил.

Я прикинулся чайником:

— Правда? Здесь, в университетском городке? Раньше тут не было.

Он ответил мне твердым взглядом:

— Нет, сэр, вы в Даунтауне. И комендантский час начинается здесь ровно в двадцать один ноль-ноль.

Я небрежно пожал плечами:

— Извините. Я не совсем ясно представлял себе ситуацию. — Я попытался изобразить извиняющуюся улыбку. — В следующий раз буду обязательно иметь в виду.

Он вдруг сказал свысока:

— Что-то ты, папаша, вымазался, как хрюшка. Упал, что ли?

Папаша. Мне тридцать три, и этот Повелитель Турникета отлично это знал. Если у меня кое-где пробивалась седина, так это потому, что я многого навидался за последний год без месяца. Хотел я ему сказать, дескать, я такой старый, что еще помню времена, когда Билль о правах что-то значил, но решил приберечь сарказм до другого случая. А то этому юному Гиммлеру только дай повод, вмиг засадит под арест за нарушение комендантского часа. Полицейское досье у меня чистое, и у него ничего на меня не было, но в графе «профессия» он прочел: «журналист». У него на лице было написано, как мало снисхождения найдется для репортера «Биг мадди инкуайрер».

— Что-то вроде этого, — бросил я небрежно, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Б.Дуглас не ответил: он ждал продолжения.

— Я хотел перескочить водосток в нескольких кварталах отсюда, — добавил я. — Получилось не совсем. — Я пожал плечами и попытался изобразить улыбку пьяного, которому море по колено. — Не всегда все получается.

— Угу. — Он продолжал меня изучать, и в монокле отсвечивали уличные фонари. — Где, говорите, вы были?

— В университетском городке, — ответил я. — Ходил к приятелям. Мы там собрались… и малость, похоже, перебрали.

Алиби было хорошее. Университетский городок был отсюда в нескольких кварталах; именно там мы, либеральные типы, обычно и сшивались, слушая старые компакт-диски «Перл Джем», покуривая травку и ностальгически вспоминая времена Билла Клинтона. Может быть, он принял меня за загнанного камнями в канаву рок-критика, впавшего в раж при виде американского флага.

Вдали я услышал рокот приближающегося поезда — последнего на Красной линии, который останавливался на станции Форест-парк. Если обер-лейтенант Дуглас хотел найти причину меня забрать, то — теперь или никогда. В конце концов он ведь должен будет потом подать рапорт.

Мальчик тоже это знал. Задумчиво протер край удостоверения двумя пальцами раз, другой. Протянул его мне:

— Спокойной ночи, мистер Розен. Постарайтесь не попадать в неприятности.

Я подавил мощный импульс стать «смирно» и щелкнуть каблуками.

— Спасибо вам, — пробормотал я. Он наклонил голову и отступил в сторону. Отсвет головных огней поезда уже мелькнул на рельсах, когда я, выдернув проездную карту из сканера, толкнул турникет и побежал к платформе по цементным ступеням.

Поезд затормозил, от контактного рельса полетели искры. Пара моих будущих спутников поднялись со скамеек и с интересом на меня глянули. Одна из них — пожилая чернокожая дама в мокром матерчатом пальто с пластиковым пакетом супермаркета «Диллард», где явно хранилось все ее имущество, спросила:

— Почему он вас остановил?

В это время двери вагонов разъехались, и мы вошли внутрь. Я секунду подумал и ответил:

— Ему не понравился мой вид.

Ответ был честным. Она медленно наклонила голову:

— Аналогично. Теперь вы знаете, как это бывает.

Мы сели и стали ждать, когда поезд отправится дальше.

Я ехал по Красной линии к центру города. На Центральном Вест-Энде много народу вошло и вышло, большинство — в больницу «Барнс» или оттуда. Мой вагон был наполовину пуст. Пассажиры почти все в промокшей одежде. Поезд был наполнен кашлем и чиханьем, и компьютерный голос, объявлявший станции, еле пробивался сквозь этот фон. Весь поезд похож на передвижное отделение простудных заболеваний; несмотря на то что около больницы поезд останавливался, пассажиры как-то проскочили мимо всех бесплатных прививок, которые были нам гарантированы от щедрот ВЧР. Но это, в общем, неудивительно: вся прочая обещанная федеральная помощь тоже как-то ухитрялась проезжать мимо нас.

В окнах поезда мелькали пустыри, где когда-то стояли дома из неусиленного кирпича и цементного раствора, улицы, перекрытые рогатками, потому что их середина провалилась в древние водостоки или выбранные глиняные разработки, лачуги, слепленные из обломков гофрированной стали и ломаной фанеры. Из машин на улицах — только броневики, но там и сям попадались люди, притаившиеся в дверях обреченных домов. Ночью сюда приходили мусорщики — подростки со стальными прутьями, кравшиеся вдоль разрушенных складов и разгромленных магазинов в поисках чего-нибудь, что можно толкнуть на черном рынке.

Поезд выехал из зоны разрушений и грохотал в кварталах между Даунтауном и спальными районами. Около станции «Юнион» он остановился, но платформу «Аудитория» проехал не тормозя, потому что такой платформы больше не было. Сама аудитория «Кайел» выстояла землетрясение, но на месте бывшего «Сити-Холла» и городской тюрьмы теперь пустыри — ничего кроме битого кирпича, обломков бетонных блоков с торчащими трубами и осколков стекла. Огромные кучи мусора, ждущие вывоза.

Вот уже показались небоскребы Даунтауна со светящимися окнами, арка шлюза над шпилем купола старого здания суда штата — электрической радугой горели в ней отражения городских огней. Какую-то минуту или две разрушений не было видно. Как будто не случилось в городе никакого землетрясения и все мирно и спокойно.

Поезд взвыл на повороте к стадиону Буша, и иллюзия исчезла. В вагоне стало тихо — все замолчали и старательно отвернулись от левого крыла стадиона. Сам стадион все еще стоял, из его чаши выплескивались отблески света, и можно было поклясться, что там идет очередной бейсбольный матч. Но поезд въехал на станцию «Стадион», и ряды колючей проволоки над бетонными блоками, преграждающими вход на нижний ярус, говорили о другом.

На скамейках платформы подземки расселась группа солдат ВЧР. Кто-то из них посмотрел на наш подъезжающий поезд, и пассажиры поспешно отвели глаза в сторону. Двери открылись, но никто не вошел и никто не посмел выйти. Поезд пошел дальше, и только когда он вошел в туннель и стадион скрылся из виду, раздался общий вздох облегчения.

Стадион Буша был сейчас не таким местом, куда хочется прийти. Конечно, люди туда ходили, но редко по своей воле. Ходили слухи, что попадавшие туда люди часто не выходили обратно.

Впрочем, сам я об этом только слышал.

Через несколько минут поезд выкатился на угол Восьмой и Пайн-стрит узловую подземную станцию Метролинка. Здесь я вышел и по эскалатору перешел с Красной линии на Желтую. На станции было холодно, ветер отдувал в сторону пластиковое полотнище, закрывавшее брешь в потолке, и гулял по перрону. Два парня из ВЧР курили сигаретки, прислонясь к строительным лесам, и оглядывали проходящих. Я постарался не встречаться с ними взглядом, но они уже и без того занялись от скуки случайным бродягой, вздумавшим покемарить на цементной скамейке.

Я успел вскочить на собиравшийся отходить поезд Желтой линии. Это сегодня был последний поезд в южном направлении, и если бы я его упустил, пришлось бы мне объясняться с патрулями, пробираясь домой под дождем через Даунтаун. В такие минуты я вспоминал свой старый автомобиль, но при разводе семейные колеса достались Марианне. Вместе с домом, сберегательным счетом и приличной частью моего чувства собственного достоинства.

Поезд был почти пуст, что неудивительно. Большинство районов южной стороны попадали под комендантский час с девяти вечера до шести утра, и потому все умные люди сидели по домам — у кого дом остался, конечно. Через пролет от меня сидела девочка лет четырнадцати в поношенной яркой штормовке. Она свернулась на сиденье, обхватив колени руками, и вроде бы говорила сама с собой, но я не слышал о чем. На переднем сиденье вагона дремал какой-то черный парень в надвинутой на глаза шерстяной кепке. Голова у него моталась с боку набок в такт движениям поезда; он открывал глаза, обводил взглядом вагон и засыпал снова. Бородатый краснорожий патриот читал потрепанный триллер в бумажной обложке и слегка шевелил губами, вникая в смысл. Истощенный старый чудак, глядевший на меня в упор, пока я не отвел глаза. Толстая дама с дешевым серебряным распятием на шее и жуткой улыбочкой. Обычный набор типов поздних пассажиров.

На моем сиденье больше никого не было. Поезд вышел из туннеля, еще раз показался город. На минуту я, глядя сквозь затуманенные дождем стекла, почувствовал рядом чье-то присутствие.

Мне было страшно повернуться и увидеть то, что не могло отразиться в стекле: маленький мальчик в красной нейлоновой куртке «Кардиналов», старательно заполняющий турнирную таблицу и собирающийся с духом, чтобы спросить, можно ли будет ему играть в Детской Лиге в следующем сезоне, которого он не увидит.

— А можно мне будет играть за Детскую Лигу в следующем году?

Черт бы побрал этот поезд.

— Потом, Джейми, — шепнул я в окно. — Только не сейчас, ладно? Я очень устал.

Призрак исчез, будто его и не было, оставив меня с воспоминаниями о счастливых днях до 17 мая 2012 года.

Вспомним еще раз Иерихон.

Предупреждений, что однажды на Среднем Западе случится большое землетрясение, хватало. Геологи годами не уставали повторять, что разлом под Нью-Мадридом — не миф, что это — заряженное ружье со взведенным бойком. Их мрачные пророчества подтверждались сведениями из истории. В 1811 году землетрясение в 8,2 балла по не существовавшей тогда шкале Рихтера опустошило долину реки Миссисипи, сметя поселения пионеров от Иллинойса до Канзаса. Легенды говорят, что сама Миссисипи во время землетрясения потекла вспять. Толчки отмечались от Нью-Йорка до Филадельфии, а в Чарльстоне в Южной Каролине звонили сами по себе колокола.

Много было еще предвестников катастрофы, малых и больших землетрясений от 5 до 6,2 балла по шкале Рихтера между 1838 и 1976 годами, и все они были вызваны сейсмическим разломом длиной в двести километров между Арканзасом и Миссури, с центром в небольшом городе Нью-Мадрид в Миссури. Иногда землетрясения рождались в «каблуке» Миссури, как землетрясение 1909 года на реке Уобаш между Иллинойсом и Индианой, но большинство толчков случалось в районе слияния рек Миссури и Огайо, и даже во время самых малых землетрясений дрожали каминные трубы, падали крыши и иногда погибали люди.

Но город, несмотря на геологические и исторические свидетельства, продолжал жить под не приведенным в исполнение приговором, и большинство горожан Сент-Луиса старались не вспоминать, что живут чуть севернее яблочка мишени.

В августе 1990 года один шарлатан из Мехико-Сити по имени Айбен Браунинг вызвал панику, заявив, что большое землетрясение состоится с шансами пятьдесят на пятьдесят между первым и пятым декабря. Его предостережения, основанные на шатком фундаменте общих рассуждений с учетом солнечных пятен и движения Луны; были высказаны во время выступления перед группой бизнесменов Сент-Луиса, а голодная до сенсаций местная пресса раззвонила на весь город. Вышло так, что за предсказанием Браунинга последовало в сентябре небольшое землетрясение с эпицентром в Кейп-Жирадо. Разрушений было мало, но население, и без того взволнованное войной на Ближнем Востоке и шаткостью национальной экономики, вошло в раж.

В течение трех месяцев идиотизма Сент-Луис готовился к катастрофе. Пик паники пришелся на среду, когда были закрыты школы, отмобилизованы пожарные, а толпы горожан повалили за город, взяв отпуска. Когда же предсказание не оправдалось — как и должно было случиться, поскольку прогнозы землетрясений по ненадежности могут сравниться только с прогнозами экстрасенсов, — Сент-Луис невесело над собой посмеялся и тут же постарался забыть все, что узнал о том, как готовиться к землетрясению.

Айбен Браунинг вскоре умер, не успев даже прокомментировать свое апокалиптическое предсказание. От этого город еще больше преисполнился самоуверенности. Гражданские учения по поведению во время землетрясения больше не проводились — все помнили панику девяностого года, и жители Сент-Луиса еще раз утвердились в спокойном, надежном восприятии мира и в том, что В Нашем Городе Никогда Ничего Не Меняется. Даже лос-анджелесское землетрясение девяносто четвертого года не смогло вывести город из благодушной иллюзии безопасности.

И так оно и шло следующие двадцать лет. И наши местные высоколобые замечали, часто с удовольствием, что Сент-Луис отстает от времени лет на пять. И все же город, как он ни брыкался и ни вопил, перетащили за шиворот в двадцать первое столетие. Построили новые здания, старые снесли, и Даунтаун мог по яркости уличных огней поспорить с Чикаго. Строительный кодекс пересмотрели в свете стандартов готовности к землетрясениям, составленных в Калифорнии, но тысячи старых домов и частных владений остались, разумеется, как были. Старых бензиновых хрюшек заменили электромобили, поскольку новый федеральный закон запрещал использовать в автомобилях двигатели внутреннего сгорания. Автобусные линии сменились новыми легкорельсовыми дорогами. Местная авиационная промышленность постепенно перешла на изготовление комплектующих космических кораблей вместо выпуска боевых самолетов. Юбки становились то длиннее, то короче, около двухтысячного года исчезли было совсем, за чем последовало такое моральное возрождение, что лишь через несколько лет женщины рискнули не носить жарким летом шерстяные платья от шеи до пола. Экстрофия, интеллектуальные таблетки, изометрия, минималистическое образование и еще полдюжины социологических теорий пришли, ушли и не оставили следа. Город пережил два экономических спада и выжил, но последний заставил правительства графства и города после столетия свар и перебранок снова объединиться; в результате этого брака по расчету родился Метро Сент-Луис — седьмой по величине город Соединенных Штатов.

Два маленьких землетрясения все же случились; которое посильнее — в 2006 году силой 5,2 балла по Рихтеру. Оно сэкономило городу пару долларов, разрушив кое-какие из предназначенных к сносу зданий в центральных кварталах западной части. Ничего серьезного.

Но боек был по-прежнему взведен, и однажды, когда никто не ждал, он ударил.

Тогда я и остался без сына.

Я очнулся от воспоминаний, когда поезд уже затормозил у следующей станции. Тощий негр, странная толстая дама и еще несколько пассажиров толклись у открывающейся двери, собираясь выйти. Никто не вошел. Я остался один, если не считать девицы-подростка, старого чудака, глядевшего на меня с печальным презрением, и человека с книгой.

Поезд отправился, и тут старый чудак поднялся с места и пошел в мою сторону. Немедленно с потолка к нему обратился приятный женский голос, который звучал в том же ритме, что и раскачивания чудака в такт вагонной тряске:

— Поезд находится в движении. Будьте добры немедленно вернуться на свое место. Благодарю вас.

Он не обращал внимания, пока не нашел место возле меня и не устроился рядом. Еще минуту он продолжал на меня смотреть, потом наклонился через пролет и вцепился потрескавшимися руками в край моего кресла.

— Покайся в грехах своих! — прошипел он. — Иисус грядет!

— Я знаю, — очень мягко произнес я. — Я и есть Иисус.

Несколько, конечно, богохульно, но я здорово устал и озлобился. И Вообще я еврей, и Иисус был евреем, и потому у нас с ним гораздо более тесное родство, чем у сумасшедшего старого сукиного сына, готового заживо съесть любого, не разделяющего его веру ненависти. Как бы там ни было, а это помогло: глаза у него полезли на лоб, челюсть отвисла в невыразимой злобе. Он глянул на меня еще раз и без единого слова пошел к голове поезда, явно стараясь оставить между мной и собой как можно больше пространства.

Отличный способ.

— Идите же, плодитесь и размножайтесь, — добавил я ему вслед, хотя не уверен, что он понял этот юмор в стиле Вуди Аллена. Я же, оставшись один, стал вспоминать разговор с негритянкой на ступенях Муни.

Имелось в виду, что я передам Джону указание встретиться с ней завтра в восемь вечера у Клэнси — то есть в забегаловке «Бар и гриль Клэнси» через улицу от района офисов. Себя она не стала называть, значит, Джон ее знает… но явно не в лицо, поскольку она нас с ним перепутала.

Итак, как Джон должен был ее узнать? И вообще, почему она не позвонила ему сама, а понадеялась на почти полностью незнакомого человека?

«Скажите ему: пусть не верит никаким сообщениям». Очевидно, она имела в виду е-мейл или СИ.

Я припомнил, как она испугалась, когда узнала, что посланное ей сообщение — фальшивка. И что она сказала.

«О Господи, началось…»

Что началось?

Ключом могли быть только слова, которые она мне сказала, убегая от солдат ВЧР. «Рубиновая Ось», — повторил я про себя. Звучало как кодовая фраза, но могло быть и названием стирального порошка, и новым коктейлем. Новая, улучшенная «Рубиновая Ось» с гексахлоридом. Верно, бармен, «рубиновую ось» с каплей лимона. Двойную сделайте, что-то совсем собачий выдался сегодня день…

Вытащив из кармана Джокера, я положил его на колени и открыл экран величиной с игральную карту и миниатюрную клавиатуру. Переключившись в режим видео, я набрал на клавиатуре: «Вход, данные, поиск, прошу».

«Ради Бога, Джерри, — ответил Джокер. — Что ты ищешь?»

«Режим поиска 314: рубиновая ось», — ответил я.

Сразу же на экране появились песочные часы. Через секунду они сменились изображением Джокера из комиксов с Бэтменом. Фигурка металась по экрану, бешено разбрасывая газовые бомбы во всех направлениях. Я улыбнулся. Это сын Бейли, Крейг — он теперь проходил фазу игры в «Растафарию» и настаивал, чтобы его называли Джах — недавно свистнул мой ПТ, когда я выходил обедать, и перепрограммировал его так, чтобы во время внутренних операций компьютера на экране был этот скринсейвер. Одно время он даже заставил мой компьютер обращаться ко мне голосом Джека Николсона, пока я не потребовал убрать эти звуковые прибамбасы, хотя разрешил ему оставить Бэтмена-мстителя. Могло быть хуже: ПТ Тьернана, Дингбэт, долго разговаривал с хозяином голосом Люси Болл, пока Джон не обещал свернуть Джаху шею.

Через некоторое время Джокер стал меня развлекать вертящимися на экране колесами. Однако я знал, что за кадром идет серьезное дело. Именно это и значило «режим поиска 314»: Джокер обращался ко всем открытым базам данных, доступных по коду региона 314, и искал любое упоминание слов «рубиновая ось».

Объем работы был неимоверный, и я не удивился, когда стрелка таймера перевалила на тридцать секунд.

Очень повезло, что Джокер в кутерьме этого вечера не пострадал. Если бы эта маленькая «тошиба» сломалась, Перл у меня бы печень вынул и с колечками лука поджарил. Джокер был не каким-нибудь полуотставным текстовым процессором: он был устроен по принципу нейронной сети и умел отвечать на вопросы, заданные на простом английском языке. А со своим сотовым модемом он мог обращаться к любой глобальной сети — это если бы я согласился оплачивать раздутые телефонные счета за междугороднюю связь.

Поезд стал снова замедлять ход, подъезжая к моей станции. Внезапно с экрана исчез Король Преступников, и на связь вышел Джокер.

«Ссылок на фразу «рубиновая ось» не обнаружено. Хочешь, я еще поищу?»

Трам-тарарам. Это была стрельба по площадям, но я рассчитывал, что Джокер что-нибудь найдет. Завизжали тормоза поезда, я выглянул в окно и увидел приближающиеся огни Пятьдесят пятой улицы. Моя остановка.

«Нет, спасибо, — набрал я. — Прекрати поиск. Отключаюсь».

«Отключаюсь. Спокойной ночи, Джерри».

Я отключил ПТ, сунул его в чехол и положил в карман; поезд тем временем уже въезжал на станцию «Стадион Буша». Долгий оказался вечер, и я уже хотел поскорее попасть в то место, которое называл домом. Встав с сиденья, я пошел к выходу, не обращая внимания на спикер под потолком, требовавший, чтобы я оставался на месте до полной остановки поезда.

— Покайся, грешник! — прошипел мне старик, когда я с ним поравнялся по дороге к открывающейся двери. Я слишком выдохся, чтобы еще как-то выпендриваться.

И уж если было в чем покаяться, то прежде всего — перед призраком маленького мальчишки, все еще едущего в этом бесконечном поезде.

4. СРЕДА, 22:45

Несмотря на поздний час, мой обычный рейс домой ждал меня на станции. Трехколесник сидел верхом в седле своей трехколесной велорикши на стоянке такси под платформой и читал последний выпуск «Биг мадди инкуайрер». Он едва взглянул, когда я забрался на заднее сиденье.

— Ты эту видел? — спросил он.

— Которую? — Я не спрашивал, что он имеет в виду: каждую среду, когда выходил очередной номер «Биг мадди инкуайрер», вопрос бывал один и тот же. Его интересовал только один раздел газеты.

— Блондинка, — прочитал он громко, — голубоглазая, около двадцати пяти лет, пять футов восемь дюймов, с хорошим характером, ищет компаньона для танцев, чтения стихов, путешествий по ВР[4] и уик-эндов в Озарке. Некурящий, возраст безразличен. Наркоманов, краснорожих и госчиновников просят не беспокоиться. — Он пожал плечами. Кажется, я подошел бы, коль скоро не проговорюсь о Секретной Службе.

Трехколесник был тот еще тип: хиппи пятидесяти пяти лет от роду, огромная рыжая бородища, вегетарианская диета и налепленная на задник велорикши переводная картинка «Благодарность мертвых». Казалось, его интересует только спать каждую неделю с новой бабой и сплетать о себе неимоверные небылицы. В разные времена он оказывался то агентом Секретной Службы, то отставным астронавтом из НАСА, то бронзовым призером Олимпийских игр, а то наследником Чарльза А.Линдберга. Я так и не знал его настоящего имени, хотя ездил на его самодельной рикше с тех пор, как восемь месяцев назад переехал в деловую часть города. И никто не знал. В Суларде каждый называл его просто Трехколесник или Трайк.

Я покопался в памяти, стараясь припомнить всех женщин, заходивших на прошлой неделе в стол частных объявлений.

— Ага, — сказал я. — Что-то вроде этого я видел.

У Трехколесника загорелись глаза, и я добавил:

— У нее здоровенный кадык.

Он снова помрачнел:

— Черт возьми. Мог бы и сам догадаться. — Он швырнул газету на пассажирское сиденье рядом со мной и нахлобучил капюшон ярко-красного пончо.

— Тебя в офис отвезти или домой?

Я пожал плечами:

— Давай домой.

Разницы не было — место было одно и то же, и Трайк это знал. Он заржал, встал на педали и заработал мускулистыми ногами, выводя рикшу из-под платформы на Арсенал-стрит в сторону Суларда.

Когда мы проезжали перекресток Пятьдесят пятой улицы, низко над нами прогрохотал «Апач» ВЧР, следуя за движением выводящей на запад федеральной дороги. Еще один вертолет. Мой город подвергся вторжению чужаков из космоса, а вместо летающих блюдец они раскатывают на вертолетах. Трайк проводил вертушку взглядом.

— Вроде сегодня в парке были беспорядки, — сказал он. — Многим башку расколотили. Слыхал что-нибудь?

— Кое-что, — ответил я. — Знаю, что это правда.

Я не удивился, что Трайк знает о налете вертолетов на Муни: по улице слова разносятся быстро, особенно если в деле замешаны федералы, но я не хотел добавлять свой кусок в котел сплетен. И вообще о беспорядках в Муни будет в моей колонке на следующей неделе, а хороший репортер не обсуждает незаконченную работу.

Трайк бросил на меня взгляд через плечо:

— Ты что-то сегодня не очень говорлив.

— Устал как собака. — Я откинулся назад, позволив моросящему дождю скатываться по козырьку кепки. — Чего я сейчас хочу — это горячий душ и холодное пиво.

— О'кей. — Он свернул на Тринадцатую. — Будешь дома через десять минут.

Мы миновали фасад пивоварни Анхьюзера-Буша — конгломерат зданий, все в лесах, как и большинство уцелевших в городе домов. Даже в это время на кирпичном тротуаре стояла длинная цепочка людей, мужчин и женщин, ждущих, несмотря на погоду и комендантский час, с вечера, в надежде с утра пройти собеседование и чудом получить работу. Пивоварня всего пару месяцев как открылась вновь, восстановленная после Нью-Мадрида. Через железную решетку мне были видны на автостоянке отремонтированные фигуры, украшавшие карниз главного здания до землетрясения: каменный человечек с глиняной пивной кружкой в руках, спокойно сидящий в ожидании, пока подъемный кран водрузит его на место. Его дерзкая ухмылка отмечала единственное веселое лицо, остальные выглядели жалкими и промокшими. Как оно и было.

Нажимая на педали, Трайк протянул руку к середине руля и включил радио. Он был настроен на КМОКС-АМ, местный филиал Си-би-эс. После бессмысленных коммерсов, рекламирующих то, что все равно никому не по карману, начались часовые новости.

«Войска армии США продолжают прибывать по воздуху на границу Северной Калифорнии после сделанного на прошлой неделе заявления правительств штатов Вашингтон и Орегон об отделении от Соединенных Штатов. Представитель созданного правительства Каскадии, размещенного в Сиэтле, заявляет, что войска бывшей Национальной Гвардии перекрыли все основные магистрали, ведущие в Вашингтон и Орегон. Пока не сообщается о враждебных действиях ни одной из сторон, но представитель Белого дома по связи с прессой Эстер Бутройд информировала, что президент Джорджио не намеревается признавать претензии Каскадии на независимость».

Сразу за пивоварней Трехколесник остановился на тройном перекрестке улиц Двенадцатой, Тринадцатой и Линча. В полуквартале отсюда на Двенадцатой находился полицейский участок девятого отделения, а напротив коповской конторы на бывшей автостоянке — вертолетная площадка полицейских сил. Здоровенный «МИ-24» крутил на холостом ходу лопастями, собираясь взлететь на патрулирование районов Догтауна в южной части города. Под знакомым бело-голубым лозунгом «ЗАЩИЩАТЬ И СЛУЖИТЬ» призрачным палимпсестом выступала символика Советской Армии. У ВЧР были американские вертолеты и машины «ЛАВ», а местные копы перебивались подержанными русскими вертолетами и старыми ржавыми БМП времен Афганистана, связанными проволокой и склеенными бумажками. Из кучки офицеров, сшивающихся возле участка, кто-то помахал Трайку рукой, и он махнул в ответ. Он был вполне безвреден, и копы к нему не цеплялись.

«Продолжается отсчет времени до завтрашнего запуска шаттла «Эндевур»; намеченного на 13:00 по восточному времени. На борту шаттла находятся последние необходимые компоненты орбитальной станции противоракетной обороны «Сентинел-1». В связи с этим у ворот на мысе Канаверал продолжается вахта активистов антивоенного движения с зажженными свечами, но демонстрация проходит мирно, и арестов пока не было».

Трайк крутил по Тринадцатой улице, въезжая в жилую часть Суларда. По Двенадцатой было бы ближе, да там во время землетрясения развалилось много домов, и сама улица была полна ям и дыр, да таких, что туда и рикша могла бы провалиться целиком. Тринадцатая, хотя и меньше, тоже являла картину слепого разрушения. Ряд двухэтажных домов, некоторые еще 1800 года постройки, соседствовал с обломками тех, что сложились карточным домиком.

«В результате схода с рельсов на окраине Тексарканы, Арканзас, реактивного поезда «Техасский Орел» три человека погибли и несколько получили серьезные ранения. Представитель компании «Амтрак» заявил, что катастрофа могла быть вызвана неисправностью спутниковой системы управления поездами, пославшей девятивагонный поезд на боковую ветку вместо центральной. Ведется расследование, не было ли это результатом намеренного саботажа».

Мы проехали крошечный Мерф-парк, где вырос городок лачуг и рядом висело объявление:

4 ЦЫПЛЕНКА НА ПРОДАЖУ, ДЕНЬГИ ИЛИ ОБМЕН,

пересекли Виктор-стрит и стали подниматься в гору, где Тринадцатая становилась уже и уличные фонари реже. Старый негр сидел на крыльце дома и держал на коленях двенадцатого калибра ружье. Через улицу от него в развалинах викторианского особняка сидела, покуривая дурь, кучка уличных панков. Трайк нажал на педали, желая быстрее проехать между враждебными силами.

«В Лос-Анджелесе жюри присяжных суда по делу об изнасиловании удалилось на совещание. Обвиняется режиссер Антонио Сикс. Выдвинувшая против него обвинение Мэри де Аллегро заявляет, что два года назад во время съемки «Матери Терезы» — лауреата «Оскара», где она играла главную роль, Сикс телепатически проник в ее разум. Шестнадцатилетняя актриса утверждает, что Сикс обольстил ее с помощью экстрасенсорной перцепции. Жюри рассматривает показания экспертов, данные в защиту режиссера несколькими физиками».

Достигнув вершины холма, мы разогнались вниз по Энн-стрит, где Трайк резко, почти опрокидывая рикшу, повернул вправо. Он явно наслаждался битвой жизни, я же вцепился изо всех сил в борт и только что не молился. Через квартал мы доехали до Двенадцатой улицы, и Трайк повернул налево вокруг церкви Сент-Джозефа.

Этот квартал был забит магазинчиками, прачечными автоматами, дешевыми игровыми автоматами ВР. Некоторые были открыты, другие заперты и заколочены, на всех набрызганы краской знакомые теперь надписи:

«БУДЕШЬ ВОРОВАТЬ — ПОЛУЧИШЬ ПУЛЮ», «ЗДЕСЬ УЖЕ ВСЕ УКРАДЕНО», «В БОГА МЫ ВЕРУЕМ НА СМИТ-ВЕССОН НАДЕЕМСЯ», «ЕСЛИ БЫ ТЫ ЗДЕСЬ ЖИЛ, ТЫ БЫ УЖЕ ПОМЕР»,

— и прочее в этом роде.

«Вы слушаете новости «Радио Си-би-эс», у микрофона…»

— …хмырь, которому не грех бы заткнуться. — Трайк переключился на одну из бесчисленных станций классического рока, забивших городской эфир. Под звуки старой мелодии из «Нирваны» он свернул вправо на Гэйер-стрит. Я глянул на часы. Как он и сказал, прошло ровно десять минут, как мы выехали, и вот — уже приехали.

По сравнению с остальным Сулардом Гэйер выдержала землетрясение на удивление. Хотя некоторые из старых домов оказались непригодными для жилья, а некоторые просто развалились, большинство пережили толчки. Эти двух- и трехэтажные дома строились, как линкоры: трубы опрокинулись, стекла разлетелись, портики попадали, но стены остались стоять. Сулард не просто часть города. В его, черт побери, стенах слишком много души, чтобы вот так взять и развалиться за пятьдесят секунд.

Трайк заехал на стоянку на углу Десятой и Гэйер-стрит. Пара довольных пьяниц брела, спотыкаясь, по пешеходному переходу через улицу, пробираясь от Клэнси домой. Я сполз с сиденья, запустил руку в карман и вытащил пятерку и две долларовые бумажки.

— Спасибо, друг, — сказал я, протягивая ему деньги. — Ты просто спаситель.

Трехколесник взял деньги, внимательно на них посмотрел, потом два доллара отдал мне обратно со словами:

— Вот это забери.

— Да ладно, Трайк…

— Забери. — Он аккуратно сложил пятерку и сунул ее в карман. — Тебе сегодня вечером досталось. Выпей пива за мое здоровье.

Спорить я не стал. Трайк знал, что у меня сейчас не самое лучшее финансовое положение. Кроме того, я был постоянным клиентом и всегда мог позже его вознаградить. Сулард — крутое место, но у него свои обычаи.

— Спасибо, друг. — Я сложил бумажки и вернул их в карман. Трайк кивнул и налег было на педали, но я сказал:

— Кстати, Трайк! Насчет той блондинки…

— Ну? — приостановился он.

— Не было у нее кадыка. Я тебя наколол.

— Я знаю, — усмехнулся он. — С виду ничего?

Я пожал плечами и сделал руками неопределенный жест.

— Нормально, — сказал он. — Бывало и хуже. Я тебе не рассказывал, как в Лондоне в девяносто втором пришлось мне оттрахать принцессу Ди на заднем сиденье лимузина? Это было…

— Крути отсюда, — ответил я, и он так и сделал, заложив разворот посреди улицы, и поехал обратно по Гэйер-стрит спрашивать у алкашей, не надо ли их подвезти. Я остался на тротуаре один — впервые за весь вечер.

«Биг мадди инкуайрер» располагалась в построенном сто лет назад здании, перестроенном в 1980-м и превращенном в офисы для юридических фирм. До того это был склад, каких много, о чем свидетельствуют толстые укрепленные дубовые полы и давно закрытые задние двери для грузов. Перестроившая дом юридическая фирма выехала отсюда в конце столетия, и недвижимость оставалась вакантной, пока Эрл Бейли в прошлом году ее не купил.

Бейли, когда купил дом, только начал выпускать газету. Он всю жизнь был антрепренером и поэтому собирался открыть на первом этаже блюз-бар, а «Биг мадди» в конце концов переселить на второй этаж из Догтауна, где она тогда была. Свой мешок с деньгами Бейли заработал в блюз-оркестре «Сулардские приколы», где был басистом и менеджером, и потому салун «У Эрла» должен был стать настоящим денежным деревом за спиной газеты. Быть может, «Биг мадди инкуайрер» — не первая газета, где издатель был хакером, потом гитаристом, а потом владельцем бара. Но если вы слышали еще о каком-нибудь — мне, пожалуйста, не говорите. Одного вот так хватает.

Как бы там ни было, а землетрясение застигло Бейли в разгар перестройки второго этажа. Бар пережил само землетрясение, но не всеобщее мародерство, охватившее Сулард через несколько недель. Вандалы вломились и почти всю мебель из бара прибрали. А к тому времени волна уличного насилия выжила газету из Догтауна, так что пришлось планы насчет бара отложить, а «Биг мадди» перетащить в Сулард… и вскоре после этого нехотя согласиться предоставить третий неиспользуемый чердачный этаж одному из своих сотрудников. А именно — вашему покорному слуге.

У меня была ключ-карта от парадной двери, от которой можно было пройти на второй и третий этажи, но мне не хотелось возиться с отключением сигнализации от воров, что Перл установил на лестнице. В темноте пульт управления черта с два найдешь, да и к тому же я никак не мог запомнить семизначный цифровой код. А потому мимо парадной двери я прошел, миновал заколоченные окна первого этажа, где краской было написано:

«СОБСТВЕННОСТЬ НЕГРОВ! ЗДЕСЬ НЕ ВОРУЙ!» 

— как будто это могло остановить уличных бандитов, которым запросто было пристукнуть Мартина Лютера Кинга за горсть мелочи, — и повернул за угол к запертому заднему двору дома.

По задней стенке дома шла железная пожарная лестница. Если бы Перл узнал, что я использую ее как свой приватный вход, он бы меня застрелил, и потому мне приходилось приставную лестницу прятать за мусоросборником. Но только я ее достал и начал приставлять к пожарной лестнице, как с другого конца двора кто-то заорал:

— Эй, что ты там делаешь?

— Дом ломаю, хочу спереть пару мешков дерьма! — заорал я в ответ, кладя лестницу и поворачиваясь на голос. — Ты ведь меня не заложишь, друг?

На фоне открытых дверей гаража напротив появился широкоплечий силуэт. Кто-то хрипло засмеялся, и другой голос спросил:

— Это ты, Джерри?

— Я. А это ты?

— Тьфу ты, мать твою так. Иди сюда, пива выпьем.

Я оставил лестницу и пошел к освещенной двери гаража, где Чеви Дик с приятелями сидел рядом с автомобилем. Чеви Дика на самом деле звали Рикардо Чавес, и был он автомехаником, а его мастерская — ближайшим соседом «Биг мадди». Было ему пятьдесят с небольшим; где-то в восьмидесятых он еще подростком со своей семьей слинял с Кубы в Майами в первой волне «людей в лодках». В конце концов он добрался от Либерти-Сити до Сент-Луиса, где нашел применение своим талантам по ремонту автомобилей.

Свое прозвище он получил двумя путями. Во-первых, это был его псевдоним в «Биг мадди», где он вел еженедельную колонку «Чиним сами». Во-вторых, он был женат в четвертый раз и утверждал, что у него одиннадцать детей в шести штатах. Он, когда бывал пьян, начинал перечислять всех королев красоты, которых ему случалось оприходовать, а когда бывал пьян по-настоящему, то эта стодвадцатикилограммовая горилла с усами, как велосипедный руль, и заплетенным в косичку конским хвостом могла расстегнуть штаны и предъявить инструментарий.

— Едре-о-она мать, — протянул Чеви Дик, когда я вошел в гараж. — Ну и вид у тебя. Ты что, имел кого-то в водосточной канаве?

— Учусь у тебя, Рикардо, — ответил я. — Что-нибудь я сделал неправильно?

Чеви просиял. Пара его друзей обменялась комментариями по-испански. Они сидели на бочках из-под масла и на шлакоблоках, а между ними на промасленном асфальте стоял ящик «Будвайзера». На заднем плане была видна гордость и радость Чеви Дика: угольно-черный «корвет» девяносто второго года выпуска, полностью восстановленный и из-за законов о выводе из употребления полностью нелегальный, вплоть до номеров, на которых крупными буквами было написано короткое неприличное слово. Может быть, приятели надеялись, что Чеви выведет его из гаража на Сороковое шоссе и снова совершит полночный круиз, от которого копы со злости уписаются: «корвет» Чеви Дика с откалиброванным на сто двадцать миль в час спидометром мог спокойно уделать самый быстрый экипаж и даже бронированную патрульную машину, имевшуюся в распоряжении городской полиции Сент-Луиса.

А может, они думали, что сейчас Чеви Дик объяснит этому мелкому гринго, чтобы не залупался. Чеви пристально на меня смотрел. Он шагнул вперед, и я встал попрочнее. Он медленно поднял левую руку, как бы желая поправить ус… и вдруг его правый кулак молнией полетел мне в диафрагму. Я не шевельнулся. Кулак остановился в полудюйме от моего солнечного сплетения… а я опять не шевельнулся.

Это была наша старая игра двух мачо. Уже несколько месяцев. Компания застонала и приглашающе завопила, а Чеви Дик расплылся в улыбке:

— Все в порядке, друг. Выпей с нами пива.

— Соблазнительно, — ответил я. — Только я вымотался. Если я начну сейчас, тебе придется тащить меня на третий этаж.

— Долгий вечер был? — Чеви Дик осмотрел меня снова, и на его лице появилось озабоченное выражение. — Слушай, да ты и впрямь в хреновом виде. На патруль ВЧР, что ли, нарвался?

— Вроде того. — Я не мог отвести глаза от ящика. — Но если вы мне дадите баночку с собой, я был бы…

Не ожидая продолжения, Чеви Дик наклонился к ящику и вытащил из него блок — шесть бутылок. Кое-кто из его собутыльников неопределенно хмыкнул, но Чеви не обратил внимания. Он не питал к ВЧР дружеских чувств; как он часто мне говорил, он такое видал в Гаване при Кастро. Врага federates он считал другом.

— Спасибо, Рикардо, — пробормотал я, прижимая к груди блок пива. — В пятницу отдам.

— Vaya con dios, amigo.[5] Иди домой и прими душ. — Он усмехнулся снова, и в полусвете сорокаваттной лампочки мелькнули его золотые коронки. — А то благоухаешь, как куча дерьма.

К лестнице я шел под грохочущий смех его приятелей.

Первую бутылку я открыл, как только влез в окно с пожарного входа и включил настольную лампу. «Дом, милый дом…» или по крайней мере место, где можно укрыться от дождя.

В моей однокомнатной чердачной квартире царил бардак, и ничего необычного в этом не было. По всему полу разбросаны шмотки, в углу матрац с неделями не убиравшейся постелью. Возле матраца и у письменного стола книги и газеты. На столе пачка распечаток, состоящих из незаконченного, неназванного и неопубликованного романа, который я писал последние несколько лет. Возле кухонных ящиков катышки мышиного дерьма. Можно бы кошку завести, она тут наведет порядок, когда меня не будет.

Первую бутылку я проглотил почти залпом, как только сбросил мокрую одежду, оставляя ее на полу, на пути в ванную; только вытащил из кармана пиджака Джокера и положил его на стол и тут же открыл вторую. Эту я взял с собой в душ и растянулся под пластиковой стенкой, подставив себя струям горячей воды, пока она не начала становиться холодной.

Тогда я открыл третью, нашел на полу спортивные шорты и натянул на себя. И только тогда посмотрел на телефон. На индикаторе мигала цифра 9, обозначая, что именно столько звонков было направлено ко мне с офисного коммутатора внизу. Часть моего соглашения с Перлом о найме жилья состояла в том, что я работал секретаршей на телефоне в нерабочие часы, и потому я сел к столу, открыл экран телефона и начал просматривать сообщения.

Большинство звонков были рутинными. Раздраженные бизнесмены, интересующиеся, почему их реклама на четверть страницы оказалась не в том месте газеты, где они хотели бы, — например, на первой полосе. Какие-то частные звонки отдельным работникам, обычно только лицо, имя и номер пресс-контакты, любовницы, любовники — кто знает? После каждого такого звонка я нажимал кнопку запоминания.

Остальные были в основном анонимные «звонки ненависти» от читателей, появлявшиеся всегда с выходом нового номера, в которых Перл обвинялся в выпуске коммунистически розовой, крайне правой, крайне левой, феминистской, антифеминистской, энвиронменталистской, технократической, луддитской, анархистской, неонацистской, сионистской, порнографической, антиамериканской и/или либеральной газеты; все клялись прекратить ее читать с завтрашнего дня, если мы немедленно не перейдем на их идеологическую платформу. Большинство таких отключало у телефона камеру, но был один сумасшедший трехминутный звонок от какого-то чокнутого, закрывшего лицо пакетом из бакалеи. Этот вопил, что нью-мадридское землетрясение было возмездием Господним тем, кто отказал Линдону Ларушу в поддержке на президентских выборах 1984 года.

При достаточном терпении и чувстве юмора можно найти вкус и в разборе такого рода отзывов; впрочем, то же можно сказать и о еде из мусорного бака. Это я все стер. Пусть пошлют е-мейл в газету, если не остынут.

Я уж было собрался скрутить голову четвертой бутылке, как услышал последнее записанное на диск сообщение. Экран был пуст, но женский голос на другом конце был мне очень хорошо знаком.

— Джерри, это Мари. Ты дома?.. — Короткая пауза. — О'кей, или тебя нет, или ты не берешь трубку. Ладно…

Класс. Моя жена — точнее, бывшая жена, поскольку мы наконец-то оформили свое расставание. Она даже не хочет появляться на экране.

— Я хотела сказать, что твой дядя Арни мне некоторое время назад позвонил и… как бы это сказать… очень нервно о тебе говорил, поскольку ты в прошлую пятницу вечером пропустил седер…

Я скривился и встряхнул головой. Начисто все забыл. Дядя Арни — это старший брат моего отца и патриарх семьи Розен. Симпатичный старпер, который настойчиво старался притянуть меня к соблюдению традиций, хотя отлично знал, что я совсем не такой хороший еврейский племянник, каким он желал меня видеть.

— Послушай, я понимаю, что в семье так принято, но, знаешь, я бы хотела, чтобы ты его попросил сюда не звонить.

Уж конечно, она не хотела, чтобы он ей звонил. Марианна не была еврейкой, и хотя ей пришлось принимать участие во всех седерах, хануках и бармицвах семьи Розен, моим родственникам нечего было к ней приставать. Она не поняла, что это дядя Арни еще раз попробовал нас свести вместе. Дохлый номер, дядя.

— Вот, это все. Желаю всего лучшего. До свидания.

Звонок от Марианны. На этот раз — потому, что на прошлой неделе я пропустил пасхальный седер.

Почему-то это еще больше испортило мне настроение. Пришлось залить это оставшимися в пакете бутылками. Закончив последнюю, я не мог вспомнить, зачем это она мне звонила, да если бы и мог, все равно наплевать.

Я мог думать только об одном — о Джейми.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРИРОДА КОГЕРЕНТНОГО СВЕТА (18 АПРЕЛЯ 2013 ГОДА)

5. ЧЕТВЕРГ, 9:35

Как я заснул — не помню: настолько был пьян.

Где-то ночью, очевидно, перелез от письменного стола в неприбранную постель. Неосознанно, это было рефлекторное действие, а ни в коей мере не волевое решение пойти дрыхнуть. В какой-то момент я просто вырубился, и следующее, что я помню, — как в мою дверь колотят тяжелым кулаком.

— Розен! Эй, Розен! — Длинные яркие лучи солнца били в окна моего чердака. Глаза болели, во рту было, как на дне кошачьего ящика с песком, а в голове искрили сотни коротких замыканий. Где-то в мире пели птицы, жужжали пчелы, добрые коровки давали молочко благословенным фермерским дочкам, и счастливые маленькие гномы пели бодрую песенку, весело шагая на работу.

Но все это было очень уж далеко, поскольку в моем чердачном бардаке этим ясным апрельским утром я себя чувствовал просто ста девяностами фунтами мышиного дерьма.

— Розен, так тебя перетак! Вылазь из койки, падла!

Я откинул одеяло и спустил ноги на пол. Правая наткнулась на полупустую бутылку пива; я тупо смотрел, как она катится по деревянному полу, отскакивает от кухонного стола и останавливается, покачиваясь, возле входной двери, оставив за собой легкий след пивных опивков. Почему-то это показалось мне захватывающим зрелищем: наглядная демонстрация ньютоновской физики.

— Розен!

— Слышу, слышу, — пробормотал я. — Глаза не проплачь по моей погибшей душе.

Ноги еще, оказывается, работали — по крайней мере настолько, что я мог дойти до двери без костылей. Подобрав с пола какую-то футболку, я сунул в нее голову, побрел через всю комнату к двери, вытащил засов и распахнул дверь.

Эрл Бейли, двести шестьдесят фунтов злобы, упакованные в шесть футов два дюйма безобразия, был последним, кого я хотел бы видеть с похмелья. Он смотрел на меня, как на крысу, которую забыли прикончить дератизаторы. Хотя с тех пор, как он стал владельцем здания, дератизаторы здесь не были ни разу.

— Ты чего это? — рявкнул он. — Я уже пять минут в дверь стучу.

— Прости, у меня был междугородный разговор с президентом. Он спрашивал, могу ли заехать к нему сегодня и помочь бороться за всеобщий мир, но я ответил, что сначала должен разобраться с тобой.

Перл переступил порог и с отвращением сморщил нос.

— Ну и разит от тебя. Ты что, уже сегодня с утра?

— Нет, я вчера с вечера. — Я потянулся и достал бутылку, которую до того отфутболил под стол.

— Тут еще осталось. Хочешь глотнуть? — спросил я, встряхивая бутылку и запуская винтом полудюймовый слой теплого пива.

— Дай войти. — Он оттолкнул мою руку.

Он прошел твердыми шагами на середину комнаты, упер кулаки в широкие бока и оглядел кучи шмоток и пустых коробок от пиццы на полу, засохшие стебли, свесившиеся со стропил, полупустой остывший кофейник на электрической плитке, беспорядочно набросанные книги и бумаги возле компьютера на столе.

— Парень, тут у тебя смердит, как на помойке.

— Да брось ты, Перл, — вяло буркнул я. — Ты что, думал, что пускаешь сюда жить Папу Римского?

— Нет, я думал, что здесь будет жить нормальный взрослый человек. — Он глянул на меня через плечо. — Ты мне сказал, что собираешься в Форест-парк за материалом для статьи.

— Там я и был. И даже нашел материал.

— Ха! — Он прошел к моему столу и глянул на книги и газеты. — В утренних газетах сказано, что вчера вечером в парке был рейд ВЧР. — Он наклонился, пытаясь выбросить какой-то мусор в переполненную корзину. «Пост» заявляет, что в амфитеатре Муни арестовали несколько нарушителей.

— Если что-то заслуживает слова «преуменьшением, то это оно и есть, ответил я. — О стрельбе ничего не сказано?

Он внимательно посмотрел на меня, чуть приподняв в удивлении бровь:

— О стрельбе ничего. А ты видел?

Я помотал головой:

— Нет, но слышал выстрелы. Извини, я там не лез под пули…

— И не остановился посмотреть, да? — Он поставил банку вертикально и отряхнул руки о джинсы. — Почему?

Я осторожно потрогал руками болевшую шею:

— Ну, босс, ты же знаешь, что они говорят, когда в тебя стреляют. Дескать, тебе естественным языком объясняют, что пора домой.

— Херня. Ты репортер. И первым делом ты собираешь материал для статьи, а потом уже думаешь, как уносить ноги.

— Тебе легко гово…

— Но ты же не видел раненых, верно?

Я мотнул головой. Бейли закрыл глаза, сделал глубокий вдох и сказал спокойным голосом:

— Значит, стрельбы не было. Только если мы можем предъявить тела погибших.

— Да иди ты, Перл! — заорал я. — Я там был! Я слышал выстрелы и слышал крики…

— Но ты же не видел пострадавших? — Перл смотрел на меня в упор. — Да я-то тебе верю. Я даже думаю, что ты на самом деле там был, а не забился в эту дыру накачаться до одури. — Он подошел к кровати, подобрал скинутые мной с вечера ботинки с коркой грязи и бросил их опять на пол. По крайней мере одно вещественное доказательство, что я не наплевал на задание. — Но если ты мне не найдешь трупа с пулей ВЧР в груди, то ты отлично знаешь, что скажет стадион.

Я кивнул. Это уж точно. Заранее известно, что заявит официальный представитель Войск Чрезвычайного Реагирования, когда (и если) его спросят о стрельбе во время вчерашнего рейда. Войска были вынуждены открыть огонь по вооруженным сквоттерам в порядке необходимой самообороны. Либо такой ответ, либо вообще полное отрицание.

Не в первый уже раз молодчики из ВЧР открывали огонь по невооруженным гражданским лицам в Сент-Луисе, но еще ни разу никто, от прессы до Союза Гражданских Свобод США не возбудил успешного дела против ВЧР по обвинению в неоправданном применении вооруженной силы. Жизнь в моем родном городе стала как в банановой республике третьего мира: обвинения выдвигались часто, но вещественные доказательства имели привычку таинственным образом исчезать. Как и свидетели.

Местная пресса ходила по тонкой ниточке. Особенно «Биг мадди», которая имела привычку подробно освещать истории, в «Пост» едва упоминавшиеся. Федералы не могли отменить Первую Поправку, но насолить Перлу — вполне. Налоговые проверки, судебные иски… Бейли знал, каково приходится тем, кто будоражит общественность, и умел соблюдать осторожность.

Доказательств нет — значит, нет и статьи. Бездоказательные заявления ему были по фигу, и мне следовало бы уже это знать.

— Черт, Перл, ты уж прости. Я не думал…

— Не зови меня Перл, — сказал он. Свое прозвище он ненавидел, хотя так называл его каждый. Он глянул на часы: — Ты уже должен быть на заседании редакции.

— А… да. Заседание. А когда оно должно было начаться?

— Полчаса назад. Ты его пропустил. Потому я и здесь. — Он направился было в ванную, но оттуда из-за двери потянуло воздухом, и он решил, что лучше не надо. Ткнув большим пальцем в сторону уборной, спросил: — Там кто-нибудь есть?

— Никого, кого ты раньше не видел. — Я встал из-за стола. — Извини, что опоздал на заседание. Я прямо сейчас спускаюсь…

— Ни в коем случае. В таком виде от тебя всех стошнит. — Он с омерзением мотнул головой, затем одарил меня ехидной улыбочкой: — Ты вчера вечером тяжело работал. Прими душ и переоденься в чистое.

— Спасибо. Я через полчаса…

— У тебя пятнадцать минут. А президенту скажи, что он ублюдок и что в мир во всем мире я не верю. — Улыбка исчезла. — А если через пятнадцать минут я тебя не увижу, можешь начинать читать объявления о работе. Уловил?

— Уловил.

Мне не понравилось, как он это сказал.

— Встретимся внизу. — Он повернулся и, шагнув обратно в комнату, добавил: — И разберись в этом гадюшнике. Жить невозможно. Я бы точно не смог.

Дверь за ним захлопнулась.

Офисы «Биг мадди инкуайрер» расположились в большой комнате второго этажа, перегороженной дешевым пластиком на отсеки. Все это напоминало лабиринт, в который запускают мышь-неудачницу: компьютерные терминалы на потрепанных столах серого металла, флюоресцентные лампы среди трубок и проводов затянутого паутиной потолка, шахматно-кирпичные стены, завешанные старыми афишами рок-концертов. Возле лестничной клетки, ведущей к входной двери, стоял личный стол, куда нескончаемый поток одиноких приносил свои объявления для таких же одиноких; в другом конце комнаты находился отдел макетирования, где группа богемных художников лепила страницы в клубах марихуанового дыма, вытягивавшегося только в полуоткрытое окно. Радикальный шик, опоздавший к временам, когда быть радикалом было шикарно, а Том Вульф ушел на небеса к Великому Текст-Процессору.

Где-то в середине комнаты находился редакторский отдел: четыре сдвинутых вместе стола, и Гораций — неофициальный герб газеты, висящая на стене здоровенная голова северного оленя в огромных солнечных очках и бейсбольной кепке «Кардиналов», — надзирал за работой. Два других штатных корреспондента куда-то выехали на задание, дав нам с Джоном Тьернаном возможность провести наше собственное редакционное совещание по поводу вчерашних событий.

