Алла Вологжанина Кофейная ведьма
© Алла Вологжанина, 2018
© Алиса Перкмини, иллюстрации, 2018
© ООО «Издательство АСТ», 2019
***
Алла Вологжанина – автор популярной детской серии «Трилунье» и новой детской повести «Кофейная ведьма».
Пролог
Однажды все изменилось.
Когда он совсем озверел и одичал от одиночества, Небытие всколыхнулось. И где-то совсем рядом и в то же время бесконечно далеко забрезжил проход. Он устремился туда.
Это неправда, что в Небытии ты теряешь себя, становясь лишь неразумным, бесчувственным, бездушным сгустком силы… Былой силы. Вовсе нет. В каком-то смысле, все, что остается от тебя, – это душа, чувства и разум. И способность осознать страшный в своей неоспоримости факт – тебя больше нет. А мир – есть. И все живое в нем – есть.
Поэтому, когда тонкая и бесконечно прочная стена между Бытием и Небытием вдруг оказалась дверью, он не мог упустить шанса. Удивительно, что только он. Впрочем, он настолько привык к одиночеству, что на самом деле не удивился. Просто фигура речи. Речи, которую он вновь обретет вместе со всем, что имел когда-то, как только…
Дверь в Бытие не распахнулась приветливо перед ним. Это и дверью-то нельзя было назвать. Так, лазейка, крошечная крысиная норка, жалкая червоточина. Жадное Небытие не желало выпускать добычу, поэтому даже такая крошечная дырочка оскалилась, словно пасть хищного зверя. Лязгнули несуществующие клыки. Шваркнули по его несуществующей коже, оставляя несуществующие, но все равно болезненные раны, выхватывая клочья его призрачной плоти.
Выдираться в Бытие оказалось больно. Ну что ж, это же, по сути, рождение. А оно, как и все в мире, – боль. Рождение – боль. Смерть – боль. И лишь между ними кратким мигом и бесконечностью разливается безумная сладость. Которую не ценишь, пока ощущаешь на собственном языке. Сладость быть.
Он вдохнул полной, хоть и все еще бесплотной грудью. Мир изменился. И дело было не в миллиардах людей, заселивших миллионы городов и деревень. Не в технике и не в скорости, с которой все проносилось мимо (и сквозь!) выходца из Небытия. Мир изменился куда глобальнее, чем это казалось его обитателям.
Мир опутывали и пронизывали совсем другие сети. Люди привязывались к другим, непривычным вещам. Другие вещи наделяли волшебством. Пели другие песни своим детям, да и значение им придавали уже совсем не то, что в былые времена.
Неизменным было одно.
Все в мире по-прежнему делилось на живое и мертвое. И лишь эти две противоположности пребывали в единстве и борьбе. Ничего другого.
Он вздохнул. Медленно, но верно, к нему возвращалась физическая способность чувствовать. И какое-то из чувств подсказывало – времени мало. Бесплотным духам не место среди живых существ. Не хочешь естественным путем низвергнуться обратно в Небытие? Разыщи того, кто открыл проход и померяйся с ним силами. Кажется, это чувство звалось интуицией. Или просто памятью. Что бы то ни было, оно шептало – времени мало…
Но «мало» не означает «нет совсем».
И эту малость можно потратить на то, чтобы вновь ощутить себя живым и могущественным.
Он раскинул руки… всего себя раскинул, весь обратился в одно лишь восприятие и вобрал в себя шум моря и ветра, шорох песка, сыплющегося сквозь корни вековых сосен, прорвавшие землю. Каменный город на берегу. Острова и мосты. Дворцы, закладку которых он не помнил. Ведь дворцы смотрели на темную реку не так долго, как он метался в Небытии. Дома-ульи, в каждом их которых ютился человечий рой. Жилища, едва ли более долговечные, чем их обитатели. Лодки на пристани, парк на берегу.
Откуда-то совсем рядом раздался знакомый зов. Не звук, не отзвук, а сладкая, томительная тяга… туда-туда, в особые, ведьмачьи, слои пространства. Где чувства и помыслы – истинны. Где лишь Жизнь и Смерть имеют значение, и лишь они едины в вечной борьбе. Совсем рядом раскинулась… нет, раскидывалась прямо сейчас ведьмова Сеть. Пока еще слабая, какая-то робкая и зыбкая. Но соединяющая живых людей. Теплых. Дышащих. Существующих. Что это была за сеть? Что связывало этих людей? Какие вещи или дела? Непонятно и неважно. Разберется потом. Когда разыщет того, кто приоткрыл дверь из Небытия. Пора-пора… вот только еще раз прикоснуться к ведьмовой Сети, заглянуть в окно, за которым кто-то неумело, но с любовью пытается творить волшебство.
Он стал ветром, смешался с морским воздухом и втянулся в открытое окно. И на миг забыл про Сеть, про бытие и его противоположность. Забыл даже о том, что бесплотен и почти бездушен. Он рухнул как обломок скалы в океан. Рухнул во взгляд первого за долгие века человеческого существа на своем пути. Этот взгляд был так светел, что карий цвет глаз не сразу считывался. И в нем было столько тепла и одновременно тоски, что беглецу из Небытия еще сильнее захотелось стать живым. Сесть рядом, взять из рук этой худой и безумно красивой девушки… девочки громадную чашку с напитком, выглядевшим смолой и пахнувшим почти как смола. И сказать что-то… что? Неважно. Но что-то живое. Чтобы в светлых глазах больше не плескалось одиночества. Чтобы в них ничего не плескалось. Не искрилось. Не существовало.
Кроме его отражения.
Чтобы в ней не осталось ничего. Ни памяти, ни тоски, ни света. Только он. Только он.
Морской ветер, которым он стал, коснулся ее лица. Чуть подталкивая, раздувая ведьмину искру, готовую вот-вот разгореться в пламя. Она что-то почувствовала. Что-то, чего не умела назвать. Да и нечего там было называть – просто отголоски чужого сна, на выдохе принесенные и тут же забытые как… как сон. Чужой сон.
Сон из Небытия.
О, он был страшным существом, пока не погряз в Небытии. А сейчас вся его страшность и вся его существенность стянулись в одну точку. На странную тесную кухню, где юная светлоглазая уже-почти-ведьма плела Сеть, сама того не подозревая. Что ж, скоро этот мир оплетут совсем другие сети. Те, о которых здесь уже забыли… Жди меня, ведьма.
На секунду ему показалось, что он произнес это вслух. Разумеется, всего лишь показалось. А потом он сам стал секундой. Микроскопической долей секунды, микроскопической долей вещества, сжался, сконцентрировался и метнулся туда, где его ждал глупец, открывший дверь в Небытие. Что ж… его сила и память весьма пригодятся тому, кто из бесплотного недосущества готов стать сильнейшим из ведьмаков Сети. И сыграть в вечную игру.
И как о страшном сне забыть о пустоте.
И об одиночестве забыть.
Глава 1
– Трагедия произошла во дворе одной из высотных новостроек Санкт-Петербургского района «Парнас». После внезапной смерти трехмесячного ребенка скоропостижно скончалась сорокалетняя жительница Северной столицы. Прибывшие по вызову прохожих наряд полиции и скорая констатировали обширный инфаркт.
Жуть какая. Сашка выключила телевизор. Просто сменить канал ей показалось недостаточным. Нормальных новостей у них нет? Бр-ррр…
Неужели с этого короткого циничного сообщения все и началось? Ну уж нет! Пусть не с него! Пусть с фей, которым Сашка сгоряча хвосты накрутила, то есть прикрутила. Хорошо бы. Но на самом деле – тоже нет. Стартовым событием стало то, чего она боялась сильнее смерти и десятка стоматологов при исполнении, – ее назвали обманщицей и шарлатанкой. Причем… заслуженно.
Ладно бы – клиентка обрушилась на юную гадалку. Ничего подобного! Дедов странный ассистент, с которым она и двух слов-то не сказала, кроме «привет-пока».
До сих пор его присутствие в квартире Сашу вообще не касалось. В принципе, разумное дело – в квартире шесть комнат. Дед Леша – дизайнер. Он превратил одно из помещений в рабочую студию. Почему бы не поселить помощника в пустующей комнате, если он все равно каждое утро как на работу приезжает? То есть без всяких «как» – на работу и есть. Официальную, между прочим, не левую подработку. А так – будет еще и по выходным маячить, компанию составлять. Тем более что Серый был студентом, то есть не намного старше самой Сашки.
Она по-честному не имела никаких возражений против компании. А если бы имела, то все равно не высказала бы – она была мягкая порой до бесхарактерности. И дружелюбная, разве что иногда ехидная. Идеальная соседка, с которой можно кофейку попить, за жизнь поболтать, книгами обменяться. Но компании не сложилось. От Серого (на имя Сергей он не отзывался, как будто не к нему обращались) прямо-таки веяло неуютом каким-то. Напряженной готовностью к… к чему? К бою, иначе и не скажешь. Не к банальной драке, а к бою.
Прозвище «Серый» ему тоже ужасно не шло. Подошло бы «Карий», да только подходящего имени в природе не существовало. А жаль. Потому что этот парень был какой-то весь… рыже-коричневый. Загорелый, с волосами цвета красных кирпичей, зеленовато-карими глазами. Да еще и ходил в неизменно потертой кожаной одежде. Вроде штаны-куртки-безрукавки были разными, но всех оттенков одного, весьма скучного цвета – коричневого. Рыжие, кирпичные, терракотовые… и кофейные тоже, да. И покроя такого… ну… того и гляди лук из-за плеча выхватит и начнет по атакующим оркам стрелять. Дизайнер, забодай меня дракон, подумала Сашка при первой встрече.
В самом деле – походил бы Серый на ролевика, но почему-то даже при самом беглом взгляде на него становилось понятно – он в игрушки не играет, у него всё по-настоящему. Вот только что это – «всё»?
Готовность к бою. Уж точно не свойственная парням из мира моды. Во всяком случае, в Сашином представлении.
Он и к Сашке со словами «Обманщица. Шарлатанка» подошел так, будто из засады выскочил. Хотя всего-то с кухонного балкона шагнул в помещение. Принадлежащее, кстати, ее, Сашкиным, предкам. Причем вовсе не далеким.
Сама Сашка оказалась у бабушки и деда тоже из-за студенчества. Грядущего. То есть из-за школы, конечно. В Питере они лучше, чем в их глухой провинции, в универ нормальный попасть больше шансов.
Угу, официальная версия.
Реальность оказалась богаче на события. Мама водворила Сашку в одну из гулких пустующих комнат под присмотр бабушки Маши и деда Леши. Расцеловала и обещала очень скучать. А через месяц рванула на очередные поиски себя, гармонии и счастья в личной жизни… аж в Аргентину. И торчала там уже без малого два года. Звонила, конечно, часто. Ну… раз в неделю – это же довольно часто, ага? Говорила, что скучает по дочке сильно. Казалось бы, скучаешь – забирай с собой… Но – нет. В качестве компенсации баловала ее карманными деньгами. Видимо, «счастье в личной жизни» оказалось не бедным и не жадным.
Это в принципе делало ее жизнь не просто хорошей, а замечательной. Для «просто хорошей» хватало бабушки и деда. Они обожали Сашку, ничем не ограничивали ее свободу, кроме легких намеков на не всегда сделанную домашку. Но… но обидно было все равно до ужаса. Не могла умная девочка не понимать того, что мама стряхнула ее как балласт, мещающий вести интересную и насыщенную жизнь. А девочка-балласт в силу собственной мягкотелости и неконфликтности не могла даже скандала толкового закатить – типа, что за дела, мама дорогая, бери меня с собой, а не то!!! А не то я ирокез сделаю, брови проколю и вообще убегу из дома. Вот.
Не умела она так. Зато умела относиться ко всем и всему с пониманием. И обиды лечить своими собственными способами. Было в Сашкиной жизни огромное увлечение. Оно же – любовь и, возможно, дело всей ее будущей жизни.
Она обожала кофе.
Сколько себя помнила – на запах его могла идти, как загипнотизированная. Годика в два прибегала из кроватки на мамину утреннюю чашку – сонная, взъерошенная, в пижаме. Взбиралась на колени, лезла носом туда-туда-туда, где за белой границей фаянса плескался черный, горячий, ароматный океан.
Тогда ей, конечно, кофе пить не разрешали. Но два года назад бабушка Маша внимательно всмотрелась в Сашкино бледное личико и взялась за тонометр – давление ей померяла.
– Да ты, радость моя, гипотоник, – сказала она. Покачала головой и добавила: – С возрастом пройдет, конечно. А пока пей свой кофе, только умоляю, не перебарщивай.
И Саша с радостью пила его. И варила. Моментально разобралась – сколько сыпать зерен, сколько делать оборотов ручной мельнички. Или сколько секунд держать палец на кнопке электрической кофемолки. Как варить, как разливать… а потом купила термос и взяла с собой в школу свой «эликсир жизни».
В школе за Сашей с первых дней учебного года закрепилась репутация фрика. Но к такому милому, симпатичному и добродушному фрику отношение было соответственное. Иногда поддразнивали, но никогда не обижали. Иногда просили кофе глотнуть, иногда угощали шоколадками. Иногда давали скатать домашку, иногда кричали – спасай-выручай. Все как у всех, разве что близких друзей-подруг не завелось, романтических привязанностей (не считая кофе) не возникло.
А потом случилось вот что.
Полинка Рязанцева – не главная звезда, но и не серая мышка – пришла в школу зареванная и едва увидела Сашу, рванула к ней через весь коридор.
– Фербер! – закричала она издали. – Сашка, подожди меня!
Сашка остановилась. Полина чуть не сбила ее с ног. Она была не больше и не меньше, чем просто одноклассницей. С чего бы вдруг такой напор?
– Погадай мне! – выпалила та, не понижая голоса и не обращая внимания на народ в коридоре.
– Что? – опешила Саша. – Ты чего, Поль? Я не умею.
– Да не ври, все ты умеешь! Постоянно по уши в кофейной гуще сидишь. А мне очень надо!
И, глядя на покрасневший Полин нос, на круги под глазами, Сашка мысленно обругала свою уступчивость и неумение сказать «нет». А вслух ответила:
– Э… ну смотри, я тебя предупредила. Если что не так, сама будешь виновата, – она вытащила из рюкзака термос и открутила крышечку, на ходу соображая, есть ли там вообще хоть какая-то гуща – наливала-то через ситечко.
– Вкусно! – Полинка глотнула кофе. – С корицей, да?
– Угу, а еще с кардамоном… – Сашка вытащила блокнот, а из него вырвала нелинованный лист. – Ты учти, я только в кино видела, как это делается. Это вместо тарелки будет. Давай вытряхивай сюда все, что осталось.
Рязанцева послушно затрясла крышечкой термоса. Что-то там оставалось, но скорее капли напитка, чем крошки гущи.
– Давай еще, – скомандовала Саша, набулькивая следующую порцию, – может, с будущим не сложится, но день сегодняшний точно наладится.
Отдавать команды и видеть, как их послушно выполняют, оказалось приятно. Одноклассница то ли хмыкнула, то ли носом шмыгнула, залпом проглотила новую порцию кофе и вытряхнула остатки на блокнотный лист. – Еще. – Саша потянулась было термосом к крышечке в Полиной руке, но… – Ого! Полинк, я гадать как не умела, так и не умею, но тут же все таким прямым текстом выложено, что и дурак прочитает!
– Видимо, я не дура, – хмыкнула та. – По мне так пятно на пятне. Читай, давай.
Насчет пятна на пятне она была права. Но эти кляксы-разводы складывались в совершенно четкую картину – треугольник, в каждом углу по человеку. По нему проходила трещина или, может быть, разрыв. Две вершины разделялись, но до третьей разрыв не доходил. Сашка набрала воздуха в легкие.
– Наверное, это расставание. Двое расстаются, а третий… а третьего это вроде как не касается, но вот-вот коснется, потому что эта линия, – она показала на разрыв, – вот-вот до него дойдет.
– Точно расстаются? – Глаза Поли расширились, в них заблестели слезы. – И точно коснется?
– Угу… – Пятна на листе были совсем свежими и еще немного «плыли», меняя очертания. Секунда, и линия дошла до третьей вершины. – Вот, уже коснулось. И сильно.
– Значит, разведутся, – замогильным голосом произнесла Рязанцева, обращаясь не к Сашке, а к воздуху перед собой. – Я-то думала, как обычно поругались. Спасибо, Фербер. Новости, конечно, поганые, но все же лучше с такими, чем от незнания и подозрения мучиться.
Полинины родители в самом деле вскоре развелись. И мама забрала дочку в Москву. Полина написала Сашке несколько сообщений во «Вконтакте», но дружбы между девочками так и не завязалось. Зато сначала с подачи Рязанцевой, а затем и просто с подачи друг друга, к Сашке повалили клиенты. И она оказалась чертовски хорошей гадалкой, хотя долго искренне считала себя ловкой, чуткой и догадливой шарлатанкой. Не то чтобы Саша так уж пудрила клиентские мозги, гадая на кофейной гуще. Скорее, наоборот – обычно она смотрела на говорящие пятна и ландшафты на блюдечках и вдохновенно несла то, что подсказывал дуэт воображения с интуицией. И ведь работало! Сашка почти совсем перестала удивляться горячим благодарностям в «личке» и по СМС, почти совсем поверила в свои предсказательские силы. Два года, в конце концов, для шестнадцатилетней гадалки – ого, какая карьера!
А еще она окончательно укрепилась в своих планах – поступить в скромный универ, выучиться на товароведа, да еще бухгалтера какого-нибудь, заработать на гаданиях стартовый капитал и открыть лучшую в городе кофейню. Это ли не счастье? Оно самое.
Так и шло до тех пор, пока Серый не наехал на нее, типа, обманщица. Да еще хвостатые феи случились. А дальше понесся снежный ком…
– Раствори свою тоску, – мурлыкала Сашка, палочкой вороша песок в жаровне, – и отдай ее песку. Черный, словно ведьмы кровь, кофе будет вмиг готов…
– Это заклинание? – поежилась клиентка. Нервная, красивая женщина, с виду чуть постарше Сашиной мамы аккуратно пристроилась на краешке табурета, вздрагивая от каждого шороха. А их было предостаточно на старой кухне с хриплыми механическими часами, булькающей ароматической лампой и ветром, гуляющим по позапрошлогодним пучкам душицы и связкам перца.
Сама гадалка забралась с ногами на кухонный диванчик, натянула на колени длинную уютную юбку. Зато плечи, наоборот, выставила из выреза толстенного шерстяного свитера (связанного, между прочим, дедом Лешей, у кого еще такой дед найдется а?). На плечах еще остался летний загар, и светлые волосы сильно с ними контрастировали.
Сегодня Сашка чувствовала себя чертовски красивой и эффектной, даже немного расстроилась, что гадать пришлось клиентке, а не клиенту. Нравиться ей очень нравилось. А кому не понравится, в шестнадцать-то лет, из которых пятнадцать с лишним была никакая, простая как яйцо. Совсем недавно Сашка почувствовала, что вылупилась из него… не то чтобы райская птица, но вполне себе пташечка-милашечка. Никак на гадалку-кофейницу не похожая – светленькая, кареглазая, загорающая в теплый янтарный оттенок.
– Можно сказать, что заклинание. – Сашка улыбнулась не клиентке, а распахнутому окну, морю, запаху кофе, камням и крикам чаек. Собственному своему микрокосмосу, где в окна рвался холодный балтийский воздух, а раскаленные в песке медные джезвы, казалось, шипели от соприкосновения с ним. Все же большое везение жить окнами на залив, когда в десяти метрах от подъезда начинается парк, а в двадцати – собственно, море.
– Вообще-то я не люблю кофе, – извиняющимся тоном сказала клиентка.
– Главное, что я люблю, – Сашка рассмеялась, – я люблю, а вам польза. К тому же, смотрите, красота какая!
Над джезвами («турками») как раз поднимались плотные шапочки кофейной гущи, а под ними гулял-бурлил черный вулкан горечи, остроты и сладости. Гадание-гаданием, заработок-заработком, но Сашка была готова смеяться, а то и в пляс пускаться от одной только мысли о том, что происходило в джезвах, от мысли о том, что еще миг, и его… его можно будет пить.
Ложку бариста она использовала простейшую из простых – солнечно-медную, без наворотов. Просто лепесточек металла на тонкой длинной ручке. Эта простота саму девочку завораживала и клиентов заражала. Ложка была одновременно и продолжением Сашкиных пальцев, и самостоятельно живущим существом-веществом. Можно сказать, сама взламывала кофейную шапочку на джезве и размешивала кофе. А Сашка – так, видимость собственного участия создавала…
А вот ситечки в кофейно-гадальном деле были помехой, это она уяснила давным-давно. Все содержимое джезвы – до капли, до крупинки – стало содержимым чашки. Сашка протянула клиентке ее порцию. Ухватила вторую джезвочку, вынула ее из песка и булькнула все, что было, в свою чашку.
– Это очень вкусно! – сообщила она клиентке. – Когда гадаю, всегда пользуюсь случаем лишний раз кофейку глотнуть. Просто сделайте так же.
Одна джезва, сваренная в песке то ли по-турецки, то ли по-арабски, равнялась одной чашечке для эспрессо. Сашка выпивала такую в три глотка, а потом опрокидывала на блюдце. Так и сейчас сделала, подавая пример своей нервной гостье.
На секунду с лица дамы сбежало запуганное выражение. И для человека, не любящего кофе, она очень, просто очень-очень быстро расправилась с содержимым чашечки. Да еще и гущу в блюдце перекинула так, словно каждый день начинала с подобных упражнений. Прямо из дому не выходила без хорошего прогноза от кофейной гущи.
Сашка всмотрелась в черноту гущи на белом фаянсе. А клиентка – в Сашу. Взгляда ее она не перехватывала, но почувствовала. Прямо точка посередине лба задымилась, честно говоря.
Сашка набрала воздуха в легкие, чтобы вернуть его атмосфере в длинном остроумном монологе… Но чуть не подавилась.
Кофейная гуща не сложилась в рисунок. Ни в понятный, ни в замудренный, ни в непригодный для интерпретации. Вообще ни в какой. Сашка с законами физики не особо дружила, но ясно понимала одно: сейчас они нарушались. Кофейная гуща ровным тонким слоем – в одну крупинку – покрыла все блюдце. Этого быть не могло. Но это было.
Острый взгляд клиентки прожигал гадалке лоб.
И Сашка быстренько приняла решение.
– Как странно и интересно, – сообщила она, поеживаясь. Все же голые плечи в конце октября и на сквозняке – решение для не слабонервных модниц. – Как странно и интересно. Такая долгая жизнь…
Что ее потянуло за язык? Черт знает что… Но почему-то она не смогла сообщить даме, что судьба ее не читается. Вместо этого она сделала новый глубокий вдох и…
– Такая долгая жизнь, что ее завершение теряется где-то далеко-далеко, – затараторила она, как будто отвечала у доски и вспомнила зазубренный абзац, жаль не тот, что требовался. – Ни болезней, ни потерь, только непрекращающийся подъем. Медленный, медленный, но очень верный путь наверх. – Так, а теперь, чтобы слишком сладко не было, добавим: – Вот только не похоже, что вам этого хочется. Скорее всего, этот подъем – вынужденный.
– Поиск? – уточнила клиентка.
– Может быть. – Сашка мотнула головой, светлые волосы закрыли озябшее плечо. – Только не думаю, что в контексте такой долгой жизни цель всегда будет одна. Смотрите, – и указала пальцем на… да просто на произвольную точку на блюдце, – вас ждут странные перемены. Не мешающие пути наверх, но кардинально меняющие всю жизнь. Что же это? – Сашка поймала взгляд клиентки, пытаясь вычитать в нем хоть какую-то подсказку. Тщетно. И продолжила: – Что вы смените? Страну? Мужчину? Да, скорее всего, тут дело в любви.
Вообще-то она избегала рассуждать о том, в чем пока не разбиралась. Но тут язык сильно обогнал мысли.
– Стоп-стоп, – клиентка вытянула вперед ладонь, словно защищалась, – может, дело в чем-то… более серьезном? Во власти, например? Влиянии?
Ах вот оно что!
В доброй и покладистой Сашке иногда просыпалась вредность – примерно как хорошая щепотка красного перца в сладком кофе. Влияния захотелось! Надо же чего выдумала!
– Нет, – уверенно брякнула она, – власть тут совершенно точно ни при чем. Более того, вы вот-вот потеряете даже ту малость, которой сейчас располагаете. То ли в пользу основного конкурента, то ли нового игрока, но…
– Хватит! – почти вскрикнула дама. И хлопнула по столу ладонью. Сашке показалось, что в кухне словно… антивспышка антисвета случилась – тьма сгустилась на такой короткий миг, что сознание не успело ее зафиксировать.
– …но и это не помешает пути наверх, – испуганно закончила девочка. И зачем-то добавила: – Может, ваш путь закончит кто-то другой… дети, например. Или эти… как их… преемники.
– Вот теперь точно хватит! – вскинулась клиентка. – Сколько я вам должна? Впрочем, неважно!
И она протянула Саше красную пятитысячную купюру.
– Не провожайте меня. – У нее явственно дрожал голос. – И сдачи не надо.
– Я и не собиралась…
Но клиентка смоталась так быстро, что Сашка не успела больше ничего сказать. Например, что не собиралась сдачу искать, еще чего. Гадалка она или нет? Ох, сегодня болтунья пустопорожняя, но вообще – гадалка, да еще какая!
– Обманщица.
Голос раздался прямо над ухом. Сашка так перепугалась, что не сразу сообразила, что вообще-то за ней находится балконная дверь. Кухня была угловым помещением. Окно выходило на парк и залив, а балкон… тоже. Просто выход на него был в другой стене. И сейчас в дверной проем красиво вписался Серый. И смотрел на Сашку очень сердито.
– Шарлатанка.
– Угу, я думала, ты знаешь два слова, – огрызнулась она, – «здрасьте» и «пока». А оказывается, все четыре. Да ты крут.
Но ее наезд растворился, как сахарная крошка в горячем капучино. Серый обогнул стол и навис над ней, вынуждая отодвинуться.
– Ты чертова лгунья, – сказал он, как-то особенно сердито буравя Сашку своими пестрыми зелено-желто-коричневыми глазами. – Ты же не смогла прочитать ее судьбу. Я смотрел на тебя, по лицу твоему видел, что не смогла. Вот только откуда ты знала, что она действительно в поиске и на опасном пути?
Сашке вдруг стало смешно. Что за кино развел, ей-богу. Даже не кино, а театр – пафос можно мазать на хлеб толстым слоем и на завтрак лопать.
– Серый, ты чего несешь? – миролюбиво спросила она. – Ну, сказала я ей про поиск. Все же люди чего-нибудь да ищут, тебе-то что? Как умею, так гадаю. Ну, прости, если тебя не устраивает мое предсказание чужой судьбы.
Серый оперся локтями о стол, подался вперед.
– Нет. У нее. Никакой. Судьбы, – размеренно проговорил он. – И ты это видела.
– Как это нет судьбы? – удивилась Сашка. – Судьбы у нее нет, а поиск есть? А он, надо понимать, к судьбе не относится? Вот уж точно, прости, бред собачий.
Серый отшатнулся, прищурился и всмотрелся в Сашу, как будто пытаясь понять, дурит она ему голову или в самом деле считает отсутствие судьбы бредом.
– А ты себе гадать не пробовала? – вкрадчиво спросил он. – А давай-ка попробуем. И мне погадай. Давай-давай, я джезвы помою, а ты жаровню разжигай.
– С ума сошел… не надо их мыть. Вон, салфетками протри.
Жаровня для кофе на песке была гордостью Сашкиной коллекции. И ей захотелось по рукам Серому надавать, только чтобы он ни ее, ни джезвочки не трогал. Но не стала. Надо послушать и посмотреть. В гадании может пригодиться.
Кофе варили в молчании. Саша даже чуть не забыла размешать его, прежде чем наливать. Первый глоток был пенным и таким горячим, что вкуса почти не было. Второй – ароматным. Собственный аромат кофе, не приукрашенный специями, не смягченный сахаром, не подбалованный молоком… Третий был горьким. С предупреждающим скрипом гущи на зубах – мол, хватит наслаждаться, пора с будущим разговаривать.
– Переворачивай, – сказал Серый.
– После тебя, – фыркнула Сашка. Не вся вредность израсходовалась. Да еще возмущение накатило. С чего вдруг этот леголас недоделанный командует ей на ее же кухне?.. Ну, пусть на дедовой, но это мелочи. Дед-то ее.
– Давай вместе, – развеселился вдруг Серый. – Раз, два… эй!
Вот тут уж тоже было делом чести махнуть первой – обжигающее, продирающее до клеточного уровня варево. Парень только головой покачал. Мол, дитя-дитем…
– На, смотри! – Сашка торжествующе хлопнула ладонью по столу. Вчитываться в собственную судьбу ей не хотелось… Бы. Если бы она сама по-настоящему верила в свои гадания. Достаточно было и того, что кофейная гуща не растеклась ровным слоем по блюдцу. Не пошла, значит, против законов физики, логики и против доводов разума тоже.
– А вот это странно. – Серый поставил блюдце на стол. – У ведьмы, знаешь ли, не должно быть судьбы. Но только ведьма может увидеть чужую судьбу. Или ее отсутствие. А если ты не ведьма, то не можешь. Но ты увидела. И скрыла это! За-чем? – Он вдруг сощурился и так вперился взглядом Сашке глаза, что ей не то что не по себе стало… ей сделалось страшно, словно не на знакомой кухне, а в темном подземелье повстречала его. Или не его, а кого-то злобного, голодного и совершенно ненормального.
– Если ты что-то скрываешь, то советую перестать, – с расстановкой, выделяя каждое слово, проговорил он.
– С-серый… ты что, с цепи сорвался? – Саше ужасно захотелось забиться в уголок. – Наезжаешь, обзываешься…
– Хм. «Обзываешься». – Серый так проговорил это слово, будто прикидывал, к месту ли оно. – Да это меньшее, что я могу с тобой сделать, Саша. Или ты уже не Саша?.. Или ты никогда и не был Сашей?
– Не был? Серый, да ты умом тронулся. Я деду скажу! – Сашка толкнула к парню его блюдечко, на которое он так и не вытряхнул кофейную гущу.
– Если сможешь. – Серый выбросил руку, как лягушка языком ловит муху. Только мухой оказалась Сашкина шея. Девчонка не то что отодвинуться, пискнуть и то не успела. Инстинктивно забилась, но поздно – воздуха не стало вмиг, перед глазами поплыли черные пятна. Но сильнее физических ощущений оказалась паническая мысль: Господи, что он сейчас со мной сделает? Страх парализовывал разум, но тело в удушье действовало без команд от этого паралитика. Нога дернулась, толкнула стол. Серый на секунду ослабил хватку. Сашка пнула стол, уже почти соображая, что делает. Край стола врезался парню в живот. Ему вряд ли было больно, но Сашке перепала секунда на вдох. Или чуть больше. Она сипло втянула ртом воздух, горло отозвалось болью. Вернее, не отозвалось – больно было все время, только на глубоком вдохе стало хуже. Потом она кое-как проморгалась, отгоняя обморочную черноту, заслонившую мир. Лучше бы не отгоняла… Сашка заорала бы, но передавленное горло не позволяло; всё, что получилось выдавить, – жалкий хрип. Серый больше не собирался ее душить. Задумчиво смотрел на девчонку желтым пламенем из глазниц черепа. Ни обычных веснушек, ни кирпичных лохм. Смерть как она есть, во всяком случае, в мультиках. Только… настоящая и оттого – страшнее страшного.
Руки сами собой зашарили по столу. Хоть чашечкой, да попробовать защититься… Попалась, кажется, не ее чашка, а Серого, с остатками кофе на дне. Пальцы влезли в остывшую жижу, и это, видимо, отрезвило вопящий от ужаса разум и вернуло и способность соображать, и нормальное зрение.
Лицо у Серого было как лицо. Если можно, конечно, так сказать о человеке, который только что едва не убил другого. Впрочем, в убийцах, пусть даже не состоявшихся, Сашка не разбиралась и разбираться не собиралась. А Серый пялился на нее своими каквсегдашними, ржаво-карими глазами, изучающе, настороженно, но, кажется, уже без угрозы.
– Может, я ошибся, – сказал он сам себе, – чуять-то ничего не чую. Но кто знает, насколько ты хитрая тварь.
– Ты точно ошибся, – прохрипела Сашка, ненавидя, почему-то не его, а себя. За то, что не лупит его прямо сейчас стулом по морде, за то, что не вызывает полицию, не звонит деду, не… не… не делает ничего. Только лепечет какие-то… оправдания, как будто она в чем-то виновата. – Ты что, спятил, псих ты больной?
Серый отмахнулся.
– Я за тобой прослежу, – пообещал он. – Деду рассказывай, что хочешь, я разберусь. И с тобой тоже. Иди отсюда, пока не решил разобраться на всякий случай.
Сашку как ветром сдуло. Сдуло и понесло по широкому, в детстве казавшемуся бесконечным, коридору. Туда, куда всякая нормальная девчонка в такой ситуации рванет (если нормальные девчонки, конечно, попадают в такие дикие ситуации и выходят из них относительно без потерь), – в свою комнату.
По дороге Сашка успела возненавидеть себя еще больше. Потому что за три секунды пути она приняла то самое, ошибочное решение, которое, увы, часто принимают попавшие в беду девчонки: никому не говорить. И деду тоже. Постараться забыть, пережить и… больше не оставаться с Серым наедине. Дура мягкотелая. Тряпка. Последнее слово Саша сказала вслух. Правда, никто все равно не услышал – в этот же момент она пинком распахнула дверь, чего за ней раньше тоже не водилось. Попыталась перевести дыхание, но не смогла. Непогашенная злость клокотала и требовала выхода.
Сейчас ей стало не только страшно, но и так обидно! Почему она такая размазня? Ни слова не сказав просто выскочила из кухни, когда послали, и двумя хлопками двери – бах! Открыла. Бух! Закрыла – сообщила миру, что трогать ее не рекомендуется. Как будто миру это очень надо.
Шарахнуть бы еще по чему-нибудь… лучше хрупкому, чтобы осколки зазвенели. Но жалко. Как представишь себе битые чашки или статуэтки, так и слезы на глаза. Сашкины руки непроизвольно сжались в кулаки и разжались. Руки требовали деятельности – лучший способ загасить злость.
– Ух, надо было тебе хвост накрутить! – сообщила Сашка воздуху. То есть определенно, не виновнику своего гадкого состояния. – Ну… ну хоть кому-то надо его накрутить же…
В воздухе все еще дрожал нежный и одновременно пронзительный отзвук – белые чашечки на полке отозвались звоном на хлопок двери. Грохот уже не просто стих, но вовсе забылся. Но тонкий, однонотный, едва существующий звук все еще заполнял просторную Сашину комнату.
– Вы попали, – сообщила она чашечкам. Перед глазами тут же встала картинка, как будто нарисованная кофейной гущей на светлом донышке или корицей по плотной пене капучино. Неважно, как и на чем, важен результат.
Разноцветные перышки хранились в коробке со всякой рукодельной мелочевкой. Рукодельем Саша не увлекалась, мелочевку использовала для красивых фотографий в Инстаграме. А сейчас лиловые перья, похоже, обретали новое бытие. Полное – ха-ха! – нового смысла.
А теперь – чашечки. Ох, какую красоту она купила не далее как позавчера. Белые бокалы, объемом годные для капучино, сразу похитили ее сердце. А какие у них были ручки! В виде изящных барышень с крылышками бабочек. Личики у них были едва намечены, зато тела прорисованы очень точно и тонко. А вечером в день покупки Сашка хохотала почти до слез, обнаружив, что ручки-фигурки были, во-первых, полыми (что логично, ведь иначе они перевесили бы даже полную чашку), во-вторых, снабжены крошечными отверстиями в… в области хвостиков. Впихнуть тонкий стерженек пухового перышка в отверстие оказалось делом нелегким и кропотливым. Уже на стадии второго пера в пятую точку второй феи Сашка снова разозлилась. Да еще и обидчик, видимо, чуя свою вину или опасаясь получить по заслугам от деда, заскребся под дверью.
– Саш, Саша… – донеслось со стороны коридора. Какое-то жалкое блеяние. Угу, осознал, что натворил, гад, и перепугался, что Сашке хватит духа в полицию пойти. Вот и прибежал скулить под порогом. Фу, противно.
– Пошел вон! – Сашка своего голоса не узнала, так зло и хрипло он прозвучал, даже с рычанием каким-то. Третья чашка, пока «неоперенная» веским аргументом, отправилась в полет до двери и осыпалась осколками. Обидчик предпочел испариться, ну, или притихнуть, притворившись половичком. И тут Сашке стало истерически смешно от собственной вспышки. Ну, обозвали шарлатанкой. Ой, да, чуть не задушили, синяков, наверное, наставили. Но Саша девочка хорошая, Саша все понимает. Человек просто сорвался. Таких, как она, понимающих девочек, можно обижать. Можно бросать без защиты, отдавать бабушке-дедушке и забывать, как глупый сон на рассвете. Саша не напомнит о себе, не испортит окружающим спокойную жизнь. Подумаешь, обидели… Было бы из-за чего дверями хлопать и посуду колотить.
Кстати, о посуде… Ручка-феечка уцелела. Саша не заморачивалась суевериями на тему хранения битой посуды, поэтому хвостами в конце концов обзавелись все три.
Затем Сашка потопала из комнаты за пылесосом – не оставлять же гору осколков на полу – и чуть заикой не стала, когда противный дрожащий в воздухе звон вдруг оформился в гармоничную трель. Трель – в мелодию, мелодия – в смех.
Цепенея уже не от страха – какие-то психические предохранители в Сашке, кажется, только что перегорели, – но от удивления, девочка обернулась.
Все три феи, абсолютно живые, по-прежнему белые и фарфоровые, сидели на краю полки и болтали ногами. Вернее, две сидели, а третья порхала рядышком, трепеща лиловыми пушистыми хвостиками.
Глава 2
При других обстоятельствах Сашка, наверное, закатила бы тихую, ограниченную стенами комнаты истерику. Но свежая закалка тут же дала о себе знать. Она просто села на пол там, где стояла, позабыв про пылесос и осколки кружки. К сожалению, осколки о ней не забыли. Парочка впилась в ладонь, и спасибо, что не в то место, куда она феям хвосты приделала. Тут бы и проснуться – от боли-то. Но куда там! Боль была, а пробуждения не было, потому что она не спала.
– Вы живые? – спросила Саша в пространство. Прозвучало как-то тупо. Как будто она «му-у» произнесла. Дружная трехголосая трель, переходящая в смех, вновь была ей ответом. – Хорошо, я сейчас это переварю… Фейки, значит. Фейки-кофейки.
Когда в твою хорошую, спокойную, размеренную и почти совсем счастливую жизнь вдруг врываются боль и опасность, а уж тем более когда в нее вваливаются, нагло открывая дверь с ноги, чудеса, то есть один хороший способ сохранить здравый рассудок. Заключается он в том, чтобы заняться чем-то очень обыденным и милым: комнату прибрать, кактус пересадить или в коробках с кукольными платьями навести порядок. То что надо. Терапия как она есть.
В куклы Саша никогда толком не играла, но наряжать их и устраивать им «кофейню» обожала с детства. Сейчас кофейня не помешала бы ей самой. Причем как-нибудь так, чтобы из комнаты не выходить и с Серым не сталкиваться.
Саша осмотрелась. Почти все свои кофейные прибамбасы она держала на кухне (эту привычку теперь придется подправить!). Но кое-что оставалось в комнате – на случай, если за школьной домашкой потребуется живительная порция кофеина. На полке прямо над письменным столом пристроилась небольшая, самая небольшая из возможных, кофемашина.
Несколько кофейных капсул обнаружилось на другой полке среди ручек-маркеров, бумажных цветов и прочей ерунды. Из всех видов Сашкиной любви к кофе любовь к «машинному» была наименее сильной – не с океан, а всего лишь с море. Но Средиземное, никак не меньше. А сейчас, когда любопытство и остатки злости подталкивали под руку, благородный напиток в самом деле можно было «сдобрить-задобрить» стихоболтанием.
– Что там я этой тетке говорила? – спросила Сашка не феек-кофеек (ах, какое получилось название, самой приятно!), не себя даже, а окружающее пространство. Оно оказалось памятливым и незлым. Строки выскочили в памяти сами собой:
Раствори свою тоску И отдай ее песку. Черный, словно ведьмы кровь, Кофе будет вмиг готов. Страх свой лютый раствори, Кинь в жаровню – пусть горит. В светлом пламени зари Кровь ведьмачью завари. Как во сне или в бреду, Я на свет бреду-бреду. Кофе черен, перец ал Мир людей для ведьмы мал…Неизвестно, чего бы еще наболтала, да только феи вдруг сорвались с кромки стола, вспорхнули и выстроились в линеечку так, что каждая чуть ли не на голову следующей встала ногами. Эта фарфоровая линия превратилась в круг, круг начал вращение. Сашка машинально глотнула кофе из чашки.
И все изменилось.
Шалея от коктейля из невозможности и неоспоримой реальности происходящего, Сашка осознала, что она… нырнула в чашку, из которой только что пригубила. Такая вот прокофеиненная насквозь Алиса в Стране чудес. Только она не уменьшалась, а чашка не увеличивалась. Налицо явно был какой-то другой фокус пространства. И, увы, ни знаний, ни опыта, чтобы понять, что же произошло, Саше не хватало.
Глаза же, и прочие органы чувств со всей ответственностью заявляли, что воздух вокруг нее сгустился и покоричневел. Эдакие кофейные сумерки случились. Запах кофе тоже сгустился, прямо-таки сконцентрировался. Еще миг и – Сашкина комната исчезла, как бы скрылась по другую сторону… чего? Коридора.
Сомнений не было: Саша стояла в просторном коридоре в форме трубы, как будто попала в фантастический кофейный аквапарк для великанов. Этот трубовидный коридор был полностью выложен белыми и коричневыми плитками. Не ровными, как в ванных комнатах, а вогнутыми. Как же иначе сохранить скругленность пола, стен и потолка? Впрочем, такие обыденные понятия, как стены, пол и прочее тут не работали. Труба она и есть труба. И по ней совершенно определенно тек мощный поток кофе. Причем не ручей по щиколотку, даже не по колено. И не по грудь. Все в этом коридоре было суть – кофе, до последней молекулы атмосферы. И кофе двигался сильно, неотвратимо. Но при этом не сбивал с ног, даже не подталкивал. Как будто… как будто Сашка стала частью этого потока, но сохранила волю выбирать: двигаться вместе с ним, стоять на месте или вовсе против течения развернуться.
– Мамочки… – выдохнула она. Страшно не было. Почему-то от звенящего смеха феек-кофеек она в первый миг обомлела, а попав в неведомое пространство, ощутила только взбудораженность. Ха-ха… «только»! Каждая клеточка тела, даже в волосах и ногтях, взвинтилась в волнении, любопытстве и… радости. Сашка подняла руки, как в воображаемом полете, – специально чтобы ощутить одновременное легкое сопротивление кофейного потока и его податливость, готовность подчиниться ей. А потом сделала воображаемый гребок – словно не летела, а плыла. И в очередной раз остолбенела.
Ее руки белели фарфором – в точности как у феечек-кофеечек. Рисунок вен исчез, не говоря об отпечатках пальцев, волосках и всяких там порах-родинках-царапинках. Саша на всякий случай ущипнула себя за новую руку. Больно. И тепло на ощупь.
– С ума сойти… а хвост? – Она завертела головой, ища утвердительный или отрицательный ответ на этот шутливый, в общем-то, вопрос. Ответ был – да. Хвост колыхался воздушным плюмажем, вздымаясь немного выше Сашкиной головы. Наверное, тоже белой и бесчертной… или как правильно? Обесчерченной? В общем, без черт. Вот крыльев не оказалось. Ну и ладно. В кофейном потоке надобности в них не было. А хвостик красивый.
Феи, ставшие теперь не крупнее крошек ванилина, насыпанного в джезве, заметались над Сашиным плечом, взбалтывая кофейный поток.
– Это намек, что ли? Нечего на одном месте топтаться? Я и не собиралась. Просто огляделась немного. – И Саша решительно направилась туда, куда глаза глядели. То ли позволила кофейному потоку нести себя, то ли, наоборот, сама понесла весь поток с той скоростью, какую мимолетно захотела, – прямо как скорость ходьбы отрегулировала. Поток кофе шел вместе с Сашей, сквозь нее и вокруг нее. А там, где ветвился ее путь, окружающая среда немного менялась. Словно в однородный поток вплетались тонкие струи иных веществ – корицы, шоколада, сахара. Куда-то в сторону уносилось карамельное течение, еще откуда-то явно струилось молоко.
Сашка потрогала свою юбку, теперь тоже фарфорово-белую, но вполне обычную на ощупь. Не намокла, мелькнула запоздалая мысль.
Феи снова заметались над ее плечом. Саша почувствовала, как всколыхнулась кофейная атмосфера. Как будто крошки подталкивали ее, убеждая повнимательнее присмотреться к чудно́му месту, по которому теперь пролегал ее путь.
Ничего, в общем-то, не получилось. Ничего нового Саша не увидела. Присмотрелась еще раз. И, чтобы уж наверняка уловить хоть что-нибудь, – прислушалась. Зрение, слух, обоняние, осязание. Мало этих чувств, ох мало. Надо причувствоваться как-то еще. Как? Хотя оживила же она феек-кофеек, совершенно не зная, как это делается. Значит, и увидеть тоже получится.
Почему-то она решила, что лучше всего это делать с закрытыми глазами. Если надо узреть что-то большее, нежели человеческому глазу доступно, то поднятые веки – только помеха.
Саша зажмурилась и… ощутила себя настоящим слепцом. Как будто ее ресницы не просто опустились на щеки, но намертво в них вросли. На секунду ее охватил дикий, прямо-таки животный ужас – а что, если слепота останется навсегда? Но тут же накатил такой шквал чувств, что слепота показалась ерундовым неудобством. Нечто иное с лихвой ее восполнило. В потоке кофе неслись сгустки, струи, кляксы, мини-смерчики и черт знает что еще. И от каждого такого непонятного объекта в прямом смысле тянуло то тревогой, то радостью, то отчаянием.
– Ничего не понимаю, – выдохнула Сашка и рискнула коснуться многолучевой звезды, дразняще зависшей прямо перед ее лицом, и тут же с визгом отдернула руку. Потому что эффект был, как если бы сунула пальцы в розетку. Только не обычную, типа «Там ток, Сашенька», а скорее «Там печаль и ревность, Сашенька, да в такой концентрации, что несчастным электрончикам в проводочках и не снилась».
– Ну и почему не предупредили? – Собственный голос ворвался в верещащее от боли и страха Сашкино сознание, как свежий ветерок. Ну, или как таблетка «от головы». – Хоть бы за волосы дернули, или еще что-то в этом роде. Или это… как в фэнтези говорят: «Опыт, который всякая ведьма должна получить сама»?
В каком именно из – будем честны! Не то чтобы очень уж многих – прочитанных фэнтези-романов говорилось это, Сашка не помнила. Феи явно тоже начитанностью не блистали. Чуть увеличились в размерах, до видимости без прищура, и бестолково мельтешили перед девочкой, грозя залететь ей в глаз. Или засветить. Перец имбиря не слаще.
– Да ну вас!.. – рассердилась Сашка. Вновь закрыв глаза, она решительно свернула в первый попавшийся коридор.
И тут же врезалась в живого человека. Не пятно, не комету, не карамельный поток.
– Ой! – пискнула она.
– Ой, – согласилась с ней девочка примерно ее лет, натягивая на голову капюшон толстовки. – Ты кто?
Она была вся рыжая. Наверное, подобно Сашке, войдя в кофейный коридор, приняла вид… кого? Или чего? Чашечки, что ли? А что, похоже. Только, в отличие от Саши, не белой фарфоровой, а глиняной, шершаво-пористой. И такой пыльно-рыжей, что Сашку передернуло – очень уж цвет походил на волосы Серого. Но она отогнала наваждение и всмотрелась в девочку. Бесполезно. Черты лица смазывались, как у феечек и, наверное, самой Сашки.
– Так кто ты?
Как ответить на такой простой вопрос, учитывая непростоту ситуации?
– Саша. А ты?
– Лиза, – засмеялась девчонка, – вот и разобрались. Надо понимать, ты Кофейная ведьма? Я тоже. Но я тебя не знаю. Ты давно ведьмачишь?
– Нет. – На всякий случай не стала уточнять, что «ведьмачит» впервые. – И тебя я тоже не знаю.
Лиза снова засмеялась.
– Это как раз потому, что ты новенькая. А ты по своим делам по сети бродишь или уже вступила в игру? А на чьей стороне?
Говорить «не знаю» не хотелось. Нести первое, что в голову взбредет, – тоже. Особенно после сегодняшней стычки с Серым. Саша раскрыла было рот, чтобы выдать нейтральное «по своим делам», но не пришлось. Лиза и сама рот распахнула. От удивления – из-за Сашиного плеча выпорхнула одна из фей. Остальные, обретя размеры чуть больше своих изначальных, порхали чуть позади.
– Это твои фамильяры?! – завопила новая знакомая, аж подпрыгивая на месте. Капюшон снова свалился. – Ну, так ты очень крута, если сама новичок, а таких штуковин наколдовала!
– Это не штуковины, – почему-то обиделась за феек-кофеек Саша. – Это фейки-кофейки. Они раньше были ручками чашек, а сейчас – сама видишь. Но они все равно не штуки, а существа.
– Ну, прости. – Лиза наморщила свой, наверное, курносый нос. – У меня банально кот. С фантазией туго. Только кошак мой – лентяй страшный и по сети со мной не бродит.
– А ты сама тут по делам или… в игру вступила? – осторожно осведомилась Саша.
– Не, никакой игры, я просто… ну… в общем, есть один человек…
Приехали, подумала Саша. Неужели все, везде и всегда, по сути, сводится к тому, что «есть один парень…»? Перед тобой, можно сказать, истинная вселенная раскрывается, а ты о любовях-морковях думаешь. Но Лиза продолжила:
– …это пожилая женщина. Ну, как пожилая… Моя бабушка вроде бы постарше, но мама гораздо моложе. Она, кажется, совсем одинокая. И без всяких там «кажется» очень-очень несчастная. Понимаешь? Не так, как некоторые люди, кому все не так, – ей по-настоящему плохо. Она кофе варит, а он такой грустный получается, что самой плакать хочется.
Саше стало стыдно. Вот ведь, уже успела счесть Лизу поверхностной свистулькой, думающей только о парнях. А оно вон как оказалось.
– Ты хочешь ей помочь? – спросила она. – Но как?
Лиза нахмурилась и всмотрелась в Сашу. Наверное, пожалела о минутке откровенности.
– Ты совсем новенькая, или мозги мне пудришь? Не знаешь как? Пришла же ты сюда как-то.
Да, похоже, минутка откровенности затянется.
– Честно говоря, я в эту, как ты говоришь, сеть, попала в первый раз. И не уверена, что сама. По-моему, меня вот они затащили. – Саша указала на феек-кофеек, прикинувшихся троицей нежужжащих мух.
Лиза залилась беззаботным смехом человека с чистой совестью. Или хотя бы с красивыми зубами. Правда, сейчас Сашка не могла нормально оценить ни то, ни другое.
– Кто, фамильяры? – сквозь смех проговорила новая знакомая. – Я тебя немножко обломаю. Они ничего не умеют сами. Они вроде гаджета. Если не умеешь пользоваться, ноль тебе пользы от всех их возможностей. Я больше года ведьмачу, а толку? Мой фамильяр-кот как был жирной ленивой тушей, так и остался. Даже поболтать с ним невозможно по душам. Ну, если рявкнешь хорошенько, то что-нибудь принесет-подаст. Если расположен будет, угу. А не расположен, так «у меня лапки, возьми сама». Начитался этих наших Интернетов. Не-етушки, эти твои… куклы ничегошеньки не сделали. Все ты сама. Ой, да не смотри ты так. Я тоже не сразу разобралась. А потом меня в обучение взяли. И тебя возьмут, не бойся, мы своих не бросаем. Ой, а пошли со мной? Только скорее, а то я же в самом деле за ту тетку волнуюсь…
– Лиза, – окликнула Саша новую знакомую через несколько шагов. Ну, то есть как «окликнула»… просто позвала по имени, чтобы молчание нарушить, – а мы вообще где находимся? Ты назвала это «сеть», но на вид это как коридор. Или лабиринт коридоров. Я уже вообще не помню, откуда пришла. Но… что это? Параллельное пространство? Четвертое измерение? Кофейное зазеркалье?
Лиза даже притормозила на полуходу-полубегу.
– Неудивительно, что ты обзавелась такими необычными фамильярами, – сказала она. – Я не задумывалась о Сети с такой… ну… философской точки зрения.
– Скорее уж географической, – Сашке стало смешно, – или физической.
Лиза тоже засмеялась.
– Честно, толком не знаю, – призналась она. – Я вообще не отличница ни разу, ни в школе, ни в ведьмовском обучении. Могу рассказать, что слышала от наставников. Хочешь?
– Да, расскажи, пожалуйста.
– Мир людей оплетен незримыми сетями, – нараспев начала Лиза, будто сказку или пресловутую «песнь» завела, причем явно не своими словами, а заученный текст, – то есть они незримы для обычных людей, но для ведьм – наоборот. Очень даже видимы. Кофейные сети охватывают, опутывают, затягивают всех, кто пьет кофе, готовит его, гадает на нем. Всех ведьм и всех людей, для которых кофе жизненно значим.
– Да много ли таких? – удивилась Саша. – Я кроме себя никого повернутого на кофе не знаю.
– Меня теперь знаешь, мало, что ли? Вообще-то нас гораздо больше, чем можно просто взять и представить, – ответила «глиняная девочка», которую уже хотелось называть подругой, только страшновато было. – Миллионы людей и тысячи ведьм. Нет, люди, конечно же, не думают о кофе и вполовину так часто, как о других людях. Но… они включают его в свое бытие. Пьют по утрам, не просто чтобы проснуться, но чтобы наполнить день смыслом. Греют руки о чашки, разделяют напиток с любимыми… а иногда… – голос ее дрогнул и зазвучал как-то иначе, – иногда чашка кофе может подтолкнуть человека к решению… например, жить или умереть.
– Могу понять… стоп-стоп… умереть?! – Сашу передернуло, озноб пробежался по коже. Девочка обхватила себя руками, будто так можно было отменить то, что только что прозвучало.
Ведьмочка кивнула.
– Страшно подумать, какие мелочи порой подталкивают к жизненно важным решениям. Лишняя перчинка в чашке кофе может отогреть гибнущую душу и не дать ей низринуться в небытие. – Голос Лизы вдруг стал чужим и безжизненным, Саше больше не казалось, что та шпарит наизусть по накатанному. – Я не умею пока говорить о смерти, прости, Кофейная ведьма. Научусь. И ты научишься тоже.
Саша не нашла слов для ответа. Да и ни одной идеи, которую можно было бы облечь в слова, ей в голову не пришло. Она просто постаралась побороть озноб и отправилась дальше, туда, где далеко впереди коридор разветвлялся. Лиза бесшумно ступала рядом, больше не рассказывая ничего. Фейки-кофейки тоже притихли.
Сашка поняла, что еще чуть-чуть, и молчание станет тягостным. Лучше его разогнать до этой точки невозврата.
– Как ты находишь дорогу? – спросила она новую знакомую.
– По веяниям, – лаконично ответила та. И уточнила: – Когда человек делает глоток кофе, его чувства сливаются с потоком напитка. – И продолжила, снова входя во вкус бытия просветителем: – и любая ведьма, шагнувшая в сеть, может уловить их веяния. Ты тоже можешь и улавливаешь, только пока не понимаешь, что происходит.
– Когда я закрыла глаза, то как бы… увидела всякие пятна, кометы. И когда одну потрогала, то было плохо.
– Додумалась тоже, за веяния хвататься! – Лиза вдруг стала строгой, как учительница в начальной школе. – Ты знаешь, как выглядит радость? А грусть? А отчаяние? Можешь чужую депрессию схватить запросто! Или невыносимую боль. Кстати, когда немного опыта наберешься, сможешь видеть веяния, не закрывая глаз.
Саша опять не знала, что сказать. А Лиза, увидев ее растерянность, сжалилась.
– Слышала, говорят «повеяло печалью»? Это ведьмы обогатили человеческий язык красивыми э-э-э… идиомами, или как их там? Метафорами? Ой, я не филолог ни разу.
– Выражениями, – резюмировала Саша, которая филологом тоже не была и становиться не собиралась.
– Ага, выражениями, – согласилась Лиза. – В сети они просто стаями гуляют. А мы, ведьмы, можем их ослабить или усилить. Или вовсе стереть.
– Или создать с нуля чувство, которого человек вовсе не испытывал, – предположила Саша.
Лиза замерла.
– Д-да, только это дурное дело, – сказала она. – Так делают те, кто играет на стороне… бррр… неважно. Мы пришли. Кстати, опытные ведьмы носятся по коридорам сети с такой скоростью, что с ума сойти можно!
С точки зрения Саши, они оказались в округлом тупике, выложенном такой же белой и коричневой плиткой как все коридоры.
Лиза покрутила головой.
– Закрой глаза, если хочешь видеть, как я работаю, – посоветовала она.
На этот раз ощущение слепоты было не таким сильным и не таким пугающим. Наверное, потому что Саша уже точно знала, что ничего страшного на самом деле не происходит. Вокруг нее зазмеились странные потоки – они сияли нехорошим светом, каким-то синеватым, неживым.
Она не успела позабыть предупреждение Лизы не трогать веяния. Но также ей казалось, что прикосновение к веянию не должно быть таким уж опасным. Противным, болезненным, но едва ли по-настоящему угрожающим. И она осторожно дотронулась пальцем до змеящейся струи синеватого света.
Ох, и накатило на нее!
Это была тоска. Такая, что хотелось умереть здесь и сейчас. Женщина, пившая этот кофе, маялась от чувства вины, помноженного на беспомощность и возведенного в степень усталости. Сработало нечто вроде профессионального рефлекса гадалки. Сашка кинулась подбирать нужные слова. И ведь удалось!
– Считается, что из такой ямы путь только один – наверх. К сожалению, это не так. Есть еще один. Не делать ничего. Сложить лапки и увязнуть. Но я не позволю.
На этом месте следовало ка-ак треснуть по столу. Чтобы и чашечки, и джезвы жалобно звякнули. А потом Сашка бы чуть склонилась вперед, поймала взгляд клиентки и продолжила немного сердитее, чем полагалось постороннему человеку: – Ваш путь только наверх. В гущу посмотрите! Наверх и только наверх.
Нечто подобное она сегодня говорила женщине, у которой, по словам Серого, не было судьбы. А у этой была. И, если верить ее же собственным чувствам – никуда не годная. Эх, жаль, Саша не могла прочитать мысли несчастной, чьей тоской веяло в кофейном коридоре. Понять бы причину всего этого. Хотя… Может, Лиза в курсе?
Саму Лизу она, разумеется, не видела через сомкнутые веки. Но присутствие ее было неоспоримо. Тонкая сахарная струя – видимо, женщина пила кофе с неполной ложечкой или половинкой куска рафинада – колыхнулась, изогнулась, словно ее руками перенаправили, и сплелась с веяниями тоски. И, кажется, сладость начала поглощать тоску.
– Эй, спасибо! – Лиза ткнула Сашу в плечо, и та открыла глаза. – Руками за веяние схватилась – это ты, конечно, дурында. Но вот слова… какая ты молодец!
– И что это было? – спросила Саша, хотя в целом, кажется, и сама начала понимать.
– Кофейная магия, – бодро ответила глиняная ведьмочка. – Если совсем грубо говоря, то я привела в действие некоторые магические силы банального сахара, растворенного в кофе. И ее тоска немного отступила. А твое выступление, м-ммм! Просто песня. Она как будто услышала эти слова глубоко внутри себя. И поверила в них. Не знаю, надолго ли. Но в ближайшее время под машину не бросится, это точно. Даже думать о таком не будет.
И оборвала свой восхищенный монолог.
Сашка завертела головой, выискивая причину.
– Это что? – удивилась она. В кофейный поток вливался еще один. Как будто сквозняком потянуло из одного бокового коридора в другой. И сквозняк этот пах радостью и теплом. – Шоколад! – узнала она, но усомнилась: – Или это какао?
– А какая разница? – удивилась Лиза. И покачала головой: – Не знаю. Ты, по-моему, опять все усложняешь. Но шоколадный поток это хороший знак. Эй, Амарго, привет! – последнюю фразу она радостно проорала, как будто приятеля на стадионе встретила.
Сначала Сашке показалось, что тьма этого потока (шоколад оказался куда чернее кофе!) сгустилась до невозможности. И приняла очертания человеческой фигуры. А потом она поняла, что перед нею стоит… шоколадный заяц. То есть мальчишка. И если по Лизе как-то сразу стало понятно – ровесница, то этот… ну, может, ровесник. А может, старше. Или младше. Ненамного, но все-таки. А вот ростом выше. Что в общем-то неудивительно. Сашка до метра семидесяти немного не дотягивала, и большинство ровесников-парней к старшим классам ее переросли.
– Привет, Лизон. – А вот по голосу ровесник, а то и постарше. Черно-коричневое, чуть бликующее в неровном, идущем невесть откуда освещении коридора, лицо обернулось к Саше: – А это еще кто?
И посмотрел прямо в глаза Сашке. А она – в его. На шоколадном лице расположение глаз можно было определить только благодаря логике – ну, где обычно у людей глаза? Но при этом у него был взгляд. А во взгляде было что-то такое, от чего Сашке захотелось сквозь землю провалиться. Только очень красиво и изящно, чтобы он непременно заценил, какая она беленькая и стройная и какой у нее красивый пушистый хвостик.
– Ух ты, – выдохнул шоколадный парень. – Новенькая? А познакомь нас, Лиз.
– Ха-ха, смешно пошутил, – фыркнула Лиза и обратилась к Сашке, остолбеневшей в черт-те какой раз за день, со счета уже сбилась: – Это, Саш, наш местный дон Жуан по прозвищу Амарго. А настоящее имя назвать отказывается, потому что боится, что в реальной жизни его, беднягу, загнобят за большую и чистую любовь к шоколаду.
– Ну Ли-из, – с притворным смущением протянул дон Жуан и подмигнул Сашке: – А ты, значит, Саша…
– Фербер, – зачем-то уточнила та. И спохватилась: – А имя ты откуда узнал?
Новые знакомые заржали бодрым хором. То есть когда двое хором, то это вроде как дуэтом. Вот. Дуэтом и заржали. Правда, засмеялись они не злобно и очень даже заразительно. Сашка и сама не заметила, как присоединилась. Тем более что до нее дошло: Лиза же только что обратилась к ней по имени.
– А почему ты Амарго? – спросила Саша.
– А это по-испански «горький», – пояснил парень. – Самый лучший шоколад именно горький.
– А ты куда идешь, горький шоколад? – спросила Лиза.
– Да одной любительнице какао на душе нехорошо. – Парень взмахнул рукой. И пояснил для Саши: – Иногда она пьет кофе с какао, тогда мы с Лизон ходим вместе и направляем помыслы девушки в сторону жизни. А вообще я к ней как в спортзал мотаюсь – раза четыре в неделю.
Саша не удержалась и фыркнула.
– Это ты так ненавязчиво сообщил, что практически живешь в спортзале? Качок-сладкоежка, – хихикнула она. Общаться вот так, в образе белой фарфоровой, рыжей глиняной и шоколадной фигур было легко. Как будто в Интернете под никнеймом и аватаркой. Красота, одним словом.
– Ой, – шоколадный… ведьмак (ну, не ведьма же?) – смутился, причем совершенно неподдельно. – Я, кажется, распустил хвост.
– И гребень надул, – Лиза снова захохотала, – петушиный. Или этот… Индюшачий. Ой, я готова спорить, что ты краснеешь, только в шоколаде не видно!
– Лежишь сейчас в своей комнате с чашкой какао в обнимку, а сам кра-асный, – подхватила Саша.
Оба ведьмака разом перестали смеяться.
– Я не лежу в своей комнате, – сказал шоколадник, – я здесь. И ты тоже здесь. Дома тебя нет.
– Откуда ты знаешь? – спросила Саша. – Когда ты здесь, ты же не видишь свою комнату.
– А телефон с камерой мне зачем? – задал риторический вопрос парень.
– Ой, ты серьезно? – Лиза захлопала глазами. Вернее, Саше так показалось. А хлопала ли она ими на самом деле, с этой ее неровной, ноздреватой глинистой поверхностью и не разберешь. – Вот делать нечего, так заморачиваться. Я все время как-то так… ну, ведьмачу и ведьмачу себе. Здесь безопасно, я это чувствую.
– Просто, Лизон, ты ведьмачишь в своей комнате, куда ни родители, ни бабушка без разрешения не заходят. А у меня дома народ не такой интеллигентный, – развел руками Амарго. – Как представлю, что мама зайдет, а я там бездыханный валяюсь, так и прокисаю. Вот и проверил. Пока смотрел, простите, девочки, аж вспотел, как в том же спортзале. Жутко так. Сижу, пью шоколад и вдруг – хоба-на! – исчезаю.
Сашка задумалась.
Если дед поймет, что она не выходила из дома, но при этом она не ответит на стук в дверь, то он, конечно же, зайдет в комнату. А ее нет. Вот номер… а потом она ка-ак появится. И вот это уже всем номерам номер, исполнитель номера помер.
– А я могу не в комнату свою вернуться, а хотя бы… ну, на лестничную площадку? – спросила Саша. Тогда, по крайней мере, можно будет наплести деду, что успела смыться из квартиры и прогуляться.
– Не-е, так нельзя, – покачала головой Лиза.
А шоколадник явно задумался.
– Ну, почему нельзя? Можно. Если выйдешь через свою дверь, окажешься там, откуда заходила. А если через Лизину? К ней попадешь.
Опять двери. Ну, ладно… или не очень ладно.
– Лиз, а ты где живешь? Я в Питере, а ты?
– О, – Амарго хлопнул себя шоколадной ладонью по шоколадному лбу, – об этом я не подумал. Но Лизон тоже питерская. Причем из центра. До Гостинки меньше пятнадцати минут пешком.
– Это тебе меньше, – возразила Лиза, – а мы девочки, мы ходим медленнее. Зато метро «Невский проспект» ближе.
– Все в порядке, – сказала Саша, – мне «Гостиный двор» удобнее. Я сама на Беговой, да еще по Приморскому шоссе в сторону Лахта-центра, ну, знаете, «Зажигалки», топать и топать…
– Ничего себе, далеко забрались. – Лиза всплеснула руками. – Зато у залива, да?
Сашка кивнула. Она, некоренная петербурженка, да и вообще, если разобраться, вечная приезжая в этом городе, все время называла залив «морем». Ну, это же часть моря, верно? Значит, сойдет.
– Тогда пойдем, – сказала ей Лиза. – Я сегодня еще пошопиться хотела и уроки кое-какие сделать. Так что пора нам в скучную реальность. Амарго, пока, что ли?
– Пока, Лизон. – Тот махнул шоколадной рукой… так и хотелось окрестить ее «дланью». – Саша Фербер, как приятно познакомиться! Еще увидимся?
Сашка кивнула. И, уже уходя вслед за новой знакомой, сообразила, что надо было пообещать добавлять шоколад в кофе. Умная, и даже остроумная. Но что толку, если все это – задним умом?
Глава 3
Амарго ушел, еще раз махнув девочкам на прощание.
– Ты ему понравилась, – заметила Лиза. Это прозвучало так… запросто, что Саша немного растерялась.
– А вы с ним… вместе?
Глиняная девочка прыснула.
– С ума сошла? Я же даже не знаю, как он по жизни выглядит и как его зовут. Мы с ним что-то вроде одноклассников. Или нет, даже не так. Как будто в один кружок ходим. Типа, умелые руки. Ну, он хороший. И, по-моему, такой из себя весь… звезда на спорте. А, вот что еще. Он, как я, в десятом классе, а мне вообще-то постарше ребята нравятся. А тебе?
Саша поняла, что краснеет, хорошо, что через фарфор вроде как не видно. Только покраснела она не от того, что у нее были какие-то особенные ответы на Лизин вопрос.
– Не знаю, – призналась она.
Была у нее, конечно, давняя детская влюбленность, в седьмом классе. Разумеется, в самого звездного-яркого пацана. Как же еще-то? Сдуру даже поборола свою застенчивую отстраненность и попыталась пообщаться. За что тут же получила от компании одноклассниц по первое число. Собственно, эта «любовь», о которой объект то ли так и не узнал, то ли тут же позабыл, закончилась переездом к деду, годом на домашнем обучении и переходом в новую школу. И сейчас Сашка иногда украдкой косилась на Никитку Праворукого, разумеется, звезду-спортсмена-отличника. У которого, разумеется, была своя «команда поддержки» из нескольких девиц из класса и из параллели. Но дурой она не была. Понимала прекрасно – это не любовь, не влюбленность даже, это… инстинкт следования за толпой. Все побежали, и я побежал. Все влюбились, и я влюбилась. Ну как влюбилась… так, слегка очаровалась, не более того. Во всяком случае, предложи ей судьба на выбор Никиту или пять кило хороших кофейных зерен, она вцепилась бы во второе. Уточнив, что лучше бы не сразу все пять кило, а по килограмму на пять дней, а то хранить его не так-то просто, когда живешь под постоянным сырым ветром с моря. С залива то есть.
– Никто мне не нравится особо, – подытожила она промелькнувшие перед глазами кадры из жизни.
– Говорят, мы, ведьмы, все такие, – беззаботно, может, чуточку слишком беззаботно сообщила Лиза. – Как бы со стороны наблюдаем за жизнью. Чужие судьбы читаем, а свои нет. Потому что в любой момент, если заиграешься, придет к тебе мыкарь. И конец.
– Кто придет? – Обилие новой информации начинало напрягать. Но вот это «придет к тебе кто-то-там, и конец» стоило того, чтобы еще поднапрячь мозги.
– Мыкарь, – повторила Лиза. – Слушай, давай это тебе разъяснит кто-нибудь более… опытный, чем я, ладно? Попозже, как с наставниками тебя познакомлю. Хорошо? А сейчас давай выбираться, а то у меня действительно есть кое-какие планы на сегодня.
– Давай, конечно. Только я не знаю как.
– Я тебе покажу, не переживай. У тебя, конечно, свой собственный способ, но… короче, смотри!
И непонятно откуда Лиза извлекла нечто, похожее на тонкую трубочку. Тоже рыжевато-коричневое, как она сама с головы до ног. Потом запустила руку в карман (карманов видно не было, но, судя по всему, на штанах Лизы они были), вытащила кулак и разжала пальцы. На ладони оказалась щепоть порошка. Тоже коричневого, кто бы мог подумать, угу.
– Корица? – Сашка принюхалась.
– Ага, – кивнула Лиза и ловко прихватила кончик трубки губами. При шершавой поверхности и полной бесчертности лица это смотрелось как в страшноватом старом-престаром мультике. Второй конец трубки нырнул в корицу. Вдох… трубка взметнулась вверх, неярко сбликовала. Выдох. Коричное облако вылетело в кофейную атмосферу коридора.
То ли Лиза как-то по-особому выдыхала, выдувая это облако, то ли кофейные потоки делали свое дело, но коричное облако мгновенно приняло форму кольца. Кольцо завертелось, увеличилось и надвинулось на девчонок.
– Руку давай, – скомандовала Лиза. Сашка послушалась и в следующую секунду поняла, что вместо кофейных потоков вокруг заструился прохладный воздух. Самый обычный. Она заморгала – глаза привыкли к неяркому освещению коридора, а в комнате Лизы горела аж тройная лампа, да еще и дневного света. Она не просто разгоняла полумрак комнаты, выходящей окном в двор-колодец, но наверняка делала это самое окно похожим на фонарь маяка. Саша огляделась. Комната была довольно длинной и узкой, но уютной – со светлыми стенами, яркими подушками на диване и спавшим среди них рыжим котом. И особенно с коллекцией глиняных чашечек и турок на нескольких полках. Кофейные посудинки были слеплены из глины всех оттенков рыжины, и только некоторые из них – обожжены. И ни одна не расписана, не покрыта глазурью. Только материал, как он есть.
– Жалко расставаться с запахом, когда кофе уже допит, – сказала хозяйка комнаты, явно проследив за взглядом гостьи, – а необожженная посуда, да еще глиняная, очень долго его держит. Но у нас не пустыня, а наоборот. Поэтому хочешь-не хочешь, приходится их мыть. Чтобы не заплесневели. А сушить вообще катастрофа. Но я справляюсь.
– А я просто какие попало чашки собираю, – сообщила Сашка, – какие в витрине понравятся. Или на развале – у бабушек, или у настоящих старьевщиков-антикваров.
И засмеялась, поглядев наконец на Лизу.
Нет, вид новой приятельницы не был смешным или дурацким. Сама Сашка в своих вечных толстых свитерах с вырезом выглядела бо́льшим фриком, хоть и бо́льшей модницей при этом. Просто Лиза, одетая в широченные штаны карго и толстовку с короткими рукавами, но с капюшоном, вызывала желание улыбаться. От одного взгляда на нее становилось радостно.
Курносую – как Саша и предположила – с глубоко посаженными глазами, пухлыми щеками и губами Лизу никто не назвал бы красавицей. Но от ее коротких золотисто-рыжих кудряшек, редких крупных веснушек и выражения веселого удивления на лице в комнате словно зажглась дополнительная лампа. Причем не электрическая, а скорее фонарь со свечой. Очень-очень яркой.
– Ух ты, какая ты красотулища, – выдохнула в свою очередь Лиза, тараща на Сашку темные глаза.
– Да ладно. – Сашка смутилась, но рыжая бесхитростно закивала:
– По тебе сразу видно, что ты не просто так девочка, а волшебное существо. Ну, в том смысле, что ты такая… – Она помахала руками вокруг себя, видимо, не сумев подобрать слова, какая же Саша «такая». Зато для описания повседневных дел у нее слов нашлось более чем достаточно.
– Слушай, Саш, я же не пошутила. Я собиралась по магазинам пробежаться. – И уточнила: – Не по кофейным, а по шмоточным. А то дорогие мама-папа с меня строго затребовали хотя бы раз в неделю платье надевать. Типа, большая выросла… в общем, ты извини, но если ты не хочешь со мной за компанию пойти, то я напою тебя кофе и буду выпроваживать. Ну, в смысле… ты такая шикарная, что по распродажам эконом-класса не захочешь, наверное.
– Ой, ну ты что, Лиз, совсем комплиментами завалила…
А Лиза вдруг прервала свой восторженный монолог и совсем утопила в прищуре глубоко сидящие глаза.
– Погоди… Свитер на тебе как из рекламы. Ой! Ой-ой-ойечки! Ты же Амарго сказала, что твоя фамилия Фербер. А-аа! Не может быть! Алекс Фербер! Он твой – кто? Папа? Брат? Дальний родственник?
– Э-эээ… Дедушка.
– Что?! Быть не может! Он что, такой старый?
Сашку разобрал смех и от этой бури эмоций, и от потрясающей логичности суждений.
– А что, если папа, то недостаточно старый? Или тебе нравятся парни вот прямо настолько старше?
Теперь настал Лизин черед краснеть. Она приняла точь-в-точь оттенок как у большинства предметов в ее глиняной коллеции.
– Ну уж, нет, ты что! Шмотки отдельно, парни отдельно, – решительно заявила она. – Я просто удивилась. Вроде дедушка, а сам передовой модой занимается. У меня даже снуд есть «Алекс Фербер», девчонки в школе чуть не умерли, как увидели.
Рыжий кошак, неслышно спрыгнув с дивана, оказался рядом и принялся обнюхивать Сашин свитер, словно размышляя, оставить гостью или гнать в три шеи. Саша погладила кота и пожала плечами.
– Ты не подумай, что я нос задираю, или что-то в этом роде. Только я по магазинам с тобой не смогу. Домой надо, пока дед с ума не сошел от страха. Он уже наверняка хватился меня. А у меня с собой телефона нет. И если вдруг начну ему звонить с твоего номера, то есть, считай, незнакомого, то только больше напугаю.
– Да-а, – протянула Лиза, – ну, хорошо, что ты хотя бы не босиком. А то явишься такая в чужих ботах, да еще здоровенных. У меня сороковой размер, прикинь? И у меня есть жетончики для метро, повезло тебе!
– Да у меня есть деньги. – Сашка вспомнила про сунутую в карман пятитысячную купюру, полученную от утренней клиентки. И еще мимоходом порадовалась, что действительно нацепила туфли-балетки, чтобы встречать клиентку не в тапочках.
– Ну и нечего тратиться, если можно на халяву прокатиться, – мудро возразила Лиза. – Ой, да жмись ты так! В следующий раз меня на метро прокатишь. Чего ты такие глаза сделала? Мы с тобой почти подружились. А у меня подруг нет, так что я такой везухой раскидываться не буду. Ты не подумай, я не из-за деда твоего. Скорее из-за того, что ты ведьма и я ведьма…
– Кстати, ведьма, а что ты такое сделала с корицей и трубочкой? Так ведь рисунки поверх пены наносят. Мишек там, сердечки всякие. Я сто раз видела, но сама не пробовала.
– А мне очень нравится. Я еще, знаешь, что делаю? Кофе перемалываю совсем в пыль и добавляю к корице. Можно имбиря молотого или даже перца. Но это чисто для себя, никто другой этого просто не чует.
– И что, прямо рисуешь?
– Ну да, поверх пены, – закивала Лиза, тряся кудрями. – Сейчас сама увидишь. Для меня это как бы… ну… сакральное действо, не могу ничего непафосного подобрать. И это мой ключ от лабиринта кофейных коридоров. У тебя тоже есть. Постарайся вспомнить, что ты сделала, перед тем как коридор открылся и втянул тебя.
– Да ничего. – Сашка задумалась. – Чашку разбила… потом феи. Потом… ох! Я начала кофе варить и стихи…
– Стихи?
– Ну, не совсем. Так, рифмовочки. У меня часто так бывает. Варю кофе или гадаю, а слова сами на язык лезут.
Лиза вытаращила глаза. Они оказались темно-серыми, почти черными.
– Вот повезло мне! – воскликнула она. – Впервые в жизни обзавелась подругой и сразу такой, которая меня превосходит во всем на целую голову. Са-аш, надо к наставникам, причем срочно. Давай сегодня вечером, а? Или завтра? Или послезавтра после школы?
Ох, Лиза, подумала Саша, ты удивишься, когда обнаружишь, что лучше всего твоя новая подруга умеет сливаться со стеной, прикидываться ковриком, играть в невидимку и мычать вместо того, чтобы с людьми разговаривать. И тут она точно фору даст кому угодно. Стоп-стоп… подруга? ПОДРУГА, или послышалось?
Она сглотнула счастливый комок в горле. Странно… такие разные чувства – радость и грусть – рождают настолько похожие физические ощущения.
– Лиз… – выдавила она, – не хочу я торопиться с этими самыми наставниками. Я хочу сначала сама. Ну, в смысле, не понять, так хоть почувствовать все это ведьмовство. Я же там ничего не сломаю, в коридорах?
Лиза покачала головой, кудряшки разлетелись в стороны. По комнате уже расползалось облако кофейного аромата.
– Главное себя там не сломай. Ну, в смысле, не пострадай. С веяниями поаккуратнее. А в остальном ты в своем праве, даже если… неважно. В общем, как захочешь, так и отведу тебя. И ты, если что, не бойся. Они занудные, но хорошие. На диван падай, вот сюда к столу поближе.
Сашка кивнула, подчинилась и приняла из Лизиных рук глиняную чашку, похожую на любительскую самоделку. Поверх плотной молочной пены расцветал удивительной красоты коричный цветок – то ли роза, то ли пион. Ну вот, хотелось посмотреть, как Лиза его рисует, но заболталась и упустила. Впрочем, нестрашно. В следующий раз, когда придет в гости, попросит подругу продемонстрировать «сакральное действо».
Кот потянулся мордой к пене, даже усами задел. Расфыркался, отбежал.
– Диктофончик, ты балбес, – сказала Лиза.
Кот не отозвался. Если не считать за реакцию то, что он сел, отвернулся к двери и принялся вылизывать переднюю лапу.
– Как ты его назвала?
– Диктофон. Причем прикинь, я его так назвала задолго до того, как вот это вот все ведьмовство началось. Он взрослый котик, пять лет уже.
– И он же твой фамильяр? Ну, с которым толком не поболтаешь?
– Точно! Но он все равно полезный, иногда не хуже твоих феечек. Хочешь, покажу?
И, не дожидаясь Сашкиного согласия, Лиза поставила чашечку на стол и стремительно, чуть не уронив стул, метнулась к коту. Села рядом, погладила, под подбородком пощекотала.
– Диктофо-ончик, – протянула она умильно, – будь хорошим фамильярчиком, покажи гостье-ведьме, что ты у меня умеешь. Какой ты у меня талантливый, умный, замечательный котище! Ну, пожалуйста!..
Дал ли кот согласие, Саша не поняла. Ну, и ладно. Главное, что Лиза поняла: она перестала наглаживать свою зверюгу и резко постучала кулаком по полу.
– Я пока занята! Уроки доделала, читаю дополниловку по истории, – сообщил кот Лизиным голосом с восклицательными интонациями. – Дайте зубрилке дозубрить, а потом уже кормите, ага?
Саша вытаращила глаза. Кот смотрел в сторону, но все равно было ясно, что он приоткрывал пасть. А Лиза заранее обернулась к гостье, и было понятно, что она-то как раз молчит. И даже не чревовещает – в такой узкой комнате было совершенно ясно, расположен ли источник звука на полметра правее или левее. Так вот, источником звука тут однозначно был кот Диктофон.
– С ума сойти. – Саша скосила глаза на феек-кофеек. Те вольготно расселись вдоль края стола и свесили ножки, а теперь еще и аплодировали собрату-фамильяру. – Официально заявляю: я за сегодняшнее утро наудивлялась на всю оставшуюся жизнь. Теперь меня ничем не проймешь.
– Ой, не зарекайся, – покачала кудрявой головой новая подруга.
– Ой, не зарекайся, – в тон ей повторил кошак.
Всю дорогу до метро Саша пыталась унять головокружение. Вернее, вголовенеукладывание. И сложнее всего, как ни странно, было уложить в голове не коридоры-веяния-кота. Тут уж действительно – предел возможности удивляться достигнут. Трудно было поверить в ту легкость, с которой она болтала с Лизой и Амарго. Как будто бы они встретились не в таинственных кофейных коридорах, а в банальном школьном. Или даже как будто бы в Интернете.
– У меня тоже могут быть друзья, – сказала Сашка автомату-турникету в метро на Гостином Дворе.
– Я могу быть почти как все, – сказала она черному движущемуся полу – траволатору, что доставил ее из подземелья на освещенную солнцем и продуваемую всеми ветрами Беговую.
До дома она почти бежала, разве что у кофейного киоска остановилась как обычно.
– Большой… – начала говорить еще на вдохе, и дыхание сбилось.
– …латте, – закончила за нее продавщица. – Знаю, как обычно. Чего так несешься?
Она была совсем молоденькая. Постарше Сашки, конечно, но едва ли намного. Из-под капюшона черной толстовки (ну и денек – третья особа женского пола встречается, и вторая в толстовке с капюшоном!) на лоб падала светлая челка, серо-зеленые глаза смотрели внимательно и немного насмешливо. Как будто не только очередная девчонка в капюшоне, а еще одна кофейная ведьма повстречалась. Не, ну а что? Безумный день или какой?
– Домой надо, – невнятно пояснила Саша, выныривая из потока мыслей. К счастью, в кармане юбки кроме крупной купюры нашлась еще и двухсотенная бумажка. Кофе из киоска не шел ни в какое сравнение с Сашкиным домашним. Но подействовал как топливо, на котором она не только до дома долетела, но и на шестой этаж вспорхнула, не дожидаясь лифта.
Дверь оказалась незаперта. И только Сашка юркнула в прихожую, над ней навис дед Алексей. Он был высокий, сутулый и старый. Сколько девочка себя помнила, он выглядел эдакой античной развалиной. Но впечатление «развалины» было обманчивым – здоровья и энергии у старика было хоть отбавляй.
– Куда ты пропала?! – с порога обрушился на нее дед. – И без телефона! Санька, ты меня до инфаркта доведешь.
– За кофе ходила. – Саша продемонстрировала стаканчик. – Твой придурочный Серый знаешь, что сделал?
И со вкусом наябедничала, упустив разве что глюк с черепом. Вот заодно и логическое объяснение тому, что вместо варки домашнего кофейка поперлась за покупной бурдой почти к метро. Но дед только головой покачал.
– Знаю уже. Серый сам сознался. Не бойся, он к тебе больше не подойдет. Но если хочешь, я его вышвырну отсюда. И уволю заодно.
Сашка дернула плечом. Честно говоря, по сравнению с последующими событиями, история с Серым меркла, бледнела, теряла значимость. Да и в простое дедушкино обещание «он к тебе не подойдет» Сашка верила безоговорочно.