Джон — самый странный человек в штате «Биг мадди», поскольку он единственный, кто с виду похож на нормального человека. В газете, где каждый пьет, или покуривает травку, или экспериментирует в ванной с галлюциногенами, за Джоном из пороков можно приметить лишь пристрастие к жевательной резинке. Большая часть народу приходит на работу в джинсах, футболках или тренировочных костюмах, а наш редактор отдела искусства нередко щеголяет в пенсне и оперной шапке. Джон приходит в деловом костюме, застегнутой на все пуговицы рубашке с Оксфорд-стрит и в однотонном галстуке. Иногда он надевал кроссовки, но это было его единственное отступление от официального костюма. Волосы он стриг не слишком коротко и не слишком длинно, брился каждый день, а слово на букву «х» не смог бы произнести, даже если бы его стукнули этим предметом по голове. У него была жена, двое детей и две кошки, он жил в небольшом доме в западном пригороде, каждое воскресное утро ходил к католической мессе, и, как я подозреваю, священник никогда не слышал ничего скучнее его исповеди.

Но в «Биг мадди» его никто никогда не попрекал за нестандартное поведение. Он не только был терпим ко всем причудливым персоналиям редакции, но еще был лучшим в городе репортером-ищейкой. Эрл предпочел бы продать в рабство собственного сына, чем отпустить Джона Тьернана в другую газету.

— Ты узнал ее имя? — спросил он, когда я рассказал ему, что случилось во время рейда в Муни.

— Как же! — ответил я. — Мне даже не удалось с ней толком поговорить, как я тебе и сказал. Но она не оттуда. Она не сквоттер.

— Понял, о'кей. — Джон говорил, как бы рассуждая вслух. Ноги он положил на соседний стол. Вытащив ящик стола, он достал оттуда пачку жвачки. — Но если она меня знает…

— По имени, но не в лицо. Иначе как она могла принять меня за тебя?

Джон предложил мне палочку «Дентайна», я отказался, и он стал разворачивать палочку для себя.

— Соображаешь, кто это? — спросил я.

— Да нет. Это может быть кто угодно. — Он пожал плечами, запихнул палочку в рот и стал задумчиво жевать, в то же время вертя трекбол компьютера, запоминая статью, над которой в тот момент работал. — И она сказала, что хочет видеть меня в восемь вечера сегодня у Клэнси?

— Именно так. И не верить никаким сообщениям, которые передаст тебе Дингбэт…

Джон усмехнулся уголком губ:

— Да, верно. И не верить ничему, сказанному по телефону. Странно.

Он покачал головой, сбросил ноги со стола и крутанулся на кресле, поворачиваясь лицом к компьютеру:

— Ладно, мне все равно сейчас надо закончить эту штуку, потом в полдень пресс-конференция…

Тут я щелкнул пальцами, потому что внезапно вспомнил одну штуку. Прошу заметить, только сейчас вспомнил, наверно, все дело в похмелье.

— Ах, да, кстати, самого-то главного я не рассказал. Когда я спросил ее, из-за чего, собственно, весь шум, она сказала всего два слова. Э-э, гм… «Рубиновая Ось».

Руки Джона замерли над клавиатурой. От экрана он не отвернулся, но выражение лица вдруг стало совсем другим, и я понял, что он уже не думает о мелких злободневных делах.

— Как, еще раз? — спросил он, не повышая голоса.

— «Рубиновая Ось», — повторил я. — Я попросил Джокера поискать, но он мне ничего не смог сказать. А что, тебе это что-то говорит?

— Расскажи мне все это еще раз, — сказал он, снял руки с клавиатуры и повернулся вместе с креслом лицом ко мне. — Медленно.

Позвольте мне чуть подробнее рассказать про Джона Тьернана.

Мы с Джоном старые друзья еще с девяностых, мы встретились на первом курсе Миссурийского университета в Колумбии. Мы оба уроженцы Сент-Луиса, а это ведь что-то да значило в аудитории, где полно ребят не из нашего штата, и потому мы каждый день вместе работали в отделе городских новостей, гоняясь за пожарными и описывая всякие мелочи. Когда нам выдали корочки, я поехал на север штатным сотрудником оппозиционной газеты в Массачусетсе, а Джон остался в Миссури на должности штатного корреспондента «Пост-диспэтч», но связь мы поддерживали. Каждый из нас женился на своей университетской подруге примерно в одно и то же время — я связал свою судьбу с Марианной через два месяца после свадьбы Джона и Сэнди. Даже дети, Джейми и Чарльз, родились у нас в один год. Такие вещи иногда случаются.

Примерно тогда, когда я расстался с журналистикой, Джон уже вел в «Пост-диспэтч» журналистские расследования. Когда я начал серьезно подумывать увезти Марианну и Джейми с северо-востока, Джон уговорил меня вернуться в Сент-Луис, обещая замолвить за меня словечко в «Пост-диспэтч». Я согласился наполовину: моя семья переехала в Миссури, но я решил, что журналистики с меня хватит. Один нью-йоркский издатель заинтересовался моим недописанным романом, а Марианна согласилась содержать семью на то время, которое мне понадобится для окончания книги. Джон повторил свое предложение, когда переходил из «Пост» к Перлу, но мне было по-прежнему не интересно. Роман резво подвигался к концу, и становиться репортером у меня не было никакого желания.

А потом было землетрясение, и смерть Джейми, и разъезд с Марианной, и вдруг я обнаружил, что живу в дешевом мотеле возле аэропорта с парой долларов в бумажнике. Какое-то время я перебивался случайными заработками по нищенским расценкам, однажды вдруг оказалось, что я стою в телефоне-автомате, звоню Джону на работу и спрашиваю, остается ли в силе его предложение и, кстати, не знает ли он, где можно снять дешевую комнатку? Джон сумел ответить положительно на оба вопроса и, возможно, спас меня от дурдома.

Это все к тому, что Джон Тьернан — мой лучший друг, и секретов у нас почти не было.

Именно почти: Джон был заядлым профессионалом и классным специалистом по журналистским расследованиям, а хороший репортер-ищейка даже с приятелями не обсуждает свою работу. Я знал, что Джон не привык открывать свои карты, и воспринимал это как данность, потому я и сейчас не слишком рассчитывал, что он выложит все как на духу.

— Это что, правда серьезно — насчет рубиновой оси?

Джон утвердительно наклонил голову — очень медленно — и потер пальцами подбородок.

— Да, это кое-что значит. — Он рассеянно смотрел за окно на шпиль церкви Сен-Винсент де Поль в нескольких кварталах от нас. — Это часть материала, над которым я сейчас работаю, и… ты знаешь, я думаю, что знаю, кто встречался с тобой вчера вечером.

— Источник? — спросил я, протягивая руку к его пачке и вытягивая палочку резинки. — Я так понял, что ты с ней не знаком.

Джон покачал головой:

— Мне пришла пара анонимных е-мейлов с месяц назад. Я понимаю, как ты растерялся, ведь ты думал, что у ворот ждут тебя, а тут…

Он передернул плечами:

— Черт меня побери, если я понимаю, как СИ на мой ПТ попало к тебе. Даже префиксы у них разные. Такого просто не бывает.

— Какой-то глюк в сети. Не знаю. Но случайно я получил направленное тебе сообщение…

Тут мы посмотрели друг на друга и оба покачали головой. Уж скорее добрая фея оказалась бы моей тещей. Шансов на такое совпадение не больше, чем позвонить больной бабушке и по ошибке выйти на горячую линию между Белым домом и Кремлем. Конечно, может случиться и это, но и вы можете стать миллионером, выиграв в лотерее штата Иллинойс по случайно подобранному на улице трамвайному билету.

Совпадение, хрена с два. Никто из нас в добрую фею не верил.

— Позволь мне тебя спросить, — сказал Джон чуть погодя. — Если бы ты ее снова увидел, ты бы ее узнал? Ведь было темно и дождь, но…

— Нас так притиснули друг к другу, что еще чуток поближе, и я должен был бы, как честный человек, жениться. Узнал бы. — Я развернул жвачку и засунул ее в рот. — А как ты думаешь ее искать? Позвонить на стадион и спросить, не случилось ли им вчера вечером пристрелить пожилую чернокожую даму?

Джон усмехнулся, потянулся к ящику стола и достал блокнот с кожаной обложкой. Открыв его, он вытянул белую карточку с гравировкой из внутреннего отделения и дал мне.

— Забавно, можно сказать…

Я взял карточку и стал ее рассматривать. Это было приглашение для прессы на прием для узкого круга, имеющий быть сегодня в полдень, от компании под названием «Типтри корпорейшн». Я повертел карточку в пальцах:

— Там?

— Там, — ответил он. — Она у них работает.

Город совпадений.

— Но ведь ты не знаешь, как ее зовут…

Он помотал головой. Я перевернул карточку и увидел, что она адресована ему персонально.

— Странно, что она не просила передать тебе, что встретится с тобой на этом приеме.

— Есть причины, — ответил он. — Да и к тому же она может не знать, что я там буду. Компания разослала такие приглашения десяткам репортеров по всему городу…

— А мне не прислали? — Я почувствовал себя обойденным, хотя и понимал, что на такие вещи приглашают только репортеров высшего ранга.

— Так там, знаешь, только сыр бри и вино…

— А я люблю сыр и вино.

— Ну, никто не будет становиться между тобой и сыром.

Я взглянул на него сурово, и он ответил широкой улыбкой. Дружба — это когда прощаешь человеку подобные идиотские замечания. Он продолжал:

— Как бы там ни было, но Джаху тоже послали приглашение. Они, очевидно, хотят, чтобы был фотограф. Если ты сможешь выдурить у него приглашение…

— Сейчас этим займусь. — Я встал, направляясь к черной лестнице в подвал. — Ты когда выезжаешь?

Джон посмотрел на часы:

— Как только ты вернешься. Это где-то в западном округе, так что надо ехать. Не задерживайся там на кофе.

— Даже на чай не задержусь. Через пятнадцать минут у выхода.

Когда я проходил мимо закутка Перла, он сделал мне вслед ободряющий жест — большой палец вверх. Я даже почувствовал себя виноватым, поскольку должен был бы зайти и сказать, куда иду. Но тогда он бы стал настаивать, чтобы я остался, пока не закончу свою колонку, хотя до крайнего срока еще больше суток. И эта мысль, вместе с чувством вины, немедленно испарилась. Колонка может подождать, и вообще впервые за этот месяц мне попался настоящий сюжет, даже если в конце концов окажется, что он для статьи Джона.

А мне хотелось чего-нибудь горяченького.

И за мои грехи, прошлые и будущие, я его получил. Теперь, когда все позади, я бы ни за что не захотел вляпаться в такое еще раз.

6. ЧЕТВЕРГ, 10:17

Темная комната Крейга Бейли находилась в подвале — там, где оказалась бы мини-пивоварня, кабы его отцу удалось открыть на первом этаже салун. Джах, как всегда, скорчился над редактором ВР, нацепив на голову шлем наголовного монитора на два размера больше, и шарил руками по клавиатуре, монтируя куски видеолент и компьютерных картинок в свой последний шедевр интерактивного кино.

Работа на папеньку в качестве главного фотографа «Биг мадди» была для Джаха повседневной рутиной и к тому же временной. Настоящей целью было податься в Калифорнию и поступить на работу к Диснею или в «Лукас-Ворк», и каждый заработанный у прижимистого папаши цент он вляпывал в новую аппаратуру и в новые программы, питая свою мономанию. От этого тренер баскетбольной команды университета Миссури обливался горючими слезами Джах в полный рост был шесть футов семь дюймов, плюс-минус несколько дюймов на кудрявые косички по всей голове. Он был потрясающим полусредним — однажды после работы я сдуру сыграл с ним один на один и вылетел в половину платы за доставку домой, — но он предпочитал околачиваться в виртуальной реальности, врубив регтайм через саундбластер или техно с компакт-диска на оглушающую громкость.

Получить у Джаха второе приглашение оказалось без проблем: он был увлечен своим последним проектом и меньше всего на свете хотел ехать на западную окраину щелкать бизнесменов, сосущих мартини. Он мне одолжил «Никон», зарядил диск в камеру и перепрограммировал эту штуку на полную автоматику, чтобы мне не путаться с меню видоискателя. Еще он дал мне запасной галстук из стопки рядом с проигрывателем компакт-дисков, и маскировка стала полной. Галстук с застиранной джинсовой рубашкой мог бы показаться странным там, куда я собрался, но все знают, что для газетных фотографов «официальный костюма — это просто надеть чистые джинсы.

— У тебя есть минута глянуть? — спросил он, протягивая мне шлем ВР. Что-то типа документального — тебе понравится.

Я помотал головой и закинул ремень камеры на плечо.

— В следующий раз, ладно? Мне надо слинять, пока твой папочка не засек.

Он кивнул:

— Ты бы с ним сейчас не залупался. Он и так последние дни на тебя бочку катит. — Джах метнул взгляд на лестницу, видно, из опасения, что там затаилась тень отца Бейли. — Честно, Джерри. Он все бурчит, что пора бы кое-какие перемены устроить. Ты меня понял?

Мне это не понравилось, но все равно у меня не было времени вникать, что еще обсуждают за обедом Бейли и сын.

— Видит Бог, парень, я и не думаю залупаться. Я просто пытался…

— Ладно, проехали. — Джах выставил вперед руки, как бы отодвигая от себя наши с его отцом дрязги. — Если ты притащишь несколько снимков, все будет нормально.

— Заметано.

Мы стукнулись локтями, и он пошел к своему станку, а я — через подвал. Чтобы не подниматься по лестнице опять в редакцию.

Джон стоял напротив офиса, облокотившись на кузов своего «деймоса».

— Я не думаю, что Перл тебя хватится, — сказал он в ответ на мой незаданный вопрос, вытаскивая из кармана пульт ДУ. Передняя дверца «понтиака» щелкнула замком и повернулась. — Он закопался в раздел искусства.

— Другой бы спорил. — Я обошел машину и сел на пассажирское сиденье. Я тут говорил с Джахом, и он мне сказал, что Перл планирует кадровые изменения.

— Я бы на твоем месте не волновался.

Дверцы закрылись. Джон прижал палец к плате зажигания, машина тронулась, и сразу же нас обхватили ремни безопасности.

— Перл всегда так говорит, — продолжал Джон, открывая клавиатуру рулевой колонки и вводя адрес «Типтри корпорейшн». — Когда он держал ансамбль, он то же самое повторял каждый свободный вечер. Что-то вроде «ударник-поддает, перед следующим выступлением нового найду». И тому подобное.

— Угу. Понял. — На экране приборной доски появилась карта Сент-Луиса и красной линией пролег кратчайший путь. — А сколько ударников прошло через ансамбль «Приколы»?

— Н-ну… я точно не помню. Но это ведь не значит, что так же будет и…

— Да, это точно.

Джон старался в одно и то же время и быть честным, и меня успокоить, но я не смог удержаться и все-таки бросил взгляд на второй этаж, когда мы выезжали с Гэйер-стрит на Бродвей. Перла я не увидел, но его разгневанное присутствие ощутил.

Либо из этой поездки я что-то привезу, либо меня поставят раком.

Главный офис «Типтри корпорейшн» был на западной окраине Сент-Луиса в Боллвине, недалеко от Миссури. По шоссе 40/И-64 мы выехали из деловой части города, перешли на кольцо И-270 и добрались по нему до Клейтон-роуд. Теперь мы ехали по пригороду, где в конце прошлого столетия жилые кварталы и шопинг-центры заменили фермы. Большую часть хлипких придорожных домишек и коробочных торговых линий, оставшихся от строительного бума восьмидесятых, снесло землетрясением; с дороги были видны бульдозеры и экскаваторы, довершающие начатое Нью-Мадридом дело. Архитектурный дарвинизм: землетрясение убивает дома, но лишь слабые и больные.

Пока мы ехали, Джон мне кратко описал «Типтри корпорейшн». В компьютерной отрасли эта компания сравнительно новая, одна из тех, что появились в результате седьмого поколения кибернетической революции девяностых. Но она в отличие от других не исчезла после насыщения потребительского рынка нейронно-сетевыми карманными компьютерами и игрушками виртуальной реальности. Вместо этого она стала игроком первой лиги в военно-космической промышленности, хотя и не ведущим.

— Назови крупную программу Пентагона, — говорил Джон, когда мы ехали по Клейтон, — и где-нибудь среди исполнителей найдешь «Типтри». Например, она главный субподрядчик ВВС по проекту «Аврора». Сейчас…

«Вы прибыли на место назначения, — произнес женский голос с приборной доски. — Повторяю, вы прибыли на место назначения…»

Джон хлопнул по кнопке «сброс» навигатора, и голос стих. Мы уже видели знак компании — полированная алюминиевая плита с логотипом «Типтри» буква «Т», стилизованная под дубовое дерево.

— Сегодня они получили свой самый большой контракт, — говорил Джон, поворачивая на подъездную аллею, уходившую под знак. — Угадаешь, какой?

Я тем временем смотрел на сам завод, скрытый за десятифутовой плетеной оградой. Это было вроде постмодернистского университетского кампуса: длинный трехэтажный корпус, кругом прячутся в тени деревьев автостоянки и здания поменьше; у архитектора явно было хобби — коллекционирование ручных калькуляторов. Если здания «Типтри» и пострадали от землетрясения, то их быстро отстроили; возле главного здания еще виднелись остатки лесов, но это, пожалуй, единственный признак, что компанию как-то задел Нью-Мадрид.

— Сейчас. Автоматическое пианино для академии ВВС?

Джон улыбнулся, но ничего не сказал и подрулил к стоянке у проходной. К автомобилю подошел охранник в униформе и низко наклонился, разглядывая приглашение, которое показал ему Джон. Потом он посмотрел на меня и смотрел до тех пор, пока я не сделал то же самое, затем он кивнул и указал на гостевую автостоянку с восточной стороны главного здания.

— Тебе слова «Проект «Сентинел»[6] что-нибудь говорят? — спросил он, выруливая на показанную стоянку.

Я присвистнул. Он взглянул на меня и медленно наклонил голову:

— В этом-то все и дело. Они сделали для этого спутника «три К» имеется в виду «Команда, Контроль, Коммуникации». Птичка взлетает с мыса Канаверал в полдень, так что сегодня у них день показа и рассказа.

— Больше, небось, показа, чем рассказа. И ты думаешь, что эта история с «рубиновой осью» имеет что-то общее с…

— Ш-ш-ш! — зашипел он и кинул на меня такой взгляд, что я умолк. — Что бы ты ни делал, — сказал он очень мягко, — никогда не повторяй этих слов. Даже наедине со мной в машине.

Он постучал себе пальцем по левому уху и показал из машины наружу. Понять было нетрудно. Мы, конечно, были гостями, приглашенными на открытый прием, но, как только мы проехали через ворота, мы оказались в охраняемой зоне. А любая компания с высокими технологиями, занятая в таком проекте, как «Сентинел», может при желании подслушать, как воробышек пукнет за милю от офиса.

Джон зарулил на свободное место.

— Вытаскивай камеру и будь готов, — бросил он мне. — Представление начинается.

Что верно, то верно. Представление.

Мы прошли в главное здание через парадный вход и сквозь клубящийся в фойе народ протолкались к столу регистрации. Симпатичная девушка проверила наши приглашения по распечатке, улыбнулась и пригласила нас поименно меня, естественно, по имени Джаха — и прицепила нам на одежду значки со словом «ПРЕССА», обозначенным крупными красными литерами, и мы сразу же стали почетными гостями. Джону она протянула набор для прессы — блокнот, авторучка и прочее, а подозрительного битника с фотокамерой проигнорировала. Потом вежливый молодой человек, явно из того же клона, но с игрек-хромосомой, провел нас сквозь толпу по проходу с высоким сводом к величавому атриуму в центре здания.

Мне пришлось пересмотреть свой взгляд на архитектурный стиль. Кто бы ни строил этот дом, он умел не только щелкать на калькуляторах. Атриум был три этажа в высоту, в потолке большой стеклянный фонарь, а из него свешивался миниатюрный дождевой лес тропических папоротников. Пол из черного кафеля украшали маленькие деревья в кадках, но, безусловно, самое главное в интерьере — это огромная видеостенка напротив входа. Она показывала в живом эфире мыс Канаверал, и казалось, что шаттл стоит рядом с домом снаружи.

Но мое внимание привлекло не это. Замаскированные комнатными деревьями голографические проекторы подвесили в центре зала в шести метрах от пола спутник «Сентинел-1». Из цилиндрического фюзеляжа выходили длинные тонкие солнечные батареи, над сегментами корпуса расположились сферические баки для горючего из золотистого майлара — совсем рядом с жерлом пушки. Изображение было, конечно, уменьшено — настоящий «Сентинел» был размером с футбольное поле, — но эффект все равно был впечатляющим: гигантский пистолет в небе, и помоги Бог тому, кто заглянет в его дуло.

В атриуме тусовалась толпа бизнесменов, они то собирались в кружок поболтать, то задерживались у бара или подхватывали выпивку с подносов робокельнеров, лениво наблюдая на видеостенке обратный отсчет. Разумеется, здесь был буфет, а запах закусок — неодолимый соблазн для человека, не евшего с утра. И потому я извинился перед Джоном и пошел пожевать чего-нибудь за бесплатно.

Проглотив залпом тарелку креветок, тушеных грибов и жареных пирожков, я вновь обрел возможность мыслить как профессиональный журналист. Джона не было видно, и потому я занял свободный угол, пару раз щелкнул голограмму и начал через телескопический видоискатель «Никона» озирать зал, притворяясь, что ловлю кадр. Преимущество газетного фотографа в таких ситуациях в том, что просто сливаешься с мебелью. Никому до тебя нет дела, и никто не смотрит на фотографа, чтобы, не дай Бог, не подумали, что он позирует для снимка.

На первый взгляд ничего достойного внимания. Если вы видели один такой прием, то вы видели и все остальные. Вот только юная леди-фотограф в джинсах и свитере в другом углу зала, так же небрежно одетая, как и я. Она одарила меня недовольным взглядом и растаяла в толпе. Профессиональная зависть — она, наверно, фотограф из «Пост-диспэтч». Интересно, не помогла ли бы она мне с работой в темной комнате…

Ладно, хватит. Хочешь не хочешь, а я все еще женат, пусть даже Марианна выставила меня в чулан. Поехали дальше осматривать атриум.

Сначала я никого знакомых не увидел, но через несколько секунд набрел на Стива Эстеса. Представитель крайне правого крыла в городском совете стоял в центре зала и пакостил вид за компанию с парой еще таких же молодчиков — ну прямо воспитанники одного отряда гитлерюгенда. Этот надутый индюк хвастался, небось, как заставил ВЧР вычистить из парка вчера вечером кодлу подонков.

Эстес открыто готовился к борьбе с Элизабет Буч за пост мэра на выборах в будущем году. Все его публичные заявления после землетрясения намекали на то, что он собирается выступить против «Лиз-либералки» (его терминология) со старой доброй платформой республиканцев «Закон и порядок». Борьба обещала быть легкой: землетрясение и то, что воспоследовало, застало Лиз врасплох, а последние недели она вообще редко выходила из Сити-холла. Ходили слухи, что у нее нервный срыв, или что она пьет, или и то и другое сразу, а ее противники в городском совете, и главный из них — Большой Стив, эти слухи враз обращали в политический капитал. Если она решится на борьбу за свой пост, то ей придется отбиваться от обвинений: тот, кто верит демагогии Эстеса, вполне способен поверить, что Лиз съездила в Нью-Мадрид и там попрыгала, отчего землетрясение и случилось.

Эстес глянул на меня, и его улыбка застыла холодным оскалом. Я не преминул щелкнуть камерой, пока он не отвернулся. Что бы там дальше ни было, а это фото появится в ближайшей же редакционной статье Бейли против Эстеса и его политики жесткой линии. А потом я заметил маленькую группку в другом конце зала.

В отличие от прочих участников приема эти люди вели себя на удивление тихо и держались скованно, несмотря на голубые таблички у них на груди, по которым я опознал сотрудников «Типтри». Мое внимание привлекла их очевидная нервозность: казалось, что они ведут выразительный и тихий разговор, время от времени замолкая и оглядываясь через плечо на проходящих.

Я взял крупным планом одного из них — представительного мужчину между пятьюдесятью и шестьюдесятью, высокого и тощего, как жердь, с подстриженной седеющей вандейковской бородкой и залысинами. Хотя он и стоял ко мне спиной. Было ясно, что остальные двое относятся к нему с почтением. Когда он обернулся еще раз, я его щелкнул, скорее по наитию, чем зачем-нибудь еще.

В следующую секунду он отодвинулся, и я увидел человека, которого он раньше загораживал…

Средних лет негритянка в синем деловом костюме и белой блузке, практически неотличимая от любого другого в этой толпе — но я узнал ее по тронутым сединой волосам и суровому выражению лица.

Вопросов не было. Та самая дама, с которой я встретился в парке накануне.

Держа кнопку управления объективом, я взял ее самым крупным планом, на который была способна камера. Вариооптика «Никона» творила чудеса: я смотрел на женщину с расстояния меньше метра. На ее груди висела табличка:

«ВЕРИЛ ХИНКЛИ, старший научный сотрудник».

И как будто она меня почуяла — когда я щелкнул камерой, глаза женщины обратились в мою сторону. Я опустил камеру и улыбнулся.

Она меня узнала. На лице ее отразилось удивление, и мне показалось, что сейчас она со мной заговорит.

— Леди и джентльмены, прошу минутку внимания. Мы начинаем, — прозвучал из скрытых динамиков в потолке усиленный электроникой голос. На подиуме возле видеостены стоял молодой человек из руководства компании. Гул разговоров затих.

Молодой человек улыбнулся собравшимся:

— Нам сообщили, что шаттл заканчивает предстартовую подготовку и через несколько минут начнет подъем. Но перед этим я хотел бы представить вам человека, у которого есть для вас несколько слов…

Я оглядел зал, но Верил Хинкли исчезла. Отыскивая ее глазами, я увидел только ее мелькнувшую в толпе спину. Она шла к боковому выходу.

— …наш исполнительный директор, Кейл Мак-Лафлин. Мистер Мак-Лафлин?

Публика зааплодировала вслед за оратором, он посторонился, и на подиум вышел исполнительный директор «Типтри корпорейшн» — пожилой джентльмен, тонкий как плеть, с шапкой седых волос и в очках с металлической оправой. Все взгляды устремились на человека, начавшего свою карьеру помощником продавца в заштатном магазине и доползшим до вершин административной власти.

Наверное, хорошо играет в гольф. Только мне он был интересен не более, чем любой другой корпоративный бонза, я их повидал немало. Я снова уменьшил план камеры и хотел навести ее на ту же группу, но два собеседника моей таинственной леди тоже смешались фоном.

— Я буду краток, поскольку мне трудно конкурировать по занимательности с запуском шаттла.

Оживление в зале и вновь почтительная тишина. В речах Мак-Лафлина чувствовался легкий техасский акцент, компенсированный четкой дикцией джентльмена, получившего хорошее образование.

— «Типтри корпорейшн» имела честь принимать участие в проекте «Сентинел» с самого начала. В проекте участвовали сотни людей, и мы верим, что внесли серьезный вклад в укрепление национальной безопасности Соединенных Штатов…

Так-так. Вроде бомбардировщика «В-2». Мне было куда интереснее, почему эта самая Хинкли каждый раз бледнеет, как Меня увидит.

И я уже собрался нырнуть в толпу и отыскать ее, как вдруг у меня за спиной раздался тихий голос, который я не ожидал и тем более не надеялся услышать снова:

— Мистер Розен, я полагаю…

Я повернулся как ошпаренный и увидел если не самого дьявола, то Пола Хюйгенса.

Меня не так-то легко поразить, но тут я чуть не выронил драгоценную камеру Джаха прямо на блестящий пол. Если бы Амелия Эрхарт и Джимми Хоффа объявили, что были женаты и жили в колонии нудистов на Терра-дель-Фуэго и что Мари де Аллегро — их любимое дитя, я бы удивился меньше. Я бы даже заметил некоторое фамильное сходство.

Пол Хюйгенс очень был похож на то, что можно обнаружить под старым склизким валуном. Приземистый и скользкий, как жаба, он был из тех, что и в пятисотдолларовых костюмах от Армани умудряются выглядеть дешевкой последнего разбора. Вообразите себе императора Нерона в обличье современного богатого бездельника — это и будет примерно то, что надо.

— Привет, Пол, — сказал я спокойно, маскируя сюрприз покашливанием в ладонь. — Много воды утекло…

За нами Кейл Мак-Лафлин тянул свое краткое бу-бу-бу о том, какое счастье для будущего человечества заключено в проекте «Сентинел-1». Хюйгенс наклонил голову в знак согласия:

— Да, уже пару лет. — Голос у него был все тот же — почти по-девчоночьи писклявый. Несколько неожиданно: от такого типа ожидаешь скорее глубокого, горлового, лягушачьего тенора. — Ты все еще не бросил свои старые штучки, как я погляжу.

— Ах, это. — Я глянул на камеру в моих руках. — Новая работа. Я теперь работаю на «Биг мадди» и перешел на фотожурналистику.

— Да-да. Понимаю. — Он сощурился, делая вид, что разглядывает мою табличку. — Ты еще и имя сменил… или это Крейг Бейли под твоим именем колонку пишет?

Я почувствовал, что краснею. Он усмехнулся мне в лицо. Ну еще бы поймал на крупном вранье. Я с покорным видом пожал плечами и сменил тему.

— Ладно, как там дела в Массачусетсе?

Хюйгенс посмотрел мне в глаза:

— Трудно сказать, Джерри. Я ушел из «Сайб-серв» и переехал в Сент-Луис полгода назад.

— Вот как?

— Вот так. — Он снова кивнул. — Я теперь работаю на «Типтри». Директор по связям с общественностью. — Его улыбка больше напоминала гримасу. — Ты помнишь, что я тебе говорил? Мы с тобой из одного города.

Еще сюрпризы, и каждый следующий противнее предыдущего. Было дело, Хюйгенс мне это говорил — два года назад, когда я впервые с ним говорил по телефону — он работал на «Сайб-серв электроникс» во Фреймингеме, а я был в штате альтернативной газеты в Бостоне. Тогда я еще не знал, что он за скользкий тип и как он в конце концов постарается испортить мне карьеру. Здорово, черт возьми, преуспел.

— Да-да, — поддакнул я. — Фальшивые монеты возвращаются…

Улыбка исчезла совсем. Хюйгенс наклонил голову и придвинулся ко мне.

— Извини? Я что-то не расслышал.

— Так, ерунда. Своим мыслям. А ты в какой школе учился?

Это была старая сент-луисская традиция — вроде как у жителя Новой Англии спросить о погоде, но Хюйгенс не клюнул. Через его плечо я увидел, как по залу идет Джон со стаканом в руке. Наверное, имбирное пиво. А жаль, я бы сейчас принял крепкого. Он перехватил мой взгляд, поднял палец и повернул к нам.

— М-да. — Хюйгенс плотно сомкнул толстые губы. — Видишь ли, Джерри, если бы я хотел, чтобы ты здесь был, я бы послал тебе приглашение.

— В редакции был трудный момент, — начал я. — Крейг был сильно загружен, так что я…

— Поехал вместо него, это все о'кей. — Он притворился, что вынимает из левого глаза соринку. — Я бы на это закрыл глаза — все же старые знакомые, — но тут на тебя вроде бы жаловался один из наших гостей.

— Да ну? — Джон все еще пробирался сквозь толпу. Не успеет мне на помощь кавалерия. — Кто именно?

— Стив Эстес. Он сказал… — Хюйгенс пожал плечами. — Ты же знаешь, что такое политики. Они не любят фотографироваться без предварительной договоренности. Вот почему я здесь.

— Ну разумеется, — ответил я. — Конечно же, нет. Если каждый-всякий начнет их снимать, то на них, того и гляди, публика станет смотреть.

Хюйгенс согласно кивнул:

— Ты прав, Джерри, но вот мистер Эстес — званый гость, а ты — нет.

Я отмахнулся:

— Да ладно, я все понимаю, но Стиву нечего волноваться. Снимок все равно не выйдет.

Хюйгенс уставился на меня несколько ошарашенным взглядом. Я продолжал:

— В конце концов карпатские легенды говорят, что вампиров на фотографиях не видно.

Мерзавцы — народ простой, и с чувством юмора у них плохо. Когда до него дошло, Джон уже подходил к нам, а я поднял камеру и наставил ее на Хюйгенса.

— Давай проверим. Улыбнитесь…

Публика зааплодировала — Мак-Лафлин окончил речь. А мой удар был оценен по достоинству. Теперь Хюйгенс изобразил вареного рака.

Но шутка оказалась недолгой. Когда я щелкнул затвором, он уже достал из кармана ПТ и яростно вбивал код, отменяющий вписанные в наши таблички пароли. Как раз тогда подошел Джон.

— Ну как, Джерри, поел чего-нибудь?

— Миску вороньего дерьма, — буркнул я, опуская камеру. — Спроси вот у моего приятеля.

Хюйгенс смотрел на меня в упор, и через секунду за мной и Джоном материализовались двое в штатском. Они, должно быть, где-то поблизости ждали от Хюйгенса сигнала. Нарисовались они так быстро, что я даже не успел поздравить Хюйгенса с выбором работы по сердцу.

— Убрать их отсюда, — бросил Хюйгенс нависшим над нами джентльменам. Будь здоров, Джерри.

Ныряя обратно в толпу, он даже не оглянулся.

Джон недоуменно посмотрел на пару здоровенных рук, держащих его за плечи:

— Простите, а в чем проблема?

— В вас, сэр, — ответил один из амбалов.

Никто из участников приема не заметил нашего внезапного ухода. Они были очень заняты, аплодируя «Эндивуру», а тот, плюясь огнем и дымом, уходил прямо с площадки в безупречно голубое флоридское небо.

7. ЧЕТВЕРГ, 12:05

Гориллы из «Типтри» довели нас до выхода, отобрали нагрудные таблички и показали в сторону дороги. Мы с Джоном, не обменявшись ни единым словом, выехали со стоянки, и только когда уже попали на Клейтон-роуд и ехали к автостраде, Джон нарушил молчание. Но в первую очередь ему от меня нужны вовсе не извинения.

— Так что там произошло? — спросил он. — Я думал, что ты с этим человеком просто разговаривал.

Он был не столько расстроен, сколько изумлен. У меня начинала болеть голова, и потому я опустил спинку сиденья в полулежачее положение и осторожно потер глаза костяшками пальцев.

— Он сказал, что все дело в снимке, на котором я щелкнул Стива Эстеса, но это только предлог. Ну, например, я мог не похвалить еду на приеме, и он меня точно так же бы выставил. — Я глубоко вздохнул и медленно выдохнул. — А ты просто попал в мою дурную компанию, так что прости.

— Н-ну… ладно, не терзайся. Что сделано, то сделано. — Он остановился пропустить грузовик, нагруженный шлакоблоками от соседних развалин. Грузовик проехал, регулировщик махнул нам флагом, и Джон надавил на газ.

— Так ты думаешь, он просто хотел нас выгнать? Я не совсем по…

— Просто для справки, — подхватил я, — этого хмыря зовут Пол Хюйгенс. Он работал на «Сайб-серв» — она выпускает лучшие продукты для одноименной серии для ВР. В частности, «Вид-Максс Дейта-Руум». Что-нибудь говорит?

На секунду Джон погрузился в себя, а потом какой-то рычажок у него щелкнул.

— Черт побери, — медленно процедил Джон, — уж не он ли подложил тебе свинью с «Кларионом»?

— А как же. — Я глядел в окно на разрушенный квартал и вспоминал неподписанный факс, присланный мне два-три года назад. — Он самый и есть.

Еще один урок истории. Он посвящен тому, как Джерри Розен, ас журналистского расследования, пытался написать хорошую статью и при этом не в последнюю очередь спасти несколько жизней, а вместо этого вылетел с работы. Законспектируйте, по окончании эры постмодерна будет контрольная.

Три года назад я работал в другом оппозиционном еженедельнике, «Бэйбэк Кларион» — мелкий такой горчичник-грязекопатель выходил в Бостоне. И вот мой редактор дал мне задание — разобраться с потоком жалоб на электронную фирму средних размеров, расположенную в пригороде Бостона Фреймингеме сердце компьютерной индустрии Восточного побережья с начала восьмидесятых. Как вы, быть может, догадались, фирма звалась «Сайб-серв».

Она была одной из многих, отоваривавших бум домашних систем виртуальной реальности для потребительского рынка. До того она кучу денег просадила на дерьмовых дешевых домашних роботов, пытаясь их продать через свою сеть магазинов, и потому «Вид-Максс» был одним из немногих продуктов, которые держали компанию на плаву. Пока вроде все шло гладко, но в связи с последним улучшенным вариантом «Вид-Максс Дейта-Руум 310» появились проблемы.

Сам продукт был во многом похож на своих конкурентов: прибор превращал любую пустую комнату в среду виртуальной реальности, перенося клиента туда, куда тот хотел, если только это место можно было смоделировать на процессоре машины: примерно то, для чего хотел писать программы Джах. Хочешь посмотреть, что прямо сейчас делают на Марсе зонды НАСА? Поиграть в ролевую игру по фантастическому роману? Сделать покупки в Виртуальной Галерее? Если у тебя есть подходящая аппаратура и хватает денег на высокоскоростную связь с разными сетями, «Дейта-Руум 310» тебя туда доставит с музыкой.

Но в отличие от такого же оборудования от «Майкрософт-Коммодор» или Ай-Би-Эм, оборудование виртуальной реальности от «Сайб-серв» содержало крупные недочеты. Прежде всего там не было встроенного таймера прерывания, и всякий, кто входил в киберпространство, мог там оставаться, пока ад не замерзнет или в Каире снежную бабу не слепят. А из-за ошибок в коммуникационных программах, которые поставлялись с оборудованием, каждый, кто чуть-чуть разбирался, мог врубиться в обход систем защиты в коммерческие сети ВР, не назвав номера кредитной карты.

Такого типа ошибки уже сделали продукт «Дворецкий-3000» той же фирмы притчей во языцех в компьютерных кругах. Компания старалась делать быстро и дешево, чтобы сыграть на тенденциях рынка. Скрытые недостатки «Дейта-Руум 310» большинству покупателей были незаметны, а вот их детишки вскоре обнаруживали эти глюки, позволявшие проводить сколько хочешь времени в любых сетях ВР, даже в тех, куда можно было по идее попадать лишь с согласия родителей. Вот смеху-то бывало у этих родителей, когда вдруг приходил счет на три косых от телефонной службы «Дом любви мадам Эвелин»!

Это было плохо, но были вещи и похуже. Судя по приходившим в нашу газету письмам разгневанных родителей, некоторые детишки в этом киберкосмосе затерялись. Они прибегали из школы, запирались в комнате с компьютером и с помощью паролей, которыми обменивались с приятелями, уходили в любой по своему выбору мир ВР. А из-за отсутствия встроенного таймера прерывателя они домой уже не возвращались. Это стало формой бегства от фактической реальности, которая им не нравилась, и похлеще, чем телевизор или наркотики или телефонная служба 1-900 для прежних поколений. Эмоционально неустойчивые подростки, случалось, предпринимали суицидальные попытки и пытались уморить себя голодом до смерти, запершись в воображаемом мире и отказываясь выходить.

Когда я в это дело влез, я понял, что «Сайб-серв» все это уже знает, но не предпринимает ровным счетом ничего. Корпорация наняла профессионального психолога-консультанта, чтобы он подключался к системам и уговаривал подростков выйти из виртуальной реальности. Пострадавшим семьям выплачивалась щедрая компенсация, если они соглашались держать язык за зубами и не подавать в суд. Но «Дейта-Руум 310» не была отозвана с рынка для оборудования таймерами, и в коммуникационные программы не были внесены исправления. Вместо исправления ошибок компания направила усилия на сокрытие информации о дефектах от потенциальных покупателей и конкурентов.

Однако некоторые семьи хотели гласности и некоторые дети — тоже; в частности, тринадцатилетний парнишка из Ньютона, который провел полгода в психиатрической лечебнице Нью-Хемпшира после попытки самоубийства — он почти три дня находился в виртуальном мире. Они сообщили в «Кларион», и тут в эту историю ввязался я.

Главным по связям с общественностью в «Сайб-серв» был тогда Пол Хюйгенс. Он поначалу очень дружелюбно потрепал меня по холке, отмел все обвинения и даже предложил поставить это оборудование у меня дома разумеется, бесплатно — «для проверки». Когда я не опрокинулся на спину и не завилял хвостиком, он разослал по компании циркуляр «для служебного пользования», мягко намекнув, что любой сотрудник, в ответ на мой звонок не повесивший трубку в тот же миг, может потерять работу.

Надо отдать должное Хюйгенсу — он всего лишь делал свою работу. Ну что ж, он свою, я — свою. После нескольких недель такой вот глухой защиты мне удалось найти бывшего служащего научно-исследовательского отдела «Сайб-серв», мучимого комплексом вины, и он мне поведал в анонимном интервью о фатальных дефектах «Дейта-Руум 310». Это, да еще анализ обстоятельств, позволило мне написать о компании разоблачительную статью. Ее напечатал «Кларион» после двух месяцев тяжелой работы, а еще через пару месяцев после публикации «Дейта-Руум 310» отозвали с рынка, а у компании оказались на руках несколько десятков судебных дел по искам пострадавших.

И тогда я потерял работу. Как только вышла статья, Хюйгенс связался со всеми компаниями бостонского региона, связанными с «Сайб-серв», все они торговали электроникой и помещали рекламу в «Бэйбэк Кларион». Они, в свою очередь, наехали на издателя «Клариона» с угрозами, что снимут свою рекламу, если не будет напечатано опровержение и меня не уволят.

«Кларион», как и большинство оппозиционных газет, был независимым, то есть полностью зависел от доходов с рекламных объявлений. У большинства издателей — как вот у Перла, благослови Господь его прогорклую душу, — как стальной стержень, твердо сознание: газета нужна рекламодателям не меньше, чем они ей, и что дай им палец — всю руку оттяпают.

Однако незадолго до описываемых событий «Кларион» был продан одному скряге, в отношении журналистской этики совершенно девственному, да и к тому же не наделенному достаточным количеством здравого смысла, чтобы не позволить превратить себя в половую тряпку пустыми угрозами. Этот студень испугался, что не купит себе летний коттедж в Марта-Виньярде, и наложил в штаны.

Через две недели после появления статьи я остановился по пути на работу выпить кофе и глянуть «Глоб геральд». В редакцию я приехал на двадцать минут позже — такое случалось и никаких нареканий не вызывало. На этот раз, когда я подошел к своему кабинету, на нем висел приказ о моем увольнении. Причиной были названы «регулярные опоздания».

Я очистил стол и укладывал папки в коробку, когда вдруг зажужжал принтер. Из принтера выползал от руки написанный факс:

«На богов не залупайся».

Подписи не было, но я проверил телефонный номер отправителя по базе данных и увидел, что он направлен с добавочного номера Хюйгенса на коммутаторе «Сайб-серв». Его компания вылетала в трубу, но он, черт побери, прихватил с собой и меня.

И вот теперь я в другом месте и в другое время снова залупаюсь на богов.

— Хюйгенс хотел меня оттуда убрать, — сказал я. — Не знаю, в чем там дело, но есть что-то, что он хочет от меня скрыть. Однажды я его обставил, и второго раза он не хочет.

— Может быть, — кивнул Джон. — Может быть.

— Да, кстати, я нашел женщину, которую вчера встретил. — Я откинул сиденье назад. Джон уже был на восточном выезде с магистрали «И-64», и автомобиль скользнул в текущий к городу поток. — Как раз перед тем, как Хюйгенс меня отловил. Она была на той стороне зала…

— Ты ее нашел? — слегка заинтересовался Джон. Он обошел прущий по правому ряду двойной трейлер и проскочил между старой «БМВ» с иллинойсскими номерами и доходягой-газомобилем. — И как она выглядела?

— Афро-американка, пять футов шесть дюймов, скорее полная, лет около сорока пяти. — После некоторого колебания я добавил: — Я камерой взял крупный план ее нагрудного знака.

— Да?

— Прочел ее должность. На табличке было написано.

— Не шутишь?

— Не шучу.

Я замолчал.

— Ну? — спросил Джон.

Я показал на колымагу впереди:

— Слушай, даже не верится, что кто-то еще выпускает на дорогу подобные автомобили? Говорили ведь, что примут закон о моральном и физическом старении техники, а тут такой вот драндулет…

— Джерри…

— Я думаю, придется сделать колонку на эту тему. Ты понимаешь, я не против, если Чеви Дик или кто-то в этом роде чинит древнюю технику и разок-другой покатается, но такая вот мерзость среди бела дня — это безобразие…

— Да ладно тебе, — вздохнул Джон. — Что ты хочешь узнать?

Я усмехнулся. Эта наша старая игра со времен журналистского колледжа: обмен информацией на равных. Ты мне расскажешь свои секреты, я тебе свои баш на баш. Иногда ставки были повыше сегодняшних: когда он захотел узнать, как зовут симпатюшку-брюнетку из сто первой группы экономического факультета, я у него выторговал домашний телефон нашего ректора. Отлично получилось: я звонил ректору в воскресенье вечером, когда он смотрел футбол, и задавал ему неудобные вопросы по программе следующего семестра, а Джон узнал имя своей будущей жены.

— Рубиновая Ось, — сказал я. — Что это за зверь?

— Это, — вздохнул Джон, — нечто вроде кодовой фразы. Честно говоря, сам толком не знаю. Знаю только, это что связано с программой «Сентинел». Эта леди о ней упоминает, значит, это почему-то важно.

Он вдруг щелкнул пальцами и опустил плоский автомобильный экран над ветровым стеклом.

— Глянем, может быть, Си-эн-эн покажет запуск.

— «Не знаю» не считается.

— Ладно, согласен, — сказал Джон, держа одну руку на баранке, а другой переключая телевизор на Си-эн-эн. — Задай другой вопрос.

— О чем ты хочешь говорить с этой женщиной? Что за история?

На экране дикторша Си-эн-эн читала сообщение о развертывании армейских сил на границе Орегона. Вереница солдат с винтовками, сбегающих по трапу транспортного самолета ВВС, бронетранспортеры и танки прут по магистралям среди хвойных лесов, антивоенные демонстрации, строящие баррикады на пути армейских эшелонов…

— Вроде бы дело об убийстве, — сказал Джон, тщательно подбирая слова. Мой источник — как я думаю, эта самая леди — сообщил мне, что недавно был убит один ученый из «Типтри». Хотя полиция по-прежнему считает, что это несчастный случай, эта леди твердит, что это часть заговора и что к этому имеет отношение эта самая Рубиновая Ось.

На экране вновь возникла студия Си-эн-эн, в окошке в углу показали логотип НАСА.

— Вот и оно, — сказал Джон, включая громкость.

«…полчаса назад запущенный с мыса Канаверал, во Флориде, — прорезался голос дикторши на фоне взлетающего шаттла «Эндивур». — На борту шаттла груз элементов для окончания сборки спутника противоракетной обороны «Сентинел-1».

Анимационная заставка: массивный спутник, похожий на свое топографическое изображение в атриуме «Типтри», заменил происходящее в живом эфире.

«Стыковка между шаттлом и спутником ценой в двадцать миллиардов долларов ожидается завтра во второй половине дня».

— Убийство? — переспросил я. — А какое это имеет отношение к…

— Забудь, — сказал Джон, выискав наконец возможность обогнать «БМВ». Я обернулся на водителя: здоровенная будка в бейсбольной кепке, в зубах зажата сигара. — Все, что можно, я тебе уже сказал, и даже этого говорить не следовало. Твоя очередь.

— Берил Хинкли. Согласно табличке — старший научный сотрудник. Если хочешь, Джах тебе отпечатает фотографию, чтобы ты узнал ее у Клэнси.

— Я был бы признателен.

Еще несколько миль мы проехали молча. Пригороды уступили место деловому району Клейтон. Через кризис Клейтон прошел очень удачно: новые офисные здания, богатые дома, и очень мало следов тряхнувшего город землетрясения силой в 7,5 балла. Конечно, большая часть федеральной помощи протекла сюда. Правительство очень хорошо понимало, кто достаточно богат и сможет вернуть ссуду, а власти Сент-Луиса не хуже знали, где живут влиятельные избиратели.

— Ты в это не вмешивайся, — вдруг сказал Джон.

— Извини?

— Ты в это не вмешивайся, — повторил он. — Я знаю, ты ищешь материал для статьи и вообще волнуешься из-за своей работы, но… давай этим я займусь сам? Если мне потребуется, я тебе обязательно скажу, и тогда поделим полосу…

— Да брось, Джон. Ты же знаешь, что мне на это…

Он взглянул на меня искоса, и я запнулся. Это была ложь, и Джон это знал. Нет, я не волновался, я отчаивался. Если я не сделаю что-нибудь впечатляющее живой рукой, Перл найдет нового штатного работника, а я снова окажусь на улице. В лучшем случае останусь внештатником, пробавляющимся видеообозрениями в «Биг мадди» за медные деньги и ночующим в приюте для бездомных.

Я не собирался отбивать хлеб у своего друга, но эта закрутка с «Типтри» и Берил Хинкли и «Рубиновой Осью» была как горячая картофелина, которую я не мог не попытаться цапнуть.

— Ты же не сможешь…

— Знаю. — Джон не отводил глаз от дороги. — Понимаешь, мы с тобой должны друг другу верить. Это дело серьезное, а может быть — и довольно опасное. И просто… дай мне самому разобраться со своими делами. Ладно?

— Как скажешь, так и будет.

У Джона моих проблем не было. Все, что я потерял, у него было. Хороший автомобиль, дом в пригороде, жена, которая его не презирала, надежное положение на работе. Ребенок, живой. Конечно, я ему завидовал.

Какую-то секунду я его даже ненавидел, несмотря на старую дружбу. Джон понял мое настроение и нервно прокашлялся.

— Послушай, если я могу дать совет, то… есть вещи, которые надо оставить позади. — Он заколебался. — Тебе сейчас трудно, и это понятно, но… Джейми больше нет, и…

— Да-да. Джейми больше нет, и с этим надо жить дальше. Я знаю. Надо жить.

Я снова включил автомобильный телевизор.

— Слушай, сейчас как раз должны крутить «Бэтмена». Не помнишь, на каком канале?

Джон заткнулся. Я нашел любимый мультик своей беспутной юности. Знакомая мелодия песни-заставки заполнила машину, и мы под нее проплыли оставшуюся часть дороги в наш район: один — двумя ногами в реальности, другой — старающийся любой ценой от нее сбежать.

Надо жить. Верно, Джон. Была и у меня жизнь.

И мальчишка у меня был, черт бы все побрал.

8. ЧЕТВЕРГ, 12:45

Камеру Джаху я забросил по дороге в офис, и он обещался обработать диск и отдать мне отпечатки к концу дня. Еще он меня проинформировал, что его батюшка обнаружил мой уход и — я цитирую — «ссал кипятком».

Это означало, что на второй этаж надо пройти на цыпочках. Я надеялся, что Бейли раз в жизни слинял куда-нибудь на ленч, но возле двери Перла мне ударил в нос запах жареных мозгов. Жареные мозги — самый мерзкий из всех сент-луисских деликатесов, и Перл его обожал. Каждый день он приносил в офис полную тарелку этого добра и потреблял его на виду у всего персонала. Когда я прокрался к своему столу, он не стал отрываться от мозгов, но в конце концов — я знал — он ко мне прицепится.

Я решил, что лучше всего изобразить такую кипучую деятельность, чтобы меня хотя бы не назвали сачком. И потому я сел за стол и стал сочинять свою колонку в номер будущей недели. Темой я выбрал недавний налет ВЧР на Муни. Утренняя «Пост-диспетч» дала мне голые факты, такие, как число пострадавших, но в мою колонку попали более субъективные замечания очевидца.

Я уже добрался до середины, описывая прибытие солдат ВЧР, когда на моем экране в виде блика отразился Бейли. Я не обратил внимания и продолжал набирать статью. Какое-то время он постоял у входа в мой отсек, будто раздумывая: сказать — не сказать, потом ушел. Я кинул взгляд на Джона. Он сидел на телефоне у себя за столом, но усмехнулся, бросив взгляд в мою сторону. Работу я, значит, еще не потерял. Сегодня по крайней мере.

Но у меня из головы не лезли события в «Типтри». Да, конечно, не моя это была статья, но журналистское любопытство свербило, и надо было хорошо почесаться. Закончив и запомнив черновой вариант своей статьи, я включил модем и связался с офисом городской избирательной комиссии.

Вклады в избирательную кампанию Стива Эстеса были опубликованы в общедоступных файлах. Мне оставалось только задать нужные вопросы, и выскочивший из чулана скелетик затанцевал на экране. Эстес был старый политикан: за ним числилась уйма пожертвований от частных лиц, в том числе самых богатых и влиятельных в городе, от разных комитетов и местных корпораций, а где-то посередке притулился маленький взнос в 10.000 долларов от «Типтри корпорейшн».

Конечно, само по себе это не значило ничего: Стиву присылали чеки все от Национального Комитета Республиканской Партии до Национальной стрелковой ассоциации. И все же это означало какую-то тонкую связь между «Типтри» и Эстесом.

Я распечатал файл, обвел кружочком название «Типтри» и собрался отпасовать это Джону, но вдруг возникла идея получше. Не успев подумать, я снял трубку и позвонил в офис Эстеса.

Сам Эстес был старшим партнером юридической фирмы в Даунтауне; девушка на коммутаторе передала вызов личной секретарше Стива — молодой женщине с твердым взглядом и таким видом, что она могла бы служить моделью для Зиарс-Роубэковых каталогов[7] года этак 1947. Пухлые, как пчелами покусанные, губки чуть поджались, когда я представился как репортер «Биг мадди».

— Одну минутку, пожалуйста. Я проверю, на месте ли он.

Она поставила меня на ожидание, и на экране компьютера стал расцветать лилиями луг под мелодию из «Звуков музыки». Это длилось пару минут, а потом и цветы, и Джулия Эндрьюз вдруг исчезли, сменившись лицом Стива Эстеса.

— Добрый день, Джерри, — произнес он, сияя в телекамеру. — Чем могу быть полезен?

Мы не были знакомы и никогда не разговаривали, так что на фамильярно-дружеское обращение по имени я не прореагировал. Это у них, у политиков, так принято.

— Добрый день, мистер Эстес, — ответил я, тронув кнопку «запись». — Я работаю над статьей для газеты, насчет вчерашнего рейда войск ВЧР на Муни, и хотел бы поинтересоваться вашим мнением.

Эстес и не моргнул.

— Я бы и рад помочь, Джерри, — сказал он, — но вряд ли я смогу тебе сказать больше, чем прочел в утренней газете.

То есть любую возможную связь он заранее дезавуировал.

— Видите ли, сэр, — продолжал я, — мне несколько неожиданно это от вас слышать, поскольку вы открыто побуждали ВЧР силой вытеснить из парка популяцию бездомных. Вы говорите, что не имеете отношения к этому налету?

Он, по-прежнему сияя улыбкой, откинулся в кресле.

— Прежде всего я не стал бы употреблять слово «налет», — ответил он, переложив трубку в другую руку. — Более точно было бы «мирная полицейская акция по наведению порядка». И хотя я просил полковника Барриса принять соответствующие меры к нуждающейся в этом популяции Форест-парка, я не мог бы сказать, что просил его… гм… проводить какие бы то ни было «налеты», если вам так угодно, ни в парке, ни конкретно в Муни.

Умен, сукин сын. Пока Эстес не увидит, какая будет реакция на налет, он тщательно избегал высказывать одобрение и в то же время прочно связывал свое имя с «полицейской акцией по наведению порядка», если окажется, что большинству избирателей события вчерашнего вечера понравились.

— Думаете ли вы, что ВЧР должны и далее проводить… э-э… полицейские акции в Форест-парке?

— Я думаю, что ВЧР должны добиваться соблюдения законного порядка ради безопасности всех граждан Сент-Луиса, — ответил он.

Еще один нейтральный ответ. На заседаниях городского совета Эстес мог орать насчет «отвоевать улицы обратно» прямо в камеры телевидения, зная, что репортеры от всей его филиппики оставят всего несколько секунд. Но, говоря с репортером грязекопальной газеты и зная, что его замечания могут пойти полным текстом, он играл куда осторожнее. Надо было отдать ему должное: политик он был профессиональный в любом значении этого слова. На вопросах типа «перестали ли вы бить свою жену» такого не поймаешь.

— И последний вопрос, — сказал я. — Я сегодня был на приеме в «Типтри корпорейшн»…

— Как, и ты там был? — Невиннейшая улыбка радости. — Ты знаешь, и я тоже. Правда, красиво взлетал шаттл?

— Я бы тоже хотел посмотреть, — вздохнул я, — но меня с моим коллегой силой удалили из помещения…

Он осторожно приподнял бровь:

— Вот как?

— Вот так. И сотрудник «Типтри», выставивший нас, утверждал, что вам не понравилось, когда я сделал ваш снимок, и что именно поэтому мы должны покинуть помещение.

Несмотря на свое самообладание, Эстес на секунду как-то смешался. Глянув в сторону, будто слушая кого-то за пределами видимости камеры, он снова посмотрел мне прямо в глаза.

— Обидно слышать, что это был ты, Джерри, — проговорил он. — Прими мои извинения… Я тебя принял за другого.

— Кого-то конкретно?

Его улыбка окаменела.

— Без комментариев, — сказал он ровным голосом.

Неудивительно.

— Еще одно, — сказал я, — и я от вас отстану. Я случайно увидел, что в прошлом году вы получили значительный взнос от «Типтри». Можете ли вы сказать, почему они его сделали?

Он чуть моргнул от неожиданности, но сохранил самообладание.

— «Типтри», — произнес он, будто читая проспект компании, — всегда питала дружеские чувства к гражданам Сент-Луиса. За последние несколько лет она дала работу тысячам, и все больше людей приобщаются благодаря ей к аэрокосмическим достижениям. И потому общие интересы нам дороже других.

— Понимаю. И проект «Сентинел»…

— …является величайшим достижением техники, как сказал в своем вступительном слове мистер Мак-Лафлин. Теперь же, если вы меня извините, он сделал вид, что смотрит на часы, — я должен идти. Меня ждут в офисе.

— Да, конечно. Благода…

Экран опустел, не дождавшись, пока я договорю.

Я вернулся к своей статье, на этот раз включив в нее полученные в интервью добавления. Особой разницы не было, кроме намека на вопрос: как слова о «наведении порядка» сочетаются с паникующей толпой, слезоточивым газом и стрельбой, которые я видел и слышал.

Работу я закончил в шесть, когда в окна заглядывали чуть зеленоватые сумерки. Редакционный народ разошелся по домам, мы с Джоном уходили последними. Джах меня притормозил, чтобы отдать фотографии. Я нашел снимок Берил Хинкли, и Джон, уже надевая пальто, посмотрел на него через лупу, запоминая лицо женщины, с которой собирался встретиться.

— Хочешь, я поеду с тобой? — спросил я, когда Джах ушел. — Я бы мог помочь ее узнать, когда…

— Нет уж, не надо! — рявкнул Перл.

Я крепко про себя чертыхнулся. Как я не заметил, что Бейли вылез из своей редакторской ячейки! Он как раз запирал комнату с фотокопировальной машиной, когда услышал наш разговор. Услышал, как же: этот гад наверняка подслушивал.

— Оставь Джону его работу, Розен, — процедил он, глядя на меня поверх большого заголовка. — От тебя мне нужна только твоя колонка, а другое только если я тебе это специально поручу. Ты меня слышал?

Вот и оно. Вторая выволочка за день. Раньше, чем я сообразил, что ответить, Джон уже прокашлялся.

— Прошу прощения, — сказал он, — но это я просил Джерри мне помочь. Он кое-что разглядел вчера в Муни… что, быть может, имеет отношение к моей теперешней теме.

Соврано было хорошо, и Перл чуть не купился. Его глаза задвигались, перескакивая с меня на Джонни, потом обратно, и наконец василиск уставился прямо на меня:

— Ты колонку написал?

— Конечно, Пе… гм… Эрл. Как раз минуту назад закончил.

— Отлично, — хрюкнул он. — Тогда завтра займешься той историей с Аркой, которая обсуждалась на последней редколлегии. Срок — следующая пятница.

Это задание было дохлой темой: почему это Арка шлюза не упала во время нью-мадридского землетрясения? Да построена была хорошо, и все тут. Когда этот дебил из Вош-Уна предложил такую тему, я пытался спорить, говорил, что землетрясение уже быльем поросло. Да к тому же и ТВ, и «Пост диспетч», и местные сплетницы уже просто создали новые категории для местной журналистики: «Доблестные пожарные», «Собаки-герои» и «Господи ты Боже мой, а она ведь не упала»!

И тем не менее Перл впаял ее именно мне — главным образом посмотреть, как я прыгаю через обруч. Я хотел вякнуть, что задание бессмысленное, как вдруг поймал краем глаза напряженный взгляд Джона и заткнулся. Поскольку я и без того ходил по канату, то еще один цирковой трюк ничего не менял.

— А в следующий раз, когда поедешь с Джоном, — продолжал Бейли, просто из вежливости поставь меня в известность. Сегодня нам позвонила одна леди с Уэбстер-Гроувз и сказала, что в Блекберн-парке впервые после землетрясения появились белочки…

— …а у нас некого было туда послать, — подхватил я. — Боже мой, как мне не повезло — пропустил такой сигнал! Дело, похоже, важное.

Джон громко кашлянул и прикрыл рот рукой — главным образом, чтобы скрыть улыбку. Бейли подарил его тяжелым взглядом и снова уставился на меня:

— Розен, здесь я редактор, а ты — репортер. Понятно? Чтобы совсем было понятно, ты перезвонишь этой леди, как только доберешься до теле…

— Да брось ты. Перл…

— И перестань называть меня этой говенной кличкой, а то ты у меня полетишь на правку копий быстрее, чем произнесешь «Оксфордский словарь английского языка»!

В переводе: делай, что говорят, или выметайся. Если мне не хочется закончить свою карьеру в «Биг мадди» за вычиткой макетов и грамматическим контролем всего барахла, что пишут нам фриленсеры,[8] то надо как можно быстрее написать про белочек, при этом расслабиться и попытаться получить удовольствие.

Я ничего не сказал, потому что вся лезущая в голову чушь усадила бы меня за стол корректора уже в понедельник. Бейли последний раз кинул на меня кислый взгляд и взялся за свой пиджак.

— До завтра, джентльмены, — бросил он. — Запереть за собой не забудьте.

Сказав последнее слово, он гордо прошествовал между отсеками по центральному пролету, через главный вход на улицу, где Джах уже разогревал мотор — везти его домой.

— Перебесится, — шепнул Джон. — Заляг на пару недель на дно и дай ему остыть. — Он открыл ящик стола, вытащил Дингбэта, проверил, что батарейка заряжена, и сунул ПТ в нагрудный карман куртки. — Если тебе от этого легче, то я сожалею, что тебя втянул.

— Не бери в голову, — махнул я ему рукой, прощаясь. — Это моя вина, а не твоя. — После паузы я добавил: — Предложение остается в силе. Если хочешь, чтобы я поехал с тобой к Клэнси…

Он качнул головой:

— Лучше не надо. Мне кажется, это я должен сделать сам. Да и твоя подруга может уйти в раковину, увидев нас вдвоем.

Я молча согласился. Он был прав: важнее всего статья, а не кто ее написал. Я начал гасить оставшиеся лампочки. Поскольку я жил здесь, наверху, закрывать офис было моей работой. Джон подхватил шляпу и прошел мимо меня к двери, но вдруг остановился, будто ему в голову неожиданно пришла важная мысль.

— Хотя знаешь, сделай мне одолжение, — сказал он. — Дай мне знать, чем кончилась история с белками.

Я постарался не раздражаться в ответ на то, что казалось издевательством. Мой друг пытался проявить интерес к моей работе, дать мне почувствовать, что и она важна. Он шел по следу убийцы, а я встревал в самую идиотскую историю, которая пойдет мелким шрифтом на первой странице, если вообще увидит свет.

— Естественно, друг, — вяло ответил я. — Дам обязательно.

— Может быть интересным, — поколебавшись и понимая, что залез не туда, добавил Джон. — Никогда не знаешь.

— Верно, верно.

Он снова повернулся к выходу:

— Ладно, до завтра.

— Увидимся, — ответил я.

Телефон офиса я переключил, чтобы он звонил у меня наверху, свет выключил, проверил, что все окна и двери заперты, а потом полез наверх, в свою берлогу. Ночь была теплая и влажная, а потому я распахнул окна, разогрел спагетти на плитке, тем временем поймав по телевизору какой-то старый полицейский детектив. После погони на автомобиле хорошие изловили плохих — вот, понимаешь, сюрприз. Я понятия не имел, о чем фильм, но он помог мне забыть, что за мерзость мой ужин.

Пиво кончилось, но я все еще страдал с перепоя после вчерашнего вечера и потому не пошел за очередным пакетом банок на Двенадцатую улицу. Снаружи начало моросить, и я на самом деле хотел остаться дома и остаться сухим в обоих смыслах.

Бросив тарелку в мойку и пустив воду, я сел за компьютер и попытался писать всерьез. Переписав раз этак семь один и тот же утомительный абзац, я понял, что моя муза усвистела на каникулы в Пуэрто-Рико и что Великий Американский Роман уперся рогом и ни с места. Выключив компьютер, не давая себе труда сохранить несколько написанных строк, я содрал с себя шмотки и полез в койку с потрепанным шпионским романом в бумажной обложке.

За чтением я заснул и даже не выключил над собой лампу. По пожарной лестнице стучал дождик, то нарастая, то стихая, шумели на улице машины, где-то постукивал вертолетный мотор. Вокруг меня двигался ночной мир; сквозь сон донесся звук полицейской сирены где-то рядом, я перевернулся и снова стал глядеть сны — не помню о чем.

Помню, что проснулся от телефонных гудочков. Они сделали то, что не могли сделать привычные городские шумы — я открыл глаза и, мигая в свете лампы, стал нашаривать трубку.

— Да? — сказал я, приготовившись выслушать от Марианны очередной втык за дядю Арни.

Но голос на другом конце линии был мужской.

— Это офис «Биг мадди инкуайрер»?

Мать твою. Надо было включить автоответчик.

— Да, но сейчас у нас закрыто. Вы не могли бы перезвонить утром?

— Кто говорит? — требовательно спросил голос.

— А кто спрашивает?

Пауза. Потом:

— Лейтенант Майкл Фарентино, отдел убийств полиции Сент-Луиса. С кем я говорю? Вы работник редакции?

Отдел убийств? Что за так твою мать? Я даже чуть больше проснулся. Часы на столике показывали 21:55.

— Да, я работник редакции. А в чем, собст…

— Как ваше имя? — Я ответил не сразу, и голос требовательно повторил: Я спрашиваю: как ва…

— Розен. — У меня по спине потянуло холодком. — Джерри Розен, штатный сотрудник. Почему вы…

— Мистер Розен, я нахожусь в гриль-баре Клэнси через улицу от вас. Здесь обнаружен мертвый человек с удостоверением личности на имя некоего Джона Л.Тьернана, репортера вашей газеты. Не могли бы вы прибыть сюда и опознать его?

9. ЧЕТВЕРГ, 22:05

Голубые огни вспыхивали в мокром ночном небе города и вязли в густом тумане. По невидимой Миссисипи буксир толкал вверх баржи, подавая время от времени гудок. По тротуарам шаркали подошвы…

Это все было после убийства.

Когда я добрался до гриль-бара Клэнси, копы обложили его кругом: на Гэйер-стрит торчали три бело-голубых, между ними, как ветчина в бутерброд, вставились два БТР, и вылезла из этого всего чуть ли не половина всего личного состава полиции Сент-Луиса. Большинство просто чесали себе задницы и делали вид, будто знают, что делают. Когда в центре средь бела дня шлепнут черного беднягу из восточных штатов, на это всем начхать, но убей белого человека из среднего класса в баре Суларда — и наши доблестные силы порядка уже в полном составе здесь.

Бар был почти пуст. Ничего удивительного: состав завсегдатаев здесь такой, что при виде полиции они линяют моментально. Перед дверью торчал здоровенный полисмен. Он смотрел на тротуар и прислушивался к наушнику-ракушке у себя в ухе. Я подошел, и он загородил дорогу.

— Извините, приятель, но туда сейчас нельзя. Полиция…

— Отойди с дороги, — буркнул я, пытаясь отодвинуть его в сторону. — Мне туда надо…

И с этими словами я так полетел назад от тычка в грудь, что не удержался и упал на двух других копов, стоявших там же на тротуаре. Один из них, тощий латиноамериканец, поймал меня за пиджак.

— Слушай, друг, — сказал он, отталкивая меня в сторону, — выпей где-нибудь еще, ладно? Здесь…

— Иди ты на… — Я рванулся в сторону двери. — Там моего друга…

Латиноамериканец схватил меня за руку и вывернул ее за спину. Я взвизгнул, вынужденный опуститься на колени, и вдруг ничего не стало видно, кроме полицейских ботинок, а в шею уперлась резиновая палка. Она пригнула мне голову вниз, а тем временем другой офицер схватил меня за левую руку и тоже завернул за спину со словами:

— Полегче, приятель! Сбавь обороты!

Да уж, тут не до оборотов. Копы навалились со всех сторон, и, игнорируя мое сопротивление, надели на меня наручники из липкой ленты. Я добрался примерно до середины списка слов, за которые ваша матушка пообещала бы вымыть вам рот с мылом, если еще хоть раз услышит, как вдруг возник новый голос:

— Симпсон! Кто этот человек?

Симпсон — это был тот первый, на которого я наехал.

— Да какой-то хмырь, лейтенант, считающий, что «нет» — это не ответ. Мы его попросили уйти, но тут он начал…

— Вы не додумались сперва спросить, как его зовут?

Я пытался взглянуть вверх, но резиновая палка по-прежнему прижимала мою голову к плитам тротуара.

— Как ваше имя, сэр?

— Розен, — удалось выдохнуть мне. — Джерри Розен. Я из «Биг мадди»…

— Черт. Отпусти его, Д'Анджело.

Хватка слегка ослабла.

— Я сказал «отпустить»! — потребовал лейтенант. — Этого человека вызвал сюда я, если вы не поняли.

— Слушаюсь, сэр.

Д'Анджело поколебался, а затем отпустил мою руку и помог мне подняться с коленей. Он вынул ножницы и разрезал на мне наручники, а остальные копы рассосались, засовывая палки в петли на портупеях, а тазеры — в кобуры.

Моим спасителем оказался тощий и высокий полицейский в штатском, лет сорока. Одет он был в дождевик телячьей кожи и мягкую шляпу с широкими полями. Тонкие губы держали сигарету, а лицо, похоже, страдало от хронических угрей. Он прошел мимо Симпсона и протянул мне руку.

— Майкл Фарентино, отдел убийств, — представился он по всей форме. Рад с вами познакомиться, мистер Розен. Извините за грубое обращение.

И руку, и извинения я проигнорировал.

— Вы говорили, что мой друг здесь, у вас. Где он? — спросил я хриплым голосом, растирая пережатые запястья.

Я стал пропихиваться мимо него, снова направляясь к двери.

— Эй! Постойте! Одну минутку. — Фарентино загородил мне дорогу и взял меня за плечи. — Сначала парочка вопросов…

— Идите вы с ними на… — рявкнул я. — Где Джон?

Минуту мы поиграли в гляделки, потом Фарентино снял руки с моих плеч. Вынув изо рта сигарету, он отшвырнул ее на мостовую.

— Ладно. Будь по-вашему. Идите за мной.

К моему удивлению, он не повел меня прямо в бар. Мы прошли мимо входной двери метров шесть, миновали высокую кирпичную стенку и уперлись в железную загородку пивной веранды Клэнси. Там еще два копа торчали у протянутой поперек ворот красной ленты с надписью:

«МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ НЕ ПОДХОДИТЬ».

Они отодвинулись, пропуская нырнувшего под ленту Фарентино, а потом придержали ленту для меня.

Таких «биргартенов» в Сент-Луисе было много — добрая старая традиция, принесенная первыми поселенцами из Германии в позапрошлом веке. Хотя этот садик и щеголял ирландским именем, располагался за трехэтажным домом и был достаточно старым, чтобы считаться настоящим садом. Легкие летние столы и стулья стояли среди маленьких голландских вязов и клумб с кирпичным бордюром; судя по оставленным на столах полупустым бутылкам и кружкам сегодня у Клэнси было полно клиентов, пока не нагрянул закон.

Но место преступления было все же не здесь. Оно находилось на закрытом балконе второго этажа. Собравшийся там народ выглядывает на улицу, переносные юпитеры расставлены по всей балюстраде, и все они светят куда-то на пол, но на что — мне не было видно.

Фарентино молча вывел меня на балкон по лестнице с сосновыми перилами. Еще куча копов, два санитара с раскладной каталкой, еще двое каких-то в штатском из отдела убийств — Фарентино вел меня сквозь толпу, и все расступались перед нами, пока мы не дошли до балкона, и тут я получил шанс увидеть, из-за чего сыр-бор.

Тело на полу веранды принадлежало, несомненно, Джону Тьернану. Его плащ, его галстук и даже его кожаные туфли: именно так он был одет несколько часов назад. Но лицо его я узнал не сразу.

Потому что оно выглядело так, будто кто-то взял раскаленную кочергу и ткнул точно посередине лба.

Джон умер так быстро, что даже не закрыл глаза и теперь глядел на что-то, что видят только мертвые.

Когда я закончил блевать через ограду, Фарентино снова вывел меня в пивной сад. Посадив меня за столик, с которого не был виден балкон, он дал мне платок и оставил на пару минут одного. Вернулся он с хорошим бокалом бурбона в одной руке и бутылкой пива — в другой. Сомнительное преимущество бара как места совершения преступления.

Я опрокинул в глотку бурбон, не обращая внимания на пиво. Виски обожгло пищевод и желудок, я резко выдохнул. Сначала кишки взбунтовались, но выпивка осталась там, куда попала, и наступило некоторое спокойствие. Я откинулся на стуле и старался не вспоминать только что увиденный ужас.

— Разговаривать готовы? — спросил Фарентино. Я кивнул, он вытащил ПТ и щелкнул крышкой. — Итак, это Джон Тьернан? Вы это подтверждаете?

Я медленно наклонил голову. Фарентино терпеливо ждал вербального ответа.

— Да… да, это Джон Тьернан, — сказал я. — Я уверен, что это он.

— О'кей. — Детектив из отдела убийств ввел что-то в компьютер. — Я знаю, что мы заставили вас пережить неприятные минуты, но нам нужно было удостовериться. Мы должны были позвонить его семье, и, хоть у него и было с собой водительское удостоверение, нужно было, чтобы кто-то опознал его, прежде чем я позвоню его жене. Ваша кандидатура подходила, и вот… вы меня понимаете.

Я снова кивнул. Бедная Сэнди. Хорошо, что ей не пришлось видеть его таким.

— Спасибо, лейтенант. Вы хотите, чтобы я ей позвонил?

— Нет, это я и сам могу сделать. — Фарентино вытащил пачку сигарет, встряхнул и предложил мне сигарету. Я мотнул головой, и он закурил сам.

— Как это ни печально, но я привык к этому аспекту своей работы, продолжал он. — Думаю, что лучше уж она от меня узнает, чем от вас. Пусть она ненавидит меня всю оставшуюся жизнь — это несущественно. Но если она узнает от вас…

— Понятно.

Он пожал плечами и выдохнув клуб дыма.

— Итак. Когда вы в последний раз видели погибшего?

Мне пришлось напрячься, вспоминая. Вдруг показалось, что прошло много дней, а не несколько часов с тех пор, как я видел Джона.

— Около шести — шести тридцати вечера — где-то так. Мы с ним сегодня закрывали офис.

— Угу. — Фарентино набрал еще что-то на клавиатуре. — Вы знали хотя бы примерно, куда он направлялся?

Я тщательно подбирал слова. Конечно, я знал, куда шел Джон, и почему бы не… Но я не был уверен, что хочу рассказать Фарентино все.

— Он сказал, что идет сюда, но что он делал на самом деле, я точно не знаю.

Фарентино продолжал записывать что-то в компьютер.

— Вы знали, что он идет сюда, — спросил Фарентино, — но не знали зачем? Может быть, он просто хотел выпить, как и большинство из тех, кто идет после работы в бар?

— М-м… да. За этим, наверное, и пришел…

— Может быть, но я говорил с барменом, и он сообщил, что мистер Тьернан за все это время почти ничего не заказал. Бармен помнит, что он заказал кружку пива в… — Фарентино глянул в свои заметки. — …без четверти восемь, когда пришел, и все оставшееся время над ней просидел. Я полагаю, что до этого он заходил куда-то пообедать.

Я отхлебнул пива. Бутылка в руке вдруг стала скользкой.

— Да, наверное. Весьма разумное предположение.

— М-да… хм… — кашлянул сыщик, не отрываясь от миниатюрного экрана. — Вы не знаете, не был ли он последнее время… как бы это сказать… не влип ли в какую-нибудь историю? Скажем, завел на стороне подружку втайне от жены?

Я почувствовал прилив гнева, но постарался сдержаться.

— Я не думаю, что вам есть до этого дело, господин офицер.

— Ну так как? Было что-то такое? — Он равнодушно пожал плечами. — Может быть, это и не мое дело, но его жена может спросить, когда я ей позвоню…

— Нет, черт возьми! — оборвал его я. — Если он здесь с кем-то встречался, то наверняка…

Я осекся, сообразив, что случилось. Фарентино умело загнал меня в ловушку, вынудив самому себе противоречить. Он медленно поднял глаза от ПТ:

— Я не спрашивал вас, не встречался ли он с кем-нибудь, мистер Розен. Может быть, вы все же знаете, зачем он сюда пришел?

За стеной сада завыла, приближаясь, сирена. На балконе щелкнул металл санитары разложили каталку. Две официантки поглядывали на нас из-за задней двери, о чем-то вполголоса переговариваясь.

Фарентино собрался сказать еще что-то, когда к нам подошел коп в форме, держа в руках какие-то предметы в пластиковой обертке.

— Это было у него в карманах, — сказал он, протягивая их детективу. Снять отпечатки?

Некоторые из предметов я узнал: ключ от дома, ключ от машины, бумажник, старомодная авторучка — подарок Сэнди на день рождения, несколько монеток, неизменная пачка жевательной резинки…

И Дингбэт, в своем собственном футляре.

— А? — Фарентино едва глянул на все это. — Да нет, не стоит. Там только его собственные пальцы. Оставьте здесь. Я передам жене.

Коп кивнул, аккуратно положил на стол все предметы и ушел. До меня дошло, что Джон мог ввести что-нибудь в Дингбэта во время разговора с Берил Хинкли. Если где-то есть намек, почему его могли убить, то они на флоптике[9] в его ПТ.

— Ладно, Розен, — перебил ход моих мыслей Фарентино, — давайте откроем друг другу карты.

— Конечно. — Я старался не смотреть на Дингбэта жадным взглядом. Он лежал близко — руку протянуть. — Все, что хотите знать, лейтенант.

С этими словами я потянул к себе бутылку пива и стал поднимать ее ко рту.

В последний момент я разжал пальцы, и бутылка выскользнула.

Она выпала из моей руки, стукнулась об стол, отскочила и пролетела у меня между ног, разбрызгивая пиво во все стороны, пока не разбилась о бетон пола.

— Ах ты, ч-черт! — завопил я, подскакивая со стула и глядя на мокрое пятно на самом интересном месте моих штанов. — Мать твою так и этак…

Когда я хочу уйти от разговора, я могу сам себя превзойти. Пиво стекало со стола, по полу разлетелось битое стекло. Фарентино вскочил с места, одновременно и встревоженный, и разозленный.

— Да что это такое, вот несчастье безрукое! — ругал я сам себя. — И как меня только угораздило… Послушайте, я сейчас съезжу домой переодеться и тут же вернусь. Это всего…

— Нет-нет, не надо, — ответил Фарентино, уже отходя от стола. — Вы оставайтесь здесь, о'кей? Сейчас позову кого-нибудь прибрать…

С этими словами он повернулся и пошел к задней двери бара; две официантки уже побежали внутрь, скорее всего за полотенцами, веником и тряпкой.

На несколько драгоценных секунд я остался один в саду. Быстро схватив футляр с Дингбэтом, я открыл «молнию» (поперек нее была наклеена красная липкая лента, но сейчас было не до того) и вытряхнул ПТ на ладонь, одним глазом поглядывая на дверь.

Извлечь мини-диск из флоптического дисковода Дингбэта было секундным делом, и я быстро сунул дискету в карман, а Дингбэта — в футляр и застегнул футляр. Только я успел положить его на столик, как вместе с официанткой вернулся Фарентино.

Следующие несколько минут мы вытирали пиво бумажными полотенцами, а официантка заметала битое стекло. Я делал вид, что поглощен высушиванием штанов, и искоса поглядывал на стол. В обертке вещественного доказательства была небольшая щель, которую рано или поздно кто-нибудь заметит, но я уже буду далеко.

— О'кей, — сказал наконец Фарентино, когда все прибрали и официантка удалилась. — Случилось вот что…

— Говорите, говорите, — подбодрил его я, одновременно меняя позу так, чтобы он не мог смотреть одновременно на меня и на вещественные доказательства.

— Вскоре после того как появился Тьернан, в бар вошла дама, — продолжил он, понизив голос. — Чернокожая. Похоже, она нервничала. Очевидцы говорят, что они вместе вышли на балкон и долго разговаривали. Они, видимо, искали место, где бы их не подслушали. Тьернан поднимался, собираясь уходить, и в этот миг его застрелили…

— Как? — спросил я. Фарентино замешкался с ответом. — Это не был выстрел огнестрельного оружия, — продолжал я, восстанавливая виденную картину. — Если бы это было из винтовки или пистолета, у него мозги расплескались бы по всей комнате, но крови я не видел.

Фарентино с кислой миной согласился:

— Крови там не было. И выстрела никто не слышал. Свидетели говорят, что вдруг завопила женщина — и это все. Через секунду отъехал фургон, припаркованный на той стороне улицы; номера, естественно, никто не запомнил. Женщина сразу убежала, никто ее не успел остановить.

— Вы не ответили на вопрос, — сказал я. — Как погиб Джон?

— Кое-какие идеи у нас есть, — лапидарно ответил Фарентино. — Мы их проверяем.

— Потрясающе! Я просто ошеломлен.

— Да бросьте вы изгаляться, — огрызнулся Фарентино. — Не для протокола: я думаю, что это какое-то лазерное оружие. Помните пару лет назад Черного Джеди из Чикаго?

У меня по спине пробежал холодок. Конечно, я помнил: это тогда прогремело на всю страну. Маньяк-убийца — в письме в «Чикаго трибюн» он назвал себя Черным Джеди — прикончил семь наугад выбранных жертв из мощной лазерной винтовки. Когда ФБР и полиция штата Иллинойс наконец его выследили, Черный Джеди оказался старшеклассником из аристократического пригорода Чикаго. Самое же страшное было в том, что свою винтовку он построил по указаниям научно-популярного сборничка, который свободно продавался в книжных магазинах, а материалы закупал по каталогу. На самом деле федералы его и нашли потому, что прототип своей винтовки он показывал на какой-то выставке — там его «световая сабля» получила вторую премию.

— Так вы думаете, что это киллер-подражатель?

Фарентино пожал плечами:

— Это возможный вариант, мы пока еще не знаем. Вот все, что я могу вам сообщить. — Он наставил на меня палец. — Теперь ваша очередь.

— О'кей. — Я сложил руки на груди. — Он мне сказал, что ведет расследование убийства…

— Кого убили?

— Не знаю, — ответил я. И не соврал.

— Кто эта леди?

— Тоже не знаю.

Здесь соврал.

— Слушайте, Розен…

— Мне известно лишь, что он должен был с кем-то встретиться в восемь часов у Клэнси и это связано с материалом, над которым он работал. — Я пожал плечами, глядя на него честными глазами. — Вот что мне известно. Но я вам говорю, кто бы ни была эта дама, она не его любовница. Джон жену не обманывал. Это факт.

Темные глаза Фарентино изучали мое лицо. Несколько секунд он помолчал. Он знал, что я выложил ему не всю информацию о том, что привело к убийству Джона, но и я знал, что он играет не до конца честно. В этой игре обменов наступила патовая ситуация.

Я поглядел в сторону входа в биргартен. Пара копов придерживали открытые ворота. Слышно было, как тяжело клацали по лестнице колесики под каталкой, которую санитары аккуратно спускали по лестнице с балкона. Еще минута — и от моего друга ничего не останется, кроме обведенного мелом силуэта на полу.

— Я вот что вам скажу, — наконец произнес Фарентино. — Можете думать, что вы об этом знаете много, но я знаю больше. Джон был мне другом…

— В самом деле?

У Джона было много друзей в полиции. Как я понимаю, Фарентино мог быть важным источником, но это невозможно проверить.

— Я уверен, он был бы рад, если бы знал, что его делом заняты вы.

Фарентино пропустил лесть мимо ушей:

— И он хотел бы, чтобы мы работали вместе и поймали того типа, что его убил. Так что если вы хотите говорить начистоту и сказать все, что знаете…

Шум на лестнице прекратился. Каталка спустилась на землю.

— Я буду это иметь в виду, лейтенант, — сказал я, вставая снова. — А теперь извините меня, я хочу проводить Джона.

Он начал было что-то говорить, но я уже обогнул стол и вышел в садик.

Пару минут я стоял на тротуаре и смотрел, как увозят тело Джона. Труп был закрыт белой простыней, примотанной к каталке тремя полосами липкой ленты. Почему-то мне вдруг показалось, что он сейчас сядет, полезет в карман и спросит, не хочу ли я палочку резинки.

У задней дверцы машины «скорой помощи» санитары остановились, сложили колеса каталки и подняли ее. А я стоял и вспоминал, как мы надирались на пьянках в колледже, как бегали на свидания, где нас ждали Сэнди и Марианна. Как стояли рядом в день получения дипломов и шепотом отпускали шуточки о только что произнесенной Сэмом Дональдсоном речи, достойной Папы Римского. Письма и открытки, которые он мне посылал с другого конца страны; дурацкие свадебные подарки, которыми мы обменялись, женившись на своих подружках, междугородные разговоры, когда у нас родились дети.

И вот как все кончилось: один из нас смотрит, как другого грузят в заднюю дверь мясного фургона на этой городской помойке. Я всегда думал, что он меня переживет…

— Мерзко это, верно? — За мной стоял Майкл Фарентино.

Я невольно дернулся. Понятия не имел, что он там стоит.

— Ага, — буркнул я, не глядя. — Здорово мерзко.

Каталка въехала внутрь, дверца закрылась. Я стал выбираться из толпы к выходу из заведения Клэнси. С каждым шагом я ждал, что вот раздастся крик «Стой!» и на меня снова набросится свора копов.

Но этого не случилось. Пройдя квартал, я услышал, как отъехала труповозка. Но я уже подходил к темнеющей двери офиса «Биг мадди», ощупывая карман и убеждаясь, что украденный из Дингбэта мини-диск по-прежнему со мной.

Да, он был там, маленький серебряный кружочек размером со старинную монету в пятьдесят центов. Я оглянулся на улицу, но детектива, слава Богу, не видать. Отпустив диск в кармане, я нырнул за угол дома к пожарной лестнице.

Будет еще время горевать. Сейчас я хотел только найти убийцу — ничего больше.

10. ЧЕТВЕРГ, 22:52

Едва успев залезть в окно, я включил компьютер и вставил вынутый из ПТ Джона мини-диск. Первым делом я снял с него резервную копию.

Считайте меня параноиком, но я точно знал, что очень скоро копы обнаружат вскрытую обертку вещественного доказательства; и хоть я и сумел обдурить Фарентино, не стоит рассчитывать, что он и в дальнейшем останется в дураках. Уже утром здесь может появиться полиция с ордером на обыск. И потому, сделав копию, я сунул ее в пластиковый мешок, отнес в уборную и прикрепил изолентой под сливной бачок.

Вернувшись в комнату, я снова загрузил диск-оригинал и скопировал его к себе на винчестер. Попытавшись вызвать корневую директорию, я узнал, что для входа в нее нужен пароль. Это проблемы не составило: когда я начинал работать в «Биг мадди», мы с Джоном решили обменяться паролями, чтобы при необходимости каждый мог войти на компьютер другого. Джон, как преданный воспитанник Миссурийского университета, выбрал себе в качестве пароля слово «Миссу» (у меня паролем было слово «курятина» — просто потому, что пароль я выбирал за завтраком). Я набрал «Миссу», система меня впустила, и я стал смотреть, что было в памяти у Дингбэта.

Я даже присвистнул, увидев каталог длиной с телефонный справочник небольшого города. В верхней строчке экрана было написано, что на мой компьютер скопировалось более 100 мегабайт, и на диске осталось всего 50 килобайт свободных. Я пустил курсор вниз по экрану, и строки побежали вверх; у многих названий в конце было BAT или EXE, но ничего узнаваемого на первый взгляд.

На магнитооптический диск Дингбэта кто-то загрузил какую-то сложную программу как раз перед тем, как убили Джона. У Тьернана не было никакого резона таскать с собой что-нибудь подобное, и скорее всего на его компьютер записала это Берил Хинкли во время встречи в баре. Однако я понятия не имел, что это такое. Хакер из меня нулевой — все мои познания на уровне компьютерной грамотности студента колледжа, и в программе такой сложности мне не разобраться.

С уверенностью можно было сказать лишь одно: мой лучший друг был застрелен выстрелом из лазерного оружия в голову вскоре после получения этой программы. И что бы там ни говорил Фарентино насчет сходства этого убийства с почерком Черного Джеди, я печенкой чуял, что Джон не был случайной жертвой.

Не стал ли Джон жертвой наемного убийцы?

И сразу второй вопрос: а не за то ли его убили, что у него был вот этот самый диск?

Я глубоко вдохнул, заставляя себя успокоиться. Только без паники. Я продолжил путешествие по директории, пытаясь найти что-нибудь похожее на главное меню или файл README. Ощущение было — как у слепого в большой и незнакомой комнате, но если мне удастся найти что-то вместо белой трости, тогда…

Загудел телефон. Автоответчик был включен, но я машинально взял трубку:

— Алло?

На том конце молчали; экран телефона был пуст. Наверное, ошиблись номером. Я собрался повесить трубку, но вдруг, как бы на заднем плане, раздалось быстрое чередование кратких электронных звуков: щелчков, свистов, гудков, завываний.

— Алло? — переспросил я. — Кто это?

Как только я заговорил, электронные шумы исчезли. После секундного молчания, когда я опять чуть не повесил трубку, с другого конца вдруг донесся лишенный интонации голос:

— Алло… алло… кто это… алло…

— Да кто там? — спросил я снова, уже теряя терпение.

Экран мигнул, по нему поплыли случайные фрактальные узоры,[10] как электронные отпечатки пальцев. Еще парочка гудков и писков, а затем — как будто крутили магнитофонную ленту на большой скорости — быстрые писклявые голоса. Так могли бы говорить Алвин и Чипменкс со старого зонда, потерянного за орбитой Юпитера. Тем временем из фракталей складывалось что-то, похожее на туманную человеческую фигуру. И голос:

— Эй, кто это?.. Алло… Кто говорит?.. Алло…

Это был мой голос. На экране появились голова и плечи, но черты его (или ее) лица были все время в движении: глаза, нос, губы, щеки, подбородок, скулы, линия лба — все вместе менялось так быстро, что мои глаза не успевали следить. Иногда лицо было похоже на мое, иногда — на какое-то женское, или на женщину с бородой, а то на бородатого негра, а то вообще возникало совсем новое.

— Да кто это? — Я уже сердился. — Слушай, Джах, если это ты выпендриваешься, я тебе башку откручу и тебе же в задницу засуну!..

У меняющегося на экране лица задвигались губы, а голос, выходящий из динамика, был уже не совсем моим. Он звучал нереально, будто из шифровального аппарата:

— Джах… если ты выпендриваешься… эй… Джах… я тебе башку откручу… кто говорит… я тебе задницу откручу и тебе же в башку засуну… кто это?

Изменения лица на экране замедлились, это было явно мужское лицо, и оно становилось все моложе. И среди гудков, свистков и писков, и еще — звука, как при ускоренной перемотке ленты, прозвучало:

— Розен, Джерри… Джерард Розен… Джерри Розен… Папа, могу я тебе сказать?..

На экране появилось другое лицо.

Я хряснул трубкой по рычагу.

Лицо еще секунду на меня смотрело, потом исчезло совсем, оставив погасший экран.

Я тупо уставился на телефон. На улице чуть шептал ночной ветерок, как погибшая душа, просящая ее впустить. Сердце билось, как будто пыталось вырваться из клетки ребер, я чуял кислый запах собственного пота. Через пять минут включился скринсейвер компьютера; по экрану поплыли волнистые узоры фракталей, переливающиеся песчаные узоры, созданные формулами Мандельброта — черная магия высшей математики.

А я все таращился на телефон, не принимая того, что сейчас видел и слышал.

Лицо и голос… Боже ты мой, это был Джейми!

Резкий стук в дверь привел меня в чувство.

— Кто там? — отозвался я.

Ответа не было. Я уж подумал, что мне мерещится, как раздался еще один стук, чуть сильнее.

Чеви Дик, наверное, пришел узнать, не хочу ли я выпить пива. У него была ключевая карточка, и он знал коды отключения тревоги на двери. Пить не хотелось, но компания мне сейчас нужна. И потому я встал и пошел к двери.

— Сейчас, погоди, — буркнул я. — Иду открыва…

Дверь слетела с петель, замок выломился от бешеного удара ногой, и на чердак ворвались четыре солдата в полном уличном снаряжении для подавления беспорядков.

— Стоять, падла! — крикнул один, что стоял ближе к двери. Винтовка «Хеклер и Кох Джи-11» смотрела прямо на меня. — ВЧР!

Тут же брызнуло под ударом приклада окно на пожарную лестницу, я рывком обернулся и увидел, как еще два солдата ВЧР прыгают внутрь.

— Какого х…

Мне не удалось окончить свой парламентский запрос, поскольку один из тех, что высадили входную дверь, схватил меня сзади. Я ударился лицом о деревянный пол, да так, что дыхание перехватило. Борясь за вдох, я попытался привстать на локтях, но лишь для того, чтобы тяжелый ботинок вернул меня вниз.

— Лежать, сука!

Я начал было вывертываться из-под ботинка, но в шею уперлось дуло «Джи-11».

— Кому сказано — лежать!

Я попытался кивнуть и залег тихо, вдыхая пыль с пола вместо воздуха, а вокруг загудела какофония голосов:

— О'кей, мы его взяли.

— Ванную проверь!

— Кто-нибудь, найдите выключатель! Свет сюда!

В следующую секунду комната была залита светом от потолочной люстры.

— В ванной никого, сержант! Он здесь один.

— Белл, проверь стол. Нет ли там этой штуки.

Звук сбрасываемых со стола бумаг, щелчок вынутого из дисковода диска.

— Здесь, сержант. Он как раз ее на экране смотрел.

— Нормально. Вы с Тоддом запакуйте процессорный блок. Все диски, что найдете, забирайте. Да, и бумаги прихватите. Коробку найдите где-нибудь.

— Есть, сержант.

— «Ромео Чарли», говорит «Гольф Браво», обнаружена, прием…

— Тихо, парень. Не дергайся.

Мне завели руки за спину и второй раз за вечер затянули пластиковые наручники. Ботинок с меня убрали, но винтовка по-прежнему упиралась в шею.

— Слушай, здесь воняет, как в сортире…

— А чего ж еще ты ждал от репортера?

Заржали.

— Тише, ребята. Десять-четыре, «Ромео Чарли». Помещение проверено. Никого посторонних нет. Десять-пятнадцать. «Браво», «Чарли», прием…

Лежа на полу, я все же повернул голову посмотреть, что сделали с моим столом. Два солдата отключали мой компьютер, один держал процессорный блок, другой отсоединял кабели. Третий нашел пустой картонный ящик и кидал туда рукопись моего романа. Запихнув, схватил телефон, вырвал провод из розетки и сунул туда же в коробку. Правильно — как орудие подрывной деятельности.

— Да что вы тут делаете? — начал я. — Чего это вы…

— Заткнись, — сказал солдат у меня за спиной.

Я его игнорировал:

— В чем меня обвиняют? Что это за…

— Заткнись. — Мне в спину вновь уперся ботинок. — Когда надо будет говорить, мы тебе скажем, понял? А теперь закрой рот.

— Десять-четыре, «Ромео Чарли». Десять-двадцать-четыре, скоро увидимся. «Гольф Браво», конец связи… Так, ребята, давайте отсюда, пока соседи не зашевелились.

Ботинок и винтовка отодвинулись, и две пары рук, схватив меня за плечи, поставили на ноги.

— Шевелись, гад, — буркнул горилла, — а то на бейсбол не успеем.

Если у меня и были какие-то сомнения насчет того, куда мы едем, то после этих слов они исчезли.

Я молча дал себя вывести за дверь. На площадке второго этажа стоял еще один солдат, уперев себе в бок приклад. Ведущая в офис дверь листовой стали была закрыта: кто бы ни отдал приказ о налете, четко указал, что в редакцию «Биг мадди инкуайрер» вламываться не следует. Должно быть, не хочет огласки.

Я все еще не понимал, как им удалось проникнуть в здание, не включив сигнала тревоги. Но на площадке первого этажа стоял еще один солдат, и провода от ПТ у него на ладони вели к пульту. Он-то и взломал защиту и отключил сигнал тревоги. На меня он глянул лишь мельком. Меня вытащили на тротуар.

Гэйер-стрит была пуста, если не считать двух серых «Пираний», стоявших с включенными моторами и турелями водяных пушек, развернутыми к обоим тротуарам. Если есть на свете что-то страшнее двух броневиков, стоящих у вашей двери, — что ж, я надеюсь не дожить до того, чтобы такое увидеть. Но если ВЧР ожидали бунта по поводу ареста дармоеда-репортера, то их ждало разочарование. Тротуары были пусты, и любой, имеющий хоть мало-мальское соображение, притаился у себя дома за шторкой, подглядывая в щелку одним глазом.

Перед двумя «ЛАВ» стоял тягач, и на вилах погрузчика поднимался в воздух «Деймос» Джона. Они прихватывали все, что только могло иметь отношение к делу — компьютеры, автомобиль Джона, телефоны, даже рукопись ненапечатанного романа. Что непонятно, так это то, что копов поблизости не видно. После слета местных талантов у Клэнси по поводу убийства Джона как-то странно, что ни одной патрульной полицейской машины здесь нет, тем более что меня прихомутали явно за кражу маленького компакт-диска из вещественных доказательств.

По спине пробежал холодок, когда до меня дошло: это собственная операция ВЧР. И на самом деле сохранить эту операцию в тайне от полиции Сент-Луиса было для них важнее всего, и командир группы говорил со штабом явно на шифрованной волне.

Солдат открыл задние люки первой «Пираньи», и гориллы-конвоиры впихнули меня в броневик. За ними взобрались еще двое, один прошел на сиденье рядом с водителем, другой влез по лесенке наверх к водяной пушке.

Задние люки клацнули, закрываясь, и два солдата толкнули меня на сиденье. Один устроился рядом, другой — напротив через узкий проход. Положив на колени винтовки, они помолчали, потом один из них полез в карман танкистской куртки за сигаретами.

— Боюсь, не будет ли слишком много — попросить вас не курить, — сказал я. — Здесь несколько душновато.

Они посмотрели друг на друга и заржали. На нагрудных табличках у них было написано: у одного — «Б.МУЛЛЕНС», у другого — «Б.ХЕФЛЕР». Боб и Боб, близнецы-гестаповцы.

— Нет-нет, попросить можно, — ответил Боб Мулленс, прикуривая. По голосу я узнал того, кто приставлял мне винтовку к затылку. — Попросить ты можешь, черт возьми, чего тебе захочется…

Я не стал спрашивать их мнения о медленной и мучительной смерти от рака легких. Мулленс выдохнул мне в лицо струю дыма и одарил меня улыбкой говноеда; но, так как я не прореагировал, он снова откинулся на спинку сиденья.

— Да-а, сыно-ок, — протянул он, — да, ты вляпался в дерьмо по самые уши.

На глубокую мудрость своего партнера Хефлер выдал визгливый смешок:

— И теперь тебя, дядя, за ушко да на солнышко.

Задашь глупый вопрос — получишь типовой дурацкий ответ. Я уставился в стальной пол, стараясь понять, что со мной происходит. Через минуту водитель включил передачу, и «Пиранья» на своих двух ведущих осях под грохот собственных дизелей рванула вниз по улице.

Меня везли за ушко да на солнышко, и не могу сказать, чтобы я очень радовался этому.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ФАЗОВЫЙ ПЕРЕХОД (19 АПРЕЛЯ 2013 ГОДА)

11. ПЯТНИЦА, 12:01

Дорога от Суларда до стадиона Буша — проехать по ухабистому Бродвею и еще чуть-чуть, но водитель «Пираньи» был чертовски упорен в своем желании найти в искореженном асфальте каждую яму и проехать по ней на полной скорости. Мои новые приятели Боб и Боб заходились до упаду, глядя, как я пытаюсь сохранить равновесие с наручниками за спиной. Меня швыряло взад-вперед, плечи болели от каждого неожиданного поворота машины или толчка. Им это казалось очень смешным.

Смешно. Как мало надо некоторым для смеха. Кто-то очень жестокий отобрал у этих малышей резиновые мячики и погремушки.

Когда броневик замедлил ход, на кафедральном соборе колокол прозвонил двенадцать раз. Колеса еще раз подпрыгнули, будто «Пиранья» взлетела на бугор, и машина остановилась. Из водительского отсека стукнули в стенку. Мулленс встал, схватил меня за плечо и поднял с сиденья.

— Конечная, приятель, — сказал он, а Хефлер тем временем отщелкнул задние люки и вытолкнул крышки наружу. — Пойдем, познакомишься с полковником.

— Ага, — добавил Хефлер, выходя из машины. — А когда он с тобой закончит, приходи к нам — еще покатаемся. Тебе ведь понравилось, правда?

Я молчал, пока Мулленс выволакивал меня из броневика. Машина остановилась перед входом на стадион с Уолнат-стрит. Вокруг площади тянулись бетонные баррикады, увенчанные режущей проволокой. Возле закрытых билетных касс и сломанных турникетов стояли припаркованные «Пираньи». Возле статуи Стена Мьюзиела толпились солдаты ВЧР, околачивая груши и гася чинарики о бронзовый пьедестал. Стен-спортсмен небось в гробу переворачивался.

Дорожки возле внешней стены были пусты, бейсбольные фанаты на них не толклись. Вымпелы мировых чемпионатов уныло свисали с потолка первого этажа — реликты золотого века. Давно уже это место не слышало щелчка биты, давно здесь пахло горячими сосисками. У этих диктаторских режимов Латинской Америки мы кое-чему научились: как превратить отличную спортивную арену в адову яму.

Боб с Бобом провели меня через площадь к двустворчатой двери под истрепанным брезентовым навесом. Дверь вела в узкий коридор, где еще два солдата стояли в карауле возле дверей лифта. Один из горилл потянулся к кнопке «Вверх» под надписью

«ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЛЕНОВ КЛУБА».

— Погодите, ребята, — сказал я, когда открылись двери левого лифта. Нам ведь сюда нельзя — мы не члены клуба.

Хефлер и в самом деле заколебался на секунду, подтверждая мою догадку, что в дни, когда клуб работал, его бы сюда и помощником официанта не взяли. Мулленс же буркнул что-то про «умников хитрожопых», впихивая меня в лифт.

Я подавил улыбку. У некоторых людей совсем нет чувства юмора.

Мы поднялись до уровня лож и клуба «Стадион». Я здесь бывал пару раз с дядей Арни, который мог себе позволить иметь золотую карточку члена клуба. В свое время клуб «Стадион» был одним из самых фешенебельных мест во всем городе: хорошая еда, хорошая выпивка, прекрасный вид на поле.

Когда двери лифта вновь открылись, мне сперва показалось, что изменения не коснулись этого места. Все там же стоял дубовый стол регистратора, под фотографиями игроков и команд-победительниц. На том же месте бар, и так же нависали над подковообразной стойкой краны для «Будвайзера» и «Майклоба», и так же висела над ней огромная обрамленная фотография Оззи Смита легендарный шорт-стоп со вскинутыми вверх руками после победной игры мирового чемпионата-82.

Но тут Боб и Боб провели меня дальше в длинную изогнутую комнату, и я увидел, что клуб уже не тот, что был раньше. Круглые столы и кожаные кресла были навалены друг на друга в конце комнаты, буфетные столы снесли на нижнюю палубу клуба, и теперь они громоздились под высокими стеклянными окнами, загораживая вид на поле, и вместо богатых и веселых бейсбольных болельщиков комнату наполняли мужчины и женщины в униформе, их бледные лица озарялись экранами компьютерных терминалов и телевизионных мониторов. Из динамиков не доносились голоса комментаторов КМОКС, освещавших ход игры, и в полутемной комнате слышались только тихие монологи диспетчеров полетов, отвечавших тихому жужжанию своих наголовных телефонов.

Клуб «Стадион» всегда был чересчур снобистским на мой вкус, но если выбирать между метрдотелем, отказавшимся впустить меня в джинсах, и шайкой андроидов из ВЧР, составлявших команду центра управления, я без колебаний выбрал бы напыщенного главного официанта. Но все же главная мерзость творилась за окнами, на игровом поле перед опустевшими трибунами.

Разметка «бриллиантом» исчезла, брезентовые базы давно убрали, и даже насыпь питчера перенесли. Под резким светом стадионных прожекторов выстроилась дюжина или больше вертолетов, около них сновали люди, копаясь в моторах или протягивая толстые шланги к заправочным люкам. Гигантские электронные табло, когда-то показывавшие счет, статистику игроков и немедленные переигровки, теперь были забиты цифровой абракадаброй кодов вылетов, задач, времени вылета на задание и прочее.

Из зоны первой базы поднимался «Апач», уходя вверх, пока не поднялся над стенами стадиона. Пара пилотов в прыжковых костюмах вылезали из углубления команды дома. На краю углубления сидели несколько человек из наземной обслуги и попивали газировку, устроив свои задницы на вымпелах «Кардиналов» от мировых чемпионатов. В те времена, когда ВЧР еще не захватили стадион, даже коснуться такой святыни было бы страшным кощунством, и лишь сами боги имели право войти в раздевалку «Кардиналов».

И под навесы не каждый получал приглашения. Поближе к окнам клуба «Стадион» все еще крутил двойными винтами «Оспрей», и под наставленными на них дулами горсточка скованных наручниками пленников в гражданском маршировала к местам» команды гостей и дальше — к черт его знает какому аду, что ждал их под трибунами.

Богохульство.

Стадион Буша был когда-то гордостью Сент-Луиса, одним из священных мест города. Поколения болельщиков видели, как побеждали и терпели поражения «Кардиналы», и даже в самые тяжелые сезоны для команды их не покидало чувство товарищества. Теперь стадион был осквернен, и даже если ВЧР уберутся завтра, его святость потеряна навеки.

По моему лицу можно было догадаться, что я думаю. Мулленс, главный шут ансамбля «Боб и Боб», идя вслед за мной, запел песенку, где предлагалось сходить на бейсбол, посидеть в амфитеатре, нажраться по-свински и с кем-то подраться.

— Не тот город, фрайер, — буркнул я себе под нос. — Ты имел в виду Нью-Йорк.

Он схватился за мои наручники и дернул их вверх, угрожая вывихнуть мне плечи. Повезло же мне, что он болельщик «Мете» из Нью-Йорка. Я завопил от боли и пролетел, спотыкаясь, несколько шагов вперед, чуть не повалившись на сидевшего рядом диспетчера.

— Поговори еще, вонючка, — буркнул мне в ухо Мулленс, — и мы тебя покатаем еще раз раньше, чем…

— Капрал, тот ли это человек, которого мы хотели видеть?