– Так и будешь у порога мяться? – насмешливо спросил вдруг дед. – Не спросишь даже, только ли из-за Серого я тебя искал?
Вот теперь-то Сашка обратила внимание на то, что одну руку дед держит за спиной.
– Ой, я даже догадаюсь зачем! – Она потопала в комнату.
Дед усмехнулся и последовал за ней. В способах побаловать любимую внучку он был верен себе, оттого предсказуем. Но радости эта предсказуемость никак не умаляла. Потому что…
– На-ка, примерь! – И в руки Саше из дедушкиных перекочевал мягкий, пухлый, как подушка, но совсем невесомый сверток.
– Ой, деда-аа… – выдохнула она, разворачивая свитер.
Вот ведь, час назад выслушивала дифирамбы дедушке и думала, что такого крутого предка как у нее, нет больше ни у кого. А он – раз! – И сам себя превзошел.
Потому что дед Леша был не просто пенсионером, строго говоря, он вообще ни на какую пенсию никогда не уходил. Он профессионально занимался весьма странным для серьезного дядьки делом – вязал. Да не какие-нибудь банальные носочки! В умеренно узких кругах он был известен как крутой дизайнер трикотажных нарядов. Многие модницы гонялись и стояли в очереди за его платьями, свитерами, шапками и прочими волшебно-красивыми (и о-о-о-чень недешевыми!) изделиями. А Сашке повезло. Она все получала вне очереди и за просто так. Правда, дед посмеивался, что на самом деле наряды ей доставались «за рекламу и пиар», потому что она с удовольствием наполняла своими фотографиями соцсети – и личную страничку, и «рабочую», где писала о кофе и назначала встречи с клиентами, жаждавшими предсказаний.
Вот и сейчас Сашка чуть о кофейных чудесах и крылато-хвостатых феях не забыла, расправляя очередное диво-дивное, вышедшее из-под ловких, совсем не стариковских дедовых рук. Пряжа объемная – чуть ли не в палец, с шерстяным запахом, но мягкая как пух. Узор из кос и шишечек-узелков как бы уплотнялся от подола к плечам, а вместо ворота была очередная толстенная коса. Ой-ой, надо мерить…
– Надо, так меряй, – снова усмехнулся дед. Видимо, последнюю фразу она выдала вслух. А может, и не только последнюю – дед едва смех сдерживал. – А я, так и быть, отвернусь. Совсем ты взрослая стала, Сашок.
Сашка стащила с себя белый свитер. Нырнула в бежево-оливковое мягкое облако. Двойной виток косы оплел плечи как живой. Рукава оказались ее любимой длины – до ямки у основания большого пальца. Да и весь свитер тоже: хочешь – носи как платье, а хочешь – с джинсами или с узкими штанами. Вот разве что с домашней юбкой до пола немного перебор с уютностью получается. Ох, ну и видок у нее был, пока она через половину Питера тащилась…
– Ой, деда! – выдохнула она, глядя в зеркало в двери шкафа. – Ты волшебник!
– Сказал бы я, что нет-нет, я только учусь, милая золушка, – как всегда со смехом в голосе отозвался дед Леша, – но только чего уж греха таить, волшебник, как есть. Не сам придумал, люди так говорят.
Саша всмотрелась в свое отражение. Цвет этот шел ей умопомрачительно, как бы добавляя зелени светло-карим глазам, оттеняя загар и придавая легкий русалочье-зеленый оттенок волосам. Не оттенок даже, а так… всего лишь намек. И вдруг в складках скинутого на стул белого свитера что-то зашевелилось. Фейки! Вот заразы мелкие! С тех пор как они вышли из кофейного коридора в комнату Лизы, фейки-кофейки сидели в Сашкиных рукавах тише мышек. А теперь им, видимо, надоело, и они решили выбраться на свободу. Хорошо, что почти сливались со свитером, и хорошо, что выбирались совершенно бесшумно. А то только дедулиного инфаркта ей не хватало.
– Да, внученька, ты у меня совсем девица взрослая. – Дед смотрел на внучку и, кажется, не заметил фей, возившихся в свитере. – Сашок, ты не смотри, что мы с твоей бабулей старые развалины. Если у тебя какие вопросы будут, обращайся, не сомневайся. С девчачьими делами к бабушке, а уж с любыми другими – ко мне. Мало ли что случится… непонятного. Или, Боже упаси, опасного. Вот как с Серым. Поняла? И посмотрел внучке прямо в глаза.
Ого, подумала Сашка, раньше как-то не обращала внимания, но глаза-то она точно от дедули унаследовала. Хотя не самый редкий цвет, конечно. Карие. Светлые, с легкой прозеленью. Вот только взгляд у деда другой – цепкий и строгий, несмотря на общую веселость характера и доброту души.
– Дедуль, а ты в волшебство веришь? – спросила она. Да уж, самый подходящий вопрос для «совсем взрослой девицы». – Не в сказочное, а такое… как сказать? Повседневное, что ли.
Дед пожевал губами – проскакивали у него иногда стариковские жесты.
– Саш, я давно на свете живу. Дольше, чем ты думаешь. И видел всякое. Например, я думаю, что ты гадаешь по-настоящему. Что бы там Серый ни говорил, ты не из шарлатанов. Иначе я не разрешил бы тебе такой ерундой заниматься.
Дед внезапно так посуровел, что Сашка капельку испугалась. Вот дела. Оказывается, ее свобода и почти вседозволенность держались на том, что ее поведение устраивало старших. Интересно, если она скажет, что только что ныряла в чашку кофе и шаталась по «кофейной сети» в компании на сто процентов одушевленных, но не на сто процентов разумных фарфоровых феечек… ее под замок не посадят? Что-то проверять не хотелось.
– Саша, с тобой что-то произошло? – совсем строго спросил дедушка. – Дело ведь не в Сером, так? Не скрывай, пожалуйста. Повторяю, жизнь странная штука, бывает в ней всякое. Расскажи лучше, вместе что-нибудь придумаем. А если заметишь что-то странное в себе самой… как вы, молодежь, говорите? Сверхспособности, да?
– А мое гадание – это не сверхспособности? – перебила Саша.
– Это способности, но думаю, еще не сверх, – смягчился дед. – Называй это талантом. Если появится что-то сверх, ты это поймешь. Вот тогда к дедушке бегом! Поняла?
– Чего же не понять? – Сашка приготовилась было выложить все как на духу, но… но что-то ее удержало. Наверное, желание разобраться в происходящем самой. Хоть чуточку, хоть капельку, но – самой.
Дед вышел из комнаты, качая головой. Наверное, давал себе обещание следить за внучкой в оба, ибо темнит девица, ох, темнит что-то.
Девица Саша же заперла дверь на защелку и запустила кофемашину, дав себе слово установить в комнате хотя бы саму простенькую электроплитку, чтобы варить кофе в гейзерной кофеварке, не выходя на кухню.
– Раствори свою тоску, – проговорила она утреннее «кофейное заклинание», – и отдай ее песку…
Феи тут же вспорхнули и завертелись, образовав колесо.
– Черный, словно ведьмы кровь, кофе будет вмиг готов…
Уютная полутьма кофейного коридора – ах, нет! Кофейного лабиринта, как сказала Лиза – поглотила Сашу. Все отступило. Обиды, страх, страх обиды… Здесь была ее стихия. Ее сила тоже была здесь. И ей еще только предстояло привыкнуть жить в своей стихии и пользоваться собственной силой. Ну что ж. Немного побудем самоучками, а потом и к таинственным Лизиным «наставникам» податься можно будет. Если они хотя бы отдаленно напоминают Лизу и Амарго, то пусть сто раз будут, как сказала подруга, «занудными». Все равно все будет просто замечательно.
Глава 4
– It`s time, smell the coffee, the coffee! – Долорес О`Риордан честно пыталась докричаться до Сашки через подушку, под которую та затолкала телефон. Получилось.
– Угу, – сказала Сашка в трубку, – в смысле, слушаю.
– Саш, ты что, спишь? – Лизин голосок звенел, как радостная пташка. Ранняя. Ранняя зараза, кошка ее побери.
– Угу, такая вот я неоригинальная, в воскресенье в полдевятого утра, чем еще заниматься?
– Ты что, самое крутое время суток!!!
В принципе Саша была согласна. Она совой-то отнюдь не была, как и жаворонком. Но если лег спать в половине шестого, то кем ты встанешь в половине девятого? Совой. Упавшей с дерева, а потому злющей и тормозной.
– Ты чего хотела-то? – Сашка прошлепала на кухню, ежась от морского ветра из вечно незакрытого балкона. Засыпала кофе в кофемолку, и Лизин ответ потонул в ее жужжании. – Чего-чего?
– От шопинга я вчера кое-как отболталась, говорю. – Лиза завопила так, что Саша подпрыгнула. – Пойдем сегодня вместе, а? Я все время по магазинам одна хожу или с мамой. Ну же, ты ведьма, и я ведьма, вместе мы… э-эээ…
– Тайный орден. – Саша пересыпала кофе в джезву. От его запаха сразу улучшилось настроение. А может, дело было в том, что ее подружка позвала болтаться по магазинам в поисках платья. – Давай, я согласна. Только деда предупрежу. Ну, и кофе выпью. Ты мне эсэмэсни, куда едем, хорошо?
В прокалившийся кофе с шипением полилась вода. Ледяная, из кувшина, который Саша специально ставила с вечера в холодильник.
– Доброе утро. – В кухню проскользнул Серый. Он обычно завтракал у себя в комнате, на кухню вообще заходил, только чтобы с балкона посмотреть на море. А тут вот, явился, с чашкой в руке, над которой поднималось и чуть завивалось в спираль легчайшее белое облачко. Прохладным утром пар над чашкой ощущается как-то по-особенному – как будто в это время суток он оживает и даже одушевляется. И живет свою коротенькую жизнь – жизнь горстки молекул, что не удержалась на поверхности горячего напитка.
Как бы собственную не сократить от такого соседства.
Саша попятилась.
– Не трону, – хмуро бросил Серый. И уселся за стол. – Угости кофейком, ведьма. А то у меня бурда растворимая. И поговорим.
– Ну-ну, вчера еще была шарлатанка. – Саша тут же вспомнила, как он скребся под дверью. – А, да, даже не «была», а «был». – После вчерашних приключений хамить человеку, едва не придушившему ее, было проще. В крайнем случае можно глотнуть кофе и провалиться в надежную бесконечность и бесконечную надежность коридоров сети.
– А вчера так и было, – беззлобно сообщил Серый. – Вчера шарлатанка, сегодня ведьма. Что произошло? Инициировалась?
У Саши, что называется, челюсть отвисла. Говорить с отвисшей челюстью было невозможно, поэтому она просто вздохнула и сняла с огня джезву, на которой как раз поднялась и пошла трещинами плотная кофейная шапочка. Еще чуть-чуть, и извергнется гейзер, заливая ландшафт из кофейной гущи. Иногда ей казалось, что за несколько секунд – от поднятия шапочки до ее разрушения ложкой бариста – крошечный кофейный мирок успевает родиться, развиться, измениться и погибнуть под потоками лавы.
Она снова вздохнула и уничтожила ландшафт той самой ложечкой. И налила кофе. В две чашки.
– Спасибо. Так расскажешь, что и как?
– Нет, – выдавила она, – с чего бы вдруг? Ты меня чуть не прибил, а я тебе сейчас все свои тайны выложу? «Л» – это у нас логика. Или ты меня пытать будешь? Если я ведьма, то ты что – инквизиция дохлая?
И со стуком поставила чашку на стол. Серый подхватил ее и усмехнулся.
– Даже не представляешь, насколько ты права.
– Представляю, – буркнула Саша. – На все сто.
– Ну, допустим, на семьдесят пять. – Он осторожно отпил обжигающий напиток. – А молока нет?
– В холодильнике. Будешь время тянуть – встану и уйду. И попробуй только меня за шею схватить!
– Да я не собираюсь. – Серый ответил это с досадой, как будто Сашка была его надоедливым пятилетним братом, который достал сильно, но врезать пока жалко. Хотя в их случае доставал все же сам Серый. – Я действительно что-то вроде инквизитора, Саша. Я – мыкарь.
– Который придет, и конец тебе? – ошарашенно спросила Сашка.
– Верно, – снова усмехнулся Серый, – потому что так положено. Правила игры.
– Слышала я уже об этой игре. – Саша покосилась на балконную дверь. Закрыть, что ли? Холодно же, а она в пижаме выперлась. Хорошо хоть не в летней, не сильно отличавшейся от купальника, а в нормальных штанах и футболке. – Другая ведьма проболталась. И сказала, что пусть про игру те рассказывают, кто в ней лучше разбирается. Ты – лучше? Вот и рассказывай.
– Ничего себе, Саша! Вот я всегда говорил Алексею, что такие скромные девочки-овечки, как ты, на самом деле самые наглые хищные козы. Ой, я так боюсь, так стесняюсь, что глазки поднять не решаюсь. Ой, я так тоскую по общению, протяните мне руку дружбы кто-нибудь… Хрясь!!! Ам-ам-ам! Пообедала.
– Сам ты хищная коза! Да ну тебя, я пошла!
– Стой-стой-стой. Да что ты за ребенок такой! Ремня бы тебе… Ой, молчу-молчу. Вернее, рассказываю-рассказываю. Значит так. Без шуток. Столько же времени, сколько в мире живут более-менее разумные люди, в мире идет вой… игра.
– Война?
– Не, это я так… это мое личное, извини. Игра идет. И все мы – фигуры в этой игре. Могущественные существа и разменные монеты.
– Серый… Это пафосно и даже красиво, но как-то бестолково. Мир, конечно, театр, и все мы в нем актеры, я не спорю. Но, может, по существу? Между кем и кем? Кто играет?
Серый на секунду задумался. А когда снова заговорил, ни пафоса, ни насмешки, ни снисходительности в его голосе не звучало.
– Жизнь и Смерть, – просто сказал он.
Сашка растерялась. От этой простой, проще некуда, фразы, кухня словно враз выстыла и покрылась сосульками.
– Н-но как? – Кураж слетел, она вцепилась в чашку, как в спасательный круг… маленький такой кружочек, пытаясь охватить ее как можно плотнее, чтобы побольше тепла от кофе передалось рукам. – Все живое в конце концов умрет. Но люди же… рождаются. Живут. Потом опять умирают. Не понимаю. Смерть пытается всех убить, что ли? Ой, ну вот скажешь такое вслух и понимаешь, что чушь какая-то.
– Чушь, конечно. Но, следует отдать тебе должное, твои рассуждения идут в верном направлении. Разумеется, Жизнь не пытается остановить Смерть. А Смерти не нужна куча трупов. Рано или поздно она и так всех получит. Они разыгрывают помыслы человечества. Чье крыло накроет твой город на ближайшие годы. О жизни или о смерти будут помышлять люди? Что они будут желать себе и другим? Понимаешь?
– Не очень, – честно призналась Саша. – Можно на примере?
– На примере… представь себе маленький городок. Не такой как в России, где «маленький» – это двести тысяч жителей. Пусть это будет какая-нибудь Италия. И в городке живет десять тысяч человек. И на эти десять тысяч – одна больница, три врача. И у одного из врачей на операции умирает пациент. А у него жена и пятеро взрослых детей. На некоторое время их помыслы будут направлены в сторону смерти. Например, глуховатый сосед говорит вдове: «Ах, Джулия, я так тебе сочувствую». Она его благодарит, но у самой нет-нет, да мелькнет мысль, вроде «лучше бы ты умер вместо моего мужа». При этом наша синьора Джулия человек хороший. Поэтому, увидев, что на соседа несется машина, она закричит, предупредит, оттолкнет… Но если перед этим на нее набрел кофейный ведьмак, да поиграл с ее веяниями, да направил ее помыслы в сторону смерти… Тогда она может крикнуть не слишком громко, и глуховатый сосед не услышит. Или подбежит, когда будет поздно. Понимаешь? Такие мелочи порой отделяют обычных хороших людей от убийц, страшно подумать. О, Саша, ты нахмурилась. Продолжать?
– Угу, только я знаю, о чем ты… продолжишь. У нашего покойного пациента еще пятеро взрослых детей. Так?
– Верно! И один из них работает, допустим, воспитателем в детском саду. А детишки вечно лезут куда не следует, уж точно раз в день кто-нибудь да рискует свернуть себе шею.
– Ой! – Сашка подтянула к груди колени, чем, кажется, еще больше воодушевила Серого.
– Вот именно, что «ой!». Представляешь, куда будут направлены помыслы матери, у которой погиб ребенок?
– Или дедушки. Или бабушки, – насупилась Сашка. – Ой, не обращай внимания, это мои тараканы. Да, я тебя поняла. Неужели так легко заставить одного хорошего человека убить другого?
– Если ты ведьма, то – да. А самое ужасное, что человек, совершивший такое, в большинстве случаев даже не понимает, что он что-то совершил. То есть человек может понимать, что он не успел, не удержал, не поймал. Вероятно, чувствовать свою вину, переживать, мучиться… а нашему ведьмаку только того и надо, он нет-нет да вмешивается, все больше погружая несчастного помыслами в Смерть… При этом не забудет и несчастную мать, особенно если она окажется кофеманкой. А ты помнишь, что мы говорим об Италии? О, она окажется кофеманкой!
– Это называется цепная реакция, – хмуро сказала Саша. – Кошмар какой.
Серый поставил свою чашечку на стол. Оказывается, он уже почти допил кофе. Он пытливо всмотрелся в Сашу, словно решая, стоит ли рассказывать дальше. Очевидно, решил, что стоит.
– Среди тех, кого «зацепило» этой самой реакцией, может попасться психопатическая личность, которой малюсенького толчка не хватает, чтобы из человека со странностями превратиться в маньяка. Или, как вариант, такого малюсенького толчка не хватало потенциальному Адольфу Гитлеру. Хотя нет. Диктатором в наш век стать сложно. Но зато относительно легко стать террористом. Понимаешь, Саша?
Саша понимала. Она отвернулась от Серого и смотрела в окно. За окном чего только не происходило. То есть опадали молоденькие клены в новом парке, билось о камни прохладное сине-серое море (залив!), взметалась в небо зеркально-стальная «ракета» Лахта-центра. Но также где-то очень далеко, но в то же время и бесконечно близко взрывались бомбы. Умирали дети. Гибли взрослые. И помыслы их близких поворачивались к Смерти. И ее тень простиралась уже почти над всем миром.
– Мы должны их остановить. – Вообще-то она хотела спросить, но получилось утверждение. – Неужели кто-то может выбрать не сторону добра, а другую?
– Нет, ты путаешь, Саша! – Серый погрозил пальцем, а второй рукой нервно забарабанил по столу. – Нет стороны добра и стороны зла. Потому что все в мире делится не так. Все на свете, ведьмочка, делится не на добро и зло. Не на своих и чужих. Не на правых и неправых. Только на Живое и Мертвое. Меняя веяния чувств в кофейном потоке, ты меняешь помыслы человека. Но ты не можешь сделать никого счастливее, удачливее или здоровее. Только сместить фокус с Жизни на Смерть. Или наоборот.
– Конечно наоборот! – Сашка хлопнула по столу ладонью. – Поверить не могу, что кто-то делает пакости незнакомым людям. Ну, или знакомым, неважно…
Серый задумчиво поглядел мимо Саши. Тоже на залив, наверное.
– Все люди разные. Ведьма входит в Сеть такой, какой она является. Со всеми своими радостями и печалями. Обидами, поражениями, переживаниями. Невозможно понять, почему ведьма делает тот или иной выбор. Но, несомненно, она делает его сама, без принуждения, каждый раз меняя веяние. Это странно, но бесконечное множество волевых свободных решений делает вас пешками в этой игре. Знаешь, что, дойдя до противоположного края доски, пешка становится королевой? В шахматы играешь?
– Не играю. Но «Алису в Зазеркалье» читала. – Саша допила кофе и пошла варить следующую порцию.
– И мне тоже. – Серый поднял пустую чашку. При его облике ролевика-толкиниста это выглядело так, будто он сейчас как треснет ею по столу! «Хозяин, еще кружку твоего доброго эля!». – Слушай, как ты можешь просто кофе пить и ничего не есть? Давай-ка бутербродов каких наделай, а я сейчас!
Серый подскочил с табурета и исчез. Ровно на время помола, насыпания и прокаливания кофе. Вернулся, как раз когда ледяная вода с шипением вливалась в раскаленную джезву. Притащил круглую жестяную коробку без крышки.
– Финики, – сообщил он, – вернее, не только они. Тут смесь вяленых фруктов. Бананы вот вижу, папайю. Мало съедаешь, быстро насыщаешься. И вкусно. Но бутеры все равно сделай.
– Я могу хлеб достать. – Саша, не отрывая взгляда от кофе, открыла холодильник, нашарила там пакет с батоном, – еще есть масло, сыр, колбаса. Стандартный набор. Все резаное. А бутер ты себе сам собирай.
С тех пор как бабушку приковала к постели какая-то непонятная Сашке болячка, они с дедом вели хозяйство сами. Ну, как вели… Еду в основном заказывали готовую, уборщиков для кухни, гостиной и студии дед с Серым наняли через агентство. Саше в качестве сектора домашнего хозяйства досталась стирка. При наличии машинки-автомата, будем честны, не Золушкина нагрузка.
А Серый тем временем продолжал:
– Так вот! Все ведьмы и ведьмаки – пешки на доске. Тактика игры – менять помыслы людей в выбранную сторону. Каждое изменение продвигает пешку ближе и ближе к королевской короне.
Саша задумчиво откусила бутерброд.
– А что будет, когда пешка станет королевой?
Серый проглотил свой бутер, закинул в рот финик и глотнул кофе. Бр-р, ну как можно так с чудодейственным напитком? Смешивать его с какой-то несчастной колбасой… Сама она глотнула воды, чтобы перебить вкус еды, и только потом отпила из своей чашки.
– А этого никто не знает. – Серый скривился то ли от своих мыслей, то ли от привкуса колбасы в кофе. – Потому что пока еще ни одна ведьма не доходила до конца. Потому что когда баланс слишком смещается, неважно, в какую сторону, к ведьме приходит мыкарь. Считай, что в этом шахматном наборе есть дополнительная фигура.
– Как «пройдоха» в «Гарри Поттере»! – вспомнила Саша.
– Ого, ты даже книги читаешь. А я думал, только кофе глотаешь и в интернете сидишь.
– Нет, я еще в школу хожу, домашку делаю и даже зубы чищу. – Сашка не стала уточнять, что «Гарри Поттера» она прочитала именно в Интернете. Разве что не у «пиратов», а по-честному, заплатив за электронные книжечки. – Так что там с дополнительной фигурой?
– Хм… Мне самому приятно думать, что мыкари не принадлежат ни одному из игроков. Мы не на стороне Жизни, не на стороне Смерти. Наше дело – сохранять баланс. Чтобы как минимум обошлось без войны, геноцидов и суицидов. В той мере, в которой все это зависит от измененных помыслов людей. Неважно, на чьей стороне играла ведьма. Если перешла некоторую черту – конец. Причем, где находится твоя черта, никому, включая тебя, знать не дано.
– Нормальное дело! Мыкари должны поддерживать Жизнь! И выщелкивать тех ведьм, что заигрались на стороне Смерти, неужели не ясно!
Серый шумно выдохнул и принялся стягивать свои длиннющие лохмы резинкой в хвост.
– Это тебе ясно, потому что ты пока еще наивно разделяешь мир на добро и зло. Наше же дело – поддержать равновесие. К тому же… с Жизнью тоже не все просто. Но об этом потом, пока просто уясни для себя, что Жизнь не равна добру, Смерть не равна злу. Ну же, Саша, где послушная покладистая девочка, когда она так нужна?
Послушная, покладистая, ну, или какая уж была, девочка Саша застыла на табурете ледяным изваянием. Ей стало холодно где-то глубоко внутри.
– Серый… – промямлила она наконец, – до меня дошло… ты же убийца. Ты людей убиваешь. Черт… Помогите!!!
На пути к двери в коридор расположился убийца, потому Сашка, роняя табурет, метнулась к окну. На что надеялась – непонятно. Серый сцапал ее за долю секунды, силком усадил обратно на табурет.
– Ты чего орешь? – спросил он, будто причины для этого в упор не видел. – Ладно, дед кино в наушниках смотрит. Ты бабушку до смерти перепугать хочешь? Сиди и слушай, прекрати мне тут принцессу врубать. Нравится тебе или нет, но я – мыкарь. И нравится ли мне им быть, никого не интересует. Все равно что медведю посылать запрос в мироздание – а сделай меня лошадью, опостылело быть медведем. Если хочешь знать, мне от этого каждый миг мерзко. Знаешь, почему название такое?
– М-медведь?
– Мыкарь!
– П-почему? – Сашка почувствовала, что губы ее мелко дрожат. От пережитого пару секунд назад испуга в голове словно что-то лопнуло, и из глубины до черепной коробки и до глазных яблок разлилась боль.
– Потому что мы не живем, а только горе мыкаем, – бросил, как выплюнул, Серый. – Не вздумай в обморок тут упасть. Давай-ка еще кофе нам свари.
– Сам с непривычки в обморок не свались. – Голова болеть не перестала, но способность соображать к Саше вернулась очень быстро. – Ты обойдешься, а себе я сварю. В термос налью и с собой захвачу.
– Ну, давай, если это тебя примирит с реальностью. Так вот, моя вина, мои муки совести, как следует из слова «мои», – не твои. Но некоторое извинение своему существованию я нахожу вот в чем. Ты в курсе, сколько времени люди повально пьют кофе? Так, чтобы задумываться над чашкой, вдыхать аромат, мысленно сообщать ему некоторую магичность?
– Догадываюсь… примерно с семнадцатого века. Тогда в Англии женщины даже петиции писали, просили запретить кофейни. Чтобы мужья там не пропадали целыми вечерами.
– В точку. Незадолго до этого именно из Англии потянулись первые кофейные коридоры. Но если новые сети возникают, то логично предположить, что старые могут разрушиться? Причинно-следственной связи тут нет, просто как факт. Исчезли же, например, сети золотоделов, хлебников, кого только не было. Считай, отыгранные фигуры, которые убраны с доски. Но иногда они возвращаются.
– В смысле? – Саша занялась кофе, чтобы не чувствовать себя совсем уж тупицей.
– Помаявшись в пустоте, что наступает после жизни, духи самых сильных ведьм или ведьмаков могут прорваться в мир живых. И тут начинается самое страшное. Они рвутся вновь вступить в игру. И, странным образом, им удается это сделать и без собственных сетей. Захватить тело и разум ведьмы, подчинить ее волю, отобрать жизнь и силу у другой ведьмы – такие твари способны на все. И на чьей бы стороне они ни играли, поверь мне, трупами будет покрыто все.
– Зачем им снова играть? Жили бы себе и жили. – От привычного ритуала варки кофе Саше стало легче. Наверное, не только из предметов получаются талисманы, но и из действий тоже.
– Никогда не спрашивал, – ощерился Серый. – Вышибал их обратно в Небытие, пока они слишком много людей не уничтожили.
– И что, тебя даже не арестовали?
– О чем ты? Я убиваю ведьм и тварей в коридорах. Мыкари настолько вправе это делать, что могут ходить по чужим сетям. Это роднит нас с выходцами из Небытия. Ты вообще соображаешь, что я пытаюсь до тебя донести? Беглец из Небытия. Охотник на ведьм, Саша! Не такой, как я, а голодный, бездушный и плевать хотевший на все, кроме собственного голода. Голода по ведьмовской силе и по игре. Такая тварь сейчас разгуливает по твоему городу. И я вчера испугался, что вместо тебя – не ты. Я очень рад, что ошибся. И теперь я тебя одну не оставлю. Ну, или, во всяком случае, из дома не выпущу. Если у тебя на сегодня планы были, они поменялись.
Ну и что тут скажешь? Ой, да какая разница? Серого не переубедить, с Серым не справиться. Но, в самом деле, в торговом центре посреди Питера, где полно людей, охрана и камеры – что ей может грозить? Даже по дороге, куда ни сунься, обязательно в объектив попадешь. Вряд ли какой-то сумасшедший кинется на Сашку, чтобы завладеть ее силой и жизнью. Мы живем, конечно, в опасном мире. Но если ходить по освещенным многолюдным местам в светлое время суток – вероятность ощутить его опасность на себе снижается в разы. К тому же в кои-то веки Сашку ждала подруга. Если бы Лиза ждала ее, сидя на чаше весов-балансира, то, несмотря на свою миниатюрность, перевесила бы любой груз на противоположной чаше. Поэтому Саша поступила по-умному.
– Тогда я твои бредни слушать не буду, – сообщила она. – Пойду к себе кофе пить и хотя бы по «Скайпу» трещать. Надеюсь, по «Скайпу» меня не убьют?
– Надеюсь, – настороженно ответил Серый. Похоже, не поверил ни капельки, но препятствий чинить не стал.
Вместо «Скайпа» Сашка включила музыку. На случай если Серый решит подслушать, о чем она там с подружкой болтает. Музыка прекрасно заглушила поскрипывание дверцы шкафа. Так, что там у нас?
Саша вытащила свое любимое платье, разумеется, дедушкиного производства. Оно представляло собой трубу с прорезями для рук и громадным воротником-стойкой, начинавшимся прямо от плеч. Дед связал его не просто из нитей, а из объемной и легкой пряжи для валяния. Сашка просто пищала от сочетания толстого трикотажа и собственных тонюсеньких, беззащитных рук. К черно-серому платью прекрасно подходили грубые ботинки, высотой почти до колена. Но все же ботинки, а не сапоги. До сих пор она их надевала только для фотографий.
Серый наверняка кинется «на перехват», поэтому пальто из шкафа в прихожей взять не удастся. Но можно же надеть куртку. Легкий пуховичок смиренно ждал в уголке, когда же погода испортится настолько, что настанет его время. Сойдет. А в магазине его можно будет просто в рюкзак запрятать.
По волосам расческой, по губам – блеском. В сумку – термос с кофе. Кофейная ведьма к выходу готова. Саша выключила музыку и прислушалась. В коридоре было тихо. Ни движения, ни вздоха, ни звука, с которым человек может переминаться с ноги на ногу, стоя на ламинате. Самому человеку не слышно, но вообще-то звук есть. И присутствие выдает.
Так вот, в коридоре звуков не было, наверное, Серый все же поверил, что Сашка засела в своей комнате.
Интересно, почему этот грозный-великий-ужасный мыкарь не подумал, что она ушла к себе с термосом кофе, а значит, может из комнаты в Сеть отправиться? Там же, наверное, гораздо опаснее, чем в повседневности. О, точно! Он потащился в кофейный коридор. А значит, коридор квартиры свободен.
Сашка, на всякий случай на цыпочках, проскользнула к входной двери, повернула защелку и вышла из квартиры.
– А… аааа!..
Никуда она не вышла. Крепкая рука в джинсовом рукаве поймала ее шею в борцовский захват. Не до удушья, но до невозможности вырваться.
– Так и знал, что ничего до тебя не дошло, – прошипел ей в ухо Серый. – Ну, раз так, то я тебе…
И тут в прихожей прямо воздух зазвенел. Фейки-кофейки, о которых Сашка с утра и не вспомнила, вылетели из ее сумки и как грозная эскадрилья кинулись на Серого, целясь ему в лицо.
– Фамильяры, – прошипел он, уворачиваясь. – Да я вас…
И вскинул незанятую Сашкиной шеей руку. Что он делал, она не видела, но боевые феечки посыпались на пол, как спелые груши с дерева.
– Все, вы меня вынудили…
Свободная рука Серого вдруг ткнула Саше в губы краем какого-то стакана или чашки. Он что, прямо не выпуская чашки из руки, Сашку перехватил и феек оглушил? Ой, мамочки…
– Пей, – коротко скомандовал Серый, и она послушно глотнула. Попробуй-ка не быть послушной в такой ситуации… в чашке оказался кофе. Стылый до безобразия, зато ее собственный. Сама же утром варила. Серый с противным всхлюпом допил остатки. – Прогуляемся по кофейным коридорам.
И без всякого кольца из летающих феечек, без вспышки или хлопка, следующий шаг он сделал уже по плиткам кофейного коридора, толкая перед собой вырывающуюся Сашку.
Глава 5
Если бы Саша читала о происходящем в книге, то там наверняка было бы написано, что «кофейные коридоры сегодня не казались ей такими безопасными как обычно». Эта фраза ее насмешила бы – да уж, когда недружелюбно настроенный психованный тип тащит тебя волоком за шею, никакая, совсем-совсем никакая локация безопасной не покажется. Потому что она таковой не будет.
Разум цеплялся за отвлеченные мысли, чтобы хозяйка с него не соскочила со страха, это точно. И чтобы ум за него не заходил. Тоже с перепугу.
– Сбежать не пытайся, – сказал Серый, выпуская Сашу. – Ты, похоже, решила, что я с тобой шутки шучу. Так пойдем, посмотришь. Оценишь, так сказать, шутки моего юмора.
И поволок девчонку в неведомом ей, зато прекрасно ведомом ему самому направлении. Волей-неволей ей пришлось переступать ногами. Ремень сумки, так и висящей на плече, натянулся, что тоже комфорта не добавило. Захват Серого не был удушающим, но парень тащил ее так решительно, что Сашка ни на секунду не усомнилась – упрется, тут же пинка получит. А пинка не хотелось.
Через несколько шагов Саша вдруг поняла, что по ее ноге возле коленки кто-то пытается вскарабкаться на подол платья. Паучок или что-то в этом роде. Ох, да какой там к черту паучок! Феи! Умницы-фамильяры, хоть и получили от мыкаря по первое число, не оставили хозяйку. Практически бесполезные фарфоровые крошки сейчас показались Саше незыблемой и непоколебимой почвой под ногами, опорой и поддержкой. Стоп… а почему это они бесполезны?
Сашка засопела, кое-как взглянула вниз. Все три малышки, колыхая хвостиками и трепеща крылышками, висели на подоле ее вязаного платья. Выше не лезли, чтобы мыкарю не подвернуться под горячую руку.
– Ли…за… – прохрипела Сашка, – Ли…за. Я в беде.
На что она надеялась? В нормальной ситуации ей бы просто в голову не пришло таким способом отправлять сообщения, тем более звать на помощь. Но ведь в нормальной ситуации на помощь обычно вообще не зовут. А еще в норме бытия невозможно так сосредоточиться.
Страх – самая сильная мотивация. Он заставил Сашкин разум сжаться и заостриться до состояния иглы. И эта игла словно прошила то невеликое пространство, отделявшее Сашины мысли, от ментального трио ее фамильяров.
«Лиза!» – мысленно прокричала Сашка. – «Я в беде».
Фейки-кофейки уловили ее призыв. Они тут же уменьшились, сорвались с подола и понеслись прочь.
Ох, что же я делаю, запоздало подумала Саша. Я же Лизку подставлю.
«Не ходи сама! Зови старших!».
Ох, мало шансов на то, что вот это последнее сообщение феи подхватили так же, как и первое. А каких «старших» Лизка сможет позвать? Мозги от страха в одном месте обостряются, зато в другом – затупляются до безнадежности…
– Что ты возишься? – Серый перехватил ее за воротник куртки и встряхнул. – Почти пришли. Шевели ногами.
– Д-давай я сама. – Саша привычно смирилась с неизбежным. Лиза либо придет на помощь, либо нет. А Серый уже тут. И Сашка тут. Куда она денется от превосходящего ее в силе, скорости и, уж несомненно, ведьмачьих навыках, мыкаря? Никуда. Значит, он – неизбежен. – я не убегу, даже пытаться не буду. Ой!..
Чуть было не нарушила едва данное обещание. Серый тут же выпустил ее, будто только и ждал, когда она попросит. Сашка неловко переступила в высоченных, фиксирующих ногу от лодыжки до колена, ботинищах и обернулась к своему мучителю.
Ойкнула она больше от удивления, нежели от испуга. Да и удивление носило скорее окраску «я так и знала», нежели «ой, никогда бы не подумала!».
В кофейных коридорах менялось всё, и менялись все. Исключением из этого правила мыкарь не являлся. И его «коридорный» облик Сашке был знаком. Увы, близко.
Вот только сейчас, в отличие от вчерашнего утра, перед Сашкиными глазами не плыли черные пятна удушья. И она смогла нормально рассмотреть Серого, ничего не списывая на глюк.
Он действительно выглядел скелетом. Весь, целиком. И скелет этот был не человеческим. Не совсем человеческим… Каким? Вернее, чьим? Школьный курс биологии тут бы не помог. К тому же, откровенно говоря, Сашка биологию проходила очень-очень мимо и поодаль. ЕГЭ по этому предмету в ее планах не значился. Ой, да хоть бы трижды значился! Программа не включала антропоморфных птиц. Череп твари… мыкаря… Серого был явно птичьим, только без клюва. И передние конечности смахивали не столько на руки, сколько на крылья. Хотя запястья, лучевые косточки и пальцы там тоже имелись. Кажется.
Эти пальцы-косточки шевелились. «Будто жили собственной жизнью», было бы написано в книге. Если бы это была книга, а не чертова реальность. Хоть и кофейная.
Сейчас кофейные потоки казались не потоками, а струнами. И костяные пальцы перебирали их чутко, но спокойно.
Сейчас крылато-скелетистый мыкарь был музыкантом. В своем праве – играть свою музыку.
Сашка действительно услышала, как потоки-струны отзываются на перебор тревожной и манящей мелодией. Услышала не ушами, а каждой клеточкой тела, порой кожи, волоском… даже белым фарфоровым хвостиком. И каждая клеточка ее фарфорового, но, несомненно, живого тела потянулась к источнику неслышимой, но тоже, вне всякого сомнения, реальной мелодии. Как бабочка на огонь. Не в силах противостоять притягательности смер…
Опомнись! Приказала Сашка сама себе. Опомнись и спасайся! Если Лиза вот прямо сейчас не бродит по коридорам, то феи ее не найдут. И помощи не будет. А если найдут, то как бы еще хуже не стало.
Смысла бежать, наверное, не было. Но очень хотелось. Сашка не рванула с воплями куда глаза глядят только потому, что коленки подозрительно обмякли. А ниже них ноги словно водой наполнились – не передвинешь толком. Сашка услышала всхлип и поняла, что это был ее собственный. Позорный, трусливый, сдавленный всхлип. Спроси ее кто-нибудь, почему ей стало настолько страшно, вряд ли смогла бы ответить. Наверное, осознала не только и не столько неотвратимость присутствия мыкаря, сколько неотвратимость смерти, которую он нес, в которую он заманивал. Сашка ощутила это каждой каплей крови, давно почерневшей от кофе. Перед ней стояла сама ведьмова смерть.
Смотреть на Серого в таком обличье Саше оказалось не по зубам. Ну, или не по глазам… Она зажмурилась. Веяния вспыхнули вокруг нее. Звезды, кубы, многогранники… и все они подчинялись неслышимой музыке. Влекомые кофейными потоками, веяния чуть-чуть отклонялись от своего обычного курса в сторону мыкаря. Маяком среди взволновавшегося кофейного моря скелет человекоптицы сиял белым, ярче любого веяния. Какая разница, подняты твои веки или опущены? Нельзя перестать видеть смерть, всего лишь закрыв глаза. Даже если нутром чуешь, что сегодня ведьмова смерть – не твоя.
– Открой глаза, Саша, – прозвучал новый голос. Вернее, он только на первых звуках показался новым. Своего имени в данном исполнении Сашка не слышала, но другие слова и фразы – да, совершенно точно. Вот только где и когда? А обладательница голоса обратилась к мыкарю грустно и с укоризной: – Зачем ты пугаешь девочку?..
И замялась, словно споткнувшись об имя «Серый».
– Никто тут не мучается кроме меня, – неожиданно сварливо, с настоящим птичьим приклекотом отозвался тот. – Даже ты…
– Ой ли? – Теперь в грустном голосе прошелестела легкая насмешка, тоже совсем невеселая, усталая какая-то. Сашка замотала головой. Чертовы веки прямо разлипаться не хотели. К волевому усилию поднять их пришлось добавить еще одно – чисто физическое.
Тонкая, стеклянно-прозрачная фигура принадлежала взрослой женщине. Высокой – покрупнее Саши, но помельче Мыкаря. Другой информации эта живая статуэтка не предоставляла. Только тусклый свет кофейных коридоров поигрывал на ее гранях – именно гранях, не изгибах и не округлостях.
– Будто сама не знаешь. – Серый ненадолго растерял свою жуткость и грозность, Сашка готова была поклясться, что «во плоти» он бы наморщил нос, как мелкий пацаненок, и даже шмыгнул бы. Но тут – не тут-то было. – Будто для меня есть разница, тебя или себя я выкину в Небытие.
– О, для меня есть. – По звуку голоса Саша поняла, что у стеклянной женщины дрожат губы. – Хотя бы потому, что я-то прекрасно знаю, кого…
– Прости… нет на то моей воли, – выдавил мыкарь. Здесь, в коридорах, ни у кого не было лица, не было и выражения лица. Поэтому голоса говорили куда больше, чем в обыденной реальности. И голос мыкаря сейчас был голосом плачущего человека. – Пришел тот миг, когда мое право сильнее моей воли. Я не хочу забирать твою жизнь, ведьма. Но ты слишком долго играла на одной стороне. Ты нарушила баланс. И я пришел за тобой.
– И ее притащил, – стеклянная кивнула на Сашку. – Зачем? Зачем девочке смотреть на это? Думаешь, заставишь ее балансировать? Толкать людей сегодня к жизни, завтра к смерти? Не выйдет, милый. Не выйдет. Не так мы выбираем, на чьей стороне играть. Ну… думаю, плакать бесполезно. Взывать. Напоминать, как долго я была… с тобой. В твоих поисках…
И тут до Сашки махом, залпом, ведром воды на голову дошло, что же тут происходит.
– В поисках! – Она услышала свой почти что крик. – В поисках! Ну конечно! Это были вы. У меня… да вчера же. Я вам гадала! А потом… Но как? Я не знала… Но я же наврала насчет поиска! Вернее, не наврала, потому что все чего-то ищут. И долгая жизнь…
– Тоже наврала, – снисходительно кивнула стеклянная. Она казалась расслабившейся и смирившейся. Наверное, чувствовала то же, что Саша, минуту назад. Смягчившиеся колени, оводяневшие и отяжелевшие ноги. – Но это не твоя вина. Я просто хотела понять, ведьма ли ты. И поняла. Вчера – нет. Сегодня – да. Инициация. Как она произошла?
– Это я, – сквозь зубы ответил мыкарь. – Мне на секунду показалось, что она – тот, кого мы ищем. Беглец из Небытия. Я ошибся. И напугал ее. Она полыхнула эмоциями, и вот из потенциальной ведьмы стала реальной.