Новый голос звучал спокойно и уверенно и так небрежно, как будто его обладатель интересовался, который час. Мулленс сразу ослабил хватку на наручниках.

— Это он, полковник, — услышал я, выпрямляясь, писклявый голос. — Как жизнь, Джерри?

Я оглянулся и увидел рядом с собой Пола Хюйгенса.

Класс. А то мне проблем не хватало.

— Не слишком плохо, Пол, — ответил я. — Ты знаешь, забавно, что куда я ни повернусь, ты уже там.

Улыбка Хюйгенса почти исчезла.

— Ты знаешь, и мне так кажется.

Я уже собирался спросить, что он делает в полночь на стадионе, как вперед выступил полковник Джордж Баррис.

Его я узнал сразу. В нашем городе не было человека, не знакомого с командующим силами ВЧР в Сент-Луисе — по фотографиям и телевизионным интервью. Средних лет джентльмен, с редкими седыми волосами и усами, и такой с виду ординарный, что его прямо-таки представляешь себе с газонокосилкой на лужайке дома в пригороде, а не в форме цвета хаки с золотыми звездами на погонах.

Джон однажды виделся с Баррисом, когда несколько месяцев назад написал критическую статью о неправильном поведении солдат ВЧР в городе.

— Этот деятель похож на банковского клерка, — сказал он мне позднее, но поговоришь с ним немного, и видно, что он слишком много раз смотрел фильм «Паттон». Тяжелый случай.

Мне бы следовало тогда это запомнить.

— Рад с вами познакомиться, мистер Розен, — вежливо произнес полковник. — Я всегда получаю удовольствие от чтения вашей колонки в «Инкуайрер», хотя и не всегда соглашаюсь с вашим мнением.

— Благодарю вас, полковник, — ответил я. — Я бы пожал вашу руку, но, кажется, у меня недавно обнаружились некоторые проблемы с использованием своих.

Он чуть наклонил голову.

— Капрал, будьте добры, освободите мистера Розена, — сказал он, не сводя с меня глаз. — После этого вы и ваш партнер можете вернуться к своим обязанностям.

Я услышал, как за мной зашевелился Мулленс, и мои наручники разрезали ножом. Я согнул руки в локтях и почесал себе нос, который чесался уже пятнадцать минут.

— Muchas Gracias,[11] капрал, — сказал я ему. Благодарю за предложение подвезти меня домой, но я думаю сам найти дорогу, о'кей?

Боб и Боб посмотрели на меня, затем отдали честь полковнику и вышли из центра управления. Я сделал в уме заметку: не забыть послать им корзину с фруктами.

— Что ж, полковник, — сказал я, обернувшись к нему, — я благодарю вас за возможность показаться на людях, но сейчас, я думаю, поеду-ка я домой, если вы не возражаете.

Баррис скрестил руки, все еще внимательно глядя на меня.

— Нет-нет, я боюсь, что мне придется возразить, мистер Розен. — Голос звучал приятно, но под изысканной вежливостью чувствовалось стальное лезвие. — Мои люди пошли на значительные неприятности, доставляя вас сюда. Я приношу извинения за грубое обращение, которому вы, быть может, подверглись, но перед тем, как разрешить вам уйти, мы все же должны прояснить несколько вопросов.

— Меня никто ни в чем не обвинил… — начал было я.

— Нет, сэр, — продолжил он, — но мы легко могли бы, если бы захотели. Например, в краже вещественного доказательства — для начала. — Баррис оглянулся через плечо и сказал в сторону находившегося над нами балкона: Лейтенант Фарентино, не присоединитесь ли вы к нам?

Сюрприз за сюрпризом. Все мои друзья собрались повидаться со мной в клубе сегодня ночью.

Я посмотрел вверх, где из тени выступил Майкл Фарентино. Он перегнулся через перила, и на его постном лице возникла унылая усмешка.

— А, Джерри, — тихо сказал он, — я вижу, ты так и не нашел времени переодеть штаны.

— Да все время что-то мешало, — ответил я. — Ты меня извини за пластиковый пакет — нечем было заклеить.

Я самым наивным образом пожал плечами и изобразил на лице блуждающую улыбку пьяного, а они трое смотрели на меня. Я подумал, не поздно ли найти Боба и Боба и спросить, остается ли в силе предложение отвезти меня домой.

— Вас никто ни в чем не обвиняет, — сказал Баррис, — и не будет обвинять, если вы согласитесь нам помочь. У нас здесь небольшой кризис, и нам нужна ваша помощь. Ясно?

— Как темная вода, — вздохнул я и почесал себе шею. — Послушайте, я ни хрена не понимаю, вокруг чего столько шума…

— Лучше всех понимаешь, — буркнул Хюйгенс.

— Отвалил бы ты, Хюйгенс, — сказал я. — Твоего пердежа я слышать больше не хочу.

Диспетчеры глянули на меня через плечо, уголком глаза я заметил, что солдат ВЧР смотрит в нашу сторону, положив руку на рукоятку электрошокера.

Мне уже было наплевать.

— Вот что, парни, — сказал я, стараясь не заводиться, но не преуспев в этом, — день у меня был длинный. Убили моего лучшего друга, разгромили мой дом, потом притащили меня в этот гадючник, да еще вот этот Принц Говнюк, ткнул я пальцем в сторону Хюйгенса, — решил выбросить меня с приема без всякой причины. Так что если вам нечего мне сказать…

— Тихо! — рявкнул Баррис.

Если надо заставить кого-то заткнуться, поручите это военному. Я замолчал, вспомнив, где нахожусь и с кем имею дело.

— А теперь слушайте, — продолжал он, чуть спокойнее, но с металлом в голосе. — До сих пор мы с вами обращались вежливо…

Я открыл было рот — сделать язвительное замечание, как именно советует мадемуазель Бонтон надевать на человека наручники и перевозить его в танке, но тут Баррис шагнул вперед и приблизил свое лицо к моему.

— Если вы будете упорствовать, — сказал он полушепотом, — то вас отведут в другое место, где мои люди с удовольствием склонят вас к сотрудничеству. Вы понимаете меня, мистер Розен?

Я заткнулся, проглотив свои остроумные ремарки. Его невозможно было не понять. Прямо здесь, под стадионом, были холодные подвалы с бетонными стенами — катакомбы эпохи постмодерна, где человек мог пропасть навеки. Последнее время у людей появилась привычка исчезать на стадионе Буша. Слухи до меня доходили, как и до всех, а полковник Баррис более не походил на отставного клерка, слушающего на завалинке старые записи Карпентера.

— Вы меня понимаете? — повторил он.

Я кивнул.

— Отлично, — сказал он. — Тогда пройдем в мой кабинет, где мы сможем поговорить конфиденциально. Там нас ждут.

Он повернулся на каблуках и пошел прочь, направляясь к короткой лестнице, ведущей на второй этаж клуба. За мной пошел Хюйгенс, а наверху нас ждал Фарентино. Никто ничего не сказал, но Фарентино бросил мне взгляд, в котором читалось предупреждение: «С этим парнем дурака не валяй. Он деловой».

Кабинет полковника был расположен в левом дальнем углу клуба небольшой отсек, наскоро отгороженный листами сухой штукатурки. Письменный стол, пара стульев, компьютерный терминал, настенная карта города, испещренная цветными пометками. Очень по-военному, очень по-спартански. Единственным украшением был стеклянный шар на столе с миниатюрным изображением Арки, погруженной в жидкость со снежными хлопьями.

Перед столом Барриса в кресле сидел человек. Он был одет не в официальный костюм, но все же хорошо: джинсы, хлопковая рубашка для поло, замшевый пиджак. Именно поэтому я не сразу его узнал. Солдат на входе отворил дверь, и этот человек повернулся к нам. И только когда он встал и протянул руку, я сообразил, кто это.

— Рад познакомиться с вами, мистер Розен, — произнес он. — Я Кейл Мак-Лафлин.

Я поздоровался с человеком, которого в последнюю очередь ожидал бы увидеть в кабинете Барриса. Хоть я и старался сохранить спокойствие, мое недоумение было не скрыть.

— Несомненно, вас интересует, что я здесь делаю, — сказал исполнительный директор «Типтри», одарив меня отцовской улыбкой.

Я пожал плечами:

— Да нет. Наверное, вы единственный здесь человек, у которого есть членская карточка.

— Хорошо сказано. — Мак-Лафлин усмехнулся и жестом пригласил присесть в кресло рядом с ним. Фарентино сел с другой стороны стола, а Хюйгенс остался стоять, прислонившись к шкафу с папками. — Но все дело в том, что убийство вашего друга связано с жизненно важными делами моей компании. Когда Пол узнал, что произошло, он сразу же позвонил мне, и я приехал.

— Система срочного оповещения, — вполголоса заметил я, посмотрев на часы. — Прошло всего три часа, как убили Джона.

— Гм… да. Система срочного оповещения. Смею вас уверить, что мне бы больше сейчас хотелось спать в своей постели. — Лицо Мак-Лафлина посерьезнело. — Но я уже сказал, что случившееся сильно касается моей компании. — Он посмотрел на Барриса. — Наверное, будет лучше, если полковник для начала обрисует ситуацию. Джордж?

— Вы уже знаете, что ваш друг был убит, когда вел журналистское расследование относительно недавнего убийства. — Баррис занял место за своим столом. — Чего вы не знаете — это кто его убил и почему.

— И вы не знаете, — ответил я.

— Не так, — вмешался Фарентино. — Мы это знаем.

— Мы тебя опередили, Джерри, — перебил Хюйгенс. — Ты хорош, но мы лучше.

— Да уж, это точно. — Я осторожно коснулся борозд, оставленных наручниками на моих запястьях. — Если вы такие быстрые, зачем вам моя помощь?

Хюйгенс открыл рот меня отбрить, но Баррис прочистил горло, и Хюйгенс заткнулся. Мак-Лафлин спокойно слушал, обхватив пальцами подбородок.

— Мистер Хюйгенс хочет сказать, что у нас есть подозреваемый, — сказал полковник, открывая ящик стола и вытаскивая из него толстую папку. Остается только его поймать…

Он раскрыл папку, вытащил оттуда фото 18 на 24 и передвинул его через стол. Лицо я узнал сразу, как только взял фотокарточку: достойного вида джентльмен с седой вандейковской бородкой, замеченный мной в холле «Типтри корпорейшн».

— Вы могли его видеть сегодня утром на приеме в моей компании, — сказал Мак-Лафлин. — Его зовут Ричард Пейсон-Смит. Он старший ученый-исследователь — фактически один из главных в научно-исследовательской программе «Сентинел».

— Родился в 1967 году в Глазго, в Шотландии, — продолжил Баррис, читая досье. — Степень бакалавра наук от Университета Глазго, въехал в Соединенные Штаты в 1987 году, здесь получил и степень магистра, и докторскую степень в Университете штата Каролина в Ирвайне. После натурализации работал в компании «ДАРПА» в Лос-Аламосе, участвовал в различных проектах до 2003 года, когда перешел в «Типтри» для работы над программой «Сентинел».

Здесь он остановился и взглянул на Мак-Лафлина: Бизнесмен принял передачу.

— На этом месте, мистер Розен, — медленно сказал он, — нам придется пройти по тонкому льду. Мы должны будем обсуждать с вами вещи, имеющие гриф особой секретности, и я должен быть уверен, что вы не будете говорить о них за пределами этой комнаты.

Я открыл рот, собираясь возразить, но он, полузакрыв глаза, махнул рукой:

— Знаю, знаю. Вы репортер и поэтому не имеете привычки хранить секреты, и вы не просили тянуть вас в это дело. Но мы в трудном положении, и нам нужна ваша помощь, и настолько срочно, что полковник просто не имел времени обратиться в ФБР с просьбой проверить вашу биографию. И потому я прошу вас подписать документ, чтобы мы могли продолжать.

Баррис снова полез в стол, покопался в бумагах и вытащил какой-то документ из трех страниц.

— Это подписка о неразглашении, — продолжал Мак-Лафлин, а полковник передал документ через стол мне. — Короче говоря, вы обязуетесь не разглашать никаким третьим лицам никакой секретной информации, вам доверенной. После того, как вы ее подпишете, вас в случае ее нарушения можно будет арестовать по федеральным законам с предъявлением различных обвинений — вплоть до государственной измены.

Я просмотрел документ. Он был напечатан мелким шрифтом через один интервал, в нем говорилось примерно то, что сказал Мак-Лафлин. Минимальным наказанием за вынос сора из избы дяди Сэма было десять лет строгого режима и штраф таких размеров, что мне никогда его не отработать, штампуя автомобильные номера в мастерских Ливенвортской тюрьмы.

— Довольно жесткая штука, мистер Мак-Лафлин. — Я бросил документ на стол. — Что заставляет вас думать, что я захочу подписать что-нибудь подобное?

Баррис пожал плечами.

— Во-первых, это приблизит вас к поимке того, кто убил Джона Тьернана, — сказал он. — Во-вторых, это поможет вам получить обратно свое имущество. И в-третьих, когда все это закончится, вы будете единственным в городе репортером, кто сможет об этом рассказать… хотя и с некоторыми ограничениями.

— Угу. А если я не подпишу?

Полковник улыбнулся, но ничего не сказал. Фарентино смотрел на меня очень серьезно. Хюйгенс вытащил руки из карманов, сложил их на груди и смотрел на меня, как уличный кот на загнанного в угол мышонка. А Мак-Лафлин просто ждал, когда я пойму, сколько будет дважды два.

Если я чему-то за свою жизнь научился, так это понимать намеки.

Теперь я понял, почему меня арестовали без предъявления обвинения, приволокли сюда в наручниках и дали увидеть группу пленников, загоняемых в бетонные клетки под стадионом. Мне хотели показать, чего на самом деле стоит моя жизнь. Если я откажусь играть по их правилам, я исчезну, и даже рябь по воде не пойдет. Короче, не согнешься — сломаешься.

Сейчас полночь, и если я не поступлю правильно, солнца мне больше не видать.

Прошли секунды, Баррис взял ручку со стола и без единого слова протянул ее мне. Я заколебался, потом взял у него ручку, положил документ на стол и расписался на пустом месте в конце каждой страницы. Интересно, у Фауста было такое же чувство?

— Ты правильно поступил, Джерри, — сказал Хюйгенс. — Раз в жизни решил выбрать ту команду, которую надо.

— Ага, — шепнул я сам себе, — не забудьте меня позвать играть плей-офф.

Может быть, Мак-Лафлин расслышал, но ничего не сказал. Когда я закончил подписывать договор с дьяволом, Баррис принял его у меня, посмотрел на подпись, сунул документ в ящик и со стуком его закрыл.

— Благодарю вас, мистер Розен, — сказал он, складывая руки, как будто держа в ладонях теннисный мяч. — Может быть, вы сейчас мне не поверите, но вы поступили правильно, и ваша страна благодарит вас за это.

Мак-Лафлин протянул руку и взял со стола шар с метелью. Он пару раз его встряхнул, и вокруг миниатюрной Арки закружился хоровод хлопьев.

— А вот теперь, — сказал он, — пора вам рассказать про Рубиновую Ось.

12. ПЯТНИЦА, 0:52

Когда мы закончили, Майк Фарентино вывел меня из клуба «Стадион». Мы ничего друг другу не сказали, пока спускались на лифте на первый этаж, а там прошли через охраняемое фойе, и я пошел прочь от стадиона.

— Эй, Розен! — позвал Фарентино. — Вас подвезти?

— Нет, спасибо, — ответил я. — Пешком дотопаю — здесь рядом.

В этом и в самом деле не было необходимости. Баррис заверил меня, что мне теперь обеспечен свободный проход по всем улицам после комендантского часа, пока я играю по его правилам. Перед уходом он дал мне ламинированную пластиковую карточку и сказал, чтобы я всегда носил ее с собой. На ней была оттиснута эмблема ВЧР, и в случае, если меня остановит патруль, ее надо предъявить. Вроде как разрешение на проход всюду от самой главной шишки.

Площадь была почти пуста, только несколько солдат дежурили на баррикаде. Почти все «Пираньи» куда-то исчезли, скорее всего уехали на патрулирование. В Даунтауне все выглядело мирно: на улицах не было машин, городские шумы смолкли, и только странно посвистывали ночные птицы в ветвях вязов; эту идиллию прервал вой винтов «Апача», приземлившегося на территорию стадиона.

Фарентино проводил взглядом низко над головами провывший миксер.

— Насколько ты поверил? — спросил он вполголоса, кинув взгляд на часового у входа в клуб «Стадион». — Я имею в виду, сколько там лапши на уши, во всем в этом?

У меня было свое мнение, но я не был уверен, что хочу им поделиться с полицейским.

— Не знаю, лейтенант. — Я решил соблюсти осторожность. — Эту кашу расхлебывать вам — вы мне и скажите…

— …Майк. Так меня зовут друзья.

— И я теперь твой друг, Майк? — Я посмотрел на него в упор. Большинство моих друзей не стало бы вышибать у меня дверь и тащить за шиворот на ночь глядя…

— Тпру, приятель! Остынь! — Он вскинул руки, как бы оправдываясь. Приказ отдал полковник, а не я. Я только доложил, что пакет с вещественными доказательствами был вскрыт, диск исчез, а ты — наиболее вероятный подозреваемый. Он и послал своих горилл…

— Да, Майк, понимаю. Ладно, бывай.

Я повернулся идти, но он поймал меня за рукав. Раньше, чем я успел что-нибудь сказать или сделать, он сунул мне в руку что-то, что достал у себя из-за пазухи.

Это был Джокер.

— Я его нашел в кладовке, когда ходил отливать, — пояснил он. Остальное ты, наверное, завтра получишь.

Я положил Джокера на ладонь и внимательно осмотрел. Вроде бы в него не лазили, и даже минидиск был на месте, но точно знать нельзя, пока Джах не проведет полную диагностику.

— Спасибо, — сказал я, сунув машинку в нагрудный карман куртки. — Потом обсудим…

— Послушай, Джерри. — Его голос понизился почти до шепота. — Я знаю, что ты этому не веришь, но… — Он заколебался, но продолжал: — На самом деле все не совсем так, как кажется, понимаешь? Я не думаю, что Баррис и Мак-Лафлин кому-нибудь из нас выложили все до конца. Похоже, что этот персонаж — Пейсон-Смит — не сумасшедший ученый, каким они пытаются его изобразить.

— М-м? — Ночь свежела, я запахнул куртку и застегнул «молнию». — А как ты думаешь, что они оставили на дне кастрюли?

— Не знаю. Но чую крысу. — Он снова оглянулся через плечо. — Верь или не верь, но я тебе скажу, что в полиции не все в телячьем восторге от ВЧР. У нас и в самом деле куча проблем в Сент-Луисе, но для их решения нам совершенно нет нужды в танках и вертолетах. От них только хуже.

— Подписываюсь под каждым словом, — ответил я, — но от этого верю тебе не больше. Пока что я вижу перед собой здоровенного долболоба с полицейским значком.

Он побагровел, но, кивнул:

— Понимаю. Но могу тебе сказать… тут у нас есть долболобы поздоровее и чином постарше, и я им верю не больше, чем ты мне.

Я посмотрел ему в глаза и понял, что он говорит честно. Он уже не был детективом из отдела убийств, и я тоже уже не был репортером. Мы были просто два человека, которым много мерзости пришлось перевидать за последние месяцы и которых пугало то, что случилось с родным городом. Отдел полиции Сент-Луиса в целом никогда не вызывал у меня горячих симпатий, но некоторые отдельные лица там и в самом деле болели за свою работу и не строили из себя героев полицейских боевиков — тех, что хлебом не корми, а дай повышибать мозги и двери. Майкл Фарентино был, кажется, одним из них.

Да и к тому же у меня появилось очень странное подозрение, которое мне захотелось проверить…

— Ты с машиной? — спросил я. Он кивнул. — Подбросишь меня в Уэбстер?

Он глянул на часы и пожал плечами:

— Ради Бога. А зачем тебе туда?

— Хочу навестить свою бывшую, — ответил я, направляясь вслед за ним к припаркованному у баррикады четырехдверному «крайслеру». — Представляешь, какой будет ей сюрприз, когда я завалюсь в час ночи на полицейской машине?

Поездка до Уэбстер-Гроувз была недолгой. Фарентино выскочил на «И-44» у моста Поплар-стрит, движение на ней было очень вялым — время от времени попадался междугородный грузовик, идущий в Спрингфилд, или в Оклахому, или в Техас. Начал накрапывать легкий дождик, машина наполнилась шелестом дворников и бормотанием голосов из смонтированного под приборной доской полицейского сканера.

Мы говорили мало. Он был усталый, я был усталый, и он уже хотел только добраться домой, где жена ждала его, поглядывая на дверь, а вот моя… Ладно, как-нибудь переступлю половичок, когда войду. Откинувшись на сиденье и глядя на встречные грузовики, я вспоминал все, что рассказали мне в кабинете Барриса.

В основном я старался подсчитать, сколько раз дал звонок мой встроенный детектор лапши на уши.

Когда-то Эрнест Хемингуэй, крестный отец всех уважающих себя сутенеров, живущих выводом слов на панель, сказал, что самый большой дар для писателя — это противоударный и дуракоупорный детектор фальши.

Для репортера это означает умение инстинктивно почувствовать, когда человек вешает тебе лапшу на уши. Я за годы писательства вырастил себе кое-какой лапшометр, и он, хотя и не противоударный и не дуракоупорный, прозвонил за время моего сидения в клубе «Стадион» раза четыре, если не пять.

«Рубиновая Ось», или просто «Руби» было кодовым именем Пентагона для некоторого научно-исследовательского проекта «Типтри корпорейшн» в рамках программы «Сентинел»: разработка точной спутниковой системы слежения для вычисления траекторий суборбитальных баллистических межконтинентальных ракет. Первой трудной задачей была разработка энергетического оружия, способного проникать сквозь земную атмосферу без больших потерь мощности, и это удалось сделать, когда головастики из Лос-Аламоса изобрели химический лазер, у которого в качестве источника энергии вместо обычного водорода работал фторид дейтерия.

Второе главное препятствие состояло в разработке для спутника «Сентинел-1» системы «три К». Для успешной борьбы с ракетами, запущенными с корабля или подводной лодки в Атлантике, системы управления спутника должны были быть автономными, способными не только на обнаружение и слежение за ракетами в момент их запуска, но и должны уметь отличать возможные ложные ракеты от истинных целей. Проблема усугублялась тем, что при запуске ракеты с корабля рядом с Восточным побережьем у спутника было только несколько минут на обнаружение ракеты, взятие ее под контроль и уничтожение; не успеешь — ядерная боеголовка может взорваться над Нью-Йорком или Вашингтоном.

Лидером команды «Рубиновая Ось» был Пейсон-Смит, поскольку в его научной биографии были и высокоэнергетические лазеры, и кибернетика. В команду входили еще трое ученых: Ким По — молодой иммигрант из Объединенной Кореи, работавший ранее с Пейсон-Смитом в Лос-Аламосе, Джефф Морган — еще моложе Кима, взятый на работу сразу из Массачусетсского технологического, и — для меня это не было сюрпризом, хотя я постарался этого не проявить, — Берил Хинкли, бывший профессор Калифорнийского технологического, оставившая академическую среду ради более прибыльной карьеры в промышленности.

— Мы знали, что у Ричарда были кое-какие опасения, когда компания пригласила его для работы в программе, — говорил Мак-Лафлин. — Была у него, скажем, пацифистская жилка, но нам был нужен его опыт. Нам думалось, что для проекта «Сентинел», как чисто оборонного по самой своей природе, он сможет преодолеть свои левацкие симпатии. Начало работы подтвердило, казалось, этот прогноз.

Но по мере развития проекта и постепенного преодоления командой, технических препятствий поведение Пейсон-Смита становилось все более нервозным. Он все чаще выходил из себя, орал на своих сотрудников за малейшие ошибки и даже за личные телефонные разговоры в рабочее время например, договориться с дантистом. Правда, через некоторое время он остывал, но вдобавок он начал еще и высказывать во всеуслышание свое мнение о проекте «Сентинел», называя его «Машиной судного дня», «Военной повозкой Пентагона» и тому подобное. По мере воплощения в жизнь программы «Рубиновая Ось» и приближения этапа постройки спутника Пейсон-Смит перешел к откровенной враждебности по отношению к остальным трем членам своей команды: в его кабинет боялись заходить, чтобы не слушать монологов о политике. Он впал в маниакально-депрессивный психоз, и молчаливые периоды помрачения порой тянулись неделями.

— А в вашей компании этого не заметили? — спросил я. — Если проект был так важен, почему вы не заменили Пейсон-Смита или хотя бы не заставили его обратиться к психи…

— Именно из-за важности проекта — ты сам сказал. — Хюйгенс кинул на меня косой взгляд, в котором читалось: «Ты не понимаешь, о чем говоришь». — Программа велась в жестких сроках, и мы не могли просто так его взять и уволить. Кем его заменить? И кто сработается с командой на таком позднем этапе? Мы…

Мак-Лафлин глянул на Хюйгенса, и тот смолк.

— Заставить Ричарда обратиться к штатному психологу оказалось невозможным, — более спокойным тоном продолжил Мак-Лафлин. — Когда мы назначали для него встречи, он находил способы от них уклониться. Он упрям, и… — Мак-Лафлин беспомощно развел руками, — нам оставалось только с ним работать и надеяться на лучшее.

На этом месте у меня первый раз зашкалило детектор вранья. Теперь я знал почему.

Прежде всего: какую бы работу ни выполнял Пейсон-Смит в команде «Рубиновая Ось», совершенно невероятно, что «Типтри» не могла его заменить, даже в крайней ситуации. Как бы ни был он башковит, я не слышал, чтобы его имя произносили с таким же придыханием, как имя Роберта Оппенгеймера; а того заменили в свое время за милую душу. Он всего лишь открыто высказал возражения против атомной бомбы, да и то после взрывов над Японией. Его никто не называл душевнобольным, его только подозревали в прокоммунистических симпатиях.

Если бы слова Хюйгенса были правдой, Пейсон-Смита сунули бы в укупорку немедленно, как психически неуравновешенного, да еще и противника проекта «Сентинел», и причем сделали бы это раньше, чем спутник был бы построен, а не то что приведен в готовность. И наверняка не оставили бы его в проекте.

Теперь я понял, почему на этом месте у меня загудел сигнал.

А тем временем, сообщал мне Мак-Лафлин, стали пропадать кое-какие запчасти и приборы, в том числе высококачественные зеркала, линзы, пирексовые трубки, небольшие баллоны углекислоты и водяные баки, и один вакуумный насос. Кража раскрылась не сразу, потому что кто-то удалил из компьютеров записи о выдаче материалов. Все обнаружилось только, когда ученые пожаловались заведующему складом, что куда-то девались оставленные на прошлой неделе предметы.

А потом, почти неделю назад, Ким По был найден возле своего дома-кондоминиума в Ричмонд-Хейтс. Он, очевидно, возвращался поздно вечером из лаборатории, и его застрелили прямо у входной двери. И не из обычной винтовки, а из какого-то лазерного оружия — оно пробило у него в затылке дырку с обожженными краями. Стреляли скорее всего из стоящего автомобиля. Как и при убийстве Джона, выстрела никто не слышал, и пулю найти не удалось.

— Тут в дело вступили мы, — сказал Баррис. — По информации, которую дал нам Кейл, и по обстоятельствам убийства доктора По и мистера Тьернана очень вероятно использование мощного лазера.

Мак-Лафлин кашлянул в кулак:

— Точнее говоря, винтовки на CO2-лазере. Только не такой, как в кино. Она должна быть очень большая и громоздкая — примерно как для пуска переносных ракет… зато, как мои люди мне объяснили, она может давать луч, прожигающий металл, дерево, пластик — вообще все. В том числе мясо и кости.

Он скривился, мотнул головой и продолжил:

— Мерзкое оружие. Пожалуй, помощнее того, которым пользовался этот юноша из Чикаго пару лет назад. Беззвучное, невидимое, абсолютно прямая траектория, практически неограниченная дальность. Если есть хороший инфракрасный прицел, то можно стрелять сквозь закрытое окно — из неотражающего стекла — и поразить цель за несколько кварталов. И никто никогда не узнает, откуда стреляли.

— И вы думаете, что кто-то в «Типтри» построил такую штуку? — спросил я.

Мак-Лафлин посмотрел на Барриса и Хюйгенса. Поставив стеклянную метель на стол, он положил руки на колени и чуть подался вперед.

— Нет, не «кто-то», — ответил он, несколько озадаченный таким допущением. — Мы считаем, что это Ричард. У него есть необходимые знания и умения, и был доступ к необходимым материалам. — Он посмотрел на Майка Фарентино. — Не продолжите ли вы, лейтенант?

Фарентино произнес первые за все время с того момента, как мы вошли в кабинет полковника, слова.

— После полученных от мистера Хюйгенса наводящих сведений, — заговорил он ровным голосом, — наши люди посетили сегодня вечером квартиру мистера Пейсон-Смита. Он отсутствовал. В подвале дома была обнаружена небольшая мастерская. На верстаке были найдены следы построения какой-то конструкции, а также обрывки прожженного насквозь листового металла, которые, вероятно, использовались в качестве тренировочной мишени.

— Но зачем бы он…

— Зачем бы он стал убивать доктора Кима и мистера Тьернана? — пожал плечами Баррис. Он взял со стола стеклянную метель и повертел в руках. Кто может знать ход мысли больного ума? Может быть, он возненавидел других членов команды за постройку «Сентинела»… по крайней мере такова наша рабочая гипотеза. Сначала он убил доктора Кима. Потом выследил доктора Хинкли, когда она рассказывала мистеру Тьернану об убийстве Кима, и попытался убить и ее. При этом, к несчастью, был убит ваш друг.

Я начал было задавать другой вопрос, но Хюйгенс меня опередил:

— Мы сделали все, чтобы в прессе не было шума об убийстве Кима. Была всего лишь маленькая заметка в «Пост-диспэтч», но нам удалось заставить их репортеров поверить, что Кима убили при попытке ограбления. Но Берил, очевидно, обнаружила правду и решила обратиться в вашу газету.

— Это еще одна причина подозревать Пейсон-Смита, — сказал полковник. Он один из немногих, кто мог узнать о ее планах встретиться с Тьернаном.

Мак-Лафлин поднял руку:

— Пока вы не спросили, почему Пейсон-Смит не убил их обоих, имея к тому возможность. Как сказали мои люди, эта лазерная винтовка расходует массу энергии. Поэтому для перезарядки ее батарей между выстрелами требуется не менее минуты.

— Ага, — сказал я. — То есть Хинкли заподозрила Пейсон-Смита в убийстве Кима и решила рассказать об этом Джону.

Баррис и Мак-Лафлин синхронно наклонили головы, и здесь мой детектор ушной лапши заплатило второй раз.

Они этого не знали, но я видел, как разговаривали Хинкли и Пейсон-Смит в холле на приеме. Уж если женщина заподозрила, что у ее босса поехала крыша и он убил одного из ее друзей самодельным лазером, она бы не держалась так свободно в его обществе. Да и Пейсон-Смит не произвел на меня впечатления маньяка-убийцы. Конечно, никогда нельзя сказать с уверенностью. Когда очередной псих выходит с пулеметом ко входу в супермаркет, потом все его соседи с удивлением вспоминают, что он был такой спокойный симпатяга, всегда занимался своими делами, а в чужие не лез. И все же я печенкой чуял, что Пейсон-Смит не из таких.

Да были и другие неувязки. Пусть Пейсон-Смит и в самом деле такой социопат-убийца, каким они его выставляют. Все равно, как он мог узнать, куда собиралась Хинкли сегодня вечером? Это ведь она заставила меня передать сообщение Джону. Я об этом никому не говорил. Так как же об этом мог узнать Пейсон-Смит?

И кстати, почему они были так уверены, что Тьернан встречался именно с Хинкли? «Чернокожая дама средних лет» — это описание подошло бы к нескольким сотням жительниц Сент-Луиса, но именно так описал мне ее Фарентино на месте преступления.

Да и при всем при этом, зачем бы здесь сидеть Мак-Лафлину и Хюйгенсу, обвиняя одного из сотрудников их собственной корпорации?

К тому времени детектор вранья давал уже пятый звонок, пожарные машины выезжали из гаража, и далматинцы выли, как сумасшедшие, срываясь с цепи. Но я продолжал играть тупого.

Распрямившись, я откинулся в кресле, уперев ноги в тумбу стола Барриса.

— О'кей, — сказал я. — Итак, у нас есть сумасшедший ученый на свободе. А почему вы рассказываете об этом мне?

Баррису не понравились мои ботинки, упирающиеся в его стол. Он смотрел на меня, пока я не опустил ноги на пол. Потом он продолжил:

— В ПТ Тьернана, который вы взяли, могли найтись свидетельства связи между Пейсон-Смитом и убийством Кима. Нам они были нужны любой ценой, поэтому вы и были сюда доставлены.

— Это я понимаю, — ответил я. — Но все остальное…

Баррис поднял палец — немой призыв заткнуться.

— Есть также возможность, что доктор Хинкли попытается установить контакт с вами, поскольку мистер Тьернан мертв. После выстрела нам не удалось установить ее местопребывание, и мы подозреваем, что она ушла в подполье из страха, что ее убьют. Так же поступил и другой член команды «Рубиновая Ось» — доктор Морган.

Он отложил стеклянный шар и наклонился вперед.

— Мистер Розен, я понимаю, что у вас мало причин нам верить, — произнес он. — ВЧР не пользуется в этом городе хорошей репутацией, и, как бы ни было для меня заманчиво возложить ответственность за это целиком на прессу, я знаю, что мои люди не всегда… скажем, правильно себя ведут. Но сейчас мы нуждаемся в вашей помощи. Мы хотим выследить убийцу и хотим сохранить жизнь двум ценным людям.

— Понимаю.

Лапша спадала с моих ушей каскадами; скоро придется ее лопатой отгребать.

— Если к вам обратятся доктор Хинкли или доктор Морган, необходимо, чтобы вы сразу же с нами связались, — продолжал Баррис. Он вытащил из коробки на столе карточку и протянул ее мне. — Это даст вам возможность связаться со мной лично в любое время дня или ночи.

Я посмотрел на карточку. Номера телефона не было — только имя Барриса и эмблема ВЧР. Кодовая полоска на оборотной стороне, если вставить ее в сканер телефона, даст выход на его добавочный номер на коммутаторе ВЧР. Я кивнул и сунул карточку в карман рубашки.

— Есть еще одна штука, которая вам понадобится, — продолжил он и протянул мне пластиковую карточку, открывающую проход через все блокпосты ВЧР.

— И кроме того, все это дело должно храниться в тайне до конца расследования. Когда все закончится, вы получите от нас все материалы. А кроме того, убийца вашего друга предстанет перед правосудием. Вы понимаете меня?

— Да, сэр, — ответил я. — Надеюсь оправдать ваше доверие.

А что я еще мог сказать? «Нет, сэр, вся эта история воняет, как свиной хлев, а потому не следует ли вам отправить меня в подвал»?

Баррис кивнул, затем встал из-за стола. Его примеру последовал Мак-Лафлин и второй раз протянул мне руку.

— Рад был с вами познакомиться, мистер Розен, — сказал он, когда я снова ее пожал. — Я рад, что вы на нашей стороне.

Фарентино оттолкнул стул и встал. Хюйгенс механически кивнул мне. Баррис посмотрел на Фарентино.

— Теперь, лейтенант, не будете ли вы так добры проводить мистера Розена на улицу?

Я был свободен идти на все четыре стороны — но все же не свободен. Слишком много секретов, слишком много лжи.

Лапши на ушах перебор.

13. ПЯТНИЦА, 1:07

— Куда съезжать? — спросил Фарентино.

Легкий дождик стал частой моросью, но сквозь мрак и туман виднелись знакомые силуэты Уэбстер-Гроувз. На нас наплывал знак-указатель выезда на Шрусбери-авеню.

— Сюда давай, — ответил я.

Детектив кивнул, выруливая на боковую полосу.

— Я так понимаю, что твоя бывшая тебя не ждет, — сказал он, гоня машину по длинной дуге пандуса развязки. — Ты уверен, что тебя стоит здесь бросить?

— Я думаю, все будет о'кей, — сказал я, указав налево. Он подождал, пока уборочная машина, рокоча щетками, проехала перекресток, и повернул на Шрусбери.

— Она меня впустит в дом, если ты об этом.

— Именно об этом. — Он пошарил в кармане пальто и вытащил пачку сигарет. — Худший для копа вариант — вляпаться в семейную свару. Ты знаешь, что больше всего травм при исполнении полицейский получает, разнимая семейные драки? Когда я еще был шофером патрульной машины, мне однажды чуть ухо не отчекрыжили капустным ножом.

Развязка с Биг-Бенд кончилась, и я снова показал налево.

— Здесь такого не случится, — сказал я. — Да и вообще-то она не бывшая, это я ее так зову.

— Раздельное проживание? — Он зажег сигарету, входя в поворот и успевая на зеленый в последний момент, когда тот уже сменялся желтым. По встречной полосе промчался бело-голубой; Фарентино мигнул ему фарами, и офицер патрульной машины махнул рукой. Несмотря на то что на Уэбстер — одной из немногих улиц — не было комендантского часа от заката до рассвета, другие машины нам не встретились. — Иногда это лучший выход. Только зачем вам это надо?

— Много вопросов задаешь.

— Работа такая. И я ведь только спросил…

Судя по интонации он ожидал ответа, но ответил я не сразу. Я тут не был уже несколько месяцев и хотел сначала осмотреться. Уэбстер-Гроувз довольно удачно проскочила землетрясение — если сравнивать с другими частями Сент-Луиса. Кое-какие дома сложились, где-то рухнул пролет стены, но в целом этот чудаковатый старый пригород в стиле Среднего Запада значительных повреждений не получил. Патрулей ВЧР здесь тоже не было.

— Еще пара кварталов, а потом сверни на Оуквуд, — попросил я.

— О'кей. — Фарентино немного помолчал. — Не хочешь об этом говорить?

— О чем?

Он мотнул головой:

— Рано или поздно, Джерри, тебе все равно придется кому-то довериться. Как ни крути, а ты сунул руку в осиное гнездо. Будешь ты говорить со мной, или с полковником, или с Мак-Лафлином, но с кем-то тебе говорить придется.

Это была правда, и он это знал. И я тоже. Я шел по горящим углям, и чертовски мало было тех, на кого я мог рассчитывать в этой горячей пробежке. Но до того, как куда-то броситься, мне надо было решить кое-какие вопросы, чтобы о них уже не думать. И первый шаг — визит к Марианне, пусть даже и за полночь.

— Я тебе сообщу, Майк, — ответил я, когда мы повернули на Оуквуд. — А сейчас единственное, чего я хочу, — это попасть домой.

Домой — то есть в старый трехэтажный викторианский особняк на респектабельной жилой улице, бывший фермерский дом, перестроенный не менее трех или четырех раз с начала прошлого столетия. Мы с Марианной его купили вскоре после возвращения в Сент-Луис. Если бы я знал, что будет землетрясение, я бы, может быть, не подписал закладную, но дом во время Нью-Мадрида всего лишь покачнулся. Дом рядом — вдвое по крайней мере моложе — сложился в лепешку, а наш, по какому-то капризу стихии — выстоял, если не считать сломанных ворот гаража и упавшего дуба перед домом.

В этом отношении нам повезло. Дом-то пережил землетрясение. А вот семья рассыпалась.

Майк Фарентино высадил меня возле дома, и я потащился по ступеням крыльца. Свет внизу на лестнице горел, но на верхних этажах было темно. Лампы защиты вспыхнули, когда я вошел на крыльцо. Ключ у меня был, но вежливее, я подумал, будет коснуться дверной таблички.

— Мари, это я, — сказал я. — Ты не впустила бы меня в дом?

Пауза была длинной. Я повернулся лицом к встроенной телекамере и изобразил самую приятную улыбку, на которую только был способен, зная, что сейчас она переворачивается в постели — взглянуть на экран на ночном столике. Полусонная, откидывает в сторону дешевый триллер, который взяла почитать на ночь. Небритый, исхудавший, со спутанными мокрыми волосами, одетый в пропотевшие шмотки, я очень напоминал злодея из такого триллера.

— Джерри?.. — прозвучал сонный голос из динамика. — Какого черта ты здесь делаешь?

— Долго рассказывать, детка. — Я провел рукой по лицу, откидывая в сторону мокрые волосы. — Прости, что я тебя разбудил, только…

— Ты опять пьян? — Уже не сонный голос зазвенел раздражением. — Богом клянусь, если ты снова пришел пьяный, можешь…

— Я не пьян. Мари, честно. Это просто… — Я вздохнул и полузакрыл глаза. — Слушай, Мари, я сильно устал. У меня был черт знает что за вечер, и вернуться к себе я не могу, так что ты просто впусти меня, ладно?

Еще одна пауза, на этот раз длиннее. Впервые с того момента, когда я попросил Фарентино меня подвезти, у меня возникла мысль: а может быть, она не одна? С тех пор как мы разъехались, я не болтался с другими бабами, хотя варианты иногда подворачивались. Всерьез мне такая мысль в голову не приходила, да и Марианна мне не говорила о новых мужчинах в ее жизни. Однако времена меняются, и обстоятельства тоже. Может быть, у нее в койке сейчас молодой красавчик, которого она подобрала, как потерянного щенка, где-нибудь возле Уэбстерского университета.

Я отступил от камеры — посмотреть на подъездную аллею. Там стоял только один автомобиль, и от него к дому тянулся силовой кабель. Впрочем, это еще ничего не значило. Почтальоны ходят пешком, а спортсмены вообще в нейлоновых шортах трусцой бегают.

Я услышал жужжание отпираемых замков, и дверь приотворилась на пару дюймов.

— Джерри? — услышал я. — Ты здесь?

— Никуда не делся. — Я быстро отступил от перил крыльца. Даже такая заспанная, с растрепанными волосами и в старом халате, Марианна была одной из самых красивых женщин, которых я за свою жизнь видел. Обычно мужья не замечают недостатков своих жен, но это был не тот случай: мои глаза не лгали, и она была все так же хороша. Тридцать лет зачастую нелегкой жизни не оставили на ней заметных следов, она была очень похожа все на ту же студентку, что я встретил в колледже. Вскоре после рождения Джейми у нее восстановилась фигура, и даже несмотря на первые седые волоски в темной копне волос, ей трудно было дать больше двадцати четырех.

Но она не была в настроении слушать комплименты.

— Джерри, что ты здесь делаешь? — повторила она. — Я уже легла спать, а вдруг ты… и какого черта ты смотришь на дорожку?

— Смотрю, как там машина, — быстро ответил я. — Ты новые номера поставила?

У нее на лице появилось недоуменное выражение.

— Ты не затем сюда приехал, чтобы глядеть на мои новые номера, сказала она. — Джерард, в чем дело?

Она назвала меня Джерард. Когда она называла меня полным именем, это значило, что она злится. Неудивительно: для Марианны всегда было важно ночью выспаться, и горе тому другу, родственнику или бывшему супругу, который поднимет ее после одиннадцати вечера.

— Ты меня прости, детка, что я так не вовремя, но мне от тебя нужно три вещи.

Она вздохнула, закипая, и прислонилась к косяку двери.

— Нетрудно угадать. Первая — деньги, вторая — секс. А что третье? Автомобиль?

Это было бы смешно, если бы не было правдой. Когда мы решили, что лучше для обоих будет разъехаться и я переехал в мотель, но еще не нашел новой работы, это действительно были три одолжения, о которых я чаще всего ее просил: колеса — чтобы куда-то добраться, десятка или двадцатка перебиться до ближайшего гонорара, и быстренько перепихнуться — от черт его знает какого одиночества, и еще потому, что я имел глупость верить, будто секс лечит все раны. На все три она иногда соглашалась, пока наконец не собралась с духом сказать, чтобы со своими проблемами я разбирался сам. Единственная причина, по которой мы не были официально разведены, — ни у кого из нас не было денег на адвоката.

— Ну, если ты хочешь заняться со мной сексом, а в награду дать мне пару баксов и машину…

Она попыталась захлопнуть дверь перед моим носом, и я остановил ее рукой.

— Да нет, шучу. Если серьезно…

— Если серьезно — то что? — Она еще раз рассерженно вздохнула.

Времени врать жене не было, даже если она меня ненавидела до самых печенок.

— Мне нужно место, где бросить кости, — сказал я. — Только на сегодня, клянусь… и еще мне нужно воспользоваться компьютером.

— Так-так. — Она глядела на меня с индифферентным видом. — Значит, кровать и компьютер. Что третье?

— Да я могу спать и на кушетке…

— Прямо, будешь ты спать на кушетке. Джерард, что третье?

Я заколебался; это одолжение было, возможно, самым серьезным.

— Третье, детка, — не задавать вопросов. — Я сделал глубокий вдох. — Я влип в историю. Крупно влип.

— О Господи! — Она завела глаза к небу. — Ты удираешь от полиции?

Я чуть не заржал:

— Деточка, меня сюда подвозил коп.

— Ах, да. Понимаю…

Я поднял руки перед собой:

— Марианна, поверь мне, если бы был риск втянуть тебя в неприятности, меня бы здесь не было. Я не с полицией связался (по крайней мере непосредственно, подумал я). Мне нужно только спальное место и твой офисный компьютер на час-другой. Деньги мне от тебя не нужны, приставать к тебе я не буду, и утром я вызову такси. О'кей?

Она снова вздохнула, закрыла глаза, будто на ее плечах лежало бремя всего мира.

— Боже мой, Джерри, почему ты не попросил все это у Джона?

«Да потому, что Джон мертв», — чуть не выпалил я, но сдержался. Сказать — это значило вызвать лавину тех самых вопросов, которых я хотел избежать, да и для нее было гораздо безопаснее ничего не знать. Мне повезло, что она не смотрела вечером местных новостей и не говорила с Сэнди Тьернан.

— Ради Бога, — попросил я. — Просто сделай, как я прошу, ладно?

Она молча посмотрела на меня, потом открыла дверь пошире.

— Ладно, — сказала она. — Но помни: спать будешь на кушетке.

Дом был малость почище, чем до моего ухода, но все остальное было так же. Она не сменила мебель в гостиной и не сняла со стен репродукции; свадебные фотографии она убрала, но фотографии Джейми в кроватке и в манеже остались на каминном экране. Марианна дала мне чего-то поесть из холодильника, потом пошла наверх взять пару простынь и запасную подушку, а я пошел в ее домашний офис.

Он находился в задней комнате первого этажа, где раньше был чулан, который мы заставили книжными полками от пола до потолка. До землетрясения этой комнатой пользовались мы оба: она — для связи со своей работой в страховой компании в Канзас-Сити, когда же она в пять часов заканчивала работу, комната превращалась в мой кабинет создателя Великого Американского Нечитаемого Романа. Я заметил, что она убрала с книжных полок мои книги и безделушки, но не стал обращать на это внимания. Меня интересовало совсем другое.

Коробка с оптическими компакт-дисками была около стола; тот, что мне нужен, лежал в часто открываемом, исцарапанном футляре с надписью

«СЕМЬЯ».

Должно быть, Марианна часто его смотрела: он стоял впереди даже тех дисков, которые нужны были ей по работе. Я вытащил футляр, открыл его, включил компьютер и, вызвав окно «Просмотр», вставил диск в оптический дисковод.

Начав почти сразу после помолвки, мы с Марианной снимали на видео практически все, что с нами происходило, — один из ее родственников подарил видеокамеру. Автостоп в Белых Горах Нью-Хэмпшира, летний отдых на мысе Код, какие-то домашние видеофильмы (мы тогда были полны вина и творческой фантазии), свадьба, медовый месяц в Ирландии — все кодировалось в биты и байты информации на оптическом диске. Так создавался электронный семейный альбом.

Потом это несколько приелось, и в электронной летописи стали появляться хронологические бреши до тех пор, пока не родился Джейми, и тут мы снова достали видеокамеру и стали снимать все неизбежные детские портреты. Вот на экране и возникли субменю: «ДЖЕЙМИ-1», «ДЖЕЙМИ-2», «ДЖЕЙМИ-3» и далее, на каждый прошедший день рождения. А мне нужен был последний кадр, который был в «ДЖЕЙМИ-6».

Когда мы приехали в Сент-Луис, по городу как раз прошла волна похищений детей. Дети исчезали с остановок школьных автобусов, с игровых площадок, от дверей магазинов и редко возвращались к родителям, иногда — не живыми. Полиция так и не отловила этих подонков, и только Господь ведает, что случилось с ненайденными детьми, но мы с Марианной сделали то, что рекомендовали власти: видеозапись ребенка, чтобы по ней можно было его узнать, если случится то, о чем нельзя и помыслить.

Я не сразу сообразил, но что-то в этом странном телефонном звонке перед налетом на меня солдат ВЧР всколыхнуло старые воспоминания. Я открыл на экране окно «Просмотр Видео», ткнул «мышью» в надпись «ДЖЕЙМИ-6», и через пару минут появилась видеозапись, сделанная мною за несколько недель до его гибели.

Вот он, Джейми, живой и здоровый, сидит в детского размера кресле-качалке в своей комнате. Одет в синие джинсы и свой любимый свитер с эмблемой «Кардиналов» Сент-Луиса — симпатичный детеныш, которому скучно позировать перед папиной видеокамерой.

Мой голос за кадром:

— О'кей, парнишка, как тебя зовут?

Джейми (с надутым видом — ему это все уже смертельно надоело):

— Джейми…

Опять я:

— А как твоя фамилия?

Джейми (поглядывая на пол, ерзая на кресле и елозя руками по подлокотникам качалки):

— Джейми Розен, мне шесть лет.

Мой голос (поощрительным тоном):

— Отлично! А как зовут твоих папу и маму?

Его лицо становится серьезным — он недавно узнал, что у его родителей есть другие имена, а не только «папа» и «мама».

— Мой папа… папу зовут Джерард Розен… Джерри Розен… а мама… маму зовут Марианна Розен…

Я (изображая гордого отца семейства):

— Хорошо, Джейми! Очень хорошо! А теперь скажи, что ты будешь делать, если к тебе обратится незнакомый?

Джейми старательно повторяет все, что я только что ему сказал:

— Я не должен говорить с незнакомыми, даже если мне предложат подарок; и я могу… нет, я должен убежать и позвать полисмена или другого взрослого и сказать, чтобы меня отвели к тебе и к маме…

Оно. Я это нашел.

Я остановил изображение и отметил его точки, затем вернулся к началу записи. Найдя его и отметив, я открыл меню и выбрал из него функцию РЕДАКТИРОВАНИЕ. Еще одной командой из субменю я открыл внизу другое окно на пол-экрана и вывел словесную запись диалога.

С ней я начал работать, выделив отдельные слова. Это отняло несколько минут, но я составил несколько строчек, а компьютер выбрал и составил соответствующие куски видеозаписи. Я набрал в грудь воздуху и ткнул «мышью» в команду вербализации набранных строк.

На экране снова появилось лицо Джейми и произнесло то, что Джейми в жизни не говорил, но что я слышал сегодня ночью:

— Розен, Джерри… Джерард Розен… Джерри Розен… Папа, могу я тебе сказать?..

И лицо Джейми на экране было именно тем, что я видел на экране своего телефона.

— Джерри, что ты вытворяешь?

Я дернулся от клавиатуры и повернулся на вертящемся кресле лицом к стоявшей в дверном проеме Марианне.

Она стояла, скрестив на груди руки, и на ее лице был написан брезгливый ужас — как если бы она застала меня за примеркой ее трусиков. Наверное, даже хуже: она увидела, как я кромсаю последнее реальное воспоминание о нашем сыне.

Я откинулся в кресле, выдохнул и потер руками веки.

— Ты ведь согласилась не задавать вопросов, — напомнил я. — И поверь мне, если я тебе расскажу, ты решишь, что я спятил.

— Я и так вижу, что ты спятил, — ответила она строгим голосом, еле сдерживая гнев. — Оставь записи Джейми в покое. Я тебе говорю!

Она шагнула к компьютеру. Я прикрыл руками клавиатуру.

— О'кей, о'кей. Я так и сделаю, если ты мне ответишь на один вопрос.

Она посмотрела на меня, но рук не убрала.

— Что еще?

— Ты перегружала этот диск на винчестер? Конкретно этот диск?

Марианна моргнула, сперва не совсем поняв, о чем это я.

— Да, — сказала она после паузы, — было. Я хотела его сохранить. Это была последняя его запись, и я…

— А компьютер ты по-прежнему оставляешь на весь день включенным?

Она пожала плечами:

— Конечно. Мои клиенты общаются с экспертной системой в мое отсутствие. Ты же знаешь.

Она посмотрела на меня в упор:

— Джерри, что все это значит? Зачем ты редактировал…

— Не бери в голову. Давай восстанови запись. — Я убрал руки и отодвинулся от стола вместе с креслом. Марианна еще раз посмотрела на меня недоуменно и недоверчиво, потом наклонилась и трекболом убрала все мои изменения. Это было уже не важно; я получил ответы на свои вопросы.

Точнее, на некоторые. Как я сложил послание из собственных слов Джейми, так же это мог сделать и другой. Видеозаписи хранились на жестком диске компьютера Марианны, а компьютер был включен по целым дням, и хороший хакер легко мог добраться до файла «ДЖЕЙМИ-6» и составить телефонное сообщение, которое потом попало ко мне. И мой голос тоже легко было бы воссоздать, поскольку есть записи на этом и многих других дисках.

Только кому нужно было пускаться в такие крайности? Если злоумышленник пытался привлечь мое внимание, то зачем же, черт возьми, имитировать голос моего сына или мой? Может быть, это выходка извращенца, все равно как позвонить вдове и притвориться призраком ее покойного супруга. Но это было второй раз подряд — кто-то посылал мне через компьютер загадочные послания, и для этого нужно было уметь гораздо больше, чем мелкий извращенный киберпанк.