– А значит, однажды ты придешь и за ней, – стеклянная усмехнулась. – Я бы, пожалуй, посмотрела. Но не выйдет.
– Что это значит? – Сашка давным-давно поняла, что это значит. Просто тупо, иррационально, безосновательно надеялась: вдруг сейчас скажут, что поняла она неправильно.
– Я заберу ее жизнь. – Мыкарь кивнул на стеклянную женщину. – Здесь и сейчас. Я настолько в своем праве, Саша, что нет сил держаться и тянуть дольше, чем я уже затянул. А ты смотри. Смотри и осознавай. Однажды так будет и с тобой, если ты не найдешь в себе сил противиться самой себе.
– Не смей! Урод, скотина!!! – Сашка почувствовала, что ноги ее обрели прежнюю легкость и небывалую прежде прыть. Она забыла про ужас, внушаемый мыкарем. Спринтерским рывком преодолела небольшое, разделявшее их расстояние и кинулась на него с кулаками: – Отвали от нее! – На кости человекоптицы посыпался град ударов. Сашка чуть не взвыла от ощущения собственной слабосильности и заорала, обращаясь уже к стеклянной: – Что стоишь? Убегай! Убирайся! ПРО-О-ОЧЬ!
Что в это время происходило в Сашиной голове, она бы в жизни не описала. Да и не понимала. Просто что-то такое, горячее и крошечное, искрой взвилось в поднебесье ее разума и взорвалось там салютом… ядерным взрывом. И она могла только орать и бесполезно бить стеной стоявшего перед ней мыкаря. Потому что так нельзя! Это было, черт побери, неправильно!
А потом она поняла, что висит в воздухе и молотит воздух. Мыкарь же держал ее за шиворот. И высоко – во всю нечеловеческую длину своей полуптичьей передней конечности – поднимал над клетчатым полом коридора.
– Давай еще раз объясню. – Он встряхнул Сашку как щенка или котенка. Голос его звучал до странного миролюбиво. И все же было понятно, что слова даются ему с трудом. – Она, – он кивнул в сторону замершей стеклянной женщины, – кофейная ведьма, которая заигралась на стороне жизни. Слишком много помыслов повернула в соответствующую сторону. Баланс нарушен. И ее жизнь ей больше не принадлежит. Но и мне она не принадлежит. Я лишь имею право на нее. Убрать ведьму, нарушившую баланс из Бытия в Небытия. Это не мое желание. Это право, в его чистейшей, высочайшей концентрации. Там, где право и обязанность сливаются в одну точку. В непреодолимость. Я не могу не забрать ее жизнь. Она не может уйти. Она. Нарушила. Баланс. А ты, Саша, стой, смотри. И не нарушай.
С этими словами он без размаха, без напряжения отшвырнул Сашку прочь. Она брякнулась на коленки. Неловко, неумело. Умение группироваться ее сильной стороной отродясь не было. Больно, черт, как же больно. Прямо хоть по полу распластывайся и скули. А нельзя. И смотреть, как перед тобой человека убивают, – тоже нельзя.
Она поднялась, смахивая слезы с глаз и глотая, задавливая рыдания.
И осеклась.
Между мыкарем и его прозрачной хрупкой жертвой происходило… нечто. Нечто, чему она не могла подобрать названия. То ли в силу жизненного опыта ей словарного запаса не хватало, то ли в человеческом языке названий для таких процессов изначально не было.
Мыкарь снова вскинул руки. Он вновь играл на невидимых струнах. Во всяком случае, пространство отзывалось той же странной, тревожно-манящей мелодией, что несколько минут назад. И было очевидно, что он пытается замедлить бег этой музыки. Еще секунду, еще и еще…
Он не отрываясь смотрел на стеклянную.
Струны оказались нитями. Неявными, но явно существующими. Взрослая кофейная ведьма сейчас была марионеткой на нитях, нотой, скользящей по струнам и ладам. Звуком, который вот-вот смолкнет. Который уже тает, затихая…
– Сколько в мире мыкарей. – Горький голос погибающей ведьмы не нарушил ни мелодии, ни тишины, которые парадоксально, но неоспоримо соседствовали в кофейном коридоре. – Десятка два. Почему этим оказался ты?
– Не мне решать, – ответил мыкарь, – прости. Прости меня. И не смотри мне в глаза.
– А если нет? Не прощу. Не отвернусь. Хоть такую-то радость я могу себе позволить… напоследок…
А что было потом, Саша не увидела, потому что перекипевший разум отказался отражать и фиксировать такую реальность. И она ухнула в глухой тяжелый обморок, как в кофейную гущу. Последним ощущением ее стало удивление. Обморочная гуща пахла шоколадом. И запах его стал плотнее и слаще, когда она открыла глаза. Щеки горели.
– Прости, опоздали, – виновато сообщил Амарго. – И еще раз прости, я тебе по лицу заехал. Ну… обморок такая штука… а в коридорах мало способов реанимировать ведьму, которая в мертвую царевну сыграть решила. Целовать тебя без сознания – только обламываться.
– Цело… что?… – Сашка поняла, что сидит, привалившись к стене. Из-за трубовидной формы коридора перехода между полом и стеной не было. Сидеть, опираясь о вогнутую «стену» было сплошным удовольствием. Да только никаких удовольствий она себе позволить не могла. Сашка стряхнула руки Амарго со своих, машинально удивилась тому, что никаких шоколадных клякс на ней не осталось. Да и вообще ощущение было такое, что вот эта живая шоколадная скульптура прикасается к ней через фантик. Сашка рывком поднялась на ноги, ойкнула от накатившего головокружения, споткнулась о собственную сумку, валявшуюся тут же под ногами, и оперлась рукой о стену. – Вы помешали мыкарю? Она… ее спасли? Кто-то пришел кроме вас?
– Нет, Саш. – Лиза шмыгнула носом и поддержала шатавшуюся подругу. – Только мы двое. Больше никого поблизости не было. А если бы и были, никто бы не полез наперерез мыкарю. В смысле, пока ты не нарушил баланс, никто тебе не запретит с ним подраться. Но на всякий случай, все… ну… себя берегут, не нарываются.
– А Галине ничем уже не помочь. – Амарго разом растерял свою дурашливость. – Можем мыкаря за руки хватать, можем на него стену обрушить. Бесполезняк.
– Или просто тоже… не нарываетесь. – Внутри стало горько, как от подгоревшего черного кофе.
– А вот этого не надо. – Амарго сказал это резко и как-то очень по-взрослому. – Мыкарь – не убийца. Во всяком случае, не тот убийца, которого можно остановить, если как следует напрячься. Нет. Он… смерть. Можешь ты, Саша, помешать смерти наступить? Нет? Но не потому что ты не нарываешься. Потому что это невозможно.
Сашка убито молчала. Феечки, которые, оказывается, все это время кружились неподалеку, робко приблизились.
Амарго всмотрелся ей в лицо. Ей показалось, что по щекам у нее потекло какао от этого взгляда. Только, собственно, какао там было процентов девяносто. А сахара не было вовсе. Горечь, горечь, горечь…
– Мыкарь может по полу кататься, просить «нет, нет, пожалуйста, не надо, я не хочу убивать». Бесполезно. Даже маньяк может удержаться, если мотивация достаточно сильная. А он не может. Он даже не стихия. Стихиям можно противостоять. Ему – нет. Другое дело, что когда он… в своем праве, то у него можно череп украсть, не то что бессознательную тебя.
– А этот… беглец из Небытия тоже не может ему противостоять? – выдавила Саша. Лиза покачала головой. Шоколадное лицо Амарго дрогнуло, словно он вскинул брови.
– Беглец из Небытия? – повторил он. – Не знаю. Но думаю, может. Он же уже как бы… в общем, на него у мыкаря права нет. Может, управа найдется. Но это еще бабушка надвое сказала.
– Не право, но управа. Ты у нас поэт, – пожала плечом Лиза.
– Это только звучит так поэтически, – отмахнулся Амарго. – На деле управа – это банальный мордобой. В обыденной реальности, не в коридорах. Со всеми вытекающими – трупы, полиция… Вот Галину теперь просто не найдут, если искать вообще станут.
– Почему? – спросила Саша. Думать о стеклянной Галине было больно. Как будто, несмотря на слова Амарго, она, Саша, могла помочь, но почему-то не стала. Ну, то есть как почему… чтобы не нарываться.
– Она же погибла в коридоре, – просто ответила Лиза. – А раз так, то и выйти в обычное пространство не смогла. Нет ее там. Хоть всю землю перерой, хоть ищеек приведи.
– Но ее же искать будут… семья и все такое. – Саша почувствовала вялость собственных доводов еще до того, как Лиза возразила.
– Не будут. Не было у нее никого. Как и у всех прочих ведьм. И ведьмаков, – коротко и непривычно сердито сказала она. – Саш, ты не думай, что быть ведьмой – это сплошной праздник. Слышала про то, что у нас нет судьбы?
Сашка кивнула.
– А знаешь почему?
Сашка замотала головой, хотя ответ уже начал вызревать в ее собственной голове.
– Потому что нет судьбы, значит, ничего нам не суждено, – сказала со слезами в голосе, чуть ли не срываясь на выкрик, подруга. – Ни любви, ни семьи, ни друзей. Даже хоть каких-нибудь деяний… ну там, подвигов, открытий… Ничего. Можно надорваться, пытаясь это исправить. Все равно ничего не получится. Только кофейные коридоры, чужие чувства-веяния. И Игра, чтоб ей провалиться.
– Я так не хочу, – в бессчетный за сегодня раз сказала Сашка, только едва ли не в первый раз вслух.
До вчерашнего утра Сашка жила, покорная своей судьбе (которой, как оказалось, у нее вовсе нет!). Скучала по маме, упорхнувшей аж на другой континент, но даже не просила ее вернуться или забрать дочку к себе. Спокойно принимала доброжелательное равнодушие одноклассников, не пытаясь перекинуть мостик через пропасть отчуждения. Как будто чувствовала, что не заслуживала бо́льшего. Боялась хотя бы улыбнуться мальчишке, который ей нравился. Ну и что, что нравился не так уж и сильно? Может, это был бы не роман, а нормальная человеческая дружба… Но за последние сутки все изменилось. Появилась подруга Лиза. Продавщица в киоске вдруг дала понять, что Сашка не всего лишь покупательница, даже не просто постоянный клиент, а возможная приятельница. Появился добрый, насмешливый Амарго, который пришел ей на помощь, рискнув «нарваться» на мыкаря, и сейчас стоял наизготове – вдруг ее, ослабевшую после обморока, придется ловить в охапку. И, возможно, целовать. То есть искусственное дыхание делать. Нашла о чем думать, боже мой…
А сейчас все это грозило потерять смысл. Потому что «Ничего не суждено. Ни любви, ни семьи, ни деяний». И в кои-то веки Саше совершенно не хотелось с этим мириться.
– Знаете, – продолжила она, очень остро ощущая, как лицо собирается в насупленную гримаску, – кто это вообще сказал? «Ничего не суждено»… да плевать мне. Я, может, овца терпеливая всю жизнь и ни черта в судьбах не смыслю, но вот вы у меня есть, и какая разница, «суждены» вы мне или просто так сбоку прилипли? Вы у меня есть. – И поняла, что обращается именно к Амарго, а тот, боясь выдохнуть, смотрит на нее так, словно она с неба свалилась. Не в смысле сумасшедшая, а в смысле звезда в ладошку. Сашка смутилась, смешалась и тут же запуталась в собственном языке: – Вы у меня есть. Лиза и ты, я хотела сказать.
Амарго медленно кивнул.
– Да, – тихо подтвердил он, – я у тебя есть, уж будь уверена. И ты у меня есть. И Лиза, да. И у тебя Лиза тоже есть.
И замотал головой, словно пытаясь отогнать наваждение.
– Ну… я пойду, наверное, – пробормотала Лиза. – Саш, твои фейки просто боевой отряд. Жаль, что такие маленькие.
– Куда ты собралась? Я с тобой, мы же по магазинам хотели, – решительно выпалила Сашка, борясь с остаточным головокружением.
– Ненормальная, – выдохнул Амарго, – тебе домой сейчас надо, под одеяло.
Угу, он, похоже, еще не в курсе, что мыкарь живет через две комнаты от нее.
– Что мне действительно надо, – сказала она, кусая губы, – так это пережить, что почти у меня на глазах человека убили. Я не знаю, как с такими вещами положено справляться. Но я совершенно точно не собираюсь делать это в одиночку. Или деда впутывать. Поэтому пойдем. Не обещаю прямо веселую компанию, но…
Лиза не дала Сашке закончить. Просто подскочила к ней и обняла так, что хвостик затрещал. Ой, точно! Хвостик же есть. Совсем не чувствуется, как будто украшение на одежде.
– Ты лучшая! – воскликнула она. – Сама не знаю, что там из шопинга получится. Но кофе попьем, по-обычному, без ведьмовства. И поговорим обо всем, о чем захочешь. Конечно-конечно-конечненько, я у тебя есть, Сашуля!!!
Саша обняла подругу. Керамическая Лиза была теплой и шершавой, как недавно испеченный хлеб. От ощущения свежей горбушки под руками стало легче на душе.
– А меня, значит, не зовете, – хмуро встрял Амарго.
– Обниматься или кофе пить? – Саша глянула на него поверх Лизиного плеча и, сама не понимая почему, смутилась.
– А ты кофе пить пойдешь? – Лиза хихикнула. – Ради Сашули развиртуализируешься? А то я уже прямо верю, что ты в реале синий и чешуйчатый. Ой, ну то есть, в прыщах и таким громадным родимым пятном на щеке. На носу. Везде, в общем.
– В следующий раз, – с сожалением сказал Амарго. – Потому что сейчас мне пора. Я же не просто погулять вышел. Надо кое-какие веяния подтолкнуть и кое-кому напомнить, что жизнь хороша…
И попятился, не сводя глаз с Саши. Как будто хотел подольше не отворачиваться.
– Сла…дун, – в горле пересохло, оно даже немного сжалось, – ты будь осторожен, пожалуйста. Не… не нарывайся.
– Не бойся, – ответил он, глазами не отпуская Сашин взгляд. – Еще увидимся… Саша.
Глава 6
– А почему не в «Этажи»? – спросила Саша, оглядевшись.
– Да так, – смутилась подруга, – там полшколы тусит. Ну их всех…
– Понятно…
Торговый центр, куда Лиза вытащила Сашу, ничем не отличался от любого другого. Сашка такие очень любила. Просторные галереи с настоящими узенькими мелкими бассейнами и фонтанчиками посередине, яркий, но в то же время рассеянный свет, много стеклянных украшений, а значит – веселых искристых солнечных зайчиков. Идешь по такому и чувствуешь себя звездой и королевой, к которой прикованы все-все-все взгляды. А на самом деле на тебя никто не обращает внимания, потому что занят – чем? Правильно! Ощущением себя звездой и королевой. Или королем. Не потому что люди – законченные эгоцентрики, вовсе нет. Просто такое хитрое пространство. Организованное специально, чтобы обычная человеческая любовь к себе разрасталась и требовала чего-нибудь прекрасного. Например, платьице из вон той витрины. Или туфельки из во-он той. Стоп-стоп, почему «или»? Звезде и королеве надо «и». И еще курточку.
Вот это ощущение центра внимания без настоящего внимания Сашка и ценила больше всего. И достоверную иллюзию уверенности в себе, которая всякий раз возникала, когда она заходила в светлые галереи с фонтанчиками и солнечными зайчиками. К шмоткам же она была неравнодушна, но не до срыва крыши – когда ты внучка Алекса Фербера, это действует, как хорошая прививка от шопоголизма.
Зато на Лизу торговый центр подействовал угнетающе. Она натянула капюшон на кудряшки, ссутулилась и стала похожа на комплексующего подростка, неопределенного, но скорее мужского пола.
– Давай по-быстрому купим мне это долбаное платье и пойдем кофе пить. – Лиза явно не хотела отлипать от стены кафешки и двигать вдоль галереи.
– Эй, ты чего? – удивилась Саша. В самом деле, если это переживания из-за Галины, то как-то поздновато. Нет, тут что-то другое. – Лиз, ты чего… набычилась?
Правильнее было бы сказать «сжалась», но у Саши язык не повернулся произнести такое… принижающее словечко.
– Не люблю я магазины, – призналась подруга. Надо же, а про наряды от Сашкиного деда рассуждала так, что аж слюнки текли…
– Не поняла, – призналась Саша.
– Да чего тут понимать, – фыркнула Лиза. – Я тут… неуместна. Хотя да. Тебе этого точно не понять. Ты только зайдешь, как к тебе все продавцы со всех ног кинутся – «девушка, примерьте это, нет, вот это».
Это было диким преувеличением. Сашка выглядела, конечно, модно и симпатично, и даже красиво. Но не так, чтобы уж прямо все продавцы консультанты, бросив прочих покупателей, бросались ее обслуживать. Далеко-предалеко не так.
– А ко мне разве что охранники, – убито продолжила Лиза. – Мол, девочка, уходи отсюда, даже не пытайся что-нибудь стащить.
Это тоже было люто далеко от какого-либо правдоподобия. Да две трети пятнадцатилетних школьниц гоняют в толстовках с капюшонами и штанах как будто взятых у старшего брата, не иначе как в надежде, что они сойдут за бойфрендовы. Если всех будут выгонять из шмоточных отделов, выручка может очень пострадать. Так что Лизиным голосом говорили сейчас только и исключительно ее собственные домашне-головные тараканы и злые кусачие комплексы. У Саши тоже и тех и других было с лихвой. Просто в другой области.
Здорово, когда у подруг эти области не совпадают. Когда одна воет от печалек, то вторая не подвывает в унисон, а старается расшевелить и развеселить. Повернуть помыслы в сторону жизни. Хоть и без кофейных коридоров и магии. Таким образом, тараканы и комплексы не суммируются, а взаимоуничтожаются. Или хотя бы уменьшаются.
– Ну так мы с тобой зачем пришли-то? – За нарочитую веселость в голосе захотелось самой себе по затылку дать. Но что поделать, опыта в тонком деле утешения расстроенных подруг у Саши не было. – Мы сейчас быстренько тебя превратим… э-эээ… не просто в красотку, а в модную картинку. И пойдем такие красивые от бедра, а вокруг все штабелями.
Лиза засмеялась. Подковерканная Сашей цитата из старого фильма настроение ей, может, и не исправила, зато немного развеселила ее. А для начала это хорошо, главное, не тормозить. Если вдуматься, гадая на кофейной гуще, она делает то же самое. А вот тут уже Сашке опыта не занимать. И раз Лиза переживает от своего «несоответствия», реального или мнимого, значит, гармонично вписаться в антураж ей все же хочется.
– Пойдем, что ли? – спросила Саша.
– Куда? – Лиза снова поникла.
– Ну ты даешь… За платьем! Как ты говоришь… «ты такая вся», ага? Вот «ты такая вся» начинается с платья.
– Ну-ну. – Лиза из расстроенной вдруг стала серьезной. – Саш, у меня две тысячи пятьсот рублей. На платье. Я же не шутила про эконом-распродажи. Я думаю, что «такая вся» начинается с немного другого платья. Но зато в отделе, так сказать, моего уровня, меня за воровку не примут. Во всем есть свои плюсы.
– Не-а, «вся такая» начинается с выражения лица. И еще со спины.
– Угу, с выражения спины…
– В каком-то смысле – да. Если у тебя спина колесом, как у попрошайки «мо-ожно я тут в уголочке постою», и лицо как у бедной сиротки, то к тебе и отнесутся соответственно. Черт, Лиз, я тут тебя поучаю, такая прям вся психологическая дева… а сама могу только посторонних людей впечатлять. На школу это не распространяется.
– Гнобят? – вскинулась Лиза. – Нет, меня не обижают, просто я в стороне всегда. Но… нет, ко мне вообще хорошо относятся, просто не дружу особо ни с кем. Сама по себе.
– Да нет, не гнобят. Раньше всякое бывало, в другой школе. А теперь хорошо. Но я тоже ни с кем не дружу. Иногда думаю, что могла бы. Но когда надо поговорить – язык не слушается. Только погадать могу. Или там… ну, привет-пока. Да уж, это совсем другое. Но, слушай, давай от платьев не отвлекаться. Где можно посмотреть, какие тут отделы есть? А, вон, вижу!
– Чего ты хочешь там найти? – Лиза догнала ее уже возле экрана с информацией о плане торгового центра и отделов. – Мой бюджет все равно тянет от силы на этот и…
– А нам надо этот! FashionBiscuits. – Саша обрадовалась, даже сама себе поаплодировала чуточку. Она понятия не имела, в каком из нескольких десятков питерских торговых галерей они оказались. Отделы «бисквитиков» были всего в четырех, но тут уж просто повезло. – На втором этаже. Пошли эскалатор искать? Или ты предпочитаешь лифт в это время суток?
– С ума сошла? Они дорогущие. А просто так посмотреть это вообще гадко. – Лиза вяло сопротивлялась. Но этого было недостаточно. Сашке сейчас до зарезу требовалось установить превосходство жизни над смертью хотя бы в их отдельно взятой девчачьей компании.
– Они не «дорогущие», а просто чуть дороже совсем уж дешевого, – возразила она подружке. – К тому же у меня есть парочка секретов. Заметь, я же тебя не в первый попавшийся бутик тащу. Да и распродажи же. И у них тоже.
– Ничего себе, не дорогущие, – показала Лиза познания, входя за Сашей через стеклянные двери. – и ничего себе, «распродажи». Стоило десять тысяч, стало пять. Все равно это два, слышишь? ДВА моих бюджета.
– Главное, что платья-то тебе нравятся? – Сашка провела рукой по гладкой, даже шелковистой на ощупь ткани. Хлопок и вискоза, гораздо плотнее летней. С вязаной кофточкой в самый раз по сезону. – Ну, или тебе просто надо платье, чтобы родители отстали?
– Нравятся, кому же не понравятся, – вздохнула Лиза. – Все до единого.
– А раз все, то тебе, наверное, без разницы, какое брать? – Саше стало по-настоящему весело. – Поэтому берем вот это!
– Красное?! Мне не идет, ты что. Я же рыжая.
– А с чего ты взяла, что рыжим не идет красный? Ну, не любой рыжей и не любой красный, конечно. Но вот это тебе – гарантирую! – И подойдет, и понравится. Снимать не захочешь.
– Здравствуйте. Вам что-нибудь предложить? – Из-за вешалки возникла продавец-консультант.
– Нет, спасибо, мы сами, – ответила Саша. – Я подругу убеждаю красное примерить. Вот если вдруг будет сильно отбиваться, вас позову.
Продавец, годившаяся им если не в бабушки, то в весьма взрослые мамы, хихикнула, погрозила пальцем, выдала стандартную фразу «Если понадобится помощь, обращайтесь» и исчезла.
Лиза в сомнении кусала губы. Платье было не просто красным. Цвет был как бы разбавлен до алого, как паруса мечты Ассоль. Как лепесток мака, если посмотреть сквозь него на свет. Как редкие всполохи в желтизне пламени костра. К нему полагался пояс-шарф в лимонных, изумрудных и тех же алых оттенках. От этой освежающе-фруктовой полосочки искусственного шелка основной цвет казался еще ярче и живее.
– Да надень ты уже, не рассыплешься. – Сашка двумя руками толкнула Лизу в сторону примерочных. А сама ухватила похожее платье, только оливково-зеленого цвета с пестрым воротником-стойкой и еще какой-то отделкой. – Давай, кто быстрее из своего прикида в новый. Встречаемся у зеркала.
В примерочной Саша стащила с себя вязаное платье и натянула новое. Ну, как натянула… оно было почти свободным, хоть и размера S. Как бы прямая рубашка со строгим стоячим воротничком, но юбка свободная, ассиметричная и в три яруса. Красота. Девушка в зеркале была будто бы взрослее Сашки. Но, как знать, может, это не платье, а сегодняшний опыт добавил ей внешней взрослости.
На секунду ей стало совестно – все же столкнулась со смертью и тут же побежала копаться в платьицах. Очень совестно, хоть плачь. Но всего на секунду. Потому, с чистой же совестью сказала она себе и отражению, что вся эта магазинная мишура – ее собственный, маленький, неумелый, но решительный протест против смерти. Жизнь – это радость. Радость – это жизнь. Точка.
Сашка кое-как пригладила растрепавшиеся пряди волос и решительно вышла из кабинки в большому зеркалу.
Лиза уже была там. Стояла, замерев соляным столпом и явно не видя ничего, кроме собственного отражения. Лиза и платье больше не существовали по отдельности. Нельзя было сказать, что платье надето на девочку или девочка засунута в платье. В зеркало смотрелось нечто абсолютно цельное. Алое, полыхающее, белокожее, огненноволосое, инопланетно, сказочно, фэнтезийно-прекрасное и при этом удивительно земное – доброе, теплое и смущенное.
– Ой, – выдохнуло нечто в зеркале, – глазам не верю.
Саша засмеялась.
– Здорово, да? Берем?
Лиза тут же вернулась в реальность.
– Денег не хватит, я же тебе говорила.
– А я тебе говорила, что хватит. Быстро переодевайся и идем на кассу.
В своей прежней толстовке Лиза, казалось, сохранила толику алого сияния, которое излучала, стоя у зеркала в платье мечты. Даже грустные мысли по поводу бюджета ее не пригасили.
– Итак, – кассир считала сканирующим устройством код, – девять восемьсот, со скидкой четыре девятьсот.
Лиза совсем поникла.
– А у меня есть промо-код, – сказала Саша, – на два предмета, но на одну покупку. Так что, пожалуйста, проведите на оба платья его. Можно одним чеком.
– Слушаю вас, – кассир открыла нужное окошечко на мониторе нетбука.
– INSTAPROMO-FERBER-965, – проговорила Саша, – Фербер с двух сторон дефис. Если надо, могу по буквам.
– Никогда такой код мне не встречался, – покачала головой кассир.
– Он уникальный. – Сашка почувствовала некоторую гордость. – Вы проведите, он сработает. Если надо, то позвоните Инге Игоревне, она сама мне его дала. Вернее, не лично мне, а Алексу Ферберу, но для меня.
– О-о, Алексу Ферберу. – Глаза кассирши затуманились, губы дрогнули. Ага, того и гляди в фэшн-сон провалится или в грезы наяву. Может, ей водички? Но кассирша все же совладала с собой, вытащила смартфон и потыкала пальцем в экранчик: – Инга Игоревна, простите, что в воскресенье беспокою, – застрекотала она, – просто тут такое дело… у девушки уникальный промокод. Инстапромо… Фербер девятьсот шестьдесят пять. Да… да… секунду… – и обратилась к Саше: – Как ваше имя?
– Александра.
Кассир переадресовала информацию Инге Игоревне, выслушала ответ и еще раз извинилась за беспокойство.
– Все в порядке, – кивнула она девочкам, – извините, что заставила ждать. Просто лучше перепроверить все, что можно. Итак, с промокодом каждое платье стоит две тысячи четыреста пятьдесят рублей. И Инга Игоревна просила передать вам, Александра, что ждет фотографии к концу недели, а также просит заранее показать ей снимки кардиганов Алекса Фербера, которые будут вместе с платьями…
– Само собой. – Саша кивнула, ощущая себя суперважной персоной, и рассчиталась банковской картой.
– Я тебе на телефон деньги переведу, – тихо сказала Лиза. Переваривание только что услышанного далось ей с трудом. – Что это сейчас было?
– Это я делала то, что ни капли не заслужила. Грелась в лучах дедушкиной славы. Не смотри на меня так, дело реально не во мне, а в деде. На меня они чихать хотели. Но тут такое дело! Хозяйка FashionBiscuits вместе с дедом рекламную кампанию запускают по соцсетям. И я там малюсенькую роль сыграю. Сделаю фоточки в платьях и кофтах, типа, смотрите все, как шикарно они смотрятся вместе. Так что не расслабляйся. Платье будешь отрабатывать.
– Я?! А можно без меня? Только платье.
– Нельзя! – Сашка показала подруге язык. Откуда-то изнутри поднималось гейзером ощущение счастья бытия. Хей, мы обычные нормальные девчонки! Купили крутые платья с огромными скидками и сделаем инста-фотосессию в них. А сейчас пойдем пить кофе и болтать о жизни. О парнях, нарядах, планах на будущее. Но самое главное – о жизни.
В кофейне на первом этаже они уселись поближе к огромному окну-стене. Начался дождь, и было чертовски здорово смотреть на мокрый Питер через струи, стекающие по стеклу. Да еще с таким обзором! Казалось, ты сидишь прямо там, под дождем, и лишь чудом до сих пор не промокла до нитки.
– Классный какой, – вздохнула Лиза.
– Угу. – Сашка немного удивилась определению «классный», но в целом была согласна. – Люблю, когда дождь идет. Особенно над морем. Я тогда в гейзерной кофеварке кофе варю.
– Да я не про погоду… я… вон, посмотри.
Поближе к барной стойке расположились двое. Парень был очень хорош собой. Светлокожий, темноволосый, с капризно набегающими на лоб длинными локонами-спиралями. С бровями, словно нарисованными умелым каллиграфом. В общем, ходячий образец школьного сердцееда – полный, безупречный, оттого стандартный. И все равно безупречный. Эх… Он улыбался и кивал в ответ на рассказ своей спутницы, которую было не рассмотреть – она сидела, повернувшись в сторону торговой галереи и витрин. Рассматривать девушку Саша не стала – все равно бесполезно. Да и в мальчишку тоже сильно не вглядывалась, потому что узнала его.
– Классный, конечно, – согласилась она с Лизой. – Он, кстати, еще и умный. Такой весь из себя, первый и олимпиадник на деревне. И вроде бы в дерьмовых выходках не замечен.
– Ты его знаешь? – Подруга вытаращила глаза.
– Угу, он со мной в одной параллели учится. Ну, я с ним не знакома, но его все знают. Зовут Никита, фамилия Праворукий. Как будто специально для биллборда подбирали. И хотя он парень не плохой, все равно связываться с ним себе дороже.
– Это еще почему? – Лиза явно изнывала от любопытства.
Саша осторожно, стараясь не вертеться слишком сильно, оглядела кофейню. А, вот, конечно, так и знала.
– Посмотри вон туда, столик между окном и, пардон, выходом в туалет, – сказала она.
– Ну, вижу. Я еще удивилась, вроде есть другие свободные, а эти две девки возле сортира уселись.
– Черненькая из моего класса, Кристиной зовут. А вторая из параллельного, по-моему, с Никиткой, ну, с парнем этим вместе учится. У нее имя такое, модное. Аврора, что ли. Еще одной не хватает. Всего их три подружки. И они как бы Никитины сталкеры. У меня такое ощущение, что сейчас если парень хотя бы немного красивее обезьяны, то у него обязательно толпа шизанутых фанаток найдется. Они за ним все время по пятам шастают, фотографируют, в «Инстаграм» выкладывают. Хихикают как дуры вечно. Говорят, его родители даже возмущались, а он сказал, что пофиг, у них это пройдет, а ему все равно. Только я этой его девушке не завидую, ох, не завидую.
Лиза слушала Сашку, тараща глаза и вцепившись мертвой хваткой в свой стакан с «сюрпризом от бариста» – неожиданно для кафе качественным варевом, щедро сдобренным сливками и шоколадом. Сашка и сама любила такое, хотя сама варила исключительно крепкий, острый и почти всегда несладкий кофе. Сейчас Лизка так увлеклась, что чуть ложечку сливок мимо рта не пронесла. Как будто Саша ей новую серию любимого сериала пересказывает.
– Ничего себе дела-а, – протянула она. – Я слышала в интернете, да и в новостях как-то передавали, что несколько школьниц избили девчонку за то, что та с каким-то «ихним», так они говорили, мальчиком встречалась. Но у нас в школе такого не было. А эти что? Бить будут?
Сашка дернула плечом.
– Я в этом уверена. – Настроение опять дало сбой. – Если бы еще их двое было… Понимаешь, двое – это компания. И интересы у них на двоих. А трое – это уже толпа. И интересы у них такие… на толпу. Отмутузить кого-нибудь толпой – это для них вау-вау, кайфота. Мне иногда кажется, что в какой-то момент дело уже не в парне, а… вот в этом… мерзком кайфе. Напасть вчетвером на одного, почувствовать, какие сами сильные, а этот, один, – слабый…
Подруга посерьезнела. Прищурилась. На лицо словно тень упала.
– Саш, ты рассуждаешь как специалист, – сказала она, чуть качнув головой. – Откуда набралась такого опыта? Сама ты на сталкершу непохожа. Да и вообще, нормальный человек так тупо развлекаться не будет…
– Они не развлекаются, они вполне всерьез.
– Тем более! Всерьез такие гадости творить ты тем более не станешь. Так что?
Саша уткнулась в тающую шапку сливок на своей порции кофе.
– Я в Питере у деда чуть меньше двух лет живу.
Говорить об этом не хотелось. Или хотелось? Как болячку ковырять. Больно, противно, но чувствуешь, что если уберешь гной, то станет легче. А она настолько сурово запретила себе ковыряться в этой ране и настолько строго блюла запрет, что недолеченная болячка гноилась, бродила и не прорывалась. А тут вот…
– И что? Саш, ты не зависай…
– Раньше я жила с мамой в области. Причем не в Пушкине или, там, Гатчине, а в Гефалленфорте.
– Где-где? – удивилась Лиза.
– Вот все так реагируют. Ну, в общем-то, не зря. Двадцать пять тысяч населения, то ли город, то ли поселок городского типа. Такая дыра, что ой… дыра в дыре. Ну, чего ожидать от города, который называется «Павшее укрепление»? Ну, форт, в смысле. Понимаешь? Город неизвестен ничем, а если бы был, так только тем, что не удержал оборону. Ну вот… там всех достопримечательностей – тот самый форт. Настолько заброшенный, что даже не разрушенный почти. Ну, и чтобы ты понимала. Ближайший центр цивилизации – Гатчина. Да и то не потому, что ближе всего, а потому что два автобуса днем ходят. Целых два. А вообще на город четыре школы, из них только одна полная, а три до девятого класса. Понимаешь примерно, какой контингент?
Лиза кивнула, хотя по лицу было ясно, что понимает она очень, ну просто очень-очень «примерно».
– Ты-то там как оказалась? – спросила она.
– Мама художница, ее, так сказать, «занесло». – Саша почувствовала, что морщится против своей воли. – Мы с ней и в Питере жили, и в Хельсинки, и даже в Осло, только недолго. А когда я была в шестом классе, мы приехали в Гефалленфорт. Ну а в седьмом к нам перевели Платона. Вернее, его отец приехал какие-то наследственные дела решать, а они затянулись. И Платон целых три четверти со мной в классе отучился. Такой… питерский, умный-красивый. И в школе прямо эпидемия влюбленности началась.
– И ты тоже влюбилась?
– Типа того. Скорее слегка заразилась… Так вот. Две моих одноклассницы прямо как рехнулись. Три тетрадки рассказами про себя и про него исписали. Что-то в интернет на Фикбук выкладывали, правда, их там разнесли по полной. Зато они подружились еще с двумя… козами с нашей параллели. И когда их стало четверо, начался караул. Ну там, ходили по пятам, домой являлись, звонили, в «Вконтакте» писали всякое. Самое смешное – я сама видела! – что подойдут к нему и не знают, что сказать. Стоят как идиотки, таращатся и хихикают. Лиз, это вот вообще нормально, нет?
Та замотала головой – конечно, ненормально. Какие могут быть варианты? А Сашка продолжила, чувствуя, что с каждым следующим словом ей становится немного легче:
– А я тоже идиотка. Мне показалось, что Платона эта ситуация напрягает. И решила, а давай-ка я с ним пообщаюсь. Если у нас ничего не сложится, то мы же можем просто подружиться. Ну, у меня тогда с навыками общения было раз в миллион хуже, чем сейчас. А разбираться в том, кто какой человек – вообще не умела. Просто наивненько решила, что я одинока, Платон одинок. Ура, у нас есть нечто общее.
– И что он?
– Он-то ничего… почти. Ну, пообщались. Поболтали несколько раз в школе. Домашкой махнулись. Он комиксы рисовал. Про музыку болтали. У него мама фанатка «Наутилуса», представляешь? И он вырос на их песнях. Вместо колыбельной ему пели «К Элоизе». Знаешь, такая… красивая песня. Голубые океаны, реки полные твоей любви. Я запомнил навеки… Ты обожала цветы.
– О-оо, слышала сто раз, конечно. Это же классика! Ничего себе… а что еще?
– Ну, что еще… Он шоколад лопал как сумасшедший. Я его кофе поила, а он шоколадку в него макал, представляешь? Детский сад, в общем. Но сталкершам это очень не понравилось. А тусить толпой и чувствовать себя мега-сильными – наоборот, очень нравилось.
– Ох. – Лиза прижала руки к своим пухлым щекам, словно уже догадывалась, что будет дальше. – И что они?
– А ничего. – Сашка глотнула остывающий кофе, позволила сливочной сладости смягчить горло. Под такой напиток любой комок сглотнется. – Подкараулили меня вчетвером во дворе и избили. Очень качественно. Ребра переломали, руку. Про синяки и всякие рассечения и говорить нечего, да? Можно сказать, что почку отбили… Повезло мне в некотором смысле – детский организм очень хорошо восстанавливается, поэтому с почками проблем сейчас нет. В больнице очень боялись, что я без глаза останусь, но все обошлось. Деда как только узнал – перевез меня в Питер, потом в Иерусалим. Полгода почти по больницам валялась. Потом еще год на домашнем обучении. А с середины девятого класса в свою теперешнюю школу пришла.
Лизины мысли застряли на полпути до школы – на упоминании девчонок из прежнего условно-учебного заведения.
– Вот гадины! – Лиза звонко шлепнула по столу ладонью. На нее стали оглядываться, даже Никита вытянул шею в их сторону. – Твоя мама их закопала, надеюсь!
– Мама тогда в первый раз в Аргентину уехала. За мной соседка смотрела, ну там, покормить-постирать… Меня по скорой когда привезли в нашу больничку, то два дня не могли до мамы дозвониться. Хорошо, дедушкин номер нашли. Дед тогда маме чуть по «Скайпу» голову не оторвал. Она ему даже не сказала, что уезжает и меня оставляет… ну, и он меня забрал тогда. А девок… по спецшколам перевели, а одну на зону для малолеток, кроме шуток. Да мне плевать, если честно. Но я тогда зареклась связываться…
– С парнями-звездами?
– Нет. Неважно, звезда или нет, но я пойду на контакт, только если буду понимать, что без него умру. И знаешь что? Хоть и говорят, что мы подростки-на-гормональных-бурях и с головами не дружим… на самом деле тебе по-настоящему нравится гораздо меньше людей. И вообще для счастья надо совсем мало… ну, людей в смысле. И уж точно не таких, как Платон. Потому что он-то от этой ситуации получил просто море удовольствия. Даже из вежливости не скрывал, как ему все это понравилось.
– Ой, Са-аш! – Лизины глаза загорелись, она стала похожа не на кофейную, а на киношную, даже мультяшную ведьму. – Ты сказала, Платон любит шоколад?!
– Угу, но его все любят… вот я тоже. Хотя не так. Он плитку за три укуса съедал.
– Так может, наш Амарго – это и есть Платон? Ну, в обычной жизни. Может, он немного повзрослел за это время, и у него это… совесть отросла. Отросла и замучила его. А потом он случайно встретил тебя в коридоре и… по-настоящему влюбился. Ты вообще-то поняла, что Амарго на тебя как минимум запал? Это еще как самый минимум. Я его, честно говоря, вообще таким никогда не видела.
Саша не сразу нашлась, что возразить на такую дикую гипотезу. Не хотелось ей чтобы Амарго оказался Платоном. Пусть останется Амарго, и никем другим. Глотнула еще кофе. Ох, совсем остыл, надо бы еще заказать. Только на этот раз эспрессо, что ли…
– Нет, Амарго точно не Платон, – сказала она, внимательно вслушиваясь в собственные слова. Да уж, два имени – настоящее и не очень – были настолько из разных миров, что даже в одну фразу становиться не хотели. – Во-первых, Платон был длинный и совсем худой. А Амарго если кого и напоминает, то скорее уж Никиту. – И кивнула в сторону столика, где по-прежнему ворковали Праворукий и его пассия, которых, в свою очередь, поедали глазами Кристина и вторая барышня-сталкерша. – Мне вообще кажется, что Амарго нас старше на несколько лет. Может, даже на много.
– Мне так тоже кажется, – хихикнула Лиза, – но только в последнее время. Вот с тех пор как ты появилась, так и кажется, что Амаргоищу подменили. Но, если честно, я как факт знаю, что он в десятом классе. Он сам когда-то проболтался. Но он же тебе понравился, да? Может, ты без него пока что не помрешь, но начало-то положено, ага?
– Я пока сама не знаю, – честно ответила Сашка. – Но когда он меня из обморока вытаскивал, я… как-то… поверила ему. Фу, звучит ужасно. Как из тупой попсовой песенки. Знаешь что? Я вот сейчас все это озвучила, и… короче, вот.
Торопливо, путаясь в собственных пальцах, Сашка вытащила смартфон и открыла «Вконтакте».
– Платон Верхозин, – сказала она, – спорить готова, что тезок не найдется. Ой… почему его нет? Ой, есть. Просто латиницей имя-фамилию набрал. Ну да, не выпендришься – не проживешь.
– Не он, – сказала Лиза, лишь скользнув взглядом по фотографиям.
– Ничего себе, ты скоростная, – удивилась Сашка. Сама она с любопытством всмотрелась в физиономию несостоявшегося друга. Платон действительно был худым и, скорее всего, баскетбольно-длинным. Загорел до смуглости, а некоторые пряди в русых волосах белели, даже бликовали. Мелирует, поняла регулярно выгорающая на солнце Сашка.
– Да чего там, – пожала плечами Лиза, – смотри, тут написано, что он буквально несколько дней назад из Калифорнии вернулся. Да еще не в Питер, а в Москву. Кофейные коридоры более или менее привязаны к реальной географии Земли. С австралийскими аборигенами ты там точно не встретишься. Даже с македонскими бездельниками. Ну, которые целыми днями кофе глотают на площадях… Только Питер и окрестности. Поэтому Амарго это не Платон.
– Ф-фух… Знаешь, мне полегчало, – сказала Саша и поняла, что – да, действительно полегчало. – Давай-ка рассчитаемся и пойдем. Можно прогуляться по галерее, а потом по домам.
Направляясь к двери, она с возвращающейся тоской поняла, что в затылок ей кто-то вперился нехорошим тяжелым взглядом.
Глава 7
– Фербер! Эй, Фербер-Цербер! Да стой же ты, Саша!
– Кофе не дам, – чисто на автомате, почти не выныривая из собственных мыслей и не оборачиваясь ни на долю градуса, сообщила Сашка преследователю. – Самой сегодня мало. – И добавила, чтобы не обидеть: – Проспала я, не завтракала. Так что термос сегодня – мое спасение. Ой…
Ойкнула, потому что догонявший обошел ее и стал обогнавшим. И оказался… Праворуким. В смысле Никитой Праворуким. Тем самым, недавно сидевшим в кофейне с незнакомой девушкой. Тем, кто первым пришел Саше в голову, когда Лиза спросила о романтических привязанностях. Он, конечно же, никакой привязанностью не был. Уж точно не романтической, больно надо. Но то, что он вприпрыжку (ну, пусть не вприпрыжку, но можно же пофантазировать?) догонял Сашку аж через весь квартал, было… странно. Как и то, что знал ее имя и фамилию. Хотя… может, ему просто погадать приспичило?
– Саш, ты, говорят, круто гадаешь. – Никита развеял фантазии, но, сам того не зная, сделал комплимент Сашкиной логике. – Мне очень надо!
– Сказала же, кофе мало, – это прозвучало сердито, а может, даже обиженно.
– А мне не надо прямо сейчас, – не смутился Никита, – мне надо очень сильно, но не очень срочно. И вообще, Фербер, чего ты такая злая? Не с той ноги встала, не с той буквы фамилию начала?
Саша затупила и совершенно не придумала, чего ответить. Вот ведь свалился на голову… не вовремя, не к месту, но к черту посылать не хочется. А Никита пошел рядом с ней, больше не загораживая скупое в восемь утра в октябре солнце. Зато сам сиял не хуже этого небесного светила, отвлекая от размышлений и раздражая невыспавшуюся Сашку еще больше.
Откровенно говоря, со сном в последнее время совсем не ладилось. Не потому что количество кофе зашкаливало и, соответственно, сказывалось. Просто болтаться по кофейной сети было интереснее, волшебнее и даже страшнее, чем смотреть сколь угодно интересные сны. Да и вообще жизнь пошла какая-то такая насыщенная, что на сон ее тратить – потом жалеть.
Серый куда-то испарился. Дед сказал, что «по делам». Думать о том, какие у мыкаря могут быть дела, не хотелось, но радовало, что они были где-то довольно далеко от Сашки. И от дедушки.
Сашка с Лизой два дня прогуливали школу, но отработали красивейшую фотосессию на берегу залива и у фонтана в парке Трехсотлетия города. Пили кофе и болтали. Тискали кота Диктофончика в Лизиной комнатке-пенале с окном во двор-колодец, мерили Сашкины платья, и Лиза визжала как ненормальная, когда дед через Сашку подарил ей кофточку-курточку из осеннее-зимней коллекции. А потом Лизка едва не снесла Сашку с ног, прыгая и вереща о том, что у нее после публикации фотографий в «Инстаграме» сразу пара тысяч подписчиков добавилась. И даже после того как она удалила магазинно-рекламные страницы, осталась еще целая тысчонка.
Дружить с Лизой в обычном мире оказалось легко, тепло и приятно. По кофейной сети же Сашке хотелось бродить одной. Это было нечто ее собственное, ни с кем не делимое. Разве что со Амарго. Правда, за неделю она встретила его лишь однажды. Зато в нужный момент.
Она бродила наугад, отважно зажмурившись. Правда, отвага эта была липовой. В случае чего феи не дали бы ей врезаться в стену или кого-нибудь встречного. Бесчисленные веяния плясали перед глазами. Больше всего они походили на искры-звезды-полосы, что пестрели на красном фоне внутренней стороны век. Действительно – когда закрываешь глаза, веки заслоняют от взора внешний мир, пространство, вещи, людей. Но не мир вообще. В кофейном коридоре этот самый «мир вообще» поворачивался к ведьме-зрителю той стороной, где жили чувства и ощущения. Самой нестойкой стороной, самой податливой, чутко отвечающей на любое слово или прикосновение. Людей, чьи чувства так или иначе зависели от чашки кофе, было много. И Сашка только диву давалась, насколько же сильной была порой эта зависимость.
Прямо перед ней вспыхнуло золотом очередное веяние. Оно походило на многогранник вроде футбольного мяча, только не такой круглый, более геометричный, с весьма острыми гранями. Саша не понимала, как связана форма и цвет веяния с той эмоцией, которой, собственно, «веет» в кофейном коридоре. Вот это золотилось, как фольга, поймавшая солнечный блик, и было таким же непостоянным, как блик на тончайшем металлическом листе. Саша протянула к веянию руку. Ох, броди вместе с нею Лиза, Сашке бы влетело, как маленькой. Но Лизы здесь не было. А веяние было. И стоило коснуться его, как каждая плоская грань «футбольного мяча» выпустила шип-луч. Многогранник превратился в звезду. А Сашу вмиг затопила чужая обида, горькая и горячая. Обида бурлила, как кипящая вода. И когда первые ее пузыри лопнули, то со дна поднялась едкая, как кислота, непреходящая боль потери. Боль, от которой внутри становится одновременно пусто и… и слишком по́лно. Боль, которая – действительно, как какая-то особо лютая кислота! – разъедает все, с чем соприкасается, заполняет собой все имеющееся пространство, разъедает его границы и распространяется дальше, чтобы во всем мире не осталось больше ничего.
Сашка всхлипнула. Не то чтобы ей были знакомы такие ощущения. Но что-то в ее душе отозвалось, и взяло на себя малую толику этой самой кислоты. И оказалось неразъедаемой границей, способной остановить разрастание боли, словно сама Саша стала маленьким пограничником между потерей и тем, кто, потеряв, отказывался смириться.
– Как во сне или в бреду, – горячо зашептала Сашка, не соображая, что делает, но гладя ощетиненную звезду-веяние по выпирающим ее золотым лучам, – по следам твоим бреду. Черной крови заварю, пеной силы одарю…
«Что я делаю? – мелькнуло в голове. – Сейчас ведь из коридора домой вывалюсь».
Но феи зависли над ее плечом, как три крошечных осы, – вроде летят, а вроде и не двигаются. Выжидают и словно целятся. И не собираются рисовать никакие круги на фоне кофейных потоков.
Эх, почему же этот несчастный любитель кофе пьет такую крепкую черную горечь? Ничего хорошего, что можно было бы усилить – ни сахарного ручейка, ни корицы… Сашка завертела головой.
По кофейному коридору тек, казалось, весь кофе планеты. Ну… никто же не говорит, что так нельзя, да? И она осторожно погрузила руку в тонкий бронзовый поток. Карамельный сироп. Пусть так. Подцепила его… Он повиновался, словно был не потоком, а, например, лентой, которую можно было вплести в косу или сплести с другими лентами. С черным кофе-то в самый раз соединится.
Получилось?
Кажется, да.
Луч болезненно полыхавшей под Сашиной рукой золотой звезды словно вздрогнул и на секунду стал чуть менее горячим. Непонятно, как она эту разницу почувствовала. Карамельный сироп подействовал или просто Сашкино вмешательство? Сейчас вся эта волшебная кофейная механика сама по себе не значила ровным счетом ничего. Просто… внутри самой Саши большую часть жизни зияла такая бездонная черная дыра одиночества, что немного чужой боли растворились в ней совершенно незаметно для обладательницы дыры. Но, наверное, заметно для обладателя боли.
– Пена кофе льнет к огню, – шмыгнула Сашка носом. Здрасьте-пожалуйста… откуда вдруг слезы? Эй, слезы, вас сюда не звали. – Пей. Не бойся. Я храню, – закончила она и с удивлением заметила, как звезда под рукой втягивает лучи-шипы, снова становясь многогранником.
Удивление ее чуть не переросло в панику, когда в ответ откуда-то из недр то ли веяния, то ли ее собственной головы раздался тихий голос… мальчишечий… вроде бы.
– Ты кто? Глюк, что ли?
Ни о чем подобном Саша пока не слыхала. Но она вообще о природе коридоров и о связях Кофейных ведьм и кофеманов знала позорно мало. Может, это в порядке вещей? Феи дружной троицей опустились на ее плечо и запрыгали, явно подсказывая – ни капельки не в порядке, из ряду вон, что-то не так.
Ну и что, если не так? Что ж теперь, молчать? В обычной жизни намолчалась уже. Того и гляди, скоро придется заново учиться собственным голосом управлять.
– Н-не глюк, – пискнула она. – Не знаю, как тебе объяснить, но я… Саша. И я… ох… ты, наверное, кофе пьешь?
«На том конце провода» повисло молчание. Сашка переступила с ноги на ногу. Левая – на темной клетке пола, правая – на светлой. Веяние стремительно остывало, даже форму меняло. Сашка не знала, как называется новый многогранник. Но на всякий случай руку убрала.
– Я уж думал, я шизанулся, – признался наконец невидимый собеседник, подтверждая заодно Сашину мысль о том, что это именно мальчишка. – Зачем ты со мной говоришь?
Сашин вопрос про кофе он проигнорировал.
– Не знаю, – растерялась та. Мальчишка был несчастный, но явно очень резкий и напористый. Такого не захочешь, а послушаешься. – Мне показалось, что тебе очень плохо. И я подумала, что немножечко смогу убрать… ну, вот этого, плохого. Не в смысле события из жизни, а в смысле то, что на душе.
Произносить слово «душа» в разговоре со сверстником было… странно. Непривычно. Почти ненормально. Но и ситуация была, прямо скажем, из ряду вон.
Мальчик молчал. То ли не знал, что сказать, то ли ждал продолжения Сашиного рассказа.
– Мне самой это ни за чем не надо, – поспешила объяснить она, – просто я более-менее могу тебе… настроение поднять, что ли. А раз могу сделать, значит, не могу не сделать.
Запуталась в собственном блеянии, как овца последняя, подумала вдруг она со злостью. Не на мальчишку разозлилась. На себя. Овца и есть. Не была бы такой кашей безкомковой, глядишь, просто любила бы кофе, а не пряталась бы за своими джезвами-термосами-взглядами в никуда, неземное создание…
– Спасибо, – сердито и решительно прервал ее мысли мальчишка, – ты… очень вовремя. Какую бы сверхъестественную фигню ты ни замутила, ты меня, наверное, спасла. Это из-за кофе? Я его в самом деле пью. Черный.
– Очень крепкий, горячий и без сахара, – высказала свою недавнюю догадку Саша. От благодарности собеседника ее злость тут же утекла, как черный кофе, пролитый на песок в жаровне. Черный, как верно сказал мальчишка. А не «черное», тоже мне, скидочка на дурачка… – Любишь его?
– Нет, – коротко признался тот. – Тупо спасаюсь. У меня тут такой кошмар… да ты и не поверишь, наверное.
Саша фыркнула.
– Ты вообще понимаешь, что с чашкой кофе говоришь? Ну, я вообще-то настоящая, конечно. Но сейчас такая, как ты сказал, «сверхъестественная фигня» творится, что я нахожусь в твоем кофе. Ты меня, конечно, не проглотишь, но все же… ой, да неважно. Можешь мне рассказать все, что надо.
– Я пью кофе, чтобы не спать, – резко сказал мальчик. – Потому что… это капец, как ужасно, но это правда. Моя маленькая сестра умерла во сне. А перед этим я услышал, что мама пела ей колыбельную чужим голосом.
– Чужим голосом?.. – Саша так оторопела, что сумела повторить только последние слова.
– Да, чужим голосом! – Обозлился вдруг мальчишка. Впрочем, обозлишься тут, когда собеседник так страшно тупит. – Я в тот вечер пришел домой, слышу, мама поет. «Придет серенький волчок» как обычно. А потом вдруг – хоп! – И как будто не она, а… не знаю… как будто пели дуэтом с ее потусторонним двойником. А потом мама замолчала, а двойник вступил: «тебе сделаем гробок из осиновых досок». И дальше другие слова. Не могу повторить. Не-не, не буду, не проси даже. Мотив обычный, слова другие. А утром крик. Мы с папой прибежали, а там…
Он действительно казался ужасно испуганным, этот мальчик. По крайней мере, насколько Сашка могла судить по голосу.
– Послушай… ох, я даже не знаю, как к тебе обратиться. Как тебя зовут? – Спохватилась она.
– Стас. – Это прозвучало не так, как остальная его речь. Мягче, врастяжечку «Шта-ась». И чуточку жалобно, не по-пацански. Так, как никогда не звучало Сашкино имя. Эта мягкость – удел имен, которыми детей зовут обожающие их родители.
– Послушай, Штась, – Саша и сама случайно пришептывающе смягчила его имя, – я тебе верю. Полностью. Но обязательно должна спросить… ты уверен, что это не, ну, я не знаю, совпадение?
Тот шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы.
– Саш, какое еще совпадение, что ты чушь несешь? Были вскрытие и обследование. Нам сказали, что у Миленки случился инсульт. Типа, травмировалась когда родилась, а последствия догнали только через три месяца. Не знаю, что они там внутри нее нашли, только… Ты когда-нибудь видела человека с инсультом?
Сашка замотала головой, потом сообразила, что Стас ее не видит, и поспешила выдавить «нет».
– А я видел. Так вот, когда мы нашли Миленку в кроватке, то она как будто спала. Спокойно так, знаешь, как малыши спят? Сладко… Так вот я тебе точно говорю, невозможно перенести инсульт, умереть от него и ни разу не дернуться. У Миленки такая штука стояла в кроватке – радио-няня. Если всхлипнет хотя бы, то слышно было, по-моему, даже у соседей. А тут она просто уснула и не проснулась. Не-ет, Саш! Точно говорю, ее убаюкала та странная песня… тот, кто пел ее вместо мамы. Или тот, кто заставил маму ее петь.
– Ужас какой. – Сашкина кожа сейчас была фарфоровой, но мороз по ней прошел самый настоящий. Не от сочувствия даже. От ощущения реальной страшности случившегося. – Стас, ты продержись, пожалуйста, немного! Я постараюсь тебе помочь. Пока не знаю, как, но… а ты береги маму! Ты ей сейчас очень нужен.
Сказала и поняла: что-то не то. Потому что молчание Стаса стало совсем уж тягостным. Хорошо, хоть не долгим.
– Маме уже никто не нужен, – отстраненным, неживым каким-то голосом произнес он. – Когда Мильки не стало, она… она на третий день во двор спустилась. На лавку села, а обратно не поднялась. Сказали, инфаркт. Ну… это правда, у нее сердце давно уже сдавало. Ее пугали, что Милька больная родится, только Милька-то здоровая… была.
– Ох, прости… – Что тут скажешь? «Прости, я не знала»? Любые слова прозвучат глупо, любых слов будет недостаточно. И тут Сашку осенило. – Стас, так это про вас говорили в новостях? Неделю назад, что ли? Ты на Парнасе живешь?
– Угу, только я сейчас у бабушки в Выборге, с папой. Он не хочет в квартиру возвращаться.
Да и Стас, наверное, тоже.
– И теперь эти слова у меня в голове застряли, – вдруг выпалил он. – Прямо поются и поются. «Я срублю тебе гробок из осиновых досок». Я с тобой разговариваю, а сам боюсь, что вместо фразы какой-нибудь эта сто раз проклятушная колыбельная запоется. Голосом моего, блин, двойника из ада. Я срублю тебе гробок…
Феи над Сашиным плечом заметались, звеня трелями отнюдь не смеха, а какого-то тоскливого подвывания.
– Замолчи! – крикнула Саша, обращаясь то ли к Стасу, то ли к фейскому трио, то ли ко всем сразу, в печали единым. – Тебе не бессонницу надо на себя нагонять, а рот на замке держать. Ты от переживаний и неспанья офонарел совсем. Тебе повезло, что я в самом деле нормальная. А если бы на моем месте враг был? Ты ж меня даже не видишь, дурья голова!
Стас молчал.
– Вот и молчи! – поддержала Саша. – Ложись и спи, только молча. И музыку не слушай, а то еще подпевать начнешь не в добрый час.
– У тебя телефон есть? – спросил вдруг Стас. – Дай номер, пожалуйста. А то ты единственный человек, который не решил, что я шизанулся с горя. Пусть будет контакт, я надоедать не стану.
– Само собой. – И Саша продиктовала одиннадцать цифер. Никогда не думала, что даст свой номер парню при таких странных обстоятельствах. А если честно, точки надо ставить вовремя. Еще до «при таких странных…».
– Береги себя, Саша, – как-то по-взрослому сказал Стас. – И спасибо тебе.
– Набери меня, – попросила Саша, – или смску пришли. Чтобы у меня твой номер был.
Я не смогу разобраться сама, подумала Саша, разворачиваясь. Поговорю с Лизой и с этими самыми наставниками. Все же они взрослые.
Она погладила Стасово веяние, как котенка. Эмоции мальчишки снова нахлынули на нее, только не подобно тому, как звезда спрятала лучи, – из мешанины боли, горя и страха ушло что-то… самое страшное и тяжелое.
Смертная тоска ушла, вот что.
Сашка вздохнула и пошла дальше с открытыми глазами. Интересно, где сейчас Лиза? Бродит по кофейным коридорам или сидит дома, точнее, крепко спит дома? Как, скажите на милость, найти одну-единственную очень нужную кофейную ведьму в этих бесконечно-безначальных переплетениях?
Коридоры не были такими пустынными, какими показались на первый взгляд. Болтаясь по кофейной сети, Саша пару раз встречала то ли ведьму, то ли ведьмака, состоявшего (или все же состоявшую?) из сплошной кофейной пены. Пузыри ее мягко перетекали один в другой, лопались, надувались вновь… Во сне увидишь такое – кофемолкой не отмашешься. А тут, в пространстве кофе, все казалось таким же нормальным, естественным, как Сашина собственная фарфоровость.
А еще как-то раз Лиза издала приветственный клич «Салют! Где ты пропадала?!», но адресат – изящная фигурка, похожая на бумажную куклу, вырезанную из красного картонного стаканчика, только ускорилась и метнулась в боковой коридор. Кстати, она действительно оказалась плоской картонкой – никакого профиля, исключительно фас. Могла бы не удирать, а просто повернуться боком – тут же исчезла бы из виду. Хотя мало ли что, может, она не удирала, а просто по своим делам спешила.
– Вечно она так, – обиженно сказала Лиза. – Уж не знаю, кто она в обычной жизни, но ведьма так себе. А заносчивая, как будто сама лично все коридоры построила.
– А кто их на самом деле построил? – спросила тогда Сашка. Очередная ведьма, да еще и заносчивая, ее, честно говоря, не заинтересовала.
– Их не строят, – буркнула Лиза, – они возникают, как ниточки между всеми на свете, кто кофе пьет. Наливает человек чашку кофе. Потом такой – бульк! И как будто от него ко всем-всем-всем кофеманам протянулась дорожка. Коридор в смысле.
– А когда допьет?.. – поразилась Саша.
– Кофе кончится, коридор останется, – успокоила ее Лиза. – Они бесконечные, все время разрастаются. Прочная сеть… не то что у Амарго. Шоколад-то все любят. Но видеть в нем силу, влияющую на твою жизнь? Ага, щас. В Питере он точно один, может, и по всей центральной России…
– А какие еще сети бывают?
Лиза поморщилась, будто Сашка задавала какие-то неправильные вопросы.
– Книгари самые древние, – ответила она, – а еще бывают сети, которые появляются и исчезают. Во время войны, ну, в смысле Великой Отечественной, у нас тут хлебная сеть была. Мы, ведьмаки, редко пересекаемся и в дела друг друга обычно не лезем. Думаешь, все такие, как я или Амарго? Нет, некоторые очень противные.
– Ну… как будто обычные люди, да? – Саша пожала плечами. Лиза иронии не уловила, отмахнулась и соскочила с неприятной темы на что-то милое, девчачье о том, что ей, Лизе, надо прийти к Сашке в гости и выпросить автограф у ее деда.
И вот сейчас легкомысленная, не любящая сложные вопросы, но добрая и отзывчивая Лиза была Сашке очень-очень нужна. А как найти? Да проще дождаться утра и по телефону связаться.
Феи зазвенели своим невнятно-переливчатым смехом.
– Я опять вслух сама с собой разговариваю? – спросила Саша. Дружная трель была ей ответом. – Ну ладно, кто тут подслушает-то? – И тут же вспомнила, что ведьм и ведьмаков здесь шастает предостаточно. – А если и подслушает, то – что? Кому нужны мои секреты?
Сашка хотела еще хотела добавить, что о чужих тайнах она вслух не болтает. Но на секунду засомневалась – а что, если болтает? Надо бы научиться держать язык за зубами, ведь историю Стаса уж точно не следует делать всеобщим достоянием. Хотя… в кофейный поток вмешивался, вливался – ура! – шоколадный. Если вспомнить, что Лиза говорила о количестве шоколадных ведьмаков, то кроме Амарго просто некому быть.
Саша попробовала запустить руку в струю густого какао. Не удалось. Вернее, удалось, но странным образом. Граница между их потоками (коридорами? Неужели их коридоры по сути были разными?) оказалась тонкой, но прочной. Как будто на руке Саши была надета резиновая перчатка. И шоколадный поток оказался по внешнюю ее сторону. Разве что ощущение было не таким противным, как при мытье посуды в этих самых перчатках.
– Не старайся, не получится. – Амарго появился будто ниоткуда и «дал пять» Сашке. Удар, вернее, толчок она ощутила, а вот руку парня – нет. Надо же, когда он залепил ей по щеке, вытаскивая из обморока, а потом за руки держал, она совершенно не поняла, что не чувствует прикосновения кожи… или шоколада. Амарго тем временем посмотрел на собственную ладонь, потом на Сашу: – Наши сети не пересекаются, хоть и переплетаются между собой. Кофе отдельно. Шоколад – отдельно. Разве что тебе повезет забрести в поток к кофеману-сладкоежке одновременно со мной. Вероятность крошечная. Ну, или сама догадаешься смешать кофе с какао. Вероятность чуть выше. Ох, извини, поздороваться забыл. Доброй ночи, Саша. Не спится?
Саша зябко повела плечами. После истории Стаса любое «не спится» звучало страшноватенько. Пришлось напомнить себе, что перед ней не кто иной, как Амарго, насмешливый приятель Лизы, вызывавший у Сашки ощущения, которые сильно отличались от знакомых и привычных. А еще хороший… с ним можно было трещать до бесконечности. Его вид – эдакий шоколадный заяц, живущий в спортзале, – порядком сбивал с толку, но при этом странным образом облегчал общение. Будь Амарго красивым парнем, типа Никиты, Саша уже сто раз язык проглотила бы, и никакого общения не заладилось бы. А кто станет стесняться шоколадки? Да никто. Вот и она не стеснялась.
– Не спится, – подтвердила она, отгоняя страх. – Брожу вот. С коридорами знакомлюсь.
– А тебе в школу с утра не надо? – усмехнулся он и, Саша была готова поклясться, что подмигнул. Хотя попробуй разгляди какая там мимика у человекообразных глыб шоколада.
– А тебе? – спросила она.
– Надо, – кивнул тот, – но я уж как-нибудь… Вот сейчас вернусь домой и баю-баюшки. Ой, Саша, ты чего дрожишь? Замерзла?
А ее просто от «баю-баюшки» затрясло, как на ветру. Амарго рванул с себя куртку. Надо же, оказывается, так можно. Впрочем, почему «оказывается»? Саша в жизни (длиной в неделю) не задумывалась о возможности снять с себя какую-то одежду, находясь в кофейном коридоре. Карманы работали как положено, вот и ладно. Куртка Амарго не надевалась – перегородка между коридорами была очень пластичной, но не беспредельно. Тот пыхтел и злился. На секунду Сашка увидела его лицо – коричневую маску – близко-близко.
– Эй, ты чего? – растерялась она. – Ты… ты что?
Выговорить вслух «смущаешься» у нее не получалось, а толкового синонима что-то как-то не находилось. Но, насколько она могла понять по шоколадному лицу почти без черт, со Амарго произошло именно это.
– Я… сам не знаю, – ответил он. – Но когда я тебя вижу, отвернуться не могу. Страшно. Вдруг окажется, что ты мне мерещишься. А вот так… стой, не отходи. Я прямо верю, что не мерещишься.
– Я не отойду. – Саша обалдела от собственной честности. – Я… я в любом случае верю, что ты мне не кажешься. Просто когда я вот так стою… Ой, нет, вообще, когда я рядом с тобой стою, я не одна. Не в том смысле, в котором я с Лизкой не одна… В другом. Ой, я чушь несу. Можно я лучше молчать буду?
– Можно, – разрешил Амарго. – Ты несешь замечательную, самую прекрасную в мире чушь. Но давай лучше помолчим. Это будет самое прекрасное в мире молчание.
Сашка кивнула.
«Послушай, мне так одиноко», – хотела сказать она.
«Послушай, я сейчас прикоснулась к чужой смерти и чужому горю. И мне самой очень-очень больно и горько».
«Послушай, мне так надо, чтобы кто-то был рядом. И чтобы живой. Не знаю, как сказать точнее… такой, как ты…»
Но самое прекрасное в мире молчание вместило все это и еще сто миллионов несказанных слов. Недодуманных мыслей. Чувств, которые еще и чувствоваться-то толком не начали.
Сашка просто стояла рядом с коричневым изваянием. И сбивчиво, взахлеб молчала ему все это. И что-то еще, что она пока не умела описать ни словами, ни бессловесностью.
А Амарго стоял и молчал ей о том, что она не одна.
Вокруг нее струился кофе.
Вокруг него – шоколад.
Девочка и мальчик стояли посреди этих потоков, среди веяний чужих чувств, среди всего того, до чего им – совсем ненадолго, но все же! – не было никакого дела.
Амарго был так близко, что его лицо расплылось бы кляксой перед Сашиными глазами, даже если бы не было и без того сплошным шоколадным пятном.
– Ты меня целуешь… – пробормотала Сашка. Это было не совсем так, но еще чуть-чуть, миллиметрик, и…
– Если я тебя поцелую, ты не почувствуешь, – с сожалением выговорил Амарго. – Мне так ужасно этого хочется… но не так. Не здесь. Не через границу.
– А когда? – Сашка спросила о том, за что ей будет стыдно. Потом. Когда-нибудь.
– Не знаю… – Амарго шумно выдохнул. – Но однажды – обязательно…
***
И утро после звонка будильника оказалось как раз тем самым «когда-нибудь», когда стало стыдно. И жаль, не обещанным «однажды»… Поэтому-то Никитка Праворукий, похоже, поджидавший ее за кофейным киоском, не вызвал особенных эмоций. Секундную гордость – ух ты, ко мне Праворукий подваливает, – которая сменилась глухим раздражением, когда Сашка поняла, что ему надо всего лишь погадать. И еще беспокойством – наездов от Никитиных сталкерш ей хотелось меньше всего. Отделаться бы от красавчика до того, как поворот к школе станет неминуемым…
– Слушай, Праворукий, – сердито сказала она. К таким интонациям в голосах девушек тот не привык, а потому только кивнул. – Давай-ка напиши мне вконтакте, что ли. И договоримся. А сейчас давай обгони меня и топай в школу самостоятельно. Не потеряешься.
Никита оторопело кивнул и рванул вперед. А Сашка потащилась следом. И ощущение тяжелого взгляда в затылок появилось вновь.
Глава 8
Не то чтобы Сашка не ожидала неприятностей. Просто не прямо в школе же! Там же камеры и все такое… После первого урока она направилась в свое любимое место для уединения – тупичок коридора на втором этаже. На первом, третьем и четвертом там были выходы на одну их четырех лестниц. А на втором из каких-то соображений архитекторов – не было. Зато стояла почти удобная старая банкетка. На ней Сашка обычно устраивалась, чтобы глотнуть кофейку из термоса.
Сегодняшний удался на славу, несмотря на то что она дико проспала и дико же опаздывала. Варила в гейзерной кофеварке. Кроме самого кофе, забросила туда пару анисовых звездочек, кусок ванильного стручка да еще немного красного перца. Краснее красного – кайенского. Такая драконья смесь требовала сахара, и Саша его добавила. Самую чуточку. И еще соли – тоже всего лишь крупинку, чтобы вкусы пряностей не смешивались друг с другом, а лишь подчеркивали кофе и друг друга же.
Ввалившись с опозданием на первый урок, она уже мечтала, как на перемене упрячется в свой любимый темный угол и снимет крышечку с термоса. Даже термос держала наизготове.
Чтобы попасть в тупик, надо было пройти по коридору. А потом, в самом конце, едва не упираясь носом в стену, где предполагался, но не состоялся выход на лестницу, повернуть. Сашка так и сделала.
– Ой! – пискнула она, на ходу врезавшись в стену. Вернее в стеной стоявших, загораживавших банкетку трех девчонок.
– «Ой», – передразнила ее Кристина, – чего разойкалась, тихоня? Совесть проснулась?
Аврора и третья девочка, незнакомая, с пушистыми каштановыми волосами, в один голос засмеялись.
– Значит, так, овца. – сказала Кристина, которая, похоже, была главной в этой компании. – На первый раз обойдемся предупреждением. Еще раз увижу, что ты вертишься рядом с Праворуким, – не говори, что предупреждения не было. Мордой в унитаз засуну, поняла?
Сашка даже кивнуть не смогла. И ни одного звука, кроме несчастного ойканья выдавить. Потому что внутри уже все сжалось от ощущения самого гадкого дежавю на свете. От дежавю, возвращающего в унизительную и страшную весеннюю пятницу. Когда она вот так же повернула, правда, не в школьном коридоре, а на улице между двумя домами и оказалась нос к носу с другой компанией девиц. А потом не было ничего внятного. Только унижение, боль, грязный потрескавшийся асфальт перед глазами, кровь и вода из лужи во рту. Мужик с собакой, разогнавший девчонок и вызвавший скорую, сказал, что они хотели Сашку поджечь. Она, к счастью, промокла до нитки, поэтому зажигалка щелкала впустую…
– Чего застыла? – Кристина немного растерялась, глядя на оцепеневшую и, честно говоря, готовую рухнуть в обморок Сашку. Ситуация, когда «жертва» не злилась, не боялась и вообще не реагировала, явно сбила ее с толку. – Слушай сюда, тихоня. Я твою прекрасную историю в «Кофейных зернах» слышала. И Никите сразу личное сообщение написала. И про деревню вонючую, из которой ты к нам свалилась, и про Платона твоего Верхозина, который аж в Калифорнию свалил, не иначе как от тебя подальше. Пусть в курсе будет, что за ним маньячка со стажем увязалась. А мы его от тебя защитим, уж ты не сомневайся.
– Потому что Праворукий под нашей охраной и протекцией! – сообщила незнакомая девчонка.
Из четырех, топтавшихся в тупичке девчонок на маньячек походили минимум трое, и уж точно не Сашка.
– Еще раз сунешься к Никите… – Аврора заулыбалась Саше как любимой подружке и внезапно занесла руку, словно хотела дать пощечину. Остолбеневшая Саша даже не отшатнулась. Но удара не последовало. Тонкая ручка убрала Сашке за ухо одну из длинных прядей. Издевательски-заботливый жест. Еще и ногтями слегка по щеке проскребла. Не больно, но… но… недвусмысленно. Мол, больно еще будет. – Еще раз подползешь к нему, и мы тебя не только пришибем. Мы тебя морально уничтожим. – Аврора произнесла эту фразу со вкусом, наверное, в кино подцепила, и ждала случая использовать. – Выложим в общий доступ некоторые периоды твоей биографии. Скажем так, последний месяц в Гефалленфорте. Интернет все помнит, Сашечка. Даже фотки твоей разбитой морды сохранились в новостных архивах. Один неправильный поступок, и станешь звездой, гарантирую.
Сашка же так перепугалась, что едва-едва воспринимала, что ей говорят. Из всего этого она поняла только, что бить ее, скорее всего, не будут. Не отдавая себе отчета в своих действиях, Саша прижала к груди термос, словно была маленькой девочкой в беде, а термос – любимым плюшевым мишкой, в которого хотелось зарыться носом, ища утешения и защиты.
– Ты как вообще набираешься наглости к таким парням подкатывать? – спросила вдруг Кристина. – Ты себя в зеркало-то видела? Моль бледная в мешке из-под картошки. – И она резко толкнула Сашку в грудь так, что та отлетела и грохнулась бы, не встреть спиной и затылком противоположную стену. – Место свое знай. Поняла? Место, шавка, место!
Боль в затылке на миг оказалась сильнее страха. Во всяком случае, Сашка поняла, что конечности уже не отказываются повиноваться. И еще… наверное, все дело было в недавно свалившемся на нее ведьмовстве. Она вдруг поняла, что разозлилась. И злость стала сильнее страха и даже сильнее боли в затылке.
Какого черта, подумала она. С кофейной ведьмой так нельзя! Мне доступны веяния чувств. Я могу поворачивать людские помыслы к жизни или к смерти. Никто не смеет орать на меня, оскорблять и запугивать. И уж тем более тронуть хотя бы пальцем, хотя бы ногтем.
Она стиснула пальцы на крышке термоса так, что суставы заболели. Девчонки это заметили. Аврора и Кристина хором расхохотались, третья насупилась. Похоже, решила, что Сашка собралась драться своей посудиной.
– Что это у тебя? – Кристина одним движением выхватила термос из Сашиной руки. Вот и вся правда. Можешь сжимать пальцы до белых костяшек, вцепляясь в свое оружие. Но как только его отбирает противник, более сильный разве что за счет уверенности в своих силах, пальцы слабеют и скользят. И ты обезоружена только потому, что привыкла сдаваться. Кристина тем временем открыла термос и принюхалась к напитку.
– Ого, со специями, – тоном знатока сообщила она. – Это ты такая дерзкая, потому что кофе хлещешь литрами? – Она плеснула в крышечку черную жидкость. Аромат поплыл умопомрачительный и такой неожиданный для школьного коридора, шумного и людного по всей своей протяженности, исключая укромный (больше не укромный!) тупичок. Сашка потянулась было за своим имуществом, но Кристина со смехом отклонилась.
– Грабли убери, – сказала она и глотнула кофе. – Фу, блин, горький. Не умеешь ты, Ферберша, кофе готовить. Пахнет круто, а вкус отстой. – Кристина выплюнула кофе прямо на пол.
Оскорбления в адрес ее кофе, ее работы, ее… ведьмовства ранили Сашу больнее и глубже, чем оскорбления и даже побои, которые ей доставались. Она рванула было к Кристине, но Аврора и незнакомая девочка в четыре руки отпихнули ее к стене. Правда, на этот раз хоть головой не треснулась. Сашин взгляд упал на Кристинин плевок, изуродовавший чистый до этого пол коридора. Ну конечно, этой дуре противно стало! Она же сплошную гущу глотнула! Термос-то пережил пару ощутимых встряхиваний, вот весь осадок и поднялся со дна.
– Помои, а не кофе, – продолжила, издевательски улыбаясь и любуясь на побелевшее Сашкино лицо, Кристина. – Как знаток тебе говорю, на помойке ему место. Да ты и сама как помойка. На вот, пей свою парашу.
И в губы Сашке ткнулась ее же собственная крышечка от термоса. Кофейная гуща на губах… Гадина, вот гадина эта Кристина! Сашка поймала взгляд противницы. Голубые глаза смотрели зло и весело одновременно. Она, понимаете ли, забавлялась, «прессуя» Сашу.
Ух, что же всколыхнулось внутри! С самых дальних, придонных глубин Сашкиной души поднялся такой вихрь черной гущи, какого она в себе даже смутно заподозрить не могла.
«Я не овца, – подумала она, глядя в глаза Кристине. – И ты не смеешь так со мной обращаться».
Саша облизала кофейную гущу со своих губ. И стиснула зубы.
– Помни и скажи другим, – процедила она, ощущая, как в рукаве зашевелились и выпорхнули наружу фейки-кофейки. – Тронуть ведьму НЕ МОГИ.
Это она почти выкрикнула. Троица попятилась. Теперь настал их черед упираться в стену. Сашка шагнула к ним.
– Кофе черен, сахар бел! Сдохни, если смел-посмел!
Перед глазами замельтешили выстроившиеся в кольцо фейки, перепуганные лица недавних обидчиц, а потом их сменила ароматная тишина кофейного коридора.
Саша выдохнула. И тут же согнулась от режущей боли в животе, да еще и сопровождающейся рвотным спазмом. На нервной почве, чего уж там. Хорошо, что желудок-то пока пустой… Она кое-как откашлялась. И вдруг… со странной смесью из чувств – удивления и холодной решимости – поняла, зачем пришла в коридор и что следует сделать.
И закрыла глаза.
До сих пор ей никогда не удавалось определить, принадлежат ли веяния одному человеку, двоим или нескольким. Саша просто выбирала то, которое можно было погладить, утешить, уговорить… вот как недавно пригасила боль мальчика Штася. Выбирала она почти наугад – из того, что оказывалось рядом и казалось «по зубам» начинающей ведьме, да еще и самоучке. Найти чье-то веяние нарочно? Нет, пока даже не мечтала. Но Кристинины веяния она определила сразу же. Было ли дело в эмоциях или в том, что девочки фактически выпили кофе из одного стаканчика, неважно. Важно – другое… вот, сейчас…
Веяние самодовольства имело форму почти правильного куба. Почти – потому что грани его были слегка выпуклыми. Как назвать эту объемную фигуру, Саша не знала, потому просто обозначила для себя как «куб с изъяном». Очень простая форма. Неудивительно. Самодовольство вообще такое чувство… упрощающее, что ли. Как будто на любование собой прекрасным человек тратит душевный ресурс необходимый для другого. Для любви и познания, например.
Рядом с «кубом с изъяном» метался звездчатый многогранник. Сашка протянула руку к нему. Ого, какие страсти! В маленьком-маленьком веянии уместился такой букет! Была тут и ревность – Никита сидел в кафе с незнакомой девчонкой! И злость – ох, эта незнакомая овца еще получит! Красными всполохами вокруг черных лучей вилась зависть – Никита обратил внимание на эту тихоню Фербер. Как так?! Почему?! Какого фига?! И все это, как ни странно, оставляло за собой густой хвост, на зависть любой комете – печали и одиночества. Потому что Кристине было печально и одиноко от того, что, хоть вылези вон из кожи, на нее он не смотрит и, наверное, не посмотрит. Поэтому куб самодовольства был скорее щитом, которым Кристина прикрывалась от себя же, чтобы каждое утро топать в школу с гордо поднятой головой. И шагать след в след за Никитой в надежде… ох, вот и она. Крошечная, даже нежная. Не куб, не звезда, а облако.
Попало ты, облако надежды!
Сашка одним движением размазала веяние в пыль. Это оказалось так же просто, как смахнуть мусор со стола. Кристина обойдется без этого чувства.
– Саша! – Голос Лизы зазвенел, отозвался эхом от стен коридора. Интересно, откуда тут эхо – в сплошной кофейной среде-то? Или знания физики у Сашки спрятались под тем же плинтусом, что и знания биологии? Ох, да какая разница!
Господи, ну почему Лиза? Почему не Амарго? Уткнуться бы в него сейчас! Большого, теплого, безопасного… Правда, объяснять ему свои поступки и их мотивы было бы крайне стыдно и неприятно. Другое дело, что он бы и не потребовал никаких объяснений. А вот Лиза…
Лиза вылетела из-за поворота, едва не сбила подругу с ног. И тут же ощутимо двинула ей кулаком по предплечью.
– Ты что творишь!? – завопила она. – Сашка, ты только что сыграла на стороне смерти. Ну зачем ты так? Я от тебя никак не ожидала. Скажи, пожалуйста, что ты это нечаянно сделала. Да? Опять полезла веяния руками хватать и не рассчитала. Давай попробуем исправить? Ну, сыграла ты и сыграла… Только человека жалко! Пойдем, пойдем, пока веяния не разлетелись.
– Лиза, Лиз, погоди. – Сашка вырвалась из цепких пальцев подруги. – Я не буду ничего менять. Я не случайно это сделала. Нарочно.
– Какое веяние? – спросила Лиза упавшим голосом.
– Надежду.
– Ой! – Подружка своим обычным жестом прижала ладони к щекам. – Ты уверена? Как оно выглядело?
– Как золотистое облако. Лиз, конечно, я уверена! Я его потрогала и все почувствовала. И прихлопнула.
Лиза затрясла головой. Когда она так делала в кофейном коридоре, находясь в облике глиняной фигурки, Саше все время становилось страшно, что от нее отвалятся какие-нибудь крошки. Когда подруга вновь заговорила, в голосе звучали слезы.
– Саш, зачем? Знаешь, как сейчас плохо человеку? Когда надежда есть, она почти не имеет значения. Но когда ее нет, то хоть караул кричи. И ведь кричат. Плачут, рыдают и по полу катаются, как от боли. Не жалко?
– Нет. И даже прикидываться не стану, что жалко. Помнишь, про Платона рассказывала? Так вот, пять минут назад история почти повторилась. И знаешь что? Я не хочу, чтобы меня какие-то девки били за проступок, который сами в своих тупых головах придумали. Да даже если бы и не придумали! Я не хочу, чтобы хоть кто-то меня бил. Или тебя. Или кого угодно другого. С какой, блин, стати?! Да меня ни мама, ни дед в жизни пальцем не тронули. Я вообще на свет родилась не для того, чтобы кто-то смел меня ранить и унижать. И тебя тоже мама не для того рожала. И если эти Кристины-Авроры пытаются причинить мне вред… Молчи, не возражай! Сломанные ребра и отбитые внутренности – это очень даже вред! Уж мне-то поверь! Так вот, если кто-то смеет мне вредить, поймает такую ответочку, что мало не покажется. Изо всех своих сил отвечу. И плевать мне, на какой стороне при этом сыграю. Вот пусть Кристинины помыслы к смерти повернутся. Ей не вредно поразмыслить… о высоком!
Закончила и кое-как перевела дух. От такого монолога, гневного, сбивчивого, а главное, от породивших его чувств, у нее немного поднялась температура. Руки задрожали и перед глазами заплясали не веяния, а банальные темные пятна.
Лиза помолчала, переваривая услышанное.
– Знаешь что, – сказала она наконец, – давай-ка я отведу тебя к наставникам сразу после школы. Я бы прямо сейчас тебя взяла в охапку и потащила. Но если пропущу контрольную, мне родители голову отвинтят. У тебя уроки когда закончатся?
– Я не пойду на них. У меня вроде нет контрольных, поэтому пойду домой. Не хочу вообще сейчас школе находиться. Вообще нигде находиться не хочу, кроме кофейного коридора.