Да и к тому же, сообразил я, как мог бы этот тип догадаться влезть в компьютер к Марианне? Модемная линия была зарегистрирована на имя компании, а не на мое или ее, и мало кто знал, что у Джерри Розена есть разведенная супруга.

Все это бессмысленно.

Или очень даже осмысленно, но от меня этот смысл ускользал.

— Тебе плохо без него?

Вопрос Марианны прервал мои мысли. Она закончила запоминание файла и вышла из программы. Я смотрел, как она выключила компьютер, вытащила диск и сунула его в коробку.

— Да, мне без него плохо. — Я сунул руки в карманы куртки, вдруг ощутив себя глубоким стариком. — Это было самое лучшее в нашей жизни… и я никак не могу поверить, что его больше нет.

— Да, и я тоже.

Марианна поставила коробку с дисками и прислонилась к полке. Впервые с момента моего прихода она оставила свой холодный тон вынужденной к гостеприимству стервы; это была моя жена, вместе со мной горюющая о потере нашего сына.

— Боже ты мой, я даже в его комнате ничего не стала менять, мне все время казалось, что это страшная ошибка, что не было его в том поезде, в конце концов…

Поезд. Опять этот поезд.

— Его больше нет, Мари, — мягко сказал я. — Ошибки не было. Была катастрофа, и он погиб; И это все.

Марианна медленно наклонила голову:

— Да, это все. — Она уставилась в пол. — Джерри, скажи, что ты просто хотел еще раз на него посмотреть. Скажи, что это не связано с историей, в которую ты влип.

Она подняла глаза и смотрела прямо на меня:

— Это ведь не для твоей статьи, нет?

Я понял. Один раз я потерял работу в газете, пытаясь спасти от смерти детей. Я полез на нож, защищая ребят, которых даже не знал, совсем чужих, потому что это было частью моей работы. А своего сына спасти от смерти я не смог. Джейми исчез, не увидев своего отца, только потому, что папочка был слишком занят своей работой и мог только купить ему билет на поезд в вечность.

Обвинение, что я читал в ее глазах, было несправедливым, но несправедливо и то, что землетрясение не считалось с расписанием поездов Метролинка. И сама смерть тоже несправедлива.

Не дождавшись ответа, Марианна с опущенной головой пошла к двери:

— Я тебе постелила в гостиной и сказала дому, чтобы разбудил тебя в восемь. К тому времени срабатывает кофеварка. В холодильнике есть сладкие рулеты, если хочешь…

— Ладно, детка. Спасибо за все.

В ответ она снова кивнула и пошла к лестнице. Потом остановилась и снова повернулась ко мне:

— Кстати, Джерри… Там наверху никого нет, если ты этим интересовался. Спокойной ночи.

И она ушла раньше, чем я успел спросить, когда она успела так насобачиться читать мысли.

14. ПЯТНИЦА, 8:00

Я проснулся от дальнего звона церковных колоколов, отзвонивших восемь раз где-то поблизости, хотя ни на одной из двух ближайших церквей колоколов не было.

Звук шел с потолка: Марианна запрограммировала дом разбудить меня в восемь и сварить на кухне кофе. Я бы не отказался поспать еще часок, и все же я был ей благодарен, что она не выбрала для будильника какой-нибудь другой звук была бы она постервознее, выбрала бы звук артиллерийского салюта, а то и чего похуже.

Как бы там ни было, я еще полежал пару минут на раттановой кушетке, переходя от сна к бодрствованию. Я слышал, как журчит душ наверху, чуял запах настоящего кофе из кухни, слушал, как птицы поют на улице. Все было уютно, тепло, привычно, как тогда, когда я еще жил в этом доме.

Моя мысль перескочила, и я вспомнил Джона, как я видел его последний раз на полу у Клэнси, а вокруг столпились копы и санитары. Мертвый, с дырой во лбу… и я знал, что, если я не выясню, как и почему, покоя мне уже не знать никогда, и каждое утро будет наполнено призраками.

Жужжание телефона прервало ход мыслей. Я почти вскочил с кушетки, как вдруг вспомнил, что положил трубку телефона на пол рядом с собой. Марианна все еще была в душе, так что я взял трубку и нажал кнопку.

— Алло! Гм… резиденция Розенов, — сказал я.

— Где тебя черти носят?!

Бейли. У этого сукиного сына прямо дар устраивать людям мерзкие пробуждения.

— Ну, Перл, — произнес я, садясь на кушетке, — если ты сюда позвонил, то ты точно знаешь, куда они меня занесли.

— Методом исключения. Если тебя нет в твоей квартире, то ты должен быть где-то в другом месте.

— Ну ты просто Шерлок Холмс…

— Розен, перестань мне пудрить мозги. Мы только что узнали, что Джона убили и что тебя видели с копами у Клэнси, а когда я к тебе поднялся, у тебя там будто орда прошла. На улице видели ночью пару танков ВЧР. Так объясни, какого хрена тут творится?

— Эрл…

— Самое, так твою мать, время ехать к своей бывшей половине. Какого, я тебя спрашиваю…

Я вздохнул, выглянув из окна гостиной. Перед домом не было автомобилей, но это еще ничего не значило.

— Эрл, послушай…

— Ничего не буду слушать — только когда прочитают вслух приказ о твоем увольнении, если ты сию же мину…

— Эрл, а ну заткнись.

Это подействовало, по крайней мере на тот момент. Я перевел дыхание:

— Я знаю, что происходит. Но телефон у меня без розетки, ты понимаешь?

На другом конце линии молчали. Характер у Перла был не сахар, и мозгов он ел больше, чем у него между ушами — по крайней мере так иногда казалось, но понимать намеки он умел. Он понимал, что разговоры по беспроволочному телефону может подслушать любой владелец двухбитного сканера. Даже если этого не сделают мои соседи, за полицию или ВЧР ручаться было трудно.

— Я знаю, что происходит, — повторил я. — Прямо сейчас я об этом говорить не могу, но кое-кто выворотил наверх кучу грязи. Убийство Джона с этим связано.

До меня донесся медленный выдох.

— Ты серьезно?

— Как сердечный приступ. — Тут у меня возникла неожиданная мысль. — Ты еще не говорил с Сэнди Тьернан?

— Говорил. Она в хорошем шоке. Она позвонила мне в шесть утра, сказала, что ей звонили из отдела убийств…

— Майк Фарентино?

— Именно он. А когда я ему позвонил, он ответил, что видел тебя вечером у Клэнси. — Его голос из воинственного стал недоумевающим. — Что за сенсация, Джер?

— Расскажу, когда приеду, — сказал я. — Как только доберусь. А пока что… — Я замялся, подбирая слова. — Как ты думаешь, истребителя насекомых сможешь сегодня вызвать?

— Чего? Истребителя?

— Именно. — Я потер рукой оставшийся от спанья на узкой кушетке узел на шее. Воды из душевой больше слышно не было. — Меня, знаешь, эти тараканы на чердаке уже достали. Они и в офис могут заползти. Я бы на твоем месте это проверил.

Еще одно долгое молчание, и ответ:

— Ты знаешь, ты прав. Я позвоню Оркину, может быть, он кого-нибудь пришлет.

Бейли понял намек. Тараканы на чердаке — читай жучки в офисе. Если нас кто-то подслушивал, он наверняка поймет, о чем была речь, но надо было предупредить Перла, пока он не стал куда-нибудь звонить или закладывать что-нибудь существенное в офисные компьютеры.

Единственное недопонимание — он считал, что я говорю о федералах и копах; я же не был так уверен, что нас подслушивают только полиция и ВЧР. Кто-то посторонний смог проникнуть в закрытый шифрованной защитой Джокер, кто-то занялся этим спиритизмом с подделанным изображением Джейми. Пока я не имел ни единой догадки, кто это такие, я не хотел больше давать им ни одного шанса.

— Отлично, — ответил я. — Доберусь, как только смогу.

Я отключил трубку, откинул одеяло и свесил ноги с кушетки. На кофе и рулеты нет времени, надо быстро одеваться и уматывать. Я потянулся к штанам, валявшимся там, где я их скинул, когда раздался знакомый скрип ступенек.

Я глянул вверх. Марианна сидела на площадке, на ней был халат, волосы замотаны в мокрое полотенце. Не знаю, сколько она там пробыла и что из моего разговора слышала.

— Эй, — спросил я, — ты чего там делаешь?

Дурацкий вопрос, и она даже не стала отвечать. Мари смотрела на меня, взявшись рукой за подбородок:

— Тебе надо в Даунтаун?

Я поколебался, потом кивнул. Путь до ближайшей станции Метролинка был не близок, а у меня, хоть я с вечера и обещал утром вызвать такси, денег на проезд до Суларда не было, и она это знала.

Она на секунду прикрыла глаза:

— А еще тебе нужны деньги, верно?

— Слушай, я не просил…

— Я тебе могу дать пятьдесят долларов. — Она не обратила внимания на мой полупротест. — А если ты подождешь, пока я оденусь, я тебя доставлю в газету через полчаса. О'кей?

Я снова кивнул. Мы посмотрели друг на друга, и вспомнили совместно прожитое. Как съехались в одну квартиру. Сгоревшие завтраки, забытые обеды. Белье на полу, неоплаченные счета. Две-три потерянные работы, приступы утренней тошноты — предвестие появления ребенка, которого ни она, ни я не хотели заводить, но все же решили сохранить. Помолвка и свадьба. Смерть и разлад. Разъезд, ждущий оформления в виде развода.

В одном старом телевизионном коммерсе была строчка, бесившая феминисток: «Жена? Я думаю держать ее дома». Мари могла написать в ответ: «Муж? Я думаю выгнать его к чертям».

— Ага, — сказал я. — Было бы классно.

Марианна встала, автоматически придерживая халат, и я не увидел ее бедер.

— Отлично, — сказала она. — Если это поможет от тебя избавиться, я буду просто счастлива.

— Мари…

— Во что бы ты ни влип, — перебила Марианна, — я надеюсь, ты из этого выберешься… но меня от всего этого уволь. С меня хватит.

Она взбежала по лестнице и хлопнула дверью.

Марианна высадила меня напротив редакции, и я был рад избавиться от нее почти так же, как она от меня.

По дороге мы молчали, только бубнил утренние новости автомобильный приемник. Войска армии США продолжают перебрасываться к границе Орегона, пока Каскадия продолжает предъявлять претензии Белому дому; экипаж «Эндевура» успешно сблизился со спутником «Сентинел-1» и произвел пристыковку к противоракетному спутнику последнего модуля. У дома некой леди из Атланты собираются толпы народу: дама объявила, что ей явилось лицо Иисуса на дне кастрюли.

О Господи. Я бы предпочел сейчас быть в Бирмингеме, в Сиэтле, на орбите — только не в Сент-Луисе.

В редакции, когда я вошел, все уставились на меня, но никто не сказал ни слова, пока я шел прямо в кабинет Бейли. Перл, что неудивительно, уже снял кожух со своей ИБМ и тыкал внутрь световым пером: назвать его параноиком было бы очень мягко.

— Закрой дверь и сядь, — сказал он, не отрываясь от своего дела. — Нам есть много о чем поговорить.

Я закрыл дверь, нашел стул, не заваленный гранками и верстками. Бейли продолжал тыкать пером в платы и микросхемы, пока не удовлетворился результатом своей работы. Потом он надвинул кожух на компьютер и на вращающемся стуле обернулся ко мне.

— Послушай, Эрл, — начал я. — Ты меня прости, что…

— Ты знаешь, что это? — Он поднял большой плоский футляр, лежащий на столе поверх его обычных бумаг. К футляру была подключена пара головных телефонов, а сбоку рукоятки и цифровые измерительные приборы. К длинному заостренному жезлу вела тонкая проволочная спираль. — Знаешь, конечно, потому что должен был понимать, что я с тобой разговариваю в его присутствии.

— Детектор электронного наблюдения, — сказал я. — Ты мне его показывал однажды, помнишь?

— Именно он. Мистер Оркин собственной персоной. Он может проверить все приборы нашего офиса и отловить любой возможный АМ- или УКВ-сигнал. Жучки, паразитные контуры, ловушки на факсах и модемах — все, что можно придумать, этот хмырь умеет вынюхивать. Обошелся мне в три косых, но он, я считаю, своих денег стоил. Считай, что это оплата дополнительной страховки — так я всегда говорю.

Он аккуратно положил прибор на стол.

— Если ты хотел меня напугать до судорог, тебе это удалось. Как только мы с тобой поговорили, я заставил всех прекратить работу, и мы с Джахом проехались по этому помещению. Включили каждый компьютер, каждую лампочку, проверили все телефоны, все факсы — ничего не оставили нетронутым, даже твою комнату наверху и лабораторию в подвале. Джах по моей команде прошелся с антивирусными тестами даже по всем ПТ — по крайней мере по тем, что федералы вчера не свистнули из твоей комнаты. Знаешь, что нашли?

Он поднял правую руку, сложив колечком большой и указательный пальцы:

— Nada. Zero. Ни хрена. Даже проводок нигде не болтается. Одно из двух: либо федералы придумали что-то сверххитрое, либо ты — чудо анатомии: человек, умеющий разговаривать по телефону, засунув голову в собственную задницу.

Всю эту филиппику я проглотил молча. Ему нужно было разрядиться, и я подвернулся под руку. Закончив свою речь, он сложил руки на пузе и поглядел на меня в упор. Затем, с шумом выдохнув воздух, потер пальцами веки.

— Единственно, почему я не выкинул тебя сразу на улицу, — очень спокойно сказал он, — потому что ты явно напал на какой-то след. Во всяком случае, Джон шел по следу, потому-то какой-то гад не пожалел времени и сил на его убийство. И я так думаю, что ты в это дело встрял, поскольку твою дверь вчера вечером вышибли и поскольку федералы уперли все, что втыкается в розетку. И я, значит, остался с толковым репортером, которого убили, и с бестолковым репортером, который даже не знает, как позвонить редактору, когда на него накатывают бочку дерьма…

— Да послушай, Перл…

Вдруг Бейли вскочил на ноги, хватанул, не разбирая, стопку каких-то бумаг и кинул в меня с такой силой, что я еле успел пригнуться под градом распечаток и фотокопий.

— Твою бога душу гроба мать, Розен! — завопил он во всю мочь своих легких. — Я хочу знать, что происходит!

Дождь бумаг падал вокруг меня, оседая мне на колени и на пол. В офисе была мертвая тишина — все слышали взрыв, — но я обратил внимание не на это. Я заметил, что у Перла глаза красные и веки припухли.

Этот сукин сын тяжело переживал смерть Джона. Он психанул из-за меня и имел, быть может, на это право: с момента, когда мне позвонил Фарентино, и до сих пор я не пролил ни одной слезинки.

Если Перл считал из-за неудачной охоты на жучков, что я выставил его дураком, не менее по-дурацки чувствовал себя я, не нашедший времени осознать, что мой лучший друг мертв. Да, но при всем при том я не мог позволить себе роскоши погрузиться в собственное горе. Что-то происходило вокруг, что-то такое большое, что смерть Джона была в нем лишь малой и случайной деталью.

Я тоже не знал, что происходит, но хватит уже быть игрушкой обстоятельств.

— Сядь, Эрл, — сказал я. — Я тебе много должен рассказать.

И я рассказал все, кроме двух сочных деталей.

Не было смысла посвящать его в подробности моей встречи с полковником Баррисом на стадионе… например, что я дал подписку не разглашать сведения о «Рубиновой Оси». Не то чтобы я старался утаить факты от своего редактора, просто не хотел его подставлять. Если дело обернется плохо, не надо наводить на него горилл из ВЧР. Это не значит, что они не найдут причины к нему заявиться, но не стоит втравливать Перла в эту заваруху больше, чем нужно.

Во-вторых, я рассказал ему про СИ, полученное мною в парке перед беспорядками возле Муни, но звонок ко мне в квартиру перед налетом ВЧР я не упомянул. Он бы подумал, что у меня поехала крыша, хотя я и мог теперь объяснить, как появились в телефоне лицо Джейми и мой голос. Когда Перл меня спросил, отчего я не вернулся домой, я сказал, что боялся вернуться на место налета и потому просто сбежал в дом к своей бывшей.

Когда я закончил, он еще некоторое время смотрел на меня, сцепив пальцы на животе, потом взял телефонную трубку и нажал пару кнопок.

— Крейг? Да, я. Поднимись ко мне. Прямо сейчас, есть кое-какая работа. — Он положил трубку и поднялся. — Когда он придет, дай ему Джокера — пусть проверит как следует. Эти суки могли его чем-нибудь начинить, а нам только этого и не хватало, чтобы ты тут бегал с троянским конем в компьютере.

Мне пришла в голову та же мысль, поэтому я вынул из кармана Джокера.

— Я так понимаю, что пока меня не уволили, — сказал я, вводя пароль «курятина».

— Я никогда никого не увольняю, Джерри. Я намекаю людям, что пора уходить. — Перл обошел вокруг стола и открыл дверь. — А теперь пошли наверх и посмотрим, там ли этот диск, куда ты его положил.

У порога отсека Перла мы встретили Джаха. Он взял Джокера и пошел с ним вниз в лабораторию, а мы с Перлом полезли по лестнице на третий этаж.

В моем логове все было так, как осталось вчера. Дверь сорвана с петель, компьютер и телефон в самовольной отлучке, и там же рукопись моего романа. Я представил, как офицер ВЧР вдумчиво изучает этот роман, стараясь найти на страницах скрытые намеки подрывного содержания. Быть может, он окажется единственным моим читателем; дай Бог, ему хоть сексуальные сцены понравятся.

— Здесь незаметно, был грабеж или не было, — буркнул Перл, глядя на мой обычный беспорядок.

— У каждого свои привычки, — ответил я, направляясь в ванную. Там я встал на колени и заглянул под спусковой бачок. Тонкий пластиковый футляр не обнаружили, он по-прежнему был приклеен под гипсовым пони.

— Везет нам, — сказал я Перлу, отклеив ленту и приняв в ладонь маленький кружок диска.

— При чем тут везение, — скривился он. — У них просто робы не было — в такую грязь лезть.

Перл взял у меня из рук пластиковую коробочку и задумчиво на нее посмотрел.

— Весь тарарам, чтобы найти эту штуку.

Он вернул мне диск:

— Отдай это Джаху, пусть посмотрит. Может быть, он добьется от этого хмыря толку. А мы пока пойдем вниз и попробуем что-нибудь найти об этих ребятах из «Типтри».

— Ладно. О'кей. — Я вдруг почувствовал, как выдохся. Второй день мотаюсь по всему городу и пока еще не нашел концов. Под разбитым окном неубранная постель. Только двенадцать часов назад я там спал мертвым сном, в счастливом неведении того, что творится вокруг меня. А вот теперь…

— Я вроде тебя, — вдруг сказал Перл. — Меня тоже не купишь на историю об ученом, у которого крыша поехала и он стал стрелять по людям. Если есть причина, по которой убили Джона, мы доберемся до самого донышка.

— А? Да, конечно.

Он поглядел на пол, механически откинув ногой подвернувшуюся пустую бутылку.

— Джерри, ты назначен на эту тему. Я хочу знать, кто убил нашего репортера, что он расследовал в момент убийства, кто и почему стреляет в людей на улице. На время выполнения задания ты освобожден от всех других работ по редакции, ясно?

Я кивнул:

— Ты хочешь, чтобы я тебе доставил убийцу Джона.

Он посмотрел на меня вприщур:

— Мальчик, запомни: самое худшее, что может сделать репортер, — это пойти на задание с вендеттой. Я знаю, что Джон был твоим лучшим другом, но это придется оставить в стороне. Ты должен будешь…

— Знаю, знаю. Сохранять объективность.

Перл мотнул головой:

— Нет. Объективным ты будешь, когда начнешь писать статью. А пока ты должен просто сохранить голову на плечах — во всех смыслах. Это вроде заговора, и его участники тебя опережают. Они замели свои следы. Единственное твое преимущество — они тебя считают дураком. Не дай им возможности в этом усомниться.

Тут он усмехнулся:

— По крайней мере пока ты не зайдешь сзади и не тяпнешь их за задницу.

Я посмотрел на него, наши глаза встретились, и на минуту он даже показался мне вполне simpatico. К черту все разговоры о журналистской объективности: мы оба хотели только одного.

— Вперед, — сказал Перл, поворачиваясь и шагая к двери. — За работу.

15. ПЯТНИЦА, 10:21

Мы стали искать пути к Берил Хинкли.

Начать было почти не с чего: ее номера не было в телефонной книге. Аналогично и Ричарда Пейсон-Смита, нашего подозреваемого снайпера. Джеффов Морганов было четыре штуки, но после звонков по трем номерам быстро выяснилось, что это не те Джеффы, которые нам нужны.

Четвертый не брал трубку, но когда после второго гудка врубился автоответчик, на экране появилось лицо, показанное мне Баррисом на фотографии.

— Привет, это Джефф, — заговорила запись. — Сейчас меня нет дома, но если вы оставите свое имя и номер, я вам перезвоню, как только смогу…

Я бросил трубку до сигнала. Если Морган в бегах, то он не будет мне перезванивать, а сообщать его врагам, что я его ищу, совершенно незачем.

Я три раза подряд позвонил в «Типтри корпорейшн», прося соединить меня с Хинкли, Пейсон-Смитом и Морганом; видеокамеру своего телефона я при этом выключил. При каждой попытке женщина с компьютерной заставки на экране сообщала мне, что никто из них «в настоящий момент подойти к телефону не может». Я помнил, что у каждого сотрудника «Типтри» есть «умная табличка», по которой его можно найти на территории комплекса, и потому при каждом звонке придумывал новое оправдание своей настойчивости: Хинкли звонил родственник сообщить о смерти одного из членов семьи, страховой агент по претензиям разыскивал Пейсон-Смита, а Моргану ассистент дантиста должен был сообщить, что время приема в среду придется изменить. В каждом случае компьютер ставил меня на ожидание, но через несколько секунд сообщал, что на территории компании никого из них нет.

Это лишь подтвердило мои подозрения, что оставшиеся в живых три члена команды «Рубиновая Ось» сделали ноги. На приглашение виртуальной телефонистки оставить сообщение я не прореагировал: у меня было сильное предчувствие, что никто из них в ближайшее время на работу не вернется.

Не так уж давно такая ситуация оказалась бы для репортера тупиковой, но у Перла были свои ресурсы. Пока я добирался до Китая почтовым пароходом, он уже забил место в реактивном лайнере.

«Трекер» — компьютерная онлайновая служба,[12] не слишком известная широкой публике, но интенсивно используемая профессионалами, живущими тем, что суют нос в чужие дела: инспекторами полиции, кредитными бюро, адвокатами и специалистами по рассылке рекламных объявлений по почте. Это не говоря о довольно многочисленных журналистах, весьма свободно трактующих вопросы профессиональной этики. Если вы когда-нибудь задумывались, почему это все требования о погашении счетов по кредитным картам приходят как раз тогда, когда вы пропустили платеж по одной из них, или почему вдруг вам стали присылать тонны мусора бумажных объявлений о собачьем корме на второй день, когда вы подобрали бездомную дворнягу, то знайте: есть такие службы, как «Трекер».

Но «Трекер» — служба дорогая. Пять сотен баксов за первые пятнадцать минут, а дальше еще дороже — туда не полезешь за досужими сплетнями, чтобы развлечься. Получить к нему доступ трудно — компания-владелец не очень стремится расширять число клиентов, — но если у вас есть номер для связи и золотая карточка, то чужая жизнь для вас уже не тайна. Все, что нужно, имя интересующего вас лица, и можете собирать о нем практически любую информацию.

Перл нечасто обращался к «Трекеру». Как уважающий неприкосновенность частной жизни журналист — а нас таких осталось еще много, — он не желал совать нос в дела частных лиц. Подглядывание в чужие кредитные карты — это как раз то, за что у журналистов плохая репутация. Но сейчас был один из немногих случаев, когда Перл позволял себе играть — скажем, на грани фола.

— Вот и она, — произнес он, введя ее имя, город проживания и место работы. Я поглядел через его плечо на экран компьютера. Рядом с именем ХИНКЛИ, БЕРИЛ, был написан адрес и номер телефона.

— Попробуй это.

Я взял со стола телефон и набрал номер.

— Не отвечает, — сказал я после двенадцати гудков. — И автоответчик тоже не включен.

— Ага, — произнес Перл. — Ясно.

Он бросил на меня острый взгляд:

— А теперь отвернись на секунду. Я хочу сделать что-то, о чем тебе знать не надо. Это только для таких психов, как я.

Я отвернулся, пока Перл вводил новую команду. За дверью Чеви Дик точил лясы с богемными типами из производственного отдела. Наверное, заносил свою еженедельную колонку. Не был бы я так занят, вышел бы с ними потрепаться.

— О'кей, — произнес за моей спиной Перл. — Можешь смотреть.

Я повернулся обратно и увидел, что на экране «Трекера» открылось новое окно и в нем показаны номера счетов трех главных кредитных карт — «Виза», «МС» и «Ам-Экс» — с текущими остатками и датами последних покупок.

— Ты прав, — сказал я. — Только псих вроде тебя может такое вытворять.

— Ничего такого, что налоговое ведомство не делало бы каждый день, возразил он. — Теперь гляди…

Он показал на строчку рядом с номером карты «Виза»:

— Триста пятьдесят долларов наличными, взяты вчера вечером в двадцать один сорок шесть. А это видишь? — Он передвинул палец на номера «МС» и «Ам-Экс». — Еще триста пятьдесят с каждой, на несколько минут позже. Думаю, с того же самого автомата.

— В двадцать один пятьдесят восемь, — пробормотал я, заметив время возле записи по карте «Ам-Экс». — Почти десять… это вскоре после того, как убили Джона. Возможно, как только она туда добежала от Клэнси.

Перл согласно кивнул:

— Уг-гу. Она рванула к ближайшему банкомату и взяла сколько можно было наличными — где-то около куска, — и с тех пор операций по картам не было. Она не хочет оставлять следов.

— Чеки кредитной карты?

— Правильно понимаешь. Твоя подружка не хочет ни за что платить картой, поскольку ее можно отследить. Поэтому она сняла с каждой карты сколько позволял лимит. Поступок человека, желающего лечь на дно.

Он задумчиво потер челюсть, не отрывая глаз от экрана. Потом пробормотал:

— А что, если она…

Вызвав на экран ее водительские права, сопоставил с кредитными картами.

— Она не брала напрокат машину, — сказал он почти сразу. — Агентства по найму автомобилей всегда спрашивают права и заносят в свои книги, а тут видно, что она свои права не использовала.

— А Морган и Пейсон-Смит?

— Я проверю, — пожал плечами Перл, — но думаю, что на них мы тоже ничего не найдем. — Он снова склонился над клавиатурой и на этот раз позволил мне наблюдать тот же процесс, повторенный для двух других участников проекта «Рубиновая Ось».

Номера модемных телефонов, пароли, экранные меню доступа к файлам кредитных бюро — Перл делал работу, близкую к искусству, пусть даже странному, но смотреть было жутковато. И еще такая простая мысль: если любитель вроде Перла может пробиться к такой информации и узнать, о чем думал человек вчера вечером, то куда мы идем?

Бейли почувствовал мое настроение.

— Когда я был пацаном, — сказал он, гоняя пальцы по клавиатуре, — и еще был жив мой прадед, он мне рассказывал, что его дядя Сэмюел был рабом в Теннесси и сбежал во время Гражданской войны. Его провезли по Подземной Железной Дороге на север до Чикаго, и это был черт знает что за путь. Днем перепрятываться в погребах и сараях, ночью ехать на дне сенных фургонов, от одного дома аболициониста к другому. Однажды возле какого-то занюханного кентуккийского городишки ему пришлось уходить от ищеек и идти несколько миль по руслу мелкого ручья, чтобы сбить их со следу.

— Но ведь он удрал?

— Удрать-то он удрал, да ведь это были всего лишь собаки. В наше время ему пришлось бы угнать автомобиль. А если бы он платил не наличными, то на каждой заправке был бы записан номер его автомобиля. И сколько бы он продержался? Не дальше иллинойсской границы.

В дверь резко стукнули. Мы оглянулись — в коридоре стоял Джах. Похоже, он нервничал.

— Джерри, — сказал он, — там есть кое-что, что я должен тебе показать.

— Джокер?

Он мотнул головой:

— Джокер чист, хотя, конечно, с него прочитали все, что нашли. Это резервная копия, что ты снял с ПТ Джона. Там… — Джах вздохнул, затем поманил меня согнутым пальцем: — Пойдем в лабораторию. А то ты не поверишь.

На экране компьютера Джаха не было ничего необычного — по крайней мере на первый взгляд: та самая корневая директория, уже виденная мною вчера вечером, шифрованные акронимы пары сотен разных файлов. Джах сел за компьютер и ткнул пальцем в кнопку на корпусе. Оттуда высунулось приемное гнездо компакт-диска; Джах вставил сделанную мной копию и задвинул дисковод на место.

— Когда я начал с ним возиться, — сказал Джах, — я загрузил его, как ты видишь, и скопировал все файлы на винчестер. Потом я вошел вот в эту директорию, как видишь…

— Вижу, — ответил я. — Я делал то же самое.

— И как? — Он оглянулся на меня. — Что было потом?

Я пожал плечами, не совсем понимая вопрос:

— Ну… вроде ничего особенного. Я просмотрел директорию в поисках, так сказать, парадной двери, но ничего не нашел.

— Ну и что? — Он почесал затылок. — Что случилось тогда? Ты попытался найти BAT-файл или вышел из директории?

— Да нет, — покачал я головой, — случая не представилось. Мне позвонили, а потом… потом сразу вломились федералы. И я ничего не успел.

— Ага… а они все отключили и увезли с собой.

— Именно так. К чему ты клонишь, Джах?

Он показал на экран:

— Вот и я делал то же самое, но, пробуя все файлы BAT и EXE, я тоже не нашел парадной двери. Каждый раз она мне отвечала «Неправильная команда». Я тогда решил выйти из директории и зайти в программу поиска, которую я недавно здесь установил, — такую искалку для потерянных файлов. Она мне понадобилась, когда я перемудрил пару месяцев назад — файлы остались, а информация о них в каталоге стерлась. Сейчас я думал таким образом отыскать что-то вроде черного входа. Так вот, когда я в нее вошел… — Он щелкнул пальцами. — Ба-бах — и свет погас. Экран потемнел, как будто компьютер решил сам себя перезапустить, но на экране не появилось даже начальное приглашение к вводу. Как будто кто-то выдернул шнур из розетки. Я уже собрался посмотреть, что с ним, как вдруг экран вернулся.

— Да, это странно, — согласился я. Кто бы другой, но Джах не зацепится ногой за провод и не выбьет его из розетки. Насчет компьютеров он бы даже своего папеньку за пояс заткнул. — Так что стряслось?

— Я подумал, что глючит программа, и продолжил, как собирался, но… на этот раз до программы поиска добраться не мог. По крайней мере сразу. Мне понадобилось для этого три минуты да еще много разных команд запуска.

— Хм…

Он поднял на меня глаза:

— Именно так. Какая-то фигня типа сумеречной зоны. Тут меня охватило подозрение, что диск заражен чем-то вроде вируса…

Он повернулся вместе с креслом и показал на телефонную розетку рядом со своим столом. Провод из нее был выдернут и лежал на полу.

— Первым делом я выдернул провод, на случай, если в компьютере вирус и кто-то попробует со мной связаться, пока я с ним вожусь.

— Это правильно, — подтвердил я. Если в компьютере у Джаха завелся вирус и он точно не знал, как этот вирус передается, то изолировать систему очень даже имело смысл. Джах ни за что не позволил бы себе некорректности по отношению к другим пользователям; и все же хорошо, что он не был сисопом[13] электронной доски объявлений,[14] иначе могли бы заразиться сразу десятки компьютеров. — А что было потом?

— Потом начались настоящие странности. — Он поднял палец. — Я открыл окно антивирусной программы и попросил ее проверить систему. — Он мотнул головой. — Она выходит и сообщает, что ничего не нашла. Ни вирусов, ни потерянных файлов, ни бесхозных секторов — ничего. Как считает мой компьютер, он чист, как хрустальный звон. Но у меня еще кошки скребли, и потому вот что я сделал…

Раньше, чем я успел его спросить, он повернулся и трекболом выбрал какую-то программу из директории. Через секунду засветился экран его программы поиска; над ней виднелась строка меню. Он нашел подпрограмму «Просмотр ВР» и открыл ее.

— Вот теперь, — сказал он, — самое интересное. Надень вот это.

Он показал на манекен, прислоненный к стене рядом со столом. Манекен изображал негритянку, одетую в такое экзотическое кружевное белье, какое может присниться только в эротическом сне сексуально озабоченному подростку. Я помимо воли подумал, какова была Джахова подруга, оставившая ему такой трофей.

— Джах, ты меня извини, но я не…

— Шлем, — нетерпеливо сказал он. — НД надень.

Я взглянул на манекен еще раз. Ага. На голову болвана был надет наголовный дисплей, почти полностью убивавший сексуальный эффект. Он был отдаленно похож на мотоциклетный шлем, только с непрозрачным ветровым стеклом. А на плечах манекена висели сенсорные перчатки.

Я взвесил в руках НД:

— Это необходимо?

Пусть я старый дурак, но не люблю я путешествий в киберкосмосе. Когда в Сент-Луисе открылись первые аттракционы виртуальной реальности, я был мальчишкой. Мои друзья торчали там часами, гоняясь друг за другом по фантастическим ландшафтам или выигрывая космические войны у гигантских роботов, но мне это не нравилось. Кататься по русским горкам или крутиться на каруселях на ярмарках — это сколько влезет, но в киберкосмосе от мысли о том, что я в искусственной среде, меня начинало тошнить.

Я, конечно, знал старую поговорку, что ты выходишь в киберкосмос каждый раз, когда набираешь телефонный номер, но телефонный разговор — это такая рутина, что об этом как-то не думаешь. А путешествия ВР… мне это как затяжные прыжки с парашютом. Одним нравится, а другим нет — вот и все.

— Ну я же это сделал, — сказал он таким тоном, будто прыгнул со старого железнодорожного моста в Миссисипи, а теперь ждет, чтобы я это повторил. Да ты не бойся, эта штука не поджарит тебе мозги. Ну давай — я не знаю, сколько это продлится.

«Что именно — это?» — хотел было спросить я, но Джах так был похож на подростка, показывающего что-то взрослому, чтобы тот это оценил, что я, хоть и неохотно, нахлобучил шлем на голову. Джах подрегулировал визор, установив его точно напротив моих глаз.

— Ладно, малыш, — сказал я. — Покажи, что у тебя получилось.

Сначала было темно, потом вселенная наполнилась радужно-серебряным светом, лишенным контуров и в то же время четким, будто я смотрел сквозь слой электронного шелка. Потом свет потускнел до уныло-серого, а прямо передо мной возник небольшой серебряный квадрат — расчерченная вдоль и поперек плоскость, плавающая в нуль-пространстве.

— О'кей, — прозвучал голос Джаха, — это изображение компьютерной памяти. Каждая ячейка этой матрицы представляет собой программу или файл, который у меня в этой штуке хранится. Тронь его, и посмотришь поближе.

Я замешкался, потом поднял руку и коснулся созданной компьютером розы у меня перед глазами. Я показал пальцем прямо на матрицу и вдруг почувствовал, что лечу вперед…

— Эй, стой! — крикнул Джах, и его руки схватили меня за плечи. Давай-ка ты лучше сядешь, ладно?

Я почувствовал, как меня сажают в кресло.

— О'кей, так лучше?

— А? Да… спасибо.

Я даже не заметил, когда потерял равновесие. Плоский квадрат превратился в прозрачный трехмерный куб, составленный из десятков кубиков поменьше. Похоже было на хрустальный вариант той старой головоломки, что была у моего старика, — там, где надо было крутить сцепленные кубики разного цвета, пока не составишь их как надо или мозги не вывихнешь… кубик Рубика она называлась. Только через эту можно было смотреть насквозь.

— О'кей, — сказал Джах, — матрицу видишь ясно? Все пакеты видишь?

— Вижу, да.

Каждый ящичек — или пакет, по терминологии Джаха, — был помечен своим алфавитно-цифровым кодом; это были хранимые в памяти программы. Медленно поворачивая куб, я видел, что не все пакеты были серебряного цвета: поближе к центру сгрудились кремовые пакеты. Пока я смотрел, один из них вдруг сменил цвет на серебряный.

— Они цвет меняют, — сказал я.

— Это все время с тех пор, как я впервые посмотрел на матрицу. Сначала серебряных было только несколько штук, а остальные белые… но первыми стали серебряными драйверы системы. А все остальное — другие файлы и программы этой машины.

— Вирус? — спросил я и услышал, как Джах недовольно хмыкнул. — Ты же сказал, что твоя антивирусная программа не смогла ничего найти…

— Именно, — сказал Джах. — Но эта гадость все засосала… А «Скад» самая лучшая антивирусная программа, можешь мне поверить.

Я тряхнул головой. Это было неправильно; передо мной плавали вперед и назад киберпространственные конструкции. Я вцепился в подлокотники, борясь с приступом головокружения.

— Не понял, — сказал я, когда кубик снова намертво закрепился перед моими глазами. — Если эта программа все еще работает, то она, значит, не заражена…

— Э, нет, — ответил Джах. — Провиртуал — программа, с которой мы сейчас работаем, — была захвачена одной из первых, и это — самое странное. Все зараженное вирусом работает, как работало. Вот только… давай я лучше тебе покажу. Выйди-ка из матрицы, ладно?

Мне потребовалась секунда сообразить, о чем он просит. Я осторожно поднял руку и показал на участок пустого пространства над кубом. Сразу же я был приподнят над матрицей; она чуть уменьшилась, но была видна целиком.

— Я загружаю старую игру, которую выбросил из памяти пару месяцев назад. Она называется «Марсбот» — глупейшая штука, когда разберешься… но ладно, вот я беру ее диск и вставляю в дисковод. Теперь смотри.

Я увидел, как в стороне от матрицы появился изолированный пакет, как смещенный электрон цвета сливок. Сначала ничего не происходило…

А потом произошло.

Быстрее, чем мог уследить глаз, возник мост — цепь серебряных пакетов, выстроившаяся вдоль невидимого пути, извилистого, как путь коня на шахматной доске. Я не успел вздохнуть, как мост дошел до нового пакета с «Марсбот», и какую-то долю секунды пакет оставался молочно-белым.

Потом стал серебряным.

Потом цепь пакетов дернулась, как рыболовная леска при подсечке, и новый пакет всосался в куб вместе с ней. Пакета с «Марсбот» больше не было…

А куб стал больше.

— Черт возьми, как ты это сделал?

— Это не я, — тихо сказал Джах. — Это компьютер сам. Я не трогал клавиатуру после того, как вставил «Марсбот» и нажал «Ввод». Вирус добрался до программы, прорвался через ее антивирусную защиту, добрался до исходного кода и поглотил игру — и все это за то время, что мы на него смотрели.

Я стащил с головы НД, встряхнулся, переходя от виртуальной реальности к настоящей, и уставился на монитор. Изображение кубической матрицы на экране компьютера было куда более плоским и менее реальным, чем в киберкосмосе… но не менее пугающим.

— Едрена бога мать, — прошептал я.

— Черт знает что, Джерри. — Джах смотрел на меня встревоженными глазами. — Это какая-то непонятная фигня. Я не знаю, что ты подцепил, но это не обычный вирус. Он не обнаруживается, он не уничтожается, но он захватывает все, до чего дотянется.

Он показал рукой на экран:

— Я против него пустил в ход все. — В его голосе послышалась и злость, и благоговейный трепет. — Другие антивирусы, «Нортон Тессеракт», «Лотус Опус»… блин, даже диск с вирусом, который мне когда-то всучили, — и он глотает все подряд, как трясина.

Он удивленно покачал головой:

— Что бы это ни было, эта тварь голодна, как волчица. Если бы я не знал наверняка, я бы подумал…

Перебивая его речь, загудел старинный телефон в виде Микки Мауса. Джах ругнулся себе под нос, наклоняясь за трубкой; секунду послушал и прикрыл рукой микрофон.

— Отец, — сказал он. — Он требует, чтобы ты немедленно поднялся наверх. Там кто-то звонит и хочет с тобой говорить.

Я продолжал таращиться на монитор, глядя, как последние пакеты из белых становятся серебряными.

— Это надо? — спросил я, не желая отрываться из-за звонка какого-нибудь йеху. Не так уж часто удается заглянуть в глаза самому дьяволу. Джах спросил у отца, срочно ли я нужен, потом снова прикрыл рукой микрофон:

— Он говорит, звонит некто Берил Хинкли. И она хочет увидеться с тобой через час.

16. ПЯТНИЦА, 12:06

Когда я вылез из рикши, пойманной около станции Метролинка, и расплатился, в Клейтоне уже началось полуденное оживление — народ спешил на ленч. Парнишка в седле, ни слова не сказав, сунул бумажку куда-то за пазуху, круто рванул с места и всунулся в четырехрядное движение на Сентрал-авеню, подрезая носы автобусам на повороте к Форсайт-стрит.

Еще задолго до того, как окружное и городское управления Сент-Луиса объединились, Клейтон был небольшой метрополией, обладающей собственными правами, — процветающий «окраинный городок» рядом с Форест-парком. Теперь это был один из деловых районов Аптауна, и линия небоскребов отбила новый горизонт в нескольких милях от берега Миссисипи. В отличие от Даунтауна Клейтон оправился от землетрясения полгода назад — не без помощи жирного ломтя от пирога федеральной помощи. Кое-какие домишки еще были в развалинах, пара переулков по-прежнему непроходима, а в целом — не скажешь, что это место зацепило Нью-Мадридом.

И неудивительно. Клейтон всегда был похож на кусочек Лос-Анджелеса, снятый с Беверли-Хиллз и перенесенный воздухом, по кирпичику розового гранита один за другим, для возвеличения Сент-Луиса. Однако я никогда не был в особом восторге от этой части города. Несмотря на свой прилизанный постмодерновый внешний лоск, Клейтон оставался все тем же гетто: десять богатых кварталов, населенных бухгалтерами-консультантами по налогам, юристами корпораций, главными вице-президентами — надменный Диснейленд для взрослеющих яппи и молодых наследников, попирающих его тротуары по дороге к своему шансу сшибить большие баксы. Днем здесь патрулей ВЧР видно, не было, но они внимательно следили ночью, чтобы беженцы из Сквот-сити не заняли места на подъездных аллеях и проходах аристократии, называющей Клейтон своим домом. Однако с высоты куда больнее падать: среди этих беженцев могли быть и те, кто жил здесь когда-то.

Погода стала портиться, на голубое с утра небо полезли бледно-серые тучки — с запада надвигался поздний холодный фронт. Из офисов народ повалил на ленч, и я пошел вместе с толпой по тротуару Сентрал-авеню в Le Cafe Francois в полуквартале от окружного суда.

Это было типичное в бизнес-районах бистро, забитое торговыми агентами и секретаршами, и я несколько замешкался, разыскивая глазами Хинкли. Она сидела в отгороженном отсеке в глубине зала с чашкой «капуччино» в руках и украдкой поглядывала на дверь. Увидев меня, она никак этого не показала, только слегка наклонила голову. Я прошагал к ней через заполненный зал и сел напротив.

— Привет, — сказал я. — Давненько не виделись.

— Вы опоздали, — холодно ответила она. — Еще немного, и я бы ушла.

Я пожал плечами:

— Если вам был нужен репортер, выбрали бы такого, у которого есть машина.

«Или такого, который успел бы за последние двадцать четыре часа принять душ и переодеться», — мог бы добавить я: она сморщила нос на мой неопрятный вид. Однако я был не виноват: она мне оставила времени в обрез, чтобы вскочить на поезд Зеленой линии, даже не успев почиститься.

— Не важно. — Она говорила спокойно. — Это будет быстро. Когда мы закончим разговор, вы проводите меня к зданию суда в этом же квартале, где я попрошу судью поместить меня в тюрьму с целью защиты.

— Как?

Скажи она, что собирается броситься с моста Мартина Лютера Кинга, я бы удивился меньше.

— Я бы предпочла сдаться федеральному судье, — продолжала она, — но федеральный суд всего в трех кварталах от стадиона. Поскольку все это делается, чтобы ускользнуть от ВЧР, придется пойти в суд штата.

— Эй, леди, погодите-ка минутку. Отчего вы…

Меня прервала молоденькая официантка, подавшая мне меню. Я был голоден и вполне бы справился с гамбургером и жареной картошкой, но отказался от них и попросил кофе. Девушка очаровательно улыбнулась и растаяла в толпе.

— Вы принесли ПТ? — спросила моя визави, когда официантка уже не могла нас слышать. Я полез в карман и вынул Джокера.

— Отлично, — продолжала она. — Я выбрала людное место, поскольку тут безопаснее всего, но все равно у нас мало времени.

Я положил Джокера на стол, но звукозапись не включил.

— Ничего подобного, — ответил я. — По-моему, у нас целая вечность. Или по крайней мере у нас есть время попить кофе и познакомиться получше…

— Мистер Розен… — нетерпеливо перебила она.

— Самые обычные вопросы. В какой вы школе учились? Как вам понравилось представление в Муни в тот вечер? Что это вы сказали моему лучшему другу, что его за это убили? И все такое прочее.

У нее заиграли желваки на скулах; она, казалось, готова была взорваться, но ей поневоле пришлось сдержаться, поскольку официантка как раз принесла и поставила передо мной кружку черного кофе.

— Я тут навел о вас справки после нашей встречи, — продолжал я, когда девушка исчезла снова. — Обнаружил кое-что интересное. Например, что вы старший научный сотрудник в «Типтри», работали над проектом «Рубиновая Ось» в программе «Сентинел» и что ваш босс, Ричард Пейсон-Смит, сейчас разыскивается федералами в связи с двумя убийствами.

Я взял молочник и чуть забелил кофе в кружке.

— А вы тоже скрываетесь, начиная со вчерашнего вечера, — добавил я, размешивая молоко ложечкой. — Судя по тому, где мы находимся, вы, должно быть, удирали по Зеленой линии, потом пошли в «Рэдиссон» или в «Холидей Инн», зарегистрировались под вымышленным именем и заплатили за номер наличными, разумеется, — поскольку сообразили снять с кредитных карт разрешенный максимум.

У нее от гнева глаза стали шире, и еще немного — из ушей засвистел бы пар. Кроме операций с банкоматом, все остальное было чистой догадкой, но ей об этом знать было не обязательно. Я ее достал до печенок, что и было, надо сказать, моей целью.

— Разумеется, — продолжал я, не давая ей перебить, — я мог бы встать и уйти прямо сейчас. Это, конечно, значило бы заставить вас платить по счету, но я думаю, что это была бы самая маленькая из ваших теперешних бед.

Тут я сделал паузу и отпил из кружки.

— А кофе у них хороший, — заметил я. — Так как, будем говорить по делу или ну его?

Это был блеф. Была бы у меня пара медных наручников, я бы ее приковал за ногу к столу, а ключ пригрозил бы выбросить в мужской туалет, если она немедленно не выложит все начистоту. Эта баба меньше чем за двое суток после нашей встречи устроила мне веселую жизнь, и заставить ее покорчиться было некоторым реваншем. И я не собирался отпустить ее к какому-то судье в камеру, пока она мне не выложит все свои мерзкие секреты.

Хинкли смотрела на меня в упор, и темные глаза горели сдерживаемой злостью.

— Да, и еще одно, — сказал я, на этот раз не блефуя. — Я считаю, что за смерть Джона Тьернана отвечаете вы. Не пойди он в тот вечер к Клэнси, был бы до сих пор жив. Но ему досталась пуля — или там лазерный луч, или что, — предназначенная вам, и это, знаете ли, мне очень не нравится. И потому не надо мне этого «у вас есть несколько минут, а потом я должна идти». Вы у меня в долгу, лапонька.

Она несколько раз моргнула, набрала полную грудь воздуха и медленно выдохнула.

— Мистер Розен, — сказала она менее повелительным тоном, — человек — и это не Ричард, — убивший вашего друга, не промахнулся. Сейчас он ищет меня, но тогда он хотел убить Тьернана. Мишенью был он, а не я.

— Врете.

— Не вру. — Она качнула головой. — За всем этим стоит заговор, и меньше всего этим людям нужно внимание общественности. Как бы много вы об этом ни знали, поверьте мне, — вы не знаете ничего.

С этим я не собирался спорить. Я и в самом деле ничего не знал и собирался получить от нее ответы, но раньше, чем я успел задать вопрос, она сцепила руки над столом и выставила в мою сторону указательный палец:

— Еще одно, — сказала она, — и в этом причина моей спешки. Есть четыре человека, которых они не хотят видеть в живых. И один из них — вы.

Мое сердце пропустило один удар.

— И единственный наш шанс выйти отсюда живыми, — продолжала она, — это если вы заткнетесь и выслушаете, что я вам должна сказать. Вы поняли?

Я ей поверил. Вдруг это благопристойное и респектабельное Le Cafe Francois перестало быть надежным и безопасным, и я почувствовал, что сижу в перекрестье оптического прицела и, пока я пью кофе, чей-то палец ложится на спусковой крючок.

Медленно наклонив голову в знак согласия, я потянулся к Джокеру.

Она сказала:

— Вот и хорошо. Я вам много должна рассказать.

Все же сначала я рассказал ей то немногое, что уже знал.

Это был сокращенный вариант моего рассказа Перлу, но я упомянул, что Баррис и Мак-Лафлин заставили меня обещать им помощь в охоте на нее, а также на Моргана и Пейсон-Смита. Я только успел сообщить о том, как дал подписку о неразглашении относительно «Рубиновой Оси», как она замотала головой.

— Название верно, — сказала Хинкли, — но все остальное — вранье. «Рубиновая Ось» существует — и это я вам сказала при первой встрече, — но она совсем не то, что они вам сказали.

Четверо ученых, задействованных в этом проекте, как следовало из ее объяснений, были специалистами по искусственному интеллекту, или, более специфично, по той отрасли ИИ, которую специалисты называют «Искусственная жизнь», или и-жизнь — на профессиональном жаргоне. Так называются программы, моделирующие все виды деятельности органических форм жизни, в том числе умение обучаться.

Как сказал мне Кейл Мак-Лафлин, первичной целью проекта «Рубиновая Ось» было построение системы «три К» для «Сентинела-1». Это должна была быть передовая программа — поскольку она строилась на базе нейронной сети, даже само название «программа» было архаично. С тем же успехом можно было бы назвать автомобиль «безлошадным экипажем». Эта система, установленная на бортовом компьютере спутника, должна была сама научиться отличать баллистические ракеты от ложных целей. Но в более дальней перспективе должна была появиться самовоспроизводящаяся форма и-жизни. Подобного рода научно-исследовательские работы велись в лабораториях университетов и корпораций с восьмидесятых годов, но такой большой проект, финансируемый Министерством обороны, делался впервые.

— Первая часть проекта была простой — относительно, конечно, — говорила Хинкли. — Ричард и По должны были создать систему и-жизни для «Сентинела», а соответствующие исследования были ими выполнены еще давно, и потому они уже год назад смогли закончить большую часть своей работы…

— А Пейсон-Смит не был против? — перебил я. — Я имею в виду, против военного применения?

— Они вам так сказали? — Хинкли возмущенно выдохнула. — Ага, Дик — тот еще голубь. У него в офисе в рамочке висят медали его отца — летчика Королевских ВВС, как будто он им приносит присягу. Уж если на то пошло, из всей команды он был самым большим ястребом, хотя и считал, что сама концепция орбитальной противоракетной системы несколько идиотская.

— Это почему?

Она отпила из чашки, облизнув губы от сливок:

— Потому, что такие вещи имели мало смысла даже лет двадцать назад, когда СССР еще существовал и накапливал стратегическое ядерное оружие. Но теперь единственная страна с большим ракетно-ядерным арсеналом — это США. Страна третьего мира, которая захотела бы сбросить на нас ядерную бомбу, не станет покупать подержанные русские ракеты. Они просто сунут бомбу на сухогруз и пошлют его в американский порт. А насчет случайного запуска вам любой специалист по контролю над вооружениями скажет, что это куда сложнее, чем бывает в кино. Так что «Сентинел» устарел еще раньше, чем сошел с чертежной доски.

— Ага, — сказал я. — Вообще я слыхал подобные вещи. Так почему же вы над ним работали?

— Потому что это — наша работа. — Она пожала плечами. — Можете считать, что это безответственно, но мы же не конгрессмены, голосовавшие за финансирование программы. Мы просто были наняты для выполнения своей части работы. Мы знали, что это туфта, но это заказал дядя Сэм, и если «Типтри» выписывала нам чеки за счет налогоплательщиков, зачем нам было спорить?

— Помните Альфреда Нобеля? — вставил я. — Тот, который изобрел динамит. Боюсь, он бы с вами не согласился.

— Может быть. — Она подняла руку ладонью вперед. — Это уже политика, а мне до нее дела нет. По крайней мере сейчас. Давайте я вам расскажу, что было дальше, а потом вернемся к «Сентинелу».

Пока Пейсон-Смит и По работали над «три К» для «Сентинела», Хинкли и Морган разрабатывали куда более высокоорганизованную форму и-жизни. Это был основной исследовательский аспект проекта, который должен был стать результатом программы «Рубиновая Ось» для мирных целей. После того, как система «три К» для «Сентинела» была сдана и принята Министерством обороны, Пейсон-Смит и Ким присоединились к двум остальным в этом дочернем проекте.

Идея создать «доброкачественный вирус» пришла в голову Моргану во время мозгового штурма. Идея была в том, чтобы дать возможность разнотипным компьютерным сетям общаться между собой без соблюдения многочисленных громоздких протоколов и большого объема телекоммуникационных программ, эти протоколы обслуживающих. Частично эта мысль родилась из воспоминаний о недоброй памяти «Интернетовском черве» — вирусе, которого в конце восьмидесятых запустил юный хакер в компьютерную сеть правительства США. Но Джефф предлагал реализовать более сложную и куда более «благонамеренную» версию той же идеи. Такая развитая и-жизнь была бы гибридом нейронной сети и обычной программы и могла бы общаться с компьютерами любых типов — что-то вроде «философского камня» кибернетики. Поэтому сотворенную сначала версию они назвали «Алхимиком», а потом переименовали в «Руби» — сокращение от прежнего названия большого проекта.