Сашка смалодушничала и не сказала Лизе, что в коридор она нырнула прямо на глазах перепугавшихся девчонок и что ей придется хотя бы осмотреться и понять, насколько сумасшедшую панику они подняли. Ну, и придумать объяснение. Или хотя бы просто осмотреться, забрать сумку (в ней же ключи от квартиры!) и незаметно смотаться.
– Угу, поняла… Сашуль, у меня контрольная на втором уроке, перемена сейчас закончится…
– Я думала, уже закончилась.
– Ну, если ты с восьми учишься, то да. А мы с полдевятого начинаем. В общем, я на контрольную схожу, а потом смоюсь. Ты мне позвони, хорошо? И можешь сразу ко мне ехать. Или лучше встретимся в коридоре, я тебя вытащу через свой выход, а от меня до кофейни «Наставник» близко. Договорились? Продержишься совсем немного без глупостей? Лучше даже не домой иди, а в куда-нибудь в кафешку. Или просто погуляй со своим термосом. Или…
– Придумаю что-нибудь… Лиз… спасибо.
– Вот уж не за что!
– Есть за что. За то, что ты есть у меня!
– Взаимно! – Лиза, к которой почти вернулось обычное добродушно-стеснительное состояние духа, отсалютовала Саше знакомым кофейным прибамбасом. Трубочкой, из которой она ловко выдула коричное облако. Облако окутало ее, скрывая от Сашиных глаз, а когда рассеялось – рыже-глиняная кофейная ведьма исчезла.
Саша последовала ее примеру. Ну что ж, наставники так наставники. Может, кто-то поможет разобраться в происходящем с мыкарями и со Стасом, если уж на то пошло.
В школьном коридоре, к Сашиному удивлению, было пусто и тихо. Если бы девчонки развопились о ее исчезновении на их глазах, то тут бы сейчас носились учителя и охранники. Да еще и наверняка вызвали бы полицию. Почему-то Никитины сталкерши не стали поднимать шум. Ну ладно, не стали и прекрасно. Про них лучше забыть. Как-нибудь выцепить сумку из класса и… выйти, выйти отсюда. Такое ощущение, что воздух из школы откачали, дышать стало нечем, особенно в некогда безопасном тупичке в конце коридора.
Саша поплелась в класс, где проходил первый урок. И остановилась как вкопанная, не дойдя совсем немного. У окна напротив стоял Никита. А рядом с ним на подоконнике примостилась Сашина школьная сумка.
– Не прошло и тысячи лет, – выдохнул Никита, увидев Сашу. – Не знаю, где тебя носило и как ты удрала от этих трех психбольных. Но я подумал, что на уроки ты не вернешься. – С этими словами он протянул ей сумку, которую Саша молча приняла. – Саш, поговорим?
Ух, вот бы сейчас появился Амарго… пусть даже в своем «шоколадном» виде. Да, лучше всего в таком. И «поговорил» бы с Праворуким так, как это у парней принято.
– Обойдешься, – сообщила Саша, почувствовав, как на глазах предательски закипают слезы. – Тебе «поговорить», а мне потом в травме валяться? Засунь себе свои разговоры… поглубже. Чтобы они до меня не долетали. Нахлебалась я уже от таких, как ты! Спасибо, очень вкусно, но больше не хочу. Вот где ты у меня!
Саша провела рукой по горлу и прошествовала мимо него. Прочь, прочь отсюда. Куда-нибудь, где тихо и много воздуха.
Праворукий что-то говорил вслед, вроде бы даже пытался догонять. Безуспешно. Она и не подумала отозваться. Мимо охранника на входе прошла таким решительным шагом и с таким лицом, что он, позабыв про должностные инструкции, не остановил ее и не поинтересовался, куда это десятиклассницу Фербер понесло посреди второго урока.
Сашка шла и шла, допивая остывший кофе из оскверненного Кристинкой термоса, дышала ртом сквозь зубы и ненавидела весь мир. Не так, чтобы уничтожить, но так, чтобы сказать миру «отвали». В самый раз.
Фейки перебрались из рукава под шарф и сидели там тихо-тихо, щекоча ее шею крылышками, напоминая о себе, но не раздражая.
Сашка сбавила шаг только возле киоска, того самого, где частенько покупала латте.
– Привет! Большой латте как обычно? – Продавщица даже из окошечка выснулась, увидев взмыленную покупательницу. Разноцветные камешки в серебряных колечках, украшавших ухо и бровь, пустили разноцветных же солнечных зайчиков по Сашиному серому пальто. – Эй, ты чего такая? Что случилось?
– Ничего. Как обычно, да.
– Парень обидел. – Не спрашивая, но утверждая, продавщица кивнула и запустила кофемашину. – Слушай, давай я тебе в подарок от заведения и коллеги по несчастью плесну в кофеек карамельного сиропа. Вроде просто как жидкая конфетка, но жизнь начинает казаться такой… вполне нормальной.
– Д-давай… – Саша благодарно приняла стаканчик.
– Все из-за парней, козлов и уродов, – с видом эксперта кинула продавщица. – Меня, кстати, Кей зовут. Как бы Катя, только Кей.
– Саша. – При всей благодарности за карамельный сироп и поддержку откровенничать все же не хотелось. Хотелось дать отдых ногам и насладиться молочным кофе и заодно желтыми кленовыми листьями на тротуаре. И окончательно пережить этот гадкий день, ведь потом будут Лиза и таинственные Наставники, и еще что-нибудь интересное.
Сашка попрощалась с Кей и пошла в сторону парка. Пять минут до моря. А быстрым шагом – две. Миновала аттракционы на входе. Прошла по короткой центральной аллее вдоль клумбы с отчаянно доцветающими, несмотря на заморозки, осенними розами. Обогнула фонтан и спустилась по каменным ступеням на пляж. Каблуки увязли в песке, свежий ветер унял температурный жар лица. Сашка дотащилась до самой каемки воды и уселась прямо на песок.
Она глотнула кофе. Кошмар, что за утро выдалось. Два года назад, валяясь по больницам, Сашка не раз задавала себе вопрос: «Почему это случилось именно со мной?». Сейчас, сидя на песке в медленно, но верно промокающем пальто, она спрашивала: «Почему это едва не случилось со мной снова?», «Чем я это заслужила?!». Нет, не чем она заслужила наезд от Кристины и прочих.
Тихая и молчаливая Саша не была забитым существом, с самоуважением у нее все было, в общем-то, в порядке. И она прекрасно понимала, что утренняя стычка в коридоре была проступком троицы сталкерш, но никак не ее собственной виной. Ее внутренний вопрос звучал скорее: «Чем я это заслужила у судьбы?». Особенно если вспомнить слова мыкаря об отсутствии этой самой судьбы у Саши. Или это не «судьбоносное» событие? Не веха вроде обзаведения семьей или совершения «деяния», как говорила Лиза? В общем, кто его разберет.
С очередным глотком кофе Сашка с удивлением поняла кое-что еще. Ей захотелось заглянуть на страничку Платона. Просто посмотреть, чем он сейчас живет. Почему бы и нет?
Вытащила смартфон, открыла «Вконтакте». И сразу поняла – что-то не так.
Вчера, показывая Платона Лизе, она чисто на автомате – блогерский рефлекс! – отметила, что каждая его публикация собирала примерно по двадцать комментариев. Сегодня под верхним постом значилась цифра 209. Заинтересованная, она всмотрелась в фотографию. И подскочила как ужаленная, едва не свалившись в залив.
Меньше часа назад какой-то Миша, двоюродный брат Платона, выложил на его страницу фотографию горящей свечи. И сообщение, что ночью Платона Верхозина не стало.
– Ой, нет-нет-нет! Господи, ну как же так? – спросила Сашка у смартфона. Увы, такой информации ей не выдал бы ни один поисковик. Она перешла на страницу Миши. Нажала «написать сообщение».
«Я дружила с Платоном в детстве, – написала она. – Извини, тебя достали, наверное. Но не знаешь ли ты, что случилось?».
Ответ пришел не мгновенно, но очень быстро.
«Привет. Не достали. Не знаю пока что случилось. Мы в гостях у дяди и тети. Утром встали, а Платон уже умер. Никто пока ничего не понимает. И у него вот эта песня на планшете играла, зацикленная по кругу».
Миша прицепил к письму аудиозапись. Саша не стала ее слушать. Песню эту она знала наизусть. «Спи, спи, Элоиза моя, я буду надежно твой сон охранять».
– Моя любимая, – сказал ей когда-то Платон во дворе их крошечной школы в Гефалленфорте. – И еще мамина любимая. Вместо колыбельной мне пела, когда я мелкий был.
«Я напишу, когда будут похороны», – написал Миша.
«Спасибо», – ответила Саша.
И почувствовала укол совести. Ей было жаль Платона. Честно говоря, до щипания в носу и горячей влаги на глазах жаль. Но сильнее этого чувства было… нет, не любопытство. Скорее непраздное желание понять: случайное ли это совпадение с историей семьи Штася? А если нет, то – что, черт побери, происходит? Что за кольцо сжимается вокруг нее, Саши Фербер?
Глава 9
Лиза не отвечала на звонки. Саша пыталась «достучаться» до нее через мессенджеры и соцсети, отправила десяток голосовых сообщений – безрезультатно. Подружка как в воду канула.
Не смогла удрать из школы? В этом случае ответственная Лиза прислала бы сообщение. А когда вот так не выходишь на связь, это значит только одно – что-то случилось. Что-то, загнавшее ведьмочку в кофейный коридор. А у Саши как назло закончился кофе – и в термосе, и в стаканчике.
Можно было вернуться к Кей. Но на ветру с залива в промокшем пальто она озябла. Да и болтать со словоохотливой продавщицей сейчас совершенно не хотелось. Деваться, в общем-то, было некуда. Только домой. Что ж, дед наверняка занят в студии. Может, даже не заметит возвращения внучки в неурочный (точнее, чересчур урочный, прямо посреди уроков) час. Дома можно будет согреться и, сварив свежего кофе, поискать Лизу в коридорах.
На вешалке у порога висела рыжая кожанка Серого. Не мог еще попропадать там, где его носило всю неделю! Хотя… наверное, следует ему рассказать о Платоне и той малышке, сестре Штася. Точно. Надо выяснить, почему Лиза застряла в кофейных коридорах, а потом переступить через пережитое. Засунуть поглубже страх и обратиться к мыкарю с информацией, касающейся жизни и смерти. К сожалению, больше второго, чем первого. Хотя бы потому, что никого другого, связанного с этими материями, она просто не знает.
Саша на цыпочках прокралась на кухню. Хотя смысла в таком шпионском передвижении не было – студия находилась по другую сторону от прихожей. Несмотря на утреннее опоздание, она вымыла гейзерную кофеварку, и сейчас та спокойно сохла себе на полочке, в разобранном, разумеется, виде. К сухости кофейной посуды Саша и Лиза относились одинаково. Все-таки не на родине кофе живем, а в сыром прохладном Питере. Не хочешь кофе со вкусом плесени и ржавчины? Ни капли воды вне готовки! Поэтому Лиза наловчилась сушить свои керамические турки в микроволновке, а Саша вытирала металлические джезвы и кофеварку до внутреннего блеска.
Кофеварка у нее была большая. На шестнадцать чашек эспрессо. В переводе на нормальные человеческие емкости – две больших кружки, полных примерно на три четверти. В самый раз. Сюда полагалось положить шесть ложек с горкой молотого кофе. Саша не молола его про запас – каждый раз запускала кофемолку. Так она и сделала, надеясь, что дизайнер и ассистент достаточно заняты, чтобы не нарушать ее уединение и, главное, не подвергать допросам-расспросам. Не сейчас.
Поверх кофе она – в точности как утром – положила две анисовых звездочки, только вместо ванили подбросила несколько горошин ароматного перца, а потом посыпала красного кайенского. После промозглого ветра и сырого песка очень хотелось прогреться, но такая жгучая острота требовала контраста. Поэтому поверх красной россыпи перца легла белая – немного сахарной пудры. Красота этого кофейного ландшафта завораживала не хуже аромата. Пока Саша колдовала над приправами, плита разогрелась. Привинтив верхнюю половину стального «кофейника», она отправила гейзерку на конфорку.
И едва шагнула на «шахматку» кофейного коридора, как поняла – Лизы здесь нет. Откуда это понимание вылезло? Сложно сказать. Может, интуиция обострилась. А может, логика притупилась. Логично же сначала поискать нужного человека, а потом уже делать выводы об его отсутствии. Сегодня Сашка поверила интуиции, очень уж та была убедительна, хоть и не привела толковых доводов. Саша вернулась на кухню. Следовало поторопиться – добраться до дома подруги, дождаться ее из школы, а то и по пути перехватить и наконец выяснить, что же случилось.
Кей высунулась из окошечка киоска, что-то прокричала Сашке, но та помахала рукой и почти бегом миновала рабочее место новой знакомой – скорее-скорее в метро. Затормозила только на движущейся ленте «траволатора» – до Саши вдруг дошло, что весь путь от кухни дома до этого самого спуска в метро она проделала бегом. Горло пересохло, в боку кололо, да и в кончиках пальцев на руках противно покалывало. Но все равно хотелось вновь припустить со всех ног, желательно обгоняя поезд.
Контраст между полупустой станцией «Беговая» и запруженным людьми «Гостиным двором» был чертовски разительным. Разил наповал, как удар кулаком в нос. Сашка на секунду приостановилась, буквально чтобы перевести дыхание. А потом решительно ввинтилась в толпу, вливаясь в общий ритм движения. Толпа была такой плотной, что хоть ноги поджимай – сама понесет. Но на Невском проспекте сплошная человеколавина вдруг распадалась на множество ручейков, возвращая возможность нормально шевелиться. Сашка вдохнула прохладный воздух, пахший сырой штукатуркой и водой канала, и решительно зашагала вдоль проспекта к Набережной Мойки.
Именно на набережную выходил двор-колодец Лизиного дома. Ворота – черная кованая решетка – всегда были заперты. К счастью, Саша знала код от калитки. В подъезд она тоже попала без проблем. Просто проскочила за двумя женщинами, обогнала их и помчалась на третий этаж, перепрыгивая через ступеньки.
Едва она поднесла руку к звонку у входной двери, как та распахнулась. Из квартиры, едва не сбив Сашу, выскочила пожилая женщина. Кажется, бабушка Лизы. Сашка отскочила и прижалась к стене.
– Здравствуйте, – выдавила она, – а Лиза дома? Мы договорились созвониться, а она…
И поняла, что бабушка плачет.
– Лизонька… девонька… ох, Лизонька-а-а.
Сашка похолодела.
– Что случилось?! – почти заорала она. – Что с Лизой?!
Бабушка вздрогнула, уставилась на нее, будто только что заметила ее присутствие, и вдруг навзрыд заплакала, уткнувшись лбом в дверной косяк.
– О-ох, оо-оох, – простонала она, – нету больше Лизоньки. Нету моей девочки! Умерла она, бедная моя, родненькая моя, и часу не прошло еще. Ох, Господь всемогущий, что ж ты делаешь, зачем творишь такое, мы ж дети твои, Господи!..
Что?.. Что она такое говорит? Сашка почувствовала, как вокруг нее словно образовался пузырь звенящей пустоты. Бабушка Лизы говорила что-то еще, Саша отчетливо видела, как шевелятся ее губы, как из покрасневших глаз по щекам текут слезы.
Все в мире делится только на живое и мертвое. Голос мыкаря прозвучал в ушах Саши, как будто он стоял рядом. Прав он, абсолютно прав. Лиза разделилась на себя и… и что-то другое. И разделила Сашкино нехитрое в общем-то житье-бытье на… на что… На бытие и Небытие, вот на что. И Лизу она больше не увидит. Как так вышло? Лизке было больно, или она просто уснула как Платон и та малышка, сестра Штася? Как бы то ни было, это горько, больно и неправильно!
Бабушка Лизы по-прежнему что-то говорила, даже держала Сашку за руку своими цепкими старческими пальцами.
– Саша, Саша, ты меня слышишь? – долетел через звенящую пустоту ее голос. – Иди домой, девочка. Сейчас приедут врачи и полиция. Родители Лизоньки, – на имени внучки ее голос опять сорвался, – уже мчатся. Я тебе позвоню, когда будет известно… уходи пока. Нечего тебе тут делать сейчас. – Она зашла обратно в квартиру, явно забыв, зачем выходила пару минут назад.
Сашка постояла еще немного, привалившись к стене. Потом решила доплестись до какого-нибудь кофепитейного заведения и подумать, как быть дальше. Почти технически – каким образом быть в мире, где смерть так легко побеждает.
В ноги ткнулось что-то тяжелое и мягкое. Саша подскочила на месте. Хорошо, что не заорала. Диктофон, толстый Лизин кот, терся о Сашины ноги, оставляя на черных колготках рыжую шерсть.
– Ой, малыш… – Сашка присела на корточки, погладила кота. – Как же ты теперь будешь?
Понятное дело, что Лизины родители кота не выбросят. Но он же ведьмин фамильяр. Как он будет без хозяйки? Или вернется к природе обычного домашнего кота?
Диктофон вывернулся из-под Сашиной руки и шустро направился по ступеням на следующий этаж. Чтобы ведьма не сомневалась, оглянулся и пару раз приглашающе мявкнул. Мол, что стоишь? Шагай давай. Она последовала за Диктофоном. На верхней ступени второго пролета – на краю лестничной площадки четвертого этажа – кот уселся. Сашке ничего не оставалось, кроме как сесть рядом. Из любой квартиры мог в любой же момент кто-нибудь выйти. Но какое это имело значение по сравнению с тем, что случилось с Лизой?
– Неужели это конец, Диктофончик? – Она погладила кота, чувствуя, что снова плачет. – Неужели это совсем-совсем конец, и ничего не исправить?
Ответа у кота, похоже, не было.
Дружная троица феек-кофеек выбралась из Сашиного рукава, щекоча ее крылышками-хвостиками. Они, почти светящиеся от собственной белизны на фоне тусклого подъезда, спрыгнули на плитки пола и засеменили к коту. Немой разговор между фамильярами длился всего пару секунд. А потом малышки вспорхнули и бросились врассыпную. Они облетели площадку, послушали под каждой дерью, а возвратившись, снова обратились к Диктофону и часто закивали, что-то подтверждая. Наверное, что этаж пустовал или почти пустовал. Во всяком случае, никто не должен был помешать.
Пока феи дозором облетали периметр, кот принимал Сашины наглаживания. Получив от фей информацию, он поднял круглую голову и взглянул девочке прямо в глаза. И ей показалось, это Лиза посмотрела на нее. Да, зрачки были вертикальными, а радужка – цвета зеленого янтаря. Но это совершенно точно была Лиза. Непонятным и непостижимым образом.
Кот облизнул нос.
– Саша, я умираю, – тихо, но отчетливо выговорил он Лизиным голосом, тягучим и спотыкающимся. Совсем не так он звучал при их первой встрече, когда Лиза устроила демонстрацию возможностей своего фамильяра. Да и самой Лизе были неведомы такие интонации. Как будто она… получила общий наркоз перед операцией, но почему-то отчаянно и бессмысленно боролась со оцепенением. – Не могу справиться с этим сном. Он пришел за мной. А потом одного за другим, он заберет всех, к-х-х-хто… – она практически проглотила звук «к» в слове «кто», словно не могла напрячь горло, чтобы нормально его произнести, – хто дорог тебе. Чтобы у тебя не осталось никого, кроме него. Чтобы тебе некого было любить. Всех, всех твоих близких он уложит спать. Сашх-кх-а, спасайся…
– Лизка, – Сашка поняла, что ревет в голос, – сама спасайся, дурища, проснись, ну же!
Поздно. Она отвечала на слова сказанные час назад. Человеку, которого знала неделю, но такому близкому, родному, любимому. Человеку, которого больше не было. Лизы не было. Но и из пресловутого Небытия она словно ниточку протянула, пытаясь помочь Саше.
– Нек-хоторые нужны ему тольхххо для силы, – продолжил спотыкающийся Лизин голос. Паузы между словами затянулись так, словно она засыпала посреди монолога. – Но некоторые, как я, потому что их любишь ты. Или не любишь, но они мног-кх-кх-кхо значат для тебя. Ник-хто не поможет. Может, наставникх-хи, – это слово далось Лизе с огромным трудом, – може хнгри… – следующую фразу было вообще не разобрать, а потом Лиза вздохнула и продолжила через зевки и волевые усилия: – Беги от него прочь, Саша! Он не тот, кем кх-хажется. Он вообще не он. Оххххх, в смысле он на самом деле совсем не….
Не – кто?! Слова Лизы потонули во всхлипывающем сдавленном вдохе.
– Баю-бай, баю-бай, – совсем другим, ясным, звонким таким Лизиным и при этом таким ужасающе не ее голосом запел вдруг Диктофон, – ты собачка не лай. Ты другая не кричи, нашу Лизу не буди. Ай люли-люли-люли, хоть сегодня же помри. А на завтрашний мороз повезем да на погост. Поплачем-повоем, в могилку заро-оем…
Сашу пробрала дрожь. Не должно было быть в колыбельной этих слов. Во всяком случае, не такую страшную чушь мама с бабушкой пели маленькой Лизке лет пятнадцать назад. Кто пел голосом, горлом, связками ее подруги? Точно так же как неделю назад голосом мамы Штася и Миленки (теперь она вспомнила имя совсем крошечной малышки, не проснувшейся после такой вот «неправильной» песенки). И еще…
– Ох, черт! Платон! – В его плеере играла «Элоиза» прекрасной, но древней группы «Наутилус Помпилиус». А для него она была лучшей колыбельной из детства! Что, что, красный перец побери, происходит?!
Диктофон странно вздрогнул, и из его горла вырвался еще один полувздох-полухрип. Такой же как прежде, но не такой. Вздох перешел в протяжный, негромкий мяв. И в этом мяукании уже не было ничего Лизиного. Только кошачье. Диктофон устало растянулся на кафеле, привалился боком к Саше. Феи, которые как обычно болтали ногами, свесив их со ступени, прекратили свое увлекательное занятие и бросились к нему. Прежде чем они добежали, Саша поняла – фамильяра больше не было. Просто рыжий кот. Большой и красивый, но просто кот.
Оглушенная событиями и полученной информацией, она взяла кота на руки и поднялась сама. Феи вспорхнули следом.
Диктофона Саша оставила на подоконнике между вторым и третьим этажом. Тот раздраженно дернул хвостом. Мол, не мешай отдыхать котяре. Была у нее мысль занести кота Лизиной бабушке и заодно удостовериться, что пожилой женщине не нужна помощь. Но, откровенно говоря, смалодушничала. При мысли о том, что она может хотя бы случайно, хотя бы на секунду увидеть мертвую Лизу, почувствовала, как сердце пропустило удар. Или даже два. К тому же в подъезд уже поднимались двое полицейских. Один молодой, второй пожилой, на лицах у них через профессионально-каменное выражение проступала растерянность. Будто мысленно спрашивали друг у друга – ну как же так? Как мог здоровый, радостный человек, которому едва исполнилось шестнадцать лет, просто взять и умереть во сне?
Ноги почти отказали, едва Саша вышла из двора-колодца на набережную Мойки. Хлопнулась на колени практически на проезжей части. Исключительно волевым усилием заставила ватные конечности донести себя до перил над Мойкой и оперлась на них.
Если бы это происходило не с ней…
Если бы это происходило в другой реальности… какой? Кофейной? Нет, даже там, где можно легко повернуть помыслы людей к смерти, куда запросто проходил неумолимый убийца мыкарь, не было места такой странной и бессмысленной смерти.
Если бы Саша читала обо всем этом в книге, то наверняка там было бы написано что-то вроде «в темной воде реки отразилось ее лицо с лихорадочно горящими глазами». А потом героиня нашла бы лучший на свете выход. Но Сашка не читала, а проживала эту реальность. И вода была слишком темной, беспокойной и далекой, чтобы отразить ее. И выхода не было. Нырнуть в кофейный коридор и надеяться на случайную встречу со Амарго? Бежать к дедушке? К мыкарю? Но если загадочный «он», который «совсем не он», то любой из них может оказаться убийцей. А если не убийцей, то жертвой. Потому что они дороги Саше. Кроме, пожалуй, мыкаря.
Что ж, дед и Амарго либо опасны, либо в опасности. Мыкарь в любом случае опасен, но не в опасности. И еще… его, если честно, не жалко.
Домой, решила Саша. Хорошо бы Серый все еще торчал с дедом в студии. Придется рискнуть и поговорить…
Как она добралась от Мойки до Гостинки, а потом до Беговой, Сашка просто не запомнила. Добралась, и ладно. Еще обежала по дуге с большим радиусом киоск Кей. Она, конечно, утром так старалась поддержать ее, спасибо ей большое. Но помочь взъерошенная продавщица вкусного латте не могла. А вот пострадать – запросто.
Как, оказывается, легко и просто жилось Саше, когда в жизни ее не было привязанностей, кроме мамы и бабушки с дедом! Когда тебе не за кого, вернее, почти не за кого бояться, это просто праздник, а не жизнь. То же самое, как если бы тебе было некого бояться. И нечего. Но теперь, когда в ее жизни появились Амарго и Лиза (Господи, она не только появилась, она уже исчезла! И косвенно – из-за нее, Сашки!), она боялась за них… за него. И странным образом этот страх только обострял боязнь того, что может произойти с родными. Как… как больно и сложно. Прямо-таки физически трудно все это обдумывать.
Она прошла в квартиру. Разулась и собралась было на цыпочках подкрасться к студии – выбрать подходящий момент и вызвать Серого на разговор. Куда там! Можно было мчаться с топотом вприпрыжку – дед и Серый не то чтобы орали друг на друга, но спорили громко и самозабвенно.
– Я помню про все твои мыкарские штучки! – громыхал дед. – Помню! Только как ты посмел, потустороннее ты уродище, сунуться к моей внучке без моего присутствия? Ведьма она, или тебе померещилось, неважно!
– Алекс, я же извинился! Дело не в Сашином ведьмовстве. Дело в том, что вокруг нее просто витала аура Небытия. Не день, не два, а почти неделю. Да, собственно, что я говорю! Она и сейчас вокруг нее. Я испугался за девочку. Испугался, что беглец из Небытия захватил ее, слился с ней, подчинил и использует.
Вот так новости. Дед в курсе Сашиного ведьмачества. Более того, он подозрительно глобально в курсе вот этого всего. И совсем не боится мыкаря.
– Алекс, простите меня, – грустно сказал мыкарь. – Вы мой единственный друг…
– Да уж, теперь единственный, после того как ты низверг в Небытие Галину, – как-то непривычно-сварливо, совсем по-стариковски пробрюзжал вдруг дед. – Да не сверкай ты на меня глазами, знаю, что ты ничего не решаешь. Вся эта чумная муть про наивысшее право, как же! Просто ты убийца, если не в душе, то по природе своей. И не можешь не убивать, так же как волк не может быть вегетарианцем. Эй, скотина, ты что, сейчас извиняешься, а сам какую-то свою магию разводишь, проверяешь, не захватил ли он меня?! Да ты, друг мой, почти единственный, охамел!
– Я… простите. Я должен был убедиться. На вас ни малейших следов Небытия. Но кофейные коридоры просто истоптаны этой тварью. Сегодня погибла совсем молоденькая ведьма, кажется, Сашина подруга. Мне еще предстоит многое выяснить…
– Мне тоже, – горько сказала Саша закрытой двери. – Мне тоже предстоит многое выяснить. Кажется, без вас.
И бегом, уже не заботясь о тишине, кинулась к себе. Пробегая мимо двери в бабулину комнату, притормозила. Захотелось зайти, обнять, погладить исхудавшие морщинистые руки, всегда в одной и той же позе лежащие на одеяле. Нельзя. А вдруг следующей, услышавшей неправильную колыбельную, станет она?
Несмотря на прикованность к постели и почти неподвижность, бабуля Маша сохранила живость ума и характера. Слушала аудиокниги, болтала с внучкой, смотрела новости и ругала их на чем свет стоит…
Нет уж, бабулей рисковать она не станет.
– Вернусь, когда разберусь, – пообещала она двери и нырнула в свою комнату.
Фейки вылетели из-под ее куртки и дружно схватились за джезву – куда ж ты без нее? И ведь не поспоришь. Орудие производства не оставишь. Что еще? Смена белья, деньги, документы. Джинсы, свитер… а это что?
Две из трех фей, ухмыляясь… хотя нет, это она уже сама додумала – ну какие ухмылки на застывших фарфоровых лицах? В общем, две феи устроили шуточный бой на копьях. В роли копий выступали Сашина ложка бариста и… Лизина трубка. Та самая, с помощью которой она делала рисунки из корицы на поверхности молочной пены.
– Вы что… вы как… – Она выхватила у фамильярок «оружие». – Это же воровство.
Фейки синхронно пожали плечами, а потом изобразили ручками «Ой, стыдно-стыдно, ой, раскаиваемся. Вернешь трубочку?».
– Угу, как же. Как объясню, где я ее взяла? – Сашка погладила пальцем отполированную поверхность этого странного орудия. Пусть будет на память о дружбе длиной в неделю, теплом летнем солнце и ценой в жизнь. Потом, не церемонясь, закинула ее вместе с ложкой бариста и коробкой специй в рюкзак. И, больше не тормозя, проскользнула к двери и по лестнице к выходу из дома. И через двор…
– Стой! Не беги! – раздался смутно знакомый девичий голос. Сашка, не разбираясь, ее ли позвали, и не разбирая дороги припустила по всю прыть. Так себе прыть оказалась. Она еще забыла отрегулировать лямки рюкзака, и теперь он ощутимо поколачивал ее по спине.
– Держи ее! – снова закричали вслед Сашке. Ну, точно, это ей и про нее. Лучше не думать, кто и за что решил ей навалять на этот раз. Кто бы там ни был – обойдутся. Бегунья из Сашки была, конечно, никакая. Но из преследовательницы явно еще хуже. Осталось завернуть за угол и…
– Держу!
И в следующую секунду кто-то выскочил из-за того самого угла. Сашку сгребли в охапку. Она впечаталась лицом в нападавшего, в ужасе вскрикнула, постаралась посильнее боднуть его головой. Кажется, даже укусила.
– Саш, Саш, успокойся. – Тот, кто схватил ее, теперь встряхивал, словно пытался привести в сознание. Она только мотала головой, боясь разлепить веки, но в нос уже лез привычный аромат какао, перца и имбиря.
– Амарго?
– Глаза… открой, – просипела подбежавшая девушка. И добавила с досадой: – Должно помочь, блин.
Чувствуя себя полной дурой, Саша последовала совету и остолбенела.
– Ну да, это я, – смущенно сообщил Никита Праворукий. – В смысле Амарго – это я. Честно говоря, думал, что ты догадаешься.
– Не догадалась. – Сашка чуть не лопнула от противоречивых чувств. Руки зачесались врезать Никите… Амарго… ну, в общем, вот ему. От души так, изо всех сил двинуть, да еще с криком «какого перца?! Почему ты не сказал, как ты близко?!». С другой стороны, мучительно захотелось снова уткнуться в его толстовку, вдыхать умопомрачительный остро-сладкий запах и просить больше не оставлять ее. Потому что без него страшно.
– Я сразу поняла, что с тобой какая-то нехорошая фигня происходит, – сообщила Кей. Да, преследовательницей Сашки оказалась именно она. – Вызвонила Никитку. Мы не знали, где тебя искать, поэтому пошли у подъезда караулить.
– Мне пришлось журнал из учительской спереть, – сказал Никита-Амарго, – чтобы твой адрес найти.
– Так звучит, будто ты у меня выпрашивал мои контакты, явки и пароли, а я ломалась и держала их в секрете, – возмутилась Саша. – Сам же молчал. Сознался бы уже давно, кто ты в… обычной жизни.
Чуть не сказала «в реальности», как будто кофейные коридоры таковой не были.
– Ну, извини, – развел руками Никита. – Знала бы ты, сколько я шуточек про свою «шоколадность» наслушался! От «шоколадный заяц», до «из какого огромного куска не-скажу-чего сделана эта конфета». Еще не хватало, чтобы эти шутки в повседневность перебрались. Поэтому я Лизке не говорил, кто я, и за пределы коридоров нашу дружбу не выносил.
При слове «дружба» Кей чуть заметно поморщилась. На имени Лизы голос Никиты дрогнул. От Саши не укрылось ни то, ни другое.
– Тем более не хотелось вот так сразу раскрываться перед девушкой, которая мне понравилась, – с обескураживающей прямотой признался парень. Саша быстро взглянула на свою новую знакомую, но та уже нацепила скучающее выражение лица, и своей реакции на последнюю реплику не показала.
– Но как только я узнал про Лизу, решил, что хватит, – продолжил Никита. – Похоже, ты в опасности.
– Не меньше чем вы! – До Саши вдруг дошло, что прямо здесь и сейчас Амарго и Кей влипают в очень нехорошую историю, если судить по последним словам Лизы и по тому, что говорил Серый.
И она, сбиваясь, путаясь, сходя с ума от облегчения, вывалила им ворох фактов, сложившихся в историю по ходу повествования. Смазанным получился только тот кусок истории, где фигурировал дед. Почему-то ей совсем не хотелось светить его вовлеченность в ведьмачьи дела.
Когда она закончила, то почувствовала – без всякой пленки-границы – тяжелую теплую руку Никиты-Амарго на своих плечах. Он крепко держал Сашу, успокаивающе прижимая ее к себе, но смотрел на Кей. Напряженно и мрачно. А Кей – на него. Точь-в-точь как два полицейских, что пришли в квартиру Лизы.
– Вот что… – выговорил наконец Никита, – допустим, мы с Кей два идиота, но мы не так уж сильно боимся этого, извини, Саша, полумифического беглеца из Небытия. Бросить тебя на улице – страшнее. Так что пойдем.
– Куда? – опешила та.
– Ко мне, – ответила Кей, – тебе надо в горячий душ, а потом в кровать. Отоспишься, приведешь мозги в порядок, сочинишь легенду для деда.
– А тебе на работу не надо? – забеспокоилась Саша. – Ты и так со мной уйму времени потеряла.
– Да как тебе сказать, – вдруг развеселилась та. – Не надо. Киоск мой собственный. И я, если ты вдруг еще не доперла, такая же ведьма, как ты. Только поопытнее, а потому – посильнее. А ты, Никит, вали-ка в школу. У тебя еще точно урок, а то и два.
Глава 10
– Что? Ну что ты видишь? – Кей надвинулась на Сашку, нарушая все мыслимые границы личного пространства. Да что там… еще миллиметр, и лбом нарушит целостность Сашкиного носа.
– Рисунок похож на следы на снегу, – промямлила она, отодвигаясь подальше. – Вот, смотри… перец на пене…
– Дура, – вскинулась та. Еще и руками замахала, как птица бешеная. Если такие бывают, конечно. – Какая разница, на что похож твой вшивый перец! Я спрашиваю, что там. Что. Ты. Видишь.
– Ну, сама напросилась.
– Тогда смерть, – просто ответила Саша. – Смерть вижу. Только не свою. Довольна?
– Врешь! – Катька явно довольна не была. Затрясла руками, словно Сашины слова прилипли к ним и надо было их отряхнуть. – Врешь ты все! Как ты можешь это видеть? Даже я не вижу, а ты начинашка, ты ж не умеешь ничего. Врунья ты!
– Угу, врунья, – легко согласилась Сашка, пожимая плечами. – Что, испугалась?
– Я?! Нет! Но я тебя прибью сейчас! Ни черта себе шуточки…
Ну да. С юмором сейчас у нее была беда. Причем с ним-то наименьшая из всех бед. Странно, что Кей так взвилась. Почернели шутки, было бы из-за чего орать. С начала недели Саша пребывала в таком состоянии, что, кроме всяких шуток, в любой чашке кофе через алую крошку, через белую пену, через черную гущу… откуда-то не со дна, а с иных, истинных глубин проступала она. Не знак, не слово, не образ печальный. Просто смерть как есть. Хоть исшутись, хоть искричись, хоть измашись руками… Смерть эта существовала действительно только в Сашкином воображении. Молочная пена, красный перец и кофе не показывали ровным счетом ничего. Вернее, пятна-кляксы-разводы – в изобилии. Но никаких образов за ними не читалось. В точности как у Галины в то утро, когда началось вот это все. Но сейчас Сашка рассказывала Кате ужастики, получая некое мстительное и мрачное удовольствие.
Три дня назад Катя-Кей привела ее к себе. Сюрпризом оказалось то, что она жила совсем одна, в просторной «однушке», не студии, а полноценной квартире с хорошим ремонтом и минимумом мебели, в который, по счастью, входили два дивана.
– Ничего себе, – удивилась Саша. – А родители твои где?
– В центре живут, – ответила Кей вроде бы нехотя, но в то же время с интонацией, приглашающей к дальнейшим расспросам. А поскольку Сашка больше вопросов не задавала, она поморщилась и объяснила: – я негодная дочка. Вместо десятого класса в лицей пошла. Вернее, вообще никуда не пошла. А папа дал денег на бизнес при условии, что в лицей поступлю. Ну, и квартирку на шестнадцатилетие подогнал.
– Ничего себе… как здорово быть «негодной дочкой», – Сашка протянула это, невольно копируя пренебрежительную интонацию хозяйки. Рядом с Кей она снова начала испытывать изнуряющую скованность, которую почти скинула в компании Амарго и Лизы. Теперь ей снова хотелось забиться в угол и заставить всех забыть о своем присутствии. Хозяйка же словно почуяла ее настроение и радостно поддерживала. В Кей и самой чувствовалась такая же отверженность, как в Сашке… изгойность, что ли… И сейчас, будучи хозяйкой дома, а значит, и положения, Катя явно наслаждалась. Мол, эй, смотрите, кто тут главный? От кого все зависит?
При этом, как ни странно, хозяйка из нее получилась радушная и внимательная.
Когда Кей с Никитой привели Сашку к ней в первый раз, она решительно выставила парня прочь.
– В школу иди, – велела она, – можешь после уроков забежать, проведать нас.
И пошла куда-то в глубь жилища.
Никита не стал спорить, помог Саше снять куртку. Неуклюжим движением, таким похожим на движения «шоколадной версии себя», заправил ей за ухо выбившуюся из косы прядку. Сашка посмотрела на него снизу вверх. Рука машинально потянулась и ухватилась за край его куртки. Не уходи, не оставляй меня…
Никита-Амарго не спешил ни освобождать одежду, ни убирать собственную руку с Сашиных волос. Погладил ее по виску, по щеке. Рука была теплая и немного шершавая.
– Эй, ничего не бойся, – сказал Никита, словно до него долетел ее немой возглас. – Ты же помнишь? Что бы ни случилось, я есть у тебя. Станет плохо – повторяй. Я есть у тебя. А я скоро вернусь.
– Вали в школу, романтик недоделанный! – прокричала из комнаты Кей. – Саша, гони его в шею и иди сюда. А то свалишься. А зачем мне обморочные гости нужны?
Саша, чувствуя, как горят щеки, вывернулась из-под Никитиной ладони и юркнула в комнату.
– Пока! – крикнул тот и захлопнул за собой дверь.
Кей стояла у шкафа, задумчиво пялясь в него.
– Ага, – сказала она наконец и выудила из гардеробных недр нечто среднее между футболкой и платьем.
– Топай в душ, прогревайся и надевай, – распорядилась она. Вот тебе еще полотенце.
– Не надо, что ты… – вяло запротестовала гостья.
– Серьезно? – прищурилась хозяйка. С уходом Никиты она приободрилась. – Хочешь сказать, что пижаму с собой притащила? Сомневаюсь.
И Сашке пришлось признаться – правильно Кей делала, что сомневалась. При побеге из дома она не подумала взять домашнюю одежду. Зато весь запас специй сгребла.
– Иди уже в душ, – велела Кей, – а потом будем кофе варить. Думаешь, мне не любопытно посмотреть, что ты за ведьма? Еще как любопытно! И себя показать тоже хочется.
Сашка залезла под горячую воду. Намочила волосы, забыла про гель или хотя бы мыло. Просто стояла под потоками воды, глядя в светло-серую, немыслимо стильного оттенка стену в Катиной ванной, и думала. О чем? Да просто пыталась прислушаться к собственным ощущениям – я сама-то вообще еще живая? Дышу ли? Шевелюсь? А если за руку ущипну, больно будет? Оказалось – будет. Ну что ж, раз такое дело, то будем жить. Попробуем разобраться с мистическим клубком, в который ее замотала жизнь, по ошибке или по умыслу, какая разница…
Катино платье-футболка пришлось ей впору. Что не удивительно. Такой фасон подойдет и слонику, и швабре. Саша обмотала голову полотенцем и вышла из ванной, заодно осматриваясь в квартире, где предстояло проторчать какое-то время.
Зашла в комнату и охнула. По периметру просторного – гораздо больше двадцати метров – помещения под потолком тянулись полки, и все они были заставлены – в один ряд – бумажными стаканчиками «кофе с собой». Их было не меньше пары сотен, и они не повторялись. Некоторые хорошо были знакомы Саше – и по личному опыту и по статьям в журналах и Интернете. Вот белый с зеленым кружочком. А вот совсем другой – имитирующий осеннее небо с облаками и поверх них расписанный кофейными зернами и анисовыми звездами. Это из «крафтовой кофейни» с замудренным названием «Эль Ультимо Конкистадор». Но девяносто процентов кофеен она не смогла опознать, что как бы характеризовало Катю как большую, ну очень большую любительницу этих чудесных заведений.
– Нравится? – спросила Кей, колдовавшая возле кофемашины. Этих инопланетянских сооружений в комнате насчитывалось аж четыре. Катя заправляла огромную рожковую кофеварку, пожалуй, даже больше, чем в ее киоске.
– Нравится, – согласилась Саша. – Я чашечки и джезвы собираю. А Лиза…
Она хотела сказать «А Лиза собирает всякую потрясающую кофейную керамику, даже варит в глиняных турках. Может, и тебе покажет». Но за секунду до того как слова сорвались с губ, она буквально подавилась очередным комком осознания того, что Лиза ничего не покажет. И турки она не собирает, а собирала. В прошлом календарном и прошедшем грамматическом временах.
Кей внимательно всмотрелась в Сашино лицо и кивнула.
– Мы, кофейные ведьмы, все такие, – сказала она, – по природе коллекционеры. Знаешь, от чего зависит, как наши аватарки в кофейных коридорах выглядят? Вот от этих милых бзиков. Лиза была сама как будто глиняная. А ты? Наверное, фаянсовая или фарфоровая? Или… погоди. Я угадаю. Как джезва. Металлическая, с бликами и рисунком. Да?
– Фарфоровая… наверное, – сказала Саша. – Ну, или фаянсовая. Я не очень в материалах разбираюсь.
– А я, представь себе, картонная, – фыркнула Кей, – красненькая такая. Вот как они. Хотя я их просто собираю. Кофе из чашек пью, больших.