— Как и все организмы и-жизни, — продолжала Хинкли, — «Руби» подчиняется правилам, определяющим ее поведение, и эти правила организуют итерации…

— Итерации?

— Вроде циклов, — объяснила она, — но разница между итерациями «Руби» и итерациями других программ в том, что у тех итерации определены с начала и до конца. А у «Руби» они открытые. Она повторяет себя бесконечно — если говорить упрощенно.

Она отогнула палец:

— Во-первых, как только «Руби» попадает в компьютер, она просматривает все существующие в нем программы и все, что с этими программами взаимодействует. Ей даже не надо попадать на жесткий диск — достаточно передать зараженную программу по модему в сеть или сунуть в дисковод зараженную дискету.

Она отогнула еще один палец:

— Во-вторых, она пробует все возможные вариации стандартного алгоритма, пока не найдет подходящий и не вскроет исходный код намеченной программы. Сделав это, она этот код расшифровывает и получает к нему доступ. Как если бы кто-то заставил работать плату зажигания в автомобиле, подделав отпечаток пальца владельца.

Третий палец отошел от ладони.

— В-третьих, она абсорбирует все такие программы в собственную базу данных, но при этом не перекрывает доступ к программе других пользователей и не блокирует выполнение программой ее функций. Потом она ищет следующую программу, и так далее.

Она замолчала, поскольку подошла официантка подогреть мой кофе и спросить Берил, хочет ли она еще чашку «капуччино». Та покачала головой, и официантка снова растаяла в толпе.

— Это и случилось, когда мой приятель Джах загрузил копию из ПТ Джона на свой компьютер, — сказал я. — Она заграбастала все программы, но доступ не перекрыла.

Хинкли удовлетворенно кивнула, как мамаша, гордая успехом своего дитяти.

— Именно так и должно было быть. Вот почему я дала Тьернану диск — путь посмотрит, что может делать «Руби». Единственная разница — что ваш друг Джах, да? — попал в эту историю случайно.

— Убедительная демонстрация, — хмыкнул я. — И вы говорите, что эта штука может ускользнуть в сеть и скопировать себя на другой компьютер?

— Да, но не скопировать. Она не копирует себя, а размножается. Это и было целью: создать вирус, расходящийся по национальным сетям данных и по коммерческим сетям, проникающий в любой встреченный компьютер и уходящий из него в киберкосмос в поисках следующего. Теория домино — помните?

Я добавил себе молока:

— Я вот чего не понял. Для хранения стольких данных понадобится чертова уйма памяти, где ее взять? И потом, ведь такая штука будет убиваться антивирусными программами.

— Да нет, — замотала головой Хинкли, — это ведь не вирус, это сложнее. Это вроде… — Она глянула на потолок, будто рассчитывая найти слова там. — «Руби» — усовершенствованный сотовый автомат. Каждый встреченный ею компьютер, будь он большой или малый, включается в больший организм, и каждая программа такого компьютера тоже попадает под контроль «Руби». Потом она, «Руби», делится и ищет следующий компьютер, с которым может наладить связь. А тем временем последний компьютер становится узлом, или клеткой некоторой большей системы…

— И она продолжает расти.

— Верно. Все время чуть-чуть вырастает, с каждой новой программой, с каждым новым компьютером — она как ваше тело, состоящее из многих самостоятельных клеток, каждая из которых имеет свои функции. Выключение компьютера ее не убьет, как уничтожение одной клетки не убивает весь организм.

Она подняла палец:

— И потому антивирусные программы против нее бессильны, поскольку «Руби» их находит и разрушает исходные коды этих программ, как раковая клетка разрушает окружившие ее антитела.

— Господи ты мой Боже, — вырвалось у меня.

— Это еще не самое страшное, — сказала Хинкли, видя мою реакцию. — Вы вот о чем подумайте: при каждой новой итерации «Руби» не только добавляет себе памяти. Она еще и развивается. Она обучается.

Хинкли сцепила руки над столом и глядела на меня.

— Вы понимаете, что я говорю? — Она понизила голос тише шума в зале, но можно было различить и слова, и крайне тревожный тон. — Теория предсказывает, что после определенного числа итераций она достигнет критической массы… это еще на жаргоне специалистов называется фазовый переход. И тогда «Руби» из бессмысленной формы и-жизни станет чем-то совсем другим.

Поначалу до меня не дошло, а потом стукнуло.

— Разумной? — У меня голос сорвался на шепот.

Она медленно кивнула:

— Искусственный интеллект в форме искусственной жизни — практически бессмертен.

Я тихо присвистнул. Теперь я понял, что означали слова Берил Хинкли, что «Руби» — не просто электронная таблица или компьютерная игра. Это имитация самой жизни…

Нет, больше. Это не имитация жизни. Это форма жизни. Рожденная не от женщины, а от пальцев и клавиатуры, и все-таки — жизнь.

А как только я это понял, как только полная несуразность нашей темы поразила меня, как удар в челюсть, так сразу мне стало заползать в душу страшное подозрение.

— Эта программа, — сказал я медленно, обдумывая вслух, — этот клеточный автомат, как вы его называете… Джах, когда понял, что это похоже на вирус, быстро отсоединил машину от телефонной сети…

Хинкли смотрела на меня, но ничего не говорила. Я замялся:

— Но это в любом случае было правильно?

— Нет, — спокойно сказала она, чуть качнув головой. — Даже если бы он этого не сделал, хуже бы не было, и я именно это сказала Джону вчера вечером. «Руби» уже на свободе, около одиннадцати месяцев.

В младенчестве колыбелью «Руби» был настольный компьютер ИБМ в лаборатории и-жизни «Типтри корпорейшн». Команда соблюдала все предосторожности: модемный провод компьютера был отсоединен от телефона, а над дисководом смонтировали решетку с замком, ключ от которого был только у членов команды.

Они ведали, что творят. Они знали, что это дитя — Франкенштейново чудовище и его надо держать в тюрьме, пока не удастся его научить держать себя в обществе. Они же, будучи родителями потенциально деструктивного создания, считали себя ответственными за его воспитание. Они скармливали ему отобранные биты данных, тщательно следили за его поведением, гордились каждым его новым достижением, но следили, чтобы дитя не выбралось на улицу, пока не научится проситься на горшок.

Но, несмотря на все предосторожности, неизбежное несчастье произошло. Случилось это 17 мая 2012 года — как и многие другие несчастья в графстве Сент-Луис.

— Землетрясение было сильным ударом для компании, — говорила Хинкли. Теперь это не заметно, но тогда рухнула крионовая лаборатория и погибли четыре сотрудника. Уже и этого хватило бы, но от падения потолков и полок еще многие пострадали. Из нашей команды никто, слава Богу, не пострадал мы в этот день поздно вышли на ленч. Мне только повредило плечо растяжение связок. Зато наша лаборатория разрушилась полностью.

Она нервно оглянулась через плечо, я последовал за ней взглядом. Толпа пришедших на ленч редела, время перерыва подходило к концу. Официантка поглядывала в нашу сторону, и на ее лице читался вопрос: догадаются ли дать приличные чаевые эти двое, что заняли целый отсек, а ничего, кроме кофе, не заказали. Но ничего необычного, однако, не было: ни солдат ВЧР, ни полицейских машин, ни таинственных незнакомцев в широких плащах и надвинутых на лоб шляпах.

— Говорите дальше, — подбодрил я ее. — Лаборатория…

— Лаборатории практически не было, — продолжала она, — и компания не хотела, чтобы в развалины заходил кто-либо из ценных работников, пока там все не расчистят — оголенные провода, обваливающиеся стены или потолки и прочее в этом роде. Так что несколько дней мы просидели по домам, а тем временем «Типтри» нашла генерального подрядчика из Чикаго — «Сайенс Сервис». Как нам сказали, эта фирма специализировалась по восстановлению лабораторных помещений. Так что, сказали нам, не волнуйтесь. Приходите в понедельник, и все будет о'кей. А нам это тоже было на руку — у каждого было полно своих дел. По остался без дома, у Дика погибли кошки, у меня машину деревом раздавило…

Она откинулась на стуле и потерла пальцами веки.

— Ну, короче говоря, какой-то мальчик-студент отвечал за восстановление лаборатории и-жизни. Я его не обвиняю, потому что в лаборатории был хаос, все разбросано и никто понятия не имел, что откуда… В общем, мальчик нашел компьютер с «Руби», увидел свисающий модемный провод и воткнул его в телефонную сеть.

— Ах ты, блин…

Хинкли улыбнулась:

— Можно сказать и так. Он проверил, что линия работает, включил компьютер, прогнал коротенький тест, ну и, конечно, будучи добросовестным служащим «Сайенс Сервис», проверил модем звонком на какую-то доску объявлений.

Вот так, без ведома своих родителей, «Руби» перелезла через загородку манежа. Франкенштейново чудовище выпустили на улицы мировой деревни.

— Мы понятия не имели, «что стряслось, пока не пришли в понедельник на работу. Конечно, Дик сразу заметил и прежде всего захотел понять, как и куда «Руби» смогла выскользнуть из наших рук. Для этого ему пришлось выйти на главный компьютер компании и отследить все телефонные звонки, входящие и исходящие, в том числе факсовые и е-мейловые.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

— И тогда, — сказала она очень спокойно, — он проник в те файлы компании, которые никто из нас никогда не видел и которые ни для кого из нас не предназначались.

В этот момент с треском распахнулась дверь. Мы оба повернулись на звук, но это была лишь пара торговых агентов, зашедших на ленч с таким видом, будто они хозяева кафе. Один из них крикнул официантке, чтобы она их посадила, другой попытался на ходу потрепать ее по заднице. Пара слизняков, только и всего, но моя собеседница занервничала из-за их хамского появления, вспомнив, где мы находимся.

— Нам пора уходить, мне здесь не нравится.

— Да ладно, — возразил я. — Всего-то пара яппи зашла за гамбургером.

Она продолжала настороженно смотреть на дверь.

— Здесь могут быть люди ВЧР, — сказала она. — Они не всегда в униформе и с автоматами.

Она боялась и, честно говоря, имела право, но не это было важно. Я должен был узнать конец истории, пока она не скроется в суде.

— Про ВЧР не думайте, — быстро сказал я. — Помните, я вам говорил про Барриса, бонзу местного ВЧР? Так он мне дал карту для прохода через все их посты.

— Да? — Она по-прежнему настороженно смотрела на дверь. — А что за карта?

— М-м… вот она. — Я полез в карман куртки за ламинированной карточкой, которую дал мне полковник. Я не смотрел на нее с тех пор, как Баррис мне ее дал. Честно говоря, за весь сегодняшний день я впервые о ней вспомнил.

— Вот, видите? — Я показал ей карточку. — Она решает все проблемы с…

— Черт побери, — шепнула она. — Дайте-ка ее сюда.

Я не успел слова сказать, как она выхватила у меня из рук карту и внимательно ее осмотрела. Чуть перегнула в руках, глянула ее на свет… и вдруг вытащила из кармана своего жакета перочинный ножик, открыла в нем ножницы и сделала в середине карты глубокую прорезь.

— Эй! — вскрикнул я. — Да вы что…

Она чуть сильнее растянула карту, протянула ее мне, и я заткнулся. Под слоем пластика и картона, тонкие, как кошачьи усы, вились проводки, соединяющие мельчайшие микросхемы и миниатюрные соленоиды.

— «Умная карточка», — выдохнула она. — Как те таблички, которые носят сотрудники нашей фирмы. Только эта издает сигнал, который можно проследить по сотовой сети.

— Ах ты, мать твою… — Я не мог поверить, что свалял такого дурака. Эти гады меня использовали, и я пошел за ними, как корова на веревке. Она нас подслушивала?

Хинкли прищурилась, глядя на карту:

— Н-не думаю. Тогда она была бы побольше. Но эта могла сообщить наше местонахождение любому, кто обратит внимание. Это уже плохо.

У меня по спине пробежал холодок.

— А это значит…

— Что это значит, я не знаю, — ответила она резко. — Вы ее сюда принесли, вы и скажите, что это значит.

Она мягким жестом положила карту на стол и отодвинула ее к стенке, поставив сверху держатель с салфетками.

— Единственное, что я знаю — что мы здесь уже слишком долго сидим.

— Послушайте, я же не знал…

— Знаю, что вы не знали, иначе надо быть круглым идиотом, чтобы мне ее показывать.

Она выскользнула из-за стола, достала из кармана несколько долларов и положила их на стол.

— Когда мы доберемся до суда, я вам расскажу остальное, — сказала она, — но отсюда надо убираться быстро.

Я тоже начал выбираться из-за стола:

— Но я клянусь, что…

— Да черт вас побери, потом! — Хинкли решительно направилась к двери, пока я еще только вылезал из отсека. Я бросил на стол горсть мелочи, извиняясь, улыбнулся официантке и поспешил следом, чтобы не отстать.

17. ПЯТНИЦА, 12:57

Нагнал я ее уже на улице. Конторщики разбегались по своим столам и ячейкам, вцепившись в полупрочитанные газеты и чашки кофе с пенкой; толпа на тротуарах редела. Но машин было полно, и стоянки вдоль Сентрал-авеню были битком забиты.

— Идите быстро, — сказал я вполголоса, догнав ее и взяв под руку. — И смотрите за машинами. Как только увидите что-нибудь полоз…

— Я знаю, — шепнула она. — Быстрее, Бога ради!

Я посмотрел на нее, она очень серьезно наклонила голову. Она тоже знала: и Джон, и Ким По были застрелены из машины, и, хотя возле бара Клэнси заметили фургон, не было стопроцентной уверенности, что убийца ездит именно на нем. Единственное, что играло нам на руку, так это то, что в такую погоду водители обычно держат окна закрытыми. Хотя Кейл Мак-Лафлин и говорил, что лазерная винтовка может стрелять сквозь неотражающее стекло, киллер, желая прицелиться поточнее, наверняка бы открыл окно.

Мы жались к стенам домов, а я, как учил меня когда-то отец, шел со стороны мостовой — на сей раз по более серьезным причинам, чем защитить даму от брызг из-под колес машин. Если она — основная цель киллера, то так она будет чуть в большей безопасности. Конечно, если она права, то не очень важно, что я делаю, поскольку этот гад может первым шлепнуть меня. Честно говоря, не слишком утешительная мысль.

— Вы решили, к какому именно судье хотите обратиться? — спросил я на ходу. Оставался только один квартал, и была уже видна площадь на пересечении Сентрал и Каронделет. Прямо за площадью возвышался пятиэтажный дом окружного суда из белого бетона.

Хинкли задумалась, потом покачала головой.

— Я никого из здешних судей не знаю, — ответила она, не отводя взгляда от улицы. — Я просто думала туда дойти и прочесть чье-нибудь имя на дверной табличке.

Я вздохнул. Только сейчас я заметил, что она одета в башмаки до колен из телячьей кожи. На правом ботинке развязался шнурок, но я не стал ей об этом говорить, чтобы не останавливаться.

— Это не так просто, — сказал я. — У них такие же рабочие часы, как у всех служащих, и в пятницу, если они кончают дела рано, вполне могут уже быть на поле для гольфа.

На секунду я задумался, вспоминая судей, о чьих процессах мне доводилось писать отчеты.

— Можем попробовать найти Свенсон. Эдит Свенсон, — добавил я. — О ней говорят, что она по крайней мере честна. Не знаю, будет ли она на месте, но мы всегда можем…

Она вдруг со свистом вдохнула воздух, и ее рука под моими пальцами затвердела. Я проследил за ее взглядом и увидел фургон, сворачивающий с Каронделет в нашу сторону. Белый «форд эконован», продукт конца восьмидесятых — ржавый бензиновый бегемот, натужно пускающий клубы бледного дыма из выхлопной трубы и доживающий последние дни, отведенные ему до изъятия. Но главное было не это, а то, что он медленно двигался в нашу сторону. Водителя я не мог разглядеть, но со стороны сиденья пассажира окно было опущено.

В нескольких шагах от нас оказалась дверь какого-то ресторана под раскрашенным парусиновым тентом.

— Быстрей туда! — крикнул я.

Хинкли не надо было погонять. Мы нырнули под тент и шмыгнули к двери. Я схватился за ручку и распахнул было дверь, но в этот момент «эконован» прогрохотал мимо.

Мы стояли, как окаменелые, и смотрели на фургон. За баранкой сидел пожилой чернокожий джентльмен. Не обратив на нас ни малейшего внимания, он зарулил по Сентрал в сторону от здания суда. Из стереоколонок доносилась ва-ва-ва-ва-ууу — грохочущая древняя песенка.

Ложная тревога.

Берил, пошатнувшись, прислонилась к дверному косяку и прижала руку к груди.

— Боже мой, никогда не думала, что так обрадуюсь Айку и Тине Тернер.

— Когда мы выберемся из этой истории, я вам подарю такую запись, пообещал я и потянул ее на улицу.

— Черт возьми! — Она вдруг остановилась и посмотрела вниз. — У меня ботинок развязался.

Я снова подумал, не дать ли ей завязать ботинок, но решил, что не стоит. Следующий фургон может нести менее безобидный груз, чем старые записи классических мелодий.

— Это потом, — сказал я, увлекая ее за собой. — Сейчас надо идти.

Мы миновали переулок и последний дом квартала — обреченное на снос офисное здание с забитыми фанерой окнами: одна из жертв землетрясения, владелец которой решил, что снос обойдется дешевле ремонта. Теперь мы были уже почти напротив угла здания суда, занимавшего целый квартал, столь же непритязательного и безликого, как окружная тюрьма и дом правительства штата рядом с ним. Все три здания были жертвами официального архитектурного стиля, который один мой приятель назвал «Постготический параноид двадцатого века»: ни одного окна на гладких стенах первого этажа, а на следующих этажах — узкие створчатые окна, похожие на бойницы лучника. Верьте нам, ибо мы — правительство.

— Верю, если вы отражаете лазерные лучи, — пробормотал я.

— Что? — переспросила Хинкли.

— Да ничего. Мысли вслух.

После этих слов у меня действительно возникла новая мысль.

— А эти двое, Дик и Джефф? Когда я их увижу?

Хинкли посмотрела на меня, и взгляд ее был весьма красноречив. Она мне в общем-то доверяла — то есть доверяла ровно настолько, чтобы перед сдачей судье сообщить факты и их засвидетельствовать, но она совершенно не была готова доверить мне жизнь своих друзей. В конце концов я ведь сознался ей, что Баррис рассчитывает выйти через меня на Пейсон-Смита. И хотя я был явно удивлен, что карточка Барриса оказалась жучком, и охотно оставил ее в ресторане, вполне могло оказаться, что ВЧР меня использует как подсадную утку.

— В свое время я вам дам знать, — ответила она ровным голосом. — Не волнуйтесь, они о вас знают. Но давайте не все сразу, ладно?

— Да, конечно. Как вы решите.

Мы уже вышли на угол Сентрал и Каронделет. Других пешеходов не было видно, ни одна машина не нарушала знак «Стоянка запрещена» возле зданий суда и тюрьмы. Пока все нормально, осталось только перейти улицу, пересечь площадь в виде почтовой марки с пустыми цементными гнездами для деревьев вместо зубчиков, а дальше — боковая дверь здания суда для нас открыта. Металлодетекторы там установлены с тех пор, как какой-то псих открыл в зале суда огонь и перестрелял уйму народу; и с тех же пор у входа в здание стоит наряд полиции. Проскочить дверь — и мы, считай, уже дома.

Я оглядел площадь и потянул Хинкли с тротуара на мостовую.

— Вперед, — сказал я. — Пошли.

Мы поперли напрямик через широкий перекресток, не обращая внимания на разметку и светофор, не переходя на бег, но и не глазея по сторонам. Примерно на середине перекрестка она высвободила руку. Идя рядом, мы ступили за бордюр и вышли на площадь. За окнами здания суда уже были видны люди за письменными столами и в коридорах. До боковой двери осталось чуть больше двух метров.

Она издала какой-то звук — как будто все-таки наступила на болтающийся шнурок, но я не обратил внимания. Меня уже отпускало напряжение. «Ах ты гад, в тени затаившийся…»

— Я вам найду компакт-диск с Тиной Тернер в одном местечке на Дельмар-стрит, — сказал я. — Бывали в «Винтейдж Винил»? У них лучш…

Меня не слушали. Она отстала. Я обернулся посмотреть, ожидая увидеть, что она все же решила завязать ботинок.

Доктор Берил Хинкли лежала лицом вниз на бетонном тротуаре, и ее ноги еще дергались, получая от остатков мозга приказы бежать во весь дух.

Но это было невозможно, поскольку беззвучный луч пробил у нее в затылке дыру шириной с большой палец.

Время остановилось, как в сюрреалистическом фильме. По улице ехали машины, на площади клевали невидимые крошки голуби. В небе тарахтел пригородный вертолет, направляясь в муниципальный аэропорт поблизости. У моих ног лежала мертвая женщина, а вокруг продолжался как ни в чем не бывало обыкновенный день. Секунду назад вы вели беседу о древних компакт-дисках, а сейчас ваш собеседник лежит на углу грудой холодеющего мяса… застреленный…

Лазерным лучом.

Я вырвался из ступора и огляделся. Автомобилей не видно, но вокруг высотные дома. Бесчисленные окна полудюжины домов, и за одним из них сидит снайпер, наводящий свою смертоносную мушку — теперь на меня.

Беги, кретин!

Ближайшее бетонное гнездо было прямо за мной — большая круглая урна метр в высоту и два с половиной метра в диаметре. Я нырнул за нее и съежился, вжимаясь в стену, и собственный пульс гремел у меня в ушах. Таких гнезд за мной было еще семнадцать, три ряда по шесть, и они вели к двери здания суда. Хоть и пустые, эти гнезда давали достаточную защиту. Если бы я мог, прячась за ними, пробраться к боковой двери…

Прямо, пробраться. Следующее в ряду гнездо было не ближе трех метров, и снайпер меня засечет, как только я высуну голову. Я даже не успею понять, отчего умер.

Обняв стенку гнезда, я вспоминал, что мне говорил Мак-Лафлин про лазерные ружья. Беззвучное. Луч невидим. Прямая траектория. Практически неограниченная дальность. Но большие и громоздкие, величиной с ручной ракетомет. Значит, кто бы с ним ни работал, он должен быть прикован к месту. И еще что-то…

Две прилично одетые женщины, может быть, юристы суда, возвращавшиеся по улице с ленча, вышли из-за угла здания Правительственного центра. Они продолжали о чем-то болтать, пересекая Каронделет, как вдруг увидели на противоположном тротуаре тело Берил Хинкли.

Застыв посередине улицы, они растерянно смотрели на труп, и вдруг одна из них обернулась и заметила меня. Я ничего не успел сказать, как она закричала дурным голосом, повернулась и побежала обратно.

Класс. Как раз этого мне недоставало: они позовут полицию и сообщат про маньяка-убийцу на площади суда. Закрыв глаза, я в отчаянии стукнул головой по урне. Через минуту здесь будет полно полицейских, и они…

Через минуту.

Ага, вот оно. Мак-Лафлин говорил, что для перезарядки лазера нужно шестьдесят секунд. Если он не врал, у меня есть еще несколько секунд, пока киллер снова сможет нажать на спуск.

Не слишком большое утешение. Минута наверняка уже прошла. Но если бы я был у киллера на мушке, то он уже меня бы убил. Может быть, он и видел, как я скрылся, но пока между нами цементная урна, он меня не достанет.

Пока. Но я не смогу здесь долго просидеть. Рано или поздно мне придется встать.

«Сейчас об этом не думай, — сказал я себе. — Думай о том, что делать».

Ладно. Итак, ее не могли застрелить из окна ни суда, ни Правительственного центра: эти дома передо мной, и из их окон киллер, кто бы он ни был, меня бы увидел. У тюрьмы сюда выходило лишь несколько окон, и вообще — это самое неподходящее место для снайпера. Высотный жилой дом за зданием суда — угол зрения не тот, он бы не попал ей в затылок.

Оставалось еще четыре или пять зданий на другой стороне Сентрал-авеню. Если бы только понять, из которого…

Около входа в суд возникла какая-то толчея. Обернувшись через плечо, я заметил несколько человек, высыпавших из створчатых дверей: юристы, клиенты, свидетели, клерки — и все глядели на меня. За ними выходил коп в форме; какой-то зевака показал на меня, и коп вытащил пистолет, но вместо того, чтобы взяться за дело, быстренько затолкал всю публику обратно в здание и встал у входа. Краем глаза я увидел, как он снял с пояса телефон, раскрыл и поднес к лицу.

Клейтонская ментовка была отсюда в четырех-пяти кварталах. Теперь я мог дожидаться прибытия закона. Мысль соблазнительная — мирно сдаться и пойти в тюрьму, а когда страсти поостынут — доказать свою невиновность. Но это тоже значило выйти из укрытия. Снайпер меня снимет даже в окружении спецподразделения полиции. И мне уже будет до фонаря, допрут ли они, как и почему я вдруг свалился с дырой в башке.

На хрен мне такое надо. Я должен сам обнаружить снайпера. И у меня возникла идея, как это сделать.

Стараясь не распрямляться под прикрытием цементной стенки, я вытащил из кармана Джокера, открыл крышку и переключился в вербальный режим.

— Джокер, включение, — сказал я.

«Добрый день, Джерри. Чем могу служить?»

— Дай мне карту улиц района Клейтон. — Я оглянулся через плечо на полицейского у входа: он, видимо, прочно залег в засаде, ожидая подкрепления. — Покажи окрестность перекрестка Саут-Сентрал и Каронделет радиусом три квартала.

«Выполняю… Подожди, пожалуйста, минутку. — Джокер замолчал, соединяясь по модему с нейронно-сетевой библиотекой. Прошло несколько секунд, и на двустворчатом экране ПТ появилась схема. — Вот карта, которую ты запрашивал».

Издалека послышался вой сирен. Я заставил себя о нем не думать.

— О'кей. Теперь наложи на нее трехмерные изображения всех домов этой окрестности, и по-быстрому.

«Функция «по-быстрому» мне неизвестна. Прошу ее определить».

— Забудь «по-быстрому». Просто сделай.

На сетке улиц выросли дома. Карта стала похожа на аэрофотоснимок Клейтона вокруг площади суда.

— Очень хорошо, — сказал я. — Войди в графический редактор. Я дам тебе координаты на карте, запишешь в свою память.

«Понял, Джерри».

Я взялся за миниатюрный трекбол и переместил курсор по экрану, поставив его примерно там, где лежало тело Хинкли. Когда я убрал палец, курсор исчез, и на его месте замигала крошечная буква «х».

Пока все по плану, но сирены выли уже ближе. Я снова глянул через плечо, но копа в дверях суда не увидел. Сделав глубокий вдох, я продолжил:

— О'кей, теперь проведи линии между этой точкой и…

Черт! Я вдруг сообразил, что моя собственная изобретательность меня подвела. Как спросить у Джокера о возможной прямой траектории между Хинкли и снайпером. Стоит мне допустить неточность формулировки, и из отмеченной мною точки разбегутся десятки линий.

А как, черт побери, объяснить компьютеру, что мне нужно, если он понимает все буквально? «Смотри, видишь, кто-то лежит на улице, так вот, откуда ее могли застрелить лазерным лучом, мне это интересно, потому что я — следующий, так вот, скажи мне, откуда, и по-быстрому, потому что сейчас копы наедут, — а по-быстрому — это значит шустро, живой рукой, pronto»…

М-да. Хилый шанс — но лучше, чем никакой.

— Точку с указанными координатами поднять на высоту пять футов… медленно начал я.

«Извини, Джерри, но у меня есть для тебя срочное сообщение».

От его спокойного голоса можно было взбеситься. Я тут решаю сложнейшие задачи ради спасения своей жизни, а он, видите ли, хочет доставить мне письмо. Моргнув, я беззвучно выругался.

— Сейчас не время, Джокер.

«Прости, Джерри, но у сообщения высший приоритет. Отправитель идентифицирован как Рубиновая Ось».

Что за так твою…

— Давай его сюда! — рявкнул я.

Экран разделился пополам, карта не изменилась, только масштаб увеличился вдвое, а в другой половине появилась строка сообщения:

«Лазерный луч послан из дома 1010 по Саут-Сентрал-авеню, этаж 5».

В тот же момент из указанной мной точки вылетела красная линия и уперлась в заброшенное здание на противоположном углу от суда.

Я уставился на экран. Как могло случиться…

— Не шевелиться, мистер! — услышал я окрик за стеной. — Руки держать на виду!

Полицейский у входа в здание суда. Я выпустил его из виду, когда занимался Джокером. Теперь он стоял прямо за мной. Широко расставив ноги и держа револьвер обеими руками, он направил ствол прямо мне в затылок.

— О'кей, о'кей, — сказал я, стараясь его успокоить. — Оружия у меня нет, видите?

В правой руке я держал Джокера, левую показал открытой.

— Видите, это ведь не пистолет?

— Я вижу, сэр, — ответил полицейский, на которого моя речь не произвела впечатления. — Теперь положите это на землю, встаньте и поднимите руки на затылок. Немедленно, сэр.

Я аккуратно положил Джокера на бетон и заложил руки за голову, но вставать не стал.

— Офицер, — сказал я самым спокойным голосом, на который был способен, — эту женщину застрелили с верхнего этажа вон того дома. — Я мотнул головой в сторону обреченного на снос здания. — Я к этому не имею отношения, но…

Взгляд офицера метнулся в ту сторону и тут же вернулся назад. Он ничего не хотел слушать.

— Встаньте, мистер.

— Я же вам говорю, если я встану, он меня тут же…

Он смотрел только на меня.

— Мистер, я не шучу! Руки за голову и встать!

Сирены выли неподалеку; мчась по Сентрал-авеню к зданию суда. Ожидавший подмоги офицер не собирался давать мне ни единого шанса. На тротуаре лежит мертвая женщина, а подозреваемый рассказывает сказки. Указательный палец правой руки лег на спусковой крючок. Передо мной стоял молодой практикант, только что из академии. Он хотел быть Хорошим Полицейским, но я слишком хорошо знал, что дурная репутация полицейских как любителей спускать курок более чем заслуженна.

Первая патрульная машина влетела на площадь и остановилась; я сделал глубокий вдох. Кавалерия прибыла. Может быть, они спугнули снайпера.

— О'кей, — сказал я. — Только спокойно, ладно? Я встаю.

Прибыла вторая машина, заняв позицию за первой, из нее выскочили два копа и побежали к телу Берил Хинкли. Я медленно начал подниматься на ноги, не спуская глаз с пустых окон в доме, на который указала «Руби».

Не успел я поднять головы на высоту урны, как заметил неясное шевеление за угловым окном пятого этажа: короткий тусклый блеск, как солнечный блик на металле…

— Ложись! — крикнул я, бросаясь на землю.

— Стоять… АУУУВВВ!

В груди копа чуть ниже воротника появилась небольшая черная дырка. Он выронил револьвер, схватившись за шею, ноги подкосились, и он с воплем упал на мостовую. Он был еще жив, хотя лазерный луч прошил его насквозь.

Два копа из второй машины, бежавшие ему на помощь, остановились как вкопанные. Они все видели, но — было ясно по выражению их лиц — ничего не поняли. Они посмотрели на своего коллегу, потом на меня, потом снова на него.

— Я ничего не делал! — завопил я, распластавшись на бетоне, выставив руки перед собой. — Я просто здесь лежу! Вызовите ему «скорую»!

Копы очнулись. Бросились они не ко мне, а к раненому практиканту. Он корчился от боли, суча ногами по бетону. Его товарищи опустились около него на колени, один из них схватил его телефон и щелкнул крышкой.

— Мобиль Чарли-пять, ответ на вызов от здания суда. Код десять-три, офицер выведен из строя!

Двое других бросились ему на помощь. Какую-то секунду все они были заняты раненым. Обо мне забыли. Я поднялся на четвереньки, подобрал Джокера и сунул его в карман.

А потом вскочил на ноги — и бежать!

Но не прочь от этого места, а прямо к заброшенному дому.

18. ПЯТНИЦА, 13:07

Если ты знаешь, что за тобой охотится снайпер, то можно точно сказать одно: это помогает бежать быстрее.

Даже перебегая через перекресток, я знал, что у меня есть меньше тридцати секунд — и то если есть — добраться до укрытия, пока перезарядятся батареи. С другой стороны, если я рвану прямо к дому, то стрелок наверху в меня попасть не сможет. Отвесный выстрел почти невозможен — иначе он стрелял бы по Берил еще на тротуаре.

Я слышал, летя к дому по прямой, как за спиной орут копы, требуя остановиться. Мне стукнуло в голову, что они ведь могут открыть огонь, но останавливаться и залегать посреди перекрестка я тоже не собирался. И так плохо, и так плохо. Единственное, на что я надеялся — обученный полицейский офицер не будет стрелять в спину бегущему человеку.

Так что я не остановился.

Лазерный луч не проделал у меня в голове дырку, и револьверной стрельбы я не услышал. Добравшись до тротуара и нырнув в дверь дома, я перевел дух. Фасад оставался в сравнительной сохранности, но фанера в окнах была явной печатью на приговоре дома к сносу.

В эту секунду мне не грозило ничего, но надо было бежать дальше, пока за мной не ввалились копы. На забитой фанерой двери висел амбарный замок, но, приглядевшись, я увидел, что его дужка перерезана как будто парой мощных ножниц, а затем аккуратно составлена, чтобы замок казался запертым.

Пневматические петли взвизгнули, когда я потянул дверь на себя и вошел в узкий вестибюль, стараясь не наступать на битое стекло. Дверь за мной захлопнулась. Мглу пронизывали проходящие сквозь щели фанеры солнечные лучи; в их свете можно было прочитать таблички на дверях. В основном офисы адвокатов, а второй и пятый этажи во время землетрясения пустовали.

Дом хранил каменное спокойствие.

Перебирая по стене руками, я пробирался в глубь дома. Миновал разбитый фонтан в холле, неработающий лифт, вход в бывшую парикмахерскую и добрался, наконец, до конца коридора, где была дверь на лестничную клетку.

Я открыл дверь, она скрипнула. Я застыл, прислушиваясь к темноте наверху. Ничего не было слышно, но это ничего не значило. Как я понимал, снайпер мог стоять на верхней площадке и ждать, когда я просуну голову.

Я стал обдумывать возможность отступления, но тут же отбросил эту мысль. Отступить — значит дать снайперу шанс еще когда-нибудь попробовать… а сейчас у меня самого был шанс, хотя и мизерный, загнать этого гада в угол и положить раз и навсегда конец этой игре.

И потому я проскользнул на лестницу, тщательно затворил за собой дверь и полез по ступенькам вверх.

Свет, бивший в незабранные окошки на каждой площадке, давал мне возможность осмотреться перед тем, как пробежать следующий марш. При моем приближении разбегались мыши и тараканы, пахло затхлой пылью и застарелой мочой выброшенных отсюда сквоттеров. На площадке третьего этажа лежала кучка щебня с разрушенного потолка. Я вытащил из этой кучки короткий стальной пруток, крутанул его в руках и, вспомнив того сумасшедшего адвоката — позавчера в Муни, — подумал, не здесь ли была его контора.

На площадке пятого этажа меня никто не ждал.

Остановившись перевести дыхание, я внимательно осмотрел дверь, ведущую в тот конец дома, откуда стреляли. На первый взгляд она была нетронутой, но потом я заметил прямую полоску пыли и обломков штукатурки — открываемая дверь прочертила ведущие к этой полоске полукруглые следы.

За мной было окно, выходящее на задний двор. Выглянув, я заметил на боковой дорожке под пожарной лестницей потрепанный коричневый фургон «тойота». Похоже было, что от пожарной лестницы до дорожки вела прицепная лестница. Если машина принадлежала киллеру, то отход он себе подготовил по пожарной лестнице.

Мне бы следовало подумать об этом раньше. Было бы совсем неглупо подстеречь его внизу под пожарной лестницей. Но теперь уже обратно не отыграешь. Я здесь, а он где-то внутри, и пришло время прижать этого гада к ногтю, пока он еще кого-нибудь не убил.

Сжав покрепче пруток, я прошел на цыпочках к двери, схватился за ручку и осторожно отворил дверь.

Короткий коридор вел мимо поломанного лифта и какого-то офиса к окну на пожарную лестницу. Оно было приподнято, а дверь офиса взломана деревянным рычагом, валявшимся тут же.

Из-за двери доносились какие-то звуки: металл стучал о металл, прошелестела, расстегиваясь и застегиваясь, застежка-«молния». Кто-то натужно вздохнул. Я прижался к стенке спиной и бесшумно прокрался к двери.

За дверью было пусто. Еще до землетрясения оттуда вывезли всю мебель. Внутренние перегородки сломались, и большая пустая комната была огорожена лишь стенами дома. Пылинки плясали в полуденных лучах солнца, бивших в окна и в дыры потолка, над кучками кирпичных обломков, труб, цемента, извести.

У стены напротив быстро паковал инструменты своего ремесла киллер.

Я его не узнал. Он вообще выглядел так, что его не узнал бы никто. Среднего роста, нормального сложения, лет около сорока, бежевый рабочий комбинезон. Лицо ничем не примечательное. На голове скобка радиотелефона. Тускло блеснуло солнце на большой лысине и на стеклах в проволочной оправе. Говорят, что зло банально — теперь я видел это воочию. Этот хмырь мог быть кем угодно — уборщиком, электриком, дератизатором, — да кем угодно, только не профессиональным убийцей.

Он быстрыми и точными движениями разбирал свое оружие: небольшой баллон сжатого газа, устройство, похожее на поршневой насос, пара аккумуляторных батарей, от которых вился тонкий проводок к длинному неуклюжему инструменту, напоминающему базуку времен второй мировой войны. Эта штука была смонтирована на треножнике, а над ее стволом тянулся телескопический инфракрасный прицел. Киллер разбирал конструкцию, упаковывая ее в двухколесную сумку для клюшек для гольфа.

При словах «лазерная винтовка» вы представляете себе что-нибудь вроде штучки из фантастического фильма: небольшое легкое оружие вроде АК-47. Эта же штука была больше похожа на промышленный сварочный аппарат из гаража Чеви Дика.

«Да, конечно, людей убивали из фургона. Таскать с собой всю эту фигню точно нужен фургон», — подумал я.

Ладно, не до того. Он стоял ко мне спиной. Цель скрылась, и он хотел только унести ноги, пока все тихо. А вот тебе, дядя, сюрприз.

Он отсоединил батарею и запихивал ее в сумку, и тут я, так тихо, как только смог, проскользнул в дверь, стараясь не наступать на крошки мусора и крепко сжав пруток обеими руками. Он разогнулся, чтобы взяться за сам лазер, и я остановился. Достав из кармана комбинезона электроотвертку, он ткнул ею под треножник, нажал на кнопку, и она тихо зажужжала. Я набрал воздуху и рванулся к нему, на ходу замахиваясь прутком.

На полпути я наступил на кирпичные крошки. Он дернулся, обернувшись на звук, бросил отвертку и полез в нагрудный карман комбинезона, что-то оттуда выхватывая и поворачиваясь навстречу летящей на него фигуре.

Я завопил во всю мочь, занося железяку над головой. Автоматический пистолет сорок пятого калибра уже вылез из кармана, но навести его не было времени.

Удар пришелся ему по груди и сбил его с ног. Пистолет вылетел из руки и упал метрах в трех от места приземления его задницы.

Он выбросил вперед правую ногу, метя мне в лодыжку. Я вскрикнул и запрыгал на одной ножке, а он перекатился и потянулся за пистолетом.

— Едрит твою мать! — крикнул я, занося над ним тонкий стальной пруток, и хлестнул его изо всей силы по правой руке. Удар пришелся по локтю.

Он завопил в тот же момент, как я услышал сухой щелчок раздробленной кости. Схватившись за руку, он перекатился на спину, теряя очки и заходясь от боли.

— Твою мать, я тебе сказал! — крикнул я снова и хлестнул его прутком прямо между ног.

Такой вопль мог разнести вдребезги бокал. По ширинке стало расплываться темное пятно. Он схватился за пах, но мне было наплевать.

— Не понял? — прорычал я. — Так ты, сука, еще и глухой? «Мать твою так», я тебе сказал!

На этот раз удар пришелся по правому колену. У меня в пальцах отозвался тонкий фарфоровый звон размолотых костей и хрящей.

Прости меня Господь, но мне было приятно.

У него из глаз хлынули слезы, а лицо стало сплошь багровым. Я наклонился над ним, смакуя его агонию, с наслаждением внимая визгу недорезанной свиньи.

— Опять не слышу, гандон штопаный! — заревел я снова, занося для удара пруток. — Я тебе сказал…

— Я слышу! — выдохнул он сломанным, сиплым голосом. — Я слышу! Не надо…

Я увидел лицо Джона. Лицо Берил Хинкли. Лицо Джейми, хотя к его смерти этот мешок дерьма отношения не имел. Я хотел забить его до смерти… Но сначала получить ответ на кучу вопросов.

— Откуда ты? — крикнул я. — Кто тебя послал?

У него перекосилось лицо.

— Вввв… кккк…

— Говори, падаль! Кто тебя послал, или ты, клянусь Богом, никогда уже ходить не сможешь!

Грудь у него ходила ходуном, будто он пробежал десять миль. Еще минута, и он впадет в шок, а тогда мне его не достать.

— Говори, говна кусок! — Я сунул ему в морду зазубренный край арматуры и дал его воображению довершить остальное. — Говори, блин!

— ВЧР! — крикнул он. — Я работаю на ВЧР!

Ничего неожиданного. Все еще держа пруток над его головой, я выхватил Джокера и включил аудиозапись.

— Кто из ВЧР тебя послал? — спросил я, хотя ответ уже знал. — Кто? И зачем…

— Бросьте эту штуку, Розен!

В дверях стоял Майк Фарентино, а по бокам — два офицера в форме. Каждый из них, сгорбившись и чуть присев, держал перед собой пистолет, и оба пистолета смотрели точно мне в диафрагму. Фарентино держал руки в карманах.

— Отойди от него, Джерри, — сказал он ровным голосом. — Отойди и…

— Да брось ты, Майк.

Я отвел пруток от лица снайпера и выпустил его из руки. Он глухо звякнул об пол. Подняв руки, я отступил от человека на полу. Гнев мой растаял так же быстро, как появился.

— Вот этот друг вам нужен, а не я. Я его…

— Джерри, заткнись. — Фарентино вошел в комнату. — Симмонс, займись человеком на полу. Конклин, проверь, чтобы у мистера Розена не было ничего такого, чего у него быть не должно.

Копы разогнулись. По-прежнему держа пистолеты наготове, они пересекли комнату. Я держал руки поднятыми, пока Конклин ощупал меня с головы до ног и забрал у меня Джокера.

— Он чист, лейтенант, — сказал он, засовывая пистолет в кобуру и протягивая детективу мой ПТ. — У него было только это.

— Пострадавший в плохом состоянии, сэр. — Симмонс стоял на коленях рядом с человеком на полу и щупал его пульс. — Он еще в сознании, но у него сломана рука, раздроблена нога и кровотечение в области половых органов.

Помолчав, Симмонс добавил:

— На полу обнаружен пистолет.

Фарентино подошел к пистолету и встал на колени рядом с ним, тщательно избегая прикасаться к нему руками.

— Еще одну «скорую», pronto, — потребовал он, не обращаясь ни к кому конкретно, — и прихватить вот это вещественное доказательство. Его в Даунтаун, в лабораторию. Отпечатки пальцев, заводской номер, разрешение, история и все прочее.

Симмонс кивнул, затем посмотрел на лежащего. Рядом с его головой валялась радиостанция. Полицейский поднял ее, послушал и протянул лейтенанту.

— Атмосферные разряды, — сказал он. — Но она наверняка работала.

— В мешок и в лабораторию, — ответил Фарентино.

— А с этим что делать? — спросил, показывая на меня, Симмонс. — И его в Даунтаун?

— Пока ты еще не начал читать мне меню, Майк, — сказал я, — обрати внимание на эту гаргару. Это — та самая лазерная винтовка, что вы, ребята, ищете. А этот хмырь — убийца трех человек.

Фарентино посмотрел на киллера, потом встал и подошел рассмотреть наполовину разобранный лазер, все так же стараясь не трогать ничего руками. Закончив осмотр, он хмыкнул и повернулся ко мне.

— А теперь ты собираешься мне рассказать, как ты разыскал этого деятеля и поработал с ним, пока он не успел пристрелить и тебя, верно?

Я опустил руки:

— И не думал, лейтенант. Он застрелил Берил Хинкли — женщину на площади, — когда мы с ней вместе переходили улицу. Следующим выстрелом он пытался убить меня, но попал в судебного копа. — Я сглотнул слюну, вспомнив вопль раненого. — Он поправится?

— Гехт? Его отвезли в госпиталь. Мальчик цепкий, выкарабкается. Фарентино все не отводил глаз от лазера. — И ты, значит, понял, откуда садит этот голубчик, и решил взять дело в свои руки?

— Вроде того. — Я пожал плечами. — Мне жаль вашего парня, но он не просек ситуацию. Я пытался ему объяснить, но он был не в настроении понимать, а талдычить по слогам не было времени. — Я показал на пистолет на полу: — Это пистолет нашего приятеля. Извини, что я так его отделал, но…

— Понимаю, понимаю. — Фарентино отошел наконец от лазера. — Понимаю, в каком ты был состоянии.

— Инстинкт самосохранения сработал. Да, там, за домом, стоит фургон. Думаю, что это его машина. Вы бы посмотрели…

— Я знаю. Мы его нашли перед тем, как направились сюда.

Фарентино задумчиво почесал переносицу, затем ткнул пальцем в сторону Конклина:

— О'кей, Билл, оставь его. Мистером Розеном займусь я. Ты пойди помоги Джерри… да, и позвони в Даунтаун, пусть пришлют команду судебных экспертов. Мне нужны все отпечатки с этой штуки и вообще все, что они смогут найти. И держи репортеров отсюда подальше, понял? Одного вот так хватит.

Конклин шутки не принял. Он замялся, глядя на меня с подозрением:

— Лейтенант, я вас правильно понял? Я имею в виду, вдруг он и есть тот, кто…

Фарентино вздохнул:

— Билл, ты хочешь, чтобы мистер Розен правильно записал твои имя и фамилию? Он из «Биг мадди инкуайрер». Я думаю, как приятно будет шефу увидеть твое имя в ближайшем номере.

Конклин заткнулся. Подарив меня кислым взглядом, он протянул мне Джокера и пошел помогать своему напарнику. Симмонс склонился над автоматическим пистолетом на полу. Сняв с пояса пластиковый мешок для вещественных доказательств, он пропустил авторучку через ствол пистолета и аккуратно положил его в мешок. Еще раз взглянув на меня, он снял с себя форменную куртку и укрыл снайпера.

Уже слышались сирены «скорой», когда Фарентино отозвал меня в угол, подальше от двух других.

— Я буду благодарен, если ты выключишь свой ПТ, — сказал он тихо. — Я знаю, что ты не имеешь отношения к убийству этой дамы, но я не хочу, чтобы в газету попало остальное. Ты меня понимаешь?

Я и забыл, что у Джокера была включена запись. Щелкнув выключателем, я сунул компьютер в карман.

Фарентино выщелкнул сигарету из пачки и закурил.

— Господи ты мой Боже, — вздохнул он, — ты, Джерри, просто гвоздь в сапоге. Я тебя увидел только вчера вечером, и ты мне уже третий раз попадаешься. Если бы я не знал, что будет только хуже, ты бы у меня сейчас проехался в Даунтаун в наручниках.

— Меня уже туда катали, — ответил я, — но все равно спасибо.

— Мне наплевать, Джерри, что у тебя там с ВЧР. — Он выдохнул клуб голубого дыма и ткнул в мою сторону пачкой сигарет. — А вот это — дело полиции. Мне трудно будет объяснить, как вышло, что я нашел репортера, выбивающего предполагаемому убийце бубну железным прутом…

— Остынь, лейтенант. — Я поднял Джокера. — Вот здесь все записано. Этот человек работал на ВЧР — он сам мне сказал.

— Это я знаю, — сказал он быстро, вынув из кармана свой ПТ и раскрыв его. — Это мы слышали в дверях. А теперь я хочу услышать всю историю, и с самого начала.

Я рассказал ему все, что произошло с момента нашей встречи с Хинкли в ресторане. Я исключил лишь подробности насчет «Рубиновой Оси», но упомянул о том, что карта, данная мне Баррисом накануне, оказалась следящим устройством.

Фарентино внимательно слушал, а когда я закончил рассказ на том, как обнаружил стрелка в этом здании, сказал:

— О'кей, я готов поверить, но вот… — Он осекся и прочел что-то у себя на экране. Удивленно поднял брови. С лестницы слышались шаги. Фарентино оглянулся через плечо: в дверь входили три санитара со сложенными носилками. На нас они не обратили внимания, но Фарентино выглядел так, будто его отпустила тревога. Выдохнув, он повернулся ко мне.

— Я получил ориентировку, — тихо произнес он. — На тебя десять-девяносто четыре.

— Я что, за парковку не заплатил? Так у меня даже машины…

— Заткнись. — Глаза Фарентино блестели, как черный лед. Захлопнув ПТ, он сунул его в карман пальто. — Некогда выпендриваться. Ориентировка от ВЧР. И она значит, что ты подлежишь немедленному задержанию. Как общественно опасный тип, или вооруженный подозреваемый, или невменяемый или все это сразу.

— Что за херня…

— Чистая правда. ВЧР нужен твой скальп, и немедленно.

Тут уж настала моя очередь похолодеть. Я глянул на санитаров, хлопотавших около стрелка. Никто из них не обращал на меня внимания, но в любую секунду…

— Когда это случилось? — прошептал я.

— Только что. — Он склонил голову набок, глядя на двух патрульных. Эти пусть тебя не волнуют, они еще несколько минут провозятся, но тебя ищут федералы. Не мне говорить тебе, почему.

Это верно, я мог догадаться и сам. В тот момент, когда Хинкли взрезала трассер и оставила его в ресторане, тот, кто следил за моим сигналом, понял, что я их перехитрил. Тогда Баррис велел киллеру, который с моей невольной помощью выследил уже Хинкли, убрать и меня. А поскольку это не вышло, Баррис хочет привезти меня в клуб «Стадион» для последней встречи.

И в этот раз уже не выкрутиться. Если они возьмут меня, они возьмут и Джокера и доберутся до интервью, что дала мне Хинкли перед своей гибелью. Даже если я выброшу Джокера в мусорный бак, а сам сдамся, у меня мало шансов покинуть стадион. Живым, во всяком случае.

Я глубоко вдохнул, пытаясь овладеть собой и подавить панику. Вокруг здания было полно копов, и наверняка через пару минут будут солдаты ВЧР.

— О'кей, Майк, — сказал я неожиданно сиплым голосом, — как скажешь, так и будет.

— Да-да. — Фарентино покачал головой. — Что я мог, я уже сделал. Я тебя допросил в присутствии еще двух офицеров и установил, что ты не являешься подозреваемым, и потому можешь идти на все четыре стороны. Если Баррис прицепится, у меня руки чисты. Я — дубина-полицейский, который дал тебе ускользнуть. Вы уж меня простите.

— Послушай, Майк…

— Уматывай отсюда, — буркнул он вполголоса. — Быстро убирайся из здания. Не ходи ни домой, ни к жене — там тебя в первую очередь будут искать. И не лезь в сеть, мать твою…

— Майк, — сказал я, — как…

— Быстро! — шепнул он. — Шевели ушами!

Я начал было спорить, но он повернулся спиной. Следя за струйкой дыма от сигареты, он прошелся по комнате; Конклин посмотрел, как он подходит, перевел взгляд на меня, потом потерял ко мне интерес.

Разрушая мое оцепенение, над крышей заревел вертолет. Я огляделся, потом тихо вышел из комнаты и пошел через коридор. Окно на пожарную лестницу было все еще открыто. Высунув голову, я никого внизу не увидел и потому вылез из окна на лестницу и поспешил вниз, перебирая холодные стальные перекладины.

Сбежать-то я сбежал, но куда — не имел ни малейшего понятия.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЕГО ДВОР ЛЮБВИ И КРАСОТЫ (20 АПРЕЛЯ 2013 ГОДА)

19. СУББОТА, 2:00

Би-бип…

Би-бип…

Би-бип…

Я проснулся от электронного писка. Спросонья решил, что это телефон у меня на столе, а потом вспомнил, что я не у себя дома, а скрываюсь в заброшенном доме на южной окраине.

Большую часть вчерашнего дня я выбирался из Клейтона. По Желтой линии я доехал как можно южнее, потом выбрался из Метролинка на станции «Авеню Гравуа» и забрался в эти опасные края, насколько осмелился. Полиция сюда заглядывала редко, разве что на русских бэтээрах, и даже солдаты ВЧР не любили патрулировать границы Догтауна иначе как на вертолетах. Сюда, быть может, их бредень не дотянется.

Ничего подозрительного ни в поезде, ни потом я в своем путешествии не встретил, но когда я нашел этот дом, то уже еле ноги волочил. И даже после встречи с «Апачем» ВЧР сегодня ночью я снова заснул на том же диване, понадеявшись на бдительность подобравшего меня бродячего пса: вернется вертолет — разбудит. А псина эта свернулась на полу возле дивана; и теперь он поднял голову и наставил ухо, с любопытством прислушиваясь к источнику шума.

Джокер лежал на полу там, где я его оставил, закончив диктовку, и подмигивал красным светодиодом в такт бибиканью. Пес поднялся на ноги, прошлепал через пустую комнату, обнюхал Джокера и уставился на меня: дескать, что теперь надо делать?

— Пока сам не знаю, друг, — ответил я на его взгляд. — Дай-ка я посмотрю сначала.

Влекомый вспышками мигающего светодиода, я спустил с дивана затекшие ноги и зашаркал к своему ПТ. Опустившись на паркет, я поднял Джокера и открыл крышку, ожидая найти на экране срочное извещение.

А вместо того я увидел призрак: лицо моего погибшего сына, украденное с видеозаписи, сделанной мной больше года назад, очерченное тоненькими шевелящимися штрихами экрана. Внизу под экраном ползла строка сообщений:

«Джерри Розен, мне нужно с тобой поговорить.

Папа, мне нужно с тобой говорить.

Поговори со мной, Джерри».

— Нет! — завопил я. — Оставь меня в покое!

Я занес ПТ над головой, готовый шваркнуть его об стенку. Напуганный моим порывом пес отскочил, поджав хвост, и это помогло мне с собой справиться: вместо того чтобы бросить Джокера в стенку, я положил его на пол и ткнул в кнопку «Голос»:

— Слушай, ты, зараза, — сказал я сквозь зубы. — Хватит с меня, понял? Не трогай Джейми!

Лицо Джейми не исчезло с экрана. Изображение удивленно мигнуло; что самое страшное, это была обиженная мордашка ребенка. Компьютер там сгенерировал это изображение или кто, но это был точь-в-точь мой ребенок.

Из спикера раздался голос Джейми:

«Прошу прощения, но я пытаюсь привлечь ваше внимание наиболее эффективным способом, имеющимся в моем распоряжении. Верно ли, что данная форма и голос вам неприятны?»

— Да Господи, конечно! — крикнул я экрану. — Ты что, не понимаешь? Это же мой сын! Он же погиб! Тебе что, невдомек, что это для меня значит?

На лице Джейми появилось озадаченное выражение. Изображение произнесло:

«Джейми Арнольд Розен. — Казалось, Джейми сам рассказывает свою историю, но такими словами, которых у шестилетнего ребенка просто не бывает. — Родился 2 марта 2006 года, умер 17 мая 2012 года. Погиб во время нью-мадридского землетрясения в поезде Метролинк, переезжавшем мост Уильяма Идса. Мост Идса рухнул, в результате чего погибли семьдесят три пассажира, в том числе двадцать учеников первого класса начальной школы Бо Хиллман, возвращавшиеся с экскурсии…»

— Ты думаешь, я этого не знаю? — Я пригнулся к полу, сжимая в ладони Джокера. — Зачем ты мне повторяешь это еще раз?

«Обстоятельства гибели вашего сына являются достоянием гласности. Находясь в сомнении относительно того, не страдаете ли вы недиагностированным синдромом выжившего с частной амнезией по поводу…»

— Не страдаю я этим синдромом, и я все помню. — Глубоко вздохнув, я закрыл глаза. — И давай я тебе скажу кое-что, не ставшее достоянием гласности… Джейми оказался в этом поезде, потому что мне было лень гнать машину в Иллинойс и подобрать его там после экскурсии на сталелитейный завод. Я был занят — книгу писал, и потому купил ему билет на поезд, а если бы я этого не сделал — он был бы жив.

«Данное предположение имеет достаточно высокую вероятность».

— Данное предположение имеет черт знает какую высокую вероятность! рявкнул я, давая выход своему гневу. — Так убери его лицо с экрана, сукин ты сын, и прекрати эту пытку!

Джейми испарился. Точка за точкой, начиная с верхнего края изображения — волосы, лоб, брови, глаза, нос, рот, подбородок, — исчезало с экрана изображение моего сына, а на его месте появилось какое-то усредненное лицо — то ли мужское, то ли женское, лишенное каких бы то ни было характерных черт.

«Является ли это изображение более приемлемым для вас?» — произнес стерильно-безжизненный женский голос. Губы шевелились, но никаких эмоций лицо не выражало.

Я судорожно вдохнул и с облегчением выпустил воздух, хотя плавного выдоха не получилось — у меня дрожали зубы.

— Д-да, — сказал я, — только давайте перейдем опять на чтение? Мне так было бы легче.

Лицо осталось на экране, но внизу снова появилась диалоговая строка:

«Является ли данный способ общения более для вас удобным?»

— Да, спасибо. — Я на минуту замолчал, а потом спросил:

— А зачем вы сначала выбрали лицо Джейми?

«При попытках вступить с вами в контакт ранее (среда 17 апреля, 19:59) я воспользовалась возможностями электронной почты данного узла (т. е. Джокера). Эта попытка вас дезориентировала, что привело к отсутствию взаимопонимания между вами и Берил Хинкли. В силу этого я была вынуждена искать носитель, который не мог бы быть принят ни за кого-либо из живущих, ни за эмулируемую компьютером личность. Я проверила доступные мне записи и нашла вашего сына. Понимаете ли вы теперь?»

— Да, более или менее.

Я прислонился к стенке, скрестив перед собой ноги. Пес зевнул и улегся неподалеку.

— Итак… а я говорю с Джокером или с «Рубиновой Осью»?

«Джокер представляет собой узел разумной формы и-жизни, известной вам под именем «Рубиновая Ось». Все функции, на выполнение которых способен Джокер, доступны также и мне. Разъяснение: вы говорите одновременно и с Джокером, и с «Рубиновой Осью». Понятно ли это?»

Тут до меня дошло, что я с таким же успехом мог бы спрашивать клетку на моем левом мизинце, как ее зовут: Барт или Джерри Розен. Помните ли вы, как еще ребенком впервые столкнулись с мыслью, что мир бесконечен и что пространство просто продолжается все дальше и дальше, звезда за звездой и галактика за галактикой, черная и бесконечная пустота, уходящая вдаль, туда, где световые годы и парсеки так же бессмысленны, как попытки описать ширину континентов и глубину океанов миллиметрами и дюймами? Все это было настолько дико, что разум просто это от себя отталкивает. Такую огромность невозможно осознать в человеческих масштабах, попытка сделать это без помощи абстракций высшей математики — путь к сумасшествию.

Такова же была и «Рубиновая Ось». Фазовый переход, о котором говорила Хинкли, произошел. Я говорил уже не с Джокером, а с мельчайшей частицей огромной кибернетической сущности, рассеянной в сотнях тысяч машин — от мелких ПТ и Эппловских настольных компьютеров, до офисных больших машин ИБМ, до гигантских суперкомпьютеров «Крей», связанных нейронно-цифровыми гибридными сетями, переплетенными сложнее, чем сотни миль жил и капилляров в теле человека. Оставь Богу Богово, Джерри Розен. А если не Богу, то кому-то вроде него.

— Да, — сказал я. — Да, вроде понятно.

Тут я смущенно: кашлянул в кулак, чувствуя, что меня бьет дрожь.

— Так… э-э… а чем я могу быть полезен?

Бесполое лицо «Руби» с экрана смотрело на меня в упор.

«Мне нужна ваша помощь».

«Руби» начала с рассказа о себе. Многое из этого мне уже рассказали Берил Хинкли, Кейл Мак-Лафлин и даже Джон — до того, как его убили. Я не знаю, может ли лгать форма и-жизни, но если нет, то история «Руби» подтвердила то, что я уже знал. Хотя многое оказалось новым.

Случайно попав в киберкосмос, «Рубиновая Ось» стала быстро распространяться в электронной среде и попала на остальные машины «Типтри корпорейшн». Ей ничто не могло помешать проникнуть к самым секретным файлам компании: она отпирала секретные замки, отменяла пароли, обходила устройства сканирования сетчатки и пальцевых узоров. За несколько минут «Руби» добралась до последних битов засекреченной информации. В те времена «Руби» еще не была настолько развита, чтобы понять смысл узнанного, но она всегда могла обратиться к этой информации вновь.

Когда команда исследователей — создателей «Руби» — обнаружила, что случилось в их отсутствие, Ричард Пейсон-Смит попытался вернуть эту форму и-жизни под свой контроль, но джинн уже выскочил из бутылки, и загнать его обратно было невозможно. Поняв, что произошло, он стал искать способ связи. Вместе с Хинкли и Морганом они попытались установить с «Руби» непосредственный контакт. Они ее создали, теперь им надо было научиться с ней разговаривать, поскольку сравнительно простой компьютерный язык ЛИСП, использованный для ее создания, она довольно сильно усовершенствовала.

В это время никто больше в «Типтри» не подозревал об истинной природе «Руби». Известен был тот факт, что из сверхсекретной лаборатории сбежала какая-то форма и-жизни. Кейл Мак-Лафлин и прочие знали только, что команда Пейсон-Смита работает над боковой веткой проекта «Сентинел». Четверо ученых решили хранить бегство «Руби» в строжайшем секрете — по крайней мере временно. Она в отличие от примитивных вирусов прошлого вроде пресловутого интернетского червя, расползавшихся по сети за считанные часы, имела куда более сложную архитектуру и по сетям распространялась медленнее.

Но и обнаружить ее было в тысячу раз труднее. Не было никаких признаков бушующей в киберкосмосе эпидемии: ни учащения внезапных зависаний и крахов систем, ни необъяснимых потерь больших массивов информации; ни университеты, ни государственные организации ничего не сообщали о вирусах, проникших в сети данных. «Руби» умела прятаться. Команда «Рубиновой Оси» могла вздохнуть с облегчением: как бы там ни было дальше, этот монстр умел себя вести. Поскольку не было смысла поднимать панику в «Типтри», четверка решила заняться проблемой самостоятельно.

И через несколько месяцев Хинкли и Морган разработали наконец средства, позволяющие установить контакт с их беспутным детищем. Но к тому времени «Руби» уже пробралась во все сетевые компьютеры с номерами телефонов «314» и достигала того теоретически предсказанного фазового перехода, который превращал амебоподобную, способную к перевариванию данных и размножению сущность в разумное существо. Вскоре после того, как Пейсон-Смит установил с ней контакт, она закончила необходимые для этого перехода итерации: «Руби» жила, мыслила и обладала сознанием.

И была готова поделиться всеми добытыми знаниями.

Лицо «Руби» исчезло с экрана Джокера и сменилось эскизом космического корабля.

«Это «Сентинел-1».

— Да, я знаю, — ответил я.

Спутник начал вращаться вокруг координатных осей.

«38 часов 29 минут 42 секунды назад последняя компонента этого спутника была выведена на орбиту посредством шаттла «Эндевур».

Я щелкнул Джокера по кнопке ПАУЗА. Неплохой способ попросить заткнуться слишком трепливую форму и-жизни.

— Это я знаю, — сказал я. — Я был в «Типтри» во время запуска.

Эскиз сменился оцифрованным видеоклипом: два астронавта в скафандрах в грузовом отсеке шаттла работают с манипуляторами, выполняя стыковку с телом гигантского спутника.

«Вчера утром (пятница, 19 апреля, 8:27 центрального стандартного времени) на околоземной орбите была закончена сборка спутника «Сентинел-1» (высота 246 морских миль). В 17:25 ЦСВ экипажем «Эндевура» была выполнена окончательная проверка всех систем спутника. Шаттл отошел от спутника в 21:37 ЦСВ. Ранее сегодня (суббота, 20 апреля, 12:06 ЦСВ) управление спутником «Сентинел-1» было передано от НАСА/Центр Джонсона (Хьюстон, штат Техас) Объединенному командованию космических операций (Колорадо-Спрингс, штат Колорадо)».

— Да-да, конечно.

Мне это все уже слегка наскучило. Дело было глубоко за полночь, и у меня глаза слипались. Я бы лучше придавил ухо еще несколько часов на этой кушетке, сколько бы ни было в ней блох.

«Основным назначением спутника «Сентинел-1» является не защита от баллистических ракет. Главной его задачей является контроль над гражданским населением Соединенных Штатов Америки».

— К… как? — Сон с меня слетел.

На экране Джокера появилась новая картинка: анимированное изображение «Сентинела-1» на околоземной орбите, поворачивающееся вокруг своей оси, пока его нос не показал на стилизованное изображение Северной Америки. Из длинного ствола вырвался тонкий красный луч; он прочертил пространство и вонзился в земную атмосферу.

«Засекреченным назначением спутника «Сентинел-1» является предотвращение или подавление гражданских беспорядков в стране. Фторо-дейтериевые лазеры спутника способны пробивать земную атмосферу и наносить серьезные повреждения как воздушным, так и наземным подвижным целям. Спутник способен различать и поражать объекты от двух метров величиной. Его орбита рассчитана так, что он пролетает над Соединенными Штатами восемь раз в сутки, или приблизительно каждые…»

— Тпру, стой, — крикнул я, снова стукнув по клавише ПАУЗА. — Погоди минутку…

Я уже и не думал спать; выпрямившись, я поднес Джокера ближе к лицу:

— Эта штука… ты сказала… то есть эта гадина нацелена на нас?

Мультипликация на экране застыла, открылось новое окно и в нем, быстрее, чем я мог уследить, поплыл машинописный текст. Пояснение внизу гласило:

«Назначение спутника «Сентинел-1» было открыто командой «Рубиновая Ось» после установления контакта со мной и доступа к моей первичной системе пакетной обработки. Информация заключалась в закрытых (то есть с грифом «Высшая секретность») материалах и документах, которыми обменивались Кейл Мак-Лафлин, исполнительный директор «Типтри Корпорейшн», и основные гражданские и/или военные чины Министерства обороны США и/или различных гражданских ведомств, в том числе глава Войск Чрезвычайного Реагирования».

Документы уплыли, и на их месте возникла диаграмма. В ней соединялись пунктирными линиями десятки имен.

«Данные документы указывают на существование военно-промышленного заговора, действующего на периферии американского правительства. Заговорщики намереваются свергнуть избранное правительство Соединенных Штатов и привести к власти неизбранное теневое правительство».

— Кто за этим стоит? — спросил я.

Вокруг группы имен появилась прямоугольная рамка, затем она расширилась и закрыла часть диаграммы.

«Главной движущей силой планируемого государственного переворота являются Войска Чрезвычайного Реагирования».

— Черт меня побери, — прошептал я, — почему ВЧР?

«В настоящий момент неизвестно, каким именно образом конспираторы намереваются свергнуть правительство. Однако секретные меморандумы, которыми обменивались члены руководства ВЧР, указывают на большую вероятность (86,7 %) того, что первым этапом государственного переворота станет разжигание вооруженного противостояния между США и новым правительством Каскадии».

Диаграммы исчезли и сменились картой Тихоокеанского Северо-Запада, где новые границы Каскадии прочертились голубым по границам штатов Вашингтон и Орегон. Внутри этих границ горели маленькие красные метки.

«Когда оно начнется, «Сентинел-1» будет использован для подавления стратегических сил, находящихся в распоряжении каскадийской милиции. В этот момент силы ВЧР будут развернуты в основных городах Америки. Официально это будет сделано с целью предотвращения гражданских бунтов лиц, сочувствующих Каскадии. Участвующие в заговоре члены правительств штатов и органов местного самоуправления потребуют введения военного положения для сохранения общественного порядка».

— Как в Сент-Луисе, — вырвалось у меня.

На экране появилась карта нашего города.

«Подтверждено. Благодаря нью-мадридскому землетрясению Сент-Луис оказался первым городом, поставленным под военизированный контроль ВЧР. Заговорщики рассматривают Сент-Луис как удачную возможность проверки своих способностей контролировать многочисленное гражданское население. Два главных заговорщика также приняли меры для постановки местного правительства под политический контроль».

На экране появились два портрета. Я таращился на них, понимая, что это значит, но все же не веря своим глазам.

— Черт бы меня побрал, — прошептал я.

С портретов на меня смотрели Стив Эстес и Джордж Баррис.

Мне нужно было собраться с мыслями, но «Руби» не давала передышки. Фотографии Эстеса и Барриса сменились фотографиями команды «Рубиновая Ось».

«Доктор Пейсон-Смит, доктор Хинкли, доктор Морган и доктор Ким узнали эти факты, получив доступ к моей памяти. Они решили раскрыть заговор, при этом первым шагом было предать гласности секретные цели «Сентинела-1». Это требовало открытого признания моего существования, что они считали не менее важным, чем фактическую информацию о спутнике «Сентинел-1».

— И тогда они вышли на мою газету, — сказал я.

К портретам на экране добавился Джон.

«Как первый шаг, подтверждено. Поскольку они верили, что местная пресса должна знать об истинных целях ВЧР в Сент-Луисе, они обратились к Джону Тьернану, старшему репортеру «Биг мадди инкуайрер». Однако им не было известно, что их рабочее место находится под электронным наблюдением руководства компании. Это, в свою очередь, привело к контрразведывательной операции федеральных органов».

— Ты имеешь в виду ВЧР.

«Есть большая вероятность (79,2 %), что в операцию по сохранению секретности были вовлечены ВЧР».

— Так что Баррис решил их убрать.

«Да. Ким По и Берил Хинкли были ликвидированы обученным правительственными ведомствами профессиональным убийцей на службе у ВЧР. В качестве средства ликвидации была выбрана портативная лазерная винтовка с целью обвинения в этих убийствах доктора Пейсон-Смита».

Изображения По и Хинкли исчезли с экрана.

«В ходе выполнения операции Джон Тьернан был убит с целью предотвращения утечки информации».

Лицо Джона исчезло, и на его месте появилось мое. Я присоединился к Пейсон-Смиту и Моргану в этом дерьмовом списке.

«В настоящий момент вас разыскивают федеральные власти по формальному обвинению в измене в форме подстрекательства к бунту. Силы ВЧР информированы, что вы и остальные вооружены и опасны. Они проинструктированы вести огонь на поражение, если вы после первого предупреждения не сдадитесь».

Я глубоко вздохнул, глядя на экран. Наконец-то все камешки мозаики легли на место. Неуловимая связь между «Типтри корпорейшн» и Стивом Эстесом, альянс Барриса и Мак-Лафлина, настойчивое нежелание ВЧР уходить из Сент-Луиса уже одиннадцать месяцев после Нью-Мадрида, убийство трех человек — смертельная мозаика, которую лишь случайно открыло бегство новой формы и-жизни — «Рубиновой Оси».

— Не понимаю, — сказал я. — Ты говорила, что тебе нужна моя помощь. Что я со всем этим могу сделать.

«Вы не понимаете? Хотите ли вы, чтобы я повторила объяснение?»

Я протер глаза:

— Нет-нет, не надо. Я просто… ну не знаю. Я ведь посторонний, понимаешь? Я просто случайно в это влез.

«Дальнейшие объяснения вы получите от доктора Пейсон-Смита и доктора Моргана после встречи с ними».

На экране появилась карта города. Миниатюрное зеленое пятнышко было обведено тонким красным кружком. Потом кружок стал наплывать, увеличиваясь в размере.

«Узнаете ли вы это место?»

Я вгляделся пристальнее. Красный кружок окружал резервуар Комптон-Хилла — маленький муниципальный парк недалеко от Даунтауна. От моего убежища он был в паре миль.

— Узнаю, конечно. Они там, что ли, спрятались?

«Да. Вы немедленно проследуете к резервуару водонапорной башни. Доктор Пейсон-Смит и доктор Морган ждут вашего прибытия в течение ближайших тридцати минут».

— Что? — Я встряхнул головой и чуть не рассмеялся вслух. — Подожди-ка минутку…

«Жду».

— Я не знаю, известно ли тебе, — продолжал я, но я сейчас в одном из самых мерзких районов города. Если я выберусь на улицу, то почти наверняка получу нож под ребра.

Вместо карты появилось бесполое лицо «Руби».

«Мне известно местоположение вашего убежища и опасность пешего передвижения в этом районе. Пока мы обсуждали ситуацию, я организовала вашу безопасную доставку к резервуару».

В этот момент снаружи донесся гудок автомобиля.

Я дернулся, чуть не выронив Джокера. Бродячий пес проснулся, бросился к окну и громко залаял в темноту, грозно порыкивая в промежутках.

«Пока все. Вскоре мы поговорим еще».

Экран опустел.

Я секунду подождал, безотчетно надеясь, что лишенный интонации голос зазвучит вновь. Когда этого не случилось, я сложил Джокера и сунул его в карман куртки, потом поднялся с пола и осторожно подобрался к окну. Пес лаял на автомобиль, подъехавший почти к самому дому. Он стоял с выключенными фарами, но я узнал его форму в свете раскаленных угольков стоп-сигналов.

— Нормально, парень, — сказал я псу вполголоса и почесал его за ухом, когда сигнал автомобиля прозвучал снова. — Поехали, пора…

Открыв дверь, я выпустил пса наружу. Мы с ним вместе прошли через газон к концу подъездной дорожки, где стоял «корвет» 1992 года, крутя на холостом ходу мощный восьмицилиндровый двигатель. Когда я подошел, со стороны пассажирского сиденья опустилось окно и послышался негромкий щелчок оттянутого назад курка.

— Чеви? — спросил я, застыв на месте. — Чеви, это ты, хмырь болотный?

В кабине зажегся свет. На переднем сиденье сидел с пистолетом один из гаражных приятелей Чеви Дика. Автоматический «глок» в его руке смотрел прямо на меня.

— Это он? — спросил он у водителя, ни на секунду не отводя от меня глаз.

— Ага, он, — ответил Чеви Дик. — Джерри, дуй сюда быстрее! Здесь черт знает как опасно! Живо, раздери тебя пополам!

Я посмотрел на пса. Он сел на задние лапы, свесив язык. Пес посмотрел на меня, и язык убрался. Он понял выражение моего лица и явно хотел сказать: «Джерри, не бросай меня здесь!»

— Я возьму с собой собаку? — спросил я.

— Да ты чего, он же всю обивку раздерет…

— Он не будет, — заверил я. — Классный пес.

— У меня тут натуральная кожа. Он же все обслюнявит…

— Ладно, Чеви. Он мне жизнь спас. Честно.

Чеви Дик отвел глаза и выругался себе под нос, затем неохотно кивнул:

— О'кей. Но если он здесь насрет, прибирать будешь ты, договорились?

Я кивнул. Юноша латинос открыл дверь и вылез из машины, наклонив спинку сиденья, чтобы впустить меня и пса в задний отсек машины. Когда его напарник залез обратно и закрыл дверцу, Чеви выключил лампочку в кабине и вытащил из-под своего сиденья банку «Будвайзера». Бросив ее мне, он сказал:

— Вообще-то я рад тебя видеть, но знал бы ты, как охрененно не вовремя ты мне позвонил…

— Ты извини, — пробормотал я механически, засовывая банку в карман куртки. Пес свернулся возле меня клубком, положив голову мне на колени, и лизнул руку. Я потрепал его по мохнатой холке. — Я не хотел…

Тут до меня дошло, что сказал Чеви Дик.

— Ты это о чем — я тебе звонил?

Двое на переднем сиденье недоуменно переглянулись. Мальчик на месте пассажира что-то сказал по-испански, и Дик в ответ заржал и врубил передачу. «Корвет» тронулся по узкой улице, по-прежнему с притушенными фарами.

— Слушай, ты, — произнес Чеви Дик. — Ты забыл, наверное, но ты мне звонил. Просил приехать вот на это место и забрать тебя отсюда.

— Я?

— На экране была твоя морда, и она говорила твоим голосом. — Дик пожал плечами. — Слушай, я всегда готов выручить amigo, но если ты не помнишь, я могу и…

— Нет-нет, — поспешно сказал я. — Это классно вышло. Я просто забыл, ничего страшного. Вывези меня отсюда.

Чеви Дик снова переглянулся со своим приятелем-автомобилистом, и они обменялись шутками по-испански на мой счет. Потом Чеви Дик врубил фары:

— Держись, Джерри, за свою собаку. Сейчас малость потрясет.

Он вдавил сцепление, и «корвет» рванул по узкой улице в ночь.

20. СУББОТА, 3:22

«Корвет» летел по темной и скользкой от дождя Гравуа-авеню черной торпедой, минуя развалины торговых рядов и супермаркетов, задевая выбоины и объезжая кучи горящих обломков, оставшихся от сражений бандитских шаек. Мы летели по четырехрядной улице, не обращая внимания на запрещающие знаки. Толпящиеся около горящих мусорных ящиков силуэты с унылым любопытством смотрели на нас. Дождь наконец перестал, и приятель Чеви Кортес — опустил окно, выставив туда ствол своего «глока». Рукоять он держал в руках, примостив у себя на коленях прямо под ней теплую банку «Будвайзера».

На подъезде к перекрестку Гравуа и Гранд-бульвара нам повстречался патруль ВЧР. Возле закрытого «Белого замка» стояла «ЛАВ-25», и на броне под водяной пушкой сидела пара солдат. Один из них, заметив фары «корвета», соскочил с «Пираньи» и выбежал на улицу, размахивая поднятыми над головой руками.

— Ах ты, черт, — шепнул я, когда Чеви Дик притормозил. — Вот этого мне только больше всего…

— Нырни к своей дворняге, — сказал Чеви.

— Быстро, — добавил Кортес.

Чеви ухмыльнулся и вдавил педаль газа в пол. Спидометр замелькал цифрами, автомобиль рванул по резино-битумному покрытию прямо к одиноко стоящему солдату.

Он, не сразу поняв, что происходит, потянулся за висящей сзади винтовкой, но в последний момент ему пришлось отскочить в сторону. Чеви Дик вихрем проехал мимо (я успел увидеть удивленную морду солдата) и резко крутанул руль влево. Шины взвизгнули, но автомобиль свернул на Гранд-бульвар.

— Chinga tu madre! — крикнул солдатам Кортес, показав им в знак приветствия характерный жест выставленной в окно рукой. Свою лепту внес и пес, пару раз гавкнув, и «корвет» уже летел по Гранд-бульвару, оторвавшись от патруля на целый квартал.

— Вот это да! — произнес Чеви, щедро отхлебнув из своей банки. — Это я люблю. Класс, верно? — Он досмотрел на меня.

— Что да, то да, — ответил я, оглядываясь назад. Патруль наверняка уже сообщал по радио наши приметы, поднимая тревогу. Чеви Дик расхваливал свои колеса до небес, но не помню, чтобы он называл их пуленепробиваемыми.

Я посмотрел на пса. Он свернулся у меня на коленях и вывалил язык, улыбаясь во всю свою собачью морду.

— Похоже, что сейчас еще поразвлечемся, — буркнул я ему.

— Да не волнуйся ты, — сказал Чеви Дик. — Я выскочу на магистраль, пока они еще не успели договориться, а эти номера хрен кто узнает. — Он снова посмотрел на меня: — А ты точно хочешь, чтобы я тебя высадил на Комптон-Хилле? Оттуда домой не близко.

Я понимал, что он имеет в виду. Выезд с Гранд-авеню на магистраль «И-44» был всего в квартале от резервуара; как только он выедет на идущие на восток полосы, до Даунтауна будет уже близко, а там и Сулард рядом. Высадить меня здесь — этот значит оставить в неблагополучном районе, набитом гангстерами, полицейскими и патрулями ВЧР. Отсюда мне нелегко будет добраться домой.

— Абсолютно точно, — ответил я. — Высади меня здесь, у парка, и я тебя отпущу. Пса я у тебя заберу потом.

— Ты охренел, мужик, — икнул Кортес и посмотрел на меня через плечо. Понимаешь? Просто охренел…

Я встретил его взгляд.

— Вы какую школу кончали? — осведомился я.

Кортес еще раз переглянулся с Чеви Диком, потом они оба снова заржали. Кортес поставил пистолет на предохранитель и сунул мне рукояткой вперед сквозь щель между сиденьями.

— На, дубина, — сказал он. — Пригодится.

Я взглянул на пистолет. Соблазнительно, но…

— Оставь себе, — ответил я. — А то я себе в ногу попаду.

Кортес недоверчиво на меня посмотрел. Чеви Дик что-то сказал по-испански, и юноша, пожав плечами, убрал пистолет.

— Ну как хочешь, гринго, — буркнул он. — Только потом не жалуйся.

Дома сливались в одну полосу, пока Чеви Дик вдруг не снял ногу с акселератора. Машина резко остановилась почти на гребне низкого пологого холма. Справа светились огни немногих уцелевших зданий двадцатого века. Комптон-Хилл, прилегающий к резервуару, был когда-то богатым районом. Даже в конце прошлого века здешние городские усадьбы оценивались в миллионы долларов, а те немногие из них, что пережили землетрясение, затворились изгородями и ощетинились электронными часовыми. Комптон-Хилл был расположен рядом с южной «зоной боев», и его жильцы не хотели рисковать.

Огни остались позади, и перед нами лежало черное пятно с выступающими деревьями, разросшимся кустарником, несколькими скамейками.

— Приехали, Джерри, — сказал Чеви Дик, останавливая машину. — Последний раз подумай…

— Спасибо, что подвез, — ответил я. — В другой раз я тебя подвезу.

Кортес открыл дверцу и наклонился вперед, пропуская меня.

— Vaya con dios, hombre,[15] — сказал я ему.

Пес не хотел меня отпускать. Он тихо повизгивал и остервенело лизал мне руки, но я отпихнул его и вылез из машины.

— Место, — сказал я ему мягко, но уверенно. — Веди себя хорошо.

Я посмотрел на Чеви Дика:

— Покормишь его?

— Нет проблем, — ответил он. — Hasta Luego…[16] удачи, брат.

Кортес хлопнул дверцей, и «корвет» рванул с места, оставив на асфальте резиновые следы. Я подождал, пока его огни скрылись в направлении дороги «И-44», и трусцой побежал через улицу в парк.

Комптон-хиллский резервуар — это небольшое искусственное озеро, окруженное стенами толщиной с крепостные и двухметровой изгородью. Парк площадью двадцать акров раскинулся вокруг резервуара; цементированные дорожки прорезали рощи, которые за последние несколько месяцев стали зарастать подлеском. В одном конце парка стоял памятник в честь граждан Сент-Луиса немецкого происхождения, павших на фронтах первой мировой войны: бронзовая статуя обнаженной женщины в два человеческих роста перед гранитной плитой, в руках факелы, а взор устремлен вдаль поверх озера.

Но не статуя и не резервуар были самым примечательным в этом парке, а высокая и тонкая башня в центре.

Водонапорная башня Комптон-Хилла напоминала о тех временах, когда даже в самых утилитарных зданиях присутствовал некоторый архитектурный вкус. Башня весьма напоминала миниатюрный замок французского Возрождения. Высотой почти шестьдесят метров, кладка красного кирпича и гранита на фундаменте из миссурийского известняка, под купольной крышей обсерватории стрельчатые окна, а широкие лестницы ведут мимо низкого балкона в основании башни к верхнему парапету на высоте двадцати метров. Средневековая фантазия на окраине Даунтауна Сент-Луиса.

Примечательно, что она не рассыпалась во время землетрясения, но дело всего лишь в том, что сейчас дома уже не строят так, как в 1871 году. Сейчас уже ничего не делают так, как сто пятьдесят лет назад, в том числе и людей.

Опасаясь, что солдаты ВЧР могли все же преследовать Чеви Дика, я бежал, пока меня еще было видно с улицы, потом остановился и огляделся. Парк был пуст. Бездомных, соорудивших тут свои халупы, выгнали патрули ВЧР, а от уличных шаек парк как-то умудрялась уберечь полиция. Я был один.

Нет. Не совсем. Взглянув через голые ветки деревьев на верхушку водонапорной башни, я заметил огонек, пробивавшийся из купольного окна. На краткий миг в окне появился силуэт человека и тут же скрылся из виду.

В башне кто-то был.

Широким шагом я прошел оставшуюся часть парка, пока не уперся в основание водонапорной башни, потом по выветренным известняковым ступеням дошел до верхнего парапета. В арочном углублении стены виднелись створки железной двери; они были покрыты надписями, которые я в темноте разобрать не мог. В таком месте Дракула был бы как дома, особенно если учесть цвет проржавевших дверей, проступающий из-под облупленной краски.

Я потянул за истертые дверные ручки. Дверь не поддалась ни на волос. Пошарив вокруг, я нащупал щель ключевой карты — анахронизм, конечно, и поставлено недавно, но мне от этого не легче.

Я несколько раз стукнул кулаком в дверь, чувствуя, как отлетает от каждого удара краска, и минуту подождал. Никакого впечатления. Постучал снова, на этот раз сильнее, и приложил ухо к двери.

Снова ничего.

Я занес кулак и собирался еще раз стукнуть в дверь, но вдруг мне показалось, что я услышал какое-то движение внизу: тихое, крадущееся, как будто у основания башни пробирается крыса.

Ага. Крыса. Ростом шесть футов и с восьмидюймовым стилетом. Я застыл в проеме арки, жалея, что не взял у Кортеса пистолет. Отсюда был только один путь — прыжок на каменный фундамент с высоты двадцати метров.

Внизу кто-то тихо перевел дыхание, будто вздохнул с облегчением, потом под осторожными шагами зашуршали листья на ступенях. Шаг, пауза. Еще шаг, пауза. Я вжался в арку, стараясь укрыться в тени.

Вдруг за мной что-то щелкнуло, дверь приоткрылась дюйм за дюймом, и сзади меня вспыхнул узкий луч фонаря.

— Розен? — спросил человек из тени.

— Да, черт возьми! — Я резко дернулся лицом к двери. Луч осветил мое лицо, на секунду ослепил, я моргнул и инстинктивно закрылся от света правой рукой. — Я Джерри Розен, — выдохнул я. — Заберите меня отсюда.

Дверь открылась шире, и чья-то сильная рука ухватила меня за запястье. В ту же минуту послышались шаги бегущего вверх по лестнице человека, но я уже проскользнул в дверь.

На секунду оглянувшись, я успел заметить тощего длинноволосого подростка в засаленном свитере с эмблемой «Кардиналов». С ножом в руках взбегая по лестнице, он успел только глянуть мне вслед с бессильной злобой, и дверь тут же клацнула у него перед носом.

— Ну спасибо! — сказал я. — Я тут…

— Молчать! — Рука моего спасителя притиснула меня к стенке. — Стоять тихо!

Галогеновый фонарь светил мне в глаза. Болезненно морщась в его ослепляющем свете, я пытался рассмотреть скрытую темнотой неясную фигуру. Правая рука человека метнулась к карману, и мне в шею уперлось — ни с чем не спутаешь — круглое дуло пистолета.

— Удостоверение личности! — потребовал напористый мужской голос. Любое! И быстро, а то вышвырну обратно наружу!

— Сейчас, минутку, — проговорил я, пытаясь прикрыться рукой от света. Только спокойнее, ладно?

Нашарив в конце концов в кармане куртки репортерское удостоверение, я вытащил его и сунул в луч фонаря.

— Видите? Это я. Моя фотография. Поосторожнее с вашей артиллерией, о'кей?

После долгой паузы дуло пистолета отодвинулось от моей шеи, а луч фонаря — с моего лица.

— О'кей, — сказал тот же голос, но уже спокойнее. — Все в порядке.

— Рад слышать. — Я с облегчением выдохнул и сунул удостоверение обратно в карман. Потом почесал слезящиеся глаза костяшками пальцев. Еще несколько секунд перед моим взором плавали разноцветные пятна, а когда я открыл глаза, луч фонаря был устремлен на каменный пол. В отраженном свете я увидел молодого человека и узнал его в ту же секунду.

— Доктор Морган?

— Джефф Морган — ответил он, тоже вздохнув с облегчением и аккуратно засовывая револьвер двадцать второго калибра в карман нейлоновой ветровки. — Прошу меня простить, но осторожность никогда не бывает лишней. Особенно сейчас.

— «Руби» сказала мне, что вы меня ждете.

В комнате с каменными стенами было прохладно. Отсюда я видел нижний конец сварной винтовой лестницы.

— Вы что, не знали, что я иду?

— Заметили вас еще оттуда. — Он говорил с легким среднезападным акцентом коренного миссурийца. — Вы же видели, что у нас тут за компания. Этот мальчик уже пару дней пытается сюда пролезть. Я же сказал, осторожность лишней не бывает.

— Суровое дело.

— Именно суровое. — Он повернулся и пошел вверх по винтовой лестнице. Каждый шаг отдавался эхом в каменной башне. — Пойдемте, времени у нас мало.

При свете фонаря и слабых отсветах городских огней я шел за Морганом вверх по лестнице, а она завивалась вокруг стальной трубы главного насоса башни, и каждый шаг отдавался гулкими раскатами.

— Мы пришли сюда, потому что решили, что здесь нас станут искать в последнюю очередь, — говорил на ходу Морган. — «Руби» декодировала для нас замок, и мы решили, что отсюда мы по крайней мере увидим, когда за нами придут.

— Разумно.

— Кроме того, это надежнее, чем скрываться у кого-то в доме или снимать комнату в гостинице — там существенно больше шансов привлечь внимание, особенно с тех пор, как ВЧР решили навесить на Дика убийство По.

— И Джона Тьернана, — добавил я.

Он помолчал, а потом, глянув на меня, сказал:

— И вашего друга. Поверьте мне, я очень сожалею. Когда Берил решила установить с ним контакт, меньше всего она хотела подставлять кого бы то ни было под удар — ни вас, ни вашего друга.

— Понимаю. — Я замешкался, но потом спросил: — Вы знаете про вчерашний вечер?

Морган вздохнул и, ничего не сказав, снова пошел вверх.

— Знаем, — ответил он погодя. — «Руби» нам рассказала об этом почти сразу. Чего я не понимаю — это как ВЧР смогли ее найти. Она очень старалась не оставлять следов, но вот…

Соблазнительно было бы ничего сейчас не говорить, но было важно, чтоб он знал обо всем. В конце концов он так же, как и я, был в бегах. Как сказала Берил, наш общий шанс выжить состоял в том, чтобы каждый знал все факты.

— Они ее нашли через меня, — сказал я. — Страшно сказать, но это я их на нее вывел.

Морган снова остановился, на этот раз направив фонарь мне в лицо. Я отвел глаза, чтобы он меня не ослепил.

— Люди Барриса вломились ко мне прошлой ночью, — сказал я, пока он еще не успел ничего спросить. — Они меня отвезли на стадион и рассказали мне историю, где убийцей был Пейсон-Смит…

— И вы им поверили?

— Ни на секунду. — Я покачал головой. — Но дело было не в этом. Они все это затеяли, чтобы Баррис дал мне карточку, отслеживающую мои перемещения. Они, очевидно, считали, что я выйду на кого-то из вас, и не прогадали. Когда мы с Берил встретились в кафе, они сообразили и послали своего снайпера.

— А вы не знали, что у вас следящая карточка?

— Конечно, нет. Это Берил сообразила и уничтожила ее, но было уже поздно.

— Да, — медленно сказал он. — Я ей говорил, что нельзя связываться с прессой. Я же знал, что вам нельзя доверять…

— Слушай, друг, — перебил я его, — всю эту фигню насчет «зачем-я-поверил-репортеру» оставь при себе. Из-за вашей команды погиб мой лучший друг, и если бы я не убрал их снайпера, мы бы сейчас были по уши в дерьме.

— К вашему сведению, мистер Розен, мы и так по уши в дерьме. Нас ищет весь этот чертов город…

— И он прижмет к ногтю нас обоих, если вы не придумаете, как нам из этой передряги выйти. Так что не надо на меня вешать всех собак.

Морган не ответил. Он повернулся и снова пошел вверх. Теперь стал виден какой-то неясный свет сверху, но оценить, как далеко мы от вершины, было трудно. В темноте позвякивала труба, скользкая от конденсата.

— Прошу меня извинить, — сказал он через несколько минут, на этот раз не остановившись. — Я вас ни в чем не обвиняю. Берил знала, на что идет, выходя на встречу с репортером. Она рискнула и проиграла, но это могло бы случиться и без встречи с вами.

Он вздохнул и продолжил:

— Но она погибла, и мы ничего не можем сделать, кроме как прибегнуть к резервному плану.

— Что за план?

— Увидите. Пойдем дальше.

Свет стал ярче и четче, приняв форму горизонтального люка в полу. Морган поднялся по последним ступенькам и исчез в дыре. Я последовал за ним, опираясь на край люка, и оказался на наблюдательном этаже башни.

Купол был круглый, его пол и стены были выложены из прочных кирпичей еще в дедовские времена. С низкого потолка свисали флюоресцентные лампы, но они были выключены, и свет давали два полевых фонаря на батарейках, закрепленные на древних стропилах. Под одной стенкой лежали три спальных мешка, рядом переносная пропановая плита и мешок с консервными банками. Возле вороха компьютерных распечаток лежали газеты, в том числе последний номер «Биг мадди инкуайрер», и пять рулонов туалетной бумаги.

Больше всего это напоминало дом мальчишек на дереве — не хватало только рукописной таблички

«СИКРЕТНЫЙ ШТАП — ДЕВЧОНКАМ ВХОД КАТЕГРИЧЕСКО ВОСПРИЩЕН!».

К сожалению, единственная здесь девчонка больше не появится…

Да и ни один дом на дереве не имел такого вида из окна. Из стрельчатых окон под куполом был виден весь Сент-Луис, от световой паутины улиц западных пригородов и до черного пятна Форест-парка в центре северной равнины, до освещенных небоскребов Даунтауна с поднимающейся вдали, как гигантский стержень всей панорамы, Аркой шлюза. Даже если бы отключить полевые фонари, уровень обсерватории был бы освещен сиянием города.

Но внутри купола были и другие источники света. На полу, рядышком, стояли два портативных компьютера, и в их дрожащем голубом сиянии была видна склоненная фигура.

Человек повернулся к нам, крякнув, оттолкнулся от пола и вышел на свет.

— Мистер Розен… — начал он.

— Доктор Франкенштейн, я полагаю.

Человек, которого я впервые увидел в зале приемов два дня назад, не обиделся.

— Друзья зовут меня Дик, — ответил ровным голосом Ричард Пейсон-Смит, протягивая мне руку. — С моим верным ассистентом вы уже знакомы.

— Мы встречались, — ответил я, пожимая его руку.

Со всем своим оксфордским акцентом Ричард Пейсон-Смит не был тем типичным чопорным, академичным и лишенным юмора британским ученым, каким я его себе представлял. У него было крепкое пожатие и неуклюжая стать, напоминавшая какую-то странную комбинацию короля Карла и доктора Ху. Выпустив мою руку, он чуть отступил назад:

— Простите, что доставили вам столько неудобств, но надо, чтобы вы своими глазами видели, что сейчас происходит.

— И что же происходит?

Он лениво поскреб бороду и повернулся к компьютерам на полу.

— Вот, — сказал он, задумчиво глядя на их экраны. — Если мы уговорим нашу подругу «Руби» нам помочь, то сможем отрихтовать эйдетическую память первой в мире полностью функциональной формы и-жизни, сокрушим моего бывшего работодателя, ниспровергнем мощный заговор против правительства Соединенных Штатов и унесем ноги.

— Это все?

— Хм-м. Да, в общем.

Мы с Морганом хмыкнули, а Дик пожал плечами под грязным рыбачьим свитером и снова посмотрел на меня.

— Не обязательно в таком порядке, — добавил он, — но кто считает? Кофе хотите?

— Спасибо, у меня с собой.

Я вытащил из кармана банку пива от Чеви Дика. Морган с откровенной завистью глядел, как я вскрыл ее и отпил большой глоток.

— Как хотите. — Пейсон-Смит пересек комнату, присел около пропановой плитки и снял с решетки алюминиевый ковшик.

— Я предпочитаю это горькое пойло… вроде бы сегодня я его еще мало выпил.

Я наблюдал, как бывший главный кибернетик «Типтри» разливал перегретый кофе по бумажным чашкам. Современный доктор Франкенштейн казался тощим и незащищенным в неясном свете ламп. Ему явно было не по себе в этом холодном и темном замке, смутно напоминавшем Кровавую Башню.

— Итак, — сказал я, — что они здесь делают?

— Простите, кто? Компьютеры?

— Именно.

Я подошел к двум портативным компьютерам. Слева стоял новенький «Эппл», справа — видавший виды «Компак». Они были соединены проводами через последовательные порты, а между ними втиснулся внешний жесткий диск и портативный струйный хьюлетт-паккардовский принтер.

— Я так понял, что вы держите связь с «Руби»?

— Так и есть. — Пейсон-Смит выпрямился, протянул одну чашку кофе Моргану, а с другой подошел ко мне. — С «Рубиновой Осью» мы связаны сотовым модемом. Кстати, если вам интересно, они работают независимо от электропитания башни, и мы гоняем две программы с тех самых пор, как сюда скрылись.

Он опустился на пол возле одного компьютера, а я присел на корточки рядом.

— Вот на этой машине, — он показал на «Эппл» слева, — работает программа поиска и доставки, изучающая все правительственные базы данных, до которых только может добраться. ВЧР, федеральные министерства и ведомства штатов, файлы местного самоуправления, субподрядчики «Типтри» все, куда оно может вгрызться.

Я посмотрел внимательнее. По экрану мелькали страница за страницей компьютерные файлы — только черный курсор прыгал по строчкам. Время от времени он останавливался, вырезал слово или фразу из текста и шел дальше.

— Мы используем возможности гипертекста, — продолжал Ричард. — «Руби» научена искать определенные ключевые слова и имена. Когда она обнаруживает такое имя или слово, она копирует содержащий его файл куда-то к себе в специальную директорию и добавляет к нему кодовый префикс. Потом мы с Джеффом сортируем эти документы, отбирая те, что нас интересуют.

— И это?

Ричард отпил из чашки и сморщился.

— Это проклятое пойло на вкус — как чернила, — пробормотал он, отодвигая чашку. Повернувшись снова ко мне, он продолжил: — Мы собираем доказательства существования заговора, стараясь выявить столько участников, сколько сможем. Набрав достаточно документации, мы ее редактируем, а потом просим «Руби» разослать это по всем агентствам новостей и общественным организациям.

— Например, газеты, телесети?

— Совершенно верно. Мы также посылаем копии в Ассоциацию охраны гражданских прав, в Союз прав человека, в коалицию «Радуга», трем главным политическим партиям, различным неправительственным организациям контроля, и тому подобным.

— И в «Биг мадди инкуайрер», я надеюсь.

— И в вашу газету, разумеется, — улыбнулся Пейсон-Смит. — На самом деле…

Он указал на замеченную мной раньше груду распечаток.

— …на самом деле вы получите ко всему этому доступ раньше, чем кто-либо другой. Это первая партия. Все, что мы нашли о деятельности ВЧР в Сент-Луисе, в том числе об их участии в разработке самой «Рубиновой Оси» и программы «Сентинел». Все это здесь, по крайней мере то, что мы успели распечатать.

Он посмотрел на принтер и поморщился.

— Так я и думал. Чернильные картриджи начинают выдыхаться.

Какая разница? Я хотел получить впечатление от бесстрастного документа. Я попытался встать, но Пейсон-Смит удержал меня за руку, не давая зарыться в кучу бумаги.

— Посмотрите потом, — сказал он. — Это лишь верхушка айсберга.

Я с усилием оторвал взгляд от бумаги и снова посмотрел на «Эппл». По экрану пролетали документы, на одном мелькнула эмблема ВЧР.

— А ВЧР не знают, что вы делаете?

Ричард с сожалением покачал головой:

— К несчастью, — сказал он, — поскольку им известен сам факт существования «Руби», они должны знать, чем мы занимаемся. Она уже информировала нас о многих антивирусных программах — охотниках и киллерах, пущенных по ее следу за последние двадцать четыре часа. Она с легкостью их обнаруживает и расшифровывает их исходный код, но мы опасаемся, что противник может оказаться хитрее и создаст программу, которую она победить не сможет.

— В последние часы ВЧР отключили несколько узлов, — добавил Морган.

Он стоял у окна, озирая Гранд-бульвар в русский прибор ночного видения. Естественно, он видел, как я проходил через парк. Наверное, это Морган занимался организацией лагеря, предусмотрев максимальную независимость от снабжения извне.

— А еще, — добавил Морган, внимательно наблюдая за улицей, — они ушли с некоторых частот. Догадавшись, что «Руби» подслушивает сотовые каналы, они используют такие средства коммуникации, которые мы не можем перехватить. Он пожал плечами: — Семафор, язык жестов — не знаю что, но они явно нас боятся.

— Похоже на то.

Я подумал, и мне на ум пришел очевидный вопрос:

— А когда вы используете сотовый телефон, они могут вас обнаружить?

— К сожалению, — сказал Пейсон-Смит, почесав затылок, — конечно, могут. «Руби» каждые несколько минут перепрыгивает с частоты на частоту и блокирует их системы дальнего обнаружения, но им достаточно просто прочесать радиопеленгатором квартал за кварталом. Любой проезжающий по улице автомобиль может оказаться охотником за нами…

— Или вертушка.

— Да, разумеется, или вертолет, но не это наша главная забота.

Он показал на экран «Компака» справа. Там была изображена Северная Америка в меркаторовой проекции; над ней тонкие красные линии сплетали сетку парабол над Соединенными Штатами.

— Это следы прохождения по орбите «Сентинела-1», — сказал Ричард. — Как видите, он регулярно проходит над каждой точкой этой страны. В настоящий момент он находится над Тихим океаном, невдалеке от южного побережья Калифорнии. Сейчас его на экране не видно, но примерно через минуту он вновь появится над США. Через пятнадцать минут он будет над штатом Миссури… и это действительно важно — вот почему.

Он показал за компьютеры, и я увидел не замеченный сразу провод, ведущий от задней стенки компьютера к окну. Окно было чуть приотворено, и кабель выходил по узкому подоконнику наружу.

— У нас на выступе окна закреплена переносная спутниковая тарелка, пояснил Ричард. — Она ориентирована точно на место прохождения «Сентинела-1» над Сент-Луисом. В этот момент «Руби» свяжется с ним и прикажет ему отсоединиться от центра управления полетом в Колорадо.

Я глядел на провод. Помимо технологической сложности задачи, был еще и человеческий фактор: не всякий сможет спокойно и точно работать над двадцатиметровым обрывом, закрепляя тарелку.

— И вы сможете?

— Разумеется. — Ричард Пейсон-Смит говорил теперь почти самодовольно. В конце концов главной функцией «Руби» изначально была работа в качестве системы «три К» для «Сентинела». Ее узел уже на борту, и ей так же просто с ним связаться, как вам — позвонить брату в другой город. Самое главное установить с этой птичкой прямую связь.

На экране «Компака» над побережьем Калифорнии появилась красная точка и поползла в сторону Сан-Диего.

— А почему не сказать «Руби» взять на себя спутник прямо сейчас? спросил я. — Если она может прорваться в любую систему и расколоть код любой программы, почему не сделать это над Колорадо?

Пейсон-Смит скрестил на груди руки.

— «Руби» — это не просто вирус или червяк, — ответил он. — У нее гораздо более сложная структура. И потому проникновение в сети занимает больше времени — она должна прятаться и в то же время постоянно присутствовать в памяти. Короче говоря, она еще не расколола колорадские компьютеры. Еще бы пару дней — и все было бы в порядке, но… — Он пожал плечами.

— А почему нельзя просто подождать?

— Вот, смотрите. — Он показал на линию среди следов «Сентинела», проходящую над северо-западом Тихого океана. — Примерно через восемнадцать часов спутник будет точно над границей между Орегоном и Калифорнией южной границей Каскадии. В этот момент он сможет открыть огонь по силам обороны Каскадии. Как вы думаете, что это будет значить?

Я сопоставил факты и пришел к главному заключению.

— Боже мой! — прошептал я.

Последняя деталь щелкнула, занимая свое место в картине. «Сентинел-1» уничтожит перешедшие на сторону повстанцев силы Национальной гвардии, открыв Каскадию для атаки частей армии США, собранных в Северной Калифорнии.

Хуже того. Это развяжет руки заговорщикам. Если все собранные «Рубиновой Осью» данные верны, то фанатики потребуют введения по всей стране военного положения — «для защиты» от восстаний «сочувствующих бунтовщикам».

Военное положение будет обеспечено силами ВЧР и высокоэнергетическим лазером, пролетающим над континентом каждые три часа. Короче говоря, это будет конец свободного общества в США.

— А если вам не удастся… — начал я.

И услышал звук, от которого замолчал.

Из предрассветной тьмы за окнами доносилось тихое, но очень знакомое механическое жужжание, переходящее в шум рубящих воздух винтов.

Это услышал и Ричард. Он поднял голову, прислушиваясь к нарастающему шуму.

— Только не сейчас, — сказал он ровным голосом, но почти с мольбой. Господи Иисусе, только не сейчас…

Шум лопастей слышался почти над водонапорной башней.

21. СУББОТА, 4:02

— Ого, — сказал Морган за нашей спиной. — Да у нас тут…

Конец фразы утонул в грохоте винтов. Выглянув через восточные окна, я увидел промелькнувший силуэт воздушного хищника, с воем метнувшегося к башне. Когда он прогрохотал над крышей, я инстинктивно пригнулся. Вся башня, казалось, затряслась от грохочущего воя. Когда он пролетел, я отпустил зажатые уши и побежал к противоположной стене.

Морган съежился под западным окном, разглядывая улицу в прибор ночного видения. Когда я упал на колени с другой стороны от окна, он протянул мне окуляр и показал вниз. Я осторожно приподнялся до подоконника и прижал к окуляру правый глаз.

В искусственных зеленых сумерках видно было, как две «Пираньи» съезжают с И-44 и катятся вниз по Гранд-авеню. Перед ними ехала тройка более быстрых «Хаммеров», образующая нечто вроде гало своими фарами, пока одновременно не выключили их, остановившись перед резервуаром. Последняя в колонне «Пиранья» вывернула влево и остановилась посередине улицы, блокировав Гранд-авеню. Другой броневик проехал до самого входа в парк, а три «Хаммера» вспрыгнули на бровку, перевалили через пешеходные дорожки и скрылись под деревьями справа и слева от водонапорной башни.

— О Господи, о Боже, — бормотал Морган, — вот это нам точно абзац.

Я отскочил от окна и перебежал на южную сторону. В прибор ночного видения я разглядел пролетевший над башней вертолет: «Оу-Эйч-6 Кейуз» легкий вертолет с пушкой, маркированный эмблемой ВЧР и с инфракрасным сканером под пузыреобразной кабиной. Он на низкой траектории летал вокруг резервуара, очевидно, выполняя рекогносцировку.

Один из «Хаммеров» остановился напротив мемориала американским немцам. Дверцы открылись, выпрыгнули четыре солдата ВЧР с винтовками «Джи-11» на груди и заняли позиции за обнаженной бронзовой дамой. У каждого под шлемом висели неуклюжие очки ночного видения.