И поставила на стол-полку возле кофеварки две громадных, чуть ли не пол-литровых кружки – оранжевую и фиолетовую.
– Воу, – сказала она, – кинув взгляд на что-то позади Сашки. – Фамильяры?
– Угу, – кивнула та, почувствовав, как фейская троица усаживается ей на плечи. – А у тебя?..
– А у меня никого. – Кей криво улыбнулась. То ли грустно, то ли брезгливо. – Был, да сплыл.
– Это как? – удивилась Саша. – Ну, в смысле… я про фамильяров почти ничего не знаю, но сомневаюсь, что они могут просто так сплыть.
– А я и не говорю, что просто так, – рассердилась Кей, – не хочу в подробности вдаваться, понятно?
– Извини…
– Проехали.
– А наставники могут помочь?
Кей вздернула брови.
– Тебе или мне? – спросила она. – Ответ в любом случае отрицательный. Ты, кажется, вообще не понимаешь, что такое наши наставники.
– Я думала, что-то вроде учителей, – растерялась Саша. – Мне Лиза говорила, что я сильная – вон, трех фамильяров смогла призвать. И на веяния воздействовать я сама легко научилась, и…
– И где, прости за грубость, теперь наша Лиза? – совсем разозлилась Катя. – Если хочешь, можешь на меня злиться, сколько влезет. Только из Лизы ведьма была как из кофейной гущи – пистолет.
Кажется, что-то подобное Лиза говорила про Кей, если считать, что плоской картонной фигуркой, однажды встретившейся подругам в кофейном коридоре, была именно она. Вслух Саша ничего не сказала. А Кей распалилась.
– Ты думаешь, что влиять на веяния – это ох-ох, какое искусство? И что, если у тебя сразу получилось, то ты, капец, избранная? Эта, Гаррипоттериха? Ничего подобного! Когда ведьмы инициируются и начинают ходить по коридорам, силы у всех примерно одинаковые. Если и различаются, то совсем немного. Влиять на веяния – это часть твоего э-эээ… если я скажу «бытия», ты врубишься?
– Не тупее некоторых, – буркнула Саша.
– Зато грубее, – снова фыркнула Кей, хотя по грубости уделывала свою гостью с разгромным счетом. – Так вот, влиять на веяния – это и значит быть ведьмой. Мы различаемся опытом и знаниями. В смысле, по виду веяний определяем, что это такое. Потому что если за каждое руками браться, то, во-первых, долго, а во-вторых, как цапнешь чужое желание помереть, так потом не обрадуешься. Что у тебя с лицом? Я уже поняла, что ты все перелапала, что встретила. Дуракам везет, знаешь ли. Правда, до поры до времени.
Она, видимо, решила, что Сашку перепугала эта информация. А той просто обидно стало за Лизу, которую новая знакомая фактически обзывала дурой.
– Наставники нужны, чтобы выдать тебе перечни веяний, потом проверить, как и что ты запомнила, – смягчилась наконец Кей. – Ну, или даже не проверять. Если тебе жизнь и здоровье дороги, то все выучишь. А нет – всем плевать. Ну и опытом могут поделиться.
– А разговаривать с кофеманом, ну, с тем, кто кофе пьет, тоже любая ведьма может? – Сашка постаралась сказать это самым «вредненьким» голоском. Пусть уж Катя думает, что гостье хочется быть «избранной Гаррипоттерихой».
– В общем и целом, да, – поморщилась та. – Но реально дело не в тебе, а в кофемане. Если у него есть какие-то скрытые особые способности, то не ты с ним, а он с тобой может заговорить. Не знаю, может, он потенциальный ведьмак, или еще что. А с кем ты разговаривала?
– Ни с кем, – соврала Сашка, – это Лиза… я уже не помню, с кем. Наверное, надо к наставникам. Отведешь?
– Нет, – буркнула Кей, – я с ними давно разругалась. Я совсем не тот, кто тебе нужен.
Она отбросила всклокоченные волосы за спину раздраженным угловатым движением, а Сашка едва не заорала в голос. В первую секунду ей показалось, что Кей себя ненароком оскальпировала. Во вторую – что на той был парик, а теперь она его случайно скинула. И только проморгавшись – не на третью секунду, не на десятую, а через полминуты, не меньше, сообразила, что у той просто была очень необычная, экстравагантная прическа. Чего в принципе и следовало ожидать, с учетом количества пирсинга в ее ушах, бровях и даже на губах.
Половина головы у Кей была попросту обрита, но длина и густота волос на второй половине была такой, что при хитрой укладке обритая часть скрывалась полностью. А густой, всклокоченный то ли пучок, то ли узел на макушке привлекал все внимание на себя. Но сейчас…
Сашка смотрела, не веря своим глазам. Вообще-то, через окно киоска, да и вблизи, Кей казалась симпатичной, но, несмотря на обилие украшений, простенькой. А сейчас ее лицо, как бы освобожденное от рамки из волос, вдруг засияло утонченной красотой. Стало видно, какой легкой изящной линией прорисован профиль, какие у нее четкие скулы, огромные глаза и длинные ресницы. Какая тонкая и нежная, наконец, у нее кожа. И еще одна странная вещь стала вдруг очевидна. Это лицо могло принадлежать как девушке, так и парню, скорее ровеснику Сашки или помладше.
– Вопрос на сто миллионов, – ошарашенно выдала Саша. – Кей, а ты на самом деле мальчик или девочка? То есть… парень или девушка?
Кей отшатнулась от Сашки, прямо-таки отпрыгнула.
– Ты вообще за языком не следишь. – Голос ее задрожал. – Это обидно, чтобы ты знала. Девушка я, у меня и паспорт имеется, в котором черным по цветному написано «Екатерина Анатольевна Песковская». Могу продемонстрировать. Мальчиков у нас пока Катями не зовут. А вот Сашами – запросто. Ты сама-то мальчик или девочка? По фигуре-то больше на пацана похожа. – И шмыгнула носом, прерывая свою тираду. – Но, знаешь, было время, когда меня за мальчика принимали. – В монолог Кей ввинтились нотки ехидства. – Никитка меня полдетства дразнил то Кольчиком, то Костиком. А потом перестал. Потом увидел, что я девушка! И знаешь что? Никита еще вернется!
– Э… что? Он… твой бывший?!
У Саши просто мир заплясал перед глазами. Она-то думала, что Никита и Кей приятели, типа соседей по дому, многоюродных кузенов и тому подобного. А тут вон что… дружба между бывшими, которой не бывает.
– Нет! – выпалила Кей, и Саша с удивлением отметила, что по внезапно-красивому лицу той текут слезы. – Он просто… неважно! Вернется, и все тут. Никакой я тебе не мальчик, короче! Я совсем не он!
«Он совсем не тот, за кого себя выдает», говорила Лиза, борясь со смертным сном. «Он совсем не он…». Неужели она хотела закончить фразу «…а она»?!
Трель звонка рассекла повисшую в комнате тишину. Кей пошла открывать и вернулась вместе с Никитой. Он посмотрел на девчонок.
– Может, ко мне переберешься? – тихо спросил он Сашу.
Та замотала головой. И почему-то еще яростнее замотала головой Кей. Ну уж нет, теперь с нее нельзя глаз спускать. «Он» она или все же не «он»… фух, ну и путаница в голове. В общем, Сашка останется здесь, и точка. Про неловкость «переезда» к Никите-Амарго ей подумалось в предпоследнюю очередь. Он есть у нее. А значит, ничего не страшно и не стыдно.
В последнюю очередь ей подумалось о старшем поколении его семьи. Вот тут уж точно можно было бы вляпаться в стыдное… Но сейчас это все было не важно. Хотя все равно стало стыдно.
– Я… я деду позвоню… – пискнула Саша и ретировалась на кухню.
Дед ответил на звонок, будто караулил на телефоне. Сам при этом почему-то не звонил.
– Куда ты подевалась? – спросил он. – Я думал ты в школе, но на кухне такой погром, который кроме тебя устроить некому.
– В жизни я погромов не устраивала! – возразила Саша и поняла, что, удирая и в спешке запихивая в рюкзак всякую всячину, не подумала прибрать за собой кухню. И это дед, похоже, еще в комнату не заглянул. Вот где погром так погром.
– Я у подруги, деда, – быстро проговорила она. – Я вернусь, как только разберусь с кое-какими делами…
– Из дома разобраться не сможешь? – спросил дед без особой надежды в голосе.
– Нет, – Саша почти зашептала в трубку, – я слышала твой разговор с Серым. Я не могу подвести тебя или бабулю. Но я выйду из этой истории живая, клянусь. А потом приду домой и буду долго рассказывать тебе о всякой мистике, которая со мной творится. И расспрашивать буду, дедуль, готовься.
– Всегда готов, – невесело отозвался Алекс Фербер. – Я тебе денег на карту перевел. Если рискуешь головой, то давай не на пустое брюхо и в красивом теплом прикиде. Давай, внученькая моя… кофейная. – И сам повесил трубку.
Саша потопала обратно в комнату, нацепив на лицо самую кисло-постную мину, как будто плеснула в долгожданный горячий кофе молока, а оно свернулось, потому что прокисло.
– Ну что? – хором спросили ее Никита и Кей, сидящие на диванах подальше друг от друга.
– Ничего… – вяло сообщила Саша, обращаясь к Кате. – Дед злится как черт. Сказал, что если через пятнадцать минут не явлюсь домой, то он мне больше не дед. Ну… я всегда знала, что… – и вполне искренне шмыгнула носом, потому что ей стало по-настоящему жаль себя, – у меня почти никого не-ет.
– Я есть у тебя! – напомнил Никита-Амарго. Он встал с дивана, сгреб Сашу в охапку уже привычным движением и почти силком усадил ее на диван рядом с собой. Прижимаясь к нему как к подушке, – совсем не мягкой, но все равно уютной, – Саша чуть не потеряла самообладание. Расслабляться было нельзя.
– Отвыкай так говорить, – серьезно, уже без всякой комедии сказала она, пытаясь снизу вверх заглянуть ему в глаза. – Если какой-то потусторонний монстр пытается уничтожить всех, кого я люблю, то… то есть кто мне… ох… кто есть у меня, то ты… вы в опасности.
– А мы не боимся, – успокоил ее Никита. Сашка оставила попытки посмотреть ему в лицо. Лучше просто слушать его голос, как будто он еще не обретший человеческое лицо Амарго – шоколадная фигура из кофейного коридора. И ничего плохого пока не происходит и, возможно, не произойдет.
– Давайте кофе пить, – Кей подала недовольный голос со своего дивана, – только без коридоров, а то такое творится, что мне страшно. Да и есть уже хочется.
А вечером Сашка затемпературила и на три дня выпала из реальности. Кей забросила свой киоск и возилась с ней. Болела Сашка всегда недолго, нетяжело, но крайне эффектно, драматично, можно сказать. Так и в этот раз. Она металась, полыхала температурой, кажется, даже бредила. В какой-то момент ей показалось, что она слышит перепалку Кей и Амарго.
– Уйди ты, я сама все сделаю, – шипела Кей, промакивая Сашины лицо и шею прохладным полотенцем.
– Я хочу позаботиться о ней, – с непривычным нажимом ответил Никита.
– Это просто неприлично, – пробурчала Кей, – и даже нечестно. Она же без сознания, а ты на нее пялишься!
– Это ты намекаешь, что без тебя тут не обойтись? – Никитины слова сочились фирменной Амарговской насмешкой, как будто сироп лился в капучино.
Кей вдруг всхлипнула.
– А что ты хочешь? Я не могу не думать о том моменте, когда стану тебе не нужна. Что со мной тогда будет?..
Кажется, я встряла в любовный треугольник, подумала Саша. Ох, как не вовремя и не к месту.
На третий день к вечеру Саше стало легче, как обычно. Она проснулась и увидела Кей, валявшуюся на противоположном диване. Фейки-кофейки метнулись к Саше. Ей сначала показалось, что это целая стая белых бабочек – они так мельтешили, что одна за пятерых сходила.
– О, живая, – констатировала Кей. – Есть хочешь?
– Д-да, – нерешительно ответила Саша. Есть действительно хотелось.
– Я суп сварила. – Кей перешла из лежачего положения в сидячее. – А ты давай, вставай и умывайся. А потом сваришь нам кофе. Хватит валяться бесполезным телом в углу.
– С удовольствием… Слушай, ты новости смотришь-слушаешь?
– Конечно… а что такое?
– Ну, Кать, ну сама догадайся. Сообщения о странных смертях. Особенно детей. Были?
Катя задумалась, закусывая губу.
– Не было, – сказала она наконец. – Саш, я в свете последних событий слежу за такими новостями. Все спокойно, все живы. Шлепай в ванную, а я суп налью. Не забудь, что с тебя кофе.
Сашка так и сделала. Не только умылась, но и целиком душ приняла, разве что голову постаралась не намочить.
– Со стороны может показаться, что ты ненавидишь кофе, но вынуждена его пить. – Катя наблюдала за Сашкиными действиями, чуть морща нос.
– С чего ты это взяла? – удивилась Саша.
– Ты добавляешь очень много специй. Я бы подумала, что ты хочешь заглушить запах кофе.
Ну вот, приехали. Теперь улетевшая по кофемашинам бывшая девушка Сашиного, возможно, будущего парня будет рассуждать о заглушении запаха кофе…
– Нет, вообще ничего подобного. Это больше похоже на… – Саша на секунду задумалась. – Кей, а у тебя любимая кукла есть? Ну, то есть в детстве была?
– Возможно, – прищурилась подружка. – А, нет, что ты! Я же у нас мальчик! Я играла в машинки.
– Извини… я не хотела тебя обижать.
– Но обидела.
Сашке стало совсем неуютно. Ну да. Ляпнула не подумав. Сто раз извинилась. Со стороны Кей было некрасиво и даже… недостойно как-то тыкать гостью носом в неловкий промах. Особенно учитывая то, что гостья не может встать и уйти. Ну, в смысле, может, но… но при этом не может. С еще одной другой стороны, Кей можно было понять. О, эта прекрасная Сашина манера – всех понимать, не требуя понимания себя в ответ! Ты же хорошая девочка и все понимаешь. И вот мама уезжает на другой континент устраивать жизнь, а Сашку бросает под присмотром соседки. То есть на произвол судьбы… Так, очнись, Фербер. Кей тебе не мама.
В общем, Катю можно было понять еще и потому, что ей пришлось возиться с возможной будущей девушкой своего бывшего, которого она хотела вернуть и сделать вновь настоящим. Ф-фух, мыльной опере совсем не место в нехорошей мистической истории, в которую они влипли. Но область чувств она такая – не спрашивает, куда можно вторгаться, куда нет.
– Да была, была у меня кукла любимая, – смилостивилась тем временем Кей. – И не одна. Да и вообще, почему «была»? Они все целы. И даже почти невредимы. Я всегда аккуратная была. А они очень уж красивые.
– У меня тоже было несколько, и все красивые. – Прозвучало как жалкое оправдание, ну да и шут с ним. – И они тоже все сохранились, хотя некоторые заиграла в ноль просто. Одна была самая-самая любимая. Ее звали, кстати, Кофеина. И она сохранилась почти идеально, потому что я в нее не играла, только наряжала. Вот тут кружево, а вот тут шнурочек. И кукла становилась еще красивее.
– Или пропадала под ворохом кружев, – фыркнула вредная Катька.
– А вот и нет. Это… вкус, Кать. И чувство меры. Ой, я не хвастаюсь… да что там. На вот, пей. – Она сунула подруге кружку.
Кей глотнула и замолчала. Надолго и наглухо. Так, что стало слышно тикание старомодного будильника – единственной неновой вещи в Катиной квартире, – хоть он и стоял обычно в кухне.
– Ладно, убедила, – нехотя сказала она наконец. – Не ходи за мной, хочу побыть одна.
Это прозвучало с киношным пафосом. Чуть-чуть. Но с искренним пафосом. Сашка кивнула, Кей вышла на кухню. На самом деле, это было очень даже замечательно, потому что прямо на ходу в Сашиной голове созрел, возможно, глупый, но наверняка действенный план.
Она задрала голову, поборола кружение потолка перед глазами.
Где там полки с Катиной коллекцией стаканов? «Шоколадница»… «Старбакс»… «Кофешоп»… «Измерение Кофе», «КофеПит(ер)», потом совсем незнакомые вроде «MoreCoffКа»… где же, где… должен быть. Не могла Катя не сохранить стаканчик из кофейни, которую как-то почти вскользь упомянула Лиза. А, вот! Красно-белая полоска, что-то вроде фотки из старой газеты поверх этого почти психоделического фона. И надпись «Кофейня Наставники». Есть.
Сашка, стараясь не шуметь, нашла свой телефон под подушкой, подвинула стул к нужной полке. Потом залезла на него и по-быстрому сфотографировала стаканчик. Вернее, не саму посудину, а адрес кофейни «Наставники». Тот был напечатан шрифтом, стилизованным под старые газеты, в рамочке, оформленной, как объявление о свадьбе. Или похоронах. Кто ее, стилизацию эту, разберет.
Стараясь двигаться потише и заодно не свалиться от слабости, она вернула стул на место и натянула джинсы.
– Кей, – позвала она, – я прогуляюсь. Не волнуйся, я только во дворе. А то пошли вместе?
– Да больно надо. Далеко ты в таком состоянии все равно не уйдешь, – отозвалась та из кухни. – Телефон свой скажи на всякий случай. И давай дверь за тобой закрою.
Когда Катя вышла ее проводить, Сашка увидела, что глаза у нее покраснели и опухли. Ей стало порядком жалко новую… не подругу. Возможно, они еще подружатся. Потом, когда закончится этот кошмар. Или не подружатся. Сейчас, в любом случае, надо думать совсем о другом.
Глава 11
Такси привезло Сашку на Галерную набережную. Раньше она знать не знала, что в Питере такая есть. Теперь вот узнала. Вышла из машины и остолбенела.
Сотни раз она слышала адресованный Питеру эпитет «Северная Венеция». Изначальную, итальянскую знала только по картинкам-фотографиям-кино, но все равно с эпитетом этим была не согласна. Не видела она в Питерском центре, а тем более в Приморке, где проводила большую часть времени, ничего, что роднило бы суровый, неподвижный, парадный, но не праздничный Петербург с бурлящей, танцующей, едва не падающей с каблуков-свай в каналы Венецией. Северянин был потерт, но респектабелен, итальянка казалась Саше принаряженной оборванкой. Питер гордо нес свою красоту, Венеция жонглировала своим очарованием… в общем, ничего общего. А отдаленно похожие здания – ерунда какая-то. Не это делает города похожими, вовсе не это.
Галерная набережная плавно сужалась. Сашино такси остановилось как раз в том месте, дальше которого машина протиснуться уже не могла. Дальше на своих двоих. Благо, пройти надо было от силы метров сто, а потом еще метров десять – протиснуться. Набережная, перешедшая в мощенный невероятно кривыми камешками тротуар, у входа в последнее здание сходила практически на нет, и темная вода канала с лирическим названием Выгребной то и дело подкатывала к самому порогу. Да и внутрь тоже попадала.
Зато и дверь, и дом выглядели так, словно были старше Венеции настолько, насколько она годами превосходила Питер. И кованая решетка – ох, какая ненадежная и совсем неподходящая для канала, где уровень воды едва ли не выше уровня мостовой, – казалась новоделом на фоне отсыревшей и местами отвалившейся штукатурки, да еще и в надвигающихся сумерках.
Эта самая решетка, кстати, служила перилами дому номер тридцать семь дробь три. И находилась настолько вплотную к дому, что дверь могла открываться только внутрь. Саша вытащила телефон. Восемь пропущенных от Кей. Двенадцать с незнакомого номера, наверное, Никитиного. И еще восемь с третьего незнакомого. Надо же, как она вдруг всем понадобилась. Ей было совсем не до звонков. Телефон достала, чтобы посветить экраном на вывеску. Она повторяла полукруг – очертания верхней части двери. На невнятно-светлом фоне невнятно-темными буквами, вроде как стилизованными под готику, значилось «Кофейня Наставники».
Саша толкнула дверь и вошла в теплое, уютно освещенное лампами-фонарями помещение кофейни.
Столики у окон по обе стороны от входа пустовали. В темных стеклах отражался светлый зал с деревянными стенами, красноватым металлом светильников и постерами из старинных фотографий тут и там. Отражения словно перекрывали собой заоконный сумрак, перечекивали его, не пускали внутрь. Как бы оградиться от сумрака, который заползает в глубину души? От горя, от страха? От… помыслов о смерти, хотя бы и не своей?
Тут было совсем тихо, только поскрипывало что-то за стойкой бара и снаружи доносился плеск, как будто здание выходило глухой торцевой стеной не на сонный канал, а на открытое и весьма бурное море. И сначала Саше показалось, что кофейня Наставники пуста.
– Добрый вечер, – развеял иллюзию пустоты негромкий, безлико-приятный голос из-за стойки, – хоть и холодный. Присаживайтесь, барышня, сейчас принесу меню.
Саша вытянула шею, пытаясь рассмотреть, кто же с ней заговорил. В это время очередная порция воды с канала подтекла под дверь. Лужа не образовалась, но все равно пол намок. Наверное, поэтому завсегдатаи не садятся у окон – это же практически возле двери. А не-завсегдатаев тут, скорее всего, не бывает. Еще попробуй найди себе местечко.
Саша шагнула к стойке и взобралась на высокий табурет. Отодвинуть его сил не хватило – ножки у него были коваными, наверное, родня той решетки, что служила одновременно ограждением набережной и перилами крылечка.
– Кофе с собой сделаете? – попросила она, сама не понимая зачем. Наверное, чтобы увидеть красно-бело-старогазетный стаканчик и убедиться, что пришла куда надо, как будто адреса для этого мало.
– Стаканы закончились, – снова раздался голос, и его обладатель наконец-то объявился. Точнее, поднялся из низенького креслица и навис над стойкой. – Да и зачем вам с собой? Вы же сюда издалека добирались не для того, чтобы сбежать через пять минут.
Бариста оказался невысоким, худощавым парнем. Может, конечно, и взрослым мужчиной, но из тех, кто до пенсии за пивом ходит с паспортом. На лице азиатского типа голубыми новогодними огоньками светились глазищи. По размерам – глаза, но из-за яркости – именно глазищи. На нем был джемпер с вырезом уголком, а шею охватывало ожерелье-чокер. Само по себе – попсовое украшение. Но исполнение – грубое плетение из кожаных тесемок – придавало ему стиль и некую значимость, как будто владелец носил его не для красоты, а как талисман или что-то подобное.
Голубоглазый бариста положил перед Сашей меню и похлопал по его толстенной кожаной обложке. На левой руке у него недоставало двух пальцев.
– Выбирайте, – сказал он. И Сашка совсем не удивилась бы, назови он ее по имени и добавь, что знает, зачем она явилась. Но ничего подобного не прозвучало.
– Черный в турке, с ванилью и красным перцем, – сказала она, изучив меню. Было бы что изучать. Обложка толщиной с палец, из шкуры дракона, не иначе. А меню, вернее, кофейная карта и список закусок уместились на двух листочках, да и то на каждом только с одной стороны. – А крупная соль найдется? Можете на свой вкус посолить.
– Однако же мадемуазель знает толк! Какой прекрасный выбор. – Бариста одобрительно кивнул.
– Спасибо. Но у вас что ни выбери, все будет прекрасно. – Почему-то Сашке было сейчас легко. По-прежнему плохо, страшно, тоскливо. Но при всем при этом легко. И она не мямлила и не стеснялась, как будто… была равной среди равных. Поэтому ей даже решаться не понадобилось. Просто взяла и спросила: – Кофейня называется «Наставники». Значит ли это, что здесь я могу найти наставников? По… скажем так, кофейным делам.
Бариста смотрел на нее с растущим интересом.
– Ну, допустим, – сказал он, чуть склонив голову. Волосы у него оказались кудрявые. – Только вы, мадемуазель, поймите правильно. Если вы хотите встречи с наставниками, это еще не значит, что она вам нужна. Зачем вам уроки с маэстро, если, допустим, медведь на ухо наступил? Вы меня понимаете?
– Понимаю. – Сашке вдруг стало жутко жаль и дальше терять время на какую-то светскую чушь. Зачем намеки? Надо доказать, что ведьма? Так бы и сказал. И без паузы, беря слова наугад из ниоткуда, зашептала: – Кофе черный – океан, алый перец – пламя ран, это ведьмы кровь бурлит, а вокруг земля горит…
Фейки-кофейки выпорхнули тоже словно ниоткуда, во всяком случае, она не поняла, где они до сих пор прятались. Белый круг, выстроенный из трех тонких фигурок, вспыхнул бликами. Мелькнуло лицо бариста – чуть удивленное, но почти непроницаемое. И тут же уют кофейни сменился другим уютом. Коридоры…
– Уф-ф… – Сашка выдохнула и по привычке закрыла глаза. Веяний вокруг было столько, что если не знать, что они практически бесплотны, то можно начать смешно уворачиваться от них. И не увернуться. Потому что это все равно что двигаться в толпе, но против ее движения. В их огромном разнообразии Саша с ходу опознала надежду. И ревность вроде той, что встретила в первом путешествии по коридорам. Тогда она познакомилась с Лизой и…
– Вот ты где! – Голос Амарго раздался так неожиданно, что она подпрыгнула.
Он едва не сбил ее с ног, вцепился мертвой хваткой, довольно легко поднял и прижал к себе. Даже через границу их коридоров Саша чувствовала его шоколадно-перечный аромат. Это было прекрасно. И ужасно одновременно.
– Хватит, набегалась, – сказал он ей, – больше не отпущу.
– Придется, – шмыгнула Сашка носом в его шоколадное плечо. И вот так, болтая ногами в воздухе, на руках у почти-своего-парня… в смысле «бойфренда», а не «друга», она вдруг со всей ясностью поняла, что будет делать дальше и как.
Узнать, что за тварь из Небытия положила на нее глаз и «оставила след», как говорил мыкарь. Узнать, чьими руками творятся все ужасные дела последних дней.
И просто, безыскусно, не по-геройски, но по-умному сообщить обо всем мыкарю. Потому что он если и ищет беглеца, то как-то вяло и не с того конца…
– Придется, – повторила Саша, – черный… пенится, шипит… будет выпит, не пролит!
– Что? Нет! Саша!!!
Эластичность границы коридоров была не беспредельной. Зато прочность предела не имела, поэтому Амарго никак не мог, подобно другой кофейной ведьме, ходящей кофейными же путями, выйти вместе с Сашей через ее выход.
А она вышла. И сначала решила, что вышла не туда, откуда пришла, а в совершенно иное место, потому что в кофейне «Наставники» было полно народу. Саша кое-как устроилась на своем табурете и осмотрелась. Рядом с ней сидел… господин, иначе и не скажешь, с мешками под глазами – хоть трехнедельный запас кофе храни. У него были длинный нос и клетчатый шарф, дорогой, но немодный. Зато модной выглядела довольно молодая женщина, стоявшая у окна с чашкой кофе и отстраненно наблюдавшая за сборищем. Ее кожаный плащ влажно блестел, но она единственная выглядела так, будто только что вошла. Остальные явно торчали в кофейне давно. Саша завертела головой. Всего восемь человек, считая бариста. Бородач в толстовке, бородач в расстегнутом пиджаке, бабуля в черном свитере, еще один дядька без бороды, но в остальном стопроцентный старый рокер и совсем молодая женщина в неожиданно летнем платье в цветочек. В пол, зато с открытыми плечами. У нее были светлые волосы и загорелая кожа, как у самой Саши. Но черно-вишневый цвет глаз недвусмысленно намекал на то, что над цветом волос трудились отнюдь не матушка-природа с батюшкой-генофондом.
– Да, вижу, наставники вам не помешают, – просто сообщил голубоглазый бариста.
– Сколько же я отсутствовала? – обалдело спросила у него Саша. И опомнилась: – Здравствуйте.
– В коридорах вы существуете в режиме, так сказать, реального времени, – тоном лектора произнес господин в шарфе, кивком отвечая на Сашино приветствие, а может, просто кивая собственной правильной мысли. – Сколько по субъективным ощущениям заняла ваша прогулка?
– Пару минут…
– Вот и здесь прошло столько же. – Он улыбнулся краешками рта. Это едва заметное движение внезапно внесло большие перемены в его лицо. – Считайте, ваша учеба уже началась.
– Мы так быстро собрались, потому что уже были здесь, – улыбнулась светловолосая женщина, – просто сидели в том зале. – Она махнула рукой куда-то за стойку. – А у меня как раз есть при себе экземпляр справочника веяний, и я тебе с удовольствием его предложу. На время. Можешь скопировать любым способом…
– Подождите… – Саша не успела увернуться, как в руки ей сунули увесистый томик, напоминающий скорее не очень толстую энциклопедию, чем какой-то там «справочник». – Спасибо, конечно, и ваши… наставления мне очень пригодятся. Только сейчас я пришла не совсем за ними! Мне нужна ваша помощь. Вообще всем нужна ваша помощь!
– Серьезно? – фыркнула дама у окна. – Вообще-то мы только этим и занимаемся. Помогаем. Всем, кому нужна помощь, особенно тем, кому не к кому за ней обратиться. Некоторые допомогались уже до того, что… – голос ее дрогнул, – вот как Галка…
– Мы все играем на стороне жизни, – сообщил бородач в пиджаке, – ты, наверное, не знаешь, что это?
– Знаю… Но это тоже сейчас неважно. Понимаете, некоторое время назад кто-то сбежал из Небытия. Это звучит как бред, но это так! Я знаю это от мыкаря. И мыкарь же сказал мне, что этот некто привязался ко мне. И хочет заполучить меня… ну, для себя. Но предварительно он пытается уничтожить всех, кто мне дорог. И еще кучу посторонних людей, просто чтобы подпитываться ими.
Саша замолчала, понимая, как дико и нелепо звучат ее слова. И еще поняла, что обстановка в комнате изменилась, и все собравшиеся одновременно, будто месяц репетировали, сделали одно крошечное движение: отодвинулись от Сашки. Отклонились. Отпрянули. Отхлынули.
– О, мы в курсе. – Дама у окна нервным движением поставила чашку на столик. Та тонко и печально зазвенела. – То есть мы не в курсе твоей истории, бедная-несчастная будущая сиротка. Но что Некто из Небытия мечется по городу, убивая направо и налево, мы поняли. Так вот тебе первый урок, ведьмочка. Личная сила ведьмы возрастает только одним способом. Способ этот – время и практика.
– При чем здесь личная сила?
– Не перебивай! При том, что есть способ искусственно ее нарастить. Наше ведьмовство основано на пустоте внутри нас. На отсутствии судьбы. Нам не суждено ничего, что достается обычным людям. У нас нет семей, кроме вот этой фальшивки. – Она обвела руками кофейню и собравшихся в ней ведьмаков. – Ни у кого ты не найдешь дела всей жизни, призвания или таланта… ничего за пределами кофе. Федор и Тамерлан, – она кивнула на бородачей, – сделали себе по неплохому состоянию, превратив кофе в бизнес, но и это не дело жизни, не счастье, наконец. Так вот, вместо судьбы нам дана сила влиять на судьбу других людей, а значит, на судьбу мира через их привязанность к кофе. Но мы же живые люди, в конце концов! У нас может быть что-то еще в душе… цветы, детские воспоминания… неважно что, важно, что это тоже сети. И если найдется ведьмак, который сможет бродить вот этими, другими коридорами, где мы равны обычным людям и бессильны, то он может не просто уничтожать нас, но забирать нашу силу. Вот что произошло с несчастной малышкой Лизой!
Детские воспоминания… колыбельная. Сашка почувствовала, как внутренности ее словно сжало железным кулаком.
– Ну, так и что. – Ей ужасно хотелось нагрубить. А еще лучше затопать ногами и закатить детскую истерику, чего она никогда не делала. – Вы не собираетесь ничего предпринять? Раз убивают таких, как вы, то и за каждым лично могут явиться. С той стороны, с какой не ждете.
– Собираемся, – засмеялась бабулька, – меня, кстати, Анна Захаровна зовут… и я собираюсь предпринять небольшое путешествие, пока все уляжется.
– А я большое, – прогудел бородач в пиджаке. Федор или Тамерлан.
– А я среднее, – усмехнулся бородач в толстовке. Тамерлан или Федор. Ему, видимо, показалось, что он вот так разрядит обстановку.
– Все мы не оригинальны, – заключил господин в шарфе. – И тебе советую поступить так же не оригинально. Возьми справочник веяний и уезжай. Пересиди где-нибудь, пока зубришь их. А мыкарь тем временем разберется. Он, говорят, землю носом роет, ищет нашего Некто из Небытия.
– Галка ему, гаду, помогала, – снова взвилась дама у окна. – Генрих, повтори мне кофе, пожалуйста. Галка помогала мыкарю. Искала, читала, расспрашивала… а он, тварь, хуже этого, из Небытия. Дурил ей голову, а потом взял да и низверг. Природа у него, понимаешь ли, такая. Хуже вампирюги. Потому что вампиру хоть кровь нужна для жизни. А этому – ничего. Просто так надо, и точка. Тварь…
– У кого расспрашивала? Что читала? – без особой надежды спросила Саша.
– Не о том думаешь, – погрозил пальцем господин, – тебе сейчас надо вызубрить веяния. Вызубришь – расскажем об игре. Все постепенно…
– Да как не о том?! – Саша воскликнула так громко, что бариста Генрих, проносивший мимо нее кофе, чуть не расплескал его. – Меня пытаются свампирить, а заодно моих близких перебить. А я справочник зубрить должна?!
– Можешь еще разыскать мыкаря и держаться рядом с ним, – сказал вдруг старый рокер, о присутствии которого Саша почти забыла. – Тогда тварь и мыкарь скорее встретятся.
«Угу, а заодно это будет суперподстава для бабушки и дедушки, – подумала Сашка. – Но, в крайнем случае, можно рассказать обо всем Серому и… о, черт побери! «Сбежать вместе». На охоту. Что ж, это… это может быть неплохой идеей».
– Если ты больше ничего не хочешь узнать, то тебе пора, – просто сказала светловолосая женщина. – Ты боишься за близких. А мы боимся за себя и друг за друга и не хотим, чтобы беглец из Небытия явился сюда.
– То есть вы меня прогоняете? – Саша не то чтобы ушам поверить не могла. То, что в мире каждый сам за себя, она знала давно и твердо. Просто до сих пор она надеялась, что ей помогут более взрослые и опытные члены ее сообщества. Оказалось, зря надеялась.
– Нет, что ты, – всплеснула руками дама у окна. – Просто просим уйти. Да мы и сами сейчас разойдемся. По аэропортам. И не смотри так. Мы не черствые злыдни. Мы предупредили всех учеников, и все, кто сможет, разъедутся или уже разъехались.
– Предупредили, значит… круто. Тогда большое спасибо за справочник. Я пойду. Генрих, сколько я должна за кофе?
– Угощаю, – просто кивнул бариста.
Сашка выскочила на крыльцо и свесилась над темной водой канала. Нет… никаких спазмов не последовало, просто очень уж противно стало. Волшебный мир поманил ее, подарил ей Лизу и Амарго, возможность спасать людей, веру в лучшее. И тут же оказалось, что все подарки были не подарками, даже не рекламными завлекаловками. Все это было не тем, чем казалось. Лиза погибла, Амарго может погибнуть. Спасая людей больше дозволенного, может погибнуть она сама. На самом деле в мире не побеждала жизнь, не побеждала смерть. В нем царили трусость, подлость и… гадость, вот.
– Не согласна, – сказала Сашка темной воде Выгребного канала и вытащила телефон.
– Деда, привет! – сказала она. – Как дела?
– У меня-то хорошо. Как у тебя? – отозвался дед.
– Я в порядке. Как бабуля?
– И она в порядке. Ей курс уколов откорректировали, так посвежела даже. Глядишь, еще раз на ней женюсь! – Дед юморил, но Сашка чувствовала, как сквозь шуточки проступает тревога.
– Дедуль, а Серого можешь к телефону позвать? – спросила она.
– Не могу. Рабочий день закончился, он поехал куда-то. Развлекаться, судя по всему. Что-нибудь передать?
– Номер мой. И пусть позвонит мне.
– Хорошо. Ты точно в порядке? А то, может, домой?
– Скоро, дедуль. А пока – пока.
Сашка отключилась. Как же непроглядно стемнело…
– Не сердись, они не такие уж плохие.
– А-ааа! Ох, Генрих, вы меня напугали.
– Прости. – Бариста закурил, опираясь на перила рядом с Сашей. – В общем, ты не держи на них… на нас зла. Они не плохие. Просто все ломаные-переломанные, битые-перебитые. И поэтому – пуганые. К тому же мы не волшебники из кино, которые дружной группкой из трех калек смогут победить вражескую армию из роботов, драконов и наемников. Мы все – только по части веяний и помыслов. Галина смотрела на вещи шире…
– «И где теперь та Галина…» – заменив имя, процитировала Саша недавнюю Катину фразу.
– Я не это хотел сказать. Я не знаю, что Галя выяснила, но искала она у книгарей.
Книгари… книгари… где Сашка слышала это слово? От кого? Катя? Исключено. Никита-Амарго? Нет, с ним она не говорила о других сетях. Ох, ну конечно, с Лизой! Она сказала. Что Книгари – очень старая сеть. И их не очень любят. Да какая разница?
– Где искать, Генрих? – Она поймала себя на ощущении, что снова говорит с ведьмаком как с равным. – Говорите адрес, я такси вызову.
– Можешь вызвать, чтобы не бродить по темноте… Но вообще-то тут два квартала по переулку и налево. Совсем близко от нас, но из-за канала придется немного объехать. В общем, вот.
В руку Саше перешла визитная карточка, на которой чернели буквы «Книгари. Букинистика. Редкие книги. Работаем на заказ» и адрес, ничего не говорящий Сашке. Но хотелось надеяться, что он что-то скажет таксисту.
Глава 12
Таксист, кажется, был тот же самый, что привез Сашу на Выгребную набережную. Наверное, не успел найти пассажира или получить заказ по телефону за то короткое время, что Сашка провела в кофейне. Букинистический магазин находился совсем рядом, если добираться закоулками, ориентируясь исключительно на карту в телефоне. Но было жутковато. Не только потому, что жуткая тварь из Небытия и все такое… но потому, что места вокруг незнакомые, при всей близости к центру города – подозрительные, а октябрьские сумерки – густые, как чернила.
Дома тут тоже были старые, но не такие мрачно-парадные, как на самой набережной, в основном трехэтажные. Тянуло запахом канала, откуда – не разберешь. Нужный Саше дом оказался единственным двухэтажным, хотя не ниже чем остальные, где по вертикали насчитывалось по три, а то и четыре окна.
Три ступени на крыльцо без перил. Дверь – ни дать ни взять, вход в подъезд старого запущенного дома, заселенного разношерстными маргиналами. Здание одновременно ужасно напоминало кофейню «Наставники» и в то же время разительно отличалось от нее. Это обнадеживало – может, результат визита сюда будет так же похож и не похож на встречу с этими «наставниками». Даже мысленно Сашка ставила слово в кавычки.
Она потянула дверь на себя. Вместо прохладной затхлости подъезда на нее повеяло суховатым, каким-то лабораторным воздухом. Она оказалась в плохо освещенном крошечном вестибюле. Еще одна дверь, темная стеклянная суперсовременного вида вела дальше.
Дальше и был магазин. И хотя Саше казалось, что сил у нее, на удивление, не осталось, она раскрыла рот от этого самого ощущения. И забыла закрыть.
Такое она видела не раз. На подборках фото в соцсетях. С подписями типа «Библиотека университета в городе с непроизносимым названием». И еще в фильме «Красавица и Чудовище». Но чтобы прямо в Питере… просто зайдя с улицы… невероятно!
Двухэтажное снаружи здание изнутри не разделялось на этажи. Зато все стены от пола, до семиметрового, не ниже, потолка были заняты книжными полками. Некоторые полки значительно выступали и выглядели достаточно прочными, чтобы ходить по ним ногами. Тут и там они соединялись лестницами, наподобие обычных приставных. Видимо, по полкам действительно путешествовали в поисках книг.
– Привет-привет, ты за Кулинарией? – Голос раздался сзади и сверху, Сашка на секунду перепугалась, что на нее сейчас попросту нападут. Но мирные тон и смысл вопроса совсем не вязались бы с нападением.
– Нет, я по другому делу, – ответила она, оборачиваясь.
– Замечательно, что по делу. Значит, я не зря сегодня торчу допоздна. Даже если за Кулинарией не приедут… – говорившая спрыгнула со стремянки, что шла параллельно входной двери, и взмахнула рукой, ловя равновесие. Она оказалась высоченной, почти на голову выше Сашки, золотоволосой девушкой в ярко-красном шерстяном платье. Чуточку слишком теплом для осени и чуточку слишком нарядном для букинистического магазина. – Чем могу помочь? – спросила она и откинула рыжевато-золотистую прядь, закрывавшую половину красивого лица.
Один глаз, громадный, округлый, как у куклы, был гетерохромный – наполовину желтый, наполовину зеленый. Из-за этого зрачок казался вертикальным. Второй глаз скрывался под повязкой. Да не какой попало, а бархатной, с кокетливой кружевной оборкой по краям. Эдакая чуть-чуть готическая и весьма анимешная пиратка.
Сашка, похоже, не уследила за выражением лица, потому что готическая пиратка вдруг засмеялась.
– Предупреждаю твои вопросы, – сказала она, – нет, не травма. Да, с самого рождения. Нет, ничего не сделать. Вернее, все, что можно, уже сделано. Нет, не мешает. Да, моему парню нравится.
– Я не собиралась ничего такого спрашивать, – с досадой ответила Саша, – просто неожиданно как-то. Я же говорю, я по делу.
– Да, точно. Так чем могу помочь? Меня зовут Дарки.
Она протянула гостье руку лодочкой. Саша пожала ее сухие теплые, почти горячие пальцы и поняла, что ее собственная ладонь холодна и безжизненна, как дохлая рыбина.
– Я Саша…
– На самом деле я Даша, – усмехнулась одноглазая красотка. – Но если тебя зовут Дарья Кириллова, то прозвище «Дарки» рано или поздно прилипнет. А ты по жизни такая бледная, или что-то случилось?
– Случилось, – ответила Саша. И поняла, что продолжать дальше в духе реверансов и светского трепа она больше не может. – Даша, я могу просто рассказать, а ты просто ответить, в твоих силах мне помочь или нет?
Брови Дарки полезли на лоб.
– Ну, не забудь еще пункт, захочу ли я тебе помогать… Шучу, шучу. Почти наверняка захочу, не трясись ты так. Эй, а хочешь чаю? У меня тут конфеты есть. Не бойся, они в этом царстве пыли и мудрости – самые свеженькие. Утром купила.