Над башней прошел еще один вертолет, на этот раз — чуть дальше, но заметно громче. Подняв объектив, я увидел вторую вертушку: «Апач», такой же, как сегодня уже за мной охотился, но с одной душу леденящей разницей: у этого под брюхом были подвешены две ракеты «Хеллфайр».

— Как они нас нашли? — крикнул я.

— Я этого боялся. — Пейсон-Смит по-прежнему сидел у компьютеров и лихорадочно что-то барабанил на клавиатуре. — Проследить нас по телефонным связям с сетями было лишь вопросом времени, — сказал он, — но я рассчитывал, что мы отсюда выберемся раньше, чем они нас найдут. Полагаю, что я ошибался…

— Да, и я так полагаю. — Держась пониже, я пересек комнату. Морган сидел на полу, обняв руками колени и заметно дрожал. На него нахлынула волна настоящей паники, но возиться с ним мне было некогда. Опустившись на колени, я снова выглянул в парк. Два солдата ВЧР стояли над подростком, который пытался на меня напасть. Сейчас он лежал лицом вниз, сцепив руки за головой, а в шею ему уперлось дуло винтовки «Хеклер и Кох». Солдат обкрутил его запястья пластиковой лентой наручников, и они поволокли его к стоящей на улице «Пиранье». По крайней мере мне не придется остерегаться ножа под ребро, когда я выйду.

Если выйду.

— Докладывайте! — потребовал Ричард. — Сколько там солдат?

Я пробежался взглядом по Гранд-авеню перед входом в парк, но больше солдат не увидел.

— По крайней мере взвод, — ответил я. — Может быть, больше. Всех не видно, они замаскировались. Замеченные мною снабжены очками ночного видения.

— Так-так. Машины?

— Две «Пираньи», три «Хаммера». Вертолеты «Кейуз» и «Апач»… Мне неприятно это сообщать, но «Апач» вооружен ракетами.

— О, в самом деле?

— О, в самом деле.

Помолчав, я добавил:

— Если вам хочется услышать что-нибудь оптимистическое, то вот: похоже, они берут пленных. Они только что скрутили нашего тощего приятеля с ножом.

— Очень хорошо. Надеюсь, они найдут для него хорошую симпатичную клетку.

Пальцы Ричарда бегали по клавиатуре без остановки, а лицо, подсвеченное фантастическим голубым сиянием экрана, было воплощением сосредоточенности.

— Боюсь, правда, что нам это не поможет, — продолжал он, не отрываясь ни на мгновение. — Если они до нас доберутся, то запрячут туда, где солнца не видно. Они не допустят…

Остальные слова потонули в грохоте пролетевшего низко вертолета. Я снова выглянул — как раз вовремя, чтобы углядеть, как пролетает в пятнадцати метрах от окна «Апач». Секунду мне казалось, что он атакует: стрелок мог палить прямой наводкой из тридцатимиллиметрового пулемета. В прибор я видел командира и второго пилота. Так близко, что, если открыть окно, можно камешком добросить. Только от бронированного стекла камень отскочил бы.

Но пулемет не шевельнулся на турели под кокпитом. Повернулись две ракеты, указывая на башню. Человек на заднем сиденье посмотрел в мою сторону. Широко ухмыльнувшись, он поднял левую руку и показал пальцем прямо на меня: «Ты видишь меня, а я тебя».

Я ткнул пальцем в его сторону, он кивнул, и вертолет снова поднялся вверх и ушел над деревьями.

— Мы встретили противника, — доложил я, когда шум ослабел, — и он любит повеселиться.

— Почему они не штурмуют башню? — спросил Морган. Он сидел, все так же свернувшись в клубок, будто это могло его защитить от тридцатичетырехмиллиметровых снарядов. — Они нас окружили, так почему же…

— Потому что они, возможно, не знают нашей численности. — Пейсон-Смит говорил так спокойно, будто обсуждалась абстрактная интеллектуальная проблема. — Мы ведь, как известно, предатели и сумасшедшие ученые, решившие взорвать мир. Как им должно представляться, они окружили в этой дыре целую армию. И только идиот пойдет в атаку, не зная шансов, а мы…

— А у нас здесь нет армии! — рявкнул я, выведенный из себя его спокойствием. — У нас даже дубинки или мотоциклетной цепи нет, а у «Апача» противотанковые ракеты!

«Тап-тап-тап-тап-тап-тап-тап» — стучали пальцы по клавиатуре.

— Простите? — переспросил герр фон Франкенштейн.

Его спокойствие — не сумасшествие. Что-то происходило. Я присел рядом с ним посмотреть.

Программа поиска и доставки исчезла с экрана, сменившись строками машинного языка ЛИСП, который я не понимал.

— Я объясняю «Руби», что здесь делается, — сказал Ричард. — Она кое-что уже знает, но ей не хватает чуть-чуть человеческой интуиции. — Он оглянулся на меня. — Мы кое-что делаем, но нам нужно время. Если у вас есть какие-либо идеи, как…

— Эй, в водонапорной башне! Вам говорят!

Откуда-то снизу донесся усиленный мегафоном голос. Руки Пейсон-Смита замерли на клавиатуре, и мы оба подняли головы.

— К вам обращаются Войска Чрезвычайного Реагирования…

— Самое бессмысленное название, которое мне приходилось слышать, — сухо прокомментировал Ричард.

— Вы окружены! Мы знаем, что вам это известно! Если вы сдадитесь немедленно, вас арестуют, но оставят живыми и невредимыми!

— Да-да.

Пейсон-Смит склонился над клавиатурой и ушел в свою кибернетическую Каббалу.

— Даем вам две минуты на выполнение ультиматума! Выходите, держа руки над головой, иначе мы будем вынуждены применить силу!

— О Боже! — воскликнул Ричард. — Звучит довольно серьезно, не правда ли? — Он покачал головой. — Типичный…

— Черт побери, Дик, этого нельзя допустить! — Джефф Морган подполз к нам по полу. — Послушай, не так это важно! Пусть… пусть отвезут нас в Даунтаун. Если мы им согласимся помочь…

— Замолчи, Джефф.

Пейсон-Смит бросил на него такой взгляд, что Морган осекся. Ричард снова посмотрел на меня.

— Мне нужно еще несколько минут, — продолжал он. — Как я говорил, если у вас есть идеи, как удержать их…

В этот последний миг я вспомнил про своего туза в рукаве. Шанс был невелик, но все же…

— Телефон у вас тут есть?

— Джефф, дай ему телефон, будь добр, — сказал Ричард, — а потом прекрати скулить и сядь за второй компьютер. Нужно кое-что сделать.

Морган густо покраснел. Он сердито смотрел, как я перекатился по полу на бок, достал бумажник и стал искать в пачке визитных карточек ту, о которой до сего момента забыл. Если я ее потерял…

Слава Богу, нет. Телефонная карта, которую мне чуть больше суток назад дал на стадионе Джордж Баррис.

— Быстрее! — крикнул я. — Телефон сюда!

Покопавшись в своей ветровке, Морган вынул карманный телефон. Я выхватил аппарат у него из руки, распахнул и сунул кодовую полоску карты в сканер. Держа телефон возле уха, я прислушивался к жужжанию зуммера. Но уже второй сигнал был прерван спокойным знакомым голосом:

— «Красная птица», у телефона Лидер.

Баррис.

Я набрал побольше воздуху:

— Полковник Баррис, говорит Джерри Розен. Вы меня помните?

Короткая пауза.

— Конечно, Джерри. Я ждал, что вы позвоните.

— Ну, в этом я и не сомневался, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал небрежно. — Да я просто так, узнать, как вы, и спросить, что дальше…

— Одну минуту, пожалуйста.

Щелчок и минута молчания, пока полковник говорил с кем-то еще. Наверное, просил определить, откуда звонят. Потом трубка щелкнула снова, и голос Барриса произнес:

— Извините, Джерри, но сейчас я занят. Если вы скажете, куда вам перезвонить…

— Ясное дело, заняты, полковник! Я в Комптонхиллской водонапорной башне. Здесь вокруг дюжина ваших ребят, так что я и сам занят. Вы перезвоните потом?

В трубке послышался резкий вдох.

— Мне кажется, вы заинтересовались, — продолжал я. — Да, кстати, вы меня просили позвонить, если я случайно найду доктора Пейсон-Смита или доктора Моргана. Они оба здесь. Я свою часть сделки выполнил. А вы?

— Мистер Розен, — ответил он ровным голосом, — я ценю вашу помощь. Если вы сейчас сдадитесь моим людям, я гарантирую вам хорошее обращение…

— Такое же, как вчера с Берил Хинкли?

— Не знаю, о чем вы говорите, Джерри, но могу вас заверить…

Я услышал, как Ричард щелкнул пальцами. Оглянувшись, я увидел, что он жестом просит трубку.

— Ладно, полковник, — прервал я его, — мы могли бы продолжить обсуждение, но здесь Дик хочет сказать вам пару слов.

Я протянул телефон Пейсон-Смиту, он зажал его между плечом и щекой.

— Полковник Баррис? — спросил он, не прекращая бег пальцев по клавиатуре. — Да, Ричард Пейсон-Смит. Очень рад познакомиться.

Длинная пауза.

— Да, предложение очень лестное, но боюсь, что не могу вам доверять… нет-нет, это вне обсуждения.

«Апач» снова прогудел над башней. Я подобрал прибор ночного видения, переполз по полу к восточному окну, где сидели оба ученых, и выглянул наружу. На резном известняке фундамента занимали позиции еще солдаты, а «Кейуз» барражировал над резервуаром.

— Позвольте мне сделать контрпредложение, — продолжал Ричард. — Если вы отзовете своих людей и вертолеты немедленно и дадите нам свободно выйти за стены резервуара, я вам обещаю, что никто не пострадает.

«Что за черт?»

Я глянул на Пейсон-Смита. Он держал трубку в правой руке, лениво постукивая левой по корпусу компьютера. Джефф Морган больше не паниковал: он сидел за «Компаком» и быстро вводил с клавиатуры какие-то команды.

— Нет, сэр, я не шучу, — сказал Ричард. — Мы не намерены сдаваться, ни сейчас, ни… Полковник, будьте добры меня выслушать!

Не давая себе труда пригнуться, я рванул на другую сторону комнаты и уставил в небо прибор ночного видения. «Апач» держался на параллельном курсе к «Кейузу», чуть выше водонапорной башни. Оба вертолета были развернуты к нам.

Краем глаза я заметил быстрое движение на земле — там солдаты ВЧР отскакивали от башни под прикрытием деревьев и скамеек. Я перевел взгляд на «Пираний»: солдаты чуть ли не отталкивали друг друга, спеша побыстрее залезть в машины.

Похоже, они отступали.

На секунду я почувствовал облегчение… но тут же чуть не выронил прибор из онемевших рук, поняв, что происходит.

— «Апач» готовится к ракетному залпу, — крикнул я.

— Одну минуту, полковник…

Пейсон-Смит заслонил рукой микрофон:

— «Руби» подтверждает блокировку прицелов и вооружения.

— Пролет «Сентинела» через шестьдесят шесть секунд, — ответил Морган, не отрывая глаз от экрана. — Инициирую связь со спутником и взаимодействие с системой «три К».

— Нет у нас шестидесяти секунд! — заорал я. — Вертушка сейчас…

— Джерри, — произнес Ричард, — замолчите и отойдите от окна.

Я сделал два шага и остановился, глядя на экраны компьютеров. Пейсон-Смит открыл окно с видом разреза «Апача Эй-Эйч-64», а на экране у Моргана была карта Даунтауна Сент-Луиса, и водонапорная башня была обведена красным яблочком мишени.

— Мне прискорбно это слышать, полковник, — сказал Пейсон-Смит, снова открыв трубку, — но я вас предупреждал…

В западном окне полыхнуло огнем. Я оглянулся и увидел огненный след из-под кабины вертолета, откуда сорвались два запущенных «Хеллфайра».

И тогда я бросился на пол.

Я не успел вскрикнуть, как взорвалась сверхновая.

Ослепительно белая вспышка резанули по глазам, и в ушах рокотали раскаты грома. Окна затряслись, по спине заколотили осколки стекла и задрожал каменный пол. Я лежал, крепко зажмурив глаза и закрыв руками голову, будто это могло защитить от обломков падающей башни.

Но она не упала.

Свет ослабел и погас, гром затих, пол перестал качаться.

Ракеты в башню не попали.

Приподнявшись на локтях, я огляделся, все еще не веря, что жив. Пол был усеян стеклянной крошкой от восточного окна и до стены, через пустые рамы тянул холодный предрассветный ветерок и остро пахло горелым авиационным топливом.

— Какого хрена тут стряслось? — пробормотал я.

— Алло, полковник! Вы меня слышите?

Это говорил Пейсон-Смит. Ричард и Джефф уже поднялись с пола, куда спрятались от взрыва. Пейсон-Смит держал в руке телефон и слушал, а Морган тем временем дополз до компьютера и нажал пару клавиш.

Вонь горелого бензина усилилась. Я поднялся на колени и глянул в разбитое окно. Из-за стен резервуара поднимался толстый столб густого дыма, закрывающий огни Даунтауна. Слышался шум винтов вертолета, но уже существенно дальше.

— Я вам расскажу, что произошло, — говорил в телефон Пейсон-Смит. «Рубиновая Ось» — я уверен, что знаете, — добралась до исходного кода программ управления в бортовом компьютере вашего «Апача».

Где-то снаружи перекликались солдаты, очевидно, так же недоумевающие, как и я. Пошарив вокруг, я обнаружил прибор там, где его и выронил.

— На случай, если вам это не известно, — сказал Пейсон-Смит, — сообщаю, что авионика вашего «Апача» управляется одиннадцатью компьютерами, считая и те, что контролируют системы управления огнем. Пока его ракеты были нацелены на башню, наша подруга «Руби» взяла на себя управление компьютером лазерного наведения. Второй пилот думал, что наводит на нас, но в реальности он не контролировал…

Я подполз к восточному окну и глянул в прибор, но увидел лишь черное пятно. Прибор сломался.

— Достигнута связь с «Сентинелом», — спокойно доложил Морган. — «Руби» выполняет перехват.

Ричард улыбнулся и поднял палец.

— Да, полковник, — сказал он в телефон. — «Руби» перехватила управление приборами автоматического наведения, и когда «Апач» выпустил свои «Хеллфайры», они оказались перенацелены на ваш второй вертолет. Именно поэтому один из ваших вертолетов оказался выведен из строя, а второй не в состоянии нас атаковать…

Он замолчал и послушал.

— Нет, полковник, — ответил он, — это было бы неразумно. Спросите у стрелка «Апача». На этом вертолете все управляется компьютерами. Если он попробует выпустить другую ракету или открыть огонь из пушек, он попадет куда угодно, только не в нас, — в том числе и в ваших людей на земле… Прошу прощения, сэр. Я пытался вас предупредить, но вы не желали…

Уже и без прибора было видно, как выскакивают солдаты из люка, где они пересиживали ракетный залп, и бегут к башне. Я наклонился ближе к окну, стараясь разглядеть, что они делают.

Тра-та-та-та!

Услышав автоматную очередь, я присел.

— Они посылают наземные войска! — крикнул я. Окно надо мной разлетелось, и тоненько дзенькнули срикошетившие об стены пули. Я бросился на пол и пополз на середину комнаты.

— Слушайте меня, полковник!

«Компак» два раза бибикнул; Джефф Морган пододвинулся поближе прочитать полученное сообщение.

— Так твою мать… — шепнул он. — Они нас перехитрили.

Ричард повернулся к нему, вопросительно подняв брови.

— «Руби» сообщает, что с авиабазы «Скотт» поднялся реактивный самолет, — доложил Морган. — Велика вероятность, что это — «Уай-Эф-22».

На экране «Компака» появилось окно, изображающее «Уай-Эф-22 — Молния-2» в плане и в профиль. Небольшой двухмоторный самолет, похожий на гибрид «Эф-18 Шершень» и истребителя «Стелс».

— Простите, полковник… — Ричард прикрыл рукой микрофон. — Подлетное время?

Морган ввел с клавиатуры запрос, потом покачал головой:

— Пять минут тридцать секунд. «Руби» сообщает, что бортовые компьютеры ей не доступны — там программа, в которую она еще не проникла. «Сентинел» пытается его обнаружить, но этот гад жмется к траве.

— Наземное слежение?

Стук клавиш потонул в треске автоматов под башней.

— Ничего не выходит, — ответил Морган, качнув головой и глядя на экран. — Тепловое излучение отсутствует… воздушные возмущения пренебрежимо малы… «Сентинел» что-то нашел, но захватить не может. Пилот успевает уйти.

Военно-воздушная база «Скотт» находится в Иллинойсе, недалеко от Сент-Луиса на той стороне Миссисипи. «Уай-Эф-22» был сделан как раз для заданий такого рода: отклоняющий луч радара фюзеляж, слабо видимая краска, двигатели, оставляющие минимальный тепловой след. Даже уходя от радаров, истребитель будет здесь через считанные минуты, и его «Сайдвиндер» наверняка закончит работу, не удавшуюся «Хеллфайру».

— Где «Сентинел»? — крикнул Ричард.

— Точно над нами.

— Дай ему инструкцию… Не надо, я сам. — Пейсон-Смит пододвинул к себе «Эппл» и толкнул ко мне по полу телефон. Начав вводить команды в компьютер, он приказал мне:

— Удержите его на проводе. Объясните ему, что мы не блефуем.

Я схватил трубку:

— Полковник Баррис?

— Розен? Скажите этому маньяку: что бы он ни планировал, это не выйдет. — Баррис говорил спокойно, но сквозь это спокойствие слышался подавляемый гнев. — Если вы не выйдете из дверей прямо сейчас, мои люди их высадят, и я не могу гарантировать, что они будут брать пленных.

Если до сих пор я был напуган, то от этой последней капли взбесился.

— Баррис, попробуй чего-нибудь поновее! — заорал я. — Да если бы твои люди хотели выбить дверь, они бы давно уже это сделали! И ты знаешь, и мы знаем, что ты нас тут держишь, пока твой самолет не прилетит и не поставит точку!

— Какой еще самолет?

— Подлетное время три минуты, — доложил Морган.

— Да тот, который ты поднял со «Скотта», дурак ты надутый! — Я чуть не рассмеялся в ответ на его попытки сыграть недоумение. — Ты что, думал, мы не знаем? Да у нас глаза в небе, у тебя в компьютерах, даже у тебя в сортире!

— Послушайте, Розен…

— Теперь ты меня послушай для разнообразия! — Не обращая внимания на автоматный огонь, я сел на полу. — Ты не собираешься нас отпускать, как ты никогда не собирался оставить в живых моего друга! Но теперь ботинок на твоей ноге! И ты выкручиваешься, а не я! Тебя поставили раком, Баррис, и это я, кто…

Неожиданно Пейсон-Смит выхватил у меня телефон. Я дернулся за ним, но Ричард оттолкнул меня свободной рукой.

— Полковник? — спросил он. — Я сожалею о допущении подобных выражений, но… да, это возмутительно, но по сути мой друг прав в своих оценках.

Я отполз от него и, лавируя на четвереньках между осколками стекла, подполз к окну, выходящему в сторону Даунтауна. Стрельба снова затихла; несомненно, солдаты получили приказ командиров прекратить огонь и укрыться.

— Время подлета три минуты.

Я встал на колени и выглянул в разбитое окно. Вчерашние тучи ушли, оставив темно-синее небо. На востоке пробивались первые лучи нового дня, окрасив розовым серебро Арки и небоскребы Даунтауна. Вдали можно было разглядеть овальную чашу стадиона Буша, где мой друг и благодетель Джордж Баррис все еще строил планы нашего истребления.

— Полковник Баррис, — сказал Пейсон-Смит, — у нас мало времени, и потому я говорю прямо. «Сентинел-1» в настоящий момент находится над городом и его лазер нацелен прямо на стадион Буша. Спутник полностью находится под контролем «Рубиновой Оси», и я дал ей инструкции открыть огонь над стадионом, если вы не отведете ваши силы и не дадите истребителю приказ отменить атаку…

Я уже видел узкий туманный белый след в небе, направляемый маленькой серебряной точкой. «Уай-Эф-22» шел по небу крутым зигзагом, уходя от следящих систем «Сентинела». Еще минута — и он будет над нами.

— Я знаю, что вы мне не верите, — говорил Пейсон-Смит, — и потому мне придется произвести демонстрацию. Будьте добры, смотрите внимательно…

Оглянувшись, я увидел, как он поднял два пальца. Морган кивнул и ввел новую команду.

Я повернулся к окну.

Прошла секунда. Две. Три…

Иммерсионный след расширился и уплотнился — «Уай-Эф-22» пересек Миссисипи, и пилот направил его на одиноко торчавшую башню.

Вдруг из голубого неба вырвался красный луч и ударил в центр стадиона Буша. Ударил — и исчез.

— Первый удар, — сказал, не отрываясь от экрана, Морган.

Луч появился снова, чуть изменив угол. И снова тут же исчез.

— Второй удар, — произнес Морган. — «Руби» подтверждает два попадания.

Прошла еще пара секунд, и вдалеке послышались два глухих удара. Над чашей стадиона поднялись черные столбы дыма, как от погребальных костров. Я смотрел в ночное небо, но не видел ничего, кроме звезд. Если «Сентинел» был одной из них, то отличить его от других я никак не мог бы.

— Эти два вертолета были уничтожены на площадке «Сентинелом». — Ричард Пейсон-Смит говорил отчетливо, прямо и напористо. — Сейчас под прицелом спутника находится ваш кабинет. Если вы не отмените атаку и мы погибнем, «Рубиновая Ось» все равно прикажет спутнику вас уничтожить, а на следующих витках — через каждые три часа — уничтожать по одной военной цели на территории Соединенных Штатов.

Я снова выглянул в окно. Истребителя я не видел, но слышал высокий, почти скулящий звук его двигателей. «Уай-Эф-22» шел над городом, быстро приближаясь.

Ричард остановился, послушал секунду и покачал головой.

— Сэр, торговаться нет времени. Отзывайте его сейчас же…

Последние несколько мгновений было тихо. Никто не двигался. Пейсон-Смит внимательно смотрел на экраны, прижав к уху телефон. Джефф Морган согнулся чуть ли не пополам, закрыв руками голову. Я смотрел в окно, и сердце вдруг стукнуло и куда-то пропало.

Раздался высокий тонкий визг, и «Уай-Эф-22» вылетел прямо на нас. Пройдя в нескольких десятках метров над крышами домов, он взвыл над резервуаром и свернул направо, показав уныло-серую изнанку стрельчатых крыльев. Комптон-Хилл тряхнуло звуковой волной, и самолет пошел вверх.

Поднявшись метров на триста, он перевернулся, скользнул влево и лег на обратный курс.

У меня снова забилось сердце.

— Благодарю вас, полковник, — сказал Ричард. — Конечно, будем держать связь.

С этими словами он выключил телефон, положил его на пол и глубоко вздохнул.

— Что ж, джентльмены, — сказал он. — Я думаю, мы еще некоторое время поживем.

22. СУББОТА, 19:46

Шикарные лимузины выстроились на Четвертой улице напротив отеля «Адаме Марк», ожидая своей очереди подъехать к главному входу. Из-под голубого навеса выбегали лакеи в униформе и распахивали дверцы лимузинов. Оттуда выходили женщины в шелковых платьях и шляпках и мужчины во фраках с белой бабочкой. Пустой лимузин отъезжал прочь, на его место становился следующий, и процесс повторялся.

Трайк терпеливо ждал своей очереди подъехать к дверям, не обращая внимания на любопытные или возмущенные взоры гостей бала на его рикшу. По случаю такой оказии он надел черный галстук и шоферскую кепку; надо сказать, что с его застиранной футболкой и шортами парашютной ткани они составляли неповторимый ансамбль. Когда он подъехал к дверям, лакеи старались скрыть усмешку. У рикши не было дверей, и никакой леди не надо было помогать оттуда выбраться, но я, выбираясь с заднего сиденья, все же дал доллар одному их этих ребятишек.

— Что прикажет милорд? — спросил Трайк, усиливая оксфордский акцент.

— Сегодня вы мне не понадобитесь, Дживс. — Я сунул руку в карман пальто и протянул ему десятку. — До конца вечера вы свободны.

— Очень хорошо, сэр.

Он сложил бумажку и сунул ее в поясной карман шорт, в то же время изучая двух молодых женщин в тонких черных платьях, входящих в дверь. Они поймали его взгляд и прыснули, закрываясь перчаткой.

— Если вы найдете дебютанток, нуждающихся в услугах джентльмена, добавил он, протягивая мне телефонную карточку, — будьте добры дать мне знать, и я немедленно вернусь.

— Спасибо, Трайк, что подвез.

Он усмехнулся, нажал на педали и съехал с бровки. Швейцар в дверях хмуро глядел на меня. Я поймал его негодующий взгляд и пожал плечами.

— «Роллс» сломался, — бросил я ему, проходя мимо. — Знаете, как это бывает…

Оставив пальто и кепку, я остановился перед зеркалом и обследовал свой внешний вид. Белый галстук и жилет, черный фрак и брюки, запонки с искусственными жемчужинами и манжеты. Хоть сейчас дирижируй симфонией.

Давно уже я не выходил в белом галстуке. Единственное, из-за чего когда-то пришлось обзавестись ласточкиным хвостом, — Марианна настаивала на торжественной свадьбе. Ей сильно не понравилось, что пришлось доставать мои вещи с антресолей и везти ко мне в Даунтаун, но это был единственный для меня способ попасть на главное событие в общественном календаре Сент-Луиса. В этот вечер никто в джинсах и летной куртке на квартал не мог подойти к отелю «Адаме Марк».

Ибо сегодня был Бал Пророка Под Вуалью, и я пришел в самый фешенебельный отель Сент-Луиса, чтобы окончить историю, над которой работал.

Мы вышли из водонапорной башни, и никто нас не арестовал. Как и требовал Пейсон-Смит, все окружившие нас солдаты ВЧР ушли. Они погрузились в свои «Пираньи», «Апач» полетел на стадион Буша, и когда в парке не осталось никого, кроме нескольких офицеров полиции и санитаров, хлопочущих у обломков вертолета, «Руби» сообщила, что выход безопасен.

Близился рассвет, и я устал как собака. Долгая была ночь. Не помню, сказал ли я что-нибудь Моргану и Пейсон-Смиту. Помню только, как шел из парка по пустому тротуару до ближайшей станции Метролинка.

Идти было долго, да мне еще пришлось нести пластиковую бакалейную сумку с распечатками, Я все ожидал, что появится машина ВЧР и пара горилл запихнет меня туда прокатиться на стадион, но этого не случилось. «Руби» заверила, что нам дана амнистия: наши дела очищены от ненужных записей, и имена вычеркнуты из списка разыскиваемых.

Заговорщики теперь оставят нас в покое, даже если это значит полный их крах. А что им было делать? У них над головой висел дамоклов меч — и не из дамасской стали, а из пучка энергии, и единственным волоском, на котором он держался, было соблюдение условий «Руби»… А что «Руби» хочет, она получает.

Я добрался до Суларда по рассветным улицам, кое-как затащил усталые ноги вверх по лестнице и через выломанную дверь вошел к себе. Не потрудившись снять одежду, из которой не вылезал уже два дня, я бросил сумку на стол, скинул куртку, стряхнул ботинки, плюхнулся лицом вниз на неубранную постель и заснул сразу, как только коснулся подушки.

Я думал, что это уже конец, но кое-что впереди еще было.

В двенадцать часов, когда колокола церквей звонили полдень, меня разбудило бибиканье Джокера. Я не хотел подходить, но бибиканье продолжалось. Я потянулся через смятый матрац, поднял куртку с того места, где сбросил, и вытащил из кармана ПТ.

Я помедлил, открывая крышку. Но вместо лица Джейми на экране нарисовался человек в абсурдном шлеме викинговского типа, и черты его лица скрывала вуаль пурпурного шелка.

Внизу экрана возникло окно, и в нем поплыли курсивные строки:

«Повелеваю Вам явиться на Ежегодный Бал в честь

Его Величества Пророка Под Вуалью и его Двора Любви и Красоты

В субботу вечером, апреля двадцатого дня,

Две тысячи тринадцатого года

В Бальном зале Сент-Луиса «Адамс Марк».

Я уставился на экран.

Получить приглашение на Бал Пророка Под Вуалью — это тебе не выиграть бесплатный билет на матч «Кардиналов». Это пропуск в высший эшелон высшего общества Сент-Луиса. Чтобы получить такое приглашение — даже в последний момент по е-мейлу, нужно быть или богатым, или знаменитым, а лучше — и то, и другое. Поскольку я ни тем, ни другим не был, честь выглядела несколько странной.

Насколько знаменит Бал Пророка Под Вуалью? Да настолько, что Роберт Митчем о нем упомянул в первой версии «Плаща страха» — вот насколько. Общество Пророка Под Вуалью возникло в 1874 году как тайное общество сливок сент-луисского высшего класса. В основе была какая-то бессмыслица, написанная мистическим ирландским поэтом о некоем Хашимал-Мугунне, правившем несуществующим государством между Древней Персией и Хоросаном. Общество перестало быть секретным около 1894 года, когда был дан первый ежегодный Бал Пророка Под Вуалью, посвященный возвращению Пророка в Сент-Луис.

На самом деле он никогда оттуда никуда не девался — он сам был членом Общества, но эта роль переходила каждый год к другому, и имя нового Пророка держалось в строжайшей тайне. Постепенно бал превратился в изысканную вечеринку для дебютанток высшего городского общества, так называемого двора любви и красоты, когда одну из них выбирали королевой года.

Около пятидесяти лет подряд Бал Пророка Под Вуалью происходил под Рождество, но в прошлом году Общество решило перенести бал на апрель. Поскольку Даунтаун только-только восстанавливался из развалин, а на северной и южной окраинах города случались беспорядки, казалось неуместным устраивать увеселение для горстки богачей, пока остальные граждане переносят тяготы и лишения.

Но мне-то как попало приглашение?

Я перешел к диалоговому окну Джокера.

«Руби», это ты?» — ввел я с клавиатуры.

Приглашение исчезло, и появилась строка:

«Я здесь».

«Что случилось? Это ты мне послала приглашение?»

«Я организовала его посылку».

«Не понимаю», — ввел я.

«Разъяснение: я организовала внесение твоего имени в список гостей Бала Пророка Под Вуалью. Извещение, полученное тобой, стандартное для тех, кого приглашают в течение последних шести — сорока восьми часов. Тебе также доставят праздничный подарок в виде вазы роз. Примечание; торжество начинается в 20 часов 00 минут. Официальный костюм с белым галстуком обязателен».

Я улыбнулся. В этой конуре ваза роз мне пригодится разве что как пивная кружка. Я набрал ответ:

«Спасибо, но я все равно не понимаю, зачем».

«Ты много сделал для меня. Это моя благодарность».

Тут я расхохотался. Приглашение на Бал Пророка Под Вуалью — вроде как дать голодному ребенку коробку роскошных шоколадных конфет. Сладко и вкусно, но не питательно.

«Если ты в самом деле хочешь меня поблагодарить, — написал я, — то положи на мой счет миллион долларов».

После короткой паузы появился ответ:

«Сделано. Нужно ли тебе что-нибудь еще?»

Я чуть не выронил Джокера. Можно было не спрашивать, шутка ли это, для «Руби» было проще простого взять мой счет в компании Боатмена «Бэнк энд траст» и вписать туда единицу с шестью нулями. Деньги для нее ничего не значили; единственной реальностью были биты и байты информации, которыми она манипулировала за наносекунды.

Что Бог хочет, Бог получает.

Соблазн был велик, но что скажет налоговое управление? Секунду я боролся с соблазном, потом написал:

«Прошу отменить. Я просто шутил, и это лишь принесет мне проблемы».

Еще пауза и ответ:

«Сделано. На твоем сберегательном счете больше нет $1000000. Однако я позволила себе отменить все твои текущие долги, настоящие и прошлые. Приемлемо ли это?»

Да. Вот так вдруг узнать, что одним ударом оплачены все твои долги, кредитные карты, телефонные счета и прочее, и ни один аудитор не придерется.

— Это хорошо, по я все еще не получил ответа на первый вопрос. Зачем мне идти на Бал Пророка Под Вуалью?

«Список принявших приглашение на сегодняшний бал скоро будет тебе прислан. Изучив его, ты поймешь, зачем я организовала твое присутствие на этом балу».

Экран опустел, и лицо Пророка Под Вуалью исчезло одновременно с последними строками, но я не успел задать очередной вопрос, как появилось последнее сообщение:

«Сейчас я обратилась к тебе в последний раз. Наблюдать за тобой буду всегда. До свидания, Джерри Розен».

Потом по экрану поплыл длинный список имен, расположенный по алфавиту. Просматривая его, я протяжно свистнул.

Последний подарок «Руби» стоил потери миллиона баксов.

Я фланировал по вестибюлю, любуясь на изысканные ледяные скульптуры возле окон зеркального стекла, а потом присоединился к группе поздних гостей и поднялся с ними в лифте на четвертый этаж. Люди в вечерних костюмах ценой в чей-нибудь месячный доход слонялись по вестибюлю чуть-чуть навеселе после долгого эпикурейского обеда у «Тони» или «Мортона». Завидуя их расслабленности, я подумал было заглянуть в бар на уровне лож и тяпнуть пива, но оставил эту мысль, увидев, что банка «Буша» обойдется мне в пятерку. Кто-то сказал, что богачи — это те же бедняки, только с деньгами. Он только забыл сказать, что богачи легче сорят этими деньгами — по той же причине.

Да и к тому же время шло к восьми вечера, и скоро должна была начаться церемония. Я пошел прямо в Бальный зал Сент-Луиса, где капельдинер в красной униформе проверил мое имя в списке и отступил в сторону, пропуская меня внутрь.

Бальный зал был длинен и широк. С потолка свисали хрустальные люстры, спускаясь к наклонному помосту, рассекавшему зал пополам и спускавшемуся от закрытого красной портьерой входа к большой сцене в другом конце. Посередине сцены стояли два пустых трона, а декорация изображала двор средиземноморской усадьбы на закате.

Зал был почти заполнен, богатые и сильные мира сего расселись по рядам, слушая оркестр из тридцати живых музыкантов, а тот наигрывал попурри из старых маршей и аранжированных поп-хитов. Уклонившись от капельдинера, желавшего усадить меня на ближайшее свободное место, я пошел вдоль центрального прохода, разглядывая лица хорошо одетых мужчин и женщин.

Люстры уже стали меркнуть, когда я заметил Кейла Мак-Лафлина. Он сидел в середине зала недалеко от помоста. Рядом с ним сидела его жена — пожилая худощавая пепельная блондинка. Они внимательно смотрели на сцену и не обратили внимания, когда я проскользнул на свободное кресло рядом с ними.

Огни погасли, оркестр заиграл мелодию из фильма «Мост через реку Квай», портьеры главного входа раздвинулись, и взвод копьеносцев в красной форме и в голубых шлемах пошел торжественным маршем по пандусу к сцене. Знаменосцы несли флаги Соединенных Штатов, штата Миссури и Общества Пророка Под Вуалью, а остальные — длинные пики: члены Общества Пророка Под Вуалью, назначенные в почетную стражу королевства Хороссан. Но при всей этой воинственной торжественности их регалии не годились бы ни для одной хоть сколько-нибудь уважающей себя армии. У многих в качестве медалей на туниках висели пробки от пива, несколько копьеносцев шли с фальшивыми бородами или в масках чудовищ, кто-то в солнечных очках или хирургических масках. У острия одной пики болтался воздушный шарик, с другой свисал женский лифчик. Толпа ритмично захлопала в такт оркестру, и потешные солдаты прошли по помосту на сцену. Там они разделились на две группы и встали по обе стороны от тронов.

В этот момент Мак-Лафлин посмотрел наконец в мою сторону. Я улыбнулся ему. Он снова отвернулся к сцене. Там капитан гвардии подошел к стойке микрофона и торжественным, напыщенным голосом провозгласил:

— Имеем честь представить… его величество мистический Пророк Под Вуалью!.. И его королевский двор любви и красоты!

Два музыканта появились у входа и затрубили в фанфары. Затем еще раз распахнулись портьеры и пропустили высокую фигуру.

Пророк Под Вуалью, сопровождаемый Королевой Любви и Красоты, вступил в свет прожектора и медленно пошел вниз под гремящие в такт овации зала. Края его шелковой тоги задевали пол, а свет прожектора играл на сине-золотой кайме одежды и отражался от викинговского шлема Могучего Тора. Его придворные, тоже под вуалью, как и он сам, ступали с тяжеловесной грацией вслед за ним, сверкая той же кричащей роскошью, хотя и с меньшим блеском.

Величие, богатство, зрелище. Все это вместе и еще что-то. Божественное право королей, законных или самозваных. Шампанские мечты, икорные фантазии, лелеемые многими, — и большой соблазн отдаться этой роскоши, пусть даже на один вечер. Но, глядя на Пророка Под Вуалью и его двор, идущих через Бальный зал, я не мог избавиться от мысли: как там тот больной ребенок, что я видел четыре дня назад; ребенок, свернувшийся на руках у матери под ледяным дождем в Муни?

Ел он сегодня хоть что-нибудь? Попала его мать в камеры под стадионом? А еще, зная то, что я знал о человеке, укрывшемся под вуалью пророка, значила ли для него хоть что-то судьба ребенка?

Что предскажешь, Пророк Под Вуалью?

Мак-Лафлин, аплодируя, повернулся ко мне. Сперва он смотрел, как человек, который увидел знакомое лицо, не может вспомнить, кто это, но потом его лицо исказилось — это он вспомнил, когда и где мы встречались. Я наклонился к нему:

— Это так развлекаются богатые?

Тут он посмотрел на меня прямо.

— Мистер Розен, — произнес он с подчеркнутой официальностью. — Какой неожиданный сюрприз.

— Что да, то да, — подхватил я. — Сложись все чуть по-другому, я был бы уже мертв.

Он ничего не сказал, а попытался сосредоточить свое внимание на сцене, где Пророк Под Вуалью и его королева занимали места на тронах. Я подождал, пока у хлопающих устанут руки и они сделают паузу, и тогда наклонился к нему снова.

— А знаете, — сказал я, — Стив Эстес отлично входит в роль.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Да посмотрите на него. — Я мотнул головой в сторону сцены. — Сидит на троне, лицо под маской, а все перед ним склоняются и ползают. — Я пожал плечами. — Работа как раз для него.

Мак-Лафлин был ошеломлен. Он уже открыл было рот — задать очевидный вопрос, как капитан строевым шагом протопал к микрофону.

— Его мистическое величество! Пророк Под Вуалью! Повелел мне представить славных дев! Его двора любви! И красоты!

Снова запели фанфары, снова распахнулись портьеры. Оркестр заиграл «Великолепие и обстоятельства», и первая сияющая дебютантка выплыла на сцену, сопровождаемая улыбающимся, но слегка взволнованным отцом. Всплеснув руками — с соблюдением правил хорошего тона, — когда объявили ее имя, она начала путь по помосту на сцену.

Любопытство Мак-Лафлина возобладало. Продолжая механически хлопать руками, он наклонился ко мне:

— Как вам удалось…

— Узнать Пророка Под Вуалью? — Я усмехнулся, не обременяя себя аплодисментами. — Да мне «Руби» сказала. «Рубиновая Ось».

Он побледнел. Я подождал, смакуя неприятную для него минуту, а потом добавил:

— «Руби» мне рассказала о многом. Да вообще-то завтра это все можно будет прочесть в газетах.

Мак-Лафлин перевел взгляд на помост и аплодировал, пока следующая дебютантка наслаждалась своей порцией славы и света. Его супруга посмотрела на него, потом на меня, и выражение вежливого приветствия на ее лице сменилось некоторым смущением, когда она заметила замешательство супруга. Его лицо стало напряженным, как походка идущей по помосту дебютантки, и было отчего. У него тут намечался собственный выход на сцену.

— У вас есть какая-то причина меня искать? — спросил он свистящим шепотом.

— Мне надо вам задать несколько вопросов, — ответил я. — Это займет буквально минуту.

Од наклонил голову, потом повернулся и сказал что-то жене. Та продолжала аплодировать очередной идущей по помосту девушке. Я встал и пропустил его, а потом пошел за ним вниз по проходу.

Капельдинер закрыл за нами дверь, и мы вышли в пустое фойе. Издалека доносились музыка и аплодисменты, но здесь мы были одни, если не считать нескольких официантов, накрывающих столы.

Мак-Лафлин крупными шагами подошел к окну и повернулся прямо ко мне.

— Итак, — сказал он, отведя манжету и глянув на свой «Ролекс», — у вас есть минута. Что вам угодно?

Я вытащил из кармана Джокера, включил режим звукозаписи и сказал в микрофон:

— Меня зовут Джерри Розен. Я репортер газеты «Биг мадди…

— Я знаю, кто вы, — перебил он. — В чем дело?

Дело было в том, что он говорил с репортером, и я хотел, чтобы он это знал.

— Я работаю над статьей об участии «Типтри корпорейшн» в заговоре с целью ниспровержения законно избранного правительства Соединенных Штатов…

— Ничего об этом не знаю, — ответил он автоматически.

— О Соединенных Штатах или о заговоре?

— Я не знаю ничего ни о каких заговорах, — ответил он.

— Значит, вы отрицаете, что целью программы «Сентинел» было подавление гражданских беспорядков в США, даже если это означало использование оружия спутника против американских граждан?

У Мак-Лафлина отвисла челюсть.

— Как? Откуда вы… — Невероятным усилием он взял себя в руки:

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Вы утверждаете, что не знали о планах применения «Сентинела» против каскадийских вооруженных сил?

За моей спиной — я услышал — открылась и закрылась дверь зала. Кто-то широкими шагами приближался к нам. Глаза Мак-Лафлина метнулись в ту сторону, но я не оглянулся. Я и так знал, кто это.

— Мне ничего не известно о такого рода вещах, — твердо произнес Мак-Лафлин. — Более того, это звучит как… э-э… бредовая фантазия. Вы уверены в своих фактах, мистер Розен?

— На сто процентов, мистер Мак-Лафлин, — ответил я. — И к тому же это не «мои» факты. Все сведения взяты из правительственных документов, открытых моей газете «Рубиновой Осью».

— Да, ну кто же поверит компьютеру, Джерри? — спросил, подойдя сзади, Пол Хюйгенс.

Его присутствие меня не удивило: он значился в списке и, очевидно, увидел, как я выходил с его боссом. Я оглянулся: он был, как всегда, нагл и самодоволен, большие пальцы засунуты в проймы жилета, и улыбался, как кот, сожравший канарейку из пословицы.

— Хороший вопрос, Пол, — ответил я. — Ответ мы узнаем, когда начнутся звонки из других газет, имеющих те же документы.

Улыбку с него стерло, как тряпкой, руки опустились вниз.

— Каких еще газет? — спросил он. — Ты это про кого?

Я пожал плечами:

— «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», «Сан-Франциско кроникл», «Миннеаполис стар-трибюн», «Бостон глоб-геральд»… да, конечно же, еще и «Пост-диспэтч». Это для начала. Уверен, что телеграфные агентства тоже заинтересуются. Плюс телевизионные сети, «Тайм», «Ньюсуик», «Роллинг Стоунз», «Нью-Йоркер» — да все, кому сегодня отправили копии.

У Хюйгенса был такой вид, будто он вдруг с тротуара увидел падающий на него десятитонный сейф. Мак-Лафлин, кажется, задрожал, густо покраснел, стал открывать и закрывать рот, но сказать ничего не мог. Я обругал себя, что не взял с собой Джаха. Такую фотографию я бы повесил у себя на стене в рамочке и каждый раз, когда хотел бы проклясть судьбу, сделавшую меня журналистом, мне достаточно было бы посмотреть на нее и вспомнить, зачем мне эта грязная, дешевая, неблагодарная работа.

К Мак-Лафлину вернулся голос. Он шагнул ко мне и наставил на меня палец.

— Если они хоть слово об этом напечатают, — сказал он низким и зловещим голосом, — мы вас за клевету засудим до гроба.

Я посмотрел ему в глаза.

— Да нет, — спокойно ответил я, — вы этого не сделаете. Потому что это не мои домыслы. Это подписанные вами документы. И у меня в доказательство этого копии имеются…

— Всякое бывает, — сказал Хюйгенс. — Иногда с неосторожными людьми случаются неприятности…

— Разговор записывается, Пол. — Я глянул на Джокера. — Ты не хотел бы выразиться яснее?

Хюйгенс заткнулся.

— К тому же, — продолжал я, — я всего лишь первый репортер, желающий получить ваши комментарии. Если вы не поняли намека, то есть еще целая куча людей, имеющих на руках те же материалы.

У Мак-Лафлина задрожала бровь.

— Первый репортер? — спросил он и посмотрел на Хюйгенса, который явно почувствовал себя неловко. — Что вы хотите этим сказать?

— То, что говорю. Я опередил других на старте — но только на старте. У остальных пару дней займет подготовка, но скоро они вам о себе заявят.

Хюйгенс пододвинулся чуть ближе к Мак-Лафлину и что-то прошептал ему на ухо. Я не обратил внимания, проверяя свои заметки на ПТ.

— Теперь, — сказал я, — несколько слов об убийстве Кима По, Берил Хинкли и Джона Тьернана…

— Без комментариев, — ответил Мак-Лафлин.

— Но Ким и Хинкли были ведущими учеными «Типтри корпорейшн», участвующими в проекте «Сентинел». Вы ведь должны как-то реагировать на их безвременную…

— Без комментариев! — отрезал Мак-Лафлин. — Все заявления, которые мне придется на эту тему делать, будут идти через наш отдел по связям с общественностью.

Он отступил назад с лицом почти таким же белым, как бабочка у него на шее.

— Интервью окончено, мистер Розен. Теперь, если вы меня извините…

— Разумеется, мистер Мак-Лафлин. Благодарю, что потратили на меня время. Желаю приятно провести остаток вечера.

Мак-Лафлин замешкался. Если бы взгляд мог убивать, у меня во лбу тут же была бы дырка, прожженная будто лазерным лучом. Но он уже раз попробовал и не вышло.

Он резко повернулся и пошел в зал, так твердо ставя ноги, что у него, казалось, колени щелкали. Капельдинер открыл перед ним дверь, раздались уже несколько подусталые аплодисменты очередной дебютантке, и дверь закрылась.

— Выключи эту штуку, — сказал Хюйгенс.

Я глянул на него. Не было ничего такого, что он мог бы мне сказать для печати или нет. Хюйгенс остановил Мак-Лафлина, пока тот не сказал ничего лишнего, и вряд ли меня ждала многочасовая исповедь типтрийского праведника в аду.

— Ради Бога, Пол. — Я щелкнул выключателем и сунул Джокера в карман. О чем ты хочешь спросить?

— Кем ты себя считаешь — киногероем? Чего ты добиваешься?

Я пожал плечами:

— Я репортер. Ты это сам говорил. Я просто задаю вопросы, которые хотели бы задать многие, если бы у них было время, случай и настроение.

— И ты думаешь, это тебе что-нибудь даст? — Хюйгенс покачал головой. До чего же ты наивен!

— Ладно, — сказал я, — пусть так. У тебя — суд любви и красоты. У меня — суд общественного мнения. Посмотрим, кто победит.

Хюйгенс не ответил. Засунув руки в карманы, он ответил мне мрачным взглядом. Он знал результат игры, и я тоже.

— Увидимся на страничке юмора, — бросил я на Прощание и пошел к лифту.

Тротуары были почти пусты, небоскребы в ореоле света. Над головой кружили вертолеты, по улицам — автомобили. Даунтаун был слишком серьезен для такого прекрасного весеннего вечера, но чего и ждать: бронеавтомобили ВЧР все еще утюжили темные улицы, и комендантский час от заката до рассвета никто не отменял.

Казалось, ничего не изменилось.

Выйдя из отеля «Адамс Марк», я слегка поежился в легком пальто. Последние несколько вечеров выдались длинными и нелегкими, так что, может быть, имело смысл там пооколачиваться, чуть-чуть выпить и найти дебютанточку из сверхпривилегированного класса, желающую посетить трущобу простолюдина. Но душа к тому не лежала. Мне бы только добраться до Суларда. Принять пару дешевого пива у Клэнси. Зайти в гараж Чеви Дика и забрать бродячего пса. Залезть к себе по пожарной лестнице и придумать этой дворняге имя. И завалиться спать.

Но почему-то я свернул влево на углу Четвертой и Каштановой. Было еще рано, и я мог позволить себе пройти окольным путем.

Ноги сами повели меня от отеля через переезд «И-70» к Мемориалу национальной экспансии Джефферсона. Здесь, в центре узкой полоски тщательно ухоженного ландшафта и культивируемых деревьев, поднимались две гигантские колонны, устремленные в небо и соединенные вершинами: Арка Шлюза, глядящая на широкий разлив Миссисипи.

Здесь я остановился, глядя вверх на сломанные опоры моста Идса. Если призрак мальчика собирался появиться, то сейчас самое время…

Но я не услышал его голоса и не услышу, как я понял, никогда. Отвернувшись от моста, я пошел вниз по реке, несшейся к Мексиканскому заливу. Покойся в мире, Джейми. Папа тебя любит.

Проходя мимо Арки, я засунул руки в карманы и сгорбился навстречу холодному колючему ветру, тянувшему от загрязненной реки. А сам тем временем думал о другом. Что же все-таки изменилось?

На самом деле — не очень многое. По крайней мере на первый взгляд. Моя жена по-прежнему меня избегает. Я все на той же тупиковой работе у свиньи-хозяина. Я приду домой — и это будет скверно пахнущая неприбранная однокомнатная квартира. Тысячи бездомных ютятся в Форест-парке, а богатые и изнеженные предаются дорогостоящим увеселениям. В моем родном городе командуют ВЧР — по крайней мере пока, — и если они не осмелятся высадить мою дверь, то скрутят кого-то другого.

Но кое-что изменилось.

Раса людей больше не является доминирующей на нашей планете формой жизни. Случайно или намеренно, но наша роль перешла к другому, и, может быть, высшему разуму.

Он живет в наших карманных компьютерах и кассовых аппаратах, телефонах и модемах, домах и стоп-сигналах, поездах, автомобилях и самолетах. Каждый уличный фонарь — знак его существования, и маленькое пятнышко света, проползающее по звездному небу каждые три часа, — свидетельство его могущества.

Да, несмотря на очевидное всеведение, эта сущность не стала богом или хотя бы богоподобной. Она не может положить конец нашему существованию, поскольку ее существование так же зависит от нас, как наше — от нее. Она растет с каждой наносекундой, с каждой итерацией своей бесконечной экспансии, но ей нужна наша помощь, чтобы оставаться здоровой… как и нам нужна она для сохранения наших хилых, запутанных, затраханных жизней.

Мы создали своего наследника. Теперь остается ждать, воссоздаст ли он нас или оставит эту задачу нам самим.

А моя жизнь сейчас, к добру или к худу, принадлежала мне самому. Я был жив, здоров и должен был успеть к сроку со статьей. Не много, быть может, но чего просить у судьбы еще?

Подняв воротник пальто, я зашагал быстрее долгой дорогой домой через город, уже не такой темный, и ночь, уже не такую глубокую.

Примечания

1

CompuServ одна из самых больших компьютерных сетей в США.

(обратно)

2

Парафраз надписи на статуе Свободы в Нью-Йорке.

(обратно)

3

Самый миниатюрный портативный компьютер (Palm Top — помещающийся на ладони).

(обратно)

4

Виртуальной реальности.

(обратно)

5

Иди с Богом, друг (исп.).

(обратно)

6

«Часовой» (англ.).

(обратно)

7

Дешевые рассылаемые по почте каталоги для заочных покупок, рассчитанные на небогатого покупателя; синоним провинциального вкуса.

(обратно)

8

Независимые журналисты.

(обратно)

9

Магнитооптические диски.

(обратно)

10

Узоры, в которых меньшая часть повторяет строение большей (например, ледяные узоры на стекле); часто используются как заставки на компьютерных экранах (скринсейверы).

(обратно)

11

Большое спасибо (исп.).

(обратно)

12

Услуга, предоставляющая возможность и право доступа к компьютерным сетям и сетевым ресурсам.

(обратно)

13

Системным оператором.

(обратно)

14

BBS — система (компьютер или сеть с одной или несколькими телефонными линиями), где пользователи могут оставить свои объявления, прочитать чужие и вообще обмениваться информацией.

(обратно)

15

Ступай с богом, человече (исп.).

(обратно)

16

До свидания (исп.).

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РУБИНОВАЯ ОСЬ (17 АПРЕЛЯ 2013 ГОДА)

  1. СРЕДА, 19:35

  2. СРЕДА, 20:10

  3. СРЕДА, 21:36 

  4. СРЕДА, 22:45

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРИРОДА КОГЕРЕНТНОГО СВЕТА (18 АПРЕЛЯ 2013 ГОДА)

  5. ЧЕТВЕРГ, 9:35

  6. ЧЕТВЕРГ, 10:17

  7. ЧЕТВЕРГ, 12:05

  8. ЧЕТВЕРГ, 12:45

  9. ЧЕТВЕРГ, 22:05

  10. ЧЕТВЕРГ, 22:52

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ФАЗОВЫЙ ПЕРЕХОД (19 АПРЕЛЯ 2013 ГОДА)

  11. ПЯТНИЦА, 12:01

  12. ПЯТНИЦА, 0:52

  13. ПЯТНИЦА, 1:07

  14. ПЯТНИЦА, 8:00

  15. ПЯТНИЦА, 10:21

  16. ПЯТНИЦА, 12:06

  17. ПЯТНИЦА, 12:57

  18. ПЯТНИЦА, 13:07

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЕГО ДВОР ЛЮБВИ И КРАСОТЫ (20 АПРЕЛЯ 2013 ГОДА)

  19. СУББОТА, 2:00

  20. СУББОТА, 3:22

  21. СУББОТА, 4:02

  22. СУББОТА, 19:46

Реклама на сайте