– А кофе есть?
– Есть, только не растворимый. А варщик из меня так себе.
– Варку возьму на себя.
Дарки кивнула, явно напрягаясь. Но тут же не выдержала и улыбнулась краем рта.
– Ага. Все с тобой понятно. Кофейная ведьма, значит?
– Как ты догадалась?
Золотоволосая пиратка-книгарка кивнула, указывая подбородком за плечо Саши. Та оглянулась. Ох, ну конечно! Фейки-кофейки. Дружная троица висела в воздухе, по-стрекозьи мелко играя крылышками и сцепившись ручками, словно для Танца Маленьких Лебедей, а перед собой они держали Сашину ложечку бариста и Лизину трубку для корицы.
– А мой фамильяр что-то вроде призрака, – сказала Дарки. – И вредная она как черт. Не захочет – не появится. Пойдем в подсобку, тут ведь нельзя готовку разводить.
Подсобкой оказалось такое же двухэтажное как торговый зал, но совсем узенькое помещеньице. Тесноватое, но уютное. Несколько разномастных кресел стояли вплотную друг к другу. На полочке сиял монитором ноутбук, на него транслировалось изображение торгового зала, видимо, с камеры. А крошечная, на одну конфорку плитка разместилась на подоконнике.
Готовить чудесный напиток, стоя коленками на кресле и бодая лбом холодное стекло, Сашке пока не доводилось.
– Микроволновку некуда пихать, – извиняющимся тоном проговорила Дарки. – Но оно и к лучшему.
– Угу, в ней кофе не сварить… я сделаю глубокий вдох и расскажу тебе все как есть.
– Давай, а я что-нибудь придумаю. – Дарки залезла с ногами в соседнее кресло.
То ли она оказалась замечательным слушателем, то ли Сашка чересчур устала носить все в себе. Так или иначе, Даше-Дарки досталась куда более полная версия событий, чем Кей и Никите. Откровенно говоря, самая полная из всех существующих.
– И я не знаю, что творю, – призналась Саша в конце рассказа. – Мне страшно за близких. И за незнакомых. И противно, потому что кажется, что все это из-за меня.
Даша покачала головой и отпила кофе.
– Вкусно, – похвалила она, и без паузы продолжила: – ни в чем ты не виновата. Природа беглецов из Небытия, какой бы ни была раньше, такова, что первое встреченное ими человеческое существо становится их… м-м-м… манией. Точкой приложения одержимости. Наш беглец встретил тебя. Ты не виновата, тебя просто угораздило.
– Вот какого черта мне до сих пор никто не сказал этого прямо и четко? Не для утешения, а чтобы я в панике не теряла способность соображать, а?
– Неважно. – Даша снова качнула головой, золотая челка жароптицевым крылышком порхнула туда-сюда. – Ты не виновата, но и других не вини. Какая разница, почему они чего-то сделали или не сделали? Тебе предстоит иметь дело не с причинами, а с последствиями их поступков. И своих, конечно, тоже. Но если тебя это успокоит и… м-м-м… вернет тебе твою ненаглядную способность соображать, то могу тебя утешить. Они не со зла. Скорее всего, сами не знали. А мыкарь попросту не подумал. Для него это очевиднее очевидного, вот и кажется, что для остальных тоже. Профессиональная деформация.
– Шутишь?
– Шучу. По форме, по сути – серьезна. В общем, Саша, беглец увидел тебя, и у него произошло что-то вроде…
– Вроде чего?
– Вроде влюбился, – закатила желто-зеленый глаз Даша, – в той степени, в которой это доступно беглецам. Впал в одержимость.
– Я что-то сильно одержимых рядом не замечала…
– Может, он пока наблюдает за тобой издалека. Анализирует. Примеряется. Он же не просто влюбился. Он захотел всю тебя для себя.
– В каком, прости, смысле?! – Саша почувствовала, что краснеет. Даша вздохнула.
– Я рада бы тебе сказать «в том самом!». Только это не так. Если тут «тот самый» смысл и есть, то его три буквы на пять томов других смыслов. Он захотел, чтобы ты стала его. Собственностью, игрушкой, талисаном, источником силы… неважно. Чтобы ты стала для него… ох, как бы тебе сказать… Слышала такую фразу «ты все для меня»?
Саша кивнула.
– Вот чтобы ты для него стала тем, для кого он – все. Такая вот ведьмачья психопатия. Чтобы у тебя не осталось больше никого и ничего. Только он. В обычной жизни так тоже бывает, когда в паре один человек вытесняет из жизни второго весь остальной мир. Но в обычной жизни это не так прямолинейно… прямосмысленно. Девушка может потерять своих подруг, перестав общаться с ними. Но они будут живы, здоровы и даже счастливы. А в твоем случае…
– Живы они точно не будут. – Интересно, когда-нибудь при воспоминаниях о Лизе ее перестанет окатывать волна не только боли и печали, но еще и едкого чувства вины? Саша смахнула слезы и подняла глаза на Дарки: – Как так вышло, что ты настолько в теме?
Та улыбнулась.
– Я же книгарь. Живу в море информации, знаков, текстов, чужой памяти. А недавно Галина… ох, как жаль ее! Такая замечательная была! В общем, недавно она попросила поискать кое-что для нее. Именно в связи с беглецом. Да-да, поэтому я твоему появлению не удивилась. То есть не тебе лично, а самому факту, что кто-то пришел и интересуется беглецом. Так вот, я по Галининой просьбе освежила знания. И нашла Книгу Ушедших. Это вроде энциклопедии, описывающей ведьмовы сети, которые существовали раньше, в разные времена, но потом исчезли. Если понять, какого типа ведьмак явился к нам из Небытия, то можно понять, как от него защититься. Да и мыкарю такая информация не повредит. Тут такие дела творятся, что он не будет щепетильным. Не пойдет в чужую ведьмову сеть, а найдет беглеца в повседневности, то есть в реальности вне коридоров.
– Найдет и… что? – Сашка поежилась.
Даша усмехнулась. От ее усмешечки в сочетании с повязкой у Саши по коже пробежала очередная волна мороза.
– Есть несколько способов вытащить сущность из Небытия, – жестко сказала книгарка. – Один другого отвратнее. Обычно для этого нужны несколько ведьм или ведьмаков. И «олух» из обычных людей. Тот, кого не жалко. Его используют как тело, ведь собственного у беглеца нет. Изгнать же чужую сущность можно только одним способом. Повредить тело достаточно сильно, чтобы беглец почувствовал близость Небытия. Собственно, дальше дело мыкаря. А «олух» скорее всего не выживет. Сама понимаешь, близость Небытия – это близость смерти.
Вот тебе, Саша, задачка… Несколько дней назад мыкарь был для тебя монстром, убившим кофейную ведьму в лабиринте. Теперь же ты сама готова помочь ему в поисках… да что уж там – вычислить и сдать с рук на руки беглеца из Небытия и, главное, человека, чье тело он присвоил. И ничего, не страшно, что фактически становишься такой же убийцей? Даже немного хуже. Потому что мыкарь не может не убивать ведьм, нарушивших какой-то таинственный «баланс», а она, Саша Фербер, может остановиться здесь и сейчас.
– Сложно, да? – будто прочитала ее мысли Дарки. – А самое паршивое, знаешь что? Кто-то все равно умрет. И даже если ты не предпримешь ничего, этот кто-то все равно умрет в результате твоего решения.
Я не хочу, подумала Саша. Я тихая милая девочка, смотрящая на жизнь других со стороны. Я не хочу решать, кому жить, кому гибнуть. Я не хочу…
Стоп. Не хочу? Не хочу.
Честно? Нет… Потому что дело не в том, что умрет-не умрет… и даже не так важно, кто именно.
– Вопрос в том, сколько людей умрет. Один-два или больше.
– Один, Саша! Тот бедняга, которого захватил беглец. Да и у него есть шансы остаться в живых. Представляешь, каково уживаться двум сущностям в одном теле? Говорят, что из-за подселения беглеца происходит спайка личностей. В итоге получается новая личность. И уж точно не мирная и не милая.
– Н-ну… я, конечно, постараюсь избежать встречи с этой личностью, но…
– Избежишь. Оставайся здесь, если хочешь. Тут есть где спать и мыться. Не в подсобке, конечно, тут еще найдутся комнаты. Давай-ка заглянем в Книгу Ушедших.
Даша вдруг опустила руку на деревянный подлокотник кресла, в которое спустила ноги с окна Саша. И заскребла по нему алыми ногтями. Короткими, но очень прочными. И очень алыми.
Саша не успела удивиться, успела только невольно поморщиться – очень уж раздражающим, хоть и странно-мелодичным показался ей звук. Очень быстро, буквально через три секунды к этому скрежету добавился еще один. Только шел он не от Дарки и не от несчастного подлокотника, с которого книгарка снимала ноготками тонкую стружку. Откуда-то сверху.
Сашка завертела головой, пытаясь понять, откуда именно. Хорошо, что способность удивляться у нее за последнее время немного притупилась, а то, наверное, завопила бы. Или скорее, учитывая собственную беззвучность, захрипела бы. По светло-серой, давным-давно окрашенной стене ползла книга. Крупноформатная, не слишком толстая закрытая книга неторопливо скользила из-под потолка на задней сторонке обложки, попирая законы физики и то, что вообще-то книги по стенам не ползают. Потертый, но не потрепанный томик добрался до Дарки и скользнул ей в руку.
– «Чудовищная книга о чудовищах»? – выдавила Саша.
– Как же, – усмехнулась Даша, – та книжечка рядом с этой просто няшная книжуля о няшках. Хотя бы потому, что описывает живых тварей. А эта – неживых. Вот, смотри, – она наугад раскрыла книгу, – тут Хлебные ведьмы времен Блокады.
Она положила книгу на подоконник возле остывшей джезвы и вновь раскрыла ее. Как оказалось, на этот раз не наугад, а там, где лежала закладка.
– Я выделила раздел, где описываются сети, связанные со сном. Галина проанализировала все случаи странных смертей за несколько недель. И получается, что до и после побега сущности из Небытия стало больше смертей во сне. Диагнозы в основном «инсульт»…
Саша открыла было рот, чтобы сообщить про «неправильные колыбельные», но внезапная мысль заставила ее закрыть его. И вновь открыть.
– Что значит «до» и «после»? Каким образом ты определила, когда он… сбежал? Или это Галина тебе сказала? А она как определила?
Дашка кусанула себе губы чуть ли не до крови.
– Эх, я лишнего ляпнула, да? – спросила она с досадой, но при этом как-то обезоруживающе.
– Угу… доляпай уж до конца…
– Дело в том, что я знаю, кто открыл двери в Небытие. Точнее, из Небытия.
У Сашки земля ушла из-под ног. Вернее, подоконник из-под пятой точки. К счастью, на смену ему попалось кресло.
– ЧТО?! И ты собиралась это утаить? Нет, я понимаю, ты меня видишь впервые… Но ведь речь идет о жизнях людей. Так почему?… – Голос предательски дрогнул.
– Э… нет-нет, что ты, – запротестовала Дарки, – просто прямо сразу об этом действительно не расскажешь. А потом разговор куда-то в сторону пошел. Вот слушай. У меня есть друг, который совсем не ведьмак, но очень хотел им стать. И вот этот болван повелся на чьи-то (понятия не имею чьи, друзей-ведьмаков у него много) россказни, что, типа, надо вытащить из Небытия какого-нибудь давно низвергнутого ведьмака. И тогда Егорка сможет пользоваться его ведьмовой сетью. И, похоже, что-то пошло не так. Егорка в больнице в таком состоянии, что его в искусственную кому ввели. И прогнозы там так себе. А этот ведьмак… или ведьма захватил кого-то, с кем Егорка пытался древние ритуалы ритуалить.
– Ведьмак или ведьма… – История неведомого Егорки Сашку совершенно не задела почему-то. Зато перед глазами снова встала Катя. Если в девочку Катю подселился ведьмак, то мог ли он внести какие-то случайные коррективы в ее внешность? Сделать такой… слегка андрогинной? И, пардон, почувствовав в ней присутствие парня, Никита не смог с ней встречаться? Вздумай Сашка озвучить свои соображения – звучало бы лютым бредом. Именно поэтому они так походили на правду. Поэтому Кей практически не подпускала Никиту-Амарго к Саше… ох…
– Саш, ку-ку, ты тут? У нас, между прочим, серьезное дело, – Дарки махала перед Сашкиным носом длиннопалой рукой. – Или ты от нервного напряжения засыпаешь?
– Нет, я… на нервах, конечно. Но еще переболела буквально только что. Так что?
– Оставим Егора пока что. В общем, последние где-то три недели просто волна смертей во сне. И все молодые или даже дети. И у всех семьи, которые горюют.
– И их помыслы оборачиваются к Смерти…
– Да. Но нас сейчас интересует не это! – Рассказывая, точнее, излагая, Дарки раскраснелась. Единственный глаз ее сверкал, волосы чуть растрепались. – Нас интересует, скажем так, общее в этих случаях.
– Колыбельные, – отрешенно проговорила Саша. Усталость накатила, как темная волна на набережную. Силы таяли, как случайный снег под этой самой волной.
– Что? – подлетела над креслом Даша. – Ну-ка, поподробнее!
– Старший брат Миленки, ну, той малышки, про которую я говорила, слышал, как мама пела ей колыбельную, только с другими словами. Лиза передала мне голосовое сообщение через своего фамильяра. И она в конце тоже запела… сама себе! И тоже с какими-то левыми словами. Платон перед смертью слушал на повторе «К Элоизе», а я просто как факт знаю, что ему эту песню вместо колыбельной пели.
Дарки всплеснула руками. Саша даже показалось, что та собралась ей врезать, но сдержалась.
– И кто тут информацию утаивает? – воскликнула книгарка. – Это же сужает круг подозреваемых до буквально пары-тройки видов! Вспомнишь хоть один текст? Неправильной колыбельной? Мне пару строк для гугла.
На стихи память у Сашки была отличной.
– Батя сделает гробок из осиновых досок, – процитировала она с ходу.
– Угу, секунду, – Дарки извлекла из кармана смартфон и быстро набрала фразу в поисковике. – О-о, великолепно! То есть гадство. Но гадство весьма определенное. И это великолепно.
– Ну?
– С моста столкну! Это тексты смертных колыбельных. Знаешь, что это такое? В деревнях, кроме обычных про волчка и прочих баю-бай, пели смертные. Вот про гробики и всякие «хоть назавтра ты помри». Исследователи спорят, зачем они так делали. Кто говорит – отгоняли смерть, кто – пугали детей, чтобы слушались. А кто считает, что к слабым и больным смерть призывали, чтобы здоровым и сильным больше еды доставалось.
– Это Спарта, это такая суровая сибирская Спарта, – Саша покачала головой, – а на самом деле как было?
– Понятия не имею. Но зато я раздел про ведьм, связанных со сном, проштудировала от и до. Глазом клянусь, наш беглец – колыбельник. Представляешь, было время, когда от матери, поющей колыбельную, протягивались коридоры ко всем на свете матерям. А колыбельник, меняя веяния и нашептывая слова, мог любую колыбельную превратить в смертную.
– Это то, что он делает сейчас… – Сашке стало трудно дышать. – Это то, что он сделал с Лизкой!
Дарки размышляла, уставившись в одну точку.
– Я только не понимаю… По идее колыбельную должна петь мать. В Книге Ушедших сказано четко. – Она перевернула пару страниц, нашла нужное место и начала читать: «Колыбельная сеть или колыбельные коридоры протягивались от матери к матери…». Ой, нет. Вот уточнение: «…от матери к дитяти, от дитяти к матери и даже от дитяти к дитяти, если колыбельная имела для них особое сакральное значение, либо они инстинктивно чуяли ее магию». Вопрос снят. Если человек относится к колыбельным по-особому… а это же большинство людей… то для колыбельника раздолье. Не теряй времени. Если можешь связаться с мыкарем – сообщи ему.
Разговаривать с Серым по-прежнему не хотелось, поэтому Сашка отбила ему смску «Колыбельник». Подумала и добавила: «Ты еще в Выборге?». Ответ пришел тут же: «Гораздо ближе. Спасибо».
– И мне свой номер дай, – сказала Дарки, барабаня красными ногтями по ободку смартфона. – А то мало ли что.
«Мало ли что» не заставило себя ждать. На мониторе ноутбука, где пустовал зал с книгами, что-то изменилось. Сашка и Дарки дружно уставились на него. У входа топталась дрожащая, запыхавшаяся Кей.
Глава 13
– Добрый вечер. Вы за Кулинарией? – Дарки вынырнула из подсобки.
– Нет, – резковато отозвалась Кей, – я ищу Сашу Фербер. Беленькая такая. Если она у вас была, то совсем недавно.
Камера не передавала звука, но, выходя, Дарки оставила приоткрытой дверь, поэтому Саша все слышала.
На мониторе Дарки склонила голову набок, рассматривая посетительницу.
– Вы были у нас раньше? – донесся ее голос из торгового зала. – Я вас знаю, но откуда?
Кей пожала плечами и отвечать не стала. И Саша поняла, что та не уйдет без нее. И если Сашины догадки были верны, то Дарки грозила опасность. Потому ли, что от нее к Саше протянулись первые ниточки дружеской симпатии, или же просто потому, что она сейчас оказалась помехой на пути Кей.
Что ж, хотелось бы надеяться, что мыкарь как-то ее отыщет.
«Я в Книгарях», смснула она. И добавила вдогонку: «И Колыбельник, возможно, тоже».
«В курсе. Скоро буду», – тут же пришел ответ.
А Саша вздохнула и вышла следом за Дарки навстречу Кате.
– Вот ты где, – с облегчением выдохнула Кей. – Саш, ты совсем без головы, что ли? Умотала больная через пол-Питера. Я за тебя волнуюсь. Еще и трубку не берешь… Пойдем домой, а?
– А если не пойду?
– Лучше даже не начинай…
– А Никита где?
– В коридорах тебя искал. Сейчас, наверное, по городу носится. Пойдем, а? По пути его вызвоним.
Саша перехватила взгляд Дарки. Судя по всему, та что-то поняла, поэтому смотрела на Сашку так, что чуть ли дыру в ней не буравила. Сашка кивнула ей, мол, все нормально. Но, наверное, ее собственный взгляд сообщил книгарке, что ничего тут не нормально. И все же она вышла на темную улицу следом за Кей, от всей души надеясь, что мыкарь вот-вот явится.
– Ну и что это было? – зло спросила Катя, едва они сошли с крыльца.
– Поиски истины, – ответила Сашка. Надеялась, что это прозвучит насмешливо, но получилось блеяние овцы. Больной со страха.
– И много истины нашла? – фыркнула Катя. И явно напряглась.
– Сколько надо. Кей, куда мы идем? Я тут не ориентируюсь.
– Тут остановка недалеко. Автобусы и маршрутка к метро ходят. Давай, шевели ногами.
«А не то – что? – подумала Саша. – Песенку мне споешь?»
– Такси не хочешь взять? – спросила она. – А то в темноте… не знаю, как тебе, а мне страшно как-то.
Местечки действительно были жутковатые. Вроде не свалка, не трущоба. Но очень уж пусто. И машин нет. Как будто они шли не по старым Питерским улочкам, наверняка соединяющим набережную Выгребного канала с каким-нибудь проспектом, а бродили по декорациям того же Питера, когда из павильона ушла съемочная группа.
Кей мотнула головой.
– Тут рядом…
Они снова свернули. Вместо проспекта – очередная улица. Тоже пустынная, но хоть автомобили стоят вдоль тротуара да пара магазинов вроде работает.
В кармане Саши пискнул телефон – смс пришло.
– Что там? – нервно спросила Кей.
Саша неопределенно дернула плечом и открыла сообщение. Похоже, от Дарки. Ссылка на фотку в соцсети. Так… фотоальбом Егора Рябинкина. Альбом назывался «Фотографии со страницы Егора», и на первом же снимке до ушей улыбался незнакомый светлоголовый пацан, ровесник Сашки или чуть старше. Рядом с ним мрачно усмехалась в камеру Кей. Егор запросто обнимал ее за шею, как будто фотограф поймал их, когда они дурачились. «Нас ждут великие дела», – гласила подпись. И пара сотен комментариев, все не прочитать, но верхние об одном и том же: «Выздоравливай, Егорец». Фотка была сделана примерно две недели назад.
– Так, – сказала Кей, заглядывая Саше через плечо. – Все хуже, чем я думала.
– Зачем я тебе? – спросила вдруг Саша. Ей захотелось сесть на край бордюра и больше просто никуда не идти, не бежать. Просто кулем осесть от усталости и не шевелиться даже. Не бежать. Не бояться. Не терять и не бояться потерять. Хватит…
– Жить хочется, – просто сказала Кей. – А ты, знаешь ли, некая гарантия моего выживания.
Сашкины ноги действительно подогнулись. И она плюхнулась на брусчатку.
– Вот, значит, как, – сказала она.
Кей нервно оглянулась, даже вроде бы принюхалась.
– Вот черт, – воскликнула она, и ее голос ножом вспорол тишину улочки. А потом она сделала такое, что Сашка больше даже удивилась, чем перепугалась. Но перепугалась она так, что забыла, как дышать.
Кей вдруг метнулась чуть в сторону, огибая сидевшую на бордюре Сашу. Только это не было побегом. Она оказалась за спиной Сашки и, прежде чем та успела хотя бы шевельнуться, обхватила ее рукой за шею. Не до удушья, как мыкарь, а будто бы обняла. В другой ее руке неведомо откуда возник… нож. Нормальный такой кухонный ножище. Лезвие его бликовало в тусклом рыжем фонарном свете.
– Не подходи! – Руки Кей были тверды, но в голосе зазвучала самая настоящая истерика. Сашку прямо-таки парализовало. Нож оказался очень близко к ее лицу. Не к горлу, хотя черт его разберет, может, и к нему. И что делать? Как ударить или толкнуть Кей, не напоровшись на лезвие? Как бы вообще лишний раз не вздрогнуть и не шевельнуться… Ох, как хочется живой выбраться. Но кого испугалась Кей? Неужели мыкаря?
Нет, из проулка между домами вышел не мыкарь. Это был Никита. И он тут же оценил обстановку.
– Саша, – мягко сказал он, – не бойся, она ничего тебе не сделает. Верно, Кей? Ты же не навредишь моей Саше?
– Еще как наврежу, – взвизгнула та, – если ты хоть пальцем тронешь меня! Если попробуешь навредить мне.
– Отпусти Сашу, тогда и поговорим.
– Три ха-ха! Развернись и проваливай. Может быть, тогда и отпущу. Но она теперь всегда будет со мной. Понял, ты? Она всегда будет со мной!! Буду за ней присматривать, заботиться… но ты к ней и близко не подойдешь.
Никитины глаза, бирюзовые даже в неверном уличном освещении, блеснули. Он перевел взгляд на Сашу.
– Не бойся, – сказал он, – я с тобой.
– Я не боюсь, – зачем-то соврала она. Лезвие было очень близко к шее. А Сашка прекрасно знала, что можно порезаться хорошо заточенным ножом и не сразу почувствовать боль. Если ополоумевшая Кей начнет ее кромсать, то первый порез Саша ощутит по теплой влаге, бегущей по шее. Но потом лезвие войдет глубже. И тогда… Саша не удержалась и всхлипнула.
– Катя, – мягко сказал вдруг Никита, – ты не оставляешь мне выбора.
– Только посмей! – заорала та. Но вместо того чтобы вонзить нож в Сашу, как-то неловко завозилась, словно пыталась спрятаться за свою жертву.
– Я же сказал, ты не оставляешь мне выбора. А ведь тебе вообще-то ничего не грозило. По старой памяти.
Что? О чем он говорит?
А Никита смотрел сквозь Сашу, словно она была стеклянная и Кей прекрасно было видно через нее.
– Какая там у нас любимая песенка, м-м? – мягко проговорил он. – Мамина, Катенькина? Спи, малышка. Птицы спят, – пропел вдруг он. Голос у него оказался удивительно красивый. Мягкий, обволакивающий. – Накормили птицы львят…
– Не-ет, – всхлипнула Кей, – только не эту! Она же наша с мамой. Я с тобой поделилась потому что… – Она уже рыдала в голос, забыв про свой нож.
А Никита, оценив ее состояние, сделал первые шаги к девочкам.
– Прислонясь к дубам, заснули в роще робкие косули, – пел он, приближаясь, вернее, надвигаясь на них.
У Сашки бешено стучало в висках. Никита! Амарго! «Я есть у тебя». Лиза и Платон. Миленка и еще куча незнакомых Сашке людей…
– Но почему?.. Зачем?.. – услышала она собственный голос. И поняла, что лезвия возле ее горла больше нет. Нож лежал на брусчатке, почему-то она не слышала звука, с которым он упал.
– Дремлют рыбы под водой, – пел Никита, – почивает сом седой.
Катя сидела на камнях, пытаясь опереться на руки, от этого она странно раскачивалась из стороны в сторону.
Никита… или не-Никита вдруг криво усмехнулся.
– Спи, малышка, навсегда, ох, в реке черна вода…
– Не-ет! – Не помня себя от страха и злости, Сашка вскочила, бросилась к нему, на него, замолотила кулаками, попыталась оттащить за куртку. Тщетно.
– Моя крошка, умирай… – вел мелодию Колыбельник, – детки попадают в рай.
– Нет! Нет! Помогите кто-нибудь!
Кей перестала искать опору и скользнула на брусчатку.
– Умирает ночь с утра… и тебе давно пора, – закончил он.
Кей распахнула глаза. В них, как в зеркалах, отразилась наступающая ночь. Жизни там больше не было.
Сашка отступила на шаг, давясь слезами.
– Вот и все, – сказал Никита. – Пойдем, Саша.
Она могла только мотать головой и продолжать пятиться.
– Вопрос малого времени, – сказал он. – Пойдешь ли ты со мной, потому что я есть у тебя и я единственный, кто есть у тебя? Пойдешь ли ты со мной, чтобы сберечь тех, других, кто есть у тебя? Твое время, время вот его, – он постучал пальцем по своему лбу… – предоставляет большие возможности. Ты ценишь чужие жизни, это великолепно. Другое дело, что после вечности в Небытии я ценю чужие смерти. Поэтому ты, Саша, будешь со мной, потому что я единственный, с кем ты сможешь быть. Остальные умрут.
– Как та девочка? Маленькая… Миленка?
– Деда с бабушкой не трогай. – Саша наконец-то смогла вдохнуть нормально.
– Э, нет… помыслы о жизни, помыслы о смерти, какая пустая шелуха! Твои помыслы будут обо мне. За неимением никого, кто мог бы разделить их со мной.
– Почему я? Какого черта именно я?
– Просто так получилось.
Просто получилось. Не повезло. Не судьба. Не судьба, которой нет. Да обойдешься!
– Нет, – сказала Саша.
– Что – нет? – удивился Никита… Амарго… Колыбельник.
– Я не буду с тобой. Ты дурак, Колыбельник. Просто жалкий дурак. Живы мои близкие или нет, мои помыслы будут с ними! Любить я буду их, думать – о них. Ходя по земле, я все равно буду с ними. А тебе… тебе вот.
И Сашка показала ему средний палец.
Наверное, спаявшись с личностью Никиты, Колыбельник получил не только фактические знания парня о городе и, так сказать, мире вокруг. Но и его культурный код. Поэтому он понял, что средний палец в исполнении девушки это «нет». Окончательное и бесповоротное.
Колыбельник бросился к ней, схватил и прижал к стене, до которой она, оказывается, практически допятилась. Что это? Жилой дом, магазин, контора? Может, кто-нибудь выйдет? Может, мыкарь объявится, наконец? Никого… Только фейки-кофейки, оказывается, уже давно порхают вокруг, пока почему-то никем не замеченные. Хоть моральная, но поддержка.
– Значит, так, да? – тихо спросил Колыбельник. – Ну, как знаешь.
И поцеловал ее.
Чего угодно Саша могла ожидать, но не этого.
Уж точно не того, что от этого поцелуя все внутри перевернется. И расцветет. И взорвется. И разольется.
И что секунду спустя она будет сама его целовать. Так, словно это ее первый и последний раз, первый и последний час на Земле. Словно это…
Никита оторвался от ее губ.
– Об этом будут твои помыслы, – спокойно сказал он. – И мои… мои – вечно, твои – совсем недолго. Что же, что же спеть тебе, моя прекрасная ведьма? Баю-баю-баюшки… Саша спит на краешке… Саша по́ краю пройдет, Саша в бездну упадет…
«Я сейчас умру? – подумала Саша, безвольно роняя руки вдоль тела. – Или усну? Не хочется… Умирать не хочется, но и спать не засыпается. Глупости какие, умереть от песенки. А руки от поцелуя ослабели, не от колыбельной. И от недавней болезни еще.
– Что такое? – Колыбельник выглядел ошарашенным. – Почему ты не спишь?
Потому что мама не пела Саше колыбельных.
В руку что-то ткнулось. Фейки? Саша сжала пальцы вокруг этого «чего-то», чуть не выронила. Ложка бариста? Зачем?.. Разве что…
– Почему? – настойчиво спрашивал Колыбельник, вжимая Сашу в стену.
– Потому что мне не пели колыбельных! – Сашка изо всех сил толкнула его. Сил было немного, да и стена за спиной не давала размахнуться. Но от неожиданности Никита-Колыбельник отшатнулся.
– Потому что колыбельные для меня это пустые песенки! – Саша поняла, что орет. Громко, истерически, со всхлипами.
Потому что у девочки, которую мама все детство бросала ради интересной яркой жизни, должно быть хоть какое-то преимущество перед любимыми мамиными дочками. В смысле выживания.
– Потому что я имею право жить на Земле, в конце концов! – орала Сашка. – А ты! Ты – нет!
И в следующую секунду ложка бариста с омерзительным всхлипом-хрупом вонзилась в глаз Колыбельника.
Вернее, в глаз Никиты Праворукого…
Тут же раздался топот бегущих ног. Вот ведь несправедливость… пока убивали Кей и практически убивали Сашку – ни души. А как только она заступилась за себя, так сразу толпа набежала.
– Саша! Саша! – Мыкарь тряс ее за плечи. – Не отключайся.
– Я не отключаюсь. Где тебя носило?
– Тут! Я наблюдал. Я бы вмешался, если бы понял, что ты не справляешься.
– Ты что, больной? – озвучил Сашкины мысли смутно знакомый голос, принадлежащий молодому парню, а возможно мальчишке. – Сколько надо было стоять и наблюдать?
– Ты еще кто? – Сашка всмотрелась в незнакомое бледное лицо с ежиком черных волос над ним.
– Ты меня не помнишь? Я Штась. И я, похоже, тоже этот… мыкарь.
Лишняя информация. Перегруз. Сашка поняла, что сейчас отключится.
– Я вызову скорую вот этому вот. – Дарки, которая тоже оказалась здесь, ткнула носком ботинка Никиту. – А вы несите Сашу в «Книгари». Пока в подсобку, я приду и разберусь, как ее обустроить.
– Не надо обустраивать, я ее домой увезу, как только она в себя придет, – бурчал мыкарь.
– Ты псих больной, – не унимался Штась «тоже этот мыкарь».
Сашка закрыла глаза и позволила нести себя. Если не стоп, то хотя бы пауза. Если не конец кошмару, то, может, передышка?..
Эпилог
Пару недель спустя
Сашка потопталась за дверью, решаясь, а потом нажала на ручку и вошла в больничную палату.
Отдельная, просторная – родители Никиты не пожалели средств. Но во всем остальном – обычная больничная палата. Сколько средств ни не пожалей, больница все равно выше собственной головы не прыгнет. Ну и ладно. Главное – не антураж. Главное, что парень с повязкой на глазу будет жить.
– Привет, – тихо сказала она, – можно к тебе?
– Заходи, раз уж все равно пришла. – Судя по голосу, Никита ей не обрадовался. Да и с чего бы?
– Я… – Она хотела было присесть на край кровати, но все же взяла стул. – Я хотела извиниться. За вот это.
Саша показала рукой на повязку. Удивительно, но Никите она шла. Даже такая – совершенно больничная, из не пойми какого материала, который странным образом имеет нечистый цвет, даже если он на самом деле абсолютно стерилен. Раньше Никита Праворукий был просто школьным красавчиком, теперь же в нем проступало что-то… роковое. Или это следы Колыбельника? Или воспоминания о поцелуе говорили с Сашей вместо голоса разума? Да нет… Парень, сидевший на хитрой шарнирной конструкции, прикидывавшейся кроватью, был Никитой, но не Амарго. И не Колыбельником.
– За то, что глаз мне выколола? – просто спросил Никита. Он тронул повязку и поморщился. – Ну, ты же тем самым меня вроде как спасла. Колыбельник был не подарком. К тому же я быстро понял, что как только он окрепнет, то найдет себе носителя посерьезнее. А мне на прощание песенку споет.
Саша не ответила. Не то чтобы она не знала, что еще сказать. Скорее неловко было переходить к этому вот так, сидя перед человеком, которого сама же покалечила. Никита повернул к ней лицо – чтобы лучше видеть. Движение вышло неловким.
– Знаешь, – задумчиво проговорил он, – если уж за что тебе извиняться, то… я все лежу и думаю… Саша, а если бы ты мне раньше в глаз ткнула? Может, Катя была бы жива?
– Что?.. – Саша аж воздухом подавилась. – Ну, прости, момента подходящего не было. А ты вообще-то не думал, что если бы вы с Егором и той же Катей не накосячили, то была бы жива она, еще куча народа, твой глаз был бы на месте, а Егор не был бы месяц в искусственной коме, что по сути тоже уже практически смерть? А?
– Думал, – просто сказал Никита. – Саш… я ведь сам по себе не беглец из Небытия. Я нормальный человек. Я сдуру и от отчаяния, как только немного оклемался, чуть с собой не покончил. Спасибо, медсестры по мозгам надавали и родителям не сказали. Конечно, я виноват, причем непоправимо. И хоть до смерти измучайся, ничего не исправишь. Саша, я ведь Катьку очень любил.
Повисла пауза. Саше совсем не хотелось все это выслушивать. Разговор заходил куда-то совсем не туда…
– Так что мне тоже есть за что извиниться, – мягко и как-то взросло сказал Никита. – Не в глобальном плане, а просто перед тобой. Тебя-то я совсем не любил, это все Колыбельник. Хотя ты мне, в общем-то, нравилась. По-человечески. Ты красивая, видно, что хорошая, ну, и я, конечно, подозревал, что ты ведьма, настоящая или будущая.
– Ничего себе… Я бы в жизни не подумала, что ты в принципе замечаешь, что я существую. Это я без обид, просто мы же не общались, а я сама по себе незаметная.
– Это ты сама о себе так думаешь. Незаметная… А «заметная» это вообще как понимать? Ты симпатичная, учишься в параллели, ходишь по школе. Конечно, ты заметная, как почти все люди. И парни из моего класса про тебя говорят – ты многим нравишься. Я вообще думаю, что если бы не вся эта история, мы бы с тобой подружились, примерно как с Лизон.
Он побледнел и откинулся на подушку.
– Лизку я себе тоже не прощу… И то, что толку от этого ноль, – тоже не прощу.
Они помолчали еще полминуты. Никита, похоже, боролся со слезами. Хотя мог бы не стесняться Саши. Она просто смотрела на него и ни о чем не думала.
– Никит, а что вообще произошло? – спросила она наконец. – Как вышло, что Колыбельник вырвался? Я понимаю, что, если ты меня пошлешь сейчас, мне придется уйти. Но я очень прошу тебя, расскажи.
Никита повернулся к окну. Из его положения ничего, наверное, не рассмотреть. Только небо и кусок красно-серого здания, соседнего корпуса. Впрочем, так даже лучше. С Сашиного места видно меньше неба и больше стены.
– С Егорца началось, – нехотя сказал Никита. – Хотя чего я вру… С меня. Как ты, наверное, поняла, я шоколадник. У меня маленькая сеть совсем. И таких ведьмаков и ведьм, как я, очень мало. Я два года уже ведьмачу, а Катя все четыре, хотя она меня старше меньше чем на год… была. Ну, не суть… В общем, я когда узнал про игру, то офигел. В смысле – расстроился. И решил, что только на стороне жизни. И так долго, как только смогу. Я понимаю, что такими темпами до сорока лет не дотяну. Но хотел… опять вру. И сейчас хочу, даже сильнее – больше, чтобы жизнь побеждала. Чтобы она совсем победила. Не технически, а в головах людей, понимаешь?
Сейчас Саша слышала почти свои недавние мысли, облеченные в слова. Только прямолинейнее, смелее, как-то честнее. Угу, честнее. Если забыть о том, во что это все вылилось.
– Понимаю, – кивнула она, – как не понять.
– А тут Егорец. Мы с ним сто лет дружили, он к Кей клеился то ли в шутку, то ли в морду нарывался… Опять неважно. Егор с книгарями тусит, хоть и не ведьмак. Притащил выписку из книги ритуалов. Типа, давайте организуем побег низвергнутому ведьмаку прошлого. Или тому, кто сгинул вместе со своей сетью, когда мир в очередной раз изменился. Я, говорит, готов быть «олухом», если потом стану ведьмаком. А я, как назло, читал эту чертову книгу. И знал, что если кое-что сделать… не как написано, то беглец выберет не «олуха», а ведьмака. Меня. Я и подумал, что наши сети сплюсуются. Только не подумал, что беглец выйдет из Небытия не ослабленный, а злой как демон. И что он играет на стороне Смерти. И что он увидит тебя и фиксанется на тебе… Ну, и вот…
– Ты прямо как дьявол наоборот.
– Ловяд, что ли?
– Кого ловят? Ох, поняла. Как ты можешь так шутить?
Никита пожал плечами.
– Что мне остается? Так что там с дьяволом?
– Ну, сила, которая, желая зла, творит добро. У Булгакова же. А ты, желая добра…
– Фигни наворотил, – перебил Никита. – Тупой, пустой и, да, ты права, злобной фигни.
Он и сам явно злился.
– Я же все помню, – чуть ли не со слезами в голосе продолжил он. – Я как таковой никуда не девался, в спячку не впадал. Из нас двоих получилось нечто третье. Противоречивое, но при этом цельное и мощное. И я ужасался всему, что происходит. Но где-то и восхищался тоже. Отмыться бы теперь от этого восхищения…
Он вскинул на Сашу уцелевший глаз, полный злых слез.
– Когда вы там целовались… над мертвой Катькой, губы были мои. И целовалась ты, в общем, со мной. А с тобой – он.
– Не знаю, как это понимать. Но я не за этим пришла. Хотела узнать, как ты…
– Полиция решила, что это, – Никита тронул повязку и снова сморщился, – сделала Кей. Не знаю, почему они так решили, но не стану портить тебе жизнь. Мою ты спасла, хоть и через одно место. Уходи, Саша. Я не горю желанием с тобой тусить.
О чисто земных последствиях произошедшего она тоже не подумала. Встала и пошла к выходу.
– Надеюсь, он сгинул навсегда, – сказал Никита ей вслед.
– Узнаю наверняка – позвоню, – сказала Саша, не оборачиваясь.
***
Саша бесцельно гуляла. Болталась по стрелке Васильевского, глядя на Неву, на дворцы… гадая, как так получилось, что, прожив два года в Питере, она толком нигде не побывала. Наверное, потому же, почему не обзавелась друзьями – из трусости. Объясняла все своей «незаметностью», которая в свою очередь оказалась мифом. Просто она держалась в стороне. Сама. По своей воле и по своей глупости. Никто не отталкивал. Потому что она ни к кому не приближалась на такое расстояние. Надо исправлять… в мире живут люди, и ведьмы, и мыкари. У кого-то есть судьба, у кого-то нет. Какая разница? У всех есть воля. И наши поступки определяет именно воля, а не какая-то «судьба».
От этих размышлений ее отвлек мыкарь.
Серый просто возник рядом, словно ниоткуда, и пошел в ногу с ведьмочкой.
– Как дела?
– Пока ты не появился, все было отлично, – сообщила Саша.
– Сердишься?
– За что? Ты всего лишь ловил Колыбельника на меня как на живца. Я все думала, зачем ты потащил меня смотреть, как ты убьешь, ах, прости, низвергнешь в Небытие Галину. А ты просто меня пугал. Подводил к мысли о том, что мне дома небезопасно. Так?
– Догадалась, молодец, – хмыкнул тот.
– Еще и Штася затащил в свои мыкарские делишки.
– О, а вот в этом меня не обвиняй. Не я затащил, природа постаралась. Он родился потенциальным мыкарем. После того как мать с сестрой так страшно погибли, пришлось ему свою природу принимать. Инициироваться то есть. Я просто ввел его в курс дела.
– Скотина.
– Сама такая. Возвращайся домой. Дед с ума сходит.
– Я же ему звоню по три раза в день. Серый, ты сечас ерунду говоришь, сам это знаешь. И знаешь, что я это понимаю. Давай напрямик. Ты тогда, на Выгребном канале, поймал и низверг Колыбельника?
– Нет.
– Ну и о чем речь? Он где-то есть. Затаился и рано или поздно объявится. И в этом случае лучше чтобы рядом с дедом не я была, а ты. Улавливаешь мою мысль?
– Улавливаю, – с усмешкой ответил Серый, которому сейчас еще больше подходило прозвище «Карий», даже «Рыжий», потому что он сменил кожанку на джинсовку, и по контрасту и кожаные штаны, и кирпичного цвета патлы по пояс приняли еще более красные оттенки. – Повзрослела ты, настоящая ведьма. Эй, а это у тебя кто?
Из сумки на Сашином плече высунулась недовольная морда кота Диктофона.
– Лизин кошак. Приблудился ко мне… я пыталась его родителям ее отдать. А они говорят – все равно опять сбежит. Вот и живет теперь со мной.
– Ясно. Что деду передать?
– Почему только деду-то… и бабушке. Что я их люблю. И вернусь, как только… ну… не знаю. Как только жизнь победит. Пока, мыкарь Серый. Не ходи за мной, не ходи со мной. Ты мне не друг, хоть и не чужой вроде.
Мыкарь смотрел вслед удаляющейся ведьме. Душа его как обычно мыкалась и маялась. Вроде бы и жизнь победила, и баланс сохранен. Но где-то в каменном городе над холодным морем притаился Колыбельник. Не сгинул же он навек…
Он, конечно, не сгинул. Затаился, залег в ничтожество, как на дно. Его ведьма станет только его. В каком-то смысле она уже – его.
Я есть у тебя, Саша, я есть у тебя…
Комментарии к книге «Кофейная ведьма», Алла Юрьевна Вологжанина
Всего 0 комментариев